Канон Равновесия [Александра Плотникова] (fb2) читать онлайн

Канон Равновесия

Пролог

«Мир ломает нас ровно настолько, насколько мы позволяем ему сломить себя»

Ваэрден Трилори

Над горными вершинами догорал закат. Малиновые с одного бока облака лениво ползли с запада на восток, чтобы влиться в набухающую первой весенней грозой тучу. Кряж Нар-Эйри затих, укутавшись душным воздухом, как толстой шалью.

Тишина ленивой кошкой разлеглась и в яблоневом саду, разбитом на одной из террас крепости Мунейро-ви-Иллес. Деревья кутались в пышные розовато-белые соцветия, похожие на горный снег под лучами закатного солнца. Иногда с какой-нибудь накренившейся ветки сам собой обрывался лепесток и тихо падал наземь к своим собратьям.

Янос Джанрейв сурр Аэрон, избранный вождь последних ирлерр, сидел в легком плетеном кресле под старым раскидистым деревом и будто бы дремал, свесив черные крылья по бокам. Невысокий, жилистый и синекожий, с худым лицом и коротко остриженными полуседыми волосами, он был более птицей, нежели человеком. На губах играла безмятежная полуулыбка, давно ставшая привычкой, длинные тонкие пальцы четырехпалой руки рассеянно теребили кисть на золотом шнуре, перехватившем в талии легкую светлую тунику-кепри. Ирлерр ждал.

Внезапный порыв ветра качнул ветки над головой и осыпал вождя ворохом лепестков. Янос чихнул от сильного сладкого аромата и посмотрел вверх.

— Vienn^[1], Юдар, прекрати немедленно!

В ветвях показалась прозрачная морда воздушного Духа. Длинный усатый змей похихикал на разные голоса, сверкнул едва видимыми перламутровыми глазами и умчался летать среди ажурных висячих мостов и башен цитадели. Янос вздохнул и принялся отряхиваться.

В стороне на дорожке раздался негромкий хлопок воздуха от раскрывшегося портала. Под дерево, отведя низко растущую ветку когтистой рукой, шагнул высокий мужчина-кхаэль. В вечернем полумраке блеснули золотом глаза с овальными зрачками и широкой радужницей. Грива абсолютно белых волос свободно лежала на плечах и спине, крайние пряди были сплетены в две нетугие косы. Голову, украшенную короткими, загнутыми назад рожками, обхватывал простой серебряный обруч с чеканным узором, а темно-бордовый длиннополый кафтан был лишь слегка тронут золотой вышивкой.

Владыка Кхайнериар собственной персоной деловито прошел мимо привставшего было ирлерра и уселся прямо на резные кованые перила, ограждавшие сад со стороны пропасти. Ноги, обутые в мягкие сапоги из тонкой кожи, ступали по гравию совершенно бесшумно.

Он дернул заостренным ухом, снял с плеча небольшую матерчатую сумку и расплылся в улыбке. Заблестели длинные звериные клыки.

— Ждал, пернатый хитрец?

— И тебе привет, Кхайнэ, — искренне улыбнулся в ответ крылатый, назвав друга ласковым домашним именем. — Ну, кто?

— Девочка, как и ожидали, — от довольства кхаэль даже засветился легким, почти незаметным глазу белым сиянием. — Родилась перед самым восходом. Чистокровная кхаэлья. Золотая.

— А ты человечку ждал, папаша? — Янос все-таки поднялся и подошел к другу, изящно и чуть дергано переступая птичьими ногами. — Твои гены какую угодно кровь перешибут.

— Ну, Лира сильная женщина. Ведьма все-таки. Могло сбойнуть.

— Сам-то в это веришь?

Кхаэль повел ушами, будто отмахнулся от неприятной мысли, и извлек из сумки небольшую бутылку темного стекла, оплетенную витым шнуром, и два кубка. Янос хмыкнул.

— Сантекское игристое? И как достал? Даэйров ограбил?

— Не я, — самодовольно оскалился Кхайнериар. — Рахийяр подогнал. А я не отказал себе в удовольствии принести эту редкость тебе.

— Ну да, этот водоплавающий бандит сумеет утащить даже чешуйку с хвоста одного из сантекских старейшин, — фыркнул вождь.

— Просто потому, что какому-то разжиревшему даэйру лень встать и посмотреть, что у него там возле хвоста копошится.

Старейшин островных даэйров недолюбливали оба. За лень и заносчивость. Единственным адекватным членом Совета по их мнению был только Брендомар. По крайней мере у повелителя клана даэйров материковых не вставали дыбом крылья при виде него.

Тугая золотистая струя наполнила кубки, по саду разлился знойный аромат. Кхаэль утвердил бутылку на земле и отсалютовал другу.

— За Илленн эль Шиар-ад'Дин, наследную княжну Кхаалета.

— За нее.

Последние алые отблески зари погасли, уступив место глубокой вечерней сини. Россыпь звезд разгорелась ярче, и по небу от края до края протянулась Спица Колеса — звездный путь. За спиной у Эль-Тару^[2] Кхайнериара нежно сияли первородным Светом восемь казавшихся тонкими от огромного расстояния стержней — восемь потоков Светлого истока, видимого только жрецам-Опорам. Кхаэль задумчиво допивал вино, глядя перед собой. Янос пристроился сбоку, опершись рукой о перила, и не мешал другу думать. Молчание текло, как вода, падало наземь густыми каплями. Легкий ветерок шевелил правителям волосы, ластился, обретая очертания змея. Лишь когда ночь совсем завладела небом, Кхайнериар заговорил негромко и задумчиво, глядя на широкую ветвь галактики над собой:

— Колесо поворачивается. Третью ночь не могу уснуть, глядя в поле вероятностей. Третью ночь вижу перемены, которые от меня не зависят.

— Без перемен нет жизни, — философски ответил ирлерр, искоса глянув кхаэлю в глаза. — Лучше сразу признавайся, что тебя тревожит.

— Темные, — ответил Кхайнериар. — Пока что — только Темные. Их Исток почти иссяк. Равновесие слишком сильно накренилось в нашу сторону.

— Ты же присмотрел будущего Владыку Тьмы, — прищурился Янос.

— Его еще воспитать надо. Причем так, чтобы Свет и Тьма навсегда перестали соперничать и перетягивать чаши весов. Но дело даже не в этом… Я планировал долго и точно, даже нужные отражения уже начали свой путь, но… всплыли ноые переменные. Силы, даже намека на которые раньше не было в раскладе. Факторы, которые я никак не могу контролировать.

Черные крылья слегка приподнялись, выражая удивление хозяина.

— Ты же знаешь, что вероятности нестабильны. Нельзя учесть все, — ирлерр безмятежно улыбнулся, однако на короткое мгновение тень тревоги успела пробежать по лицу.

— Мне будет сопутствовать удача? — Кхайнериар склонил голову на бок, внимательно глядя на собеседника пронзительно-плоским кошачьим взглядом.

— Делай, раз задумал. Все будет так, как решат они.

— Они — это кто? — приподнял одно ухо Владыка Света.

— А ты думаешь, перемены тебя не коснутся?

В тот вечер вопрос остался без ответа. Колесо Судьбы поворачивалось безмолвно и величественно. Что оно решит? Как распорядится судьбами и желаниями великих и малых миров своих?..

Кхайнериар не знал.

Не знал этого и Рейнан Даррей, маг-Смертоносец. Пряча под черными перепонками огромных крыльев новорожденного котенка, которого родители вручили ему с наказом беречь, он тихо курлыкал от непривычной нежности. Звереныш не боялся его силы, тянул лапки, норовя схватить за палец и доверчиво лупал пока еще голубыми глазенками. Полусознательные мысли копошились в маленькой головке.

«Свой. Теплый. Хороший»

Хороший вздрагивал и прятал в глубины души Смерть.

Подальше.

Часть 1 Танец Огня

Колесо, оригинальная Хэйва

Год 1385 Новой Эры, Кхаалет,

Твердыня Дарреи Лар

1. Котенок

Копыта свирепого черного дахарра по кличке Мрак прогрохотали по базальтовым плитам внутреннего двора глубокой ночью, когда даже ярко-белые кристаллы-светильники не могли разогнать темноту черной крепости. Всадник устало спешился, опираясь на тяжелую серповидную глефу с двойным лезвием, на котором медленно гасли серебристо-зеленоватые письмена. Сегодня он не отказал себе в причитающейся трапезе, и Смерть сыто уползала в глубины души и тела, уступая место живому.

— Мастер? — конюх поклонился, ожидая разрешения забрать не терпевшего узды скакуна.

Хозяин замка молча передернул сложенными за спиной крыльями и легонько хлопнул животное по крутой холке, отдавая короткий мысленный приказ, и широким шагом направился вглубь твердыни. Позвякивали доспехи, тело ломило после долгого боя и охоты. Но Дом, как всегда, смывал усталость и ластился к хозяину, нашептывая, что в его отсутствие все было хорошо и спокойно.

Изрядно опустевший Дом.

Когти невольно клацнули по древку глефы, в глазах всколыхнулась и тут же угасла серебристая дымка. Скорбеть по погибшим нет времени, а ярость лучше оставить для врагов.

В личной оружейной дожидался Старший амиран Эскиль. Хорошо зная повелителя, он без единого слова взялся помогать снимать доспехи — давал главе Клана отмолчаться, выдохнуть, успокоить буйный нрав.

— Сколько? — позволил он себе единственный вопрос.

— Еще двести сорок семь, — буркнул Рейнан, мечтая в эту секунду только о горячей ванне и чашке не менее горячего чая потом.

— Хреново, — худощавый блондинистый даэйр подошел к мастеру сзади и стал умело разминать затекшие крылья. Под цепкими пальцами распускались узлы одеревеневших мышц, с тихим шелестом осыпались на пол мелкие острые чешуйки. — Ты линяешь.

— Знаю. Потом.

— Когда прилюдно об дверные косяки чесаться начнешь?

Смертоносец рыкнул. Амиран пожал плечами, ничуть не испугавшись.

— Заходи ко мне, как в себя придешь. Лишнее обдеру, Мрачняк ходячий.

Эскиль Харвин, на три четверти даэйр, на одну кхаэль, со своим мастером и сюзереном никогда не церемонился. Знал, что называется, как облупленного, и видел не только в парадных одеждах. Наедине мог себе позволить и по шее дать за дурь. Массивные мощные крылья обвисали под его руками, скребя когтями длинных пальцев по полу, Рейнан выгнулся от удовольствия и встопорщил жесткую чешую.

— Ла-адно, — согласился, наконец, он, уже самостоятельно избавляясь от неудобной амуниции. — Пни Искара сдать отчеты завтра утром мне на стол.

— Хорошо, — кивнул амиран. — Эй, Рей! — уже возле выхода окликнул он мастера домашним именем.

— Что? — резко обернулся тот.

— Детеныш твой сегодня опять чуть не навернулся с башни. Хорошо, ученики вовремя за хвост поймали.

Черный даэйр на это не ответил, только вздохнул и потер виски кончиками пальцев. Вот же неугомонное чадо… Но сперва привести себя в порядок и разобраться с неотложными делами, а потом уж проводить воспитательные беседы.

Выйдя из оружейной, Рей быстрым шагом направился в госпитальное крыло крепости. Эхо его шагов гулко отдавалось под высокими сводами облицованных черным янтарем коридоров. В глубинах дорогого теплого камня то и дело рождались золотисто-коричневые отблески, как будто за янтарными плитками кто-то проносил свой собственный источник света. Кристаллические светильники горели ровно и мощно, позволяя рассмотреть малейшие переливы цвета на узорчатых полах. Сквозь высокие узкие окна-бойницы, забранные кристально-прозрачным, но крепким лирофанитом, ясно виделось голубоватое мерцание активного защитного купола крепости.

Сломить Черную Крепость и ее белый город казалось невозможным даже спустя несколько десятков лет изнуряющих войн и политических нападок. Власть ее хозяина все еще оставалась нерушима, даже после того, как кхаэлям подрубили колени, уничтожив Клан Хизсар — внешнюю разведку и службу безопасности Кхаалета. Наглые соседи откусывали от границ государства мелкие кусочки, но пока еще у братьев хватало сил удерживать страну в целости, стараясь, чтобы никакая угроза изнутри не пошатнула Черный Престол.

Источник Дарреи Лар^[3] все еще горел в полную силу. Но ни приближенные, ни родичи не знали до конца, все ли в порядке с его хозяином.

А он не собирался уведомлять их о своем состоянии.

Лазарет встретил Рея резким запахом медикаментов, ярким светом и стонами раненых. Убранство этой части замка отличалось светлыми, не раздражающими тонами и строгостью, здесь царствовали медики, которым и правитель не смел высказать полслова поперек, сам частенько превращаясь в пациента. Лазарет был оснащен по последнему слову магии и техники, здесь работали лучшие целители и хирурги, каких можно было найти или выучить. Повелитель не скупился на медицину, и в эту клинику ушло немало сил, времени, нервов и денег. Диагностические капсулы и операционные ложа невозможно было создать на Хэйве — и глава Клана Даррей, наступив на собственную гордость, убеждения, принципы, пошел на поклон к ирлерр и алден. Те и другие в итоге отмахнулись от разговоров об оплате, что иногда заставляло Рея лишний раз нервничать. Но причины столь странной бескорыстности, особо не свойственной ни птицам, ни ящерицам, остались для него тайной за семью замками.

Неторопливо, стараясь лишний раз не шуметь, Рей начал свой обход по палатам. И это медики не могли ему запретить. Вышедшая было навстречу дежурная сестра, натолкнувшись на сумрачный, отдающий серебром взгляд, с поклоном отступила с дороги Смертоносца. Знала — он идет спасать жизни. Или забирать их. В некоторых случаях только его воля могла удержать пострадавшего по эту сторону жизни или наоборот, отпустить на перерождение.

Он криво усмехнулся уголком губ, пройдя мимо женщины и окунувшись в гремучую смесь из почтения, уважения и страха, давно уже привычного. Еще б этому страху не быть! Совершенно точно знали только самые близкие, но шептался-то весь Клан, весь город, а то и вся страна. Тайро Рейнан — нежить.

И что? Кем еще прикажете быть на должности Хранителя Смерти? Но почему-то большинство, стоит им совершенно точно увериться в подобном предположении, являются к обвиняемому с кольями и факелами наперевес.

Прах с ними. Боятся все и всегда, это естественный инстинкт живых. Вот только ненормальная Илленн, словно ей ее коротенькая жизнь не мила, предпочитает вешаться на шею, пропуская мимо ушей любые предупреждения.

Комочек солнца… Хоть кто-то искренне радуется его приходам просто так.

Беззвучно переходя от кровати к кровати, он вслушивался в дыхание спящих и бредящих, вглядывался сквозь Грань в мерцающе-серое марево, устало отмахиваясь от шепотков и шорохов. Сегодня не умрет никто, потому что он устал терять соклановцев.

С тех пор, как обезумели Хизсар, стычки не прекращались. «Паучья чума» расползалась из Харадской пустыни, захватывая город за городом, всюду оставляя многочисленные кладки, из которых быстро появлялись новые Хизсар — хищники, уже не имевшие второй ипостаси и считавшие пищей всех подряд. Оставшиеся Кланы, связанные этой напастью, уже не могли отбиваться на несколько фронтов. Кхаалет терпел поражение за поражением. Но самые тяжелые потери понесли даэйры Клана Даррей. Мефитерион Хаггаран, бессменный глава «пауков», направлял свою ярость прежде всего на старшего названного брата… Всего лишь потому, что считал его… выскочкой.

Смешно? Может быть. Рейнану было не до смеха после двух лет, проведенных во мраке пещер под Зарим Лари^[4] не по своей воле, и гибели большей части даррейцев. Сейчас он делал все возможное, чтобы не убить нарывавшегося брата — виноват ли безумец в том, что творит? Но Меф как будто отказывался понимать милосердие к себе и раз за разом искал смерти. Причем от когтей Рейнана лично. Это раздражало, злило, заставляло Смерть поднимать голову, застить глаза тяжелой серой пеленой, выплескиваться наружу так, что ледяная стынь покрывала землю под ногами инеистым налетом.

А дома что? Солнечный детеныш несется навстречу, не отличая живое от мертвого, с таким обожанием, что становится даже неловко впитывать эти эмоции. Но они дают так необходимую жизнь и хоть ненадолго, но приглушают вечный голод, который не утоляет даже кровь.

В крыло, где Илленн жила с матерью, Рейнан шел, надежно упрятав все опасное под замок, скрыв усталость и раздражение. Хотя, этот ребенок все равно почует, если не спит.

Она не спала. Сидела комочком в широкой постели, уткнувшись подбородком в колени, и что-то чертила когтем по простыни. Золотисто-рыжие кудри торчат, как всегда, во все стороны.

— Братик! — прыжок с кровати на шею был ожидаем, и рей легко поймал ребенка. Она обвилась всеми четырьмя конечностями, звонко чмокнула в щеку и окатила волной чистого счастья. Нежить без зазрения совести слизнул эмоцию так, чтобы не навредить подопечной. Прикосновение теплой ауры любящего существа приносило ни с чем несравнимое удовольствие. Но приходилось сдерживаться, чтобы не впиться в нее.

— Чего не спишь, котенок?

— Тебя жду!

— Не надо меня ждать. Я могу слишком задержаться, ты же знаешь.

— Я точно знаю, когда ты придешь.

Он вздохнул. Вот как ее переубедишь? Она заявляет «я точно знаю», и ведь знает! Добивается своего. Он присел на край постели, усадил кхаэльскую кроху себе на колени и накрыл крыльями. Она тут же прильнула, тихонько уркнув горлом и уставившись на него изумрудно-зелеными глазищами.

— Иль, не надо так на меня прыгать, пожалуйста. Я бываю опасен, и ты это знаешь.

Она в ответ упрямо мотнула головой.

— Я привыкла.

Ну вот что ты с ней будешь делать?

— Почему папа не приходит?

— У него много важной работы.

— У тебя тоже много, но ты же приходишь.

— У нас разные дела. Я могу уделять тебе время, он — нет. Разве мама тебе не говорила?

— Говорила. Но я все равно скучаю…

— Он точно придет, как только вернется. Теперь ты спать будешь?

«…Я напомню».

— Ты обещал разрешить мне оседлать Мрака!

— Завтра — обязательно. Давай спи.

Этот невозможный ребенок не боится ничего. Ластится, купаясь в нестабильном фоне всегда голодной высшей нежити. Таскает за рукоятку отцовский меч, бряцая адамантовым лезвием по ступенькам, как будто так и надо. Могущественный разумный артефакт Смерти терпеливо сносит это таскательство и попытки до него докопаться. Теперь ей еще и Мрака подавай! Демонятину под видом лошади, которая любому постороннему руку по локоть откусит! Хорошо еще, что она Гончих не видела, а то… страшно подумать.

Но Кот велел воспитывать ее без страха. Учить, не запрещая. Преподавать уроки Воли, Веры, Желания. Вести. Направлять. Понадобится — жестко манирулировать и аккуратно ломать до получения нужного результата. Объяснить матери, что в процесс этой ковки вмешиваться не стоит.

Он хотел получить идеальный инструмент. И знал, что у Рейнана не дрогнет рука и не возникнет ненужной вредной жалости. Смертоносец вообще не знал, что это такое. Ни к себе, ни к другим.

А еще он четко понимал, что ему вручили ребенка специально, чтобы было ради кого не сходить с ума окончательно.

Девочка, наконец, задышала ровно. Он встал, уложил ее, накрыл одеялом и вышел. К Эскилю.

Из воспоминаний Леди Намирэ Даэррэх Ильмерран,

В девичестве Илленн эль Шиар-ад’Дин

Я родилась на Хэйве, в Кхаалете. Отец мой, Эль-Тару Кхайнериар эль Шиар-ад’Дин испокон веку правил этими землями. В молодости то было открыто, и престол его опирался на плечи Шестерых, которых впоследствии считала я братьями. Но вереница лет пролетает мимо кхаэлей, а люди отчего-то взяли себе за правило бояться того, что выше их понимания. Оттого Владыка скрылся с глаз людских, оттого Шестеро раз в три-четыре людских поколения исчезают, чтобы появиться вновь под иным именем. Оттого мороки и личины становятся верными нашими спутниками на долгие века, и лишь немногие видят настоящие наши лица. Кто мы есть, и откуда появились на благодатных просторах Хэйвы — то история для иного рассказа. Я же речь поведу о себе всего лишь — о неразумном детеныше, не знавшем, какая судьба ждет его.

Я была наивна и глупа. Не заботилась о будущем. Считала, что оно будет непоколебимо. Две жизни потребовалось мне, тугоумной, чтобы понять, что ошибалась. Но обо всем в свой черед.

В то далекое лето я каждый день просыпалась с чувством бесконечного восторга. От всего на свете: от жизни, которая только начиналась, от яркого солнца в небе и запаха меда с отцовой пасеки, от гудения пчел в тяжелых сладких соцветиях розовой калии и щебетания птиц в ветвях вековых деревьев. Мы в тот год жили не в Дарреи Лар, а в священном лесу, возле древних Колонн, где меж гигантских голубых елей и кедров резвились большие и малые духи, где без счета плодилось зверье. Хищники кхаэлей не трогают, держат за своих, и я могла без опаски лазать по чаще, рискуя разве что свалиться по своему же недосмотру в овраг или вывихнуть ногу об корягу. Ну, а в этом уж сама виновата, никто за косу в лес не тянул. Люди в этих местах отродясь не хаживали, так что и с ними встретиться мне не грозило. Уходила из дому я рано утром, возвращалась, когда небо на востоке уже темнело, грязная, как дикий мури^[5]. Мама ворчала, но поделать со звероватым детенышем ничего не могла.

А еще тем летом у меня появился мой ифенху. На человеческом языке это означает «старший». Ифенху живут на Темной стороне Колеса, на Динтаре. Люди сочиняют истории про то, что Темные пьют человечью кровь и едят живых младенцев, но большинство из них сами же и не верят в эти байки.

Отец нашел его, когда в очередной раз ходил к Колоннам разговаривать с Великими духами. Ифенху выглядел так, будто только что вывалился из серьезной драки — в крови, грязи и пылище. Шипел, зло косился на всех и наотрез отказывался даться кому-то в руки, а у самого уже лицо волдырями пошло от солнца, настолько он был истощен. Отец просто-напросто дождался, пока ифенху свалится в обморок и только тогда отнес его домой, чтобы заняться лечением.

Все дети — существа страшно любопытные. А у меня, по словам отца любопытный нос очень часто перевешивал все остальное. Посему я, разумеется, напросилась помогать маме ухаживать за неожиданным гостем. Папа сказал, что он нам родич и будет учиться магическому мастерству. От всамделишного ифенху меня было и веником не прогнать. Я тише мыши сидела возле его постели, пообещав маме сразу же позвать ее, как только он проснется.

И, разумеется, с любопытством разглядывала.

Темный оказался совсем не страшным. Всего лишь угрюмый мужчина с молодым лицом и седыми волосами, в которых слабо проглядывали каштановые прядки. Так седеют только, если в жизни случается что-то очень страшное, о чем стараются не вспоминать. Он походил на нас и одновременно — на людей. Тоже когти, клыки и острые подвижные уши, но человеческого в нем было больше.

Едва я углядела первое слабое движение, как тотчас без раздумий ринулась к подопечному и запрыгнула на одеяло. Подопечный как-то странно квакнул, и застонал, когда я случайно проехалась лапкой по ребрам и животу, и уставился на меня мутноватыми желтыми как у дикого волка глазами.

— Привет, — мявкнула я, дружелюбнейше улыбнувшись во все клыки. Ифенху поморщился и дернул ушами. Слабые попытки меня спихнуть успехом не увенчались.

Красивый он был. Как мы. Только совсем бледный и какой-то замученный.

— Волчик, — сказала я первое, что в голову пришло. — Серенький волчик.

И только вознамерилась было ляпнуть еще что-то столь же глупое, как вошел папа.

— Илленн, — от его строгого голоса по спине у меня тотчас побежали мурашки. — Ты почему позволяешь себе прыгать на гостя, если он болен?

Я обиженно фыркнула, когда отец бесцеремонно сгреб меня за шиворот, на несколько мгновений подвесил в воздухе, а потом поставил на пол.

— Веди себя потише рядом с больным.

«Волчик» как-то булькающе вздохнул и попытался приподняться на локте. А я забилась под стол и предпочла наблюдать оттуда, то и дело сдувая с лица непослушные рыжие прядки. Я любила смотреть, как отец работает.

Вот он подошел поближе, почти неслышно ступая босыми ногами по теплым дубовым половицам, вот прошуршали полы его кафтана, когда он осторожно присел на край постели. От него пахло яблоками и медом, и разливались волны жара.

— Вы кто? — дернулся ифенху, плеснув во все стороны настороженностью. — И где я? — говорил он немного непонятно, с тягучим рыканьем, слова произносил вроде те же самые, но не так, как мы.

— Лежи-лежи, Ваэрден, — папа придавил его голову широкой ладонью, пресекая ненужное дерганье. — Ты на Хэйве, в землях кхаэлей. Меня зовут Кхайнериар эль Шиар-ад'Дин. Остальное потом. При сотрясении мозга и трех дырках в животе болтливость вредна.

— Имя мое откуда знаете? — не унимался Темный.

— По должности положено.

— Какой?

— Давай потом. Помолчи.

Я старательно не высовывала нос из-под стола, принюхиваясь, прислушиваясь и приглядываясь к происходящему. Пусть знаний и навыков у меня не было ни на грош, но магическое чутье уже проснулось, истинные слух и зрение тоже. Отец стиснул руками голову ифенху, время от времени чуть выпуская и снова втягивая когти, а я увидела почти незаметное сияние, разлившееся по комнате. Как будто солнце нарочно переползло по небу, чтобы заглянуть именно в эту спальню с северной стороны дома. Несведущему могло бы показаться, что папа просто перебирает пальцами спутавшиеся седые прядки. На самом же деле он исправлял смятую и поврежденную часть ауры, залечивал внутренние ушибы, помогал «голове встать на место». Нет, тогда я таких мудреных слов знать не знала — просто чуяла, что он делает.

И даже не удивилась, когда он когтем вспорол себе запястье и, как щенка в молоко, ткнул ифенху носом в кровоточащую рану. Что бы ни делал отец — он никогда не ошибается. Оказавшаяся правдой «выдумка» меня тоже не испугала. Кровь насыщена силой больше, чем что-либо другое, тем более, добровольно отданная. Тем более, кровь Хранителя.

— Пей.

Волчик заворчал и припал губами к алой влаге, но на третьем глотке его сморило. Отец поправил подушки, зажал ладонью рану и подозвал меня к себе.

— Вылезай, егоза. Вылезай, говорю. Под столом сидят зверята, а не маленькие девочки.

Я навострила уши и высунулась, стоя на четвереньках. Если папа говорит таким тоном, значит, намечается что-то интересное. Или кто-то интересный.

— Поди сюда, поди, — подманивал отец.

Я, недолго думая, вскочила и подбежала к нему, уткнулась лицом в колени. Подставила голову, громко мурлыча и напрашиваясь на ласку. Я слишком редко видела его, чтобы отказываться от нежданного внимания.

— Ваэрден — такой же Хранитель Равновесия, как и я, маленькая, — заговорил папа, кончиком когтя почесывая меня за ухом. — Только у себя в мире. Он пришел сюда учиться. Но он среди нас совсем один, у него нет друзей. И он привык, что его все боятся.

— Это плохо, — я перевела задумчивый взгляд на спящего ифенху. — Те, кто боятся — они не знают, что он хороший?

— Не знают. Только это все равно обидно, согласись.

— Обидно, — кивнула я. — А можно, я буду с ним дружить?

— Нужно! Сама знаешь, как скучно бывает в чужом месте, где полно незнакомцев, верно ведь?

Я кивнула еще раз. И с того момента от Ваэрдена не отставала, искренне не понимая, почему он стал пытаться от меня сбежать, как только смог вставать с постели. Я не унывала. Раз папа сказал, что нужно дружить, значит, нужно. Я вон, тоже от невкусной каши за завтраком сбегаю, а мне все равно ее дают. Так что, где бы наш гость ни пытался скрыться, я все равно его находила.

А еще ифенху умел обращаться в волка. Большого, черно-серого, с дли-инными клыками. Такое в нашей разноликой семье могут проделывать только старший брат Йиртек, да еще даэйр Айфир Обсидиан, который живет с нами, сколько я себя помню. Но Айфир ленивый, толстый и в основном предпочитает спать возле большой печи на кухне в виде раздобревшей от сытной кормежки псины. А Йиртек редко является из своих степей. Посему сильная поджарая «собачка» приводила меня в восторг. Мы так и нарекли ифенху Волком — негоже лишний раз без толку теребить настоящее имя, особенно магу. Чуть ли не каждый день, едва папа отпускал его с очередного занятия, как тут же ему на шею, едва не сбрасывая с головы прятавший лицо от солнца капюшон плаща, прыгала рыжая бестия. То есть я.

Он возводил глаза к небу, но под тяжелым взглядом отца не смел противиться — и мы шли играть.

Девчоночьи забавы с куклами мне были не по нутру. Чуть ли не с самого рождения игрушками мне служили братнины ножи, отцовы заготовки для артефактов и амулетов, а то и сами амулеты, если удавалось со стола стащить. Ругали меня за это частенько. А уж когда я, извернувшись всеми правдами и неправдами, добралась до отцовского меча… Уж очень он был красивый — волнистый, матово-черный, с едва проглядывающим в металле узорочьем и гардой в виде клыкастого черепа. Любопытно было невмерно — откручивается этот череп или нет?

В общем, выпороли меня тогда. Не столько за то, что без спросу боевое оружие взяла, сколько за беспросветную глупость — знала же, что неспроста меч зовется Ловцом Душ, а все равно полезла. В наказание папа подарил мне куклу. С которой я, разумеется, играть и не подумала. Ведь с живым существом куда интереснее!

Как почти все кхаэли, я была оборотнем. И настырный котенок часами развлекался «охотой», неумело выпрыгивая из кустов на «добычу». «Добыча» лениво отмахивалась и старалась убежать подальше, спасая лапы, хвост и честь от молочных зубов. Если ему совсем уж надоедало, он хватал меня за шкирку и аккуратно закидывал в пруд. Я вылезала, отряхивалась с обиженным мявом, перекидывалась и начинала забрасывать его вопросами:

— Волчик, а правда, что когда у нас день, у вас ночь?

— Правда. Отстань.

— А зачем ты кровь пьешь? Молоко же вкуснее!

— А зачем ты кашу на завтрак ешь?

— Потому что вкусно и мама дает. А ты почему не ешь?

— Потому что я мясо ем, отстань!

— Во-олчик, а почему трава зеленая?

— Потому что солнце светит.

— А почему солнце светит?

— Потому что так надо.

— А почему так надо?

— О Стихии, когда ты повзрослеешь!

И я беспечно отвечала:

— Никогда! Мне так больше нравится.

Сущая правда — мы не взрослеем, пока сами того не захотим, пресытившись забавами и беготней. А я могла часами гонять Волка в звериной ипостаси по лесу и вокруг дома, пока он не падал, вывесив язык на всю длину и недоумевая — откуда в детеныше столько прыти? Отец только посмеивался, мол, полезно для здоровья, причем обоим.

Дом наш стоял прямо посреди елового леса, недалеко от восьми белых исполинов, пронзавших небо столпами чистого Света. Срублен он был в два этажа из светлого мореного дойбо, обильно и любовно украшен резьбой и пропитан Силой. В окнах блестели тонкие пластины цветного лирофанита^[6] — голубого, желтого, розового. По скатам крыши распустили хвосты и крылья диковинные резные птицы. С одной стороны к дому примыкал пышный яблоневый сад, с другой — денники грельвов и псарня. Там круглый год жили с дюжину громадных рыжих волкодавов, свирепостью и силой не уступавших диким волкам и даже беррам, но с отцом ласковых, словно щенки. Ваэрдена псы не любили, он их — тоже. А на неогороженном, поросшем мелкой кудрявой травкой дворе как раз хватало места носиться взапуски и кататься спутанным клубком рыжей и черно-седой шерсти. Я, конечно, в конце всегда оказывалась внизу, под брюхом матерого волка. Он прижимал меня лапой, в назидание ерошил языком шерсть на загривке, фыркал и отпускал — перекидываться и раздирать колючим стальным гребнем спутанные лохмы. Другой мои волосы после таких забав просто не брал.

Я очень любила смотреть, как отец и Волк танцуют друг с другом на этой же травке, раздевшись до пояса и взяв настоящие мечи или прочные боевые шесты.

Бывало это по вечерам, когда солнце скатывалось за лес и уже не могло обжечь белую кожу ифенху. Могучий смуглый, в узорах шрамов отец до седьмого пота гонял жилистого поджарого Волка.

Кто не видал, как танцуют с оружием кхаэль и ифенху — потерял много. Они ни на миг не замирали, не сбавляли шага, не сдерживали ударов. Они летали по земле так, что воздух не успевал схлопываться за разгоряченными телами, но каждое движение было четким и лаконичным, не размазывалось и не растягивалось. Тишину вечернего леса нарушали лишь короткие азартные рыки да звон металла о металл.

— Хорош ты в бою, это да, — говаривал отец после, умываясь у колодца или заплетая в нетугую косу длиннющую гриву снежно-белых волос. — А вот в магии не преуспеешь, пока душа твоя сломана, что стволик древесный. Злости в тебе больно много, смири ее и распрямись. Что Тьма, что Свет — все едино, Сила должна течь через душу по чистому прямому руслу. Тогда и станешь ты своему миру истинной опорой, осевым столпом Равновесия.

— Ради кого смирять? — ворчал Волк. — Завиляй хвостом — так они мигом страх потеряют и за рогатины да колья схватятся. А потом на цепь и в клетку. Это в лучшем случае! Спасибо, уже сидел не раз!

— А разве не для кого? — хитро щуря золотые солнечные глаза, удивлялся папа. — Отыщи. Вон, хоть ради нее, детеныша. Она-то злости не понимает. И тебя, дурня, любит.

— Да ну тебя! Ты мне ее еще в жены просватай, — отмахивался Волк.

— А и просватаю. Чем плоха невеста? Как раз к двадцати годам в самый возраст войдет. Будет тебе женой хорошей. Оставайся, сам и воспитаешь себе Императрицу.

— Чего?! Кот, ты совсем?! Я и первым браком сыт по горло!

Но отец лишь покачал головой.

Я, слушавшая этот разговор в пыли под крыльцом, так и застыла. Сватают! Меня! Меня? В жены Волчику? Сердце зашлось от непонятного пока еще волнения и страха. Знала я, что знатных девиц иначе как по сговору замуж не отдают, да по малости лет об этом не задумывалась. Таинственная взрослая жизнь была еще где-то там, в невидимом далеке, о тех чувствах, что связывают меж собой родителей, я имела весьма смутное понятие. У мамы есть отец. А у отца есть мама. Это хорошо, это правильно, так должно быть. А что такое любовь я знать не знала.

Значит, мы с Волчиком когда-нибудь будем как папа с мамой, и у нас тоже будет все хорошо и правильно?

Если отец что решил — он это непременно исполнит. Я сидела под лестницей, забившись в самый пыльный угол, и не дышала. Как же так, Волчик мой друг — и станет носить загадочное наименование «муж»? А друг и муж — это совсем разное…

Долго еще после того разговора я не смела по-прежнему набрасываться на Волка, да и сам он был странно задумчив.

Впрочем, слишком надолго моей покладистости не хватило, через месяц тот разговор выветрился из головы, пришла обычная шкодливость, замешанная на сиюминутных желаниях. Мне ведь почти ничего не запрещали, а наказывали только тогда, когда я слишком уж волю брала. Нет, не так. Совсем не смела гневить я только старшего брата. Останавливало что-то еще до того, как очередная дургая шалость успевала зародиться в голове.

Но тогда он был далеко.

Однажды собственный проступок заставил меня крепко задуматься, а так ли хороша вседозволенность, как мне казалось.

Мне тогда досталось за дело. Я решила повторить любимую шалость старшего брата Рахийяра, которой он частенько хвалился, приезжая в гости. Рахи — кхаэль-амфибия и служит Колонне Воды. От его водяных шариков и холодных струй с потолка по утрам иногда просто спасу нет. Так вот, набрала я воды на кухне и плеснула на нашего гостя из-за угла. Там было с полведра — сколько силенок хватило утащить в мои семь зим. Соображения было ровно столько же. Как я перепугалась, когда, попав на лицо и руки ифенху, влага разъела их до мяса! Чистая, насыщенная Светом вода Темным вредит, но откуда ж мне было знать! Отец впервые до громкого рыка повысил на меня голос, а мама назвала негодной глупой девчонкой. Я ходила пристыженная весь день, не смея поднять глаз от пола, а вечером, отказавшись от ужина, пошла в комнату Волка. Извиняться.

До нужной двери ползла через силу, едва переставляя босые ноги и царапая когтями деревянный пол. Комкала в руках подол платья в цветочек. Постояла, справляясь с дрожью в коленках и желанием дать деру. Останавливало лишь то, что он прекрасно слышал мои мысли — мы все умеем пользоваться истинным слухом, это не сложнее, чем дышать. Я сглотнула, подняла еще днем перепачканную травяным соком руку и робко поскребла когтями по дереву. Сердчишко заколотилось, коленки снова предательски задрожали.

— Да входи ты, не трясись, — глухо раздалось из-за двери. Я пискнула и, потянув за блестящую медную ручку, просунула лохматую голову в щель.

Он сидел с книгой на коленях в желтом пятне света от кристалла на столе. Я вошла целиком и встала возле двери, не зная, с чего начать. Уши беспорядочно дергались, а язык будто к небу прилип. Меня бросило в жар.

— Ну? — ифенху поднял глаза от страницы и уставился на меня. — Опять ты? Чего пришла?

От его голоса меня сковало морозом. Я открыла было рот, но не смогла выдавить из себя ничего кроме невнятного писка. Не от страха — я его не боялась, хотя знала, что стою ни много ни мало, перед коронованным Императором. Меня давила к полу вина за причиненную боль.

— Я… — слова упорно не шли. Он выжидающе смотрел на меня сверху вниз и молчал. Глаза, казалось, даже утратили желтизну и стали серыми, как грозовое небо.

И тут я разозлилась: на себя за некстати напавшее косноязычие и на него — за то, что молчит. Ведь мог бы, как и полагается, отчитать меня какими-нибудь умными строгими словами, я бы, как полагается, устыдилась, опустив глаза долу, пообещала, что больше так не буду, и с чистой совестью удалилась к себе. А он молчит!

И я совершила немыслимое, за что отец непременно посадил бы меня под замок на неделю, а дядька Димхольд, отцов воевода и амиран^[7] шлепнул лапой пониже спины. Я гордо вздернула подбородок и ожгла ифенху испепеляющим взглядом. Так мне казалось. Я дочь Эль-Тару, а он молчит! Два шага шагнула, чуть царапнув половицы когтями. Глянула ему прямо в глаза. И с языка моего сорвались слова, которых я сама от себя не ждала:

— Эль-Тару, я прошу простить меня за дневное происшествие. Оно было вызвано моим невежеством и неусидчивостью, а так же желанием досадить тебе, — и поклонилась. Как полагается, в пояс.

Волк долго смотрел на меня, и лицо его выражало не больше, чем кирпич в стене. О да, так извинения не приносят, особенно маленькие девочки знатного рода. Так на поединок вызывают или признаются в вечной ненависти. Теперь я готова была в самом деле провалиться сквозь пол прямо на месте. А он… расхохотался!

Из глаз моих брызнули злые слезы, уши прижались к голове. Я почуяла, как запылали щеки, уже от обиды. Я к нему!.. а он!..

А он внезапно оказался рядом, и я взлетела. То есть, это он подхватил меня под мышки и поднял, не переставая смеяться. В посветлевших, чуть светящихся в полумраке глазах поблескивали слезы.

— Вот это я понимаю, воистину порода! Правильно, девочка, никого и ничего не надо бояться. А то на шею сядут и запрягут, не успеешь глазом моргнуть.

Я только ресницами хлопала и вглядывалась в бледное лицо, ища следы давешних ожогов.

— А это, — продолжил Волк, — тебе на будущее уроком будет. Мне-то не страшно, а ты запомнишь. Учиться надо не на чужих наставлениях — только на своих собственных ошибках, чтобы в кости знание вплавлялось.

Ифенху был теплым. И совсем не излучал гнева. А вот сила была. Не так мощно, как от отца и братьев, но она исходила уверенными железными волнами. Не могу лучше описать… Родичи всегда добрые, мягкие, ласковые. А Волк — всего лишь не злой. Вот в чем разница. Я тогда не могла до конца понять ее — но скажу, что жесткая уверенность, эта твердость стального меча, на которой он летел по жизни, была всего лишь укрытием, щитом, опорой. А иначе выть бы ему на обе луны бездомным волчонком. Или и того хуже — быть убитым в первую сотню лет жизни…

— Сказку! — потребовала я, едва почуяв волчье добродушие. — Расскажи?

— Я тебе не сказочник, малявка, — ворчливо отмахнулся ифенху, но кому, как не детенышу, знать, когда отказывают, а когда нет. Волк плюхнулся в кресло и усадил меня к себе на колени. — Да и сказок я не знаю. А какие знаю, те страшные.

— Давай страшную! — упрямо потребовала я.

— Сама напросилась, — ехидно и как-то слишком предвкушающе улыбнулся он. У меня аж мурашки поползли по спине, и я невольно съежилась.

— В одном далеком царстве жил, как это у людей называется, король. Призрак!

…С тех пор на сказки я напрашивалась часто. Волк сочинял их на ходу, одна другой чуднее, подвывал мастерски, так что волосы сами собой вставали дыбом. А бояться было вкусно — отчего бы не побояться всласть, зная, что ничего не случится, потому что случиться попросту не может?

Шалости я, разумеется, не оставила. Чего стоила только одна история с порталом, когда я, соскучившись сидеть дома, удрала следом за вождем людей-птиц Яносом Джанрейвом, который зачем-то приходил к отцу, в работающую Арку, а после забралась в горы. Несмотря на внешнюю безмятежность и даже рассеянность, ирлерр всегда был внимателен к мелочам и не заметить меня позади себя, да еще оставить портал включенным мог только специально. Наверняка чтобы преподать урок здравомыслия и показать, чем обычно заканчиваются шалости.

В горах Нар-Эйри даже летом холодно. Ледяной панцирь в теплое время года отступает хорошо если до середины склонов, и шлейф морозного воздуха всегда стекает вниз, в долину Эйри. Чтобы не мерзли обширные фруктовые сады и овощные делянки, ирлерр прикрывают их тепловыми щитами. На скалах же может ютиться только жесткая и выносливая северная трава с мелкими цветами и цепкий кустарник ри, который объедают горные козы.

Вывалившись из Арки, я очутилась на одном из таких скалистых пятачков. Он был хорошо прогрет солнцем, а выше по уступам вилась еле заметная козья тропка. С чего я решила, что где-нибудь там, где солнца побольше, непременно найду яйцо даэйра? Вон и что-то округлое виднеется… Уж и не вспомню, кто мне наплел про то, что даэйры откладывают яйца. Может, Рахи наврал, с него станется. Взрослые потом только диву давались — как забраться смогла. На тот уступчик можно было только взлететь.

Волк и взлетел. Я так удивилась, что даже стучать зубами от холода забыла и чуть не свалилась с узкого карниза, на котором стояла, вжавшись в камень спиной. Ифенху, полуодетый и злой, висел в воздухе под магическим щитом, ругал меня на чем свет стоит, удерживаясь только от того, что неприлично произносить при детях, а за спиной у него гулко хлопали самые настоящие крылья! Насыщенно-черные, с еле заметным стальным блеском на жестких перьях.

— Ты, девчонка негодная, дура малолетняя! — шипел ифенху, сгребя меня в охапку и плавно спускаясь к отцу с матерью. — А если бы свалилась и шею себе свернула?! Куренок безмозглый!

Я молчала, уткнувшись носом ему в грудь. Замерзла. Только немного удивилась, когда смолчаливого разрешения отца Волк забрал меня к себе. По дороге обрычал, как хотел, а потом я сидела у него на коленях, укутанная пледом чуть ли не по самый нос, и пыталась отбрыкнуться от горячего молока с медом.

— Пей, — впихивал Волк в меня глоток за глотком. — Пока не простудилась, козявка.

— Не хочу, — упиралась я.

— А я говорю, хочешь, — настаивал ифенху. Я отфыркивалась, но он держал крепко.

— Тогда расскажи про Динтар!

— Опять? Что на этот раз, козявка?

— Я не козявка!

— Ну малявка.

— И не малявка!

— А кто?

— Рысь!

— Ры-ысь? Если рыси скажут «брысь», не вернется сразу рысь. Побежит она по лесу и поймает сразу мысь.

Я округлила глаза и поерзала, устраиваясь поудобнее. Нет, рысью я не была, разумеется. Звали так за пятнисто-рыжую шкурку да кисточки на ушах. Вовсе не хотелось мне походить на коротких толстолапых и бесхвостых серых кошек с картинок в книжках.

— Кто такая мысь?

— Зверь такой.

Я замурлыкала, крепче прижалась к широкой груди. А вот и не страшный серый Волчик, а вот и не злой! Рядом с ним было так же хорошо и спокойно, как с папой. Только можно было чуть-чуть больше — например, доверить самые секретные детские секреты.

Теперь-то я понимаю, почему родители в тот день ругались только для виду — как и все дети я была чутка на истинность эмоций и немедленно сообразила, что строго меня не накажут. С моей помощью отец пытался пробудить в безжалостном и жестоком хищнике хотя бы крупицу… У человеков это называется «человечность». А как это назвать у нас, не-людей, способных проявлять «истинно человеческие» качества иногда куда чаще сих самоуверенных двуногих?.. Ведь птицы вполне могли и сами привести меня домой — они очень хорошо слышат, когда на их землях появляется кто-то чужой, а долететь от их цитадели до Арки это дело пары минут. Но не иначе, они подчинились приказу Яноса-эрхе, которого упросил отец.

А отец своих целей добиваться умеет.

***

Сон слетел, как всегда, легким мотыльком вспорхнув с лица. Солнечный луч защекотал веки, заполз в нос, и я чихнула, открыла глаза и села. Новый день означал новые дела и приключения!

Я мячиком скатилась с кровати, кое-как пытаясь расчесать когтями спутанные космы и одновременно надеть платье. За окном раздался шум — лязг металла, скрип кожи, перестук копыт, веселые мужские голоса. И… Сила. Знакомая, тяжелая, прохладная. Всегда добрая ко мне. Я тотчас высунула в раскрытое окно любопытный нос, посмотреть, кто это там приехал.

— Братик! Рейю!

Я люблю старшего брата. Самого старшего, самого сильного и опасного в нашей семье. Несмотря на то, что он иногда бывает слишком мрачен и холоден. Чуть ли не самые первые воспоминания в жизни кроме отца и матери рядом, — это его золотые глаза и большие крепкие руки, его громадные черные крылья с теплыми колючими перепонками. Он даэйр, и даже умеет летать. Первые пять лет своей жизни я вместе с родителями провела в Дарреи Лар, его столице в сердце хребта Горная Корона. Надо ли говорить, что его приезд был для меня самым лучшим подарком и большущим праздником?

Я вылетела из комнаты шальным ветром, едва успев небрежно застелить постель. Громко топая и визжа, я стремглав неслась по коридору, но едва собралась съехать по лестничным перилам на первый этаж, как меня остановил окрик:

— Илленн!

Ой. Мама.

Она на мое несчастье как раз шла по коридору со стопкой полотенец. И как я ее не учуяла? Она, конечно, самая лучшая мама на свете, но за уши ловить умеет преотлично.

Моя мама — человек. Но, несмотря на это, все наши Кланы почитают ее как богиню. И есть за что. Она великая волшебница и жрица, Хранительница Жизни. Самая важная опора отца. Колонны дали ей бессмертие в обмен на служение, и она будет с ним до самого конца. Так говорят в Кланах. Но мне не хотелось даже на мгновение представлять этот «конец».

— Илленн, — строго глядела на меня мама. — А причесаться? А позавтракать? А зубы почистить? Рей от тебя никуда не денется. Как раз дашь ему отдохнуть.

Я немедленно изобразила «бездомного котенка». Брови домиком, уши книзу, глаза честные-пречестные.

— Ну ма-ам! Я только встречу, вот только разик поцелую и вернусь, честное слово! Мам, ну Рейю же ненадолго…

— Ну хорошо, — смилостивилась она. — Иди. Но смотри мне!

Меня как ветром сдуло.

Я скатилась с высокого крыльца прямо в солнце, прямо под ноги фыркающим гривастым дахаррам, прямо в смех высоких, сильных, пахнущих потом, металлом и кровью мужчин, только пришедших порталом с поля боя. Они спешивались, успокаивали животных, стаскивали шлемы с даэйрскими личинами, улыбались клыкасто, разминали затекшие от долгой езды крылья. Будет сегодня вечером застолье в честь воинов из Клана Даррей. Буду я сидеть на коленях у брата, слушать рассказы взрослых и потихоньку таскать у него с тарелки кусочки повкуснее. Все равно он их подкладывает нарочно для меня.

Вон он, такой статный и красивый, что дух захватывает, спрыгивает с высокого седла большого черного жеребца дахарра по кличке Мрак, снимает с головы шлем с мордой даэйра и встряхивается, расправляет крылья. Рассыпаются по плечам черные, чуть вьющиеся волосы, он смеется, топорщит усы, сверкает глазами цвета червонного золота. Я бегу к нему, проталкиваясь сквозь лапы и ноги, воины хохочут, а я бегу, чтобы скорей очутиться в родных руках…

— Стой! Куда?! Нельзя! — испуганный окрик одного из амиранов брата просвистел мимо ушей. Я напрочь не замечала никого кроме Рейю. Ужом вывернулась из чьих-то рук и еще быстрее припустила к нему.

Когда знакомая задорная улыбка успела превратиться в оскал мертвеца? Когда погасло солнце? Почему мне протягивает руки скелет в роскошном облачении? Куда все подевались? Только зыбкие испуганные фигуры маячат за гранью пустоты, не смея приближаться, а голоса долетают, как сквозь воду. Испугавшись, я завизжала так, что у самой заложило уши. Хотела остановиться, развернуться, убежать… Но будто увязла в сером липком мареве, а взгляд жутких белесо горящих глаз на лице того, кто еще секунду назад был моим братом, властно притягивал. Звал. И я не могла остановиться, с ужасом понимая, что, если он до меня дотронется и не дай Стихии, поцелует… Мне не жить.

Дрожащую серь с гулким треском разорвал взмах оперенных крыльев. Горячие руки схватили меня в охапку, оттаскивая прочь, и только тут я поняла, насколько вокруг холодно. Я ничего не видела, кроме немыслимых мертвых глаз. Отчаянно сопротивлялась то притяжению твари, то рукам своего спасителя. И откуда столько силушки взялось у дитяти? Меня накрыли жесткие, пахнущие горечью и металлом перья. Все вокруг взбурлило от Силы, тварь яростно зашипела. Ифенху не остался в долгу, оскалился в ответ, и я всем телом ощутила его рык. Они боролись незримо, не двигаясь с места. Я могла только прижиматься крепче к широкой груди, дрожать и чуять те самые железные волны, что не давали твари взять меня прямо здесь и сейчас. Но вокруг все равно сжималось удушливое серое кольцо.

А потом ударил жар. И Свет. Пылающий белый метеор пролетел к нам откуда-то сзади, разрывая ледяной туман в клочья. Отец. Его бешеное рычание было в разы страшнее.

— Ваэрден! Бери ее и вон отсюда! Живо!..

Дальше я плохо помню. Мы неслись куда-то сквозь лес, мне было страшно, но я не смела даже пикнуть. Сердце стучало о ребра, когти судорожно впивались в одежду и кожу ифенху. Мне казалось, что за нами мчится чудовище. Я не могла оторваться от Волка даже тогда, когда мы остановились на какой-то моховой полянке. Едва поняла, что опасности нет — разревелась в три ручья. Он гладил меня по голове, шептал какую-то успокоительную чушь, а у самого дрожали руки. Меня колотило, как от удара разрядом молнии.

— Ну вот, — вздохнул Волк, чтобы хоть как-то отвлечь меня. — Моей одежде опять конец пришел, а у тебя платка нет.

Я шмыгнула носом и подняла на него заплаканные глаза.

— Почему конец?

— Надо же было крыльям куда-то расти. Я ж не думал — тебя спасать или перья распускать аккуратно. Опять твоей матушке работа…

Мы сидели на старом замшелом бревне, сквозь густую темную зелень пятнами пробивалось солнце. Слышался шум ветра в кронах да редкий стрекот лесных птиц. Пахло землей, сыростью, прелыми листьями, травяной горечью и водой. Я, все еще вздрагивая от пережитого ужаса, с интересом разглядывала длинные маховые перья. Их края были остры настолько, что при неосторожном касании можно было порезаться, а сами они на ощупь больше напоминали металл.

— А у папы такие же бывают, — глубокомысленно изрекла я. — Только совсем серебряные и холодные…

Тут же в памяти промелькнули черные паруса братовых крыльев, и я, содрогнувшись, снова вцепилась пальцами в порванную куртку ифенху.

— Твой брат служит Смерти, — угадал мои мысли Волк. — Ты зачем к нему полезла, когда он еще не отошел от боя? Смертоносцы в боевой ипостаси опасны. Ты бы со Смертью и обнялась, дуреха.

— Я же не знала, — я опять шмыгнула носом и уткнулась ифенху в плечо.

— Он тоже хорош, мог и головой подумать. А не чешуей на… спине.

Я наотрез отказалась идти домой. Не хотелось, чтобы задавали бесконечные вопросы о том, все ли в порядке и не болит ли у меня чего. Голод был утолен ягодой с ближайшего куста ярицы, жажда — водой из ручейка. Страх отступил, и я тараторила без умолку, выдавая другу все свои нехитрые детские переживания и таская по любимым местам. Волк стоически терпел мою болтливость с выражением снисходительного любопытства на лице. Сколько же выдержки требовалось ему, непривычному к детям убийце и полководцу, чтобы вести себя столь очаровательно день за днем?

Вернулись мы только к вечеру, причем я по дороге благополучно уснула и доехала до дома на его руках. Сквозь сон до меня доносились голоса, обрывки разговоров, хмурое шипение ифенху на брата и даже на отца.

— При всем моем уважении, Кхайнериар-эрхе, но не мог бы твой сын думать, прежде чем являться в дом, не отпустив боевой одержимости?

— Ишь ты, — голос отца чуть насмешлив, самую малость. — По сердцу, видать, дите-то мое пришлось. Да и она только о тебе и трещит.

Мой ифенху отчего-то споткнулся при этих словах. Я только крепче обхватила его за шею, не спеша просыпаться.

— Много ли ребенку для счастья надо. Я ведь не навсегда здесь. Подрастет — забудет. Да и не в этом сейчас дело, а в его самообладании! Что я, нежити не видел и не знаю, как они себя ведут?

Отец отчего-то хмыкнул. И ткнул меня когтем.

— Слезай с Волка и пошли отмываться и ужинать, горе мое. А то ишь, уши развесила. Спит она, видите ли…

Пришлось подчиниться. Я нехотя отпустила Волкову шею и сползла наземь, поплелась за отцом. Ни о каком веселье, разумеется, не было и речи, весь дом стоял какой-то тихий и пришибленный. Я сидела за большим столом на кухне и уже почти расправилась с кашей, когда ко мне подошел Рей.

— Рыська, — негромко позвал он. — Рысенька…

Я вздрогнула и подняла на брата глаза, невольно отодвигаясь подальше. Таким несчастным я его еще ни разу в жизни не видела. Он ссутулился, невзирая на тяжелые крылья, всегда державшие его спину прямой, уши понуро опустились, а взгляд потускневших глаз был таким тоскливым, что хоть на стену лезь. Огромный, выше многих на голову даэйр, сам годившийся мне в отцы, готов был чуть ли не на колени пасть. И страх мой моментально улетучился, сменившись прежней детской нежностью. Я слышала, что ему самому больно. И эта боль меня огорчала.

— Я не хотел тебя напугать, честное слово!

— А ну-ка, вон отсюда пошел.

Я вжалась в скамью, на которой сидела. Мне очень захотелось научиться становиться невидимой, как брат Меф. Волк, злой, как стая загрызней, беззвучно возник за моей спиной и почти сомкнул вокруг меня медленно и аккуратно проступившие вьяве крылья. Ой, что сейчас будет… Я всей шкурой чувствовала, как они готовы сцепиться друг с другом, как их взгляды скрещиваются и лязгают не хуже мечей.

— Ты что, Темный, совсем страх потерял? — поинтересовался брат еще спокойным тоном.

— Сам-то больно Светлый? — прошипел в ответ ифенху. — Отойди от ребенка, от тебя Смертью несет, как от нежити.

«Не надо!», хотела пискнуть я. Да кто бы меня слушал.

— Ты мой Свет не трожь, — глухо бросил Рей. — Какой ни есть, а весь мой.

— Я-то не трону, если ты от ребенка отойдешь, — хрипловатый голос Волка наполнился явной угрозой. — Думай, прежде чем делать, и желательно, головой, а не тем местом, на котором сидишь! А если бы я не успел ее от тебя оттащить?

Это становилось невыносимо. Я вцепилась пальцами в гладкое дерево скамьи так, что когти едва в нем не застряли, закусила клыками губу и отвернулась. Зачем ссорятся двое самых близких мне?..

— Я бы ее не тронул!

— Ты — может быть. А немертвый?

По столу грохнула сковорода.

— А ну-ка замолчали оба!

Мужчины отшатнулись друг от друга, как будто их огрели плетью. Мама встала между ними, уперев руки в боки и закрыв меня от обоих. Лицо у нее было жесткое, серые глаза метали молнии не хуже грозовых туч.

— Еще хоть слово скажете — и я вас обоих приложу по наглым мордам этой сковородкой! — пообещала она. — Не посмотрю ни на титулы, ни на возраст. Вон с моей кухни, оба! Живо!

Задиры поспешно ретировались, а я уткнулась в мамину юбку, обхватив ее колени руками, и чуть не заплакала.

— Мама, почему они ругаются? — я подняла на нее непонимающий растерянный взгляд.

— Тебе пора спать, дочка, — мать ухватила меня за руку и повела с освещенной кухни в темень спящего дома. — А они глупые, вот и цапаются на пустом месте.

Но уснуть в ту ночь я так и не смогла. Вертелась под одеялом, едва не сходя с ума от острой грызущей тоски, холодной, мертвящей. Не моей.

Дальше оставаться на месте было никак нельзя.

Я выбралась из-под одеяла и, обернувшись зверьком, поддела лапой дверь. В щель из коридора потянуло прохладой. Теперь главное — не попасться никому на глаза. Изо всех сил пожелав сделаться незаметной и втянув когти, я поползла до заветной двери. Вжималась в пол, готовая дернуть куда-нибудь за угол от любого подозрительного шума. Но все обошлось, замок оказался не заперт, и, прошмыгнув в чужую спальню, я задохнулась от увиденного в прозрачной темноте.

На широкой постели, свернувшись под одеялом в клубок, лежал брат. Не спал. Вздрагивал. И до ушей моих доносился тихий горестный скулеж, надежно спрятанный, как казалось Рею, ото всех.

Сдавленный, еле прорывающийся сквозь стиснутые зубы звук, то ли рык, то ли стон. Я приросла к полу, потеряв всякое разумение от накатывающей волнами боли. Не телесной, нет…

В тот далекий короткий миг я отчетливо знала и понимала, каково это — веками держать себя в волевых тисках холодного одиночества лишь потому, что ты можешь нечаянно убить кого-то родного, не сдержав силу и суть. Лишь потому, что однажды ты впустил в себя Смерть больше, чем следовало. Уже не совсем живой, но еще не нежить, застывший, застрявший. Обожающий нас. И боящийся нас же. Нашего страха.

Тогда мне впервые расхотелось быть ребенком.

Как можно бояться того, кто костьми ляжет и удавится, лишь бы защитить и уберечь от беды, которой может стать сам. Как можно бросить его в этом бесконечном кошмаре?

Рванув с места, я прыжком взлетела на кровать, просочилась под одеяло и прильнула теплым комком к груди. Вылизывала везде, где могла дотянуться. А он еще не слышал, не замечал меня, плавая в бреду, порожденном собственным страхом и отчаянием. Я пыталась дозваться, мысленно теребила его, вспоминая все ласковые слова и имена, какие только могла. И он, наконец, вздрогнул, сжал меня в объятиях, задышал ровнее. Я вдыхала его пряный запах — смесь корицы, имбиря и чего-то еще, присущего только его чешуе, кое-где покрывавшей руки и спину.

Три драгоценных жизни существовало для меня.

Отец, несокрушимый и вечный, как мир

Волк, мой первый настоящий друг.

И Рей, мой воздух и основа моего мира. Убери этот воздух, незаметный, привычный, повседневный — и останется скончаться от удушья.

Я отдавала замерзшему Смертоносцу все силы, какие могла…

— Иль, — просипел он, внезапно отстраняя меня и выталкивая из теплого гнезда. — Перестань, пожалуйста.

От неожиданности я села на хвост, растопырив лапы. В его зрачках постепенно угасал опасный серебристый огонек.

Страха на сей раз не было.

— Не делай так больше, хорошо? — Рей приподнялся на локте и оперся одним крылом о подушку. Заострившиеся скулы, спутанные волосы, крепко сцепленные зубы…

— Нет, я не уйду. Я упрямая, Рейю, и ты это знаешь.

Он вздохнул. Понял.

— Я могу тебя убить. Нечаянно. От голода.

Почему так дрожит твой голос, братик? Зачем ты себя мучаешь? Я выскользнула из кошачьего обличья, придвинулась и обхватила его руку своими лапками. Теплую руку.

— Ну и что? Ты охоться чаще и не будешь хотеть есть.

Чешуйки на запястье сухо щелкали под моими пальцами, окаменевшая ладонь обмякла. И еще чуть ближе.

Рей вымученно улыбнулся, а я окончательно подлезла под руку и взялась перебирать-вычесывать когтями мягкие волнистые пряди. Он заурчал, откинулся назад и прикрыл глаза, теперь светившиеся в темноте мягким золотом. Ему нравилось мое внимание.

А я отчетливо знала, что когда-нибудь… Слова слетели сами.

— Обнажи за меня меч.

Рей перестал дышать.

— Что? — спросил он, не шелохнувшись. Так и лежал на спине, раскинув мощные крылья.

А я нахально просила у него свадебного поединка.

— Ты со мной, а я с тобой, — заявила я, обнимая и тиская мага Смерти, как мягкую игрушку. — Разве мало?

Рей высвободился из моих рук и сел. Одеяло сползло, обнажив мощную грудину, впалый живот и узлы сухих мышц. Взгляд его стал непривычно острым.

— Во-первых, я нежить, маленькая, во…

— Ну и что? — прервала я его. — Ты же теплый и дышишь.

— Во-вторых, у тебя сговорено с Волком.

— А он согласится! — я не сомневалась — так и будет. И радовалась мысли, что оба родных мне мужчины будут рядом. — ведь вы же помиритесь, правда?

— В-третьих, ты не понимаешь, чего просишь. Не я тебе нужен.

Я удивленно смотрела на него. Радость от внезапно пришедшей идеи постепенно угасала.

Рейю ни слова не сказал больше. Притянул меня к себе и спрятал в крыльях — теплых, бархатистых, покрытых кое-где колючими мелкими чешуйками.

Моя Смерть.

2. Черный демон и белый зверь

Ночь раскинула свой расшитый бисером шатер над Кхаалетом, равнодушный голубой Акрей и персиковая Силетла висели в небе двумя светильниками. Их свет казался незначительным и тусклым в сравнении с ровным желтоватым огнем, которым пылали в ночи Колонны, упираясь в небеса. Резвились мелкие Стихийные духи, перезвоном серебряных колокольцев рассыпая в воздухе смех. Гонял теплые летние ветра змей Юдар, собирал облака в тучи. Уставшая от дневного зноя земля нежилась под струями то там, то здесь проливающегося дождя. Спали ее мятежные дети, люди, кхаэли, даэйры, ирлерр, бросив суетные дела и на короткое время став абсолютно равными перед Матерью-Хэйвой. Утром дневные беды снова навалятся, разогнав призрачные стайки снов. Снова польется кровь на полях сражений…

Счастливым это время было только для меня, огражденной родительским вниманием и заботой в маленьком уютном мирке, за границы которого стараниями родных не проникали беды.

А на самом деле шла война. Война на уничтожение. По мнению людей, наш род не должен был существовать.

За несколько десятков лет до моего рождения народ кхаэлей постигла беда. «Паучий» Клан моего брата Мефитериона накрыло кровавое безумие — они сочли, что вправе превращать людей в пищу. Уверенные в своей безнаказанности, благородные Хизсар, живые боги, налетали на людские селения и вырезали их до последнего человека. Пили у еще живых людей кровь, глумились и пировали над мертвыми телами. А потом сжигали все дотла. И оставляли кладки коконов.

Общими усилиями безумие, подорвавшее Клан, удалось остановить и не дать ему перекинуться дальше. Но, к сожалению, потомство погибших Хизсар все еще отравляло жизнь крупным и мелким поселениям, и люди стали нас бояться. До сих пор не знаю, кто и по каким нотам так изящно разыграл падение и уничтожение рода, полностью ведавшего всей разведкой и безопасностью Кхаалета, и кто выбросил на просторы материка полностью обученные и подготовленные отряды бойцов, способных ловить и убивать кхаэлей, не обманываясь звериным обликом. Имелся у них и культ некой Единой Матери, ничего общего не имевшей с живой Матерью Хэйвой. Магию следует укрощать, вещали их проповедники, ибо она дика и опасна. Маги этого культа носили на загривках что-то вроде гвоздиков, загнанных прямо в позвоночник. Кто-то шел на это добровольно, кого-то вынуждали…

Итог всегда был один и тот же — чистая, ничем не замутненная ненависть к нам.

А проповедникам, которых не всегда удавалось отлавливать, прекрасно давались лесть, ложь, игра словами, запугивание и недоговорки. Народ поднимался, объединялся и наносил удары по тем, кто не мог дать серьезного отпора — женщинам, подросткам, одиночкам. Это вынуждало кхаэлей протягивать друг другу десятки ментальных связей, чтобы в случае опасности успеть хоть кого-то дозваться. Или оповестить о своей гибели и запечатлеть в памяти сородичей лица убийц. Нас ловили и убивали самыми изощренными способами, на которые только было способно человеческое воображение. Разразилась война. Обозленный отец собрал все Кланы под свой стяг, заручившись поддержкой крылатых. Оставляя в тылу лояльных людей, объединенные войска трех народов начали зачистку Клановых земель и наступление на земли монахов и верных им человеческих князьков и корольков. Это давалось тяжело — нас изрядно потрепала гражданская война с Кланом Хизсар, от которого осталось чуть меньше трех с половиной сотен душ. Но, тем не менее, наступление шло. Глефа Рея, известного людям под именем Рейнана Даррея, Служило теперь не только средством уничтожения и упокоения нежити и низших демонов. Оно уносило человеческие жизни сотнями.

Мы удачно разбивали крепость за крепостью, брали город за городом. Перед напором личной гвардии отца, и Клана Даррей под предводительством Рея монахи сдавали свои позиции. Рей налетал как смерч с неба, обрушивая всю мощь своих войск на вражьи головы. Именно тогда он впервые начал прибегать в бою против людей к одержимости Смертью. Его прозвали «черным демоном» и, чтобы вернее нанести поражение отцу, начали за ним охоту. В конце концов, святошам удалось взять Рея в бою измором, положив при этом сотни три своих. Брат попал в плен. Люди то грозились казнить его, то требовали за его жизнь и свободу немедленного повиновения и признания поражения.

Свои хотели другого. Даэйрские и ирлеррские старейшины день за днем в один голос уговаривали отца оставить судьбу Рея на волю людей и продолжить наступление. С каждым подобным предложением Владыка все больше свирепел, пока в один прекрасный день ударом когтистой лапы не отшвырнул прочь с дороги Яноса-эрхе. Бросив все, обезумевший от горя правитель взял с собой лишь меч по имени Ловец Душ и в одиночку ринулся на штурм ненавистной твердыни, в подвалах которой постепенно сходил с ума от темноты, одиночества и общества Маара Рей…

Часовые никак не ждали нападения. Они были уверены в том, что, опасаясь за жизнь своего сына, Владыка не двинет войска на приступ. Бродя по стенам, сложенным из крупных плотно пригнанных округлых валунов, вояки лениво зевали, поглядывали на плывущие в ночной выси луны. Выжженная солнцем пустынная земля еще отдавала дневной жар, но скоро приятная ночная прохлада сменится морозом. Внизу, в лощине мигал редкими огоньками кхаэльский лагерь. Над ним кружили, не приближаясь к крепости, сторожа-даэйры. Люди пофыркивали — грозны оборотни, а из-за одной чернокрылой твари хвосты поджали. Ничего, скоро совсем лапки сложат и сдадутся. Стоит только голову твари на пике показать.

А потом к людям пришла смерть.

Яростная желтоглазая тень, взлетев над стеной, забила оперенными крыльями. Перья срывались с них с металлическим лязгом и впивались в шеи и лица стражников. Не успевая даже вскрикнуть, воины с бульканьем и хрипом валились с ног. Тень помедлила еще чуть и опустилась на стену. Крылья разлетелись зыбким маревом.

Кхайнериар принюхался, брезгливо морщась. Запах немытых человеческих тел забивал все остальные. Найти Рея можно было только по слабому трепетанию его Уз в сознании. Он был жив, зол, откровенно беспомощен и почти совершенно безумен.

А тем временем на шум и возню уже начал сбегаться гарнизон крепости.

— К оружию! Кхаэль на стене! Это Кот!

Полусонные люди с криками хватали какое попадало под руку оружие, поджигали факелы. Большинство так и спали одоспешенными и явно надеялись, что железо их спасет. Но разъяренный кхаэль думал иначе. Он коротко размахнулся, и белый шар света, сорвавшись с ладони, ударил в толпу и взорвался. Людей разметало как щепки, запахло паленым. Кхайнериар сбежал по узкой лестнице, на ходу выдергивая из-за спины меч. Щелкнуло крепление на ремне, Ловец Душ взвыл, полыхнув глазницами черепа в гарде. Издав жуткий рев, кхаэль прыгнул в гущу врагов. Волнистое черное лезвие раскроило первого попавшегося человека наискось от плеча до бока вместе с доспехом, по металлу пробежал дымок. Выдернуть оружие из уже мертвого тела. Развернуться на когтях, очертить клинком широкую дугу, располовинить при этом еще троих. Снова развернуться, отбить удар секиры и, не останавливаясь, обрушить меч на чью-то голову. Выдернуть, с разворота отрубить руку. Отскочить, уходя от чьего-то удара, отбить второй, третий. Снова широкими взмахами расчистить путь для следующего шага. Кровь на лице, руках и одежде, волосы слиплись. Лица-лица-лица… Искаженные яростью и ужасом, орущие, хрипящие лица. Надо пробиться через полкрепости к казематам — там родная кровь! Меч в руках поет так сладко в унисон гневу.

Кхайнериар шел по телам, рыча страшнее самых свирепых пустынных львов. Он отсекал врагам руки-ноги и оставлял их дергаться на залитых кровью камнях, не добивая — через час, день, неделю они все равно окажутся частью клинка. Зарево разгоревшегося пожара превратило его лицо в перекошенную окровавленную маску. Кхаэль методично прорубал себе дорогу к цели, не сбавляя шага, не замечая пропущенных ударов. Одежда на нем уже висела клочьями, но ни один тычок копья или удар меча не мог его даже пошатнуть. Вновь возникшие серебряные крылья отбивали смертельные удары, костром разлеталось белое марево Силы. Выскочившая откуда-то кучка монахов порскнула врассыпную, стоило Коту лишь обозначить движение руки в их сторону.

Очередной шар света, в глубине которого стали пробиваться опасные сполохи фиолетовой тьмы, взорвал оружейный склад, пламя охватило уже половину крепости. Из кхаэля торчало несколько стрел. Но он шел ровным почти механическим шагом маньяка-убийцы. Прямо к главному зданию крепости. Прямо на замершую возле ворот стражу и нескольких цепных магов.

— Убейте немедленно черную тварь! — разлетелся над плацем высокий визгливый голос.

Кот глянул вверх. В небе промелькнул знакомый пернатый силуэт. По сознанию коротко мазнуло лучом внимания.

«Янос, не лезь! Зашибу!»

И он с обманчивой леностью метнул в сторону посмевшего раскрыть рот еще один шар. Тот залетел точно в окно, но цели не достиг, разбившись о магический щит. Обстановку в комнате, надо думать, все равно разнес.

— Ну? — кхаэль нарочито медленно повернулся к людям, сгрудившимся возле ворот. — Кому еще жить надоело?

Лязгнули крылья. Не дожидаясь ответа, Кхайнериар вышиб толстые деревянные створки вместе с железными засовами невидимой волной чистой Силы. Людей смело и перемололо, а кхаэль, одним махом одолев завал из обломков дерева и железа, прыжками помчался к цели.

Все слилось в круговорот убийств и бега. Приказ должны были вот-вот исполнить — наверняка здешний отец-настоятель уже послал кого-то, оправившись от удара шариком. Собственная Котова кровь обильно пятнала каменный пол, но тело не чувствовало ни боли, ни слабости. Свет его души удерживался лишь стремлением спасти любимое чадо и полыхал оттого еще ярче.

Он успел ровно в тот момент, когда троица монахов снимали охранные заклятья с тяжелой железной двери и отпирали ключом массивный навесной замок. Налетел сзади, в три движения посворачивал им шеи и вломился в камеру, полыхнув светом. В нос ударило тюремное зловоние.

Тайро Даррей лежал в углу на стылых камнях, болезненно щурясь от внезапной вспышки. Он больше походил на вымазанный в грязи и крови скелет, чем на живого, а уж цепей для него не пожалели и подавно — обмотали так, что смяли пальцы крыльев.

— Рей! — Кот одним прыжком очутился подле сына и приподнял растрепанную голову.

В ответ Рей только слабо захрипел — даже рычать не получалось. От него метнулась в темный угол мелкая красноглазая тень и растворилась там, как не было. От даэйра веяло мертвенным холодом. Тяжелая кровяная вонь перебивала все прочие запахи. Кхайнериар ощутил, как его начало потряхивать и знобить — силы кончались, раны давали о себе знать. Думать об этом не оставалось времени: чутье уже подсказывало, что враги близко и собираются загнать его в угол, накрыв магической сетью. Кот, недолго думая, просунул лезвие меча в одно из звеньев цепи, аккуратно, чтобы не дай Стихии не оцарапать Рея.

— Не подведи меня, дружок, — сказал он фламбергу и надавил на рукоять, как на рычаг. Заскрежетала сталь, Ловец Душ коротко взвыл. Второе, третье усилие — и звено, наконец, поддалось, лопнув с жалобным звяком.

Морщась и шипя, Кхайнериар принялся распутывать зачарованные цепи. Пропитанное чарами железо леденило руки, ловушка постепенно схлопывалась. Рей тяжело, со свистами и всхлипами дышал и не мог шевельнуть даже пальцем — от многодневной неподвижности и потери крови тело совершенно не слушалось.

— Держись, мой мальчик. Сейчас выберемся.

Вернув меч за спину, Кот успокоил нервно-усталую дрожь в руках и начал собирать в ладони силу для сплетения портала. В голове вертелась всего одна мысль: «Куда угодно, только подальше отсюда!» Кхаэль готовил проход, а у самого беспрестанно шевелились уши — он пытался расслышать приближение врагов.

«Как можно дальше!»

Полыхнуло светом, белая арка, достаточно широкая и высокая, чтобы пропустить Кхайнериара с ношей, встала прямо посреди камеры. Кот, уже не чуя ни рук, ни ног от усталости и навалившиеся боли, закинул обмякшее тело сына себе на плечо и, шатаясь под весом немаленькой туши, шагнул в проем.

Кто же знал, что один бесконечно долгий миг падения в пустоту приведет обоих в густые леса затерянного мирка…

За полтора года до рождения Илленн

Процесс регенерации всегда мучителен. Боль, слабость и тошнота сменяются жаром и диким зудом, от которого хочется лезть на стену. Сознание то и дело соскальзывает в сон или обморочную муть. Окружающее превращается в неясную круговерть бессвязных образов и звуков, из которой невозможно выбраться.

Но я не имел права растягивать сие сомнительное «удовольствие» надолго. Рядом умирал сын, и я был ему нужен. Так что — разлепить слезящиеся глаза, пинком водворить сознание на место и, не отвлекаясь на изучение места, в котором оказался и проступающую на бинтах кровь, сползти с лежанки к нему. Ни я, ни Ловец Душ опасности не чуяли. Значит, можно попытаться осмотреть и попробовать понять, что случилось…

Как кружится голова. К демонам! Света мало, всего лишь догорающая масляная лампа. Видеть можно, но краски смазаны, почти обесцвечены звериным зрением. Оттого не разобрать, кажется мне, или и впрямь все плохо.

Рей лежал на полу среди вороха шкур и одеял, тяжело, с присвистом дыша. Видать, у того, кто по доброте душевной спас нас, не нашлось подходящего ложа для крылатого существа. Интересно, кому это мы понадобились и для чего? И не придется ли снова отбиваться и уносить ноги? Очень жаль, что Ловец Душ не умеет убивать сам…

Но это потом. Все потом.

Что ж ты сделал-то с собой? Лицо серое, губы синюшные, глаза ввалились, щетина многодневная клочьями, волосы липкие от пота, а сам холодный, как труп. Я нащупал жилку на шее — билась еле-еле. Живой. Но что-то в нем не так. О, Стихии, скажите, что запах нежити мне померещился!

Я сморгнул, перестраивая зрение, и вгляделся в его энергосистему.

Нет… не померещилось

Трижды проклятые люди! Чтоб вас демоны имели днем и ночью во всех позах и со всей фантазией! Чтоб вас Бездна сожрала и не выплюнула!

Я сдержал рычание, до крови закусив клыками губу, пережигая боль, резанувшую душу каленым железом. Ни к чему, чтобы она сейчас пошла по узам и добила без того слабую душу. Нет, мало перегрызть этим тварям глотки, мало скормить их мечу! Я их разберу на составляющие, сотру в кровавое месиво, испепелю, пусть для этого мне придется выпустить всю мощь Колонн. Клянусь Колесом, эти двуногие уебки проклянут день, когда родились на свет их сучки-матери! Мое сокровище, мой взрослый приемный ребенок, мое несчастье, моя головная боль и радость из-за них превратился в живое умертвие.

Мне оставалось только лечь на пол рядом, бестолково пытаясь удержать в объятиях вот-вот готовую уйти душу и гадать, что привело его к такому решению. Боль? Страх? Безумие? Попытка спастись? Все сразу, наверное. Обрывки сложного ритуального плетения еще болтались на ауре — тусклой, изъеденной, распадающейся. Не успевшая переродиться энергосистема виделась страшным, изодранным, покореженным клубком. Частично — еще живая, но главные стволовые каналы и большая часть мелких уже принадлежат нежити. Но не упырем же он хотел стать? Нет, наверняка высшим существом Смерти, с полноценно живым телом. Я слыхал о таких, но на Колесе они не встречаются.

Некому было уберечь тебя от ошибки, мальчик. Некому объяснить, научить, подсказать.

И теперь живое гибнет, негармонично, еле-еле соединенное с мертвым, а мертвое не способно выжить в таком виде.

А я не хочу смотреть, как ты умираешь.

Я из тех, кто воочию видел богов. Они ничем не отличаются от всех прочих разумных, кроме того, что их силу питает вера последователей. Я не верю ни им, ни в них самих. Но в ту ночь я готов был молить кого угодно и клясться в чем угодно, лишь бы мой сын остался жив. Потому что если он умрет… Нет, я не хочу видеть существо, которое останется в итоге. И не хочу видеть того, что оно сотворит с полной энергии планетой.

Я впервые не мог сделать ничего. Совсем. Я и себе-то помочь толком не мог, то и дело скатываясь на границу обморока и снова выдираясь из него волевым усилием. А Рею нужен целитель отнюдь не моего ранга и притом — темный, из тех мастеров, что сами наполовину некроманты, да где ж такого возьмешь, да еще в какой-то непонятной глуши…

Он захрипел и выгнулся в агонии. Горлом хлынула черная кровь.

— Не смей уходить, не смей! Слышишь меня? Не смей! — я в бессильной ярости встряхнул безвольное тело. Что-то грохнуло сверху по потолку — я заметил это лишь краем сознания, запомнив, что у дома есть не то чердак, не то второй этаж. Раздались чьи-то быстрые шаги.

Мне плевать. Кто-нибудь, остановите это. Пожалуйста. Я никогда ни о чем не просил и просить не буду. Только за него.

Умоляю, кто-нибудь!

Потянуло холодом. Пространство и время как будто вымерзли. На пороге комнаты за моей спиной возник человек, судя по шагам и запаху, женщина. А напротив, в полумраке угла соткалась из легкого серебристого сияния Она.

Я обмер. Сердце сжалось и пропустило удар.

Неужели — все? Но я не этого просил!

Невозможно было не любоваться красотой Милосердной Девы. Совершенством Госпожи, под которой ходим мы все. Это точеное тонкое лицо, этот шелковый водопад смоляных волос, два искристых топаза глаз, глядящих прямо в душу. Но ни один мужчина в здравом уме, ни одна женщина не рискнет влюбиться в Вечную. Я не был исключением. Оглохнув и онемев от ужаса, я вжался в пол, беззвучно скалясь.

Бесполезно прикрывать собой сына — этот глупый порыв ничего не изменит. У Нее есть Право.

— Уходи, — безголосо прошипел я, найдя в себе силы зарычать. И страх переродился в злость. Я не представлял, как, но точно знал, что не дам забрать сына.

Незнакомая женщина позади меня застыла, не дыша. А Гостья шагнула навстречу и оборвала мою попытку вскочить двумя негромкими словами:

— Тише, дитя.

Я как на стену налетел. В тихом голосе звучала материнская нежность, доброта, покой. То, что дарует Она душам, завершившим бренную жизнь. Я не мог противиться этому голосу, лишь с отчаянием смотрел, как Госпожа садится в изголовье, как кладет узкую маленькую ладонь на влажный лоб сына, как перебирает ему волосы.

Надо смириться. Так будет лучше. Он получит покой, о котором давно мечтал.

А кто вспомнит о нем? Клан? Погорюют и смирятся, найдут нового лидера. Братья? Разве что Рахи. Но он недолго протянет после, уйдет следом, безнадежно влюбленный. А я? Я молча сцеплю зубы и буду дальше стеречь Колесо, как цепной пес.

Да катись оно все к алденской праматери! Саданув кулаком по полу, я завыл, не сдерживая больше бессильную злость.

— Не бойся, все будет хорошо, — она вдруг порывисто обняла меня, и буря улеглась, отступила, оставив только растерянность. А в следующий миг пришло понимание — не приходит Госпожа просто так к умирающим, на то есть Жнецы и Смертоносцы, да и у тех полно своих посланцев. Значит…

— Он не умрет, — шепнула Вечная. — Ты только обязательно найди тех, кому он будет нужен, кто станет заботиться о нем, любить и беречь. Тогда он будет жить.

Она снова склонилась над Реем, с легкостью приподняла и стала баюкать, как ребенка, что-то еле слыщно напевая без слов. И стало спокойно. Пришло знание, что все действительно сложится, как надо, а где-то в одном из знакомых миров есть тот, кому я без колебаний могу доверить судьбу и жизнь сына.

— Хороший, глупый мальчик, — ворковала Вечная. — Это не лучший способ прийти ко мне. Тебе еще рано. Ты должен многому научиться, многое сделать, многих полюбить. Живи, стань истинным Смертоносцем. А когда станешь сильнее и мудрее — приходи, я буду ждать.

И тут мне стало плохо. Тело вспомнило обо всех своих ранах, до сознания дошли, гаконец, боль и слабость. Я сполз на шкуры, успев заметить только, что меня накрыли чем-то сверху.

Потом навалился сон без сновидений.

Проснулся я от того, что меня попытались перевернуть на бок. Я с ворчанием поддался, но глаз открывать не стал — ни чутье, ни Ловец Душ об опасности не предупреждали, под боком ровно дышал Рей, а хозяйка дома, кажется, занималась обработкой ран. Ну и пусть ее, мне лень шевелиться и думать. Руки у нее приятные, мягкие и теплые. Боль снимают. Можно же, в конце концов, в кои-то веки поспать не вполглаза, не вслушиваясь постоянно в окружающую реальность?..

Второй раз я проснулся ночью. Сознание осталось четким. Все так же не открывая глаз, я прислушался к себе и к происходящему вокруг. Регенерация почти завершилась, моя туша больше не напоминала решето, а на мелкие неудобства можно не обращать внимания и заняться восстановлением ауры и силового запаса.

У Рея дела были куда хуже моего. Вечная Госпожа свое обещание сдержала и отступилась, но он застыл на той шаткой грани, когда душа готова оборвать последние связи с телом и как будто не знал, куда ему идти. Полунежить… Мда.

В доме было тихо. Ментал на десяток дневных переходов окрест искрился полуосознанными мыслями животных. В доме — только мы и спящая наверху хозяйка.

И особая, лесная тишина. Очередной дикий мир меча и магии. Везет мне на них. Хотя, может, это от того, что я не большой любитель появляться в мирах технологичных — тяжело там хищникам вроде меня. А в таких местах раздолье для охоты, да и у обитателей возникает желание всего лишь убить, а не засунуть в лабораторию до конца жизни. А уж если выяснят, что жизнь эта бесконечна… брр. Лучше не думать о таком, а то накликаю. Интересно, хозяйка что, живет здесь одна? Как?

Ладно, потом узнаю. В худшем случае объявится муж. Или не объявится.

Я, наконец, открыл глаза и сел. Голова от долгой неподвижности закружилась, в глазах слегка потемнело. Дождавшись, пока меня отпустит, я первым делом обернулся к сыну. На сей раз тусклый свет ночной лампадки меня не устраивал совершенно, и я нашел в себе силы зажечь маленький белый светоч. Откинув одеяло, я оставил световой шарик висеть в воздухе и занялся беглым пока осмотром.

Рей выглядел уже не настолько мертвым. Трупные пятна и серость сошли, оставив лицо просто бледным, сердце билось медленно, но ровно, дыхание не прерывалось. Но крайнее истощение превратило его в скелет, обтянутый кожей. Перепонки крыльев — сухой пергамент, с которого местами ободраны или обсыпались мелкие чешуйки, суставы кое-где выбиты, раны заживать, похоже не собираются, когти на руках вырваны, не знаю, в бою ли или при допросах…

Убью. Всех. Каждого.

Надо ставить организм на подпитку, латать энергосистему и только потом запускать обмен веществ, пищеварение и мочеполовую систему, проверить центральную и периферическую нервную систему. Кстати, что с мозгом? Физиологические функции заторможены, но должны при выходе из комы прийти в норму, ментальная сфера повреждена… Будут проблемы с психикой. Они и так-то были, а теперь он может просто сойти с ума. И это я еще не знаю, удастся ли все это проделать с нежитью и не останется ли он попросту ходячим трупом.

Скормлю демонам. Каждого.

Как мне не хватало Харш или Яноса! Они оба — лучшие целители Хэйвы, а как хирургам им и вовсе нет равных. Впрочем, здешняя хозяйка тоже не чужда медицине, судя по царящим в доме запахам — травница. Но этого мало. Травки, заговоры, свечки — все это сейчас бесполезно и ненужно, если она не умеет работать со Смертью… Так, хватит бестолковых размышлений, надо заняться делом. Собственных сил для постоянной подпитки у меня не хватит, значит, буду пользоваться заемными. Мир большой, не обеднеет.

Устроившись поудобнее и положив одну руку Рею на лоб, я скользнул взглядом по комнате, не обращая внимания на то, что вижу. Стены и мебель никак не откладывались в памяти, сливаясь во что-то серо-коричневое, меня никак не интересующее. Отпустив мысли спокойно плыть, куда им вздумается, я вообще перестал обращать внимание на явную реальность. В голове проносилась всякая ерунда, но вскоре и эти мысли прекратили свой бестолковый писк и растворились в гулкой пустоте. Постепенно «отдаляясь» от тела, я стал видеть размытые мерцающие краски, большей частью лиловых, фиолетовых и зеленыхоттенков, смог почувствовать громадину планеты и коснуться ее энергии. Дух весьма удивился тому, что кто-то заговорил с ним — мало кто из местных разумных был на такое способен. Но помочь, слава Стихиям, согласился после недолгих уговоров. Я получил толстый, гудящий и прогибающийся от силового напора канал и мог спокойно впитывать и «переваривать» щедрый подарок мира. А уже пропущенную через себя энергию, «съедобную» для ослабленногоорганизма, я тонкой струйкой вливал в сына через глиф, начерченный моей кровью на его запямтье. Большая часть оставалась при мне, восполняя утраченное, оседая плотным сгустками в накопителях — Хранительском медальоне на шее и скрытых в пространственных свертках доспехах — какого демона я, идиот, их не призвал?.. Великая сила отсутствия привычки, не иначе.

Когда поток перестал грозитть прерваться от малейшей потери сосредоточенности, я смог заняться делом. Аккуратно вправить пальцы крыльев, начать внимательнее разбираться в хаосе разодранной и покореженной энергосистемы. Верхняя половина наискось от левого бедра до правого плеча осталась большей частью живой, некротикой отдавали лишь отдельные нитевидные каналы. С другой стороны дело обстояло ровно наоборот. И как заставить две противоположные силы работать вместе, не убивая при этом организм, я пока не знал. Теоретически живое и мертвое должно ровно переплетаться во всем теле, но как этого добиться?

Надо выбираться отсюда, и как можно скорее. Но пробой и след от моего портала наверняка уже затянулся, где находится мир, я понятия не имею, одно чую — не на Колесе точно. Иначе я бы четко слышал Хэйву и мог призвать Духов, а через них передать восточку своим. Значит, единственное, что остается — это хорошенько изучить окрестности, а лучше планету целиком, чтобы как можно точнее задать координаты точек входа и выхода портала, иначе нас выкинет где-нибудь в межзвездной бездне или внутри звезды. Тогда точно никакое бессмертие не спасет. А за время, пока я буду здесь шататься, Рей, возможно, выйдет из комы и окрепнет. Сомневаюсь, конечно, но…

Еще с хозяйкой отношения налаживать. А мне, как назло, милым, обходительным и пушистым именно сейчас быть не хочется совсем.

За размышлениями и планами я не заметил, как наступило утро. Ночник догорел, темнота сменилась предутренней серостью, а потом и розовато-синими сумерками. Тело впервые вспомнило, что оно хочет есть, пить и по нужде, и что одежды на нем кроме бинтов никакой. Дожидаться хозяйку — бессмысленно, нагота меня никогда не смущала даже в чьем-либо присутствии, Рея я могу поддерживать и так, не изображая статую рядом с ним, канал не оборвется. Чего зря время терять?

И я отправился на разведку.

Дом оказался не очень большим, но добротным, в два этажа. Первый почти пополам делила печь, на кухню и что-то вроде гостиной, отделенной от входа сенями, служившими одновременно кладовкой. Кадки с соленьями, вяленое мясо, какая-то — я не приглядывался толком — хозяйственная утварь, всюду на балках травы. Отхожее место, слава Стихиям, не где-нибудь на другом конце двора, а рядом, пристройкой к дому. На второй этаж я подниматься не стал, чтобы не беспокоить хозяйку.

Мужской руки в доме не чувствовалось ни в чем. С одной стороны, слишком много порядка, с другой — женская слабосильность и недоустроенность жилья. Там крыша просела и требет починки пока не прохудилась, там забор, кстати, низкий, покосился и подперт, поленница пуста, несмотря на иней по жухлой траве, инструменты в ящике под навесом разве что паутиной не заросли, охотничьего или военного снаряжения вообще нет. Единственная упряжь с какого-то скакуна в сарае валяется, и та прелая.

Ну ясно. Никакого мужа давно у нее нет или вовсе никогда не было. Считают ведьмой, иногда за услуги едой расплачиваются. Знаем, плавали. Что ж, жизнь мне и Рею это облегчит. Не придется цапаться с мужиком, а то и убивать, если полезет с оружием.

От дома повеяло волной возмущения, послышались быстрые шаги. Похоже, меня потеряли и собираются устроить выволочку. Ну и ладно.

Я неторопливо шел через двор к дому, когда хозяяйка показалась на пороге. Статная зрелая женщина в домашнем платье, с пшеничной косой толщиной в руку и колючими серо-голубыми глазами. В первый миг она растерялась при виде меня, а потом сердито что-то спросила. Строй языка оказался мне незнаком. Значит, в эту часть Пространства меня еще не заносило. Придется быстро учить на слух или считывать прямо из ее памяти. А пока я просто поймал мысленную волну ее вопроса:

«Что ты здесь делаешь в таком виде?»

Что делаю, что делаю… Гуляю. Погода прекрасная, морозец вон за пятки кусает, травка похрустывает.

Примерно так и ответил, вытащив из ее же памяти нужные слова. С жутким акцентом, но это к лучшему.

— Тогда догуляй, будь добр, до дома и хоть штаны надень.

А у самой взгляд оценивающий украдкой. Ну нет, уж прости, душа моя, у меня сейчас не сезон, не стоит, и терять время на веселье я не хочу.

Но взгляд давно оинокой женщины еще долго буравил мне спину.

Странно, но она не стала пока задавать обычных вопросов вроде «кто ты и откуда?». Первым делом она присела возле Рея, и к моему изумлению от нее повеяло нешуточной силой. Она разворачивала свой кокон ауры и выстраивала вокруг больного какое-то сложное плетение… Жизни? Да еще и природная ведьма.

Какая редкость.

Хороший грамотный маг этой Стихии — очень большая редкость. Как и грамотный маг Смерти, впрочем.

Я вгляделся в то, что она делала и покачал головой.

— Нет. Так нельзя. Переродить не получится, надо соединять.

— Но он отравлен и останется нежитью!

— Это неизбежно при его работе. Сохранить рассудок важнее.

Я взялся за нити. Задача — критически сложная. Работы — на много часов подряд. Прерваться, отложить на потом, взять перерыв на отдых — нельзя. И, надо отдать хозяйке должное, свое дело она знала. Почему с такими навыками она не практикует где-нибудь в столице, при дворе, не завела собственную клинику? Хотя, сомневаюсь, что такое понятие здесь вообще известно. Она умела подстраивать свои действия под напарника, зорко следила за состоянием пациента и легко контролировала сердечный ритм, дыхание и давление. Ее взгляд стал острее, и теперь она оценивала не только и не столько мою тушку, сколько умение. Да, мы тоже кое-чему учены…

— Как его зовут? — негромко спросила она.

— Рейнан. Рей по-домашнему.

— Не родной?

— Приемный.

— Кто он?

— По-вашему — дракон.

У нее округлились глаза, хотя руки не прервали работу.

— Драконы не живут с двуногими и вообще не держат их за разумных.

Я фыркнул.

— Рей — живет и держит.

Ведьма кивнула. Вопросы не были праздными, похоже, она задумала ритуал на имя и суть, потому и спрашивает.

— Настоящие родители живы?

— Мать — нет, отец… а демоны его знают.

Ее четкий деловитый подход мне нравился все больше. Мастер пусть и не высшего, но и далеко не среднего ранга.

— Самого тебя как зовут?

— Кхайнериар. Кхайнэ. Кот. На выбор.

— Тот, кто назвал тебя Котом явно поскромничал.

И голос у нее красивый, грудной. Не люблю голоса-колокольчики.

Тут она запела, и я заслушался, едва не забыв про дело. Вибрирующие переливчатые звуки начали сплетаться в нечто почти осязаемое, почти видимое. Они обволакивали, звали, манили, вытягивали, напоминали о небе и крыльях, о свободе полета и азарте охоты, и Рей впервые за все время слабо шевельнулся, но…

Зря она запела о любви. И я, дурак, не сказал. Откликнувшаяся было душа полыхнула в ответ ледяной тоской и снова закрылась, закуклившись сама в себе.

Песня тут же оборвалась, женщина растерянно захлопала глазами, приходя в себя от удара эмоций. Не важно, надо исправлять!

И я подхватил ту же магию, выстраивая ее на нужный лад, напоминая о том, что было Рею действительно дорого и уговаривая вернуться — ко мне.

Время полетело быстро. С раннего утра и до позднего вечера я бродил по осеннему лесу, изучая каждую корягу и каждый куст, возвращался в дом ведьмы порталами за полночь. Уходить дальше двух-трехдневного перехода мне не давал Рей — подпитка ослабевала, а без нее он не выживет. Я возвращался, вливал в него свежедобытую кровь — насышенная агонией жертвы, она хорошо поддерживала его — и ложился спать, либо коротал время за разговорами с Велирией. Она оказалась умной, на свой лад образованной женщиной, иногда слишком категоричной, иногда смотревшей на меня косо, но в целом, куда более приятной особой, чем большинство людей. За мягкое и бережное обращение с сыном я готов был простить ей и косые взгляды, которых с каждым днем становилось все меньше (я понимаю, не все любят, когда при них, не особо заботясь об эстетичности зрелища, разделывают голыми руками оленью тушу и поедают ее на месте) и холодную, слегка отчужденную манеру общения.

О себе она почти не говорила. Ловко избегала расспросов, но по случайным оговоркам мне удалось понять, что живет она в этой глуши отнюдь не по своей воле и покинуть это место может только с кем-то. Нет, даже не так, с первым встречным, свалившимся ей на голову. То ли обиженный ухажер был так изобретателен в проклятиях, то ли еще что…Я не стал выпытывать и зря теребить наболевшее, зачем? Зато стало понятно желание помочь нам, и я готов был согласиться с таким прагматизмом охотнее, чем с красивыми словасми о помощи всему живому и о любви к ближним.

Обо мне она тоже почти не расспрашивала, чуя, что я не горю желанием выкладывать подробности своей жизни. Нас обоих это устраивало. Никаких лишних разочарований, недопонимания и ссор. Иногда и вовсе было просто приятно молча сидеть рядом, прислонившись друг к другу, и слушать треск огня в печи.

Время шло. Состояние Рея оставалось все таким же тяжелым, и я начал всерьез опасаться, что ему станет хуже. И я не удивился, когда, сказав о своем намерении уйти домой, услышал короткую просьбу:

— Возьми меня с собой.

3. Безнадежная охота

Из воспоминаний Намирэ Даэррэх Ильмерран

Иногда я думаю — а сумела бы я поступить так же, как мама?

Перед тем, как переступить границу портала, она знала своих нежданных гостей меньше месяца. Она понимала, что уходит навсегда. Что обратной дороги не будет. Она не знала ни письменности, ни языка, а из вещей взяла с собой только сумку с травами да ту одежду, что на ней была. Она отправлялась в страну хищных оборотней, где ее никто не ждал, и никто не знал. И все равно сделала этот шаг, круто изменивший всю ее жизнь — прямо в сердце измотанной войной земли, к больным и раненым.

Война длилась еще несколько лет, хотя мы и переломили сектантам хребет. После заточения Рей долго и тяжело болел, пока его тело не привыкло существовать в качестве нежити.

Разгневанные братья больше не желали ничего слышать о терпимости к людям и всеми Кланами ринулись на сектантов. Охотились с упоением, пока не перебили большую часть супостатов. Их потом долго еще ловили по лесам да пещерам — но от нас совсем отдалились и все прочие люди. Считали уже не богами — потусторонними демонами, с которыми лучше не связываться. Клановые школы в столицах опустели, торговля сбавила обороты. Перестали приходить новички, желающие получить Искру и присоединиться к нам. Пустел даже Дарреи Лар, величественный белый город с черным замком на вершине спящего вулкана.

Вот тут-то отец и начал подумывать о заключении открытого союза с динтарскими ифенху и Алден с Акрея. Мы больше не могли оставаться всемогущими богами со столь позорным пятном на чести и пошатнувшимся благополучием страны — нам требовалась поддержка. И поэтому отец взял в ученики динтарского Хранителя Равновесия, служителя Темных Колонн. То есть Эль-Тару Ваэрдена Трилори. Моего Волка. И взял не просто так, а ухитрился выдернуть на Хэйву чуть ли не за миг до смерти, из-под рухнувшей плиты. Вернуть обещал почти в то же время, получасом позже взрыва в здании.

И как бы мне ни хотелось отдалить день расставания с лучшим другом, он все же настал почти через семь лет после памятного дня. Много чего успело случиться за это время, я из детеныша превратилась в весьма своенравного и упрямого подростка с виду лет тринадцати, которого не могла остановить ничья воля кроме отцовской. Ну еще, пожалуй, Волковой и Рея. Лишь им троим я позволяла собой командовать, во всех прочих случаях полагаясь только на собственное мнение и желание. Отец почти никогда меня не останавливал, но и не помогал — всего, чего хотела я добивалась сама, не понимая, к сожалению, что репутация из-за этого у меня весьма двойственная.

Я вполне успела осознать весь смысл своего положения невесты и дочери пусть формального, но все же правителя. Особенно когда инстинкт впервые позвал меня в День Середины Лета, и я к позору своему повела себя ничуть не лучше мартовской кошки перед будущим супругом. Он, к чести своей, на провокацию не поддался, наоборот, вынужден был пару раз макнуть расшалившегося оборотня, меня то есть, в бочку с холодной водой. Сидела потом, мокрая и обиженная, в углу, а он гладил мне загривок нарочито холодными руками.

После того случая отец и решил, что время детской дружбы подошло к концу и мне пора из ребенка превращаться в девицу, а Ваэрдену — возвращаться в родной мир, в то самое время, откуда он был вызван.

День подходил к концу. Солнце скатывалось за лес, за покатые плечи могучих синих елей. В воздухе невесомо плыли серебряные паутинки. Неслышно подкрадывалась осень.

А мы стояли на священном лугу, на древних белых камнях с золотым узором письмен, под сенью бесконечных Колонн. Их кольцо словно обнимало нас своим теплом и светом. Прижавшись к краю древнего круга, мы не смели ступить здесь и лишнего шагу: Волку даже дыхание в этом месте давалось тяжко, я же была еще слишком мала, чтобы сметь приближаться к самому сердцу Силы.

Вот-вот должен был прийти отец. Он милостиво дал нам время проститься.

Глаза у меня были на мокром месте. Но я отчаянно не позволяла себе разреветься и вместо этого жадно вглядывалась в его лицо, обрамленное небрежно рассыпанными по плечам седыми волосами — живя у нас, он отпустил гриву. И плаща от солнца теперь не носил, при выросших силах не нужен был больше… Колонны тихо звенели и пели, их мощь, что стоит от земли до неба, пронизывала меня новыми, еще непривычными ощущениями.

— Смотри, — сказала я, чтобы разбить молчание. — Я теперь тоже Опора.

Совсем рядом текла сила моей Колонны. Такая же рыжая, как я. Горячая. Подвижная и текучая. Способная ласково согреть и снести все на своем пути. Я позвала ее по имени — и мне на ладонь словно из ниоткуда скакнула то ли пламенеющая птица, то ли ящерка с крыльями. Ее шкурка была пламенем, глаза — двумя угольками. Она щекотала ладонь, вертелась, чирикала, норовила цапнуть за коготь.

— Ты молодец, — сказал Волк. Похоже, и его одолело косноязычие не к месту.

— Ты еще вернешься?

В тот день я уже не была ребенком. Тело мое еще оставалось детским, но душа начинала стремительно взрослеть, огорошенная первой потерей. Я смотрела на него и понимала, что нам придется очень долго ждать, прежде, чем мы сможем увидеться вновь — таковы шутки у Времени, всемогущего и незримого, соединяющего и разделяющего миры.

— Конечно, вернусь. Я же теперь знаю к вам дорогу. Тебе почти и не придется меня ждать, малявка. Вернусь за тобой и не отдам больше никому, поняла?

В голосе промелькнула небрежность, но я ей не поверила. Она была ненастоящая. В чем он хотел меня уверить? В том, что не придется ждать? Или что его разлука совсем не трогает? Дух на моей ладони застрекотал, скакнул ифенху на плечо и потерся горячей головкой о бледную щеку. Как поцеловал. Еще немного и я расплачусь. Хватит ему видеть, как я развожу мокротень. И я, следуя этикету, поклонилась в пояс.

— До свидания, Эль-Тару. Мне было в высшей степени приятно узнать тебя. Да охранит Колесо твой путь и долгие дни твои.

Выпалив это единым духом, я развернулась и сорвалась с места. Прочь от Колонн, от Волка, от отца. В самую глухую чащу.

***

В вечном мраке Нереальности медленно поворачивался гигантский диск Колеса Судьбы. В абсолютной, давящей тишине никогда не существовало и никогда не могло родиться никаких звуков. Натужный скрип бесконечной Оси, рев звездного вещества, гул и звон потока Силы — все это порождало сознание Владыки, замершего на самом краю одной из Спиц — рукава галактической спирали. Тела здесь тоже не могло быть — могучий белый зверь, словно присыпанный сверху золотой пыльцой скорее являл собой желание выглядеть именно так и не иначе. Какая, в сущности, условность — плотская оболочка….

Сощурив глаза, Кхайнериар всматривался в сияние пространства, досадливо переступая лапами. Слепящий желтоватый огонь Хэйвы, слабое аметистовое сияние Динтара, слишком подернутое серостью… А ты какого цвета, малыш? Где ты, Тианес?..

…нет, слишком ярко. Не разглядеть.

Но фрески и письмена в подземельях под Колоннами не могут врать, там все слишком древнее. Настолько древнее, что в коридорах работает не магическая, а техническая система слежения. Между выбоин орнамента то и дело взблескивают глазки следящих устройств, а тяжелая воля самих Колонн настолько пропитала стены и воздух, что ни дышать, ни ходить там почти невозможно. Застывшее время, не знающие износа механизмы, обуздавшие первородную Силу, знаки, которых не могут прочесть даже всезнающие алден с Акрея… Тайна Создателей отпугнула Кхайнериара, подпустив к себе лишь один раз, но оставила намек.

Символ Равновесия — треугольник, вписанный в круг. Старое присловье — Колонны едины в трех мирах. Старое благословение «во имя Энар». По схематичным рисункам можно было понять, что должным образом разогнанный поток Колонн, синхронизированный с сознанием Опоры Равновесия, позволяет попасть в некое пространство. И, возможно там найдется ответ на вопрос. И вот — он стоит здесь.

Но почему спираль Оси всего лишь парная? Третий элемент обязан быть! Будь он на месте, не пришлось бы постоянно латать дыры в ткани реальности и носиться по мирам, отлавливая всякую погань.

По сознанию внезапно ударило чужим присутствием. Владыка невольно вздыбил шерсть на загривке и напрягся, мотнув хвостом туда-сюда. Клочья белесого тумана подползали к краю диска, постепенно собираясь в вытянутый силуэт старого матерого даэйра. Не разобрать ни цвета, ни рисунка чешуи, ни числа рогов, ни четких очертаний морды. Одни лишь злобно алеющие глаза.

— Ты дерзишь, пытаясь забраться так глубоко, Кот, — голос существа отразился не звуком — гневной дрожью, грозившей разорвать эфир на волоконца не толще волоса.

— Кому? Тебе? Или Колесу? Так ведь оно в итоге должно остаться довольно.

— Я есмь Колесо! — громыхнул даэйр, раздуваясь. — Моей волей вы живете.

— Да ладно, — Свет неуловимо потек, меняя очертания фигуры кхаэля, и вот уже крылатый силуэт Опоры Равновесия не уступал размерами хозяину диска. — Ты — всего лишь еще один Хранитель в череде прочих, решивший отожраться на дармовой силе тех, кто в тебя слепо верит, а загораживать путь к знаниям — значит, противоречить самой сути служения Колесу! Ты всего лишь паразит недобожественного масштаба. И мне ты указывать не имеешь права.

— Того, что ты ищешь, на Колесе нет! — туман дрожал и плевался сгустками дурной едкой Силы, стремился разбить волю, подавить всякое сопротивление. Но ровная белая ярость служила щитом, мешая ему добиться своего.

— Или ты просто не знаешь?

Тысячи фраз разбивались о непоколебимую гордыню, сотни доводов наталкивались лишь на безмолвное заявление: «Я Закон». Увы, тот, кто на новом витке посмертного бытия должен был стать наставником новых поколений ищущих свой Путь магов, превратился в бога, ослепленного собственной властью. Или же — чьей-то еще волей?

Там, где царит Знание — не может быть слепых богов. И Кот ударил, даже не надеясь выиграть поединок, просто выплескивая ярость, злость и разочарование. Он не слепой котенок, чтобы тыкать его носом в молочную лужу!

Удар цели достиг, но всего лишь испепелил кусок туманного облака. По менталу прокатилась волна злобного рева.

— Я тебя достану, тварь шерстяная! Будешь мечтать сдохнуть, помяни мое слово!

— Посмотрим, — холодно отозвался Кхайнериар, собираясь уходить.

Теперь можно и дать себе почувствовать внешние ощущения.

Медитация прервалась от толчка в плечо. Тишина Колеса разбилась с болезненным звоном, Кхайнериар слепо заморгал, пытаясь заново привыкнуть к яркому свету живого плотного солнца. Рядом жарко дышала рыжая кошка и жалобно смотрела желто-зелеными глазищами. А ведь размерами уже почти взрослая, глядишь, и его завалить сумеет, если надумает… Дрожащий хвост, поникшие уши и безмолвный вопрос: «Почему так?»

— Иди сюда, девка глупая, — он притянул пушистую морду к груди, прижал и, зарывшись пальцами в густой мех на загривке, стал теребить и почесывать. Горячий камень Колонн дышал покоем, сами они хрустально звенели, словно спрашивали, что случилось. Но Кота не отпускала тревога.

Обезумевший Вещий дух стерпел обиду, не ударил в ответ. Но обманываться не приходилось — он ее запомнил. Кот гладил дочь, страдавшую из-за ухода любимого друга, а сам вглядывался в череду видений, мелькавших перед внутренним взором.

Даэйр станет мстить. Изощренно, исподтишка, путая вероятности, развязывая войны, навлекая беды на семью обидчика. Неспокойно заныло сердце — главные удары он будет наносить по наследникам.

Лица, лица, лица…

Существующие миры. Их внезапные отражения. Годы еще более тяжелой работы впереди.

Сын, поднимающий орды мертвых с безумным хохотом.

Его светлое огненное отражение, мечущийся в поисках заветного образа-мечты.

Дочь, порой не знающая, в какой реальности живет, барахтаясь в буре первой влюбленности, путающей все его планы.

Задерганный император-марионетка. Еще одна туманная тень-отражение, ждущая своего часа химера…

Разговор вспомнился четко. Короткий.

Незнакомый ментальный зов прилетел от Колонн поздно вечером, когда семья спала. Уважительно-осторожный незнакомец, как две капли воды похожий на Волка, стоял у края поляны, и серо-стальные глаза смотрели цепко и жестко, но без настороженности, недоверия или злости. Этот динтарец ломки не узнал. Этот был холеной, обласканной, любимой химерой.

— Кто ты? Зачем пришел? И Как?

— Зови меня Даэнэрэ. В том времени, откуда я родом, все завершилось… удачно. Меня провели сюда те, кого ты пока не знаешь. Я пришел просить о нескольких небольших вмешательствах.

— Зачем?

— Иначе я просто не выживу, — химера обаятельно улыбнулся во все восемь клыков. — Меня не вспомнят, не захотят получить, не начнут искать, не вытащат от некроманта, и я сдохну в непроявленном отражении. Жить хочется.

— Резонно. Какого рода вмешательства?

— Несколько визитов к твоей дочери, когда вы с Волком будете где-нибудь подальше на практике. Чуть-чуть подправить внешность не проблема.

— Мм… А что в итоге?

— Вы мне ее вообще сами отдадите потом, так что я в полном праве заронить в ней узнавание. Легче будет работать.

— То есть? — Кот нахмурился.

— Просто поверь мне, что у тебя все получится. Но любые инструменты изнашиваются и порой ломаются в работе. Я это исправлю.

Сентиментальностью от него и не пахло. Только расчет и точное знание, чего он хочет и как. И зачем.

— Ладно… Аккуратнее только, не попадись.

Может, и правда есть надежда?

— Я бы очень попросил все же поберечь Ваэрдена… Пожалуйста.

И странный гость растворился в темноте. Визит этот мало что объяснил, но добавил тревог и смутный призрак надежды. Пусть наследники знают как можно меньше, пока не будет, наконец, найден Энар… Что это, Кхайнериар и сам не знал. С годами это слово-имя все чаще звучало в голове, в снах, толкало строить планы. Он лишь надеялся, что успеет узнать значение таинственного слова до того, как придется расплачиваться за дерзость.

И успеет найти третий мир.

Тот памятно неприятный разговор с Матриархом Харш-а-Хин произошел в ее лаборатории на Акрее. Дружба между врачом и бывшим пациентом — штука странная, обе стороны предпочитают встречаться как можно реже, даже если искренне привязаны друг к другу. С медицинским цинизмом остается только мириться, как и с тем, что тебя порой приравнивают к говорящему предмету осмотра.

Кот появляться у старой приятельницы не любил по одной простой причине — когда-то она чуть не убила его на операционном столе и вообще, слишком много раз зашивала. Но жизнь сына важнее собственных фобий, и он явился сразу, без отдыха, буквально шагнув из портала в портал с телом на руках.

Теперь вот сидел в сторонке в белом стерильном зале, формой напоминавшем лежащее на боку яйцо, и напряженно наблюдал за работой медперсонала в серебристых рабочих накидках.

Здесь все и вся было стерильно, он сам в том числе. Мягкий белый свет струился со стен и потолка, почти полностью уничтожив тени. По левую руку вдоль округлой стены стоял ряд пульсирующих светом капсул, в которых зрели зародыши очередных творений хирурга-химерлога. Пока и не разберешь, то ли это боевые твари, то ли образцы фауны, которые неизвестно в какой мир отправятся, то ли будущие разумные с генетическими модификациями. Рядом с каждой капсулой попискивал массив приборов жизнеобеспечения с тонкими темными зеркалами проекторов, над которыми горели трехмерные развертки с малопонятными несведущему графиками, схемами и таблицами. С другой стороны зала за полупрозрачными мембранами скрывались маленькие ячейки-палаты.

Паники и суеты не было — это серьезно успокаивало Владыке нервы. Большинство лаборантов занимались своими делами, только сама Харш и пара ее помощников хищно кружили вокруг махины операционного блока, закрытого сейчас оранжевым куполом диагностической сферы. Считывая показания, Матриах все больше мрачнела и начинала раздраженно хлестать хвостом.

Алден — красивы. Это совершенно особая красота гармоничного гибрида человека и кпылатой рептилии. Сухие костистые тела с сильными лапами, четко очерченные лица, на которых мало отражаются чувства, крылья, уже много поколений не способные к полету. Женщин от мужчин можно отличить только по числу отростков в костяной короне — у дам по две лопасти, у мужчин по три.

И многие поколения народ алден не покидает Акрея — древней, как предыдущая цивилизация, базы внутри спутника Хэйвы.

— Ктэш, — Харш окликнула кхаэля на свой манер. — Пойдем с-со мной, я тебе чая налью.

Тот встрепенулся, очнувшись от размышлений, и встал с неудобного трехногого табурета. Позвякивая статусными висюльками, украшавшими головной гребень и мембраны крыльев, она провела его в небольшое помещение за лабораторией, служившее спальней, кабинетом и столовой одновременно. Эта тонкая красивая женщина с изумрудно-зелеными глазами змеи не считала себя в праве занимать апартаменты Матриарха, когда места остаткам народа и так не хватало. Роскошные сады, принадлежавшие когда-то высшей касте алден, она превратила в теплицы и питомники для лекарственных трав. И положенные ей регалии власти в сочетании с неизменным рабочим халатом выглядели нелепо и печально.

— С-садис-сь, — Харш указала на точно такой же неудобный табурет и взялась разливать по изящным фарфоровым пиалам свежезаваренный чай. — Из-свини, вкусностей не держу.

— Это ничего, — Кот взял пиалу, вдохнул аромат темного терпкого напитка и выжидающе уставился на алден.

— Ты ждеш-шь заключения? Пожалуйс-ста: крайняя с-степень ис-стощения, некро и обычная интокс-сикация, с-следы пыток. Я молчу про с-остояние ауры в целом и эфирной с-составляющей мозга в час-стности.

С каждым слетавшим с тонких зеленоватых губ словом глаза кхаэля все больше из золотых становились багровыми. Черные когти зло скрежетали по фарфору.

— Ничего, что нельзя было бы вылечить, — спокойно продолжила Матриарх. — Полежит у нас-с под наблюдением без с-своей любимой работы, отдохнет, оправитс-ся. Пей, а то я в тебя ус-спокоительное вс-сажу, — она стегнула кхаэля хвостом по ноге.

Кхайнериар молча покосился на полупрозрачную стену, за которой мельтешили силуэты лаборантов, сделал глоток, другой. Только получив еще один ощутимый шлепок хвостом по голени, он постарался придать лицу нет, не нормальное, хотя бы спокойное выражение. Харш мелкими глотками пила чай и наблюдала, как сменяются эмоции на лице двуногого хищника, как «плавают» очертания челюстей, время от времени становясь звериными.

— Объяс-сни мне две вещи, Ктэш, — наконец, заговорила она, поймав его взгляд и от негодования свистя и шипя больше обычного. — Как вы с-сотворили с-с-с его энергетикой то, что с-сотворили и когда вы, наконец-с, прекратите жить в этих диких варварс-с-ских ус-словиях? Мечи, копья, антис-с-санитария, крепос-сти даже толком не отапливают-сс-ся! С-спасс-сибо, что хоть в с-с-столичных городах уборные на улиц-су не вынос-сите!

— Харш, не надо читать мне нотаций, — очень тихо и очень спокойно отозвался Кхайнериар. — Мне сейчас не до этого.

— Ес-стесс-ственно! Но надорвалс-сся твой с-сын в том чис-ссле и из-за этого.

Матриарха не впечатлила хорошо сдерживаемая ярость зверя. Она положила тонкую сухую четырехпалую ладонь на его руку и чуть сжала пальцы, словно отсчитывая пульс.

— Ты будешь мс-стить, по глазам вижу. Вс-се вы такие. Но это ни к чему хорошему не приведет, поверь мне. Ну перебьешь ты этих с-сектантов, я даже помочь тебе с-с этим могу. А дальше что? Окрыссятссс-ся-то на тебя вс-се ос-стальные люди. Вас-сс кто-то давно и грамотно с-сстравливает.

Да, Харш-а-Хин была очень хорошо осведомлена о происходящем на Хэйве. Но она годами держала нейтралитет, ни во что не вмешиваясь и ограничиваясь личной дружбой и помощью. ННе так велика была реальная сила акрейских затворников, как о том думали многие, начитавшись легенд.

— Кхайнэ, — продолжала она. — Ты делаешь с-свой народ легкой добычей. Я понимаю, выссокие ссферы — это важно, это очень важно, но что проис-сходит в твоем родном мире, ты знаешь? Не будет уже никакого с-смысла возитьс-ся сос вс-сем Колес-сом целиком, ес-сли рухнет твой дом?

Он смотрел на нее молча, каким-то застывшим, стеклянным взглядом, не перебивал и не пытался спорить.

— У тебя ес-сть материальная база, и мне нес-сложно помочь, только дай толчок с-своим с-словом! Дай народу шанс-сс на развитие!

Чай давно был забыт, Харш стискивала его ладонь своими, пытаясь добиться отклика. Какая политика, напротив сидели двое старых друзей, и один никак не мог дозваться другого.

— Мне — все равно, — глухот ответил, наконец, Кот.

Алден чуть не врезала ему по морде, но сдержалась, понимая, что это бесполезно. Как врач, она видела, что с кхаэлем происходит что-то непоправимое, понимала, что у нее не хватит ни опыта, ни влияния пробиться сквозь защитную скорлупу. И кто смог бы это сделать, она тоже не представляла. Не полумертвый же даэйр, которого сейчас еще больше станут держать за ребенка и раскрывать душу перед ним не будут.

— Что с тобой?

— Ничего. Я просто хочу уничтожить тех, кто убил моего сына. Остальное меня не интересует.

Голос был ровный. И до жути мертвящий.

— Кхайнэ, ты погибнешь, воюя с этой гидрой. Сам посуди, у нее много голов, и на Хэйве только одна, если неудачи вас преследуют так много лет подряд!

— И что? От этого я должен оставить их разгуливать на свободе?

— Да мысли ты как стратег в конце концов! — не выдержав, рявкнула Харш полушепотом. От волнения она забыла даже шипеть. Не нравится власть — отдай ее амиранам, позволь кхаэлям доминировать на материке, дай оружие хотя бы! И тогда уже можно будет говорить о попытках вычислить и найти того, кто вас целенаправленно истребляет!

Еле слышное утробное рычание было ей ответом и абсолютно бешеный взгляд готового сию секунду атаковать хищника.

— Мне. Все. Равно, — отчеканил Кхайнериар, демонстрируя три пары клыков вместо положенных двух, и прижимая уши. Но, увидев, что напугал женщину, тут же потух. — У меня полно другой работы.

— Да. Конечно. Убивать.

Матриарх заставила себя расслабиться, хвост, обвившийся вокруг ее ног, плетью стек на пол, плотно прижатые к спине крылья чуть распустились. Она глотнула остывший чай.

— Ты хочешь, чтобы Рейнан погиб, не с-справившисьс с-с правлением в конце концов? — вкрадчиво спросила она. — Вс-се, что ему можно в течение как минимум полугода — это ес-сть, с-спать, гулять на с-свежем воз-сдухе и заниматьс-ся ис-сключительно чем-нибудь приятным лично ему. Да, под охраной в виде нес-скольких сс-сотен хороших бойцов, вооруженных никак не копьями.

— Ну не могу я… — кхаэль как-то разом обмяк, сник и ссутулился, запустив лапы в растрепанные белые лохмы. — Не могу.

— Найди того, кто сможет. И, ради всех духов, перестань сам себя гробить.

Алден встала, обошла кхаэля сзади и обняла, прижав его голову к плоской, без молочных желез груди. Что скрывается в этой голове? Какое безумие подтачивает разум?

«Когда ж ты перестанешь напоминать мне о моей ошибке…»

«Забудь» — откликнулся он мысленно, наваливаясь на Харш всей тушей. Успокоительное в чае все-таки было. А он не в курсе, что у алден невосприимчивость к травам семейства парноцветов.

Конечно, это не метод, но хотя бы на какое-то время безумие утихнет, когда он проснется.

Матриарх вздохнула и позвала лаборантов, чтобы помогли донести тело до ячейки. Спать лучше все-таки лежа

4. Огненный Канон

Примерно 20 лет спустя .

«Илленн, будь добра, оденься прилично и спустись сегодня к ужину. У нас гость».

«Гость?» — я фыркнула. «Здесь, в Ареи-Калэн — и я ничего о нем не знаю? Не может быть!»

Здесь, в Белой Крепости, гости появлялись редко. Слишком далеко на север пришлось бы забраться, чтобы попасть сюда. Дальше только рудники Шайнар-Мерит. Сказать честно, посторонних гостей здесь просто не бывало. Но даже мысленный тон отца был таков, что ничего иного, кроме немедленного повиновения, мне не оставалось. Я со вздохом расстегнула надетый было пояс с ножом. Собиралась пройтись с парнями из Клана Даррей по окрестностям, проверить, не проросли ли где кристаллы, которые можно собрать, не влипла ли, наконец, местная банда, доставшая всех окрестных жителей, в раскинутую ловчую сеть. Небось висят там в силовых полях, голубчики, орут благим матом, только звук никуда не долетает. Что ж, придется ребятам идти без меня, а мне изображать светскую даму. Интересно, перед кем, очередной посол от людей, что ли?..

Одеться прилично — это значит… как учил… брат, «в платье», а не как обычно. А в платье даже по Ареи-Калэн ходить не очень удобно, не то, что по окрестным горам. Но отец редко изволяет мне приказывать, как сейчас, зачем же нарываться на упреки?

Я не юблю его расстраивать.

По комнате, треща и плюясь искрами, скакал Фирхэ, дух Колонны Огня. Просил внимания и поиграть.

— Нет, огонек, авантюра на сегодня отменяется, — сказала ему я, взявшись за ритуал «приличного одевания». — Надо уважить гостя.

А у самой сердце екнуло предчувствием. Тот ли гость, о котором думаю? Или тот, о котором запретила себе думать?

С моей золотисто-рыжей гривой и глазами, которым то и дело взбредала охота менять цвет с изумрудно-зеленого на желтый и обратно, подобрать тон платья было, мягко говоря, нелегко. Чаще всего для приемов я выбирала переливчатый красно-огненный шелк или черный с глубинными отливами зеленого и золотого атлас. Сегодня же меня прельстил глубокий синий. И крой — простой, прямой, почти без изысков, с высоким строгим воротником, длинными рукавами и юбкой до полу. Возиться с рядом крючков на спине не пришлось — на это есть проворные лапки Фирхэ. Он (или она? Честно говоря, я до сих пор не знаю, как определяет себя мой Огонь) ловко застегнул платье и улегся на плечах этакой мантильей. Ему тоже было интересно посмотреть, кто к нам пожаловал и, растекаясь по мне, он возбужденно стрекотал. Я затянула на щиколотках ремешки открытых кожаных туфель, позволявших демонстрировать когти, собрала волосы несколькими опаловыми заколками, плюнула на ухищрения с пудрой и помадой — обойдутся! — и почти выбежала из комнаты.

Все в Ареи-Калэн было белым — белые стены, покрытые тонкой затейливой резьбой, белые стрельчатые своды, белый гладкий пол. Пропитанный древними чарами камень надежно хранил тепло, пыль и паутина не скапливались по углам, а голубые и желтые кристаллические светильники давали ровный и яркий смешанный свет, всегда заливавший просторные залы и коридоры. Спуститься из башни вниз можно было двумя путями: по длинной винтовой лестнице с резными перилами или ступив на круглый каменный диск с кристаллом-антигравитатором с нижней стороны. Чтобы не запыхаться, я выбрала второй путь — не хотелось появиться перед неизвестным гостем, что называется, вывесив язык через плечо. Слегка притопнув по светящемуся голубоватым огоньком сенсору, я вдруг словно вывалилась из тела на краткий миг и увидела себя со стороны — почему-то стремглав бегущей по лестнице. Из прически вылетает заколка и брякается на ступеньки, я не замечаю… Сердце заходится радостью — я бегу к тому, кто никогда не переступит порог этой твердыни…

Картинка мигнула и пропала. Мимо меня проплывали лестничные витки, я стояла посреди диска, мрачно глядя в узор. Нельзя сейчас думать о нем, иначе меня выбросит отсюда. Он будет рад, отец — не очень. Придется объясняться, куда и почему пропала. А я не хочу подставлять своего мужчину.

Раньше я частенько представляла себя в разных небывших приключениях и переделках — то пираткой на бриге, то ирлеррской волшебницей, то мысленно гуляла по узким ячеистым коридорам обители Алден, где по словам отца всегда светят только кристаллы и не бывает ни холодно, ни жарко… Воображала то, чего никогда не могло быть. Например, Рея, который не стал нежитью, Рея, которого нежизнь не загоняла в угол. И так довоображалась, что однажды вывалилась ему под ноги, даже не поняв, кто передо мной.

Потому что он ждал меня. Знал меня.

Я дернула ушами, отмахиваясь от неуместных воспоминаний. Диск уже скрежетнул по камню своего ложа. Можно было спуститься еще на десяток шагов и войти как все, через дверь, но я решила появиться эффектнее и вошла на галерею вдоль стены.

Важные гости по обычаю принимаемы были в Каминном зале Ареи-Калэн Мортан — Белой Крепости. Под высоченными узорными сводами всегда, невзирая на погоду, днем и ночью пылали три огромных очага. Дабы не переводить зря деревья, пламя в них магическое, иллюзорное, но разницы от этого почти никакой, разве что греет чуть меньше. Светлый камень стен тоже всегда хранит тепло рук, которые любовно возводили их.

Я медленно спускалась по широкой лестнице, стараясь разглядеть того, кто сидел напротив отца спиной ко мне. Вроде бы кхаэль, но было в нем что-то странно знакомое. Я видела только длинную гриву седых волос, небрежно стянутую ремешком где-то посередине, да венчающие голову наподобие короны рога на висках, длинные, загнутые назад. Широкие плечи, массивная фигура, затянутая в черный, расшитый алым шелком и серебром бархат… Отец прервался на полуфразе и чему-то загадочно улыбнулся.

— Ваэрден, позволь заново представить тебе — Илленн эль Шиар-ад'Дин, моя дочь.

Он обернулся.

Я застыла как вкопанная.

Время почтительно замерло подле нас.

Он изменился. Навстречу мне медленно и потрясенно поднимался матерый ифенху. Сердце мое заколотилось где-то в горле.

Он стал еще выше и шире в плечах, чем был. Кожа отливала благородной зеленью — признак зрелого могущества у Темных — и обнимавшие голову рога только усиливали ореол царственной власти. Взгляд желтых волчьих глаз стал другим — в них теперь жила спокойная мудрая хитрость, сейчас спрятавшаяся за неподдельным изумлением. Я залюбовалась руками — широкими, мощными, с глянцево-черными лезвиями когтей.

— Очень рад вас… — хрипло начал он и осекся. А голос остался прежним! — Очень рад видеть вас снова, эрхан.

Я? Эрхан?! Так позволительно обращаться только к старшим, вроде моей тети, отцовой названной сестры, но не ко мне!

— Взаимно… рада, — я чуть не навернулась с лестницы, но все-таки поклонилась.

— Я вас оставлю, — папа с милейшей клыкастой улыбкой сделал вид, что ужасно занят. — Пойду распоряжусь насчет ужина.

И удалился, оставив нас одних. Конечно — он-то был доволен шуткой.

У нас, в отличие от людей и ифенху, не принято кормить нахлебников, то есть, толпу придворных. Даже слуги нам нужны только там, где совсем уж не хватает рук. А Клановые приближенные всегда знают, когда надо слиться со стенами подальше и не отсвечивать, не лезть даже в мыслях. Так что мы на самом деле остались одни.

Первым моим порывом было броситься с визгом ему на шею. И я уже дернулась так и поступить, но холодное и гордое слово «княжна» — человеческий титул, данный мне для удобства представления — словно затянуло на моей шее удавку. Разве подобает особе царской крови напрыгивать на другого монарха? Даже если это старый друг, жених? Даже если сия особа не обременена этикетом? Мы ведь не в лесном поместье, где кроме отца с матерью никто не видит, да и детство давно прошло. Скажут — вот мол, княжна ведет себя, как детеныш несмышленый. Слухи-то все равно пойдут, каким бы явным ни было наше уединение.

Потому я всего лишь улыбнулась, постаравшись вложить в эту улыбку все, что накопилось в душе за прошедшие годы. Все. Я так ждала тебя… Столь многое хотелось рассказать. Или может, показать? Скоро ночь Лунных Песен. Я смогу танцевать Огненный Канон, и, если Ваэрден останется на это время… Фирхэ отозвался на мои мысли, поднял головку, предвкушающе зачирикал.

Я вздрогнула — моя рука оказалась в теплых пальцах ифенху, темные губы коснулись запястья вежливым поцелуем. Щеки мои запылали под его взглядом, колени едва не подломились. Очаровывает. Ой, мамочки… что ж ты смотришь на меня таким взглядом, будто прямо сейчас съесть готов?

— Вы так внезапно и тихо пробрались в наш дом… — я опустилась на место отца, в кресло возле одного из каминов, чувствуя, как меня начинает обволакивать природное охотничье очарование ифенху. Они даже не задумываются, когда начинают очаровывать собеседника. Для них это и еще один способ охоты, и дипломатическое оружие. Не напустить ли собственного? — Обычно я заранее знаю обо всех гостях Ареи-Калэн.

Слова отскакивали от высоких стен и сводов чертога, как мячики, рождали легкое эхо. Нас озаряли только отблески ревущего в очагах пламени да мягкий зимний полусвет, льющийся из высокихокон.

— Увольте, не люблю пышных церемоний, — усмехнулся Волк, совсем чуть-чуть показав клыки. — Мне их и дома хватает с избытком. Если и здесь начнется то же самое, я умру со скуки.

— И что же привело вас к нам на сей раз? — я скользнула взглядом по его фигуре и улыбнулась, распуская ответные чары. Да, он куда более опытный хищник, чем я, но надо же на ком-то навыки оттачивать?

Я чую в его жилах кровь отца. Он заставил свой Дар изменить тело. Зачем? Если чутье не обманывает, это полуоборотная форма

— Политика, Илленн-эрхан, — вздохнул Волк. — Нам с вашим отцом необходимо договориться о военно-дипломатическом союзе. Поэтому и запущены древние порталы по всей Хэйве, чтобы наладить постоянное сообщение между нашими мирами.

— Вы не представляете, насколько это радостная новость, — снова лучезарная улыбка, снова схлестнувшиеся чары. Ифенху намного сильнее меня, и я готова сдаться, но вместо этого сама иду в атаку.

Великий Вещий, зачем этот официоз, зачем эти никому не нужные общие фразы? Я просто соскучилась!

— До ужина есть еще час, — неожиданно проговорил он. — Вы могли бы показать мне крепость.

Чистая уловка — он здесь бывал. Но это, несомненно, прекрасный повод побыть вдвоем.

И через пять минут он сводил меня под руку с заснеженного дворцового крыльца. Поверх одежды на нас только плащи, подбитые мехом — что холод нынешней мягкой зимы нашим сильным телам? Фирхэ по-прежнему сидел у меня на плече, но я грелась Волчьим теплом. Снующие туда-сюда соплеменники как-то слишком старательно не смотрели в нашу сторону. С неба сыпал снежок.

— Он вас не беспокоит? — спросила я встревоженно, памятуя о его водной уязвимости.

— Благодарю, ничуть, — улыбка не сходила с его лица, под маской вежливости он прямо-таки лучился довольством. — Время способствовало.

Невыразимо приятно было идти рядом, держа его под руку, и чувствовать себя не меньше, чем Эль-Тари. Белое безмолвие зимы глушило все звуки, набрасывало пушистые узоры на деревья и постройки. Белая крепость в белом снегу… Над нашими головами в вечном полете застыли дуги висячих мостов, соединявших вершину дворца с вершинами восьми крепостных башен. Ваэрден старательно восхищался архитектурой, я старательно поддакивала, то и дело косясь на гвардейцев и слуг. И оба мы не смели даже в мыслях вести настоящий разговор. Не из опасения быть подслушанными, кто посмеет лезть в головы к нам! Тем более что про динтарского Эль-Тару ходили упорные слухи, будто он абсолютный телепат.

Нет… Нам обоим просто не хватало духу переступить через звания и титулы и вернуться к дружбе. Но, видит вещий, очень этого хотелось. Мы молча прошли сквозь тишину и снег к башне Арсинаи, где на дверях красовалась птица сиф, знак мудрости и тайных знаний. Стража почтительно расступилась, давая нам дорогу. Мы поднялись по узкой крутой лестнице на внешнюю крепостную стену. Вид оттуда открывался потрясающий.

Ареи-Калэн Мортан вольно лежал на широком плато у восточных отрогов кряжа Нар-Эйри. Под ним раскинулась широкой чашей долина, где жили люди, над ним бриллиантово-снежными громадами возносились к небесам пики гор, за которыми по легендам обитали последние Ирлерр. В крепость можно было попасть лишь одной дорогой. Она порогами поднималась по склону прямо к мосту через ущелье, а через каждые сорок шагов по обе стороны от нее скалили клыки каменные головы снежных котов с магическим пламенем в огромных пастях.

Сама крепость, выстроенная из белого в золотистых прожилках камня, напоминала редкой красоты венец, лежащий на горной ладони. Силовые кристаллы на вершинах дворцовых и крепостных башен лишь усиливали это сходство, украшая ее подобно драгоценным камням. Летом, когда оживали водопад и бегущая по дну ущелья речка, их яростные косматые воды дарили каменной ладони вуаль из водяного тумана. Сейчас, в середине зимы поток застыл широкой белой стеной, ущелье умолкло и все облеклось в двухцветный строгий наряд. Ветер, закручиваясь спиралью, беспрерывно тянул одну и ту же ноту.

У подножия Ареи-Калэн Мортан раскинулся город, в котором бок о бок жили люди и кхаэли. Он террасами спускался по заснеженным склонам в долину, по вечерам расцвечиваясь огнями шаргофанитовых фонарей — синих, желтых, оранжевых, розовых, даже зеленоватых. Горожане считали крепость храмом, а Отца Отцов — почти богом, и если обращались за советом или помощью, то всегда почтительно. Здесь, рядом с нашим домом зараза страха людей не коснулась.

Сейчас город, как и крепость, был укутан вечерним снежным безмолвием. Должно быть, снежинки порхали в разноцветном сиянии, как диковинные бабочки, а редкие прохожие кутались в теплые плащи…

— Всегда думал, что Свет слишком ярок для меня, — задумчиво произнес Ваэрден, опершись рукой о резной зубец стены. — А теперь понимаю, что соскучился по нему.

Я украдкой взглянула на царственный профиль. В вечернем полумраке морщинки вокруг глаз сгладились, исчезли, он стал выглядеть моложе — почти таким, как я его помнила. Какие заботы отпечатались на твоем лице возрастом? Что заставило стать старше не только разумом, но и телом?

— Сколько лет прошло на Динтаре? — спросила я.

— Три с небольшим столетия. По человеческим меркам — вечность. Пока нет постоянной связи между мирами, поток времени несколько… неравномерен.

«Вечность ожидания».

Его это была мысль или моя? Не знаю. Но в тот момент я поняла, что другом детства он мне больше никогда не будет. Будет кем-то другим, гораздо более непонятным и незнакомым, но оттого не менее близким, безраздельно властвующим надо мной. Просто выкладывать ему все и сразу, как раньше, не выйдет. От этого сделалось грустно, но вместе с тем в животе как будто затрепетали крылышками десятки бабочек, и я ощутила себя чем-то вроде воздушного шарика, готового вот-вот взлететь. Куда понесет меня ветер? И где опустит?

— Скажи. — внезапно заговорил он резким и жестким тоном. — Каким образом ты ухитрилась развязать войну?

Я вздрогнула от неожиданности и вскинула на него глаза. Откуда узнал? Этого еще не хватало! Отец, наверное, рассказал… Вспоминать об этом больно и неприятно, но объяснить, все-таки стоит.

— Я уже лет пять помогаю отцу по дипломатической части, езжу с посольствами в соседние страны, помогаю вести переговоры… Ну, знаешь, где надо красивым лицом поторговать. Несколько лет назад король Аллар II, наш восточный сосед, потребовал себе часть плодородных земель Рамарэнов — роскошнейшие заливные луга… Меня послали помочь братцу Рахи, а этот… достойный человек… стал уговаривать меня выйти за него замуж. Отец ведь никому не объявил о том, что я уже просватана.

— Почему? — удивился Волк. От него повеяло настороженностью.

— Не знаю, — я пожала плечами. — В его замыслах, как говорит дядька Дим, «без полбочки не разберешься». В общем, я этому корольку отказала, разумеется. А он повел себя еще и нагло… В ответ стал угрожать, дескать, соглашайся по-хорошему, пока я тебя, нелюдя, беру. А то хуже будет. Мы даже представить себе не могли, что настолько хуже. Тебе отец рассказал, да?

Ваэрден мрачно кивнул. Очарование вечера пропало, тут же сделалось зябко и как-то слишком темно для прогулок. Не хотела я, чтобы он узнал, как мне приходилось убивать, да куда теперь денешься.

Обратно во дворец мы шли в молчании. Меня не оставляло чувство полета, стремительного движения в неизвестность по натянутой нити Судьбы. В пропасть.

Невероятное ощущение, от которого захватывает дух. Меня пробирал мурашками еще и страх. Как бы не пришлось снова вспоминать все пережитое, пересказывая недавние события, которые до сих пор аукаются мне кошмарами…

Вернулись мы как раз к ужину. Кроме нас и родителей за столом присутствовал Рейю, как всегда, строгий и суровый до мрачности, в цветах своего Клана — белом и черном с золотом. Разговор вился вокруг заключения союза: обговаривались условия подписания договоров, сроки, детали, нужные и ненужные формальности. Я молчала, не вмешиваясь, хотя кое-что в этом деле понимала. Не следовало мне вмешиваться, пока старшие не спрашивали. Лучше повнимательнее послушать и крепко усвоить то, о чем говорят, чтобы потом не сесть в лужу. Я жалась к брату, незаметно ластилась к его сознанию, упрашивая посодействовать и задержать гостя подольше самую малость. Рей отмалчивался и косился на Волка, а тот, замечая взгляд, плотоядно улыбался самым краешком губ. У них между собой явно имелись какие-то свои дела.

— Простите, Кхайнериар-эрхе, но, думается мне, что лучшей кандидатуры, чем ее Светлость Илленн-эрхан, не найти. Она прекрасно справится с обязанностями хэйвийского посла при моем дворе.

Словно очнувшись от этих слов, я чуть не выронила вилку, но, сохранив самообладание, польщено улыбнулась.

— Это несомненно, честь для меня, Эль-Тару, — дерзко ответила я. — Но я смею просить вас об одном условии, при котором соглашусь на ваше предложение.

— Вот как? — Ваэрден удивленно откинулся на спинку стула. Его забавляла игра с котенком, мои первые для него попытки быть взрослой противницей в этой взаимной охоте. — И каком же?

— Останьтесь на ночь Лунных Песен.

По залу прокатилось долгое понимающее «о-о-о!». Служившие нам за трапезой отроки, свои же подростки-кхаэли, тут же сделали вид, что они ни при чем и испарились. Я услышала мысленный смешок отца. Папа все обо мне знал лучше меня самой и прекрасно обставил нашу сегодняшнюю встречу.

— Я был бы невежей, если бы отговорился делами, — витиевато ответил Волк. — Поэтому с удовольствием приму ваше приглашение, Илленн-эрхан. Тем более что это позволит мне видеть вас у себя.

Рей при этих словах помрачнел еще больше, но от очередной Волковой улыбки дернул ушами и смутился, пряча взгляд. Мама с интересом наблюдала, папа сидел с каменным лицом, но я чуть ли не ушами слышала его довольный смех.

Под волосами не очень видно, но уши у брата, кажется, были малиновые.

А я крепко задумалась. Чего я про своего нареченного не знаю?

На ту дюжину дней, что оставалась до желанного праздника, нас оставили в покое. Мы бродили, где вздумается, занимались, чем хочется, и, наконец, решились завести этот бесконечный разговор — «а помнишь?» Так я узнала, что для своих подданных он «официально женат». Зиерра Кэллод — фаворитка, администратор, правая рука, не носящая титула Императрицы. Я сделала вид, что для меня это не имеет значения, что сейчас это не важно, но стало страшновато. Что ж, по неписанному правилу царственные семьи заключают только династические браки, мне следовало об этом помнить. Как и о том, что семьи и у нас, и у Темных часто бывают непарные. Но я упрямо решила, что Огненный Канон все равно станцую. И пусть видит. Соглашаться выйти замуж только потому, что родители так решили, я не собиралась.

А танцевать я буду и для Рейнара Даэррэха тоже.

***

Ночь Лунных Песен наступает раз в несколько лет, когда и неподвижный Акрей и обе хэйвийских луны сияют в полную силу одновременно. Тогда приходит время Кланам собираться вместе, чтобы сливаться душами в единое целое и петь до рассвета. Тогда мы чувствуем себя по-настоящему близкими, зная рядом плечи и руки родичей, слыша их голоса и мысли, видя свет глаз. Не все, конечно, сходятся в одном месте, наше число слишком велико, а земли слишком обширны. И песни в эту ночь звучат везде, где только есть наши родичи.

В бело-золотые стены Ареи-Калэн Мортан съехались мои братья со свитой и многочисленными женами и кхаэли со всех ближайших селений. Спешили вернуться те, кто был в рейде и на северных рудниках. Приехал даже дядька Димхольд, огромный полуседой великан ростом как полтора Рея, с могучими руками кузнеца и воина. Суров он, и с языка частенько срывается крепкая брань, но сложно найти кого-то столь же доброго и теплого, как Хранитель Земли — уж я-то знала, что Димхольд Каменное Сердце на самом деле переживает за всех нас больше, чем мы сами за себя. Я визжала от счастья, когда он подбросил меня высоко в воздух, а потом поймал и подбросил еще раз, как в детстве.

Заветная ночь приближалась, и волнение все больше захлестывало меня. Я сама себе казалась перетянутой струной, что должна вот-вот лопнуть. Ничем не выдавать себя было сложно — чуткий Фирхэ, как магическое зеркало, отражал мои чувства, но, в отличие от меня, не умел их скрывать. В результате надо мной посмеивался даже мой учитель Слова, молчаливый хромой Тирель дин Хашериф, у которого я спасалась от колючек насмешника Рахи. Сухощавый и болезненно худой, с волосами пепельно-мышиного цвета, мой наставник, как поговаривали, жил только благодаря Камню Искры в груди. Отец нашел его последним из предсказанных шестерых амиранов, когда страшная гниль уже догрызала кости несчастному. Камень остановил болезнь и даже немного оттолкнул ее, но сильным быстрым хищником, как все кхаэли, Тирель стать так и не смог. Его пожизненными друзьями оставались книги, а Клан Арсинаи, главой которого он формально назывался, едва ли насчитывал больше двух дюжин душ. В его библиотеке можно было отыскать книги по любой науке, от изящной словесности до алхимии, химерологии и высшей магической физики. Чтобы хоть как-то отвлечь себя, я часами просиживала, зарывшись в старые страницы и отгородившись даже от Волка.

Но вот, она, наконец, настала — та самая ночь.

В крепости погасили почти все огни, оставив лишь пламя в очагах. Затушили факелы и свечи, накрыли специальными колпачками световые кристаллы. Всюду теперь царствовал только и единственно лунный свет. Снег искрился в перемешанном персиково-голубом сиянии алмазной россыпью, деревья будто оделись в серебро и золото. Наши маги уговорили ветра не дуть, морозы — не крепчать. Костры разжигать не полагалось, чтобы не мешать светить ни равнодушному голубому Акрею, ни доброй Силетле, ни ее младшей сестре Нарике. Разве что потом, когда к исходу ночи голоса охрипнут и позамерзнут ноги-руки.

А пока все обитатели и гости Ареи-Калэн Мортан собрались на дворцовой площади, вернее сказать, на внутреннем дворе. Весело пересмеивались, обнимались, мурлыкали, ласково дотрагивались разумами. В гул разговоров уже вплетались первые поющие голоса. Кто-то садился прямо на снег, кто-то сажал на колени детей, родичей, девушек. Некоторые догадывались бросить плащи, чтобы не так мерзнуть или не застудиться. Брались за руки, грелись теплом друг друга. Плотным кольцом окружали, обнимали за плечи отца, мать, братьев, даже Волка, которого Владыка усадил подле себя. Тот, удивленный таким вниманием, поначалу смущался и пытался «держать лицо», но потом попросту плюнул на это — и правильно сделал.

Первую песнь повел отец. Но его внезапно прервал другой голос — не такой низкий и чуть хрипловатый, незнакомый. Или нет… Знакомый, конечно. Но я никак не ожидала, что он запоет.

Его сильный звучный голос мягко плыл в звенящей тишине низкими переливами. И столько было в нем тоскливой нежности, что хотелось выть, плакать и в отчаянии когтить пушистый снег. И в то же время задыхаться от ответной нежности, рвущей грудь и горло. Я стояла под теплым крылом Рея в ожидании своего часа и судорожно стискивала пальцами меховую опушку накинутого на плечи плаща, кусая губы, чтобы в самом деле не заплакать. Темный мерзавец, сам того не зная, вынимал мне душу. Стихии, как же я разорвусь между вами всеми?! Между всеми, кого люблю, по-рахному, иногда не понимая, иногда боясь за вас, иногда совершая ошибки, но все равно зная — если нужно, я отдам все родным. Как?!

Мне придется делать выбор, не сейчас, так потом.

Я боялась поднять на Волка взгляд и только теснее прижималась к брату. А тот гладил меня по волосам жесткой воинской рукой. Иногда он сдерживал тяжелый кашель, и на мой мысленный тревожный вопрос ответил, что просто наглотался холодного воздуха, пока встречал братьев, и не стоит о нем беспокоиться в такой день. Я хмыкнула, но промолчала.

Песнь смолкла, началась еще одна. К могучему басу отца сначала робко и почтительно, а потом все увереннее и звонче, присоединились другие голоса — от густого гудящего баса Димхольда до высокого, чуть резковатого альта какого-то мальчишки. Грусть, навеянная первой песнью, постепенно уступала место горячившим кровь напевам. И когда кто-то начал отбивать ладонями ритм, я сбросила с плеч плащ и шагнула на свободное место.

Одежды на мне не было ни лоскутка.

Я глядела прямо в глаза Эль-Тару.

Смотри на меня!

Резкий всплеск рук, хлопок — с ладоней с ревом срываются вниз два языка пламени, текучего рыжего пламени, что не обжигает меня, но ласково греет. Первый шаг. Первый взмах. Пламя топит снег на камнях, обвивается вокруг моего тела, подчиняясь движению рук. А я подчиняюсь песне. Вьется и пляшет огонь, укрывает меня, летящую, то плащом, то платьем из длинных языков своих, то узкой лентой. Мои руки что братовы крылья, вьюсь я змеей и кошкой, шипастым даэйром и огненной птицей. Я не вижу лиц, но два взгляда, неотрывных и острых держат меня, как стержень, не давая упасть, не давая устать. Все быстрее звучит мелодия, все быстрее руки бьют ритм. Я лечу, и пламя со мной. Я и есть это пламя, что плавит даже камень. Два ли?..

Три!

Никто не видел тень даэйра на мосту, закогтившуюся за резную ажурную арку.

Что принесло его сюда?

Как?

Не важно!

Я жар, что не даст вам покоя. Я бред, наваждение и безумие, которое навеки опутает вас вязью свадебных уз. Я приму в себя ваш огонь и вдесятеро преумножу его, чтобы вернуть продолжением вашего Рода.

Я стану частью вас.

Мой ифенху. Мой даэйр.

И мне поевать на правила и «так нельзя».

А ты, Смерть моя, что сейчас чувствуешь ты?.. Я же вижу, как горят твои глаза. Я буду отдавать тебе столько, сколько смогу, так долго, как хватит сил, чтобы ты жил.

Силы все-таки кончились, я едва не упала. Но волна чужого телекинеза поддержала меня доброй рукой. Я обернулась и поймала блаженную улыбку. Волк сидел, привалившись головой к плечу отца, обмякший и настоящий. От тепла общего единения, в которое его приняли безоговорочно, как своего, он только что не урчал. Не умеют волки урчать, к сожалению. Два Хранителя Равновесия были в этот миг так похожи меж собой. Оба белоголовые, золотоглазые, родные. Снежная белизна силы и серебряная седина боли…

Я улыбнулась ему, словно ничего необычного не случилось, кивнула, снова закуталась в плащ и пошла одеваться, собираясь вернуться попозже. Приходилось с трудом протискиваться сквозь плотную толпу. Вслед мне летели восторженные возгласы, хлопки и курлыканье. Жар танца спадал, и морозец начал потихоньку кусать меня за босые пятки. Подхлестываемая гулом новых песен и веселья, я резво взбежала по широким ступеням крыльца и прошмыгнула в незапертую дверцу возле главных ворот. Попадаешь все равно туда же, а тяжелые окованные створки открывать не надо.

В главном холле было пусто и почти темно. Только Клановые знамена чуть колыхались от легкого сквозняка да пламя в массивной каменной Чаше Совета посередине еще выбивалось тонкими слабыми язычками изо рдеющих углей. Гул праздника доносился как морской прибой, то накатывая волнами, то отступая. В высокие окна и бойницы под крышей затекал лунный свет, ложился на пол широкими полосами. Я устало вздохнула и кликнула Фирхэ, прося его раздуть огонь и посветить — готовясь к танцу, я оставила одежду здесь, на одной из скамей, стоявших возле стен за колоннадами. Гулкое эхо шепталось по углам само с собой, меня охватывала сладкая истома.

Существовало только загадочное «здесь и сейчас», в котором умещались мой танец и их взгляды. И та блаженная улыбка, что посмела тронуть губы Ваэрдена.

Пока я возилась с сорочкой, туфлями, нижними юбками и платьем, в зал вошел брат. Не обращая на меня внимания, он странной неровной походкой приблизился к огню и, как подрезанный, рухнул подле него на колени. Дрожащие крылья безвольными тряпками расползлись по узорчатому мраморному полу.

— Рей! — кое-как, проклиная все на свете, я застегнула последние крючки платья на корсаже трясущимися пальцами и бросилась к нему. — Что с тобой? Тебе плохо?!

— Нет… — ответил он. — Просто холодно…

Его «просто холодно» обычно заканчивалось отварами, мазями, порошками, горячим питьем и теплым одеялом. Или и того хуже — всплесками Смерти вокруг. Так что я без лишних разговоров поднырнула ему под руку, обхватила за пояс и, почти взвалив на себя, повела к его покоям.

— Горе мое, — ворчала я по дороге. — Ну спрашивала же, помочь ли чем! Нет, уперся, как сагал винторогий, а я тащи тебя теперь!

Рей в ответ только вздыхал и заходился тяжелым кашлем.

Увы, у почти всемогущего Хранителя Смерти, искусного воина и политика, было слабое по нашим меркам здоровье. Он легко подхватывал то простуду, то бронхит или воспаление легких (особенно если перестужал крылья), то какое-нибудь отравление. Сила никогда не дается даром, а Смерть всегда взимает особенно большую плату. Это была его цена за силу нежити, за возможность ходть по Грани между миром живых и мертвых и постоянно видеть ее. Как он утолял Голод, постоянно грызущий его разум и душу, я не имела представления и не решалась спрашивать, догадываясь, что, наверное, время от времени где-то кто-то умирает совсем не своей смертью.

— Осторожно, ступеньки… Нет-нет, поворот налево, а не в стенку! Порожек… Лестница… Правильно, держись за перила, а не виси на мне, а то мы оба свалимся. Еще один порожек. Уф… стой, куда, дойди хоть до кресла!

Тяжелый он. Еле довела. Исхитрилась не уронить по дороге. Велела своему духу: «охраняй!» и помчалась по пустынным дворцовым коридорам на кухню — греть воду, искать нужные травы, заваривать. Совсем плох стал братец, если в нынешнюю мягкую зиму простудился.

Я почуяла присутствие спиной, но оборачиваться не стала, пытаясь одновременно зажечь плиту, налить воды в чайник и найти на полках нужную баночку. Кухня огромна, ни поваров, ни поварят на ней нет, попробуй разберись, где тут что. Я почти не живу здесь, не моя и вотчина, чтобы досконально знать. А запах нужного сбора теряется среди других, более пряных и резких.

— Что случилось, Илленн-эрхан?

Волк образовался в самом темном углу, от него веяло тревогой. Я слишком долго не возвращалась и слишком громко думала. Услышал.

— Рей, кажется, опять заболел, ему стало плохо, — я в отчаянии металась туда-сюда, кляня свою усталость — после сегодняшнего танца требовалось отдохнуть, Сила мне не подчинялась, голова гудела, а рук ни на что не хватало.

«Какого алден ваши физиономии не почуяли, что Рею плохо?!» — мысленно рявкнула я братьям. Ни от одного из них ответа не последовало — отгородились. Вот же напасть…

Доберусь — убью гадов.

— Давай помогу.

Меня… взяли и переставили. Потом отобрали чайник, легким толчком Силы запалили плиту. Отыскалась будто сама по себе нужная баночка. Опешив, я могла только головой вертеть, наблюдая, как Волк со спокойной деловитостью хозяйничает не у себя дома.

Внезапно накрыло волной уверенности, спокойствия. Не нужно никуда спешить и бежать впереди Колеса — из зряшной спешки никогда ничего хорошего не выходит. Как завороженная, следила я за его движениями и словно впервые видела эту четкую плавность и лаконичность. Воистину, как же отличается видение ребенка от взгляда, которым смотрит на мужчину юная девушка, взрослая женщина. Я словно заново узнавала его, на самом деле незнакомого мне. Мне еще только предстояло вступить в свое бессмертие, а Волк — познал его сполна, ощутил весь горько-сладкий вкус веков, мастерски умел интриговать и добиваться своего. «Никогда не верь бессмертным» — говорят люди. «Их правда не всегда такова, каковой ты ее слышишь». Верно, в общем-то. Но они за свою короткую жизнь — всего-то полторы сотни лет! — не видят столько, сколько видим мы…

От размышлений отвлекло вежливое покашливание. Ифенху стоял передо мной с кружкой в руках, накрытой стазис-полем.

— Думаю, не стоит заставлять твоего брата ждать, Илленн.

Я кивнула, подметив перемену в обращении и переход на «ты».

До покоев брата мы дошли в один шаг. Ваэрден взял меня за руку и просто провел своим телепортом. Общность этой ночи все еще сковывала нас. Не было времени думать о том, почему обычно шустрая родня не учуяла Реев недуг и не кинулась помогать всей толпой, как это обычно случается. Теперь-то знаю — негласный запрет отца, который умелым своим невмешательством делал все, чтобы сблизить любимого ученика со мной и Реем. Именно потому все обитатели и гости крепости словно растворялись куда-то, едва нам стоило оказаться рядом или взяться за какое-то дело вместе.

Рей отыскался там же, где я его оставила: полулежал в кресле, чуть завалившись на бок и свесив крылья через подлокотники. Вид у него был жутковатый, как у покойника, дыхание частило, лицо покрылось испариной.

— Неосмотрительно с вашей стороны в ночной холод летать в горы, кланмастер^[8], - попенял Ваэрден, легко вздергивая брата на ноги.

— Не следует доверять птицам, — хрипло каркнул Рей в ответ. — Особенно с бумагами нужного характера.

Я сделала вид, что разговор меня не касается, но на самом деле навострила уши. Там, где звучат недоговорки, всегда жди интриг. И Стихии знают, кого они могут задеть. Эту истину я успела усвоить — живя в семье политиков, нужно быть готовой ко всему.

Вдвоем мы довели братца до постели и, уложив, вручили еще кружку с отваром.

— Документы, предназначенные вам, лежат в пространственном кармане возле меня, Эль-Тару, — не унимался Рей, морщась от травяной горечи. Но пил, зная, что я не отстану. Ваэрден кивнул и, пока я разжигала камин с помощью Фирхэ и уговаривала пламя гореть поярче, что-то тихо забрал из указанного тайника.

— Бумага выглядит довольно-таки старой, — хмыкнул Волк, на треть раскрутив толстый свиток. — Это точно оно?

— Бумаги заверены недавней датой, я проверял. Возможно, они долго ходили по рукам ирлеррских Старейшин, пока их одобрили.

— Ладно, я проверю по своим каналам. Спите, кланмастер.

Наш даэйр заснул почти мгновенно, едва голова коснулась подушки. К моему изумлению, Ваэрден не спешил уходить, наоборот, задержался возле постели чуть дольше, чем следовало, присел рядом, опустив лапу на взлохмаченную макушку и запустив когти между прядями.

— Иди отдыхай, я послежу, — сказал он. — Мне все равно надо подумать над этой бумагой.

Волк очень пристально посмотрел мне в глаза и негромко, но так, что волоски на шее встали дыбом, а по спине поскакали мурашки, прошипел:

— Никогда не доверяй птицам. Слышишь меня, Иллен? Никогда и ни в чем!

Я опешила. Нет, конечно, Владыке Тьмы с его опытом виднее, но… Люди-птицы всегда считались нашими друзьями, среди них было много названных родичей. Янос Джанрейв много веков был Опорой Воздуха, ирлеррским Вождем, домашним лекарем нашей семьи, другом отца. Что такого узнал Рей? Что за документы он раздобыл и куда летал сам, лично? Положение обязывало меня уметь решать такие задачки, но не хватало опыта. Как бы ни хвалились своим умением вести политическую игру люди, важно уметь просчитывать не только настоящее и один-два варианта будущего положения вещей. Нужно уметь видеть все вероятности прошлого, связанные с настоящим событием и все возможные варианты будущего на несколько десятков лет вперед. И это всего лишь начало! Старшее поколение, вроде даэйрского старейшины Брендомара, способно видеть и думать на тысячи лет вперед и назад, перебирая нити небывшего и небудущего узора Судьбы. Так куда же заглянул мой брат?

— Что-то случилось? — вскинув одно ухо, спросила я.

— Пока — ничего. Но может случиться, если мы не будем внимательны.

— Я учту твое предупреждение, — кивнула я. Еще раз окинула мужчин взглядом — что происходит между ними, неужели Волк забыл свою ревность? — и отправилась спать, усталость давала знать о себе все больше.

На следующее утро Ваэрдену предстояло вернуться на Динтар и подготовить двор к моему приезду.

***

— Рей, скажи, каков он — двор Владыки Тьмы?

Я сидела на полу, на мохнатой бурой шкуре берра, обняв укутанные толстым пледом ноги брата. Позади меня гудел камин, и я изо всех сил старалась, чтобы пламя не опадало. Рей дремал на низкой тахте, но, услышав мой вопрос, приоткрыл один золотистый глаз и мысленно — потому что голоса напрочь лишился, — ответил:

«Гадюшник».

— Почему? — удивилась я.

«Потому что там полно людей. Да и нелюди тоже хороши».

Я вздохнула в недоумении. Нет, мне никогда не понять, зачем смертные постоянно усложняют себе жизнь кучей ненужных условностей.

«Видишь ли, родная, — брат приподнялся и притянул меня к себе, загребая под плед, в объятия крыльев, так ему было теплее. Я охотно прилегла рядом, прижалась к широченной груди. — Ифенху — не мы. Они зубами и когтями вырывали у людей право на существование. Ваэрден провел свой народ через десятки войн, прежде чем сумел добиться теперешнего положения. Он мог бы, конечно, превратиться в диктатора, загнать людей в рабство и превратить их в корм. Но поступи он так — и посадил бы себя на бочку с порохом, у которой постепенно тлеет зажженный фитиль. Чтобы заставить людей признать себя главой над ними, он вынужден был играть по их правилам. Перенять человеческие дворцовые обычаи, устроить привычную им придворную жизнь с интригами и заговорами, даже пойти против исконного обычая ифенху не заключать браков. Бунтуют-то ведь не крестьяне, которым все едино, кто на троне, лишь бы коровы доились да хлеб исправно рос. Возмущается обожравшаяся знать… А им показали привычную маску — уж с долголетием правителя они как-нибудь смирятся. Волк научил людей и ифенху сосуществовать. Сделал смертных частью Кланов, ввел что-то вроде гильдий, которым ифенху покровительствуют. Но за процветание расплатился свободой. Они не могут даже в повседневности жить так, как им хочется, — все решает этикет и человеческое мнение. Репутация. Хотя, я бы на его месте всю эту знать вырезал к демонам и успокоился раз и навсегда».

Я молча слушала. Запоминала. Мне предстояло с головой окунуться в человеческую придворную жизнь, и я не желала оплошать, подвести Эль-Тару. Обоих. Но недоумение все-таки оставалось. Почему мы не можем точно так же договориться с людьми? Почему неприязнь заставляет скалить клыки и дыбить загривки, чуть что, хвататься за оружие? Почему мы боимся нос высунуть из крепостей Клановых столиц? Я хорошо помнила детство: почти до самого отъезда на Север покидать Дарреи Лар мне запрещалось, а гулять можно было только в одном из внутренних садов, хорошо защищенном от любых проникновений снаружи и посторонних глаз… Чего так боялся брат?..

«Вот, что я тебе скажу, котенок. Берегись Тореайдра Манвина, главы Клана Змея. Он старше Дена и играет втемную. Как бы ласково он ни улыбался, кем бы ни рядился и что бы ни сулил — не верь старой змее, поняла?»

— Хорошо, — я была неприятно удивлена. И даже высунулась из-под крыла, чтобы заглянуть брату в глаза.

Рей коротко рассмеялся в усы, пригладил лапой вольно рассыпавшиеся по плечам черные волосы.

«Да не бойся ты! Служба безопасности там хорошая, тебя прикроют. Но не пей и не ешь ничего от чужих, и старайся не принимать непроверенные подарки».

Скрывшись обратно, я уткнулась носом в вырез его рубашки, вдохнула пряный даэйрский запах, причудливую смесь гвоздики, имбиря, корицы, тмина и еще чего-то терпкого. Кожа у него гладкая, иногда переходящая в нежные чешуйки, а на внешней стороне рук и вдоль хребта — в жесткую узорную броню.

Шептались… Еще пару лет назад шептались, мол, не сумеет тайро выдержать очередного летнего гона, возьмет добычу возле какого-нибудь праздничного костра, да и пойдет к отцу просить руки строптивой девицы — я ведь ни одному парню не давалась, И танцевала только с Реем, запрещая себе вспоминать, что брат он мне ни разу не кровный и почти как отражение в зеркале похож на того, кто меня все-таки взял возле летних костров, да только не здесь. Что я до крика хочу, чтобы этот кто-то стал моим супругом.

Поступи он так, и, наверное, я согласилась бы, устав от постоянного ожидания и не спешащих сбываться надежд. Ушла туда, в несбывшуюся мечту. Но Волк все-таки пришел, и я предпочла укрыть словом «брат» все то, чему не должно селиться в душе…

Перед отъездом к Колоннам мне пришлось выслушать множество подобных наставлений и от прочих братьев. Даже дядька Дим, теребя длинный сивый ус, прогудел что-то этакое об опасностях дворцовой жизни.

И вот, стоя поодаль от древних камней, я наблюдаю танец отца, который побуждает силы белых исполинов к действию. Под ногами Владыки камни основания шевелятся, золотые письмена скользят по ним и складываются в слова, начерченные золотом стрелки указывают на символы. С треском в воздухе проскакивает разряд, молочно-белое сияние раздвигает пространство в широкую вертикальную щель.

И я в сопровождении свиты делаю шаг в эту поющую белизну.

И мы падаем, падаем… Ледяной холод Междумирья отдаленно касается кожи сотнями острых иголочек, бесконечное кружение рвет в клочки ощущение верха и низа, а когда замедляется — перед глазами открывается картина иного мира.

Часть 2 Тьма и Смерть ​ ​

5. Выгода мертвеца ​

Из воспоминаний Темного Владыки Ваэрдена Трилори

А позволю-ка я себе вмешаться в рассказ Леди Намирэ на правах второго главного участника тех достопамятных событий.

В самом деле, писательским талантом в нашем обширном семействе обладает не она одна. Чего прибедняться? При моей, скажем так, должности владение эпистолярным жанром обязательно — вельможи за своего не примут, ежели не научишься развешивать по их ушам словесные кружева, а изобразить более-менее художественный рассказ не намного сложнее… Заранее прошу прощения за некоторую жесткость и грубость стиля. Я воин, к женским утонченностям не приучен, рассказывать буду, как умею. Так оно, пожалуй, быстрее выйдет.

Начать следует с того, что расчет любимого наставника я понял далеко не сразу. Вернее, поначалу совсем не понял. Ну дурак был. Идиот. Хотя, что прикажете думать? Учитель мало того, что гоняет, как сопливого мальчишку, не обращая внимания на всякое там высокородие с крыльями, так еще и девчонку подсунул вредную. Сиди мол, Волчара, в няньках, на большее не способен. И братца ее в довесок. Меня это вкупе с ее поведением несказанно злило, но поди попробуй перечить Кхайнериару Коту! Дитя этим пользовалось и ездило на мне, как хотело, а уж доводить до белого каления уже тогда умело мастерски. С другой стороны, она была единственным существом, принимавшим меня безо всяких оговорок. И до сих пор таковой остается. За это земной ей поклон.

Я должен был бы спохватиться еще тогда, когда первым колокольчиком прозвенел испуг за нее в горах. А потом при стычке с ее братом. Потому что я детей терпел и не понимал, они для меня были страшнее акрейских ящеров. Тут уж не пришибить бы ненароком со злости, не то, что за них пугаться; в этом смысле меня ничему не научило даже рождение собственного сына от первой жены — Бастаен рос сорняком.

Но я не спохватился и не задумался. Я отчего-то наслаждался непривычным ощущением заботы о ком-то много младше и слабее себя. Когда пришло время уходить домой, понял, что без этой рыжей пигалицы дни мои опустеют. Где будут ее бесконечные шалости и вопросы, от которых впору за голову было хвататься?

Вспомнилось, как однажды летом, аккурат в ее десятый день рождения я сидел себе на крыльце с чашкой чая и никого не трогал. Было жарко, солнце стояло в зените. Я только-только научился не прибегать к помощи щитов в такие вот яркие дни. Пряный напиток с запахом луга и меда заставлял меня расслабленно мурлыкать себе под нос какой-то мотивчик и почему-то думать, что вот так вот выглядит счастье.

Рядом на самом солнцепеке развалился брюхом напоказ Айфир Обсидиан — черно-серый пятнистый даэйр, бессменный компаньон и собутыльник Владыки Кхайнериара. Он грелся, распластав по земле паруса крыльев. Кончик гребнистого хвоста то загибался кверху, свиваясь кольцом, то снова падал на траву.

Красота.

— Во-олчи-ик! — раздалось из ближайших ягодных кустов.

Я вздрогнул и на всякий случай отставил чашку от греха подальше. Моя милая нареченная запросто может ее с разбегу смахнуть и не заметить.

Раздался треск, мяв, и чумазое дитя кубарем выкатилось из зарослей. Поднявшись на ноги, оно честно попыталось превратить себя в княжну.

Получалось плохо — ободранные коленки, перепачканные землей и соком руки и мордашка, платье, с утра бывшее кремовым… И венец всего этого — рыжее воронье гнездо на голове.

— Волчик! — выпалило чудо, глядя на меня глазами честного-пречестного котенка, насмерть загрызенного любопытством. — А откуда берутся котята?

Я поперхнулся чаем, которого сдуру решил в этот момент глотнуть.

Котята?! Это в смысле дети, что ли?! Пытаясь откашляться, я лихорадочно соображал, за какой из известных мне ответов ее отец не свернет шею. Картина выходила удручающе печальной в любом случае…

— Капусту я уже проверяла! — заявила Рыська, по-взрослому уперев лапки в боки. — Так что не ври мне!

— Э-э… Даэйр приносит! — брякнул я первое, что пришло на ум после упомянутой капусты.

Совсем было обленившийся Айфир дернулся, а мы дружно уставились на него.

«Ну подыграй же!» — отчаянно взвыл я.

— А это… д-да-а-а-а… — не очень уверенно протянул Айфир, бегая глазами по сторонам.

— А где они?

— А это… — даэйр приподнялся и картинно развел лапы. — У меня котята того… Уже кончились.

— А ты мне покажешь, где ты их берешь? — подскочила к самой морде юная кхаэлья. — А возьми меня с собой, когда разносить будешь! А почему Рей тогда не носит?

— Дык, нескоро ж еще-то… — попытался отмахнуться Айфир. Не тут-то было — любопытный детеныш начисто забыл про меня и засыпал его вопросами. Даэйр еле успевал отговариваться.

«Ну, Волчара, я тебе это еще припомню!» — ворчливо пригрозил он мне вдогон, едва я собрался скрыться от солнца в доме.

Из таких вот каждодневных мелочей складывались годы и годы без власти и интриг. Зато они наполнены были обучением всему — от основ сплетения Стихийных потоков и ювелирного управления вероятностями до изучения сотен редких томов из Котовой библиотеки, от фехтования по утрам и вечерам до починки прохудившейся кровли дома. Настоящая жизнь царила здесь и сейчас. В ней была семья, были те, кому я нужен просто так, и порой хотелось плюнуть на все и остаться навсегда, но…

Самое подлое, что до следующей нашей встречи мне пришлось бы ждать не один десяток лет… Совесть за то, что влюбился в ребенка, меня не грызла — время проходит, и дети вырастают, все без исключения. А столь глупые человеческие понятия, как «неравный брак» бессмертных волнует мало. Настоящая проблема крылась в другом — в ее так называемом «брате», мрачном дерганом высокомерном типе, почти никогда не покидавшем двуногого облика. То ли он застрял в полуобороте, то ли из принципа носил за спиной тяжелые, требовавшие постоянных изматывающих тренировок и полетов крылья, я не знал. Одна только его физиономия, с которой редко сползало выражение безразличной отрешенности, и холодный запах смерти вызывали инстинктивное желание его упокоить.

Но когда я рискнул сказать об этом наставнику, как тот огрел меня тяжелым взглядом.

— Убить всегда просто, — отрезал он. — А ты поди удержи в живых.

Разговор случился в очередной пространственно-временной свертке. Такие локусы удобно использовать для занятий, происходящее внутри них никак не влияет на основную реальность, и время течет со своей собственной скоростью, как правило, куда большей чем снаружи. Так месяцы корпения над теорией и годы походов по разным отдаленным задницам Колеса сжимались в часы и недели.

— А где гарантия, что он не взбесится в один прекрасный день и не ринется убивать направо и налево? — возразил я. Мы шли по серой каменной улочке какого-то города в очередном человеческом мире, прячась под плотными иллюзиями. Шел дождь, с полей иллюзорной шляпы мерзко капало за воротник иллюзорного пальто. В мою задачу входил полный анализ мира, от ядра планеты до ее ментальной сферы. Я должен был предоставить полную характеристику этого мира вплоть до перспектив его разввития в как можно более полной развертке.

— А вот это уже будет как раз твоя забота, — объявил мне обожаемый наставник.

Я подавился воздухом.

— Почему?

— Тебе напомнить несколько Предвидений, посещавших тебя еще у Тагиры? — с ехидной улыбкой осведомился Кот. — Или сам вспомнишь?

У меня по спине пробежали ледяные мурашки. В самом деле… Я и забыл про те живописные глюки, которые когда-то накрыли меня в хижине старой ведьмы^[9]. Дом, семья, дети… И он, мой чернокрылый веселый тарнетри^[10], совсем не такой, как сейчас.

— Но…

— Только в этом случае его не сожрет безумие, — покачал головой Кот. — Загляни под маску, и ты увидишь истинное сокровище.

Я поежился. Дождь уже не казался такой уж сильное помехой. Ну ладно, с Рыськой все понятно, она привычна к полунежити с рождения, но смогу ли я провести вечность бок о бок с этим Смертоносцем? И к демонам бытовые привычки, все дело в запахе Стихии, в воспоминаниях, которые этот запах вызывал.

«Все некроманты — скоты и садисты!» — твердил мой внутренний зверь. Я честно пытался с ним не соглашаться. Возвращаясь с полигонов и из сверток, приглядывался к этому странному неприступному созданию, порой с трудом переносившему даже присутствие живых, не то, что их прикосновения. Если его отпускало, и запах Смерти становился слабее, он позволял мелкой кататься на себе, изображал плюшевую игрушку. Панцирь на времятрескался, давая разглядеть настоящее лицо, и это разжигало мой интерес к загадке личности Рейнана Даррея. Но, чтобы вскрыть скорлупу, нужно было выдернуть упрямого даэйра из привычного окружения. У него не должно было остаться перед глазами ни одного знакомого лица кроме моего. Вот тогда, может быть, я смогу приручить его.

Так что перед тем, как Кхайнериар открыл для меня портал, я попросил прислать Рея на Динтар.

— Я тебе их обоих отдам, если докажешь, что сумеешь их защитить, — ответил на это Кот и улыбнулся, показав клыки. Сияние Колонн бликовало на его глянцевых рожках — ни у кого из кхаэлей я больше не видел таких — на крючковатых черных когтях, на хранительском медальоне — тяжелом золотом колесе с восемью спицами. Громадная, острая, обжигающая мощь Владыки Света пока дремала внутри тела, но уже шевелилась. Ворочалась, готовая выплеснуться вместе с потоком Колонн. И какое, к демонам, золотое сияние! Белый шквал с фиолетовой сердцевиной… Темный хорошо притворился Светлым.

— Древние вроде тебя никогда и ничего не делают просто так, — сказал я, нисколько не сомневаясь в своих словах. — Что от этого союза получишь ты?

— Всеобщее благо, — спокойно ответил Светлейший. В его звериных жутковатых глазах читалось только безмятежное спокойствие, а кошачье добродушие могло обмануть разве что человека. Или детеныша, птенца неопытного. Можно было не сомневаться, что Кхайнериар намерен взвалить на меня оба мира, раз прямо говорит о том, что отдаст обоих. Рей — светский правитель Кхаалета, не только мастер Клана Даррей, но и верховный главнокомандующий объединенной армией. Мда… Легко представить, насколько он все это запустил в таком-то состоянии. Надо бы найти толкового некроманта поговорить.

— Благо так благо, — покладисто согласился я. Вопрос в том, насколько оно совпадает с благом каждого существа в отдельности. Но и это мы со временем проверим, не даром учены… Учитель метался по круглой площадке Колонн в бешеном танце, Сила хлестала, била в одну точку. С треском проскочил разряд, пространство и время сжались, переплетаясь, поменялись местами. На прощание он притиснул меня к себе, так что от жара перехватило дыхание — и толкнул в раскрывшийся молочной белизной зев портала.

Меня с невероятной силой размазало по ткани реальности, закружило, понесло… Перед глазами проносилась звездчатая чернота междумирья, то скручивалась в причудливые спирали, то распрямлялась. Это длилось один бесконечно долгий вздох. А когда мне стало не хватать воздуха…

«Прощай, Мать-Хэйва» — подумал я. 

***

…И грохнулся спиной на кучу щебенки. От смачного ругательства не удержался. Родной динтарский воздух влился в легкие вместе с гарью и сажей, металлическим кровяным и морским горько-соленым привкусом.

Пороховой склад догорал. Вместе с портом. Редкие язычки пламени еще гуляли по закопченным балкам и плитам, в воздухе снежинками кружился пепел. Под одной из этих балок должен был лежать я, сплющенный в кровавую лепешку, не подлежащую регенерации. Вместо этого я валялся на припорошенной пылью и пеплом куче щебня, спустя час или два после взрыва и выглядел не так, как должен был бы: совершенно целый, отъевшийся в кхаэльском доме, даже одежда на мне была хэйвийского кроя.

Изредка проглядывающее из-за туч и клубов дыма солнце не обжигало кожу, ласково гладило. Вот, что значит возросшая сила и родной мир. А спина после удара об острые камни болела зверски. От прыжка сквозь портал мутило. Я лежал, смотрел в небо и со вкусом перечислял все алденские родственные связи, какие только мог придумать.

В стороне послышались чьи-то поспешные шаги. Я в последний раз припомнил троюродную матушку самого Лорэт Алден и шустро скатился со своего лежбища. Расслабился за три сотни-то лет, распустился, отвык врага за версту чуять! Да и переход мне мысленный слух отбил начисто — я совершенно не мог понять, кого это принесло по мою матерящуюся душу.

Это оказался мой риану^[11]. Разэнтьер. Весь черный от копоти, в помятых и наполовину сорванных доспехах, с безумным взглядом бледно-желтых глаз. Едва не споткнувшись об очередную балку, он замер как вкопанный и долго потерянно глядел на меня, не зная, то ли за шпагу на боку хвататься, то ли падать в обморок, то ли вовсе бежать куда подальше от страшного призрака.

Ну да. Сначала он наверняка почувствовал мою боль, потом от удара по голове связь резко оборвалась, а потом был взрыв.

— Разь, это я. Со мной все в порядке. Я живой и не прозрачный, видишь?

Он зашипел, обнажив клыки, и все-таки вцепился в рукоять шпаги. Лязгнул клинок об оковку ножен, висевших почему-то на правом боку. Я внимательнее присмотрелся к движениям — правую руку он явно берег.

— Разь, ты чего, не признаешь меня?

— Я сам видел, как здесь все взлетело на воздух! — истерично заорал Воладар. Боялся поверить, ошибиться? Ну не нежити же он испугался, в конце концов! — Не подходи!

Ну и что прикажете с ним делать?

— Разэнтьер, убери оружие, — перешел я на приказной тон и шагнул ему навстречу, протягивая пустые руки. — Я откроюсь. Проверь, если хочешь.

Рука со шпагой дрогнула, в глазах, наконец, проблеснул разум. Я молча опустил все щиты и позволил ему коснуться своего сознания, втягивая в тот уголок пустоты, где когда-то гнездились наши узы.

Хлынувший в душу поток отчаяния, боли и страха едва не сбил меня с ног. Все, что довелось пережить Разэнтьеру за эти часы, грязным водоворотом крутилось сейчас в моей голове. Говорят, первые узы всегда самые крепкие, а он был не только моим первым птенцом, но и Эр-риану — служителем крови. Другом, нянькой, секретарем, наконец, залогом того, что мой Темный дар не взбесится, заставив меня бездумно кидаться на людей с ревом: «Еда!» Я был смыслом его жизни, из-за меня рыцари Ордена Святого Сиареса когда-то сочли его предателем. Успели бы казнить, не вмешайся я…

А сейчас он решил, что остался один.

Раз-эр-Энтьер Воладар, всегда собранный и сдержанный, всегда стремящийся спрятать излишние, по его мнению, проявления чувств, выронил шпагу и с каким-то жалобным всхлипом ринулся мне на шею. Его объятие вышибло у меня из легких весь воздух, а помятое боевое железо больно впилось куда ни попадя. В ответ я успел только невнятно квакнуть что-то и чуть извернуться, чтобы не оказаться задушенным его хваткой.

— Ты… — прошипел он. — Ты… самый отвратительный мохнатый засранец, какого я когда-либо встречал!

— Разь, отпусти… — просипел я. — Раздавишь…

Он рыкнул, но руки разжал, вглядываясь пристально и все еще неверяще.

— Ничего не понимаю… В таких взрывах не выживают! Где ты был, почему так странно выглядишь? Где тебя носило, серая ты шкура?!

— За невестой ходил, — хихикнул я, отряхивая с кафтана копоть. — Вот, теперь можно и дальше повоевать.

— Да я тебе сейчас в морду дам за такие шуточки! — взвился риану. — я чуть с ума не сошел, хоронить тебя собрался, а ты, твою такую алденову праматерь, о невестах мне заливаешь! Какая, к демонам, невеста?! Воевать он собрался, волчья морда…

— Успокойся, Разь, — я примирительно положил ему руку на плечо. — Я не шучу, говорю вполне серьезно. На Светлой стороне Колеса я был, на Хэйве. Там для меня три сотни лет с небольшим прошло, и Владыка Света действительно сосватал мне свою дочь.

Я подтолкнул Разэнтьера в сторону протоптанной им же дорожки — мол, пора выбираться из завалов. Расползавшийся всюду едкий дым начинал действовать мне на нервы, не говоря уже о напрочь отбитом на сегодня нюхе.

— Свяжись с Хранителем… — фыркнул Воладар, подобрав шпагу и со стуком загнав ее в ножны. — Какого алден ты мне не сказал, что так умеешь?

— Я — не умею. Честно. Это Кхайнериар-эрхе меня вытащил.

— Кто?

— Эль-Тару хэйвийский.

— Ай!.. — Разь досадливо махнул рукой. — Ну тебя с твоими магическими завихрениями! Я из-за тебя сегодня напьюсь, и похмелье глушить не буду, понял?

— Да понял, понял, на здоровье! Я тоже напьюсь и тоже похмелье глушить не буду.

Риану покосился на меня, но промолчал, отыскивая обход очередного завала. Взрыв оказался такой силы, что разнес не только сам склад, но и еще несколько зданий вокруг.

— Повстанцы ушли? — спросил я, стараясь внимательнее прислушиваться и к окружающим звукам, и к ментальному фону.

— Да. Тебя сочли мертвым. Даже Змей. Мы отбили город, но в войске разлад, людское командование готово пойти бунтовщикам на уступки, Кланы в смятении. Да и рингарские корабли на подходе. А ты о невестах разглагольствуешь…

Положение дел оказалось хуже, чем я ожидал — с одной стороны. С другой…

— Не ты ли меня учил из всего извлекать пользу, друг мой? Даже мнимая смерть может оказаться выгодной. Да и Хранитель нынче учен кусаться.

На грани слышимости что-то шевельнулось, потом еще и еще. Справа, слева… Излучение разумов я по-прежнему не мог отследить, так что инстинкт панически выл об опасности, принуждая тело напрячь каждый мускул. Разэнтьер мстительно захихикал.

Я едва успел оглянуться на звук шагов, как на меня прыжком налетел… разумеется, Фиц. Сверху. С полуобвалившегося карниза. Сбоку сграбастал Думар — и откуда только прыть взялась? Со второго боку, не дав мне окончательно рухнуть под тяжестью свалившихся счастливых туш, как-то нерешительно, словно не зная, прогоню я его или нет, прильнул Бастаен. Прочая орава только что не приплясывала вокруг, счастливо галдя и норовя распихать самых шустрых. В несчастную мою голову изливался такой толстый поток радости, что хотелось сбежать.

— За тобой, вроде бы, не водилось раньше желания подстраивать мне гадости, — укоризненно прошипел я Воладару. — Вовсе незачем было орать всем и сразу!

— Ты заслужил, — милейше улыбнулся тот.

В свое время, одаривая их, я пошел на нарушение всех мыслимых традиций, установленных еще Старейшинами. Ни одного из них я не оставил во время мутации наедине с диким даром, ни одного не бросил выживать самостоятельно в первые месяцы после нее. Ни один не проходил череды обязательных жестоких испытаний, призванных выявить среди новичков сильнейшего, а остальных убить за непригодностью.

Они это помнили. И отплачивали верностью, среди людей невиданной.

— Каков авантюрист! — фыркнул откуда-то сбоку Маг-эр-Тайер Воладар, не то дедушка, не то дядюшка моему риану, один из немногих, кто был старше меня и просто принес клятву верности на крови. — Обвел всех вокруг пальца и доволен.

— Точно! — рыкнул Думар, тряхнув взлохмаченной черной гривой. — Давай, колись, что задумал!

Они толпились в моей голове, желая удостовериться, что я действительно жив, цел и непрозрачен. Будь их воля, они бы и палочкой в меня тыкали для большего уверения, но за такую наглость можно было и по шее получить. Галдели, как дети, забыв про субординацию, военное время и приличия.

— Вон из моей головы и молчать! — наконец, рявкнул я, поняв, что просто так они не отстанут. — Вы гвардия или кхаэльские детишки?!

— Что-то ты странный стал, Мастер, — озабоченно заворчали мои орлы. — Выглядишь уж больно аккуратно, невидаль всякую поминаешь, силы в тебе больше, чем два часа назад было…

Они издеваются?! Я невольно зарычал, да так, что они отпрянули в разные стороны. Даже сын испуганно шарахнулся прочь, подальше от меня, поближе к старшему Воладару. Раздражение поднималось горячей волной вдоль хребта, постепенно переходя в ярость. Запоздало промелькнула мысль, что я зря вызверился — они ведь всего лишь беспокоились обо мне. Но сожаление тут же смыло гневом, и чем больше я старался сдержать его, тем быстрее он перерастал в боль — как будто кто-то залил мне в позвоночник раскаленный свинец, и теперь тот норовил растечься по ребрам. Зрение затянулось багровой пеленой, в ушах стоял гул крови. Огненная боль распирала изнутри.

«Убей их» — шептала она. «Убей недостойных, утоли гнев!»

— Отец! Что с тобой творится?!

Голос Бастаена, смутный, глухой, как сквозь вату. Сын тревожно заглядывает мне в лицо. Глаза глубокие, фиолетовые, как у матери. Затягивают… Когда это я успел оказаться на коленях прямо посреди захламленной улицы? Крылья судорожно скребут жесткими перьями по пыльным камням. Откуда они? Я вовсе не желаю их распускать! Расплавленный стержень снова шевелится вдоль спины. Ребра сдавливают внутренности, сердце скачет бешеным зайцем. Боль швыряет наземь, но упасть не дают, подхватывают рук в шесть, а то и восемь разом.

— Мелкаэн! Живо смотри, что с ним!

Наш штатный «безумный ученый», одновременно лейб-медик и маг-целитель.

— Что-что, — ворчит он, суетясь вокруг меня, я его почти не слышу. — Дар проснулся, готов меняться. В лагерь надо, к Змею. А лучше сразу ко мне в лабораторию.

Первые шагов сто я честно пытался идти сам. Потом парням это надоело, и они, вскинув меня на плечи, рысью ринулись по улицам. Сознание не померкло, но как будто чуть отступило, превратившись в стороннего наблюдателя. В голове поселилась бездумная пустота, а кто-то посторонний внутри меня равнодушно подгонял парней короткими беззвучными командами. То жар, то боль волнами прокатывались по телу, крылья пытались дергаться то расползаясь в вязкое полупризрачное марево, то снова обретая форму.

— Разь, давай закоулками, незачем местным нас видеть.

— К разрушенной стене?

— Ага. Я уже послал весточку Змеевым следопытам, они нас ждут

— Ты что, с ума сошел?! Представляешь, что начнется, если сейчас по армии слух пройдет?

— Не пройдет, им же неохота без зубов ходить.

Их перепалка становилась все тише, взволнованные голоса отдалялись, пока я совсем не сполз в беспамятство. А там, в плотной темноте, не переставая, шептал чей-то скрежещущий голос, как будто кто-то водил напильником по костям:

— Убей их, убей всех, убей недостойных! Ты сильнее, я сильнее! Имеет право жить только сильный! Впусти меня, убьем их вместе… Впусти… Впусти… Свободен… Буду свободен…

И почему не получается заткнуть уши? Движение прекратилось. Неужели добрались? У меня не было голоса, чтобы спросить. До сих пор с содроганием вспоминаю те бесконечные часы абсолютной беспомощности без зрения, слуха и дара речи. Даже телепатия мне отказала. Я свернулся клубком в коконе неподвижного чужого тела и… нет, не думал. Просто ждал, устало слушая повторяющийся скрежет назойливого голоса. Он знай себе твердил одно и то же — убей да убей. Не будь я к тому времени уже сумасшедшим, наверняка рехнулся бы. А так я всего лишь дождался, пока ко мне вернулся хотя бы обычный слух.

Шаги, звяканье. Скрип кожи, металла, дерева. Негромкие голоса караульных в отдалении. Едва слышный шорох ветра по тяжелой плотной ткани шатра, совсем далекий гомон лагеря за ними. Благословенные звуки!

Рядом со мной кто-то был. В несколько раз обострившийся слух различал даже самые тихие движения, текуче-плавные, как у змеи.

— Тореайдр? — не сразу я вспомнил, как надо разговаривать, вот незадача. Вместо нормальной речи получился только невнятный бульк.

— Пришел в себя? — сразу же отозвался Старейшина. — Это хорошо. Признавайся, где был и чью кровь ухитрился выпить?

— На Хэйве был, — не стал отпираться я, понимая, что с Тореайдром Манвином по прозвищу Зеленый Змей играть все равно бесполезно — все выведает. Или уже все знает. — Владыка Кхайнериар эль Шиар-ад'Дин милостиво напоил меня своей кровью.

Послышалось изумленное шипение — это Змей со свистом втянул воздух. Показалось, или он действительно испугался? Если так, то пусть боится дальше. Мне это удобно.

— Неплохо залетел, — изрек он, подсаживаясь ко мне. — То-то твоя Сущность себя так странно ведет. Ты хоть понимаешь, что результат мутации может оказаться непредсказуем?

Стихии, думай, что хочешь, старый хрен! Мне давно надоели твои предрассудки, заблуждения, дедушкины обычаи и бабушкины обряды.

Раздался тихий звук вспарываемой когтем кожи, в нос ударило ароматом крови. Тореайдр решил поделиться своим? Славно. Что я, дурак отказываться от дармовой энергии? Меня приподняли и ткнули носом в раскрытую жилу, как слепого щенка. Хотя, почему как? В тот момент я им и был.

Его кровь обжигала язык и горло, как крепкая перцовая настойка, к солено-металлическому вкусу добавлялся пряный отголосок, ощутимый только ифенху. Я пил, вытягивая все, что было дозволено, не останавливаясь и откровенно жадничая. Знал, что если прервусь — больше мне не дадут. А обожрать Старейшину хотелось из принципа.

— Хватит, отцепись, клещ болотный! — меня оттолкнули. — Так ты и меня свалишь.

И прекрасно!

Тореайдр отобрал у меня руку и отошел, зажав ладонью рану. Он, в отличие от моих орлов, чувства свои старался не показывать — на то и последний Старейшина Темных. Но, если бы Зеленый Змей не приютил когда-то у себя на болотах одного молодого и глупого бездомного волка, да не научил многому из того, что знал сам… Неизвеcтно, как повернулась бы история.

Считалось, что он был первым, кто заставил ифенху взбунтоваться против своих создателей — ныне полностью вымерших Темных Ирлерр, он вывел наш род из лабораторий в широкий мир и научил выживать. С его помощью ифенху перестали быть всего лишь сосудами для душ и памяти вымирающих от бесплодия птиц, боевыми химерами, в которые специально была заложена ненависть к алден, вечным противникам птиц. Из тех двенадцати, что когда-то возглавили самые первые наши рода, Тореайдр единственный остался в живых.

Именно он когда-то разглядел во мне Аль-хэйне^[12] и чуть ли не пинками заставил сплотить потрепанных бесконечными войнами за выживание ифенху в единое целое. Он, насколько возможно, старался дать мне семью, хоть у нас это и не очень принято.

Правда, спросить, надо ли мне все это в его испролнении, так и не удосужился.

Так тошно от боли мне еще никогда в жизни не было. Она заполнила все тело, словно желая, чтобы оно расползлось по волоконцу, но вместе с тем, в голове прояснилось, безумный шепот, о котором я благоразумно решил промолчать, растворился где-то в темных закоулках сознания. Из боли легко можно черпать силу и пускать ее в дело — и я старательно переплавлял собственное страдание в энергию, которой телу требовалась уйма. Понемногу возвращалось и зрение, так что теперь я видел над собой купол шатра и темно-зеленое, кое-где украшенное чешуйками хищное лицо Тореайдра с, казалось бы, равнодушными змеиными глазами. Однако левое стоячее перепончатое ухо Змея нервно дергалось — старик переживал, хотя очень старался этого не показывать.

— А теперь подумай хорошенько, раз уж выпил кхаэльской крови, — сказал он. — У тебя одна из сильнейших Сущностей за всю историю рода Ифенху, изменить себя ты можешь, как угодно. Уйти в море, подняться в небо, отрастить хвост, еще одну пару рук или ног. Хотя, ума не приложу, зачем тебе лишние ноги… Тебе точно нужно родство с кхаэлями?

Да отаяжись ты уже от меня с этой кровью! Я химера на базе ифенху и свои мутации могу контролировать сам!

— Скажи, — я предпочел ответить вопросом на вопрос. — Слух о том, что я жив, еще не начал расползаться во все стороны?

— Пока нет, — покачал головой Старейшина, привычным жестом теребя узкую черную бородку клинышком. — Что ты задумал?

— Так, мысль одна есть… А родство с кхаэлями — чем оно плохо? Тем более, что…

— Что есть там одна малолетняя княжна, — перебил он меня. — Знаю, уже доложили. Ну что ж, твое дело. Я могу пожелать только удачи.

И он вышел, оставив меня одного на низком походном ложе, застеленном несколькими шкурами. Я прикрыл глаза, матерясь от всей души, готовясь пройти тяжкую череду изменений, которую дано осилить отнюдь не каждому ифенху. А ведь нужно еще исхитриться сохранить при этом разум…

Надо попросить Фица подрезать этой старой змее каналы осведомителей. Многовато стал знать в последнее время того, что ему не положено. 

***

…Нет, определенно, принятое решение оказалось сущей дурью. И какого алден меня дернуло заставить свой Темный дар преобразовывать тело в подобие кхаэля? Нет, тех трех достопамятных глотков, которыми одарил меня Владыка Кхайнериар, хватило, чтобы Сущность запомнила нужное сочетание генов, но, Вещий свидетель, как же это было больно! Мало того, что мутация отнимала все силы, сминая и перекручивая, перелепливая каждую клеточку тела. Мало того, что ради этого приходилось двенадцатые сутки быть в полном сознании, чтобы вовремя успевать отслеживать изменения и направлять их в нужную сторону! Так еще и Мелкаэн, сингра его загрызи, ради этого дела затащил меня не куда-нибудь, а в свою лабораторию! Чтоб ему… Три дня кряду икалось…

— Ну не ворчи, Мастер. Такое преобразование проходит впервые, надо проследить.

Мысли слышит, зараза. Я приоткрыл один глаз, тут же заслезившийся от яркого света развешанных по стенам кристаллов желтоватого шаргофанита и световых пластин на потолке Всклокоченная Мелкаэнова рожа тотчас образовалась надо мной со шприцем в руках.

— Уйди, злыдень! — попытка отмахнуться не увенчалась успехом, недоморфировавшая рука с безобразно мягкими пальцами и ошметками старых когтей отказалась повиноваться вообще. Сама мысль о движении вызвала такую боль, что я не сдержался. — Terru!

— Ай-яй, Эль-Тару, а бранишься, как сапожник, — в назидание игла впилась мне в вену на сгибе локтя, и Мелкаэн щедрой рукой вытянул из моей персоны образец крови для своих изысканий.

— Иди ты, знаешь, куда?

— Не-а, Мастер, не пойду. Мне и тут хорошо.

Я сдержал вздох пополам с руганью. Спорить с Кланмастером Вопрошающих Разум в стенах его же святая святых — совершенно бессмысленное занятие. Это я на Динтаре великий и грозный Эль-Тару Ваэрден и куча титулов, а над Динтаром — подопытная крыска у собственного птенца. По телу пробежала очередная волна судорог, внутри меня заворочался дар, пробивая хребет огненной болью. Впору было возненавидеть эти обшитые неизвестным светлым материалом стены и белый потолок, этот желтоватый свет и абсолютно черное небо за толстым непробиваемым окном, в котором зелено-голубым бриллиантом плыл Динтар. Неподвижная и неизменная обитель алден — Акрей, — висела немигающим голубым глазом чуть в стороне. Я скосил глаза на Мелкаэна.

Он, как и Разэнтьер, был когда-то Инквизитором, но в Ордене служил в должности мага-исследователя. В то время жесточайшая война за выживание, которую мы вели с людьми, уже успела вылиться в вялые стычки на границах наших узаконенных владений. Беспечные молодые ифенху орденцам в лапы больше не попадались. Ставить опыты было не на ком. А Мелкаэн Таймар отличался маниакальной страстью к медицине. И прослышав, что я набираю сторонников и покровительствую наукам, упросил Великого магистра Малефора отправить его ко мне «агентом-разведчиком». Оба, разумеется, понимали, что это всего-навсего отговорка и оправдание, но Малефор оказался милостив. В силу звания Хранителя Времени, надо полагать. Или еще каких-то причин, например, из расчета на меня повлиять. Но Фиц, устроивший учному тотпльную проверку, допрос с пристрастием и все круги Инферно в коридорах своей тогда еще только зарождавшейся Тайной канцелярии, быстро договорился с ним и даже спелся на почве моего тогдашнего ранения.

Мелкаэн перестал замечать окружающее вовсе, бегая с моей кровью вокруг сложносочиненной системы из металлических трубок, линз, реторт, колбочек, пластинок, кристаллов и Стихии знают, чего еще. Как всегда, про расческу забыл, волосы всклокочены, рабочий халат покрыт разноцветными пятнами реактивов, кислот и соуса с бутерброда, на кончике носа чернильное пятно… И рожа вдохновенная, словно у поэта, изливающего на бумагу очередной шедевр. Пусть его. Грех мешать гению. А он — гений.

Я сосредоточился на своем теле, сканируя сознанием кости, которые словно превратились в мягкий подтаявший воск. Волна за волной, импульс за импульсом Темный дар плавил и уплотнял их, придавал более совершенную форму, удалял лишнее. Следом менялись и мышцы, сосуды и нервы. Я хотел, чтобы организм был готов к чему угодно. Преображение распластало меня по ложу диагностической капсулы, разве что не закрытой наглухо. Над головой всего лишь слегка мерцала тонкая паутина считывающих состояние организма силовых нитей. Мелкаэн то и дело поглядывал на пестрящий данными силовой экран у себя пол рукой и задумчиво хмыкал.

Еще одна волна боли.

— Любопы-ытно… — протянул меж тем из своего угла Кланмастер Таймар. — А твоя кровь, оказывается, не так выглядит… Неужели порог проводимости Силы зависит от формы кровяных телец?..

— Сам-то хоть понял, что сказал? — просипел я, получив в ответ молчание и сопение.

Тьфу ты, Тьма изначальная! Теперь ему вообще ни до чего дела нет. До меня в том числе. Может я зря ему позволил заниматься наукой?

Лет щестьдесят назад в Красных горах взорвался вулкан. Каюсь, умения сладить с затором стихийных потоков в земной толще мне тогда не хватило. Пока нужный настрой поймал, пока через Колонны разобрался где, что и как, пока дотянулся — оно и рвануло. Три деревеньки снесло, разворотило половину горы. Пепла и пыли в воздух поднялось столько, что урожай погиб на корню по всей стране, скот начал болеть и падать. В тот год мне пришлось пойти на серьезные уступки соседям и в спешном порядке заняться расширением торгового флота. Сил и денег на это ушло немало. Но получили мы все равно гораздо больше, чем потеряли. В одной из пещер, вход в которую обвалился, наверное, тысяч этак с пять-семь тому назад, а может и больше, обнаружили работающий постоянный портал-Арку.

Первыми, нешуточно рискуя погибнуть, в дыру сунулись, разумеется, бойцы гвардии. На их счастье воздушные генераторы еще работали, и они не задохнулись в открывшейся перед ними сети древних коридоров внутри Роккая — динтарской луны. То, что это именно она, мы поняли позже, сравнив карты и очертания материков на планете, проплывавшей в пустоте над головами во внешних поверхностных коридорах с прозрачными сводами. А поначалу мы изумленно изучали обшитые неизвестным светлым металлом проходы, в которых все еще работало освещение и воздух был свежим, как на лугу в летний день. Кто изначально строил все это — так и осталось тайной. Никаких опознавательных знаков, эмблем, письмен или чего-то еще видно не было, только непонятного назначения устройства, с которыми мы разбирались путем осторожного научного тыка.

Нам достался огромный лабораторный комплекс со множеством рабочих залов, складов, подсобных и жилых помещений, мастерских и прочая-прочая. Кое-где сохранились рабочие механизмы, на треть или даже наполовину полные энергии кристаллы-накопители и блоки памяти с частично сохранившимися записями, пара рабочих телепортов, несколько анабиозных камер. Отдельный уровень занимали лаборатории химерологов, и большая часть найденного там инвентаря, судя по легко узнаваемым знакам, принадлежала алден. В паре вольеров обнаружились скелеты животных, созданных последними перед тем, как хозяева лабораторий спешно покинули спутник.

Правда, еще больше уровней оставались заперты шлюзами, паролей к которым мы не знали. И что-то подсказывало, что лучше туда и не соваться — мало ли, что там могло завестись за прошедшие тысячелетия… Нам с избытком хватало и того, что есть.

Редчайшее собрание камней и минералов со многих миров Колеса, великолепные по исполнению артефакты с зарядом и без, чертежи оружия и кораблей, способных подниматься в космос! Воспромзвести все это нам было не по зуюам. Но я надеялся однажды все же увидеть динтарский воздушный флот — висящий над головой Акрей не доставлял радости. Это с Котом Матриарх Харш-а-Хин изволит трепетно дружить, а мы в поле ее интереса попадаем исключительно как возможный сырьевой придаток или кандидаты на ассимиляцию. Население радостно продолжает думать, что алден — детсякая страшилка, а для служб безопасности и дипломатов Фица страшилка вполне реальна. Им не хватает энергии, Динтар может ее дать. Между ними и Динтаром стою я. И выплясывать приходится в одиночку — хрена с два мне в этом деле поможет тот же Змей или магистр Малефор. Им это невыгодно.

Честное слово, меня тогда трясло. Прошлое родного мира преоткрыло передо мной двери, давая заглянуть в узкую щелку, ощутить вкус знаний. Но Роккай продолжал ревниво оберегать свои тайны от меня, дразня и заманивая в дебри изысканий. Тогда я понял, что подниму все архивы, какие только смогу, чтобы докопаться до правды…

Вопрошающие Разум тут же прибрали сокровище к рукам. Динтарский портал с тех пор охранялся, как важнейшая государственная ценность, Клан, несмотря на репутацию увлекающихся чудаков, приобрел громадное влияние, взял под свое покровительство школы и академии. О наших целителях гремела слава по всему материку и за его пределами… Я не препятствовал Мелкаэну раскручивать колесо науки.

И вот теперь лежу и расплачиваюсь! А в моей стране в это время демоны знают, что творится.

— Тебе идет зеленый цвет, Мастер, но выглядишь ты при этом все равно отвратительно, — склонился надо мной Мелкаэн.

— Так уж и зеленый? — еле выдавил я. Челюсти свело, воздуха не хватало. Изменения добрались до легких и до шеи с головой.

— Зеленовато-серый, — поправился Таймар. — А зачем тебе… э-э-э… рога?

— Чтоб по голове больше не били и для солидности, вместо короны. Я сохраню возможность обратного оборота. Сгинь, злыдень, я спать и жрать хочу, как собака!

— Судя по всему, немного осталось — сутки, может, чуть больше. Могу физраствор в вену ввести, полегчает.

— Издеваешься?! — с рыком возмутился я, чуть ли не всерьез намереваясь вцепиться ему в горло.

— Тише, тише, — Таймар примирительно вскинул руки и всем существом изобразил смирение. — Я просто предложил. Вообзе-то, абсолютно серьезно, но как хочшь.

И он благоразумно растворился, зарывшись в свои бумаги и не смея меня беспокоить. Я выбросил боль из сознания, чтобы не отвлекала, и сосредоточился на плане, сложившемся в голове еще дюжину дней назад. И новый облик приходился для моей цели как нельзя кстати — никто кроме ближайшего окружения слыхом не слыхал о том, что я точно такая же лабораторная химера, как те зверюшки из вольеров, только говорящая. Я им не средний представитель расы ифенху, у которого за всю жизнь способности к боевому обороту могут даже не проснуться. Я искусственно созданная машина смерти, у которой завышены все боевые показатели. И я им, скотам, это продемонстрирую.

Менять имя или не менять? И что делать с прежним?

Мысли, несмотря на все старания, шевелились вяло, по костям и внутренностям все еще тек расплавленный свинец. Опять зашептал назойливый голос.

— В этом теле хорошо убивать. Совершенно для убийства недостойных и слабых. Убивать… Пить кровь, горячую кровь, свежую кровь…

Тьфу, что за напасть! Снова накатил приступ злости. На Мелкаэна за то, что держит меня здесь и смеет подшучивать. На постоянный голод, который невозможно утолить, потому что организм отказывается принимать в себя даже кровь. На глупое дворянство, не желающее понимать, что своими никому не нужными бунтами они только подрывают благополучие всей страны.

А это мы уже проходили чуть больше полувека назад, когда я, сам того не желая, обзавелся любовницей, со временем превратившейся в негласную супругу.

Выбор тогда передо мной стоял до неприличия простой. Он и выбором-то, строго говоря, не был: либо я пожертвую постелью, либо взбунтуется полстраны, и усмирить это безобразие можно будет лишь большой кровью. Многие дворянские рода не чураются заниматься торговлей и нажили на этом немалые состояния. Купеческим гильдиям и Клану Играющих с Морем, под чьим покровительством оные гильдии процветают, это, разумеется, не понравилось. Кланмастер Рахабьер Найкамар явился ко мне в праведном гневе и заявил, что ежели я немедленно не утихомирю свары, то он уйдет со своего поста в отставку, потому как обнаглевшие дворянчики взялись нанимать пиратов и топят торговые суда. А военный флот не вездесущ и не бесконечен, чтобы поспевать везде и сразу! После чего развернулся и нагло хлопнул дверью моего кабинета.

Пришлось спешно вызывать к себе зачинщиков безобразия и, вместо того, чтобы дождаться, пока они проколются на чем-то сами и попадутся с поличным, начинать переговоры. Герцог Денсес Магнар оказался человеком с хваткой волкодава. Я потратил часов шесть прежде, чем мне удалось договориться с ним. Под конец он потребовал, чтобы я признал официальной фавориткой его дочь, выпускницу Круга некромантии. Наверное, надеялся таким образом влиять на меня, наивный. А я не колебался, выбирая меньшее из зо.

Ириниан Магнар, принявшая в некромантской среде имя Зиерры, оказалась девочкой умной, расчетливой и здравомыслящей. В ее черноволосой головке скрывался государственный ум и, пообщавшись несколько раз, мы решили, что можем оказаться друг другу полезны. К изумлению и вящей злости дворянства я назначил ее, ни много ни мало, своим доверенным лицом и вручил полномочия, достаточные для того, чтобы она могла прижать наглецов к ногтю. Чуть позже я Одарил ее, дав нужное долголетие и силы.

Кроме меня помнили об этом только мои орлы во главе с риану Разэнтьером. Замученный ее интригами и любовью к смертельным ядам двор выл и стенал, ко мне с жалобами приходили даже потомки того герцога, который в свое время посадил ее на место моей фаворитки. Долгое время у знати просто-напросто не хватало сил ни на что, кроме разгребания дрязг, подкинутых им Зиеррой, и сочинения слухов один другого нелепее. Фиц эти слухи коллекционировал, чтобы на досуге с довольным видом зачитывать их мне.

Теперь мы все трое где-то просчитались и получили на свои шеи полновесный переворот с покушением на убийство венценосной особы. Кто его финансировал, еще предстояло выяснить…

…Проснулся я внезапно.

Когда успела уйти боль, и я провалился в сон? Не помню. Тело было легким, новым, непривычным. И зверски голодным — до морозного зуда в клыках и громогласно подвывающего желудка. Боль прошла совершенно, кровь так и кипела в жилах. Но я не спешил открывать глаза и шевелиться: ощущение силы может быть обманчивым, и перед тем, как встать, нужно проверить каждый нерв, каждую жилу, каждый мускул. Все чувства обострились до предела, а любое прикосновение походило на слабый разряд молнии. Влажная от пота ткань на коже, игла капельницы в вене — воткнул-таки, паршивец! — воздух, почему-то странно шершавый в горле.

— Воистину, — Мелкаэн выдернул мешавшую мне иглу и благоразумно отступил подальше. — Ты гений, Мастер!

— М-да? — я все же изволил открыть глаза и сесть, опираясь одной рукой о ложе. Голова, тяжелая с непривычки, кружилась, мышцы предательски дрожали. Тело мстительно потребовало удовлетворения всех своих нужд сразу. — Зеркало есть?

— Разумеется. Пойдем, провожу, заодно приведешь себя в порядок. Но ты гений! Сотворить такое за каких-то четырнадцать дней!

— Да ладно тебе. — попытался отмахнуться я.

— Да нет, серьезно! Я натыкался здесь в одном из кристаллов памяти на совсем старые записи, их почти невозможно расшифровать, но кое-что понять можно, — птенец любезно подставил мне плечо по дороге к неприметной двери в дальнем конце зала. — Проекты боевых химер, очень древние, древнее любых конфликтов между птицами и ящерицами. Они задумывались не то как особые стражи и элитные бойцы, не то как помесь двух видов, не то еще зачем-то в военных или исследовательских целях — не разобрать, информация частично повреждена. Так вот, один в один твои показатели! Видимо, где-то хранились копии этих записей, по ним-то тебя и создали… А ты вообще уникум, потому что такого потенциала, если верить записям, не было даже у Старейшин!

— Уймись, болтун, — сделав вид, что пропустил его болтовню мимо ушей, я на самом деле, запомнил сказанное. На всякий случай.

— И то верно. Есть хочешь?

— Спрашиваешь!

На то, чтобы привести себя в более-менее подобающий вид, у меня ушло меньше часа. Не понять человекам, какое это ни с чем не сравнимое удовольствие — горячая вода после многодневной изнуряющей мутации.

«Тебя Бастаен в оранжерее ждет. Я ему весточку кинул, что ты пришел в себя — мигом примчался».

Вздохнув, я набросил халат на плечи. О возможности спокойно просушить мокрую гриву и, наконец, выспаться придется забыть.

«Отлично, только разгони лаборантов. Чем меньше посторонних рож меня увидит, тем лучше».

Идя по коридору в оранжерею, я прислушивался к себе. Мышцы все еще отзывались мелкой дрожью и слегка болели, но слушались. Двигаться приходилось немного иначе, ступая по-звериному. Когти босых ног непривычно клацали по гладкому каменному полу, вытертому за тысячелетия почти до зеркального блеска, все казалось не таким. Кажется, даже зрение изменилось, став чуть более выпуклым. Мне не приходилось щуриться от резкого лунного солнца, льющего свой свет в окна с одной стороны. К тому же я знал, что малейший всплеск ярости толкнет преображение дальше, и проявится хвост с массивной шипастой булавой, крепкая броня и крылья, которым, вообще-то, все равно, какую форму принять.

Демон демоном.

Но мне это выгодно.

Как и то, что сейчас я считаюсь мертвым.

Некоторые постройки, в основном коридоры, лежали на поверхности луны, голубовато-белой, испещренной кратерами, усеянной валунами и скалами. Древние маги в прямом смысле слова вырастили надлунную часть зданий, подняв породу волнами и сомкнув ее не слишком высокими округлыми сводами. Окнами служили широкие толстые пластины прозрачного лирофанита, непонятно как и где добытые, а потом намертво вплавленные в камень. Красот пейзажа особо не разглядишь, зато светло и не так тоскливо, как внизу.

Бастаен явно нервничал. Еще не войдя, я услышал, как он гоняет во все стороны дурные мысли, боясь увидеть меня в новом облике. Ох, мука моя, жизнью жены выкупленная… Любила меня Рейн или нет, теперь дело десятое, я оставался виноват перед ней, и, пожалуй, это пятно с совести не смоется никогда.

— Чего струхнул? — поинтересовался я, отворяя стеклянную дверь, ведущую в почти дикие заросли. Густой чуть влажный воздух пах землей и зеленью. Под прочным прозрачным куполом в нишах, кадках, горшках росло дышало и даже шевелилось множество самых разных растений. Между ними, согревая и опыляя, змейками носились мелкие воздушные и огненные духи.

— Да я… Так… Ничего. — сын вскочил мне навстречу, как подброшенный пружиной, чуть не сбив легкую плетеную мебель, тут же смутился и остался в тени огромного мясистого листа чашечника. Такие росли в каждом мало-мальски пригодном уголке луны и служили дополнительным источником чистого воздуха.

С рождения седой, с редкого оттенка фиолетовыми глазами, сложением и чертами он больше походил на свою мать. Я упорно старался не замечать этого сходства, но иногда оно настолько бросалось в глаза, что хоть прочь беги. Сын, всегда настороженный и чуткий, как дикий горностай, старался встречаться со мной как можно реже и все больше уделял внимания девушкам и веселым компаниям, чем обязанностям наследника престола.

А ведь я, если вспомнить, старше него всего-то лет на двести. И чем дальше, тем несущественнее становится эта разница. У него уже есть своя семья, с которой он не спешит меня знакомить, приемные дети, которых он растит, как своих. Но у него по-прежнему лицо двадцатилетнего повесы и такая же репутация. Я не настаиваю ни на чем. Я просто не имею на это морального права.

— Ты… — он смутился, не зная, как выразить свое изумление. — Это так… необычно. Отец, я… ну… Не пугай нас так больше, ладно?

— Не буду, — пообещал я, садясь во второе плетеное кресло под тем же «лопухом». — Надеюсь, ты простишь меня за обед не ко времени?

— Конечно, воля твоя, — кивнул он.

Великий Вещий, ну почему за почти две тысячи лет его жизни я ни разу не мог поговорить с ним просто по-отцовски? Даже не так — на равных? Почему все вечно заканчивается взаимной неловкостью или ссорой? И родился он седым, разорвав утробу собственной матери до срока. Чистокровный ифенху. Моя вина — это я не удержал сонным дикое дитя, меня не было рядом, чтобы дать ему необходимую подпитку. Отлучился из столицы незадолго до родов. А когда вернулся, мне предьявили звереныша. Так и не показав тело жены.

Дурак я. Неисправимый.

Явился молчаливый Таймариан с объемистым стаканом свежей крови на подносе — человеческой, между прочим, кто-то из лаборантов щедро поделился! — и свежайшей отбивной с кровью. С поклоном водрузил поднос на стол и удалился. Я принялся за трапезу. Сын смотрел на меня, не отрывая от моего лица пристального взгляда темно-фиолетовых глаз.

— Отец, это правда, что ты берешь в жены иномирянку с Хэйвы?

— Правда. По договору с ее отцом, Эль-Тару Кхайнериаром эль Шиар-ад’Дином.

— Вместе с землями?

— Полагаю да.

— И с проблемами. Я слышал, что от бестолковых Светлых больше проблем, чем пользы. Зачем тебе это?

— Выбора особого нет.

— Почему? Какое отношение мы имеем к ним?

— Самое прямое, через Колонны. Я не хочу однажды проснуться и понять, что наш мир… жив слегка не так, как накануне. Без координации действий мы загнемся.

— А девчонка при чем?

— Она наследница Равновесия. Мне с ней в будущем работать.

Сын недовольно нахмурился.

— Связываешься непонятно с кем, непонятно на каких условиях. Не боишься остаться в дураках?

Я вздохнул. Пересказывать все выкладки Кота не было желания, но, видимо, придется. Если отмахнусь сейчас — окончательно потеряю Бастаена.

Пришлось неторопливо излагать. Бастаен слушал внимательно, не перебивал, но по глазам я видел, что мои слова ему не нравятся чем дальше, тем больше. Услышав про Рейнана, он вообще со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Еще только бешеной нежити нам тут не хватало!

— не задевай его. Эта нежить — единственный, кто может нас удержать на плаву. Он мне нужен.

Сын по-солдатски матюгнулся, но тут же прикусил язык и уставился на меня.

— Демоны знают, что такое! Ты хоть представляешь как это выглядит? Малолетка без опыта правления на роль жены Императора, её мутный батя, тиранящий округу с Ловцом Душ наперевес и творящий все, что ему в голову всралось. Добавь к этому невменяемого нежака, у которого пух с жопы курицы по щелчку пальца встанет. И сверху ты! Радостно во все это болото катишься!

— У меня запечатление сработало на эту малолетку, — сухо сказал я. — И должно сработать на ее брата.

Бастаен потерял дар речи и долго потрясенно молчал. Я и сам, в общем-то, долго приходил в себя, когда до меня дошло, что на самом деле стоит за привязанностью к мелкой рыжей бестии. Яведь выжег в себе этот механизм контроля химер. А он сработал, спустя столько времени. Снова.

Химер принято создавать безгранично преданными своим хозяевам и так, чтобы эту преданность не могло нарушить ничто. Для этого и встраивают им в мозг механизм запечатления — тот, кого химера увидит в первые минуты после пробкждения и выхода из капсулы инкубатора, становится ее богом.

Я терпел своего хозяина до самого края. А потом понял, что жить я хочу больше, чем подохнуть, с бесконечным обожанием глядя в его холеную некромантскую рожу. И я сломал себе мозг, но запечатление выдрал с корнем.

Теперь придется ломать мозг обратно. И привязываться к нежаку.

— Хоть покажи ее.

Я сосредоточился, вспоминая, кинул образ. Бастаен прикрыл глаза, хмыкнул, изучая свою будущую «мачеху».

— Хотя бы симпатичная. Но дурная… ты хоть понимаешь, что тебе ее еще и воспитывать, а при дворе от этой кошечки будут одни проблемы? Ее схарчат и не подавятся. И тебя подставят.

— Я сделаю так, что ее побоятся тронуть.

— Как знаешь, — поднял руки сын и сменил тему. — Все сделано, как ты велел. Флаги в столице приспущены, объявлен траур, повстанцы радуются, Зиерра в печали. Темная часть Кланов потихоньку движется в сторону земель Ордена. Даже памятный обелиск поставили на месте твоей «гибели». В том, что Эль-Тару мертв, свято уверены все, а кто не уверен, тех Айвариан заткнули.

Я кивнул. Отлично. Все складывается как нельзя более удачно. И рингарские военные корабли у берегов Ниерра мне только на руку. Но действовать придется очень быстро. Иначе легко можно будет остаться без страны.

— Скоро должен прибыть Клан Даррей. Они пойдут из Долины Вечности и обеспечат нужную легенду.

— Армия призраков во главе с мертвецом?

— Вроде того.

Сын тем временем спохватился, о чем-то вспомнил и выдвинул ногой из-под кресла длинный лакированный ларец темного дерева. Судя по форме и размеру храниться в нем могло только оружие. Точнее не так. Только одно оружие.

— Мы нашли его, когда разбирали завал на месте взрыва, — присев на одно колено, Бастаен откинул крышку и аккратно взял на руки двуручный меч. — Он не пострадал, только закоптился немного.

Передо мной, поблескивая сталью, лежала копия Ловца Душ — смертельно опасного клинка Владыки Кхайнериара. Это страшное оружие, наделенное собственной волей и голодом. Никто не смел прикасаться к нему, никто не имел права взяться за рукоять. Рискнувшие, в лучшем случае, оставались без руки. Мое оружие, когда-то подаренное Змеем, было всего лишь хорошо зачаровано, но и этого хватало, чтобы некоторые боялись до дурного запаха в штанах. Теперь-то понятно, почему Владыка позволил снять копию со своего живого сокровища.

Я осторожно принял приятную тяжесть меча на ладони. Он тут же загудел, отзываясь. Металл клинка был не черным, как у оригинала, а скорее, зеленоватым, украшенная кованым оскаленным черепом гарда выглядела чуть менее вычурно. В глазницах клыкастого черепа не таилось топазовое пламя, но выглядел он все равно внушительно.

Тореайдр тон Манвин вот уже многие века по праву считался лучшим кузнецом-оружейником Динтара. Нечасто теперь звенел его молот, но те произведения кузнечного искусства, что из-под этого молота рождались, ценились более, чем на вес золота и нередко оплачивались кровью. И вот этот меч. Змей ведь наверняка видел оригинал, принадлежащий Владыке Света, раз сумел повторить хотя бы так. И наверняка просил его об этом сам Кхайнериар. Ннеужели, еще до того, как я вступил в силу? Насколько давно строил планы отец моей нареченной?

Хотелось бы мне знать все, что он задумал, тогда я хотя бы смогу четче ориентироваться в ситуации. Ненавижу неведение.

Меч этот — дар в большей степени от Кота, чем от Змея. Намек.

Ловец Душ, карающее оружие Хранителя Равновесия, который несет ответственность не только за свой мир, но и за свою сторону Колеса со всеми ее обитателями.

«Я отдам тебе их обоих, если ты сумеешь их защитить».

От чего или от кого, Учитель?

Все еще любуясь клинком, уже чувствуя, как он просится слиться с моей рукой, чтобы в танце с тенью проверить, хорош ли хозяин, я отдал Бастаену нужные указания, и мы расстались. Для начала мне следовало увидеться со своим злейшим врагом — Великим магистром Ордена Святого Сиареса Мобиусом Малефором, Хранителем Колонны Времени. 

6. Завоеватель ​

Земли святой Инквизиции, государство Амальтара, лежали юго-западнее официальных владений Кланов. Та часть материка гигантским клином врезалась в океан, и ее омывали стремительные течения, делавшие воды бурными и опасными для судов. Но пронырливые рингарские пираты, опасаясь заплывать в ледяные воды Ифенху-Тариет^[13], решили начать именно оттуда. А еще одна затяжная война размахом во весь Ниерр мне была не нужна. Подозрения в том, кто именно платит рингарцам, падало на Великого магистра, но прямых доказательств не было. А получить их… Мобиус будет брыкаться и юлить, как живой угорь на раскаленной сковородке. Их торговые гильдии давно уже ведут дела с Империей, гл лыиуиально все еще действует всего-навсего вооруженное перемирие.

Если бы спесивое рыцарство знало, что их правитель когда-то был моим наставником в политике, юриспруденции, основах законодательного права, учил нескольким языкам, а также высшей математике, физике обычной и магической, теории многомерности, теории вероятностей и Времени… Они бы удавились от злобы и постановили прилюно четвертовать Магистра. Но пусть пока сидят в блаженном неведении, пока не пришел момент взять их за горло. Великий Магистр Ордена Мобиус Малефор сопротивлялся и продолжает сопротивляться объединению, мотивируя это тем, что население пока не готово к таким переменам, но я надеялся рано или поздно его дожать финансовой, политической выгодой ли — но дожать.

А он мне пакостит вторым фронтом, скотина.

Посему ночью неподалеку от Цитадели сработала портальная Арка.

Близилась осень, с неба сыпала противная мелкая морось — не то дождь со снегом, не то снег с дождем, не то вообще мелкий град. Жесткая крупа колюче ударила мне в лицо вместе с порывом ветра, Я натянул капюшон плаща поглубже и огляделся, одновременно принюхиваясь.

Почти голый перелесок с виду казался пустым. Но из-за ближайших кустов тянуло дымом костра и слышались треск и ругань — сквозь эти самые кусты уже ломилась охрана Арки.

— Стой, кто идет?! — двое небритых и продрогших орденских вояк вывалились из зарослей мне навстречу, обдав запахом давно немытых тел. М-да, прямиком из царства высокой науки окунуться в дикость пятисотлетней давности, кто бы мог подумать. Но я в жизни не позволю этим идиотам познакомиться скажем, с огнестрельным оружием. Дай таким в руки винтовку, дробовик или и того проще — мушкет и потом беды не оберешься. Это тоже препятствовало слиянию. Для начала следовало убедить руководство Ордена в необходимости имперского образования, а уж потом…

Мне не нужен раскручивающийся маховик новых войн и гонки вооружений. Мне не нужен сейчас прирост населения. Меньше народу — меньше смертей, меньше новых умертвий, меньше некротики по планете. Больше запас времени до катастрофы.

— Ваша смерть, — ответил я, нарочно подбавив в голос побольше звериного рычания. — Если вы, собачьи отродья, хоть кому-то проболтаетесь о том, что меня видели — разыщу, где угодно и укорочу на голову. Ясно?

Стоило подбавить немного клубов светящейся фиолетовой Тьмы — и эти двое готовы были от страха согласиться на все, что угодно. Разболтают, конечно, в первом же попавшемся трактире за кружкой пива, да еще и подробностей присочинят. Ну да мне этого и надо. Пусть ползут слухи о демоне с того света, из мира мертвых, со дна морского — откуда угодно, лишь бы пострашнее.

Едва я вышел из-под деревьев, как ветер набросился с прежней силой, швыряясь все новыми горстями мокрой гадости. Хранитель я, в конце концов, или кто?

— Юдар, а ну живо утихомирь свою мелюзгу!

Послышался тихий вздох, и яростные порывы вокруг меня поутихли, а потом и вовсе свились прозрачными кольцами тела воздушного Змея. Юдар положил мне на плечо невесомую усатую морду и просительно посмотрел слабо мерцающими перламутром глазами.

— Поиграй со мной, — попросил Дух тоненьким детским голосом.

— Некогда сейчас играть, потом, — пообещал я. — Ты почему позволяешь мелким элементалям так себя вести?

Юдар опять тихо вздохнул и потерся ветряной мордой об мою шею. Нрав у него был шальной, он обожал играть с теми, кто его видел, но дело свое все-таки понимал.

— Я больше не буду, — виновато протянул он все тем же детским голоском и добавил хриплым пропитым басом: — Сотню каракатиц мне в глотку!

Я со смехом почесал его там, где на полуосязаемой гривастой голове предположительно торчало ухо.

— Верю, шкодник, верю. А теперь давай займемся делом, — Дух радостно вскинулся и дунул куда-то в сторону, вернулся, лизнул меня ветряным языком и замер в ожидании просьбы. — Давай полетаем. Отнесешь меня, куда я скажу? А после я с тобой обязательно поиграю, сколько захочешь.

— Запросто! — на сей раз мне ответил голос тайро Рамарэна, хэйвийского Хранителя Воды. — Прокладывай курс!

— Горе с тобой… тише, чего ты орешь-то так? Нам нужно добраться до большого замка на острове посреди реки, понял?

Юдар курлыкнул, фыркнул и свернулся в кольца, давая понять, что готов. Я выпустил крылья, аккуратным взмахом стряхнул с них мокрый мешающий плащ и… Мне бы хотелось сказать «красивым прыжком поднялся в небо», но увы, это не так. Скорее уж кое-как взлетел, тяжело хлопая крыльями и помогая себе левитацией. Дух тотчас подхватил меня на свою широкую спину, обвился петлей вокруг пояса — и мы помчались к Цитадели Ордена. При этом я старательно изображал красивый полет. Чтобы те, кто случайно мог бы его заметить, сполна оценили морок-пугалку, под которым я прятался. Не люблю летать. Но уважить Духа обязан.

Внизу пронеслась деревенька с пастбищем, потянуло холодом от воды — мы пролетали над широким речным рукавом. В пасмурной темноте не видно было ни зги, даже мои звериные глаза различали всего лишь зыбкие черные силуэты. Но вот впереди замерцали факельные огни на дозорных башнях крепости, стали долетать редкие окрики часовых, в нос ударили запахи близкого человеческого жилья.

Я приземлился на вершине одной из открытых башен с нарочито гулким хлопаньем крыльев. Трое часовых вместо того, чтобы усердно бдеть в ночи, высматривая неприятеля, играли в кости, рассевшись вокруг старой бочки. Заслышав меня, они повскакивали с чурбаков, которыми протирали штаны и сбились в кучу. Костяшки и монетки со стуком раскатились по камням.

— Развлекаемся? — поинтересовался я, откидывая с головы капюшон. — И не боимся, что командование узнает?

Один нервно икнул и попятился, второй попытался дотянуться до колотушки, чтобы ударить в гонг, а третий, запинаясь, пробормотал:

— Т-тревога… В-враг в крепости…

— Поздно, парень, — я махнул на него рукой, и он невольно шарахнулся прочь. — Командование определенно узнает о неуставном поведении в служебное время. Особенно, если вы распустите языки, шельмецы!

И я сделал шаг, прикрыв глаза и одновременно представив себя в личном кабинете магистра…

…Чтобы, моргнув, оказаться уже там. Между прочим, взломав защиту локуса, в который было упрятано помещение. Темень там царила вовсе кромешная. И пришлось подсвечивать себе, как это ни странно звучит, фиолетовым шариком Тьмы. Я добрался до кресла, бросил на спинку промокший холодный плащ и плюхнулся на хозяйское место. Разумеется, наглость. Но не на жестком же стуле его дожидаться, верно? Я погасил светоч и прикрыл глаза, чуть плеснув Силой — только, чтобы магистр почуял мое присутствие. Плетение-страж и так уже наверняка орало ему о вторжении. Старый маг, вестимо, спал, потому как не вылетел сразу же мне навстречу с посохом наперевес и гневным криком: «Изыди, нечисть!» Пока глаза продерет, пока сообразит, пока халат натянет…

Воздух пропах воском, старым пергаментом и бумажной пылью. На массивном письменном столе безраздельно властвовал идеальный порядок. Стены и мебель пропитались следами бесчисленных чар, которые век за веком творил здесь Хранитель Времени. Их наслоения настолько загустели и слежались, что иногда становилось трудно дышать.

«Ну давай, старый интриган, вставай что ли. У меня и так дел по горло, еще тебя дожидаться до утра!»

Послышались быстрые шаги, слева скрипнул потайной механизм. Слабый свечной отблеск мазнул по векам. Я лениво открыл глаза и уставился на хозяина кабинета наглее наглого.

— И чего тебя все время тянет пользоваться свечами, Мобиус? — с улыбкой вопросил я. — Неужели так не любишь кристаллы? А они надежнее, долговечнее и, прямо скажем, сберегают деньги.

С полминуты старик неверяще разглядывал меня, опешив от такой бесцеремонности. То ли спросонья не признал, то ли защита у локуса была по его меркам особо хитрая. То ли думал, что покушение удалось. Потом хмыкнул, со стуком поставил подсвечник на каминную полку и плотнее запахнул халат. Кажется, он излучал возмущение даже лысиной на макушке.

— Ваэрден, — зашипел он, давясь словами. — Ты знаешь, что ты невероятная сволочь?!

— Знаю, — я улыбнулся еще раз, демонстрируя все восемь клыков, и поудобнее разложил крылья по подлокотникам.

— Ты зачем моих вояк пугаешь? Ты представляешь, что сейчас творится по всей крепости?!

Ох, старый лис, не о том ты думаешь. И до стражников на башне тебе нет никакого дела. Каждое твое слово — всего лишь ширма, за которой ты прячешь истинные мысли. Впрочем, как и я. Мне до твоих людишек дела еще меньше.

— А мне-то что с того? В следующий раз будут думать, прежде, чем на посту в кости резаться.

Я внутренне усмехнулся. Как странно — раньше Старца-Время приходилось опасаться, а теперь он меня забавлял. Высокий, сухощавый и властный, Малефор двигался не по-старчески легко, время никак не меняло его выцветшее лицо. У младших ифенху он вызывал порой настоящий ужас, у тех, кто постарше и посмелее — ненависть. Змей придерживался договора о ненападении. А я, как глава Хранителей, мог распорядиться его судьбой. И хотел бы, да другого кандидата на пост Времени нет.

Не то Великий Ур ему благоволит, не то просто не обращает внимания на происходящее.

Мобиус вздохнул и смерил меня укоризненным взглядом водянисто-серых глаз, сцепив пальцы на животе. Мол, ты, может быть, встанешь с хозяйского кресла? Я молча покачал головой и чуть шевельнул пальцами, плеснув силой в сторону погашенного камина. Заранее заготовленные сухие дрова с треском вспыхнули.

— Зачем пришел посреди ночи? — вздохнул магистр. Понял, что от меня избавиться не удастся. — Ни стыда у тебя, ни совести. Не жалеешь ты старого человека… Хоть бы кресло уступил!

— Ты еще меня переживешь, старый человек, — фыркнул я. — Есликонечно, будешь вести себя прилично.

Разговор обещал быть трудным. Мобиус намного старше меня, хитер и изворотлив, как лис. Прижать к стенке его можно, но заставить подчиниться — никогда. Он продолжал стоять возле письменного стола с укоризненной маской доброго дедушки на лице, а сам так и сверлил меня глазами. Что он знает? Что сумел просчитать, а что — увидеть, в сплетении вероятностей?

— Ты чем дальше, тем невыносимее, Волк. Что значит «прилично»? Я и так закрываю глаза на то, что ты отгреб себе полконтинента. А если я сейчас возьму посох да кликну стражу, чтобы она тебя в подземелье проводила?

— Ну рискни, — оскалился я, невольно прижимая уши. Посох Хранителя Времени, увенчанный кристаллом из черного лунника, делает ифенху слабыми и беспомощными, загоняет Темный дар глубоко внутрь, превращая нас в неподвижные куски мяса. — Учудишь такое — и я отсеку тебя от Колонн, даже сидя в тюремной камере. На это рук-ног не надо. Что будет потом — ты знаешь.

А потом будет гнев Кота и орбитальный залп по Цитадели с Акрея. У этой луны, надежно укрывшейся в пространственной свертке, открыты стационарные порталы к обеим планетам. А Матриарх дружна со Светлейшим. И мне бы тоже не мешало завоевать ее дружбу во избежание залпа не по Цитадели…

Маг отчетливо вздрогнул, но не поверил. Я лениво поднялся с кресла, спрятал крылья и начал прогуливаться туда-сюда, намеренно раздражая старика. Он настороженно следил за мной, словно опасался, что я на него прыгну. Занять освободившееся кресло не спешил. Давай же, бросай пустословие, Мобиус, ты знаешь, что демонстрация силы бесполезна и для тебя, и для меня.

— Хранитель Смерти Рейнан Даррей скоро будет здесь по моей просьбе. Я думаю, ему не понравится мое внезапное отсутствие.

Волосы у него на загривке отчетливо встали дыбом. Боишься, старый пень? Правильно, бойся.

— А всего две дюжины дней назад ты был необученным юнцом, который плевать хотел на дела Хранительства, — Мобиус хихикнул. — Забавно свиваются петли времени, ничего не скажешь… Хороша невеста?

Тьма изначальная, и этот туда же! Что им всем неймется-то?

— Лучше, чем можешь представить, — холодно отрезал я. — А теперь к делу, у меня мало времени.

Я замер возле пылающего камина и протянул к огню руки. Из языков пламени тут же высунулась любопытная мордочка Фирхэ, а потом и весь Дух скакнул на ладонь, что-то увлеченно щебеча. Невольно вспомнилась его хэйвийская Хранительница. Интересно, кто сейчас заменяет ее, пока мелкая?

— Ты стал до жути похож на Кота, Ваэрден. Тебе осталось только замурлыкать и начать изъясняться загадками. Я бы на твоем — и на своем месте тоже, — не связывался с интригами Владыки Света.

— О чем ты? — я изволил чуть развернуть к нему одно ухо, выражая любопытство. Большего ему видеть не положено.

— Никогда не знаешь, что у кошек на уме, — притворно вздохнул магистр. — Они, вроде бы, мурлычут тебе и позволяют чесать себя за ухом. Но в следующий миг могут располосовать до крови ласкающую руку.

— Я не верю бездоказательным намекам. И что-то я не замечал у Кхайнэриара склонности подставлять уши.

— Так уж и бездоказательным? — Мобиус смотрел на меня, словно учитель, досадующий на нерадивость бестолкового ученика. — А ты подумай, с чего ему понадобилось обручать тебя с малолетним детенышем, да еще в подарок обещать тебе не совсем живого даэйра? Ты не забывай — я присутствую везде.

Везде он присутствует, как же. Скорее уж лазутчиков нанял, и те поставляют ему сведения. Но некоторая правдивость в его словах есть — Мобиус Малефор, старейший из ныне живущих магов Динтара, ухитрялся жить одновременно в прошлом, настоящем и будущем. Выбирал ли он самые «толстые» нити вероятностей или же существовал во всех сразу, или просто перемещался туда-сюда, никто не знал. И, наверное, к лучшему — рассудок целее. Но для меня это его свойство было практической проблемой — как переиграть того, кто, возможно, заранее знает обо всех твоих решениях? Чем или кем сдержать его непомерные аппетиты? И почему он сейчас так рьяно пытается внушить мне недоверие к Учителю, с которым на это самое обучение заключен магический контракт, нерасторжимый никакими вмешательствами со стороны, но исключительно с обоюдного согласия?

Э, нет, дедушка, я приму этот смертоносный крылатый подарочек, раз ты так его боишься. Вон и пот по вискам побежал.

— Почему бы ему не заключить обычный союзный договор, подумай? — продолжал старик. — Свет и Тьма до этого никогда не сходились вместе, они должны пребывать на разных сторонах Оси. А девочка — Наследница Равновесия. Ее долг втройне превыше всего остального, и покинуть Хэйву она не сможет.

Да кто тебе такую ересь сказал, дед?! Свет, Тьма — какая разница, где находиться, если к источнику есть прямой доступ? Я тщательно изобразил, что скрываю волнение под самоуверенной ухмылкой. Пусть считает, что удар достиг цели. Привычка к интригам в любом случае заставит его видеть вместо настоящих чувств маску, и гадать, что же скрыто внутри. Покажи я хоть какие-то чувства — и он наверняка решит, что я что-то задумал. А мне этого не нужно. Получить бы доступ к его личной библиотеке. Кто знает, какие материалы он там прячет, какую правду скрывают старые книги и кристаллы. Я хочу знать, чем был наш мир до того, как катаклизмы и войны вогнали его обратно в бронзовый век!

— Любопытно, с чего это тебе вздумалось меня предупреждать? — поинтересовался я, поглаживая Духа.

— Неужели ты думаешь, что я могу пренебречь своим долгом Хранителя?! — казалось, Мобиус искренне оскорбился. — Мое дело — предупредить тебя о том, что в планах Владыки Света что-то нечисто. Прислушиваться или нет — тебе решать.

Он выглядел так, будто я обидел его в лучших чувствах. В искренность не верилось.

— У меня нет причин не доверять Кхайнериару-эрхе. К тому же, кто в здравом уме отказывается от хорошенькой невесты? — лучше будет, если магистр сочтет меня по уши увлеченным только любовной стороной союза. Хотя, в это он может и не поверить.

— Как хочешь, — пожал плечами Малефор. — Я хотел, как лучше, все-таки, поддерживать Опору Равновесия — моя обязанность, — он уселся в кресло, сцепив руки в замок перед собой. — Скажи все-таки, зачем явился посреди ночи?

Я мысленно выдохнул. Ну, наконец-то!

— Договориться о более… мирном сосуществовании, скажем так, — ответил я. — Ты прекращаешь охоту на Кланы, как мои, так и более древние. А я обязуюсь дать вам некоторое послабление на своих землях.

— Вот как? — усмехнулся магистр. — А не многого ли ты просишь?

— Твоим рыцарям давно пора усвоить, что мы не дичь, и времена охоты давным-давно кончились! — возмущенно фыркнул я. Между прочим, искренне.

— Твоим птенцам тоже не мешало бы усвоить это же, — съехидничал Малефор. — Они приходят и нагло разоряют наши земли. И добро бы, шла война, а то ведь просто играются!

— Давай начистоту и без человеколюбия, Мобиус, — я снял непоседливого Фирхэ с плеча и попытался было засунуть его обратно в камин, но тот наотрез отказался слезать с рук. — Мои орлы обеспечивают тебе выбраковку, естественный отбор — кажется, по-научному это так называется. Молодым хищникам нужно охотиться и оттачивать навыки. Твои молодчики сами это выбрали, пенять не на кого.

— Я мог бы сказать тебе почти то же самое. — улыбнулся старый маг. — Только с точностью до наоборот. Лишние волчьи стаи тоже истребляют, чтобы они не резали скот.

Я на корню задавил желание перегрызть ему глотку, едва оно вздумало шевельнуться внутри. Не дело портить свою и так не слишком радужную репутацию, да и старик живет не первую тысячу лет. Но вот мелкую политическую пакость я ему устрою непременно. Чтобы не расслаблялся.

— Рингарцы у твоего порога, Мобиус, — я начинал терять терпение, и Фирхэ у меня на руках беспокойно заерзал, зашипел, затрещал. — Ифенху-Тариет раздирают бунты, и я сильно сомневаюсь, что дворяне тебе не приплатили за то, чтобы ты не давал нам покоя, раздирая войска на два фронта. И не твои ли крысы взорвали злосчастный пороховой склад вместе со мной? И даже не отпирайся! Что если я заплачу пиратам больше?

Похоже, я задел его за живое — глаза забегали. Чтобы скрыть замешательство, он начал деловито рыться в бумагах, как будто на свете не было занятия важнее. Мы с Фирхэ молча ждали ответа. Я почесывал прыткого Духа когтем по горячей шейке, тот жмурился и только сильнее начинал потрескивать от удовольствия.

— Отпираться? И не подумаю. Раз уж разговор… начистоту. — последнее слово магистр буквально выплюнул. — Не твоих ли молодцев стараниями половина крепостей теперь требует ремонта? А денег на него… сам знаешь.

— Постулаты Ордена, видимо, уже ничего не значат, — фыркнул я. — И святая Инквизиция теперь живет мирскими интересами. Так вот, если рингарские пираты перекроют торговые пути, все твои договоры, о которых я, представь себе, знаю, полетят алден под хвост! К тому же, они могут отправиться туда же и в случае удачного бунта — северные дворяне, знаешь ли, прижимисты и делиться не любят. И останешься ты ни с чем.

Прислушался или нет? Я стоял спиной к камину, глядя на него в упор. Пламя обдавало приятным жаром, раздраженная физиономия Хранителя Времени доставляла истинное удовольствие. Он долго созерцал мою персону, постукивая сухими длинными пальцами по столешнице, и думал. Очень жаль, но расслышать его мысли я никак не мог из-за крепкого ментального щита. Можно было, конечно, пробить, но зачем мне скандал?

Поэтому я просто ждал его ответа. Гроза Ордена Святого Сиареса в ночном халате и тапочках на босу ногу изволил обдумывать момент государственной важности с таким лицом, что я на месте какого-нибудь незадачливого адъютанта не рискнул бы сунуться сюда даже с вопросом все ли в порядке.

— Твои условия? — наконец, изрек магистр Малефор, пристально взглянув мне в глаза. И не боится же.

— Первое. — я воздел коготь, выпущенный на всю длину. Заточен он был до почти кинжальной остроты. — Ты перестаешь вести военные действия против Кланов. Второе — разбираешься с рингарцами пока я утихомирю дворян. И в случае успеха, если ты поумеришь спесь, я заключу с тобой торговые договоры официально. И дам в долг достаточно денег на ремонт крепостей и поддержание хоть какого-то уровня жизни у населения. А то у тебя в деревнях кое-где еще дома по-черному топят, позорище. Займись уже крестьянами наконец.

О-о, как он зашипел в ответ! Ровно кот, которому по весне оборвали любовную серенаду ведром воды из окна. Досталось и «наглой ифенховской зеленой морде» — мне, то есть. И «не менее наглому белому кошаку», которому не мешало бы оборвать усы за то, что лезет, куда не надо. И даже — совсем негромко! — некоторым алден высшего ранга трижды по матушке. Но, так или иначе, ему пришлось согласиться — за отсутствием выбора и под угрозой отсечения от Колонны Времени.

Расстались мы, если так можно выразиться, союзниками. Правда, я забыл у него свой плащ. Но возвращаться было бы глупо, не так ли?

***

Форт Пирр, отдаленная окраина страны.

Пару месяцев спустя

Над башнями приграничного форта, запиравшего вход в узкое горное ущелье, плескались на зимнем ветру невиданные доселе знамена: на одном из них, насыщенно-черном, красовалась серебряная крылатая фигура, на втором, сияюще-серебристом, вздыбился в полупрыжке черный даэйр. Из ущелья вот уже который день подтягивались клановые даэйры Рейнана. По одному, по двое, иногда дюжиной-двумя они въезжали в распахнутые ворота в двуногом виде верхом на мощных широкогрудых дахаррах. Они с ухмылками на рожах разглядывали крепость и пугали своим видом людей. Собравшееся в форте дворянское войско предпочитало жаться по углам от шумных и веселых крылатых и их скакунов.

Я нарочно не мешал Светлым вести себя так, как они того пожелают — пусть получше припугнут смертных. Может, это отобьет у них охоту меня предавать. Обидно, что власть над ними приходилось держать на страхе, а не на уважении, но иного выхода не было. Раз уж решил изображать завоевателя — придется идти до конца.

Тайро Даррей прибыл последним — ему нужно было закрыть переходные врата в долине за ущельем. Место это мы выбирали не случайно: про Долину Садов Вечности, сколько я себя помню, ходили самые причудливые и жуткие слухи. Каких только демонов не порождала человеческая фантазия! Один другого страшней. Послушаешь да представишь подобные рожи на ночь — и бессонница обеспечена. Нет, странные, наполовину прозрачные бесплотные существа там и впрямь иногда появлялись, но вреда никому не причиняли. Это место, овеянное народной молвой, великолепно подходило для появления «потусторонней» армии столь же «потустороннего» завоевателя.

Рея я встречал лично перед воротами форта. Мрачный, закованный в черненую сталь всадник на угольно-черном жеребце по кличке Мрак стремительно приближался. А я изо всех сил старался убедить себя, что не стоит на него рычать — он ведь не виноват, что излучает Смерть. Несчастье… кхм. Мое.

За резкими движениями он с трудом прятал нервозность, плотно сжатые губы и деревянная спина выдавали напряжение. Взгляд — постоянно рыщущий, буравящий все и всех вокруг.

Смертоносец на грани нервного срыва, загнавший себя в пыточные тиски выдержки.

Прекрасно.

Он спешился и первым делом сам повел Мрака к стойлам, не доверяя это дело конюхам. Чудовище, по природному недоразумению считавшеесяя лошадью, запросто могло убить любого, кто по какой-то причине ему не понравится, и подчинялось только и единственно хозяину. Я ждал, улыбаясь ему в спину уголком рта. Ничего, разберемся с бунтом, и твой Клан уйдет обратно вместе с твоим амираном Искараанером Цирконом и верными генералами. Клан уйдет, а ты останешься. Надолго останешься.

Стоило подумать о старом белом даэйре, как он тут же возник рядом — беловолосый и светлоглазый мужчина лет сорока пяти с изжелта белыми крыльями. Вслух он задал невинный вопрос о размещении войск, но волновало его совершенно другое.

«Я слышал, вы намерены надолго оставить тайро у себя, Ваше Величество?» — поинтересовался он мгновенным промельком мысли, поймав мой взгляд.

Я моргнул, давая понять, что это в самом деле так. Пока звучал неторопливый ответ на заданный вслух вопрос, даэйр бросил еще ожну мысль:

«Вы серьезно намерены сделать его своим тарнетри?»

«Да».

«А справитесь?»

Я ответил без заминки.

«Должен».

Это было решение, взвешенно принятое с холодной головой. Я обязан был принять Рея, как часть самого себя в первую очередь ради него же самого, а уж потом ради Илленн, Кота или мира, который это чешуйчатое чудо неизбежно утянет за собой, если сорвется или погибнет. Теплота и нежность рождаются из понимания, уважения и принятия. Первого и второго у меня имелось в избытке, третье придет со временем. Ну а с моментами… личного свойства разьеремся потом.

Я договорил, амиран поклонился и исчез, растворился с четкостью ъорошо обученного убийцы. Рей как раз шел обратно.

Что означает это «справитесь»? Чего еще я не знаю? Некроманты, с которыми я разговаривал, только пожимали плечами — им не былии известны случаи поднятия еше живого существа, посоветовать мне никто ничего не смог. Лишь в один голос об опасности предупреждали, и только. А это мне и без них известно. Если он выскользнет у меня из рук, если, не дай Стихии, озлобится, обидится или еще что, нашей слегка мертвой планете наступит конец бесповоротный и полный.

Я знал, с кем связываюсь, прося Кота прислать ко мне сына. Права на ошибку в приручении у меня нет.

Он остановился в трех шагах, чтобы не так явно нависать надо мной, настороженно замер. Непроявленный хвост совершенно отчетлво подергивался из стороны в сторону. По крайней мере, я легко мог себе представить, как хлещет его кончик с коротким шипом на конце.

…Нет, он не был похож на ту некромантскую сволочь, с которой началась моя жизнь химеры^[14]. Запах Смерти был чист и морозно холоден, без привкуса садизма и извращений. Тревожная нотка безумия… Что ж, я надеялся, что она утихнет.

— Рейнан эль Шиар-ад'Дин Адалат Даррей, к вашим услугам, Эль-Тару. Прислан Владыкой Света по договоренности в качестве Опоры Столпа Смерти, доколе во мне будет нужда. Воины мои помогут вам обеспечить успешное разрешение разногласий, — сейчас, в окружении динтарцев, стал заметен сильный хэйвийский акцент. Два родственных языка не слишком фатально, но все же, отличались друг от друга.

— Это честь для меня, — я поклонился ответно. Это и в самом деле честь, мой даэйр. Ты умен, порядочен, предан идеалам и принципам, но при этом не испорчен слепой верой в них. Ты не станешь колебаться между Змеем и мной, выбирая более авторитетную сторону, как это делают большинство Темных. Тебе просто плевать на авторитет Тореайдра тон Манвина. Ты не стаанешь склоняться к придворным интригам — ты не умеешь интриговать. У тебя чуждый, свежий взгляд на вещи и события. А еще ты — Смертоносец. Проводник и пожиратель душ, гроза мертвых, ужас живых.

Ты — сокровище, мой даэйр. И я не выпущу тебя из рук.

А там и вопрос с Илленн решится сам собой.

Обмениваясь любезностями, мы двинулись к дому коменданта. Дворянские сынки, проходя мимо, шарахались прочь, простые вояки и наемники спокойно занимались своими делами — им пугаться было некогда. Комендант, весьма скромный провинциальный служака, старался не попадаться на глаза, разумно рассудив, что вмешиваться и теребить нас лишними пустяковыми вопросами сейчас лучше не стоит. Кухарка встретила нас горячим чаем и вкусной выпечкой. Получасом позже, когда Рей освободился, наконец, от положенной по статусу брони и слегка успокоился, мы обосновались в небольшой гостиной, служившей хозяину дома одновременно приемной и кабинетом. Рей грел руки о кружку с горячим чаем и на булочки косился с отвращением. Мерзнет, что ли? Хреново, если так. Значит, сейчас верх берет другой голод, и его опасно даже просто лишний раз о чем-то спрашивать, а тем более, подкалывать или еще что-то в том же духе. У голодной нежити чувство юмора резко пропадает и вновь появляется только после сытного обеда кем-то из живых. Хорошо, что Кот в свое время предупредил меня о склонности сына время от времени питаться душами.

Аккуратнее, Волк, не стань главным блюдом. То, что сам Рей считает это недопустимым, каждый раз мается до последнего, а потом страдает угрызениями совести, тебя не спасет. Отобедает Смертоносец твоим духом, и полетит чистое ядрышко души прямиком на перерождение без всякой памяти о прошлой жизни…

— Рассказывай толком, что у тебя тут произошло, — глуховато проговорил Рей, глотнув еще парящий чай, с которого я только три минуты назад снял временное стазис-поле. Иначе он давно успел бы остыть совсем.

— Бунт, вероятно, проплаченный Орденом, и нападение рингарского флота одновременно. Агентам Фицгерна не удалось до конца проследить всю цепочку тех, кто поставлял бунтовщикам оружие и деньги. След теряется, свидетели и исполнители убраны. Работающие в Тайной канцелярии некроманты не смогли добиться ответа даже от духов погибших — их память хорошо зачищена. Правда, нам удалось склонить к содействию одного из заговорщиков, но склад, на котором была назначена встреча, взорвался, скажем так, слегка не так, как было задумано, не ко времени и не к месту. Кто именно стоит за бунтом, выяснить так и не удалось, информатор погиб. А безлдоказательных обвинений Мобиусу я предъявить не могу.

Рей слушал, не перебивая, лишь время от времени постукивал когтями по фарфору чашки.

— Это не Орден, — выдал он. — Или не только Орден.

— Почему ты так решил?

— Слишком явно на них вина падает. Клейма на проданном оружии стоят?

— Ты на Тореайдра намекаешь? Проверяли. Чисто. Обычно у него даже неклейменое оружие фонит. Но я разговаривал а Малефором, и он ощутимо задергался.

— Значит, знает, кто зачинщик, или вообще в доле. Почему дворянская мелюзга все еще болтается здесь? — спросил он, все-таки рискнув взять булочку. — Отдай их мне…

От слегка мечтательного тона его голоса по спине пробежал холодок. Нет, надо срочно достать ему еду. С ним голодным ничего толкового не сделаешь и, чего доброго, беды не оберешься.

А вдруг его самоконтроль не так хорош, как он пытается показать.

— Самый действенный способ заставить предателей прижать хвосты — напугать. Да так, чтоб они и думать забыли интриги плести. Ну вот я и устроил ночной рейд по спальням самых упрямых и несогласных. Представь себе, посреди лунной ночи распахивается окно, в него с воем и порывами ветра влетает свежеоткопанная нежить для верности еще и с душком — и замогильным голосом вопрошает: «Как ты посмел меня предать?!» Или еще что-нибудь в этом роде. Кто нервами послабее, те прямо на месте и скончались, кто покрепче — только обосрались. Ну и без женского визга тоже не обошлось… Морок я хороший навесил. К сынкам усопших потом явился в живом виде и хорошенько напомнил, кому они обязаны наследством. Не нравился им прежний государь — получат тирана-захватчика, да такого, обосрутся еще не раз.

Рей усмехнулся в усы, явно представив себе эту картину.

— Ну вот, ты их поубивал, а мне теперь души собирай. А я Жнецов лишний раз вызывать не люблю.

Час от часу не легче — Хранитель Смерти, который не любит свою работу. Неудивительно, если рано или поздно у него пошатнется рассудок. Однако после того, как сбежало неизвестно куда это некромантское отродье Юфус, Колонны почему-то не выбрали взамен никого другого, и теперь даэйр вынужден тянуть лямку за двоих. Эх, не выйдет из этого ничего хорошего…

— Я думаю обойтись как можно меньшими потерями с обеих сторон. Ни к чему лишние смерти, когда с миром и так что-то не то.

Он кивнул и поежился, прижал отблескивающие черной с серебром чешуей крылья к бокам и плечам. Что видят его глаза? Серую сумеречную хмарь Предгранья? Или здесь полно мертвецов? Я решил об этом не спрашивать. От греха подальше.

— А с теми, кто от испуга не помер, ты что сделал? У людей короткая память, они быстро очузиваются.

— У Фица на них достаточно компрометирующих сведений. За некоторые преступления по нашим законам полагается смертная казнь путем съедения приговоренного, — пояснил я.

— Например? — Рей прищурился.

— Например, изнасилование малолетних.

Рука с булочкой замерла на полпути, челюсти даэйра плотно сжались — аж желваки заиграли. Я зацепил что-то потаенное, давнее, больное… Вот и повод накормить хорошенько голодную нежить.

— Когда выступаем? — спросил он, отставив недопитый чай. И отложив сдобу. А глаза-то потемнели…

— Через пару дней, когда люди немного привыкнут.

Он снова молча кивнул, не то ленясь, не то боясь произносить слова лишний раз. Мне стало страшно. Он перебарывал себя, загонял встрепенувшееся чудовище внутрь, лицо превратилось в каменную маску. Из его глаз на меня смотрели два разных существа.

И одно из них мой внутренний зверь отчетливо требовал убить.

То, которому сам Рей сейчас проигрывал бой.

Медлить было нельзя. И этой же ночью я отправился на охоту.

***

Кандидат на роль главного блюда у меня на примете имелся. Силан ди Карни, нынешний герцог Вильский давно был замечен в нездоровом интересе к мальчикам и девочкам, прямых доказательств его вины Фицевы менталисты накопали достаточно, но взять за яйца не успели — примкнул к мятежу. Так и так пойдет на плаху. Сестра его, наследница титула, круглая дура, но ее убирать пока не за что. Если будет тихой, то может быть, и останется при своем наследстве.

А ди Карни сегодня станет обедом.

Давно я не охотился на разумных. Очень давно. Но старый азарт проснулся, стоило только вспомнить аурный слепок цели и настроиться на нее. Один шаг в портал — и я на окраине лагеря.

Тихо обойти часовых, с подветренной стороны, чтобы их ненароком не потревожил даже запах — вдруг попадется кто с острым нюхом? Люди не видят и не слышат меня под мороком, разве что вдруг начинают испытывать необъяснимый страх перед темнотой. Сладкий страх. Он сводит меня с ума вместе с ускоряющимся стуком их сеердец. Пружинит земля под лапами, подталкивая сорваться в кровавую пляску. К этому акту пьесы можно перейти потом. Сперва — дело.

И я беззвучной тенью скользил среди людей, отказывая себе в удовольствии устроить резню. Ждать, ждать, пока герцог слезет со служанки (раз нельзя найти очередную жертву, и эта удовлетворит), пойдет до кустов, пристроится и сосредоточится на телесных надобностях… И оглушить коротким ментальным ударом, а потом взвалить обмякшую тушу на плечо и отправиться обратно к Рею.

Смертоносец не спал. Тихо возникнув под дверью отведенного ему флигеля, я расслышал мерные шаги — три в одну сторону, три в другую. Придерживая человека одной лапой, я постучал когтем по двери и лишь после этого рискнул войти.

Света он не зажег. Никакого. Только слабые отблески лунного сияния полосами ложились на пол. И загнанная крылатая тень металась среди них, больше напоминая гротескную горгулью.

— Что тебе? — Рей обернулся, вперив в меня холодный потусторонний взгляд двух провалов глазниц, горящих голубоватым топазовым огнем. Его голос прошелестел сухо и мертво. — Что еще за?.. — увидев тушу герцога у меня на плече, он отшагнул назад и коротко дернл левым крылом. От удивления блеск в глазах слегка притух.

— Твой ужин, — я не дал ему опомниться, сбросил ношу на пол и на всякий случай отошел подальше, не убирая пока боевого облика. В случае чего, так я смогу уйти раньше, чем его накроет.

Наверное, смогу.

Но он не спешил кинуться ни на жертву, ни на меня… Наборот, у него брови поползли вверх.

— Но…

— Еще скажи, что ты не голоден, — оборвал я. — Он все равно будет обвинен в государственной измене и много в чем еще. Какая разница, как его казнить? Ешь.

Рей вздохнул, неуверенно шагнул в сторону тела, замер.

— Я могу выйти, если ты стесняешься, — не удержался от ехидного замечания я и тут же проклял все на свете, заодно и себя за дурь — а ну как прыгнет?!

Нет, на меня всего лишь косо посмотрели. Пронесло.

Наблюдать за тем, как Смертоносец высасывает душу не хотелось. Я вышел в короткий темный коридорчик и прислонился к соседней стене. Не дай Стихии кому-то приспичит именно сейчас его побеспокоить!

Признаюсь, мне была непривычна забота о ком-то. Не следить за благополучием войска, стаи, страны — заботиться, оберегать, присматривать и помнить о нуждах одного-единственного существа, считавшего меня, к тому же, врагом. Но я с удовольствием думал о нем, лишь бы забыть на время о дрязгах с Мобиусом, Змее с его вечными традициями, знати, пытающейся меня подсидеть то так, то эдак — ведь не только люди проверяли на прочность мою власть, но и «свои», Темные. Соблазн спустить на них Рея с каждым часом становился все сильнее…

По мозгам внезапно хлестнуло волной тоски, самобичевания, омерзения и отвращения к самому себе. В одно мгновение я чуть не сошел с ума от страха и рывком влетел за дверь.

Увиденное заставило меня прикусить язык. Чтобы мат случайно не вырвался.

Скорчившись на коленях над уже мертвым телом, Рей впился когтями в половицы. Загибался в немом крике, сходил с ума от собственной сути, не в состоянии ни принять ее, ни отказаться. Неужели его так корежит каждый раз, когда он вынужден уступить голоду? Наплевав на опасность, я в два шага оказался подле, сгреб в охапку, оттащил в сторону и, усадив его рядом на низкой койке, стал нашептывать в ухо какую-то успокоительную чушь. Что говорил — толком не помню. Мне важно было достучаться до его разума, пожиравшего сейчас самое себя, до выпавшего изреальности сознания. Ну ты и подарочек, Рейнан Даррей!

Мы просидели так почти до утра, до той поры, пока предутренняя серость не разбавила чернильный мрак ночи. Мертвое тело я сразу же выкинул, раскрыв под ним портал в те же самые кусты. Пусть там думают, что бедолагу инфаркт хватил от избытка чувств на почве похоти. А нам его туша здесь и сейчас — лишняя помеха. Оказалось, очень удобно завернуть даэйра в его же собственные крылья — так, полулежа у меня на руках, он куда меньше дергался, вдруг вспоминая, что рядом ненавистный я, а не члены семьи. Накал Стихии схлынул, можно было не опасаться мгновенно стать немного мертвее, чем обычно, и я отрешенно наблюдал, как он то и дело начинает метаться в каком-то бредовом полусне, как дрожат глаза под веками и подергиваются уши. Красивое, почти точеное, но при этом не женоподобное лицо, нарочно состаренное отпущенной небритостью, гармоничное сложение летающего хищника — мощное и одновременно достаточно тонкое и легкое. Жилистые крепкие руки, привычные к оружию. Ты боишься своей красоты, мой даэйр? Зачем?

Он в очередной раз распахнул светящиеся золотые глаза и уставился на меня, не зная, то ли впасть в панику, то ли расслабиться. Я ясно ощутил его страх перед объятиями.

Собрат по несчастью, значит?.. Ничего, будем бояться вместе.

— Спи, — успокоил я его, положив одну ладонь на голову. — Живая подушка всяко приятнее обычной.

И обнял поперек крыльев покрепче.

Рей вздрогнул, но к панике примешалось уже нечто иное, заставившее меня прислушаться к себе в поисках отклика, слабой волны тепла…

Я прижал его к себе, чувствуя, как глубоко внутри начинает поднимать голову древний инстинкт, постепенно становящийся желанием спрятать новоприобретенную живую драгоценность от всего мира и от любого врага, навечно присвоить, прорастая в чужую душу узами привязанности, гораздо более глубокой, чем брак. Запечатление.

Не сейчас. Сейчас он испугается такого, не поймет, не примет. Надо подождать. Убедить и его, и себя в том, что этот союз не только необходим, но и желателен.

Я осторожно гладил дремлющего даэйра по голове и по крыльям, больше как зверя, нежели с претензией на близость, и представлял, как обрадуется такому повороту событий моя рыжая. Чем мучиться ревностью, проще полюбить и приручить обоих.

Но под утро пришлось аккуратно уйти, чтобы, не дай Стихии, не оказаться один на один с разозленным Смертоносцем, откровенно не желавшим, чтобы кто-то видел его слабость.

***

Этот поход люди запомнили надолго. Несмотря на то, что зимние дороги еще не встали, войско двигалось со смертоносной для противника скоростью — перелетами, появляясь всегда там и тогда, когда его не ждали. Пьянящее ощущение звенящих под пальцами вероятностей, которые я направлял, взбадривало до состояния четко работающего механизма, не нуждавшегося ни в сне, ни в отдыхе. Яркая цветная паутина событий беспрестанно мерцала перед внутренним взором, и стоило мне коснуться ее своей волей, как рябь изменений волной катилась от точки касания. Действовать нужно было осторожно, четко зная, чего следует добиться, чтобы перемены не вызвали неконтролируемую цепную реакцию. Но я наслаждался этим звоном, этой податливостью реальности, упиваясь не властью, нет! Неповторимым ощущением полета сквозь время к цели, которая с каждой минутой становилась все достижимее. Противодействующей воли Мобиуса я не чувствовал, хотя инстинкты продолжали бить тревогу, искать, где и когда он вмешается, постоянно просчитывать все видимые мне варианты…

Кровь бурлила от такого накала эмоций.

Даэйры возникали из ниоткуда, как демоны, пугая народ чешуйчатыми доспехами, когтистыми лапами и громадными крыльями из-под плащей. Над гнездами непокорных вельмож снимали броню и поднимались на крыло, дымясь разгоряченными телами на ударившем морозе. На все попытки сбить, неважно, магией ли, арбалетными болтами, стрелами из лука — отвечали беззвучными багровыми лучами из незаметного на расстоянии лучевого оружия, оформленного золотом и нефритом. Оплавленный камень разлетался кусками, дерево полыхало. Страшные в своей боевой ярости, они волевыми ударами вгоняли людей в ступор, по-хозяйски приземлялись внутри стен и распахивали нам ворота. А дальше — пленники, выкупы, вассальная присяга…

Многим мне хотелось просто-напросто перегрызть глотки, но кто тогда на пустых землях останется?

В городах частенько приходилось драться с ополчением прямо на улицах, и вот тут раненые бывали и с нашей стороны. Особенно доставалась крыльям, если кто-то не соображал вовремя их спрятать, перепонки легко пробивали стрелой навылет. И несмотря на все наши старания, погибших порой бывало много — но такова цена за спокойствие и порядок, которую бунтовщики пожелали заплатить сами.

Чем ближе мы, усталые, полуголодные и злые, подходили к Тореадриму, тем сильнее становилось напряжение. Кланы делали вид, что нас не замечают, поскольку заняты рингарцами, тактично исчезали с нашей дороги, и мы шли, не встречая их сопротивления… Пока в предместьях столицы не натолкнулись на армию, поднятую «под копье» моей фавориткой. В прямом смысле поднятую. Из могил.

Она честно пыталась защитить город от завоевателя теми способами, какими могла. И она была очень хорошей некроманткой. Поднятые трупы — это так, мелочь, развлечение. Не надеясь на помощь «перетрусивших» Кланмастеров, она призвала тени и вселила их в обычные доспехи и оружие. Вот тут усталые даэйры сбавили напор, а мои вояки опешили и струхнули. В самом деле, вы пробовали драться с пустыми железяками, которые вообще не сдерживает предел телесных возможностей? Нет? Ну попробуйте, а я на вас посмотрю.

Зиерра могла бы гордиться собой… Если бы не Хранитель Смерти, которому плевать было на ее магические ухищрения. Я тогда впервые увидел его, что называется, в деле.

Спешившись, он вышел за переднюю линию готовых к атаке мечников, тяжелый меховой налатник делал высокую фигуру еще более массивной; в руках его поблескивал темной древней сталью Маар Кириайн, хранительская глефа. Это страшное оружие походило больше на двухклинковый шинковочный нож на длинном древке черного дерева — одно лезвие длинное, серповидное, второе рядом — короткое прямое. На металле мертвенным голубовато-зеленым сиянием проступали нечитаемые письмена. За даэйром тянулся еле видимый глазу серый дымный шлейф, но эта легкая дымка казалась светлым летним туманом по сравнению с той мутью, что тащилась за лязгающей ордой одушевленных железяк.

Странное это было зрелище, странное и страшное: ясный зимний день, слепящий белый снег, брошенные жителями дома, обсыпанные инеем, как сахарной пудрой — и эта вот мерзость, которая перла на нас, обдавая холодом куда более жутким, чем природный.

Рей медленно и уверенно отошел на сотню шагов от своих. Остановился. С треском и шелестом распахнул крылья. Поднял над головой глефу. И начал раскручивать ее, со свистом взрезая стылый воздух. Послышалось жуткое низкое пение на одной ноте. Даже не пение — вой, беспрерывный и режущий уши. Серая дымка поползла к его ногам, начала собираться в плотный ком, наползать на тело, перебираться на оружие. У меня по спине поползли мурашки, хоть я и не видел лица Хранителя.

Оружие вращалось. Быстрее, еще быстрее. Клинки слились в один сверкающий гудящий круг зачарованного древнего металла. Дымка окончательно сползлась в одну точку. Зашевелилась. Зашипела. Начала вытягиваться в серую воронку.

Ее дергающийся хобот уперся прямо Рею в руки. С неимоверным напряжением даэйр опустил оружие перед собой. Он уже не держал его, лишь направляя бешеное вращение кончиками пальцев. Вой почти не прерывался, как будто Рею вовсе не требовалось дышать. Воронка хищно изгибалась и тянула зев к бряцающему железу. Крылья Хранителя напряглись и задрожали, истекая все тем же туманом.

Вот муть некромантского заклинания соприкоснулась с силой Смертоносца, попыталась ее сожрать. Слышный только магам рев чуть не взорвал мне голову, Рей отшатнулся под напором полчища теней, но удержал воронку. Она дрогнула, вытянулась еще сильнее и начала пожирать теневые щупальца одно за другим, перекинулась на сгустки покрупнее.

Первый пустой доспех обрушился с лязгом, не дойдя до Хранителя трех шагов. Второй. Третий. Пятый. Скоро они стали осыпаться дюжинами. Воронка сделалась тугой и маслянисто блестящей. Гул разбуженной Силы стал невыносим.

Рухнул последний доспех. Рей метнулся куда-то в сторону и назад. Взмахнул рукой, будто за шнур дернул. Воронка почти тотчас всосалась сама в себя, глефа уперлась в снег. Не отвлекаясь ни на что, Рейнан начал чертить на снегу и в воздухе опечатывающие знаки, закрывая прорыв на Грань. Когда последняя дымчатая плеть исчезла, Смертоносец, залившись кашлем, осел на землю. Горлом хлынула кровь.

Вот же алденов хвост! Ругнувшись, я пнул под ребра своего ашигха, подскакал, кое-как втянул тяжеленную тушку на круп. Кто ж его, болезного, еще дотащит, кроме меня?

— Заклятье у нее оказалось с подарочком… — прохрипел крылатый, пока мы пробирались сквозь строй к его амиранам. Онемевшее от впечатлений войско так и не двигалось с места — ручаюсь, кому-то после боя придется менять штаны. — Там «нож» был в плетение засунут…

— А ты и не углядел, — проворчал я себе под нос, начиная понимать, что проблем у Рея куда больше, чем видно на первый взгляд и он не так всемогущ, как о нем ходит молва.

Он вцепился в меня крепче, чтобы не упасть с пошедшего аллюром ашигха, и я, сдержав вздох, незаметно придержал его телекинетическим щупом. Он мне нужен здесь, сейчас, невредимым и полным сил.

Решение родилось быстро. Резко развернув всхрапнувшее животное, я дал ему мысленный приказ, на ходу открывая портал и сворачивая пространство за ним в локус с собственным потоком времени. Умеючи — это не более, чем простая мысленная команда. Ашигх проскочил сквозь искажающее пространство беловатое марево, и мы оказались отрезаны от всего остального мира, который замер декорацией. Мы остались в абсолютной ментальной тишине и недоступности один на один — я и глашатай Смерти.

7. Вне времени

По ту сторону портала высились изумрудные кедры, припорошенные свежим снегом. Между ними, на берегу уже замерзшей мелкой речки стоял одинокий дом с пристроенной к нему конюшней и садом. Несколько лет назад по динтарскому времени я выкупил его у прежнего владельца, чтобы иметь возможность сбегать хоть куда-нибудь от любых дел и окружения. Присматривали за ним кухарка и конюх, он же садовник. Но сейчас дом стоял пустым — по моей просьбе Фиц отправил обоих подальше еще в начале заварухи. Это было мне на руку. Предстояла опасная игра на нервах со зверем куда страшнее меня самого.

Чем обернутся мои провокации? Останусь ли я вообще в живых после дерганья за хвост нервного, полудикого, бешеного даэйра с замашками лича? Он все это время упорно молчит, но я по глазам вижу, что скоро корку сдержанности пробьет взрывная волна гнева. Или истерики. Или еще чего похуже. А если он при этом еще и силу выплеснет…

Его неконтролируемая мощь огромна. Все некрозалежи, которые есть на планете, сдетонируют, и Динтар превратится в умертвие. Вместе со всем, что живет на нем. Признаться, когда я выяснил эту неприятную подробность о родном мире путем утомительной трехдневной медитации у Колонн, то первым моим порывом было желание пперерезать всех некромантов к алденской матери, причем поголовно. Но по здравом размышлении я понял, что это не решит дело. Наоборот, ичпортит все еще больше. Потому как кто кроме некромантов, знает, как правильно упокоить нежить, чтобы она не встала заново сама по себе? Кто даст продохнуть миру, в котором маги Жизни просто-напросто перестали рождаться?

Правильно. Смертоносец. Глашатай и проводник мертвых. Один-единственный Смертоносец на все Колесо, как намекнул мне Кот, скитавшийся много где, и знавший, о чем говорит.

Один-единственный. И тот издерган так, что подпускать к работе его нельзя ни в коем случае.

Что же тебя мучает, крылатый? Я это выясню, едва ты успокоишься настолько, чтобы можно было безбоязненно заглянуть к тебе в мозги.

Но перед этим крышку с кипящего чайника необходимо сорвать так, чтобы ты просто проорался. Надеюсь, я при этом останусь цел. А нет… Ну что ж, не в первый раз.

Ашигх подскакал к крыльцу, и мы оба, если можно так выразиться, спешились. Рей делал вид, что стоит самостоятельно, пока я возился с магическими замками и охранными чарами вокруг дома. Смотрел на меня при этом подозрительно.

— Где мы? И что все это значит?

— Это мое имение, — миролюбиво ответил я. — Я поставил вокруг небольшой локус, время снаружи почти остановлено. У тебя будет возможность отдохнуть, отоспаться, восстановить резерв, подлечиться, если нужно…

— Зачем это тебе? — прервал он, как бы ненавязчиво положив руку на холку животного. Ага, ненавязчиво, как же. Ноги не держат.

— Если ты войдешь в город в таком состоянии, проку не будет, — ответил я чистую правду. — Почему не воспользоваться возможностью, если она есть?

Промолчал. Я открыл дверь в небольшую переднюю.

— Располагайся. Я ашигха в стойло отведу и за продуктами наведаюсь.

Еды в доме не было, это я знал совершенно точно. Ничего страшного — наброшу морок и появлюсь либо на рынке в каком-нибудь мелком городке, либо упаду на хвост интенданту собственного войска. Второе даже логичнее.

— Тебе, может, привести кого-нибудь? Или помочь? — я бросил первый пробный камешек искреннего участия, но Рей зыркнул на меня так, что до костей пробрало холодом.

— Нет.

— Как хочешь, — не стал спорить я и ушел порталом, не дожидаясь еще одного злобного взгляда.

Вернувшись, обнаружил его в кресле в гостиной, без доспехов, с мокрыми после умывания волосами, со свисающими до пола крыльями и свернувшимся в кольцо хвостом. Кончик елозил по ковру гибкой черной змеей. Глаза прикрыты, и лицо — спокойная маска.

Балансирует на грани оборота. Плохо. Если наружу выйдет зверь, мне конец. Да и не удержу я его никакими локусами.

— Спальня наверху, можешь пользоваться, — ровно сказал я, подойдя к камину. Стараясь ничем не выдать, что слежу за каждым его движением, я проверил дрова, растопку и толчком силы разжег огонь.

Хвост дернулся особенно нервно. Он тоже следит за мной.

— Хорошо.

— Ужинать будешь?

— Нет.

— Зря. Мясо час назад бегало, хлеб еще горячий, я даже яблоками разжился.

Рей промолчал, поднялся и ушел наверх. Что ж, ладно. Пока стоит действительно заняться ужином. Уж на то, чтобы приготовить свежее мясо, моих кулинарных умений хватит.

Я начисто выбросил из головы все, что происходило за пределами локуса. Меня интересовали только две вещи — ужин и доведение Рея до белого каления. Все остальное могло смело идти дальним лесом, желательно, не оглядываясь.

Между делом я прислушивался к ментальному фону. К тому единственному, не считая моего собственного, разуму, который его создавал. Буря раздражения постепенно затухала, сменялась ровной сонливостью — меня и самого потянуло лечь. Переборов искушение, я все-таки дожарил несчастные отбивные. А потом, стараясь двигаться как можно бесшумнее во всех смыслах, отправился наверх.

Дабы начать дергать даэйра за усы. Фигурально, естественно.

Уже не первый раз я замечал, что во сне маска с него слетает. Лицо разглаживается, пропадает каменная суровость, и наружу показывается совершенно иной разумный, уставший и загнанный. Вот и сейчас он лежал ничком как дошел до кровати, поперек, не раздеваясь, и спал так, словно умер до конца. Мне осталось только вздохнуть и уложить это летучее несчастье как следует. А он даже крылом не шевельнул.

Я начал понимать, что вожусь с ним уже не только из голого расчета. Когда видишь подобную смертельную усталость, волей-неволей проникаешься сочувствием. Когда я обнаружил неопасный, но весьма неприятный ожог во весь живот, пришлось исцелять, пока спит и не дергается. Мои навыки лечения хоть и скромны, но не безнадежны. Мелькала, конечно, мысль оставить этот подарочек от Зиерры в воспитательных целях или заняться им при полном сознании с согласия, но это было бы невыгодно для приручения. Поняв, что к нему прикасались без его ведома, он неминуемо вспылит — то, что надо.

Несчастье смертоносное…

Время текло медленно. Я сидел возле Рея, ни о чем не задумываясь и глядя в одну точку. Возможность опустошить разум от суетных мыслей, просто замереть и выдохнуть выпадала так редко, что не воспользоваться ею было бы грешно. И я наслаждался абсолютной тишиной и тусклым, не раздражающим светом пасмурного дня, неторопливо, с той скоростью, с какой мне хотелось подползавшего к своему финалу.

Мой будущий тарнетри спал сном мертвеца. Но когда мирный сон вдруг резко сменился каким-то кошмаром, я вылетел из оцепенения, как пробка из бутылки. Меня пробрало безысходной тоской и злостью. Беспробудно спящий Рей скрипнул зубами и тихо заскулил в подушку.

Будить его я не стал, не рискуя нарваться на рявк или, еще того хуже, прыжок с места мне на горло. Мне важно было знать, что происходит в его голове. Поэтому я, безумец, пошел на риск более страшный — осторожно заглянул в его разум, понятия не имея, какие щиты и ловушки могут меня поджидать.

Слегка прикрыв глаза, чтобы окружающее не мешало внутреннему видению, я потянулся к разуму даэйра и… не обнаружил никакой иной защиты кроме базовой. Чуть не потерял контакт от удивления — это что вообще такое?! Взломать его мозги не составит труда не то, что спецам Тайной полиции, это, как-никак, их работа, но и любому мало-мальски сведущему телепату! Самый простой щит — это всего лишь легкая зеркальная заслонка, не более того. Она позволяет отразить ненаправленную чужую злость. Но и только! Все остальное эта хрупкая конструкция из воображаемого стекла не выдержала бы.

Я сделал себе в памяти зарубку заняться его ментальными щитами и скользнул глубже, в сон.

Увиденное там мне не понравилось от слова вообще. Рей ходил по каким-то запутанным залам и коридорам, серо-зеленым, однообразным и давящим, с кем-то спорил, ругался, пытался перекричать или заставить подчиниться приказу — тщетно. Мелькали самые разные личности, большей частью незнакомые мне, бросали ему нелепые обвинения, что-то от него требовали — мелочное, раздражающее, доводящее до бешенства своей бестолковостью.

Что же происходит у тебя в Клане? Про страну молчу, после гибели почти всех хизсар, обеспечивавших безопасность и внешнюю разведку, разодранный войнами Кхаалет разваливается едва ли не на глазах, а собрать его некому. У тебя не хватит влияния и сил. Рахийяру, Димхольду, Йиртеку и Тирелю это нахрен не сдалось. Мефитерион Хаггаран, глава погибшего Клана — недееспособен. Кхайнериар носит венец формально, занят хранительскими разборками и поддержанием реальности. Он только того и ждет, чтобы переложить корону на голову Илленн, а она, будем честными, аховая наследница.

И упырю понятно, что светоносный тесть рассчитывает на меня.

А я и у себя-то вынужден натягивать вожжи до предела. Но надо спросить Фица, возможно ли внедрить к даэйрам агентов — и в Клан Даррей, и на их весьма мутный остров во главе с Брендомаром Агатом. А то сидят там, отгородившись ото всех, и непонятно, какую подлянку могут подкинуть. Насколько я успел понять из обрывочных разговоров и ппересказов, они очень и очень не любят Клан… И особенно — наглого главу этого Клана.

Подобные сны просто так не снятся. Они всегда отражают суетливую реальность и нервную усталость. И выыходит, не зря я его выдернул к себе. Отдыха и беззаботной жизни не обещаю, но на Динтаре его хотя бы никто не посмеет задеть.

Оказывается, когда гладишь даэйра, рождается ни с чем не сравнимое чувство. Когда, пусть даже неосознанно, дается в руки самый крупный хищник и самый страшный убийца на планете, это заставляет чувствовать себя чем-то большим, чем ты есть. И я даже с сожалением убрал руку с его затылка, поймав себя на желании погладить когда-нибудь не мягкие волнистые волосы, а блестящую бронированную шкуру. Хмыкнув собственным мыслям, я спустился вниз, коротать время и ждать разговора, который должен был все изменить.

Как я и предполагал, проснулся Рей не в духе. Явился в гостиную мрачнее тучи, остановился напротив меня, сверля хмурым взглядом, и спросил:

— Кто тебя просил торчать возле меня и вмешиваться?

— Вмешиваться во что? — непонимающе моргнул я.

— В мои сны! — рявкнул он так, что стекла зазвенели. — Я слышу, когда кто-то вторгается в них!

— Но ты же все время молчишь, — слегка попенял я. — Надо же было выяснить причину твоей нервозности.

— Выясняй не в моей голове! — новый рык сотряс воздух. И вот тут я в полной мере ощутил на себе силу нежити. Не успев увидеть даже промелька движения, я оказался в тисках его лап. Меня выдернуло из кресла, швырнуло спиной на пол так, что едва не треснул позвоночник, и сдавило горло. Над самым лицом нависла черная оскаленная морда. В глазах — знакомый топазовый блеск.

— Не смей влезать в мою голову! — ввинтился в мозг его голос. — Не смей прикасаться ко мне! Не смей таскаться за мной, шелудивая собака! Как вы достали меня все… Ходят, лезут, Рей то, Рей се! Рейнан должен, Рейнан обязан, без Рейнана, как без помойного ведра, все передохнут. Да катитесь к демонам, Бездна вас побери! Ты-то что привязался ко мне со своей придурошной заботой, подданных мало? Твое счастье, что отец тебя выбрал, не то я расколол бы твою башку, как орех. Что тебе от меня надо, Волк?!

Мне было страшно. Страшно, как никогда в жизни, до судорожной дрожи и потери разумения. Меня почти расплющил собой огромный нежак в полуобороте, я задыхался и вот-вот должен был стать его пищей. Он дышал мне в лицо, но, если бы от него исходил смрад крови или разорванного, еще горячего мяса, я возблагодарил бы Стихии! Нет, это было холодное дыхание Смерти.

Усталой, обозленной на весь мир Смерти.

И я нашел в себе силы улыбнуться ему в морду.

— Мужа в дом хочу привести, — ответил еле слышно. — Тарнетри.

Хватка ослабла.

— Что ты сказал? — морда обалдело отшатнулась, спрятав злобный оскал. Язык в полуоткрытой пасти почти не шевелился, речь рождалась прямо в голове. Мне казалось, что от него звенит череп. Но нужно говорить, даже будучи размазанным по полу. И гоаорить искренне. Иначе мне конец.

— Хочу предложить тебе стать моим супругом, — повторил я. Рей моргнул раз, другой. Холодный огонь в глазах потускнел.

— Зачем?

Не задумываясь, не выстраивая планов, только искренне, открыто и честно отвечать Смертоносцу. Крылья шатром опустились на пол по обе стороны от меня. Я думал не о боли в спине — о каждом слове, которое придется сказать.

— Ты мне нужен.

— Зачем? — повторил даэйр, нависая сильнее. Ладони крыльев уперлись мне в предплечья, хвост ощутимо бил по ногам. Когтистая лапа по-прежнему сдавливала горло. При всей своей силе химеры я не мог ничего.

— Врагов вокруг много, а я один. Твое общество мне приятнее их подхалимских рож. Да и девка у нас на двоих одна.

Рей фыркнул, обдав меня запахом пряностей.

— То есть, ты хочешь моим приятным обществом прикрыть свою шкуру? Нет, спасибо, мне и так хорошо. А Илленн можешь забирать, она не моя.

— Только вместе с тобой.

— Наглец! А вот я в тебе не нуждаюсь нисколько. Я здесь затем, чтобы работать, а не демоны знают чем заниматься!

— Если ты откажешься от нее и от меня, будет только хуже. Всем. Ты будешь страдать в одиночестве, и к чему это приведет? Сам знаешь.

— Разберусь без нахальных химер.

Если ты хотел меня оскорбить, у тебя это не получилось. Я не боюсь лабораторного происхождения и не стыжусь его. Говори, говори, чтобы дурная гордость опять не замкнула твою пасть.

— Не разберешься. Я не требую от тебя решения прямо сейчас, но наш союз — это единственный вариант, при котором все мы выживем. Я знаю, о чем говорю. Будем барахтаться в одиночку — быстро сдохнем, как подзаборные шавки. Останемся вместе — будем жить. И Колесо выживет тоже.

Слава Стихиям, он разжал пальцы и сполз с меня! Пару минут я просто лежал, пытаясь нормально надышаться, откашляться и прийти в себя.

Болело все, что только могло. Я смотрел, как он медленно возвращается в условно человеческий облик, и проступает обратно ушедшая в свертку при обороте одежда. И в кои-то веки хотя бы рубашка была белой. Хотя, привести себя в порядок ему бы не помешало.

Надо же, все-таки протянул мне руку! Я поднялся, тяжело опираясь на нее, доковылял до кресла и плюхнулся в мягкую глубину.

— Ты видел? — спросил Рей, сев на диван напротив и вольготно разложив по спинке крылья. Гнев прорвался и утих, теперь можно попытаться ему что-то доказать. Плохо, что не выговорился до конца, но это можно наверстать потом.

Алденов хвост, спина болит зверски. А выходить отсюда прямо в штурм Тореадрима. Я тебе это еще припомню, задница чешуйчатая…

— Извини, — внезапно выдал он, видимо, услышав мое мысленное ворчание. — Я не рассчитал.

Еще и уши покаянно опустил. Я отмахнулся.

— Я много чего видел. Распад и схлопывание реальности, шторма вероятностей, которые будут пожирать миры один за другим. Катаклизмы. Массовые прорывы инферно. И времени осталось не так уж много. Поверь, от нас с тобой в деле сохранения реальности зависит больше, чем от всех остальных служителей Колонн. Даже время Кота проходит.

— Я знаю… — отозвался на это Рей и надолго замолчал.

Да, задуматься было над чем. Коллапс реальности я видел своими глазами, не считая того, что показал мне Владыка Света.

Колесо искусственно создано кем-то десятки эонов тому назад. И это убедительно доказывали Колонны — инструмент управления реальностью, когда-то врученный Хранителям Равновесия на трех планетах. Кем — тоже оставалось загадкой, до ответа на которую Кхайнериар в своих изысканиях так и не докопался. Но раз так, раз ключи управления расположены именно здесь — значит, где-то здесь прячется и ядро реальности — то, на чем она держится. Один из миров-ключей — Тианес — утерян. Погиб ли, выброшен ли куда-то, спрятан — неизвестно.

Время Светлейшего патриарха кхаэлей с темным прошлым уходило. Приближалось мое. От ощущения нависающей ноши, вот-вот готовой упасть на плечи, невидимая шерсть на загривке вставала дыбом.

Я не был готов подписаться на каторгу Темного Владычества.

Только не в одиночку.

— Он передаст Колонны Илленн, — глухо прошептал Рей. — Ты знаешь, что это означает.

Вот, значит, как… Нравную, своевольную, почти неуправляемую девчонку, эту бестию, знающую лишь два слова: «Я Хочу», превратит в одну из опор реальности?

Два варианта — или Кот ума лишился, или глубина задницы, в которой мы сидим, куда больше, чем я ожидал.

Какой она должна быть, чтобы Кхайнериар Белый Кот приготовился умереть, понадеявшись, что нас вывезет бескомпромиссное «Я Хочу»?

Нет. Не умереть. Хуже.

Сунуть голову в жернова Колеса. Добровольно.

— Ты мне нужен, — повторил я.

Рейнан Даррей молчал, опустив голову.

— Позволь узнать, при чем тут именно свадьба? Помочь, если нужно, я могу и так, без затаскивания меня в постель.

Вот же!.. Нет, спокойно. С ним нужно много терпения.

— При Рыси, — пояснил я. — Ты нужен не только мне, но и ей. Во всех качествах. Я прекрасно знаю глубину вашей связи и трепетность ваших чувств. И ты думаешь, я позволю лишить ее твоей поддержки? Думаешь, она позволит себе держать тебя за любовника, уже будучи обвенчана? Нет. А с тем, что нам нужна сильная уверенная Опора, которую не будут раздирать противоречия и метания — это единственный вариант. Я не требую от тебя чувств к себе, я хочу просто научиться тебя понимать. А хорошие отношения рано или поздно станут чем-то большим.

Он уставился на меня так, будто я сморозил несусветную чушь.

— Ты серьезно полагаешь, что я в таком вот состоянии мог с ней переспать? Ты вообще соображаешь, о чем говоришь? Да, я не спорю, она меня любит, и шевельни я пальцем — под меня ляжет без разговоров и зазрения совести. Думаешь, я ее желаний не слышу? Думаешь, не понимаю, что «родство» наше формально? Но я же ее сожру в процессе! Какой там секс, пары поцелуев хватит! Так что, она мне сестра — и точка.

И вот что прикажете делать?

— Ты все-таки подумай, прежде чем отказываться. Такой союз будет выгоден и тебе в том числе. Во-первых, ты разом избавишься от лишних ненужных слухов…

— И получу новые.

— Не без этого. Но брак втроем автоматически будет означать имперсуий протекторат твоих земель. На тебя не рискнут нападать, зная, что на пороге в ответ может образоываться незнакомая Темная армия. Тебя самого не рискнут задеть, зная, что я, неизвестный и опасный хрен с горы, могу счесть это нанесенной лично мне обидой. Или скажешь, ты не опасаешься убийц с зачарованным против нежити оружием?

По глазам было видно — еще как опасается.

— Никто толком не знает, нежить я или нет. Считают все это последствиями работы на Колоннах. И кстати, Илленн не согласится на этот фарс, — снова попытался возразить он.

— Согласится. Она же не круглая дура, смею думать. Главное — объяснить правильно.

— Да и сам ты, насколько я помню, не горишь желанием спать с мужиками.

— Не горю, — не стал отпираться я. — Но происходящее в семейной спальне за щакрытыми дверями обычно никого не касается.

— Это будет не семейка, а бомба замедленного действия. Вопрос времени — когда у Илленн лопнет терпение, и она пойдет искать того, кто ее полюбит.

— Я разрешу ей любовника с условием, что не пострадает наша репутация. И даже разрешу взять ее личным супругом. По законам Кланов это допускается.

— И все-таки, ты сам-то готов к такому браку?

Смертоносец вопросительно вскинул бровь.

— Один из моих создателей, некромант Юфус Кассин славился склонностью к извращенному садизму, — равнодушным тоном сказал я. — Он выращивал и на моих глазах убивал ни в чем не повинных, абсолютно преданных химер. Они с обожанием заглядывали ему в глаза даже когда он сдирал с них кожу или отрезал по кусочку. Я у него был любимой игрушкой. Он обожал ставить на мне эксперименты разного рода. Знаешь, совать член куда ни попадя — это меньшее зло. А вот как быть, когда тебя не только имеют, но и подсовывают под тебя же поднятый труп без кожи? Труп химеры, родившейся у тебя на глазах?

С каждым сказанным мной словом он все плотнее сжимал челюсти и мрачнел, на скулах заиграли желваки. А я неторопливо и спокойно пересказывал ему свое житье у создателя. Пусть знает. А вот я не знаю о нем… многого. Но это поправимо.

Я говорил, не стесняясь подробностей экспериментов и наказаний, говорил о том, что было так, будто это происходило не со мной. Как несколько раз умирал, болтаясь на самой грани, как ненавидел хозяина, как выжег в себе убийственную химерью преданность, как сбежал из особняка некроманта — недалеко, до ближайших кустов за воротами города, и там свалился с лошади. Повезло, подобрал какой-то крестьянин из соседней деревни, увез. А дальше — бродяжничество, найм за еду и кровь, много лет постоянное бегство вникуда. И свобода лишь потому, что создатели продолжали эксперимент.

Я — боевая химера. Совершенный убийца с легкой недоработкой, маленьким упущением. Я оказался не тем, что они хотели получить. И я сам выбираю, кому быть преданным.

И я выбрал. Но подожду, пока ты дашь мне понять, что готов к этому союзу.

Разговор прервался вместе с потоком моего красноречия. Я ушел снимать стазис с ужина, оставив его размышлять и испытывая невероятное облегчение. Стена между мной и крылатым сыном Смерти, наконец, дала трещину. Пройдет время, и мы действительно станем близкими разумными, одной семьей.

Главное — успеть до того, как Колесо покатится в пропасть.

8. Собачья работа

Из воспоминаний Младшего Императора Триединого Союза

Рейнана Даррея

Пожалуй, виновником всего того, что случилось дальше, можно считать меня. Это я, позволив себе душевную слабость и недопустимо потеряв самоконтроль едва не поставил на грань гибели собственный род и мир и вынудил снежный ком событий нарастать бычтрее, чем он должен был бы.

Те, кто так или иначе служит Смерти — Смертоносцы, некроманты, прочие маги, способные заглядывать за Грань между явным миром и призрачным, — всегда должны контролировать свои эмоции и руководствоваться логикой. Действуя на порывах, легко натворить невероятной херни, которая поставит под удар живущих. Холодный рассудок должен оставаться нашим оружием, беспристрастность суждений — обязательным условием. Мы не должны испытывать привязанности к живущим, хрупким и недолговечным.

А я, дурак, нарушал это табу не раз. И каждый раз жестоко расплачивался, теряя близких, зарекался и снова не выдерживал одиночества в толпе. А после того, как ритуал, о котором не хочется даже вспоминать, поднял меня странной недонежитью с диким неутолимым голодом, я попытался разорвать все связи с миром живых. Я не хотел в случайном порыве гнева убить кого-нибудь близкого. Или случайно выпить душу в поцелуе, не сдержав приступ голода.

А отец, словно издеваясь, вызвал меня, когда рожала его жена и вручил мне свою дочь. Она была далеко не первым его потомком, но именно на нее он возлагал большие надежды. И намеренно отдал чудовищу.

Я не мог с ним спорить. И вот результат — привязался снова. Да, мне удалось не влюбиться, не захотеть обладать ею. Ребенок, выросший у меня на руках во взрослую девушку, стал членом моей семьи, существом, которое должно по-боатски любить и оберегать.

Но сама она постоянно балансировала на грани влюбленности, чем дальше, тем больше перераставшей в обсолютную нерассуждающую преданность. Это тешило самолюбие, но и заставляло серьезно опасаться, а в какой-то момент и удалить ее от себя, начать избегать. Я не хотел в один не прекрасный день поддаться порыву с голодухи и убить ни в чем не повинную сестру.

Илленн, к несчастью, только больше мучилась от этого, ни видеть, ни знать не желала других парней, которых вокруг еее крутилось немало, да и Волка считала другом детства, но никак не женихом.

Я, как воспитатель, ломал голову, что делать. Будь это обычный ребенок, будь я хотя бы живым, пережить возрастную подростковую влюбленность было бы проще. Пережить, перенаправить, мягко светсти на нет, дать то, что она хочет, в конце концов… Но Илленн обычной девочкой не была. Дар, из-за которого отец прочил ее себе в наследницы, мог неожиданно проснуться не так, как планировали, хитровывернуто сработать, и тогда нам оставалось бы плясать на раскаленной сковородке. Запрет на меня делал все еще хуже.

А потом, когда ей исполнилось тринадцать, начались странности.

Память у меня дырявая, битая поднятием и всплескаит Стихийного безумия. Огромных кусков своей жизни я просто не помню. Вообще. Но тут в друг ни с того ни с сего начали мелькать какие-то смутные образы, всплывать воспоминания. Добро бы, о собственном прошлом, так нет! В голову настойчиво время от времени стучался юнец с моим лицом. И вроде все то же — Клан отмороженных на голову полукровок, черный замок на спящем вулкане (кто бы дал мне по шее за эту идиотскую идею в годы строительства, а), город в виде восьмиконечной звезды, пятеро побратимов-кхаэлей, разборки с Пауками… Все то же, да не то.

Все чуть иначе. Когда в мелочах, а когда и по-крупному.

Парень сиял Светом, как полуденное солнце — слепой заметит. И склонности к Смерти был лишен практически начисто. Первое время попадая ко мне в голову, он шарахался, словно нарвался на кривое отражение в зеркале или хлебнул ледяной воды от всей души. Да нет, не воды — силы. Его накрывало моим фоном больше, чем организм мог переварить, отголоски накапливались. И чем дальше, тем ярче становился его образ и весомее паиять. Он даже заговаривать со мной пытался.

Иллен же сделалалась тише и стала частенько уходить в себя, а то и вовсе пропадать сутками невесть где, умудряясь неизвестно как улизнуть даже от охраны.

Ее желание и влечение ко мне не исчезло, но поутихло.

Три нехитрых и прямо связанных факта, верно?

Понять, что произошло — нетрудно. Девочка придумала себе меня от безысходности. Того меня, который бы ее не оттолкнул. Придумала и воплотила. И поддерживала реальность этой вероятности сама, своими силами.

Сообщать отцу я не стал. Эта ветка хоть как-то облегчала мне жизнь, да и пробудившийся Дар оттягивала на себя. Шаткое равновесие пока сохоанялось. А парень с моим лицом и именем, отличавшимся на одну букву, став достаточно плотным, мог здорово помочь. Я решил промолчать, дать ему шанс окрепнуть и оставил на потом это призрачное «если».

Если он станет самостоятельным, Илленн окажется в надежных руках. В то, что династический брак с Волком сложится, я не верил — не тот характер у моей подопечной. Не сойдутся, искрить будут. И я ждал, пока сформируется в призрачной вероятности «младший брат», который по моим расчетам должен был приглушить и сгладить буйный нрав Илленн. Уж вытащили бы как-нибудь в истинную реальность, рассказали, что к чему.

А тут нате вам — ее суженый, сам немало пуганый и битый, решил взяться за меня лично. И при этом поди пойми, что творится в его седой голове. Явившись по настоянию отца на зараженный Смертью Динтар, я и понятия не имел, что он вот так вот сходу, в лоб заявит о своих намерениях. Мои чаяния и планы пошли праком, мирно отойти в сторону, сдав ему на руки сестру, не получалось. Я не хотел, чтобы на мою шею падал еще и этот лабораторный ифенху, попытка Юфуса Кассина и Мобиуса Малефора создать полностью подконтрольных Темных. А вот он хотел упасть. И упал — не отделаешься.

Кассина я встречал лично. Как некромант он действительно был неплох, но тварь та еще. Знал бы, лично прикопал где-нибудь на помойке, скормив душу рабочим Жнецам.

Ваэрден помнил все: и мою неприязнь, и вспышки раздражения, и оскорбления. И ни словом, ни жестом не показал, что это его хоть как-то задевает. Хотя ему наверняка хотелось меня придушить. А уж первым предложить брак… Не знаю, чего ему это стоило и каким местом он думал.

В Тореадрим, однако, мы входили плечом к плечу, а по войску уже неслась волна многозначительных переглядываний. Волны страха окатывали меня с головы до ног — местные прекрасно умели чуять нежить и знали, чего от нее ждать. Я старался не замечать этого, а страх — просто жрать. Тоже ведь энергия. В конце концов, мне нет дела до местных идиотов, я здесь для того, чтобы помочь миру вздохнуть свободнее. Место главного пугала при Императоре меня даже устраивало.

Снова воцарившись на динтарском престоле, он начал наводить порядок с утроенной жесткостью, заработав репутацию кровавого тирана. А я взялся эту репутацию поддерживать и разъезжать по землям Кланов и за их пределами, призывая к ответу всех тамошних расшалившихся мертвецов и зарвавшихся некромантов.

Работенка оказалась грязнее некуда. Динтар задыхался под тяжестью лишней энергии Смерти, Колонны, насколько я чувствовал, почти не пропускали нужный ее поток, чтобы сбросить в открытое пространство междумирья, и лишнее разливалось по земле, порождая таких тварей, что даже у меня порой чешуя вставала дыбом. Вылезая из очередного склепа в пыли, грязи и ошметках плоти, я на чем свет стоит костерил местных за нежелание сжигать покойников и упорную манию их закапывать или просто складывать в подземельях. Даже не опечатанных! Жнецы летали за мной стаями, их присутствие ужасно раздражало и вызывало злость, тени сползались к моим ногам, умоляя отвести их на Колесо. Я рычал на ни в чем не повинные души, но все же исполнял свои обязанности, появляясь в мире живых лишь затем, чтобы иногда поесть и выкроить для себя пару часов обычного сна.

Каноны. Бесконечные пляски для того, чтобы собрать, сконцентрировать и вывести лишнюю некротику из пространства планеты. Личи. Иногда с ними выходило договориться полюбовно, но большая часть этих магов, умерших не в том месте и не в то время, оставалась неразумными хищными умертвиями, на голых инстинктах лупившими сырой силой. Чаще всего они не имели ни нормальной филактерии, ни даже толкового физического воплощения, оставаясь злобными мстительными духами, привязанными к останкам, которые валяются хрен знает где. Попрыгаешь от такого по болотным кочкам между реальностями — и волей-неволей нырнешь на дно, осознав, что кости-то там. А личу все равно, он продолжает швыряться голой энергией, как будто заряд у него бесконечный, пока ты ползаешь в дерьме и тине. Спасали только приходившие на помощь духи, оттягивая атаки на себя… Один раз я чуть банально не утонул в трясине и выплыл лишь благодаря тому, что вовремя булькнул за Грань. Прежде, чем быть упокоенным навечно, тот лич выслушал длинную и прочувствованную матерную тираду — все, что я думал о нем самом и о его родственниках до десятого колена.

Попадались и крикуши, в некоторых мирах их называют банши. На самом деле они не предсказывают смерть человеку, эти полуматериальные твари орут на ультразвуке в такой тональности, что жертва в лучшем случае — если очень крупно повезет — только глохнет на всю жизнь. Но в больщинстве случаев человеку обеспечен разрыв сосудов и либо смерть на месте, либо — через несколько дней, отсюда и поверье. Я на них охотился, запуская регенерацию на полную мощность. Сколько раз кровь из ушей текла — не считал, да и похеру было.

Упырей, беспокойников, некрохимер — плоды деятельности некоторых идиотов от некромантии — приходилось выкашивать сотнями, если не тысячами. Динтар стоял на грани некрокатастрофы. Иногда казалось, что мир мне вторит смачными матюками. А иногда — что только и ждет возможности наконец встать. В том самом смысле.

Страшно представить, на что я стал похож в те годы. Вокруг меня скопилось столько мертвечины, что я стал все больше напоминать умертвие, с живым с бодуна не перепутаешь. От меня с воем разбегалась живность, а люди и ифенху спешили отвести глаза. Даже под мороком, придававшим мне более-менее живой вид, они чуяли Смерть и боялись. Я ходил среди них, наполовину обернувшись даэйром, чтобы было хоть немного легче откачивать из мира живых лишнюю некротику. Крылья, хвост и лапы зверски мерзли и порой я начинал путать живых с умершими, переставая понимать, где нахожусь. Настоящий облик я демонстрировал только некромантам, делившимся на две неравные половины: та, что меньше, после знакомства со мной соглашалась договариваться о совместной работе мирно, все прочие — пополняли ряды моих Жнецов. Принудительно прощаясь с веригами бренной плоти. Ну а кое-кто пополнял мойжелудок.

Я никак не ожидал, что однажды этот идиот Ваэрден сунется за мной.

Меня порвала нежить. Каюсь, виноват в этом был я сам. Усталость настолько въелась в тело и затупила разум, что я потерял бдительность и пропустил атаку химеры, не успев ни портануться, ни увернуться так. Хорошо хоть крылья успел каким-то чудом убрать, и тварь порвала не перепонки, а спину. Вместе с рабочим доспехом и чешуей. Я ее все-таки завалил, но поднялся после этого еле-еле, опираясь на копье, как на костыль. Меня трясло, колени подгибались, моя же черная кровь обильно поливала землю и труп химеры. В городке неподалеку пустовал домишко на окраине, там я и устроил себе временное убежище, зачищая округу. Дополз туда с трудом, на остатках сознания и сил.

Кто ж знал, что Волк явится прямо туда!

И я, в грязи, крови, гнили и трупной дряни хлопнусь чуть ли не прямо ему на руки.

— Ты рехнулся?! — прохрипел я. — Свали нахер отсюда!

Он молча шагнул телепортом прямиком в тореадримский дворец. Правда, вместе со мной.

— Идиот! Тебе что, жить надоело?!

— Не выебывайся, — отмахнулся он, где ножом, а где когтями срезая с меня доспехи вместе с одеждой. — Я прекрасно знаю, в каком дерьме ты шляешься.

Меня мутило от собственного запаха, сознание уплывало в дурную тьму. Я успел понять только, что мы где-то в закрытой части дворца, в купальнях, судя по плеску воды и стойким ароматам мыла.

— Ты щас или встанешь, или сдохнешь, дебил!

— Мне терять нечего.

— Придурок! Убью же!

— Сам не шибко умный, раз до такого вида докатился.

— Шмотки дворцовые заляпаешь… — обреченно попытался возразить я в последний раз, поняв его намерение отмыть и залечить меня лично, на месте.

— Похер.

Перед тем, как провалиться в обморок, я еще успел подумать, что ко мне привязалось неимоверно упрямое создание.

***

Очнулся где-то в дворцовых покоях мордой в подушку, весь в бинтах и разбитый, как старая дворняга. В кресле у окна, само собой разумеется, восседал Ваэрден, обложившись бумагами. Стоял вечерний полумрак, люстра была погашена, и светились только лампы по стенам, обитым светло-коричневым шелком.

— Я не стал тебя лечить до конца, — сходу заявила эта наглая коронованная сволочь. — Только остановил кровотечение и стянул разорванные мышцы. Так ты хотя бы отдохнешь и отлежишься, пока будешь регенерировать естественным образом. Если тебе совсем плохо, скажи, я дам обезболивающее.

Я промолчал. Сил злиться на него не было, спорить — тоже. Он упрям, как пень и все равно сделает по-своему. Даже объяснять, к каким последствиям может привести некротика на моей ауре в его доме, уже просто не хотелось. Сам должен понимать, по каким местам я хожу, и с какими тварями сталкиваюсь.

— Ты забыл, что существуют артефакты, позволяющие снять лишнее с ауры, — продолжал он спокойным, я бы даже сказал, умиротворенным тоном. — И есть связи, позволяющие знать, где находится тот, кто на другом конце, и что с ним происходит. Мне и своей родне ты нужен живым и невредимым. Неужели было бы лучше оставить тебя там?

Я не нашелся, что ответить. Последствия моей смерти действительно крепко аукнутся всем. Но это не значит, что за мной нужно бегать! Я же…

Сам справляюсь?

Или все-таки иногда не могу?

Ваэрден заботится о моей жизни. Искренне. Просто потому что может и хочет, неважно по каким причинам. За всю мою жизнь лишь нескольким разумным я был просто-напросто дорог…

Знобило. Хотелось пить. И до смерти хотелось внимания. Обычного тепла, чтобы согреться и сползти, наконец, в регенерацию. Но сказать об этом?.. Да проще умереть, чем позволить себе слабость! Многолетняя привычка заставляла меня жестко держать себя в руках.

Я безуспешно уговаривал себя заснуть, когда меня нахально сгребли и положили головой на колени, принявшись бесцеремонно перебирать и прочесывать волосы. Ваэрден, зараза! Тело дернулось от тепла, инстинкты всколыхнулись, требуя это тепло впитывать. Нет, не впитывать. Получить все, целиком и сразу. Я попытался отстраниться.

— Положь меня на место, волчара блохастый! — хамовато рыкнул я. — Сам справлюсь!

Куда там. Он еще и бокал с водой мне под нос сунул.

— Отдыхай. Энергии на тебя у меня хватит с избытком. Не бойся, не сожрешь.

Ну и что ты будешь с ним делать? Что делать мне?

Я не хочу привязываться еще раз, чтобы снова через какое-то время потерять существо, ставшее дорогим. Несчастья и смерти близких преследуют меня всю жизнь. Не хочу.

Но Волк, кажется, иного мнения на этот счет. И уже считает меня своим. Вон и лапу в волосы запустил по-хозяйски.

Только чего ему это стоит? Дыхание грело мне затылок, мысли уплывали в расслабленную дрему.

— Не наглей, Волчара, — пробормотал я. — Укушу.

— Времени впереди много, — философски отозвался он. — Привыкнешь.

И ведь он оказался прав, темная морда — я действительно привык.

Поначалу меня задержала болезнь, и, чтобы не сойти с ума от скуки и бездействия, я с головой зарылся в имперские законы, которых за века существования сколоченного Ваэрденом государства накопилось огромное количество. Они наслаивались один на другой, зачастую противореча друг другу, действующие законы присоединенных земель частенько отменяли основные. Во всем этом стоило разобраться, и мы оба корпели над увесистыми фолиантами, вчитываясь в заковыристые строчки, пока перед глазами не начинали плавать черные мухи. Не могу сказать, что нам удалось разгрести все, но юридического хлама определенно стало меньше.

Потом пришел черед финансов — ежегодная проверка казначеев на «вшивость». Меня они знать не знали, да к тому же, побаивались, поэтому юлить и изворачиваться не особо получалось. Но надо сказать, что среди них оказалось куда больше толкового народа, чем я ожидал.

Слухи вокруг нас множились, как дерьмо по весне. Ни я, ни Ваэрден не давали ни малейшего повода, но придворные — эта странная каста разумных существ, непонятно чем занятая и неизвестно зачем нужная, вовсю смаковали несуществующие подробности нашей личной жизни. Шепотки и шушуканье мгновенно стихали даже на ментале, стоило мне появиться в их поле зрения. И как только я снова смог нормально работать без риска самому наследить всяческой некродрянью — спешно покинул Тореадрим. Иначе поубивал бы бездельников и сплетников, одним своим видом приводивших меня в ярость.

На пару лет пришлось улететь за море, на соседний континент: там, вдалеке от угасающих Колонн, спасу не было от теней, демонов и всяческой древней мертвятины.

На самом деле Динтар был почти безлюден. Старое население вымерло из-за войн и катаклизмов, новое, родившееся из остатков, сумело кое-как заселить только Ниерр и еле-еле начало осваивать соседний материк. Колонисты уплывали за море с концами, теряя связь со своими метрополиями. На новом месте всякая грызня прекращалась, выживание требовало сплоченности. В отличие от зажравшихся тореадримцев меня здесь встречали, что называется, хлнбом-солью.

Но тревожное ощущение беды при этом не покидало. Спокойно работать не получалось вовсе — как будто сзади подкрался мой братец Рахи и разом воткнул пониже спины с десяток острых шил от щедрот душевных. «Нужно как можно скорее вернуться в Тореадрим!» — истошно вопило чутье. Я был по уши завален работой, собственное тело готово было вот-вот снова объявить мне бойкот за небрежение, но бросать загаженные Смертью земли я не имел права. Тем более, когда люди, устав бояться и отчаявшись выжить и найти защиту, смотрели на меня, как на единственную надежду на спасение.

Однако чутью всегда стоит верить, даже если ты сам считаешь его вопли пустой прихотью. Когда до меня начали доходить слухи о возможной новой войне между ифенху и Орденом Святого Сиареса, о дипломатическом скандале, я плюнул на все и помчался обратно.

В динтарском небе отродясь не видали даэйров, и про мой перелет через море потом поползли россказни и слухи — дескать, призван я был из мира демонов покарать за грехи кровавого тирана, Волка то есть. Стихии, бедный Волчара, его чуть что, сразу карают… Отдыхал на скалах, охотился на морских птиц, спал на лету — и через три дня уже приземлился на побережье Ниерра.

В голове набатным колоколом гремела тревога — я не успевал! Ваэрден не отзывался на мысленный призыв, и это заставляло меня уже не просто нервничать, откровенно псизовать. Чешуя и гребень на спине вставали дыбом от нарастающего ощущения опасности. Время утекало сквозь пальцы быстрее воды, счет шел не на дни — на часы. Так что, отказав себе даже в краткой передышке, я снова шагнул в леденящее серое марево Грани, где время и расстояние не имеют значения. Само бытие там замирает, вымороженное смертной стынью, лишь заблудшие души и хищные твари, алчущие тепла живых, бродят по иссушенным просторам под багровым солнцем.

Каждый проход по Грани отрывал от моей души промороженные клочки, с каждым разом облик мой в мире мертвых становился все уродливее. Чтобы сохранить себя, приходилось обрастать толстой чешуйчатой броней, отпугивать всяческую нечисть. Не даэйр, не кхаэль — чудовищное порождение чужеродной душе и телу Стихии, от которой одна моя половина всегда испытывала дикий звериный восторг, а вторая — панический ужас.

Я рассекал телом густую холодную хмарь, вздрагивая от ее липких щупалец. Несся громадными прыжками, стремясь поскорее закончить эту муку. Рядом, то и дело норовя укусить за крыло, скакал Маар — черная красноглазая тень, похожая на огромную крысу. С ним надо держать ухо востро: чуть зазеваешься, чуть ослабишь волю — оседлает, задавит и не вырвешься. Мы огрызались друг на друга, я всей шкурой ловил его желание заполучить мое тело в свои лапы. Но покуда хватало сил отбиваться.

Почти тысячу лет хожу сквозь Грань, а все никак не привыкну к этой пытке.

Цель приближалась скоплением светло-радужных огоньков — тореадримский дворец напоминал мне бессмысленную толкотню светлячков в банке. Бьются, гудят пустыми никчемным мыслями смертные дворянские бездельники, копошатся, как опарыши в тухлом куске мяса… И где-то отчетливо пахнуло близкой смертью, так что инстинкт Смертоносца опять взвыл в полную силу.

Среди придворного сброда алым гневом и черной скорбью полыхала единственная душа. К ней-то я и шагнул, выдираясь из морозного марева и возвращая себе нормальный облик. С одежды, крыльев и волос на пушистый ковер поползли пласты инея. Я отряхнулся и подошел ближе к свету кристалла, стоявшего на письменном столе среди бумаг. Кланяться Эль-Тару не было нужды. Его, скорее, требовалось споить парой бутылок крепкого вина. Причем немедленно. Или нет. Не споить. Встряхнуть хорошенько, а потом влить лошадиную дозу успокоительного вместе со снотворным.

— Что случилось? — спросил я.

Ваэрден поднял от бумаг озверелый взгляд налитых кровью глаз и уставился мне в лицо. Да так, что у меня гребень на загривке под волосами встал дыбом.

— Явился все-таки, — прохрипел он. — Я думал, ты забьешь.

За его спиной в окно хлестали струи проливного дождя, темень царила непроглядная, грозовая. Сверкнула очередная вспышка, громыхнул раскат, и я встряхнулся, окончательно согнав остатки наваждений Грани. И только после этого заметил, что с Волка чуть ли не ручьями капает вода.

— Только попробуй его забрать! — в речи Волка лишь иногда проскакивали внятные слова, все остальное больше напоминало нечленораздельное рычание.

Забрать? Та-ак.

То-то меня так погнало назад. Уходил кто-то, близкий Ваэрдену, уходил не ко времени, раньше срока. Не просто кто-то — Разэнтьер Воладар.

Да что за мерзота творится на этой темной планетке?! Этот еще, все одно, что истукан каменный. Вперился глазами в никуда и сидит. Так дело не пойдет.

Я решительно обошел стол, навис над ушедшим в себя Волком и хорошенько его встряхнул, выдернув при этом из кресла. На миг в глазах мелькнул проблеск ярости, он попытался отмахнуться от меня когтями, но куда там! Я и отца в бешенстве мог удержать, когда надо было.

— Пошли, ты переоденешься. Потом отведешь меня к нему и расскажешь, что произошло.

Спокойно-непререкаемый тон подействовал, Ваэрден подчинился. Ох, не хватало ему рядом кого постарше да без соблюдения субординации! При всем моем уважении к Разэнтьеру и иным «волчатам», они порой все-таки не успевали или не могли как следует придержать дурь своего Мастера. А последний маялся в золотой дворцовой клетке — появляясь в Тореадриме время от времени, я несколько раз слышал ночами жуткий тоскливый волчий вой. Рулады надрывали душу и заставляли горожан прятаться по домам, суеверно чертя защитные руны.

Дурачье.

Он очень старался сохранить маску бесчувственного тирана с каменным сердцем. Но никакая маска не могла скрыть звериной тоски по свободе. Ни одна личина не могла удержаться перед Смертью в моем лице, властной отобрать у него единственную по-настоящему родную душу. И тайными коридорами вел меня не грозный Эль-Тару, нет! Всего лишь ифенху, раздавленный пониманием того, что смерть неизбежна. И знание о возможности перерождения никак не могло послужить смирению. Впервые мне тогда захотелось обнять его, спрятав под крыльями и ероша лохматую дурную голову.

Перед дверьми Воладаровых покоев дежурила двойная стража. А внутри толпилась почти вся Клановая верхушка, начиная от личного адъютанта и заканчивая старшими командующими подразделений. От каждого веяло страхом, но ни один старался этого не показать.

— Вон! — кажется, рявкнули мы с Волком одновременно, да так, что матерых генералов сдуло. Ни словом не возражая ни вслух, ни мысленно, они ретировались за двери. Рядом с ложем Кланмастера Воладара остался только невозмутимый, как скала, Мелкаэн Таймар. Впрочем, целительская братия вся такая: если кто-то находится на их попечении, они будут делать свое дело. А кто там рядом маячит — смерть ли, или же всяческие высокородия, — им совершенно все равно.

— Регенерация маловероятна, Мастер, — вздохнул ученый. — Темный дар не может запустить ее при таких повреждениях. Разэнтьер в конце концов умрет или от потери крови или от болевого шока.

Я успел сцапать Ваэрдена за плечо до того, как он ринулся смести Мелкаэна.

— Стоять! Тебе там делать нечего!

Смерти боятся решительно все, даже если не обращают на нее внимания. Таймар и слова против сказать не посмел, когда я жестом велел ему придержать Волка, а сам подошел к постели умирающего и приподнял испятнанную кое-где кровью простыню.

Лежащее под ней тело напоминало, скорее, кусок мяса с ошметками кожи. Самый страшный для ифенху вид ран — водяные ожоги. Темный дар постоянно питается жизненной силой их тел, да так, что они вынуждены пить кровь и агонию своей добычи, чтобы восполнить ее. А вода пожирает то, что не досталось Темному дару. И если обычное живое существо не замечает, как вода впитывает часть энергии ауры, то для Темных при истощении это оборачивается плохо заживающими ожогами и сильной болью.

Воладар был уже не жилец. Даже меня замутило при виде покрытого спекшейся корочкой открытого мяса и изуродованного лица. Сиплое тяжелое дыхание прерывалось, в груди булькало и свистело, тело судорожно подергивалось. То есть, сперва он довел себя голодом, а потом вышел под дождь.

Я сморгнул, перестраивая зрение, слегка погрузился в серый холод Грани — и вовремя. Успел поймать за руку собравшегося отбыть на Колесо Кланмастера.

— Куда это ты? Неужто жить надоело?

Он растерянно оглянулся и вздохнул. Печальные глаза побитой уличной шавки никак не вязались со спокойным и уверенным в себе Разэнтьером Воладаром, которого я знал.

— Я недостоин жизни после того, что совершил… — ему эти слова наверняка казались полными глубокого смысла, величественной печали и рыцарской чести. Для меня они звучали, как откровенная дурь.

— Еще чего удумаешь, кретин? — я с силой вколотил его обратно в еще дышащее тело и вынырнул в обычную реальность, присев на край ложа. Засучив рукава кафтана и рубашки, я полоснул когтем себе по запястью и отворил вену. — Пей, не ерепенься. Не то хуже будет. Там Ваэрден без шуток с ума сходит из-за тебя, ты хочешь, чтобы он следом отправился?

Ненавижу церемониться с теми, кто самовольно пытается уйти до исхода положенного срока. Бежать от бед вместо того, чтобы пытаться с ними сладить — это непростительная слабость, тем более для мужчины и воина, каковым считал себя Воладар. Но прежде, чем разбираться, кто, в чем и насколько виноват, нужно вытащить беглеца в мир живых.

Идея с моей кровью, признаюсь, была откровенно шальной. Я знал, что она, мягко говоря, взбадривает живых. Темному дару наверняка с избытком должно хватить нескольких глотков. Все бы ничего, но — я не знал, какими будут последствия. Медлить было никак нельзя, и я предпочел промолчать, сунув кровоточащую руку ифенху под нос.

Клацнули зубы. На запястье как будто захлопнулся капкан, и из меня потянули кровь и силу таким мощным потоком, что голова закружилась уже спустя минуту. Воладар судорожно дергался и хрипел, пришлось придавить его, несмотря на причиненную этим боль. Я оказался почти на грани обморока, когда он, наконец, разжал челюсти и обмяк. Дыхание выровнялось, сердце забилось сильнее. За жизнь можно было не опасаться.

Волк, все это время следивший за мной из дальнего угла комнаты, облегченно выдохнул и высказался таким цветистым матом, что впору было за ним записывать новые выражения — в коллекцию Димхольда. Мелкаэн кинулся ко мне с чуть менее изощренной руганью: погрызенная Воладаром рука оказалась разворочена до кости.

— Ну и как он оказался под проливным дождем? — поинтересовался я, перебравшись в кресло. — Неужели сошел с ума и решил покончить с собой?

— Нет, — мрачно буркнул Ваэрден. — Посольская провокация.

— И Воладар купился? — я недоверчиво фыркнул, поморщившись, когда Таймар слишком сильно затянул повязку.

— Орденцы же. Разэнтьер когда-то был одним из них, и нарушил присягу ради меня. Ему припомнили.

Вместо долгих словесных объяснений Эль-Тару предпочел поделиться памятью. Череда картинок перед глазами оказалась болезненно-яркой.

Тот посольский прием должен был стать всего лишь одним из многих и даже не слишком важных. (Если прибывали послы из других миров, то сил и внимания им уделялось куда больше, а тут — даже не из-за моря. Рутина). Однако, принимали высокопоставленных рыцарей Ордена в большом тронном зале, в присутствии всего Кланмастерского состава.

Они вошли, бряцая старинным боевым железом, показательно украшенным защитными рунами против ифенховской магии. Все не юнцы, всем уже хорошо перевалило за сотню^[15]. Началась официально-приветственно-подарочная часть, сыпались титулы и фальшивые взаимные пожелания процветания и благополучия. Зашла речь о заключении перемирия, о подписании договоров… Орденцы были в меру спесивы, ифенху в меру высокомерны. Воладар, прямой и горделивый, стоял по правую руку от Эль-Тару, возле самого трона. Все шло своим чередом и благополучно приблизилось было к концу, но, уже выходя из зала, один из рыцарей, словно бы невзначай обернулся через плечо и насмешливо бросил:

— Ваша верность всегда была примером и заслуживала гордости… — улыбка балансировала на грани вежливости и издевки. — Жаль что она оказалась столь недолговечна.

На лице Разэнтьера не дрогнул ни один мускул, но взгляд на короткое мгновение остекленел — удар достиг цели.

Тем же вечером дворцовая стража подняла тревогу, мгновенно пронесся слушок об убийстве и «взбесившейся цепной шавке». Излишне острого на язык посла обнаружили в одном из дворцовых коридоров с пробитой головой. Воладар стоял над человеком, с его когтей капала кровь.

Он даже не отрицал того, что совершил, и сам отправился под арест до вынесения приговора. А перемирие оказалось под угрозой.

Ваэрдена разрывало напополам между долгом правителя и долгом друга. Он не мог, не имел права поступиться важным для страны перемирием с внешним врагом ради одного приближенного! И в то же время не мог отбросить крепчайшую привязанность к единственному другу, прошедшему с ним весь путь от безвестного бродяги до Темного Владыки.

— Ты хоть понимаешь, что натворил? — с горечью спрашивал Волк. — Ты же давно не мальчик, не деревенский дурачок. Где твоя выдержка?

Разэнтьер, съежившись, сидел на полу одной из каморок, куда обычно отправляют на гауптвахту нарушителей, и молча смотрел в пол. Стыд мешал ему поднять глаза на Мастера.

— Ты хоть понимаешь, что мне придется своей рукой подписать тебе смертный приговор?! — Эль-Тару в отчаянии сорвался на крик. — Они требуют позорного столба под дождем!

— Нужно — так подписывай. Это твой долг.

Удар тыльной стороной ладони отбросил Разэнтьера к стене. Владыка не сказал больше ни слова — вышел, тихо велев стражникам «забыть» запереть дверь в надежде, что друг воспользуется случаем и сбежит.

Как бы не так.

Ко всеобщему изумлению Кланмастер Служащих Трону сам вышел под дождь, раздевшись до пояса. Перед этим он отказался от положенной крови, и сил у тела было не так уж много. Прошло около получаса прежде, чем его заметили на главной площади и доложили об этом государю. Самые сердобольные горожане пытались увести его оттуда или на худой конец, поделиться кровью, чем-нибудь накрыть. Он отмахивался и повторял только одно: «Я поступил недостойно».

Свидетели потом рассказывали, что такой жути не видели много лет. Сначала от дворца донесся душераздирающий звериный вой, а потом, лязгая перьями и разбрасывая клочья фиолетовой тьмы, на площадь примчался ни дать ни взять, демон! Жуткая, наполовину волчья морда, багровые щелки глаз, перья с лязгом срываются с крыльев и впиваются в брусчатку, как ножи в масло. Чудовище с рыком приземлилось подле сползшего в лужу упрямого ифенху и разогнало сочувствующих и любопытных. В нем признали Эль-Тару и попадаться на дороге не посмели, а многие вздохнули с облегчением: Кланмастера Воладара в городе знали и уважали за честность и прямоту, за умение примирить меж собой людей и нелюдей. А вот послам Ордена явно не стоило появляться на улицах Тореадрима поодиночке.

Над обморочным Разэнтьером коротко вспыхнул магический щит, капли стали скатываться по невидимой преграде. Сам Владыка не обращал на воду внимания, подхватил на руки безвольное израненное тело и был таков.

— Сборище идиотов… — рыкнул я, тряхнув головой и отгоняя от себя чужую память. Рука после ифенховских клыков зверски болела и плохо слушалась, в глазах двоилось. — Всем не по одной тысяче лет, а как подростки, честное слово. Мало того, что один идиот думал явно задницей, а не головой, когда сбежал под дождь, так еще второй идиот думал тем же местом, когда не предупредил простофиль, которые у него в тюрьме стражниками работают!

— С них уже спрошего, — глухо буркнул Его Величество.

— После такой большой кровопотери вам не мешало бы поесть, князь, — произнес Мелкаэн невозмутимым лекарским тоном. Я отмахнулся — поесть всегда успею. Хотя, надо полагать, от усталости видок у меня был ничуть не лучше, чем у тех мертвецов, которых приходилось развеивать дюжинами. Куда важнее сейчас вытолкать обоих Темных отсюда и поговорить с Воладаром с глазу на глаз — от моей крови он скоро начнет приходить в себя. Жалеть его и нянчиться я не собирался, он, как-никак, не детеныш, и не девица. И даже не юнец, которому дурь можно было бы на возраст списать.

— Выйдите вон, оба, — приказал я, чувствуя, как за моей спиной начинает маячить зыбкая тень Жнеца. — Я сам прослежу за ним и побеседую… в воспитательных целях.

Они подчинились молча. Волк настолько был оглушен происходящим, что даже не возмутился на мою откровенно непочтительную отповедь. Мелкаэн, кажется, был втройне согласен с каждым моим словом, но высказаться самому не позволяла субординация.

Я остался один на один с Разэнтьером в ожидании, пока он придет в себя настолько, чтобы не просто слышать меня, но и понимать. Надвигался вечер, тяжелые сумерки пасмурного дня постепенно перетекли в почти полный мрак. Я не спешил убирать с кристаллов щитки, чтобы свет не бил в глаза — они и так все прекрасно видели даже в почти полной темноте, а Воладару освещение будет только мешать.

Наконец, вспыхнули два зеленоватых огонька. Ифенху скрипнул зубами и сдержал стон.

— Что, несладко? — спросил я, не удержавшись от легкой ехидцы в голосе. — Зато в следующий раз думать будешь прежде, чем совершить глупость.

В уголке моего сознания отголоском угнездилась его боль — выпитая кровь и сила породили некрепкую, но ощутимую связь. Неповинное в глупости своего хозяина тело страдало каждой клеточкой. Внутри него что-то шевелилось, тянулось, перекручивалось, сожженная кожа начала понемногу нарастать заново. Скоро зуд начнет сводить его с ума.

Я потянулся, гулко хлопнув крыльями, встал и склонился над Разэнтьером. Как бы больно не было, ему придется выслушать меня именно сейчас и ни часом позже, чтобы урок оказался усвоен.

— А теперь я буду говорить, а ты будешь слушать. Считаешь себя недостойным? В таком случае, мне надо было бы пойти и утопиться еще в далекой юности, потому что, если следовать твоим рассуждениям, я недостоин зваться сыном и амираном Владыки Света. Чего вообще, по-твоему, достойна бордельная игрушка, даэйпский ублюдок с приветом на всю голову?

Разэнтьер в ответ не произнес ни слова, даже мысленно, только вздрогнул.

— Не ожидал? — я склонился еще ниже, почти шипя ему в лицо. — Да. Я, второе лицо в Кхаэль-Тариет, родился в низкопробном портовом борделе и путь свой начинал, будучи дорого оплачиваемой экзотической игрушкой! Я ублажал богатых клиентов, а сбежав оттуда в двенадцать лет, убил дружка моей мамаши, тьфу, не к ночи будь помянута! И вот после всего этого ты думаешь, отец зря принял меня в семью? Нет уж, я буду считать, что он был прав, когда признал меня, и буду гордиться тем, кто я есть сейчас! Неужели ты сожалеешь о том, что когда-то помог Волку? Нет ничего проще. Все можно исправить. Я слышал, где-то на Динтаре спрятан Глаз Веков^[16]. Запусти его — и перемени решение, принятое в прошлом. Тогда честь твоя точно никоим образом не пострадает!

Я фыркнул и выпрямился, воздвигшись над притихшим ифенху этакой осуждающей статуей. Разэнтьер молчал, раздавленный болью и моими словами. Из окна проникал слабый отблеск фонарей с дворцовой площади, поселивший в складках балдахина над кроватью глубокие тени. Темный, все еще отчасти пребывая меж тем светом и этим, тревожно следил взглядом за парой Жнецов, висевших по обе стороны от меня. Безликие фигуры, растекающиеся по полу клочьями мглы, с крючковатыми лапами и мертвенно-зелеными провалами на самом деле слепых глаз могли напугать кого угодно. Не говоря уже о душе, которая только что побывала по ту сторону.

— Ну так что? — спросил я, аккуратно расправив и сложив затекшие от малоподвижности крылья. — Глаз Веков? Или ты все-таки примешь себя таким, каков ты есть, со всеми «грехами» прошлого? Почему ты, как неразумный детеныш, ведешься на подначки тех, кто заведомо желает вашего краха? Учти, в следующий раз тебя подставят так, чтобы, сорвавшись, ты подставил Ваэрдена! А там и до ножа в спину недалеко.

Вот об этом он не удосужился подумать. Вздрогнул и испугался, заставив духов хищно качнуться в его сторону. Страх для них все равно, что конфета для ребенка, притягателен и сладок. Я несильно хлестнул обоих волевым ударом и заставил отступить назад.

Воладар затих и постепенно заснул. Но урок, все же, пошел впрок. Великий Вещий, неужели мне, наконец, выпала возможность хоть немного времени уделить себе? Когда я последний раз ел досыта — не помнил совершенно, спал, кажется дня три или четыре тому назад. А может, пять?

Надо это исправить, а то придворные шарахаться начнут. Надеюсь, Мелкаэн не будет против, если утром обнаружит здесь даэйра? Я дал волю внутренней сути и опустился на все четыре лапы, перекинувшись довольно быстро и без душераздирающих зрелищ. Размеры я вынужден был очень сильно сдерживать, чтобы Волку не пришлось проводить во дворце незапланированный ремонт. Стараясь не снести хвостом и крыльями мебель, я перебрался в дальний свободный угол возле еще горячего камина, свернулся там клубком и позволил себе соскользнуть в чуткий сон вполглаза.

Крылья у него полезли на второй день. Рано утром, покуда весь дворец еще спал. С противным хрустом и чавканьем зародыши раздвигали мышцы, раздирали только что поджившую шкуру в клочья. Час за часом, скуля и воя, Разэнтьер поносил меня, как только мог, всеми известными и неизвестными словами, а из его спины ниже последних ребер постепенно прорастали покрытые слизью комки тонких, легко гнущихся костей, мускулов и кожи. Кровью было залито все, тяжелый дух просачивался даже сквозь плотно закрытые двери, пугая стражу. Ваэрден и Кланмастер Таймар примчались сразу же, едва нервное донесение одного из караульных достигло их ушей.

— Терпи, — приговаривал я на ухо Воладару, крепко держа его, чтобы ненароком не повредил себе чего-нибудь. — Дальше хуже будет.

Он в ответ посылал меня далече. Полем, лесом…

Слухи по дворцу тотчас поползли самые противоречивые. Одни шептались, дескать, государь выхаживает предателя, вторые им возражали — ему не понравилось, что предатель сбежал, и теперь он его медленно поедает живым. Третьи добавляли — не поедает, а пытает! Лично! Воладарианская стража у дверей и служанки, которые раз за разом меняли простыни и отмывали кровь с пола и мебели, молчали, как рыбы, а это еще больше подливало масла в огонь. Само собой, взвыл от боли мастера весь Клан.

Сплетни вспыхнули с утроенной силой. Еще бы! Все без исключения Воладариан бродили, словно снулые рыбины. Натыкались на людей и мебель, то и дело падали в обморок. Гвардейцам второго Клана, Хранящим Покой, срочно пришлось замещать бедолаг на всех постах.

Придворные смачно обсасывали каждую новую подробность. В том числе и мою мрачную рожу — пришлось занять место Разэнтьера на всех официальных приемах. Делал я это с удовольствием и крайне напыщенно: непуган был динтарский двор моей персоной, ох непуган. Угрожающая черно-серебряная статуя, замершая возле черного престола с Духом Смерти на плечах и при Маар Кириайн^[17] заставляла людишек заикаться и кланяться на каждом шагу.

Ваэрден раз за разом откровенно забавлялся происходящим, умудряясь сохранять на лице маску высокомерного величия. Мы с нетерпением ожидали послов Ордена, еще и потому что пара Кланмастеров в одном из городских переулков негласно начистила рыло зачинщику всей этой заварухи. Новая делегация прибыла через два месяца после инцидента. Слухи о моем приближении к трону успели распространиться достаточно, в том числе т благодаря стараниям Имперской Тайной Канцелярии.

В тот день я постарался принять особо зверский вид. Кафтан потемнее, расшитый узором из шипов и черепов (гребаный пафос), кое-где накладки из черненой стали с гравировкой знака смерти, мглы вокруг меня и по полу побольше, полупризрачный хвост, призванный то и дело демонстрировать окружающим мое недовольство. И беспристрастный буравящий взгляд в одну точку, как будто вот прямо сейчас, не сходя с места, я начну судить их за грехи. Маар изображал шипастый воротничок.

Стоило орденцам войти, как я чуть распахнул крылья и улыбнулся. Доброжелательнейше. Почему-то предводитель попятился к двери и наступил на ногу товарищу — почтенному очень пожилому магу лет за триста.

«Надо же», — мысленно фыркнул Ваэрден. — Посольский состав сменился, не иначе с пинка магистра. И конвой к ним приставили»

«Сейчас извиняться начнут», — лениво ответил я.

И точно. Чинно выступив вперед и низко поклонившись, глава посольства (а судя по богатому одеянию и массивной золотой цепи с темными изумрудами это был чуть ли не сам командор, второе лицо после магистра) прокашлялся и учтиво произнес:

— Да будет Изначальная Тьма благосклонна к тебе и да преумножит Великий Вещий могущество твое, Владыка, — Ваэрден милостиво кивнул, мол, продолжай, мы слушаем. — Мы прибыли, дабы принести извинения от лица Великого магистра Мобиуса Малефора за дела неразумных наших товарищей, по скудоумию своему незаслуженно оскорбивших твоего риану, исправить, если возможно, последствия сего опрометчивого поступка и проложить мосты дружбы между нашими державами.

Все присутствующие нелюди, исключая непроницаемо-высокомерного Эль-Тару, дружно фыркнули. Ну да, разводить дипломатию здесь предстояло рыцарям, Темные вполне имели право выказать обиду. Воладар, стоявший тут же и прятавший крылья под плащом, сохранял каменное выражение лица. Покосившись почему-то на меня, посол не глядя взял протянутый помощником свиток, сломал печати и начал зачитывать длинное, витиеватое, изобилующее в высшей степени тактичными извинениями письмо, лично написанное магистром. С каждым словом Ваэрден становился все благосклоннее с виду.

— Что ж, — изрек он, когда послание, наконец, отзвучало. — Думаю, вы понимаете, что мы вправе потребовать ужесточения условий договора с нашей стороны, а так же компенсации ущерба, причиненного Клану Воладариан?

Посол молча кивнул. Понимал, что деваться ему некуда — не Темные, так Мобиус по возвращении шкуру спустит за проваленное окончательно перемирие.

— Мы выслушаем и примем к исполнению любые ваши требования, — загнал сам себя в ловушку человек. От ифенху донеслось гаденькое мысленное подхихикивание.

— Во-первых, — Эль-Тару выпрямился, уперевшись спиной в тронный камень, хотя, куда еще больше-то? И так словно жердь проглотил. — Расширение границ Империи до реки Лерн. Во-вторых, свободный проезд по землям Ордена в случае надобности.

Посольство еле слышно загудело, но возражений не последовало. Пока.

— В-третьих, — продолжал все более довольный собой Волк, — мы желаем, чтобы были освобождены все пленные ифенху, томящиеся в тюрьмах Ордена. Без исключения! Суду при необходимости мы предадим их сами.

Кто-то из людей отчетливо охнул. Ну да сами виноваты, что обозленный Волк вцепился в них мертвой хваткой.

— В-четвертых, наши главы торговых гильдий подготовят договоры о снижении пошлин между Орденом и Империей. И последнее — мы желали бы, чтобы рыцари Ордена по мере сил и возможностей помогали нам в очищении Динтара от тварей бездушных, нежитью именуемых, коли возникнет нужда в подобной помощи.

Браво! У господ послов вытянулись лица, стоило смыслу фразы просочиться к ним сквозь витиеватость. В переводе с дипломатического на простой это означало: «Рейнан, сделай милость, возьми оглоедов в свои лапы и спусти с них семь шкур, чтоб света белого не взвидели и некогда было глупости творить!»

— Таковая помощь, несомненно, понадобится в самое ближайшее время, — поддакнул я с улыбочкой, лязгнув окованым древком хранительского копья об пол. — Очень надеюсь, что мы с вами обо всем договоримся полюбовно.

К чести, послы умудрились сохранить лицо и покинули тронный зал без заискивающих улыбочек или ворчания, которое хоть сколько-нибудь сошло бы за оскорбление.

До окончательного подписания перемирия оставалось еще несколько месяцев. На приеме были оглашены всего лишь главные требования Эль-Тару, на самом же деле договор подразумевал гораздо больше подпунктов и скрытых целей. Рыцари оказались пойманы на удочку своей же чести и скованы девизом: «Люди должны жить без страха!» А страх перед нежитью — довольно сильная штука. Особенно если эта нежить время от времени жрет твою родню. Им был дан враг, против которого можно направить неуемную силушку и дурь парней, рвущихся помахать мечом за правое дело, их признавали ценными и нужными. Так, год за годом они привыкнут сражаться бок о бок с ифенху. И бессмысленной войне придет конец.

Воладар вскорости выполз из своих покоев. Кожа да кости, едва на ногах держался и все время пытался оправить непривычную, скроенную под крылья одежду, но взгляд светился гордостью. Он очень старался не цеплять никого неуклюжими махалами, с которыми никак не мог прийти к согласию — они порывались самовольно дергаться вслед за руками, то складывались, то распахивались не ко времени, то устало волочились по полу. Первые месяцы после отрастания крылья больше напоминают постоянно устающие непокорные вторые руки, никак не желающие делать то, что велят. Поглядев на это безобразие, я утянул его в самый укромный уголок Тореадримской цитадели, подальше от дворца и любопытных глаз, заставил раздеться до пояса и несколько часов кряду махать крыльями, словно слетка — вид грозный, перья выросли, а летать ни-ни. Из гнезда-то вылезать страшно.

— М-да, орудие полета из них не сделать… — протянул я, оглядывая висящие плетьми конечности уже после тренировки. — Еще немного подрастут, но все равно останутся мелковаты.

Крылья, к несчастью, действительно получились непригодные к полету. Слишком тонкие и гибкие кости были покрыты нежной светлой кожей, которую любой мало-мальски сильный порыв ветра мог порвать. Пясти оказались совершенно неразвиты, суставной узел и не собирался превращаться в ладонь, размах откровенно не дотягивал до нужного. В общем, тот еще летун.

— Может, не надо полетов? — с тоской спросил взмыленный Разэнтьер, пытаясь хоть как-то собрать в кучу дрожащие крылья.

— Ты на этом улетишь разве что строго вниз. Ну, если разовьешь их как следует — спланируешь. Но все равно вниз.

Я для сравнения развернул и продемонстрировал ему свое крыло. Несколько лишних суставов возле плеча и на фалангах давали нужный размах и позволяли удобно его сложить, кости в несколько раз толще и прочнее, покрытые кое-где мелкими чешуйками перепонки жестче. Я протянул крыло как руку и свободным пальцем легко подцепил кинжал у Воладара на поясе. Зажав эфес ладонью, вытянул из ножен клинок и так же легко вогнал его обратно.

— Чтобы летать, ими нужно владеть не хуже рук. Да и желание должно быть немалое.

— Я лучше побуду существом наземным, — смущенно улыбнулся ифенху. — Так оно сподручней. Да и ни к чему мне небо…

— Дело хозяйское. — пожал плечами я. — Главное, чтобы ты опять не вздумал прогуляться через Грань, мне недосуг каждый раз тебя ловить. Да и у Волка нервы не железные.

— Спасибо тебе за это, — Разэнтьер был искренен, только слабый отзвук вины за совершенную глупость все еще сквозил в голосе. — Ты мне мозги от пыли и тараканов прочистил.

— Да не за что. Должность у меня такая.

От тренировок он, впрочем, не отказался. Ежедневно по несколько часов я сгонял с него по семь потов, как с любого из юных даэйров, едва у них отрастают крылья. Пришлось не только и не столько заниматься «предполетной подготовкой», сколько учить его фехтовать так, чтобы не оттяпать и не оттоптать ненароком собственные крылья. Предпочитал он в основном шпагу, и это пришлось как нельзя более кстати: за века единения с копьем я успел подзабыть, каково держать ее в руках. Иногда к нам присоединялся Ваэрден, и мы дрались двое против одного, едва успевая отбиваться от его шигары. Или же наоборот, они начинали бегать от меня, уворачиваясь от ослабленных разновидностей боевых заклятий Смертоносца.

Остальное время мы посвящали договору и до поздней ночи просиживали в Волковом кабинете, позвав Кланмастера Айвара. Каюсь, мне иногда хотелось придушить поганца за шуточки ниже пояса, но в дипломатии он действительно был изворотлив, как змея и гораздо менее щепетилен, чем по-рыцарски честный Воладар. За три месяца мы общими усилиями сотворили из пугающей груды документов конфетку, под благовиднейшим предлогом оставляющую орден с большим носом. Ифенху же получали все, чего хотели из рук собственных врагов.

Посольство отбыло. И я вновь отправился в рейды по Динтару. К счастью, уже не один, а с внушительным отрядом воинов и магов. Уже с полным правом гавкнув на выпускников Круга некромантии, я пристроил к делу и их — пусть разбираются с последствиями своих экспериментов и не только. Работать теперь стало гораздо легче, дело пошло на лад.

— И все-таки это не более, чем разгребание навоза вилкой, — говорил я Ваэрдену. — Нужен нормальный большой ритуал с полным Кругом Девяти.

Эль-Тару мрачнел и бурчал, что половины оного Круга нет и не предвидится, что есть возможность заполучить только Хранительницу Духа, и то неясно, успеет ли она выжить в казематах Ордена до того, как ее освободят… И так далее.

Мне оставалось только отмахиваться. Он же не виноват, в конце концов, что Хранители не рождаются. А много ли наисправляешь, отплясывая у подножья Колонн в одиночку? Да еще с неполными, забитыми потоками. Не мое, конечно, дело, но я не слишком понимал отца, на мой мысленный вопрос заявившего: «он должен разобраться самостоятельно». Да его после каждой такой пляски в одну рожу оттаскивать приходилось на руках! А потом еще трое суток отпаивать свежей кровью. Мало мне батюшки на попечении, так еще за этим, как за дитем малым, смотри — больше некому. Воладар хоть и друг ему, но маг весьма посредственный. Может быть, снизойдет на него однажды озарение Дара, может, нет. А до тех пор он в делах Круга, что называется, ни в зуб ногой, да и Колонны его сомнут, если сунется туда. Так что, обморочного Владыку Тьмы мне приходилось таскать на своем горбу. И не раз еще придется, наверное.

Но увы, я не мог задерживаться на Динтаре столетиями — спустя не то пять, не то семь лет, властный призыв моего Владыки распрямившейся пружиной подбросил меня посреди ночи. Мне едва хватило времени собрать вещи и проститься с динтарцами, пока собирали эскорт.

Я отбыл из Темного мира, сохранив в душе восхищение его жесткой красотой, чтобы вновь увидеться с Волком вновь при обстоятельствах далеко не радужных…

Часть 3. Поворот Колеса.

9. Посол или невеста?

Динтар… До самого конца дней моих я, дочь светлой Хэйвы, буду славить твои просторы. Ибо можно любить край детства, то благословенное место, где родился и вырос, мир, в котором ждут тебя родичи и где каждая тварь тебе знакома. А можно на всю жизнь влюбиться в тот мир, где ты однажды потеряешь свое сердце.

Каждый мир по сути своей — живое существо. И, как все живые существа, определяет себя. Мать-Хэйва — солнечно-зеленая женщина, она пахнет медом и печеными яблоками, кокетлива и любит наряжаться, скрывая свою опасную хищную природу. Ее супруг Динтар, что никак не может догнать возлюбленную в вечном кружении вокруг Оси Колеса, — мужсуровый и воинственный, боевой доблестью вскормивший своих обитателей. Хвойными лесами, туманами и грозой пахнут его темные одежды. Говорят, есть у них сын, жемчужно-серый и совсем юный, но родители укрывают его от посторонних глаз, и найти третий мир осевой Триады никак не удается.

Едва лапы наших грельвов ступили на черно-синий в золотых письменах мрамор динтарских Колонн, едва завораживающее низкое пение древних гигантов коснулось моих ушей, я поняла, что полюблю этот мир. Вокруг нас кольцом вздымались ввысь, пропадая в небесах, восемь прозрачных и гладких, словно хрусталь, столбов в три обхвата толщиной. Их наполняла Тьма, глубокая и не менее прекрасная в своей мощи, чем Свет. Если подойти ближе, можно было разглядеть, как она стремительно мчится от земли к небу, пестря яркими искорками и пузырьками фиолетового сияния. Этот неясный глубинный свет жил в центре каждой Колонны, словно тонкий стержень, та самая сердцевина Силы, что дает им легендарное могущество. В наших такого не разглядеть — Свет глаза застит… И здесь легче дышать. Потоки Темных Колонн по напряженности отчего-то слабее наших.

А еще это место знало Ваэрдена. Обостренным чутьем влюбленной женщины я чуяла, как все здесь наполняла его искренность Хранителя. Все правильно, здесь нельзя быть иным.

Шествовала весна в самом разгаре. Вокруг Колонн цвела вересковая пустошь. Казалось, сойди с камней и утонешь в бело-розовой пене. Нежные облака цветков, в которые нарядился колючий кустарник — так старушка примеряет свадебный покров, в котором приносила когда-то главные в своей жизни обеты, — покрывали равнину почти до самого горизонта. Резко дунул ветер, донес из-за спины запах моря. Я почуяла присутствие Юдара, Змея-Воздуха. Значит, и духи здесь те же самые, родные. Пахнуло цветами и тучами, набухающими дождем.

Мы с любопытством принюхивались и прислушивались, оглядывались по сторонам, ища тех, кто мог бы нас проводить.

Встречающие не заставили себя долго ждать. Из ближайшей рощицы уже мчался отряд всадников в черных мундирах с яркой алой отделкой. Алые же короткие плащи бились у них за плечами. За моей спиной изумленно зашушукались гвардейцы, выделенные дядькой Димхольдом мне в сопровождение. Я не сдержалась и тоже округлила глаза. Нам навстречу верхом на гибких сильных животных, похожих на помесь собаки с антилопой, скакали самые настоящие даэйры!

Или нет? Я пригляделась к тому, что ехал впереди.

Черноволосый и желтоглазый, он был крепок и строен, словно клинок меча, а с лица бледноват, как все ифенху. Крылья песочно-золотистого оттенка были раза в полтора меньше, чем у наших даэйров, и чешуей не щеголяли. А в остальном сходство с нами было таким же, как у Волка. Его китель украшала золотая вышивка по воротнику, рукавам и груди, на красном эмалевом наплечнике справа красовалось что-то вроде золотого даэйра или феникса.

Он спрыгнул с седла прямо на ходу, подбежал, поклонился.

— Раз-эр-Энтьер Воладар, первый гвардии Кланмастер Служащих Трону Эль-Тару Ваэрдена Трилори, к вашим услугам. Простите великодушно, госпожа моя, у нас нет опыта по приему гостей из иных миров, да еще столь высоких… Простите.

Голос у него был приятный. Не низкий, не высокий, чуть бархатный такой. Свита с моей и с его стороны с любопытством друг друга разглядывала. Они жужжали мыслями, перебрасывались вопросами — я не вслушивалась.

— За что же мне вас прощать, за отсутствие пышного кортежа? Увольте, я дикое лесное существо, — я улыбнулась, показав клыки. Все шесть. — К человеческим условностям непривычное.

Кланмастер улыбнулся в ответ не менее клыкасто.

— Эль-Тару велел мне встретить вас и проводить в столицу. Он передает извинения за неудобства в долгой дороге — с порталами сейчас неладно, работают не все, и пару недель нам придется ехать своими, вернее сказать, звериными ногами.

— Что же, — ответила я любезно. — К походной жизни мне не привыкать, и это хорошая возможность познакомиться с Динтаром поближе лично.

И мы отправились в путь. Пришлось немного подождать, пока ифенху свернут лагерь, разбитый в роще ради нашего ожидания, но и только. После мы покинули вересковую пустошь и бодрой рысью двинулись по дороге. Грельвы поначалу косились на незнакомых зверей, те в ответ повизгивали и хрипели, норовя вскинуться и затеять драку, но ифенху жестко пресекали всякое неповиновение поводьям. Животные звались ашигхами. Морды у них были хищные, клыкастые, крепкие мощные ноги вместо копыт оканчивались лапами, а длинные хвосты напоминали метелки. И вели они себя все больше по-собачьи, принюхивались, возмущались тем, что вожак идет не впереди них.

Воладар держался подле меня справа и чуть позади, как и подобает галантному мужчине, воины обоих отрядов окружили нас плотным каре. Я оглянулась назад, чтобы в последний раз насладиться величественным видом живых Колонн, но, к своему изумлению, ничего не увидела, кроме голой равнины. А наши видны были отовсюду, даже с острова Мерреид далеко на юго-востоке, где когда-то стояла столица человеческих императоров.

Раз-эр-Энтьер заметил мое удивление и любезно пояснил:

— Наши Колонны долгое время опустошались недобросовестными Хранителями, госпожа. Когда мой Владыка был призван Ими к служению, он закрыл магам все пути сюда и развесил кругом не одно и не два кольца защитных чар. С тех пор дорогу знают лишь единицы, те, кому положено.

Что ж, разумно, если находятся умники, желающие разобрать священные камни по кусочку. У нас такое не прошло бы — и Духи к своей обители не подпустят, и отцу мало какой человек, даже маг или вельможа, смеет перечить.

Динтар словно красовался передо мной. Дни стояли погожие, солнечные, и пока мы ехали по Маредской равнине — так назвал ее мой любезный провожатый, — я во все глаза разглядывала попадавшиеся на пути городки и деревеньки, широкие полосы заливных лугов, на которых паслись табуны ашигхов и стада молочных коров. С севера постоянно дул ветер, смягчая жару и принося с собой запахи морской соли, водорослей и камня. Ифенху Клана Воладариан все как на подбор были сильны и лиц под капюшонами от солнца не прятали. Только с тревогой поглядывали на небо, когда в ясной голубизне начинали собираться тучи.

Когда мы проезжали какой-нибудь городок насквозь, люди старались почтительно уступить нам дорогу, не попасться на глаза и вообще, держаться подальше. Вот уж этим меня было не удивить — мы, проходя отдаленные от Клановых столиц человеческие поселения, вообще набрасывали мороки и личины.

Ну не жалуют люди бессмертных. Не любят. Боятся того, чего не понимают, и не понимают то, чего боятся. Найти выход из этого замкнутого круга удается немногим. Прочие либо молчаливо сторонятся нас, либо при встрече хватаются за оружие.

Пока мы ехали, Разэнтьер (так его было проще называть, чем выговаривать полные имя и титул) рассказывал мне о стране, об обычаях, законах. И о себе, конечно. Я с удивлением — в который раз уже! — узнала, что перепончатые крылья ему подарила кровь брата, которой тот предложил напиться обожженному водой ифенху. Большинство Темных бескрылы, получают сей подарок только Аль-хэйне — Высокородные. Те, кому сила Темного дара, наследственность, либо упорные многолетние тренировки тела и духа позволили взойти на эту ступень. Их крылья — чистый эфир, обретающий форму лишь в бою или тогда, когда они желают показать свою силу.

А Разэнтьер принадлежал к старинному роду Эр-риану, людей, издревле служивших Высокородным компаньонами, когда надо — кормильцами, лекарями, няньками. Даже хранителями душ. Вечерами, когда мы останавливались отдохнуть в каком-нибудь леске, предпочитая держаться от селений подальше, я заслушивалась его рассказами об эпохе войн между двумя народами, о том, как насмешница-Судьба свела вместе бродягу Волка и рыцаря-инквизитора, как рыцарь, вместо того, чтобы отвезти пленника к своему магистру, решил помочь ему бежать, как их приютил последний Старейшина ифенху Тореайдр Змей. Как едва не убитый инквизиторами Ваэрден решил отстаивать честь своего народа и в этой войне к нему присоединился Воладар. Как Ваэрден передал ему свой дар, и они навсегда стали близкими друзьями, почти братьями.

Много было историй. Я слушала, запоминала и складывала их как сокровища в самый дальний уголок памяти, чтобы потом, наедине с собой вытащить на свет и полюбоваться снова причудливой игрой судеб.

И вот, наконец, когда усталость от долгой поездки уже начала подбираться к нам, впереди замаячили огни предместий Тореадрима. Как пояснил Разэнтьер, столицу Империи в честь Старейшины назвали намеренно: и приятное Мастеру сделать, и его авторитет среди людей укрепить.

Мягкий весенний сумрак ложился на землю, как кот с разноцветными глазами-лунами. Вот-вот готовилась прийти ночь в звездной темной вуали. Грельвы и ашигхи резво цокали когтями по плитам широкого тракта. Пряные ароматы цветов, трав и земли смешивались с запахами близкого человеческого жилья, отнюдь не столь приятными. Люди пахнут слишком резко, даже если держат себя чистюлями. Как-то кисло, что ли. А уж если на дороге попался пьяница, у которого в жилах вместо крови бражка бежит, так от сивушного духа только удирать и остается. Мне хотелось чихнуть.

Но этикет никак не позволял. Потому что к нам приближался Эль-Тару.

Я выпрямилась в седле своей грельвицы, сбросила с плеч усталость. Меня, дочь Владыки соседнего мира, он обязан был встречать лично. И его черный злющий ашигх так и рвался в галоп, чуя желание всадника, но крепкая рука не давала ему слишком разогнаться и оставить позади свиту. За спиной Волка скакали Кланмастеры — я поняла это по блестящим наплечникам и властной манере держать себя. Я увидела их лишь мельком.

Весь окружающий мир в ту минуту сошелся в одном-единственном мужчине. Лицом к лицу. Глаза в глаза. Мои зеленые смотрели в его желтые. Мы поравнялись так, что звери под нами заплясали и закружились с фырканьем. Здесь, на дороге, где в этот час не было ни единой человеческой физиономии, Ваэрден позволил себе открыто обрадоваться мне, не надевая маску железной властности и равнодушного величия. Но все равно, сколько царственности было в его радушной улыбке, в пожатии руки, стиснувшей мои пальцы для поцелуя. Неслышное мысленное «здравствуй» было предназначено только мне.

Я все-таки чихнула. И мы оба рассмеялись.

— Рад вас видеть, Илленн-эрхан. Я подумал, что вы будете против утомительного путешествия в компании толпы назойливых придворных, посему послал вам навстречу всего лишь маленький отряд. Вы простите меня?

— Прощаю, — кивнула я. — Лучшего подарка, чем знакомство с вашим миром воочию, вы не могли придумать, государь.

Я не я буду, если в этот момент все, кто был с нами рядом, не поняли того главного, что звенело между мной и Волком, и что мы оба не осмеливались высказать. Но ифенху собирались молчать как рыбы, особенно в присутствии придворных. А мои сородичи скоро должны были отбыть назад.

— В таком случае, позвольте проводить вас, — любезно улыбнулся Ваэрден. — Официальный прием в вашу честь назначен на завтра, а сейчас вы наверняка устали с дороги.

— Благодарю, Эль-Тару, я вам крайне признательна за все.

Ох уж этот этикет с его обязательным словоблудием! Я была искренне благодарна Волку за то, что большую часть утомительного сплетения словесных кружев мне придется выслушивать завтра. На свежую голову, которую я очень хотела бы вымыть перед сном.

Я плохо помню тот первый проезд по вечернему Тореадриму — слишком хотела спать. В седле держаться умудрялась только благодаря выучке и, кажется, чьему-то телекинезу. Помню яркие огни световых шаргофанитовых кристаллов на главной городской улице, широкой, обсаженной похожими на обелиски деревьями, названия которых я не знала. Помню, как людские голоса сливались в невнятный шум, а лица — в ворох цветных пятен. Мир, говорят, слухами полнится, и о приезде «иноземной особы монаршей крови» многие прослышали. К тому же выезд Владыки с ближайшей свитой — зрелище редкое, а люди развлечения очень жалуют. Так что мы были вынуждены раздвигать людское море, как корабли раздвигают ледяные поля в холодных северных водах.

Помню, как мы пересекли реку, одетую в гранит набережной. Под могучим мостом свободно проходили небольшие барки, а в опорах скрывался механизм, позволявший развести его для прохода больших судов. Бросилась в глаза ажурная ковка перил — чугунная вязь складывалась во вздыбленных грифонов и змей. Я скользнула взглядом по прихотливым изгибам металла, сонно моргнула и уставилась на небо. Оно было расцвечено голубыми и зелеными полосами северного сияния, словно бы брошенного на шпили зданий ворохом роскошных шелковых шарфов. Мелькали перед глазами прозрачные силуэты духов, ставших в полудреме явственнее видимыми. Я предпочла следить за их кружением, чтобы отвлечься от оглушающего гвалта людских мыслей, и на меня снова накатила усталость.

Помню, как увидела издали замок, высившийся на холме над городом темной, подсвеченной огнями громадой. Его строили еще во время войн, и каждый камень в его стенах служил одной-единственной цели — защищать тех, кто укрылся внутри. Отголосок той военной суровости зыбким маревом витал над Волчьей твердыней, бился на ветру алыми знаменами с серебряным крылатым волком. Мы въехали в распахнутые крепостные ворота и оказались на огромной дворцовой площади, расцвеченной желто-оранжевыми и голубыми огнями кристаллов. Парадная лестница широким мраморным языком сбегала вниз от высокого крыльца, по бокам замерли в почетном карауле гвардейцы. Я улыбалась и кивала, что-то отвечала на приветствия, но на самом деле спала на ходу.

Потом, много позже, я очень удивилась, узнав, что в тот вечер пошел слушок, будто Эль-Тару намерен развестись со своей «супругой». О том, что придется сживаться с какой-то еще незномой женщиной, которая мне наверняка не рада, я предпочитала сейчас не думать.

На следующий день незадолго до полудня мне пришлось испытать на себе все прелести официального дворцового приема в Ифенху-Тариет.

Тронный зал, убранный ало-золотыми драпировками и отделанный янтарем, сверкал от обилия кристаллов и факелов. Дневной свет, скромно проникавший в узкие высокие окна-бойницы, отступал, словно старался стать незаметным. Воздух от множества дыханий, слившихся запахов благовоний и факельного дыма был спертым, так что несчастные гвардейцы-ифенху, замершие вдоль стен статуями навытяжку, старались шевелиться поменьше. Придворные делали вид, что им духота совершенно не мешает, перешептывались и шушукались, бросая редкие опасливые взгляды в сторону округлой колоннады, державшей купол над дальним концом зала. В сторону черного престола на возвышении из нескольких ступеней.

Базальтовый монолит, которого рука резчика коснулась совсем чуть-чуть, только чтобы государь мог воссесть и в спину не давили острые сколы, как будто обнимал застывшую на нем седовласую фигуру в парадном алом с серебряно-черной отделкой облачении. Вместо венца голову монарха почти незаметно охватывало плетение из тонких серебряных полос, большей частью сбегавшее по волосам на затылок. Жесткий взор янтарно-золотых глаз был устремлен прямо перед собой, правая рука лежала на эфесе внушительного фламберга зеленоватой стали с оскаленным клыкастым черепом в гарде. От оружия веяло Силой, хозяин брал его в руки не каждый день и не просто так. Пальцы иногда поглаживали блестящее оголовье кончиками когтей. Подле ног Эль-Тару сидела этаким черным грифом женщина, завернутая в дорогие блестящие шелка. Она поджимала тонкие карминовые губы и изо всех сил старалась держаться так, чтобы свет играл в бриллиантах ее диадемы. До нее успели дойти городские слухи, и она прекрасно понимала, что вот-вот навалится новый ворох интриг.

Высокие двустворчатые двери распахнулись сами собой, и сильный голос Разэнтьера представил всему честному собранию меня.

— Ее Светлейшее высочество, княжна Илленн эль Шиар-ад’Дин, владетельница Дома Ветров, опора Столпа Пламени стороны Света, дочь хэйвийского Владыки Света, Эль-Тару Кхайнериара Кетара эль Шиар-ад’Дина!

Я вошла в зал. И зал затих.

Мне не было нужды долго готовиться, придирчиво выбирать платье из сотни нарядов, наводить красоту и переживать по поводу «слишком длинного носа» или «слишком маленьких глаз». Я шла такая, как есть, выбрав для этого приема платье, подаренное рыжим братом Мефом, нашим князем-пауком — «на удачу».

Огнистый переливчатый паучий шелк льнул к телу, как вторая кожа, в разрезах длинной, в пол, верхней юбки при каждом шаге мелькал золотистый газ нижней; казалось, будто вспышками по вытертому камню пола перетекает пламя. В вырезе скромного декольте поблескивало ожерелье из подобранных в тон глазам изумрудов, волосы я убрала нитками мелкого речного жемчуга, открыв шею и оставив кокетливо выбиваться лишь пару локонов. Я улыбнулась монарху во все клыки и острия зубов и решительно двинулась к престолу. За мной следом шли двое даэйров из моей свиты. Один нес на плече длинный сверток.

Мой Волк был прекрасен. Он испускал волны почти осязаемого могущества, припечатывал ими глазеющих на меня придворных и гвардейцев. Именно так и никак иначе выглядит ожившая Власть. И никто не замечал, что ему не по нутру духота, что его злят неудобная каменюка и толпа дармоедов, что госпожа Зиерра привалившаяся к его ноге, сама вот-вот осядет в обморок. Все это тоненьким ручейком текло мне, как смущенная жалоба старому другу.

Я нацепила на лицо любезную маску, улыбающуюся всем и сразу в меру скромно и в меру с достоинством. Казавшаяся худой вороной женщина аж скрипнула зубами со злости — проторчать в этой удушающей коробке, полной всеобщего лицемерия, предстояло еще пару часов точно.

Я невозмутимо отбила заряд ненависти, посланный обжигающим взглядом какой-то барышни из толпы. Врешь, душенька, не возьмешь — меня такие фокусы с десяти лет не берут.

Уста мои тем временем медовым голоском произносили подобающие случаю речи. Ваэрден отвечал, сыпались титулы, любезности. Придворные ловили каждое слово, чтобы потом и так и этак вертеть сегодняшний день в тесных будуарных кружках и на светских приемах. А обсудить им было что. Потому как, едва отзвучал положенный поток взаимных приветствий, я жестом велела своим воинам приблизиться и обратилась к Эль-Тару:

— В знак искренней и долгой дружбы между двумя нашими народами позвольте преподнести вам скромный дар, государь. Он наверняка придется вам по душе.

Стоявший справа от меня даэйр шагнул вперед и, осторожно сняв мягкую ткань, с поклоном протянул Владыке Тьмы оружие. По залу прокатился общий ах.

Еще бы. Дядька Димхольд чего попало не кует. Оружие из-под его молота выходит всегда единственное в своем роде. Вот и этот меч-шигара был особенным. Гладкая рукоять из черного дерева доходила Волку до груди, широкое, чуть изогнутое лезвие возвышалось острием над его головой. Шигара в бою заменяет и меч, и бердыш, и копье разом. На светлой с травленым узором стали стояло клеймо мастера — оскаленная морда берра. Сам металл искрился вкраплениями чар и чуть отливал зеленью. Такое железо водилось только возле Шайнар-Мерит Мортан, Крепости Сердца Камня. Оно легко хранило в себе магию и придавало сплавам небывалую прочность.

Я видела, как у Ваэрдена от изумления расширились зрачки. Еще бы. Этот подарок означал признание, принятие в семью. Димхольд никогда и ничего не дарит чужим.

Волк быстро взял себя в руки, поднялся (хоть минуту отдохнуть от неудобного трона!) и с искренней благодарностью принял подарок из рук склонившегося воина.

— Это воистину более чем княжеский дар! — не скрывая восхищения, сказал он, осторожно взвешивая оружие на ладони, примеряя к руке и любуясь отполированным до зеркального блеска металлом. — Передайте мастеру мою искреннюю благодарность.

— Еще не все, государь, — улыбнулась я, дерзко глядя ему прямо в глаза. — К оружию полагаются подобающие доспехи, и думаю, они уже ждут вас в оружейной.

Воцарилась тишина. Сегодня ложь, лесть и притворство с позором бежали от каменного престола Эль-Тару. С каким безумным восторгом придворные сплетники будут смаковать этот день, как тщательно интриганы станут продумывать свои заговоры! Зиерра на ступеньках сдерживала довольную улыбку, а глаза превратились в два черных камешка. Ко мне, наивной, снизошло понимание, потому что Дим не берется за молот просто так — и тем более не дарит плоды своего труда чужим. Я чуяла руку отца, эту игру он вел открыто. Нарочито прямой удар в лоб, демонстрация силы тем, кто мог бы усомниться в нашем могуществе. Дружеский союз должен быть скреплен династическим, с которым на редкость удачно сплелась любовь. Хэйвийский посол, как же. Ха! Просватанная невеста! И об этом знали все присутствующие.

Тем временем спектакль продолжался. Ваэрден передал шигару кому-то из Кланмастеров и вернулся на место.

— О необходимых формальностях и договорах мы поговорим позже, Илленн-эрхан, — Волку вконец надоело страдать от жары и разлитых в воздухе густым киселем мыслей придворных. — А пока все благородное собрание ожидает торжественный прием в честь ее княжеской Светлости!

Мать моя ведьма! Мне предстоит выдержать еще и это. Раз так, значит, нужно устроить маленький праздник не только всему этому сборищу, но и нам с Волком.

И поверьте, мы его устроили! На глазах у всего высшего света Эль-Тару вел себя со мной так, будто я уже его нареченная, а свадебные договоры подписаны. Я, весело щебеча, порхала по бальному залу, улыбалась окружающим, играла роль, играла с ними, как кошка с выводком мышат. Внезапное пренебрежение Зиеррой меня насторожило. Это был вечер ее падения в глазах двора, несомненно, но что за этим последует? Вальс кружил нас с Ваэрденом в танце, мы касались друг друга сознаниями, и я тихонько спрашивала по-хэйвийски:

— Разве допустимо так вышвыривать ее, как ненужную вещь? Разве можно вот так сходу превратить ее в пустое место?

— Можно, — так же тихо отвечал он. — И нужно, поверь мне.

— Я слышу, как они радуются, как честят ее на все корки.

— Не думай о ней. Это сейчас не должно ткбя волновать.

Раз-два-три, раз-два-три… Я понимаю, что он мой так же, как я — его. Мы двигаемся в такт, в лад, и столь же ладно бьются наши сердца. Вокруг скрежещут зубами вельможи — еще бы, мы разрушили столько блестящих планов единым махом. А мне все равно. Меня хлещут ненавистью чужие пронизывающие взгляды, так что прогибаются силовые щиты — сейчас все равно. Игры в кошки-мышки будут потом. Сейчас есть мы в водовороте слившихся лиц.

«Я всегда буду рядом»

«Я знаю»

Две эти мысли слились в одну, перепутались. Где чья?..

Дворец затих далеко за полночь. Кто отбыл восвояси, кто остался в отведенных покоях. Слуги принялись сновать туда-сюда по полупустым коридорам — их время наступало, когда благородные господа нахлебники отправлялись почивать, и простолюдины никак не могли оскорбить их взор. Эль-Тару наверняка корпел над бумагами, его жена где-то злилась — отголосок этого чувства растекался чуть ли не на весь дворец.

А я сидела возле полуоткрытого окна своей новой спальни, набросив на плечи шелковый пеньюар, и расчесывала мокрые после мытья волосы. Свечей я не зажигала, световые кристаллы прикрыла. Мне хватало света двух лун. Как странно, и здесь виден Акрей… Его огромный голубой диск ни с чем не спутаешь, потому что он никогда не вращается, как положено обычному небесному телу, всегда сияет в одной точке неба. Я вспомнила рассказы отца о том, как в дни самых первых войн Древних между собой народ Алден, ища спасения, перебрался на эту луну и затянул ее в какое-то другое измерение. С тех пор ее будто бы нет нигде, но видна она везде. А люди-рептилии свободно путешествуют чуть ли не по всем мирам Колеса Судьбы…

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Недосуг о лунах думать. Мне предстояло, во-первых, исполнять посольские обязанности, во-вторых, набить руку на дипломатии, все равно так или иначе понадобится. Занять сие могло не один год и даже не один десяток лет — но я бессмертна и терпелива. Времени у меня уйма. 

***

Следующее утро началось для меня с мышей. Дохлых. И не в тапочках Зиерры, а на моей же подушке. Изрядно вымотавшись после тяжелого дня в непривычной обстановке, спала я крепко, посему шутника не заметила. А не то быть бы красавцу откровенно исцарапанным.

Проснулась оттого, что одна мышь бревнышком скатилась по подушке и проехалась мне по волосам. Кое-как разлепив глаза, я приподнялась и хмыкнула. Тушка тут же радостно докатилась до ложбинки между подушкой и периной. Вторая осталась лежать на краешке, возле самой кружевной отделки. Я хмыкнула еще раз и задумалась — заорать или нет? Пожалуй, не стоит. А то шутничок наверняка будет очень доволен удавшейся гадостью. Кстати, кто это сюда пробрался? И как?

Горничной велено было не беспокоить меня еще с вечера. Терпеть не могу, когда вокруг суетятся чужие, и приходится стоять столбом. Будто для того, чтобы одеться и привести себя в порядок у меня руки растут не из того места! Так что, то и дело косясь на мышиные трупики и обдумывая план страшной мести, утренний свой туалет я совершила сама. Потом, держа окоченевших зверьков за хвостики, я прошла к окну в гостиной своих апартаментов. Ага, на подоконнике задержалось несколько песчинок с чьего-то сапога. Значит, шутник забрался через окно. Чуть приоткрыла створку и выглянула наружу. Зрелище представилось роскошное.

В розоватом полусвете раннего утра на серой брусчатке дворцового плаца проходил утреннее построение один из Кланов. Мелькали черно-желтые мундиры с нашивками разных рангов на жестких стоячих воротниках, и у мужчин, и у женщин длинные волосы были схвачены в высокие конские хвосты. Они не слишком стремились соблюдать дисциплину, пересмеивались и шутили, порой очень даже скабрезно. Чем-то напоминали водяных охламонов братца Рахи. Я, стараясь сильно не высовываться, чтобы не заметили, пыталась разглядеть две вещи: во-первых, как можно забраться на карниз второго этажа, а во-вторых, кто среди «хвостатых» Кланмастер. Что до карниза, то на одной из фальшивых колонн был местами недальновидно помят плющ. А Кланмастер…

Признать его можно было не только по вышивке на воротнике. Тонкий и стройный, почти как девушка, он двигался с изяществом бойца-танцора и чуть нарочито-манерно. Гладкие черные волосы до пояса, зеленые глаза на бледном лице, очень тонкие правильные черты и голос звонкий, юношеский. С ним одним это сборище не решалось перепихиваться локтями и подсовывать ему за шиворот тараканов — похоже, сегодняшним утром насекомые под одеждой были обязательной дежурной гадостью.

А еще, проводя перекличку, раздавая указания, благодарности и гауптвахты, этот тип старательно не смотрел в мою сторону. Очень старательно. Так что мне, привыкшей вычислять пакости Рахи, его старательность яснее ясного кричала о вине.

«Так во-от кто мне мышей подложил! Ну-ну…»

Я задумалась. Он, конечно, важная птица и все такое, но мыши говорят сами за себя. Новичок подвергается испытаниям на прочность нервов. Выходит, красавчик не слишком обременяет себя почтительностью к высоким званиям… Ну и прекрасно. Свое получит.

Явившейся с легким дворцовым подобием привычного мне завтрака горничной я велела тихо и незаметно выбросить тушки, чтобы никто этого не видел, в особенности «даритель». Женщина поохала, всплеснула руками — «опять Зараза про приличия забыл!» и пообещала все сделать. Я коротко поблагодарила и жестом отослала ее.

Через час, после общегвардейского построения, мне надлежало присутствовать на очередном бесполезном человечьем действе — ежедневном докладе государю. И проводить меня до малого тронного зала вызвался, разумеется, сам шутник.

— Фицгерн Айвар, — представился он, галантно целуя мне руку. — Гвардии Кланмастер Несущих Мир, к вашим услугам.

— Взаимно рада, — я лучезарнейше улыбнулась. — Знаете, так мило было получить столь приятный подарок в первый же день пребывания в незнакомом месте.

Он слегка опешил и запнулся от неожиданности. Изогнул точеную бровь, не сумев скрыть удивления. А я продолжала, глядя на него честными глазами невинной девушки:

— Ну, вы же понимаете, мы, кхаэли, в некотором роде, кошки. И подарить мышку — значит, проявить не только уважение, но и… определенную долю расположения.

Фицгерн со свистом втянул воздух и как-то странно дернулся. Лицо его из бледного стало серым с прозеленью.

— Насколько… глубокого? — спросил он, явно вот-вот собираясь сбежать. Этого не позволяли лишь приличия и придворные, постоянно сновавшие туда-сюда мимо нас.

— О, почти свадебный дар! — прощебетала я.

Ифенху побледнел.

— Простите, я… не знал, светлейшая эрхан. Такого больше не повторится, уверяю вас!

— Конечно, — кивнула я. — Вы же не станет больше приносить мне их по утрам, верно?

— О да, сударыня. Вину свою признаю, раскаиваюсь. Мышами вас более беспокоить не буду.

— Вы найдете другой способ, — я еще раз улыбнулась, демонстрируя клыки. — Знаете, один из моих братьев любит на досуге пошутить…

— Не знал, не знал… — вздохнул Фицгерн. Облегчение в этом вздохе слышалось столь явно, что я едва сдержала усмешку. Ручаюсь, что он готов был отправиться выяснять, не устроил ли случайно дипломатический скандал.

Так, перебрасываясь намеками, мы шли по дворцовым коридорам. Придворные шмыгали мимо, кланялись на ходу, сыпали приветствиями и во все глаза таращились на меня.

Надо сказать, вычурной пышностью дворец Эль-Тару не отличался, в убранстве сквозила все та же военная суровость. Роскошь была… строгой что ли. Без излишних завитушек и позолоты. Но вот знатных оглоедов во дворце водилось явно слишком много. Они пестрели нарядами, как тропические птицы перьями, а в прическах некоторых дам впору было вить гнезда тем же птицам. А уж шумели!.. От топота и гвалта — хотя сами себе они наверняка казались верхом беззвучия, — я поневоле прижимала уши.

В малом тронном зале дышалось гораздо легче, чем в парадном — народу здесь толпилось меньше, окна были шире, разжигаемые для пущей эффектности факелы отсутствовали напрочь. Я про себя хихикнула: здесь вместо каменюки стояло обычное кресло. Еще бы, Волку с лихвой хватило одного куска скалы.

Я, как полагалось, склонилась перед государем, получила в ответ милостивый кивок и заняла свое место — справа от Разэнтьера. Зиерры на «законном» месте не было, не то не избежать бы мне шипения. Людей по большей части тоже — только самые высоко залетевшие. С такими самодовольными рожами, что казалось, будто они вот-вот лопнут от собственной важности.

«Приготовьтесь скучать, сударыня», — мысленно шепнул мне Вmоладар. «Это только поначалу вызывает интерес».

«Надо же хотя бы поначалу изобразить рвение к государственным делам», — ответила я. При этом на лице ничего кроме живейшего любопытства и интереса к происходящему написано не было.

Увы, через полчаса я поняла, что Разэнтьер оказался прав — откровенно дремал даже сам Эль-Тару. С открытыми глазами, и умудряясь сохранять на лице маску строгой суровости. Скучные отчеты о происшествиях за ночь во дворце и городе навевали тоску. Хотя сам начальник дворцовой и городской охраны, которого тоже с души воротило от каждодневной рутины, пробудил во мне настоящее, а не показное любопытство.

Он был из Воладариан — черно-красный мундир, нашивка на рукаве в виде свернувшегося золотого феникса, обязательная шпага в отделанных красной кожей ножнах на левом боку, хорошая бойцовская выправка, заработанная явно не на плацу. Но, во-первых, в отличие от большинства виденных мной Служащих Трону он был бескрыл, по крайней мере, внешне. А во-вторых, он уродился белым, что, кажется, редко свойственно ифенху.

Белейшая кожа, платиновые, схваченные в низкий хвост на затылке, волосы, ярко горящие рубиновые глаза на довольно жестком лице, выдававшем прожженного циника и забияку. По-своему он был даже красив, но от него хотелось держаться подальше.

— Таким образом три пьяных дебоша, учиненных ночью в приречных кварталах столицы, и одно разбойное нападение, устроенное бандой Кривого Гвоздя… Алден побери, для кого я тут птицей сиф каркаю?!

Присутствующие зашушукались, а Волк заметно оживился, сбросив с себя скучающее оцепенение.

— Майрен, — ласково ухмыльнулся он. — Во-первых, порядок есть порядок, и негоже его нарушать. Поэтому все мы тут и собрались. Во-вторых, твои орлы разобрались? Устранили? Молодцы, вырази им благодарность от меня, и давай дальше. Избавь меня от ненужных подробностей.

Майрен фыркнул, всем своим видом давая понять, куда он хотел бы послать столь бесполезное времяпровождение вместе с двором, а заодно и с императором. Но отчет все-таки закончил, стараясь излишне не витийствовать и выражаться покороче. Дождавшись царственного взмаха лапой со слегка выпущенными от нетерпения когтями, белоголовый почти бегом ринулся из зала, на ходу что-то бурча себе под нос. Я его понимала — дела в любом случае важнее стояния здесь. Но почему воздух вокруг него так искрился, будто он жаждал от всей души заехать Эль-Тару по морде?..

Следом чередой прошли главы гильдий — кто с прошением, кто с докладом. Это были как ифенху, так и люди, последние иногда весьма почтенного возраста, лет за двести. Эль-Тару в разговоре с ними ограничивался короткими замечаниями, изредка — двумя-тремя фразами. Главы Кланов являлись пред государевы очи с недельными отчетами, во время которых Ваэрден перестал откровенно грезить и навострил уши. Я при этом честно старалась вслушиваться в отчеты, потому что беглую гортанную речь динтарцев, разбавленную еще и разными диалектами, понять было сложно.

К моему изумлению некоторые из них оказались еще и Хранителями. И как я накануне не почуяла? Наверное, от усталости. Моему знакомцу Фицгерну явно благоволил Юдар, Рахабьеру Найкамару — Дух воды Ульнар. Как тихонько пояснил мне в голову Разэнтьер, Кланмастер был главой всего флота Ифенху-Тариет. Правда, при нелюбви к воде, только формальным главой, но зеркальное совпадение с нашими Рамарэнами меня позабавило. Интересно, он случаем не скрывает под высоким воротником жабры?..

Дум-ар-Тар Тевар, олицетворявший собой высшее армейское командование, походил на дядьку Димхольда, и не зря — его Стихией, как оказалось, была Земля. В самом Разэнтьере под конец я уловила предрасположенность к Огню… Надо же, можно сказать, напарник.

Меня отвлек его негромкий полушепот. На сей раз словесный:

— Ваша Светлость, вам слово.

Я встрепенулась и подошла к Волку, еще раз поклонившись. Он благосклонно взирал на меня и мысленно подбадривал.

«Ну давай же, ты прекрасно справишься».

Справлюсь, куда я денусь.

— Мой государь, — начала я. — По условиям договора, подписанного вами и моим отцом в год тысяча тридцать шестой от Начала Царствия в месяц спокойной воды, четыре из шести кхаэльских Кланов готовы отправить к вам на службу по пять сотен воинов в знак союза между нашими народами. Они будут подчиняться приказам вашего командования и участвовать в боевых заданиях точно так же, как ваши собственные воины при условии, что им позволят сохранить их собственные родовые гербы. Согласно договору, срок их службы вам равен полувеку, но может быть продлен по их желанию.

Выдохнула незаметно. И умолкла, ожидая его ответа.

— Две тысячи бойцов, — кивнул Эль-Тару. — Что ж, согласно договору, Кланы Служащих Войне, Броненосцев и Хранящих Покой отошлют на Хэйву равное число воинов сроком на полвека на тех же условиях. Для обсуждения деталей я жду вас у себя в полдень, ваша Светлость Илленн-эрхан.

— Как пожелаете, Эль-Тару, — отозвалась я, еще раз поклонилась и, медленно отступив на три шага, вернулась на свое место в строю придворных. От предстоящего разговора помимо упомянутых Волком «деталей» можно было ожидать чего угодно.

До полудня меня галантно развлекал все тот же Фицгерн, не иначе, по высочайшему приказу. Мы гуляли по дворцу — напоминающему маленькую крепость в крепости четырехугольному зданию с башенками по углам и просторным внутренним двором, — по самой цитадели, куда более огромной и внушительной, чем само Волчье логово. Я своими глазами увидела знаменитый симбиоз ифенху и людей: смертных в замке было куда больше, чем Темных, и многие из них носили Клановую форму подобающих цветов. Зло взяло на своих — почему люди заставляют нас прятаться в укрепленных городах и замках вместо того, чтобы понять? Почему мы боимся их? Да, мы, хотя могли бы…

Я отбросила незваные мысли. Мне следует научиться у Темных жизни среди людей и научить этому сородичей, а не лелеять старые обиды.

Интересно, что скрывается в Тореадриме за старинным фасадом? Дома мало того, что работали все вемпарийские Арки, так еще и благодаря любезному допуску Яноса-эрхе в библиотеку Мунейро-ви-Иллес многие старые технологии были подняты из небытия. Под Ареи-Калэн, например, скрывается древний Храм Душ а при нем лаборатории, где по рассказам учителя Тиреля можно запросто вырастить или собрать любое живое существо или машину. На Динтаре с виду не ушли дальше мечей, конно-воловьей тяги и доспехов. Но кто знает, что Ваэрден решил утаить от людей ради их же спокойствия?..

Я спросила об этом Фицгерна.

— Мы освоили луну, — ответил он. — Чем мы хуже алден? Нашли когда-то птичий портал, а он оказался рабочим. Наши Умники из Клана Вопрошающих туда, разумеется, первыми полезли. Там оказались целые катакомбы внутри! Теперь Умники оттуда почти не вылезают, науку двигают.

— А почему люди ничего об этом не знают? Вы не приносите им открытия?

— Зачем? — пожал плечами Айвар. — Кто хочет — в академии поступает, учится, мы же не запрещаем. Медицину и магическую, и обычную, поддерживаем в обязательном порядке, всякие там словесные науки. Механику, оптику, алхимию… да много чего! Но дай им в руки что-то посерьезнее меча, щита и кирасы — княжна, вы представляете, во что они способны ввергнуть Динтар при их постоянном стремлении воевать? Мы хоть в драках молодняк учим, а они делают это неизвестно зачем. Так что, Мелкаэн и его Вопрошающие держат всю науку только под своим крылом. Надо будет — им решать, что дать людям в пользование.

Я не нашлась, что ответить на такое. На Хэйве все выгляднло примерно так же. Жажда знаний укладывалась большей частью, в магическое русло, а это отменяло необходимость что-то слишком сильно менять в повседневном быте. Тайные же знания оставались тайными, не предназначенными для обычной жизни и обычных дел. Но было в этом что-то… неправильное. Ведь если не давать знаний, они так и останутся… неудобными дикарями.

При виде здешних лошадей я искренне удивилась. Хрупкие очень, тонконогие, но красивые. Я бы не рискнула на таких ездить — неровен час, загонишь ненароком, и что потом? Нет, выносливые грельвы или дахарры Рея привычнее.

В полдень за мной явился лично Разэнтьер. Чем дальше, тем сильнее казалось, что меня взялись опекать не больше не меньше — ближайшие соратники Волка, не доверяя этого никому другому. Делать им больше нечего, что ли? Но не лезть же в чужой дом со своим уставом… Мне оставалось только следовать за провожатым, про себя гадая, что же может сулить разговор с Эль-Тару.

Личный кабинет Владыки располагался в его покоях на третьем этаже, куда не было ходу ни назойливым придворным, ни обычным гвардейцам, ни даже Кланмастерам без особого на то дозволения. Ваэрден отвел огромный лабиринт залов, будуаров и комнат для себя и своей Эль-Тари. Там же скрывалась его личная библиотека, собрание книг в которой по словам Разэнтьера превосходило древностью саму столицу раза в три.

Личную обитель Волка охраняли только крылатые Воладариан высшего ранга. Проходя мимо караулов, я всей кожей чувствовала их силу, от которой хотелось ежиться. Такие умрут на месте, но врага к Эль-Тару не допустят.

Мне здесь понравилось. Аромат старинного темного дерева смешивался с едва уловимым металлическим запахом кованых светильников по стенам, тонким пыльным налетом бархата драпировок и старинной мебели. Орудуй здесь хоть рота горничных — запах пыли и книг из таких мест не выветривается никогда и только придает еще большее очарование старым жилищам. Толстые ковры полностью глушили шаги, тишина была почти осязаемой. Казалось, еще чуть — и она сгустится во что-то зримое.

— Мы пришли, — тихо сказал Разэнтьер, остановившись перед высокой двустворчатой дверью с вырезанным на ней личным гербом Ваэрдена — не то стилизованным крылатым человеком, не то… нетопырем? Причудливые изгибы рисунка сливались перед глазами во что-то непонятное.

Замершие возле дверей гвардейцы еще больше подобрались при виде нас. Они почтительно толкнули створки дверей, распахивая их, и Разэнтьер поманил меня за собой.

— Идемте, госпожа моя, Эль-Тару уже ждет вас.

Оговорку я заметила, но промолчала. Я не его госпожа и уж точно не скоро ею стану, но то, что для него мое царствование — дело решенное, дорогого стоило. Я молча кивнула и прошла за ним в небольшую, но уютно обставленную приемную. В глаза бросилось диковинное, причудливо изогнутое дерево, росшее в кадке у окна. Узкие синеватые листья были изузорены серебристыми прожилками и трепетали даже в спокойном воздухе приемной, источая сладковатый приятный запах. Оно здесь росло, чтобы просители не так маялись ожиданием, что ли?..

Я прислушалась. От двери справа веяло сосредоточенностью и работой, там клубились густые мысли. От дальней слева веяло покоем и уединением. И запретом приближаться.

— Прошу вас, — Разэнтьер с поклоном отворил передо мной резную створку, подтолкнул вперед и оставил наедине с Волком.

Я даже оглядеться не успела — всколыхнулся от прыжка пахнущий бумагами и воском воздух, крепкие руки сгребли меня в охапку, и Ваэрден радостно рявкнул в самое ухо:

— Ну наконец-то! К алденовой праматери условности, я безумно рад тебя видеть!

Меня оторвали от пола и закружили, вынуждая с визгом вцепиться в плечи. Он улыбался во всю пасть, полную острых звериных зубов и довольно, по-волчьи рычал.

— Поставь меня на место! — смеясь, потребовала я.

— Зачем? — проурчал он.

— А разговаривать мы так и будем?

— А чем плохо? Ты маленькая, вот посажу тебя себе на плечо…

— Поставь! — я вывернулась из объятий и соскользнула на пол, успев наградить его дружеским поцелуем. — Ты же позвал меня для дела.

— Ну и что? — Волк искренне вскинул бровь. — Могу я, в конце концов, встретить старого друга, какхочу?

А глаза медовые, хитрющие. Совсем не дружеское проглядывает в них иногда, но тут же прячется за привычной маской. Он вздохнул и отступил, давая мне оглядеться. М-да…

Кабинет больше походил на старый библиотечный архив — везде громоздились завалы книг и бумаг. Фолианты горками высились на полу, на кушетке в углу, на массивном письменном столе у высокого стрельчатого окна. Со столешницы чуть ли не валились свитки писем и отдельные листы отчетов. На кресле, стоявшем возле стеллажа с книгами — на полках зияли изрядные бреши, а тома, коим надлежало в них стоять, прочно прописались на полу, — цветным покрывалом расстелилась полная карта Динтара со всеми материками. Я бы ничуть не удивилась, обнаружив горку книг даже в Волчьем кресле, но сидеть на знаниях, как видно, было не слишком удобно…

Заметив мой оценивающий взгляд, Ваэрден смутился и поспешно кинулся сворачивать карту — освободить мне кресло, надо думать.

— Понимаешь, неохота каждый раз лазать по полкам в поисках нужного, — пробормотал он, зашвырнув толстый рулон в угол. — А так все под рукой.

— Понимаю, — кивнула я и хрустнула суставами, приподнимаясь на цыпочки в позу «звериных лап». Тело приняло команду к полуобороту, я стала существенно выше ростом. Присмотревшись к корешкам, я принялась на пальцах кружить между книжными завалами и расставлять труды по полкам, ориентируясь по названиям. — Но ходить здесь уже вовсе негде.

— А может, совсем наверх не надо? — обреченно спросил Ваэрден, глядя на мои метания туда-сюда.

— А тебе лень телекинезом дотянуться? — съехидничала я и, приглядевшись к названиям книг на самой верхней полке, отправила еще одну гулену в полет на место.

— Не лень, — возразил он. — Но когда я в работе, я не думаю о том, как бы мне запрыгнуть наверх или дойти до библиотеки!

— А как порыться в неразобранной бумажной куче, значит, думаешь?

— А куча — это мой священный рабочий беспорядок! — возмутился Волк, отобрал у меня «Высшую трехмерную математику», хлопнул ею об стол, а меня загнал в собственное кресло. Я плюхнулась в его мягкую глубину и вжалась в спинку — не дай Вещий раздавит своей зеленой тушей. — Ты не помнишь, куда я засунул брачный и союзный договоры?

— Нет, — ответила я, сделав круглые глаза. Он буквально затапливал меня чарами, обаяние подавляло волю и умоляло, упрашивало сдаться. Ага. Так я и поддалась. — Откуда мне знать, куда ты важные бумаги запихиваешь.

— Жаль, — ифенху навис надо мной, склонился ниже, так что меня накрыло волной его запаха — мятного, с легкой примесью горечи. — Видишь, к чему приводит разграбление моего беспорядка?

— Вижу, — кивнула я, сопротивляясь давлению его теплой обволакивающей воли. — К наглости некоторых волков. Мы еще не супруги.

— Это временно, — промурлыкал он, отстраняясь. Я тут же выпорхнула из кресла и почти прыжком очутилась на середине комнаты.

— Временное настолько, насколько я захочу, — улыбнулась я, скрестив руки на груди. — Есть еще некая особа по имени Зиерра.

Я прошлась по кабинету, как бы невзначай остановившись так, чтобы между нами оказалась неразобранная груда книг.

— Задержавшаяся возле трона фаворитка, — скривился Ваэрден, делая шаг в обход. — Устранить ее несложно, если тебе она мешает.

— Скажи это ей, — я на шаг отодвинулась. — И вообще, займись договорами!

Волевой удар. Решившись на такое, я еще на шаг отскочила в сторону. Его разум был тверже и острее стальных лезвий, что выходят из-под молота дядьки Дима, так что от отдачи зазвенело в ушах, но сдаться?! Даже если самой очень этого хочется?! Да хвостом меня по голове, как говорят даэйры!

— И этот котенок рос у меня на руках, — хмыкнул Волк и двинулся на меня таким же «звериным шагом». Игра становилась опасной, но от этого только быстрее бежала по жилам кровь и жар приливал к щекам.

— Котенок вырос, — ответила я, чуть выпуская когти. Мы кружили по кабинету, шурша одеждой, неотрывно глядя друг другу в глаза и не переходя грани игры, за которой когти могут впиться в плоть а клыки в горло.

Я ударила еще раз, но импульс лишь скользнул по щиту с воображаемым скрежетом металла о металл. Не стоило даже пытаться, Ваэрден опытнее и сильнее меня на тысячелетия.

— Рыси слабее волков, — ухмыльнулся он и выметнул руку мне навстречу, будто метя ударить когтями.

Я успела вскинуть ладонь, перехватить — и ощутила шершавую, загрубевшую кожу натруженной оружием руки. Словно разряд пробежал от пальцев до плеча и по позвоночнику, меня передернуло, и колени подогнулись. Он поймал, упасть не дал, но зажал в тиски рук так, что невозможно оказалось даже пискнуть. Я изо всех сил ощетинила разум этаким ежом со стальными иглами. Злилась на себя за то, что от ласкового касания его пальцев до моей щеки и уха все желание сопротивляться пропадает. От бессилия запищала — рык уже не получался, — но писк был заглушен поцелуем. А потом этот гад укусил меня за ухо.

— В следующий раз я не сдамся так просто! — в отместку я дотянулась и дернула его за изогнутый рог. Эффекта не возымело — что сделается покрытой зеленоватой кожей кости. — Иди ищи договоры!

Ваэрден со смехом разжал руки. Я обиженно мявкнула и забилась в то самое кресло, на котором валялась карта, исподлобья глядя, как он роется в бумагах. И ведь знает, где что лежит! Эль-Тару протянул мне с десяток скрепленных шнурком листов, исписанных четким мелким почерком. Я узнала руку наставника Тиреля — значит, это он составлял бумаги, причем задолго до моего посольства.

Брачный договор… Формальность, предназначенная большей частью, для смертных. Половину документа составляли взаимовитийствования и титулы — отца, Ваэрдена и мои. Вторую половину…

Оная половина заставила меня непонимающе воззриться на Волка. Он сидел боком на столешнице, сцепив пальцы на колене, и внимательно следил за выражением моего лица.

— Что не так? — спокойно поинтересовался ифенху.

— Вот это, — я помахала листом.

— Ну и что тебя смущает? — Волк чуть подался вперед и вдумчиво прочел вслух: — «Я, Кхайнериар Кетар эль Шиар-ад’Дин, милостью Колеса Судьбы Владыка Света, Опора Столпа Равновесия, Эль-Тару хэйвийский… и так далее… отдаю в жены Ваэрдену Трилори, милостью Колеса Судьбы Владыке Тьмы, Опоре Столпа… и так далее, это не интересно… свою дочь, владетельную княжну Илленн эль Шиар-ад’Дин, милостью Колеса Опору Столпа Пламени и наследницу Равновесия Хэйвы и моей волей — Кхаэль-Тариет, Владычицу Света…» Ну и что тебе не нравится?

— Все! — рявкнула я.

— Совсем все? — поник Волк, поджав уши и глядя на меня несчастными глазами побитой собаки. — И… за меня ты не хочешь?

— За тебя хочу, — успокоила я его. — А вот все остальное мне не нравится! Почему я узнаю о своих титулах последней?!

— А ты разве не знала?

— Откуда? — я взвилась на ноги так, что ифенху чуть не подпрыгнул на своем насесте. — Меня выбрал Фирхэ, ты знаешь! И никогда речи не шло ни о каком Равновесии! И о наследстве тоже! Потому что править должен Рей! И вообще, как это возможно, если я буду здесь?!

— Тихо, — он скользнул мне за спину и положил руки на плечи. — До всего этого еще далеко, не скандаль. Что странного в том, что наследницей назначена кровная дочь, а не одаренный Искрой даэйр? К тому же, место Рейнана за троном, а не на нем, он там себя лучше чувствует, и лучше способен помочь. Ты с таким риану не пропадешь. Или как это у вас… Амиран, страж?

Я упрямо дернула левым ухом. Да хоть десяток амиранов, не мое это дело и все тут! А уж быть главой Круга Девяти…

— Если я — наследница Равновесия, то… ты знаешь закон.

— И до этого еще далеко, — успокаивающе прошептал Волк. — Ты всерьез думаешь, что Отец Отцов взойдет на погребальный костер? Скорее я поверю в то, что он превратится в божество.

— И это значит, что мы будем видеться раз в полвека, потому что я буду вынуждена остаться на Хэйве, чтобы нести свой долг.

Обойдя письменное чудовище с бумажными завалами, я встала у окна. Светившее с утра солнце затянулось плотной пеленой туч, и все представало перед глазами в жемчужном полусвете. С этой стороны стены замка сливались с утесом, на котором он стоял, а сам дворец служил одновременно и частью внешних укреплений. Здесь кончался Тореадрим и начинались владения диких духов.

Взгляд мой проваливался прямо в зеленую пропасть леса внизу — темные ели перемежались с незнакомыми мне лиственными гигантами. Если глаза меня не обманывали, у некоторых одна ветка могла сравниться толщиной с целым стволом иного старого дерева. Лес простирался до самого горизонта, растворяясь в серой туманной дымке. Где-то там далеко, накатывало на берег холодное северное море. Там у устья реки стоит оживленный порт Скельгарим, куда приходят суда со всех концов Динтара, там ключом бьет торговля и можно встретить кого угодно. Но отсюда не разглядеть — лишь безмолвный простор, над которым кружат стаи мелких ветряных духов.

Стало тоскливо. В памяти всплывали разные мелочи, над которыми я никогда не давала себе труда подумать, считая их само собой разумеющимися. Например, мою способность видеть и слышать всех стихийных духов сразу — тогда как Хранитель-стихийник способен разглядеть и подчинить только духов своей Стихии и никак иначе. Или разномастные видения, сопровождавшие меня всю жизнь — это тоже свойство Хранителя Равновесия. Или Рейнара Даэррэха.

Возможно ли простому огненному магу воплотить в жизнь целую реальность, руководствуясь голым желанием?

Увмжу ли я его еще когда-нибудь? Или он развеется, как утренний туман на ярком солнце, когда новые заботы лягут на плечи?

Как я Волку скажу, что давно уже не девственница?..

Кто никогда не был связан с духами мира — не поймет. Чья душа никогда не летела вместе с потоком Силы Колонн от земли до небес и выше, в вечную черноту междумирья — тому не ощутить, не осознать всей полноты жизни. Когда душа становится песчинкой в потоке первородных сил, а разум объемлет все пространство от края до края — ты превращаешься в Огонь тысяч и тысяч звезд что горят на Колесе, согревая сотни больших и малых, молодых и старых, плотных и призрачных миров. Ты становишься тягучим жидким огнем вулканов, что бурлит под каменной кожей твоего родного мира. Ты вспыхиваешь кострами в очагах, что согревают живущих долгими холодными вечерами. Ты пламенеешь — а рядом с тобой еще семеро таких же как ты, познавших всю глубину одной из первородных основ бытия. И девятый, тот, кто ведает все и владеет всем, но и груз несет вдесятеро более тяжкий.

Кто такие Хранители? На Динтаре об этом забыли, на Хэйве мало кто помнил. Говорили, мол, «девять магов, поддерживающих мир и служащих Великим Колоннам». Это воистину так, но это и не вся правда.

Восемь спиц у Колеса Судьбы. Огонь, Вода, Земля, Воздух — основы явного существования. Жизнь. Смерть, Дух и Время олицетворяют бытие неявное. Восемь помощников у того, кто способен, пользуясь мощью белых или черных исполинов, проникнуть в любой одушевленный мир галактики, поговорить с ним, узнать о его обитателях, вмешаться в их жизнь; кто способен, видя одновременно несколько вариантов прошлого и будущего, изменить ход событий. В худшую или лучшую сторону — остается целиком на совести Хранителя. А для собственного мира он ни больше и не меньше, чем залог существования, точно так же, как мир — для него. Нет ничего крепче и полнее этой связи. И если отец решится передать ее мне, то дни его жизни начнут быстро клониться к закату…

А мне останется кружить в вечном танце с Волком на разных полюсах Оси, не отдаляясь и не приближаясь, потому что Свет и Тьма едины и противоположны, и нам должно поддерживать равновесие вращения Колеса.

— Не хочу… — выдохнула я, судорожно сжимаясь и чувствуя, что вот-вот сменю облик на звериный, и будет это выглядеть весьма неэстетично. Только сейчас обнаружила, что Ваэрден стоит позади меня, крепко обхватив за талию и не давая сорваться в оборот или еще какую дурость. — Не хочу, чтобы он уходил!

— Ш-ш-ш. У тебя есть я, — он наклонился к самому уху и опять куснул, всего лишь чуть прихватил клыками. — А денется отец куда-то или нет, это еще неизвестно. До этого еще дожить надо. И разделить нас я не позволю никаким обстоятельствам. Поняла, ma sierri?

Я невольно мурлыкнула, греясь его теплом. Сдавившая сердце серая муть постепенно отступала. Нужно было, в конце концов, прочесть второй договор и поставить подписи везде, где требовалось. Если уж родилась наследницей, все равно от этого не получится никуда сбежать.

— Разумеется, ma sierru, — кивнула я, в который раз за эти пару часов вывернулась из кольца могучих рук и потянулась к кисти для письма, лежавшей на подставке рядом с маленьким шаргофанитовым кристаллом, служившим по вечерам лампой. — Где и что я должна подписать?..

Примерно то же время.

Хэйва, Мунейро-ви-Иллес

Кхайнэ молча ждал хозяина птичьей цитадели. За высоким, от пола до потолка, окном злобно бесилась метель, но ее горестный вой почти не долетал сквозь створки. Пусть лучше гнев выплеснет буря, чем он задушит птицу своими руками.

В покое с высоченными сводами царил полумрак, скрадывая очертания обстановки. Кристаллические светильники по стенам горели тускловато — видимо, кончался заряд, а пламя в камине тем более не разгоняло зимний сумрак.

Клац, клац, клац — черные когти по истертому камню. Шелест светлой одежды. Пальцы судорожно сжались на толстом конверте из плотной коричневатой бумаги, смяли его.

Гнев все же прорывался дрожью. Кхаэль как заведенный ходил туда-сюда по комнате и тяжело дышал. С каждым лишним мгновением ожидания его все больше трясло от ярости.

— Чего ты носишься, как дверью придавленный? — тихо спросил Янос. Как и когда он вошел — Кот не слышал. — Что-то случилось?

— И ты еще спрашиваешь!

Вемпари вздохнул и сделал несколько шагов навстречу с видом смертника, безмятежно ждущего казни. Но абсолютное спокойствие Вождя на сей раз не охладило кхаэльский гнев.

— Тварь пернатая! — сдавленно выплюнул Кот, швырнув конверт на чайный столик. Содержимое наполовину вылетело из него. Кот вновь заметался. Слышался бешеный трехтактовый стук сердца.

Вемпари мельком взглянул на бумаги и остался стоять, где стоял, сложив крылья и опустив руки. На лице, превратившемся в застывшую серую маску, не отражалось ничего. Только в красновато-карих глазах проглядывала усталость.

— Узнал сейчас… — тихо, одними губами произнес ирлерр, глядя куда-то вовнутрь себя. — Да. Это был лишь вопрос времени…

— Ты бы предпочел, чтобы я вообще ничего не знал, — Кхайнэ резко остановился. Развернулся, скребанув когтями по полу. Свободно сплетенная белая коса хлестнула по спине и перелетела через плечо, разметавшись.

— Наверное… бессмысленно мне что-то пытаться объяснить. Однако… если ты хочешь — я скажу. Если нет… что ж… делай что хочешь.

— Этому… извращению может существовать объяснение?! — кхаэль усилием воли держал себя на месте, чтобы не дай Вещий не размазать хрупкого крылатого по стене кровавым пятном. В глотке нехорошо клокотало рычание, глаза побагровели.

— Всему существует объяснение, — Янос вздохнул, разом как-то осунувшись и постарев. — Вопрос лишь в том, нужно ли оно тебе.

Кхайнэ колотило. Бешенство изливалось из него ядовитым жгучим Светом, уши прижались к голове. Крик, вой, рев — это все было накануне. Когда Рей только передал ему злополучные бумаги. Когда он своими глазами увидел подпись Джанрейва, утверждающую проект «Химера», когда прошелся глазами по отчетам многочисленных операций, проведенных когда-то в акрейской лаборатории. В тот вечер Рейнан еле сумел удержать его от убийств, споив несколькими кувшинами вина. Сейчас…

— Я замечательно подхожу на роль подопытной крыски, правда? Меня можно было вот так запросто сунуть под алденский скальпель, заплатить за работу немалые деньги, запихать в тело какую-то дрянь… А после нагло лгать!

Крылатый продолжал смотреть вникуда, лишь слабо вздрагивая через слово. Каждое первое припечатывало Силой не хуже увесистых оплеух, каждое второе ножом резало по сердцу. С крыльев соскользнуло несколько перьев, бесшумно опустились на пол мертвыми бабочками.

— Кхайнэ, я… — но слова застряли в горле, рассыпавшись бессмысленным бормотанием.

— Что ты? Ну что ты? Преподал мне прекрасный урок доверия и «всеобщего блага», спасибо. Я его усвою. Или скажешь, будто не знал, что у Харш не сработал наркоз?

Голос Владыки внезапно сел и с басовитого рыка скатился в зловещее сипение. Гнев спадал, уступая место страшной ледяной пустоте. Он оглянулся, ища за что бы уцепиться, но так и остался стоять посреди комнаты, истекая тускнеющим Светом. Наркоз тогда действительно сработал не полностью. Он лежал под слепящими лампами, неспособный двинуть и пальцем, но видел и ощущал абсолютно все. А крылатые рептилии с человеческими лицами полосовали и переделывали его тело… По живому. Хотя, честно старались облегчить страдания хотя бы наркотиком. Но боль работающего мутагена не мог перебить даже он. Потом была агония. Лающий приказ откатить мутации. Замершая возле шеи в последний момент игла инъектора. И пустота беспамятства.

— Неужели ты с высоты своей нынешней мудрости не осознаешь, что так было нужно… — прошелестел Янос уже почти беззвучно.

— Для чего нужно? Из-за этой дряни внутри я больше не могу нормально работать, не могу подняться наверх, на Колесо. Она меня давит, разрывает изнутри. Или вы что, специально ждете, когда я взорвусь, как бомба?

Кот снова начал метаться туда-сюда. Хотелось рвать на части, выплескивая внезапную обиду и боль… Но даже сейчас он не мог себе такого позволить, оставаясь… кем? Хранителем? Эль-Тару? Или другом этому вот… Кхайнэ и слова-то подходящего найти не мог.

— Есть и другие пути оказаться единым с Колесом… — туманно бросил Янос, поднимая взгляд на кхаэля. Взгляд этот, впрочем, оставался по-птичьи стеклянным.

— Объясни мне, идиоту кошачьему, для чего ты ввязался в это сам. И для чего заложил в меня накопитель? Я, хоть убей, не вижу в вероятностях ничего, кроме взрыва, ставящего под угрозу всю Хэйву!

Кхаэль отвернулся и отошел к окну, махнув рукой. На душе стало мерзко. Как будто нырнул по уши в канализацию.

— Мог хотя бы свои руки не пачкать… друг.

«В чужие я бы тебя не доверил…» — донеслось обрывком мыслей. Говорить крылатый уже не мог. Казалось, еще чуть, и он просто перестанет быть, раздавленный грузом собственной вины.

Кот прислонился лбом к холодной лирофанитовой пластине в раме окна. Метель утихала. Было больно и пусто. За спиной дрожал сжавшийся комок страдания в хрупкой оболочке из мяса, костей, кожи и перьев. Птица, с которой он играл в том, ушедшем из памяти детстве, и «детстве» новом, через которое пришлось пройти после скальпеля. Птица, не раз латавшая его раны после тяжелых боев.

Злодейка-память подбрасывала картины.

Тусклый свет, заливающий ничего не различающие глаза. Древесный запах. Боль во всем теле, неподвижном, чужом, горячем.

Какие-то голоса.

Страшно. Кто они?

— Янос, ты понимаешь, что ты натворил?! — взбешенный хриплый полушепот. Кто-то очень сильно переживает за него. — Если бы не я, он умер бы там! Как ты вообще посмел меня отослать?

— Не умер бы. Вероятности не указывали на смерть. Хотя возможность была высока, да.

Спокойный, усталый голос. И теплые добрые руки, от которых боль в страхе бежит. Надо сказать. Надо поблагодарить… Надо? Что такое «надо»? Как это делается? Кто он? Сиплый мяв из глотки. Все слова разбежались. А что такое слова?.. Как больно…

Он захрипел.

— Тише, тише, хороший. Пройдет. Скоро все пройдет.

Руки. Крепкие, жилистые, хоть и тонкие, с синей кожей. Какая-то невкусная гадость на ложке, но от рук никак не увернуться. Шелест перьев, черных как уголь…

Кхайнэ в бессильной ярости ударил лапой по пластине минерала. Лирофанит выдержал. Зачем, зачем все это? Зачем он сам, руководствуясь «всеобщим благом», играет судьбами не простых смертных — своих же детей?

— Эх ты… Чучело пернатое.

И снова несколько перьев, враз поседев, опустились на пол серыми клочьями пепла. Янос больше походил на старую помятую игрушку — забытую и сломанную, но, возможно, дорогую как память. Кхайнэ тихо подошел, подплыл. Мягко положил руки на жилистые тонкие плечи, придержал.

— Ты моя птица, — шепнул он в самое ухо вождю. — Слышишь?

Ирлерр вздрогнул и затих, на мгновение подняв взгляд на друга. То ли не знал, что сказать, то ли все еще не верил, что его не пытаются придушить или ударить. Он молчал, нервно дрожа крыльями.

— Кхайнэ, разве… — но снова голос предательски дрогнул и вырвался слабым кашлем.

— Разве мы люди или дети, чтобы рассориться из-за того, что было тысячи лет назад, и за что давно заплачено? А если мне когда-нибудь придется проделать то же самое — кто возненавидит меня?

Янос странно встрепенулся, быстро дернув взглядом в сторону, помотал головой:

— Это все… слишком неоднозначно… Может быть… И я… Когда…

Казалось, крылатый пытается говорить о нескольких вещах сразу и путается между ними.

— Ты говори яснее, — Кот убрал руки и отстранился, зная, что друг не любит лишних нежностей. — Невмешательство — хорошая политика, но иногда излишне вредная. Если что-то видишь — скажи, прекрати молчать!

— А… кажется, мне не показалось… — в красных глазах вспыхнул белесый огонек, но тут же исчез. — Рейнан…

Кхаэль вздрогнул. Удушливый страх подкатил к горлу, сердце снова ударилось о ребра. Его Первый сын. Его опора? Что с ним? Порой вытягивать из Яноса правду было все равно, что гнутый гвоздь клещами драть. И за это точно стоило перья выщипать!

— Что ты видишь? — снова навис он над пернатым.

— Рей, он… с ним что-то не так, и потом… будет… — Янос зажмурился, отступил назад, пытаясь ухватиться за стену и начиная медленно сползать на пол.

Кхайнэ прыгнул. Поймал, отнес в кресло. Присев на колено рядом с полуобморочным ирлерр, пару раз легонько хлопнул по щекам, досадуя на капризный дар — чем сильнее и ярче вождя накрывало предвидением, тем меньше он успевал сказать перед обмороком. А потом, к несчастью, не помнил ничего из того, что говорил.

Черные крылья, вяло скребущие по полу, вдруг резко выгнулись вверх, заостряясь сталью броневых перьев — лязгнул металл, поднялся удушливый и непривычно едкий запах грозы и пепла с серно-чешуйным послевкусием. Янос трепыхнулся, едва не вывалившись из кресла:

— Смерть… смерть в небе… черный… Рей, стой! — и пернатый разом опал, окончательно, на этот раз, потеряв сознание. 

10. Тень страха

Хэйва, Дарреи Лар,

столица Клана Даррей .

— Демоны его знают, что такое! Сколько это может продолжаться?!

— Еще одно донесение?

— Представь себе! Эльхан Шестой, видите ли, отказывается пускать наших купцов через свои границы. «Заразы» опасается. Третий. Третий, мать его, за последние полгода! Люди что, с ума посходили?

— Боюсь, что нет.

Рейнан молча протянул отцу наполовину скрученный лист плотной бумаги. Тот хмыкнул и подцепил его щупальцем телекинеза, не поднимаясь из кресла. Пробежал глазами. Вздохнул.

Светлый зимний день заливал кабинет тайро Даррея мягким призрачным полусветом сквозь высокие окна. Жемчужное сияние снега, укрывшего цитадель и город, разогнало тени в углах и под потолком. Особая снежная тишь проникала даже сюда, за толстые каменные стены и заглушала треск поленьев в камине. Зима в южных широтах — неслызанное дело! Но странности с погодой в последнее время казались сущей мелосью по сравнению со всем остальным.

Отец и сын с утра заперлись вместе и по уши зарылись в бумаги — как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Дела в Кхаэль-Тариет нынче шли неважно.

— Должны же они, в конце концов, понимать, что мы сами страдаем от диких не меньше, — проворчал Рейнан себе под нос. На ответ он не надеялся.

— Увы, что мы, что дикие для них на одно лицо, — Кхайнэ отложил в сторону послание и взялся перебирать кипу отчетов на коленях. — Ну вот, еще одно гнездо прямо под носом у Мефа, недалеко от Зарим Лари^[18].

— Истребили?

— Нет, просят о помощи. Вожак у стаи попался сильный, перебил полотряда и сбежал под землю. С отрядом был сам Мефитерион.

Тайро встрепенулся, вздрогнул крыльями.

— Что с братом?

— Легкое ранение, через дюжину дней оклемается. Но вот то, что они стали селиться уже вблизи Клановых столиц, мне не нравится…

— Я отправлю к нему сотню охотников и пару даэйров, — кивнул Рейдан. — Но отлавливать вожаков отдельных стай бесполезно, все равно отпочкуются. Надо уговорить его запустить цепную реакцию самому…

Оба понимали, что это будет еще одна бесполезная попытка. Как бы ни были плохи дела с паучатами, Меф от них не откажется. Это, в конце концов, его дети, иногда — в самом прямом смысле этого слова…

Кхайнериар продолжал медленно перебирать бумаги, с каждой минутой мрачнея все больше.

— Южане увеличивают армию, якобы для успешной защиты от нежити. Разрыв торгового договора с Атореем. Увеличение пошлин на вывоз пряностей с Мелорских островов, и это несмотря на то, что их народ одного корня с Кланом Рамарэн. Полагаю, надо собирать Клановый совет и начинать подготовку к возможной войне.

Рейнан оторвался от бумаг и поднял на отца острый, как нож, серебряный взгляд

— А четыре года назад тебе было мало войн? Между прочим, я с твоего распоряжения старался быть с людьми помягче — и вот пожалуйста, мы получили роскошный цветник религиозной ереси!

Владыка вздрогнул всем телом и зашипел, скаля клыки. Тянущийся поперек груди рубец от жертвенного ножа еретиков еще не сошел и до сих пор иногда напоминал о себе болью.

В тот год впервые сорвался ритуал Равновесия. Кхайнериар не удержал общий поток Силы на пике разгона и, потеряв сознание, разомкнул Круг. Хранителей разметало, по лесу прокатилась волна энергии, обломала пышные лапы вековых елей, распугала и поубивала живность. Потрясенный и расстроенный Кхайнэ открыл портал неизвестно куда прямо от подножия все еще гудящих, неспокойных Колонн… и пропал. Его не было день, второй, третий… На шестые сутки глухого молчания сердца сыновей-побратимов сжал ледяными колючими лапами страх.

Это потом, гораздо позже, выяснилось, что усталого Хранителя отдал в руки религиозным фанатикам один из приближенных, которого кхаэли считали лояльным, что люди в глухих уголках Кхаалета подвергаются нападениям одичавших кхаэлей — потомков обезумевших «паучат» из Клана Хизсар, которых, как считалось, уничтожили до последнего. И что обвинили в этом завладевшего миром демона и его порождения. А демонов следует уничтожать, дабы мир очистился от скверны…

Разразилась война, нанесшая последний сокрушительный удар по репутации царствующих хищников. И теперь золотоглазый народ пожинал ее горькие плоды сполна. Здоровье Кхайнэ оказалось подорвано. Он едва мог выдерживать мощь общего потока Стихий на больших ритуалах Равновесия, о Песне Мироздания и помощи Темным в очистке их Колонн не могло быть и речи. Теперь вот правители соседних государств постепенно отказывались иметь дело с кхаэлями и даже с людьми, жившими на землях Тариет.

— Ты знаешь, что я сыт этим по горло, — поморщился Владыка. — Я ведь слышу, как плачет земля, когда по ней шествует война. И не надо напоминать мне о моих ошибках, я прекрасно о них помню.

— Прости, — Рейнан бросил копаться в еще неразобранных бумагах, одним прыжком очутился подле отца и, припав на колено, виновато, по-звериному, ткнулся головой в раскрытую ладонь. — Ты не изводил бы себя, а подумал, как дальше жить. Прошлое в прошлом.

— Слабость Мефа на моей совести, — пробормотал Кхайнэ, рассеянно лохматя волнистые черные волосы сына. — Ты с твоей неправильной Смертью. И в результате — позор на весь род, и от кого! От патриарха!..

Тайро позволил себе несколько мгновений неги под родной горячей рукой. Все труднее каждый раз после таких поблажек возвращать себе щетинисто-жесткую собранность и поднимать щиты, скрывая душу от посторонних, а их — от Стихии, с которой приходится беспрестанно бороться.

— Надеюсь, у Рыськи получится договориться с ифенху, — нарочито небрежным тоном бросил Рей. Кхайнэ нахмурился, но смолчал, чувствуя, как дрожит под ладонью его детище, силясь вновь стать непроницаемо холодным. Владыка вздохнул и крепче притиснул сына рукой, заставляя расслабиться. Погладил по спине над крыльями, по острому даже под рубашкой и кафтаном гребню, сейчас мирно лежащему вдоль хребта.

— Она справится прекрасно. Наберется у Темных опыта, научится жить с людьми, и, в отличие от нас с тобой, будет мыслить гораздо непредсказуемее. В бумагах брачного и военного договоров она уже поименована моей наследницей.

— Девчонку в наследницы? Ты уверен? Я, конечно, сделаю все, чтобы ее власть удержалась, но даже свои кхаэли не поймут восшествия на престол ребенка, да еще с таким характером. О Волке и говорить нечего, его не примут за своего.

— Ты думаешь, я зря учил ее желать? — усмехнулся Кот. — Для нее не существует ни авторитетов, ни слова «невозможно», и в этом на повороте Колеса скрыта ее главная сила. Все лишнее отгорит во время перерождения вместе с девичьими капризами. А Ваэрдена… Примут еще как, когда меня не станет.

Рейдан встрепенулся, глянул на отца испуганно.

— Куда это ты собрался?

Владыка вперил задумчивый стеклянный взгляд в самый темный угол кабинета. Там, в сером полумраке за ширмой тени как будто складывались в высокую, гораздо выше среднего роста фигуру с жуткой личиной… В последнее время они все чаще о себе напоминают, являясь когда в потоках света, а когда вот так. И молчаливо требуют платы по счетам. Может быть, удастся их остановить. Но какой ценой?

Заныло сердце, Кхайнэ невольно ротжал ладонь к груди, и видение тут же пропало.

— Готовься, если ничего к тому времени не случится, через смертный сон ее поведешь ты.

— Это рискованно. У меня нет опыта контроля перерождений.

— Другой возможности не будет.

— Отец, она слабый ребенок, ее на Тропе разорвут, и никакие личные дары не спасут!

— Она сильнее, чем тебе кажется. На крайний случай подселишь личность к новой душе и проведешь слияние.

— Ты слишком многого от меня хочешь…

— Рей, я все понимаю, но мы на краю. Она, находясь вне системы, сможет видеть и понимать ее лучше, а возможностей для работы иметь больше моего. Или думаешь, я не знаю, что она поддерживает полнойенное отражение Хэйвы с тобой во главе? Я там частенько бываю, присматриваю за парнем. Думаю, вы с ним прекрасно договоритесь по итогу.

Рейдан молча высвободился из отцовских рук, поднялся и мысленно кликнул охрану возле двери — чтобы распорядились принести Владыке чаю с сердечными травами.

Из воспоминаний Темного Владыки

И снова я, пожалуй, вмешаюсь. Так будет несколько быстрее.

На Динтаре к тому моменту прошла почти тысяча лет. Много всего успело произойти, о чем можно было бы рассказать, но для этого, пожалуй, мне придется самому засесть за отдельные мемуары. А должность, увы, не позволяет, времени нет.

Затянувшееся ожидание приглашения на Хэйву уже почти успело убить во мне всякую надежду и заставило начать думать, что у Кота резко поменялись планы, или произошло нечто непредвиденное. Это нервировало.

И тут снится мне Кот собственной персоной. Я ничуть не удивился: он частенько «захаживал в гости» именно таким образом. А он усмехнулся хитро, ухом дернул и предлагает — не хочешь, мол, в гости наведаться, соскучился небось?

Чего греха таить, да! Я согласился, не раздумывая. Со Светлыми начисто забываешь о необходимости ежечасно притворяться и оберегать спину, а уж о том, что пить и есть можно только десять раз проверенное и подавно. Ну и… эта самая мышца, которая сердце, решила, что ей пора гулко стукнуться о ребра. И не только из-за Илленн. Я сам от себя не ожидал, что не меньше буду ждать встречи сосвоим жутковатым сокровищем.

Собрался, поехал. Для порядка оставил присматривать за делами Бастаена (ничего, пусть привыкает!), а за Бастаеном — Разэнтьера (не то, когда вернусь, дворца на месте может не оказаться, снесет и придворных поубивает). За Разэнтьером, чтоб гопять не натворил ничего по дурости, присматривать остался его дядя, Маг-эр-Тайер Воладар.

Мои отлучки к Колоннам никогда никого не касались, знать вынуждена была к ним привыкнуть, так что времени в запасе имелось достаточно.

Открывал портал первый раз, дважды сбился, чуть не отправился в космос (а не надо было со стороны себя представлять в одиночку прыгающим по камням идиотом!) Но все-таки справился с контролем потоков. У меня получилось, когда я перестал мешать собственному телу и разуму действовать. Прыжок в портал — как в омут головой. Так же страшно и холодно.

По ту сторону меня дожидался наставник. От него веяло белизной, словно его заливало своим светом слишком яркое солнце, а истинным зрением смотреть оказалось вообще невозможно — сплошной свет.

— Ну, что? — встретил он меня ехидной улыбкой, как будто ничего не изменилось. — Поумнел или мне опять за нож браться?

История с ножом на самом деле мелочь. В те времена остановить мою безудержную наглость можно было только одним способом — грубой демонстрацией силы. Что Кот и сделал, едва мой не в меру острый и болтливый язык распустился в очередной раз. Я сдуру вздумал возмутиться из-за того, что меня держат за детеныша и задания дают неподобающие. Кхайнэ, не прерывая наставлений, с безмятежным лицом вытащил из-за пояса кинжал и швырнул его мне в голову. Я даже дернуться не успел, как тяжелое закаленное лезвие проехалось мне по уху, не оцарапав, и вонзилось в спинку кресла, срезав прядь волос. А я после этого месяц старался побольше молчать.

— Нет, — говорю, — за нож браться не надо. Умности прибавилось.

А он хихикает. И смотрит этак хитро. Мол, знаю я, ради кого ты на самом деле сюда явился.

Но что-то во всей этой игре лицом было очень серьезно не так. Иаска стала ощутимее и тверже. И, кажется, приросла окончательно.

В стены Ареи-Калэн Мортан шагнули мы в мгновение ока, а исполнением ритуала гостеприимства изводил он меня еще часа два. Сидели, дела обсуждали, вино пили, но слушал я его, сознаюсь, вполуха. Все пытался отыскать сознанием, дотянуться… Где оба?

И тут меня ждал сюрприз. Странное стряслось с учителем, едва он вздумал встать, чтобы пройтись. Охнул, пошатнулся, сбледнул с лица — аж синева по губам разлилась. Я успел подскочить, придержать — а он смотрит стеклянно в одну точку и будто разговаривает с кем-то другим, спорит, упрашивает.

— Что случилось, отец? — обращение вырвалось бездумно, будто так и надо. Он и ухом не повел, ответил сипло:

— Меня четыре года назад чуть не принесли в жертву Бездне. Вот с тех пор и шалит сердце.

— Что-о?! — я не смог сдержать изумления. — То есть как — в жертву?! Ваши люди напрочь обнаглели от безнаказанности! Тайная Канцелярия по ним плачет!

— Рей мене говорил то же самое, — покорно согласился наставник. — Но не могу я…

— Зато я могу, — невольный рык заставил задрожать лирофанит в оконных переплетах. — Позволь моим орлам из Айвариан негласно порезвиться с вашими людишками — враз присмиреют.

Кхайнэ слабо улыбнулся краешком губ и опустился обратно в кресло. Выглядел он теперь как-то неважно.

— Только после свадьбы, когда ты получишь титул Элью^[19].

Я чуть не поперхнулся вишенкой с блюда. Нет, с одной стороны, само собой разумеется, что тот, кто берет в жены наследницу знатной крови вместе с ней получает и ее земли, но весь Кхаалет, а с ним и Хэйва? Это было чересчур.

— А она… — вопрос камнем застрял в горле.

— Боюсь тебя огорчить… Илленн далеко не тот котенок, которого ты знал.

Мне стало не по себе, хоть я и не подал виду. Что еще успело случиться за время моего отсутствия?

— Это именно онастала причиной войны с королем Аларом пять лет назад, она начала войну с еретиками спустя год, после неудачного жертвоприношения. Она убивала, Ваэрден. Она вела войска в бой, и она же казнила виновных. Лично.

Сумасшедшая ночь была озарена светом десятков костров и вспугнута шумом военного лагеря. Даже волки в горах притихли, предпочтя скрыться в своих логовах и переждать, пока уйдут незваные гости. С гулким хлопаньем крыльев взлетали и приземлялись даэйры, приносившие на себе припасы, а уносившие раненых и умерших. тяжелый бой закончился, но не принес облегчения. Только страх за жизнь Владыки и будущее всего кхаэльского рода.

Возле одного из костров, не снимая давящей на грудь бриганты, мрачная и злая, как стая голодных Жнецов, сидела княжна Илленн. Отцовский фламберг лежал на коленях, отблески пляшущего пламени порождали на крупных волнах черного адаманта изменчивые прихотливые узоры. Из шатра за спиной то и дело доносились болезненные стоны и жалобный скулеж, негромкие голоса лекарей.

Она даже ухом не повела, когда оттуда вышел не менее мрачный Рейнан и плюхнулся рядом.

— Выставили?

— Угу.

Молчание. Обоим хотелось изо всех сил вцепиться друг в друга ради хоть какого-то ощущения надежности, но это был всего лишь судорожный плач одной тонкой ниточки уз из множества. Вся великая паутина крови, что соединяла кхаэлей в единый организм, напряженно натянулась, боясь лишиться своей сердцевины. И это несмотря на то, что четверть часа назад, учинив в лагере изрядный переполох, явилась делегация Алден.

Обитатели Акрея, изгнанники, вечные враги, о сражениях с которыми ходило немало легенд, чье имя приравнивалось смертными к абсолютному злу.

Отряд подошел к границе лагеря и остановился, ощетинившись оружием. Алден ждали, давая себя рассмотреть. Тонкие, словно высушенные чешуйчатые тела, хлесткие хвосты, мягкие перепончатые крылья и до странности человеческие лица с изумрудными змеиными глазами. От них веяло настороженностью и чуждостью.

— Проводите меня к Кхайнэ, немедленно! — выступила вперед высокая властная женщина с ветвистой короной головного гребня. Глава касты А-нон-Тек, Созидающих. Матриарх всего вида. Харш-а-Хин.

Решительно подошедший Рейнан не успел и рта раскрыть, как она резко метнулась к нему, довольно прицокивая языком. Ее оценивающий взгляд словно разобрал даэйра по косточкам и тут же собрал обратно.

— Хорош-ш-ш, — прошипела она. — С-соверш-шенен. И крепок. Ты молодец, с-с-справился со Смертью.

— Откуда вы узнали? — настороженно прищурился Смертоносец, почти без акцента перейдя на шипящее наречие алден.

— Не помниш-шь? Я тебя лечила тогда. Не болтай лиш-шнего, птиц-с-с-са с такими повреждениями не справитс-ся, а я с-создавала Ктэш-ша^[20]. И у меня ес-сть необходимый инс-струмент.

Она коротко кивнула-поклонилась тайро и застыла, ожидая решения.

Он зябко передернул крыльями и рявкнул на подчиненных, велев убрать оружие. Поманив незваную гостью за собой, он быстрым шагом двинулся к шатру за тройным кольцом охраны. Харш в сопровождении пары своих воинов шествовала следом. Их провожали взглядами, полными настороженности и надежды.

— Откуда вам стало известно о случившемся? — все-таки рискнул спросить Рейнан несмотря на то, что в присутствии виртуоза-химеролога его пробирал мороз.

— Любое сущес-ство ос-ставляет с-свой с-след в мире. А уж такой, как твой отец-с — тем более. Умеющим с-слушать этого дос-статочно.

Охрана перед шатром лязгнула секирами, перекрывая вход.

— С чужими не велено, тайро, — прогудели димовы молодцы смущенно.

— Вон! — рыкнул даэйр, злобно оскалившись, и хлестнул обоих крыльями. заставляя отступить. Рейнан решительно откинул полог и вошел, пропустив вперед даму и ее сопровождение с инструментами.

Повелительным взмахом крыла Харш разогнала лекарей, шугнула мешавшего Рея и склонилась над раной сама. Ритуальный атам разворотил ребра и чуть не вырвал сердце. Еще бы на четверть пальца левее и…

Вновь, как когда-то давно на Акрее, она вздрогнула, поняв, что пациент в полном сознании и ни снотворное, ни потеря крови на него не действуют. Кхаэль скулил, невидящими глазами уставившись в потолок, и не дергался лишь потому, что его держала магия Хранителя Воздуха. По другую сторону от алден, даже не подумав сойти со своего места, орудовал пинцетом Янос Джанрейв — руки по локти в крови, по вискам катится пот, лицо застыло каменной маской.

— Раньше почему не сообщил? — шепотом бросила она, от напряжения даже перестав шипеть.

— В бою не было времени, — хмуро каркнул он. — Я не обязан был выкраивать его еще и на тебя.

— Ктэш-ш хорош-ший, — прошипела она на ухо своему творению, погладив сухой рукой по голове. — Ктэш-ш потерпит еще немного. А ты отойди и отдохни, пернатый. У тебя дрожат руки.

Янос глухо и недовольно заклекотал, взъерошив перья, но все же отступил ненадолго — алден была права. Она перехватила его работу несколькими быстрыми и точными движениями. Сыпались короткие лающие приказы вполголоса, сновали туда-сюда руки. Не было времени на споры и взаимную неприязнь.

— Подержи сердце!

И надо осторожно подсунуть кончики пальцев и приподнять тончайшим щупальцем телекинеза хрупкий орган, чтобы напарница могла добраться до поврежденных сосудов и тканей.

Держи, птица, держи, пока за стенками шатра сходит с ума от страха весь кхаэльский род. Одно на волос неверное движение — и друг твой сгинет…

И брат с сестрой сидят у костра неподалеку и ждут.

— Как он? — еле слышно уронила Рысь. Голос был сухой, ломкий. Глаза безразлично смотрели в одну точку в пламени. Руки бездумно гладили холодное лезвие меча.

Ответом было приглушенное рычание пополам с матом.

— Плохо, — наконец буркнул Рей, закусив клыками губу. — Я боюсь, он может остаться зверем… если выживет.

Илленн со свистом выдохнула сквозь зубы, так что подошедший к костру воин вздрогнул, но все-таки рискнул обратиться:

— Моя Элья, у меня для вас новости. Мы нашли возможного предателя — прятался в пещерах неподалеку.

Княжна взвилась на ноги сжатой пружиной. Делать, делать, неважно, что. Лишь бы не думать о криках за спиной. Почему он не теряет сознание?..

— Веди!

Кхаэль молча поманил за собой. Она быстрым шагом двинулась следом, буравя ему спину мертвым взглядомизжелта-зеленых глаз, похожих на пустые стекляшки. Встречные старались убраться с дороги, подальше от меча, который хрупкая девушка с видимым усилием несла на плече, но выпускать из рук — не собиралась.

Он валялся далеко от командирских костров, на самой окраине лагеря, под охраной четверых дюжих ребят. Ничем не примечательный, темноволосый и худощавый, в мятой изношенной одежде. Разве что глаза казались неестественно светлыми, почти белесыми. Димхольдовы молодчики спутали его так, что и с посторонней помощью не больно споро сбежишь. А уж самостоятельно…

Илленн присела подле пленника и повернула к себе его лицо, чуть впившись когтями в подбородок и вглядываясь в неприятные человечьи глаза. Его мысли панически метались и были внятны ей до отвращения.

— Нимхор?! Зачем ты поступил с ним так?! Что он тебе сделал?

Но, не дождавшись устного ответа, встала и отвернулась.

— Передайте всем, что завтра на рассвете я буду судить предателя, забывшего наш кров и нашу дружбу.

Девичий голос неожиданно резко зазвенел металлом, и гвардейцы только молча кивнули, прикрыв светящиеся в темноте глаза. Илленн канула в ночную мглу и краем лагеря вернулась к брату, избегая освещенных мест. Ей не хотелось никого видеть.

— Это он, — буркнула кхаэлья на молчаливый вопрос Рейнана. — Я заглянула в его память. Эти твари даже щитов не удосужились своему подельничку поставить!

— Одной мразью на Кхаалете станет меньше, — вздохнул даэйр.

Рысь поворошила палкой рдеющие угли, подбросила на них хвороста и снова уставилась в проснувшееся пламя. Оттуда то и дело высовывалась недоуменно-жалобная мордочка Фирхэ, но тут же пряталась обратно, чуя настроение хозяйки.

— Почему, Рейю? Почему они так с нами? Отец дарует им дружбу — а его в ответ предают. Предлагает союз — а в ответ они объединяются против него, хотя не доверяют даже друг другу.

— Они люди, Иль. Человек боится того, чего не понимает, и не понимает то, чего боится. Когда волки или тхарги начинают нападать на селения — они тоже не выясняют, какая именно стая это сделала. Они собираются и устраивают облаву на всех без разбору хищников в округе. Им всегда нужен какой-то внешний враг, чтобы чувствовать себя правыми в том, что творят. Только человек убивает себе подобных ради того, чтобы доказать кому-то свою правоту. Только человек считает себя венцом творения и готов ради призрачного «спокойствия» изничтожить все, что не похоже на него. Иногда клыки и когти — достаточный повод, чтобы счесть нас угрозой.

— Но ведь такие же люди веками живут бок о бок с нами. Вон, у костров сидят люди! Такие же как те! Почему они уходят и предают? Ведь они с детства видят и знают нас, играют с нашими детьми. Нимхор каких-то двадцать лет назад бегал по Ареи-Калэн взапуски с рамарэнской малышней!

Она замолчала, сдерживая рвущиеся наружу чувства. Глаза оставались сухими, в них горел лихорадочный бредовый огонь. Еще недавно округло-детские черты как-то враз заострились и стали хищными. Княжну окончательно покинула кхаэльская юность, и котенок уступил место взрослому зверю. Разгневанному зверю.

— Он после ритуала порталом на северное побережье ушел, — даже голос как будто стал ниже. — Хотел вволю на четырех лапах побегать, успокоиться, под человеческой личиной в трактире посидеть. Посидел… Там этого встретил. Разговорились. А этот… подельникам своим незаметно знак подал… как так можно? Он же вырос на руках у отца! — Илленн окончательно умолкла, вслушиваясь в ночь и беспорядочно дергая ушами. За спиной наконец-то стихли подвывания и стоны, из шатра, пошатываясь, вышел перепачканный кровью Янос-эрхе, молча кивнул кхаэлям и скрылся в темноте. Теперь не заговорит, пока не отмоется и не отдохнет. Огонек жизни Владыки едва тлел в центре паутины. Но тлел.

— Самое подлое, что они попытались сделать это прямо у меня под носом! — рычащим полушепотом возмутился Рейнан. — В трех днях пути от Дарреи Лар!

— Повезло, — мрачно каркнула коротким смешком княжна, — что убийство задумали ритуальное. Иначе хрена с два бы мы успели.

Рей попытался было обнять сестру, притянуть к себе, но та отстранилась.

— Не надо. Я держусь, — она улыбнулась. Получился оскал. —

Тайро отцепил от пояса фляжку и протянул девушке.

— На, выпей пару глотков. Спать ты явно не собираешься. А утром нужно быть на ногах.

Илленн кивнула и, не поморщившись, залпом выпила крепкую травяную настойку. Утром предстояло показать всем и каждому, что дочь Владыки Кхайнэриара способна постоять и за отца…

Она встала и пошла помогать матери. Спасаясь от страха и тревоги за мужа, Госпожа обихаживала других раненых, которым тоже требовалась помощь.

Когда угли костров подернулись пеплом, а редкие язычки пламени перестали быть заметны в утреннем свете, почти все войско собралось вокруг холма, на вершине которого должны были казнить предателя. Никто уже не сомневался в его вине: пока четверо караульных волокли пленника на вершину, он с жаром доказывал стоявшим бок о бок с кхаэлями людям, кто здесь прав.

— Демон правит миром и не дает Колесу повернуться! От этого все беды, что валятся на нас! Они забирают наших детей, чтобы плодить из них чудовищ! Люди, одумайтесь, зачем вы служите демонам? Они должны быть уничтожены, тогда земля очистится от скверны!

— Ним! — сдавленно крикнул кто-то из толпы. — Ним, одумайся!

Княжна пожалела, что не приказала заткнуть крикуну рот. Она изваянием стояла на утоптанной вершине холма, опираясь руками на эфес Ловца Душ. Клинок был для нее великоват, и это делало зрелище еще более страшным — хрупкая девушка в походном мужском платье с глазами словно зеленый северный лед и жутким живым оружием в руках, которое смотрело на собравшихся пустыми глазницами черепа в гарде, как на поданный обед.

Человека поставили перед дочерью Владыки, придерживая за плечи, чтоб не шатался на затекших ногах. Илленн наградила его презрительно-пустым, ничего не выражающим взглядом, в котором угасла даже ненависть.

— За предательство Рода Кхаэлей, за то, что забыл долг крова и дружбы, за то, что отдал своего Владыку в руки жрецов ложных богов, я, Илленн эль Шиар-ад'Дин, лишаю тебя, Нимхор дин Райтоар, имени твоего Рода и приговариваю к смерти души и тела. Да не примет тебя Колесо Судьбы и да не останется о тебе памяти в Книге белых страниц. Я сказала!

Она коротко, без замаха, всадила тяжелый меч в подреберье приговоренному. Глазницы черепа вспыхнули, Ловец Душ утробно и довольно взвыл.

То, что когда-то было Нимхором из рода Райтоар, осело мешком к ногам княжны. Ее трясло, но она, сцепив зубы, молча следила, как кровь впитывается в черный металл, не оставляя следа, как легкая дымка бежит, истаивая, по клинку. Рядом внезапно раздался мужской голос, потухший и потерянный:

— Моя Элья, я прошу вас казнить и меня. Я воспитал предателя.

Илленн подняла на посмевшего заговорить человека озверелые глаза. Это оказался капитан замковой стражи Ареи-Калэн Мортан. Те же темные волосы и очень светлые глаза, только морщин больше и усы пышной щеткой.

— Катись отсюда! У тебя сыновей — двое. А у этой падали нет имени. Пшел вон!

Княжна с усилием вскинула меч на плечо, развернулась и, четким шагом спустившись с холма, направилась к ближайшему перелеску. Перед ней расступались, не смея сказать и полслова.

И только метнувшийся следом спустя несколько минут Рейнан видел, как ее колотило и выворачивало наизнанку, как она выла раненым зверем и заливалась слезами, выплескивая накопившиеся усталость, страх и боль. Она впервые в жизни убила не честно загнанную на охоте дичь, а разумное, пусть и дряное существо.

— Отпусти ее, — тихо шепнул Смертоносец мечу. — Ты отомстил сполна. Отпусти.

Я долго не мог стряхнуть с себя поток видений общей кхаэльской памяти, вызванный рассказом Кхайнэ. Через что же ей пришлось пройти тогда, под влияние взбесившегося меча, даже мне, прожженному цинику, представить боязно.

Не знаю, кого я ожидал увидеть после таких новостей. Зверя с холодными глазами, бойца, убийцу. Но когда на лестнице показалась молодая женщина с безупречным вкусом, четко знающая цену своей красоте, умеющая и показать, и применить власть хищница… Сказать, что я потерял дар речи — значит, ничего не сказать. Она смотрела на меня глазами все того же котенка, но в изумрудной с золотистыми искорками глубине таился отголосок недавней войны.

Вот тут на меня, наконец, снизошло понимание планов Кота. Воедино сходилось все: и чувства, и дипломатия, и цели высшего мага, которому важно было соблюсти общий баланс Колеса. Он прихлопнул даже не двух, как говорят люди, а нескольких зайцев разом. Мне остается только снять перед ним несуществующую шляпу.

Смеяться будете — я не знал, как с ней следует заговорить, как себя повести. Это вам не ребенок, которому любая прибаутка-сказка в радость. Она наверняка знала не один десяток поклонников, еще один среди многих ей будет попросту скучен. Нужен ли ей самой этот союз или, став взрослой, она думать забыла обо мне? Да и я настолько отвык давать волю чувствам, что просто-напросто забыл, как это делается. А Запечатление сработало в полной мере, и я по-настоящему любил ее.

Но Илленн ринулась в бой первой. Да так, что от моей защиты не оставила камня на камне. После ее танца я сдался. Дошло — без этой рыжей особы не жить мне. Вот только с Зиеррой они не сойдутся. И появление при дворе этой красавицы повлечет за собой серьезные неприятности, покушения, сплетни, подставы и прочие радости придворной жизни. Придется серьезно напрячь Фица с обеспечением ее безопасности.

Я из последних сил соблюдал приличия, говоря себе, что не имею права, будучи принятым в семью, позорить единственную дочку наставника… А кхаэли опять перевернули все с ног на голову! Явившись с такими подарками, моя рыжая открыто и нагло заявила: «никакой я не посол, а самая, что ни на есть настоящая твоя невеста!»

В тот же вечер весь дворец от сплетен встал на уши.

Время летело. Дни проносились, как часы. Повседневная государственная рутина — страшная вещь. У монарха времени на себя не остается. Даже так называемые «развлечения» — балы, охоты, выезды и прочая канитель — затеваются ради политических выгод, договоров, светской показухи и так далее. Ни радости, ни удовольствия от них никакого, одна нервотрепка. Но теперь я мог не замечать этой насквозь прилюдной части своей жизни. А точнее, находить в ней хоть что-то приятное.

Илленн честно старалась вникнуть в тонкости дворцовой жизни и своих обязанностей. Ей было сложно. Ее народ не привычен к постоянному притворству. Повседневная жизнь кхаэлей проста и естественна, как течение реки, они почти не обременяют себя условностями. Но ее положение обязывало ко многому. И приходилось играть роль светской львицы, невзирая на собственное отношение к подобному времяпровождению. Незаметно смотревшие за ней ребята Фица ограждали от нежелательного и чрезмерного внимания, играли роль галантных кавалеров и хоть как-то скрашивали для нее салонные вечера.

Гораздо более по вкусу ей приходилась учеба. Любимым местом ее пребывания стало кресло в моем кабинете. Илленн устраивалась там с ворохом бумаг — и воцарялась благостная тишина, лишь изредка нарушаемая слетавшими с уст замечаниями. Настоящее понимание рождалось в молчании, в потоке мыслей, текущем в одну и ту же сторону у обоих. Не было нужды ни ей, ни мне зубами и когтями доказывать свое превосходство. Ей нравилось быть слабее меня — ровно настолько, чтобы она могла подчиняться, но я не мог раздавить ее. Не было надобности и в поединке воли, между нами царила полная гармония чувств и мыслей.

Раз в год, изгоняя из своего круга смертных, мы устраивали большие охоты для себя. Я собирал среди Кланов самых ближних ифенху, мастеров, брал за загривок сына — и мы отправлялись по дальним угодьям, гонять дичь в звериных ипостасях, на неделю, а то и на месяц. Илленн всегда присоединялась к этим выездам. За двумя ошалевшими от свободы оборотнями никто и не пытался угнаться, а смертные по окрестным деревням со вздохами заявляли: «Опять рыси с волками в салочки играют…»

В тот раз мы выбрались на волю осенью, в пору первых сильных заморозков. Птичьи стаи потянулись на юг, с полей уже сняли урожай. Деревья сбрасывали листву и засыпали, мелкие духи тоже прятались и умолкали до весны. В деревнях начиналась пора свадеб, в городах — новый сезон для высшего света, ярмарка невест. От очередного «парада красавиц» меня и вынудил сбежать Бастаен, которому до смерти не хотелось расшаркиваться с десятком-другим кандидаток в его нареченные. Люди почему-то из года в год упорно надеются, что кто-то из нас обратит на одну из их драгоценных дочек внимание и одарит поцелуем, принимая в свои ряды, а заодно породнившись со знатным Домом. И невдомек им, что насчет адептов у нас имеется свое строжайшее мнение и свод неукоснительно соблюдаемых правил.

Итак, сын предложил отправиться в восточные леса, кишмя кишащие мелкой птицей и зверьем вроде кроликов и снежных лисичек. Угодье сие дальнее, настырные придворные туда не полезут, потому как не любят оставаться в глухомани без нарядов, горячей воды, паланкинов и карет дольше одного-трех дней. И мы, хищники, могли пропадать в густых ельниках сколько душе угодно.

День выдался пасмурный, но не предвещавший дождя. Тучи стелились по небу сплошным белым ковром, кое-где разбавленным набрякшей серостью, холодный воздух таял на языке мятой. Наш отряд шел рысью через убранные поля, лапы ашигхов выбивали приглушенную дробь по схваченной морозцем земле, над головами шлейфом клубился пар. На горизонте уже виднелась поредевшая стена лиственного леса.

Илленн выделялась среди нас единственным ярким пятном — верхом на резвой белой ашигхе и в накидке из рысьего меха, наброшенной поверх мужского кафтана. От скачки лента, которой она собрала волосы, сбилась и почти слетела, ветер трепал пряди как рыжее пламя. Она со смешками отмахивалась от галантных заигрываний Фицгерна и Бастаена, благосклонно отвечала Разэнтьеру и изредка пыталась расшевелить задумчивого Мелкаэна Таймара — насколько я слышал из его мыслей, наш титулованный медик опять пребывал где-то в горних высях, не иначе, в лаборатории, изобретая какую-то вакцину.

Быть единственной дамой среди множества мужчин Илленн явно привыкла и держалась непринужденно, как кисейная барышня на паркете бального зала. Я ехал позади, дабы иметь возможность ненавязчиво любоваться ею.

— Отчего же ваш отец не сосватал вас за меня, сударыня? — соловьем заливался Бастаен, то и дело сдувая с лица непокорные белые пряди. — Я молод, горяч, хорош собой — и тоже выгодная партия.

Прекрасно же роль играет, паршивец!

Илленн всем своим видом изобразила скромную невинную девицу и медовым голоском ответила:

— Вы уж простите меня великодушно, мессир Бастаен, но я выполняю волю моего Светлейшего батюшки. Как он скажет, так и будет.

— Бедный я несчастный, — притворно поник мой сын. — Я не смогу без вас жить, прекрасная Элья, вы разбиваете мне сердце!

— Я не вольна ничем вам помочь, друг мой…

— Я украду вас, ибо дни мои меркнут без вашего света!

Он лучезарнейше улыбнулся, довольный результатом. А я в который раз подавил вздох — сам виноват, что не мог себя заставить проводить с ним больше времени. При мальчишке слишком яркими становились воспоминания о покойной Рейн, да возродится ее душа в сильном воплощении. А теперь вот я гадаю, не смея сунуться к нему в сознание, сколь сильна его ко мне неприязнь и как с этим быть…

Лагерь мы разбили не так далеко от опушки сероствольного леса, за которым далеко вглубь материка простирались еловые чащи. Под ногами шуршало опавшее листвяное золото, в поредевших древесных кронах еще подавали голоса местные пернатые обитатели. Мелкие хищники сновали мимо нас так, чтобы не попадаться на глаза, но в случае чего, успеть подобрать остатки добычи. Самые смелые крутились чуть ли не под ногами у ашигхов. Более крупные, вроде волков и тхаргов, предпочли уступить нам угодье и убраться подальше.

И ни тени человека вокруг. Люди сюда никогда не ходили, считая эти места прибежищем духов и всяческой нечисти, пригодным только для игр ифенху. Так что кусты ломились от ягод, под слоем листвы прятались целые семейки грибов — и все это богатство доставалось зверью из года в год.

Веселье следовало начинать после заката, а до тех пор мы отвели ашигхов в сторону и устроились возле костра. Гвардия наперебой старалась ублажить единственную даму, одновременно подначивая меня. Мелкаэн, наконец, оторвался от своих размышлений ради прихваченной кем-то фляжки с даэйрским вином — и откуда только взяли? Напиток пошел по кругу и быстро развязал языки, подарив голове приятную звенящую легкость. Над лесом разлетелись песни и шуточки.

А стоило свету дня сделаться из белого густо-синим, как компания наша начала редеть, спутники мои по одному, по двое поднимались, прыжком перекидывались и, падая на четыре лапы, скрывались во мраке за деревьями. Я не двигался с места, лишь изредка подбрасывал в огонь ветки до тех пор, пока мы с Илленн не остались одни.

Она придвинулась ко мне и положила голову на плечо. Стихии свидетели, как меня не ударило от того жеста молнией — не знаю. Ее маленькие аккуратные ушки слегка подрагивали, ловя доносившиеся из ночной темноты звуки охоты: кто-то кого-то уже догонял, кто-то — поймал и теперь с аппетитом ел. Взрывы смеха с подвыванием слышались то там, то здесь.

— Красота, — вздохнула Рысь. — Всю жизнь бы так, и никаких тебе дворцов…

— Одичаем, — фыркнул я. — И в шкурах ходить начнем.

— А почему бы и не походить… — голос кхаэльи стал низким и мурлыкающим, она выпрямилась и поймала мой взгляд своими зеленущими глазами. Без единого слова вскочила, стала отступать, кутаясь в рыжий мех накидки, прыгнула куда-то вбок — и вот уже мелькнуло только белое пятнышко коротенького рысьего хвоста.

Чувство изменения невозможно описать. Сначала поднимает голову твой внутренний зверь. Вглядывается в ночь твоими глазами, принюхивается к запахам, ловит звуки. Потом на него накатывает желание действия. Неважно какого, будь то бешеный бег сквозь лунную ночь, дружеская потасовка или убийство врага. Твой зверь устремляется к цели, движимый страстью, одержимостью — и вот ты уже летишь на мягко пружинящих лапах сквозь лес, взметая ворохи опавшей листвы на поворотах, перемахивая кусты и коряги. Сотни запахов, еще более богатых оттенками, чем прежде, окружают тебя. Сотни звуков вливаются в уши и начинают звучать ярче, несмотря на то, что и до этого ты не был глухим. Мягкая земля и подушка из прошлогодних листьев и слежавшейся хвои сама подталкивает тебя вперед, к цели. Желанной, манящей, зовущей. Луны прячутся за тучами, и идти ты можешь, лишь следуя инстинкту хищника и запаху, который заставляет шерсть вставать дыбом от восхищения. Каждая клеточка тела полна стремлением, сердце стучит быстро и ровно, лапы бросают тебя сквозь лес мощными прыжками. Все препятствия на пути кажутся смешными.

Вот уже слышно чужое дыхание, вот мелькает в свете проглянувших в промоину облаков лун рыжая шубка. Еще прыжок, еще!

Рысь взлетает на дерево и насмешливо дразнится оттуда, а ты кружишь по земле и скулишь от невозможности добраться до желанной — увы, волки по деревьям не лазают… Она прыгает сверху, не выпуская когтей. И вы вместе с рыком и визгом валитесь наземь, кувырком, цепляя на шерсть колючки, скатываетесь в лощину. И там, придавленная весом твоей туши, она вдруг улыбнется незвериным своим взглядом и лизнет тебя в нос.

А потом вы будете сидеть у костра рядом и под смешки приближенных выбирать друг у друга из волос и одежды репьи. Так-то…

И я был счастлив в такие минуты. Безоговорочно и безоглядно.

Грани мы не переступали. Все заканчивалось либо потасовкой в траве с летящей клочьями серой и рыжей шерстью, либо совместным поеданием свежепойманного (и даже не зажаренного, видели бы люди!) зайца. Уступить желанию сейчас значило неудачно сыграть партию, одержать неизящную победу. Мы могли себе позволить не спешить, растягивая удовольствие от заигрывания с двором и друг другом на несколько лет.

Но время игр закончилось внезапно и резко, как бы я ни ждал очередного подвоха, как бы ни готовился.

Все началось с покушения на убийство.

11. Враг Империи

Первый ход в новой партии сделала знать.

Зиерра все еще появлялась иногда при дворе, но правительницей ее давно никто не считал — титуловали по привычке, а чаще и вовсе для того, чтоб уязвить. Само собой, ей это не нравилось, но просту уехать, удалившись от двора и освободив место для новой госпожи, она не могла. Слишком много врагов, готовых, а главное, способных радостно разорвать ее. Решено было сделать иначе. Вот только… Мы не ожидали накладок и сбоев в работе Фицевой сети.

Был промозглый осенний вечер. Я возвращался в свой город из очередной поездки по провинциям: раз в несколько лет положение обязывает меня показываться народу, живущему в пределах официальных границ империи (неофициально мне принадлежит весь Динтар, но об этом знают только те, кому знать положено. Кому не положено — могут продолжать заблуждаться дальше). Дескать, жив-здоров, благополучно тиранствую, попиваю кровь невинных подданных. И естественно, требовалось время от времени напоминать местячковой власти, кто хозяин, заодно принимая жалобы от населения. Поездка выдалась ничем не примечательная. Возгласов «Долой тирана!» и «Государь-батюшка, помоги-рассуди!» мои уши слышали примерно равное число, от человеческих мыслей и чаяний голова гудела, как колокол на ратуше. Ашигхи резво разбрызгивали осеннюю грязь по тракту, накрапывал противный мелкий дождик. Со мной ехали опытные сильные вояки Тайрелиона Тагара из Клана Хранящих Покой, все не младше пятисот лет, но и они предпочли спрятаться от мороси под плотными плащами. В мыслях у всех давным-давно царствовали горящий камин, еда и бокал хорошего вина с пряностями, я тихо мечтал о том, как в каком-нибудь из коридоров переброшусь парой приветственных слов со своей рыжей Рысью, и ее улыбка хоть как-то поднимет настроение. Тишина в той части сознания, где обычно гнездилась ее связка меня не настораживала — ну спит женщина, глубоко за полночь уже. Проезжая по тихому Тореадриму, я подумал, что завтра, то есть, уже сегодня утром, как обычно до света поднимусь, чтобы потанцевать с мечом в одном из укромных двориков, а она будет легкой тенью стоять под аркой и наблюдать…

Лучше бы вероятности на завтра проверил, придурок. Да отряд развернул сразу же вон из города.

Когда, войдя в собственные покои, я обнаружил там Зиерру, откуда-то из желудка поднялось мерзкое предчувствие.

Как-то рановато начался спектакль. Но спрашивать и отменять было поздно.

Она сидела на диване в темной гостиной, призывная до тошноты, до отвращения похожая на ифенхи — искусный макияж делал ее лицо полностью отличным от реального. Устроилась так, чтобы свет обеих лун выгодно обрисовывал ее фигуру, падал на бледные щеки, темные провалы глаз и и казавшиеся черными губы. Люди, если в вас есть хоть капля гордости и здравого смысла, никогда не пытайтесь изображать из себя нас — это выглядит омерзительно, как очень плохая пародия. В исполнении средней силы некромантки это выглядело еще и насмешкой. Меня проморозило до самого хребта при одном воспоминании о старых байках, приравнивавших нас к вампирам.

— Что тебе нужно? — спросил я. От такого тона даже ифенху счел бы за лучшее быстренько извиниться и исчезнуть, мгновенно освоив телепортацию. Человек рухнул бы в обморок. А она осталась сидеть, как ни в чем не бывало и нагло улыбнулась мне в ответ.

— Ты уже не рад меня видеть, мой дражайший повелитель? Я столько веков была верна тебе, а ты вот так просто взял и выбросил меня, как ненужную вещь.

Я поморщился, не сдержавшись. Сейчас начнет фальшиво причитать: «Я потратила на тебя лучшие годы жизни, неблагодарный!» и все от первого до последнего слова будет ложью. На душе сразу стало тоскливо. Стихии свидетели, я терпеть не могу подобных тягостных сцен, от которых жизнь превращается в бездарно сыгранный плохо загримированными актерами спектакль. Но деваться некуда.

— Зиерра, уволь меня от своего притворства и выметайся отсюда, если тебе нечего сказать. Я устал, и хочу оставшиеся до утра часы посвятить сну, а не тебе.

— Как скажешь, — она снова улыбнулась и, поднявшись, скользнула ко мне. Я с коротким предупреждающим рыком отшагнул в сторону. — Раньше ты свои ночные часы посвящал мне.

— Ты забываешься, женщина, — в голове все сильнее звенел колокольчик тревоги, что-то было не так. — Я могу напомнить, кто и зачем подложил тебя мне под бок, и когда в этом отпала надобность. Мне было лень гнать тебя только потому, что ты толково исполняла обязанности управляющего. Сейчас и в этом от тебя толку мало.

— Ты жесток, — Зиерра продолжала кротко улыбаться, склонив набок голову. Темнота ей не мешала. Хоть и человек, а видела она не хуже кошки. — Я понимаю, политика, выгодный союз с сильным миром… Мне будет жаль бедняжку кхаэлью, когда ты в угоду очередной политической игре обойдешься с ней так же.

Она ходила по лезвию ножа и знала это. Мы кружили по комнате, как два готовых броситься в драку зверя, воздух становился густым и с трудом затекал в легкие. Я мог вышибить из нее дух одним ударом когтей. В силе она тоже мне не ровня. Что происходит?

«Разэнтьер! На всякий случай будь готов».

Я разбудил его, но он отозвался звенящей пружиной сразу же, будто и не спал. Знал, что просто так посреди ночи я с постели не подниму.

— Думай хорошенько, женщина, прежде чем говорить.

— Ну что ты. Я все понимаю, — фальшь, насквозь фальшь! Ненавижу. Она прошла к столу, шурша разрезанными до бедра юбками, и вскрыла стоявшую там бутылку черного в лунном свете вина столетней давности. Раньше ее там не было, я вино пью редко. — Выпей со мной на прощание за все, что было. И я уйду.

Тревога била в голове набатом. Сердце сжалось от мерзкого страха. Но Зиерра этого не увидит, как не видела моих чувств вообще никогда.

«Разэнтьер, где сейчас моя Тень?»

«Должна была недавно вернуться из рейда».

«Извести ее, пусть ждет приказа явиться».

«Сию секунду, Аль-хэйнэ».

Некромантка тем временем наполнила два бокала и приблизилась, с улыбкой протягивая один мне. Я не верил ни единому слову, ни единому жесту. Тишина там, где должна была ощущаться Илленн вдруг стала угрожающей.

— Выпей за все, что было между нами. За все эти годы, — она играла голосом, как заправская актриса. Печаль, сожаление, смирение, кроткая преданность — что только не прозвучало в двух коротких фразах! Да только я и сам могу так играть, искренность для бессмертного — роскошь, позволительная лишь в кругу самых близких.

— Сбавь пафос. Он тебе не идет.

От мерзости происходящего хотелось рычать и скалиться на волчий манер. Улыбнувшись, я пригубил вино. Конечно, ты совсем не пытаешься меня отравить, вот только пахнет оно почему-то не так, как полагается красному фалерскому столетней выдержки.

Она опустошила бокал до дна и ожидала того же от меня. Сама она наверняка ничего не почувствует, инквизиторские яды людям не опасны. Я улыбнулся шире, показывая все восемь клыков, кивнул и оправдал ее ожидание с видом триумфатора. Улыбайтесь противнику нагло и ехидно — его это взбесит. Пустая стекляшка плавно пролетела с моей ладони на стол, звякнула ножкой по лакированному дереву.

— Неплохо для инквизиторского яда, женщина. А теперь прощай.

Я в один шаг одолел разделявшее нас расстояние. Зиерра охнула и выронила бокал на ковер. Шарахнуться от меня ей помешало кресло. Моя лапа сжалась на тонкой шее. Стихии, как отвратительно…

— Ты выпьешь меня? — от непритворного страха ее трясло и по вискам катилась испарина, но голос остался невозмутимо ровным. — У тебя пятнадцать минут до того, как ты умрешь.

— Даже подыхая с голоду, не подумаю, — я сорвался на рык. — Где Илленн?

— Не успеешь.

Я впился в ее губы, больше стремясь укусить, чем поцеловать. Солоноватый привкус крови вопреки обыкновению, не распалил меня, наоборот, всколыхнул волну отвращения. Она забилась, пытаясь вырваться, но накладные когти только царапали вышивку на камзоле. Мерзость.

«Она в смертельной опасности, поспеши, если хочешь успеть!»

— Это тебе от меня на прощание, — пришлось отпустить ее шею, она задыхалась. Закашлялась, хватая ртом воздух и глядя на меня широко распахнутыми глазами. Даже не пискнула, когда ее ухо оказалось в моих когтях и пришлось поспевать за мной следом. — А теперь вон отсюда и беги, пока можешь. Если сумеешь убежать от Фицгерна, конечно.

«Ты переигрываешь, ма танэ! Спеши!»

Фицгерн Айвар, Кланмастер Несущих Мир, по сию пору возглавляет канцелярию Тайных дел. В его обязанности входит разведка и отлов врагов короны, и обязанности сии он исполняет отменно, прячась под маской записного шута и идиота. У Зиерры не было иного выхода, кроме как еще немного оттянуть бесславный конец, а дальше отправиться на эшафот.

— А с вас, — я толкнул скулящую женщину в руки замершим у двери в коридор гвардейцам, — я еще спрошу за то, что вы ее пропустили. В камеру ее!

Перед глазами, как назло, начинало двоиться, голова кружилась. Тело наказывало слабостью за опрометчиво выпитую отраву. Сумев добраться обратно до гостиной, я плюхнулся на диван, где еще недавно красовалась Зиерра, и кое-как дозвался Разэнтьера.

…Очнулся от его оплеухи. И когда успел скатиться в обморок?

— Это как понимать?! — мой риану выглядел испуганным, в темноте его глаза светились как два зеленоватых фонаря. — Ты что, в старческий маразм ударился, специально травиться?!

— Как покушение на двух особ августейшей крови, — прохрипел я. — Сейчас же вызови Альнейрис и помоги мне вывести яд. И пусть седлают зверей.

Он вздохнул, не стал спорить. Стянул с плеч в спешке наброшенный поверх крыльев кланмастерский китель и принялся расстегивать рубашку. Меня опять «повело», сознание угнездилось где-то над головой. Слегка со стороны я наблюдал, как Разэнтьер срывает с моего воротника дорогую золотую брошь с темно-кровавым камнем, как игла застежки в его руках со щелчком встает вертикально и превращается в подобие гвоздя, как он с каменным лицом всаживает этот гвоздь себе напротив сердца на всю длину, и самоцвет вспыхивает алым…

Меня как будто кто-то вывернул наизнанку, встряхнул, как пыльный коврик и со всего размаху вколотил обратно в тело. Жуткое украшение на груди Воладара пульсировало в ритме моего сердца, жизненная сила текла от него потоком, разжигая в крови жар и заставляя ее быстрее бежать по жилам. Камень Души, как всегда, сработал четко. Определенно, Разэнтьер — святой. Добровольно согласиться на такое на всю оставшуюся вечность…

Это считается его первейшей священной обязанностью — спасать мою жизнь всякий раз, когда она готова прерваться.

— Что случилось? — поинтересовался он, как ни в чем не бывало застегивая пуговицы и сохраняя внешнюю невозмутимость.

— Где Илленн? — я уцепился за его плечо и кое-как выпрямился, наплевав на бунтарский протест собственного тела. Конечно, я бы на его месте тоже решил, что хозяин сошел с ума и недостоин того, чтобы подчиняться его изуверским приказам вроде намеренного самоотравления.

— Герцогиня Вильская нынче поутру пригласила княжну в гости в свое здешнее имение, та не отказала. Ты думаешь… — у Воладара отчетливо вздрогнули крылья, но он тут же плотно прижал их к спине — старался не выдать волнения.

— Та-ак… Я не думаю, я знаю!

«Альнейрис!» — мысленно рявкнул я.

Она образовалась сразу же, как демон из коробочки. Будто нарочно стояла где-то за шторой в ожидании вызова при парадной форме. Хотя, почему нарочно? Вполне могла и ждать, это в ее характере. Миловидная и юная, но уже крылатая ифенхи в гвардейской форме Клана Айвариан, с волосами, собранными в неизменный высокий хвост, лихо прищелкнула каблуками и отдала мне поклон — только черные блестящие пряди мазнули по щекам да желто-карие глаза сверкнули готовностью хоть сейчас нестись куда угодно зачем прикажу.

— Вы звали, Эль-Тару? — голос тоже выдавал пружинистую собранность.

— Глупый вопрос. Ты знаешь в лицо княжну Илленн эль Шиар-ад'Дин?

Девушка покраснела и замялась, но тут же взяла себя в руки и сделала вид, что оплошности не было.

— Да, государь.

— Быстро найти сможешь?

— Разумеется, — ответы ее падали с губ по-военному четко, она не раздумывала и не колебалась, как и положено Тени Эль-Тару. Она с рождения была воспитана так — преданно служить, не спрашивая, почему, идти впереди и наносить удар там, где это несподручно монарху. Если надо — без раздумий положить жизнь за меня. И при этом у девочки не было выбора, к такой судьбе ее готовили еще в утробе. Плод договора Старейшины Тореайдра и призванной суккубы. Ее растили в Клане Змея, а едва исполнилось пятнадцать, преполнесли мне в дар — нерассуждающую, преданную (кому?), порывистую юную особу, воспитанную Змеем, которому я не верил ни на волос. Взглянув на этот «подарок», Фицгерн без колебаний определил ее под присмотр четверых агентов, которые в этот перид были свободны от заданий и вполне могли сыграть роль «старших братьев» для взрывоопасного отпрыска ненасытной до плотских утех демоницы и старого Темного с туманными мотивами.

Но сейчас я был уверен, что она все сделает, как надо.

— В таком случае, одна нога здесь, другая — там. Оба, живо!

Их как ветром сдуло. А мне, как бы ни хотелось рвануться за ними следом, надо остаться во дворце — довыжечь из крови яд и отвести глаза придворным. Выспаться мне сегодня не придется.

Это были самые страшные часы в моей жизни. Неизвестность выкручивала жилы и ломала кости, в голову лезли мысли одна кошмарнее другой. Я метался по комнатам, гоняя беззвучных призраков небудущего. Нельзя, ни в коем случае нельзя допускать даже тени сомнения в том, что она жива, иначе моя сила может запустить эту вероятность, уже грозившую черной пастью. В конце концов, за то, что не уберег рыжую, с меня ее родители и братья шкуру спустят, а потом четвертуют. И правы будут. А самое страшное — взбесится черный даэйр.

Где моя юность? Куда ушло время, когда я мог ради важной для себя цели послать к демонам всех окружающих вместе с их мнением? Будь я прежним Волком-бродягой, Волком-завоевателем — уже мчался бы, сломя голову, следом за Альнейрис и Разэнтьером, рыскал по всем закоулкам, искал по запаху, как брошенный верный пес. А теперь меня держали два слова: «не положено». Правителю не по чину лично гоняться за женщиной, которая для всего высшего света даже не пропала. Правителю не по чину, едва вернувшись в столицу, снова срываться куда-то посреди ночи. Правитель обязан мерить шагами роскошные покои и делать вид, что он отдыхает.

Алден их всех побери!

Часы ползли медленнее садовых улиток, небо за окнами постепенно серело. Я не переставал звать Илленн, пытался достучаться до нее — бесполезно.

Тишина.

«Хорошо, что я уже успел поседеть, — мелькнула отстраненная мысль. — Сейчас не придется».

Тишина была столь плотной и объемной, что хотелось завыть — лишь бы она не забивала уши патокой.

В углу гостиной негромко хлопнул воздух на месте телепортации. Ко мне шагнула запыхавшаяся Альнейрис. Волосы растрепались от быстрой скачки или бега, к сапогам пристали травинки. За спиной дрожало марево крыльев, то пытаясь проявиться и стать плотным, то исчезая.

— Ну? — спросил я севшим голосом. Последние остатки самообладания вот-вот готовы были меня покинуть.

— Нашли, государь, — кивнула она. — Эр Воладар уже отправился с ее Светлостью в ваш охотничий домик. Я и вам… советую поторопиться.

Она ни в коем случае не стала бы советовать, не случись чего-то серьезного. Но бедняжка испугалась моего гнева и умолкла, как воды в рот набрала.

— Говори, не тяни, — надо же, мне еще как-то удается отвечать ровным тоном!

— Она… долго не проживет, Эль-Тару.

Внутри меня стало пусто. И холодно. И до такой степени спокойно, что хоть блаженным ори. В противовес холоду откуда-то снизу, из глубины существа, начала подниматься ярость такая, что, выплесни я ее на треклятую герцогиню, та сдохла бы на месте.

— Пойдем, — сипло каркнул я. — Поможешь отвлечь людское внимание. По дороге расскажешь.

Альнейрис кивнула и послушно оправила сбившийся китель, заново стянула волосы в хвост. Я с самой светской и галантной из арсенала своих улыбок (дай Стихии, чтобы это не походило на оскал!) взял ее под локоть. И мы, флиртуя и хихикая, двинулись через весь дворец в сторону зверинца, где содержались ашигхи. При этом я старался попасться на глаза как можно большему числу придворных дармоедов.

А на самом деле моя Тень отчитывалась о поездке.

До столичного поместья герцогини Вильской Альнейрис добралась за два часа, ибо пришлось верхом — для телепортации нужно точно знать, куда именно хочешь попасть, а Тень моя там никогда не бывала. Особняк прятался в глубине небольшого ухоженного парка, плавно переходящего в дикий лес, сторожили его с полдюжины угрюмых бойцовых псов. Которым, ясное дело, вовсе не хотелось связываться с разозленной ифенхи, выпустившей крылья. Ни один из кобелей даже не гавкнул, когда она подскакала к крыльцу, спешилась и трижды решительно постучала в дверь.

— Именем Эль-Тару! Дорогу Тени у престола Владыки!

В доме началось беспокойство, зажегся свет. Альнейрис слышала, как заволновались слуги и заметались хозяева, усмехнулась нехорошо, и аккуратно, чтобы не испортить одежду, проявила крылья, сделавшись еще грознее. Когда перепуганный сонный лакей отворил дверь, ифенхи решительно отстранила его с дороги.

— Г-госпожа г-герцогиня почивать изволят… — заикаясь, пролепетал человек. — Госпожа… Не надо…

Перед глазами у него стояли только нашивки Кланового ранга на воротнике кителя да почти неразличимая на черной ткани вышивка — вытянутая в прыжке волчья тень.

— Мне плевать, надо или не надо, — рыкнула Альнейрис. — Можешь не провожать, я сама найду.

Ифенхи фыркнула и решительно двинулась на поиски хозяйки, но та уже спускалась по лестнице в холл сама, нацепив на лицо «радушную» улыбку и кутая дрожащие телеса в яркий шелковый пеньюар. От нее удушливо воняло страхом. Моя Тень подбавила жару, величественно распахнув черные крылья и пустив по стенам громадные изменчивые тени.

— Чем обязана столь позднему визиту, госпожа Айвариан? — улыбка на губах герцогини увяла, стоило ей заглянуть в глаза Альнейрис.

— Государь немедленно требует к себе княжну эль Шиар-ад'Дин, — отчеканила ифенхи. — Ему известно, что она гостит у вас. Будьте любезны передать ей, чтобы спустилась.

У герцогини забегали глазки, задрожали щеки. Плеснуло паникой. Она захихикала, принялась теребить в руках шелковый пояс, тут же перестала и постаралась придать лицу спокойно-надменное выражение.

— Но, помилуйте, ночь на дворе! А ее Светлость отдыхает, видимо, отравилась чем-то несвежим за ужином…

Альнейрис прищурилась и взмахнула крыльями. В холле сразу стало темнее, огоньки свечей испуганно прижались к фитилям. Она скользнула к хозяйке дома и слегка обняла крылом, отчего та сделалась белой, как мел. Сбежавшиеся на шум слуги и муж герцогини предпочли остаться вдоль стен, в тени и вообще не подавать голоса.

— Отравилась несвежим, говорите? Что ж, у Владыки хорошие лейб-медики, быстро поставят княжну на ноги. Давайте-давайте, проводите меня. Мне некогда дожидаться, пока у вас пройдет приступ священного трепета!

Спорить с Тенью — себе дороже. Со смертными Альнейрис умела быть абсолютно непререкаемой и жесткой, она не жаловала высший свет. Герцогиня это знала и подчинилась. Угодливо кланяясь и заверяя ифенхи в вечной преданности трону, она засеменила вверх по лестнице. Беспрестанно охала, ахала, причитала, что-де, уволит повара, который не проследил за тем, свежее ли мясо подано к столу. Ифенхи, недолго думая, хлопнула женщину крылом по плечу, и та прикусила язык.

Однако в гостевой спальне никого не оказалось. Постель была разворошена, окно распахнуто настежь, а на спинке кресла сиротливо покачивалась от порывов ветра шаль. Моя Тень огляделась, хмыкнула — и одним прыжком вымахнула из дома тем же путем, каким ушла княжна — через окно. Полуобморочная герцогиня осталась в комнате обмахиваться княжеской шалью.

Под окном на мокрой росной траве остался четкий след кхаэльи. В воздухе еще висел тревожный и явно нездоровый запах. Господа отравители забыли, что их жертва все-таки была наполовину хищным зверем, и взявший верх над рассудком инстинкт подсказал ей бежать прочь при первых же признаках опасности. След уходил в заросли шиповника. На ветках первых кустов остались трепыхаться два длинных лоскута драгоценной золотистой ткани. Альнейрис шла, не раздумывая: тут путь указывала обломанная ветка, там рыжий волос. Парк кончился, под ногами зашуршала неубранная листва, стали попадаться коряги. В ярком свете обеих лун ифенхи видела каждый куст, каждую метелку папоротника, а след уводил все глубже в лес. Она пыталась уловить хотя бы слабый отголосок разума кхаэльи, но тревога мешала сосредоточиться. Пару раз она оставила в зарослях собственные перья, но разве важна такая мелочь? Странный неприятный запах, от которого чесался нос и упорно хотелось чихнуть, становился все сильнее. Ифенхи летела бегом, до цели оставались считанные шаги…

Она почти наступила на княжну, ничком лежавшую меж корней старого дуба. Кхаэлья свернулась клубком, пытаясь то ли спрятаться, то ли сохранить тепло. Платье в нескольких местах разорвано, скрюченные белые пальцы впились когтями в дерн, лицо, перепачканное землей, скорее походило на мертвую бело-синюю маску. Невидящие глаза стеклянно смотрели в никуда двумя черными дырками.

— О Стихии, что ж ты такая «красивая»… — Альнейрис присела подле княжны и первым делом попыталась нащупать пульс. Он едва бился. Вместо дыхания из горла вырывался слабый хрип. Медлить было нельзя. Кое-как взвалив скрюченное судорогой тело себе на плечо, ифенхи стала выбираться обратно, решив не рисковать лишний раз и обойтись без телепортации.

— Простите, я вынуждена была везти ее на спине ашигхи галопом, вроде куля с мукой, — мурлыкающим полушепотом договорилаАльнейрис мне на ухо, прижимаясь к моему плечу на глазах придворных дам. Лицо Тени выражало при этом искреннюю нежность. — Эр Воладар встретил меня у западных городских ворот. Я передала ему княжну, а сама поспешила к вам.

— Ты все правильно сделала, моя дорогая, — ласково ответил я, ничуть не кривя душой. — Готовься, сейчас мы доберемся до зверинца и шагнем прямо туда.

Не меньше десятка пар глаз видели, как мы почти в обнимку дошли до звериного двора, где содержались и лошади, и ашигхи, и сделали шаг в пустоту.

…Чтобы очутиться перед входом в мой личный охотничий домик в трех днях пути к северо-западу от столицы. Тот самый, где я, казалось, так недавно уговаривал на брак ее брата…

Дальше помню урывками. Собственный сдавленный крик, перешедший в звериное рычание. Воладар, отлетевший к стене за попытку меня успокоить. Мертвенно-белое неживое, перепачканное грязью и травой лицо с заострившимися чертами. Рыжие космы на подушке. Запах смерти в воздухе. След заклинаний. Не было смысла пытаться встряхнуть холодное отяжелевшее тело, но руки сами вцепились в тонкие плечи.

— Илленн! Илленн, слышишь меня?! Иль!

Глупо. Бесполезно В голове вертелись десятки ненужных мыслей. Как сообщить ее родным? Что скажет ее отец? А Рейнан? Этот вообще разорвет меня на сотню маленьких волчат прямо на месте! Надо как-то оттянуть от нее Смерть, которой здесь разлито слишком много. Идиот, не как-то, а надо и все! Сознание замечало звуки: скрип половиц, тихие шаги, звон посуды, шепот испуганных слуг. Опять шаги, стук кресала о кремень. Треск пламени в камине.

Сиплое, едва заметное дыхание с мерзким знакомым запашком некромантской отравы. Один из любимых ядов Зиерры: «смертный пепел». Тонкий, похожий на пыльцу серый порошок смешивается со специями и подсыпается в еду. Поначалу его действие выглядит как сильное отравление, потом на два-три дня сходит на нет. А после заклинание становится необратимым, и жертва сгорает за дюжину дней, дряхлея на глазах. В конце остается хорошо если высушенная преждевременной старостью мумия…

Кто-то, видимо, вскрыл запасы Зиерры. И не учел, просто не знал одного маленького нюанса — Илленн много лет жила подле Смерти, дышала ею, пропиталась ею. Она слишком чувствительна.

У меня оставался еще где-то час времени, чтобы обратить действие магии вспять. А потом нужно будет вывести из крови весь яд до последней капли, иначе заклинание останется в теле.

Я маг или волчьего хвоста огрызок?!

Камень все еще бился напротив сердца Разэнтьера. Во мне кипела Сила.

Ничего не замечая, кроме белого безжизненного лица и невидящих полуоткрытых глаз, я приподнял ее на руках, придержал растрепанную голову и приник к бледным холодным губам. Думаете, в страстном прощальном поцелуе? Вот уж алден с два! Я втягивал в себя смерть, разлитую в ее теле, каждый ее выдох уходил в мой вдох и наоборот. К ней тек мой огонь, из нее уходила и сгорала внутри меня ледяная жуть мертвой магии. Синеватая бледность постепенно сходила со щек, становились теплее руки, дыхание выравнивалось. Илленн оживала, по телу волнами пробегала дрожь, а у меня начинала кружиться голова. Отрава попалась крепкая.

В дверях спальни беззвучно возник Разэнтьер, готовый, чуть что, сразу скрыться.

— Что-то нужно? — негромко спросил он.

— Спроси у людей трав, чтобы прочистить ей желудок, — бросил я, не поворачиваясь. — И попроси воды нагреть.

Риану кивнул и испарился.

Иногда мы такие же странные существа, как и люди. Почему для того, чтобы по-настоящему научиться ценить, обязательно нужно потерять? На руках у меня лежало сокровище, которое довелось обрести, а я по собственной самоуверенности и недальновидности чуть его не лишился. Как, скажите на милость, прожить без души, которая видит во мне не только корону и титул? Как просыпаться каждое утро с осознанием того, что ее нет рядом? Дураком последним буду, если позволю себе снова остаться без нее.

— Ты моя, слышишь, рыжая? — шептал я, своими руками смывая с ее тела лесную грязь. Теплая вода казалась мне кипятком, но разве такая малость имеет значение? Не рассыплюсь, небось. — Даже если захочешь, я никогда не отпущу тебя, потому что без тебя зверею. Ты слишком хороша, чтобы достаться кому-то еще.

Много чего еще я мог бы ей сказать. Но не стал. Зачем, если все и так яснее ясного? Если она сама считает меня исключительно своим, ни разу не сказав об этом в глаза? Это люди любят разводить много лишних слов, боясь говорить друг с другом молча.

Я же свое слово скажу иначе — делом. А пока умолкаю — надо же уступить своей женщине право автора, в конце концов.

12. Удар нанесен

Кажется, я умирала. Муторно мне было. Плохо. Холодно. Я летела в бесконечную черную трубу и понимала, что не будет мне ни сияния Колеса, ни нового рождения, ни тепла — ничего. Так и буду целую вечность не то лететь, не то проваливаться непонятно куда, пока не сойду с ума. И даже когда сойду, не перестану нестись в черноту…

Потом меня кто-то позвал. Голос был знакомый, но я никак не могла вспомнить, где же слышала его, и кому он принадлежит. Меня перестало засасывать так быстро, перестало вытягивать жилы и перекручивать кости, но я все равно не могла остановиться и прислушаться — кто же зовет? Смутно, как сквозь слой ваты, пришло ощущение чьих-то рук, волнение. Я обрадовалась: значит, кроме этой трубы будет еще что-то?

В лицо ударил теплый ветер. И было в нем что-то родное, ради чего хотелось выбраться из надоевшей черноты. Могучими порывами ветер выдирал из меня вцепившийся в душу холод, срывал клочья неживой, неправильной тьмы. Я снова услышала знакомый, чуть хрипловатый голос. Волк! Волчик! Я уцепилась за имя, как за соломинку. Даэннэ, забери меня отсюда! Злой мрак трубы превратился просто в красноватую мглу под веками. Но глаз открывать не хотелось — сил не было. Звуки, запахи и прикосновения складывались в нечеткую, разрозненную картину, которая пыталась ускользнуть от еще мутного сознания и рассыпаться ворохом серых осколков.

Усталое дыхание надо мной. Шелест перьев. Шорох одежды. Ровный стук сердца в широкой груди. Веселый треск пламени где-то в стороне… Когти, чуть впившиеся от напряжения в кожу на моем плече — это хорошо, что мне больно, это значит, что я жива. Его запах, терпкий и чуть горьковатый, теплый. Шероховатые, но мягкие пальцы на моей щеке едва заметно щекочут кончиками когтей. Воздух в комнате теплый, пахнет деревом, кожей, чем-то сладким. Кажется, розами?

Я все-таки чуть-чуть приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на него сквозь ресницы. Муторная слабость не давала мне даже мысленно коснуться его, огромного, нежного и тревожного. Свет его глаз, обрамленных тенями усталости, мерцал, словно собирался потухнуть, с лица сбежала краска, и из зеленоватого оно стало серым. Я вздохнула и снова опустила тяжелые, будто песком присыпанные веки.

Вы думаете, меня радостно прижали к сердцу, вознося цветистую хвалу небесам за спасение и клянясь в вечной любви? Глубоко ошибаетесь.

Любимый сунул мне под нос большую кружку с какой-то теплой дурно пахнущей гадостью и непререкаемым тоном заявил:

— Пей. До дна. Лучше сама, а то силой волью.

Я послушно глотнула и тут же пожалела об этом — вкус оказался еще хуже запаха. Несусветная маслянисто-вяжущая горечь с кислым привкусом колом встала у меня в горле, но Волк не дал опомниться, заставив глотнуть еще раз. После третьего глотка жидкость безжалостно запросилась наружу вместе с тем, что было в желудке.

Такого «удовольствия» я никогда не пожелаю даже злейшему врагу! Минут десять нутро мое выворачивалось наизнанку над фарфоровым тазиком, а потом я, униженная до глубины души, взахлеб ревела у него на руках под жесткими перьями сомкнутых крыльев. И вот тут мой ифенху утешал меня всеми силами, как умел, а я впервые рискнула назвать его вслух Даэннэ. Тем именем, которое произносила когда-то, глядя в ставшие вдруг серыми, как грозовое небо, глаза, в тот единственный раз, когда он…

Так повторялось много раз за те дни, пока мы оставались в охотничьем домике. Тело отказывалось мне служить, я с трудом могла даже сесть, превратившись в вялую тряпичную куклу в руках своих лекарей-мучителей. Спала у Волка под боком, через силу глотала травяную дрянь, ела только потому, что он кормил меня с ложки и не отставал, пока в животе не оказывалась хоть малость из того, что готовила местная повариха. С нами оставалась Альнейрис, и с ее помощью мне удавалось следить за собой, несмотря на то, что из одежды был только халат. Я стыдилась беспомощности и постоянных конфузов, на меня махали руками, чтобы прекратила страдать ерундой. Слуг ко мне не допускали, ибо государь предпочитал делать все сам, отчего мне становилось вдвойне неловко. Но, чего греха таить, и приятно от такого безраздельного внимания тоже.

Дни мои тянулись вяло. Бесконечные часы безделья заполняла болтовня Альнейрис, травившей фривольные гвардейские байки. Она напоминала ураган, носящийся по дому с желанием всем помочь и всем услужить. Смешливая и деятельная, она так и лучилась энергией. Только иногда в желто-карих глазах промелькивало что-то непонятное, сумрачное, и она начинала шарахаться от Волка, прятаться где-нибудь в дальних комнатах, пока ее оттуда не извлекали, чтобы втянуть в очередное занятие.

А я с удивлением ловила себя на мысли, что хочу обучить ее нашим обычаям и со временем ввести в семью в качестве тоэ-сиэрре^[21], но согласится ли на такое Даэннэ? И почему подобные мысли вообще меня посещают?.. Оставалось только удивляться самой себе.

Место для своего уединенного убежища Эль-Тару выбрал чудное — светлый сосновый бор, рассеченный надвое неширокой рекой. Одуряющий смолистый аромат, настоянный на запахах земли, воды и грибов, делал воздух густым и вкусным. Солнечный свет, падая меж стволов корабельных сосен, становился золотисто-зеленым и расцвечивал серый камень особняка, утонувшего в зелени кустов шиповника. Едва я нашла в себе силы сползать с кровати, как тотчас потребовала от Волка право большую часть времени проводить среди цветов, а не в компании с тазиком. К моему удивлению роскошные, усыпанные алыми и розовыми цветами кусты вырастил он сам. Вид государя, вооруженного вместо меча садовыми ножницами, вызвал у меня тайную улыбку.

Иногда то с одним, то с другим делом заглядывал Разэнтьер, и тогда за меня было кому заступиться перед неумолимыми пернатыми извергами. Кланмастер относился ко мне не иначе как с почтительным восхищением, словно я была не меньше, чем богиней. Признаюсь, меня это до сих пор смущает. Как по мне, не должен член семьи так себя вести! Разэнтьер, увы, до сих пор думает иначе. Для него служба и долг превыше всего, а внимание близких к себе он считает непозволительной роскошью. Переубедить его не получается даже у Волка, что уж говорить про товарищей по службе и подчиненных.

И еще одно я открыла для себя заново: настолько же, насколько знать боялась, простые люди уважали Ваэрдена. Это виделось в искренней почтительности слуг, поколениями живших при «волчьем логове», в том, с каким спокойным достоинством они исполняли свои обязанности, одновременно не надоедая государю и нам с Альнейрис излишним присутствием. Иногда я слышала краем уха, как горничная с поварихой простодушно судачат: мол, наконец-то повезло волку-одиночке с женщиной, остепенится, да диким быть перестанет…

Нравилось нам уединение и спокойствие, в котором не нужно было ни о чем задумываться и постоянно ждать удара в спину. Нравилось сидеть у огня на мохнатой бурой шкуре, обнявшись, и высматривая образы в пляшущих языках. Нравилось заглядывать друг другу в книжки через плечо или дурачиться с Альнейрис, пугая прислугу возней и рыками. Но две недели нежданного отдыха пролетели чуть ли не как один день. В доме под вечер появился хмурый против обыкновения Фицгерн Айвар, без обычного грима ставший совершенно другим на лицо, начисто неузнаваемым. Они с Ваэрденом до утра заперлись в кабинете наверху и о чем говорили — я не знаю. Но наутро Даэннэ сообщил мне, что пора ехать.

Надо было возвращаться в Тореадрим и снова надевать маски.

Я хорошо помню тот разговор в день отъезда. Тень Владыки к тому времени нас покинула, Разэнтьер уже привел ашигхов и дожидался приказа ехать. А мы гуляли по лесу рука об руку.

Тишину мягкого пасмурного дня разбавляло птичье щебетание, изредка перемежаемое дробным стуком дятлов. В кронах шелестел ветер, роняя наземь с листьев задержавшиеся после недавнего дождя капли.

Даэннэ молчал. Я не мешала ему думать — больше обращала внимание на собственные ноги, которые все еще норовили то и дело подломиться от слабости.

— Ты знаешь, сколько миров нас окружает? — внезапно спросил Волк.

Я хмыкнула.

— Читала, что великое множество, а так… не знаю. Мы ведь даже третий Осевой мир найти не можем. Отец говорил, что он существует и необходим для баланса системы, но особо не распространялся на эту тему. Он не любит об этом говорить со мной.

— Это дело времени, надо только высчитать, в какой точке пространства истечение Силы наших миров отклоняется излучением третьего мира… — Даэннэ едва не скатился в длинные пояснения с формулами, но вовремя вспомнил, что понять эту речь смог бы, пожалуй, только отец. Ну или обладатель высокой ученой степени в области прикладной математики, но никак не Хранитель-недоучка с образованием историка и филолога.

— А почему ты заговорил о других мирах? — я осторожно обошла торчащий из земли корень, приподняв подол платья. — Кто-то собирается в дорогу?

— Нет… — вздохнул он. — У меня есть некоторые подозрения…

Я поставила торчком обращенное к нему ухо, удивленно вскинула бровь. Волк чего-то недоговаривал. А если так — значит, жди крупных неприятностей. Или он боится сказать что-то более важное и поэтому спрашивает про что угодно? За столько лет жизни бок о бок я научилась ловить его настроение и безо всякой телепатии читать намерения, кипевшие в седой рогатой голове.

— Поделись, — тон мой оставался спокойным, но предчувствие уже заставило внутреннего зверя вздыбить загривок.

— Мне, наверное, стоит отпустить тебя домой после всего этого, — наконец, заговорил он. Голос его звучал неуверенно. — Рядом со мной… небезопасно. И после случившегося я не имею права подвергать тебя риску.

Я остановилась, пытливо заглянула ему в глаза, чуть повернув голову к себе за теплый выгнутый рог. От этого прикосновения он ощутимо вздрогнул.

— Ужели ты вздумал отказаться от меня? Врешь, это не та причина.

— Ты ни разу не говорила, нужен ли я тебе.

Что за странное утверждение? Будущая свадьба — всего лишь дипломатический ход, шаг, продиктованный дружеским договором. Ну повезло, что я влюбилась. Да, он наверняка думает, что виноват в попытке убийства и теперь, узнав об этом, отец Договор разорвет. Спешит отпустить меня сам. Или… Узнал?

Сердце нехорошо кольнуло при мысли о Рейнаре. Неужели кто-то из старших понял, что я исчезала, что существует другая реальность? Неужели отец услышал ее, и они решили… вычистить лишнее? Нет, нет! Не сметь так думать! Волк темнит, и это не та причина, по которой он задает подобные вопросы!

— Не нужна может оказаться старая испорченная игрушка, — я решительно встала перед ним и, протянув руки, взяла зеленоватое лицо в свои ладони. — Ты думаешь, что ты на нее похож?

— Ты из-за меня чуть не погибла. И ситуация сильно изменилась.

Да что у них там стряслось?! Почему, ну почему они держат меня в неведении… Но раз уж так, я продолжала играть роль.

— Чушь, — прервала я его. — Запомни раз и навсегда — кхаэльи не руководствуются политикой в выборе супруга. Так что, рассказывай, что на самом деле тебя тревожит.

Он вздохнул и замолчал, собираясь с мыслями. Я присела на широкий старый пень, незаметно выдохнула, чтобы не выказать слабости. Ноги не держали, а предстояло еще ехать.

— Это длится последние лет пятнадцать, — начал Ваэрден, тщательно подбирая каждое слово. — По всему Динтару стали находить странных существ — в лесах, на дорогах далеко от селений. Иногда попадаются разумные. Но чаще всего это звери. Странные, таких ни на Динтаре, ни на Хэйве нет, я спрашивал твоего отца. Пару раз Фицевы молодчики случайно натыкались на… да, их можно условно назвать людьми. По крайней мере, эти существа больше всего похожи именно на людей. Разговаривали они на незнакомом языке, а образы, которые считывались из памяти, к Осевым мирам никакого отношения не имеют. И еще. И от зверей, и от «людей» всегда несет явным запахом чужого мира. Металлом, электричеством, еще чем-то неизвестным нам.

Я не знала, что и думать. Обычно, если из соседних с нашими миров кто-то приходил, об этом становилось известно Владыкам. Я и сама была свидетелем пары случаев прибытия таких гостей — те иномирцы выглядели почти как люди, разве что, кожа была бледнее, чем у Темных, да лишенные белков глаза казались блестящими черными камешками…

— Пару раз этих чужаков обнаруживали во главе заговоров против короны, — продолжал Волк. — Явно они своего присутствия в мире не показывают, даже наоборот — старательно его скрывают. Поначалу мы думали, что это очередная алденская хер… прости, алденская разработка или провокация, но обнаруженные при чужаках артефакты и вещи явно не чешуйчатым принадлежат. Более того! Когда их отдали Мелкаэну в надежде, что он выяснит их природу, оказалось, что сами акрейцы уже обращались к нему с подобным вопросом!

Вот это да!

Алден — затворники, почти никогда не покидают пределов Акрея и предпочитают не связываться ни с нами, ни с динтарцами. Их образ мыслей настолько чужд всем теплокровным, что почти любой визит на планеты выливается в войну. За всю обозримую историю только отец сумел мирно договориться с Лорэт Алден Майр-Шхаэтт Шшиар тор Хэссом о дипломатическом союзе и подружиться с Матриархом Харш-а-Хин.

А тут — такое.

— Ты думаешь, кто-то готовит против нас войну?

— Очень не исключено. И, судя по всему, под угрозой первого удара находится именно Динтар. Я просто не имею права подвергать тебя такой опасности. Уж лучше буду знать, что ты дома, хотя и там, в случае чего, спасения не будет…

От его тона у меня мурашки по спине пробежали. Я набралась наглости и заглушила возражения поцелуем. Мир вокруг нас закружился и потускнел, звуки пропали, мысли растворились…

— Я останусь с тобой. Понял? — спросила я, отпрянув. Дыхание сбилось, ноги подкашивались. — Мое место рядом с тобой, как бы страшно не было. Хоть в мирное время, хоть на войне.

— Понял… — выдохнул Волк, сжимая меня в тисках когтистых лап. Его золотые глаза горели. — Протокол требует от меня устроить торжество в честь официальной помолвки и, наконец, объявить тебя будущей Эль-Тари. Ты выдержишь?

— Конечно! — самоуверенно заявила я.

Зря, конечно, я так пыжилась. Но раз уж сказала, что смогу, значит, нужно справиться во что бы то ни стало. Я понятия не имела, что в столице меня ждет еще одно испытание на прочность.

Такого развлечения в Тореадриме отродясь не видывали. Публично казнили Зиерру.

Толпа алчно ликовала. Еще бы — бессмертная оплошала! И как! Покушалась на самого Владыку и знатную особу княжеской крови! Слухи и сплетни ходили самые разные: одни утверждали, что она просто надоела государю своим вечным колдовством и он нашел повод от нее избавиться, другие — что государь-де сам виноват, уделял ей слишком мало внимания, третьи шептали, что все подстроено ради женитьбы на молодой княжне, четвертые вворачивали что-то совсем уж несусветно-неприличное. И все без исключения ждали зрелища.

Я смотрела с балкона городской ратуши вниз, на площадь, залитую ярким солнцем, стоя по левую руку от Эль-Тару. Люди внизу копошились как муравьи, гвардейцы-ифенху, тройным оцеплением окружившие эшафот, казались скалами, которые пытается подточить морская волна толпы. Над некоторыми из них еле заметной призрачной дымкой колыхались магические щиты, Возбужденные людские голоса доносились до меня ровным беспрерывным гулом. Я стиснула пальцами резные мраморные перила, когти заскребли по камню.

«Что случилось?» — мысленно спросил Ваэрден, не поворачивая головы.

«Все в порядке. Просто слишком много мыслей вокруг разлито».

Он не поверил и незаметно придержал меня телекинезом за плечи — этаким невидимым дружеским объятием. Я выпрямилась и вздернула подбородок. Снизу я наверняка казалась белым пятном в накидке из Света рядом с грозной, облаченной в развевающиеся клочья Тьмы крылатой фигурой. Люди почему-то любят такие фокусы с нарочитым сиянием изначальной Силы. В их глазах они придают нам вес.

Под нами на ступеньках высокого крыльца, застланных тяжелым красным сукном, стоял Фицгерн Айвар в парадной черно-золотистой Кланмастерской форме. Под утонченной, немного женственной внешностью, легкими светскими манерами и игривым нравом скрывался хитрый расчетливый и жестокий держатель государева трона. Нынче у него под мышкой дожидалась своего часа пухлая кипа исписанных листов с обвинительным приговором.

И вот над площадью грозно, на одной ноте взвыли трубы: бойтесь правосудия Владыки! На самой широкой из ведущих к площади улиц началось шевеление, конные стражники с копьями наперевес принялись разгонять плотную толпу зевак, чтобы дать дорогу конвою из дюжины ифенху, Служащих Трону. Гвардейцы шли плотным каре, двое крепко держали за руки приговоренную, остальные взмахами крыльев и коротких мечей отпугивали улюлюкающую толпу. Ожидавший на помосте Мелкаэн Таймар, Кланмастер Вопрошающих Вещего, наконец, пошевелился и со вздохом взялся за остро отточенный изогнутый меч. Вид у него был такой, будто ему претят обязанности палача. Да так оно и было, на самом-то деле…

Она шла гордо, несмотря на то, что испытала на себе гнев самого Волка и допросы дознавателей Айвариан. Ифенху не истязают плоть, предпочитая ломать разум, и на теле смертницы не было ни следа пыток. Вот только платье было заляпано грязью и волосы спутанными лохмами падали на лицо. Остатки воли все еще позволяли ей держаться прямо да то и дело метать нехорошие, проклинающие взгляды по сторонам.

Зиерру подтолкнули к эшафоту, помогли подняться на три ступеньки. Мелкаэн развернул ее лицом к обвинителю и, мягко надавив на плечо, заставил опуститься на колени. Низвергнутая фаворитка и тут не сломалась. Наверняка плюнула бы в лицо Фицгерну, не мешай этому расстояние.

Кланмастер прокашлялся и начал зачитывать приговор. Голос у него хорошо поставленный, звонкий. Каждое слово четко разносилось над площадью:

— Зиерра Кэллод, урожденная Ириниан Магнар, дипломированная выпускница Круга некромантии Высшей школы магии города Тенгарина под покровительством Клана Вопрошающих Вещего, обвиняется в следующих преступлениях против страны и короны: государственная измена и покушение на жизнь и душу Верховной Опоры Динтара, старшего в семье Владетельных и Истока Кланов, Темного Сердца Оси Колеса… избранного Эль-Тару Ваэрдена Трилори и ее Светлости княжны Илленн эль Шиар-ад'Дин, владетельницы Дома Ветров, Опоры Столпа Пламени стороны Света, признанной сестры Клана Даррей…

Я вздохнула. Титулов было множество, они сыпались как горох и не думали заканчиваться. Список званий каждого из нас занимал по полторы страницы и походил скорее на краткое жизнеописание. Впрочем, как и обвинения, которых оказалось на удивление много — гораздо больше, чем наших с Волком титулов. Витиеватый официальный язык навевал скуку даже на самого Фицгерна.

При всем при этом я категорически не понимала, что происходит. У меня не бывало размолвок с Зиеррой! Да, встречались иы мало, разговаривали только официально. Но я понимала, что придется как-то с ней договариваться и не собтралась наживать себе врага! За что?

— …нанесение урона чести семьи, неоднократное подстрекательство к бунту, разжигание розни, превышение владетельных прав, незаконное присвоение звания монаршей особы, а также злоупотребление оным званием в целях расшатывания устоев государства…

Часть обвинений казалась до крайности абсурдной, но люди почему-то верили. Фицгерн зачитывал обвинение около часа, и толпа восторженно замирала и ахала при оглашении каждой новой строчки сего «послужного списка» и обстоятельств каждого проступка. Дворянство с облегчением вздыхало: наконец-то государь нашел прекрасный повод избавиться от наглой выскочки, державшей знать в постоянном страхе последнюю тысячу лет. Некроманты живут долго, но даже их жизнь порой обрывается.

Мелкаэн, похожий в своем иссиня-черном парадном мундире на мрачного вестника Смерти, наконец, пошевелился и убрал руку с плеча приговоренной. Фицгерн умолк, дав слово главе Вопрошающих.

— Ириниан Магнар, — мелодичный распевный голос ифенху птицей полетел над площадью, словно звучал где-нибудь под куполом храма. — Столь велики твои прегрешения перед ифенху и людьми, что судьба твоя отныне вверяется лишь Великому Вещему, который суть воля Колеса. Да будет Он благосклонен к тебе, потерянная душа, и да искупишь ты вину свою в посмертии. Я же буду всего лишь скромным привратником у порога неявного бытия твоего. Есть, что сказать тебе этому миру на прощание?

Женщина молча окинула площадь взглядом: гвардейцев, Кланмастеров, толпу. Кто-то попятился, кто-то дрогнул, кто-то остался невозмутим и равнодушен.

— Нет, — высокомерно ответила она. — Этот мир недостоин моего прощального слова.

— Что ж, — вздохнул Мелкаэн. — Тогда я скажу последнее, что мне предписано. Волей Владыки Тьмы и по согласию всего Совета Мастеров тебе отказано в праве на изъятие крови и, соответственно, дурман. Умирать ты будешь в полном сознании.

Вот тут повисла полная, звенящая тишина. По давней неписаной традиции, пришедшей еще из голодных военных времен, у всех, кто отправлялся на казнь, ифенху забирали кровь, перед этим впрыскивая приговоренным в жилы сок особой травы, который одновременно затуманивал сознание и не давал крови сворачиваться. Человек умирал быстро и безболезненно. Но отказ… Отказ означал полное презрение — «этого мы пить не станем даже с голоду». Ей просто отрубят голову, как курице на хозяйском дворе.

Мне внезапно стало дурно, в глазах потемнело и сердце сжалось от страха, когда она посмотрела прямо на нас и резко, во всеуслышанье прокаркала:

— Тебе с ней не быть, самоуверенный твердолобый Волк! Так или иначе, ты ее лишишься, едва только обретешь, безмозглый кусок меха!

Незримые щиты прогнулись под ударом проклятия, но выдержали. Ваэрден впервые за все время пошевелился и, прижав меня к себе, махнул рукой. Мелкаэн внизу внял приказу и занес меч над головой некромантки. Я предпочла уткнуться лицом Даэннэ в грудь, дрожа от усталости и пережитого мгновения ужаса. Мне хватило того достопамятного утра, когда пришлось самой вот так же принародно оборвать чужую жизнь. В тишине раздалось противное влажное чавканье, потом глухой удар.

Разэнтьер учтиво распахнул перед нами балконную дверь. Я чуяла, как под одеждой Волка бьет мелкая дрожь и незаметно сжала его руку.

— Щиты выдержали, — успокоил он меня. Или сам себя? — В любом случае мы сильнее слов свихнувшейся от ревности некромантки.

Я промолчала. С каждым днем происходящее вокруг нравилось мне все меньше. Оставалось верить, что все сложится, как нужно. Верить и надеятьься.

Спускаясь вместе с ним по лестнице, я очень хотела этого. И поверила, и успокоилась. В самом деле, заряд, пущенный злыми словами, ведь не пробил защиту, рассеялся в воздухе. Бояться нечего, тем более, что скоро мы станем признанно помолвленной парой. Ну а слухи были, есть и всегда будут — куда от них денешься?

— Сыграно, — коротко бросил Фицгерн своему Императору в ментал. — Никто не заметил подмены. Ее экипаж уже покидает предместья.

— Прекрасно. Она мне нужна живой и в безопасности, а все внезапные совпадения только пошли на пользу легенде. Передай ей мою благодарность.

— Будет сделано.

***

— Слухи пойдут… Пересуды.

— Они уже идут. Особенно после того, что ты учудила. И вообще… Так давно, что это уже не важно.

— А кому еще полагалось бы это сделать? Даэннэ, не надо… и у стен есть глаза и уши.

— Здесь нет. Ни одного заклинания. Я проверил.

— Даэннэ…

— И ни одного уха или глаза тоже.

— Еще даже не объявлено!

— Сегодня будет. Договоры готовы, осталось подписать.

— Тебе палец в рот не клади.

— Да, я всю руку откушу!

— Интриган!

— Да.

— Авантюрист!

— Да.

— Проходимец!

— Да, милая…

— Гад клыкастый!

— Да-а…

— Волчара!

— Бессовестный?

— Нет… Наглый!

Когтистые лапы сомкнулись на моей талии. Я прижалась спиной к широкой груди, запрокинула голову, уперлась затылком ему в плечо. Заглянула в светящиеся в полумраке дворцовых покоев глаза. Сопротивляться ему было бесполезно, а от одной этой улыбки хотелось стечь в лужу. Он знал это и улыбался еще шире. «Моя, — думал он. — Наконец-то навечно моя». Я отвечала ему теми же мыслями.

И кошачьим удовольствием от удачного спектакля, который «учудила», строго говоря, я не одна, а вместе с Разэнтьером.

Двор весь последний месяц был свято уверен, что государь уединился в своем поместье с очередной дамой, а я развлекаюсь во владениях герцогини Вильской, которая «внезапно заболела». Мы и возвращались в столицу порознь, чтобы сохранить сию видимость. Переполох случился, когда я подговорила Первого на вопиющее нарушение протокола.

Когти вороного ашигха звонко застучали по брусчатке дворцовой площади, зверь взбрыкнул и захрапел, показывая зубы. Властная рука наездника удержала его. Эль-Тару спешился, бросив поводья подскочившему ифенху и зашагал через площадь, прямой и властный. Справа и чуть сбоку четким шагом шла Альнейрис, короткий золотистый Клановый плащ трепыхался на ветру. На ступенях главной парадной лестницы полукольцом выстроились десятеро Кланмастеров в отделанных золотом парадных мундирах. А между ними…

А между ними стояла я. Задира-ветер выдернул пару прядок из моей прически и теперь теребил их, как котенок. Мою довольную улыбку видела дворцовая стража на площади и несколько пар любопытных глаз из окон. Они видели, как я — аж дух захватывало от собственной наглости! — спустилась Владыке навстречу и склонилась перед ним в глубоком поклоне, как имеет право только и единственно супруга.

В первый момент он изумился, выдав себя только движением глаз, а после взял меня за плечи, выпрямил и коснулся губами губ. Прилюдно.

Дворец, как обычно, взорвался от сплетен, а мы остались довольны. Еще бы, за время моего отсутствия они успели понаплести столько интриг, основанных на слухах о якобы имеющейся любовнице, а я им все испортила!

— Сейчас войдет Разэнтьер, и…

— Не войдет. У него приказ.

— Интрига-ан…

— А как же. На интригах Империя держится.

Мы стояли возле высокого витражного окна, освещенные с одной стороны угасающим светом хмурого дня, с другой — пламенем свечей. Целовались жадно, потом с трудом расцепили руки.

— Пора готовиться к выходу.

— Будь сегодня хозяйкой вечера.

— Как прикажешь, мой Эль-Тару.

Готовиться — значит, спешно привести в порядок прическу, рявкнуть на нерасторопную личную камеристку, велеть еще раз выгладить платье, да чтоб без косорукости, подобрать нужные драгоценности (ох уж эта корона, от которой голову ни повернуть, ни наклонить толком нельзя!) А тут еще слабость после отравления дает себя знать. Хорошо, что на приеме обещались быть многие высокородные ифенху и даже сам Старейшина Тореайдр. Я хотя бы познакомлюсь с этим легендарным существом, как говорят, ровесником отца.

Хвала Стихиям, успели.

И когда я стояла в тени, на вершине парадной лестницы, ведущей в главный зал, и прижималась под проступившим крылом к теплому боку Волка, сердце мое готово было выпрыгнуть из груди после нескольких сумасшедших часов.

— Посмотри на них, — негромко сказал он.

Я смотрела. Цветное мельтешение нарядов и перьев, среди которого, как строгие темные корабли по брызжущей бликами водной глади, скользили ифенху, походило на фальшивый карнавал. Люди с масками вместо лиц улыбались друг другу, кокетничали, заигрывали, почтительно обходили бессмертных, щеголявших по случаю торжества крыльями. И ни в ком не было ни крупицы искренности. Зал полнился шорохом перьев, шепотками и корыстными мыслями, похожими на жужжание надоедливых пчел.

— Почти каждый спит и видит твою голову насаженной на пику. Они нисколько не понимают нас.

— Не переживай, скоро в их ночных мечтах окажется и твоя голова. В таком же виде. С твоей любовью к авантюрам мне следует приставить к тебе с десяток телохранителей, — он усмехнулся, показав немаленькие клыки и волчий оскал.

— Люблю тебя за чувство юмора…

И мы медленно и торжественно шагнули в свет кристальных люстр. Парадное золото, парча и бархат, дорогие благовония, изысканное вино и… лицемерие, как душная пленка прогорклого масла. Им всем плевать, ради чего на самом деле затеян этот вечер.

По случаю мне полагалось бы надеть белое с золотом — как дочери Света. Но я поступила иначе, выбрав густо-черный с нутряным золотистым отливом шелк, чуть тронутый вышивкой. Вопреки всеобщей вычурной пышности покрой был строгим, корсет и кринолин отсутствовали напрочь. На плечах моих легкой дымкой лежала вуаль Силы, стекавшей до пола и стелившейся по мрамору призрачной белой поземкой. Мы странной парой шли сквозь строй придворных, принимали льстивые улыбки и поклоны, но не замечали людских лиц. Я предвкушала очередной спектакль.

Но вместо этого все пошло вкривь и вкось.

Волк не выпускал мою руку из своей. Я не понимала, что происходит — шквал голосов обрушился на меня так оглушительно, что я невольно прижала уши. Слова царапали сознание острыми иглами. Мир вокруг странно накренился, тело стало чужим и каким-то деревянным. В глазах потемнело. Но я стиснула его ладонь, чуть ли не вспарывая когтями кожу, и упорно шла вперед.

Улыбайся. Улыбайся же, кошка, алден тебя дери!

«Что с тобой?» — коснулась меня тревожная мысль.

«Ничего. Все в порядке. Я выдержу».

— Благородные господа! — громыхнул его властный сильный голос, привычный перекрывать шум боя. — Позвольте представить будущую Эль-Тари Динтарскую, дочь дружественного нам Хэйвийского Владыки, княжну Илленн эль Шиар-ад'Дин. Ее Светлость не раз помогала мне и вам, показав себя надежной опорой как помощница и будущая супруга. Приветствуйте дочь рода кхаэлей!

Дворяне смолкли. Я, зардевшись, крепче стиснула Даэннову ладонь. Ифенху, не сговариваясь, трижды грянули славу. Вот кто был искренен, так это они — мне казалось. А потом к нам подошел с поздравлениями Старейшина Тореайдр. Я залюбовалась им, древним и оттого мало похожим на человека. Темно-зеленая с редкими чешуйками кожа, подвижные перепончатые уши, волевое лицо, на котором светились желтизной пронзительные змеиные глаза. Крыльев у него не было, но это нисколько не умаляло могущества.

— Ну, наконец-то ты выбрал женщину себе под стать, государь, — усмешка старейшего ифенху Динтара была добродушной и слегка покровительственной. — Поздравляю.

— Благодарю, — церемонно ответил мой Волк, я с улыбкой кивнула, позволив разуму Тореайдра коснуться себя. Он не давил, но силища чуялась немалая.

А потом с балконов лился вальс, и мы кружили меж гостей. Я не чуяла ног, попадая в такт музыке лишь потому, что Эль-Тару твердо вел меня. Внезапно накативший холод сковал все движения, в сердце ядовитой змеей зашевелилась тоска. Я превратилась в безвольную куклу в его руках, и страх все глубже затаскивал меня — нет, нас обоих! — в свою пещеру. Мне вдруг отчаянно захотелось домой, на Хэйву, прочь от этого места, от людей, от яркого света. Словно со стороны я видела, как мое тело ходит среди гостей, поддерживает разговоры, улыбается и слушает.

В ушах стоял гул, ровный и неумолчный. Резко, до боли в сердце, натянулись узы с крылатым старшим братом.

— Я нужна дома, — хотели сказать мои губы.

Дальше я ничего не помню.

Очнувшись, поняла, что плачу. Навзрыд. Лицо мое царапает жесткая серебряная вышивка на парадном камзоле Волка, его лапа гладит меня по волосам.

— Тише, тише, успокойся. Ничего страшного пока не случилось. Все еще можно исправить.

Исправить? Я всхлипнула и крепче вцепилась в жениха, выпустив при этом когти. Что исправить? Рядом маячил кто-то знакомый.

— Илька, ты ведь можешь все исправить, — сказал этот кто-то голосом Рахийяра. — Он только тебя и послушает.

Мне стало больно. Я оторвалась от Волчьей груди и затравленно взглянула на брата, еще раз шмыгнув носом. Тот молча протянул мне платок. Я вцепилась в клочок ткани, будто желая убедиться, что это всего лишь мираж. Нет, смуглая жилистая рука в синих узорах морских татуировок была до ужаса настоящей.

Наш Хранитель Воды явился прямо посреди дворцовых покоев, грязный, запыленный и оборванный так, будто его стая собак гнала через все княжества разом. Отец перенес его прямым порталом, потратив на это наверняка больше половины личного запаса Силы. Новость, которую мой водяной братишка принес таким образом, оказалась не менее грязной, чем он сам.

Рейнан сошел с ума.

Никто не понял, что именно и когда его сломало — Рей всегда был слишком горд, чтобы жаловаться кому-то на свои беды, а тем более, показывать слабость. Просто однажды с вершины Дарреи Лар в облике черного даэйра в небо поднялся не Первый князь, а Маар.

И над Хэйвой полетела безумная Смерть.

Он убивал без разбору и безоглядно. Он поднимал. Люди, кхаэли, животные, птицы, даже крылатые ирлерр — все падали замертво, попадаясь на его пути. И вставали. Серый холодный шлейф тянулся по земле там, где пролетал безумный Смертоносец. Дикая ничейная Сила наполняла мертвые тела, заставляя их подниматься и бродить в поисках тепла живых. Стаи нежити заполоняли материк, она как саранча истребляла то, что успело спастись от Хранителя Смерти или не попадало в поле его зрения. Материк погибал. А Рей не спешил перелетать через океан, и это спасало покуда остальные земли. Но ставило на грань гибели нашу.

Его пытались остановить, конечно же. Всеми Кланами пытались. Стараясь не убить и не покалечить. Но он не признавал даже своих собственных детей. Даже отца не признавал, при виде его приходя в мертвящее бешенство. Когда Рахийяр помянул, что между ними случилась драка, нервы мои сдали.

— Почему вы раньше до меня не дозвались? — спросила я, отстранившись от Даэннэ. — Не поверю, что невозможно дозваться! Почему ничего не сообщили, почему не было хотя бы писем, донесений?!

— Думали, утихомирим, — понуро опустил уши брат, накручивая на палец собственный смоляной хвост волос. — После того, как он разорвал Эскиля, даже сами Даррей отказываются к нему соваться.

Мне стало жутко. Эскиль был амираном брата — третьим по старшинству в Клане, помощником, советником, нянькой. Самым близким другом. И если даже его…

— Я тебя одну в лапы к демону не отпущу, — жестко и зло заявил Ден.

Я посмотрела на него — таким он на моей памяти не был ни разу. Под дрожащей пленкой спокойствия в золотых глазах читалась готовность убивать, абсолютная решимость уничтожить даже Рея, буде то потребуется для моей защиты. Или не отпустить меня ни под каким видом.

— Волчик, я должна там быть, — я изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. — Это же мой долг члена семьи, Хранителя. Он мой брат, я люблю его!

— Должна — будешь, — отрезал он. — Но со мной.

— А как же Динтар?

— Он и раньше без меня обходился. А тебя я потерять не хочу, поняла?

Спорить с Ваэрденом, когда он так настроен, совершенно бесполезно. Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как согласно кивнуть. Рахийяр между нами благоразумно не встревал — бедняга сполз по стене на пол и то ли дремал, то ли впал в забытье от усталости.

Если я скажу, что на сердце было неспокойно — совру безбожно. Оно криком кричало от страха. Мне хотелось немедленно куда-то бежать, что-то делать, но я усилием воли заставляла себя оставаться спокойной… Хотя бы не дергаться. Кусала губы до крови, глядя в летнюю ночь за окном. Дворцовый праздник был безнадежно сорван, да и возвращаться к фальшивым заискивающим улыбкам, разбавленным откровенной скукой дружелюбных, но все-таки чужих ифенху, не хотелось.

Я зажмурилась, загоняя слезы обратно, не давая им скатиться по и без того заплаканным щекам.

— Тише, родная, — Волк неслышно подошел сзади, обнял, словно стараясь закрыть собой от внешнего мира. — Все решится, увидишь.

Он, верно, знал, что говорил. Хранители Равновесия умеют читать и изменять вероятности событий, это их самое яркое свойство.

— Ты знал? — спросила я, повернув к нему ухо.

— Да.

— А почему не предупредил?

— Все еще могло сложиться иначе. Я не хотел зря тебя тревожить.

Другая на моем месте обиделась бы. Возмутилась. Но только не я сейчас. Мне было попросту все равно. Все еще могло сложиться иначе… Хранители Равновесия умеют изменять вероятности. Но не всегда. Рей был и его Опорой Смерти, замещал с позором изгнанного предшественника. Отродясь не бывало, чтобы Дух Стихии отказывался избирать еще одного Хранителя, но Маар своеволен и непокорен, он решил так. Вот и оказалась ноша слишком тяжелой для Рейю…

И опять, как тогда, в ночь Лунных Песен, Ваэрден взял дело в свои руки. Распорядился отвести Рахийяра в отдельные гостевые покои, под благовидным предлогом моего нездоровья быстро разогнал дворянское сборище (ифенху ничего объяснять не потребовалось, они и так почуяли неладное и исчезли сами кто куда). Я безучастно следила за происходящим, свернувшись в кресле клубочком. Бегали туда-сюда слуги, гвардейцы, пару раз мелькало озабоченное лицо Разэнтьера. Мне было наплевать.

— Пойдем-ка, милая.

Куда еще пойдем, зачем? Не желаю никуда идти, оставьте меня в покое! Я попыталась отмахнуться, но Волк был намного сильнее и легко сгреб меня на руки, крепко прижав к себе. Я не стала противиться, зная, что бесполезно. Да и не хотелось мне ничего. Мы куда-то шли, поднимались по лестницам мимо охраны. Перед затуманенным взором промелькнуло строгое убранство третьего этажа, принадлежавшего лично Эль-Тару, но удивиться я вздумала лишь тогда, когда волна телекинеза толкнула тяжелые створки дверей с резным гербом, и мы оказались в волчьем логове. Ваэрден прошел через приемную и гостиную прямиком в спальню.

В огромной спальне царил полумрак, разбавленный светом пары желтыхкристаллов. В высокое стрельчатое окно заглядывал голубой Акрей, Роккай светился скромным тоненьким серпом. Мебели почти не было, кроме пары кресел и низкой, заваленной подушками широкой кровати с балдаъином.

— А…

— Сегодня ты спишь здесь.

В другое время я бы задохнулась от наглости. В самом деле, что он себе позволяет, я воспитанная кхаэлья! Одно дело носиться по лесам в компании вояк и Бастаена или, скажем, уединиться в зарослях в День Середины Лета на Хэйве, когда сам Вещий велел. И совсем другое — когда сговорено о свадьбе, тем более, монаршей.

Но сейчас — пусть. Пусть делает, что хочет. Может, так я не сойду с ума.

Я очутилась на бледно-вишневом покрывале, под которым скрывался с десяток перин, не меньше. Мелькнула и пропала мысль о несчастных слугах, которым приходится ежедневно здесь мучиться. Волк вынул меня из платья аккуратно, как конфету из обертки, и заставил забраться под одеяло. Я слышала, как он раздевается, но безучастно ждала, закрыв глаза. Вот он прилег рядом, тяжелый и теплый, обнял всем телом. Я ткнулась носом ему в грудь и — да что ж такое! — опять разревелась. Слезы вопреки моей воле лились потоком, а он только вздыхал и старался утешить.

В ту ночь Ваэрден меня и когтем не тронул. Я до утра плавала в сером коконе его тепла и спокойствия без снов и боли. А утром мы отправились к Колоннам.

13. Намеки

Вдох. Тяжелый удар сердца. Выдох. Еще удар. Плотный поддоспешник, броня и налатник сверху мешают дышать полной грудью, но без них сейчас нельзя и шагу ступить. Времена такие — чуть ли не под каждым кустом на нежить наткнуться можно. И мороз такой, что дыхание замерзает, едва слетая с губ. Я чую ее тошнотворный запах даже не нюхом, а всем собой. Чую, как Хэйва вместе со мной дрожит от ужаса и отвращения. Мое сердце медленно бьется, и вместе с ним бьется свет Колонн в сером низком небе. Тухнет, вспыхивает и снова затухает вместо того, чтобы гореть мощно и ровно, как было от Становления. Боль земли выворачивает мне кости. Терпи, милая, терпи. Скоро это должно закончиться. Надеюсь, лучшим образом.

Молодой белый грельв прыжками несся по снежной целине, оставив далеко позади отряд сопровождения. Я пригибался к самой холке зверя, стиснув когтями упряжные ремни на вздыбленном загривке. За спиной завывал, требуя крови, Ловец Душ. Встречный ветер бросал в лицо колючую снежную крупу. Шлем, даже самый удобный, больше мешает видеть, чем помогает, и мой болтался прицепленным к задней луке седла, колотя грельва по толстому меховому боку. Главное удержаться на спине, влиться в его движения — тогда не свалишься. В командах голосом эти звери не нуждаются, они прекрасно слышат мысли наездника и отзываются на них куда охотнее, чем на поводья и пинки. Я и Эльсин были ветром, спешащим навстречу родной крови. Остальное тонуло в этой самой важной надобности.

«Стой, мать твою!»

Ментальный рывок чуть не сбросил меня в снег, грельв остановился и взрыкнул, щелкнув саблезубой пастью. Он был недоволен тем, что его бег так бесцеремонно прервали. Я тоже. Следуя мысли, Эльсин развернулся и встал, как вкопанный.

— Ты что себе позволяешь? — воззрился я на Димхольда. — Какого демона чуть меня с седла не свалил?

— А ты прешь, как щиторог на случку! — гаркнул князь Райегар, натягивая поводья своей зверюги. — Что прикажешь мне делать, коли на тебя кинется кто-нибудь?!

Кто-нибудь. Конечно. Очень деликатно высказался… Говорил бы уж сразу в лоб, как есть. Нечего церемонии разводить.

Это была целиком и полностью моя ошибка. Длящаяся с тех самых пор, как единение со Смертью получил двенадцатилетний мальчишка. А я вместо того, чтобы тщательно проследить за неокрепшим разумом, приглушил его связь с духом и успокоился. Думал, обойдется, повзрослеет — станет крепче, справится.

Не обошлось.

Начнем с того, что Рейнан отнюдь не должен был стать Светлым. В мальчике с раннего детства кипела злость, и его переход во Тьму был лишь вопросом времени. Едва поняв, чем это может грозить, я изо всех сил старался не допустить окончательного озлобления.

Во вселенной все относительно. В повседневной, обыденной жизни не существует абсолютного добра и абсолютного зла, нет четкой границы между белым и черным. Так бывает только в поучительных притчах для детей, на которых они учатся отличать одно от другого. На самом же деле часто все переворачивается с ног на голову: Свет становится острым и безжалостным, как боевой нож, Тьма — мягкой и исцеляющей, как вода святого источника. Отделить одно от другого значит разорвать вечное вращение мироздания. Начала сами по себе никогда не спорят меж собой, этим занимаются только разумные, бесконечно развязывая одни и те же войны во имя Веры, Идеалов, Справедливости или чего-нибудь еще в том же роде. У кого-то, вроде Волка или динтарского Хранителя Времени магистра Малефора, цвет Силы это всего лишь следствие зрелых взглядов на жизнь и принадлежности к одному из полюсов Оси. Но если бы во Тьму скатился мой Рей — пиши пропало. Мы получили бы как раз чистое незамутненное зло.

Рей — бастард, полукровка даэйра и человека. Чешуйчатые иногда принимают человеческий облик, чтобы погулять и развлечься среди двуногих. Однажды так «развлекся» и Реев плотский папаша — давно сгинувший неизвестно куда сантекский блядун. С женщиной, скажем так, не слишком приличного поведения. Они встретились единственный раз, и плод этой ночи мать оставила себе, скорее, как забавную игрушку нежели как сына. Мальчик рос в дешевом портовом борделе, среди приходящих мужчин и разврата, мало что видя в жизни кроме «утонченных утех». Судьба его ждала, прямо скажу, незавидная. Заморской комнатной собачке и то жилось бы лучше. Он не единожды сбегал из дому, но его возвращали, учили уму-разуму ремнем или палкой «приобщали к делу» — то есть, подкладывали клиентам и обучали…

В очередной раз этот умник попросту случайно убил слишком борзого клиента, случайно войдя в частичный оборот. Догадался прихватить с собой нож и ткнуть им преследователя, отправленного по его душу. Бил, разумеется, куда попало и не насмерть, так что получил сдачи увесистым кулаком по ребрам. И сделаться бы парню через десяток-другой ударов мертвым, не занеси нелегкая на эту улицу Димхольда, в ту пору кузнеца-оружейника при рыцарском Ордене. Кузнецы, как известно, народ тяжелый, хотя и спокойный, и уж если руку на кого поднимут — берегись. За мальчишку Дим рассвирепел и уложил головореза на месте, так что только кровушка по грязной мостовой растеклась. Подоспевшая стража связываться с матерящимся крепче ларийских пиратов великаном не стала, молча отволокла труп в канаву. А кузнец поднял на руки беспамятного бастарда и отправился к себе домой.

Так Рейнан стал подмастерьем кузнеца. Отлежался, зарастил сломанные ребра и встал к мехам. Юный полукровка был молчалив, неласков, обидчив и до того задерган, что любое неосторожно сказанное слово могло обернуться срывом. На его счастье Димхольд дин Райегар тоже не любил болтать зря. За весь день они могли перекинуться парой фраз, а могли и вовсе промолчать с рассвета до заката. Кузнец в душу парню не лез, чешуей на спине и руках не попрекал, правильной мужской работой загружал так, что под вечер Рей валился с ног. Думать о том, что творится на душе было попросту некогда.

А через год им на головы свалился я, ведомый чутьем и собственным видением плетений Судьбы. Долго ходил кругами, изображал блаженного идиота, старался устроить им выгодные заказы и прочую посильную помощь, травил при встречах байки, но с каждым шагом все ближе подбирался к этим двоим, предсказанным мне в сыновья и Хранители. Рей не единожды открыто заявлял, куда мне следует идти с моей настырностью и предложениями назвать его сыном, но на все выпады и рыки я отвечал широкой улыбкой. Уговорить обоих перебраться на север мне удалось лишь тогда, когда Колонны властно позвали их, и спящая Сила начала подавать признаки жизни и время от времени выплескиваться наружу.

А потом началась война с Алден.

Нет смысла сейчас рассказывать о том, почему эти рептилии с человеческими лицами покинули свою луну и двинулись отвоевывать Кхаалет. У себя на Акрее они вознесли науку до небывалых высот и творят такое, о чем мы, полагаясь большей частью на магию, можем лишь мечтать. Но большинство их поистине гениальных изобретений работает лишь там, на Акрее. Покидая его, они вынуждены браться за мечи, кнуты копья и самый простой огнестрел, который еще можно отвести в сторону; только это нас и спасло тогда.

И Рей, впервые призвавший на поле боя Жнецов — духов, служащих Опоре Смерти. Он тогда всего год или два как начал изредка оборачиваться даэйром, и все еще оставался накрепко ко мне привязан. Я обязан был лично провести его через первое погружение на Грань, а потом за руку вытянуть обратно… В горячке сражения, давно превратившегося в свалку, мне было попросту некогда.

Ведомый алчным голодом собственного меча и азартом хищника, я не стоял на холме под знаменем, как полагалось бы полководцу — я в клочки разносил алденский строй, стараясь добраться до офицеров и самого Лорэт Алден Каттуса — тогдашнего военного лидера Акрея. Стоял невообразимый гвалт, воины глохли от грохота, лязга, криков, визгов. С неба залпами то и дело сыпались отвердевшие броневые перья — Ирлерр под предводительством Яноса Джанрейва с клекотом кидались на врага, и перья их крыльев служили им не хуже метательных ножей. Пела сталь, лилась кровь. Казалось, мир сошел с ума.

…А когда нас накрыло Смертью, стало поздно что-то менять. Мой названный сын сам принял решение.

Я видел, как юный даэйр, семнадцатилетний мальчишка, бежит, оскальзываясь в крови и грязи, среди мертвых тел, слышал, как разрывает его горло сдавленный звериный вой. Видел, как тугая спираль еще дикой, неприрученной Силы раскручивается прямо из его тела и накрывает землю серым маревом, как подымается стая Жнецов — клочья тумана, обращенные в подобия человеческих фигур. Незримые для прочих, они выплясывают среди живых и умирающих, хватают души Алден, чуть ли не силком выдирая их из тел, и утаскивают на Грань… И поет дареное древним личем копье в его руках, летят с плеч головы, и совершается Канон Смерти.

Узы с Реем доносили волнами то страх, то ярость, то восторг от обретенного могущества, то холодное равнодушие. Он замер в центре вихря маленькой беспомощной фигуркой и мог разве что хватать ртом воздух. Под конец ноги его не удержали, и он рухнул на колени, воя от раздирающей его в клочья боли и теряя сознание. Он не слышал сейчас даже моих мыслей…

— Рейнан! Стой! Прекрати немедленно!

Бесполезно — мой крик потонул в грохоте боя. А путь к сыну неожиданно преградил Лорэт Алден собственной персоной — громадный, выше любого человека головы на две, в вычурной, но от того отнюдь не слабой броне. Покрытое узорной лиловатой чешуей худое тело на длинных «птичьих» ногах, хлесткий хвост, короткие перепончатые крылья, увенчанная роскошной короной костяного гребня голова с лицом, красивым до омерзения. Его алебарда встретила мой фламберг, и мы закружились среди трупов, взрывая когтями перемешанную с кровью грязь, которая еще утром звалась землей.

Меня охватила злобная ярость. Какая уж тут красота поединка! Единственным моим желанием было разорвать треклятого супостата на кусочки и, желательно, побыстрее. Хотелось отбросить оружие к известной матери и вцепиться ему в глотку зубами и когтями. Перед глазами мелькала только круговерть стали, высекающей искры, ноздри забивал резкий змеиный запах. Я ненавидел его до судорог, до потери дара речи. Мне казалось, что все прочие замерли — так медленно текло время, так спокойны были равнодушные зеленые глаза с узкими вертикальными зрачками. Да сдохнешь ты, наконец, или нет?! От прыжка к жилистому горлу меня останавливала только неприятно зеленоватая кровь алден, премерзкая на вкус и запах.

Он был легок и невероятно прыгуч. Но я не давал ему продыху, успевая наносить удар за ударом. Дрался на выгорающем запасе Силы, хлеставшей из меня наружу, как из пробитой плотины. Тянул себе мышцы и жилы неимоверным напряжением, но успевал, успевал загонять его в угол! Гнев выметнулся за моей спиной ядавито-огненным шлейфом, белым маревом. Потом я жестоко поплачусь за это и слягу не меньше, чем на неделю. Плевать! Свет раскаленной волной ярости выжигал меня изнутри. Чтоб ты сгорел, чешуйчатая тварь!

Древко алебарды, наконец, сломалось под ударом черной стали Ловца Душ. Лорэт Алден присел по-птичьи, шатаясь от слабости — и впервые в его глазах промелькнуло что-то, похожее на чувство. Удивление? Досада? Просьба о пощаде?

Меч с заливистым воем обрушился на гребнистую голову Лорэт Алден, расколов ее. Легкая, почти незаметная дымка души обвилась по всей длине клинка, чтобы впитаться в металл, но мне было все равно. Отшвырнув от себя труп, я смотрел, как пируют Жнецы. И никто уже не мешал им, потому что бой окончен. Лишившись своего повелителя, выжившие алден мгновенно сложили оружие и все как один опустились в позу повиновения, поджав длинные лапы и коснувшись руками земли. Они не сопротивлялись, когда измотанные люди и птицы добивали их, и молча уходили, если их гнали прочь. Более они не посмеют задержаться и скоро уйдут обратно на Акрей через свои «червоточины».

Жнецы же пожирали то, что оставалось.

Мне и это было все равно. Еле держась на ногах, я нес к шатрам лекарей холодное бездыханное тело сына. Крылья за спиной разлетелись зыбкими клочьями белого дыма, оставив мне лишь опустошение и слабость. Теперь предстояло самому идти за ним на Грань.

Подошел Дим, весь в крови с ног до головы. Получив искру и став кхаэлем, он сделался еще огромнее, чем был. Молча взвалил на плечо тело Рея, другой лапой сгреб меня поперек туловища и поволок за собой обоих, ворча в усы. И наплевать ему было, что я во много раз его старше.

— Несчастье мое, недоразумения божьи, дети малые. Взять бы да выпороть хорошенько, что одного, что второго, да жалко! Неровен час окочуритесь оба, едрить вас веником… Когда научитесь думать своими мозгами, куда надо лазить, куда нет? Я что, всю жизнь до костра погребального вас на себе таскать должен? Докатился, на старости лет нянькой у бессмертных хожу!

То, что он сам с недавнего времени такой же долгожитель, как я или Рейнан, его волновало мало.

— Дим… — устало прохрипел я сорванным горлом. — Меч потом забери…

Кузнец ни слова не сказал в ответ, но через Узы отчетливо донеслось, кем он меня считает, и куда мне следует идти вместе с распоряжениями. Знатно он меня тогда послал, надо заметить. Далеко.

Нет, я не заснул и не свалился в обморок ни по дороге до лагеря, ни потом. Я взялся отогревать и звать назад Рея. Он все глубже падал на Ту сторону, и душа его постепенно выгорала в мертвом холоде, растрачивая свой огонь. Устроив его на теплой лежанке возле походной печки, я лег рядом и, стараясь согреть своим Светом, отправился за ним в долгий полет.

Огонь в печурке плясал и бился, словно хотел выпрыгнуть из ее нутра, за войлочными стенами шатра ходил кругами взволнованный Димхольд. Ему очень хотелось хоть чем-то помочь, но на страже у входа безмолвной статуей восседал так и не снявший доспехов Янос. Посему моей Опоре Земли оставалось только выплескивать распиравшие его чувства единственным возможным образом: вполголоса браниться, да так, что позавидовали бы любые портовые грузчики.

— Что ж ты натворил, чадо неразумное, — вздохнул я, крепче прижимая к себе холодное, как ледышка, тело. — Я слишком долго тебя искал, чтобы ты в один момент все разрушил своей глупостью.

У посиневших губ не было слышно даже тени дыхания, жилка на шее билась так редко и незаметно, что можно было подумать, будто Рей мертв. Я поспешно, положив его голову себе на локоть, и прикрыв глаза, погрузился в иную реальность.

Внутренним зрением под закрытыми веками видел я сухие черно-серые просторы мира мертвых, где скитаются души, отказавшиеся от перерождения на Колесе Судьбы. Пылающий белый костер моей силы раздвигал и выжигал клубы плотного тумана, отпугивал хищных тварей. Крылья несли вперед, постепенно приближая к цели — маленькой беспомощной фигурке, уносимой прочь холодным потоком. Облик Рея дрожал и менялся, мальчик метался между ипостасями и никак не мог одолеть липкий, удушающий страх. Налетев и поймав почти совсем окоченевшую душу, я развернулся и помчался назад, продираясь сквозь разом озверевшую мглу.

Если бы мне знать тогда, что в душу моего сына впился мертвый дух одного из его предков-даэйров, совершенно обезумевший от долгого блуждания на Грани. Рэолеорн Антрацит Ночное Сердце, герой самой первой из древних войн между птицами и ящерами, самый знаменитый вояка в череде Хранителей Смерти. Он слился с Рейнаном, заполнил собой выжженные дыры в юной душе, навсегда покалеченной миром мертвых, и до поры затаился.

Мальчика удалось вернуть с большим трудом. Всю дорогу до Ареи-Калэн Мортан Рейнан пролежал оглохший и онемевший, безучастный ко всему, что его окружало. Молодой сильный даэйр на глазах превращался в иссушенный скелет. Его терзал озноб, и не помогало ни лекарское искусство Яноса, ни моя сила, которую я вливал в истощенное тело полноводной рекой. Лишь иногда уснувший разум отзывался на мое присутствие, и тогда удавалось хотя бы накормить парня.

И, сидя над ним, я вспоминал второго. Того, которому повезло гореть Пламенем и обладать лишь отголоском серебряной дымки, красивого теплого мальчика, который взялся ниоткуда и должен был стать кем-то иным, которому… повезло. Просто повезло чкть больше, чем моему темному сокровищу^[22].

По возвращении домой я держал Рея подле себя день и ночь, отпуская, простите, только по естественной надобности. Грел во сне, оборачиваясь звериной кошачьей ипостасью, кормил чуть ли не с рук. Он жался ко мне, точно брошенный звереныш, частенько садился у ног и клал голову на колени, молча прося ласки. Молча. При его обычной сдержанности и нелюдимости выглядело это страшно. Из него словно вынули способность говорить, петь и смеяться. В глазах цвета червонного золота поселилась мрачная тоска.

Именно тогда он стал проявлять склонность к занятиям политикой и делами княжества. Казалось, там, где требуется четкий расчет или план, где нужно решить задачу с множеством вариантов, Рейнан оживал. Но его совершенно перестало занимать все, что обычно мучает парней в его возрасте — он не ухаживал за девушками, не пропадал со сверстниками на рыбалке или в ближайшей деревне, охотился один. Его невозможно было вытащить на праздник, кроме тех случаев, когда этого требовала дипломатия, он избегал пиров, стал одеваться исключительно в черное с редкими проблесками золота. Его мрачная физиономия стала пугать и так немногочисленных при моем дворе вельмож. Только небо еще могло разбудить в нем живое веселье и беззаботность. Когда из зародышей на спине пробились и отросли крылья, он возжелал полета с такой страстностью, что остановить его стало невозможно. Несколько раз, падая с высоты, он ломал себе руки-ноги, но ни ума, ни осторожности это ему не добавило. Мне пришлось просить приятеля-даэйра, чтобы взялся за обучение.

С годами характер Рея сгладился. Когда появились в семье младшие, которых нужно было воспитывать и опекать, он стал живее и мягче. Пройдохе Рахи, влюбленному в «старшего брата» до беспамятства, даже удавалось иногда рассмешить его или втянуть в какую-нибудь авантюру. А репутация моей правой руки и честь, которую он соблюдал неукоснительно, превратили Рейнана Даррея в одного из самых почитаемых правителей Хэйвы.

До недавнего времени.

…Вынырнув из внезапно нахлынувших воспоминаний, я смерил Димхольда жестким взглядом.

— Во-первых, не кинется. А во-вторых, ты не сделаешь ничего, что причинило бы ему вред. Ты и сам это знаешь. А теперь поехали, нас ждут!

Я молча дождался остальных гваплейцев и развернул грельва к лесу. Скачка продолжилась, но теперь бойцы изо всех сил старались не отстать от меня. Позади слышалось угрюмое бурчание Дима. Я только крепче стиснул челюсти и постарался прогнать прочь мрачные мысли вместе с желанием послать его подальше.

На опушке ельника нас встретили стражи — зверообразные белые тени, которых я некогда вызвал, чтобы отваживать непрошеных гостей. Я спешился и подошел ближе, дав им себя обнюхать и признать. Эти призраки, очертаниями напоминавшие сразу нескольких крупных хищников Кхаалета, запросто могли разорвать чужака, если у того не было при себе амулета или его не вел я. Они покрутились вокруг меня и разошлись, давая пройти. Я молча вернулся в седло и дал отмашку продолжать путь.

Священный лес встретил нас мертвым молчанием. Не зимним, а именно мертвым. Умолкло все, даже проказник Юдар-Ветер не шумел в кронах. Жизнь-Лейв затаилась, ее шкодливая мордочка не мелькала ни белкой, ни соболем. Прочие Духи тоже уснули или спрятались, задавленные разжиревшим Мааром. Его присутствие я чуял четко. Мертвящий шлейф силы расползался меж деревьев, заставляя животных и кхаэлей нервничать.

Едва до Колонн осталось не больше двух сотен шагов, я велел воинам оставаться на месте — дальше им дорога была закрыта. Могли пройти только я и Димхольд, как полновластные Хранители. Знакомую тропу занесло снегом, и нам пришлось пробираться сквозь сугробы высотой по пояс Диму — а мне едва не по грудь. Тяжелая боевая амуниция превратила его в живой таран, и он легко прокладывал тропинку для меня. Я брел сзади и пытался добиться отклика от Колонн или услышать детей. Тщетно — сердце мира лишь тяжко вздыхало и стонало, изводя меня болью в груди.

Успели мы вовремя — едва я раздвинул перед собой пышные еловые лапы, как в кольце Колонн вспыхнула щель портала. Из прорехи в ткани реальности, держась друг за дружку, почти вывалились трое: Волк с заряженной под самую рукоятку копией моего Ловца Душ за плечами, на локтях у него с двух сторон висели Илька с Размйяром. Обоих не держали ноги.

Правителю полагается оставаться спокойным всегда, что бы ни происходило. Стихии свидетели, мне хотелось крепко обнять всех троих, но я усилием воли заставил себя подойти сдержанно. Тайком вглядывался в лицо дочери. Она стала старше и жестче, из черт совсем исчезла полудетская округлость, а вести о брате поселили в золотисто-зеленых глазах боль, перемешанную со страхом и гневом. На Динтар отпускал я хоть и выросшую, но неопытную девчонку, а вернулась ко мне обросшая колючей броней особа, уже принадлежащая другому, не телом так духом. Только слепой не узрел бы между ними связи. На несколько мгновений подняла голову отцовская ревность, но тотчас утихла, загнанная вглубь. С самого начала, отдавая ее в руки Волку еще ребенком, я был уверен, что союз этот принесет в свое время великие плоды. Да и, как-никак, этот рогатый дикарь мне тоже вроде сына.

Но готова ли она к тому, для чего я ее растил?

— Папа!

Илленн подбежала сама, чуть ли не с визгом бросилась мне на шею. Ей не было дела до жесткого промерзшего меха и холодного боевого железа, она мощно и стремительно вливалась в мое сознание, единым махом вываливая все, что произошло с ней за эти несколько лет: события, радости, горести, тревоги и чаяния. Рахийяп на шею прыгать, естественно, не стал, хоть это и входило в его привычки. Отцепился от Волка и устало побрел к роднику, бьющему круглый год возле камней, на которых стояли Колонны. Плюхнувшись на колени возле теплых струй, он нырнул туда головой и принялся жадно пить, дрожа всем телом.

— Где он? Что с ним? — вцепилась в меня Рысь мертвой хваткой. В ее голосе через край переливалась тревога.

— Носится по всему материку, как бешеный, — вздохнул я.

— Вляпались вы по самые уши, — подошел Ваэрден, нервно принюхиваясь и морщась. — Говорил я, что он опасен.

— И что теперь, прикажешь его убить? — дочь при этих словах испуганно вздрогнула и уставилась мне в глаза — серьезно говорю или нет.

— По нашим законам, если ифенху сходит с ума и становится опасен для окружающих, его немедленно убивают.

— И ты так спокойно говоришь об этом при собственной невесте! — возмутился Димхольд, подойдя к Волку сзади и опустив тяжелую руку ему на плечо. Я насторожился, готовясь, в случае чего, перехватить удар — кузнец мог сгоряча и в морду дать.

— Если так будет нужно, — внезапно отозвалась дочь сухим и хриплым голосом, — придется убить.

Да, она воистину стала взрослой… Отличной спутницей моему будущему преемнику на посту главы миров Колеса.

…Стихии, кому я вру? На посту раба этой прожорливой, идущей вразнос системы, неизвестно кем и когда созданной!

Дом возле Колонн встретил нас запахом свежего хлеба, меда и молока. Жена не сидела без дела и, поджидая гостей, успела хорошенько протопить долго простоявший пустым дом, напекла пирогов и булочек, видимо, от нервов. В другое время сбор всего семейства стал бы поводом для веселья и большого праздника, но сейчас дом словно пропитался скорбью и страхом. За те полдюжины дней, что мы не виделись, Лира осунулась и как будто разом постарела лицом на десяток лет. Наверняка давно толком не спала и извела себя дурными мыслями. Вон и при виде дочери не удержалась, не прячась отирала слезы со щек. Хорошо еще, я благоразумно промолчал про отравление, иначе лились бы они в три ручья…

Ужинали в тягостном молчании. Не задавали друг другу сотни вопросов, не перебрасывались шутками, не пытались подсыпать друг другу соль в чай или подложить мед в соленые грибы. Даже Рахи с Мефом сидели пришибленные и молча ковырялись в еде. В другое время оба не преминули бы высказаться по поводу предстоящей свадьбы сестры и надавать жениху советов… Но Рахийяр злился и едва держал привычную маску.

Мне и самому было тошно так, что хоть топись. Перед глазами так и стояло осуждающее лицо Яноса: «Я же тебе говорил!». Выждав, когда все разбредутся спать, я снова засобирался.

— Куда ты? — жена поймала уже на пороге. Пока никто не видит, вцепилась в меня мертвой хваткой, прижалась так, что перехватило дыхание. — Кхайнэ, мне страшно, не уходи.

— Не бойся, я до Колонн. Может быть, найду решение.

В ночь я ушел на четырех лапах. Беззвучно проскользнул по двору мимо огромной древней ели, маячившей в кромешной снежной темноте ночи огромной шатровой тенью. Только слабый отблеск света Колонн редкой бриллиантовой россыпью мерцал на кутавшей дерево снежной шали. Не утруждая себя поиском калитки, я перемахнул через забор и из домашних запахов окунулся в лесное благоухание.

Пахло снегом, промороженной хвоей, уснувшей землей. Колючие снежинки цеплялись за шерсть, холодными мухами садились на нос. Лапы утопали в свежей снежной подушке, еще не расчерченной ниточками следов лесного зверья, деревья провожали меня, как молчаливые часовые. По этой тропе я зимой и летом мог бы пройти с закрытыми глазами. Впереди нарастал пульсирующий белый свет, привычно повеяло в морду теплым ветром. Холод перестал кусать нос и уши. Я с разбега перемахнул через валежину, брызнув из-под лап не успевшим слежаться снегом, пробил грудью сомкнутые еловые лапы и вылетел на священный луг, окунувшись в Свет и Силу.

Восемь столбов горячего Света бесконечными копьями вспарывали ночь. Длань изначальной Силы накрыла меня, слегка придавив и погладив, так что сердце забилось возле самого горла. Ее было много. Она заполняла собой все пространство вокруг и казалась густой, как вода. Но это — пока не привыкнешь.

Я взошел на чуть присыпанные редкими снежинками древние камни, дрожа всем телом от разлитого в воздухе пения. Здесь нет места сомнениям и страхам — Свет не оставляет им права на существование, будто обычным теням. Здесь всегда рождается спокойствие и приходит понимание.

Что мне делать?

Здравый смысл велел уничтожить или отсечь потерявшего рассудок Смертоносца. А душа и сердце восставали против этого. Разве можно уничтожить часть себя? Пустые слова… Никому не нужное объяснение чувств, понятных только самым близким. Жаль, что я не волк, не умею выть на луны. Задрать бы морду к темному ночному небу, к подсвеченным сиянием тучам, и…

Ну что, старый драный кошак, облажался на посту Хранителя? Все свои надежды на ребенка перекладываешь вместе с ответственностью? Не удержал Равновесие, поставил излишней добросердечностью весь свой род на грань краха, глупостей наделал столько, что не приведи Стихии кому повторить…

— Поделом тебе, алденова химера, — пробормотал я невнятно, сворачиваясь клубком у подножия Колонны. — Непонятный выкидыш скальпеля химерологов…

— Отчего же непонятный, — прошелестел позади меня слегка пришепетывающий и каркающий змеиный голос. — Ты — наша лучшая работа. Нас-стоящий шедевр.

У меня шерсть на хребте чуть не встала дыбом от этого голоса. Но я заставил себя медленно и спокойно повернуться к нежданному собеседнику, не поведя и ухом.

В двух шагах, мерцая дымкой, возвышался Майр-Шхаэтт Шшиар тор Хэсс. К счастью, не собственной персоной, а всего лишь ее проекцией. Высокий и худой, как все они, с узорчатой переливчато-серой с оттенками лилового и зеленого чешуей и раззолоченным гребнем, выглядел он внушительно.

— А то, что случилос-сь со С-смертоноцем — закономер-рно. Спеш-шите, затыкаете дыры как попало, а после что? Как исправлять будеш-шь?

— Не трави душу, — отмахнулся я, дернув хвостом. — Маар сам выбрал носителя, а пойти поперек воли Духа невозможно, даже если он не прав.

— Маар выбрал? Неуж-што? Не замечал за ним с-склонности к глупос-стям, — изображавшая правителя Алден проекция оставалась почти неподвижной. Только чуть колыхался из стороны в сторону хвост. Складки белого парадного кворда даже не думали колыхаться под ветром. Лицо оставалось равнодушным, как каменная стена.

— Маар тоскует по Повелителю Мертвых. А этого парня шуганулся Даэрасаш, — я, сам того не желая, начал нервно подергивать кончиком хвоста, так и лежа вполоборота к собеседнику на поджатых лапах. Стоило вспомнить лича, резко потерявшего самообладание при виде привезенного мной пацана, и становилось не по себе.

— Старая сказка о хозяине всех мертвецов Колеса, — алден хмыкнул. — не верю.

— Тем не менее… и к тому же, Рея использует как сосуд один из прежних Смертоносцев. Рэолеорн Антрацит, ты наверняка помнишь его.

— То есть? Твой с-сын еще и одержим? С-замечательно!

— Маар не отвечает мне внятно. Все, что удается разобрать — болтовня о «времени Лорда». Дескать, надеялся вернуться к временам былой славы.

Сухой каркающий скрежет был мне ответом — Лорэт Алден смеялся. Долго и от души. Только хвост хлестко ходил туда-сюда, узкое лицо с изумрудными глазами не изменило выражения.

— Ты с-сам-то веришь в то, что говориш-шь? — наконец, спросил он, перестав скрежетать. — Духи не руководс-ствутс-ся подобной чуш-шью. Тебе ли не з-снать.

Зараза. Все-таки вынудил меня встать, повернуться к нему и вздыбить шерсть на загривке. Правда, толку-то, он меня опасаться даже не подумает — слишком хорошо знает созданную ими же химеру.

— Либо говори толком, зачем пришел, либо проваливай! — невнятно прорычал я.

Майр-Шхаэтт, если так можно выразиться, вскинул бровь — мимолетно приподнял чешуйчатое надбровье.

— О, неуж-што великий Кхайнериар эль Шиар-ад'Дин наконец-то из-сволил показать характер? А я решил было, что ты с-совсем скис-с, — вот же мерзкая ящерица. Кажется, ему доставляет удовольствие выводить меня из себя! Алденская кровь премерзка на вкус, но я во всех подробностях и весьма «громко» думая, представил себе, как мои челюсти с хрустом смыкаются на жилистой шее.

— Говори прямо, я не настроен играть с тобой в загадки! — я придвинулся еще на шаг и показательно оскалил зубы. Его этим, разумеется, не испугаешь, но я мысленно пообещал непременно попробовать это сделать при личной встрече.

— Я прос-сто хочу с-сказать, что с-столь глупые критерии выбора с-создателями Колонн наверняка не были предус-смотрены, — вкрадчиво ответил Лорэт Алден. — Маар вс-сего лишь с-стихийный элементаль, пус-сть и вес-сьма умный. Неуж-шели ты думаеш-шь, что они допус-стили бы подобную погреш-шность в его раз-свитии?

Я как на стену налетел. Неужели действительно кто-то мог вмешаться в выбор Духа Смерти? Более того, запретить ему выбрать Рею пару. Да нет, бред полнейший, это невозможно! Но правитель Акрея улыбался — насколько улыбка вообще могла проявиться на его лице.

Нет. Нет. Я уж скорее повкерю в переродившегося Повелителя Мертаых. Мощь сына росла скаждым днем, планету сковывал мороз, неестественная смертная стынь. Но, коли Лорэт Алден угодно так считать — пусть считает.

— Брос-сь ис-стерику, — проекция начала все больше истекать дымком. Наверняка поддерживать ее, пробиваясь через границу измерений, становилось тяжело. — Какой идиот в с-своем уме полез-сет менять с-систему без дос-статочных з-снаний? А таковые ес-сть только у Хранителя. Воз-смож-шно, это с-самопроизвольный с-сбой. Или ты сам не понял, что произошло?

Сознаться чешуйчатому в собственной растерянности я никак не мог, а посему загнал ее подальше за щиты. Сбой, конечно, многое объяснял, но и вопросов рождалось еще больше. Выходило, что я проглядел что-то важное…

Стоп. Нет. Не сбой.

Чьи-то эмиссары

Слишком много за все время было попыток опосредованного убийства Рея. Слишком «удачно» он сейчас сорвался и выкашивает все жеивое. Слишком много нитей ведет к вторжению.

— Ес-сли желаеш-шь, я могу прис-слать лучших бойцов кас-сты А-нон-Сет и нес-скольких Тек-Сагар для охоты за С-смертоносцем. Они выдержат его напор.

— Пришлет он… — небрежно фыркнул я. — А то я не знаю, что алден ничего не делают просто так! Что ты потребуешь взамен?

— Пос-сле сочтемс-ся, — столь же небрежно ответил Майр. — Тебе, — с нажимом добавил он, — это точно без-с надобнос-сти будет.

И проекция окончательно исчезла. Я фыркнул ей вслед, снова свернулся клубком у подножия Колонны и крепко задумался. Что сподвигло тор Хэсса на такое предложение? К делам обитателей планет Алден обычно подчеркнуто равнодушны, а с Темными так и вовсе откровенно враждуют.

— Мне оно не надо будет… Ишь добрый какой сыскался. Даже если мне не надо, я тебе это все равно не отдам, от греха подальше… — ворчал я, стараясь скрыть удивление. — Что же такое ему надо, что он элитных бойцов только за обещание предлагает?.. Цена-то немалая. Ладно, сами справимся. Должны.

Раздраженно махнув хвостом еще пару раз, я встал, потянулся, скребнув когтями по камням. И скачками помчался обратно к дому — Лира совсем извелась от ожидания, и ее страх подбрасывал меня, словно мячик. А над словами чешуйчатого хитреца стоило крепко подумать. Во-первых, перевести все сказанное с заумного языка на нормальный. А во-вторых, он, как всегда. Сказал не все, что знал…

14. Охота на даэйра

Три дня спустя

Жить в доме детства оказалось неимоверно тягостно. Каждый боялся лишнее слово сказать, ходили, опасливо косясь друг на друга и опуская глаза. Мужчины мрачно посматривали на сложенное по углам оружие, раздумывая, пригодится или нет. Мама на всякое сказанное поперек слово срывалась на крик и гоняла провинившихся мокрой тряпкой, веником, а то и поленом. Отец хмуро расхаживал туда-сюда по дому, царапая когтями половицы и стены. Даэннэ отсиживался в темном углу с мрачным видом и наглаживал промасленной тряпицей волнистое лезвие своего Ловца Душ или крепления доспехов правил. Отцов фламберг покоился на стойке в гостиной и хищно ждал своего часа. А мне…

Мне делалось жутко при одной мысли, что любой из этих мечей может в один прекрасный момент пробить Рея насквозь и выпить до дна, словно вино.

Нет, как любил меня Рей, сестер точно не любят. Он относился ко мне с трепетной нежностью, никогда не переступая грани дозволенного брату. Но и не смотрел на меня как брат. Наверное жалел, что я не могла быть его. И никогда я не видела с ним рядом ни одной женщины, кроме ша-амиран Райны Тэони. А она за любые сплетни о том, что между ней и князем что-то есть готова была выцарапать болтуну глаза.

Так тоже кидаются в драку, только если любят больше жизни и боятся себе в этом признаться.

Да, мой брат — суровый монах. Дал ли он такой обет, или женщины были ему просто неинтересны, я тогда не знала. Если б знала настоящую причину — наверное, у меня волосы встали бы дыбом от ужаса. Но слушки упорно ползли. Например, о том, что сорвался он из-за меня, из-за грядущей свадьбы с Волком. Я старалась не замечать шепотки, так же, как научилась не замечать быстро стареющих лиц людей вокруг. Но держать спину прямо становилось все труднее.

Я была уверена, как бы Рей не относился ко мне, причина не в этом. Кто-то довел его. Обидел или оскорбил, покусился на что-то ценное, замучил, играя на нервах и голоде… мало ли. Я и не надеялась узнать, но честное имя брата намерена была отстаивать до конца.

В тот вечер, когда в доме, наконец, собралась все семья и восемь Хранителей, отец созвал в большой гостиной подобие военного совета.

За окнами в темноте плачущим голосом Юдара завывала вьюга, а в комнате, освещенной по старинке огнем камина и парой кристаллов, было тесно и шумно от гудения голосов и мыслей.

Спорили. В основном о том, что сделать с братом после поимки. Мы с Рахи сидели вдвоем на одной спинке кресла возле стены — и как поместились только? — и хмуро взирали на это сборище. Харийяр был воспитан Реем с самого первого дня, как попал в семью еще подростком. Он безнадежно любил брата, и нынешние речи заставляли его темно-янтарные глаза нехорошо щуриться, а тонкий маленький метательный нож — нервно мелькать в пальцах.

«Еще одно слово — и я этой облезлой птице всажу его в глаз» — мысленно шепнул он мне, кивая на Яноса-эрхе, сидевшего прямо на полу с поджатыми по-птичьи ногами.

«Из этого ничего хорошего не выйдет, — ответила я. — Кроме еще больших проблем».

«Да ты послушай, что он несет!»

«Я слышу».

— Усмирить его было бы для вас самым лучшим выходом, — вещал ирлерр с мягкой грустной полуулыбкой на синекожем лице. — Лишите силы, отрежьте от Колонн — и потерь не будет. Вы его поймаете почти голыми руками.

— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? — елейно поинтересовался магистр Мобиус Малефор, исполнявший обязанности Хранителя Времени на Динтаре. Даэйрский старейшина Брендомар Агат был уже слишком стар, чтобы лично летать с далекой Сантеки по каким-либо иным поводам кроме очень крупных ритуалов и потому не явился сюда. — Ты так уверен в вероятности?

— Мой дар меня еще ни разу не подводил, — спокойно ответил крылатый, взъерошив перья. — Неужели ты не видишь, если сила останется при нем, разрушительная ветка разрастется через месяц до четырех пятых всего поля событий!

— А я слышал, что предвидение вполне может врать, — промурлыкал Мобиус, глядясь этаким благообразным седым старцем в черной с золотом мантии. — Особенно, если за работу с узором судьбы возьмется Хранитель. Лишить силы нежить, для которой эта сила естественна, как воздух… Оригинально.

В воздухе будто беззвучно зазвенела сталь, когда два взгляда — водянисто-голубой магистерский и красный птичий, — скрестились, как клинки. Перья на крыльях Яноса лязгнули и заострились, но он умудрился сохранить на лице безмятежную маску.

— И ты взялся бы? — вопросил ирлерр, вскинув бровь.

— А отчего нет? Несложно сделать так, чтобы он не успел никого убить… Я имею в виду, никого из ловцов.

— Даже сейчас промедление может быть опасно! Пока ты будешь возиться, он может понять твои планы и помешать. Я настаиваю на том, чтобы сперва обезвредить его.

Мобиус продолжал улыбаться, легонько поглаживая сухощавой рукой темное древко своего посоха с вырезанной вдоль него змеей.

— А тебя не смущает, что Смертоносец у двух миров один? — спросил он. — И что Первый князь у вас тоже один?

Голос старого мага прямо-таки сочился медом под зловещее молчание кхаэлей и ленивое Волково «вжик-вжик» когтем по лезвию кинжала. Ифенху следил за действом, полуприкрыв глаза, и демонстративно точил когти. Изара Анес ан'Арсинаи, наша Хранительница Духа, тихонько сидела в уголке, вертя на руке филигранный серебряный браслет. То и дело от него отделялся прозрачный камешек на тонкой, почти невидимой силовой нити и начинал метаться из стороны в сторону, вертеться и жужжать — Изара искала Рея.

— Меня это смущало всегда. И если сделаешь одолжение и вспомнишь, то я был так же против, чтобы хэйвийский Хранитель служил и на Динтаре, — Янос оставался невозмутим как скала, только перья-ножи цвета вороненой стали выдавали его гнев. Лицо оставалось спокойно-жестким, руки неподвижно лежали на коленях поверх складок длинной узорной туники.

— Скажи это Духу. А отсечение убьет Даррея еще вернее, хоть это и займет больше времени.

— Вы посмели назвать его выродком, магистр? — вкрадчиво осведомился Рахийяр, и тонкое лезвие снова сверкнуло молнией. Повисла тишина. Даже Ваэрден замер.

С каждым брошенным словом мне все больше хотелось подпалить одному перья, второму мантию. Но вместо этого я крепко держала за запястье руку Рахи с зажатым в пальцах ножом.

— Одна потеря ничто по сравнению с потерями по обоим мирам, — отрезал Джанрейв. — Можно подумать, без него вся ваша жизнь оборвется. О Стихии, да когда же вы, наконец, начнете меня слушать?! Неужели не видите, насколько огромна вероятность всеобщей смерти?

Обоих спорщиков прервал дружный утробный рык собравшихся кхаэлей и одного выведенного из себя ифенху — не слишком громкий, но настолько мощный, что в комнате задрожал воздух. На пернатом скрестились желто-янтарные звериные взгляды. Рыжий Меф крайне нехорошо улыбался, щеря длинные и тонкие, как у гадюки, клыки. Ваэрден потянулся в кресле всем телом и выпустил крылья. Блеснули антрацитово-черные перья с редкими фиолетовыми проблесками. Темный был разъярен.

Хранитель Воздуха впервые вышел из себя. Он зло зашипел и напряг крылья, готовясь ударить. Волк не двинулся с места, зато оскалился во всю пасть — сверкнули четыре пары клыков и острые звериные зубы.

— Хотите войны и бедствий из-за него? Как угодно. Но не говорите потом, что я вас не предупреждал, — фыркнул пернатый.

— Войны и бедствий не будет, — громыхнул со своего места Отец. Ему явственно надоела перепалка, зрачки налились тяжелым нутряным багрянцем. — Охота закончится в ближайшие пару недель, а уж после я с собственным сыном справлюсь, мне думается.

— Очень надеюсь, Кхайнэ… Очень надеюсь.

Тяжелый отцов взгляд сначала припечатал ирлерр к полу, а потом прошелся по всем собравшимся. Я поежилась — вглубине зрачков в красноватом пламени билась готовность убивать. Его широкие лапы стиснули резные подлокотники кресла так, что дерево затрещало, прося пощады.

— Если среди вас еще есть непонятливые, — глухо прорычал Владыка Света, еле сдерживая белый огонь Силы вокруг себя, — то я объясню. Рейнан эль Шиар-ад'Дин Даррей — мой сын. Мой старший сын. И если хоть один волос упадет с его головы, если сковырнете хоть одну чешуйку с тела — я не посмотрю ни на звания, ни на возраст. Я сдам вас алденским химерологам в качестве расходного материала. Ясно?

Повисла гробовая тишина. Жалобно мигали и потрескивали перегруженные энергией кристаллы, пламя в камине гудело и словно подтверждало жестокие слова. Он сказал их не только чужакам. Не только не-членам семьи, но и собственным детям, и близким друзьям.

Я сама за Рейю готова была разорвать кого угодно.

Как подобрать нужные слова? Как правильно высказать все то, что жило и живет в душе? Как донести до чужих?

Рейнан всегда был Опорой. Не только по званию, но по самому духу своему. Как сказочный горный великан держит на плечах небо, так Рей держал единой нашу семью. Он всегда бывал в нужную минуту рядом. Всегда откликался на зов, как бы далеко ни забрасывали дела. Всегда приходил на помощь, стоило только попросить. Отец и мать для него были святы. За меня и братьев он, не раздумывая, мог разорвать любого. Но все это слова, слова… Как, как рассказать?! Как донести, чтобы поняли? Словом, воспоминанием?..

Усталые опоры трескаются, ломаются. Какую бы поддержку мы не старались ему дать, он по возможности отказывался, увиливал, стремился быть один.

…Однажды я решила научиться летать.

Духовное родство у кхаэлей иногда бывает сильнее плотского, и я, малявка, настолько привязалась к брату, что позвоночник между лопаток стал прорезаться коротким гребешком. Взрослые даэйры шутливо звали меня даррысью и грозились причислить к Клану. Рей умилялся, а небесные наставники, обучавшие молодых полету, стали разрешать мне сидеть в уголке во время занятий.

Глядя, как парни и девушки задорно прыгают в пустоту с высоких террас, а потом медленно но упорно поднимаются в воздух, изо всех сил хлопая не до конца отросшими крыльями, я наивно думала, что сама смогу не хуже. Когда мне доводилось видеть, как распахиваются могучие черно-серебряные паруса княжеских крыл, как тремя яростными ударами бросают его тело в небесную лазурь, я дышать забывала от восторга.

Малявка. Пигалица не больше пятилетней человечки. Дуреха ушастая. Я вздумала отрастить себе крылья. А что? Смогу непременно, ведь магия точно так же бежит в моей крови, как и у взрослых. В один прекрасный день, дождавшись, пока с тренировочной площадки все уйдут, я выбралась из ветвей развесистого самсара, росшего на краю утеса и улеглась животом прямо на прогретые солнцем камни. День начинал клониться к вечеру, косые лучи светила уже не обжигали, а ласково гладили. Я уперлась подбородком в скрещенные руки и закрыла глаза.

Чтобы вырастить крылья нужно сначала их себе представить. До мельчайшей косточки, до волоконца мускула, до последней чешуйки. Я старательно воображала, как сила, бегущая по моим жилам, разгоняется и вырастает из спины, как уплотняется в кости, мышцы, сухожилия. Пусть будут такие же, как у брата, крепкие плечи и предплечья, широкие ладони с длинными пальцами, между которыми натягивается рыжеватая перепонка, кое-где усыпанная мелкими блестящими чешуйками…

Когда у меня все-таки получилось задуманное, я ничуть не удивилась — разве могло быть иначе? Встав на нетвердые ноги, я отряхнула платье и помахала непривычными конечностями, а потом радостно и уверенно шагнула в пустоту с края террасы, как это делали взрослые.

В первый миг показалось даже, что я никуда не падаю, просто повисла. Меня обхватил жгучими ладонями ледяной ветер, забрался под платье, осыпал мурашками кожу. Потом я увидела, как мимо, смазываясь и сливаясь, несутся черно-серые камни утеса, а снизу приближается склон горы, крыши зданий и острый пик каменного клыка, пробившего собой зеленый покров чьего-то сада. Сердце екнуло от восторга пополам со страхом, замерло и снова заколотилось о ребра. Я отчаянно замахала руками и крыльями — вверх, вверх! Даже стала подниматься. Я хотела летать! Но ветер вовсе не был мне другом. Холодный порыв ударил меня сверху, закружил, понес. Силенок не хватало, чтобы ему противостоять. Меня несло, как щепку в бурной реке, едва не ударило о скалы. Крылья выворачивало, спина, руки, ноги, шея — все болело от напряжения. Вот сейчас разобьюсь!

Он вынырнул мягко, гибко, как истинный змей. Гребень на спине стоял торчком, прорвав тонкую ткань рубашки, волосы разметались от ветра. Стрелой слетел вниз, хлопком распахнул крылья. Завис недалеко от меня, удерживаясь мерными округлыми взмахами.

— Держи крылья ровнее, и не вздумай решить, что разобьешься!

Когда Рей так приказывает, подчиняются все. И я не стала исключением — тело будто само знало, как правильнее исполнить требование. Я закусила губу и старательно забила уставшими крыльями. Падение прекратилось. Ветер коварно менялся, бил то в лицо, то в спину, то с боков. Я то проваливалась в яму, то подскакивала на воздушных «кочках». Рей не висел на месте, он кружил, пролетал подо мной, нависал сверху, выписывал замысловатые петли.

— Полет это прежде всего, желание и вера, запомни! Разуверишься, расхочешь летать, разлюбишь небо — и тебе в него не подняться никогда, будь ты хоть трижды птица. Держи крылья! И ляг на воздух, как на ладонь, доверься ему.

Зря Рей это сказал. От его слов я тут же вспомнила, что крылья ненастоящие — и они начали тускнеть и просвечивать.

— Держи, кому говорю! — рявкнул брат, в очередной раз пролетая снизу. — Упадешь!

Я изо всех сил постаралась думать о крыльях. О том, какие они сильные и плотные. Меня болтало из стороны в сторону, мышцы сводило судорогой от холода и боли. Но брат не собирался меня ловить. Хочешь не хочешь — надо лететь. Хотя бы не упасть. Приземлиться сама я тоже не смогу. По щекам бежали слезы, их тут же срывало ветром. Хотелось умереть.

— Не махай беспорядочно, — порыв ветра от его мощных крыльев сбил на сторону мои и без того спутанные волосы. — Расслабь плечи. Все четыре. Держись крыльями за воздух. Лети со мной и за мной.

У меня темнело в глазах, я мысленно проклинала собственную глупость. Но подчинилась, повторяя все движения брата. Мы не улетели далеко от горы, внизу все еще простирался ее западный зеленый склон, почти самое подножие. Домики размером с коробок для благовоний, люди и кхаэли величиной с муравья. Следовать за Реем и впрямь оказалось намного легче, как будто по проложенному коридору. Но я так устала…

Ни руки, ни ноги меня уже не слушались. Дыхание застряло в горле острым растопырившимся ежом. Крылья последний раз слабо дернулись и начали пропадать. Я камнем полетела к земле.

Брат только того и ждал. Поднырнул снизу, подхватил на руки — и ринулся к замку. Лишь ветер жалобно засвистел ему вслед. Я уже того бешеного полета не помнила.

Потом взволнованные родители долго отчитывали нас обоих. Меня — за то, что посмела подвергать себя глупой опасности, Рея — за то, что не сгреб да не притащил домой сразу. Брат на это невозмутимо отвечал:

— Один раз попробовала, больше не станет. Научится рассчитывать силы и поймет, что на любое хотение нужно сначала умения набраться. Я бы и за шиворот телекинезом поймал, если надо.

Надо сказать, урок пошел впрок. Три дня после злополучного полета я не могла с кровати даже сползти, не то что встать. Кусок в горло не лез вовсе. Любимый братик, заходя ко мне в спальню сразу после отца с матерью, вместо вечерних сказок начинал скучным и нудным голосом читать одну и ту же нотацию о том, как вредны бывают сиюминутные желания и как хорошо было бы, если б я научилась соизмерять их с умениями.

Сейчас я была бы рада тем нотациям. Гребень сгладился, крыльями с тех пор я больше не баловалась. Но детское чувство родства душ никуда не ушло.

Возможно ли убить собственную душу?..

— Рысь! Рыся! — это Рахи тряхнул меня за плечо, вытаскивая из воспоминаний.

— А? Что?.. — я помотала головой, не сразу сообразив, чего он от меня хочет. — Куда?

— Чего-чего, — водяник больно дернул меня за ухо, чтобы окончательно перестала считать ворон. — Ты с нами идешь? За братом?

Я фыркнула, стараясь не обращать внимания на еле слышное Даэнново ворчание из угла.

— И ты еще спрашиваешь? Конечно иду!

Как-то слишком тяжело вздохнула мать. Но я и это пропустила мимо ушей, скатившись со спинки кресла на пол. Совершенно не по-княжески кувыркнувшись, я оказалась подле ног Волка и замерла там, пытаясь грозно сверкать на всех глазами. Получалось плохо, потому что на старших мои сверкания впечатления не производили. Лица у всех были каменно-непроницаемые и злые. Ваэрден уронил мне на плечо тяжелую лапу и стиснул так, что я ойкнула.

«Одну не пущу», — мысленно пригрозил он.

Я вздохнула и промолчала. Ну не перечить же ему?

***

Я распласталась по спине грельвицы, стиснув упряжной ремень так, что побелели костяшки пальцев. За спиной хлопал на ветру меховой плащ, пытался улететь с плеч. Впереди меня и по бокам так же прижимались к спинам своих животных старшие Хранители. Грельвы неслись по раскисшей зимней дороге, разбрасывая из-под лап комья смешанной со снегом грязи. Зима в последние дни сделалась вовсе отвратительной, мокрой, слякотной и совсем не морозной. Чтобы мертвякам сподручнее бродить было что ли? Низкое серое небо равнодушно роняло мокрую морось, не то снег, не то дождь. Где-то над головами со скорбными завываниями носился вокруг Яноса-эрхе невидимый Юдар, ему с моего плеча тоненьким писком вторил Фирхэ. Ульнара, Дух Воды, длинной водянистой змеей стелился рядом с грельвом Рахи. Хэйя, Земля, с гулкими перекатами двигалась где-то под нами, следуя за дядькой Димом. Впереди, подле отца и Волка, скакала Изара. Маленькая хрупкая кхаэлья с почти черной гривой спутанных от скачки волос направляла своего зверя туда, куда указывал кристалл с браслета. Камень злобно горел багрянцем.

Мы приближались к городку, в котором обосновался Рей. С нами не было только мамы и магистра Малефора — не сподручно да и несолидно Старцу-Времени и степенной владычице на спине бешено скачущей зверюги пластаться. Они поджидали нас на месте. Мы добирались своими ногами, опасаясь спугнуть «добычу» слишком сильным выбросом Силы от крупного портала.

Его последнее логово и без амулета Духа узнавалось легко — по смраду и трупам. Городишко был маленький, больше походил на деревню. Почему-то напрочь отсутствовали стены — хотя, в нынешние неспокойные времена даже самая захудалая деревенька пряталась за частоколом. Уже виднелись первые дома, больше похожие на пустые скорлупки раковин, чем на людское жилище. Выбитые окна, сорванные кровли, торчащие балки…

— Нежить! — гаркнул Димхольд.

Грельвы тут же согласно замедлили бег, подчиняясь общей команде, потом вовсе остановились. Я выпрямилась в седле и покрепче утвердилась в стременах, велев Духу держаться наготове.

Они шли молча. Деревянно, как куклы-марионетки, переставляли негнущиеся ноги. Не моргая, смотрели в пустоту запорошенными снегом стекляшками глаз, нерасклеванных воронами — птицы тоже валялись тут и там черно-серыми кляксами, иногда молчаливо, без карканья, вздергиваясь в небо. Мелкую живность убивало одно присутствие Хранителя Смерти. Людей он выпивал, оставляя от них пустые, одержимые потусторонним голодом оболочки. И эти пустышки без единого звука, вскрика или стона двигались на нас. Все до единого жители городка — мужчины, женщины, старики, дети…

— В пепел их! — скомандовал отец. — Рей нас встречает…

И тут же два силовых шара, темно-фиолетовый и пылающе-белый, сорвались с ладоней Хранителей Равновесия и ударили в ближние ряды мертвых. Взрыв разнес с десяток тел в клочья. Мне было до тошноты противно, но я заставила себя не видеть в шевелящихся мерзлых тушах даже бывших людей. Мою ладонь ожгло пламенем гнева — и я тут же швырнула осколок костра в ближайший труп. Получился вполне приличный факел…

Слева от меня Рахийяр взялся за свой артефакт Силы — изузоренное древними письменами кнутовище из кости морского змея. Первый взмах поднял с земли тонкий хлыст мокрого снега, второй превратил его в воду, с третьего Рахи пошел полосовать нежить, стараясь не задеть никого из нас. Вода резала плоть не хуже ножа.

«Это ни в коем случае не люди. Никогда они не были людьми, — думала я. — Это просто разделка мясной туши при помощи магии. А мама с магистром там!»

Мысль придала мне ярости. Да сколько же можно?! Он что, натравил на нас весь город?!

По всему выходило, что так. Он выматывал нас в надежде, что мы отступимся и оставим его в покое. Если, конечно, у него остались еще осмысленные надежды…

«Зачем ты это делаешь, Рейю? Неужели для тебя не осталось ничего важнее мертвых тел? Отзовись, братик! Куда ты пропал?»

Мне показалось, или в самом деле откуда-то пришел слабый отклик?

— Так мы не пройдем, — проворчал впереди Волк. Даже со спины было заметно, что он брезгливо морщится. — Надо пробивать толпу, иначе только зря время потратим.

— Они же нас сожрут!

— Они херово подняты, даже не ползают, если разрубить! Это спонтанные всплески, он не стремится никого поднимать намеренно!

Ваэрден знал, что говорил — как-никак, уроженец мира, где нежить привычна и понятна обитателям, как доставучие соседи…

Молчаливое согласие повисло в воздухе, и звери, подчиняясь общему приказу двинулись вперед сначала шагом, потом перешли на рысь, дальше в галоп. Я прижалась к толстой мохнатой шее. Грельвы дружно заревели и нагнули морды, украшенные сабельными клыками. Сто шагов, пятьдесят, десять… Два шага. Впереди прозрачным дрожанием мелькает Юдар, превратившийся в подобие подушки между нами и толпой мертвяков. Грельвы врезаются в гущу окостеневших тел.

Как я это выдержала — сама не знаю. Всего полминуты скачки через толпу — а мне показалось, что прошло не меньше часа. Вонь мертвечины, утробный рев разогнавшихся зверей, тела, тела, тела. Руки, ноги, головы, тупые лица. Цепляют за плащ, норовят сдернуть, не пустить. Впереди плеснуло по воздуху радужной лужицей странного света, последние трупы вокруг начали ссыпаться мелкой пылью, а я вдруг показалась себе ужасно, до неприличия медленной. Медленно бросила своему Дымку приказ остановиться, медленно выпрямилась, огляделась.

Навстречу нам шел магистр Малефор, размашисто вколачивая окованное железом острие хранительского посоха в землю. Черный шар в навершии отсвечивал тускловатыми радужными бликами, фигура мага мерцала.

— Ну, наконец-то, добрались, — проворчал Мобиус. — Я уж думал, мы вас не дождемся.

Его, казалось, вовсе не волновал холод, поверх повседневных черных одежд не было даже плаща. Промозглый ветер трепал тонкие пряди седых волос. Когда-то этот человек с лицом без возраста был злейшим врагом ифенху, ярым противником всех не-людей. Теперь судьба сделала его нашим союзником. Надолго ли? Никто не знает, сколько тысяч лет он живет на свете и сколько еще намерен прожить. Старец-Время, так его зовут за глаза. И, в отличие от Брендомара, он не гнушается путешествиями, особенно налегке, с одним посохом. Но я бы все равно предпочла не верить этому человеку, чьи помыслы оставались тайной за семью печатами.

— Где он? — спросил отец, спрыгивая с седла своего белого. Грельв хрюкнул и ткнулся мордой в плечо хозяина.

— В храме. Госпожа Велирия пробует с ним поговорить.

— Успешно? — разум отца ощутимо вздрогнул от волнения, но лицо осталось каменно-спокойным.

— По крайней мере, сожрать ее он не пытается, — честно ответил маг.

Поднялся тихий ропот. Мужчины готовы были прямо сейчас ринуться защищать государыню Лиру.

— Молчать! — прикрикнул отец. — Вы всего лишь загонщики, приближаться к нему буду только я, понятно?

— Куда уж понятнее, — пробурчал дядька Дим. Но возражать не стал.

Мужчины опять заспорили, решая, как лучше подобраться к храму, чей обгорелый шпиль торчал над крышами домов, как сломанный палец. Я не прислушивалась к препирательствам. Пахнущий гарью и мертвечиной воздух доносил какой-то тихий шепот, шелест. Грельв, ловя мои мысли, переминался с лапы на лапу, беспокойно хрюкал. Похлопывая зверя по толстой мохнатой шее, я постепенно заставляла его бочком отступать в дальний переулок. Голос и шелест не давали мне покоя. Брат зовет? Если так, то я должна идти. Грельв маленькими шажками отступал за угол дома.

Ко мне внезапно обернулся магистр. Я застыла, мгновенно явив на лице маску живейшей заинтересованности происходящим. А я тут ни при чем, я вовсе никуда не собираюсь, послушно жду, когда старшие договорятся…

Мобиус мне подмигнул. «Иди», — прошептал он не то одними губами, не то вовсе мысленно. Только тут я с удивлением заметила, что все застыли. Кто в полоборота, намереваясь развернуть грельва и отправиться на оговоренное место, кто оживленно махал руками, кто мрачно хмурился.

— Иди, — уже вслух повторил старик, поводя посохом. — Ты прекрасно знаешь, что можешь сделать это только сама.

Я кивнула. Знала. Если брат кого-то и услышит — то только меня. Почему так сложилось, одному Вещему ведомо. И не воспользоваться этим было бы глупо. Я бросила Дымку приказ, он коротко хрюкнул, и мы скрылись в переулке между домами.

Петляли порядочно — зверь никак не хотел приближаться к опасному месту, пока не огрела его промеж ушей. Обиженный грельв заревел и перепрыгнул через кучу щебня, едва не вышвырнув меня из седла. Ругнувшись, я выпрямилась и огляделась.

Храмовая площадь была разнесена так, будто на ней резвился бешеный даэйр в полном обороте. Впрочем, не «будто», а резвился. Сыплющая с неба мелкая снежная крупа припорошила разорванные в клочья останки, стены ближних домов были разбиты ударами хвоста, на камнях отчетливо виднелись следы огромных когтей. На растрескавшихся ступеньках перед входом в оскверненное святилище сидела, сгорбившись, мать. Она зябко куталась в плащ и, не мигая, смотрела в одну точку. Кажется, не заметила даже меня.

Я соскользнула со звериной спины и подбежала к ней. Рухнула рядом на колени, обняла за плечи.

— Мама! Он ничего тебе не сделал?!

Памятуя, какими бывают даэйры, когда они не в себе — запросто мог. Я вглядывалась в осунувшееся постаревшее лицо великой чародейки, силясь найти следы обиды.

— Нет… — бесцветным голосом ответила она. — Нет, дочка, ничего. Он там…

В витражное окно со звоном бьющегося стекла вылетел детский труп. Деревянно раскидав заиндевевшие руки-ноги, он с влажным чавком ударился головой о вывороченный булыжник и застыл, не пытаясь подняться. Волосы у меня на загривке встали дыбом, холодом продрало до самого хребта. Но я запретила себе бояться. Страх взбесившийся хищник учует сразу же, и кто знает, что там щелкнет в его голове. Останется от меня в таком случае мокрое место.

— Не ходи, Рыся, — попросила мама, цепляясь за мои руки холодными пальцами. — Пусть лучше отец.

— Отца он не станет слушать, — дернула ухом я, осторожно высвобождаясь из ее рук. — Боится его. А меня нет!

Она вздохнула и выпустила мои руки. Знала, что я все равно вывернусь и поступлю по-своему.

— Иди, дочка, — она поднялась на ноги, поежилась, бросив взгляд на детское тело, и отошла в сторонку. Оставила мне право решать самой. Я глубоко вздохнула, набралась храбрости и поднялась по разбитым ступеням.

Резные храмовые двери были выбиты — одна створка лежала на полу, вторая болталась на одной петле. Я осторожно выглянула из-за нее, готовясь в любой момент шарахнуться от «кольца смерти» или еще чего похуже. В нос ударила сладкая вонь разложения. Я едва не задохнулась, но заставила себя войти внутрь.

Зрелище, открывшееся моим глазам, показалось творением кисти сумасшедшего художника.

Под высокими гулкими сводами царил почти полный мрак. Обломки разбитых кристаллов, валявшиеся на полу, лишь слегка рассеивали его, заставляли густые гротескные тени ежиться в нишах позади статуй и прятаться по углам. Иногда казалось, что среди них таятся Жнецы в ожидании нового приказа хозяина. Каменные изваяния, изображавшие природных духов, Хранителей и святых, с укором взирали на то, что творилось возле их ног. Я и сама в ту минуту походила на изумленную статую. Хотелось думать, что я сплю, и все это — не более, чем кошмарный сон.

В луче света, падавшем из неровной дыры, пробитой в крыше, сидел мой брат, нервно взмахивал руками и негромко пел на разные голоса, будто сам себе разыгрывал какую-то пьесу. А вокруг него жуткими закостеневшими марионетками танцевали тела горожан. Шорох и топот мертвых ног служили музыкой страшному танцу.

От разлитой в неподвижном воздухе Смерти хотелось взвыть зверем.

— Рейю, — шепотом, не смея повысить голос и тем нарушить завораживающую жуть происходящего, позвала я. — Ты меня слышишь?

Пение оборвалось. Он обернулся и посмотрел на меня. Искоса, стеклянным взглядом налитых кровью глаз с булавочными зрачками наглотавшегося дурмана безумца. В нем с трудом можно было признать сиятельного князя Даррея: оборванный, грязный, немилосердно обросший, на голове колтун, чешуя на руках и крыльях дыбом. Не человек, не даэйр, он рвано елозил по полу отросшим хвостом и кренился то на один бок, то на другой. И запах…

Рея внутри этой оболочки как будто не было. Совсем.

На меня смотрел Маар. И кто-то другой, еще более страшный.

Я рискнула подойти на пару шагов. Под ногами захрустел щебень и осколки шаргофанита. Мертвые замерли и все как один уставились на меня. Волосы на загривке начали подниматься дыбом.

«Маму надо было слушать» — прозвенела в опустевшей голове запоздалая умная мысль.

— Рейю, — еще один маленький, почти незаметный шажок в сторону настороженного чудовища. — Ты звал меня? Я пришла.

И еще полшага.

Взгляд уперся в меня и намертво пришпилил к месту, точно бабочку. На мертвецов вокруг я старалась не обращать внимания. Смотрела только в глаза завладевшему телом духу, стараясь показать, что я его не боюсь. Страх придет потом, после, когда все закончится. Если закончится.

— Поговори со мной, Маар. Почему ты не хочешь, чтобы ответил твой Хранитель? Зачем ты мучаешь его?

Я еще не понимала, что и зачем говорю, но чутье подсказывало, что так — правильно. Раздалось тихое шипение, лохматая голова ломано дернулась.

— А зачем он мучил меня?

Я опешила. То есть как? Рейю мучил собственного духа? Быть того не может. Потому что просто не может быть, и точка.

— Ты что-то путаешь, дух. — уверенно покачала головой я. — Он не мог так поступать.

— Он делал, делал! — обиженно взвился Маар, запрокинув рееву голову так, что вот-вот готовы были хрустнуть шейные позвонки. — Он меня бил, он с-злой!

— Прекрати сейчас же! — рявкнула я, испугавшись за жизнь брата. — Ты же убьешь его!

Свет Изначальный, где была моя голова?! Приказывать духу Смерти, не имея на это права! Я подобралась еще на полшага, держа перед собой открытые ладони с убранными когтями. Еще немного, и меня начнет трясти от напряжения.

— Он меня обижал… — тоном незаслуженно наказанного ребенка взвыл дух. — Ты скажешь ему, чтобы он так больше не делал?

Мне стало так жутко, что ноги приросли к полу. Но, раз уж взялась командовать мятежной Стихией, сохранять лицо придется до конца — а иначе я покойница.

— Только в том случае, если ты отпустишь Рея, — не дай Стихии, голос дрогнет! — Кругом гибнет все живое из-за твоей обиды.

Мертвые дрогнули, качнулись вперед-назад. Рей неестественно дернул головой, как будто к нему тоже привязали невидимые веревочки. А к смраду я, кажется, притерпелась.

— Никто меня не любит, — захныкал Маар, — никто со мной играть не хочет… Я поиграю — а они на Колесо убегают… Я хочу поиграть с Реем, потому что он не убегает! А он дерется!

— Он из-за тебя сейчас тоже уйдет на Колесо, — пригрозила я. — Ты делаешь ему больно. И ты его самого пугаешь.

— Не хочу, не хочу, чтобы он уходил! Позови его! Пусть вернется!

Безжалостно задавив в себе плеснувший было страх, я потянулась к ним навстречу, открываясь до самых глубоких помыслов. Смотри, я перед тобой как на ладони. Не собираюсь ни ловить тебя, ни обижать. Читать нотаций и увещеваний о том, что так поступать нехорошо, тоже не буду. Я пришла, потому что давно не видела любимого старшего брата. Второго отца. Потому что почувствовала, насколько нужна сейчас. А до того, какие там планы строит отец вместе с прочими старшими, мне и дела нет.

Бояться тебя — совсем уж паскудство. Подумаешь, мертвецы кругом. Как бы ты ни пытался казаться страшным, как бы ни пугал звериной ипостасью — я останусь рядом, пока нужна.

Иди сюда, братик!

Он впервые вздрогнул, и зыбкое марево, кутавшее его тощее тело черно-серыми лохмотьями, заколыхалось и отползло. Очертания поплыли, по полу развернулись толстые кольца хвоста. Звериное то проступало явственнее, то снова размывалось. Я подходила все ближе, оставался какой-то шаг, последнее движение. Мертвецы застыли жутким почетным караулом уже за моей спиной. Надо только протянуть руку…

И тут я почуяла приближение отца. Он мчался к храму длинными прыжками. За ним взбудораженной толпой неслись все остальные. Они же только еще больше все испортят!

В животе разросся ледяной ком страха. Колени едва не подогнулись. Отец беззвучно возник за спиной, и острый, как игла взгляд впился мне между лопаток.

«О Свет Изначальный, только не смей вмешаться!»

Он все понял. И замер. Не зря ведь был величайшим магом Колеса. Не зря все мы безоглядно ему верили.

Все случившееся мгновением позже помнится мне тяжелым замедленным кошмаром. Казалось, что вместо воздуха храм внезапно наполнился мутной грязной водой. Когти брата рванули мне руку так, что брызнула кровь. Пальцы сомкнулись на запястье железным кольцом. Ни звука. Ни вскрика. Я стала щитом для него и закрыла собой. От вязкой коричневой мглы, наползающей со всех сторон. От грохота шагов влетевшей вслед за отцом толпы охотников. От страха перед неизвестностью, хлынувшего из-под треснувшей корки смертоносной одержимости. От невольных врагов, которые окружали нас со всех сторон. От его же собственных Жнецов, которые, кажется, вот-вот готовы были выйти из-под власти Смертоносца.

Рей сполз на пол и прижался к моим ногам. Еще немного — и от его хватки затрещали бы кости. Он прижимал уши и шипел, пытаясь напугать незваных пришельцев, бил хвостом и распускал крылья. А я стояла, опустив руку ему на темя и холодно смотрела на родных.

Но все это было категорически неправильно. Мне стоило огромных усилий не кусать губы и сдерживать слезы. Больно видеть его таким. Он не должен быть таким!

— Какого демона ты здесь делаешь?! — рявкнул Ваэрден, пытаясь вырваться из отцовой хватки. Тот крепко держал его за плечо, не давая ринуться ко мне и наделать глупостей. — Тебе кто позволил сюда сунуться?!

Пальцы мои сползли на братово ухо и стали легонько почесывать, успокаивая зверя. А то Жнецы как-то подозрительно заволновались по углам.

— Решения, касающиеся моего семейного долга, я принимаю сама, если ты не заметил, — голос мой сделался ледяным и хлестнул не хуже плети, заставив любимого мужчину дернуться, словно от настоящего удара. Мне хотелось взвыть от причиненной ему боли. Хотелось тут же рвануться просить прощения. Но я заставила себя остаться на месте. Потому что никогда не буду спрашивать позволения помогать близким, если эта помощь прямо зависит от меня. Потому что не собираюсь подчиняться любым требованиям, ставящим под угрозу родителей или братьев. В конце концов, потому, что хватило лишь моего присутствия, чтобы зверь подчинился. В противном случае были бы жертвы.

Волк развернулся и вышел, резко и коротко рыкнув.

Я с трудом проглотила вставший в горле комок. Глаза обожгло. Но я приказала слезам немедленно высохнуть. И покрепче обняла нервно взрыкивающего Рея, прижав его голову к своему боку.

— Отпусти их, брат, — как можно более спокойным тоном попросила я. — Это плохие игрушки для большого красивого даэйра. Надо идти домой.

Зверски смердящие останки начали оседать на пол. Дымный шлейф медленно и неохотно съеживался, распадался на куски и таял. Холодные живые сгустки темноты превратились в обычные тени, грозный Хранитель Смерти — в истощенного больного даэйра. Меня перестали держать ноги, и я плюхнулась на пол рядом с ним, не размыкая рук. Скатившийся в глубокий обморок Рей был совсем холодным. Я, стараясь перелить в него часть своего внутреннего огня, постепенно леденела вслед за ним.

— Рыся, можно к вам подойти? — осторожным полушепотом спросил Рахи, высовываясь между отцом и дядькой Димом. Длинная растрепанная челка жесткой смоляной проволокой падала ему на глаза, глядевшие тревожно и настороженно.

— Угу, — буркнула я, чувствуя, что сама вот-вот засну. — Только попробуйте сделать с ним что-нибудь не то, загрызу и не посмотрю, что вы все старше.

— Да уж молчала бы, грызун мелкий, — басовито прогудел дядька, старательно избегая крепких выражений. — За кого ты нас принимаешь!

— Не знаю! — зло огрызнулась я. — По-моему, вы способны на все, и я вам не верю!

Страх, гнев, боль, усталость — меня с головой накрыло мешаниной своих и чужих чувств, отголосками обид и злости, общими переживаниями последних дней. Я закрыла глаза и уже не сопротивлялась, когда нас с Реем разняли. Только уткнулась отцу в плечо, с трудом сдерживая душащие слезы. Мелькнула посторонняя мысль — слезлива стала, как дура…

А дальше теплая, но непреклонная воля отца отправила меня в забытье.

15. Наследница Равновесия

Кхайнэ обессиленно опустился на ступени храма, сжимая меч и уткнувшись лбом в рукоять.

Ну вот и все. Свершилось. Поворотная точка пройдена и начат обратный отсчет. Он буквально слышал тиканье неумолимых часов. Остался месяц. Может быть, полтора. И… все.

Лира присела рядом, молча обняла, вжавшись в плечо и уже не сдерживая слез. Ей, дочери Жизни, было плохо здесь. Она молчала, не смея произнести ни слова и разрушить погребальную тишину погибшего города. Остальные так же молча занялись костром, пока часть отряда отправилась назад. Ни в чем не повинных жителей города следовало уважить хотя бы так.

…Судорога пространства прошила тело резкой болью, но он не изменился в лице. Такое теперь случалось все чаще. В этих краях еще каких-то пятнадцать лет назад нежились под солнцем виноградные сады, а теперь земля вымерзала.

Новая судорога и беззвучный крик боли ударили в мозг. Да, эта колоссальная система из миллиардов звезд, планет и нескольких слоев внутренних реальностей была по-своему разумна и хотела жить… Миры, через которые проходили крупные энергоцентрали двоились, троились, иногда давали даже с десяток разновариантных копий, чего — Кот знал точно — не должно было быть. Такие системы ветвятся только в будущем времени, когда выбор еще не совершен, когда есть множество путей. Но едва точка Выбора пройдена в настоящем и становится прошлым — она единственно возможна. Никаких параллелей. Но сейчас даже у Хэйвы, Осевого мира, напрямую связанного с энергоядром, есть стабильная копия. И это — сигнал начала конца.

Ваэрден вступил в игру, Илленн начала проявлять Дар почти открыто. Еще немного, и он начнет работать в полную силу и разрастаться… Времени — катастрофически мало. Время, время… казалось бы, имея доступ к управлению его потоками, можно успеть все. Но… Единственное, что он мог — затыкать изрешеченную лодку пальцем. Одним.

И дать им еще немного времени на то, чтобы договориться втроем.

Кот молча взирал на костер, куда стащили тела со всей оуруги, включая птиц и зверье. В небо поднимался столб жирного черного дыма, воняло паленым мясом. И он откровенно сомневался, что после всего случившегося жизнь на Кхаалете снова наладится, а репутацию Рея иожно будет восстановить. Да, возможно, его прекратят пытаться убить, боясь повторения, но доверять его влпстт перестанут окончательно. А значит, следует ожидать бунтов и подстрекательств к восстанию.

Кому-то Рей очень мешает. И кто-то не остановится ни перед чем, чтобы убрать его с дороги. Вопрос в том, кто… Но, к сожалению, узнать это невозможно. Слишком хорошо все обставлено под «случайные совпадения» и «стечения обстоятельств». И ставку придется делать на Илленн. На необученную девчонку, на ее желания и привязанности. На неумолимую силу Дара, который способен полностью раскрыться только за пределами Колеса.

К городу, почти тысячелетие назад оседлавшему спящий вулкан, Кот подъехал поздней ночью. Горные склоны, обычно расцвеченные каскадами разноцветных огней, на сей раз пугали почти полным их отсутствием. В пасмурной ночи мелькали лишь редкие огни факелов в руках стражи. Тишина заставляла настораживать уши и постоянно вслушиваться. Неужели даэйры и в родном гнезде оказались на осадном положении?

Его грельв шел мягко, под убаюкивающее плавное покачивание совершенно не хотелось шевелиться. Позади гудением нескольких дюжин разозленных шмелей дносился забористый мат Димхольда. Если верить ощущениям, Ваэрден ушел в даррейский замок, хотя наврядли желал бы оставаться на Хэйве. Но, видимо, слишком сильно опасался за состояние Рея.

И тут на всадников упал даэйр. Почти в прямом смысле. Камнем спикировал с неба, распахнув крылья над головами и заставив грельвов шарахнуться.

— Совсем одурел, Обсидиан?! — возмущенно зашипел Димъольд. — Чего ты, как кусок говна на головы валишься?!

— И ничего и не кусок! — обиделся тот. — Во-первых, я вовсе не так плохо пахну, во-вторых, все-таки выбираю, куда приземляться!

— Цыц! — рыкнул Кот, успокаивая своего зверя. — Докладывай, Айфир.

Пятнистый черно-серый даэйр обиженно взметнул хвостом пласт снега и только потом повернулся к Кхайнэ всей тушей.

— Амираны на ушах стоят, — сказал он, попутно выдохнув горячее дымное облако из пасти и ноздрей. — Твой динтарец никого кроме Райны к нему не подпускат. Ришагрэм твердит об измене среди них, но у него нет доказательств.

— В городе что?

— Люди напуганы и сидят по домам, но до бунтов дело пока не дошло. Клан на военном положении, дисциплина — строже некуда, — еще раз вздохнул Айфир. — Городские старосты пока сохраняют лояльность, и в этом заслуга Райны.

— Ну, лояльность мы подогреем, — хмыкнул Кот. — А со всем остальным разберемся позже.

Улицы были пустынны, окна домов темны. Горожане попрятались, предпочитая лишний раз нелюдям на глаза не попадаться. Дарреи Лар замер.

Отряд поднимался прямо к продуваемой всеми ветрами вершине, над которой черной громадой царила крепость. На бастионах, украшенных каменными горгульями, горели нежным опаловым светом силовые кристаллы, в небе днем и ночью в любую погоду кружили даэйры, оберегавшие покой Клана. Белое знамя с черным крылатым силуэтом все так же горделиво плескалось на ветру, несмотря на беду. И верно: какое бы несчастье не постигло род, Даррей всегда должны оставаться несокрушимой опорой страны, ее первым щитом. Даррей. Выродки… Все уже и забыли, что имя Клана — это ядовитый сарказм его создателя, противопоставление себя сантекцам…

Крепость встретила беготней и гвалтом. Новости, как известно, всегда летят впереди гонцов, а посему чуть ли не все даррей до единого пребывали на ногах. По холодным коридорам, как угорелые, носились и ветераны Клана, и молодежь, общее возбуждение едва не сбивало с ног. И черной паутиной расползались среди всего этого столпотворения шепотки — заговор! Но пуще боялись разъяренного динтарца. Чужака. Химеру, о которых болтали, что они становятся бешеными, когда защищают выбранного подопечного или хозяина. Императора, по приказу которого на Хэйву могла явиться армия Темных. О нем ведь толком ничего не знали и строили десятки предположений.

Ни Кхайнэ, ни Лира предпочитали в это не вмешиваться. Кот считал, что дети должны разобраться сами, его жена, хоть и была против, но супругу не перечила.

***

Рей выглядел так, что на костер погребальный — и то краше кладут. Вокруг него суетились Райна и Даэннэ, но меня к нему в тот вечер не пустили — мол, сама от усталости на умертвие похожа. Я особо не спорила, больше пыталась дознаться хоть у кого-нибудь, злится ли на меня Волк. Но даже Рахийяр отмалчивался и пожимал плечами — знать, мол, не знаю.

— Шла бы ты спать, — увещевал он, сидя прямо на полу моей спальни с поджатыми ногами. — Все одно с тебя, пока не отоспишься, толку не будет ни брату, ни Волчаре твоему.

— Угу, — бурчала я, с отвращением пытаясь запихнуть в себя поздний ужин. — Куда ни глянь — кругом дура. Он теперь и видеть меня не захочет…

— Значит, думай, как извиняться, — фыркнул братец, с невинным видом утаскивая у меня из тарелки кусок жаркого, пока я «не вижу». — Чай знал, кого в жены берет.

— Я не настолько!..

— Помиритесь, не переживай.

— Легко тебе говорить, — я, скривившись, отдала братцу остатки ужина…

Героически сражаясь с желанием свернуться в клубок прямо на холодном каменном полу, я подложила в камин пару поленьев побольше, надеясь, что утром хоть что-то повернет в лучшую сторону.

Наивная.

На следующее утро пройти за кольцо охраны в опочивальню к Рею оказалось легко — меня ждали. Ну да. Попробовал бы кто-то запретить мне увидеть его. Пусть даже на грани между жизнью и смертью. Тревога за него заглушала даже мысли о Даэннэ. С детства знакомый путь от своей спальни к верхним покоям главной башни я бегом одолела минуты за три, по лестницам и переходам, начисто забыв про подъемники. Только ветер цеплялся ледяными пальцами за юбки да норовил выдрать пряди из наспех заплетенной косы.

Только вот Ваэрдена там не обнаружилось. И стражи не смогли сказать, шде он.

В огромных жарко натопленных покоях, убранных коврами и шкурами, где редкое и дорогое оружие на стенах соседствовало с завалами книг и документов, неограненными драгоценными камнями и под завязку заряженными Смертью артефактами, возле ложа, на котором могли бы вольно разместиться человек шесть, сидели отец и мать. У чайного столика возле окна перебирал травы Янос-эрхе, ворча себе под нос что-то о твердолобых кхаэльских кошаках, которые вечно его не слушают.

Я медленно, стараясь сохранить спокойствие не только на лице, но и в душе, подошла к постели и присела на край. Присутствующие затаили дыхание. Безвольно лежащий среди мехов бледный призрак, почуяв мое присутствие, слабо шевельнулся и приоткрыл мутные больные глаза.

В горле его заклокотал еле слышный вопросительный хрип и тут же затих.

— Братик, — я протянула руку и дотронулась до рассеченной чем-то щеки, стала перебирать чисто вымытые и вычесанные от колтунов пряди волос — наверняка мама не один час потратила на то, чтобы их разобрать. — Это я. Ты меня помнишь?

Одним Стихиям ведомо, чего мне стоило улыбаться! Отец и мать сидели тише мышей, боясь помешать.

— Р-рыся, — обрадованно выдохнул Рей. Речь его была невнятной, как после повреждения мозга, дышал он с нездоровыми хрипами. — Я думал, ты ушла…

— Куда я от тебя… — кожа под пальцами была на ощупь ледяной и шершавой. Ни толстые меха, ни ревущее пламя в камине не спасали его от холода. Как же много Смерти. Слишком много. Мне не вытянуть.

Рей перехватил мою руку и вцепился в запястье с такой силой, что я еле сдержала шипение. Изрядно отросшие за время бродяжничества когти чуть не вспороли мне руку.

— Ты т-точно никуда не уйдешь?

— Да нет же, — я заставила себя не вздрагивать, глядя в изъеденное Смертью лицо, больше напоминавшее череп в обрамлении черных волос. Даэйр, которого я знала всю жизнь, исчез, сломался. На меня смотрел испуганный внезапной слабостью больной мужчина, не веривший даже отцу. Он вздрагивал от каждого звука, прядал ушами и косился на Яноса, занятого приготовлением отвара прямо на каминном огне. Стоило ирлерру возникнуть рядом с ложем с дымящейся кружкой в руках, как брат вовсе взбунтовался и возмущенно зарычал, скаля клыки.

— Не подходи! — захлебываясь рыком, рявкнул он и дернулся отползти подальше, вздыбил крыльями одеяла. Глаза сверкнули злым багрянцем, гребень под рубашкой встал торчком.

Кажется, он знал, что пернатый выступал за его убийство.

— Будет тебе, угомонись, — попытался успокоить его тот. — Лечиться надо, а значит, и отвар пить. Или ты всю жизнь собираешься изображать ходячего, вернее, лежачего мертвяка?

Ответом было рычание и недвусмысленный щелк зубами возле руки. Стоило отцу встать, чтобы утихомирить разбушевавшееся чадо, как когти тут же прошлись и ему по рукам, запятнав кровью бархат кафтана. Рей вжался в постель, свернулся в напряженный комок и злобно шипел при любой попытке приблизиться.

Он помнил, что на него охотились.

— Попробуй ты, — мне в руки ткнулась кружка с питьем, а Янос снова отошел в сторону, став почти невидимым. Я возвела очи горе. Это какими же способами они его ловили все это время, что он не признает вообще никого? Такое впечатление, что скорбными головой в семье внезапно сделались все без исключения. Я не узнавала родичей и смутно понимала, что вокруг меня происходит. Чутье вопило только одно — все кругом неправильно и катится в то самое место, которое часто поминает Димхольд.

— Рейю, — позвала я, не двигаясь с места, — почему ты не хочешь пить лекарство?

— А ты сама его пробовала? Гадость!

Я вскинула бровь. Ах, вот как, привередничаем? Ладно. Я поднесла кружку к губам и пригубила, ухитрившись не поморщиться. И впрямь гадость.

— А так — будешь?

Тяжкий обреченный вздох был мне ответом.

— Все равно ведь вольете…

— Вот и молодец.

Я присела рядом, обняла его за плечи — под рубашкой отчетливо проступали все кости, — и сунула под нос кружку, следя, чтобы он не мог вывернуться.

— Гадость не гадость, а хоронить тебя мы не намерены, Рейю.

Он накрыл своей лапой мою вместе с посудиной и, вздохнув, быстро выпил ее содержимое, стараясь не прислушиваться к вкусу. Его все равно передернуло.

— Ложись, — шепнула я, внутренне содрогаясь от клокотавших в запавшей груди хрипов. — Замерзнешь — заболеешь еще хуже.

Он послушался сразу же, и не отпуская мою руку, залез под одеяла чуть ли не с головой. Зябко поежился и завернулся поплотнее. Меня словно ударило молнией, что-то странно натянулось в воздухе и зазвенело. Как будто меня… размазывало по реальности?

— Выйдите. Пожалуйста.

Потом отец рассказывал, что лицомое в ту минуту сделалось железное. И непроницаемое, как у статуи. Сама я ничего такого не помню — тихо и спокойно попросила оставить меня с братом, вот и все. А старшие отчего-то быстро и беспрекословно растворились.

Я, как была в платье, нырнула к Рею под одеяла, тщательно подоткнув за собой все щели, и прижалась покрепче к холодному дрожащему телу — греть собой.

— Ты не на даэйра, а на лягушку больше похож. Прикажешь тебя в огонь складывать? — тон как-то сам собой вышел по-матерински строгим.

Он съежился и поджал уши, как будто я собиралась его ударить.

— Спи, — я чмокнула его в щеку и легонько прижала голову к подушке. — Не то, если не будешь и меня слушаться, я сделаюсь вреднее Яноса-эрхе.

Он попытался рассмеяться, закашлялся и уткнулся носом мне в плечо. Спустя пару минуту дыхание стало ровным и почти неслышным, а костлявая лапа сама собой сгребла меня под бок. Князь изволил уснуть. Мне же оставалось только лежать рядом, делиться теплом и силой, да перебирать мысли и чувства.

Странно я себя ощущала — как переполненный воздухом шарик, вот-вот готовый лопнуть. Но не от радости. От чего-то опасного и своенравного, не желавшего мне подчиняться и готового вырваться наружу от любого слова, сказанного поперек моей воли. Неужели именно оно заставило старших подчиниться приказу? Ведь это был именно приказ, и в другое время отец не преминул бы указать мне на место. А сейчас…

Тишина медленно заползала в уши. В ней, вязкой и глубокой, можно было плавать, как в воде. Ее безраздельную власть нарушали только наши с братом дыхания да стук сердец — раз-два, три-четыре…

«Интересно, — мелькнула вдруг шальная мысль, — если представить наши тела единым целым, реево вспомнит, как быть здоровым или нет?»

Четкой цели у меня не было. Понимания, как и что делать — тоже. Только громадное, неудержимое желание помочь любимому брату. Обнимала его, а сама невольно боялась неловким объятием переломать ему кости, настолько они казались хрупкими. Слишком большой поток Силы тоже может убить его — не выдержит сердце. Значит, нужно действовать как-то иначе. Как?..

Раз-два, три-четыре…

Я привычно, как во время медитации с огнем, погрузилась в тишину. Но на сей раз заполнила себя не треском горящих поленьев, а дыханием и сердцебиением. Разум постепенно избавлялся от ненужных мыслей. Сначала они заметались по кругу, испуганно выпрыгивая одна за другой, потом выстроились вереницей и с тихим виноватым писком убрались восвояси. Перед глазами извивалась золотая вышивка на алом бархате балдахина, ровный гул заполнял уши. Шарик внутри меня надувался все больше, постепенно вбирая в себя сознание. С каждым вдохом я становилась все огромнее. Вот только что я могла укрыть в себе испуганную душу Рея — а мгновением позже мои ладони накрыли всех обитателей цитадели. Вдох — и я увидела весь город. Удар сердца — и передо мной лежит долина в кольце холодных черных гор вместе с тварями большими и малыми, разумными и нет. Все больше мне казалось, что я теряю привычный облик и становлюсь… кем? Бьется медленно и мерно раскаленное сердце мое. Тело мое — равнины и горы. Кровь — вода морская. Одеяние — зелень лесов и полей. Плащ — воздух.

Во мне бьется и горит первородный Свет, столь ослепительный, что ему остается меньше одного шага до превращения во Тьму.

Меньше шага. Меньше объятия.

Всего лишь поцелуй.

Где ты, тот, кому предназначен мой Свет? Радостно мне раствориться в твоем кристально-ясном Темном сиянии, стать его частью, его сосудом — и одновременно наполнить собою тебя, мой Владыка. След твой тянется по дремучим горным лесам, где живут свирепые дикие волки, теряется в глубинах — не найти… Самое время им сейчас собираться в громадные стаи, и ты поешь свою песню вместе с матерыми ветеранами, и кровь загнанной дичи вмерзла в твой седой мех… Где ты?

Где серая сталь глаз твоих?

Спит маленькая душа в моих руках. Пусть Свет согреет ее и вернет желание жить. Пусть Тьма милосердная защитит. Ни сейчас, ни потом не отдам я ее прожорливой Бездне, сжигающей души дотла. Исцелятся раны, сгладятся шрамы.

Но как же устало биться огромное сердце Великой Матери! Тяжела ее мощь, непосилен белый огонь. Он уже почти погасил сияние супруга-Отца. И скрипит у Колеса ступица, вращаясь перекошенно и порождая тварей таких, что страшно представить. Ломаются души Хранителей, не выдерживают грязного потока Первородных Стихий. И не одолеть того, не остановить…

Страх сдавил мне сердце, и медитация оборвалась. Я вернулась к реальности жестким толчком, как будто кто-то меня ощутимо пнул. Долго лежала с бешено колотящимся сердцем и пыталась отдышаться. Рей во сне вцепился в меня всеми конечностями, так что можно было видеть только складки испещренной сетью сосудов перепонки да выпирающие кости пальцев крыла. Теперь, когда наполнявший меня поток схлынул, навалилась усталость, да такая, что лень было даже глаза приоткрыть. Я еще пыталась какое-то время сопротивляться дреме, но она, в конце концов, меня победила.

***

Лапы уже даже не мерзли — онемели. На обледенелых камнях и колючем насте оставались алые пятна, но я упрямо брел вперед, то и дело выгрызая комки смерзшегося снега, чтобы подстегнуть себя болью в обожженной глотке. Шерсть на морде давно превратилась в застывшую маску с потеками крови и побелела от инея, брюхо от полуголодной охотничьей жизни прилипло к хребту. Далеко позади меня провожала слаженным воем местная стая — успели признать вожаком. Волчицы в мою сторону начинали задумчиво поглядывать, вот и пришлось парочке для острастки помять загривок и уйти восвояси. Еще не хватало.

По уму пора было возвращаться к кхаэлям, принимать двуногий облик и дать уставшему телу желанный отдых. Я ушел сразу, как убедился, что жизнь Смертоносца вне опасности. Но я не мог. Хоть убивайте дурака, не мог заставить себя вернуться в род Кота. К испуганно-мрачным лицам, к сумасшедшему Смертоносцу, которому отдано все внимание моей женщины, которого я обязан любить. Да, он брат ей, любимый наставник. Но злость душила меня помимо воли. Впервые она откровенно отправила меня восвояси, не пожелав даже слушать. Впервые я стал ей не нужен. Здравый смысл упорно твердил, что я маюсь дурью, что надо бы привыкать считаться с женщиной, которая равна мне по статусу. А инстинкт говорил иное — она не имеет права! И должна подчиняться возрасту и опыту. Должна, но не обязана, возражал все тот же внутренний голос. Хочешь быть с ней — научись направлять. А сидеть за твоей спиной могла бы любая из придворных клуш. Что будешь делать, когда ей придет время принять на себя Хранительство? У Колонн ты не сможешь принять за нее ни одного решения. А опасность там зачастую бывает посерьезнее одного свихнувшегося мага.

Терпи, Волк, терпи…

Акрей насмешливо сиял в прозрачно-морозном небе. Я вскинул к нему морду и завыл. Со всех сторон тут же отозвались многоголосьем дикие волки, эхо каскадом раскатилось по зубцам Горной Короны. Часто подмигивали сверху звезды. Тоска сдавила сердце с такой силой, что хотелось вырвать его из клетки ребер — может, так будет легче? Если даже звериная шкура не приносит мне облегчения и свободы — не проще ли вовсе без любой шкуры? До хрипоты поносил я равнодушные небеса той ночью, до сорванного горла, а под утро свернулся клубком в расщелине между двух валунов и уснул, напоследок сгрызя еще кус снега со льдом. Лучше думать о боли в горле, всяко меньше голова трещит.

Разбудило меня чувство опасности. Очень вовремя, между прочим — тело, несмотря на мех с густым подшерстком, напрочь закоченело, и лапы повиновались с трудом. Я кое-как поднялся, оставив на слежавшемся снегу вмерзшие в него клочья шерсти, и прислушался, не высовываясь из-за скал. Нет, все было тихо. Ветер тоже не доносил подозрительных запахов. Что же тогда не так?

И тут меня снова накрыло. Мир как будто вспух, пространство налилось Силой. Еще чуть, и от перенасыщения начнет трещать по швам сама реальность. Утренние сумерки сделались невыносимо яркими, все краски резали глаза — ни одного приглушенного тона, а снег слепит хуже, чем в ясный полдень. Жгучий Свет вышиб слезы из глаз, заставил чуть ли не прятать голову в лапах. Кот, зараза, что ты творишь?!

Но это был не Кхайнэ. Не его сила взрывала мир изнутри, не его Свет. В каждой снежинке, в каждом камне, в каждом дуновении холодного ветра я слышал Илленн.

Ну вот ты и пришло, то, чего я так не хотел.

Никогда ранее, со времен создания Колонн, женщины не вступали на пост Хранителя Равновесия. Оно всегда оставалось только мужским уделом.

Надо спешить, пока не поздно. Сдержать и обуздать впервые осознавшую себя мощь. И Кот здесь ничего не сможет сделать: стоит ему хоть чуть рыпнуться, и равновесие начал попросту перестанет быть.

Матерясь про себя не хуже великана Димхольда, я поплелся назад в Дарреи Лар на сбитых до кости лапах. Любая магия, даже простейший портал, сейчас может стать смертельно опасной.

Идти предстояло несколько дней. Не будь у меня вместо лап непослушные деревяшки, я добрался бы к вечеру. А так — пришлось ковылять медленно, выбирая тропки поровнее. Город маячил на горизонте заснеженной громадой черного камня, кое-где подсвеченного огнями. Ветер как будто издевался, дул то справа, то слева, то в морду. Все попытки призвать Юдара к порядку оканчивались его ехидным смехом. Ну не прыгать же за ним как щену, право слово. Я даже спать опасался, чтобы ненароком не вмерзнуть намертво в здешнюю землю — морозы разыгрались вовсе лютые, я на Динтаре и в самые суровые годы таких не видел. Язык мой давным-давно позорно висел через плечо, а тело двигалось только благодаря волевым пинкам и Темному дару. Лапы уже вовсе ничего не чувствовали, желудок перестал возмущаться тем, что его не кормят. Разум же сделался кристально ясен и воспринимал все с удвоенной четкостью. В чем-то это состояние оказалось даже приятно, но расплата за него должна была последовать неминуемо.

Через предместья я прошел, не заметив, что они вообще были. От ночевок на ледяных камнях под ветром, когда не выкопаешь даже крохотной ямки для лежки, разболелось нутро — не спас и мех. Звуки, запахи, образы — все проходило мимо меня, а я лишь отстраненно наблюдал, иногда подгоняя тело, смевшее замедлять свое ковыляние вдоль улиц. Стен у даэйрского гнезда не было, и деревенские дома постепенно сменились каменными. Кажется, меня узнавали, понимали, что я «не просто собачка». Предлагали помочь. Я отстраненно рычал на людей, и они благоразумно отступали, куда велено. Опасались остаться без руки. Кристальная ясность сменилась въедливым туманом. Взбираться по крутым склонам становилось все сложнее.

Стемнело, и я улегся ночевать под каким-то деревом. На грани угасающего сознания мелькнула здравая мыслишка, что надо бы дать знать хотя бы Коту.

«Обойдется, — отпихнула ее моя идиотская гордость. — Сам дойду».

А лапы, кажется, уже и не мерзнут. Наоборот, по ним разлилось блаженное тепло.

«Надо вставать!» — тело попыталось хлестнуть меня паникой и даже дернулось подняться, но…

«Нет уж, иди к алден, драгоценное. Я всего лишь немного отдышусь… Может, вздремну…»

Тьма накрыла мягкой ладонью.

***

Его принесли ночью, через две дюжины дней после того, как он исчез. Двое гвардейцев-гайсем чуть ли не выше Димхольда ростом сначала испросили у полусонной меня позволения войти, а потом молча опустили у моих ног завернутую в несколько плащей закоченевшую тушу. Матерый зверь весил, как молодой теленок, да к тому же лежал на плечах своих спасителей мертвым грузом. Так что, парни с облегчением потирали поясницы, виновато глядя на меня.

— Вот, княжна, — пробасил один из них. — Под деревом на одной из главных аллей лежал. Уже замерзать начал…

Я не знала, что и думать. Насмехается Вещий надо мной, что ли? Сначала брат в ходячий скелет превратился, по Цитадели бродит, исключительно держась за стены, теперь почти уже муж сам себя в ледышку заморозил по дурости. Вздохнув, я присела перед ним на колени и принялась распутывать завязки плащей. Тепла под тканью не задержалось ни крохи.

— Подбросьте дров в камин, — велела я, гладя покрытую белым инеем шерсть. — И помогите мне перенести его на постель.

Парни расторопно повиновались — один кинулся раздувать еще жаркие угли, второй взялся за углы сложенных плащей. Надо было дождаться, пока у Даэннэ в голове хоть немного прояснится, и он сможет сменить облик. А иначе простыни пропитаются водой.

— Дурак, — сказала я волчьему уху. Ухо слабо дернулось. — По каким буеракам тебя носило, а главное, зачем? Сделайте милость, — повернулась я к топтавшимся у дверей парням, — бегом на кухню и разбудите старшего повара. Пусть согреет воды и горячего питья.

Они кивнули и исчезли удивительно бесшумно для своего сложения. Я бездумно запахнула халат поплотнее и плюхнулась на край постели — ноги не держали. Надо было хоть чем-то занять руки, и я принялась выбирать из мерзлой жесткой шерсти льдинки. Кидала их Фирхэ, а тот радостно скакал по полу и ловил «камешки», недовольно морща мордочку, когда от них оставался легкий пшик.

— Дурак, — повторила я, взявшись разбирать шерсть на морде, слипшуюся в грязные мокрые сосульки. — Ну вот кому и что ты этим доказал? Только переживай теперь за тебя.

Он в ответ слабо тыкнулся мне в ладонь сухим горячим носом, вильнул хвостом туда-сюда и заскулил. Ох, дурень…

— Давай, Волчик, надо перекинуться, — я потеребила его, приподняла морду. — Ты мокрый, замерз, надо согреться. Давай.

По звериному телу прошла бесплодная судорога, шерсть начала было клубиться туманом, но дальше дело не двинулось. Плащи хоть и плотные, все равно скоро промокнут, роскошная волчья шуба начинает оттаивать и ощутимо отдавать псиной… Ну и что мне с этим делать? Отца звать?..

За дверью раздались негромкие торопливые шаги, мне в сознание плеснуло беспокойством. Щелкнула дверная ручка, и в открывшуюся щель просунулась голова Рахи.

— Что у тебя стряслось? — спросил он, стрельнув темно-янтарными глазами по сторонам. — Ого, да никак пропажа нашлась!

Водяник просунулся весь и деловито прошлепал босыми ногами по холодному каменному полу. Из одежды на нем, как обычно, красовались жилетка и штаны на голое тело. Бр-р-р, смотреть холодно.

Сдунув с лица длинную челку, Рахийяр присел перед Волком.

— Вот же умудрился. Ну ничего, сейчас поможем. У меня рыбки тоже, попервах бывает, как наплаваются — после даже плавником шевельнуть не могут, не то, что обернуться. Эй, ваша мохнатость, для купаний не сезон!

Он приподнял тяжелую Волкову голову и, просунув руку под шею, устроил у себя на плече. Мокрая шерсть липла к пальцам, туша была безвольной и неподъемной. Водяник погладил зверя по морде, не преминув дернуть за усы — ох и бегать ему от Ваэрдена потом! — и запел что-то на тягучий лад Мелорских островов. Даже меня пробрало тем знойным потоком солнечного света, что чуть ли не осязаемо искрился в гортанном голосе братца. Свежесть летнего морского мелководья, слепящие блики на воде, прогретый полуденным солнцем воздух с запахом водорослей и соли. Горячий белый песок под босыми ногами…

Волчья шерсть, наконец, завихрилась туманными клочьями, очертания тела поплыли. Судороги волнами прокатывались по нему, но тощий с виду Рахи держал крепко, не давая напрасно биться. Когда пение смолкло, на постели лежал ифенху — без одежды, нехорошего синеватого вместо привычной зелени цвета. И холодный как ледышка. Братец присвистнул.

— Ух ты! Ну прям как я после какой-нибудь заварушки. Рыся, давай его определим под одеяло.

Я молча взялась помогать брату. Вдвоем мы кое-как вытянули из-под Волка промокшие плащи, укутали в прогретый у огня шерстяной плед, а сверху накрыли одеялом. Он отзывался на все только слабым скулежом. Заглянувшая с требуемыми питьем и водой служанка была удостоена беглого «молодецдавайсюда», а после Рахи подорвался как ужаленный.

— Ты вот что, Рыся, напои-обсуши его, а я ща мигом туда и оттуда, идет?

Не успела я рта раскрыть, как его и след простыл — только дверь грохнула. Вот же, три шипа звездоцветки в заднице торчит, не меньше…

Села на постель, покосилась на воду и бульон. Едва теплые — пока это их от кухонь сюда донесли… Это ничего, чуток Силы в руки влить, подержать — и согреются. Надо ободранные лапы промыть, надо проверить, не застудил ли по дурости легкие, надо…

Ифенху не болеют. Это просто невозможно. Их тела сами выжигают любую заразу, а чтобы простудить Темного, нужно запихать его в ледяную пещеру высоко в горах на дюжину дней без еды. Закопав при этом в снег в мокрой одежде.

Волк хрипел. Хорошо еще, жара не было.

Что происходит вокруг меня? Чувство искаженности, неправильности усилилось, подкрепленное распирающим меня изнутри… Светом? Я взялась за дело, пытаясь отвлечься от странного беспокойства, да не тут-то было. Оно зудело, как надоедливая муха, вилось и уворачивалось, не давая себя прихлопнуть. Внезапно накрыло пониманием, что отец сейчас не появится, как не зови. Хотя, наверняка не спит и прекрасно знает, что случилось. Он опять не вмешивается в своей излюбленной манере. Хорошо, если поутру придет, и то — ни лечить, ни помогать не станет. Только улыбаться будет из угла по-кошачьи загадочно. Я закусила губу и занялась Волковыми лапами, пока он не то спит, не то в забытьи. Непривычно, странно. Но — долг жены воина и правителя в том и состоит, чтобы дожидаться своего Sierru^[23] из боя, а после выхаживать, чтобы снова ждать. Что ж. Видит Вещий — для меня это в первый, но далеко не в последний раз…

Как я ни старалась смывать грязь и кровь осторожно, вода все-таки причиняла боль. Даэннэ дернулся и перехватил мою руку.

— Рыся… Как? Что я здесь делаю?.. — мать моя ведьма, он еще и голос сорвал начисто!

— Лежишь, что еще, — отозвалась я. — Сейчас попить дам, и спать. А вздумаешь отпираться — дам еще и поленом в лоб.

Вот теперь я сполна понимала маму, когда она грозилась пресловутым поленом отцу засветить! Такое частенько бывало, когда он возвращался из дебрей особо потрепанным или слишком усердствовал с потоками, а потом его приходилось отпаивать травами.

— Разве можно так? — вопросила я, не надеясь на ответ. — Ты меня чуть вдовой до свадьбы не оставил! А если бы эти ребята мимо тебя так и не прошли?!

Я в сердцах чуть не залепила Волку мокрым полотенцем по уху. А он смущенно улыбнулся и хихикнул. Чуть ли не с того света вытащили, а он веселится! Правда, вид все равно несчастный.

— Пей, — велела я, одной рукой приподнимая суженого за плечи, а второй поднося к побелевшим губам заново разогретую кружку. Как странно видеть Даэннэ слабым… Подчинился он безропотно.

Ощущение обнаженной кожи под ладонью тоже было новым, и от него по телу побежали мурашки, сладко напряглось что-то внутри… Ой. Снова то самое чувство «первого лета», забытое и страшное своей неудержимостью. Запрещенное желание, которому я не давала ход даже во время салочек в динтарских чащобах. Ой.

«А ну-ка, живо взяла себя в лапы!»

Как ни в чем не бывало — главное, не делать слишком каменное лицо! — я помогла Даэннэ улечься обратно. Глаза и у него, и у меня закрывались сами собой.

— А ты? — просипел он, явно борясь с желанием немедленно свернуться в клубок и заснуть.

— Ну, я надеюсь, ты подвинешься и не будешь против моего присутствия под боком?

— Это же твоя спальня, — протянул Волк, словно сомневался. — Как я могу быть против.

«Куда там запропастился Рахи? Ну и демоны с ним, мы все-таки спать хотим!»

Я уже собралась было лечь и даже скинула халат, как дверь… нет, не грохнула, потому как ее придержал Рейю. А тот, которого я послала коротать время в обществе демонов, пролетел по комнате ураганом и плюхнулся прямо на пол.

— Мы пришли! — объявил он.

— Не горлань, — поморщился Рей. И посмотрел на Даэннэ.

Лет этак пять назад я бы похихикала над его грозно-укоризненным взглядом и растрепанным, совершенно домашним видом — уж Рахи-то умел подымать с постели, за ним даже мертвый погонится, не то что старший брат! — но сейчас веселья не было ни капли. Под этим взглядом Волк невольно вжимался в подушки.

Рейнан глядел молча и устало. Похудевший и бледный как мертвец, он казался до срока состарившимся. Да еще на висках паутинчато пробилась внезапная седина.

— Ну и зачем?

Вопрос повис в воздухе. Я набрала воздуха в грудь, собираясь возмутиться. Ночь на дворе, обоим следует лежать да сил набираться. Одного шатает, как полевую былинку под ветром, вон, Рахи уже изготовился ловить, второй головы поднять не может! Посмотрела на брата и возмущаться передумала. Этим взглядом можно было заколачивать гвозди.

— Зачем-зачем… — вздохнул Даэннэ. — От нервов.

Рей выразительно посмотрел на потолок. Дескать, послал же Вещий наказание!

— Кто-то, помнится, на чем свет стоит, костерил Воладара и меня, — съехидничал он. — А теперь решил попробовать себя в нашей шкуре, что ли?

Рахи как-то подозрительно быстро исчез из спальни, я даже не заметила когда. Вот только что на полу сидел — и вот его уже нету. И за каким гобеленом растворился? Мне и самой хотелось стать невидимкой. Опять они, как много лет назад, зацепились взглядами, и кто кого переглядит, одним Стихиям ведомо. Коты мартовские, даром, что болезные оба и мерзкими голосами не орут. Стукнуть бы обоих…

Опять разлившееся в пространстве напряжение прошибло меня с ног до головы. Свет Изначальный, да когда ж это кончится?! Резко закружилась голова и стало нечем дышать. Пришлось изо всех сил сделать вид, что все в порядке, и я намереваюсь выйти вон просто потому, что желаю оставить мужчин наедине.

В коридоре полегчало, но ненамного. От вечного в этих стенах сквозняка мысли прояснились, а от гулкого эха собственных шагов наоборот, хотелось бежать, как будто за мной гналась шайка наемных убийц. И не хочу я никому ничего рассказывать, оставьте меня в покое! Я как могла отмахивалась от тревожных мысленных вопросов родни. Хотелось куда-то бежать, что-то немедленно делать, что-то менять в этом внезапно опостылевшем порядке вещей! Но как? И зачем?

Ткнулась лбом в цветные пластинки витражного окна, в которое сочился лунный свет, перечеркнула своей тенью причудливое отражение оконного переплета на полу. Нет, так нельзя. Это просто-напросто усталость, нужно взять себя в руки. Выспаться, наконец. А то уже начала шорохи и шелесты спящей крепости за привидения принимать.

Лунный свет стал вести себя странно. Его лучи вместо того, чтобы падать так, как им полагается, принялись изгибаться и плясать, складываться в странные, туманные видения. Жуткие видения.

Из черноты космоса вырываются корабли. Их много, нездешних стальных птиц; в клювах и под крыльями прячется смерть. Они летят прямиком к Динтару, готовясь изрыгнуть ее на головы ни в чем неповинных обитателей…

…Даэннэ. Сияющие Тьмой, ревущие от натужного потока Силы Колонны. Круг, собранный из наших и динтарских Хранителей. Черно-фиолетовая сфера планетарного щита, в которую ушло все до капли. Даэннэ, захлебывающийся собственной кровью, хлынувшей горлом… Но щит выдерживает первые плевки летучей смерти.

…Поле боя. Тысячи и тысячи воинов, все народы Оси без исключения. Ирлеррские смертоносные дротики, причудливые машины алден, ярость наших и ифенховских оборотней, безрассудная людская храбрость против… кого? Как ни старалась, я не могла разглядеть ни лиц, ни фигур — только хищные корабли чужаков. И угрозу…

…Волк, пробитый навылет снарядом. Мой собственный отчаянный крик. Отец и его всепожирающий Свет. Стаи Жнецов над головами своих и чужих…

Пылающий лик Войны. Безликая маска Смерти.

Черный даэйр, поднимающий павших в бой. Снова. И снова. И снова…

И тут я поняла, что тихо подвываю от ужаса, впившись когтями отцу в грудь и уткнувшись лицом в его одежду, знакомо и успокаивающе пахнущую медом и сушеными травами.

— Тише, чадо, тише, — мурлыкнул он. — Все не так страшно как кажется.

Я подняла на него глаза и вцепилась еще крепче. Родной до каждой черточки, до каждой морщинки, до каждого шрама. Глянцевые изгибы коротких рожек, смешно торчащих из белой гривы, ласковые глаза, доброте которых не всем и не всегда следует доверять, большие сильные руки, покрытые сетью тонких шрамов. Голос, басовитый и слегка рыкающий. И тепло, жар его огромного сердца, которым он охотно делится с близкими. И с миром, которому предан беззаветно.

— Пойдем-ка, дочка, — он обнял меня за плечи и увлек за собой, накрывая мягкой, но непререкаемой волей. — Поговорим, чаю выпьешь, успокоишься.

Возражать я даже не пыталась. Стал бы он слушать. Да и не беседовали по душам мы слишком давно. С ним я, по крайней мере, смогу прийти в себя.

Родительские покои находились всего лишь этажом выше. Потому мы обошли диск подъемника и двинулись по широкой лестнице — чай не оттопчем ножки. В этот глухой ночной час на пути попались только сонные стражи-даррей, да и те всего лишь почтительно склонили головы. На лицах отчетливо читалось нетерпеливое ожидание смены караула. Еще бы, весь Клан вымотался хуже некуда за последние месяцы.

Оказавшись в родительской гостиной, я с наслаждением вдохнула терпкий травяной запах. Он дразняще разливался из чайника, подвешенного в почти прогоревшем камине. Отец, шурша полами длинного домашнего халата, поспешил снять напиток с огня и разлить по чашкам тонкого золотистого фарфора. Как изящны и точны его движения. Как спокоен взгляд. Незыблем и вечен — невольно думалось мне. Вот только у этой незыблемости больное, измотанное долгим и непосильным больше служением сердце и разбитая душа…

«Клянусь, я найду способ это исправить!»

Дымящаяся чашка сама подлетела ко мне. Красноватый, на ягодах и травах, взвар в ней даже не дрогнул. Я улыбнулась и кивнула отцу. Долго вдыхала ароматный парок, прежде чем пригубить. Чайные сборы отец всегда составлял сам, не доверяя даже маме, и получались они отменными. Я молча смотрела, как он опускается в кресло возле чайного столика и жестом приглашает меня сесть напротив. Совершенный. Уютный. И всегда грозный — даже когда с виду похож на лениво дремлющего сытого кота.

Я забралась в кресло с ногами, сдерживая желание зябко поежиться — кроме тонкой сорочки под ночным халатом ничего не было. К тому же, меня все еще била дрожь от увиденного. Отец выждал, пока я устроюсь поудобнее, сделаю первый глоток. И только потом заговорил.

— Знаю, тебе в последнее время приходится тяжело. Но это, к сожалению, неизбежно, как бы мне ни хотелось тебя от этого оградить…

Желтый кристалл на столе подсвечивал его лицо снизу, рельефно обрисовывая скулы. Мягкое сияние камня отражалось в глазах, делая их похожими на полированное золото.

Ночная тишина выглядела почти торжественно. Частью разума я слышала сонный шелест мыслей обитателей крепости — кто-то нес караул, кто-то засиделся допоздна над книгами и бумагами, кто-то седьмой сон досматривал. Мать дремала за стеной, дожидаясь, пока мы наговоримся. Почему я не могу себе позволить, как в детстве спрятаться в ее объятиях? Я откинулась на спинку кресла, ожидая, пока отец нарушит затянувшееся молчание. Наверное, он подбирал слова.

— Никогда прежде женщина не становилась Опорой Равновесия, — проговорил он. — Никогда с тех самых пор как были посажены Семена. Так говорит Колесо.

— Почему?

Усталость. Стихии, как же она давит на плечи. Как будто кто-то набросил на спину полупустой мешок с нарочно вшитыми внутрь свинцовыми болванками.

— Потому что считают, будто женщина не подходит на роль Хранителя. Будто она способна отказаться от служения ради страсти к мужчине или ребенку. Но десятки тысяч лет до меня считалось, что Хранитель не должен иметь вообще никаких привязанностей, даже к семье, в которой родился.

Я фыркнула в чашку.

— Похоже на бред.

— Традиция, — он сделал глоток, легонько клацнув черными глянцевыми когтями по фарфору. — Нет ничего страшнее традиций. Возможно, изначально она имела смысл. Однако, я доказал ее ненужность самим собой. Ты шагнешь на следующую ступень.

Его тон не оставлял места сомнениям — мне придется это сделать, хочу я того или нет. Я не с отцом сейчас говорила, а с Владыкой Света. Который неизвестно почему решился бросить вызов Колесу и самому Вещему.

— Почему я?

— Так сложилась Судьба, сплелись вероятности. Признаюсь, не без моего вмешательства еще до твоего рождения.

Ему было больно говорить мне такое, я знала. Чуяла. Он ждал понимания и одновременно чувствовал себя виноватым.

— Понимаешь, вы, женщины, мыслите иначе, чем мы. Всякое бывало за время существования Колонн, но никогда еще чаши весов не перекашивались так сильно. То, что больше не может меняться — умирает и рассыпается в прах. Прости, что я собираюсь изменить Колесо тобой, дочка. Но разум Галактики слишком закоснел, погряз в ненужных традициях.

Я невольно прижала уши. Сердце испуганно заколотилось о ребра и я сильнее, чем следовало, стиснула чашку в пальцах. Тонкий фарфор жалобно хрустнул, пришлось допить чай одним глотком и поспешно поставить распадающиеся в руке половинки на блюдце.

— Это же прямое неповиновение воле Колеса… — прошептала я. — Оно тебя уничтожит!

— Да, — спокойно ответил отец. — Может. Но не оно само, а те, кто его себе присвоил и вохомнил, что распоряжается им. А может, и подавятся. Но оставить все как есть я, в любом случае, не могу. Это грозит бедой всем обитаемым мирам, в особенности тем, которые даже не подозревают о нашем существовании и наблюдении. Культ Вещего возник довольно недавно по меркам Колеса и набирает силу быстро.

— Кто это — Вещий?

— Считается, что это все множесивр личностей предыдущих Хранителей и возвысившихся магов, отринувших мирское бытие во благо всего Колеса. Никто уже не помнит, так это или нет.

Он умолк, давая мне время подумать, понять и принять услышанное. Справиться со страхом за него. Обыденная, каждодневная часть меня, привыкшая за последние годы учиться более политическим тонкостям, нежели делам недосягаемых высших сфер, скулила от страха. Вторая, которой в скором времени предстояло сделаться главой Круга Девяти, понимала, что должна научиться мыслить так же, как всемогущий Кхайнэриар эль Шиар-ад'Дин, чтобы занять его место. А он готов был пожертвовать собой и отказаться от всего ради восстановления Равновесия. Ради… Жизни Колеса.

Я смутно понимала, чем ему грозит этот вызов. И что не так с этим «высшим разумом», который подменил собой истинный разум реальности, я тоже не понимала. Но четко сознавала, что отец кладет голову на плаху, что эта сила сотрет его в порошок, если он промахнется хоть в малом.

Я одним движением стекла с кресла и опустилась на колени возле отцовых ног, прильнула к нему, забившись под руку. Возможно, даже его собственные соратники — Дим, Янос, Рей, Рахи и прочие, — назовут его безумцем. Он должен знать, что не одинок.

— Вы с Волком нужны мне, Илленн. Ваше чувство, ваш союз, ваша сила, ваше обоюдное желание делать все поперек мнений старших. Объединение начал было невозможно, пока Изначальные Силы находились только в мужских руках. А теперь ни одна сторона не будет больше подавлять другую. Ты поймешь.

…И ради Равновесия он будет выстраивать чужие жизни так, как необходимо ему.

Я пойму. Вот только устала очень.

— А как же мама? Ведь если она узнает…

Если величайшая из Хранительниц Жизни узнает, что ее муж, ее сердце, задумал такое, она сойдет с ума от горя.

— Для нее все должно остаться в порядке вещей, — вздохнул отец, через силу выталкивая слова. — Для нее я просто взойду на Колесо, чтобы стать следующим Вещим, а это немалая честь.

Свет свидетель, они любили друг друга так же безумно, как я и Даэннэ. Или еще сильнее. Они не могли друг без друга жить. И чего отцу стоило решиться на такое…

— У вас еще должны быть дети, — внезапно для себя заявила я с пугающей уверенностью. — Двое. Мальчик и девочка.

— Откуда знаешь? — прищурился отец.

— Да уж, знаю, — буркнула я. — Не хочешь, не верь.

— Отчего же, — усмехнулся он, чуть показав верхние передние клыки. — В тебе проснулся дар Равновесия, ты видишь вероятности, хоть пока и не понимаешь, как именно. Придет время, я всему научу тебя. А пока тебе надо готовиться к последнему шагу — без него ты не сможешь совладать с мощью Колонн. До этого мы будем сдерживать твою силу. В диком виде она, скорее, способна принести вред, чем пользу.

Я устало вздохнула и посмотрела в окно. За ним начинал заниматься рассвет, небо из черного сделалось темно-синим. Оно было рассечено на две равных половины стержнями Колонн. Мерцающих, зовущих ласково и нежно.

Отец поднялся, и я вместе с ним. Колени от долгого сидения на холодном полу зверски болели.

— Иди, тебя парни заждались поди. Проводить?

— Не нужно, сама дойду, — я притянула его к себе и чмокнула в рассеченную нитяным шрамом щеку. Гулкий рокот был мне ответом. — Ты тоже иди отдыхать, а я… подумаю по дороге.

На том и расстались.

16. Шаг навстречу Смерти

На следующее утро я проснулась с больной головой. Лежа на самом краю собственной постели под боком у Ваэрдена. Тот, в свою очередь, старательно отодвигался от расползшегося по постели перепончатого крыла. А поперек обладателя оного крыла безмятежно спал братец-водяник, при этом наполовину сидя на полу. Видать, когда я ушла, Рею стало плохо, и младший брат то ли не сумел, то ли не захотел дотащить его до княжеских покоев. Пришлось мне по возвращении ютиться с краю, под лапой у Волка. Но отнюдь не его сиплое свистящее дыхание не дало мне проспать те полчаса, что оставались до окончательного рассвета. В голове беспрестанно скакали мысли, играли в чехарду, негодные. И веяло от них жутью.

Только заново переживая в уме весь разговор с отцом, я поняла, насколько ему было больно и страшно. Да, он великолепно владел собой. Но кто бы не испугался на его месте? Он бросил вызов Великому Вещему — единой и многоликой сути Колеса. И если проиграет — заплатит развоплощением… Эти там его просто-напросто сожрут, растащив душу по кусочкам.

Он не все сказал мне, совсем не все. Даже полсловом не обмолвился о том, например, что собирается взвалить на нас с Волком. И как избавиться от того будущего, которое явилось мне в видениях — тоже не сказал.

Неужели именно поэтому, предвидя возможность такого исхода, он всегда старался научить нас обходиться без него, всегда стремился исчезнуть, быть понезаметнее? Чтобы не привязывались излишне, не чувствовали боли?

Глупец.

Мы ведь знали, на что он готов ради нас. Ради Рея он пренебрег долгом Хранителя, и пошел бы и дальше на любые жертвы, но, кажется, упорно не понимал, что нужен нам не потому, что раз за разом брал на себя наши беды.

А потому, что он просто есть. Потому что можно примоститься подле его ног и просто вместе помолчать, греясь общим теплом. И этим набраться сил для того, чтобы любые беды отвести самим. Любые горы сдвинуть. Нет ничего невозможного, когда чуешь за собой любящее сердце Отца.

Мы были ему нужны как воздух. Мы были его силой, а он сам себя отгораживал от нас, страшась причинить боль своей гибелью. Глупец. Мы не дали бы ему погибнуть. Ни один из нас. Даже Ваэрден, случись что, наизнанку вывернулся бы, костьми лег, но не дал случиться непоправимому. А я, чем больше думала, тем яснее понимала, что до конца жизни буду преданна ему не только как дочь, но и как единомышленник.

Хранителей считают безумцами. Мы печемся о вещах, часто непонятных и странных даже для зрелых, обученных магов, что уж говорить обо всех остальных людях и нелюдях. Равновесие Стихий, Свет и Тьма, вращение Колеса… Все это не нужно никому кроме нас. Всего девять душ отвечают за бессчетное число больших и малых жизней Матери-Хэйвы и пять — половина полного Круга! — тащат на себе задыхающийся Динтар.

И никому, ровным счетом никому нет до этого дела!

То, что больше не может меняться — умерло. А значит, должно обратиться в прах. Галактика все натужнее поворачивалась на своей Оси. Хранители были скованы десятками старых, отживших свое обычаев, ревностно охраняемых волей Вещего да совсем уж древними даэйрскими старцами вроде Брендомара Агата. Тот, кто пытался что-то изменить — получал незавидную судьбу, сплошь несчастья и неудачи… Знала я об этом очень смутно, только из старых-престарых хроник, но память все-таки ворочалась в усталой голове, настораживала предупреждениями.

Почему Духи не могут выбрать полный Круг стороны Тьмы? Огонь, Вода, Земля, Воздух — Стихии явного мира, и среди них не хватает пламени. Жизнь, Смерть, Дух и Время — Стихии, скрепляющие реальность воедино. И среди них лишь магистр Малефор полон сил. Динтарскую Хранительницу Духа я никогда не видела. Скромная и тихая ифенхи, супруга Разэнтьера, редко появлялась на людях. Жизнь и Смерть… ну что ж, их не было.

Ваэрден не мог собрать Круг для полагающегося ритуала. И тащил все восемь Стихий на себе в одиночку, валясь с ног после каждой пляски.

Почему Хранители не рождаются?

Почему они вообще стали нужны?

Я перестала гонять в голове неповоротливые усталые мысли. Все равно не найду ответа. Вместо этого приподнялась на локте, с трудом вывернувшись из-под расслабленной руки ифенху, и заглянула ему в лицо. Вернулась привычная зеленоватость, Даэннэ отогрелся, и умиротворенная улыбка чуть тронула сухие губы, но дыхание мне не нравилось. Наклонившись ближе, я набралась наглости и чуть дотронулась до них поцелуем.

Мой. Надо встать и распорядиться насчет свежей крови и завтрака. А то проснутся три голодные мужские физиономии и, пожалуй, съедят меня.

Я поднялась, смиряясь с непроходящей усталостью, и пока одевалась, растолкала Рахи.

— Тайро Рамарэн ест все и спит везде? С добрым утром, братик, это моя спальня. А вас тут слишком много.

Рыбка приподнял всклокоченную голову и сонно заморгал, трепеща жабрами на шее.

— Сестричка? А я что, я ничего. Я так, тут, вот… просто задремал. Должен же кто-то за ними присматривать, пока тебя нет!

— Сходи хотя бы умойся, — вздохнула я. — И пошли за завтраком.

Он с готовностью закивал и вымелся вон из комнаты. Я осталась расхаживать из угла в угол и думать, думать… Как восхитился бы рыжий Меф — «Ух ты, оказывается, ты еще и думать умеешь!»

Послений шаг. Посвящение. Это значило — смерть. Смерть для всего мира, кроме тех немногих, кто знал, что душа покинула тело не навсегда. Это могло затянуться на годы, и нередко, возвращаясь, Хранитель не находил среди живущих ни родных, ни друзей. Но такое ведь случается только с людьми, верно? В животе сжался и подкатил к горлу комок страха.

Ведь я же не останусь одна, правда?

Вздор, глупости. Иначе отец не планировал бы мою свадьбу.

Свадьба… И Посвящение. Я вдруг отчетливо поняла, что женой мне не быть. По крайней мере, еще долгие годы. Мы просто не успеем сделать все как должно. Союз высокородных это не только само венчание, но и месяцы подготовки, множество формальностей, которые необходимо соблюсти перед обществом. А на это нет времени…

— Не мечись, — раздался у меня над ухом спокойный голос Рея. — Все будет как надо. Остановись и успокойся, тропинку в полу протопчешь.

Я обернулась и напоролась на его взгляд, как на иглу, острую и безжалостную. Этот невозможный золотой взгляд Смертоносца, буравящий холодом душу и одновременно бесконечно усталый. Рей стоял, пошатываясь от слабости и кутаясь в длиннополый разрезной халат, прижимал крылья к спине и бокам. Жутко белела седина на висках, лицо в обрамлении смолянисто-черных волос казалось мертвенным.

— Ты знаешь? — севшим голосом спросила я.

— Знаю. Более того, я буду одним из тех, кто поведет тебя из Храма Душ на ту сторону и буду с тобой во время всего испытания. Ничего не бойся, все пройдет как должно.

Он искренне пытался меня успокоить, и я честно старалась почувствовать облегчение. Но выходило плохо. Стояла пред ним, дрожмя дрожала и пыталась не бояться. А толку-то? Смерть всегда страшит, даже если знаешь, что она неопасна.

— А Ваэрден знает? — поежившись, я покосилась на постель. Ифенху крепко спал, завернувшись в одеяло с головой, наружу торчали только кончики рогов.

— Пока нет. Не буди, ему лучше отдохнуть подольше.

По тону брата я поняла — глубокий сон он навел нарочно. Наверное, для того чтобы спокойно поговорить. Но мне было так муторно, что хотелось не разговоров, а глухого одиночества. Дать мыслям уйти, раствориться в свисте зимнего ветра и хрусте снега под звериными лапами, в быстром беге сквозь утреннюю лазурь, подсвеченную розовым солнцем. Восторг и усталость тела смыли бы тревогу и подарили ясное спокойствие. Но кто выпустит меня из города одну в такое время? Город и окрестные деревни разрушены, по ним все еще бродят стаи нежити. Люди напуганы и вполне способны убить любого кхаэля, что попадется им на глаза в одиночестве. Долго нам еще будет аукаться безумие черного даэйра…

Брат опустился в кресло, оперся подбородком на сцепленные пальцы и уставился мне в глаза. Что-то с ним все еще было не так, в зрачках то и дело вспыхивали серебристые отблески. Он заговорил, медленно подбирая слова, тщательно выискивая и взвешивая каждое перед тем, как оно слетит с уст.

— Там, за Гранью, ты попадешь в место, которое можно назвать миром, а можно — сном о мире. Этот сон одновременно и есть, и нет. Это одно из отражений мира настоящего. Он станет для тебя жизнью до тех пор, пока ты не усвоишь все уроки, которые он преподнесет, не пройдешь все испытания на своем пути. Только после этого ты сможешь проснуться, вспомнить себя и вернуться домой.

— Но зачем это? Научиться контролировать Силу можно и здесь. Ведь отец не…

— Только находясь там, вовне, ты сможешь видеть все Колесо. Сможешь помочь отцу снаружи, пока он будет воевать внутри. Сможешь понять, что не так с системой и, возможно, исправить ее. Ведь ты уже создала новую Хэйву своими силами.

Мне захотелось съежиться в маленький жалкий комочек и запищать, словно новорожденный котенок. Но я осталась стоять, где стояла и, кажется, даже не переменилась в лице.

— Ты…

— Молчи.

— Я забуду вас?

— Да. Это закон перерождения. Но у тебя останется часть твоих сил. Совсем малая часть, чтобы не потеряться во сне. Но этго должно хватить.

Не знаю, как выдержка мне не изменила. Я забуду? Все? Совсем? Другая жизнь?..

Без Волка?..

Без обоих даэйров?..

Рей перехватил мой метнувшийся к постели взгляд и вздохнул. Но не посмел потянуться утешить даже мысленно. Менязатрясло, глаза горели от слез, которым я не давала пролиться. Тщетно я старалась сохранить на лице спокойную маску, подобающую княжне. Брат не двинулся с места — как бы ему ни хотелось, он не позволит себе меня жалеть.

— У всех бывает по-разному, — сказал он. — Мир выбирает испытание сообразно личности и шлифует ее, словно каменных дел мастер. Кто-то заканчивает свой путь быстро, кому-то требуется целая жизнь, чтобы достичь нужного осознания. И далеко не все обретают память даже в конце. Стремятся всю жизнь к чему-то неясному, неизвестному, тянутся, маются душой, а понять, что их зовет, не могут. Но в нашем случае это не только дань традиции. От того, как ты покажешь себя там, будут зависеть наши жизни.

Жестокие слова. Каждое оглушало меня, как удар плети. Но брат обязан был мне это рассказать. Неважно, от кого я услышу, что меня ждет — от него ли, отца, кого-то из других Хранителей. В конце концов, по ту сторону и без памяти мне будет все равно.

— А бывали те, кто… не возвращался? — стараясь держать себя в руках, я подошла к туалетному столику за гребнем и принялась расчесывать волосы, чтобы сплести косу. Под одеялом закашлялся и тревожно заворочался Волк.

— Таких мало, в записях у Тиреля я наткнулся всего на несколько имен. Они сломались, позволили сну взять над собой верх. Ты не должна этого допускать даже если не будешь ни о чем помнить. Сон будет стараться затянуть тебя, доказать, что он-то и есть единственная реальность. Не поддавайся, — только в последних словах промелькнул намек на привычную теплоту.

Я шмыгнула носом, кляня себя за несдержанность. Оставить привычную жизнь, бросить всех, кого я люблю ради непонятных целей и призраков сна за Гранью? А ведь придется, потому что отступить, значит, не только смалодушничать, но и подвести всю Хэйву. Какой бы ни была моя неприязнь к людям, многочисленным князьям, королям, императорам, я должна буду нести ответственность за их благополучие и процветание. Даже если они об этом никогда не узнают и ничего не поймут.

Но треклятые слезы все равно выкатились из глаз, как я ни жмурилась.

— Ты справишься, — черное с прозолотью крыло с шелестом распахнулось и легло мне на плечо, как теплая дружеская рука. — Честное слово, я в тебя верю.

— Спасибо, — кое-как ответила я, борясь с желанием разреветься у него на плече. — Что я должна буду делать, чтобы помочь?

— Знал бы, сказал. Но действовать тебе придется по обстоятельствам, опираясь только на те знания, что ты получишь там, и интуицию.

Страшно до желания забиться в угол и зарычать, съежившись. Как будто стоишь на краю глубокой пропасти с острыми скалами на дне, а тебя сзади подталкивают стражники с копьями — спрыгни, приговоренная! Молча я смотрела, как брат выходит вон из спальни и затворяет за собой дверь крылом. А потом не выдержала и разревелась в голос, ничком упав на то кресло, где только что сидел казавшийся оплотом надежности Рей.

Теперь и он оставил меня в одиночестве. Отступил в сторону, предоставив право самой прыгнуть в пропасть. Я не хочу ничего забывать! Не хочу! И не буду!..

Как ни старалась, остановиться я не могла. Слезы текли и текли, разболелась голова. Больно было так, будто живьем резали. Сама того не замечая, я когтила обивку кресла. Хотелось исчезнуть, перестать быть, сжаться в комок и ничего, совсем ничего не чувствовать. Совсем.

Родные руки обхватили меня поперек туловища и с усилием оторвали от несчастной мебели. Я оказалась притиснута лицом к обнаженной груди, привычный теплый запах с отголоском мяты заглушил все остальные. Ваэрден запустил лапу мне в волосы. Его тоже пошатывало от слабости, но он делал вид, что ничего подобного не замечает.

— Тише, маленькая, — хрипло зашептал он мне в ухо. — Тише, успокойся. Что тут успело случиться? Рассказывай.

Я всхлипнула и отстранилась, взглянув на него снизу вверх. Впервые так близко и без единой нитки на теле. С могучих плеч складками странного плаща свисало одеяло, под шершавой зеленовато-серой кожей, кое-где рассеченной следами старых шрамов, перекатывались узлы мышц. Мерцающе-медовые глаза излучали тревогу. И в то же время заставили успокоиться, перестать судорожно всхлипывать и впиваться когтями в собственные ладони. Но меня все еще трясло.

Как же я буду жить, забыв эти глаза?!

— Я ночью говорила с отцом, — усилием воли мне удалось заставить голос звучать ровно. Почти. — Он велел готовиться к Посвящению.

Ден вздрогнул и крепче стиснул объятия. У меня чуть не затрещали ребра. На его наготу было плевать.

— Когда? — спросил он, садясь на постель и притягивая меня к себе. Я услышала короткий выстрел мысленного рявка, а затем шорох и приглушенную ругань за дверью — Волк прогнал прочь Рахи вместе с завтраком.

— Я не знаю… Просто сказал, что нужно готовиться, и все.

— Значит, не так уж и скоро, — пробормотал ифенху прыгнувшим до низкого рыка голосом. — И мы успеем сделать все, что нужно до того, как ты отправишься в путешествие.

— Что нужно? — я сидела у него на коленях, прислонив голову к плечу и не хотела ни о чем думать.

— Ты можешь… задержаться. Поэтому я хочу, чтобы до своего ухода ты стала моей женой. Законной женой.

У меня внутри все оборвалось. Нет, я ждала, ждала этих слов. Но не теперь. Не так! До чего нелепо… И не потому, что жених нагишом сидит, а я заревана так, что лицо опухло и в носу хлюпает, нет! А потому что это — последний отчаянный рывок обреченных. Нам осталась малость, малость. Малость! Всего лишь крохотная толика времени. Сумеем ли мы им распорядиться? Нет, не просто так, а правильно? Оба мы задыхались, отражая и усиливая бурю чувств, рвавших в клочья воздух в комнате, тяжелый и потрескивающий от разлитой в нем боли. Ваэрдена то и дело сотрясал кашель, но я не могла, вот провалиться мне на месте, не могла себя заставить разжать пальцы и отправить его обратно под одеяло!

Зачем мы тянули…

Воистину, Великий Вещий любит пошутить. Чтоб ему там на Колесе долго и муторно икалось.

И тут хлопнула дверь.

— Это еще что такое? А ну живо под одеяло! Оба!

Я пискнула и попыталась спрятаться за широкую спину жениха. Потому что на пороге стоял отец. И лицо у него было ровно такое, с каким берутся за ремень, чтобы неслухов малолетних отходить по тому месту, на котором обычно сиживают. От его низкого рявка жалобно тенькнул лирофанит в окнах. Тут же нам обоим захотелось перекинуться мышами и затаиться под веником в кухне. Нет, настоящий тяжелый боевой гнев Владыки Света — это не страшно. Но вот гнев отцовский… Так что мы не прекословили — шустро повиновались, шарахнувшись от налетевшего на нас белого урагана. А он стремительно припечатал Волка одной лапой к постели, держа во второй дымящуюся кружку, исходящую умопомрачительным мясным парком. Ее содержимое не пролилось ни капли. Я ощутила от его руки поток Силы, разлившийся по телу ифенху от макушки до пят, тот аж задохнулся.

— Интересно, — голос отца сделался донельзя ехидным, а на лицо заползла одна из его самых гаденьких усмешек. — Чем ты думал, когда плюхался пузом на снег спать, да еще в горах? Лечить твое нутро не буду, так и знай! Из-под одеяла ты у меня не вылезешь до тех пор, пока я не скажу. Понял? А ты, — папенька зыркнул на меня не менее свирепо, — будешь следить. Чтоб не простудился еще больше, ясно?

Честное слово, я чуть не закопалась под одеяло с головой, а Ден вжался в подушку. Поневоле съежишься, когда заставляют почувствовать себя несмышленым дитем. Я крепче прижалась к дрожащему от озноба Волку, пока отец чуть ли не силой заставил его выпить мясной взвар, немилосердно обжигавший глотку и наверняка чем-то накачанный. От батюшки, если он того не хочет, вывернуться невозможно. Даэннэ ничего не оставалось кроме как подчиниться.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату с грохотом ворвался тот, кого уж точно тут оказаться не должно было — Разъэнтьер собственной персоной. Я дар речи потеряла от возмущения — риану там или нет, что он себе позволяет? Это моя спальня, а не проходной двор! За спиной у Воладара прошмыгнула Альнейрис, а за ней в попытке соблюсти хоть какие-то приличия с виноватым лицом просунулся стражник и объявил:

— К вам Первый Кланмастер Раз-эр-Энтьер Воладар и Альнейрис Айвариан тон Манвин, ваша Светлость.

На физиономии провинившегося даррей было крупно написано, мол, он и рад бы попытаться задержать незваных гостей, но кто ж остановит первого Волчьего птенца, если речь идет о жизни его повелителя? Лицо у Воладара выглядело не выразительнее кирпича в стене, а вот в зрачках плясало бешеное пламя ярости.

— Ты, твою алденову мать, кусок меха безмозглый, что с собой творишь?! — рявкнул Кланмастер. Альнейрис прикинулась, что ее тут нет и только прислушивалась к происходящему. Оба явились как были, в дорожных полушубках и плащах, припорошенные снегом, морозные — бр-р-р.

Ваэрден с выражением умиротворенной невозмутимости на лице молча допивал взвар. а я, приподнявшись и не выпуская его из объятий, смерила взбешенного Разэнтьера взглядом и осведомилась:

— Эр Воладар, что вы себе позволяете? Как смеете врываться в княжескую спальню без доклада или, на худой конец, без стука?

Отец тем временем изо всех сил старался не ржать, и потому молчал. А в глазах его явственно скакали демонята.

— Прошу прощения, моя Элья, — прервался этот поганец. И продолжил: — Какого бешеного алден тут происходит, я тебя спрашиваю, волчья твоя морда? Сначала я чую, что ты тут едва концы не отдал, после несусь к сукиному сыну Малефору — а эта мелюзга, — он махнул рукой в сторону притихшей ифенхи, — за мной. Старый интриган оказался единственным, кто знает, как сюда попасть кроме алденова идиота тебя! Мне пришлось полдня слушать как он мне вещал про долг перед Колесом и прочие высокие, мать твою, материи, когда меня связь дергает что ты уже где-то подыхаешь! А я должен слушать и кланяться, потому что больше сюда добраться — никак!

Отец послушал-послушал и, наконец, решил вмешаться в происходящее. На губах у него играла одна из самых загадочных и вместе с тем понимающих кошачьих улыбок.

— Эр Воладар, ваша речь безусловно заслуживает того, чтоб ее сохранили для потомков, да и современники оценят ее несомненную прочувствованность. Так что, возможно, вы все же повторите ее в присутствии ценителей столь высокого слога?

Поперхнувшись, Даэнну взорвался хохотом, Разэнтьер покраснел, а бедняжка Альнейрис чуть было не провалилась сквозь пол. Увы, я тоже не удержалась от смешка.

Воистину, трагифарс какой-то… Но мне стало легче дышать.

— Альнейрис, — наконец отсмеявшись, строго вопросил Волк, — что ты здесь делаешь? — сохранять строгость, когда тебя с рук поят, а под боком невеста лежит, и сам ты больше похож на растрепанного пса…

Я бы так нипочем не сумела.

Облегчение на лице девушки сменилось смущением и замешательством. Внятного ответа у нее явно не имелось, хотя, судя по тому, что не побоялась рвануть за разъяренным Воладаром — причина была серьезной.

— Я… мне… — она медленно выдохнула и уже твердым голосом продолжила, — Я не знала, будет ли кому за вами ухаживать, если Вы так нездоровы, как я почувствовала. Поэтому посчитала своим долгом убедиться в этом лично.

Врала. Как есть врала. Лицо ее с головой выдавало. Это всего лишь повод, сочиненная на ходу отговорка. А настоящая причина — в ином. Но сказать она не могла, краснела только. И вся ее выправка, Клановая форма, звание Тени, прочие регалии — тьфу, фарс. Девчонка еще совсем. Да вдобавок, насильно брошенная во взрослую жизнь. Нет, она очень старалась выплыть — я по глазам видела. Во всей ее фигуре читалась натянутость, словно у тетивы огромного боевого лука, бьющего за пятьсот шагов. Не дай Стихии, порвется — удар будет страшным.

Никто из нас не стал убеждать ее в том, что на кхаэльской земле за Эль-Тару всяко бы присмотрели. Скотинами мы были бы после такого последними.

— Ничего слишком страшного не случилось, — успокоил ее отец. — Твой государь просто не рассчитал свои силы на большой охоте и простудился с непривычки к нашим горным морозам.

— Благодарю, — и Альнейрис склонилась в по-военному четком поклоне. — Мой Эль-Тару, Эль-Тари, приказывайте. Если таково будет Ваше слово — сегодня же отправлюсь обратно. Но если мне будет позволено высказать пожелание, я бы хотела остаться и помочь, чем смогу.

Ее слова прозвучали, как удар под дых. Безупречно ровный голос, выверенный поклон, прямой взгляд и лицо — фарфоровая маска. Нет, нет, так нельзя, так неправильно, не должно быть в первую сотню лет от роду! Ей по нашему исчислений не больше пятидесяти! У Ваэрдена неслышно заклокотало в глотке. Отголосок его ярости задел и меня, заставил внутренне ощериться. Ей положено расстроиться, расплакаться. проявить истинную себя, в конце концов! А она тысячелетним ветераном себя оказывает!

Что же с ней делали, когда воспитывали Тенью? Разве можно ломать — так?

— Зачем нам тебе приказывать? — Ваэрден ухитрился придать голосу бархатную мягкость, наплевав на обожженное сорванное горло. — Ты вольна остаться столько. сколько пожелаешь. Да и хозяева дома — не мы. Не нам тебя и гнать.

Альнейрис кивнула еще раз и сделала шаг назад, будто передавая разговор обратно в руки Воладару. Нет, с этим надо что-то делать.

— Вы бы шли отсюда по гостевым комнатам, — снова вмешался батюшка. — Вашим владыкам надо бы отдохнуть после тяжелой ночи, да и вам тоже. Стража вас проводит.

— Прошу прощения за вторжение, моя Элья, — и Воладар чеканя шаг, с застывшим лицом вышел из спальни. Альнейрис двинулась за ним, прямая, как палка. Да что же это такое-то?..

— Стой, дитя, — окликнул ее отец. Вроде и мягко, но голос его и мысли не оставлял о непослушании. Я с интересом наблюдала, что будет дальше. Волк тем временем задремал у меня на плече и отяжелел. Я и ворохнуться не смела — боялась разбудить.

Девушка остановилась в дверях и обернулась, вопросительно глядя на Владыку.

— Подойди, — отец протянул страшенную для непривычных глаз лапищу с крючьями когтей и поманил девушку к себе. Другая на ее месте отшатнулась бы, пусть и невольно. А она подошла. Остановившись в двух шагах от ложа, а невысказанный вопрос стал почти осязаем. Лапа протянулась и погладила ее по волосам. В глазах ифенхи отразилось желание отпрянуть, но усилием воли Альнейрис сдержалась.

— Сколько тебе лет, дитя? — спросил отец, незаметно касаясь ее мозга тоненьким лучиком Силы. Что он задумал?

— Двести сорок два.

— В пересчете на наше счичление тридцать. И ты уже служишь Тенью?

— Для этого я была рождена, — все нарастающее недоумение уже стало почти осязаемым. — До сего момента нареканий от моего Тэину не было.

— Глупости какие! — фыркнул отец и картинно всплеснул руками. — В твоем возрасте положено исключительно искать приключений себе на… голову! Совсем динтарцы от рук отбились…

— Таковым было решение моего отца. Причин с ним не согласиться я не вижу.

У меня мурашки по спине ползли от этого насквозь официального тона. Девочка, так нельзя! Ты же живая, в конце концов!

— Выпорю, — пообещал папенька самым серьезным тоном. — Всенепременно выпорю. Нашел, чем баловаться, старый змей — детей на службу отправлять.

Я давилась смехом. Это был один из излюбленных отцовских приемов по взлому ментальных щитов — разбить абсолютно все привычные скорлупки в клочья, чтобы собеседник и не заметил, когда наружу начнет вытекать та муть, что могла копиться в голове годами и отравлять разум и душу. Я не я буду, если он тебя за пару дней не раскроет, девочка!

— Вам ли не знать, что возраст зависит не от прожитых лет, а от приобретенного опыта? — в голосе молодой ифенхи слышалось удивление. Мол, как же это — старший, а таких простых вещей не знает! — А меня с рождения готовили быть тем, кто я есть.

— Ну совершеннейшая глупость, — он хлопнул ладонями по коленям и покачал головой. — Всякое существо и без подготовки само знает, кто оно есть. Вот ты знаешь?

— Тем не менее чтобы стать искусным воином — нужно посвятить этому столетия. Я пока только в начале пути.

Ох и трудно было ее выбить с привычной колеи! И ведь на Динтаре казалась взрослой, действительно осознанно выбравшей службу женщиной. А оно вон как, оказывается…

— О мастерстве я не говорил, дитя. Я говорил о знании.

— То есть? — юная ифенхи явно не понимала, чего от нее хотят и о чем идет речь.

— Чем ты любишь заниматься, когда на тебя никто не смотрит? — тон отца оставался столь же ласковым, но теперь он приобрел очень хорошо мне знакомые направляющие нотки, в которых звенела даже не сталь… нечто более жуткое. И незаметное. Она, сама того не заметив, попалась в мягкие кошачьи лапы, и, если попытается вырваться — в нее тут же вопьются когти.

— Занимаюсь с оружием.

— А если совсем для себя? — еще более вкрадчивый, мурлыкающий тон.

— Оружие, читаю, кажется, все, — недоумение в голосе она уже перестала даже пытаться скрыть. — Изучаю историю, возможности своих клинков, тренируюсь.

Кошмар. И из этого состоит жизнь молодой симпатичной девушки? Да я в ее годы по лесам носилась. как оголтелая, воздушных змеев мастерила, даэйров за хвосты дергала!

Интересно, кому надо голову и руки оторвать за такое воспитание? Не Старейшине ли Тореайдру Манвину?

— А сказки любишь? — как ни в чем не бывало спросил отец, даже ухом не выдав своего возмущения тем же самым.

— Сказки? Когда-то любила. Когда была маленькой. Сейчас больше историю или математику. У отца интересные вещи иногда нахожу по математике пространства.

— Когда-то? Дитя! «Когда-то» могу заявить я, пень старый! Но уж никак не ты. Пойдем-ка, — он приобнял ее за плечо, лишая возможности сбежать, встал и повлек к двери. — Позавтракаем. Заодно расскажу тебе парочку, таких ты точно не слышала.

Пространственная математика. Вот как… Одна из дисциплин высшей магии Времени. Отец сделал вид, что пропустил это мимо ушей. А на самом деле — запомнил, уж я-то его знаю. Крепко запомнил.

Девушка, честно скрывая полное непонимание происходящего, последовала за отцом. А мы остались. Даэннэ к тому времени вовсе сполз куда-то мне под бок и попытался свернуться там в клубок, так что почти спихнул меня на пол. Я прижалась к нему и закрыла глаза. Страх постепенно выпустил меня из своих цепких лап — за это стоило благодарить разозленного Воладара и растерянную Альнейрис. Но вот усталость никуда не делась, под веки будто песка насыпали. Как я теперь понимаю — то была сдерживающая сеть. А действие ее усиливалось бессонной ночью. Так что я, напрочь лишившись способности ясно мыслить, провалилась в глухую черноту сна.

Альнейрис бродила по коридорам крепости, не зная, чем себя занять. Все вокруг казалось странным и непонятным. Незнакомые Светлые нелюди вели себя так, что порой хотелось поджать уши и спрятаться где-нибудь на потолке — авось там не достанут. Привычные рамки гвардейской службы исчезли. Были здесь бессмысленны и бесполезны. На ее звание попросту никто не желал обращать внимание, вести себя как положено не получалось. А как можно иначе — ифенхи попросту не знала. Происходящее никак не желало укладываться в голове. Например, с какой это радости Эль-Тару позволил ей остаться? Почему кхаэльский Владыка вздумал ей сказки за завтраком рассказывать?

Спору нет, она в самом деле никогда таких не слышала. Это были легенды о сотворении миров, о даэйрах и духах, о хитромудрых Ирлерр и холодных Алден. Или просто прибаутки, вроде истории про светлячка и Солнце.

Заслушалась ифенхи так, что забыла и про чай, и про булочку, на которую за полчаса до того желудок жадно взвыл. Владыка рассказывал, его жена с улыбкой сидела рядом, то и дело подливая ему чай — он-то про булочки не забывал! Под напевное журчание мурлыкающего баса Альнейрис задремала. Да так крепко, что проснулась — вот же позорище! — только следующим вечером.

Делать было решительно нечего, не лезть же назойливо к Тэину и его невесте! Поэтому, здраво поразмыслив, ифенхи решила, что компания ашигхи придется в самый раз. Выспросив у стражников дорогу, она отправилась проведать свою Птицу.

Было на что посмотреть в конюшнях Даэйрова Логова. Самые дорогие кони, каких только можно было найти, стояли по денникам. Лошадки — и так животные очень редкие, а здесь были собраны лучшие из лучших, длинноногие, статные, с широкими грудями и мощными крупами, с круто выгнутыми шеями и горбоносыми мордами. И возле одного из этих красавцев, огромного вороного, тоже кто-то был, наверное, хозяин.

Как ни твердила себе Альнейрис, что разглядывать тайком незнакомого мужчину неприлично, взгляд сам собой раз за разом уползал в сторону высоченной крылатой фигуры. Девушка никогда в жизни не видела таких огромных крыльев-парусов, наверняка способных поднять хозяина в воздух…

И тут он повернулся и пригвоздил ее взглядом, как иглой. Оценил до самого дна души, взвесил, разобрал по косточкам и собрал обратно.

— Хорошая у тебя ашигха. Крепкая.

Его голос содрал с ифенхи шкуру на мурашки, но она не подала виду.

«Бояться? Мне? Тени Эль-Тару Ваэрдена? Да ни за что!»

Внутри все всколыхнулось и задрожало от внезапного чувства схожести, сродства, странного резонанса. Кто же он?

— Спасибо, — смущенно потупилась ифенхи. — А это твои красавцы?

— Мои, — кивнул крылатый незнакомец встрепанной головой. — Я на выведение этой породы восемьсот лет потратил. Ни в каком другом Клане они не приживаются, зато в бою куда практичнее грельвов.

— А почему не приживаются? — красавцев очень хотелось погладить, но что такое боевой конь Альнейрис понимала. Такие принимают ласку только от хозяина или конюха, к которому привыкли. Кто-то посторонний вполне может схлопотать копытом в лоб или испытать на себе лошадиные зубы. Вороной всхрапывал и косил лиловым глазом на пахнущую хищником чужачку.

— Потому что гайсем даже они не выдерживают, поганец Рахи живет на озерах, Меф — в пустыне, где их нечем кормить. Йиррь утверждает, что своими ногами коня запросто обгонит, а Тирелю боевые скакуны не нужны вовсе.

Девушка не удержалась и захихикала, почуяв, что сейчас и здесь думать о подобающем поведении и субординации не просто не нужно, даже вредно — он вполне может и обидеться.

— А даэйрам лошади зачем? Вон какие маха… Крылья есть, — тотчас поправилась она. Дразнить даэйра в его собственном логове все же не стоило — вдруг решит изжарить на этом же самом месте?

— Так ведь молодняк-то летать покуда не умеет, — усмехнулся он. Альнейрис выдохнула — пронесло. — Да и не всегда возможно взлететь. К тому же, азарт скачки — дело такое…

Он потянулся и распустил крылья, почти тут же сложив их обратно.

Альнейрис громко ахнула и села, где стояла. Они были не просто хороши… Два громадных черных полотнища, покрытых мельчайшими чешуйками с легким золотистым отливом, с крупной узорной чешуей на руках и пальцах.

— Ух ты! Какая красота, — поднявшись на ноги под хохот крылатого, ифенхи принялась оправлять гвардейский китель, пытаясь скрыть неподобающее желание вцепиться в крылья, чтобы рассмотреть поближе.

— Что, нравлюсь? — спросил он, смахнув невольно выступившие слезы и свернув «вторые руки» обратно.

— Не меньше, чем твои красавцы, — с жаром закивала ифенхи. Только в глазах крылатого от этих слов почему-то промелькнула мрачная горечь.

— Давненько я последний раз кому-то нравился, — вздохнул он. — Ты первая, если не считать сестры, за последние несколько веков.

— Почему? Такой красивый… — Альнейрис охнула и зажала рот ладонью, смутившись. Что он сейчас скажет… А вдруг решит, что с ним заигрывают? Кто их, этих даэйров, разберет… — И необидчивый, это тоже важно! — тут же нашлась она.

Крылатый фыркнул и изобразил на лице кривое подобие улыбки одним уголком рта. Конь ткнулся мордой ему в плечо, выпрашивая ласку и морковку. Тот машинально погладил жеребца, почесал когтем мягкий храп.

— Потому что я Хранитель Смерти. И мои обиды… чреваты последствиями для мира, — буркнул он еще мрачнее, давая понять, что продолжать этот разговор не желает.

— Хранитель… — Альнейрис мучительно пыталась вспомнить все, что об этом знала. К сожалению, знаний оказалось слишком мало для того, чтоб найти нужные слова. — Ну и тем более хорошо, — наконец, нашлась она. — С тобой… почему-то легко.

Вот тут у него округлились глаза, а уши встали торчком. Даэйр надолго замолчал, не зная, что на это ответить. Гладил конскую морду, скармливая вороному соленое печенье. Альнейрис совсем уж было собралась отойти в сторонку, чтобы не мешать, как вдруг он склонил голову набок, взглянул на нее одним глазом и поинтересовался:

— Не хочешь со мной прогуляться, поболтать?

Ифенхи не посмела отказаться — до нее постепенно начало доходить, с кем угораздило столкнуться в дворцовых конюшнях. А если верить слухам, правая рука Владыки Света и будущий тарнетри Эль-Тару Ваэрдена наделен не меньшей властью, чем сам Кхайнериар. И потом, он брат Эль-Тари… Отказать, значило бы обидеть его неуважением, а его и так обижают страхом.

«Но ведь незаслуженно же! — искренне возмущалась про себя девушка, старательно пряча мысли за щитом. — Вот глупые люди!»

Интересно, о чем он хочет поговорить? Альнейрис так и этак прикидывала нить разговора, пока тайро неспешным шагом вел ее на самый верх цитадели, к башне, в которой располагались его покои. Она даже успела здорово струхнуть — а вдруг ее, как дома в Тореадриме, решат обвинить в какой-нибудь пакостной шуточке? Нет, она, вроде бы, еще ничего подозрительного не успела совершить даже по незнанию. Коридоры и лестницы все тянулись и тянулись, доблестная Айвариан ухитрилась раззадорить саму себя до нервной дрожи. Потом махнуть на все рукой, потом заскучать и под конец выдохнуться так, что на последнем пролете лестницы перед дверью в покои правителя еле стояла на ногах, держась за стену.

«Понастроили тут…»

Утешало только то, что Рейнан, кажется, тоже задыхался, хоть и не подавал виду.

Войдя в кабинет, Альнейрис первым делом огляделась. Очень хотелось плюхнуться в ближайшее кресло и отдышаться, но воспитание не позволяло.

Наверное, Эль-Тару Ваэрден и тайро Даррей были братьями по духу. В этом поистине огромном чертоге, почти не было мебели, если не считать стеллажей с книгами, огромного письменного чудовища и двух глубоких кресел. Но ступить оказалось решительно некуда — весь пол покрывали кипы документов. Горы свитков, расстеленные карты с пометками и флажками, покосившиеся стопки отчетов изредка перемежались с раскрытыми фолиантами. Тут и там валялись перья и кисти для письма, неограненные самоцветы, от которых фонило Силой, по укрытым гобеленами и шкурами стенам было развешано самое разное оружие… И весь кабинет был залит светом — две смежных стены от пола до потолка представляли собой одно огромное окно, сейчас бархатно-черное, а под сводчатым потолком мягко светилась роскошная люстра.

Ифенхи выдохнула и все-таки отправилась в поход до кресла, молясь всем духам сразу, чтобы по дороге не своротить случайно ничего важного. Слава Стихиям, обошлось.

Хозяин кабинета тем временем прошелся туда-сюда, поправил несколько особо опасно накренившихся бумажных горок, а потом снял со стены оружие. Альнейрис затаила дыхание.

Даэйр держал в руках глефу, больше напоминавшую огромный шинковочный нож или косу с двумя поставленными вертикально широкими клинками. По древку черного дерева и плоскостям клинков вился замысловатый узор непонятных письмен. Выглядело оружие зловеще. Рейнан уложил его девушке на колени и заставил сомкнуть пальцы на странно холодном древке.

— Что-нибудь чувствуешь? — спросил он, внимательно вглядываясь ей в глаза.

Альнейрис его не услышала, только отмахнулась от назойливого жужжания на границе сознания. Когда держишь в руках такое оружие — не до разговоров.

Оно было живым. Оно пело. Оно рассказывало свою историю.

Зима. Осажденный Тореадрим. Глефа танцует и ткет незримый узор Смерти в руках Рейнана. Интересно, когда это было, промелькивает мимолетная мысль. Наверное, задолго до рождения самой Альнейрис… Вот снова танец даэйра, и оружие пробивает грудь странного чешуйчатого существа. Неужели, это алден? Менялись перед глазами силуэты хозяев копья, мелькали лица их жертв. Люди, ирлерр, алден, какие-то твари, даже даэйры слились для девушки в одну бешеную карусель образов. Бесконечная цепь сражений, вой и рев сотен тысяч теней, холодная серая хмарь и тени.

Круг Девяти. Их лиц не разглядеть, очертания тел скрывают ритуальные балахоны. И только крылья — перепончатые, пернатые, а у кого-то и вовсе зыбкое марево чистой силы, — делают их непохожими друг на друга. Тот, что замер в центре, сжимая в руках посох, искрится осязаемым могуществом, первозданным сиянием Изначальной Тьмы, от которого больно глазам.

Острое древко с металлическим звоном врезается в древние камни Колонн, и голос гремит раскатистым эхом:

— Отныне и во веки веков, быть посему!

…Альнейрис вздрогнула и очнулась, тут же захлопывая глаза от хлынувшего в них света. Все тело затекло, оружие казалось неподъемно-тяжелым. Ифенхи с трудом спихнула его с колен и выдохнула.

— Долго ты. Я уж задумываться начал, не полить ли тебя водичкой.

Она зашипела, недовольно нахохлившись, и покосилась на тайро. Пока ифенхи грезила, он успел сменить длиннополый кафтан на домашний халат и плед, основательно устроиться в своем кресле и обложиться горой документов.

— У тебя хороший потенциал, если не отшвырнула его в первые пять минут, — хмыкнул Рейнан, откладывая в сторону стопку мелко исписанных листов. — Это Maar Khiriayn, или иначе говоря, Копье Смерти. Древнее оружие Хранителей. Те, кого ты видела — мои предшественники на этом посту, их было много. Гораздо больше того списка имен, который хранит обозримая история.

— А зачем оно показало их мне? — Альнейрис склонила набок голову, глянув на даэйра чуть исподлобья. Только теперь она ощутила, как занемело от долгой неподвижности все тело, решившее отомстить ей неприятными мурашками.

— Я больше не смогу работать на два мира, — ответил тот. — Правда, пока я допущу тебя к Стихии, пройдет не меньше пары сотен лет. Не хочу, чтобы повторилась та же дрянь, что приключилась со мной. Хватит уже молодых да ранних.

— То есть? — взгляд желто-карих глаз сделался еще более подозрительным. Альнейрис вовсе не была дурой и намек поняла, но решительно не могла взять в толк, с какого перепугу Смертоносец решил обратить свой взор именно на нее. Вопрос прозвучал глупейше, но голова все еще была занята видениями. Девушка перебирала их как драгоценные бусины, складывала в закоулки памяти, чтобы потом, наедине с собой, снова извлечь на свет и рассмотреть каждую грань. — Иногда там были существа с виду и помоложе меня.

— Только с виду. Неокрепшей душе ступать за Грань опасно. Она вполне может оказаться… Влипнуть в неприятности, скажем так.

— Угу, — кивнула Альнейрис, честно постаравшись сделать вид, что прониклась, поверила и в должной мере устрашилась теоретических «неприятностей». И чего это крылатый так странно вздохнул? Будто с кланмастером Фицгерном пообщаться успел по поводу новой ученицы.

— Мне как тебя называть? — поинтересовался он. — Ведь не «Эй, Зараза!»?

— Отец зовет всегда только Альнейрис, братик — Нейри, или вроде того, что ты сказал — «Ну ты и Зараза!» А прочие — как повезет.

— Значит, Нейри, — кивнул Рейнан сам себе. — Для уменьшения самоуверенности сразу скажу, что я получил силу будучи еще сопливым мальчишкой, и то, что сестре с Волком пришлось сюда сорваться — следствие этого факта.

Даэйр устроился поудобнее, уложил крылья по бокам кресла и стал похож на странную мрачную птицу. Ненадолго замолчал, видимо, подбирая слова. А потом негромко заговорил.

— В двенадцать человеческих лет во мне впервые проснулась дикая, неприрученная еще Сила. Я с детства видел вещие сны, а посмотрев на человека, мог точно сказать, когда и отчего тот умрет. Часто и сам убивал взглядом. От меня стали разбегаться животные, а птицы иногда просто падали замертво, стоило только пристально взглянуть на них. Меня вовремя нашел Кот, сумел удержать от совсем непоправимых глупостей, но толкового наставника в магии Смерти найти так и не сумел. Тогдашний Смертоносец был человеком, дряхлым стариком, выжившим из ума. Что с него взять, если он уморил больше половины служебных духов… Я выкручивался сам, как умел. Смертоносцу полагается дух-помощник с Той стороны, и я, разумеется, своего получил. Но эту тварь проще оказалось развеять, чем нормально договориться…

Альнейрис слушала неторопливый рассказ тайро, честно стараясь не охать. Еще бы — она в свои шестнадцать в куклы играла, обучалась приличествующим благородной девице наукам (ну, почти, но кто об этом знает?), а будущий глава Клана — убивал врагов и водил за Грань души погибших. Вникал в политические тонкости, учился тянуть на себе государство, помогал отцу — и частью своего существа постоянно пребывал среди мертвых.

Альнейрис не представляла, как такое можно выдержать.

Повинуясь желанию хоть как-то ободрить попавшего в передрягу Смертоносца, ифенхи рискнула отложить копье и подойти. Потянулась положить руку на плечо, и замерла, засомневавшись — позволительно ли? Вдруг она тем самым нарушит некое неизвестное правило этикета?

— Можно?

Крылатый покосился на нее одним глазом, но промолчал. Сейчас он напоминал раздраженного хищника, побоявшегося спугнуть ребенка. Напряженно подрагивали крылья, уши стояли торчком, к чему-то прислушиваясь. В горле заклокотал и затих низкий приглушенный рык, стоило узкой ладони все-таки дотронуться до него.

— Рейнан… Перестань себя хоронить. Смерть Смертью, но ты ведь им нужен. И не потому, что помогаешь им всем… А потому что они тебя любят. И не хотят остаться без тебя.

Девушка очень надеялась, что не промахнулась с нужными словами — как-никак, в этой семье она была чужой, захотят ли ее слушать? На несколько мгновений показалось, что пальцы гладят огромную даэйрскую голову, и твердые чешуйки царапают кожу. Наваждение накрыло и тут же схлынуло. Альнейрис отдернула руку.

Он наверняка не нуждался в жалости. Зато не помешала бы хорошая встряска. Когда большие сильные мужчины внезапно начинают страдать самоуничижением, ничем хорошим это не заканчивается. Соклановца она без колебаний высмеяла бы, но поступить так же с незнакомым существом, хоть и благоволящим ей, но опасным… Нет уж, увольте.

Но ведь если он продолжит жалеть себя, он же скиснет! Что же делать… Идея осенила внезапно и поначалу показалась дикой, но — почему бы и нет? С Кланмастером это срабатывало, почему здесь не должно? Девушка про себя хихикнула. Выдохнула, и…

— А будешь зря страдать — я тебе мышь за шиворот засуну! — взвыла она как можно более противным голосом. И для пущего эффекта посадила на ладонь иллюзию маленького черного мышонка. Зверек тщательно умывался и… мурлыкал.

Даэйра словно пружиной подбросило. Он мгновенно взвился на ноги и рявкнул так, что лирофанит задрожал:

— Брось немедленно! Брось его сейчас же! Maar, сhen’laar kha!

Мышонок взвизгнул и, внезапно превратившись в огромную черную крысу, сиганул с ладони. Ифенхи от неожиданности шарахнулась назад, а крыса взлетела по шторе до карниза и оттуда разразилась яростным писком и шипением.

— Ну вот, — фыркнула Альнейрис. — Ты что, мышей боишься?

— Девочка, это Дух Колонны! — возмутился тайро, возводя глаза к потолку — дескать, за что мне такое наказание?! Он сейчас абсолютно неконтролируем и опасен, а ты, к тому же не умеешь с ним общаться. Сожрет в момент!

— А я эту иллюзию часто делаю последний месяц. Она ласковая и урчит. Остальные не получается, чтоб урчали, даже кошки. Неужели действительно Дух?

Девушка решительно не понимала, почему должна пугаться мыши, даже если это овеществленная Стихия. Наоборот, ее снедало неописуемое любопытство — а что это такое? И за что, скажите на милость, сиятельному тайро так хочется ее стукнуть? Желание читалось на лице так четко, что она предпочла в самом деле заткнуться, пока не огребла от старшего по шее.

— О Стихии… Иллюзия у нее, видите ли, ласковая! — ворчал Хранитель Смерти, нервно перебирая бумаги. — А то, что ты запросто без души могла остаться — ты это понимаешь?

— Извини, что напугала, — потупилась ифенхи. На самом деле, она слабо понимала, за что извиняется, ведь на этот раз все произошло действительно случайно. Просто неудачное совпадение. Но он еще недавно еле стоял на ногах, не стоило ему так нервничать. Вот оклемается получше, тогда можно и учинить что-нибудь… исключительно безобидное, разумеется!

Рейнан с ворчанием плюхнулся обратно в кресло, снова аккуратно разложил крылья…

И в ту же минуту в кабинет ворвался ураган. Статная даэйри, крепкая и высокая, чем-то напоминающая стройное сильное дерево, сдвинула в сторону кипу свитков и водрузила на стол накрытый салфеткой поднос.

— Ты что, меня раньше времени седой сделать хочешь, идиот? Только-только с постели встал — и за старое, пахать безвылазно и без продыху? Ты же не ел с утра! — праведно возмутилась она, уперев руки в боки. Золотисто-карие глаза метали молнии, и Альнейрис начала опасаться, что сейчас и впрямь что-нибудь загорится просто от взгляда.

— Райна, прекрати! — попытался начальственно фыркнуть глава Клана. Правильно, кому понравится получить нагоняй, словно детенышу. — Что ты себе позволяешь при посторонних?

— Это кто посторонний — вот эта пигалица, что ли?! — продолжала бушевать женщина. — Так мне как-то глубоко плевать, что она о тебе подумает, мне надоело каждый раз с тобой нянчиться, а потом отчитываться перед Владыкой, с какого перепугу ты в голодные обмороки валишься, кретин чешуйчатый!

Альнейрис все это время честно делала вид, что ее тут нет и никогда не было и потихоньку, бочком пробиралась к двери.

— Нуяпойдуавыпоговоритепока! — выпалила она одним выдохом и, приоткрыв створку, чуть ли не кубарем выкатилась наружу. После всего свалившегося на голову самым лучшим решением казалось спрятаться у государя Ваэрдена и государыни Илленн и поменьше высовывать из их покоев нос. И не дай Стихии попасться на глаза Разэнтьеру! Иначе не избежать нотаций о том, что подобает и чего не подобает Тени…

…Как оказалось, заболел Ваэрден серьезно. Голодные ночевки в горах на снегу дали себя знать. Уделяй он больше времени охоте — глядишь и обошлось бы. А так он выстудил себе нутро и теперь маялся ломотой в костях и резкой болью в низу живота. Ифенху совсем непривычны к болезням, и вид у Волка был совершенно несчастный. Мы с Альнейрис его жалели, все остальные подшучивали. Даже верный Разэнтьер, все еще обиженный на своего мастера за пережитый испуг. Про лекарские руки Яноса-эрхе и говорить нечего: если кто в них попался, то вырваться не сможет до полного выздоровления. Так что, как Ден не возмущался, а отвертеться от лечения не мог. От матушкиной заботы тоже. Мама зорко следила за тем, чтобы будущий сын-по-дочери еще сильнее не простудился на сквозняке.

Рею с каждым днем становилось все легче. Его уже не шатало при каждом шаге, он не норовил уцепиться крыльями за стены, а цвет лица из мертвенно-белого с зеленоватым отливом стал просто бледным. Правда, он начал панически бояться спать по ночам — мерещились в тенях Жнецы. Отцу пришлось слегка приглушить его узы с Колоннами и Мааром, чтобы дать разуму отдохнуть. Никто не знал, сможет ли он и дальше быть Хранителем, но отсечение от Колонн означало верную гибель, и потому все ждали. Справится он с собой или сломается? Затаенное ожидание всех обитателей крепости буквально пропитало ее стены. Амираны ходили тише воды и молчали как рыбы. Только Райну несколько раз застали плачущей. Что происходило ночами в княжеских покоях знала она одна — прочные ментальные щиты выставлялись ото всех. Днем же все выглядело почти как всегда. Разве что отец строго-настрого запретил Рею излишне увлекаться делами, так что братец насел на динтарцев. Отказать себе в удовольствии пофехтовать с Воладаром или попрактиковаться в чарах в обществе юной Айвариан он не мог. Девушка едва не ходила за ним хвостиком и восторженно попискивала, любуясь роскошными крыльями. А уж когда он при ней обернулся… Она часа два ходила вокруг бронированного исполина, любуясь золотистыми переливами на черной чешуе. Братец сидел на одной из взлетных террас с очень самодовольной мордой и поворачивался то так, то эдак. Слетевшиеся на зрелище даэйры расселись по окрестным скалам и вовсю оттачивали на парочке чувство юмора.

Через полдюжины дней по главной городской улице с сухим перестуком лап по мостовой пронесся огромный рыжий арахнид — устрашающего вида тварь с кхаэльским торсом. Цитадель встала на уши, а Рей схватился за голову: горожане и без того пуганы, а теперь и вовсе невесть что думать начнут.

Это явился братец Мефитерион собственной персоной, а язык у него острее бритвы, да и стишки скабрезные собственного сочинения никогда не переводятся. Тем не менее, объятий с Паучарой — прямо так, не сменив ипостаси, со всем хитином, шипами, хелицерами и прочим, что хизсару полагается, — не избежал даже Волк. Меф безумно рад был видеть всех без исключения. Он славный, хотя, и у него немало тайн, по большей части жутких. Он до сих пор переживает о том, что когда-то пришлось поневоле превратиться в ужас всего Кхаалета. Ему не напоминают — зачем? Что было, того уже не вернуть. Но он все равно частенько выглядит так, словно те дни до сих пор давят на него. И языком мелет, наверное, чтобы забыть. Отец только руками разводит. А что еще остается? Чай, тайро Хизсар не мальчик, должен сам разобраться, где ошибается. Но его Клан, во времена безумия частью вырезанный, частью обратившийся в Диких, так и не был восстановлен полностью. В Зарим Лари живет всего несколько сотен паучат, и те пребывают в постоянном страхе перед самими собой…

А мы его все равно любим, что бы он там о себе не думал.

Вместе с Мефом в дом даэйров явилась суматоха. Приближалась Ночь Излома Года, когда грань между мирами становится тоньше, а солнце поворачивает на лето. В эту ночь в каждом селении, в каждом городе совершается обряд Поворота Колеса, чтобы пышно цвела и плодоносила Мать-Хэйва. Благословения Духов всегда просит патриарх рода или старейший мужчина города, и он же одаривает всех окрестных детишек во время общего пира. У нас не принято, а вот динтарцы украшают конфетами, ленточками и фонариками высокое дерево мун. Многораз мне доводилось видеть Ваэрдена на главной площади Тореадрима возле корней высоченного исполина. Дети на Волке повисали виноградными гроздьями, не испытывая ни страха, ни благоговения перед регалиями и титулами. Матерый хищник терпеливо сносил присутствие настырных щенков и, несмотря на мученический вид, никогда не позволял себе грубость. Если бы кто-то исхитрился посмотреть глубже привычной маски Эль-Тару, то увидел бы огромное желание воспитывать собственных датей…

В Дарреи Лар эта честь и обязанность принадлежала Рею, как главе Клана. Но ему пришлось пережить несколько неприятных дней, а потом он снова заболел и свое право передал отцу.

Никогда не забуду, как брату пришлось приносить извинения всему городу, стоя на коленях на главной площади. Мы, как могли, отговаривали, но он только обрычал всех и сделал по-своему ради репутации. Стоял на ледяном ветру, распахнув крылья и чуть не падая лицом в снег, и говорил, говорил… А толпа слушала. Молча.

А он говорил. Перечислял имена убитых с первого до последнего. Вспоминал каждую птаху, сраженную его взглядом. Просил прощения у каждой загубленной души. Позади него стояли побратимы — все пятеро, даже едва успевшие приехать Димхольд с Йиртеком, — про себя матерились и готовы были немедленно подхватить упрямца на руки, если тому вдруг станет плохо. Его амираны переминались с ноги на ногу среди толпы, не смея ослушаться категоричного, принуждающего приказа своего повелителя. Я тоже была в толпе, среди кхаэлей и людей. Ругала брата последними словами, глядя, как выстывают на морозе тонкие перепонки, беспомощно оглядывалась на отца с матерью — но и они ничего не могли поделать с этим трагическим, пафосным, опасным и вместе с тем необходимым жестом смирения.

Он просто выбрал самый действенный способ примирения с людьми, тот, который раз и навсегда запечатлелся бы в их памяти резким ударом хлыста.

А я ненавидела толпу за это. И слышала, как рычал за моей спиной Ваэрден.

Он говорил в потрясенной тишине до тех пор, пока не рухнул лицом в снег, потеряв сознание. И тут вышел Волк. Млдча поднял его на руки. Взгляд горел неприкрытой злобой.

— Я — его химера, — выплевывая слова, заговорил он. — Меня зовут Ваэрден Трилори. И если еще хоть одна мразь посмеет причинить ему вред, задеть словом или делом, оскорбить или довести до срыва — здесь появится динтарская армия. Я сказал.

И ушел вместе с ношей под пораженное молчание толпы. Заступить ему дорогу не посмел никто. «Сунешься — убью», внятно говорил его желтый взгляд. Он сам отогревал в горячих купальнях замерзшую ледышку, в которую превратился брат. Сам растирал его барсучьим жиром, сам же и нотацию читал. Цветистую. С любящими по дзатыльниками. Никто не сомневался в привязанности химеры.

Так что, болели они теперь на пару, кутаясь в пледы возле одного камина и косясь друг на друга. Подготовка ритуалов Посвящения затянулась на неопределенный срок.

***

Ох. не приведи Боги вам когда-нибудь провожать на смерть собственное дитя! Даже если смерть эта освящена ритуалом и обратима. Даже если такова необходимость.

Даже если на кон поставлена сама реальность.

Меня обвиняли в бессердечности. Безрассудстве. Безумии. Даже во взгляде моей собственной жены, прекрасно понимавшей, что такое Хранительская необходимость, я иногда ловил немой укор. Днем еще можно было заставить себя не думать, сохранить хотя бы маску добродушного спокойствия. Ночью… Ночью, забиваясь Лире под бок, я, не скрываясь, выл в голос от собственного бессилия. Хорошо еще, что она не знала, какая цена меня ожидает в конце. Никто не знал. Даже Илленн предстояло стать всего лишь слепым орудием в моих руках. Но дай Стихии, чтобы она прозрела и успела понять, тогда… Нет, я предпочитал не тешить себя глупыми надеждами.

Никому я ничего не говорил. Ни о том, что возможных Наследников Равновесия было четверо. Ни о том, что иду против воли нынешнего лика Вещего, собираясь открыто бросить вызов тем, кто там, за пределами Колеса, открыл на нас охоту. Возложив призрачные надежды на любовь и привязанность девчонки, воспитанной совершенно не так, как подобает будущей Опоре Равновесия. Ни о том, что вшитый когда-то в мое тело силовой кристалл-накопитель, скорее всего, не убережет меня на Колесе и даже наоборот, сделает только хуже.

Я иду на смерть, сказал я себе еще в самом начале этой авантюры. Полную и окончательную смерть, без перерождения. Девочку нужно вручить в надежные руки хорошего супруга, и дикарь Ваэрден будет ей прекрасной парой и защитой, Рей поможет справиться с управлением государством. Я же должен завершить свое дело — и ничего более. А лишние надежды на спасение лелеять ни к чему. Кто бы ни был этот Даэнэрэ, явившийся, как призрак, она пока всего лишь нестабильная вероятность.

Срок неотвратимо приближался. Не стану скрывать, мне было страшно. Еще как страшно! Ожидание вытягивало нервы не хуже, а то и получше опытного палача, заставляло шарахаться своей же тени. Слушая в стонах ветра плач погибающего под собственной тяжестью мира, я понимал, что не справился с возложенным на меня служением. Дело ведь не только в распустившейся нежити. Где я ошибся, в чем? Почему нам грозит война на уничтожение? Почему все вокруг пропитано такой безысходностью? Почему меня не оставляет ощущение, что мы попали в полную и очень глубокую, прошу прощения, задницу, и выход оттуда только один?

Впервые в жизни я не видел в сплетениях вероятностей причин случившегося. Я не знал ответов. Динтар медленно умирал, Хэйва, пресытившись силой, сама готова была превратиться в хищника, жрущего своих обитателей. А я больше не мог танцевать у Колонн, чтобы отпустить в междумирье накопленную и переваренную миром негодную Силу.

Спустя долгие годы бесплодных метаний и размышлений бессонными ночами мне пришла в голову мысль — если тщательный расчет раз за разом приводит к краху, то поможет необузданное, почти слепое желание все изменить. Жажда любящей души, которая способна совершить невозможное. Те, кто век за веком привык принимать решения, опираясь только на холодный расчет сотни возможных вероятностей, попросту не могут желать чего-то с такой силой. Кинуться в омут головой ради близких, не сомневаясь и не рассуждая, а потом выплыть исключительно благодаря удаче? Проделывал и я такое в молодые годы, но жизнь и несколько смертей быстро научили меня прислушиваться к мудрым советам моего пернатого друга. А потом — перестало хватать то ли наглости, то ли прыти.

Свет Изначальный, мне стыдно за то, что лепил из ребенка оружие. За то, что воспитывал ее, постоянно заставляя желать и требовать, что не вмешивался в ее жизнь, приучив к тому, что меня почти никогда нет рядом и я не дам совета, не утешу, не приму решение за нее. Если бы не ее вечная настырность, наверное, я бы и ласки дочь лишил, кошак помоечный. Испугался, что привяжется чрезмерно и не сможет занять мое место, если — когда — меня не станет.

Я и сыновей от себя гнал. Трус.

Подбирая и смешивая смертельный состав для церемонии в Храме Душ, я запретил себе думать о том, для кого он предназначен. Яд должен быть идеальным. Быстро и легко отпустить душу на полное перерождение с одной стороны, а с другой — подействовать так, чтобы тело можно было сохранить живым. Обычная медитация смертного сна для моих целей никак не подходила. А о том, правильно ли я проведу обряд или самовольно изменю его ход, никто кроме Яноса знать не мог — других свидетелей моего Посвящения уже не было среди живых, а Волк во время своего сам был без пяти минут мертвецом и выжил только благодаря стараниям лучших целителей того времени…

Джанрейв же, как всегда, молчал и не вмешивался в мои дела. Знал, что это бесполезно.

Илленн должна почувствовать себя свободной от воли горстки закосневших маразматиков во главе с трусливым даэйром. Это позволит ей менять Судьбу… Да… Не более щепоти черной хинны в смеси с соком корня таум и голубой сноцветки. Добавить в сладкое вино и выпить залпом.

Стук в дверь отвлек меня от безумного занятия. Я с трудом смог вернуть на лицо подобающую отцу рода маску и устоять на ногах. Щелчком когтей набросил на стол морок и взялся за безобидные травы, делая вид, что завариваю чай.

— Входите, кому там неймется меня отвлечь!

Смущенное хихиканье на два голоса, покровительственные уговоры Лиры — дескать, не съем же я за просьбу. Взбаламученные, скачущие мысли, волнение… Дверь тихонько приоткрылась, и в щель просунулись две головы — рыжая и седая. Ну, если это то, о чем я думаю…

Жена толкнула детей в спины и вошла за ними следом, лукаво улыбаясь. Оба сделали несколько шагов непослушными ногами и встали передо мной, как нашкодившие ученики. Глаза потупили, еще и за руки держатся. Знаю я, о чем ваша просьба будет… Если по уму, то следовало бы вам эту блажь запретить до конца Посвящения, но вы ж тогда слушать не станете.

И точно. Волк напустил на себя очень серьезный и торжественный вид, отвесил поясной поклон, а выпрямившись, дерзко впился в меня глазами. Не иначе, дырку у меня в черепе провертеть задумал.

— Здесь и сейчас, смиряя Тьму моего сердца перед Светом твоего лика и склоняясь перед волей Колеса Судьбы, я прошу тебя, Отец Отцов, отдать мне в жены свою дочь Илленн, койя желает стать моей по зову сердца и по праву обоюдного уговора, освященного кровью земли.

Эк завернул-то, любой царедворец сдохнет от зависти.

— А коли не отдам? — прищурился я. — Вот скажу, что не положено пред Посвящением нежности разводить, и не отдам — что делать станешь?

Дочь испуганно выдохнула, страх забился ополоумевшей птицей. Но к ее чести, был тут же загнан в глубину. А Волк… Любо-дорого поглядеть, как у него глаза сверкнули гневом! Весь сжался, как пружина, вот-вот прыгнет.

— А не отдашь, — глухо прорычал он, загораживая от меня мое же дитя широкой спиной, — так я и сам заберу то, что мое по праву!

Оскалился, лицо поплыло и вот-вот готово было обернуться мордой. Он еще и давить на меня осмелился. Между прочим, весьма ощутимо, молодец.

— Зачем забирать, — выглянула вдруг Илленн. — Сама сбегу! И вернусь только после свадьбы!

Вот тут я не выдержал и откровенно расхохотался.

— Докатились! Мой собственный ученик мою же дочь от отца за спиной прячет! А я вот не посмотрю, что оба взрослые, да и начну воспитывать, чтоб неповадно было отцу перечить!

Смех-то смехом, но я по глазам видел, что оба уперлись и не отступятся. За какие прегрешения мне этакая награда? Стоят, на меня смотрят и молчат. И попробуй не исполнить того, что просят.

— А теперь всерьез и начистоту. Волк, а ты подумал, что будет, если она сразу после свадьбы понесет? Посвящение придется отложить. А что станет с миром, если Хранитель в нем еле силу удерживает? А после родов она тем более не сможет пройти на Ту сторону. У нее тут будет то, что не отпустит — ее, ваше дитя. Может быть, ей удастся все-таки уйти — но тебе придется оставаться здесь. Ты знаешь, что такое союз Хранителей? Это полное слияние душ. Одна душа в двух телах. И куда тебя занесет, когда ее не будет? Я верю, что Бастаен и твои птенцы с Ифенху-Тариет справятся, но надолго ли их хватит? И что будет со страной и миром, если ты застрянешь под моим крылом надолго?

Я замолчал, давая детям осознать вопросы и попробовать найти на них ответ.

Ваэрден все так же молча смотрел мне в глаза, и, сам того не замечая, успокаивающе гладил Илленн по голове. Я сдержал улыбку. Хорошая будет пара. Уж ему-то наверняка удастся утешить ее горе.

Мне впервые стало неуютно под волчьим взглядом. Весь лоск, наведенный веками жизни бок о бок с людьми, слетел с него, как старая шерсть, и остался лишь дикий зверь, в котором я с грустью находил самого себя. Ему было плевать на любые правила — как и мне когда-то. Я мог сколько угодно тешить себя мыслью о том, что приручил его, воспитал, как мне того хотелось. Он позволял считать себя ручным только ради обещанной ему женщины. Но стоит ее отобрать…

«Мое!» — тлело хищным багрянцем в глубине волчьих зрачков. Стоило мне еще раз сказать «нет» — и прыжка на горло не миновать.

Разумеется, я бы с легкостью увернулся и дал в ответ по шее. Но драка, даже такая мелкая, неминуемо оборвала бы все узы, которыми его удавалось удерживать.

— Я не хуже тебя умею видеть будущее, — тяжело выдохнул Ваэрден. Слышно было, как бешено колотится его сердце, едва не проламывая ребра. — Она может вообще не вернутся оттуда. Ты это понимаешь?

Жена сдавленно охнула, схватилась за сердце. Дочь мелко затрясло, хоть она и не подала виду. В комнате разразилась беззвучная буря, да такая, что беги и прячься. Ужас, гнев, боль, отчаяние — все сплелось в невнятно шевелящийся клубок и ударило по сознанию не хуже Димовой кувалды. Такого напора щиты не выдержали и разлетелись вдребезги. У меня потемнело в глазах и разболелась голова. Да, ученик мой вырос и теперь знает гораздо больше, чем я ему рассказываю… Главное, дойти до кресла, не споткнувшись. И мимо не сесть, не то конфуз выйдет…

— Стихии с вами, обвенчаю. Но у вас будет всего одна ночь и не больше. Ясно, дети мои? А теперь брысь!

Они что-то пробурчали в ответ и тихо исчезли за дверью. И только тогда я позволил себе зарычать от боли и отчаяния разом. Почему, почему я должен рвать все по живому, еще нежному, несросшемуся, непривычному? За что мне это?!

А вот алден с два тебе, старый кошак. Потому и должен рвать, что они еще не срослись, не вплавились друг в друга — иначе погибнут оба, если промедлить хоть месяц. Без венчания они, чего доброго, сами сговорятся, не утерпев, а так… что ж. Я пойду на последнее нарушение правил, но постараюсь защитить обоих.

— Глупый зверь. Горе ты мое, недоразумение белобрысое, кошак дурной…

Рядом со мной стояла Лира, и под ее пальцами невыносимая боль растворялась, как кошмарный сон поутру.

17. Конец… или начало?

Теперь, по прошествии времени, эти воспоминания вызывают всего лишь грусть и горечь. А тогда… Тогда казалось, что лучше самому десять раз испытать блаженный покой и безразличие смерти, чем отправлять туда сестру. Да еще так поспешно, вырвав ее из рук мужа наутро после первой свадебной ночи… Не было ни торжества, ни пышной церемонии, как подобает при заключении союза между правящими родами. Волк не дрался со мной в ритуальном поединке за право увести невесту из родительского дома, младшие братья не подстраивали ему каверзных ловушек на пути к желанной цели. Была лишь краткая клятва прямо на заснеженном внутреннем дворе Дарреи Лар перед лицом Отца Отцов.

Они стояли, преклонив колени, прямо на снегу, свет костров Ночи Излома ронял рыжие отблески на их лица. Крепко сцепленные руки, блестящие взгляды, прямые спины, настороженные уши. Слова обетов внятно и четко разносятся по крепости и эхом отражаются от стен.

— Да не убоюсь я слепящего Света, пока ты со мной. Да оградит меня милосердная Тьма, пока ты со мной. Да не поглотит меня серый Сумрак, пока ты со мной. От сего мига и до конца явной жизни разделю я с тобой и смех, и слезы. В беде опора, в радости подмога, ступлю без страха и за Грань Миров, услыша Зов твой. Да будет на все воля Колеса.

Ледяная вода в ритуальных чашах обожгла горло обоим — но они и не ворохнулись. Даже Волк не переменился в лице, хотя наверняка показалось, что глотнул кипяток.

Потом была безнадежная попытка устроить хоть какое-то подобие семейного праздника только для самых близких, которое молодые супруги очень быстро покинули. В их распоряжении осталось всего несколько часов на то, чтобы побыть вдвоем. И поверьте, в эти краткие часы их счастье было таким огромным, что уснуть не могла вся цитадель — каждый хоть немного ощутил ту страстную одержимость и нежность, которой они затопили пространство вокруг себя.

А я сидел в кабинете над бумагами, не понимая, что читаю, и думал о том, насколько паршиво все может обернуться из-за этой страсти. Окрепшие узы с Илленн наверняка потянут его за ней, на Грань. А удержать безумца будет некому, ведь мне придется вести ее. До утра я не сомкнул глаз.

И в голову снова назойливо стучался Светлый с моим лицом и именем, отличавшимя на одну букву.

А утром, едва только забрезжил первый зимний свет, начался этот долгий, вязкий, мутный кошмар церемонии.

Посвящения не было так давно, что никто даже смутно не помнил, как поступают с тем, кто уходит на Ту сторону. Разве что Янос-эрхе. Но он, как всегда, молчал и не вмешивался.

Глубоко в недрах горы, в одной из пещер с незапамятных времен бил горячий ключ. В его водах никто никогда не купался, никто не осмеливался выпить из источника даже полглотка. Не потому, что вода была слишком насыщена солями или чересчур обжигала, а потому, что она была наполнена первородным Светом, способным сжечь слабую плоть. Только самые старые даэйры, ровесники этих гор, которых сейчас уже и в живых-то не осталось, могли позволить себе окунуться в сверкающие воды. Именно здесь, вдалеке от любых глаз, решено было начать обряд.

Она стояла на камнях возле источника, простоволосая. нагая и озаренная трепещущим светом факелов и еле сдерживала испуганную дрожь. Но смотрела прямо в глаза отцу. А мы ввосьмером стеной отделяли их обоих от Темных, которым было позволено присутствовать вопреки запрету и только в том случае, если они будут хранить молчание. А разве можно было поступить иначе?

Хотел бы я посмотреть на того умника, который посмел бы остановить взбесившегося Волка и Альнейрис вместе с ним; даже Воладару это оказалось не под силу.

Я должен оставаться бесстрастен. Должен. И точка.

Сияющие молочной белизной горячие капли пролились на завитки рыжей гривы из отцовых ладоней. Илленн вздрогнула, но осталась стоять неподвижно. И не отвела взгляда.

— Во имя Света ты очищена от прежней судьбы и призвана к служению волей Колеса. Ты омыта от прежнего имени и переступишь порог Испытания чиста душой, как младенец, что еще не сделал первого вдоха. Отныне старое — умерло. Новое — родится, когда ты вернешься к нам. Слушайте все, ибо я возглашаю: княжна Илленн эль Шиар-ад'Дин ан'Трилори мертва. К нам вернется иная женщина, Опора Равновесия, Владычица Света. Да будет по слову моему.

Вот и все.

Пути назад не осталось.

Загустел от боли и страха воздух. Чужое невыплеснутое отчаяние накрыло меня удушливой волной. Заставило на миг зажмуриться и крепко сжать челюсти. Там, за спинами моих соратников, все сильнее сжимался тугой комок болезненной ярости Волка, и единственной преградой на ее пути была всего лишь девчонка-ифенхи. Он мог только смотреть, как уходит его женщина и сдерживать внутри себя боль разрываемых уз.

Надвигалась буря. Оставалось только ждать, когда она разразится.

— Да обретешь ты благословение памяти на своем пути сквозь сон, — негромко произнес отец, скрывая собственную боль. — Да будет твое сердце верным, разум ясным, а воля крепкой. Найди путь домой.

Он в последний раз обнял дочь за плечи и, склонившись, поцеловал в темя. А потом отступил. С этого момента касаться ее, разговаривать с ней, смотреть ей в глаза имел право только я — ходящий за Гранью мира живых.

И вот тут-то все пошло наперекосяк.

Ну кто, кто, скажите на милость, запретил бы им смотреть друг на друга? Круг распался. Она стояла, дрожмя дрожа от внезапного холода. Она почти была там, вовне, она не принадлежала уже нашему миру, но взгляд ее зеленых глаз намертво прикипел к лицу супруга и не мог оторваться. Он жадно пожирал ее глазами, его почти трясло, а лицо превратилось в застывшую полузвериную маску. Ну уймись же ты, отведи взгляд! Кокон Духа стараниями Изары уже начал оплетать ее тело, а я, помогая сестре одеваться, вплету в него Смерть. И ты останешься там. Внутри. Уйдешь следом за ней.

Ты же ее тропинка домой, идиот!

Никогда не устану благодарить Мобиуса за ту оплеуху. Воистину, только он мог подойти и без стеснения съездить по морде своему Эль-Тару. Тот опомнился, слава Стихиям. Уж лучше пусть рычит на магистра, чем превратится в одного из моих ведомых.

Кокон замкнулся. Маленькая женщина в траурных одеждах цвета светлой пыли — цвета Ничто, — осталась одна. Умершая среди живых. Она вцепилась мне в руку и, вскинув глаза, невольно шарахнулась. Вместо меня ей привиделся Жнец.

— Пойдем, — шепнул я. — Не бойся. У нас еще есть время поговорить.

Она кивнула и еще крепче стиснула мою ладонь внезапно похолодевшими пальцами. Мы зашагали прочь ото всех, в длинный боковой тоннель, извилистый и темный. Голоса постепенно смолкли, растворились во мраке, все прочие звуки умерли — даже шорох наших шагов. Я нарочно шел медленно, давая страхам раствориться.

— Не позволяйте ему войти в Храм Душ, — тихо сказала сестра. — Если он это увидит — будет беда.

Я ей поверил безоговорочно. С такой одержимостью, какая бушевала внутри Волка, можно было нарваться на что угодно.

— Надеюсь, нам это удастся. А то утром они с отцом успели переругаться — он уже попытался запретить Ваэрдену присутствовать на церемонии и видишь, что вышло? Все, на чем удалось настоять — это сопровождение в лице Альнейрис. Хотя сколько с нее будет толку? Мала она еще — Бешеного Волка удерживать. О чем вы с ней утром говорили?

Она слегка улыбнулась — узы между нами колыхнул отголосок горькой усмешки.

— Да так… давала ей кое-какие указания на случай, если я не вернусь.

Указания? Странно. Чем дальше, тем меньше мне нравилось то, что я слышал. Решила, что ли, мужа как вещь передать?

— А вот об этом и думать забудь! Привыкай, что теперь любая твоя, даже невысказанная, мысль влияет на мир. И мельком о подобном не вспоминай! Особенно сейчас. Наоборот, нацелься всей сутью своей на то, чтобы пройти испытание и вернуться. Ишь, вздумала, «указания». Коль тебе так нужна меньшица — по возвращении полную церемонию проведем.

Говорю, а у самого спокойствия ни на грош, разве что тонкая пленочка для виду, под которой свернулось в тугой узел нервное ожидание. Нет, так нельзя. Смертоносец я, или размазня какая? Собраться немедленно!

— Рейю… — она смущенно запнулась, голос ей изменил. — Ты… точно будешь там?

— А кто же еще, — я заставил себя улыбнуться и взлохматить ей волосы, — там за тобой присмотрит? Конечно буду. Надо же проследить, чтоб ты ничего не разнесла.

— Как я смогу там что-то разнести? — она невольно потянулась за рукой, но мурлык так и умер, не родившись. — Ведь ничего же не останется…

— Я верю в твои способности. Особенно в ту, которая называется «ой, я нечаянно». Детство свое помнишь? Это было самое любимое твое оправдание.

Я честно старался ее хоть как-то подбодрить, но смех затихал, проливаясь на камень жалкими лужицами. Э, нет, в таком состоянии ее никуда отпускать нельзя — все провалит еще до начала. Что же такого ей сказать?..

То, что от нее исходило, было в десять раз хуже страха. С тем хотя бы можно как-то бороться, перебить злостью, заставить действовать. С обреченностью бороться почти невозможно.

Я сел на камень, притянув ее как в детстве на колени и сомкнул крылья домиком. Самое безопасное убежище рыжего котенка до того, как в семье появился серый волк.

— Рысенька, слушай меня внимательно. Разве отец допустил бы тебя до Посвящения, если бы сомневался хоть на волос, что ты справишься? Кто как не ты у нас в семье категорически не знает слова «нельзя»? Если нельзя — то ты же первая сунешь нос проверить, чего это там такого запретного. Еще и не получишь по любопытной нюхалке. Тебя вон даже отцов Ловец Душ и мое копье не трогают, хотя любого другого они бы сожрали и не подавились. Особенно за попытки открутить от них чего-нибудь. Я тебя проведу до самого конца, и после буду рядом столько, сколько надо. И потом тоже буду заглядывать почаще. Рыся, Рейнара пожалей, ты же его создала! Он без тебя не выживет, если не дождется назад!

Это подействовало. Она собралась, насторожилась. Вот так-то лучше.

— Ты про него знаешь?

— Само собой! Как не знать, если он периодически торчит в моей голове? И потом, твои отлучки невозможно было не заметить.

— Я… Это… — она вздохнула, жарко краснея. — Даэннэ подумал, что это ты лишил меня невинности. Я не знаю, как быть…

— Все решаемо, Рыся! Динтарские семьи крупные, наши тоже. Ты, главное, помни, что он тебя ждет. Хочешь, открою один секрет?

— Какой? — сестра шевельнулась, сворачиваясь в уютный теплый комочек. Как будто не было для долгих посиделок места замечательнее, чем кромешно-темный каменный коридор в толще спящего вулкана.

— Как только вернешься домой — понесешь от него. И родится у вас с ним замечательный детеныш, наследник.

— Правда?!

— Разве я тебе когда-нибудь врал? Маленький черный даэйр, маленький оборотень. И такой же шкодливый как мама. И от Волка родятся славные парни и дочери.

В ответ тут же плеснуло нежностью. Материнский инстинкт в молодой женщине уже не спал беспробудно — всего лишь чутко дремал, дожидаясь того момента, когда можно будет развернуться в полную силу. И пусть он заставит ее думать не о провале, не о чужой непонятной реальности, а о возвращении. Триумфальном.

— А откуда ты знаешь? — высунула она нос из-под крыла.

— Привратник я, или даэйра огрызок? Рождение я вижу почти так же хорошо, как смерть, пускай и не вижу при этом ничьих судеб. А племянничек, несомненно, попросится в явь очень скоро.

— Значит, — она высунулась почти целиком, — это продлится совсем недолго?

Ее напряженный, взволнованно-вопросительный взгляд жег меня даже в полной тьме, она напоминала перетянутую тетиву лука, готовую вот-вот лопнуть.

— Не больше года, — кивнул я. — Что такое год для бессмертных?

Облегчение. Такое огромное, что казалось, будто даже воздух стал свежее. Я почти слышал, как с ее души скатывается тяжелый валун, а обреченность уходит. Она все еще нервничала и слегка боялась, но все-таки это было лучше, чем тоскливая безысходность.

Ради этого стоило немного соврать.

Несколько долей мгновения я колебался, пытался честно заглушить собственные желания… Но в конце концов плюнул на укоры совести. Наклонившись к ней, я развернул к себе мокрое от слез лицо и впился поцелуем в губы, вытягивая остатки неуверенности и страха. Я не думал, занесет ли меня за границу дозволенного, не пытался бороться с затопившими чувствами. Остановить бы время, растянуть хоть ненадолго…

Все когда-нибудь кончается. Кончился и поцелуй.

— Пойдем, — сестра сползла с моих колен, пытаясь призвать к порядку непослушное, обмякшее в моих объятиях тело. — Я хочу еще раз увидеть город.

Желание идущего на Ту сторону — закон, да я и не стал бы ей перечить. Почему бы не скоротать последние часы прогулкой? Мы не виделись два десятилетия. Будет о чем поговорить.

И мы шли по заснеженным улицам, еще носившим следы причиненных мной разрушений. Шли, скрытые мороком от чужих любопытных глаз. Она жалась ко мне под крылом, и нам обоим казалось, что время застыло. Мы вечно будем брести по улицам сквозь снегопад, и полдень никогда не наступит.

— Так тихо, — прошептала сестра, оглядывая темные дома, деревья в инеистых узорах, молчаливых прохожих. — Как будто неживые все.

— О твоем Посвящении было объявлено официально, — ответил я. — Ты все-таки дочь Владыки. Но давай об этом сегодня не будем? Лучше расскажи, как ты жила на Динтаре.

Она принялась рассказывать, негромко и сухо, как будто не о себе. Я слушал, не перебивая. Повзрослела моя девочка. Да, моя, как бы там ни было. Невозможно выбросить из памяти тот день, когда отец вложил мне в руки крохотный пищащий слепой комочек новой жизни. «Отвечаешь за нее головой» — непререкаемо заявил он.

И я отвечаю по сей день.

И отвечать буду.

И ее мохнатый супруг, которому так не хватает рядом старшей родни, тоже станет моимтарнэтри — существом, с которым меня связывает больше, чем долг ответственность за близкого родича. Позволь мне любить их обоих, всемогущее Колесо. Когда ты заберешь самое дорогое, что когда-либо было в моей жизни — а ты всегда забираешь, в этом нет никаких сомнений! — у меня останутся они двое.

Я верю в эту девочку. Верю в то, что ее сила еще заставит нас побороться со Смертью за право жить. Верю и в то, что она переиграет Судьбу — и ее поистине великолепное «Я хочу» однажды одолеет ненасытные жернова Колеса, и величайший из нас не станет выкупной жертвой.

Я Смертоносец. Привратник и странник мира мертвых. Но Жизнь я люблю больше. Она коротка в сравнении с Вечностью — и прекрасна.

— Пора возвращаться, сестренка. Пойдем.

…Илленн эль Шиар-ад'Дин ан'Трилори окончила первую часть своей жизни на холодных каменных плитах в полутемном зале Храма Душ, что скрывался среди ледяных скал необитаемых северных гор под Белой Крепостью. Ее тело покоилось в единственном луче неяркого зимнего света на руках неподвижно застывшего брата. А дух под его водительством уходил все дальше. На руках Отца Отцов, отбросив ненужные и бесполезные приличия, в голос рыдал Волк. Кто он теперь — муж? Вдовец? Или просто дурак беспросветный?

Прочие Хранители молчали.

Канон Равновесия. Непреложный закон Мироздания, по которому день сменяется ночью, порядок уступает место хаосу, а жизнь — смерти. Вечный танец, в котором сходятся два великих Начала, то скрещивая клинки противостояния, то сливаясь в страстных объятиях. Их вечное движение может заметить только тот, чей срок плотского бытия много дольше, чем человеческий, а зрячее сердце способно отрешиться от мирской суеты хоть на миг.

Загляни в себя. Что ты выберешь? Свет? Или Тьму? Испепелишь? Согреешь? Быть может, ослепишь? Или зародишь во мраке своего лона новую жизнь?

Соверши выбор — и ты никогда не сможешь предать его. Потому что иначе сгоришь в огне, который страшнее любого пожара и жарче солнца.

Не сделай выбора — и навсегда останься посередине, в сумеречных метаниях из стороны в сторону без уверенной опоры, как остаются большинство смертных во всех мирах.

Тьма — не всегда зло. Свет — частенько скрывает своим сиянием интриги и непотребство. Но только выбрав собственный путь, ты сохранишь Равновесие души и духа. Не бойся жертв, которые придется принести — они во благо. Не избегай трудностей — они закалят тебя. Шагни на Путь без страха. Расправь крылья.

И взлетай.

Примечания

1

Vienn — ветер.

(обратно)

2

Эль-Тару — титул правителя, по значимости превосходящий императорский. Присваивается только магу-Хранителю, в совершенстве постигшему одну из Изначальных Сил — Свет или Тьму.

(обратно)

3

Дословно переводится как «Логово бастардов»

(обратно)

4

Переводится как «Песчаное Гнездо»

(обратно)

5

Мури — стадное животное, напоминающее земного листозавра, встречается как в диком, так и в одомашненном виде.

(обратно)

6

Лирофанит — минерал, заменяющий стекло, гораздо более прочный и не пропускающий холода

(обратно)

7

Амиран — именование ближайших помощников у кхаэльских правителей. Они исполняют обязанности как телохранителей, так и государственных деятелей. Каждый амиран носит в своем теле Камень Единения или Камень Искры, связывающий его с правителем. У князей, глав Кланов, амиранов всегда ровным счетом двенадцать, сами они считаются меж собой братьями и амиранами Владыки Света.

(обратно)

8

Кланмастер — глава Клана. На Хэйве — родового, на Динтаре — государственно-министерского образования.

(обратно)

9

Отсылка к роману «Оборотная сторона Света» из этого же цикла.

(обратно)

10

Тарнетри — буквально супруг. Используется только между мужчинами и отображает все грани дружеских и любовных отношений. Такие союзы обычно заключаются пожизненно, что не мешает брать и жен в стаю/семью.

(обратно)

11

Риану — партнер, обеспечивающи ифензу ментальную стабильность, объект ментальной привязки, редко супруг

(обратно)

12

Аль-хэйне — буквально — «высокородные», «высокой крови», правящая элита ифенху, во времена юности Волка полностью вымершая. Отличаются могуществом Темного дара, зеленовато-серым либо голубоватым цветом кожи и гораздо более высоким, чем у прочих ифенху, уровнем телепатии. Так же имеют крылья.

(обратно)

13

Общее название земель, принадлежащих непостредственно Темным.

(обратно)

14

Отсылка к роману «Оборотная сторона Света. Бешеный Волк»

(обратно)

15

Продолжительность жизни людей на Хэйве и Десмоде составляет около двух-трех сотен лет.

(обратно)

16

Глаз Веков — аналог машины времени

(обратно)

17

Maar Khiriayn (вемпар.) — Копье Смерти

(обратно)

18

Песчаное Гнездо

(обратно)

19

Элью — старший сын, коронованный наследник.

(обратно)

20

Ктэш (алденск.) — Кот

(обратно)

21

Тоэ-сиэрре — младшая жена. В кхаэльском обществе принято многоженство. Мужчина имеет право назвать супругами стольких женщин, скольким может дать свою любовь и заботу. Но окончательное решение о принятии в «стаю» новой женщины принимает старшая супруга.

(обратно)

22

Отсылка к роману «Канон Смерти»

(обратно)

23

Sierru — муж-повелитель, супруг и одновременно мужчина, имеющий право распорядиться судьбой женщины как ее сюзерен. Одновременно слово несет почтительно-интимный подтекст, означая степень близости доверия между супругами.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть 1 Танец Огня

  1. Котенок

  2. Черный демон и белый зверь

  3. Безнадежная охота

  4. Огненный Канон

Часть 2 Тьма и Смерть ​ ​

  5. Выгода мертвеца ​

  6. Завоеватель ​

  7. Вне времени

  8. Собачья работа

Часть 3. Поворот Колеса.

  9. Посол или невеста?

  10. Тень страха

  11. Враг Империи

  12. Удар нанесен

  13. Намеки

  14. Охота на даэйра

  15. Наследница Равновесия

  16. Шаг навстречу Смерти

  17. Конец… или начало?

*** Примечания ***