Мурка. Королева преступного мира [Виктория Руссо] (fb2) читать онлайн

Глава 1 У каждого свое счастье

В кабаке пахло табаком, перегаром, приторными женскими духами и чем-то еще — этот компонент юный посетитель увеселительного заведения никак не мог угадать. Миловидный парень невысокого роста робко двигался между столиков переполненного бандитского ресторана.

— Эй ты, сладенький, садись ко мне на коленку, — вдруг произнес мужской голос и хлопнул проходящего мальчишку по бедру. За столиком раздался женский смех, похожий на звон разбивающихся пустых бутылок. Размалеванные и разряженные куклы выдавливали из себя высокие ноты, видимо, чтобы подчеркнуть, что шутка того, кто платит, весьма удачна. Безусый юноша испуганно отшатнулся и налетел на дремлющего здоровяка за соседним столиком. Через мгновение над ним нависло облако угрозы. Мальчишка захлопал длинными ресницами, на глаза навернулись слезы. Вдруг злость разбуженного во время спячки медведя улетучилась, лицо смягчилось, словно ему вручили бочку свежего липового меда, и здоровяк снова уселся на свой деревянный трон.

— Ты чего тут потерял, малец?

— Я это… в банду хочу! — немного смущенно произнес парень, поправляя запыленную кепку.

Мужчина с пропитым лицом оглядел кандидата с головы до ног: грязная старая одежда не по размеру и здоровенные, истоптанные башмаки — зрелище было удручающее. Тяжело вздохнув, он произнес с сочувствием:

— Уличная шпана… Сирота видать?

Мальчишка кивнул и шмыгнул носом, чем совсем разжалобил сурового с виду, но добродушного мужчину. Тот почесал свой багровый от выпивки нос и громко заорал на весь зал расторопному официанту-татарину:

— Эй, человек, тащи-ка нам два пива!

Паренек в изрядно поношенном холщевом костюмчике от неожиданности вздрогнул. Звук голоса здоровяка казался скорее рычанием, чем призывом. Лицо мужчины, с помятой ото сна щекой в этот момент было очень грозным, но через мгновение сквозь темные тучи пробилась благосклонная улыбка. Щупленький сопляк умилял здоровяка.

— Маленький и юркий это хорошо! — серьезно заметил весьма крупный человек, сложив огромные ручищи на стол, покрытый почти белой замызганной скатертью. — Прибавляет шансов, что тебя возьмут в банду!

Мальчишка посмотрел на здоровяка с надеждой в глазах и, затаив дыхание, ждал вердикта целиком.

— Точно тебе говорю! Лицо у тебя складное. И глазищи — вон какие! Да и голосок жалобный. К старушке подойдешь в центре или к мамзели какой. Спросишь где больница, пока млеет — ты хвать сумку — и духу твоего нет. Она кричит-вопит, а тебя уже и сам черт не сыщет.

В зале начался переполох и оживление. Между столиками лавировали два человека в чекистской форме, в руках у них были драгоценности, которыми они трясли над головами гостей ресторана.

— «Ряженые» они! — подметил здоровяк. Через мгновение драгоценности подплыли к его носу.

— А? Дядь Миш! Тут и твоя доля! Кто наводчик — тому и хлеба кусок! — бодро произнес один из людей в форме.

— Как все прошло? Не было проблем? — громогласно спросил мужчина, ухватившись ручищами за края стола. Мальчишке на мгновение показалось, что в случае неправильного ответа, мебель обрушится на головы вопрошающих.

— Все чистенько, как по маслицу бритвочкой! — отчеканил второй — тот, что был повыше и посерьезней.

— Мы их к Царю Гороху отправили! — Подхватил его первый «ряженый» и на весь ресторан воскликнул:

— Да, пусть сдохнет Царь Горох! Собаке — собачья смерть.

Все находившиеся в зале резко встали со своих мест и трижды отрывисто выкрикнули: «Ура! Ура! Ура!». Когда маскарадные чекисты направились дальше, мальчишка приблизился к дяде Мише и негромко спросил:

— Кто такой Царь Горох?

— На улице Гороховой сидят шкуры государственные. Не любят они нас, ох, как не любят! А ведь есть за что…, — здоровяк не договорил, закашлявшись.

Мальчишка бережно передвинул большую кружку с янтарной пузырящейся жидкостью к мозолистым рукам сидящего напротив человека. Бывший моряк и не предполагал, что вводит в бандитский мир не миловидного паренька, а отчаявшуюся женщину, которую в банде вскоре прозовут «Кровавая Мэри»…

Первая встреча с дядей Мишей — это было одно из самых ярких событий за долгие годы собачьей жизни Мэри. Она веселилась, вспоминая тот день, когда пришлось разоблачиться и сказать правду о своей истинной половой принадлежности. Здоровяк долго не мог поверить, что взял под крыло не уличного шалопая, а мамзель — так он называл изящных дамочек. Подулся дядя Миша пару дней, а потом смирился и продолжал по-отечески оберегать нелепую и порой забавную девушку, которая так искусно провела бывалого моряка.

В банде уверенную и дерзкую девчонку побаивались, но уважали за безжалостность и неженское мужество. Кто-то пустил слух, что она дочь мясника, потому как могла, не дрогнув, отрубить жертве любую часть тела. Также о ней создали легенду, будто лишив человека жизни, Мэри пьет еще теплую кровь, чтобы не стареть. Она действительно выглядела достаточно молодо, никто не знал толком год ее рождения. Понимали, что это дитя появилось до революции, но жизнь многих жителей Петрограда разделилась на две части: «до» и «после» Первой революции.

— Они собрались! — голос Фомки звучал немного взволновано.

Мэри не откликнулась. Она стояла у окна, погруженная в мысли, усомнившись на мгновение в правильности своего решения. Ответственность — не легкая ноша.

«Похожа на хрупкое изваяние», — подумал вдруг Фомка, разглядывая ее точеную фигурку в длинном красивом халате. Словно откликнувшись на его мысли, Мэри повернулась. Фомка всегда опасался, что эта женщина в состоянии слышать, о чем думает человек, поэтому старался контролировать свой поток сознания.

— Сколько человек? — уточнила она.

— Тринадцать.

— Нехорошая цифра… Выгони одного!

— Как выгони?! Я их столько времени уговаривал! — возмутился Фомка, хотя понимал, что спорить с ней бесполезно.

— Лопоухого! Я когда с ним на дело ходила, еле сдерживалась от смеха. Все боялась, что он взлетит, размахивая своими ушами. Он запоминающийся — убирай его.

— Убирать? Совсем?!

— Конечно совсем! Он растрезвонит все по Петрограду! Нам это не нужно. Совсем не нужно, — Мэри произнесла это отчужденно, продолжая вязнуть в своих мыслях. — Мое условие всем сказал?

— Извини, но… мне кажется это слишком…

— Так ведь не евнухов я из них делаю, Фомка! — злясь, процедила Мэри, сквозь зубы. — То, что тебе кажется, меня не волнует. Радуйся, что тебе удалось избежать такой участи. Хотя…

Фомка побледнел и, не дыша, уставился на Мэри. Она выдержала долгую паузу, настолько долгую, что казалось, что в комнате воздух стал влажным. Коленки ее верного сотоварища начали предательски дрожать. Молодая женщина прожигала его взглядом. Страх людей подпитывал ее, окрылял. В эти секунды Мэри становилась триумфатором и готова была перевернуть землю. Вдруг на ее лице промелькнула тень улыбки. Поправив темно-каштановые короткие волосы, она деловито направилась к выходу, насвистывая незамысловатую мелодию. Фомка выдохнул с облегчением, когда опасная Мэри исчезла из поля зрения. За ней он направился не сразу, сперва сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять волнение и дрожь в руках.

В огромной зале многокомнатной квартиры собрались ее соратники. В своих грезах Мэри не раз возрождала воровскую аристократию. Стать новой волной, свежей струей воздуха в преступном мире. Перечеркнуть прошлое и шагать навстречу будущему. Ее будущему! Без фальшивых лозунгов и лживых обещаний.

Стадо баранов управляемое грозным чабаном — вот что собой представляла на самом деле та банда, в которую она пришла, переодевшись мальчишкой. За несколько лет пребывания среди «домушников», «скокарей», «фармазонов», «карманников» проворной и способной к обучению миниатюрной милашке, удалось сколотить себе серьезную репутацию. Начиная со щипача на вокзалах, она постепенно перешла к серьезным делам. Со временем Мэри с легкостью меняла маски. Стала виртуозом, устраивая из каждой вылазки красивый спектакль. Мэри больше не боролась ни за «правое», ни за «левое» дело. Она просто научилась получать удовольствие в том мире, в котором вынуждена была выживать. Со временем ей стало скучно, и она захотела большего. У нее зрел план, благодаря которому она сможет наконец стать счастливой во что бы то ни стало. А понятие «счастье» — у каждого свое…

Когда она появилась в холле, все замерли в ожидании. Мэри от природы обладала магией, волшебством. Была настолько трогательна и убедительна, что могла манипулировать людьми, как факир, заставляющий кобру появляться из корзины под звуки дудки.

Она говорила твердо и уверенно, неторопливо и негромко. О том, что команда — это сила.

— Что такое палец, кода он один? — вопрошала Мэри, пристально разглядывая слегка напряженных мужчин, сидящих напротив. — Пять пальцев — это кулак, а кулак — это мощное оружие!

Как обычно эта женщина произносила точные и нужные вещи. Мэри давала надежду на будущее и была готова взять на себя ответственность за благополучие присутствующих, взвалить груз чужих проблем на свои хрупкие плечи.

— Что-то я еще хотела сказать… важное… Ах, да! — как бы невзначай вспомнила женщина. — Поймите меня правильно… это не просто прихоть, скорее, необходимость! Болтовня — самое пустое на свете дело, а вот молчание — это золото! Ваше молчание превратится в золотые слитки. Я обещаю! Ну, кто первый? Прошу со мной на кухню.

Все замерли. Смельчаков пойти за Кровавой Мэри, которая собственноручно отрежет язык (в самом прямом смысле этого слова) не находилось.

Страх! Она снова заряжалась энергией. Перед ней сидело двенадцать мужчин, дрожащих, словно маленькие сорванцы из приюта, которых вернули обратно, и теперь они трепещут в ожидании ужасного наказания.

— Кричали только трое. Семеро из них были очень мужественны! — устало вымолвила она, затягиваясь сигаретой. Фомка молчал и настороженно разглядывал кровавые подтеки на ее халате.

— Кто бы мог подумать, что самый крупный из всех и самый грозный на вид — упадет в обморок?.. Смешно, ей Богу!

— А Кроличья нога — сбежал, — пытался поддерживать беседу немного бледный молодой человек. — Отрезанные языки — это ведь не гарантия того, что они не выдадут тебя. Писать-то они умеют.

— Если я сама отрезала им язык, как ты думаешь, что я могу сделать с их руками? — женщина мрачно улыбнулась. — Пойми, дурачок, это обряд! Я — Кровавая Мэри, и в моем окружении должны быть только самые достойные и самые надежные! Скоро мы поедем на большие «гастроли» с нашим маленьким театром. И покажем много хороших спектаклей. — Мэри зевнула, и перед тем как покинуть кухню, заметила:

— Кроличью ногу нужно поймать. Вот ведь проклятье, халат придется выбросить!

Глава 2 Прощание с Пианистом

Мэри проснулась от стука в дверь. Она резко села, торопливо поправила волосы и позволила войти. Появился Фомка и объявил, что паспорта для всех членов банды с новыми именами он забрал, но ехать они пока не могут. После чего преданный и исполнительный помощник протянул ей бумажку, в которой корявым почерком было нацарапано, что один человек из ее немой команды стукачок.

— Уверен? — хмуро спросила Мэри. Фомка лишь неуверенно пожал плечами. Теперь эту плохую новость непросто проверить.

— Мы не можем брать на корабль крысу. Придется отложить отъезд до вечера, — задумчиво и сосредоточено произнесла бандерша. — Оденусь! Выйди, Фомка.

Мэри шла сквозь облако табачного дыма. Пахло спиртным и бездельем. Разбивалась посуда, гоготали проститутки, из всех щелей слышалась брань. То и дело перед ней возникала чья-то похмельная морда, норовили отправить за пойлом, но видя, что под мальчишеской кепкой сама Кровавая Мэри, резко отступали извинительно склонившись. Мэри знала: больше эту тошнотворную блатхату она не увидит никогда. Это было стимулом скорее разрешить неожиданно возникшую проблему.

— Что я знаю, что я знаю! — пропел Хлыщ, преградив ей дорогу. Он прифрантился и был похож на слащавого фраера — завсегдатая увеселительных заведений. Специализацией «напомаженного» красавчика были дамочки бальзаковского возраста, которых он соблазнял и разводил на деньги. Но ходили слухи, что Хлыщ был приверженцем однополой любви. Каким именно местом зарабатывал Хлыщ, по большому счету, было все равно. Принес деньги в «общак» — проходи, располагайся. Он был предан общему воровскому делу. Веселил толпу и не мешал жить другим. Однажды напившись абсента, Хлыщ облачился в женское платье и порхал по «малине» распевая песни сомнительного содержания. После этого он долго не появлялся в бандитских апартаментах. Затем принес справку от врача с печатью, где было сказано, что Иванов Семен Петрович был временно помещен в клинику в связи с психическим расстройством. Кто такой Семен Петрович история умалчивает, потому что по некоторым данным звали его Николаем. Впрочем, Мэри было наплевать на него, ведь одной из священных догм преступного мира было «ты умри сегодня, а я умру завтра».

— Я говорил с Кроличьей ногой, — таинственно прошептал Хлыщ. — Я могу быть полезен. А про языки — это правда?

— Если Кроличья нога осмеливается о подобном болтать, как ты думаешь, может это быть правдой? Кстати, где он?

— Спит пьяный в соседней комнате. Пришел утром бледный с самогоном. Мэри, я действительно могу быть очень полезным человеком. Этой банде конец. Мы все это знаем. Тулуп затаился… Но если он появится, я могу ведь рассказать ему…

— Знаешь, — резко прервала его Мэри, понизив голос, — однажды мне удалось вырвать кадык одному навязчивому фраеру в мгновение ока. Он умирал в конвульсиях не больше трех минут — повезло! Хочешь, проверим, сколько ты проживешь без кадыка? Ты испытываешь мое терпение.

Хлыщ поднял руки, как бы капитулируя, и отошел в сторону, уступив дорогу грозной красотке. Мэри чувствовала его липкий взгляд на своей спине. Хлыщ ее не напугал. Тулуп не вернется — это понимали все, но выжидали, как голодные псы, не из преданности, просто из приличия. Так было принято. Да и некуда было рассыпаться обезглавленной банде. Васька сдохнет — тогда будет видно. Можно будет пристроиться к конкурентам, при этом даже сохранив лицо. Подвиги предателей и перебежчиков не особо поощрялись в преступном мире.

Василий Тулупов — был личностью популярной не только среди воров и госслужащих. Его имя всуе опасались произносить также местные богатеи, среди которых появилась примета: обронишь «Васька — Тулуп» — быть тебе ограбленным. В Петрограде его уважали и боялись. Уже в мальчишестве его будущее было предопределено: он родился в воровской семье, был продолжателем династии. Отец умер во время отсидки и воспитанием мальца занялись старшие братья. До всеобщей амнистии жертв царского режима, тюрьма фактически была его домом. Он не гнушался убийствами и был жесток, за ним тянулся внушительный кровавый след. Банду сколотил довольно быстро, и за полгода численность ее возросла до сотни человек. В бандитских двадцатых годах двадцатого столетия Тулуп чувствовал себя уютно и сыто.

В соседней комнате на загаженном наркотиками и выпивкой столе пара жуликов в окружении горланящей толпы играли в «буру». В углу на матрасе свернувшись в три погибели, спал Кроличья нога — тщедушный и худенький человечек с прозрачной синеватой кожей и непонятного цвета глазами. Прозвище свое он получил за скорость — он был самый быстрый в банде. Его часто ставили «на стрем» и отправляли с различными посланиями в разные уголки города. Раньше его прозвище было кузнечик из-за невероятно тонких ног, а за рассказы о своей деревне, где он родился, и о мягких пушистых кроликах, которые размножались в невероятных количествах, получил новую кличку — это был симбиоз из трусливой кроличьей душонки и скороходных конечностей.

Участники карточной игры, сидящие за сколоченным наспех кривым столом из почерневших от огня досок, громко облаивали выигрывающего противника, словно оголтелые шавки. Проигрывать никто не любил, именно поэтому моральные оплеухи доставались победителю. К тому, кому фартило, подсаживался «свежачок». Обвести опытного соперника вокруг пальца — это был высший пилотаж. Шулеры часто отрабатывали свое мастерство друг на друге. Каждые десять минут затевалась драка, на кону были не деньги, а интерес. Наконец, они решили разыграть просроченную жрицу любви, которая вышла с конвейера несколько лет назад. Теперь она занималась сбытом краденного, но иногда за мелочевку могла порадовать страждущего, беззубым ртом. Незаметно для играющих Мэри взяла с пола часть разбитой бутылки и отправила бывшего кузнечика в «кроличий рай», после чего тихо исчезла, оставшись незамеченной азартными бандитами.

Дядю Мишу она нашла в самой отдаленной комнате, он рассказывал матросские байки, а значит, был не трезв. Мэри с трудом вытащила его из-за стола, не дав закончить очередную «замыленную» историю, слышанную всеми сотни раз. Зеваки радостно кивали, улюлюкали и периодически хлопали, громко смеясь, потому что банкет оплачивал болтун-здоровяк. Оратор был доволен успехом, пусть и фальшивым. Бывший мореплаватель любил внимание и свои заунывные морские песни, которые пел, достигнув апогея алкогольного опьянения.

— Дядя Миша, расскажи последние новости! — произнесла едва слышно Мэри, внимательно оглядываясь по сторонам.

— Отсиживается Тулуп на одной из «малин». Сжимается петля, Маруська, ох, сжимается. Из Москвы ходоки нагрянули — мешают нам. Теснят их там — бегут как тараканы сюда! Дорогу перебегать хозяевам города — нехорошо, а что делать: приходится иногда сдерживать себя, — произнес мужчина совершенно трезво.

Мэри всегда удивлялась этой поразительной способности дяди Миши: валиться с ног в компании пьянчуг, но по сигналу становится в строй. Видимо это закалка осталась еще со времен морской службы.

— До меня дошел слушок, что Пианист ходит на поклон на Гороховую. Правда это? — Мэри пристально посмотрела на своего опекуна. Дядя Миша красноречиво вздохнул и опустил голову, как провинившийся ребенок-переросток. Собственно говорить больше ничего не нужно было.

Ванька Воробьев был прекрасным карманником — за это сотоварищи и прозвали его Пианистом. Он мог вытащить незаметно кошельки из таких мест, что многие профи задавались вопросом: каким образом у него это выходило? Равных ему не было, пожалуй, во всем Петергофе. Это был дар — настоящая божья искра. Мэри делала на него серьезную ставку, ведь по прибытии на новое место им придется присматриваться, разбираться, что к чему. А значит, первое время серьезных заработков не будет. На кошельках и трудовых подвигах Ваньки можно было перетоптаться целую неделю всей онемевшей команде.

— Не в то время ты родилась, мамзель! — с грустью выдохнул здоровяк, обдавая лицо Мэри таким алкогольным смрадом, что в пору было опьянеть и ей самой. — С твоими талантами тебе б до революции… Вот тогда бы ты могла стать… Эх! Проклятые большевики… чтоб им пусто было! Раньше было хорошо — традиции, правила… А теперь что? Выскочки одни. Бредут по бездорожью…

Долгая беседа не входила в планы Мэри, да и время поджимало. Она быстро чмокнула на прощание дядя Мишу и пошла прочь, понимая, что будет скучать по этому увальню. Предательский комок сдавил горло. «Неужели я еще жива?!», — вдруг пронеслось в ее голове.

Золотое правило от дяди Миши, которое она уяснила раз и навсегда: «самый страшный зверь — человек». По дороге в свое последнее пристанище в Петрограде Мэри вспоминала последние годы: свое становление в банде Тулупа — тот день, когда ее взяли «на дело» (тогда еще все были уверены, что Мэри — безусый подросток). Затем ограбление антикварного магазина, принадлежавшего старому еврею, тогда она стояла «на стреме». Следующий этап не назовешь романтичным: молодая женщина, скрывающаяся под мужскими одеяниями, присутствовала на «суде чести». В тот день удавили предателя. Как и всех остальных, ее заставили «расписаться» на теле приговоренного. Она помнила тот ответственный момент очень смутно: нож в руке, хриплый голос в ухо, стимулирующий к действию, удар острия в еще теплый труп. После этого крестного похода она не могла спать несколько ночей. Страхи прошли со временем, Мэри просто освободила совесть с цепи и прогнала ее прочь болтаться, как бездомного пса. Такова была мораль ее нового мира: жить без принципов, не заостряя внимания на лирических отступлениях.

В зале квартиры, где проводила свои последние часы Мэри и ее банда, было темно. Она ждала Фомку, тихо притаившись на диване. Иногда прислушивалась к звукам комнаты ее подчиненных, откуда доносились глухие стуки. Беседовать они больше не имеют возможности, а вот играть в карты, к примеру, вполне — ведь руки у них на месте. «Может им начать рисовать?», — усмехнулась мысленно молодая женщина, представляя, как в ее лихо сколоченной банде появится новый Серов или Суриков, а может Левитан — его атмосферные пейзажи ей очень нравились. Мэри любила живопись и немного в ней разбиралась. Ее мать была художницей. Это было так давно, еще в прошлой жизни… или позапрошлой. Мама запомнилась ей с кистью в руке, будто она с ней не расставалась никогда. То и дело из-за мольберта высовывалось перепачканное краской сосредоточенное лицо.

— Не вертись, Маруся! — почти строго говорила она своей непоседливой дочери. Позировала девочка часто. Сидеть несколько часов неподвижно для ребенка было настоящим наказанием. «Уж лучше разбить вазу и стоять в углу. Там хоть заснуть можно!» — размышляла девочка и иногда проказничала, чтобы избежать нудного времяпрепровождения. Мать все же просекла хитрые уловки дочери и совсем перестала ее наказывать. А после долгих художественных сессий дарила своей Марусе какой-нибудь подарок, что стало хорошим стимулом. Детство — золотое беззаботное время.

— Все бы отдала, чтобы вернуть эти дни, — пошептала вдруг Мэри, ощущая, как к горлу подкатывает ком горечи. В комнату вошел Фомка, и тень маленькой девочки по имени Маруся моментально исчезла.

— Пианист на кухне. Распишись! — глухо произнес молодой человек, после чего стремительно вышел.

Петр Фомин по прозвищу Фомка в семнадцатом году был совсем юным и отчаянным революционером, пока совсем не запутался, кто к чему стремится, и кто против кого борется. В результате выбрал мир преступников, за «четкий угол зрения». Все было просто: нужно уяснять ряд правил и жить соответственно преступной морали. «Выживает сильнейший», «если не ты, то тебя», «ничего не бойся и никого ни о чем не проси» — три главных постулата, уяснив которые, жить становилось почти легко. Образованный и интеллигентный Петр сравнивал существование в среде жуликов с животным миром. На этом фундаменте и строил свои отношения с действительностью того временного промежутка, в котором история великой державы трещала по швам. Мэри сразу отметила в Фомине массу положительных качеств, не свойственных оголтелым блатарям. Его юношеский максимализм и честность располагали к себе, и авторитарная бандитка взяла его под свое крыло, и начала оберегать по примеру дяди Миши.

На кухне в предсмертных судорогах трепыхалось тело Пианиста. Проводить его в последний путь собралась вся банда Кровавой Мэри. По сложившейся традиции каждый оставил «роспись» на теле предателя. Когда огонек жизни в его глазах погас, Мэри бодро и торжественно произнесла:

— Ну что, господа, наш Пианист отыграл свои концерты! По коням! Прочешем гребнем матушку-Россию, погоняем вшей-буржуев. Не слышу восторженного клича «УРА!».

Члены банды недоверчиво уставились на нее.

— Это шутка. Не смогла удержаться! — улыбнулась в ответ на немые вопросы Мэри и отдала распоряжение паковать вещи.

Глава 3 Ослепленный солнцем любви

— Яшка-Печник утек, — тихо прошептал Фомка. Мэри нахмурилась. Она была очень удивлена его побегом. Этот добрый улыбчивый крепыш казался самым надежным звеном в командной цепи. Зачем ему бежать и куда? Сироте революции еще не было 20 лет. Крестьянский сын был шулером-картежником. Часто рассказывал, как его отец барина «разул» и на эти деньги выстроил справную избу, а после обзавелся семьей и хозяйством. Картежную науку заботливый родитель прививал сыну с пеленок. Яшка в этом деле заметно поднаторел. Был у него один недостаток — легко отвлекался на противоположный пол. Если какая дама поблизости как бы случайно оголяла ножку, игра у паренька не залаживалась. Кто-то просек его слабость и по городу разнеслись слухи. Его разували игру за игрой, подставляя кокетливых красоток. Добрый и немного застенчивый парень совсем было отчаялся, но тут получил любопытное предложение от Фомки, на которое, не раздумывая согласился. Тот факт, что нужно лишиться возможности говорить, его не смутил. Он часто отмалчивался, потому как был косноязычен.

Прибыв в компактный городок, банда Кровавой Мэри рассредоточилась: Фомке было поручено найти небольшой домик за городом, где они могли бы обосноваться всей командой, не привлекая внимания местного жулья и милиции. Мэри, оставив чемоданы в камере хранения, облачилась в мальчишку и шныряла по городу, внимательно изучая окрестности. То же самое она поручила своим немым подопечным, которые тоже бродили по местности, ведь в случае погони, к примеру, они должны свободно передвигаться и ориентироваться. Несмотря на то, что территориально населенный пункт не впечатлял гостей города — был весьма маленьким, однако поживиться в нем было чем. На улицах до того было спокойно, что складывалось впечатление, будто отголоски войны и революции не коснулись этого сытого и румяного городка. Бедность тут почти не ощущалась: на улицах почти не было попрошаек — разве что цыгане, навязывающие свое гадание да несколько пьяниц, не желающих работать. На территории города в полную силу функционировали несколько фабрик, поэтому с трудоустройством местных жителей забот не было. Более состоятельная часть населения одевались по последнему слову столичной моды.

— Пошел отсюда, прохвост! — зазвенел высокий неприятный голос владельца ювелирного магазинчика. — Будут деньги — приходи, а сейчас прочь!

Мэри с любопытством уставилась на молодящегося щеголя с зачесанной плешью. Кепка ее была надвинута очень низко, так что лица почти не было видно.

— Так за просмотр денег-то не берут, дядя! — понизив голос, пробубнила Мэри.

— Убирайся, сопляк. Еще раз тут тебя увижу — уши надеру.

Мэри смачно сплюнула на пол и побежала наутек через площадь, подгоняемая его бранью. Она мысленно планировала новую встречу с неврастеничным и сластолюбивым ювелирщиком. На стенах внимательная бандерша заметила картины, на которых были изображены танцовщицы, из чего сделала вывод, что мужчина был почитателем Терпсихоры. Рисунки были нелепые и безвкусные: полураздетые дамы в не совсем естественных позах изгибались, изображая танцевальные па. Эта слабость к противоположному полу, завуалированная под неталантливыми мазками, забавляла воровку, немного разбирающуюся в искусстве.

— Я знаю, как мы встретимся! — пробубнила она довольно, умыкнув на ходу у лотошника еще теплую булку в сладкой обсыпке. На улице приветливо светило солнце, делая летний день ярким и красочным. У нее было хорошее предчувствие, а значит, их первое дело пройдет, как по маслу.

Вечером вся банда собралась на арендованной Фомкой даче.

— В тишине, да не в обиде, — отшутилась Мэри. В руках ее была стопка бумаг — отчеты о времяпрепровождении всей неболтливой компании. Эта была их обязанность — описывать увиденное за день. У половины был жуткий почерк и бесчисленное количество ошибок, но, к счастью, алфавит знали все.

— По поводу Яшки-печника, — неуверенно и робко начал Фомка. — Когда я забирал чемоданы из камеры хранения на вокзале, то услышал, что на пути от Петрограда погиб человек… Немого шулера выбросили из поезда.

— Что поделать?! Мы всегда ходим по острию ножа. Сегодня потеряли Яшку, а завтра подохнет кто-то из нас, — холодно и безжалостно произнесла Мэри. — Зато у меня есть хорошие новости: у нас появился первый клиент!

В рядах банды Кровавой Мэри были два акробата из цирка. Один из них в связи с неудачным падением повредил спину во время номера и профессионально непригодную пару выгнали прочь. Братья долго слонялись в поисках работы, но в непростое для страны время представления особо не были востребованы. Небольшие труппы выступали на территории России, но штат их был укомплектован. Их не брали даже помощниками дрессировщиков. В пивной отчаявшиеся братья познакомились с Фомкой. Предприимчивый парень смекнул, что парочка безработных людей, не боящихся высоты пусть и далеких от воровского мира, команде не помеха. Мэри оценила возможности братьев-близнецов и одобрила их кандидатуры. Отличать их было несложно: у одного было легкое косоглазие. Мэри прозвала братьев Левша и Правша. Тот, что имел проблему с глазами, — Правша — был вполне здоров и мог выполнять самые сложные трюки. Очарованная их талантом женщина делала на эту парочку серьезную ставку. Как впрочем, и на еще одного представителя арены. Братья привели с собой безработного чудака, которого в цирке прозвали человеком-змеей. В банде Мэри он получил прозвище Питон. Казалось, он мог пролезть даже в замочную скважину. То, что этот мужчина вытворял со своим телом, вызывало восхищение.

Мэри посвятила всех в свой тщательно продуманный план по ограблению маленького симпатичного магазинчика, в котором ей доводилось бывать ранее. Ей не хотелось грубых подвигов в духе Тулупова, она теперь предпочитала маленькие действа и подходила к организации процесса ограбления с художественным вкусом, словно дирижер, изящно управляющий небольшим оркестром, извлекающим из инструментов красивую музыку. Не то, чтобы она размякла, просто ей хотелось избавиться от сложившегося стереотипа восприятия ограблений. Она была уверена, что это вызовет удивление в рядах коллег, знающих о ее жестоких подвигах. Она оставалась все той же Кровавой Мэри, но ей захотелось изысканности. Убийц и без нее хватало на территории огромной страны, не только среди бандитов. Когда все приготовления были закончены, а роли распределены, не без легкого волнения свежесколоченная команда начала свое первое дельце.

Взвизгнула дверь магазина и в помещении появилась трогательная женщина. Движения ее были плавны, словно она не двигалась по грубым доскам пола, а плыла по спокойной глади водоема. Одета незнакомка была утонченно, со вкусом. Владелец магазина наблюдал за ней завороженно, будто в его ювелирную лавку снизошла богиня. Лица ее было не разглядеть из-за глубокой шляпы. Мужчина ненавидел этот головной убор, и на то были свои причины.

— Бывало, смотришь — фигура приятная, — говорил он, — заговоришь — и голос радует, но в какой-то момент заглядываешь под ее новомодное укрытие, а дама страшна, как черт и говорить с ней становится совсем не о чем, ведь фантазия создала совсем иной облик.

— Я хотеть смотреть этот браслет, — произнесла незнакомка с сильным акцентом.

«Иностранка в нашей дыре!» — сердце Эфраила забилось чаще, по организму разливался приятный трепет. Он дрожащими руками достал из витрины украшение и бережно протянул блестящий изыск будоражащей его нервные окончания женщине. Красиво, с достоинством дама приняла драгоценность и неторопливо прикинула на тоненькую беленькую ручку. Стареющий мужчина начал бегло поправлять жиденькие волосы на макушке — уж очень ему хотелось понравиться таинственной иностранке. Появление этой чудесной волнующей покупательницы заставило биться сердце одинокого человека намного чаще.

Мэри внимательно наблюдала за его поведением через отражение в стекле витрины, над которой склонилась достаточно низко, притворяясь, что любуется браслетом.

— Я не мочь застегивать! Я нуждаться помощь! — она произнесла это с такой ранимостью и беспомощностью, что Эфраил чуть не подпрыгнул от удовольствия. Спектакль продолжался, а услужливый владелец лавки покорно помогал. Он никак не мог справиться с застежкой, за что мысленно ругал себя самыми последними словами. Мужчина то бледнел, то краснел, пыхтя над неподатливым замком браслета и уже совсем было отчаялся, но тут прохладная кисть волнующей покупательницы покрыла его неспокойные руки.

— Не надо тревога. Все хорошо, — завораживающе произнесла притворщица, после чего выглянула из-под полей шляпки и вдумчиво посмотрела в глаза продавца. Подражание французской речи, а точнее их коварное «р» давалось Мэри плохо, но к счастью, Эфраил не замечал этого. Он знал лишь несколько пошлых фраз по-немецки, которые ни разу в жизни не пригодились незадачливому еврею. Под ее волнующим взглядом владелец ювелирного магазина замер, словно кролик напротив удава. Они стояли друг напротив друга несколько мгновений и держались за руки, как два юных голубка на первом свидании. Ему вдруг показалось, что огромная вращающаяся планета замерла на миг, как бы благословляя их обоих. Поток мыслей очарованного мужчины прервали звуки с улицы. Мэри встрепенулась и направилась к приоткрытому окну, вытянув правую руку вперед, будто пыталась нащупать путь, ведущий к волшебному источнику чудеснейшего звука. Эфраил посеменил за ней. Дрожь в организме никак не позволяла справиться теперь с магазинным замком, он сотрясался возле двери, боясь потерять из виду свою богиню.

На площади собралась толпа. Все смеялись и восхищенно вскрикивали, глядя на то, как тело полураздетого мужчины принимает разные причудливые формы. Питон явно снискал успех у зевак, чему был несказанно рад. Тут же в толпе промышляли парочка карманников, которые грабили по мелочевке, отвлеченных зрелищем зрителей. Естественно, все члены банды не выдавали знакомства друг с другом.

— Он не иметь кости! — выкрикнула Мэри, смеясь. Она восхищенно захлопала в ладоши, как маленький ребенок, неожиданно получивший множество вкуснейших леденцов. Женщина выскочила из толпы наблюдателей и начала выплясывать, импровизировать под музыку, красиво двигаясь вокруг гнущегося во все стороны человека.

— Какая… непосредственная! И так красиво танцует! — прошептал восхищенно Эфраил, с вожделением наблюдая за посетительницей магазина.

— Конечно! Это же сама Айседора!

Владелец «ювелирки» вздрогнул и вопросительно уставился на галантно одетого мужчину, стоящего рядом. На Фомке был дорогой фрак из украденного в поезде чемодана. Изысканная и благородная одежда очень шла молодому человеку, он выглядел вполне достоверно, как представитель высших слоев общества. Хотя в 20-е годы это понятие уже устарело.

— Айседора Дункан! Великая танцовщица. Приехала из Франции. Здесь инкогнито. Любит Россию — спасу нет…

— А вы кто ей будете? — еле слышно уточнил не читающий газет еврей. Почему-то ему показалось, что этот статный, хорошо одетый человек имеет к его новой знакомой непосредственное отношение. Вдруг торговец почувствовал болезненный укол ревности.

— Я — ее импресарио.

После этой фразы Фомка почтительно склонил голову и ринулся к разбуянившейся «Айседоре», щеки которой от танцев полыхали. Взяв ее под локоть, он уверенно повел к ожидавшему экипажу. Эфраил с горечью наблюдал за тем, как увозят прекрасное мимолетное видение и скупая мужская слеза окропила его щеку. Зеваки продолжали подбадривать человека-змею, самые щедрые из них бросали мелочовку к ногам циркача. Как правило, это были представители рабочего класса. Те, кто побогаче скупились, но тот факт, что они уже заплатили за зрелище, они поймут чуть позже, не обнаружив украшений и кошельков. Очарованный таинственной Айседорой мужчина, ссутулившись, побрел обратно к магазину.

На следующий день Мэри снова появилась в ювелирной лавке, и, краснея, вернула прекрасное украшение, которое якобы случайно унесла. Она долго извинялась и красиво заламывала руки, изображая стыд. Робея, Эфраил пригласил ее на ужин, и Айседора дала свое согласие, затратив на раздумье всего несколько секунд. Ловушка захлопнулась и ничего не подозревающая мышка ожидала кусочка вкусного сыра, не подозревая, что стала добычей хитрой и коварной кошки.

Своей благородностью и утонченностью Айседора возвышала обычного лавочника над другими. Эфраил чувствовал себя султаном, рядом с которым была прекрасная Шахерезада, ласкающая слух сказками о далекой и прекрасной Франции. В ресторане многие знакомые еврея-ювелира подходили к столику, чтобы выразить свое почтение и удовлетворить любопытство. Слывший одиноким и привередливым мужчиной, не пренебрегающим услугами проституток, Эфраил удивил всех, появившись в компании яркой, красивой и веселой иностранки. Им желали приятного вечера и между делом как бы невзначай пытались заглянуть под поля шляпы, но лицо незнакомки было надежно укрыто от навязчивого внимания.

Через пару дней по городу пошел слушок, что еврей планирует жениться. Он был счастлив и не скрывал этого. Он позволял своей Айседоре все: самостоятельно открывать и закрывать магазинчик, примерять украшения с витрин. Ослепленный солнцем любви, он чувствовал себя шестнадцатилетним мальчишкой, встретившим свою первую любовь. Мэри же исполняла роль радующегося картавящего ребенка, попавшего в настоящую русскую сказку. К насыщенной событиями выдумке она добавила трагизма в виде ссоры с импресарио, который цинично бросил ее, приревновав к доброму и состоятельному ювелиру. Но она совсем не жалела, что осталась на этом маленьком дрейфующем островке счастья, ведь она не одна.

— Айседора, я бы хотел пригласить тебя ко мне домой. Не знаю, уместно ли это, — краснея и задыхаясь от волнения, уточнил по уши влюбленный еврей. Мужчина заверил, что это лишь ужин с сюрпризом. И конечно результат их совместного времяпрепровождения будет зависеть всецело от нее. Мэри согласилась. Щеки ее полыхали будто бы от стыда, она умилительно смущалась и застенчиво опускала ресницы. Ее двусмысленное поведение давало Эфраилу надежду, что ночь, проведенную в компании Айседоры, он запомнит навсегда.

Квартира не бедствующего человека, имевшего тесную взаимосвязь с драгоценными металлами и камнями, была огромна как самый настоящий дворец. Мэри скользила по ней, громко смеясь и крича, что мечтает жить в таких апартаментах и дышать русским воздухом до глубокой старости. Сраженный ее обаянием еврей не мог поверить своему счастью. Он заранее продумывал план вечера, но отчего-то все шло не так! На браслет, который она примеряла в благословенный день их знакомства, возлагалась особая миссия: эта прекрасная вещица должна была увенчать тонкое запястье дивы-иностранки в финале вечера, переходящего в страстную ночь, но зачем-то он вручил подарок почти сразу, после чего, потея и заикаясь, сделал предложение руки и сердца. От еды Айседора отказалась, лишь слегка пригубив дорогого шампанского. Ей как будто бы стало не по себе, и она открыла окно. Потом взбалмошная гостья громко прокричала сквозь пульсирующие от сквозняка занавески «Я люблю тебя!», и стремительно побежала в его кабинет. Эфраил задавался вопросом: чему или кому его новая знакомая признается в любви? Возможно, это признание предназначалось для многострадальной матушки России, ведь француженка не раз упоминала о своих чувствах к этой стране. Но все же он уповал на то, что эти трепетные слова были адресованы именно ему.

В кабинете Эфраила висели картины. Мэри внимательно изучала их, восхищаясь кистью русских художников. Одну из них состоятельный человек попросил не трогать, и опытная воровка смекнула: вероятно, именно за ней скрывается сейф. Когда он отвернулся, она слегка накренила шедевр, а посреди кабинета незаметно бросила платок, чтобы ее люди не тратили понапрасну времени (ведь иногда сейфы таились в спальнях). Неожиданно Айседора изъявила желание танцевать для удивительного и щедрого мужчины. В зале громко заиграл граммофон, а в это время в окно «впархнул» акробат Правша, который должен был открыть дверь соучастнику преступления по кличке Пень. Этого медвежатника в Петрограде знали многие. Его умелые руки вскрывали любые сейфы. Даже самые новые модели он осваивал достаточно быстро, от того и был в почете. В пьяных драках лишил жизни нескольких конкурентов, за что был поставлен «на учет» в преступном мире и за его головой начали охоту другие банды. Митька Кудашев решил: уж лучше быть без языка, чем без головы. Пришлось примкнуть к банде Кровавой Мэри. Пнем его прозвали за «коренастость». Одна из проституток банды Тулупа пробовала встречаться с ним, но Митька был непроходимо глуп и быстро наскучил девице. Истинную причину разрыва она так и не назвала, отмахнувшись фразой: «Потому что он пень!». Так эта кличка и закрепилась за медвежатником.

Одновременно с сейфом был вскрыт ювелирный магазин. Это было плевое дело, ведь благодаря доверию влюбленного еврея Мэри с легкостью сделала слепки ключей. Этой ночью поезд увез счастливую и богатую «Айседору» в неизвестном направлении, оставив влюбленного Эфраила с разбитым сердцем и с пустым кошельком…

Глава 4 Я покажу тебе небо в алмазах!

Несомненно, в крупных городах «работать» приятнее, в них легче растворяться в оживленной толпе. Второй населенный пункт куда мчались «гастролеры» был более удален от столицы, но, несмотря на это, в городке кипела торговая деятельность. Даже казалось, будто гражданская война и этих мест не коснулась. Здесь пахло благополучием. Магазины, рестораны, частные мастерские кишели покупателями — это свидетельствовало о том, что здесь живет платежеспособный люд.

— Хороший город, — с улыбкой произнесла Мэри, как только ее нога ступила на перрон местного вокзала. — Уверена, здесь есть чем поживиться.

Решили «осваивать» местность по складывающейся схеме: краденый багаж — поиск жилья — знакомство с достопримечательностями. Новым пристанищем — огромной и просторной дачей умершего недавно мануфактурщика — были довольны все. Оставив отдыхать немой выводок, Фомка и Мэри отправились в один из самых дорогих ресторанов городка с целью изучить местный обеспеченный контингент. Молодая женщина надела красивое платье из украденного в поезде чемодана и дорогие украшения от влюбленного ювелира Эфраила, на голову водрузила взбалмошный рыжий парик. На этот раз она исполняла роль разбитной замужней девицы жаждущей забавных приключений, а Фомка притворялся простачком-супругом, страдающим от неверности второй половины. В ресторации они заказали самые дорогие блюда, но толком не ели от внутреннегонапряжения. Первый этап всегда отнимал много энергии. Мэри верила: как начнешь, так и будет развиваться история. Хороший старт — достойный финал.

Гости заведения лязгали вилками о китайский фарфор, пожирая недешевые блюда из меню. Гастрономическая вакханалия сопровождалась громким трепом и раскатистым смехом. От блеска дамских украшений и хрусталя рябило в глазах.

Мэри курила, изящно размахивая мундштуком. Иногда требовала «огонька» у сластолюбивых мужчин за соседними столиками. Она откровенно флиртовала с ними, выгибаясь в своем блестящем платье, словно змея.

— Не скучаешь ли ты в компании своего унылого сопровождающего? — спросил заплывший жиром человек, в наутюженном фраке. Он сидел в компании еще двух мужчин, которых почти не было видно в дыму от толстых сигар. — Перетаскивай свой тощий зад к нам!

Мэри замерла, как пораженная молнией. Она уставилась на лоснящиеся щеки, пытаясь под ними разглядеть давно знакомый лик.

— Что, радость моя, одурела от счастья? Наконец-то приличные мужчины тебя за стол приглашают?

Компания пингвинов захохотала, по их выпяченным животам пошла волна благополучия и довольства жизнью.

— Что случилось? — еле слышно уточнил Фомка, когда вдруг ставшая мертвенно-бледной женщина вернулась к столику. Она хватала воздух, словно рыба, выброшенная на берег, и не могла вымолвить и слова.

— Тебе плохо? Хочешь, уйдем?

Фомка впервые видел страх и ужас в глазах Мэри, такой беспомощно-незащищенной она не была никогда. Подошел официант, чтобы долить в бокалы шампанского.

— Вон тот импозантный мужчина… Кто это? — уточнила Мэри, с трудом подавляя дрожь в голосе и тошноту. Услужливый человек повернулся бойко, расплывшись в улыбке, но в момент, когда понял на кого именно указывает гостья ресторана, сделался очень серьезным.

— О, это очень уважаемый человек. Часто бывает в нашем ресторане.

Несмотря на возражения удивленного спутника, Мэри заказала водки и соленых огурцов. За ее немного ханжеской манерой пить с любопытством наблюдал важный человек, восседающий за соседним столиком. Он смотрел с вожделением, не слушая треп своих приятелей. Немного опьянев, Мэри начала с ним откровенно кокетничать, игнорируя знаки Фомки.

— Остановись, — шипел ее сотоварищ, — ты привлекаешь слишком много внимания. Что с тобой происходит?

Но Мэри его не слышала. Вся вселенная в данный миг сосредоточилась в одном месте — за столом, покрытым накрахмаленной белой скатертью и уставленным всяческими яствами. Именно там сидело звено, связующее ее с прошлым, о котором она так стремилась забыть.

— Сколько я зарезал, сколько перерезал, — напела Мэри, подмигнув Фомке. На лице ее блуждала странная улыбка, что, как казалось ее спутнику, было нехорошим знаком. Дама медленно поднялась со стула и, выпрямившись в струну, повернулась к толстяку, пошло рассматривавшему ее хрупкую мальчишескую фигуру. Она подмигнула ему и бесцеремонно взглядом указала на выход. Затем, манко раскачивая бедрами, удалилась из зала ресторана.

На улице уже стемнело, летняя ночь была достаточно прохладной. Разгоряченная спиртным кровь, не давала ей мерзнуть, а болезненные воспоминания вызывали озноб. Чуть поодаль она увидела аллею из деревьев и медленно побрела к ней.

— Слышь, кукла! — окликнул ее толстяк.

— Ко мне, мой жирный песик! — шептала она себе под нос, не оглядываясь и продолжая двигаться вглубь аллеи. Она ощущала, как мужчина приближается, слышала его одышку, чувствовала его напряжение. Это было похоже на игру, в исходе которой кто-то из них получит главный приз. А перед ее глазами вставали картины из далекого прошлого…

В дощатом вагоне для грузовых перевозок было очень холодно, поэтому все прижимались друг к другу, чтобы хоть немного согреться.

— Хоть бы сдохнуть быстрее что ли, — безнадежно произнесла Мэри, перестав, наконец, кашлять. Лицо ее было изнеможенное, под глазами залегли огромные тени, говорящие о том, что ее желание, скорее всего, исполнится в самое ближайшее время. Пальцы на руках не разгибались, окоченело все тело, и даже внутренние органы. Ей казалось, что, если она упадет, то тело ее разлетится на мелкие осколки. Девушка сидела рядом со старичком, легкие которого визжали так, что можно было оглохнуть. В вагоне царила атмосфера смерти, все понимали: до места ссылки доберется только небольшая горстка людей. Сколько времени прошло с момента остановки поезда, сказать было сложно, потому что минуты ожидания тянулась слишком медленно. Вдруг послышались веселые голоса нескольких мужчин, треплющихся о том, что хорошо бы достать самогона или бражки в деревне неподалеку, но никто не знал, когда поезд отправится. Тяжелые врата вагона, похожие на пасть, распахнулись, явив замерзшим «путешественникам» по этапу картину солнечного зимнего дня. Белый снег, покрывший просторное поле, красиво поблескивал — это было завораживающее зрелище для тех, кто несколько дней провел в темноте.

— Трупы есть? — задорно спросил один из трех охранников. К нему подтолкнули окоченевшее тело мертвой женщины.

— Когда поедем? — спросил кто-то из замерзшей толпы.

— Когда надо, тогда и поедем! Тебя спросить позабыли! — важным голосом произнес худой охранник с совсем юным лицом, пригрозив оружием. В какой-то момент Маруся встретилась взглядом с высоким здоровенным боровом, стоящим чуть поодаль, но тут же отвела глаза. Чувствующий власть над сидящими в вагоне, юнец провизжал пару угрожающих фраз, пытаясь припугнуть заключенных, чем вызвал у некоторых улыбки. Выглядело это геройство беспомощно, он напоминал тявкающую шавку у помойки, защищающую свои интересы и ведущую себя смело по одной причине: за спиной ее стоит тот, кто намного сильнее. Он почти закрыл тяжелую деревянную створку, как вдруг она распахнулась снова.

— Ты! — выкрикнул боров, указывая на Марусю. — Выходи!

Девушка испуганно посмотрела на остальных, в их остекленевших глазах читалось то ли сочувствие, то ли обреченность — разобрать трудно было.

— Я кому сказал! Быстро! Идем — согреешься, — настаивал боров, хмурясь.

— Иди, а то убьют, — прошептала женщина, сидевшая за спиной Маруси, и мягко, с заботой подтолкнула ее. Девушка с трудом разогнула колени и обреченно направилась к выходу.

Снег больно обжигал обнаженные ягодицы, боров навалился на нее всем телом, от его чрезмерного веса казалось, что она уже вдавлена в землю, осталось только присыпать немного сверху. Позже над ней кряхтел еще один охранник — с пушистыми пахнущими табаком усами. Он слюнявил ее лицо и что-то шептал, что именно — разобрать было сложно. Юнец курил в стороне и переминался с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди, но ему не повезло — поезд тронулся. Усач никак не мог оторваться от хрупкого тела девушки. Вдоль железнодорожных путей он бежал последним, на ходу застегивая штаны. Поруганное тело Маруси осталось лежать на колючем, но блестящем снегу.

— Потанцуешь со мной? — пошло произнесла Мэри, резко повернувшись. Мужчина налетел на нее пружинистым пузом, на мгновение растерявшись от смелости раскрепощенной незнакомки, оставившей своего ухажера посреди ресторана.

— А как же твой спутник? — маска удивления сменилась самодовольством, он, конечно же, считал, что невероятно неотразим, чем злил Мэри еще больше.

— Идем! Я покажу тебе небо в алмазах, — произнесла Мэри и потащила его за собой, в самое темное место среди деревьев.

Его рот изрыгал комплименты, которые Мэри не слышала. Он тянулся к ней, пытаясь поцеловать, но она легонько шлепала его по губам, будто кокетничая. Она спешила вернуть старый должок, груз которого таскала в душе ежедневно на протяжении долгих лет. Об этой встрече Мэри даже не мечтала.

В тени деревьев притаилась кованая лавка. Молодая женщина предложила расположиться прямо на ней. Сгорающий от страсти боров, ставший в пару раз крупнее со времен ее невинности, радостно запыхтел и начал расстегивать штаны.

— Не торопись! — строго приказала она и улыбнулась. В это мгновение показалась луна и осветила лицо Мэри, которое выглядело зловещим. Боров даже замер от неожиданности: что-то в ее обличии казалось ему звериным. Она медленно приблизилась к нему и толкнула расслабленную тушу, он плюхнулся на лавку, отвесив непристойный комплимент, после чего устроился поудобнее в ожидании продолжения страстной экзекуции. Мэри села к нему на колени и нехотя прижалась своим хрупким, слегка дрожащим от отвращения, телом к трясущемуся от страсти животу. Она ощутила его горячее дыхание, обжигающее кожу. Запах разносолов, алкоголя и мясных закусок перемешивался с вонью от сигар и нездорового кишечника. Он смердел так, что Мэри с огромным трудом сдерживала порывы тошноты. В глазах ее разгоралось дьявольское пламя. Это была минута подачи ее фирменного блюда под названием «месть».

— Для начала я хочу… устроить для тебя… маленький сюрприз, который ты не забудешь никогда, — ласково шептала она в его ухо.

Фомка бежал на истошный крик. Орал мужчина. Скорее от ужаса, чем от боли. Среди деревьев он увидел серебристое облачко — платье Мэри. Оттащил он ее с трудом. Женщина хрипела и снова кидалась на трепыхающуюся жертву, как озверевшая цепная собака, которую не кормили несколько суток. Чтобы незнакомец заткнулся, Фомка несколько раз воткнул в него туповатый нож, украденный из ресторана, после чего схватил под руку Мэри и волоком потащил прочь.

На «малине» все было спокойно. Каждый был занят своим делом. Циркачи тихонько протащили выпивку и, отделившись от остальных членов банды, культурно употребляли алкоголь, пытаясь общаться знаками или записками. Отсутствие возможности говорить научило их одинаково мыслить и быть более внимательными друг к другу, стараясь понимать излагающего мысли собеседника без помощи слов. Мэри внедряла систему общих жестов, которые можно было бы использовать и во время грабежей. Появление Фомки с едва держащейся на ногах бандершей, платье и лицо которой были все в крови, нарушило спокойствие вечера. Она, не говоря ни слова, вытянула вперед правую руку и разжала кулак: на пол упало ухо ее обидчика. Фомка отдал распоряжение приготовить воду, чтобы Мэри могла принять ванну. Он был всерьез обеспокоен этим происшествием. Нехорошее предчувствие не покидало молодого человека, с момента, как Мэри заговорила с толстяком в ресторане. Он понимал, что у этого вечера будут необратимые последствия.

— Если бы я мог… получить хоть какие-то объяснения, — осторожно произнес Фомка, заботливо поправляя одеяло. Мэри полулежала, откинувшись на подушки, опустошенная, потерянная. Ничего не отвечая, она смотрела перед собой. Моментами казалось, что женщина сошла с ума.

— Я могу разыскать доктора, Мэри.

Взгляд ее ожил, она отрицательно покачала головой.

— Ты знаешь, что у каждого человека есть свой личный ад? — хрипло произнесла она, рассматривая тоненькие пальцы рук. — Темный мир, который не дремлет. Он ждет удобного момента, чтобы вылить на тебя свой яд. — Мэри сделала паузу, после чего продолжила:

— Мне часто снится сон: поле… чистое, белое-белое от снега. Но вдруг оно становится ядовито-багровым. От крови. А затем черным-черным… как бездна. Иногда мне хочется сгинуть в этой бездне. Чтобы никто меня не нашел. Никогда!

Она говорила так пронзительно, что у Фомки сжалось сердце. Словно с того белого поля повеяло смертью. Соратник бандитки не сомневался, что эта женщина тоже когда-то была обычным человеком и росла в семье, где ее любили, читала книги и смеялась веселым девичьим смехом. В этот странный вечер в ресторане он увидел, как непобедимая Мэри встретилась лицом к лицу со своим драконом и в этой битве она проиграла.

Мэри закрыла глаза и тяжело задышала. Фомка подумал, что она заснула, и хотел было уйти, но ее прохладная ладонь легла поверх его руки.

— Не уходи. Побудь рядом, — тихо попросила она, впервые не стесняясь выглядеть слабой. Это было первое эмоциональное поражение Мэри за последние несколько лет…

Глава 5 Время лечит, а смерть исцеляет

По своему обыкновению Колченогий за завтраком читал газету. Сонька откровенно скучала, ковыряясь в тарелке. Каждый день мужчина выговаривал своей любовнице, как маленькому ребенку, что с едой играть нельзя. О голоде бывший ссыльный знал не понаслышке. Девушку забавляли строгие отеческие нотки в его голосе, и она, казалось, специально провоцировала его снова и снова.

— Если ты не прекратишь, я тебе сломаю руку, — спокойно произнес он, не поднимая глаз. — Терпение мужчины иссякало.

Сонька на мгновение замерла, удивленно уставившись на Колченогого. Она знала — этот человек слов на ветер не бросает. С грустным вздохом, провозглашающим вселенскую скуку, девушка продолжила завтрак без баловства.

Не без интереса Колченогий прочел в колонке происшествий, что неподалеку от ресторана «У братьев Вавиловых» был обнаружен труп с многочисленными ранами. Найденное тело описывали в подробностях, вплоть до деталей. Особенно заострили внимание на отсутствующем ухе, которое так и не было найдено. Милиция отказалась комментировать эту ситуацию, также умолчали о личности подозреваемого, предположив, что убийство связано с преступным миром города.

— Мне Ванька Косолапый рассказал, что в средние века за границей продавали жен. Прямо на рынке. Пришел и продал бабу свою. Дикость какая! — кудахтала барышня, не замечая, смену настроения своего собеседника. Лицо его стало мрачным, ему очень не понравилась прочитанная в газете новость.

— Ванька сказал, что за меня бы дорого дали на таком рынке!

— Ваньке бы язык отрезать! А тебе — уши! — холодно заметил Колченогий. Его охватило серьезное беспокойство. Кажется, есть опасность, что их карточный домик может рухнуть, на маленькое государство, воссоздаваемое годами, надвигалась буря — у бывалого преступника на такие вещи был нюх. Колченогий прогнал Соньку и погрузился в размышления. Какими жертвами обойдутся последствия убийства загадочной безухой персоны, мужчина не мог предвидеть, но он был уверен: в воровском мире грядут серьезные перемены.

Колченогий дал задание своим людям выяснить личность умершего и по возможности предполагаемого убийцу. На всякий случай — дабы быть готовым к чему угодно, ведь предупрежден — значит вооружен. Нестабильность в этой стране стала привычными условиями для жизни, ну, или выживания — кому как удобно называть тот срок, который «отматывает» живое существо на этой грешной земле. С конца прошлого столетия на протяжении нескольких десятилетий народ из последних сил карабкался на высокую гору, на верхушке которой на самом деле ничего нет. Так глупо туда взбираться, чтобы в очередной раз ощутить себя обманутым и обвинять после государственный аппарат, который в принципе никого не заставляет туда ползти. Колченогий вовремя распознал бесцельность пути в никуда, он остановился на определенной высоте, с благородством уступая дорогу тем, кто живет иллюзиями.

Двери кабинетов ГУПа — Государственного политического управления — яростно хлопали. К тому времени Всероссийская чрезвычайная комиссия, созданная сразу после революции и призванная наводить порядок в массах, была ликвидирована. Узнав о расправе с братом, Иван Васильевич сотрясал верхушку начальства, собирая нужные подписи с целью расследования этого дерзкого убийства. Он жаждал мести — кровной, беспощадной. Пожилой мужчина грезил о том, чтобы маленький провинциальный городок взорвался от внимания компетентных органов, а его преступное население хлынуло в разные стороны, задыхаясь от паники, словно тараканы на кухне при включенном свете.

Александр Варфаламеев стоял перед руководством, вытянувшись и развернув плечи, смотрел перед собой и сосредоточенно слушал указания. Красивый, бравый молодой мужчина напоминал статный монумент, выполненный талантливым патриотом-скульптором. Иван Васильевич всегда восхищался выправкой чекиста, но не в этот раз. Смерть младшего брата надломила его и разозлила. Он всеми фибрами души ненавидел революцию, но еще больше презирал ее последствия — беспредел, который творился на территории огромной страны. Даже несмотря на то, что с 17 года Россию сотрясал красный террор, порядок навести так и не удалось. Миллионы граждан гибли, но паразиты все равно каким-то чудесным образом выживали, придумывая собственные законы, они создавали свои «островки» в государстве, не желая подчиняться верховной власти. От горечи и обиды уже немолодой и потерявший всякую надежду на светлое и прекрасное будущее мужчина серьезно пристрастился к алкоголю. Градусы в его крови присутствовали всегда в качестве лекарства. Только так он мог воспринимать происходящее вокруг лояльно, без риска для сердечной мышцы.

— Сашка, я тебя с малолетства знаю, с тех пор, как ты еще в приюте для беспризорников сопли на кулак мотал. Ты на хорошем счету и тебе я могу доверять. Отправляйся в эту дыру и тряхани их так, чтобы у них из задницы искры полетели! Ты меня понял? Я даю тебе полную свободу, все соответствующие бумаги получишь у секретаря. Ненавижу это жулье — давить их надо как клопов! — лицо Ивана Васильевича от злости залилось багровой краской.

Как тогда осенью 17 года, перед Варфаламеевым стояла задача: изолировать классовых врагов, а причастных к убийству должностного лица наказать по всей строгости (конечно, имелся в виду расстрел). Еще в недавние времена при ЧК Александр чувствовал себя могущественным и от души наслаждался вверенными ему полномочиями. Начальство было довольно одержимым революционными идеями деятелем и, отмечая его незаурядные способности, сулило высокие посты в советском партаппарате. В стране снова дул ветер политических перемен, чекист-фанатик опасался застрять в кабинете до старости, как Иван Васильевич. Молодой мужчина жаждал подвигов и продвижения по службе. И наконец получил достойный шанс доказать преданность общему делу.

— Я решу эти вопросы, Иван Васильевич, не волнуйтесь! — отчеканил верный сын партии.

— А ту тварь, которая это сделала с моим братом, привези мне живьем… Хотя нет… Ухо! А лучше — два! Иди! — зарычал Иван Васильевич, задыхаясь от ярости и ломая третью спичку о непослушный коробок, пытаясь прикурить. Не справившись с приступом агрессии, он смял сигарету и вместе с пепельницей швырнул ее в стену.

— В местной газете написали про вчерашний случай, — произнес Фомка, просматривая прессу. — Это нехорошо. Мне кажется, нам нужно ехать дальше — в следующий город. Не стоит застревать здесь. Опасно это.

Мэри внимательно на него посмотрела, после чего холодно и вкрадчиво произнесла:

— Теперь ты решаешь, когда и куда ехать моей банде? С каких пор у моего пажа появилось право голоса?!

Слова Мэри больно кольнули преданного пса — Фомку, он стремительно вышел из комнаты. Она всегда учила его контролировать эмоции. Чтобы не случилось, держать упряжку нервов крепко. В этот день Петр Фомин обнаружил, что и в его организме есть предел.

Паж — так она назвала его лишь однажды, когда вступилась за юнца перед самим Тулупом. Фомка заснул на стреме. К счастью все обошлось и угрозы во время ограбления квартиры торговца мехами не возникло — это и спасло дебютанта. При другом раскладе сложно представить, что могло бы случиться: перестрелка и чьи-то смерти, как последствие. Когда-то давно за годы до вступления в банду Петр Фомин был против убийств. Юношей он верил в идеалы и в счастливое будущее, воображение ему рисовало превосходные яркие картины, на которых под безоблачным мирным небом совершают променад улыбающиеся люди. После окончания гражданской войны он уяснил одну важную вещь: человек человеку враг.

— Каждый должен защищать себя, ты не решишь проблему в головах других людей. Начни перемены с себя и иди вперед. Если кто-то умер — это не твоя вина, — ломала идеалы мечтателя Кровавая Мэри, обращая его в свою религию.

Васька Тулупов разбудил Фомку, со всей силы саданув по затылку. С перепуга он вскочил и бросился с кулаками на главаря. Это вызвало смех среди бандитов, которые окружили сладко спящего паренька плотным кольцом. Мэри в тот день взяла огонь на себя, обещая коллегам обтесать неумелого доходягу.

— Он будет моим верным пажом. Я обучу его «хорошим манерам» — умело воровать и безжалостно убивать, — произнесла она с улыбкой. Тулуп уважал эту женщину и даже, как подозревал Фомка, был влюблен в нее, поэтому и не смог ей отказать.

Петр часто вспоминал, как попал в банду. Восхвалять или проклинать тот день молодой человек никак не мог решить. Один из приятелей по университету пообещал замолвить за него словечко и ввести в преступный «рай», где нет ни голода, ни нужды, в мир, где отсутствуют скучные правила и ограничивающие свободу личности законы. По рассказам приятеля банда Тулупа была землей обетованной, на которой что не посеешь — все плодоносит золотом. Фомку взяли на испытательный срок. Первое время в жульнической компании он ощущал себя словно с завязанными глазами в темной комнате. Все оказалось намного сложнее, чем он мог предполагать. Попасть в эту трясину оказалось делом нехитрым, а вот выбраться из нее не представлялось возможным.

— Время лечит, а смерть исцеляет, — сыпала постулатами во время обучения Мэри, когда в судьбе Фомки появился первый труп. Пришлось защищаться от разбушлатившегося урки, который, перебрав самогона, начал стрелять по всему, что попадало в поле его зрения. Не часто, но все же Фомке снился стеклянный взгляд мертвого человека.

— Это к осадкам! — произнесла Мэри, подавляя зевоту, когда он рассказал о том, что убиенный снится. — Примета такая в народе: снится мертвец — быть осадкам.

И действительно, на следующий день в Петрограде был снегопад. Огромные хлопья изящно вытанцовывали пируэты в воздухе. Это успокоило Петра, и он стал относиться к ночным визитам мертвеца несерьезно. «Был человек — и нет человека. Таков закон природы», — размышлял бандит-новобранец. Начитанной и неглупой Мэри удалось в свое время убедить послушного мальчика Петю в том, что в их деятельности нет ничего ужасного, и каждый волен решать, как далеко он готов зайти. Однако преимущественно он смирился с сомнительными догмами из благодарности. Тулуп по природе был человеком жестоким, и проколов, подвергающих серьезной опасности, не прощал. От «свежачка» в банде избавлялись легко и непринужденно. А вот проверенные кадры более или менее ценились.

Для впечатлительного и преданного Фомки все события, связывающие его с Мэри, были ценны. Она стала его опорой, его семьей. Он почти не помнил прежнюю дореволюционную жизнь, где был прилежным ребенком, в котором родители души не чаяли. Когда их взгляды с отцом кардинально разошлись, юноша был изгнан прочь. Оставив отчий дом, Петр Фомин ни разу не пожалел об этом. Будто его предназначение заключалось в том, чтобы быть возле отчаянной и бесстрашной амазонки, которая ежедневно доказывала миру, что существует, и летела против ветра к какой-то никому неведомой цели. Эта женщина была для него сложным секретным замком, и он надеялся, что когда-нибудь ему удастся его… нет, не взломать, а бережно и острожно открыть.

Глава 6 Два титана преступного мира

Банда Кровавой Мэри пронеслась по городу ураганом: квартиры, лавки, магазины и даже банк. Работали, не применяя насилия, — не было ни жертв, ни свидетелей. Они были изобретательны и не оставляли следов. Ежедневно случались грабежи, и чья-то частная казна становился легче. Казалось, их жадности нет придела. Местная преступность одурела от наглости и изящества грабежей неуловимых «гастролеров».

Больше всех ситуация эта тревожила Царя — человека, несущего в каком-то смысле ответственность за благополучие кошельков местных толстосумов. К нему на поклон пошла вереница недовольных богатеев, требующих справедливости. Царя и его равносильных подельников тошнило от новой волны выскочек, занимающихся сомнительной деятельностью. НЭП стал в какой-то степени бичом времени. Но не для бандитов! Разрешение частного предпринимательства и спекуляции развязало руки преступникам, а в государственных структурах начался разгул коррупции. Взяточничество стало нормой, вопросы решались в частном порядке, тет-а-тет. Денежные вознаграждения любили и в рядах милиции. Местные руководители с благодарностью принимали дары от нэпмэнов и покровительство жуликов. Торгаши, жулье и начальнички — это были три группы, сплетенные между собой коммерческими махинациями и откровенно плюющие поверх голов голодного народа.

Колченогого ввезли в просторный зал, который хозяин «скромно» прозвал тронным. Попасть в это роскошное помещение мог не каждый, а только те, кто входил в круг доверия царствующей особы. Человеком он себя считал весьма непритязательным, но все же приучил подчиненных относиться к нему, как к персоне королевских кровей. Водить дружбу с Царем было почетно. Мануфактурщики отдавали немалые деньги, чтобы им была назначена аудиенция у ног того, кто провозгласил себя Царем.

Бывший революционер — Колченогий — сидел на своем инвалидном кресле гордо. Свою ущербность он давно отодвинул на второй план. Главное правило, которое уяснил калека: необходимо быть убедительным. Сила духа против физической силы — как ни крути, а победа на стороне первой. Он пережил много и побывал в разных ситуациях, из которых выходил изящно и мудро, оставляя оппонента «с носом».

— Нынче неспокойно стало! — проскрипел устало Царь, делая знак своему прислужнику, чтобы тот налил в бокалы вина. Молодой человек с идеальной выправкой изящно откупорил бутылку и поднес ожидающим собеседникам выпивку.

— Ты слышал про новые столичные веянья? Появилась банда оболтусов в белых балахонах! Промышляют по ночам — грабят фраеров и впечатлительных дамочек.

Колченогий рассмеялся. Дикая история о ворах-призраках давно витала среди бандитов. Ходили слухи, что «простынники» совершенствуются и для устрашения надевают ходули или спиральные пружины.

— Ты имеешь в виду «попрыгунчиков»? — не скрывая иронии, уточнил гость в коляске. — Да, забавные ребята. Еще группа карликов есть. Наряжаются детьми. В основном проникают в форточки и воруют в магазинах. Мелочь во всех смыслах слова!

— Передавил бы всех! Устраивают, понимаешь, цирк! Стыдно! И ведь это центр! Только в провинции и остались благородные люди!

Не один Царь сетовал на бандитский беспредел в России. До Октябрьской революции были определенные законы и кодексы, которые могли урегулировать спорные вопросы в жульнической среде (как бы забавно это не звучало). Было распределение «ролей» и уголовный мир делился на касты, благодаря чему поле деятельности четко разграничивалось, и грамотно выстраивалась иерархия. Гражданская война породила нищету, и представителям преступной элиты стало голодно. Потоки эмигрантов хлынули за границу.

— Вырождается наша культура… Стыдно, Колченогий, за то, что происходит! — грустно вздыхал Царь. Он выглядел действительно расстроенным, словно потерял очень близкого человека, которого уже не вернуть. — Пристрастился к вину. Уснуть без него не могу. Стареем мы, друг мой. А что останется после нас? Карлики на ходулях?!

— Хоть потоп! — улыбнулся в ответ человек в кресле, не настроенный на философские беседы о перспективах.

Колченогий и Царь были схожи по убеждениям и близки по духу. Наставники жуликов нового поколения с установками и воспитанием старого времени. Люди, которых перемололи жернова революции, старались блюсти традиции (насколько это было возможно). Их усилиями сохранялась преступная артель, в которой они не без труда удерживали власть и порядок в том историческом отрезке, в котором развивалась страна, а именно — в двадцатых годах. Все вокруг свято верили в их благородство, будучи уверенными, что люди «белой кости» знают, как правильно строить новую жизнь. Жиганы, как их называли в то время, изящно манипулировали угасающими традициями старого преступного мира в современных условиях.

Колченогий лишился одной ноги при попытке бежать, когда поезд вез кучу безнадежных и изнуренных голодом людей в ссылку. Он потерял сознание прямо на рельсах, а очнулся снова внутри вагона, лишенный конечности. Эта была обидная случайность, о которой мужчина не любил вспоминать. Заботливые охранники не оставили его подыхать, а впихнули истекающее кровью тело уже во время движения поезда. Он не планировал продолжать жить, но судьба распорядилась по-своему. От дикого холода поврежденная часть ноги онемела, и это остановило кровь. Вторую ногу он повредил во время драки в бараке. Условия для содержания потерянных для общества людей были ужасны и вскоре ему ампутировали и другую конечность. Сотоварищи заботливо соорудили ему маленькую деревянную тележку, на которой он мог возить свое тело. Колченогий пару раз пытался покончить с собой, но потом в нем проснулось неистребимое желание жить.

Благодаря амнистии вместе с потоком урок в «нормальную» жизнь возвращался получеловек. Ему удалось сколотить вокруг себя небольшую банду из босяков, которые беспрекословно подчинялись ему и как шакалы таскали падаль в нору. Преступность стала для него социальным протестом, а организация бандитской группировки — идейной борьбой. Интерес к судьбе страны давно угас, и он сосредоточился исключительно на собственной персоне.

Количество членов банды росло, стали приходить ребята крепче и умнее. Его уважали и побаивались. Он знал правила и этикет «блатных», а также пару нужных и важных имен, получив тем самым ключи от дверей, за которыми царила гармония, спокойствие и легкая нажива. Предприимчивый мужчина держался как бы особняком, он не был замешан в преступлениях, а добычу делил по своему усмотрению. Постепенно он выстроил пирамиду власти, в которой каждый отвечал за свою зону забот. С тех пор пожинал плоды своих трудов и старался быть максимально справедливым в решении важных вопросов. «Закрепившись» в городе вошел в преступный синдикат и стал одним из вожаков, являясь при этом «правой рукой» и советником Царя. Кличку Колченогий получил еще в ссылке, после которой без жалости перечеркнул революционное прошлое и жил только настоящим.

Царь жестом отдал распоряжение прислужникам покинуть тронный зал и мужчины поспешно удалились, оставив двух титанов преступного мира наедине.

Царь вопросительно уставился на Колченогого, ожидая разъяснений. Он величаво прошел к своему огромному кожаному креслу и медленно водрузился в свой вычурный трон, теперь они были почти на одном уровне с человеком в коляске.

— Ты ведь знаешь, по какому поводу я тебя пригласил, Колченогий. Есть какие-нибудь новости, относительно гостей нашего маленького, поставленного на уши города?

— Мало что слышно. Но старик-антикварщик сказал, будто в его лавке какой-то сопляк смог оценить картину Левитана. Вряд ли это местный паренек.

Царь достал сигару, лежащую в золотой шкатулке на изящном дубовом столике, стоящем у кресла, наверняка похищенным его сподручными из какого-нибудь столичного музея. Претенциозный мужчина обожал роскошь, но не любил за нее платить. Поэтому принимал щедрые подарки из рук всех, кто тащил в его дом что-либо дорогостоящее.

Колченогий выдержал паузу, наблюдая с какой скрупулезностью его коллега по цеху разминает сигару, после чего продолжил делиться новостями:

— В антикварной лавке есть картина известного художника. Зашел беспризорник — парень лет «поболешишнацати», как утверждает старик, увидел полотно, определил автора и подлинность. Я отдал приказ, чтобы мои люди днем и ночью следили за лавкой. Сдается мне, что кто-то очень заинтересован в этой картине.

Царь слушал внимательно, погружаясь в облако выдуваемого дыма. Когда Колченогий закончил отчет, они обсудили происшествие с откушенным ухом, о котором трубила пресса. Чей именно жизненный цикл пришел к своему не совсем логическому завершению в тот роковой вечер оба знали и сошлись во мнении: хоть их общий знакомый при жизни слыл мерзавцем и крохобором, но все же был своим человеком — прикормленным. Коррумпированность органов милиции давала огромные преимущества, которыми не гнушались пользоваться и нэпмэны, и воры.

— Кто знает, кого теперь назначат вместо убиенного? Вдруг придет честный человек, не берущий взяток? — размышлял Царь, утопая в дыму сигары.

Через несколько секунд оба собеседника от души рассмеялись. Варфаламеев под видом нэпмэна прибыл на вокзал маленького провинциального городка ближе к полудню. Он не спешил заняться поисками гостиницы, решил побродить среди люда — осмотреться, понаблюдать.

Доверяющее начальство выделило чекисту определенную сумму денег, чтобы он мог провернуть операцию по поимке преступника. Согласно разработанному плану Александр под видом торговца, должен был занять дорогостоящие апартаменты, чтобы поддерживать иллюзию состоятельности и стать вхожим в важные круги. Чекист выяснил, что местный мануфактурщик — банкрот и готов продать свое предприятие. Это явилось хорошим поводом для поездки и удобными декорациями для спектакля. Изначально Варфаламеев хотел внедриться в местную банду, но на это могло уйти слишком много времени. Да и опасно было в разгул бандитизма так рисковать жизнью преданного своему делу сотрудника. Чутье никогда не подводило опытного чекиста, он знал, что в ближайшее время выйдет на след преступников и раздобудет необходимую информацию.

Выпив жуткий кофе в вокзальном буфете, Александр почитал местную газету. Он чувствовал, как за ним наблюдает местная шушера — карманные воришки, поэтому, не стесняясь, демонстрировал золотые часы и кошелек, чтобы подцепить на наживку мелкое жулье, и, возможно, добыть какую-нибудь полезную информацию. Одет он был солидно, по-столичному. Вел себя соответствующе внешнему виду — раскрепощенно.

Чекист долго ждал, пока незатейливая приманка сработает. Прибыл поезд, и активность приезжающих, уезжающих и провожающих многократно возросла. Вороватый молодняк описывал круги вокруг напичканного ценностями торгаша, а ряженный нэпмэн продолжал «зевать», выжидая их приближения. Когда один из мальцов был пойман, в его кармане не оказалось ни часов, ни кошелька. Кто-то надул не только малоопытных ворюг-неудачников, но и внимательного Варфаламеева.

— Интересный город, — зло процедил чекист, рассматривая разодетую толпу, в которой укрылся очень опытный мошенник — красивая женщина, заглянувшая на вокзал, чтобы забрать из камеры хранения, украденные в поезде чемоданы. А вечером Мэри сделала Фомке щедрый подарок — золотые часы, за который он был очень благодарен. Кажется, молодой человек начал по-настоящему привыкать к хорошей жизни.

Глава 7 В поисках Левитана

Запретный плод сладок — об этом знали еще в Древнем Риме. Слово «нельзя» разжигает аппетит еще больше. Как из искры ветром раздувается пламя, так благодаря фразе «лучше не надо» многие решаются на отчаянные подвиги. За антикварным магазином, где висела картина Левитана, круглосуточно следили люди Колченогого. Мэри это знала и вместе с командой разработала подробный план, согласно которому заветное художество станет ее собственностью. Помимо виртуозов-акробатов в похищении был занят Федька-чечеточник. Прозвали его так за любовь к танцам и красивым ботинкам. Он с детства мечтал стать артистом, но началась война, и о сцене пришлось забыть. Иногда он радовал своих приятелей смачной дробью. Непродолжительные концерты показывались не часто, но от души — ног Федька не жалел. Он имитировал голоса и любил переодеваться и перевоплощаться в различных персонажей, получая от этого нескрываемое удовольствие. За Мэри он отправился, чтобы реализовать свой творческий потенциал. В банде Тулупа ему было тяжело самовыражаться, его способности перевоплощений не ценили и часто подтрунивали над талантами не состоявшегося артиста.

— Однажды ты получишь теплое местечко в новой банде, где тебя по достоинству оценят! — пообещала ему Мэри, когда тулуповцы высмеяли его очередную инициативу. Обещание она свое сдержала, правда цена за это была не маленькая — лишение возможности разговаривать. Пел он все равно не так хорошо, как двигался, поэтому за солидный куш готов был встать под знамя Кровавой Мэри.

Федька нарядился старухой и продал конкурентам из враждебной банды, следящим за лавкой, старинного, но ценного барахла, выпечку со слабительным. Два здоровенных костолома действительно проголодались и решили приобрести десяток пирожков у опрятной заботливой бабушки, которая жестикулировала и мычала, пытаясь поведать покупателям, как плохо живется в старости одинокому человеку. Детины попытались сбросить цену за выпечку, но пожилая дама была неумолима. Чуть позже, пока два следопыта решали вопросы с кишечником, акробаты влезли в магазин. Помимо главной цели — художественного произведения, они подспудно набрали разных дорогостоящих побрякушек и скрылись.

Мэри ждала своего Левитана с нетерпением. Когда один из братьев-близнецов вручил ей картину, она оторопела:

— Это подделка! Нас обокрали! — возмущенно воскликнула она. Кто-то обхитрил ее, и бандершу этот факт приводил в состояние ярости. Мэри не любила, когда ей перебегают дорогу. И готова была тягаться даже с самим чертом, дабы получить желаемое. Мэри схватила картину и швырнула об стену. Рамка рассыпалась, а полотно сиротливо разместилось на полу, подделанным пейзажем вниз. На обратной стороне холста была надпись, красивым подчерком было выведено: «Уважаемые! Как не прискорбно Вас разочаровывать, но иного выхода Вы не оставляете. Я надеюсь, вы соблаговолите принять приглашение уважаемых людей». Дальше был написан адрес и время приема с припиской, что приглашающий готов обменять эту мазню на оригинал.

Мэри нахмурилась, глядя на буквы. Местная преступность делает им реверанс. Что и кто за этим стоит? Какова истинная цель встречи? На эти вопросы ответов не было. Через долгую паузу она произнесла свой вердикт:

— Нам придется пойти туда.

Фомка, молчаливо наблюдающий за ее мыслительным процессом, хотел было возразить, но глава банды убедительно объяснила, что от вежливого приглашения отнекиваться не принято и отказом они нанесут оскорбление тому, кто пытается не быть для них врагом, даже несмотря на то, что гостящие бандиты покуражилась в этом городке от души.

— Как, я вас спрашиваю, как они прошмыгнули?! — рычал Колченогий. От звука его голоса, казалось, сотрясались даже стены. Облапошенные бандиты стояли, как нашкодившие гимназисты, виновато склонив головы и разглядывая собственные ботинки. Им не хотелось сознаваться, что виной всему оказались проклятые пирожки назойливой старухи. Они упорно утверждали, что сработано все было слишком чисто и не заметно.

— Не заметно? Может я приютил слепых недоумков, которые не в состоянии выполнить серьезные и ответственные задания? Я очень недоволен вами! Убирайтесь вон!

Провинившиеся любители свежей выпечки поспешили удалиться подальше от гнева главаря банды. Они долго толкались в дверях, старательно опережая друг друга, чем позабавили Колченогого. Как только дверь за зеваками закрылась, мужчина задорно ударил по колесам инвалидного кресла и расхохотался, запрокинув голову. Его разрывало от любопытства, каким именно образом неприятелям удалось обчистить антикварный магазин прямо под носом его бравых парней.

В кабинет прошмыгнула Сонька. Она долго и сосредоточенно смотрела на него, ожидая пока он успокоится.

— Что тебя так веселит? И чем тут пахнет? — произнесла Сонька, прижав ладонь в надушенной перчатке к лицу.

— Я не знаю, что именно произошло сегодня ночью, но кое-кто до сих пор гадит в штаны! — утирая слезы смеха, произнес мужчина.

— Что будем делать вечером? — скривив недовольно напомаженные губки, спросила девушка, неравнодушная к развлечениям.

— Я сегодня занят. У меня важная встреча.

— Опять встреча…

— Развлекись. Что-нибудь поделай. Поезжай к парикмахеру. Или к модистке.

Сонька тихо выругалась. Ее раздражало уже вышедшее из обихода слово «модистка», девушка много раз просила Колченогого не произносить его при ней.

— Можешь книгу прочитать для разнообразия, — отшутился мужчина и в его руке задрожал серебряный колокольчик на лакированной деревянной ручке. С этим волшебным звуком оживали многие в доме. Моментально в комнате появился управляющий коляской и торопливо вывез хозяина дома из кабинета. Сонька долго смотрела на бездушную дверь кабинета, поглотившую ее мужчину. На столе она увидела какую-то книгу, открыла, попыталась почитать, но ей это показалось еще более скучным времяпрепровождением, чем посещение ненавистных портняжек. Она чихала в мастерских, поэтому каждая новая вещь, появляющаяся в гардеробе, стоила ей, как Сонька утверждала, «целого куска здоровья».

— Господь терпел и нам велел, — весело подбадривал Колченогий хныкающую девушку, вернувшуюся из мастерской с красными, будто заплаканными глазами и разбухшим носом. Он был глух к ее проблемам, и как бы она не пыталась его уговорить, чтобы портные приезжали прямо к ней, отказывал, потому что не любил присутствие чужих людей в доме. Да и для человека его положения это было не безопасно.

Выпечка была перестраховкой и личной инициативой Федьки-чечеточника. Мэри заметила — ее артист захандрил. Причиной этого недуга стала ревность к воровскому «творчеству» близнецов-акробатов. Циркачи были на хорошем счету и их уже считали элитой банды. Талант Левши и Правши никто не оспаривал, но есть и другие способные люди, готовые реализовывать свои навыки! Мэри понимала, что, игнорируя соперничество, она внесет смуту в ряды банды, как в компании малышей, в которой няня уделяет слишком много внимания любимчикам.

После закрытия антикварной лавки банда ждала, пока стемнеет. Летние ночи коротки, а значит времени на ограбление не так много. Мэри дала четкие установки: их визит должен был быть изящен и ненавязчив: никаких некрасивых последствий в виде порченого имущества или опорожнений — подобного рода как «подарки» оставляли бесчинствующие люди Васьки-Тулупа, его это забавляло, а Мэри вынуждена была терпеть подобное ребячество. План по взятию Левитана был весьма прост: один из братьев-акробатов — тот, что со здоровой спиной — незаметно для следящих за «антикваркой» бандитов пробрался через крышу и повис из-под навеса вдоль прозрачной витрины. Алмазом вырезал часть стекла, выдавил его, используя пластырь, и с легкостью проник вовнутрь. Одет он был во все темное, поэтому заметить егобыло непросто. Да и бурная деятельность лотошника-чечеточника отвлекала, что изрядно сократило время, потраченное на ограбление. Добычу принимал второй брат-циркач — Левша. Трио сработало идеально, и пропажу обнаружил сам хозяин только при открытии магазина. Мэри очень радовало это слаженно-командное мероприятие. Она понимала: для местного жулья и правоохранительных органов это будет новаторство и сюрприз, она не сомневалась, что «хозяева» городка по достоинству оценят фантазию и возможности приезжих воров. Она совсем не комплексовала, что данная схема была плагиатом, и подобный прием использовался ее коллегой — петроградским воришкой при хищении ценностей из музея. Об этой нехитроумной, но талантливой афере в свое время трубили на полосах всех столичных газет. Но вряд ли на этой информации заострили внимание местные простофили.

Слух о любопытной краже распространился молниеносно. Колченогий был в восхищении, и мысленно аплодировал изобретательности конкурентов, а Царь ждал ответ на приглашение. Высокопоставленной особе не терпелось познакомиться с дерзкими налетчиками, так ловко орудующими у него под носом.

Глава 8 Неожиданный подарок Судьбы

— Должен заметить: восхищен. Это ваше подражание громким столичным делам. Посмеялся от души, — произнес статный мужчина, глядя на Мэри немного высокомерно. Голос Царя был бархатистый, спокойный, но в нем все же улавливались нотки напряжения. — Можно сказать, вы возродили благородные традиции воровского дела. Ни одного трупа за время пребывания на нашей гостеприимной земле. Хотя… Тот человек, что был лишен определенной части тела…

— Не понимаю, о чем идет речь, — Мэри бесцеремонно перебила статного пожилого человека. Молодая женщина старалась не выдавать легкого волнения, смущающего ее организм. Они с Фомкой осознавали, что неверное движение может привести к необратимым последствиям. По большому счету гости этого, казалось бы, приветливого дома были в ловушке, словно две мухи, лапки которых увязли в сети паука. Царю ничего не стоило опутать назойливых воришек липкой паутиной и стереть о них память за незначительный срок. Мир вора слишком несовершенен, а кодексы блатного мира весьма сомнительны. Но Мэри чувствовала, что этот человек не причинит им вреда, по какой именно причине он так лоялен, она пока не знала. В крови бандерши бурлил адреналин, ее бесстрашие стимулировалось беспокойством спутника, который не мог скрыть легкой паники. Фомка то и дело сглатывал слюну и облизывал пересохшие губы, при этом сиротливо оглядывался по сторонам загроможденной дорогими предметами комнаты, дабы убедиться, что им не угрожает опасность.

— Не стоит так тревожиться, молодой человек, я вам не враг. Мы — провинция, но не дикари. Вам не причинят вреда, если вы сами этого не захотите.

— С кем имею честь вести такую достойную беседу? — подчеркнуто вежливо уточнила Мэри. Эта фраза вынудила мужчину улыбнуться, он никак не ожидал, что дамочка, возглавляющая толпу жуликов, способна складывать слова в приятные уху предложения. Этот факт свидетельствовал, что перед ним стоит вполне неглупая женщина. И наверняка, со сложной судьбой.

— В городе меня называют… Царь, — откликнулся он, галантно наклонив голову, будто находился на балу и приглашал великосветскую даму на танец.

Мэри с трудом подавила смешок. Ох уж эти наместники! Во времена беспредела в тени столиц они разыгрывают спектакли с коронациями, создают свиты и двор. Мания величия — типичный диагноз для скучающего провинциального властителя.

— Царь… Старорежимно звучит. Нынче в моде другие слова. Вождь, к примеру. Хотя… это уже избито… Может повелитель? Или…

— Надолго к нам? — сухо прервал ироничные словесные выпады властитель местных преступных душ, выказывая свое недовольство дерзостью гостьи.

— Я художник не местный, попишу и уеду, — нараспев произнесла женщина.

— Гастролеры, значит… Так я и думал. Гостей не люблю. Хлопотно это. Так получилось, что ваша банда хуже нашествия кочевников. Слишком много жалоб от тех, на чьих огородах вы собрали урожай. Что ж, погостили — пора и честь знать. Я готов отпустить вас. С добычей.

В том, что данное снисхождение является благородством стоящей перед ней персоны, Мэри сомневалась. Женское любопытство щекотало ее мысли, как назойливая пушинка из мягкой перины, прилипшая к носу. Вместо того чтобы отблагодарить человека за щедрость, она высокомерно произнесла:

— Не хочу показаться грубой, но не соблаговолите ли вы уточнить, чем я заслужила ваше внимание и щедрость?

— Петроград не так далеко, а земля слухами полнится, — произнес напористо Царь. — Хоть и нелегко это признать, но для меня честь — принять в моем городе саму Кровавую Мэри. По поводу кончины Тулупа — примите мои соболезнования.

Ни один мускул не дрогнул на лице Мэри. Вот в чем дело: царек так добр за тулуповские лавры. В целом это было неплохо. Впереди долгий путь, и Мэри успеет создать главу в толстенном талмуде преступности, содержание которой не будет связано с жизнедеятельностью ее бывшего главаря.

— Окажите мне честь, Мэри, отужинайте в компании близких мне людей, — подчеркнуто вежливо произнес Царь. Его слова звучали вполне невинно, будто речь шла действительно о еде и ни о чем большем. Она украдкой посмотрела на Фомку, и заметила, что его лоб покрылся испариной — он заволновался. Пока хозяин дома стоял к ним спиной, дергая за шнурок, чтобы оповестить прислугу, что аудиенция окончена, коротко знаками бандерша успокоила своего спутника. Фомка неуверенно кивнул, и рукавом промокнул капли пота. Мобилизовав свои силы, он расправил спину и поднял подбородок. Теперь, когда клапаны волнения, были закрыты, он выглядел вполне уверенно.

— Это ужин — в вашу честь, прекрасная красная Мэри, — произнес мужчина, рукой указывая на дверь. Он чуть склонился, выражая почтение, и замер в ожидании, пока Мэри направится в столовую.

— Красная Мэри, — вторил ему женский голос. — Звучит революционно. И даже пошло, я бы сказала! — гостья вызывающе, не моргая, посмотрела в глаза Царю. Это была секундная дуэль взглядов. Он не выдержал ее безмолвного напора и отвернулся, еще раз указав на дверь. Мэри была довольна тем, что он замешкался, почувствовав себя равной этому властному мужчине.

В просторном помещении с высоченными потолками стоял громоздкий стол. Обстановка была стилизована под старинный средневековый замок. Вдоль каменных стен горели факелы, облагораживая вид, огонь дружественно потрескивал, согревая атмосферу и услаждая слух. Однако Мэри чувствовала какую-то необъяснимую тревогу, неприятное ощущение, будто скользкая змея, дотрагивается своей кожей до сердечной мышцы.

Из-за массивности огромных стульев, стоящих вокруг стола она не сразу заметила сидящих людей. Они были не подвижны и напоминали куклы, ожидающие, когда хозяйская рука дернет за веревочки, вдохнув в них жизнь.

Пахло пряностями и едой. Она ощутила спазм в желудке — приступ голода. От предвкушения этой загадочной встречи, финал которой в принципе был непредсказуем, ни она, ни Фомка так ничего и не съели за целые сутки. Царь откашлялся и громогласно объявил о прибытии долгожданной гости. Часть присутствующих заерзала, кому-то пришлось поворачиваться, т. к. дама стояла за их спиной, и имитировать почтение. Их старательная учтивость вперемешку с любопытством забавляла Мэри. Она буквально физически чувствовала, как прилипли к ее телу множество любопытных взглядов. Красиво одетая женщина высокомерно отвечала на взоры, надев маску холодного безразличия. Занавес был открыт, представление начиналось.

Царь не спеша перечислял участников застолья. Мэри не слушала их имена — не посчитала нужным забивать ячейки памяти лишней информацией. Какой-то госслужащий, банкир, кто-то из сподвижников… Они подскакивали и мямлили что-то вроде: «Очень рад!» и «Приятно видеть вас!». Женщина вспомнила комедию Гоголя, которую читала в юности. Позже родители водили ее на спектакль. Зрители громко смеялись, а маленькая девочка Маруся с опасением смотрела по сторонам, не понимая, почему дяди и тети ведут себя так неспокойно. В этот вечер Мэри отчасти стала персонажем знаменитой комедии — Хлестаковым, перед которым ропщут свиные рыла. Лицо Мэри озарилось искренней улыбкой в тот миг, когда ей представили того самого антикварщика, в магазин к которому наведались ее отважные немые акробаты. Владелец магазина не скрывал своего недовольства, он нахмурил седые косматые брови, волосинки которых были настолько длинны, что казалось, перекрывали его набриолиненную прическу.

— О, как приятно видеть вас! Очень рада! — воскликнула Мэри, расцветая при виде подлинника в его руках. — Какую пошлую подделку вы мне подсунули. И у кого интересно хватило смелости подражать самому Левитану?!

— Мой сын… он… э… рисует, — прокряхтел, давясь воздухом, ценитель антиквариата. По его округленным глазам читалось, что он жалеет о том, что выдал родственника. Ведь в его магазине из-под полы не раз продавались копии знаменитых художников, которые выдавались за оригиналы.

— Уверена, ваш чудесный потомок может попробовать свои силы на каком-нибудь ином поприще! К примеру… дайте подумать… В торговле! — Мэри сказала это так искренне и правдоподобно, что это вызвало одобрительные смешки за столом. О бесталанной мазне сына антикварщика наверняка знали все присутствующие. Мэри игриво погрозила ему красивым пальчиком и сделала знак стоящему неподалеку Фомке, чтобы он забрал картину. Между старостью и молодостью завязалось едва уловимое противоборство: руки владельца магазина никак не хотели отпускать красивый пейзаж, но Фомка был настойчив и напористо перетянул достопочтимого художника на свою сторону. В этот миг Мэри, будто на мгновение очутилась у блестящей реки в знойный летний день — внутри полотна Левитана. Мысль о трофее окрыляла ее. Она даже готова была вернуть украденные циркачами побрякушки из лавки, при условии, если этот густобровый человек начал бы слезно ее об этом просить.

Все шло чудесно, и Мэри была уже готова сесть на свободный стул, который Царь собственноручно выдвинул для нее в тот момент, когда вошел в обеденный зал.

— Хочу представить вам еще одного человека — моего хорошего друга, — произнес хозяин дома, с нотками уважения, после чего торжественно взмахнув рукой в сторону человека, сидящего как бы в тени по другую сторону стола. Он казался ниже других, потому как сидел не на стуле, а в инвалидном кресле. Мужчина почтительно наклонился чуть вперед, и на его красивое, немного строгое лицо упал свет от огня. В этот самый момент острая боль прорезала грудную клетку Мэри, она громко вскрикнула и потеряла сознание.

Чьи-то пальцы касались кожи ее лица. «Мои волосы!» — выдохнула Мэри и резко схватила руку. Фомка испуганно одернул кисть, словно делал что-то непристойное. Она суетливо оглядела помещение, в котором находилась. Это была та же комната, в которой их принял хозяин дома.

— Что произошло? — испугано уточнила она, с трудом восстанавливая в памяти момент, когда ее сознание погасло.

— Ты упала. Очень резко и неожиданно, — недовольно произнес ее верный оруженосец. Нестабильность психического и физического здоровья Мэри серьезно волновала Фомку. Он понимал, что результаты их путешествия при таких перепадах могут быть весьма плачевны. И более того, очень быстро прекратятся. Конечно, назад уже пути не было, но как идти вперед, если лидер слабеет с каждым днем?

В дверь тактично постучали. Мэри торопливо поправила платье, прическу и позволила войти. Через мгновение в помещение вкатили коляску. Перед ней был тот самый мужчина, глядя на которого она упала в обморок.

— Я хотел уточнить, все ли у вас в порядке? — произнес он подчеркнуто вежливо, словно был на светском рауте, а не на ужине в честь отчаянной воровки, лишившейся чувств на глазах группы ненавидящих ее сотоварищей.

— Не беспокойтесь, — с трудом выдавила она, показав Фомке знаками, чтобы тот удалился из кабинета. Молодой человек неохотно вышел, с опаской оглядываясь на все еще бледную Мэри.

— Вы нас вынудили беспокоиться, — произнес мужчина как будто бы с теплотой, но заботы в его голосе совсем не ощущалось. Колченогий был единственным человеком за этим ужином лицемерия, который в тот момент не желал этой расчувствовавшейся даме смерти. Он почти не смотрел на распластанную на неудобном кожаном диване женщину, иначе непременно заметил бы крупные прозрачные слезы, омывающие ее счастливый лик.

— Сережа, — прошептала она, задыхаясь. Мэри не без труда поднялась и приблизилась к нему. Ей так захотелось дотронуться до него, но она не решалась.

Человек в кресле насторожился. Для всех он был Колченогий. Еще со времен ссылки. По имени его никто не называл много лет. Он не сразу повернул к ней лицо, ему вдруг стало страшно, будто его окликнула Медуза Горгона, взгляд которой обратит его в камень.

— Откуда вы знаете мое имя? — осторожно уточнил он, пронзительно глядя снизу в ее глаза.

— Это я — Маруся.

Его дрожащие руки вцепились в колеса коляски, и через мгновение Колченогий оказался у громоздких дверей. На тревожный стук они распахнулись, вошел человек и помог немощному мужчине спешно покинуть комнату.

Мэри тяжело дышала. Ноги ее подкосились, и она поспешила сесть на неприветливый диван, который противно скрипнул. Вбежал встревоженный Фомка, глаза его были вытаращены и хаотично вращались, он вцепился в плечи Мэри и почти закричал:

— Что он с тобой сделал? Ты в порядке? Мэри!

Она не слышала ни одного звука. Смотрела перед собой и улыбалась. Ее окутала облако эйфории, потому что человек, которого она любила больше всего на свете, был в нескольких метрах от нее. Он был жив, а значит, ее существование вновь обретало смысл. Мэри почувствовала, как вокруг ее слегка вздрагивающего тела от радости образовался теплый, уютный кокон, он бережно защищал ее хрупкий мир, в котором ей было бесконечно одиноко.

Глава 9 Кто не рискует, рискует больше всех!

Главенствующая женщина чувствовала немой укор своих подчиненных, но ей было плевать, что они думают о принятом ею решении. Мэри отменила отъезд. Возмущению Фомки не было предела, он перестал вообще что-либо понимать. Молодой человек даже позволил себе повысить голос, оправдывая свое поведение тем, что выражает общее мнение банды:

— На меня тебе плевать, со мной ты никогда не церемонилась! Но они, Мэри?! Те, кто тебе доверились и в залог этого доверия отдали свой голос!..

— Не могу поступить по-другому, — сухо ответила она, не позволяя развивать тему. — Просто доверься мне, Фомка.

Было уже поздно, Мэри пожелала своему наперснику приятных снов и побрела в спальню. Затем остановилась и, повернувшись, добавила с добродушной улыбкой:

— Кстати, ты не прав. Мне на тебя не наплевать.

От волнения никак не засыпалось. Она погрузилась в воспоминания, а точнее, в то, что от них осталось и бережно хранилось на самом дне многострадальной души, за грудой боли и обид. Путешествия во вчера Мэри совершала редко. Не видела в этом смысла. Прошлое приносило боль и разочарования. То, что кануло в лету, не вернуть, и приходиться барахтаться в настоящем, притворяясь, что ее все устраивает.

Сердце сжалось при воспоминании о встрече с человеком, с которым она не виделась, казалось, века. Он не узнал ее… «Неужели я так сильно изменилась? Проклятый парик!» — ворчала она в тишине. Безусловно, от милой, доброй, юной Маруси осталась труха, но и он теперь был другим человеком… И все же: он не узнал ее, или не хотел узнавать? Встречи со своим Сережей она ждала с вдохновенным трепетом, как ждала приближения волшебного праздника в детстве, предвкушая подарки.

Утро было чудесное, светило солнце, завтракать решили прямо на просторной дачной веранде. Внутри банды была очередность приготовления пищи. Мэри редко ела за общим столом, но в этот раз решила присоединиться к команде, правда к каше не притронулась, а только выпила чашку кофе. Мужчины сосредоточенно пережевывали кашу, не поднимая глаз на Мэри. Молчал и Фомка. Она с трудом подавила смешок и едва сдержала просившуюся на язык остроту по поводу благословенной немоты. Восседавшая во главе стола женщина объявила выходной и предложила своим подопечным заняться собственными делами, хотя понимала, что вся их жизнь с определенного момента неразрывно связана с деятельностью банды. Ей пришла замечательная идея, которую она поспешила озвучить: чтобы мужчины развеялись, она выделила средства на покупку спиртных напитков. Казначей — Фомка не одобрял пиршеств во время чумы и высказал свое замечание по этому поводу.

— Фомка, иногда мне кажется, что твоя молодость закончилась в тот день, когда ты пришел в банду Тулупа. Ворчишь, как дряхлый старичок! — прокомментировала Мэри недовольство своего приближенного.

Несколько членов банды заулыбались, оценив шутку. Заметив это, Фомка вспыхнул и воскликнул с пылом:

— Кто-то ведь должен следить за порядком в этой богадельне! На мне столько ответственности!

— Вот ведь не задача, — подмигивая остальным, иронизировала Мэри. — В тебе и запал юности остался! Может тебе сходить в бордель, Фомка, и примирить старца и юнца, сражающихся внутри тебя?

Команда смеялась от души, раскрасневшийся молодой человек выкрикнул: «Делайте, что хотите!» и ушел в дом, так и не доев свою кашу.

Мэри направилась в город, облачившись мальчишкой. Она шныряла по улицам, на ходу, как бы между делом прикарманивая чужие ценности, не столько из-за жажды наживы, сколько просто для развлечения, чтобы держать себя в тонусе. Она понимала, что столкновение с Сережей на улице было маловероятно, но продолжала рыскать, как ищейка, и искренне верила, что ее желание обязательно осуществится.

— Где тебя искать, дорогой мой человек? — вздыхала она, с тоской оглядываясь по сторонам. Она обошла все улицы и закоулки, задавала странные вопросы местным попрошайкам. Энтузиазм ищущей своего возлюбленного Мэри уже почти погас, а от голода кружилась голова. Многочасовая прогулка утомила обессилевший организм Мэри, и она практически рухнула в объятия кучерявого щеголя, зазевавшегося на мгновение, рассматривая декольте проходящей мимо дамочки.

— Смотри куда идешь, доходяга!

Румяный парень заглянул под огромную кепку и застыл, рассматривая огромные глаза, которые смотрели на него по-щенячьи жалостливо.

— Вот если бы какая-нибудь мадам мне так красиво рухнула в руки — совсем другое дело! Ну почему так не везет?! — пробубнил он, с интересом разглядывая бездонные очи, казавшегося напуганным мальчонки.

Мэри с трудом распрямилась не без помощи прохожего. Он присвистнул, разглядывая субтильное тело подростка, и отметил, что тот слишком худ и ему надо бы немного обрасти жирком. Представившись Борисом, подхватил под локоть не успевшую ничего сообразить замаскированную девушку в залатанной одежде, купленной за копейки у старого татарина, торгующего поношенным тряпьем.

— Эй, дядя! Слышишь, ты того… Мне пора! — затрепыхался испуганный сорванец, пытаясь вырваться из цепкой руки Бориса, но хватка бывшего солдата была крепкой. Рассмеявшись, мужчина потрепал Мэри по кепке и заверил, что ничего дурного не произойдет.

Они подходили к фешенебельному ресторану с незамысловатым названием «Москва». Он был весьма популярным в городе, входил в лидирующую тройку лучших увеселительных заведений среди богачей и славился своей дороговизной. В будни шикарный ресторан не пользовался успехом у придирчивой публики. Днем залы были пусты. Сливки общества сгущались к позднему вечеру. Считалось, что это ночное заведение. Борис открыл по секрету, что в «Москве» есть несколько дополнительных залов, в которых происходит то, о чем подрастающему уму пока знать не следует.

— Вот подрастешь и решишь, нужно тебе это или нет! Я так считаю: от жизни надо получать то удовольствие, которое подходит именно тебе. Одним валенки удобны, а другим и калош достаточно, — мудрствовал Борис, очень довольный тем, как складно он все сказал.

Те, кто любил веселиться, и занимался, по сути, ничегонеделаньем, кутили всю ночь напролет. Каждый выползающий на божий свет гуляка тут же становился добычей стервятников-извозчиков, которые за умеренные деньги готовы были доставить бессознательного клиента хоть к черту на кулички. Более состоятельные гости разъезжались в собственных автомобилях, которых на дорогах страны становилось все больше. Некоторые прихватывали с собой разбитных дамочек, готовых за деньги скрасить досуг состоятельных клиентов. Среди них попадались и наводчицы, которые подсаживались к подвыпившим одиноким мужчинам, желающим расслабиться, и частенько подсыпали в их бокалы какую-нибудь гадость. Причем, в сговоре могло быть сразу несколько человек: официант, швейцар и извозчик. Клиента принимали где-нибудь в уединенном месте мертвецки пьяного и ничего не соображающего и обирали до нитки парочка крепышей. Ограбленному любителю приключений очень везло, если ему удавалось встретить утром рассвет, потому что летальных исходов было достаточно много. Это были грабежи низкого пошиба, Мэри такими вещами не занималась даже в начале своей воровской карьеры, говорила, что это было ниже ее достоинства…

На кухне пухлая громкоголосая женщина неохотно наливала в алюминиевую миску суп для худощавого паренька.

— Тетенька, а что нормальной тарелки у тебя нет? — воскликнула Мэри, стукнув кулачком по столу. Она делала это, шутя, чтобы развеселить Бориса.

Повариха долго ворчала, будучи недовольной, что Борис притащил с улицы малолетнего бродягу.

— Вдруг у него лишай?! Или чесотка! — шипела толстуха так громко, что казалось, ее было слышно даже на улице.

— Но-но, попрошу! Я два раза в месяц в бане бываю! — воскликнул нахохлившийся беспризорник.

Она лишь отмахнулась в ответ, не желая связываться со скалозубом, и переваливаясь с боку на бок, торопливо вышла с кухни в подсобное помещение.

— Не обращай внимания! Жуй, давай! — весело приободрял Борис своего нового знакомого, протягивая краюшку мягкого хлеба.

Аппетита совсем не было, и Мэри делала над собой усилие, проглатывая весьма сносный, но уже остывший суп из потрохов. Позаботившийся о ней весельчак оказался буфетчиком. Среди персонала его очень уважали, т. к. профессия эта была в большом почете. Особенно если он стоял у стойки не чайной, а со спиртными напитками.

— Я тебе вот что скажу: вырастешь — становись буфетчиком! И в деньгах тебя не обижают, и подносы таскать не надо. Знай себе — улыбайся да коктейли подавай!

— А что такое коктейли?

— Про это тебе пока рано знать. Мал еще!

Конечно, Мэри знала, что такое коктейли. Новое веянье — смешивать разные жидкости — не вызывало у нее вдохновения. Она предпочитала игристые вина. Или самый чистый продукт — русскую водку.

Место работы Бориса располагалось прямо в общем зале ресторана. В некоторых заведениях буфеты обустраивали в комнатках при входе. Последнее веянье запада — бары и высокие стулья к ним. Борис всегда с удовольствием наблюдал, как непривычны новинки для разряженных дам, которые комично на них вскарабкивались. В буфете можно было взять не только крепкие напитки, но и закуски к ним: как горячие, так и холодные.

— Слушай, дядя, есть у меня к тебе одно дельце, — произнесла по-мальчишески дерзко Мэри, отодвигая наполовину опустошенную тарелку.

— Валяй!

— Надо мне найти одного человека в городе.

— Так ведь не иголка он, сам найдется! — отмахнулся Борис, зевая.

— Не простой это человек, дядя. Его все называют Колченогий.

Борис на мгновение замер, после чего внимательно посмотрел на Мэри и произнес с подозрением:

— А твой какой интерес?

— Думаю, может, сгожусь ему на что-нибудь!

Борис звонко рассмеялся, подтрунивая над наивностью юнца. Буфетчик прекрасно знал, о каком человеке идет речь и какой у него был статус. Шансов на то, чтобы оборванца-мечтателя хотя бы выслушали, не было никаких.

— Просто скажи, как его найти и все, — изображая обиду, пробубнила Мэри, чем вызвала еще одну волну насмешек. — Тебе-то чего? Как с ним найти общий язык — я сам разберусь.

Борис встряхнул пшеничными кудрями и вдруг стал очень серьезным, он еще раз заверил голодающего сопляка, что план его бесполезен и о приватной беседе он может даже не мечтать. Мэри вздохнула, понимая, что дальнейший разговор окажется бесполезен. Она не нашла ничего разумнее, чем показать своему новому приятелю презабавный фокус: из потайного кармана пиджака появился сверкающий браслетик, стянутый у скучающей на перроне вокзала дамочки. Без лишних слов Мэри положила драгоценный изыск перед собой и уставилась на Бориса в ожидании.

— И много у тебя таких блестяшек? — с интересом протянул довольно Борис. День явно оказался удачным. Конечно, он понимал, откуда в этих проворных ручонках взялись драгоценности, но парня он не осуждал. Его мораль была такова: каждый зарабатывает, как может!

Мэри осторожно приподняла нижнюю часть поношенного пиджака, местами неаккуратно залатанного, и, оголив необычную внутреннюю отделку, на которой были аккуратно пришиты маленькие крючки, продемонстрировала свои несметные богатства, украденные в этот день.

— Красивый пинжак! Махнемся не глядя? — задорно предложил буфетчик, шутливо подмигивая.

— Поможешь — не обижу.

Мэри выяснила очень любопытную информацию: оказалось, что Колченогий частенько бывал в этом заведении. Ужинал он в «Москве» чуть ли не каждый день, потому как очень уважал здешнюю кухню, а в еде, как утверждал Борис, он был гурман.

— А кто готовит еду? Та толстуха? — с усмешкой произнесла Мэри. — Нас в приюте вкуснее кормили! Не разбирается в еде Колченогий…

Борис рассмеялся и рассказал про поваров, специально привезенных из Франции, которые готовят такие изысканные блюда, что мальчишке и не снилось. Борис подробно описывал разные яства и деликатесы, которые на тарелках выглядят, как настоящее произведение искусства.

— Кое-что сам пробовал, — прихвастнул молодой человек, сглатывая слюну. — Бывало, невежда какой закажет устриц тарелку, а пока их ждет, у меня в буфете закусок облопается, а потом и смотреть на них не может. Домой ведь не потащишь — пол тарелки остается. Мы с официантами да поварами в большой дружбе! Эх, был бы я богатым…

Мэри не слушала болтовню мечтающего Бориса, который принялся перечислять, что бы он купил и съел, будь у него много денег. Она размышляла о том, как добраться до Колченого. Буфетчик будто откликнулся на ее мысли:

— Выход только один: тебе придется на улице его поджидать. Как уж ты к нему подберешься — дело твое! Я тут тебя не подмога, — произнес Борис, пряча дорогое украшение в карман. Нашел пачку сигарет, но она осталась пуста. Увидев его погрустневшее лицо, Мэри вызвалась сбегать за куревом.

— На набережной есть лавка, в которой продают отменный табак! — произнес ее новый друг, при этом благодарно щелкнул мальчишку по носу, после чего достал из кармана несколько золотых червонцев. Мэри поспешила к выходу, но тут же ее остановил немного насмешливый голос нового приятеля:

— Фу, ты! И ведь не спросил я даже! Звать-то тебя как?

— Сережка я! Зови меня Сережка, — бодро отозвалась Мэри, старясь выглядеть по-мальчишески угловато.

Стоптанные башмаки жутко натерли ноги, а до набережной было бежать далеко. Она попыталась нанять экипаж, но извозчик долго открещивался, пока она не показала ему деньги. Выполнив задание буфетчика, и отдав ему причитающийся табак, Мэри притаилась неподалеку от ресторанного крыльца. Сердце ее трепетало, как пойманная в сети дичь. На улице уже стемнело, но терпеливая бандерша, продолжала неустанно наблюдать за входом. Ненавистные насекомые начали неимоверно раздражать своим навязчивым жужжанием. Пришлось оторвать от куста веточку, чтобы отмахиваться от жаждущих крови тварей. Пролетки подъезжали совсем бесшумно по сравнению с тем звуком, который издавали автомобили, доставляя к заведению посетителей. Их кряхтение было ново для современности, они кричали о богатстве того, кто мог позволить себе купить кучу скомплектованного металла. Мэри были чужды подобные новинки. Из совершенствующихся средств передвижений она ценила только поезда. Все остальное ей казалось блажью и ненужностью. Любила она жить по старинке: пользоваться услугами громкоголосых бородачей, которые были счастливы, что сохранялись щедрые староверцы, не позволяющие сгинуть такому удобному транспорту, как пролетка.

В двери ввозили мужчину на коляске. Мэри чуть снова не грохнулась в обморок при виде древнего знакомого. Сердце «сорванца» затрепетало, и ноги в стоптанных, чуть великоватых ботинках стремительно зашагали к ресторану. Непонятно откуда перед ней вырос здоровенный швейцар. Бородатое грозное чудище с маленькими маслянистыми глазками размахивало руками, прогоняя сопляка с крыльца приличного заведения. Мэри просила провести ее к новому знакомому Борису, но получила отказ.

— Пшел вон, оборванец! — рычал швейцар, прогоняя Мэри. Она отошла подальше и снова укрылась в тени деревьев. Насвистывая популярную мелодию, «мальчишка» выжидал, придумывая план действий. Собственно, выбор вариантов был не велик: либо она попадет вовнутрь питейного заведения, либо дождется, пока ее Колченогий покинет стены ресторана — а это могло случиться спустя много часов.

На крыльце появилась парочка. Мужчина и женщина общались на повышенных тонах и явно о чем-то спорили. Со стороны это выглядело очень комично, словно сцена из немого фильма, в которой оба героя играют с надрывом и страстью, пытаясь понравиться зрителю. Не хватало лишь музыкального сопровождения — задорного тапера, который бы развязно перебирал клавиши, усиливая эмоциональный эффект картинки. Затем последовала звонкая пощечина и вот дама, перебирая ножками, стремительно уходит прочь. Мужчина смотрит ей вслед, держась за пылающую щеку, он колеблется: может броситься за ней следом?! Еле слышны тихие проклятья в адрес той, что мчится в темноту пустынной улицы, он возвращается в ресторан.

Мэри последовала за всхлипывающей красоткой. Мимоходом оценила размер одежды дамы — та была чуть крупнее. В безлюдном переулке они остались вдвоем. Незнакомка испуганно таращилась на подростка, который приставив к ее горлу нож, требовал снять одежду. Женщина плакала и, заикаясь, умоляла не причинять ей боль. Мэри, равнодушная к причитаниям, сгребла добычу и исчезла, оставив даму в неглиже посреди темной улицы.

Глава 10 Обнаженная в шляпе

В ресторане стоял гул. Мэри искала глазами Сергея, но столиков было так много, и они стояли так близко друг другу, что люди сливались в объемную шевелящуюся массу. Она забеспокоилась: вдруг, пока она решала вопрос с гардеробом ее рыцарь исчез? Мэри направилась через зал ресторана медленно и осторожно, стараясь не хромать в слишком узких туфлях, и то и дело, поправляя сползающую лямку великоватого безвкусного платьица, наспех подвязанного золотистым шнурком, снятым со шторы ресторана. Мери напоминала героиню немого кино: найдя на улице уголек, она подсмолила брови, и слегка выделила глаза. Ни румян, ни помады она не нашла, поэтому выглядела немного бледно, но это не было страшно, потому как поля шляпки странного болотного цвета чуть прикрывали ее лицо. Мальчишеский наряд пришлось выбросить, а драгоценности и деньги распределить по специальному утягивающему белью, сглаживающему женские выпуклости, которые все же в небольшом количестве имелись на ее теле.

— Дорогая, ты вернулась! — немного резкий и высокий голос заставил Мэри на мгновение замереть. Она совсем забыла про жертву любовной трагедии, покинутую на крыльце. Супруг той дамочки, которой принадлежала одежда, преградил ей дорогу.

— Я вас не понимать! — удивленно воскликнула Мэри и строго взглянула на оторопевшего мужчину. — Оставить меня! Прочь! Уходить!

Извинившись за то, что обознался, он направился к своему одинокому столику. Скандалист напоминал брошенную собаку, которую прогнали из мясной лавки, и она побрела, поджав хвост, ощущая себя никому не нужной.

Мэри еще раз бегло осмотрела столы. Сергея нигде не было. «Здесь есть еще залы!» — вспомнила Мэри, слова буфетчика. Поймав официанта, уточнила, как в них пройти, но он замахал руками, сказав, что это ошибочное предположение. Можно было бы договориться с кем-нибудь, заинтриговав дорогим подарком в виде драгоценности и проникнуть туда, но их так неудобно было выколупывать из-под узкого белья, в котором она и так едва дышала. Свободных столиков не было, а за стойкой бара она разместиться не могла, т. к. буфетчик мог ее узнать. Тогда Мэри подсела к брошенному Ромео, предложив скоротать вечер вдвоем. Находчивая воровка притворилась иностранкой, приехавшей с мужем открывать торговые ряды. Она сказала, что совсем одна и очень переживает из-за ссоры с супругом и если сидящий один за столиком мужчина не против, она с удовольствием угостит его шампанским.

— Я вас не смущать? — уточнила она с тоской, хотя уже разместилась напротив.

— Нет, что вы! Я счастлив! — в подтверждение мужчина так тряхнул головой, что казалось, она тотчас же отвалится. Теперь бездомный пес получил кость, на котором были остатки мясца.

— Мы ругаться. Он… как это… Много труд. Россия — НЭП — налоги — много цифр. Нервы!

Казалось «иностранная дама» говорила шифровками, но работающий в торговле человек, назвавший себя Иваном, прекрасно понимал, о чем идет речь. Новая политика душила налогами предпринимателей, государство пыталось регулировать их прибыль. И это вызывало некоторое недовольство среди нэпмэнов.

Мэри продолжала играть свой спектакль, при этом бегло смотря по сторонам, в надежде обнаружить своего Сергея. Она жаловалась на вспыльчивость супруга. Подбородок ее задрожал, и расстроенная гостья ресторана наклонила голову, притворяясь, что не может сдержать непокорные слезинки. Собеседник в свою очередь тоже принялся чихвостить свою благоверную: он только после женитьбы узнал, какой невыносимый у нее характер, а еще эта ведьма была патологически ревнива.

— Я — слепец! Как я мог принять такую прекрасную даму, как вы за свою ужасную супругу?! Она толще вас раза в два, да и ноги у нее кривые, если честно!

— Я понимать! Это из-за одежда? Платья покупать в один магазин! — как бы сообразила «иностранка». — Мой багаж — похитить. Нехорошие люди украсть чемодан. И муж покупать мне одежду в ваш город. Я не носить такой фасон.

Иван разливался в комплиментах и уверил Мэри, что будь она его супругой, у нее были бы самые лучшие в мире платья. Они мило болтали о своих несовершенных браках, рассказывая друг другу «страшные» истории из семейной жизни. Мужчина захмелел и начал вести себя довольно развязно, предлагая обаятельной даме, с которой у них столько общего, скоротать ночь вдвоем. Чтобы усыпить его бдительность и встретить новый день без жертв — смерти борова ей было пока достаточно, — Мэри дала свое согласие и предложила поехать в гостиницу, но на разных пролетках.

— Вы ехать первый. Нет подозрений, — произнесла она шепотом, мягко коснувшись его руки.

На листке бумаги он написал название гостиницы и адрес, чтобы иностранная гостья не потерялась. В глазах мужчины полыхал огонь страсти. Чувствовалось, что человеком он был азартным и нетерпеливым, поэтому очень торопился оказаться в номере наедине с самой прекрасной на свете женщиной, которая вдруг стала кокетлива. Мэри прекрасно понимала, что звонкая оплеуха на крыльце, которую она наблюдала, была вполне заслуженной. Склонный к изменам женатый мужчина наверняка был частым участником скандалов, причем, судя по свежим царапинам на лице, пощечинами дело не обходилось. Ее воздыхатель рассчитался за шампанское и наконец-то собрался убраться из ресторана. Пока брел к выходу, он то и дело оглядывался, подавая знаки своей даме. Она сдержанно кивала и изящно взмахивала рукой, терпеливо дожидаясь того момента, когда он покинет зал.

Откуда-то сбоку из-за занавески появилась пара: мужчина в инвалидном кресле и сопровождающая его красивая девушка. Яркая фигуристая брюнетка в дорогом одеянии громко смеялась, привлекая внимание публики. Она была раскрепощена и довольна тем, что взоры окружающих обращены к ее нескромной персоне. Они разместились за одним из столиков неподалеку от Мэри. Колченогий о чем-то сосредоточенно думал, не слушая щебет своей веселой подружки. Ладони Мэри стали мокрыми от волнения, она торопливо сделала несколько глотков из бокала. Пузырьки шампанского вторглись в ее организм, вызвав легкое головокружение. Чтобы прийти в себя, она сделала несколько глубоких вдохов, в ее мозгах началась усиленная работа мысли: каким образом остаться наедине с Сережей?..

За ужином Сонька откровенно скучала. Поморщившись, она отодвинула тарелку с едой и закурила сигарету. Колченогий же был полностью сфокусирован на потреблении пищи. Мэри украдкой рассматривала его. Со стороны казалось, что трапеза для этого гостя ресторана — очень серьезный ритуал. Наверное, он действительно был ценителем кухни французов, и еда была важной частью его жизни. Конечно, он постарел. В чертах лица с трудом угадывался тот юный романтик-революционер Сережа, которого она когда-то знала, мечтающий изменить мир. Теперь в нем было что-то звериное и властное. Несмотря на ущербность, он производил впечатление очень сильного и могущественного человека.

Кровь Мэри зашумела. Она осознавала, что каждая минута простоя может привести к различным вариантам финальной части вечера. Ведь в номере ближайшей гостиницы ее ожидает незадачливый любовник, а его раздетая посреди безлюдной улицы супруга возможно уже обратилась в милицию за помощью. Набравшись духу, она медленно встала и, осторожно перебирая втиснутыми в маленькую обувь ногами, направилась к столику, за которым сидели Колченогий и Сонька. Так как мужчина был в коляске, стул рядом с ним оставался свободным, на него она и примостилась.

— Приятно встретить старых знакомых, — весело заметила она, игнорируя возмущение Соньки, которая была обескуражена вопиющей наглостью странной дамочки в безвкусном платье, осмелившейся без приглашения сесть напротив важной преступной персоны.

— Рад тебя видеть, Мурка, — произнес мужчина немного сдавлено, но добродушно. Казалось, он совсем не был удивлен появлению Мэри.

— Мурка?! — взвизгнула Сонька. — Что за кошачье имя?

Девушка чуть наклонилась над столом, желая рассмотреть лицо наглой девицы, которую, судя по всему, Колченогий знал достаточно хорошо. Сонька делово уставилась под шляпу в ожидании разъяснений. Мэри лишь слегка улыбнулась, активность молодой развязной дамочки забавляла ее. Решать, кто из них останется, должен был мужчина, которому казалось, нравилось противостояние двух дам за столиком. Он отпил немного вина и после паузы вежливо попросил Соньку оставить его наедине со своей давней знакомой. Его молодая и дерзкая любовница хотела было устроить скандал, но вовремя остановилась, увидев, как белеют костяшки его правой руки, сжимающие с силой вилку. Колченогий злился, и она осознавала, чем это могло закончиться. Сонька, вульгарно виляя бедрами, отошла к буфетной стойке, за которой стоял улыбчивый Борис, он тут же предложил ей выпивку и закуски. Девушка еще раз бросила обиженный взгляд на Колченогого, и тяжело вздохнув, ответила буфетчику, что ей наплевать, что он ей нальет. Он предложил коктейли.

— Не пристало такой красивой даме морщить лоб, — произнес чей-то бархатный голос. — Ваша улыбка бесподобна, побалуйте меня этим чудесным зрелищем.

Сонька подняла глаза и увидела красивого улыбающегося мужчину. Он только пришел и с сожалением обнаружил, что свободных столиков нет, поэтому проводил время у стойки в одиночестве. Судя по дорогому фраку и новеньким штиблетам, человеком он был состоятельным. Этот факт привел Соньку в тонус, (насколько это было возможно после выпитой натощак бутылки шампанского и нескольких коктейлей). Девушка решила: она непременно отомстит Колченогому за нанесенное оскорбление. Что могла придумать юная барышня, не обремененная интеллектом с «бардельным» прошлым? Конечно же, завести любовника, молодого и красивого, передвигающегося на собственных ногах. Ветвистые рога станут достойным украшением для ее мужчины. Можно было конечно прикончить обидчицу, но Сонька не выносила вида крови. Ей делалось дурно, и даже случались обмороки. Поэтому от мокрушников и ликвидаторов банды Колченогого она держалась подальше. Всему виной случай из ее недалекого прошлого: на их притон была облава и одной проститутке почти отстрелили руку. Окровавленная конечность болталась неестественно, словно тряпка. Это зрелище было не для слабонервных, к коим Сонька относилась. Увидев свою коллегу с месивом вместо руки, Сонька потеряла сознание. С тех пор она больше всего на свете боялась лишиться верхней конечности, потому что ей казалось, что над их с Колченогим парой все начали бы смеяться.

— О чем вы так сосредоточенно думаете? — Варфаламеев прервал мрачные воспоминания хорошенькой девушки. Сонька вдруг громко расхохоталась, чем привлекла внимание всего ресторана. Аппетитную красотку пожирали глазами многие мужчины в зале, но большая часть из них прекрасно знала, чья именно это «вещь». Чекист, чуть смутившись, огляделся по сторонам, не ожидая столь бурной реакции. Ее не совсем адекватное поведение, мужчина связывал с выпитым алкоголем. Он знал, как разговаривать с малообразованными представительницами противоположного пола и продолжил ублажать слух вдруг развеселившейся Соньки. Варфаламеев был галантен и учтив, рассыпался в комплиментах, приправленных мягко завуалированной лестью. Его красивая речь была елеем для воспаленного сознания девушки, испытывающей приступы ревности. Однако она не переставала следить за столиком Колченогого. Ее раздирало от любопытства, о чем он говорит с этой женщиной и какие узы их связывают.

— Ты бежал. Это было трусливо, — в голосе Мэри были нотки разочарования. Она пристально смотрела в его глаза, ожидая разъяснений. Колченогий чувствовал себя некомфортно. Он нервно покашливал и смотрел по сторонам, словно женщина, сидящая рядом, компрометировала его. Все было не так в этой встрече, неправильно и неудобно.

— Сережа…

— Не называй меня так.

— Почему?

— Чуждо!

Колченогий нахмурился. С одной стороны это свидание с прошлым определенно доставляло ему удовольствие, у него былатысяча вопросов, которые не терпелось задать, но с другой — он не понимал, кто перед ним. От былой хрупкой мечтательницы с острыми коленками, длинными светлыми волосами, перевязанными тонкой ленточкой, и высоким девичьим смехом не осталось и следа. Посреди ресторана сидели два чудовища — продукт непростого времени, выкидыши минувших светлых дней.

Глаза Мэри блестели от слез. Она старалась быть менее эмоциональной, но предательский ком сдавил горло. «Только не исчезай, умоляю!» — кричала она внутренне. Колченогий был сосредоточен, он нуждался в подсказке, с помощью которой мог бы определить: уйти или остаться. Это как принятие решения о разводе: бежать из брака, спасая осколки счастья, чтобы ненависть не отравила желание жить дальше. Или остаться, дав еще один шанс давно выдохшимся отношениям, ведь иногда и сквозь асфальт прорастает цветок… Наверное, Колченогий не мог выбрать правильный вариант, потому что никогда не был женат. Мэри чувствовала его колебание и тихо прошептала:

— Просто рискни, Сережа! Что ты теряешь?

Сонька продолжала смеяться излишне громко, делала картинные позы с налетом эротизма и отчаянно кокетничала с притворщиком-нэпмэном. Этот спектакль под названием «женская провокация» вот уже с полчаса заинтересовано смотрели представители мужского пола. Лишь один человек не был заинтересован в экстравагантном зрелище — Колченогий, он был поглощен беседой со своей спутницей и не замечал отчаянных попыток любовницы вызвать ревность. Казалось, что для него весь мир вокруг погрузился в кромешную тьму и перед собой в свете он видел только одного человека, которого много лет назад называл ласково — Мурка.

Сонька жадно и неистово пила очередной коктейль. Ряженый чекист продолжал рассыпаться теплыми репликами. Вдруг ее поведение резко изменилось: она стала тихой, робкой, грустной.

— Возможно, я вас чем-то обидел? — настороженно уточнил Варфаламеев.

— Он никогда так на меня не смотрел, — выдохнула Сонька, устав от приторности и сладких коктейлей, и речей человека у стойки. Ее глаза вдруг увлажнились и стали будто хрустальные, она напоминала красивую куклу, брошенную в угол наигравшимся ребенком. Опустошив бокал, девушка решительно произнесла:

— Я хочу, чтобы ты меня срочно отсюда увез!

Колченогий не видел, как уходила Сонька, держа под руку светящегося от счастья Александра Варфаламеева. В головах у тех, кто покидал ресторан, и тех, кто оставался за столиком посреди шумного зала, был один и тот же вопрос: «Чем закончится этот странный вечер?».

Истосковавшаяся по человеческому теплу Мурка была готова на все, чтобы провести ночь с Колченогим. Возможно, в ней плескалось отчаянье или пузырьки шампанского никак не унимались, но она чувствовала, как внутри поднималась такая буря эмоций, которая смела бы не только этот ресторан, а, пожалуй, и весь город. Страсть кипела в организме темпераментной женщины, и эти импульсы передавались Колченогому, который смутился от того, что почувствовал возбуждение.

Он, немного заикаясь, начал оправдываться и предположил, что может быть стоит пообщаться для начала, ведь прошло столько времени. Взрослый мужчина прекрасно понимал, что выглядело это по-юношески и очень глупо. Колченогий собирался с духом, чтобы озвучить главную проблему — транспортное устройство, которое большую часть времени суток находится под ним, но понятливая Мэри, резко прервала его бледную тираду:

— Неужели ты не видишь: мне плевать на твое кресло! Мне нужен ты, Сережа!

Мэри почувствовала привкус металла во рту — так она предощущала приближающуюся победу. Чтобы быть более убедительной и не дать возможность отступить уже размякшему Сереже, она намеревалась прошептать что-нибудь волнующе-интригующее и многообещающее в наступившей ночи. Придвинувшись к нему ближе, таким образом, чтобы их лица были совсем рядом, она облокотилась на стол, с ее губ готовы были слететь самые страстные, трепетные слова, как вдруг она почувствовала резкий укол в районе груди. Вытаращив глаза, Мэри резко выпрямилась и замерла, сделавшись вдруг смиренной и покорной, словно монахиня, которую застали за неприличным занятием. Проклятая брошь, спрятанная на груди, напомнила побледневшей женщине, что на ней натянуто ужасно-узкое белье мышиного цвета, которое впилось в тело так, что, казалось, срослось с кожей. И каким образом она сумела впихать под него различные безделушки на крупную сумму?!

— Мурка? Что-то не так? — забеспокоился сбитый с толку Колченогий, которому нравились ее провокации, он уже втянулся в ее игру и готов был мчаться из надоевшей «Москвы» туда, где он останется с ней наедине, и сможет быть сам собой. Без притворства и без поддавков — без маски!

— Все в порядке, просто я вспомнила об одном важном деле, — проблеяла Мэри едва слышно.

Это была более чем странная перемена: минуту назад она была дьявольски развратной блудницей, а теперь разыгрывает невинную девицу, смущенную приближением первой брачной ночи. Колченогий ошибся: от его Маруси не осталось и следа, холодная, коварная, расчетливая лицедейка — Кровавая Мэри решила разыграть плохую пьесу посреди ресторана и сумела насладиться прекрасным зрелищем: как вор-калека на мгновение открывает ей сбою душу. Больше подобных ошибок он не повторит. Над их столиком собирались грозовые тучи. По спине Мэри пошел озноб, она даже слегка задрожала. Колченогий смотрел на нее недобрым испепеляющим взглядом.

— Ты издеваешься?! — произнес мужчина мрачно.

— Нет, вовсе нет! Все, что я говорила, — это правда! Вот если бы нам перенести все на завтра…

Колченогий был поражен ее наглостью, ни одна женщина на свете не вела себя подобным образом в его обществе.

— Я думаю, наш разговор окончен. Был рад тебя повидать, Маруся! — отчуждение в его голосе больно ранило трепыхающееся сердце Мэри. Она понимала, что если не остановит его сейчас, то потеряет уже навсегда!

Он готов был призвать свою обслугу, чтобы окончить этот странный вечер, но Мэри перехватила руку Колченогого и плотно прижала его ладонь к своей груди.

Озадаченный мужчина уставился на Мэри, затем оглянулся по сторонам, проверяя: не следит ли кто из окружающих за этим диким действом. Потом он почувствовал, что помимо стука готовой выпрыгнуть из груди сердечной мышцы, рука его ощущает нечто твердое — какой-то предмет.

— Что это?

— Брошь, — тихо призналась смущенная женщина.

— По-моему украшения носят поверх одежды! — небрежно заметил мужчина, не отнимая руки, от ее груди.

— Я знаю. Это не моя брошь.

— А чья? — совсем было растерялся Колченогий, брови его вздернулись вверх от удивления. Если бы Мэри подняла в этот миг на него глаза, то обязательно рассмеялась — так комично он выглядел.

— Иногда я… брожу в толпе… и… чтобы руки не забыли… беру у людей всякие предметы… это для того, чтобы не потерять сноровку, — оправдывалась суетливо Мэри, напоминая выброшенную на берег рыбу. — Я забыла, что запихала их туда. Платье тоже не мое… Просто мне пришлось… чтобы зайти в ресторан… меня бы не пустили… и я бы не увидела тебя…

До него не сразу дошел смысл сказанного. Мэри смущенно вжалась в стул, а Колченогий так расхохотался, что чуть не выпал из своего кресла. Глядя на него Мэри тоже начала хихикать. Напуганные посетители ресторана заинтересовано оглядывались на развеселившуюся парочку.

Мэри примостилась на заднем сидении автомобиля рядом с Колченогим. Она стащила туфли и облегченно вздохнула, высвободив распухшие ноги из тисков. «Осталось избавиться от перетяжек и можно дышать свободно»», — думала она, положив голову на плечо своего Сережи. Дурноцветная шляпа, надушенная сладкими духами, мешала, он хотел было ее сдернуть, но тут она снова обомлела, испуганно схватившись двумя руками за головной убор.

— У меня есть одна просьба…

— Что еще? — настороженно уточнил мужчина.

— Моя шляпа. Она должна оставаться на мне все время.

— Вздор! Что у тебя под ней? Бомба? — усмехнулся уставший удивляться мужчина. — Достаточно сюрпризов на сегодня, ты меня уморишь!

— Так нужно!

Сидя на кровати в своей спальне, Колченогий с легкостью сдернул с нее платье, которое легко соскользнуло, т. к. было на пару размеров больше. С бельем было по-другому: он стаскивал с нее утяжки, прилагая некоторые усилия, а на пол падали дорогие побрякушки: кулоны, браслеты, часы и даже золотой портсигар.

— Ты самая дорогая женщина, с которой мне предстоит провести ночь! — отшутился он.

Мэри смущенно улыбнулась, а потом вдруг сделалась очень серьезной и тихо произнесла, погладив его по выбритой щеке:

— Позволь мне побыть сегодня с тобой… Если ты захочешь, завтра я исчезну, но сегодня я просто хочу осознать, что ты есть. Существуешь. Живешь.

Осознать, что ты есть! Звучало немного странно. Эти приятные слова согревали оледеневшую душу человека, смирившегося с тем, что жизнь его предсказуема, и ее надо завершить достойно, в рамках той деятельности, которой он занимался. В его темном царстве, где смерть является привычной гостьей, вдруг появился светлый луч, дающий надежду на то, что в одиноких ночах Колченогого появится та женщина, которая сумеет внести яркие краски в его скупой на положительные эмоции мир.

Глава 11 Сказки для двоих

Под весом мужской тяжелой руки Мэри чувствовала себя защищенно. Периодически он касался теплыми губами ее спины, она слегка вздрагивала, по коже пробегали мурашки. Трепещущая от счастья жертва в руках нежного хищника.

— Ты ведь не спишь, — мягко прошептал Колченогий. — Так странно, никогда в моей постели не было женщины, не снимающей шляпу.

Мэри рассмеялась.

— Теплая. Уютная. Моя. — Шептал он настойчиво, сжимая хрупкое тело сильными руками. Счастье, казалось, просвечивало сквозь кожу обоих. Беспощадная бандерша наконец-то могла себе позволить побыть просто женщиной, а одинокий вор почувствовать себя по-настоящему любимым.

Варфаламеев был доволен «уловом». От Соньки он узнал очень много полезной информации, относительно распределения криминальных сил в городе. Об интересующем его убийстве с откушенным ухом девушка ничего не знала, но доблестный чекист был уверен, что тот, кто виновен в смерти высокопоставленного чиновника, находится где-то рядом и в скором времени именно она добудет нужную информацию.

Участник гражданской войны Александр Варфаламеев был человеком ответственным до фанатичности. Он любил риск и рамок в достижении цели не признавал. Он не хватал звезд с неба и не боялся работы. Большевиком стал в 1904-ом, а через год сражался на баррикадах, принимая активное участие в политической жизни страны. Позже возглавил военно-революционный штаб и был на хорошем счету у начальства. Опасался сгинуть на рутинной административно-хозяйственной работе, и ждал возможности проявить свои таланты на любом поприще, желая продвинуться по карьерной лестнице. «Лучше умереть на поле боя, чем прозябать в безвестности», — уверял всех вокруг молодой мужчина, стремясь вырваться из порочного круга скуки.

Утром Сонька ничего не помнила о прошедшей ночи. Она не подозревала, что с легкой руки нового знакомого, которая добавила в коктейль морфия, стала частью его коварного плана. Проснулась она без одежды в его гостиничном номере. Варфаламеев заверил ее, что ночь была прекрасной, но полученная информация казалась ей сомнительной. От полноценной страстной ночи уж конечно остались бы хоть какие-то воспоминания. В каком бы не была состоянии Сонька, о половом акте она ни разу не забывала. Хотя однажды, работая в притоне, она заснула под каким-то солдатом. Он был очень худой и тихий. Но ведь самое начало она запомнила! Отсутствие памяти ее тревожило намного меньше, чем тот факт, что про ее проступок может узнать Колченогий, ведь его люди видели, как девушка уходила в компании Александра. Ее смелость испарились вместе с пузырьками шампанского.

— Ты весь день собираешься ходить в этой проклятой шляпе? — взбунтовался Колченогий за завтраком. — Я в ней не вижу твоего лица! Современная мода! Не понимаю ее!

— Ты говоришь, как старик! — поддразнила его Мэри, разглядывая заставленный всякими вкусностями стол. Хозяин дома распорядился, чтобы утренняя трапеза проходила в комнате, примыкающей к его спальне. Мери сидела совсем голая, но головной убор не потрудилась удалить с головы. Колченогий был в бархатном темном халате.

Мэри смаковала персиковый мармелад, довольно причмокивая, который выковыривала из маленькой аккуратной вазочки серебряной ложкой. Мужчина же по обыкновению своему ел на завтрак кашу. Он прочитал краткую лекцию, почему так полезны крупы и порекомендовал ей покушать плотно, потому что за ночь она наверняка утомилась. Мэри рассмеялась.

— Поем. Позже, — пообещала женщина, поправив шляпу, которая съехала немного на бок. — Как ты жил без меня, Сережа?

Его скулы еле заметно напряглись, возникла пауза. Готов ли он погружать ее в помои своей жизни? Стоит ли рассказывать то, о чем вспоминать не хочется? Ночь была волшебной! А после ее вопроса будто наступил рассвет, обнажая уродство его несовершенной жизни. Когда молчать было уже не прилично, и молчание начало неприятно сдавливать атмосферу комнаты, он откинулся на спинку своего кресла и начал говорить, осторожно подбирая слова:

— Я был в трудном путешествии. Долгом. Унылом. Странном. И искал выход из бесконечного лабиринта. Мучительно. Болезненно. Прилагая усилия. Я устал. Свет в какой-то миг погас… И мне стало страшно. Очень страшно! Не сразу, но я победил свои страхи! А теперь я думаю, что мне лишь казалось, что я их победил!

— Звучит как сказка. Путанная, но философская сказка в восточном стиле.

Мэри понимала, что о прошлом ему говорить совсем не хочется. Она вскочила и быстро юркнула к нему на колени, после чего нежно прижалась, потираясь носом о его подбородок. Щетина уже проросла, и подбородок был колючий, но ей это нравилось. Ей нравилось в нем абсолютно все!

Колченогий столько лет таскал свои воспоминания, которыми не мог поделиться ни с одной живой душой. Не то, чтобы не хотел, просто не встретил того человека, с которым мог бы разделить эту ношу, кому соль его боли не показалась бы слишком горькой. Его Маруся, его Мурка была здесь, и он снова боготворил ее.

— Не хочешь, не говори о себе, — мягко промурлыкала она. — Просто рассказывай что-нибудь, хочу слышать твой голос…

— Конечно, ты хочешь слышать голос! Потому что в этой шляпе ничего не видишь, — проворчал Колченогий. — Что тебе рассказать?

— Сказку! — жизнеутверждающе произнесла Мурка и перебралась к столу. Урчащие внутренности требовали утолить голод. Он оказался прав — прошедшая ночь изрядно потрепала ее физические силы.

— Значит, хлеба и зрелищ тебе подавай, моя Мурка? Слушай… сказку! В ссылке, в лагере, меня называли Сказочник. Я был чтецом-романистом. Пересказывал мировые литературные шедевры в доступной форме для урок. Как ты понимаешь, пришлось освоить их язык, иначе бы они ни черта не поняли! За корку хлеба. И за то, чтобы быть неприкасаемым. Смерть в ссылке оставалась незамеченной. Был у нас важный человек — из Петроградских «козырей» — очень уважал мои побасенки. Соберутся уркаганы вокруг, сядут… «Сыпь слова, сказочник!» — проскрипит самый главный. И приходилось говорить, говорить… несколько часов подряд. Сколько же я этих сказок пересказал — не пересчитать.

Колченогий замолчал, вспоминая те времена. Ссылка — непростое испытание даже для самого сильного мужчины. Мэри внимательно разглядывала его лицо. Хворое утро, подсматривающее сквозь тяжелые шторы окна, отсвечивалось в его темных глазах, видевших многое. Она вдруг отметила, что ему идет седина — легкое серебро в волосах облагораживало любимое лицо.

— Умоляю, не отпускай меня! — сказала она вдруг очень серьезно.

— Если бы мы могли что-то изменить, — как бы оправдываясь, произнес Колченогий, отводя взгляд. Что он может ей предложить? Просыпаться каждое утро с калекой? Притворяться друг перед другом, что мир, в котором грабежи и убийства считаются нормой, прекрасен?

Этого он обещать не мог, потому что в несовершенном преступном мире, частью которого они оба являлись, каждый был за себя. Свод законов, которые вор его уровня просто обязан соблюдать, держал в рамках, благодаря которым он четко уяснил некие истины, помогающие держаться на плаву. Права и обязанности ему позволяли не работать, но запрещали иметь семью. Два полярных правила, регулирующие уровень кислорода в легких вора. Брать на себя бремя, даже в виде любимой женщины, было не только невыгодно, но и опасно. Уязвимость — вот, что приобретал вместе с близким душе попутчиком преступник. Боязнь не за себя, нет — за того, кто рядом. Как истинный джентльмен, Колченогий не мог подвергать такому серьезному риску свою Мурку, поэтому всецело принимал кодекс вора, воссоздаваемый годами в мире преступности.

— Когда тебя забрали, я боялась сойти с ума, — Мэри предпринимала последнюю попытку, повлиять на его решение. — Я сказала отцу, что не могу без тебя жить. Он даже стихотворение по этому поводу написал. Что-то вроде:

— Хорошие стихи.

— Не ври! Поэт он был никудышный.

Мэри вспомнила, как страдал ее отец от невнимания. Его отказывались печатать в журналах, объясняя малоизвестностыо. Кто-то говорил прямо, что уровень творчества весьма сомнительный. У него никак не получалось завести выгодную дружбу с каким-нибудь почитаемым и известным поэтом. У всех у них уже были друзья и единомышленники талантливее и надежнее, чем он. Папа Маруси переживал эти несправедливости тяжело, с рюмкой в руке. После плакал, писал стихотворные строки, а в завершении этого ритуала торжественно сжигал их.

— И далась тебе эта революция! Нашла бы хорошего парня, который увлек тебя не идеями, а замужеством! — Колченогий улыбнулся по-мальчишески, напомнив юного Сережку — просвещенного мечтателя, уверенного, что Россию ждет великое будущее. Он строил планы и был уверен, жизнь его будет необыкновенной и героической.

— Мне нужен был ты. Всегда. Завтра я уеду из города, обещаю! Кажется, я уже сыта! — выдавила Мэри едва слышно и торопливо сбежала в спальню. На глаза Кровавой Мэри навернулись слезы. Искренние и настоящие. Не просто соленая вода брызнула, а поток горечи из самых недр ее глубокой как колодец, но давно высохшей души. Она знала, что Сережа наблюдает за ней в проеме смежной двери, поэтому сдвинув свою уродливую шляпу чуть вперед, сделала вид, что внимательно изучает убранство спальни. Ничего лишнего в ней не было: огромная кровать, занимающая чуть ли не половину просторной комнаты, кресла, комод, столик. Зеркало было небольшое и висело над комодом, Колченогий не мог видеть себя в нем.

— Ты не думал перевесить зеркало пониже? — спросила Мэри, кокетливо поправляя шляпку.

— Ни к чему. Я в него не смотрюсь.

Мэри хотела было уточнить: для кого в таком случае зеркало в его спальне, но не успела задать вопрос. Сделав несколько шагов к самому темному углу комнаты, она замерла, уставившись на церковную икону, чему была удивлена до глубины души.

— Ты уверовал?

— Скорее, уворовал… веры. Это Николай Чудотворец. Он меня оберег от беды. Рядом с прииском, в котором мы намывали золото в ссылке, была заброшенная церковь. Охранник отправил меня за досками для костра. Я нашел эту старую икону случайно. Было ощущение, что я иду на чей-то зов. Нас часто обыскивали, подозревая в краже золота. Интересно, но я ее практически не прятал, однако при обысках ее не находили. Это было странно и удивительно. У нас там был вольнодумец-батюшка, позже он меня окрестил возле этой иконы. Смастерил из дерева крестик и обратил в свою веру.

— Как это пошло! — произнесла она чуть потухшим голосом и рассмеялась, немного искусственно. Вор не под знаменем революции, а под ликом святого — это было выше ее понимания. Тем более — во времена гонения всего, что связано с религиозным культом. Сама Мурка ни во что не верила. Ни в Бога, ни в черта. Только в собственные силы.

Мэри одевалась молча. Внешне она казалась отстраненной и равнодушной, но по немного резким, дерганым движениям можно было определить, что внутри нее бушует ураган, вырывающий деревья обид с корнями. Девчонкой она вела себя абсолютно также: если что-то было не по ее сценарию, Маруся непременно начинала дерзить, прячась под маску равнодушия.

Она стояла перед ним в своем нелепом платье, все время норовящим соскользнуть, босая, и, конечно, в шляпе, с которой по непонятным ему причинам никак не хотела расставаться.

— Запомни меня такой! Все равно мы больше не увидимся, — голос ее звучал холодно, будто прекрасной ночи, наполненной нежностью и чувственностью, вовсе и не было. Мэри удалось взять под контроль свои эмоции, и она хотела уже поскорее покинуть место, которое уже доставляло ей беспокойство, связанное с приятными воспоминаниями.

— Ты выглядишь, как непослушная девчонка, взявшая без спроса одежду из шкафа матери, — мягко произнес Колченогий и протянул к ней руки.

— Не думаю, что это хорошая идея! — усмехнувшись, заметила Мэри, подбирая несколько золотых червонцев с пола, не трогая драгоценности. — Это на пролетку!

— Тебя отвезет мой шофер…

Мэри отрицательно покачала головой. Она несколько секунд постояла, глядя на него, чтобы запечатлеть этот момент в памяти, как фотоснимок. То первое прощание, когда поезд увозил его в ссылку, женщина совсем не помнила.

— А как же твои несметные богатства, добытые нечестным трудом? — пытался шутить Колченогий, боясь выдать, что ему больно, не меньше чем ей.

— Оставь себе. Сэкономишь на подарках.

— Мурка, — мягко прошептал Колченогий, — упрямая, своенравная, гордая! Теперь я тебя узнаю…

Мэри с трудом выдавила из себя «Прощай» и торопливо исчезла из его спальни. Она слышала, как он что-то крикнул ей вслед, но остановиться уже не могла. Мурка шлепала босыми ногами по холодному полу огромной усадьбы и изо всех сил старалась не думать о Сереже.

— Кажется, вчера в своем тарахтящем и дурно пахнущем авто он говорил, что выкупил этот домище у какого-то бедного дворянина… Ненавижу усадьбы! Они слишком огромны! Коридор… поворот… коридор, — шептала она, держа в глазах две маленькие соленые лужицы, искажающие ее путь. — Вот широкая парадная лестница… лишь бы не споткнуться… дверь… проклятье, как же тебя открыть?! — ругалась она, беспомощно дергая за ручку.

Оказавшись на улице, Мэри вдохнула воздух полной грудью, словно вырвалась на волю из глубокого подземелья после долгого плена. Она бежала к высоким ажурным воротам, не представляя, как будет выбираться из этой глуши. Вряд ли возле укрытой от посторонних глаз усадьбы дежурят экипажи. Из ее глаз покатились огромные слезы. Они стремительно стекали по щекам и падали прямо на землю. Казалось, она даже слышит звук от их удара, похожий на тот, что издается при ударе земли о крышку гроба…

По другую сторону от кованных ворот, Мэри увидела пролетку и поспешила скорее к транспортному средству, чтобы не упустить возможность выбраться из этого ненавистного места. И…

Сонька сидела неподвижно, не желая идти в дом.

— Извольте либо выходить, либо доплатить, — проблеял извозчик, ерзая на месте. Девушка протянула еще одну монету, нервно заметив, что на автомобиле сегодня ездить намного выгоднее.

Сонька снова и снова прокручивала в голове «Варфаламеевскую» ночь, воспоминания о которой заканчивались в момент, когда она выходила из ресторана, оставив своего мужчину в компании облезлой кошки в странном одеянии. Что мог найти в подобной женщине эстет Колченогий? Девушка уже даже не ревновала его. Если бы это было просто сном! Вот она сейчас вбежит в его кабинет, и он на мгновение оторвется от своей проклятой газеты, пообещав, что через пару часов уделит ей внимание. Конечно же, он заметил ее отсутствие… Что она ему скажет? На ум приходила только одна отговорка: поехала на бывшее место работы и провела ночь у приятельниц в притоне. Ну, конечно, она ничего не делала — просто спала. Ей просто хотелось, чтобы он заметил ее отсутствие. Утвердив эту нелепую версию своего отсутствия ночью дома, Сонька обреченно вздохнула и нехотя вышла из экипажа, столкнувшись нос к носу с Мэри. Обе стояли неподвижно, как застывшие ледяные скульптуры, сцепившись взглядами. Первой очнулась Мэри.

— Пролетка свободна? — уточнила она без лишних эмоций. Сонька молча пожала плечами и направилась к воротам усадьбы.

— Поздравляю! — вдруг воскликнула Мэри, вскочив на пролетку. Услышав, как бурчит извозчик, что деньги он предпочитает брать вперед, она сунула ему червонцы, процедив сквозь зубы: «Трогай». Сонька долго смотрела, как пролетка увозила из ее жизни женщину с кошачьим именем…

Глава 12 Погоня за мечтой

Мэри снова была собой: жесткой и беспринципной. Войдя в дом, Мэри с порога закричала, чтобы все готовились к завтрашнему отъезду. Предстояло упаковать награбленное и собрать вещи, которых на самом деле у бандитов было совсем мало. Выделялся только Федька-чечеточник, он возил с собой какой-то реквизит и разные костюмы. Его соратники решили подшутить и написали на его чемоданах «МАМЗЕЛЬ».

Фомка не спал всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Он не находил себе места, потому что о Мэри не было никаких известий целые сутки. И хотя интуиция убедительно твердила «с Мэри все в порядке», фантазийный разум воссоздавал ужасные картины, достойные полотен Иеронима Босха.

— Я беспокоился! — немного взволновано произнес молодой человек, глядя на обнаженную спину Мэри. Она уже давно не стеснялась своего верного наперсника и могла свободно при нем раздеваться, не задумываясь о том, что он может испытывать неловкость. Перед Фомкой она могла снять абсолютно все, кроме шляпы.

— Не стоило беспокоиться!

— Ты исчезла. Могло случиться все, что угодно!

— Все в порядке. Мамочка вернулась. Нам нужны билеты. Завтра утром едем.

Когда Фомка ушел, Мэри закрыла дверь на замок и наконец-то стянула с головы ненавистный головной убор. Она села перед зеркалом и долго смотрела на свое отражение. Мэри вспомнила, как много лет назад цветущей весной она пошла на речку. Лед давно сошел, и вода озорно поблескивала, радуясь прекрасному дню. Она подошла к самой кромке воды и наклонилась, чтобы умыться. Крик девушки наверняка слышала вся деревня, потому что из красивой беспечной реки, на нее взирало чудовище.

Дрожащими руками Мэри дотронулась до головы, на которой почти не было волос. Как же она ненавидела свое уродливое отражение! В ее багаже было несколько хороших париков, которые ей сделали на заказ еще в Петрограде, благодаря щедрости Васьки Тулупа. Мальчишкой она все время носила кепки, а когда раскрылась дяде Мише, он повел ее к главарю, не зная, что с ней делать, потому что с женщинами он разговаривать якобы брезговал.

— Все бабы шлюхи! — твердил он безусому мальчишке, который называл себя Сережкой. И давал наставления о том, как в публичных домах не подцепить, какую-нибудь неприятную болезнь. Рассказать правду пришлось в тот момент, когда ей вызвали врача. Во время ограбления банка ее подстрелили. Пуля просто задела плечо, но крови было слишком много. Бывалый моряк побоялся, что юный «тулуповец» изойдет кровью насмерть и позвал доктора, который был при банде и частенько осматривал ранения. Долго Мэри сопротивлялась, но когда почувствовала, что может потерять сознание, во всем созналась.

— Раздевайся! — скомандовал Тулуп, сбагрив расстроенного дядю Мишу. Мэри отказывалась снимать одежду, а особенно оголять голову.

— Либо ты сейчас раздеваешься, либо швырну на толпу! На каком по счету урке ты взмолишься, чтобы тебя пристрелили? — улыбнувшись, уточнил главарь.

Она стояла посреди его комнаты, как солдат по стойке смирно, не проронив ни слезинки. Из ткани на ней была лишь повязка на руке. Васька внимательно рассматривал ее со всех сторон, отметив, что для борделя она — слишком костлява и будет приносить мало дохода.

— Что с твоей головой? — любопытствовал Тулуп, тихо дотрагиваясь до шрамов.

— Я не помню, — честно призналась она.

Тулуп оставил ее спать в своей комнате. Она не спала, боясь, что он начнет к ней приставать, но он даже не дотронулся. Она была уверена, что это связано с ее уродством. На следующий день привели портного, который снял мерки для пошива нарядов. Из покоев Тулупа она вышла красавицей Мэри, у которой начался новый виток жизни. Любые приставания она пресекала, а однажды… тому, кто был намного сильнее ее, вырвала зубами кадык при попытке изнасилования. Все смирились с тем, что она бешенная, и за глаза прозвали Кровавой Мэри. Тулуп был человеком не глупым, но очень простым. Из нескольких притонов, которыми он владел, ему поставляли девственниц. Он «одобрял» товар, который шел на продажу. Его любовницей Мэри стала по собственной инициативе. После удачного дела «малина» гудела, обмывая удачное ограбление крупного ювелирного магазина. В большей степени это была заслуга Мэри — она придумала план, как обогатиться, никого при этом не убивая. Она выяснила, что страсть ювелира — актрисы. Тогда она сделала пачку афиш, где было указано, что актриса (фамилия, конечно, была вымышленная) дает бенефис, а посередине размещалась фотография Мэри, на которой она выглядела яркой, чуть пошловатой рыжей бестией в красивом платье с открытыми плечами и пикантно приоткрытой ножкой. Печать обошлась дорого, но Тулуп пошел на растраты просто из любопытства, дабы узнать, чем все закончится. Афишами заклеили весь квартал, в котором располагался интересующий банду ювелирный магазин «Алмазъ». На следующий день Мэри в образе той самой актрисы пришла выбирать бриллианты, но так растерялась, что решила отложить покупку и заскочить в другой раз. Истекающий слюной любитель искусства еле уговорил миловидную женщину пойти на свидание. Таким образом начался ее спектакль, в котором Мэри была и режиссером, и исполнителем главной роли. Магазин был вычищен до самого последнего камушка без единого выстрела. Долго болтались афиши, напоминая о чудесном бенефисе Кровавой Мэри.

Тулуп, привыкший работать по старинке, и не гнушавшийся перестрелками, был покорен фантазией и талантом изобретательной женщины, которая пришла в их банду еще «мальчишкой». Той ночью алкоголь лился рекой и все пили за триумф Мэри, а виновница торжества направилась к Тулупу, чтобы этой ночью разделить с ним постель. Под утро она спросила, почему он не тронул ее в первую ночь, когда ее привел дядя Миша.

— Потому что я хотел, чтобы ты пришла ко мне сама, — честно сознался Василий.

Она никогда не любила Тулупа, но ей с ним было комфортно. В банде никто не осуждал ее за связь с главарем, потому что она уже доказала, что сама по себе имеет серьезный вес в преступном мире Петрограда.

Прислужник вернулся в автомобиль, стоявший у небольшого, но аккуратного здания вокзала. По его поникшей походке Колченогий понял, что усилия напрасны — он не нашел Мэри.

— Наверняка, опять свою проклятую шляпу нацепила, — тихо выругался он. — Шляпница чертова!

На вокзале было суетно. Мэри нарядилась вдовой, закрыв лицо вуалью, чтобы не было видно ее припухших от слез глаз. Фомка изображал брата безутешной женщины, скорбящей по безвременно скончавшемуся супругу. Из реквизита они взяли с собой нюхательную соль, чтобы якобы приводить ее в чувства во время обморока, кучу платков для вдовьих слез и портрет усопшего — того самого мануфактурщика, на дачу которого бандиты бесцеремонно вторглись и жили там несколько дней и, кстати, он был действительно мертв.

— Нам пора! Все уже в вагонах, — тихо произнес Фомка. — Через пятнадцать минут отправление поезда.

По какой-то непонятной причине Мэри не могла двинуться с места.

— Он меня держит! — выдохнула она, всхлипнув. — Не знаю как, но он меня держит. Словно мои ноги вросли в землю.

Фомка настороженно всматривался в вуаль. Он увидел слезы и предположил, что она начала репетировать роль вдовы, но обычно Мэри не репетировала заранее, это показалось ему очень странным.

Колченогий зорко высматривал в толпе хрупкий силуэт. Он стоял чуть поодаль от вагонов в окружении нескольких человек, которые внимательно смотрели по сторонам, оберегая главаря. Время шло, и до отхода поезда оставались считанные минуты, как вдруг у одного из вагонов он заметил элегантную даму в черном, лицо ее было скрыто вуалью, плечи вздрагивали, как будто она плакала. Рядом с ней был человек с жиденькой бородкой, которая совершенно ему не шла и выглядела фальшиво, его лицо было знакомо Колченогому. И тут он вспомнил тот день, когда Мэри упала в обморок на приеме у Царя, при ней был высокий молодой парень очень схожий с тем, кто был у входа в вагон. Колченогий скомандовал, чтобы один из его людей подошел к вдовствующей даме и просто передал привет от Сережи.

— Актриса сегодня в ударе! Ты выглядишь, как настоящая вдова, — восхищенный Фомка не мог удержаться от комплимента. — Моя безутешная сестра, давайте пройдем в наше купе, и там вы продолжите свой великолепный спектакль!

— Прошу прощения, но мне велено вам передать привет от Сережи! — раздался низкий голос рядом с вуалью Мэри. Она вдруг встрепенулась и завертела головой по сторонам. Мэри почти сразу его нашла. Лицо Колченогого было сосредоточено, он смотрел на нее, не отводя взгляда. Их разделяло достаточно большое расстояние, но по губам она смогла прочитать: «Останься».

— Что? От какого Сережи? — кудахтал Фомка, вытаращив глаза.

Вся банда Мэри была уже расфасована по вагонам и до отправки поезда оставались считанные минуты. В ее голове шло сражение мыслей о том, как поступить. Она взяла в руки лицо Фомки и отчетливо произнесла:

— Послушай меня внимательно: я приеду завтра, жди меня на вокзале вечером! В крайнем случае, прибудет курьер с письмом, а чтобы ты смог его узнать, я заставлю его надеть наряд, который на мне сейчас. Ты меня понял, Фомка?

Она приподняла вуаль, поцеловала его в губы и впихнула в вагон. Поезд тронулся, Фомка смотрел на оставшуюся на перроне Мэри до тех пор, пока она не стала похожа на черную королеву на шахматной доске. Оставшись впервые за большое количество времени без ее попечительства, он не знал, что делать дальше. Внутри была пустота, и в какое-то мгновение ему даже захотелось броситься из поезда. И лишь обжегший губы поцелуй Мэри удерживал его от опрометчивого шага.

Мэри и Колченогий сидели на заднем сидении его автомобиля. Он пытался рассмотреть ее лицо сквозь занавес и не произносил ни слова. Она не желала лишаться укрытия, чтобы он не видел ее заплаканных глаз.

— Это бесконечное молчание! Невозможно! — тихо проворчала Мэри, тряхнув головой.

Колченогий умышленно молчал, ожидая пока она снимет ненавистный ему головной убор, который на этот раз был еще и с вуалью.

— Зачем ты приехал? — Мэри злилась. — Помолчать на дорожку?

— Хотел увидеть тебя без шляпы. Но эта мечта, как я понимаю, не осуществима.

Она слышала в его голосе нотки иронии и злилась еще больше. Он чувствовал, что она злится и безумно хотел просто поцеловать ее, но не мог остановиться, потому что получал огромное удовольствие, наблюдая за тем, как его Мурка выпускает коготки.

— Что ж, приятно было провести время в твоей молчаливой компании…

— Я думал, ты любишь тишину! Слышал, что твои парни не болтливы!

— Я не намерена больше это терпеть! — произнесла она и нервно дернула ручку двери, которая не поддалась. — Никудышные железяки! Как же я их ненавижу!

Он мягко взял ее за руку и, склонившись, прильнул к ее кисти, после чего прижал ее к гладковыбритой щеке и сидел так некоторое время. Ей так хотелось прижаться к нему, но стражник по имени Гордость впился в ее позвоночник, не давая согнуться.

— Если ты не явишь мне свой лик сию же минуту, то я сам сбегу из этой никудышной железяки! — парировал он.

— У тебя нет ног! — произнесла Мэри, не подумав, но тут же осеклась.

— Ты права! У меня нет ног! И я не знаю, как можно любить такого жуткого человека, как я! Но ты меня поцарапала, Мурка, и я не хочу терять тебя.

Вот они — долгожданные слова, возвышающие над землей. Душа Мэри парила. Она снова заплакала, но на этот раз от счастья. Наконец, она рассталась с черным нагромождением на своей голове, аккуратно сняв его, чтобы в порыве радости не сдернуть парик. Она хотела броситься ему на шею, но он ее остановил:

— Родная, не забывай, что мы с тобой не герои романа. Наш остров для двоих — это всего лишь моя спальня. К сожалению, за ее пределами мы те, кем являемся для остальных! Я сегодня уже проявил слабость, появившись на вокзале.

Колченогий стукнул по стеклу — с его стороны спиной к дверце автомобиля стоял человек, который поспешно сел за руль. Они ехали молча, Мэри сосредоточенно думала о словах Колченогого. Впервые за многие годы она совсем потеряла контроль над собой.

Глава 13 Договор с совестью

Колченогий и Мэри обедали в столовой. Говорили об отстраненных вещах: спорили о литературе и искусстве. Она терпеливо ждала, пока он начнет разговор, ради которого ссадил ее с поезда.

— У тебя красивые волосы, — произнес он с улыбкой. — Лиши меня удовольствия целовать тебя в шляпы!

Мэри немного смутилась и кивнула, поправив короткие каштановые кудри.

— Раньше они были совсем другого цвета, — Колченогий продолжал ненавистную ей тему. Дабы не обсуждать это дальше, она прервала его прямолинейным вопросом:

— Что с нами будет дальше, Сережа?

Она боялась думать об этом с момента, как они подъехали к большой красивой усадьбе. Ей до сих пор казалось, что все, что происходит с ней сейчас, всего лишь сон! И когда она откроет глаза, то окажется в вагоне рядом с Фомкой, рассказывающим какой-нибудь путешествующей парочке историю о несчастной вдове, которая от горя два раза бросалась за гробом мужа, а пьяные гробовщики на кладбище чуть не похоронили безутешную женщину заживо.

— Думаю, тебе необходим новый гардероб. Можешь съездить к модистке! — предложил шутливо Колченогий, отпивая из изящной кружки чай.

Мэри задели эти слова. Она посмотрела на него мрачно и произнесла, понизив голос:

— Я не твоя… как ее там… не важно! Есть всему предел, Сережа! И моему терпению в том числе!

— Оставайся, — уверенным тоном очень серьезно произнес Колченогий, понимая, что лимит юмора на данный момент исчерпан.

— Я не понимаю…

— Просто будь рядом и все! Разве не этого ты хотела?

Мэри задумалась: а чего она хотела на самом деле? Ведь Колченогий был абсолютно прав: для всех они являются лидерами преступных групп, за которые несут ответственность. И если бандиты почувствуют «слабинку», то все, что они оба строили, с таким трудом обратится в пепел в один миг. В другом городе Кровавую Мэри ожидали восемь доблестных человек, решившихся на жуткую процедуру, тем самым подтвердившие свою верность и преданность главарю… в юбке! Они поверили ей! Имеет ли право она их предать, ради собственного счастья? Как говорил Колченогий по пути в усадьбу: «Не забывай, что мы с тобой не герои романа. Наш остров для двоих — моя спальня». Сколько они продержатся на этом островке? Когда-то давно являясь верным оруженосцем Тулупа, его вдохновителем и по совместительству любовницей, запертая в мрачных буднях, словно птица с переломанными крыльями, она жаждала свободы.

Ее размышления прервал истошный женский крик. Кричала Сонька, которая не могла попасть в столовую. Как раз по этому поводу она устроила скандал охране. Она вела себя, как торговка на рынке, которую уличили в том, что она обвешивает покупателей. Твердила, что она — хозяйка дома и может входить в те двери, в которые ей вздумается. Колченогий был сосредоточен, он внимательно наблюдал за реакцией Мурки. Видимо ей сказали, что обедает хозяин усадьбы не в одиночестве, и звуковая волна усилилась в два раза, хотя Мэри надеялась, что это был предел.

— С кем он? Опять привез ту шалаву из ресторана?! — слышался истерический вопль возле двери в столовую. — Я видела ее вчера утром! Замухрышка! Я волосы тебе повыдергиваю! Клянусь!

Голос Соньки, оскорбляющей противницу, начал удаляться, было очевидно, что чья-то крепкая рука утаскивает ее вглубь коридора. Еще несколько минут было слышно, как громкоголосая женщина извергала ругательства.

— Не знал, что тут такая хорошая акустика, — попытался разрядить обстановку Колченогий.

Мэри не ответила. Она была задумчива, некоторое время рассматривала красивую вилку, на которой был подцеплен кусок строганины.

— Красивая девушка. Ты ей дорог, по-видимому. Смотри, как она за тебя бьется… словно рыба об лед! — произнесла Мэри и брезгливо отодвинула тарелку с едой, аппетит ее был испорчен. — Пожалуй, мне пора на вокзал. Но в этот раз я не откажусь от услуг твоего шофера.

Мэри пыталась выглядеть равнодушной, но чувство ревности неприятно царапало душу. Отчаянная красотка, бьющаяся в конвульсиях возле двери, была намного моложе Мэри, за ней не тянулся кровавый шлейф, и по ночам она не вскрикивала, видя ужасные сны. С такими как Сонька скучно, но просто. Они готовы на все, чтобы получить кусок материального внимания и готовы облизывать руки хозяина за миску приличной еды. Давно смирившись с тем, что жизнь человека может стоить всего лишь горсть червонцев, молодая женщина научилась спать спокойно и заключила с совестью договор, согласно которому она не истязала себя по поводу содеянного и никогда не оглядывалась назад. Все эмоции ей были чужды. Без них было проще, много проще. Палитра новых чувств, охвативших Мэри, делала ее уязвимой и это пугало ее.

— Хочу понять, о чем ты думаешь! — произнес Колченогий немного виновато, видя на лице Мурки легкую тень душевной непогоды.

— Я не могу остаться!

— Почему?

— Ты был прав: мы являемся теми, кем мы являемся! Глупо предаваться иллюзиям, что можно жить как-то по-иному.

Колченогий прекрасно понимал: Мэри не откажется от своей безголосой команды и не согласится остаться с ним просто так, без каких-либо обязательств. Он придумал, как убить двух зайцев разом: не потерять женщину, которую любит, и усилить свое влияние в преступном мире. Он изначально восхищался виртуозностью их дел и фантазией главаря. Кто знает Колченогого на бескрайних полях родины? Никто! О Кровавой Мэри ходили легенды.

— Слияние! Вступай в мой синдикат и воюй! — резко и деловито произнесмужчина. — В результате ты абсолютно ничего не теряешь. Иногда поклон Царю и кое-что в «общак» — таковы условие игры.

— Мы должны быть независимы. Я им обещала!

— Никто не покушается на вашу независимость, Мурка! Это очень хорошее предложение! Я пускаю тебя на свою территорию и готов пойти на уступки. У тебя будет насиженное место, где ты всегда сможешь укрыться от посторонних глаз. Ты не знаешь, что в этой стране будет завтра: очередная революция или долгожданный покой. Сколько ты по времени планируешь болтаться по стране?

Слова Колченогого заставили Мэри врасплох. Сколько будет длиться их гастрольный тур? Она и правда об этом не думала. Основной ее целью было сбежать на свободу. Что их ждет после того, как они отыграют последний спектакль и тяжелый занавес закроется? Соберут все награбленное, и как пираты упрячут драгоценности в какой-нибудь пещере? Сережа был прав. Ей необходимо было теплое местечко, в котором она могла бы при случае зализывать раны, которых в ее деятельности не избежать. Но с другой стороны: разве может быть дом у бродячей кошки?

— Я должна подумать. Приму решение вечером, — произнесла она слегка отстраненно. — Если ты не против, я бы хотела немного поспать.

— Хорошо. Если ты не против, я бы составил тебе компанию.

— Просто поспать! Устала.

— Я не имел ничего в виду, кроме сна. Я бы тоже вздремнул. Дежурство на вокзале с самого раннего утра, знаешь ли!

Мэри улыбнулась.

— Наконец-то! О силы природы, вы меня услышали! — шутливо вознес хвалу небесам Колченогий. — Она без шляпы и улыбается мне!

— Да отпусти ты меня! — Сонька оттолкнула Колясочника — так прозвали одного из прислужников Колченогого, отвечающего за его передвижения. Он был главным помощником хозяина и знал больше других, потому что почти всегда находился при нем. В этот день ему выпала честь заниматься транспортировкой не только коляски, но и красавицы Соньки, которую он боготворил. Он давно мечтал коснуться ее, но знающая себе цену красавица никогда не смотрела в его сторону. И вот Колясочник с ней наедине в ее спальне. Его воображение воспалялось. Да и не только воображение.

— Что за шмара теперь с Колченогим? — спросила Сонька, не замечая, что молодого мужчину уже трясет от возбуждения.

— Эта краля из Петрограда, — произнес слегка дрожащим голосом Колясочник. — Сама Кровавая Мэри. Слышала, может?

— Краем уха, — ревностно выдохнула взбалмошная девушка. Конечно, Сонька слышала побасенку про столичную кровожадную бандитку, которая отгрызала разные части тела и даже поговаривали, что она проглатывала их. Сонька представляла, что Кровавая Мэри — здоровенная бабища, переламывающая руками бревна. То, что хрупкое тщедушное существо с огромными глазищами, с которым она столкнулась рано утром у пролетки, могло являться женщиной, держащей в страхе огромный город, не укладывалось в голове Соньки.

— Мурррррка… Как она на твой взгляд? Красивая?

— По мне, так вобла сушеная. Я бы на такую никогда не позарился!

Колясочник посмотрел на дверь — она была закрыта. Он подошел к Соньке и схватил ее за грудь.

— Убери лапы, идиот! Скажу Колченогому — он из тебя самого воблу сушеную сделает, — пригрозила Сонька и отшвырнула его руку.

— Не думаю. У него теперь другие заботы. И другая баба в постели. А я — тоже мужчина!

— Мужчина? Ты?..

Сонька засмеялась громко, во весь голос. Она никогда не видела его за коляской, он был тенью большого человека. Если бы ее спросили, как он выглядит, Сонька, вряд ли смогла бы описать его. Немного стеснительный парень стал колясочником довольно давно. Сильный и выносливый, хотя при этом не был крупным. Раньше он работал в цирке силачом, участвовал в «живых» пирамидах, где всегда был нижним ярусом, «основой», на которую наслаивались остальные участники номера, вскарабкиваясь по нему, словно мартышки. Если Колченогий был не в коляске, то на сильных руках бывшего циркача. В каком-то смысле Колясочник являлся ногами инвалида. Его устраивала эта непыльная работа, он был на особом счету и ни в чем не нуждался.

Смех Соньки довел Колясочника до бешенства, он повалил девушку на кровать и начал тискать. Одной рукой зажал рот, другой — распахивал тоненький халат при этом слюнявя ее тело. Навалившись, он сдавил ее так, что шансов вырваться у Соньки не было. Она вспомнила слова «матери-настоятельницы» в борделе: «Коль берут тебя силой — расслабляйся! Хоть немного удовольствия урвешь!». Пыхтел Колясочник недолго, после его оргазмических конвульсий какое-то время он тяжело дышал ей в шею. Молодой мужчина был очень счастлив, его давняя мечта осуществилась.

— Теперь ты труп! — процедила Сонька сквозь зубы, нервно поправляя кружевной халат. — Когда расскажу Колченогому…

— Он не узнает об этом! — уверенно заявил Колясочник.

— Это еще почему?

— Потому что он еще кое-что не узнает: как ты ушла из ресторана в обнимку с каким-то фраером! И не пришла ночевать!

— Он тебе не поверит! — Сонька произнесла это слишком неуверенно, потому что понимала: человеку, который носит хозяина ее жизни на руках изо дня в день, не поверить будет сложно. — Что ж… Тогда отныне нас с тобой будут связывать две маленькие тайны!

Колясочник натянул штаны и поблагодарил Соньку за понимание, после чего вышел прочь, боясь, что его хватится Колченогий. Сонька закуталась в халат и сжалась в клубочек на кровати.

— Что же мне теперь делать? — безнадежно выдохнула она, понимая, что довериться ей совсем некому.

Колченогий не выпускал свою Мурку из рук. Она изогнулась так, что голова ее была поодаль, чтобы он не мог дотрагиваться до ее волос, точнее не ее волос. Мэри лежала с закрытыми глазами и напряженно размышляла о будущем своей банды и о словах Колченогого. Удачных примеров, в которых разнополые воровские дуэты совмещали преступные интересы и любовные отношения, было слишком мало. Как правило, результатом подобного сотрудничества была трагедия.

Почему-то Колченогий знал, что она согласится, немного поерзает, а затем станет частью его жизни. Это был эгоистический манифест. Он не был уверен, что его идею, можно назвать хорошей, да и репутация в криминальных кругах может серьезно пошатнуться. Мэри словно прочитала его мысли и тихо спросила:

— Как ты объяснишь Царю, что я осталась в городе?

— Я не обязан перед ним отчитываться. Ему не понравится это — я уверен. Но посуди сама: мои войска пополнятся почти на десяток бравых солдат под руководством самой Кровавой Мэри, которая заставила содрогнуться Петроград! Я уверен, о тебе будет вспоминать не одно поколение, а может, даже ты войдешь в историю. Кто-то возьмется писать твою биографию… Может тогда и обо мне черкнут пару строк. Был, мол, в ее жизни калека…

Колченогий не договорил, потому что в следующее мгновение на его голову обрушилась подушка.

— Я остаюсь! Мне нужно поехать за моими людьми, — твердо произнесла Мэри.

Теперь подушка была на ее лице. Это было уведомление о том, что Мэри никуда не поедет, а на ее возражения Колченогий ответил просто: в пределах спальни она обязана подчиняться ему, как обычная самка. Они немного подурачились, а потом долго фантазировали на тему того, как чудесно бы зажили на этом маленьком островке счастья, так и состарились бы, занимаясь любовью и вспоминая лихие времена.

Фомка нервно бродил по перрону в ожидании Мэри. Он высматривал знакомый силуэт, сквозь пеструю суетливую толпу. Город, в который они прибыли оказался достаточно бедным. В ювелирных лавках его поначалу смутили заниженные цены, а потом он догадался, что продаются подделки. Переговорив с молодым парнем — коробейником, торгующим шпильками, булавками, лентами, кружевами и другими дамскими причудами Фомка выяснил, что в городе практически нет заработков. Торговля шла хорошо лишь у старьевщиков — торгашей поношенными вещами. Заинтересованные в товаре татары с криками «шурум-бурум!» бродили по дворам домов, скупая все, что попадалось под руку, за бесценок и затем перепродавали в несколько раз дороже.

Но больше всего Фомку расстроил тот факт, что его самого обокрали! На вокзале у него вытащили золотые часы, подарок от Мэри. Он никогда с ними не расставался и берег их, как зеницу ока. Питона чуть не избили конкуренты на рыночной площади, когда он показывал свои трюки. Там остановился бродячий цирк уродцев. Когда вышла женщина с бородой, часть волос отклеилась и все увидели, что это фальшивка. Тогда толпа переметнулась поглазеть на человека, который мог завязать свое тело в узел. Хозяин фальшивых чудовищ пообещал ему сломать кости и долго гонялся за ним по улицам. Возможно, если бы Мэри была рядом, все не казалось бы таким безнадежным!

Вдоль перрона шла женщина в черном, скрывая свое лицо под вуалью. Походка ее была необычной, чуть разнузданной.

— Мэри? — неуверенно уточнил Фомка, вглядываясь в вуаль, из-за которой на него таращились два незнакомых глаза. Под платьем скрывался мальчишка-курьер, который так хотел попасть в банду Колченого, что готов был на все: даже втиснуться в женское платье. Он протянул Фомке письмо и поторопился прочь, мечтая избавиться от вдовьего наряда, чтобы вернуть себе облик юноши.

Фомка с волнением развернул письмо, оно было очень кратким: «Возвращайтесь. М.».

Глава 14 В чем твой секрет?

Мэри выглядела спокойной. Внутри же полыхал огонь, который накалил ее нервы до предела. Информация о слиянии была принята командой без вдохновения. В этот день много людей получили неприятную весть, о том, что отныне банды Колченогого и Кровавой Мэри в одной связке. Энтузиазма это ни у кого не вызвало. Подопечные Мэри чувствовали себя обманутыми, а люди Колченогого — обкраденными. Но больше всех эта новость повергла в шок Фомку и Соньку. Меньше всего на свете эта пара хотела, чтобы их главари «сливались» во всех смыслах этого слова.

Соньке сообщили, что вечером в ресторане отмечается знаменательное событие в честь новой вехи в жизни двух банд.

— Мне не нравится, — честно сказала она веснушчатому парнишке, который в банде состоял совсем недавно и пока был только на «побегушках». Его прозвали Печальным вестником, за то, что приносит мало хороших новостей. О путешествии «вдовы» по железной дороге никто не знал — это было тайной миссией. Мальчишка грезил стать влиятельным вором и, как ему казалось, был уже готов к серьезным делам. Он твердо верил, что его карьера стремительно пойдет вверх.

— Когда ты начнешь хорошие вести таскать? — насмешливо спросила Сонька, закуривая. Выпроводив Вестника из своих покоев, она начала приготовления к вечеру. Девушка отнеслась со всей серьезностью к выбору наряда, потому что хотела блистать назло худосочной Мэри, которая в постели ее мужчины вряд ли задержится надолго.

— Но ночью все кошки серы. Ты раздеваешься и ложишься в постель обычной бабой! Раздвигаешь ноги и жаждешь любви! — Сонька мысленно разговаривала с Мэри, прихорашиваясь возле зеркала. Она твердо решила бороться всеми способами за собственное счастье. Для начала нужно было понимать, с кем именно Сонька имеет дело. Каким-то образом ей необходимо было разведать все о проклятущей Мурке.

В зале ресторана «Москва» было очень шумно. Столько жуликов в одном месте сразу — это мог бы быть удачный улов для борцов с преступностью. Увеселительное заведение было закрыто на обслуживание, поэтому посторонних не было. «В Москве нынче не спокойно», — фраза звучала весьма двусмысленно. Собственно слухи о столичных переполохах и заставили Мэри принять решение согласиться на этот, казалось бы, опрометчивый шаг. Еще полгода назад сыщики из Москвы трясли Петроград. В результате этого рейда в начале 1922 года было ликвидировано несколько известных банд. Почти половину преступников расстреляли. По слухам в столице было принято решение направить сыщиков и в некоторые регионы страны, в те «горячие очаги», где бесчинствует преступность.

Несмотря на то, что повод сбора был не самый для них приятный, бандюганы веселились от души. Они любили праздники, а особенно те, за которые не нужно платить. Помимо мужчин были приглашены и красотки из притонов, а также мелкие мошенницы, которых в банде Колченогого ласково называли «приманочки». Союз шлюхи и жулика был обычным делом, но все же считалось намного благородней заводить шашни с воровками — те, как правило, телом не торговали. Просто подмешивали жертвам снотворное в ресторанах и тащили к себе, а точнее — в специально арендованную комнатку, в которой респектабельного джентльмена, еле держащегося на ногах, поджидала пара недоброго вида крепышей. Заработок этот был легкий и большого дохода не приносил, но в банде Колченогого любой труд был в почете. И поэтому даже низшая каста уголовного мира в его синдикате была сыта, шушера очень ценила и уважала мудрого управленца.

Появление Соньки в зале вызвало одобрительный свист и аплодисменты. Она была похожа на звезду кинематографа, который в двадцатые годы стремительно набирал обороты. С экранов взирали прекрасные женщины, похожие на богинь. Девушка мечтала об актерстве и однажды даже поделилась этой мыслью с Колченогим, но была поднята на смех человеком, не воспринимающем новый вид искусства. К любым проявлением актерства бывший революционер относился, как к трате времени впустую. Вместо блажи он настоятельно рекомендовал ей читать книги. Или отправиться к модистке и заказать себе новый наряд.

Подойдя к столику Колченогого, Сонька бегло поздоровалась с Мэри и наклонилась, чтобы поцеловать своего мужчину. Он чувствовал себя неловко и резко рыкнул, чтобы она села. Девушка на мгновение зависла над столиком, после чего с трудом собрала волю в кулак, чтобы не устроить истерику. Мэри оценила достоинства фигуры Соньки, так выгодно поданные с помощью немного старомодного, но очень красивого платья. Девушка не принимала новые тенденции моды. Обладая пышными формами, не утягивала грудь и не носила платьев с заниженной талией. Моду Колченогий тоже называл блажью. «Женщина должна нравиться! Поэтому одевайся так, чтобы мне было приятно на тебя смотреть!» — говаривал он, когда приучал торгующую телом девчонку к хорошей жизни.

— Говорят, вы к нам из самого Петрограда пожаловали. Никогда там не была. Слышала много, но не была, — затарахтела девица, закуривая сигарету. Она пыталась быть дружелюбной с Мэри, чтобы не злить Колченогого. Еще один пункт ее плана заключался в том, чтобы заслужить его внимание. Она вообще подумывала о том, чтобы быть не просто красивой куклой, а помогать ему в делах. Как это сделать, она пока не знала, но упорно фантазировала на этот предмет.

Сонька мельком взглянула на Мэри. «В чем твой секрет?» — задавалась она вопросом, разглядывая субтильное тело, покрытое модным блестящим платьем, которое было приобретено специально к этому вечеру. Женщиной она была достаточно красивой — это нельзя было не отметить. Было в ней какое-то сочетание благородства и изящества. В данный момент Мэри была совсем другой, не как в то утро, когда они встретились с Сонькой лицом к лицу.

Петр Фомин стоял возле стойки бара и изредка поглядывал в сторону столика, за которым мерцала Мэри. Между ними будто возникла непроницаемая стена. Он обвинял в этом Колченогого, который опутал ее своими сетями. Чем обладает этот калека, кроме власти? Может быть, он удерживает ее возле себя силой, зная какой-то секрет? Он повернулся и смотрел на нее уже не украдкой. Хмель делал Фомку смелее и раскрепощение. Он вдруг заметил, что рядом с человеком, сидящим рядом с ней в коляске, Мэри совсем другая. Это стало для него открытием, потому что он осознал: Кровавая Мэри — всего лишь маска, а сейчас там, за столиком, сидит красивая влюбленная женщина, умеющая дарить тепло и ласку. И подобный взгляд ему, к сожалению, не заполучить от нее никогда. Ревность так стиснула его душу, что в пору было закричать.

— Налей мне водки! — пробурчал он, отвернувшись к стойке, и грубо добавил:

— И не смей ее разбавлять!

— Что вы! Как можно-с?! — услужливо пролепетал буфетчик Борис.

— Трудно, наверное, справляться с обязанностями главаря банды. Вряд ли тебя кто-то воспринимает всерьез. А иначе к чему слияние? Вас в команде всего человек десять? Баба с группой глухонемых бродяг. Вам бы в цирке выступать! Так и вижу красивые афиши по всему городу: шатер, посередине дрессировщица, а вокруг нее полумужчины, покорившееся хлысту! И все вокруг — в крови! — Соньку несло, как на санях с горы. Она уже не могла остановиться: поток желчи лился и лился, пока твердая рука Колченогого не ударила по столу. Обе женщины вздрогнули от неожиданности.

— Чтобы через пять минут тебя не было в этом ресторане, — процедил сквозь зубы рассвирепевший мужчина. — Прежде чем что-то говорить — думай! На то у тебя на плечах голова, а не горшок. Хотя, если судить по той чепухе, которую ты несешь, я все же склоняюсь ко второму варианту.

Сонька всхлипнула, из глаз ее брызнули слезы. Она вскочила и посеменила к выходу, сквозь туман табачного дыма. Мэри смотрела отрешенно ей в спину. Слова обидчицы не задели ее. Наоборот, она прекрасно понимала, что в наступление иногда переходят от слабости. А вот реакция заступившегося за нее мужчины была весьма приятна. Теплые волны проснувшихся чувств отогревали ее заледеневшее сердце. Ее организм просыпался от долгой спячки, и ничего не могло омрачить ее весну в душе, даже ревность пакостливого тигренка, который наверняка спустя какое-то время превратится в грозную и сильную тигрицу. Как скоро это случится — прогнозировать было сложно.

Веселье шло полным чередом. Играла музыка, пелись песни, кто-то танцевал. Билась посуда, усиливались звуки — компания разгорячилась от выпитого спиртного. Человек-змея веселил публику своими фокусами, чем вызывал всеобщее одобрение и бурю аплодисментов. Братья-акробаты показали незамысловатые гимнастические трюки. Все казалось, шло удачно, и немота подопечных Кровавой Мэри никого не смущала. Вся эта кутерьма утомляла, ей безумно захотелось на их островок счастья.

— Здесь немного душно. Может, сбежим? — ласково предложила она. Колченогий одобрил ее предложение и подал знак своему Колясочнику, который вмиг оказался рядом.

Из всех присутствующих в зале ресторана не веселился лишь Фомка. Он сидел один посреди шумного бала, ссутулившись, как старичок, у барной стойки. Фомка чувствовал, что теряет Мэри навсегда и этот процесс необратим. Все рушилось на глазах — вся их грандиозная затея с путешествием по просторам родины с целью обогащения. Сам он, конечно, преследовал совсем иную цель, молодой человек искренне верил, что однажды Мэри увидит в нем не только верного слугу, но и надежное мужское плечо. Из пажа он все же вырастет в достойного партнера, решающего вопросы наравне с любимой женщиной.

— Эй, буфетчик! Налей мне еще! — скомандовал молодой человек, с трудом удерживая тело на высоком барном стуле.

— Дружище, я бы тебе чаю предложил. Мне не жалко, конечно, не за мой ведь счет банкет! — произнес сердобольный Борис.

На отказ Бориса налить выпить, он заворчал. Повернув голову, он увидел Мэри и чуть прищурился, чтобы сфокусировать зрение, сомневаясь, что это не плод его фантазии. Она мельком взглянула на Бориса, желая понять, не признает ли тот в ней своего знакомого воришку по имени Сережка, который недавно по его заданию бегал за куревом. Буфетчик же смотрел на нее с благоговением, будто был перед иконой в церкви. О Кровавой Мэри он много слышал.

— Я никогда не видела тебя в таком состоянии! — с родительской опекой в голосе произнесла бандерша.

— Все когда-то происходит впервые, Мэри! Первый грабеж… Первое убийство… Первый поцелуй женщины, которую ты любишь…

— Ты влюблен? Почему я об этом ничего не знаю? Когда ты успел? Кто она?

Мэри всегда относилась к Фомке, как к мальчишке. Она понимала, что ее верный оруженосец растет, развивается, крепнет, но никогда не думала о нем, как о взрослом самодостаточном мужчине, способном не только выполнять ее распоряжения, но и принимать собственные решения. Конечно, пока он не был готов к ответственности, но тоска от любви — это был один из ключей, ведущих во взрослую жизнь.

Фомка собрался с духом, откуда-то в нем появилась неистовое желание раскрыть ей свой секрет и признаться в чувствах. Не глядя на Мэри, он пробубнил:

— Мне нужно тебе сказать что-то очень важное…

— Завтра, Фомка, завтра! Сегодня праздник — отдыхай.

Мэри дружески похлопала его по плечу, почувствовав, что его тело совсем обмякло от водки. Уходя, она бросила:

— Борис, будь добр, — проследи, чтобы этот молодой человек пил только чай. С лимоном!

Мэри оставила Фомку в одиночестве, а Борис долго смотрел ей вслед, пытаясь понять: откуда женщине-легенде известно имя простого буфетчика…

Глава 15 Нарушая все запреты

Утром следующего дня большая часть бандитов страдала с похмелья, проклиная себя за количество выпитого накануне. Подопечные Мэри проснулись в притоне на соседней улице. Колченогий отдал распоряжение, чтобы немых бравых новобранцев обслужили по первому классу. Изголодавшиеся по женской ласке мужчины встретили рассвет очень довольными. Не повезло только Федьке-чечеточнику, которого «рассекретили» люди Колченогого, узнав в нем старуху с пирожками. В драке они разнесли половину ресторана, но «Москва» уже свыклась с разгромами, периодически причиняемыми разбушевавшимися «захватчиками». Силы были не равные, но Федька дрался, как лев. Фомке пришлось искать доктора, т. к. любитель перевоплощений не мог полноценно встретить новый день — оба глаза не открывались. Это вызвало серьезные опасения, ведь немым карманник быть может, а вот слепым — нет.

Мэри очнулась в крепких объятиях Колченогого, отчего была счастлива. Каждый раз, просыпаясь рядом с ним, она некоторое время оценивала, где находится, и явь ли это.

— Впервые за много дней мне приснился теплый сон, — произнесла она шепотом.

— Теплый? Хм… Ты сидела на горячей печке в шубе и валенках?

— Нет, я была на берегу блестящей реки прямо в моей картине Левитана. Мне было семнадцать лет, и кто-то позвал меня по имени — Маруся. Я обернулась, а это был ты, Сережа. В своих смешных круглых очках, в которых отражались блики воды, такой забавный и счастливый.

— Я никогда не носил очков…

— Правда? — удивилась Мэри. В эту минуту она почувствовала себя неловко. О далеком прошлом — о том, что было до Петрограда, она помнила лишь жалкие крохи. Ее вторая жизнь с полноценными воспоминаниями началась с прихода в банду Тулупа.

— Ты так и не рассказала, что с тобой приключилось. После того, как меня отправили по этапу…

Мэри вздохнула, на лице ее появилась мрачная тень. Вместе с ее настроением погас солнечный летний день — на небосводе появились тучи, укрывшие яркое солнце. Все вдруг стало бесцветным.

— А я, Сережа, отправилась тогда за тобой… Начиталась книжек и, вдохновившись, решила, что разделю невзгоды с любимым. Если бы я знала…

— Знала что? — настороженно уточнил Колченогий, ее охватила легкая паника — предчувствие нехороших вестей. Он вдруг подумал, что не готов дослушивать ее рассказ. Пусть все останется, как есть: Колченогий и Мурка — не совсем романтичная история, зато пронизанная чувственностью и любовью.

— Знаешь, иногда мне кажется, что у меня — как у кошки — девять жизней! — слабым голосом почти нараспев, произнесла Мэри, как будто угасала. Тепло сна развеялось, оставив прохладу реальности.

Он попытался дотронуться до ее волос, но она выскользнула, немного грубо ответив «Перестань!». Резкая перемена состояния насторожила мужчину, и он очень мягко произнес:

— Что тебя мучит, моя сладкая девочка? Мурка, милая, скажи мне! Я рядом! И ты можешь мне доверять!

Мэри села на краю кровати, завернувшись в часть простыни. Чуть раскачиваясь на краю, она вела внутренний диалог сама с собой. С одной стороны, ей хотелось поделиться с любимым мужчиной той невыносимой болью, которая напоминает о себе так часто, что порой хочется уничтожить себя. «Забавный» случай в поле, когда охранники решили развеять тоску и покуражиться с невинной девицей, мчащейся на поиски возлюбленного, перевернул все вверх дном в ее мироощущении. Погасли светлые тона, и бедная Маруся долго блуждала в темноте. Она спряталась в оболочке Мэри от своих страхов, которые все равно напоминали о себе и ждали удобного момента, чтобы отгрызть еще кусок измученной страданиями души. Она так жаждала покоя! Искала смерти, рисковала, но для чего-то мироздание заставляло ее продолжать жить.

— Имею ли я право так поступать с тобой? — еле слышно произнесла Мурка. Голос ее дрожал, она выглядела странно, словно у нее начиналась лихорадка. Колченогому казалось, что она меняется внешне, превращается в ту Марусю из далеко прошлого. Возможно, это была всего лишь игра утреннего света, падающего на нее через окно.

— Если бы я получила какой-то сигнал… знак… Я бы осмелилась рассказать тебе о…

Неожиданно сверкнула молния, напугав Мэри так, что она вскрикнула. Колченогий попытался притянуть ее к себе, но она начала отбиваться:

— Не надо! Не надо! Не трогай меня! — закричала она, после чего отбежала от кровати и забилась в угол. Подобные приступы с ней были очень давно — в далекой деревне, в которой она медленно обретала вторую жизнь.

Послышались раскаты грома — начиналась гроза. От этого звука Варфаламеев резко подскочил на кровати, в которой был один, без Соньки, и это почему-то его встревожило. Обычно он спал очень чутко, но насыщенная событиями ночь физически вымотала его. Чекист поднялся с постели и увидел лежащее рядом с кроватью платье Соньки, что свидетельствовало о ее присутствии в гостинице. Дорогие фешенебельные апартаменты были весьма просторны. Покинув спальню, он оказался в комнате для приема посетителей. Сонька сидела прямо на полу, кутаясь в его рубашку, лицо ее было заплакано. Варфаламеев пытался понять, что послужило причиной ее расстройства. Он не сразу заметил на полу документы, раскрывающие, кем он является на самом деле.

Она повернула к нему припухшее от слез лицо, подбородок ее дрожал.

— Доброе утро, начальничек! — бесцветно произнесла она. — Быть может оно последнее в твоей жизни.

Сонька дрожащими руками навела на него пистолет. Он похолодел. Что ждать от той, что живет среди воров и убийц? Александр мог предвидеть, что она могла обшарить гостиничный номер. Впускать ее было безалаберно — он это признавал. Чекист не любит визитов без предупреждения. Возникшая на пороге гостиничного номера заплаканная девушка застала его врасплох. Ей просто хотелось отогреться, после того, как Колченогий прогнал ее с праздника, при этом прилюдно унизив. Вечер прошел как обычное свидание страстно жаждущих друг друга любовников.

— Я все могу объяснить! — уверено произнес Варфаламеев, он казался спокойным, будто наставленный пистолет его совсем не смущал.

— Ты знаешь, что будет, когда узнают, что я провела ночь с чекистом?!

По суровым законам уркаганов ничего хорошего ее не ожидало. «Обувая» фраера — то есть ограбив его — репутация не пачкается, даже если девушка опускается до постели. Но вступив в связь с тем, кто по другую сторону баррикад — представителем правоохранительных органов — опрометчивая дама подписывала себе смертный приговор. Подобную оплошность воры не прощали никогда. Еще в притоне Сонька слышала массу леденящих душу историй о зверски убитых девушках, пренебрегших правилами блатного мира. Ее «настоятельница» твердила: «Коль случилось, что оступилась — беги топись или вешайся!».

— Я тебя застрелю! Тогда мне ничего не будет. И Колченогий снова обратит на меня внимание! Да, я буду героиней! Меня будут уважать… Меня будут бояться…

Руки Соньки тряслись, состояние у нее было на грани истерики, пистолет плясал из стороны в сторону, что было весьма опасно. Столько людей погибало от случайных пуль!

— Поверь, я смогу тебя защитить. Просто мне нужна твоя помощь и все. Ты меня выслушаешь и все поймешь!

— Они делают ужасные вещи! Я не хочу! — Сонька беспомощно разрыдалась в голос, в ее плаче было столько трагедии, боли, отчаянья. Она снова наставила на него пистолет. Удар грома, казалось, разорвал небо на части. Сонька вскрикнула от неожиданности и выронила оружие. Варфаламеев тут же поднял его и отшвырнул в сторону.

— Зачем ты рылась в моих вещах? — осторожно спросил он, приближаясь к бьющейся в агонии девице.

— Мне нужен был трофей на всякий случай. Я хотела украсть у тебя что-нибудь ценное. А если бы меня снова шантажировали…

— Тебя кто-то шантажирует?

Сонька кивнула.

— Кто?

— Псина Колченогого.

— Что ему нужно? — спросил Александр, опустив руки на ее плечи, чтобы она чувствовала его поддержку и доверяла ему.

— Я уже решила этот вопрос. Но если бы опять… То тогда бы… — она захлебнулась своим отчаянием и снова рыдания выплескивались из ее души. Он обнял ее и бережно погладил по голове.

— Нас теперь распинают! — причитала Сонька.

— Ты хотела сказать… распнут? — осторожно уточнил чекист, со вздохом.

Ее животный страх совсем не трогал Александра. Он переживал за то, что его задание под угрозой срыва. Теперь придется придумывать новый план. Механизм, вырабатывающий мысли, скрежетал, на ум не шло ничего дельного. Свернуть ей шею и ночью вышвырнуть где-нибудь в подворотне? Но убирать подстилку местного авторитета ему было не выгодно. Если бы он не притворялся нэпмэном, а был здесь по долгу службы, то без труда решил бы эту проблему — пустил бы ей в лоб пулю. Он делал это много раз. И даже получал удовольствие от убийств, хотя и не признавался себе в этом. Наверное, это были последствия войны. Или же просто призвание.

После ликвидации Всероссийской Чрезвычайной Комиссии появились «гэпэушники», как прозвали их в преступном мире. Для них уже разрабатывался декрет, который официально развяжет руки блюстителям закона и предоставит возможность расправы без суда и следствия. Оставалось ждать совсем не долго — до осени. Но Варфаламеев уже получил «благословение» от «верхушки», он имел право вынести приговор самостоятельно, иными словами принять решение: жизнь или смерть, не неся за это никакой ответственности. Подобный документ и раскопала Сонька, ведь он был в городе инкогнито и при стычке с местными властями всегда мог объясниться с помощью важной бумаги.

Он предложил Соньке перебраться в просторную ванну, где неслышно раскатов истеричного грома.

— Я все тебе расскажу! Всю правду! И мы с тобой придумаем, как действовать дальше!

— Почему я должна верить тебе? — слабым голосом спросила Сонька.

— Потому что… я люблю тебя! — из уст чекиста эта фраза прозвучала фальшиво, но Сонька так отчаянно нуждалась в поддержке, что готова была принимать стекло за алмазы.

Мурка забилась в угол, как маленький напуганный звереныш, оставшийся без родительского попечительства. Колченогий понимал, что ее состояние сравнимо со стихийным бедствием, которое уже не остановить. Мэри произносила слова тихим спокойным голосом. Без запинок, ровно. Будто опытный невидимый суфлер подсказывал ей текст. Она поведала, как однажды в просторном поле ее полумертвое тело обнаружила старуха из деревни неподалеку. Несколько месяцев умирающая девушка была в полусознании. Благодаря теплым шершавым заботливым ладоням, которые не отпускали ее, девушка начала подниматься и осталась жить в маленькой игрушечной избушке с печкой, столом и лавкой. Да и идти ей было некуда. Относилась старая женщина к найденышу хорошо, почти как к дочери. И всем в деревне рассказала, что это ее родственница — сестры старшей дочка. Верующая бабушка называла ее Машкой в честь святой Марии, а фамилию дала свою — Климова. Так и ходила по деревне названная Машка Климова, не зная ни своего настоящего имени, ни родителей, потому как потеряла память. После той самой трагедии по пути в ссылку. Ночами ей снились разные сны, в которых мелькали незнакомые лица…

— Это мое бремя, Сережа, и ты не обязан со мной его делить, — выдохнула Мэри, захлебываясь леденящими душу воспоминанием.

Она сделала несколько глубоких вдохов, затем решительно встала и подошла к кровати. Сверкающие молнии высвечивали ее — это было странное зрелище, похожее на мелькающие кадры из кино. Все, что происходило, казалось иллюзией. Мэри прикоснулась к волосам и мягко сняла парик. Волос на голове было немного, виднелись шрамы, она напоминала хрупкого подростка, перенесшего тяжелое заболевание.

— Волосы не растут теперь совсем… Это удобно — можно менять образы, — выдавила она безысходно. Непослушными дрожащими руками Мэри попыталась водрузить парик обратно.

— Не надо, — спокойно произнес Колченогий и протянул к ней руки, добавив: — Пожалуйста, иди ко мне!

Его сердце наполнилось жалостью, она свернулась у него на руках такая трепетная и беззащитная, как маленький котенок, заблудившийся на чужой улице и попавший под проливной дождь.

— В чем смысл нашего существования? Можешь мне ответить? — спросила еле слышно Мэри, греясь о его теплое, пульсирующее нежностью тело. Ей было важно услышать ответ, который помог бы хоть как-то оправдать несовершенство ее жизненного пути.

— Твой любимый Аристотель считал, что смысл жизни в том, чтобы быть добрым и счастливым.

— Аристотель… Его любила не Кровавая Мэри, а Маруся. Я мало что помню из прочитанного мною в те годы. Теперь на моих книжных полках — энциклопедия жизни. А на ее страницах мало информации о добре и счастье.

— Моя Мурка, мой маленький котенок! — прошептал мужчина, бережно касаясь ее истерзанной головы, после чего прижал ее к себе еще сильнее, и тихо раскачивался в такт бьющемуся сердцу своей любимой, убаюкивая ее.

— Разве сейчас ты не чувствуешь добро? Обязательно впиши это воспоминание на страницы своей энциклопедии. И еще, что я люблю тебя, Мурка, — произнес он бережно, но Мэри ответила ему тихим сопением, погрузившись в глубокий спокойный сон.

Александр честно рассказал размякшей в теплой воде девушке о цели своего визита в город. Обнажаться перед ней во всех смыслах этого слова, он не опасался, потому что понимал: страх быть растерзанной бандой Колченогого куда сильнее, чем пусть сомнительный, но все же шанс выжить. Он выяснил, что Сонька ничего не знает о смерти у ресторана, но зато он понял, что главный ее враг — знаменитая Кровавая Мэри — наперсница Тулупа, славящаяся своим бесстрашием и… страстью лишать людей разных частей тела. А как раз она-то и была ему нужна… Варфаламеев возрадовался, потому что наконец-то распутал этот клубок и стал на несколько шагов ближе к тому, чтобы завершить начатое. Чекист понимал, что вернувшись обратно со знаменитостью преступного мира, вопросы его карьерного роста будут решаться намного стремительнее.

Церемония прощания у дверей гостиничного номера затянулась. Сонька все рассказывала о своей нелегкой жизни в притоне и щедрости Колченогого, лепетала всякий вздор про женское счастье, которое обрела рядом с сильным мужчиной. Варфаламеев откровенно скучал, слушая заунывные песнопения канарейки, попавшей в ловушку. Он устал держать открытой дверь и из вежливости предложил Соньке остаться, подозревая, что уходить она совсем не хочет:

— Там дождь. Можешь подождать, пока закончится гроза.

— Дождь — это хорошо. Он смоет всю грязь. Я люблю дождь.

Сонька прильнула к нему, чтобы еще раз почувствовать тепло человека, который обещал ее защитить. В это самое мгновение по коридору прошел немолодой мужчина, он бросил взгляд на Александра, стоящего в проеме двери к нему лицом. Волчий взгляд и рыхлое лицо под шляпой, тяжелая челюсть, выдвинутая вперед — такие лица не забываются никогда. Это был Дурень — лидер одной из московских бандитских группировок. Но какого черта он делает в этом захолустье?

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Сонька, увидев застывшее лицо Варфаламеева. Она обернулась, но в коридоре гостиницы никого не было.

— Нормально все, — сдавлено произнес чекист, почувствовав приступ удушья. — Иди! — он немного грубо оттолкнул ее и захлопнул дверь. Сонька некоторое время стояла возле двери, потом медленно двинулась к лестнице. Она чувствовала себя героиней очень трагической пьесы, в финале которой персонаж всенепременно погибает от разбитого сердца.

Глава 16 Лев без зубов

Банда Мурки активно занялась делом. Командой они уезжали на пару-тройку дней в соседние города, где совершали крупные и мелкие кражи. Местные газеты пестрили заголовками о галантности преступников, которые в качестве насмешки порой оставляли цветы. Это была прихоть Мэри, связанная с ее романтическим настроем. Сценарии грабежей были наполнены изяществом и тщательно разрабатывались. Ее давняя мечта создать совершенный механизм краж была осуществлена. Преданные соратники уважали ее и всецело доверяли.

— Ты как лев без зубов! — отшучивался Колченогий, получив очередные вести о воровских подвигах возлюбленной. — За грозной королевой грабежа тянется не кровавый след, а лепестки роз.

Мэри смеялась.

«Гастролеры» жили весело, все смирились с объединением команд, даже Фомка. Но ревность не давала ему существовать спокойно, иногда он задабривал эту беспощадную зверюгу рюмкой водки.

— Почему тебе не нравятся здоровые люди? — страдающий молодой человек наконец-то осмелился задать вопрос, который все больше и больше тревожил его в последнее время. Они с Мэри возвращались из очередной поездки. В купе они были вдвоем и не притворялись ни родственниками, ни супругами.

— Прости, но я не понимаю тебя, Фомка! — уставшая Мэри положила голову ему на плечо, пытаясь вздремнуть.

— Я Петр.

Мэри подняла голову и вопросительно уставилась на него. На то, чтобы гасить его очередной мятеж, у нее совсем не было сил.

— Мое имя Петр! — повторил он отчетливо. — Так все-таки, ответь на мой вопрос, о, прекрасная Мэри! Что тебя привлекает в калеках?

— Петр, ты злоупотребляешь своим положением в банде. Да и водкой тоже!

— Я просто хочу понимать, что с тобой не так. Мы давно знакомы…

Наливка, выпитая Фомкой на вокзале, была слишком разговорчивая. Назревала опасность скандала, он забрался слишком далеко — на территорию, обнесенную высокой каменной стеной. Мэри вмиг стала жесткой, она приблизила к нему лицо так близко, что их носы еда не соприкасались:

— Знаешь, о чем я сейчас жалею больше всего на свете? Что оставила тебя с языком!

Фомка побледнел. Извинившись, он сослался на то, что ему стало плохо, и удалился в тамбур. Поезд остановился на проселочной станции. Фомке вдруг пришло в голову, выйти прямо здесь и затеряться среди небольших приветливых домиков, чтобы Мэри оценила, какую важную роль, он играет в ее жизни. Чтобы она поняла, что рядом с ней не только верный пес, который лает по команде и получает за это лакомый кусочек, а тот, кто… Не найдя нужных слов молодой человек осекся, потускнел, ссутулился. Видимо наливка начала выветриваться.

— Я думала, ты сошел на станции, Петр! — весело заметила Мэри, когда он вернулся.

— Просто проветрился, — пробубнил Фомка, садясь не рядом, а напротив. Он закрыл глаза, притворяясь, что спит.

Сонька практически не сталкивалась с Мэри. Комнат в усадьбе было много, и она могла держаться на расстоянии от своей соперницы и от самого Колченогого, который о ней и не вспоминал, что было только на руку. Она была сама по себе, бродила по дому, словно скромная приживалка, о существовании которой все позабыли.

— Будто меня нет! — жаловалась она чекисту, во время их тайных встреч. Они пару раз в неделю встречались в гостинице в его номере, она докладывала ему все, что знала о передвижениях банды Мэри, а знала она очень мало, потому что была в изоляции.

— Ты должна давать мне больше информации! — Варфаламеев заметно нервничал. Время шло, а результата не было. Чекист продолжал изображать нэпмэна, ходил на встречи с местными предпринимателями, подробно расспрашивая о состоянии дел на местных фабриках. Он надеялся, что Дурень, с которым они случайно пересеклись в гостинице, не узнал его, ведь прошло так много времени. Однако все же это было опасно, и Варфаламеев подумывал поменять место жительства на более скромные апартаменты. Для этого ему нужно было укрыться и перестать видеться с Сонькой, которая и так его компрометировала.

— Придумай что-нибудь! Подкупи, соблазни, убей, наконец, если надо! — огрызнулся Варфаламеев. От былого обаятельного мужчины, который не так давно заливался соловьем возле стойки бара, пытаясь заинтересовать собой девушку, на самом деле жаждущую внимания совсем другого человека, не осталось и следа. Теперь это был холодный рассудительный служащий госаппарата. Сонька же из роковой самоуверенной красотки превратилась в психически неуравновешенную брошенную истеричку.

У Соньки была одна очень странная черта — собачья преданность. При сильном человеке она чувствовала себя комфортно и подчинялась ему безоговорочно. Работая когда-то в борделе, девица ни разу не пыталась сбежать, хотя будни ее были невыносимы. Ее тело покупали, а взамен она получала лишь гроши. К делу и клиентам она относилась ответственно, подходила «с душой». За это ее прозвали «Милашка» и работы у нее было — хоть отбавляй.

Колченогий был ее постоянным посетителем. Ему нравилась ее открытость в сочетании с порочностью. Она была такой, какой он хотел ее видеть. Постепенно он «приватизировал» девушку, не позволяя ей встречаться с другими мужчинами. А позже и вовсе выкупил из притона. Платить пришлось дорого, потому что она «делала кассу» и была весьма популярна. Сонька вспоминала, каким противным ей казался в первую встречу своеобразный клиент. Его привезли на кресле и пересадили на кровать. Раздевалась она обреченно, предвкушая трудности, но оказалось, что в постели он был достаточно раскрепощен и щедр на ласки. У него были сильные и нежные руки, приятный голос и деньги — все это Сонька могла оценить по достоинству. В какой-то момент ей даже показалось, что это любовь всей ее жизни. По крайней мере, до встречи с человеком в инвалидном кресле, она не испытывала подобной привязанности. Сонька была искренне благодарна за заботу и за то, что он вытащил ее из омута, где сексуальные утехи были всего лишь возможностью заработать на кусок хлеба. Она зажила хорошо — на широкую ногу и очень быстро привыкла к роскоши. И теперь ей совсем не хотелось расставаться со своими приятными привычками. Она решила, что пойдет на все, чтобы удержаться на плаву.

В спальню вошел Колясочник. Он вел себя как ни в чем небывало, будто маленького инцидента, случившегося недавно, вовсе не было.

— Ты хотела меня видеть?

Сонька соблазнительно улыбнулась и поманила его рукой, чтобы он сел рядом с нею на постель. Колясочник робко проследовал, как завороженный, — такая перемена в ее поведении обескураживала.

— Я бы хотела знать, о чем говорят между собой Колченогий и его облезлая кошка! Хочу, чтобы ты мне рассказывал все, что слышишь, когда бываешь рядом.

— С чего бы это? — произнес Колясочник, с подозрением глядя на Соньку.

— Мне одиноко, я совсем одна. Меня выбросили, как ненужную вещь, — потупив взгляд, произнесла красавица, слегка надув губки. «И почему этот фальшивый жест всегда так магически влияет на мужчин?» — задумывалась, иногда девушка, прежде чем применить его в очередной раз. Не реагировал на эти провокации только один человек — Колченогий. Каждый раз, когда она желала применить к нему подобное «оружие», получала легкую взбучку в шутливой форме. Иногда она нарочно делала разные мордочки с целью привлечь внимание строгого мужчины. В этот момент он мог даже накричать на нее, но зато потом позволял сидеть у себя на коленях или купить что-нибудь новое в гардероб.

Колясочник завороженно пялился на ее декольте, а Сонька заверяла его, что за достойные внимания сведения она готова устраивать с ним тайные свидания в любое время дня и ночи. Он не мог и мечтать о таком подарке судьбы. Стараясь заслужить больше, чем просто беседу, он пересказывал все до мельчайших подробностей, стал ее глазами и ушами в другой части дома. Но сведения Колясочника были пусты и не любопытны: Колченогий и Мэри проводили много времени за житейскими разговорами, словно были скучающими супругами в многолетнем браке — самыми обычными людьми, не обремененными ответственностью за нужды и существование тех, кто поддерживал их комфорт, выполняя грязную работу. Колясочник даже кое-что присочинил, чтобы Сонька, наконец, пустила его в свою постель: поведал о скандалах, во время которых Мэри била дорогую посуду, чем выводила из себя Колченогого, а потом они как будто бы спали в разных комнатах. Колясочник так сильно желал обладать Сонькой, что пристрастился к подслушиванию даже вне своего рабочего времени. Он стал тенью Мурки и постоянно шнырял рядом. И однажды его старания увенчались успехом: он застал ее у зеркала без парика и был сильно удивлен увиденным. Заикаясь, Мэри объяснила, что отсутствие волос нужно ей для работы: так удобней менять парики для перевоплощения в разные образы.

— Послушай меня внимательно, если это выйдет за пределы этой комнаты, я отрежу тебе язык. Поэтому не болтай, — спокойно произнесла Мэри.

Угроза не произвела особого впечатления на одухотворенного Колясочника, который чувствовал, что за эти факты он точно заполучит страстную благодарность Соньки, и он был прав, она действительно рассчиталась с ним сразу как узнала об этой маленькой тайне разрушительницы ее сладкой жизни. Теперь в ее рукаве козырь, которым она всенепременно планировала воспользоваться в нужный момент.

Все шло своим чередом. И Колченогий, и Мурка были довольны сотрудничеством. Но Царя встревожил этот союз, и, несмотря на то, что в городке все было тихо, и торгаши перестали ходить с жалобами, он ощущал дефицит информации. А вдруг это затишье перед бурей? Для выяснения тонкостей обстоятельств он пригласил Колченогого в тронный зал на разговор.

Начали мужчины беседу издалека: обсудили шумиху в газетах, связанную с новыми политическими веяниями.

«Всем военным властям и учреждениям народной милиции в пределах линии Московской окружной железной дороги расстреливать уличенных и захваченных на месте преступления виновных в грабежах и насилиях», — зачитал неторопливо Царь, цитируя приказ Московского окружного комиссариата по военным делам, и невесело прокомментировал:

— Снова грядут перемены. И не в нашу пользу!

— В этой стране всегда перемены не в нашу пользу. Я давно перестал жить старыми обидами. Уверен, при любых новых веяньях мы найдем способ подстроить ситуацию под себя.

— К примеру, соединив две банды?

Колченогий внимательно посмотрел в хитро сощуренные глазки собеседника. Конечно, он понимал, с какой целью его пригласили в это заставленное дорогим хламом место. И был готов к любому повороту разговора, потому как тайны не было: тот факт, что Мэри со своей командой вошла в его преступный синдикат, знали все.

— Решил поставить строптивую кобылку в свое стойло? — отшутился Царь, подмигивая.

Колченогому не понравилась эта шутка, но он счел правильным не выказывать эмоций на этот счет, лишь спокойно прокомментировал:

— Это выгодно всем. Во-первых, мы можем их контролировать. Во-вторых, твоя казна уж точно не опустеет, по крайней мере, в ближайшее время. А в городе все спокойно, мы уживаемся и с милицией, и с торговцами.

— Если бы не инцидент с откушенным ухом… Надеюсь, ты о нем не позабыл? Аукнется нам еще это, ох, как аукнется, — предостерег Царь, тряся в воздухе кривым указательным пальцем. — И все же я считаю несправедливо, что такое событие, как присоединение к нам самой Кровавой Мэри, осталось без внимания. Я бы взял на себя организацию праздника в честь нее.

Колченогий равнодушно пожал плечами, понимая, что это попытка Царя держать все под контролем, и отказываться от такой чести не стоит. Напоследок главенствующий в местном преступном мире поднял процент, вносимый бандой в «общак», ведь теперь у них появился дополнительный доход. После этого торжественно объявил, что аудиенция окончена. Оба расстались будто бы довольными.

Колясочнику не терпелось доложить прекрасной Соньке о том, что он подслушал возле дверей тронного зала. Почтовый голубь нес в клюве благую весь, за которую мечтал получить вкусных зернышек. Передав почти слово в слово весь разговор двух мужчин, он потянулся к ней за вознаграждением, но получил пощечину. Докладчик только разозлил Соньку вестью о предстоящем празднике в честь ее главного раздражителя — Мэри, которая теперь вскарабкивалась в высшие круги, где, по мнению Соньки, ей было совсем не место. Прогнав болтуна, не удостоив его даже невинного поцелуя, Сонька расшвыривала по своей спальне все, что ей попадалось ей под руку.

Глава 17 Страшная тайна Мэри

— Я не люблю подобные вылазки, Сережа! Зачем этот праздник? Кому он нужен? — возмущалась Мэри, повышая тон. Она металась по своей комнате, словно раненая птица. Колченогий выделил ей специальное помещение, в котором она могла уединиться и хранить вещи. Но каждую ночь они проводили на их островке счастья — в его спальне.

— Тебе придется туда пойти, — безоговорочно произнес Колченогий и скомандовал Колясочнику, чтобы тот отвез его в обеденный зал.

Притвориться больной? Уехать на дело? Как сбежать с этого неуклюжего и никому не нужного бала? Голова Мэри разрывалась от вопросов. Игнорировать подобного уровня мероприятие нельзя — она, конечно же, это понимала. Последствия могут быть самыми неприятными, обиженный невниманием Царь станет ее злейшим врагом и, конечно, испортит ей жизнь, которая казалась ей лучше, чем просто приемлемой.

Сонька лежала в постели. Весть про бал в честь Мурки не давала ей покоя. Ее известили о том, что и она приглашена. Но идти ей не хотелось. Стать посмешищем, слышать гаденькие шепотки за спиной: «Вот идет вчерашняя женщина Колченогого!»… К подобному унижению она готова не была.

Колясочник грезил Сонькой. Желая вновь насладиться ее телом, он решил пойти на маленькую хитрость и придумал несколько историй о Мэри, которая якобы пытается очернить красавицу в глазах Колченогого:

— Еще предложила переселить тебя обратно в притон. Сказала, что теперь ты будешь зарабатывать намного больше, потому что наш хозяин тебя отмыл.

Услышав последнее, Сонька рассвирепела. Она не терпела шуток, связанных с ее прошлым. Горло сдавило от обиды, и она почти прорычала, сверкнув глазами:

— Я должна одеться! Ведь не вежливо опаздывать на бал! Этот вечер мой Муреночек не забудет никогда!

Взбешенная девушка отстранила от себя задыхающегося от вожделения Колясочника, пообещав, что ночью рассчитается с долгами. Возбужденный мужчина с трудом покинул покои Соньки, поспешив вернуться к хозяину. Он был очень счастлив, словно гимназист, получивший высокую оценку за списанное из чужой тетради задание. Он не бранил себя за эту маленькую выдумку, последствия которой даже не мог себе представить. Он знал одно: весь мир пронизан ложью, и каждый в нем за себя.

Мэри прибыла на празднество, посвященное ее нескромной персоне, с опозданием и в окружении своей банды, которая присутствовала почти в полном составе. Не хватало лишь Федьки-чечеточника — ему после драки врач настоятельно рекомендовал постельный режим. В роскошной ресторации, принадлежащей лично Царю, — его маленькая блажь — они появились эффектно — под красивую мелодию, которую негромко играл маленький оркестрик. Мэри облачилась в красивое платье и шикарные драгоценности, надела более пышный парик, казалось, что она выпорхнула из-под руки опытного парикмахера. Она снова играла очередную роль — была такой, какой ее хотела видеть толпа. Члены банды были элегантны и подтянуты, они окружили свою хрупкую королеву, словно защищая ее от невидимой опасности. Их лица скрывали черные маски с аккуратными прорезями для глаз. Специальные чехлы на головы Фомка заказывал у портного. Тот долго не мог понять, зачем молодому человеку несколько странных головных уборов. Эта необычная процессия вызывала смятение среди гостей вечера.

— Зачем ты взяла их собой? Это не принято! А маски — что это за карнавал? — Колченогий сдержано отчитывал ее, как гимназистку, потому что был ошарашен подобным «номером».

— Этот бал организован в честь меня, а значит те люди, благодаря которым есть я, должны разделить со мной триумф. Без них Кровавая Мэри — ничто, — заметила женщина слегка высокомерно. Они были за пределами их спальни, поэтому она могла вести себя так, как ей заблагорассудится.

Без былой величавости, степенности, важности к ним спешил Царь. В его походке была суета, уже издалека он потянул руки, словно они с Мэри старинные приятели, которые не виделись с десяток лет.

— Это всего лишь вторая наша встреча, а вы все прекрасней, — сладко пропел мужчина, учтиво склонившись над ее рукой, и в этот раз коснувшись ее губами. — Идемте, я мечтаю вас представить достопочтенной публике. Мы вас ждем больше часа, — произнес он как бы между прочим.

Мэри жестами что-то объяснила своим людям, на что они кивнули и разошлись в разные стороны (этот трюк был обговорен заранее). Процессия двинулась сквозь толпу гостей по направлению к небольшой сцене, на которой сбоку старательно играли музыканты. Возглавлял ее Царь, ведя под руку виновницу торжества, за ними везли Колченогого. Столы расставили по краям, образовав пространство, на котором можно было свободно передвигаться и общаться. Это было удобней, чем лавирование между столами. Фомка молча наблюдал за балом лицемерия, думая о том, как бы сгладить острое восприятие происходящего, пропустив рюмку-другую, но он пообещал Мэри оставаться в этот вечер трезвым. Молодой человек прекрасно знал, что Мэри снова будет погружена в беседы со своим обожаемым калекой.

— Может мне руку себе отрезать? — отшутился он, усмехнувшись, не заметив, что у него за спиной остановилась пьяная и готовая к приключениям Сонька.

— Не надо так говорить, — прошептала она ему на ухо. — А то сбудется! Однажды я видела, как одной проститутке оторвало руку! Ужас! Она была моей единственной подругой. Фомка не ожидал, что его кто-либо слышит. Он ничего не ответил, не желая поддерживать разговор на данную тему.

— Скучно здесь! Хоть бы цыган заказали что ли — как в старые времена. Нет, не умеют нынче веселиться, — продолжала нести белиберду Сонька.

Оркестр сыграл туш, все обратили свои взоры к сцене, на которой появилась Мэри.

— О, вот она! Королева вечера! — хмыкнула Сонька и зловеще добавила: — Пойду — подам ей корону, как верный паж.

Фомку покоробило от этого слова и вновь его мысли были о выпивке. «Я обещал не пить в ресторане, а про другие места не было речи!» — вдруг озарила его светлая мысль и настроение заметно улучшилось. Теперь осталось дождаться, пока закончится официальная часть, которая перейдет во всеобщее веселье. Он немного помельтешит перед ее глазами, чтобы Мэри видела, как он предан, а потом можно будет спокойно исчезнуть. Настроение Фомки заметно улучшилось, и он активно зааплодировал вместе со всеми ключевой фразе выступающего на сцене.

Царь говорил приветственные слова, перечисляя заслуги Мэри перед обществом. Мэри ничего не видела, ее ослепил свет софитов. Из-за парика голова быстро нагревалась и было невыносимо жарко. Наконец, вступительное слово было закончено, и Царь просил поприветствовать женщину-легенду, которая бросив ненавистный Петроград, перебралась в их гостеприимный и дружелюбный городок, о котором быть может, слышали немногие на «большой земле», но продукцией местной ткацко-прядильной фабрики точно пользуется вся Россия.

Рукоплескание было похоже на шум дождя, это успокаивало Мэри, не любящую публичные выступления. Она предпочитала общение на близком расстоянии. Сделав шаг вперед, женщина хотела поприветствовать собравшихся в зале, как вдруг почувствовала, как кто-то незаметно подкрался со спины.

— Я же обещала, что повыдергиваю тебе волосы! — прошипел женский голос в ухо. Через мгновение зал охнул, и в воздухе повисла мертвая тишина. Мэри почувствовала резкую боль на коже головы и не сразу сообразила, что стоит перед публикой без парика. Ее охватил панический ужас, она стояла несколько секунд без движения, после чего бросилась вперед. Толпа расступалась перед ошарашенной Мэри, пропуская ее. После того, как она исчезла из зала, Царь недоуменно пожал плечами и махнул оркестру, который заиграл веселую музыку. Люди принялись обсуждать увиденное. Сонька брезгливо отшвырнула парик в сторону и, шатаясь, направилась к столику, за которым сидела в начале вечера. Она чувствовала себя победительницей в этой схватке и очень гордилась собой. Каждый раз, вспоминая выражение лица недоумевавшей кровавой воительницы, Сонька громко хохотала. Как ей казалось, теперь она была королевой вечера.

Мэри скрылась в уборной, за ней поспешил ее верный спутник Фомка. Когда он вошел, то увидел, что ее руки в крови, а вокруг — осколки разбитых зеркал. Она дрожала, как от холода, смотря перед собой.

— Поле, — шептала она, — проклятое поле снова стало багровым. Я проваливаюсь в бездну, Фомка, я проваливаюсь…

Молодой мужчина бережно взял ее лицо в свои ладони и поцеловал очень чувственно, будто пытаясь наполнить ее организм жизненной энергией, передав частичку своей любви. Его теплые губы были мягкие и с нежностью касались ее лица. Мэри очнулась и посмотрела на него снизу вверх своими огромными синими глазами. Впервые Фомка был как будто главнее, старше, важнее…

— Ты меня учила быть сильным, несмотря ни на что. Ты говорила: выход есть всегда. Ты — моя бесстрашная и смелая женщина, — произнес он уверенно и твердо. Глаза Мэри наполнились слезами благодарности. Когда этот желторотый птенец успел опериться и расправить крылья?

— Спасибо, — выдохнула она и обняла его, слыша, как бьется его доброе и преданное сердце. Вдруг она вспомнила, что стоит без парика и, смутившись, прикрыла голову.

— Я много раз видел тебя без одежды. Кого ты хочешь удивить?

Мэри попыталась улыбнуться, но вместо этого лицо ее исказилось от горечи.

— Петр, — обратилась она к нему очень серьезно. — Я хочу, чтобы ты сюда привел шавку Колченогого.

— О ком ты говоришь?

— Колясочник, пусть он придет. У меня для него есть подарок.

Фомка помешкал, боясь оставлять Мэри в таком состоянии без присмотра. Она, словно читая его мысли, кивнула в подтверждение того, что ситуация под контролем. Когда Фомка вышел, она внимательно осмотрела части разбитого зеркала, одну из которых не спеша подняла с пола.

К столику, за которым восседала празднующая победу над соперницей Сонька, подвезли Колченогого. Он угрюмо смотрел на нее, не зная как поступить в этой ситуации. Словно колесо его инвалидного кресла застряло на железнодорожном переезде, и на него на всей скорости мчался поезд.

— Немного повеселилась, — оправдывалась Сонька, кукольно надув губки, и играючи заморгав накрашенными ресничками. — Ну, ведь весело было, согласись, любимый?

Разозленный мужчина сделал знак Колясочнику, стоящему рядом, чтобы тот оставил их наедине. Тот, отходя, подмигнул Соньке, в предвкушении ночного визита в ее спальню. Все гости были настолько увлечены обсуждением увиденного недавно представления, что не заметили, как пара крепких парней, со скрытыми под черными масками лицами, увели из зала сопротивляющегося Колясочника. Мужчины знали, что прислужник Колченогого был силен, но медвежатники из банды Мэри ворочали огромные сейфы. Один из них, которого называли Философ, в свое время увлекался восточной медициной, и знал несколько точек, нажав на которые можно было легко обезвредить противника. Не раз во время ограблений он спасался, благодаря этим своим знаниям. За это его очень уважали в банде Тулупа, ни одно дело Философ не провалил.

Разгоряченная выпивкой Сонька дерзила и огрызалась, обещая покончить с собой. Колченогий старался говорить сдержано, чтобы не привлекать внимание гостей испорченного праздника:

— Мне плевать! Можешь это сделать прямо сейчас. Ты же любишь внимание!

— Мы так чудесно жили с тобой. Пока не появилась она. Я не знаю, что тебя с ней связывает. Я просто тебе хотела показать, что твоя Мурка совсем не та, за кого себя выдает. Я хотела защитить тебя, — словоизвержение девушки могло бы продолжаться еще долго, если бы на освещенной сцене снова не появилась Мэри. Она не искала свой парик, была как есть. Ее новое красивое платье и руки были запачканы кровью, которая продолжала капать с осколка зеркала, крепко сжатого в руке. Бандерша начала говорить медленно и, казалось, доброжелательно:

— Что вы знаете о жизни? Что вы знаете о смерти? О боли? О голоде? О потерях близких людей? О… любви? Сытое общество, у которого покрылись жиром даже мозги! Таких, как вы, необходимо встряхивать! Мы остались живы после войн и революций, для того, чтобы не дать заскучать вам!

В зале стало тихо. Мэри почувствовала страх, который наполнял ее силой. В это мгновение она походила на представительницу преисподней, предупреждающей, что каждому присутствующему в зале не избежать наказания. Мэри отыскала нужный столик, взмахнула рукой, и через считанные секунды прямо на середину стола перед Сонькой и Колченогим плюхнулся какой-то кровоточащий обрубок.

— Это кусок болтуна, не умеющего держать язык за зубами. Отгадай, чей язык я могу отрезать в следующий раз? — произнесла Мэри, с вызовом глядя в глаза похолодевшей от ужаса девушки. От вида расплывающейся крови на белой скатерти Сонька потеряла сознание.

Мэри извинилась перед всеми за то, что покидает посвященный ей вечер так рано, сославшись на то, что немного утомилась. Оркестру она предложила сыграть какую-нибудь приятную композицию — вдруг гости ресторана захотят потанцевать?.. Музыканты торопливо забренчали современный модный мотивчик, не дожидаясь одобрения Царя.

На следующий день кровавый вечер Мэри обсуждали почти в каждом уголке города, слухи разнеслись молниеносно. Узнал об этом и чекист. Он сидел в ресторане «Москва» в отдельном кабинете, который называли «музыкальный». В углу стояло пианино, на котором играла полуобнаженная девица, так сказать, для услады не только слуха, но и зрения. За большим круглым столом дымили сигарами нэпмэны, с которыми успел свести знакомство Варфаламеев. От них он всегда узнавал местные сплетни. Один толстопуз — владелец типографии — смаковал историю, о том, как Кровавая Мэри отпилила голову кому-то из гостей.

— И наверняка отгрызла потом ему оба уха! — поддержал его рассказ другой человек, деятельность которого была подпольной, и он не любил о ней говорить. Чекист знал все подробности истории из первых уст — от Соньки, которая доложила ему все нюансы на их последнем свидании. Он понимал — это было начало ожесточенной войны, в которой две хищницы будут сражаться насмерть. У Соньки было немного шансов выжить в этой беспощадной схватке, ведь по другую сторону баррикад была сама Кровавая Мэри, которой он начинал искренне восхищаться…

Глава 18 Яд в моей крови

После бала в банде Колченогого появился первый немой. Кровавую Мэри начали по-настоящему бояться, полагая, раз уж она состоит в тесной связи с главарем синдиката, что ей может помешать лишить языков всех? При ней, как правило, все молчали, старались не смотреть в глаза и даже не думать, потому что пронесся слух, что она умеет читать мысли. Теперь никто не смеялся над немыми представителями ее банды, относились к ним с почтением и даже иногда дарили подарки просто так — без повода.

— Знаешь, Сережа, так странно… Сегодня один человек увидел, что я иду по коридору и убежал в другую сторону, — поделилась Мэри за завтраком.

— Это же хорошо! Никто не мозолит глаза. Ты даже представить себе не можешь, какая идеальная теперь дисциплина. Как говорят в народе, у страха глаза велики.

Каждый раз, когда касались темы самого обсуждаемого вечера в жизни заскучавшего провинциального городка, Мэри делалось дурно. Она не могла простить Соньке этого унижения. Колченогому она пообещала не наносить физических увечий его красавице-любовнице, но все же была начеку, потому что знала, что настанет тот момент, когда она поквитается с обидчицей, выставившей ее на смех перед толпой глупых павлинов. Как говорил дядя Миша, не стоит прощать людям долгов, иначе оберут тебя до нитки, и пойдешь по миру голым.

— Я все испортила, да? — робко спросила Мэри.

— Совсем нет! Я извлеку свою выгоду: охрана мне больше не понадобится в твоем присутствии. Правда, одна беда: у меня больше нет Колясочника! Да, и еще несколько человек просят их отпустить — боятся жить в усадьбе. Они же не в тюрьме, черт возьми! — тихо выругался мужчина, в действительности не зная как поступить с просящимися на волю. Фееричный выход Мэри воспроизвел на людей потрясающий эффект и это забавляло его. Про человека с откушенным ухом теперь забыли, а в местных мясных лавках стали чаще покупать именно язык. Что поделать! Люди любят кровавые истории.

Мэри задумчиво отпила остывший чай. Колченогий снова сделал ей замечание по поводу плохого аппетита. Ела она и правду очень мало.

— Кстати, в местный театр привезли презабавный водевиль. Представление длится два часа. В первой части актер сидит за столом, заставленным большим количеством блюд, и он это все съедает прямо на глазах удивленной публики.

— Ужасно! А во второй части, что он делает? Сидит на горшке?

— Выпивает несколько бочек вина. И все это под живую музыку. Хочешь посетить театр? Развеешься!

— Нет! Неужели кто-то ходит на такие спектакли? — удивлялась Мэри.

— Зал — битком! И билетов не достать. Может быть, в тебе проснется желание наконец нормально поесть?

— Боюсь, что после такого есть мне точно не захочется.

Мэри посмотрела по сторонам. Небольшая комната, смежная со спальней, где они взяли обыкновение совершать трапезы, казалась ей очень уютной. На светлых обоях были маленькие синенькие цветочки — васильки.

— Васильки… Много лет не видела васильков!

Колченогий пообещал, что завтра к утру ее комната утонет в цветах, и она окажется внутри одного из пейзажей своего любимого Левитана почти по-настоящему.

— Надо привезти его в усадьбу! — одухотворилась Мэри, представляя, как красиво будет смотреться картина в их спальне.

— Он же умер еще до революции пятого года!

— Глупый какой, — в шутку выругалась Мэри, — я говорю о его пейзаже. Неужели ты забыл, как мы вас облапошили?

— Если бы не пирожки! Позавтракай, а то мне придется кормить тебя насильно.

Мэри вспомнила, как впервые завтракала в этой комнатке. Уставшая и изнуренная после ночи, проведенной в объятиях Сережи. Сидела за столом совсем без одежды, но не желая расстаться с жуткой зеленой шляпой, смущаясь своего изъяна. Теперь она прикрывала голову светлым шарфом, который обвязывала вокруг головы как тюрбан. Она привыкала больше не скрывать свою тайну. А в городке некоторые девушки начали носить короткие стрижки, прическа «Кровавая Мэри» стала очень модной среди молодежи летом 1922 года.

Чтобы прийти немного в себя бандерша временно отказалась от поездок на «гастроли». Разделив группу на две части, она направляла их в разные близлежащие города, в которых они уже были раньше.

— Это будут вежливые повторные визиты, — отшутилась Мэри.

Добыча была существенно меньше, но все отнеслись с пониманием — ей нужна была передышка.

С Фомкой у Мэри снова начался разлад в отношениях. Он рассчитывал, что после поцелуя посреди уборной с разбитыми зеркалами, их связь станет прочнее, глубже и осмысленней, она наконец-то поймет, что может опереться на его надежное мужское плечо. Но она избегала встреч со своим верным пажом и передавала ему указания письменно.

— Почему ты прячешься? — спросил Фомка, поймав ее за руку на крыльце усадьбы. Зная, что Мэри каждый день прогуливается по парку, молодой человек, жаждущий разъяснений, терпеливо поджидал ее несколько часов. Ему передали очередную записку, и он не на шутку разозлился, не понимая причин отчуждения.

Я не прячусь. Я здесь. Просто не хочу никого видеть, — произнесла Мэри отстраненно, поправив платок, намотанный на голову. Она слабо улыбнулась и, не желая продолжать беседу, продолжила путь, спускаясь по ступенькам.

— Кроме инвалида? — «выстрелил» ей в спину Фомка. Она замерла, но не повернулась.

— Мои отношения с моим мужчиной касаются только двух человек: меня и его. Ты снова забываешься, Фомка, — ответил ледяной голос.

Мэри спустилась по лестнице и не спеша направилась в сторону парка.

— Что ж… Я терпелив, Мурка… Я подожду еще, — произнес молодой человек негромко, наблюдая, как похожая на хрупкую фарфоровую статуэтку женщина исчезает за углом. В какой-то момент он понял, что не один на крыльце.

— Хороший денек сегодня выдался, — голос Колченогого был мягок. — И трава такая мягкая — зеленая. Так бы и пробежался по ней. Нам — инвалидам — бегать только во сне.

Щеки Фомки вспыхнули. Молодой человек повернулся и посмотрел в глаза Колченогому, уровень которых был значительно ниже, потому что тот сидел в коляске. Не зная, что еще сказать, оба молчали. Их «дуэль» длилась несколько минут. Фомка снисходительно усмехнулся и пошел прочь. Он не боялся Колченогого. С какого-то момента ему стало многое безразлично. Теперь его мысли занимало только одно: однажды Мэри ответила на его поцелуй и не оттолкнула его, а значит, есть надежда на то, что они все же будут вместе.

Однажды Питон заметил его печаль и, пытаясь развеселить, начал скручиваться в «рогалики». Это было после какой-то ссоры с Мэри. Он сказал своему немому приятелю:

— Я устал, дружище, хочу уползти куда-нибудь подальше!

Бывший циркач сложил свои ладони на груди с той стороны, где сердце, и понимающе кивнул.

— Как чудесно, что порой не нужны слова! — воскликнул Фомка, и голос его дрогнул.

Тогда Питон взял бумагу и что-то долго писал. Он был очень сосредоточен, грифель карандаша скрипел под потоком его мысли. Не выспавшись с дороги, Фомка даже задремал. Он открыл глаза от легкого толчка. Перед ним лежал исписанный кривым почерком лист, а Питон поспешил удалиться, вытирая слезы. Это была история о воздушной гимнастке, которую страстно полюбил один юноша. Он с восхищением наблюдал, как легко она порхала под куполом цирка, словно прекрасная птица. Ей аплодировали, ею восхищались, ее боготворили. Поклонники несли цветы и драгоценности, а юноша наблюдал все это со стороны, и его сердце обливалось кровью. Чтобы заслужить ее внимание он сделал номер для цирковой программы, который имел невероятный успех. Но она все равно была к нему равнодушна, потому что парящая в небе птица и ползающая по земле змея — не пара друг другу. Однажды она сорвалась и упала из-под купола цирка. Все отвернулись от нее, кроме того юноши. Он ухаживал за ней, оплачивал дорогих врачей. Гимнастка больше не парила, но зато занялась вполне земными делами и вышла замуж за заботливого юношу. Они прожили в браке несколько счастливых лет, а потом его прекрасная птица умерла.

Именно после этой трогательный истории отчаявшийся Питон начал пить и его прогнали из цирка. В банду к Мэри он попал «за компанию» с акробатами. На необычную процедуру согласился с легкостью — все равно ему не хотелось ни с кем разговаривать. Руки на себя наложить не хватало духа, а среди бандитов — если убьют, то и наплевать.

Больше всего Фомку тронула фраза, написанная в конце истории: «Иногда стоит ждать годы, чтобы пережить самые счастливые моменты, память о которых так же дорога, как минуты, проведенные рядом с любимым человеком». Он понимал, что их истории чем-то похожи. И что ему делать? Ждать пока его птица упадет с переломанными крыльями?

Вернувшись с прогулки, Мэри долго бродила по усадьбе в поисках Сережи. Ей казалось, что он от нее прячется. В одном из коридоров она столкнулась с Сонькой. Мэри молча смотрела на нее, преградив ей дорогу, девушка оторопела и отступила назад.

— Я иду мерить платье, — зачем-то выпалила Сонька с гордым видом. — Модистка перешивает его уже четвертый раз — никак не можем с ней договориться.

Мэри ощущала волнение и запах лжи. Она внимательно рассматривала красивую брюнетку, которая почему-то была одета слишком скромно, будто желала оставаться незамеченной.

— Я не спрашивала, куда ты направляешься. Кто я тебе, чтобы ты передо мной отчитывалась? — прохладно, но с улыбкой произнесла Мэри и медленно отошла в сторону. Это было похоже на сценку из ее петроградской жизни: в темной подворотне дамочка из высшего света встречает жулье, ей страшно, но она храбрится и гордо задирает подбородок. Когда путь был свободен, Сонька просеменила мимо. Мэри ощущала опасение неуверенно скользящей девушки, видимо боящейся лишиться какой-нибудь части тела.

— Кстати, ты должна быть мне благодарна! — сказала вдруг Сонька, почувствовав себя в безопасности.

— За что? — не понимая, уточнила Мэри.

— Как за что?! Теперь нет необходимости все время носить парики! Все знают про твой изъян и даже не осуждают тебя за это.

— Как шавка сзади за пятку укусила! — тихо выругалась Мэри, когда храбрая врунья скрылась из виду. Она поправила свой тюрбан и продолжила поиски Колченогого, сокрушаясь, что усадьба слишком велика.

— Сережа, — позвала она его. Голос ее резонировал, отскакивая от стен. Человек в коляске казался совсем маленьким посреди этого огромного зала, будто закончился бал и все о нем забыли, убежав на улицу смотреть фейерверки.

Руки Мэри мягко опустились ему на плечи. Он поцеловал ее кисть.

— Я еле нашла тебя! Глупо жить в таких огромных домах, где два человека могут так и не встретиться! — с улыбкой произнесла она, чмокнув возлюбленного в макушку, после чего перебралась к нему на колени. — Ты же не любишь этот зал! Называл его «бездушный», не чувствуя в нем тепла.

Мэри вспомнила, как он устроил ей экскурсию по усадьбе, и пытался пропустить это просторное помещение. На вопрос «почему?», ответил, что огромные залы — это гимн одиночеству. Она тогда возразила:

— Неправда! В больших залах всегда бывают толпы людей!

— В том-то и дело: именно в толпе мы больше всего ощущаем одиночество, — произнес он в ответ.

Мэри предложила пообедать, но Колченогий отказался, сославшись на отсутствие аппетита.

— Знаешь, в местном театре показывают чудесную пьесу, — начала было отшучиваться она, передразнивая их недавний разговор.

— Мурка, — перебил он, — пройдет время и… Я могу тебя потерять — я понимаю это. Ты красивая женщина и вполне могла бы…

Она резко соскочила с его колен, не дожидаясь, пока он закончит фразу, встала напротив и, сдерживая слезы, отчеканила:

— Как ты смеешь! Как ты смеешь, Сережа, так со мной разговаривать!

— Я просто подумал…

— Для тебя это игра? Как бантик для кошки! Тянешь за веревочку — она бежит за тобой, а потом раз и убираешь игрушку в карман!

— Ты не правильно поняла…

— Впервые я счастлива! Я почти ничего не помню из нашей прошлой жизни, но я так хочу жить настоящим! Неужели ты этого не видишь?!

Колченогий смутился. Ему было стыдно признаться, что молодой парень, крепко стоящий на двух ногах, вызывает в нем тревогу, и он не готов состязаться с ним, потому что считает, что этот бой заведомо проигран. До маленькой «дуэли» с Фомкой на крыльце, Колченогий не думал о том, что ущербен. Все приоритеты, установки, ценности, которыми он жил раньше, были обращены в пепел с помощью пышущего здоровьем человека, испытывающего к его женщине далеко не дружеские чувства. Мужчина в коляске вдруг понял, что больше всего на свете боится потерять свою Мурку.

— Я хочу на наш островок счастья. Ты не против, если я возьму тебя с собой? — спросила Мэри, с нежностью глядя на него. Он одобрительно кивнул.

Глава 19 Черт и ангел развлекаются

Пока ее подопечные добывали средства на пропитание, она болталась по улицам, одевшись мальчишкой. Колченогий был занят делами и решал какие-то вопросы, а ей не хотелось находиться одной в огромной усадьбе. Прохаживаясь возле самой дорогой в городе гостиницы, неподалеку от вокзальной площади, она заметила выходящую из огромных массивных дверей Соньку. Со швейцаром девушка держалась так, словно они были давно знакомы, что давало повод думать, будто эта красивая дама здесь не первый раз.

— Попалась? Та, которая кусалась, — усмехнулась Мэри. Она понимала, что теперь Сонька у нее на крючке, с которого сорваться ей будет очень непросто.

Мэри торопливо направилась в ресторан «Москва», желая встретиться с Борисом. Все тот же противный и грубый швейцар долго гонял навязчивого мальчишку, пока не получил от него хорошее вознаграждение за то, что тот окажет великую честь потратив пару минут своей жизни на то, чтобы пригласить на крыльцо буфетчика.

— Так и передай ему: ждет, мол, тебя друг Сережка и надел он свой пинжак с блестящей начинкой, — меняя голос, уточнила Мэри.

Бородач ничего не понял, только нервно сплюнул пару раз, потому что никак не мог запомнить странную фразу. Борис был рад приходу юного друга и предложил ему пройти на кухню отведать жаркое, приготовленное грубоватой, но добродушной толстухой — поварихой. Мальчишка отказался, жалуясь на отсутствие времени, и сразу перешел к делу:

— Есть у тебя кто знакомый в гостинице у вокзала?

— Это в какой? Там их две!

— В «Гранд Мерси».

Борис присвистнул, разглядывая залатанные обноски юнца, и, сдерживая смех, произнес:

— А ты чего там потерял? Или никак жить там собрался? Мэри сделала вид, что обиделась, и сделала шаг в сторону, как бы случайно обронив дорогую побрякушку — колечко с камнем, которое вытащила из кармана, выходящего из ювелирной лавки франта.

— Стой, есть у меня там один знакомый. Человек он не последний, поэтому придется раскошелиться.

Борис и Мэри ударили по рукам. Буфетчик поспешил все решить в этот же день, чтобы не упустить легкую наживу. За посредничество кольцо он оставил себе. По дороге сотрудник ресторана выяснил, что сделать нужно самую малость — выяснить в каких номерах заселены постояльцы и с какого времени живут. За горсть червонцев информация была получена, но проку от этих сведений оказалось немного. Борис обманул ее.

В банде Мэри случилось несчастье — погиб Левша, сорвавшись с карниза. Обычно она не позволяла ему выполнять сложные трюки, потому что знала о проблемах со спиной. В этот раз остановить раззадорившегося акробата было некому. Брат-близнец перебрал спиртного в поезде и в силу плохого самочувствия испугался лезть на верхотуру в квартиру лавочника. Левше так хотелось отличиться, что он умолял брата дать ему возможность вспомнить цирковые времена. Правша страшно горевал, обвиняя себя в смерти близкого родственника.

— Даже не похоронить по-человечески! — произнес с грустью Фомка, понимая, что подобная участь может настигнуть каждого из них. Мэри объявила пару выходных, выделив средства на выпивку и посещение притона.

— Развейтесь в память о нашем добром друге Левше! Помните, как однажды он написал на стене тост, когда мы что-то отмечали: «Каждый из нас частичка большого колеса под названием Судьба. Пусть оно крутится-вращается и плевать на беззубую старуху с косой».

Все члены банды кивали, вздыхая с грустью. Мэри улыбнулась, вспомнив, что во фразе, написанной на стене, было много философского смысла, но еще больше там было грамматических ошибок.

Бандерша коротала вечер в компании Колченогого. Приближалась осень, и ночи стали холоднее. Мэри не любила это время года, вообще смена сезонов наводила на нее тоску. В эти периоды она старалась больше занимать себя делами, чтобы не было времени смотреть, как состарившиеся деревья прощаются с листвой. Вечером растопили камин. Огонь неистово плясал по поленьям, будто несколько крошечных гимнастов разом показывали свои цирковые трюки. Мэри прокручивала в голове момент встречи с близнецами, которые от отчаянья и голода согласились стать членами ее банды. Они показали несколько номеров, оба очень старались, а Мэри все время пялилась на косоглазого Правшу, изо всех сил стараясь не улыбаться. Фомка настоял, чтобы она взяла обоих братьев, тем более, что спина Левши была повреждена.

— Кто будет рассматривать его глаза ночью во время грабежа? — развел он руками. Бандерша задумалась. Это звучало убедительно и ее «труппа» приняла двух воздушных гимнастов.

— Не молчи, — Колченогий не выдержал затянувшейся паузы. — Скажи мне, о чем ты думаешь?

— О нашей собачей жизни. Хочу понять: в какой момент происходит надлом… Может это идет из детства? Несчастливые родители в наследство передают несовершенную судьбу своим детям. Как зерно, которое посадили в неблагополучной среде, и растет оно себе… С удивлением оглядываясь по сторонам, оценивая происходящее…

— Ты мой философ, — чуть насмешливо произнес Колченогий. — По твоему выходит, на прорастающее зерно влияет окружающая его среда?

— Влияет. Как ты тогда сказал? «Не уворовал веры, а уверовал». Только представь: ты возвращаешься из ссылки и становишься не вором, а попом. Твоя жизнь была бы совсем другой в стенах церкви! — размышляла Мэри, завороженно глядя на огонь.

— Не всегда правит личностью то, что окружает. Ведь и среди навоза может вырасти прекрасный цветок!

— Только кому он нужен, если от него разит дерьмом?!

Колченогий позвал ее к себе, и она вскарабкалась к нему на коляску, обвив шею руками. В ее кошачьем умении устраиваться на его груди было столько нежности, что он невольно задумывался о том, как ему не хватает обычной жизни, в которой он был бы отцом непослушных детей. Да, она права… Среда обитания может серьезно влиять на судьбу человека. И порой приходится просто смириться и двигаться по инерции, ведь что-либо менять уже поздно.

— Моя Мурка, — произнес он, шутливо щекоча ее за ухом. — Не грусти. Не ищи ответы, ковыряясь в том времени, которое ты уже никогда не вернешь. Будь благодарна родителям просто за то, что ты есть.

— Я все чаще вспоминаю слова отца, он все время мне твердил: «живи для души, Маруська, несмотря ни на что, живи для души». Я пыталась следовать его совету до того дня, который разделил меня на две части. С тех пор во мне словно две половины, плотно скрепленные между собой — темная и светлая. Иногда мне кажется, что внутри меня сражаются черт и ангел, но с какой целью? За что? Если души нет… Человек — просто кусок плоти и при способности мыслить, он совершенно не умеет пользоваться плодами своих умозаключений. Он продается за золото или за блестящие камни — становится товаром! На чем строится отношение к жизни? На желании потреблять! Пользоваться!

Мэри снова погрузилась в свои мысли. Колченогий любил моменты ее откровения: она была честна в своих переживаниях и трогательно делилась мыслями, словно ребенок, познающий мир.

— Пора спать, — заботливо ответил он на ее зевок.

Мужчина позвонил в колокольчик, вызывая помощников, чтобы они помогли ему приготовиться ко сну. Мэри с улыбкой наблюдала, как старательно они помогают своему хозяину. Огонь играл тенями на ее лице, и было похоже, будто она прислужница дьявола, находящаяся у врат преисподней. Один из людей Колченогого случайно поднял на нее взгляд, вдруг побледнел и потерял сознание. Ее это развеселило, она начала смеяться заливистым девичьим смехом — совсем не страшным, но это произвело впечатление и на второго помощника — у него задрожали руки. Торопливо застегнув пуговицы на пижаме хозяина, он чуть склонился, выражая почтение, и проследовал к двери, волоча за собой того, кто так и не пришел в сознание.

— С этим надо что-то делать, Мурка! Я окажусь беспомощным!

— Я буду тебе помогать, — давясь смехом, пообещала она.

— Я, между прочим, серьезно.

Мэри уже думала над этой проблемой и предложила в услужение своих молчаливых подчиненных. Они ее не боялись.

— А как же ваши «гастроли»? — озадачился мужчина.

— При тебе будет Философ. Он в последнее время читает много книг религиозных и написал мне письмо, что хотел бы заниматься чем-нибудь не связанным с кражами, потому что это грех. И еще мои ребятки должны переехать сюда на усадьбу. Скоро осень, на даче уже холодно. А в этом доме слишком много места.

Колченогий задумался. Он понимал, что это может вызвать некоторые кривотолки среди его людей, которые посчитают, что он выделяет бандитов Кровавой Мэри на фоне других. Но с другой стороны — эту женщину так боялись, что для многих станет облегчением тот факт, что не придется жить с ней на одной территории. Смущал его только один момент: присутствие рядом «Ромео» — ее прихвостня.

— Я должен подумать! Давай спать, моя демоническая Мурка, — ласково произнес Колченогий.

Этой ночью Мэри снились хорошие сны. В одном из них она увидела своего отца — молодого, с открытой улыбкой и светящимися глазами. Так он выглядел до того момента, как начал пить. Будучи поэтом, он писал с упоением, а когда ничего не получалось, уходил в художественные запои. Он страдал, тщеславие не давало покоя непризнанному гению. Одно егостихотворение как-то напечатали в журнале, но редактура обтесала его строки так, что получилось совсем другое произведение. Он плакал над страницей с уже чужими строками. Маруся и не подозревала, что слезинки могут быть такими крупными. Перед ней сидел человек, потерявший смысл жизни. Дочь боялась, что он потухнет от тоски, и не знала чем ему помочь. О том, как спасти тонущего в отчаянии и в алкоголе мужчину задумывалась и супруга. Ее дела шли намного лучше — картины покупались, она и содержала семью. Этот факт тревожил гордеца, и лишь задобрив бастующее сознание спиртным, он примирялся с окружающей его действительностью. Отец Маруси обмякал, сидя за столом, и пел тихо, проникновенно, пока не засыпал.

Мэри решила всерьез заняться Сонькой — выяснить, что ее связывает с привокзальной гостиницей. Она зарезервировала столик на двух человек в ресторане при «Гранд Мерси», для отвода глаз прихватила с собой красавца-вора, которого за изысканные манеры прозвали «Граф». В прошлом во времена Тулупа ходили слухи, что он обладал навыками гипноза и соблазнял с помощью этого дара юных девиц.

— Люблю свежачок! — любил приговаривать Граф, рассказывая очередную байку про испорченную мадмуазель. В банде любили слушать его истории, которые он преподносил в подробностях, смакуя детали: то про сползающие чулки с маленькой дыркой на большом пальце поведает, то про родинку в неприличном месте. Последнее приключение сладострастного молодого человека оказалось не таким веселым, как предыдущие: в Петрограде он «опрокинул на лопатки» дочь высокопоставленного чиновника, который натравил на него местных ищеек. Поговаривали даже, что за его голову было назначено вознаграждение, и кто-то из банды хотел его сдать, но сумма оказалась такой смехотворной, что жаждущий наживы коллега не стал «мараться». Находящегося в бегах развратника прозвали «Граф в опале». Он спешил скрыться загородом, от гнева жаждущего мести родителя. Про соблазненную девушку говорили, что якобы пару раз она пыталась утопиться в реке, но обе попытки оказались неудачными — ее спасли. Для банды Мэри горе-любовник был практически бесполезен. Да и владение гипнозом ставилось под сомнение. Однако отчаявшийся молодой человек был убедителен и уговорил Мэри забрать его с собой в провинцию. Применение ему все же нашли: он часто отвлекал внимание торговцев во время грабежей. Иногда подменял Фомку и изображал в поездах супруга Мэри (если, к примеру, в купе ехали молодые девицы). Или присоединялся к «липовой» супружеской паре, становясь им родственником, и тогда Фомка и Мэри рассказывали о страшной болезни, благодаря которой несчастный малый оглох и онемел разом. В подтверждении сказанного он становился печальный и иногда смахивал слезы. Сказ о глухонемом красавце очень умилял дам преклонного возраста. Одна из них даже пыталась его усыновить.

Когда Граф и Мэри вошли в ресторан, то сразу обратили на себя всеобщее внимание. Высокий хорошо одетый щеголь с изысканными манерами в компании неуклюжей горбуньи смотрелся весьма странно. Такая кардинальная разница позволяла очень быстро завести знакомство, сочувствующие собеседники находились моментально. Мэри буквально сразу начинала повествование о том, как жестока и не справедлива жизнь, и как непредсказуемы повороты судьбы. Люди, открыв рты, слушали слезливую байку о том, как когда-то красивая пара ехала на пролетке. Лошадь понесла, и они свалились с моста в реку. Ее супруг пошел под воду, а она ударилась об лед спиной. С тех пор ее тело изуродовано горбом, а он так переживал за возлюбленную, что от горя оглох. Костюм Мэри легко менялся: «горб» можно было переместить на живот, и она становилась на сносях, этот трюк они не раз использовали во время гастрольных вылазок. Сделав полость внутри, она с легкостью могла прятать в ней украденное. Не раз ее уводили из лавок, потому что якобы начинались схватки. А позже в пролетке, несущей ее за город, она благополучно «разрождалась» ценными вещами. Еще одна непременная деталь ее гардероба — двустороннее одеяние, которое также позволяло в мгновение ока менять образ до неузнаваемости.

Этот вечер, притворяющиеся супругами Граф и Мэри коротали в компании достопочтимой пары, приехавшей на несколько дней в провинциальный город навестить родственников.

— Останавливаемся мы исключительно в этом месте, — визгливым голосом произнесла женщина, нелепое лицо которой было обрамлено рыжими кудряшками. Она все еще всхлипывала, выслушав трогательную байку о любви красавца и горбуньи. Мэри пожаловалась на ужасный храп соседа, при этом позавидовав мужу за его глухоту. Своей шуткой она смутила собеседников, и они замолчали.

— А вот наш сосед — очень приятный молодой человек. Правда, он любитель…

Женщина не договорила, смутившись и густо покраснев.

— Что он делает? Выходит голым в коридор? — Мэри изобразила любопытство и страсть к пикантным подробностям.

Закончил мысль своей смущенной супруги усатый пошляк, ценящий хороший нюхательный табак и чихающий так громко, что бокалы на столике вибрировали от звуковой волны еще несколько минут.

— Сосед наш любит енто дело, — произнес он громким шепотом и подмигнул Графу, намекая на любовные утехи и внебрачную связь. Не будучи глухим на самом деле, а всего лишь не говорящим, молодой человек с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, потому как выглядел любитель табака очень комично, а когда еще выкатывал и без того выпуклые глаза, спутнику Мэри становилось совсем невыносимо.

— Эти звуки! Это же неприлично! — дополнила рыжая простушка, поправляя безвкусную шляпку с перьями неизвестной птицы.

Почему-то Мэри была уверена, что неприличными вещами сосед занимается именно с Сонькой. Пару раз в неделю.

— Ох уж эти портнихи, — прошептала она со вздохом, оставив Графа в компании забавной парочки. Мэри сказала, что срочно должна принять свои лекарства, которые ей прописали после трагедии, и она вынуждена их употреблять до конца жизни. По ее словам, пилюль и порошков было слишком много, и она таскала их в отдельном чемоданчике. Горбунья пробралась на интересующий ее этаж и нашла дверь забавной пары, оставшейся внизу в ресторане развлекать ее «глухого мужа». Их дверь была посередине, а это означало, что сладострастный мужчина жил в одном из двух оставшихся номеров. Она подошла сначала к одной комнате — там было тихо, тогда Мэри осторожно подкралось ко второй двери — той, что находилась ближе к лестнице. Еле улавливалась беседа двух людей — мужчины и женщины. Мэри отчетливо постучала и терпеливо ждала, от всей души надеясь, что ей повезет, и она столкнется с загадочной «портнихой» Соньки.

Дверь распахнулась, перед ней в накинутом на голое тело халате стоял Варфаламеев, он был уверен, что это обслуга гостиницы с давненько заказанным чаем. Горбунья замерла на мгновенье, растерявшись, но быстро взяв себя в руки, шепеляво уточнила, не знает ли он случайно, куда делась пара из соседнего номера, она приехала к назначенному времени, и ждет их почти час. Мэри так старалась, что обрызгала слюной халат Варфаламеева, который будучи человеком воспитанным, вежливо выжидал, пока горбатая женщина закончит говорить. В это мгновение из глубины комнаты высунулась темноволосая голова Соньки — не сумевшая удержаться от любопытства девушка поспешила посмотреть на источник странных звуков из коридора. Мэри вдруг замолчала, внимательно посмотрев на полураздетую даму, их взгляды на мгновение скрестились. Сонька вдруг побледнела, узнав в горбунье Мэри.

Глава 20 Вкус предательства

Кровавая бандерша вернулась к «гастролям», чем порадовала своих подопечных. Она ощущала прилив сил и бралась за дело с воодушевлением. Все проходило настолько идеально, что это вызывало беспокойство. Легко открывались сейфы под крепкими руками медвежатников, Правша был в ударе и без труда вскарабкивался на любую высоту, шулеру везло в карточных играх, карманники приносили кошельки, забитые доверху купюрами. Несколько торговцев одновременно клюнули на наживку в виде нимфы-иностранки, и всего за каких-то пару вечеров команда Мэри обчистила две квартиры, ювелирную лавку и антикварный магазин.

Мэри перенесла возвращение «домой» на утро, решив отпраздновать удачную поездку. В небольшом загородном домишке накрыли круглый стол, щедро заставив его выпивкой и разными яствами. Застолье начали с молчания, вспомнив тех, кто выбыл, — Печника, сброшенного с поезда, и Левшу. О предателе — Пианисте — никто и не заикнулся. В компании не хватало только Философа, который остался по долгу службы при Колченогом.

Банда Кровавой Мэри сплотилась, все друг друга понимали и свободно общались с помощью жестов. Чем больше выпивалось спиртного, тем глубже становились темы для бесед. О чем так настойчиво лязгают пальцами ее подчиненные, она не имела понятия. Чечеточник отбил приветственную дробь и «спел» под граммофон и дружные аплодисменты. Получился теплый, искренний праздник, который почему-то наводил грусть на Мэри. Она улыбалась, наблюдая, как озорно дурачатся ее немые соратники. Они напоминали группу детей, оставшихся без присмотра занудной няни, и веселились от души.

От шампанского, духоты, табачного дыма и горланящего граммофона у Мэри слегка закружилась голова, и она вышла на улицу. Огромная луна освещала сад. Скрипели сверчки, и пахло жасмином.

— Как в последний раз!

Мэри вздрогнула, думая, что одна на крыльце. Фомка сидел в кресле-качалке в тени.

— Что значат твои слова?

— Не знаю, — протянул молодой человек. — Просто мне показалось, что таких праздников больше не будет!

Увидев в его руках бутылку, она нахмурилась.

— Ты много пьешь! — произнесла она, отвернувшись. — И не надо сгущать краски.

— Я и не сгущаю. Наоборот! У меня предчувствие: скоро Кровавая Мэри станет Цветочной… или еще какой-нибудь…

Мэри тяжело вздохнула, ничего не ответив. Ей не понравились слова Фомки. Доски заскрипели — он приближался к ней, остановился сзади и стоял так близко, что она ощущала его дыхание. Какое-то время Фомка стоял, не произнося ни слова. Потом вдруг обнял ее, мягко и заботливо, по-взрослому и по-мужски. Она не отстранилась. Почему-то в это мгновение ей этого очень хотелось. Они были знакомы много лет, и только теперь она оценила, как он возмужал. Когда Фомка пришел в банду Тулупа, ему была лет семнадцать или около того.

— Знаешь, о чем я иногда мечтаю? — произнес он задумчиво, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Прекратить все это, остановиться! Стать обычным человеком… Уехать куда-нибудь далеко-далеко… И забрать тебя с собой.

Мэри улыбнулась. Впервые он был так откровенен и мил. Ей вдруг на минуту поверилось в его слова. Она представила, что это их дом, и они вышли на крыльцо, чтобы помолчать вдвоем. Какая-то тоска вдруг задела струну ее души, которая отозвалась пронзительным и неприятным звуком. Мечты о том, чего не будет никогда. Иллюзии, не порождающие даже надежд. Фантазии, которые исчезнут вместе с первыми лучами солнца.

— Хочешь, я увезу тебя? — спросил он, прижав ее сильнее. — Просто пожелай, потребуй, решись! Неужели ты не хочешь быть свободной?

— Все хотят свободы, но вот только понимает ее каждый по-своему, — с тоской произнесла Мэри. — Для вора свобода состоит в том, чтобы воровать.

— Ты так не думаешь!

— Что ты знаешь обо мне, Фомка? — произнесла еле слышно Мэри.

— Много чего… Твои привычки, ощущения и даже мысли. Я чувствую, когда меняется твое настроение… Мне плохо даже на расстоянии, когда ты грустишь. Когда тебе хорошо — моя душа радуется.

Он замолчал, боясь, что скажет что-нибудь лишнее и эти прекрасные минуты закончатся.

— А ведь однажды ты меня предашь, — выдохнула Мэри после долгого раздумья.

Фомка хотел было возмутиться, но тут в доме раздался выстрел, и стало совсем тихо.

Федька-чечеточник лежал на полу без дыхания. Пистолет был в руках у Святого — вора с огромным стажем и богатым тюремным прошлым. Он был опытным убийцей и ликвидатором в банде Тулупа. Его боялись за вспыльчивость и жестокость. Почему он решил войти в банду Мэри никто так и не понял. С Фомкой они разговорились случайно, и Святой сказал, что слишком устал от «бытовухи». С языком он расстался легко, т. к. и без того был не разговорчив. Мэри долго решала, стоит ли брать его с собой, зная, что характер этого угрюмого человека не прост.

Святой был слишком пьян. Все смотрели на Мэри, которая сосредоточенно думала, что делать дальше. Причину конфликта выяснять не представлялось возможным, перебравшие алкоголя бандиты даже писать были не в состоянии.

— Встанешь на рассвете и похоронишь его в саду! — сухо сказала Мэри. — Всем спать!

Финал замечательных «гастролей» был испорчен.

У Соньки пропал сон и аппетит. Она плакала днями и ночами напролет, ощущая себя несчастной. Девушка боялась будущего и невыносимо страдала в настоящем и согревалась лишь воспоминаниями о прошедшем. Слишком пусто было в ее жизни. И одиноко. Варфаламееву она не рассказала, что узнала в горбунье Мэри, опасаясь потерять единственного человека, в котором она чувствовала поддержку. Судя по тому, что о ней не вспоминали, девушка предположила, что ненавистная ей женщина с кошачьим именем держит язык за зубами о происшествии в «Гранд Мерси».

— Жаль, что ты не немая, как твои прихлебатели! — процедила она сквозь зубы, захлебываясь горечью и жалостью к себе.

Устав страдать, Сонька решилась на отчаянный шаг — пойти на поклон к хозяину усадьбы, пока горизонт чист и банда Мэри на «гастролях».

Колченогий сидел в кабинете, за массивным столом. К нему пришел человек, отвечающий за цифры, с финансовым отчетом. Лысоватый еврей был человеком неприятным, но очень бережливым. Сотрудничая с бандитами, пожилой мужчина с хитрыми глазами отдавал себе отчет в том, что это большой риск и вел дела честно. Однако и получал за свои труды внушительную сумму. Многие его коллеги от души желали смерти старому еврею, потому что гнездо, в котором он устроился, было очень уж теплым, а его наниматель очень уж щедрым.

В дверь робко постучали, и в проеме появилась Сонька. Вид у нее был жалкий, глаза припухли от слез. Своим трагически выражением лица она нагнетала атмосферу, надеясь вызвать сочувствие у Колченогого.

— Можно с тобой немножко побыть? — тоненьким голосочком спросила она. — Я совсем одна, мне поговорить даже не с кем.

Колченогий был занят, отчитавшийся бухгалтер оставил ему стопы бумаг, которые он должен был проверить. Он вдруг понял, в каком неприятном положении оказалась его бывшая любовница. Закрутившись в делах, и согретый любовью Мурки, он совсем позабыл о ней. Она жила, словно монашка, которую замуровали в башне из слоновой кости.

Сонька опускала глаза и тяжело вздыхала. Мужчина, который провел в ее компании не один день, прекрасно видел старательный артистический этюд, ее поведение даже развлекало его. Девушка пожаловалась на свою портниху, которую часто навещает и посетовала на то, что эта бездельница никак не может закончить пару новых нарядов.

— Поменяй портниху! А этой — не плати! — предложил Колченогий, но Сонька начала протестовать, что не может поступить так с бедной женщиной, которая постоянно жалуется на голодающих детей.

— И недавно она похоронила младенца — совсем кроху. Заразился какой-то болезнью и умер прямо во сне, — сочиняла она, чтобы продлить свой визит и разжалобить сурового хозяина, владеющего ее жизнью. Девушка долго говорила про маленький деревянный гробик и серебряную игрушку в окоченевшей ручке, затем в подробностях описала похоронную процессию, будто лично присутствовала на этом скорбном шествии. В какой-то момент рассказчица осторожно посмотрела на Колченогого, но он ее не слушал, уткнувшись в бумаги. Так было и раньше, когда они были вместе: Сонька делилась какими-нибудь яркими впечатлениями, а он даже не пытался изображать заинтересованность.

— Почему она спит все время в твоей спальне? — тихо произнесла Сонька, не надеясь, что он ее услышит.

Колченогий отложил документы, в его взгляде появился колкий лед.

— Ты пришла сюда для этого? — строго спросил он.

Она испуганно замотала головой и, заикаясь, ответила, что этот вопрос слетел с ее языка сам собой.

— Ты знаешь, что может случиться, если не держать язык за зубами? — сказал со зловещей улыбкой Колченогий.

Долго блеяла овечка, оправдываясь перед волком, что в дебри забрела совершенно случайно…

Царь встретил Колченогого очень радушно. По взгляду было заметно — он оценил «смену караула» возле коляски, но вопросов не задавал. Встреча была назначена в ресторане «Москва» в одном из залов, который называли «мраморный». Это была обычная комнатка со столом посредине, рассчитанная на небольшую компанию. За какие заслуги ее прозвали именно так, сказать было трудно. В одно время хозяин заведения пытался распустить слух о том, что в этой комнате бывал сам Костя Мраморный — очень серьезный авторитет преступного мира. Он тряс Москву так, что на него никак не могли найти управу. Совершал налеты на банки прямо днем, с перестрелками и погонями. Врывался в квартиры богатых людей, не оставляя при этом никого в живых. Поговаривали, что именно из-за его криминальной деятельности в двадцатом году при МУРе появилась специальная бригада, в которую входили всего пятнадцать человек — проверенные люди и опытные сыщики. Но Костя Мраморный оказался им не по зубам, он ускользал множество раз прямо из-под их носа. Умер он по глупости — свалился с моста на пролетке, которой сам же и управлял. Была зима, он ударился о непрочный лед, который треснул и воды поглотили легендарного бандита.

Оставив Колченогого и Царя наедине, Философ, приставленный к коляске, удалился. Возникла пауза. Чувствовалось напряжение. Колченогий ошибочно полагал, что связано оно с тем самым вечером, о котором еще долго не забудут жители провинциального городка.

— Не знаю, как тебе сказать, Колченогий, но есть одна проблема!

— Какая? Если ты о том происшествии…

— Нет, это уже в прошлом! Наоборот, даже придает некой пикантности преступной истории нашего города. Слухи дошли даже до столицы!

Царь начал нервно покашливать. Такое с ним раньше случалось, но очень редко. Подобным образом он вел себя, когда у него были очень плохие новости. В тронном зале он их не озвучивал — был суеверен, поэтому назначал встречу на нейтральной территории, чтобы не испортить положительную ауру помещения. Колченогий терпеливо ждал, наблюдая за суетой Царя. Принесли графинчик водки, покрытый легкой изморозью. В летний день это смотрелось очень трогательно. Поставили большой поднос, на котором были разносолы, икра, строганина, сало. Царь вызвался сам разливать водку в стопки и прогнал прочь полового — татарина, который так старался услужить, что раздражал присутствующих.

— Как можно нанимать татар? Сколько горя они принесли матушке Руси?! — фыркнул мужчина и предложил выпить водки.

Колченогий опрокинул рюмку, но от закуски отказался. Хождение вокруг да около значительно затянулось. Он предложил перейти к сути разговора.

— Был у меня гость из столицы на прошлой неделе. Мы с ним еще до революции дела водили, потом лес валили вместе. Жизнь после раскидала, видимся редко, а тем общих — много.

Тут Царь окунулся в те времена, когда приходилось выживать наперекор времени и событиям в стране. Начал вспоминать ссылку, но Колченогий его не слушал, подобных воспоминаний ему и самому хватало. Он терпеливо ждал, когда приоткроется завеса тайны — причина, благодаря которой, они встретились в тайном уголке «Москвы».

— Я его разместил в лучшей гостинице — той, что у вокзала — «Гранд Мерси». На верхнем этаже три номера, один из них занят приезжим фраером, который хотел купить фабрику швейную и все терся около наших торгашей. Говорят мне: подозрительный он человек. Ну, мало ли, думаю, новичок в торговле! А тут Дурень — это приятель мой московский — говорит: «Удружил ты, друг, подселил ты меня рядом с начальничком».

Колченогий не совсем понимал смысл сказанного, он сосредоточенно смотрел на Царя, пытаясь разобраться кто такой Дурень и о каком начальничке идет речь.

— Словом, у нас нежданный гость в городе — столичное чекистское гнилье! И сдается мне, что связан этот визит с нашей кровавой звездой! Я ведь говорил, что аукнется нам это ночное происшествие с ухом! Тебе придется заняться им, сам понимаешь почему.

Колченогий не спорил, просто кивнул в ответ, налив себе еще водки.

Сонька спешила на очередную встречу с чекистом. У входа в «Гранд Мерси» ее окликнул швейцар.

— Съехали-с! Велели передать, — произнес услужливый человек, подсунув ей записку. Девушка разволновалась, схватив послание, она резко пошла прочь. Ей казалось, что земля под ее ногами раскачивается, чтобы не упасть без чувств, она зашла за угол, прижалась к стене и глубоко задышала. Чья-то крепкая рука сжала ее, Сонька хотела закричать, но человек торопливо накрыл ее рот ладонью. Это был Варфаламеев.

— Ты получила записку? — спросил он шепотом.

Она отчаянно закивала, показав кулак со смятым листком. Убрав кисть, он прижался к ней губами.

— Послушай, есть одна проблема: я подозреваю, что меня узнал один человек. И теперь мне угрожает опасность…

— Не одна проблема, Сашенька… Меня тоже узнал один человек…

Сонька беспомощно разрыдалась. Варфаламеев увел ее вглубь дворов, затем они прошли через узкий проулок и оказались возле старого полуразвалившегося дома. Чекист стукнул в деревянную дверь, она распахнулась. В проеме стоял здоровенный человек, который с подозрением посмотрел на заплаканную девушку. Чекист заверил, что она не опасна, после чего крупный мужик отошел в сторону, пропуская пару вовнутрь.

Пахло плесенью и сыростью. Сонька почти ничего не видела, было слишком темно. Она семенила за уверенно двигающимся вперед Варфаламеевым. Миновав коридор, они оказались возле хлипкой дверцы. Александр завел ее в крошечную комнатку, где из мебели были убогая кровать, сколоченная из досок и что-то отдаленно напоминающее стол.

— Ты здесь живешь? — удивилась Сонька, избалованная апартаментами фешенебельной гостиницы.

— У меня нет выбора. Кто тебя обнаружил?

Сонька присела на край кровати, потому что ноги слишком дрожали и с трудом удерживали ее напряженное тело в вертикальном положении. Она собралась духом и рассказала про горбунью в отеле.

— Значит у нас с тобой проблемы! — сосредоточенно произнес чекист. — Я тебе показал это место, чтобы ты знала, где меня искать. Человек, который открыл нам дверь, — Потапыч. Через него ты сможешь со мной связаться.

— Что же мне делать, Сашенька?

— Быть храброй, — произнес он с улыбкой. — Другого выхода у тебя нет.

Мэри вернулась с «гастролей». Соскучившись по своему Сереже, она отправилась на его поиски по огромной усадьбе, пока не столкнулась с Философом, который отвел ее к кабинету, знаками показав, что за дверью происходит что-то очень важное.

Толкнув дверь, Мэри неуверенно сделала шаг, боясь помешать. Колченогий восседал на своем кресле и был очень сосредоточен. Словно солдаты в одну линию перед ним выстроились его подчиненные. Пять бравых парней, которые были преданы Колченогому как псы, и выполняли самые сложные задания.

— Не хотела вам мешать, — произнесла она с улыбкой.

Люди Колченогого неуверенно переглянулись. Присутствие женщины их явно смутило.

— Мне уйти? — уточнила она у Колченогого, заметив беспокойство публики.

— Нет, — ответил он уверенно. — Очень рад, что ты нашла время присоединиться к нам.

Мэри уселась в кресло, которое стояло позади коляски Колченогого, и могла видеть лица его подчиненных. Мужчины пытались не выказывать своей тревоги. Уверенность иссякла, но они крепились. Один из них, которого прозвали почему-то Весло, говорил, что интересующий Колченогого человек съехал из гостиницы. Из его отчета Мэри поняла, что речь идет о постояльце из номера, в котором она, будучи горбуньей, столкнулась с Сонькой и ее любовником, имеющим, как выяснялось, непосредственное отношение к ЧК.

— Мужчина из «Гранд Мерси»? Вы говорите о человеке, который жил на верхнем этаже? — немного высоковатым голосом произнесла Мурка, обратив на себя всеобщее внимание.

— Что тебе о нем известно? — осторожно уточнил Колченогий.

— Мне — ничего, — пожала плечами Мэри. — Но… по-моему, они очень хорошо знакомы с Сонькой.

Глава 21 Репетиция смерти

Сонька вошла в дом, было подозрительно тихо.

— Как в склепе! — тихо выругалась она.

Заметив темную фигуру в стороне, девушка негромко вскрикнула от испуга. Философ развернулся и пошел прочь — это не выглядело, как вежливое приглашение, но было понятно, что придется следовать за ним.

Колченогий сидел посреди огромного зала. У него начала появляться симпатия к этому огромному пространству, которое совсем недавно ему казалось бездушным. Вошел его помощник, за ним семенила Сонька. Чтобы скрыть волнение, бывшая любовница вела себя чуть вульгарно и расковано, как в прежние времена. Посмотрев по сторонам, она небрежно отшутилась:

— Колонный зал? Это свидание с танцами?

— Как портниха? Все еще оплакивает своего младенца? — уточнил спокойно Колченогий, игнорируя искрометный юмор. Голос его звучал угрожающе звонко.

— Я решила поступить, как ты посоветовал, и отказаться от нее. Правда деньги пропали, — чуть осела девушка, пряча взгляд.

— Ты говорила, она бедна, но на проживание в «Гранд Мерси» однако находила средства.

У Соньки подкосились ноги. Она вдохнула так, словно в огромном зале заканчивался кислород и сосредоточенно произнесла:

— Все, что она тебе наговорила, — неправда!

— Кто?

— Твоя Мурка!

— Не понимаю причем тут Мурка!..

Сонька захлопала ресницами, испугавшись, что сболтнула лишнего.

— Я просто предположила…

— Какое отношение к твоей портнихе имеет Мурка?

Девушка совсем растерялась, не зная, что отвечать. Она беспомощно оглянулась, ища поддержки у Философа, но его уже не было.

— Наш образ жизни создается тем смыслом и целями, которые придумываем мы сами. Жизнь и смерть — все дается человеку по заслугам. Иногда мы невзначай можем свернуть не на ту тропинку и, осознав, что выбрали неверный путь, все же имеем возможность вернуться к тому месту, где ошиблись в выборе.

Сонька ничего не понимала из сказанного, она просто кивала без остановки, шмыгая носом. Ей было страшно, словно она была в ловушке с очень сложным устройством, из которой нет выхода.

— У тебя есть шанс: покайся! И может быть, ты спасешь свою душу, — произнес обречено Колченогий.

Сонька разрыдалась. Металл в его голосе не предвещал ничего хорошего, а значит, выбор у загнанной в угол жертвы был не велик. Заикаясь, она поведала историю про роковой вечер в ресторане: про женщину в жуткой шляпе, которая бесцеремонно села за стол, про то, что Сонька несправедливо была забыта, и ей, словно голодной дворняге пришлось наблюдать за тем, как лакомится деликатесом общения бездушный хозяин. И о том, что один мужчина, представившись нэпмэном, спас ее из поглощающей пучины отчаянья. Сонька была откровенна.

— Мне было страшно. И одиноко. Я просто хотела, чтобы ты меня заметил. Разве это так много? — она смотрела на Колченогого с трепетом, в предвкушении вердикта, надеясь на то, что справедливый судья помилует ее и сделает щедрый подарок — жизнь.

Мужчина в коляске смотрел на нее снизу вверх пронзительно и, судя по взгляду, ее рассказ не произвел должного впечатления. В нем не было ни жалости, ни сочувствия. Только ледяной холод, отравляющий ее организм ядом страха.

— Я всегда знал, что ты шлюха, прекрасно понимая, где я тебе подобрал. Тот, кто привык питаться на помойке, даже у золотого блюда будет вспоминать вкус чьих-то объедков. Я тебя за это не осуждаю. Но каким образом, черт тебя возьми, ты влезла под чекистское одеяло?! — голос его прогремел раскатом грома, предвещающего не просто грозу, а настоящий ураган.

Всхлипывая, Сонька рухнула на колени, подползла к его коляске и начала целовать колеса, омывая их горючими слезами.

Варфаламеев сидел в питейном заведении, где, как он выяснил, любили бывать актеры местного театра. Одет он был в костюм нэпмэна и вел себя соответствующе. За столиком напротив сидела пара мужчин, которые спорили на предмет развития кинематографа. Один из них — тот, что постарше, — был уверен, что у трещащего аппарата, демонстрирующего на экран разные «пошлости», не имеющие никакого отношения к искусству «высшей пробы» никаких перспектив нет.

— Ведь народ — не дурак! И никогда не променяет театр на фиглярство! — воскликнул он пафосно.

Его собеседник — молодой, высокий актер с потухшим взглядом — утверждал обратное: за кинематографом будущее. Спорили они с полчаса, после чего пожилой мужчина вышел из себя, и смачно сплюнув посреди питейного заведения, громким и уверенным голосом произнес: «Искусству быть!» и ушел прочь нетрезвой походкой.

Молодой актер, почитающий новаторство, остался наедине со своими мыслями и почти пустой рюмкой, от тоски он заказал еще водки. Варфаламеев пересел к нему за столик и громко сказал официанту, что хотел бы оплатить выпивку.

— Рассмотрел ваш талант, сидя неподалеку. Как понимаю, вы всерьез увлечены кинематографом?

Парень неуверенно кивнул, но на щедрый жест ответил отказом, ибо не имеет нужды в подачках.

— Могу узнать ваше имя? — продолжил диалог Варфаламеев, мягко разрушая стену неприятия.

Сначала актер назвался Гермесом (это был сценический псевдоним), потом сознался, что при рождении получил имя Васька. Он относился с подозрением к любопытному щеголю, который вел себя слишком уверенно и раскрепощенно. Паренек был хмур и молчал, до момента, пока не принесли бесплатную выпивку. Варфаламеев представился человеком, страждущим создать свой фильм, и как бы между делом заметил, что для этого у него есть все «инструменты», но он не может найти талантливого мужественного героя для картины.

— В столице с актерами настоящая беда! — сетовал чекист. — То пропойца, то бездарь. А если есть хоть немного таланта — так руки выкрутят! Вот и скитаюсь по провинции в надежде встретить ценителя истинного искусства.

Василий-Гермес понимающе кивал и был полностью согласен с нэпмэном, хотя и понятия не имел о столичной жизни, потому как с роду не выезжал из своего городка. Чуть захмелев, актер разоткровенничался: поносил бездушный театр, точнее его руководство, которое являлось главной преградой между ним и главными ролями. Он был уверен, что ему завидуют за его талант и именно поэтому не дают возможности играть на сцене то, что ему хочется. Выпив залпом несколько рюмок, Василий признался честно, что согласен на все, чтобы стать звездой экрана. Чекист на мгновение почувствовал себя Люцифером, заключающим сделку с простым смертным. Тщеславие — пожалуй, самая зыбкая часть греховного болота, которое поглощает множество самонадеянных фантазеров. Варфаламеев на всякий случай уточнил график занятости.

— Не могу подводить театр. На меня рассчитывают, надеются! — неправдоподобно произнес Василий, после чего добавил, подавляя икоту: — Но если предложение достойное… я бы может быть… осмыслив всю глубину… так сказать…

— Если бы я вам предложил одну любопытную роль? — перебил его собеседник, остановив поток бессвязных слов.

— Я согласен! — коротко ответил Василий и сразу же затребовал зерно роли.

Чекист улыбнулся, радуясь тому, что сэкономил время, потому как не ожидал, что ему так повезет и удастся отыскать подходящий типаж прямо в этот вечер, зная, что люди, связанные с творчеством, очень непросты и могут долго набивать себе цену.

На всякий случай Василий прочитал несколько монологов главных героев спектаклей, за игрой которых он наблюдал преимущественно из массовки. Потом зарыдал и тут же рассмеялся. Все грани его таланта заблестели разом, он стремился убедить нэпмэна, что лучшей кандидатуры на роль Александра Варфаламеева ему не сыскать.

— Это немного грустная история о том, как один чекист полюбил воровку. Она ответила на его чувства, за что была жестоко наказана бандитским миром, — последовал краткий сюжет на вопросы артиста.

Василий-Гермес активно закивал, предвкушая роль лихого преступника, но после того как узнал, что ему предстоит играть чекиста, заметно погрустнел и честно признался, что любовь играть у него не особо получается. Информация о том, что у бандита в фильме почти нет слов, заметно подняла ему настроение. Александр пообещал в ближайшее время устроить встречу с режиссером, заверив, что искать другого актера не намерен. Они ударили по рукам и расстались полюбовно.

Сонька торопливо шла на встречу с чекистом, постоянно оглядывалась, шарахаясь при каждом громком звуке, опасаясь, что за ней следят. Девушка понимала, что шансов встретить старость у нее немного, но все же надеялась, что Колченогий сдержит свое обещание. Накануне она была поставлена перед выбором: чекист в обмен на ее свободу. «Куда она пойдет? Что будет делать? Свобода ли это убегать и скитаться?» — множество вопросов не давали ей покоя много часов. Мысли обжигали, словно угли, на которые она вынуждена была наступать не по собственной воле. Сонька пришла к выводу, что смерти боится больше, чем возвращения в бордель, но все же надеялась на мудрость и силу своего Сашеньки.

Варфаламеев ждал ее в своем укрытии — крохотной заплесневелой комнатке, упрятанной внутри подвала полузаброшенного здания. Сонька долго не решалась начать разговор и отводила глаза, но, не выдержав, расплескалась слезами и эмоциями.

— Я придумал, как мы их обхитрим. Доверься мне! Я вытащу нас обоих из этой неприятной ситуации! — заверил ее Александр, после того, как внимательно выслушал. Он предвидел нечто подобное, поэтому новость его совсем не шокировала.

В голосе служителя отечеству было столько уверенности, что девушка почувствовала прилив сил. Она была не одна в этом отчаянном положении и из омута горя ее вытаскивала сильная рука мужчины, на которого она смотрела влюбленными глазами.

Мэри замечала: что-то происходило, но вопросы задавать не спешила. Колченогий погрузился в темные мысли, на их островке счастья совсем не было солнца и это ее огорчало. На предложение позавтракать он ответил отказом.

— Что с тобой, Сережа? — мягко спросила она.

— Знаешь, я всегда любил листать Платона. Его мудрость меня вдохновляла. Он считал, что идеальные спутники власти в человеке и обществе — это мудрость, мужество, рассудительность, справедливость…

— И любовь! — добавила Мэри с улыбкой, но он ее не услышал, продолжая размышлять.

— Догмы Платона — вот что я прихватил с собой из прошлой жизни. «Правление лучших с одобрением народа» — так он определял аристократию. И до вчерашнего вечера я был уверен, что следую этому постулату.

Она бережно гладила его задумчивые складки на лбу. В нем шла война с самим собой, и какой будет исход этого сражения, пока было сложно предугадать.

— Если я правильно помню, почитаемый тобою Платон говорил: что государство — это люди, какие люди — такое и государство. Что же ты хочешь, Сережа? Ты не изменишь этот мир. Однажды ты это пробовал — помнишь?

— Я запутался, Мэри! Мои ценности снова рухнули и я на распутье. Я не знаю, как жить дальше.

Что-то кольнуло больно в области сердца, он назвал ее не Мурка, а Мэри. Это был дурной знак. Сославшись на проснувшийся аппетит, она поспешила покинуть остров любви, который могло смыть с лица земли ручьями ее слез.

Сонька ехала на заднем сидении автомобиля, сжатая с двух сторон бандитами Колченогого. Она жутко волновалась, мысленно молясь, чтобы все прошло идеально. Ее везли за город в то место, где якобы укрывается чекист, которого ей пришлось сдать в обмен на собственную жизнь. У Соньки закружилась голова и, почувствовав приступы тошноты, она попросила остановить тарахтящий транспорт, но получила отказ.

— У нас мало времени! Терпи! — грубым шепотом произнес Бык, сидящий справа от нее. Его многие боялись, потому что знали: за спиной этого редко улыбающегося мужчины — горы трупов. Человеком он был беспощадным, на команду «убить» его глаза наливались кровью — за это он и получил прозвище «Бык». Говорил он сдавленно из-за серьезной травмы в своем темном криминальном прошлом. За попытку «сломать» в тюрьме перебил всех сокамерников и несколько лет провел в «одиночке». Люди для бескомпромиссного убийцы совсем не имели ценности.

Второй ликвидатор — Хворый — был полная противоположность Быку. Голос у него был тоненький и в прошлом над ним частенько посмеивались, до того момента, пока он не пристрелил пару весельчаков. Хворый был потомком благородного рода, который извела революция. Не признавал ни одну силу, кроме оружия. Дуло в лоб для него было самым весомым аргументом. К Соньке утонченный ликвидатор относился с трепетом, эта женщина нравилась ему. Он вообще ценил все красивое и мог часами любоваться на картины и природу. Всю дорогу он с печалью вздыхал, не скрывая, что эта ситуация ему не комфортна. Хворым его прозвали за постоянную заложенность носа. Однажды в драке ему повредили перегородку, и с тех пор он постоянно ходил с платком.

Автомобиль подъехал к высокому забору, который укрывал от посторонних глаз одинокий дом, затаившийся в глубине леса. Оба ликвидатора вышли из машины, за ними еле плелась волнующаяся Сонька.

Василию чекист объяснил, что на репетицию сцен фильма приедут режиссер и актриса, которая претендует на роль воровки. Он тщательно подготовился к встрече: взял в театре костюм, в котором играли какой-то революционный спектакль, нацепил пустую кобуру для образа, начистил до блеска высокие сапоги, а также отрепетировал перед зеркалом мужественный и бескомпромиссный взгляд. Человек, носивший сценическое имя Гермес, очень волновался перед ответственной встречей и предвкушал всероссийскую славу, потому как ни на секунду не сомневался в собственном таланте.

Согласно указаниям Варфаламеева, Василий должен был стоять на втором этаже, а при виде Соньки громко произнести: «Ты опоздала! Сколько можно ждать?». Этот текст актер старательно проговорил множество раз, меняя интонации.

Сонька в сопровождении Быка и Хворого тихонько вошла в дом. Со второго этажа было слышно, как Василий бесконечно репетирует свою реплику. Бандиты непонимающе переглянулись, а Сонька, испугавшись, что они могут раскусить «фальшивку», громко произнесла:

— Саша, это я!

Все стихло. Девушка торопливо прошла к лестнице. Бык и Хворый двигались за ней медленно, опасаясь, что чекист может стрелять. В просторной комнате у окна гордо стоял Василий, заложив руку под кожанку для мужественности, напоминая памятник герою революции. Увидев рожу Быка, он онемел, забыв текст. Через мгновение «заговорило» оружие. «Чекист» трепыхался под пулями, в его глазах было много вопросов, потому что все шло совсем не так, как они обсуждали с нэпмэном, пообещавшим снять хороший фильм.

Глаза Соньки наполнились слезами, а когда бездыханное тело героя рухнуло, она громко всхлипнула. Бык поморщился, глядя как сокрушается подстилка чекиста о смерти своего любовника. Второй ликвидатор лишь тяжело вздохнул, подумав о чем-то своем. Сонька зажмурилась, боясь потерять сознание и, чтобы не видеть кровь, отвернулась. Бык подошел к трупу и внимательно рассмотрел наряд Василия.

— Пижон московский! Вырядился! — прохрипел он, смачно сплюнув, и выстрелил еще несколько раз прямо в лицо.

Девушка торопливо шла обратно к машине. Ей хотелось поскорее покинуть это ужасное место, где пахло смертью.

— Не спеши, красавица! — окликнул ее Бык. Сонька замерла возле автомобиля, плохое предчувствие холодной скользкой змейкой обвило сердце Соньки. Она повернулась и уставилась на ликвидаторов. Хворый виновато опустил глаза.

— Он обманул меня, да? — безысходно произнесла она дрожащим голосом. — Значит, все это было зря…

Ей вдруг неистово захотелось жить! Она стремительно бросилась с дороги прямо в дебри леса, бежала со всех ног, огибая деревья. Ликвидаторы начали стрелять. Сонька почувствовала, как что-то обожгло руку, увидев, что ее кисть превратилась в кровавое месиво, начала терять сознание. Выстрелы стихли. Солнце пробивалось сквозь листву деревьев и падало ей на лицо, пели птицы, и это было так сказочно красиво, что умирать совсем не хотелось…

— Иди, проверь! Вдруг не сдохла?! — процедил Бык, после чего добавил: — И выстрели этой чекистской шлюхе в рожу!

Хворый с сожалением и восхищением смотрел на бледное лицо с крапинками крови. Он нацелил пистолет, но рука дрогнула, мужчина не мог себе позволить надругаться над такой красотой. Он все же выстрелил, но рядом с ее головой, после чего поспешил вернуться к машине.

— Колченогий сказал закапать ее, — вяло протянул Бык.

— В лесу полно волков — обглодают. Ее все равно никто не найдет в этой глуши, — отмахнулся Хворый и получил одобрительный взгляд. Ликвидаторы поторопились вернуться в город, сказав шоферу, чтобы тот отвез их в ресторан, потому что они очень проголодались.

Варфаламееву показалось странным, что звуки выстрелов были на улице. Василий был крепкого телосложения и возможно смог выбраться из дома, а на природе ему выдали дополнительную порцию свинца. Когда шум мотора стих, он выбрался из своего укрытия и осторожно продвигался к дому, на всякий случай, прячась за деревья. Он не сразу заметил Соньку — ее тело лежало в противоположной стороне. Нестерпимая обида прорезала его грудь, молодой мужчина вдруг закричал громко, отчаянно, ему хотелось выплюнуть обжигающую боль наружу.

Глава 22 Влюбленная женщина

Царь получил уведомление, что вопрос с гостем из столицы — чекистом — решен. Все пошло по-прежнему. О Соньке никто не вспоминал. Мэри не скрывала, что чувствовала облегчение. Она вдруг полюбила старую усадьбу, и размеры этого симпатичного дома ее больше не пугали.

— Мне кажется, ее надо освежить. Вдохнуть в нее новую жизнь! — важничала она, прогуливаясь с Колченогим по парку. Он не видел вдохновленного лица женщины, которая управляла его коляской. Мэри радовалась своей идее, словно дитя сладостям.

— Картины, мебель… Нужно поменять все! — не унималась Мэри. — И, кстати, я бы подумала на твоем месте об охране!

— Ты боишься?

— Нет!

— Разве твоих людей в доме не достаточно?

— Их всего шесть, — пожала плечами Мэри, задумавшись.

— Семь. Вместе с Ромео.

Коляска остановилась, и через мгновение Мэривыросла перед ним, как гриб после обильного дождя. Она смотрела на него чуть насмешливо, небрежно уточнив:

— Ты говоришь о Фомке?

Колченогий промолчал.

— Я тебе уже говорила, Сережа, Фомка для меня, как ребенок.

— Но дети вырастают! — не унимался мужчина, нервы которого щекотала ревность.

Она немного помолчала, потом в ее взгляде появились хитрые искры, и по-девичьи озорно Мэри бросилась прочь по дорожке между деревьями.

— Вернись коварная женщина! — окликнул он притворно строго, но ответом был ее веселый смех.

Колченогий с удовольствием наблюдал, как она дурачится, собирая васильки, узнавая в ней беспечную Марусю из далекого прошлого.

— Они такие красивые! — крикнула она, помахав ему маленьким букетом.

Обновление усадьбы было в самом разгаре, по распоряжению властной женщины ее команда тоже подключилась к ремонтным работам. Нельзя сказать, что они были довольны. Слух, что в доме Колченогого трудятся немые работяги, быстро разлетелся среди его людей и над ними начали подтрунивать. История о ярком представлении с языком уже забывалась, шумиха утихла. Все знали, что почти месяц команда Мэри не выезжает «гастролировать». Шутили даже, что Мэри стала домашней курочкой при Колченогом и скоро понесет яйца.

— Слушай, мне бы людей надежных, неболтливых, — сказал как-то один шулер сидящим за столом членам банды Мэри. Один из вечеров они коротали в питейной, очень популярной среди местных бандитов. — Ремонт затеял! Ищу слаженную команду!

В зале раздался гогот. Оскорбленные мужчины еле сдерживались, чтобы не затеять драку.

— Девочки, угостить вас выпивкой? — выкрикнул кто-то из толпы. Святой резко вскочил с места, чтобы найти источник звука. Молодой разухабистый парень вел себя дерзко на фоне общего веселья. Он махнул рукой, не скрывая, что является автором этой удачной шутки. Святой подошел к нему не спеша и попросил подняться. Гул в зале стих.

Святой широко раскрыл рот, демонстрируя обрубок языка, затем пальцем указал на свое ухо, что означало: я не могу говорить, но хорошо слышу. Он сделал жест, предлагающий хохмачу извиниться, но тот не понимал.

— Прощения, наверное, предлагает попросить! — догадался кто-то из сидящих рядом. Святой закивал и уставился на парня. Молодой человек посмотрел по сторонам, толпа напряженно ожидала финала этого представления. Парень хмыкнул, что не собирается извиняться и отошел к стойке бара, изображая равнодушие. Все были наслышаны о крутом нраве Святого и его последней выходке — убийстве Федьки-чечеточника. Через мгновение весельчаку стало не до смеха, его лицо несколько раз соприкоснулось со стойкой. Не расплачиваясь за выпивку, банда Кровавой Мэри покинула заведение под гробовое молчание.

— Что это? — уточнила Мэри, глядя на протянутый листок. Это была петиция от возмущенных подчиненных, которые пытались обратить ее внимание на то, что стали частью банды в надежде двигаться вперед за лидером, а не заниматься рассадкой цветов.

— Я не заставляю вас садить цветы! — возмутилась Мэри. Святой, который являлся инициатором мятежа, покрутил кистью, имея в виду, что информация о цветах — всего лишь аллегория.

— Я вас услышала! — строго сказала Мэри. — Доделайте мою комнату, и мы закроем эту тему.

Мужчины переминались с ноги на ногу, переглядываясь между собой.

— Кому я еще могу доверить свои покои, как не вам?

Мятежники пожали плечами и неуверенно закивали.

Вечером Мэри решила поговорить с Фомкой по поводу письма.

— А что ты хотела? Над ними смеются, Мэри! И вообще пошли слухи… Наверное, не стоит этого говорить!

— Начал — говори! — терпеливо произнесла женщина.

— Ты только не обижайся… Но считают, что ты сдала позиции!

— В каком смысле?

— Стала помещицей. Эта блажь твоя с ремонтом! Мы месяц сидим на месте! — возмущался Фомка. По его реакции ощущалось, что он солидарен со сплетниками. Мэри злилась. С трудом она сдерживала себя, чтобы не бросить силы на поиски болтунов и не вырвать языки, дабы напомнить, что Кровавая Мэри остается собой, даже если занимается обустройством своего гнезда.

— Я хочу, чтобы ты нанял несколько строителей. А в начале следующей недели вернемся к «гастрольной» деятельности. Засиделись, ты прав. Да, кстати, численность банды заметно сокращается. Надо будет подумать о том, чтобы пополнить наши ряды. Условия останутся те же — язык долой. Я, как и прежде, люблю разговоры только по делу.

Фомка был рад, что Мэри снова была в боевой готовности. Он поспешил в город на поиски работяг.

Чекист бродил по кабакам и рюмочным, прислушиваясь к местным сплетням о деятельности банды Мэри. Отрастив бороду и наряжаясь простолюдином, он проводил вечера в разных компаниях, периодически угощая собеседников выпивкой, дабы они были более щедры на информацию. Ничего дельного ему не сообщали, просто общие факты, которые и без того знали все, а также просроченные слухи. Но однажды ему повезло: один из его собутыльников сообщил, что один молодой человек набирает людей, чтобы работать у самой Кровавой Мэри. Варфаламеев не мог поверить в свою удачу! Он так разволновался, что едва не расцеловал собеседника.

— Как найти того человека? — уточнил он, подавляя эмоции.

— Ты что?! Хочешь, чтобы она тебя сожрала живьем?! Никто не идет туда! — произнес помятый человек, глядя на лицо которого можно было предположить, что пьет он с малолетства. Будущее Александра его волновало по одной причине: тот стал стабильным источником бесплатной выпивки.

— Мне нужна работа. Поиздержался! Деньжат добуду — не обижу, — понизив голос, произнес Варфаламеев, подмигнув своему приятелю-пропойце.

Фомка скептически смотрел на людей стоящих перед ним. Было ощущение, что все калеки города решили заняться строительством. Многие из них посчитали: им терять нечего, и пусть есть опасность лишиться в любой момент какой-нибудь части тела, зато есть возможность подзаработать. Ну, или увидеть живьем женщину-легенду, поедающую плоть своих жертв. Было пару бездельников-доходяг при всех частях тела, один из них, правда, был болен — нос бедняги был готов отвалиться в любой момент, поэтому все держались от него на расстоянии. Чуть в стороне Фомка заприметил крепкого молодого мужчину, который неуверенно сжимал в руках кепку.

— Ты знаешь, у кого придется работать?

Тот кивнул, потупив взор.

— И что? Ты готов?

— Мне бы схорониться на время! Уж лучше пусть мне откусят ухо, чем снова посодют в тюрьму.

Фомка внимательно посмотрел на крепыша. Что-то смущало его в нем, но что именно — он пока не мог объяснить. Варфаламеев замер, потому что понял свою ошибку: весь люд гудел о вырванных языках, а вот об ухе информация была в газете и, причем, разово. Малограмотный народ эту новость не обсуждал. На его счастье Фомка эту оговорку пропустил мимо ушей и взял чекиста на работу.

Банда Кровавой Мэри планировала поездку, и ее люди наконец-то были освобождены от постыдного труда. Чекист старательно работал, чтобы не вызывать нареканий и между делом пытался подружиться с Фомкой. Называл его исключительно Петром, что молодому человеку очень грело душу. Варфаламеев был максимально осторожен и говорил преимущественно на отвлеченные темы. Он отметил, что главный помощник Мэри был весьма не глуп и податлив, и еще на него было не сложно влиять. С самой Мэри он старался не встречаться, ведь они виделись как-то в гостинице. Правда в тот раз он был с гладковыбритым лицом, вряд ли она узнает в косматом работяге любовника Соньки.

От Фомки Варфаламеев случайно узнал, куда именно направится банда Мэри на «гастроли». Молодой человек, будучи выпившим, случайно сболтнул секретную информацию и попросил своего друга, которому очень доверяет, держать язык за зубами. Банда уехала, и в доме стало пустынно. Каждую минуту чекист ощущал присутствие где-то рядом ненавистного Колченогого, которого никак не мог простить за то, что он сделал с Сонькой. Наблюдая, как Философ провозит калеку мимо, с огромным трудом сдерживался, чтобы не броситься и не выгрызть его хоть и стучащее, но уже мертвое сердце.

Несмотря на то, что ремонтники могли жить в усадьбе, Варфаламеев частенько отпрашивался в город.

— Тошно мне тут! — делился он по-приятельски с Фомкой. — Хоть иногда отлеживаться в лачуге моей!

— Понимаю, — говорил наниматель, не скрывая, что и сам питает ненависть к этому дому. Иногда он по-дружески подвозил Варфаламеева до города на пролетке, они все больше сближались.

— Что это за маскарад? — удивленно воскликнул Колченогий, не сразу узнав в плохо одетом сопляке Мэри.

— Я вернулась одна, — еле выдавила растерянная женщина.

— А остальные где?

— Приедут позже. Я надеюсь…

— Что произошло? — не понимая, уточнил Колченогий.

Мэри рассказала о ловушке, в которую угодила ее банда по прибытии. Их поджидали и все пошло насмарку. Кто-то знал, что она едет в город, и опережал ее, грабя магазины и отрезая языки.

— Питона больше нет в банде. Ему вспороли живот, у него вывалились кишки прямо во время выступления. Все рушится, Сережа…

Он протянул к ней руки, приглашая сесть к себе на колени. Она податливо вскарабкалась, уткнувшись носом в его шею.

— Что это за запах? — спросил Колченогий аккуратно.

— Рыбьей требухи. Это все, что я могла себе позволить. Купила у старьевщика.

Мужчина тяжело вздохнул, понимая, что у них возникли очень серьезные проблемы.

— Эй, парень! Ты не знаешь, Петр не вернулся еще? — спросил чекист, видя, как из кабинета Колченогого выскользнул юноша.

Мэри внимательно посмотрела на бородача, чье лицо ей показалось знакомым, но откуда она могла его знать, задумываться не было сил. Ей поскорее хотелось смыть с себя вонь и заснуть. Женщина пожала мальчишескими плечами и пошла прочь. Чекист смотрел ей вслед с тревогой. Ему очень не хотелось, чтобы с его новым другом случилась какая-нибудь беда.

Слухи с огромной скоростью распространялись по городу и серьезно вредили репутации Мэри. О ней говорили: «ненасытная Мэри жаждет крови!». Газеты пестрили заголовками, безжалостные выходки обсуждались на каждом углу. Местные жители дрожали, боясь, что сошедшая с ума женщина, устанет путешествовать и вернется домой. Где гарантии, что она не разнесет свой город? У Мэри появился подражатель, который вместо цветов оставлял горы трупов, лишая жертв языка. Близлежащие города захлебывались кровью, к Царю на поклон потянулись вереницы ходоков, молящие остановить разбушевавшуюся тигрицу.

— Она не ездит на гастроли! — пояснил Колченогий, наблюдая за истерикой главнокомандующего местными преступными войсками.

— Я тебе могу поверить, но те, кто приезжает ко мне, утверждают, что виновата в этом хаосе именно Кровавая Мэри. Лысая чертовка отрезающая языки после ограбления! Да, и с ней несколько человек, скрывающие свои лики под черными масками. Ничего тебе это не напоминает? Те, кто выжил, подробно рассказали весь тот ужас, который творится во время ограблений.

— Без языка рассказали? — встрепенулся Колченогий.

— Пальцы она им оставляет — они могут писать!

— Но если бы это было правдой! Кто-то пытается уничтожить ее.

— И у него это очень хорошо получается, должен заметить! Реши эту проблему, Колченогий, не знаю каким способом, но реши! Иначе… придется… Только ее голова у врат города способна будет примирить людей с мыслью, что на самом деле кто-то перебежал дорогу почти безобидной Кровавой Мэри.

Царь сочувственно пожал плечами напоследок. Покидая тронный зал, Колченогий понимал, что у главы преступности нет выбора, и был отчасти благодарен ему за терпение. Ведь в принципе Царю ничего не стоило объявить, к примеру, награду за труп Мэри. Учитывая, что она загнана в угол, многие бы решились на охоту за женщиной, которая совсем еще недавно держала в кулаке весь Петроград.

— Я увязла, да, Сережа? — задала Мэри вопрос, в ответе на который не нуждалась. Она ждала его на крыльце несколько часов. Как только автомобиль въехал в ворота усадьбы, обеспокоенная женщина поняла, что хороших вестей не получит.

— Ты даже представить себе не можешь насколько!

— Что же мне теперь делать?..

— Нам, Мурка, нам!

Она посмотрела в глаза Философу, сопровождающему Колченогого, он был сосредоточен, но взгляда не прятал.

Мэри собрала свою команду, точнее то, что от нее осталось. В огромном зале они выглядели жалкой горсткой потерянных людей. Женщина-лидер долго не могла начать говорить, боясь, что голос ее дрогнет, и она разочарует свою банду еще больше.

— Нынче непростое время, — начала она собравшись. — Кто-то пытается уничтожить Кровавую Мэри. Я не знаю, сколько продлится осада, и… я вас не держу! Естественно с пустыми руками никого не отпущу и отдам все, что причитается. Подумайте и завтра утром сообщите мне свое решение.

Озадаченные бандиты кивнули и покинули зал, она осталась с Фомкой.

— Все так плохо?

Она лишь небрежно вздернула плечами в ответ, с трудом преодолевая желание разрыдаться.

— Мэри, послушай меня, давай убежим! Вдвоем! — воодушевился Фомка, его окрепший голос громко звенел, рисуя радужные перспективы. — Я обещаю о тебе заботиться, ты не в чем не будешь нуждаться! Ты же знаешь, что я люблю тебя, Мэри!

Женщина ничего не отвечала, она посмотрела в сторону, потом снова перевела взгляд на него.

— Он за моей спиной, да? — усмехнулся Фомка.

Колченогий напряженно ждал, что ответит его Мурка.

— Тебе придется покинуть усадьбу, Фомка, прямо сейчас, — произнесла она без каких-либо эмоций, после чего молча прошла мимо Колченогого к выходу. Когда молодой человек обернулся, зал был пуст.

Глава 23 Судьбоносная встреча с Царем

— Я хочу заменить Колченогого! Я должна заполучить все, чем он владеет! — выдавила напористо и хрипло Сонька, рассматривая унылый вид из окна. Они с Варфаламеевым сняли скромный номер в гостинице на окраине города, притворяясь супружеской парой. Девушка только вернулась из продолжительной «кровавой» поездки, чувствуя себя полностью опустошенной.

— Надеюсь, ты планируешь снова отрастить волосы, — произнес с улыбкой чекист, рассматривая ее ровный красивый череп.

— Тебе не нравится? — играючи спросила Сонька, повернувшись к нему лицом.

— Как-то по-мальчишески. Если бы у тебя не было пышной груди, — он вдруг осекся, вспомнив как пару раз, видел подозрительного мальчишку шныряющего по усадьбе Колченогого.

— Ах, Саша, мы с тобой такого можем наворотить. Оставайся! Не уезжай в Москву!

— Не могу. Я предан своему делу и стране.

Сонька усмехнулась. Его слова звучали слишком фальшиво, чтобы быть правдой.

— Все лгут, — выдохнула она, немного разозлившись. — Когда-нибудь это прекратится?!

— К сожалению, люди делятся на тех, кто обманывает, и тех, кого обманывают. Это закон жизни. Смирись с тем, что мир несовершенен. Глупо разглагольствовать о справедливости, которой не существует на самом деле! А люди… всего лишь люди! Когда-то я верил, что могу влиять на ход истории, но потом понял: беспощадная вселенная сама выбирает себе оружие. И те, на кого указывает ее перст, становятся героями.

— Чьими героями?

— Ничьими. Просто портреты в назидание тем, кто привык подчиняться. Толпе нужен ориентир и время выплевывает смелых и отчаянных солдат, готовых служить за лавры и признание. Человек искушаем. Он всегда хочет большего, чем владеет на данный момент. Распробовав власть на вкус, сложно от нее отказаться.

Сонька кивнула, она не могла не согласиться с заключительной частью его немного пафосной речи: власть — вкуснейший деликатес, распробовав который хочется получать его к застолью постоянно.

— Я должна встретиться с Царем! — приняла она решение, вдруг громко свистнув. В комнате появился ее паж — Печальный Вестник, которого теперь за старания и умение быстро передать нужную информацию называли Шустрый. К Соньке мальчишка попал благодаря Варфаламееву, после случайно затеянного разговора на усадьбе Колченогого. Притворяющийся работягой чекист был удивлен, что парень один из немногих, искренне скорбел по погибшей девушке, оставленной умирать в лесу.

Сонька выглядела вульгарно, но была притягательно-прекрасна, как в старые добрые времена. На женщину в пышном рыжем парике и шикарном платье, подчеркивающем достоинства фигуры, обратили внимание все присутствующие в зале. Мужчины отмечали декольте, а женщины — странный изыск на платье — причудливый кусок ткани, закрывающий правую руку. Снова оказавшись в зале ресторана «Москва», она вдохнула так, будто вернулась в родные края после длительной ссылки. Здесь пахло блюдом под названием «вчера». Оно горчило и сластило одновременно. Схватив проходящего мимо официанта за шиворот, она прижала его к стенке и, приставив к его горлу вилку, взятую с подноса, тихо произнесла:

— В каком из кабинетов находится Царь? Покажи мне пальцами.

Дрожащая рука ресторанной обслуги показала два пальца — это был «мраморный» зал.

— Царь верен своим привычкам! — выдохнула Сонька, глядя в упор на едва дышащего человека, который трепетал перед ней, будто кролик перед удавом. Она рассмотрела гладко выбритое лицо боящегося даже пошевелиться официанта, после чего медленно провела языком по его щеке, почувствовав привкус дорогого одеколона. Отпустив жертву, Сонька вручила ему вилку и направилась в зал под номером два, где среди отсутствия мрамора вещал о жизненно-важных вещах сам Царь.

— Потомственные воры — вот ядро уголовного мира. Мы несем традиции и уважение к тому, что создаем своими руками на протяжении веков, — вещал он, глядя на собравшихся за столом толстосумов.

Сонька медленно зааплодировала его одухотворенной речи, выражая свое глубочайшее уважение услышанным словам. Царь оторопел, глядя на вернувшуюся с того света девушку.

— Нам нужно переговорить, — произнесла она настойчиво. Царь сделал знак своему охраннику и все трое направились в другой зал — «розовый», который вполне соответствовал своему названию, утопая в благоухающих бутонах роз. Там рыдала изрядно выпившая дама, видимо кем-то сильно обиженная. При виде громилы, сопровождающего Царя, она предпочла немедленно удалиться.

Сонька объяснила цель своего визита. Пожилой мужчина выслушал ее спокойно, но лицо его исказилось ухмылкой, свидетельствующей о том, что он не воспринимает сказанное серьезно.

— Кровавые реки, омывающие берег нашего славного городка — это моих рук дело. Или точнее одной руки, — заявила Сонька, после чего резко поднялась с места, и, задрав рукав, высвободила искусственную кисть. Ее протез блеснул возле горла охранника, стоящего за спиной Царя и крупный мужчина почти сразу тяжело рухнул на пол.

— Забавно как! Был человек, и через мгновение нет его. Как хрупка человеческая жизнь, — размышляла Сонька, глядя на предсмертные конвульсии здоровяка. Она больше не боялась крови и не падала в обмороки. В ее словах сквозило отчуждение, леденящее душу. Рядом с мертвым охранником и среди живых цветов, Царь ощущал себя, как на кладбище. Он был свидетелем сумасшедших выходок Кровавой Мэри, но то, что происходило в этот момент, обдавало жаром из преисподней.

— Что нужно сделать, чтобы получить то, что я хочу? — уточнила Сонька так спокойно, будто лежащий в крови человек, просто прилег отдохнуть. Царь прищурился, глядя на ту решимость, которая исходила от нее, и серьезно задумался, взвешивая плюсы и минусы того, что она может стать частью его головной боли. На самом деле он любил ущербных людей. Решительность и целеустремленность — эти черты главенствовали в их характере. Зная цену потерь, они не боялись рисковать. Он вспомнил, как однажды Колченогий убедил его, что способен на большее, чем просто лавировать в своем инвалидном кресле. Этот мудрый калека стал для Царя почти как родственник. Но участь воровская такова, что каждый в этом мире — волк-одиночка. А если ты правишь стаей, ты вынужден направлять голодную свору, не гнушаясь важным правилом: появляется выскочка — перегрызть ему глотку. Желательно — не своими зубами.

Мужчина взглянул в глаза Соньки — в них полыхал огонь отваги новобранца. Он кивнул и одобрительно похлопал ее по плечу.

— Избавься от тех, кто является преградой! — с улыбкой протянул Царь, почувствовав, что она понимает, о ком именно идет речь. Союз Колченогого и Кровавой Мэри нарушил процесс здорового кровообращения преступности в их маленьком, но почтенном государстве. Спокойствие стало немодным на территории провинциального городка с приездом гостьи из Петрограда. Лучший способ лечения этого недуга — устранение очага болезни. Царь и Сонька ударили по рукам, мужчина ощутил прохладу металла в своей руке, но ни один мускул на его лице не дрогнул.

Чекист назначил дружескую встречу с Фомкой в одном из дешевых кабаков. Он сел за отдаленный столик и терпеливо ждал своего приятеля. Фомка пришел понурый и помятый, словно изгнанный хозяином домашний пес, привыкающий к бродяжничеству.

— Я тут узнал кое-что! — сразу поставил его в известность бородатый ремонтник. — Мои приятели нашептали, что в одну банду требуются люди.

— Прости, дружище, я тебе благодарен, но боюсь, я сыт всем этим…

— Зря отказываешься! Языки там не отрезают. У них уже много дел. Слышал, наверное, про грабежи в соседних городах? Так это их рук дело!

Фомка насторожился. Теперь он знал, как вернуть в большие воды корабль под названием «Кровавая Мэри». Он согласился пойти с другом Сашкой, но предупредил, что должен подробно узнать все условия, ведь прошлое место его служения оказалось таким несовершенным. Оба рассмеялись.

На следующий день Фомка встретился с чекистом в условленном месте. Конечно, все было тайно, и они долго брели по подворотням, пока не пришли в какой-то двор. Деревянные двери открылись, появилась морда огромного мужика, он впустил их, как только Варфаламеев произнес условные слова «железная рука».

В комнате горела керосинка, но было темно. На кровати сидела женщина. Варфаламеев поздоровался, затем представил себя и своего спутника. Долго объяснял, что они ищут работу и если бы могли пригодиться такой прелестной барышне, то оба были бы счастливы. Лицо незнакомки было в тени, но голос ее показался Фомке знакомым. Она говорила, что ищет в команду преданных и надежных людей, которые ради нее были бы готовы на многое. Возможно даже на физическое увечье. Фомке слышалась издевка в ее словах.

— Мы с вами случайно не знакомы? — произнес молодой человек, вглядываясь в ее лицо. Она наклонилась ближе к керосинке и он, наконец, увидел, что это была Сонька. Чекист вел себя так, будто не понимает о чем идет речь.

— Удивлен? — спросила спокойно девушка, которая теперь выглядела немного иначе.

— Даже не знаю. Меня мало чем можно удивить, — честно признался Фомка.

— Так ты ищешь новое теплое место?

Он лишь пожал плечами, затем попросил своего приятеля выйти из комнаты и Варфаламеев удалился.

— Зачем ты это делаешь?

— Что делаю? Живу? Петр, ты даже не представляешь, в каком аду я побывала, — медленно и напористо произнесла Сонька, показав свое украшение — металлическую кисть.

— Мы все живем в аду. И все друг для друга враги. Лично я не сделал тебе ничего плохого. Отступись от нее.

Сонька внимательно посмотрела в глаза романтично настроенного молодого человека. Он позабавил ее и даже растрогал. «Мне тоже нужен преданный воздыхатель», — подумала она и произнесла вслух:

— Я не зверь, Петр. И готова к переговорам. Если тебе удастся убедить нашу несокрушимую Мурку быть завтра в полдень в «Москве» — я буду рада.

Фомка кивнул и поспешил к выходу, но она его окликнула:

— Скажи, что я буду ее ждать за тем самым столиком, за который она подсела в тот день, когда напялила свою ужасную зеленую шляпу!

Приятель-строитель всю дорогу задавал вопросы, пытаясь выяснить, о чем он говорил, оставшись наедине с Сонькой.

— У нас есть общие знакомые, — отмахивался Фомка. — Разболтались.

Потом его лицо вдруг стало очень серьезным, он взял за плечо Варфаламеева и с волнением спросил:

— Мне нужно пробраться на усадьбу. Ты мне поможешь?

Александр сделал вид, что колеблется, но потом кивнул, прибавив, что в таком случае обратившийся друг оплачивает экипаж.

В доме было темно. Фомка передвигался аккуратно, пытаясь быть незамеченным. Ему повезло — Мэри была в своей комнате, одна, безногого цербера по близости не было. Молодой человек проскользнул в приоткрытую дверь и торопливо предупредил, чтобы она не волновалась.

— Как ты сюда пробрался? — вспыхнула Мэри, чувствуя себя, как невеста в компании бывшего возлюбленного, собирающаяся пойти под венец по расчету.

— Я все тебе объясню, у меня есть очень важная информация.

Молодой человек поделился сведениями о том, что Сонька жива и именно она является нарушителем спокойствия в близлежащих городах. Теперь все становилось на свои места. И Мэри даже не сердилась на нее, понимая, что означает начать жизнь заново. На приглашение ответила положительно и пообещала прибыть в ресторан в полдень следующего дня.

— Как же ты будешь добираться в город? — растерялась она. — Иди к нашим! Они все равно не проболтаются!

Мэри рассмеялась и обняла человека, по которому очень скучала, потому что слишком привыкла, что ее верный товарищ всегда рядом. Его присутствие радовало ее и успокаивало.

Мэри почти не спала ночью. Она бесконечно думала о предстоящей встрече, не зная чего ждать от женщины, которая восстала из мертвых, но с другой стороны понимая — это единственный шанс расставить все по местам.

Утором она собиралась скрупулезно.

— Куда ты, Мурка? — спросил почему-то с тревогой Колченогий.

— Мне необходимо встретиться с одним человеком!

— С Фомкой? — предположил он. Нотки раздражения указывали на ревность, которая никак не оставляла его в покое.

Мэри отрицательно покачала головой, затем подошла к своему Сереже и очень нежно его поцеловала, прошептав, что ни с одним мужчиной на свете она не будет так счастлива.

— Я все расскажу, как только вернусь! Обещаю!

Мэри ушла. Автомобиль Колченогого помчал ее на встречу с самой ненавистной женщиной на свете.

Назначенный столик в «Москве» оказался занят посторонними людьми. Мэри уточнила у Бориса, не предупреждал ли кто-нибудь о своем визите или перемене места встречи? Буфетчик лишь равнодушно пожал плечами, не признав в любопытствующей дамочке ни Кровавую Мэри, ни знакомого сорванца Сережку.

Она просидела у стойки бара с полчаса. Затем ее охватило странное волнение.

— Сережа! — крикнула она на весь ресторан и, не расплатившись за чай, побежала к выходу.

Глава 24 Прощай, любимый! Встретимся в аду!

Чекист открыл дверь и несколько человек беспрепятственно вошли в дом. Знаками он показал направления — те места, где находились члены банды Кровавой Мэри и обслуга усадьбы. Не ожидавшие нападения Правша, Пень, Граф, Святой и Философ толком и не сообразили, что происходит, их взгляд потух моментально. Фомку Варфаламеев связал и тот был вынужден наблюдать за тем, как лишают жизни людей, с которыми он существовал бок о бок не один год.

Сонька застыла возле дверей спальни Колченогого, пытаясь побороть предательский девичий страх, вспыхивающий в ее организме по старой памяти. Наконец она сделала усилие над собой и вошла. Ее бывший благодетель лежал на боку и как будто крепко спал. Вдруг его глаза внезапно открылись, он очень серьезно и сосредоточенно смотрел на Соньку.

— Неужели ты совсем не удивлен?

Он ничего не ответил, лишь усмехнулся в ответ. Создавалось впечатление, будто Колченогий знал, что бывшая любовница еще появится в его жизни. Его невозмутимость злила девушку, нервно измеряя шагами пространство и пряча сверкающий молниями раздражения взгляд, она быстро затараторила:

— Что же это такое?! Я столько времени хотела тебя удивить и вот — представился шанс. И снова тебе скучно со мной! Она заколдовала тебя? Чем так хороша эта проклятая Мурка? Что в ней есть такого, чего нет у меня?!

Сонька отдышалась, успокаивая поднимающуюся бурю внутри себя. В последнее время ей было непросто справляться со вспышками гнева. Она училась их контролировать, боясь совсем потерять человечность. Чтобы отвлечься, девушка рассматривала убранство спальни. После ремонта в усадьбе многое изменилось. «Видимо, ты меня выживала во всех смыслах!», — злилась Сонька, рассматривая стены.

— Здесь все по-другому. Чувствую, что мягкая кошачья лапка постаралась выкорчевать с корнем память о прошлом, — не удержалась она от едких комментариев.

— Ты говоришь глупости, — произнес он устало.

— Не складывается наш разговор. Я представляла, что все будет не так. Скомканное прощание получилось! — процедила сквозь зубы взбесившаяся гостья и встряхнула покалеченной рукой, из металлической кисти появилось тонкое лезвие, с помощью которого она очень ловко сделала глубокий порез на горле Колченогого. Отступив, Сонька некоторое время наблюдала, как темно-красное пятно крови расползается по светлой простыне и подушке.

— Вот видишь, какая я теперь смелая. И в обмороки не падаю. А ведь все благодаря тебе… Прощай, любимый! Встретимся в аду!

Сонька резко направилась к выходу, но вдруг остановилась возле картины Левитана и некоторое время внимательно разглядывала ее.

Чекист развязал Фомку, тот лишь мотал головой из стороны в сторону, не желая верить в случившееся, и даже казалось, что рассудок его помутился.

— Саша, где ты? — летел по пустынным коридорам звук Сонькиного голоса. Варфаламеев торопливо ушел, ничего не объясняя.

Усадьба казалась мрачной и безжизненной. Мэри бежала от ворот очень быстро, не замечая под ногами ни травы, ни лестницы. Дверь не была закрыта. Отсутствие звуков беспокоило ее, а сердце тосковало в предчувствии чего-то ужасного.

Тело Колченогого лежало прямо посреди их острова счастья в багровой луже крови. Глаза его были закрыты, лицо спокойное, будто он отдыхал после тяжелого дня.

— Сережа, — тихо позвала она, — ты ведь спишь, правда?

Мэри стащила с себя парик и забросила его в угол. Затем подошла к кровати и легла с ним рядом, крепко обняв со спины. Он был теплый, но сердце не билось. Она почувствовала себя обездоленной, покинутой, брошенной, одной-единственной во всем мире.

— Я бы еще раз пережала тот ужас в поле… лишь бы ты был жив! — прошептала она, захныкав, как ребенок. — Сережа…

Она долго пыталась согреться теплом, которое безвозвратно покидало его тело, и горько плакала почти до самого рассвета.

Мэри открыла глаза рано утром следующего дня. Несчастная женщина осознавала, где находится и что произошло. Ее внимание привлекла картина Левитана, на которой кровью было написано время и место встречи с Сонькой.

— Сережа, она испоганила нашего Левитана. Какое невежество! И как ты мог с ней спать? — вслух возмутилась Мурка.

Словно потерянное осиротевшее дитя, она скользила по пустынной усадьбе. Мэри не знала, как жить дальше. Все рухнуло, обратилось в прах. Теперь у нее не было ни целей, ни желаний. Она вошла в комнату, где лежали бездыханные тела ее людей. Все, кроме Графа, были до неприличия спокойны. Изящную внешность щеголя перекорежило испугом. Возможно, его отправили на тот свет в последнюю очередь. Неприятная участь — проводить своих товарищей и ждать собственной смерти. Мэри отчужденно рассматривала бледные лица немой команды.

Пень лежал на своей кровати, свернувшись калачиком, видимо ушел в мир иной, так и не проснувшись. Правша завалился у окна в неестественной позе, словно сломанная марионетка, — это был его последний акробатический этюд.

— Передай привет своему брату, — прошептала Мэри, глядя в его остекленевшие глаза.

Святой и Философ были за столом, будто продолжая играть в карты. Они сидели друг напротив друга, оба закатили глаза, словно обдумывая следующий ход…

— Вы ведь притворяетесь? Хотите меня разыграть, — с обидой в голосе произнесла Мэри. Она кожей чувствовала всю безнадежность и бессмысленность своего бытия.

— Поле снова стало багровым, — шептала Мэри, мысленно прощаясь со своей бандой навсегда.

Не спеша, Мэри приняла ванну, которую приготовила себе сама, переоделась и отправилась в город, самостоятельно сев за руль автомобиля. Водитель тоже был мертв, как и остальной обслуживающий персонал, связанный с кухней и садом. Рулила Мэри всего пару раз в жизни и то в шутку, потому что не признавала «металлического коня». Не без трудностей, но она добралась до ресторана в назначенное время.

Глава 25 До смерти преданный друг

Мурка вошла в зал «Москвы» под всеобщие шепотки. Все рассматривали ее обнаженную голову со шрамами. За столиком, за которым они когда-то воссоединились с Сережей сидел человек в форме — это был Варфаламеев. Заметив вошедшую Мэри, он подскочил по-солдатски и вытянулся по стойке смирно, будто перед ним был генерал, затем чуть склонился в знак приветствия. Назвав себя Александром, он услужливо отодвинул стул, чтобы дама могла сесть.

— Я вас помню, — произнесла Мэри сухо. — Вы были в гостинице. Какова цель этой встречи?

— Я хочу, чтобы вы поехали со мной в Москву. Такова была цель моего пребывания в городе.

— Звучит очень романтично. Но мое сердце занято! — стальным голосом произнесла женщина, рассматривая лицо сидящего напротив чекиста. Последние события, связанные с воскрешениями из мертвых утомили ее.

— В вашем положении, Мэри, сохранять чувство юмора…

— Что вы знаете о моем положении?! Где она?

— Кто? — притворяясь, будто не понимает о чем речь, Варфаламеев смотрел на знаменитую воровку очень серьезно, при этом даже делал вид, что очень хочет угодить ей. На самом деле он просто внимательно разглядывал хрупкую женщину, которой давно восхищался за ее доблесть на поле брани.

Фомка практически ввалился в ресторан, он был изрядно пьян и стремился погасить сознание, дабы позабыть весь пережитой ужас. У него оставалось еще немного денег, и он решил спустить их в достойном заведении. Борис его сразу узнал и общался очень мило, предлагая весь ассортимент напитков, причем, за свой счет. Выбрав можжевеловую настойку, Фомка не успел зевнуть, как рюмка стояла уже перед ним. Подозрительный буфетчик слишком старался.

— Что это ты такой расторопный? — насторожился гость.

— Здесь сама Кровавая Мэри! Я второй раз вижу ее так близко.

Фомка оторопел и не сразу повернулся в ту сторону, куда кивнул Борис. Наконец он собрался духом и взглянул на ту женщину, счастьем которой жил долгое время. Она была в компании мужчины в форме, и это казалось ему дикостью. «Возможно, ее допрашивают по поводу смертей в усадьбе?» — смекнул он, и в его нетрезвом уме зародился план по спасению ее из коварных лап врага. Рассмотрев Варфаламеева, он узнал в нем своего приятеля Сашку, которого нанимал для работы в доме. Кровь Фомки закипела, он жаждал мести.

— Мне нужен лист бумаги и карандаш! — скомандовал он шепотом, через мгновение пред ним лежали требуемые предметы. Он что-то быстро написал — буквально одно слово, и велел Борису положить записку на столик.

Чекист с горячностью убеждал преступницу: учреждение, которое он представляет, создано на благо родины и в услужение мирным гражданам.

— Ваша политика — насилие. Нечестно говорить, что вы думаете о людях и о благополучии страны, — произнесла негромко Мэри, устав от этого разговора.

— О насилии говорит вор? Я поездил по стране и видел много бандитов, которые, к сожалению, понимают только тот язык, на котором говорят сами. Я обещаю, что благодаря репрессивным мерам, ЧК обуздает волну бандитизма.

— Пожалуйста, оставьте ваши торжественные речи. Ваша проклятая революция сломала все устои: и государственные, и нравственные, и религиозные — все это создавалось веками. Теперь у нас в руках лишь пепел. Подует ветер и не останется ничего! Только грязь на ладонях.

— Этот спор бесполезен. Мы по разную сторону баррикад, Мэри.

К столику подошел Борис, держа во вспотевшей от волнения руке записку. Он вдруг замер, узнав в прославленной женщине-легенде своего приятеля Сережку. Не зная, как себя вести, буфетчик сунул ей в руку бумажку и поспешил удалиться без лишних слов, перебирая в памяти встречи с сорванцом, которого в последний раз осмелился обмануть.

Мэри развернула маленький листочек, на котором были выведены лишь четыре буквы: «СУКА». В блатном мире этим обидным словом называли изменников воровскому делу, по отношению к ее персоне обвинение было совсем неуместно. Ее обуял приступ бешенства, Мэри повернулась в сторону буфетчика. Поймав недобрый взгляд, Борис готов был упасть в обморок, он с отчаяньем замахал в сторону выхода, из чего Мэри сделала вывод, что провокатор ожидает на улице.

— Мне нужно отлучиться, — сказала она чекисту, понизив голос.

— Вы же понимаете, Мэри, что я не могу вас отпустить!

— Я обещаю, что не сбегу!

Она чувствовала, что не вернется в «Москву», торопясь на свет маленькой лампадки, в которой трепыхался огонек смерти.

Фомка ждал рядом с крыльцом Варфаламеева. Он вытащил нож, чтобы привести в исполнение свой приговор, отомстив за предательство. Вместо чекиста появилась взбешенная Мэри, она ожидала увидеть ожившую Соньку и была готова растерзать ее, за причиненную боль и оскорбление.

При виде Мэри, молодого человека затрясло. Он попытался объяснить ей по поводу произошедшего в усадьбе и просветить, что за подлец сидит с ней за столом в ресторане. Мэри ничего не отвечала. Вдруг она сделала резкое движение к нему и вздрогнула, уставившись прямо в глаза. Он не сразу сообразил, что произошло: отчаявшаяся женщина бросилась на острый клинок, застывший в его руке, который предназначался другому человеку. Испугавшись, Фомка одернул руку и отошел в сторону. Из ее груди торчала рукоятка ножа. Мэри улыбнулась и пошла прочь от ресторана.

— Мы наш, мы новый мир построим… кто был никем, тот стал ничем, — тихо напевала женщина, чувствуя, как силы покидают ее. Она брела по улице, вместе с ветром, который будто подгонял ее на встречу с любимым Сережей. Она медленно брела в сторону заката, придерживаясь рукой за рядом стоящее здание, и оставляя за собой длинный кровавый след. Вскоре силы совсем иссякли, и она рухнула на колени, ничего не видя вокруг. Теплая рука коснулась ее лица.

— Моя любимая Мурка, — прошептал мужской голос, — ты устала!

— Забери меня с собой, — выжимала она слова, боясь умереть раньше, чем он согласиться. — Я так хочу, чтобы ты был всегда рядом… Сережа…

Она почувствовала резкий удар кулака в лицо и упала навзничь, уставившись в небо.

— Ты опять все испортила, — немного капризно произнес нетрезвый Фомка, на его глазах были слезы горечи и обиды. — Я мог бы сделать тебя счастливой.

— Что смешного? — настороженно спросил ее верный паж.

— Бедный мой Петя Фомин… Надо было прогнать тебя раньше… Еще тогда, в поезде… Помнишь, ты хотел сбежать на какой-то маленькой станции…

Мэри с усилием выдернула нож из своей груди и с облегчением почувствовала, как в отверстие в ее груди вместе с легким осенним ветерком, проникает свобода. Фомка терял ее навсегда и ничего не мог с этим поделать. Он всхлипывал без стеснения, оплакивая то, что никогда не случится.

— Спасибо тебе, — прошептала Мэри, улыбнувшись. Казалось, она была так счастлива, словно он вручил ей самый дорогой в мире подарок.

— Маруся, ау! Я не вижу тебя! Где ты? — звал кто-то издали. Молодая девушка негромко рассмеялась. Сдернув ленту с косы, она распустила длинные светлые волосы и встряхнула головой, почувствовав, как мягко они касаются ее плеч. Блики от воды на мгновение ослепили ее, она зажмурилась, а когда открыла глаза, перед ней стоял крепкий темноволосый паренек в смешных очках, который немного важничал и будто очень хотел, чтобы она увидела обложку толстой книги в его руке, на которой крупными буквами было написано «Платон».

— Маруся, я так долго тебя здесь жду! — весело произнес Сережа и запустил бумажное собрание мудрых мыслей прямо в реку. После чего схватил ее за руку, и они побежали к воде, весело и громко смеясь.

— Иногда стоит умереть, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливой! — прохрипела Мэри. В ее огромных синих глазах отражалась яркая и равнодушная луна, которая буквально секунду назад появилась на оранжево-розовом небосводе. Фомка не смел даже дотронуться до нее, в душе надеясь, что это просто дурной сон…

Глава 26 Король умер. Да здравствует король!

День, когда Сонька пришла в сознание после встречи с ликвидаторами, стал ее навязчивой тенью. Мысленно она возвращалась снова и снова в момент, когда очнулась на грязной соломе в деревянном сарае.

— Какой странный запах… Я не чувствую руки, Саша, — еле слышно прошептала девушка, с трудом открыв глаза.

— У тебя началась гангрена. Нам придется… — Варфаламеев не договорил.

— Что нам придется? — испуганно уточнила Сонька, понимая, к чему он ведет. — Нет! Только не руку! Что угодно, только не руку! Почему я не умерла?! Застрели меня! Просто застрели!

У Соньки началась истерика. Она кричала, звала смерть, проклинала его. Варфаламеев терпеливо ждал, пока она успокоится. Спустя несколько часов девушка стихла. Сонька с ужасом рассматривала потолок, ей казалось, что закоптелые доски — это крышка ее гроба. Больше всего на свете ей тогда хотелось заснуть вечным сном, мягко уйти в небытие, чтобы никогда не вспоминать о том, что она пережила за ее короткую, но несчастливую жизнь.

Варфаламеев проснулся на рассвете от странного чувства. Открыв глаза, он даже вскрикнул, увидев сидящую рядом Соньку. Она смотрела на него пронзительно, сосредоточенно. Было ощущение, что за прошедшую ночь она стала гораздо старше. Девичества во взгляде не осталось. Не говоря лишних слов, Сонька протянула ему ржавый серп, найденный в углу убогой сараюшки.

— Нужно развести огонь… необходимо прижечь рану… после того как… чтобы не было заражения, — волнуясь, произнес Александр, на самом деле не готовый к роли хирурга-мясника.

— Валяй, — безразлично ответила она.

В то утро часть Соньки умерла — та, что была соткана из светлых мечтаний, благодарности, жажды быть любимой. В нее вселился озлобленный и острозубый зверь, имя которому была «Месть». Больше всего на свете она мечтала видеть, как уходит жизнь из ее врагов.

Сонька плотно закрепила позиции в уголовном мире сильного и целеустремленного лидера. Иногда ее сравнивали с Кровавой Мэри, но она запрещала об этом говорить имогла безжалостно отрубить руку за смелые высказывания. Она поклялась сделать все, чтобы слава женщины, забравшей у нее право на обыденное человеческое счастье рядом с Колченогим, померкла. Она даже дала распоряжение, чтобы сочинили куплеты, порочащие честь Маруси — Мурки, которая согласно сюжету спуталась с чекистом и ради спасения собственной шкуры вероломно предала своих подельников.

Варфаламеев вернулся в Москву и активно продолжил борьбу с преступностью, продвигаясь по службе и бережно собирая награды за достижения. Он не раз слышал о «шалостях» своей бывшей возлюбленной — отрубленных руках и улыбался, вспоминая, как славно они проводили время с беспечной Сонькой в роскошных апартаментах «Гранд Мерси».

— Как нам теперь называть тебя? — спросил с почтением Царь, принимая Соньку в своем тронном зале. В честь важного события в этот вечер собралась элита бандитского мира, дабы поприветствовать нового лидера, пополневшего их ряды. И даже прибыли гости из столицы, чтобы лично засвидетельствовать почтение даме, сумевшей превзойти в подвигах саму Кровавую Мэри.

— Может, Сонька — Железная Рука? — произнесла она немного смущенно, разглядывая блестящий протез.

— Зачем мелочиться?! Сделаем тебе руку из золота! — рассуждал Царь.

В глазах девушки заблестел дьявольский огонек, она посмотрела на окружающих ее людей, не скрывая переполняющее ее чувство счастья.

— Золото я люблю! — честно призналась она.

— Да здравствует Сонька — Золотая Ручка! — отчеканил кто-то басом и тут же прозвучали громкие и раскатистые «Ура! Ура! Ура!».

Оглавление

Глава 1 У каждого свое счастье

Глава 2 Прощание с Пианистом

Глава 3 Ослепленный солнцем любви

Глава 4 Я покажу тебе небо в алмазах!

Глава 5 Время лечит, а смерть исцеляет

Глава 6 Два титана преступного мира

Глава 7 В поисках Левитана

Глава 8 Неожиданный подарок Судьбы

Глава 9 Кто не рискует, рискует больше всех!

Глава 10 Обнаженная в шляпе

Глава 11 Сказки для двоих

Глава 12 Погоня за мечтой

Глава 13 Договор с совестью

Глава 14 В чем твой секрет?

Глава 15 Нарушая все запреты

Глава 16 Лев без зубов

Глава 17 Страшная тайна Мэри

Глава 18 Яд в моей крови

Глава 19 Черт и ангел развлекаются

Глава 20 Вкус предательства

Глава 21 Репетиция смерти

Глава 22 Влюбленная женщина

Глава 23 Судьбоносная встреча с Царем

Глава 24 Прощай, любимый! Встретимся в аду!

Глава 25 До смерти преданный друг

Глава 26 Король умер. Да здравствует король!