Сквозь замочную скважину (СИ) [Angie Smith] (fb2) читать онлайн

— Взаимно, мистер Риттер.

Их беседа была крайне быстрой и напряжённой. В разговоре Риттер оказался ещё более напыщенным и недалёким, чем на вид. Он часто путался в именах (что забавляло Еву и Филипа, но в то же время здорово выводило Мориарти). Кем только не был Джеймс: Джоном, Джеком, Джейсом… Подобные ситуации могли показаться забавными, появись они в каком-то американском ситкоме, но в реальности это выглядело слишком уж нелепо. Похоже, только у Филипа получалось ладить с Риттером.

Из всего их разговора с Алексом Ева поняла, что в ближайшие несколько дней их всех ожидает один весьма напряжённый обед в семейном поместье Риттеров где-то в окрестностях Граца. Там будут обсуждаться основные вопросы касательно будущей сделки.

Когда Риттер с Клеманом покинули их с Джеймсом, Брэдфорд нашла в себе силы лишь на то, чтобы громко вздохнуть и сделать солидный глоток шампанского. Она всё смотрела вслед удаляющемуся Филипу и думала о том, какие ещё проблемы ожидают её в компании этого безумца.

— И что дальше? — спросила она у Мориарти.

— Побудем здесь до полуночи и уедем.

— Ты не понял, я о сделке…

— Поговорим об этом позже, — бросил Мориарти.

Вскоре освещение в зале потускнело, и заиграла очередная медленная мелодия. И вновь был долгий, слегка утомительный после всего, что произошло, танец, во время которого Ева упорно старалась отогнать от себя мысли об Асаде. Из головы всё не шёл застывший в памяти образ — размытые очертания человека, и лишь взгляд — леденящий взор, наполненный злостью ко всему окружающему миру, — чётко выделялся из общей картины.

А музыка всё не прекращалась. С каждым новым аккордом образ Асада отдалялся, и постепенно он окончательно растворился в потоке мыслей. Брэдфорд стала украдкой поглядывать по сторонам, пытаясь, как и прежде, разглядеть Инас и Генриха. И лишь, когда музыка стала утихать, ей удалось узреть светлый силуэт, что вырвался из объятий мужа и умчался во тьму, прямиком к выходу на балкон. Под звуки утихающей мелодии многие гости стали покидать зал; кто-то брёл к столику с закусками, кто-то искал свою старую компанию. Ева же стояла среди пёстрой толпы и глядела на то, как вслед за Инас к балкону бежит её брат Гасан.

На размышления не было времени, а потому Ева отступила от Джеймса, шепнув ему: «Я сейчас», и ринулась против потока гостей. Она пробиралась сквозь толпу, пытаясь не потерять равновесия. Взгляд её был прикован к тому месту, где минутой ранее скрылись Инас и Гасан. Приходилось быть крайне невежливой, протискиваясь сквозь настоящую текучку, что образовалась после окончания танца. Периферическим зрением Ева уловила тонкий белый силуэт, что теперь брёл вдоль четвёртого балконного яруса. Отсюда, снизу, Инас казалась лишь блёклой точкой, незаметной для всех гостей.

Хоть Еве и не верилось в это, но уже спустя несколько минут она смогла пробраться через огромную толпу к тому самому месту, где находился выход на балконы. Она старалась бежать как можно быстрее, слабо понимая, на кой чёрт вообще лезет во всё это. Ей просто хотелось, наконец, понять природу того самого отчаяния, которое она узрела в глазах Инас. Более весомой причиной можно было считать естественное любопытство, но Еве уже было как-то плевать на него. Главное — добраться по шаткой винтовой лестнице к тому самому балкону. Ранее, вечером она уже видела, как здесь прогуливались какие-то молодые парочки, так что ничего особо подозрительного в её действиях нет.

Взобраться на лестницу было лишь частью спонтанно образовавшегося плана. Теперь стоило добраться к одной из ниш, где можно было бы спокойно наблюдать за развитием событий. У выхода на балкон было пусто — вся драма разворачивалась ближе к сцене. Ева старалась идти тихо, насколько ей это позволяли совершенно непригодные для таких ситуаций каблуки. Она медленно шагала вперёд, держась в тени, у самой стены. Снизу её едва ли было видно. Пройдя несколько секторов для зрителей, она добралась практически до самого края — впереди оставалось две небольших ложи, в одной из которых она решила спрятаться. В самом конце, у перил, Ева могла видеть Инас и Гасана. Невеста активно размахивала руками, явно пытаясь не сорваться на крик, а её брат продолжал делать попытки усмирить её.

— Зачем ты пришёл сюда? — шипела Инас сквозь пелену из слёз. — Хотел поиздеваться надо мной? Что тебе нужно?

— Прошу, успокойся, — Гасан пытался сдерживать эмоции, он говорил тихо и чётко, словно перед ним стоял провинившийся ребёнок. — Я здесь, потому что хочу, чтобы ты прекратила этот цирк.

— Напомни-ка мне, какой именно?

— Ты сама знаешь.

— Нет, Гасан, я ни черта не знаю! — взревела Инас. — Я не знаю, кто я и что делаю здесь. Вот скажи мне, кем меня видят все эти люди: человеком или нарядной куклой, которая появилась здесь только для украшения семейного древа? Я ведь даже не знаю, кто все они: родственники Генриха или очередные партнёры отца… Ещё этот Риттер с его показушной радостью. «Фрау Вебер, вы просто очаровательна сегодня в этой вашей ночной рубашке!.. Ах, это платье? Что ж, весьма… винтажно».

— Генрих — твой муж. И он тебя…

— Придурок он, — рыкнула Инас, перебивая брата.

— Заткнись! — прошипел Гасан, прижав сестру к холодной стене. — Ты, похоже, забыла, что отец благословил вас.

— Потому что это важно для него.

— Да, и поэтому ты сейчас вытрешь свои слёзы и пойдёшь в зал. К своему мужу.

— Он — не мой муж, — отрицала Инас. — Генрих — всего лишь такая же красивая кукла с пустой головой. Его ведь даже собственный отец презирает, так за что мне его любить?

— Ну что за детские вопли, Инас? — вздохнул Гасан, отпуская сестру. — Тебе уже не пять лет! Перестань забивать себе голову этой чушью про любовь.

— Чушью? — спросила Инас, медленно приближаясь к Гасану. — Это, по-твоему, тоже чушь? — сказав это, она резко подалась вперёд и поцеловала его.

Гасану понадобилось несколько мгновений, чтобы опомниться от наваждения и оттолкнуть Инас. Она попятилась назад и схватилась за перила, сохраняя шаткое равновесие. Они застыли друг напротив друга и миг, казалось бы, замер вместе с ними. На лицах обоих отпечаталась неприкрытая обида, а в глазах пламенем горела ярость. Послышалась звонкая пощёчина. На щеке Инас зиял красный след от удара, слёзы катились из её глаз, и некогда милая очаровательная девушка теперь была похожа на испуганного ребёнка.

— Дура! — рыкнул Гасан, медленно отступая от сестры. — У тебя есть пять минут: не спустишься — я позову отца.

Он ушёл с балкона так быстро, что Ева даже не успела опомниться от всего происходящего. Вся эта семейная драма была ей по большей части безразлична, однако какой-то горький осадок, оставшийся от осознания сути происходящего, всё же не давал ей покоя. Эти двое — Гасан и Инас — не были похожими на героев очередной Шекспировской драмы. Они были, скорее, заложниками обстоятельств, которые диктовали свои суровые правила.

Выждав, пока Инас приведёт себя в порядок и удалится из балкона, Ева вышла из тени ложи и взглянула вниз на поредевшую толпу. У входа она заметила Мориарти, разговаривающего с Клеманом. В дальнем углу зала показалась темноволосая макушка Гасана, который направлялся в сторону выхода. Позади него шагали, взявшись под руку, Генрих и Инас. На другом конце зала Алекс Риттер со своей женой беседовали о чём-то с толпой австрийской знати. На фоне играла тихая спокойная мелодия, и Еве так не хотелось спускаться туда, в самую гущу событий.

Уже через несколько минут она, стараясь не разбить себе голову на крутых поворотах лестницы, сошла с балкона. Найти Джеймса не составило труда — он смиренно ждал её у входа, перебрасываясь фразами с Клеманом. Часы показывали полночь, когда они с Мориарти поспешно покинули бал. Их машина проносилась пустынными проулками ночной Вены, избегая оживлённых центральных магистралей. Джеймс предавался размышлениям о будущем, а Ева корила себя за то, что так и не смогла лично познакомиться с Инас Асад. Эта девушка была испуганной заложницей обстоятельств и могла стать неплохим источником информации. Возможно, ей ещё посчастливится встретиться с ней в будущем, кто знает?!

В отеле, прежде чем разойтись по разным номерам, Ева всё же решилась задать Джеймсу тот вопрос, на который так и не получила ответа.

— И что будет дальше со всей этой сделкой?

— С учётом всех рисков, я думаю, что выйду из неё.

— А как же Асад и Клеман?

Конечно, был ещё Риттер и, наверняка, немало других партнёров, которые могли создать проблемы, но отчего-то именно эти двое — Филип и Зейд — казались наиболее опасными угрозами. Один — тщеславный дурак, который верит в собственную неприкосновенность, а второй больше похож на безжалостный и беспощадный молот, крушащий всё на своём пути к цели. В симбиозе эти двое могут если не разрушить этот мир, то понаделать в нём столько трещин, что ни одна гуманитарная миссия ООН не заделает. Воевать с ними всё равно, что пойти с перочинным ножом на бронетранспортёр.

— С Клеманом всё проще, чем ты полагаешь, — сказал Джеймс. — Со временем он напорется на собственную глупость. А наш дорогой Зейд меня заинтриговал. Думаю, с ним нас ещё ждёт немало веселья.

— Убьешь его?

— Не знаю, — ответил Джеймс без доли иронии. — Всё зависит от обстоятельств.

На этом их полуночная беседа закончилась. Ева и Джеймс захлопнули за собой двери своих номеров и предались лучшему из возможных занятий после невыносимо долгого дня — крепкому сну.

Комментарий к Часть 2. Перед рассветом. Глава 1. Австрия: Вена

Сперва я хотела написать вступительное слово от себя, чтобы подвести вас, дорогие читатели, к тем событиям, которые будут происходить на протяжении всей второй части, но потом поняла, что это - лишь лишняя трата времени. Гораздо лучше, как говорил великий и ужасный Стивен Кинг, не рассказывать, а показывать, а потому встречайте: первая из трёх частей новой главы.

*Мухаммед Омар (Мулла) - основатель движения Талибан, амир (глава) Исламского Эмирата Афганистан.

**mein lieber Freund (нем.) - мой дорогой друг

***wunderschön (нем.) - прекрасный

========== Глава 1. Австрия: Грац ==========

Вена казалась чудесным городом: весь этот австрийский колорит вперемешку с западным урбанистическим стилем, приветливые местные и дичайшее количество мигрантов, безумный трафик на улицах и, в то же время, тихий и мирный исторический центр, в котором находился их с Джеймсом отель, создавали удивительный контраст. Всё это Еве удалось познать по средствам новостей и туристических проспектов, ведь времени на то, чтобы устроить себе ознакомительный тур по городу, попросту не было.

После бала ей ещё несколько раз пришлось навещать личный архив Мориарти, просматривая всю информацию, которая любым образом может касаться Зейда. Еве была интересна история этого клана, его своеобразная эволюция от маленького подпольного сообщества где-то на окраине Кандагара и до той самой «Эла-Илат» — последовательницы Аль-Каиды, которая раскинула свои сети на всём восточном полушарии.

Всё же, не взирая на обширность данных, которые были в наличии у Мориарти, узнать удалось немного… А точнее, практически ничего. Сколько бы газетных вырезок и отчётов она не перелопатила, сколько бы личных переписок не перечитала, Еве так и не удалось узнать хоть что-нибудь весомое об этой банде террористов. Складывалось ощущение, что сам Асад намеренно подчистил за собой следы, удалив из общественного доступа всё нежелательное о себе и своей «Семье».

В конечном итоге, Ева просто сдалась. Она понимала, что узнать больше у неё просто не получится, так что придётся смириться с временным неведением и ждать очередной личной встречи, что была намечена уже на завтра. В тринадцать часов по местному времени им с Джеймсом полагалось прибыть в поместье Риттеров, находящееся где-то в окрестностях Граца.

— Настрой себя на небольшое представление, — говорил Джеймс. — Такие встречи никогда не происходят просто так.

Сейчас, сидя в холодном архиве, Ева всё всматривалась в ночную тьму города и представляла, как все те сотни высоток, одна за другой рушатся мощными взрывами и, подобно карточным домикам, валятся с грохотом на землю. Вокруг в панике носятся прохожие, какой-то ребёнок рыдает над телом своей матери, молодой парень пытается вытащить девушку из горящей машины. Издалека доносятся звуки выстрелов. В воздухе повисла густая пелена из пыли, было слышно мерзкий запах гари и крови, а на стене, как и тогда, — долгие семь лет назад — по кусочкам рассыпалась надпись «МЫ СРАЖАЕМСЯ ЗА МИР».

Ева закрыла глаза.

Воспоминания слились с реальностью в один длинный сюрреалистичный сон, в котором она — Ева — была, как и когда-то давно, — лишь наблюдателем. Кто-кто, а она никогда не была солдатом. Но обстоятельства меняются, и, если их с Мориарти ждёт нечто ужасное, она не должна бояться ничего: ни Клемана, ни Асада, ни войны, ни даже убийства. Больше у Евы нет на это никаких прав…

С этими мыслями она днём позже села в машину к Джеймсу и отправилась в двухчасовую поездку на юго-восток Австрии. Грац находился у самого подножья Альп и представлял собой типичный европейский городок со своими узкими улочками, историческим центром и аутентичной архитектурой, которую Ева, впрочем, так и не увидела, ведь поместье Риттеров было в десяти милях от города. Дорога к нему пролегала через длинную извилистую трассу, что пересекала добрую половину страны.

Путь был длинным, и прошёл он практически в полной тишине. Говорить не хотелось совершенно. Ева и так знала, что её там ждёт, ведь за день до этого Джеймс провёл с ней небольшую ознакомительную лекцию, которая включала в себя пару-тройку ужасающих предположений насчёт того, что произойдёт за обедом в компании Зейда, и щепотку наставлений по поводу поведения в «экстренных ситуациях». Сперва это всё казалось какой-то околесицей, ведь не может же Асад устроить что-то из ряда вон выходящее на глазах у всех этих напыщенных аристократов. Но теперь, когда позади осталось чуть больше половины пути, Ева пришла к выводу, что он предельно безумен и опасен, чтобы плевать на чье-то мнение и творить то, что посчитает нужным. И это её неслабо будоражило.

Проезжая Виннер-Нойштадт, — один из самых больших городов по пути к Грацу — Ева заметила несколько билбордов на немецком с рекламой «Риттер-индастриал» — охранной компании Алекса Риттера. Прозаичный слоган: «Мы сохраняем мир в вашем доме», — рассмешил Брэдфорд. Человек, который теперь являлся одним из главных спонсоров терроризма, говорил о мире — хуже оксюморона и не придумаешь.

Невзирая на длительность поездки на машине и постоянный снегопад, что сопровождал её, Ева всё же находила в ней свои положительные стороны. В конце концов, у них с Джеймсом были все перспективы отправиться в путь на пару с Клеманом на его частном вертолёте, но Мориарти вовремя сказал «Нет», за что она ему безмерно благодарна. Всё же два часа полной тишины куда лучше, чем натянутые улыбки и долгие беседы без капли смысла.

Дорожный знак на обочине показывал двадцать два километра до Граца, когда их машина свернула на просёлочную дорогу. Длинный прямой путь тянулся через бескрайние фермерские угодья и поля. Вдали виднелись заснеженные Альпы. Позади было сто миль пути, а впереди — широкая лесополоса, что скрывала в своих дебрях старинный особняк.

Могучие сосны — столь высокие, словно они уходили вершиной в само небо, — бросали тень на узкую лесную дорогу. Было темно. На миг Ева почувствовала себя Джонатаном Харкером*, что приближался к поместью Графа Дракулы где-то в сердце Карпат. Казалось, вот-вот из лесу выбежит стая волков с горящими глазами, что завоют во славу своему бессмертному хозяину, а небо озарят вспышки молний.

Стоит отдать должное Риттеру, поместье он сохранил в превосходном виде. Когда их машина только остановилась у высоких кованых ворот, Ева не сразу поверила в то, что видит: могучая каменная усадьба в готическом стиле, соизмеримая с размерами неплохого дворца, выглядела так, словно только вчера её возвёл какой-то средневековый зодчий. Высокие гранитные стены украшала пара изящных арок, а на небольшой башне прямо над входом взгромоздилась «готическая роза» — большое витражное окно в форме цветка, переливающееся всеми цветами радуги. Атмосфера мрачного романа отступила, когда Ева заметила стоящих на крыльце Риттера и Клемана. Покуривая сигареты, эти двое о чём-то активно беседовали.

Завидев на горизонте Еву и Джеймса, Филип с Алексом спустились вниз по широкой лестнице к гостям.

— Джеймс, Ева, — заговорил Алекс. — Добро пожаловать в семейное поместье Риттеров. Как добрались?

— Отлично. Кто-то кроме нас уже приехал?

— Нет, похоже, из всех наших гостей только вы и Филип страдаете пунктуальностью.

— Я мог бы прилететь и раньше, — заметил Клеман. — Если бы ты предупредил, что живёшь в каких-то дебрях. Вертолёт пришлось сажать прямо на чье-то поле…

— Ладно, пойдёмте в дом.

Пока они поднимались по лестнице, Клеман успел во всех красках рассказать о том, как чуть не попал на несколько тысяч штрафа и милую беседу с местными полисменами, когда его пилот сажал вертолёт на чьих-то угодьях. Ни Ева, ни, уж точно, Мориарти не вслушивались в его нескончаемую болтовню.

Если не считать без меры болтливого Клемана, в округе было тихо и спокойно: никакого воя полицейских сирен, рокота машин и гула вечно спешащей толпы, которые были неотъемлемым атрибутом больших городов. Возможно однажды, когда все эти кочевания по Европе закончатся, и Ева сможет выдохнуть спокойно, она поселится в схожем месте — одна вдали от всего окружающего мира.

Внутри поместье напоминало большую охотничью хижину какого-то средневекового монарха: множество трофеев и оружия на стенах, сдержанный дизайн в лучших традициях той эпохи, серые холодные стены, бесчисленное количество старинной мебели и элементов декора, дополняющих общую картину.

В доме они встретили Лоренса Клемана, что был целиком и полностью сосредоточен на своём телефоне. Пока Риттер с гордостью показывал портреты своих предков, попивая свежий кофе, Ева мельком поглядывала на племянника Филипа. Хотелось бы ей сейчас так же, как и ему, уткнуться в свой сотовый и отвлечься от длинной истории семьи Риттеров.

— А вот это место — Ведьмин яр…– рассказывал Риттер, указывая на какой-то желтоватый клочок бумаги на стене, — да-да, это оригинальный рисунок, датированный 1619 годом. Альберт Риттер, мой прадедушка в восьмом колене, построил на этом месте вот это вот поместье.

Впрочем, надолго рассказ Алекса не затянулся. Вскоре к нему подошёл дворецкий и сообщил, что прибыл Зейд Хасан со своей семьей. Риттер мигом сорвался с места и, глубоко извинившись перед Евой, увёл с собой Джеймса и Филипа для того, чтобы «обсудить кое-какие вопросы».

— Лоренс, — позвал его Алекс. — Не покажешь миссис Мориарти зимний сад?

— Да, — с энтузиазмом отозвался Клеман. — Конечно, месье Риттер.

— Спасибо. Мы мигом.

Столь искренний порыв Лоренса удивил Еву, ведь всё это время он безучастно пялился в телефон и вряд ли проявлял хоть какой-то интерес к россказням Риттера. Когда они остались наедине, Ева всё так же оставалась сидеть в небольшом кресле, наблюдая за Лоренсом.

— Мы можем остаться здесь, если ты…

— Пойдёмте, — резко сказал Лоренс, поднимаясь с дивана.

Он не казался раздражённым — скорее встревоженным. Всё то время, что они шли по длинному тёмному коридору, он мельком осматривался по сторонам, словно боялся, что за ним кто-то следит. Ева не стала наседать на парня и расспрашивать у него о причинах такой паранойи. «Мало ли, каких странностей можно нахвататься в компании его дяди», — подумала она.

Дойдя до высокой стеклянной двери в самом конце этого длинного коридора, Лоренс, который всё это время шёл впереди, остановился и развернулся к Еве. Он взглянул на неё — возможно впервые за всё время их знакомства, — и в его взгляде были тревога, боль и, возможно, только возможно, но Ева разглядела в уголках глаз слёзы. Об этом она, впрочем, не проронила ни слова.

— Зимний сад, — сказал парень, открывая перед ней дверь. — Пойдёмте, миссис…

— Можно просто Ева, — сказала она как можно менее обеспокоенным тоном.

Лоренс лишь молча кивнул в ответ и повёл её внутрь просто таки огромного помещения. Первое, что привлекло внимание Евы, — это отнюдь не цветы, а большая куполообразная стеклянная крыша. Она накрывала собой весь этот дивный сад, словно один большой прозрачный колпак, сквозь который все эти дивные растения получали необходимый солнечный цвет.

— Ева, — позвал её парень.

— Да, Лоренс.

— У меня не было возможности поговорить с вами на балу… И, если честно, то я не думал, что и сейчас у меня получится это сделать. Но, раз уж так вышло… — парень замялся. Он с трудом подбирал слова, а уж сложить из них связанную цепочку предложений и вовсе было неподъёмной задачей для него.

Ева не стала долго томить встревоженного паренька, а потому прервала его бессвязный поток мыслей одним вопросом:

— Что ты хочешь спросить, Лоренс?

— Вы ведь были знакомы с моей мамой? — поинтересовался он с непривычной твёрдостью в голосе.

— Я знала её не так долго, как хотелось бы, но да, ты прав.

— Она рассказывала мне о вас и о вашем муже. Мама говорила, что вы можете мне помочь…

— Лоренс, — Ева взглянула в глаза парня, пытаясь увидеть где-то на глубине этих серых омутов запрятавшегося ребёнка, который теперь уступил место взрослому мужчине, – твоя мама заботилась о тебе…

Подобные слова звучали в адрес Лоренса отовсюду: от родственников, друзей, частного психолога, которого нанял дядя. Они больше не впечатляли его. Столь важный факт превратился теперь в дежурную отмазку, чтобы не слушать страдания мальчика, которому пришлось в один месяц потерять двух самых близких для себя людей.

— Вы видели те документы? — спросил Лоренс, не став слушать до конца очередной чувственный монолог.

От этих слов у Евы едва дар речи не пропал. Она понимала, что парень может знать многое, но точно — не всё, так что не стоит перед ним открывать все карты сразу. Судя по тому, что Ева уже увидела, у мальчика был стойкий характер и неплохая смекалка. И пусть со стороны он мог показаться обычным подростком, пялящимся часами в свой сотовый, мало кто мог знать, что всё это время он не сидел в Твиттере или Фейсбуке, а копался в личных переписках американских дипломатов. Ева заметила это в тот самый момент, когда смогла получше рассмотреть мелькающий на экране его телефона текст.

Тактика отрицания была единственной возможной в этой ситуации, а потому Брэдфорд сконфуженно воскликнула:

— Какие ещё документы?

— Те, которые вам дала мама после смерти отца, — объяснил Лоренс.

Как бы сейчас хотелось Еве вернуться на три месяца назад и сказать Луизе одну важную вещь: «Попытайся не трепаться об этих дурацких бумагах». Но она ведь верила, что у этой женщины хватит ума, чтобы дойти до этого логического заключения… Хотя теперь, поглядывая на сотовый Лоренса, Ева думала, что, возможно, вовсе и не Луиза рассказала ему об этих документах. Может быть, он узнал об этом сам, скажем, вскрыв её почту или СМС-сообщения.

— Она дала их не мне, а моему мужу, — скрывать было нечего, а потому Ева услужливо пользовалась слегка искажённой правдой.

— Но вы их видели? — не сдавался Лоренс.

— Что ты хочешь знать?

— Я хочу знать, что в них. Что такого могла передать вам моя мама за несколько недель до того, как она погибла? И как это связано со мной?

Настойчивость Лоренса медленно, но верно выводила Еву из себя. Так и хотелось сказать этому парню, что неведение в его случае гораздо безопаснее тех знаний, что хранятся в стопке бумаг. Однако, если Ева и была в чём-то уверенна, так это в том, что Лоренса не убедят никакие отговорки. Он наивно считал, что знания смогут заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти родителей, и цеплялся за всякий, даже самый мизерный шанс получить их. Именно поэтому Ева решила не тянуть долго и дать парню ответ, как минимум, на один его вопрос.

— Никак, — сказала она. — Всё, что я знаю: эти документы не имеют никакого отношения к тебе.

— А к дяде? — тут же спросил Клеман.

— Не знаю, Лоренс, — устало вздохнула Ева.

Взгляд Лоренса выдавал все его сомнения. Он ей не верил, и это выводило Еву ещё больше, чем нескончаемый поток вопросов, на которые она в силу объективных причин просто не могла ответить.

— Вы ведь врете, Ева, — не вопрос — скорее уж констатация факта.

— Зачем мне врать тебе? — спросила Ева, подходя к Лоренсу. — А особенно сейчас, когда ты оказался в самой опасной компании в мире. Ты ведь не глупый парень, Лоренс, и прекрасно всё понимаешь. Не зря же ты сейчас мониторишь секретный правительственный чат… — она опустила взгляд на вибрирующий от входящих сообщений сотовый и улыбнулась. — Ну, или не такой уж секретный.

— Откуда вы… — Лоренс поражённо взглянул на Еву.

Ева взяла из его рук телефон, и Лоренс не сказал на это ни слова. Он лишь молча смотрел на то, как она с улыбкой листает переписку, останавливаясь на некоторых сообщениях. Стоило, наверняка, сказать, что весь этот диалог — лишь проделки ФБР-овского бота, который так любит вводить в заблуждение юных хакеров. Пока они читают «совершенно секретную» переписку Клинтона и Обамы, где-то на другом конце света на их адрес уже выписывают штраф с пятизначной суммой. По правде говоря, сперва Ева и вправду поверила, что мальчик докопался до каких-то стратегически важных данных, но это было не больше, чем детская шалость, подвластная, однако, далеко не всем программистам, а особенно — таким юным.

— Пора бы этим янки уже придумать нормальный способ кодировки сообщений, не находишь?! — усмехнулась Ева, отдавая Лоренсу телефон.

— Ну да.

— Откуда ты научился ломать такие сложные системы?

— Папа. Он с восьми лет учил меня писать коды. Сначала это были простые программы, а потом… ну, в общем, это и не я ломал. Папа подарил мне одну программу из своих личных запасов. Она называется «Хамелеон». Позволяет следить за перепиской из скрытого аккаунта.

Теперь было понятно, как именно этот парень прознал о документах. Залезть в частную переписку сложно, но вполне реально, а особенно при наличии такой волшебной программы, которая чуть ли не сама открывает тебе доступ к персональным данным.

«И не маловат ли ты для таких забав, Лоренс?!» — подумалось Еве.

— Боже… — выдохнула она, — я ведь поняла, что даже не знаю, сколько тебе лет.

На такое заявление Лоренс лишь нервно повёл плечами, ответив давно заученной мантрой:

— Пятнадцать. С половиной. Я знаю, что выгляжу младше, дядю всё время это веселит.

— Для пятнадцатилетнего парня у тебя неплохие задатки, — и теперь Ева на все сто процентов не лукавила. У Лоренса было много собственных странностей, вроде назойливой дотошности, но в то же время он был далеко неглупым парнем с благими намерениями и не лучшим окружением.

— Ева, — позвал её Лоренс, когда Брэдфорд бродила среди рассаженных лилий, — а откуда вы знаете, как выглядит правительственный чат?

— Скажем так, я там бывала. Неоднократно, — Ева улыбнулась. — И, Лоренс, я знаю, что тебе сложно мне поверить, но я, правда, мало что знаю о тех документах. Не думаю, что они предназначены для наших с тобой глаз.

Какое-то время Лоренс молча всматривался в Евины глаза, наверняка, надеясь найти в них хоть какой-нибудь подвох. Затем он согласно кивнул, буркнув себе под нос что-то вроде: «Да, понимаю», и побрёл к высоким декоративным пальмам.

Зрелище вокруг не то, чтобы впечатляло Еву, — нет, оно скорее вызывало в ней то самое, давно похороненное чувство ностальгии. У её отца был невероятных размеров сад, в котором Ева проводила большую часть своих каникул за изучением основ ботаники. Её день начинался далеко не с милого семейного завтрака. Мать всегда была занята магазином, и у неё просто не оставалось времени на то, чтобы заниматься готовкой, а от еды их гувернантки Еву просто таки воротило. Поэтому, после соблюдения привычного утреннего ритуала гигиены, она выбегала из дома и неслась в сад к отцу, чтобы выслушать очередную лекцию о пользе натуральных удобрений или о самых редких разновидностях шафрана.

Шагая вдоль длинной тропы, окружённой самыми разными сортами роз, Ева буквально слышала голос отца, доносящийся из дальних уголков её памяти.

«Не бойся замарать руки, Ева. Садовник не должен бояться грязи», — повторял он раз за разом, подпуская дочку к клумбам.

«Эти стебли нужно срезать наискось, — приговаривал отец, подходя к розам, — чтобы вместо сухого старого стебля весной выросло несколько молодых».

Увлёкшись своими воспоминаниями, Ева вовсе и не заметила, как рядом с ней вдруг оказался Лоренс.

— Могу я спросить у вас ещё кое-что? — спросил он с лёгкой неуверенностью.

— Смотря, что именно.

— Это касается моей матери… — заговорил парень, но вдруг где-то издалека послышался громкий басистый голос, выкрикивающий что-то на французском. — Чёрт, — протянул Лоренс.

— Что такое? — непонимающе спросила Ева.

— Это — Лео, мой охранник и, по совместительству, личная нянька.

Спустя несколько мгновений неподалёку послышался хлопок стеклянной двери и вскоре из-за угла вышел высокий амбал, который всё кричал на французском:

— Месье Лоренс! Все уже собрались.

— Да иду я! — раздражённо рыкнул парень.

— Пойдём, — сказала Ева. — После обеда ещё поболтаем.

— Это вряд ли… — буркнул Лоренс, направляясь вслед за своим охранником.

К удивлению Евы, Лео не повёл их знакомым обратным маршрутом к гостиной. Напротив же, он пошагал совершенно в другом направлении, и сопровождающим его пришлось молча плестись следом. Шагая вдоль очередного ответвления извилистого коридора, Ева всё думала, насколько огромен этот дом. В таком легко можно заблудиться, свернув не туда. Но их проводник, похоже, отлично знал, куда идёт, а потому уже совсем скоро они все вышли к обеденному залу, большую часть которого занимал громадный овальный стол, высеченный из мрамора.

Вокруг уже сидело с два десятка гостей, из которых Ева с лёгкостью узнала Клемана, чету Риттеров, Гасана и главного в этом всём вычурном цирке — Зейда Асада, восседающего на другой стороне стола. Его окружали самые разные личности арабской национальности — члены «Эла-Илат», от одного взгляда которых становилось не по себе. Сидя рядом со своим главарём, они напоминали церберов — адских гончих, что стерегли властителя преисподней. При малейшей оплошности эти личности запросто могли прикончить каждого, кто показался бы им хоть немного опасным. Все остальные люди были не знакомы Еве: возможно, кое-кого из них она могла мельком увидеть на балу или в документах Луизы, но ни имён, ни рода их деятельности Брэдфорд не знала.

Ей было выделено место рядом с Джеймсом и какой-то чересчур улыбчивой парочкой немцев. Только присев на стул, Ева заметила перед собой небольшую именную табличку с её инициалами, бокал вина и накрытую металлическим клошем тарелку. Ей всё хотелось спросить у Мориарти, что, чёрт подери, всё это значит, но её опередил голос Асада, который теперь поднялся со своего места.

— Теперь мы все в сборе и можем, наконец, начать этот не столь торжественный, но важный обед. Алекс, на правах хозяина дома, любезно позволил мне сказать небольшую вступительную речь. Итак, мы с вами сейчас находимся на грани одного важного решения, которое в состоянии принести всем нам выгоду. Ведь для чего ещё человечество продолжает воевать друг с другом? Сколько бы солдат не гибло в условном Афганистане или Ираке, сколько бы мирного населения не попадало в эти смертельные жернова, мы не перестанем воевать до тех пор, пока это ещё будет хоть кому-то выгодно. Попытки вмешиваться в эту единогласную монополию чреваты последствиями, и иногда мнимые миротворцы получают ответный удар в виде 11 сентября. И так будет со всеми, кто их поддержит. Все, кто сомневается или боится, все, кто верит в сказки о мире во всём мире, очень быстро встретятся с ответным огнём в свою сторону. И в память об этих людях я предлагаю выпить за тот самый сказочный «мир», который мы вскоре разрушим. За мир, господа, — он поднял бокал и отсалютовал гостям, после чего опустошил его до дна.

После мгновенного замешательства примеру Асада последовали все — и даже Лоренс, который теперь сидел рядом с дядей. Ева не хотела пить, но понимала, что под пристальным вниманием Зейда и всей его братии у неё просто нет другого выхода, а потому она тоже сделала несколько глотков из своего бокала.

— Сиди смирно и не рыпайся, — шепнул ей Мориарти под шум звенящих о мрамор бокалов.

До Евы едва дошёл смысл сказанных им слов, как вдруг рядом с ней раздался хриплый стон. Затем был глухой удар, и в миг, когда она обернулась на звук, на стол повалились два тела той самой улыбчивой немецкой парочки. Изо рта женщины, что сидела в непосредственной близости к Брэдфорд, вытекала кровь, её глаза были открыты, и в них больше не осталось жизни. Ева оцепенела от ужаса. Машинально под столом она нашла руку Джеймса и вцепилась в неё с такой силой, что едва ли даже самое сильное землетрясение смогло бы заставить её отпустить его ладонь. Глядя на ещё тёплые тела, Ева слышала, как рядом падали навзничь многие гости этого обеда. В мыслях поселилась паника, а мозг всё время подсовывал один и тот же возможный сценарий: вот она сидит себе на стуле и ощущает, как терпкий привкус вина становится ядом во рту, желудок прожигает агоническая боль, которая совсем скоро доводит её до края — мгновенной смерти.

Но шли минуты. За столом царила тишина, разбавляемая чьими-то громкими вздохами. Сердце заходилось в бешенном ритме, и Ева буквально ощущала его биение внутри себя, словно где-то в районе груди ей установили какой-то чересчур быстрый метроном. Никто так и не решился заговорить, а потому слово вновь взял Асад.

— Что ж, с миром покончено. А теперь, пока наша любезная прислуга убирает со стола весь лишний мусор, предлагаю вам взглянуть на свои фирменные блюда. Поднимите крышки, господа.

Один за другим гости снимали металлические клоши, открывая для себя отнюдь не изыски местной кухни, а диковинные «подарки» от самого Асада. У Филипа это был серебряный медицинский скальпель с именной гравировкой и прикреплённой запиской: «Для хирургической точности и рассудительности». Риттер получил складное серебряное зеркало, напоминающее один большой изящный кулон, в котором вместо стекла было выгравировано «Обернись». Посыл был очевидным, и он бы даже смог позабавить Еву, если бы не дичайшее впечатление от произошедшего несколькими минутами ранее. Мориарти достался небольшой платиновый паук со сверкающими бриллиантовыми глазами. В записке была цитата одного небезызвестного детектива, что в точности описывала сущность Джеймса. В ответ на такой презент Мориарти лишь усмехнулся. Но страннее всего было Лоренсу, который едва отошёл от шока, когда обнаружил на своём блюде самый настоящий нож, сверкающий своим угрожающе острым лезвием. К подарку прилагалась записка: «Тебе стоит научиться защищаться от проблем, а не убегать от них».

Осталось не так много тех, кто ещё не раскрыл свои «презенты», и в их числе была Ева. Она всё смотрела на своё отражение в отполированном клоше и думала о том, что ей совершенно не хочется принимать ничего от кого-то столь мерзкого и жестокого, как Асад. В прочем, как и в случае с вином, у неё не было особого выбора — или открываешь эту чёртову крышку или оказываешься в компании тех бедолаг, что теперь покоились в одном из холодных погребов Риттера.

Медленно подняв клош, Ева уже предвкушала увидеть там какую-то совершенно нелогичную дребедень, вроде очередной драгоценной статуэтки, но её ожидания оказались ложными. На металлическом блюде лежал небольшой конверт из плотной бумаги. На нём не было ни имени «отправителя» ни каких-либо завуалированных философских указаний, как у других гостей за столом.

— Миссис Мориарти, — донёсся до неё голос Асада. — Вы можете открыть его здесь или сделать это в одиночестве. В конце концов, это письмо адресовано только вам.

— Тогда я, пожалуй, дождусь подходящего случая, чтобы прочесть его в одиночестве.

— Хорошо… Что же, всё это — отличительные знаки, которые определяют вашу принадлежность к нашей «Семье». В девяностых мы предпочитали символичные рисунки на теле, но столь грязное дело изжило себя, так что я подумал выбрать нечто уникальное, отображающее вашу натуру. Ну что ж, с официальной частью мы покончили, так что стоит перейти к более насущным делам. Начнём со сметы…

Весь остаток этого напряжённого обеда прошёл за обсуждением самого безумного и, в то же время, продуманного до мелочей плана, который в ближайшей перспективе должен был привести к новой войне на Востоке. На сей раз, в силу множеств внутренних конфликтов и повсеместного социального неравенства, целью стала Сирия. Гражданская война назревала там достаточно давно и теперь, когда обстоятельства сами благоволят этому, нужен всего лишь какой-то катализатор — одна упавшая шашка домино, что потянет за собой длинную цепную реакцию. Изначально в качестве возможного варианта был предложен теракт мирного жилого района, который, вполне вероятно, спишут на местную группировку анархистов, покрываемую властью. Но эта версия отпала практически сразу в силу своей сложности. В конечном итоге, все сошлись на мысли об убийстве — не показательном, но достаточно резонансном, чтобы вывести людей на улицы. А уж дальше, если всё пойдёт по плану, приверженцы Асада смогут подбрасывать масла в огонь разными вызывающими заявлениями в СМИ и прочим арсеналом грозной машины пропаганды.

Самым сложным моментом во всём обсуждении было утверждение итоговых сумм — такого себе прайс-листа для начала военного конфликта. Ни Мориарти, ни Клеману не нравились те цифры, которые предоставили приспешники Асада. Слишком уж раздутыми были все эти расходы на транспортировку и таможенное оформление. В итоге, всё едва не кончилось оглушительной ссорой, пока в дело не вмешался Алекс Риттер, предложивший собственную помощь с логистикой, чтобы уменьшить сумму общих растрат.

Вся эта беседа была пропитана цинизмом и истинной, нечеловеческой жестокостью, с которой Асад и его окружение обсуждали столь ужасное событие, как гражданская война. Ева за весь разговор не проронила и слова — она лишь прислушивалась и пыталась понять, каких граней безумия может достигнуть человек, опьянённый собственной властью. Для Клемана, Риттера и Мориарти это всё, наверняка, напоминало разговор о погоде за поздним завтраком — настолько просто они обсуждали события мирового масштаба.

По окончании обеда Асад завёл разговор с Риттером, который, по его словам, подготовил для всех них какой-то впечатляющий сюрприз. Лоренс вместе со своим охранником покинули дом ещё до того, как гости засобирались расходиться. Совсем скоро большой мраморный стол опустел: братия Асада, не считая Гасана, молча удалилась; жена Риттера спешила на самолёт в Берлин; парочка австрийских аристократов, что не попали под раздачу во время того жуткого тоста, сослались на неотложные дела в министерстве. В обеденном зале остались только Ева с Джеймсом, Зейд, Филип и Алекс. Глядя на всю эту честную компанию, Клеман с улыбкой сказал:

— Пришла пора небольшого сюрприза, да, Алекс?

— Не слишком ли много «сюрпризов» для одного раза?

— Мы же не можем скрывать от наших партнёров то, на что тратятся их деньги. Что скажешь, Джеймс, не против взглянуть на новый товар?

— Да, если там есть, на что смотреть.

— Не сомневайтесь, мистер Мориарти, мы вас не разочаруем, — Асад ядовито улыбнулся.

Как позже сказал Джеймс, речь шла о большом складе оружия вблизи Граца, что принадлежал компании Риттера.Несмотря на все уговоры они с Мориарти поехали отдельно от Асада и Клемана, что вновь решили испытать на здешних просторах частный вертолет Филипа. Впереди их скромной колоны машин был Риттер, который любезно согласился показать дорогу до склада. Чуть дальше от него ехал Гасан, а в самом конце — они с Джеймсом.

Пока Мориарти следил за дорогой, пытаясь не упустить из виду в резвом потоке машин чёрный «Порше» Риттера, Ева всё вертела в руках небольшой конверт. Время от времени она подносила его к окну, пытаясь просветить содержимое, но бумага была слишком плотной. Смотреть на этот «подарок» совсем скоро надоело. Сколько бы Ева не угнетала себя тревожными мыслями о том, какой презент мог бы подсунуть ей Асад, она понимала, что открыть конверт всё-таки придётся. И лучше уж сделать это до того, как они прибудут на склад.

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы настроить себя на нужный лад, после чего Ева стала медленно и крайне аккуратно открывать конверт. Единственное, что она сделала, дабы уберечь себя от потенциально опасного содержимого, так это приоткрыла боковое стекло машины и старалась держать письмо подальше от лица.

Первое, что увидела Ева, раскрыв конверт, — небольшой герметичный пакет, внутри которого было запечатано несколько ярко-розовых таблеток. Сколь бы пристально она не рассматривала их, в этих пилюлях не было ничего необычного.

— Как думаешь, что хотел сказать этим Асад? — спросила она у Джеймса, показывая таблетки.

Мориарти понадобилось всего мгновение, чтобы окинуть быстрым взглядом содержимое пакета, после чего он вновь уставился на дорогу. Ева волновалась. Она с опаской ждала того момента, когда Джеймс огласит свой вердикт.

— Думаю, это не он выбирал подарок, — сказал Мориарти, сворачивая за Риттером на узкую грунтовую дорогу.

— А кто тогда?

— Тот, кто хотел отомстить за смерть своего брата. Не узнаёшь эти таблетки?

— Чёрт, — шепнула Ева.

Всего один взгляд на таблетки — и в её памяти всплыл образ покойного Джулса Клемана — её первого задания на новой работе. Он утратил весь свой лоск, всю мощь и уверенность. В воображении Евы Клеман лежал посреди своей комнаты, в луже собственной крови, а вокруг него словно брызги краски, разлетелись крохотные ядовито-розовые пилюли. Эти таблетки были точь-в-точь такими же, как те, которые ей пришлось подсыпать в пузырёк с лекарством в Марсельской усадьбе Клеманов. Медленно, но верно Ева начинала понимать значение этого подарка. Его выбрал не Асад — нет, это слишком прямо для него, слишком просто и… пугающе. Только один человек мог вручить ей эти пилюли, и это — Филип Клеман.

«Он знает», — подумала Ева.

— Загляни в конверт, — сказал Мориарти, — там должна быть записка.

Ева едва ли уловила весь смысл его просьбы, однако по какой-то дивной инерции повиновалась ей и трясущимися руками нашла раскрытый конверт. Джеймс был прав, внутри посылки оказался небольшой клочок бумаги, сложенный вчетверо.

— «Надеюсь, моё вино пришлось вам по вкусу», — прочитала вслух Ева. — Сука…

Письмо выскользнуло из её рук и полетело куда-то вниз. Ева прикрыла глаза и прислонилась к спинке кресла, сохраняя последние капли спокойствия. Руки больше не тряслись, голову не разрывали сотни противоречивых мыслей, отступили страх и гнетущее неведение. Впервые за этот день Ева понимала всё четко и ясно.

— Ты пила вино? — спросил Джеймс.

— Да.

— Много?

— Несколько глотков.

— Ясно…

Они вошли в крутой поворот, заезжая в небольшой посёлок у самого подножья Альп. Ева больше не следила за дорогой — ей это было незачем, а потому она не понимала, где они сейчас и как долго им ещё петлять по этим узким просёлочным дорогам. Её слегка укачивало, в животе ощущалась лёгкая тянущая боль, которая теперь могла значить всё, что угодно.

— Как действуют эти таблетки? — спросила Ева, всматриваясь в виды заснеженных гор.

— Без подготовки они будут разъедать организм гораздо медленнее. Часы, а, возможно, даже — дни.

— Понятно, — кивнула Ева, не отрывая взгляда от крутого горного склона. — А лекарство…

— Действенного антидота пока нет.

Такой ответ был непривычно искренним для Мориарти. Обычно он выбирал куда более завуалированные формулировки или просто изящно врал, не оставляя места для лишних расспросов. И от этого Ева едва ли не рассмеялась. Она уж и не верила в искренность кого-то, вроде Джеймса.

— Зато это правда, — усмехнулась Ева. — В отличие от всего, что ты мне говорил последние три месяца.

— Ты решила сейчас выяснить отношения?

— А когда ещё? — Ева не могла сдержать в себе нервной улыбки. — Если мне осталось несколько часов… или дней, то лучше всё прояснить сейчас.

— Давай отложим этот разговор ненадолго, — попросил Джеймс, останавливая машину. –Похоже, мы приехали.

Впервые Ева решилась оторваться от рассматривания местных красот и взглянуть вперёд. Узкая заснеженная дорога, по которой они ехали вот уже четверть часа, упиралась сейчас в какой-то военный блокпост, ограждающий въезд к пункту их назначения. К машине Риттера, что стояла у самих ворот, подошёл молодой солдат. Через несколько мгновений их беседы он согласно кивнул и побежал на свой пост, а дверь перед машиной Алекса медленно отворилась.

Военное хранилище Граца было поистине огромным: в самом его центре располагались два больших склада с оружием ближнего и дальнего боя, рядом находился ангар с наземным транспортом, возле которого они с Мориарти смогли припарковаться. По всей округе сновали сотни военных, и это нагоняло чувство тревоги. Ева понимала, что при малейшей оплошности любой из их группы сможет превратиться для этих людей в живую мишень. На периферии сознания ещё маячили мысли о подарке Клемана, вызывая неприятное чувство, разливающееся спазмами от живота и вплоть до грудной клетки. Возможно, сыграл банальный Плацебо, вполне вероятно, что её — самого близкого к Мориарти человека — никто так и не решился отравить, однако ощущения боли были реальными, сколько бы Ева не убеждала себя в обратном.

— Станет плохо — дашь мне знать, — сказал Джеймс, выходя из машины.

Ева смогла встать на ноги и даже вполне спокойно пошла вслед за Риттером и Гасаном, что направлялись к дальнему складу. Рядом шёл Мориарти. Брэдфорд всё чаще ощущала на себе его взгляд, и ей становилось от этого не по себе. Внутри зарождался страх — глупый и иррациональный, он не давал ей мыслить здраво. Ева боялась встречи с Клеманом, который, по словам Алекса, уже давно прилетел и ждал их вместе с Зейдом. Она не хотела смотреть в глаза человеку, который подписал ей смертный приговор — слишком диким это было, но обратного пути нет.

Всё происходящее казалось какой-то садистской пыткой, в которой ей уготована роль загнанной в угол жертвы. Вокруг возвышались заснеженные горные хребты, растянувшиеся до самого горизонта, а впереди маячила высокая красная дверь военного ангара, рядом с которой стояли две мужские фигуры. И пусть первым к ним подошёл Асад, Ева словно и не заметила его присутствия. Всё её внимание было приковано к Клеману, что теперь медленно шагал им навстречу.

— Опаздываешь, Алекс, — поддел он Риттера.

— Погода ни к чёрту, — отмахнулся Алекс. — Ну что, пойдёмте? Нам сюда.

Внутри бетонный ангар казался ещё больше, чем снаружи. Вдоль серых стен тянулись ряды металлических контейнеров и коробок с разными маркировками; чуть дальше были разложены ручные гранаты, прибывшие сюда прямиком из Израиля, а поодаль входа можно было разглядеть стойки с противотанковыми ракетами и торпедами немецкого производства, которые Риттеру подарили его «близкие друзья из Бундестага».

— А здесь у нас мины, — сказал Алекс, указывая на большие металлические коробки с маркировкой Американских вооружённых сил. — Эти красавицы прилетели сюда из Штатов несколько месяцев назад. А эти, — он подошёл к открытой коробке, — прибыли вчера от наших британских партнёров. Тут есть магнитные мины и парочка фугасных бомб, но это так — мелочи. Всё лучшее из их арсенала находится здесь, — он похлопал по большому чугунному контейнеру. — Твои любимые «Банши», Филип.

Рассказ Риттера мало интересовал Еву. Он, наверняка, мог часами бродить этим ангаром и воздавать хвалу себе любимому, показывая лучшие образчики военного ремесла, которые ему удалось накопить для воплощения их безумного плана. Но среди тысяч металлических коробок, под завязку набитых боеприпасами, оказался один контейнер, который Ева не могла ни с чем спутать. На нём была классическая метка МІ-6 — «Лев и Единорог под единой короной Британской империи». Именно там находились хорошо знакомые ей «Банши».

— Вы уже разобрались с ними? — спросил Клеман.

— Наши ребята пока работают. Они приехали всего два дня назад.

— Хорошо.

— А что с М-16? — поинтересовался Асад.

— Они уже здесь, — довольно ответил Риттер. — Готовы к транспортировке.

— Превосходно, Алекс.

Из-за нарастающей боли вся их беседа для Евы слилась в бессвязный поток слов, в которых было сложно найти хоть долю смысла. Желудок сводило спазмами, а в грудной клетке словно разгоралось настоящее пламя. Ева мельком взглянула на Джеймса, после чего будто невзначай взяла его за руку. Она сжала его ладонь так сильно, как только могла, в надежде, что Мориарти поймёт её простой посыл.

— Ну что, будем решать или… — Алекс выдержал небольшую паузу, после чего многозначительно взглянул на Джеймса.

— Ждёте моего ответа? — спросил Мориарти.

— Да, — ответил Риттер. — Изволь уже хоть что-нибудь нам сказать!

— Алекс…

Похоже, что ни Асаду, ни Клеману не была по душе столь резкая смена настроения, но их попытки осадить Риттера оказались напрасными. За своей напускной гостеприимностью этот мужчина скрывал целый фонтан злости, который теперь готов был выплеснуть на всех окружающих.

— Что «Алекс»?! — выкрикнул Риттер. — Работа стоит. Всё это давно уже могло пойти на Тартус**, а не простаивать здесь. Но мы должны ждать, пока один небезызвестный псих решит свои проблемы!

Ева старалась уловить каждое слово из речи Риттера, но нарастающая боль помутнила сознание. Едва ли она выдержит ещё хоть минуту в этом сыром, холодном складе. Всё, что она отчётливо слышала, — это голос Мориарти — тихий, мерный, словно шипение змеи в лесной чаще. Легче всего было сконцентрировать своё внимание на нём и забыть обо всём окружающем шуме из голосов Асада, Клемана и Риттера.

— Хочешь воевать, Алекс? — тон Мориарти был непривычно спокойным, из-за чего Алекс слегка замялся.

— Что? — нелепо переспросил он.

— Ты меня слышал.

Мориарти напирал на Риттера. Он не давил на него криком или угрозами — это было бы слишком глупо в сложившейся ситуации. Легче и гораздо более разумно было провоцировать его, доводя своим иррациональным спокойствием.

— Я давно уже согласился на это, — ответил Риттер. — И многое сделал, чтобы вся эта авантюра выгорела.

— Да-а, — насмешливо протянул Мориарти, — ты прав, ты очень много сделал. Я бы даже сказал, что из тебя бы вышла неплохая секретарша — превосходно исполняешь чужие указания.

— Хочешь задеть меня этим? — рыкнул сквозь зубы Алекс. — Я исполняю свою часть сделки, Мориарти. В отличие от тебя я не разучился играть по-честному.

— Так вот оно что, — оскалился Джеймс. — Не доверяешь мне, Алекс?

— Я… — Риттер не нашёл в себе слов, чтобы ответить.

Повисло гнетущее молчание.

Ева смотрела на Джеймса и пыталась понять, в какой момент эта мирная беседа о войне перешла в обмен любезностями. Боль немного отступила, но Брэдфорд чувствовала — она ещё вернётся и ударит по ней с такой силой, что едва ли её организм выдержит подобное испытание на прочность. Но сейчас лучше об этом не думать. Стоит поразмыслить о том, как выбраться из этого места, ведь, судя по всему, они с Мориарти тут ненадолго.

— Насколько я понимаю, — заговорил Джеймс, нарушая тишину, — у каждого здесь есть сомнения на мой счёт. Кроме Филипа, конечно же, — он взглянул на молчавшего всё это время Клемана и одарил его своей привычной ухмылкой.

— У вас неоднозначная репутация, мистер Мориарти, — отозвался Зейд.

— Более неоднозначная, чем у вас, мистер Асад? — иронично спросил Мориарти.

От последних слов Мориарти Еву будто прошибло током. Он раскрыл карты — назвал настоящую фамилию Зейда. Сложно было понять мотив, которым руководствовался Мориарти. Он мог блефовать, не имея никакого внятного плана, а мог всё уже давно заранее продумать. И Ева искренне надеялась, что весь этот фарс был устроен не напрасно, иначе их шансы выбраться из этого склада живыми равняются нулю.

— Я понимаю вас, Джеймс, — Асад был спокойным, хотя Ева понимала, насколько сложно столь вспыльчивому человеку держать себя в рамках. — Вы так же, как и мы, многим рискуете, заключая эту сделку. Но, думаю, со временем мы сможем найти с вами компромисс, при котором все ваши сомнения отпадут.

— Пока я его не вижу, — парировал Мориарти.

— Почему вы так отчаянно против этой сделки?

— Потому что не нахожу в ней выгоды.

— А как же старая добрая анархия? Как же ваш любимый драйв? — Асад не спрашивал — он насмехался, от чего его речь, приправленная отчётливым южным акцентом, звучала донельзя приторно мерзко. — Или вы весь остаток жизни хотите играть в «Клюидо» с тем доморощенным детективом?

В конце этой насмешливой тирады Джеймс лишь ухмыльнулся и спокойно ответил:

— Я люблю загадки, Зейд. А то, что предлагаете вы, больше похоже на нелепую шутку.

***

Сидя в машине, Ева совершенно не могла вспомнить того, как они выбрались с той чёртовой военной базы. Она всё силилась найти эти воспоминания в своей памяти, но вместо них всплывала боль — тянущая, сдавливающая и выворачивающая каждую часть тела наизнанку. Жар сменялся невероятным холодом, лёгкие горели, а дышать становилось всё тяжелее. После очередного спазма горло словно обдало едкой кислотой, а во рту появился неприятный горький привкус. На миг Еве показалось, что она онемела. Судорожно хватаясь за горло, Брэдфорд делала глубокие вдохи. Воздуха катастрофически не хватало.

Всё это было реально — каждый парализующий тело спазм, каждая вспышка боли в лёгких, каждый рвущийся наружу истошный стон. Никаких иллюзий и наивных мыслей о Плацебо не осталось. От боли хотелось кричать, что есть силы. Тело становилось тяжелее, будто в него мерно заливали свинец. Держать голову на весу было невозможно, а потому Ева откинулась назад и уставилась в темноту крыши. Она пыталась отвлечь себя хотя бы мысленно от того состояния, в котором находится, но, чем дальше они проезжали по заснеженным перевалам, тем труднее становилось контролировать поток сознания.

Лежать на заднем сидении было чертовски неудобно. Она ни черта не видела и не слышала — была таким себе начинающим коматозником, который ещё не утратил связь с внешним миром. От этого переносить боль было только труднее. Ева ощущала себя узником собственного тела. Ей хотелось вырваться из этой клетки из мышц и костей, хотелось покинуть этот душный салон и ощутить на себе лёгкое дыхание ветра. Тепло душило её, оно словно усиливало в сто крат тот жар, что волнами прокатывался по телу.

Открыть окно никак не получалось. Руки просто не слушались Еву. Они тряслись в треморе всякий раз, когда она пыталась что-нибудь сделать. В таком отчаянном состоянии приходилось идти на крайние меры. Как бы ни было ей сейчас больно, Ева должна была позвать Мориарти, иначе она попросту задохнётся.

— Дж-Джеймс… — прохрипела она.

Горло саднило от боли, и Ева ощущала подступающий приступ кашля. Она старалась сдержать его, делала глубокие вздохи и даже на несколько секунд задержала дыхание. Когда горло раздирает боль, кашель — это плохой признак, — такую простую истину уяснила для себя Ева после тех нескольких раз, когда её пытались отравить.

— Да, — отозвался Мориарти.

— Мне… — Ева прочистила горло, — плохо. Жарко… Остановись…

Последние слова утонули в приступе кашля — таком сильном, что Ева едва ли не ощутила, как её лёгкие выворачиваются наизнанку. Она прикрыла рот, пытаясь сдержать мерзкий кряхтящий звук. Горло раздирала жгучая боль, а из глаз катились слёзы. Кажется, Джеймс пытался сказать ей что-то о том, что у них нет времени на остановку, но Ева вряд ли разобрала половину из того, что он говорил. Она могла думать лишь о том, когда прекратится этот раздирающий кашель.

Понадобилось несколько невероятно долгих минут, чтобы Ева смогла совладать со своим организмом. Кашель прошёл, оставив после себя неприятный металлический привкус во рту, саднящую боль в горле и тяжелое сбившееся дыхание. На лбу выступила испарина. Как только Ева занесла ладонь, чтобы вытереть холодный пот, то увидела на ней бурые капли крови.

«Если это вышло из лёгких, то всё гораздо хуже, чем кажется…», — подумала она.

Кровь с руки она стёрла, но это не избавило её от нарастающего страха. Мысли относили Еву к тому полуиллюзорному образу Джулса Клемана — человека невероятной выдержки, который скончался от порции концентрированного яда. Хотела ли она умереть, как он? Однозначно, нет. Жалела ли она о его смерти? В какой-то степени — да. Но гибель Клемана беспокоила Брэдфорд куда меньше, чем её последствия.

Ева всё дышала — громко и натужно, словно с каждым вдохом она превозмогает саму себя. В салоне по-прежнему было невероятно жарко, из-за чего воздух становился подобным вязкой, липкой смоле, что больно обжигала горло.

— Открой… окно! — прорычала Ева, когда дышать стало совсем невозможно.

Ответа не последовало. Послышался тихий гул, и её лица коснулось лёгкое дуновение зимнего ветра. Приятный морозный воздух обволакивал тело, поглощая весь мерзкий, неприятный жар, а дышать стало в разы проще.

— Легче? — спросил Джеймс.

— Немного, — тихо ответила Ева за миг до того, как её голова разразилась вспышкой резкой боли. — Чёрт…

В глазах потемнело. Ева пыталась поднести свою руку к лицу, но она не слушалась её. Тело содрогалось в мелкой судороге. Мышцы сокращались с безумной частотой, а в голове творился форменный коллапс. Каждая часть тела изнывала от боли, а давящий спазм медленно подступал к сердцу. Морозный ветер больше не успокаивал и не дарил приятной прохлады.

Несколько сильных приступов кашля окончательно истощили Еву. Она ощущала, как с уголка губ стекает тонкая струя крови, но не могла ничего сделать. Тело окаменело — оно больше не подчинялось ей, застыв намертво в одной статичной позе. Острая боль пронзила сердце, и от этого захотелось кричать, но сил больше не осталось. Где-то рядом слышался голос Мориарти, доносящийся для Евы далёким эхом. На фоне звучал тихий гул мотора. Взгляд больше не улавливал внешний мир — всё расплылось в пёстром градиенте, и лишь темнота крыши казалась чёткой и наиболее осязаемой.

Ева смотрела вверх и мысленно улыбалась. Она чувствовала наступление конца. Занавес этой страдальческой пьесы опустится совсем скоро, и она счастлива. Ей ещё немного страшно от мыслей о смерти — совсем чуть-чуть, ведь боль гораздо страшнее. Как бы ей не хотелось бороться за жизнь, на это больше не осталось сил, а потому она решила отступить.

Вдох. Чернота крыши постепенно отдаляется от неё, утягивая за собой весь внешний мир. Все звуки сливаются в единый гул, который медленно утихает. Веки тяжелеют, а усталость топит в себе последние остатки страха.

Выдох. Ева чувствует, как проваливается куда-то глубоко вниз. Это не бездонная кроличья нора, как в той старой сказке. Скорее — одна глубокая замочная скважина между мирами, в которую она проникает, подобно ветру. Становится невероятно легко.

Вдох. Пространство вокруг искажается. Реальность меркнет в глубокой тьме, что медленно поглощает Еву. Боль отступает. Ей на смену приходит приятное забвение. Тела больше нет — оно осталось в реальности — в мире по ту сторону тьмы. Ева ощущает себя песчинкой, что проносится вместе с ветром сквозь самую глубокую замочную скважину.

Выдох. Яркий свет озаряет конец этого длинного туннеля. Позади осталась жизнь, утонувшая в черноте самой глубокой замочной скважины. А впереди — полное неведение.

Комментарий к Глава 1. Австрия: Грац

*Джонатан Харкер - один из главных героев готического романа “Дракула” Брэма Стокера.

**Тартус - портовый город в Сирии.

========== Глава 1. Австрия: Винергоф ==========

And now the end is near

And so I face the final curtain

My friend I’ll say it clear

I’ll state my case of which I’m certain

Тихая музыка лилась из старого винилового проигрывателя, заполняя тишину небольшого отельного номера. За окном кружился в резвой пляске снег. Тьма окутала альпийский городок Винергоф своими цепкими объятьями, и лишь один крохотный луч света, что проникал наружу из номера вместе с тихим завыванием Фрэнка Синатры, озарял её.

Отель «Нижний Винергоф» находился у края крутого горного склона. Днём отсюда открывался невероятный вид на бескрайние альпийские луга, ну, а ночью это пристанище для туристов служило неплохим ночлегом для тех, кто заплутал в хитросплетении горных дорог. Но Джеймсу Мориарти было плевать на все эти строчки из путеводителей и рекламных проспектов, ровно как всё равно ему было, сколько звёзд насчитывается у этого отеля, какие здесь имеются номера и насколько приветлив персонал. Он просто искал как можно более тихое место, где смог бы наблюдать за сложным процессом интоксикации Евы.

За последние десять часов, что они здесь, успело произойти многое. Но это было слишком несущественно теперь, когда он сидел у окна и под звуки старика Синатры пытался упорядочить свои мысли. Джеймс Мориарти никогда не страдал особым сентиментализмом. Он привык смотреть на вещи реально, избавляясь от навязчивых иллюзий. Но в последнее время его рациональность трещала по швам, и виной тому стал даже не полнейший коллапс, что произошёл в его планах после отказа заключения сделки с Асадом. Всё дело было в одной уж больно невнимательной девушке, которая теперь буквально находилась на грани жизни и смерти.

Он не знал, сработает ли то лекарство, что дал ему Марк… Но он надеялся на это. Впервые после смерти матери в нём пробудились те самые сантименты, которые так яро отторгал один его давний оппонент. Сам Мориарти был скорее апатичен к людям. В большинстве своём они казались ему попросту неинтересными, эти скучные крохотные муравьи, что вечно норовят попасть под ноги, пока он исполняет свою работу. Но даже среди этой безликой массы находились те, кто мог заинтересовать его. К ним относился Шерлок Холмс и его властный старший братец. Были и те, кто казался Мориарти полезным — такие себе коммивояжёры. В их число входил Моран и, до недавнего времени, Ева Брэдфорд.

Сложно сказать, кем являлась эта девушка для Мориарти сейчас. Время от времени, он решался взглянуть на неё, неподвижно лежащую на кровати, и думал о том, что она давно уже вышла из его подчинения. И он сам позволил ей это сделать. Отпустил вожжи, которые направляли её в ту сторону, которая была ему нужна. У Евы Брэдфорд имелось много недостатков, но главным, пожалуй, было то, что роднило их с Мориарти, а именно — невозможность подчиняться чьим-либо приказам. Уже в МI-6, зная о всех возможных рисках, она шла против укоренившейся системы. И пусть её научили исполнять приказы, она всегда делала это как-то слишком своеобразно, слишком не так, как от неё ожидали. Возможно, именно этот лёгкий бунтарский дух привлёк внимание Мориарти во время отбора кандидатур на роль спутника в этом путешествии.

***

And more, much more than this

I did it my way

Лёгкие аккорды до боли знакомой песни были первым, что услышала Ева после падения в ослепительно-яркий свет. Она не знала, что это — рай, ад или куда более прозаичное место. Ева всё лежала… Она однозначно лежала, ведь тело вновь стало осязаемым. И на сей раз не было ни боли, ни раздирающего кашля — ничего, кроме невероятной слабости. Хотелось целую вечность пролежать на этой мягкой постели под приятные звуки музыки, так и не открыв глаза. Столь простые мечты разрушил резкий скрип, за которым последовало неприятное громкое шипение, отдалённо напоминающее радиопомехи. Музыка утихла. Где-то неподалёку послышались шаги.

Ева застыла, не смея шевельнуться. Она пристально прислушивалась ко всем окружающим звукам, пытаясь уловить всю суть происходящего. В конце концов, Брэдфорд пришла к весьма неутешительному выводу: чем бы ни было это место, она была здесь не одна. Её загадочный сосед, похоже, был любителем классики — сразу после Синатры в их обители заиграла Нина Симон.

And what have I got?

Why am I alive anyway?

Yeah, what have I got

Nobody can take away?

Звук был откровенно паршивым — слова песни то и дело перебивались какими-то шипящими помехами, от чего порою было сложно разобрать, о чём вообще поёт эта женщина. Ева предпочитала вслушиваться не в музыку, а в то, что происходит вокруг неё. Каждый мелкий скрип, каждый тихий шорох или мерный стук вызывал в ней волну интереса. Опасение всё ещё было, но оно казалось столь слабым и незначительным, что Ева решила с уверенностью игнорировать его.

Первое, что она сделала, — это медленно открыла глаза. На нечто более решительное у неё просто не хватало сил. Шея слегка затекла от постоянного лежания в одной позе, а потому повернуть её и узреть что-то, кроме белого потолка, было сложно. Пришлось немного размять мышцы, прежде чем Ева смогла осмотреться.

Комната, в которой она оказалась, не произвела на неё какого-то особого впечатления: простенький дизайн, небольшое обилие мебели, старенький виниловый проигрыватель и парочка безвкусных картин — обычный отельный номер без особых изысков. И лишь одно во всей этой милой идиллии смогло поразить Еву: буквально в нескольких ярдах от неё за столом сидел ни кто иной, как Джеймс Мориарти, увлечённый действием на экране своего сотового. Его лицо в свете настольной лампы казалось неживым, а сам Мориарти скорее напоминал восковую фигуру, чем человека.

— Джеймс, — его имя сорвалось из уст Евы так тихо и легко, словно и не было той адской саднящей боли, что раздирала горло.

Под тихое пение Нины Симон её голос казался очередной помехой паршивенького проигрывателя, но Джеймс всё же услышал его. Встретившись с ним взглядом, Ева ощутила себя чертовски беспомощной. Ей захотелось сорваться с места и развеять эту напряжённую обстановку. Единственной помехой было ослабленное тело, которое едва ли стоило сейчас напрягать. Ева смотрела на Мориарти с плохо скрываемым волнением. В памяти мелькали события прошедшего дня, а где-то глубоко внутри всё ещё ощущались отголоски той невероятной боли, что довела её до предела. Она буквально оказалась в шаге от собственной смерти — после такого сложно по-прежнему смотреть на вещи.

Мориарти был молчаливым. Он окинул Еву быстрым взглядом, после чего отложил в сторону телефон и подошёл к кровати.

— Не делай резких движений, — попросил он, осматривая её руки.

— Не думаю, что я пока способна на это, — усмехнулась она.

Сперва Ева не понимала надобности такого беглого медицинского осмотра. Джеймс проверил её зрачки и пульс, затем попросил померить температуру и выпить несколько ярко-жёлтых таблеток, происхождение которых Ева так и не узнала. Затем он сказал ей размять конечности, и с этим возникли некоторые проблемы. Если руки были в относительном порядке, то с ногами дела обстояли гораздо хуже. Ева ощущала странную тяжесть, что сковывала её движения. Она отдалённо напоминала до боли знакомую крепатуру и мешала свободно передвигаться. От этого ощущения становилось не по себе. У Евы даже появились опасения, что она навсегда утратила возможность ходить, которые отчего-то неслабо развеселили Мориарти.

— К счастью для тебя, всё не так уж печально, — с привычным цинизмом изрёк он. — Обычная усталость.

Его слова обнадёжили Еву. Всё же, он куда лучше понимал специфику её нынешнего состояния, чем она. Сомнений не было — именно Мориарти каким-то невообразимым образом вытащил её с того света. Оставалось только узнать, как он это сделал. Вряд ли у него есть карманный набор противоядий, как в одном из тех старых шпионских фильмов. Последние полчаса, что Ева провела в сознании, она так и не решилась задать ключевой вопрос, который бы прояснил сложившуюся ситуацию. Возможно, теперь, когда напряжённая обстановка плавно разрядилась, Нина Симон с её траурными балладами сменилась весёлыми мотивами Синатры, а слабость практически покинула тело Евы, настало время, чтобы узнать всё.

— Джим, — позвала Ева.

— Да?

— Ты же понимаешь, что я должна спросить, — она пыталась быть спокойной, подбирала в голове сотни возможных фраз, которые последуют после такого её заявления, но накатившее волнение всё не покидало Еву.

— Безусловно.

Джеймс был по-прежнему спокоен. Он и сам, наверняка, понимал всю важность предстоящего разговора, а потому не стал с привычной изящностью увиливать от него. Еве же оставалось лишь озвучить вопрос, что волновал её с того самого момента, когда она пришла в сознание:

— Как я выжила?

— Доза была небольшой, поэтому таблетки подействовали не сразу, — сказал Джеймс. — Это дало тебе небольшую фору, а мне — время, чтобы найти лекарство.

Слова Мориарти шли вразрез с тем, что помнила Ева. В её памяти отчётливо сохранилась та часть их беседы, в которой Джеймс говорил об отсутствии действенного антидота. Ева запомнила это очень хорошо, ведь именно тогда, в тот самый момент, она до конца осознала, что может погибнуть.

— Ты говорил, что лекарства нет, — напомнила Ева.

— Я думал, что его нет, — возразил Джеймс.

Всё это походило на откровенное враньё, за которым скрывалась куда более пугающая правда, и это заставляло Еву напирать на Мориарти. Она знала, что он не поощряет особой пытливости с её стороны. Да что уж там, единственная фраза, которую Ева слышала от него чаще, чем «Замолчи», это наполненное искренней злостью: «Ты задаёшь слишком много лишних вопросов». Если раньше эта завуалированная угроза могла испугать её, то теперь, после всего случившегося, Брэдфорд послала всю свою субординацию и внутренние барьеры к чертям.

— Как тебе удалось его достать? — спросила она.

— Я заключил сделку, — просто ответил Мориарти.

Он ничего не объяснял, говорил коротко, буквально, односложно. Это выводило Еву из себя. Пусть в ней уже поубавилось уверенности в правильности выбранной тактики беседы, она продолжала гнуть свою линию, спрашивая:

— Какую ещё сделку?

— Какое это имеет значение?! — устало вздохнул Мориарти. — Ты жива. Условия сделки выполнены, а твоя несостоявшаяся кончина уже перестала быть актуальной.

— В каком смысле «перестала быть актуальной»? — сконфуженно спросила Ева.

— У нас появились более насущные проблемы, — сказал Джеймс, протягивая ей свой сотовый.

Ева взглянула на экран и первое, что она увидела, — это кричащий заголовок статьи: «Два взрыва за ночь в самом сердце Вены: подробности с места событий».

— Асад? — это имя было своеобразным синонимом к тотальному коллапсу. Только этот человек мог сейчас натворить нечто подобное.

— Это в его стиле, — ответил Джеймс. — Читай дальше.

Глаза слепил яркий свет от экрана сотового, но Ева всё же продолжила вчитываться в статью. В тексте имелись сведения о двух взрывах, что произошли с интервалом в полчаса вблизи центра Вены. Один из них прогремел в отеле «Штайнберг», неподалёку от торгового квартала. На ночных фото было видно, как яркое зарево пламени охватывает одну из стен, а в воздух вздымается густой столб черного дыма.

— Подожди, это… — Ева ещё раз взглянула на фото, чтобы убедиться в собственных догадках, — наш отель? О, боже! А второе здание? — она стала пролистывать фотки, на одной из которых было видно уцелевшую часть дома. Простенький фасад, несколько этажей, крепкие бетонные стены — всё это она уже неоднократно видела. — Стой, это ведь не…

— Мой архив, — изрёк Мориарти, подтверждая опасения Евы.

Это было похоже на форменное безумие — иной формулировки не подобрать. Ева всё проматывала фото с мест взрывов, всматривалась в лица людей, что столпились вокруг, завороженно глядя на то, как языки пламени поглощают громадные здания, крошат стены, дырявят крыши и потолки, обращая всё в прах. В памяти мелькали давние образы: Афганистан, разрушенные кварталы, сотни погибших, тысячи раненных и стены с символическими надписями «МЫ СРАЖАЕМСЯ ЗА МИР». Асад словно оживил все эти картины, придав им реальных очертаний. Он не знал меры в своей жестокости, и это заставляло Еву с содроганием думать о его дальнейших действиях.

— И что это должно значить? — спросила она, возвращая Джеймсу сотовый.

— А на что это похоже? — риторически спросил Мориарти. — Они приглашают нас.

— Приглашают? Куда?

— На войну, — ответил Джеймс. — Только не на то жалкое стрельбище, которое они решили затеять в Сирии, а на кое-что более масштабное. Асад не привык принимать отказы. Для него люди делятся на два типа: враги и временные союзники, которые вскоре станут врагами. Клеман и Риттер — цепные собаки, которых он прикармливает рассказами о сказочной прибыли. Месяц-два, и ты прочитаешь в газетах о том, как их машины слетели с моста при «загадочных» обстоятельствах.

— А что насчёт нас с тобой?

— В воображении Асада ты сейчас мирно разлагаешься в какой-то сточной канаве, а я в отчаянии бегу из страны.

Слова Джеймса лишь подтвердили её догадки. Их несознательно втянули в опасную игру, где на кону были уже не деньги или чьи-то принципы, а человеческие жизни — сотни или, может, даже тысячи, которые могут пострадать в ходе жестоких боевых действий. Ева всё думала о последствиях этой искусственной войны, которую породил Асад на пару с Клеманом и его верными вассалами, и искренне недоумевала. Зейд был непредсказуемым: он мог проявлять чрезмерную доброту и заботу до того момента, пока какой-то загадочный тумблер в его голове не переклинит, и он не узрит в человеке напротив врага. Его действия сложно просчитать, а решения практически всегда не поддаются здравому смыслу. В этом бездонном море спокойствия, именуемом Европой, он — та капля анархии, с которой начинается шторм.

— Зачем им затевать эту «войну»? — спросила Ева, полагая, что из них двоих Джеймс куда лучше понимает ход мыслей Асада. — На кой-чёрт идти против тебя?

— Вспомни обед в поместье Риттера. Они убили всех, кто сомневался в этом бредовом плане. Они не идут против меня или ещё кого-то конкретного, они идут против всех, кто мешает им воплотить в жизнь задуманное.

— И как нам выбраться из всего этого?

— Не знаю, — искренне признался Мориарти. — Сперва нам нужно убраться отсюда.

В этот момент Ева поняла, что совершенно не знает, где они находятся. Чернота ночи по ту сторону окна не позволяла рассмотреть окрестности, а в поле зрения Евы не попал ни один туристический буклет или прайс-лист отеля, поэтому определить их местоположение было практически невозможно.

Возможно, Джеймс уже упоминал о том, где они находятся, и Ева просто пропустила это мимо своего внимания. В её мыслях всё ещё царил лёгкий хаос, а поэтому она решила выбрать наиболее нейтральный вопрос:

— Напомни, где мы сейчас?

— Винергоф, за тридцать миль от Граца.

Нет, такое место она определённо бы запомнила. Это ведь было совершенно недалеко от того злосчастного военного склада, где Мориарти окончательно разорвал договор с Асадом.

— Прямо под носом у Риттера… — вздохнула Ева.

— Да, и поэтому здесь безопаснее всего. Пока. В любом случае, мы здесь ненадолго. Вечером прошёл сильный снегопад, и все дороги замело. До утра их должны расчистить, и мы сможем убраться отсюда.

На улице разыгралась метель. Джеймс сидел в кресле возле окна и в перерывах между прочтением очередной заметки о взрыве поглядывал на то, как из ночной тьмы вылетают мириады снежинок, кружащиеся в морозном вихре. Он совершенно не заметил, как позади него скрипнула постель. Половицы заскрипели от чужих шагов, и вот, рядом с Мориарти появилась измотанная, но стойкая Ева, едва держащаяся на ногах.

— Куда мы поедем? — спросила она, глядя на крохотный отельный дворик, освещённый парой уличных фонарей.

— Самый безопасный вариант — Прага.

— Правда? — Ева улыбнулась. — Давно мечтала увидеть Чехию.

В окне отражалось её лицо, окружённое непроглядной тьмой ночи. Впервые за это время Ева сумела взглянуть на себя, и это зрелище ужаснуло её: бледная кожа обтягивала проступающие кости, полные губы иссохли и потрескались, под глазами залегли тени мешков, а волосы больше напоминали прилизанную копну сена. Вся её одежда измялась и разила мерзким запахом крови и пота. Руки всё ещё содрогались в лёгком треморе. Чтобы сохранять равновесие, Ева крепко вцепилась ими в подоконник.

Глядя на свое отражение, ей захотелось умчаться в ванную и смыть с себя все следы сегодняшнего дня. Хотелось стереть с уголков губ засохшие капли крови. Хотелось привести в порядок волосы и сменить грязную одежду. Хотелось ощутить себя чистой хотя бы снаружи. Сделав шаг назад от подоконника, Ева даже не заметила, как подкосились её ноги, и тело полетело навстречу с полом. Сильные руки успели подхватить её раньше, чем Брэдфорд успела посадить себе лишнюю тройку ссадин.

Она вцепилась в Мориарти, как за самую настоящую опору, пытаясь восстановить координацию. Было чертовски неловко, но Ева понимала, что если отпустит Джеймса, то точно встретится с полом. Сложнее всего было заставить себя взглянуть ему в глаза. Привычно сдержанный и апатичный Мориарти сейчас неслабо так нарушил границы её личного пространства.

— Тебе стоит вернуться в постель, — сказал Джеймс, отступая назад.

— Нет. Мне нужно привести себя в порядок…

— Если ты так горишь желанием разбить себе голову, то пожалуйста.

— Джеймс, я… — она громко вздохнула, — я устала от этой слабости. Я не могу просто лежать там и ждать, пока нас с тобой прикончат, — как только она произнесла эти слова, где-то глубоко внутри погасла последняя искра надежды. Ведь это была правда: метель усиливалась и к утру дорогу накроет полуметровым слоем снега. И, даже если их с Джеймсом не настигнут люди Асада, за них это сделает метель. — Не смотри на меня так, Мориарти. Я не ребёнок и давно уже не верю в сказки.

Джеймс, по-прежнему держащий Еву за руки, усмехнулся. К огромному сожалению, в этой усмешке не было и доли радости. Она скорее напоминала предсмертный оскал, с которым люди встречают мысль о гибели.

— Я думал, ты оптимистка, — сказал он.

— Я могла бы ею стать, если бы ты (впервые за эти три с лишним месяца) до конца честно ответил на мой вопрос, — Ева сделала многозначительную паузу, после чего спросила:

— Джеймс, мы ведь не выберемся отсюда?

Теперь она не боялась смотреть в глаза Мориарти, ведь видела в них отражение себя. Он мог притворяться, что ему всё равно, мог скрывать истинные эмоции за сотнями масок, но Ева знала — это всего лишь игра, и настал тот самый момент, когда она должна была прекратиться. Маски полетели в бездну, а напускной фарс исчез вместе с дуновением морозного ветра, что пробирался к ним сквозь щель в старой оконной раме. Джеймс Мориарти из одной сплошной загадки превратился в человека со своими опасениями и надеждами. Он всё ещё не казался заурядным, но теперь его было гораздо проще понять.

Сейчас они оба напоминали отражение одной сучьей сущности. Они не были бы такими похожими, если бы не провели столько времени вместе, если бы за эти три с лишним месяца не научились досконально понимать друг друга и доводить до грани собственным невыносимым нравом. Ева смотрела наМориарти и видела в нём часть себя — ту самую циничную и безрассудную личность, которую она так долго пыталась подавлять. Возможно, нечто подобное в ней узрел Джеймс.

Ответ на вопрос больше был не нужен. Он потерялся где-то между двумя пристальными взглядами, что пересеклись в сумраке отельного номера. Когда Джеймс её поцеловал, Ева почувствовала, как проваливается в забвение. По её щеке стекала одинокая слеза, руки крепко вцепились за самую реальную опору, а мир застыл на одном мгновении. Всё медленно катилось в бездну, и Еве впервые было на это плевать.

Они должны умереть, но только не сейчас, не в этот самый момент, когда Ева, наконец, спустя двадцать девять лет впервые ощутила жажду к жизни.

***

Электронные часы возле кровати показывали «4:07». Ева сидела на краю постели и завороженно смотрела на заурядный натюрморт, что украшал собой противоположную стену. В нём не было ничего необычного — банальная мазня без капли скрытого смысла. Но сейчас, когда утихла музыка, а Джеймс, измотанный прошедшим днём, уснул на другой стороне кровати, её чертовски успокаивала эта маленькая блёклая картина.

Ева всё думала о прошлом. Сколько раз она имела шанс умереть? Два… три, на самом деле. Её избивали, травили газом и добивали концентрированным ядом. За всё это время Еве впору было ощутить ценность жизни, вкусить её прелесть и возжелать никогда не отпускать эту чертовку. Но она так и не смогла этого сделать. Она прожигала бесценное время, колеся по миру с самым невероятным в своей странности человеком. Ей приходилось не раз испытывать судьбу, обесценивая своё существование в этом бренном мире. Вряд ли это можно назвать любовью к жизни.

Отчаяние развеялось в воздухе и заключило Еву в свои цепкие объятия. В номере похолодало. Укутанная в лёгкий плед, Ева всё сидела на кровати и смотрела на невзрачную картину, размышляя о прошлом. Поток её мыслей оборвала тихая трель сотового, что доносилась с другого конца комнаты.

Она не сразу поняла, что звонил её телефон. Мелодия становилась громче, и Ева решила не игнорировать этот внезапный звонок, а потому подскочила с кровати и побежала к висящему на вешалке пальто. Выудив из кармана сотовый, она взглянула на экран и увидела там совершенно незнакомый номер. Судя по коду, он был зарегистрирован во Франции — большего она пока сказать не могла. Еву одолевали сомнения. Она не знала, стоит ли поднимать трубку, ведь это мог быть, кто угодно. Назойливая трель всё продолжала испытывать её нервы. Спустя несколько секунд размышлений Ева сдалась и приняла вызов.

— Алло. Кто это?

— Ева… — донеслось сквозь сильные помехи. — Ева Мориарти?

Голос однозначно принадлежал молодому парню, но из-за плохой связи Ева так и не могла понять, кто именно с ней разговаривал.

— Да, — сконфуженно ответила Брэдфорд. — А кто вы?

— Это Лоренс Клеман, — представился парень. — Миссис Мориарти, Ева, вы меня слышите?

Помехи ослабли, и теперь была отчётливо слышна та самая лёгкая хрипота в голосе, выдающая чету Клеманов.

— Да, — ответила Ева. — Лоренс, откуда у тебя мой номер?

— Подсмотрел, пока вы рассматривали розы в зимнем саду Риттера.

Чтобы не разбудить Мориарти, Еве пришлось выйти в коридор. Она искренне не понимала цель предстоящей беседы. Они с Лоренсом разговаривали всего раз, и их беседу сложно назвать удачной. Парень был слишком любопытным, и это не играло ему на пользу. Он хотел знать всё, что в его положении было просто невозможно.

— Что тебе нужно? — спросила Брэдфорд, нервно оглядываясь по сторонам.

— У меня есть для вас важная информация. Это касается моего дяди.

— Что за информация? — резко спросила Ева.

— Подождите. Сперва вы должны ответить на несколько моих вопросов.

Брэдфорд нервно вздохнула. Он вновь решил поиграть в старую игру. Этот парень явно не понимал, во что ввязывается благодаря своему ненасытному любопытству. Хотя, впрочем, Еву это не должно беспокоить. Всё, что могла, она уже сделала: бумаги Луизы у Джеймса, условия договора выполнены, а её совесть чиста.

— Хорошо, — ответила Ева после секундной заминки.

— В документах, которые вам передала мама, был компромат на дядю? — спросил Лоренс.

— Да.

— Мама хотела защитить меня от него? — у парня, похоже, поубавилось решительности. Голос звучал не так уверенно — в нём слышалось лёгкое, едва уловимое отчаяние.

— Да.

Последовала короткая пауза, во время которой Ева ещё раз окинула взглядом пустой коридор, выискивая нежелательных свидетелей их разговора. В трубке послышались лёгкие помехи от дыхания младшего Клемана. Ева уже хотела было поторопить парня, но он заговорил прежде, чем она успела завести свою нервную тираду:

— Филип Клеман — человек, который заказал убийство моей матери?

Ева закрыла глаза и прислонилась к стене. В этот момент она как никогда хорошо понимала Мориарти, который то и дело сетовал на её чрезмерную назойливость и привычку задавать слишком много вопросов. Лоренс знал правду, ему всего лишь нужно было услышать её подтверждение из чьих-то уст. Что ж, если это так важно для него, то Ева готова была ответить честно.

— Да, — сказала она.

— Блять… — протянул Клеман.

Но Ева не собиралась ждать, пока он отойдёт от услышанного, а потому, спустя несколько секунд напряжённого молчания, заговорила:

— Лоренс, ты говорил о какой-то информации. Излагай.

— Несколько минут назад я подслушал беседу моего дяди с начальником его охраны, — начал Клеман. — Они говорили о вас и о месье Мориарти. Ева, они знают, где вы. У вас есть не больше двадцати минут, прежде чем они доберутся до вас. Не берите вашу машину — на ней есть маячок. Это всё.

— Спасибо, Лоренс.

— Прощайте, Ева, — бросил Клеман, прежде чем положить трубку.

«Чёрт!» — скандировало взбудораженное сознание.

У них было мало времени — это всё, о чём могла сейчас думать Ева. Она влетела в номер так быстро, словно и не чувствовала той невозможной слабости после отравления. Первой мыслью было разбудить Джеймса. Ева подбежала к кровати и наклонилась к мирно спящему Мориарти.

— Джеймс, — она потрясла его за плечо. — Просыпайся, Джеймс.

— Что случилось? — спросил Мориарти, поднимаясь с кровати.

— Нужно собираться. Люди Клемана нашли нас.

Пока Мориарти осмысливал услышанную информацию, Ева бегала от одного конца номера к другому, собирая все их небольшие пожитки. Вещей было немного, но их стоило забрать отсюда. Нельзя оставлять после себя хоть что-нибудь, что докажет их присутствие в этом номере.

— Что… — Мориарти прочистил горло. — Откуда ты это знаешь?

— Мне звонил Лоренс Клеман, — ответила Ева, хватая со стола ключи от их машины. — Похоже, у него побольше совести, чем у его дяди. У нас мало времени. Давай!

— Сколько у нас осталось?

— Двадцать минут — не больше. Нашу машину брать нельзя. Ты заканчивай собираться, а я пойду на рецепцию, возьму у них одну напрокат.

— Какой в этом смысл, если дорога завалена снегом?

Исходя из данных электронной карты, путь по трассе был свободен, а это значило только то, что добраться к ним сейчас как никогда легко. Чуть выше была отмечена ещё одна дорога с неутешительной припиской: «большая вероятность заноса». Ева смотрела на два пути и понимала, что у них нет времени. Даже, если они выедут сейчас и будут гнать, что есть сил, люди Клемана нагонят их ещё до того, как они успеют отдалиться на пару миль от отеля. Им катастрофически нужна была фора.

Ева смотрела на ключи от Лексуса, на котором они прикатили сюда, и вспоминала слова Лоренса: «Не берите вашу машину — на ней есть маячок». Безумная мысль посетила её голову. Мориарти бы назвал её окончательно сбрендившей, озвучь она то, что хотела провернуть. Но им требовалось больше времени. Ему требовалось больше времени. Ева сжала в кармане ключи от Лексуса.

— Судя по карте, здесь есть два пути, — заговорила она. — Один — через трассу, а другой, тот, что длиннее, — через горы. Трассу должны были расчистить первой, так что они будут там. Поэтому стоит ехать в объезд. Мы потеряем десять минут, но зато за три мили есть съезд. На, — она бросила Джеймсу его пальто. — Я буду ждать тебя на парковке.

Джеймс лишь согласно кивнул в ответ. Ему нравилась её маленькая ложь — сказка, которая была реальной всего наполовину. Ева знала, что поступает безрассудно, но разве у неё есть хоть малейший выбор? Она понимала — Клеман и Асад должны проиграть эту «войну». Этого не случится, если они с Джеймсом погибнут в заснеженных горах.

Ева бежала, что есть мочи. Она уже позабыла о своей усталости. Мысли были чисты от сомнений. Она знала, что поступает правильно, и для этого ей не требовалось чьего-то одобрения. Сломя голову, Ева преодолевала один лестничный пролёт за другим, пока не добралась до небольшой стеклянной двери с надписью «Рецепция». Отдышавшись, она вышла в маленький отельный холл. Где-то вдали играла медленная джазовая мелодия. На старенькой софе примостилась пожилая горничная, увлечённая прочтением какого-то местного глянца. За стойкой рецепции Ева нашла молодую барышню с яркими рыжими волосами, что с унынием поглядывала на монитор своего компьютера.

— Мисс, — обратилась к ней Брэдфорд.

— Да, — девушка одарила Еву своей дежурной улыбкой. — Чем могу помочь?

— Я из номера 180. Моему супругу срочно понадобилась машина.

— Прокат будет открыт с девяти.

— Прошу вас, это срочно, — Ева взяла со стойки буклет и, вложив в него пятьсот евро, протянула его администратору.

— Но… — девушка замялась. Она с опаской покосилась на буклет, так и не решившись сдвинуться с места.

— У нас нет времени, мисс, — напирала Брэдфорд.

«Она сломается, — думала Ева. — Вряд ли ей тут оставляют хоть цент от чаевых».

Барышня всё смотрела на буклет, испытывая терпение Евы. Она металась в сомнениях. У Евы совершенно не было времени ждать, пока до этой девушки дойдёт её просьба, а потому она поставила руку на буклет и потянула его к себе. Такой простой жест подействовал мгновенно. Администратора словно прошибло током, она встрепенулась и резко остановила Еву.

— Ладно, — сказала она. — Сейчас достану бланк…

— Заполните его самостоятельно, — Ева вложила в буклет ещё пятьсот евро.

— Хорошо, — девушка утвердительно кивнула и забрала буклет.

— Мой муж сейчас спустится. Передайте ему ключи.

— Да, к-конечно, — Ева благодарно кивнула в ответ и тут же ринулась к выходу.

Выбежав из отеля, она двинулась к парковке, что находилась на другой стороне дороги. Их Лексус стоял поодаль других автомобилей, прямо под высоким бетонным забором. Нащупав в кармане ключи, она открыла машину и уселась за руль. Сумка с кошельком полетела на заднее сидение, на котором ещё алели бурые пятна её крови.

Ева выдохнула. Она ещё раз прокрутила у себя в голове спонтанно образовавшийся план, после чего нажала кнопку зажигания. Машина выехала на дорогу. Путь к трассе лежал через город. Ей стоило быть аккуратной — может, здешнюю дорогу и расчистили, но это никак не спасало её от заносов на гололёде. Ева ехала так быстро, как только могла в таких условиях. Она не стала сильно гнать, понимая, что не хочет врезаться в очередной столб или сбить какого-то нерадивого пешехода. К тому же, на улице всё ещё было темно, от чего возможность аварии увеличивалась в разы.

Выехать из города удалось быстрее, чем она полагала. Винергоф был маленьким горным посёлком с одной центральной улицей, парой круглосуточных магазинов и заправкой для электрокаров, предназначение которой Ева так и не поняла. Он находился на достаточно крутом склоне, где её машина запросто могла набрать опасную скорость. Подъезд к трассе напоминал один длинный извилистый серпантин, что тянулся вдоль густого соснового леса. Преодолев его, Ева очутилась на широкой скоростной магистрали, ведущей к Вене. Она вдавила педаль газа в пол, ощущая, как машина уверенно набирает скорость. Ей удалось проехать не больше двухсот ярдов, прежде чем её телефон разразился громкой трелью. Звонил Мориарти, и как бы Еве не хотелось проигнорировать этот вызов, она всё же ответила на него.

— Да, Джеймс.

— Где ты? — прорычал в трубку Мориарти.

— Я выигрываю для тебя время, — спокойно ответила Ева.

— Ты сошла с ума? — он сорвался на крик.

Его стоило осадить. Излишняя рефлексия мешала Мориарти мыслить здраво, что вело к трате драгоценного времени на то, чтобы скрыться с радаров Клемана.

— Джеймс, — обратилась к нему Ева, — послушай меня: садись в машину и уезжай оттуда. Сворачивай на горную дорогу. По ней ты сможешь выехать на трассу А2 и добраться до границы с Чехией уже через три с лишним часа. Я постараюсь отвлечь их.

Она не кричала, но говорила предельно громко, чтобы он расслышал каждое её слово. Мориарти должен был понять, что другого пути нет.

— Зачем? — спросил Джеймс.

— Потому что ты сможешь остановить их. Не я, не мы, а только ты, Мориарти. Ты должен убить Асада и Клемана и прекратить это безумие, — Ева выдохнула, ощущая, как к горлу подступает ком. — Слышишь меня? Ты убьешь их. Пообещай мне, Джеймс!

— Ева…

— Просто пообещай мне! — крикнула Ева, стирая с лица слёзы.

— Я убью их, — ответил Джеймс.

Он не врал. За всё то время, что они провели вместе, Ева хорошо научилась отличать ложь и правду из уст Мориарти. Когда он врал или недоговаривал, то по привычке слишком много говорил, пытаясь скрыть собственную ложь за потоком бессмысленных насмешек или угроз. Сейчас же всё было с точностью до наоборот.

— Хорошо, — выдохнула Брэдфорд. — Прощай…

— Стой! — голос Мориарти остановил её до того, как Ева нажала «отбой». — Мы должны встретиться.

Она усмехнулась. Неужели Джеймс Мориарти был настолько наивным, что мог позволить себе надеяться на лучший финал?

— Джеймс, ты же понимаешь…

— Да, — перебил её Мориарти. — Но я знаю тебя. Ты поступаешь безрассудно и во многом даже глупо, но каким-то невообразимым образом ты всё ещё жива. Если всё пройдёт хорошо, ты должна знать, как найти меня.

— Назови место.

— Прага. Старый Город. Я буду ждать тебя там в полдень у часовой башни через три дня.

— Прага, часовая башня, полдень, — повторила вслух Брэдфорд. — Я запомнила.

Повисло молчание. В трубке послышался гулкий рокот мотора, и Ева поняла — Джеймс завёл машину. Она уже хотела бросить трубку, когда услышала его голос:

— И, Ева.

— Да?

— Постарайся не умереть, — и в трубке послышались короткие гудки.

Ева улыбалась от той дивной иллюзии, что рисовало воображение, и плакала, потому что знала о том, каков будет настоящий исход этой гонки. Больше всего ей хотелось очутиться сейчас рядом с Джеймсом. Она могла легко представить, как они пересекут целую Австрию на машине, попутно избавляясь от хвоста в виде людей Клемана. На границе с Чехией они бы могли заехать в какой-то неприметный городок, заправиться и пополнить запасы еды. А дальше их ждала бы Прага — город-сказка из давних Евиных мечтаний. Но это была лишь блажь — сказка, которой не суждено стать явью.

Вскоре позади мелькнул яркий свет фар нескольких машин, что теперь ехали позади Евы. Брэдфорд прибавила скорости, проверяя открытую электронную карту. Через двести ярдов был съезд на узкую дорогу, что тянулась мимо нескольких горных посёлков. В этих дебрях ей будет куда легче оторваться.

Не включая поворотник, Ева перестроилась в крайний ряд и, когда вблизи мелькнул поворот, резко вывернула руль вправо. Её преследователи, похоже, не ожидали от неё чего-то подобного, а потому не успели вовремя среагировать и пропустили съезд. Им понадобится каких-то пять минут, чтобы нагнать её, поэтому не стоило терять времени. Ева вдавила педаль газа в пол и на полной скорости въехала в черту небольшого альпийского посёлка, название которого она так и не рассмотрела. В висках пульсировала кровь, а глаза напряжённо высматривали в ночной тьме дорожные знаки и указатели, что вели её вперёд.

Выехав за черту города, Ева поняла, что здорово оторвалась от людей Клемана. Стоило найти какой-то объезд или лесную тропу, на которой она могла бы окончательно скрыться. Карта не показывала ничего, кроме длинной дороги, соединяющей несколько горных посёлков. В отчаянии Ева отбросила телефон и стала осматриваться по сторонам, но вокруг не было ничего, кроме густого соснового леса.

Страх заставлял её всё сильнее выжимать педаль газа. Еве было плевать на знаки ограничения скорости. Она в принципе плохо разбиралась в метрической системе, а потому не предавала им особого внимания, воспринимая все эти цифры в эквиваленте миль. Машина с небывалой скоростью мчалась по заснеженной горной дороге. Ева не видела на своём пути никаких препятствий. Она знала — впереди ещё несколько миль прямой дороги без единого поворота, а потому позволила себе потерять бдительность.

Брэдфорд не могла предвидеть случившегося несколькими мгновениями позже. Она узрела неприметный съезд с дороги и хотела было притормозить, чтобы развернуться, но не успела. Прямо перед ней с криком выскочила какая-то полоумная женщина. Потрясённая Ева успела выкрутить руль вправо и тут же ощутила, как её машину заносит в кювет. Скользкая дорога вкупе с невероятной скоростью, которую набрал Лексус, не позволила вовремя затормозить.

Миг — и мир перед глазами Евы превращается в одну бесконечную центрифугу, которая раскручивает в воздухе её тело вместе с автомобилем. Она летит в бездну — туда, откуда совсем недавно выбралась. Мощный удар отбрасывает Еву назад и останавливает центрифугу.

Мир вновь утопает в непроглядной тьме.

Комментарий к Глава 1. Австрия: Винергоф

В главе использованы строчки из песен:

Frank Sinatra - My Way

Nina Simonе - Ain’t Got No, I Got Life

========== Глава 2. Ева. Альпы ==========

Она ощущала тяжесть собственного тела — головы, что, казалось бы, вросла в сиденье автомобиля, ног, застрявших где-то под рулём, спины, прижатой к креслу крепкими ремнями безопасности. И всё это приходило с болью — резкой, охватывающей каждый дюйм слабого искалеченного тела, болью, что делает нас безмолвными куклами, застывшими в единой статичной позе без сил на движение. Смрад крови вперемешку с машинным маслом вызывал омерзение. Живот словно стянуло тискам. Ева не способна была видеть своё тело, но она могла поклясться — чуть ниже солнечного сплетения из него торчит нечто холодное и металлическое.

Это не было похоже на смерть. Боль была реальной, даже слишком. Ева знала, что жива… Однако эта мысль не приводила её в должную радость. Был страх, страх оказаться посреди богом забытой горной дороги в компании преследовавших её головорезов Асада, страх по-настоящему умереть. Уже только поэтому Еве не хотелось открывать глаза. Она слышала голоса — два или три человека что-то бурно обсуждали. Там точно была женщина (скорее, даже девушка). И её ломаный немецкий не позволял понять ни слова из того, что она говорит.

Голова болела так сильно, что было невозможно предаваться даже столь простому занятию, как размышлениям. Мысли появлялись в голове Евы, подобно далёким ночным огням, и тотчас исчезали во тьме забвения. Она тянулась к ним, пыталась ухватиться за них, словно наивный ребенок, что ловит игривых солнечных зайчиков. Хотелось исчезнуть. Хотелось отвлечься от всей суеты и уйти вслед за мыслями в сердце тьмы.

Вскоре Ева всё же сумела сделать небольшое, но решительное действие. Она попыталась открыть глаза. Получилось не сразу. Тело словно забыло, как это — двигаться, а потому даже столь простое действие приходилось сперва осмыслить. Состояние Евы было близко к коматозному. Она понимала, что сейчас стоит на грани сознания и беспамятства, но не могла ничего с этим сделать. Всё, что она сумела, это на миг встретиться глазами со светом, что ласково касался её лица. Это длилось не больше пары секунд. За тот короткий момент её расфокусированный взгляд успел уловить несколько размытых силуэтов, мелькающих на фоне яркого тёплого света, а где-то на периферии сознания прозвучал до боли знакомый голос.

Постарайся не умереть.

Её веки вновь закрылись.

***

Run rabbit, run rabbit, run, run, run

Run rabbit, run rabbit, run, run, run

Bang, bang, bang, bang goes the farmer’s gun

Run rabbit, run rabbit, run, run, run, run

Первое, что она услышала, была музыка. Она звучала так громко и отчётливо, словно сейчас рядом с Евой распевался какой-то голосистый певец. От громкой мелодии голова разрывалась сильными вспышками боли. Хотелось выбросить источник звука куда-то в ближайший мусорный контейнер, если он вообще здесь есть.

Яркий свет ударил в лицо, и Ева невольно дёрнула рукой, чтобы прикрыть глаза. От такого резкого движения по телу пронеслась волна тянущей боли. Ева тихо застонала, пытаясь подавить в себе рвущийся наружу крик. Она не знала, где находится, музыка сбивала с толку, а боль отупляла, но всё же где-то на подкорке Брэдфорд осознавала — её крики здесь, в этом загадочном месте, никому не сдались.

Прежде всего, она попыталась повторить свой недавний подвиг и открыла глаза, встречаясь взором с одинокой лампочкой. Комната, в которой она лежала, напоминала тесную кладовую, в которой хранят весь накопившийся за годы жизни хлам. Над головой Евы болтался ржавый светильник, ослепляющий её своим ярким ядовитым свечением. Из-за стены доносились завывания, отдали напоминающие до боли знакомую детскую песню. Вся сложившаяся ситуация была, по меньшей мере, странной. Ева не понимала, где она находится и стоит ли ей продумывать план побега. Гипс на правой руке и тугая повязка на голове были, безо всяких сомнений, последствиями аварии.

«Но кто их наложил? — задалась вопросом Ева. — Люди Асада бы так не церемонились…»

Логика подсказывала, что будь она сейчас в плену у Асада, то едва ли кто-то заботился бы об её сломанной руке или сотрясении. Ей, скорее всего, переломали бы оставшиеся конечности и бросили умирать в лесной чаще.

Мысли оборвал хлопок двери. Ева резко приподнялась со своей узкой койки, о чём практически сразу пожалела. Голову пронзила резкая вспышка боли, а взгляд на миг помутнел. Ева медленно опустилась на кровать, краем глаза пытаясь уловить силуэт человека, зашедшего в комнату. С первого взгляда можно было понять — это мужчина. Коренастый и немного нескладный в своих движениях, он подошёл к Еве, держа в руках какую-то увесистую коробку, которую тотчас положил на прикроватную тумбочку.

— Лежите, — сказал он с лёгким немецким акцентом. — Вам сейчас лучше не дёргаться. У вас сильное сотрясение.

В его волосах проглядывала седина, широкий подбородок покрывала трёхдневная щетина, на лице отпечаталась непринуждённая улыбка, а глубоко посаженные карие глаза блестели каким-то опасным огнём.

— Кто вы? — прохрипела Ева, устраиваясь поудобней на узкой койке. — Где я?

— Я — Ганс Байер, если вам что-то говорит моё имя, — ответил он, садясь на стул у кровати. — Вы в моём доме, мисс.

— В вашем доме? — Ева впала в лёгкий ступор. Этот мужчина был или полным идиотом или ненормальным, что, явно, перечитал «Мизери»[1]. Ведь, как иначе объяснить тот факт, что он привёл совершенно незнакомую девушку-иностранку в свой дом.

— Да, — усмехнулся Ганс, потирая вспотевший лоб. — Вы слетели в кювет возле подъездной дороги. Похоже, не рассчитали скорость. Моя горничная Камилла нашла вас, и мы с ней принесли вас в дом.

Дорога… Ева вдруг вернулась назад к тому моменту, когда её руки намертво прикипели к рулю, когда затылок жгло чувство приближающейся опасности, а все мысли были направлены на то, чтобы найти объездной путь и скрыться. Перед глазами промелькнул женский силуэт, кричащий нечто бессвязное. А потом мир превратился в одну гигантскую центрифугу, которая поглотила Еву.

— Там была женщина… — тихо, с долей сомнения сказала Брэдфорд. — Я помню, она выскочила из леса прямо под машину…

— Женщина? — переспросил Ганс. — О чём вы, мисс… к слову, как вас зовут?

Ева видела — он напрягся от её слов. Может быть, это лишь причуда её помутнённого сознания, но она вдруг чётко ощутила перемену в настроении их разговора. Байер, до этого открытый и вполне миролюбивый, теперь взирал на неё с опаской, словно приценивался, насколько дотошной будет Брэдфорд в своих допросах.

— Ева, — представилась она. — Я — Ева Доуз.

Она страховалась. Называть своё настоящее имя человеку вроде Байера чревато не самыми приятными последствиями.

— Приятно познакомиться, Ева, — натянутая улыбка, которой одарил её Ганс, показалась насквозь фальшивой. — Насколько я помню, никаких женщин на месте аварии не было. Только я и моя горничная.

Справляясь с адской головной болью и одновременно пытаясь отвлечься от богомерзкой громкой музыки, что всё ещё доносилась из-за стены, было сложно понять, врёт Ганс или говорит правду. Ева предпочла проверить это потом. В конце концов, она выжила и оказалась не в компании восточных головорезов, а в доме достаточно приятного австрийца, который пытался ей помочь. И это было весомым поводом, чтобы поблагодарить его.

— Спасибо, — тихо отозвалась Ева. — За то, что вытащили меня.

— Ну, будет вам… — смутился Байер. — Как я мог оставить вас там умирать?! Просто лежите, Ева. Вам сейчас нужен покой, учитывая характер ваших травм и то, сколько времени вы провели без сознания.

— И как долго я была в отключке? — спросила Ева, глядя на белеющий гипс.

— Двое суток.

Она резко взглянула на Байера, ожидая увидеть в нём хоть долю лукавства. Но Ганс не врал. Она провела без сознания свыше сорока часов, в то время как Байер и его горничная пытались вернуть её к жизни. Ева потеряла всё отведённое ей время.

— Чёрт… — шепнула она, зажмурив глаза от новой волны боли.

«Прага, часовая башня, полдень… Он больше не ждёт меня».

— Что-то не так?

— Вы не… — Ева прочистила горло, — не находили мой телефон?

— О, он сейчас слегка недееспособен, — Ганс развернулся в пол-оборота и начал рыться в той самой коробке, которую принёс с собой. — Вот, — он показал Еве разбитый вдребезги сотовый. — Хотя здесь от него было бы мало толку. Связи тут нет — только спутниковая. Если вам надо, у меня есть спутниковый телефон. Можете попробовать связаться с кем-то.

— Было бы чудесно, Ганс.

— Но сперва вы примите лекарства. Вот, держите, — Ганс достал из той же коробки несколько красных пилюль и протянул их Еве вместе со стаканом воды. Брэдфорд какое-то время сомневалась, но затем увидела упаковку из-под обезболивающего на тумбочке и смиренно приняла лекарство. — Я вправил вам вывихнутую лодыжку, но с рукой всё похуже. Закрытый перелом. Пришлось накладывать гипс. Как в том старом русском фильме, — Ганс хохотнул. Соль шутки Ева так и не поняла, но предпочла учтиво улыбнуться в ответ. — Камилла принесет вам свежие бинты. Ваша повязка вся в крови.

Рассуждения Байера о её травмах слегка огорошили Еву. Он знал столько деталей, смог даже кости ей вправить, да и притом — весьма мастерски: нога практически не болела. Он явно не был заурядным клерком, коим уже успела окрестить его мысленно Ева.

— Вы — врач? — поинтересовалась Брэдфорд.

— Психотерапевт. Физические травмы — не совсем моя специализация, но иногда приходится работать с… — он на миг призадумался, — излишне эмоциональными пациентами.

— Буйными, в смысле?

— У нас это слово не в ходу. Скорее — гиперактивными. Словом, не беспокойтесь за своё здоровье. Мы с Камиллой поможем вам поправиться.

Подобный альтруизм всё ещё казался до жути странным для такой циничной личности, как Ева. Возможно, она просто не привыкла к тому, что на свете ещё остались не оскотинившиеся люди, которым не чуждо такое слово, как забота. В её мире, переполненном убийцами, террористами, продажными политиками и безумными гениями нет места для бескорыстных альтруистов и гуманистов, вроде Байера. Поэтому, скорее всего, ей так сложно поверить в их искренность.

— Почему вы не вызвали скорую? — спросила Ева.

— В такую глушь ни одна скорая не доедет. Ночью все дороги замело. Сам бог знает, когда их расчистят. Да и, к тому же, в вашем состоянии транспортировка была бы большой ошибкой, — Байер придвинулся ближе и отдёрнул угол одеяла, обнажая перевязанный тугими бинтами живот, на котором растекалось ярко-красное пятно. — Вы могли потерять много крови.

— О боже… — выдохнула Ева, уставившись на рану.

Её охватывала паника, а к мыслям, наконец, подступало осознание сложившейся ситуации. Она оказалась среди заснеженных Альп, за сотни километров от Праги, — покалеченная и сломленная. Без шансов выжить, ведь люди Асада настигнут её раньше, чем она отдалится отсюда хоть на милю, Ева была в ловушке, в которую загнала себя сама.

«Постарайся не умереть», — говорил он ей, словно зная, что ждет её впереди. Джеймс верил в неё — по-своему, так, как умел только он, но он был уверен, что Ева сможет с этим справиться. Жаль, у неё самой эта вера уже давно иссякла.

— Всё хорошо, Ева, — успокаивал её Ганс, — не беспокойтесь. Мы подлатаем вас. Лежите. А мне пора работать. Я ещё зайду к вам.

Он вышел, оставив её одну в этой переполненной хламом комнате. Над головой Евы шатался ржавый светильник. Боль постепенно отступала благодаря вовремя принятым таблеткам. Мысли крутились вокруг одного — она потеряла слишком много времени. Спутниковый телефон, который вскоре принесла та самая горничная — Камилла, кажется, — оказался бесполезным. Номер Джеймса был недоступен, ну, а Моран, насколько помнила Ева, и вовсе сменил сотовый после того, как покинул Британию. Расшатанные нервы побуждали Брэдфорд запустить этим телефоном в бетонную стену, но она сдержалась. Рядом была Камилла, которая и без того с опаской относилась к Еве. Уж кого-кого, а её Брэдфорд понимала. Она была чужой для них, и это вполне закономерно — присматриваться к ней, сомневаться и даже самую малость бояться. Поэтому Ева не позволяла себе излишней эмоциональности вблизи этой милой чернокожей барышни, которая прескверно владела английским.

Пока Камилла меняла ей повязку, Ева даже решилась завести с ней небольшой разговор.

— Что это за музыка? — спросила она, кивая в сторону соседней стены.

— Это радио-спектакль, — коротко ответила Камилла, потуже затягивая бинты вокруг поясницы.

— Как в пятидесятых? — Ева усмехнулась.

Ведь она когда-то уже слышала этот спектакль. Знакомый отца из Сан-Франциско как-то раз привёз ей целую коллекцию таких радио-пьес, записанных на старых пленочных кассетах вместе с потрёпанным проигрывателем от «SONY». Ева любила вслушиваться в акцент актёров — столь манерный и непривычный для девочки из Корнуолла. Иногда она пыталась им подражать, но её высокий тонкий голос не мог повторить той манерной голливудской речи, которая лилась сквозь помехи из старого проигрывателя. А ещё там были чертовски забавные песни, которые звучали в сто крат лучше, чем новомодная попса.

— Да. Не двигайтесь, — Камилла зафиксировала бинт, после чего приступила к голове. Она сняла старую повязку и аккуратно осмотрела рану. Все её движения выглядели настолько естественно и точно, словно она делала это уже десятки тысяч раз.

— А можно… — Ева осеклась, когда Камилла начала обрабатывать рану, — немного убавить громкость?

— Нет, — отрезала горничная. — Герр Байер работает. Ему нужно сконцентрироваться.

Ева с непониманием покосилась на Камиллу.

— Он психотерапевт, — заметила она. — Разве им не положено работать в тишине?

— Он пишет кое-что. Это… — Камилла замолчала, пытаясь подобрать нужное слово.

Её английский и вправду был плох, потому Ева решила помочь ей, подкинув несколько вариантов.

— Книга? Научная работа?

— Да, второе, — согласно кивнула Камилла. — Ему нужно отвлечься. Сложно работать в тишине.

Отговорка могла показаться странной, но только не для Евы, которая провела четыре месяца в компании самого невозможного гения и психа в одном флаконе. Мориарти мог включать на полную телевизор, не взирая на время суток, и долбить стены ради визуализации собственных мыслей, он способен был сутками обходиться без еды и сна, сохраняя при этом относительно здравый рассудок…

«Но Байер — не Мориарти», — заключила мысленно Ева, после чего изрекла сухое:

— Я поняла.

— Он скоро закончит, и я выключу.

— Хорошо, — Брэдфорд натянуто улыбнулась. — Всё в порядке. Я почти привыкла.

Совсем скоро Камилла тоже ушла, замкнув за собой дверь. «Сквозняки», — пояснила она, оставляя ключ на тумбочке рядом с кроватью. Ева вновь осталась одна. Музыка в соседней комнате притихла, ржавый светильник над головой всё пошатывался, а часы на полке отмеряли одиннадцатый час вечера. Ей не хотелось спать. За те двое суток, что Ева провела без сознания, она, казалось бы, на полжизни вперёд выспалась. Сейчас она лежала на узкой твёрдой кровати, которая больше напоминала больничную койку, и пыталась понять, что делать дальше. Ей, безусловно, нужно в Прагу. Будь там Мориарти, или, даже если он уже уехал, это единственный город, за который она может зацепиться, единственное место, куда её ещё тянет призрачная надежда. Всё, что нужно Еве, — это поправиться и выбраться из этого дома, из богомерзких Альп и этой опасной страны, в которой заправляют балом Алекс Риттер и его близкие друзья.

Сумрак ночи охватывал дом. Пусть Ева не могла его видеть из-за отсутствия даже малейших форточек в её крохотной гостевой каморке, но она ощущала, как тьма сгущается. Свет в комнате давно не горел. Пресловутые сквозняки, к которым уже была готова Ева, так и не дали о себе знать, зато почти каждый час в доме раздавался громкий шорох. Открывались двери, скрипели половицы, и, кажется, только кажется, во всей этой какофонии звуков Ева смогла расслышать чей-то неразборчивый шепот.

Она уснула под самое утро, но проспала относительно недолго — часа три от силы. В девять к ней заглянула Камилла с новой порцией лекарств, о предназначении которых Ева предусмотрительно переспросила.

— Это болеутоляющее, — ответила горничная. — Чтобы снять мышечные спазмы. Герр Байер говорит, вы слишком нервничаете, так что он выписал вам успокоительное. Можете принять его перед сном, чтобы легче уснуть.

— Хорошо, спасибо, — сказала Ева, выпивая порцию лекарств. — Камилла, ты, помнится, говорила о сквозняках?

— Да.

— Я, кажется… — Ева умолкла, мысленно отвесив себе подзатыльник за дотошность. Если в этом доме и есть кто-то ещё или происходят какие-то странные вещи — ей, незнакомке, которая здесь от силы три дня, никто об этом прямо не скажет. — Теперь я понимаю, о чём ты говорила. Спасибо за таблетки, я бы сейчас не отказалась от пары часов спокойного сна.

— Отдыхайте, Ева.

Днём все было относительно спокойно. Единственное, что нарушало тишину во всём доме — громкая музыка. Это был очередной радио-спектакль, на сей раз — «Волшебник страны Оз». Песня Дороти плавными аккордами струилась сквозь паршивые динамики проигрывателя. Она мечтала оказаться где-то на другой стороне радуги — в волшебной стране мечты, где её не настигнут невзгоды[2]. Ева ощущала какую-то наивную связь с этой девочкой. Всё, чего ей так хотелось сейчас, это оказаться где-то в безопасности, там, где она сможет выдохнуть спокойно, где будущее не будет казаться бездной неизвестности, а окружающие перестанут делиться на врагов и союзников.

Но это были лишь мечты, которые под силу осуществить только ей одной.

Вечером Камилла вновь пришла к Еве. Она принесла новую дозу обезболивающего и промыла рану. До того времени музыка уже давно утихла, спектакль закончился, Дороти вернулась домой, очнувшись от своего волшебного сна, а Ева успела перебрать в голове несколько вариантов того, как она выберется из этих проклятых гор. Каждый из них, впрочем, предполагал наличие машины, которая сейчас лежит где-то у трассы, погребенная под толстым слоем снега. И едва ли она сможет куда-то её довести после того, что случилось.

Камилла померила её давление и настояла на том, чтобы Ева приняла успокоительное. Она была слишком взбудоражена для своего состояния. Брэдфорд всеми силами пыталась сопротивляться её напору, но, в конечном итоге, сдалась и выпила таблетку Афобазола[3]. Уже спустя час после того, как Камилла покинула комнату, Ева стала ощущать лёгкую слабость в теле. Голова наливалась свинцом, веки тяжелели, а тянущая боль, донимающая её последние несколько часов, угасла, словно догорающий костёр. Впервые за последнее время Ева смогла уснуть со спокойствием на душе.

***

Следующие пять дней, проведённых в доме Байера, отличались друг от друга лишь своеобразным музыкальным фоном из различных радио-спектаклей, начиная с «Оливера Твиста» и заканчивая «Повелителем мух», которого Ева ненавидела ещё со школы. Каждое утро к Брэдфорд заглядывала Камилла, оставляя на тумбочке лекарства и стакан воды. В обед к Еве изредка мог зайти сам Байер, делая небольшой осмотр и извиняясь за громкую музыку.

В последние несколько дней Брэдфорд окончательно устала созерцать тёмные стены её небольшой комнаты, а потому, превозмогая боль, пыталась встать на ноги. Поднять туловище было первым шагом, который Ева сделала резко (пожалуй, даже слишком резко) и уверенно. Обезболивающее ещё циркулировало в её крови, когда она опёрлась здоровой рукой о край узкой кровати и решительно подалась вверх. В первый день ей удалось продержаться всего несколько минут, пока боль не стала совсем уж невыносимой.

Камилла сказала, что ей стоит оставаться в постели ещё минимум неделю, но у Евы не было столько времени. Всё, о чём она могла думать, — это Прага. Ей нужно туда, и она сделает всё, чтобы достичь своей цели. После каждой попытки подняться Ева со стоном валилась на постель, надеясь, что швы на ране не разошлись благодаря её отчаянным стараниям. Однако, чем больше она пыталась, тем меньше ощущала боль. В конечном итоге, спустя долгие пять суток борьбы с собственным телом, Ева сумела встать на ноги.

— Чёрт, — выдохнула она с совершенно безумной улыбкой. Живот сдавливал спазм, а мир перед глазами тускнел, но она была счастлива.

Глупая радость держалась недолго, до того самого момента, когда Ева решилась сделать свои первые за последнюю неделю шаги. Не пройдя и трёх ярдов, она ощутила, как ноги подкашиваются, и тело тянет вниз. Боль становилась поистине невыносимой, но Ева пыталась держаться. Ей казалось, что, чем дольше она простоит на ногах, тем ближе окажется к своей призрачной цели. Её хватило на две минуты, после чего ноги окончательно ослабли и перестали держать. Ева упала на колени в тот самый момент, когда в комнату вошла Камилла.

— Что вы делаете? — воскликнула она, ставя на ближайшую полку поднос с едой. — Вам нельзя вставать.

Камилла подошла к согнутой в три погибели Еве и присела рядом, судорожно осматривая её раны.

— Мне нужно уходить отсюда, — прошипела натужно Брэдфорд, хватаясь за живот. — И как можно скорее.

— Вы умрёте от болевого шока, если сейчас уйдёте.

— Дай руку, — она ухватилась за Камиллу и вместе с ней медленно поднялась на ноги. — Видишь, со мной всё в порядке.

— Вы — ребёнок, Ева, — упрекнула её Камилла. — Пошли в постель. Я принесла вам обед и немного жаропонижающего, но, судя по всему, мне стоит вернуться за обезболивающим. Oh, Gott! — воскликнула она, приложив руку к Евиному лбу. — Вы горите!

Как только Ева легла на кровать, Камилла побежала к коробке с лекарствами и, поискав там жаропонижающее, всучила его ей. Первое время Брэдфорд отмахивалась от такой заботы, утверждая, что с ней всё впорядке, но, когда мир перед глазами превратился в один сплошной градиент, а по телу словно прошлись отбойным молотком — такой сильной была боль, она всё же приняла пилюли.

— Зачем вы всё это делаете? — тихо спросила Камилла, садясь на стул рядом с койкой. — Зачем доводите себя до такого?

— Ты не понимаешь, — сказала Ева, отдавая ей стакан с водой. — Меня ждёт…

— Кто вас ждёт, Ева?

Это был, пожалуй, самый правильный вопрос, который так и не решалась задать себе Ева. Вариантов ответа было немного — или «никто» или…

— Мой муж, — ответила Брэдфорд.

Камилла лишь пожала плечами, мол, и почему тогда он за вами не приедет. Ева видела в её глазах скепсис. Даже эта, далёкая от тягот её жизни девушка осознавала всю наивность подобного заявления, что уж говорить о самой Брэдфорд. Однако по какой-то неведомой причине Ева была уверена — он не уехал оттуда и не оставил её без единой надежды на спасение. Ей всего лишь нужно выбраться из этого горного пекла и преодолеть несколько сотен миль пути по прямой трассе. А потом, уже в Праге — вдали от погонь и опасности — она решит, как поступить дальше. И Джеймс ей в этом поможет.

Спустя несколько минут, когда Ева таки приняла все нужные лекарства и клятвенно пообещала съесть свой обед, Камилла ушла, напоследок бросив:

— Ваш муж, наверняка, хочет видеть вас живой. Поэтому не делайте глупостей.

***

Ей понадобилось ещё два дня, чтобы научиться преодолевать расстояние до двери. Ни предостережения Камиллы, ни адская боль не останавливали Брэдфорд в стремлении поскорее вернуться в строй, поэтому Ева продолжала свои импровизированные тренировки и после каждой новой «вершины» с ещё большим энтузиазмом рвалась вперёд. Вскоре, она смогла выйти за дверь, после чего открыла для себя множество новых фактов о месте, в котором обитала последние несколько недель.

Во-первых, дом, в котором она оказалась, был достаточно большим для лесной лачуги. В нём было два этажа, несколько спален и, судя по всему, достаточно тонкие стены, поскольку любой шорох или скрип, доносящийся из другого конца здания, эхом долетал до слуха Евы. Из окна длинного коридора Брэдфорд смогла разглядеть часть заднего двора, на котором располагался гараж для машины Байера и навес, до отвала забитый дровами. За невысоким каменным забором, что ограждал двор, тянулась широкая полоса леса. Где-то там, среди укрытых снегом сосен, была припрятана её машина. А чуть дальше на север располагалась та самая военная база, на которой они с Мориарти попрощались с Асадом, Клеманом и их ручной собачонкой — Алексом Риттером.

Вторым, что для себя прояснила Ева, была та самая музыка, а точнее — радио-спектакли и мюзиклы, которые доносились до неё, казалось бы, из соседней комнаты. На самом деле, её источник находился гораздо дальше — практически на другом конце коридора, но, благодаря хорошей акустике, Ева могла слышать её так отчётливо, словно сидела у того самого старого проигрывателя. Ей безумно хотелось узнать, что же за шум скрывает эта уже осточертевшая ей трель, но Брэдфорд не стала проверять. От части потому, что не хотела нарушать покой Байера, но, по большей мере, потому, что ей уже было откровенно плевать на то, что здесь происходит. Главное сейчас — убраться отсюда в относительном здравии и поскорее забыть об этом месте.

Следующей целью после двери собственной коморки для Евы стала лестница. Не сказать, что она не осознавала всей опасности от такой прогулки, но ей стоило двигаться дальше, а без здравого риска все её потуги и гроша ломаного не стоят. Решиться на это было сложно, однако в один из дней, когда коридор оказался пуст, а спектакль «Человек снаружи» шёл на поистине оглушающей громкости, Ева таки ступила на первую из двадцати высоких деревянных ступеней. Она вцепилась здоровой рукой в широкие перила и стала медленно спускаться. Ступень за ступенью, шаг за шагом Ева приближалась к первому этажу. На лбу выступила испарина, а живот, как назло, скрутило спазмом. Всё происходящее вдруг стало казаться каким-то до безумия реалистичным сном. Ева не могла понять, где она — там, на лестнице, или в глубине своих мечтаний, где ей было совсем не страшно упасть с высоты. Ещё немного — и она окончательно утратит связь с реальностью, проваливаясь куда-то вниз.

Худшее, что могло произойти, это один неверный шаг. Ева оступилась. Она почти не заметила, как нога соскользнула со ступени, и тело оказалось в шаге от того, чтобы встретиться с землёй. К счастью Евы, она успела ухватиться за перила и избежать худшей участи. Швы заболели от резких движений, из-за чего Еве пришлось медленно осесть на холодные ступени, прислонив голову к деревянным балкам, что спасли её от перелома хребта.

— Уже уходите? — послышался голос где-то позади неё. Спустя миг, перед Евой появился Байер.

С лёгкой усмешкой он взглянул на запыхавшуюся Брэдфорд, после чего облокотился на перила и заговорил:

— Ну и что вы затеяли? Решили поломать оставшиеся целые кости?

По правде говоря, не такой реакции ожидала Ева. В последнее время Ганс казался ещё более закрытым, чем поначалу. При их коротких встречах он предпочитал говорить лишь о состоянии Евы и её возможных перспективах. Остальные темы были под негласным табу. Сейчас же он даже не упрекал, скорее — пытался образумить в лёгкой саркастичной манере.

— Мне нужно встать на ноги, — сказала Ева, глядя на Ганса исподлобья. — Быстрее.

— Да, точно, — протянул Байер, понимающе кивая. — Вы ведь спешите в Прагу, кажется. К вашему мужу. Почему бы тогда ему не приехать сюда за вами?

— Он не знает, где я.

— Как так? — Байер с непониманием покосился на Еву.

— Я… — она сделала небольшую паузу, пытаясь унять накатившую головную боль, — я сбежала. Думала, так будет лучше для нас двоих.

— Ясно.

Ева ощущала, что говорит лишнее. Этому человеку вовсе не обязательно знать о её личных проблемах. Судьба Евы Брэдфорд — только её забота. Так было, есть и будет. С семи лет её отучили от отцовской заботы, сослав в интернат для богатеньких отпрысков на целых десять лет. Там, за пятьдесят миль от дома, в компании своих извращённых, избалованных излишней заботой соседок, Ева впервые поняла, насколько важно быть сильной и не надеяться на чью-то помощь.

Сейчас, глядя на Байера, — уставшего от своих собственных проблем и забот о ней, Брэдфорд понимала, что весь этот спектакль с больной искалеченной Евой Доуз пора заканчивать.

— Слушайте, я знаю, что создаю вам много проблем… — заговорила было она, но Ганс её перебил.

— Вставайте, Ева, — сказал он, протягивая ей руку.

— Что?

Ева не совсем понимала, что он хотел от неё. Она с недоверием смотрела на Байера, нависшего над ней, словно грозовая туча, и пыталась осмыслить суть его просьбы.

— Давайте руку. Я покажу вам дом. Ну, по крайней мере, его часть. Пойдёмте.

Несколько секунд ушло на то, чтобы обмозговать столь неожиданное предложение, после чего Ева всё же приняла жест Байера и медленно поднялась на ноги, стараясь сохранять равновесие и не зацепить поломанную руку. Спускаться вниз с посторонней помощью оказалось намного легче, быстрее и, что самое главное, безопаснее. Пока они шли по лестнице, Ганс крепко держал Еву за руку, параллельно рассказывая о том, как ему повезло сохранить этот чудный дом конца 19 века в целости и сохранности.

Ева не знала, куда они идут, но была уверена, что у их променада есть одна чёткая цель, известная одному лишь Байеру. Вместе с Гансом они медленно миновали небольшой парадный холл и широкую гостиную, что соединялись одной высокой аркой. Под ногами скрипели старые половицы, усердно отдраенные и натёртые воском благодаря Камилле. По словам Байера, на этой девушке нынче держится вся их скромная усадьба.

— Если бы не Камилла, — говорил Ганс, — едва ли я бы справился с этим домом.

Байер не спрашивал, тяжело ли Еве, больно ли ей и стоит ли им замедлить шаг. Он словно ощущал тот самый нужный темп, с которым Ева могла преодолевать путь без риска для своего здоровья. Брэдфорд импонировала личность Байера. Он не был на все сто процентов искренен, но, в силу своей профессии, хорошо понимал натуру Евы и не упрекал её за рвение поскорее покинуть его дом.

За время их небольшой прогулки Брэдфорд успела увидеть практически весь первый этаж дома и услышать немного о его истории. Эта охотничья усадьба раньше принадлежала каким-то потомственным австрийским аристократам, которые уже лет двадцать, как эмигрировали в Штаты. Дом за ненадобностью был продан по бросовой цене. Для них он оказался обузой, а для Байера — настоящей находкой. Вдали от шумного города, в самом сердце Альп, эта маленькая частица прошлого стала для него хорошим убежищем. Здесь удобно проводить личные практики и включать на полную катушку проигрыватель, чтобы сконцентрироваться за написанием очередной научной статьи. Не сказать, что дом произвёл на Еву какое-то особое впечатление, — она не разделяла любви к этим краям, а после всего, что произошло, её и вовсе не тянуло в какой-то отчуждённый уголок мира. Хотелось спокойствия, но никак не одиночества.

В конце длинного коридора, который, словно нить, пронизывал весь этаж, оказалась просторная кухня, на которой нашлась запыхавшаяся Камилла. Она как раз разожгла небольшую металлическую топку и закончила с обедом, когда к ней наведались Ганс и Ева. Горничная хотела было начать нравоучительную проповедь по поводу евиного состояния, но Байер вовремя её осадил и попросил подать на стол обед для них с миссис Доуз.

Они с Гансом сели по разные стороны небольшого кухонного стола и принялись за овощное рагу, приготовленное Камиллой. Боль измотала Еву, и она ощущала поистине дикий голод, а потому даже столь незамысловатое блюдо сейчас было для неё произведением кулинарного искусства. Байер же чаще прикладывался к чашке с чаем, нежели к уже остывшему рагу. Гораздо больше времени он тратил на то, чтобы украдкой проследить за Евой, — за характером её движений, специфической мимикой и непроизвольными жестами, которые зачастую выдавали истинную человеческую натуру.

— А я ведь не спросил у вас главного, Ева, — заговорил вдруг Ганс в момент, когда Камилла покинула кухню, и они остались одни.

— Чего?

— Кто вы?

— Я? — переспросила она. — Я — Ева Доуз, британка, питаю слабость к шпионским боевикам и ужасно вожу в гололёд.

Пока Ева произносила свою нехитрую тираду, она пробегалась глазами по кухне, улавливая все мелочи здешней обстановки. От одного конца комнаты к другому тянулись ряды полок, заполненных отмытой до блеска посудой. У окна примостилась металлическая раковина с ржавым протекающим краном, а рядом с ней, отделяя мойку от разогретой деревянной топки, взгромоздилась пара сервантов. На миг Ева застыла. Она смотрела на отражение в витрине и не верила своим глазам. Позади неё, в пяти ярдах, стояла какая-то неизвестная женщина. В отражении виднелся её худощавый силуэт с пышными кудрявыми волосами. Лица не было видно.

— Забавно, — усмехнулся Байер. — Но мне хотелось бы услышать нечто более… точное.

— Ну… — Ева вновь взглянула на отражение в серванте и увидела там мелькнувший силуэт, — я бы могла выложить вам всё, но мне гораздо интереснее, что обо мне скажете вы, Ганс.

Она не стала паниковать или говорить Гансу о своей находке. Он, наверняка, и сам всё прекрасно видел и искренне надеялся, что повёрнутая спиной к выходу Ева не заметит маячащую на фоне женскую фигуру. Брэдфорд же хотела, чтобы эта женщина подошла ближе. Ей нужно было видеть её лицо, чтобы проверить свои предположения.

Тем временем Байер продолжал их беседу, одаривая Еву своими смелыми предположениями на её счёт:

— Ваше происхождение легко выдает специфический акцент. Британия, графство Корнуолл, если я не ошибаюсь. У вас нервная работа, вы привыкли к постоянным стрессам, что нынче — огромный плюс для вас. Ваша настороженность позволяет мне предполагать, что жизнь вас не балует. Вы можете быть или заурядным офисным планктоном или преступницей, и что-то мне подсказывает, что второй вариант к вам гораздо ближе. Я уверен, что в своей жизни вы многое потеряли, но у вас есть цель, которая помогает вам забывать о былых проблемах. Вы подавляете в себе все страхи, потому что думаете, что они делают вас уязвимой.

— Вау, — без особого энтузиазма воскликнула Ева. — Медиумом подрабатываете? Гадаете на картах?

Она всё смотрела на отражение в витрине, которое показывало приближающуюся к ней фигуру. Медленной поступью она шагала от смежной комнаты навстречу Еве. Богомерзкая трель старенького проигрывателя не долетала до этой части дома, от чего каждый шаг этой худощавой фигуры по старому паркету был отдавался тихим скрипом.

— В каком-то смысле, то, чем я занимаюсь, можно назвать гаданием, — наигранно усмехнулся Ганс. Ева видела — он уже давно не смотрел ей в глаза. Взгляд Байера был устремлён к той самой фигуре, что отражалась в витрине нечётким тёмным силуэтом. — Вот только гадаю я не по руке, а по вашим реакциям. Но всё, на что я способен, — это общий набросок. А для того, чтобы я вам доверял, мне нужен чёткий детализированный портрет. И начать, я думаю, стоит с имени, — он медленно перевёл взгляд на Еву. — Или, скорее, с фамилии.

Он играл с ней. Хотел отвлечь, но получалось плохо. Байер думал, что Ева совсем уж слепая, если не замечает стоящего позади человека, и это было ей на руку.

— Чем вам не угодила фамилия «Доуз»? — с долей досады спросила Брэдфорд.

— Фальшивка, — отмахнулся Байер. — Пусть и хорошая. Может быть, вы взяли её от знакомого или кумира, но она вам чужда.

Слова Ганса не сильно заботили Еву. Это было очевидным исходом для столь проницательного человека, как он. Ему несложно уличить обман. Да и сам он, судя по всему, имел парочку скелетов в шкафу, которые волновали Еву гораздо больше, нежели вскрывшаяся правда о её происхождении.

Когда Брэдфорд вновь взглянула на отражение в серванте, силуэт исчез за стеной. Было видно лишь подол платья, что проглядывал из дверного проема. На миг Еве даже показалось, что всё это — лишь игра её воображения, но затем она взглянула на Байера — встревоженного и напряжённого — и поняла, что не сошла с ума.

— Зачем вам знать, кто я, Ганс? — она склонила голову на бок, неотрывно наблюдая за реакцией Байера.

— Чтобы быть уверенным, что я не совершил ошибку, спасая беглую преступницу на заснеженной трассе две недели назад.

— Ну, хорошо, — вздохнула Ева, откидываясь на спинку стула. — Меня зовут Ева Брэдфорд. И я не преступница в том смысле, в котором употребляют это слово большинство людей. Я — координатор, помогаю людям достичь цели кратчайшим путём. Хорошо разбираюсь в топографии на местности и картах. Я действительно из Британии, из Корнуолла, но мне там больше нет места, а потому сейчас я здесь — убегаю от проблем и стараюсь сохранить жизнь единственному человеку, который ещё важен для меня.

— Этот человек — ваш муж, насколько я понимаю? — уточнил Байер.

— Да.

— Что ж, хорошо… — задумчиво протянул Ганс, уставившись на то место, где пряталась та самая женщина. — Теперь всё стало немного понятнее.

— Но у меня тоже есть пара вопросов к вам, — громко воскликнула Ева, вновь обращая на себя внимание.

— Прошу, — кивнул Ганс. — Спрашивайте, Ева.

— Женщина за моей спиной — кто она?

Выражение лица Байера менялось с невероятной скоростью. Лёгкая отрешенность сменилась искренним удивлением, которое было совсем не к лицу мужчине вроде Ганса.

— Как вы…

— Я заметила её в отражении серванта несколько минут назад.

— Она не должна вас беспокоить.

— Но она беспокоит меня, — Ева резко обернулась и тут же встретилась взглядом с выглядывающей из-за двери женщиной. — Wer sind Sie, Frau?[4]

Силуэт обрёл чёткие контуры. Теперь перед Евой стояла не просто молчаливая фигура. Это была женщина — молодая, истощённая барышня с пустым взглядом серых глаз и копной густых русых кудрей, спадающих редкими прядями на её бледное лицо. В своём большом мешковатом платье, которое скорее напоминало викторианскую ночную рубашку, она была похожа на призрак. Ева смотрела на неё и смутно узнавала эти черты. Всё это она уже однажды видела — несколько недель назад на заснеженной горной дороге, когда на её пути появилась живая преграда в лице бойкой девушки, которой было плевать на мчащуюся навстречу машину.

Внимание Евы явно не понравилось ей, а потому барышня вышла из своего убежища и с искренней злобой воззрела на временную обитательницу их дома.

— Nein, Greta! Steh dort! [5] — громко сказал Ганс, выставив перед собой руку.

Но Грета едва ли услышала его просьбу. Она медленно направилась в сторону Евы, слегка пошатываясь при каждом новом шаге. Зрелище было поистине жутким. Ева привстала со своего места, ожидая худшего исхода. Барышня явно была не в своём уме. Она смотрела на Брэдфорд так, словно та была её главным врагом, словно само её существование — это одна большая ошибка, которую стоит исправить. Лишь вблизи Ева смогла разглядеть, что в руке у девушки сверкал острым лезвием кухонный нож.

Ганс не успел перехватить её. Грета в два широких шага преодолела оставшееся расстояние и со всей силы навалилась на Еву, прижимая её к кухонному столу. Шеи Брэдфорд коснулось холодное лезвие, а живот вновь стянуло спазмом. Она ощущала, что совершила непростительную ошибку, задев эту девушку.

— Was machst du hier? — шипела Грета, прижимая лезвие к шее. — Willst du mich toten?[6]

Где-то на фоне кричал Ганс. Он пытался успокоить Грету и осадить её порыв гнева. Однако все его слова отскакивали от девушки, словно мячи для сквоша, брошенные в громадную бетонную стену. Ева пыталась оттолкнуть Грету. Её здоровая рука упиралась в грудь девушки, однако холодное лезвие, касающееся шеи в опасной близости от сонной артерии, парализовало её. Ева понимала — один неверный шаг с её стороны, и эта безумная девушка прикончит её быстрее, чем Ганс успеет хоть что-либо ей сказать.

— Я не… — Ева тяжело сглотнула, — не хочу вас убивать. Скажите ей, что я не хочу причинять ей вреда! — крикнула она Байеру.

Ганс оказался рядом в тот самый момент, когда нож едва успел войти в шею. Он схватил Грету и оттолкнул назад, выбивая из рук холодное оружие. Пара капель крови окропила Евину футболку, а неглубокий порез немного жег, но это было мелочью в сравнении с возможными последствиями. Ганс оттащил Грету к соседнему стулу и усадил на него, шепча что-то бессвязное на немецком. Он не казался злым — скорее напуганным от того, что случилось (или могло случиться).

Байер сел рядом, обняв Грету, и стал методично нашёптывать ей что-то о безопасности и о том, что она уже может не бояться. Ева же с недоумением взирала на всю эту картину, прижимая к ране найденное неподалёку кухонное полотенце. Она боялась что-то сказать, не желая нарушить такую спокойную идиллию. В висках стучала кровь, а шею жгло от пореза, но Ева практически не ощущала боли. Она была в полнейшем шоке — настолько сильном, что даже не заметила, как из соседней комнаты к ним прибежала горничная.

— Камилла! — рыкнул ей Байер, выпуская из своих объятий Грету. — Где тебя черти носят?!

— Простите, я сейчас… — засуетилась Камилла, подбегая к Грете. — Пойдём, дорогая. Пойдём, всё хорошо, — она взяла за руку всё ещё немного раздражённую Грету и повела её к выходу, мерно поглаживая по спине. — Я уже постелила тебе чистую простыню. Пойдём, включим «Волшебника страны Оз» и примем лекарство.

Ганс остановил её у двери, шепнув на ухо:

— Дай ей вечернюю дозу. И проследи, чтобы она съела обед.

Затем, когда за Камиллой закрылась дверь, он устало повалился на свободный стул и потёр переносицу. Подобные случаи были для него, определённо, не в новинку. Ганс, как ни в чём не бывало, допил свой уже давно остывший чай, после чего внимательно взглянул на Еву.

— Полагаю, у вас много вопросов, — сказал он без доли усмешки.

В ответ Ева лишь безмолвно кивнула. Она ждала неохотного рассказа на три предложения, но в ответ получила вполне себе внятную и логичную историю, в которой было место тому самому человеческому альтруизму вперемешку с искренним эгоизмом. И эта странная комбинация противоречивых чувств вмещалась в одном единственном человеке, имя которого — Ганс Байер.

Он рассказал ей, если не всё, то, пожалуй, многое. Что-то, вероятнее всего, приукрасил, что-то — и вовсе не упомянул. Но рассказ Байера, который происходил параллельно с его медицинским осмотром раненной шеи, звучал правдиво, и Ева предпочла поверить ему.

— С Гретой всегда было сложно, — говорил Ганс, накладывая на рану тонкую повязку. — В лечебнице её не могла вытерпеть ни одна медсестра, а большинство врачей просто не понимали всю сложность её диагноза, назначая целые тонны седативных.

— Что с ней? — поинтересовалась Ева, ощупывая очередной клочок бинта на своём теле.

— У Греты импульсивное расстройство личности. Синдром Туретта в острой форме. Суд Линца признал её опасной для общества после того, как у неё случился приступ прямо посреди парка, где она любила гулять. Тогда она чуть не убила ребёнка, который закинул фрисби на её лавку. После этого Грета попала в психиатрическую лечебницу, где её встретил я. Она была не первым человеком с подобным диагнозом, которого мне довелось лечить, но её реакции были… необычными. Агрессия, появляющаяся при приступах, всегда имела точный вектор. Она не была бесконтрольной и не касалась всех, скорее, человека, который стал её катализатором. Но так же были и люди, которых она практически никогда не задевала. Грета питала к ним особую привязанность и старалась оберегать… весьма специфическими методами. Среди этих людей были я и её соседка по комнате, Инге. К сожалению, девочка не выдержала всего, что с ней произошло до лечебницы, и, спустя несколько месяцев, после знакомства с Гретой Инге вскрыла себе вены. После этого у Греты пропал сон. Её приступы участились и стали ещё более жестокими и опасными, как для окружающих, так и для неё самой. Тогда я принял решение изменить лечение. Я забрал Грету из больницы и перевёз её сюда — в место, где она бы не смогла больше никому навредить. Мы научились справляться с гневом посредством внешних факторов. Грета всегда любила музыку, поэтому я привёз ей свою коллекцию радио-спектаклей. Они отвлекали её от агрессии и помогали сконцентрировать внимание на чем-то отличном от злости. С работы в лечебнице пришлось уволиться, и я занялся частной практикой, чтобы хватало денег на лекарства. Затем появилась Камилла, и всё стало гораздо проще. Мне больше не нужно было сутками напролёт сидеть у постели Греты, чтобы не дать ей разнести здесь всё. Я смог заняться мелким бизнесом, чередуя его со своими практиками, и всё шло довольно неплохо…

— Пока вам не повстречалась я, — закончила за него Брэдфорд с безрадостной улыбкой.

Всё время этого краткого, но информативного рассказа Ева следила за тем, как одна за другой эмоции сменяются на лице Ганса — от тревоги, с которой он рассказывал о своих больничных буднях в Линце, до неизмеримой теплоты, что разливалась в нём после упоминания Греты. Он прикипел к этой девушке гораздо сильнее, чем должен был, и, похоже, ему было откровенно всё равно на сей факт. Единственное, что, похоже, беспокоило Байера, — его новая гостья и проблемы, которые свалились на него с её появлением.

— Вы мне не обуза, Ева, — вздохнул Ганс, потирая вспотевшую шею. — Я не привык бросать потерянных людей, особенно, если они попадают в передряги по моей вине. Ведь это я тогда забыл закрыть входную дверь, когда ходил за дровами для камина. Грета всегда отличалась свободолюбивым нравом. Да я её и не осуждаю — мать предпочитала не обращать внимания на её болезнь, а, когда приступы были особо бурными, она попросту запирала Грету в пустой комнате — без окон и мебели, — пока та не успокоится. После такого «чудного» детства сложно не полюбить свободу. Вот она и выбежала при первой подвернувшейся возможности.

— Почему она бросилась под машину? — спросила Ева. Суицидальные наклонности Греты всё ещё не давали ей покоя.

— Не знаю, — пожал плечами Байер. — Может, подумала, что это Инге за ней приехала. Она до сих пор не верит в то, что её подруга мертва.

Слова Байера, сказанные абсолютно серьёзным тоном, привели Еву в замешательство. Она всё смотрела на Ганса и пыталась осознать масштабы бреда, в котором она погрязла по самые уши.

— Чёрт, какое-то безумие… — выдохнула Брэдфорд, потирая уставшее лицо.

— Добро пожаловать в мой мир, Ева.

«Мой мир…», — вторило её сознание. Этот мир был ей чужд, он казался инородным, неправильным, безумным, сюрреалистичным, наполненным самыми причудливыми образами, с которыми Еве никогда бы не хотелось встретиться вновь. Ей было стыдно признаться, ведь этот мужчина спас её от мучительной смерти, но Ганс не вызывал в ней ни малейшего сожаления. В конце концов, он сам выбрал эту жизнь, сам построил этот нелепый и дивный мир в сердце австрийских Альп. Ева была ему благодарна за своё спасение, но не более.

— Почему вы не рассказали о ней? — вопрос был закономерным, а ответ на него — вполне себе очевидным.

— По той же причине, по которой вы скрыли от меня свою личность. Я беспокоился за неё, не хотел, чтобы кто-то навредил ей. И ещё, по правде говоря, я не сильно доверял вам.

Ева усмехнулась. Она, как никто, понимала сейчас Ганса в его стремлении сберечь то единственное, что ещё имело для него смысл. Эта иррациональная забота была тем, что их объединяло и позволяло Еве понять этого человека немного лучше. Таким, как они, присуще нездоровое беспокойство о близких, которое, в конечном итоге, приводит их на распутье между правдой и ложью. И выбор нужного пути никогда не бывает простым.

Они просидели в кухне ещё с полчаса, пока музыка наверху не утихла и к ним не спустилась уставшая Камилла. Она молча проводила Еву в её комнату, где её уже ждала очередная порция обезболивающих, чистая постель и пара книг, которые ей передал Ганс.

Вечером обстановка в доме была необычайно тихой. Из-за стены больше не доносились хриплые песнопения голливудских дикторов, не скрипели двери, не раздавались громкие шаги Камиллы, бегающей от одного конца коридора к другому в попытке отдраить до блеска старый деревянный пол. Ганс погрузился в работу, а Грета, скорее всего, спала, получив внеплановую дозу успокоительного. Всё словно застыло в статичном тягучем спокойствии. Читая первый том Канта, Ева всё больше понимала, что не может сосредоточиться. Тишина, столь желанная всё это время, теперь казалась ей совершенно неправильной, неподходящей для этого сумбурного странного места. Она привыкла к постоянному шуму, привыкла к помехам в виде хриплой трели проигрывателя или громких разговоров за стенкой, которые отвлекали её, ограждая от тревожных мыслей. Теперь она осталась один на один со своими кошмарами, всплывающими нуарными картинами во встревоженном сознании.

***

Ей больше не снились привычные страшные сны с монстрами, прячущимися под кроватью. Теперь её главный кошмар таился гораздо глубже — там, где жизнь встречается со смертью. Где-то на изломе дня и ночи, бытия и небытия, в мире иллюзий и фантомов крылся её главный страх. Он не являлся злобным подлунным чудищем, не прятался во тьме, нет, он сиял, словно огранённый бриллиант. Это был свет, яркий свет на конце самой глубокой замочной скважины. И Еву тянуло к нему вместе с дыханием ветра, словно она была крохотной пылинкой, которую смахнули со стола жизни.

Страшнее всего было то, что ей хотелось его коснуться. Она желала не чувствовать боли, хотела спокойного, размеренного существования в каком-то тихом укромном уголке их безграничной вселенной, где ей больше не нужно будет прикрываться сотней фальшивых личностей, где она будет собой — Евой Брэдфорд, — счастливой, миролюбивой девушкой, которая больше никогда не познает ужас войны.

Её сны были странными, в них Ева никогда не ощущала себя — ни тела, ни мыслей. Она могла лишь прислушиваться к тому, что шепчет ей темнота замочной скважины, могла видеть картины из прошлого, переживать фантомную боль, приходящую с сожалением о совершённых ошибках. Всё это заставляло стремиться к свету, минуя зловещую, пугающую тьму. И лишь голос — далёкий, почти нереальный, доносящийся до неё отголосками воспоминаний, заставлял остановиться. Он кричал ей: «Постарайся не умереть», он просил оставаться в сознании, потому что по каким-то невероятным причинам все её былые ошибки, все промахи и неудачи не имели для него никакого значения.

Чем ближе она подлетала к свету, тем тише звучал этот голос. Цепкая хватка тьмы ослабевала, все фантомные боли и чувства исчезали, а воспоминания меркли в бликах яркого белого света. Каждый звук, будь то бесконечно повторяющийся щелчок затвора на её пистолете, крик сгорающего в ядовитом пламени человека или едва слышный голос, что возвращал её к жизни, поглощала тишина. Лишь коснувшись света, Ева понимала — это вовсе не спасение. Она не летела к вратам рая, а на другом конце её не ждал желанный мир. Всё, что было по ту сторону света, — огонь, боль и вечное прозябание во мраке. Эта замочная скважина была её Зеленой милей на пути к тому, к чему она бессознательно стремилась, убивая сотни людей по приказу МІ-6, подвергая опасности близких, меняя чёртовы лекарства для Клемана, стреляя в потерянного для этого мира Трумана, наблюдая за сгорающим под куполом собора святого Петра мужчиной, шагая по разрушенному взрывом заводу и смотря в глаза чистой, концентрированной ненависти в лице Зейда Асада.

В свете отражалась действительность, туманным образом вырисовывался женский силуэт, отдали напоминающий саму Еву. Прежде чем в который раз умереть, она получала шанс взглянуть на себя со стороны — ослабленную, глупую, отчаянную девушку, которая больше не нужна этому миру.

«Убирайся!», — кричало ей отражение, и Ева словно просыпалась от этого наваждения. Она стремилась совладать с телом, но оно не поддавалось на её импульсы, брыкалась, что есть мочи, в попытке отдалиться от света, но он становился лишь ближе, кричала, срывая голос, но из уст вылетал лишь тихий, еле слышный хрип.

Когда глаза ослепляла яркая вспышка света, а тело обдавало жаром, Ева просыпалась.

***

Ей опять снился этот сон. Как в каком-то низкопробном триллере, честное слово. Ева медленно перевернулась на спину, потирая заспанные глаза. Над головой статично висел ржавый светильник. «Он здесь, так же, как и я. Я здесь…», — повторяла про себя Ева. Возвращаться в реальность было тяжело. Сон оказался настолько реальным, насколько это было возможно. Воспоминания не выветрились даже за месяц, который она провела в этом горном убежище. Они возвращали её назад, не позволяя забыть наихудший момент её жизни, и это изматывало. Ева устала через силу просыпаться. Ей осточертело каждый божий раз убеждать себя в том, что мир замочной скважины — лишь сон, навеянный нелёгким прошлым.

— Хватит, — сказала она себе, поднимаясь в сидячее положение.

Ева оглянулась вокруг, рассматривая тёмную комнату, и поняла, что за целый месяц в ней не поменялось ровным счётом ничего: она всё так же была по завязку забита старой мебелью, что громоздилась вдоль тёмных стен, заполненная горой ненужного бытового хлама; на полках всё ещё пылился с десяток неработающих часов, которые Камилла никак не могла выбросить; в углу у самой двери всё так же лежал разобранный стол, который оказался слишком громоздким для небольшой кухни; её кровать до сих пор напоминала казарменную койку, а постельное насквозь пропиталось мерзким запахом хлорки, на которую у Евы почти точно была аллергия. Она застыла в этой неменяющейся картине, словно часть какого-то небрежного, тёмного полотна, нарисованного неумелым художником. Она погрязла в этом месте, словно в болоте, и настала пора это менять.

Свесив ноги с высокой постели, Ева взглянула на единственные работающие часы, что лежали на её ночном столике. Полвосьмого утра. Она проспала четыре часа, и это был явный прогресс, в противовес полуторачасовой дрёме, которой она перебивалась в последние дни. Раны ещё давали о себе знать, особенно ближе к вечеру. Мышцы пресса время от времени стягивал резкий спазм, рука заживала быстро — Ева уже несколько дней ходила без гипса, но попытки поднять ею что-то тяжелее трёх килограмм были чреваты болезненными последствиями. Глядя на слегка подрагивающую на весу ладонь, Ева сжала и разжала пальцы. Она делала так всякий раз, чтобы напомнить себе, что худшее позади и она теперь вновь при своих обеих руках.

Рядом с часами на ночном столике были сложены отсортированные вырезки из венских и швейцарских газет, которыми Брэдфорд снабжал Ганс. Ева взяла парочку из них — те, что были посвежее, и, включив свет, прошла к одному из шкафов. Полторы недели назад она вместе с Камиллой вычистила его от лишнего хлама и сложила туда свои небольшие пожитки, вроде тройки маек, тёплого свитера и сменной пары штанов, подаренных Гансом в качестве небольшой компенсации за случившееся с Гретой. Задняя стенка шкафа представляла собой одну сплошную фанерную доску, и Ева достаточно быстро нашла ей применение. Будучи здесь, вдали от любых более или менее оперативных и достоверных источников информации, она всё ещё хотела оставаться в курсе событий, что происходили в Европе. Ну, по крайней мере, именно так она сказала Байеру. Настоящей же целью Евы был Асад. Она знала — там, где будет он, найдётся и Мориарти. Ева бережно собирала любые заметки о скандальных преступлениях в кругу европейской богемы, в котором крутился Зейд, искала малейшие намёки на появление террористических организаций или контрабанду оружия. Пока в её копилке было не так много фактов, которые всё никак не хотели складываться в одну цельную картину, но Ева продолжала искать, дополняя свой коллаж.

Открыв шкаф, она подвинула в сторону висящее на плечиках пальто и вновь пробежалась взглядом по небольшой инсталляции из фото и вырезок из газет, подобной тем, которые в своё время делал Мориарти. Там уже имелась кое-какая информация о предположительных преступлениях Асада, в число которых входили убийство молодого наследного герцога Люксембурга Людвига из династии Нассау и, как минимум, две сделки по продаже оружия под покровительством местной власти, о которых так некстати пронюхали французские и британские спецслужбы. Теперь к этому списку «подвигов» прибавилась ещё одна не менее важная новость: в начале месяца, когда Ева и Джим только покинули Италию, Папа Римский Бенедикт XVI отрёкся от престола. В силу насущных проблем ни Мориарти ни, тем более, Брэдфорд не обратили на это должного внимания. Двумя днями ранее прошёл конклав, на котором новым Папой был выбран аргентинский кардинал Хорхе Марио Бергольо. На фото из официальной пресс-конференции, которое держала Ева, не было ничего необычного, если исключить пару подозрительно знакомых людей, которых ей уже доводилось встречать на приеме у Риттера. Это были члены «Эла-Илат», которые, по всей видимости, добрались до ослабленного смертью Марино «Исхода» и, соответственно, — до самого Ватикана.

Взяв с полки несколько канцелярских кнопок, Ева прицепила заметку из «Kronen Zeitung»[7] вместе с фото нового папы чуть ниже новостей о люксембургском герцоге и вскрывшейся контрабанде. В общем и целом, эта «схема начинающего параноика», как её когда-то окрестила сама Брэдфорд, казалась слишком хаотичной. Было сложно уловить связь между фактами и найти ту самую нить, что сплетала бы всё это в логическую цепочку событий. Но Ева была довольна тем, что у неё имелось. Она была уверена, что в одном из этих мест всё же найдётся Мориарти. И эта мысль двигала её вперёд получше любых стимуляторов и разбавленного адреналина, который она время от времени употребляла для более продуктивной работы.

Закончив с инсталляцией, Ева вернула на место пальто и закрыла шкаф. Время близилось к восьми, а это значит, что Камилла уже проснулась и вовсю погрязла в утренней рутине. Как только Ева стала более или менее дееспособной и смогла самостоятельно передвигаться по дому, она взяла на себя небольшую часть обязанностей горничной. Ей было не сложно резать овощи, вычищать камин или мыть посуду — это меньшее, что она могла сделать для людей, впустивших её в свой дом. Инциденты с Гретой больше не повторялись — за этим следил сам Ганс, который, впрочем, теперь всё чаще пропадал в своём офисе в Граце. Он владел мелкой логистической конторкой, которая своей выручкой помогала ему содержать Грету с Камиллой и продолжать свои редкие терапевтические практики.

Дом был пропитан утренней свежестью. За окном всё ещё стоял приличный слой снега, а камины работали на полную, однако это не отменяло того факта, что суровая зима постепенно отступала. Стало теплее, на смену морозным будням пришла мерзкая слякоть, а дороги из заснеженных троп превратились в месиво из воды и грязи.

«Когда в этих краях сойдёт снег, меня здесь уже не будет», — подумала Брэдфорд, спускаясь по деревянной лестнице.

Камилла нашлась быстро. Она, как и предполагалось, суетилась с завтраком, который включал в себя омлет, салат и тосты с джемом. Наспех поздоровавшись, Ева взялась за привычную работу: подкинула в топку пару-тройку поленьев, чтобы та окончательно не угасла, отмыла накопившуюся в процессе готовки гору посуды, которая изрядно портила картину отдраенной до блеска кухни, порезала овощи для салата и принялась за своё любимое дело — приготовление крепкого чёрного кофе.

Молотые зёрна арабики были на своём привычном месте — в шкафчике над раковиной. На соседней полке своей очереди ждала большая металлическая турка, которой хватало на четыре средние порции эспрессо. Всё это добро перекочевало на рабочую поверхность, где несколькими минутами ранее суетилась Камилла. Включив конфорку, Ева положила увесистую турку нагреваться.

В это время кухня напоминала слаженный бытовой оркестр, который каждый день проигрывал схожую симфонию, состоящую из звона керамических тарелок, скрипа открывающейся духовки, трели электронного таймера, ударов большого ножа о разделочную доску, шипения жарящейся еды и тихой мелодии радио, что задавала всей этой хаотичной какофонии из звуков должный ритм.

Когда турка разогрелась, Ева засыпала туда несколько ложек кофе. Сперва Брэдфорд дала ему немного нагреться — она не знала, почему именно так делала, но после такой нехитрой манипуляции вкус кофе был гораздо лучше. Затем шла вода. Весь процесс приготовления был настолько рутинным и монотонным, что, казалось бы, должен был давно уже ей надоесть. Однако Ева продолжала изо дня в день проделывать такой нехитрый набор из действий, которые начинали казаться какой-то вредной привычкой, приобретённой в компании Мориарти. Он пил кофе — много и часто, а Ева любила его готовить. И это помогало им сосуществовать в быту, став чем-то вроде точки соприкосновения. Теперь, впрочем, всё это было лишь воспоминанием, которое так некстати всплывало всякий раз, когда перед Евой закипала терпкая чёрная жидкость.

— Ты подумала над тем, что я тебе говорила? — спросила Камилла, отвлекая Еву от навязчивых мыслей.

Воспоминания развеялись подобно лёгкой дымке. Ева вернулась в реальность, где её поджидал не самый простой выбор. Несколько дней назад, после ужина, на котором Ева впервые заикнулась о намерении в скором времени покинуть дом Байера, Камилла подошла к ней и сделала весьма неожиданное предложение. Через полторы недели в Граце будет проездом её брат, который смог бы подбросить Еву в Брно. Он собирался в Краков к своему старому знакомому, проездом минуя Чехию, что было очень кстати для Брэдфорд. Сперва столь заманчивое предложение показалось Еве очень даже интересным, но сейчас, спустя несколько долгих вечеров напротив своей импровизированной схемы, она поняла, что своим выбором может поставить этих людей в опасность. Люди Асада всё ещё охотятся за Мориарти. Они почти точно знают, что она, Ева, жива и прячется где-то среди бескрайних альпийских просторов. А это в разы усложняет её план по отъезду из этого места.

— Да, — ответила Брэдфорд, снимая с плиты кипящий кофе. — Думаю, это слишком поздно.

— Всего полторы недели. Чего тебе терять?

— Мне кажется, я нашла его, — говорила Ева, разливая горячий кофе по кружкам. — И я не хочу ждать ещё хоть день.

В какой-то мере это было правдой. Ева не хотела затягивать с отъездом, и это был ещё один аргумент против того предложения, которое сделала Камилла.

— Ты вычислила это по газетным вырезкам? — в еёголосе сквозило недоверие.

Сказывалась полуправда, которой Ева пыталась задобрить Камиллу и Байера на протяжении последнего месяца. Она не стала раскрывать все свои карты, не говорила лишнего, упускала жестокие и, порой, до ужаса пугающие детали её жизни, выкладывая в сухом остатке простую, отчасти правдивую историю девушки, по имени Ева Брэдфорд, которая в своей жизни совершила слишком много ошибок. И если Ганс её вранье вычислял на раз-два, то горничная в него верила, пусть и не сразу.

— Я знаю, как он работает, — заверила Ева. — И я почти уверена, что он там, где я предполагаю.

— И куда ты поедешь? В Чехию?

.

Ева лишь покачала головой, улыбнувшись уголками губ.

— Тебе не стоит об этом беспокоиться, — сказала она. — Мы должны расстаться с концами. Не хочу оставлять за собой шлейф из людей, которые слишком много обо мне знают. Это не будет на руку ни вам ни мне.

Камилла смотрела на неё с тревогой. Для неё Евина осмотрительность казалась не более, чем паранойей, а посему в ответ она лишь повела бровями, мол, поступай, как знаешь, и тихо вздохнула:

— Странная ты, Ева. Всё скрываешь что-то, словно и вправду сбегаешь от каких-то преступников.

— А ты, похоже, продвинулась в английском, — с иронией отметила Брэдфорд.

— Книги Герра Байера мне неплохо помогли, — призналась Камилла, снимая с плиты горячий омлет. — Так, когда ты уезжаешь?

— Завтра с утра, скорее всего. Ганс сказал, что даст мне свою старую машину. Сегодня он должен её заправить и посмотреть, всё ли с ней в порядке, — кажется, там что-то не так с аккумулятором. Я, знаешь ли, не особо горю желанием застрять где-то посреди трассы.

Пока Камилла сервировала завтрак для Ганса и Греты, которые планировали весь сегодняшний день посвятить терапии, Ева сидела за небольшим кухонным столом, медленно пролистывая свежую корреспонденцию. Опуская статьи о глобальном потеплении, новом Айфоне, болезни Уго Чавеса и прочей несущественной чепухе, она концентрировала своё внимание на том, что сейчас происходит в Европе. Ева знала — у Асада есть чёткая цель, к которой он стремится. И Сирия — лишь малая её часть. Главной задачей остаются события, которые будут происходить за кулисами этой жестокой пьесы. Скорее всего, Европе придётся идти на уступки и принимать меры по укреплению границ и наращиванию военной (а, скорее, даже — правоохранительной) мощности.

«Они хоть и либералы, — размышляла Ева, вспоминая длинные речи Зейда на вилле Риттера, — но всё это до поры до времени. Пока какая-то падаль, вроде Асада, не подкинет им пару сотен тысяч своих соотечественников на постоянной основе в виде беженцев».

Листая свежий номер «Kurier»[8] она наткнулась на одну занимательную статью, которая представляла собой интервью члена Совета ЕС, министра иностранных дел Германии. Он говорил о новом проекте, который должен внести коррективы в десятилетний план развития ЕС. Главный посыл статьи — Европа устала воевать, страны Союза стремятся к поддержанию мира, но готовы делать это только в рамках мировых договорённостей. Планируемые правки должны направить ЕС по курсу демилитаризации, что сулит существенное сокращение госзаказов на военные или охранные проекты.

«Тебе это явно не понравится, сука», — мысленно усмехнулась Ева, отмечая для себя эту статью, как важную часть её настенной инсталляции.

Пока она читала свежую прессу, время от времени возвращаясь к своей порции омлета, Камилла уже успела отнести завтрак Байеру и вернулась на кухню. Она подкинула дров в топку, о которой все, казалось бы, напрочь забыли, после чего села напротив Евы с чашкой кофе и громко прокашлялась, пытаясь обратить на себя внимание. Брэдфорд, с головой погрузившаяся в интервью немецкого дипломата, опустила край газеты и с немым вопросом взглянула на Камиллу.

— А ты не хотела бы, ну знаешь, забрать свои вещи? — спросила вдруг горничная.

— Какие вещи?

— Те, что остались в машине. Мы с Герром Байером не стали их трогать, подумали, что ты не хотела бы, чтобы кто-то прикасался к твоим личным вещам. Там были документы, немного денег, какие-то таблетки и, кажется, оружие.

— Оружие? — с удивлением переспросила Ева.

— Пистолет.

— Ясно, — выдохнула Брэдфорд. — А где сейчас машина?

— Герр Байер попросил своего знакомого оттащить её на эвакуаторе в лес, подальше от трассы. Я ходила туда несколько раз проверять, всё ли в порядке с ней. Могу тебя провести, если хочешь.

— Да, хорошо, — кивнула Брэдфорд.

Всё то время, что она провела в доме Байеров, Ева не особо беспокоилась о том, где находится машина Мориарти. Кажется, несколько недель назад, во время осмотра, Байер говорил что-то про её автомобиль, но эти сказанные невзначай слова совершенно не заинтересовали Брэдфорд. У неё было достаточно проблем, которые стоило решить, чтобы задумываться о груде металла, что покоилась где-то в чаще леса. А уж о личных вещах она и вовсе не вспоминала. Но сейчас, зная, что именно Ганс и Камилла нашли в машине, ей стало немного не по себе. Теперь былая тревога Байера казалась куда более осмысленной, ведь чёрт знает что можно подумать о человеке, таскающемся с пистолетом по пустынным горным дорогам. Впрочем, сейчас все эти домыслы уже не имели никакого смысла. Байер, если и подозревал Еву в чём-то, то говорил это прямо, с должным набором аргументов в пользу собственных предположений. Брэдфорд же оставалось лишь кормить его полуправдой, сдобренной отборной порцией лжи.

***

Они вышли из дома ближе к вечеру, когда на улице сгущались сумерки, Камилла, наконец, была свободна от своих обязанностей, а Ганс Байер вместе с Гретой закрылись в его кабинете и продолжали начатый с самого утра сеанс терапии. На улице была слякоть, влажный воздух лёгкой полупрозрачной дымкой окутывал лес, а холодный ветер то и дело обдавал лицо своим дыханием. Пробираться через подтаявший слой снега оказалось не так просто, как полагала Ева. Спустя каких-то десять минут она поняла, что её ноги, невзирая на сапоги, успели изрядно намокнуть. Немного погодя, с неба повалила лёгкая морось снега вперемешку с дождём, и у Евы возникло стойкое желание вернуться обратно, не став испытывать свой и без того потрёпанный организм на прочность.

Камилла шагала впереди — уверенно и, по мнению Брэдфорд, слегка быстро. Для неё подобные условия были обычным делом. Она провела в этом доме не менее двух лет, ухаживая за Гретой, и успела привыкнуть к выходкам погоды в здешних краях. Камилла вела Еву вперёд, придерживая за руку, словно ребёнка. На упрёки Брэдфорд у неё был один убедительный аргумент: впереди склон, и если Ева оступится, то её придётся на руках нести до дома. Подобная перспектива казалась им в ровной степени пугающей и нелепой.

— Мы почти пришли, — сказала Камилла, скользя вниз по небольшому обрывистому спуску.

Спустя несколько минут, они вышли на узкую грунтовую дорогу, которая представляла из себя две широкие колеи от колёс, прикрытые тонким слоем мокрого снега. Дальше идти было легче, ведь вместо бесконечного леса с кучей ям, обрывов и уступов, скрытых белым саваном, под ногами была ровная тропа, тянущаяся, как сказала Камилла, от самой трассы параллельно подъездному шоссе к дому Байера.

— Её летом-то сложно найти, — говорила горничная, — а сейчас эту тропу и подавно никто не заметит. Это было лучшее место, чтобы скрыть твою машину.

Одним своим концом узкая лесная дорога упиралась в широкую поляну, где когда-то, наверняка, любили отдыхать странствующие туристы, а теперь тут покоилась искорёженная аварией машина. Глядя на изогнутый капот внедорожника, прихваченный первыми признаками коррозии, Ева думала, что это лишь сон. Она не могла поверить, что после такого удара вообще возможно выжить. Семьдесят миль в час на скользкой дороге — именно этими словами обычно начинались репортажи о разбившихся насмерть водителях. Но вот она здесь — жива и в относительном порядке.

Углубившись в размышления о возможном исходе аварии, Ева едва не упустила из виду одну крайне важную деталь. Всю поляну, и, в частности, — место возле машины избороздили чьи-то следы. Их было настолько много, что они с трудом складывались в какую-то вразумительную картину. Одно, что Ева понимала точно, — это были мужские следы. Об этом говорил размер обуви и ширина шага.

— Откуда здесь эти следы? — спросила Брэдфорд.

— Я… — Камилла замялась, осматривая объятую сумраком поляну, — не знаю.

— Ганс был здесь?

— Нет.

— Чёрт.

Ева ринулась к разбитому автомобилю. Она уже знала, что увидит там, когда открывала изогнутую внутрь дверь пассажирского места. Все до единого сиденья были исполосованы, бардачок открыт, а на месте вещей, о которых говорила Камилла, остался лишь открытый конверт с письмом от Клемана. Не было даже тех самых розовых таблеток, которые Ева получила в качестве символического убийственного подарка.

«Они были здесь», — подумала Брэдфорд.

Отступая назад от машины, Ева всё смотрела в салон и ощущала, как иллюзорное спокойствие покидает её. Асад наступал ей на пятки вместе со своими головорезами. Они нашли машину, видели фальшивые документы и оружие, а, значит, они знали, что она где-то поблизости.

Остановившись в центре небольшой поляны, Ева осмотрелась. Она вглядывалась в каждый след, оставленный на мокром снегу и, словно паззл, собирала для себя картину того, что здесь произошло. Их было трое… нет, четверо. Четверо мужчин. Они пришли из леса, миновав тропу. Двое направились к машине, а другие — к деревьям. Ева ощущала себя незримым наблюдателем всего, что происходило здесь. Богатое воображение помогало воссоздать картину происходившего в деталях, и, пусть Брэдфорд не могла различить лица, она точно знала, что именно эти люди здесь делали.

Спину жгло от чужого взгляда. Ева не стала оборачиваться — она была уверена, что, как минимум, на двух деревьях развешаны камеры с датчиками движения. Их ждали. Эту машину не сожгли по одной простой причине — они знали, что Ева ещё вернётся к ней. Хаотичный узор из следов на снегу теперь не казался бесформенным месивом, а поляна больше не была пустынной. Это была ловушка, сделанная наспех для одной лишь жертвы.

— Нам стоит убираться отсюда, — сказала Брэдфорд, шагая в сторону дороги. — Смотри перед собой и идти к тропе. Не оборачивайся.

— Что? Почему? Здесь кто-то есть? — сыпала вопросами шагающая рядом Камилла.

— Будь здесь кто-то ещё, мы бы уже давно были мертвы. Просто иди вперёд.

Путь к тропе казался бесконечно длинным. Ева шла так быстро, как только могла. Периодически ей приходилось одёргивать Камиллу, которая всё норовила обернуться и убедиться, что за ними никто не следует. На ходу объяснять всю сложившуюся ситуацию было сложно, а потому, взамен длинному основательному рассказу Ева обошлась короткими фразами. Она знала — этого недостаточно. Камилла будет продолжать спрашивать, попытается выпытать больше, но сейчас для этого просто не было времени. Им нужно было спешить, пока где-то там, в неведомом, но, безусловно, близком месте, не спохватились от сработавших камер и не ринулись навстречу им.

В висках стучала кровь, а от воды, что проникала в сапоги, ноги сводило судорогой. В лесу они перешли на бег. Недавние травмы сказывались для Евы резкими спазмами в животе и головокружением, которое так или иначе замедляло её. Мчащаяся рядом Камилла была отнюдь не слепой. Глядя на затуманенный взгляд Евиных глаз она схватила Брэдфорд под руку, помогая сохранять шаткое равновесие. Мимо, стройными рядами проносились высокие сосны, ветер подгонял в спину, а морось мокрого снега по-прежнему неприятно била в лицо. Еве хотелось передохнуть, и это желание было настолько бессознательным, что она едва ли могла его контролировать. Раны болели, ноги устали, а мир перед глазами то и дело расплывался, превращаясь в смазанную сюрреалистичную картину. На остановки не было времени, а потому последние полмили пути Ева преодолела на чистом адреналине. Она слабо помнила хоть что-то из этого отрезка пути: тело словно зажило своей жизнью, а реальность отдалилась от неё, превратившись в бесконтрольную иллюзию, точно сон, только куда более реалистичный.

Когда за густыми кустами шиповника перед ними показался до боли знакомый каменный домишко, Ева выдохнула с облегчением. Их пробежка закончена. Осталось лишь найти в себе силы, чтобы собрать все немногочисленные пожитки, объясниться с Байером и убраться из этих гор.

Они зашли с чёрного хода — для подстраховки, ведь Ева не знала, что успело случиться за то время, пока они возвращались. Камилла держалась сзади, пока они шли узким коридором, что вёл прямиком к кухне. Оттуда до них доносился тихий мужской голос, принадлежащий, судя по всему, Байеру. Чем дальше они были от выхода, тем громе и четче становились слова, которые теперь складывались в какой-то набор обрывистых реплик

«Да, я понимаю… нет, я точно не собираюсь исчезать… Ну конечно, Тиль… Нет, я уверен… Хорошо, я подумаю… Слушай, ты сам начал это разговор… Да, ты прав, не будем об этом… Ладно, буду ждать звонка. Давай…», — говорил Байер своему собеседнику.

Они с Евой пересеклись на выходе из кухни. Ганс казался непривычно взволнованным, и от чего-то Брэдфорд казалось, что именно она стала причиной его тревог.

— Вернулись? Ну наконец-то, — сказал он, смерив их нервным взглядом. — Камилла, собери вещи мисс Брэдфорд, она сегодня уезжает. А с вами, Ева, я бы хотел поговорить с глазу на глаз.

Игнорируя любые протесты со стороны Брэдфорд, которая никак не хотела терять время на бессмысленные беседы, Ганс провёл её на кухню и усадил за стол. Сев напротив, Байер вытащил из кармана сотовый и стал нервно покручивать его в руке. На фоне привычно завывал проигрыватель, вещающий до боли знакомую Еве пьесу о маленьком кролике, который пытался убежать от охотника. Грета, наверняка, была где-то поблизости. Ева могла слышать её мерные шаги, доносящиеся из-за стены. Время, отведённое на побег, неумолимо истекало.

— О чём вы хотели поговорить? — спросила Ева, опережая длинные речи Байера.

— Вам знаком человек, по имени Гасан Асад? — поинтересовался будничным тоном Ганс, завороженно глядя на вертящийся в руке сотовый.

Ей понадобилось каких-то пару секунд, чтобы вспомнить всё. Знакомое имя было условным ключом к воспоминаниям месячной давности, которые Ева так старательно пыталась упрятать. В памяти всплывала не в меру вычурная свадьба, ссора Гасана и Инас, поцелуй… Тогда Ева смотрела на Гасана, как на заложника обстоятельств — осиротевшего парня, ставшего верным псом Асада, которого прикармливали иллюзиями о семье и обязанностях. Судя по всему, именно ему поручили найти её. Он был тем самым охотником, который нацелил на неё своё ружье.

— Откуда вы знаете это имя? — вопрос прозвучал излишне резко, но Ева уже не заботилась о субординации.

— Мне звонил мой приятель Тиль из военной базы неподалёку отсюда. Сказал, что парень по имени Гасан Асад приказал им прочесать весь здешний лес от Клостера до Вилдона в поисках одной конкретной личности — Евы Брэдфорд. Британка, рост — метр семьдесят, длинные каштановые волосы, предположительно, вооружена. Мой друг спрашивал, не видел ли я кого-то, подходящего под это описание.

У Евы на миг перехватило дыхание. Она ощутила испуг — сильный, сковывающий тело и спутывающий все до единой мысли. Ганс был альтруистом, он, пусть и с долей сомнений, но всё же впустил её в свой дом и помог залечить раны. Всё это время он казался учтивым и честным. Но у всякой благодетели существуют границы, за которыми есть место лишь здравому эгоизму и инстинкту самосохранения. Они — не в детских комиксах, здесь, в суровой реальности никто не готов жертвовать собственной жизнью ради спасения незнакомого человека.

— И что вы ему ответили? — осторожно спросила Ева, пристально глядя в глаза Байеру.

Секундная пауза, и Еве вновь показалось, что она забыла, как дышать.

— Сказал, что в последний раз я встречал кого-то из Британии в девяносто втором, когда проходил там практику.

— Спасибо, — выдохнула с облегчением Брэдфорд.

— Это ещё не всё, — продолжил Ганс. — Они придут сюда. Не сегодня, так завтра Гасан Асад со своими людьми наведается к нам. На слова этот человек, видимо, не верит.

Ева понимающе кивнула. Кому-кому, а ей была хорошо известна назойливая дотошность, присущая чете Асадов.

— Вам нужно уезжать отсюда как можно быстрее. Если они найдут хоть что-нибудь…

— Камилла всё уберёт и сожжёт. Не беспокойтесь о нас, Ева.

Говоря это, Ганс казался невероятно спокойным. Еве всё хотелось остановить его и крикнуть: беги, уноси ноги отсюда и прекрати верить в иллюзии, — но она знала, что это будут слова, сказанные в пустоту. Ганс Байер, кроме всего прочего, обладал худшим из качеств, что могут проявиться в опасной ситуации — он был чертовски упёртым. И мог он хоть сотню раз распинаться о непоколебимых принципах, Ева бы ему не поверила. Какие уж тут принципы у человека, который выкрал из больницы особо опасную пациентку и скрыл её в гуще альпийского леса, пытаясь вылечить.

Единственное, что теперь занимало Евины мысли, исключая упрямство Байера, — это план побега. Вещи уже почти собраны, осталось лишь решить проблему с транспортом.

— А что с вашей машиной? — вдруг поинтересовалась Ева.

— Я как раз собрался залить в неё масло и проверить новый аккумулятор. Подождите здесь, я скоро вернусь.

Ганс встал из-за стола и направился к выходу, но у самих дверей остановился, словно забыл что-то важное.

— И ещё, — сказал он, вытягивая из внутреннего кармана пиджака карманный пятизарядный револьвер и небольшую коробку патронов. — Надеюсь, вам не стоит объяснять, как этим пользоваться, — усмехнулся он.

— Разберусь как-то, — ответила в тон ему Ева, забирая револьвер.

Неожиданный подарок от Ганса ей пригодится. Пусть она никогда не любила пускать в ход оружие, порой, сложившиеся обстоятельства просто не оставляли ей другого выбора, а потому рабочий ствол никогда не будет лишним.

Взглянув на часы, Ева поняла, что потеряла немало времени. С тех пор, как они с Камиллой покинули ту злосчастную поляну, прошло, по меньшей мере, сорок минут, а, может, и целый час. Вся её призрачная фора испарилась. На улице уже стемнело, что значит — выбраться из леса будет гораздо тяжелее. Её внутренний компас после сотрясения изрядно барахлил, а координация всё ещё хромала. Что ж, у Евы есть ещё минут пятнадцать, чтобы подумать о том, как она будет справляться с этими проблемами, а пока она шагала к своей коморке на втором этаже, где остались все её немногочисленные пожитки.

Когда её нога ступила на скрипучую половицу, Ева могла поклясться, что услышала доносящийся из улицы рёв мотора. Сперва она подумала, что это Ганс решил прогреть свой старый «Фольксваген», но гул был слишком громким и соединял в себе звуки нескольких совершенно разных машин. Медленно подойдя к окну, что выходило на задний двор, Ева увидела, как с подъездного шоссе к дому направлялись три внедорожника. Они притормозили рядом с гаражом, где сейчас был Ганс. Первой в стройной колонне была машина Гасана. Он вышел из неё вместе со своим водителем и направился к Байеру, который показался из открытых ворот. Ева не могла слышать, о чём они разговаривали, но, судя по самодовольной ухмылке Гасана, он уже узнал всё, что было нужно. Рядом с младшим Асадом в мгновение ока появился высокий светловолосый мужчина в военной форме. Он что-то шепнул Гасану, после чего прогремел выстрел. Тело Ганса повалилось трупом на снег.

Ева словно отмерла от громкого звука. Она резко отпрянула от окна и, что есть духу, понеслась к своей комнате, где сейчас суетилась Камилла. В голове зациклился один и тот же момент: Гасан с дьявольской усмешкой смотрит на Ганса, после чего делает несколько шагов вперёд, медленно заносит перед собой пистолет и стреляет точно в голову. Ей было жаль Ганса — этого отчаянного мужчину, который когда-то спас ей жизнь. Грудь сдавило от боли. Вдруг захотелось, чтобы время остановилось, чтобы чёртовы часы не гнали её вперёд, а опасность на миг застыла вместе с шагающим к дому Гасаном. Ей захотелось получить всего несколько мгновений, чтобы дать волю эмоциям… Но сложившаяся ситуация не предоставит Еве такой щедрости.

Вбегая в комнату, Брэдфорд закрыла за собой дверь на замок и резко обернулась к Камилле, вызывая искреннее непонимание своими действиями. Горничная как раз закончила собирать её чемодан. Она не слышала того, что случилось, — слишком далеко был Ганс, и слишком громкой была трель весёлой детской пьесы, которую сейчас слушала Грета…

«Чёрт, Грета», — вспомнила Ева.

— Нам нужно убираться, — обратилась она к Камилле. — Ганс мёртв. Люди, что гнались за мной, убили его. Надо забрать Грету и уносить отсюда ноги как можно скорее.

Сконфуженная Камилла теперь казалась разбитой. В глазах отпечатался шок, дыхание сбилось, а руки, сжимающие до этого коробку с Евиными лекарствами, предательски задрожали.

— Я не понимаю… — шептала она, сдерживая рвущуюся наружу истерику. — В каком смысле, мёртв?

— Мне жаль, Камилла, — сказала Ева, надевая пальто. — Но у нас нет времени на рыдания. Пошли, — она проверила обойму револьвера, который вручил ей Ганс, после чего медленно открыла скрипучую дверь. — Скажи мне, где Грета?

— Она в гостиной, на первом этаже.

Камилла держалась сзади. Они шагали синхронно — так, словно были отражением друг друга. Из-за громкой музыки, что доносилась снизу, не было слышно почти ничего — ни шагов, ни шёпота, ни собственных мыслей, которые были направлены на одну лишь цель — выбраться из дома.

— Ок, — прошептала Ева, останавливаясь у лестницы. — Спустимся вниз и попробуем добраться до чёрного выхода. Ты сможешь утихомирить Грету?

— Да… — Камилла нервно кивнула. — Да, наверно.

— Хорошо. Держись за мной.

Один медленный шаг, и они оказались на высокой деревянной лестнице. Слева за стеной находился холл, а справа — длинный коридор, что вёл прямиком к чёрному выходу. Ева помедлила. Даже сквозь богомерзкую трель проигрывателя она слышала, как хлопнули двери парадного входа, и Гасан со своими людьми вошёл в дом. Выглянув из-за угла, она оказалась закрыта высоким деревянным шкафом. С этого укромного места Ева могла наблюдать за тем, как ухмыляющийся Гасан шагает вдоль холла, раздавая поручения своим людям.

— Ральф — второй этаж, Ричи — прошерсти гостиную и кухню, а вы двое… — он умолк, глядя на арку, ведущую в гостиную, откуда медленной поступью вышла Грета. — Кто тут у нас? — ухмыльнулся Гасан.

Реакция его головорезов была молниеносной. Как только перед ними показалась Грета, все они до единого выставили перед собой оружие.

— Босс, это она? — спросил один из мужчин — Ричи, кажется, — стоящий ближе всего к Гасану.

— Нет, придурок, — рявкнул Асад, оборачиваясь к своим людям. — Опустите стволы.

— Это — его жена, — шепнул высокий светловолосый солдат, которого Ева успела приметить ещё у гаража.

— Жена? Что с ней, Тиль?

— Она больна, — ответил солдат, после чего сделал несколько шагов вперёд. — Грета, стой там и делай всё, что скажет этот мужчина.

— Грета, да? — спросил Гасан, поравнявшись с солдатом. — Есть ли ещё кто-то в этом доме, кроме тебя?

Грета молчала. Она переминалась с ноги на ногу в своём длинном старомодном платье, словно одержимая из того известного ужастика. Ева замерла. Она крепко сжала плечо Камиллы, отрицательно мотая головой. «Даже не вздумай», — шепнула одними губами Брэдфорд, предупреждая непоправимое.

— Ну? — не выдержал Гасан.

— Ты, — ответила Грета.

Асад оскалился. Он пристально взглянул на Грету, словно пытался разглядеть искры безумия, сверкающие в её глазах. Солдат, стоящий рядом, лишь испуганно наблюдал за тем, как Гасан обнажил свой пистолет и направил его на Грету.

Часы на стене мерно отсчитывали последние мгновения спокойствия.

Один. Кролик из пьесы убежал от своего охотника. Музыка утихла, после чего заиграла сначала, словно её кто-то нарочно зациклил.

Два. Грета впервые на памяти Евы громко, заливисто рассмеялась. В своём истерическом порыве она и вправду напоминала одержимую, что выпустила наружу своего внутреннего демона.

Три. Ева намертво вцепилась в руку Камиллы, сдерживая её от порыва наброситься на Гасана. В глазах горничной она видела опасную ярость.

Четыре. Рука белокурого солдата, стоящего рядом, потянулась к Асаду, чтобы остановить его. Мужчина был напуган, а во взгляде его читалась немая мольба прекратить этот жуткий цирк.

Пять. Прогремел выстрел. Отсчёт был закончен.

У Евы словно случилось дежавю. Она смотрела в безжизненные глаза Греты и понимала, что эта смерть, в большей мере, её вина. И от этого никуда не скрыться. Совесть выжигала в памяти новые имена погибших от её фатальных ошибок. Ганс, Грета — теперь они были лишь воспоминанием, которое утонуло в море крови. Их имена отпечатались на громадной мемориальной доске, название которой — жертвы Евы Брэдфорд.

Она взглянула на Камиллу и мгновенно протрезвела от скорбных мыслей. Их цель оставалась прежней — нужно было бежать, сколько бы тел не осталось позади. Они должны спастись любой ценой. Осталось только придумать, как воплотить столь наивную мечту в жизнь. Их было пятеро, если считать Асада. Двое пройдутся первым этажом, ещё один проверит лестницу, а оставшиеся двое осмотрят внешний периметр. Стрелять придётся в любом случае. Главное — выбрать нужный момент.

Из-за стены послышались шаги. Люди Асада разбрелись по периметру дома, и Ева не стала ждать, пока кто-то настигнет их. Она взяла Камиллу за руку и, перебравшись через перила, зашагала с ней вдоль пустынного коридора. Это было похоже на танец. Параллельно с ними вдоль комнат вышагивал один из головорезов Гасана, и всякий раз, когда они оказывались у приоткрытой двери или арки, Еве приходилось замедляться. Она старалась идти в такт грузным шагам мужчины, прячась в тени ниш и выступов в стенах, что попадались в тёмном коридоре. Музыка слегка приглушала её поступь, но Ева всё равно старалась быть осторожной.

Заветная дверь оставалась в пяти ярдах, когда её шеи коснулось холодное дуло пистолета. Стоящая впереди Камилла успела лишь вскрикнуть, обернувшись к Еве. Мужчина позади уже взвёл курок и, как полагала Брэдфорд, надменно усмехнулся.

— Брось пистолет, дорогуша, — сказал он хриплым грубым голосом.

— Конечно, — сказала Ева, опуская руки, сжимающие оружие.

Расстояние между ними было не больше полтора фута. Она не промахнётся, если будет действовать чётко и уверенно — так, как учил в своё время Себастьян. Согнув руки, сжимающие револьвер, Ева медленно, словно невзначай, выдвинула ногу назад, смещая центр тяжести. Один сильный замах — и её локоть впечатывается в солнечное сплетение стоящего позади мужчины. Он пятится назад. Ева разворачивается и, припечатав одной рукой его ладонь к стене, выбивает из неё заряженный Магнум. Второй рукой она взводит курок своего карманного револьвера и стреляет точно в лоб.

Теперь в их импровизированном танце прибавилось остроты. Мужчина из соседней комнаты появился практически мгновенно. Его пуля едва не зацепила медлительную Камиллу, но Ева успела оттащить её за приоткрытую кухонную дверь.

— Они здесь, — кричал кто-то вдалеке. — Босс, сюда.

Ева прислонилась спиной к стене неподалёку от двери, прислушиваясь к шагам из коридора. С другой стороны, прижимая к себе стеклянную вазу, стояла Камилла. Им стоило ждать, пока их убийца всё же решится открыть дверь. Скрип половиц становился громче. Он был близко.

Щелчок замка, несколько коротких мгновений, отведённых на замешательство, сильный удар гранённой вазой, который пришёлся точно на затылок, падение и, как итог, — выстрел в голову и мгновенная смерть.

Как жаль, что столь налаженный план испортила простая формальность. За дверью был не один человек, а двое, от чего весь славный сценарий посыпался с первых секунд.

Один из головорезов ринулся к Еве, которая, не теряя из виду противника, зашагала назад, надеясь, что её возникшая секундой ранее идея сработает. Не успел парень взвести курок, как в его голову полетела найденная неподалёку сковородка. Это простое движение сбило мужчину с толку, от чего Ева получила несколько мгновений, чтобы вытянуть перед собой револьвер и выстрелить в сердце. Парень попятился назад и, уже спустя секунду, повалился на пол, испуская последний вздох.

Другой мужчина набросился на Камиллу, и, к огромному удивлению Евы, она нисколько не растерялась. Возможно, это были последствия бурлящего в крови адреналина, а, может, остатки скопившейся злобы, но горничная не стала ждать, когда на неё наведут ствол. Практически мгновенно она метнула в сторону нападавшего стеклянную вазу. Мужчина отвернулся и на миг потерял координацию, что дало Еве фору. Она, едва закончившая со своим нападающим, вновь взвела курок и выстрелила в спину шатающемуся головорезу. Ещё один выстрел в голову — и парень упал трупом на землю рядом с перевёрнутым в пылу драки столом.

— Ты в порядке? — в ответ на Евин вопрос Камилла лишь быстро кивнула. — Тогда пошли.

В коридоре было чисто. Со второго этажа доносились голоса Асада и того самого белокурого солдата. Они направлялись к ним, а это значит, что Еве пора торопиться. Она схватила Камиллу за руку и потащила к выходу. Ярд за ярдом они преодолевали расстояние до двери. Над головой шаталась одинокая ржавая лампа — точно тот светильник, что ослеплял Еву своим ядовитым свечением в её укромной коморке последний месяц. Шаги позади становились громче, а заветная свобода — всё ближе. Коснувшись хромированной ручки, Ева ощутила невероятную лёгкость внутри. Она дёрнула дверь на себя, но ничего не произошло. Первая мысль — самая очевидная — она дёрнула слишком слабо. Затем она пробовала ещё и ещё, пока до неё не дошло…

— Она заперта, — прошипела Ева, продолжая истязать дверную ручку. — Какого чёрта?

— Она была открытой, клянусь…

— Была, — послышался голос Гасана, и Ева медленно обернулась. — Здравствуй, Ева.

Асад со своим ручным псом подходили всё ближе, пока он не остановился в пяти ярдах от них с Камиллой. Оба они держали в руках оружие, готовые в любой момент пустить его в ход. Одинокая лампа, пошатывающаяся от сквозняка, освещала их лица — суровые и огрубелые. В глазах Гасана плясали черти. Он был явно доволен собой, загнав Еву в ловушку.

— Гасан, — поприветствовала его Брэдфорд.

— Долго же пришлось искать тебя, чтобы познакомиться лично.

— Я всегда была здесь, — Ева волновалась. Она пыталась затянуть этот разговор, мельком оглядывая коридор на наличие отступных путей. В голову лезли совершенно безумные мысли, включающие в себя тонну риска, пару унций свинца и щепотку непроглядной тьмы.

— Забавно, правда? — усмехнулся Асад. — Мои лучшие люди целый месяц вылавливали тебя в этих лесах. А ты была здесь — в гостях у доморощенного психотерапевта и его больной жены.

— Что тебе от меня нужно?

Чем дольше тянулся этот разговор, тем реальнее казались безумные мысли. Нужно лишь набраться терпения и выждать подходящий момент.

— Давай поговорим об этом, когда ты опустишь оружие.

Ева улыбнулась уголком губ. Свободной рукой она сжала ладонь спрятавшейся за её спиной Камиллы, давая понять, что скоро придётся действовать резко и незамедлительно.

— Непременно, — тихо сказала она, прижимая Камиллу ближе к себе.

Занесённая в примирительном жесте рука резко выпрямилась, дуло было направленно вверх и, спустя миг, прогремел выстрел. С потолка посыпались искры разбитой лампы, а в длинном коридоре воцарилась тьма. Убийственный танец продолжался. Ева развернулась вместе со стоявшей позади Камиллой и буквально втолкнула их обеих в небольшую смежную комнату, резко закрывая за собой дверь.

Им нужно было пройти полдома, чтобы добраться до парадного входа. Другого пути не было. Пока Камилла баррикадировала дверь, Ева успела перезарядить свой револьвер и выстроила в голове примерный план побега. В соседней комнате, которая оказалась длинной тёмной столовой, было пусто. Они пройдут через неё и попытаются выйти к гостиной, минуя коридор. Оттуда остаётся каких-то пару ярдов до двери. План выглядел простым и не до конца продуманным, но сейчас ничего более вразумительного в голову не приходило, а потому Ева решила полагаться на собственную смекалку.

Камилла шла рядом, когда они начали свой променад по дому. Позади слышались крики Асада, который уже практически выбил хилую деревянную дверь. Зазвенели слетающие металлические петли. Ева успела развернуться и захлопнуть за ними дверь, когда Гасан ворвался в смежную комнату и прогремел первый выстрел. Они бежали, что есть сил, минуя длинную столовую, освещаемую блёклым лунным светом, что проникал туда сквозь большие деревянные окна. Следующим блокпостом был коридор. Ева приоткрыла ведущую к нему дверь и осмотрелась, пытаясь разглядеть что-то в кромешной тьме. Гасан совершенно точно был позади них, и, судя по шуму, там же оставался и тот солдат, который пришёл с ним.

Схватив за руку Камиллу, Ева вышла из столовой и повела их мимо кухни прямиком к гостиной. Во всеобщей суматохе она практически не различала звуков — крики, скрежет металла, скрип дверей и гулкие шаги — всё это смешалось для неё в единую мерзкую мелодию, которая венчала их побег из этого проклятого дома. Единственное, чего ей хотелось, — покинуть эти стены, забраться в машину и укатить в неизвестность.

Они были у порога, когда Камилла повалилась на землю. Она не могла идти дальше. В её бедре застряла пуля. Из раны тонкой струёй сочилась кровь, а крик боли рвался наружу с каждым малейшим движением ноги. Камилла пробовала что-то сделать, она стиснула челюсть, чтобы не закричать во всё горло, делала тщетные попытки встать, но ничего не получалось.

— Нужно идти, — кричала ей Ева. — Давай, хватайся за меня, я попробую…

— Нет, я… — она запнулась, — я не могу, прости…

Позади раздался грохот. В нескольких дюймах от лица Евы со свистом пролетела пуля, которая с точностью до миллиметра встретила свою цель. Камилла замертво повалилась на пол. Ева смотрела на стоящего в проходе солдата, и ей казалось, что всего на миг она узрела жалось в этих глазах. Но это было лишь наваждение, которое она достаточно быстро от себя отогнала. Чтобы покончить с ним, хватило двух выстрелов — первый был сделан наотмашь, от злости и попал в плечо, а второй прошёл насквозь, рассекая грудную клетку.

Глаза защипало от слёз. На руках у Евы всё ещё лежала бездыханная Камилла — такая молодая и светлая, как чёртов ангел. Её безжизненные глаза устремились в потолок, и от взгляда в них захотелось кричать — кричать от тоски, от скорби по каждому из тех, кто умер сегодня по её вине. Вытерев перепачканное кровью лицо, Ева потянулась дрожащей рукой к Камилле и прикрыла её веки.

— Прости, — тихо шепнула она в пустоту.

Встать было трудно. Ноги не слушались, а в голове звенело от звуков выстрелов. Пришлось опереться на стоящий рядом комод, чтобы не потерять равновесие. Прижавшись спиной к стене, она прислушивалась к тяжелым шагам, сотрясающим тишину коридора. Асад был близко, она могла видеть его приближающуюся фигуру в отражении высокого стеклянного серванта, стоящего напротив двери. Он ступал медленно и вальяжно, словно шёл по сцене навстречу главной награде в своей жизни. У актёров был Оскар, у музыкантов — Грэмми, а у Гасана Асада — Ева, желательно, бессознательная, обездвиженная, чтобы поменьше брыкалась, пока он будет волочить её из одного ада в другой.

— Ева, Ева… — напевал Гасан. — Я ведь всего лишь хотел поговорить.

Он улыбался — скалился так искренне, словно сказал какую-то остроумную шутку. Переступая тело солдата, Гасан даже не взглянул на него, будто бы это был опрокинутый стул или другая домашняя утварь. Ева видела его отражение так чётко, что могла до миллиметра определить, где сейчас находился Асад. У неё была всего одна попытка, и лучше бы ей не промахнуться.

— Катись к чёрту, — рыкнула Брэдфорд, выглядывая из-за стены и стреляя в то место, где стоял Асад.

Осечка. Пуля пролетела в нескольких дюймах от Гасана и продырявила стену. Асад успел увернуться и спрятался за одной из ниш, меняя магазин в своём Браунинге. Теперь Ева не могла видеть его.

— Прости, дорогуша, но у меня нет времени на игры.

С этими словами в комнату залетела металлическая шашка. Гостиную стал заполнять ядовитый дым. Глаза слезились, дышать было сложно, из-за чего Ева прикрыла лицо воротником пальто. Густая серая дымка сужала обзор. Ева пыталась найти выход, но не видела ничего, кроме размытых силуэтов, в которые обратилась комната. Она брела наугад, минуя преграды из дивана, стола и каких-то разбросанных на полу вещей, пытаясь не споткнуться.

Дурман ударил в голову, спутывая мысли. Приглушённый выстрел настиг её у порога гостиной. Ева повалилась на землю рядом с холлом, ощущая, как тянет в пояснице. Горячая кровь заливала спину, и становилось тяжелее оставаться в сознании. Цепляясь за выступающие из старого пола доски, она пыталась ползти вперёд, но мир словно отдалялся от неё. Комната утопала в густой белой дымке, унося с собой ту самую заветную свободу, к которой так стремилась Ева.

— Ну, наконец-то, — услышала она голос Асада перед тем, как погрузилась в белое непроглядное небытие.

Комментарий к Глава 2. Ева. Альпы

[1]”Мизери” - роман авторства Стивена Кинга, рассказывающий историю известного американского писателя, который, по воле случая, попадает в аварию на зимней дороге и, проснувшись, оказывается в доме своей ярой поклонницы.

[2]”Волшебник страны Оз” - американский музыкальный фильм-сказка 1939 года (в главе - радио-версия), производства студии «MGM» , самая известная экранизация романа 1900 года «Удивительный волшебник из страны Оз». Заглавная песня в фильме - “Somewhere over the Rainbow” в исполнении Джуди Гарленд (Дороти Гейл).

[3]Афобазол - “мягкий” транквилизатор, применяемый при таких симптомах, как нарушение адаптации, общее тревожное расстройство, бессонница, неврастения, нейроциркуляторная дистония и т.д.

[4]Wer sind Sie, Frau? (нем.) - Кто вы, госпожа?

[5]Nein, Greta! Steh dort! (нем.) - Нет, Грета! Стой там!

[6]Was machst du hier? Willst du mich toten? - Что ты здесь делаешь? Хочешь меня убить?

[7]«Kronen Zeitung» - крупнейшая австрийская газета, близка к социалистическому лагерю

[8]«Kurier» - австрийская газета правого толка

Песня, упоминающаяся в главе:

Flanagan and Allen - Run Rabbit Run (англ. Беги, кролик, беги)

========== Глава 2. Джеймс ==========

Он словно окунался в холодную воду, раз за разом закрывая глаза. Сумрак тесной квартиры под мансардой сгущался вокруг Джеймса подобно черной речной глади, и сквозь пелену мыслей было видно, как реальность за окном рябит слабыми волнами. Жёсткие пружины старого кресла больно врезались в спину. Руки вцепились в подлокотники, а шея изрядно затекла из-за отсутствия даже малейшего движения. Он напоминал статую — не изящную, не сияющую бронзовым напылением, как те, которые возводили в его родном Дублине. Джеймс был похож на огрубелый обломок мрамора, из которого когда-то давно высекли изваяние, отдалённо напоминающее человека. Пустые глаза упёрлись взглядом в стену, на которой был приклеен один единственный белый кусок плотной бумаги с написанными на нём инициалами «З.А.».

Мерно тикали пыльные настенные часы. Время близилось к полудню.

Рядом с Джеймсом на столе лежал старый сотовый. Рука тянулась к нему непроизвольно вот уже несколько дней, с тех пор как он покинул Австрию. Здравый рассудок останавливал, напоминая об опасности. Если эти люди добрались до его машины, какова вероятность, что они не прослушивают его телефон в попытках отследить. Уничтожить сотовый было бы разумной идеей, но он дал себе ещё немного времени… Он ждал звонка.

***

Прага, полдень, часовая башня.

Эти слова засели в его голове, как надоедливая попсоваямелодия. Сперва они казались пусть и далёкой, но всё же целью, которой нужно было достичь любой ценой. Но, чем ближе становилась Чехия и чем больше отдалялись Альпы, постепенно превращаясь в широкую полосу, опоясывающую небо, тем меньше верилось в правильность этой цели. По обе стороны длинной трассы то и дело вырастали бетонные лабиринты городов и мелких посёлков, которые словно сошли с обложки туристического проспекта. За окнами мелькали билборды «Риттер-индастриал» с их красноречивыми цитатами о мире и спокойствии. Мориарти становилось тошно смотреть на эти холёные пейзажи и счастливые лица на рекламных плакатах. Он ощущал во всём этом скрытую насмешку, предназначенную довести его до точки кипения.

«Прага — 121 км», — мелькнуло по правую руку от трассы.

Когда он затормозил посреди поля, то едва не столкнулся с мчащейся позади фурой. Слух резанул громкий звук клаксона. Мориарти предусмотрительно съехал с дороги и заглушил мотор. Машина застыла на обочине, будто один из тех мерзких билбордов. Глаза непроизвольно закрылись, и в голове словно что-то переклинило. Захотелось выехать на трассу, выкрутить руль влево и вернуться обратно — туда, где среди густой лесной чащи глупая, но отчаянная Ева скрывалась от тех, кто пришёл вовсе не за ней.

Мориарти безрадостно усмехнулся. Он не вернётся. Пусть подгнившая совесть выедает его до последнего, ему больше нечего делать в Альпах. Ева сама решилась на этот глупый подвиг, она сама поставила на кон собственную жизнь, чтобы спасти его. В качестве отплаты он найдёт Асада, выследит его там, где не смогли его найти ни спецслужбы ни военный трибунал, и сожжёт живьем, желательно на глазах у его преданных шавок. А, когда Ева вернётся — а она вернётся, — они отпразднуют его смерть.

Что же, это был вполне приемлемый план, и Мориарти готов был ему следовать.

Первое, что сделал Джеймс, — проверил новостные сводки в районе Нижнего Виннергофа на предмет аварий или чего-то подобного. Столь импульсивный шаг он списал на банальный интерес, не более того. Конечно же, он ничего не нашёл в десятках старых заголовков.

«Асад умеет подчищать следы», — подумал Джим и тут же одёрнул себя.

Она могла выжить. Он знал Еву Брэдфорд лучше, чем кто-либо другой и мог точно сказать: ей хватит опыта и смекалки, чтобы не попасться в руки Асаду и затеряться где-то в альпийских лесах. Нужно лишь ждать, когда она оставит позади хвост и направится в Прагу.

Но, чёрт, какая же она дура. Отчаянная, решительная дура.

Ева словно испытывала его, попадая в самые невероятные передряги. Сперва те таблетки и её почти состоявшаяся кончина, а теперь… Теперь она, похоже, изголодалась по чувству опасности и прыгнула прямо в сердце бури, отводя удар от Мориарти. И он бы с радостью поблагодарил её за такой отчаянный жест, но Джим даже не был уверен, жива ли ещё Ева и смогут ли они хоть когда-нибудь встретиться.

Он завёл мотор и вновь выехал на трассу, когда с неба заморосил холодный дождь. Путь до Праги занял два с половиной часа. Ближе к чешской границе небо прояснилось, и на смену мерзкой мороси пришёл ясный весенний день.

В Праге он остановился в маленькой квартирке, которую получил в награду за былые старания от бывшего министра юстиций Чехии. Апартаменты были не сказать, чтобы уютными — Мориарти давно уже избавился от большей части мебели за банальной ненадобностью, — но для временного пребывания и работы сгодятся и они. Машину пришлось оставить на ближайшей бесплатной стоянке. Джеймс не хотел иметь проблемы с краденным имуществом, а потому пересел на новый Ягуар, арендованный в первом лучшем прокате автомобилей.

***

Тем временем часы на стене мерно тикали, отмеряя третий день его одиночного путешествия. Осталось каких-то три минуты до того, как в окне, выходящем на центральную площадь, появится низкая тёмная фигура, с изумлением смотрящая по сторонам, а телефон разразиться трелью. Его старое кресло находилось у окна, и Мориарти, словно тень, навис над двухэтажной Прагой с её узкими улицами и мощеными бульварами.

Он ждал. Цель, которая до этого казалась столь чёткой и ясной, постепенно размывалась въедливыми «А что, если…». Миллиард возможностей, безумное количество случайностей и совпадений могли препятствовать её приезду в Прагу. Это мог быть пустой бак, спустившее колесо, паршивая погода, головорезы Асада… Всё, что угодно. Мориарти прекрасно знал, что такое погоня. Он хорошо помнил то мерзкое дыхание смерти, гонящее тебя вперёд, навстречу неизвестности. Он убегал, казалось бы, миллион раз. Но сейчас, когда ситуация располагает к тому, чтобы сменить личность и умчаться куда-то в Сингапур, дабы уже оттуда обновлённым человеком без прошлого и с неясным будущим решать свои многочисленные проблемы, он не сбежит. Остаться и довести начатое до конца — дело глупого, но непоколебимого принципа. Он убьет Асада. А уж от того, с Евой он это сделает или без неё, напрямую зависит характер его смерти. Если Брэдфорд не выберется из Альп, у Асада будет крайне мало шансов не познать все прелести сожжения заживо.

Часы пробили полдень. Площадь Старый город оставалась немноголюдной. У часовой башни собралось несколько зевак, ожидающих небольшого представления с медными фигурами, которое начиналось в зените дня. Евы среди них не было.

Мориарти ждал ещё час — неслыханная щедрость от него, на самом деле. Иной раз он бы уже давно бросил все надежды на то, что план сработает, и стал бы действовать по собственной инициативе, но сейчас он смиренно ждал ещё ровно шестьдесят минут для того, чтобы убедиться, — Ева не придёт.

Сотовый, лежащий на столе, полетел в стену и рассыпался на мелкие части. Легче не стало. Вслед за ним едва не полетела чашка из-под кофе, но Мориарти вовремя остановил себя. Он взглянул на ту самую стену, у которой сейчас лежали обломки его старого телефона, и увидел оставленную совсем недавно надпись. На плотной бумаге были выведены инициалы того, кому в скором времени суждено будет скоропостижно умереть.

Джеймс поставил пустую чашку обратно на стол и с громким вздохом откинулся на спинку кресла.

Захотелось курить. А лучше — ширнуться, чтобы мысли перестали звучать так громко. Мозг нужно было запустить, как заржавелый станок на заводе. В качестве топлива для него сгодился бы адреналин — не тот, что вкалывают, чтобы пробудить человека от клинической смерти, а настоящий, не разбавленный в пробирке. Но для того, чтобы достать его, Джеймсу придётся шагать по лезвию, творить неимоверные глупости… Ему никак нельзя сейчас творить глупости. Он впервые в жизни кому-то что-то искренне пообещал и собирался сдержать своё слово, во что бы то ни стало.

Убийство Людвига Нассау

Приступать к работе было сложнее, чем он мог себе представить. Факты не складывались в голове, а нужная информация ускользала от его внимания. Джеймс искренне не понимал, что именно он ищет, просматривая вкладки с венскими новостями за последнюю неделю. Сперва он думал найти где-то упоминания о Риттере или Клемане — единственных публичных личностях в том дивном сборище. Но это было бы пустой тратой времени. Асад ещё тогда за обедом в поместье Риттера предупредил всех оставаться в тени на какое-то время, пока его люди сделают всю грязную работу.

Цель Зейда как никогда ясна. Он хочет затеять войну и втянуть туда всю до мозга костей толерантную Европу. Но что предшествует столь грандиозной затее? Только смерть. Жестокая, вызывающая, дерзкая смерть, которая взбудоражит весь высший свет.

Искать пришлось долго. В связи с обострившейся ситуацией в Европарламенте и непримиримыми противоречиями на почве оборонной промышленности, столь громкие дела, как убийства среди европейской знати, или замалчивались или искусно подавались в прессе, как естественная смерть. Об этом случае написала всего одна авторитетная венская газета, да и то выделила на всё про всё сто слов внизу первой полосы, под статьёй о серии взрывов, которые прогремели в тот день в центре Вены. Речь шла о смерти молодого люксембургского крон герцога Людвига из династии Нассау. Парень был в Вене с официальным визитом в рамках благотворительной программы «Lass es Frieden sein»*. Смерть осмотрительно списали на инфаркт, но был во всём этом какой-то подвох, и Джеймс стойко ощущал его, вчитываясь в прилизанную скорбную речь матери Людвига, Терезы Нассау. Её сыну было двадцать два года, он едва окончил Сорбонну и был вполне себе здоровым молодым парнем с разрядом по плаванью и фехтованию.

Собственный интерес заставил Джеймса покопаться в базе данных герцогской больницы, обслуживающей престол. Судя по заключению личного врача, у Людвига не наблюдалось никаких хронических заболеваний, не говоря уже о пороке сердца. Парень исправно проходил медосмотр и, по всей видимости, не собирался умирать ещё, как минимум, полвека. Но данные судмедэксперта говорят об обратном. Тело Людвига было истощено, сосуды расширены, сердце страдало от хронической аритмии, а уровень алкоголя в крови был настолько высок, словно в него залили полбочки отборного французского вина. Фото тела и детальные отчёты по вскрытию были засекречены, что наводило на мысль о странном характере смерти.

Отчаяние загнало Мориарти в тупик ближе к третьему дню без сна, в компании бесконечных отчётов и сведений, выуженных из базы данных венской полиции. Он всё смотрел на фото Людвига с того благотворительного вечера, после которого его нашли мёртвым в своём номере, и пытался найти для себя ранее незамеченные детали. Спустя какое-то время, любопытства ради Мориарти решил копнуть глубже и зайти на сайт того фонда. Стандартная процедура со взломом сервера и входом в слабозащищённую систему получилась куда быстрее, чем с правительственными сайтами, которые он просматривал ранее. В архивах сохранились детали вечера — программа и список гостей. И если первое Джеймс промотал без особого интереса, то второй пункт его заинтересовал куда больше. На третьей странице списка, спустя сто с лишним имён, перед Мориарти замаячила знакомая фамилия. Там значилось: «Хасан З. или его доверенное лицо».

Судя по отчётам охраны, Зейда среди гостей не было. Впрочем, это и не удивительно. В тот момент, когда Людвиг Нассау допивал свой последний в жизни бокал шампанского и слушал речи местных филантропов, Асад со своими прихвостнями пересекал Альпы, направляясь к военной базе в тридцати милях от Граца. Столь неожиданное совпадение могло остаться незамеченным для прессы или полиции, но Мориарти знал — всё, чего хоть косвенно касается Асад, обречено на гибель в угоду его жестоким принципам и безумным идеям.

В сети нашлось немного о сотрудничестве немецкого мецената Зейда Хасана и люксембургского благотворительного фонда «Lass es Frieden sein». В прошлом году он пожертвовал им солидную сумму денег, после чего в сторону фонда и его основательницы, Терезы Нассау, стали звучать обвинения в популизме и потаканию «восточным идеям развития». Настроение фонда резко сменилось — из организации в поддержку мира и защиты жертв войны он превратился в обособленный клуб меценатов из высшего общества, поддерживающий откровенно воинствующие взгляды. С недавних пор «Lass es Frieden sein» оказался под управлением младшего из четы Нассау, который решил реализовать себя в благотворительности. Ситуация переменилась в тот момент, когда Людвиг избавился от половины «членов-инвесторов», которые, по его мнению, не разделяли взгляды фонда. И вот, спустя почти полгода со вступления в должность руководителя, младший Нассау погибает. Прямо перед очередной зачисткой фонда от нежелательных членов.

Всё то время, что Мориарти читал наполовину скучные статьи из люксембургской прессы, он мельком поглядывал на открытое фото. На снимке были запечатлены двое — молодая Тереза Нассау, приветствующая нового члена благотворительного фонда, — Зейда Хасана. Наигранные улыбки, скованные позы и лёгкое отчаяние, отразившееся в глазах Терезы, — всё это как никогда ярко описывало отношение традиционной европейской знати к человеку вроде Асада. Он был им нужен, как кошелек, но не как лидер мнений. Однако с Асадом, как и со всяким опасным психом, приходилось считаться. С этим и связаны те странные колебания в курсе направления работы фонда.

Финальным штрихом к общей картине стала статья одного пронырливого журналиста из популярной жёлтой газетёнки, что умудрился проникнуть в номер, где был убит Людвиг Нассау, и даже сделал там несколько фотографий, которые вскоре попали в вечерний выпуск новостей. На одной из них была заснята стена прямо у двери, на которой виднелась блёклая надпись «KRIEG»**.

Ситуация складывалась весьма непростая. Людвига Нассау безо всяких сомнений убили в его собственном номере, и причастен к этому, с высокой вероятностью, достопочтенный Зейд Асад. Тем не менее, вся его семья, включая мать, которая ранее курировала работу фонда, скрывает факт насильственной смерти, отнекиваясь заявлениями об обширном инсульте. При наличии всех улик и веской причины убрать Асада с игровой доски, чета Нассау покорно прикрывает его грешок, который стоил жизни наследнику престола. И та надпись… Война. Она была больше похожа на злорадную насмешку, нежели на реальное предупреждение.

Собрав все немногочисленные факты воедино, Мориарти занялся уже привычным делом. Одну за другой он крепил вырезки из газет рядом с инициалами Асада, заполняя свою новую величайшую «стену безумия», как сказала бы Ева.

— Чёрт… — выругался Джеймс, застыв с распечаткой с сайта фонда.

Он смотрел на фото людей в пёстрых вечерних нарядах и видел там совсем не сходку западноевропейских меценатов. На периферии мыслей доносилась лёгкая мелодия вальса, а перед глазами мерцали картины из недавнего прошлого — свадьба Асада, яркие блики света, отражающегося в складках винтажного сатинового платья, танец и тонкая, едва уловимая женская фигура, то выплывающая то исчезающая во тьме.

Закрыв на миг глаза, Мориарти смял чёртово фото и бросил его подальше от своего взора.

Он всё ещё не мог отделаться от мыслей о ней. Джеймс уже смирился с привычкой проверять полицейские сводки вблизи Виннергофа на предмет аварий, убийств, и прочих происшествий с участием невысокой темноволосой британки по имени Ева Брэдфорд. Он принял тот факт, что, как минимум, по три раза на дню выглядывает из окна своей квартиры, чтобы взглянуть на прохожих у часовой башни, скидывая это на банальную скуку. Хоть вера в мнимое спасение казалась утопическим бредом, он всё ещё не решился похоронить её, Еву, в своих мыслях.

День тянулся непростительно долго, и эти самокопания не поддали ему темпа.

За последнее время Джеймс многое для себя понял в отношении Зейда Асада, но одно оставалось загадкой — почему он всё это творит? Зачем устраивает коллапс в Европе? Разгадка могла крыться на поверхности, но Мориарти был уверен, что, когда дело касается Зейда Асада, ответы стоит искать в прошлом — не в том подчищенном досье, что имелось в ЦРУ, а там, где не ступала ни одна спецслужба. Недавно он попросил одного из своих ищеек, который работал с ним в Швейцарии во время взлома банковских счетов Трумана, прошерстить все имеющиеся каналы на предмет информации о прошлом Зейда Асада — о его детстве, юности или хотя бы тех временах, когда создавалась «Эла-Илат».

— Кто он? — спросил тогда Норман, его связной.

— Тот, кто создаёт мне проблемы, — сухо ответил Мориарти, и этого было достаточно, чтобы понять, — Зейд Асад перешёл черту, за которой его ждала только одна возможная участь.

Пока новостей не было, ровно, как и новой информации о люксембургском фонде и его руководителях. Нассау приняли траур и сразу после похорон ушли в глубокое отчуждение. Великий герцог время от времени появлялся на заседаниях парламента, лоббируя правки в законах о повышении пенсионного возраста, и раз в неделю, как положено по неписаному правилу, встречался с премьер-министром для деловой беседы. О Терезе Нассау слышно не было. Несколько раз папарацци выловили её на кладбище, у могилы сына, ходили слухи об учреждении премии или гранта имени Людвига Нассау, но больше ничего.

От полного отсутствия событий накатила скука. За окном барабанил дождь, площадь у часовой башни была пуста, а новостей из Виннергофа всё не было. Молчали люксембургские СМИ, а связной Норман, похоже, решил на время уйти в подполье. Джеймс стоял напротив приоткрытой форточки, закуривая очередную сигарету. В отражении пыльного окна он смотрел на себя так, будто впервые видел это лицо. Он словно перестал быть собой в этой отчаянной войне с Асадом, которая, похоже, перешла в перманентно статичную фазу. Сбегать и скрываться от опасности — это, определённо, не то, к чему он привык. Нужно было переходить к решительному наступлению — в равной степени дерзкому и продуманному. Сейчас никак нельзя рисковать.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как он обосновался в Праге, и за то время, что он копался в подноготной семьи Нассау, у Мориарти едва не произошёл рецидив. Он хотел идти дальше, хотел, чтобы дело продвигалось быстрее, и на руках, наконец, появились факты, подтверждающие причастность Асада и его компашки к убийству Нассау. Действовать на расстоянии было сложно — всё время возникало стойкое желание сигануть в Вену и проверить самому то, о чём так рьяно расписывал удачливый журналист в той жёлтой газетёнке. Но в Австрию ему пути нет. Риттер держит в обойме всю оборонную промышленность страны, а, значит, он с его дружками из министерства будут охотиться на Мориарти и Еву со всей имеющейся самоотдачей. Оставался Люксембург.

Глядя на фото Терезы Нассау, склонившейся над могилой сына, Мориарти почти явственно ощущал ту вину, что засела внутри женщины и рвалась наружу вместе со слезами. Она покрывала убийцу — человека, который отнял у неё сына, — и делала она это отнюдь не от боязни международного скандала. Причиной был страх — страх совершить ещё одну ошибку и оказаться на месте сына. Он разъедал её изнутри, давая пощёчины всякий раз, когда Тереза надумала раскрыть рот и взболтнуть лишнего. Она впервые появилась на экранах телевизоров, когда статью о предположительно насильственном характере смерти Людвига напечатали все крупные мировые издания, включая «Die Welt» и «The Guardian», которые до этого даже не упоминали о факте смерти молодого монарха.

В интервью «ВВС» она сказала:

«В последнее время мир наводнили слухи о смерти моего сына. Говорят, якобы, что это было убийство, притом жестокое и заранее спланированное. Смею заверить вас, что все эти заявления — не больше, чем пустые домыслы. А те фото — наглая подделка, выдаваемая за оригинал. Мой сын страдал от тяжелой наследственной болезни. У него был порок сердца. Долгие годы мы скрывали это от общественности, потому как знали, насколько сильно это ударит по народу. Страна любила Людвига. Нет в его смерти ни капли насилия, а единственная война, в которой он, как, впрочем, и все мы, участвовал, — это была война за жизнь. И сейчас на этом рубеже мы остались одни».

Хватило нескольких минут наблюдения за скованными жестами, поникшим лицом и пустыми глазами без намёка на какой-либо интерес к беседе; было достаточно вслушаться в низкий, охрипший голос, содрогающийся при каждом новом каверзном вопросе, чтобы понять, — Тереза была в ужасе. Её выдавали не слова, а собственное тело, истощённое постоянным стрессом и страхом.

Текст интервью висел на схеме рядом с фото из той желтой газетёнки, которая первой напечатала слухи о смерти Людвига Нассау. Рядом располагалось с трудом раздобытое расписание:

5:00 — поездка в город

8:00 — завтрак в резиденции.

8:30 — выезд из резиденции.

9:00 — 20:00 — фонд

21:00 — ужин

От горькой сигареты саднило горло. Мориарти выбросил её в пепельницу, так и не докурив. Он подошёл к своей обвитой тонкой красной нитью схеме и в который раз окинул взглядом небольшой обрывок листа с расписанием дня Терезы Нассау. Скольких он подкупил, доставая его, страшно даже представить. Но деньги — это не проблема, особенно, когда на кону нечто гораздо важнее, чем горстка идеализированных бумажек, из которых большая часть заурядного общества сделала настоящий культ.

Во внутреннем кармане его пальто покоился билет на частный рейс до Люксембурга. Посадка через полтора часа, и лучше бы ему не затягивать с дорогой.

В Праге было дождливо. Ливень не прекращался вот уже несколько дней, и в эту ночь он достиг своего пика. Узкие проулки превратились в каналы для дождевой воды, стекающей вдоль бордюров к сточным люкам. Улицы были пустынными — редкие прохожие прятались от дождя под зонтами и проклинали всё, на чём свет стоит, минуя дорогу домой. Джеймс покидал Прагу с облегчением. Ему осточертел этот город. Тихий, приземлённый во всех смыслах, он больше напоминал какой-то небольшой туристический городишко в глубинке, чем столицу.

Полёт длился чуть больше двух часов, которые показались Мориарти непростительно долгими. Привычное одиночество теперь было чем-то диковинным, а тишина — по-настоящему раздражающей. Ему определённо не хватало тех долгих напутственных речей и пустых споров с Евой, которая всегда предпочитала беседу давящему молчанию… Но Мориарти привычно списал своё раздражение на нарастающую скуку, отрицая все возможные сентиментальные порывы. «Ева — это не привязанность», — думал он. Она, скорее, вредная привычка, от которой у него всё не хватает сил избавиться.

Самолёт сел в аэропорту Финдель ближе к полуночи. Погода там стояла ветреная, но сухая — в отличие от подмытой ливнем Праги. В Люксембург пришлось ехать на такси. До назначенной встречи оставалось не более двух часов, когда Мориарти добрался до столицы. Отель снимать не пришлось — он не собирался задерживаться в этом затхлом уголке европейской демократии дольше, чем требуется.

Купив в круглосуточном киоске свежий номер местной немецкоязычной газеты, Джеймс направился в центр города. Там, прямо позади живописного Нотр-Дама, располагалось одноимённое местное кладбище. Открытые настежь кованые врата венчались надписью «Cimetière Notre-Dame-des-Neiges». От них прямиком через всё кладбище тянулась длинная устланная мелким гравием тропа, освещаемая стройными рядами фонарей. Могила Людвига Нассау располагалась в самом сердце этого мрачного готического погоста. Вокруг неё скопились десятки самых разных по величине и мудрёности памятников — от простеньких гранитных плит до резных статуй ангелов, склонившихся в смятении над местом захоронения. Мориарти расположился на лавке рядом с захудалой могилой по другую сторону тропы — прямо под фонарём. Он раскрыл недавно купленную газету и погрузился в чтение статьи о повышении налогов, мельком взглянув на часы. Оставалось не более часа до встречи.

Ожидание было прервано ровно в 5:00 по местному времени громким шорохом гравия. У парадных ворот остановилась тёмная «Ауди» с дипломатическими номерами. Из неё вышел высокий грузный мужчина лет тридцати — охранник, поспешивший открыть дверцу пассажирского места. Оттуда, словно тень, выскользнула низкая темноволосая женщина, держащая в руках две красные розы. Тереза Нассау напоминала вороватого ребёнка, что сбегает от мира в своё мрачное убежище. От прежней возвышенности не осталось и следа. Скорбь превратила Терезу в блёклую тень её прежней — горделивой дамочки, которая не гнушалась кичиться своим показным альтруизмом, — а чёрное одеяние лишь прибавило ей лишний десяток лет.

Мориарти отодвинулся подальше от света фонаря и теперь мог показаться одним из тех замысловатых памятников, разбросанных по всему кладбищу. Он наблюдал за тем, как Тереза и её охранник шагают вдоль тропы, приближаясь к тому месту, где был похоронен Людвиг. Мужчина, идущий рядом, нервно поглядывал по сторонам, пока не узрел того, кто должен был ждать их здесь. Того, чей голос ещё долго будет эхом звучать в его самых страшных кошмарах. Глядя в его потерянные глаза, Мориарти не смог сдержать ухмылки. Этот мужчина мог переломить его вдвое, если бы постарался, но теперь ему остается лишь нервно кивнуть в ответ на задумчивый взгляд Мориарти и шагать дальше.

«Ты же не хочешь, чтобы с твоей Матильдой что-то случилось, Грегор?» — спросил у него Джеймс, как только узнал, что принципиальный мужчина отказался от щедрого вознаграждения за несколько минут, на которые он должен был отлучиться и оставить Терезу Нассау в одиночестве. Его принципы закончились в тот момент, когда на телефон Грегору пришло фото его дочери с припиской: «У тебя час. Думай быстрее, Грегор, иначе твоя ненаглядная Матильда так и не дойдёт сегодня домой».

Он согласился незамедлительно. Всё же, старые методы ещё не утратили актуальности, и это радовало. Ведь, что может быть легче, чем манипулировать людьми посредством их близких?!

Тереза с Грегором остановились у заваленной цветами могилы. Подул лёгкий ветер и кладбищем разнёсся неприятный запах сырой земли. Стояла гробовая тишина. Не прошло и нескольких минут, как Грегор тихо подошёл к Терезе и шепнул ей на ухо что-то, отдалённо напоминающее извинения, после чего поспешно пошагал в сторону выхода. Как только неприятное шуршание гравия стихло, и охранник покинул пределы погоста, Мориарти отложил свою газету, которая уже успела ему наскучить, и медленно вышел на свет.

Он шёл вальяжно и тихо, будто хищник, что подбирается к жертве. Тереза же словно и не замечала шагов в нескольких ярдах от себя. Она всё смотрела на могилу своим пустым взглядом, сжимая в руках две красных розы.

— Разве не утомительно — стоять здесь часами и ждать? — спросил Джеймс, поравнявшись с Терезой.

Она замерла в оцепенении. Незнакомый голос заставил Терезу содрогнуться и резко перевести взгляд на стоящего рядом мужчину. Её испуг позабавил Мориарти, и он едва сдержался от своей привычной ухмылки.

— Что вы здесь делаете?! — воскликнула Тереза. — Где мой охранник?

Её рука потянулась к сумочке, и, судя по её размеру, там мог поместиться либо новый Айфон либо нечто гораздо опасней.

— У Грегора появились более насущные дела на ближайшие несколько минут, — Мориарти мимолётно покосился на могилу, примечая для себя несколько именных венков от местных политиков и самый большой и пышный — от имени Зейда Хасана. — Не волнуйтесь, Тереза, я не собираюсь вас убивать, так что лучше бы вам не вынимать свой карманный револьвер.

Пристальный взгляд Джеймса заставил Терезу поникнуть. Пистолет она так и не вынула, но предусмотрительно держала сумочку на подхвате, на случай непредвиденных обстоятельств.

— Кто вы? — голос Терезы едва не дрогнул, но она скрыла это за лёгким приступом кашля.

— Я — специалист, — деловито сказал Джеймс. — Помогаю людям решать их грязные проблемы.

— А имя у вас есть, специалист?

— Вам оно ничего не скажет.

Тереза усмехнулась, выдохнув что-то вроде: «Ну конечно». Она мимолётно опустила взгляд на цветы, что держала в руках, после чего бережно положила их к остальным букетам.

— Что вам от меня нужно? — спросила она без доли опасения, натягивая на руки перчатки.

Ветер крепчал, и на кладбище становилось по-настоящему холодно. Мориарти думал, что Тереза, похоже, в конец отчаялась, раз всё ещё разговаривает с ним. Это значило, что он не прогадал со своими выводами на счёт этой встречи.

— Хотел предложить вам сделку, — ответил он.

— Какого рода сделку?

— Я готов покончить с тем, кто убил вашего сына.

— Моего сына не… — начала было Тереза, но Мориарти резко её оборвал:

— … убили, — закончил за неё Джим. — Безусловно.

— Он был болен, — с прежней твёрдостью заявила Тереза.

— Да, — Джеймс повёл бровями и опустил взгляд к могиле. — Он однозначно был болен, если думал, что Асад позволит ему выкинуть его из фонда, на котором завязан весь его имидж.

Она громко выдохнула. Джеймс знал, люди вроде Терезы ненавидят, когда их слова подвергают сомнениям. Это — нечто вроде своеобразного плевка в сторону их самооценки. Спесь не позволит им сразу признать свою неправоту, ведь это может значить лишь одно — стена из иллюзий, которой они ограждались от общественности, рухнула, и пути обратно нет.

— Что вы несёте?

На громкий возглас Терезы Мориарти не отреагировал ровным счётом никак. Ему было плевать на чужую рефлексию без капли здравого смысла.

— Вопрос лишь в том, — продолжал он в привычной для себя размеренной манере, — почему вы покрываете его, Тереза?

Кажется, он нащупал ещё одно больное место. Тереза едва не багровела от злости. Она готова была разодрать Мориарти прямо там, перед могилой её собственного сына за его дерзость.

— Покрываю? — прошипела она, сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.

— Наследное заболевание звучит так же правдоподобно, как «упавший на голову рояль».

Наступила тишина. Мориарти мог ручаться, что почувствовал, как внутри Терезы что-то сломалось в тот самый момент, когда он взглянул на неё. Яростный огонь в глазах погас. Ему на смену пришла пустота — серая бездна, в которой утонули все искренние эмоции.

— Что вы знаете? — тихо спросила Тереза.

— Я знаю, что последние семь лет Зейд Асад был главным соучредителем вашего фонда и благополучно отмывал через вас своё имя и деньги. Но ваш сын решил, что сможет избавиться от него, за что получил славный подарок в виде долгой мучительной смерти от нервно-паралитического яда — прискорбный конец для такой светлой головы, как он. А теперь вы под угрозами или перманентным страхом скрываете его убийство от общественности.

Она слушала его молча, хотя Мориарти знал — ей есть, что сказать по поводу его предположений. Он видел в Терезе не просто отчаянного человека — это была бомба замедленного действия, наполненная самой разнообразной информацией по поводу Зейда Асада, и, если ей дать волю, она сдетонирует, выплескивая наружу каждый грязный факт, каждый просчёт или малейшую ошибку со стороны убийцы собственного сына. Ведь она так же, как и Джеймс, желала ему смерти. Разница лишь в том, что из них двоих только у Мориари хватит сил и безумства, чтобы воплотить это желание в жизнь.

— Так вы знаете Асада, — заключила Тереза.

— Довелось познакомиться.

— И что вы хотите от меня услышать? — развела она руками. — Чего добиваетесь?

— Я хочу убить его, — сказал Мориарти. — Но для этого мне нужно знать, зачем вы, Тереза, покрываете убийцу своего сына.

Она была поражена — Джеймс видел это по взгляду, в котором смешались отчаяние и еле уловимое восхищение. Едва ли кто-то позволял себе столь дерзкие заявления в её сторону. Тереза Нассау, в конце концов, была герцогиней, а для большинства заурядных людей этот титул, как и другие громогласные ордена и чины, является определяющим почёта. Джеймсу было, мягко говоря, плевать на то, какие красивые слова стоят у её фамилии, — они не меняют сущности человека, ровно, как и не избавляют от боли утраты.

— Я не боюсь Асада, — заговорила Тереза после короткой паузы. — Ну что мне может грозить, кроме смерти?! Он убил моего ребёнка. И ведь не тихо, не осторожно, а нагло, мерзко… Так, словно мой Людвиг был последним ничтожеством и не заслуживал жить. Вы ведь не глупый человек, мистер специалист, — она на миг умолкла и пристально взглянула на Джеймса. — Вы понимаете, что такие убийства ни к чему «мирному» не ведут.

Её слова имели смысл. Даже больше — они казались той самой необходимой деталью, которой так не доставало всё это время Джеймсу во время его поисков. Пёстрый коллаж из фактов вдруг резко сложился в единую, цельную картину, в центре которой ярким бельмом краснела кровавая надпись…

— Война.

— Der Krieg, — вторила ему Тереза. — Aufgestanden ist er, welcher lange schlief, Aufgestanden unten aus Gewölben tief***.

В памяти замелькали картины из исторической хроники, которые теперь казались отражением реальности.

— Прямо как в 1914-м, — хмыкнул Джеймс, — только война другая и эрцгерцог уже не тот.

— То, что он хочет устроить, — продолжала Тереза, — должно было начаться со смерти Людвига. Я знала, что что-то случится. Это стало очевидным уже на первом заседании после «чистки». Асаду не нравились методы Людвига. Он сказал, что его принципы однажды принесут ему много проблем. После этого мы приставили к Людвигу охрану. Она была с ним везде — на прогулке, в офисе фонда, даже дома. Но тогда, в отеле… Людвиг в тот день себя неважно чувствовал и довольно быстро ушёл с благотворительного приёма. Он заказал себе ужин в номер и отпустил охранника. Его нашли только на утро. То, что его отравили, было понятно и без экспертизы. Тело оказалось… в ужасном состоянии. Повсюду была кровь, комнату перевернули верх дном. И ещё та надпись…

Всё, что она рассказывала, — детали вечера, плохое самочувствие Людвига и отравленный ужин, — Джеймс уже знал. Среди всего обилия событий и фактов его всё ещё интересовала одна простая деталь, которая бы придала этой истории каплю достоверности:

— Откуда вы узнали про планы Асада?

— В нашем обществе нет секретов, — пожала плечами Тереза. — Рано или поздно до тебя дойдут слухи, что кто-то подворовывает на госзаказах, кто-то проделывает махинации с тендерами, а кто-то — сбывает оружие на Восток и планирует расширять свой бизнес за счёт целого региона. У Зейда Асада и его дружка, Алекса Риттера, есть одна небольшая, но крайне продуктивная фирма. Называется «ARES inc.». Эта компания, которая находится, якобы, в государственной собственности, стала одним из самых больших закупщиков оружия и военной техники в прошлом году. Зарегистрирована она на какое-то сомнительное юридическое лицо, а офис находится в горных дебрях. Через фирму проходят более 50% всех военных госзаказов. Это миллиарды, десятки миллиардов евро. Сперва они просто отмывали на ней деньги, изредка приторговывая на Восток, но сейчас масштабы закупок стали просто колоссальными. Конечно же, я узнала об этом. У Риттера язык, как помело. Он чуть ли не сам мне об этом сказал. А ещё об их партнёре — Филипе Клемане, который недавно, буквально за полтора месяца похоронил половину своей семьи. И унаследовал один из крупнейших холдингов по переработке отходов вместе с иерархичной криминальной сетью, которую выстроил ещё его отец.

Знакомые фамилии звучали диковинно из уст Терезы. Она, наверняка, знала Риттера, хоть он и не числился в фонде. А уж Клеман за последние несколько лет стал достаточно видной фигурой в благотворительной сфере, жертвуя направо и налево отмытые в офшорах миллионы, в попытке скрыться за ширмой добродетели.

— Так эти трое хотят открыть для себя новый рынок сбыта? — спросил Мориарти, не став заострять внимание на личности кого-либо из партнёров Зейда.

— Да. Я думаю, вы ещё не раз услышите об «ARES inc.». Я уж постараюсь.

— Хотите вступить в войну? — скептически осведомился Мориарти. — Не страшно?

— Я же сказала, мне нечего бояться. Я буду воевать по-своему. А вам могу лишь посоветовать приглядеться к папскому престолу, — столь неожиданное заявление было удостоено искреннего недоумения на лице Мориарти, которое, впрочем, быстро сменилось интересом. — В начале года Бенедикт XVI отрёкся от титула. Ходят слухи, что это далеко не его решение. Возможно, кому-то его пацифистские взгляды были, как кость в горле. А сейчас он, похоже, и вовсе с ума сошёл. В последние несколько дней он бредил и всё твердил о Звере, восстающем из моря крови на поле брани.

Он знал, что прежний папа ушёл с поста по собственной инициативе. Немалую роль в этом всём сыграл «Исход», который упорно вставлял ему палки в колёса многочисленными взрывами и той показательной казнью. Эта новость мелькала перед ним в последние дни всё чаще, ведь Sede Vacante подходил к концу, и близился конклав, который должен был определить будущее католической церкви на ближайшие несколько лет. Но, к чему здесь был Асад, — на этот вопрос у Джеймса так и не было ответа.

— Зачем ему Папа? — спросил Мориарти.

— Вера, — ответила Тереза. — Как вы думаете, мистер специалист, на чём держится наше общество? Кроме денег и продажных политиков, нас объединяют три вещи: история, вера и традиции. Асад уже нанёс удар в прошлое, убив моего сына. Осталось ещё два выстрела.

Это было не предположение. Слова Терезы звучали, как непреложная истина… или банальная околесица, в которую она искренне уверовала. Однако, стоит заметить, что логика в них определённо была.

— Впечатляет, — с наигранным восторгом сказал Мориарти. — Вы сами до этого дошли?

— Это его слова, — уточнила Тереза. — Он говорил об этом на ежегодном открытии частного благотворительного аукциона в Берлине. Тогда он сказал, что всё, что нас держит вместе, все эти три столба — лишь иллюзия, которую однажды кто-то разрушит. Я полагаю, Зейд взял на себя столь почётную миссию.

— Кто же он тогда, по-вашему, расчётливый и последовательный бизнесмен или наивный идеалист?

Тереза лишь пожала плечами и отвела взгляд, уставившись на один из мудрёных памятников вблизи от неё.

— Не знаю, — выдохнула она. — Но, осмелюсь предположить, что Зейду Асаду не сложно объединять в себе обе эти натуры.

Наступила тишина. Очередной порыв ветра сдул с могилы несколько венков, и Тереза принялась поправлять их, совершенно не обращая внимания на стоящего рядом Мориарти. Джеймс же пытался выстроить для себя всю последовательность действий, которую он должен будет выполнить в ближайшие несколько дней. Сперва нужно было разузнать про «ARES inc.» и её деятельность. Затем ему предстояло разобраться с Папским престолом. Если Асад и вправду приложил к этому свою руку, то под его влиянием находится не только Ватикан, но и орден, который, как надеялся Джеймс, мирно разбежался по углам после смерти Марино и его свиты.

— Если у вас больше нет ко мне никаких вопросов, — оборвала молчание Тереза, всё ещё мающаяся с покосившимися венками, — то лучше убирайтесь отсюда. Дайте мне побыть наедине с сыном.

Он ушёл быстрее, чем Тереза успела подняться с колен и осмотреться по сторонам в поисках своего загадочного собеседника. Близился рассвет и утренние сумерки сгущались в преддверии нового дня. Пустынный погост с его причудливыми памятниками и скорбной тишиной остался позади. Мориарти был заинтересован. Он вовлёкся в эту игру, словно ребёнок, и намеревался выйти из неё победителем. А пока пора выяснить, что же такого творил Асад на пару с Клеманом и Риттером за его спиной. Но всё это после небольшого отдыха — часа два, не больше — во время обратного рейса в Прагу.

Новый Папа

Мориарти ещё долго корил себя за то, что решил пролистать ленту новостей перед полётом. Все его планы разрушились в один миг, когда на заглавной странице сайта «ВВС» показалась статья с пометкой «СРОЧНО». В ней говорилось о том, что за несколько дней до конклава бывший Папа Римский, Бенедикт, был найден мёртвым в своём поместье вблизи Милана. Смерть списали на обширный инсульт и отчего-то, читая это, Мориарти стойко ощутил премерзкое дежавю. Где-то он уже слышал такую славную отговорку.

Отчёт судмедэксперта будет, скорее всего, ближе к вечеру, но Джеймсу не нужны эти бесполезные бумаги с надиктованными выводами. Он в состоянии сложить два и два, чтобы понять, какова причина смерти и кто был её инициатором. Людвиг Нассау ему в этом неплохо помог своим показательным примером.

Тело Папы нашла его горничная Беатрис, и это можно было списать на совпадение, если бы Мориарти не пролистал фото, которые прилагались к статье. На одном из них, сделанном примерно за неделю до смерти, рядом с понтификом стояла до боли знакомая женская фигура с неброской белой маской, прикрывающей половину её лица. Дело становилось всё интереснее.

Он долго смотрел на блеклое фото Беатрис Лэнг, напечатанное в миланской газете, отмечая её весьма потрёпанный вид. Джеймс успел рассмотреть едва различимые морщины, которых у неё прибавилось со времён их последней встречи, смог заметить болезненную худобу, что медленно, но верно превращала Беатрис в ходячий труп. Видно, бегство не шло ей на пользу.

Эта женщина вновь оказалась в гуще событий, связанных с Папой, и это было явно не к добру. Беатрис была на хорошем счету в ордене и почиталась среди кардиналов Папского престола, хоть и числилась простой монахиней. В этом ей помогали естественный артистизм, умение быть полезной и оправдывать ожидания. Она умела играть за две лиги, как сказали бы американцы, и умудрялась врать как Мориарти, так и скоропостижно почившему Марино. Она была умна, и только поэтому Джеймс не прикончил её сразу.

Сидя в терминале аэропорта, Джеймс листал новости, связанные со смертью Папы, пытаясь найти среди горстки однотипныхстатей нечто отличительное, — то, что могло бы хоть немного пролить свет на столь неожиданную кончину. Вчитываясь в очередной сырой текст, пересказывающий заявление пресс-секретаря миланской полиции, Джеймс невольно упустил момент, когда мысли о возвращении в Прагу для продолжения работы покинули его ум, а цель поездки резко изменилась.

Предупредив пилота о смене конечной точки полёта, он стал ждать, когда все формальности уладятся, параллельно просматривая информацию о Беатрис.

Она числилась на частной службе при Бенедикте ХVI, являясь кем-то средним между секретарем и гувернанткой. В своих последних интервью бывший понтифик, несомненно, был в компании «его Беатрис», которая, похоже, имела на него кое-какое влияние. Она была не публична, редко появлялась в объективе камер. Беатрис предпочитала оставаться в тени софитов, предоставляя всю славу и внимание своему покровителю. Однако от пары кадров в утренней хронике это её не спасло.

Из прочитанного Мориарти выяснил для себя не так уж и много — всё же у него было не так много времени, чтобы провести глубокий анализ и сделать точные выводы. Он понял, что, крепко вцепившись в Папский престол, Беатрис так и не смогла оторваться от этого оплота святости и лицемерия. Даже после своего бегства. Былые связи помогли пристроиться в Миланском соборе, откуда её вскоре направили на поруки к отошедшему от своих обязанностей Бенедикту. А сейчас она, наверняка, вернётся в свой родной монастырь, который не так давно покинула, и будет оплакивать скоропостижно скончавшегося Бенедикта. Вся эта скудная информация была выужена из отчётов охраны, нескольких статей и десятка фотографий, сделанных во время очередного католического празднества в начале этого года.

Все те три часа, которые ему пришлось ждать свободного воздушного коридора для полёта, Джеймс провёл за ускоренным усвоением невероятного количества информации, которая наталкивала его на весьма противоречивые мысли. С одной стороны, была стопроцентная зацепка, напрямую затрагивающая планы Асада и его местной свиты, — «ARES inc.», которая только за последние полгода имела проблем с антимонопольным комитетом больше, чем любая, в разы превосходящая её по капитализации и обороту компания в Австрии. Факт контрабанды оружия был очевидным, и несколько судебных процессов по этому поводу ещё не завершены, а новости о них время от времени появляются в венской прессе. Однако, с другой стороны, рядом, в каких-то пятистах милях разворачивалась куда более занятная драма, включающая в себя очередной сговор «ярых католиков», направленный на то, чтобы убрать неугодного им человека с вакантного места. Причастность Асада была пока лишь косвенно подтверждена словами Терезы, и Джеймс бы мог списать всё на банальное совпадение, если бы не одна сомнительная переменная в лице Беатрис Лэнг, так кстати мелькнувшая в прессе.

Частный рейс до Милана вылетел из аэропорта Люксембурга за десять минут до полудня. Час с лишним, что Джеймс провёл в воздухе, пролетел практически мимолётно. Он всё размышлял о том, каким будет исход их встречи с Беатрис, а именно за этим он и летел в проклятую Италию, которую, спустя месяц, что он провёл там, уже искренне ненавидел.

На отдых не было ни желания ни времени, но Джим чувствовал — ещё одни сутки без сна и нормального питания — и он пойдёт следом за тем несчастным Папой. Потребности организма, удовлетворение которых занимало солидную часть имеющегося времени, вгоняли Мориарти в откровенную скуку. Если и была вещь, о которой мог мечтать кто-то вроде него, так это о лекарстве от усталости. Ведь, если задуматься, убрав ту часть, в которой мы предаёмся грёзам, в нашей жизни остаётся куда больше времени на насущные дела.

«Еве бы это не понравилось», — подумал Мориарти, глядя на едва тронутый обед, который ему вынесла стюардесса.

Рука невольно потянулась к телефону, чтобы проверить полицейские сводки Виннергофа, но Джеймс вовремя осёкся. Прошло уже две недели, а Ева всё не выходила на связь. Она не была в Праге, он точно знал об этом, ведь заплатил круглую сумму местному баристе, чтобы тот время от времени посматривал в сторону часовой башни, проверяя, не объявилась ли Ева. Вероятность того, что она жива, стремительно приближалась к нулю. Объективно, он уже должен был давно отбросить эту девушку в прошлое и позабыть о ней, как о долгом бредовом сне, но, по какой-то причине, Джеймс так и не смог этого сделать. Он убеждал себя, что поступает правильно, гоняясь за следами Асада, разбросанными по всей Европе, но стоит ли оно этого? Нужно ли ему, человеку, впрочем, не столь сентиментальному мстить за смерть той, что была с ним каких-то четыре месяца? Он может пойти в подполье…

«Не можешь, и ты это знаешь», — пронеслись в мыслях слова, сказанные однажды Евой.

Стоит переждать год-другой — и в Европе опять станет безопасно. Япония была бы неплохим местом, чтобы продолжить дело. С азиатами никогда не бывает скучно…

«Ты же шутишь? Скажи, что ты шутишь, Мориарти?!» — воскликнул голос Евы где-то в глубине затуманенного усталостью и нескончаемым потоком проблем разума.

— Заткнись, — тихо попросил Мориарти и тут же поджал губы, поняв, что он в салоне не один.

— Что, простите? — растерянно спросила стюардесса.

— Ничего. Уберите это, — Мориарти кивнул на свой завтрак.

— А, да, конечно, — стюардесса поспешно забрала поднос с едой. — Мистер Мориарти, через десять минут мы пойдём на посадку в аэропорту Мальпенса. Прошу, пристегнитесь.

Его самолёт сел с лёгкой задержкой из-за неполадок со связью с диспетчером. Милан встретил Мориарти ярким солнечным днём, так неподходящим к пульсирующему раздражению, что поселилось в его мыслях. Такси от аэропорта Мальпенса к городу тянулось непростительно долго, а пробка на въезде едва не доконала уставшего и нервного Мориарти. Нескончаемый громкий гул клаксонов и крики излишне экспрессивных итальянских водителей ещё долго будут отдаваться эхом в уме Джеймса.

До центра Мориарти добрался через все круги ада, начиная с трёх аварий, что случились на одной из центральных улиц и застопорили движение на добрых пару часов, и заканчивая шумным митингом перед мэрией в защиту прав трудящихся, из-за которого перекрыли целый бульвар, прилегающий к историческому центру. Джеймс уже тихо ненавидел этот город, в сотый раз поглядывая на часы. Служба в соборе должна была закончиться с минуты на минуту. Если ему очень повезёт, то он застанет Беатрис там. В противном случае, придётся задержаться в этом городе, как минимум, до вечера.

На часах было полтретьего, когда из-за череды однотипных сооружений показался величественный Миланский собор с его готическими шпилями, устремлёнными в небо. Машина притормозила у памятника Виктору Эммануилу Второму. Джеймс наспех расплатился и с облегчением покинул душный салон такси.

Выйдя из машины, он оказался у небольшой пальмовой аллеи, что открывала длинную Соборную площадь. Вокруг сновали толпы весёлых туристов, издалека звучали звуки гобоя, отдалённо походящие на какой-то фольклорный мотив, а впереди была устланная брусчаткой дорога, что вела прямиком к собору. Мориарти в очередной раз машинально взглянул на часы, после чего весьма ловко влился в безликую толпу людей, гуляющих площадью. Среди всего этого марева из пёстрых курток и весёлых лиц он, облачённый в свое привычное черное одеяние, казался лишь тенью, которая вдруг поднялась с земли и решилась подобно обычным людям пройтись и полюбоваться окрестностями. Мориарти ощущал себя чужим в этом обществе. Он не разделял их радости при взгляде на невероятные произведения архитектуры — для него это были лишь изящно сваленные камни, которые неплохо вписывались в общую картину города и не более того. Ну, а на восхищение ими у Джеймса совершенно не было времени.

Внутри Миланский собор казался невероятно пустынным. А уж если взглянуть наверх, туда, где сквозь витражи на крыше в здание попадает солнечный свет, он и вовсе становился бесконечным. Центральный зал наводнили маленькие группы туристов, что пытались охватить объективами своих камер каждый тёмный уголок этого здания. В другом конце молодой парнишка в рясе закрывал большое церемониальное Евангелие и гасил горящие свечи. Служба только закончилась, и Беатрис должна быть где-то поблизости.

Джеймс шагал вперёд мимо стройных рядов деревянных лавок, осматриваясь по сторонам. На миг ему показалось, что он увидел мелькнувшую меж колонн белую маску и женский силуэт, что исчез во тьме коридора. Мориарти пошагал следом, стараясь не привлекать лишнего внимания. Он шёл вперёд, не глядя по сторонам. Всё его внимание было сосредоточено на той загадочной женской фигуре в белой маске — точно Беатрис, и он следовал за ней без оглядки.

— Простите, синьор! — окрикнул его со спины женский голос.

Мориарти остановился и обернулся. Прямо напротив него теперь стояла молодая монахиня с высокой восковой свечой в руках.

— Вам туда нельзя. Это служебное помещение. Вы что-то ищите?

— Я ищу сестру Беатрис.

— Беатрис… — задумчиво пробормотала монахиня. — Хм, простите, но вам придётся подождать. Сестра Беатрис сейчас в исповедальне.

— Тогда я подожду её.

Монахиня ушла, оставив Мориарти в одиночестве, и он не стал тянуть и мешкать. Окинув зал быстрым взглядом, он заметил стоящий у крайней лавки указатель, который показывал направление к выходу, алтарю, лестнице на второй ярус и, как никогда кстати, к исповедальне. Проследив за тем, куда указывает стрелка, Джеймс увидел нишу из колонн, больше похожую на крохотную комнату, что пряталась в тени нависшей над ней статуи апостола Петра. Внутри была небольшая, обитая решётчатым металлом кабинка с парой дверей. За одной из них виднелся силуэт сидящей на стуле женщины в длинном одеянии. Вторая же была приоткрыта и, по всей видимости, пуста. Джеймс осмотрелся и увидел, как из-за алтаря выходит мужчина в длинной чёрной рясе — священник, скорее всего. Он направлялся в сторону исповедальни. Мориарти медленно открыл дверцу и с невозмутимым видом зашёл в кабинку, закрывая её изнутри. Он сел на стул рядом с небольшим окошком, которое теперь было прикрыто, и громко вздохнул, словно обозначая своё присутствие. Он видел сквозь решётчатую перегородку силуэт Беатрис — её белую маску, серый клобук, скрывающий волосы, и опустошённый взгляд, направленный в пустоту.

— Святой отец? — шепнула она так тихо, словно боялась, что в этом закутке их кто-то услышит.

Мориарти усмехнулся. Его таланты в лицедействе пришлись как раз кстати. Если уж он смог одурачить кого-то столь проницательного, как Шерлок Холмс, то не оплошать перед перепуганной монахиней у него уж точно получится.

— Что тебя тревожит, дитя? — спросил он тихим, непривычно спокойным голосом с лёгким южным акцентом.

Последовала пауза. Джеймс, скрытый в тени нависших над исповедальней колон, наблюдал за тем, как Беатрис нервно теребит рукава своего платья, то и дело поглядывая куда-то в сторону.

В какой-то момент она резко повернула голову к двери и, прочистив горло, заговорила:

— Святой отец, я согрешила. И боюсь, что за мой грех мне уготовано место в преисподней. Я покалечила человека, которому была дорога. Его смерть… во многом, это моя вина.

На счету Беатрис Лэнг не так много жертв, а уж тех, по ком бы она так самоотверженно горевала, — и вовсе почти нет, так что Джеймс мог смело предположить, что речь шла о скоропостижно почившем Папе.

— Раскаиваешься ли ты в своём грехе? — он изменил тембр, немного повысив его, чтобы голос не казался уж больно карикатурным.

— Да, — она утвердительно кивнула, словно знала, что за ней наблюдают. — Я искренне раскаиваюсь.

Слова Беатрис были пропитаны мерзким чувством вины, которое, по мнению самого Мориарти, делает людей ещё более сентиментальными и глупыми и создаёт кучу ненужных проблем. Она ожидала найти в этой будке понимание, извергнутое из уст одного из местных священников. Ей хотелось выплеснуть на кого-нибудь накопленные страдания. Но Джеймсу Мориарти не было дела до чьих-либо душевных метаний. Он здесь вовсе не за этим.

— Этого недостаточно, — протянул он в своей привычной насмешливой манере.

— Что?..

— «Всякий, делающий грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие»****, — продекламировал он деловито-важным тоном. — На каждый грех уготована кара.

— Нет… — Беатрис отрицательно замотала головой, будто пыталась отогнать пугающее наваждение, а её тихий отчаянный шёпот утих под звуки открывающейся створки.

Металлическая дверца отодвинулась в сторону, открывая взор на укутанного в лёгкий полумрак Мориарти. Он сидел неподвижно и в своей позе походил на статую мыслителя — безмолвного и бездушного.

— Здравствуй, Беатрис, — поприветствовал её Джеймс. — Давно не виделись.

— Какого чёрта…

Беатрис заёрзала на стуле. Её рука потянулась к ручке двери, которая стала единственным рубежом на её пути к свободе и относительной безопасности. Столь глупый и резкий порыв не прошёл мимо внимания Джеймса. Послышался металлический щелчок затвора. Джеймс взвёл курок пистолета и слегка подался вперёд, выплывая из полумрака под яркие лучи солнца. В его глазах читалась холодная рассудительность, и от одного взгляда этих чёрных осколков ночи у Беатрис отпало всякое желание двигаться с места.

— Выбежишь отсюда — и умрёшь раньше, чем успеешь выбраться из собора.

Посыл был понятен. Беатрис смиренно приняла тот факт, что она попалась, — попалась в ловушку к психопату, у которого уже не осталось никаких принципов. И это осознание прибавило в ней той необходимой покорности, которую так любил в своих жертвах Мориарти.

— Что тебе нужно? — спросила она, пожалуй, слишком резко.

— Хотел поговорить. На счёт твоего бывшего покровителя.

— Мне не о чём с тобой разговаривать.

Джеймс признавал, что этой женщине всё ещё недоставало манер и такта в разговоре с ним, но упрекать её за резкость не хотелось — на это попросту не было времени.

— Сомневаюсь, — с ядовитой ухмылкой протянул Мориарти. — Ты расскажешь мне всё, что знаешь о смерти Папы, или твой безвременный отпуск закончится в ближайшем морге.

Беатрис смотрела на него без страха — на её лице не дрогнула ни одна мышца после слов об угрозе смерти. Это говорит о многом, ведь такая переменчивая натура, как она, всегда пеклась о собственной жизни. Что-то произошло — это уже не предположение, а факт, который стоило принимать, как данность. Вопрос оставался прежним — что именно так неблагосклонно повлияло на мисс Лэнг и её чувство самосохранения.

— Думаешь, я боюсь тебя? — горько усмехнулась Беатрис. — Увы, Джеймс, но в мире есть люди пострашнее тебя.

— И кто же? Неужели, сам Зейд Асад и его семейство?

От упоминания имени Асада Беатрис едва не передёрнуло от страха. В глазах застыл перманентный ужас, лицо побледнело и почти сровнялось окрасом с белой безжизненной маской, что скрывала старые раны.

— Замолчи, — тихо прошипела Беатрис, — и не произноси его имени здесь. А лучше — убирайся, пока его люди, что следят за мной, тебя не вычислили.

— Как ты связалась с ним? — поинтересовался Джеймс, игнорируя внезапный панический приступ своей бывшей подопечной.

— С чего бы мне обсуждать это с тобой?!

— Ты же понимаешь, что я могу убить тебя здесь и сейчас?

— Не убьешь, пока не узнаешь то, что тебе нужно, — заявила Беатрис. — Слушай, Мориарти, ты ведь не просто так сюда приехал. Я понимаю, ты думаешь, я многое знаю… — она сделала многозначительную паузу. — Но, на самом деле, всё, что я могу тебе сказать, ты и сам в силах найти. А я больше не хочу подставляться. Хватит с меня бегства.

Страдальческие речи Беатрис не внушали особого доверия и, уж тем более, не вызывали каких-то бурных эмоций со стороны Джеймса. Он слабо верил в то, что один из самых приближённых к папской верхушке людей ни черта не знал о тех подковёрных интригах, которые развёл Асад, дабы заполучить желаемую власть.

— И на что ты рассчитываешь от меня? — безразлично спросил Мориарти. — На жалость? Беатрис, я знаю тебя слишком хорошо, чтобы верить всему, что ты говоришь. Ты такая же жалкая перебежчица, как и все в вашем болоте под названием «Исход». Но сейчас у тебя есть явное преимущество перед другими — тебе известно многое об Асаде, раз работаешь на него. Так что выбирай — или говоришь всё, что знаешь, или получаешь пулю в лоб.

Беатрис со вздохом опустила взгляд.

— Ты пришёл сюда, чтобы опять загнать меня в угол? — спросила она, глядя куда-то в пол. — Если я скажу тебе хоть что-нибудь, как думаешь, долго мне останется жить? Люди Асада выследят меня, будь я хоть в чёртовых Гималаях, и тогда в опасности окажусь не только я, но и мой сын.

Повисло молчание. Джеймс наблюдал за мечущейся в смятении Беатрис и понимал — она на полпути к мирному принятию действительности, какой бы ужасной она не казалась. У неё был последний аргумент, который должен был хоть как-то смягчить её участь, и Беатрис его истратила. Джеймсу было плевать на судьбу её сына, так же, как и на других отпрысков тех подонков, с которыми он работал. У него есть свои принципы, и главенствует в них лишь сухой расчёт.

— Я дал тебе шанс сбежать, — заговорил вкрадчиво Мориарти, — хоть мог этого и не делать. Мне было куда более выгодно прикончить тебя и избавиться от лишней проблемы. Но я предпочёл проявить милость. И если ты думаешь, что я буду таким добрым до конца, то ты глубоко заблуждаешься. Ты задолжала мне, Беатрис, а должников я не люблю.

Теперь ей было по-настоящему страшно. Она оказалась меж двух огней, застряла в ситуации, где выбирать нужно между злом и абсолютным злом. И Джеймс знал, что в этот самый момент здесь, в тесной исповедальне, её выбор был вполне очевиден.

— Ладно… — сокрушённо выдохнула Беатрис. — Слушай, подожди ещё час — и я смогу с тобой поговорить.

Её «час» растянулся на целых два с половиной, за которые Мориарти сто раз успел пожалеть, что решил обратиться к этой женщине. Крайняя непунктуальность усугублялась отвратительной дерзостью. Джеймс понимал — это вовсе не лезущая наружу спесь, скорее, даже наоборот. В моменты особого страха у людей вроде Беатрис вырабатывается защитная реакция в виде безуспешных попыток набить себе цену или лишний раз подерзить — в общем, сделать всё, что угодно, лишь бы скрыть собственную панику.

Лёгкое раздражение, словно зуд, только усиливалось от ожидания. В конечном итоге, когда Беатрис таки вышла из собора, предусмотрительно оглядываясь по сторонам, Мориарти был готов пустить ей пулю в лоб только уже за то, что она заставила его, словно цепного пса, ждать её у первого лучшего столба.

— Ты опоздала, — изрёк Джеймс вышедшей из собора Беатрис.

Невзирая на неписанные каноны, Лэнг не спешила расхаживать в платье монахини вне стен храма. Раздражённый Мориарти всё же заметил, что привычная одежда смотрелась на ней куда более приемлемо, нежели строгий католический наряд. Однако, со сменой имиджа наглости у этой женщины не убавилось.

— Дел было невпроворот, — отмахнулась Беатрис, поправляя сбившиеся волосы. — Решала вопрос с похоронами Бенедикта. Ты на машине?

— Сегодня нет.

Ответ Мориарти заставил её на миг призадуматься, после чего Беатрис пожала плечами и изрекла:

— Ладно, так даже лучше. Пошли, прокатимся.

— Куда? — спросил Джеймс.

— В одно не столь далёкое место, — загадочно улыбнулась Беатрис. — Тебе понравится. По дороге расскажу всё, что знаю про твою «проблему».

Её инициативность смогла на мгновения вогнать Мориарти в исступление. Он не думал, что после той «милой» беседы в исповедальне, за время которой он успел, как минимум, три раза пригрозить ей смертью, Беатрис будет с ним любезничать. Ещё месяц назад он бы задумался, а стоит ли ехать куда-то с ней — личностью, взросшей на ненависти, страхе и жажде власти, но сейчас Мориарти понимал — его бывшая подопечная слаба как никогда. Её страхи выкованы в образе одного безмерно властного террориста, который возомнил себя вершителем судеб. И эти страхи — эти мерзкие помойные тараканы, что поедают человека, словно разложившийся труп, — не дадут ей совершить ошибку. У Беатрис больше не осталось собственной воли. Есть только жажда спокойной жизни и стремление не подохнуть, попав в жернова ярости Зейда Асада.

Они сели в машину, припаркованную на другом конце улицы, и выехали на центральную. Дорога тянулась вдоль оживлённых кварталов, где-то позади гудел митинг за права трудящихся, а впереди мелькали полицейские огни, мчащиеся в направлении очередного происшествия. Город гудел привычной жизнью, пропуская сквозь свои бесконечные лабиринты улиц низкий серый Феррари, который Беатрис умудрилась умыкнуть из Ватикана, пока сбегала на другой конец страны.

Постепенно урбанистические пейзажи сменились видами бесконечных полей и фермерских угодий. Спустя долгие полчаса снования миланскими улицами, Беатрис вывела их за город, выезжая на трассу «А7».

Долгое время в салоне стояла гробовая тишина. Было слышно шум мотора, мимо проносились лихие итальянские водители, что даже на трассе умудрялись превышать скоростные ограничения, но ни один из сидящих в машине — ни Мориарти ни Беатрис — так и не заговорил. Толчком для начала разговора стала небольшая пробка, образовавшаяся по причине аварии двух легковушек вблизи Роццано.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросила Беатрис, притормаживая у знака «Впереди пробка».

Джеймс, всё это время копавшийся в своём сотовом на предмет свежих новостей об Асаде и его свите, резко закинул телефон в карман и поднял взгляд на образовавшуюся колонну машин.

— Всё, что ты знаешь или о чём догадываешься, — ответил он. — Слухи тоже подойдут.

— Хорошо, тогда лучше начать с самого начала, — Беатрис мельком взглянула на Мориарти и, убедившись в том, что её внимательно слушают, продолжила рассказ. — Лично с Асадом я виделась от силы раза два. Его люди нашли меня в Милане уже спустя две недели после того, как я здесь поселилась. Сперва я безоговорочно сказала им «нет». Мой ответ им явно не понравился. На следующий день они пришли прямо ко мне в дом. И аргументы у них стали куда более убедительными, если ты понимаешь, о чём я.

О, Джеймс многое знал об аргументах Асада, в особенности, когда дело касается его собственных планов. Спорить с таким человеком, а, уж тем более — отказывать ему — было равно смерти.

— Чего они от тебя хотели? — спросил Мориарти.

— Судя по всему, они собирали воедино весь оставшийся орден. После смерти Марино наши ребята засели на дно и пытались не светиться в полиции и СМИ. Работать с Асадом согласились далеко не все. Кое-кто прошёл через то же, что и я, и в итоге сломался. Но многие не выжили. Поначалу они просто предлагали мне вернуться в Рим, но я отказалась. Потом бывший Папа стал создавать проблемы, и они приставили меня к нему в качестве девочки на побегушках для старого маразматика. Бенедикта я знала хорошо — он часто бывал в монастыре и знал нас всех там практически поимённо. Он мне доверял… — Беатрис на миг умолкла, глядя куда-то в сторону. — Может, поэтому он даже при своей дикой паранойе не мог задуматься, что я попробую его убить.

Джеймс, всё это время наблюдавший за медленно продвигающейся пробкой, заметил, как сильно напряглась Беатрис при упоминании покойного Папы. Она крепко вцепилась руками в руль, пытаясь унять нервные порывы, и устремилась взглядом вперёд, туда, где за длинной очередью машин было видно место аварии.

— Это был яд? — вопрос был задан для проформы — Джеймс без лишних объяснений знал о методах Асада.

— Да, — ответила Беатрис. — Нейро-паралептик с мгновенным действием. Никаких следов в крови или в еде. Смерть максимально похожа на обширный инсульт. Всё тихо и чинно. Полиция даже не стала открывать дело.

— Ты знаешь, кого посадят на его место?

— Какого-то аргентинца. Имени я не помню, но знаю, что Асад довольно долго к нему приглядывался.

Вся эта история напоминала идеально спланированную пьесу, которой руководит один лишь человек. Он, словно незримый дух, направляет всех своих «актёров» на пути к достижению поставленной цели. И при всём при этом — при откровенных издёвках, прямых и косвенных уликах, по которым уже давно можно было найти этого загадочного кукловода, — он всё ещё остаётся у всех на виду, упиваясь своей властью. В этом они с Джимом были схожи — всегда в сердце хаоса, всегда на виду, всегда невиновны, ведь творили этот хаос не своими руками.

— Что ему может быть нужно от Папы? — резонно поинтересовался Мориарти.

— Поддержка, наверное, — пожала плечами Беатрис. — Я же говорю, за последние недели Асад практически заново собрал весь «Исход». Осталось лишь завершить начатое Марино, и у него будет железная поддержка со стороны Ватикана, а, значит, и со стороны всей Италии.

Как-то это не вязалось в голове Мориарти. У него на руках вроде и были все карты, но ход событий он так и не смог уловить. Слишком уж хаотичными были его шаги, слишком нелепой казалась конечная цель.

— И что ему даст эта поддержка? — спросил Джим.

— Ну, я думаю, что победу. Не знаю, насколько это точно, но в ордене ходят разговоры о предстоящем саммите Совета ЕС в Женеве. Поговаривают, он — это его последний рубеж на пути к цели. Асад не редко заикался о саммите на собраниях. Несколько послов из «Исхода» уже проинформированы. Им приказано голосовать против нового плана развития ЕС, который должен быть принят на саммите. Слышал что-то об этом?

— Не так много.

Новости о саммите так или иначе мелькали на сайтах, которые просматривал Мориарти, но он никогда не придавал этому особого значения. Подобные вещи были вполне обыденными для помешанной на порядке и собственных ценностях Европы, так что совершенно не привлекали внимание.

— Они собираются взять курс на демилитаризацию.

«А вот это уже интересно».

— Кто инициатор? — резко спросил Мориарти.

— Не знаю. В детали дела меня не посвящали, но я слышала, что там четыре стороны, одна из которых, очевидно, Италия. Вторая, кажется, Германия. Почитай интервью Томаса Шульца и тебе многое станет ясно.

— Демилитаризация означает крах его бизнеса. Без госзаказов на оружие и военную технику Асад разорится и потеряет всякую власть. А его приспешники, как стервятники, обглодают эту полумёртвую тушу.

— О том и речь, — усмехнулась Беатрис, сворачивая на крутой развилке.

Пока они проезжали живописные просторы Пьемонта, Мориарти просматривал статьи о саммите. Он уже успел прочесть то самое примечательное интервью с министром иностранных дел Германии, Томасом Шульцем, который заявлял, что Европа решила окончательно отойти от военной направленности. Как оплот мира и демократии, она решилась на отчаянный шаг — сократить расходы на армию, сместить приоритеты. Из всего прочитанного Джеймс уяснил для себя несколько важных вещей: во-первых, план развития безоговорочно поддерживает большинство европейских стран, включая те самые четыре стороны, которые его лоббируют в Совете, — Германию, Францию, Италию и Великобританию; во-вторых, и это самое важное, Асад имеет все шансы забраковать этот проект благодаря своим обширным связям.

Французский министр, представляющий страну в Совете ЕС — хороший знакомый Клемана. Они виделись на переговорах и во время официального приема на вилле у Филипа. Это может означать лишь то, что с Францией вопрос уже решён. Италия однозначно на стороне Асада после всего, что он тут наворотил. Остались лишь Германия и Великобритания. Печально признавать, но в ходе размышлений Джеймс осознал, что без консультации одной небезызвестной британской правительственной крысы он не обойдётся.

Спустя час пути, в воздухе повеяло сыростью, а солнечные пейзажи Пьемонта сменились промозглыми видами мелких прибережных городков. Они находились в паре миль от Лигурийского моря, когда машина свернула с трассы на узкую просёлочную дорогу. За окнами поднимались в небо исполинские каменные сооружения — остатки старого судостроительного завода, обтянутые высоким забором. Несколько долгих километров пути их трясло на ухабах разбитой дороги, по которой уже лет двадцать, казалось бы, никто не ездил. Когда из-за очередного высокого холма показалась широкая полоса моря, а каменистая дорога сменилась бетонированной подъездной, Джеймс, наконец, смог разглядеть хоть что-то, кроме бесконечных кустарников и остатков старой промзоны.

Впереди были пустынные доки с парой хилых зданий и небольшим бетонным пирсом. Вид у всего этого был весьма запущенный — металлическая вывеска давно обвалилась и была оставлена гнить в ближайших зарослях камыша, стены производственных помещений потрескались и знатно просели, а омываемый прибоем пирс и вовсе крошился на части, поедаемый морем.

Беатрис притормозила недалеко от причала и вместе с Мориарти вышла осмотреться.

— Где мы? — спросил Джеймс, рассматривая местные просторы.

В сотне ярдов на запад, за стеной из высокой травы и камыша он увидел куда более презентабельное сооружение — большой новенький порт с белокаменными стенами и длинным причалом, вдоль которого швартовались торговые баржи. На одной из таких — той, на которую гигантский кран сейчас грузил металлические контейнеры с товаром, было прорисовано красным: «ARES incorporated».

— В миле от Генуи, — ответила Беатрис. — Это старый местный порт, выкупленный и отреставрированный под чутким руководством Асада. Здесь их врата в Европу — с этого порта в сторону Востока отплывают баржи с оружием и военной техникой, которую Асад скупает по бросовым ценам.

— Обслуживает всё это та самая «ARES inc.», — задумчиво пробормотал Джеймс.

— Ты слышал о ней?

— Одна новая знакомая поведала занятную историю о том, как пара европейских бизнесменов решила отмыть деньги на военных госзаказах под крылом у Асада. Связующим звеном в этой схеме стала фирма «ARES inc.».

— В узких кругах «Арес» прозвали посредником дьявола. По обороту капитала это вторая в Европе военная компания на сегодня, — Беатрис хмыкнула. — С такой даже у тебя силёнок не хватит тягаться.

Джеймс лишь прищурился, глядя на то, как в лучах заката загруженная под завязку оружием баржа отправляется на Восток.

— Если копнуть поглубже и дать правильные наводки — эта подпольная компания пойдёт ко дну вместе со всем своим руководством.

— Ты всё не меняешься, — с улыбкой выдохнула Беатрис.

Какое-то время Джеймс молча смотрел на приближающуюся к линии горизонта баржу. Багровый закат оттенял её ржавый серый борт, который теперь практически растворился в его лучах. Слова Беатрис были не важны, ведь, судя по его условному расписанию, их маленькое путешествие подходит к концу.

— Ты меня сюда отговаривать привезла? — без особого интереса спросил Мориарти.

Беатрис отрицательно замотала головой. Усмешка исчезла с её лица.

— Нет, Джим. Я лишь хочу, чтобы ты понял, против кого идёшь. У меня уже нет шансов выбраться из этой дробилки, но ты ещё можешь это сделать. У тебя есть Ева и свобода махнуть в любой уголок мира. Чего тебе этот Асад сделал?.. — она оборвала себя на полуслове, словно поняла что-то крайне важное. — Кстати, Джим, а где Ева?

Наружу рвалось истерическое «Не знаю!». В горле застряли все возможные варианты лжи, а мысли оккупировала тоска. Из миллиарда ответов он выбрал единственно верный — тот, от которого он убегал всё это время; тот, который заставил до безумия романтизированную мышцу в груди сжаться от боли.

— Её нет, — сказал Джеймс, отрезая все пути для самообмана и ложных надежд, которыми он жил последний месяц.

Беатрис была потрясена. Она смотрела на Мориарти, как на безумца, ведь, кто ещё мог сообщать о смерти близкого человека с таким каменным лицом.

— Ты… — она заикнулась. — Ты ведь шутишь?

— Увы.

Глядя на Джеймса — напряжённого, подавляющего каждую компрометирующую эмоцию, — Беатрис словно пыталась в нём что-то разглядеть. Мориарти не нравился её пристальный взгляд. Эта наигранная показуха его уж больно достала за последние несколько часов.

— Это Асад сделал?.. — тихо спросила Беатрис. Ответом последовало многозначительное молчание, которое нельзя было расценить иначе, как согласие. — Чёрт. Прости, я не знала. Представить не могу, каково тебе сейчас.

— Всё, что касается Евы — только моя забота, — грубо отрезал Джеймс.

Беатрис вновь усмехнулась. Она подошла ближе к нему своей лёгкой походкой и взглянула прямо в глаза. Её маска поблёскивала на солнце, края старых шрамов, проглядывающие из-за плотного пластика, потемнели и стали чуть более выразительными на бледной коже. Джеймс смотрел на Беатрис и хотел её запомнить. В его внушительной картотеке, что была припрятана в глубинах безумного разума, нашлось место для небольшого настенного фото — Беатрис Лэнг в свете уходящего солнца.

— Перестань, Джим, — она положила руку на его плечо, чем, несомненно, вызвала отвращение. Джеймс ненавидел излишнюю тактильность. — Прекрати этот спектакль. Хватит прятать свои искренние эмоции за маской безразличия.

Она играла с ним, как с ребёнком. И если это — последнее, чего ей так хочется в этот миг, Джим подыграет ей.

— Беатрис, — он ловко перехватил её руку и придвинул её ближе.

— Да.

Их разделяли жалкие дюймы. Джеймс чувствовал, как учащается дыхание Беатрис, как сердце пропускает удары, а хватка её руки становится крепче. Она вдохнула этот отупляющий дурман, и теперь у него была полная власть над ней.

«Попалась», — подумал он, сжимая её светлое пальто так крепко, чтобы Беатрис даже не подумала рыпнуться.

— Сколько у нас есть времени до того, как сюда приедут люди Асада? — спросил он, отступая на полфута назад.

Пелена дурмана спала с её глаз, и Беатрис очнулась. Она с ужасом взглянула на Мориарти и медленно попятилась назад, но крепкая хватка его руки остановила её.

— Джим… — в одном этом имени, слетевшем с её уст, смешались животный страх, глубокое отчаяние и искренняя мольба о прощении.

Джеймс смотрел на неё с полным безразличием. Он не был удивлён таким исходом событий, даже больше, — он рассчитывал на него. Садясь в машину к Беатрис, он уже догадывался, что ждёт его в конце этого пути. А, уж покопавшись в её телефоне через удалённый доступ, Джеймс всё для себя окончательно прояснил.

— Ты вызвала их, не так ли? — на лице Мориарти расцвела едкая усмешка. — Предсказуемо.

— Джим, прошу!

Он видел застывшие в её глазах слёзы, слышал произнесённую дрожащим голосом мольбу о прощении, но он не верил во всё это. Каждая эмоция, каждое слово — всё это утопало в пустоте, встречаясь со стеной его безразличия. Джеймс Мориарти имел привычку не доверять человеческим сантиментам.

Пистолет нашёлся быстро — он всегда покоился во внутреннем кармане пальто в независимости от ситуации, в которой находился Мориарти.

— Не стоило пренебрегать моим доверием, Беатрис, — с этими словами холодное дуло армейского Вальтера коснулось её груди, и тишину доков нарушил громкий звук выстрела.

Пуля прошла навылет. Тело с глухим ударом повалилось на бетонный пирс, и, спустя считанные секунды, мучения вечной беглянки закончились. Её маска отлетела в сторону, обнажая изувеченное кислотой лицо, и в свете уходящего солнца в памяти Мориарти появилась ещё одна картина — мёртвые зелёные глаза, устремлённые к небу своим пустым взором.

Джим смотрел на бездыханное тело и не чувствовал абсолютно ничего — ни скорби, ни грусти, ни сожаления. Он знал, что поступил правильно. Женщина, которой он дал не второй, даже третий шанс в её жизни, умудрилась в который раз предать его. Ева бы сочла её убийство подпиткой его собственного эго, но Джеймсу было плевать. Спустя миг, он уже забыл о том, что труп под ногами — результат его работы.

Подкрепления не пришлось ждать долго. Спустя считанные минуты, позади послышался гул мотора. Несколько машин показалось из-за высокой травы. Они, одна за другой остановились рядом с доками, и Джеймс с интересом наблюдал, как из тонированных внедорожников выходят головорезы Асада. Они не выставляли перед собой оружие, да и вовсе не делали никаких резких движений, разве что прожигали его, Мориарти, своими пристальными взглядами. Джеймс понимал, они солдаты и ждут приказа от командира.

Последним из машины показался невероятно довольный чем-то Филип Клеман. Он скалился во все тридцать два, вальяжно подступая к Мориарти. Ручные амбалы держались позади, не смея и шагу ступить без слова своего начальника.

— Джеймс, — он остановился в ярде от Мориарти и окинул его беглым взглядом. — Дружище, я уже и не надеялся тебя увидеть после того инцидента на складе. А это, я так понимаю, мадам Лэнг — наш связной, — заключил Клеман, глядя на тело Беатрис. — За что же ты так с ней?

Мориарти повёл бровями и сухо изрёк:

— Давно пора было это сделать.

— Назойливый бывший клиент? — поинтересовался Филип. — Понимаю. Надеюсь, вы с ней плодотворно пообщались.

— Более чем, — заверил его Джеймс. — Беатрис всегда умела рассказывать убедительные сказки.

— Прямо, как ты.

Мориарти смотрел на Клемана и всё никак не мог понять, чего он добивается. Филип говорил красиво — это умение укоренилось в нём на уровне инстинкта, так необходимого в том террариуме, в котором он обитал всю свою жизнь. Но за этими складными речами крайне редко крылись благие намерения. Сейчас его устами говорил Асад. Филип же был лишь тряпичной куклой, которой так мастерски управлял жестокий кукловод.

— Мне сразу положить голову на плаху или сперва поговорим? — спросил Мориарти, обрывая их обмен любезностями.

— Ну что ты, Джим, — Филип манерно улыбнулся, — никто тебя здесь не собирается казнить. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я пришёл с миром.

Мориарти отвёл взгляд в сторону — туда, где были видны последние яркие лучи угасающего заката, и усмехнулся.

— Пришёл с миром договариваться о войне?

— Да, забавно получилось, — вздохнул Клеман. — Слушай, не хочу показаться тебе резким, но перестань совать нос не в свои дела. Сперва Люксембург, а теперь — это. Джим, ты ходишь по тонкому лезвию. Проблемы, которые ты создаёшь, не остаются незамеченными. То, что мы не встретились раньше, — чистая удача.

Слова Клемана лишь доказали догадки Мориарти. Выдвигаться в Люксембург было опасной затеей. То, что его, в конечном итоге, засекут, Джеймс понимал куда лучше, чем кто-либо из тех, кто искал его. Но это был оправданный риск, и он стоил того, чтобы погонять людей Асада по Европе.

Сейчас, стоя напротив Филипа Клемана в каком-то богом забытом захолустье, Джим понимал, что у него не так уж и много путей для отступления. Цель у его оппонента одна, и она достаточно ясна в контексте сложившейся ситуации.

— Хочешь отправить меня к своему боссу? — спросил Мориарти, шагая по краю пирса.

— Он мне не босс, — в голосе Клемана звучала обида. «Как ребёнок», — мысленно усмехнулся Мориарти. — Но да, Джим, именно это я и собираюсь сделать.

— Тогда к чему это жеманство, Филип? — Джеймс резко остановился на расстоянии какого-то фута от Клемана. — Ждёшь чего-то? Думаешь, я покорно склоню голову и пойду на встречу Асаду? — Мориарти говорил тихо, вдавливая в подкорку Филипу каждое слово. Его голос напоминал шипение змеи, а речи насквозь пропитались ядовитой издёвкой. — Позволь мне внести ясность. Я уйду отсюда ровно через десять минут, прямо после того, как мы с тобой поговорим. А сейчас ты прикажешь своим людям оставить нас наедине.

Филип лишь отрицательно замотал головой, спросив с усмешкой:

— И зачем мне это делать?

Джеймс мог осечься. Его импровизированный план побега совершенно не вписывался в те дальновидные стратегии, которые он разрабатывал последний месяц. Но у него был всего один шанс избежать смертисегодня, и он готов был им воспользоваться, не взирая на всю возможную опасность. Желание жить впервые перевесило в нём жажду к адреналину.

«Это прогресс», — послышался в уме до боли знакомый голос.

— Ты же хочешь узнать, что было в тех бумагах, которые передала мне Луиза, — сказал Джим.

Лицо Клемана вмиг переменилось. Былая надменная усмешка исчезла. На смену ей пришло искреннее замешательство. Джеймс знал, сейчас он попытается всё отрицать. Но это будет лишь попытка утешить себя ложными надеждами, которую слишком легко оборвать.

— Там не могло быть ничего важного, — воскликнул Клеман. — Мои люди проверили все до единого сервера. Утечка информации невозможна.

Джим оскалился, глядя на то, как напряглись люди позади Клемана. Они не посмеют рыпнуться, уж он об этом позаботится.

— Но ведь никто не отменял старую добрую макулатуру, — пропел Мориарти в своей привычной манере. — Я знаю про Ливию, Филип. И про Ирак. А уж сделка с ИГИЛом…

— Достаточно, — резко оборвал его Клеман. Ему хватило нескольких секунд размышлений, чтобы взвесить все «за» и «против», после чего Филип повернулся к своим людям и громко сказал:

— Оставьте нас и подождите меня у дороги.

Даже столь бесчувственных солдат поверг в шок этот поистине бредовый приказ. Один из мужчин — тот, что вёл машину Клемана, попытался возразить:

— Но…

— Сейчас же! — рыкнул Филип, не оставляя времени для сомнений.

Вид удаляющихся машин с людьми Асада был настоящей усладой для глаз. Мориарти чувствовал, как вновь становится хозяином ситуации. Дорожная пыль клубилась вокруг доков, а едкий запах выхлопных газов застыл в воздухе.

Как только машины скрылись за поворотом, Филип развернулся к Джеймсу и раздражённо спросил:

— Где эта чёртова папка?

— Она в надёжном месте. Не стоит беспокоиться о её сохранности.

Филип понимающе закивал головой, нервно перешагивая с ноги на ногу. Он пристально смотрел на Мориарти своим пустым взглядом, словно пытался рассмотреть в нём что-то. Выглядел он опустошённо. На высоком лбу выступила испарина, глаза уставились в одну точку, а подрагивающие руки были предусмотрительно засунуты в карманы длинного пальто.

— Ты поэтому отказался от работы с Асадом? — спросил Клеман, отступая на несколько шагов назад. — Потому что Луиза тебе настучала, что я решил заработать на стороне, помогая Зейду?

— Зейд Асад, — сказал задумчиво Джеймс. — Скажи, тебя, как и тех несчастных из папского престола или Совета ЕС бросает в дрожь от его имени? Если да, то ты — ещё больший кретин, чем я мог подумать. Что сделал этот человек, чтобы иметь эту репутацию? Чего такого творит Зейд Асад, чтобы я должен был обращать на него своё внимание? Он всего лишь мерзкая падаль, которой место в той помойной яме, из которой он не так давно выбрался. Единственное, что он умеет, — это воевать.

— С каких это пор ты осуждаешь террористов?

— С тех пор, как они стали убивать моих людей.

«Его люди» — как же странно звучит эта фраза из уст Джеймса. Он никогда не привязывался к подчинённым, не имел привычки присваивать себе чьи-то жизни. Они подставлялись за него, убивали за него, умирали за него, но никогда не принадлежали Мориарти по факту. Даже Себастьян, которого он знал, по меньшей мере, десять лет, не был кем-то близким, не был «его человеком» до конца. Джеймс знал, что, порой, он позволял себе халтуры на стороне, а иногда даже работал на правительство, чтобы не приобрести себе лишних проблем, и его это устраивало. С Евой ситуация обстояла совершенно иначе. Её жизнь зависела от Джеймса, и этот простой факт всё невероятно усложнял.

— Помнится, ты упрекал меня за сантименты, — вздохнул Клеман. — Что же случилось? Неужели эта твоя Ева настолько уникальна в своём роде? Ты ведь даже не знаешь, жива она или нет.

— А ты, значит, знаешь?

Филип загадочно улыбнулся, будто пытаясь разогреть интерес Мориарти.

— Слышал кое-что. Могу поделиться.

— Но взамен, ты, конечно же, что-то хочешь, — Мориарти не предполагал — он утверждал, точно зная, чего так сильно желает его бывший партнёр.

Филип, впрочем, оправдал все ожидания и практически мгновенно заявил:

— Отдай мне ту папку.

Глупая была просьба. Бумажные документы, в отличие от их цифровых копий, куда легче безвредно скопировать и уничтожить, не оставляя после себя никаких следов.

— Ты так уверен, что я не сделал копии? — с долей издёвки поинтересовался Джеймс.

— Это не важно. Мне нужно знать, что было в тех бумагах. Ну, а тогда, если хоть что-нибудь из той информации просочится, я тебя из-под земли достану, Джеймс.

Была всего одна вещь в людях, кроме не просветной глупости, которой ещё восхищался Мориарти, и это — слепая вера в себя и собственные силы. Человечество не раз спотыкалось о свою гордыню, но, по каким-то необъяснимым причинам, столь глупое и бессмысленное качество всё ещё плодится в человеческих умах, пожирая здравый рассудок. Впрочем, Джеймсу это только на руку.

— Заманчиво. Пожалуй… — Джеймс театрально вскинул глаза к небу, будто бы размышляя и взвешивая все «за» и «против» такой сделки. — Я соглашусь. И что же ты знаешь?

Филип опустил взгляд и отрицательно замотал головой.

— Сперва папка, Джим, — сказал он с усмешкой. — Я же не полный кретин. Отправь её на адрес моего поместья в Марселе. Через пять дней у меня там прием. Всю информацию о Еве получишь тогда, когда папка окажется у меня на руках.

— Предлагаешь мне положиться на тебя после всего, что произошло?

— О, Джеймс, — протянул повеселевший Клеман, — думаю, это я должен был сказать эти слова.

— Пожмём руки? — предложил с явным сарказмом Мориарти.

— Я бы с удовольствием, но армейский Вальтер в правом кармане твоего пальто не внушает мне доверия.

Над доками сгущались сумерки. Джеймс смотрел на то, как вдоль берега загораются огни, и думал о том, сколько же времени он теряет. Если Ева жива, то ему нужно найти её раньше Асада. Ждать хоть день в таком положении — непростительная ошибка. Но сейчас он заложник обстоятельств, которому не приходится выбирать. И такое положение вводило Мориарти в состояние первозданной ярости.

— Что ты скажешь Асаду насчёт меня? — спросил он у Клемана.

— Скажу, что ты устроил диверсию и шантажировал меня жизнью Лоренса, — ответил Филип.

— Неплохая идея… — Джеймс скептически хмыкнул. — Если бы тебе было дело до твоего племянника.

Былая радость вмиг исчезла. Клеман выглядел раздражённо, а это значило, что Джеймс задел слишком щепетильную для него тему.

— Это тебе тоже Луиза сказала? — в его вопросе сквозила злость и едва заметная обида. Похоже, такие заявления задевали его гордость даже больше, чем служба при Асаде в качестве его цепного пса.

— А почему бы она иначе отдала мне эту драгоценную папку?

— Я бы его не убил, — заявил Филип, и Джеймс не знал, ему он это сказал или пытался убедить самого себя. — Просто знай это.

— Мне плевать, — пожал плечами Мориарти. — Прощай, Филип.

— Прощай, Джим.

Мориарти покинул доки с тяжелыми мыслями. Он ехал вдоль длинной трассы, пересекая тьму ночного Пьемонта, и ощущал себя частью чьей-то нелепой шутки. Впереди опять была дорога в неизвестность, а позади — куча ошибок, которые он совершил. И вновь, как и месяц назад, хочется ударить по тормозам и дать себе немного времени на размышления.

Она жива.

В голове полный коллапс, который просто не позволял строить планы на будущее. Стратегии ломались одна за другой, мысли терялись среди кипы фактов и предположений. Смерть Людвига Нассау, убийство Папы, саммит Совета ЕС, демилитаризация, Клеман, Ева.

Она всё это время была жива.

Ехать во тьме было сложно. Джеймс не следил за дорогой, пока они с Беатрис ехали из Милана, поэтому теперь пришлось полагаться на старый-добрый GPS. Дорога, впрочем, была не близкой — семьдесят миль вдоль двух административных земель. Опасность свернуть не туда или занять не свою полосу заставляла Джеймса отвлечься от назойливых мыслей и смотреть вперёд — туда, где горят огни пролетающих мимо встречных машин. Ему нужно лишь добраться до аэропорта, а там его уже ждёт самолёт, который благодаря небольшому содействию, уже должен был оказаться на взлётной полосе.

Он найдёт её, где бы она не была.

Спустя два часа пути, впереди показался важнейший для него указатель «Аэропорт Мальпенса, 8 км». Перестроившись в крайнюю полосу, Джим прибавил скорости и поехал в направлении аэропорта.

Его рейс отправился через каких-то двадцать минут после его прибытия. Прелесть частных полётов в том, что не ты ждёшь их, а они ждут тебя. И это неплохо экономит нервы и время. Курс был взят на Прагу. Там осталась папка с документами Луизы Клеман, которую он успел прихватить ещё перед отъездом из Вены.

Час с небольшим, что он провёл в воздухе, Джеймс предпочёл отдохнуть и послушать музыку. Как давно он этого не делал — просто сидел в своём самолёте и слушал старый плейлист, в котором доминировала классика и ранние хиты «Queen». Но проблемы не отпускали Джеймса, и об этом свидетельствовал лежащий на соседнем кресле планшет с открытой статьей о саммите.

Закрывая глаза, Мориарти ощущал, как его охватывает слабость. Злодеи-консультанты тоже устают, пусть и труд у них совершенно иной. Его сон был скорее похож на лёгкий дурман, навеянный недавними мыслями. В нём мелькали картины из прошлого: Вена, постоянные пререкания с Евой, пыльный архив и долгие часы бок о бок с ней в поисках хоть какой-то информации об Асаде. Всё то время Джеймс ловил себя на одной лишь мысли: как она ещё может оставаться с ним после того, что случилось? Ева была зла. Во сне Джеймс предельно четко видел, с каким остервенением она захлопывает папку, как тихо матерится, глядя на картины массовых казней, которые устраивали приспешники Асада. Ей всё это осточертело, но она всё ещё здесь, с ним, проглатывает свою злость и подавляет порывы сорваться. Иногда Джеймс замечал, что Ева подолгу смотрит в одну точку, останавливаясь на какой-то статье о расстреле мирных граждан войсками террористов или очередном фото сгоревшего дотла госпиталя. Он знал, в такие моменты лучше её не трогать. Ева, как и всякий человек, имеет тёмное прошлое. Вот только у неё оно пропиталось кровью и пропахло мерзким смрадом пыли и гари. В памяти отпечатался образ — холодный свет настольной лампы, отсыревшая стена с парой длинных трещин и профиль девушки, словно высеченный из воска.

Вскоре, из глубин подсознания раздался истошный крик. Теперь перед глазами была извилистая горная дорога, а руки крепко сжимали руль. Позади, в конвульсиях билась умирающая Ева, и от её стонов боли хотелось на миг утратить возможность слышать. Он знал, что делать дальше, пусть это и противоречило его внутренним принципам.

В глаза ударил свет проезжающей мимо машины и Джеймс почувствовал, как теряет ощущение реальности. Уши оглушило звуком клаксона, а тело резко потянуло назад. Мориарти распахнул глаза, встречаясь взглядом с пустым салоном. До посадки оставалось пятнадцать минут.

В Праге была поздняя ночь, когда Джим вернулся в свою скромную здешнюю обитель. В квартире всё было по-прежнему — его гигантская инсталляция всё ещё украшала стену спальни, холодильник оставался пустым, а в грязном окне всё так же была видна пустая центральная площадь с часовой башней.

В последний раз взглянув на часы, Джим пошёл работать. У него было слишком мало времени.

Альпы

За прошедшие пять дней успело произойти многое. В Ватикане состоялся священный конклав, на котором был выбран новый Папа Римский. Его место занял аргентинский кардинал Хорхе Марио Бергольо, которого на это место назначил некто иной, как сам Асад. Итальянские суды открыли несколько дел касательно контрабанды оружия, в которых засветилась хорошо известная Джеймсу «ARES inc.». Европа всё активнее готовилась к саммиту, а настенная инсталляция Мориарти увеличилась, как минимум, вдвое.

За эти пять дней Джим успел решить практически все формальности с Клеманом, отправив ему одну из копий бумаг, которые передала Луиза. Ответом послужило многозначительное «Жди», которое было отправлено с целью поддеть Джеймса. Ну, конечно! Филип, как и всякий недальновидный болван, наслаждался своей временной властью, но Мориарти знал — он выполнит условия сделки. Иначе всё, что было в этих бумагах, постепенно просочится в СМИ.

В последний день, в хмурое пятничное утро, Джеймс по привычке сидел в своей комнате, читая последние новостные сводки. Часы пробили девять, когда где-то на улице послышался чей-то громкий смех, а телефон Мориарти вдруг завибрировал от входящего сообщения. СМС было коротким, но ёмким. Писал, явно, Клеман.

«Её засекли неподалёку от Шванберга. Координаты: 46°47′49.9″N 15°09′24.1″E.»

Найти точку на карте было не сложно. Координаты указывали на место неподалёку от горной дороги в миле от Виннергофа. Это должен быть частный дом, расположенный в горной глуши. Джеймс не понимал, почему она оказалась так близко от их прежней остановки. Этот вопрос тревожил его всё то время, пока вертолёт, раздобытый на местном аэродроме, отправлял его к подножьям альпийских гор. Джеймс всё время смотрел на карту, то отдаляя то приближая то место, где сейчас должна была оказаться Ева. Уже на земле, садясь в подготовленную для него машину, он явственно ощутил то странное чувство, которое преследовало его последний месяц. Это было банальное, совершенно непривычное для него волнение. Он не знал, соврал ли Филип, или сказал правду, жива ли Ева, или её тело уже разлагается в чаще альпийского леса. Его одолевали совершенно наивные сомнения, и это выводило Джеймса из себя.

Впрочем, долго предаваться собственным слабостям ему не довелось. На подъезде к Остервицу его телефон разразился громкой трелью входящего звонка. Номер был скрыт, но Джеймс уже знал, кто именно ему так некстати позвонил.

— Да, Норман, — ответил Мориарти на вызов своего связного.

— Джеймс, вы… — его оборвало громкое шипение. — Вы можете говорить?

— Да, давай быстрее, что ты хотел?

— У меня проблемы, — послышалось сквозь помехи. — Я застрял в одном немецком городке под названием Хайдельберг — за 40 миль на юг от Франкфурта. Адское место. Корни вашей проблемы уходят сюда.

Мориарти было сложно разобрать, что там говорит связной, но основную информацию он уловил — Хайдельберг, 40 миль от Франкфурта. Там, скорее всего, и осел Асад после своевременной эмиграции из родного Афганистана.

— Где ты сейчас? — спросил Джеймс, пытаясь перекричать громкое шипение.

— Отель «Blumengarten», номер 404, — громко продиктовал Норман. — Вам нужно быть здесь. Местный мер знал Асада. Вам стоит…

— Я понял, — оборвал его Джеймс, сворачивая на узкую горную дорогу. — Приеду позже.

— Насколько позже? — взволнованно спросил связной. — Я думаю, что долго не протяну.

— Не знаю. Надеюсь, что справлюсь быстро.

— Джеймс, я…

Норман так и не договорил то, что хотел сказать, ведь Мориарти уже повесил трубку. До заветной точки на карте оставалось каких-то десять минут пути, и Джеймс не мог отвлекаться. Он ещё свяжется с ним позже. Но сейчас у Мориарти совершенно нет времени на разговоры. Мимо него проносились небольшие горные посёлки, сменяющиеся густой лесополосой. Он невольно оказался в зеркальном отражении того, что произошло в этих краях месяц назад. Машина пересекала километры горной трассы, а точка на карте становилась всё ближе. Посёлки давно уже остались позади, и по обе стороны пути простирались бескрайние лесные просторы, в которых так легко заплутать неудачливому путнику.

За двести метров от намеченной цели навигатор показал поворот. К удивлению Джеймса, впереди довольно быстро показалась едва заметная узкая тропа. Притормозив немного, он свернул в сторону подъездной и стал медленно продвигаться по притрушенной тонким слоем мокрого снега дороге. Спустя несколько минут, впереди показался неприметный каменный домишко, стоящий посреди широкой поляны. Вокруг было пустынно и до невозможного тихо. В воздухе витал запах машинного масла. Дом не казался заброшенным. Рядом с ним был настежь открытый гараж со стареньким «Фольксвагеном», который Джим смог рассмотреть издалека. Сперва стоило проверить всё снаружи. Если здесь уже побывали люди Асада, то они точно должны были оставить какие-то следы.

Первым делом Джеймс подошёл к открытому гаражу и узрел там не самую приятную картину — рядом с выдвижной дверью находился труп мужчины с пулевым ранением. На вид ему было не больше пятидесяти — волосы только-только прихватила седина, а лицо исполосовали глубокие морщины. На нём была надета рабочая куртка, перепачканная машинным маслом. В руках мужчина сжима отвёртку, которой, скорее всего, чинил свой старый «Фольксваген». Судя по температуре тела и отсутствию любых признаков разложения, он был убит часов десять-двенадцать назад. Если это сделали люди Асада, то они явно были в спешке, раз не разобрались с телом.

Долго топтаться у трупа Джеймс не стал. Его насторожили странные звуки, отдалённо напоминающие музыку, что доносились из дома. Вынув из пальто завалявшийся там пистолет, Джеймс пошагал к парадному входу. Дверь оказалась незапертой, но шума от неё было столько, что и мёртвого разбудить можно, поэтому Мориарти стал медленно толкать её внутрь, стараясь предотвратить мерзкий скрип.

Обстановка внутри дома была ужасающей. Трупы выстилались полом, издавая мерзкий смрад. Из старого проигрывателя всё доносилась зацикленная детская песня про смелого кролика, и под её ритмичную мелодию Джим начал свой променад домом. Пройдясь вдоль первого этажа — от парадной до чёрного выхода, Джеймс насчитал шесть тел: две женщины в гостиной, один солдат австрийской пехоты в коридоре, ещё один парень у входа в столовую и парочка головорезов в кухне. Все они умерли от огнестрельных ранений, словно в каком-то старом спагетти-вестерне. Осматривать тела Джеймс не собирался. Ему достаточно было убедиться, что среди всех них нет Евы, после чего он решил пойти на второй этаж.

Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, Мориарти рассматривал небольшие картины, развешенные на стенах. Все они, впрочем, ничего полезного в себе не несли. На втором этаже оказалось всего несколько комнат, включая пустую хозяйскую спальню и просторный кабинет, который больше напоминал приемную у психолога. Догадки Джеймса вскоре подтвердились благодаря многочисленным грамотам, развешенным на стенах. Все они были выписаны на имя Ганса Байера. Судя по фото на комоде, этот Ганс был тем самым мужчиной, чье тело теперь разлагалось перед гаражом. Солдафон в коридоре оказался его приятелем Тилем, с которым они изредка выбирались на охоту. Чёрнокожая барышня, чье тело Джеймс заметил у входа в гостиную, была Камиллой — здешней горничной или кем-то вроде этого. Ну, а женщина в длинном белом платье, чей труп украшал собой дубовый паркет, была Греттой — пациенткой этого Байера. Её дело лежало на рабочем столе Ганса вперемешку с многочисленными книгами и блокнотами. Ничего более интересного в кабинете не нашлось, а потому Джеймс двинулся дальше, минуя небольшую скромную спальню — обитель Камиллы, скорее всего.

Последней на этаже оказалась тесная кладовая, заваленная всяким хламом. И Джеймс мог бы пройти мимо неё, если бы не узрел скиданные наспех женские вещи и сумку с медикаментами, небрежно брошенные на узкую койку. Обойдя крохотную комнату в несколько шагов, Мориарти увидел лежащие на прикроватной тумбочке газетные вырезки с какими-то пометками. Там были обрывки интервью Шульца, новости про Папу и ещё целая уйма заметок и статей, которые он до этого уже читал. Отложив вырезки в сторону, Мориарти стал осматриваться. Она должна была что-то оставить. Что-то незаметное, но важное, что-то, спрятанное у всех на виду. Взгляд Джеймса упал на небольшой покосившийся шкаф, стоящий напротив кровати. Он подошёл к нему и открыл скрипучие дверцы. Отодвинув несколько кофт, висевших на плечиках, Джеймс увидел именно то, что и ожидал. На задней стенке шкафа была прикреплена небольшая, но ёмкая схема из многочисленных новостных вырезок и фото, оплетённая тонкой красной нитью. Там были ведомости про убийство Людвига Нассау («Стоит поговорить с Терезой!»), про смерть Папы («Отравление») и назначение нового понтифика («Подставная фигура»). Здесь даже были статьи про судебные разбирательства «ARES inc.». А посредине всего это размещалась большая надпись: «Где сейчас Джеймс?».

Мориарти невольно усмехнулся. Она была отнюдь не глупой и спокойно могла бы найти его. Не имея доступа к интернету и служебным базам данных, эта девушка умудрилась найти многое из того, что искал Джеймс.

Она была жива, иначе её тело оказалось бы среди тех трупов, что усеяли собой первый этаж. Сейчас Ева могла быть у Асада, а могла сбежать, что маловероятно, и потому Мориарти стоит действовать предельно быстро. Если он не найдёт действительно стоящий компромат на Зейда и его шайку, то всё, что было — всего его поиски, все те страдания, которые перенесла Ева, окажутся напрасными. Он может попытаться пойти в лоб, может попробовать договориться, но в этом нет ни малейшего смысла. Асад задался целью, он стал на путь войны и не сойдет с него, пока все его планы не полетят к чертам.

Джеймс уже наметил для себя путь. Следующей остановкой был Хайдельберг и что-то подсказывало Мориарти, что именно там его ждёт наибольшая опасность.

Комментарий к Глава 2. Джеймс

*Lass es Frieden sein (нем.) - Да будет мир

**”КRIEG” (нем.) - “ВОЙНА”

***Строки из стиха “Война” немецкого поэта Георга Гайма

Война

Она восстала, восстала от долгого сна.

Из-под глубоких сводов восстала она.

(перевод М.Л. Гаспарова)

**** Новый Завет, 1-ое Иоанна 3:4

Впервые пишу структурированную главу. Идея разделить всё на условные части пришла от Тарантино и его привычки показывать всё происходящие в фильме в виде отдельных глав.

Буду рада узнать ваше мнение о таком своеобразном продолжении-дополнении.

========== Глава 3. Ева ==========

Всё, что она видела в последние полчаса, — кромешная тьма плотного платяного мешка, который ей накинули на голову ещё в госпитале. Прошло не больше пары часов с тех пор, как Ева очнулась от анестезии и поняла, что давно уже не в Альпах. В мыслях тогда творился полный кавардак, а от мерцающего света подвесной лампы хотелось на миг ослепнуть. Понадобилось чуть меньше получаса, чтобы она поняла, где именно находится, почему прикована к койке и что за личности её окружают. Ева скучала по тому лёгкому забвению, окутывающему её невнятные мысли, и одновременно боялась его. Ей стоило оставаться в здравом рассудке здесь — в месте, где каждый человек попадает под определение «враг», а добродетель и альтруизм считаются смертельными грехами.

Паниковать не стоит — таких, как Асад, меньше всего интересует чужая истерика. Они её не убили, не оставили гнить где-то в альпийской глуши. И если для кого-то эти заключения могли послужить хорошим утешением, то у Евы они вызвали лишь настороженность. Она жива, а, значит, — нужна им для чего-то. Они бы не стали размениваться на неё, если бы это не было стратегически важным решением. Её даже подлатали, чтобы она окончательно не откинулась и им не пришлось допрашивать закоченевший труп, как сказал один из охранявших её головорезов. Парень, по всей видимости, посчитал это стоящей шуткой, когда у Евы от одного словосочетания «закоченевший труп» по телу прошла легкая дрожь. Доброта людей Асада, впрочем, закончилась на весьма неровном шве, что теперь краснел на левом боку. Боли не было, и Ева была готова благодарить судьбу хотя бы за такой скромный подарок её обреченной тушке.

Она пролежала в обветшалом госпитале, что больше напоминал армейскую казарму времён Второй мировой, от силы несколько часов. За это время её отстегнули от койки, приставили к ней молчаливого амбала, вернули кое-какую одежду и дали немного воды с болеутоляющим, чтобы промочить горло. В районе поясницы совсем скоро начало жечь и никакой разведённый аспирин не унимал эту боль. Жаловаться было напрасно — её проблемы здесь уж точно никого не заботили. Поэтому Ева, сжав зубы, встала со своей койки и попыталась натянуть выданную ранее одежду. Пока она превозмогала боль и мельком осматривала обстановку здешних краев сквозь решётчатые окна, за дверью было чётко слышно, как пара арабов сейчас обсуждала её допрос.

— Нужно перевести её в корпус «А», — сказал один из мужчин низким басом. — Саид уже подготовил камеру и настроил оборудование.

— Хорошо, — согласился второй своим высоким юношеским баритоном. — Я пойду за мешком, а ты пригони машину. Мы с Баширом выведем её.

Ева замерла, застегивая молнию на сапогах, и вслушивалась в их тихие голоса. Всё, чего ей хотелось сейчас, — узнать место, где она оказалась. Тогда будет гораздо легче строить планы побега. Амбалу позади неё — кажется, его звали Башир — не понравилась такая долгая заминка, а посему он рыкнул своим хриплым голосом:

— Эй, что застыла? Шевелись давай!

— Да, сейчас, — засуетилась Ева.

Она наспех натянула обувь и выпрямилась, стоя рядом с койкой. Пыл Башира поумерился, но обаяния это ему отнюдь не прибавило. Огрубелое, загоревшее лицо с лёгкой щетиной просто прекрасно дополняло здешнюю атмосферу тоски и страха. Смотреть в его глаза — узкие, с угрожающим прищуром — было невыносимо, а потому Ева просто села на край койки и стала осматривать свою палату, пытаясь выискать что-то новое в этих стерильных серых стенах.

Всё здесь было совершенно заурядным — обычные посеревшие стены, обычные ржавые койки, обычный металлический шкаф для личных вещей в углу комнаты, обычная Ева, медленно готовящаяся к худшей участи. Её лицо намеренно не выражало никаких эмоций, кроме лёгкого замешательства, тогда как глубоко внутри от страха за собственную жизнь хотелось кричать, срывая голос. Решётчатые окна на другой стороне палаты были словно насмешкой над свободолюбивой Евой. Она смотрела на вид из окна — какой-то маленький сквер с парой деревьев и единственной скамьей — и мечтала, чтобы эти металлические прутья исчезли. Тогда бы выбор был вполне очевидным.

«Если есть шанс умереть и избежать допроса, — говорил ей наставник Сандерс, что сопровождал Евин отряд во время стажировки в Афганистане, — выбирай смерть. Исход, в любом случае, будет один, разница лишь в том, насколько быстро и болезненно ты к нему придёшь».

Хотелось бы ей верить, что она не умрёт и сотворит чудо — так, как и тогда, в подвалах британской разведки. Но вероятность позитивного исхода настолько мала, что Еве даже не хочется о ней думать. Пока нужно подстраиваться под ситуацию и здраво оценивать все риски — это наибольшее, что она может сделать в своём положении.

Совсем скоро к ней в палату вошёл коренастый молодой парень с парой наручников и небольшим черным мешком. Ева не стала брыкаться. Она знала, что это всё только усложнит. В памяти ещё свежи рассказы Сандерса о допросах талибов и воспоминания из MI-6 о их «чудной» пыточной, которая в своё время, на долгие 72 часа, стала её личным пробником ада. Когда руки сковали за спиной, а на голову накинули мешок, Ева стояла смирно — так, чтобы её палачи не уличили её в чём-то дурном. Мужчины даже удивились такой покорности — Башир хмыкнул что-то про «послушную суку», а молодой араб тихо заключил:

— Так даже проще.

Дальнейшая дорога тянулась непростительно долго. Тьма вокруг Евы не давала ей покоя, а постоянные громкие звуки, окружающие её, вызывали нездоровые опасения. Для того, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, Брэдфорд пыталась вспомнить то, чему её когда-то научила сама жизнь:

«Первое: стоит сдерживать собственные эмоции. Второе: никаких резких движений. Третье: нельзя отвечать на любые провокации. И самое главное — нужно всегда быть на чеку, иначе никогда не выберешься отсюда живой».

В мыслях невольно мелькали далёкие воспоминания, которые она, словно в лимбе, проживала заново. Ева могла поклясться, что слышала стук клавиш собственного ноутбука и чувствовала характерный запах пота и растворимого кофе, витавший в их офисе.

***

Она сидела за своим рабочим компьютером и пыталась дописать отчёт о миссии в Ираке, которую они с успехом провалили. За окном была поздняя осень, венчавшаяся вечными дождями, туманами и собачьим холодом, благодаря которым на улицу не тянуло от слова «вообще». Рядом остывал противный растворимый капучино, от которого только першило в горле. Но без него не обойтись, особенно когда не спал вторые сутки, а за окном уже вовсю царила ночь. Бюро было пустым — кроме Евы там околачивались разве что кадровики, которым нужно было закрывать квартал, и начальство, ибо долг обязывал к тотальным переработкам.

Голова соображала слабо. Мозг метался между мечтами о сладком сне, планами расстановки сил вдоль иракской границы и мыслями о предстоящей свадьбе. Последние, к слову, были наиболее назойливыми. Ева честно пыталась отказаться от церемонии. Она понимала, что не хочет светить своей физиономией на сотнях фоток, которые потом прочно поселятся в сети и, словно чёртов транспарант, раструбят о её личности на всю округу. Да и времени на то, чтобы всё по-человечески спланировать, совершенно не было. Но Эд, как ребенок, упёрся и не желал даже слышать о скромном междусобойчике для своих, который предлагала Ева. Он хотел свадьбу — не шикарную, не шумную, но настоящую — ту, что с цветочной аркой у алтаря; ту, что с милыми детишками, которые будут нести Евину фату; ту, после которой обычно садятся в новенькую машину со знаком «Молодожёны» и уезжают в закат, дребезжа жестяными банками, привязанными к выхлопной трубе. Такая вот была у него глупая романтичная мечта, от которой у Евы не возникало ничего, кроме искренней тревоги.

Всё в её жизни было слишком сложно, но, увы, никто вокруг не хотел этого понимать. Не бывать шумной весёлой свадьбе с кучей нелепых фоток, не бывать и сказочному медовому месяцу на Майорке, который уже запланировал Эд. Она уговорит его. Потом… а пока пальцы судорожно печатают текст бесполезного отчёта, в котором больше лжи, чем правды, и Еве не хочется думать ни о чём, кроме сладкого сна.

Ближе к полуночи, когда итоговый вариант отчёта был отправлен на почту к Эдмунду Пристли — руководителю координационного отдела, а в глазах уже начинало рябить от яркого экрана ноутбука, в офис вошла Миранда Карлсбак или, как её называла Ева, — очередная шавка Дауэла. Когда-то она сама была такой же — сукой в строгом деловом костюме на чертовски неудобных шпильках, что таскалась за Марком, как собачонка, и выполняла всю грязную работу. Но Брэдфорд повезло, и её вовремя заметил ушлый Пристли, который как раз набирал группу для нового министерского проекта. Свою «боевую экипировку начинающей стервы» Ева торжественно передала Миранде и счастливо покинула место секретаря, двигаясь вверх по карьерной лестнице. Наблюдая за не в меру надменной Карлсбак, шагающей вдоль хаотично расставленных рабочих столов, Брэдфорд понимала — сейчас ей бы не хотелось быть такой, как она.

— Что ты здесь делаешь? — без лишних церемоний спросила Ева.

— За тобой пришла, — сухо ответила Миранда. — Босс хочет видеть тебя.

— Сейчас? — Ева с недоверием покосилась на часы, которые показывали без двадцати минут час ночи.

— Да. Дело срочное, откладывать на утро нельзя, — Миранда покосилась на текст отчёта, что сейчас отсвечивал на экране Евиного ноутбука, и спокойно добавила:

— Это касается Ирака.

У Евы уже начиналась фантомная тошнота от слова «Ирак». Она жила этой миссией последние несколько месяцев, хоть и знала, что она заведомо провальная. Поэтому сейчас, после финальных номенклатурных штрихов в виде нудного двадцатистраничного отчёта, хотела просто забыть об этом всём и заняться новым заданием от Пристли. Но, видимо, история с Ираком её так и не отпустит до того, как она не перетерпит несколько часов унизительного разбора полётов от Марка Дауэла.

— Ладно, — вздохнула Ева, потирая уставшие глаза. — Сейчас приду.

— Пойдём вместе, — резко предложила Миранда. — Босс не в кабинете.

— А где он?

— Минус третий этаж.

— Подвал? — глупо переспросила Ева.

Она искренне не понимала, чем может заниматься глава MI-6 в час ночи в сыром подвале. В такое время там обычно остаются только ребята из отдела разработок, но Ева точно была уверена, что последний техник покинул бюро ещё час назад.

— Да, — ответила Миранда. — Пришло новое оборудование из Германии. Нужно всё проверить.

Ну, конечно! Теперь Ева вспомнила, за что именно господина Дауэла ненавидела большая часть бюро. Он был чертовски дотошным и в своей придирчивости не знал границ. Чтобы угодить этому человеку, было недостаточно обычного старания. Нужно было бросаться на каждую, даже самую незначительную работу с такой самоотдачей, словно от этого зависела твоя жизнь (а по большей мере именно так и было), да и при том не забывать выслуживаться перед начальством, ибо оно чертовски любит верных лизоблюдов. В отделе Пристли люди были попроще, здесь ценили точность и своевременность, а не умение стелиться перед всеми, кто выше тебя по рангу.

Представляя, что сейчас ей, как главному координатору провалившегося задания, придётся повторять все те унижения, которые терпели люди в окружении Дауэла, Ева просто сатанела. Хотелось послать всех тех канцелярских крыс к чёрту и пойти домой — в свою крохотную служебную квартирку, чтобы хоть немного выспаться. Но начальство едва ли оценит такой грубый жест, а потому придётся перешагнуть через собственные принципы и пойти на встречу… В который раз.

— Господи, — вздохнула Ева, закрывая ноутбук, — человек управляет Цирком*. Что ему на своём десятом не сидится? Это ж даже не его обязанности — проверять весь тот хлам.

Закончив со сборами, Ева натянула пиджак, бросила на плечо увесистую сумку с рабочими записями и лэптопом и пошагала вслед за Мирандой.

— «Д» всегда был трудоголиком, — сказала словно невзначай секретарша. — Поэтому он ещё здесь.

Слова Миранды пробудили в Еве лёгкую жалость. Многие до неё, включая саму Брэдфорд, грешили предрассудками касательно Дауэла, когда начинали работать с ним. Они все считали его откровенную манеру речи естественной и принимали лёгкий, ничего не значащий флирт за чистую монету. Увы, правда была куда более прозаичной.

— А ты всё стелешься перед ним… — заключила Ева. — Ты же понимаешь, что это бесполезно?

— Ты о чём? — непонимающе спросила Миранда.

— Он за другую лигу, — ответила Брэдфорд, останавливаясь у лифта.

— Что?

Ева решила не прыгать с места в карьер и подождала, пока лифт спустится, и они войдут в него, чтобы дать Миранде чуть больше времени для размышлений. Девушка же, видимо, воспринимала все её слова, как нелепую шутку, а потому не спешила складывать два и два в своем скудном мозгу.

— Ну, скажем так, — заговорила Ева, нажимая кнопку с номером «-3», — когда я в своё время искала ему шлюх на вечер, речь никогда не заходила о женщинах. Так что у тебя никаких шансов, дорогуша.

Они спускались в тишине. У Миранды едва ли нашлись хоть какие-то аргументы, чтобы возразить Еве, а больше им не о чём было говорить. Брэдфорд чувствовала себя немного бодрее после такого короткого разговора. Она усиленно готовила себя к порции унижений, пока их лифт неспешно опускался на несколько этажей вниз. В кабине играла тихая незатейливая мелодия, чем-то похожая на ранние этюды Чайковского, — глупое нововведение прошлого руководства, которое всё никак не могли убрать. Сказать бы этим гениям, которые установили эту систему во всех без исключения лифтах, что такая музыка не расслабляет, а лишь создаёт ещё большую неловкость.

Когда лифт остановился, Ева замерла. Она давно не бывала в этой части здания, а уж тем более в такой поздний час. Короткий звонок оповестил об открытии механических дверей, и перед Евой предстал широкий коридор, освещаемый мерцающими потолочными лампами. Ступая в полумрак, Брэдфорд смотрела прямо — туда, где на конце длинного прохода красовалась высокая металлическая дверь с надписью «Отдел технических разработок». Она была уставшая. В голове проносились все возможные исходы их с Дауэлом беседы, а глаза были сфокусированы на конечной цели.

Ева не заметила, как из-за угла выскочили двое, — они схватили её со спины и приставили ко рту какую-то мокрую тряпку. Попытка вырваться не увенчалась ничем. Сколько бы она не брыкалась, парочка агентов была определённо сильнее. Ева кричала, звала Миранду, металась из стороны в сторону, пытаясь выбить у них из рук тряпку с хлороформом — но всё было тщетно. Несколько неосторожных вдохов — и Ева смирно обмякла в руках мужчин, ощущая, как тело слабеет и медленно погружается во тьму.

***

Путь к месту назначения был неимоверно долгим. В машине царила тишина, и лишь гул мотора и шуршание землистой тропы под колёсами разбавляли это гнетущее молчание. Ева старалась не двигаться, боясь задеть кого-то и нарваться на проблемы. Она ощущала, как кресло рядом с ней прогибается от чужого веса. В моменты, когда её загадочный попутчик ерзал на месте или тихо матерился на новом ухабе неровной дороги, Брэдфорд была особенно осторожна. Она замирала, не решаясь лишний раз громко вздохнуть, чтобы не привлечь лишнее внимание. Что бы там не говорили её внутренние установки, Еве было страшно.

Она не нашла в себе каких-либо отвлекающих мыслей, а потому раз за разом прокручивала в голове диалог двух арабов, что по итогу уволокли её из госпиталя. Они говорили о каком-то допросе. Зная людей Асада, это едва ли будет милая беседа за чашкой чая. Еву ждёт нечто пугающе опасное, и она должна быть к этому готова. О чём они будут спрашивать ¬– легко догадаться — их интересует Мориарти… впрочем, как и всех, кто когда-либо пытал её. Осталось только понять, что им такого сказать, чтобы не словить пулю в лоб. Однозначно, она не скажет никаких важных деталей. Как говорил один её знакомый военный: «В допросе стоит найти золотую середину между откровенностью и абсолютным молчанием. Ты не можешь игнорировать вопросы, так же, как и не можешь трещать без умолку, выкладывая всё, что знаешь. В первом случае с тобой никто не будет нянчиться и упрашивать, а во втором — ты сама приблизишь время своей смерти. Нужно научиться быть нужной».

Машина приостановилась, спустя долгие полчаса пути, плавно съехав на ровную бетонную тропу, по которой проехала ещё несколько сотен ярдов, прежде чем резко затормозить. Еву медленно вывели из машины и повели вверх по лестнице ко входу в здание. Мешок по-прежнему оставался на её голове, от чего было сложно ориентироваться в пространстве.

В этом месте оказалось холодно и сыро. В нос бил запах ацетона, а под ногами ощущалась твердь бетонного пола. Её вели вперёд, вдоль какого-то узкого помещения, отдали напоминавшего коридор. Дорога стелилась прямо, но вскоре пришлось несколько раз свернуть. Каждый поворот венчался сильным толчком в плечо, и от одного из таких небрежных жестов Ева едва не повалилась на пол. Ей повезло, что ноги ещё крепко держали её, а остатки координации не растерялись за время длинной поездки. Ева смогла устоять на своих двух и спокойно продолжила путь, пусть и получила громкое «Шевелись давай!» за лёгкую заминку.

На одном из поворотов крепкая рука остановила её, схватив за плечо, и развернула в сторону стены. Послышался громкий скрежет металла, с которым перед Евой открылась дверь. Брэдфорд замерла. Её ноги словно одеревенели, а всё тело превратилось в каменное изваяние. Идти вперёд категорически не хотелось, но резкий толчок не оставил выбора.

Её усадили на стул. Наручники сняли практически сразу — для того, чтобы надеть новые. Её руки сковали за спиной, из-за чего Ева практически не могла разогнуться. Рана на боку всё так же болела, но на неё уже никто не обращал внимания. Всё это время Ева ощущала себя чертовски некомфортно. Она ничего не видела и слабо понимала, где она и что дальше будет. Маску с неё сняли в самом конце этой своеобразной подготовительной процедуры.

Глаза долго привыкали к мерцающему холодному свету потолочной лампы. Первое, что увидела Ева, — размытыесилуэты людей, снующих по небольшой комнате. Над ней стоял какой-то мужчина, и Ева могла поклясться, что видела его прежде. Он не был чересчур высоким или слишком низким — средний рост, крепкое телосложение — никаких излишеств или изъянов, не учитывая того, что он террорист. Даже черты лица у этого мужчины были совершенно иными, нежели у большинства здешних амбалов — светлая кожа, короткие блондинистые волосы и острые черты лица, которые чуть позже смогла рассмотреть Ева, выдавали в нём скорее среднестатистического жителя европейской глубинки, нежели дерзкого восточного экстремиста.

Сперва этот мужчина просто бесцеремонно рассматривал Еву, но, как только все вышли и в комнате для допроса, — а это была именно она, остались они одни, он сел на стул по другую сторону небольшого металлического стола и заговорил.

— Запись номер триста четыре. Допрос мисс Евы Брэдфорд.

Его слова слегка выбили Еву из колеи. Вспомнились допросы в подвалах MI-6. Каждый день она слышала эти заветные слова, которые сулили многочасовую словесную (или физическую, всё зависит от дознавателя) пытку, в которой Еве отводилась роль молчаливого предмета интерьера с двумя базовыми функциями: «Нет» и «Это не в моей компетенции, сэр». Сейчас вся ситуация слабо напоминала происходящее в стенах офиса британской разведки — тот же допрос, та же цель, вот только протокола у террористов нет и методы допроса у них диаметрально противоположные. Скорее всего.

Со слов сидящего напротив Ева поняла, что где-то в комнате есть камера, и совсем скоро нашла её, стоящую на штативе в дальнем углу. Мужчину, похоже, позабавило Евино лёгкое замешательство. Он поудобнее устроился на стуле, закинув ногу на ногу, и с усмешкой спросил:

— Надеюсь, вы не стесняетесь объектива?

— Нет, — ответила Ева.

— Хорошо. Съемка необходима для архива… — мужчина резко оборвал себя на полуслове, после чего взглянул на лежащую на столе папку и сказал:

— А, впрочем, вы же работали в спецслужбе, так что должны знать порядок проведения допроса.

Его слова слегка не вязались у Евы с представлениями о допросе террористов. Все эти формальности с камерой, надменными усмешками и учтивым тоном допрашивающего были больше присущи британским офисным крысам, нежели восточным экстремистам с размытой моралью. Не то, чтобы Ева с порога ожидала сломанные рёбра или поднесённую к глазу раскалённую арматуру — всему свое время. Но такая дотошность в деталях пошатнула внутри неё уверенность в различиях методов британской разведки и арабских террористов.

— Разве вам необходим порядок? — с долей скептицизма поинтересовалась Ева.

— Ну, конечно, — заверил мужчина. — Нужно быть последовательными, чтобы всё это не превратилось в балаган. Но вместе с тем, — выдохнул он, выпрямляясь на стуле, — у нас есть гораздо более интересные темы для беседы. Итак, мисс Брэдфорд, вы знакомы с человеком по имени Джеймс Мориарти?

— Да.

— Что вы можете рассказать о нём?

Вопрос стандартный, и у Евы уже готов на него такой же стандартный сухой ответ.

— Он консультант. Занимается решением чужих проблем.

— Какого рода проблем?

— Разного, — многозначительно ответила Ева.

Мужчина напротив неё прищурился. Он явно ожидал куда более развёрнутых ответов, но Ева не собиралась выдавать всё, как на исповеди. Ей ещё хотелось пожить.

— А можно поподробнее? — попросил он, пролистывая увесистую папку с бумагами.

Ева уже догадывалась, что именно там находится. Её дело — от рождения и до сегодняшнего дня. Эти люди явно изучали её. Они знали многое — в конце концов, у них был, по меньшей мере, месяц, чтобы это нарыть. Но им явно недоставало нужных деталей во всём этом месиве из фактов — именно поэтому она сейчас здесь.

— Он не посвящал меня в подробности своей работы, — сказала Ева, наблюдая за реакцией своего дознавателя. — Всё, что я знаю, это то, что для него не существует барьеров — ни законных, ни моральных.

Мужчина, чьё имя осталось для Евы загадкой, лишь кивал в ответ на её слова, рассматривая какие-то отсканированные фото, подшитые к остальным бумагам.

— В каких отношениях вы состояли с мистером Мориарти? — спросил он, переводя взгляд на Еву.

Вполне стандартный вопрос не вызвал у Брэдфорд ничего, кроме лёгкого удивления. Всё шло, словно по единому плану — те же скучные вопросы с вполне очевидными ответами. Никакой самодеятельности. А, впрочем, для Евы так даже проще. Она ощущала себя спокойно, ведь если всё идёт так же, как и два года назад, то ей пока нечего боятся.

— Я была его сопровождающей, — заговорила Ева после секундного раздумья, — телохранителем, если точнее. Между нами были исключительно деловые отношения.

— Что входило в ваши обязанности как помощника?

Мужчина ещё поглядывал в папку, рассматривая какие-то данные, содержание которых Еве было неизвестно. Вполне возможно, там уже были детальные ответы на все те вопросы, которые ей задавались чисто для проформы. Возможно, её ложь может совсем скоро вскрыться. А может Ева просто слишком волнуется.

— Я выполняла разного рода поручения, — ответила она, пытаясь не обращать внимания на назойливые параноидальные мысли.

— Какие поручения? — монотонным голосом спросил мужчина напротив.

— В основном я сопровождала мистера Мориарти на светских и деловых мероприятиях и отвечала за его безопасность.

И в этом была доля правды — в конце концов, буквально только что она процитировала строчку из своего собственного контракта. Но, кроме этого пункта там было ещё, по меньшей мере, тридцать других, о которых Ева филигранно умолчала.

Дознаватель какое-то время рассматривал одну из бумаг, не обращая никакого внимания на слова Евы. На его лице отпечаталось замешательство. С громким вздохом мужчина отодвинул от себя папку и, взглянув на Еву, заговорил:

— Он представлял вас его женой. Зачем?

«Чтобы я убивала европейских магнатов и не вызывала лишних подозрений», — сказала бы она, но такая прямолинейность не сулила ничего хорошего, а потому Ева обошлась лишь коротким:

— Так было проще.

— Проще? — переспросил дознаватель.

— Да. Проще оставаться с ним, не привлекая ненужного внимания.

Мужчина на миг призадумался. На его лице заиграла неприятная ухмылка, а в тёмных глазах проблеснуло озарение.

— Так вы были кем-то вроде эскорта? — уточнил он с явным пренебрежением.

— Возможно, — Ева повела бровями и отвела взгляд в сторону. — За исключением того, что мы не спали.

Она не знала, зачем сказала это, — от бурлящего внутри волнения, что не давало рационально мыслить, или от глупой обиды на мужчину, который принял её за обычную шлюху. В любом случае, Ева уже отвесила себе внутренний пинок за излишнюю дерзость.

«Стоит быть сдержаннее, — подумала она, глядя на дознавателя. — Этот мудак ещё не раз попытается меня спровоцировать».

Дальше разговор перешёл в совершенно иное русло — от общих вопросов, которые были своеобразной проверкой на вшивость, они продвинулись к деталям. Там уж Ева поклялась себе следить за каждым чёртовым словом в своей речи. Запутаться в фактах крайне легко, а особенно, когда они на восемьдесят процентов состоят из лжи.

— Как нам известно, Джеймс Мориарти покинул Британию в октябре прошлого года после того, как инсценировал собственную смерть, — говорил дознаватель, глядя на одну из страниц её досье. — Всё это время он находился в длительной командировке, если можно это так назвать. Чем он там занимался?

— Путешествовал, заключал сделки, искал новых партнёров, — перечисляла Ева самые нейтральные формулировки, которые всплыли в её голове при воспоминании о их с Джеймсом променаде по Европе.

— И всё? — с недоверием спросил мужчина.

— Да, — уверенно ответила Ева.

— В то время он подписал контракт с Филипом Клеманом, верно?

Резкая смена темы немного обеспокоила Еву, но она не подала виду.

— Да, — сказала Брэдфорд.

Дознаватель вновь покосился на папку. Его брови сошлись на переносице, а лицо приняло выражение лёгкого замешательства. Что-то не сходилось в её словах, и это ему явно не нравилось.

— Прямо после смерти его брата? — спросил он так, словно пытался подловить Еву на откровенной ереси.

— Примерно через неделю после этого, — пожала плечами Брэдфорд.

Что-то определённо было не так. Ева могла понять это по выражению лица её дознавателя — сосредоточенному и слегка раздражённому.

— А что насчёт Ларса Трумана? — спросил мужчина, перелистывая очередную страницу досье.

— Насколько я знаю, Джеймс больше не работает с ним.

— Верно, — он утвердительно кивнул, — потому что он мёртв, а все деньги с его швейцарских счетов загадочным образом канули в лету.

Ева вновь опустила взгляд. В голове мелькали картины трёхмесячной давности — Монако, полуночные беседы с Труманом, Модеста, поздний ужин, револьвер… Всё это было словно целую вечность назад, и Ева понимала, что не должна сейчас об этом думать. Она же не хочет так легко себя выдать.

— Прискорбно, — выдала она с притворным сожалением.

В каждом допросе есть момент, когда ты понимаешь свою дальнейшую перспективу. Ева называла это пиком. До этого тебе может казаться, что всё проходит хорошо и ты превосходно держишься, но лишь одного взгляда в глаза своего дознавателя будет достаточно, чтобы понять — ты в полнейшей заднице.

Глядя сейчас на мужчину напротив, Ева осознавала — ничего хорошего её в ближайшем будущем не ждёт.

— Вы убили его, мисс Брэдфорд, — заявил дознаватель, и голос его в этот миг изменился — он стал на тон ниже, а в интонации прибавилось пугающей резкости. — Так же, как и Джулса Клемана. Вы говорите, что были телохранителем Джеймса Мориарти. Но, насколько я знаю, ваши обязанности куда шире. Вы убивали для него, добывали информацию, попадали под обстрел и даже угрожали ни в чём неповинному ребёнку, чтобы спасти его.

Ева провалилась. Она не смогла уловить того момента, когда её словам перестали доверять, и теперь пожинала плоды собственной глупости.

«Господи, второй раз на те же грабли…» — причитала она мысленно.

Её иллюзорное спокойствие вмиг улетучилось, сменяясь нарастающей тревогой. Умирать катастрофически не хотелось, но Ева не стала закатывать истерику и судорожно оправдываться. От неё только этого и ждали. Пришлось проглотить собственные страхи вместе с подступившим к горлу комом, и тихо, но уверенно спросить:

— К чему вы клоните?

— Я к тому, что вам стоит сто раз подумать, прежде чем врать мне, — прошипел дознаватель с нескрываемым раздражением. — Вы прекрасно знаете, чем занимается Мориарти и что именно он намерен сделать.

Ева тихо выдохнула. Она облажалась, да, но это не значит, что ей конец. У неё ещё есть шанс отыграться. Ничто так не скрашивает отборную ложь, как щепотка размытой правды.

— Я была близка с Джеймсом, — заговорила Брэдфорд, опустив взгляд так, словно ей и вправду стыдно за своё враньё. — Не знаю, доверял ли он мне, но мы хорошо ладили. Мы были партнёрами в этой поездке. Всё, что я должна была знать, он говорил мне сам. Ну, а большее даже при всём своём желании я не смогла бы раскопать, — она подняла на своего дознавателя полный отчаяния взгляд и тихо закончила:

— Клянусь, я не знаю, что задумал этот человек.

Мысленно Ева уже была готова себе Оскар вручить за свои весьма убедительные потуги в актёрстве, но, похоже, что этот маленький спектакль не дал нужного эффекта.

— А даже если бы и знали, то не сказали бы мне, да? — спросил с усмешкой мужчина. — Вы хорошо держитесь, Ева, но это вам не поможет. Вскоре в эту комнату войдёт один хорошо знакомый вам человек, и все эти учтивые беседы закончатся. Так что лучше говорите всю правду, иначе вас ждёт прискорбная участь, — он сделал многозначительную паузу. — Ну, так что вы знаете о планах Мориарти на счёт Зейда Асада?

А вот и самый главный вопрос, ради которого её сюда приволокли. Уж на него Ева давно имела ответ — ещё до того, как попала в плен к людям Асада.

— Ничего, — искренне ответила она.

— Ева… — дознаватель отрицательно покачал головой, мол, давай без этого фарса.

Знал бы этот человек, что Брэдфорд, наверное, впервые за весь их разговор сказала истинную правду.

— У него не было планов на счёт Асада, — прояснила Ева. — Никогда. Он не хотел заключать эту сделку, потому что так же, как и я, ненавидит войну.

От её слов мужчина напротив вскинул брови на лоб и тихо хохотнул. Он смотрел на Еву, как на наивное дитя, потирая пальцами уголок исписанной мелким почерком страницы.

— Это он так сказал? — спросил с усмешкой дознаватель.

— Да.

— Насколько мы знаем, Джеймс Мориарти уже был замечен в связях с террористическими группировками. Так что, полагаю, дело совсем не в этом.

Безукоризненная уверенность мужчины повеселила Брэдфорд. Кажется, пришло время к новому удару по её самолюбию.

— Вероятно, вы знаете куда больше, чем я, — иронично заметила Ева.

— Возможно, мистер Мориарти боялся, что его позиции пошатнутся, — продолжал гнуть свою линию дознаватель. — Может, он не хотел во всё это ввязываться, ведь понимал, что проиграет. Он слабее нас. Вы не думали, что такое решение было принято из страха?

Слушая всё это, Ева едва сдерживала ухмылку. Этот тип совершенно не знал её босса, раз мог делать такие откровенно тупые предположения.

— Знаете, — выдохнула она по окончанию этой надменной тирады, — за всё то время, что я работала на своего босса, я уяснила для себя одно — Джеймсу Мориарти не знаком страх.

— Правда? — с наигранным удивлением спросил дознаватель. — Так вот почему он теперь прячется по углам, как помойная крыса, пытаясь найти выход из всего этого? Он боится, Ева. И я его понимаю. Вам бы тоже стоило бояться.

Когда у людей заканчиваются аргументы, в ход идут угрозы. Эту истину Ева уяснила уже давно — ещё в школе, когда по юношеской глупости пыталась быть прямолинейной и в ответ на собственные резкие слова получала не конструктивные замечания, а громкие возгласы об исключении или, если дело касалось учеников, — парочку ударов под дых. Спустя десять лет, когда она уже сидела за столом в центральном офисе Цирка, ничего не поменялось. Когда она впервые провалила задание, ей влепили выговор и предупредили, что в следующий раз на столе будет не её дерьмовый рапорт, а отчёт о профнепригодности и путёвка в один конец в Пентонвиль. Потом был тот самый злосчастный допрос, на котором фраза «Лучше признайтесь, агент, иначе будет хуже» превратилась в условные приветствие и прощание. Хуже не стало. Ева выкрутилась.

Сейчас веских аргументов, чтобы заткнуть своего собеседника, у неё не было. Зато был её длинный язык, который определённо стоило бы держать за зубами.

— Вы простите, — заговорила Брэдфорд, прочистив горло, — но, судя по всему, из нас всех страшно только вам. Иначе я давно бы уже была мертва.

Надменная ухмылка вмиг исчезла с лица сидящего напротив мужчины. Он пристально смотрел на Еву с нечитаемым выражением, силясь подобрать нужную угрозу.

— Вы же знаете, что ещё пожалеете об этих словах? — тихий вопрос не вызвал у Евы никаких эмоций.

— Мне уже не о чем жалеть, — просто сказала она, глядя на слегка огорошенного дознавателя. — Можете идти за вторым. Мне больше нечего вам сказать.

Мужчина вновь пронзил её своим пристальным взглядом, после чего откинулся на спинку стула и сказал:

— Знаете, вы — удивительная, Ева. На вашем месте было триста три человека, но ни один из них не глядел на всё происходящее с таким безразличием. Вы словно смотрите фильм, который уже видели.

— Возможно… — отрешённо шепнула Ева.

По правде говоря, она даже не услышала всего того, что ей сказали. Блуждая взглядом по небольшой комнатке, Брэдфорд наткнулась на небольшое пыльное зеркало, висящее на стене. На кой-чёрт оно здесь, Ева даже не задумывалась. В отражении его она смогла увидеть себя — бледную кожу лица, усеянную мелкими царапинами, растрёпанные волосы, сбившиеся в бесформенную копну, пустой взгляд, устремлённый в никуда. Реальность плыла перед глазами, и с громким хлопком закрывающейся за дознавателем двери в голове вспышками замелькали воспоминания.

***

Перед ней была одна сплошная зеркальная стена, отражающая в себе всю эту тесную сырую комнату. Ева не хотела смотреть на собственное отражение, но глаза сами нашли бледную фигуру, восседающую посредине этого мрачного помещения. Вид у неё был отвратительным — в пылу драки с теми двумя амбалами она успела заработать несколько ссадин и один яркий синяк, расцветший на правой скуле. О состоянии одежды Ева даже не думала — помятый, как она сама, деловой костюм теперь больше напоминал дешёвое тряпье, чем деловую форму. Но это всё — лишь мелочи, на которые ей, в сущности, было плевать. Главное — это то, за каким чёртом её приволокли в комнату для допросов. Никаких предположений на этот счёт Ева так и не успела сделать — позади неё громко хлопнула дверь, и в комнату зашёл до боли знакомый мужчина.

Из колонок на стене послышался металлический голос, который вещал: «Запись номер тридцать семь. Допрос агента 0645. Полное имя: Ева Брэдфорд. Начинайте, господа».

Мужчина, зашедший в комнату, уселся напротив Евы, разложив на небольшом столе кое-какие бумаги, после чего сомкнул руки в замок и внимательно взглянул на подопечную.

— Здравствуйте, агент Брэдфорд, — поздоровался он. — Моё кодовое имя «М», и здесь я представляю государственные интересы.

— Ну, конечно, мистер Британское Правительство, — Ева нервно усмехнулась.

Что же ещё мог здесь делать Майкрофт Холмс, как не защищать честь страны?!

— Похоже, вы слышали обо мне, — не без самодовольства отметил он. — Что ж, это всё упрощает. Опустим жеманство. Вас наверняка интересует, почему вы здесь, агент.

— Ещё как.

— Что ж, — он стал перебирать бумаги на столе в поисках чего-то определённо важного, — из всего, что тут есть, меня больше всего интересует это, — Холмс выудил из кипы документов три фото и разложил их на столе перед Евой. — Вам знаком кто-то из этих людей?

Каждого из них Ева знала предельно хорошо. Это были люди Мориарти — двое связных и его верный помощник Моран, который и завербовал её не так давно. Глядя на знакомые лица, Ева ощущала подступающий страх. Она понимала, что за год работы в качестве двойного агента у её начальства поднакопилось немало претензий к ней. И всё это, судя по всему, было подтверждено прямыми или косвенными доказательствами. Кипа бумаг в руках Холмса говорит лишь об одном — под неё копали и уже очень давно.

— Нет, — отвечает Ева тихим размеренным голосом, — впервые их вижу.

— Чудно, — Холмс мерзко ухмыльнулся, склонившись над снимками. — Это, — он указал на мужчину слева, — Лиам Галахер, 48 лет, родился в Глазго. Ярый неонацист, в молодости был осуждён за экстремизм и отсидел пять лет в Паркхерст. По официальным данным — мёртв уже около трёх лет. Сгорел в собственном доме. Однако по сведениям внутренней разведки мистер Галахер сейчас пребывает в Лондоне и работает связным на одного из местных криминальных авторитетов. Второй, — Майкрофт ткнул в снимок справа от Евы, — Жорж Торнтон, 37 лет, ирландец с греческими корнями. В 2008 обвинён в убийстве десяти человек, но в последствии был оправдан и выпущен из-под стражи по решению суда присяжных. Улики, как вы понимаете, были не на его стороне, — сказал он, выуживая из кипы бумаг сканы заключения судмедэксперта с выделенным текстом: «Причина смерти: разрыв сердца в последствии выстрела с близкого расстояния». — Есть причины предполагать, что сейчас мистер Торнтон работает ручным киллером и зарабатывает на хлеб устранением лишних «проблем» для влиятельных клиентов. И последний, — Холмс сделал театральную паузу, своеобразно выделяя, пожалуй, самую яркую личность из этого списка, — мистер Себастьян Моран. Слава этого человека опережает его самого — служил в Афганистане и на дальнем Востоке, заработал репутацию самого жестокого и меткого снайпера во всей Европе. Он — Тигр, как его называли индийские сослуживцы. С 2005 года находится под пристальным вниманием спецслужб Британии, Франции и Германии. По неофициальным данным уже долгое время он работает на одного весьма… непостоянного человека, личность которого совсем недавно стало достоянием общественности. Вы знаете, что объединяет этих людей, Ева?

Встречаясь взглядом с Майкрофтом Холмсом, Брэдфорд стушевалась. Она слушала весь его рассказ, пытаясь удивляться в нужных местах для пущей убедительности. Всё, что он рассказывал, давно уже было ей известно — может, не в таких подробностях, но всё же. Ева знала этих людей. Они работали с ней от имени своего босса, координировали её и помогали не попасться. Себастьян и вовсе практически стал её личным наставником, порой докучая Еве своим излишним вниманием. По виду Холмса было понятно, что её ответы его не интересуют, но Брэдфорд всё же решила продолжать заведённую шарманку.

— Понятия не имею, — сказала она, рассматривая слегка размытый снимок Морана.

— Имя Джеймс Мориарти вам о чём-то говорит? — спросил Холмс без лишних прелюдий.

— Впервые слышу, — ответила Ева.

Она ждала, что Холмс выудит из своих запасов ещё одно фото — так бы она хоть знала в лицо человека, с которым работала всё это время, но он этого не сделал. Майкрофт бегло взглянул на какой-то документ, после чего сказал:

— Отдел по борьбе с терроризмом классифицировал его как опаснейшего из ныне пребывающих в стране преступников. Всё это время, что вы сливали правительственную информацию, мисс Брэдфорд, вы работали на него. Так же, как и эти трое джентльменов.

Он давил на неё. Каждое новое слово Майкрофт говорил с такой мерзкой интонацией, словно поучал провинившегося ребёнка. Прежде Ева никогда не видела, чтобы этот человек выходил за рамки отстранённого пренебрежения, а потому такие резкие речи из уст самой загадочной фигуры британского правительства звучали до жути пугающе.

— Я ничего не слышала о Джеймсе Мориарти, — дрогнувшим голосом ответила она. — И этих троих я уж точно не знаю.

Холмс лишь хмыкнул и убрал со стола фото, отложив их к остальным бумагам. Он смерил Еву коротким взглядом и сказал:

— Что ж, жаль. У вас был шанс выйти отсюда невредимой, но вы им пренебрегли. Всего доброго, мисс Брэдфорд. Надеюсь, разговор с моим коллегой будет более информативным, — он встал из-за стола и прежде, чем уйти, громко произнёс:

— Конец записи.

В отражении зеркальной стены Ева видела, как за Майкрофтом Холмсом закрылась скрипучая дверь. Она осталась одна в этой тесной комнате, и от этого было немного не по себе. Ева взглянула вперёд — туда, где на неё с отчаянием смотрело собственное отражение. Она знала — Он наблюдал за ней всё это время в своём укромном убежище. Он смотрел на то, как в её глазах угасает последняя искра надежды, и скалился, как чёртов хищник. Если Моран был тигром, то Марк Дауэл больше напоминал пантеру — грациозный, гордый и такой же смертельно опасный. Совсем скоро его челюсти сомкнутся на Евиной шее, и спастись от этой хватки не представляется никакой возможности.

***

Гасан вошёл в комнату с громким хлопком двери. Ева всё так же неподвижно сидела на стуле, пялясь на тёмные стены. Она старалась настроиться, пусть и знала, что это совершенно бесполезно. Никто, даже самый отчаянный мазохист, не сможет подготовиться к тому, что её ожидало.

«Настало время для сломанных рёбер и раскалённой арматуры», — подумала Ева, увидев мелькнувшее в зеркале отражение Асада.

Он не стал садиться на стул и заводить жеманные беседы. Гасан Асад по канонам настоящего «плохого копа» подошёл к Еве и уселся на стол прямо напротив неё, нарушая все существующие рамки приличия. Его высокая фигура тенью нависла над Брэдфорд, сверля её проницательным взглядом.

— Саид сказал, ты неплохо держалась, — заговорил он своим хриплым надрывистым баритоном. — Я в тебе не сомневался, Ева. Особенно после тех видео из пыточной MI-6. Можно спросить, каково это — сдерживать крик, когда тебе крошат кости?

Гасан, похоже, упивался собственными словами. Его губы дрогнули в мерзкой усмешке, от которой Еву буквально покоробило.

— Тяжело, — искренне призналась Брэдфорд.

— Меня просили быть с тобой пожёстче. Говорили, что ты не склонна поддаваться психологическому давлению.

— У меня на него иммунитет.

— А это значит, что угрозы и прочая прелюдия сразу мимо. А жаль, — вздохнул Асад. — Я любил эту часть игры.

— Игры? — переспросила с недоумением Брэдфорд.

— Да, Ева, игры. И у неё, к слову, есть свои правила. Интересно узнать? — Ева колебалась всего миг, прежде чем утвердительно кивнуть. — Хорошо. У нас с тобой не так много времени, чтобы развлекаться, а потому предлагаю поставить себе цель и упорно к ней идти. Начнём с простого. Я знаю, Джеймс Мориарти наводил справки касаемо моего отца. У него даже целый архив имелся в Вене, который мы благополучно подорвали, забрав всё, что нас интересует. Но также я в курсе, что есть что-то ещё. Какая-то папка, которую тебе передала Луиза Клеман. Так вот, Ева, меня интересует, что именно было в той папке и как оно касается моего отца.

Слова Гасана повергли Брэдфорд в лёгкий шок. Она даже не подозревала, что этим людям известны такие детали, как папка с документами Луизы Клеман. Нет, подобные разговоры однозначно не входили в её план, а потому Ева сокрушительно признала, что пыток ей не избежать… Она не могла говорить с ними о папке — слишком много всего было там — от беглой подноготной Асада до всех его с Филипом махинаций. Джим бы не позволил Зейду увидеть эти документы. Это было бы слишком опрометчиво.

— Какая ещё папка? — невинно поинтересовалась Ева.

От её слов Гасан удивлённо вскинул брови на лоб. Он словно не верил в то, что услышал.

— Ты серьезно? — поражённо воскликнул Асад, соскакивая со стола. — Что ж, я думал, наш разговор затянется подольше. Но, раз ты настаиваешь, Ева… — он медленно подошёл к ней и угрожающе оскалился.

— Ты ведь ждал этого с Австрии, — сказала Брэдфорд, глядя в его тёмные глаза, горящие от предвкушения. — Так чего тянуть?

— Ты сумасшедшая, — усмехнулся Гасан, хватая Еву за плечо.

Первый выпад пришёлся на солнечное сплетение. Асад заехал коленом прямо под рёбра, и от его удара у Евы сжалась диафрагма. Она пыталась делать вдохи, но воздух словно натыкался на какую-то внутреннюю преграду, так и не попадая в лёгкие. В этот миг Брэдфорд охватила самая настоящая паника. Боль была такой сильной, словно её, Еву, сжали бетонным прессом и держали под давлением в несколько тонн. В глазах на миг потемнело, но пара хлёстких пощёчин отрезвила сознание. Дыхание медленно восстановилось, хотя под рёбрами всё ещё чувствовалась ноющая боль.

Гасан не стал ждать, пока его допрашиваемая оклемается. Он резко схватил Еву за подбородок и заставил смотреть в глаза.

— Ну что, мы стали ближе к цели? Не хочешь пооткровенничать?

— Ни разу, — выдохнула Ева сквозь подступивший приступ кашля.

В ответ на её слова Асад лишь хмыкнул и резко одёрнул руку, отпуская Еву из своей цепкой хватки. Тёмная куртка, которая до этого была на нём, полетела куда-то в сторону. Похоже, она сковывала его движения, раз он так бесцеремонно избавился от неё. Дальше следовали длинные рукава гольфа, которые Асад предусмотрительно закатал. Никакого оружия — огнестрельного или колюще-режущего — он так и не достал, чем крайне удивил Еву. Она уже мысленно готовилась к самым изощрённым пыткам, а тут перед ней предстал банальный садист с пунктиком насчёт рукоприкладства.

— К слову, свой пистолет я оставил подальше, — сказал Асад, приметив лёгкое замешательство со стороны Евы. — Не думаю, что нам он пригодится.

— Считаешь?

— Есть целая уйма способов выбить информацию без лишних игрушек.

Затем следовала серия резких ударов под дых, от которых Ева медленно перестала ощущать нижнюю часть туловища. Где-то там на последних нитках держался её кривенький шов, и Брэдфорд могла чувствовать, как горячее липкое нечто просачивается сквозь её рубашку. Запахло кровью. Воздуха в лёгких почти не осталось, а потому здраво мыслить уже не получалось, но Ева могла поклясться — она уловила безумный оскал на лице Гасана, когда он заметил бурое пятно на её боку.

— Что это, Ева? Не уж то, от моей пули? — он склонился над раной и отодвинул тонкую ткань рубашки. — Рана, похоже, глубокая. — Ева смотрела на Гасана с животным ужасом.

Сквозь мутную пелену она видела, как он копается в кармане штанов и достает оттуда что-то черное. Послышался тихий щелчок. В тусклом свете лампы сверкнуло тонкое лезвие складного ножа. Мгновением позже холодный металл одним движением разрезал несколько стежков на её ране, вызывая приступ невыносимой боли. Ева не кричала — лишь громко натужно дышала, ощущая, как её тело вскрывают, словно консервную банку. Гасан же заворожено смотрел на открытую рану, обводя её края острым лезвием. В какой-то миг, когда холодное дыхание блуждающего зданием ветра коснулось кожи, а где-то рядом послышался тихий звон металла, Ева ощутила на себе взгляд Асада. Она подняла голову, встречаясь с его глазами — пустыми, безразличными к той боли, что она испытывала всё это время.

— Отличное время, чтобы спросить ещё раз, Ева. Что было в той чёртовой папке?

— Я не знаю, — шепнула она.

Её затуманенный взгляд сфокусировался на жутком лезвии, которое теперь почему-то лежало на земле. Гасан же с лицом натурального садиста вцепился в Еву, проводя рукой у краёв раны. Несколько невероятно долгих мгновений — и его палец проникает под кожу, вызывая истошный рык. От резкой боли Ева невольно выгнулась. И это была её фатальная ошибка. Гасана не останавливали сдавленные стоны, ему было плевать на извивания бьющейся в агонии Евы. Он надавливал сильнее, разрывая внутренние ткани и вызывая такую адскую боль, от которой глаза сами закатывались, а тело пробивала дрожь.

— Ну что, Ева, — скалился он, нажимая сильнее на рану, — всё ещё никаких предположений на счёт той папки?

— Н-нет, — прохрипела Ева.

Его палец прошёлся по стенкам раны, слегка царапая оголённые нервные окончания. Боль усилилась, по меньшей мере, раз в сто. Руки за спиной свело судорогой, а перед глазами замелькали разноцветные вспышки, скрывающие собой пугающую реальность. Ева громко задышала. Близился болевой шок.

— Не отключаться! — рыкнул Гасан, давая ей сильную оплеуху.

По тому, что смогла увидеть и ощутить Брэдфорд, — он больше не истязал её рану. Слишком большой была вероятность того, что она, Ева, попросту свалится в обморок от столь сильной боли, а потому Гасан резко отпрянул от неё, вытирая каким-то клочком ткани грязную от крови руку. От того, что он остановил свою садистскую пытку, легче не стало. Разодранная рана болела с новой силой, вызывая короткие судороги. Запах крови врезался в нос, а ощущение реальности постепенно терялось.

Благополучно отключиться ей так и не дали. Вскоре рядом с ней вновь послышались тяжёлые шаги, а лицо встретило серию размашистых джебов. Щёки горели огнём, парочка ярких гематом уже расцветала на скулах, а с уголка губ стекала тонкая струя крови. Голова повисла на шее, как чёртов маятник, болтаясь то в одну, то в другую сторону. Глаза постепенно перестали различать чёткие очертания и яркие цвета. Всё, что могла видеть Ева, — размытые силуэты, которые подобно фантомам выплывали под тусклый свет лампы.

— Хочешь посмотреть на себя? — послышалось где-то позади неё.

Гасан бесцеремонно схватил Еву за подбородок и повернул её голову к зеркалу.

— Как тебе? — шепнул он ей на ухо.

«Взгляни на себя, Ева, ну же!» — рычал когда-то Дауэл, выбивая из неё всю спесь.

На долю мгновения Еве показалось, что в отражении она видит вовсе не младшего Асада, а того самого ирландского садиста, который когда-то проделывал с ней нечто подобное. На себя она смотреть не могла — сильной боли было достаточно, чтобы понять, насколько отвратно она выглядит.

К своей чести, Ева не кричала. За всё это время, что её избивали, как праздничную пиньяту, она сподобилась лишь на сдавленный рык и натужное громкое дыхание.

«Каково это — сдерживать крик, когда тебе крошат кости?»

Мучительно хуево.

Крик — это защитная реакция организма. Он помогает отвлечься от боли, но никак не унимает её, а потому при желании и больших, просто-таки колоссальных усилиях над собой его можно сдержать. Из книжек по криминальной психологии, которые ей приходилось штудировать на практике в министерстве, Ева знала — крики лишь раззадоривают преступников и приближают неизбежную смерть. Раньше она ещё хотела сорвать голос, выкрикивая проклятия в сторону Гасана, умоляя его остановиться и прекратить эту пытку, но сейчас на это не было сил. Ей просто хотелось провалиться в небытие.

На подкорке звучали какие-то фразы, бросаемые Гасаном в её сторону, но Ева их слабо слышала. Она ощущала себя на грани между реальностью и иллюзией. Боль накатывала волнами, поглощая последние капли рассудка, кровь из разодранной раны медленно стекала на пол, образовывая мутную бурую лужу, лицо буквально пульсировало от свежих гематом, а в пересохшем рту был противный металлический привкус. Дышать получалось с трудом.

В какой-то миг над головой послышался шёпот.

— Тебе больно?

Он насмехался. Знал же, что больно, да так, что смерть уже превратилась из страшной перспективы в заветную мечту — Ева бы скорее умерла, чем решилась продолжить эти пытки.

— Боль… но, — тихо сказала она, сплёвывая скопившуюся во рту кровь.

— Тогда почему молчишь?

Ева медленно подняла отяжелевшую голову, встречаясь взглядом со знатно запыхавшимся Гасаном. Видимо, он тоже устал колотить её, как боксёрскую грушу. Об этом говорила выступившая на лбу испарина и пара выбившихся прядей, что лишь дополняли его образ лощённого садиста.

Следующего выпада Ева не ожидала. Гасан по привычке схватил её голову и стал вбивать свои слова сильными кроссами в щёки.

— Ты.

Удар. У Евы вновь темнеет перед глазами.

— Должна.

Ещё один удар. В ушах раздаётся громкий звон, и Ева едва слышит последнее слово.

— Кричать.

Последний удар был смазанным. Он пришёлся по виску, и Брэдфорд казалось, что она уже готова закричать от того, как её мозг больно бьется о стенки черепа. Гасан отступился, так и не получив желаемого, а Ева ощутила, как сковывающая слабость охватывает её.

Безвольное тело склонилось на бок, но Асад одним сильным рывком выпрямил Еву на стуле. От резкого движения голова разболелась ещё больше, и Брэдфорд тихо застонала, прикрывая глаза.

— Больно всё-таки?! — усмехнулся Гасан, отступая от Евы. — Не стоит сдерживаться. Здесь тебя всё равно никто не услышит.

Он размял затёкшую шею и присел на край стола, не отрывая своего взгляда от измученной Евы. В голове Брэдфорд творился форменный кошмар. Тело буквально перешло на автопилот, мозг больше не анализировал всё, что происходило вокруг, — лишь фокусировал её внимание на кое-каких фразах, слетающих с губ Асада. Слабость распространялась телом, охватывая каждую клетку, и Ева не имела сил ей сопротивляться. Боль всё ещё была — она никуда и не девалась, всего лишь притихла, обрела статус перманентной. Ева больше не обращала на неё должного внимания. Сдохнет — так сдохнет. Главное, чтоб побыстрее.

— Давай, всё-таки, поговорим, — отозвался вдруг Гасан. — Пока ты, ну знаешь, ещё в состоянии что-то ответить.

«Давай побеседуем, Ева», — шептал голос Дауэла, эхом раздающийся из глубин затуманенного сознания.

Она так и не сумела поднять голову. Было слишком больно, а потому Ева могла лишь пялиться куда-то в пол и мерно кивать в ответ на любые слова Гасана. Она пыталась прогнать наваждение, что всплывало вместе с накатившими воспоминаниями, но оно, к её большому удивлению, отступило само вместе с до боли знакомым вопросом от Асада.

— Что ты знаешь о той папке, Ева?

— Ни-че-го, — по слогам проговорила Брэдфорд, пялясь на лужу собственной крови.

— Хорошо, — сказал Гасан.

Сбоку послышались быстрые шаги. Асад обошёл Еву и остановился прямо за её спиной. Он медленно наклонился к ней и тихо зашептал своим хриплым голосом:

— Отец когда-то сказал мне, что во всём нужно соблюдать меру. Стоит вовремя остановиться, чтобы твои действия не повлекли ненужные последствия. Он часто говорил мне о грани между пыткой и убийством. Это — тонкая линия, Ева… Настолько тонкая, что её практически не заметишь. Всю жизнь я рос с мыслью о том, что должен смотреть в оба, должен ограничивать себя какими-то иллюзорными чертами, которые нельзя пересекать. Но сейчас здесь у меня лишь одна грань — и пока я её не пересеку — остановиться будет невозможно.

Выдохнув последние слова, он одним точным движением перетянул Евину шею прочной широкой леской и стал неистово душить, перекрывая горло. Ева пыталась сопротивляться, она мечтала, чтобы её руки были свободны, а в теле осталась хоть капля былой энергии. Из последних сил она металась из стороны в сторону, но хватка лишь усиливалась, а воздуха всё больше не хватало. В зеркале на стене было видно её распухшее от гематом лицо, бледнеющее от потери кислорода. Боль казалась невыносимой. Еву держал лишь страх — реальный, вполне естественный страх умереть. Как бы то ни было, ей не хотелось подохнуть здесь и сейчас от рук этого мерзкого психа.

Всё прекратилось с громким хлопком двери. В комнату кто-то вбежал, и, судя по мутным силуэтам, отражающимся в зеркале, это был какой-то мужчина. Он оттащил Гасана назад, крича что-то о порядке. Ева же повалилась с грохотом на землю, утягивая за собой увесистый стул. Как только её голова встретилась с полом, мир вокруг потускнел и медленно погрузился во мрак.

***

Происходящее напоминало наркотический угар — тело обмякло, изображение перед глазами плыло, а голову мотало так, словно Ева пять минут назад побывала в центрифуге. Где-то на периферии звучали громкие голоса, бессвязно бормочущие что-то на до боли знакомом наречии. Из всей сложившейся ситуации Ева смогла понять лишь одну вещь — минутой ранее она очнулась в той самой комнате для допроса, где получила свою дозу какого-то транквилизатора, а теперь её куда-то ведут… а точнее — влачат, как мешок с картошкой. Её плечи крепко сжимали двое рослых мужчин, которые вели её по широкому проходу. На удивление, во время этого променада она держалась на своих двух, пусть и не до конца это осознавала. Почему-то даже после долгих часов в пыточной один на один с Гасаном Асадом у Евы ещё оставались силы, чтобы не распластаться на земле, а медленно, но уверенно шагать вместе с парочкой местных громил.

Вслушиваться в разговор этих двух совсем не хотелось — голова всё так же болела, а мозг отказывался анализировать любую поступающую информацию, требуя тишины. Но, чёрт, как же громко эти двое говорили! Их слова разносились пустынным проходом вместе с гулким эхом шагов и заставляли Еву жмуриться от боли каждый раз, когда над её ухом кто-то бесцеремонно орал.

— Куда её нужно тащить? — спросил один из громил.

— В корпус «А», — ответил второй, посильнее сжимая Евино плечо. — Подселим в камеру к тому «австрийцу».

— И как она на ногах вообще держится после всего? — Ева не видела того парня, но могла поклясться, что сейчас он с глупым выражениям лица пялился на неё, пытаясь понять сложившуюся дилемму.

Что ж, Брэдфорд тоже интересовало, каким образом она ещё способнапередвигаться после всего случившегося.

— Саид ей столько адреналина вколол — странно, что она ещё вприпрыжку не бежит к камере, — буркнул второй амбал.

Больше они не говорили, и для Евы это было настоящим подарком судьбы. Тишина помогла немного оклематься, а уж когда свет в коридоре стал чуть менее ярким и глаза постепенно привыкли к нему, она даже смогла видеть то, что происходило вокруг. Её вели теперь уже узким холодным коридором, в котором разило плесенью, а воздух был до того затхлым, что дышать им с каждым новым шагом становилось всё тяжелее.

Тело Ева почувствовала чуть позже — голова по-прежнему взрывалась вспышками боли от каждого резкого движения, отёкшее лицо немного жгло, а в боку на месте разодранной раны теперь покоилась тонкая повязка, которая, впрочем, не спасала от неприятного тянущего чувства, усиливающегося пропорционально нарастающей панике. Ева не понимала, куда, к чёрту, эти двое ведут её. Камера какого-то неизвестного «австрийца» ей ни о чём не говорила, а потому в голову лезли не лучшие мысли. Хотелось залезть в голову этим амбалам и понять, какого чёрта они задумали, но пока Ева не обладала даром телепатии, а потому была готова довольствоваться тем, что уже знает.

В конце концов, после третьего поворота, уводящего вглубь этого запутанного бетонного лабиринта, Брэдфорд сдалась. Она бросила все попытки понять, что с ней собираются сделать и просто меланхолично посматривала по сторонам в поисках чего-нибудь примечательного. Место это, впрочем, само по себе было весьма запоминающимся сооружением. Судя по планировке и наличию камер, это вряд ли был какой-то склад. Полустёртые надписи на венгерском, которые Ева видела ещё в госпитале, наталкивали на мысли о военной базе, но всё это было каким-то слишком уж … старым, что ли. Словно это место здесь со времён Второй мировой, а может и раньше. Единственное, в чём Ева никак не сомневалась, так это в локации. Это была Венгрия на все сто процентов. Иначе, к чему здесь такое обилие местного языка?!

Версия с Венгрией, впрочем, подтвердилась совсем скоро. Буквально через несколько поворотов перед Евой предстали огромные металлические ворота, на которых было написано «A» épület. Kamerák 200-250**». Из тех скудных познаний в венгерском, что имелись у Евы, она поняла, что впереди один из корпусов местной тюрьмы. Въевшаяся ржавчина и напрочь выцвелая краска лишь подтверждали солидный возраст здания.

Как только один из амбалов открыл тяжелую дверь, перед Евой открылся широкий коридор с множеством камер по обе стороны. В большинстве из них царила кромешная тьма, и лишь в одной было видно тусклый свет, проникающий сквозь приоткрытое решётчатое окно. Когда Еву подвели к двери, она буквально оцепенела. В голове проскальзывали самые неприятные и мерзкие картины, которые всплывали вперемешку с воспоминаниями о пытках Гасана. За дверью могло быть что-угодно — электрический стул, разделочный стол… господи, да даже парочка каннибалов уже не удивила бы Брэдфорд.

К счастью Евы, ни одно из её опасений не оправдалось — в камере не оказалось ни ножей, ни раскалённых прутьев, ни чего-то ещё, что могло бы нанести ей вред. Напротив, в сравнении с залитой её собственной кровью пыточной эта тесная комнатка выглядела даже немного уютно. В ней оказалось чуть светлее, чем в коридоре, в углу было брошено какое-то покрывало, а рядом с дверью даже имелось некое подобие туалета. Единственное, что смутило Еву во все этой идиллии, — сидящий у стены мужчина, который был скрыт сумраком тесной камеры.

— Добро пожаловать, сука, — бросил один из амбалов, вталкивая Еву внутрь.

Вслед за ней полетела бутылка воды.

«Ужин», — рыкнул второй головорез, закрывая дверь.

Уже там, в камере, Ева ощутила всю собственную слабость, но сдвинуться с места не решилась. Её все ещё напрягал мужчина в углу комнаты.

— Кто ты? — спросила она с опаской.

Мужчина пошевелился. Он сделал несколько тяжёлых вздохов, после чего, опираясь на стену, встал на ноги. Его черты в тусклом свете казались нечёткими, совсем уж размытыми, но Ева всё же узнала своего нового соседа. Густые светлые волосы, сбившиеся на бок, широкие плечи и большие голубые глаза, — прямо, как у отца, — в которых теперь плескалось отчаяние — всё это было лишь отголосками былой юношеской красоты Генриха Риттера.

Глядя на потрёпанного, исхудавшего парня, Еве слабо верилось, что это именно он ещё каких-то полтора месяца назад улыбался ей со сцены Венской оперы, стоя рядом со своей новой женой.

— Генрих? — позвала его Брэдфорд. — Что ты здесь делаешь?

— Ты… та самая Ева? — прошептал он тихим севшим голосом.

Столь странная реплика в свою сторону насторожила Еву. Генрих едва ли запомнил личность Брэдфорд на свадебном балу, а больше они с ним нигде не пересекались. Из этого исходил вполне логичный вопрос:

— В каком смысле «та самая»?

— Они много говорили о тебе в последнее время. Тебя здесь ждали, Ева, — сказал парень, поднимая с земли брошенную бутылку воды. — Ты садись, — он кивнул на расстеленный на земле плед. — Вижу, ты уже прошла этап приветствия.

— О да, — выдохнула Ева, валясь на твёрдый пол у самой стены. — Если можно это так назвать.

Из-за адреналина боль ощущалась куда слабее — словно приглушённое жжение, распространяющееся по всему телу. Говорить было сложно — правая скула знатно отекла из-за гематомы, от чего её мимика была напрочь скованна. В боку знатно покалывало — ещё чуть-чуть и тонкая повязка, которую ей нацепили на разодранную рану, насквозь промокнет от крови. Ева не могла видеть себя со стороны, но, судя по выражению лица Генриха, выглядела она отвратно.

— Асад на тебе живого места не оставил, — скривился младший Риттер. — Что ты ему такого сделала?

— Слишком много знаю, — ответила Ева, жмурясь от накатившей мигрени.

— Понятно, — послышалось где-то поблизости.

Голова первой ощутила на себе последствия недавнего допроса. Боль нарастала постепенно, словно лёгкая пульсация, которая медленно превратилась в нечто необъятное и буквально ослепляющее. Временами Ева замечала, что от резких вспышек мигрени на миг теряла возможность видеть. Генрих предположил, что у неё сотрясение, но от его слов Еве не стало ни на йоту легче. Лекарств в этом каземате не было, а потому приходилось терпеть всё, крепко сцепив зубы, чтобы не заорать от боли.

После нескольких сильных вспышек стало полегче. Ева даже немного свыклась с сильной пульсацией в голове, которая, порой, вытесняла все возможные мысли и заставляла корчиться и тихо постанывать, умоляя все высшие силы прекратить это мучение. Чуть позже, через час или два — Ева не следила за временем — её отпустило. Тело всё ещё ныло от нарастающей боли, но она больше не казалась чем-то ужасным. Мышцы время от времени сводило судорогой, горло неприятно першило, в боку по-прежнему кололо, а в солнечном сплетении ощущался неприятный жар, но это было лишь жалким подобием того, что творилось с ней в начале этого безумного дня. Подобная боль была больше похожа на рябь, что возникает на воде, когда в неё бросают тяжелый булыжник. Она — всего лишь отголоски реальных мучений, которые пережила Брэдфорд, и с этим вполне можно смириться, если суметь абстрагироваться. Когда-то давно, долгие два года назад, она уже так делала, а значит — сможет и теперь.

Сидя напротив Генриха, Ева молча наблюдала за престранной картиной, которая здорово помогала отвлечься от физических проблем. Парень закатал рукав широкой рубашки, обнажив корявый шрам, тянувшийся через всё предплечье. Края раны были тёмными — по всей видимости, когда-то её пытались прижечь. Зрелище было не из приятных, особенно когда Генрих, попутно извинившись, принялся промывать подзатянувшийся шрам. Глядя на этого побитого жизнью парня, пытающегося из последних сил держаться в этом дурдоме, хотелось отмотать время вспять и вернуть тот образ лощёного ловеласа, который куда больше подходил ему. Брэдфорд искренне не понимала, какого чёрта этот баловень судьбы забыл в плену у Асада.

— А почему ты здесь? — спросила она, рассматривая глубокие ссадины на лице Генриха. — Твой отец же на хорошем счету у Асада. Они, вроде как, партнёры.

Риттер на миг замер, глядя на Еву с таким выражением, словно она сказала нечто постыдное и до нельзя неприличное.

— Были партнёрами, — уточнил Генрих, отпивая немного воды из бутылки. — До того, как папу с его фирмой прижали власти, и ему пришлось давать показания против всей этой шайки. Асаду это не понравилось, и отца поймали. Что с ним было дальше, я не знаю, но, судя по всему, перед тем, как попасться, папа припрятал часть их денег, сбросив всё на офшорный счёт. Он всего лишь вывел долю своих активов без согласования с начальством. Теперь Асаду нужен доступ к счёту, и он решил, что именно я могу ему его предоставить.

Рассказ Генриха вполне сопоставлялся с тем, что Ева читала об Асаде. Однажды все его союзники выходили за рамки тех стандартов, которые установил Зейд, и в какой-то момент они становились ему не нужны. А это означало лишь одно.

— Но если ты здесь, — заговорила Ева, — то значит…

— Что мой отец мёртв, — закончил Генрих. — Да, скорее всего. Асад так и не рассказал мне, что с ним случилось. Но один его дружок — Саид — сказал, что лучше бы мне быть посговорчивее, а то я отправлюсь вслед за своим папашей.

— Мне жаль, — шепнула Ева, стараясь быть как можно более искренней.

Смерть Риттера-старшего не вызывала в ней никаких глубоких чувств, вроде сожаления или скорби. Человеком он был паскудным и получил то, что заслуживал. Однако его сын — этот бывалый кутила, который теперь больше напоминал оживший труп, не был тем, кто должен был страдать за грехи своего отца. И только его в этой дикой истории Еве было жаль.

— Я говорил отцу не связываться с этими психами, — продолжал Генрих, глядя куда-то в пустоту, — но он был слишком помешан на идее заработать больше. Ему не давало покоя, что половина его друзей уже пробилась на верхушку власти и отмывала там такие деньги, что хватило бы несколько Африканских стран прокормить. И он решил завести дружбу с террористом и его ручным псом Клеманом, который ещё верит во все эти сказки о неимоверной прибыли, — он замолчал, после чего громко рыкнул, пнув ближайший камень:

— Сука…

— Генрих… — пыталась осадить его Ева.

Но парень разошёлся — за всё это время в одиночестве ему нужно было выговориться, изложив свою скорбную историю кому-то ещё. И, раз это так важно, Ева готова выслушать.

— Понимаешь, если бы в этом дерьме оказался только он… — Генрих вздохнул и устало потёр переносицу. — После пропажи отца они пришли в наш дом. Они убили мою мать, Ева. У меня на глазах один из этих придурков выстрелил ей в голову! — он громко задышал. Ева видела — в глазах парня застыли слёзы, а голос вот-вот был готов сорваться. Он опустил голову, глядя на разбитые костяшки и тихо сказал:

— А завтра они прикончат меня.

— Не прикончат, — отрицала Ева. — Ты им нужен. Пока они не узнают, то, что хотят…

— Они уже узнали, — оборвал её Генрих. — Один из отцовских помощников проговорился после того, как ему отрубили пару пальцев. Завтра будет мой последний допрос, Ева. Так сказал Асад.

Он выглядел затравленно — этот Генрих. Ненормально худой, бледный, как смерть, с большими голубыми глазами, наполненными отчаянием, он казался напуганным ребёнком, которого оторвали от семьи. Такому место в своей золотой кроватке, окружённой десятком верных слуг. Но сейчас он здесь — сидит напротив Евы и стоически ждёт свою собственную смерть.

Засмотревшись на младшего Риттера, Брэдфорд даже не заметила, как её начало потряхивать в ознобе. Пришлось натянуть на себя тонкий плед, расстеленный у стены, чтобы хоть как-то согреться. Губы пересохли от жажды, и Ева уже ощущала, как они покрываются мелкими жгучими трещинами. Генрих, заметив ухудшение в состоянии своей временной соседки, лишь хмыкнул и протянул ей бутылку с водой.

— На, выпей, — сказал он сухо.

Ева с опаской покосилась на бутылку, предвкушая, что именно там могли намешать люди Асада.

— Она…

— Нормальная, — утверждал раздражённо Генрих. — Я уже пил. Как видишь, ещё живой.

Аргумент показался Еве не шибко убедительным, но под пристальным взглядом младшего Риттера она невольно стушевалась. Стоило признать, в гневе он выглядел куда более уверенным и резким. Воду Ева всё-таки приняла и даже решилась сделать несколько глотков. Лучше ей не стало, но, по крайней мере, она понимала, что организм получил минимальную дозу необходимой жидкости, а, значит, она уже на шаг дальше от отметки «Смерть от обезвоживания».

Кутаясь в плед, Ева глядела на собственные руки и представляла, как на них появляются длинные глубокие шрамы — такие же, как у Генриха. Сколько дней понадобится, чтобы довести её до такого состояния? Два? Три? Или, может, больше.

— Сколько ты здесь, Генрих? — поинтересовалась Ева, окидывая младшего Риттера совершенно бесцеремонным пялящимся взглядом.

— Неделю, — ответил Генрих. — Может — больше.

«Чертовски долго», — подумала Ева, но так и не решилась сказать это вслух.

— Ты знаешь, что это за место?

На лице Генриха заиграла кривая усмешка, от которой Еву слегка покоробило.

— А ты ещё не поняла? Это тюрьма.

О, это-то как раз Ева прекрасно понимала. Единственное, чему не мешало её плачевное состояние, так это — анализу окружающей информации. За время своей работы на правительство она не редко посещала подобные места и прекрасно знала их планировку. Такое ни с чем не спутаешь.

— А поконкретнее? — напирала Ева.

— Зачем тебе это? — непонимающе спросил Генрих. — Думаешь сбежать?

— Возможно, — пожала плечами Брэдфорд.

На самом деле, мысли о побеге посещали её голову лишь в качестве несбыточных фантазий. Это не очередная кинговская фантастика — здесь нет дыр в стенах и ложек, чтобы прокопать себе путь наружу. Ева мыслила реальными категориями и прекрасно понимала — без посторонней помощи ей отсюда никак не выбраться. Что значит лишь одно: она никогда не покинет этот ад. А место её интересовало чисто из любопытства.

— Забудь об этом, — отмахнулся Генрих. — Здесь охраны больше, чем в Форт Ноксе. Ты с ними в нормальном состоянии бы не справилась, а теперь…

— Просто скажи место, Генрих.

Риттер недолго бубнил о глупости своей сокамерницы, но место всё-таки назвал. Пусть и без особой охоты.

— Судя по тому, что я услышал от надзирателя, это заброшенная государственная тюрьма в близи Будапешта. Ну что, стало легче?

Ева через силу усмехнулась, ощущая, как лицо начинает болеть от свежих ран. Действие адреналина ослабевало.

— Нет, — ответила она. — Но теперь я хотя бы знаю, где мне суждено подохнуть.

Риттер глянул на неё с лёгким недоверием. Ева знала, он прекрасно понимал её любопытство. Сам таким был, наверняка. Вот только у Генриха не было никого, с кем бы можно было поговорить о насущных проблемах, так что теперь он восполняет свой пробел в общении, проводя последнюю ночь своей жизни в компании почти неизвестной ему девушки.

— Ты готовься, — сказал он, перебирая в руке какой-то мелкий булыжник. — Второй заход похлеще первого. За ночь станет полегче — отёк немного спадёт и ссадины начнут затягиваться. А на утро из тебя сделают натуральный фарш. Он специально будет бить по твоим ранам, и с каждым новым ударом будет всё больше входить во вкус, до того момента, как боль не станет такой сильной, что ты не сможешь видеть, — камень полетел в ближайший угол. — А потом он остановится и спросит ещё раз. И ты скажешь ему всё, что он хочет услышать, потому что будешь бояться умереть.

В глазах Генриха залегла пустота. Она поглотила все до единого живые эмоции, оставляя после себя лишь подавленную злость на всех и вся, кто повинен в его страданиях. «Ребёнок», — подумала Ева, глядя на аккуратные черты, испоганенные мерзкими рваными ссадинами.

— А что же ты, Генрих? — спросила она, продолжая этот странный полуночный диалог двух заведомо мёртвых людей. — Ты боишься умереть?

Патетичные фразы казались идеально подходящими для этой пустой беседы. Ева ощущала, что вот-вот отключится, но до этого ей ещё хотелось побеседовать с этим отчаянным парнем.

— Нет, — твёрдо ответил Риттер. — Я мечтаю об этом последние несколько дней. Так и хочется сдохнуть и на том свете надрать моему долбаному отцу его меркантильный зад.

Его ответа Ева практически не услышала. Глаза сами закрывались, а тело сковывала неимоверная слабость. Хотелось отрубиться прямо там — сидя на холодном полу тесной камеры под тусклым свечением одинокой лампочки.

— Эй, не отключайся так, — рыкнул Генрих, пробуждая Еву от лёгкой дрёмы. — Лучше ложись. Тебе стоит хоть немного поспать. Я разбужу тебя, если что-нибудь случится. Всё равно спать не собирался.

Ложась на прежде расстеленный плед, Ева всё не могла оторвать взгляда от своего соседа. Ей было интересно, о чём он сейчас думает. Вспоминает ли прошлое или просто бесцельно пялится в пустоту, жалеет ли о растраченном впустую времени или злится из-за столь печального исхода.

Сейчас, впрочем, Генрих казался ещё более измотанным, чем в начале их беседы, и Брэдфорд искренне не понимала, почему он так легко отказывается от сна.

— Тебе тоже не помешает отдохнуть, — шепнула на удачу Ева.

— Не хочу, — отрицательно мотнул головой Риттер. — Только хуже станет. Каждый раз, как засыпаю, вижу мамины глаза, слышу её крики. Это невыносимо… — он запнулся, сжав руки в кулаки. — Знаешь то чувство, когда во сне тебе позарез нужно бежать, а ты можешь только стоять на месте и тупо пялиться вперёд без права на действие? Вживую это гораздо страшнее.

В последний раз взглянув на Риттера, Брэдфорд поняла, что больше не нужно слов. Генриху стоит побыть наедине с собственными мыслями, а ей необходимо хотя бы несколько часов сна перед тем, как вкусить новую порцию боли.

Глаза невольно закрылись, погружая Еву в приятный сумрак. Она всё ещё ощущала тревогу, но это едкое давящее чувство перекрывала неимоверная усталость, которая, словно якорь, потянула Брэдфорд в глубокую бездну сновидений. Последнее, что она услышала, — тихий шорох где-то неподалёку от себя.

***

Её разбудил сильный толчок. Первое, что увидела Ева в лёгкой полутьме, — лицо Генриха, склонившегося над ней. Его встревоженный вид насторожил Брэдфорд, и она быстро поднялась с холодного пола, потирая сонные глаза. После недолгого сна стало немного легче. Мигрень отпустила, а жуткое жжение в боку поубавилось, чему Ева была несказанно рада. Однако, вопреки всему этому, до заспанной Брэдфорд не так быстро дошло, что же хотел от неё сокамерник. Генрих говорил быстро, и Ева едва поспевала за его ходом мысли.

— Давай, не спи, Ева! — рыкнул он, потряхивая её за плечи.

— Что случилось? — спросила Брэдфорд, стягивая с себя помятый плед.

— Скоро сюда придет стража. Меня отведут на допрос к Асаду. Ты идёшь со мной.

Сперва Еве показалось, что она ослышалась, — в голове всё ещё творился коллапс, а осознание происходящего накатывало постепенно. В мыслях мелькали сотни вопросов, каждый из которых сводился к одному:

— Зачем?

— Не знаю, — пожал плечами Риттер, помогая Еве подняться на ноги. — Просто приготовься к тому, что это будет… — он поморщился, — не самое приятное зрелище.

— Я буду наблюдать за твоим допросом?

— За моей казнью, — уточнил Генрих. — Асад сказал, что приготовил мне сюрприз. Думаю, он пригласил мою жёнушку. Она в последние дни часто отсвечивала здесь.

Жена… какое же странное определение для той девушки, которую Ева видела на балу в Вене. Они с Риттером были словно из разных миров, и лишь дикая случайность на пару с чужой алчностью посопутствовали тому, что они теперь чуть больше, чем незнакомцы.

— Инас? — неверяще переспросила Ева. — Что она здесь забыла?

— Может быть, хочет проводить мужа в последний путь, — усмехнулся Риттер.

Его взгляд поник. Он стоял напротив Евы, прислонившись к стене, и монотонно созерцал грязный серый пол. Страшно предположить, что сейчас на уме у этого человека, да Ева и не собиралась копаться в его мыслях. Парню осталось жить от силы час, и Брэдфорд бы очень хотела запомнить его таким — молчаливым, апатичным, притворно сильным и по-юношески красивым.

— Ты как? — спросила Ева.

— Я-то? — тихо отозвался Риттер, так и не подняв взгляда. — Замечательно. Не беспокойся обо мне, Ева. Лучше думай о том, как бы пережить сегодняшний допрос.

К собственному удивлению, думать о том, что произойдёт с ней самой, Еве совершенно не хотелось. Она уже догадывалась, о чём её будут спрашивать, и это заботило её куда меньше, чем прискорбная судьба одного молодого европейского аристократа. Было в этом что-то сентиментально-лирическое, что-то вторичное и совершенно неуместное для её нынешнего положения, но Еве на это было искренне плевать.

Из-за двери послышались громкие шаги. Генрих засуетился и отошёл куда-то в угол — подальше от входа, попутно бросив:

— Идут. Стань к стене.

Ева послушно встала рядом со скомканным пледом, уставившись на дверь. Послышался звон металлического замка. Ржавые петли жалобно скрипнули, и дверь медленно отворилась. На пороге стояло трое: двое мужчин с вытянутыми перед собой армейскими Глоками и уже до боли знакомый Еве местный «хороший коп» Саид. Они окинули тесную камеру коротким взглядом, после чего опустили оружие и шагнули вовнутрь.

— Выводите их, — бросил Саид, и его верные псы приступили к исполнению приказа.

— Лицом к стене, — рыкнул рослый амбал, подошедший к Еве.

Сопротивляться не было смысла. Ева быстро развернулась к стене, сведя руки за спиной. Краем глаза она наблюдала за тем, как парень пониже сковывает Генриха наручниками и рычит ему что-то сродни: «Не рыпайся, блядь!».

Их вывели в коридор под чутким конвоем Саида, который всё это время лишь молча шагал позади. Ева знала — этот парень далеко не такой спокойный и покладистый, коим так отчаянно пытается показаться. Он — самая опасная змея в этом террариуме, ведь умеет маскироваться, обладает неплохим умением приспосабливаться к собеседнику и не выпячивает свою натуру, скрываясь за маской правильного солдата. С таким стоит быть вдвойне внимательной.

Всё время их променада окрестностями заброшенной тюрьмы Саид шёл впереди, направляя своих людей в этом извилистом бетонном туннеле. Терять время на пустые размышления Ева не стала. Брэдфорд решила заняться тем, что получалось у неё лучше всего, — она изучала тюрьму, отмечая на своей условной карте детальный путь к камере. На самом деле, всё это здание было до ужаса простым. Главной его задачей в прошлом было удержание опасных для общества заключённых, а потому везде — на конце каждого коридора и вначале нового прохода — были расставлены большие металлические двери, открытые теперь для удобства. Планировка включала в себя все обязательные атрибуты тюрьмы: камеры, караульные помещения, несколько штрафных изоляторов, большую крытую столовую, которая мелькнула на одном из поворотов, и ещё целую прорву давно заброшенных помещений, которые раньше использовались по особому назначению. Надписи на стенах побледнели и кое-где от них остался лишь нечёткий силуэт, однако Ева всё ещё могла по ним ориентироваться. Судя по всему, они покинули корпус «А» с одиночными камерами и направлялись в сторону административных помещений. Выход находился дальше, гораздо дальше, но оттуда найти его не составит труда, если пользоваться весьма чёткими указателями. Конечно, Ева могла лишь мечтать о побеге, но строить теории ей никто не запрещал. В конце концов, сколько историй она слышала о сбежавших из афганского плена солдатах, которые с открытыми ранениями и переломанными рёбрами находили в себе силы бежать и скрываться от талибских наёмников.

Их с Генрихом разделили совсем скоро. Ева не успела опомниться, как идущий позади Саид вошёл в какую-то комнату, приказав одному из амбалов довести Генриха к Асаду в одиночестве. Второй же парень совершенно бестактно втолкнул Брэдфорд вслед за своим руководителем и прикрыл за ней дверь. С виду комната была обычной допросной — такой же, как и та, в которой с ней вчера «беседовал» Гасан, — пара стульев, маленький стол и одинокая лампа, болтающаяся под потолком. Однако было в ней нечто отличительное — на противоположной от двери стене красовалось внушительных размеров окно, выходящее на какой-то широкий зал. Сама комната находилась на возвышении относительно соседнего помещения, из-за чего оттуда было хорошо видно его каждый угол. И в какой-то момент Ева поняла — это была вовсе не допросная, а камера надзирателей. Об этом говорила специфическая планировка и размещение. Соседний зал же был похож на место для досуга заключённых — тот же спортзал с рядом низких лавок, что тянулись вдоль высоких стен, и металлическим стулом по середине.

— Что происходит? — спросила Ева, глядя на то, как на центр соседней комнаты выводят Генриха в сопровождении стражи. Прямо за ним шагают трое — Гасан, Инас и какая-то высокая русая женщина, которую Ева видела впервые.

— Садитесь, Ева, — безразлично отозвался Саид, указывая на место напротив окна. — Происходящее там не должно вас заботить.

Перечить она не стала, ровно, как и проявлять излишнюю дотошность, — здесь этого не оценят. Ева медленно заняла свой стул, мельком поглядывая в смотровое окно, и попыталась сосредоточиться на допросе. Мысли витали вокруг Генриха. Сложно понять, чего добиваются эти люди и какие у них планы на него. Может, они и блефовали, убедив его в собственной бесполезности. Такой приём был слегка рискованным, но действенным. Однако что-то подсказывало Еве, что Генриха она больше не увидит. И от этого её пробирала лёгкая дрожь. Однажды на месте Риттера окажется уже она и тогда придётся или бороться до последнего или пойти по пути наименьшего сопротивления, как это сделал Генрих, и сдаться на милость этих ублюдков. Пока для Евы выбор был очевидным.

— Как самочувствие? — спросил Саид, рассматривая Евино лицо.

— Всё нормально, — Ева утвердительно кивнула.

Она старалась не смотреть вперёд, но глаза сами находили это чёртово окно и мельком рассматривали происходящее за плотным стеклом. Сейчас над Генрихом склонилась Инас. Миг — и её кулак впечатывается в его лицо, попадая по старым ранам. Еву передёрнуло.

— Это хорошо, — отвлёк её голос Саида. — Я рад, что Гасан смог вовремя остановиться.

— Не думаю, что он сделал это по собственному желанию, — заметила Ева с горькой усмешкой.

— Верно, нам не нужны мёртвые пленники, — Саид сделал небольшую паузу. — Пока. Вчера Гасан задал вам один очень важный вопрос. Сможете вспомнить его?

Ева опустила взгляд, рассматривая рыжую ржавчину на старом металлическом столе. Она надеялась, что они больше не вернутся к тому вопросу, но раз уж так вышло — ответ у неё имелся и он был всё тем же, что и несколько часов назад.

— Я не знаю, что было в той папке, Саид.

— Ваше молчание не продлит вам жизнь, Ева. Нам нужны ответы.

Из зала послышались крики. Ева невольно перевела свой взгляд на окно и увидела Инас со сверкающим ножом в руках. Из руки Генриха сочилась кровь — похоже, она резанула по старой ране. Ева едва сдержалась, чтобы не скривиться от увиденного. Завязавшаяся беседа интересовала её всё меньше.

— Хотите знать честно? — она перевела взгляд на Саида. — Всё, что мне известно об этой папке, это то, что в ней был компромат на вашего дружка Клемана. Почему бы вам не спросить у него, что именно может быть в тех бумагах?

— Филип Клеман утверждает, что ничего не слышал об этой папке, — парировал Саид. — Её содержимое ему неизвестно.

«Тогда почему этот сукин сын пытался меня отравить? Уж не из-за большой любви к погибшему брату, чье место он теперь занимает?» — подумалось Еве.

— А мне кажется, он врёт, — фривольно бросила она.

— А это не вам решать, Ева, — сказал Саид, слегка подавшись вперёд. Теперь его глаза находились на уровне с Евиными, и в них плескалась злость. — Мне кажется, вчера вы кое-что не поняли. Мы не собираемся с вами здесь в игры играть и переводить стрелки на кого-то другого. Вы будете отвечать или окажетесь там, — он указал на окно за своей спиной.

И вновь угрозы…

Ева даже сподобилась на кривую улыбку, глядя на раздражённого Саида. Он точно держал её за идиотку, если думал пугать очевидными вещами.

— Я всё равно окажусь там, — Ева покосилась на окно. — Рано или поздно я стану бесполезной и меня утилизируют, как ненужный мусор.

Крики становились громче. Инас с её подружкой проходились по Риттеру с ножом и кулаками, не жалея сил и изобретательности для того, чтобы сделать пытки максимально невыносимыми. Смотреть на это было невозможно.

— Вы правда так считаете?

Саид словно и не слышал истошных воплей. Он всё так же неподвижно наблюдал за Брэдфорд и проявлял крайнюю степень безразличия к чужим страданиям.

— Только не говорите, что отпустите меня, — Ева хмыкнула. — Это звучит-то смешно.

Она уже настроилась на то, что их дискуссия затянется. Впрочем, а как ещё ей продлевать собственное существование, если не беседовать с Саидом, давая ему самые безобидные факты из жизни Мориарти. Однако допрос был прерван громким стуком в дверь. Спустя миг, на пороге появился один из тех амбалов, что увёл их с Генрихом из камеры.

— Что? — рыкнул без лишней учтивости Саид.

— Гасан просил привести её, — мужчина указал на Еву.

— Уже? — поражённо воскликнул Саид. — Что он там… — он резко развернулся к окну и увидел, как с истекающего кровью Генриха снимают наручники, — А, понятно. Давай, забирай её.

Мужчина молча вывел Еву в коридор и потащил вглубь здания. По правде говоря, её увели не так уж и далеко. Один лестничный пролёт, пара поворотов — и Брэдфорд уже узрела на горизонте Асада, который как раз беседовал со своей сестрой. Рядом с ними стояла та самая русая барышня, коротая помогала Инас допрашивать Риттера.

— А вот и Ева, — проскандировал Гасан с мерзкой ухмылкой. — Теперь можно начинать настоящее веселье.

Инас смотрела на него с укором. Похоже, то, что задумал младший Асад, ей не очень нравилось.

— Может, всё-таки дашь мне закончить?! — обратилась она к нему. — Это же я, в конце концов, приволокла его сюда.

— Мы же уже всё решили…

— Нет, это ты всё решил, — взревела Инас. — Отец отдал Риттера мне.

Гасан лишь устало помотал головой, словно отгоняя глупое наваждение. Он подошёл к сестре и, наклонившись, прошипел сквозь зубы:

— Инас, ради бога, не выноси мне мозг. Ты уже достаточно облажалась в Австрии. Дай мне закончить мою работу, — он резко отпрял от Инас и развернулся к стоящей рядом барышне. — Наби, отведи её к Саиду.

Девушка согласно кивнула и, схватив под руку Инас, повела её к лестнице, тихо приговаривая:

— Давай, пошли отсюда. Мы сделали всё, что было нужно.

Проходя мимо Евы, Инас слегка замедлилась и смерила её холодным взглядом. В этот миг она показалась ей чертовски похожей на своего отца — такая же суровая, возвышенная и абсолютно безразличная к чужим жизням. Асад привил ей все свои худшие качества. Девчонка казалась его кривым отражением, и что-то подсказывало, что со временем сходств у них станет только больше. Уходя за поворот, Инас оглянулась и громко крикнула:

— Увидимся, как закончишь здесь.

И она ушла, скрываясь за белой стеной.

Еву провели к большим металлическим воротам и, сняв наручники, нагло втолкнули в длинный зал. Позади послышался скрежет металла, и Брэдфорд невольно обернулась. За порогом стоял Гасан, глядя на неё с гадким прищуром.

— Я долго думал, что с тобой делать, Ева, — громко заговорил он. — Физической боли ты не боишься. Угрозы тебя не берут. Поэтому мы решили проверить тебя на прочность. Один пистолет, одна пуля, — Ева проследила за взглядом Гасана и нашла лежащий на полу Магнум. — Я не могу позволить вам обоим жить, поэтому даю пять минут. Условия простые: либо ты убиваешь его либо он тебя. Тот, кто останется в живых… — Гасан оскалился, — останется в живых.

Ева смотрела на едва держащегося в сознании Генриха и понимала, что не сможет выстрелить. Просто не сможет. Глядя в глаза этому парню, она видит десятки непрожитых лет, сотню громких заголовков, которые ещё могут сотрясать местную прессу. Но, важнее всего, она видит личность — не плохую, не хорошую, а вот такую — пугающе неоднозначную, как и всё вокруг неё. И этой личности так и не суждено раскрыться.

Генрих глядит на Еву исподлобья и отрицательно мотает головой. Он не убьет её.

— А что, если никто не выстрелит? — громко спросила Брэдфорд.

— Умрёте оба.

Ответ Гасана был похлеще любого удара под дых. Он выбил последние капли воздуха из лёгких и заставил Еву с ужасом уставиться на ухмыляющегося Асада. Его поведение казалось ей чертовски нелогичным. Она ведь нужна этому кретину. Нужна его блистательному плану по поимке Джеймса Мориарти. Иначе, зачем ему было гоняться за Евой весь прошлый месяц?

— Ты правда сделаешь это? — спросила Брэдфорд внезапно севшим голосом.

— А твой босс правда хочет убить моего отца? — спросил Гасан на Евин манер. — Не задавай очевидных вопросов, Ева. Наши люди взяли след Мориарти, и совсем скоро твоя помощь нам не понадобится. Так что можешь смело подыхать, я переживу, — он потянулся к двери и закрыл её, кинув напоследок:

— Ну ладно, развлекайтесь. Время пошло.

Оставшись один на один с Генрихом, Ева впала в исступление. Она смотрела перед собой и не видела ничего, кроме чёртового пистолета, сверкающего в свете полуденного солнца. Кому-то из них придётся воспользоваться им, и Ева понятия не имела, как с этим смириться. Из прострации её вывел голос Генриха.

— Я… не выстрелю, — тихо сказал он, прижимая к себе кровоточащую руку.

Вид побитого парня стал условным толчком, который заставил Еву думать. Она, наконец, сдвинулась с места и быстрым шагом подошла к Генриху. Присев на корточки у его стула, Ева стала судорожно осматривать его раны — лицо превратилось в одну большую гематому, на шее краснели неглубокие царапины, а из руки на бетонный пол капала бурая кровь. Брэдфорд не страдала от излишних сантиментов к незнакомым людям, но этого парня ей было искренне жаль. Она сжала его ладонь и повернула лицо к себе.

— Эй, ты слышишь меня?

— Ева, — прокряхтел Генрих едва слышно, — возьми п-пистолет.

— Я не убью тебя, — твёрдо ответила Брэдфорд.

Генрих громко выдохнул. Слова давались ему сложно, во рту скопилась кровь, которую он периодически сплёвывал куда-то на пол. Но время летело со скоростью света, и они были всё ближе к тому моменту, когда оба могли потерять жизнь, поэтому он сделал несколько натужных вдохов и сказал:

— Я же просил беспокоиться о себе.

— Генрих… — выдохнула Брэдфорд, поправляя ему упавшую на лоб прядь.

Риттер громко прокашлялся и с отчаянием взглянул на Еву.

— Я не чувствую ног, — тихо сказал он. — Похоже, мне перебили хребет. Я всё равно долго не продержусь.

— Я не могу, — Ева отрицательно мотнула головой. Её расфокусированный взгляд зацепился за блестящий во всей красе Магнум. Он был на расстоянии трёх ярдов от Генриха. При всём своём желании он не смог бы достать его, а это значило лишь одно — Гасан Асад — чёртов садист. — Он же, сука, знал, что ты не сможешь меня убить.

Генрих тихо вздохнул. Из динамиков под потолком послышался громкий металлический голос, скандировавший: «У вас осталось две минуты». Ева покосилась на окно комнаты надзирателей и не увидела там ничего, кроме солнечных бликов. Она знала — он смотрел на неё сейчас. Смотрел и наслаждался своей властью.

— Мне жаль… — хрипел Риттер, — жаль, что тебе пришлось стать моим палачом.

— Я не убью тебя, Генрих, — Ева крепче сжала его руку. — Не могу.

Выбор больше не казался настолько очевидным.

На миг повисло молчание. Генрих тяжело дышал, а Ева медленно, но верно сходила с ума. Она не знала, что ей делать и как поступать. Второй раз в жизни она ощутила это странное двойственное чувство, когда судьба другого человека непосредственно зависит от твоего решения. Впервые так было в Альпах, в городе, под названием Нижний Виннергоф, какой-то месяц назад. Тогда все её инстинкты дали сбой, а желание жить напрочь исчезло, ведь она понимала — без отчаянных решений им с Джеймсом не выжить в заснеженных горах. Она не думала о себе, когда садилась в машину с маячком и, выжав педаль газа, летела на встречу смерти. Тогда ей больше всего хотелось лишь одного — спасти Джеймса Мориарти.

Сейчас перед ней был Генрих Риттер — сын человека, который помогал террористу, кутила и начинающий алкоголик, обычный парень, которому отчего-то выпала участь жертвы во всём этом водевиле. Умирать ради него не хочется в той же степени, как и убивать его. Еве жаль этого взрослого ребёнка, который, возможно, впервые за всю свою жизнь богатенького мажора встретился с жестокой реальностью окружающего мира.

— Я не убью тебя, — повторила она скорее для себя, нежели для Риттера.

— Тебе и не придётся, — шепнул Генрих. — Возьми пистолет, Ева, — она его не послушала, а потому он тихо добавил:

— Прошу.

Ева слабо понимала, чего он от неё хочет, но этот тон — отчаянный и умоляющий — убедил её встать с места и принести Генриху такой желанный Магнум. Увидев пистолет, Риттер потянулся к нему и сказал:

— Вложи его в мою руку и поднеси к горлу.

Ева оцепенела. Она этого не сделает. Ни за что.

— Нет… — сказала она, отводя оружие.

— Давай! — рыкнул Генрих, и в этом крике смешалось всё, что он не мог сказать, — боль, страх, злость и отчаянное желание закончить эту пытку.

Дрожащими руками Ева вложила пистолет в руку Риттера и, крепко сжав рукоять, поднесла дуло к его горлу. Перед глазами застыла пелена из слёз. Думать рационально не получалось. Как только холодный металл коснулся кожи, Генрих прикрыл глаза и выдохнул:

— А теперь нажимай на курок.

Хватило лёгкого усилия, чтобы раздался громкий выстрел. Пуля пролетела на вылет и застряла где-то в стене, но Ева этого уже не увидела. К её рукам упало бездыханное тело Генриха Риттера. По рукам стекала кровь, въедающаяся в кожу и раздражающая своим мерзким металлическим смрадом. Из Евиных глаз катились слёзы, а в ушах стоял невыносимо громкий звон. Дышать было сложно, а держаться на ногах — и вовсе нереально. Она повалилась на землю, глядя на окровавленное тело. Отсчёт жертв во имя спасения Евы Брэдфорд продолжался. Ей хотелось кричать, но с уст срывались лишь тихие маты, хотелось крушить всё вокруг, но руки и ноги не слушались её. В груди щемило от невыносимой боли, а в голове эхом отбивались слова, сказанные секундой ранее металлическим голосом:

«Время вышло. Молодец, Ева».

***

Камера опустела. Находиться в ней после смерти Генриха оказалось невозможно. Тишина давила на нервы, и Ева ощущала, как медленно погружается в полную апатию. Её не заботило ничего — ни злорадство Гасана, который на радостях, похоже, забыл провести ей ещё одну разъяснительную беседу; ни даже собственная судьба, казавшаяся теперь одной сплошной загадкой. Еве было откровенно хреново, и дело тут не в физическом истощении. Перед глазами то и дело всплывал образ мертвого Генриха и становилось так чертовски противно за себя, что ненароком хотелось вскрыться и покинуть этот бренный мир.

Всё, что происходило после выстрела, Ева помнила туманно. Из зала её сразу потащили в камеру, и весь этот путь сопровождался довольными возгласами Гасана. Он был очень рад такому исходу, ведь это именно то, что он задумал. Он вывернул Еву наизнанку, заставил забыть очеловечности и убить невинного (в каком-то смысле) человека. Теперь ей стало понятно, почему их поселили в одной камере при наличии ещё, как минимум, сорока девяти свободных одиночек. Как бы то ни было, ночь бок о бок сблизила их и поселила в Еве те самые сантименты, через которые нужно было переступить, нажимая на злосчастный курок.

В голове всё чаще всплывал момент выстрела. Что было бы, если бы она не позволила тогда ему взять пистолет? Их бы убили? Или Гасан блефовал, и весь этот цирк с пистолетом был ничем иным, как чёртовым фарсом? Ответы на эти вопросы она, наверняка, никогда не узнает.

На руках всё ещё остались следы засохшей крови. За всё это время Ева уже успела пропитаться её мерзким запахом, и ей уже начало казаться, будто она больше никогда от него не отмоется. Сидя на полу рядом со скомканным пледом, Брэдфорд рассматривала подтёки крови на своих запястьях, всматривалась в красные линии под ногтями и ощущала ещё большее омерзение к себе. Будь у неё выбор сейчас, она бы с бо́льшим удовольствием пустила себе пулю в лоб, чем жила с осознанием того, что по указке больного на голову террориста прикончила невинного человека. Но, пока у Евы оставалось лишь сожаление и странный скрежет металла, который раздавался с той стороны двери вот уже несколько минут. Похоже, кто-то пытался открыть решётку.

Вскоре послышался громкий скрип металлических петель, венчавшийся протяжным «Наконец то!». Небольшая выдвижная створка открылась и за небольшим решётчатым окном в двери показалось лицо Инас Асад. Ева не стала вставать — она всё так же сидела у стены и молча смотрела на свою позднюю гостью.

— На, — сказала Инас, протягивая сквозь решетку бутылку воды и пачку солёных крекеров. — Это ужин.

Ева смерила её скептическим взглядом, отмечая небольшую дерганность и бегающий взгляд, совершенно не присущие этой барышне. Она усмехнулась. Инас явно переступала через себя, затевая этот акт добродетели.

— С чего такая щедрость? — без лишних ужимок спросила Ева.

— Просто встань и возьми, — не унималась Инас.

Она явно была здесь по собственной инициативе, что одновременно настораживало и веселило Еву. Хотелось бы знать, за каким чёртом эта истеричная барышня пожаловала к ней, но сперва стоит хоть немного отыграться за то, что она сотворила с Генрихом.

— Я из рук не беру, — сказала Брэдфорд, нацепив кривенькую ухмылку.

— Это тебе не ресторан, — рявкнула Инас. — Встань и возьми или…

— Или что? — оборвала её Ева, поднимаясь с насиженного места. — Ты здесь одна, без своего конвоя, — она сделала несколько коротких шагов и оказалась на расстоянии жалкого фута от лица Инас. — То есть, никто понятия не имеет, что ты решила ко мне заявиться. А это значит, что тебе что-то нужно. Что-то личное, я права?

Ева смотрела ей прямо в глаза, ощущая непомерную злость, граничащую с форменным безумием. Руки так и чесались удушить эту въедливую суку, и Брэдфорд не понимала, откуда в ней столько ярости. Перед глазами стояла картина истекающего кровью Генриха, а в голове засела чёртова фраза: «Время вышло. Молодец, Ева». Брэдфорд отвела взгляд и отступила назад.

— Гасан был прав, — хмыкнула Инас, — ты та ещё сообразительная тварь.

— Та ещё тварь, да, — повторила Ева с усмешкой. — Что тебе нужно?

Инас замялась. От былого запала не осталось и следа. В её глазах отражалось искреннее и неподдельное отвращение к сложившийся ситуации.

— Хотела спросить, — Инас прочистила горло, — ты же нас видела тогда на балу в Вене?

Ева едва не рассмеялась в голос от абсурдности вопроса. Ей светит смерть, а эта истеричка заботится о собственной репутации.

— Нас? — с притворным удивлением переспросила Ева. — Ты имеешь в виду…

— Меня и Гасана.

Ева выдала лёгкий смешок. Ей казалось, что всё это — какая-то хреновая шутка, глюк на нервной почве, фата-моргана — да что угодно, только не правда. Теперь она, кажется, понимала Мориарти, который то и дело нарекал на человеческую сентиментальность, считая её наибольшим из всех возможных недостатков. Чувства и вправду отупляли. Кого-то они заводили в дремучую чащу альпийского леса с кучкой головорезов на хвосте, а кого-то толкали к одинокой камере в глубине заброшенной венгерской тюрьмы.

— А, ты об этом? Да, я видела вас, — безразлично ответила Ева. — А что, какие-то проблемы? Боишься, что разболтаю кому-нибудь твой грязный секрет?

— Никто не должен знать о том, что происходит между нами, — тихо заговорила Инас. — Если Саид или Наби узнают — это точно дойдёт до отца. А тогда на твоём месте может оказаться уже Гасан.

От одного образа избитого, израненного Асада, валяющегося в луже собственной крови, Ева ощутила неимоверную, по-настоящему садистскую радость.

— По мне, так это прекрасная перспектива, — искренне призналась Брэдфорд. — Скажи, почему я должна отказывать себе в таком удовольствии?

Инас выглядела раздражённо. Ева была уверена, что, будь у этой девушки чуть больше решительности и чуть меньше смекалки, она бы уже открыла эту чёртову дверь и заехала ей по лицу. Но Инас не могла сделать ей ничего. Пока.

— Я… — Инас запнулась. — Они будут морить тебя голодом. Следующие два дня тебе не будут давать ни еды, ни воды. Тебя будут истощать.

«Идут по проторенному пути», — подумала Ева.

Чем-то подобным в своё время баловались в MI-6. При старом руководстве, которое в последствии было уличено в сотрудничестве с восточно-европейскими террористами, такие мерзкие вещи были нормой. Впрочем, не удивительно, что Гасан решил использовать на Еве этот старый-добрый метод пытки. За двое суток без воды, да ещё и в подобном состоянии она едва сможет пошевелиться, не говоря уже о чём-то более основательном.

— А ты, значит, будешь мне воду с крекерами таскать? — с сарказмом спросила Брэдфорд, глянув на тот скудный ужин, что принесла с собой Инас.

— А ты хочешь голодать?

Ева тихо рассмеялась.

— Думаешь, я продам свой единственный шанс на месть за какой-то паёк? — она склонила голову на бок, глядя на Инас, как на глупого несмышлёного ребёнка. — Может, ты не в курсе, но я уже не первый раз в подобной ситуации. Справлюсь как-то, — отмахнулась Ева, нервно зашагав вдоль своей камеры.

Какое-то время в помещении стояла гробовая тишина. Инас молча наблюдала за Евой, которой было искренне плевать на её присутствие. Она явно ощущала себя униженной. Ну, конечно! Всё происходящее было явно выше её внутренних принципов. Но в какой-то момент, когда издалека послышался громкий стук, а в голове не осталось ни одной более или менее адекватной идеи выхода из положения, Инас спросила:

— И чего ты хочешь?

— В идеале — выбраться отсюда, — Ева усмехнулась, глядя на побледневшую от её слов Инас. — Но это тебе явно не под силу, так что обойдёмся малым. Хочу знать, что планирует Гасан насчёт Джеймса Мориарти. Я надеюсь, мне не стоит пояснять, кто этот человек?

— Я знаю, кто он, — заверила Инас. — Но меня не посвящают в детали, сама видела.

Ева отрицательно помотала головой.

— Ложь, — протянула она.

— Что ты… — начала было свою гневную тираду Инас, но Ева оборвала её на полуслове.

— Выражаясь проще, дорогуша, — заговорила она, подойдя вплотную к решётке, — ты откровенно пиздишь. Если твой сводный братец спит с тобой, а, судя по свежим засосам на твоей шее, это так, он уж точно не обделяет тебя вниманием, — от её слов Инас невольно потянулась к воротнику блузки и одёрнула его. — Такие, как ты, любят таскаться за своими объектами обожания, так что, думаю, ты всё прекрасно знаешь.

— Он не… — Инас вздохнула, прикрыв глаза. — Ладно, мне кажется, они нашли его. Точнее нашли его квартиру где-то в Праге, кажется. Но она была пуста.

«Прага, часовая башня, полдень», — пронеслось в голове. Ева на миг обомлела. Он ждал её, всё это время он ждал её. Не укатил на другой конец мира, не пустился во все тяжкие, а ждал, как чёртов дурак.

«Ты, наверное, там со скуки умирал», — мысленно улыбнулась Ева.

— Что дальше? — спросила она с напором.

— Его заметили в Австрии, возле Граца — недалеко от военной базы Риттера. Но он быстро скрылся. Сейчас он где-то на севере. В Германии, скорее всего. Они пытаются следить за ним. Отец хочет увидеться. И вполне возможно, что он даст вам поговорить. Он любит так делать перед тем, как… ну, знаешь… — Инас умолкла, опустив взгляд.

— Убить, — закончила Ева. — Занятно. Звонить будут или сюда приедут?

— Звонить. По видеосвязи.

— Ясно, — понимающе кивнула Ева.

— Это всё, — заверила Инас. — Действительно всё.

В это сложно поверить, но Ева не нашла в её словах ни капли фальши. Видимо, эта девчонка действительно что-то испытывала к такому садисту, как Гасан, раз решалась на столь отчаянные меры. И Ева могла осуждать её, вот только за плечами было столько ошибок, что язык не поворачивался выдать какую-то колкость.

— Ладно, — вздохнула Брэдфорд, — я тебе верю. Обещаю, что не буду спекулировать вашими отношениями.

— Что? — Инас с непониманием уставилась на Брэдфорд.

— ln ‘akhbar ‘ahadana ‘anakuma maea, — повторила Ева на арабском.

— Shukraan lak***.

Инас ушла, бросив под дверь небольшую пачку печенья и бутылку с водой. Вопреки усталости, есть не хотелось. Всё, на что сподобилась Ева, это взять немного воды и отмыть окровавленные руки. Оттирая красные подтёки, она думала о том, что сказала ей Инас. Джеймс был в Праге — в месте, где они должны были встретиться. Он ждал её там. А теперь он каким-то образом оказался в Австрии — в паре миль от дома Байеров. Возможно, он пытался найти её; может быть, уже знает, где именно она находится. Больше всего на свете Еве хотелось выбраться из дерьма, в котором она оказалась, и увидеть этого невообразимого психа. Но пока у неё вырисовывалась весьма нерадужная перспектива. Если Асад встретится с Мориарти, всё только усугубится. Из предположительного источника информации она превратится в своеобразный инструмент манипуляции. Исходя из собственного опыта Ева могла с уверенностью сказать — такие люди долго не живут.

Продлить своё существование длительным молчанием и мутными формулировками ответов больше не получится, а потому нужно в срочном порядке думать о том, как выбраться. Единственный способ — связаться с кем-то снаружи, дать наводку. В таком случае Еве остается только надеяться, что Асад позволит им с Мориарти поговорить. Иначе её бренное существование закончится весьма быстро.

***

В заброшенной военной тюрьме под Будапештом всё пошло наперекосяк слишком быстро. Гасан не успевал раздавать установки своим людям, которые теперь носились, как угорелые, чтобы обустроить всё к предстоящему звонку. В их камерах ещё хватало людей, которыми можно было заняться — в корпусе «Б» сидела тройка банкиров, что должны были заведовать швейцарскими счетами Асада, но облажались, попытавшись слить данные в отдел по борьбе с организованной преступностью; где-то в подвале оставался помощник Риттера, которого по-хорошему уже дня два, как стоило убрать, но у Гасана всё не хватало времени на это. Да и вообще — у них тут партия с разрывными гранатами застряла в итальянском порту, и, если с этим не разобраться, весь чёртов график коту под хвост. А тут ещё отец с этим Мориарти.

Прошло чуть больше трёх дней с тех пор, как они с Евой Брэдфорд в последний раз беседовали. Девка была смышлёной и не собиралась выдавать всё, что знала за раз. Разбитое лицо и сломанные рёбра её не пугали, а любые угрозы были словно об стенку горохом. Видимо, её неплохо натаскали в этом MI-6. Но у Гасана ещё было несколько тузов в рукаве, которые наверняка заставят эту суку быть более покладистой. Вот только все ближайшие планы рушились, как чёртов карточный домик благодаря одному звонку от отцовского секретаря, который приказал «подготовить Еву Брэдфорд к беседе с её боссом». Гасан оперативно распорядился обустроить большой зал всей нужной аппаратурой для видеозвонка и проверить в сотый раз спутниковую связь, которая здесь была, честно говоря, отвратной.

Сейчас он сидел в своём импровизированном кабинете, что представлял собой бывшее личное помещение начальника тюрьмы, и просматривал накладные, которые передал ему брокер «ARES inc.». В документах всё было чисто — никаких подводных камней или неоднозначных формулировок. Цифры верные — их он уже раза три проверил. Что же тогда не устраивало тех придурков с таможни? Саид предполагал, что они хотели увеличить сумму отката, но об этом не могло быть и речи. Они и так получали сверх меры за своё молчание, а в перспективе «Арес» должен расширяться ещё на три порта, так что эти итальянские мрази могут смело идти к чёрту с их желанием подзаработать на контрабанде.

«Убрать их дешевле и проще», — подумал Гасан, просматривая по второму кругу новые инвойсы на товар.

Дверь кабинета тихо скрипнула, привлекая его внимание. В комнату вошла Инас. Она лёгкой поступью подошла к столу и, проигнорировав гостевое кресло, обогнула его и подошла к Гасану. Её ладони легли на его лицо и стали мерно поглаживать лёгкую щетину. Инас улыбалась. Яркий солнечный свет из панорамных окон падал на её смуглое лицо, превращая его в настоящее произведение искусства. С лёгкой руки природы у этой девушки имелась самая выразительная внешность из тех, что доводилось когда-нибудь видеть Гасану: большие карие глаза взирали на него с теплотой, тонкие изящные губы изогнулись в улыбке, вздёрнутый нос был усыпан мелкими веснушками, а длинные чёрные волосы, словно шёлк, струились по узким плечам, придавая этой фигуре мягкие очертания. Отец говорил — Инас была поцелована солнцем. И Гасан понимал его. Они оба родились под палящим восточным солнцем, но только Инас смогла пронести его свет с собой в эту мрачную Европу.

Сейчас, глядя на неё, Гасан чувствовал ту самую слабость, которая делала его человеком. Он терялся в этом взгляде и, наверное, впервые не знал, что сказать.

— Я проверила зал, — тихо сказала Инас. — Всё готово.

— Это хорошо, — улыбнулся Гасан.

— Ты как? — она опустила взгляд на разбросанные по столу документы. — Что-то серьезное?

— Нет, пустяки, — соврал Гасан.

Его ложь выдавало буквально всё — усталый вид, круги под глазами, да даже вибрирующий от новых сообщений сотовый, который буквально не затыкался со вчерашнего дня.

— Ты бы так не заморачивался по пустякам, — заключила Инас, садясь ему на колени.

Гасан покрепче обнял её за талию, прижимая к себе, и улыбнулся.

— Всё-то ты знаешь.

Поцелуй вышел коротким, почти детским — сродни тех, которые она дарила ему на прощание, когда они были ещё детьми и их не связывали непреложные обстоятельства. Гасан тогда жил на самой окраине города в старом семейном доме вместе со своими родителями. Они с Инас были людьми разного толка. Она — дочь одного из самых влиятельных и опасных людей ближнего востока, выросшая на принципах строго подчинения. Он — парниша с окраины, чьи родители пусть и были в хороших отношениях с Асадом, но никогда не ставились наравне с ним. По крайней мере, именно так считал Гасан, пока прятался в кустах большого особняка Асада и наблюдал за тем, как Инас играется со своим ретривером. Год спустя его родителей не стало — их застрелили прямо возле дома — и Гасан почти на сто процентов был уверен, что в этом виновен один из людей Асада. Зейд забрал его к себе в дом сразу после похорон, сказал, что теперь он — часть «Эла-Илат», его сын и брат для Инас. И примерно с того времени всё покатилось в бездну. Никто из них не смотрел друг на друга, как семья. Инас буйствовала, иногда переходила на истерический крик, а временами и вовсе могла по лицу заехать кому-то из подчинения отца за лишнее замечание в их сторону. Гасан же покладисто молчал и временами пытался осадить свою непутёвую сестру. Он всё ещё казался чужим в этой семье, а потому должен был быть благодарен за честь оставаться там.

Сейчас быть покладистым не хотелось. Особенно ощущая, как Инас крепко прижимается к нему, оставляя короткие поцелуи на огрубелом лице. Гасан желал сбежать. Он так и не смог стать полноценной частью их семьи, не смог почувствовать себя родным среди этих головорезов. Он скорее подстраивался, отвечая жестокостью на жестокость. Так он и рос, превращаясь в подобие самого Зейда, только гораздо злее и изворотливее. И лишь один человек мог пошатнуть в нём всю эту стойкую конструкцию из перманентной агрессии и безразличия, и сейчас он сжимал это хрупкое, но стойкое создание в руках, пытаясь не упустить последние мгновения свободы.

— Могу я у тебя кое-что спросить? — прошептала Инас, отстраняясь от него.

Её голос звучал непривычно серьезно, а тон не предвещал ничего приятного от будущей беседы.

— Да, конечно, — ответил Асад.

— Почему ты не дал мне убить Риттера?

Гасан закатил глаза и устало простонал:

— Инас, не начинай…

Он уже сто раз пожалел о том, что дал ей спросить. Эта дотошная девушка с него последнюю душу вытрясет, но заставит ответить. А отвечать Гасан не хотел, поскольку знал, что правду Инас не примет, а на ложь только ещё больше разозлится.

— Я не хочу ссориться, — говорила она, медленно перебирая его волосы на затылке. — Просто хочу понять, почему ты не дал мне сделать свою работу.

Он знал — в такие моменты Инас чувствовала себя взрослой. Она ощущала на себе груз ответственности, который взвалил на неё отец, и вопреки всему готова была нести его по жизни. Однако правда такова, что она — эта поцелованная солнцем девушка — лишь слабое звено в этой убийственной цепи. И придёт день, когда она не выдержит и либо уподобится своему отцу, превратившись в жестокую бездушную машину, либо сломается окончательно и сиганёт с ближайшего небоскрёба. Любой из этих вариантов казался Гасану чудовищным, и уже только поэтому он готов был, как идиот, подставляться, лезть под обстрел и творить неимоверные глупости для того, чтобы уберечь её. Ответ на вопрос, который задала ему Инас, оказался скрытым смыслом его существования, и ей, наверное, стоило его знать.

— Потому что не хочу, чтобы ты убивала, — коротко и без лишних оправданий.

Ей не понравился такой ответ. Ни разу.

— Но что в этом такого? — воскликнула Инас. — Ты сам говорил, что смерть — это часть нашей судьбы.

— Моей судьбы, — поправил её Гасан, — а не нашей.

Инас отвела взгляд и громко вздохнула.

— Перестань строить из себя мученика, — сказала она. — Отец не оценит.

— Отец много чего не оценит, — Гасан опустил взгляд на свои руки, которые теперь лежали на талии Инас.

— Он не узнает. Никогда.

Во взгляде Инас мелькнула тревога. Она боялась, и это было вполне логично. Однажды отец уже сказал, что именно сделает с Гасаном, если он прикоснётся к его дочери. Дважды он повторять не станет. Гасана ждёт не самая приятная участь за то, что он себе позволяет, но остановиться он не может, а потому остаётся быть осторожным и следовать давно наработанной схеме.

— Тогда делай всё, что я скажу, — сказал Асад, и это была отнюдь не просьба. — И если я приказываю отступить — ты отступаешь. Без лишних слов. Я не хочу, чтобы подобные сцены повторялись.

— А я не хочу, чтобы ты решал за меня, что мне стоит делать, — ощетинилась Инас.

Её голос переменился. Он больше не отдавал альпийским холодом и был более покладистым. Гасан знал — она поняла его просьбу. А уж к пустым капризам он за все эти годы привык.

— Ты же не хотела ссориться, — усмехнулся он.

— Ты не оставляешь мне выбора.

Они бы просидели так вечность, — думал Гасан. Но для чего-то хорошего, как водится в его жизни, всегда отведено наименьшее количество времени. Совсем скоро в дверь постучали. Их мимолётная свобода закончилась в тот миг, как в комнату вошёл Саид и менторским тоном сказал:

— Звонил Дамир. Отец готов выйти на связь.

***

Стража пришла ближе к обеду, и Ева уже была готова к тому, что её ждало. Ещё вчера ей провели разъяснительную беседу о том, как «быть хорошей девочкой и не схлопотать пулю в лоб за свои слова». Видимо, Зейд распорядился провести всё идеально, а потому Гасан, как, впрочем, и все остальные, был на взводе. Их ждал, пожалуй, самый важный момент за всё время Евиного пребывания в этой заброшенной тюрьме. Совсем скоро Зейд выйдет на связь, и в ход пойдёт стандартный сценарий с заложником, чья судьба теперь будет лежать на плечах одного лишь человека. Ева уже подготовила свою слезливую речь. Она волнуется, ещё как. Но страх остаться здесь навечно сильнее любых переживаний.

Дорога к залу уже была ей знакома, и прошла она в гробовой тишине. Лишь единожды её стражник подтолкнул Еву вперёд, рявкнув что-то отдалённо похожее на «Шевелись!», но она уже к этому привыкла, воспринимая такие жесты как проявление своеобразной местной гостеприимности. Как только они дошли, даже этот крикливый амбал замолчал, узрев своего разъярённого босса, стоявшего у знакомых уже высоких ворот.

— Надеюсь, ты помнишь, как нужно себя вести? — спросил Гасан, остановив их небольшой конвой.

— Конечно.

— Ну и славно. Заводите её.

Стоящий сзади громила схватил Еву за руку и потащил к центру зала — туда, где её ждал уже знакомый металлический стул.

Свет в комнате был хорошим, его здесь обеспечивали несколько длинных окон под самым потолком. Ева была более чем уверена, что такой выбор помещения был не случайным. Они хотели не дешёвую размытую съемку — Зейду нужны были детали, он желал, чтобы Джеймс видел каждую её, даже самую мелкую царапину. Наверное, он думал, что у Мориарти сердце дрогнет от такого зрелища, но Ева знала Джеймса слишком хорошо. Ему не было дела до чужой боли. Он смотрел отнюдь не на шрамы.

Как только Брэдфорд усадили на своё место, к ней подошёл Саид и спокойно сказал:

— До звонка осталось меньше десяти минут. Помни, Ева, — любое лишнее слово…

— … и вы снесёте мне голову, — закончила Брэдфорд уже наизусть заученную фразу. — Я помню, Саид.

Вскоре зашёл Гасан, и дверь большого зала захлопнулась, а внутри Евы что-то оборвалось. Её слегка потряхивало от волнения. Глаза уставились в одну точку — в большой чёрный объектив, над которым сейчас светила зелёная лампочка. Асад вместе со своими людьми стоял позади — у лэптопа, к которому была подсоединена камера. У объектива ещё какое-то время суетился молодой мальчишка, которого Ева прежде не видела, после чего лампочка вдруг замигала красным. От растерянности Брэдфорд взглянула на Саида. Тот лишь утвердительно кивнул, дав условную команду начинать.

— Ева, — послышался голос Зейда из больших динамиков. — Рад видеть тебя. Ты хорошо нас слышишь?

— Да, — произнесла внезапно хриплым голосом Ева. — Да, я…

— Как ты, Ева? — перебил её Асад. — Вижу, ты уже успела побеседовать с Гасаном.

Шрамы с первого допроса ещё не сошли, а за последние несколько дней к ним прибавился ещё десяток новых, поэтому слова Зейда для Брэдфорд звучали в равной степени иронично и жутко.

— Да, — сказала Ева, глядя на напряжённого Гасана. — У нас с ним вышел весьма занятный разговор.

— Славно, — выдохнул Асад. Ева практически чувствовала на себе его насмешливый взгляд. — Знаешь, кто со мной сейчас здесь?

Ну конечно же она знала. Благодаря своевременному доносу от Инас, Ева была хорошо осведомлена о том, с кем по ту сторону провода сидит Асад. Но ему об этом, конечно же, знать не стоит, поэтому она лишь отрицательно помотала головой, громко ответив:

— Нет.

— Рядом со мной сидит Джеймс Мориарти. Я хотел, чтобы вы увиделись до того, как он примет решение.

— Какое решение?

— Самое важное решение, — елейным голосом произнёс Асад. — У меня есть определённые планы на этот регион. И Джеймсу они, к сожалению, не по душе. С этим нужно что-то делать, поэтому я предложил твоему боссу сделку.

Его довольный тон Еве категорически не нравился, а мутные формулировки лишь загоняли мысли в тупик, из-за чего она всё-таки решила спросить:

— И каковы условия?

— Он отступает, не лезет в мои дела — и ты остаёшься живой. Не так сложно, согласись.

Слова Зейда заставили Еву нервно улыбнуться. Она и не предполагала, что этот человек настолько узко мыслит.

— Ты правда думаешь, он на это пойдёт? — спросила она с нескрываемой насмешкой.

— А ты спроси у него, — ухмыльнулся Асад. — Поговоришь со своей подопечной, Джим?

На миг настала тишина. Из динамиков доносилось тихое шипение, свидетельствующее о не самой лучшей связи в этом месте. Ева с какой-то глупой надеждой неотрывно смотрела в объектив, представляя то, с каким презрением Джим сейчас смотрит на её искалеченное тело.

— Ева, — отозвался Мориарти, и от одного своего имени, слетевшего с его уст, она на миг забыла о том, где находится. Вопреки всему ей чертовски хотелось сейчас видеть Мориарти, смотреть ему в лицо и говорить что-то исключительно неуместное — что-то сентиментальное и совершенно ей не присущее. Но сейчас она была один на один с чёртовым объективом, позади которого стояли люди, что только и ждут повода для того, чтобы выстрелить. Нужно действовать по плану.

— Джеймс, — громко, с отчётливо слышным укором заговорила она, — только не говори, что ты согласился?!

— Я ещё не дал окончательного ответа.

«Но ты уже всё для себя решил, не так ли?» — заключила мысленно Ева.

Она умоляюще взглянула в объектив, пытаясь быть как можно более убедительной.

— Джим, прошу тебя, не поступай глупо, — просила она. — Не делай то, о чём будешь жалеть. Вспомни чёртов Будапешт и ту богом забытую тюрьму. Будь внимательным. Не повторяй своих собственных ошибок, — она на миг умолкла, словно ей и вправду не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. — Если ты думаешь, что от твоего решения что-то изменится…

— Я поступлю так, как считаю нужным, — донеслось из динамиков.

— Как обычно… — хмыкнула Брэдфорд, отводя взгляд.

И вновь повисло чёртово молчание. Джеймс не отвечал, хотя Ева знала — ему было, чем возразить. Люди позади камеры выглядели настороженно. Сейчас они больше напоминали безжалостных бойцовских псов, что ждали команды «фас» от своего хозяина. Саид держал ладонь у кобуры, а Гасан лишь пристально наблюдал, скрестив руки на груди.

— Я думаю, этого достаточно, — раздался голос Зейда. — Видишь, Джеймс, она жива и полна энергии. Слега потрёпана, но это не мешает ей пререкаться. Надеюсь, такой аргумент достаточно убедителен для тебя?

— Да, — ответил Мориарти.

— Сука, — шепнула Ева, прикрывая глаза.

Она не могла смотреть в камеру, не могла связать и двух слов. Сердце в груди заходилось в бешенном ритме. Она не знала, понял ли Джеймс её намёк, или он дошёл до кого-то другого, кроме него, и от этого неведения становилось страшно.

Когда Асад произнёс заветное «Достаточно, отключайте!», Ева почувствовала неимоверную слабость. Её тело становилось ватным, а в голове не осталось ни одной логичной мысли. Всю её — от пяток до макушки — пробрало дрожью. Она ощущала, словно застыла во времени — весь мир куда-то спешит, люди вокруг суетятся и громко о чём-то спорят, превращаясь в сплошные размытые блики, которые всё никак не мог уловить её взгляд. Еве казалось, будто она вдруг очутилась на обочине скоростного шоссе, и всё, что ей нужно было сделать, — это прыгнуть в одну из мчащихся машин и поплыть по привычному течению жизни. Но охватившие тревожные мысли всё не отпускали, а восприятие реальности донельзя исказилось.

Она не помнила, как очутилась в своей камере. В голове, словно заевшая пластинка, звучала одна и та же мысль: «Он не понял…». Ева знала — если Джеймс и вправду не уловил её намёка, если он действительно не понял, то ей осталось жить чуть меньше пары часов. Возможно, хоть и маловероятно, Гасан потерпит до вечера или оттянет момент казни аж до утра — это уже не важно. Главное, чтобы Джеймс всё понял правильно. Главное, чтобы он успел.

Время превратилось в одну вязкую обволакивающую субстанцию, что тянулась непростительно медленно. Утратив счёт часам, Ева всё сидела в своей тесной камере и молча пялилась на стену — туда, где ещё несколько дней назад сидел Генрих Риттер. Почему-то именно сейчас вспомнились его скорбные речи об упущенных годах, наполненные праведным отчаянием. Что бы не говорил этот парень, Ева понимала — он боялся смерти. Все они её боялись, ведь это чёртова часть человеческой натуры. Мы всегда боимся неизбежного, а особенно, зная о его приближении. Ни один человек в здравом уме не сможет спокойно принять тот факт, что где-то за углом его поджидает долгая мучительная гибель. А если он говорит иначе, просто знайте — он нагло врёт.

Ближе к тому времени, когда в этой местности должен был наступить вечер, Ева услышала громкие шаги, доносящиеся из коридора. Немного погодя створка решётчатого окна приоткрылась и в камеру полетела бутылка с водой. В свете тусклой лампы Ева увидела лицо Саида, стоящего по ту сторону двери.

— Я знаю, тебя морили жаждой последние несколько суток, так что принёс тебе немного воды.

Ева удивлённо покосилась на мужчину, но воду всё же приняла, сказав тихое: «Спасибо».

Постояв ещё какое-то время у двери, Саид молча удалился. Он не удосужился никак объяснить свой внезапный порыв альтруизма, а Ева и не стала спрашивать — всё было предельно понятно.

Сев у стены, Брэдфорд открыла крышку и поднесла к носу горлышко бутылки. От воды предсказуемо тянуло горьким миндалём. Аккуратно закрыв крышку, Ева отложила бутылку подальше и испустила нервный смешок. Она и не предполагала, что её попытаются убрать так быстро. При взгляде на злосчастную воду, в голове рождались весьма нерадужные мысли о том, что в какой-то момент её всё же заставят выпить эту отраву и выбора у неё, как такового, уже не будет.

На своём веку Еву не так часто пытались травить — в последний раз это сделал Асад, когда подсыпал ей в вино тот самый яд, от которого умер Джулс Клеман. Первая же попытка принадлежала человеку поизощрённее, и случилась она задолго до того, как Брэдфорд оказалась в таком откровенном дерьме.

***

Двое суток — ровно столько Ева провела в этой комнате с большой зеркальной стеной. Её допрашивали, избивали, запугивали — это уже было похоже на своеобразный ритуал, который почему-то должен был заставить Еву говорить. Обвинения, которые ей предъявляли, были на восемьдесят процентов догадками. И, как только Ева спрашивала о доказательствах своей вины, то получала лишь ушат из угроз и пару сильных ударов по почкам.

Её держала надежда на то, что эти люди так и не найдут доказательства её грязных махинаций с документами. Ева молила всех существующих богов, чтобы на её рабочих гаджетах не обнаружили ничего компрометирующего. Она пусть и старалась быть предельно внимательной и заметать за собой следы, периодически обнуляя кэш и подчищая жёсткий диск, но ведь Ева Брэдфорд — не чёртов программист. Она вполне могла упустить что-то — какой-то файл или образ, за который можно запросто зацепиться и впаять ей статью за измену родине. Подобный исход пугал больше любых пыток — моральных и физических.

Время в этой тесной коробке тянулось непростительно долго. После каждого допроса Еву на несколько часов оставляли в одиночестве, и этот промежуток был, пожалуй, худшей пыткой. Тело изнывало от боли, которую становилось всё тяжелее переносить. Старые раны жгли и тянули с новой силой, в голове творился форменный коллапс, а всё, что оставалось делать истощённой после 48 часов сущего ада Еве, — это рассматривать своё искалеченное тело в отражении большой зеркальной стены.

Это потом — спустя долгие месяцы после того злосчастного допроса — она поняла, что вся суть-то была не в избиениях и бесконечных беседах с дознавателями. Именно то дурацкое зеркало было тем самым тайным оружием, которое ранило больнее всего. С каждой новой царапиной и краснеющей гематомой смотреть на себя становилось всё больнее. Хотелось прекратить всё это, и в какой-то миг Ева едва не поддалась на этот порыв.

Единственное, что отвлекало от созерцания собственного избитого тела — это редкие визиты кого-то извне. Это могли быть её коллеги из отдела или сам Майкрофт Холмс, но, чаще всего, к Брэдфорд заглядывал лишь один человек.

В последний раз он пришёл к ней на третьи сутки, когда Ева уже не ощущала собственных конечностей, а её лицо превратилось в холст какого-то современного художника-импрессиониста — то тут то там на бледной коже алели свежие гематомы, а скулы были усыпаны глубокими царапинами, которые оставались после колец на руках её жестоких дознавателей.

Дауэл по привычке приволок с собой свою верную шавку Миранду, которая, казалось бы, получала эстетическое удовольствие, созерцая избитую Брэдфорд. На этот раз Марк пришёл не с пустыми руками. Он сел на своё привычное место напротив Евы и поставил перед ней стакан с водой. Руки у Брэдфорд по его приказу были развязаны, но в качестве страховки позади неё стоял какой-то парень из отдела безопасности.

К услужливо предложенной воде Ева так и не прикоснулась, что явно не нравилось Марку.

— Почему не пьешь? — спросил он, косясь на воду.

Ева медленно поднесла стакан к лицу и вдохнула терпкий аромат миндаля. Она усмехнулась и положила воду обратно, стараясь не пролить ни капли.

— От неё несёт цианидом.

— Это всего лишь вода, — заверил Дауэл.

— Тогда выпейте, — Ева подвинула к нему стакан.

Марк долго смотрел на него с нечитаемым выражением лица, но взять в руки так и не решился.

— Что? Не хотите? — поддела его Ева.

В ответ на её издёвку Дауэл вальяжно откинулся на спинку стула и с ухмылкой спросил:

— Хочешь проверить? — Ева лишь неопределённо пожала плечами, но Марку было достаточно и этого. — Миранда, — обратился он к своей помощнице.

— Да, сэр, — отозвалась она.

— Выпей это, — Дауэл кивнул на стакан.

Просьба начальника ввела Миранду в ступор. Она удивлённо смотрела на Марка и так же, как и Ева, не могла понять — блефует он или всерьез приказывает ей выпить эту воду.

— Сэр, вы уверены…

— Всё в порядке, — Марк одарил ей своей дежурной улыбкой, протягивая стакан. — Выпей.

Карлсбак трясло, но ослушаться она не могла, а потому приняла предложенную воду. Хватило двух глотков, чтобы стакан медленно выскользнул из её рук, с треском разбиваясь о бетонный пол. Миранда попятилась к стене, хватаясь за горло и делая громкие натужные вдохи. Вскоре ноги перестали держать её, а тело повалилось на землю, содрогаясь в конвульсиях. Изо рта хлынула кровь, а белки зрачков покраснели. Время от времени Миранда пыталась прохрипеть просьбу о помощи, но из-за спазма её дыхательные пути пережало, и вместо слов она смогла выдать лишь тихий стон.

Ева с ужасом наблюдала за тем, как прежде горделивая и самоуверенная Карлсбак сейчас корчилась от боли, издавая ужасающее гортанное рычание. Единожды Брэдфорд даже попыталась встать и оказать ей хоть какую-то помощь, но крепкая рука парня позади сжала её плечо, не давая сдвинуться с места.

— Сиди, — приказал Дауэл, спокойно созерцая, как тело его помощницы бьется в предсмертной агонии.

Марк не позволил унести Миранду. Он заставил Еву до последней секунды наблюдать за её мучительной смертью, превозмогая стыд и отвращение. Спустя годы эти воспоминания затерялись среди миллионов мыслей. Теперь они казались ничем иным, как страшным сном, и лишь одна деталь не давала Еве окончательно забыть об этом. В тот миг, когда боль достигла своего апогея, а реальность поплыла перед глазами яркими пятнами, Миранда поняла, что это конец. Она вскинула голову, желая в последний раз узреть глаза того человека, по вине которого она скоро испустит дух. И в её взгляде Ева не увидела ничего, кроме животного страха.

***

Сейчас, сидя в своей тесной одинокой камере, Ева чётко видела перед собой этот взгляд. Он всплывал из глубин сознания и вставал перед глазами блёклым маревом, словно напоминание о всех былых ошибках. Именно с Миранды начался тот условный список жертв имени Евы Брэдфорд, который теперь насчитывает десятки имён. Страшно представить, сколько людей умерло по её вине только за последние полгода: Джулс Клеман, чья смерть потянула за собой казнь невиновного человека и гибель его жены Луизы, Ларс Труман, Камилла, Байеры, Генрих… Каждое новое имя вызывало всё больше вины, и так сильно хотелось, чтобы этот список, наконец-то, закончился, но единственный, кто может замкнуть его — это сама Ева. Её имя будет последним в этом условном учёте, и, судя по всему, осталось совсем немного до того момента, как оно там появится.

Брэдфорд совершенно не заметила, как наступила ночь. Обычно об этом оповещали гаснущие лампы в коридоре, но именно сегодня они горели почти до полуночи. В какой-то момент всё словно замерло. Все внешние звуки, включая извечный скрип метала или тихие перешёптывания стражников, затихли. Затем, словно гром среди ясного неба, издали стали доноситься громкие крики. Была слышна стрельба вперемешку с отборным арабским матом. Брэдфорд поднялась с места и медленно приблизилась к двери, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Сперва звуки борьбы доносились до неё лишь гулким эхо, но совсем скоро выстрелы стали звучать громче, словно кто-то затеял перестрелку в их широком коридоре.

Когда снаружи всё затихло, Ева напряглась. Она попятилась назад, вслушиваясь в громкие шаги, доносящиеся из коридора. Вскоре створка решётчатого окна открылась, показывая Еве лицо молодого мужчины.

— Ева Брэдфорд? — спросил он с отчётливым акцентом.

— Да, — поколебавшись, ответила она.

— Отойдите подальше от двери, мисс Брэдфорд.

Спорить с мужчиной, у которого в руках, судя по прикладу, был АК-47, Ева не стала, а потому смирно отступила к стенке. Спустя какое-то время — минуту, а может и больше — в нескольких ярдах от Брэдфорд прозвучал громкий хлопок точечного взрыва, и тяжёлая дверь с грохотом повалилась на землю. Вокруг неплотной дымкой витала пыль, а в воздухе ощущался резкий запах обугленного металла. Оцепеневшая Ева с испугом взирала на то, как через упавшую дверь в её камеру зашёл высокий мужчина с автоматом на перевес и смерил её коротким взглядом.

— Кто вы? — тихо спросила Брэдфорд.

— Меня зовут Йозеф. Мои люди сейчас расчищают периметр. Нас прислал Джеймс Мориарти, — ответил мужчина, протягивая ей армейский Браунинг. — Надеюсь, вы знаете, как с этим обращаться, потому что путь к выходу будет сложным.

Беря в руки оружие, Ева лучезарно улыбалась, чем вызвала удивлённый взгляд со стороны Йозефа. В ответ она лишь неопределённо мотнула головой, мол, не бери в голову, и, проверив магазин с патронами, уверенно шагнула в усеянный трупами коридор.

Настало время выбираться из этого ада.

Примечания:

*Цирк — одно из кодовых названий Британской разведки.

**“A» épület. Kamerák 200-250 (венг.) — Корпус «А». Камеры 200-250

*** ln ‘akhbar ‘ahadana ‘anakuma maea (транскрипция с арабского) — «Я не скажу никому, что вы вместе».

«Shukraan lak» — Спасибо.

Комментарий к Глава 3. Ева

Что же, я крайне редко делаю какие-то пояснения к главам, но здесь мне показалось это уместным и, что самое главное, важным. Глава немного тяжелая - и это не столько из-за объема текста, сколько из-за обстоятельств, которые в ней описываются. Я честно пыталась сгладить углы, но в какой-то момент поняла, что от этого история потеряет знатную часть важных для сюжета и атмосферы деталей. Спустя долгие дни раздумий, я поняла, что после этой главы мне придётся впервые поднять рейтинг работы до NC-17 и прибавить в предупреждения “Насилие”. Надеюсь, что подобное вас не смутило и вы получили удовольствие от прочтения главы.

========== Глава 3. Джеймс ==========

Он покидал Альпы в смятении. Звонок Нормана, горы трупов в доме Байера и дышащий вспину Асад с его имперскими планами — Мориарти ощущал, как всё это материализуется в одно тяжелое бремя, не дающее ему идти дальше. Он привык заигрывать с судьбой, привык бежать вперёд, наслаждаясь каждой секундой драйва от этой смертельной погони. Иногда он даже нарочно замедлял шаг, позволяя потоку событий нести его вперёд навстречу опасности. Но всё, что было раньше, можно смело выкинуть на свалку истории, ведь сейчас Мориарти больше не мог позволить себе лёгкого флирта со старушкой смертью. Он впервые ощущал, что всё его существование не сконцентрировано вокруг ярких вспышек интереса, которые подпитывали его точно бензин для какой-то дешёвенькой малолитражки. У него появилась цель, отличная от прежних деструктивных материальных мыслей, и для того, чтобы достичь её, Джеймс готов поставить на кон всё.

Именно поэтому он сейчас летел прямым рейсом по направлению к Франкфурту, чтобы уже оттуда отправиться в часовую поездку до Хайдельберга — крохотного туристического городка на юге Гессена, с котрого началась история личности Зейда Хасана. За окном серым маревом плыли грузные тучи, гонимые холодным северным ветром. Земли не было видно уже добрые сорок минут.

По данным бортпроводника, они уже преодолели больше половины пути. Джеймс без особого интереса слушал рядовой отчёт пилота о возможной турбулентности, доносящийся из динамиков в другом конце салона. В это время его больше увлекла новостная сводка Хайдельберга, которая пестрела разномастными провинциальными заголовками:

«В этом году мэрия г. Хайдельберг планирует выделить рекордное количество средств на развитие туристической инфраструктуры»; «Эрнст Грубер прокомментировал обвинения со стороны местных активистов в махинациях с госзаказами»; «Убийство члена ЛДС (либерально-демократического союза), Томаса Штаймайера, может иметь под собой вполне четкий политический мотив — Герхард Браун, экс-мэр Хайдельберга».

Отыскать что-то стоящее среди всей этой кипы данных было весьма и весьма трудно. Вот, казалось бы, вся информация, преподнесённая на блюде, сервированная десятком журналистских догадок и провокационных, вырванных из контекста цитат. И вот уже, начитавшись всей этой полу-либеральной чуши, можно составить вполне себе реальную картину событий, да только верна ли она? Джим понимал, что половина, если не большая часть, этих второсортных статей была написана по чьей-то указке. Ему всегда было заметно, когда нечто творилось из-под палки.

Вообще, пресса в Хайдельберге, судя по всему, разделилась на три лагеря: те, кто обсасывают власть, как самый сладкий леденец, и сидят на коротком поводке у местного нарциссического мэра; те, кто подпевает здешним либералам-оппозиционерам, втаптывая репутацию власть имущих в грязь, и краеведческий журнал «Культурное наследие», в котором от политики были только заметки про новые открытые мэрией памятники Шиллеру и Гете.

В общем и целом, с корреспонденцией в городе было всё очень плохо. Единственное, что Мориарти смог понять для себя из всего прочитанного: местная власть была замешана в чем-то не очень легальном. Эрнст Грубер — тот самый нарциссический лизоблюд, который смог уже второй раз стать мэром города — имел не меньше дюжины исков в суд, связанных со своим непомерным желанием заработать больше положенного. Он отмывал деньги на госзаказах, выводил часть прибыли своей деревообрабатывающей компании «Грубер-Валд» в офшоры и, по всей видимости, не очень аккуратно убирал всех более или менее активных здешних либералов, любезно предоставляя им место на городском кладбище.

Глядя на публичное выступление местного градоначальника на очередной пресс-конференции, Мориарти думал лишь об одном: как его вообще могли выбрать на второй срок? Высокий, худосочный огрызок личности, фонтанирующий заученными популистскими лозунгами и чрезмерной метросексуальностью Эрнст Грубер был больше похож на завсегдатая одного из элитных притонов, чем на успешного политика.

Глядя на его манерность и глупую привычку натянуто усмехаться после каждого резкого выпада со стороны прессы, Джим весьма уверенно заключил: «Гей».

Асаду, наверняка, пришлось изрядно попотеть, чтобы этот лицемер смог удержаться на посту. Вопрос лишь в том, за какие заслуги этот человек смог обрести себе такого сильного покровителя. Ответа на него Джеймс пока не знал, но он очень надеялся, что его визит в Хайдельберг поможет в его поисках. Норман уже, наверняка, подготовил для него детальный отчёт о проделанной работе, и Мориарти не придётся копаться в горе мусора, именуемой местными архивными данными, чтобы докопаться до сути проблемы, — на это у него катастрофически нет времени…

Собственно, чтение местной прессы так же не входило в его планы. Всё это – не более, чем попытка отвлечься от не в меру навязчивых мыслей. Из головы не уходили картины дома Байеров: устеленный трупами пол, Евины вещи, та самая настенная схема — каждая из этих деталей была лишь доказательством того, что он на шаг позади Асада. Признать это было не менее тяжело, чем осознать тот факт, что он в который раз упустил Евин след.

Джеймс захлопнул ноутбук, так и не дочитав статью об убитом Томасе Штаймайере, и взглянул в иллюминатор. Тучи унесло порывами морозного северного ветра, и под самолетом на сотни миль раскинулись живописные горные склоны южной Германии. Скалистые хребты, обросшие редкой бурой зеленью, проносились мимо его взгляда единым серым маревом, напоминая всё те же грозовые тучи. Время приближалось к обеду, а мысли уходили далеко в глубины подсознания. С каждым взглядом на часы Джеймс ощущал, как нечто незримое всё с большей силой давит на него своим непомерным грузом, отдавая тупой болью куда-то в то место, где у обычных людей билось сердце.

Однажды одна не в меру любопытная барышня спросила у него, не устал ли он от этой жизни, наполненной вечными погонями и риском смерти. И Джеймс сказал, что привык. Тогда он и вправду так считал… Но, на самом деле, если быть уж до конца честными, он — раб этой собственноручно созданной системы, заложник собственных принципов и законов, слуга анархии и бесчинства. Он — узник собственной безграничной свободы. Отступить для него значит отказаться от всего, чем он жил последний десяток лет. Сдаться — значит признать, что он проиграл в этой игре длинною в жизнь, которую сам же затеял. А проигрывать Джеймс не умел.

До Франкфурта он добрался ближе к трём часам. В городе было до ужаса холодно и серо, из-за чего Джеймс даже ощутил мимолётную радость от того, что покидает это место, так и не успев осмотреться. Он устал от этих однообразных мегаполисов старой Европы — душа рвалась к забитому авторитарному городку на юге, где его ждало кое-что куда более занимательное, нежели многомилионная бетонная свалка со скучной историей и ещё более скучными жителями. Его машина уже была готова и ждала на выходе из аэропорта. Никаких водителей, как и оговаривалось, не было — только комфортабельный немецкий автомобиль S-класса (иных здесь найти было просто нереально), который должен был домчать его до Хайдельберга.

Дорога простилалась через одну из междугородних автомагистралей. Джеймс рассчитывал потратить на весь путь от силы час, но поездка затянулась из-за аварии с летальным исходом на полпути к Хайдельбергу. С неба навевал редкий снег, оседая мокрыми пятнами на сером асфальте, где среди обломков старой легковушки было видно большие кровавые пятна. В глаза ударил блеск полицейских огней, когда Джеймс пересёк черту аварийной местности, и, успев набрать скорость, устремился к назначенной цели. Только подъезжая к пригороду, он заметил всплывшее упоминание на телефоне: «Семья покойного члена ЛДС Томаса Штаймайера погибла в автокатастрофе: детали с места событий».

«Это уже интересно», — подумал Джеймс, сворачивая с главной улицы. Он ещё покопается в биографии этого Штайнмайера, слишком уж часто эта личность стала мелькать в новостных сводках. А пока Джим упорно старался разобраться в хитросплетении местных дорог на пути к тому самому месту, где его должен был ждать Норман.

Городок оказался небольшим — всего полутора сотни тысяч жителей, но запутанным, словно настоящий лабиринт. Он примостился у подножья высоких лесистых холмов, на которых, среди вековых сосен, проглядывали редкие частные усадьбы. Природные возвышения полукругом опоясали город, заключая его в свою исполинскую ловушку. Путь в Хайдельберг был один — через центральную магистраль, которая тянулась прямиком с широкого автобана. Дорога в город венчалась парой заправок и круглосуточным супермаркетом, который на сотни ярдов озарял путь своим ярким неоновым свечением. Заурядную картину пригорода дополняла обветшалая больница, что примостилась за полмили от очаровательно мерзкой вывески «Willkommen bei Heidelberg». Бесконечные кварталы жилых домов сменялись редкими проблесками цивилизации в виде крохотного «Старбакса» или «McDonald’s», что ютились на подъезде к какому-то местному торговому центру. Типичная картина европейской провинции Джима не прельщала от слова «вообще». Блуждать этим городом становилось невыносимо.

Отель «Blumengarten» нашёлся нескоро — он был зажат между нескольких старых домов в стиле фахверк[1] в одном из центральных районов города и практически ничем не отличался от остальных невзрачных порождений местной архитектуры. Отыскать такой в этой запутанной канве из дорог и перекрестков крайне сложно. Резная вывеска, опоясанная витиеватым кельтским орнаментом, болталась над входом, придавая зданию как можно более аутентичный («Убогий», — мысленно исправил себя Джим) вид. Место было немноголюдным, и, уже хотя бы за это, Джеймс был благодарен Норману. Здравый аскетизм практически всегда мог компенсировать для него недостаток комфорта.

Внутри оказалось тихо и до ужаса пыльно. В воздухе витал запах подгнившей древесины, а скрипучая местная мебель, что переживала свой пятый десяток, едва ли придавала этому месту лоска. На старых креслах виднелись многолетние пятна, деревянный пол был укрыт истрепавшимся красным ковролином, от которого просто таки рябило в глазах, а на стенах, вместо дешёвеньких картин или симпатичных фото примостились жуткого вида цветы, происхождение которых Джим так и не выяснил, — не то это были папоротники, не то какие-то мутировавшие пальмы. В любом случае, выглядело это место и вправду затхло — словно квартирка какой-то пожилой леди, которая уж больно печётся о своих воспоминаниях и, в силу продолжительного маразма, все никак не может найти в себе силы выбросить весь этот хлам на ближайшую свалку.

Первым делом Джим подошёл к высокой лакированной стойке рецепции, за которой стояла молодая полноватая девушка лет двадцати, зачитываясь свежим номером местной желтой прессы. Завидев на горизонте посетителя, она отбросила журнал и натянула фирменную улыбку.

«Инге», — писало на её серебристом бэйджике.

— Добрый день, — обратилась она отзывчиво к Джеймсу. — Вас что-то интересует?

— Мой знакомый недавно снял номер в вашем отеле, — сказал Джим. — Имя: Норман Осборн. Комната 404.

Сперва девушка пребывала в лёгком замешательстве. Джеймсу даже показалось, что она присматривается к нему, — слишком уж пристальным был её взгляд. Но затем барышня нервно улыбнулась, в глупой попытке скрыть собственное волнение, и Джим понял, что не прогадал с местом.

— Секунду… — засуетилась Инге, перебирая солидную кипу бумаг, что завалялись за стойкой. — Мистер Мориарти? — спросила она, выудив из горы листов небольшой маслянисто-белый конверт.

— Да.

Инге в очередной раз нервно улыбнулась, поправляя несуществующие складки на фирменной рубашке. Она была смущена и даже слегка… напугана, наверное. Девушка опустила взгляд на конверт и неуверенно заговорила:

— Мистер Осборн просил спросить Вас… — она прочистила горло. — Что вечность сгорает…

«Ты всё такой же параноик, Норм», — подумал Джеймс, отрешенно глядя на стойку с буклетами, что стояла у противоположной стены. Теперь-то ему была понятна природа тех глупых ужимок, которые исходили от местного персонала. Столь нелепые просьбы любого загонят в тупик. А поэтому Джим не стал тянуть и истязать терпение этой несчастной девушки.

— … но никогда так и не умирает, — закончил он придуманный вечность назад шифр. — Феникс.

Инге с легким недоверием глянула на Мориарти, после чего искренне улыбнулась.

— Спасибо, — она протянула Джеймсу небольшую, но увесистую связку и конверт. — Вот ваш ключ и письмо от мистера Осборна.

— А где он сам? — поинтересовался Джеймс, рассматривая пустой от любых надписей конверт.

— Мистер Осборн ушёл несколько часов назад и просил передать вам это. Сказал — вы всё поймёте. Комната мистера Осборна на третьем этаже — направо от лестницы, в самом конце коридора.

Джим лишь повёл бровями и, отрешенно поблагодарив Инге, направился в номер к Осборну. На ходу он прихватил одну из бесплатных туристических карт, что лежали на другом конце рецепции. Отсутствие Нормана в отеле не давало Джеймсу покоя. Они условились встретиться здесь — в этом проклятом захолустье, которое днём с огнём не сыщешь. И, сколь бы противным не было пребывание в Blumengarten, место это было неприметным и надёжным — в самый раз, чтобы скрываться от внезапно свалившихся на голову проблем, которые, судя по всему, у Нормана были, да притом — крайне серьезные. Их телефонный разговор оказался коротким, но даже за те считанные минуты Мориарти смог выудить для себя один крайне важный факт — Норман нашёл нечто, определённо стоящее в этом городе, возможно (практически точно), он сунулся туда, куда не стоило, и растеребил этот ядовитый улей из властных бизнесменов и зарвавшихся политиканов, навлёкши на себя их вполне закономерный гнев. С этим всем нужно было что-то делать.

Номер 404 оказался пуст. В тесных одноместных апартаментах пахло нафталином и хлоркой, которой здешний персонал предпочитал вымывать особо въевшуюся грязь. Вещей было мало — всего-то одна ручная кладь с двумя комплектами сменной одежды, магазином патронов и кое-чем поистине занятным. На самом дне в скрытом кармане находился тонкий складной нож, что по своей форме был близок к средневековому клинку, — такой же лёгкий и удобный для на несения смертельных ударов. Его Джим несомненно собирался одолжить на случай непредвиденных обстоятельств, в конце концов, не везде можно было пройти с армейским Вальтером во внутреннем кармане.

В остальном номер пустовал: хилый душ, казалось бы, так и стоял тут нетронутый уже несколько лет, а в скрипучих шкафах нашлась лишь пара плечиков и сменные полотенца для ванной. В прикроватных тумбочках тоже не было ничего стоящего — лишь потрёпанный прайс-лист отеля и сводка номеров на случай экстренных ситуаций.

Оставив попытки исследовать номер, Джеймс сел на низкое кресло у стены и открыл полученный конверт. В нём имелась небольшая плёночная кассета вроде тех, что в 90-х шли к карманным диктофонам. В придачу к ней там нашёлся небольшой бумажный свёрток, на котором Норман записал своё короткое послание для Мориарти.

«Появились кое-какие зацепки по твоему делу. Ушёл прояснить детали. Если не вернусь до вечера — не ищи. Детальная информация на кассете.

— Н.О.

P.S. Проигрыватель под кроватью»

Джиму категорически не нравилась сложившаяся ситуация. Он оказался прав — Норман лез на рожон и наверняка уже успел огрести за свою проницательность. Он был умным парнем, но совершенно не умел вовремя останавливаться. Джеймс не стал судорожно бросаться на его поиски — ушёл — значит, на то были свои причины. Он здесь не затем, чтобы вправлять Норману его инфантильный мозг.

Под кроватью, в пыльном проеме между матрасом и основанием был припрятан старый кассетный проигрыватель, похожий на тот, с которым в своё время бродил небезызвестный Дейл Купер[2]. Вот только вместо некой безликой Даян все свои сообщения Норман оставлял ему, Джеймсу Мориарти. Вставив кассету в проигрыватель, Джим нажал кнопку «плэй», и из небольшого динамика полился хриплый мужской голос.

«Знаю, знаю, ты любитель бумаг, босс. Но ты в курсе моих методов. Я ненавижу макулатуру, поэтому потерпи несколько часов моего трёпа и возвращайся к своим обычным делам», — таким было вступление ко всей этой длинной тираде, которую подготовил ему Норман. Этот парень любил болтать, а Джим ненавидел слушать, но, в данном случае, у него просто не было другого выхода. Поэтому, мысленно послав Нормана к чёрту, Джеймс вновь включил запись.

«Кхм, итак… Я в Вене. Знаю, ты был здесь — у вас тут с Асадом состоялась провальная попытка найти компромисс. Знаешь, глядя на фото того, как полыхает один из твоих архивов, могу сказать одно — хреновый ты переговорщик, босс. К слову, я разузнал о тех взрывах, о которых ты мне говорил. Местные власти всё скидывают на утечку газа, но я тебе так скажу — газ не оставляет после себя такую мерзкую серную вонь. Мой человек из Пало-Альто говорит, это могла быть одна из их новомодных правительственных бомб — точечный взрыв с регулируемым диапазоном. Я тут разузнал, в Австрии это оружие не производят. Но вот ведь странность — в прошлом году минобороны выдвинуло тендер на закупку целой партии таких точечных бомб. И исполнителем оказалась какая-то сомнительная посредническая контора, зарегистрированная на Кипре. Может, ты слышал, называется «ARES inc.». Они скупают оружие у американских и британских производителей и перепродают их по вдвое завышенным ценам. А, знаешь, кто является главными совладельцами этой фирмы? Бывший министр обороны Австрии Алекс Риттер, твой старый знакомый Филип Клеман и их друг Зейд Хасан, он же главная заноза в заднице американских спецслужб года так с 1999, как только подох и воскрес на другом континенте… Ну, это ты и так знаешь…»

Далее шло более чем детальное описание всего того длинного путешествия Нормана по следам Зейда Асада — начиная с Австрии и заканчивая этим крохотным немецким захолустьем, куда упирались все имеющиеся на руках улики.

«Я в Риме, босс. Сейчас 23 февраля. Вчера здесь засветился один из доверенных людей Асада. Он был на пресс-конференции по поводу предстоящего конклава. Похоже, Асад спелся с остатками «Исхода». Слыхал, ты подорвал их бывшего лидера, Марино, кажется. Что ж, это было глупо, но весьма эффектно. Хоть большинство этих крыс разбежалось по норам, кое-кто ещё остался при своём и готов работать на Асада. Сегодня я встречался с одним таким умником. Пришлось сломать ему несколько рёбер, прежде чем он смог объяснить мне вкратце, что здесь происходит. У этого Асада, скажу я тебе, наполеоновские планы. Он со своими дружками хочет сорвать саммит Совета ЕС, что состоится в марте. Поддержка «Исхода» для него как никогда выгодна. Но это всё ты и сам, похоже, знаешь, судя по тому, что ты мне писал. Важнее другое — этот паренёк, которого я нашёл в «Исходе», работает кем-то вроде прислуги — он встречает и провожает важных гостей. Говорит, на его месте раньше была какая-то баба… Беатрис — так её звали. Словом, этот парень встречал Асада в аэропорту и смог назвать мне точную дату и время его прилёта.

Покопавшись в данных «Фьюмичино» — не без того полезного приложения, которое ты мне дал тогда в Манчестере, я смог найти номер борта его частного джета. Оформлен он на одну уже хорошо знакомую тебе офшорную компанию «ARES inc.». По трэкингу я отследил все полёты этого джета и нашёл одну занятную закономерность. За последний год этот самолёт летал чаще всего в нескольких направлениях: Франкфурт — Тартус (это в Сирии, там у Асада, вроде как, свои склады с оружием), Франкфурт — Люксембург (в основном полёты совпадали с его аудиенциями с местной знатью на различных благотворительных балах); Франкфурт — Вена (летал к Риттеру, очевидно); Франкфурт – Лозанна (у него там имелось достаточно большое поместье на берегу Женевского озера); и Хайдельберг – Франкфурт. Большинство полётов совершалось с международного аэропорта Франкфурта на Майне, и я уже хотел было метнуться туда и проверить обстановку, но кое-что мне не давало покоя. Каким боком среди этих городов затесался какой-то… посёлок, что ли?

Этот Хайдельберг, как оказалось, не так прост. Их местные архивы практически не оцифрованы, но, исходя из того, что мне удалось найти, могу сказать точно — Асад прочно укоренился в этом городе. На страничке местных либералов из ЛДС нашёл интересное расследование одного здешнего активиста Томаса Штаймайера по поводу махинаций их мэра Эрнста Грубера. Этот Грубер, похоже, был на короткой ноге у Асада и получал от него знатные откаты последние десять лет. Зейд был везде в этом городе — он вкладывался в местную инфраструктуру, был соучредителем какого-то благотворительного фонда для малоимущих, названого его именем, числился акционером «Грубер Валд», что принадлежала всё тому же мэру. И, что самое интересное, это единственное место, где я мог найти о нём сведения старше 5 лет. Похоже, до 2007 Асад предпочитал особо нигде не светиться и мирно почивал в этом стерильном городке. Это всё, что я пока смог найти. Дальше путь один — в Хайдельберг»

Затем запись прерывалась примерно на минуту. Джим уж было подумал, что плёнку заело и всё, что он должен был услышать дальше, безвозвратно кануло в лету, но, вскоре, из динамиков донёсся громкий скрип, и запись возобновилась. Вот только голос у Нормана был уже совершенно другим — уставшим и слегка взбудораженным.

«27 февраля, Хайдельберг. Чёртов город, босс, чёртов город… Пока я был в Риме, это захолустье казалось мне чем-то вроде тихой гавани, где Асад отдыхал от своих проблем… Но чёрта с два! Этот городишка напоминает сточную канаву, куда стекается вся грязь этой страны. Вылизанный, холёный снаружи он полностью прогнил изнутри. Местные власти живут на откатах от людей вроде Асада, а активисты здесь чаще собачатся между собой, чем делают свое правое дело. Пытался я найти общий язык и с одними, и с другими… но как-то не сложилось, — на фоне послышался тихий утробный стон. — Есть здесь, правда, несколько адекватных людей. Штайнмайеры — семейство либерально настроенных юристов, которые уже не первый год копают под местные власти. Мне удалось с ними пообщаться после очередного заседания суда, где они пытались доказать какие-то махинации с госзаказами.

В общем, помнишь, я в прошлой записи рассказывал о статье Штаймайера? Так вот, этот парень — Томас — был убит по приказу местного мэра, Эрнста Грубера, который оказался давним дружком Асада. Штайнмайер в своё время покопался в данных госреестра и нашёл несколько дарственных на имя Грубера от имени одной из офшорных компаний Асада. В ночь перед тем, как эти документы должны были попасть на стол к прокурору, Штайнмайера пристрелили — прямо на центральной площади города. Позже убийство списали на какого-то восточного беженца. В общем, вполне себе стандартная процедура. После этого пресса подняла шум, Грубера едва не сняли с поста мэра, но совсем скоро об этой истории все забыли. Штайнмайеру установили мемориальную доску, а Грубера переизбрали на второй строк. Асад, наверняка, знатно вписался за него здесь. Всё это мне рассказала вдова этого Штайнмайера — Бригитт. Славная женщина, говорит фактами в отличие от местной прессы. Хорошо бы тебе с ней пообщаться…»

Джеймс остановил запись и громко вздохнул. Пообщаться с Бригитт у него уже не выйдет — сегодня с утра её машина врезалась в отбойник в нескольких милях от города, пока она вместе со своими детьми направлялась к матери в соседний Штольцбург. Похоже, Джеймс постепенно начинал понимать, к чему клонил Норман, — этот город был настоящим отстойником, прибежищем анархистов и коррупционеров. Людей здесь убивают десятками, а федеральной власти до этого нет совершенно никакого дела. Над Хайдельбергом словно образовался какой-то порочный купол, который заманивал к себе худших из худших, укрывая их от внешнего мира. Казалось, случись в этом городе ядерный взрыв — купол его сдержит, не дав распространиться по всей остальной планете.

Формированию такой весьма неблагоприятной обстановки в своё время поспособствовал Асад. Его влияние было подобно чуме — сперва оно касалось низших слоев общества, местных крыс — мелких воров, вышибал, карманников и прочей швали. Он держал их всех в узде, заставив не просто платить ему дань, — Зейд научил их подчиняться себе, обуздав этот хаос. Затем постепенно, путём вливания непомерного количества средств и сил он добрался до верхушки города, установив там свой собственный порядок. Эрнст Грубер однозначно не был разменной монетой. Асад ему доверял, и осталось понять — почему.

«Немного о личности Эрнста Грубера: нарцисс, мудак, гей. Это в трёх словах… А если детальнее: парень половину жизни был откровенным неудачником. Он доедал объедки со столов своих дружков из бизнес-колледжа, сортируя бумаги в местном архиве. До двадцати жил с матерью, представляешь?! Но потом, на одной из правительственных сходок познакомился с новым местным авторитетом, Зейдом Хасаном, который только-только обосновался в городе. Этот паренек консультировал его — сливал сводки переговоров и всю «чёрную» документацию, которую ему приходилось до этого утилизировать. Благодаря ему Асад проник в мэрию и позже смог выйти на федерального прокурора. После этого никаких преград не было. Это место стало его законным царством — маленьким оазисом, куда он приходил греть кости после очередной вылазки к европейской знати. Конечно, ему нужен был свой человек, который может здесь всем заправлять. Грубер был, как по мне, худшим кандидатом. Он мерзкий, ушлый — не ровен час, пырнёт тебя в спину, чтобы взобраться выше по карьерной лестнице. Но Асада он боится, а поэтому не пойдёт против него. Мэром он здесь будет ещё долго — до того, как надоест своему хозяину со своими этими дурацкими властными замашками.

Однако есть ещё кое-что в этом Грубере. Кроме функций ручного мэра у этого парня, похоже, имеются ещё кое-какие обязанности. Исходя из кадастровой выписки, Грубер живёт не в своём доме… хотя своих халуп у него хватает. Его дом зарегистрирован на юридическое лицо с кипрской пропиской. Вне всяких сомнений, дом принадлежал Асаду. И, хоть официально в нём никто не прописан, почта туда всё ещё приходит. Из того, что я успел перехватить, — пара писем на имя «ARES inc.» и одна занятная посылка, которую я, впрочем, уже уничтожил. Там были образцы разрывных гранат, отправленные точно Асаду. Судя по данным местного почтового отделения, такие посылки с завидной регулярностью приходят на адрес поместья Асада. А это значит, что ему нужно их где-то хранить. Рядом с домом на том же участке было большое помещение, подписанное на плане, как склад. Полагаю, там хранятся остальные посылки Асада. А Грубер, как чёртов секретарь, собирает всё это и сберегает в сохранности до того, как Асад не приедет и не проверит всё это. Пока я пытаюсь найти возможность, чтобы попасть в этот дом… Надеюсь завтра встретиться с одной барышней — приближённой к Груберу. Её зовут Аделаида. Думаю, она сможет мне помочь. Пока это всё. Адрес дома…»

Джим приостановил запись, и, прежде чем прослушать следующее сообщение, раскрыл прихваченную с рецепции карту. Электронный навигатор в этих местах был, как он уже понял, бесполезен, а потому для лучшей визуализации Мориарти отметил для себя все важные места на карте найденным на столе черным маркером. Пока картина складывалась смутная — дом Асада находился на склоне холма, окружённый со всех сторон густым лесом. К нему вела всего одна дорога — небольшой подъездной путь, отмеченный тонкой линией на карте. Это была наивысшая точка в городе — дальше только вышки сотовой связи и местная метеорологическая станция. Пробраться туда незаметно будет сложно, ведь, судя по фото с сайтов местных активистов, от внешнего мира эту усадьбу отделяет трёхметровый бетонный забор, обтянутый чем-то наподобие наэлектризованной колючей проволоки. Пост охраны там тоже, наверняка, имелся. Соваться туда в одиночку — гиблое дело.

Мориарти вздохнул и, отбросив в сторону карту, вновь включил запись. Из динамика доносились громкие помехи, которые вскоре сменились чьим-то надрывным хрипением.

«1 марта, Хайдельберг, — заговорил Норман слегка севшим голосом. — Я не знаю, когда ты приедешь, босс, поэтому оставляю тебе эту запись. Аделаида назначила мне встречу на 11 часов. Точное место сказать не могу — тебе не нужно туда соваться. Хочу дать тебе несколько указаний на случай, если не вернусь.

Во-первых, забудь обо мне. Босс, я крайне редко говорю тебе это, но твоя привычка мстить меня категорически бесит. Не стоит звонить мне и, уж тем более, искать меня, если я не вернусь. С этими людьми нельзя действовать напролом. Во-вторых, давай определимся с твоей целью. Это точно не Грубер. Он — всего лишь средство для её достижения. Главная цель — это дом. Проберись туда — и найдёшь всё, чего тебе недоставало в деле против Асада. В-третьих, для того, чтобы туда пробраться, тебе нужны кое-какие детали из расписания Грубера. Самый реальный способ с ним пересечься — его клуб — «Грандж», кажется, — и стрельбище. В клуб посторонним путь заказан. Вход строго по пригласительным. Если получится — смогу выбить тебе такой у Аделаиды. Если нет — придётся тебе добывать его другими путями. Лучше всего идти напрямую к Груберу. Ты умеешь втираться в доверие, так что здесь тебе путь открыт. Могу лишь сказать, что легче всего увидеться с Грубером на загородном стрельбище «Gebirgschießstand». Он бывает там по воскресеньям с восьми до девяти утра. Так что уже завтра вы с ним, предположительно, сможете пересечься.

Так, и в-четвёртых, будь добр… постарайся не лезть на рожон. Этот парень хоть и тупица, но власть у него имеется. Под ним вся местная полиция, а федеральный прокурор — его лучший друг. Так что будь осторожен. Удачи, босс».

… Запись оборвалась монотонным шипением. Громкий звук резал слух, и Джеймс с огромным удовольствием выдрал кассету из проигрывателя, останавливая эту нелепую какофонию. Он покрутил в руках кусок прозрачного пластика, после чего переломил его на несколько частей. Всё, что ему было нужно, он запомнил. Больше хранить этот откровенный компромат было незачем.

Смахнув со стола мелкие осколки пластика, Джеймс вновь вернулся к карте. Стрельбище он нашёл быстро — на нём красовалась характерная отметка, что приписывала эго к популярным местам среди здешних туристов. Стрельбище «Gebirgschießstand» находилось впределах города, хотя и было окружено, по меньшей мере, несколькими гектарами полей. Джеймс помнил, что проезжал мимо него, когда въезжал в Хайдельберг. Дорогу он не забыл, осталось понять, что его там ждёт.

Ему стоило связаться с Норманом, чтобы обсудить детали, но пока сделать это было невозможно. Местная власть ещё не знает о его существовании, и только это уберегает Мориарти от череды погонь и перестрелок, которые никак не входили в его планы. Не сказать, что Джеймсу нравилась сложившаяся ситуация, — он ненавидел бездействовать и уповать на кого-то другого. В конце концов, последние несколько лет прошли для него с самонадеянным девизом «Хочешь сделать что-то хорошо — делай сам, иначе всё покатится к чёрту раньше, чем успеешь заметить». Однако сейчас дело было не в результате. Впервые за всё это время в Мориарти взыграло нечто совершенно ему не присущее, нечто атрофированное ещё в юности — инстинкт самосохранения, вроде так оно называлось у обычных людей. Заигравшись во властного ублюдка, он уже и позабыл, каково это — опасаться смерти.

Время бесповоротно утекало в небытие. Шёл уже четвёртый час пребывания Мориарти в Хайдельберге, а о его связном не было слышно и слова. Утомительное ожидание Джеймс решил скрасить в поисках информации о тех самых Штайнмайерах. Об убийстве Томаса, ровно, как и о сегодняшней аварии, известно немного. Первое произошло определённо по указке местного мэра в преддверие грандиозного скандала с его участием. Второе… уж больно смахивало на банальную невнимательность. Начало марта в этих краях ознаменовалось лютым морозом и опасным гололёдом. В отчёте полиции так и записано: столкновение вследствие заноса. Иной наивный дурак мог бы на этом закончить логическую цепочку, но Джеймс понимал — смерть целой семьи активных либералов — Бригитт и двух её малолетних детей — прямо после разговор с его связным — это не случайность и далеко не следствие гололёда. В доказательство этому, свежие следы тормозного пути ещё одной машины прямо рядом с местом аварии.

Чем дальше Джеймс углублялся в проблемы семьи Штайнмайеров, тем больше понимал, что Норман уже не вернётся. Его раскрыли, притом ещё несколько дней назад. 28 февраля, после встречи с Осборном, в блоге Бригитт появилась странного рода запись:

«Brigitte Steinmeier

28.02.13, 17:20

Второй день наблюдаю каких-то странных личностей в форме «Грубер-Валд», околачивающихся у моего дома. Говорят, хотят ставить новые лавки в нашей аллее, но, чем чаще я выглядываю в окно, тем больше понимаю, — никаких лавок нам не видать. Эти упыри, подосланные ко мне нашим доблестным мэром, так «незаметно» следят за моим домом. Ближе чем на 10 метров не подходят — наверное, боятся, что я вызову подкупленную ими же полицию».

Сложить факты было несложно. Если за домом Штайнмайеров следили, то Груберу не составило труда вычислить личность того загадочного посетителя, который наведывался туда, и тихо убрать его с игровой доски. Норман уже мог быть мёртв. А это значило лишь одно — Джим остался без поддержки. Придётся действовать в одиночку и начать стоит уже завтра.

***

Целый вечер ушёл на то, чтобы собрать все имеющиеся зацепки и проработать детальный план действий. Центральной фигурой в замысле Мориарти оказался Эрнст Грубер. Джеймсу было откровенно плевать на его махинации и жестокие расправы над воинствующими либералами. Главной задачей для него стало привлечь внимание этого лицемера. Благо, ему не впервой пытаться завоевать чью-то симпатию — во время игр с Холмсом-младшим он смог практически создать для себя новую поддельную личность, в которую, вопреки здравому рассудку, поверили миллионы, включая самого Шерлока. Сейчас никому не нужны были его диплом из актёрского и театральное портфолио — достаточно поддельного имени, смущённой улыбки и нескольких недвусмысленных жестов для того, чтобы этот Грубер захотел остаться в его компании надолго.

Джеймс покинул отель «Blumengarten» в полвосьмого утра. Он проезжал тихими улицами Хайдельберга в странном расположении духа — чем дальше он ехал, чем глубже уходил в свои собственные мысли, тем больше осознавал — этот город засасывает его, укрывая своим порочным куполом. С одной стороны, Мориарти стоило опасаться этого ощущения — он, во что бы то ни стало, не хотел стать частью этого загнивающего болота. С другой же — он чувствовал собственное родство с этой атмосферой. Такое захолустье не могло сравниться с Лондоном или Парижем — оно было тише, но гораздо опаснее. Ночью здесь разгуливали карманники и вышибалы, которые становились причиной всех тех пятидесяти тысяч приводов в полицию за год. Ну, а днём, когда солнечный свет заливал эти узкие, устеленные старой брусчаткой улицы, наружу вылезали настоящие монстры — такие себе Левиафаны от мира Гоббса, захватившие здесь власть. Уровень преступности в этом городе был рекордно высок — уж Асад постарался. Джеймс верил — весь этот хаос в криминальном эквиваленте поддаётся некой системе, и ему чертовски хотелось знать, какой… Вот только душок Зейда Асада, который витал в воздухе, заставлял его откашляться и послать это место ко всем чертям. У него были дела понасущнее.

Выезжая из центральной части города, Джим заметил странное мерцающее свечение. Подъехав ближе, он смог рассмотреть большую самодельную мемориальную доску с фото семьи Штайнмайеров и ещё нескольких местных оппозиционеров, вокруг которой были разложены горы разномастных цветов, детских игрушек, траурных венков с красноречивыми надписями и десятки — сотни — крохотных свечей, дребезжащих от малейшего порыва ветра. Сверху густой чёрной краской было выведено надпись:

В память о тех, кто сражался за свободу слова!

Окинув коротким взглядом всё это весьма шаткое сооружение, Мориарти двинулся дальше. Он не всматривался в чужие лица на фото, не читал жалостливые надписи на стенде и уж точно не собирался кому-либо сочувствовать. И лишь одна единственная мысль — назойливая, как и все внезапные воспоминания, не давала ему покоя. Она возникла вместе с полуреальным образом, который отпечатался в сознании и покоился там ещё с прошедшего Рождества. Джеймс вспоминал, как он стоял на площади Венеции и наблюдал за тем, как сотни китайских фонариков взлетают ввысь в память о погибших во взрывах, что устроил Марино. Он помнил черноту Евиных глаз, в которых застыли слёзы…

Она бы наверняка пожалела этих людей.

По пути к условной черте города Джеймсу ещё попадались несколько агитационных стендов с лозунгами против нынешней власти, но он уже не обращал на них ни малейшего внимания. Найти выход из этого тесного бетонного лабиринта оказалось проще, чем Джеймс предполагал. Навигацию он больше не включал — обходился лишь редкими подглядываниями на отельную карту. До стрельбища было минут сорок езды. Дорога простиралась через прилегающий к городской метрополии посёлок и полмили бескрайнего поля, что уходило своими границами далеко за линию горизонта. Эти земли, как и большинство незастроенных участков на подъезде к Хайдельбергу, принадлежали Груберу, чему свидетельствовали несколько указателей с ярко-зелёной эмблемой его деревообрабатывающей компании.

Стрельбище находилось недалеко от съезда — его легко можно было заметить ещё с трассы. Оно располагалось у подножья невысокого лесистого холма и было частью новой туристической базы, которая в это время года, по всей видимости, пустовала. Рядом с центральными воротами красовалась большая бетонная эмблема в форме многолетнего дуба, что вознёс свои густые ветви к небосводу. Вполне вероятно, Джеймс не обратил бы на неё никакого внимание, если бы ему в глаза не бросилась небольшая надпись, выскобленная прямо у корней дерева: «Построено при поддержке фонда имени З. Хасана». Порочный купол заиграл мерцающей рябью, напоминая о том, в каком месте он оказался. С неба вновь, как и днём раньше, посыпалась лёгкая снежная морось.

Машину пришлось оставить на пустынной парковке прямо у входа в здешний ресторан. Паренёк из охранной службы, что как раз делал обход прилегающей территории, любезно указал Джеймсу путь к стрельбищу, которое, как оказалось, находилось в другом конце комплекса. Место, куда попал Мориарти, вызывало весьма смешанные эмоции: красивое, холёное дитя современной архитектуры и ландшафтного дизайна, оно обладало всеми возможностями стать настоящей Меккой для туристов. Присыпанные снегом газоны, высаженные словно по линейке декоративные деревья, палисадники роз, множество мелких фонтанов и разного рода статуй, что украшали местность, — всё это говорило не столько об эстетичности места, сколько о том огромном количестве средств, которые было вложено в его развитие. Но, как и во всём в Хайдельберге, здесь так же имелась своя «тёмная сторона». Комплекс пустовал — множество зданий с красивыми фасадами были попросту недостроенные внутри, подземный паркинг, который был изображён на здешних указателях, и вовсе оказался завален бетонными плитами, а вся прилегающая к нему территория обтянута жёлтой лентой с повторяющейся надписью: «GEFÄHRLICH»[3].

Чем ближе Джеймс подходил к заветному зданию с сияющей надписью «Gebirgschießstand», тем громче становились звуки выстрелов. Судя по харктерному звонкому хлопку, это была охотничья Beretta. Калибр 12×76, дальность 90 метров — детская грушка по сравнению с тем, что хранилось на складах Асада. Услышав очередь из пяти выстрелов, Джеймс хмыкнул и вошёл в оружейную.

Утрясти все формальности с оформлением получилось быстрее, чем он ожидал. Местный персонал был вышколен на скорость и не обременён большим количеством посетителей, что способствовало их продуктивности. Получив карточку с номером своей мишени, Джеймс краем уха прослушал обязательный инструктаж и вместе со своим временным ассистентом прошёл к линии огня. Пока парень распылялся о видах оружия, которые у них имелись, Джеймс отстранённо поглядывал в ту сторону, где стояла его главная цель на сегодня. Грубер был высок и подтянут — не военный, но и явно не простой парень с улицы. Он точно знал, что делать с оружием в руках. Вопреки своей заметной худобе и чрезмерной любви к манерности, Эрнст выглядел как-никогда органично во всём этом грубом стрелковом обмундировании. Винтовка в руках меняет многих людей, но с Грубером она творила невероятные вещи — сложно было поверить, что этот сосредоточенный и уверенный в каждом действии человек является тем самым ушлым лицемерным болваном, что продал свою честь за крохотную долю власти.

— Что выберете? — спросил его паренёк-инструктор, разложив на столе несколько видов винтовок разной дальности.

— Беретта, — отозвался Джеймс, выныривая из омута собственных размышлений.

— Охотничья или военная?

— Охотничья.

— Прекрасный выбор, — паренёк взял в руки винтовку и, механично проверив магазин, вручил её Джейсму. — Онапользуется большой популярностью у наших клиентов.

— Я заметил, — хмыкнул Мориарти, снимая оружие с затвора.

Эта часть полигона предназначалась для стрельбы на ближнем расстоянии — пара мишеней на отметке в тридцать ярдов для совсем уж новичков, ещё ряд на пятидесяти и несколько штабелей на расстоянии шестидесяти и восьмидесяти ярдов. Джеймс хотел начать с чего-то попроще и уже приметил несколько мишеней средней дальности, но его отвлёк голос инструктора.

— Мне стоит провести…

— Можешь быть свободен, — его тон не терпел возражений, а потому парень покорно отошёл куда-то в сторону, повинуясь желанию своего клиента.

Джеймс помнил — Грубер большой любитель оружия. Он даже был членом какого-то вычурного стрелкового клуба, состоящего из местной интеллигенции, поэтому крайне важно сейчас произвести на этого выскочку нужное впечатление. Что ж, Мориарти никогда не жаловался на собственную меткость, особенно, когда это касалось столь привычных для него вещей, как оружие.

Полигоном пронеслась череда из выстрелов. У оружия была лёгкая отдача — уже только за это он мог поблагодарить вкус Грубера. Однако плечо слегка побаливало с непривычки. Всё же он давно уже не брал в руки нечто вроде винтовки, предпочитая ей свой армейский Вальтер.

— Четыре выстрела на пятьдесят ярдов. Все в десятку, — проскандировал инструктор, записывая результаты в свой небольшой блокнот. — Хотите взглянуть на свою мишень, сэр?

— Нет, благодарю, — бросил Джеймс, перезаряжая винтовку.

Компания инструктора слегка раздражала. В делах со стрельбой Джим предпочитал не иметь лишних глаз. С другой стороны, этот слегка несдержанный паренёк только что сделал ему самую выгодную рекламу перед Грубером, и это всё весьма упрощало.

Перейдя к более дальним мишеням, Джеймс заметил на себе чей-то любопытный взгляд. Ему не стоило оглядываться, чтобы понять, кто именно за ним сейчас наблюдает. Грубер стоял у ограды в нескольких ярдах от Мориарти, держа в руках ружье, и с неподдельным интересом наблюдал за тем, как Джеймс делает свой восьмой выстрел точно в цель. На лице его играла загадочная ухмылка.

Глядя на то, с каким упоением Грубер наблюдал за развернувшейся картиной, Мориарти попросил принести его мишень.

— Впечатляюще, — присвистнул Эрнст, перешагнув ограду и подходя ближе к Джеймсу. — Восемь выстрелов — и все в десятку. Как вам это удаётся при такой-то погоде?

— Всего лишь слежу за направлением ветра и учитываю эффект подъема пули, — сказал Джеймс, отставляя в сторону ружье.

Он даже не взглянул на собственную мишень — так и оставил лежать на столе, где её уже вовсю исследовал Грубер.

— Успех кроется в простоте, не так ли? — сказал Эрнст, проведя своими тонкими пальцами по небольшим рваным отверстиям от пули. — Смотрю на вашу мишень и чувствую себя полным профаном.

— Возможно, так и есть, — пожал плечами Джеймс.

Это был лёгкий вызов, брошенный даже не столько самому Груберу, сколько его раздутому эго. Мориарти хотел задеть его. Он понимал — такие, как Эрнст, не достойны того, чтобы перед ними рассыпаться в комплиментах. Если и есть эффективный метод привлечь их внимание — так это точный удар по самомнению.

— Какие-то замечания или предложения? — Грубер пытливо вздёрнул брови и с ухмылкой уставился на Джеймса.

— Ваши руки, — Мориарти опустил взгляд на худые кисти, крепко сжимающие рукоять ружья. «Будь ты поумнее — давно бы разрядил в меня весь магазин», — подумал Джим. — Вы слишком напрягаете предплечья, когда держите ружье. Хотите нейтрализовать силу ветра, но, по факту, лишь препятствуете тому, чтобы пуля попала в цель.

Эрнст опустил взгляд, приторно усмехаясь. Он всё глядел на мишень Мориарти, пока тот преспокойно стоял в стороне, опёршись о перила небольшой ограды, что разделяла зоны для стрельбы.

— Интересно, — пропел своим приятным хриплым баритоном Грубер. — И что прикажете с этим делать?

Джеймс показательно окинул Эрнста пристальным взглядом и скептически хмыкнул, чем вызвал у того лёгкое негодование. На миг Мориарти показалось, что Грубер напрягся. Точно ребёнок у доски, он стоял, замерев, и ждал, пока его строгий учитель вынесет вердикт, прикажет, что делать, и, возможно, даже похвалит за старания.

— Сперва прицельтесь, — сухо изрёк Джеймс, наблюдая за напряжённым Грубером. Тот его словам повиновался, но сделал это настолько бездарно, словно и вправду был ребёнком, который впервые держит в руках оружие. — Не-ет, не так, — Мориарти отрицательно мотнул головой.

— И как же? — раздражённо вздохнул Грубер, опуская оружие.

— Мне стоит научить вас целиться? — с издёвкой спросил Джеймс.

— Ну, не советую, — он на миг умолк, взглянув на Мориарти, и нечто совершенно дикое промелькнуло в его глазах. На лице Грубера вновь заиграла загадочная ухмылка. — Но можете попробовать.

Мориарти повёл бровями и с показательным вздохом шагнул ближе к Эрнсту. Он заставил его вновь прицелиться, но на этот раз взял всё под личный контроль. Всё это время Джеймс был слишком близко к Эрнсту — он подходил со спины, чтобы поправить его и без того отличную осанку, вставал рядом, дабы устремить дуло в нужном направлении, выворачивал кисти так, чтобы они не скользили по основанию винтовки, и всё это сопровождалось долгой — слишком долгой — тактильной близостью. Каждый раз, касаясь Грубера, Мориарти чувствовал, как тот напрягается всем телом и в то же время получает едва ли не мазохистское удовольствие от этих коротких контактов.

«Неужели, это всё, что тебе нужно?» — спросил мысленно Джеймс, встречаясь с холодным взглядом голубых глаз.

— Кажется, вы так и не представились, — подметил Мориарти, подходя ближе. — Выше локоть.

— Сдается мне, вы тоже, — усмехнулся Грубер, повинуясь его просьбе.

— Ричард Брук, — словно невзначай бросил Мориарти свой старый псевдоним. — Я же сказал, не напрягайте руки.

Он коснулся его предплечья и слегка надавил на него, переводя в ту позицию, при которой этот идиот не вышибет себе прикладом все зубы во время отдачи.

— Эрнст Грубер — мэр этого славного городка, — он не мог не уточнить. — И что мне делать дальше?

— Что вы видите в прицеле? — спросил Мориарти, отступая на несколько шагов назад.

— Девятку, — ответил Грубер. — Но я…

— Стреляйте, — перебил его Джеймс.

И Эрнст не мог с ним поспорить. Он выстрелил всего три раза — первый на удачу (Грубер был уверен, что он промазал), а два остальных для того, чтобы, в конечном итоге, доказать своему учителю, что его методика гроша ломаного не стоит.

Грубер опустил ружье и с выжиданием посмотрел на инструктора, что как раз рассматривал его мишень в бинокль.

— Три выстрела с расстояния 80 ярдов. Точно в цель, герр Грубер, — заключил парень.

Эрнст перевёл взгляд на Джеймса, который лишь пожал плечами, словно говоря, а чего ещё ты мог ожидать, и тихо рассмеялся. И в этот самый миг Джеймс понял, что имеет дело с натуральным психом. Грубер смотрел на него без прежнего высокомерия. В его взгляде читался поистине животный интерес — такой бывает у хищников, что притаились в лесной чаще, наблюдая за своими жертвами. Но Джеймс Мориарти никогда не был жертвой.

— Кто вы такой, мистер Брук? — спросил Грубер, отдавая ружье инструктору.

— Всего лишь бизнесмен. Инвестиции, консалтинг — всё в таком духе.

«Иногда промышляю убийствами европейских аристократов, но тебе об этом лучше не знать», — мысленно добавил Мориарти, сохраняя маску мнимой заинтересованности на лице.