Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) [Ольга Олеговна Погожева] (fb2) читать онлайн

Часть 1. Белый Орёл

Снега за ночь намело под самые окна. Дверь я открывал с трудом, шипя сквозь сцепленные зубы. Ветер хотя и поутих, но мои яростные попытки выбраться наружу, равно как и впущенный в натопленный дом морозный воздух, разбудили старших детей. Из-под тёплых шкур показались две заспанные мордахи; мерное сопение утихло, рты приоткрылись, в то время как тёмные – материнское наследие! – глаза двойняшек вперили свои подозрительные взгляды в меня.

– Отец? – шёпотом позвал старший из них, светлый Никанор. – Ты куда? Помочь?

Его брат-близнец, темноволосый Назар, помощь предлагать не спешил, растирая подмёрзшие ладони, лишь подобрался под шкурами, окидывая дом ещё сонным взглядом. В потухшем очаге прогоревших дров не оказалось; закончились они и за каменной кладкой, куда их обыкновенно приносили на ночь. Увидев это, Назар тихо вздохнул, понимая, что и горячего завтрака ждать не приходится.

– Помоги, – решился я, поглядывая на зашевелившегося Илиана. – Всё равно вставать пора.

Никанор вскочил, ни единым мускулом на лице не выдав того, что вставать-то на самом деле страх как не хотелось, накинул поверх плотной рубахи меховую телогрейку, метнулся к столу – умыться в серебряной миске. За ним нехотя выполз Назар – не терпел, когда брат отлучался даже на несколько шагов – покорно ополоснул лицо холодной водой, тотчас наспех утираясь вышитым матерью полотенцем.

– Олан спит ещё? – шёпотом поинтересовался Илиан, высунув лохматую голову из-под одеяла.

Я кивнул, невольно бросив взгляд наверх: там, сразу за лестницей, на широком супружеском ложе свернулся клубочком мой самый младший, четвёртый сын. И ему едва исполнился год.

Целый год боли и пустоты.

– Ты с ним плохо спал, да? – понимающий Никанор проследил за моим взглядом, вздохнул. – Может, кормилицу позвать? Я мигом обернусь! Вот только дверь откопаем…

– Не нужно, – осадил первенца я. – Олан от груди ещё в полгода отлучен. Не выдержала Тьяра больше… Да и нянчиться с ним никто, кроме нас, не будет.

– Вот если б тётка приехала… – размечтался Илиан, но умолк тотчас, под моим враз потяжелевшим взглядом.

– Умойся, – грубее, чем хотел, бросил сыну я. – Да вставай на утреннюю молитву. Видишь, братья уже лучину зажгли.

Ежедневное правило обыкновенно читал я; в этот раз позволил Никанору занять своё место. Слушая чётко проговариваемые старшим сыном знакомые слова, забылся; позволил образам и воспоминаниям отвлечь меня от молитвы.

Орла умерла год назад, давая жизнь нашему четвёртому сыну. Десять лет почти безоблачного счастья пролетели как один миг: всё чудилось, будто лишь вчера имперский легион, в котором я служил, отправили сквозь ледники бескрайней северной провинции к горному перевалу альдских земель, и отряд наш расположился в деревне Ло-Хельм. Мне в ту пору исполнилось всего семнадцать; первый год моей службы в легионе. И первая любовь себя ждать тоже не заставила: пока строили крепость у северо-восточной границы, мы с Орлой успели пожениться и родить своих первенцев, Никанора и Назара. Затем началась война с альдами, и я провёл на полях сражений почти два года, прежде чем кровопролитные битвы кончились так же неожиданно, как и начались, без победителей и проигравших. Я вернулся к семье, и через год у нас родился Илиан. Домашнее ремесло и работу по дому освоил благодаря тестю – единственному родственнику Орлы, не считая её старшей сестры, бродившей по Империи в поисках приключений. Несколько раз Октавия появлялась и в родной деревне, где её не очень-то привечали, но всерьёз эти визиты я не воспринимал: что взять с вольной лучницы? Если и вспомнит дорогу домой, то всё равно надолго не останется.

Между тем на службу в легион меня призвали вновь, в этот раз – на далёкий запад, где разбушевались брутты. Там я столкнулся с боевой магией, научился с нею бороться и угадывать в человеке раньше, чем тот выплюнет смертоносное слово. Вернулся невредимым, и больше родной кров не покидал, наслаждаясь любимой женой и подрастающими сыновьями. Великий Дух не посылал мне дочерей, но я не оставлял надежды: мы с Орлой были молоды, впереди ждала долгая и безоблачная жизнь. И хотя гибель тестя на охоте стала большой утратой, с трудным в северных условиях хозяйством я уже справлялся. Военное ремесло по-прежнему жило в крови; я вырос сиротой среди солдат и дышал сталью – но смерть тестя решила вопрос о моей дальнейшей службе в легионе. Мне было двадцать шесть, когда Орла сказала, что носит под сердцем нашего четвёртого сына, и в тот же день я покинул имперское войско в чине капитана. В мои двадцать семь лет жена подарила мне своё последнее дитя.

Орла умерла не по своей женской немощи и не от родовых мук: её дыхание забрала проклятая колдунья, принимавшая роды. Деревенской повитухи в тот злой день дома не оказалось: старуха уехала к детям в большой город Рантан, и Орла с присущей ей беспечностью от всякой помощи отмахнулась:

– Справлюсь, Сибранд! Не девица неразумная, первородящая…

И всё-таки жена не справилась, а я не смог ей помочь. Никанора пришлось по сумеркам слать к местному лавочнику: может, его жена согласилась бы прийти и облегчить муки моей Орле. Та не согласилась; зато вызвалась постоялица, уверявшая, будто со знахарским делом знакома. От отчаяния – Орла страдала неимоверно – я согласился бездумно, безрассудно; и ведьма вошла в наш дом.

Олан шёл ножками вперёд, но ведунья своё дело знала: и мать, и дитя остались живы. Зато когда счастливая, изнемогшая жена прижала к себе младенца, и я припал на колени перед родильным ложем, что-то в ведьме переменилось. Она молча смотрела, как прибежали к нам старшие дети; какими восторгами и невыразимой радостью наполнился наш всегда благодатный дом – и зависть взыграла в её сердце.

– Ты слишком счастлива, – резко, перекрывая радостный гам, обратилась к Орле она. – Такой нельзя быть! Ты – светишься! И в доме вашем повсюду священные символы…

– Мы чтим Великого Духа и следуем его заветам, – отвечала, сияя улыбкой, моя прекрасная жена. – Как вы внимательны, матушка! Сибранд отблагодарит вас…

– Матушка! – вознегодовала ведьма. – Да я тебя всего на пять зим старше! И ни мужа у меня, ни детей, ни твоих роскошных медовых волос…

Лишь тут я почуял неладное. Вскочил, уже когда глаза ведьмы полыхнули кровавым огнём, вытолкнул её прочь из комнаты. Та кубарем скатилась с лестницы, встрепенувшись у самых дверей, оскалилась, выплюнув скверные, непонятные слова – и чёрный туман, слетев с гадкого языка, змеёй метнулся назад, к супружескому ложу. Вскрикнула Орла, крепче прижимая младенца к себе… и туман накрыл их обоих.

Не помня себя, я выбежал вслед за колдуньей на улицу – как был, в одной льняной рубахе в снежный буран, с топором наперевес – и противный визг эхом раздался в завываниях ветра. Смешалась со стихией проклятая ведьма – вот только и я с нею знаком был не понаслышке. Хоть и скрылась из глаз, а следы на снегу оставляла – и хотя заметал их тут же злой ураган, глаза и руки меня не подвели. Я махнул топором всего один раз – и красные брызги смешались с утихнувшим вихрем, рассыпались по снегу кровавой росой.

Как сильно жалел я потом о своей горячности! Сколько раз мне затем твердили – ведьму следовало оставить в живых! Лишь тот, кто наложил проклятие, мог бы его снять – или подсказать другой путь. Но тогда я лишь дико глянул на мёртвую колдунью, не веря своему безумию, и бросился со всех ног домой. Жена, казалось, спала тихим сном, питая новорожденного младенца своей грудью. Старшие сыновья сидели у очага по лавкам, испуганно глядя то на внезапно уснувшую мать, то на ворвавшегося из жуткой ночи отца.

Орла больше не проснулась, а маленький Олан принял на себя остатки проклятия с молоком матери. Мой младший сын плохо рос, был болезненно слаб, в свой год едва сидел, не изъявляя желания пробовать на прочность хрупкие ножки, и не проявлял никакого интереса к окружающему миру. Знахари разводили руками, в один голос утверждая, что на младенце лежит проклятие – будто я без них этого не понимал. Не понимали, как развеять злые чары, и заезжие лекари.

– Илиан, за старшего, – бросил я, как только окончили молитву. – Никанор, за мной.

Назар проводил нас недовольным взглядом. Нет, не потому, что был вообще-то старше Илиана, а потому, что с Никанором расставаться не любил по-прежнему. В младенчестве, помнится, в истерики впадал при разлуке с братом…

Мы пробили снег и вышли наружу раньше, чем солнце осветило нашу деревню. Радостный лай Зверя, а затем тонкий скулёж известили нас о том, что пёс эту ночь как-то пережил, вот только будка его оказалась заметена снегом так же, как и наш дом. Фыркнув, Никанор тотчас бросился вызволять пса – тот заливался лаем, взывая к младшему хозяину. Вырвавшись из будки, мохнатый Зверь принялся радостно прыгать по сугробам, вздымая в воздух мелкий колючий снег. В лютые морозы я разрешал порой псу ночевать в доме, у порога; с приближением весны всё, на что мог надеяться Зверь – это собственный мех и толщина шкуры.

Кладка с дровами находилась за домом; к ней требовалось ещё расчистить путь. Тяжёлой лопатой Никанор орудовал медленнее, чем я, но отставал ненамного: хвала Великому Духу, пошёл в меня и силой, и ростом, как и его темноволосый близнец Назар. Семилетний Илиан оставался пока что долговязым и жилистым, но я питал надежду, что и из него вырастет добрый воин.

– Я сразу в чан, отец, – не то предложил, не то поставил в известность Никанор, забрасывая в огромный чан первую лопату снега.

Я молча кивнул, очищая окна от налипшей ледяной корки. Слюда под ставнями кое-где пустила паутинку мелких трещин, но, вероятно, послужит ещё до новой зимы. Окинул взглядом заметённый снегом двор, опёрся на лопату, задирая голову вверх. Кристально чистое предательское небо о вчерашнем буране не напоминало ни облачком; голубое, яркое, каким оно бывает лишь после метели, бескрайне-безмятежное, оно услаждало взор и успокаивало бурлящую кровь. Ещё поборемся! Ещё поживём…

Отперев подмёрзшую дверь, я вытащил из сарая толстое бревно, сбросил у широкого пня: не хватило до весны заготовленных на зиму дров. Заработал топором споро, без промедлений – каждый вдох на счету. Проснётся Олан, разрыдается, захочет есть – а очаг холодный, еда не готова…

Скрипнула дверь дома – пора бы уже петли бычьим жиром смазать – и наружу, кутаясь в меховую куртку, с ведром наперевес вышел Назар. Глянул на раскрасневшегося от работы Никанора, забрасывавшего снег в чан, и тотчас успокоился: брат на месте.

– Выливай и возвращайся! – крикнул я, не оборачиваясь. – Белянки заждались! И Ветра накорми!

Молчаливый Назар прошёл мимо меня с ведром, вылил в отхожее место далеко на заднем дворе, за огородом, и так же, не роняя ни слова, прошёл обратно в дом. Внешне он напоминал медведя: крупнее и выше Никанора, сын вырос мне уже почти по плечо; тёмный – бурый, как шутили братья – и на вид угрюмый. Внешность обманчива: я прекрасно знал, каким бесхитростным, ласковым и добрым был мой сын.

Подбежал Никанор, управившись со своей работой: снега в чан накидал с горой, хватит, чтобы растопить вечером для купаний. Орла в этом вопросе оставалась непреклонна: мытьё ежедневное, без возражений. Для меня, выросшего в солдатских казармах, такие новшества казались поначалу дикими, но ради молодой жены я смирился. Вскоре даже привык, так что на деревенских поглядывал порой косо: примеру нашей семьи никто следовать не торопился, и их выдавал въевшийся в кожу и волосы запах немытого тела с лёгким шлейфом свежего пота.

Выбрел из дому Назар с другим, чистым ведром, без слов направился к загону: две козы уже пританцовывали у невысоких дверей, ожидая свежего сена. За Белянок отвечал мой второй сын: никого другого к вымени не подпускали, даже со мной показывали норов. Назара все звери любили – чувствовали искренность, тянулись за лаской. Вот и Ветер, мой боевой конь, ожидал прихода младшего хозяина с той же радостью, что и меня: ткнулся мордой в шею мальчишке, взял мягкими губами тайком принесённую со стола корку хлеба.

В то время как Никанор вприпрыжку уносил дрова в дом, Назар, наскоро поухаживав за Белянками, принялся за надой; я молча продолжал свой нудный труд. Дров следовало нарубить целую поленницу, на весь день и вечер, и делать это полагалось до рассвета – утром ждали другие дела.

– Я уже огонь в очаге растопил, – запыхавшись, сообщил Никанор, прибежав за очередной охапкой порубленных дров. – Олан ещё спит. Илиану велел лука с картошкой начистить.

– Молодец, – пробормотал я уже вдогонку: сын умчался обратно к дому.

Поставил очередное полено на пень, махнул топором, разрубая ароматное дерево, доломал рукой, отбрасывая бруски в сторону. Остановился, чтобы смахнуть пот со лба, и лишь теперь заметил опершегося на плетень бородача. Подлый Зверь даже не тявкнул, ластясь к частому гостю: кузнец не раз и не два приносил псу остатки подсохших за день вкуснейших лепёшек, которые пекла его жена.

– Все в работе, – удовлетворённо кивнул Фрол Стальной Кулак, окидывая взглядом моё кипевшее хозяйство. – Что же Тьяра помочь не приходит?

Я молча перебросил топор из одной руки в другую, и кузнец рассмеялся, выпрямляясь.

– Не бушуй, Белый Орёл! Позлить хотел. Вот, подковы принёс, как обещал. Шкуры-то готовы?

– Ещё с вечера. Заходи, раз пришёл…

Фрол отворил калитку, вошёл, поклонившись знаку Великого Духа над входом в дом. Уверенной походкой направился вслед за мной на задний двор, где у дальнего плетня под навесом сохли вымоченные в вонючей смеси шкуры.

– Медвежья! – ахнул в восхищении кузнец, бросая на меня почти завистливый взгляд. Во всей деревне после меня он был вторым по силе, про что только мы с ним вдвоём и знали: на людях всегда сводили борцовские игрища вничью.

Я только плечами пожал.

– Попался.

– Капкан ставил?

– Не успел, – усмехнулся я. – Набрёл в лесу…

Фрол обвёл взглядом остальные шкуры: лисица, олень, косуля. На кожаные ремни – самое то.

– Медвежью отдельно, – напомнил я. – Подковы твои больше оленьей не потянут.

– Беру, – выпалил, не раздумывая, кузнец. – Когда ещё тебе косолапый повстречается, охотник…

Охотником меня стали звать недавно. До того, хотя охотой промышлял с первых дней жизни в Ло-Хельме, называли по-разному: легионером, воякой, заезжим, чужаком… Северяне имеют суровый нрав – мне ли их не понимать, сам такой же – и долго меня не признавали. Родителей своих я не знал, где мой дом, не помнил. Ло-Хельм стал моей родиной, Орла подарила семью. Я не честолюбив; хотя мне сулили блестящую карьеру в легионе, обещанными наградами и воинской славой так и не прельстился. Впрочем, последняя мне всё равно досталась: бывало, звали и из соседних деревень на помощь в случае нужды…

– Пить или на творог? – впервые за день разомкнул губы Назар, когда мы с Фролом, гружёные шкурами, прошли мимо.

– Пить, – бросив взгляд в неполное ведро, решил я.

Сын посветлел лицом – меньше работы – и почти побежал к дому, ставить молоко на огонь для Олана. Как бы не выпили всё до пробуждения младшенького…

– Сегодня совет, – напомнил Фрол, покидая мой двор. Зверь носился вокруг, нюхал вымоченные шкуры и фыркал, отлетая прочь. – Тебя ждут.

– Буду, – пообещал твёрдо.

Проводил кузнеца взглядом, позабыв о так и не дорубленных дровах. На заднем дворе за овечьим загоном заквохтали куры; мелькнула мысль о том, что не напомнил Назару собрать яйца. Скоро весна; ещё месяц – сойдут снега, начнутся огородные работы, дел невпроворот. Вот только смысла в них будто поубавилось…

Мне часто говорили ещё в легионе, что я выгляжу старше своих лет. Теперь, в неполные двадцать девять, я тянул на все сорок. Пролегшие от постоянных трудов морщины, загрубевшая от морозов и ветров кожа. Борода, которую не носили в центральных, тёплых землях Империи, и которую поголовно отпускали все мужчины севера. Волосы, которые из-за лени отпустил до плеч. Для кого теперь бриться да держаться? Кто пожалуется на колкую бороду, расчешет спутанные ветром волосы? Смоляные, называла их жена. Вороново крыло. Совсем не Белый Орёл, как прозвали меня в деревне.

Судорожно выдохнув, провёл пятернёй по отросшим прядям, тяжело опёрся на плетень. В чёрные дни всё чаще я гнал от себя глухое отчаяние: добрые советчики поначалу советовали мне вынесли Олана на мороз, не оставлять в живых ослабленного проклятием и трудными родами младенца. Ведь подарил Великий Дух трёх здоровых сыновей! А без жены и помощи – как собирался я выходить четвёртого? Я и сам не знал. Но посылал советчиков в сердцах к Тёмному – а оказавшись наедине, выл и рычал в бессилии, глядя на затухающего Олана. И подлые мысли, подброшенные чужим медвежьим сочувствием, закрадывались в воспалённую бессонницей голову…

Нужна хозяйка, говорили те же добрые люди. Не бывало такого, чтобы вдовец детей сам подымал! Дому женская рука нужна, детям уход, тебе – свой труд… И против обыкновения, жену искать не приходилось – Тьяра, тоже недавно вдовая, потерявшая своё дитя за неделю до смерти моей Орлы, на просьбу выкормить Олана ответила согласием…

Чего тебе ещё, Белый Орёл? Бери честную женщину в свой дом да подари своим годам ещё немного света!..

Не питал я к добродушной, робкой Тьяре ничего, кроме благодарности. Потому и забирал от неё маленького Олана как можно чаще – чтобы не питать достойную женщину пустыми надеждами. Моего младшего сына Тьяра любила, выкормила, как родного, и ко мне была неравнодушна – на что я, увы, ответить взаимностью не мог. И не только лишь потому, что любил свою Орлу до безумия. Не до любви стало, когда год пролетел как один день, в смятении, неуверенности и обиде. Грешил мыслью на Великого Духа – чем заслужил я такой судьбы? И как жить дальше, потеряв второе крыло?..

Белые орлы редки в наших краях. Ещё в первый год жизни в деревне, на службе в легионе, довелось мне поймать крупную птицу с белоснежным опереньем. Тогда ещё живой староста счёл это добрым знаком, даже кольцо мне своё подарил, которым дорожил очень…

Всё это казалось теперь далёким и бесконечно чужим. В Ло-Хельм я пришёл героем, со щитом в руках и длинным имперским мечом в ножнах. Возвращался из походов, увешанный трофеями и наградами, вызывая на радость Орле восхищение и зависть по всей деревне…

Кто я теперь? Земледелец на крайнем севере стонгардских земель, охотник да кожемяка…

Пока жила Орла, такие мысли в голову не приходили. Теперь я гнал их от себя каждый день. Дети не могли меня отвлечь: даже самый старший и понятливый из них, Никанор, в свои десять лет не мог стать мудрым собеседником для впавшего в уныние отца.

Орла бы сказала, что я грешу на Великого Духа. Что я живу в небесных чертогах, и при том ещё и недоволен – и я бы не посмел с нею не согласиться. Наши горы, леса, водопады, снега и дивная весна, переходящая в короткое и буйное лето, напоминали мне Великую Обитель, о которой я так мечтал в юные годы. Детство моё прошло в тёплой Сикирии, и в Стонгард я попал уже будучи легионером. Увидел слепящую чистоту бескрайних горных пейзажей, вдохнул прозрачный, звенящий от живой тишины воздух, напился из поющего водопада – и влюбился в свою родину на всю жизнь. Я происходил из стонгардского народа; я собирался это доказать, вернувшись к истокам. Я попрощался с тёплой Сикирией и продолжал служить Объединённой Империи, осев в крохотной северной деревушке. К нам даже духовники заезжали редко, раз или два в году. Ближайший храм Великого Духа находился за несколько дней пути от Ло-Хельма, в городе Рантане, и попадали мы туда редко.

В остальном жизнь складывалась хорошо. Всё, о чём мечтал, получил. Потеряв любимую жену, камнем рухнул с небес вниз – но даже с обрубленным крылом я по-прежнему твёрдо стоял на ногах. Разучившись летать, научился ползать. Судьба нанесла удар и вновь затаилась.

У ног лежала покорённая мечта; радовали подрастающие сыновья и по-прежнему услаждали взор открывавшиеся со двора виды прекрасных снежных земель – а я чувствовал себя пустым и бесконечно старым.

Лишь в сердце, где-то глубоко, засела заноза боли и неутолённой мести – мой младший сын страдал из-за колдовских чар, в то время как все маги мира, проклятые альды и брутты, жили спокойно, приумножая своё чёрное мастерство! Сколько ещё таких, как я, пострадавших? Как долго эта зараза будет отравлять наши земли?! А ведь отравляет, день за днём! Вот и гильдию – первых ласточек – построили несколько зим назад в нашем снежном Стонгарде, учат колдовству тщательно отобранных и наиболее талантливых учеников из нашего народа… чтобы превратить их в подобных себе. Сколько раз ночами представлял я, как сжигаю проклятую башню магов дотла!..

Опыта, хвала Духу, у меня хватало. Не хватало решимости и цели.

Развернувшись, я направился обратно к поленнице и схватился за топор. К тому времени, как выскочил из дому Илиан, крикнув от порога, что еда готова, я почти справился с работой. Смахнув с лица пот, загнал топор острием в пень, зачерпнул горсть снега, зарываясь в него лицом. Разгорячённую кожу обожгло огнём; враз полегчало. Поклонившись знаку Великого Духа над дверьми, вошёл в дом и тотчас расслабился: дышал жаром очаг, стояли на столе деревянные тарелки, в вышитом полотенце неумелой мальчишеской рукой был нарезан подсохший со вчерашнего утра хлеб.

Никанор ставил на стол тушёные в казанке овощи, а Назар осторожно спускался по крутой лестнице с Оланом на руках. Младший сын проснулся, но лишь слабо обводил бледно-голубыми глазами сидевших за столом, приникнув к Назару; слегка оживился лишь, когда увидел стоявшее на столе молоко.

Я ополоснул руки в серебряной миске, пережидая, пока отпустит горло невидимая рука. Орла, душа моя, взгляни из Великой Обители, как дружны наши сыновья! Какими славными воинами растут Никанор и Назар, каким проворным Илиан, и как все они заботятся о маленьком Олане! Умру я – не оставят братья младшего; позаботятся вместо нас с тобой, моя Орла…

– Ты сегодня уйдёшь на вечер? – спросил, как только прочли молитвы да уселись за стол, Илиан. – А когда книжку дочитаешь?

– Уже и сам можешь, – усмехнулся я. – А мне потом расскажешь, чем кончилось…

Грамоте обучал сыновей я: Орла письменности не разбирала. Грамотеем себя я не считал, в науках не разбирался, с древними искусствами не ладил, но выучить детей буквам да числам смог. Так и повелось: долгими вечерами читать одну из пяти имевшихся в доме книг, постепенно, страница за страницей, прочитывая один фолиант за другим.

После завтрака Никанор с Назаром, прихватив перевязанную мною шкуру косули, умчались к нашему пасечнику – сменять товар на прошлогодний мёд: наших запасов не хватило, чтобы дотянуть до весны. Илиана я отправил собирать яйца, оставшись с Оланом вдвоём. Младший устроился на шкурах, бездумно перебирая гладкую шерсть, и то улыбался, то хмурился, разглядывая утопающие в плотном мехе пальцы. Вставать он по-прежнему не пытался: сидел, покачиваясь, время от времени останавливая на мне блуждающий взгляд. Иногда улыбался, и я находил в себе силы улыбаться в ответ.

За пеленой чистых голубых глаз я видел юную жизнь, погибающую из-за злого колдовства, и думал, думал, думал… как, как помочь… как…

Убирал я в доме рассеянно, вновь поддаваясь тягучим, как болото, мыслям. Потому и не сразу встрепенулся, когда скрипнула за спиной – ах да, смазать петли – дверь, и в дом вошла Тьяра.

– Что ты, Сибранд, – всплеснула руками она. – Я бы сама! Я же обещала: зайду…

– Спасибо тебе, Тиара, – искренне поблагодарил я. – Да только вовек не расплачусь с тобой за доброту…

Соседка вспыхнула от похвалы и от моей маленькой хитрости: так, с мягким сикирийским говором, её имя выговаривал только я.

– Как ты сегодня, Ол-лан? – подразнила ребёнка Тьяра, присаживаясь на корточки перед шкурами. – Хорошо?

Сын заулыбался чуть шире – кормилицу младший любил – и я с лёгкой душой оставил мальца на попечение соседке. Тьяра уже скинула меховую накидку – мой подарок, знак благодарности – и хлопотала у очага.

– На обед-то и вечер ничего у вас нет, – пояснила, не оборачиваясь. – Голодными останетесь…

Я уже не возражал, не обращая внимания на вопиющую совесть. Не давал я ей ложных надежд! И за заботу благодарил исправно, не забывал ни о мясе, ни о шкурах, ни о новых сапогах – расплачивался за помощь с лихвой! И всё же…

Взгляд, который, таясь, бросила на меня из-под ресниц рыжая Тьяра, сказал мне больше, чем тысяча слов. И оттого на душе стало ещё противней.

– Яйца в подвал отнёс, кур покормил, – сообщил, врываясь в дом, Илиан. – Можно я теперь… о, Тьяра!

Сын подлетел к соседке, порывисто обнял за талию. Я нахмурился, но промолчал: я мог сколько угодно сдерживать себя, но младшим моим детям нужна и ласка, и забота – всё, чего им не хватало после смерти матери, и что давала им Тьяра, как мне хотелось думать, совершенно искренне.

– Можно, – разрешил я поскорее, чтобы разорвать цепкий круг мальчишеских рук вокруг талии Тьяры. – Беги к братьям. Только мёд на ледовой горке не разлейте, да возвращайтесь к обеду! Слышал?! Соседским мальчишкам пробовать не давайте, не как в прошлый раз!..

Илиан вылетел из дому пущенной стрелой, даже не дослушал; засобирался и я.

– Силки проверю и вернусь. Вечером собрание, – пояснил соседке, надевая поверх рубашки меховую куртку. Сверху натянул кожаный доспех, заправил ножи за голенища сапог, приладил охотничий пояс, закинул за спину походный мешок.

– Я пригляжу за детьми, не беспокойся, – не подымая глаз, тихо отозвалась Тьяра, и мне отчего-то сделалось душно в собственном доме.

– Не скучай, Олан, – я погладил малыша по голове, царапнул мозолистой ладонью нежное личико. – Я скоро…

Вышел из дому, прихватив лук со стрелами да пару боевых топоров: всякое в лесу случалось. На крупного зверя охотиться не собирался: шкурами заниматься недосуг. На настоящую охоту я уходил на день-два, а раньше, при Орле – и на целую седмицу. Теперь ограничивался тем, что посылал Великий Дух: хвала небу, зверьё в наших лесах не переводилось.

Мохнатый Ветер встретил меня приветственным ржанием, тряхнул роскошной гривой – никак, Назар гребнем прошёлся – и едва не сорвался с места в галоп, как только я запрыгнул в седло.

За ворота вышли шагом – перегнувшись через круп, захлопнул тяжёлую калитку – и отправились трусцой по протоптанной дорожке к окраине леса. Деревня оказалась за спиной – мой дом стоял почти на самом краю – и я расслабленно выдохнул, распрямляя будто судорогой сведённые плечи. Позади оставались мои сыновья, дом – маленький мир, созданный по крупицам – за каждый миг счастья в котором я платил упорным, упрямым, настойчивым трудом. Впрочем, как и все здесь – слабые духом на северной границе не приживались. Когда впервые я оказался в Ло-Хельме, то уходить уже не хотел. Почувствовал родину сердцем, вдохнул её с первым глотком колючего ледяного воздуха.

До семнадцати лет я знал лишь казармы имперского легиона, в котором числился целый год до службы в Стонгарде. Воспитывал меня бравый сикирийский капитан, которого повысили до примипила уже перед самой смертью; таскавший подобранного на улицах столицы мальчонку из одного места службы в другое. Как ни искал мою родню дядя Луций, не нашёл никого, и с тех пор я знал лишь одного родственника – моего капитана. Это он обучил меня грамоте, он выучил воинской науке, он поставил на окрепшие ноги запуганного уличного щенка. Это с ним я впервые заговорил, его слушал, от него учился, и ради него старался – чтобы неизвестно как затесавшийся в сикирийской столице маленький стонгардец ещё доказал всему легиону, что капитан Луций не даром старается, терпеливо вкладывая в приёмыша капля за каплей весь накопленный за жизнь опыт. И это примипила Луция я провожал в последний путь в свои шестнадцать лет, кусая губы, чтобы сдержать глухие рыдания над телом человека, заменившего мне отца.

Нет, дядя Луций не зря старался. Я вырос, стал сильным. Щенок обернулся волком, навсегда запомнив оказанную ему доброту сикирийского капитана.

А потому настроений стонгардцев я не разделял, когда заходили разговоры о том, чтобы отделиться от Объединённой Империи, стать, как прежде, обособленными от тёплых и сытых сикирийских земель. Я и раньше не поддерживал таких разговоров, а теперь, когда бездетный староста деревни на удивление поселянам передал бразды правления мне перед смертью, научился и вовсе такие мысли пресекать. Нет ничего доброго в том, чтобы отделиться от народа, с которым нас связывает одна вера, одна кровь, и уже много сотен лет – одна история. Альды и брутты только того и ждут, пока мы разойдёмся по углам, и – прощай, тёплая Сикирия, прощай, прекрасный Стонгард! Как тысячелетие тому, станем для альдов рабами, будем взирать безмолвно и беспомощно, как неугомонные брутты вырубают наши леса, разбивают наши рудники, мародёрствуют в городах и сёлах, прибирают к себе ценную руду из горных шахт…

Забывчив мой народ; горячи нравы и у сикирийцев. Одна надежда на милость Великого Духа – не даст нам омыться липкой кровью братоубийства…

…Тишина в лесу стояла блаженная. Так всегда бывает после метели – мир вокруг затихает, прислушиваясь к молчанию ещё вчера буйной природы. Зимой пурга, вьюга и снегопады длились седмицу-другую без перерыва, но теперь наступала весна – медленно и необратимо. Скоро треснет лёд на нашей деревенской речке, поплывут комья талого снега над уплывающими к морю льдинами…

До северного моря от нашей деревни – три дня пути. В портовый городок Кристар вновь начнут заходить корабли, оживится приунывший за долгую зиму имперский легион, застрявший в северо-восточной крепости у альдской границы, появятся на дорогах торговые караваны… Вдохнёт морозную жизнь в свой упрямый народ суровый Стонгард, и несколько коротких и быстрых месяцев пролетят незаметно, мимолётно… И вновь покроет распустившуюся зелень тонкий ледяной покров.

Ветер шёл шагом, проваливаясь в глубокие сугробы по колено. Снег был ещё мягок и податлив, но я видел, как проседает белый настил – оттепель близко. Скоро, совсем скоро…

У заброшенной лесной хижины я спрыгнул, тотчас погрузившись в рыхлый снег, привязал Ветра к стойлу. Скинул деревянный настил с кормушки, потрепал коня по крутой шее. Дальше я всегда шёл один, возвращаясь к хижине только под вечер. Здесь Ветру не грозили дикие звери, а я мог спокойно заниматься своим делом.

– В добрый путь, – пожелал сам себе.

Меховой капюшон, который во время езды завязал под самым подбородком, я сбросил, тотчас напрягая слух: каждый звук, каждый вздох, даже мягкий шлепок снега с деревьев в сугроб означали чьё-то присутствие. На секунду задрал голову вверх, и губы невольно растянулись в улыбке, расслабились напряжённые мышцы: надо мной возвышались верхушки вековых деревьев, облака раскрасили небо серыми красками. От стоявшей кругом живой тишины звенело в ушах – даже падавшая с мохнатой ветки снежинка делала это, казалось, чересчур громко…

Ни за что не променяю свой Стонгард! Пусть называют нас дикарями брутты и альды, пусть косятся теплолюбивые сикирийцы, пусть не понимают оглумы и реттоны с дальних островов – здесь, и только здесь, я почувствовал, что такое единение с миром, дыхание самого Великого Духа! Недаром в древних легендах всех народов говорится, что здесь, на нашей земле, бьётся сердце Мира…

К вечеру я собрал пять тушек попавших в ловушки зайцев, высвободил бившуюся в силках юную ластивку – та вспорхнула на ближайшее дерево, подальше от человеческого коварства – и с неудовольствием отметил, что зверь покрупнее сломал один из моих капканов. Набив походный мешок собранными тушками, выправил погнутое железо, но замок работать не хотел: придётся тащить в деревню, к Фролу.

Даже порадовался: домой доберусь засветло, успеем поужинать с детьми перед советом. Староста из меня получался так себе, но деревенские дела многого и не требовали. Да и хитрые поселяне использовали меня скорее как щит в решении своих проблем: разобраться с пьяницей, устроившим дебош в новенькой таверне – путники заходили к нам в основном летом, конечно же – переговорить с разбойничьей бандой, повадившейся нападать на торговые караваны. Менял у нас в Ло-Хельме ждали с особенным трепетом, а потому негодовали вдвойне, когда кто-то посягал на долгожданные и столь необходимые здесь, в нашей глуши, товары с юга. Да и грамоту я знал лучше прочих, языками владел, даже по-альдски понимал немного – выучил кое-что за время военных походов. Словом, такой авторитет местных вполне устраивал, да и ответственность со своих плеч на чужие переложить каждый был рад. Я не возражал: сторонние проблемы отвлекали от собственных. Когда постоянно занят делом, дурные мысли сами разбегаются…

Шорох, треск, голоса вдалеке. Я нахмурился, затаился, тиская кожаный переплёт боевого лука. Кого несёт на ночь глядя в наш славный Ло-Хельм? Других, более близких, поселений на пути попросту не было. Обождать бы, присмотреться…

Не вышло. Пришлые, кем бы ни являлись, явно сбились с пути в нашем лесу, потеряли занесённую снегом тропу, и топотом своим разбудили всех лесных жителей. К тому времени, как я распознал хриплый рёв и бросился на подмогу, со стороны бурелома уже доносились вскрики и странное шипение: заезжие подняли с лёжки медведя.

Ну, накаркал, Фрол! Какой ещё раз, мол, косолапого повстречаешь…

– Люсьен, обходи!..

Когда из-за деревьев мелькнули синие всполохи колдовского огня, я мгновенно выхватил из колчана две стрелы, натянул тетиву, следя глазами за прыгавшими на узком пролеске фигурами. Проклятые колдуны подняли не одного – двух зверей, и участи их я не завидовал. Один из магов уже лежал на окровавленном снегу, подвывая тоненько и жалобно, почти бессознательно. Двое других ещё держались: в их руках плясали молнии и всполохи разноцветных искр; сияли глаза жутким светом.

Впервые в жизни я растерялся – всего на миг. Кого бить первым, зверя или человека, если и тот, и другой равно враг? Дядя Луций в таких случаях оставался категоричен: повсюду следует проявлять милосердие. К людям и нелюдям. Пусть запомнят человеческую доброту. А уж если зло воспользуются, тогда покажи им человеческую силу…

Пусть они поклонники Тёмного и его грязных магических искусств – но ведь ты-то не зверь, Сибранд. Ты, взывающий к Великому Духу, решил первым поднять руку на себе подобных?..

Коротко вжикнула пущенная наконец с тетивы стрела. Следом за ней вторая, третья… Медведь – умный зверь. Он тотчас почуял опасность, развернулся, одним прыжком покрывая расстояние между нами. «Шкуру попорчу», – мелькнула одинокая мысль.

А затем я отбросил лук в сторону и выхватил из-за пояса боевые топоры.

К тому времени, как маги покончили со своим медведем, я уже собирал рассыпавшиеся во время короткой битвы стрелы. Некоторые затерялись в окровавленном снегу, ещё две сломались, застряв в толстой шкуре медведя. На подошедшего ко мне мага я не смотрел: выжидал.

– Спасибо, – проронил наконец он. – Ловко ты его своими топорами…

Я заправил оружие за пояс, выпрямился, меряя мага долгим взглядом сверху вниз. Что ты знаешь про ловкость? Шкура попорчена, теперь только на мясо, зверя перед смертью намучил…

– Ранен? – неожиданно для себя спросил я.

Парню на вид было от силы лет двадцать. Вероятно, что из бруттов, роста выше среднего, но всё равно мне по плечо, с растрепавшимися под меховым капюшоном смоляными прядями, прилипшими к вспотевшему лбу. Из-под тёплой накидки выглядывала короткая мантия с выцветшим узором гильдии магов. В руках парнишка нервно тискал посох с мутной жемчужиной на набалдашнике.

– Немного, – признался тот, потирая на груди вспоротую куртку. – Зацепил на излёте…

– Люсьен! – позвал всё тот же резкий голос, который я слышал раньше. – Быстро сюда!

Вспыхнув – на вспотевшем от боя лице прорезался неровный, яркий румянец – Люсьен поспешно ретировался обратно к пролеску. Помедлив, я направился за ним, поглядывая на развороченный повсюду снег.

Второй медведь пострадал ещё больше: колдовской огонь сжёг половину шкуры, воняло палёной шерстью и жареным мясом. Вздохнув – такая охота пропала – я направился к мелкому овражку, в котором копошились заезжие маги.

– Кровь я остановила, – резко, отрывисто говорила женщина в длинной мантии гильдии, – но Эллу придётся оставить в деревне. Если доберёмся…

Я наблюдал молча. У обледенелого дерева лежала, постанывая, юная альдка – тёмно-серая кожа, белоснежные локоны, тонкая, ещё девичья фигура. Как и её спутники, девчонка носила мантию гильдии магов под меховым плащом, и, несмотря на ранение, оказалась удивительно, невероятно хороша. Я никогда не питал нежных чувств к бруттам, с кем довелось в своё время повоевать, но альдов, этих заносчивых нелюдей, не переносил на дух. Высокомерные, чванливые и безразличные к человеческому роду поклонники Тёмного то и дело соревновались с бруттами в чёрных искусствах, но в отличие от последних, не гнушались кровавыми жертвоприношениями, лютой жестокостью и скотским отношением к стонгардскому и сикирийскому народам. С бруттами считались поневоле из-за их превосходящих магических сил, но в любой момент могли ударить в спину, если на то укажут их шкурные интересы. В понимании альдов люди имели право населять земли лишь как разумный скот, подчиняясь доминиону высших существ – альдов, конечно же. Я повидал их магические лаборатории и эксперименты над попавшими в плен людьми. Без оружия и без магии – несчастные стали лёгкой добычей…

– Лошади убежали, – констатировал Люсьен уныло, оглядывая стремительно темнеющий лес. – Тупые твари…

Я дёрнул щекой, но промолчал. От многословия меня вылечили ещё в легионе.

– Придётся привал делать прямо здесь, – нахмурилась старшая из отряда, вскидывая голову. – Эллаэнис сама не пойдёт, а уже вечереет…

– Тогда вас звери порвут ещё до рассвета, – вырвалось у меня. Люсьен глянул удивлённо, и пришлось пояснить, – свежая кровь, растерзанные туши…

– Уйдём подальше, – неуверенно предположил парень.

– А её бросите здесь? – кивнул на альдку я. – Её кровь тоже пахнет.

– Что ты предлагаешь? – резко, неприязненно бросила женщина, не глядя на меня.

Я не ждал благодарности, но грубый тон разозлил. Повёл плечом, поправив съезжающий мешок с зайцами, одёрнул пояс с топорами, и покрепче затянул ремешок с колчаном.

– Ступайте с ней в Ло-Хельм, даже если идти придётся всю ночь, – сухо проговорил я, обращаясь к Люсьену. – Иначе до утра не дотянет ни она, ни вы.

– Мы сбились с пути, – пояснил парень. – Карта в походном мешке осталась, что лошадь унесла…

– Великий Дух! – выдохнул я раздражённо, но тотчас себя одёрнул: не перед этими.

– Сможешь её понести, Люсьен? – спросила тем временем женщина у своего напарника.

– Я – да! – тотчас вызвался парень. – Только не очень долго, – извиняющимся тоном добавил он, кивая на свой окровавленный рукав. – Прости, Деметра.

В глазах последней мелькнуло что-то среднее между бессильным раздражением и непробиваемым упрямством: кажется, безумная колдунья решила в случае необходимости тащить альдку на себе.

«Столько мяса пропадёт», – с сожалением подумал я, отстраняя Люсьена. Парень поддался с удивлением: похоже, не ожидал повторной помощи от местного охотника. Зато Деметра при моём приближении поджала и без того тонкие губы, нахмурилась, когда я закинул лук за спину.

– Не отставайте, – отплатил колдунье той же монетой я, не тратя попусту взглядов и слов.

Альдка оказалась очень лёгкой, почти невесомой. На миг приоткрыла карие, с рыжим отблеском глаза, смерила меня поражённым и слегка испуганным взглядом. Съёжилась в руках, скрывая крупную дрожь – не то от холода, не то от боли, не то от страха. Спрятала поначалу руки с длинными пальцами на животе, но вцепилась в перевязь у меня на груди на первой же кочке.

…В Ло-Хельм добрались затемно. Поначалу я запрыгнул в седло вместе с юной Эллой, но слез почти тотчас, когда следом за мной из лесу выбрались запыхавшиеся и едва живые от усталости маги.

– Садись, – кивнул Люсьену, который морщился от боли и то и дело сжимал пропитавшуюся кровью куртку на груди. – И подругу свою держи крепко.

Так и вышли к деревне – я вёл Ветра под уздцы, в седле съёжились заезжие маги, а за нами, с трудом поспевая за моим шагом и поступью коня, следовала старшая колдунья.

На освещённой фонарями единственной улице сидели уставшие за короткий и насыщенный трудом день ло-хельмцы, провожая нашу процессию удивлёнными взглядами. К чести каждого, ни единого вопроса ни мне, ни заезжим не последовало.

Я остановился у таверны. Совет уже начался; ждали, должно быть, только меня. Фрол сидел на крыльце, перебирая в потемневших от мозолей пальцах несколько стальных звеньев. При виде удивительных гостей приподнялся, воззрившись на меня с немым вопросом.

– Нам нужен староста ваш, охотник, – неприязненно бросила колдунья, когда я снял с коня тихонько охнувшую Эллу. – Дело срочное.

– Хаттон, харчевник, вас накормит, – бросил я в ответ Люсьену, с гримасами спрыгнувшему наземь.

– Спасибо, – немного отстранённо поблагодарил парень. – Если бы не ты…

– Я задержусь, – кивнул я Фролу, глядя поверх плеча колдуньи Деметры. – Обождите.

Кузнец молча кивнул, когда я запрыгнул в седло, разворачивая коня к дому. Совет, маги, которым невесть что понадобилось от меня в Духом забытой стонгардской деревне, поселяне, которые провожали меня странными взглядами – да знаю я, что притащил проклятых магов в деревню, без вас знаю – все подождут. Потому что в доме на окраине меня ждали четверо сыновей, и я был нужен каждому из них.

Меня встретили радостно. К порогу подлетел Никанор, принял из рук лук да колчан со стрелами; топоры и ножи достались Назару. Братья мигом развесили всё по местам, пока я медленно снимал с себя перевязь и кожаный доспех. Куртку пришлось снять тоже – медведь порвал рукав, забрызгал мех кровью.

– Сибранд! – ахнула Тьяра, не выпуская из рук маленького Олана. – Ты ранен?!

Я покачал головой, стягивая с себя рубашку. На совет идти, источая запах охоты – дикую смесь пота, крови, зверья и стали – мне не хотелось. Тьяра стыдливо отвела глаза, пока я ополаскивал руки и лицо в серебряной миске у входа, смывая с себя прошедший день.

– Там вода ещё не остыла, – подсказал Никанор. – Мы уже помылись. Тьяра даже Олана искупала.

Я на миг привлёк к себе первенца, потрепал светлые волосы.

– Я переоденусь и пойду на совет. Опоздал уже.

Илиан оторвался от книги и перевернулся с живота набок, по-прежнему не вставая со шкуры. Очаг всё ещё грел комнату раскалёнными угольями, но сыновья уже зажгли лучину, которую средний утащил поближе к себе, чтобы разбирать непослушные мелкие буквы.

– Всё в порядке? – тихо спросила Тьяра, когда я прошёл мимо неё к лестнице, ведущей в спальню. – Ты чем-то обеспокоен…

– Гости в деревне, – помедлив, отозвался я: всё равно узнает. – Идти нужно.

Тьяра молча следила за мной глазами. Даже когда я распахнул сундук у супружеской кровати, доставая чистую рубаху, чувствовал на себе её взгляд. Стараясь не оборачиваться, накинул на голое тело, достал меховую безрукавку: до таверны недалеко, замёрзнуть не успею. Пригладил волосы, провёл рукой по отросшей бороде. Подумав, достал из ящика кольцо прежнего старосты, надел на палец. Возможно, единственная драгоценность в нашей деревне: сапфировый перстень. Какой-никакой символ власти. Подумав, снял со стены любимый двуручник – трофей, доставшийся мне ещё в первые годы службы в легионе. Кем бы ни были заезжие маги, добра я от них не ждал. Да и Фрол частенько твердил, чтобы я на советы наряжался попредставительней…

– Ступай домой, Тиара, – обратился я к соседке, спустившись с лестницы. – Поздно уже. Устала небось…

– А кто тебе дверь отопрёт? – тихо возразила она. – Дети уснут вскоре, а совет теперь уж точно затянется. Не переживай, Белый Орёл: дождусь. Не в тягость мне…

И снова царапнула сердце безропотная доброта. Как мог я отказать? И впрямь нужна дому хозяйка. Вот только… только…

Не в силах больше выносить её пронзительный, бесконечно преданный взгляд, поспешил прочь. Погладил по голове Олана – сын безучастно глянул сквозь меня – поправил лучину Илиану, велев не читать допоздна, и привлёк к себе старших сыновей.

– Проследите тут за всем, – попросил негромко. – И ложитесь пораньше. Я приду ночью…

Не глядя на Тьяру, вышел в темноту. Зверь скулил в своей будке: сегодня свежего мяса ему не перепало. Я отправил тушки зайцев в сарай, решив ими заняться сразу, как только приду с совета. Понадеялся, что не пропадут шкурки до тех пор: жалко будет. Не вовремя этот совет, да и маги тоже некстати…

Запрыгнув в седло Ветра, почувствовал себя одновременно свободнее и тревожней. С уходом Орлы я принял на себя волнения и матери, и отца; душа рвалась на части. Как выполнить семейные обязанности за двоих? Быть может, правы добрые люди, и стоило мне наступить на горло собственным желаниям, жениться на честной женщине, окутавшей моих детей материнским теплом? Ты уже жил для себя, Белый Орёл, ты черпал недолгое счастье полными ладонями – время подумать о детях. И выбрать не жену для себя, но мать для них…

Морозная безветренная ночь окутала Ло-Хельм, звёзды ярко сияли над головой. У некоторых домов да частоколов зажгли факелы – редкое явление нашими вьюжными вечерами. Чаще меняли фитили в плотно закупоренных уличных фонарях…

У таверны не встречал на этот раз никто: все ушли греться внутрь, даже Фрол не дождался. Спрыгнув, привязал Ветра к стойлу, взбежал по деревянной лестнице на крыльцо. Отпирая тяжёлую дубовую дверь – в лицо пахнуло теплом, запахом жареного мяса с луком да винными парами – услышал резкий, неприязненный женский голос:

– И долго ждать старосту вашего? Завтра утром мы должны выдвинуться в сторону Кристара!

Ответом заносчивой поклоннице Тёмного было дружное молчание. Поэтому и на скрип двери повернулись все, кто находился в таверне.

Я шагнул из морозной ночи в нагретый раскалённым очагом дом, мельком отмечая присутствующих на собрании. Пришёл даже пасечник, хотя его звали редко, и убогим престолом возвышался по центру самый высокий у Хаттона стул, на который накинули несколько самых лучших шкур. Мысленно я усмехнулся: Фрола работа, не иначе, – перед заезжими магами выделывается. Всё же я прошёл к своему пьедесталу под перекрестными взглядами собравшихся мужей деревни, мимо стоявших – никто скамьи не предложил – магов прямиком к мягкому креслу. Взглянул на Хаттона, задавая немой вопрос.

– Ужин им приготовил, да только не едят ничего, – развёл руками харчевник. – Девку-то, альдку, в гостевой комнате уложил, бедро её всё как есть порвано. Жить будет, но кровищи потеряла прилично, отлежаться бы ей денёк-другой…

– Зачем магов в деревню притащил, Белый Орёл? – не выдержав, брякнул самый богатый человек в деревне – наш лавочник. – Зачем из лесу вывел? Порвало б их зверьё к Тёмному, и…

– Это ты староста? – обрела наконец дар речи женщина. – Что же нам не представился?

«Вы не спрашивали», – подумал отстранённо, разглядывая старшую среди магов. Женщина оказалась непривлекательной – короткие, чуть ниже ушей, блеклые волосы, заострённый с горбинкой нос, среднего телосложения – ни приятных глазу женских округлостей, ни утончённых, как у Тьяры, хрупких форм. Плащ бруттка скинула, оставшись в длинной мантии гильдии магов. Капюшон колдунья сбросила тоже, чтобы ничто не мешало разглядывать окружавших её поселян со смесью брезгливости и высокомерия. Ведьма, как есть ведьма. И глаза, умные, тёмные, как два уголька в печи, то вспыхивали, то гасли, по мере того как она бросала колючие, искромётные взгляды по сторонам.

– Кто такие, зачем пришли, – равнодушно произнёс я, потянувшись за деревянным кубком. Хаттон убрал поднос, тотчас метнувшись обратно в кухню. Мой взгляд харчевник истолковал верно: после завтрака во рту не было ни крошки, и я не отказался бы от восхитительных лепёшек, которые только он один и пёк.

– Вижу, ты не очень-то приветлив, охотник, – не сказала – выплюнула колдунья. – Да только и нам некогда расшаркиваться. Я Деметра Иннара из гильдии магов Стонгарда, в Ло-Хельме по поручению Сильнейшего! Вот бумага из гильдии с печатью ваших стонгардских властей – прочти, если умеешь! Велено оказывать всякое содействие нам как предъявителям письма, а в случае отказа разбираться с тобой будет ваш же легион! Если мы не убедим раньше…

По таверне пронёсся дружный вздох: собрание негодовало. Раздавались отдельные, пока ещё приглушённые, фразы про проклятых колдунов, наглых бруттов, альдских нелюдей и вражеских пособников, но я присоединяться к всеобщему бунту не спешил. Фрол передал мне свиток, который держала колдунья, и я внимательно взглянул на смутно знакомые письмена. Бумагу писали на бруттском – из уважения к стонгардцам, конечно же, да чтобы показать нам, неучам, наше деревенское место. Сбоку наискось алели альдские руны, и я нахмурился, пытаясь вспомнить то немногое, что выучил за годы службы.

Колдунья Деметра глядела на меня придирчиво, насмешливо; ещё бы – стонгардец, который возомнил себя бруттом! Видимо, в понимании магов поселяне падали ниц перед одним видом государственной печати. К сожалению, я не мог сказать, чтобы маги так уж сильно ошибались. Большинство деревенских грамоты и впрямь не разбирали. Что там – во всём Ло-Хельме я один, да ещё наш лавочник, поневоле возившийся с торговыми счетами, были учёными.

– Здесь не сказано о содействии, – разомкнул губы я, когда упавшая в таверне тишина стала невыносимой. – Здесь говорится о том, что вам… «для выполнения задания разрешено применять любые меры к местному населению, в том числе и требовать беспрекословного подчинения приказам», – медленно, отчеканивая каждое слово, перевёл написанное я. Без улыбки поднял глаза на колдунью, встречая её слегка удивлённый, растерявший всякую насмешку взгляд. – И коллеги ваши, альдская нелюдь, приписку сделали о том, чтобы помнили вы о секретности задания.

Небрежно протянув бумагу, вытянул ноги, отставляя кубок в сторону и переплетая пальцы сложенных на животе рук. Наши взгляды – хмурый колдуньи и отстранённый мой – переплелись на долгое мгновение.

– То есть обязанным себя помочь ты не считаешь, староста.

– Обо мне в твоей бумажке ничего не сказано, – холодно усмехнулся я. – А ты… можешь применить свои… «любые меры». И требовать… подчинения… попробуй.

На одобрительный гул я внимания не обратил: увлёкся противостоянием, жадно вглядывался в тёмные глаза, отыскивая тот самый колдовской блеск, который раньше подавлял в зародыше. И посеребрённый двуручник за спиной перестал плечи оттягивать, будто дрогнул в нетерпении…

– Требовать от вас мы ничего не можем, – вдруг вмешался до того молчавший Люсьен. Парень то бросал быстрые взгляды на старшую спутницу, то хмурился, поглядывая на меня. – Пойми: мы благодарны тебе за спасение, – продолжал он, прервав наконец нерешительное молчание, – но вынуждены вновь просить тебя о помощи. Мы остались без лошадей и припасов, сбились с пути, а впереди ещё неблизкий путь. Мы идём на север, к окрестностям Кристара. Если бы ты помог, я… я клянусь, мы этого не забудем. И того, кто сопроводит нас – отблагодарим сразу же, как доберёмся до гильдии. Найдётся ли среди ваших кто-то, кто согласится стать нашим проводником? Есть ли в Ло-Хельме добрые люди?

Я удивился. Парень, хотя маг и брутт, обращением своим, похоже, крепости брал.

– Я не могу отвечать за всех, – ответил я, обводя взглядом собравшихся. – Пусть сами за себя скажут. Есть добровольцы вести магов через ущелье?

Ло-хельмцы заворчали не сразу; поначалу косились то на соседей, то на меня, затем зароптали дружно и слаженно:

– Не нужны нам их поганые деньги!

– Ничего не дадим!

– Ага, мы им лошадей да припасы, а им и понравится, всё отберут! Али возвращаться время от времени станут, да товарищей приведут…

– А я бы повёл – да в снежном буране бы и оставил!

– Никто вас не поведёт – и не надейтесь!!!

Я слушал односельчан безразлично, отстранённо. За долгие годы успел с соседями породниться, так что считал их почти за родственников – но как стал старостой и на советах принялся их выслушивать, чувствами поохладел. Хорошие люди стонгардцы! Вот только гибкости ума да военной хитрости в них редко встретишь…

– Мы платим хорошие деньги, староста, – оглянувшись на Деметру, вновь попробовал решить дело миром Люсьен.

– Деньги здесь имеют малый вес, – переждав ещё один всплеск отдельных выкриков о поганом золоте, сказал я. – Мы привыкли к обмену.

Прошло пару секунд, прежде чем Люсьен меня понял. Деметра сообразила ещё раньше, в то время как для поселян двойной смысл моей фразы остался скрытым.

– И что же ты хочешь, охотник? – искренне удивилась колдунья.

Хаттон с подносом свежеиспечённых лепёшек замер у моего стула, глядя то на магов, то на членов нашего скромного совета, и я с благодарным кивком взял с большого глиняного блюда горячую оладью.

– Не теряйте времени, господа маги, – неуверенно предположил наш лавочник. – Сибранд скорее удавится, чем поможет кому-либо из вас. Никто здесь не согласится…

Медленно и благополучно прожевав лепёшку – ответный знак почтения дорогим гостям за написанное на чужом языке послание – я встал. На меня смотрели с предвкушением: как-то отвечу нахальным магам?

– Я их поведу.

Ухмылки спали с лиц, гомон утих. Даже Фрол посмотрел на меня со смесью недоверия и отчуждения – а уж кузнец-то лучше остальных знал и мою непримиримость к последователям Тёмного, и преданность Великому Духу. Я ни на кого не обращал внимания. Вспыхнувшая в голове мысль, как неожиданный огонь на конце давно потухшего фитиля, ослепила меня на бесконечно краткий и яркий миг. Теперь едва ли чужая неприязнь и переменчивые взгляды могли меня остановить…

В абсолютной тишине колдунья Деметра задала свой вопрос:

– Что за помощь хочешь, староста?

– Услугу, – сказал я и улыбнулся.

Дальше распространяться я не стал: довольно и того, что старейшего из собрания вот-вот удар хватит.

– Завтра выступить не успеем, – продолжал я. – Время позднее, а припасы собрать нужно. И двух лошадей ещё у добрых людей выпросить надо…

– Трёх лошадей, – раздался от лестницы мелодичный, хотя и слабый голос. – Я еду с вами. За день как раз отдохну…

Альдка была красива. Необычно красива для представителей своего народа. И тёмно-серая кожа не смущала взор, и серебристые пряди плащом увивали хрупкие плечи…

– Эллаэнис! – одёрнула девушку старшая колдунья. – Ты ранена!

– Разбирайтесь между собой, – не стал терять времени я, отмахиваясь от магов с их препираниями. – А только завтра выступать всё равно не будем. Утром я зайду.

Демонстративно повернувшись к колдунам спиной, медленно обвёл взглядом притихшее собрание. Смотрел на каждого в упор, не обделяя вниманием никого: пусть знают, что не страшны мне пересуды, и что ронять свою доблесть в их глазах не собираюсь.

– Гости у нас в деревне, – проронил я негромко. – Сегодня обсуждать наши дела не будем: не для чужих ушей. Если что срочное, наведайтесь поутру ко мне. Торк, собери на завтра припасов, господа маги расплатятся. И за коней одарят щедро, верно говорю? – обернулся я к колдунам.

Деметра скривила тонкие губы; плеснул брезгливостью мрачный взгляд.

– Верно. Наградим, как обещали.

– Чудно. Тогда совет закрыт.

Не глядя ни на кого больше, не отвечая даже на призывный взгляд Фрола, вышел из таверны прочь. Ночь встретила ледяными объятиями; заскрипел под сапогами снег. Ветер приветливо тряхнул гривой, когда я, отвязав поводья, запрыгнул в седло; фыркнул, как только я потянул его в сторону знакомой тропы.

– Домой, друг, – пробормотал неразборчиво.

В голову лезли мысли, одна другой сумасброднее, и я никак не мог ухватиться за какую-то из них. Но настойчивым набатом звенело в груди одно желание: снять проклятие с младшего сына. И кто, как не тёмные маги гильдии Стонгарда, знают, как это сделать…

У ворот спрыгнул, завёл Ветра во двор осторожно, вновь прикрывая калитку за собой. Зверь коротко тявкнул из своей будки, но встречать не вышел: угрелся у себя на шкурах, поленился. Старым стал когда-то грозный пёс…

Привязав коня в стойле, заглянул в загон с Белянками – козы уже почивали крепким сном – плотнее прикрыл дверь в курятник. У сарая пришлось задержаться: вспомнил о тушках зайцев, пожалел добрые шкурки. Захватив с собой, перенёс за огород и приступил к работе.

Губы беззвучно шевелились, выталкивая из груди неслышные слова вечерних молитв, а руки справлялись со своим делом привычно и равнодушно. Много мыслей вертелось в голове, и каждую из них я гнал прочь. Не до пересудов, не до косых взглядов мне, когда на карту поставлен ещё один шанс для Олана. И к своей цели я пойду хоть под обстрелом арбалетных стрел, не то что под недобрыми пожеланиями своих же соседей…

С работой я справился быстро: спешил. Ополоснул руки снегом тут же, на заднем дворе, и быстро пробрался обратно к дому. В одной телогрейке коварная ночь уже пробирала до костей, и стучал в дверь я уже с нетерпением, едва не пританцовывая на морозе.

Тьяра открыла скоро: не спала, ждала меня. Я скользнул внутрь тише змеи, охватывая взглядом весь дом: всё ли в порядке. За перегородкой, в своих кроватях, дружно сопели мои старшие сыновья – зарылись в одеяла да тёплые шкуры, даже носов не видать – ещё тлел горячий очаг, а сразу за лестницей я увидел край колыбели, в которую Тьяра умудрилась уложить маленького Олана. Тонкая бледная ручка свисала с края, и я успокоился окончательно: жив, спит.

– Вот, вода свежая, – шепнула соседка, коснувшись серебряной мисы.

Я кивнул, бесшумно ополаскивая руки и лицо в ещё тёплой воде: никак, услышала мою возню на заднем дворе, подогрела. Игла стыда и благодарности кольнула сердце, и я в порыве признательности коротко сжал тонкие пальцы.

– Спасибо, – выдохнул одними губами.

И вместо привычно кроткого ответа вдруг ощутил прикосновение горячей ладони к своему плечу.

– Сибранд, – шепнула Тьяра, подаваясь вперёд.

Я так и не понял – не верил до самого конца – что она творит. Лишь когда мягкие губы коснулись моих, вздрогнул, выпрямился, неистово мотнув головой. Великий Дух!..

– Тиара, я… нет… нет! – почти в голос вскрикнул я, когда соседка приникла ко мне всем телом, оплетая тонкими руками мою талию.

– Вижу, трудно тебе, – шепнула ласково Тьяра. – Томишься один да скорбишь… Позволь, разделю с тобой горе, сниму ношу с твоих плеч… Как ни могучи, а и им отдых нужен… Разделю судьбу с тобой, Белый Орёл, ничего не попрошу… Год скорби прошёл – теперь уж можно…

Я лишь мотал головой, удерживая Тьяру за плечи, не в силах подобрать нужных слов. В вопросах с женщинами я никогда силён не был – даже Орле и той пришлось первой заговорить с заезжим легионером, который в третий раз молча помог ей донести воду от реки…

– Тиара, – мучительным шёпотом выдавил наконец я. – Ты… я… благодарен… тебе. Но ты мне… как сестра. Прости.

Она замерла, вглядываясь в меня жарко, с отчаянной надеждой: вдруг не так поняла?

– Прости, – повторил я трудно, прерывисто.

Грудь и впрямь ходила ходуном – будто за день пробежал от Ло-Хельма до Рантана. Великий Дух, как всё это сложно! Как не вовремя! Тьяра, добрая, милая, живая, настоящая – почему не мог я ответить ей взаимностью?

– Почему? – эхом отозвалась Тьяра, вглядываясь в моё лицо.

Разве мог я объяснить? Вместо внятного ответа помотал головой, неловко высвободился из жарких женских рук.

– Не могу, – пробормотал неразборчиво. – Прости…

Глаза соседки погасли, плечи сникли. Тьяра низко опустила голову, и несколько секунд тишины, прерываемой лишь сопением детей за перегородкой, показались вечностью.

– Мне не за что винить тебя, Белый Орёл, – наконец тяжело выдавила Тьяра. Скорбно поджались губы, плеснул болью прежде ласковый взгляд. – Не обещал ты мне ничего. Сама надумала.

Я вспыхнул, нахмурился. Отчего-то меньше виноватым чувствовать себя я не стал.

– Прощай, Сибранд, – наконец блекло улыбнулась соседка. Подняла на меня глаза, мягко, прощаясь, провела ладонью по лицу. – Прости и ты меня: не смогу я завтра за Оланом приглядеть. К чему привязываться, когда…

Она не договорила, да я и не ждал ответа: от совестливого стыда не знал, куда глаза девать. И впрямь, сын тем больше плачет за бывшей кормилицей, чем чаще видит. Да и её сердце, хоть и не материнское, а всё же женское, ранимое…

Великий Дух, как я запутался…

– Да, конечно, – пробормотал я, глядя, как соседка надевает меховую накидку, завязывает капюшон усталым, подавленным жестом. – Я провожу тебя, – привычно спохватился я. – Ночь на дворе…

– Недалеко мне, – жестом остановила Тьяра. – И небо чистое, звёзды путь осветят. Не надо, Сибранд. Не терзай…

– Прости, – в который раз беспомощно повинился я.

Соседка улыбнулась вымучено, безрадостно.

– Не виноват ты, – произнесла одними губами. – Прощай.

Дверь за нею закрылась с тихим скрипом – проклятые петли! – захлопнулась снаружи калитка, коротко тявкнул Зверь. Некоторое время я стоял, закусив губу, слушая тишину, затем с силой протёр лицо ладонью. На душе было всё так же пусто, на плечи легли новые заботы – без Тьяры как справлюсь с детьми да заботами, как поведу заезжих магов на север, на кого оставлю Олана? – но и неуместное чувство свободы, несмотря на все трудности, закралось в сердце. Устыдившись собственных мыслей, торопливо прошёл в угол, к священному символу, припал на колени, углубившись в молитву. Великий Дух, правильно ли поступаю? Обидел честную женщину, лишил детей материнского тепла из-за своего же упрямства – не могу целовать чужие уста, не могу принять её в свой дом как верную спутницу…

Молился недолго: веки отяжелели после трудного дня, даже пустой желудок не смущал усталый разум. Поднявшись, тихо прошёл по лестнице в свою спальню, заглянул в колыбель. Олан был по-своему прекрасен: белесые волосы, которые в будущем обещали стать медовыми, как у жены, голубые глаза, прикрытые сейчас бледными нежными веками. Красиво очерченные губы, правильные черты лица… не выражавшего никакого интереса к миру.

Горло вновь сжала невидимая рука; я быстро разделся и лёг в холодную постель, устремив взгляд на колыбель. Сына я уже не видел, но его лицо по-прежнему стояло у меня перед глазами. И не исчезало перед внутренним взором даже тогда, когда сон наконец взял своё, погрузив сознание в липкую темноту.

Наутро меня разбудил шум во дворе и бесцеремонный стук в дверь. Стучали не иначе как кованым сапогом; я не успел одеться, как зашевелились разбуженные непрошеным гостем дети. Олан, хвала Духу, ещё спал, и я кубарем скатился с лестницы, стремясь успеть к двери раньше, чем проклятый визитёр растревожит младшего.

– Горазд же ты спать, Белый Орёл! – насмешливо поприветствовали меня из-за двери, пока я возился с засовом. – Я тут уж с час блуждаю у тебя по огороду, жду рассвета! Мне не привыкать, знаешь ли, да только от родственничка хотелось бы большей гостеприимности!

– Тётка приехала! – радостно взвизгнул за спиной Илиан, мгновенно выбираясь из-под шкур. – Тётка!!!

– Назар, вставай, – толкнул брата в плечо Никанор, впопыхах путаясь в штанах. – Тётка Октавия приехала!..

Сестра покойной жены продолжала своё громогласное приветствие, не дожидаясь, пока я открою дверь; рассказывала о том, как гнала всю ночь с юга на север, соскучившись за племянниками, и как ждала тёплого приёма, но не рассчитала и приехала раньше, и за ночь отморозила на ветру все неприличные места, да только к состраданию бывшего легионера взывать всё равно бесполезно…

Когда я распахнул наконец дверь, из яркого солнечного утра вместе со свежим морозным воздухом внутрь ворвалась сумасбродная женщина, которую я всегда на дух не переносил, но которой был очень рад сейчас. Выкладывая из походных мешков гостинцы и оставшуюся с припасов снедь, Октавия одновременно обцеловывала подвернувшихся под руку племянников, насмехалась над убранством дома, который я, безрукий легионер, умудрился за год запустить до неузнаваемости и, хохоча вполголоса, рассказывала о происшествиях в дороге. Октавия была старше меня на несколько зим, но обветренное, загрубевшее от битв и приключений лицо выдавало возраст куда более почтенный, что нимало не заботило искательницу приключений. С приходом свояченицы мой сонный, унылый дом оживился и проснулся; заискрился в очаге огонь, настежь распахнулись ставни, уставился стол яствами, которые я всегда старался растянуть на неделю.

– Обнимемся, родственник? – вроде как спросила Октавия, тотчас смыкая на мне кольцо железных объятий. – А ты похудел! Меч-то в руках держать не разучился?

Не дожидаясь ответа, обернулась к племянникам, одновременно стягивая пучком растрепавшиеся бесцветные волосы. Наверху проснулся Олан; свояченица всплеснула мозолистыми руками, взлетая вверх по лестнице, подхватила из колыбели младшего, забрасывая вопросами, как взрослого, и принялась носиться по дому уже с младенцем на руках.

Я тихо сел в стороне, пряча слабую улыбку в давно нестриженной бороде. В моём доме раздавались смех и веселье; радостно прыгали вокруг любимой тётки сыновья; даже Олан, не понимавший, что происходит, улыбался в пустоту. Не слишком-то жаловал я Октавию, но появление её из ниоткуда, сегодня, сейчас, в тот момент, когда я нуждался в помощи больше всего, одному лишь мне было ответом.

Благословением Великого Духа на выбранную мной дорогу.

За лошадей колдуны расплатились имевшимся при них золотом – того оказалось достаточно, чтобы покрыть расходы ещё и на часть припасов; остальное взяли в долг под моё поручительство. Странные взгляды лавочника Торка я игнорировал; не до объяснений мне, когда ещё столько дел впереди.

– Куда идём? – уточнил я у Люсьена, как только Деметра отошла в сторону.

– В окрестности Кристара, – с готовностью откликнулся паренёк, внимательно глядя на меня. Глаза его, умные, чёрные, как два угля в печи, вспыхивали и тут же гасли, когда он скользил взглядом то по моему лицу, то по возвышавшимся на востоке горным цепям.

– Куда? – с нажимом уточнил я.

Люсьен слегка удивился:

– Хочешь точно знать? Говорю же – карты в сумках остались. Нужен проводник до Живых Ключей, а там Элла поможет. У неё замечательный дар – она чувствует источники…

Больше ничего вытянуть из юного брутта у меня не получилось: Деметра Иннара обернулась, меряя нас подозрительным взглядом, и охота расспрашивать у меня пропала. Условились встретиться на рассвете, за деревней, на том и расстались.

Я поспешил домой: столько всего нужно заготовить, облегчить быт детям и Октавии на грядущие несколько дней. До Живых Ключей дорога и впрямь была непростой; без местного проводника и карты рисковали маги застрять среди скалистых холмов и утомительных горных перевалов на долгие недели. Что окончательно сгубило бы безумцев: скоро льды треснут, польётся рекой талый снег с крутых каменистых склонов, схватываясь неумолимой скользкой коркой холодными ночами…

– Помочь чем? – выскочил из дому Никанор, как только я появился во дворе. – Отец?

– Тётка замучила? – понятливо усмехнулся я.

– Ну… – нехотя признал старший. – То воды ей истопи, то полы протри, то вздумала шкуры вытряхивать…

– Олан как? – безжалостно прервал жалобные возлияния я, берясь за топор.

Сын дёрнул плечом.

– Кричал сильно. Теперь в стену смотрит.

Кольнуло сердце ржавой иглой. Шевельнулось в животе склизкое, тошнотворное. Скрыла борода заходившие под кожей желваки…

И медленно, как натягиваемая тетива, просочился внутрь прохладный воздух.

– Зови Назара, – выдохнув, велел я. – Помогать станете.

Помощь мне не требовалась, но присутствие детей скрашивало чёрные мысли. Не раз и не два выбегал из дому Илиан, крутился рядом без дела, то слушая братьев, то ластясь ко мне; против обыкновения, не гнал прочь среднего, отдавая болезненную любовь с лихвой. Просил тем самым прощения за вынужденную разлуку, за внимание, которым обделял старших детей после рождения младшего, за излишнюю строгость…

День пролетел незаметно, и сделал я куда меньше работы, чем собирался. Дров нарубил едва ли не на седмицу, мясо засолил, корму курам да козам заготовил – больше ничего не успел. Проклятая дверь скрипнула, напоминая о себе, как только я вошёл в дом, и Октавия тут же набросилась на меня с громогласными упрёками:

– Что на ужин нейдёшь? Обед пропустил! Даром я тут кручусь, похлёбку куховарю? Да только не льстись зазря: не ради тебя на такие жертвы иду! А ну, славные воины, бегом за стол! Да куда, куда с руками-то?! Вон, в корыте-то ополосните!

В другой раз я бы не смолчал: дивную серебряную миску, из которой умывались по утрам, я привёз с собой из столицы после одного из военных походов. Орла радовалась доброму металлу, как дитя…

Но я был слишком подавлен, чтобы возражать свояченице. Пока старшие сыновья, гомоня, мыли руки и рассаживались, я тихо опустился на колени рядом с младшим, сидевшим на шкурах у тёплого очага. Рядом с Оланом лежали самодельные игрушки – наследие от уже выросших детей – но сын не проявлял интереса ни к одной из них.

– Его я покормила, – глянув в нашу сторону, сказала Октавия. – Молока выпил цельный стакан, хлебом закусил, даже мяса вяленого пососал немного. А ты говоришь – плохо ест! У меня и не такие отъедались!..

Я взял Олана на руки, прижал к себе, проводя пальцем по нежному личику. Сын вскинул к потолку голубые глаза и вновь уткнулся взглядом в пол. И вновь накатила лютая тоска, вгрызлась кровавыми клыками в искромсанное сердце.

Всё же я нашёл силы оторвать сына от себя, поцеловав на прощание, и вложить в безвольную ручку крохотный деревянный молоток. Слабые пальчики тут же разжались, и бесполезная игрушка упала обратно на шкуры.

– …и сидит уже хорошо, – продолжала бодрую речь Октавия. – Пойдёт, непременно пойдёт, Белый Орёл! Вот увидишь…

– Прекрати, – не выдержал я. Поднялся на ноги, подходя к столу, встал у своего места. – Довольно пустых надежд. И речи твои добрые – не помогают.

Свояченица обозлилась, но я уже кивнул Илиану, и средний начал чтение положенных перед едой молитв. Вот только я, как ни старался, вникнуть в их смысл не мог.

Вечер пролетел слишком быстро. Я всё не отпускал от себя сыновей, будто не на несколько дней шёл, а расставался на долгие годы, и лишь когда Назар, прислонившись ко мне, уснул на скамье, я отпустил детей на ночной сон.

Октавия от моей кровати решительно отказалась, заверив, что успеет ещё там бока отлежать, покуда я заезжих магов развлекать буду, и я не стал ей перечить. Улёгся рядом с уже посапывавшим Оланом и провалился в сон почти тут же, даже не разобравшись, как и где устроилась Октавия.

Ночь прошла беспокойно: проснулся и раскричался младший, старшие дети то и дело вставали по нужде, и лишь ближе к рассвету я уснул крепким сном, который прервала бесцеремонная свояченица.

– Вставай, Орёл, – громко шепнула она мне в самое ухо. – И исчезни из дому поскорее. Не нужны тебе слёзы да сопли перед дорогой…

Я оделся быстро, приняв во внимание правоту родственницы. Походные мешки уже ждали у конюшни, так что всё добро, что я имел при себе, выходя из дому, было на мне: амулет Великого Духа, с которым не расставался уже двадцать лет, доспех поверх тёплой одежды, трофейный двуручник, лук и колчан со стрелами.

Привязав сумки да меч к седлу, выехал за ворота, и хорошо протоптанной тропой миновал дом соседки. В крошечном окне горел свет: Тьяра не спала. Я тряхнул поводьями, чтобы проехать знакомые ворота поскорее, и расслабился лишь, добравшись до кузницы: отсюда меня видеть не могли ни домашние, ни добрая соседка.

Зато здесь хватало иных взглядов – настороженных, недоверчивых, откровенно хмурых. Магом я, конечно, не был, но за долгие годы изучил нравы односельчан, как собственные, а потому и мысли их почти наяву слышал: «недаром не доверяли поначалу», «чужаком был, чужаком остался», «приняли, обласкали, а он…», «уж кто-кто, но Сибранд…», «видимо, сманили нашего старосту альды и брутты, ещё в годы службы при легионе»…

Знал я лучше многих нрав наших ло-хельмцев, и понимания не ждал. Зла не держал тоже: отойдут, одумаются, догадаются, что не предатель я, не перебежчик, и что причин для ненависти к магам у меня куда больше, чем у них…

Колдуны ждали меня за околицей, как и договаривались. При моём приближении ходившая по тропе в нетерпении Деметра поджала тонкие губы и вскочила в седло, раздражённо поглядывая в мою сторону.

– Запаздываешь, староста! В Живых Ключах мы должны быть не позже конца седмицы, иначе…

– Источник высохнет? – не сдержавшись, усмехнулся я, проезжая мимо.

– Кто тебе сказал? – тотчас вспыхнула колдунья. Резко обернулась, стрельнув взглядом в помощников, и тронула поводья, не дождавшись от них ответной реакции. Люсьен держался мастерски: ни один мускул не дрогнул на юном лице под строгим взглядом старшей из отряда.

– Да полно тебе, Деметра, – заурчал серебристый ручеёк девичьего голоса. – Не враг же он нам… Верно, Сибранд?

Прекрасная Элла даже имя моё запомнила, хотя я не представлялся никому из них. В таверне каких только баек не наслушаешься. И про меня соседи судачили с большой охотой…

И всё же ответом альдку я не удостоил. Повидал я, как некоторые из легионеров пленялись красотой серокожих красавиц, и как находили их наутро с распоротыми животами и развороченными кишками…

– Мы срежем дорогу, – смилостивился над нервничавшей Деметрой я. – И будем в Ключах задолго до конца седмицы.

Дальше ехали молча: предрассветные заморозки заставляли ёжиться даже меня, не говоря уже о кутавшихся в свои плащи магов. Как держалась Эллаэнис, потерявшая много крови, я не знал, а оглядываться да проверять не хотел. Красива была проклятая нелюдь! До дрожи красива…

Когда рассвело окончательно, и белый день упал на стонгардские горы, освещая все тропы и дороги сверкающими красками, маги чуть оживились.

– Богатая у вас земля, – заметил Люсьен, поравнявшись со мной. Въехав в небольшой лесок, коней пустили шагом: здесь снег оставался нетронутым и довольно глубоким. – Столько всего вокруг…

Я помолчал, провожая взглядом вспорхнувшую на ветку красногрудую птицу. Великий Дух, неужели скоро весна? Всё не верится…

– Да, – отозвался я наконец. – Наша земля – богатая.

Люсьен обрадовался отклику, подъехал ближе, с интересом поглядывая на мой посеребренный двуручник под походными сумками.

– Откуда такое сокровище? – искренне восхитился он, когда разобрал альдские руны на клинке. – Произведение искусства, а не оружие! От такого и умереть не стыдно… Трофей?

Я кивнул.

– А доспех зачем надел? – вновь не удержался Люсьен. – Ждёшь неприятностей от дороги? Собираешься нас защищать?

«Если вас убьют в пути, то всё зря», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Зачем пугать заезжих магов расплодившимися в последнее время волчьими стаями, летучими ящерами с горных вершин и прочими нежелательными встречами?

– А ты немногословен, – фыркнул молодой маг, внезапно развеселившись. – Слышал в деревне, ты многодетный вдовец. Что, так хотел от потомства сбежать, что согласился даже на сопровождение подлых колдунов?

«Что ты знаешь о потомстве и о подлости?» – привычно подумал я. Будь Люсьен постарше, я бы, может, обозлился от неприятного вопроса. Но я видел перед собой юнца, который отпал от благословения Великого Духа и стал на путь Тёмного. Возможно, во мне сыграло развитое отцовское чувство – Люсьен показался почти ребёнком, нуждавшемся во внимании и правильном воспитании. Да и внешность у мальца вполне располагающая – человеческая, уж по крайней мере…

– А я другое подметила, – вдруг подала из-за спины голос Деметра. – Говор у тебя, староста, не местный. Здешний ли ты вообще?

– Не местный, – подтвердила Эллаэнис, продолжая обсуждение так, будто меня рядом не было. – Сикирийский диалект…

– Верно, – с удивлением подтвердил Люсьен. – А я и не заметил… Как так, староста?

Я помолчал, но затем всё же выговорил нехотя:

– Я вырос в Арретиум Артаксарте.

Люсьен присвистнул, с улыбкой обернулся к удивлённым спутницам:

– Слыхали, уважаемые коллеги? Из самого сердца Империи, из столицы! А вы говорили…

О чём говорили заносчивые «коллеги», я так и не узнал: Люсьен вовремя умолк, а колдуньи перевели разговор в более безопасное русло.

– У нас уже давно весна, – вздохнула Эллаэнис, разглядывая унылые серые пейзажи заметённых подтаявшим снегом лесистых холмов. – Когда у вас оттепель, Сибранд?

Говорить не хотелось, но и промолчать я не мог.

– Скоро.

Люсьен отчего-то вновь развеселился, бросая лукавые взгляды через плечо.

– Коротко и ясно, – энергично кивнул парень, отчего его меховой капюшон едва не съехал. – Не привыкла к такому… отсутствию внимания, Элла? Не по зубам тебе стонгардец?

Что ответила веселящемуся брутту юная альдка, я уже не слышал. Перегнувшись через седло, одним махом выхватил из ножен серебристый двуручник.

– Ты чего, староста, я же пошутил, – поразился Люсьен, глядя на меня расширившимися глазами.

Ответом ему послужил волчий вой и тихая ругань Деметры Иннары, первой увидевшей несущуюся на нас из пролеска стаю.

– Проклятье! – усмехнулся маг, тотчас взяв себя в руки. – Это ты собачек так испугался? Не бойся, староста, защитим…

Эллаэнис вскрикнула первой, когда увидела наших стонгардских волков. Я спрыгнул у первого же дерева, закинув поводья на ветку: Ветер, хотя и боевой конь, мог от близости хищников рвануть с места в галоп, оставив хозяина разбираться с опасностью самому, а искать его мне уж точно не хотелось.

– Куда, староста! – заорал Люсьен, когда я ринулся вперёд. – Напролом!

– Нет! – крикнул я в ответ, не тратя слов попусту. Объяснять брутту очевидное, что их лошади, не лучшие клячи в нашей деревне, не смогут уйти от матёрых тварей, я тоже не стал. А стрелы на их толстые шкуры тратить – дело гиблое…

Со свистом пронёсся мимо меня сверкающий шар – колдуны сориентировались быстро. За ним ещё и ещё один – но и волки не испугались подготовленных гостей, пропускали магические заряды мимо себя, приближались яростными рывками.

Первого я разрубил в прыжке, на взлёте, выворачивая клинок из тяжёлой туши в тот же миг. Второй прыгнул мне на шею…

Мельком оборачиваясь, видел магов, с пальцев которых срывались голубые разряды, зелёные всполохи и красные, как кровь, языки пламени. Элла, так и не слезшая с седла, держалась в стороне, зато Деметра с Люсьеном, последовав моему примеру, воевали далеко впереди своих коней.

Я сбросил с себя ещё двух тварей, очерчивая защитный круг длинным клинком. Двуручник описал дугу, расцарапав морды подобравшимся чересчур близко волкам, и в следующий миг опустился на шею самому нерасторопному из них.

Следующего я разрубил пополам, но кромка клинка застряла в позвоночнике, и выдернуть меч я не успел, а потому развернулся к прыгнувшему на меня волку безоружным. Поймал в полёте, вцепившись обеими руками в горло, и сжал, заставив клацнувшую пасть исказиться от боли. Шипы стальных перчаток завершили дело, порвав глотку. Тёмная кровь хлынула на грязный снег, и я разжал пальцы, позволив туше рухнуть вниз. Конвульсии зверя продолжались, но добить его, не выдернув клинка, я не мог. Последнего сделать снова не успел: подоспевший на подмогу собрату волк прыгнул, и я не успел перехватить его так же удачно: клыки-сабли сомкнулись вокруг руки.

Что-то крикнул со стороны Люсьен, но я не слушал: безжалостно и сосредоточенно я вколачивал собственный кулак всё дальше в глотку яростно бившемуся волку. Зверь бы и хотел, но теперь уже не мог вырваться – а в следующий миг мои пальцы нащупали внутри горячее и пульсирующее.

Должно быть, со стороны это выглядело ужасающе: я зарычал, рванув на себя утробу бьющегося в конвульсиях зверя, и выдернул руку тотчас, как ослабла хватка неумолимых клыков. Без доспеха я бы уже давно стал одноруким, но милостью Великого Духа всё обошлось. Окинув взглядом поле боя, заметил, что убежать не многим из волков удалось: больше двадцати туш осталось в сером, забрызганном тёмной кровью снегу.

– Ты безумец, староста! – поразилась Деметра, в то время как колдовской блеск в её глазах стремительно гас. – Он же мог тебя порвать!

– И это ваши волчата? – с пониманием кивнул на огромного зверя Люсьен. – Что же ты не предупредил? Удивить хотел?

Вместо ответа я взялся за рукоять двуручного меча, пытаясь выдернуть его из мёртвой туши.

– Будто не к тебе обращаются! – вспылила Деметра. – Слышишь, староста? Отчего не предупредил, что волки ваши величиной с медведей и свирепее во сто крат?

– Не все, – выдернув наконец двуручник из кости, проронил я. – Только эти, с горных вершин. Весна близится. Они голодные.

– Всем всё понятно? – обратился к спутницам Люсьен и сам же фыркнул. – Оголодали зверюги, только и всего! А ты ничего, староста! – вдруг обратился ко мне молодой маг. – Недаром говорят, что лучших воинов, чем стонгардцы, во всём мире не сыщешь!

– Чего не скажешь о бруттах, – буркнул себе под нос я, вытирая меч от крови. – Да и в магических искусствах первенство с альдами поделить не можете…

Люсьен странным образом расслышал, но, против ожиданий, не обиделся.

– Сильные, выносливые, но слишком прямолинейные, – вынес вердикт молодой брутт, запрыгивая в седло. – Как собираетесь защитить свою… богатую землю?

И рассмеялся мне в лицо, трогая поводья. За ним последовала так и не спешившаяся Эллаэнис, в то время как я унимал бешено бьющееся сердце. Челюсти будто судорогой свело; пальцы сжались сами собой на длинной рукояти трофейного меча. О том, как мы защищаем свою землю, не тебе, юнец, судить! Ты не первый маг, с кем свела судьба – вот только остальным после встречи со мной не повезло больше! И таких, как я, воинов в Стонгарде и впрямь хватает…

– Люсьен всегда неудачно шутит, – вдруг раздался позади почти незнакомый голос. – Не принимай близко. Он лёгкого нрава, любит колкие фразы, упивается своей силой… Так часто бывает с молодыми и талантливыми – забывают, что опыт порой сильнее врождённого дара. А уж последнего у Люсьена хватает, – задумчиво добавила Деметра. – Один из лучших адептов…

Я не ответил, но колдунья вдруг положила руку мне на предплечье, останавливая на ходу. Ученики её уехали уже достаточно далеко, чтобы не слышать нас, но она всё равно сказала негромко, едва слышно:

– Ты славный воин, Сибранд, и я бы не отказалась от твоей помощи в случае нужды. Скажи, велика ли услуга, о которой ты говорил? Или за твой меч и защиту мы должны будем отблагодарить тебя отдельно?

– Я взялся вас вести до места, – помедлив, ответил я. – И приведу – во что бы то ни стало. Я не наёмник, меч за деньги не предлагаю. А вот за услугу, коли выполните…

– А если нет? – быстро задала следующий вопрос Деметра. – Если не сумеем?

– Тогда я сам приду к вам, – ответил уклончиво, запрыгивая в седло. – Если никто из вас не поможет.

Ответом мне послужил хмурый взгляд, обещавший долгие объяснения у вечернего костра. Я не возражал: рано или поздно с ведьмой придётся объясниться.

Привал устроили у подножия холмов, за которыми начиналась труднопроходимая горная тропа. Этим путём ло-хельмцы часто ходили в портовый город Кристар, и часть его была безопасной – до малоприметной развилки, откуда я собирался вести магов вверх, прочь от побережья.

– Милое местечко, – заметил мимоходом Люсьен, когда мы завели коней под раскидистую крону огромного дерева.

На обледенелых ветках налипли снежные пласты пушистым куполом, и лошади оказались защищены от ветра и метели внутри удивительного шалаша. Я не один знал про это место: на покрытой мелким рассыпчатым снегом земле ещё оставались пучки сена – верный признак того, что многие спутники пережидали ночь под приветливым деревом.

Чуть поодаль, у скалистого склона, добрые люди оставили грубо сколоченные палатки. Шкура на них была плотной, не пропускавшей пробирающие ветра с вершин, и земля внутри оставалась почти чистой.

– Я часто видела такие лагери по дороге из альдских земель, – ёжась на ветру, заметила Эллаэнис. – Это ваш обычай, Сибранд? Оставлять места для стоянок чужакам?

Я молча уронил в подмёрзшее кострище охапку веток, размышляя о том, сколько времениуйдёт, прежде чем пропитаются теплом обледенелые ветки и займётся живым теплом чахлый костерок.

– Да, – ответил я, не глядя на альдку. – Это наш обычай.

Творить добро незнакомцам, обогревать странников, привечать бывших недругов, питать голодных и укрывать неимущих… Что в этом удивительного? Разве не этому учит Великий Дух?

Ах, да…

Вы же поклоняетесь Тёмному.

– Отдыхайте, – распорядилась Деметра, кивая своим спутникам. – Вам обоим потребуются силы: завтрашний день будет трудным. Верно говорю, староста?

Не дожидаясь ответа, колдунья сунула ладонь в ворох сброшенных мною веток, и я едва не шарахнулся назад – кисть Деметры вспыхнула ярким огнём; взревели длинные языки пламени, взвиваясь до небес.

– Видел бы ты своё лицо, – рассмеялся Люсьен, сверкая чёрными глазами. – Что, неужели не доводилось тебе видеть таких фокусов? А хочешь, – совсем развеселился молодой маг, – я и тебя им научу? Поверь, с такой малостью справится даже… – здесь парень всё же запнулся, почесал подбородок, – стонгардец. Такой, как ты. Не веришь? Смотри!

Люсьен выдохнул короткое слово, щёлкнул пальцами, и вдоль кисти его забегали, заискрились ярко-голубые точки.

– А теперь второй рукой, – забавляясь, продолжил маг. – И на сближение…

Он поднёс одну ладонь к другой, и электрические заряды сухо хлопнули, переплетая пальцы и кисти длинными голубоватыми молниями.

– Здесь главное – вовремя отпустить, – снисходительно глянул на моё сосредоточенно-хмурое лицо Люсьен. – Как только почувствуешь, что напряжение растёт…

Он медленно отдалил ладони друг от друга, вбирая сверкающие разряды одной рукой, и, сделав неуловимо-круговое движение кистью, сбросил возникший слепящий шар в сторону. Шаровая молния со свистом пролетела мимо Деметры и с шипением растеклась по сугробу за её спиной.

– Повторить? – любезно предложил Люсьен, вновь встряхивая кистью. Между пальцев пробежал электрический разряд, перетёк с ладони на ладонь. – А ты не такой, как остальные. Не такой деревянный. Как будто поддаёшься обучению…

Молния сорвалась с гибких пальцев молодого брутта, и молодой маг расхохотался, перехватив мой пристальный взгляд.

– Люсьен, – недовольно одёрнула «лучшего адепта» колдунья.

Я отвернулся.

– Что? – пожал плечами молодой маг и тотчас сморщился от боли, потирая раненую руку. – Я учу нашего друга азам магии воздуха… Пригодится вскоре, разве нет?

Элла тихонько фыркнула, кутаясь в меховой плащ. Альдка уже забралась под грубый полог шалаша, устроив раненую ногу поудобней, и лишь время от времени протягивала ладони к огню.

– Что вы ищете? – вдруг услышал я собственный голос, и заметил, как тотчас напряглись трое колдунов.

– Доведи нас до Живых Ключей, – ответила наконец Деметра. – Там мы сами разберёмся, староста.

Больше вопросов я не задавал. Вечерние разговоры оказались тоже недолгими: подкрепившись горячим вином и распаренным мясом, молодые маги устроились в двух палатках, предоставив нам с Деметрой право выбирать убогий кров с одним из них. Колдунья, впрочем, не спешила: рассеянно потирала руки, сидя на походных мешках, поглядывала то на беспокойных спутников – уснуть, дрожа от холода и недавних ранений, у обоих получалось скверно – то на меня, и наконец выдохнула едва слышно:

– Давай начистоту, староста. Чего ты хочешь? Смотрю на тебя и не вижу ответа… зачем согласился вести нас через ваши земли?

Я глубоко вдохнул, переплетая пальцы. От ношения стального доспеха успел порядком отвыкнуть, так что устал чуть больше, чем ожидал. Два года, как я ушёл из легиона. Два года не битв, но выживания. Ослаб? Похудел ли, как подметила Октавия? Нет, нет – просто бессонная ночь накануне дала о себе знать…

– Нужна ваша помощь, – ответил глухо, не поднимая глаз. Помолчал, собираясь с мыслями. – Обращался к знахарям и лекарям. Смотрели травницы и молодой духовник. Никто не сумел. Я и… подумал. Если вы тоже не знаете, как… снять колдовское проклятие с моего сына… то, может… хотя бы… подскажете, как это сделать.

Деметра удивилась, подняла на меня глаза. Не чёрные вовсе, как показалось мне ещё в таверне, но светло-карие, тёплые, почти ореховые. Стремительно менявшие окрас от тёмного до почти золотистого.

– Правда? В этом дело? – бруттская колдунья пристально вгляделась в моё лицо, но прочесть мысли, конечно же, не сумела. – Так ты из-за… ребёнка?

Я помолчал, она тоже.

– Расскажи, – велела наконец Деметра, устраиваясь на мешках поудобней.

Лицо колдуньи оставалось сосредоточенным и хмурым, пока я медленно, подбирая слова, вспоминал об ужасной ночи. Как легло проклятие на жену и сына, как убил я подлую ведьму…

О том, как целый год наблюдал за гаснущим младенцем, говорить не стал.

Деметра же хмурилась с каждым словом всё больше, но не перебила ни разу.

– Всё? – спросила, когда я закончил. – Врать тебе не стану: сложное задумал дело. То проклятие поразило и тело, и разум… Думаю, что оттянуть чёрную материю от тела мы сумеем. Но скажу сразу: разум исцелить куда сложнее. Твой сын ещё очень мал и проклят с рождения, а потому… Если не очистить сознание до трёх зим – после можно уже не торопиться.

Я молча подкинул веток в колдовской огонь, и тот взметнулся яркой струйкой вверх, выпустил в ночную мглу несколько голубых искр.

– Не отчаивайся, староста, – неожиданно проронила бруттская колдунья. – Есть ещё время. Ты на верном пути. Если не сумеем мы, то я спрошу совета у Сильнейшего, как только мы доберёмся обратно до гильдии. Лишь бы не отказал… – поймав мой вопросительный взгляд, Деметра пояснила, кутаясь в меховую накидку, – по уставу, маги гильдии не имеют права помогать местным жителям. Только те, кто завершил путь обучения и отправился в мир с приобретёнными у нас знаниями, могут использовать их по своему усмотрению.

– Глупый устав, – буркнул я под нос, глядя в кровавую кромку угасающего костра.

– Какой есть, – ровно ответила Деметра Иннара, протягивая руку к судорожным языкам пламени.

Те взметнулись ввысь по её молчаливому приказу, а я подумал, что даже подлое искусство Тёмного можно использовать во благо.

– Тогда я сам вступлю в вашу гильдию! – вдруг глухо выдохнул я, мало задумываясь о том, что говорю. – И ваш Сильнейший новому адепту в помощи уже не откажет! А если всё же поленится – то я сам сниму проклятие, если вы все… горстка бестолковых, бесполезных шарлатанов!

Я резко поднялся, отошёл прочь от костра, подальше от ошарашенного взгляда бруттской колдуньи. Темнота за пределами костра окутывала почти мгновенно, несмотря на сверкающий снежный покров. Размеренно дышал во сне ночной Стонгард; повсюду стояла тишина, и лишь моё сердце частым набатом отдавалось в голове.

– Не знаешь, что говоришь, староста, – ровно, но отчётливо выговорила за спиной Деметра. – Только самых способных берут в гильдию… или за очень крепкую услугу. И отказывают у нас даже своим…

Я усмехнулся: волчьи законы!

– Тогда я сам разберусь, – огрызнулся я, успокаивая бурлящую кровь. – Есть же в вашей гильдии толковые книги… или маги, которые сведущи поболее, нежели ты и твои волчата?

Слово вырвалось невольно, безрассудно; сказал и тотчас пожалел. Ни к чему выдавать свои чувства перед колдунами, которые могут легко использовать их против тебя.

Деметра, против ожиданий, не разгневалась – рассмеялась. Я обернулся в удивлении, меряя колдунью долгим взглядом. Улыбка её красила, бросала живые краски на бледное лицо.

– Волчата, говоришь? Скорее, молодые волки! Или ты думаешь, что гильдия послала бы в ваши земли неопытных учеников? Люсьен и Эллаэнис – лучшие в гильдии! Самые талантливые и сильные адепты из всех, кого я видела. И, подозреваю, оба утаивают свой истинный потенциал. Дальновидно с их стороны – нельзя позволять, чтобы о тебе знали всё, даже твои учителя…

– Ты – их учитель?

– Нет. – Деметра помолчала, улыбка спала с лица. – Я помогаю Сильнейшему и отвечаю за результат наших трудов. Боюсь, мне уже нечему учить Люсьена и Эллу.

– Настолько сильные маги?

– Тебе действительно интересно, староста? – усмехнулась колдунья. – Зачем спрашиваешь?

– Интересно, – ровно солгал я. – Хочу знать, чем вы занимаетесь у себя в гильдии. И чего мне ожидать, когда я к вам попаду.

Деметра расхохоталась – открыто, от души. Хлопнула себя по коленям, от чего длинные языки угасавшего костра с гулким рёвом взметнулись вверх.

– А ты действительно не такой, как все, староста! Недаром Сильнейший говорит, что больше всего самородков на стонгардской земле… Но не о тебе сказано, не обольщайся! Не вижу в тебе магического дара, даже малейшей искры не вижу. Хотя желание похвально…

Я едва зубами не скрипнул, хотя ведьма вовсе не оскорбляла меня, просто была предельно искренней. Менее убогим от этого чувствовать я себя не стал. Что ж, держись, капитан имперского легиона! Впереди долгие битвы, и этот камень – лишь первый из тех, которые полетят в тебя на пути к победе.

Да и чего лукавить – сам-то расспрашивал колдунью, чтобы узнать, если возможно, слабые стороны уважаемых магов…

– Если не ваши… коллеги… знают, как снять проклятие… то кто?

Улыбка вновь спала с лица колдуньи, сжались в полосу тонкие губы. Я подождал, но Деметра Иннара не нашлась, что ответить. Я удовлетворённо кивнул.

– И не нужно говорить… чего во мне нет. Не все… достигают вершин на голом таланте.

Деметра некоторое время вглядывалась в моё лицо, затем покачала головой.

– Ты безумец, староста. Запретить тебе я не могу, даже походатайствую перед Сильнейшим, если потребуется. Но среди магов… как выживешь? Я не смогу тебя защитить…

Я вспыхнул, вновь отвернулся. Меня! Защитить! Сумасбродная женщина!

– И что ты предлагаешь мне делать? – спросил как мог спокойно.

Деметра меня поняла, но взгляд её от этого более сочувствующим не стал. Я почти услышал её мысли – отчаявшийся отец, готовый на бессмысленный риск ради проклятого сына; упрямец, на которого не действуют ни доводы рассудка, ни обстоятельства.

Ведьма промолчала.

– Значит, решено, – жёстко усмехнулся я. – Ступай, отдохни, я посижу ещё.

Сомнения на лице колдуньи были написаны яркими красками, и свои выводы я сделал – что бы ни искали заезжие маги, а я должен раздобыть это раньше их. Тогда ни у них, ни у меня выбора не останется – помогут, никуда не денутся.

– Лучше ты, староста, – помедлив, отозвалась бруттка. – Я не устала.

А ведь ведьма видела ещё больше, чем я думал. Мои воспалённые глаза от её внимания не ушли. Да и Тёмный с ней…

– Я вот спросить хотела, – вдруг коротко усмехнулась Деметра, когда я отошёл на шаг от костра, – с чего ты назвал моих коллег волчатами? Или думаешь, что младше нас с тобой?

Я удивлённо обернулся.

– Эллаэнис даже старше, – продолжала колдунья, видимо наслаждаясь моим лицом. – Хотя по меркам её народа она почти дитя. Люсьену двадцать восемь зим. Столько же, сколько тебе, староста. Не удивляйся: в деревне всё про тебя выпытала. Просто ты свою жизнь уже прожил. А он, можно сказать, ещё даже не начинал…

И усталость вдруг обрушилась горным камнепадом, придавила и без того опущенные плечи. Как же так, Великий Дух? Отчего я в свои три десятка зим – глубокий старик, в то время как…

Выдохнул решительно, почти яростно; подхватил лежавший у походных сумок двуручник, накинул капюшон меховой куртки.

– К рассвету вернусь, – бросил ошарашенной колдунье. Ночевать с магами под одной хлипкой крышей гостеприимных шатров внезапно расхотелось.

Шёл к расщелине быстрым, судорожным шагом, искал покоя в опасной ночи, не в силах выдерживать пристальный чужой взгляд.

Плохо, когда о тебе знают всё. Хуже, когда видят, о чём ты думаешь.

Кони утопали в снегу, но по-прежнему покорно шли выбранной мною тропой. До Живых Ключей оставалось совсем немного – несколько часов трудного подъема, и мы достигнем поющих водопадов, которые сейчас, должно быть, ещё не выпускали из-под ледяной корки ни единой капли целительной влаги. Прийти бы сюда через месяц-другой да напиться живой воды вдоволь…

Нам везло: за все дни перехода не случилось никакой беды; не выпадал снег, не настигала метель. Не знаю, отчего хмурились кутавшиеся в меховые плащи маги, но я радовался каждому шагу – не часто в последние годы довелось мне бывать так высоко в горах. Вдыхать редкий, пьянящий воздух, прикрывать слезящиеся глаза от режущей белизны близких вершин, касаться рукой неба…

– Мы уже близко, – подала голос Эллаэнис, поглядывая по сторонам. – Чувствую…

– Предупреди нас, когда будем рядом, староста, – прерывисто попросила Деметра.

Я не ответил, лишь чуть провернул голову – слышал, мол. После памятного разговора у костра говорить нам оказалось не о чем; молчала и колдунья. Единственным собеседником вновь стал Люсьен – парень то пытался меня поддеть, то шутил о суровых стонгардских нравах, то принимался нас сравнивать по всем параметрам, каждый раз понуро опуская темноволосую голову. Скорбь его была, конечно же, наигранной: хитрый маг нимало не жалел ни о своём росте, ни о силе, в которой он мне уступал так же, как щенок матёрому волку.

– Стонгардцы – особый народ, – принимался вдруг рассуждать молодой брутт. – Вроде люди, как мы или сикирийцы, но откуда тогда эти рост и сила? Великаны! Вам завидуют даже оглумы с дальних островов, да и реттоны давятся от зависти, глядя на ваших воинов! Всего у вас с избытком, только… ума не хватает, – Люсьен хмыкал, отъезжал подальше заблаговременно. – Хотя… может, как раз по этой причине. Разленились! Живёте на своих бескрайних землях, покуда вас никто не трогает, и горя не знаете! Совсем не как у нас – каждая горсть пыли записана за каким-нибудь из лордов. Поневоле начнёшь головой работать, как выжить и как обогнать!

Меня такие разговоры даже забавляли. Смотрел на мага сверху вниз, в чём-то соглашаясь, в чём-то мысленно споря, но не прерывал, позволяя парню наболтаться вдоволь. Стонгардцы действительно выше и крупнее прочих человеческих народов, но ленивой нашу жизнь назвать я не мог. Бруттские и сикирийские плодовитые земли даже не знают, как мы боремся со своей стихией, выживая в суровом климате день за днём, год за годом. Никто не жаловался; у соседей имелись свои проблемы – вот только мы к ним с советами не лезли.

– Женщины ваши красивые, – снова подавал голос из-за спины Люсьен. – Выразительные черты, полные губы… Хотя ростом, конечно, великоваты. Такие вот, как ты, бородачи, тоже могли бы быть приятнее глазу. Только лишнюю шерсть бы сбрить…

К таким разговорам я не привык, потому прислушивался с удивлением. Женщины наши мне действительно нравились больше бруттских – вот уж поистине неказистый народ – или даже сикирийских, но о причинах я не задумывался. Теперь же, поневоле сравнивая рубленые, резкие черты Люсьена и чётко выраженные, заострённые у Деметры, вспоминал наших ло-хельмцев и понимал правоту молодого мага. С теми же смуглыми сикирийцами даже внешне объединяло нас куда больше, чем с западными соседями…

– Скоро, – предупредил я. – За той скалой.

Мои маги напряглись, прислушался и я. Горы жили своей жизнью, вот только дыхание их будто поумерилось. И если впереди нас не ждала опасность, то я действительно постарел и растерял последний нюх.

– Неужели они успели раньше? – хмурясь, спросила Деметра. – Быть не может, чтобы мы опоздали!

– Мы и не опоздали, – неожиданно отозвался Люсьен. Я даже голос его не сразу узнал – настолько отстранённым, почти чужим он мне показался. – Это они пришли раньше. Теперь сидят в засаде, нас ждут. А сердце стихии по-прежнему на месте.

Молодой маг достал посох из-за спины, перехватил одной рукой, второй вновь вцепившись в поводья. Деметра Иннара больше не произнесла ни слова, и до самого утёса мы ехали молча.

Тропа была узкой; Ветер шёл шагом, то проваливаясь, то соскальзывая, фыркал от испуга, кося глазом на безжалостного хозяина. Я последовал примеру магов и вынул из перевязи двуручник. Серебро ярко сверкнуло на весеннем солнце, отражая и нетронутый снег, и голубые горные льды, и яркое безоблачное небо.

Я первым выехал из-за скалы, охватывая открывшуюся взору плоскую равнину быстрым взглядом. Небольшое озерцо схватилось толстой ледяной коркой, валуны и камни окружали источник Живых Ключей надёжным полукругом; несколько обмёрзших раскидистых деревьев ещё боролись за жизнь в снежной пустыне. Единственной дорогой, помимо той, которой пришли мы, была горная тропа на другом конце равнины; а по четырём сторонам света выбивались из подземного озера причудливо застывшие ледяные змеи, исчезавшие за обрывом – четыре водопада целительного источника.

Всё это я отметил мельком – ходил этой дорогой не раз, ещё когда служил в северо-восточной крепости имперского легиона – а в следующий миг я пригнулся, пропуская мимо себя шипящий электрический шар.

Позади раздалась ругань Люсьена – сквернословить парень, оказывается, тоже умел мастерски – и громкие заклинания обеих колдуний, а я рванул с места, направляя Ветра к самому озеру. Доехать до цели не успел – зелёная вспышка пронеслась совсем близко и зацепила меня на излёте, хлестнув наискось горячей волной.

Всхрапнул Ветер, лишившись всадника. Я рухнул с коня на полном ходу, тотчас перекатившись на ноги, и покрепче перехватил верный двуручник. Нас ждали давно: под деревцами я заметил свёрнутые спальники и сброшенные вещи; но от вида тех, кто расположился у Живых Ключей, я мигом забыл и про своих магов, и про остановившегося у самого обрыва боевого коня.

Потому что альдских нелюдей ненавидел с самой первой встречи. Зверств, творимых вот этими, в боевых плащах да эбонитовых доспехах, я нигде больше во всём мире не встречал.

– Кого я вижу! – насмешливо выговорил на бруттском высокий альд с кроваво-медными волосами, жидкими змеями струившимися из-под шлема. – Сама Деметра Иннара, дочь Сильнейшего! Старик сам даже в отхожее место уже не выбирается? Послать за артефактом горстку неопытных магов!..

– Зато вы, как погляжу, со своими знаниями уже второй день зады отмораживаете, – насмешливо подметил Люсьен, перехватывая свой странный посох обеими руками. – Что, не по зубам вам сердце стихии?

Рыжеволосый скривился, разглядывая молодого мага со смесью отвращения и равнодушия. За его спиной, почти у самой кромки подмёрзшего озера, стояли помощники – четверо хорошо вооружённых альдов, каждый из которых, без всякий сомнений, магией владел не хуже моих спутников. Великий Дух, а может, даже лучше…

Впервые в жизни я страстно желал победы магам – своим магам – потому что те, которые стояли впереди, были во сто крат хуже. Залить бы их паршивой кровью острые скалы…

– А-а, с вами ещё наша продажная сестра, – подметил тем временем рыжий, игнорируя молодого брутта. – Что ж, с перебежчиками у нас разговор короткий. Тхае…

Эллаэнис вспыхнула – посветлела тёмно-серая кожа, дрогнули серебристые, нежные губы… На миг показалось даже, что альдка сейчас расплачется – но вместо этого девушка громко выкрикнула заклятие – и сорвался с гор колдовской ветер, толкнул в грудь обидчика.

Тхае… шлюха…

В тот же миг тесная равнина ожила – маги разбежались кто куда, стараясь не попадаться под перекрестный огонь мелькавших в воздухе магических зарядов, огненных вихрей, ледяных игл и воздушных смерчей.

Я бросился к ближайшему альду, но рыжеволосый вскинул руку, не глядя – и невидимая стена ударила в грудь, выбила из-за клацнувших зубов кровавую слюну. К бесчестному неравенству в бою я уже привык за годы войны с бруттами – один тощий, высохший до скелета старик-маг мог положить с десяток наших добрых воинов. И если пятеро этих нелюдей были колдунами, шансов на победу я не имел никаких.

Великий Дух, впрочем, смилостивился надо мной: рыжеволосый отвлёкся на моих спутников, и я вновь рванул вперёд. В тяжёлых доспехах поспеть за легко вооружёнными альдами оказалось трудно – всё же отвык я от настоящего боя. Но и воинскую науку не забыл: едва ощутив дуновение ветра, какое только от движения случается, я провернул двуручник острием назад, всаживая клинок в подставившегося врага.

Яростный крик на альдском стал мне наградой; выдернув меч, мгновенно описал короткую дугу в воздухе, разрубая плоть вместе с доспехом. Захрипев, альд кулем повалился на обледеневшие камни, а я развернулся, встречая два клинка сразу. Не беспокойство – злую, тёмную радость испытывал я, глядя в серые лица подбиравшихся ко мне нелюдей. Потому что колдовской огонь заметил в глазах лишь одного из них, да и тот угасал стремительно, словно неопытный маг терял силу с каждым вдохом. Без своих заклинаний – кто они против меня? Зря вступили в ближний бой, ох, как зря! Церемониться с вами не стану…

Первым я атаковал мага – тот, хотя и ослаб, а всё же являлся угрозой посерьёзней, чем его крепкий собрат. Альд запоздало вскинул растопыренные пальцы, выкрикивая заклинание – но полыхнувшая мне в лицо огненная струя не остановила обрушившийся на него двуручник.

Колдун вскрикнул почти жалобно, когда посеребренный клинок разрубил плотную кожу лёгкого доспеха, соскользнув с плеча на шею. Выпад оказался неудачным – убить альда сразу не получилось; теперь враг бился в мучительной агонии, клацая зубами от животной боли. Глядя в искажённое мукой безобразное лицо, хотел добить – но второй мой противник сделать этого не дал, отвлёк от беззвучно страдающего собрата, достал меня колючим ударом узкого клинка.

Ответить ему я не успел: в меня влетело чьё-то безвольное тело, отвлекло от коварного врага. Последнему этого хватило: он сделал быстрый выпад, выбрав единственно удачный момент. Я провернулся боком, а потому меч вошёл глубоко в подреберье, между пластинами добрых стальных лат, прочертив под доспехом длинную полосу от лопатки до пояса. Сдавленно зарычав от давно забытой боли, резко развернулся, выбивая клинок из чужой руки, и выдернул меч из собственного бока, отбрасывая в сторону.

Альд сбежать не успел. Верный двуручник достал врага так же, как страдавшего в предсмертной агонии колдуна, разрубив кожаную кирасу у самой шеи. Этому повезло больше: острие рассекло жилы и сосуды, смерть его наступила тотчас.

Лишь тут я обернулся, охватывая быстрым взглядом поле битвы.

Плоская равнина с целительным источником теперь обезобразилась до неузнаваемости: опаленные камни, почерневшие скалы, залитый кровью снег, треснувший лёд. И почти у самого обрыва – Люсьен со своим нелепым посохом, жемчужина на котором потемнела до черноты, так же, как и лицо молодого мага. По искажённому лицу катились крупные капли пота, но помощь колдуну не требовалась: его противник-альд стоял на коленях, рыча и силясь выговорить хоть слово смертоносных заклинаний – и уже не мог.

Деметру и рыжеволосого предводителя альдов я не заметил, и лишь теперь вспомнил о том, кто отвлёк меня от противников.

Эллаэнис лежала у моих ног, отброшенная колдовским вихрем; глаза её были закрыты, белоснежные пряди разметались по камням – спутанные, обожжённые, с крупными каплями тёмной крови у висков. Нагнувшись, коснулся пальцами бьющейся жилки на открытой шее. Тотчас заправил двуручник за спину и поднял альдку на руки – унести подальше от поля битвы. Как только голова её коснулась моего плеча, мелькнула странная мысль – второй раз на руках ношу…

Я едва дошёл до озера и уложил бледную Эллу у деревьев, когда от обрыва раздался громкий в наступившей тишине голос:

– Силён, силён, псевдоадепт! Даже без своего посоха – силён. И непонятно, откуда черпаешь свою силу…

Я медленно двинулся в сторону обрыва, стараясь, чтобы снег не хрустнул под сапогом и камни не выдали осторожного приближения к цели. Рыжий на меня не смотрел – сосредоточил внимание на Люсьене, который, покончив со своим противником, напряжённо вглядывался в главного врага.

Последний из альдов удерживал за горло посиневшую Деметру на вытянутой руке, так, что колдунья всем корпусом отклонялась назад, нависая над пропастью. Кончики её сапог едва касались крутого обрыва, и бруттке пришлось ухватиться за руку своего же убийцы. Она даже не хрипела, цепляясь за жизнь из последних сил. И мне показалось – посерела бледная кожа, отдавая все соки по капле сомкнувшимся вокруг шеи пальцам.

– Отпусти её, – неуверенно потребовал Люсьен, выставляя посох перед собой.

Раздался резкий щелчок, и молодой маг зло вскрикнул, разжимая пальцы.

– Не получится, мой мальчик, – качнул головой альд, в то время как я сделал ещё несколько осторожных шагов вперёд. – Я прекрасно знаю, как выпивает магию твоя палка. Забудь. Я могущественнее тебя…

Я догадался, что последует за этим: рыжий нелюдь разомкнёт пальцы, и почти задохнувшаяся колдунья рухнет с обрыва. И Люсьен без своего посоха, верно, станет лёгкой добычей…

Альд наконец заметил меня, резко обернулся – длинные рыжие пряди хлестнули по серому лицу – и удивлённо выдохнул, когда сорвавшаяся с моих пальцев молния шипящей змеёй метнулась к нему.

К чести моих спутников, ни один из них не позволил оторопи возобладать над здравым смыслом. Мгновения хватило обоим: Деметра глотнула сквозь ослабшие пальцы мучителя живительный воздух, Люсьен вскинул ладонь, выкрикивая заклинание.

Рыжеволосого отбросило назад, прочь от обрыва, – и рука, ещё не отпустившая горло бруттской колдуньи, невольно потянула её за собой, дёрнув обратно на безопасную твердь. Там же Деметра и осталась, пережидая приступ сухого, надрывного кашля, в то время как Люсьен с перекошенным от напряжения лицом сделал несколько быстрых шагов вперёд.

Что делал молодой колдун, я не понимал – но то, как корчился от невидимых мук рыжий альд, сказало мне о многом. Но и я не позволил оторопи взять верх: выхватил двуручник из-за спины, раскрутил над головой…

– Нет! – хрипло выкрикнула Деметра.

Меч, уже почти опустившийся на голову вражеского колдуна, дрогнул в моих руках, отклонился от цели, царапнув кромку шлема и разрубив плотную кирасу на плече. Рыжий повалился наземь, клацая зубами. Победить Люсьена самоуверенному альду оказалось не под силу, что бы тот ни говорил: гильдия воспитывала прекрасных адептов, будущих свободных магов бескрайних земель.

– Он нам нужен живым, – отстранённо пояснил молодой брутт, подбирая свой посох. – Пока что…

Пока вязали по-прежнему обездвиженного альда, который всё силился, но так и не мог произнести ни слова, меня вопросами не донимали. Когда отволокли пленного к деревьям, где уже стояла, пошатываясь на нетвёрдых ногах, Эллаэнис, и я для надёжности дал рыжему предводителю нелюдей по макушке – заклятие заклятием, но я доверял лишь собственным методам – Деметра первой накинулась на меня, как рысь на близкую добычу:

– Ты – маг! Почему нам не говорил?

Я угрюмо молчал, лишь теперь осознавая случившееся. В тот момент продумать свои действия у меня не получилось: увидел врага, вспомнил нужные слова, сделал, как учил нахальный молодой брутт… и поразился результату не меньше окружающих. Вот только в отличие от них, чуда в своих действиях не увидел, и поступка этого стыдился, как и положено всякому честному человеку. Замарать свои руки и мысли тёмными силами – до такого ты, Сибранд, ещё не опускался…

– Говорил же – не такой он и деревянный! – хмыкнул Люсьен. – Поддаётся обучению! Хотя, по-честному, никогда бы не подумал…

– Быть не может! Я встречала самородков со стонгардской земли и почувствовала бы в нём искру! А он… он просто…

– Источник просыпается, – вдруг негромко, но так, что вокруг тотчас упала тишина, проговорила Элла. – Возможно, поэтому наш друг легко овладел… родной ему стихией. Сердце воздуха бьётся… всё громче…

И Деметра, и Люсьен мгновенно потеряли интерес к забавному недоразумению. Позабыв и про меня, и про альдского пленника, подошли к девушке, заглядывая ей в лицо. Эллаэнис стояла с закрытыми глазами и напряжённо хмурилась, кусая губы. Молчание затянулось; я заскучал. Сняв шлем, тряхнул головой, с благодарностью встречая холодный воздух: остудит горячие виски, взбодрит после жаркого боя.

Рыжий нелюдь в чувство приходить не собирался. Рука моя всегда была тяжёлой; в этот раз я силу свою и вовсе не рассчитал – двинул альда от души, не скупясь. Даже вражеский шлем для этого снять не поленился – чтобы удар уж точно цели не миновал. Отчего-то злился я на нелюдя больше, чем он того заслуживал; что-то возмущённое, гневное поднималось изнутри, когда я вспоминал высокомерного альда, едва не положившего обоих бруттских магов в одиночку… И как по капле выдавливал жизнь из неприветливой дочери Сильнейшего – тоже помнил.

В конце концов ждать мне надоело. Пока Эллаэнис колдовала, ни разу не шелохнувшись и не распахнув глаз, а двое её спутников что-то тихо обсуждали за девичьей спиной, я, не находя себе места, занялся делом: поймал испуганных коней, жмущихся у обрыва, привязал к обледеневшим деревцам. Альдские трупы перенёс подальше от Живых Ключей, за пределы равнины; обыскал да заложил камнями. Ни единого письма при нелюдях не оказалось; всё, что я нашёл – несколько самоцветов в карманах одного из них. Наших самоцветов, стонгардских – в альдских горах таких не сыщешь.

Пока я раздумывал над тем, как мне поступить дальше, и какие планы у моих бравых спутников – уже вечерело, и тени бросили свои краски на истоптанный за время боя снег и обледенелые скалы – Эллаэнис вдруг шумно вздохнула.

– Здесь, – с тихой уверенностью произнесла она, открывая глаза. – Как мы и думали. Это здесь…

Альдка, пошатываясь, прошла на середину ледяной глади озера, ступая по возможности мягко и осторожно, и раскинула руки, щёлкая пальцами. Тотчас заплясали весёлые огоньки на меховых рукавах, перебрались на плечи…

– Тхае, – невнятно выплюнул вдруг связанный альд. Я глянул на пленника с нескрываемым удивлением: после моего удара нелюдь пришёл в себя слишком быстро. – Долго же ты будешь взывать к сердцу стихии! Мы старались двое суток – сколько уйдёт у тебя, прежде чем понять?

– Как бы ты ни плевал ядом, почтеннейший Нуарэ, – отозвалась вместо альдки Деметра, – а только не сумел добыть сердце воздуха. Знатный род да древняя кровь оказались бессильны против простейшей головоломки? Так и не сумел найти верный путь?

– Сумел, дражайшая Деметра, – осклабился рыжий, – просто ключ долго подбирал…

Я из их разговора понимал примерно половину. Оба говорили на альдском, и у дочери Сильнейшего он оказался превосходным – беглым, уверенным, с дивными гортанными звуками и переливчатыми слогами, без мало-мальски различимого акцента. Даже сам Нуарэ подбирал слова чуть дольше – хотя, возможно, всё ещё сказывался крепкий удар по голове.

– Не говорите с ним, – подала голос от озера Эллаэнис, не глядя на пленника. – Он путает вас нарочно. Не мешайте…

– Бездарность, – лениво бросил рыжий, окинув тонкую фигуру альдки мимолётным взглядом, – постигшая в полной мере лишь воровскую науку. Выучилась нескольким простейшим трюкам, какими ярмарочные колдуны зарабатывают свои медяки – какой позор для представительницы одного из древнейших альдских кланов…

Элла вспыхнула от нелестных слов, и яркие блики, охватившие девичью фигурку, разом погасли. Впрочем, отвечать сородичу она не стала – вновь напрягла последние силы, щёлкнула пальцами, нахмурила серый лоб, быстро шевеля побледневшими губами…

– Вы потеряете здесь не меньше суток, пытаясь понять, – вновь подал голос альд. – И всё равно не успеете в срок. Сами знаете сказание: в день встречи зимы с весною, когда тают стонгардские льды…

– Заткните его, быстро! – крикнула от озера Эллаэнис, теряя последние силы.

Я покорно размахнулся, непонятно отчего поспешив выполнить приказ прекрасной альдки, но моё запястье перехватила крепкая рука. Отстранив меня, как досадную помеху, Люсьен спокойно присел напротив пленника.

– Не сбивай её, – почти дружелюбно попросил молодой брутт, не сводя с рыжего Нуарэ неподвижного взгляда чёрных, как ночь, глаз. – Видишь, как старается. Лучше скажи, почему вы потеряли столько времени? Что вас задержало?

– Говорю же: ключа не было, – медленно, словно нехотя, проговорил альд, в свою очередь не отводя от адепта гильдии немигающих глаз.

– Что есть ключ? – так же мягко спросил Люсьен, и Деметра вдруг подпрыгнула за моей спиной, нетерпеливо хлопнула по плечу: подвинься, мол. Я чуть провернулся, пропуская нервную предводительницу колдовского отряда, и та юркнула вперёд, едва не наткнувшись на сидевшего у моих ног Люсьена.

– Кровь, – помедлив, невнятно выговорил пленник.

– Всего-то? – удивился молодой колдун. – Жертвенная кровь?

– Нет.

– Что – нет?! – не выдержала Деметра, тут же прикрыв себе рот ладонью.

– Что – нет? – повторил Люсьен, не отрывая от Нуарэ чёрных глаз. – Чья кровь требуется?

– Того, кто рождён под сердцем этой стихии, – мучительно скривился альд. Лоб его прорезали глубокие морщины, на висках выступили крупные капли пота, но он по-прежнему смотрел в бездонные глаза Люсьена. – Кровь Стонгарда. Но не жертвенная. Тот, кто отдаст её, должен это сделать добровольно…

Нуарэ вдруг вскрикнул, дёрнулся всем телом, и Люсьен поспешно отпрянул, прикрывая глаза рукавом. От резкого движения парень едва не повалился мне под ноги, и я молча вздёрнул его за отворот мехового плаща, подождав, пока тот не утвердится на скользких камнях как следует.

– Гад, – фыркнул брутт, растирая глаза. – Зачем сопротивляться, когда все секреты уже выболтаны?

Люсьен отнял наконец рукав от лица, взглянув на меня натёртыми до красноты глазами, и улыбнулся почти весело.

– Теперь и я готов уверовать в вашего Великого Духа! А, Деметра? Слышала, что сказал господин Нуарэ? Добровольная кровь Стонгарда! Даже не знаю, где бы найти такую?

Вместо ответа Деметра повернулась ко мне. Стояла колдунья по-прежнему близко, так что ореховые глаза заглянули мне в лицо пытливо, почти проникновенно.

– Помоги нам, Сибранд, – попросила дочь Сильнейшего, разглядывая меня так, будто видела впервые. – Обещаю, всё для твоего сына сделаю. Уговорю отца помочь, если сама не справлюсь… только помоги нам. Прошу тебя. Время дорого!

Я смотрел на низкорослую бруттскую женщину со странным чувством. Ведь смолчала о том, что Сильнейший, главный маг гильдии, приходится ей отцом! Смолчала, не собиралась мои проблемы с родичем обсуждать – за мелкую-то услугу. А вот теперь – просит, лебезит, словно жизнь её от этого зависит. Совсем не так говорила со мной в таверне. Тогда она требовала, хлестала словами, как кнутом, – да и за короткую дорогу ласкового обращения от неё я не слышал. А вот теперь – просит… не как правая рука Сильнейшего, не как один из лучших магов гильдии – как женщина просит. Мягко. Искренне. Почти нежно. Словно мы одни, а помочь больше совсем некому…

– Что вы ищете? – выпалил прежде, чем дурные мысли забрались слишком глубоко.

Деметра нахмурилась, опустила голову.

– Ты всё слышал, Сибранд. Сердце воздуха, один из четырёх элементов для создания амулета стихий. За ним охотятся альды, и оставить его на прежнем месте мы не можем. Оно здесь, в Живых Ключах. В озере. Только достать его…

– …можно, лишь пустив тебе кровь, – закончил Люсьен с той же бесшабашной улыбкой. – А может, даром стараешься, Деметра? Рождённый и выросший в Арретиум Артаксарте может быть и полукровкой, а то и Тёмный знает, какая в нём кровь намешана…

Я нахмурился. Не от насмешливых слов молодого брутта, но от дикого, полубезумного взгляда, каким наградил его очнувшийся после гипноза пленник. Рыжий альд взглянул на Люсьена так, как заключённые смотрят на не понаслышке знакомого палача. Долго над этим, однако, размышлять я не стал.

– Я согласен, – проговорил глухо. – Что делать нужно?

…Когда я ступил на хрупкий лёд, в горной долине уже почти рассвело. Всю ночь трое колдунов проводили свой обряд, пока я присматривал за необычно тихим пленником. Даже раны обрабатывать не стали – спешили. Затеи магов я не одобрял – отбирать у нашей земли принадлежавшее ей сокровище – но и возражать не стал тоже. Если за сердцем воздуха, или как там назвала артефакт Деметра, действительно охотятся альды, то уж лучше гильдия магов, чем нелюди. А уж потом, как только сдержит обещание бруттская колдунья, да снимет проклятье с Олана, можно будет и послать весточку начальнику стонгардского легиона – а там уж пусть другие люди, повлиятельнее меня, решают, что делать.

– Разведи руки, – попросила Элла, и я послушно растопырил пальцы, стоя в центре странного круга с мерцающими вокруг бликами зелёного огня. Пламя горело прямо на льду, но совершенно не грело – и всё же, как показалось мне, проседал кое-где толстый лёд, стекали по нему быстрые крупные капли…

Мои маги решили, что добровольная жертва включает в себя также и самостоятельное кровопускание; я не спорил. Ожидая сигнала от Деметры, я придерживал между пальцев тонкое лезвие узкого альдского кинжала и, давя в себе поднимавшееся беспокойство, думал об отвлечённом. В голову лезли мысли о детях. Какой-то завтрак приготовит им сегодня не шибко ловкая Октавия? Как справляется с Оланом? Чем занимает старших сыновей? Великий Дух, как тянулась душа к дому! Почти так же остро, как тянулась она прочь от него – когда телом я находился как раз-таки в родных стенах…

– Сейчас! – крикнула Деметра, и я одним движением перехватил кинжал поудобнее, полоснув лезвием широко, от души.

Закапала кровь из рассечённой ладони в центр ледяного круга. Ярче вспыхнуло зелёное пламя. Тише стали голоса колдунов. И странный гул поглотил все внешние звуки, намертво отрезая меня от живого мира.

– Сибранд! Сибранд!.. – позвали откуда-то далеко.

Я отстранённо глянул на плотную стену дрожавшего зелёного огня, на магов, которые, как ни старались, а избавиться от ими же выстроенной защиты не могли.

– Беги оттуда, староста! Беги!..

– Тёмный!.. Не могу прорваться!..

Дрогнул под ногами посеревший лёд. Быстро впиталась брызнувшая на него кровь, смыло её первыми же прорвавшимися наружу струйками прозрачной, как слеза, воды. И ни единой мысли не успело мелькнуть перед тем, как со страшным грохотом треснули льды горного озера, и вместо бурлящего потока, пробуждающего водопады, я вдруг полетел в тёмный, холодный, воющий северными ветрами бездонный колодец.

Я ошибся: дно у колодца всё же имелось.

Если, конечно, прозрачную, сверкающую сферу можно назвать дном. Я рухнул на неё как будто с небольшой высоты, даже не почувствовал боли в раненом боку. Лязг доспехов и мой сдавленный вскрик оказались единственным, что нарушило покой в дивном месте, куда я попал.

Кружились в темноте сверкающие кристаллы, слепили голубым сиянием причудливые капли, дрожали в безветренной бездне застывшие снежинки… и лишь наверху, бесконечно далеко от меня, мигало тусклое пятно дневного света.

Я утвердился на ногах, мельком отметив, что на рассечённой ладони не осталось и следа от глубокого пореза, и огляделся повнимательней. Может, маги бы и сообразили, куда их занесло колдовским обрядом, но мне никто не потрудился всё объяснить заранее. Что делать, я тоже не знал. А потому решил попросту выбираться из прекрасного, но всё-таки не слишком гостеприимного места, и единственным путём я выбрал тот, что посложнее: он вёл наверх.

Альдский кинжал по-прежнему находился у меня в руке, и долго ждать я не стал: зацепился острием за ближайший тускло мерцающий голубой кристалл, вогнал поглубже, чтобы узкое лезвие выдержало мой вес. Альдскую сталь я уважал: умели нелюди делать оружие. Впрочем, во всём, войны касавшемся, серокожие преуспели…

Кинжал вошёл на удивление легко в необычно податливую породу, и я тотчас оттолкнулся от обманчиво-прозрачной сферы, прыгнул вперёд и вверх, подтягиваясь на одной руке. Второй я зацепился за острый уступ, с трудом взбираясь на зависший в воздухе кристалл. Ближе от моих усилий пятно света не стало; я тотчас усомнился в правильности того, что делаю. Однако упрямо вогнал острие в следующий кристалл…

Я понимал, что нахожусь где-то очень далеко, и уж точно не на дне горного озера, чьи льды треснули подо мной во время обряда. Проклятые маги не просто взяли долю моей крови, но принесли всего меня в жертву своим интересам. Великий Дух свидетель, они не понимают, кто такой Сибранд Белый Орёл! И уж точно не знают, что он никогда, никогда не сдаётся…

Взобравшись на очередной дрожащий голубой кристалл, я остановился, переводя рваное дыхание. Я всё ещё находился в неизвестности, вокруг по-прежнему кружились снежинки и крохотные капли застывшей влаги, то тут, то там вспыхивало короткое свечение – как быстрые молнии без неизбежного грома. Выход не стал ближе, а понимания не прибавилось. Тишина, темнота, освещаемая лишь кристаллами и короткими слепящими разрядами невидимых молний; одиночество. Как там говорила Деметра – сердце воздуха? Приветливо же его царство, ничего не скажешь!

– Великий Дух! – выкрикнул, чтобы только услышать собственный голос. – Где я?!

И едва не захлебнулся от плеснувшего мне в лицо свежего, острого, пробирающего воздуха, поднявшегося из глубин стылого колодца. Мелькнуло перед глазами несколько бледных фигур, и тотчас подхватил меня дикий вихрь, оторвал от рассыпавшегося колкими снежинками кристалла. В безумной воронке внезапно сорвавшегося смерча я не видел ничего; лишь бесконечный ветер, завернувший меня в ледяные объятия, будто в кокон…

Взвыл кто-то жутким голосом, рассмеялся потусторонним смехом сумасшедший вихрь, вогнал в плоть колючие иглы злой ураган; и в тот самый миг, когда я понял, что сопротивляться больше нет сил, и что я сейчас захлебнусь, замерзну насмерть в воздушном потоке – меня вышвырнуло оттуда, как кидает волна на берег безвольное тело утопленника.

Я покатился через клубы белого дыма к сверкающим ступеням, умудрившись не перепутать верх с низом, и лишь подняв голову и обведя очумелым взглядом то, куда попал, судорожно вцепился в светлую лестницу обеими руками.

Потому что режущая синь была только вверху. Внизу расстилались дивной скатертью горы, леса и моря – такие маленькие, что уместились бы на моей ладони, но такие далёкие, что я не рискнул даже протянуть за ними руку. И дивный белый дым оказался рваными клубами облаков…

– Тыне маг, – услышал я за спиной. – Что делаешь здесь, сын Стонгарда?

Вскинув голову, я понял, что всё же сошёл с ума: по небесной лестнице спускался ко мне человек – вроде бы человек – в слепящих белых одеждах. Приглядевшись к нему, я лишь даром измучил заслезившиеся глаза: лицо его оказалось сплошным комком света, режущим, строгим, беспощадным…

– Я… не маг, – с трудом вытолкнул из себя, до боли напрягая пересохшее горло. – Пришёл за… сердцем воздуха.

– Удивительный человек! – не то поразился, не то восхитился собеседник. – Слаб, но настойчив. На коленях, но не сломлен. Ранен, но не побеждён…

– Мне… очень… надо, – с трудом утвердившись на ногах – под них я старался не смотреть – проговорил я. – Добуду этот… элемент… и маги пустят меня в гильдию. Обязаны будут помочь. У меня… сын…

– Знаю, – внезапно прервал меня светящийся дух. – И не будь на то воля Великого, не стоял бы ты здесь передо мной. Вот только сумеешь ли взять то, за чем пришёл? Совладаешь ли?..

Отвечать вдруг стало некому: собеседник исчез так же неожиданно, как и появился. Впереди всё так же мерцали светящиеся ступени, и я, не задумываясь, пошёл наверх.

С каждым шагом всё тяжелей становились стальные доспехи, всё больше мешал заправленный за спину двуручник, всё острее чувствовалась боль в раненом боку и всё прерывистее становилось трудное дыхание. Не в силах выдерживать собственный вес, я рухнул на колени, глотая раскрытым ртом редкий воздух, пополз вперёд, помогая себе руками, упрямо преодолевая ступень за ступенью, и в конце концов сомкнул отяжелевшие веки, чтобы не видеть слепящее небо – этот бесконечный поток света повсюду, повсюду…

Олан. Дети. Меня ждут. Куда бы ни забросили доверчивого стонгардца шарлатаны из гильдии магов, но он выберется отсюда живым. И не с пустыми руками! Я вернусь домой. Заставлю проклятых колдунов помочь! Ещё поборемся… ещё… поживём…

И внезапно свет расступился, а высохших губ коснулся лёгкий ветер. Вдохнув подарок жадно, всей грудью, я открыл наконец глаза. И медленно, преодолевая тяжесть всего мира, поднялся на нетвёрдых ногах.

Я стоял на небольшой круглой площадке, и светлый материал её лишь напоминал мрамор. В центре, над белоснежным постаментом, отбрасывала серебристые блики сияющая сфера, внутри которой перетекали струи тихих ветров, крутились капельные ураганы, не в силах прорваться за пределы крохотной тюрьмы.

– Сердце воздуха, – выдохнул восхищённо.

И тотчас вскрикнул от болезненного удара в плечо. Рывком обернувшись, заметил лишь, как замелькали кругом фигуры вроде человеческих – не те ли самые, что меня со дна колодца доставали? – и выхватил из-за плеча двуручник, когда очередной разумный вихрь промчался мимо, ударив в раненый бок коротким электрическим лучом. Говорить оказалось не с кем – того, в белых одеждах, поблизости не наблюдалось, а эти, непонятные, его мирных настроений явно не разделяли. Сражаться против бесплотных духов с одним мечом в руках представлялось делом гиблым, но я не сдавался, отмахиваясь от шипящих сгустков почти с задором: не знали воздушные стражи цену моей выносливости!

Размахнувшись, вогнал меч в упругий поток, вскрикнул от ответной боли – словно молния перетекла по лезвию в уставшее тело – и отшатнулся назад, ударившись спиной о постамент. Так близко! Резко развернувшись, выпустил из рук верный двуручник, схватился, не раздумывая, голыми руками за серебристую сферу…

Сердце воздуха оказалось внезапно тёплым, как дыхание лета, и почти живым на ощупь. Вот только держал я его недолго – сверкающий шар вырвался из рук, ударил в защищённую стальными латами грудь… и исчез. Я растерянно обернулся к воздушным стражам; подхватил меч, но те нападать не спешили, замерли молчаливым полукругом.

– Вижу на тебе благословение Великого Духа, – зазвучал в голове уже знакомый голос. –Творцу Мира лучше знать, кому отдать сердце стихии, и не мне, хранителю, оспаривать такое решение. Жаль… я ждал магов. Им благодати Духа не снискать, и с ними мы расправились бы куда быстрее… Прощай, дитя Стонгарда! Проследи, чтобы с нашим сердцем обращались бережно…

Я открыл рот, чтобы уточнить, и тотчас закрыл: в груди моей, там, куда ударила серебристая сфера, разливалось непривычное тепло. Опустив голову, я и вовсе потерял дар речи: сверкал мой стальной доспех, как драгоценный металл, вились сияющие нити из-под потных лат, и под ними билось, как в тесной клетке, сердце стихии…

Вот только что делать с желанной добычей, и как расстаться с дивным свечением, что забралось под кожу, я не знал.

– Не переживай: твои спутники разберутся, – прочёл мои мысли хранитель. – И не унывай: теперь получишь от них, что затребуешь. Великий Дух с тобой, Сибранд! Не забывай лишь о нём, и всё исполнится… А теперь – лети, человек! Удержи, если сможешь, сердце Стонгарда!..

Разверзлись подо мной белоснежные плиты мраморной площадки. Рухнул треснувший постамент, затерявшись в рваных облаках. И с жестокой неизбежностью, рассекая плотный ледяной воздух, я камнем полетел вниз – навстречу стремительно приближавшимся нитям рек, гор и ещё тёмных после затяжной зимы стонгардских лесов…

Сознание помрачилось; мир исчез перед темнеющим взором, и момент удара о землю – был ли такой? – я благополучно пропустил. Из воздушной колыбели, безмятежной, сияющей, прекрасной – меня выбросило в жидкий, шумящий, разреженный лёд.

А в следующий миг я распахнул глаза, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть, не раскрыть рта – и лихорадочно принялся загребать бушевавшую вокруг меня водную стихию. Добрый хранитель воздушного царства не особо церемонился, вышвырнув меня прямо в бурлящий горный поток – пробудившийся, судя по громадным льдинам, только недавно…

Мне всё же удалось найти верх – блеснуло тусклое солнце сквозь толщу мутной от талого снега воды – и несколькими мощными рывками добраться до поверхности. Стальные доспехи потянули вниз, как только я вынырнул, жадно глотая пробирающий горный воздух, и двинувшая по затылку льдина вновь накрыла меня с головой, заставляя уйти на глубину. Тело уже сводило судорогами, когда я упрямо пробирался сквозь узкий туннель талого снега, бурлящей воды и кусков льда, но я ни на миг не усомнился в том, что выберусь, выживу, глотну ещё не раз родной воздух. Вернусь домой, где меня ждут, каждый по-своему, четверо моих сыновей…

– Сибранд!..

Лёгкие уже разрывало в груди, когда я рванулся из последних сил, выбрасывая наверх закованные в сталь руки – и внезапно почувствовал, как кто-то вцепился в них с той стороны, принимаясь без особого успеха тащить меня наружу. Этого не требовалось: лишь только перестал тащить меня безудержный горный поток, и я сумел глотнуть живительного воздуха, как тотчас бросил себя прочь из воды, цепляясь сапогами за подвернувшиеся острые скалы.

Берег оказался совсем близко, сразу за каменистым выступом, с которого свисала, удерживая меня за шею, самая прекрасная женщина из всех, кого я видел. С бесконечно добрым, отзывчивым, но почему-то очень усталым лицом…

В следующий миг я сморгнул заливавшую глаза ледяную воду, и вместо трепетного образа, вырванного из глубин подсознания, я увидел крайне озабоченное, перекошенное от непомерных усилий, скованное отчаянием лицо бруттской колдуньи.

– Ну же, староста! – надрываясь, крикнула Деметра. – Ещё немного! Помоги мне!

Я честно оттолкнулся тяжёлыми сапогами от скользких скал, цепляясь за выступ, с которого свисала колдунья, в то время как она ещё крепче вцепилась в мою шею руками, не желая расставаться со своим уловом. Тянула из последних сил, надрываясь и отплёвываясь от брызгавших ей в лицо ледяных капель, не замечая, как сама съезжает с выбранного ею уступа – тянула меня за шею, за плечи, цепляясь за пластины стальной брони тонкими, слабыми, бесполезными женскими руками…

Во мне совсем не осталось сил, когда я сделал последний рывок, израсходовав на это не физические, но духовные запасы – а в следующий миг я повалился на уступ, едва не подмяв под себя бруттскую колдунью. Деметра и сама была уже мокрой, и вымокла окончательно, пытаясь оттащить меня подальше от пробудившегося горного потока. Я ничем помочь колдунье не мог, пережидая жестокие судороги, а у неё никак не получалось сдвинуть тяжёлого воина с места в одиночку. Может, не будь на мне доспехов в половину моего веса, да будь я пощуплее раза в два – получилось бы у упрямой бруттки вытащить меня на берег. Но после десятой попытки Деметра остановилась в нерешительности – всего на миг – затем встряхнула кистью, вскидывая руку ладонью вверх. В небо выстрелил яркий зелёный луч, полыхнул ослепительной вспышкой на фоне темнеющих облаков.

Великий Дух, уже вечер! Сколько же я провёл, скитаясь по одному из твоих царств?

Откашлявшись, я перевернулся на бок, проводя рукой по лицу, чтобы отбросить вылезшие из-под шлема мокрые пряди. На посиневшей ладони чётко виднелся длинный бледный шрам, и я слабо удивился: помнится, попав в дивный колодец, я никаких ранений у себя не заметил. Только боль чувствовал там, где услужливо подсказывала память.

– Сейчас, сейчас, – опустившись рядом со мной на колени, быстро проговорила колдунья, – подойдут Люсьен с Эллой, мы поможем. Как же ты нас напугал! Вначале искали тебя в озере, потом разделились. У Живых Ключей четыре водопада, а нас всего трое, да и обойти их все тяжело. Я спустилась вниз, вдоль по реке. Люсьен сказал, что это безнадёжно, но я знала, я чувствовала… и Элла сказала, что сердце бьётся – где-то совсем близко. Странно, что не она первой нашла тебя…

В ответ я закашлялся, удивляясь сам себе. Последний раз я чихал ещё в детстве, а тут…

– Сколько… я…

– Мы искали тебя три дня, – ответила Деметра, осторожно расстёгивая кожаный ремень моего шлема. – Надеялись хотя бы выловить твоё тело и узнать, что же всё-таки произошло там, наверху. Обряд завершился неудачно, и мы… не знали, как всё исправить. О Сибранд! – внезапно выдохнула колдунья, и усталое лицо прорезала короткая, как вспышка молнии, улыбка. – Я и не надеялась, что ты жив! Хвала небесам…

Я удивился: ей-то какое дело? Деметра тем временем сняла с меня шлем, принялась развязывать перевязь с оружием; затем нахмурилась, разглядывая моё лицо пристально и почти недоверчиво.

– Как тебе удалось?!

Видимо, неуместность вопроса колдунья поняла тотчас, потому что вновь сосредоточенно и уже молча принялась за дело. К тому времени, как я сумел наконец сесть, разглядывая окружающий мир вяло и отчуждённо, она освободила меня от большей части доспехов, так что теперь я сидел в единственном наруче и в поножах поверх противно дрожащих ног. Их крепость я всё же испытал, медленно поднявшись на скользком от ледяной воды каменном уступе. Пробирающий холод, к которому я всегда считал себя привычным, остановил, казалось, даже кровь в жилах. Будто насквозь пронзают ледяные иглы, и без одежды, доспехов, тепла ты кажешься сам себе беззащитным, как щепка, перед природной стихией…

– Сибранд! – Деметра подлетела ко мне, ухватила за дрожащий локоть. – Куда ты собрался? Обожди немного, сейчас Люсьен подойдёт, он уже близко…

Ну вот ещё! Принимать помощь от насмешливого молодого брутта – да я лучше ещё раз искупаюсь в горной реке!

– Сибранд, – видя, что уговорами меня не взять, вновь приступила ко мне Деметра, – перешеек скользкий. Ты ослаб. Если упадёшь, я не сумею тебя удержать. Но на этот раз доставать тебя из воды будет уже Люсьен.

Пытаясь меня остановить, Деметра упёрлась ладонями мне в грудь, защищённую от пробирающего вечернего холода лишь мокрой рубашкой, и вдруг вскрикнула, когда из-под её пальцев брызнул яркий серебристый свет. Не веря своим глазам, колдунья рванула мою рубашку – треснула надорванная ткань – и замерла, разглядывая дивное мягкое свечение у меня в груди. То и дело прорывались из-под посиневшей кожи слепящие лучи, и виднелась в хитросплетениях крошечных ураганов белая, как вспышка молнии, чудесная сфера. Деметра подняла на меня поражённые глаза – светло-карие, почти золотистые – но спросить ничего не успела.

– Зачем звала, госпожа Иннара? – раздался за её спиной насмешливый голос. – Мы тут явно лишние!

Деметра вспыхнула, развернулась, встречая пристальные взгляды своих спутников. Я услышал мелодичный голос альдки, вскрикнувшей почти радостно:

– Сердце воздуха, оно у него!..

И даже успел сделать несколько самостоятельных шагов по скользкому перешейку к берегу, перед тем, как обессиленно повалиться на мокрые камни Живых Ключей.

Обратно вести магов пришлось другой дорогой, в обход горы, а значит, теряли дня два, не меньше. Но лучшего пути я не придумал: находясь у подножия водопадов, со стороны отвесных скал, мы бы ни за что не поднялись наверх. Теперь, когда сердце воздуха было у меня, и нетерпеливые маги поглядывали в мою сторону с навязчивым интересом, я тоже заразился их беспокойством, но совсем по другой причине: не мог дождаться обещанной награды.

Мы и без того задержались с отправкой: пока Люсьен с Эллой привели лошадей, пока собрались в дорогу – упрямая бруттская колдунья никому не позволила и шагу ступить, не убедившись, что все в отряде целы и здоровы – прошёл почти день. Мною Деметра занялась лично: зажгла колдовской костёр, усадив меня поближе, велела содрать мокрые тряпки и заменить их сухими вещами, едва ли не силком влила в глотку крутой кипяток. Я терпел такую заботу, покуда её спутники отлучились за своими лошадьми – Ветер ходил за клячей Деметры, как привязанный – и странно приятным мне показалось такое внимание. Хотя и мало что осознавал от крупной дрожи да мучительных судорог, а всё же отметил, как осторожно растирала меня сухими ладонями бруттская колдунья, как то и дело шептала слова каких-то заклинаний – проклятое колдовство! – заставляя огонь разгораться сильнее, а кровь в жилах течь быстрее. Я окончательно размяк, даже, кажется, уснул, потому что пришёл в себя от звука голосов, и с трудом понял, что говорят обо мне.

– Точно не сумеешь? – мрачно уточнял Люсьен. – Глупо тащить за собой деревенского старосту через весь Стонгард, чтобы вытащить из него третий элемент.

– Я не рискну, – отвечала Деметра, и голос её казался не менее мрачным. – Я никогда этого не делала, и боюсь, что… наврежу сосуду.

Молодой брутт уничижительно фыркнул.

– Сосуду! Этому-то дикарю? И что с того?

– Деметра права, – подала голос альдка. – Мы можем его убить, если проведём обряд без Сильнейшего. Придётся идти с ним в гильдию.

– Тёмный с вами, – отмахнулся от спутниц черноглазый колдун. – Делайте, как хотите.

Люсьен оказался единственным невредимым человеком в отряде. Все остальные возвращались обратно подкошенными: Эллаэнис потеряла много крови, так что и в седле держалась, должно быть, из чистой гордости; Деметра, доставая меня из горной реки, сама промокла насквозь, а поскольку занималась мной, о себе не позаботилась – теперь надсадно и мучительно кашляла, кутаясь в тёплый меховой плащ; я же, хотя и полностью отошёл за ночь, но глубокий порез под рёбрами перетянул от греха плотной тряпицей.

– Даже не чихнёт, – смеялся надо мной Люсьен, поблёскивая умными чёрными глазами, – не то что ты, госпожа Иннара!

– Стонгардец, – измученно пожимала плечами бруттская колдунья, объясняя этим сразу всё.

– Как на собаке, – громким шёпотом соглашался с нею Люсьен.

Я не возражал: не до того стало. Как только я проснулся наутро и увидел окружающий мир, то от неожиданности даже дышать перестал. Сердце воздуха, притаившееся у меня в груди, то гасло, то вспыхивало с новой силой, заставляя искриться не только кожу и одежду, но и всё вокруг: в серебристом свете струящихся потоков менялись скалистые горы и чёрные леса, покрываясь непривычно яркой зелёной листвой, распускались пышным цветом девственно белые бутоны, преображались лица моих спутников – чтобы в следующий миг вновь стать прежними и уже привычными.

Такие видения, хоть и искромётные, длившиеся едва ли долю мгновения, выбивали меня из настроения на долгие часы. И хотя я снова видел перед глазами унылые пейзажи ранней стонгардской весны, а в окружавших меня колдунах я не замечал уже ничего особенного, ранее подсмотренные видения преследовали меня всю оставшуюся дорогу. Вновь и вновь, растерявшись от собственных мыслей, я пристально вглядывался в каждого из трёх спутников, поочерёдно сверля хмурые лица долгим взглядом, но ничего не замечал: сердце воздуха дарило прозорливость лишь тогда, когда я этого меньше всего ждал.

Рыжеволосого альда-пленника, как выяснилось, пришлось всё же убить: по словам сторожившего его Люсьена, тот пытался ночью напасть, неведомым образом выпутавшись из верёвок. Я сразу же усомнился: руки альду вязал я и в надёжности узлов был уверен. Но вслух ничего не сказал: военные законы подразумевали особые разбирательства с пленными, если того требовали обстоятельства. Люсьена я не осуждал.

Всю дорогу я молился Великому Духу так истово, что Творец Мира меня всё же услышал: ни разу не наткнулись на волков, не проснулись крылатые ящеры с горных вершин, не повстречались с разбойничьими бандами, коих по весне приходилось толпами гонять… Опасные участки дорог миновали благополучно, и к закату одного из долгих серых дней вышли на вершину холма, с которого проглядывались тусклые огни расположившейся в долине деревни.

Тёплый запах Ло-Хельма я узнал бы даже с закрытыми глазами. Мягко стелился дым из труб, блеял домашний скот, стучали топоры и молоты, била тонким ключом жизнь северного посёлка. День выдался ясным, ни снежинки не опустилось с небес за всё время обратного пути, так что в режущей белизне ещё не растаявшего снега я сумел с пригорка разглядеть харчевню – самый высокий дом нашей деревни – и несколько знакомых крыш родного Ло-Хельма.

Я устремился вниз почти галопом – насколько позволяли Ветру подтаявшие, но оттого вязкие и труднопроходимые снега. За мной пришпорили лошадей колдуны, тоже почуявшие близкий кров, тепло и сытный ужин. За весь обратный путь ни один из них не перекинулся со мной ни словом; я тоже молчал. Непривычно хмурый Люсьен забыл про неизменные шутки и на привалах занимался лишь тем, что чинил свой посох – треснула кость старого дерева, оцарапалась тёмная жемчужина у основания – и в разговоры не вступал даже со спутницами. Деметра тоже молчала, что-то напряжённо обдумывая у вечерних костров – чертила непонятные символы на снегу, шептала неслышные слова и вновь стирала бледные буквы. Эллаэнис хоть и казалась приветливой – всё расспрашивала про семью и планы, нравы да обычаи – а всё же вызвать меня на откровенность не сумела. Дух разберёт, почему. Не лежала у меня душа к нежной альдке: как ни прекрасно было юное лицо, сияющие, как свежий снег, длинные волосы и тонкая фигура, а всё же искренности в ней я не чувствовал, а потому и держался подальше – кожей ощущал гремучую смесь соблазна и опасности.

– Стой, староста! – окликнула меня Деметра, когда я достиг короткого моста, переброшенного через местную спокойную речку. – Погоди!

Я послушно натянул поводья: на том берегу уже мелькнули знакомые лица, а значит, вскоре весь Ло-Хельм узнает о нашем возвращении. Отвечать на вопросы деревенского совета прямо сейчас мне не хотелось, а потому я встретил колдунью лицом к лицу, радуясь, что хоть сейчас сердце воздуха позволяло мне смотреть на неё в привычном свете, без этих слепящих серебристых нитей перед глазами.

– Куда ты так пришпорил? – хмурясь, поинтересовалась Деметра. – Договориться с тобой хочу, староста. Поскольку третий элемент у тебя, то до нашего отъезда из Ло-Хельма в гильдию не уходи из деревни. Это очень важно, понимаешь? Не молчи! – рассердилась колдунья, когда я не ответил. – Ну же, Сибранд! Обещаешь?

Я честно задумался: на охоту бы сходить ещё разок, заготовить мяса для детей впрок, да на рыбалку – сейчас, когда сошли льды, рыба сама в руки пойдёт…

– Нет, Сибранд, – будто прочла мои мысли колдунья. – Прошу тебя!

– Моя плата, – напомнил вместо обещания. – Когда?

Деметра торопливо кивнула.

– Я попробую. Сегодня ещё до заката зайду. Если у меня не получится, тогда спросим у Сильнейшего… Дом на окраине, верно?

– Тот, который повыше, – уточнил я: не хватало ещё, чтобы колдунья заглянула к Тьяре на огонёк!

– Приду, как только отдохну, – пообещала она, глубже натягивая меховой капюшон.

Я тронул поводья, первым въезжая в деревню, за мной потянулись Деметра с Эллой. Люсьен догнал меня у харчевни, тронул за локоть; подождал, пока нас обгонят спутницы, и спросил негромко, вполголоса:

– Что ты видишь?

Я в этот момент засмотрелся на гриву своего коня – надо бы Назара попросить гребнем по спутанному волосу пройтись – а потому над вопросом поразмышлял секунды две, прежде чем уточнить:

– В смысле?

– Не притворяйся, – нахмурился Люсьен, по-прежнему удерживая меня за локоть. Тонкие пальцы вокруг моего предплечья сомкнуться, конечно, не могли, но парень вцепился в отворот стальной пластины наруча, будто клещами. – Я видел твой ошарашенный взгляд, когда ты смотрел по сторонам! И то, как на нас в дороге пялился – тоже. Или ты думал, нам неизвестны свойства артефакта? Сердце воздуха позволяет своему сосуду зреть будущее, проникать в суть… как сердце воды дарует способность исцелять, сердце земли тянет к богатствам, а сердце огня обостряет чувства… И Деметра, и Элла понимали, что ты видишь больше, чем говоришь! Обхитрить бруттов, стонгардец – как наивно! Так что ты видел там, в пути?

Я резко потянул локоть на себя – молодой колдун едва не вывалился из седла – и какое-то время молча рассматривал ещё юное, с характерными резкими чертами, лицо.

– То же, что я вижу сейчас, – ответил коротко.

Спутницы уже ждали нас у харчевни, а потому дольше я задерживаться не стал: подъехал поскорее, кивнул спешившейся Деметре, и направил коня прочь, пока не выбежал встречать меня Хаттон, и не появились на улицах словоохотливые односельчане.

До темноты я собирался ещё многое сделать, а потому оставлял колдунов позади с лёгким сердцем: пусть теперь не я за ними, а они за мной побегают!

Кто-то окликнул меня от кузницы, но я нарочно не обернулся. Прости, Фрол! Царапнул по сердцу твой взгляд, когда на деревенском совете чужим пересудам поверил, а не мне, своему другу. Не виню тебя, а только дай времени побольше – пусть затянется…

– Отец!!!

Ещё не спешившись, увидел, как с заднего двора, увидав меня через прутья толстого забора, вылетели к воротам двое, набросились, едва я коснулся ногами земли.

От такого напора я даже пошатнулся; поскользнувшись на подтаявшем снегу, рухнул вместе с первенцами на жёсткий настил. Никанор с Назаром залились весёлым смехом, впервые уложив меня на лопатки, завизжали, как малые дети – всю деревню на уши подняли, не иначе! Ай, да и Дух с ними!

Стиснул в объятиях обоих, удовлетворённо услышав сдавленные писки, заулыбался в лохматые макушки. Опять шапки забыли!

– Ты вернулся! – оторвавшись наконец от меня, счастливо выдохнул Никанор. – Мы так скучали!

Назар, верный своей привычке, промолчал, позволяя брату высказываться за двоих; и тихое «да» один только я услышал. Поцеловав первенцев поочерёдно, с трудом поднялся на ноги – хоть и не в доспехе возвращался, а нести собственный вес, да ещё и артефакт в придачу, оказалось тяжело – взял Ветра под уздцы, отвёл в конюшню и сбросил походные мешки с верного коня. Сыновья крутились рядом, но я реагировал на их восторженные замечания и бесконечные вопросы медленно: сказывалась усталость. Слабая мечта о тёплом очаге и мягкой постели, впрочем, разбилась вдребезги, как только я переступил порог своего дома.

– Наконец-то! – гаркнула свояченица, не оборачиваясь от стола. – Повернул подковы в родное стойло! Я уж думала, насовсем меня с потомством покинул!

Илиан, с понурым видом полоскавший утварь в тазе с водой, вскинул голову, ахнул и бросился ко мне, на ходу смахнув со скамьи чугунок с вареными овощами. Добрый металл выдержал удар, но крупные картофелины покатились по полу, а Октавия, услышав стук, подавилась сквозь зубы невнятным словцом, от чего сидевший тут же на столешнице Олан вздрогнул и разрыдался.

Я оглядел мгновенно воцарившийся в доме хаос, бросил у порога походные мешки и шагнул вперёд.

– Собери всё, – негромко наказал побледневшему Илиану, в глазах которого тоже стояли слёзы, – да сполосни в воде, сейчас ужинать будем.

Притянул сына к себе, поцеловал в высокий, умный лоб. Мальчишка потянулся ко мне жадно, истово – соскучился по родительской ласке, одиноким чувствовал себя в собственной семье. Старшие-то братья всё вместе держались, а от младшего компании никакой, так что среднему приходилось чаще играть самому. В деревне тоже привечали больше крепких и бойких детей, а таких, как Илиан, худых да любопытных, обыкновенно гнали прочь, искать счастья в другом месте. В кого уродился мой средний сын, я не знал, но прекрасно понимал, что он совершенно другого теста, нежели первенцы. Нуждался в ласке да внимании, вот только не мог я, не находил времени их оказать…

Илиан бросился на пол, ползать да собирать рассыпавшиеся овощи; старшие братья без указаний последовали примеру, быстро отыскивая закатившиеся картофелины и бросая их обратно в чугунок. Октавия раздражённо ставила на стол тарелки, не произнося более ни слова, и я как никто другой понимал её в этот миг. Сам провёл целый год в усталости, криках и раздражении; знаю, чего ожидать от собственных детей. И как после этого Тёмный под руку подбивает или за язык тянет – тоже помню…

– Тихо, тихо, – попросил, протягивая руки к Олану. – Я здесь…

      Младенец продолжал орать и вырываться, мотал головой из стороны в сторону, молотил меня слабыми ручками; задыхаясь от рыданий, втягивал в себя воздух через силу, со свистом. Я молча прошёл с ним в угол, на груду сброшенных шкур, уселся там, баюкая на руках истошно вопящего сына. К тому времени, как мои домочадцы расставили на столе посуду и снедь, я успокоил Олана достаточно, чтобы сын позволил мне обнять себя и шептать на ухо всякие глупости. Младенец слушал и улыбался. Понимал ли? Или просто нравился голос? Великий Дух, да я был бы благодарен, если бы Олан хотя бы узнал меня!

Заигравшись с ребёнком, я не заметил, как слабые ручки дёрнули за отворот рубашки, раз и другой, и как поддалась растрепавшаяся шнуровка полотна, обнажая шею и часть груди. Брызнули на свободу серебристые блики воздушного артефакта, заплясали на стенах драгоценные россыпи светлых пятен, и неясной сферой закружились под моей кожей тысячи мелких ураганов.

Я поспешно запахнул рубашку; одной рукой получилось не очень ловко, и пока я возился со шнуровкой, мои поражённые домочадцы успели разглядеть всё, что я так старался от них скрыть.

– Сердце воздуха, – не глядя, ответил на немой вопрос Октавии. – То, за чем явились маги. Нужно идти в их гильдию, чтобы от него избавиться. На днях отправлюсь.

Эффект от моих слов оказался бурным и напрочь перекрыл удивление от чудесного зрелища.

– Когда отправишься? – звенящим голосом поинтересовался Никанор. – Снова? Надолго?

Куда как дольше, чем в прошлый раз, сын!..

– Всё расскажу, – пообещал я, – только вначале поужинаем.

Обещание сдержать не удалось: как только последняя картофелина была съедена, а от вяленой рыбы остались одни кости, в дверь негромко постучали. Олан к концу ужина заснул у меня на руках, утомившись от собственных криков и угревшись в отцовских объятиях; а потому дверь визитёру открыла Октавия, пока я осторожно поднимался из-за стола.

– Я к Сибранду, – первой проронила Деметра, поскольку молчание у дверей затянулось, а я со своего места не видел позднюю гостью.

– Ну проходи, – хмуро пригласила свояченица, хотя с места так и не сдвинулась.

Бруттскую колдунью неприветливость приёма не смутила: решительно отстранила мозолистую руку, заслонявшую ей проход, шагнула внутрь, тут же встретившись со мной взглядом. Деметра пришла в свежем платье, со слегка влажными волосами – никак, баней у Хаттона воспользовалась – и я слабо позавидовал: сам-то с дороги ни переодеться, ни умыться не успел. Выглядела бруттская колдунья на удивление хорошо: блестели светло-карие глаза, сияли, отражая огонь очага, золотисто-каштановые волосы. Даже лицо, чьи заострённые черты мне поначалу казались серыми и невыразительными, светилось мягким внутренним светом.

Я глазами указал на спящего Олана и кивнул наверх, приглашая за собой. Мои старшие сыновья притихли, разглядывая гостью, и Деметра проследовала к лестнице под перекрестными взглядами моих любимых домочадцев. Вслед понеслось ворчливое «баб здесь только не хватало» Октавии и громкий шёпот Никанора и Илиана, но все объяснения я оставил на потом: не время.

Поднявшись в спальню и уложив Олана на своей кровати, я обернулся к Деметре. Колдунья разглядывала моё жилище внимательно, но без праздного любопытства, и я немного успокоился: в прошлый раз ведьма, подобная ей, принесла в мой дом одно только горе. Быть может, сейчас всё будет по-другому? Великий Дух, помоги!

Деметра между тем времени даром не теряла – решительно задвинула занавеску, скрывая нас от взглядов снизу, скинула с себя меховой плащ, перебросив через спинку плетёного стула, растёрла подмёрзшие ладони.

– Отойди в сторону, – велела кратко.

Я подчинился, отошёл от кровати, внимательно разглядывая сосредоточенную, суровую колдунью. В глазах её уже плясали знакомые янтарные огоньки, а по пальцам то и дело пробегали бело-голубые разряды, хотя сама Деметра всё ещё молчала и не двигалась с места. Взгляд её, напряжённый, пронзительный, был направлен на Олана, а лицо…

Лицо вновь оказалось столь же прекрасным, как у той, которая тянула меня из реки. Вот только глаза на этот раз оказались припухшими и красными от выплаканных слёз…

Я сморгнул, и видение вновь исчезло, оставляя после себя лишь серебристые брызги разбушевавшегося артефакта. Ненадолго: ещё один вдох, и воздушные переливы вновь исказили комнату, убранство, лица… Юноша, лежащий на моей кровати – Великий Дух, кто это? – оказался необычайно красив: светлые волосы, небесно-голубые глаза… и необычайно пристальный взгляд, направленный на меня. Я даже головой помотал, избавляясь от незваных видений. Так недолго самому умом тронуться! И стены кругом – вроде привычные, домашние, но неумолимо изменившиеся… и платья – женские платья – аккуратно сложенные на незнакомом комоде в углу.

Здесь я окончательно потерял власть над собою: сердце воздуха оплело мой взор серебристыми нитями, растворило в дивном сиянии всё, кроме людей. Я видел теперь только Деметру, водившую руками над телом мирно спящего Олана; звуки колдовских заклятий, срывавшихся с её губ, мне казались не громче звона колокольчика. А когда она встряхивала кистями, резко отнимая ладони от проклятого младенца, с пальцев её срывались липкие чёрные пласты – как угольная копоть с одежды. И лицо младшего сына становилось всё спокойнее и прекраснее во сне…

– Сибранд!..

Плавленое серебро перед глазами, колокольный звон в ушах. Холод и ветер в груди. Горячая ладонь на плече. Медленное возвращение из царства воздуха в мир живой, яркий, привычный. От чужой ладони – вверх по плечу, к обеспокоенному лицу и встревоженным глазам.

– Приди в себя, слышишь?..

Я покорно кивнул, но голова лишь безвольно упала на грудь. В следующий миг щеку обожгла оплеуха. Одна, вторая. На пятой я наконец возмутился и невероятным усилием стряхнул с себя чудесное оцепенение.

– Хватит, – выдохнул невнятно, через силу.

Деметра остановилась, с отчаянным вниманием вглядываясь в моё лицо, и облегчённо выдохнула, когда я ровно сел – и когда только успел на пол грохнуться – и тряхнул головой, обводя взглядом уже прежнюю, привычную спальню.

– Всё в порядке? – осведомилась сухо. Тут же принялась мне выговаривать, – ты плохой сосуд для артефакта, Сибранд! Сердце поглощает тебя слишком быстро. Обычно на это уходят целые седмицы. Ты слишком восприимчив магии! Как только в гильдии справишься?

– Ты меня научишь, – обрёл я наконец голос, – защищаться от своих адептов.

Деметра усмехнулась, но сбить себя с мысли не дала.

– Когда такое начинается, – она неопределённо кивнула головой на притаившийся под моей кожей артефакт, – следует как можно скорее очистить сосуд от чуждой ему энергии. Нам необходимо попасть в гильдию пораньше – для твоего же блага, Сибранд.

– Что с Оланом?

Деметра проследила за моим взглядом: младенец каким-то образом – неужели бруттка перенесла? – оказался в своей кроватке и даже улыбался во сне, время от времени причмокивая влажными губками.

– Сделала, что могла, староста, – надтреснуто отозвалась колдунья. – Жалко будить, так что про результат утром рассудим. Я сняла лишь очевидные части проклятия, те, что наверху, их пластами видно… остальное слишком глубоко, слишком переплелось с его энергией жизни… там немного, но я не рискну, прости. Время есть, так что лучше прежде посоветоваться с Сильнейшим – опыта у него побольше моего. Да и другие мастера подскажут…

– И ты снова вернёшься в Ло-Хельм? – не поверил я. – Бросишь все свои дела в гильдии, и приедешь в мой дом, чтобы…

– Дух с тобой, староста, – нахмурилась Деметра, отстраняя меня и усаживаясь в плетёное кресло. – У меня слишком много дел, чтобы кататься из одной части Мира в другую. Как бы ни сопереживала твоей беде, а только у каждого свой путь. Но…

– Но? – ухватился за слово, как цепляется за травинку утопающий.

– Но я обучу тебя всему, что смогу. И с проклятиями ознакомлю. Сумеешь за полгода одолеть основы нужных заклинаний – сам сына вылечишь. Главное, чтобы Сильнейший путь подсказал… Я пока и сама не знаю, как вытянуть последние капли проклятия и как обучить этому тебя, но… я обязательно придумаю, как. И это всё, чем я могу помочь, староста.

Я кивнул, глядя на расслабленное лицо сына. Это даже больше, чем я рассчитывал. Не знаю, отчего Деметра оказалась столь покладиста – артефакт ли, который без меня они не получат, сыграл свою роль, или моя готовность помогать в пути – а только такое обещание не каждый маг бы дал. Я это кожей чувствовал – не каждый. Кого видела во мне отзывчивая дочь Сильнейшего? Деревенского старосту, грубого охотника, искусного воина, дикого стонгардца? Кем я предстал в её глазах? Отчаявшимся отцом, который ради больного сына готов на многие жертвы – толку с которых мало? И что ждёт такого адепта в гильдии, где юнцы почти вдвое младше знают больше, чем он?

Я докажу, что она ошибается. Я не лишился рассудка и приму судьбу, какой бы она ни была. Если так угодно Великому Духу – до смерти буду смотреть за безвольным и ко всему безучастным сыном. Но если Творец Мира меня испытывает… кто знает, может, именно я смогу ему помочь. Сделать его счастливым…

Ради этого я готов сражаться долгие годы, если потребуется.

Чтобы скрыть глаза от внимательного взора, поднялся с пола, осторожно приблизился к колыбели, заглядывая внутрь.

– Можешь не таиться: он хорошо спит, – задумчиво проговорила Деметра, глядя на нас. – Я срезала с него чужую энергию, и его собственная постепенно заполняет освободившиеся места. Это занимает время и силы, поэтому до утра твой сын не проснётся. Он разгорается изнутри, Сибранд, я это вижу… Думаю, что всё же что-то у меня получилось.

Кто поймёт, что я испытал в этот миг? Только тот, кто повстречался с такой же бедой. Чтобы не сойти с ума от безумной и, кто знает, может, пустой надежды, я прочистил горло и заговорил:

– Утром зайдёшь?

Деметра покачала головой, переплетая пальцы сложенных на подлокотниках рук. Колдунья не отрывала глаз от занавешенной серым полотном колыбели, и лицо её казалось необыкновенно светлым в этот миг.

– Останусь на ночь. Когда ребёнок проснётся, я должна быть рядом. В случае чего…

Я чуть нахмурился. Как же разместить незваную гостью? В доме и так каждая лавка занята.

– В кресле отдохну, – прочла мои мысли дочь Сильнейшего. – Если твоя хозяйка позволит.

Здесь я очнулся. Не знаю, отчего, а только важно мне сделалось: Деметра должна знать, кто такая Октавия! Не жена мне, не подруга, не – Дух знает, как такое ей могло в голову прийти! – возлюбленная.

– Свояченица моя, – буркнул, отходя от колыбели. – Жены покойной сестра.

Подошёл к лестнице, отдёрнул полог, тотчас увидав, как в тусклом свете догоравшего камина отходят ко сну мои дети. Все трое уже лежали на своих местах, а Илиан, кажется, давно спал, в отличие от хмурой Октавии, подпиравшей ладонью щёку за столом. Увидев мой взгляд, свояченица всё поняла – небось и подслушивала, куда ж уши в тесном доме деть-то – и поднялась, направившись к спальной лавке. Я вновь задёрнул занавеску.

– В кровати спать будешь, – решился я, оборачиваясь к Октавии. Сердце подскочило в груди и вновь опало: ни одной женщины после смерти Орлы в супружеской постели не побывало, и добрую традицию я хотел бы сохранить. Но и по-другому не мог тоже. – Я разбужу, если понадобишься.

Деметра возражать не стала и уснула на удивление быстро – сказывалась усталость после дороги – да и я грешным делом задремал в кресле. Поначалу всё смотрел сквозь полуопущенные веки, как бруттская колдунья, присев на край кровати, носком о каблук скидывает сапоги, и как осторожно ложится на застеленную постель, без лишних церемоний подкладывая под голову новую меховую подушку. Светло-каштановые пряди рассыпались по мягкой шкуре, и она прикрыла глаза – ресницы тотчас отбросили тени на голубовато-серые веки. Лицо её казалось сейчас привычно-бледным и некрасивым, до невозможности усталым, но уже таким знакомым, что, казалось, закрой я глаза – сумею нарисовать его по памяти. Каждую черту холодного, резкого, неукрашенного ни улыбкой, ни женскими хитростями лица.

Как заснул, сам не помнил. Проснулся от незнакомых ощущений – кто-то, взобравшись мне на колени, гладил крохотными пальчиками мои опущенные веки, щёки, лоб; путался в густой бороде, тихо, но сосредоточенно сопя через слегка влажный нос…

От безумной мысли я вскинулся резко, испугав сидевшего у меня на коленях Олана; встрепенулся, распахнув глаза и уставившись, как полоумный, на собственного сына. Как только из колыбели выбрался? Неужто сам?! Младенец, едва одолев испуг, неуверенно улыбнулся. Великий Дух, он улыбнулся, глядя мне в глаза! И вновь потянулся тонкими, кукольными ручонками к моему лицу.

Я замер, как старый пёс, с которым заигрался щенок – не отпугнуть бы, да и самому не проснуться бы, не осознать, что всё это лишь сон, игра воображения! Но нет, Олан сидел у меня на коленях, маленький и тёплый, и игрался с густой бородой, время от времени обхватывая мои щёки обеими ладонями. В какой-то раз прислонился лбом, продолжая тихо улыбаться, и я не выдержал – подхватил младшего на руки, принялся покрывать нежное личико звериными поцелуями. Тот лишь слабо отбивался, хихикая, когда борода щекотала у подбородка; а я всё смотрел и не узнавал собственного сына.

Кто знает, тот поймёт, отчего у меня, здорового мужчины, выступили слёзы на глазах. Кто скрывает кровавую рану на сердце, тот почувствует, что я пережил в этот миг. Кто никогда не ощущал объятий больного ребёнка, тот заплачет вместе со мной.

И когда я опустил Олана на пол, и тот утвердился на слабых, чуть подрагивавших ногах, это оказалось выше моих сил – потому что сын, испугавшись и обрадовавшись одновременно, сделал навстречу несколько шажков, прежде чем завалиться на устланный шкурами пол. Я упал рядом на колени, и от гулкого шума проснулась в постели бруттская колдунья.

– Уже утро? – сонно поинтересовалась Деметра, приподнимаясь в кровати. – Сибранд?

Вместо ответа я развернулся, стиснул её в благодарно-медвежьих объятиях – дочь Сильнейшего даже пикнуть не успела – и запечатлел на приоткрывшихся от удивления тонких губах крепкий, братский, но отчего-то слишком жаркий поцелуй. И опомнился.

Какое-то время Деметра и я смотрели друг на друга в полнейшем ошеломлении: я – обезумев от счастья и нового волнующего чувства, она – пытаясь разобраться в том, что же всё-таки произошло за эту ночь. Кажется, свои выводы колдунья сделала достаточно быстро, обратив внимание на потянувшегося к кровати Олана.

– Полегчало ему? – спросила с улыбкой, обращаясь ко мне. И то верно – не видела ведь, каким он был… до вчерашнего обряда.

Я торопливо кивнул, поднимаясь на ноги и подхватывая младшего на руки. Волна новых ощущений нахлынула, как укрывает в шторм ладью разбушевавшийся океан, а потому ответить иначе я попросту не мог: не доверял своему голосу. Да и поцелуй благодарности получился отчего-то слишком порывистым, начисто сбивая моё дыхание…

Деметра, впрочем, меня поняла: сверкнули золотисто-карие глаза, осветила мягкая улыбка бледное лицо. И отчего я думал, будто бруттки некрасивые? Совсем не так, когда открываются перед человеком, и из-под серого мрамора внешней брони рвётся на свободу истинная красота – как буйная зелень из-под тающих льдов…

– С тела черноту я срезала, – между тем заговорила колдунья, наблюдая, как я прижимаю к груди фыркающего сына, – но всё ещё вижу корень проклятия в его голове. Без своей защиты оно ослабло, так что, вероятно, удалим так или иначе… Нужно посоветоваться с Сильнейшим, – неуверенно закончила Деметра. – Может, подскажет. Но тебе, по крайней мере, в быту, будет с сыном полегче. Он уже должен что-то понимать. И судя по тому, как глядит на тебя, староста – признал. А значит, и братьев признает…

– Выясни, как можно вырвать остаток проклятия, – хрипло попросил я. – И научи меня. Жизнью обязан буду…

Колдунья тотчас нахмурилась – улыбку с лица сдуло, будто пламя свечи распахнутой дверью – и покачала головой.

– Не говори больше такого, да ещё в присутствии мага. Мне твоя жизнь… – Деметра неопределённо махнула рукой, – а вот Люсьен, к примеру, мог и воспользоваться предложением. В гильдию как доберёмся – рот на замке держи, только у проверенных людей совета спрашивай. Маги, они… всякие случаются. Впрочем, как и все люди…

Вниз мы спустились вместе. Уже проснулись мои старшие дети, а мрачная Октавия нарочито шумно возилась с утварью, когда я, сияя от непередаваемого чувства, осторожно спустил Олана на шкуры у очага. Младенец улыбнулся тётке, глянул в сторону братьев – немногоудивлённо, будто в первый раз увидев – и сделал пару шагов по мягкой шерсти, тут же смешно завалившись набок.

Мгновенная тишина оказалась недолгой: первым завизжал Илиан, за что в другое время получил бы непременный выговор, бросились наперегонки к младшему Никанор и Назар. Октавия только всплеснула мускулистыми руками, оседая на лавке и умилительно глядя на радостно вопящих детей, и нескоро подняла на меня мокрые глаза:

– За этим ходил, да? – сипло спросила свояченица. – Значит, права я оказалась: то просто дурные слухи о тебе распустили по деревне. Дуботёсины непутёвые…

Она пробормотала что-то ещё, для детских ушей непозволительное, но я последнее пропустил. Блеснули перед глазами серебристые нити, прорезали грубое, мясистое лицо Октавии, алмазными каплями отразились в дивных серых глазах. Я замер, разглядывая бывшую искательницу приключений почти благоговейно: то, что показало сердце воздуха, я никогда бы в жизни своими глазами не разглядел.

– Я рада, что ему удалось помочь, – тихо произнесла Деметра, глядя на то, как тискают Олана старшие братья. – Дух свидетель, сделала бы больше, если бы знала, как. Но в гильдии не до тебя станет, Сибранд, потому дальше тебе придётся самому, уж прости…

Я открыл рот, чтобы ответить, и тотчас захлопнул – как она сказала?! Дух свидетель?!

– Пойду, – кивнула между тем бруттская колдунья, – начну сборы к отъезду. Медлить нельзя, сам знаешь: артефакт тебя поглощает слишком быстро. Увидимся…

– Проведу, – встрепенулся я, хватая с лавки телогрейку. – Присмотришь, Октавия? – тепло обратился к свояченице.

Та лишь кивнула, наблюдая за моими детьми, и я поспешно выскочил из дому. Остаться хотелось очень сильно, но и вопросы задать – тоже. Преисполненный благодарности и непривычного благоговения, какое-то время молча шёл рядом, и лишь миновав дом Тьяры, опомнился: скоро деревня, под косыми взглядами не поговоришь.

– Ты упомянула Великого Духа, – проронил тяжело, – отчего?

Бруттская колдунья глянула на меня снизу вверх и вздохнула.

– А ты думаешь, в гильдии все как один Тёмному кланяются? Не скрою, многие. Но не все, Сибранд, далеко не все. Скажу больше – ярых поклонников чёрных искусств мы сами не приветствуем. Есть такое… Братство Ночи. Истовые фанатики. Кровавые ритуалы, зомби, мертвецы, духи злобы, проклятия, пытки и жуткие опыты – это их работа. В последнее время они выдвигают претензии на магическое первенство в Мире: засылают своих агентов в наши гильдии, проворачивают свои дела за нашими спинами, прикрываются чужими именами, преследуя свои интересы. Прислали письмо Сильнейшему, где хвастали, будто обладают сердцем воды, и близки к остальным… Мы бросились проверять – дурная весть подтвердилась. Сердце воды исчезло с бруттских земель, да и сердце земли у альдов, можно сказать, почти выкрали… Эллаэнис вовремя сумела его обезопасить и доставить в первую же гильдию магов на своем пути, в стонгардскую башню. Сюда же решено было свозить остальные артефакты, чтобы не перевозить их с места на место. В дороге же всякое случиться может…

«Может», – мысленно согласился я. Так вот отчего рыжий альд там, у Живых Ключей, назвал Эллу воровкой и перебежчицей! Нелюдь, связавшаяся с людьми и отдавшая им величайшую драгоценность своего народа – сердце земли – вполне заслуживала ненависти покойного пленника. Видимо, смелости прекрасной альдке не занимать, раз решилась на такое – какой бы ни была причина.

– Так в стонгардской гильдии пока всего одно сердце? – уточнил я. – То, которое сейчас у меня, будет вторым?

– Именно.

– А что плохого в том, чтобы собрать их вместе? Зачем они Братству?

– Не знаю, зачем они Братству, – нахмурилась Деметра, – но догадываюсь, что сделают альды. Они тоже ведут охоту на артефакты. Как только решением совета Сильнейших был принят указ открыть магические врата для добычи оставшихся сердец, альды первыми ринулись на поиски, опередив даже Братство. Да ты и сам был тому свидетель…

– И зачем артефакты альдам?

– Их планы от наших не отличаются, – вздохнула Деметра, шагая по утоптанному снегу. За ночь тот подтаял ещё больше, так что колдунья время от времени оскальзывалась, поневоле хватаясь за моё предплечье. – Создать амулет стихий, который подарит огромную силу власть имущим… Глупая идея оказалась, Сибранд! И совет Сильнейших совершил большую ошибку, согласившись на такое. Новые возможности не идут ни в какое сравнение с опасностью, которую в себе таит подобный артефакт! Попади он в руки альдам – долго ли протянете вы, стонгардцы, которые веками стоите у них костью в горле? Сладко ли придётся нам, единственным их соперникам в магических искусствах? Про остальные народы вовсе молчу. А если амулет приберёт к алчным рукам недалёкий правитель – пусть даже сам Император – что натворит он с помощью артефакта? И это не самое страшное, что можно сделать, имея на руках сердца стихий! Стоит исказить всего одно из них, разрушить сущность – и в ходе ритуала получится нечто куда более ужасное. Даже… даже амулет Тёмного. Попадёт такой в руки фанатику Братства, и Враг восстанет во плоти… Знаешь, что это означает для смертных? Бесконечную власть Тёмного, пока жива его плоть! Баланс сил нарушать нельзя, и совет Сильнейших знал об этом…

– Значит, нашлись там такие, которые оказались не прочь рискнуть, – задумчиво проронил я. – Ищи, кому выгодно, госпожа Иннара.

Деметра бросила на меня удивлённый взгляд: никак, думала, будто дереву мысли доверяет, и не ожидала у последнего такой склонности к собственным умозаключениям.

– Бесспорно, в гильдиях есть шпионы альдов, адепты Братства Ночи, даже агенты легиона Империи, – чуть недовольно проронила она. – Я давно подозревала это. Но вычислить ни одного из них пока не сумела. Наветов слушать не стану, в совет входят достойнейшие маги. Мне жаль, что я бросила тень на их репутациию неосторожными словами. Надеюсь на твоё молчание и понимание, Сибранд.

Я молча кивнул, подхватив колдунью за плечо, когда на очередной ледышке ту повело в сторону. Так мы и вошли в деревню – Деметра, отбросив гордость, взяла меня под локоть, а я вновь вернулся мыслями к детям. Великий Дух, как счастлив был я в эту минуту! Мой Олан встал, окреп, а с остатками проклятия мы ещё поборемся! Ещё поживём!

Первым, кто не ответил на мою глупую улыбку, оказался Фрол. Кузнец проводил меня странным взглядом, но меня это не сразу остудило – такую радость сложно скрыть. Лишь у харчевни, когда Хаттон, не поздоровавшись, ушёл внутрь, поднявшись при моём приближении со скамейки, я начал что-то подозревать.

Ситуацию прояснил Люсьен, с широкой ухмылкой наблюдавший за нами с крыльца. Поклонившись Деметре, которая ушла в дом без промедления – я помог ей взобраться на высокую ступень – парень обернулся ко мне, лучась от удовольствия.

– Ну, и как?

– Что – как? – уточнил я, всё ещё улыбаясь своим мыслям.

– Как ночь-то? Жаркая?..

До меня дошло не сразу; слишком увлечён был мысленными образами. Затем смысл насмешливых слов пробрался сквозь толщу эмоций; улыбка спала с моего лица, и я шагнул вперёд.

– Не надо, – примирительно вскинул обе ладони Люсьен. – Пошутил я, пошутил! Да только не я один про это толкую, тут вся деревня одного тебя, староста, и обсуждает. Как там, сейчас припомню… «Променял честную женщину на бруттскую колдунью», «прямо при детях», «в свой дом на ночь пригласил», «совсем совесть растерял наш староста», «никак, приворожила его эта поганка», «тьфу, срамота»…

Кровь зашумела в голове, но я ничего не сказал. Не слушал людских пересудов раньше, не стану и теперь. Развернувшись, пошёл обратно резким, порывистым шагом. Вслед понёсся задорный голос молодого колдуна:

– Жаль тебя, староста! Увлёкся не на шутку, как погляжу! А ведь госпожа Иннара женщина несвободная, жених её по весне в гильдию приедет…

Я ускорил шаг.

День пролетел незаметно: едва переступил порог, набросились радостные дети, принялись наперебой рассказывать про успехи младшего, захлопотала у очага, вытирая украдкой красные глаза, Октавия, до того не славившаяся ни особой хозяйственностью, ни кулинарными изысками. Дурная молва, пробудившая гнев там, у деревенской таверны, тотчас отступила на дальний план, притаилась свернувшейся змеёй на глубине души.

Я дарил детям внимание с отдачей, до остатка; скоро, совсем скоро придётся сказать им про поспешный отъезд. Тяготился предстоящим разговором, но и откладывать не хотел тоже: сердце стихии то и дело холодило грудь, заставляя слезиться глаза, искажало окружающий мир. Будь я магом – кто знает, может, и сумел бы с ним совладать. Но пока что – проигрывал минута за минутой, чувствуя, как леденеет от призрачных ураганов моё собственное человеческое сердце, забывая гонять по жилам стремительно остывающую кровь. В дорогу следовало выступить уже завтра, и я, собравшись с силами, поведал домашним о предстоящей разлуке.

Дети ожидаемо расстроились; Илиан даже до слёз, так что пришлось его привлечь к себе и успокоить. Никанор и Назар притихли, помрачнели, по-своему переживая неизбежное.

– Никанор, ты теперь старший мужчина в доме, – проронил я с натяжной улыбкой. – Следи тут за всем. Мясо в подвале заморожено, рыба там же, шкуры на продажу сохнут на заднем дворе…

– Не переживай, – внезапно перебила меня Октавия, подбочениваясь так, что мои сыновья дружно вздрогнули и невольно выпрямились сами. – Мы разберёмся! Езжай со спокойной душой, Белый Орёл – мы подождём, сколько потребуется, верно?!

В тёмных глазах двойняшек и светло-голубых Илиана плескалась неуверенность перед неопределённым будущим, но все трое покорно кивнули.

– Ради такого – потерпим! – категорично продолжала Октавия, заряжая решимостью не только детей, но и меня. – Олана после колдовских потуг не узнать! Окреп, повеселел… теперь бы только разум дитёнку вернуть, и заживём! Ради брата – разве не справитесь без отца?!

– А когда ты вернёшься? – негромко поинтересовался Никанор, в то время как младшие притихли, включая копавшегося в шкурах Олана.

– Через полгода, – вырвалось раньше, чем я дослушал вопрос.

Удивился сам себе, но сын только удручённо кивнул, опуская голову. Чтобы отвлечь семейство – того и гляди, грянет дружный рёв – я принялся поспешно раздавать указания: строго потребовал исполнения утренних и вечерних молитвенных правил, ежевечерних упражнений в чтении, выполнений работы по дому. Велел не уходить в лес слишком далеко, как только снега сойдут окончательно – стремительная весна будила не только деревья и зелень, но и обитателей буреломов.

Рассказал и показал, как управляться с боевым топором – старшие заинтересовались, даже Илиан подался вперёд – потребовал, чтобы каждый продемонстрировал мне своё лучное мастерство. Для последнего вышли из дому, оставив Октавию дома с младенцем; каждому вручал свой лук по очереди, стараясь не вздыхать укоризненно каждый раз, как только срывалась тетива с неловких и ещё неокрепших мальчишечьих пальцев.

Всё же это занятие отвлекло мой отряд: сыновья заголосили, едва ли не толкаясь, чтобы добраться до отцовского лука вне очереди, и я облегчённо выдохнул – буря прошла стороной. Привыкнут. Старшие скоро станут мужчинами, им пора привыкать к самостоятельности. Среднему тоже не повредит небольшая закалка. Все они крепкие, здоровые и смышлёные – милостью Великого Духа переживут мой уход. А вот Олан ещё нуждался во мне – так, как не нуждался ни один из них, уже способных отвечать каждый за себя. Олану ещё можно помочь! И кроме меня, сделать это уж точно некому.

Вспомнив о беззащитном младенце, который наконец-то стал меня узнавать, я тут же стиснул зубы от пронзившей сердце боли: уеду, и вновь забудет. Когда вернусь – шарахнется от незнакомца, разразится громким плачем, завизжит в истерике…

– Вечер, – буркнули от калитки, и я неспешно обернулся.

У плетня, мрачный, как сама ночь, стоял Фрол Стальной Кулак, поглядывая на наши упражнения в сумерках почти сердито. Я кивнул кузнецу: признал, мол; чего хочешь? Тот потоптался на месте и посопел, но наконец решился. Хлопнув калиткой – Зверь даже выскочил из будки, тявкнул неуверенно – Фрол подошёл к поленнице, сверля меня тяжёлым взглядом. Я какое-то время смотрел на него, прекрасно понимая, что у него на языке вертится с десяток вопросов, и наконец смилостивился над другом: в конце концов, первым пришёл мириться. Нелегко ему, должно быть.

– Идите в дом, – обернувшись, попросил детей. – Погрейтесь.

Едва ли мои разрумянившиеся от упражнений сыновья сильно замёрзли, но послушались беспрекословно – мишени всё равно уж не видел даже самый зоркий из них, молчаливый Назар. Галдя, скрылись шумной компанией в доме, и Фрол тотчас выпалил:

– Недаром Великий Дух тебя больным сыном наказал! Грех, видимо, на тебе большой!

В сумерках кузнец не заметил, как исказилось моё лицо, а потому продолжал с той же упрямой настойчивостью:

– Ты вроде человек истовый, верующий да в народе уважаемый… Если и грешил раньше, то свою кару уже понёс – но теперь-то что тебя на злую стезю толкает? Неужто мало скорби тебе досталось, Белый Орёл? Хочешь, чтобы за твои грехи не один только Олан, а все дети отвечали?

Кажется, Фрол добавил что-то ещё, но я уже не слышал: зашумела в ушах кровь, застучало в голове, поплыли перед глазами белые пятна. Вот, значит, как ты про меня думаешь, друг! Я-то, тугодум, решил, будто ты мириться пришёл…

– …воевал да убивал – вот кровь погибших-то и взыграла, потребовала отмщения! Но связь с Тёмным, да блуд с ведьмой заезжей – это уже ничем не смыть, Белый Орёл, подумал ли ты об этом? Будь ты мне безразличен, даже в твою сторону бы не взглянул – но ведь болит за тебя душа, брат! Оттого я здесь…

«Да что ты знаешь о боли», – слабо подумал я, разглядывая Фрола так, будто впервые видел. Не ожидал я, видит Дух, не ожидал! Именно ты, чьи слова и мысли мне ценнее всего Ло-Хельма, именно сейчас, когда я окрылён внезапной надеждой, именно в сердце – потому что только те, кто нам дорог, могут туда попасть…

– Пора бы уже и смириться, жить как-то с выпавшим тебе жребием, принять его… – Фрол всё говорил, но я уже почти не слышал.

Слова кузнеца ударили больнее тысячи неприятельских стрел, порвали тонкую плёнку на затянувшейся ране, сбили ровное дыхание и стальным кулаком стянули горло у самого подбородка. Почти задыхаясь, поднял руки – оттолкнуть от себя прочь, врезать от души, разбить в кровь такое близкое и такое предательское лицо – и тут же бессильно опустил плечи, отворачиваясь от друга.

– Уходи, – вытолкнул сухими губами.

Что я тебе докажу, Фрол? Да и захочу ли, узнав, что ты на самом деле обо мне думаешь? Разве больные дети посылаются лишь в наказание за грехи? Разве не учат духовники, что это есть урок, великая милость от Творца – чтобы очиститься страданиями?

Грешен я, видит Дух, грешен! Только есть ли праведные среди нас? О, если б и вправду лишь виноватые по заслугам получали – не было бы в мире столько зла!..

Кузнец, кажется, считал себя в своём праве – хмурился, кусал губы, будто никак не мог преодолеть возмущение – но в конце концов развернулся, направляясь к калитке. Я присел на пень для рубки дров, по-прежнему не оборачиваясь – глядеть в спину уходящему другу оказалось выше моих сил. Старался себя убедить, что всё это от незнания, от неверно истолкованных слов – да только иглу обиды из сердца вырвать никак не удавалось. Да и Дух с ней – одной больше, одной меньше…

– Давай, давай, – раздался от калитки развязно-ленивый голос, – ступай скорее прочь, Фрол Трусливый Шакал! Не приведи Великий, замараешь свою белоснежную душу беседой с грешниками! Прости уж нас, несовершенных! Ты-то небось идеален! Как гладкая заноза в заднице…

Я признал голос свояченицы, но оборачиваться по-прежнему не хотел: не мог я сейчас смотреть людям в глаза. Плохо только, что эту грызню дети услышат – да только не находил я в себе сил оборвать разразившийся скандал.

– Какое лицемерие! – продолжала Октавия, поскольку ошарашенный кузнец не находил, что ответить бывшей искательнице приключений. – Какая предательская подлость! Какая непроходимая тупость, Фрол – верить деревенским пересудам! Кому ты веришь больше, Старый Кулак – дочке Хаттона, которая сплетню твоей жене принесла, или другу, который тебе ни разу в жизни не лгал? В ком ты усомнился, глупец?! Гнал бы гнилые мыслишки прочь, откуда они к тебе и пришли, вместе с самими переносчиками! А к другу наведался бы да выпросил по-свойски, что людям на их мерзости отвечать! Да по-братски, как к родному, а не как к прокажённому… Такими ли речами привечаешь своего старосту? Такими ли словами потчуешь единственного друга? Да будь он трижды бродягой и проходимцем – как смеешь ты бросать в его лицо такие обвинения?! Откуда в тебе столько смелости, Фрол Глупая Голова? Неужели совсем не боишься Творца Мира? За такие чванливые да презрительные слова – какую хочешь награду?! Сын у тебя подрастает, дочь скоро замуж выдаёшь – не страшишься ли, что Великий Дух попустит чёрное колдовство на твоих внуков?!

Я закрыл лицо ладонью, потёр защипавшие глаза. Тёмный бы с вами обоими, устроили здесь ругань! Уйдите, Духа ради, уходите отсюда, оставьте, в конце концов, меня одного! Дайте продышаться…

– Стыдно, – с нескрываемым отвращением бросила напоследок Октавия, едва не сплюнув под ноги застывшему, как истукан, кузнецу. – Вместо того чтобы предложить помощь да поддержку – заявился с обличительными речами, как личный духовник! А знаешь ли, ради чего Сибранд с магами связался? Ведаешь ли, что за его услугу колдуны нашего Олана на ноги поставили? – Кузнец вскинулся недоверчиво, издал какой-то странный звук, но снова промолчал – сама Октавия не давала слова вставить. – Нет, конечно! Как не знаешь и того, что творится в этом доме и в наших душах! А потому прибереги своё осуждение для ушей бесстыжих соседей – им твои чёрные речи, как мёд в распахнутые уста! Совсем ты обезумел, Фрол… Кому на старости лет свой разум продал? Прежде чем на чужие грехи указывать, задумайся о своих! Наберётся столько, что до конца дней голову из болота не высунешь – побоишься! А теперь – ступай прочь, – не сдержалась-таки, сплюнула свояченица. – И ноги своей не смей сюда казать! Чтобы обидеть такого человека, как Сибранд, нужно быть очень, очень паршивым другом, Фрол!..

Не знаю, как выглядел в тот момент кузнец, а только тишина во дворе воцарилась мертвенная, даже животные притихли в своих загонах. Вечностью потянулись секунды; но хлопнула калитка, и неуверенные, нетвёрдые шаги заскрипели по остаткам грязного снега каменной тропы. Я сидел с горящим лицом, не смея обернуться: Октавия, безумная женщина, кто просил тебя встревать? Теперь по деревне слух пронесётся, что староста сам себя обелить не в состоянии, прячется за женской юбкой…

Подумал и тут же усмехнулся: юбок Октавия на моей памяти вообще не носила, одни только потёртые широкие штаны. Сколько раз ни появлялась в отчем доме сестра жены, охотничьему наряду не изменяла. Я тихо фыркнул, покачал головой: и какие только мысли не лезут в больную голову! Отдохнуть бы перед дорогой – походные сумы уже собраны – а то рана в боку уже ноет, напоминая о себе. Тяжело поднявшись, отряхнулся и направился в дом, мимо хмурой, кусавшей губы свояченицы.

– Прости, Белый Орёл, – тут же повинилась она. – Только как тут сдержаться? Как поторговаться с магами – так всегда пожалуйста, и деньги их грехом не пахнут. Хаттон им кров да еду за звонкие обеспечивает, и лавочник всё необходимое подносит – так про них слухов не распускают, они честные люди, а из тебя пугало делают! Тьфу, хуже нелюдей!

Октавия сердито махнула в сторону деревни и первой скрылась в доме. Я постоял ещё какое-то время, прислушиваясь к засыпающей деревне – в домах зажигали огни, стихали звуки, воцарялась чёрная беспроглядная ночь. Любил я свой Ло-Хельм – первую родину, первый дом, первый кров. После холодных казарм, жёстких лежаков, походной грязи и общества таких же, как я, бездомных смертников – живое участие, пусть порой и слишком навязчивое, уважение, смешанное с недоверием, неподдельные эмоции и проверяемые годами чувства. А ещё – высокая, красивая девушка с медовыми волосами, набирающая воду в реке. Лукавые тёмные глаза, задорная улыбка, ямочки на щеках. Вкус женских губ, тепло тонких рук, жар девичьего тела… и новая страница чистой книги, на которую судьба с торопливой щедростью бросила кляксы скорой свадьбы, детей, службы, разлуки, пройденных войн и коротких передышек под кровом деревенского дома.

А потом книга закрылась, и целый год выпал из повести моей жизни – до этого дня. Сегодня я впервые смахнул пыль с переплёта и сделал новую запись; ею стал мой младший сын Олан, ставший на свои ещё слабые, но уже ровные ножки. Великий Дух, сколько страниц я испишу, прежде чем мой мальчик взглянет на меня понимающим взглядом? Увижу ли я, как он вырастает в способного за себя постоять мужчину, или обреку сам себя на мучительное зрелище беспомощного калеки, который, хотя полон сил и ходит, а дня от ночи отличить не может?..

– Ещё поборемся, – пробормотал я в чёрное небо. – Ещё поживём…

Небо отозвалось глухими раскатами первой весенней грозы.

В путь меня провожали все домашние, да и деревенские подтянулись: лавочник Торк, пасечник с сыновьями – всё же не все поверили злым наветам, пришли, невзирая на пересуды. О том, что попросту пищу для новых сплетен ищут, я старался не думать.

– Вот, – засуетился старый Шер, – медку в дорогу…

– Детям оставь, – кивнул я на своё сбившееся в кучку семейство. – Им нужнее.

Старый односельчанин подслеповато мигнул, переводя взгляд на моих сыновей. Я быстро оглянулся: маги, уже оседлавшие лошадей, стояли поодаль, давая мне возможность проститься со своими.

– Не скучай, – негромко попросил я Илиана, присаживаясь перед средним на корточки. Стальные пластины брони впились в колени и бёдра, но позы я не переменил. – Скоро вернусь – истосковаться не успеешь…

Сын только кривил бледные губы, не в силах сдержать льющиеся по щекам слёзы, и я не выдержал, притянул к себе, покрывая худенькое лицо быстрыми поцелуями. Не обращал внимания на посторонних: давно уж миновал рубеж, за которым остаётся хоть какое-то уважение к чужому мнению. Да и сам, пожалуй, с возрастом расклеивался всё больше…

– Пап, – поддавшись общему настроению, жалобно вякнул Никанор. Лицо старшего кривилось, но он пока держался. – Ты только поскорее…

– Обязательно, – оторвавшись от среднего, притянул к себе двойняшек, уделяя каждому толику отцовского внимания. – Как уеду, делом займитесь: дрова на вечер натаскайте, за Белянками поухаживайте…

– Не переживай, – шмыгнув носом, совсем по-взрослому сказал Никанор, и Назар согласно кивнул. – Мы тут приглядим. И за Оланом тоже. Езжай за лекарством.

Я стиснул зубы, поднимаясь на ноги. Именно так я и объяснил детям: еду за лекарством для младшего. Октавия меня поддержала.

– Не забывай меня, – попросил тихо, протягивая руки к младенцу. Олан, которого свояченица укутала в два полушубка, только удивлённо оглядывался, впервые оказавшись на улице после памятного обряда. – Я – твой отец…

Младенец остановил на мне блуждающий взгляд и рассеянно улыбнулся, покрепче вцепившись в куртку Октавии.

– Езжай, – резко подогнала меня родственница, глядя мне за спину. – Не мытарь душу.

Вскочить в седло я не успел: обернувшись, едва не столкнулся с Фролом. Как кузнец успел добежать от своего дома до окраины, я не знал. Да и занят был – не услышал знакомых шагов за спиной…

– Не переживай, – хрипло проронил друг, глядя в землю. – Место старосты никому занять не позволю. Тебя дождёмся.

Торк и Шер с сыновьями согласно закивали, но я смотрел только на Фрола. Кузнец не поднимал взгляда, но мне неожиданно сделалось легко – Великий Дух, да ведь он прощения просит! Гордость не позволяет нужные слова сказать…

Усмехнувшись, хлопнул кузнеца по плечу, вскочил в седло уже нетерпеливого Ветра. Не глядя на вскинувшееся лицо друга, кивнул односельчанам:

– Фрол за старшего. Его слушайте, пока не вернусь.

Возражений я не ждал, да их и не последовало: никто не удивился тому, что верному товарищу бразды передаю. Тронув поводья, отъехал на несколько шагов и оглянулся. Тут же, не выдержав, вновь спрыгнул, и дети, как по команде, сорвались с места, бросившись на меня с разбегу. За спиной фыркнул знакомый голос: Люсьен не сдержался.

– Прости меня, Белый Орёл, – хрипло произнесли за спиной. – Безумен я на старости лет стал. Никому больше о тебе дурного слова ляпнуть не дам. И детям помогу, чем сумею…

С трудом оторвавшись от своего выводка, я глянул на друга – впервые со времени ссоры в глаза – и улыбнулся, давя в груди нараставшее чувство горечи. Любил я Фрола, видит Дух, крепко любил! Как брата родного! И тем больнее оказалось выдёргивать из сердца длинную занозу обиды. Сумею ли доверять тебе так же, как прежде, сосед? Хотя… какой у меня выбор? Без его поддержки туго придётся Октавии с детьми; без примирения с единственным другом непросто будет и мне.

– Спасибо, – ответил уже без улыбки.

Фрол от моего ответа переменился, посветлел лицом – будто ношу с плеч сбросил. Молча смотрел, как я поспешно забираюсь в седло, тотчас срываясь с места рысью – не мог больше выносить мучительных взглядов и детских слёз. Того и гляди, вовсе дома останусь!

Мимо магов промчался, даже не поздоровавшись – те ожидали терпеливо, будто всё понимали – и обернулся уже только у пригорка, с которого дорога вела вниз, к лесу.

Зыбкая картина, представшая перед глазами, перехватила дух, забрала несколько ударов сердца. За моим потемневшим от времени домом я увидел ещё несколько высоких, добротных жилищ – разрослась окраина родного Ло-Хельма! Утопали в сиянии серебристых нитей крепкие стены, прорывался из смутного видения толстый забор, возвышались над деревней смотровые башни. Не тихая северная деревушка, а настоящий пограничный форпост! Вот только кружили в небе крылатые твари – больно на наших горных ящеров похожи – и сновали внизу солдаты легиона…

– Сибранд, – тронули меня за локоть, – едем!

Я сморгнул, помотал головой, и видение исчезло, а я в тот же миг нещадно ткнул Ветра в бока – конь от обиды всхрапнул и рванул с места в галоп по утоптанному снегу до самого леса. Как только первые деревья скрыли нас от взглядов провожающих, и Ветер едва не споткнулся от быстрого шага по подтаявшему, но по-прежнему глубокому снегу, я осадил верного скакуна, устыдившись своих порывов. Маги деликатно отстали, но на лесной тропе всё же догнали, пристроились цепочкой, шаг в шаг. Дорогу я выбрал самую короткую, но далеко не самую лёгкую: кое-где продирались через буреломы, глубокие снега и низко свисавшие ветки. Мои спутники не жаловались, да и вообще молчали до самого вечера, позволяя мне вдоволь насладиться собственными ощущениями.

Впервые за долгие два года я уходил из дому. Не на охоту, не в соседнюю деревню – вразумить дебоширов. В полном боевом облачении, с оружием и на коне, со скудным скарбом в походных сумках. Что ждало там, впереди? И как встретит меня новая жизнь, ради которой я оставил старую? По правде сказать, ответ я и сам знал – никто не радовался моему присутствию. И уж если эти, с которыми бок о бок повоевать пришлось, так меня привечают, то чего ждать от тех, кто не покидал стен гильдии?

Мысли тем временем всё возвращались к детям, и каждый раз я убеждался, что поступил правильно. Умом понимал, что иду верным путём, в то время как израненное сердце кричало от беспокойства за оставленных позади сыновей. И плевать, что в гробу меня видели здешние колдуны – я им тоже долгих лет жизни не желаю! Я иду, чтобы обучиться проклятой магии, которая исцелит моего Олана, и ради этого потерплю и ледяное презрение, и откровенную ненависть – благо, не юнец желторотый, справлюсь и с тем, и с другим!..

…Путь я запомнил плохо: нервное раздражение, неизвестное будущее и путаные воспоминания мутной пеленой скрыли от меня окружающий мир, как и время от времени вспыхивавшее перед глазами серебристое марево. Воздушный артефакт стал порядком надоедать, поскольку я на него никак повлиять не мог, а собственным глазам доверять из-за него боялся.

Как только миновали лесную полосу – я вывел всё же магов на торговую дорогу, и мы поехали быстрее – основная опасность миновала, и до самого Рантана мы шли спокойно, не испытав ни разу капризную судьбу. От Рантана до Унтерхолда мы ехали по хорошо утоптанной, местами даже расчищенной дороге, выложенной гладким камнем. Здесь снега почти сошли, так что кое-где серый булыжник проглядывал из-за грязного месива. Людей в окрестностях двух городов – Рантана и Унтерхолда – было уже много. Бесконечной чередой тянулись вдоль дорог небольшие поселения и деревеньки, крупные сёла и отдельные фермерские владения, дорогу охраняли дежурные патрули имперской стражи – здесь, в городах, имелось достаточно гарнизонов для того, чтобы поддерживать порядок – и скрипели колёсами повозки торговых караванов. Редкие путники, встречавшиеся на пути, провожали нас неприветливыми взглядами – хотя на чужаков в больших городах смотрели терпимее, чем в глухих деревнях вроде Ло-Хельма, истинно стонгардского отношения к магам никто скрывать не собирался.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Деметра, когда вдалеке уже показались башни Унтерхолда.

Почти неделя пути ничуть не сблизила меня с магами – вечерние костры не нарушали установившуюся в нашей компании напряжённую тишину, и никто не спешил принимать меня в тесные ряды. Переговаривались только Люсьен с Эллой, да Деметра изредка задавала вопросы своим спутникам. Великий Дух, если я с ними проведу хоть месяц, то сойду с ума раньше, чем обучусь проклятому колдовству! Да что там говорить, сама мысль приводила меня в тихий ужас: Сибранд Белый Орёл, в прошлом капитан имперского легиона, едет учиться у магов тёмным искусствам! Дядя Луций перевернулся бы в могиле, узнав об этом! Орла, душа моя, ведь ты простишь меня? Сам, в здравом уме и по своему горячему желанию, еду, чтобы стать колдуном – будто недостаточно от них пострадала наша семья!

– Отлично, – солгал я, обводя невидящим взором знакомые места. Сразу за каменными холмами и горной грядой начинались укрепления Унтерхолда, а неподалёку от города располагалась крепость гильдии магов. Всё это я уже видел многократно, мотаясь по всему Стонгарду из конца в конец, но совершенно не узнавал сейчас, из-за разбушевавшегося артефакта.

– Ещё день-другой – и сердце его сожрёт, – бросив на меня беглый взгляд, резюмировал Люсьен. Даже голос не понижал, словно ушами лишнего человека в отряде совершенно не тяготился.

– Не сожрёт, – сухо отрезала Деметра. – Мы будем в гильдии до заката, и первым делом займёмся Сибрандом.

– Всё будет хорошо, – подтвердила Эллаэнис, подъезжая ближе. – Не переживай: достанем из тебя третий элемент.

Юная альдка – Великий Дух, всё забываю слова Деметры о том, что Элла старше нас всех – тронула моё плечо, погладив, как котёнка, всей ладонью, и серебристые губы дрогнули в нежной улыбке. Я в этот момент пытался совладать с режущим холодом в груди, леденящим кровь – в последние несколько дней настолько свыкся с новым ощущением, что с трудом понимал, когда мне действительно морозно, а когда бушует сердце воздуха, сосущими ураганами вытягивая из меня энергию жизни. Кажется, так это называла Деметра на одном из привалов, объясняя мне природу артефакта. Дарит свою силу, забирая взамен душу носителя. Именно поэтому использовать стихию можно было, лишь заключив её в неодухотворённую вещь – например, создав мощный амулет. А если стянуть туда все четыре артефакта – какова будет разрушающая сила!..

– Госпожа Иннара, – позвала обеспокоенная альдка, не отпуская мой локоть. – Сибранд…

Бруттская колдунья бросила быстрый взгляд на показавшиеся вдали башни Унтерхолда. За ними, у северной стены, возвышалась крепость гильдии, восстановленная из древних руин всего пару десятков зим назад.

– Забери у него поводья, – распорядилась Деметра, кивая Люсьену. – Элла…

– Пригляжу, – кивнула альдка прежде, чем я возмутился.

Я даже рта открыть не успел: сердце воздуха обожгло грудь могильным холодом, вырывая из горла сдавленный вздох, и выпустило в леденеющее тело комок морозных щупальцев. Доспехи, казалось, примёрзли к телу, а голова, не отягощённая шлемом, едва не взорвалась от полыхнувшей перед глазами молнии – небесно-голубой, беспощадной…

Мир исказился до неузнаваемости – лица, пейзажи, дорога, даже облака над головой – и я резко выдохнул, подался назад от жутких картин, зажмуриваясь от режущего света и выпуская поводья из рук. Рухнуть с коня мне не дали чьи-то руки, поддержавшие за плечи; поводья перехватили, дёрнув Ветра в сторону – я ощутил только движение, но так и не увидел спутников. Собственно, не видел больше ничего из привычного мира, а сердце воздуха, разбушевавшись, не давало мне прозреть. Не знаю, встречались ли мы по пути с имперскими отрядами, и как реагировали стражники на более чем странную процессию, но, по крайней мере, ничто не задержало нашего продвижения вперёд. Пытка ослепительно-голубым, режущим, как молния, и удивительно безжизненным миром продолжалась долго; я всё тряс головой, в бессильной ярости пытаясь отделаться от гадкой магии воздушного артефакта, и, пожалуй, мне это всё же удалось.

Когда, собравшись с силами, я воззвал в молитве к Великому Духу, и зрение медленно и неохотно прояснилось, я распахнул слезящиеся глаза, с трудом сориентировавшись, где нахожусь.

Унтерхолд остался позади; мы стояли перед мостом, соединявшим горную расщелину с восстановленной крепостью магов. Трепались на ветру обледеневшие знамёна гильдии, выли северные ветра, вырываясь из-за внешней стены расположенного у подножия Унтерхолда. Не слишком приветливым оказался дом магов здесь, в Стонгарде! Впрочем, и за такой должны быть благодарны Императору Давену и наместнику Вилмару: ведь это их стараниями появилось на нашей земле осиное гнездо.

Долго рассматривать привычную для них крепость колдуны не стали: первой тронула поводья Эллаэнис, по знаку Деметры пуская лошадь на каменные плиты не слишком надёжного моста. Люсьен, передав мне поводья Ветра и убедившись, что я вновь крепко держусь в седле, ухмыльнулся уже знакомой широкой усмешкой, кивая на возвышавшуюся над нами мрачную громаду каменной крепости:

– Добро пожаловать в обитель Тёмного, стонгардец! – и тряхнул поводьями, залетая на мост почти рысью.

Деметра ничего не сказала, терпеливо дожидаясь, пока я последую за спутниками. Я мысленно призвал Великого Духа в помощь, нахмурил брови и тронул Ветра сапогами, заставляя коня ступить на покрывшиеся изморозью тёмные плиты моста. За мной застучала подковами кобылка бруттской колдуньи, и этот стук выбил на сердце прощальный марш прежней жизни.

Белый Орёл предусмотрительно свернул крылья, ступая под чужие знамёна, и это было похоже на то, как теряет свои звания и награды провинившийся имперский легионер.

Часть 2. Белый ворон

Тащить на себе тяжело вооружённого воина – задача не из простых, особенно когда у несущего всего две руки, и обе недостаточно крепки, чтобы удержать на себе вес вдвое больше собственного. Люсьен ни проронил ни слова, когда Деметра с Эллой стащили меня с седла, и я почти рухнул на молодого брутта, который от такой тяжести тотчас повалился на землю. Кое-как поднявшись вновь, Люсьен молча перекинул мою руку через шею, практически подставляя спину для непосильной для него массы.

Такая забота казалась удивительной, хотя, конечно, обо мне речь не шла: все тревожились о проклятом артефакте, который к моменту, когда мы заехали за ворота крепости магов, разбушевался вновь, утопив внешний мир в сиянии серебристого воздуха.

Как во сне я видел внутренний двор, застывший в причудливых узорах обледеневшего сада – низкорослые деревца, неухоженный кустарник и заметённые уже подтаявшим снегом цветники являли собой довольно унылую картину. Расчищенные каменные дорожки припорошило инеем, и большие жаровни отбрасывали мертвенные блики синевато-зелёного колдовского пламени на тропинки. По одной из таких меня решительно потащил Люсьен – благо, я всё ещё стоял на ногах, хотя порой попросту не видел, куда ступать. Сердце стихии болезненно стучало в груди, с переменным успехом овладевая моим взором. Я уже едва различал, где истина, а где лживые видения безумного артефакта – слишком быстро менялись картинки перед глазами.

Шаг, вдох – напряжённое лицо молодого брутта, встревоженная Элла, птицей вспорхнувшая по каменным ступеням к высоким дверям башни; Деметра, на ходу отдававшая приказы кому-то из подвернувшихся под руку обитателей гильдии магов…

Шаг, вдох – внутренний колодец крепости наполняется смрадом десятков тел, мельтешением эбонитовых доспехов, толпами мертвецов… всполохи колдовского огня проливают с небес огненный град, и струи испепеляющего пламени сжигают мелкий кустарник дотла.

Ещё несколько шагов – и зрение вновь проясняется; я вижу распахнутые двери башни, куда меня, стиснув зубы, тащит Люсьен. В полумраке гильдии утопают гобелены и каменные лестницы, удивительные залы и жмущиеся по углам адепты: ещё бы, не шарахнуться от одного только вида решительной и напряжённой госпожи Иннары – уйди с дороги, если жизнь дорога!..

Ещё один вдох, и длинные коридоры поглощает серебристое сияние. Языки огня лижут обугленные стены, мелькают всполохи электрических зарядов и ледяные комья, звенит в ушах отзвук близкого боя. Сталь сошлась со сталью; магия схлестнулась с колдовством; всё перемешалось; лишь способность выживать определяет, кто сильнее. Рухнул мне под ноги окровавленный адепт в порванной и прожжённой мантии, я шарахнулся в сторону – кто враг?! – и тут же пришёл в себя, получив чувствительную оплеуху. Серебристое сияние развеялось на миг, и взор выхватил уже красное от усилий лицо брутта.

– Вставай на ноги, стонгардец! – гаркнул Люсьен неожиданно громко. – Если не дойдёшь до церемониального зала, тебя порвёт в клочья! На этот раз я не шучу – слышишь, нет?! Встань, говорю, варвар!

Молодой колдун разительно переменился: не было теперь ни застенчивого путника, сбившегося с пути, ни насмешливого балагура, развлекавшего всю компанию своими баснями. Деметра не лгала: Люсьен вовсе не младше меня – глаза выдавали возраст…

– Пожалуйста, Сибранд! – это уже госпожа Иннара потянула меня за локоть без особого успеха. – По лестнице наверх – и мы на месте!

Я тотчас поднялся на ноги, хотя ни лестницы, ни своих провожатых уже не видел. Проклятый артефакт вновь овладел моим сознанием, и я никак не мог избавиться ни от калейдоскопа уже знакомых, но разительно преобразившихся лиц, ни от вида разразившейся в коридорах бойни. Призрачная битва, впрочем, прекратилась довольно скоро: к тому времени, как мы поднялись по ступеням винтовой лестницы наверх, серебристое сияние показывало всё те же стены, что видели и мои собственные глаза.

– Отец!..

Люсьену неожиданно помогли – чьи-то сухие и крепкие руки подхватили меня с другой стороны, протащив мимо разрушенных колонн в центр небольшого зала. Там, на возвышении, стояло массивное дубовое кресло – в него меня и сбросили сердобольные спутники, тотчас отступив подальше от места предполагаемого обряда. Я разглядывал их уже без тени смущения: раз позволил Великий Дух заглянуть в человеческие сердца, то и нечего отворачиваться. Вот только всё мне стало безразлично – я уже совсем не чувствовал ни рук, ни ног, да и грудь вздымалась всё медленнее, будто боевые доспехи вдруг потяжелели во много раз.

– Как же вас угораздило, – раздался тем временем скрипучий голос, – втянуть молодого варвара в наши дела? Расскажи, дочка.

– Отец, у нас совсем нет времени, – в голосе Деметры напряжение дивным образом переплелось с отчаянием, – взгляни на него!

– О да, – почти беспечно отмахнулся родитель. – Но он стонгардец, дочь, стерпит. Корка льда ещё не слишком толстая – успеем…

Про таинственный смысл последних слов я догадался, как только попробовал сморгнуть. Снежная крошка затуманила взор, и я слабо удивился: вроде бы и не замёрз вовсе, просто не чувствую ничего…

Тем временем Сильнейший подошёл ко мне почти вплотную. Я увидел морщинистое лицо с типично бруттскими рублёными чертами, непривычную для западных соседей седую бороду – те брились наголо даже в почтенном возрасте – и подслеповатые, но оттого не менее цепкие глаза, заглянувшие, казалось, в самую душу без всякого артефакта.

– Не переживай, юноша, – обратился ко мне старик. – Вы успели вовремя. Сейчас освободим тебя от непосильной ноши. Доспехов на тебе много, лучше без металла – мешать будет…

Сильнейший бормотал ещё что-то, присматриваясь к серебристому сиянию, пробивавшемуся через мою кожу, одежду и доспех, а я вдруг подумал, что понимаю, отчего гильдии угрожает опасность. Разве с таким вождём отстоишь свою территорию? Разве он – лидер, способный вести за собой? Сохранил ли этот старец хотя бы толику той силы, которая позволила ему занять место главы? Разочарование нахлынуло, гася последнюю волю к сопротивлению: сумеет ли пожилой колдун помочь мне? Или всё даром, и я зря оставил Олана на попечение свояченице и старшим детям, сам отправившись в бесцельные поиски чуда?..

– А теперь поспи, юноша, – попросил Сильнейший почти отечески, ложа ладонь мне на лоб.

Я дёрнулся и тотчас обмяк: Великий Дух недолго мучил меня, позволив магам распоряжаться моим телом так, как они сочтут нужным. В мудрости Творца я не сомневался, оттого отправился в стремительную бездну почти с облегчением.

Когда я пришёл в себя, то долго вспоминал, где нахожусь. Над головой темнел свод незнакомой комнаты, в стороне отбрасывала слабый свет на мрачные стены горевшая в углу свеча. Я повернул голову, оглядывая помещение со слабым интересом: окон здесь не наблюдалось, зато в двух углах пристроилось по шкафу, а между ними располагался широкий стол с письменными принадлежностями – чернильницей, перьями и точильным ножом. Прямо у стола, на хлипкий с виду стул были сброшены мои вещи: узел с одеждой, лук и колчан со стрелами. Верный двуручник аккуратно прислонили к стене – на том забота икончилась, поскольку, слегка пошевелившись, я понял, что от доспехов меня избавлять не стали.

Перекатившись с узкой и короткой кровати – Великий Дух, рослому мужчине ни раскинуться, ни вытянуться – я приземлился на каменный пол, утвердился на ногах и принялся методично избавляться от брони. Когда остался наконец в одной рубашке и штанах, осмотрел собственную кожу на груди, но уже привычного сияния не нашёл. Расслабил зрение – серебристые блики перед глазами так и не появились. Лишь сейчас я вздохнул с облегчением: наконец-то владею собой, как прежде!

Настроение улучшилось; я сменил походную одежду, отправив её в деревянную кадку у порога. Самое время найти госпожу Иннару – пора выполнять уговор!

Свечу перед уходом я погасил; отперев дверь, оказался в сумеречной галерее, освещаемой такими же тусклыми колдовскими факелами, какие я видел во внутреннем саду. Пламя в них оказалось зеленовато-синее, как северное сияние, и глаза от работы при таком свете, должно быть, уставали очень скоро. Но круглая галерея с множеством дверей, подобных моей – не перепутать бы, когда стану возвращаться – ближе к центру оказалась посветлее. Там, вокруг жаровни с колдовским огнём, стояли кресла, скамейки и длинные столы с оставленным на них беспорядком – какие-то свитки вперемешку с пустыми кубками, сушёными травами и начатыми бутылками вина. По вечерам здесь, вероятно, собирались адепты гильдии магов, обсуждая свои вопросы или попросту коротая время перед сном – сидеть в тёмных кельях поодиночке не очень-то весело даже колдунам.

Выход из галереи начинался с лестницы – она вела вверх и вниз, и я, поколебавшись, спустился вниз. Здесь ход раздваивался – один вёл ещё ниже, в подвалы, откуда из-за приоткрытой двери доносились не самые приятные запахи – запревшего тряпья и уборных – не вызывавшие никаких сомнений по поводу того, какие помещения находились там. Я свернул в другой ход, безошибочно угадав по морозному воздуху, что тяжёлые, обитые металлом двери ведут на улицу.

Снаружи бушевала метель; внутренний сад замело свежим снегом, неухоженный кустарник стремительно превращался в неровные сугробы. Я передёрнул плечами – вышел в объятия бури в одной рубашке – и решительно направился по скользкой каменной дорожке к соседней башенке. Путь мой пролегал через галерею; в бойницы со свистом влетал снег, внизу расстилалась пропасть: больше в такую погоду ничего не разглядеть, даже стены Унтерхолда далеко внизу, на том краю расщелины. Постройки между башнями – не то конюшни, не то оружейни – терялись в сплошной снежной стене разбушевавшейся стихии.

В соседней башенке оказалось поинтереснее: винтовые лестницы выводили в обширные помещения, где за закрытыми дверьми проводились занятия – я проскальзывал поскорее, испытывая непривычную неловкость – тренировочные залы соединялись между собой короткими коридорами, галереями и балконами, откуда двери выводили прямо на стены крепости. Я не открывал, чтобы не впускать вьюгу внутрь – за ними явно не пряталась та, кого я искал.

– Здравствуй, Сибранд, – нежный голос прозвучал, как звон колокольчиков. – Заблудился?

Я обернулся, тотчас упираясь взглядом в прекрасное, отстранённо-вежливое лицо. Девушка в окружении нескольких парней показалась незнакомой. Замысловатая причёска из белокурых локонов, дорогое платье, тонкий цветочный аромат. Совсем не такой была Эллаэнис во время нашего путешествия, когда я не раз уносил её на руках подальше от опасности. Смеялась звонко, расспрашивала, теребила меня чаще, чем я того хотел…

Теперь альдка смотрела на меня со скрытой насмешкой, да и поздоровалась, наверное, только затем, чтобы своим друзьям продемонстрировать. Вот, мол, поглядите на диковинку – варвар из стонгардской деревни приехал на обучение! Под перекрёстными взглядами молодых людей, окруживших Эллу, я едва не вспыхнул – давненько не ощущал я себя не в своей шкуре! Любопытно-удивлённые, презрительно-насмешливые и отстранённо-ледяные – эти взгляды прошивали насквозь, как острые иглы тонкую ткань.

Среди друзей Эллаэнис оказались одни только альды и брутты – ни сикирийцев, ни тем более стонгардцев я не заметил. Прекрасная нелюдь тем временем стряхнула невидимую пылинку с рукава нового платья и бросила что-то своим сопровождающим на альдском.

Ответом стал дружный, хотя и сдержанный смех, и новая порция брезгливых взглядов. Смотрели на мою потрёпанную одежду, на старые сапоги, на грубые руки и бородатое лицо, испещрённое пролёгшими от забот морщинами. Приехал на старости лет обучаться тёмным искусствам…

Все вопросы о том, куда подевалось сердце воздуха, где найти Деметру, и кто перетащил меня в келью, замёрзли на языке, осушив заодно и гортань. Не ждала моего появления юная альдка, не послушала бы и моих речей. Сам виноват – на что надеялся, стоя в таком-то виде рядом с утончёнными адептами тёмных искусств?

– Нет.

Эллаэнис вежливо кивнула и тотчас отвернулась, не тратя больше слов попусту. Ватага молодых людей последовала за прекрасной предводительницей, а я быстрым, хотя и нетвёрдым шагом направился обратно в метель.

Лишь оказавшись за пределами учебной башни, я почувствовал себя лучше – в своей стихии. Обманчивая стонгардская весна хлестнула меня по лицу острыми снежинками, обласкала обжигающе-ледяным дыханием, утешила воем беспощадных северных ветров. Особенно лютовала уходящая зима, когда вот-вот собиралась неизбежно отдать свою власть сырой, но такой долгожданной весне.

Не ощущал я ни пробирающего ветра, ни злых снежных вихрей на пути к главной башне крепости магов – там, в окнах, тоже горел свет, особенно яркий в сумерках. Если и прячется от меня госпожа Иннара, то здесь её искать самое место. Что бы со мной ни происходило, и о какие выбоины на дороге я бы ни споткнулся, а забывать о главной цели не имею права. У Олана нет другого отца! И совершать невозможное ради него тоже больше некому!

Тяжёлые двери поддались моему натиску, отворяясь почти без скрипа, и я вновь оказался в тех же залах, что и накануне. Вот только тогда сердце воздуха стёрло грань между настоящим и будущим, истинным и лживым, и я плохо запомнил тяжёлые гобелены, бордовые ковры и диковинные подсвечники на стенах. Башня магов будто вымерла: ни звука, ни голоса. Адепты, вероятно, уже заканчивали дневные труды и покидали учебные помещения навстречу тёплому ужину – вот ведь интересно, прислуга в замке тоже есть? – душевным разговорам в общей гостиной, и уединению в крохотных и по-своему уютных кельях.

Я миновал несколько лестниц и залов, но так и не встретил ни души до тех пор, пока за очередной дверью не наткнулся на дивный мир бессчётного полка книжных фолиантов. От неожиданности я не сразу подался назад, разглядывая длинные полки и шкафы с томами, а потому скрипучий, рычащий голос застал меня врасплох:

– Что ищешь, стонгардец?

Я удивился всё-таки больше, чем собеседник: зеленокожий оглум за широким столом своих эмоций не выдал ни словом, ни взглядом. Ни единый мускул не дрогнул на грубом лице, и красные глаза смотрели в мою сторону без всякого любопытства. Скорее, здешний диковинный библиотекарь испытывал лёгкое раздражение при виде позднего посетителя, только и всего.

– Я… как бы…

Красноречив я был только перед боем, когда требовалось подбодрить воинов, и на деревенских собраниях, где, впрочем, достаточно оказывалось краткого послесловия после того, как выскажутся все недовольные. В незнакомой обстановке я предпочитал молчать; до сей поры мне вполне удавалось, несмотря ни на что, как-то справляться с вызовами судьбы.

Кажется, последней это порядком надоело, и она всё-таки вытряхнула меня из привычной скорлупы. Защитный панцирь потерялся по дороге; мне предстояло обрасти новым.

– Ещё один тугодум, – рыкнул оглум, сверкая жуткими глазами. – Мало мне одного Мартина, ещё ты… Как звать?

– Сибранд.

Зеленокожий кивнул с таким видом, будто он моё имя запамятовал, а я напомнил. Пошамкав губами, отчего нижние клыки чуть прикусили верхнюю губу, оглум нахмурился.

– Долго на пороге стоять будешь? Холод впускаешь.

Я покорно шагнул внутрь, закрывая за собой дверь, хотя дел у меня в библиотеке не было. Пройдя в центр, где на истёртом ковре стояли скамьи и кресла, нерешительно остановился.

– Чего тут забыл? – помог мне оглум, опираясь локтями о стол. Красные глаза заинтересованно полыхнули и тут же погасли. – Неужели учиться?

Я кивнул.

– Деметра о тебе знает?

Я снова кивнул, не зная, как и объясниться. Дозволено ли мне говорить про артефакт, который я привёз с собой в обмен на обучение тёмным искусствам, я ещё не знал, а потому слова подбирал вдвойне осторожнее.

– Так это же тот, которого сердце воздуха чуть не сожрало, – пискнул из-за шкафа мальчишечий голос. – Я как раз из обсерватории спускался и на процессию наткнулся. Госпожа Иннара меня не заметила, а Люсьен зыркнул так красноречиво, что я тут же улетел обратно. Эллаэнис расспрашивать не решился: сам знаешь…

Я обернулся: к книжным полкам жался, тиская в паучьих пальцах толстую книгу, взъерошенный рыжий парень. Резкие черты лица выдавали в нём бруттскую кровь, сероватая кожа указывала на родство с альдами. Полукровка близоруко щурил светлые глаза на огонь свечей, догоравших на высоких подсвечниках, пытаясь разглядеть за ними меня. Мантия гильдии магов висела на нём, как холщовый мешок, хотя оказалась довольно богатого покроя: из более тонкой ткани, с ярким узором. Тот же Люсьен подобной роскошью похвастать не мог, хотя находился, очевидно, не на самой последней ступени в местной иерархии…

– Я Бруно, – поймав мой взгляд, представился мальчишка. – Адепт второго круга! – похвастал, распрямив тщедушную грудь.

– Теоретик, – рыкнул оглум от стола с явным презрением. – Попробуй докажи врагам в бою, какой там у тебя круг! А лучше напиши на лбу, чтобы, не приведи Тёмный, не перепутали, что на надгробии писать…

Бруно обиделся; вспыхнул до кончиков ушей.

– Старый пень, – пробормотал на бруттском, за что тотчас удостоился наказания:

– Старые свитки читать больше не дам, – отрезал оглум, на западном языке понимавший, очевидно, не хуже самого парнишки.

Тот обиделся ещё больше, побагровев с досады, и, спасаясь от необходимости достойного ответа, повернулся ко мне:

– А ты, может, ищешь кого? По лицу вижу, не для чтения пришёл!

Насмешки в его голосе я не уловил, потому, помедлив, спросил:

– Как мне найти госпожу Иннару?

– Так ведь… не знаю, – тут же сник Бруно. – Где угодно может быть, от подземелий до обсерватории, а то и в Унтерхолд укатила…

– Она у себя, – рыкнул от стола зеленокожий библиотекарь. – Попроси рыжего, он проведёт. Ему всё равно пора уходить.

Судя по напряжённому лицу, Бруно секунду-другую думал, чего бы такого ответить ворчливому смотрителю, но вслух высказаться не решился, а потому кивнул и, прихватив с собой несколько фолиантов, неуклюже засеменил к выходу.

– Магией не владеет, только алхимичит у себя в подсобке, да трактаты о цветочках пишет, – шёпотом фыркнул Бруно, когда мы оказались на лестнице. – А уж самомнения-то! Правда, кинжалы метает прицельно, так что лучше с ним не связывайся… Худший образованный оглум в истории, скажу тебе!

Я подумал, что не так уж часто встречал образованных оглумов в принципе, но смолчал, а затем и вовсе спохватился: а ведь рассуждаю-то не лучше, чем тот же Люсьен! Что брутт считал меня низшим сортом, что я несправедливо судил о зеленокожей расе далеко на юго-востоке материка… Легко же я впадал в искушения, ещё толком не вступив в гильдию! Что-то будет, когда примусь за тёмные искусства всерьёз?

О том, что дело не в гильдии, а во мне самом, думать совершенно не хотелось.

– Так ты и в самом деле к нам учиться? – полюбопытствовал тем временем Бруно, поднимаясь по лестнице наверх. – Гильдия вроде не принимает больше новичков – самим жрать нечего. Стонгардское отделение самое бедное, средств ни на материалы, ни на пропитание не хватает. Бруттская Империя выделяет золото только на гильдии своих земель, а на отдалённые – вроде нашей – частенько машет рукой. Мол, сами разберутся, главное, чтобы подчинялись и отчёты писали исправно… Не знаю, как выкручивается госпожа Иннара, только мы пока не голодаем, и алхимические наборы то и дело обновляются, хотя и не с рекордной скоростью, увы…

– Госпожа Иннара, – повторил я. – Разве гильдией управляет не Сильнейший?

Бруно мой вопрос явно смутил. Парнишка даже шаг замедлил, глянул нерешительно и боязливо по сторонам, но затем решился и признался шёпотом:

– Нет.

– Госпожа Иннара все бразды прибрала? – снова подначил юного мага я.

– Что ты! – искренне, но по-прежнему шёпотом возмутился Бруно. – Деметра эти бразды подхватила, иначе бы наша колесница давно бы разбилась о скалы. Сильнейший… то есть, её отец, мэтр Дамиан… он величайший маг, когда-либо ступавший на эти земли! В Совете, что в столице Бруттской Империи, есть маги и покрепче, но он – один из лучших! Правда… случаются у него… приступы. Я сам не видел, мне рассказывали… То буйствует, а то сидит у себя в кабинете запершись, и никого не пускает… Может, старческая немощь, а может, проклял кто. Вообще проклятия – жуткая вещь! Наложить легко, и новообращённый сумеет – а вот снять почти невозможно. Поверь мне, лучше не сталкиваться!

Я спрятал кислую гримасу в густой бороде. Верю я тебе, дитя! Видит Дух – верю!

– Ну вот, – кивнул на небольшую площадку Бруно. – Сразу за той дверью – рабочий кабинет госпожи Иннары, там её и найдёшь. Завтра разыщи меня или Мартина – такой большой, ты его не пропустишь – пообедаем вместе. До скорого, стонгардец!

– Сибранд, – запоздало представился я.

Бруно молча кивнул и тотчас скрылся на нижних ступенях; камень тихо зашуршал под лёгкой поступью почти невесомого мальчишки. И откуда такой тщедушный взялся? В наших-то суровых краях? Неужели другие отделения его не приняли?

Усилием воли избавившись от лишних мыслей, я шагнул к двери, взял в руки кольцо и коротко постучал им о толстую древесину. Ответа не последовало, зато от моего вроде бы вежливого, ненастойчивого стука створка дрогнула и поддалась. Госпожу Иннару, похоже, нисколько не беспокоила собственная безопасность, раз личный кабинет её оставался незапертым.

Пахнуло изнутри запахом сушёных трав, плавленого воска, старых книг и догоравшей сосновой древесины. Последняя нещадно стреляла, воздух стал душным от дыма, и тем не менее хозяйка кабинета никак себя не проявляла. Любой бы уже выкинул из огня невесть как затесавшийся в нём злосчастный брусок, да развеял набившийся в комнату чад, однако Деметра…

Я шагнул внутрь и замер: госпожа Иннара сидела за большим дубовым столом, положив голову на сложенные на столешнице руки, и под ними растекалась небольшая лужица тёмно-красного цвета.

Несколько бесконечных мгновений я стоял, парализованный жутким зрелищем, и в пустой голове отражались лишь застывшие картины открывшегося мне кабинета: шкафы с реагентами и книгами, длинная узкая картина, за которой смутно угадывалась узкая дверца в соседнюю комнату, кипа беспорядочно набросанных бумаг на обширном столе, перевернувшаяся чернильница…

Здесь я наконец очнулся, сам себе надавав мысленных оплеух, и решительно шагнул вглубь кабинета, захлопнув за собой дверь. От резкого звука «покойница» – от которой, ни много ни мало, зависела и моя жизнь – вздрогнула и резко выпрямилась в кресле, щуря на меня покрасневшие, усталые и испуганные после сна глаза.

– Не заперто, – пояснил я, кивая за спину. – Я вошёл.

Деметра смотрела на меня ещё секунду или две, будто вспоминая, затем резко выдохнула и закрыла лицо ладонями. На одной из кистей чётко обозначилось пятно пролившихся чернил.

– Сибранд, – невнятно проговорила дочь Сильнейшего, откидываясь в кресле. – Слава Духу, это ты… а ведь дверь была открыта… – Деметра мотнула головой, так же резко отнимая ладони от лица, и вгляделась в меня вновь – пристально, цепко. – Как ты себя чувствуешь?

Я ответил не менее внимательным взглядом. Не знаю, что искала во мне управляющая гильдией, но я нашёл то, что привычнее моему глазу – признаки болезни, которую запустили в самом начале и по-прежнему не придавали ей никакого значения.

Ныряние за мной в реку не прошло для Деметры даром – всю дорогу в гильдию колдунья изнывала от выворачивающего кашля, но лишь сейчас я обратил внимание на нездоровый румянец бледных щёк, лихорадочный блеск припухших глаз и липкий болезненный пот на обрамлённом влажными волосами лбу.

– Лучше, чем ты себя, – ответил, не задумываясь.

Деметра нахмурилась и махнула рукой – мол, не отвлекай от главного.

– С сердцем воздуха всё в порядке, не переживай. Я же говорила – Сильнейший сумеет… Артефакт заключили в новый сосуд, на этот раз – неживой. Не беспокойся – из кристалла не вырвется. Что до тебя… прости, Сибранд, совсем забыла… за всем ворохом дел… – Деметра потёрла висок, обхватила пальцами бледный лоб. – Завтра я познакомлю тебя с нашими мастерами и адептами – будешь изучать основы, пока я ищу способ снять остатки проклятия с твоего сына. Как только найду – обучу. С Сильнейшим ещё не говорила, но непременно… прости, сейчас очень много дел…

Я смотрел на бруттскую колдунью, на которую волею судьбы свалились все дела гильдии, от простых хозяйственных до мировых, и в моей душе в тот миг что-то переворачивалось. Деметра едва держалась в кресле, деревянными пальцами сортируя перемешавшиеся бумаги, но хранила осанку из последних сил, как хорошо отлаженный механизм – из тех, что поднимают мост осаждённой крепости, даже когда одна из цепей вот-вот лопнет…

Она не сразу оторвалась от своих бумаг, даже когда я прошёл вглубь кабинета, ногой вышвырнул из камина по-прежнему нещадно чадящее полено, перекатив его на опрокинутую заслонку, и тем же невозмутимым шагом вернулся к двери, рядом с которой располагалось единственное в кабинете окно. За крепким стеклом бруттской работы бушевала последняя вьюга уходящей зимы, и за налипшими снежинками едва угадывалась глубокая ночь. Я дёрнул на себя створку, оставив едва заметную щель, и вернулся к столу. Теперь дочь Сильнейшего смотрела на меня во все глаза, удивлённая такой бесцеремонностью, но во мне взыграл развитый не то отцовский, не то обыкновенный мужской инстинкт – я решительно обогнул столешницу и остановился напротив высокого кресла. В нём, непроизвольно сжавшись, чуть запрокинув голову с широко распахнутыми ореховыми глазами, сидела бруттская колдунья.

– У тебя жар, госпожа Иннара.

Деметра тотчас расслабилась; усмехнулась, протирая бледный лоб.

– Я всегда болею весной. Это уже традиция…

Я не мог не согласиться: обманчивая оттепель, снежная вьюга, холодные потоки воды под ногами – время, когда тают наши стонгардские льды, и впрямь приятным не назовёшь. В имперском легионе, когда я начал службу, теплолюбивые сикирийцы кашляли и чихали, попав в Стонгард, даже летом. А уж весной и подавно – став капитаном, следил за южанами особенно пристально: что за воин, который от горячки на ногах едва держится? Хвала Духу, служба тогда проходила на границе Сикирии и Стонгарда, природа там поласковее…

– Скажи, чем помочь.

Деметра удивилась и не сразу нашлась с ответом. Не привыкла к чужой заботе? Или лично моя ей неприятна? Сибранд, Сибранд – где растерял свой разум? Куда лезешь с неуклюжей опекой?

– Чем ты поможешь?

– Могу приготовить особый отвар по рецепту покойного наставника. Наших воинов ставил на ноги на раз. Вечером – лежат, а наутро смотр… После чудесной настойки утром строились, аж пригарцовывали, – нескладно пояснил я, глядя, как растерянность в глазах колдуньи сменяется искорками света. – Дядя говорил, что воины обязаны выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Мол, одним видом должны в однополчан вселять веру в победу, а во врагов – неуверенность перед столь очевидной мощью. А уж начальник перед подчинёнными и вовсе должен казаться несгибаемым…

Деметра слушала с приоткрытым ртом, и дыхание с трудом вырывалось из горячей груди. От последних слов сникла, едва не роняя голову обратно на стол, и прикрыла лицо ладонью.

– Ты прав, – пробормотала дочь Сильнейшего, – это так некстати…

Даже не прикасаясь к ней, я чувствовал болезненный жар ослабшего тела. Слышал и дыхание – чуть хрипловатое, тяжёлое, частое. Упаси Дух услышать такое у детей – сгрёб бы в охапку, зашвырнул бы на лавку поближе к очагу, залил бы по полной кружке настойки в глотку, и укутал бы поплотней – так, чтобы к утру вся гадость через пот вышла!

– Ложись, госпожа Иннара, – вдруг услышал я свой незнакомый голос. – Я всё устрою.

Деметра помолчала, устремив на меня странный, полный сомнений и невысказанности, взгляд. Затем медленно покачала головой.

– И почему я верю тебе, Сибранд?

Я только плечами пожал: говорю, что в голову лезет, как и всегда в присутствии женщин… С Орлой, напротив, вообще молчал – первая любовь, деревянный язык, неловкие признания. Дочь Сильнейшего, впрочем, ответа не ждала: слишком ослабла да устала от дел и болезни. Поднявшись, она прошла к стене с длинной узкой картиной и провернула незаметную ручку. Дверь в смежную комнату поддалась без скрипа: это, как я и ожидал, оказалась спальня госпожи Иннары.

– Готовь свой отвар, – благословила колдунья, слабо усмехнувшись. – Я скоро.

Большего приглашения мне и не требовалось: у весело трещавшего поленьями камина находилось всё необходимое. Два маленьких кресла – я в такие даже сесть бы не рискнул, дабы не портить чужую собственность – пришлось отодвинуть в сторону от огня, а крохотный столик переставить поближе. Шкафы с алхимическими реагентами предоставили, на удивление, нужный мне набор: корень аима и засушенные цветы лиственницы. Вино у Деметры имелось тоже, и я приступил к созданию огненной смеси со всем старанием. Пока вскипала густая жижа, я от нечего делать – хозяйка покоев обратно так и не вышла – обсмотрел книжные шкафы. Никогда не питал особой любви к наукам, хотя всегда с удовольствием внимал новым знаниям – и вот теперь обречён подружиться и с пыльными книгами, и со скользкими перьями, и с непослушной головой, которая давно уж разучилась думать, вникать и созидать.

Увиденное не порадовало: почти всё было на альдском, кое-что на бруттском, одна или две вещи – на хорошо знакомом сикирийском. Последние книги оказались малополезными мемуарами, и я расстроился окончательно: похоже, чтобы разобраться в смысле колдовских заклятий, мне придётся взяться за закорючки нелюдей всерьёз. Как всё взаимосвязано и как запутано, Великий Дух!

Я всё ждал Деметру, даже когда отвар был сварен и налит в кубок, но ни на оклик, ни на стук госпожа Иннара не отозвалась. Тогда я провернул ручку картинной двери, открывая для себя мир чужой спальни.

У расстеленной кровати догорала свеча, так что большая часть комнаты утопала в полумраке. Шкура на полу, комод, шкаф, зеркало… шкатулка у кровати… Я отмечал предметы равнодушно, по привычке, пока ноги сами несли меня к кровати. Там, под толстым меховым одеялом, спала беспокойным, болезненным сном госпожа Иннара.

Я не придумал ничего лучше, кроме как приподнять её за плечи и слегка встряхнуть, чтобы привести в чувство. Липкий недуг спадал неохотно; колдунья приоткрыла мутные от беспамятства глаза, но рта для глотка не открыла, так что несколько капель отвара пролилось по подбородку, на светлую рубашку.

– Деметра, – позвал я, вглядываясь в бледное лицо, – проснись.

Кажется, я повторил так несколько раз, не оставляя попыток влить в непослушные, плотно сомкнутые губы своё лекарство. Мало-помалу мне это удалось: на какой-то миг колдунья очнулась, признала меня и сделала глоток. Затем вновь лишилась чувств. Ещё какое-то время я размышлял над тем, что делать: оставлять дочь Сильнейшего одну, в незапертых покоях, отчего-то совершенно не хотелось. Деметра не на шутку испугалась, осознав, что не затворила дверей; а уж она знала собственную гильдию получше меня – значит, имела на то причины.

Чего я понять не мог, так это то, почему госпожа Инара осталась одна в своей болезни и слабости. Не зашёл вечером ни один друг, не поинтересовался здоровьем дочери мэтр Дамиан…

Кресло себе я приносить не стал: большое, которое стояло у письменного стола, не влезло бы в узкую дверцу – я сам в неё с трудом протиснулся – а маленьких я опасался: сломаю ненароком. Поэтому улёгся прямо на полу, у кровати бруттской колдуньи, на вылинявшей – давно заменить пора – медвежьей шкуре, как хозяйский пёс, которого в лютую непогоду пустили в дом.

Перед тем, как прикрыть глаза, протёр влажный лоб беспокойной женщины тряпицей, вслушался во всё ещё хриплое дыхание, попытался разобрать невнятные слова, которые то и дело срывались с сухих губ. Не разобрал; не сильно и старался – ни к чему мне чужие тайны, своих мыслей хватает. Скоро я заснул; сам не понял, как так случилось – собирался ведь всю ночь сторожить.

Впрочем, ещё до рассвета меня разбудили: почувствовал на себе чью-то маленькую ступню, тотчас вскинулся, насмерть перепугав проснувшуюся в темноте Деметру. Колдунья хлопнула в ладони резче, чем требовалось – и магический шар сорвался с пальцев, полыхнув ярким, режущим зеленоватым светом.

– Сибранд! – выдохнула она поражённо. – Ты!..

– Я, – ответил, поднимаясь с пола. – Сейчас уйду. Двери только закрой: одна ведь останешься.

Деметра двумя руками пригладила спутанные после сна волосы, притянула к себе меховое одеяло, разглядывая меня снизу вверх. Выглядела бруттская колдунья получше: дыхание выровнялось, болезненный пот больше не пробивался на посвежевшей коже.

– Там, у камина – ещё отвар. Выпей утром, если почувствуешь слабость.

Колдунья наконец отошла ото сна. Усмехнулась вымученно-благодарно:

– Начальник перед подчинёнными должен казаться несгибаемым, – припомнила она.

Я улыбнулся.

Госпожа Иннара провожала меня прямо в ночной рубашке, перехватив распахнутый ворот у горла, и я подумал, что впервые ухожу от молодой женщины посреди ночи, как…

Дальше мысль обрывалась, потому что подумать о дочери Сильнейшего непристойно я не мог.

– Спасибо, Сибранд, – поблагодарила на прощание. – О своём обещании помню и помогу, только… время…

Время не щадило не только задёрганную неофициальную главу стонгардской гильдии магов – время беспощадно забирало надежду у моего младшего сына. Однако я ничего не сказал. Тронул лоб двумя пальцами, как это принято было в Арретиум Артаксарте, и начал спуск по бесконечной каменной лестнице. Дверь за мной мягко затворилась, в замке провернулся ключ, и всё стихло, кроме моих шагов.

Я возвращался в отведённую мне келью со странными, противоречивыми и суматошными мыслями. Я раздражался, что не получится – уже точно – осилить нужные мне знания за один день; беспокоился, что не сумею достойно пройти предстоящую мне трудную стезю тёмных искусств, тревожился из-за заповедей Великого Духа, который предостерегал от увлечения магией, вспоминал о доме, где теперь, должно быть, спят крепким сном по крайней мере трое из моих сыновей, и где беспокойно ворочается младший; думал о бруттской колдунье, которая осталась в своём теперь уже холодном – все дрова давно прогорели – кабинете совсем одна…

Недоумевал, отчего всё ещё продолжаю думать о ней, когда нас с нею ничего больше не связывало и связать не могло.

У последних ступеней я замер, вслушиваясь в безжизненную тишину главной башни: в обширный зал вело несколько лестниц, и мне почудилось движение на одной из них. Годами выверенное чутьё не подвело: несколько мгновений, и из прохода бесшумной поступью выскользнула тёмная фигура. Я стоял недалеко, и лишь беспроглядная мгла укрывала меня от другого полуночника – которого я признал тотчас, как тот поравнялся со мной. Знакомый посох в руке развеял последние сомнения, и я шагнул из лестничной ниши навстречу.

– Тёмный и его полчища! – подскочил от неожиданности молодой брутт, вскидывая руку с заплясавшими на пальцах электрическими разрядами. – Как же ты меня напугал, стонгардец! Ты что тут делаешь?!

– Я могу спросить о том же, – помедлив, отозвался я.

Люсьен бросил взгляд мне за спину, в наверняка знакомый ему коридор, хмыкнул и расслабился, опуская руку.

– Тоже ночью по бабам шастаешь, – сделал вывод колдун. – Я вот после бурного действа подустал, вздремнуть хочу в своей келье… чего и тебе советую!

Я не отозвался: мне чужие дела без интересу. Однако Люсьен после небольшого потрясения явно расположился поговорить: подстроился под мой шаг, так что наружу, в ледяные объятия весенней ночи, мы вышли вместе.

– Метель стихла, – констатировал брутт, вдыхая всей грудью колючий воздух. – Сил уже нет смотреть на это стонгардское уныние! Придёт весна, женщины подобреют, еды прибавится – совсем хорошо станет! А у тебя какие планы, дикарь?

«Дикаря» я ему спустил: такие, как Люсьен, языком мелют без всякой задней мысли, так что и обижаться я поленился.

– Учиться.

– А-а-а, – покивал брутт не то с насмешкой, не то с недоверием. Помолчал немного, пока мы проходили запущенный зимний сад, затем будто вскользь поинтересовался, – прямо в таком виде?

Я резко остановился; Люсьен пролетел на несколько шагов вперёд.

– Что не так?

Выходит, это неправда, что я вовсе не честолюбив: всё же задели меня острые взгляды и язвительные фразы юных друзей Эллаэнис! Да и… другая причина, возможно, имелась, которую я пока что выразить словами не мог.

– Тебе по-честному? – Люсьен склонил голову набок, сверкнул чёрными глазами. – Не обижайся, стонгардец, но свою бороду ты спалишь в первый же день занятий по элементарной огненной магии. Да и гриву твою поумерить бы не мешало… ну и в целом… кстати! – осенило одного из лучших адептов гильдии магов. – Ведь мантии у тебя нет? – дождавшись растерянного взгляда, удовлетворённо хмыкнул. – Так подобрать нужно! Давай так, – секунду поразмыслив, выдал брутт, – ты – в купальню, это в подвалах жилой башни, а я – на склад. Я ночами частенько шастаю, меня не заметят… подберу что пообширнее, и бегом назад!

Люсьен метнулся к соседней тропинке, ведущей в малоприметную постройку, на полпути обернулся, смерив меня цепким взглядом с ног до головы, и улыбнулся – широко, от души:

– Я ещё буду гордиться тобой, дикарь!

На задорный смех я не ответил, но курс на купальню взял. Не до щепетильности, когда каждая минута на счету. А молодой брутт был не самым худшим из помощников, которых мне мог послать Великий Дух.

Я стоял перед дверьми в небольшой зал, не решаясь потянуть за кольцо. Светло-голубая, почти серая мантия гильдии магов сильно жала в плечах и натягивалась на груди – но это оказался, по горячим заверениям Люсьена, самый большой размер из оставшихся.

– Мартин себе сам шил, когда к нам пришёл, – фыркнул брутт, вернувшись тогда в купальню. – Он, может, даже покрупнее тебя будет.

Молодой колдун отложил принесённую вещь, критически глянул на меня, уже заканчивавшего купание, и кивнул на бритвенный нож:

– Помочь? Так, как я сделаю, сам не сумеешь!

Не дожидаясь ответа, ополоснул руки в освободившейся лохани и тотчас отдёрнул мокрые ладони, вытаращив на меня чёрные глазищи:

– Ты что, прям в холодной воде?!..

Я его удивления не разделил: ну да, холодная. Подогреть было не на чем – купальня у магов очагами не снабжалась – да и времени оказалось в обрез: до рассвета хотелось хотя бы час-другой вздремнуть. У нас в Ло-Хельме по весне такая же водица в оживающей реке, а рыбачить с сетью приходилось часто…

Люсьен же, пальцем подцепив в лохани ледяную кашицу, некоторое время оторопело глядел на то меня, то на неприветливо серую воду, затем хлопнул себя по лбу:

– Ты же не умеешь!.. Ох, и о чём я только думал… Ты прости, варвар, – искренне повинился молодой брутт, – я и вправду как-то не предусмотрел… Заклинание же для этого есть… давай научу!

Слова у Люсьена с делом не расходились: парень тут же шепнул несколько слов в свой крепко сжатый кулак, и на моих глазах бледная кожа побагровела, раскалилась дотла – разве что пар не пошёл! Впрочем, что это я: пошёл, конечно же, как только брутт сунул кулак в лохань. Забурлила, зашипела вскипающая вода, разошлась кругами от медленно остывающей кисти.

– Повтори, – предложил колдун, для верности продемонстрировав фокус ещё раз.

Однако у меня ничего не получилось. Как ни силился, а кулак оставался прежним, разве что кожу пощипывало, и слабо розовели сжатые пальцы, но этого тепла не хватало, чтобы вскипятить воду в лохани так же резво, как это делал Люсьен.

– Совсем у тебя с огнём плохо, – покачал головой брутт. – Ты – стонгардец, твоя стихия – воздух, и всё же… такой слабой искры, как у тебя, я давненько не встречал. В тебе магии меньше, чем в этой лохани, уж не обижайся, варвар…

Я не обиделся, но исполнился мрачной решимости: одолеть проклятое заклинание любой ценой. Если такую малость не осилю, то на что надеюсь?

И вот теперь я стоял перед дверьми в трещащей на груди мантии, не зная, что ждёт впереди. Все мои познания в науках сводились к разъяснениям покойного дяди Луция и нечастым урокам в казармах под тусклым светом казённой свечи. Когда-то я последний раз перо в руках держал? Верно, мои загрубевшие пальцы теперь его и не ухватят…

– Уже тут? – раздался позади знакомый, быстрый голос. – Отлично!

Госпожа Иннара решительно прошла мимо, даже не взглянув в мою сторону, без стука распахнула тяжёлую дверь. Изнутри пахнуло чернилами, пергаментом и сыростью; мгновенно стихли вырвавшиеся наружу негромкие голоса. Я нерешительно вошёл в каменный зал со скамьями. Маги учились в суровых условиях: внутри оказалось прохладно, пусто и неуютно. Помимо деревянных лавок, внутри находился лишь невысокий постамент, на котором, опираясь на хлипкий с виду стол, стоял сухонький старичок с короткой бородой и острым взглядом неожиданно ярких голубых глаз.

– Мастер Йоаким, к вам пополнение, – без приветствия начала глава гильдии, быстро оглядывая нестройные ряды притихших адептов. – Знаю, что ваши ученики изучают теорию уже полгода, но искренне надеюсь на поддержку. Это Сибранд, – Деметра сделала широкий жест, указывая на меня и одновременно оборачиваясь. Её взгляд впервые мельком скользнул по моему лицу, и знакомство с будущими соратниками вдруг оборвалось.

Последовала пауза, за время которой госпожа Иннара не сводила с меня глаз, и все адепты сочли верным последовать примеру неофициальной главы гильдии. Такого внимания к своей персоне я давненько не испытывал – даже с непривычки не знал, куда глаза деть. Вовремя вспомнил совет дяди Луция перед смотром в имперское войско: «подбородок вверх, взгляд перед собой, смотришь смело, но не дерзко!». Не знаю, насколько у меня получалось следовать инструкциям почившего наставника, но, по крайней мере, притихшие юнцы-маги не испугались нисколько: рассматривали меня беззастенчиво, как лошадь в торговом ряду, разве что руками не трогали. Я в свою очередь не поленился и просверлил взглядом каждого из них – тем более что госпожа Иннара, кажется, договаривать заготовленную речь пока что не собиралась.

Их было человек пятнадцать, из которых девиц оказалась едва ли не половина. А мне врали, будто ведьмы с официальной гильдией не связываются – втихую людям вредят. Как же! Эти вот не побоялись надеть на себя серо-голубые мантии, да и затянуть их покрепче у пояса не постеснялись, выделяя свои женские прелести самым бесстыдным образом. Какая-то из улыбавшихся девушек даже подмигнула мне, когда наши взгляды пересеклись, и я поспешно отвернулся, чувствуя себя перед ними едва ли не голым.

Уж по крайней мере, воздух непривычно холодил лишённую бороды кожу щёк и подбородка, щекотал шею через поредевшую гриву прежде длинных волос. Люсьен оказался беспощаден в вопросе бритья и стрижки: пообещав «только чуточку тронуть» заплетённые тонкие косы, сам обкромсал пряди едва ли не на ладонь – вовремя остановил, иначе бы постриг наголо, как в имперском легионе!

Теперь укороченные волосы едва касались плеч, и их вряд ли получилось бы заплести хоть в какую-нибудь косу или хвост. Сибранд Белый Орёл стал похож на потасканного дворовым псом ворона, растерявшего часть перьев в неравной схватке!..

Люсьен моего негодования не разделил: оставив бритвенные ножи, отошёл на два шага, явно любуясь своей работой, и внезапно заключил:

– Зря!

Я едва не поседел: что сотворил со мной бруттский изувер?!

– Зря я тебя в приличный вид привёл, – кисло продолжил мысль молодой колдун. – Ты, оказывается, до безобразия хорош собой, стонгардец! А раньше мне здесь конкуренции даже близко не наблюдалось… Сам, своими руками себе могилу рою! – усмехнулся Люсьен. – Цени это, варвар!

Я честно попробовал, но поскольку бороду я носил уже много лет, и расставаться до сей поры не собирался, то всё-таки жалел об утраченной мужской гордости. Люсьен только поморщился:

– Дикий народ!

Что ж, теперь представитель «дикого народа» стоял посреди неуютной залы, не зная, куда себя деть, а госпожа Иннара всё не спешила с продолжением знакомства.

– Я думал, мы больше не принимаем адептов, – негромко заметил мастер Йоахим, и Деметра наконец очнулась.

– Исключение, – бросила коротко, по-прежнему не сводя с меня глаз. – Сибранд – маг первого круга. Обучите, чему успеете, он с нами до осени.

Маг первого круга! Я?!

– Подойди ко мне после занятия, адепт, – попросил мастер, обращаясь ко мне. – Я дам тебе рекомендации. Ты сильно опоздал, но всё ещё можешь догнать остальных, если постараешься…

«В тебе магии меньше, чем в этой лохани, варвар!..» – как наяву услышал голос молодого брутта…

Я молча прошёл в конец залы, и лишь теперь, усевшись позади всех на неудобную, узкую и низкую скамью, заметил на соседнем месте земляка. Имя его я уже знал: наверняка тот самый Мартин, про которого я неоднократно слышал. Высокий, невероятно тучный, с волосами цвета морского песка и серо-зелёными, как бутылочное дно, глазами, тот старательно делал вид, что меня в упор не замечает. Я его отчасти понимал: встречались мне такие вот, которые отрекались от собственного рода, чтобы только приняли «там, на западе». Старались походить на бруттов, перенимали обычаи, одёжные нравы, брили бороды и забывали родной язык, чтобы затем с презрением оборачиваться на бывших земляков и тут же поспешно, с дикой смесью страха и гордыни, отворачивать от них задранный нос: упаси Дух, новые друзья решат, будто им по нраву общаться с роднёй! Куда веселее отпускать шутки про дикость Стонгарда и думать, будто стал своим для бруттов. Так невежды постигали чужие истины, и презрение к своей крови учили первым.

– Начнём, – вроде бы негромко проговорил со своего постамента мастер Йоаким, но шепотки смолкли тут же, а госпожа Иннара вздрогнула, отрывая наконец взгляд от меня, умудрившись при этом так ни разу и не посмотреть в глаза, и решительным шагом вышла – нет, почти выбежала – из залы.

Хлопнула дверь, и часть души тоскливо отозвалась на негромкий стук: Деметра была единственным знакомым и уже почти близким мне человеком в стенах гильдии магов. Немногословная и хваткая, бруттская колдунья влекла меня энергичностью и проницательным умом так же, как тянет пчёл на свой дивный аромат сладкий цвет позднего лета. Вот только кто я – безродный деревенщина с оравой детей, и кто она, дочь Сильнейшего, представительница одного из лучших бруттских кланов? Хотя… о чём это я?!

«Жених её по весне в гильдию приедет», – холодной змеёй скользнул в памяти насмешливый голос Люсьена.

Хвала Великому Духу – не весь ум растерял я при виде госпожи Иннары! Та часть, которая осталась трезвой, встряхнула всё моё существо: ты зачем приехал сюда, Белый Орёл?! Где-то там теряет драгоценные минуты младший сын, который может стать обузой твоей старости или пожизненной мукой своим братьям, и который, возможно, никогда не увидит жизнь такой, какую её видят все не омрачённые проклятием люди…

В твоих, и только в твоих силах вернуть Олану эту жизнь! И счастье его зависит лишь от этих усилий – и, конечно, милости Великого Духа…

– В прошлый раз мы говорили про слияние магических эффектов используемых заклинаний и душевных качеств носителя магии. Сегодня мы продолжим разговор, чтобы вы запомнили, как важно правильно подбирать нужные слова. Каждое заклятие накладывает свой отпечаток, но наиболее часто употребляемые становятся частью вас самих…

Я отрешился от всего, вслушиваясь в чуть дрожащий голос старого мага. Понимал через слово; мастер Йоаким добавил в речь альдское шипение и бруттские обороты, и к тому времени, как наставник юных колдунов договаривал предложение, я успевал лишь догадаться о смысле первого слова. И ведь это только теория! Что-то будет, когда я, неуч, приду на практические занятия?

Отчаявшись, я даже отвлёкся от монотонно-убаюкивающего голоса мастера Йоакима и скользнул взглядом по соседям. Ученики оказались юнцами намного младше меня – даже земляк Мартин, видимо, только достиг своего полнолетия: ещё бороду отрастить не успел. По округлым щекам стелился лишь тонкий пушок, на чистом лице не отпечаталась ни одна морщина. Как же мне, взрослому мужчине, сидеть бок о бок с детьми? Великий Дух, отчего бы сразу не закинуть меня в младенческую колыбель?

Девушка, сидевшая перед Мартином, та самая, которая подмигнула мне в момент «знакомства», сейчас сосредоточенно записывала что-то в толстую переплетённую книгу острым пером, время от времени макая его кончик в баночку с чернилами. Лицо её теперь казалось сосредоточенным и даже хмурым, утратив всякую игривость, а в тёмно-карих глазах я не увидел искорок девичьего смеха. Сикирийка время от времени откидывала гладкий шёлк тёмно-каштановых, с золотистым отблеском волос за спину, пока наконец собственные пряди не вывели девушку из себя: быстро ткнув перо в чернильницу, она вскинула тонкие руки, быстро и беспощадно завязывая блестящий шёлк в тугой и неряшливый узел. Менее привлекательной от этого она, впрочем, не стала: бронзовая кожа дышала свежестью, нежные губы шептали неслышные слова, повторяемые за старым учителем, тёмные ресницы оттеняли карие глаза, делая их ещё более выразительными.

Нравились мне сикирийские женщины! Ичерноволосые, бледные красавицы, которые жили на границе со Стонгардом; и их соседки-южанки с каштановым водопадом волос и бронзовой от загара кожей; и даже те, которые боролись с постоянной жарой на самом юге Сикирии, обретя тёмный оттенок кожи и чёрные, как смоль, волосы.

Как картинка – приятно глянуть и страшно прикоснуться…

Затем я перевёл взгляд на перо в смуглой руке увлечённой письмом девушки, посмотрел вдоль ряда деревянных лавок на остальных адептов, на столах которых тоже красовались потрёпанные записные книги, чернильницы и перья, и уставился на собственную пустую столешницу. Великий Дух…

Стиснул зубы, нахмурился, вновь устремляя сверлящий взгляд в старого учителя. Не сумею записать – так запомню, каждое слово! Каждый шипящий альдский звук, каждую резкую бруттскую фразу, каждый певучий сикирийский слог!

– Завтра продолжим, – вдруг оборвал мысль на середине мастер Йоаким, и я выдохнул с облегчением: пытка кончилась. Тут же вскинул голову, когда прозвучало моё имя, – Сибранд! Подойди сюда, юноша. Остальные свободны.

Я нерешительно поднялся: Люсьен в своих наставлениях велел мне держаться «малолеток первого круга», поскольку «пока найдёшь, где мастер Турраллис проводит занятия по алхимии, твоя борода снова отрастёт». И вот теперь «малолетки» выходили из мрачной залы, негромко переговариваясь – маги вообще, судя по всему, старались не поднимать лишнего шума – а я оставался один на один со старым колдуном.

Мастер Йоаким дождался, пока не захлопнется дверь за последним из адептов, и без церемоний дотянулся сухими ладонями до моего лица, поворачивая его так, чтобы заглянуть – снизу вверх – в глаза.

– Много работы предстоит, – со вздохом пробормотал старый колдун, с видимым разочарованием отпуская меня. – Но и из булыжника можно высечь искру. Ну-ка, юноша, покажи, что умеешь.

Я тут же сник.

– Не робей, – неверно истолковал мою нерешительность мастер Йоаким.

Всё так же колеблясь, я поднёс одну руку к другой, мысленно поблагодарив язвительного Люсьена за преподнесённый ещё там, у Живых Ключей, урок. Шепнул уже знакомые слова, сближая напряжённые ладони. Короткий разряд промелькнул между пальцами, и я быстро вывернул одну из рук из электрической ловушки, круговым движением наматывая на вторую кисть искрящийся шар.

– Отпускай! – велел мастер Йоаким, и старческий голос прозвучал жёстко и властно.

Я послушно разомкнул пальцы, отпуская сорвавшийся с них разряд. Не встречая на своём пути сопротивления, тот ударил в каменную стену, теряя свою силу, и грустно хлопнул на прощание.

– Воздух – твоя стихия, – задумчиво кивнул старый маг. – Что с остальными?

– С огнём не выходит, – глухо признался я. – Остальные не пробовал…

Если мастер Йоаким и удивился, то внешне этого не показал, только вздохнул ещё глубже, почти обречённо. Молча повернулся к столу, заскрипел пером. Я мучительно ждал – как юнец на смотре у капитана.

– Вот, – протянул колдун мне короткий список. – Начинай уже сегодня. Каждое утро жду от тебя вопросов. Без теории, юноша, ты едва ли достигнешь того, зачем появился здесь.

Ярко-голубые глаза мастера встретились с моими, и я в очередной раз поразился, сколь мудра бывает человеческая старость. С поклоном приняв свиток, я молча вышел из сумрачной залы. И тотчас наткнулся на подслушивавших за дверью «малолеток», прыснувших в стороны, как только дверь распахнулась.

Их оказалось двое – смуглая сикирийка и молчаливый, огромный, как гора, земляк. Правда, жиру в нём я приметил больше, чем здоровых мышц, однако, справедливости ради, присутствовало и то, и другое. Он тут же потупился, заметно пристыжённый оттого, что их застукали, однако его спутница ни на миг не потеряла самообладания:

– Ты Сибранд, верно? А мы как раз тебя ждём! Сам ведь не знаешь, где найти лабораторию мастера Турраллиса? Так мы с Мартином покажем! Я Зорана, – представилась девица, сияя белозубой улыбкой. – Безумно рада пополнению в наших рядах!

Я чуть поклонился, не сводя глаз с прелестной сикирийки. Та вновь распустила гладкий шёлк каштановых волос, и смуглая, с золотистым отливом кожа казалась безупречной. Тёмно-карие глаза смотрели живо и с интересом, и я внезапно позавидовал тому, кто введёт её в свой дом.

– Спасибо, – вырвалось у меня, и девушка просияла.

– Идём, – цапнув меня за локоть, кивнула в сторону лестницы она. – По дороге познакомимся!

Неулыбчивый Мартин последовал за нами, громко бухая сапогами о каменный пол. Тяжёлый взгляд в спину я кожей чувствовал: не рад мне был земляк, совсем не рад! Уж не ему ли воздух перекрываю своим присутствием? Кто знает, какие у них отношения с юной Зораной…

– Меня родители не пустили в сикирийскую гильдию учиться, – щебетала тем временем девушка, – и я сбежала сюда. В бруттскую ведь не всех берут, а только тех, кто родословной с самим Императором поспорить может! Ну, я не могу, – беззаботно пожала плечами смуглая дочь Сикирии. – Отец мой богат, но не знатен, так что выбора-то у меня, по сути, и не оказалось. Так я очутилась здесь, в вашем ледяном царстве! – Зорана улыбнулась одновременно и мне, и Мартину, умудрившись глянуть через плечо на угрюмого здоровяка. – Родители со временем смирились, даже деньги высылать стали, так что на судьбу не жалуюсь! Мартину податься и вовсе некуда, он стонгардец, а вас не очень-то жалуют даже в сикирийской гильдии… Но ведь магию сдержать сложно! Да и грех такую силу в землю зарывать, – с укором обернулась к толстяку Зорана. – Так что всё правильно сделал, что от своих ушёл! Не поняли тебя – так мы тут все непонятые! У каждого свой мешок опыта за спиной…

Я подумал, что не у всех он столь тяжёл, как у меня, но тут же себя одёрнул. Чужую судьбу со своей сравнивать – хуже и придумать нельзя! Зависть, отчаяние – ну почему случилось именно со мной?! – уныние, тоска… Я как-то до того досравнивался, что едва в петлю не полез глухим зимним вечером, когда все четверо сыновей уже угомонились. Больше в ловушку не попадусь, не жди, Тёмный!..

Зорана тем временем вела меня сумрачными лестницами всё ниже и ниже, пока мы не оказались в узких коридорах подземелий. Здесь на стенах образовалась изморозь, полы оказались скользкими от влаги, а магические светильники почти не давали света. Из бокового прохода доносились голоса, и мы едва успели прижаться к стенам, чтобы не столкнуться с толпой выходивших оттуда адептов.

Эти оказались мне незнакомы, да и численностью превосходили «магов первого круга» почти на десяток, возрастом, однако, не сильно отличаясь. Зорана вдруг отпустила мою руку и выдернула из толпы высокую сикирийку с длинными, слегка вьющимися волосами.

– Новый друг, – представила меня ей, как удачное приобретение, – Сибранд!

Та кивнула, вскидывая на меня тёмные глаза. Лицо оказалось бледным: видимо, девушка происходила из северных провинций Сикирии, где солнце ещё не выжигало кожу, меняя её цвет на коричневый.

– Очень рада, – отстранённо поздоровалась она, и мне показалось, что быстрый взгляд метнулся мне за спину, где застыл винной бочкой молчаливый Мартин. – Дина.

За её спиной мелькнула рыжая шевелюра серокожего Бруно. Полукровка приветливо улыбнулся, но девушки уже торопливо прощались.

– Встретимся за ужином, – Зорана порывисто обняла подругу, на что та никак не отреагировала, и повернулась к нам. – Идём скорее! Второй круг сейчас на теорию, а мы к мастеру Турраллису! Опаздывать не рекомендую, он очень строг…

– А сколько всего кругов? – поинтересовался я мимоходом, когда мы заходили в тёплую, слегка душную от чада котлов лабораторию.

– Для адептов – два или три, на собственное усмотрение. Кто хочет достичь других высот, учится сам. Как, например, Люсьен или Эллаэнис – они лучшие в нашей гильдии. Обычно после третьего круга адепты покидают гильдию и изучают дальнейшую теорию на практике. Многие бросают, не доходя и до второго… всё зависит от тебя, – пояснила Зорана, поглядывая по сторонам.

Мастера Турраллиса поблизости не наблюдалось, и я рискнул:

– А госпожа Иннара? Какой у неё круг?

Зорана удивилась.

– Тебе зачем? Думаю, что не ниже пятого. Самый высший, конечно, у Сильнейшего – седьмой. Хотя мастер Йоаким говорит, что в обычном бою уровень мага порой не играет особой роли. Так что не бойся конкуренции более сильных колдунов, – улыбнулась напоследок Зорана и приложила палец к нежным губам.

Мы оказались последними, кто вошёл в низкую тёмную залу с шестью чадящими котлами, под которыми едва тлел слабый огонь. Общего очага я не заметил, а присматриваться пристальней не стал – белый дым резал слезящиеся глаза, мешал взору. Едва мы вошли, как дверь за нами захлопнулась – я едва не вздрогнул от неожиданности – а из крохотного прохода в соседней стене, которого я поначалу не заметил, вышел высокий сухощавый альд. Бороды он не носил, волос на голове оказался редкий, серую кожу испещряли морщины и разводы копоти, так что его личину я приятной назвать не мог.

– Сегодня – яд на крови! – каркнул он неприязненно и с явным акцентом, будто, живя в Стонгарде, так до сих пор и не выучил местный язык. – Время пошло!

Адепты поспешно завозились, доставая из низких шкафчиков за котлами необходимые ингредиенты, и только я один стоял, как столб, не зная, к какой из групп приткнуться, и что вообще делать на занятии по травам, когда интересовала меня лишь область тела, духа и разума…

– Ещё один стонгардец! – поразился мастер Турраллис, уставившись на меня почти с ненавистью. – И что ты знаешь о магии, воин?

Я удивился: до сих пор никто из колдунов меня так не называл. Пожав плечами – в самом деле, неужели старый альд надеялся, что так и не встретит ненавистных варваров в стонгардском отделении гильдии, на их собственной земле? – я негромко ответил:

– Больше, чем хотел бы, но меньше, чем необходимо.

Мастер Турраллис сощурился, в то время как красные глаза прощупали меня с ног до головы. Взгляд его задержался на моей груди, где под натянутой тканью мантии висел амулет Великого Духа, и учитель резко отвернулся, бросая на ходу:

– Иди к Мартину, воин! Жемчуг из свинарника и боевой топор среди хрусталя – отличная выйдет из вас пара! Работаете вдвоём за моим котлом – и чтобы никто из истинных магов вам не помогал! Рассчитывайте только на свои куриные мозги, – добавил альд уже на своём языке, который, однако, прекрасно понимали, судя по выражению лиц, все находящиеся в зале, – и знайте своё место!

Мартин, опустив глаза в пол, не говорил ни слова, принявшись отыскивать нужные ингредиенты. На шкафчике уже лежал клочок пергамента, на котором удивительно ровным почерком оказался нацарапан рецепт. Я покачал головой, глянув на мастера Турраллиса, усевшегося в кресло и принявшегося изучать какой-то пыльный трактат, и шагнул к своему неожиданному напарнику. В нашу сторону, против ожиданий, никто не смотрел, все углубились в задание грозного наставника, стараясь лишний раз не поднимать голов. Чем же так напугал юных адептов старый альд?

– Чем помочь? – негромко спросил у земляка, сосредоточенно отбиравшего коренья и полоски кожи странного вида.

Тот бросил на меня короткий взгляд и продолжил своё занятие. Сносить оскорбления ещё и от земляка я бы не стал – разъяснил бы ему по-простому, что со своими враждовать, да ещё на чужой территории, не стоит – но он наконец разлепил губы:

– Нарежь кожу. Так мелко, как сможешь.

Голос у него оказался совершенно не такой, как я ожидал. Это был спокойный, ровный, как пламя свечи, вполне сформировавшийся мужской голос. Да и глаза, мутно-болотного цвета, как показалось мне вначале, вдруг сверкнули изумрудами, меняя облик своего хозяина: одутловатая личина неуклюжего толстяка исчезла, и под нею обнаружился собранный, полный решимости и внутреннего достоинства молодой мужчина с умным взглядом пронзительно-зелёных глаз.

Я молча взял нож в руки и принялся за дело. После кожи Мартин подсунул мне странного вида камень, прокомментировав коротко: «Жжётся». Камень требовалось растереть в крошку, и я понял свойства неизвестного мне элемента, когда покрасневшие пальцы запекли огнём, а кожа на кончиках облезла белой паутиной.

– Перчатки, – запоздало предложил Мартин, кивая на сложенные на шкафчике толстые, будто войлоком набитые варежки. – Только в них неудобно…

Я с каменным лицом растёр остатки камня, затем наскоро отряхнул с рук въевшуюся в них мелкую болезненную крошку.

– Как только подогреется, – одними губами выговорил земляк, – нужно добавить крови. Желательно – ещё тёплой…

– Уж не своей ли? – не удержался я, и полный юноша отвёл взгляд. – Ясно…

– Нужно совсем немного, – криво улыбнулся парень, и по бледному лицу я догадался, что вида крови он не переносил. – Несколько капель. Ну или струйка…

Я едва не сплюнул, но стыдливо подсовываемый земляком тонкий нож, смоченный в баночке с каким-то раствором, принял. Принюхался.

– Чтобы заразу не занести, – пояснил Мартин, верно истолковав мой взгляд. – Я сам придумал. Почти как вино, даже лучше, только пить нельзя – сгоришь…

Больше вопросов я не задавал. По знаку напарника выверенным движением полоснул ладонь – точь-в-точь рядом с полосой, которая от обряда осталась – и в тёмное варево закапала тягучая кровь. Мартин, превозмогая себя, склонился над котлом, беззвучно считая капли. Наконец кивнул:

– Всё!

Пока я перетягивал протянутым платком ладонь, стонгардский самородок помешивал зелье, к чему-то принюхивался, и лицо его казалось вполне довольным. Настолько, что даже злобную гримасу мастера Турраллиса Мартин умудрился встретить с улыбкой.

– Закончили?

Учитель нагнулся, разглядывая наш обоюдный шедевр, и вскинул на моего напарника полный лютой ненависти взгляд.

– Откуда ты такой взялся, варвар? – не дожидаясь ответа, выпрямился, стискивая и без того тонкие губы. – Засчитано!

– Обоим, мастер? – негромко вопросил мой земляк, и я восхитился: ради меня старается!

Турраллис обернулся, сверкая глазами-бусинками, затем то ли кивнул, то ли хрюкнул, судорожно дёрнув головой – и пошёл к остальным ученикам, уже загодя осыпая их бранью на альдском.

– Мастеров не хватает, – невесело улыбнулся Мартин, провожая его взглядом. – Надо радоваться тому, что есть. Турраллис – хороший учитель, но у него, как и у всех, есть свои недостатки. Стонгардцев на дух не переносит. А ты ещё и амулет Великого Духа сюда притащил…

– Что такого? – приглушённо поинтересовался я, в то время как мой напарник торопливо убирал свои вещи в сумку.

– Большинство магов поклоняются Тёмному, – донёсся невнятный ответ. – Думай сам.

Старый альд распекал хриплым голосом группу сикирийцев, сбившихся над одним котлом, и я воспользовался случаем, чтобы выпалить:

– Я не собираюсь свою веру предавать в угоду…

– Тогда зачем ты здесь? – резко выпрямившись, перебил Мартин.

Юнец оказался моего роста, так что испытующий взгляд пронзил меня насквозь, как равного. Я даже рта не успел раскрыть – мастер Турраллис обернулся, и земляк вихрем вылетел из лаборатории.

Я догнал его уже на лестнице. Дёрнул за полу огромной серо-голубой мантии, заставил обернуться.

– Чем я тебе мешаю? – спросил глухо.

– Ничем! – дёрнулся из моих рук Мартин, но ткань угрожающе затрещала, и толстяк нерешительно остановился. Э, не спеши, брат – у меня не вырвешься!

– Что, единственной звездой в небе светился? – пытливо продолжал я, отчего-то не в силах погасить лютую злость – на талантливого сородича, на себя самого, на проклятых магов… – Теперь я, как бельмо на глазу? Так чего ты боишься? Я тебе не соперник…

– Этого и боюсь, – резко ответил Мартин, вывернувшись наконец из моей хватки. – Что своей дикостью опозоришь стонгардских магов… перед бруттами и альдами! Мы, стонгардцы, наделены великой дремлющей силой… и я могу это доказать! А тут ты… который… двух слов в заклинание связать не может! И кто на всё вокруг с презрением глядит… Думаешь, незаметно? Заметно, и не мне одному! Все мои труды пойдут прахом из-за… такого, как ты!

– Вон оно как, – протянул я, складывая руки на груди. – Выслуживался перед господами магами, а тут я…

– Не выслуживался, а добивался доверия и уважения, – так же резко продолжал земляк. – И это дорогого стоит! А ты… продолжай… ненавидеть всё, что вокруг! Если это поможет тому, ради чего ты здесь!

Закончив свою обличительную речь, Мартин быстро, как мог, затопал по лестнице наверх. Из-за внушительного веса получалось не слишком проворно, потому и я не отставал – путь-то вёл наверх нас обоих.

– Не кипятись, – примирительно позвал я обширную спину, источавшую негодование. – Я здесь действительно с определённой целью. И с твоими она не пересекается. Ты бы не гнал меня, брат…

«А помог бы», – так и хотелось добавить, но я промолчал. Оборвал сам себя, потому что задумался: а чем мне поможет колючий, как лесной ёж, сородич, если у него самого на души кошки скребут, а молодое сердце горячее, чем у сикирийцев?

Мартин тем временем замер, не доходя до очередной лестницы, и бросил на меня хмурый, исподлобья, взгляд. Кивнул в сторону выхода нехотя:

– Нам туда. Магии стихий обучает мастер Сандра. Она очень стара, но в залу приходит загодя, так что можно задать интересующие тебя вопросы…

– Что затем?

– Основы света и тьмы, – поколебавшись, ответил Мартин. – Если мастер Грей сегодня явится на урок. Он пропадает в личной лаборатории целыми неделями, если того потребуют исследования, а его работы очень важны. Поэтому занятия с адептами, да ещё первого круга, он частенько пропускает.

– А магия тела, духа, разума?

– Её ведёт госпожа Иннара, – чуть удивлённо ответил земляк. – Думал, ты знаешь, вы ведь с ней знакомы. После трагической гибели мастера Этьена ей пришлось взять эту ношу на себя. Но и у неё постоянно… неотложные дела. В последнее время – всё чаще. Так что приходится большинство знаний в этой области постигать самому. Вообще-то каждой стихии должен обучать свой мастер, свету и тьме – разные учителя, а уж магию тела, духа и разума мы могли бы постигать под целым сонмом опытных колдунов, каких полно в бруттском и сикирийском отделениях гильдии. Но нас почти не спонсируют. А вскоре, кто знает – и вовсе закроют. Как только проведут здесь все исследования. Гильдия – это ведь так, для прикрытия…

Мартин неопределённо махнул рукой и нахмурился, давая понять, что своими предположениями он больше делиться не станет. Да и сам я уже понимал – созвали сюда отбросов магического мира, которых остальные гильдии учить не взялись, и объявили мёрзлый да непригодный для жилья полуразвалившийся замок стонгардской гильдией магов. А какие тут исследования проводятся, да артефакты какой силы создаются – о том простой народ не ведает, но зато вездесущие адепты, брошенные на произвол судьбы, уже потихоньку догадывались.

– Что за трагическая гибель мастера Этьена? – спросил, чтобы перевести тему в безопасное русло.

Земляк отчего-то вздрогнул и побледнел.

– Братство Ночи, – прошептал толстый юноша белыми губами. – Попомни моё слово: это они. Кто ещё стал бы размазывать внутренности несчастного по подвальным стенам?..

Больше я спросить ничего не успел – позади раздался гомон, и нас настигли адепты первого круга. Впереди всех летела Зорана, и тёмно-каштановые пряди гладкими змеями струились по плечам, обрамляя смуглое, покрытое добрым слоем копоти и пота, красное от возмущения лицо.

– Сказал, что моим ядом только тараканов пугать! – выпалила девушка, не обращаясь ни к кому в частности. Вперила пылающий взгляд в моего спутника, затем требовательно протянула руку, – давай сюда! Я расстроена, Марти!

Земляк со вздохом полез в свою сумку, извлекая оттуда аккуратный свёрток. Не в моих привычках подглядывать через плечо, но отчего-то я заинтересовался: что там?

Сикирийка быстро развернула засаленную бумагу, и тотчас, даже не извлекая своё богатство наружу, поскорее впилась в него зубами. Коридор наполнил запах вяленого мяса и подсохшего, но всё ещё ароматного хлеба. Я усмехнулся, и Зорана тотчас вскинула на меня потемневшие карие глаза.

– Утешшшаюсь, – с набитым ртом пожаловалась мне девушка.

Я с пониманием кивнул, пряча улыбку. Остальные адепты оказались не столь деликатны – нас окружили весёлой стайкой, засыпали поспешно жующую сикирийку едкими фразочками да беззлобными смешками. Мартин мужественно терпел свою спутницу, а вместе с земляком её дожидался и я, поглядывая по сторонам. Мои товарищи тут были самые зрелые, остальные – почти младенцы, едва достигшие полнолетия. Великий Дух, и как постигну тёмные искусства в одной люльке с ними? Смогу ли?

И вдруг прежние мысли оставили меня. Будто обрубил их кто-то – наотмашь, не церемонясь. Столько жизни бурлило вокруг, столько тепла отдавала горячая юная кровь, что и в моих жилах она, кажется, быстрее побежала – словно десять зим сбросил! Как хмельной, вбирал в себя общество молодых да беспечных, как безумный, надеялся с ними пройти одним путём. Вторую жизнь подарил мне Великий Дух! Как-то её растрачу? Разменяю на мелочь, или отдам весь ценный металл сразу за каплю высшего, лучшего, единственно ценного?..

И захлебнулось от этих мыслей радостное и возбуждённое внутри меня. Какие мечты забрались в твою пустую голову, Сибранд? Или забыл, ради чего здесь? Или не ты рычал бессонными, злыми ночами от бессилия и бесконечного, глубочайшего родительского горя? Не ты ли выбегал из дому на задний двор, чтобы не видели твоего безумия перепуганные дети? Забыл, как с грязными проклятиями разбивал кулаки в кровь о невинный сарай, грыз зубами полоску кожи, как конь удила, – чтобы не выпустить, не выкрикнуть, не заорать от боли на всю деревню? Вот ради чего ты здесь, Белый Орёл! Потому что дома ждут тебя сыновья, каждому из которых Олан станет обузой после твоей смерти! Лишённое разума и духа дитя, обречённое на страдания и пустую жизнь волею гнусной колдуньи…

И ты пришёл сюда, чтобы стать такой же, как она. Потому что иначе помочь Олану не получится. Вот и всё, зачем ты здесь. Вторая жизнь, вторая жизнь!.. Как же! Сверни свои крылья, Орёл, потому что летать больше не придётся!..

– Всё в порядке, Сибранд?

Я очнулся. Весёлая стайка адептов помчалась по коридору дальше, а на меня во все глаза смотрела Зорана, переставшая даже жевать от удивления. Я усмехнулся, медленно расслабляя словно судорогой сведённые челюсти. Кивнул вопросительно в сторону коридора.

– Да-да, идём, – сориентировалась девушка, пряча остатки бурной трапезы в сумку Мартина. – Мастер Сандра не любит, когда опаздывают.

На самый верх тёмной и малообжитой башни мы выбрались нескоро: Зорана, легко одолевшая первые несколько пролётов, остальные ступени брала уже кое-как, жалуясь на всё вокруг. Я же мельком посочувствовал госпоже Сандре, которая, судя по отзывам, была уже очень немолода. Как же она взбиралась на такую высоту?

– Выше… только… обсерватория… в главной… башне… – поделилась сведениями Зорана, вваливаясь в полупустую залу.

Против ожиданий, мы не опоздали. Остальные адепты уже заняли свои места в просторной, светлой от множества окон – в противовес тёмным лестничным пролётам – комнате. Та оказалась разделена полотнами на четыре зоны: синюю, зелёную, тёмную и красную. Столы адептов стояли в центре, а за уже ветхими разноцветными холстами виднелись низкие дверцы в подсобные помещения.

– Ведут в учебные комнаты для практики, – пояснила Зорана, перехватив мой взгляд. – Вначале теория, потом практика – каждое занятие. Благодаря мастеру Сандре, мы знаем стихии лучше, чем какую-либо другую область магии. Хоть кто-то честно отдаётся своему делу! – с нотками осуждения – явно вспомнила мастера Турраллиса – закончила мысль Зорана.

Госпожа Сандра оказалась полной и действительно весьма пожилой женщиной с собранными в пучок неухоженными волосами. Колдовская мантия – не ученическая серо-голубая, как наши, а чёрно-красная, указывающая на один из высших кругов магии – беспощадно показывала каждую складку уставшего от жизни тела, а аккуратные кулачки подпирали полные щёки, пока их хозяйка внимала болтливым адептам, выяснявшим непонятные им вопросы. Кожа, морщинистая и сухая, стягивалась чуть сильнее у явно близоруких глаз, но их выражение… спокойного внимания, глубокого проникновения в вопрос, отзывчивости и понимания – покорило меня раз и навсегда. Удивительным образом я испытал абсолютное и пока ещё беспочвенное уважение к незнакомому мне человеку, один только раз увидев перед собой почти материнский образ мастера Сандры.

– Новое лицо, – заметив меня, оторвалась от учебных дел пожилая женщина. – Садись, юноша. Вот тут, напротив. Будешь лучше слышать. Втягивайся поскорее, ты многое упустил. Госпожа Иннара предупреждала, что ты придёшь. Рада, очень рада. – Рублёные фразы удивили поначалу, но затем я приноровился. – А ты молод! Отчего только Деметра сказала, что стар. Неправда, молод. Правда, господа маги? – обратилась колдунья уже к адептам. – Правда! Молод и собой хорош. Не юноша – мечта! Высок да силён. Редкость среди вас, заморыши! Глаза тёмно-синие, волос, как вороново перо. Вот бы и магом таким же отменным был. Главное – старайся, – закончила наконец пытку знакомства мастер Сандра, с кряхтением поднимаясь из-за стола.

Её урок мне запомнился, и не только смешками да фырканьем за спиной. Зорана, сообразив, что я к учёбе вовсе не готов, подсунула мне лист чистого пергамента и перо. Чернильницы стояли у каждого стола, так что вскоре я уже вовсю вспоминал проклятые буквы, записывая за мастером стихий каждое слово. Каждое, впрочем, не получалось; мастер Сандра говорила слишком быстро, а мои загрубелые пальцы с трудом выводили полузабытые символы. Повествование перескакивало со стонгардского на сикирийский, затем на бруттский и на альдский; кажется, встречались реттонские словечки и оглумский дикий диалект – я отчаялся различить детальный смысл того, о чём говорила мастер Сандра. Сегодняшнее занятие посвящалось магии воды, так что я изо всех сил вникал, но понять ничего не мог. Как сожалел я в тот миг, что мало учился в юном возрасте, пока ещё не был обременён детьми! Отчего не читал в походах, почему не брал в руки книг дома, по вечерам? Мог, мог выкроить крупицы времени, чтобы теперь не хлопать ушами, как осёл! Ведь вода – стихия исцеления, как раз то, что мне нужно!..

На практике я опозорился ещё больше: в то время как остальные адепты с явной лёгкостью управляли мутной водицей из бассейна в центре крохотной подсобной комнатки, я едва заставил стихию немного побурлить. На вторую попытку меня и вовсе не хватило, оттого я наблюдал за юными магами со стороны, пытаясь хотя бы навскидку запомнить, как это делается. Хвала Духу, мои жалкие потуги никто из колдунов не комментировал, но на душе гнилой лужей осела незваная зависть: дуболом среди ювелиров, да и только.

– Впереди у тебя много работы, – обронила мастер Сандра напоследок. – Постараешься – всё получится. А для начала языки подучи – помогут. Многое станет ясным. Не печалься, юноша. Всё впереди.

Я поблагодарил наставницу, чувствуя себя изнутри пустым и выжатым, как прошлогодний фрукт. Тело затекло и ныло, будто я стоял на страже у имперского дворца несколько суток, глаза болели от тусклого колдовского света, от последнего неудавшегося колдовства стреляло в голове, а самое непонятное – жутко хотелось есть, хотя, как по мне, не двигался же целый день, не тратил сил, отчего же чрево пусто и требует пищи?

Впервые в жизни я проникся долей уважения к слабосильным магам, которые изводили себя подобным образом годами, чтобы достичь хоть какого-то результата. Не так уж и проста была их сделка с тёмными силами, видит Великий Дух! И моя стезя тоже проще от стенаний не станет…

– Есть хочу, – кисло поделилась схожими мыслями Зорана. – А впереди ещё два занятия. Это если они будут, конечно же. Мастер Грей и госпожа Иннара крайне непостоянны…

– Откуда в гильдии еда? – вслух подумал я. – И кто закупает?

– Вообще-то в других отделениях целый сонм слуг, – вдруг встрепенулась вздорная дочь богатых родителей, – они и покупают, и готовят, и кормят, и убирают, их труды оплачивают, оттого они любезны, и не скупятся на услуги для адептов… А нам брутты выделяют такие крохи, что их не хватает даже на закупку провианта для гильдии – и это при том, что нас очень мало! Знаешь, как госпожа Иннара справляется с нехваткой? – задала риторический вопрос Зорана. – Идёт на поклон к местным! Магические услуги тут, конечно, не в почёте, но в какой-никакой цене. Скажем, заморозки рано ударили, надо бы поля снегом укрыть – вперёд, господа адепты второго и третьего круга, есть для вас работёнка! В Унтерхолде болезнь пошла – зелий сварить надобно, да побольше. Да здравствуют лаборатории мастера Турраллиса – с нехитрым рецептом справятся даже адепты первого круга. Не знаю, каким образом госпожа Иннара выискивает нам работу, но отказать ей мы не имеем права: выгонит. Сами понимаем: жрать нечего, последние из мастеров вот-вот перед Великим Духом предстанут, и что будем делать? Мне хотя бы второй круг закончить, а уж третий я как-нибудь и сама возьму, – размечталась Зорана. – В ежегодных испытаниях на степень мастерства поучаствовать всегда успею…

– Что же, – вернул разговор в скучное бытовое русло я, – вы сами зарабатываете, закупаете и готовите? Сами за всем следите? Сколько же вас тут, тружеников?

Сикирийка помрачнела, но за неё ответил молчаливый Мартин:

– Всего в гильдии около пятидесяти адептов, – негромко заговорил он. – Из них пятнадцать… уже шестнадцать новичков, около двадцати пяти адептов второго круга, и с десяток магов посильнее, третьего и четвёртого кругов. Из четвёртого знаю только Эллаэнис и Люсьена, остальные, пожалуй, слабее. Хотя как знать, какой там у них круг… На всех нас – только пять мастеров. Учимся как Дух пошлёт – друг у друга, у учителей, из книг. Здесь хорошая библиотека, – так же невыразительно продолжал Мартин. – Много толковых свитков и фолиантов. Есть оборудованные лаборатории, набор реагентов всегда пополняется, Деметра следит за тем, чтобы мы не испытывали нехватку в учебных материалах. Отдаться магическим искусствам целиком, как положено, получается не у всех – разрешено лишь мастерам. Остальным так или иначе приходится тянуть общее ярмо. Иначе нас выгонят раньше, чем закроют гильдию.

– Ты так уверен, что её закроют?

– Рано или поздно, – подтвердил толстый юноша, завершая разговор.

Мы как раз подходили к выходу из учебной башни, и мои спутники уже накидывали на головы капюшоны, готовясь к встрече с неприветливой стонгардской весной. Та оправдала все ожидания: ворвалась в открытые двери леденящим ветром, дохнула мёрзлой влагой в лица.

– Скоро потеплеет, – заметил наблюдательный земляк, вглядываясь в светло-серое небо.

Сикирийка радужных настроений не разделила, с невнятным бормотанием кутаясь в тёплый плащ. Торопясь, мы пересекли застывший зимний сад, где уже таял посеревший снег, и пошли по широкой тропе, которая вела к знакомым дверям.

Мастер Грей проводил занятия в главной башне, там же, где и госпожа Иннара – их залы соседствовали – и на этот раз оказался на месте, оставив ради нас свои исследования. В этих коридорах было всё же повеселее, чем в полуразвалившейся и холодной учебной башне – отбрасывали на стены мертвенный свет магические светильники, под которыми стояли низкие скамеечки; тут и там лежали на подоконниках и столиках в углу книги – сложенные стопкой или небрежно оставленные, но неизменно целые, хотя и не новые, в ещё добротных переплётах. Зала, в которой проводил свои занятия погружённый в важные эксперименты маг, оказалась тёплой, с драпированными тяжёлыми шторами стенами и на удивление широкими, крепкими и удобными лавками, за которыми даже мы с Мартином не испытывали неудобств.

Сам мастер явился минуту спустя нашего прибытия, и я тотчас подумал, что передо мной идеальный легионер: выправка солдата, взгляд ястреба и неприметная внешность прирождённого наёмника. Таких у нас в войсках ценили; дядя Луций лично воспитывал юнцов с подобными талантами, готовя замену старым разведчикам и шпионам. Учитель магии тьмы и света оказался к тому же относительно молод, в отличие от предыдущих трёх мастеров, и на вид казался не старше сорока, хотя возраст таких людей определить всегда трудно. Хвала Духу, он единственный из всех не устроил со мною длительного знакомства. Говоря проще, не заметил вовсе, глядя отсутствующим взглядом сквозь редкие ряды магов первого круга.

– Жуткий тип, – шепнула Зорана, которая сидела по правую руку от меня. – Немногословен и нелюдим, интересуется только своими исследованиями. В столовой его ни разу не видела, в компании других мастеров – тоже… странный он, честное слово, – логично закончила нелестную характеристику сикирийка.

– Магии света, – вдруг заговорил «странный» учитель, не приветствуя учеников, – не существует. Этим определением мы отделяем часть искусств, которые могут помочь, от той, которые могут навредить. Вот и всё различие. Я неслучайно сказал «могут»: в конечном итоге важно лишь то, как именно вы воспользуетесь своими знаниями. Поэтому о свете ни слова – это к Великому Духу. А мы продолжим изучение тьмы. Кто приведёт пример одного из самых очевидных применений чёрной энергии?

– Проклятия? – пискнул кто-то из юнцов впереди.

– Именно, – отсутствующе кивнул мастер Грей, складывая руки на груди. Взгляд его был спокоен и сосредоточен одновременно, и я поймал себя на том, что любуюсь выправкой «имперского шпиона». Даже пропустил пару фраз, прежде чем встрепенулся: Великий Дух, да ведь он как для меня говорит! – Снять проклятие, как и любой вид тёмной энергии, невозможно. Нет такого заклинания, чтобы прочесть и повернуть вспять. Нет белой или светлой магии, есть только одна сторона медали! И всё же некоторые проклятия можно разрушить, очистив тем самым прокажённого… Но это уже область магии тела, духа и разума, так что кому интересно – допытывайтесь у госпожи Иннары. Наша же сегодняшняя задача – овладеть заклинанием призыва бестелесных духов…

Дальше я почти не слушал, краем уха отмечая, как плавно и невыразительно звучит голос мастера Грея. Пожалуй, остальные адепты тоже впали в спячку от его объяснений – по крайней мере, тишина стояла мёртвая. На практической части я вынужденно очнулся, всё ещё думая о своём – проклятии, способах его снять и госпоже Иннаре, к которой, как к столице Империи, стекались все пути – и приступил к бесплодным попыткам призвать духа вместе с остальными адептами.

Выплюнуть колдовские слова на хитросплетении гортанных альдских звуков оказалось трудно – будто себе по горлу ножом полоснуть. Возможно, устал после предыдущих потуг исторгнуть из неумелого, бесталанного тела хоть каплю магической силы, а может, другая причина имелась – только из всех адептов я один опозорился собственной беспомощностью. В то время как у остальных возникали и исчезали призрачные сферы, я после первых же слов длинной формулы почувствовал странное головокружение, отвращение до тошноты – будто языком дерьмо лизнул – и дикое ощущение падения в болотистую бездну: вроде падаю, но вроде ещё цепляюсь за склизкие стенки, ища спасения из смрадной утробы.

По послушно сложенным в колдовском жесте пальцам пробежали короткие разряды, глухо хлопнули под ладонью, обожгли открытую кожу. Я подавился глухим вскриком, прижимая обе руки к груди – там жжение оказалось ещё сильнее. Так и тянулись пальцы порвать тесную мантию, глотнуть свежего воздуха – где-нибудь подальше отсюда…

– Ты зачем это принёс? – змеёй подкравшийся мастер Грей коснулся пальцем мантии на моей груди, и я с трудом перевёл дыхание, мучительно соображая, что он имеет в виду. – Ты знал, куда шёл, стонгардец. Значит, сделал выбор. Тогда к чему этот маскарад?

– Ты… о чём… учитель? – медленно подбирая слова, уточнил я.

Вокруг нас столпились адепты первого круга, с интересом прислушиваясь к разговору. Кажется, бестелесного духа призвали все, кроме меня, и повышенное внимание к беседе отнюдь не льстило. Как и недоброе выражение лица учителя, мерявшего меня неприязненным, но пока ещё спокойным взглядом. Чтобы смотреть на человека снизу вверх с презрением, требовалось особое умение; мастер Грей им владел в совершенстве.

– Амулет Великого Духа, – чуть скривился он. – В значительной степени блокирует любой вид тёмной энергии. И как с таким якорем на шее ты собрался колдовать, стонгардец?

Я невольно ощупал выпиравший символ на груди, передёрнул плечами.

– До сих пор получалось, учитель.

Мастер Грей усмехнулся – невыразительно, но крайне красноречиво. Мне тотчас стало стыдно за ложь – что я умел, лишь электрические шары пускать – но и отмахнуться от своих слов я уже не мог.

– Допустим, что я поверил. Однако магия тьмы – не та энергия, которая уживается с первозданным светом. Твой амулет препятствует слабым заклятиям и с трудом пропускает средние, а на сложные формулы тебя не хватит никогда. На моих занятиях или снимай свои побрякушки, или не приходи вовсе.

Ответа мастер Грей не дожидался – развернулся, направился к своему столу, махнув рукой остальным: продолжайте, мол. Я постоял ещё какое-то время на месте, затем молча направился к выходу: что я тут забыл? Колдуном мне никогда не стать, а заклинания призыва злобных духов никак не помогли бы в поисках нужных знаний для исцеления Олана.

За моей спиной юные адепты продолжили свои труды. Даже Зорана с Мартином не подняли глаз, чтобы отметить мой уход: увлеклись собственными успехами.

Я прикрыл за собой дверь в залу и, поразмыслив, направился в библиотеку – благо, недалеко находилась. Широкие ступени вывели меня к знакомой двери; внутри горел камин, сидел за стойкой зеленокожий оглум, листая толстый фолиант, и больше никого в этом блаженном месте тишины и покоя не наблюдалось.

– Что, от Грея сбежал? – тотчас угадал библиотекарь. – Ну и зря, варвар. Он хороший учитель. Да и другого всё равно нет.

Я пожал плечами и вынул из-за пояса сложенный список книг, которые посоветовал мастер Йоаким. Оглум с сожалением отставил собственный том и с неудовольствием принял мой помятый пергамент.

– Магии тела и разума сегодня не будет, – как бы между прочим прорычал зеленокожий, шаря по полкам. – Госпожа Иннара срочно выехала из крепости, будет к завтрашнему утру. Просила малолеток предупредить и… тебя.

Я так резко сел в кресло, что оглум даже вздрогнул.

– Ты что, тугодум? – поинтересовался он. – Расстроился?

Зеленокожий угадал трижды, но я виду не подал. Да, расстроился – потому что столь необходимых мне занятий не будет, новых знаний, которые бы помогли Олану – тоже. Расстроился – потому что уходило драгоценное время. Расстроился – потому что где-то там, продираясь через ледяной ветер, пробирающий влажный воздух и собственное нездоровье, скиталась моя единственная надежда на чудо – госпожа Деметра Иннара, неофициальная глава стонгардской гильдии магов.

Я открыл первую же книгу из списка, принесенную оглумом, и углубился в теорию. Слова сливались с рисунками, символы с иероглифами, а перед глазами стояло лишь одно: заснеженная деревня на северо-востоке, где меня ждали четверо сыновей. И диким усилием я заставлял себя вникать в чужие и непонятные слова, каждое из которых готовило мой заржавевший ум к крохотному шагу вперёд, к спасительным знаниям.

Мало-помалу, переворачивая нежеланные страницы, я отгонял и кислую досаду, возвращая непослушные мысли от бруттской женщины к скучным до отвращения текстам по теории элементарной магии. Мало-помалу разбирал смысл прочитанного. Мало-помалу поддавался мой непривычный к такой нагрузке, хилый, как новобранец, но когда-то пытливый ум…

Любопытная компания подбиралась всё ближе. Я уже слышал, как они перешёптываются, улавливая тихие голоса в промежутках между собственными выдохами. Они всё ещё находились достаточно далеко, чтобы, даже стоя к ним спиной, я успел бы уклониться от пущенного заряда или огненного шара. Может, даже вовремя вспомню охранное заклинание и укроюсь прозрачным щитом. Последнее, к слову, получалось у меня неплохо. «Рождён быть защитником!» – похвалила меня мастер Сандра на последнем занятии, когда призрачно-хрупкая стена, выстроенная мною вокруг группы адептов, оказалась неожиданно крепкой – пущенные пухлой, но умелой рукой мастера ледяные стрелы разбились на сотни мелких осколков, не долетев до нас, учеников.

Это единственное, чем я мог с большой натяжкой похвалиться – у остальных-то эти заклинания получались ещё лучше – и то немногое, что я накопил за три недели напряжённой учёбы в гильдии. Занятий по столь необходимой мне магии тела, духа и разума выходило не так уж много: Деметра и в самом деле оказалась слишком занята, чтобы возиться с нами. Я то и дело наблюдал, как низкорослая бруттка стремительным шагом проносится по коридорам, сурово хмуря тонкие брови. Меня она, казалось, не замечала в упор; лишь раз, буквально столкнувшись со мной в коридоре, она на миг утратила жёсткую маску чопорной руководительницы.

– Я помню, Сибранд, – вместо приветствия проронила Деметра. – Прости, что долго.

Она больше ничего не добавила, а я и не просил: какое моё право давить на госпожу Иннару? Позволили в гильдии остаться да постигать тёмные искусства, как умею – и на том спасибо. Всё остальное – только добрая воля людей, с которыми столкнула судьба. Хоть и хочется порою наполнить своим страданием весь мир, но пока ещё вовремя отрезвляю себя: моя боль – только моя, а остальные вовсе не обязаны ею жить.

И всё же общества госпожи Иннары не доставало всё больше. Отчего так, сам не понимал – долго ли знаю эту женщину, чтобы скучать по каждому брошенному, как собаке кость, слову, по тёплой и родственной тишиной на двоих, по уверенному, бесстрастному взгляду? Чего искал я в её присутствии? Покоя ли? Да ну к Тёмному – какой покой, когда я даже на шаг не приблизился к своей цели…

– Эй, варвар!

Я сделал очередной выпад, атакуя невидимого противника. Верный двуручник спасал по вечерам, когда уставшие от занятий молодые колдуны сидели в общем зале, коротая время перед сном. Я же уходил на задний двор крепости, где в запустении таяли вместе со снегом деревянныепостройки старых складов, и тренировался до изнеможения, несколько часов подряд, чувствуя злую радость от боли в мышцах – хоть в чём-то от меня есть ещё толк! Я жил без проклятого колдовства почти три десятка зим – проживу и все оставшиеся годы! Но воином – воином я не перестану быть никогда. День, когда я не смогу держать меч в руках, пусть станет последним в моей жизни!

– Не слышишь, что ли?! К тебе обращаются!

Шаг, разворот – мелькнули лица молодых парней, не рискнувших подходить ближе для задуманного – и последний выпад. Я их узнал – адепты второго круга, учившиеся вместе с рыжим Бруно. Парень, кстати, оказался четвёртым человеком, который принял меня в узкий круг. Ужинали мы обыкновенно впятером: холодная красавица Дина, Мартин, Зорана, я и серокожий полуальд. Только наблюдая за весёлой компанией по вечерам, я сумел наконец разобраться в сложных взаимоотношениях: Мартин вовсе не ухаживал за смуглой сикирийкой, как показалось мне вначале, но заглядывался на её дальнюю родственницу, Дину. Та, если и догадывалась о чувствах моего земляка, виду не подавала. Зато младшие наши товарищи – Бруно и Зорана – кажется, вполне понимали друг друга. И частенько убегали вдвоём на ближайший балкон – любоваться яркими звёздами. Подшучивать над ними оказалось некому – мы с Мартином разговорчивостью не отличались, а красавица Дина полностью отдавалась магическим искусствам, не оставляя толстых трактатов даже во время ужина. Что оправдывалось – по свидетельствам Бруно, Дина была сильнейшим магом второго круга, и готовилась пройти испытание третьего.

– Да он боится!

– Молчит, а сам глазом в сторону ближайшей башни косит! Бей его, пока не удрапал!

– Слышишь, увалень? Мало нам одного Мартина – ты ещё явился! Знаешь, где место таким, как ты? Прав Турраллис: ваше дело – трудиться над мостовыми да камни ворочать, а не лезть в магические искусства! Эй! Оглох, что ли?

– Чего мы ждём? Чем больше шкаф – тем громче падает!

– Ну, варвар, покажи, на что способен! «Маг», как же! Напялил нашу мантию – и думаешь, будто тотчас поумнел?!

Как бы мне не задеть вас, дети мои… как бы не искалечить…

Защитное заклинание пришло на ум позже, чем его вытолкнули губы. Серебристая дымка укрыла меня вовремя – об неё тотчас разбились ледяные иглы, электрические заряды и огненные шары. Двуручник вгрызся в деревянные перила – отдохни пока, друг – а соседняя балка полуразвалившегося сарая тотчас оказалась в руках. Дерево поддалось на удивление легко, с треском, будто и не питала его постоянная влага снегов и влажного, стылого воздуха.

То, как я одной рукой вырвал доску с покосившихся перил, похоже, сильно поразило моих соратников. Их оказалось пятеро, самоуверенные адепты второго круга – но слегка ошарашенные встречей со стонгардской силой.

Я нянчиться с ними не собирался: никогда не делал скидок на возраст. Нашкодил – получи. Будь то младенец или древний старец – прости меня, Великий Дух, заповедавший нам смирение и любовь! – спуску я не давал никому. Кто ещё поучит этих мальчишек, не вдыхавших вонь настоящей битвы, разуму и осторожности? Да и нехитрому правилу: не переоценивай свои силы, не считай, что противник слабее, потому что не обладает твоими преимуществами! У него, поди, собственные имеются…

Балка описала круг, врезаясь в первого неосторожного мальчишку – тот, охнув, улетел в сугроб подтаявшего грязного снега. Остальные укрылись щитами, но доброе дерево всё ещё работало, проламывая колдовскую защиту то тут, то там. Помнится, в первый раз, столкнувшись с колдовством, мы, легионеры, ударились в панику: не берут их наши луки и стрелы, не секут мечи, не достают дубины и собственные руки… И только самые безрассудные обнаружили, что мало-помалу поддаётся стонгардскому упрямству магическая броня, и из тел колдунов хлещет точно такая же, как наша, обыкновенная красная кровь…

Ох, и недаром дядя Луций говорил, что главный враг – это ты сам! Как же сложно перебороть собственную леность, трусость, безумные тёмные страсти! Как трудно сдержать то, что внутри! Особенно, когда долго ему спуску не давал…

Моя защита дрогнула – отвлёкся от непрерывного чтения заклинания – и языки пламени лизнули рукав колдовской мантии, которую я так и не удосужился снять перед тренировкой. Балка в моей руке нашла следующую цель, и второй юнец рухнул в ледяную лужу подтаявшего снега и грязи, не сдержав болезненного стона.

Неприятный удар в спину – ледяная игла прошила насквозь и рубаху, и мантию, вонзившись в плоть – и резкий разворот к наглому колдуну. Верное заклинание отправило электрический шар в сторону хаотично разбегавшихся магов. Под руку теперь никто не лез – били с расстояния. Сплюнул ещё несколько заклятий послабее – мои жалкие огненные светлячки вреда наделать не сумели бы, зато отвлекали внимание зарвавшихся адептов – накинул на себя колдовскую защиту и, развернувшись, метнул уже бесполезную дубину в зазевавшегося мага позади себя. Тот рухнул на землю, которая тотчас обагрилась кровью из рассечённой головы – Великий Дух, надеюсь, не убил – а я обернулся к оставшимся героям.

Те казались растерянными и злыми одновременно. Простите, ребята – не в том настроении меня поймали. Я всё ещё надеялся, что они уйдут с миром, чтобы позаботиться о раненых товарищах – но они и не думали отступать. Сговорились наконец – и ударили сдвоенными разрядами, накрыли меня сверху огненным дождём. Мой защитный панцирь такого не выдержал, слабо хлопнув на прощание, и жидкое пламя пролилось на спину, на плечи, наполняя взор алой пеленой нечеловеческой боли.

Малолетние глупцы даже обрадовались, видя мои мучения – слышал их довольные голоса, видел зубастые ухмылки – и потому даже ахнуть не успели, когда я с места прыгнул вперёд, одним махом покрывая расстояние между ними и мной. Молодые колдуны заверещали, как поросята, когда пламя с моих рук перекинулось на их головы – запахло палёным волосом – и огненная лава, льющаяся сверху, тотчас иссякла.

Я их отпустил не раньше, чем испугал напоследок, едва не придушив всё ещё тлеющими руками. В выпученных глазах я видел неизбежный страх и безмерное удивление – обыкновенные чувства на пороге смерти. Разжал пальцы я вовремя: никто из судорожно цеплявшихся за мои запястья парней не успел даже сомлеть.

Поднявшись, я огляделся. Кажется, не убил никого: оклемаются, никуда не денутся. Затем посмотрел на свои обожжённые руки – рукава мантии сгорели дотла, также, как и рубашка – повёл обгоревшими плечами, чувствуя прохладу стремительно подступающей ночи. Огонь унялся сам – сбил, когда повалялся на земле с неумёхами-колдунами. Хорошо хоть, кожаные штаны остались нетронутыми – иначе срамота. Хотя лохмотья, оставшиеся от мантии и нижней рубашки, заменить теперь нечем: приехал в гильдию оборванцем.

– Сибранд! Ты что здесь устроил?!

Я обернулся: к нам знакомой стремительной походкой приближалась госпожа Иннара, за спиной которой прятался, прилипая то к одному, то к другому кусту, бледный как смерть Бруно. Полукровка, видимо, желал бы оказаться на краю света, только бы не здесь – вот только ослушаться неофициальную главу гильдии не решался. Он ли привёл сюда дочь Сильнейшего, или она захватила его по пути, уже не имело значения: бедняга оказался не в то время и не в том месте.

– Хоть не убил никого? – охватив быстрым взглядом «поле битвы», всё так же резко поинтересовалась Деметра. – Великий Дух, у Гастона кровь! Кто-то ещё ранен?

Ранеными оказались все пятеро, не считая, конечно же, меня, и Деметра нахмурилась ещё сильнее.

– Зачем, Сибранд?

Я вспыхнул. Кровь ещё не успокоилась после горячей стычки – горячей в самом прямом смысле, раздери меня Тёмный!

– У них спроси, госпожа Иннара! – резче, чем хотел, отозвался я. – Зачем отобрали у меня время, которое и так утекает, как вода сквозь пальцы!

Деметра даже растерялась от моего напора, отступила на шаг назад: видно, страшен я был.

– Прости, варвар, – невнятно пробормотал кто-то из юнцов. – Так, пошутить с тобой хотели…

Я не удержался, сплюнул. Глянул на примолкшую бруттку. Сколько слов вертелось у меня на языке в тот миг! Столь разных, что я сам себя испугался: не брежу ли после драки? Выругаться бы, что теряю здесь время, напомнить бы про обещание, высказать, что думаю про их гильдию, потребовать более частых встреч…

Хвала Духу, промолчал. Выхватил свой двуручник из балки, осторожно отодвинул низкорослую женщину с дороги и направился к конюшням. За мной никто не шёл, вопросов лишних не задавал: в этом заключалось главное преимущество и основной недостаток здешнего негласного кодекса – не лезть в чужие дела. Вот и в мои никто соваться не стал.

Даже когда я вывел осёдланного Ветра из стойла и, запрыгнув в седло, направил коня к единственным воротам крепости. Спиной я чувствовал пристальные взгляды оставшихся внутри магов, но оставаться с ними ещё дольше не мог – не выдерживал безумного давления, чужой среды, а самое главное: потерял из виду цель. Вместе с ней ушла и вера.

Олан навсегда останется болью моего сердца: безвольный, умалишённый и слабосильный сын, ставший проклятием всего рода. Теперь в сторону и старших моих сыновей с опаской будут глядеть соседи, упреждая своих дочерей, чтобы и не думали на Сибрандовых молодцев глядеть: не приведи Дух, нарожают таких же, как их проклятый брат…

Уже совсем стемнело, когда я добрался до Унтерхолда. Ворота ещё не закрыли на ночь: вечер стоял чистый, ясный, даже на скалистой дороге, которой я добрался к толстым стенам города, не повстречался ни один зверь – мир засыпал вместе с солнцем.

Внутрь меня пропустили, несмотря на потрёпанный внешний вид, без лишних вопросов: всё же свой, земляк. Даже в Сикирии возникли бы проблемы, хотя я и вырос в тёплых краях, и говорил на сикирийском чище, чем многие жители столицы. Здесь всё куда проще – вскоре я уже ехал когда-то знакомыми переулками к западному району, морщась от неприятной боли в спине и плечах. Молодые колдуны постарались на славу, так что ожоги ещё долго не сойдут. Интересно, сумею ли когда-нибудь бить магов их же оружием? Или так и останусь против них, как дикарь, с оглоблей наперевес? Никогда, никогда прежде я не знал столь сокрушительного поражения после кажущейся блестящей победы! Ничего не получается, ничего не понимаю в проклятых колдовских формулах!

Три седмицы прошло – нет, пролетело! – а чего я добился за это время?! В тесный круг меня приняли лишь такие же отбросы, как я сам: толстый земляк, полуальд, которого другие отделения побрезговали взять из-за нечистой крови, да взбалмошная дочь зажиточного купца из Сикирии! Даже Дина, чьей истории я не знал, смотрела свысока на наше разношёрстное собрание… Если бы не Зорана, которая помогла мне разжиться запасами пергамента и перьев, я бы до сих ушами на занятиях хлопал. Долг юной сикирийке я планировал отдать тотчас, как раздобуду денег – для того и направился в нижний город: чтобы меня после отъезда никто плохим словом не поминал.

В здешней таверне, как я помнил, менялы принимали самоцветы да выдавали за них грабительскую плату. Вот и пригодились драгоценные камешки, которые нашёл у убитого альда ещё в Живых Ключах! Что должен, отдам; куплю себе ещё новую рубашку взамен сгоревшей, остальное привезу домой – понадобится, поди: впереди у моих детей долгая жизнь. И хотя лететь им придётся самостоятельно, я ведь могу – и должен, пока ещё в силе – слегка подтолкнуть их от земли.

– Сибранд! Капитан Сибранд! Неужели это правда, и ты перебрался в наши края?

Не слезая с коня, я обернулся, тоскливо предчувствуя долгий разговор. На что я надеялся, въезжая в город, где меня знала половина стражи из бывших легионеров? Не знаю, в каком звании теперь ходил капитан Витольд, но выправку бывший соратник сохранил отменную. Хотя и значительно ниже меня, седовласый мужчина казался крепче за счёт коренастого телосложения и мощных, как брёвна, рук. Несмотря на кажущуюся тяжеловесность, передвигался Витольд на зависть легко, будто вовсе не касаясь ногами мостовой. Капитан особых дел не шёл – скользил над мёрзлой землёй, бесшумно, быстро, неуловимо. Когда-то мог я попасть к нему в распоряжение, да к роли шпиона оказался непригоден. Ещё дядя Луций говорил, мол, воин из меня отменный, а вот разведчик никудышный, – никогда мне им не стать…

Время показало, что даже мудрый наставник порой ошибался.

– Великий Дух, Сибранд! Это кто тебя так? – без предисловий поинтересовался бывший соратник, когда я выбрался из седла. – Будто Тёмный заглотил в свою огненную пасть да, побрезговав, выплюнул…

Ответить мне не дали – Витольд кивнул в сторону тихой таверны, притаившейся в углу небольшого сквера, поросшего угрюмым низким кустарником, и я подчинился: попросту не нашёл предлога, чтобы сбежать. Да и не сбежишь у капитана особых дел…

Ветра оставил в стойле; привязывая поводья, огляделся. Вечерело, в таверну стягивался ночной народец. Может, кто другой нашёл бы компанию воров, убийц и мошенников неподобающей – Витольд же чувствовал себя здесь, как дикий зверь в лесной чаще. Старожилы узнавали имперского легионера, но не нарушали негласного кодекса, призывающего не лезть в чужие дела. Кодексу подчинялся и капитан Витольд.

Мы вошли в духоту людного места, и бывший соратник тотчас уселся за свободным столиком у стены, кивнув хозяину. Тот странным образом разглядел нового гостя в полной таверне и сделал знак помощнику.

– Голодный, небось? – поинтересовался Витольд, в то время как весёлая девица в грязном переднике уже ставила на стол полные кружки браги. – Неважно выглядишь, Белый Орёл!

Я нахмурился: деревенским прозвищем я в легионе никогда не хвастал – откуда капитану знать моё ло-хельмское имя?

– Пей, пей, – кивнул на кружку Витольд, сам делая первый глоток. – Ты здесь надолго. Лавки-то до рассвета закрыты, всё равно не найдёшь до утра того, что ищешь. Ты ведь за этим здесь?

Я вздохнул, пожал плечами, доставая из кошеля пару самоцветов. Показал на раскрытой ладони, спрятал обратно.

– Симпатичные камни, – сдержанно отозвался бывший соратник, прихлёбывая из кружки. – Хорошо, что мне показал. Разменяю по честной цене.

– Зачем ты меня сюда притащил? – спросил я без особой надежды.

По губам капитана скользнула блеклая усмешка; он покачал головой.

– Скажу сразу – есть не сможешь. Я тебя знаю: переживаниями себе дыру в душе прожжёшь, а я виноватым останусь. Ну, чего хмуришься? Я, может, по тебе просто соскучился!

Я усмехнулся: Витольд оставался верным себе. О делах ни слова, пока человек голоден и зол с дороги. Соскучился и я по бывшему сослуживцу, да только терзало сердце нехорошее предчувствие: ни с кем и никогда не вёл Витольд пустых бесед…

– Благодарствую, – кивнул капитан хозяйскому помощнику, поставившему дымящиеся блюда на стол. Весёлая девица тоже подлетела, хлопнула на столешницу кувшин вина и миску с грубыми кусками подсохшего хлеба.

Перед тем, как убежать, стрельнула глазами в мою сторону, скользнула взглядом по обнажённым плечам, облизнула полные губы. Витольд рассмеялся и махнул рукой; мы тотчас остались вдвоём. Знали, ох, знали местные людишки капитана особых дел…

– А ты помолодел, – пододвигая мне тарелку, снова подметил сослуживец. – Бороду-то зачем сбрил? Чтобы госпоже Иннаре понравиться?

Зачерпнутые из тарелки овощи полетели обратно вместе с ложкой. Будто колодезной водой после солнцепёка облили. Шум таверны, весёлые голоса, посторонние звуки – всё исчезло, остался только знакомый человек напротив с холодными, как лёд, глазами.

– Ты ешь, ешь, – уже без всякой улыбки продолжил он. – Я говорить буду. Ты слушай.

Я вцепился в кружку с брагой, хлебнул, не сводя глаз с собеседника. Великий Дух, чем заслужил я такое внимание от отдела особых дел?! В какие списки попало моё имя? И за какие заслуги?!

– В стонгардском отделении гильдии магов уже давно работает наш человек, – невыразительно и едва слышно вытолкнул капитан. – О новых людях в рядах колдунов мы узнаём первыми. И получаем на них полное досье. Листик к листику, Белый Орёл… Складывается в стол, ждёт своего часа. Ты не знал? Я теперь начальник имперского легиона здесь, в Унтерхолде. И моя обязанность – следить, чтобы никакие маги не помешали нам жить. Понял ли?

– Нет, – честно ответил я. – Я-то тут причём?

– Одного нашего человека в рядах гильдии мало, – послушно объяснил Витольд. – Он доброволец, мы не можем ему доверять так, как могли бы, например, тебе.

Я обречённо выдохнул, складывая руки на столе. Я уже всё понял.

– Один человек легиона, готовый служить Империи – слишком мало в случае нужды. Имя его я тебе раскрывать не стану: опасно. Он готов оказывать нам содействие, помогать Объединённой Империи в целом и провинции Стонгард в частности – но боюсь, что ни альдам, ни бруттам, формальным владельцам гильдии, это не придётся по нраву. Я переживаю за его жизнь, а потому пока достаточно того, что ты знаешь: в гильдии есть человек легиона. Как только запахнет жареным, я открою вас друг другу, а до той поры действуйте самостоятельно. Твоя задача, – продолжил Витольд по-военному сухо и едва слышно, – следить за происходящим внутри стен гильдии и докладывать обо всём, что знаешь, мне лично. Будь готов в любой момент, если потребуется твоя помощь.

Я поднял глаза на бывшего сослуживца.

– К чему?

– Ко всему, – без улыбки ответил Витольд. – Вплоть до полного уничтожения колдовского гнезда.

Я открыл рот и вновь его закрыл. Больше всего я сам себе напоминал выброшенную на берег рыбину, у которой разом забрали то, чем она дышит. Хватал воздух ртом, не в силах вытолкнуть ни слова, ловил в пустой голове убегающие мысли.

– О твоём участии в добыче сердца воздуха нам уже известно, – усмехнулся тем временем начальник имперского легиона, берясь за ложку. – Стало быть, ещё в силе, капитан. Не всё ещё высосали из тебя твои спиногрызы!

Я молча плеснул себе вина и выпил залпом, не чувствуя вкуса. Затем налил ещё. Витольд наблюдал за мной с интересом, не забывая с удовольствием поглощать сочное рагу.

– Ты с ума сошёл, – сипло выдохнул я, цепляясь за стакан, как за спасительную верёвку, брошенную с берега. – На что ты меня толкаешь? Ты… ты знаешь… да что там, наверняка, знаешь!.. ради чего я здесь?

Бывший товарищ молча кивнул.

– И ты… просишь меня…

– Именем Императора, – подтвердил Витольд. – Постановление уже подписано.

– А Императору не отказывают, – вымучено усмехнулся я. – Проклятый подлец!

– Вовсе нет, – миролюбиво откликнулся начальник легиона. – Всего лишь верный слуга своего народа.

Я зачерпнул несколько овощей помельче, проглотил, запил вином и вновь наполнил стакан.

– Прости, Сибранд, – вдруг серьёзно попросил бывший сослуживец. – То, что ты оказался внутри, да вне всяких подозрений… наша особая удача. Грех упускать. Есть сведения, – начальник особых дел склонился чуть ближе, я, повинуясь инстинкту, тоже, – альды и брутты заключили тайный договор о переделе стонгардских и сикирийских земель. Стонгардская гильдия – точка разлома. То, что на востоке, хотят альды; западные округи уже мысленно прибрали к себе брутты. Наша задача – не допустить. Думается, что внутри гильдии не один только наш агент. Уверен, что и альды ждут там своего часа, и брутты-основатели своего не упустят. А ещё есть шайка умалишённых, называют себя Братством Ночи – тоже претендуют на кусок утерянной власти своего вшивого ордена. Тебе не говорили? В Унтерхолде недавно прокатилась волна смертей, а убийцу так и не нашли. За это сняли моего предшественника, так что если подобное допущу я – снимут и меня тоже.

– С чего решили, будто убийца один? – поинтересовался мимоходом.

Витольд помолчал, затем невыразительно пояснил:

– Кишки наружу, кровь по стенам. Несчастные много страдали перед тем, как отдать Творцу душу. Никто, кроме фанатиков Тёмного, на такое не способен. Не знаю, какова их реальная сила, но шутить с ними не собираюсь. Найду – уничтожу. Тебя ни о чём пока не прошу – просто будь внимателен, докладывай обо всём. Уговор?

– Не уговор, а приказ, – кисло заметил я, вливая в себя очередную порцию обжигающего пойла. – Будь ты про…

Оборвал себя вовремя, мигом протрезвев от сказанного. Что же это я? Мастер Йоаким недаром говорил нам следить за своими мыслями и словами. И проклятия, сорвавшиеся из уст колдуна, даже такого слабосильного, как я, непременно сбудутся…

Неужели хочу кому-то такой же судьбы, как моя? Обезумел, видит Дух, совсем обезумел!..

Витольд ничего не заметил – плеснул мне ещё вина, хлебнул своего, и начал весело поминать минувшие дни. Было нам, о чём поговорить: вскоре смеялся над шутками бывшего сослуживца, с аппетитом уминая всё, что подносили на стол хозяйские помощники, а под конец встречи даже согласился переночевать в казармах и продолжить разговор там.

Утром я обходил торговые лавки с карманами, полными денег от щедрого обмена с Витольдом, и назад в гильдию ехал в новой тёмной рубашке, вышитой у ворота – страшную цену за такую красоту заплатил – с сумками, набитыми письменными принадлежностями и снедью; с особой осторожностью упаковав скромные подарки своим товарищам в гильдии: новые пояса для Бруно и Мартина, и дорогие булавки для плащей юным сикирийкам. Раны от ожогов обработал казарменный лекарь; настроение, рухнувшее на дно после разговора с Витольдом, вновь подняло одурманенную надеждой голову: где наша не пропадала?! К тяжкой поклаже собственного горя, обязанностей и долгов добавился ещё мешок воинской службы, от которой меня даже смерть, похоже, не освободит. И всё же спокойно было на душе, когда я въезжал в безлюдный внутренний двор крепости магов.

Привязав Ветра и освободив его от поклажи, я направился в общий зал, уповая на то, что там пусто: все адепты, верно, на занятиях, если не отменили своих учений мастера Грей и Деметра. Когда я поднялся по лестнице, гружёный сумками и лихорадочно-радостными мыслями – ещё поборемся с минутными слабостями, видит Дух, поживём! – навстречу из сумрачного коридора показались знакомые лица: трое из пяти магов второго круга, которых я из гордости отделал вчера без особой на то причины. Накинул бы на себя колдовской щит да переждал бы всплеск юношеского задора – ушли бы, поленились моего ответа ждать. Но нет – набросился на мелких, как зверь; покалечил… Хотя, безусловно, впятером они бы мою защиту быстро прожгли – проиграл бы, как пить дать, на потеху молодняку. Тяжесть выбора: спустить раз, или наказать ради их же блага?..

– Эй, варвар, – несмело заговорил один из них, и я слегка напрягся: а ну как достойный отпор мне теперь приготовили? – Ты это… прости нас, что ли.

Я удивился.

– Ты хорошо дерёшься, – продолжил мысль смельчак. – Раскидал нас, как… сосунков. Мы вот… и подумали. Магическая энергия в бою заканчивается довольно быстро, особенно поначалу, и чего? Любой дикарь… то есть… в общем… сражаться тоже надо уметь. Скажи, Сибранд, ты ведь долго воевал? Нас научишь?

Старый оглум искоса глянул в мою сторону, когда, гружённый тяжёлыми фолиантами, я добрался до своего стола и аккуратно сложил на него книги корешок к корешку. Я был осторожен: для меня письменность до сих пор оставалась чем-то священным, в то время как остальные адепты запросто читали, одновременно поглощая свои обеды, почёсывая в затылке, подпиливая ногти и перелистывая страницы. Собственным моральным обликом при этом никто не тяготился.

Впрочем, и моя кузня давала сбой: за месяц напряжённой учёбы в гильдии я спал с книгой в обнимку, по два-три часа в сутки, в остальное время поглощая страницу за страницей бруттские и сикирийские талмуды и с трудом разбирая смысл витиеватых альдских рун. С последними приходилось особенно туго: все самые сложные магические формулы были расписаны на альдском, и я испытывал острую нехватку простейших языковых навыков. Бруно вызвался помочь, и хотя теорию он рассказывал складно, я от его пояснений засыпал спустя несколько минут. Мартин, отношения с которым перешли с отстранённого нейтралитета на спокойную доброжелательность, оказался никаким учителем, а потому посодействовать в учебном процессе тоже не мог. Оставалась Зорана, но сикирийка и так частенько объясняла мне сложные формулы магии стихий – её любимой области тёмных искусств – а потому тратить на меня больше времени вряд ли стала бы, да я и не просил: и без того был ей должен.

Сегодня я и вовсе превысил все мыслимые пределы, твёрдо вознамерившись заниматься в библиотеке всю ночь. Я даже договорился с Оуком, чтобы не запирал двери на ночь: всё равно дождусь его утреннего возвращения. Да и наплыва адептов ждать не приходилось: назавтра ожидался праздник в Унтерхолде, и госпожа Иннара щедрой рукой отпустила молодых магов в город на гуляния, отменив занятия. Я пользоваться передышкой не стал: в юности на танцы не ходил, поздно и начинать. Вот молодым и беззаботным это, конечно, интересно. Бруно с Зораной сбежали из крепости магов сразу после вечерних занятий, а красавицу Дину сопровождал Мартин, который приложил над собой недюжинные усилия, чтобы заговорить с прекрасной, но холодной, как лёд, сикирийкой.

Словом, к завтрашнему обеду все башни опустеют, а редкие одиночки попрячутся по своим норам, что мне играло только на руку: в это время я буду всеми силами догонять своих товарищей. Я уже овладел несколькими элементарными заклинаниями магии стихий – мастер Сандра толковала сложные формулы на редкость доходчиво, даже я не переспрашивал – накладывал призрачные щиты не только на себя, но и на других, преуспевал в алхимии благодаря Мартину и собственному таланту к этой нехитрой науке, но всё остальное, особенно то, что касалось познаний о магии тьмы и света, оставалось для меня тайной за семью печатями.

Положение усугублялось тем, что мастер Грей не тратил драгоценное время на адептов моего уровня и не слишком-то заботился их успеваемостью. После памятного первого занятия учитель вообще не обращал на меня внимания, мельком отмечая взглядом мои успехи или поражения, и я, может, проникся бы к нему ответной неприязнью, если бы не останавливала меня одна мысль. То и дело наблюдая, как Грей с поистине воинской выправкой проходит по зале, я внутренне восхищался его прямой спиной и ровным шагом, и не раз говорил себе, что, похоже, нашёл того самого «человека легиона», о котором говорил Витольд. Если это так – а поговорить откровенно с колдуном не удавалось – то я заранее смирялся с высокомерной манерой учителя. Работать шпионом на стонгардский легион – участь не из приятных. Должно быть, толкнула его на то крайняя нужда – или засветился в чём-то перед милейшим Витольдом, и таким образом отдавал ему долг.

Надежды на то, что у Деметры Иннары появится свободное время, у меня уже почти не оставалось. Я вгрызался в знания, как отчаявшийся путник в тёмный лес, больше набивая шишек, чем продвигаясь вперёд. Что мне оставалось? Рассчитывать только на себя, как и прежде, и в самом себе искать спасения…

Прости, Великий Дух, за тёмные мысли! Мутится сознание от неизбежной усталости, пляшут перед глазами чужие буквы, сливаются альдские руны, и вновь ускользает от меня смысл новой магической формулы…

Очередное усилие удержаться на грани сна и яви не увенчалось успехом: веки смежились, и я, не выпуская из рук пера с подсохшими чернилами, рухнул головой в трактат о проклятиях.

Сон оказался на удивление приятным, даже затекшие конечности и неудобная поза его не прервали. В библиотеке, несмотря на потухший камин, оказалось почему-то довольно тепло, а потому и просыпаться не хотелось совершенно. Пожалуй, что я впервые по-настоящему выспался за последние несколько дней, так что открывал глаза я с большим удовольствием: наконец-то вновь чувствовал себя в прежней силе.

Впрочем, сонное блаженство быстро сменилось удивлением: я, конечно, совсем не помнил, как и где уснул, но чего я не помнил ещё больше – так это откуда на моих плечах оказался толстый шерстяной плед, и кто убрал на соседний стол все письменные принадлежности, включая чернильницу. Со вздохом распрямившись – позвоночник отозвался болезненным вскриком – я встал из-за стола и огляделся внимательнее. Из высоких окон пробивался яркий свет, так что солнце, должно быть, близилось к зениту. Оука поблизости я не увидел, да и вряд ли старый оглум стал бы проявлять такую заботу об уставшем адепте, как укрывание оного пледом. Впрочем, долго размышлять о таинственной опеке мне не пришлось.

– Я подумала, ты проголодаешься, когда проснёшься, – прозвучал от скрипнувшей двери знакомый голос. – Отлучилась ненадолго, чтобы подогреть завтрак. Составишь мне компанию, Сибранд?

Наверное, мои глаза сказали больше, чем смогло бы выдавить непослушное горло, потому что госпожа Иннара вдруг смутилась, неловко пожала плечами:

– Я знаю, что стонгардцы малочувствительны к холоду, но… надеюсь, ты не возражаешь, – кивнула колдунья на сброшенный на спинку стула плед.

Я молча помотал головой, разглядывая Деметру. Неофициальная глава гильдии выглядела хорошо: исчезли круги под глазами, блестели светло-каштановые волосы, играла на губах слабая улыбка, преображающая невыразительное лицо.

– Спасибо, – наконец нашёлся я, враз растеряв привычный гонор.

Потому что сейчас передо мной стояла не хозяйка крепости магов и не колдунья. Я видел женщину, а потому мигом позабыл, как себя вести в таких случаях.

– Почти все ушли в город, – продолжила Деметра, подходя ближе и подбирая свой плед. Обдало пряным запахом сушёных трав, хлестнула лицо бодрящая волна свежести. – Крепость будто вымерла.

– Отчего ты не пошла, госпожа?

Бруттка ответила не сразу. Дождавшись, пока я выйду из библиотеки, закрыла за мной дверь на ключ – видимо, встретила по пути старого Оука – и первой направилась по кручёной лестнице наверх. Я отправился следом, впитывая в себя тянущийся за ней шлейф тонкого аромата.

– Лучше я позавтракаю с тобой, – обернувшись, отозвалась наконец Деметра с лёгкой улыбкой. – А затем приступлю к своим обязанностям. Праздник или нет, их ничто не отменяет. Да и что такое эти гулянки? Никогда в них не участвовала…

Я смотрел в спину бруттской колдунье, думая о том, почему молодая женщина заперла себя в крепости, растворив собственные силы в мышиной возне, когда сама мечтает совсем о другой жизни – иначе не отправлялась бы лично за сердцем воздуха – и не находил ответа. Интересно, решусь ли когда-то задать ей этот вопрос?

Главная башня оказалась действительно пустынной. Если и блуждали где-то неприкаянные адепты или мастера – нам они на пути не попадались. До самых дверей личных покоев госпожи Иннары мы не повстречали никого, кроме мастера Сандры: пожилая колдунья остановилась в нерешительности на лестнице, словно позабыв, куда направлялась.

– Я вам нужна? – поинтересовалась Деметра на ходу.

– Нет, что ты, ступай, – отмахнулась от хозяйки гильдии мастер Сандра. – Я искала Оука. Запропастился где-то, зеленокожий. А обещал мне древний свиток.

– Он вроде к конюшням направился, – откликнулась Деметра уже сверху. – За конём своим присмотреть.

Я прошёл мимо старой колдуньи с учтивым поклоном – единственный мастер, принявший меня в гильдии, и в чьих искусствах разбирался я нынче лучше всего – и поднялся вслед за Деметрой к уже знакомым дверям. Неофициальная глава гильдии плотно закрыла за мной створку, прежде чем предложить:

– Проходи.

Огонь в камине горел ярко – несмотря на весенние дни, внутри крепости, в её сумрачных башнях, по-прежнему царили стылые холода. На разложенных на полу шкурах стоял низкий столик, уставленный снедью, и именно туда прошла Деметра, первой расположившись у горячей каминной стены. Я присел следом, не отводя от хозяйки взгляда: не будь между нами пропасти положений и совместно пережитого пути к сердцу воздуха, подумал бы неуместное. А так… бывшие боевые товарищи, волею судьбы ставшие на разные ступени длинной лестницы.

– Впервые завтракаю с удовольствием, – призналась бруттка, разливая по кружкам горячую настойку из сухофруктов. – Я привыкла к одиночеству, но иногда так приятно поесть в хорошей компании… Ты согласен?

Я кивнул, беря поднесённую мне свежую булку. И когда только успела госпожа Иннара наготовить такую роскошь?

– Хотя тебе-то об одиночестве приходится только мечтать, – вдруг усмехнулась бруттская колдунья, без всякого смущения принимаясь за еду. – Для себя ни минуты свободной нет…

Я помотал головой, быстро прожёвывая ароматный хлеб.

– Никогда не мечтал об этом, и никогда не буду, – сказал негромко. – Я хотел большую семью, и я её получил. Просто не всё оказалось так, как… хотелось.

– Ты говорил, что рос в Арретиум Артаксарте, – припомнила Деметра. – Почему не остался в Сикирии? И как тебя занесло на север Стонгарда?

– Я рос в основном в столице, – подтвердил я. – Но часто переезжал с места на место с приемным отцом – капитаном, а позже примипилом имперского легиона Луцием. Он воспитал меня и умер, предоставив мне право выбирать свой дом. Первым назначением стала северо-восточная крепость на границе с альдами, недалеко от Ло-Хельма. Я служил там два года. Влюбился в эти места, повстречал Орлу и… остался.

– А легион?

– Дослужился до капитана, – уклончиво ответил я. – И ушёл.

Деметру обмануть, однако, не удалось.

– Участвовал в кампаниях против альдов?

– И против бруттов, – с тяжёлым сердцем подтвердил я, не сразу поднимая глаза на госпожу Иннару.

Бруттская колдунья, впрочем, не рассердилась. Кивнула не то задумчиво, не то грустно, помолчала какое-то время, глядя в огонь. Оранжевые блики разукрасили живыми красками спокойное лицо, отразились в золотисто-карих глазах.

– А я редко бывала на родине своих родителей. Приходилось много путешествовать с отцом, так что на землях Бруттской Империи мы долго не жили… а родилась я в Сикирии, – невесело улыбнулась Деметра. – Так что не унаследовала ни должных манер, присущих бруттским подданным, ни умения вести себя в высшем обществе. До сих пор чувствую себя неуютно на приемах… Слишком мало зналась с людьми, совершенно не привыкла к обществу. Мама умерла сразу после родов, так что воспитывал меня отец. Он очень дорожил мной, даже не позволил учиться в лучшей гильдии Бруттской Империи, занявшись моим образованием лично. Сильнейшим он стал задолго до моего рождения, и без ложной скромности – его так прозвали не зря.

– Что же с ним случилось? – вырвалось у меня прежде, чем я спохватился: не моё дело, в конце концов.

Лицо Деметры исказила болезненная гримаса, словно воспоминания по-прежнему ранили уставшее сердце. Колдунья допила свою настойку – медленно, до капли – и отставила стакан, передёрнув плечами.

– Его прокляли.

Вначале я не нашёлся, что сказать. Затем попросту не смог сдержать удивлённого возгласа:

– Сильнейшего?!

– Да, – спокойно подтвердила Деметра, поправляя прутом дрова в камине. – От опасности никто не защищён. Тем более легко причинить человеку вред в тот момент, когда он этого меньше всего ожидает. Как бы тебе объяснить? Вот ты – сильный мужчина, Сибранд. Искусный воин. Я видела тебя в бою. Но и ты не всесилен, верно? Например, тебя можно заколоть во сне в собственном доме, стоит тебе только повернуться спиной к тем, кто, казалось, предать не может…

Я согласно кивнул: такие сравнения я понимал. Усмехнулся невесело:

– Хорошо, что в моём доме только дети. Они-то точно не предадут.

Деметра вздрогнула, как от удара, отвернулась. Я замер: что теперь-то не так ляпнул?! Госпожа Иннара, впрочем, быстро взяла себя в руки.

– Я зачем тебя позвала, – вспомнила она вдруг, оборачиваясь уже с улыбкой – немного натянутой, но уже почти искренней, – отец говорит, что понял, как твоему сыну помочь. Придётся немного помудрить с магией духа и разума, но в целом – осуществимо. Как только будет готов ответ, я дам тебе знать.

Великий Дух, вот это новость! Губы сами расплылись в широкой улыбке, сердце радостно и бестолково прыгнуло в груди. Глядя на моё озарённое безумной надеждой лицо, заулыбалась и Деметра; пробежали в светло-карих, почти золотистых глазах искорки веселья – как россыпь алмазов по гладкому зеркалу души. Впервые я подумал, что госпожа Иннара, похоже, очень привлекательная женщина. Как же это я раньше проглядел? Ведь прекрасна, по-настоящему прекрасна была она в этот миг. Отросли короткие пряди рыжеватых волос за пару месяцев, лежали свободно на узких плечах. Так бы и пригладить ладонью, зацепив большим пальцем бледную щеку и упрямые, тонко очерченные губы…

Я прислушался к себе ещё раз и отбросил последние сомнения. Глядя, как Деметра нарезает знаменитый унтерхолдский сыр, я с лёгким удивлением отмечал, что до сих пор ни с кем не чувствовал себя так спокойно и свободно, – совсем как дома, где не нужно притворяться и незачем корчить из себя Дух знает что. И неважно, что находились мы вовсе не в моём доме, и что женщина эта своим могуществом превосходила мою слабую искру во много раз, – здесь и сейчас мой дом был рядом с ней.

Я не собирался более обманывать себя: мне нравилась Деметра Иннара. Совсем не так, как в своё время Орла. Тогда я горел, как сухая трава в ревущем пламени, не мог и не хотел сдерживать бурлящую молодую кровь; сейчас я впитывал спокойное, как огонь камина, тёплое и ни с чем несравнимое чувство, – наверное, то самое, которое испытывает добравшийся до родной гавани боевой корабль…

Я ещё не знал, что собираюсь делать, и, по правде, не лелеял никаких надежд. Кто я, и кто она? Нужна ли ей моя уже прожитая жизнь? Да и что мог я предложить? Старый и небогатый даже по ло-хельмским меркам дом, в котором от детей шагу не сделать – непременно на кого-то наступишь – и сомнительное для бруттской колдуньи пятого круга деревенское счастье? На что надеешься, Сибранд, – что бросит госпожа Иннара ради тебя крепость магов, в котором является почти единоправной хозяйкой, и помчится за тобой в холодные и малопригодные для жизни северные пределы?

Я даже фыркнул от собственных мыслей, настолько нелепыми они мне показались. Деметра заметила, улыбнулась.

– Что? – поинтересовалась она, запивая сыр с хлебом горячей настойкой.

Я помотал головой, спешно придумывая отговорку. Я ещё не знал, что делать с неожиданным чувством, знал только, что мне её не хватало – с той самой минуты, как мы переступили порог гильдии, и занялись каждый своими делами. Так не должно быть! Если возникнет у неё нужда, разве не приду я на помощь? Не ради ответной услуги, и уж точно не за плату! И она – разве отказала в моей беде? Разве не откликнулась? Так отчего мы так далеки сейчас друг от друга, хотя сидим совсем рядом: руку подними – наткнутся пальцы на тёплое плечо, скользнут по нему вверх, к нежной шее…

Хорошо, что госпожа Иннара не читала мысли. А ещё хорошо, что ни о чём не спрашивала и ничего не просила: видит Дух, я бы всё равно не смог ей отказать.

– Вспомнил, как опозорился на уроке у мастера Грея, госпожа, – ответил наконец я. – Худший адепт в истории гильдии…

– Глупости, – внезапно резко прервала меня Деметра. – Ты не видел худших, Сибранд. Да, у тебя нет и сотой доли их таланта, но и у них нет даже тысячной доли твоего старания! Они ещё не знают, что у них на самом деле очень мало времени, а ты прекрасно понимаешь, какова его цена. Ты знаешь, ради чего здесь, и идёшь к своей цели. А они лишь упиваются иллюзией превосходства – которое скоро лопнет, как мыльный пузырь, при первой же встрече с достойным соперником. Нет непобедимых, Сибранд! Кому, как не тебе, знать? А магия… всего лишь способ достичь желаемого. И если вы, северяне, хотите ей хоть как-то противостоять… изучайте основы. То, чего нельзя постичь, можно вырубить под корень. Те, кто достигнут больших высот, смогут обрубать ветки. А забравшиеся очень высоко поймут, как обуздать питающий ствол древесный сок. Ты на верном пути, Сибранд. Не сворачивай: исход близок.

Я слушал с нарастающим чувством беспокойства: будто мысли читала бруттская колдунья, опутывая отголосками моих же идей. Отчего так? Встретил ли я по-настоящему родственную душу или просто… изменился за время обучения?

Затем пришёл стыд. Познавая тёмные искусства, я всё больше погружался в их среду, и мысли о грядущем – как там сказал капитан Витольд, быть готовым ко всему? – терзали дремавшую до того совесть. К чему лукавить? Ведь учусь не только ради сына – я учусь затем, чтобы знать, как лучше и легче их всех уничтожить. Кажется, именно эту задачу ставил передо мной Витольд, постепенно готовя к решающему моменту. Посмею ли не подчиниться приказу?

– У меня ещё много дел, – проговорила Деметра невыразительно, и я поспешно поднялся. – Спасибо, что разделил со мной трапезу. Тебя ведь тоже… знания заждались, – улыбнулась госпожа Иннара, и я с трудом подавил внезапный порыв – сгрести низкорослую бруттку в объятия, стиснуть в руках до сдавленного писка, вдохнуть медовый запах русых волос…

– Спасибо тебе, госпожа, – отозвался я.

– Увидимся, Сибранд, – улыбнулась на прощание глава гильдии, ненавязчиво выпроваживая меня из кабинета. – Надеюсь, что скоро. Отец обещал не медлить с решением, а раз обещал, так и будет – верь мне.

Я верил без всяких уговоров. Что ещё сказать, я не знал; как продлить чудесный миг – пересечение взглядов, обмен тёплыми улыбками – тоже. Неуклюже поклонившись, вышел, медленно ступил на лестницу. Дверь за мной затворилась с негромким стуком, и я остался один.

Вынести бы к Тёмному толстую древесину, ворваться бы вновь в обволакивающую теплоту уютного кабинета, вдохнуть уже забытый мною женский запах!..

Ноги сами вынесли меня к подножию лестницы, мимо знакомых залов и галерей; прочь из главной башни. Свежий воздух остудил горячую голову, я вдохнул глубже и направился к конюшням.

– Думал, ты в библиотеке, ученик, – пробурчал Оук, вышедший мне навстречу.

– Я туда вернусь, – подтвердил я. – Скоро.

Мысль, родившаяся в бестолковой голове, украла хрупкий душевный покой: учиться сейчас я бы не смог. Да и думать трезво, рассудительно – в тот момент не мог тоже.

Рацаенна. Самый ранний цветок стонгардских лесов. Они ещё не прорвались на свободу на севере, в округе Ло-Хельма или Кристара, но уже встречались здесь, в долине Унтерхолда. Обыскивать просыпавшиеся луга я, впрочем, не собирался: в городе навернякаприготовились к празднику торговцы всяческим товаром, а уж рацаенна, с её широкими зелёными лепестками и нежно-жёлтой сердцевиной, украсила бы праздничный вечер любой девушки. А госпожа Иннара всё же была женщиной, разве нет?

Оук мрачно ухмыльнулся клыкастой улыбкой, провожая меня взглядом, а я нетерпеливо дёрнул поводья, срываясь с места в галоп. Снега уже растаяли, и всё же горные тропы, начинавшиеся сразу за мостом к крепости магов, были скользкими от влаги. Темп пришлось сбавить, хотя сердце почти выпрыгивало из груди, требуя быстрой езды – чтобы ветер в ушах, чтобы колкая пыль в лицо!

Скалистая дорога показалась долгой и утомительной, хотя заняла столько же времени, сколько обычно, крутым спуском уводя к раскинувшемуся у подножия горному городу. Многие дома в Унтерхолде выбивали прямо в скалах; дивное место, хотя и малопригодное для воспитания детей. Им же простор нужен, солнце, свежий воздух…

Даже мелькнувшая в голове мысль о детях не отрезвила – наоборот, порадовала. Дурманная лёгкость от внезапного прозрения бальзамом пролилась на израненное сердце, смыла черноту вязких мыслей: теперь-то точно поборемся! И поживём, видит Дух… в болезни или здравии, в горе или радости…

Ворота города оказались распахнуты настежь, и к ним стекались толпы народу – фермеры близлежащих усадеб, деревенские, пришедшие посмотреть на праздник, приезжие, которым не посчастливилось попасть в Унтерхолд в день празднования давней победы в полузабытой войне.

Я направил Ветра в сторону базарной площади; вскорости нашёл, что искал – мелькнувшие за углом очередного прилавка ярко-зелёные, с жёлтой сердцевиной бутоны рацаенны привлекли мой взор, и я тотчас спрыгнул с коня.

– Бери, добрый человек, порадуй невесту, – беззубо улыбнулся морщинистый старик, протягивая мне пышный букет. – Праздник же…

Я спешно расплатился, думая о том, как вернусь в крепость. Ну, положим, цветы я Деметре протяну. А сказать-то что? Со своей обыкновенной неуклюжестью в женском вопросе вся затея может обернуться прахом…

– …а ты откуда знаешь? – раздался неподалёку звонкий и очень знакомый голосок.

– Мне Мартин сказал, – отозвалась собеседница, и я узнал этот ровный, размеренный и холодный голос тоже. – Он на самом деле очень проницателен, этот северянин, кто бы мог подумать… и не такой неловкий, как казалось поначалу…

– Да поняла я, поняла, угодил он тебе с ожерельем! – нетерпеливо прервали её. – Ты про Сибранда рассказывала! С чего Мартин взял, будто он за госпожой Иннарой волочится?

Я спешно спрятал букет за спину, выглядывая из-за шеи коня. Дина с Зораной стояли у лавки с шёлковыми тканями, любуясь яркими расцветками, а ещё чуть дальше в толпе, явно выделяясь на общем фоне крупными даже для стонгардцев габаритами, стоял Мартин, приглядываясь к прилавку со сладостями. Логическая цепочка привела мой взгляд к худосочному Бруно, который на фоне товарища поначалу терялся, – полуальд, стыдливо повернувшись спиной к девушкам, которые на него вовсе и не глядели, быстро считал монеты в своём кошельке.

– Ох, Зорана, – с лёгким недовольством отозвалась Дина. – Ведь это видно. Когда вы с Бруно убегаете любоваться звёздами, неужели ты думаешь, что никто не понимает истинных причин внезапного увлечения ночным небом? Особенно если оно затянуто тучами, и ни единой звезды даже самый зоркий наблюдатель не разглядит…

Юная сикирийка только фыркнула в ответ: мол, крыть нечем, да и делать этого не собираюсь.

– Мартин сказал, что наш воин глаз от мастера Деметры на занятиях не отводит, да и каждый раз, как в коридоре встречается, подолгу вслед смотрит…

– Может, дело у них какое? – с сомнением произнесла Зорана.

– Может, – согласилась Дина. – Но я тоже видела его взгляд. И это взгляд мужчины, сестрёнка.

Кровь прилила к лицу; ладонь, обхватившая основание букета, вспотела. Вот и понимай этих женщин, как знаешь! Я о собственных чувствах только сегодня догадался, а они загодя сделали выводы! И Мартин хорош! Завтра же придушу толстяка…

– И что он в ней нашёл? – вслух удивилась Зорана. – Ведь старая же и некрасивая.

– Вовсе не старая, Сибранду в самый раз, – задумчиво сказала Дина. – И я бы не сказала, что мастер Деметра так уж дурна собой. Просто слишком отдаётся работе, на себя не глядит…

– Кожа болезненная, волосы бесцветные, фигура ни то ни сё, – возмущённо перебила подругу Зорана. – В платье её ни разу не видела, одна и та же мантия на все случаи жизни! Где его глаза?! Он же красивый, мог бы выбрать себе под стать…

– Разве выбирают за внешность? – негромко возразила Дина, выискивая взглядом тучную фигуру Мартина. – Мне кажется, Сибранд с госпожой Иннарой вполне подходят друг другу.

На этом беседа оборвалась; я сумел наконец вывести Ветра из толпы, прячась за его крупом, и сразу же за базарной площадью взлетел в седло. Город сопротивлялся моему уходу и затягивал с ещё большим, почти агрессивным напором: пьяные компании, гуляющие парочки, украшенные дома, нарядные жители, звуки песен и музыки…

К тому времени, как я выбрался за ворота Унтерхолда, я уже сам опьянел от количества витающих в воздухе винных паров и назойливого шума многолюдных улиц. В ушах всё ещё звучал звонкий голосок Зораны: «кожа болезненная, волосы бесцветные, фигура…». Понять не мог: это она про Деметру? Точно про неё? Про благородную бледность бруттской кожи, про гладкий шёлк светло-каштановых, почти рыжеватых от отблесков огня волос? Про мягкую, высокую грудь, которую не могла скрыть мешковатая мантия, небольшой рост – так и тянет прижать к себе, обнять за узкие плечи – про маленькие изящные руки, с такой лёгкостью выписывавшие магические формулы тонкими, крепкими пальцами?..

…Крепость магов встретила меня настороженной тишиной. По-прежнему не попадались на пути ни загулявшие в городе адепты, ни притаившиеся одиночки, ни вечно занятые мастера, но что-то изменилось незримо и разительно.

Тревога усилилась, когда я обнаружил в конюшнях трёх чужих лошадей; поспешно привязав Ветра, я направился в главную башню. Тут тоже не встретил никого: даже Оук, очевидно, спрятался в своей комнатке за библиотекой. Моей целью был кабинет госпожи Иннары, но её я не достиг.

Люди обнаружились в одном из просторных залов главной башни. Я сбавил шаг вовремя, чтобы заметить их первыми, и тотчас отпрянул за одну из колонн у входа. Спиной ко мне стояли двое незнакомых альдов, ещё один обнаружился в глубине зала, у памятного дубового кресла, в которое меня швырнул по прибытии в гильдию уставший от непомерной тяжести Люсьен. Здесь Сильнейший освободил меня от сердца стихии, и здесь я увидел его в первый раз. Второй мало чем отличался от первого – та же обстановка, та же чёрная мантия на худосочном старческом теле. Подслеповатые глаза щурились, разглядывая гостей, по сухим губам змеилась тонкая усмешка.

– Аркуэнон Дейруин, – тепло поприветствовал высокого альда Сильнейший. – Безумно рад видеть тебя, мальчик.

«Мальчик» склонился в уважительном поклоне. Звякнули звенья дорогой кольчуги, колыхнулся волной плотный походный плащ, приоткрывая на миг длинные ножны у пояса. Белоснежные, как у Эллаэнис, длинные волосы были собраны в пучок на затылке, светло-серая кожа разрумянилась, оттеняя выразительные черты холёного лица.

– Радость взаимна, мастер Дамиан, – откликнулся альд на бруттском. – Я приехал согласно нашему договору и готов к выполнению обязательств. Но прежде чем мы приступим к делам, могу я повидать свою возлюбленную невесту, прекрасную Деметру Иннару?

Высокое и парящее во мне задохнулось и рухнуло свинцовым камнем на дно давно высохшего колодца. Мертвенный холод разливался в груди, с которым не сравнилась бы ледяная свежесть сердца воздуха – морозная, каменная стужа, которую не вырвать так же просто, как артефакт, магическим обрядом. В абсолютной тишине – звенящей тишине внезапно тяжёлой головы – к приезжим нелюдям приближалась, спускаясь по боковой лестнице, неофициальная глава гильдии магов.

Струилось вдоль тела длинное, с разрезами, платье, лежал на плечах гладкий шёлк светло-каштановых волос. И лихорадочный румянец на щеках выдавал бушевавшие в груди низкорослой бруттки чувства; вот только взгляд ореховых глаз отчего-то не был ни радостным, ни тёплым.

– Приветствую тебя, Арк, – ровно отозвалась Деметра, приближаясь к креслу отца, и Аркуэнон Дейруин тотчас склонился над протянутой рукой. – Хорошо ли доехал?

Альд улыбнулся – вполне искренне, как показалось мне – и качнул головой.

– Ничто не могло помешать нашему воссоединению, дорогая Деметра.

– Оставь эти церемонии, Дейруин, – коротко улыбнулась бруттка. – Кажется, мы уже давно знакомы. Фавиан и Брейгорн с тобой, как погляжу.

Оба альда отвесили почтительные поклоны, в то время как Аркуэнон вновь завладел маленькой ладонью госпожи Иннары.

– Голодны с дороги? – почти по-домашнему поинтересовалась Деметра. – Отец, ты не возражаешь, если мы отложим дела ненадолго? Гости, верно, устали.

– Безусловно, душа моя, – откликнулся Сильнейший, поднимаясь с кресла. – Проводи их в трапезную.

– Не хочу доставлять тебе неудобства, Деметра, – начал беловолосый альд, но бруттка только дёрнула плечом, высвобождая ладонь из капкана чужих пальцев – но только затем, чтобы положить её на любезно подставленное предплечье.

– Праздник же, Арк. Стол давно накрыт и ждёт вас.

Я медленно отлепился от колонны и неслышно шагнул на лестницу, отступая в тень. Предосторожность оказалась излишней: делегация вышла вслед за хозяевами через боковую дверь, и всё стихло.

«А ведь госпожа Иннара – женщина несвободная, жених её по весне в гильдию приедет…»

Тяжело ступая, прошёл знакомыми коридорами в библиотеку, чтобы забрать с собой недочитанные фолианты. Пышный букет теперь казался бесполезной метлой; нелепым казался здесь, в мрачных стенах крепости магов. У дверей столкнулся с мастером Сандрой – пожилая женщина охнула от неожиданности – и неосознанно протянул цветы ей.

– Спасибо, – выдавил в ответ на изумлённый взгляд, – за всё, чему обучили.

– Ты что? Уходишь? – в своей обычной рублёной манере удивилась та, бережно принимая букет. – Сибранд! Юноша! Да что с тобой? Ну-ка, возьми себя в руки! Завтра же жду на занятии! Договорились? Не бросай обучение! Юноша, у тебя прекрасно выходит! Встречала и худших учеников… Не унывай. Слышишь? Достигнешь ещё неслыханных высот! Магия воздуха – это твоё. Верь мне. Всё получится. Вот увидишь!

От искренних слов запершило в горле, я с трудом сглотнул и кивнул доброй женщине:

– Спасибо. До завтра, мастер Сандра.

Пожилая бруттка улыбнулась на прощание, а я шагнул в тишину библиотеки, как делает безысходный шаг в темницу обречённый на пожизненную муку пленник.

Ночью не спалось. Прошло несколько дней после приезда дорогих гостей Сильнейшего, и за это время я видел госпожу Иннару лишь мельком, а холёных альдов не видел вовсе. Я беспокоился. Мне не нравились серокожие, мне не нравилось то, как они с хозяйским интересом рассматривали отделку внутренних залов главной башни, и мне совершенно точно не нравилось то, что Деметра теперь находилась рядом с Дейруином. Не имел я на бруттскую колдунью никаких прав, но душа покрывалась едкой ржавчиной горечи каждый раз, когда я вспоминал светловолосого и приторного до ломоты в зубах альда. Наверняка воин из знатного сословия; вероятно, что и маг не из последних – высокорождённые нелюди хвалились своими тёмными искусствами, в которых, мол, и бруттам их не превзойти. Вздор; видал я, как на поле боя не то что брутт – обыкновенный сикирийский воин, подобравшись к серокожему магу в богатом доспехе, одним ударом смахнул тому голову с плеч…

В тесной келье становилось душно; я поднялся с узкого неудобного ложа без всякого сожаления. Одевался в темноте, не зажигая лучины и не вызывая жалкого колдовского светлячка – проклятая стихия огня, которая никак мне не давалась – и быстро вышел в коридор. Ночь выдалась тёплой, даже здесь, внутри неприветливых крепостных стен, становилось с каждым днём всё уютнее. Близилось быстрое и бурное стонгардское лето; порывистые ветра уже дышали тёплыми ароматами с юга. Всё чаще пробивалось солнце сквозь мрачную серость северного неба, всё веселее становилась молодёжь, подолгу задерживавшаяся в расцветавшем саду внутреннего двора.

Я эти перемены благополучно проглядел, увлёкшись учёбой и собственными спутанными переживаниями, так что эта ночь застала меня врасплох теплотой и полнейшим безветрием. Блаженный покой царил всюду, только в душе метались, как листья на ветру, беспорядочные мысли.

В библиотеку в такой час я бы не попал – попросту не достучался бы до Оука, даже если бы и осмелился нарушить покой старого оглума. Зато обсерватория главной башни всегда бывала открыта в ночной час – по крайней мере, любознательный Бруно твердил мне об этом не раз. За всё время я лишь раз или два побывал внутри, и то в присутствии младших адептов и мастера Йоакима. Сейчас я мог спокойно понаблюдать за звёздным небом и заодно выполнить задание по теории магии – отчего нет? Мой сон украла госпожа Иннара; надежда оставалась лишь на усталость. Вымотаю себя до предела и забудусь на рассвете липкой дремотой.

Я поднимался по боковой лестнице осторожно, ступая мягким шагом разведчика, – не нашуметь бы в полумраке. Мне чудилось, что я не один такой полуночник в главной башне: не раз и не два я замирал, вслушиваясь в шорохи гулкой винтовой лестницы, – но шум поднимался снизу, из подвалов, и я легко мог спутать его с воем сквозняка, какими полнилась вся крепость. Подземелья обыкновенно запирались на ключ, и в них, по горячим утверждениям моих товарищей по магической кузне, проводились мастером Греем таинственные эксперименты. Никто, впрочем, слухов подтвердить не мог, как и опровергнуть, да я и не слишком ими интересовался. Каждый шаг приближал меня к самой верхней площадке главной башни, и я уже чувствовал свежий поток внешнего воздуха – будто дверь обширного зала открытой обсерватории была распахнута настежь.

Так и оказалось: поднявшись на очередной пролёт, увидел перед собой зияющий зеленоватыми отблесками проём и замер. Тот, кто находился внутри, затаился тоже; свет погас.

– Кем бы ни был, я тебя вижу лучше, – рявкнули из темноты. – И бежать тебе некуда, разве что прыгать с лестницы в бездну! За мной пришёл? Самонадеянно, мой мальчик!

«Мальчик» отрезвило. Я предостерегающе вскинул руки кверху, показывая, что пришёл безоружным.

– Меня зовут Сибранд, я адепт первого круга! Я не знал, что вы тут, мастер Дамиан! Пришёл за картой звёздного неба. Нам мастер Йоаким задал…

Мгновение внутри обсерватории царила тишина, затем темноту разорвал яркий свет колдовского светлячка.

– Прости, юноша, – совершенно другим тоном повинился Сильнейший. – Я ждал другого. Поднимайся, раз пришёл.

Стараясь не совершать резких движений, я выполнил приказ. В голове совсем некстати вспыли мысли о проклятии Сильнейшего, приступах безумия и странных выходках – но я тут же одёрнул себя. Мне ли бояться дикого поведения полоумных! Правда, годовалый младенец всё же отличался от опытного мага седьмого круга…

– Да ведь я тебя убить мог, – поприветствовал меня старый колдун, добродушно щурясь на свет. – Как, говоришь, тебя зовут?

– Сибранд.

– Как же, помню… Тот самый юноша, который доставил нам в гильдию сердце воздуха, и за которого очень просила моя дочь. Деметра всегда была неравнодушна к стонгардцам. Глупая девчонка…

Удивиться я не успел: Сильнейший запустил руку в обширную мантию, которая висела на нём, как саван на скелете, и извлёк оттуда перевязанный бечёвкой пакет.

– Это тебе, юноша. Если я ничего не перепутал, ты мечтаешь снять проклятие со своего сына. Здесь кое-какие наброски, схемы набора заклинаний духа и разума, которые почти не изучают в гильдии… Впрочем, кого тут учить? Одни лишь стонгардцы и сикирийцы, да несколько полукровок… жалкое зрелище!.. О чём я? Ах, проклятие. То, что я написал, должно сработать. Попроси Деметру, она расшифрует. Сам ты, мой мальчик, ещё не дорос, и вряд ли, с учётом твоей родословной, когда-либо… И вот ещё что: твоему сыну наверняка потребуется поддержка после ритуала. Слишком долго он пробыл под влиянием тёмной энергии, потребуется время на восстановление. Твоя задача – наполнить сына силой иного рода. Я об этом не писал – это, юноша, уже не к нам. Спроси у последователей Великого Духа, может, они… помогут.

Я схватил пакет с жадностью, но бечёвку размотать не успел – Сильнейший вдруг ухватил меня за предплечье и одним махом отбросил к себе за спину. Перекатившись по стене к самой бойнице пустынной обсерватории, я ошалело глянул в сторону пожилого мага, не поднимаясь с пола. Тот, впрочем, не двигался: прислушивался к чему-то, вглядываясь в темноту лестничного проёма, и по маленькой, высохшей ладони бегали голубовато-зелёные искры. Спустя несколько бесконечно долгих мгновений Сильнейший тряхнул головой, и призрачные разряды потухли.

– Недооценил я их, – пожаловался бруттский колдун вслух. – Мелкими такими казались, ничтожными… да и он мне всё ещё виделся прибившимся щенком… Вот ведь, вырос, заматерел. Казалось, только вчера под ногами путался, всё по простейшим вопросам к мастеру Сандре бегал, в глаза, как матери, заглядывал…

– О ком вы, мастер? – решился я.

Я всё ещё не мог поверить, что мелкий старик сумел так просто, как котёнка, швырнуть меня, здорового стонгардца, через всю смотровую площадку. Когда мастер Дамиан обернулся, я поверил в это сразу и безоговорочно.

Глаза Сильнейшего пылали адским пламенем: ни зрачков не различить, ни радужки. Покраснели даже морщинистые веки, так что я дышать от оторопи позабыл – прилип к стене, по-прежнему не поднимаясь во весь рост, и смотрел на старого мастера, как заворожённый. Страшным был маг седьмого круга; теперь я нисколько не сомневался в его силе.

– Тебя он не тронет, – помедлив, выговорил мертвенно-синими губами мастер Дамиан. – Ступай. Похоже, Грей всё-таки проиграл. Я предупреждал Деметру: волк хорош, только если не встретит оборотня. Но и на оборотня есть свой капкан. И почему мне кажется, что я вижу его перед собой? Ведь не тронул же он тебя, хотя и заметил, как ты на него смотришь. Ступай, ступай, мальчик, да не переживай: я ещё в силе. Теперь я понял, где сердце воды – не беспокойся, уже завтра оно будет в нас в руках, а значит, останется лишь стихия огня, и мы вернём былую власть над народами. Ни один маг не сумеет с нами совладать…

Ступай…

Последнее слово эхом отдалось в голове – и я не стал больше испытывать судьбу. Сорвался с места, прочь из обсерватории, страшась не старого колдуна и не его призрачного противника – я боялся чужого проклятия. Хоть и сильным был мастер Дамиан, а всё же не давало ему мыслить трезво злое колдовство – Дух знает, на что способен полоумный маг седьмого круга. Я же, в свою очередь, не позволил бы себе тронуть отца Деметры, а потому предпочёл благоразумие выяснению причин.

Не раз потом жалел я о своём постыдном бегстве.

Перемотанный бечёвкой пакет по-прежнему находился у меня в руках; я сжимал его так крепко, что к концу длинной винтовой лестницы костяшки пальцев занемели от усилия. Ключ к безоблачному будущему моего сына! Чего ещё желать?!

И всё-таки уйти в тишину своей кельи я не смог. У развилки я остановился в нерешительности, вглядываясь в темноту узкого перешейка, спускавшегося от основания лестницы к подвальным лабиринтам. Рядом находился дышащий жизнью и теплом коридор главной башни, который манил меня уже привычным светом колдовских светлячков; и всё же, поколебавшись, я спустился вниз. Почудилось, будто за спиной хлопнула волна стылого воздуха, застучали мягкие шаги по лестнице. Вскинув голову кверху, никого не заметил, а потому решил всё же проверить то, за чем шёл.

Как я и подозревал, дверь подвала оказалась распахнута настежь; выл сквозной ветер, пахнуло смрадом заплесневелых помещений. Примешивался сюда и ещё один запах – сладковато-гнилостный, тошнотворный, знакомый до ломоты в зубах.

Делая шаг за шагом по затянутой мелкой паутиной лестнице, я всё больше жалел о том, что нет при мне ни верного двуручника, ни добрых доспехов. Это магам вроде Сильнейшего не страшен противник, каким бы ни был, а мне, адепту первого круга…

Я шёл на тусклый свет наугад, ступая осторожно, почти бесшумно – вот ведь пригодилась наука капитана Витольда – но кроме шмыгнувшей мимо меня крысы живности больше не попадалось.

Не нашлось её и в обширном зале, откуда лился серый свет опрокинутого на каменный пол и ещё тлеющего факела. Я нагнулся и подобрал его. С высоты моего роста вспыхнувший с новой силой живой огонь осветил каменную могилу, и грязное словцо сорвалось с моих губ, пока я поспешно ретировался назад, в узкий, затянутый паутиной коридор.

Оттуда я осмотрелся внимательней. Кажется, мертвецов насчитывалось человек шесть, но лишь один из них истекал кровью, уставившись неподвижным взглядом в низкий свод. Помочь мастеру Грею я уже ничем не мог; способ, которым с ним покончили убийцы, не оставлял шансов на жизнь. Внутренности несчастного были разбросаны по пыльному подвальному полу, и в кровавом озере лежали пятеро остальных – вот только выглядели они так, будто их только что выкопали из земли, насильно пробудив от долгого посмертного сна.

Оцепенение продлилось недолго. Бросив факел, я бросился обратно, перепрыгивая через несколько ступеней; больно ударился лбом о низкий свод подвальной двери, ругнулся сквозь зубы и помчался по винтовой лестнице наверх, в обсерваторию.

Я не помню, сколько в этот раз длился порывистый, торопливый подъём. Когда я взлетел на верхнюю площадку, задыхаясь не от усилий, но от дурного предчувствия, меня встретила лишь тишина пустынной обсерватории, вонь горелой плоти, липкий чёрный пепел на каменном полу, – и обугленные останки мастера Дамиана, Сильнейшего мага стонгардских земель.

Проклятый альд снова находился при ней. Я наблюдал за ними с другого конца внутреннего сада, мечтая, чтобы жениху госпожи Иннары прямо сейчас упала на светловолосую макушку какая-нибудь глыба. Ну, пусть хоть тот же теоретик Бруно вновь не совладает с магией земли, и созданный им каменный град накроет высокого альда с ног до головы.

Поговорить с Деметрой не получалось уже третью неделю. Облачённая в тёмные одежды, госпожа Иннара не замечала адептов и не говорила с мастерами, лишь время от времени отдавая короткие приказы Оуку или мастеру Йоакиму, – единственные, с кем она общалась. Ну и, конечно, сложно игнорировать присутствие заботливого жениха, который буквально не отступал от своей невесты ни на шаг.

– Сибранд! – задыхаясь, позвал меня Айлин. Воспользовавшись тем, что товарищ зазевался, его тут же треснул по голове соперник, смуглый сикириец Войко. Спас шлем, но Айлин всё же не удержался, отмахнулся от товарища ледяной иглой, разбившейся, в свою очередь, о вовремя наброшенный колдовской щит. – Можно против тебя?

Я молча взялся за одноручный меч, приготовившись к обороне. Как ни странно, вооружение и доспехи отыскались на складах крепости, которыми заведовал тот же старый оглум. Оука я уважал с каждым днём всё больше: зеленокожий, кажется, вовсе не спал, трудясь на благо гильдии едва ли не круглосуточно. Вторую половину дня и до поздней ночи он сидел в библиотеке, поскольку обыкновенно именно в это время туда стекались адепты. Вставал же он раньше всех и обретался либо на складах, где занимался наследием прежних владельцев крепости – то же вооружение, которым здесь никто не пользовался, досталось магам от старых хозяев – либо на конюшнях, где ухаживал за лошадьми. Встречал я его и у подвалов крепости: оказывается, и от них у Оука хранились ключи. Впрочем, не у него одного – иначе мастер Грей не отбивался бы от толпы оживших мертвецов и остался бы жив в ту ночь.

Я рассказал Деметре всё, что знал, став первым нежеланным вестником дурных новостей. Помню, как побелело и без того бледное лицо бруттской колдуньи; как, прямо в ночной рубашке, она выбежала из покоев и помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней сразу. У нижней площадки госпожа Иннара всё же споткнулась, и я не успел её поддержать; но тотчас вскочила вновь и бросилась через широкие залы к боковому коридору, откуда лестница уводила наверх, в обсерваторию.

Я был рядом, когда Деметра признала в сгоревшем дотла теле своего отца, и я поймал её, когда, отпрянув назад и споткнувшись в этот раз уже о подол длинной рубашки, она упала мне на грудь. Рванулась прочь, но я удержал: не служили дрожащие ноги своей хозяйке. Я не отпускал её даже тогда, когда, путая слова на четырёх языках, она велела мне убираться, обзывала глупым варваром и дикарём, когда била кулаками в грудь, оставляя дымящиеся следы на новой рубашке. А потом бруттская колдунья разрыдалась, обмякнув в моих руках, и я больше ничем не мог помочь её горю.

– Это я, я виновата, Сибранд… – стонала, уткнувшись носом мне в грудь, маленькая женщина. – Это из-за меня… Грей… и он тоже… это я попросила… прости, прости, прости…

Деметра вымаливала бы у мертвецов прощение ещё дольше, если бы я не увёл её тотчас подальше от жуткого места.

– Госпожа, ты неодета, – проронил я, когда бруттка неистово затрясла головой в ответ на моё предложение. – Здесь скоро будут люди…

Лишь тут Деметра обратила внимание на то, в каком виде стоит передо мной. Резко отвернувшись, она вскинула ладонь над телом отца, накрывая его плотным колдовским щитом. Затем повернулась ко мне.

– Им не нужно знать, что ты пришёл сюда первым, – белыми губами выговорила она. – Прошу тебя, больше никому. Я знаю, что ты… не способен на подлость, но они… Если ещё и ты пострадаешь из-за меня, я… Сибранд, я не смогу так жить. Ступай… ступай!

Ступай.

Я ушёл, и с тех пор мы ни разу не заговорили друг с другом. Это выматывало больше всего. Как она там? Без отца, одна, в окружении заезжих альдов? Кто убил Сильнейшего? Как сумел так скоро скрыться? Чем помешал Грей? Неужели мастер тьмы и света вычислил убийцу, и тот попросту заметал следы? Теперь, с гибелью высокомерного учителя, как капитан Витольд будет получать свои сведения? Заставит ли меня теперь шпионить за Деметрой и делами гильдии?

Адептам объявили, что Сильнейший и мастер Грей погибли той ночью, не уточняя деталей, что породило целую волну нелепых слухов и предположений. Среди них оказалась и версия о Братстве Ночи, что, по моему мнению, находилось недалеко от истины. Кто ещё стал бы поднимать толпу мертвецов? Или убивать противников таким жутким способом? Я подобное только на войне видал. Но ведь мы сейчас не воюем, разве нет?

– Эй, Сибранд! – окликнул меня Айлин, отфыркиваясь от заливавшего глаза пота. – Да что с тобой сегодня? Или я молодец, или ты уже третий удар пропускаешь!

Я усмехнулся, сконцентрировавшись на тренировке. Смерть Сильнейшего встревожила адептов, но в целом прошла почти незаметной, что поразило меня, но нисколько не тронуло ни одного из моих товарищей по магическим искусствам. На обряд захоронения, если таковой и состоялся – бруттский обычай предполагал предание тела огню, а не земле – Деметра меня не позвала, да я и не напрашивался: каждый переживает горе по-своему.

Неудивительно, что занятия по магии тела, духа и разума вновь отменили; кто желал, уединялся группками в зале, где обыкновенно учила нас госпожа Иннара, и старался, как мог, постигать магические искусства самостоятельно. Гильдия оказалась обезглавлена, но никто не сомневался, что вот-вот Совет пришлёт нового руководителя стонгардским отделением – а до тех пор госпожа Иннара справится с ворохом обязанностей так же легко, как и прежде. Мастеров же по магии света и тьмы больше не было; печальной складывалась традиция для учителей в стенах стонгардского отделения гильдии. Вначале мастер Этьен, теперь Грей и мастер Дамиан…

Освободившееся от занятий время я использовал, чтобы натаскивать компанию Айлина для ближнего боя. Парни втягивались с удовольствием; вскоре у меня образовался целый отряд разношёрстной публики магов второго круга. Присматривались к нашим тренировкам и гордые колдуны третьего круга, коих насчитывался едва ли с десяток в крепости. Пробегавший как-то мимо Люсьен, заглядевшись на моих учеников, расхохотался в голос, заявив, что более жалкого зрелища не видал.

– Никакой маг обучает искусству сражения ещё более никаких воинов! – смеялся молодой колдун, пользуясь совершенной безнаказанностью: адепты второго круга тягаться силой с сильным магом не могли, а я не хотел.

В этот раз нам никто не мешал, только отвлекала взор невысокая фигура на другом конце сада, которую время от времени заслонял ненавистный альдский плащ.

– Добрым делом занимаетесь, – одобрительно проворчал Оук, подобравшись к нам со стороны конюшен. – Прервать вас хочу. Провиант в крепости заканчивается – закупить бы, а то госпоже Иннаре не до того сейчас. Я отлучаться надолго не могу: работы много. Да и одному тяжело… Выручайте, ребятки.

Гордые колдуны второго круга нерешительно замерли, поглядывая друг на друга. Нечасто, видимо, их просил об услуге зеленокожий оглум.

– Чего купить нужно? – глухо поинтересовался я, снимая шлем.

Оук благодарно улыбнулся, отчего выдающиеся над нижней челюстью клыки явились во всей красе, и протянул список.

– И деньги, – добавил зеленокожий, передавая мне плотный кошель. – Тебе поручаю, стонгардец, как самому ответственному.

Айлин поморщился, но всё же первым отставил меч.

– А чего? Поехали! – с вызовом бросил он своим. – Развеемся немного. Погодка-то!..

Я усмехнулся.

В Унтерхолд выехали втроем – большего количества человек и не требовалось. Айлин и Войко поотстали на горной тропе, предоставив меня собственным мыслям, но ненадолго – вскоре за спиной раздалось дружное пение, перемежаемое задорным фырканьем и едва сдерживаемым гоготом. Погода выдалась и в самом деле чудная, лето уже вступило в свои права. Неудивительно, что молодая кровь бурлила и требовала радостей жизни, – я и сам устал от затяжной зимы.

– Суровый стонгардский муж

Силён, туповат, неуклюж, -

Вдруг выбрал магический путь,

Видать, сильно приняв на грудь.

Как облик его грозен теперь!

Боится его всяческий зверь,

И воин боится, и маг, –

Вдруг выкинет фокус чудак?

Я полуобернулся, отчего гогот за спиной лишь усилился, и покачал головой: ну, что с них взять? Маги второго круга, ага. Мальчишки! Даже у Никанора моего серьёзности, поди, побольше будет.

– Напрасно злословят враги!

Никто не стоит на пути

Из тех, кому жизнь дорога, –

Не дрогнет Сибранда рука!

Укрывшись воздушным щитом,

Врагов польёт слабым огнём,

А если не дрогнет противник,

Добьёт своей верной дубиной!

– Идиоты, – не выдержал я.

Поймал себя на том, что усмехаюсь в такт разухабистым словам нескладной песни. Ребята старались, пели слаженно – не в первый раз исполняют, что ли?

– Велик наш Сибранд и могуч!

Макушкой касается туч,

Под поступью камень трещит,

От взгляда кровь в жилах кипит!

Восславим великого мужа!

Стонгарду герой очень нужен!

Внимайте мне, люди, я говорю!

Я песнь о Сибранде для вас пою!

Финальный гогот оборвал хриплое пение; отхохотавшись, Айлин и Войко подъехали ближе, убедившись, что я в самом деле не сержусь. Великий Дух, разве можно на этих детей злиться? Ведь не по возрасту наделены талантами и силой – как-то ими воспользуются? Хорошо, если добрая компания на пути попадётся; а если нет? Попадут в сети того же Братства Ночи, и пропадут ни за грош…

– Заткнулись уже? – беззлобно поинтересовался я.

– А ведь неплохо получилось? – поинтересовался Айлин, заглядывая мне в глаза. – Сочиняли все маги второго круга, и ещё кое-кто из третьего присоединился…

Я только головой покачал: обрадовал меня юный сикириец, ничего не скажешь. Вся крепость магов распевает за моей спиной дурацкую песенку, и я стал последним, кто её наконец услышал. А ведь Бруно с Диной наверняка знали – а вместе с ними и Зорана с Мартином. И молчали! Товарищи по перу, тьфу…

Впереди показались каменные стены Унтерхолда, и теперь мы ехали вдоль них, постепенно спускаясь в низину. Время уже перевалило за полдень, так что у городских ворот толчеи не оказалось. Бегло оглядев стражников, знакомых лиц среди них не увидел, а потому проехал молча, сосредоточившись на том, за чем приехал. На рынке разделились: Айлин и Войко отправились в овощные ряды, я – по лавкам, набирать вещи по списку. Погрузив увесистые тюки на всхрапнувшего Ветра, я огляделся. На тёмной рыночной площади было уже почти безлюдно – солнце клонилось к закату – и мои товарищи, вероятно, уже ожидали меня у городских ворот: на обратном пути Оук просил нас заехать на мельницу. Пожилой мельник, как истинный стонгардец, дел с колдунами не вёл, отказавшись помогать поборникам Тёмного, поэтому муку приходилось закупать через третьи руки, сильно теряя в цене.

– Поговори уж с ним по-свойски, – попросил зеленокожий. – Может, тебя послушает.

Я не собирался никого переубеждать. Куплю у старика муку, не вдаваясь в подробности: зачем ему знать, что он всё-таки продал, вопреки убеждениям, питательную пыль проклятым магам? Уж во мне-то он колдуна точно не заподозрит.

До отъезда я хотел бы повидаться с Витольдом, а потому направил коня в сторону казарм имперского легиона – но не успел даже вывести Ветра на узкую боковую улочку, ведущую к тесной вотчине начальника особых дел.

– Вот ты где, – хлопнул меня по плечу приземистый сослуживец, тотчас подхватывая под локоть. – Ну-ка, на пару слов.

Я не возражал. Мы отошли подальше от безлюдных улиц, пропустили мимо себя отряд городской стражи, отдавшей честь неприметному начальнику, и Витольд буквально впечатал меня в стену, прильнув так, что, не зная бывшего сослуживца, заподозрил бы неладное.

– Сильнейший мёртв, это правда?

Я кивнул.

– Ты уверен? Сам видел? Кто его первым нашёл?

Я ничуть не удивился детальному расспросу: со смертью мастера Грея некому было докладывать Витольду подробности.

– Я.

Лицо начальника особых дел исказилось. Я коротко рассказал о произошедшем, вплоть до того момента, как доложил об этом Деметре, выдернув дочь Сильнейшего посреди ночи из личных покоев. Про остальное умолчал. Витольду уж точно незачем знать, что тепло женского тела сквозь тонкую сорочку я до сих пор чувствовал.

– То есть, – медленно, подбирая слова, уточнил сослуживец, – госпожа Иннара знала о том, что ты стал свидетелем?

– Конечно, – чуть удивился я непонятливости Витольда.

– И ты больше никому…

– Никому. Она сама меня попросила.

Странное выражение, мелькнувшее на лице начальника особых дел, мне не понравилось, но Витольд тут же усмехнулся, выпрямляясь, и качнул головой:

– Такая женщина тебе досталась, капитан! Не упусти!

– Сдурел? – отпихнул я от себя сослуживца. – Не смей, Витольд. Да и… обручена она.

– С кем? – лениво поинтересовался начальник имперского легиона. – С патлатым альдом? Расправь плечи, капитан: это брак по расчёту. Ещё бы бруттам и альдам не объединить здесь свои усилия, чтобы направить их против нас! Сердцем же госпожи Иннары можешь распоряжаться совершенно свободно…

Совсем не понравились мне эти слова. Отпихнув с дороги бывшего сослуживца, отошёл от городской стены, направляясь к воротам.

– Мне плевать, кто тебе теперь вместо Грея принесёт подробный отчёт, – резко бросил я через плечо. – Только это буду не я.

Ответ Витольда заставил меня замереть на месте.

– Грей? Знакомое имя, хотя и мало о чём мне говорит. Ты чего, капитан? Дурманной травы объелся? Грей не наш человек. Я его даже никогда не встречал.

Дорогу к дальним покоям мне указала Дина: бруттский колдун сам приглашал хорошенькую сикирийку к себе – якобы отдать редкие книги. На самом деле всё оказалось куда приземлённее, так что коварный обманщик отделался обширным ожогом от встречи с излюбленной огненной стихией южанки, и кислой миной на попорченном смазливом лице.

В руках я крепко сжимал перевязанный бечёвкой пакет – тот самый, что мне передал перед самой смертью мастер Дамиан. Содержимое я изучил вдоль и поперёк, что нимало не помогло мне в понимании сложных формул с незнакомыми знаками и символами. Несмотря на ущемлённую гордость после разговора с Сильнейшим, не признать его правоты я не мог – сам я действительно не понимал того, что написал некогда лучший маг стонгардских земель. Мне требовалась помощь, но та единственная, кто мог её оказать, сейчас решала такой ворох свалившихся на неё проблем, что я попросту не имел права добавить к ним ещё и свою. Я даже не сказал Деметре о том, что её отец сделал мне прощальный подарок перед скоропостижной смертью.

В конце концов, поправ гордость, я взял драгоценный свёрток в руки и направился к чужой двери, в которую всё не решался постучать. Обратиться больше было не к кому, а его я знал всё же получше остальных. К мастерам Сандре или Йоакиму я не подходил со своей проблемой по той же причине, по какой не трогал Деметру – оба почтенных учителя оказались заняты по горло свалившимися обязанностями. Во всей крепости одни только заезжие альды, казалось, чувствовали себя вполне фривольно, не очень-то утруждая себя ни работой, ни сколь-нибудь полезными для гильдии занятиями.

Наконец я поднял кулак и бахнул в дверь – от неловкости ситуации чуть громче, чем собирался. С той стороны раздался шорох шагов и сдавленные посулы «размазать к Тёмному», но ключ в замке всё же провернулся, и створка приоткрылась ровно настолько, чтобы хозяин кельи высунул в проём бледное лицо.

– Староста! – удивился Люсьен, настороженно зыркая на меня чёрными, как волчьи ягоды, глазами. – Ты чего тут забыл?

– Помощь нужна, – буркнул я, не глядя на брутта.

Люсьен молчал некоторое время, разглядывая моё лицо, затем высунулся чуть больше, заглянул мне за спину, будто ожидая подвоха. Скользнул взглядом по плотному пакету в руках и тотчас распахнул дверь шире.

– Ну, заходи, варвар, – пригласил молодой колдун.

Я шагнул вперёд, мимо не шибко гостеприимного хозяина. Комната бруттского мага оказалась небольшой и заваленной почти под потолок исписанными свитками, пергаментом, старыми перьями и порванными книгами. У входа стоял старый шкаф с реактивами и мутными склянками, затянутый паутиной и слоем толстой, месяцами не вытираемой пыли.

– Запустил немного, – проследив за моим взглядом, хмыкнул Люсьен. – Случается.

Случалось, очевидно, у брутта периодически, поскольку впалые щёки покрывала трёхдневная щетина, а одежду, судя по запаху, молодой колдун не менял уже неделю. Моему появлению Люсьен явно не обрадовался – плюхнулся на жёсткую постель, подобрав под себя ноги, откинулся на подушки, скрестив руки на груди. Приглашения я не ждал: время гордости кончилось, у Олана каждый день на счету.

– Вот, – неловко протянул пакет я. Поскольку брутт не сделал ни малейшего движения, чтобы его принять, то я положил заветные бумаги на стол, отодвинув подальше початую бутылку вина и заплесневевшие кубки. – Мне… перед смертью… мастер Дамиан передал. Магические формулы, схемы… Как снять проклятие с моего сына…

– Снять невозможно, – перебил Люсьен. – Только разрушить, постаравшись при этом не навредить ещё больше.

– Сам я не могу, – мучительно продолжал я, не вслушиваясь в слова брутта, – разобрать, что тут написано. Слишком сложно. Формулы длинные. Деметра занята…

– Да, – снова не дал договорить молодой колдун. – Я в курсе.

– Не знаю, силён ли ты в магии тела, духа и разума…

– Никогда не интересовался, – отрезал Люсьен.

– …но если можешь, посмотри. Вдруг поймёшь, что тут написано. И мне объяснишь. – Презрительное фырканье пропустил мимо ушей, выталкивая из себя слово за словом. – Научишь, как нужно. Это всё, чего я прошу. Ты только… назови свою цену, я…

Люсьен нахмурился, отрицательно качнул головой.

– Цена у меня всегда одна, но с тебя я ничего не возьму, – обрубил он, не глядя в глаза. – И помогать тебе не стану. Прости, варвар – не моё это. Найди лучшего учителя.

Вот и всё; запрос сделан, отказ получен. Я по-прежнему не двигался с места – попросту не знал, куда идти дальше. Мастера Сандра и Йоаким были заняты не меньше, чем Деметра, – к кому обратиться? К юной Эллаэнис? Она-то, кажется, той же степени мастерства, что и Люсьен. Вот только, вспоминая отчуждённое любопытство прекрасной альдки, я не мог, просто не мог заставить себя прийти к нелюди на поклон и получить в ответ презрительный взгляд миндалевидных глаз.

– Ну, чего стоишь? – вздохнул тем временем брутт. – Ступай, варвар, не вовремя ты. Прости, что ли. Я правда не могу.

Минуту в сумрачных покоях царила тишина. Я, попирая все законы чужой территории и собственной раздавленной гордости, стоял на месте, не зная, куда идти. Люсьен в неловкой позе полулежал на своей кровати, разглядывая меня с лёгким удивлением. Затем, будто решившись, потянулся к перевязанному бечёвкой пакету, осторожно перетащил со стола к себе на колени, и медленно, словно нехотя, потянул за узел. Показались первые листы с подробным описанием на бруттском – единственное, что я прочёл и понял без посторонней помощи – и схематические зарисовки первых магических формул.

Молодой колдун углубился в изучение; заблестели чёрные глаза, проснулось в них живое любопытство, дрогнули губы в знакомой усмешке. Я замер каменным истуканом у двери. К тому времени, как Люсьен поднял голову, вскидывая на меня пристальный взгляд, уже не знал, что и думать. Брутту решение, видимо, тоже далось с трудом.

– А почему бы и нет? – глядя сквозь меня, отстранённо спросил он. Взгляд умных глаз наконец встретился с моим, и Люсьен усмехнулся – широко, от души. – По рукам, староста!Разъясню и обучу, чему потребуется. Ха! – молодой колдун вскочил с кровати и широким жестом смёл всё лишнее со стола на пол, бросая на освободившуюся столешницу заветный пакет с магическими схемами и пояснениями. – Видит Тёмный – я ещё буду гордиться тобой, варвар!..

Знакомое покалывание в правой руке и быстрое, как бегущий по дорожке из пороха язык пламени, растущее ощущение острого, болезненного напряжения в плечах, шее, затылке… Больше сдерживаться я не мог: резко разжал пальцы, коротко выдохнул, отпуская стихию. Плотная волна всколыхнулась, ударила по стоявшим передо мной колдунам. Окружавший их щит с успехом треснул, разбиваясь вдребезги, как хрустальный шар. Мастер Йоаким пошатнулся; теплом плеснули ореховые глаза госпожи Иннары; мастер Турраллис нахмурился; Люсьен, заменявший погибшего Грея, самодовольно ухмыльнулся – будто не я, а он прошёл испытание – а мастер Сандра, ничуть не смущаясь, захлопала в пухлые ладоши:

– Прекрасно! Сибранд! Прекрасно! Помнишь, я говорила? Воздух – твоя стихия! Ну, кто прав?!

Я только сдавленно улыбнулся, не отводя глаз от сияющей Деметры. Бруттская колдунья была необыкновенно хороша в день испытаний: чуть раскрасневшаяся, с блестящими глазами, в новой изумрудной мантии, выгодно подчёркивавшей все достоинства невысокой фигуры, она бы ласкала взор ещё больше, не находись при ней светловолосый альд, наблюдавший за невестой издалека.

Рядом с Дейруином находились и его телохранители, Фавиан и Брейгорн, поглядывавшие на адептов стонгардской гильдии с тем же выражением, с каким изучает насекомых деревенская ребятня, – со смесью любопытства и брезгливости. К моему удивлению, к их компании присоединилась и красавица Эллаэнис, – а троица альдов, похоже, совсем не возражала против того, что рядом с ними стоит предательница своего народа, выкравшая сердце земли у законных владельцев. Может, эти тоже… придерживаются человеколюбивых взглядов? Верилось с трудом, но другого объяснения я не находил.

Вначале я не хотел принимать участия в испытании нового круга. На уговоры товарищей по занятиям внимания не обращал, а вот веское слово моего личного учителя неожиданным образом повлияло.

– Что тебе терять? – едко поинтересовался Люсьен, когда я упомянул о своих сомнениях. – Боишься себя уронить в глазах Деметры? Расслабься, она и так всё о тебе знает. А если не попробуешь, то тем более уважать не будет! Или перед красавчиком Арком стесняешься? – вдруг проницательно заметил брутт. – Заканчивай со своими враждебными взглядами, староста! Дейруин не слепой, видит не хуже, чем я. И поверь, тебе не нужен такой враг, как он. Так что расслабь плечи и дыши носом! Представь… ну не знаю, представь, что он уже мёртв! Тебе ли бояться мертвецов… капитан?

На этом слове Люсьен будто споткнулся, но я не проверял своих подозрений, хотя так ко мне обращались только знакомые легионеры. Поверить в то, что брутт имел какое-то отношение к имперскому легиону или к отделу особых дел, я отчего-то никак не мог.

Учитель из Люсьена получился неплохой. Молодой колдун растолковывал простейшие принципы магии тела и разума нетерпеливо, объясняя это собственным безразличием к этой сфере искусств, притом достаточно жёстко, но на удивление доходчиво: я почти не переспрашивал. Походя Люсьен разжёвывал мне упущенные моменты магии тьмы и света, прояснял некоторые элементы магии стихий и, кажется, сам увлёкся моим обучением. О какой-либо ответной благодарности брутт, хмурясь, велел не заикаться, и я оставил этот вопрос: Дух знает, что там творилось внутри у мрачного, ершистого и переменчивого, как погода, молодого колдуна.

Лето минуло незаметно – впервые на моей памяти. Обыкновенно короткие тёплые месяцы я проводил за работой – сбор урожая, заготовки на зиму, тихие вечера и радостные детские голоса на улице – теперь же я попросту не обратил внимания ни на распустившиеся во внутреннем саду крепости яркие бутоны, ни на весёлые горные ручьи унтерхолдского ущелья, ни на весёлое солнце, выглянувшее из-за серых весенних туч. Копошение земледелов в долине и ожившие торговые пути у подножия гор вызывали лишь отстранённый интерес: все эти люди там, внизу – зачем живут? Ради чего стараются? Столько суеты – так непривычно для Стонгарда… Приходу осенних холодов даже порадовался, с новой силой вгрызаясь в обрывки знаний, которые щедро бросал мне Люсьен, и которые дарили мастера Сандра, Йоаким и Турраллис. Деметра всё реже проводила столь необходимые занятия по магии тела, духа и разума, но из всех адептов я один не возмущался таким положением дел. Я – понимал. То, о чём думают остальные, меня не касалось.

Наконец магический ритуал, описанный Сильнейшим в бумагах, был тщательным образом расшифрован и изложен Люсьеном в доступном виде. Под строгим присмотром своего невольного учителя я даже воспроизвёл его несколько раз – и всегда неудачно. Брутт только плечами пожимал, но добивать меня едкими шутками не стал, проронил только, что нужно попрактиковаться, и у меня непременно получится.

– Должно, – веско добавлял Люсьен, критически оглядывая меня с ног до головы. – Ты заметно вырос за это время, варвар. Знаешь ведь – врать ради тебя не стану. Не вороти нос от испытания – запишись, пока не поздно. В алхимии твои успехи и без меня превосходны, мастеру Сандре ты нравишься, за Деметру помолчу, а старик Йоаким не помеха, да и с магией воздуха у него неважно – пробьёшь его защиту на раз! Верь мне, варвар, а ещё лучше – верь в свои силы! Мне ли тебя учить, мордоворот стонгардский? – возмутился наконец Люсьен, заканчивая вдохновляющую речь.

Похвала из уст человека, который без понуждения никому доброго слова не скажет, много значит. Я согласился.

Готовился к испытаниям практически в одиночку, время от времени заглядывая к Люсьену за советом, и поначалу ни на что не надеялся – только на то, чтобы не опозориться так уж сильно. Не хотелось быть первым с конца, а потому я напрягал последние силы, чтобы выдавить из себя всё, на что способен. И к удивлению собственному и окружающих, у меня это получилось.

– Уважаемые мастера, – обратилась к учителям Деметра, одарив меня напоследок взглядом, от которого усталый орёл внутри меня вновь гордо раскинул крылья, – я жду от вас слова. Кто первый?

– Да. Да, конечно! Юноша хорош, – быстро заговорила мастер Сандра, взмахнув пухлой рукой. Внешность обманчива: я видел, как, испытывая магов второго и третьего круга, пожилая женщина одним щелчком пальцев останавливала ледяные волны, бушующие стихии и огненные смерчи. – Нет, ну правда! За полгода… такой результат. А ведь способностей нет. Совсем почти нет! Когда пришёл, помнишь? Каким он был. А теперь! Не иначе, занимался с ним кто, – тут глаза мастера стихий безошибочно остановились на Люсьене, и молодой брутт неловко усмехнулся, пожимая плечами.

– У меня вопросов тоже нет, – подтвердил мастер Йоаким, с тревогой поглядывая на мрачного, как туча, Турраллиса. – Старается человек, да и владение магией воздуха поражает…

– Он – стонгардец! – и впрямь не выдержал старый альд, сжимая кулаки. – С каких пор чистоту магических искусств дозволено осквернять дурной кровью? Если и научатся чему, то, как звери, используют это лишь во вред! Стонгардец-маг – позор!

– Для магов или для стонгардцев? – со странной улыбкой уточнила Деметра. – Мастер Турраллис, право, здесь не место для обсуждения наших взглядов. Что вы думаете о Сибранде? Помимо того, что он стонгардец и магом быть не должен?

В старом альде, похоже, чувство справедливости боролось с личными предпочтениями, – но к чести Турралиса, первое победило.

– Алхимик из него неплохой, – буркнул он. – На пару с толстяком – лучшие на первом круге.

– Вот и отлично, – улыбка Деметры стала совсем искренней. – Люсьен! Есть, что добавить?

Молодой колдун глянул на меня и ухмыльнулся, перебрасывая неизменный посох из одной руки в другую.

– А почему бы и нет? – ожидаемо поинтересовался он. – Мы ещё будем гордиться им!

За спиной кто-то несдержанно поперхнулся воздухом, – мельком обернувшись, разглядел за магическим барьером компанию Айлина. Успешно прошедшие испытание, теперь уже маги третьего круга едва не приплясывали от восторга, подбадривая меня жестами и яркими вспышками магических светлячков. На душе потеплело: всё-таки здесь, среди колдунов, я повстречал товарищей не хуже старых легионеров, дороги с которыми, как показала жизнь, всё же разошлись. С бывшим соратником, а теперь начальником имперского легиона Витольдом отношения за короткий срок скатились от крепкой дружбы до отстранённой неприязни; с юными магами получилось с точностью наоборот. Приятно осознавать, что я для новых знакомых тоже не пустое место.

– И у меня вопросов нет, – негромко добавила Деметра, поворачиваясь ко мне. Взгляд потемневших глаз вдруг стал грустным и серьёзным. – Люсьен сообщил мне о том, какую работу вы проделали в области магии тела, духа и разума. Поскольку задание перед смертью тебе дал сам Сильнейший, то не думаю, что у меня получилось бы проверить твои знания лучше, чем это сделал он. Я… искренне желаю тебе удачи на выбранном пути, Сибранд. Хотела бы пожелать также не останавливался на достигнутом, но оставляю это… на твоё усмотрение. Мы, к сожалению, далеко не всегда хозяева своих судеб.

Дочь мастера Дамиана отвернулась прежде, чем я распознал тяжёлое выражение, мелькнувшее в глубине тёмных глаз. Отчего же ты не вольна распоряжаться собой, госпожа? Великий Дух, если бы… если бы ты только… доверилась мне! Ни холёный альд, ни его приспешники не помеха! В чём же тогда дело?

Я расправил плечи, готовясь принять в себя магический поток. Как это происходило с предыдущими адептами, успешно прошедшими испытание нового круга, я уже видел. Что они при этом чувствуют – не знал. Поэтому, когда стоявшие передо мной мастера воздели руки в едином порыве и начали скороговорку древнего обряда, я мысленно перебирал в уме все молитвы Великому Духу, какие знал. И священный символ, который я до сих пор так ни разу и не снял с груди, вдруг показался слишком тяжёлым, обжигающе горячим под плотной рубашкой. Адепты и мастера гильдии давно достали зимние плащи и тёплые одежды – мне всё ещё не требовалось ни того, ни другого. Горные вершины уже замело снегом, и свистел в ушах ветер здесь, в крепости, но в низинах кожу ласкала освежающая прохлада, и я не торопился погружаться в стонгардскую зиму: успею ещё пропотеть в меховых куртках да тёплых штанах.

– Твою мать!.. – донеслось до меня раздражённое, и тут только я очнулся: магический обряд нового круга, столь успешно проделанный уважаемыми мастерами сегодня уже пару десятков раз, вдруг разорвался с громким хлопком – до меня не докатилась даже первая волна колдовского потока.

Люсьен прижимал к груди обе руки, согнувшись пополам; мастер Сандра, кривясь, сдавливала ладонями виски; Турраллис ругался в голос на альдском, старый мастер Йоаким, охая, растирал вдруг покрасневшее лицо онемевшими ладонями, а Деметра, зажмурившись, отвернулась, скрывая змеёй скользнувшую по лицу судорогу. Я увидел несколько крупных слёз, выбившихся из-под коротких ресниц – от боли, не иначе – и бездумно шагнул вперёд.

– Госпожа… – начал несмело.

– Варвар! – морщась, крикнул Люсьен, нимало не смущаясь чужими ушами. – Ты какого… Тёмного… побрякушку с груди не снял? Чуть не поубивал нас к… бездне!

Молодой колдун явно сдерживался в выражениях, но на лицах мастеров я читал ничем не скрываемое неодобрение: даже всегда приветливая мастер Сандра хмурилась, кусая губы. Мне стало совестно: сорвал обряд, причинил боль участвовавшим в нём колдунам, и в результате так и остался… на первом кругу. Всё не как у людей!

– Это моя вина, – всё ещё жмурясь, прошептала Деметра. – Я не предупредила… Сибранд, – позвала дочь Сильнейшего, не открывая глаз, – ты можешь колдовать, не снимая символа своей веры, но когда над тобой проводится обряд высшей степени магии… он мешает. И очень сильно, – добавила Деметра, оборачиваясь наконец ко мне.

Должно быть, от непомерных усилий сосуды в глазах лопнули, так что выглядела госпожа Иннара так, будто провела в слезах не одну ночь. Теперь она как никогда напоминала ту, которая тащила меня из реки – самую прекрасную в мире женщину с добрым, нежным, но отчего-то заплаканным лицом…

Бездумно, как во сне, я поднял руку – и только когда мои пальцы коснулись бледной кожи изумлённой бруттки, очнулся. Неловко убрал упавшую ей на глаза прядь волос и выдавил:

– Прости, госпожа.

Шагнул назад, не отрывая глаз от вспыхнувшей колдуньи, и молча потянул шнуровку рубахи, доставая из-под плотной ткани крепкую цепь со священным символом. Прости и ты, Великий Дух! Видишь – не ради выгоды тебя предаю, не ради алчной жажды превосходства… глотну тёмной энергии ещё немного, чтобы бить врага его же оружием…

Поднявшей голову совести наступил каблуком на самую макушку, зарывая её носом поглубже в землю. Поздно сомневаться! Стянул с шеи цепочку, сжал в кулаке священный знак, скрывая от чужих глаз. Презрительные взгляды альдов спиной чувствовал; напряжение в рядах адептов – тоже.

– Брось, – каркнул мастер Турраллис, кривясь, как при виде гадины. – Пока он в твоей руке, это всё ещё мешает!

Деметра неуверенно глянула по сторонам: адепты находились за магическим барьером, а среди альдов, находившихся внутри – мастера приветствовали их, как почётных гостей – не нашлось никого, кто бы согласился приглядеть за святым символом на время обряда.

– Да на землю положи, – посоветовал Люсьен, поднимая уроненный посох. – Делов-то.

На землю? Даже если я поступился собственной верой, это не значит, что я потерял последнее к ней уважение! Злость плеснула краску в лицо, застелила взор багровой пеленой. Не сдерживаемая более священным символом колдовская сила поднялась изнутри, наполняя тело знакомым и ненавистным зудом. Будто тысячи пчёл забрались под кожу, и вот-вот выпустят свои жала…

Не глядя, отвёл свободную руку в сторону, выплюнул сквозь зубы заклинание земли, проворачивая кисть. Почувствовал, как стихия наполняет ладонь – ещё незримая, но уже покорная – и медленно потянул её вверх, призывая подняться вслед за движением. И мёрзлая, припорошенная первым снегом каменистая земля подчинилась. Дрогнула под ногами, вздымаясь вверх столбом, и со стоном вытянулась в приземистый холм – мне почти по пояс. Стараясь не смотреть по сторонам, осторожно повесил цепь на каменный осколок, подвесив символ в воздухе, и отошёл подальше, чтобы не задел его магический поток колдовского обряда.

Люсьен хмыкнул, скрывая мрачный огонь в чёрных, как бездна, глазах.

– Талант! Разве нет? – всплеснула руками мастер Сандра. – С землёю как управляется! Не хуже воздуха! Почему скрывал? Такая мощь! И куда девается? Так-то не разглядишь. Глубоко сидит искра! Верно говорю?

– Верно, – задумчиво подтвердила Деметра. – Я тоже не сразу разглядела…

– А всего-то требовалось – вышвырнуть побрякушку! – хмуро усмехнулся Люсьен. – Как оковы скинул… Ну что, за дело? – поинтересовался молодой колдун у мастеров. – Там нас ещё пятеро претендентов дожидаются…

Я вдохнул поглубже, расслабляя будто судорогой сведённые плечи. Без всякой защиты перед ними стою! Впрочем, остальных адептов как-то Дух миловал…

И снова приглушённые голоса мастеров, короткие разряды, пробегающие по воздетым к небу ладоням, – и плотная волна сжатого воздуха, толкнувшая меня в грудь. Глотнул – и неожиданно едва не подавился, таким густым и холодным оказался невидимый поток. По капле просочился в горло, растёкся по жилам, колючими искрами взрываясь в крови. И затих, свернувшись опасной гадиной на дне души. Я его чувствовал: дай волю – сожрёт изнутри, развернёт все тридцать три кольца, превратит мир в пепелище. Оковы? Вовсе нет. Скорее, барьер…

– Приветствую тебя, Сибранд, маг второго круга, – первым произнёс мастер Йоаким. Голос старого мага оказался внезапно громким, раскатистым. – Опробуй новые силы!

Я нехотя тряхнул рукой, чувствуя, как охотно вспыхивает на пальцах весёлый разряд; одной рукой раскрутил и выпустил в небо привычный до ломоты в зубах электрический шар. Сплюнул огненное заклинание – плеснули во все стороны рыжие языки, расстелились под ногами отпрянувших мастеров. Вообще-то я хотел выстроить вокруг себя огненную стену, как показывала нам мастер Сандра, но непослушная стихия даже сейчас отказывалась мне служить. Торопливо воздел руки, опуская их ладонями вниз – и сорвавшиеся из воздуха тонкие водяные струи с лёгким шипением затушили слабое пламя. Стихия земли далась ещё проще: подцепив пальцами священный символ, вторую руку положил на каменный выступ Вдохнул поглубже и немного нажал, выговаривая нужные слова на старобруттском уже с усилием. Твердь с неохотой подчинилась, опадая россыпью камней и глины на серебристо-белую землю.

– Браво, юноша! Браво! – удовлетворённо закивала мастер Сандра. – Пре-вос-ход-но! Как я рада! Маг второго круга!..

– Я тоже рад, – раздался за спиной холодный голос. – Убийство новичка стало бы позором для рода. А не бросить вызов я просто не могу.

Лица мастеров застыли, будто причудливые маски: мелькнувший интерес у Люсьена, тревога у Деметры, изумление напополам с ожиданием у мастеров Йоакима и Турралиса. Я развернулся, рассматривая Аркуэнона Дейруина без особого восторга. Чем серокожего так задело моё испытание? Или… его результат?

– Прости, что прерываю, дражайшая Деметра, – продолжал между тем альд, глядя не на невесту – на меня. – Но этот… человек касался тебя. На глазах у всех. Согласно обычаям моего народа…

– Духа ради, Арк, перестань, – поморщилась госпожа Иннара, бросая быстрый взгляд на замерших за преградой адептов. – Не время и не место.

– Не вижу проблем, – так же отстранённо ответил Дейруин, коротко махнув рукой. Мгновенно призрачный барьер, отделявший мастеров и испытуемых от прочих адептов, покрылся густой болотной ряской, куполом скрывая нас от глаз и – мог даже поспорить – ушей оставшихся за преградой. – Теперь в свидетелях лишь мои товарищи и… уважаемые мастера.

– Арк! – уже не сдерживаясь, крикнула Деметра. – Ты в своём уме? Маг второго круга или нет, Сибранд по-прежнему слабее тебя! Много ли чести тебе победить его в магическом поединке? И… чего ради?!

– Кого, – с лёгкой улыбкой, от которой повеяло холодом, как из горного ущелья, отвечал Дейруин. – Со смертью мастера Дамиана за тебя отвечаю я. Так было оговорено с твоим отцом…

– Моим отцом! – лицо Деметры исказилось от ярости и боли. – Лицемер!..

Она не прибавила ничего больше, оборвав себя на полуслове, но я внезапно понял, насколько одинокой чувствовала себя госпожа Иннара во вверенной ей крепости – одна против всех, в хитросплетении заговоров и кровавых убийств. Понял я и ещё кое-что: если Деметра подозревала, что жених виновен в смерти Сильнейшего, и при том мирилась с его присутствием, значит, на кону стояло нечто больше, чем собственная честь. И бросить крепость, оставив её на растерзание новым владельцам, бруттская колдунья отчего-то никак не могла…

Всё это вихрем пронеслось в моей голове, пока светловолосый альд увещевал разъярённую невесту на родном языке, а Деметра заслоняла меня собой, подстёгивая жениха колкими фразами.

– Маг пятого круга против новичка второго, – презрительно скривилась колдунья, – равная расстановка сил, ничего не скажешь!

– Никто и не говорит про магический поединок, – пожал плечами Дейруин, отчего тёплый плащ колыхнулся волной, открывая взору длинные ножны у пояса. – Более того, человек может использовать свою магию в каком угодно виде – даю слово, я не отвечу тем же. Вся моя магия будет направлена исключительно на защиту.

– Арк, – вновь начала колдунья, но я мягко отстранил низкорослую бруттку, встречаясь с альдом взглядом.

Тот был достаточно высок даже для своего народа, но всё равно уступал мне в росте, массе и, вероятно, физической силе тоже. Худой и жилистый, он казался достаточно искусным в воинском мастерстве, судя по осанке и повадкам. Передо мной стоял действительно достойный противник, хотя и не самый опасный из тех, которых я встречал.

– Я, конечно, уступлю просьбе возлюбленной невесты, – чётко и раздельно проговорил Дейруин, глядя мне в глаза, – если человек принесёт свои извинения… и попросит прощения так, как это положено у моего народа.

Я усмехнулся, качнув головой. Самоуверенность сгубила не одного талантливого воина – погубит и не менее талантливого мага. Не отрывая глаз от соперника, повесил обратно на грудь священный символ – не в руках же держать – и разлепил наконец губы:

– Я готов.

Альд переспрашивать не стал: готовность мою назвать миролюбивой не смог бы даже милосердный Дух. Впрочем, Дейруин не слишком удивился: явно не рассчитывал на то, что и впрямь начну раскланиваться и просить прощения за то, что тронул его невесту. Видит Дух – тронул бы ещё раз. Так что, вероятно, оскорблённая гордость ревнивого жениха была вполне оправданной…

– Отойди, дорогая Деметра, – попросил альд.

– Дейруин, – с силой выговорила дочь Сильнейшего, закусывая губу.

      Аркуэнон внезапно улыбнулся – почти искренне, как мне показалось.

– День испытаний нового круга, – проговорил он, – должен орошаться жертвенной кровью. Жаль, что бруттские обычаи так изменились со временем – сказывается влияние диких стонгардских племён и сикирийской безалаберности.

После этих слов очень захотелось врезать длинноволосому; едва сдержался. Диких племён! Да история Стонгарда самая древняя среди человеческих народов!..

Увлёкшись мысленным противостоянием с соперником, не сразу почувствовал, как в ладонь скользнули тонкие пальцы – и тотчас её торопливо покинули, оставляя в сжатом кулаке тонкий обод незамысловатого перстня. Деметра уже отошла, так что смотреть ей вслед я не стал, постаравшись незаметно надеть на палец подсунутое ею кольцо. Едва налезло на мизинец, да и то натянулось не до конца. Госпоже Иннаре я верил; если она посчитала, что мне это необходимо…

– Удачи, варвар! – раздался позади голос Люсьена, тотчас похороненный под шиканьем мастера Сандры.

– Я могу поделиться с человеком оружием, – предложил тем временем альд, пока я неспешно мерил шагами арену.

В одном её конце находились мастера гильдии, в другом – Эллаэнис с заезжими альдами Фавианом и Брейгорном, тенью следовавшими за Дейруином, куда бы тот ни шёл. Именно в их сторону, стараясь не упускать альда из виду, я и перемещался – неторопливо, плавно, чтобы не отпугнуть раньше времени.

– Нелюдь может не беспокоиться, – ответил я на родном языке, – я найду себе.

Кажется, приземистый Брейгорн понял раньше, но я оказался всё же быстрее – пальцы сомкнулись на рукоятях длинных альдских клинков, и я вырвал их из ножен резко, порывисто, тотчас разворачиваясь к обезоруженным нелюдям спиной. Ненавидящие взгляды чувствовал кожей, но ни один из телохранителей не выразил возмущения вслух – вряд ли от стыда, скорее из почтения к своему предводителю, которому всецело принадлежала честь обагрить моей кровью день испытаний.

Тень уважения, которая мелькнула у меня в ответ на кажущееся благородство Дейруина, тотчас пропала: кожаный доспех, с которым Аркуэнон почти не расставался, он так и не снял. Хвала Духу! Теперь-то я точно не стану сдерживать свой удар. Правда, я сам остался перед ним в одной рубашке…

Альдские клинки оказались слишком лёгкими для моей руки, с неудобными короткими рукоятями. Парные, как носят нелюди, молниеносные, острее бритвы и прочнее знаменитой сикирийской стали, мне они не подходили совершенно, но выбирать не приходилось.

– Нападай, человек, – милостиво разрешил Аркуэнон, расстёгивая крепкую брошь своего плаща. Тот упал на мёрзлую землю, а мой противник уже потянул из-за пояса длинный клинок. Рядом в ножнах висел кинжал с раздвоенным острием – опасная вещь в руках опытного воина, каким Дейруин, без сомнения, являлся. Такой кинжал хорош и в качестве щита – отбить падающий клинок, провернуть в другую сторону, обнажая защиту противника – и как опаснейшее оружие: попадёт в плоть, порвёт в клочья.

– Нет.

Я и вправду не хотел нападать первым – не я пригласил на бой, не мне и запевать. Кроме того, положа руку на сердце, у него имелись причины для вызова. Понравилось бы мне, если бы кто тронул мою Орлу? Да свернул бы челюсть за единственный взгляд, чтоб неповадно было!

Собственно, я мог даже извиниться – диадема бы со лба не упала – но уж больно хотелось врезать самоуверенному альду. От души, не скупясь.

Пожалуй, что планы Аркуэнона отличались от моих: он хотел моей крови, причём до последней капли. По законам его народа это даже не считалось убийством. Ведь я всего лишь человек. Стонгардец. Низший сорт…

Дейруин не шутил: первый же взмах рукой, рубящий удар, который не оставил бы шансов, достигнув цели, сразу поведал о серьёзности намерений. Что ж, я играться тоже не собирался, – но и встречаться с чужим клинком не спешил, проверяя длительность реакции противника. Моя выдержка пришлась не по душе альду: дёрнув щекой, пошёл в атаку.

Я больше уклонялся, время от времени отмахиваясь клинком – всё ещё не понимал, что в холёном альде меня напрягало больше всего. Выверенность движений говорила о немалом опыте, твёрдость взгляда – о том, что не сомневается в победе. Зато пролегшая между глаз складка выдавала слабину – что-то беспокоило светловолосого нелюдя, и это могло сыграть на руку.

Зрачки серокожего расширились, и он сплюнул короткое слово сквозь зубы. Поначалу не понял, но, в тот же миг поскользнувшись на внезапно покрывшейся льдом земле, поразился вероломству заезжего альда: ведь обещал без магии!..

А потом мысли закончились. Падая спиной на ледяную корку, успел отмахнуться электрическим разрядом, но поплатился утраченным мечом – Аркуэнон тотчас поддел его сапогом, отбрасывая прочь. Клинок во второй руке тотчас встретился с обрушившимся сверху кинжалом – и когда только проклятый нелюдь выхватить успел – а я, провернувшись на ледяной земле, подбил самоуверенного альда под лодыжки. Тот рухнул рядом; я тотчас навалился сверху и перехватил его запястья, не давая воспользоваться ни мечом, ни кинжалом.

Зло дёрнувшись, Дейруин воспользовался единственным, до чего пока не дошли мои руки: горлом. Шипящие альдские слова вырвались наружу, и в лицо мне дохнула огненная смерть: адское пламя обожгло, но дикую боль я всё же стерпел, выворачивая в ответ запястья противника так, что тот попросту не удержался – закричал в голос, как только затрещала кость. Меч и кинжал рухнули на землю, а я отпустил потемневшие руки противника – кажется, всё-таки сломал – и двинул по холёной морде коротко, без размаха. Тёмная кровь брызнула из рассечённой губы на землю, а я, не медля, обхватил ладонями его голову. Теперь – всего один удар – затылком о ледяной настил…

– Сибранд!..

Далёкий и такой знакомый голос; багряная пелена спала с глаз, я замешкался, а в следующий миг отлетел от поверженного противника прочь, рухнув на землю в нескольких шагах от отпрянувших мастеров. Дейруину не требовались руки, чтобы управлять стихиями и тёмной энергией: одного его слова хватило, чтобы швырнуть меня прочь. Перекатившись, тотчас вскочил на ноги, сжимая кулаки. Электрический зуд пробежал по ладоням, накапливаясь на кончиках пальцев, но в тот же миг кто-то дёрнул меня за локоть, – и разряды ушли в каменистую землю. Такой шанс – покончить с беловолосым альдом раз и навсегда! – пропал втуне.

– Угомонись, варвар! – испуганно попросил Люсьен. – С ума сошёл? Гробить почётных гостей у всех на глазах! Разберись с ним по-тихому, если хочешь, но вот так… не ожидал, староста, совсем не ожидал! – добавил молодой брутт с, как мне показалось, изрядной долей уважения.

Только сейчас я услышал собственное сбитое дыхание. Проведя рукой по лицу, разглядел на ладони кровавые следы: проклятый альд испоганил лицо огненным дыханием, так что я теперь не знал, на кого стал похож. Госпожа Иннара метнулась тем временем к поднявшемуся на ноги Дейруину, и я нахмурился, отводя глаза: невеста обязана первым делом врачевать жениха, а не его противника.

– А я-то думал, как ты после пламенного дыхания выжил, – хмыкнул тем временем за спиной Люсьен. – Колечко ведь какое интересное! Я такой перстенёк у госпожи Иннары как-то раз видел – защита от огненной стихии. Ещё бы! Кому, как не ей, знать, чем чаще всего пользуется уважаемый Арк…

– Конечно, Аркуэнон не пользовался атакующей магией, – донёсся до меня возбуждённый голос. – Но ведь защитной-то ему ничто не мешало…

– Удивительно! Маг второго круга. Второго!

– Маг, может, и второго, зато воин – самого высокого…

– Как неосмотрительно со стороны Аркуэнона – идти в контактный бой со стонгардцем! Конечно, этот варвар тут же подмял его под себя – ох, зря Дейруин пошёл на сближение!

Я вспыхнул: ну разве что ставок не делали! Мастера Йоаким, Турраллис и Сандра совершенно не смущались, даже голосов не понижали, обсуждая наши с Дейруином достоинства. Даже захотелось снова в бой – только бы не слушать праздных пересудов.

– Расслабься, – снова шепнул в спину молодой брутт. – Деметра не позволит ни тебе, ни ему возобновить поединок. Больше нет. В первый раз она подчинилась воле жениха… да расслабься, говорю! Госпожа Иннара сама разберётся.

– Надеюсь, ты доволен, Арк, – не то грустно, не то сердито выговаривала жениху Деметра, – день испытаний орошён кровью! К сожалению, только твоей. О, нет, не переживай: ты тоже задел Сибранда. Сложно промахнуться с такого расстояния! Духа ради, Арк, ну что за ребячество! Прошу тебя, не делай так больше…

Сердце кольнуло отравленной иглой, когда я увидел, как Дейруин привлекает невесту к себе. Теперь-то, с растрёпанными волосами, стремительно опухающей губой и неестественно вывернутой рукой, он уже не казался бельмом на глазу среди довольно потрёпанных колдунов гильдии, но легче от этого не становилось. Альд никуда не делся, Деметра Иннара по-прежнему принадлежала ему.

Рассердившись сам на себя за глупые мысли – о чём думаю, Великий Дух! – я решительно стряхнул цепкие пальцы Люсьена и направился к бывшему противнику. Хотя… отчего бывшему?

– Прости, нелюдь, – вроде как извинился я, старательно не замечая, как поспешно отстраняется от него Деметра. – Нехорошо это – чужую женщину трогать.

В тёмно-серых глазах альда мелькнуло удивление; Аркуэнон Дейруин даже приоткрыл рот, но ответить не успел: я развернулся, подошёл к мастерам и неловко поклонился – так, как это делали до меня прошедшие испытание адепты. Так же молча отошёл к магическому барьеру, за которым уже наверняка сходили с ума от любопытства мои товарищи. Мутная ряска стремительно таяла, а вслед за ней теряла свою силу и колдовская преграда.

– Дождись конца испытаний, – дружески посоветовал Люсьен, когда я ступил за черту.

Внутрь шагнул следующий адепт, нерешительно озираясь – должно быть, неизбежная суматоха после нашей с Дейруином битвы не могла не броситься в глаза – и преграда вновь заблестела серебристыми бликами, намертво отделяя нас от мастеров, испытуемого и почётных гостей.

– Что там с альдом? – страшным шёпотом поинтересовался Бруно, змеёй выскользнув из-за спины. С другой стороны ко мне почти прилипла Зорана, с сожалением разглядывая обширный ожог на лице и шее. Рубашка тоже пострадала, что оказалось особенно досадно – целое состояние отдал за добрую ткань.

– Ничего, – ответил я, когда вокруг меня сбилась целая толпа народу. За мучениями испытуемого, против обыкновения, уже никто не наблюдал. – Повздорили.

– Оно и видно, – фыркнул Айлин. – У тебя полрожи сгорело, а у серокожего челюсть набекрень, и клешня навыворот.

– Так кто кого? – не выдержал Войко, придвинувшись поближе, отчего стиснутая Зорана возмущённо пискнула, отпихнувшись локтем.

– Никто никого, – воззвала к порядку Дина, маг теперь уже третьего круга. – Уверена, госпожа Иннара остановила бой, как только смогла. Верно, Сибранд?

– Можно и так сказать, – подумав, согласился я.

Разочарованная толпа тотчас растеклась вдоль барьера, а я следил только за одной фигурой внутри магического купола. Мастера уже заняли свои позиции, альды, подобрав и попрятав оружие, хмуро наблюдали за знакомым ритуалом, и среди них, морщась от боли, стоял Аркуэнон Дейруин. Сломанную руку держал на весу, время от времени вытирая второй выбивавшуюся из лопнувшей губы кровь. Эллаэнис поглядывала на жениха госпожи Иннары тревожно и пристально: впору и Деметре вызывать прекрасную альдку на поединок! Впрочем, внутри купола никто не произносил лишних слов. На Дейруина тоже старались не смотреть: уязвлённое самолюбие легче всего уколоть сочувственным взглядом. Поэтому альда предоставили самому себе, хотя скула его и челюсть стремительно опухали: хоть Деметра и подлечила жениха наспех, но наверняка займётся им всецело, только когда закончатся все испытания. Пока что госпожа Иннара быстро и сосредоточенно выполняла свою работу.

Ритуал прошли не все, но таковых оказались единицы. По крайней мере, мои товарищи – Мартин, Бруно, Дина и Зорана – взяли новый круг с блеском, так же, как и компания Айлина. Теперь магов высших кругов в гильдии оказалось значительно больше, чем новичков, и ряды последних пополнять никто не планировал – крепость магов в Стонгарде переживала не лучшие времена. Без Сильнейшего, с редеющими рядами мастеров, отсутствием поддержки бруттов-основателей и стонгардцев, которые терпеть не могли колдунов… На месте Деметры я бы уже махнул рукой на несбывшиеся надежды.

– Сибранд, ты с нами? – нетерпеливо дёрнула за рукав Зорана.

– Куда? – очнулся я, отрывая взгляд от женской фигуры за барьером.

– Отмечаем новый круг, идём в Унтерхолд! – поразилась моему неведению юная сикирийка. – Гуляем, Сибранд! Госпожа Иннара позволила, только пригрозила найти и уничтожить каждого, кто сболтнёт хоть одно заклинание в городских стенах…

– Идём! Даже Дина идёт, – настойчиво позвала Зорана, и Бруно за её спиной согласно закивал.

– Идём, – бездумно согласился я, уже забывая, о чём речь.

Последующие испытания прошли очень быстро: уставшие мастера спешили, проверяя адептов уже не так тщательно, как предыдущих. Наконец барьер упал, и госпожа Иннара коротко поздравила магов нового круга, попросив зайти к ней тех, кто покидал гильдию.

– Имеют право, – шепнул Бруно. – В гильдии находятся добровольно, но если покидают – то обычно навсегда.

– Как ты? – обратилась вдруг ко мне Деметра. – Сибранд?

– Прекрасно, госпожа, – отвечал я.

Бруттская колдунья помедлила немного, очевидно, сопоставляя ответ и обожжённое лицо, затем нахмурилась и отвернулась. Подоспевший альд подал невесте здоровую руку, и они возглавили процессию направлявшихся обратно в крепость. За ними потянулись мастера и адепты; я оказался последним в колонне.

– Не расстраивайся, варвар, – почти сочувственно проговорил Люсьен, задержавшись, чтобы поравняться со мной. – Больно на тебя смотреть. Да не любит она его, зуб даю! Ну, не свой, конечно… И Дейруин не фонтанирует пылкой страстью, как видишь! Хотя на фоне последних событий взглянул, пожалуй, на невесту повнимательней… Есть договорённости, – уже серьёзней продолжил молодой брутт, понижая голос, – которые оба хотят соблюсти. Ходят слухи, что Дейруин станет новым Сильнейшим. Сам подумай, староста: разве может госпожа Иннара его оставить? Ведь это значит – бросить дело всей своей жизни! Она с отцом выбивала эту крепость у Императора Давена и наместника Вилмара, обустраивала и созывала мастеров, ездила по землям, собирая всякий сброд в ученики… Дорого ей это место, понимаешь?

Я понимал. Кто-то в Совете решил, что дочь Сильнейшего недостаточно хороша, чтобы занять место отца… а может, не так угодна, как Аркуэнон? Слепцы! Куда вас заведёт опасная дружба с альдами? Трижды безумны те, кто забывает историю!

– Показательное объединение альдской и бруттской знатей, – медленно проговорил я, буравя взглядом спины впереди идущих. – Надолго ли? Стоит ли того?

– Только время покажет, – пожал плечами молодой колдун, удивлённый моей реакцией. – А ты хорош! – добавил он внезапно. – Думаю, сердце воздуха раздуло в тебе слабую искру, так что теперь с его стихией ты дружишь. Но и остальные подчиняются тебе тоже! Правду говорят про стонгардские самородки… Гулять в Унтерхолд идёшь? – неожиданно поинтересовался Люсьен, оборвав мысль на полуслове. – Я с тобой, друг мой варвар!

– Его-то ты зачем притащил? – хмуро поинтересовался Мартин, как только Люсьен, пошатываясь, отошёл к стойке. Первоначальная цель сдвинулась с кончика стрелы, как только в пределы видимости молодого брутта попала хорошенькая помощница харчевника, беззаботной птицей вспорхнувшая к смазливому посетителю. Люсьен, отчаявшийся получить свою долю внимания от прекрасной Дины, от женской ласки прочих прелестниц отказываться не спешил. – Он не из адептов! Здесь – только те, кто прошёл испытание нового круга!

Я бросил взгляд в сторону. Шумная компания магов гильдии заполонила всю харчевню, вытеснив обычных посетителей, – но, на удивление, никто не жаловался и не выяснял отношений. Молодые колдуны влились в городскую суету пугающе незаметно, а взгляды, которые бросали на них теперь уже редкие посетители, были хотя и пристальными, но лишёнными всякой враждебности. Мне показалось, что я видел мелькнувший серый плащ начальника имперского легиона, но Витольд не стал бы говорить со мной на людях, а я и не искал встречи.

– Почему не из адептов? – медленно поинтересовался я. – Люсьен числится…

– Не прикидывайся! – тотчас прошипел земляк, нависая надо мной почти угрожающе. – Ты – ты лично – знаешь, какой у него круг? Кто-нибудь вообще знает?!

– Деметра, – так же медленно отвечал я. Вино ударило в голову, слова выходили с трудом, нехотя.

– А я – не знаю! – зашипел Мартин. – И ты не знаешь, с кем связался! Ладно бегал к нему за советами, а тут потащил с нами!..

Я наконец перевёл взгляд на толстого юношу, впервые пожалев о том, что сердце воздушной стихии больше не дарит мне свою прозорливость.

– То есть помощь просить не зазорно, – выговорил я, глядя земляку в глаза, – а в свой круг принять…

– Не переиначивай! – вспыхнул Мартин. – Он… он… не такой, как мы! И… и…

– И на Дину твою смотрит, – невесело усмехнулся я.

Это его проняло: побледнев от ярости, бросил последний взгляд в сторону Люсьена, который утешался вниманием хорошенькой помощницы, и ретировался к соседнему столику. Хвала Духу, не все воспринимали молодого брутта как бельмо на глазу: с нами сидели Бруно и Зорана, оба слишком лёгкого нрава, чтобы перекидываться мрачными взглядами с теми, кто им не по душе. Как я был им бесконечно благодарен за эту долю понимания! Сердцем чувствовал – нужно оно моему невольному учителю, как никогда в жизни…

Забренчали лютни, могучий женский голос грянул весёлую песню – и Бруно первым вскочил со скамьи, дёрнув за собой Зорану. Наблюдая за дикими плясками полуальда и юной сикирийки, я вяло поражался чудесному единению этих двух. Бойкая, цветущая, прекрасная как весенний цветок Зорана могла бы отдать своё сердце какому угодно воину, магу или зажиточному земледельцу – но предпочла неказистого, худощавого, вечно растрёпанного полукровку, которого и назвать-то просто приятным глазу язык не поворачивался. Неловкий, стеснительный, – чем этот рыжий заморыш очаровал Зорану? Ответа я не находил, как и не мог понять женского сердца. Любимая жена, четверо сыновей – годы жизни пролетели мимо, будто во сне. Впереди – только смерть, как пробуждение от земного кошмара…

– Эй, в-варвар, – плюхнулся рядом Люсьен, всё ещё провожая хорошенькую помощницу долгим взглядом, – о чём задумался? М-м-м? По лицу вижу – о дурном думаешь!

Я вопросительно уставился на молодого колдуна, и тот, по-прежнему не удостаивая меня взглядом, жёстко усмехнулся:

– Чёрные мысли, как липкий туман – их видно.

Залпом допил свой кубок, выхватил из моих пальцев стакан и опорожнил его тоже.

– Хор-рошо с вами, – откинувшись на скамье, с силой выговорил Люсьен, обводя мутным взглядом веселящийся зал. Голоса колдун почти не повышал, но в диком шуме я слышал его лучше, чем вопли присоединившихся к певице подвыпивших завсегдатаев. – Давно я так… И чего она в нём нашла? – прерывисто поинтересовался молодой брутт, глядя в центр зала, где, сдвинув столы в стороны, выплясывали самые отчаянные из молодых.

Я только плечами пожал, не уточняя, кого он имел в виду. Бруно с Зораной уже закончили безумный танец – и это стонгардцев-то называют диким народом, помилуй Дух! – и выбежали на воздух, продышаться после винных паров. Пили оба немного, отчего душный воздух унтерхолдской харчевни бил им в голову, должно быть, особенно сильно. За ними потянулись и Мартин с Диной. Земляк почтительно поддерживал сикирийскую красавицу под локоть, выводя мимо веселившихся колдунов и завсегдатаев. Госпожу Иннару всё же побаивались: ни у кого не возникло желания нарушить данное ей обещание и воспользоваться магией, – а может, попросту не осталось сил после испытаний. Впрочем, если завсегдатаи увидят колдовские штучки – молодым магам, пожалуй, не поздоровится. Пока все придерживались негласного кодекса, взаимная неприязнь вполне сглаживалась общими столами и обильной выпивкой. На удивление, из всех присутствующих один только Мартин не употребил ни капли обжигающего вина, предпочтя обычную воду для утоления жажды. На пьяных посетителей толстый земляк поглядывал хмуро и безрадостно, так что мне сделалось даже интересно – отчего так? Больно неподдельным казалось его отвращение…

Тем временем основная часть гуляющих покинула харчевню: близился рассвет, открывались городские ворота, и уставшие колдуны возвращались в гильдию. Ушли и мои товарищи: Мартин – даже не попрощавшись. Айлин и Войко предложили помощь с доставкой опьяневшего Люсьена; я неосторожно отказался. Сам брутт исчез ненадолго, вернувшись за стол лишь когда я поднялся, чтобы уходить. Выглядел он чуть получше – освежился за это время, что ли – но в руках держал непочатую бутылку вина, которой и поприветствовал меня, радостно скалясь в ответ на хмурый взгляд.

– Л-лекарство! – икнул брутт, вцепившись в мой локоть для равновесия. – Тебе – от душ-шевных ран, м-мне… от тяж-жести выбора…

На пороге харчевни – смешливая помощница куда-то делась, даже не вышла к полюбившемуся гостю – Люсьен пошатнулся и едва не упал: я придержал его за плечо, и брутт, кажется, полностью положился на меня, махнув рукой на направление движения. Только ногами перебирал, да прикладывался время от времени к горлу бутылки.

Лошадь Люсьена всхрапнула, отказываясь принимать в седло пьяного хозяина, и я едва не сплюнул: выпала мне забота, какой не ждал! А ведь так надеялся на быстрый сон в тишине неуютной кельи…

Ветер недовольно заржал, но стерпел, когда я подсадил Люсьена в седло. Неудобный посох колдун приладил за спину, так что теперь не мешал ни ему, ни мне – только задевал круп коня, когда брутт откидывался в седле, теряя равновесие от неизбежной тряски. Солнце уже совсем проснулось, пока я вёл лошадей под уздцы; стук копыт по каменистым дорогам будил тех из горожан, кому вздумалось понежиться в тёплых постелях подольше. Зима постепенно набирала силу – неизбежная стонгардская зима с ранними заморозками и белым настилом заметаемых снегом полей. Здесь, за городскими стенами, по каменным улицам гулял сквозной ветер, выл в проулках и под мостами, заставлял ночную стражу раздувать в жаровнях огонь, чтобы хоть немного согреться в предрассветных сумерках. Утренняя смена ещё не подошла, когда я подвёл коней к воротам.

– Все ваши уже покинули город, – обратился ко мне один из воинов, шагнув вперёд. – Прошло спокойно. Велено вас не трогать, местных по шерсти гладить, чтоб не огрызались, проводить господ адептов под белые ручки.

Я бросил на Люсьена быстрый взгляд: молодой брутт опирался одной рукой о шею недовольного Ветра, второй растирая красные глаза, и то и дело ронял отяжелевшую голову на грудь, норовя вот-вот съехать с седла.

– А тебе это передали, – продолжал стражник, глядя мимо меня. – Возьми, капитан.

Я принял из загрубевшей руки аккуратно сложенный лист бумаги и спрятал за пояс. Лишнего говорить не стал, поскорее покидая гостеприимный Унтерхолд. Лишь ступив на широкую дорогу, какая выводила в обход города, несколько расслабился. Свежий ветер остудил ноющие виски, забирая остатки винных паров из дурной головы, а хлестнувший в лицо колючий снег царапнул обожжённую щеку болезненным эликсиром.

Зорана с Диной подлечили рану, как сумели, но полностью следы не вывели, да и боль сняли лишь на время.

– Шрамы останутся, – напророчил тогда Люсьен.

Что сподвигло молодого колдуна отправиться с нами, я до сих пор не знал: судя по тому, что я слышал от товарищей, брутт приветливостью не отличался, появляясь время от времени то тут, то там, встревая в разговоры и даже затевая общие дела, но при этом никогда не мешаясь с адептами и не участвуя в им же развязанных начинаниях.

Сейчас Люсьена не будила ни неизбежная тряска, ни ощутимый предрассветный мороз, острыми иглами забиравшийся под кожу. Даже я подмёрз, ёжась от ветра в тонкой колдовской мантии, уже трещавшей в плечах. Единственная тёплая рубашка сгорела у ворота так, что починить было почти невозможно, легче пустить на нужды. Проклятый альд, вероятно, танцевал бы от радости, узнав, как попортил мне жизнь огненным дыханием, – вот только едва ли ему в голову пришла бы подобная мысль. Новая рубаха для имущего – мелочь; роскошь для такого, как я.

Я повёл коней в обход горной дороги – снегом замело скользкие камни, опасное место для лошадей – и вывел их широкой тропой, ведущей мимо мельницы наверх, к ущелью. Крепость магов сейчас терялась в спустившемся тумане и снежной крошке; с низины я не видел даже дороги, по которой, вероятно, ещё добирались к родным стенам некоторые из отгулявших адептов. Рано пришла зима в долину Унтерхолда; в Ло-Хельме, вероятно, вновь замело под самые окна…

У моста, перекинутого через быструю речушку, спускавшуюся с гор, Люсьен издал невнятный звук и накренился в седле, съезжая набок. Мельком обернувшись, я тотчас бросил поводья, чтобы поймать падающего с коня брутта. Не выругался я только потому, что боялся потревожить лошадей: и без того фыркали, лишившись поводыря.

Молодой колдун выглядел скверно: зеленовато-жёлтое лицо, тёмные круги под глазами. В себя Люсьен не пришёл даже от крепкой оплеухи, так что я забеспокоился ещё сильнее. Хоть брутт и выпил изрядно, таких последствий я не ожидал. Может, устал, растратив на испытаниях все силы? Ведь не мастер же он – отдал, видимо, последние соки на магических обрядах…

– Чего забыли? – хмуро поприветствовали нас со стороны. – Заблудились? Так я укажу путь…

Я обернулся. Из-за невысокого забора за нами наблюдал пожилой мельник, и мрачная решимость в его глазах подчёркивалась добротным топором в жилистых руках.

– Не мудрствуй, отец, – нахмурился я, прикидывая, как бы половчее забросить Люсьена в седло. – Не видишь: плохо человеку.

По морщинистому лицу сразу стало видно, что думает мельник обо мне с бруттом. Да и здравое сомнение в том, что колдуны тоже люди, мелькнуло в подозрительном взгляде неоднократно.

– А я тебя знаю, – вдруг неприязненно сощурился мельник. – Ты у меня давеча муку закупал. Я ещё удивился маленько, зачем тебе одному столько…

Люсьен безвольной куклой сполз на землю, как только я утвердил его на ногах, и я едва не сплюнул в сердцах. Колдовская мантия угрожающе затрещала в плечах – верный признак того, что мышцы напряжены.

– Как видишь, я не один, – раздражённо гаркнул я. – Тебе-то что, отец?

– Зарёкся я иметь дела с колдунами, – насупился старик. – А ты обманом вынудил…

Великий Дух!..

– Мог и спросить, раз так пёкся о данном слове, – в свою очередь огрызнулся я, поглядывая на брутта: тот выглядел совсем уж скверно. – Я бы не соврал.

– Сын бездны! – тотчас вскипел мельник, взмахнув топором. – Откуда мне было знать, что один из нас, дитя Стонгарда, якшается с этими!..

Запальчивый ответ прервал протяжный стон: Люсьен на краткий миг пришёл в себя, но почти тотчас вновь уронил голову на грудь.

– Чего с ним? Не стерпел нашей стонгардской медовухи? – презрительно фыркнул склочный старик, и я едва сдержался, чтоб не сплюнуть в него коротким разрядом. Вот ведь искушение! Имея силу, да не пользоваться…

В этот раз я приветливому хозяину, у дома которого так неудачно скрутило моего спутника, не ответил. Присел на корточки перед сидевшим на земле Люсьеном, приподнял пальцем за подбородок. Гримаса боли исказила молодое лицо, губы побелели – вот-вот отдаст Творцу душу. Отравился чем, что ли? Как там говорила Деметра на редких занятиях? Чтобы понять, где болит…

Я мысленно, беззвучно шевеля губами, выговорил нужное заклинание, касаясь второй рукой высокого лба, покрытого мелкими бусинками пота. Боль оказалась острой, как разряд – ядовитой стрелой в голову, выворачивающими судорогами по всему телу. Великий Дух! Никогда, пожалуй, такой боли я не испытывал – ничего похожего на ранения, удары, ушибы, и уж точно не отравление – рвались жилы и мышцы, но не утроба.

– Да что с тобой, брат, – отняв руку, тихо проговорил я, разглядывая искажённое мукой лицо.

– Помирать у моего порога собрались? – заволновался за спиной мельник. – Погоди уж, сейчас… хоть воды вынесу…

Я лихорадочно размышлял: даже если сгребу Люсьена в охапку и вдвоём оседлаем Ветра, то в спускавшуюся с вершин метель скоро ли доберёмся до крепости? Кроме того, не растревожу ли его боль ездой? Знать бы ещё, что с ним, и отчего так внезапно…

– Вот, – пихнули меня в плечо деревянным ковшом. – Дай ему.

Я поднёс к побелевшим губам Люсьена кромку посудины, но вода только стекла по подбородку – челюсти молодого колдуна будто судорогой свело, разжимать ножом только…

– Неси его внутрь, – вдруг тяжело проронил мельник, и я удивлённо обернулся. – Да шустрее, покуда я не одумался.

Я глянул в сторону горной дороги, махнул рукой и закинул безвольного брутта на плечо.

– Коней отведу, – насупился хозяин, берясь за поводья.

Тащить Люсьена пришлось через узкие двери, да мимо огромных скрипящих колёс, – по деревянной лестнице наверх. Здесь я нерешительно остановился, пока замешкавшийся хозяин – привязывал лошадей у ворот – не указал на приоткрытую дверь:

– Туда неси. Разберёмся…

С кем собрался разбираться воинственный старик, я не уточнял. Да и положение-то было шаткое: лишь бы не выгнал из дому прежде, чем брутту хоть немного полегчает. Хоть и недалеко до крепости, а разобраться бы сперва, отчего его так скрутило…

Мельник жил один. Об этом говорила одинокая кровать в углу единственной жилой комнаты, и почти идеальный порядок на полках. Горел камин, хотя солнце было уже высоко в небе – видимо, мёрз мельник в своей обители. Люсьена мы разместили на широкой лавке, покрытой бараньей шкурой; брутт коротко простонал через сцепленные зубы, но в себя так и не пришёл. Пока хозяин ходил за водой, я быстро высвободил колдовской посох из креплений, отставляя его в угол, расстегнул тяжёлую брошь тёплого плаща, развязал тесёмки тёмной рубахи у ворота. Люсьен дышал тяжело, с усилием, на лбу пролегла глубокая складка, выдававшая возраст – права Деметра, отнюдь не юнец бруттский колдун…

Я сосредоточился, коротко выдохнул, вспоминая нужные слова. Провёл руками над безвольным телом, впитывая чужую боль, скатал в тугой шар, тотчас отбрасывая от себя, как гадину – прямиком в огонь. Страдание снимается естественной стихией, глубокое страдание – только другим человеком. Не до такой степени я проникся мукой молодого брутта, чтобы принимать его боль на себя. Деметра предостерегала на занятиях: только в крайних случаях. Первое правило любого мага: своя жизнь превыше чужих.

Впрочем, если не устранить причину, всё вернётся – а потому привести Люсьена в чувство требовалось поскорее.

– Вода, – коротко сообщил мельник, шагнув в комнату.

Мне доводилось смотреть за ранеными, но за страдающим от непонятной хвори, да ещё вусмерть пьяным колдуном – никогда. Я бездумно смочил поданную тряпицу в воде, промокнул лоб и губы. Будто судорогой сведённые черты расслабились, и я воспользовался моментом, чтобы напоить молодого брутта.

В следующий миг Люсьена вывернуло прямо на пол, – едва успел с лавки свеситься, придерживаясь за край слабыми руками. Со стоном откинувшись назад, колдун пробормотал пару слов на невнятном языке и вновь затих. Я помолчал, мрачно раздумывая о том, что в недобрый час дёрнул меня Тёмный отправиться с магами в Унтерхолд, затем без удовольствия глянул на лужу у лавки.

– Где у тебя тряпьё, отец? Уберу, – кивнул на пол.

Мельник поглядел на меня, затем на серого, как зимний рассвет, Люсьена.

– Оставайтесь, пока не встанет на ноги, – решился добрый хозяин. – Великий Дух заповедал гостей хранить, я подчиняюсь. Неплохо бы и тебе вспомнить его заветы! – сурово отчитал старик, покидая комнату.

Я молча опустился рядом с лавкой на широкий пень, заменявший мельнику не то стул, не то стол. Я уже совершенно запутался в собственной жизни, не понимая, зачем иду и куда, правильный ли делаю выбор, с теми ли людьми вожу дружбу – но и вырваться из липкой паутины уже не мог. Оставалось только уповать на промысел Великого Духа, которого так вовремя помянул хозяин. И на то, что Тёмный ослабит когти, выпустив наконец из них мятущуюся душу молодого брутта.

Люсьен пришёл в себя к вечеру. Выворачивало колдуна ещё не раз, да с кровью – я замучался за ним вытирать да снимать жесточайшую боль, терзавшую нутро брутта. Уже думал – не выдержит парень, не доживёт до следующего утра…

Ближе к ночи вышел из дому – вдохнуть свежего воздуха, остудить горячую голову. Люсьен на время затих, так что я не переживал: если и очнётся, то хозяин позовёт, уже не раз, видимо, пожалевший о своём милосердии.

Присев на высокий порог, я запустил пальцы в волосы, опуская локти на колени. Невыносимо хотелось сна и покоя, но ни того, ни другого не предвиделось. Как сообщить в гильдию? И кому? Нет, в самом деле – кому там, среди равнодушных к миру и друг другу колдунов, было дело до умирающего брутта здесь, в низине? Даже у меня за короткий срок появилось больше товарищей, чем у Люсьена за… сколько лет он провёл там? И почему остался? Маг такой силы, как он, мог и без полуразрушенной северной крепости устроиться в жизни – что его держало? Или кто?..

Мысль всё ускользала от рассеянного внимания, не давала собрать головоломку – вот-вот получу ключ к разгадке, но нет…

Вздохнув, опустил руки, вглядываясь в чистый горизонт. Небольшая метель стихла, так что теперь в прозрачном, звенящем от чистоты воздухе не кружилось ни снежинки. Тишина, как в небесных чертогах – как-то теперь в родном Ло-Хельме? Накормлены ли дети, улеглись ли спать или ещё слушают байки Октавии? Перед глазами мелькнули любимые мордахи, и я улыбнулся, невидяще разглядывая тёмную горную гряду. Никанор, Назар, Илиан, Олан – четверо сыновей, каждый из которых был по-своему дорог отцовскому сердцу – теперь уже, вероятно, забрались под тёплые шкуры, готовясь ко сну. Оказаться бы сейчас рядом с ними!..

Пальцы задели пояс, и хрустнувшая под ним бумага тотчас привела в чувство. Так ведь и не прочёл послание от Витольда!

Торопясь, достал сложенную записку, развернул, вглядываясь в мелкие буквы в вечерних сумерках.

«На востоке беспокойно. Оставайся в гильдии. Приказ: защитить крепость магов любой ценой».

Витольд даже не подписался по старой привычке, но почерк начальника особых дел я и без того помнил: не подделаешь. Великий Дух! На альдской границе треволнения, совсем рядом с Ло-Хельмом, а бывший товарищ отдаёт приказ о защите колдовской крепости! Той самой, которую собирался вроде как уничтожить!

Зло скомкав записку, рывком поднялся, разворачиваясь к скрипнувшей двери. Шагнувший наружу мельник едва не шатнулся назад от неожиданного напора.

– Там друг твой оклемался, – ворчливо доложил старик. – Лежит, стонет. Ты мне вот что скажи, – задержал меня на пороге добрый хозяин, – как тебя угораздило? Вроде человек ты честный, но тот, который в моём доме лежит – как есть шельма! Зачем тебе с ним знаться? И с колдунами этими…

Я глянул на беспокойного мельника, но объясняться не стал: недосуг. Кому какое дело, по-честному? Праздное любопытство, да и только…

– Так получилось, отец, – ответил устало.

Старик с неожиданным пониманием кивнул, пропуская меня в дом. Поднявшись по скрипящей лестнице в комнату, я толкнул хлипкую дверь. Люсьен, видимо, только и ждал моего появления.

– Где… мы? – с усилием выговорил он.

Брутт сидел на лавке, вцепившись в неё обеими руками, и пошатывался от слабости, – но взгляд оставался цепким, почти незамутнённым ни болью, ни пробуждением.

– Где… – снова начал молодой колдун, рассматривая комнату. Сложенные в углу вещи с неизменным посохом его тотчас успокоили, он вновь поднял на меня глаза.

– На мельнице, – ответил я, подходя к столу. Хозяин остался на пороге, подозрительно вглядываясь в очнувшегося гостя. Теперь, когда Люсьен явно набирал силу, прежняя ненависть к магам вкупе со страхом снова взяла своё.

Я протянул ковш, но Люсьен только помотал головой.

– Надо… в крепость.

– Ночь на дворе. Добрый хозяин разрешил нам остаться, подождём до утра.

О причинах я деликатно умолчал: конечно, я мог бы выгнать Ветра в ночь на горную дорогу, но за лошадь моего спутника не ручался – переломает ведь ноги, и дело с концом. Главный вопрос заключался в самом Люсьене – если брутт на лавке-то с трудом сидит, то уж в седле даже до тропы не доедет, свалится у подножия.

– И сколько…

– День пролежал, – правильно понял вопрос я.

На лице молодого колдуна, впервые на моей памяти, проступили вполне искренние чувства – тревога, нерешительность, слабость, беспокойство – а затем Люсьен коротко выдохнул, мотнув головой.

– Слышишь… варвар… – голос тут же сорвался; брутт закашлялся, бросая взгляд на ковш с водой.

Я молча поднёс к самым губам, не надеясь на дрожащие руки молодого колдуна; Люсьен сделал несколько жадных глотков, давясь и едва не захлёбываясь.

– Слышишь, – хрипло повторил он, утолив жажду, – никому не говори. Никому, ладно? Если спросят, где задержались…

Мельник хмыкнул, покидая комнату, а я неспешно отставил ковш, присаживаясь на уже привычный пень. Теперь Люсьену не приходилось так уж сильно задирать голову, чтобы смотреть на меня.

– А по-честному? – поинтересовался я. – Что с тобой произошло?

Молодой колдун глянул на меня коротко, исподлобья, но отмолчаться ему я не дал.

– Это не твоя боль, – медленно проговорил я, размышляя вслух. – Деметра как-то говорила… когда снимаешь, то сразу понятно, где своё, а где чужое… На тебе – чужое.

Объяснял я так себе, но Люсьен понял: усмехнулся невесело, покачал растрёпанной головой.

– Зачем ты такой умный, варвар? – беззлобно спросил он. – Ты вот что… об этом не говори тоже. По-дружески… советую.

– Кто тебя так? – не отставал я.

Если у молодого брутта в гильдии появились враги, которые наложили на него проклятие или болезнь – уж по крайней мере не будет лишним знать имена. Может, и выстроится наконец логическая цепочка у меня в голове.

– А вот это не твоё дело, староста, – посерьёзнел Люсьен. – Не то чтобы мне твоя жизнь была дорога, но… не знаю, какого Тёмного я в тебе нашёл. Раз со мной случилось – значит, заслужил. И всё на этом.

От такого почти душеспасительного разговора я умолк, и вовремя: дверь открылась, впуская внутрь мельника с дымящейся миской.

– Вот, – буркнул старик. – Голодные небось.

В углу висел символ Великого Духа; я поклонился в ту сторону, принял угощение, пододвигая ближе к Люсьену. Против обыкновения, брутт не оскалился презрительно в мою сторону и ни единого хульного слова не проронил, пока я осенял себя священным знамением. Лицемерил я, конечно, в тот миг изрядно: проверял. Что во мне от веры осталось? Тёмных духов в последнее время я призывал чаще, чем благодать Великого…

Люсьен следил за мной молча; чёрные глаза на исхудавшем лице казались огромными провалами. Мельник тоже наблюдал с заметным интересом.

– Что ж вы… – не выдержал старик, – Духа тоже почитаете?

– А ты думал, в гильдии все как один Тёмному кланяются? – ответил я словами Деметры. – Не скрою, многие. Но не все, отец, далеко не все.

Трапеза выдалась молчаливой: я всё пододвигал печёные овощи своему спутнику, внимательно наблюдая за тем, чтобы тот всё же доносил пищу до рта. Обычно жизнерадостный и бесшабашный брутт словно потерял вкус к жизни, медленно уходя в себя. Сейчас он вновь стал похож на того, который нехотя открыл мне дверь в свою келью – и то лишь потому, что я очень крепко и настойчиво стучал. Как он там сказал? Если случилось – значит, заслужил…

Теперь я понял, что расценил его слова превратно: Люсьен говорил вовсе не о высоких материях. Видимо, и в самом деле сделал что-то, за что его… наказали? И если так, то кто?

Всплыл в голове образ, виденный у Живых Ключей – истинный облик молодого брутта. Тогда я решил, что унесу его с собой в могилу, – теперь примерял увиденное так и эдак, чувствуя себя младенцем, собирающим головоломку. Вроде все детали на месте, но не сходится никак…

Эх, верно сказал про меня зеленокожий Оук! Тугодум, да и только.

– Дочь ожидаю, – подал вдруг голос мельник. – Это, видимо, они. Придётся вас стеснить немножко… Я сейчас, – засуетился хозяин, покидая комнату.

Хлопнула дверь. Я вслушался: далеко за окном, эхом раздаваясь в низине, доносился топот копыт, почти на границе слуха. Различить его мог лишь человек, который очень, очень ждёт.

Мы с Люсьеном переглянулись.

– Поехали, староста, – попросил колдун, отставляя кружку. – Люди, шум… не могу я сейчас, – почти умоляюще закончил гордый брутт.

Я кивнул.

К тому моменту, как к мельнице, грохоча колёсами, подъехала крытая повозка, мы с Люсьеном уже собрались и спустились вниз, так что встречали шумных гостей втроём. Пробирающий ночной воздух мгновенно остудил разомлевшего после болезни и теплой лежанки брутта, так что теперь он, ёжась, кутался в свой плащ, затягивая капюшон потуже. Я стоял рядом, так что крупную дрожь, бившую молодого колдуна, кожей чувствовал.

– Отец! – из повозки, улыбаясь так, что даже ночь на дворе посветлела, выскочила крепкая молодая женщина, радостно помахала рукой.

– Добрались, милостью Духа, – пробормотал счастливый мельник, сбегая со ступеней.

Отец и дочь обнялись, пока возница неспешно высвобождал лошадей. Из повозки тем временем донёсся пронзительный детский крик, и я даже напрягся: почудилось, будто Олан.

– Вот, – женщина метнулась обратно, откинула полог, выхватывая из недр крытой телеги укутанного в мех младенца. – Ну-ка, поприветствуй деда, Торрин! Скажи…

– Де-да, – чётко проговорил ребёнок, уставившись на умилённое лицо старика. Выпростал ручки из-под тёплой накидки, протянул навстречу мельнику. – Возь-ми!

Тот подхватил внука, заключая в железные объятия, и с просветлённым лицом повернулся к нам.

– Вот, – с гордостью продемонстрировал он. – Наследник мой… Скоро год уж будет!

Мне стоило больших усилий оскалиться в ответной улыбке. По-другому жуткую гримасу боли и отчаяния, замаскированную под доброжелательность, и назвать было нельзя. Год! Мой Олан в год даже сидеть не научился… и сейчас, когда его возраст приближается к двум, мой младший сын не мог и близко сравниться с этим младенцем, весело щебечущим что-то своему деду! Великий Дух, как слаб человек! Пока не видит чужого счастья, готов мириться с собственным горем, – но как только сравнит себя с прочими, да поймёт, что его ноша тяжелее прочих, рыдает душой от несбывшихся надежд, злости и жалости…

– …Грег снова в поход отправился, – жаловалась тем временем дочь мельника, поглядывая в нашу сторону, – тревожно на душе, отец! Дёрнул же Тёмный выйти замуж за легионера! Вот и решила к тебе. Как раз повезло – храм послал духовника на север, я и договорилась, чтобы с ним вместе ехать. Только весточку тебе подала, тут же вещи собрала и мигом сюда!

– Умница, – прижимая к себе внука, похвалил мельник. – И правда, что в Рантане сидеть? Большой город – большие хлопоты! Отдохнёшь хоть…

– Вот, отец, исповедник Кристофер, – представила женщина подошедшего возницу. – Едет в Кристар строить храм.

Я оторвал наконец взгляд от весёлого младенца с внимательным взглядом умных глаз и посмотрел на духовника с вялым интересом, торопливо выдирая болезненную стрелу из родительского сердца. Нечего и сравнивать своих детей с чужими. Неблагодарный труд…

– Братия решила, что север Стонгарда незаслуженно лишён благодати Великого Духа, – отозвался исповедник, скидывая капюшон походного плаща. – Послали меня, как самого одинокого, – судя по голосу, улыбнулся. – С вашего разрешения переночую под крышей, завтра поутру отправлюсь дальше. Путь неблизкий, поеду через Ло-Хельм – там уж сыщется проводник до побережья…

Свет из окна мельницы упал на бородатое лицо, выхватывая пронзительные светлые глаза, уже прорезавшиеся морщины и волнистые, коротко стриженные волосы. Вероятно, зим на десять старше меня, если не больше.

– Конечно-конечно, – засуетился хозяин, передавая внука дочери. – У меня, правда, гости…

– Поедем мы, отец, – проронил я, вклиниваясь в разговор. – Спасибо тебе за доброту.

– В ночь? – неискренне нахмурился старик, скрывая облегчение. – Опасно, да и товарищ твой еле на ногах держится…

– А он верхом поедет, – усмехнулся я. – Прощай, отец.

Право объясняться с гостями я предоставил самому хозяину: мы же лишь молча раскланялись с приезжими, седлая лошадей. На духовника я глянул ещё раз или два, запоминая лицо: открытое, волевое и вместе с тем утончённое, каким оно бывает у людей большого ума и проницательности. Собой тоже был хорош – и если не принял тайных обетов, то уж наши красавицы расстараются, расставят свои капканы, чтобы заполучить ещё молодого духовника в сети супружества.

Люсьен взялся за седло покрепче, оттолкнулся от земли, тяжело взбираясь на круп. Я подал ему поводья – принял, хотя и пошатнулся – и запрыгнул на Ветра, помахав на прощание мельнику и его гостям.

– Проклятый снег, – слабо пробормотал брутт, как только мы выехали на дорогу.

Ту, конечно же, замело накануне; кони шли шагом, мы их не торопили. Ночная тишина ничуть не привлекала молодого колдуна – он кутался в плащ, дрожа от холода, кашлял от мороза, и ругался сквозь зубы. Пару раз Люсьен встряхивал кистью, вызывая призрачные языки пламени, но те долго не держались: огонь хотел пищи и быстро гас. Брутт это, конечно, понимал, так что магические фокусы творил только ради того, чтобы хоть куда-то выплеснуть негодование.

– Если замёрзну, – напутствовал меня он, – езжай в крепость и зови на подмогу. Сам ты меня за всю жизнь не разморозишь.

Мысленно я оскорбился: как-никак, маг второго круга! Шагнув на одну ступеньку вверх, смотрел теперь на нижних свысока, как и любой новичок; о тех, кто выше, думал заносчиво: и я так смогу! Спустя секунду стряхнул с себя напыщенные мысли и внутренне посмеялся: как мало мне надо, чтобы зазнаться!

До самой гряды ехали молча, думая каждый о своём. Низина жила ночной жизнью: вдали темнели стены Унтерхолда, над ними нависали полукругом занесённые снегом горы. Крепости магов, скрывшейся за утёсом, отсюда видно не было; узкой тропы, ведущей наверх, к каменному мосту – тоже. Расположение гильдии хорошее: осаду выдержит даже при малом составе защитников. Учитывая, что все они – маги, уже неплохо. Вода в крепости имелась, запасные выходы через подземелья, по легенде, – тоже. Единственную успешную атаку можно провести только сверху, но горная гряда практически неприступна, да и башни гильдии упираются едва ли не в самые вершины…

– Варвар, – вдруг негромко позвал Люсьен. – А ведь мне плохо было.

Я с трудом оторвался от мысленных схем – выведать бы ещё у Деметры хотя бы приблизительный план подземелий – и посмотрел на молодого колдуна. Лицо его в мертвенном свете небесного светила казалось иссиня-бледным, неживым.

– Очень плохо, – тихо добавил брутт и тоже взглянул на меня. – Ты остался. Почему?

Я удивился: как я мог его оставить? Ведь выехали вместе, вместе и вернуться должны.

– Блевотину за мной небось подтирал, – невесело продолжил Люсьен, отводя глаза. – Ну и… помогал по нужде сходить. Это я помню. Не противно было?

Я едва не сплюнул, но вовремя сдержался: необычным показался растерянный голос молодого колдуна.

– У меня таких, как ты, дома четверо, – отшутился я.

Люсьен скривился, закусил губу. Выдавил неслышно:

– Повезло этим четверым.

Больше ничего до самой гильдии не произнёс, я и не настаивал: пусть себе думает, что хочет, мне ли в чужую душу лезть? Ворота крепости, как всегда, оказались открыты: маги ничуть не опасались нападений. И откуда только у Витольда сведения об атаке?

– Я к себе, – проронил брутт посиневшими от холода губами, как только мы расседлали лошадей. – Сам справлюсь, – добавил в ответ на немой вопрос.

До жилых комнат дошли вместе, дальше разделились. Люсьен, всё ещё кутаясь в плащ, отправился в свою келью, я, стараясь ступать тише, добрался по длинному коридору к уже родной двери. Распахнув её, нашёл в себе силы скинуть сапоги и захлопнуть створку. Как только тяжёлая голова коснулась жёсткой постели, сон скрутил намертво, и мир вокруг мгновенно померк.

Наутро я проснулся почти что бодрым: спустился в подвалы, ополоснулся в лохани, соскоблил со щёк лишнюю растительность. Я надеялся, что неприятность на испытаниях уже забыта, и Деметра поможет мне с обрядом: хоть Люсьен и разъяснил ритуал, но ведь не получалось у меня воспроизвести всё как положено. Может, госпожа Иннара подскажет, что именно я делаю не так?

Дочь Сильнейшего я обнаружил раньше, чем планировал: едва вышел из жилой башни, тотчас наткнулся взглядом на невысокую фигурку, замершую среди извилистых тропинок внутреннего сада. Деметра стояла ко мне спиной, и этим безотлагательно воспользовался её жених, сопровождавший неофициальную главу гильдии. Быстрый взгляд поверх головы госпожи Иннары вонзился в меня, как клинок в незащищённую плоть, а в следующий миг альд мягко привлёк к себе невесту, запечатлевая на её губах короткий, но жаркий поцелуй.

Я замер как истукан, чувствуя, как свежевыбритые щёки покрывает неровный румянец, – а в следующий миг двери за мной распахнулись, выпуская в новый день проснувшихся адептов.

– Сибранд! – звонко поприветствовала меня Зорана, и госпожа Иннара вздрогнула, оборачиваясь. – Ты где был?! Мы так волновались! А Люсьен с тобой?

Взгляд Деметры сказал бы мне больше, если бы я лучше видел сквозь багровую пелену, заслонившую взор. Дейруин за спиной невесты беззвучно усмехнулся, глядя мне в глаза, и я понял, что с треском проиграл эту битву. Игнорируя вопросы Бруно и Дины, удивлённые взгляды Мартина и Айлина, я развернулся и шагнул обратно в ещё открытые двери.

Долгими сборы не оказались: доспех я надел поверх мантии, двуручник приладил за спину, бумаги с описанием ритуала и учебные записи уместились в кожаную сумку, припасов я не имел, но монеты ещё оставались, так что разживусь по дороге. Предвкушая нежеланные встречи, я вышел наружу – но страхи оказались тщетными. Не ждала меня Деметра, разошлись по своим делам товарищи, только Оук копался у конюшен, убирая за лошадьми.

– Домой? – угадал зеленокожий, осторожно распрямляясь.

Я только кивнул: голосу не доверял.

– Деметре передать чего? – поинтересовался оглум, разглядывая меня пристально, даже с сочувствием. – Адепты гильдии перемещаются по Миру только с разрешения Сильнейших…

– Мастер Дамиан мёртв, – жёстко напомнил я, забираясь в седло. – Как только пришлют замену, я доложусь новому главе.

Оук только блеснул красными глазами, когда я хлестнул поводьями, рысью покидая задний двор. Цокот копыт по убранным дорожкам сменился глухим топотом по каменному мосту и перешёл в тягучий скрип заснеженных горных троп. Я понукал Ветра торопливо, не давая ходу мыслям. Скорее домой, Великий Дух! Что ещё я здесь забыл? Приехав за исцелением, увлёкся тёмными искусствами, магами и званиями, друзьями и…

И больше никем.

Я врал себе, чтобы только не думать о тёплых ореховых глазах бруттской колдуньи, – но сердце наказывало своеволием в ответ, подбрасывая новые образы в мысленный костёр: светло-русые, почти каштановые волосы, мягкие плечи под тонкой тканью ночной рубашки, бледная кожа, тонко очерченные губы…

Я успел вовремя: исповедник Кристофер ещё не покинул гостеприимную мельницу.

– Слышал вчера, что духовник направляется в Кристар, – глухо проговорил я, не глядя в глаза удивлённому хозяину. – Передай ему, отец, если желает – я сопровожу. И проводника от Ло-Хельма выделю. Скажи – я староста деревни. Мне может довериться.

– Доверился бы даже простому адепту из гильдии магов, – отозвался за спиной мельника исповедник. – Вовремя ты, чадо: вдвоём дорога всё же покороче будет. Отправляемся?

Я кивнул, отворачиваясь от прильнувших к окнам лиц: женского и детского. Небо откликнулось редкими снежинками, упавшими на землю так же мягко, как и моя задохнувшаяся надежда на счастье.

Исповедник меня не трогал, за что я был ему мысленно благодарен. Ни слова не проронил, даже когда я, ругаясь сквозь зубы, вытаскивал застрявшего в глубоком снегу Ветра, и не толкал тихих речей у вечернего костра. Вероятно, я ему казался раненым зверем: даже лёгкое касание раздражало рану. Единственное, чего мне хотелось – это тишины и одиночества, так что в конце концов разозлился на самого себя, что предложил помощь в дороге незнакомому духовнику. С кем другим, может, и посвободнее бы пришлось; с исповедником я ещё острее чувствовал, как бушуют в груди отнюдь не добрые чувства.

Не утихала боль – разгоралась с каждым днём сильнее, лишь изредка обманчиво прячась на дне выгоревшей души. И яркие светлячки надежды разочарованно гасли, каждый раз ещё больше ожесточая и без того загрубевшее сердце. Я навсегда останусь один на один со своими проблемами, и не найдётся никого, кому я сумею в конце концов открыться. Только бы не прорвало болезненный нарыв раньше времени…

– Дома ждёт кто? – поинтересовался вскользь духовник, как только мы проехали последнее поселение. Путь через лес был опасен, но и короток: если обходить вдоль побережья, терялось много дней пути.

Я ответил не сразу: прислушивался к шорохам в чаще. Зверьё на широкую дорогу обычно не выбегало, обходило редколесье стороной, но я уже не доверял ни миру, ни себе.

– Дети.

– Счастливый.

Я только и сумел, что удержаться от дурного слова. Счастливый, как же!

– Я вот семьёй не обзавёлся, – продолжал, будто не замечая моего перекошенного лица, Кристофер. – Повстречал как-то женщину… слишком поздно повстречал. Принял тайные обеты в юности и в тот же год с нею и столкнулся. Она тогда только сбежала из дому. Сильная была, гордая…

– Ну и? – не слишком вежливо оборвал я. – Ты с ней объяснился, отец?

Исповедник грустно усмехнулся в короткую светлую бороду, скользнул взглядом по заснеженным деревьям, утопавшим в снегу. Чем дальше мы продвигались на северо-восток, тем суровее становилась стонгардская зима – здесь, в уже привычных мне краях, она воцарилась давно и надолго, в отличие от безветренных низин Унтерхолда.

– Разве я мог? – вздохнул, не разжимая губ, духовник. – Я стыдился собственного чувства. Принявший обеты засматривается на женщину, мечтает о земном… Она сама ко мне пришла. Не объяснить – потребовать, – улыбка скользнула по красному от мороза лицу, на несколько бесконечно долгих мгновений преображая загрубевшие черты. Верно, что в молодости исповедник Кристофер собирал заинтересованные женские взгляды повсюду, где бы ни появлялся. – Говорю же, сильная была, смелая… Мы поговорили, и она ушла. До сих пор слышу звук захлопнувшейся двери.

– Больше ты её не видел, отец? – спросил я, не замечая, как гнев и внутреннее напряжение отступают, позволяя отстранённому интересу заполнить опустевшее нутро.

– Нет. Только слышал, что подалась в вольные разбойницы, да спустила жизнь на ветер: замуж не вышла, детей не родила. Молюсь о ней Великому Духу – может, подарит ещё одну встречу. Она не назвала мне, откуда родом – сказала, так будет проще нам обоим. Не станем вдруг искать друг друга в минуты слабости, не будем цепляться за ложные надежды. Мудрой уже тогда была, хотя и тщательно это скрывала. Грубостью маскировала нежность, шутками острый ум. Ты бы видел её душу так, как я, чадо! Под самой крепкой бронёй обычно скрывается самое ранимое сердце…

Я повёл плечами, думая о своём. Хотел бы я всё отменить, будь у меня такая возможность? Никогда не встречать Орлу? Не дождаться сыновей? Не биться в бессильной ярости над Оланом? Никаких проблем – и никаких радостей. Если признаваться самому себе честно, – в трудные минуты, может, и хотел бы. Но пока ещё приходил в себя, вовремя спохватываясь от тёмного дурмана. Не думай, Белый Орёл. Просто – не думай…

– Далеко ещё до Ло-Хельма? – запахивая старый меховой плащ поплотнее, спросил духовник.

– К вечеру доберемся.

Прошлую ночь ночевали под открытым небом, и медлить, конечно, не хотелось. Но и гнать лошадей быстрее по глубокому снегу мы не могли. Молитвами ли духовника, или другим чудом нежеланных встреч по пути так и не случилось, но из-за заваленных снегом и почти непроходимых троп шли шагом, а кое-где и пешком, проверяя наличие поваленных деревцев да сучьев – не ровен час, кони ноги поломают, совсем беда.

Когда вдали замерцали тусклые огни родной деревни, сердце отчего-то забилось сильнее – вроде не так уж и рвался домой, когда в лихорадочной спешке покидал гильдию – но теперь-то вспомнил, как соскучился по детям, каким, оказывается, пустым был без них…

– Это таверна?

Я глянул на высокую крышу, куда указывал духовник. В чистое небо, усеянное яркими звёздами, поднимался дым из обширной трубы, – Хаттон, верно, растопил накануне очаг докрасна, так что до сих пор не прогорело. Да и, вероятно, сам спать ещё не ложился, обслуживая поздних посетителей. Какие в Ло-Хельме развлечения? Вот и летят, как мотыльки на свет…

– Если теснота не смущает, иди ко мне, отец, – не то предложил, не то велел исповеднику я. – Место найдётся. Наутро кликну которого-нибудь из молодцев Шера-пасечника. Они дорогу до Кристара лучше прочих знают – проведут безопасной тропой.

– Дети у тебя, – отозвался духовник. – Разбудим. Благодарю, чадо, но я пойду в таверну. Дым поднимается – хозяин, верно, ещё бодрствует. А наутро и свидимся – за проводника буду признателен.

– Как знаешь, отец.

Настаивать я не стал: хоть и хотелось под свою крышу заполучить исповедника и осенить родные стены благодатью Великого Духа, но страх разбудить детей оказался сильнее. То-то Октавия обрадуется, если мы поднимем на уши весь дом.

Мы въехали в деревню незамеченными. Я всё заглядывал в тёмные окна, лишь раз скользнув взглядом по своим тихим владениям: почудилось, будто коротко тявкнул Зверь. Я проехал мимо дома на окраине поскорее: незачем будить усталую свояченицу и сыновей. Обожду в таверне до рассвета – небось Хаттон не прогонит. По крайней мере, я в это искренне верил: должны признать, невзирая на серую колдовскую мантию и подстриженную бороду.

У таверны спешились, привязали лошадей в стойлах. Ветер довольно фыркнул, почувствовав близость дома, а я потрепал его по крутой шее, раздумывая, рассёдлывать ли: кто знает, как встретят. Может, всё же направлюсь домой, да обожду до рассвета в конском же стойле…

– Белый Орёл! – выдохнули от двери. – Вернулся!..

Я едва успел развернуться, когда спрыгнувший с крыльца Фрол обхватил меня стальными руками, стиснул до хруста в братских объятиях.

– Октавия уж изволновалась – ни весточки от тебя… – прерывисто выговорил кузнец. – А я говорил: вернёшься!

Куда и подевались взаимные недоразумения! А ведь крепко обидел меня тогда Фрол – думал, до конца жизни не забуду…

– Я тоже скучал, брат, – отозвался я, хлопая друга по плечу. Голос вышел чужой, сдавленный и приглушённый. – Как сам?

Фрол отстранился, кулаком вытирая потёкший нос.

– Да как? – буркнул, пряча глаза. – Спокойно всё, хотя седмицу тому восточной крепости пришлось несладко. Альды совсем обнаглели, напали средь бела дня – четверть гарнизона наших полегло…

Я стиснул зубы: верным оказалось послание Витольда!

– Отбились?

– Куда ж денутся? – резонно вопросил Фрол. – Отступать-то им некуда.

За спиной закашлялся исповедник, и я резко обернулся.

– Духовника привёл, – улыбнулся я, краем глаза отмечая, как нахмурился кузнец, разглядев наконец на мне колдовскую мантию. Переодеться бы, хотя… всё равно ведь пересуды пойдут, нечего и стараться. – Отец Кристофер едет в Кристар, чтобы построить храм. Теперь не надо в Рантан бежать, случись нужда.

Фрол молча поклонился, и я указал исповеднику на дверь.

– Проходи, отец, – пригласил я, будто в собственный дом. По правде, сам не знал, как нас там примут, но показывать это перед духовником не хотелось. – Обогреешься наконец.

Отец Кристофер прошёл молча, и я шагнул вслед за ним. Пахнуло изнутри вином, жаром и снедью; враз размякло уставшее за утомительную поездку тело. У стойки сидел, баюкая в ладонях стакан, Хаттон, задумчиво разглядывавший яркие уголья в ещё горячей жаровне. При нашем появлении перевёл рассеянный взгляд на дверь, да тут же и подскочил, едва не расплескав своё питьё.

– Мир твоему дому, Хаттон, – проронил я, поскольку приветствия не последовало. – Принимай гостей.

Сидевший в углу лавочник Торк медленно поднялся, первым распознав духовника, и подошёл под благословение. Последний осенил его священным знаменем, и тонкие губы тронула усталая улыбка.

– Стало быть, чтите Творца, – проронил он. – А мне говорили, будто на севере мало таких осталось.

– Как и везде, отец, – я отодвинул ближайший к очагу стул, принял заснеженный плащ, перекидывая его через спинку. – Хаттон, подай чего горячего.

Тут только харчевник встрепенулся, опрометью бросаясь обслуживать гостей. Стол, который я выбрал, был большим; к нам тотчас подсел Фрол, на правах лучшего друга; бочком-бочком, поглядывая то на духовника, то на меня, подобрался к столешнице и Торк.

– Это отец Кристофер, – представил духовника я. – Едет строить храм в Кристаре. Завтра… попрошу Шеровых молодцев сопроводить.

– Кому скажешь, тот и пойдёт, – решительно нахмурился Фрол. – Или ты не староста?

Я глянул на потупившегося Торка, на замершего с кружками в руках Хаттона, и усмехнулся:

– Вы мне скажите.

Торк с Хаттоном переглянулись, но сказать ничего не успели.

– Что тут говорить? – мягко спросил знакомый голос, и я едва не вздрогнул: Тьяра стояла у двери в погреб, удерживая в руках корзину с овощами. – Все согласились ещё три года назад, выбрав тебя старостой. И решения совет не отменял.

Совсем не изменилась рыжая соседка, разве что похорошела немного. Долго на меня заглядываться не стала, отвернулась, отставляя тяжёлую ношу в сторону.

– Хаттону помогает, – негромко подсказал Фрол. – С тех пор, как ты уехал.

Я опустил голову: если бы принял её ласку, не пришлось бы Тьяре прислуживать в чужом доме. Но и сейчас – сейчас тем более – я бы решения не изменил.

За столом тем временем воцарилось молчание. Хаттон молча поставил перед нами дымящиеся кружки и отошёл обратно к стойке, загремел посудой, наспех сооружая поздний ужин. Тишину нарушила Тьяра: подошла к общему столу, присела на край скамьи, улыбнулась мне коротко:

– Многому научился у магов?

– Кое-чему, – благодарно отозвался я, впервые посмотрев в глаза соседке. Лёгкий оттенок грусти, привычная покорность, едва тлеющий огонёк.

– А ты что думаешь, отец Кристофер, – обратился к исповеднику Фрол, – про колдунов? Как к ним относиться?

Взгляды присутствующих тотчас вперились в лицо духовника: уж он-то сейчас скажет! По правде, я даже сам напрягся: в шаткой ситуации любое слово могло как подбросить чашу весов, так и прибить её к низу.

– Разве колдуны – не люди? – удивился отец Кристофер. – Те же людисо своими страстями. И сердца у них, добрый человек, такие же, как ваши. Какое-то чёрное, какое-то посветлее. А магия – то же ремесло, только требует особого склада ума и способностей. Вот ты, кузнец, – обратился вдруг к Фролу духовник, и я вздрогнул: откуда? Откуда исповеднику знать, кто он таков? – Ты можешь использовать свой молот, чтобы гнуть металл на пользу людям, а можешь и разбивать им черепа потехи ради. Твои блюда, хозяин, – окликнул Хаттона, откинувшись на скамье, отец Кристофер, – наверняка превосходны – по запаху чую. Можешь накормить ими досыта, а можешь отравить всех, кто доверчиво придёт под твою крышу. Продолжать ли? – ласково улыбнулся духовник, глянув в сторону Торка.

Тот отчего-то потупился, но тотчас вскинулся:

– Моё ремесло – мирное! Я не использую его против людей, как эти…

– Ой ли, – негромко прервал отец Кристофер. – Покриви душой в малом, и сам не заметишь, как прицепится большой грех. А мало ли своих же односельчан обманывал, набивая цену втрое против обычного? Особенно в зимние холода, когда дороги в ближайшие города и сёла закрыты, а менялы и караваны застревают где-то в пути?

Хаттон фыркнул от стойки, нагружая поднос блюдами; Тьяра тоже скрыла улыбку, опуская рыжую голову: видно, немало попил у них крови жадный лавочник. Насмехаться над оконфуженным Торком, впрочем, не стали: побоялись сами попасть под зоркий глаз исповедника.

– Но разве маги… не призывают тёмных духов для обрядов? – осторожно спросила Тьяра. – Как же с этим мириться?

– А про это нам пусть друг Сибранд расскажет, – повернулся ко мне отец Кристофер. – Я не очень-то сведущ в колдовстве.

– Призывают, – тяжело признал я. – Но не всегда. Магии стихий подобное не требуется – это управление… природными явлениями. Мы… – здесь едва не подавился словом: ведь причисляю себя к рядам магов, не задумываясь! – Мы лишь используем естественную энергию, преобразуя… в необходимую форму.

По лицам односельчан я догадался, что меня не слишком-то поняли.

– Это как? – первым уточнил Фрол.

Я огляделся: в закрытом помещении с воздухом не шутят, да и с остальными стихиями лучше не баловаться. Взгляд упал на жаровню, где потрескивали раскалённые уголья, и я глубоко вдохнул: даже если опозорюсь, то несведущие ло-хельмцы об этом не догадаются. Протянув руку, щёлкнул пальцами, выписывая нехитрые символы перед внутренним взором, шепнул нужное слово на старобруттском. Жар метнулся ко мне, перетёк в ладонь, вспыхивая яркими языками на пальцах. Я замкнул кулак, сворачивая огненный шар, коротко раскрутил на глазах у притихших односельчан и сбросил обратно в уголья. Те полыхнули в ответ, принимая стихию, а я мысленно выдохнул: получилось в этот раз.

– Это легко, – сказал я, чтобы нарушить тишину. – Сложнее, когда поблизости нет источника. А ещё обезопасить себя…

– А других? – поинтересовался отец Кристофер. – Других обезопасить можешь?

– Конечно. Я слабый маг, но могу накрыть щитом… человек пять. Может, больше.

– Ловко у тебя выходит, – прокашлялся Фрол. – Чему ещё научился?

– Магия тела, духа и разума, – медленно проговорил я, – основана на том же принципе. На соединении энергии своего тела… или разума… с чужой. Ты чувствуешь его боль, можешь её снять, контролировать… иногда – исцелять. Магией духа я не занимался, это… для высших магов.

– Белые и пушистые, – тихо фыркнул Торк. – Хочешь сказать, что с тёмной силой колдуны вообще не знаются?

– Нет. Не хочу. Есть ещё магия тьмы и света, и здесь… без вызова духов не обойтись.

– Ты вызывал? – тотчас поинтересовался лавочник, несмотря на болезненный тычок от Фрола.

– Вызывал, – эхом отозвался я. И добавил, глядя на вытянувшиеся лица, – не получалось.

Подошёл Хаттон, поставил поднос на стол. Благословив пищу, отец Кристофер без смущения принялся за ужин; я последовал примеру, хотя под перекрёстными взглядами кусок в горло не лез.

– Так что посоветуешь, отец Кристофер? – глухо поинтересовался Торк. – Староста-колдун?

– А ещё воин, – улыбнулся исповедник, отпивая горячего грога из кружки. – И честный человек. Мало, что ли?

– Грамоте обучен, – тихо подсказала Тьяра, не глядя на меня. – Языкам…

– И вы ещё раздумываете, дивный народ! – покачал головой духовник. – Мало хорошего для вас сделал? Или оступился где? Так вы и сами то и дело падаете – не замечаете только. Не судите людей, дети. Судите поступки. Где такого сыщешь? – улыбнулся в мою сторону отец Кристофер. – Неровен час, сам от вас сбежит…

Фрол коротко хохотнул, хлопнул меня по плечу, чуть сжимая пальцы перед тем, как убрать руку.

– От нас не сбежишь, – ухмыльнулся кузнец. – А на соседей плевать: пусть завидуют молча! Такого старосту и впрямь не сразу найдёшь! А?! Только вот мантия твоя, Белый Орёл… не с плеча будет.

Я вымучено усмехнулся.

– Какая досталась. Моя рубаха сгорела… Так получилось.

– Ничего, Октавия уж какую-нибудь тряпку да найдёт, сменишь, – махнул рукой Фрол. – Хотя в хозяйстве свояченица твоя, конечно, женщина бестолковая…

– Октавия, – вдруг эхом отозвался исповедник, отставляя кружку в сторону. Показалось мне, или отец Кристофер побледнел? – Подскажи, добрый человек… Была у неё младшая сестра? Она не так много рассказывала, и это всё, что я знаю. Имя у сестры такое красивое…

– Орла, – подсказал Хаттон, подсаживаясь к нам за стол. – Да и сама покойница красивейшей девушкой считалась. Почти два года уж, как не стало.

– Октавия…

– Вернулась на родину полгода назад, – продолжал харчевник. – Вот, Белый Орёл принял – свояченица, как-никак. За детьми приглядывает, чего ещё надо? И то удивительно, что бестолковая баба наконец о семье вспомнила. Пятнадцать лет вольной разбойницей по Миру!..

…Хаттон всё говорил, размахивая руками, а перед окаменевшим духовником стояла тарелка с медленно остывающим ужином. И только я один за шумным столом понимал, отчего полыхало в светлых глазах отца Кристофера яркое пламя, и почему на бледных щеках разливался неровный румянец, оживляя черты когда-то привлекательного лица.

Чёрные нити густой паутиной опутали висок и затылок крохотной головки. Распутать по одной, по выученной наизусть схеме… Сосредоточенность и тишина. Треск зажжённых свечей, где-то на границе восприятия. Я не видел знакомых стен: зрение моё теперь охватывало лишь магические потоки, тонкими волнами пронзавшие воздух. Олан, дитя моё, спал крепким сном – Октавия позаботилась, добавив ложку вина в сладкий отвар. Сама свояченица ушла из дому, прихватив остальных детей, чтобы не мешать – возможно, что и исповедник Кристофер находился сейчас с ними. Духовник задержался в Ло-Хельме; я пригласил его в свой дом, чтобы избежать пересудов, но он отказался: делить одну крышу с Октавией счёл неправильным.

Видеть сияющие глаза свояченицы и просветлённое лицо исповедника оказалось выше моих сил: я с трудом дождался вечера, чтобы выпроводить счастливцев из дому. Когда начинал обряд, разложив по столам схемы да подсказки, руки лишь слегка подрагивали – но к середине действа я едва держался на ногах от усталости. Я распутал лишь малую часть чёрного кружева, но корень проклятия выдернуть не мог. Кое-где встречались обрывки паутины – работа Деметры. Колдунья подобралась так близко к корню, как могла – но не решилась на большее. Я шёл на риск, потому что не мог больше бездействовать.

Старобруттские слова вырывались из груди с трудом, с придыханием; прислушавшись к себе, понял, что задыхаюсь от усилий, словно после долгого бега. По лбу катились градом бусины пота, новая рубашка промокла насквозь, прилипнув к телу, а ноги то и дело подгибались от напряжения. Хуже всего приходилось рукам: выписывать магические символы в воздухе и одновременно перебирать чёрную паутину в голове сына оказалось намного, намного сложнее, чем на занятиях с Люсьеном.

Зацепил! Пальцы ткнулись в липкое, почти материальное – корень проклятия! Поток чёрной энергии зло колыхнулся, волнами отдаваясь в голове Олана, но я держал крепко. От радости едва не упустил, вытягивая сгусток тьмы медленно, по капле. Теперь – последнее заклинание, самое сложное…

Губы уже шептали зазубренные слова, когда я почувствовал, как выскальзывает из липких от пота пальцев плотный поток чужой энергии. Паника захлестнула разум, я лихорадочно дёрнул рукой, открыл и закрыл рот, запнувшись на очередном слоге древнего языка. Секунда нервного молчания, тщетные попытки вспомнить, на чём остановился – и корень проклятия вырвался из ослабевшей хватки, ввинчиваясь на прежнее место с обозлённой силой… чуть глубже, чем изначально.

Магический поток тотчас стремительно угас: нити, сгустки, вспышки – всё померкло, позволяя мне наконец увидеть стены родного дома. Олана, беззвучно кривящегося во сне. Собственные дрожащие руки. Тусклый свет очага и нескольких свечей, расставленных полукругом. Привычная утварь на столе…

Ворвались звуки: трещащие уголья, мерное дыхание младенца, собственный хриплый клокот. Осознание произошедшего просачивалось в голову медленно и неотвратимо: навредил. Не помог – навредил…

Олан хихикнул во сне, беспорядочно взмахнул руками. И я в точности повторил его жест, обхватывая ватную голову влажными от пота ладонями. Не завыл в голос только потому, что боялся разбудить. Тихо, как во сне, сделал несколько нетвёрдых шагов к двери. Приоткрыл створку, впитывая пробирающий холод ночи. Мороз тотчас ворвался в натопленный дом, вступая в беспощадную борьбу с теплом, и я бездумно вышел, закрывая дверь поплотнее.

– Сибранд? – неуверенно позвали со стороны. У забора, кутаясь в меховую куртку, стояла Октавия. – Я детей у Фрола оставила и пришла… Как там?

Я поднял блуждающий взгляд на свояченицу. С приездом отца Кристофера та похорошела: волосы собирала по-особому – теперь не висели грязной паклей – одеваться тщательнее стала, с лицом что-то сделала – иногда даже Орлу напоминала, настолько преобразилась ради заезжего духовника.

– Получилось?

Я молча мотнул головой.

– Что теперь? – помолчав, только и спросила Октавия.

Страх и боль захлестнули разум, так что даже в глазах потемнело. Кулаки помимо воли сжались; почудилось, будто пробежали по бледным костяшкам короткие разряды.

– Не знаю! – гаркнул я так, что Зверь в будке взвизгнул от неожиданности. – Навредил я, понимаешь?! Навредил!!!

Застывшая столбом Октавия заслоняла калитку; пришлось постыдно бежать на задний двор, чтобы спустить пар. Электрические разряды сами спрыгнули с пальцев, ушли в мёрзлую землю, а я рухнул на широкий пень у забора, где обыкновенно мял шкуры, и уставился невидящим взглядом в никуда. Хватался за обрывки мыслей, чтобы только… чтобы…

И внезапно всего стало слишком много. Свалившееся на голову проклятие, бесплодные попытки борьбы, внук мельника, младший Олана почти на год, а уже полноценный мальчуган, в будущем крепкий воин, здоровый, пригодный к жизни человек…

Глупый вопрос – за что?!.. – вновь всплыл в безумной голове. Сравнивал себя и ворчливого мельника, в слепой ярости не веря в то, что из нас двоих именно мне выпал тяжкий жребий. И мысль о том, что Великий Дух послал того, кому только я могу помочь, не спасала в эту минуту…

– Сделай всё возможное, – прошептал сухими губами, цепляясь за спасительную мысль. – Остальное оставь Творцу…

Убеждал себя, раскачиваясь из стороны в сторону, терзал горячие виски спутанными мыслями. Слишком рьяно взялся за сына! Как лучше хотел! Плюнул на заповеди, погрузился в магические искусства по самые плечи, забылся в лихорадочной спешке, возомнил о себе Тёмный знает что…

– Навредил, навредил… – простонал вслух, вспоминая чёрные нити, сорвавшиеся с пальцев.

Задел корень проклятия чистые струны в детской головке, поранил остатки умственного здоровья – необратимо ли? Да, верно, что так – стремясь улучшить, навредил…

Мужчины не плачут. Мне так дядя Луций говорил. Воины вообще не знают, что такое слёзы. Капитаны имперского легиона, даже в отставке, служат примером для слабых духом и отчаявшихся. Многодетные отцы и вовсе обращаются в монолитный камень, вокруг которого, укрепляясь его несокрушимостью, взрастают ввысь зелёные ростки, плющом увивая мрачную скалу…

Прошло, пожалуй, достаточно времени – звёзды стали ярче на ночном небе – а я всё раскачивался из стороны в сторону, обхватив мощными, но бесполезными руками тяжёлую голову. И если срывались из моих глаз капли солёной влаги, то не видел этого никто, кроме перепуганных Белянок, замерших в своём загоне. К тому моменту, как заскрипели по утоптанному снегу мягкие шаги, я уже почти пришёл в себя. Настолько, что даже обратился к Октавии первым:

– Прости. Накричал…

Свояченица неуютно потопталась на месте, затем решительно подвинула меня, усевшись рядом, плечом к плечу.

– Ты меня прости, – неловко проговорила она, шмыгнув носом, – что поздно на выручку пришла. И как ты только выжил в первый год…

Я не отозвался: слишком опустошённым был после нервной встряски. Нет, не решился бы я повторить колдовской обряд – страх навредить ещё больше путал мысли и забирал остатки сил. Надежда на собственные скромные возможности стремительно таяла, как весенний снег на солнце.

– Не переживай, Белый Орёл, я с тобой до конца, – продолжила Октавия. – Помогу, чем сумею. А ты крепись и на других детей не заглядывайся. Что я, не вижу, что ли? От деревенской ребятни всё больные глаза отводишь… Не смотри. Не кромсай себе сердце чужим счастьем. Твой сын – тоже человек. И уже поэтому имеет такое же право на жизнь, как и остальные.

Я помолчал, вспоминая слова исповедника в пути. Как точно он описал возлюбленную! Я в его словах не сомневался: видел истинную сущность вздорной свояченицы, когда носил в себе сердце воздуха.

– Что мне теперь делать? – спросил глухо, глядя в утоптанный снег. В звёздном свете тот казался почти голубым, сверкающим, как россыпь алмазов на гладком шёлке.

– Идти дальше, – пожала плечами Октавия. – Не останавливайся из-за ошибок, Белый Орёл – они неизбежны. Делай, что можешь, и будь, что будет.

– А если ничего не поможет? – помолчав, едва слышно выдавил я. – Как жить? Что делать?

– Что делать… – свояченица грустно усмехнулась. – Любить. Несмотря ни на что. Любить своего сына любым: умалишённым, неговорящим, слабым, беспомощным. Его есть, за что любить, Сибранд.

Я через силу улыбнулся. Октавия снова оказалась права: Олан был, пожалуй, самым красивым из моих сыновей, и доброго нрава: даже в его безумии я это чувствовал. Пожалуй, мне стоило поблагодарить Великого Духа за испытание: раньше я и не подозревал, насколько слаб сам. Как легко оказалось меня подкосить! А ведь когда-то считал, что крепче меня ни одного легионера не сыщешь…

– Ты только береги себя, – попросила Октавия, неуютно поёрзав под боком. – Езжай обратно, к магам. Хоть на коленях стой, а своего добейся. Ведьма эта твоя… бруттская колдунья… поможет. Чувствую: поможет. Езжай к ней. Только помни: ты обязан вернуться. Как бы там ни получилось… У тебя дома дети. Помни о них – и возвращайся.

Я даже вздрогнул: раньше о смерти как-то не задумывался.

– Конечно, – поспешил с обещанием я. – Я не скину на твои плечи заботу о своих детях. Выживу и вернусь, Октавия. И… спасибо тебе.

– И тебе, – эхом откликнулась свояченица. – За ещё одну встречу с… с Кристофером. Пятнадцать лет ждала…

– Завтра уезжает, – сообщил я.

– Пусть едет, – кивнула Октавия, – у него высокая цель. Просто теперь я знаю, что с ним всё в порядке. Письма до Кристара с торговыми караванами передавать буду… Большего не прошу. Обетам его преградой не стану. Я просто… счастлива, что увидела его ещё один раз.

Мы замолчали, думая каждый о своём. Я размышлял о том, что никак не привыкну к собственным детям: каждый из них становился с каждым годом дороже, и моё сердце билось вместе с ними. Только уже не в моей груди…

Небо над нашими головами было чистым, как тёмное покрывало с мириадами сияющих звёзд. И блаженная тишина не глушила – обволакивала, затягивая в морозные сети северной ночи. Белое царство звенело покоем – привычная глазу картина безмятежности, как долгий путь в вечность.

Кто сказал, что холоден снег? Холодна лишь наша душа, когда теряет веру.

Часть 3. Белый маг

Снежный туман спустился с гор в долину Унтерхолда, наполняя воздух колкой морозной влагой. Северные леса ближе к юго-западу сменились голыми стволами лиственниц и колючим кустарником вдоль дорог, а трубы попадавшихся по пути ферм пыхтели густым дымом домашних очагов. Я вспоминал здешние края летом: дивный край, густые леса с весёлыми белыми стволами тонких деревьев и ласковой зелёной травой, яркое солнце днём и тёплые дожди ночью. Впрочем, блаженное время длилось недолго: суровый стонгардский климат не слишком-то баловал даже унтерхолдцев.

Последние две ночи провёл в придорожных тавернах, каждый раз выезжая до рассвета: гнал Ветра, сам не понимая, отчего так тороплюсь. Неудача с Оланом свинцовым камнем прибила душу к земле, да только разве меня этим проймёшь? Не один такой камень я носил с собой – щедро забрасывала судьба булыжниками, то и дело сбивая с ног. Я поднимался каждый раз, я не собирался себе изменять и в этот. Но рвался в гильдию, как орёл, рассекая влажный ледяной воздух, загоняя Ветра по скользким тропам да заснеженным низинам. Как встретит меня Деметра? И встретит ли? Судя по всему, с нелюбимым женихом она всё же свыклась…

Когда я въехал в долину Унтерхолда, то из-за злости на самого себя едва не проскочил нужный поворот. На дорогах, к моему неудовольствию, оказались толпы народу: я объехал несколько торговых караванов и скрипящих повозок с фермерами, отрядов местной стражи – наместник Императора Вилмар ещё пару десятков зим назад распорядился о том, чтобы легионеры патрулировали основные пути, особенно на подходах к городам – и одиноких всадников, спешащих по своим делам. В основном съезжались, конечно же, под защиту каменных стен в преддверии грядущей ночи, но мне в Унтерхолде делать было нечего. Вывернуть на горную тропу, ведущую наверх, в гильдию, я тоже не успел – едва поравнялся с мельницей, как тут же окликнул меня знакомый голос:

– Эй! Сибр-ранд! Эй!..

Я натянул поводья. Зеленокожий оглум коротко махнул рукой и тотчас скрылся за дверью дома. Помедлив миг или два, я понял, что Оук больше не появится, так что пришлось разворачивать недовольного Ветра и подъезжать к невысокой оградке. Из-за забора тотчас выскочил хозяин, перехватил у меня поводья.

– Заходи быстрее, – проговорил мельник, настороженно зыркая по сторонам. – Срочное.

Я подчинился, удивляясь про себя неожиданной дружбе между оглумом и вредным хозяином. Видимо, последний переменил взгляды настолько, что даже завёл приятеля в среде «проклятых магов».

– Я знал, что ты вернёшься! – поприветствовал меня старый оглум, как только я вошёл.

Мы так и остановились у скрипящего колеса – да и не хотел я подниматься наверх, в жилые комнаты, откуда доносился сладкий детский запах, дивно смешавшийся с ароматом свежего хлеба и муки. Сквозь скрипы колёс я услышал негромкий женский голос, и ощущение того, что прокрался в чужой дом непрошенным, вспыхнуло с новой силой.

– Что случилось? – спросил я, разглядывая Оука. Библиотекарь выглядел беспокойным; мало-помалу его тревога передалась и мне, успешно пробившись через броню дорожной усталости.

– Деметра, – проронил первое слово зеленокожий, и моё сердце тотчас пропустило пару ударов, – уехала из гильдии этим утром. С ней Люсьен, Дина и Фавиан. Отправились на юг…

– Кто? – перебил я, чувствуя, как кровь леденеет в жилах. Что-то произошло, что-то случилось! Не оставила бы госпожа Иннара стены родной гильдии просто так!

– Фавиан, – скривился Оук, махнув рукой. – Один из серокожих. За главного остался Дейруин с телохранителем. Брейгорн. Ещё Эллаэнис…

Я лихорадочно соображал. Выходит, Деметра оставила стонгардское отделение на жениха и альдскую нелюдь – возможно, надеялась, что в надёжных руках. И красавица Элла воспользовалась отсутствием неофициальной главы для того, чтобы подобраться к Аркуэнону поближе…

– Зачем они…

– Выезжали спешно. Деметра проронила, будто хотят к исходу третьего дня добраться до Арретиум Артаксарта. А затем южнее. Всё, что я знаю, – развёл руками оглум. – Нехорошие дела в гильдии творятся, стонгардец. Адепты могут не подозревать, но я-то вижу больше, чем малолетки. Альды внутри, альды снаружи… Госпожа Иннара последняя, кому небезразлична судьба людей. Да-да, стонгардец, именно так! Нелюди себе не изменяют. Мы, оглумы, это хорошо понимаем. Оттого и не ввязываемся с ними в союзы: сожрут! Наивные люди верят. Раз за разом, как дети, – Оук фыркнул, поджимая нижнюю челюсть с выдающимися клыками. – В общем… здесь тебе делать нечего, стонгардец. Я видел вашу стычку с Дейруином. Нет Деметры – нет защиты. На Йоакима с Сандрой надежды мало, а среди адептов мало кто силён настолько, чтобы тягаться с альдами, даже если и захотят. Убьют тебя, Сибранд! Потом труп подымут, и будешь плясать для них до тех пор, пока совсем не истлеешь!

Старый оглум знал, о чём говорил – я не переспрашивал, даже под сомнение его слова не ставил. Сам чувствовал – так и будет. Вот и поучился магии у колдунов…

– Ты вот что, – смущённо прорычал Оук, – Деметру защитить бы. Уж не знаю, от кого первее – от нелюдя или от шельмы Люсьена. Не верю ему, стонгардец! И тебе не советую. Куда она поехала – видимо, очень надо ей. Езжай следом, – не то попросил, не то приказал оглум, – вот увидишь, обрадуется. А я адептов подготовлю потихоньку: кто захочет, покинет гильдию до того, как начнётся. Думаю, большинство всё же останется – будет, кому дать отпор в случае нужды. Положись на меня: всё устрою. На меня не подумают: я стар, магией не владею. По меркам альдов – хуже животного, что с такого взять? Разузнаю, подготовлю. Ты только госпожу Иннару сюда верни, – серьёзно попросил библиотекарь. – Или все поляжем.

Вера зеленокожего в дочь Сильнейшего оказалась настолько крепкой, что я больше вопросов не задавал: сам ею загорелся. Порадовался, что в сумраке старой мельницы не разглядеть залившего мои щёки румянца: как там сказал Оук? Обрадуется мне Деметра?

– Да не красней, как девица, – фыркнул оглум, сверкнув красными глазами. – Глаза-то заблестели, как у волкодава перед прыжком. Езжай, езжай! Для пользы дела и свои проблемы решить не грех.

Я едва не сплюнул: забыл, что в темноте зеленокожие видят куда лучше людей! Развернулся, чтобы уйти, но цепкие пальцы оглума поймали меня за локоть.

– Стой, – мигом посерьёзнел Оук, – ещё одно. Стража городская тебя искала – меня на рынке выцепили, едва душу не вытрясли. Что у тебя с особым отделом? Как бы там ни было, – ответа библиотекарь не ждал, – с ними в прятки лучше не играть: далеко не уедешь. Ну, Дух в помощь, стонгардец! Привези нам госпожу Иннару в целости и сохранности!

– Привезу, – пообещал коротко.

Старый мельник дожидался меня у дороги. Ветра он держал под уздцы, так что мне оставалось только поскорее взобраться в седло.

– Хороший человек Оук, – задумчиво проговорил хозяин, подавая мне поводья, – хоть и оглум.

– И с магами якшается, – напомнил я, проводя пятернёй по отросшим волосам.

– Ну… с ними теперь и я, благодаря тебе… – буркнул мельник и отошёл подальше, не договаривая.

Я медленно выехал на широкую дорогу, ведущую к городу. Хотелось тут же сорваться с места в галоп, чтобы нагнать госпожу Иннару до столицы – в противном случае не сыскать её в Арретиум Артаксарте – но загнанный Ветер не выдержал бы долгой езды. Фыркая в предвкушении скорого отдыха, конь сам нёс меня к городским воротам, и я махнул рукой: всё равно толку не будет, пока не напою и не дам отстояться у стойла с ароматным сеном. Да и самому хотя бы час передохнуть после продолжительной тряски.

У ворот стоял уже знакомый стражник, передававший мне записку, и я спрыгнул на землю, как только он шагнул вперёд.

– Легат Витольд ждёт тебя, капитан. Я провожу, – добавил суровый воин, не оставляя мне выбора.

Я, впрочем, пошёл за ним без разговоров, ошарашенный услышанным. Легат! Командующий легионом! Одно дело – начальник особых дел, командир унтерхолдского отделения. Другое дело – легат Стонгарда! Витольд, бывший сослуживец, теперь вошёл каким-то чудом в окружение самого Императора…

Легатов имелось несколько: трое в Сикирии, двое в Стонгарде. Каждый нёс свою долю ответственности на вверенной территории, и я не завидовал ни одному из них. С меня хватало и среднего звания – для моего возраста самого высокого, какое я мог достичь. В чине капитана, впрочем, я ходил недолго – в тот же год подал прошение об отставке. А Витольд…

Ветра я оставил на попечение одному из стражей, в то время как меня вели длинными улицами вдоль крепостных стен. К главной башне унтехолдской крепости мы подошли уже в сумерках, так что я с тоской подумал, что теперь никак не нагоню госпожу Иннару.

Бывший сослуживец со мной не согласился.

– Какого Тёмного ты ещё здесь?! – раздражённо гаркнул Витольд, как только меня со всеми почестями сопроводили к тщательно охраняемым покоям легата. – И как ты… волчий сын… посмел… нарушить приказ?!

Створка за мной захлопнулась, оставляя меня почти наедине с легатом. Почти – потому что почётный караул, два дюжих молодца, внушительными тенями замерли по обе стороны двери.

– Ты должен был… оставаться… в гильдии! – красные от недосыпа глаза Витольда полыхнули злым огнём. – Следить! Охранять! Какого… я тебя спрашиваю!..

Я переваривал увиденное молча. Через левое плечо бывшего сослуживца тянулась алая перевязь; богатый шлем лежал на письменном столе, вместе с небрежно брошенным алым плащом. В остальном Витольд себе не изменил, оставшись в простой тёмной одежде, поверх которой надел кольчугу хорошей рантанской работы. Все признаки почёта меркли на фоне бледно-жёлтого от усталости лица и налитых кровью глаз. Это, конечно же, была не моя забота, но одно дело – грубить бывшему товарищу, и совсем другое – отвечать легату.

– Засунь свою пресную морду… знаешь куда! – всё больше срывался обыкновенно спокойный, как камень, Витольд. – И проблемы свои оставляй дома! Здесь – слышишь меня?! – здесь… подчиняйся… сучий сын… приказам!!!

Я молчал. Что тут скажешь? Оставалось только стоять, вытянувшись по струнке, и недоумевать, каким образом меня, капитана в отставке, снова затянуло в ряды легиона.

– Что молчишь?! – гаркнул Витольд так, что стеклянные стаканы на шкафу зазвенели. – Отвечай, погань!..

– Я вернулся.

Легат нервно дёрнул плечом, поправляя съехавшую перевязь, и медленно выпустил из лёгких набранный воздух. Секунду или две помолчал, затем спросил обманчиво-спокойно:

– Зачем?

Я на миг опустил глаза, пряча мысли от проницательного сослуживца. Легат велел мне оставить проблемы дома; я подчинялся.

– Выполнить приказ. Совесть взыграла, – добавил, не удержавшись.

– Озаботился наконец, – огрызнулся Витольд, усаживаясь в кресло. Смотрелся бывший соратник в нём неуютно; верно, и сам не привык ещё к новой обстановке. – Забудь. Крепость мы сдали, запускаем туда нелюдь. Твоя задача – защитить Деметру Иннару любой ценой. Что она скажет, сделай: ты теперь в её распоряжении.

Я быстро подавил внезапную радость: более приятного поручения ты и придумать не мог, Витольд!

– Отчего же ты не послал с ней своего человека? – спросил торопливо, пряча бурные эмоции от легата.

– Послал, – неопределённо махнул рукой Витольд. Помедлил, точно раздумывая, добавить ли что ещё, но проглотил несказанное. – Ты тоже езжай. Пригодитесь друг другу.

Мысль просачивалась в меня неохотно. С Деметрой отправился альд Фавиан – вот уж точно кого в верности легиону не заподозришь! – маг третьего круга Дина и Люсьен. Искать потенциального союзника следовало среди них.

– Куда они направились? – поинтересовался я осторожно, поскольку Витольд, похоже, мысль продолжать не собирался.

Легат перевёл на меня тяжёлый взгляд красных глаз, затем посмотрел мне за спину. Двое телохранителей поняли без лишних слов – покинули кабинет, звякая кольчугами и бряцая оружием. Двери закрылись, и лишь тогда Витольд окончательно сдался – обхватил голову руками, с надрывом выдыхая в массивный дубовый стол.

– Сядь, – не то велел, не то попросил.

Я молча выполнил приказ, разглядывая бывшего сослуживца. Нет, не завидовал я ему, совсем не завидовал. Витольд всегда был жёстче, сильнее, преданнее. Он ставил интересы Империи на первое место, в то время как я никогда не мечтал о карьере в легионе. Просто плыл по течению, отдавая должное усилиям дяди Луция – в конце концов, воинские ряды далеко не худшее место, куда могло забросить сиротского мальчишку. Витольд же…

– Прежний легат убит. Отравлен. Приказом наместника Вилмара я теперь вместо него, – сухо отчитался бывший товарищ. – Сразу многое свалилось… тут ещё ты, – нахмурился новый командующий, поднимая голову. – Я рассчитывал на тебя. Рассчитываю, – тотчас поправился Витольд. – Слушай внимательно.

Легат помедлил, словно раздумывая, что можно мне доверить, а я молча ждал, изучая осунувшееся лицо бывшего начальника особого отдела. Тяжело доставалось кресло командующего человеку из низов. И кто знает, не сместят ли его из этого кресла, когда нужда в неоценённых услугах отпадёт? Витольда я знал достаточно, чтобы понимать: этот пойдёт до конца, отдаст себя до остатка, сделает самую грязную работу… и уступит тёплое место преемнику, если потребуется. Что и говорить, наместник Вилмар прекрасно знал тех, кто ему служит.

– Гильдия – это ловушка, – наконец медленно проговорил легат, поднимая на меня тяжёлый взгляд. Витольд обладал удивительной способностью заглядывать человеку в душу, не давая тому разорвать зрительный контакт первым, и вытягивать из него доверие капля за каплей. – А приманка – сердца четырёх стихий. Альдам нужен амулет, который даст им власть над всеми магами Мира. Ради этого они пошли на сделку с бруттами: только они способны достать все четыре элемента. – Легат поймал мой непонимающий взгляд и вздохнул. – И чему ты учился в гильдии всё это время? Нелюди не могут попасть в царства стихий, врата в которые находятся на земле людей. Ты, как стонгардец, рождённый под знаком воздуха, достал воздушный артефакт. Сердце воды выкрадено Братством Ночи – в их ряды входят только люди. Не спрашивай, откуда знаю, – жёстко проронил Витольд, – но Братство – целиком и полностью альдское детище. Разбросанная по Миру группировка бестолковых магов, бруттов и сикирийцев, которые возомнили, будто они что-то решают в большой игре. Альдские пешки! Не всё можно сделать своими руками. Для грязной работы нелюди взращивают таких, как эти фанатики Тёмного. Идиотов уберут, как только нужда отпадёт. Впрочем, большинство из них не подозревает, кто их создатель, и кто на самом деле заказчик всего, что они делают. Но некоторые из них по-настоящему опасны. Кто знает, что они сделают с четырьмя элементами, как только те окажутся у них в руках…

От этих слов похолодело у меня в груди. Отдельные догадки не склеились ещё в цельную картину, но нехорошее предчувствие ледяной змеёй скользнуло в сердце.

– Альды подготовились основательно, – голос Витольда был хриплым, но уверенным, – отвлекая нас нападениями на восточные границы, они готовят переворот внутри Империи. Объединённые земли Сикирии и Стонгарда слишком сильны, чтобы тягаться с нами напрямую – альды не пойдут на такой риск. Зато ослабить нас, столкнув лбом ко лбу, могут запросто. Если бы ты не был так… занят, услышал бы, какие разговоры витают в воздухе, – легат неопределённо махнул рукой. – Стонгардцы недовольны политикой Империи, требуют отделения. Скоро начнутся первые столкновения, направленные умелой альдской рукой. Свою роль сыграют выходцы Братства Ночи, начав беспорядки, а те из наших магов, которые сумели бы прийти на помощь в случае открытого вторжения альдов, будут обезврежены амулетом четырёх стихий.

– Как?

Витольд поморщился.

– Я не маг, капитан. Ты мне объясни. Мой человек в гильдии сказал, что воспользоваться амулетом можно по-разному. В данном случае – выпить магическую силу из тех, кто рождён под знаком определённой стихии. Или всех сразу. Блокировать любой вид энергии. А ещё, как я слышал, вместо амулета стихий из элементов можно создать амулет Тёмного…

– Тогда почему твой человек не вынес артефакты из гильдии? – не понял я. – Такой риск!

– Наша особая удача, – блекло усмехнулся Витольд. – Договор между бруттами и альдами о разделе земель Империи. Тот самый, который ни одна из сторон никогда не выполнит. Стонгардское отделение – нейтральная полоса, здесь они приняли решение создать амулет. Остановить процесс мы не сможем, а воспользоваться результатом – вполне. Как только амулет окажется в руках нашего человека, у нас появится больше шансов на победу. Да и вещь, по мнению наместника Вилмара, полезнейшая.

– То есть у вас тоже есть виды на артефакт, – утвердительно сказал я.

– То есть мы убиваем двух птичек одной стрелой: заманиваем альдов в гильдию и прибираем амулет к рукам. Задача ясна?

– Нет, – честно признался я. – Что значит – заманиваете альдов в гильдию?

– Аркуэнон Дейруин уже внутри, скоро пожалует и свита. Есть сведения, – Витольд дёрнул щекой, помедлил, но всё же продолжил, – альды планируют набег на крепость магов. Не знаю, каким образом они собираются незамеченными пройти от восточной границы до самого Унтерхолда, но если они это сделают, то получат прекрасный форт-пост для продвижения вглубь Империи. А пока мы боремся с врагом у границ и на своей же территории, Братство развяжет братоубийственную войну, после чего шансов у нас не останется.

– Амулет…

– Если альды получат и амулет, то после того, как разделаются с нашей Империей, обратят внимание на бруттов. Без магии те станут лёгкой добычей, даже если и объединятся с оглумами и реттонами. Наша задача – чтобы этого не произошло. А твоя – охранять Деметру Иннару и её гильдию до тех пор, пока не выбьем оттуда всех альдов.

– Ты говорил о ловушке, – напомнил я.

– Несколько отрядов легиона уже обосновались в горах вокруг крепости, чтобы прийти на подмогу в случае необходимости. Мы не знаем, когда прибудет альдское подкрепление, поэтому готовимся заранее, – Витольд, морщась, потёр ноющие виски.

Если прибудет, мысленно добавил я. Сомнительно, чтобы нелюди пробрались так далеко на запад через нашу пограничную крепость, воинские отряды и отделения легиона больших городов. Странно, что Витольд поверил в столь откровенную чушь.

– Слишком большой риск, – нахмурился я. – Затея с ловушкой…

Легат поднял голову, разглядывая меня со слабым раздражением. Будь у Витольда меньше бессонных ночей, я бы нашёл, что выслушать от командующего, но сегодня бывший сослуживец попросту не имел на это сил.

– Нападение альдов и проклятый амулет – не самое страшное, что может произойти, – пояснил, чуть затягивая слова, легат. – Страшно, если мы ополчимся друг против друга. Времени мало, капитан: для консолидации нужна общая угроза. Открытое нападение альдов прорвёт плотину. Бойню в гильдии устроим показательную, чтобы до каждого фермера, требующего разделения Империи, дошло, кто есть враг на самом деле.

– Слишком близко к городу, – пробормотал я, теряя аргументы: железная уверенность Витольда не оставляла моему косноязычию ни шанса. – Будут жертвы.

– Неизбежно, – подтвердил легат. – Без них резня не покажется убедительной.

Я отвёл взгляд. Витольд был, конечно, прав, но на сердце от этого легче не стало. Кроме того… уж если легат не жалел простых унтерхолдцев, то адептов гильдии магов и вовсе не пощадит. Что бы там ни планировалось, оставшиеся внутри крепости молодые колдуны живыми не выйдут.

– Чтобы нелюди не разбредались по Стонгарду, дадим бой под Унтерхолдом, в гильдии магов. В качестве приманки – амулет, мимо такого не пройдут. Вот и Дейруин не прошёл, прибежал как миленький…

– Кто он? – не удержался я.

– Из альдской знати, – поморщился Витольд: аристократию бывший сослуживец не жаловал даже среди людей, не говоря уже о серокожих. – Главный претендент на престол: эйохан Тэйовин не имеет своих детей, так что нового правителя выберут из ближайших родственников. В пользу Дейруина родственная кровь, древний род, высокий военный чин, множество наград. Активно продвигает альдскую политику всеми доступными способами. Склонил на свою сторону Сильнейшего и часть бруттского Совета. Скользкий ублюдок, который играет в сложные игры. Ты к нему, кажется, уже присмотрелся, – усмехнулся легат. – Есть что сказать? Каков он?

– В ближнем бою никаков, – хмыкнул я в ответ, и Витольд наконец рассмеялся. Чужая маска упала с когда-то приветливого лица, и бывший сослуживец вновь стал похож на того, с кем мы делились на привалах планами на будущее и мыслями о настоящем. – Но маг, вероятно, сильный.

– Пятый круг, – задумчиво кивнул Витольд, словно сверяясь с невидимым списком. – Слушай меня, Сибранд: если убьём Дейруина, обезглавим альдский престол. Из близких эйохану родственников останутся одни бабы, и те все не в ладу друг с другом. Начнётся смута – такая желанная для нас в это время! Сделай это, капитан, – вдруг посмотрел мне в глаза Витольд, – как только вернёшься обратно в гильдию.

Шутки кончились, теперь о деле. Я мрачно глянул в сторону стеклянных стаканов на шкафу – диковинка в наших краях, право, тонкая сикирийская работа – и ничего не сказал. Когда легат даёт приказ убрать человека или нелюдя, переспрашивать не полагалось.

– Как ты это сделаешь, меня не волнует, – уже вполголоса продолжал Витольд. – Ты теперь иммун, жалование идёт с этой минуты. В случае, если не вернёшься, деньги передам твоим сыновьям. Вопросы?

Я помолчал, обдумывая неожиданное повышение. Иммунами считались легионеры и офицеры, обладавшие особыми навыками, которые давали право на некие привилегии. Более высокая плата за службу, освобождение от трудовых обязанностей, подчинение особому отделу. В стонгардском легионе таковых насчитывалось несколько десятков – в основном лекари, наставники воинского дела, талантливые бойцы, которых берегли для особых заданий. Все они, конечно же, были прекрасно обученными легионерами, служившими в боевой линии, когда в том возникала необходимость.

У меня имелся теперь определённый навык – маг второго круга, как-никак – но то, что Витольд причислил меня к редким рядам иммунов, означало прежде всего одно. Легат не собирался отпускать капитана в отставке Сибранда Белого Орла со службы.

– Почему иммун? Почему не боевой маг? – вяло поинтересовался я, только чтобы не молчать.

– Маги – редкость в стонгардском легионе, мы же не сикирийцы. Хочешь внимания и славы? Помнишь волну смертей в Унтерхолде? – Витольд нехорошо усмехнулся. – Среди погибших – единственный маг, находившийся у нас на службе. Пока мы не закончим дело с альдами, новых жертв среди ценных легионеров нам не нужно. Теперь ступай, иммун, – махнул рукой легат, отчего алая перевязь тотчас сползла с плеча. – Езжай в Арретиум Артаксарт, найдёшь госпожу Иннару со спутниками в таверне «Рацаэнна» – они должны там остановиться перед продвижением на юг. Присоединишься. Скажешь, что соскучился…

– У меня сын болен, – тихо напомнил я. – Мне действительно нужна её помощь.

– Отличное прикрытие, – кивнул легат. – Словом, придумай что-то, не раскрывай себя раньше времени. Деметра едет за сердцем огня, поможешь ей доставить артефакт в стонгардскую гильдию. На этом первое задание оканчивается, начинается второе: Дейруин. Его смерть плавно перетекает в третью миссию: удержать крепость магов в случае нападения альдов. Вернуться ко мне за дополнительными указаниями. Всё ясно?

– Так точно.

Пожалуй, что голос у меня вышел убитый, потому что Витольд вдруг хрипло и весело расхохотался:

– Не робей, иммун! Я в тебя верю, потому что больше не в кого! Очень уж ты удачно подвернулся…

Я махнул рукой и поднялся, не разделяя его радость. Олан теряет каждый день впустую, пока я… а что, если не вернусь? Кто тогда…

– Вот, – не дал мне углубиться в злые мысли Витольд, – на расходы.

На стол хлопнулся туго набитый кошель, я забрал. Тот оказался тяжёлым – верно, половину жалования выделил мне щедрый легат. Неуклюже поклонился, но выйти не успел.

– Не в службу, – окликнул Витольд, – покажи пару колдовских фокусов.

Я обернулся с готовностью, пряча злую ухмылку. Сам напросился! Колдовские слова стекли с губ на напряжённые руки, вспыхнули оранжевыми языками на кончиках пальцев. Долго я не ждал: отпустил стихию, позволив огненному шару с рёвом врезаться в едва тлеющий камин. Легат нехорошо ругнулся, когда тот дыхнул жаром раскалённых камней, стрельнул красными угольями по сторонам.

– Сдурел?! Туши! – подскочил из крепкого деревянного кресла Витольд. Куда и подевалась мертвенная усталость!

– Конечно, – серьёзно пообещал я ничего не подозревавшему легату. – Сейчас.

Влажный воздух кабинета сгустился над камином, булькнул, собираясь в бесформенные комья воды. Я выдохнул последний слог заклинания, позволяя стихии пролиться на ревущий огонь, и довольно улыбнулся, как только раскалённые уголья и решётка зашипели, наполняя кабинет белыми клубами пара. Музыкой для ушей сдал сдавленный кашель Витольда и грязные ругательства вперемешку со склонениями моего имени так, как ни у кого, кроме истинного стонгардца, не получится.

– Я надеюсь, – сипло проговорил легат, выходя из-за стола, – что ты вернёшься, иммун. У меня на тебя большие планы…

– Не сомневаюсь, – усмехнулся я, салютуя толстым кошельком. – Великий Дух в помощь, светлейший легат!

В спину понеслись невнятные пожелания, которые я расценил как доброе напутствие в поистине долгую дорогу.

Белые хрустящие снега постепенно редели, превращая вымощенную камнем дорогу в месиво из грязи и серых хлопьев рыхлой влаги. В конце концов исчез из виду даже такой убогий снег, оставив меня и Ветра наедине с дождливой и пасмурной сикирийской зимой. Впервые, проезжая границу наших земель, я обратил внимание на то, как вальяжнопрохаживались стражники у пограничных крепостей – ни наши воины, ни сикирийцы не ожидали друг от друга неприятных сюрпризов. Так-то ли будут приветствовать уже бывших собратьев, если альдам удастся столкнуть нас лбами?

Говор в придорожных тавернах теперь стал смешанным; переплелись стонгардские и сикирийские словечки, образуя причудливую помесь – тот самый диалект, к которому я был привычен с детства. Изменились и люди – вместо рослых да светлых стонгардцев меня встречали стройные черноволосые хозяева и их улыбчивые хозяйки. Чем дальше на юг, тем мельче и смуглее становился народец; впрочем, на подходе к столице встречались всякие путники. Люди и нелюди, спешащие по своим делам и не особо тяготившиеся присутствием друг друга. Совсем не так было на окраинах, где всякого пришельца изучали годами, присматриваясь с подозрением, проверяя на прочность год за годом. Вот как меня в Ло-Хельме.

Слякоть под копытами Ветра постепенно сменилась благословенной твердью; жидкая грязь почти исчезла с широких каменных троп, а дороги стали шире и ухоженнее. Поселения на пути теперь становились чище, а их хозяева брали за постой больше. Я почти не делал остановок, стремясь нагнать Деметру со спутниками на подходах к столице – и всё равно не успел.

Арретиум Артаксарт встретил меня ясной погодой – солнце на небе, экая дикость зимой – освежающей прохладой и свежими лужами, оставшимися у дорог после вчерашнего дождя. Возвышавшаяся на острове столица манила к себе широкими мостами, переброшенными через глубоководную реку, разрезавшую Сикирию надвое, и белокаменными крепостными стенами, выстроенными альдскими зодчими около тысячелетия назад. Я въезжал под сень столицы, как к себе домой.

Казалось, целую вечность назад меня подобрал здесь дядя Луций; будто не со мной происходило взросление в местных казармах, поначалу наблюдение за муштрой легионеров, а затем и принятие в ней живейшего участия; приятнейшие вечера в каморке приёмного отца, где он учил меня грамоте; товарищество и глупые выходки, мечты о будущем…

Не отказал себе в удовольствии и проехал к главной площади окружным путём, ведущим через знакомые кварталы. Никого из знакомых не увидел, даже легионеры из столичной стражи и те оказались новыми лицами. Ностальгия с оттенком грусти и разочарования длилась, впрочем, недолго: я въехал на главную площадь, откуда намеревался попасть на одну из боковых улиц, которая бы вывела меня к торговому кварталу – таверна «Рацаэнна» находилась именно там.

– Похолодало, – покряхтывая, жаловалась пожилая торговка цветами своей соседке, юной девушке с пышными букетами подмышкой. – Скоро снег пойдёт.

Та согласно кивнула, кутаясь в тёплую шаль, но тотчас встрепенулась, завидев меня. Площадь в это время оказалась пустынной, новые лица вычислялись местными на раз.

– Цветы, господин! Последний осенний привет для возлюбленной! Подарите своей жене немножко радости в эти хмурые дни!

Я глянул на яркое голубое небо и невольно задумался; девушка воодушевилась отсутствием отказа и вспорхнула едва ли не под самые копыта Ветра.

– Она оценит! – уверенно заявила девица, тыкая пушистым, но уже увядающим букетом мне в колено. Выше смуглая красотка никак не доставала – я, въехав в столицу, так и не спешился.

– Купи, купи жене своей, славный господин! – поддакнула её товарка, на всякий случай призывно встряхивая собственные букеты.

– Нет у меня своей жены, – нахмурился я, выискивая взглядом нужный поворот. Гостиный двор на главной площади разросся, пристроил новые помещения, изменив привычный моему глазу вид.

– Тогда чужой! – не растерялась торговка.

– Невесте купи, – в свою очередь предложила девушка, стрельнув по мне уже заинтересованным взглядом. Никогда не понимал этого не то насмешливого, не то оценивающего выражения, с которым меня порой осматривали такие вот смелые, как эта смешливая девица, женщины.

– Нет, – я осторожно тронул поводья, чтобы не задеть путавшуюся под ногами коня торговку.

– Невесты нет? Тогда в честь того, что у тебя такая беззаботная жизнь, господин! – плутовка покрутила дурно пахнущим цветком перед носом у Ветра, на что тот тут же среагировал, вырвав зубами самые крупные листья из букета.

– Ой, что ж ты делаешь-то, животное неразумное! – не слишком искренне возмутилась девушка под горестные охи старшей подруги. – Теперь твоему господину придётся звонкие отсчитывать за порчу товара! А какой букет был!..

Я усмехнулся. Мог, конечно, проехать мимо, под вопли и крики ушлых баб, да только разбирательств со стражей таким образом не избежать. На главной площади торговали только цветами, по особому распоряжению местного совета; соответственно, и договорённости с власть имущими имелись свои. Вникать в них мне не хотелось, поэтому я молча потянулся к поясу.

– Вот спасибо, добрый господин! – лукаво ухмыльнулась девица, едва не приплясывая в нетерпении. – Если надо, я тебе и других цветочков поднесу, только скажи! Такой большой и сильный господин… с длинным мечом… наверняка окажется не менее щедр!

Лучшего способа, чтобы ускорить мой побег, она найти не могла. Ссыпав мелочь в шустро подставленную ладонь, я ткнул Ветра пятками даже сильнее, чем хотел, отчего верный конь сорвался с места едва ли не в галоп. Вслед понеслись довольные смешки хитрых торговок и стихающий гул главной площади.

На боковой улице спешился и повёл Ветра под уздцы; усталый конь только фыркал, упрямясь с каждым шагом всё больше. Скоро, скоро будет тебе отдых, друг!

Торговый квартал встретил взбудораженным гомоном снующих от прилавка к прилавку покупателей, распахнутыми настежь дверьми лавок, сложенными кое-как ящиками и бочками под крытыми навесами, и большим, чем где-либо в другом районе, числом стражников. И это, пожалуй, было единственным местом в столице, где творился подобный хаос.

Постоялых дворов и гостиниц тут тоже хватало: я помнил их все, но путал названия вывесок, каждую из которых хозяева писали на двух языках: родном и сикирийском. Таверну «Рацаэнна» содержал старый реттон, который с тех пор, как перебрался с южных Островов на материк, а затем и в самое сердце Империи, ни разу не покидал насиженного места. На яркой вывеске красовался самый ранний стонгардский цветок, рацаэнна, бутонов которого хозяин таверны никогда воочию не видал, но рассказами о которых, очевидно, когда-то пленился.

– Мир твоему дому, почтенный Тойхаг, – произнёс я, перешагнув высокий порог. Ветер уже, должно быть, вовсю наслаждался отдыхом в стойле, а я стоял перед подслеповатым хозяином, как на смотре. Сердце уже вовсю плясало в груди – доехал наконец! – Не узнаёшь?

– Это же Сибранд, отец! – всплеснул руками высокий юноша – нет, молодой мужчина – в котором я с трудом угадал хозяйского племянника, когда-то худосочного мальчишку, с которым раз или два играл на улице. – Сибранд, приёмыш покойного примипила Луция! Ну, помнишь, дядя?! Живой! А ты говорил – погиб! Эх, жаль, не поспорили с тобой!

– И впрямь живой, – обрадовался Тойхаг, поднимаясь из-за стойки. – Вот уж… новость… хорошая новость, хорошая! – тут же оговорился пожилой реттон, расплываясь в беззубой улыбке.

Мой товарищ по детским играм бросил ящик с овощами, который нёс на кухню, подскочил, без всякого стеснения облапив меня измазанными в земле руками. На его шоколадной коже разводов, впрочем, видно не было, зато на моих блестящих доспехах – даром чистил на привале, что ли – тотчас появились отпечатки чужих пальцев.

– И я рад тебя видеть, Эйхаб. У вас всё в порядке?

– Отлично! – даже обиделся молодой реттон. – Цветём и пахнем, друг! От посетителей отбою нет – вот как славно идут дела! Да и ты, небось, не просто так зашёл, – хитро прищурился Эйхаб.

– От товарищей отстал, – тут же признался я. – Две женщины, двое мужчин. У тебя остановились? – спросил, будто сомневаясь.

– А то! – просиял реттон. – Ты, небось, о вчерашних посетителях говоришь. Здесь заночевали! Две комнаты заняли, завтра поутру расчёт.

– Покажи.

– Разошлись все, – охладил мой пыл Эйхаб, – кроме бруттки. Неможется ей. Я уж и лекаря предлагал – отмахнулась, пройдёт, говорит.

Сердце подпрыгнуло едва ли не в самое горло. Осторожно притянув к себе реттона за локоть, нагнулся к нему поближе:

– Обед-то у вас готов?

– Обижаешь, друг! – тут же завёлся горячий реттон, но я его прервал:

– И комнаты свободные имеются?

– Как раз напротив той, где поселилась бруттская госпожа, – тут же сориентировался бывший товарищ.

Я усмехнулся, отсыпая в протянутую ладонь витольдовы монеты. Когда, наспех сбросив с себя доспехи и освежившись, как сумел, я стучал в заветную дверь, во второй руке у меня уже покачивался тяжёлый поднос с дымящимися блюдами. Ответа не последовало, так что я повторил, рискуя уронить лучшие яства старого Тойхага на пол.

– Кто? – раздался приглушённый голос по ту сторону двери, и я не сдержал широкой улыбки, толкая дверь ногой.

Деметра встретила меня в постели. Как только дверь распахнулась, бруттка подскочила, но с ложа благоразумно не спустилась, ошарашено разглядывая непрошеного посетителя широко распахнутыми глазами.

– Обед, госпожа, – только и нашёлся я. Так же, ногой, захлопнул створку и прошёл в комнату, чтобы поскорее поставить горячий поднос на стол. Мельком огляделся. Вторая кровать пустовала: хвала Духу, Дина ещё не вернулась. – Мне доложили, что тебе нездоровится. Вот, – кивнул я на горячий грог, – лекарство.

– Соврали, – обрела дар речи Деметра, усаживаясь в постели. – Просто я устала… да и не люблю столицу… и… Великий Дух, Сибранд, что ты тут делаешь?!

Причин было несколько, но я, с присущим мне умением, нашёл самую неловкую из них:

– Тебя ищу.

Госпожа Иннара перевела взгляд на дымящиеся блюда, затем вновь на меня. Бледная после отдыха, слегка растрёпанная и невыразимо родная, она казалась сейчас такой растерянной, что я решил прояснить ситуацию и добавил, окончательно вгоняя в ступор нас обоих:

– Ведь ты ещё не обедала.

Деметра открыла и закрыла рот, подавившись воздухом на вздохе, помотала головой, какое-то время удерживаясь от пробирающего смеха, затем не выдержала и расхохоталась в голос. Одеяло, которое она прижимала к себе обеими руками, от неизбежной тряски сползло с груди на колени, открывая взору светлую рубашку тонкой работы.

– Ох, – вытирая слёзы, выдавила бруттка, – Сибранд! Ты… ты… Великий Дух!..

– Нет, – заверил я. – Всего лишь Сибранд.

– Отвернись, – осмеявшись, потребовала дочь Сильнейшего. – Хотя бы приведу себя в порядок. Будто проклял кто, каждый раз перед тобой в таком виде…

Она вскочила с постели, как только я послушался. Зашелестела ткань, падая на пол.

– Рассказывай! Был дома? – спросила уже почти деловито. – Как Олан?

Я дёрнул плечом, невольно хмурясь.

– Попытался сам. Навредил.

– Ясно, – помолчав, отозвалась Деметра. Несколько резких, порывистых движений за спиной. – Как только освободимся, едем в Ло-Хельм. Я сумею. Ещё в гильдии хотела сказать. Арк помешал.

Я помнил прекрасно, как именно серокожий «помешал». Точно рассчитал, альдский ублюдок! Прощупал насквозь и увидел мои слабости не хуже, чем я – его.

– Всё.

Я обернулся и невольно задержал взгляд на бруттской колдунье. Деметра неловко пожала плечами, глянув на меня снизу вверх.

– Столица всё-таки, – как будто извинилась.

Из-под длинной, с разрезами, синей мантии выглядывали кожаные штаны; украшал бледную шею колдовской амулет, тонкая цепочка терялась в плотном корсете. Русые волосы обрамляли бледное лицо гладким шёлком, на скулах проступил неровный румянец – от смущения, что ли?

– Что принёс-то? – поинтересовалась Деметра, скрывая замешательство.

Кровати в таверне старого реттона были добротными, широкими: мы разместились на одной из них с достаточным удобством, положив поднос между нами. Бруттская колдунья приступила первой, отдавая должное моим стараниям, хотя и без особого аппетита.

– Тревожно, – вяло отхлебнув из своего кубка, призналась дочь Сильнейшего. – Прости, что не уделяю времени твоей беде. Не дают…

Я кивнул с пониманием: светлейший легат Витольд тоже не давал мне заниматься своими делами и вести спокойную жизнь капитана в отставке.

– Как нашёл нас? – стрельнула острым взглядом Деметра. – Сказал кто?

– Оук, – вырвалось у меня. Сам удивился тому, как легко соврал, да ещё любимой женщине. Но если госпожа Иннара ничего не знала о замыслах легиона, а являлась всего лишь пешкой в хитро расставленных сетях, то имел ли я право раскрывать ей глаза? Поймёт ли? Простит?.. – Ещё он сказал, что тревожится за тебя, госпожа. В крепости остались одни альды…

– Ну что ты, – удивилась Деметра. – Там ещё трое мастеров и около сорока адептов. После испытаний ушли немногие.

– Но за главных – альды, – упрямо продолжил я. – Хотя один из них твой жених, госпожа, но я бы не стал доверять остальным.

Про то, что Дейруину я бы первому перерезал глотку и без поручения Витольда, я умолчал.

– Как тебе столица? – ушла от разговора колдунья, забирая с подноса ломоть нарезанного хлеба. – Сильно изменилась?

– Не очень.

Молчание затянулось. Я разглядывал бруттскую женщину с самым странным чувством, которое мне когда-либо довелось испытывать. То, что она находилась так близко, и при этом не в моих объятиях, казалось неправильным. Давно, Великий Дух, так давно я не чувствовал себя… дома. По-настоящему дома. Где всегда ждут. Где тепло, понимание и близость. Где расплавленный мёд ореховых глаз…

– Не смотри на меня так, – вдруг тихо попросила Деметра, и я вздрогнул, выныривая из омута собственных мыслей. – Пожалуйста. Ты… не знаешь. – Она помолчала, а я в очередной раз подавил в себе безумный порыв сгрести наконец бруттскую колдунью в свои объятия. – Я… не заслуживаю. Я худшая из женщин…

Миг или два я разглядывал её в упор, не стыдясь больше ни своих помыслов – всё равно скрыть не получалось – ни желаний. Затем аккуратно поднял разделявший нас поднос и отставил его на стол. Маленькие ладони бруттской колдуньи утонули в моих руках, когда я осторожно накрыл её пальцы своими. Я придвинулся ближе, наклоняясь к нежному уху, полускрытому гладкими рыжеватыми прядями.

– Ты лучше, чем думаешь, госпожа, – шепнул едва слышно. Видит Дух, не врал – если бы Деметра знала, какой её видел я там, у Живых Ключей…

Я с трудом подавил в себе самые откровенные мечты – сгрести дочь Сильнейшего в охапку, найти наконец упрямые губы своими… Но нет, проклятый Дейруин даже сейчас стоял между нами. Как бы ни желал я ему смерти, но пока он был жив и не вернул невесте данного слова, я не имел права нарушать их клятвы. Когда мы, легионеры, воевали на чужой территории, мы всегда уважали законы бруттских и альдских земель – хотя, пожалуй, мы единственные, кто так поступал. «Мы – не они, – любил разглагольствовать Витольд. – Если не идёт вразрез с нашей верой, то и Тёмный с их традициями».

– И я пойду с тобой до конца, – продолжил, сжимая тонкие пальцы в своих руках. – Защищу, как сумею. Если позволишь…

На миг её пальцы сжали мои так отчаянно, что я тотчас понял, как сильно не хватало дочери Сильнейшего хоть кого-то, за кого можно было бы ухватиться. И я держал наши сцепленные руки так крепко, словно от этого зависело всё, чем мы дорожили.

– Я рада, что ты здесь, – тихо проговорила Деметра. – Сибранд…

Это самое большее, что могла мне сказать чужая невеста. Но насладиться приятными догадками мне не довелось: из коридора донёсся невнятный шум, и госпожа Иннара тотчас отдёрнула руки. Вовремя, потому что в этот же миг дверь в комнату распахнулась, и внутрь вихрем влетела Дина, пылая от негодования. На пороге остановился Люсьен, начавший, очевидно, свою тираду ещё на лестнице.

– …потому что пари есть пари, красавица, и ты должна мне один глубокий, чувственный, настоящий сикирийский поцелуй…

Молодой брутт оборвал себя на полуслове, заметив наконец зрителей, и ещё несколько мгновений смотрел на меня в упор, то ли не веря собственным глазам, то ли сомневаясь в трезвости рассудка. На губах его медленно и неотвратимо, как весенний паводок, расползалась самая подлая и двусмысленная ухмылка, которую я когда-либо видел.

– Ты?! Ну, староста! – восхищённо выдохнул брутт. – Ну, даёшь!!! Ну, подгадал! Не ожидал, видит Тёмный, совсем не ожидал! Ни тебя, ни от тебя! Да ещё и завтрак в постель, ну и… кхм… хм.

Под ледяным взглядом госпожи Иннары молодой колдун старательно закашлялся, разглядывая, тем не менее, нас без всякого смущения. Я поднялся.

– Это обед, Люсьен, – ровно отозвалась Деметра. – Сибранд был так добр, что принёс его сюда.

– И ради этого гнал свою клячу день и ночь, – понимающе кивнул Люсьен. – Целую седмицу.

– Я приехал, потому что сыну хуже, – оборвал дальнейшие измышления брутта я. – И госпожа Иннара единственная, кто в силах исправить мои… старания.

Люсьен тотчас посерьёзнел, глянул пристальнее.

– Вот оно что, – на удивление спокойно произнёс он. – Но ведь назад мы не повернём, староста. Госпожа Иннара тебе сообщила?

– Мы едем за сердцем огня, – так тихо произнесла Деметра, что я скорее угадал, чем услышал, – и не вернёмся в гильдию без него.

Я пожал плечами, старательно изображая удивление и деланое равнодушие.

– Поеду с вами. Не в первый раз.

– Это точно, – снова развеселился Люсьен. – Опыт есть! Сердце воздуха ты уже в себе носил, осталось только огнём накачаться по самое горло! А знаешь ли, что дарует эта стихия?

– Обострение чувств. Ты говорил, – сухо напомнил я.

– Так вот тебе, староста, такое незачем! – отрезал Люсьен. – А кое-кому не помешало бы, – брутт выразительно глянул в сторону Дины.

Та вспыхнула, даже призрачные огоньки заплясали вдоль опущенных и сжатых в кулаки рук. Колдовать в чужом доме, впрочем, прекрасная сикирийка не решилась.

– Уймись, – уже громче велела Деметра. – Голова болит.

Кивнув всё ещё кипевшей от негодования Дине, я поклонился госпоже Иннаре и вышел из комнаты, захватив с собой и Люсьена. Наглый брутт, похоже, без волшебного пинка помещения бы не покинул, а я не хотел искушать ни Дину, ни Деметру.

– И всё-таки, – как только дверь за нами захлопнулась, пихнул меня локтём Люсьен, – я безумно рад видеть тебя, варвар! Компания тут собралась, скажу тебе, не сахар, даже поговорить не с кем! А тут – ты! Будет хоть, на кого душу выплеснуть! Ты в этой комнате остановился? Жди гостей! Повсюду пресные морды, и только ты, как глоток воды в пустыне… Но как ты к госпоже Иннаре в постель-то забрался?!..

Ему повезло: я сплюнул колдовское слово раньше, чем развернулся. Если бы моё тело поспело за мыслями быстрее, чем язык, то я бы всё-таки свернул Люсьену челюсть. А так охнувший брутт отделался только синяками и ссадинами, когда морозный ветер толкнул его в грудь, отбросив в другой конец коридора. Перемежая слабые стоны дурным хохотом, Люсьен дрожащей рукой оттирал с лица ледяную корку, фыркая и охая от неизбежной боли.

– Староста… ох!.. А, чтоб тебя… Страшен ты… в гневе! Тебя бы из койки в самую рубку – цены бы не было! – заливался беззвучным хохотом молодой брутт. – Я уже… уже почти горжусь тобой, варвар!..

Я вздохнул: мы находились у лестницы, так что посетители в таверне наверняка слышали интересный разговор постояльцев. О чём они при этом думали, мне с удовольствием доложит наутро Эйхаб.

– Да ты не переживай, я Фавиану ничего не скажу, – заверил меня Люсьен, с гримасами поднимаясь на ноги. – Хотя Дейруин, надо отдать ему должное, недаром приставил соглядатая к своей невесте! Я ещё подумал: зачем? Меня, что ли, боится? Да чтобы я – и на честь чужой женщины позарился! Тем более у них, альдов, с этим жёстко – проверено… Но Дейруин в конце концов оказался прав!

Молодой брутт продолжал бессмысленную болтовню, отряхиваясь после падения и проверяя сохранность костей и зубов, но я не слушал. Чужой взгляд просверлил затылок, ударил ледяными иглами в голову. Оборачиваясь, я уже знал, кого увижу.

По лестнице медленно поднимался альд Фавиан, и жёлтые глаза его не предвещали мне в скором будущем ни доброго здравия, ни лёгкой и беспечной дороги.

Сикирийская гильдия магов располагалась в портовом городе Ош, который мы проехали насквозь, от северных ворот до южных. Здесь царили суета, многолюдье, пыль и сухость; один только Люсьен чувствовал себя на местных базарах, как дома. Пополнив припасы, мы выдвинулись в путь тотчас, не задерживаясь на ночлег: впереди ещё оставалось два дня пути. Как только шумный и развязный город остался позади, мы все вздохнули с облегчением: всё-таки Ош недаром именовался главным рынком Сикирии. Горожане полагали торговлю делом чести, а уж от шустрых и бойких знойных девиц с цветами и сладостями на улицах отбою не было. Я от таких держался теперь подальше, наученный горьким опытом; Люсьен восхищённо цокал языком, оценивая прелести каждой из них; Дина смотрела на соотечественниц Зораны равнодушно, не завидуя ни бронзовой коже, ни каштановому водопаду волос; госпожа Иннара разглядывала южную жемчужину Империи с лёгкой улыбкой на губах, будто вернулась в одно из любимейших мест на земле. О чём думал мрачный и замкнутый альд Фавиан, я понятия не имел: за несколько дней пути серокожий не проронил при мне ни единого слова.

– А я думал, мы в местной гильдии засветимся, – с сожалением вздохнул Люсьен, оглядываясь на причудливую архитектуру последних домов. – Хотя бы поздоровались…

– Успеешь ещё, – отрывисто пообещала Деметра.

На удивление, Ош не имел крепостных стен, зато обладал внушительным флотом, окружавшим морской подход к городу плотным кольцом. Река, разделявшая Сикирию надвое, здесь впадала в южное море, переходившее почти тотчас в мировой океан, и местные жители промышляли, помимо торговли, ещё и рыбным промыслом. Я невольно сравнивал здешний климат, богатые поля и тёплые ветра с нашей зимой, ледяным воздухом и каменной землёй, в которой фермеры пробивали борозды не лопатой – ломом. Удивительно! Великий Дух создал великий и разнообразный Мир, но отчего-то разместил стонгардцев в самом непригодном для мирной жизни месте.

– Хорошо, что ехать недалеко, – негромко проронила Дина, подставляя лицо ласковому солнцу. – Если бы врата находились южнее…

Я невольно согласился: добираться к царству огненной стихии через южную пустыню казалось делом малопривлекательным. С меня уже катил крупным градом пот – чем дальше, тем тяжелее казалась дорога. Безжизненную сухость песков я бы, пожалуй, в своих доспехах не пережил.

– Ты чего вырядился как на смотр? – спросил меня в первый же день Люсьен. – До цели ещё далеко, да и там, возможно, нашего участия не потребуется. Внутрь царства огня зайдёт только Дина, – колдун скользнул многозначительным взглядом по прекрасной сикирийке. – Других оно не пропустит.

Я брутту по устоявшейся традиции не отвечал: не признавался, что унылые пейзажи бескрайних степей терзали не хуже жары, а доспехи казались единственным естественным барьером между мной и бесконечностью. Глаз не цеплялся ни за величественные тёмно-зелёные леса, ни за молоденькую поросль, ни за белые горные хребты – кругом скучная картина низкорослого кустарника и жухлой травы до самого горизонта. Жуткое зрелище! Как только живут здесь люди? Без защиты лесов, гор, непроходимых болот, быстрых рек…

Путь наш лежал через узкий перешеек на пустынный полуостров, выдающийся далеко в море. На южной его части располагалась гряда почти лысых гор, и где-то там, судя по карте, с которой время от времени сверялась Деметра, находились врата в преисподнюю. По-другому думать о царстве огненной стихии я не мог.

Надо признать, я не очень ошибся: когда мы проезжали одно из бедных кочевых поселений, и Дина принялась за расспросы, я, уловив особенности местного диалекта, понял наконец, что мы ищем. И не слишком обрадовался.

– Они говорят, на юго-западе несколько шахт, но скорее всего, нам нужна та, что севернее, – поделилась сведениями Дина, закончив расспросы. – Дорога туда только одна, да и той давно не пользовались: местные суеверны, считают то место проклятым. Говорят, там пропадали люди.

– С чего бы это? – нахмурилась Деметра. – Зверья крупного вроде не водится, врата надёжно заперты…

– Угу, – мрачно подтвердил Люсьен, враз теряя залихватский гонор, – особенно после того, как дражайшие члены Совета Сильнейших насильно сорвали с них магические печати. Я удивлён тем, как просто мы добыли сердце воздуха…

Я мрачно покосился на молодого брутта, но спорить не стал. Они и впрямь не слишком напрягались, в отличие от крайне глупого и доверчивого стонгардца.

– …но уверен, духи огня окажутся менее гостеприимны. Хорошо, что в расход пойду не я, – философски закончил мысль брутт.

Дина демонстративно отвернулась, и я невольно задумался. Почему она? Если в стонгардском отделении не нашлось более сильных магов, в ком текла бы сикирийская кровь, то почему бы не воспользоваться помощью дружественной нам гильдии из Оша? Неужели и там некому доверять?

Впрочем, я добыл сердце воздуха, не являясь магом вовсе – отчего я решил, будто маг третьего круга Дина не справится? Она лучший адепт стихии огня в нашей гильдии, полностью поддерживает госпожу Иннару, рассчитывая, вероятно, сделать карьеру в стонгардском отделении – и, возможно, у Деметры попросту не было другого выбора.

– Делаем привал у подножья, – распорядилась тем временем госпожа Иннара. – Отдохнём.

Дочь Сильнейшего ничего больше не прибавила, но по мрачному молчанию моих спутников стало ясно: добра от царства огня никто не ждал. Умолк даже Люсьен, всю дорогу сыпавший шутками и сальными намёками, адресованными прекрасной Дине; сикирийка отвечала непробиваемым молчанием, полностью погружённая в свои мысли. Чем дальше мы продвигались на юг, тем чаще мой взгляд возвращался к её лицу; что я там искал, и сам бы не сказал. Но, увидев такое выражение у своих легионеров, я бы в бой их не пускал: отчаянная решимость, тень сомнения. Не лучший набор чувств, если ищешь победы.

– Нажираться не советую, но подкрепиться надо, – философски проронил Люсьен, когда мы разбили лагерь. – Фавиан, друг, не стой столбом, подай мешок с хлебом. Вдруг ещё не весь засох?

Альд молча передал, усаживаясь в стороне от всех. Общался нелюдь только с Деметрой и Люсьеном; мы же с Диной, как представители низших народов, внимания серокожего не удостаивались.

– Горяченького? – предложил Люсьен, разливая вина по чашкам.

Не отказались даже Деметра с Диной, Фавиан тоже не побрезговал, принял из рук брутта. Пили молча, почти не закусывая: другим, как и мне, кусок в горло не лез.

– Госпожа, – впервые за всю дорогу подал голос Фавиан, – всё по-прежнему?

– Ты ждёшь нас здесь, – подтвердила Деметра. – С вещами и лошадьми. Будь готов оказать помощь. Если не вернёмся, сообщишь Арку.

– С нами стонгардец, – проронил альд. – Он может остаться с животными. Я пойду с вами.

Дина медленно выпрямилась, вырвавшись наконец из омута своих мыслей, остро глянула на альда. Презрительно-отстранённый тон Фавиана дошёл даже Люсьена: брутт удивлённо приподнял бровь, отрываясь от поглощения безвкусного пресного хлебца, посмотрел на серокожего пристально и чуть насмешливо. Фавиан же подчёркнуто обращался лишь к госпоже Иннаре, так что повышенного внимания к себе как будто не замечал.

– Нет, – отрезала Деметра. – Действуй, как договорились.

– От него там не будет толку, – спокойно проронил альд. – Пусть сидит с лошадьми.

– Фавиан…

– Огненные духи будут беспощадны, – продолжал серокожий. – Четыре царства связаны, так что им прекрасно известно, что их сердце – единственное, до которого ещё не добрались наши руки. Печать сорвана насильно. Обозлённые хранители даже не подпустят нас к вратам. Без моей помощи не справитесь. А стонгардец сгорит, как сухая трава – мы все помним его сопротивляемость огненной стихии, проявленную на испытаниях нового круга. Если бы не твоя помощь, госпожа, он бы погиб от дыхания асса Дейруина.

Деметра вспыхнула, а я невольно потёр чёрное колечко, по-прежнему охватывавшее мизинец. От жары пальцы распухли, так что снять магическую вещицу теперь никак не получилось бы.

– Если он ещё для чего-то нужен тебе живым, госпожа, оставь его здесь. С остальными вещами.

Люсьен усмехнулся и покачал головой, опуская взгляд. Неизменный посох брутт почти не выпускал из рук – вот и сейчас держал на коленях, поглаживая гладкое древко.

– Сибранд – не вещь, Фавиан, – чётко и раздельно проговорила Деметра. – Он идёт с нами. Ты остаёшься. Это всё.

Впервые альд посмотрел на меня с нескрываемым отвращением. Я легко выдержал этот взгляд: не в первый раз встречаюсь с ненавистью. Привык, пожалуй, больше, чем к любви и пониманию.

– Грязное животное, – прошипел на альдском.

Дина поджала губы, напряглась, вытянулась в струну. Люсьен молча глянул в сторону прекрасной сикирийки, затем вновь на нас. Лицо брутта оставалось серьёзным – непонятно, наслаждался ли он зрелищем или нет.

– Извинись, – яростно выдохнула Деметра. – Перед Сибрандом. Сейчас, Фавиан!

– Он не понимает, госпожа, – ответил тот и усмехнулся.

Бруттская колдунья закусила губу, пережидая первый всплеск гнева. Бледное лицо пошло красными пятнами – тяжело оказалось дочери Сильнейшего сдержать себя.

– Не надо, госпожа, – обратился я к ней на альдском.

Ненавидит – значит, боится. Боится – значит, уважает. Большего от врага и требовать незачем. Слишком разным мирам мы принадлежали – мне ли здесь и сейчас разрешать тысячелетие ненависти и злобы?

– Разумная тварь, – усмехнулся альд, отворачиваясь. – Дейруин так и говорил: зачатки интеллекта имеются, но не стоит ожидать большего от пса, который выучил новую команду. Впрочем, если ты хочешь пустить его в расход там, в шахте, то это мудро. Браво твоему суждению, госпожа. Асса Дейруин недаром восхищается твоей дальновидностью. Так и говорил: все слухи о твоей любви к стонгардцам – всего лишь слухи…

Огненный вихрь вспыхнул вокруг альда, так что мы с Люсьеном едва успели, как могли, отшатнуться назад. Фавиан взвыл, зарычал сквозь зубы, тщетно пытаясь совладать с враждебной стихией. Люсьен благоразумно отпрыгнул в сторону, когда альд, охваченный огнём, прокатился по земле.

– Выблюдок, – сплюнула сикирийское словечко Дина, медленно разжимая кулаки. Добавила ещё несколько, из которых я только два или три знал. – Довольно того, что ты, дерьмо собачье, от нас гнилой нос воротишь! За такие оскорбления мы с братом Сибрандом давно бы предали тебя смерти, да руки неохота марать! Мало тебе – решил ещё и про честь госпожи Иннары заикнуться! Что скажет твой хозяин, нелюдь? Едва ли Дейруин обрадуется, узнав об этом! Да он сам вырежет тебе чёрный язык за то, что ты бросил тень на имя его невесты!

Дина прибавила кое-что ещё, пока Фавиан, корчась и вскрикивая в голос, сумел наконец совладать с огненным смерчем. Обгоревший и почерневший, как печёный овощ, альд запрокинул голову, меряя сикирийку ненавидящим взглядом, а затем медленно, не отрывая от неё глаз, поднялся на ноги.

– Тише, тише, – негромко проронил Люсьен.

Мы с бруттом, не сговариваясь, встали между этими двумя; я – лицом к Дине, Люсьен – рядом с Фавианом.

– Раны я залечу, – мягко проговорил брутт. – Да и госпожа Иннара не откажет. Тихо, друг Фавиан. Врагов здесь нет. Просто Дина девушка вспыльчивая, как оказалось…

– Сикирийская шлюха, – сплюнул альд. – Сдохнет ещё на подходе к вратам! Если нет, я помогу…

– Фавиан, – уже резче выговорил Люсьен. – Не думаю, что кто-либо из нас это тебе позволит. Ты, видимо, выпил лишнего, вот язык и развязался. А невеста моя не сдержалась…

«Невеста» передёрнула плечами, бросив хмурый взгляд в сторону.

– Ну вот и славно, – продолжал тем временем Люсьен, ненавязчиво оттесняя пострадавшего альда. – Давай я помогу, друг Фавиан. Хоть тебе и сидеть у подножья, но затянуть раны не помешает, я прав?

Дина порывисто развернулась, отошла к госпоже Иннаре, копавшейся в походных сумках, словно в них крылось что-то поважнее развернувшейся сцены. Я остался у костра, позволяя буйным спутникам прийти в себя. Люсьен помогал Фавиану залечивать раны телесные, в то время как обыкновенно гордая и неприступная сикирийка хлопотала рядом с Деметрой, отвлекая её от неприятных мыслей – бессмысленной, но такой необходимой сейчас болтовнёй. Видит Дух, я был ей за это благодарен: сам я с женскими слезами не сладил бы.

Настроение в нашей удивительно разношёрстной компании, таким образом, оказалось довольно мрачным, когда мы выступили в поход несколько часов спустя. Фавиан после той стычки не произнёс ни слова, даже взглядом нас не проводил. Впрочем, мы между собой тоже не говорили, перекидываясь односложными фразами в случае необходимости.

Наверх я поднимался без доспехов: если предстояло нам спускаться в шахту, то едва ли мне помогут стальные латы. Да и спекусь в них, как дичь, от одного дыхания огненных духов…

Двуручник, впрочем, оставил, захватив для верности ещё и топор: обыкновенный, походный, зато небольшой и манёвренный. Магии я по-прежнему не доверял: колдовская сила быстро истощала телесные и душевные силы, оставляя меня измождённым, как после долгого боя.

Люсьен оценил:

– Давно бы разделся. Ходил тут, гремел…

Шутки у молодого колдуна получались чем дальше, тем всё более рассеянные, словно весёлый спутник с каждым шагом терял маску беспечности и постепенно становился тем, кем быть отчаянно не хотел. Я видел, как заострялись рублёные черты брутта, как становился всё более цепким и колючим ледяной взгляд бездонных чёрных глаз. Люсьен менялся разительно, хотя, пожалуй, один только я это подмечал.

Деметра после случая у костра замкнулась тоже. Я скользил взглядом по невысокой колдунье, решительно мерявшей шаг за шагом трудной горной тропы. Энергии у дочери Сильнейшего будто прибавилось: новая синяя мантия мелькала впереди процессии победным знаменем, кожаные сапоги мягко касались голых камней, помогая хозяйке преодолевать преграду за преградой с почти кошачьей грацией. За госпожой Иннарой следовала молчаливая Дина, и высокий волнистый хвост молодой сикирийки подпрыгивал при каждом шаге. Что время от времени не уставал комментировать ступавший за ней шаг в шаг Люсьен.

– Как ты с такой гривой к огненным духам сунешься? – интересовался брутт, поддевая одну из смоляных прядей. – Давай я подрежу? Я мастер в цирюльном деле – Сибранд подтвердит!

– Руки убери.

– Руки? Всего лишь руки? Скучно, красавица! У тебя в обиходе есть куда более лестные эпитеты! Досадно, что раздариваешь ты их только таким идиотам, как Фавиан. Ну хоть ты ей скажи, друг мой варвар! – обратился ко мне Люсьен.

– Что? – отстранённо поинтересовался я.

– Что я хорош.

– В каком смысле? – на всякий случай уточнил я.

– Во всех, – почти оскорбился брутт. – Хотя ты не обо всех знаешь, в силу врождённой непривлекательности…

– Неправда, – вдруг отозвалась Дина, не оборачиваясь. – Сибранд очень красивый.

От такого признания мы с Люсьеном онемели оба. Прошли, пожалуй, с пару десятков шагов, прежде чем брутт прочистил горло:

– Вот говорил же: даром я тебе бороду-то сбрил! Сам себе могилу вырыл. Своими, можно сказать, руками.

Я закашлялся, когда Люсьен метнул в меня наколдованным вихрем мелкую каменную крошку, подняв с тропы облако плотной пыли.

– А как же я, радость моя? – поинтересовался брутт, нагоняя Дину. – Я-то чем плох?

– Ты тоже симпатичный, – снизошла до ответа сикирийка.

Больше Дина ничего не прибавила, оставив нас с молодым колдуном теряться в догадках. Свою версию Люсьен высказал первым:

– Близость царства огня сказывается. Всё-таки её стихия…

– Сюда! – раздался впереди резкий окрик Деметры.

– Постой, – обогнав сикирийку, брутт поравнялся с госпожой Иннарой, заговорил быстро, торопясь, – врата. Я думал. Печать сорвал Совет Сильнейших. Великие мужи не потрудились прийти сюда лично, всё проделали через магическое поле Мира. Но закрывать-то придётся нам. Это совсем не как… другие царства. Там, у Живых Ключей, мы всё сделали по правилам. В день, когда зима встречается с весной… Обряд строго по канонам. Врата открылись и закрылись так, как положено. А здесь…

– Я тоже думала об этом, – нетерпеливо прервала Деметра. – Хранители не отойдут отсюда дальше, чем им позволено. Нам придётся либо спасаться бегством, либо попытаться захлопнуть их так же, как открыли – силой.

– И ты надеешься… сделать это самостоятельно?

Снова это жёсткое выражение на враз постаревшем лице и внимательный, пробирающий взгляд бездонных глаз. Сколько же масок носил с собой молодой брутт?

– Некогда, – отмахнулась Деметра. – Здесь, видите?

Мы посмотрели туда, куда указывала бруттская колдунья. Выбитые в скале ступени вели в каменный котлован, в стене которого чёрная решётка прикрывала зияющую пасть открытой шахты. Обугленная горная порода и толстый настил жидкой сажи не предвещали приятного по ним продвижения, но Деметра бесстрашно спрыгнула с последней ступени прямо на площадку, тотчас погрузившись в чёрное месиво по щиколотку.

– Мда, – кисло прокомментировал Люсьен, когда примеру Деметры последовала и Дина. – Осталось только поскользнуться, красавица, и я, пожалуй, не сильно расстроюсь, если ты так и не ответишь взаимностью. Ты согласен, друг мой варвар?

– Нет.

Интерес Люсьена к сикирийке носил исключительно плотский характер, так что я теперь, пожалуй, вполне понимал презрение Дины, которое она даже не скрывала. Избалованная мужским вниманием, девушка, видимо, на раз вычислила природу поползновений молодого брутта и тут же выстроила вокруг себя глухую стену, которую Люсьен, как ни старался, пробить уже не мог. Женщины! Чтобы обрести потерянное расположение, нужно постараться – но брутт не собирался этого делать, привыкнув, в свою очередь, к лёгким победам.

– Как в старые добрые времена, – пробормотал Люсьен, с отвращением ступая в вязкую жижу. – Ненавижу грязь.

По неизменному закону – не желай другим того, чего не хочешь себе – брутт тут же поскользнулся на склизком камне, едва не рухнув в сажу плашмя. Я поддержал его под локоть и вопросительно глянул на молодого колдуна. Тот казался раздражённым и подавленным одновременно, но до ответа снизошёл:

– Вырос на улицах Лидса. Ночами прятались в канализации…

Больше Люсьен ничего не прибавил, но мне хватило и этого. Столица Бруттской Империи сама по себе была местом, малопригодным для воспитания детей, а уж её улицы и подавно. Выходит, молодой брутт тоже вырос сиротой? И, в отличие от меня, не в тёплой столице Сикирии, а в туманном Лидсе…

– Заклинило, – потянув решётку, нахмурилась Деметра.

– Отойди, женщина! – тут же встрепенулся Люсьен. – Это мужская работа!

Дина фыркнула и отвернулась, госпожа Иннара молча шагнула в сторону. Железные прутья не поддались ни на второй, ни на третий раз после того, как брутт дёрнул их на себя, и я молча отстранил уязвлённого колдуна от входа.

Решётку действительно заклинило на совесть: расплавленные петли срослись с камнем, железо погнулось, зацепившись одним углом за внутреннюю сторону. Сорвать хлипкую преграду можно было, таким образом, только выгнув прутья обратно. Или приложив усилия втрое против обыкновенного.

– Отойдите, – попросил негромко.

Деметра с Диной благоразумно послушались. Люсьен отскочил в последний момент, так что вырванный одним из прутьев камень едва не угодил ему в голову. Я глубоко вдохнул, взялся за раскалённое железо покрепче и дёрнул второй раз.

– Тёмный и его полчища, – выдохнул брутт, когда я, морщась, с диким скрежетом вырвал решётку из узкого прохода. – Вот вроде и не завидую тебе, друг мой варвар, но…

Я отставил искорёженный металл в сторону, подвинув Люсьена, и перевёл дыхание. Плечи будто судорогой свело, напряжённые руки ждали новых приказов.

– …уважаю, – закончил мысль брутт, рассматривая вздувшиеся бугры мышц.

– Почему столько пепла? – пробормотала Дина, как только Деметра нетерпеливо щёлкнула пальцами, создавая светящийся шар. Тот улетел в тёмный коридор шахты, и бруттская колдунья шагнула следом.

– Если только в Сикирии вдруг не объявились вулканы, и мы не стоим на одном из них, то версия одна, – хмуро отозвался Люсьен, доставая из-за спины посох. – Те, которые должны были смирно ждать тебя в своём царстве, вышли к нам навстречу.

Я обвёл взглядом чёрную площадку. Кое-где виднелись остовы шахтёрских тележек и обломки инструментов, от деревянных скамей на краю котлована остались одни головешки. Славно повеселились здесь огненные духи, если это и в самом деле так.

В шахте оказалось душно, пыльно и темно. Из широкого главного коридора свернули в боковой, и темпы продвижения снизились. Одна только Деметра шла в полный рост, Дина с Люсьеном пригибали головы, мне же приходилось идти на полусогнутых, чтобы не цеплять макушкой низкий каменный свод. Помимо глухих звуков, доносившихся из-под земли, я различал лишь шорох наших шагов и учащённое дыхание спутников.

– Лестница, – предупредила Деметра, первой спускаясь по выбитым в скале ступеням.

На нижнем уровне стало жарче, но зато яснее – слабый свет из глубины разветвлённых коридоров выхватывал куски разбитой породы на стенах, обломки оборудования и блестящий слой чёрного пепла везде, куда ни кинь взор.

– Уже близко, – негромко проронила Дина.

– Эллы не хватает, – заметил Люсьен. – Она лучше чувствует источники, даже чужих стихий.

– Эллаэнис отказалась, если ты помнишь, – резко напомнила Деметра, – покидать стены гильдии. Сибранд, – дочь Сильнейшего повернулась ко мне, встревожено оглядела с ног до головы, – помнишь, как пользоваться защитным щитом?

– Конечно.

Вероятно, Деметра уловила сомнение в моём голосе, но ничего не сказала, только нахмурилась. Я поднял руку, демонстрируя чёрное кольцо на мизинце. Едва ли это успокоило госпожу Иннару, но, по крайней мере, она коротко улыбнулась в ответ, отворачиваясь, чтобы подсветить путь колдовским светлячком.

– Тот щит, который мастер Сандра учила вас набрасывать против огня, неиспользуй, – негромко подсказал Люсьен, проходя мимо. – Делай то, что лучше получается. Земля или воздух, на твой выбор. Не экспериментируй.

Я был благодарен и за такой совет: без доспехов я чувствовал себя непривычно и едва ли мог противостоять огненным духам так, как привык. Приходилось в этот раз полагаться на то, чему обучился в гильдии.

– Подъёмник, – снова предупредила Деметра из конца коридора. – Сюда, быстрее.

Оплавленная платформа медленно поползла вниз, наполняя шахту скрежетом непослушного механизма. Мы опускались в каменный колодец, и металл под нашими ногами нагревался с каждой секундой. Люсьен присел на корточки, касаясь пальцами ненадёжной преграды между нами и бездной, прикрыл глаза. По напряжённому лицу пробежала судорога, на лбу пролегла глубокая складка. Молодой брутт будто состарился разом на десяток лет, даже кожа казалась серой в призрачном свете колдовского светлячка. Не открывая глаз, Люсьен отвёл руку назад, подцепил плотный капюшон, натягивая его на голову.

– Они прямо под нами.

– Чувствую, – негромко отозвалась Деметра. – Дина, ты помнишь карту?

– Да.

– Отлично. Мы прикроем. Ищи врата, в бой не вступай.

Сикирийка коротко кивнула, поджимая губы так, что те превратились в тонкую полосу. Платформа со скрипом вырвалась из плена каменного колодца, опустилась ещё немного и замерла в нескольких метрах от пола. А затем из-под неё, будто ожидая этой заминки, вырвались струи жидкого пламени, обдав нас смертельным жаром со всех сторон. Я даже защитное заклинание вспомнить не успел – но этого и не потребовалось.

Деметра вскинула руки, накрывая щитом сразу всех, в то время как Люсьен с перекошенным лицом обернулся к нам с Диной.

– Нужно вниз!..

Наши взгляды пересеклись, и я разом понял всё: что Деметра не продержит щит долго, что мелькающих вокруг нас огненных духов не успокоить, находясь на узкой платформе, и что счёт пошёл на секунды.

Ухватив вскрикнувшую сикирийку под колени, я спрыгнул с подъёмника. Охлаждающий щит порвался, выпуская нас; короткий свист в ушах, шипение огненных хранителей – и твёрдая скала, бросившаяся под ноги. Дину из рук я не выпустил, так что удар принял только я. В следующий момент девушка вскочила на ноги, вырываясь из моей хватки, и бросилась через зал нижнего уровня в один из коридоров шахты. Вовремя, потому что огненные духи тут же метнулись ко мне, упустив из внимания исчезнувшую сикирийку.

Не поднимаясь с пола, я укрылся земляным щитом, чувствуя, как быстро рвутся магические нити. Зал наполнился жаром, воздух превратился в кипяток, лёгкие наполнил жидкий огонь. Обозлённые духи накрыли меня плотным панцирем, разбирая хлипкую защиту по кусочку – точь-в-точь армия муравьёв, пожирающая полудохлого жука.

– Держись, варвар!..

Проклятье! Когда этот самоуверенный брутт начнёт звать меня по имени?! Короткий всплеск злости придал сил – я выплюнул ещё несколько слогов заклинания, поддерживая земляной щит. А в следующий миг давление на него ослабло, словно огненные духи нашли новый объект для внимания.

Я тут же распрямился, сбрасывая с себя защиту, глянул вокруг. Сгустки живого огня, в которых смутно угадывались фигуры вроде человеческих, теперь окружили молодого брутта, каким-то чудом спрыгнувшего с платформы. Люсьен казался спокойным и сосредоточенным, отбиваясь от целой армии хранителей заклинаниями и неизменным посохом. От последнего духи уворачивались, как мне показалось, с ужасом, но колдун не знал ни пощады, ни промедления. Несколько огненных фигур, повстречавшись с мутной жемчужиной на конце дивного посоха, осыпались горстками пепла на каменный пол, остальные поливали колдуна струями пламени, не приближаясь к страшному оружию. Страшным и восхитительным казался брутт в своём мастерстве. Четвертый круг? Пятый?..

– Сибранд!

Я резко обернулся и тут же бросился вперёд, успев поймать бруттскую колдунью до того, как она упала бы на камни. Платформа, застрявшая на середине пути, вдруг поползла вверх, так что решение Деметры оказалось, в конце концов, верным. Наколдованным воздушным потоком колдунья замедлила собственное падение, так что удара я не ощутил – скорее, приятную тяжесть женского тела, упавшего ко мне в объятия.

А затем Деметра отшатнулась, перекатившись в сторону – и наводнившие каменный зал духи стеклись к новой жертве, как саранча. Я не знал, как сражаться с бестелесными хранителями, но опыт воздушного царства не прошёл даром – я выхватил двуручник из-за спины, ввинчивая клинок в первую же мутную фигуру в огненном ореоле, и ожидаемо ощутил ответную волну боли, пронзившую тело. А потом я не замечал уже ничего, кроме мельтешения огненных духов, наводнившего зал пара, огня и раздирающего плоть жара. И только одна мысль билась в голове: как мы выберемся из каменной западни, если врата открыты, хранителей меньше не становится, а подъёмник застрял где-то наверху?

В какой-то момент я понял, что стою практически на коленях, сжимая задеревеневшими руками раскалённый двуручник, а губы выплёвывают очередное охлаждающее заклинание, которое уже почти не освежало уставшего тела. Огненных хранителей стало как будто меньше, стараниями Люсьена и его посоха, остальных держала на расстоянии госпожа Иннара, отгоняя их от меня и от брутта так далеко, как могла – но и её силы заканчивались. Я видел это по замедленным движениям, по мокрому от пота лицу, по тёмным кругам под глазами. Сколько ещё продержимся?

Сейчас хранители отвлеклись большей частью на Деметру и Люсьена, посчитав меня, видимо, уже почти покойником, поэтому я оказался единственным, кто обратил внимание на то, как опускается вниз сбежавшая платформа.

Морщась от неизбежной боли – огненные духи наградили меня обширными ожогами под обгоревшей, прилипшей к коже тканью – я поднялся, но подбежать к подъёмнику не успел. Спрыгнувший с платформы Фавиан, мельком окинув поле боя быстрым взглядом, побежал к тому коридору, в котором скрылась целую вечность назад сикирийская колдунья.

Если Деметра с Люсьеном его и заметили, то вырваться из пламенного клубка всё равно бы не сумели. За альдом побежал только я, прихрамывая на обе ноги. Несколько огненных фигур метнулись наперерез; я отмахнулся от одной из них мечом, швырнул каменным вихрем в другую, чтобы только прорваться вперёд, и достиг наконец заветного коридора.

Стихией воды в таком раскалённом колодце я пользоваться не рисковал: воздуха и без того не хватало, чтобы вытягивать из него остатки влаги. Использовать ресурсы своего тела я и вовсе не собирался: с моей сопротивляемостью огню это станет последним, что я сделал бы в своей жизни. Оставалось только уповать на стихию земли, которой оказалось довольно легко управлять, находясь в сердце горы, в глубине раскалённой шахты.

Поэтому я прыгнул в коридор, тут же разворачиваясь лицом к залу, в котором остались Деметра с Люсьеном. Выдохнул, расправляя плечи, вскинул подбородок, набираясь сил так, как учила мастер Сандра. И с резким выдохом пригнулся к земле, касаясь пальцами каменного пола. Огненные духи метнулись к проходу, все одновременно, когда я медленно распрямился, вытягивая вслед за собой стену из цельной скалы и наглухо отрезая коридор от зала. Ошарашенные лица Люсьена и Деметры были последним, что я заметил перед тем, как первый из хранителей врезался в каменную дверь. Я затянул последний край, отпуская стихию, и повернулся лицом к проходу. Путь у меня теперь оставался только один, а время стремительно сжималось: за спиной бились о стену разъярённые хранители, а впереди манили дивным светом огненные врата.

Подхватив брошенный двуручник, я побежал по коридору, съедаемый тревогой. Какого Тёмного альд прибежал в шахту? Почему не помог нам в зале? Ответ казался слишком очевидным, чтобы быть правдой, но я ещё надеялся на то, что ошибся.

Когда я завернул за угол коридора, ожидавший в тупике Фавиан дёрнулся на звук шагов, очерчивая обнажённым мечом полукруг. Я остановился в нескольких шагах от него; перед нами находилась глухая стена, в которой, прорываясь лучами сквозь разбитую породу, горели огненные врата.

– Дополз-таки, – с отвращением сплюнул альд. – Так не терпится сдохнуть?

Я не отвечал, лихорадочно размышляя, что забыл Фавиан в такой близости от врат, и как долго провела внутри Дина. Помнится, меня искали несколько дней, хотя казалось, что я там продержался едва ли с час. А как течёт время в царстве огня?

– Что молчишь, тварь? – презрительно скривился Фавиан. – Асса Дейруин не давал никаких указаний, но я с большим удовольствием выпущу тебе кишки. Иди сюда!

Альд рассёк мечом воздух снизу вверх; меня обдало горячей волной. Толку от двуручника в узком коридоре не было никакого – бросив верный меч, я выхватил из-за пояса короткий топор.

Фавиан расхохотался, от чего едва затянувшиеся ожоги на сером лице лопнули вновь, обнажая бордовую плоть.

– Животное, – растянув губы в жуткой усмешке, проговорил альд и тут же вскинул руку, выкрикивая заклинание.

Меня отбросило назад; чудом не выронил топор.

– Воздух – твоя стихия? – фыркнул нелюдь. – Мне не жалко, тупой ублюдок – получай!

Молния, сорвавшаяся с пальцев альда, пронзила тело тысячами раскалённых игл; хлестнул по лицу ледяной град.

– Посмотрим, спасёт тебя колечко госпожи Иннары!

Фавиан не договорил, огненное заклинание замёрзло в раскрытой ладони. Пламенные врата полыхнули за его спиной, с потусторонним рёвом выпуская из своих объятий охваченную дымом обугленную фигуру, и тут же захлопнулись, вновь превратившись в глухую стену, мерцающую жуткими красными трещинами.

– А-а, вот и сикирийская шлюха, – проговорил альд, разворачиваясь к рухнувшей на пол девушке. – Ну, достала артефакт?

Дина вскинула голову, и моё сердце дрогнуло от жалости. Прекрасная сикирийка выглядела лет на десять старше – с обожжённой кожей, опаленными волосами и диким взглядом полубезумных глаз. Фавиан рассматривал её с нескрываемым презрением.

– Да вот же он, – ногой пихнув девушку в бок, проговорил он. – Глубоко запрятала, тварь! Ну, – альд схватил её за горло, вздёргивая на ноги, – как ты там говорила? Руки неохота марать? Так теперь ты вся в дерьме! Отдавай, говорю! Ну!!!

Фавиан встряхнул девушку ещё раз – Дина почти не держалась на ногах – и отвёл в сторону руку с мечом. Бросив отчаянный взгляд в сторону, сикирийка заметила наконец меня – и единым жестом, сжав исхудавшую грудь пальцами, вырвала из себя сверкающий оранжевый шар. Альд отшатнулся от неожиданности – всего на миг – и Дине этого оказалось достаточно. Коротким жестом, в который она вложила всю оставшуюся силу, рождённая под знаком стихии швырнула сердце огня прямо в меня.

Задохнувшись, я втянул в себя воздух сквозь зубы, чувствуя, как наполняет лёгкие жидкий огонь, вставая болезненным комом в горле. В тот же миг альд Фавиан, зарычав от злости, всадил клинок в безвольное тело сикирийки по самую рукоять.

Дина умерла ещё до того, как упала на пол. Удар в печень – верная смерть. А нахлынувшая на меня лавина непривычных чувств едва не порвала утробу надвое. Не вставая на ноги, я швырнул вперёд единственное, что находилось у меня в руках – короткий походный топор. И не промахнулся.

Кромка вонзилась альду в живот, пробив кожаную броню, но Фавиан ещё держался на ногах, с невнятным мычанием втягивая в себя воздух. Я вскочил наконец на ноги, не сопротивляясь уже ни ярости, ни боли, ни желанию убивать. Мои руки светились ярко-оранжевым светом, когда я с животным удовольствием ломал альду шею, а потому я не услышал, как позади с глухим треском рушится каменная стена, и в коридор врываются знакомые голоса.

– Тёмный! – выдохнул Люсьен, выскочив из-за поворота. – Тёмный…

Обмякшее тело альда плюхнулось на пол, и я от души пнул его ногой, отшвырнув подальше от Дины. Не в силах больше совладать со шквалом болезненных эмоций, я уткнулся лбом в стену, хватаясь за лохмотья почти сгоревшей рубашки. Сердце стихии пожирало меня изнутри, пропитывая каждый клок обожжённого тела и наполняя болью каждую пульсирующую жилу под раскалённой кожей. Эта оказалась не та боль, к которой я привык, и утолить её силой воли я никак не мог.

– Эй, – Люсьен дёрнул моё предплечье, встряхнул, заглядывая в лицо. – Сопротивляйся, варвар! Слышал меня? Эй!

Деметра глухо вскрикнула, увидев убитых спутников, но альдский клинок, который по-прежнему торчал в животе Дины, не оставлял сомнений. Как и мой топор, застрявший в альдской плоти. Дочь Сильнейшего не задавала вопросов. Вместо этого она шагнула к раскалённым вратам, вскинула руку, беззвучно шевеля губами, и мотнула кистью в нетерпении.

Царство огня сдаваться не собиралось. В тот самый миг, когда бруттская колдунья попыталась его захлопнуть, кровавые трещины вспыхнули ещё ярче, ещё яростнее, расширяя проход, и Деметра вскрикнула от боли. Поднятая рука дрогнула, но не опустилась – её поддержал Люсьен, вцепившись в тонкую кисть железной хваткой. Их сдвоенные усилия на удивление быстро увенчались успехом – полыхнули огненные врата белым облаком и растворились в каменной породе с глухим хлопком.

Я сделал несколько шагов назад, придерживаясь за стену. Бруттские колдуны стояли бок о бок, измождённые и уставшие, но по-прежнему держались за руки. Вот уж к кому никогда не ревновал госпожу Иннару! А что, если?.. Проклятье, второй раз ношу в себе сердце стихии! Стонгард и Сикирия – как брат и сестра… и я лишил их главных сокровищ – ради кого? Ради чего? Глупец, глупец! А видел ли я другие сердца, которые, по уверениям Деметры и Витольда, находились в стонгардской гильдии?! Нет! Только те, которые принадлежали нашим землям. Великий Дух, как же я позволил себя обмануть?!

– Сибранд!.. Сибранд, посмотри на меня!

– Бесполезно. Не подходи, госпожа Иннара – зашибёт. Отчего-то наш варвар очень зол, причём мне кажется, ненавидит нас с тобой. Нужно выбираться отсюда…

– Дина…

– Дина мертва. Сибранд ещё нет.

– Если ты я только сохранила кристалл…

– Их там были сотни. Мерзкие существа! Неудивительно, что кристалл расплавился раньше, чем впитал в себя сердце стихии. Наверху у нас ещё один. Поспешим, иначе наш друг варвар сдохнет ещё на подъёмнике. Эй, староста! На-ка, освежись!

Ледяной ветер дохнул в лицо, пропитал лёгкие, насыщая горячую грудь. Я тряхнул головой, отгоняя оранжевые блики перед глазами. Лица Деметры и Люсьены проступали в неверном свете колдовского светлячка неясными тенями, так что я на всякий случай отступил ещё дальше, по-прежнему не отходя от стены.

– Двигаешься в верном направлении, – похвалил Люсьен, подхватывая мой двуручник с пола. – Ну надо же, второй раз наглотался артефактов! Быстрее, варвар! Ты же всё-таки хочешь вернуться домой к своей ораве детишек? Вот и шевелись!

Деметра подхватила меня под локоть, от чего сердце стихии вспыхнуло внутри вместе с моим собственным, и потащила к залу. Обернувшись, я заметил только, как Люсьен на миг или два склонился над телом прекрасной сикирийки, вглядываясь в посеревшие черты, и провёл пальцами по её лицу.

А затем вспыхнувшее перед глазами огненное солнце поглотило и стены ненавистной шахты, и горы серого пепла под ногами – славная тут развернулась битва! – и встревоженное лицо госпожи Иннары.

– Ты точно везде смотрела?

Вместо ответа Деметра рухнула на корягу рядом со мной и закрыла лицо дрожащими руками. Госпожа Иннара едва держалась на ногах – бой с огненными духами забрал у бруттской колдуньи немало сил – а бесплодные поиски магического кристалла, в который они собирались заточить сердце стихии, довершили дело. Паника захлестнула усталый разум, многократно усиленная близостью пламенного артефакта.

– Держим себя в руках, – напомнил Люсьен, в свою очередь перерывая все походные сумки. – Относится ко всем!

Я благоразумно следовал совету, одними глазами наблюдая за лихорадочными поисками спутников. Все внутренние усилия я направил на то, чтобы сдерживать мощь огненного сердца – и это оказалось куда сложнее, чем в прошлый раз. Воздух повиновался с лёгкостью, лишь иногда прорываясь призрачными видениями; огонь подчиняться не желал вообще. Весь мир с его буйными красками обрушился на меня лавиной бушующих эмоций, но ярче всего оказались пульсирующие, физически ощутимые чувства моих спутников. Мне казалось, я даже вижу, о чём они думают. Острая, как от лезвия, боль Деметры – не понять, от ожогов ли, или от тяжёлой утраты – глухая ненависть Люсьена, направленная вовнутрь… на себя?..

Внутренние переживания, физические муки, душевные терзания, оттенки чувств – всё открылось, как на ладони. Но пока я соображал, что с этим делать, нахлынули собственные эмоции. Всё то, в чём я раньше сомневался, теперь вспыхнуло с неоспоримой силой.

– Значит, ублюдок Фавиан припрятал его так, чтобы мы не нашли, – раздражённо плюхнувшись рядом, высказал предположение Люсьен. – Я обыскал этого кретина там, внизу – при нём нашей вещицы не оказалось. Дину проверил на всякий случай тоже – но на ней мало что осталось вообще…

Голос брутта стих. Деметру по-прежнему била крупная дрожь, но колдунья, как умела, сдерживала себя. Я был бы рад утешить госпожу Иннару, вот только в нынешнем своём состоянии опасался лишнее движение сделать.

– Зачем? – спросила у Люсьена она, закусывая губу. – Я бы принесла артефакт в гильдию, так или иначе. Арк знал об этом. Зачем тогда…

– Незачем гадать, – отрезал брутт, скрещивая руки на коленях. – Может, Дейруин всё же решил, что без тебя ему будет лучше, госпожа. А гибель невесты в походе – довольно уважительная причина для расторжения помолвки. Уж извини за прямоту, но между вами ведь никогда не было нежных чувств?

Деметра вспыхнула, инстинктивно отодвинулась от меня, а я с ужасом понял, что готов вцепиться в эту женщину, как изголодавшийся медведь в ковш мёда. И признаться наконец, что жить не смогу без той, кто, как и я, связана обязательствами, чувством долга и нелепыми условностями – до которых мне сейчас совсем не было дела.

– Может, и так, – с вызовом бросила дочь Сильнейшего, – но Арк бы не стал… отдавать такого приказа. Мы знаем друг друга с детства, и он по крайней мере уважает… и ценит меня! Он бы не стал… не посмел бы…

– В таком случае предположим, что Фавиан просто предал своего господина, – вежливо, но с оттенком иронии согласился Люсьен. – Выполнял чужой приказ.

Госпожа Иннара нахмурилась, но я ответил раньше:

– Так и есть. Он сказал: асса Дейруин не давал указаний…

Оба колдуна удивлённо глянули в мою сторону, словно не ожидали, что я ещё жив и в голосе. Затем Деметра резко вскочила на ноги, пнув подвернувшийся под сапог камень.

– Поднимайтесь! Оба! Мы должны попасть в Ош к рассвету второго дня! Продержись, – обратилась уже ко мне, – в сикирийской гильдии должны быть кристаллы. Там и вытащим из тебя сердце стихии!

– Почему не сейчас? – глухо возразил я, растирая горячую грудь. – Кто-нибудь из вас может стать сосудом?

– Даже не проси, варвар, – фыркнул Люсьен, собирая вещи и сумки. – Я на такое не подписывался!

– Какой в этом смысл? – поддержала соотечественника Деметра. – Мы будем ещё худшими сосудами для артефакта – стонгардская кровь подходит для огня всё же лучше, чем бруттская. Ваши стихии родственные, просто ты слишком чувствителен… Мы с Люсьеном могли бы пронести в себе сердце воды или земли, но огонь… Пожалуйста, Сибранд! Продержись до Оша – там мы освободим тебя от артефакта, обещаю!

– Ради тебя?

Слова вырвались раньше, чем я дослушал бурные объяснения госпожи Иннары. Деметра вспыхнула, и меня обдало волной смущения, недовольства и горечи. Великий Дух! Избавь меня от позора!

– Нужно поторопиться, – сухо согласился Люсьен, бросив на меня короткий взгляд. – Иначе он и сам сгорит, и тебя с собой захватит.

Пока мои спутники решали, что делать с двумя лошадьми – Фавиана и Дины – я тщетно успокаивал чуждую стихию. Ощущения были не из приятных – совсем не уют вечернего костра и не покалывающие иглы огненных заклинаний. Чистая стихия оказалась злой и неутолимой: она вызывала из глубины души худшие из побуждений, многократно их усиливая, и обостряла добрые чувства до сумасбродства. В который раз я подумал, что теперь понимаю, каково это – быть сумасшедшим. До окончательного помешательства оставалось, по моим ощущениям, несколько часов.

Мы и так потеряли какое-то время, выбираясь из шахты. Подъёмник в этот раз, хвала Духу, сработал без неприятных сюрпризов; тёмные коридоры казались мёртвыми и пустыми. Я впитывал в себя обострённые чувства своих спутников – боль утраты, горечь и страстное желание убраться из жуткой шахты поскорее. Где-то там осталась прекрасная Дина, которая назвала меня братом – да примет Великий Дух в небесную обитель её смелую душу…

Внезапная догадка плеснула жару в раскалённые жилы. Почему в поход за сердцем отправилась именно немногословная, замкнутая Дина? Пожалуй, теперь я знал ответ. Легат Витольд не слишком-то жаловал женщин на службе, но если, как он говорил, она из добровольцев…

Ну конечно! Кого ещё, кроме братьев-сикирийцев, интересует судьба стонгардского народа?

– Вставай, – пихнул меня сапогом Люсьен. – Пора.

…Полуостров мы покинули к рассвету. Лошадей вёл за собой брутт, Деметра ехала рядом со мной, время от времени присматриваясь к призрачным языкам пламени, то и дело вспыхивавшим на моей коже. Большего вреда, чем нестерпимое жжение в груди, они доставить не могли – даже лёгкие ожоги, которые оставались после них, не причиняли ощутимой боли. А вот сердце внутри разгоралось с каждой минутой сильнее: будто раскалённой лавы напился до самого горла. От ледяного ветра, который Деметра наколдовывала каждый час, и остужающих заклятий легче становилось ненадолго, и с каждым разом сердце чуждой стихии всё злее вгрызалось в утробу, выжигая своё клеймо в слабой плоти.

Дальнейшее продвижение затруднялось ещё тем, что мои спутники окончательно выбились из сил: госпожа Иннара уже почти теряла сознание от усталости, Люсьен, судя по щедрым ощущениям, даруемым сердцем огня, держался из чистой гордости.

Мы остановились сразу же, как только проехали последнее из кочевых поселений полуострова. Среди людей оставаться не хотели: слишком явно светилась моя кожа, слишком яркими становились ощущения – мои и чужие. Усиливались обоняние, восприятие, слух, острее становилось зрение, лавина бушующих внутри эмоций накатывала волнами, так что я уже и понять не мог, где свои, где чужие. Спутники мои тоже забеспокоились – не на одного меня действовала коварная стихия. Выползала за пределы слабого, непригодного к огненной мощи тела, жадно и безжалостно набрасывалась на тех, кто рядом…

– Отдыхайте, – приказал глухо, через силу. – Я всё равно не смогу.

Бруттские колдуны не спорили: окончательно выдохлись к тому моменту. Госпожа Иннара уснула мгновенно, свернувшись клубочком у вечернего костра; Люсьен продержался немногим дольше, неуютно ёрзая на каменистой почве. В конце концов успокоился, подложив под спину походные сумки, и затих.

– Буди, если что, – сонно пробормотал напоследок, прикрывая глаза.

Вечерние тени тотчас разукрасили молодое лицо, выделяя резкие черты. Во сне Люсьен как никогда напоминал себя настоящего, кроме, пожалуй…

Я прикрыл глаза, подавляя в себе непрошеные воспоминания. На смену им пришли другие, а вслед за ними – мысли, отточенные обострившимися чувствами. Оттенки сомнений, закравшиеся подозрения – всё усилилось многократно, предлагая свои ответы на череду терзавших меня вопросов. К моменту, когда Люсьен, хрипло ругаясь спросонок, внезапно проснулся, я уже почти определился с тем, что собираюсь делать дальше. Сердце стихии ночью оказалось неожиданно податливым, не раздражаемое вереницей новых впечатлений, так что я бессовестно и безрассудно решил этим воспользоваться. Видит Дух, в здравом уме я бы трижды подумал, прежде чем вызывать Люсьена на откровенность – но в тот момент я не мог похвастать ни особым терпением, ни трезвым рассудком.

– Всё в порядке, светлячок? – налив себе воды, поинтересовался брутт. Постоял в нерешительности, затем всё-таки присел рядом. – Костёр-то у тебя почему погас? Зажги! Это одному тебе, между прочим, жарко.

Я стряхнул с пальцев несколько выскочивших из-под кожи язычков пламени – те весело прыгнули на заготовленный хворост, тотчас обернувшись ярким костром.

– Уже лучше, – пробормотал Люсьен, кутаясь в свой плащ. Прожжённый в нескольких местах огненными духами, он уже едва ли выполнял своё назначение. Поразмыслив ещё секунду или две, брутт придвинулся ко мне, с блаженством впитывая исходивший от артефакта жар. – Держишься?

Я неопределённо пожал плечами.

– О чём думаешь, варвар? – поинтересовался брутт, поддевая сапогом обгоревшую ветку.

– О Живых Ключах.

Люсьен замер на миг, затем порывисто обернулся. Меня обдало холодной волной страха, недоверия и злости.

– А именно? – колко спросил он.

– Как вы собирались попасть в царство воздуха, если среди вас не было магов-стонгардцев?

– А, это, – выдохнул молодой колдун, отворачиваясь. Тёплый вздох облегчения, частый пульс. – Деметра сказала, возьмём проводника из местных, попробуем с его помощью просочиться во врата. Или отнимем у альдов, которые, по сведениям Эллы, тоже проведали о том, что источник пробудился.

– Почему же альды не взяли с собой такого… проводника?

– Взяли, – досадливо махнул рукой Люсьен. – Пока тебя искали, нашли нескольких. Тебе решили не говорить: непонятно, как бы ты отнёсся к смерти соотечественников. Господин Нуарэ, если помнишь, долго подбирал нужный… ключ. Царство воздуха пропускает не всех. Потребовалась добровольная кровь Стонгарда!

Брутт, хмыкнув, хлопнул меня по плечу и тут же с шипением отдёрнул ладонь: языки призрачного пламени прорвались через кожу, обожгли чужую плоть.

Я думал. Почему-то мне казалось, что Люсьен и сам до конца не понимает, как же так вышло, что они пришли к вратам без нужного человека. Долго размышлять я ему не дал: понял, у кого нужно об этом спросить. Вот только будить госпожу Иннару я сейчас не собирался.

– Как давно вы знакомы?

Люсьен проследил за моим взглядом и понимающе хмыкнул.

– Покоя не даёт? Ох, варвар! Жаль мне тебя… Да… с детства почти. В тот же год, когда я попал в обучение к Сандре. Старушка познакомила меня со своим другом, мастером Дамианом, а уж с его дочкой мы сразу сошлись: всё-таки одного возраста, одних интересов. Всегда была смышлёной, только… дикой немножко. Да и сейчас… – Люсьен покачал головой, глядя на мирно спящую Деметру, пока я тщетно боролся с нахлынувшими эмоциями.

Отмахнуться от страшных догадок не получалось. Всё громче звучали слова покойного мастера Дамиана, всё сильнее шумело в тяжёлой голове.

– Да что с тобой, варвар?

Я с трудом перевёл взгляд на обеспокоенного колдуна. Уже почти наяву я слышал голос Сильнейшего: «казалось, только вчера под ногами путался, всё по простейшим вопросам к мастеру Сандре бегал; в глаза, как матери, заглядывал…».

– Мелкими такими казались, ничтожными… – не в силах совладать с внутренним голосом, вслух повторил я, – да и он мне всё ещё виделся прибившимся щенком… Вот ведь, вырос, заматерел…

– Может, Деметру разбудить? – приподнялся Люсьен. Оранжевые отблески упали на встревоженное лицо, отразились крошечными искрами в тёмных глазах. – Ты же сейчас вспыхнешь, как соломинка, варвар…

– Ты убил Сильнейшего?

Люсьен замер – точь-в-точь зверь перед прыжком. Восковой маской застыли на лице смешанные чувства, обожгло меня внутренним смятением. Я знал, перед каким выбором сейчас стоял молодой брутт. Жажда крови, стремление к власти, честолюбие и разочарование, усталость и боль, растерянность, надежда…

Я медленно поднялся, сокращая расстояние между нами. Жар сердца огня плеснул изнутри, накрыл собеседника тёплым покрывалом…

Надежда победила.

Рухнув обратно на корягу, молодой колдун запустил обе руки в обожжённые смоляные пряди, низко опустил голову.

– Что ещё ты знаешь? – глухо спросил он.

– Знаю, что тебе нужно выпить, – доставая бутылку из походного мешка, как мог спокойно ответил я. – Только не знаю, почему.

Люсьен вскинул растрёпанную голову, глянул на меня странным взглядом. Криво усмехнулся.

– Наблюдательный, – хрипло похвалил брутт. – Говорил же – будет толк. Дай!

Я молча протянул бутылку; молодой колдун вырвал пробку и тотчас приложился к горлу, лихорадочно заглатывая глоток за глотком. Осушил едва ли не всю бутыль сразу, с трудом оторвался, провёл ладонью по покрасневшему лицу. Сипло рассмеялся.

– Всё верно, варвар, – уже спокойнее проговорил Люсьен, не выпуская бутылки из рук. – Мне нужно пить, чтобы она не слышала. Не контролировала. Не убивала… Понял, нет?

Я ответил не сразу, хотя сердце внутри билось с удвоенной силой. Присел обратно на корягу, поближе к напряжённому, как тетива, брутту.

– Тогда… на мельнице… ты поэтому…

– Когда я пью, она теряет контроль, – Люсьен глотнул ещё раз из бутылки и быстро заговорил, – но я пошёл с вами в Унтерхолд не за этим. Да, я устал от… её присутствия. Я просто… просто…

Брутт мог и не продолжать: я понял. Дух знает, сколько лет Люсьен находился в подчинении у ведьмы! И если не всё в нём умерло после того, что он испытал – значит, и сам молодой колдун оказался крепким орешком. Слабая нить тянула его к свету – но это всё равно, что детскими руками тащить из колодца буйвола. Безумная блажь Люсьена обернулась отчаянным желанием ощутить себя таким же, как все. Почувствовать человеческое тепло. Жизнь…

– Ведь это ты вступился за меня перед этим болваном Мартином, – продолжал брутт, глядя в костёр, – и остальными. Ты… Тёмный, варвар! Я не знаю, почему вдруг… я к тебе так привязался. Но кроме тебя, больше никто… никогда… Там, на мельнице. Я всё помню. Перед этим старым ослом меня защищал. Выхаживал, как…

Сердце огня горело внутри всё ярче, питаясь эмоциями молодого колдуна, как костёр сухими ветками. И Люсьен сдавался его влиянию с обречённой готовностью, прихлёбывая крепкое вино из горла большой бутылки.

– Это она меня наказала. За то, что ослушался. Ушёл из гильдии. Напился до беспамятства, вышвырнул её из головы, как пробку. Мне не привыкать, варвар: она часто так развлекалась. Просто в этот раз ты был рядом…

– Она, – эхом повторил я. И бросился, как в омут, – мастер Сандра?

– Подобрала меня на улицах Лидса, – невесело усмехнулся Люсьен. – Сказала, что позаботится. Я подумал, богатенькая старушка со своими тараканами. Мне тогда было нехорошо, варвар: я тут же запрыгнул к ней в карету. Она привезла в тёплый особняк, нас встретили слуги. Меня обогрели, накормили, переодели. Первый месяц я просто оттаивал под её боком. Казалось, что попал в небесные чертоги… Не вини меня, староста: ты и сам попал под обманчивое впечатление, не так ли? Добрая женщина с пухлыми руками и большим сердцем…

Люсьен передёрнулся от воспоминаний, съёжился под боком.

– Она учила меня. Вначале простому, мне даже нравилось. Огоньки на пальцах, корка льда под ногами по малейшему желанию… мне легко давались тёмные искусства. Жить в её особняке казалось весёлым делом: к ней всегда приходили взрослые, они решали свои вопросы в закрытом кабинете. Иногда приводили детей. Таких же, как я. Кого-то оставляли у мастера Сандры, кого-то уводили прочь. Братство Ночи – не вымысел, Сибранд, оно существует. Сейчас понимаю – нас готовили. Растили армию профессиональных убийц. Не все дети обладали магическими способностями – из таких лепили бойцов, стрелков и наемников. Я был лучшим среди тех, кого учили магии: ещё в детстве я набрал свои первые три круга. Тогда же Сандра познакомила меня с некромантией… в гильдии это называют магией тьмы. Я был ребёнком, Сибранд, – Люсьен отчаянно вцепился в горлышко бутылки, – я испугался. Я многое повидал на улицах, но то, что показала она…

Брутт умолк, а меня обдало волной липкого страха. Люсьен приложился к бутылке, допивая вино большими глотками, и снова заговорил – быстро, торопясь.

– Я сбежал. Беспризорниками мы прятались в канализации, но иногда нас брал к себе на ночь местный исповедник, служитель Великого Духа. В Лидсе только один храм, брутты не слишком религиозны… паства его была небольшой, доход малым… но он всегда находил, чем нас подкормить. Впрочем, мы предпочитали воровство: слишком скудными были его гостинцы. Я укрылся у него, – Люсьен на миг умолк, а меня обдало брызгами горечи и пустых надежд. – Сандра нашла нас на следующее же утро. Она… размазала старого духовника по стенам его же жилища. И заперла меня с ним до утра. Больше я не убегал.

– Как вы познакомились с Деметрой? – спросил я, чтобы отвлечь его от чёрных воспоминаний. Меня уже захлёстывало отголосками животного ужаса, всё ещё живущего в подсознании у выросшего брутта.

– Вскоре после этого, – тут же ответил Люсьен. Полностью погружённый в воспоминания, он смотрел будто вовнутрь себя, не видя пляшущих перед глазами языков пламени. – Сандра впервые взяла меня с собой для визита. Особняк мастера Дамиана оказался ещё роскошнее, чем наш. Деметру я вначале принял за такого же приёмыша, как я сам – старик не очень-то баловал дочь вниманием. За всё время я не слышал от него ласкового слова и не замечал заботливых отцовских жестов. Сестричка Деметра! Серая забитая девчонка, которая и сама-то льнула к мастеру Сандре в каждый наш приход, ища у неё поддержки так же, как и я. Мы быстро нашли общий язык: ни мастер Дамиан, ни Сандра не запрещали нам общаться. Глядя на её отношения с отцом, я позавидовал сам себе: всё же старушка была ко мне добра, когда я слушался. Даже тот случай… с духовником… я долгие годы думал, что сам виноват. Ведь я же сбежал. Значит, огорчил её и погубил старика. Потому что наши занятия – это тайна. Так мастер Сандра говорила. Молчи, Люсьен, мой мальчик. Это наша с тобой тайна, – брутт горько усмехнулся, потёр покрасневшее от жара лицо. – Даже Дамиан ничего не знал о Братстве. Старый дурак. Думал, что хитрее его костлявой задницы во всей Бруттской Империи не сыщется. Работал на Совет всю жизнь, но так и не выслужил ничего лучше стонгардского отделения…

Деметра беспокойно шевельнулась во сне, и Люсьен тут же умолк, устремив неподвижный взгляд на дочь Сильнейшего. Я тоже смотрел. Беспомощная и безрассудно храбрая, дикая и нежная… Трепетная лань, бесстрашная львица…

– Они недолго прожили в Лидсе: вернулись в Сикирию. Разъезжали по вашей Империи, собирали свою паству. Мы ещё несколько раз с ними пересекались, а восемь лет назад Дамиана назначили Сильнейшим в стонгардскую гильдию, и он пригласил мастера Сандру в качестве учителя для местных тугодумов. С нашими планами это совпадало, она согласилась. А я всегда был привязан к ней крепче, чем младенец пуповиной к матери… Там мы снова встретились с Деметрой. Она сильно изменилась. Я, пожалуй, нет.

– Между вами… ничего… не было?

Люсьен грустно усмехнулся, а я ощутил тёплую волну, слабо всколыхнувшуюся на дне усталой души.

– Только в детстве. Но мы слишком одинаковые, варвар, даже если поначалу этого не заметно. Мы не могли… никогда не смогли бы согреть друг друга. Но я искал, – брутт с силой провёл по глазам, – втайне от Сандры. Такая девушка нашлась – первая любовь, так мне тогда казалось.

Костёр ослаб, так что я сбросил ещё несколько языков пламени с оранжевых рук. Внутри меня горело, выжигая душу болезненным огнём, сердце стихии, и я не знал, сколько ещё осталось до конца.

– Она узнала про нас. – Голос брутта стал совсем тихим. – Когда я пришёл на последнее свидание к Ларде, она уже ждала. Ларда тоже. Бездыханная. Мастер Сандра сказала, что если я так уж ею дорожу, могу поднять из мёртвых. Только… ты же понимаешь, что такое… поднять. Мы не можем людей вернуть, можем только поднять, направить, подчинить своей воле… Нетрудно управлять пустой оболочкой… Если бы мне пришлось это сделать с Лардой, я бы сошёл с ума. – Люсьен отвернулся, посмотрел в темноту. – Это был тот момент, когда я мог бы пойти против неё, но мне не хватило сил. Сандра – маг шестого круга, а я тогда едва достиг четвёртого. И я никогда не поднял бы на неё руку. Будь она бездной во плоти, я считал её… матерью.

Я едва сдержался, чтоб не вскинуться: избави Дух от такой матери! Вместо этого спросил другое:

– Деметра знала? О тебе? О Сандре?

– Мы были очень осторожны, – Люсьен покачал головой, задумчиво глянул на спящую женщину. – Даже Сильнейший не догадывался. Первые годы мы вели себя смирно: только работа во славу новой гильдии, только посильная помощь с обустройством. Тогда же мы расселили младших адептов Братства по Унтерхолду: Сандра сказала, пригодятся, как только все четыре элемента попадут наконец к нам в руки. Создать ведь из них можно что угодно, не только амулет четырёх стихий. Я не знаю всего, Сибранд: она доверяла мне только то, что считала нужным. Очевидно, мастер Дамиан догадывался о присутствии членов Братства в Унтерхолде, потому что по городу прокатилась волна смертей, и убийца вырезал одного за другим наших адептов. А потом Сильнейший пригляделся к нам, но мы вовремя подсунули ему пешку – мастера Этьена. Грей, цепной пёс Дамиана, заглотил наживку: даже я лучше бы не справился. Кишки по стенам, реки крови…

– Мастера Этьена убил Грей? Не Братство? – поразился я.

Люсьен скривился, мотнул головой.

– Братство вербовало Грея долгие годы. Безрезультатно. Ублюдок использовал это против нас, когда вычислил наших агентов одного за другим. Сильный попался зверь! Я его едва уложил, да и то прикрывшись щитом из ходячих трупов…

Я вспомнил кровавое месиво в подвалах главной башни гильдии и едва сдержал рвотный позыв. Проклятое сердце стихии выдало с головой, обдавая моими эмоциями сидевшего рядом брутта.

– Да уж, – невыразительно согласился Люсьен. – Так себе зрелище.

– Откуда… покойников взял?

– А это сам Грей помог, – усмехнулся молодой колдун, пнув ногой прогоревшую головешку. – Он в подвалах себе лабораторию оборудовал, опыты проводил, новые заклинания испытывал. Изучал магию тела и разума на, так сказать, отработанном материале.

– И ты поднял мертвецов Грея против него самого?

– Легко, – подтвердил брутт, а меня хлестнуло плетью чужого самодовольства.

– Зачем ты убил Сильнейшего? – не выдержал я.

– Мы.

– Что?

– Я был не один, – Люсьен потряс пустой бутылкой, заглянул в горло. – С магом седьмого круга я бы не справился. Сандра тоже не смогла. Я поднялся в башню после того, как покончил с Греем, вдвоём дожали. Старый хрен не очень-то удивился, увидев меня, но защититься не успел: Сандра отвлекла… Я не думал, что мне придётся самому, – скривился колдун, потирая небритую щёку. – Я не хотел. Не ради Дамиана – ради Деметры. Она его за что-то любила.

– Зачем? – глухо спросил я. – Зачем вы его убили?

Брутт слегка удивился, пожал плечами.

– Сандра сказала: надо. Добавила что-то про перетягивание одеяла на себя, про сыгранную роль. Какая мне разница, варвар? Плевать я хотел на старого идиота. И не один я, судя по наложенному на него проклятию.

Я помолчал, обдумывая услышанное. То, что Братство Ночи, изначально целиком альдский проект, убрало одного из потенциальных союзников, говорило только об одном: нелюди не выполнили бы свою часть уговора с бруттами даже на старте. У наших западных соседей не было ни шанса против коварства серокожих.

– А Деметра? – голос не дрогнул, но сердце сбилось с ритма, а вместе с ним – жар стихии, плеснувший ярости в жилы. – Её вы тоже…

– Нет, – уверенно ответил брутт. – Видимо, госпожа Иннара на стороне Братства, раз всё ещё жива. Или её роль далека от завершения…

– Вы видели меня, – утвердительно произнёс я, перебивая опасные признания. Голос неожиданно получился хриплым, неживым. – Почему оставили в живых?

«Тебя он не тронет»…

Люсьен отшвырнул пустую бутылку в сторону, тщетно пряча от меня горячие, бурлящие эмоции. Стыд, непонимание, противоречия…

– Я не смог.

«И на оборотня есть свой капкан. И почему мне кажется, что я вижу его перед собой?..»

Слова мастера Дамиана ещё звучали у меня в ушах, когда Люсьен тяжело проронил:

– Она догадалась. После того случая на мельнице. Ты… – брутт с усилием потёр лицо, спрятал подмёрзшие ладони подмышки. – Послушай, варвар. Ты… у меня… никогда не было друзей. И не будет. Это… большая глупость, всего лишь человеческие… привязанности. Я понимаю это умом, но…

Теперь я ощущал, как дрожит молодой колдун – крупно, всем телом. Встать с коряги или отодвинуться от меня он, впрочем, не пытался.

– Сказала: избавься. Он дурно на тебя влияет. Я бы убил тебя, варвар. Но ты неожиданно покинул гильдию – сразу же после испытаний. За это время я много… думал. Сандра велела… покончить с тобой при первой же встрече. Но… Тёмный!.. я как только тебя увидел – ну, там, в столичной таверне… Я как-то сразу понял, что… плевать… довольно с меня… потому что есть в Мире… в конце концов, хоть что-то… настоящее.

«Ведь не тронул же он тебя, хотя и заметил, как ты на него смотришь…»

– Скажи мне, варвар, – прокашлявшись, сипло спросил Люсьен, – ведь ты видел меня? Там, у Живых Ключей? Я же знаю…

Отпираться я не хотел: поздно.

– Ещё до сердца воздуха, – тяжело подтвердил я, глядя, как предрассветные тени разукрашивают расслабленное лицо спящей Деметры. – Того пленника, альда… ты убил не потому, что тот бежал, верно? Ты это сделал ради удовольствия. Я, может, не самый… способный ученик, но не вчера родился: повидал разный народец. Просто там, у Живых Ключей… я тогда думал, все маги такие.

Люсьен сглотнул, медленно обернулся ко мне. В свете догоравшего костра чёрные глаза блестели лихорадочно, как у безумного.

– Какие? – хрипло спросил он.

Я помедлил, не зная, как описать, и брутт вцепился в мою рубашку обеими руками, не замечая, как ладони дымятся от призрачного огня.

– Не молчи! Слышал?! Скажи мне… кого ты видел? Ну?! Чтоб тебя, варвар… Исчадие бездны? Самого Тёмного? Что во мне осталось… моего? Ну?! Ну!!! Кто я?!

Я осторожно отцепил тлеющие пальцы молодого колдуна от остатков своей рубашки, хотя руки у самого дрожали. Посмотрел в глаза.

– Ребёнок, – проговорил я, чувствуя, как вздрагиваетвсем телом молодой колдун. – Я видел ребёнка. С руками по локоть в крови…

Брутт дёрнулся, отстранился, – а затем странно фыркнул, опуская голову, и съёжился, обвисая в моей хватке, как безвольная кукла.

– Ребёнок плакал, – продолжил я, вспоминая жуткую картину, – но всё черпал ладонями чужую кровь. Давился, но пил…

Страшным было вскормлённое злом дитя. Этого я не добавил. Просто переждал, пока распалённое сердцем огня нутро молодого брутта выплеснет на меня свой шквал эмоций, и прекратятся наконец судорожные, сухие рыдания, перемежаемые нервным смехом.

– Это она. Сделала меня таким. А я поддался. Потому что… сам хотел, наверное, – Люсьен судорожно вздохнул, забормотал себе в ладони, – Тёмный и его полчища! Как бездарно… Думал, что поднялся. Верил, что изменился… с её помощью… вырос. Оказывается, нет. Только испачкался…

Я ничего не говорил – да и что тут сказать? Такие грехи, в какие с головой окунулся молодой колдун, только очень глубоким раскаянием смыть… только самоотречением исправить… Получится ли у гордого брутта? Нет, не видел я в чёрных глазах света; только бесконечную муку и терзания умирающей совести.

– Скажи, варвар, – проглотив очередной всплеск сумасшедшего смеха, нервно поинтересовался Люсьен, – ты веришь в меня? Я ведь… тоже чувствую… проклятый артефакт! Я… чувствую. Ты ведь не… презираешь? Понимаешь? Осуждаешь, конечно, но… веришь? Скажи, варвар! Мне это почему-то… важно.

– Верю, – легко согласился я, впитывая волны облегчения, исходящие от молодого брутта.

Люсьен постепенно успокаивался, а может, хмель выветривался из дурной головы. По закону жизненной подлости винные пары впитал, видимо, я, иначе как объяснить то, что сорвалось с поганого языка?

– Признаться, я какое-то время думал, что это ты – человек легиона.

По ошарашенному выражению на вытянувшемся лице я тотчас понял, как жестоко просчитался. А ещё хуже стало, когда поверх его плеча я увидел бледное лицо проснувшейся госпожи Иннары, и встревоженные тёмные глаза сказали мне всё без слов.

…Великий Дух! Прав был Люсьен! Нужно быть очень, очень тупым варваром, чтобы не разгадать, кто такой «человек легиона» на самом деле.

Низкий колючий кустарник замело мелким снегом; острые ветки торчали из-под призрачного покрывала, как обломки копий. Кони фыркали, потряхивали мордами, но гривы их мало-помалу украшались блестящими нитями подтаявшего льда. Метель в степи неприятна: злые снежинки, как острые лезвия, рассекают кожу, ни одного деревца, чтобы переждать непогоду, предательские звёзды, скрытые белесой пеленой – ничто не укажет дорогу страннику, сбившемуся с пути.

Деметра и Люсьен то и дело накидывали на себя защитные заклинания, выставляя колдовской щит от бесконечного потока сухого, колкого снега, но сил у магов хватало только чтобы продержать прозрачную преграду полчаса – оба слишком устали от дороги, но тем не менее, не останавливались ни на отдых, ни на сон с тех самых пор, как мы покинули полуостров. Время уже близилось к закату, но окрестностей Оша мы по-прежнему не достигли: нежданная метель, первая в этом году для тёплой Сикирии, затруднила наше продвижение на север.

– Ну, как он?

Голос Люсьена эхом звенел в ушах – обострённые чувства сводили с ума. Не оборачиваясь, – брутты ехали позади, хотя госпожа Иннара всё пыталась меня догнать – я подцепил и стянул через голову рубашку, с наслаждением подставляя голую грудь порывам снежного ветра. Скорее домой, на север! Где воздух наполнен морозным паром, где освежает голову и горячее сердце ледяное дыхание Великого Духа…

– Варвар… прикройся, что ли? Мне стыдно.

– Горит!

Спину обдало колдовским ветром, и призрачный огонь, заплясавший на коже, тотчас погас. Надолго ли? Оба мага уже выбивались из сил, а я не мог сейчас воспользоваться ни одной стихией, чуждой огню. Я старался даже не говорить, чтобы не распаляться понапрасну, и с трудом, преодолевая жуткое пламя в голове, вспоминал слова уже забытых молитв. Как давно я не поминал Великого Духа? Как быстро променял Его свет на упоение магическими искусствами…

– Рискуем не успеть. Сгорит до рассвета.

– Езжай вперёд. Сам!

– Я?!

– В сикирийской гильдии найдёшь господина Рооргха, передашь ему письмо от Сильнейшего…

– От покойника? – осторожно уточнил брутт, а меня хлестнуло яростной волной нетерпеливости и гнева от госпожи Иннары.

– Я вела канцелярию отца последние несколько лет, Люсьен! Мне ли не подделать его подпись и почерк? Ради всего святого, пришпорь коня! Приплатишь господину Рооргху за труды…

Звякнул тяжёлый кошель, и Люсьен присвистнул:

– Щедро вам платят в легионе! Если выживем, запишите меня в ваши ряды – мне резко понравилась политика Объединённой Империи.

– Проси Рооргха поторопиться, скажи – время дорого! Мы с Сибрандом подождём за городом – обернись раньше, чем мы подъедем к его окрестностям. Помнишь таверну на въезде? Будем там…

– Для начала – запиши имя этого Раорха на послании, иначе забуду. Реттон, что ли? И какой только сброд не принимают в гильдии Империи…

– Что ещё? – поторопила Деметра.

– Во-вторых, в таверне вам делать нечего. Ждите в бухте у въезда, где рыбацкая зимовка и разрушенный причал. Помнишь? Вот и славно. А в таком виде нашему варвару делать среди добрых людей нечего. Нашпигуют стрелами да копьями огненное исчадие из бездны, это как пить дать. Глядишь, повезёт, и я обернусь туда и обратно ещё раньше, чем вы подъедете к Ошу. Ты только… присмотри за ним.

Мы выезжали на широкую дорогу, заснеженную первой метелью. Вдалеке уже виднелись фермы и крохотные деревеньки: я их едва замечал за всполохами колдовского огня. Когда те стали особенно надоедливыми, я со злостью тряхнул головой, махнул руками в стороны, сбрасывая огненные столпы на обочины. Мокрый от снега кустарник вспыхнул с неистовой силой, на удивление моим спутникам – меня уже ничто не поражало – а я невнятно выругался, ощутив, как злорадно разгорается в груди сердце чужой стихии.

– Поспеши, – проронила Деметра.

Люсьен не ответил, только пришпорил коня, скоро оторвавшись от нас на добрых полчаса езды. Сумок при нём я не заметил, лишних лошадей брутт тоже передал Деметре, отправившись в Ош налегке. Это, конечно, сокращало время дороги – лишь бы только сам колдун не затерялся в заснеженной степи. Впрочем, до города не так уж далеко…

– Сибранд, – тихий голос вкрался сбоку, и я едва не отшатнулся от чужих ощущений. Усталость, недомогание, тревога, забота… – Ты скажи, если совсем плохо. Я… я вырву сердце стихии из тебя, возьму сама…

– Нет.

Не хватало ещё, чтобы госпожа Иннара обессилела из-за проклятого артефакта так же, как я! Глупая женщина! И взбредёт же в голову…

– Держись, немного ещё.

– Ты точно сможешь… не могла же… там, у Живых Ключей…

Деметра меня странным образом поняла.

– Я действительно раньше не доставала артефактов из сосудов, – признала она. – Да и отец – тоже. Сердце земли Эллаэнис принесла в кристалле, так что впервые я увидела обряд уже на тебе. Думаю, что смогу теперь. Я быстро учусь, Сибранд.

Слабая улыбка, трепетная забота. Нежность. Ко мне?..

Я с трудом выпустил набранный воздух через сцепленные зубы. Теперь, когда не перебивали её чувств эмоции ехавшего рядом Люсьена, меня обволакивала мягкая и опасная волна женского естества – такого близкого и такого желанного. Сердце огня злорадно разгоралось внутри, пожирая всё, что оставалось внутри моего, и питаясь остатками чувств, как сухим хворостом. Даром, ох, даром уехал брутт! Теперь не сдерживало проклятый артефакт чужое присутствие, и я сходил с ума, то и дело вздрагивая в седле всем телом. Не унять болезненную дрожь, не утолить дикую жажду…

Там, у костра, брутты договорились между собой на удивление быстро, не тратя попусту драгоценного времени. Маски были сорваны, обоим пришлось выбирать. Госпоже Иннаре – между эмоциями и долгом, Люсьену – между чужими желаниями и собственными. Деметра едва ли простила товарищу по детским играм смерть отца – я чувствовал её боль и горечь до сих пор – а Люсьен всё никак не верил в то, что наследница древнего бруттского рода отреклась от убеждений своей семьи и даже от интересов Бруттской Империи, согласившись на сотрудничество с нашим легионом. Причины такого поступка госпожа Иннара оставила при себе, обронив лишь, что не только Стонгард и Сикирия выиграют от подобного расклада.

– Альдам нельзя доверять, – добавила невеста Аркуэнона Дейруина. – Наш Совет этого ещё не понял. Обыграть их не получится.

Я жаждал всей правды. Теперь, когда Люсьен уехал, я вполне мог бы воспользоваться этим и выведать у спутницы подробности – какого Тёмного попала в легион, каковы истинные цели «серой забитой девчонки», и почему, во имя всего святого, она до сих пор не расторгла глупую помолвку с подлым альдом?! Впрочем, ответ на последний вопрос напрашивался сам: наследник престола… безграничные возможности супруги, умело управляющей мужем…

– Великий Дух, – потрясённо выговорила Деметра, ухватившись за мою пылающую руку. – Сибранд, прошу тебя! Успокойся, не думай ни о чём!

Бруттская колдунья шепнула несколько быстрых заклинаний, и от её тонких пальцев по телу разлился обманчивый холод, замораживая призрачное пламя на коже. Легко сказать – ни о чём не думай! Эта женщина вообще понимает, что только лихорадочные мысли и спасают её от…

Метель постепенно стихала. Недолго держалась непогода в переменчивом сикирийском климате – небось уже завтра растают сугробы, превращая дороги в непроходимое месиво из снега и грязи.

Мы продолжали путь. Ночь нас не остановила – колдовские светлячки Деметры освещали дорогу на несколько шагов вперёд. Мы проехали одно за другим несколько мелких поселений, не задерживаясь ни на минуту: в тёмное время суток моя светящаяся кожа привлекла бы слишком пристальное внимание. Я не возражал против долгого пути, но кони уже хрипели от усталости, а госпожа Иннара то и дело проваливалась в короткий сон – гасли путеводные огоньки, и колдунья едва не зарывалась носом в гриву своего коня.

– Море, – выдохнула Деметра, когда горизонт заблестел серебристым покрывалом. – Скоро…

Я молчал, из последних сил сдерживая себя. Эмоции, чувства, желания, ощущения – всё обострилось до болезненной грани, вот-вот грозя накрыть пылающий разум калёным железом.

До хижины-зимовки мы добрались к рассвету. Лошади шарахались от меня, кося испуганными глазами на оранжевые блики огня, то и дело прорывавшиеся из-под кожи, и госпожа Иннара привязала животных сама, пока я спускался к разрушенному причалу. Люди на широких дорогах ещё не появились, хотя невдалеке уже виднелись пригородные поселения, за которыми и начинался такой долгожданный Ош.

– Есть хочешь?

Я только зубы стиснул. Во имя Великого Духа, не обращайся ко мне, женщина! Дыши через раз, не напоминай о своём присутствии!..

Не отвечая, я бездумно шагнул с причала в море, с жутким треском ломая корку льда у побережья. Здесь оказалось неглубоко – мне по грудь – и я с наслаждением нырнул в снежную кашу с головой, освежая горящие виски. Проплыл под водой, ощущая, как смято, отстранённо реагирует тело на внезапное омовение. Вынырнул, с облегчением вдыхая холодный воздух с кружащимися в нём пушистыми снежинками.

– Простудишься, – посетовала госпожа Иннара, сдерживая зевок. – Сердце огня коварно: оно не согревает. Его огонь сжигает душу, а не тело.

Я медленно вышел из воды, позволяя порывам ветра сдуть последние языки колдовского пламени с кожи. Полегчало; надолго ли?

– Сколько лет живу в Стонгарде, – усмехнулась вдруг Деметра, – до сих пор не понимаю этой снежной красоты. Одни ветра, морозы, бесконечное белое полотно на горизонте. Сикирия мне нравится больше, хотя климат здесь неустойчив. Сегодня жарко, а завтра уже зима…

– У нас не одни ветра, – рвано возразил я, чувствуя, как сердце огня сушит кожу едва тлеющими языками призрачного пламени. – Время, когда тают льды, не очень хорошее. Но оно проходит. И за бурной, тяжёлой весной наступает лето. Оно всегда наступает, госпожа. Что бы ни случилось. И это… прекрасно.

Деметра неуверенно улыбнулась. Лёгкая, как тонкий аромат, тень удивления и заинтересованности.

– Иди в дом, – так же коротко велел я.

Поднял непослушные руки, плотнее запахнул плащ на её груди. Подтолкнул в плечо.

– Иди, – повторил хрипло. – Я позже.

Дочь Сильнейшего встревожено глянула на меня, но перечить не стала – развернулась и вошла в хижину. Вскоре потянулась из печной трубы тонкая струйка дыма, а я присел на пороге, обхватив голову руками. Мир вокруг просыпался: кричали морские птицы, мягко шумел прибой под тонкой коркой льда, со стороны дороги доносились пока ещё далёкие голоса и скрип повозок. Ветер окончательно утих, и я наслаждался живой тишиной, прикрыв глаза и успокаивая разбушевавшееся дыхание. Проклятый артефакт не позволял расслабиться ни на миг: наполнял чувствительный слух новыми шорохами и звуками, вкрадывался вкусным ароматом из хижины и солёным запахом моря, обострял бурлящие внутри эмоции до абсурда, притягивал к себе оттенки чужих чувств, жёг изнутри чёрным пламенем. Я уже ощущал не душевную, но физическую боль: выплеснуть бы жидкое пламя, вырвать его из себя, как это сделала Дина…

Гордая сикирийка поплатилась жизнью за то, что рассталась с сердцем огня. Пережил бы я своевольное избавление от артефакта? Я бы не возражал против скорой смерти – слишком устал от пустой и трудной жизни – но вовремя пришёл в себя. С трудом я вспомнил, отчего находился сейчас на берегу южного моря, тщетно подавляя в себе чуждую стихию. Олан. Дети. Меня ждут. И стараниями светлого легата Витольда я был ещё очень далёк от завершения миссии…

Тяжело поднявшись, я вошёл в хижину. Строили, видимо, местные рыбаки для своих нужд, но в этот день, на наше счастье, внутри оказалось пусто. Деметра наскоро смахнула пыль и грязь с покосившегося стола, расстелив чистую тряпицу на продавленной столешнице, так что меня встречали остатки походных сухарей и горячая настойка, которую дочь Сильнейшего разливала из вскипевшего чайника по кружкам.

– Подкрепись, – устало посоветовала госпожа Иннара. – Даже твой запас сил не бесконечен. Ты не спал…

Спать мне по-прежнему не хотелось, в отличие от Деметры: чужую острую усталость я ощущал всем существом – даже у самого ноги подгибались.

– Я прилягу, – подтвердила мои догадки госпожа Иннара, без сил опускаясь на плоскую лавку у единственной ровной стены. Походную сумку бруттская колдунья подложила под голову, тотчас прикрывая глаза. Шепнула сонно, бессознательно, – не позволяй мне… долго…

Я прихлебнул настойку из кружки, тотчас отставляя её с отвращением: горячего в утробе и без ароматного пойла хватало. Постоял какое-то время, раздумывая над малоаппетитными сухарями, и решительно обогнул стол. На хлипкую лавку сесть не решился – проломлю иссохшее дерево на раз – а потому попросту опустился на пол, лицом к лицу с госпожой Иннарой.

Кажется, я даже подумать ни о чём не успел. Тщетно сдерживаемое желание, усиленное огненным артефактом, прорвало наконец плотину самообладания. Даром держал себя в руках! Сердце чужой стихии всё равно сожрало меня раньше, чем умные брутты успели его вытащить. Потому что следующее, что я запомнил – как провожу рукой по нежной щеке, не в силах совладать с острым желанием, и как касаюсь кончиками пальцев приоткрытых губ.

В следующий миг Деметра изумлённо вскинулась, и это лишь подстегнуло поток бурлящей внутри раскалённой лавы. Дочь Сильнейшего даже вскочить не успела, когда я сдёрнул её с лавки, надёжно похоронив в стальных объятиях, и прижался наконец к вожделенным губам.

Где-то далеко, на задворках угасающего разума, вспыхнул ужас от того, что я творю, но злая стихия тотчас сожгла последние капли ещё трепыхавшегося сознания. И это уже не я прижимал к себе бруттскую колдунью, наполняя её жидким огнём с каждым звериным поцелуем, и не я, захлёбываясь и пьянея, впитывал в себя чужие эмоции. Изумление, страх, отчаяние, бессилие, нерешимость…

Маленькие ладошки упёрлись мне в грудь, но разве меня остановить слабыми женскими руками? И разве я позволил бы произнести ей хоть одно колдовское слово? Нет; прижимал к себе всё крепче, ощущая, как вспыхнувший на коже огонь обжигает теперь уже и госпожу Иннару; почувствовал, как вздрогнула она от боли всем телом…

– Сиб… ранд… – уворачиваясь от болезненных поцелуев, выдохнула Деметра.

Ледяной холод сковал грудь – там, где упирались в неё ладони бруттской колдуньи. Не могла или не решалась от меня избавиться? Боялась ли мне навредить или проклятому артефакту? Вместо бесполезных уговоров сплюнуть всего одно колдовское слово… да и много ли их требовалось магу её круга?

– Пус… ти…

Слабый толчок ветра – детские игры, госпожа Иннара! Не погасить этим чёрное пламя у меня в груди. Тщетно боролся я с чужой стихией – она раз за разом брала верх.

– Великий… Дух… Сиб… ранд… прошу… – напряжённые ладони уже подрагивали от нетерпения, но всё не отталкивали меня прочь, всё медлили… – Это же не ты… не ты…

На миг я отстранился, ловя взгляд широко распахнутых, больных ореховых глаз. И тотчас сам оттолкнул от себя бруттскую колдунью, мигом приходя в себя. Артефакт внутри задохнулся собственным дымом, рассыпался по дну души чёрным пеплом.

Деметра плакала. Крупные слёзы всё катились по нежным щекам, и жестокая, чуждая страсть погасла так же внезапно, как и разгорелась. Я прижался спиной к стене, не доверяя больше предательскому телу, а госпожа Иннара медленно опустилась на пол, судорожно растирая ладонями мокрое лицо.

– Это сердце стихии, – рвано, смято выговорила она, не поднимая головы. – Это из-за него ты… я знаю. Ничего не говори. Потому что только из-за артефакта… потому что… разве я… заслуживаю…

Ушатом холодной воды пролилась острая, невысказанная боль бруттской женщины. Не раздумывая, я шагнул вперёд, опускаясь рядом с Деметрой. Коснулся вздрагивавших плеч ладонями.

– Прости, – проговорил хрипло. – Ведь я давно… с ума по тебе схожу, госпожа. Но я бы не стал… никогда не стал бы…

Дочь Сильнейшего внезапно качнулась вперёд, прижимаясь ко мне заплаканным лицом, и я едва не задохнулся от невыразимой нежности, наполнившей моё существо. Не разобрать, чья – слишком тесно сплелись в клубок наши чувства, слишком жарко дышала мне в грудь бруттская колдунья.

– Ты не должен, – прошептала, обдавая горячим дыханием. – Найди себе достойную женщину. Не меня. Ты ведь не знаешь… ты, у кого четверо сыновей… ты, кто так упрямо борется за младшего из них… несмотря на пересуды, на дурные советы, на чужое осуждение… Думал, ничего не вижу? Вижу, чувствую – и без огненного артефакта… Я чувствую тебя, Сибранд. Не такой, как я. Сильный. А я… я только снаружи…

Я многое мог бы сказать. Не стал: пропитанная чистой огненной стихией насквозь, госпожа Иннара изливала мне сердце сама. Вот только головы от моей груди по-прежнему не поднимала, пряча больные, заплаканные глаза.

– Ты тащишь на себе четверых, – глотая слёзы, с трудом выговорила она. – Я не смогла даже одного. Что, не ожидал? Не такая, как ты думал. Убила. Подчинилась отцу. Убила. Умирать буду – не забуду. Это была девочка…

Глухие рыдания прорвались наконец наружу, и какое-то время только они и нарушали тишину рыбацкой хижины. Я молчал, принимая исповедь молодой женщины. Прислушивался к себе. Ловил правду в омуте своих и чужих чувств…

– Закончу, раз начала, – хрипло прокашлявшись, заговорила Деметра. Говорила колдунья быстро, сумбурно, но в глаза мне по-прежнему не глядела. – Знаю: осудишь. Оправдываться не стану – нечем. Ведь отец никогда не бил меня. Не пытал. Не поступал так, как… как мастер Сандра с Люсьеном. Прости меня, Сибранд: ваш разговор у костра я почти дословно слышала. И нет, в моём детстве не было подобных испытаний. Но… лучше бы он бил меня, Сибранд! – с силой выдохнула дочь Сильнейшего, а меня обдало потоком горечи и боли. – Потому что от его равнодушия мне хотелось выть. Я столько достигла! Вершин мастерства! Раньше и быстрее, чем когда-то получилось у него! Всё даром. Я была всего лишь дочерью, женщиной, пешкой в его играх, которая могла только служить чужой воле. Нашу помолвку с Арком тоже он спланировал. Мне тогда исполнилось шестнадцать, я… даже поверила, что могу быть счастлива с ним. Аркуэнон сам предложил помолвку как залог мира между бруттской и альдской знатью – гарант выполнения взаимных обязательств. Ко мне Дейруин всегда был добр – когда мы пересекались – но и только. Мне тогда хотелось большего. Хотя, конечно, отца никогда не интересовало моё мнение…

Глухая корка обиды и непонимания. Дочь Сильнейшего свернулась в моих объятиях, обхватывая себя руками за плечи. Тряхнула головой, чтобы отросшие пряди скрыли лицо.

– Я всегда жила мечтами, – мёртво произнесла госпожа Иннара, а я ощутил сосущий холод в груди – как в том бездонном колодце у Живых Ключей. – Сбегала в них от отца. Он не давал мне жить – не отпускал от себя – и пользовался, как бессловесной тварью. Даже в гильдию не отправил. Нанял лучших мастеров, потом учил сам. Я ненавидела тёмные искусства, но только мои успехи… оживляли наши вечера. И я старалась. Впрочем, – встрепенулась вдруг Деметра, – всё это не оправдывает ни моей слабости, ни моих ошибок. Отец был просто… таков, как есть. А я потратила долгие годы, чтобы разглядеть в нём того, кем он не являлся. Затем влюбилась.

Я тотчас напрягся, ожидая услышать имя Люсьена. Госпожа Иннара моих ожиданий, хвала Духу, не оправдала.

– Вначале я мечтала о том, что где-нибудь есть человек… который бы меня понял, – голос Деметры стих, словно колдунья заново переживала тоскливые годы. – Все эти частые переезды, бесконечную муштру, тёмные искусства, всё, что я делала не потому, что этого хотелось мне… Одна жизнь на двоих… лишь приложение к отцу. Никто не видел меня по-настоящему – даже Люсьен, хотя он пережил всё то же, что и я. Думаю… мы оба нуждались в более сильном человеке, в том, кому мы могли бы довериться. Питаться… прости, Сибранд, но это так… питаться жизненной энергией другого человека. Адептам твоего круга не объясняют, но иногда магам без этого не выжить. Тёмные искусства выжигают…

– Кто он?

Госпожа Иннара поняла. Дёрнула плечом безразлично, тщетно загоняя клубок болезненных эмоций на дно уставшей души.

– Что тебе имя? Познакомились в Оше. Стонгардец бруттских кровей… Полукровка и маг. Слабая в нём оказалась искра. Когда убийцы отца его вычислили, он даже защититься не успел. Об этом я узнала спустя много лет, – тихо проронила Деметра. – А тогда подумала, что он просто исчез. Оставив меня носить его дитя под сердцем…

Душевные излияния всегда неприятны. Сам их не любил. Верно, что и госпожа Иннара тщательно избегала. До этого дня…

– Отец узнал, – помолчав, негромко заговорила колдунья. – Исхлестал меня словами… оскорблял. Впервые в жизни ругался – грязно, не как бруттский аристократ, не как Сильнейший, не как… отец. Замолкал, смотрел брезгливо… Позор для рода! – горько усмехнулась Деметра. – Не столько его разгневал сам поступок, сколько безвкусный, непростительный выбор единственной дочери. И хотя стонгардцем мой избранник был лишь наполовину, этого оказалось достаточно. Такого потомства в нашем роду не будет! Избавься от паразита, Деметра…

Голос бруттской колдуньи стих. Вновь и вновь кололо в груди – отголосок чужой боли – но госпожа Иннара вскрывала нарыв упрямо и безжалостно, словно растеряв всякую надежду на оправдание.

– Несколько дней терзалась. Отец ребёнка не появлялся, и я почти поверила в уговоры. Поверила, что меня бросили. Потому что и раньше никому не была нужна…

Я нахмурился, осторожно обнял опущенные плечи одной рукой. На коже тотчас заплясали призрачные огоньки, пока ещё не причинявшие вреда ни мне, ни Деметре.

– Я сама вошла в ту комнату, – мёртво продолжила дочь Сильнейшего, не заметив моего жеста. – Как сейчас помню. Вошла и отчаянно захотела назад. Но отец не позволил. Плечи сжал, будто клещами, и повёл вперёд. Она меня уже ждала. Я ей тогда ещё доверяла…

– Она, – эхом повторил я. Догадался, ловя отголосок чужих воспоминаний, – мастер Сандра?

Деметра отстранённо кивнула.

– Когда много лет спустя я поняла, кто она на самом деле, мои руки уже были связаны тёмным прошлым, о котором Сандра лучше прочих знала. Она не просто убила мою девочку, она ведь… по кускам её доставала, – голос колдуньи сорвался, зазвенел высокими нотами. Обжёг меня болезненный ужас страшных воспоминаний. – Никогда не забуду… И… я не знаю, намеренно или нет… но навредила. У меня не может быть детей, Сибранд. Больше нет…

Дочь Сильнейшего вновь закрыла руками искажённое болью лицо. Сухими получились сдавленные рыдания: все слёзы выплакала за жизнь.

– Ни одному мужчине не стала бы хорошей женой, – выдохнула наконец. – Видишь, не солгала тебе: я худшая из женщин, Сибранд!

– Госпожа…

– Дослушай. Я раскаялась в ошибке в тот же день. Даже не так – в тот момент, когда вошла в проклятую комнату. Но было поздно… Отец велел мне держать рот на замке, чтобы слухи не достигли Дейруина. Я послушалась. Давила эмоции, гасила чувства. Ненавидела. Сильно ненавидела… Я достигла вершин мастерства в те годы, и ненависть толкнула меня на последний шаг. Убийства дочери мне показалось мало! Я вдоволь искупалась в мести отцу.

Огонь в полуразрушенной печи догорал; я сбросил несколько языков нетерпеливого пламени на головешки. Те ярко вспыхнули от колдовской стихии – верно, продержатся ещё сколько-нибудь.

– Теперь ты понял, кто проклял Сильнейшего? – Деметра внезапно выпрямилась в моих объятиях, заглянула в лицо. Потемнела золотистая радужка, тёмными провалами на лице показались больные глаза. – Вспомни свои слова, Сибранд! «Хорошо, что в моём доме только дети – они точно не предадут!». Великий Дух, ты ничего не знаешь о мире! В нём существуют вещи ужаснее, чем беда, которая случилась с тобой! Ни здоровье, ни внешнее благополучие не залог безоблачному будущему и счастливой жизни! И я не оказалась исключением…

Деметра сжала виски ладонями, вновь пряча лицо у меня на груди. Выпустила воздух через зубы, тщетно приводя себя в чувство. В такой близости от сердца огня – пустая затея, госпожа Иннара!

– Моя месть казалась сладкой: теперь не он, а я – главная! Не он моими руками делает грязную работу, и не я – невзрачная ширма! Теперь мастер Дамиан – безумный старик, которого не списывали со счетов исключительно из-за лени: сам подохнет! В последние несколько лет именно я решала, в какие игры мы с ним играем. Раскаивалась, конечно, но только до тех пор, пока не узнала, что это именно отец послал убийц к моему избраннику. Любовью всей жизни мою связь с ним не назовёшь, но я мечтала о семье и детях. Он был бы прекрасным мужем! Вот только я оказалась ужасной матерью…

Деметра прерывисто вздохнула, подавляя новый приступ беззвучных рыданий, больше похожих на сухой кашель.

– Избавься от этого, – ткнула себе в живот колдунья, явно повторяя чей-то жест. – Отец так говорил. Я всё пытаюсь, но не могу забыть его слова…

– Ты могла бы снять проклятие? – негромко спросил я. – С мастера Дамиана?

Госпожа Иннара встрепенулась, но в лицо мне не посмотрела.

– Конечно. Тот, кто наложил, может и снять. Я не хотела, – слабый жест плечом, как невысказанная усталость от собственных решений. – Я до сих пор люблю его, Сибранд, несмотря на временные помрачения. Но я всегда трезво оценивала своего отца: он был ужасным человеком. Маги седьмого круга другими не бывают… Если бы я вернула ему ясность рассудка, он бы продолжил… Сильнейший убивал десятками, если не сотнями. И твой народ всегда считал не людьми, а разумными животными, которые только грубую силу да команды понимают…

– Почему ты не расторгла помолвку с альдом? – не выдержал я. – Мастер Дамиан уже не был помехой!

– Ради мира, – сказала, как само собой разумеющееся. – Бруттская знать верила в этот союз, хотя я всегда знала, что ему не состояться. Тянула время. Теперь, когда альды вот-вот нападут на гильдию, и станет ясно, что амулет стихий они никому не отдадут, брутты, возможно, очнутся. Чтобы нелюди признали нас равными!.. Даже нас, – задумчиво уточнила Деметра. – Не все знают об их планах. Аркуэнон достал сердце земли и передал его Эллаэнис. То, что она выкрала артефакт – лишь легенда для тех из альдов, кто против даже временного союза. Их мнение не является решающим: бой состоится, я в этом уверена. Легат Витольд тебе рассказывал?

– Да.

– Тогда ты знаешь. Великий Дух, Сибранд, как ты решился? – вдруг вскинулась Деметра. – Мне казалось, ты не очень-то горел желанием вернуться в легион.

Я отвёл влажную от слёз прядь волос с её лица, стёр большим пальцем мокрую дорожку на щеке.

– У меня тоже вопрос, госпожа, – заговорил спокойно. – Почему ты повела магов через Ло-Хельм? Могли бы добраться к Живым Ключам через Кристар, это безопаснее и быстрее.

Деметра вспыхнула, опустила глаза на миг, затем обречённо пожала плечами.

– Для стонгардских врат нужен ключ. Я тогда думала, что сгодится любая чистая кровь, но оказалось, что ещё и добровольная. В любом случае, Витольд не прогадал. Он сказал мне, что в Ло-Хельме живёт капитан легиона в отставке, Сибранд Белый Орёл, староста деревни. Добавил, что ты человек большой силы, который вполне справится с добычей артефакта, случись нужда, и которому можно доверять. Витольд разрешил… в смысле, – смутилась вдруг госпожа Иннара, – сказал: используй его как хочешь, пусть послужит во благо Империи. Ему не обязательно знать, кто за этим стоит…

– Ублюдок, – не сдержался я.

Мне показалось, дочь Сильнейшего со мной вполне согласна – по крайней мере, усмешка вышла усталой. Хитрый начальник особого отдела на всех имел свои виды…

– Как ты попала в легион, госпожа?

– Витольд не говорил?

Я честно задумался. Трудно, когда в груди пожирает последние капли терпения сердце огня, а в объятиях тёплая и по-прежнему влекущая женщина.

– Сказал: из добровольцев.

– Значит, не соврал, – подтвердила госпожа Иннара. – Я действительно хочу вам помочь. Вашей Империи. Стонгард и Сикирия не заслужили той судьбы, которую готовят вам альды. И как бы ни вертела нос бруттская знать, ваша Империя – единственный залог безопасности бруттских земель. Только вы стоите у нелюдей на пути. И всегда стояли.

– Но почему?..

– Почему помогаю? – правильно поняла Деметра. – Верю в вас. Долго жили с отцом в Оше, полюбила этот город и его жителей. Потом столица. Мелкие поселения. Крупные города Стонгарда… у вас особенные люди, Сибранд! После того, как я помогала отцу вас истреблять… не спрашивай, – попросила госпожа Иннара, а меня обдало волной отвращения и стыда, – это единственное, что я могу для вас сделать. И, пожалуй, в вашу Империю я верю больше, чем в Бруттскую. В вас ещё живёт дыхание Великого Духа… Скажи, Сибранд! – вдруг вскинула разрумянившееся лицо Деметра. – Теперь, когда ты знаешь… – колдунья запнулась лишь на миг, – что ты думаешь обо мне? Не… не презираешь?

Я поразился: тот же вопрос задал мне Люсьен после своей исповеди. Воистину, этим двум нужен был кто-то, на кого они могли бы опереться!

– Я каждую ночь схожу с ума, – прошептала госпожа Иннара, вглядываясь в меня ищущим, горящим взглядом. – Плачу о нерождённой дочери. О совершённых ошибках. О принятых решениях. Мне больно, Сибранд! Со всей своей силой… после всего этого… кто я? Как ты… да, именно ты… ко мне теперь относишься?

Я осторожно отпустил хрупкие плечи – только чтобы коснуться её лица обеими ладонями. Нагнулся, прижимаясь губами к воспалённому лбу. Дурно сказывалось сердце огня на нас обоих! Потому что думать скверно о подавленной бруттке я по-прежнему не мог. Да и как? Видя искреннее раскаянье и боль, ощущая каждую натянутую струну в глубине раздавленной женской души…

Мне ли осуждать? Деметра, без сомнения, видела во мне идеального отца и мужа; но что она знала? Не сумел я подарить Орле всю жизнь, не уберёг, не был с нею, когда она рожала наших первенцев; служил легиону вернее, чем нашей любви…

Дети. Кому из них я уделил должное внимание? Пожалуй, что никому. Разрывался между ними, замыкался в себе, уходя мыслями подальше от душного дома. Калёным железом стали добрые слова о том, как я борюсь за младшего. Знала бы Деметра, как я сходил с ума в первый год своего вдовства, как проклинал себя за то, что не послушал вкрадчивых советов об избавлении от ноши… Вынеси ночью на мороз – и всего делов, Белый Орёл… Сколько раз после череды бессонных ночей, глядя на визжащего младенца, мечтал в безумном исступлении о том, чтобы мой сын однажды не проснулся?

Об этом не говорят вслух. Чёрные мысли гонят от себя поганой метлой, как только наступают моменты просветления; я поступал именно так. Падал, вставал и снова падал. К цели не шёл – полз. Выбивался из сил, но полз. Не мог ползти – лежал, вытянувшись в верном направлении. Маленькая моя женщина! Нет в мире совершенства. Ты каешься в том, что истребляла мой народ по указу отца – но и я поступал так же в рядах легиона. Ты проклинаешь себя за убийство дочери – но я видел, как раскаяние очистило твою душу. Великий Дух милостив; и твоё прекрасное лицо с заплаканными глазами я никогда не забуду…

– Я люблю тебя, госпожа Иннара, – проговорил негромко, вдыхая аромат гладких, как шёлк, русых волос. – И я с тобой до конца.

Я не помнил, когда Люсьен добрался до сторожки. Верно, что скоро – я лишился сознания, по-прежнему не выпуская Деметру из объятий. Огненный артефакт вспыхнул в груди сразу после смятого признания, в ответ на мои же чувства, и спалил последнее, что останавливало его от пожирания души. Как госпоже Иннаре удалось высвободиться из-под горящего, тяжёлого тела и поддержать во мне жизнь до прибытия брутта, я тоже не знал. Не видел и самого обряда – сердце огня покинуло истерзанную утробу до того, как я пришёл в себя.

Пробуждение, впрочем, оказалось на удивление приятным.

– …лошадей продал, еды накупил – ты ещё недовольна, госпожа Иннара!

– Я просила храмового вина, а ты какое притащил? Дурь из таверны!

– Ты вообще… думаешь, о чём просишь?! Чтобы я – в храм Великого Духа! Сам! Вошёл! Одно из двух: или меня вынесут оттуда вперёд ногами, или я сам сбегу, не доходя до порога!

– Первое предпочтительнее, – огрызнулись у меня над головой. Ощущения возвращались медленно, толчками. После ворвавшихся в лёгкую голову голосов ожила кожа: тёплые, ласковые прикосновения ко лбу, тонкие пальцы в волосах. Мерное дыхание над ухом. – Твоя лень тебя не оправдывает: захотел бы, давно сорвал с себя печать Тёмного! И мог бы беспрепятственно по святым местам ходить. Пользоваться магией тела, духа и разума так, как Братству Ночи и не снилось…

– Не всё сразу, – помрачнел брутт. Булькнуло совсем рядом, стукнуло о стол. – Вот побью врага… его же оружием… тогда, может быть… хотя…

– В том-то и дело, что «может быть», – перекривила Деметра. – Я прошла через это, Люсьен, и поверь, боль стоила того. Отец ведь тоже накладывал на меня печать…

– Всех, кто достигает пятого круга, – задумчиво подтвердил Люсьен.

Размытая фигура за столом. Вкусные запахи, треск поленьев.

– О! Варвар проснулся, – заметил брутт, мигом встрепенувшись: с облегчением бежал от трудного разговора. – С добрым утром, староста!

– Не кричи так, – нежные пальцы погладили мою щёку, лоб, волосы, словно снимая с них липкую паутину. – К нему ощущения возвращаются. Это неприятно.

– Ой, – скривился Люсьен. – Как не про Сибранда говорим. Переживёт.

Брутт подцепил с плоской глиняной тарелки кусок прокопченного мяса, с наслаждением отправляя его в рот. Потянулся, вытягивая скрещенные ноги в сторону камина. Знакомого плаща с плотным капюшоном на нём не оказалось, а сам колдун красовался в новёхонькой рубашке и кожаных штанах сикирийского покроя.

– А одежду ты ему купил? – продолжила прерванный допрос Деметра. – Себя-то, как вижу, не забыл.

– Жалко, что ли? – пожал плечами Люсьен, наливая себе полную кружку вина. Посуда на перекошенном столе явно принадлежала неприхотливым рыбакам: глиняная, грубая, но службу свою несла ещё справно. – Огненные духи оставили нас голыми и босыми, а мы идём, напоминаю, на север.

– В сумках запасные вещи, – просветила бруттка, легонько дуя мне на лоб. Сейчас только я сообразил, что голова моя покоится на её коленях, а маленькие ладошки всё ещё скользят по лицу, шее, плечам… Под кожей приятно покалывало: госпожа Иннара врачевала магией осторожно, касаясь телесных струн мягко и бережно. Вот только на меня, боюсь, её близость оказывала по-прежнему самое недвусмысленное воздействие. И на сердце огня пенять уже не приходилось.

– Старьё, – легкомысленно отмахнулся Люсьен. И пояснил очевидное, – это же Ош!

Деметра усмехнулась: волшебство торговой столицы Сикирии покоряло даже самых могущественных из колдунов. Покинуть местные рынки, не прикупив чего-нибудь ненужного, было решительно невозможно.

– Сердце… огня…

– Вытащили и надёжно упрятали, варвар, – первым отозвался Люсьен. – Не переживай, из кристалла не вырвется. Вовремя я успел, а?

– В последний момент, – строго оборвала его Деметра. Маленькие ладони замерли, и я с сожалением повернулся, встречая тёплый взгляд ореховых глаз. Колдунья улыбнулась. – Как себя чувствуешь?

Какое искушение – удержаться от того, чтобы притянуть к себе такую близкую женщину, попробовать на вкус медовые уста…

Я медленно поднялся. Тело напомнило о себе болезненными судорогами, выворачивающим кашлем и затаённой слабостью в подкошенном после артефакта теле. Некоторое время я просто сидел, опершись локтями о колени и положив на ладони тяжёлую голову. От небольшого усилия мир потемнел, утрачивая краски и звуки, и вливался обратно с неприятным звоном – как скрежет металла по стеклу.

– Отдохнуть надо, – проницательно заметил Люсьен. – Варвару – в себя прийти, нам – сил набраться. Не знаю, как тебе, госпожа Иннара, а мне седло всю задницу отбило. Я лично не прочь скоротать в гостеприимном городишке ещё одну ночь. Только местечко нужно найти поприличнее. В центре Оша таверна есть…

– Нет, – отрезала Деметра. – С артефактом в воровской притон мы не пойдём. Здесь спокойнее. И в путь выдвинемся на рассвете.

Я глянул на покосившееся окно. Небо за ним оказалось светлым, до ночи было ещё далеко: достаточно, чтобы набраться сил перед долгим переходом.

Скамья рядом со мной мягко разогнулась – Деметра встала, проходя мимо меня к двери. За тонкое запястье я ухватился инстинктивно.

– Куда?

Бруттка улыбнулась, высвобождаясь. Кивнула головой на дверь.

– Подышу свежим воздухом. Ты очень тяжёлый, Сибранд.

И то верно: колдунья не вставала со своего места, вероятно, несколько часов кряду, поддерживая меня за плечи и снимая, насколько можно, липкую паутину болезненности с опустошенного тела. После долгого камлания и в самом деле нужно напитаться энергией – уж если не чужой, то хотя бы стихийной. Рядом море, свежий воздух, живая материя…

Дверь скрипнула, выпуская бруттскую колдунью наружу. Я вдохнул глубже, чувствуя, как стремительно возвращаются сожжённые артефактом силы. Ещё поборемся! Ещё поживём…

– Больно смотреть, – подал голос Люсьен, не глядя наливая себе следующий стакан. Скривился, как от лекарства, но хлебнул. – На вас обоих. В чём проблема, варвар? Бери дело в свои руки! Если тебе Дейруин преграда – так и скажи, я помогу. Тоже мне, нашёл помеху! Считай, альд уже покойник, – самоуверенно махнул рукой брутт.

– Он слабее тебя? – спросил я бездумно. Тяжело собираться воедино после огненной стихии.

– Пятый круг, – презрительно фыркнул Люсьен. – Главное – близко его не подпускать. Воин из меня неважный, а Дейруин всё же поопытнее в этом деле. Ну так что, варвар? Убрать? Ты только скажи, ради тебя – сделаю!

Я поднял на брутта мрачный взгляд.

– Не надо.

Не хватало ещё, чтобы за меня грязную работу делал кто-то из Братства Ночи. Кто-то, кто пару суток назад бился в истерике, сожалея о потраченных впустую годах…

– Ну ты бы ей хоть цветы подарил, – предложил очередную сногсшибательную идею Люсьен. – Деметра вроде женщина. Они такое любят.

– Я пытался.

– О как, – удивился брутт.

Я пояснил не сразу, медленно переосмысливая сказанное молодым колдуном. Пятый круг Дейруина его не впечатлил. Стало быть, Люсьен выше?..

– Да. В день, когда альды приехали в гильдию. Купил, пришёл. А они уже в зале. Я и…

– Выкинул? – поразился брутт.

– Нет, – вздохнул я. – Сандре подарил.

Люсьен поперхнулся очередным глотком спасительного вина, хрюкнул от пошедшего носом пойла и заржал в голос, откинувшись на угрожающе скрипнувшей табуретке.

– С-Сандре! С-с-с… – брутт почти всхлипывал от смеха, утирая брызнувшие из глаз слёзы, – с-старой ведьме! Тёмный, она, верно, едва не схватила удар! Ей-то цветов уже век никто не дарил! Цветы! Ох, варвар! Я бы не догадался! Она, верно, была в ярости! Где, где меня в тот день носило?! Несколько лет жизни бы отдал, чтобы увидеть её лицо в тот миг!

Табуретка таки не выдержала, и Люсьен с грохотом рухнул на пол. Отломанная ножка откатилась по полу ко мне; я подобрал и поднялся.

– Верны мужи стонгардские! – торжественно донеслось из-под стола. – Да только с вашей решимостью в любовных вопросах хранить верность одному только Великому Духу сумеете…

Я обогнул хлипкую столешницу, склоняясь над развалившимся на полу бруттом. Из-за выпитого вина голова у последнего, видимо, слегка кружилась, потому что движения Люсьего мне показались замедленными и порывистыми. Сколько же он выпил, чтобы не дать наставнице подслушать собственные мысли?

– Осторожнее, – скривился брутт, когда я его одним махом вздёрнул на ноги. – Не шкаф переставляешь… Тёмный, голова раскалывается…

– Прилёг бы, – посоветовал я, ненавязчиво, но твёрдо – да что там, почти волоком – оттаскивая молодого колдуна в сторону лавки.

Та оказалась покрыта толстым слоем походных одеял – я не заметил, когда поднимался – и оказалась вполне удобной для человека сложения Люсьена. Брутт, по крайней мере, не жаловался, с блаженствомоткинувшись на нагретой мною постели – подоткнул кулаком мешок под головой и отвернулся к стене. Засыпал он всегда мгновенно, вот только холода не любил: если не завернётся в свой плащ, непременно проснётся, стуча зубами от холода. Оглядевшись, я увидел висевший у двери новый плащ с сикирийской отделкой: Люсьен про себя явно не забыл, гуляя по рынкам Оша. Накинув плотную ткань на уже сопевшего брутта, я вышел из хижины.

Госпожа Иннара сидела у самой кромки воды, прислонившись к одному из столбов под причалом, и на звук шагов не обернулась. Приблизившись, увидел, что глаза дочери Сильнейшего прикрыты, а бледное лицо разукрасил неровный румянец. Губы беззвучно шевелились, и я замер в нерешительности – если, как говорила Деметра, она сейчас питает колдовские силы единением со стихией…

– Сибранд, – позвала она, не оборачиваясь. – Почему ты не одет? Холодно, простудишься. Побереги себя.

Я повёл голыми плечами, ощущая пробирающую влажность сикирийской зимы.

– Люсьен новую рубашку для тебя купил, – Деметра открыла наконец глаза, шевельнулась, чтобы встать. – Там, внутри.

– Я сам.

Бруттка не возражала – надвинула капюшон поглубже, запахнула плащ на груди. Вернувшись в хижину, я нашёл брутта всё так же мирно сопящим на лавке. Вещи обнаружились в походных мешках у двери: рубаха, тёплая, с красной сикирийской вышивкой у ворота, оказалась почти впору, только слегка натягивалась на плечах. Люсьен прикупил даже плащ, так что обратно в Стонгард я вернусь в обновках. Как будто на праздник какой ездил…

– Так лучше, – похвалила Деметра, когда я вернулся к ней. – Как себя чувствуешь?

Я уселся рядом, тут же ощутив пробирающий бриз с моря. Госпожа Иннара чуть отодвинулась, но я всё равно почувствовал, как дрожит бруттская колдунья. Гордая женщина!

Вздохнув, я протянул руку, привлекая к себе дочь Сильнейшего. Деметра вздрогнула, но не отстранилась, и я прижал её к себе покрепче, чтобы защитить дрожащую спину от ветра. Она и в самом деле озябла; я замкнул кольцо своих рук, согревая маленькие ледяные ладони своими.

– Лучше, чем ты себя, госпожа, – привычно ответил я.

Она слабо усмехнулась, поколебалась, но всё же облокотилась о мою грудь, греясь в тёплых объятиях.

– Мы действительно доставим сердце огня в гильдию?

Деметра кивнула.

– Нет смысла дробить силы альдов. Они найдут артефакт, где бы мы его ни спрятали: не у одной Эллы чутьё на магические источники. Среди нелюдей много сильных колдунов, и их школа куда искуснее нашей. Хотя, пожалуй, и бруттская имеет свои особенности. Я бы, впрочем, кое-что изменила…

– У себя в гильдии?

Госпожа Иннара усмехнулась.

– Если будет такая возможность… – голос бруттской колдуньи стих ненадолго, затем Деметра прочистила горло, тряхнула головой, словно отгоняя наваждение. – Да, многое бы изменила. Можно усилить школу магии тела, духа и разума – в Стонгарде для этого самые подходящие условия, и талантов хватает, нужно лишь… разбудить ваш народ. В Сикирии нужно укрепить школу магии стихий – в гильдии Оша хватает мастеров и адептов. Я бы отделила школу магии тьмы и света и принимала бы в неё лишь адептов круга не ниже четвёртого, да и то лишь избранных. Не хватает более широкой поддержки со стороны Императора Давена и наместников Сикирии и Стонгарда. Если придётся нам отделять гильдию вашей Империи от Бруттской, потребуются ресурсы…

Я слушал увлечённую бруттку с удивлением и восхищением. «Серая забитая девчонка» вмещала в себе планов и секретов на целую вечность, и я не мог сказать, что они мне не нравились. Если хотим побед, придётся так или иначе перенять некоторые из искусств, которыми с таким успехом пользуются брутты и альды. Сикирийцы, наши более проворные братья, уже давно потихоньку учились у соседей запретному мастерству. Если бы только как-то согласовать его использование с нашими духовниками! Вера в Великого Духа сильна среди наших народов, и только их одобрение изменит отношение к магии в Империи.

– Витольд сказал, альды нападут на гильдию, как только создадут амулет, – вспомнил я. – Как это возможно?

– Точно не знаю, – нахмурилась Деметра. – Есть несколько вариантов, но я не могу просчитать их все. Витольду так и сказала. Отряды легиона ждут сигнала – этого ему должно быть достаточно.

– А как же Дейруин? – ровно поинтересовался я. – После того, как выяснится, что ты нам помогаешь…

– Он сам со мной расстанется, – так же спокойно подтвердила Деметра. – А если предательства по политическим мотивам ему покажется недостаточно…

Я плохо знал альдские обычаи, но помнил, что помолвки у них расторгаются крайне редко. Да и причина должна быть очень убедительной.

– …я признаюсь ему в своём бесплодии. Арк благороден и простит мне многое. Но брак без наследника – это позор для рода и будущего правителя.

Нелегко дались ей эти слова. Узкие плечи напряглись, маленькие руки сжались в кулаки, голос вышел натянутым, как струна.

– Дина знала, – вдруг догадался я. – Там, у костра. Когда она сцепилась с Фавианом. Она знала…

– Да. Бедная девочка, – голос Деметры всё-таки задрожал. – Не выдержала, когда Фавиан начал меня сквернить: знала, как нелегко мне это слушать. Дина стала единственной моей подругой. Мои глаза и уши в гильдии… Не суди меня, Сибранд: я искала того, кому могла бы довериться. Выговориться. Она – поняла. И Дина лучшая среди стонгардских магов, кто сумел бы совладать с огненной стихией. Но если бы я только знала!..

Я крепче обнял застонавшую колдунью, прислонился подбородком к виску. Некоторое время мы сидели молча, и я грел маленькую женщину в своих объятиях, баюкая, как ребёнка. Небо стремительно темнело, и в нём всё ярче разгоралось звёздное полотно. Следовало уже зайти внутрь и погреться: с рассветом понадобятся силы для длительного перехода.

– Ты так уверена в своём женихе, госпожа, – негромко сказал я, только чтобы отвлечь её от чёрных воспоминаний. – Но почему тогда Фавиан…

– Не знаю, – решительно мотнула головой Деметра. – Видит Дух, не знаю. Арк не стал бы… поверь мне! Сама всё думаю об этом. Как вернёмся в гильдию, непременно выясню. Что бы там ни думал себе Витольд, у меня никогда не подымется рука на Арка, а у него – на меня. Понадобится – сама его заслоню. То, что мы по разные стороны баррикад, моего отношения не меняет, – слова полоснули сердце острыми лезвиями, кольнули грудь болезненной ревностью. – Я уважаю его. И он, я уверена, уважает меня.

Я не стал уточнять, что и самые заклятые враги порой тоже уважают друг друга. Даже сожалеют почти искренне, насаживая соперника на клинок.

– Когда вернёмся в гильдию, я узнаю ответ, – уверенно продолжала Деметра. – Назад поедем быстрее…

– И всё же я бы послал записку с гонцом, как только достигнем столицы, – раздался позади нас сонный голос. – Пошлёшь и рогатому жениху, госпожа Иннара, и щедрому легионеру, на которого работаешь. Кстати, попросишь прибавку – скажешь, ещё один доброволец в отряде требует пособия…

– Ты нездоров? – полуобернувшись, поинтересовалась Деметра. Окинула закутанную в плащ фигуру Люсьена внимательным взглядом, нахмурилась. – Нет, вроде…

– Я как раз здоров, – возразил брутт, растирая заспанное лицо обеими ладонями. – Хотя хмель ещё, конечно, не весь выветрился.

– Тогда о какой записке ты говоришь? – быстро потеряла терпение дочь Сильнейшего. На скулах её я заметил розовый румянец – от стеснения, что ли? Ну да, нечасто госпожа Иннара разговаривала с посторонними, нежась в объятиях упрямого стонгардца.

– О том, что мы задержимся, – пояснил Люсьен, без зазрения совести усаживаясь с другой стороны. Даже бесцеремонно пихнул меня в бок, чтобы я подвинулся. – И чтобы дражайший Дейруин не переживал зазря, оттачивая орудие войны. Скажешь, мол, так и так, прихворнула немного, отлежусь в столице несколько дней…

– Зачем? – поинтересовался я, прежде чем вспыхнувшая Деметра успела бы вставить резкое слово.

Люсьен удивился, заглянул мне в лицо.

– Поправь меня, если ошибаюсь, варвар, но разве твой сын уже здоров? И разве время не работает против него? Подумай сам: много у нас шансов выбраться живыми после заварухи в гильдии? Я не настаиваю – дело твоё, староста. Только мне кажется, лучше сейчас потерять несколько дней и завершить обряд очищения, чем потом жалеть всю жизнь или взирать на больного сына с небес – это если ты, конечно, попадёшь туда, а не в бездну. А если госпожа Иннара умрёт – говорю как есть, варвар – то дела твои совсем плохи. Пользуйся ею, пока жива! Жалко мелкого, – дёрнул плечом брутт, заканчивая тираду. Перевёл внимательный взгляд с меня на Деметру и уточнил, – где я неправ?

Думаю, госпожа Иннара промолчала из тех же побуждений, что и я.

Стыдно, что из нас троих только Люсьен вспомнил об оставленном в далёком Ло-Хельме младенце, здоровая жизнь которого сейчас зависела лишь от нас.

Снег повалил, как только мы покинули округ Рантана. Дорога к большому городу, в отличие от той, которая вела к Унтерхолду, оказалась расчищенной, укатанной и многолюдной, так что продвигались вперёд мы быстрее, чем ожидали. Даже северный лес не припрятал неприятных сюрпризов: если двигаться к Ло-Хельму от Рантана, он куда более редкий и легкопроходимый, чем со стороны Унтерхолда.

Люсьен не просыхал ни на день. Прикладывался к фляге время от времени, с отвращением вливая в себя крепкую брагу, и с трудом управлял фыркавшим конём. Теперь, когда молодой колдун что-то решил для себя у костра в сикирийской степи, он отчаянно сопротивлялся всякому вмешательству в собственные мысли. Даже с нами почти не говорил, что на болтливого брутта оказалось совсем не похоже. Маску бесшабашного веселья Люсьен сбросил окончательно, как только мы проехали столицу, и теперь каждый час накладывал всё большие тени на осунувшееся лицо.

Неприятностей добавил и вскользь брошенный Деметрой вопрос о том, куда исчезло выкраденное Братством Ночи сердце воды. Люсьен ошарашено вскинулся, нахмурился и коротко процедил:

– Спроси у Сандры.

Больше к вопросу не возвращались: слишком напряжённым показался нам молодой колдун, надави чуть сильнее – и потеряешь в его лице союзника. Не всё сразу – это понимал я, это понимала и Деметра.

Когда вдалеке показались наконец окраины родной деревни, я едва сдержался, чтобы не спрыгнуть с Ветра и не помчаться по глубокому снегу к дому, стоявшему в отдалении от остальных. Уже виднелся дымок; чудилось, будто ходит кто-то по двору.

– В харчевню меня закиньте, – неразборчиво пробормотал Люсьен, мутно глянув исподлобья. – В твой дом не пойду, староста.

Я не спрашивал о причинах: среди детского гомона всякому дурно станет, не говоря уж о вусмерть пьяном колдуне. Да и священные символы у меня развешаны на каждом углу, а Люсьену и без того приходилось несладко. Глядя на его мучения, проникался всё большей ненавистью к ведьме, искалечившей молодую жизнь. Если бы кто-то так поступил с одним из моих детей…

Дух знает, отчего вдруг молодой брутт стал мне так дорог. Как младший брат, которого у меня никогда не было. Хотя, положа руку на сердце, возрастом-то мы совсем не отличались.

– Мне бы тоже передохнуть после дороги, – подала голос Деметра, кутаясь в обледеневший плащ, – устала. Потом приду. Ты пока с детьми побудешь.

Маленькая бруттка промёрзла насквозь, так что я уже беспокоился: не простудилась бы. Скорее, скорее к Хаттону, пусть накормит да обогреет! Как бы ни хотел я пригласить колдунью в свой дом, а только понимал: нельзя. Теперь – нельзя.

Первым, кто встретил нас у забора, оказался Илиан. Растрёпанный, как птенец, неуклюжий, как щенок – вроде и научился ходить, а как побежит, тотчас запутается в непослушных лапах. Так и случилось: радостно вскрикнув, средний сын бросился к нам навстречу и споткнулся в первом же сугробе.

Я тотчас спрыгнул с Ветра, рванулся к нему, прокладывая глубокие следы в снегу, подхватил счастливого Илиана на руки.

– Папа! Отец! – захлёбываясь от счастья, кричал на всю округу сын. – Вернулся! Папа!

Болтая ногами в воздухе, Илиан изо всех сил стискивал мою шею тонкими руками, хохоча в голос. Не отпускал он меня даже тогда, когда я, расцеловав среднего в обе щеки, опустил его обратно в снег. Вцепился в мою ладонь обеими руками, потянул в сторону дома:

– Идём, идём! Тётка лепёшек напекла – пока ещё горячие! Никанор с Назаром скоро вернутся, они у дядьки Фрола, помогают в кузнице, – на ходу пояснял Илиан, мало-помалу вытягивая меня на расчищенную тропу. – Говорят, хоть как-то за заботу отблагодарить. Он нам постоянно что-то приносит: то мясо, то рыбу…

– Вытянулся, – мимоходом заметил я, внимательнее оглядывая сына. – Окреп…

Илиан обернулся через плечо, увидел наконец моих спутников и радостно просиял:

– Госпожа Деметра!

Колдунья улыбнулась в ответ, спешилась, неловко подходя к нам по глубокому снегу.

– Илиан, – поприветствовала моего сына, потрепав по тёмным вихрам: шапку-то, поганец, снова не надел. – Как ты?

– Скучал, – тут же честно признался мальчишка. – Идёмте скорее в дом!

Мы переглянулись, затем Деметра медленно покачала головой.

– Я зайду позже, Илиан, как только мы с дядей Люсьеном разместимся у Хаттона.

За нашими спинами пьяно хрюкнул молодой колдун, впервые услышав новое прозвище, какие его наградила Деметра.

– Сами разберёмся, – заверила меня колдунья, как только я обернулся к ней. – Не теряй времени: ты нужен детям. Я приду вечером.

Не слабее сердца огня жгли под кожей колючие разряды: пригладить бы ладонью растрёпанные волосы, коснуться большим пальцем щеки, задев нежные губы…

– Поехали, что ли, – невнятно выговорил Люсьен, трогая поводья. – Спать хочу.

Я подсадил бруттскую колдунью обратно в седло, и Деметра направила коня вслед за спутником, стараясь не отставать: полупьяный маг шестого круга с раскалывавшейся головой – крайне нестабильный тип, таких в одиночку отправлять к добрым людям чревато.

А от деревни уже бежали, завидев нас издалека, двое мальчуганов: Назар успел первым, врезался в меня всем телом, едва не сбив с ног – крепкий парень растёт! Подоспел Никанор, прыгнул на спину, не сумев протолкнуться между братьями – и мы так и рухнули в снег вчетвером, заливаясь хохотом. Даже я не сдержался: видит Дух, соскучился!..

Через облепленные снегом визжащие тела я увидел, как задержался на пригорке Люсьен, обернулся в седле на миг – а я будто наяву услышал: «повезло этим четверым»…

А затем крики радости и тормошащие меня дети закрыли собой и бруттских колдунов, и родной дом, и хорошо знакомые виды заснеженного Ло-Хельма.

Деметра пришла, как обещала: вечером. Дети ещё не улеглись, копошась в своих кроватях, а Октавия наспех убирала со стола после ужина. Свояченица похорошела и расцвела, что в её возрасте казалось почти невозможным. От расспросов отмахнулась, ответила бесхитростно:

– Кристофер в Ло-Хельме задержался. Молился над твоим сыном несколько ночей подряд. А я что? Не могу же перед ним, как перед всеми прочими, ходить. Приоделась. Да потом и самой понравилось. А ну как снова заедет?

Я только усмехнулся. Ясно, как светлый день: в Ло-Хельме свояченицу держат только мои дети. Так-то давно махнула бы в Кристар, поближе к возлюбленному.

– В нашем возрасте дурных сплетен уже не будет, – рассудительно заметила Октавия. – А мне бы его просто видеть. Помочь, чем сумею. Но это – потом, – тут же одёргивала себя бывшая искательница приключений. – Сейчас – дети. Чую я, с нелёгким сердцем ты вернулся, Белый Орёл. Никак, скоро снова в дорогу? Да и… увидим ли тебя ещё хоть раз?

Проницательная Октавия увидела больше, чем я мог рассказать; я промолчал. Зато Деметру свояченица встретила совсем не как в прошлый раз:

– Проходи, госпожа. Сейчас только приберёмся…

Колдунья остановилась на пороге, рассматривая мой домашний хаос с лёгкой улыбкой на губах. Никанор и Назар не сразу поприветствовали гостью – дрались за любимую подушку из лисьей шкуры, Октавия лихорадочно сгребала грязную утварь в сторону, я успокаивал разошедшегося Олана, истошно вопящего и выдиравшегося у меня из рук, Илиан прятался от этого сумасшествия в углу, прижав к груди недочитанную книгу. К нему и шагнула госпожа Иннара, опускаясь рядом на корточки. О чём-то спросила, кивая на фолиант, и сын ожил, торопливо выкладывая свои мысли единственному доступному для общения человеку.

Деметра долго дожидалась, пока я не уложу Олана спать: младенца взбудоражили новые лица, так что я часа два лежал с ним наверху, ожидая, пока не успокоится после истерики прерывистое дыхание. По словам Октавии, сын освоил несколько новых навыков – благодаря ли стараниям свояченицы, занимавшейся с ним, или молитвам отца Кристофера – но Олан теперь вполне осознанно играл с игрушками, сам ел, правда, далеко не всё, и довольно крепко держался на обеих ногах: по дому почти бегал, то и дело сшибая попадавшиеся на пути предметы.

– Что-то всё ещё мешает ему, – заметила Октавия, когда сын беспорядочно замахал руками, уставившись в огонь.

Деметра сама поднялась по лестнице, как только дом наконец уснул. Даже свояченица, намаявшись за день, засопела на лавке; дети уже давно видели третий сон, предоставив гостью самой себе.

– Спит? – одними губами спросила колдунья, остановившись над моей кроватью.

Я бесшумно скатился с ложа, оставляя Олана одного; сын беспокойно шевельнулся во сне, но не проснулся. Деметра коротко кивнула, опустилась над кроватью на колени, и быстро дохнула на младенца. Я ощутил плотную волну магической энергии, но опомниться мне Деметра не дала:

– Теперь не проснётся, пока не разбудим. Возьми его на руки, – велела, не глядя на меня.

Я повиновался, хотя признаться, пальцы дрожали, помня предыдущий плачевный опыт. Госпожа Иннара тщательно изучила бумаги, которые оставил Сильнейший, ещё в пути. Усвоила разгадку одним взглядом – то, на что у меня ушли бы годы, ей удалось за минуту.

– Всё-таки не хватает мне опыта, – задумчиво проговорила она тогда. – Отец сразу понял, как подступиться к проклятию, а я вот не смогла. Позор…

«Позор» теперь сосредоточенно раскручивал крепкий чёрный узел в голове моего сына, а я лишь изредка видел короткие вспышки над крошечной макушкой. Колдовского зрения хватало, только чтобы увидеть знакомые нити, которые когда-то задел неосторожно; магического поля Деметры не видел, хотя и ощущал. Дурная мысль – взять Олана на руки. От напряжения сводило мышцы; не дрогнуть бы, не нарушить такой сложный обряд…

– Всё!

Резкий рывок маленькой ладони – будто и в самом деле захватила корень проклятия пальцами – злой хлопок сгустившегося воздуха, гадостное ощущение гнили, смрадный запах.

Я крепче прижал к себе Олана, наблюдая, как с гадливой гримасой Деметра сводит напряжённые ладони, словно сминая нечто незримое между ними, как раскаляются тонкие пальцы, вспыхивая огнём – и тот набрасывается на чёрный сгусток в руках бруттской колдуньи, пожирая его с животным хрустом, осыпая, как мелкую крошку, остатки колдовства под ноги госпоже Иннаре.

Ни слова не говоря, она развернулась к столику у кровати, тщательно вымыла руки в миске с водой, плеснула себе на лицо. Наспех вытерлась и вернулась к кровати, требовательно потянулась к младенцу:

– Дай.

Я молча протянул спящего сына – у Олана даже дыхание не сбилось во время колдовского обряда – и уступил Деметре место на кровати. Дочь Сильнейшего присела на краешек, прижав к себе ребёнка, подула тихонько на лоб.

– Какой красивый, – только и проронила она, отводя отросшие светлые пряди с детского лба. Подняла голову, посмотрела мне в глаза. – Ложись. Я с ним побуду, вгляжусь ещё раз, ничего ли не пропустила. Сниму боль – такое вмешательство всегда неприятно. Проверю…

Спорить с Деметрой я не стал. Колдунья уселась поудобнее: я пристроил ей подушку под спину, так, чтобы могла спокойно вытянуть ноги на кровати. Снял сапоги, укрыл шерстяным одеялом. Осторожно прилёг рядом, устремив напряжённый взгляд в потолок. Получилось ли? Не навредили ещё больше? Как теперь будет?

С этими тревожными мыслями я и уснул. Проснулся до рассвета и тут же обнаружил, что рука моя покоится на бёдрах бруттской колдуньи, а сама Деметра так и заснула сидя, с Оланом на ослабших от сна и усталости руках. Младенец, впрочем, уютно свернулся у неё на груди, поддерживаемый моей рукой, обхватившей госпожу Иннару за пояс.

Шевелиться не хотелось, но мысль о том, чтобы прижаться теснее, я тотчас отбросил, как недостойную. Как ни пахло от женщины с ребёнком домашним уютом, а всё-таки женщина мне по-прежнему не принадлежала.

Осторожно высвободившись, я переложил Олана рядом с Деметрой, поправил на обоих одеяло и спустился вниз. Моя семья всё ещё спала; я накинул телогрейку и вышел из дому: почудилось, будто затявкал из будки Зверь.

В этот раз старый пёс залаял неспроста: в сгорбленной, дрожащей фигуре за забором я не сразу узнал Люсьена. Маг поднял голову, как только дверь приоткрылась, вцепился обеими руками в доски забора и глянул на меня уже знакомым взглядом, полным боли и ненависти. Даже проверять его я не стал: и без магического поля всё ясно.

– Зайди, – велел коротко.

Бруттский колдун помотал головой, больными глазами указывая на знак Великого Духа у меня под крышей.

– Хуже уже не будет, – урезонил я его, открывая калитку.

Дожидаться, пока страдающий брутт примет решение, я не стал: ухватил его под локоть и втащил во двор. Кожа молодого колдуна побелела не то от холода, не то от боли, а чёрные глаза казались огромными провалами на заострившемся лице. Он вцепился в мои предплечья мёртвой хваткой, наваливаясь всем весом: ноги, по-видимому, не держали.

– Не… оставляй меня… одного, варвар, – с трудом ворочая опухшим языком, вытолкнул Люсьен. – Я… она… он… не бросай, слышишь? По… обещай…

Я остановился в нерешительности: зайдём внутрь, подымем весь дом. Осторожно коснулся брутта магической нитью: Великий Дух! Как такую боль терпеть можно?!

– Я ведь тогда… решил, – горячечно, судорожно продолжал брутт, корчась от боли, – я… не раб! Слышишь?.. Устал быть… рабом. Не отдавай меня… ей… Тёмному… никому. О… бещай, варвар!.. Я чувствую: только ты… сможешь… Что бы ни случилось… Понимаешь? Нет, куда тебе… Просто: будь готов. Вырви любой… ценой. Лучше… умереть свободным, чем гнить… вот так. Я… прошёл всё… я знаю. Имею право. Не хочу, как она… я – способнее… сильнее… поэтому… она не пускает. С ней… сам справлюсь. Но угроза – не она. Я… не всегда владею… собой. И я чувствую… там, впереди… страшно. Не хочу… Я… Тёмный, я…

Я поддержал сползавшего брутта подмышки, крепко обхватил за бок: дольше медлить уже нельзя. Скорее внутрь, разбудить Деметру, вдвоём поможем!

– Я боюсь, – выдохнул мне почти в ухо Люсьен.

Я верил брутту безоговорочно: запах животного страха, безграничного ужаса я впитывал всей кожей. Вот только как помочь, не знал совершенно. Даром просил меня потерявший рассудок от боли Люсьен: мне ли совладать с самим Тёмным? Как же мне вырвать тебя из жадных щупалец, брат?..

После морозных предрассветных сумерек внутри оказалось обжигающе тепло; мирно сопели дети, беспокойно зашевелилась на лавке Октавия. Молодой колдун скривился на знак Великого Духа на стене, но тотчас замычал от боли, стискивая виски ладонями. Я усадил его поближе к очагу и тотчас принялся за работу: растопить пожарче, поставить воду на огонь, собрать на стол по-быстрому, чтобы было, чем занять детей, если проснутся. Наконец обратить внимание и на брутта: помочь ему избавиться от щегольского сикирийского плаща, подхватить подмышки, поскорее перетаскивая его наверх. К этому моменту проснулась и Октавия. Вопросов мудрая свояченица не задавала, проснувшихся детей тотчас отвлекла, так что скрежещущего зубами Люсьена с перекошенным лицом никто из них не видел.

Зато Деметра вскинулась, как от удара, когда я притащил с собой глухо стонавшего брутта. Бросила ещё неуверенный после сна взгляд на нас, затем на Олана, подхватила младенца на руки, спрыгивая с кровати.

– Что с ним?

– Сандра, – коротко пояснил я, не вдаваясь в подробности: Деметра женщина умная, без моих косноязычных разглагольствований поймёт. – Ему бы боль снять…

– Сейчас, – не обуваясь, бруттка быстро сбежала по лестнице, передала Олана с рук на руки Октавии. – Он поспит ещё немного, – донёсся снизу её торопливый шёпот, – потом я разбужу.

Вернувшись назад почти бегом, Деметра склонилась над скрюченным бруттом: тот посинел, хрипло втягивая в себя воздух, вцепился в ворот рубахи, словно оттягивая невидимую удавку. Памятуя о прошлом разе, я отправился за тряпкой и помойным ведром – весело началось моё первое утро в родном доме.

– Сняла всё, что могла, – сообщила Деметра час спустя, вглядываясь в по-прежнему искажённое болью лицо брутта. – Выстроила вокруг него магическую защиту. Отголоски только остались – сами пройдут. Люсьен?

Колдун не отозвался: под кожей ходили желваки, глаза вращались под прикрытыми веками, челюсти свело судорогой.

– Очнётся, – заверила меня Деметра, опускаясь в кресло. – Он к такой боли привычен – быстро отойдёт. Теперь про Олана.

Я невольно напрягся, бросая взгляд на лестницу. Старшие дети мои уже проснулись, но из дому не разбежались: ждали, пока отец разберётся со всеми делами, чтобы насладиться редкими минутами совместного отдыха. Олан ещё спал на кровати одного из братьев; Октавия то и дело показывалась в проёме, время от времени цыкая на расшалившихся мальчишек.

– Он чист, – проговорила колдунья, вглядываясь в пустоту, словно вновь вспоминая сложный обряд. – Только…

– Я навредил, – холодея, вставил я.

Госпожа Иннара покачала головой, взглянула мне в глаза.

– Нет. То, что ты натворил, я вырвала с корнем. Но проклятие сидело в его голове слишком долго. У таких маленьких и слабых непременно случаются неприятности: оно повредило здоровые струны. По нашей части… это всё. Больше вмешиваться нельзя. Я бы сказала, Олану поможет светлая энергия – после долгого влияния тёмной – но это не к нам. Обратись к храмовникам – теперь их помощь должна оказаться действенней.

– Сильнейший говорил, – вспомнил я. – Про то, что понадобится восстановление. И тоже направлял к служителям Великого Духа.

– Ну надо же, – грустно усмехнулась Деметра. – Отец – и признал Творца. Что ж, значит, так и есть. Увы, Сибранд, не в моих силах обучить Олана за один обряд всему, чего он был лишён с рождения. Потребуется время…

– Сколько?

Впервые ореховые глаза плеснули неуверенностью, и я едва не взвыл. Даже отвернулся поскорее, чтобы не увидела моей слабости бруттская колдунья.

– По-разному может быть, – тихо заговорила Деметра. – Недели, месяцы. Годы, – поколебавшись, добавила она. Скрипнуло кресло, когда госпожа Иннара поднялась. – Но теперь это будет не бесполезный труд. Теперь есть надежда. Он чист, Сибранд… всё, чему обучишь, впитает. Всё будет хорошо. С тобой друзья…

– Я возвращаюсь в гильдию, – напомнил я, не оборачиваясь. – И кто знает… когда вернусь. Кто будет его учить?

– Надеюсь, ты не собираешься там умереть, – помолчав, с вызовом бросила мне в спину Деметра. – Что это ты себе надумал, Сибранд? Уже со всеми прощаешься?

Я обернулся с усмешкой: верно подстегнула меня ехидная колдунья!

– Лучше выбрось подобные мысли сразу, – продолжила она, отступая от меня на шаг: тяжко смотреть снизу вверх, запрокинув голову. – Или мы тебя скрутим и оставим на попечение добрейшей Октавии. Уверена, женщина она понятливая, пут с рук и ног не снимет, покуда мы подальше не отъедем…

Я коснулся узких плеч ладонями, сжал коротко, разглядывая умное, одухотворённое лицо. Просто не получится, это верно. Если бы ты, госпожа Иннара, ещё пообещала, что в самые сложные моменты и чёрные дни будешь рядом…

– Не вздумайте лобызаться в моём присутствии, – невнятно донеслось со стороны. – Или меня стошнит. На твою, варвар, кровать.

Деметра обернулась, шагнула к приподнявшемуся на ложе Люсьену. Брутт, морщась, растирал виски, но сведённые судорогой мышцы уже расслабились, так что от сердца отлегло: в этот раз, стараниями госпожи Иннары, всё закончилось быстро.

– Как я тут очутился? – молодой колдун глянул по сторонам, скривился, оценивая обстановку. – Надеюсь, я себе ничего лишнего не позволял? К тебе не приставал, варвар? Ничего не помню…

– Оно и к лучшему, – решила Деметра. – Поднимайся, пойдём в харчевню. То-то хозяин, небось, удивлён: за комнаты заплатили, а ночевать предпочли в доме старосты.

– Ну ты – понятно, – не слишком церемонился брутт. – А про меня ещё, упаси Тёмный, дурные слухи пойдут. Всяким славился, но от этого – увольте. Пойдём, госпожа Иннара.

– Сибранд, – глухо донеслось снизу, – зови гостей к столу. Накрыто уже, стынет!

Я улыбнулся, подталкивая замешкавшихся в нерешительности бруттов. Свояченица рассудила верно: голодными гости уйти не должны. Не в наших стонгардских традициях отпускать из дому заезжих иноземцев, не накормив да не обогрев как следует. Пусть потом трижды в своей гостеприимности раскаиваться будем…

– У-у-у, – протянул молодой колдун, осторожно спускаясь по лестнице и сверху оценивая мой домашний хаос, – как людно.

Я молча подтолкнул его к столу и усадил, слегка надавив на плечо ладонью. Ослабший после болезненного приступа Люсьен почти рухнул на лавку, напротив ёрзавшего от любопытства Илиана. Людно! Поганая твоя бруттская душа, Люсьен! Сам знаю, что давно пора дом расширять, да откуда взяться времени и силам? Скорее, Никанор с Назаром сами вырастут да возведут хоромы своим невестам, чем старый отец возьмётся наконец за стройку!

Октавия тотчас захлопотала у стола, и оголодавшие в ожидании завтрака дети набросились на пищу, как стая волчат. Деметра задержалась, пробуждая Олана от колдовского сна, так что Люсьен оказался единственным гостем за столом. Какое-то время брутт с усмешкой смотрел на моих детей, затем принялся за еду наравне со всеми.

Деметра присела наконец рядом, держа на руках проснувшегося младенца; я протянул руки, чтобы освободить её от ноши.

– Па-па, – слабо, неуверенно, но довольно чётко произнёс Олан, глядя мне в глаза.

И улыбнулся.

…Знакомо ли вам чувство, когда нечаянную радость отравляют уколы сомнений и тревоги? Когда уже попросту не веришь, что может быть хорошо? Настолько привык к худшему, что и добрые подарки воспринимаешь с подозрением? Пробуешь на зуб, не доверяя ни себе, ни людям, потому что прекрасно знаешь: всё меняется. Сейчас хорошо, но скоро – возможно, уже через минуту – будет плохо?

Пожалуй, именно это я ощутил, обнимая младшего сына. Слушал бессмысленный лепет, улыбался и молчал. Да, Олан очистился. Я видел это в ясных, как небо, голубых глазах, в радостной, осмысленной улыбке, которой награждал меня младенец, в крепких объятиях, на которые он раньше не был способен. Но я, пожалуй, уже не доверял непривычному счастью. Потому что Олан по-прежнему время от времени скользил растерянным взглядом по комнате, взмахивая руками, как крыльями, и в глубине души я понимал: работы предстоит ещё немало. Но как сказала Деметра, теперь всё это – не бесполезный труд. Ещё поборемся… ещё поживём…

Мне не оставалось ничего другого, как пришить к себе эту мысль, не позволяя другим, чёрным и безысходным, отравлять помрачённое сознание.

– …а теперь: оп! Вот так, всё верно! Да ты парень яркий, как погляжу. Правду говорю, госпожа Иннара? Вон какая искра сияет! Я один её вижу?

Холодея, я обернулся. Люсьен с Илианом, первыми покончив с завтраком, отодвинули тарелки подальше и играли во что-то непонятное: скрещивали пальцы, словно плетя невидимую паутину, чертили непонятные символы в воздухе…

– Нет, не ты один, – отозвалась Деметра. – Но прежде, чем раздувать её, спросил бы прежде разрешения у отца.

Илиан в этот момент резко отдёрнул руки, и невидимая паутина вспыхнула разноцветными переливами, засверкала серебристой аурой.

– Не спеши, – одёрнул моего сына Люсьен, а я узнал тот самый непререкаемый тон, каким когда-то учил брутт меня самого, – а то порвёшь. Теперь медленно скатай пальцами, как шарик… вот умница! И подбрось, – лукаво улыбнулся брутт.

Возразить я не успел: Илиан, слегка испуганный собственным успехом, щелчком пальцев отправил серебристый шарик в потолок, и тот лопнул, осыпая нас сверкающими хлопьями колдовских снежинок.

Назар с Никанором восторженно захлопали в ладоши, закричали наперебой, тормоша брата, а я наградил Люсьена почти зверским взглядом, обещая быструю, но крайне мучительную смерть.

– Не кипятись, варвар, – понизив голос, заговорил брутт. – Ничему такому я его не научил. Но, клянусь Тёмным, искра в этом мальчонке сидит восхитительная! Вырастет из него Сильнейший, каких не видели ещё эти земли, помяни моё слово…

– Мы пойдём, – тотчас поднялась Деметра, верно уловив признаки стремительно приближавшейся грозы, – встречаемся в полночь у твоего дома. Припасы Хаттон соберёт, я договорилась. Отдохни, – посоветовала на прощание, наспех накидывая плащ.

Люсьен тоже собрался поспешно, не испытывая больше судьбу. Дети ещё восторженно гомонили, обсуждая недавний колдовской фокус – не сдержатся ведь, разнесут дикую новость по деревне! – а я едва сдержался, чтобы не ускорить продвижение брутта пинком под зад.

После того, как извлекли из меня сердце огня, стихия повиновалась мне намного легче, чем раньше, да и сил магических будто прибавилось. Возможно, что я стал от этого самоуверенней – уж по крайней мере, сойтись в схватке с колдуном кругом выше себя не боялся, а Люсьена в этот миг вообще готов был задушить.

Сам я вляпался в тёмные искусства от безысходности, своих детей хотел бы от этого уберечь. И уж тем более не хотел я им такого учителя, как подлый, двуличный и крайне ненадёжный брутт.

Туман стелился над долиной – густой, как жирное молоко, лохматый, как облака, и неприветливый, как стонгардская весна. В воздухе кружились одинокие снежинки, оседая на гривах коней и плащах спутников. Вдали уже показалась горная гряда Унтерхолда – ещё полдня, и мы её достигнем.

Говорить никому не хотелось. С той ночи, как мы покинули Ло-Хельм, и до самой долины мы едва ли перекинулись несколькими фразами, ограничиваясь лишь необходимыми отрывистыми просьбами. Мрачные мысли о грядущем меня одолели не сразу; я вспоминал дом, детей, улыбался и хмурился воспоминаниям. Октавию о том, что могу не вернуться, предупредил честно; свояченица промолчала. Да и что тут скажешь? Светлейший легат Витольд не тот человек, которому в силах отказать новоиспечённый иммун легиона, а Деметра не та женщина, которую я бы отпустил в мрачное будущее одну. Да и сам я, как оказалось, к судьбам мира не был равнодушен.

Толстый кошель с нерастраченными деньгами оставил дома, Октавии на расходы. В том, что бывший сослуживец сдержит слово и не забудет моих детей в случае, если умру, я не сомневался, так что в крепость магов возвращался почти спокойно. Не будоражила застывшую кровь ни близость госпожи Иннары, полностью погрузившейся в собственные мысли, ни потемневшее, неузнаваемое лицо Люсьена.

Чем ближе мы приближались к Унтерхолду, тем мрачнее становился молодой колдун. С нами говорить почти перестал, так что я даже удивился, когда он сам подошёл ко мне. Я только облачился в боевой доспех, медлил лишь со шлемом: успеется, до гильдии ещё полдня пути от придорожной таверны, в которой мы задержались на ночь. Теперь, набравшись сил, можно было и завершать долгий путь.

Деметра всё ещё не спустилась из отведённых нам комнат, так что я ждал спутников один, когда брутт подошёл ко мне. Он был уже полностью собран: кожаный доспех, который я видел на нём лишь однажды, у Живых Ключей, неизменный посох с мутной жемчужиной за спиной, два длинных изогнутых кинжала у пояса.

– Помнишь ту девушку из харчевни? – спросил он.

От неожиданного вопроса я даже застыл, с трудом припоминая все харчевни, в которых нам довелось ночевать, и попадавшихся там девушек. Люсьен неопределённо кивнул вперёд, где уже угадывались окрестности Унтерхолда.

– Мы гуляли в харчевне после испытаний нового круга, – пояснил брутт отрывисто, заглядывая мне в лицо. – Девушка там была. Помощница хозяина. Около меня вертелась.

Теперь я вспомнил смешливую да юркую красавицу, увлёкшуюся чарами молодого колдуна. Помнится, я увёл из харчевни перебравшего Люсьена после небольшой стычки с Мартином, а девушка провожать нас так и не вышла.

– Я убил её.

Я молча посмотрел в глухие чёрные глаза, которые сейчас так пытливо изучали моё лицо. Люсьен холодно усмехнулся, но ни одна искра не затеплилась в глубине зрачков. Шевелились только губы на неподвижном и безжизненном, как маска, восковом лице.

– Дохнул на неё смертью, – продолжил брутт, не отрывая от меня взгляда. – Умерла через несколько дней. Никто не заподозрил колдовства: этот вид чёрной энергии убивает не сразу. Но убивает.

Я не усомнился в его словах или трезвости рассудка – есть моменты, когда понимаешь, что слышишь правду в самом неприглядном её виде.

– Зачем? – нашёл в себе силы спросить я.

– Ты же сам сказал, – так же отрывисто, даже торопливо, пояснил Люсьен, – зачем. Того рыжего альда у Живых Ключей я действительно убил из удовольствия. Это возбуждает. Когда душа отмирает, свежая кровь дарит живые ощущения. На какое-то время этого хватает, ты снова в строю. Потом опять задыхаешься и ищешь новую жертву. Что, варвар? – криво усмехнулся Люсьен. – Удивил я тебя? Не рвёшься теперь меня спасать? Или по-прежнему думаешь, что я – жертва?

Отмалчиваться было нельзя, брутт что-то решал для себя в этот миг. Жаркую волну, поднявшуюся изнутри, я успешно погасил: не тот случай, чтобы доказывать свою позицию силой.

– Думаю, что ты слабак, – резко проговорил я. – Разбалованный ребёнок. Неудивительно, учитывая твою настоящую сущность.

Удар был ниже пояса, но я не церемонился: не до того. Судя по тому, как исказилось лицо Люсьена, я был на верном пути: ничто другое, кроме презрения, его бы сейчас не пробудило.

– Хочешь быть мразью – будь, – неприязненно бросил я. – Хочешь стать человеком – стань. Но не оглядывайся на меня каждый раз. Что тебе до того, что я скажу? Если сдохнешь выродком – в том только твоя вина. Не моя. Даже не Сандры. Или ты не говорил, что сильнее её? Так докажи… маг шестого круга! Вырвись, стань свободным! Оставь всё чёрное в прошлом, начни набело. Каждый твой шаг – это выбор. Если ты сам выбираешь Тёмного – кто тебя спасёт? Не жди, что кто-то вытянет – сам выкарабкивайся. А я… могу только подхватить с другой стороны.

Для меня это была длинная речь. Сам не знаю, отчего вдруг так закипел. Не только злость за безвинно погибшую девушку, не досада на то, что проглядел, не разочарование в том, что брутт после исповеди не стал лучше, – но боль, как будто у меня похищали брата, а я ничего не мог сделать.

– Ты обещал, варвар, – вдруг тихо проговорил Люсьен. – Ты меня не бросишь, что бы ни говорил, я знаю.

Не помню, чтобы я ему что-то обещал, но спорить не стал тоже. Затянул перевязь с двуручником покрепче, не глядя на брутта, перебрал заклёпки да ремешки, и без того ладно завязанные. Люсьен, впрочем, деланным равнодушием к себе не обманулся.

– А что бы ты сказал, староста, если бы узнал, что я мог исцелить твоего мальца ещё год назад? – криво ухмыльнулся брутт. Чёрные глаза блестели лихорадочно и беспокойно, ничуть не подыгрывая злому веселью молодого колдуна. – В день нашего первого приезда в Ло-Хельм? Да не так, как посоветовал покойный Дамиан, а по-настоящему, намного проще и быстрее… и чистой энергией мог его накачать под завязку – мигом бы поумнел да окреп…

Мир снова обернулся, чтобы дать мне в зубы. Я застыл, не отрывая глаз от притихшего брутта. Тот ждал тоже, словно бросив ещё один камень в чашу весов, и наблюдая, хватит ли, или добавить новых. Будто проверял, останусь ли его… другом, что ли… после того, как узнаю всю правду.

– Прости меня, Сибранд, – впервые назвал меня по имени Люсьен. – Я хуже, чем ты думаешь.

Из таверны уже выходила госпожа Иннара, отыскивая нас взглядом среди чужих повозок и сновавших между ними людей, и я сдался.

Я не стал ему напоминать о том, что видел его сущность – и том, как я о нём после этого думаю, не ему судить; я не рассыпался в пустых уговорах, убеждая, что он станет лучше, если захочет. Я даже не выразился так, как хотел, коротким и ёмким стонгардским словечком – попросту отвернулся и подвёл осёдланного коня госпоже Иннаре. Деметра, если и заметила что-то во мне непривычное, вслух ничего не сказала. Приняла помощь, запрыгнула в седло, перехватывая поводья. Она тоже надела доспех – гладкий, кожаный, плотно прилегавший к телу. Оружия при ней я не заметил, кроме узкого кинжала у пояса, да и не видел я, чтобы дочь Сильнейшего пользовалась чем-то, кроме магии. И то верно – разве удержат добрый клинок эти тонкие руки?

Думал я обо всём этом отстранённо, даже безразлично. Мыслями я всё возвращался к Люсьену, сейчас запрыгнувшему в седло и уже тронувшему поводья. Прокручивал жестокие слова в голове, стараясь не думать про Олана. О том, что уже целый год он мог бы быть здоров. Расти, радовать отцовское сердце и развиваться, как положено младенцу.

Нет; я боролся с яростью и отчаянием, чтобы не упустить главную мысль. Ту, которая пряталась за ворохом масок, фальшивых слов и болезненных признаний.

К моменту, когда мы въехали в долину, я её наконец поймал.

– Там, впереди, – негромко заметила Деметра, ехавшая первой.

– Брейгорн, – признал Люсьен, вглядываясь в силуэт у развилки. – Тебя ждёт, госпожа Иннара. Сопроводить к жениху, видимо. Как узнал, что мы уже на подходе?

– Сердце стихии, – помедлив, отозвалась колдунья. – Эллаэнис чувствует источники. Наше приближение тоже не пропустила бы.

– Нужно было приглушить артефакт, – лениво бросил Люсьен, скользнув взглядом по придорожным сумкам госпожи Иннары. – Сплела зеркальную сеть – и бросила поверх стихии. Ни одна альдка с раздутым самомнением не учуяла бы.

– Зачем? Мы везём артефакт в крепость, так или иначе. Не вижу причин скрывать.

Брутт только плечами пожал: дело, мол, твоё.

– Люсьен, – вдруг позвала Деметра, не глядя на брутта. – Ты точно возвращаешься вгильдию? – ответа не последовало, но дочь Сильнейшего и не ждала его. – Ты достаточно силён и без того, за чем едешь. Да и претендентов, сам понимаешь, немало.

– Не знаю ни одного, – процедил молодой колдун, отворачиваясь от Деметры.

Люсьен не договорил, но я и сам понял: брутт не признавал соперников. Не верил, что кто-то окажется сильнее его. Даже Сандру, как оказалось, уже не опасался. Подобрался, опустил на лицо стальную маску, взгляд – что острый клинок, режет, пронзает насквозь…

Даже в огненной шахте я его таким не видел. И не знал, чего от него ожидать.

– Госпожа Иннара, – поприветствовал низкорослый альд, слегка склонившись в седле. – Рад приветствовать вас живой и невредимой. Но… вас было четверо, когда вы отправились за сердцем стихии.

– Фавиан и Дина погибли у врат, – голосом ровным, как сикирийская степь, проронила Деметра. – Сибранд присоединился в пути.

Судя по взгляду, каким наградил меня Брейгорн, он не забыл ни нашего поединка с Дейруином, ни меча, который я выхватил из его ножен, чтобы сразиться с господином. Впрочем, я альда наградил взглядом не менее тяжёлым: не до шуток. Хочешь смерти, получишь. Время уговоров вышло, каждый шаг приближал к воющей, как боевая труба, судьбе. Привычное ощущение близкой крови и густого от запаха смерти воздуха.

– В гильдии всё спокойно? – обратилась к альду Деметра, когда мы тронули поводья.

Дочь Сильнейшего ехала впереди, за ней, почтительно склонившись в седле, следовал серокожий. Мы с Люсьеном поневоле отстали, но ветер бросал в лицо обрывки разговора, так что в неведении мы не остались.

– Всё ждёт вашего возвращения, госпожа. Асса Дейруин выражал беспокойство задержкой, тревожился о вашем благополучии. Мастер Сандра едва уговорила его не ехать к вам навстречу: вы разминулись бы в пути.

– Как адепты? Занятия продолжаются? Я просила мастеров гильдии не прекращать обучения. Просьбу выполнили?

– Безусловно, – Брейгорн поколебался, затем вынужденно добавил, – однако некоторые из адептов покинули стены гильдии. Мастер Йоаким предоставит вам список. Ушедших немного, но они предпочли обучение в сикирийской гильдии Оша.

– Неудивительно, – ровно отозвалась Деметра. – Гибель мастеров, смерть Сильнейшего, неопределённая судьба самой гильдии – их можно понять. Наверняка ушли лучшие, – вздох получился почти естественным.

– В Ош направилось пять человек, – припомнил Брейгорн. – Но ещё шестеро покинули ряды без разрешения мастера Йоакима, и об их судьбе неизвестно. Асса Дейруин сказал, что непременно проследит, чтобы к ним применили суровые меры. Среди них – стонгардец, – выплюнул, как ругательство, Брейгорн, – полукровка и несколько сикирийцев. Прости, госпожа, я не знаю имён.

Деметра кивнула, а я напрягся сразу по двум причинам. Первая: я знал, что из всех юных магов в гильдии только Мартину, Зоране и Бруно некуда идти, и они бы точно не покинули стен крепости до нашего прибытия; вторая – почтение, с каким обращался к дочери Сильнейшего Брейгорн. Оно вовсе не казалось наигранным – даже в моменты, когда Деметра не смотрела на него, альд не менял позы и не поднимал головы выше, чем положено при общении с ассанами – господами. Такого уважения не удостаивался у нелюдей даже покойный мастер Дамиан; мало кого из бруттов бы так приветствовали в Альдском Доминионе.

Что скрывала от меня госпожа Иннара? Отчего, несмотря на взаимное недоверие, альды по-прежнему относились к ней, как к союзнице? Не собирался ли Дейруин, в конце концов, сдержать слово и… жениться на бруттской колдунье? Эта мысль подстегнула не хуже кнута: сразу вспомнился последний приказ Витольда. Теперь бы выжить, чтобы его выполнить…

Мельница, мимо которой мы теперь проезжали, оказалась наглухо заперта. Тяжёлый засов на двери, замок, плотно закрытая калитка. Даже домашней живности я не заметил: словно улетучился из своего обиталища старый хозяин, прихватив с собой дочку и внука. Дурное ли предчувствие прогнало мельника с насиженного места, или мудрый совет его нового друга, оглума Оука, но мертвенная тишина заброшенной мельницы показалась мне оглушающей, и поскрипывавшее от ветра колесо лишь подпевало в такт нехорошим мыслям.

Дорога на Унтерхолд тоже показалась пустынной: вдалеке едва тащилась одинокая повозка, из города выехал последний боевой отряд стражи, охранявшей торговые пути. Слишком тихо. И если я это заметил, то и остальные, как мне казалось, поняли нехитрые приготовления местных: ждали беды.

До ущелья и крутой горной тропы, ведущей наверх, к крепости магов, мы, впрочем, не доехали.

– У-у-у, – многозначительно протянул Люсьен.

– Брейгорн, – голосом ровным, как натянутая струна, проронила Деметра, – это что?

– Лучшие маги Альдского Доминиона приветствуют тебя, госпожа Иннара, – почтительно произнёс телохранитель. – Они прибыли, чтобы помочь вам с асса Дейруином создать артефакт.

– Логика в этом, конечно, есть, – заговорил Люсьен, потому что упавшую вслед за этим тишину можно было резать ножом, – ведь амулет четырёх стихий не создать одному магу. Их нужно как минимум четыре, и не ниже шестого круга. Для верности я бы подстраховался магами послабее, так что расчёт, конечно, правильный: пригнать сюда десяток ваших ребят явно не первого круга. Вот только почему здесь одни альды, друг мой Брейгорн? Помнится, договор был о том, чтобы в обряде участвовали представители Совета Бруттской Империи…

– Асса Дейруин говорил, что госпожа Иннара вполне может представлять Совет одна, – подчёркнуто вежливо, обращаясь к одной Деметре, проговорил Брейгорн. – Кроме того, в обряде может участвовать мастер Сандра, маг шестого круга.

Я увидел, как дёрнулась щека Деметры, но дочь Сильнейшего ничего не сказала. Подправила растрепавшиеся русые пряди, тронула поводья, выпрямляя спину, и первой поехала навстречу ожидавшим нас магам. Я невольно залюбовался бруттской колдуньей: маленькая и решительная, она сейчас казалась мне воплощением величественности, внутренней силы и строгой красоты. Потемневшие от влаги волосы обрамляли открытое, волевое лицо, тёмные от напряжения глаза смотрели только вперёд. Отчего я считал её в первые дни нашего знакомства серой да невзрачной? Видит Дух, женщины прекраснее после смерти Орлы я не встречал…

– Любовь моя, дорогая невеста, – обратился к Деметре Аркуэнон, едва она приблизилась к альдам, – позволь тебе помочь.

Дейруин протянул руки, помогая госпоже Иннаре выбраться из седла – привычная и приятная мне обязанность на время нашего совместного пути. Люсьен едва слышно хмыкнул, услышав, как я скрипнул зубами, но мне было не до шуток: довольно с меня закулисных игр! Всего одно движение – метнуть короткий топор – и последний приказ Витольда будет выполнен!..

– И я рада видеть тебя в добром здравии, – проговорила Деметра, внимательно рассматривая лицо жениха, – если, конечно, ты солжёшь мне о том же.

По лицу альда пробежала быстрая тень, заготовленные слова приветствия замерли на языке. Я воспользовался секундным замешательством, чтобы скользнуть взглядом ему за спину. Около десяти незнакомых мне альдов, все в длинных серых балахонах с чёрными узорами, мастер Сандра, вперившая немигающий взгляд в Люсьена, Эллаэнис, затерявшаяся среди земляков, но, тем не менее, одетая, как на праздник – недаром стояла рядом с Дейруином, когда мы подъезжали. Возможно, что и прельстился её красотой наследник альдского престола, – не удивлюсь, если так…

– О чём ты, Деметра? – мигом растерял альдскую чопорность Аркуэнон. – Разве я не послал с тобой телохранителя, Фавиана? Вижу, что он не вернулся с вами – значит, верно выполнял свой долг…

Люсьен фыркнул, уже не сдерживаясь, но Дейруин его даже взглядом не удостоил.

– Фавиан убил Дину, Арк, – тихо проговорила Деметра, не отстраняясь от жениха. – Теперь ты мне ответь: почему?

Ошарашенное изумление на лице альда было искренним. Даже я, с затуманенным от болезненной ревности взором, смог это понять. Видит Дух, хотел бы я свернуть ему шею! Но против всех человеческих законов, гласа совести и чувства справедливости – разве мог я поддаться бессильной ярости, что сейчас сжигала меня изнутри?

– Я не отдавал подобного приказа, Деметра, – с силой вытолкнул Дейруин, сжимая ладони невесты. Выше маленькой бруттки на целую голову, он бессознательно притягивал её ближе, чтобы заглянуть в глаза. – Никогда… я бы никогда, и ты это знаешь!

– Как я могу верить тебе, Арк? Он убил её, – всё так же тихо продолжила Деметра. – И как знать, может, я была следующей?

– Даже не сомневайся, – подтвердил за её спиной Люсьен, спешиваясь. – Точно была.

Наверное, маг круга Дейруина мог убивать взглядом, и Люсьена спасло лишь то, что его круг был ещё выше.

– Асса Дейруин не давал указаний, – нехотя припомнил я, разрубая напряжённую тишину. – Так нелюдь сказал. Перед смертью.

Удивление, смешанное с тщетно подавляемой благодарностью, тенью мелькнуло на лице альда и пропало. Он отвернулся, но Люсьен вновь не дал ему заговорить.

– Я и не говорю, что это он давал, – пожал плечами брутт, обращаясь ко мне. Забавным получался разговор: почти все собеседники игнорировали друг друга. – Я просто уточняю, что наша дорогая Деметра была в списке смертников на первом месте. Дина прилагалась. А теперь и заказчика вычислять не нужно: по грустному лицу и так понятно, что живая госпожа Иннара очень расстроила дражайшую Эллаэнис.

Все взгляды обратились к кусавшей губы альдке в тот момент, когда она хмуро рассматривала дочь Сильнейшего. Не ожидавшая всеобщего внимания, Элла вскинулась, ошарашенно завертела головой.

– Что ты несёшь? – севшим голосом вытолкнула она. – Люсьен, ты…

– Я, – безжалостно подтвердил брутт, – срываю надоевшие маски. Приворот – вещь замечательная, если только не использовать его на всяком полезном мужике, и не мстить каждому, на кого он не подействовал. Судя по тому, как ты обхаживаешь Дейруина, он тебе тоже отказал? Ну, так я и думал. Это-то тебя и заводит, а, Элла? Сибранд тоже плевать на тебя хотел, как и я. А виной твоей зависти госпожа Иннара, к ногам которой завидные женихи так и падают. Зато Фавиана и уговаривать не пришлось: он же твой след, как пёс, лизал. Так вожделел, что забыл о своём прямом долге перед господином и его невестой…

Во время этого короткого монолога серокожая альдка то темнела, то светлела лицом, не в силах вытолкнуть ни слова. Взгляды её сородичей, самого Дейруина и скудной горстки людей обратились к ней; под перекрёстным огнём чужих мыслей Эллаэнис не сразу собралась с духом, чтобы выкрикнуть:

– Заткнись!!! Клевета, это позорная клевета, Арк!

Крик сорвался в визг; большего доказательства, чем обращение к наследнику альдского престола, мне и не требовалось. Если бы в самом деле переживала за обесчещенное имя, взывала бы к госпоже Иннаре, которая едва не пострадала от рук предателя…

– Понять не могу: Дину-то зачем тронула? – продолжил, как ни в чём не бывало, Люсьен. – Чем она тебе не угодила? Единственная, кто превосходил тебя в красоте, уме и магической силе?

– Мой круг выше, чем у Дины! – выкрикнула Эллаэнис, сжимая кулаки. – И не так уж она и умна, раз Фавиан сумел к ней подобраться!

Я спешился. Горячая волна ярости поднялась из глубины груди – будто до сих пор сидело в ней сердце огненной стихии. Прекрасная сикирийка ничем не заслужила хулы после героической смерти! И уж точно не из уст подлой, ничтожной нелюди…

– Сколько тебе лет, Элла? – насмешливо спросил брутт, игнорируя взгляды зашевелившихся альдов и мастера Сандры. – Дина тебя в три раза моложе, и проживи она ещё пару зим, достигла бы твоего круга. Зато мудрости у неё куда как больше! Обе вы невысокого происхождения, но она знала своё место, а ты всё думаешь, что, задрав платье перед наследником альдского престола, станешь ему равной…

От полетевших в него электрических зарядов Люсьен досадливо отмахнулся, растворяя их ещё в воздухе.

– Это неправда, – быстро вставил Дейруин, привлекая к себе невесту. – Слышишь меня? Не было… с ней, – презрительно кивнул в сторону альдки, – ничего. Веришь? Ты мне ещё веришь, Деметра? – он даже встряхнул госпожу Иннару, мучительно избегавшую его взгляда. – Я об этом не знал. Если бы… я бы сам его казнил. И её – тоже, – без колебаний добавил Аркуэнон.

За его спиной я увидел, как у Эллаэнис перехватило дыхание. Прекрасная альдка стала похожа на застывшее, безжизненное изваяние – всего на миг – а затем взорвалась пронзительным криком:

– Она предательница, Арк! Снюхалась с легионом!

Мастер Сандра бросила на альдку предостерегающий взгляд, но поздно: опасные слова вырвались, и повисла напряжённая тишина. От неприятных предчувствий мои кулаки сжались сами собой, зато Люсьен, кажется, получал от происходящего истинное наслаждение.

– Так и Дейруин не безгрешен, – не дал никому и слова вставить он, – или не его люди в Совете скрыли от остальных старцев сегодняшний обряд? Или не он, в конце концов, велел нашему Братству выкрасть у бруттов сердце воды? И разве не по его приказу я убил Сильнейшего, мастер Сандра?

Среди альдских магов раздался дружный ропот; побледневшая Деметра обернулась к нам, и в тёмных глазах я прочёл почти крик: зачем?!

– Люсьен! – резко крикнула мастер Сандра, выступая вперёд. – Молчать!!!

Как псу приказала… Пожалуй, среди всех находившихся у горной тропы я один понимал молодого брутта. И то, чего он добивается, мне совсем не нравилось.

– Вопросы риторические, – закончил мысль молодой колдун, отворачиваясь от наставницы.

Тишина воцарилась мертвенная. Теперь только я заметил, как в толпе альдских магов обособленно держатся трое из них, пряча в руках острые кристаллы, едва прикрытые тонкой тканью. В такой же Деметра заточила сердце огня: мягкое оранжевое свечение, совсем не похожее на багровое безумие, рвавшее меня изнутри. Все четыре артефакта были тут; опасная игра в срывание масок вполне могла бы закончиться так, как того хотел брутт.

– Мы оба заботимся о наших народах, – проговорил наконец Дейруин, не отпуская плечи своей невесты. Говорил он негромко, но жадно прислушивавшиеся альды и Эллаэнис, невольно шагнувшая ближе, всё прекрасно слышали. – И, возможно, плохо продумывали наши поступки раньше. После свадебной церемонии мы станем одним целым, дорогая Деметра. И сумеем, я уверен, найти решения, приемлемые для нас обоих.

Грязная ругань замёрзла у меня на языке; подло играл коварный альд! Не с позиции силы, а так, как и следовало, добиваясь своего, обращаться к женщине: мягко, ласково… как будто уступая…

Вот только меня его миротворчество не устраивало ни на грош! Слишком уж лакомым Дейруин был женихом – зная обострённое чувство долга госпожи Иннары, надеяться на чудо я не собирался.

Вмешиваться, впрочем, не пришлось.

– Поверить не могу, – дрожащим от ярости голосом выдавила Эллаэнис, – что ты принимаешь эту предательницу… эту… бруттку… Арк, – теперь в голосе обезумевшей альдки звучало злое торжество, – ведь Деметра скрывает кое-что пострашнее предательства. Ты не знал?

Никто не успел её остановить. Даже Люсьен, в нерешительности глянувший на побледневшую бруттку.

– Деметра Иннара бесплодна!

Я не видел, с каким злым удовольствием Эллаэнис сжимает кулаки, не видел, как презрительно кривится Люсьен, бросая мимолётный взгляд на альдку, не заметил, как насторожилась мастер Сандра, выступая вперёд – я смотрел только на Деметру. Дочь Сильнейшего вздрогнула, как от хлёсткого удара, бледное лицо исказила мучительная гримаса – всего миг, и её сменило то самое выражение, которое я бы не перепутал никогда и ни с чем. Все маги перед атакой выглядят одинаково.

Как ни пристально смотрел я на дочь Сильнейшего, незаметное движение кистью всё же пропустил – короткий свист в воздухе, и альдка отлетела в сторону, накрытая сверкающей, но определённо болезненной электрической сетью. Сказать по правде, я такого даже на полях сражений не видел, хотя колдунов там и их козней повидал достаточно.

Элла отчаянно закричала в своей ловушке, задёргалась, взвыла от боли – но наружу, из-под серебристой сети, не донеслось ни звука. Жутко смотреть, как беззвучно корчится в мучениях прекрасная нелюдь: против воли тянет ей помочь. Вытащить из беды, как тогда, в нашу первую встречу, когда я нёс её на руках…

– Прости, Арк, – заговорила Деметра, повернувшись к страдающей альдке спиной. – Это правда. Хотела тебе сказать. Не решалась. Теперь ты знаешь, и я приму любое твоё решение. Так будет справедливо.

Ох, как мне не понравилось это «любое решение»! Великий Дух, встряхнуть бы сейчас маленькую бруттку, из последних сил выдерживавшую правила игры, прижаться к её губам жадно и ненасытно – на виду у всех, чтобы сомнений не оставалось!..

– Я дал слово, – когда мучительная тишина затянулась, медленно проговорил Дейруин. – Тебе. Много лет назад. Нас связывали обстоятельства, так что помолвка получилась долгой. Прости меня за это. Ты – последняя из древнейшего рода Иннар, Деметра. В тебе течёт страшная сила… Тёмный, ты единственная женщина в мире, которую я уважаю настолько, что готов опуститься перед тобой на колени – когда мы оба взойдём на альдский престол. Твоя мудрость и моя власть приведут Доминион к великому расцвету. Я предчувствую это. Что до наследника… это большая потеря, но я готов к тому, чтобы выбрать себе преемника. Так, как поступил эйохан Тэйовин, объявив меня претендентом на престол.

Я ругнулся раньше, чем дослушал, но объясняться не пришлось: выручил Люсьен.

– А с учётом того, что альды живут дольше людей, – вклинился брутт в проникновенный монолог, – ты вполне можешь пользоваться силой и знаниями госпожи Иннары до тех пор, пока она естественным или неестественным образом не покинет этот мир, жениться второй раз и нарожать себе с десяток наследников, которые начнут грызню за престол так же, как и все прочие в их положении. Неплохой план, мне нравится.

Плотную волну, колыхнувшуюся от мастера Сандры к Люсьену, я почувствовал только тогда, когда брутт с усилием оттолкнул её прочь, гася жаркий воздух в нескольких шагах от нас.

– Люсьен!.. – крикнула полная бруттка, всё ещё сжимая кулаки.

– Плевать, мастер, – почти равнодушно отозвался тот, – мне на самом деле интересно, насколько лицемерен может быть альдский принц. И понадобится ли моя помощь, когда вы решите, что госпожа Иннара зажилась на этом свете.

Некстати вспомнилось, как однажды повстречалась нам с Деметрой мастер Сандра, направлявшаяся в покои дочери Сильнейшего, да на полпути передумавшая…

Сколько раз госпожа Иннара находилась на волосок от смерти? Как часто боролась с чёрным колдовством одна, под ненадёжной защитой толстых крепостных стен? И как долго я оставался слеп и глух к угрожавшей ей опасности?

– Я принимаю твою щедрость, Арк, – тяжело выговорила Деметра, не обращая внимания на фыркнувшего Люсьена. – Не ты один давал слово.

Беловолосый альд улыбнулся – одними губами – но госпожа Иннара не дала ему заговорить.

– Наша первая общая цель – создать амулет стихий, – продолжила бруттка почти спокойно. – И если ты настаиваешь, в обряде могут участвовать двое альдских мастеров. Помимо меня и Сандры.

Я едва воздухом не поперхнулся: неужели Деметра и в самом деле встанет бок о бок со старой ведьмой? После всего, что та сделала? Разве нет никого другого, кому госпожа Иннара могла бы довериться? Где мастера Йоаким и Турраллис? Хотя едва ли их круг выше пятого…

Судя по ошарашенному лицу, Люсьена такой расклад удивил тоже. Не для того он безжалостно срывал маски с присутствующих, чтобы теперь осознавать, что всё пошло не по тому плану, который он терпеливо воплощал в жизнь.

Присутствующие между тем разделились: часть альдов отошла в сторону от хранителей кристаллов, прихватив с собой сбросившую наконец магическую сеть Эллаэнис. Брейгорн поддерживал её под локоть, но прекрасная альдка, хотя и кривилась от боли, быстро приходила в себя. Вот и сейчас стреляла злыми взглядами вслед госпоже Иннаре, которая, не оборачиваясь, ушла вместе с женихом к ожидавшим их магам шестого круга.

– И как ты это терпишь? – слегка растерянно проговорил Люсьен, рассматривая спины удалившихся магов. Мы остались вдвоём, так что могли наблюдать за всеми со стороны. – Похоже, Дейруин обыграл тебя во всем фронтам, варвар. И госпожу Иннару к рукам прибрал, и амулет…

– Надеялся, что все между собой перегрызутся? – в тон ему откликнулся я. Глаз с маленькой фигурки, впрочем, не сводил. – А ты тем временем спокойно завладеешь оставшимися артефактами…

– Верно, – удивился брутт, бегло глянув на меня. – Живым мне здесь никто не нужен. Кроме тебя, варвар. Ты мне нравишься. Погоди, – Люсьен вновь обернулся ко мне, резко, порывисто, разом потемнев лицом, – ты сказал: оставшимися? Ты…

– Знаю, – подтвердил я. – Дурак ты, брат. Жадность, в тебе сыграла простая человеческая жадность. Понятия не имею, как ты собираешься всё это провернуть. Я первый тебе не позволю.

– Посмотрим, – усмехнулся брутт.

Злую радость на его лице я заметил сразу, как и неотрывный взгляд, направленный на мастера Сандру. Госпожа Иннара, между тем, держалась чуть обособленно, ожидая, пока остальные маги не подготовят свои кристаллы. Наставницу Люсьена даже взглядом не удостоила, когда та приняла из рук альдов покрытый тканью артефакт, – а ведь наверняка имела, что сказать Братству Ночи, выкравшему сердце воды! Каково ей было видеть, как нагло и с вызовом достаётся пропавший кристалл? Более блеклый, чем все остальные, в которых переливались разными цветами сердца трёх стихий, но, без сомнений…

– Проверим подлинность артефактов, – донёсся голос госпожи Иннары.

Я невольно подался вперёд, хотя Люсьен тотчас положил руку мне на плечо:

– Не рыпайся, варвар, – посоветовал брутт, не отрывая глаз от Деметры. – Если что-то пойдёт не так, лучше находиться подальше.

Я покосился на молодого колдуна, но ничего не сказал. Конечно, пойдёт. Я даже знал, что именно.

– Сердце земли, – отрывисто, с характерным альдским шипением в голосе, проговорил один из магов, подбрасывая тяжёлый кристалл в воздух.

Против ожиданий, он не приземлился на заснеженные камни сотней осколков, но вспыхнул густым тёмно-коричневым цветом, полыхнул в наступавших сумерках колдовским свечением, да так и остался висеть над головой мага.

– Сердце воздуха, – сухо уведомил высокий альд с синей перевязью на плече.

Подбросил кристалл в воздух, даже не глядя: тот полыхнул плавленым серебром, наполнил долину чистым светом. Я невольно подался вперёд: как будто вновь очутился у небесных врат. Хранители, помнится, встретили меня не очень приветливо, но всё же отпустили живым, попросив напоследок беречь сердце стихии. Что же я натворил?..

– Сердце огня, – когда Деметра достала из сумки маленький кристалл, я не заметил.

Зато подброшенный в воздух, он полыхнул ярче остальных, пропитав долину не только ярким оранжевым светом, но и невыносимым жаром: снег у ног магов тотчас растёкся живыми ручьями, словно сбегая от горячего артефакта. Память об огненных хранителях оказалась сильна, как и о той, кого мы потеряли у врат. Я взглянул на Люсьена: тот за манипуляциями магов почти не следил, не отрывая глаз от мастера Сандры. И я прекрасно знал, чего он ждёт.

– Сердце воды!

Подброшенный в воздух кристалл, против ожиданий, не полыхнул колдовским светом, наоборот – растерял тусклые огоньки внутри твёрдой породы, нехотя повисел в воздухе миг или два и рухнул под ноги ошеломлённой Сандре. Брызнувшие во все стороны осколки полоснули плоть острыми лезвиями, вырвали смятый крик из груди.

– Сандра?

Дейруин очнулся первым: видимо, сказывалось военное воспитание. Широким шагом отойдя от группы наблюдателей к четырём магам, Аркуэнон внимательно вгляделся в разрушенный кристалл, затем перевёл взгляд на мастера Сандру, вытиравшую кровь с рассечённого предплечья. Затянуть мелкие порезы у мага её уровня получилось бы за считанные секунды, вот только переживали колдуны вовсе не о том.

– Фальшивка, – прошипела бруттка, безошибочно глянув в сторону Люсьена.

Молодой колдун спокойно выдержал перекрёстный огонь взглядов: во всей долине не осталось живого существа, не повернувшегося бы к нам. Нахмурилась и Деметра, рассматривая товарища по детским играм пристально и неотрывно. К ней и обратился молодой колдун, игнорируя усилившееся напряжение среди магов:

– Обманул я тебя, сестричка? Не увидела артефакт? Ты, главное, не переживай за уязвлённую гордость: Эллаэнис тоже упустила сердце воды, гулявшее под самым её носом – а ведь эта тхае, в отличие от тебя, чувствует магические источники. Единственное, чем полезна, видит Тёмный…

Короткий свист в воздухе я различил лишь тогда, когда на нас почти упала чёрная сеть. Кто из колдунов запустил в нас болезненной ловушкой, я не увидел, да и мой говорливый сосед не особо тяготился этим вопросом.

– Не смешите меня, господа альды, – презрительно выплюнул брутт, скрещивая руки на груди. На судорожно сжатых в кулак пальцах я заметил проступившие символы и голубые разряды, пока ещё не покинувшие ладонь. – Ну хоть ты им скажи, госпожа Иннара! Навредят мне – навредят артефакту.

Упавшая в долине тишина казалась пресловутым затишьем перед бурей. Взоры наблюдателей и участников обряда были прикованы к нам, но едва ли это беспокоило Люсьена: молодой колдун изучал собравшихся в долине почти спокойно, с той собранностью и уверенностью, какая бывает у опытного воина перед боем.

Деметра заговорила первой.

– Где?

Люсьен улыбнулся – одними губами. Взгляд чёрных глаз оставался напряжённым, мышцы лица и шеи будто свело судорогой. Это видел только я, – для тех, кто стоял в отдалении, голос колдуна прозвучал весело и непринуждённо:

– Сестричка, даже варвар догадался! Верно, Сибранд? – не глядя на меня, спросил колдун. Голубые разряды на крепко сжатых кулаках полыхнули ярче – не иначе, отражал невидимый мне колдовской удар. – Ну-ка, просвети наших твердолобых друзей, которые возомнили себя властителями мира!

Нехорошее внимание перетекло с Люсьена на меня; видимо, этого и добивался напряжённый, как тетива, брутт. По крайней мере, он тихо выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, медленно разжал и вновь сжал кулаки. Короткая передышка перед очередной схваткой с духами злобы и колдовскими кознями, которые я ощущал так же слабо, как и дуновение стылых ветров в мёртвой долине.

Подчиняясь тревожному и требовательному взгляду Деметры, я нехотя разомкнул губы:

– Посох.

До нас донеслись смятые вскрики и приглушённое проклятие Сандры, затем Дейруин решительно направился в нашу сторону. Подчиняясь неизъяснимому порыву, я выхватил двуручник из ножен, сам поразившись тому, что делаю. Не собираюсь ли, в конце концов, защищать коварного брутта? Да и не нуждался он, видимо, в моей помощи…

– Не так быстро!

Люсьен всего лишь вскинул ладонь, почти не размыкая сложенных на груди рук, но Аркуэнон тотчас остановился, как вкопанный – будто с маху врезался в невидимую стену. Выбились белоснежные пряди из высокого хвоста на затылке, брызнула кровь из носа, полыхнул поражённый взгляд яростью и болью.

– Давай без рук, Дейруин, – невыразительно проговорил Люсьен, отступая на шаг назад: непросто давалось молодому колдуну противостояние с целой толпой альдских магов. – Или натравлю своего друга Сибранда. Магию твою я выпью ещё на подлёте, так что у варвара все шансы тебя раздавить. Если не умением, то массой… Условие, – голос брутта зазвучал жёстче и громче. – Я участвую в обряде вместо Сандры. Это будет только справедливо, Дейруин: сердце воды из проклятого царства достал именно я, а не старуха. Возражения?

Я глянул на Деметру: на бледном лице беспокойство граничило с досадой, так что дочь Сильнейшего даже дёрнулась раз или два, словно порываясь тотчас сорваться с места и врезать вмешавшемуся не вовремя брутту. Но то ли госпожа Иннара не могла уже покинуть обряд, то ли переживала за три сверкающих в воздухе сердца стихий, но вслух ничего не сказала. Только нахмурилась сильнее, словно обдумывая запасные пути к отступлению.

– Это всё, ради чего ты выкрал артефакт? – недоверчиво спросил Дейруин.

– Это всё, зачем я оставил его себе, – возразил Люсьен. – Зная свою дражайшую наставницу, я был уверен, что поучаствовать в самом интересном мне не дадут. Стало обидно.

Голос брутта прозвучал почти искренне. Почти, потому что я слишком хорошо его понимал – возможно, лучше, чем те, которые знали его годами. От сердца тут же отлегло: не упустил я призрачную возможность! И не мог – никогда не мог – Люсьен исцелить моего сына!..

Вспомнилось, как странный посох выпивал силы из альдов у Живых Ключей, как повергал огненных духов в прах, как, в конце концов, сияла мутная жемчужина у наконечника перед моим поражённым взором, когда я носил в себе сердце воздуха…

Не так, как сверкали сейчас чистые стихии над головами участвовавших в обряде магов. Не может сердце воды, обладающее даром исцеления и жизни, переливаться густым чёрно-сиреневым цветом!..

– Хорошо.

Аркуэнон медленно вытер кровь из носа, тряхнул запястьем, сбрасывая тёмные капли на снег.

– Ты прав. Это справедливо. Сандра, уступи место своему ученику.

Старая бруттка помедлила, но я не смотрел на неё. Задумавшись, я просмотрел даже то, как от группы наблюдателей отделились двое, вынося к участникам обряда обитый железом сундук с распахнутой крышкой. Прозрачный, как слеза, кристалл, покачивавшийся на впаянных в сундук цепях, блеснул в свете трёх артефактов, отражая разноцветные блики, и больше я его не видел: скрыли спины участников. Видит Дух, думал я не про амулет. Я думал о том, что в случае неудачного обряда Деметра, вероятно, пострадает, как и двое альдских магов.

Я не знал, что именно брутт сделал с артефактом. Но этого не знала, как оказалось, и госпожа Иннара.

– Сердце воды не прежнее, – опустив меч, неуверенно выговорил я. – Не такое, как…

– А вот теперь тихо, – без тени улыбки выговорил Люсьен – так, чтобы я один его слышал. – Замри, варвар.

Меня не спасло ни колдовское колечко госпожи Иннары, ни амулет Великого Духа. Одеревеневшие ноги будто приросли к земле: окаменело тело, застыли мускулы, потяжелел воздух, навалился на плечи гранитной тяжестью. Всё, что я теперь мог – смотреть и проклинать собственную недогадливость. Ведь видел же сущность неразлучного посоха двуличного брутта! Но откуда мог я знать, что это не просто колдовская вещица, а мощный артефакт? Да и не разгадать его было в тёмно-сиреневом, почти чёрном омуте, наполнявшем мутную жемчужину…

В бессильном отчаянии я смотрел, как Люсьен, минуя презрительно скривившегося Дейруина, прошёл к участникам обряда, занял место старой наставницы, умудрившись при этом ни разу не пересечься с ней взглядом. Коротко улыбнулся Деметре и, выхватив посох из-за спины, с размаху ударил наконечником по камням.

Брызнули на снег осколки треснувшей жемчужины, вырвался из колдовского плена магический артефакт, полыхнул ярко-сиреневым пламенем. В стремительно наступавших сумерках я уже плохо различал лица собравшихся, да и Дейруин, поразмыслив, присоединился к наблюдателям. Я стоял рядом с лошадьми один, не выпуская из одеревеневшей руки тяжёлого двуручного меча, и силился хоть что-то разглядеть в вечерней мгле. Спасал только яркий свет артефактов, освещавший место обряда, да мягкое сияние чистого, как слеза, кристалла в сундуке.

Ни альды, ни Деметра не обратили внимания на необычный свет вырвавшегося на свободу сердца стихии: подлинность его не вызывала в их глазах сомнений. Вероятно, что артефакт в самом деле был настоящим, вот только преобразован коварным бруттом так, что энергия не жизни, но смерти бурлила в насыщенном, как болото, тёмно-сиреневом мареве. И что получится из такого безумного соединения?

Магом я был крайне посредственным, но алхимик, к великой досаде мастера Турраллиса, из меня получился отменный. Затуманенная заботами да бедами голова ещё работала: нет, не амулет четырёх стихий получится из дикой смеси!..

Больше я подумать ничего не успел. Маги заговорили все одновременно, соединяя старобруттские заклятия с альдскими, развели руки в едином порыве, касаясь одной свечения своего артефакта, а вторую вытянув в направлении кристалла…

Мне самому стало больно, когда я увидел, как бьются в конвульсиях тела четырёх колдунов, пропуская через себя чистую силу артефактов. Госпожу Иннару я почти не видел за плотным потоком магической энергии, пронзившую бруттскую колдунью насквозь. Проклятое колдовство! Я и шагу не мог сделать, даже отвернуться – и то не мог. Но мало-помалу перетекала сила четырёх сердец, наполняя, будто по желобам, прозрачный кристалл пугающей, невообразимой мощью…

В момент, когда последняя капля чудовищной энергии перетекла в амулет, на миг в долине воцарилась абсолютная тишина – а затем сундук дрогнул, выбрасывая волну невообразимой силы.

Все четверо магов рухнули на каменистую землю, как подкошенные; краем глаза я заметил, как укрылись за колдовскими щитами наблюдатели – один я, да перепуганные лошади, отбежавшие подальше от сумасшедших людей, встретили жуткий всплеск неуправляемой энергии. Теперь, пожалуй, я понял, почему обряд проводили за пределами стонгардской гильдии. Такой взрыв мог стать последним для старых крепостных стен…

В лицо вместе с колдовским ветром плеснула хлёсткая волна взметнувшегося в воздух снега; я ощутил сильнейший удар, который, как ни удивительно, с ног меня не сбил: видимо, тёмное колдовство Люсьена защитило от потока чистой магии. Зато одеревеневшие мышцы словно ожили: будто треснула скорлупа, и осталось лишь чуть-чуть надавить изнутри.

Поднятый магическим всплеском снег ещё не осел в долине, когда Дейруин с наблюдателями устремились к кристаллу. Трое магов тотчас подступили к сундуку, над которым пылал разноцветными искрами ранее прозрачный кристалл. Аркуэнон на миг или два склонился над невестой, провёл рукой по лицу, и отвернулся.

Ярость, ненависть и страх накрепко переплелись в моём сердце в тот миг: страх за Деметру – неужели погибла?! – ненависть к проклятому альду, который не слишком-то огорчился гибелью невесты, и ярость от собственного бессилия. Я уже мог пошевелить правой рукой, мало-помалу, с каждым судорожным рывком, меня слушались дрожащие колени, превозмогая боль, поворачивал голову – но оторвать ног от земли я по-прежнему не мог. Ещё бы немного… чуть-чуть…

– Время! – резко окликнул Дейруин.

Подчиняясь его знаку, к сверкающему сундуку стремительно подошла мастер Сандра, даже не глянув на тела распростёртых на земле участников обряда, протянула полные руки к амулету. Кристалл дёрнулся вслед за движением, но прочные цепи держали крепко. Я плохо видел сложную магическую формулу, которую начертала в воздухе колдунья, и почти не слышал шипящих альдских слов: в тот самый миг, когда Сандра сжала кулак, впитывая силу амулета, я почувствовал, что могу, пожалуй, оторвать одну ногу от земли.

Зато в следующий миг я буквально шарахнулся в сторону, разом овладев собственным телом: прямо перед моими глазами вспыхнул воздух тысячами разноцветных огней, дрогнул, как водная гладь на ветру, и плеснул в стороны каплями расплавленного мира. Из открывшегося портала, словно дождавшись наконец сигнала, вырвались всадники.

Откатившись подальше – хвала Духу, никто не обращал на меня внимания – я укрылся за заснеженным валуном, опустившись на корточки. По телу то и дело пробегали болезненные судороги, кололо под кожей тысячами игл: заклятие Люсьена ещё действовало, хотя и ослабевало с каждым мигом. Я уже не заботился собственными ощущениями: увлёкся ошеломлённым наблюдением.

Из гигантского портала, охватившего, казалось, всю долину, хлынули боевые альдские отряды: вслед за всадниками строем пошла пехота. Выходя, воины выстраивались так, что у меня не осталось сомнений: все знали, что их ждёт, и куда они шли. Ждали, знали день и час, готовились к переходу через проклятый колдовской портал. Так вот почему, в конце концов, обряд проводили в долине! Чтобы хватило места чужим воинам, ворвавшимся в самое сердце Стонгарда!

К слову, я о подобных магических вратах только читал: видеть, хвала Духу, до этого дня не доводилось. Сбившись со счёта, я отвернулся от чужих воинов. Верными оказались сведения Витольда о вторжении! Впрочем, способ, каким это проделали альды, наверное, даже всеведущий легат не предугадал.

Перекатившись к другой стороне валуна, глянул на ожидавших в стороне магов. Дейруин теперь отошёл от Сандры, которая по-прежнему, с большим трудом, сдерживала созданный амулет. Сопровождаемый Брейгорном и парой альдских колдунов, Аркуэнон двинулся навстречу воинским рядам. Именно поэтому он пропустил момент, когда за спиной Сандры медленно, словно вставая из могилы, поднялась Деметра Иннара.

Сердце тотчас радостно дрогнуло в груди: живая!.. Я повёл плечами, пробуя на прочность вновь обретённое тело, разжал и вновь сжал пальцы на рукояти меча, не отрывая глаз от бруттской колдуньи.

За спиной дочери Сильнейшего извивалась горная тропа, ведущая в гильдию, перед ней уже выстраивалось альдское войско. Госпожа Иннара обвела мутным после обморока взглядом тревожную картину, затем шагнула вперёд.

Я увидел, как она коснулась плеча напряжённой Сандры – всего лишь коснулась, но мастер вздрогнула, как от болезненного тычка, выгнулась дугой, разжимая кулаки. В тот же миг портал захлопнулся – я видел, как не повезло тем, кто в этот момент переходил по нему. Снег обагрился красным, отсечённые руки и ноги зазевавшихся путешественников по Миру покатились с небольшого пригорка; раздались первые крики.

Следующее, что я увидел – как Деметра выхватила из-за пояса узкий кинжал, полоснула им наотмашь по толстым цепям, удерживавшим кристалл – и те лопнули, как шёлковые ленты, отпуская амулет.

Больше я не медлил. Свистнул во всю мощь лёгких, подзывая Ветра – верный конь стрелой прилетел на знакомый зов. Пожалуй, единственный из животных, кто не испугался происходящего: приходилось нам со старым другом бывать в переделках и покруче. Вскочив в седло, ударил бока стальными сапогами, срываясь с места в галоп. От подвернувшихся под копыта альдов – кажется, мелькнули знакомые локоны Эллаэнис – отмахнулся наспех наколдованными ледяными иглами, врываясь в чёрный круг колдовского обряда.

Когда Дейруин обернулся, Деметра уже запрыгнула в седло, крепко вцепившись свободной рукой в мой пояс; Ветер, не останавливаясь, рванул по горной тропе. За нами тотчас устремилась погоня: я не оборачивался, но почувствовал, как Деметра на миг отпустила меня, выбросив руку вверх, и выстреливший в ночи колдовской луч осветил на миг всю долину Унтерхолда.

В ответ в горах громко затрубил боевой стонгардский рог.

Мы влетели в распахнутые ворота в миг, когда ночь окончательно упала на Унтерхолд: внутри, в крепости, горели колдовские факелы и жаровни, и судя по возбуждённым крикам, нас уже ждали.

– Мост! – отрывисто бросила Деметра, как только я осадил коня.

В подбежавшей к нам долговязой фигуре я узнал мастера Турраллиса: старый альд, услышав команду, бросился к уже закрываемым воротам и выкрикнул заклинание, направляя огненный смерч в сторону каменного моста. В узкую щель я увидел, как вспыхивают цепи крепления, как плавится металл, растекаясь по камням чёрными ручьями, как крошатся каменные столбы и плиты – а затем ворота захлопнулись, отрезая нас от погони и опасности. Ненадолго – за толстыми стенами я уже слышал отдалённый шум голосов и топот копыт.

– Сибранд!

Я помог маленькой бруттке спуститься с Ветра, придержал под локоть. Деметру пошатывало – не то от усталости, не то от напряжения. В одной руке по-прежнему мерцал тёмно-синим мертвенным светом созданный амулет, и обугленные обрывки цепей свисали из крупного кристалла, как дохлые змеи. Ладонь госпожи Иннары казалась на его фоне чёрной, будто обгоревшей. Замутнённый болью взгляд только подтвердил опасения.

– Он что-то сделал с сердцем воды, – поспешил я досказать оборванную мысль. – Оно не такое, как…

– Я знаю, – мучительно поморщилась Деметра. – Уже поняла. Он исказил его сущность… вывернул наизнанку. Великий Дух, ведь чувствовала… но обряд остановить уже не могла…

– Тогда что это? – кивнул я на призрачный кристалл. – Не амулет четырёх стихий?

– Нет, – Деметра скривилась, отставляя от себя руку с кристаллом подальше. Будто хотела, да не могла выкинуть. – Это амулет Тёмного.

Больше спросить я ничего не успел: к нам подбежал мастер Турралис, глянул на амулет, нахмурился.

– Йоаким остался с войсками, – не дожидаясь вопросов, быстро заговорил он. – Всё сделали, как велела: щит невидимости со стонгардских отрядов не снимали, скрывали от альдов, сколько могли. Йоаким сказал, что останется с воинами – им колдовская помощь в бою понадобится. С ним ещё несколько адептов – всё лучше, чем ничего. Оук до этого дня в подвалах с некоторыми недоумками прятался – пару часов назад вылезли, к обороне готовятся. Сказали, что варвар обучил, и они готовы сражаться.

Турраллис презрительно и кисло скривился в мою сторону, из чего я заключил, что старый альд мирится с ненавистным присутствием, как с неизбежной зубной болью.

– Остальные адепты тоже готовы к обороне – всех ненадёжных я выпроводил в Ош. Что с амулетом, госпожа?

– Не знаю, – мучительно поморщилась Деметра. – План нарушен: это не амулет стихий. Уничтожить сама… не смогу. Упрятать тоже – он зовёт их. Я… есть одна мысль… Только не пускайте их в главную башню. Слышишь? – обернулась уже ко мне колдунья. – Продержись, сколько сможешь, Сибранд! Мне нужно время. Не пускай их к амулету!

Я молча посмотрел на встревоженное, бледное лицо. Пригладил ладонью растрепавшиеся волосы.

– Я не пущу их к тебе, – пообещал твёрдо.

Один бесконечный миг Деметра смотрела мне в глаза, затем порывисто прильнула всем телом, цепляясь свободной рукой за пластины брони. Я поцеловал её жадно, ненасытно – словно пил из живого источника, да всё не мог напиться. Видит Дух, я знал эту женщину, знал ещё до нашей встречи – и сейчас нам не требовались слова, чтобы понять другдруга. Моя, и всегда была ею.

Перед смертью, говорят, не надышишься. Деметра отстранилась первой – со стоном, словно отрывала от себя кусок – с трудом вырвалась из моих объятий и, не оглядываясь, побежала по заиндевевшей тропе к главной башне. Я обернулся, встречая хмурый взгляд Турраллиса. Надел шлем, не отрывая глаз от альда.

– Умна, сильна, уважаема, – задумчиво проговорил старый мастер. – Как же я надеялся, что они сойдутся с асса Дейруином! Прекрасная вышла бы пара… Проклята, определённо проклята! Впрочем… Ради неё – потерплю, – быстро решил для себя альд.

От оружейных к нам уже бежали Айлин, Войко и Гастон, гружённые колчанами со стрелами и несколькими арбалетами.

– Мы на стены! – на бегу просветил нас Айлин. – Мастер, зелья!

– Для поддержания магической энергии, – проворчал Турраллис, тотчас ретируясь. – Я мигом…

Подивиться сговорчивости обыкновенно злобного альда, оказавшегося в этой битве отчего-то на нашей стороне, я не успел: увидев Оука, бросился к нему, перехватил железный ящик с ядрами.

– Готовились, – улыбнулся, обнажая клыки, зеленокожий оглум. – Ребятам пришлось в подземельях отсиживаться: они по ночам шастали, восстанавливали пушки, чистили оружие. Магия – это хорошо, но у нас здесь ни одного адепта четвертого круга, только второй и третий… быстро выдохнутся.

– Сколько у нас человек? – на ходу бросил я, поднимаясь по внутренней лестнице крепостной стены.

– Тридцать, – прохрипел из-за спины Оук. – Молодняк. Лучшие ушли с Йоакимом – на поле боя пригодятся. Здесь – только с десяток магов третьего круга, остальные – такие же, как ты, но без твоего опыта и силы, стонгардец. Командуй.

Я уже поднялся на стену; тут, лицом к горной тропе, ведущей в главным воротам, находились едва ли не все обитатели гильдии.

– Последние герои, – пробормотал я, рассматривая доставшееся мне войско.

– Сибранд! – первым пискнула ближайшая к нам девушка, имя которой я не знал: училась с Айлином и Войко.

– Сибранд вернулся! – возбуждённо пронеслось вдоль стены. – Сибранд!..

Таким искренним, неподдельно радостным показалось мне приветствие, что губы сами расплылись в невесёлой улыбке. Видит Дух, я тоже соскучился! Как будто вернулся туда, где никакая беда не нарушит веселья молодости…

Ребята честно готовились – уже чудо, учитывая, что все, как один, доверились старому оглуму – но воинство из них получалось по-прежнему сомнительным. За толстыми зубцами крепостной стены прятались те, с которыми я когда-то сидел за одной учебной скамьей: меня нестройно, но оживлённо приветствовали, оторвавшись для этого от созерцания подступавших войск. Отсюда, с высоты птичьего полёта, нам открывался вид на ущелье, часть горной тропы, скалистые горы, раскинувшийся у их подножия Унтерхолд – и часть долины, освещённой колдовским кровавым светом, в которой теперь, нашими общими стараниями, творился настоящий хаос.

Стонгардские войска сцепились с альдами; приглядевшись до рези в глазах, различил пешие отряды, спускавшиеся с гор – их шпиговали стрелами ещё на подходе, но кому-то удавалось прорваться и ринуться в ряды нелюдей, разбивая им строй. Я, впрочем, не обманывался: рано или поздно Дейруин и его офицеры очнутся от неожиданности и перегруппируют свои войска. И наша гильдия станет первой и единственной целью – не только из-за проклятого амулета, без которого альды не уйдут, но и ради пути к отступлению, поскольку других вариантов у нелюдей теперь, с закрытием портала, попросту не было.

– Пушки готовы?

– Конечно! – поспешил с ответом Айлин, оборачивая ко мне растерянное и бледное, как у смертника, лицо.

– Маги третьего круга! – нахмурившись, рявкнул я. – Прочь от стен! Второй круг, займите места у пушек и арбалетов!

– Но… – заикнулся Войко, поглядывая на друга.

Под моим тяжёлым взглядом не договорил, мигом ретировался прочь, отступив ко внутренней части стены. Я проследил, чтобы их места заняли мои соученики – слава Духу, никто не возражал и не задавал лишних вопросов – напуганные развернувшейся внизу битвой, молодые маги лишь обрадовались тому, что кто-то взял ответственность на себя.

– Шлём тяжёлый, – пожаловался первый арбалетчик – та самая девушка, приветствовавшая меня первой. – Может, снять?

– Нельзя! – отрезал я, внутренне едва не взвыв от отчаяния.

– Ну что ты, Нилана, – укорил Гастон. – И вообще, отойди от стены. Слышала Сибранда? Маги третьего круга прикрывают остальных. Как у тебя это получится с арбалетом наперевес?

Оук, дурная твоя голова, зачем ты оставил в крепости этих детей? Что мне с ними делать? Это не боевой отряд, это посмешище! Как отвечать на команды, не знают, куда деть руки, понятия не имеют, как быстро перезаряжать оружие, со страху и не вспомнят…

– Сибранд! – от одной из пушек выпорхнула тонкая фигурка, бросилась ко мне, остановившись в нерешительности: видимо, грозный у меня был вид. – Наконец-то к тебе пробралась! Мы так переживали! А Дина где?

За спиной Зораны топтался растрёпанный Бруно, за ним, у самых зубцов, стоял Мартин: огромная фигура в мантии магов – почти как маяк среди низкорослых сикирийцев и полукровок.

Я посмотрел ему в глаза, и он понял этот взгляд. К чести земляка, он его выдержал; только побледнел до синевы, да замер у своей пушки истуканом.

– Дина достала сердце огня, – обратился уже к Зоране я. – И погибла от рук предателя.

Сикирийка вскрикнула, закрыла лицо руками. Бруно, посеревший от напряжения и чёрных новостей, мигом оттащил её в сторону, что-то нашёптывая девушке на ухо. Я был ему благодарен: Зорану следовало привести в чувство, и как можно скорее. Кроме влюблённого в неё полуальда, сделать этого никто не мог.

– Слушать меня! – гаркнул я так, что ближайшие адепты шарахнулись в стороны, ошарашено оглядываясь на неожиданного командира. – Стрелять – по моей команде! Колдовать – по моей команде! Бежать – по моей команде! Все поняли?! Не слышу!

– Так точно! – первым сориентировался Айлин. – А…

– А маги третьего круга прикрывают товарищей и ждут моих распоряжений, – жёстко закончил я мысль. – Щит на наших арбалетчиков, как только скажу!

Нестройный хор ответил согласием; жалким было моё воинство. Пушек оказалось только три, ещё семь арбалетов Оук откопал в складах. Таким образом руки десятка магов второго круга оказались заняты, остальные товарищи стояли за их спинами, готовясь помочь или сменить, в случае нужды. Колдовские силы адепты благоразумно берегли – с такой высоты магам их круга не достать противника болезненными разрядами или огненными шарами, разве что подпустить их совсем близко…

Для этого я и берёг магов третьего круга: они-то достанут альдов с высоты крепостной стены. Но вот надолго ли хватит их сил – этого я не знал.

– Зелья, – кряхтя, по лестнице поднялся мастер Турраллис с мешком, в котором что-то звякало и перекатывалось. Отошёл за прикрытие глухой внутренней стены, принялся выкладывать склянки прямо на пол. – Красные – чтобы поддержать физическую силу. Синие – для энергии. Все слышали?

– Обижаете, мастер, – буркнул Айлин, но как-то неубедительно: даже сейчас злобный учитель вызывал уважительный страх.

– Командуй, стонгардец, – каркнул, не глядя на меня, старый альд. – Кроме тебя, некому.

Я это и без него знал; впрочем, неожиданная поддержка оказалась кстати: теперь ни у кого не оставалось сомнений, кого слушать в момент опасности.

– Сумеете накрыть их сверху? – кивнул я на горную тропу.

– Постараюсь, – буркнул Турраллис, а я в который раз подивился, до чего покладистым стал обыкновенно недобрый альд. Да и то, что в опасной битве встал на сторону людей, казалось удивительным: едва ли остался, чтобы ударить в спину. Слишком уж явно, да и не допустила бы подобного Деметра, тоже, как оказалось, подготовившаяся к обороне крепости.

– Эй, Сибранд! – вдруг обратился ко мне Айлин, выдёргивая из омута невесёлых мыслей. – Погляди, чего мы придумали!

Я послушно глянул.

– Здорово, правда?! – сияя от гордости, оскалился сикириец.

– Здорово, – усмехнувшись, невольно согласился я.

На другой части стены, расставленные на боевые позиции и чуть выдаваясь вперёд – чтобы лучше видели снизу – стояли деревянные тренировочные чучела, на толстые брёвна которых довольные сикирийцы напялили начищенные до блеска шлема. Удастся ли маленькая хитрость, я не знал, но мысль мне понравилась. Уж по крайней мере, пока альды разберутся, откуда ждать опасности, с помощью Великого Духа мои отважные воины подстрелят хотя бы парочку атакующих…

Рядом с чучелами пристроились Турраллис с Оуком: оглум взял на себя несколько арбалетов, собираясь перебегать от одного к другому да создавать видимость огромного числа защитников, альд готовился к тому же, но при помощи магии.

Пожалуй, лучшего расклада за оставшееся время мне бы добиться не удалось.

– Если прорвутся, прячьтесь во внутренних коридорах, – велел я, проходя вдоль ряда напряжённых защитников. – В открытый бой не вступайте: сомнут. Бейте исподтишка, из-за угла… притаитесь, затем наносите удар. Всем ясно?!

– Так точно!

– Конечно…

– Да!!!

– Ещё бы!

Я мысленно вздохнул: воинская дисциплина среди магов, конечно же, отсутствовала. Спасибо и за такую поддержку, ребята…

Затишье показалось бесконечным: отсюда мы слышали только звон оружия, приглушённый гул и крики, ночное небо то и дело озаряли вспышки колдовского огня. Но до рассвета, как я надеялся, мы не дотянули.

– Идут! – испуганно пискнули со стены, и я присмотрелся.

В самом деле, оборвавшаяся погоня наконец возобновилась: по горной тропе, то пропадая из виду, то вновь появляясь из-за скал, разбитым, но уверенным строем поднимались несколько чужих отрядов, слабо освещенных колдовскими светлячками направляющих. Я нахмурился: в долине полегли многие, ещё больше сражались сейчас в каменном котловане – откуда их столько?

Впереди ехали всадники; издалека показались знакомыми, и на душе сразу стало тоскливо.

– Защитники! – повернувшись к пропасти спиной, обратился я к встревоженным колдунам. – Те, кто идут сюда, превратят нашу гильдию в пепелище – если мы им позволим!

На миг все взгляды впились в меня, словно ища поддержки. Я коротко улыбнулся, подался вперёд. Заговорщицки подмигнул напряжённым, как тетива, арбалетчикам.

– Не ведь мы не позволим, правда?

Белые от тревоги лица на миг расслабились, прокатился по разношёрстному отряду не то вздох, не то короткий нервный смех.

– Здесь остались лучшие! – продолжил я. – Верные защитники всего, что им дорого. Это наша гильдия! – повысил я голос. – И никакой враг отсюда живым не выйдет! Не войдёт, – поправился я, – и не выйдет! К оружию!!!

Долгую речь толкнуть не получилось, хотя я прекрасно помнил, как ценили обращение командира бойцы легиона. Молодые адепты, конечно же, воинами не были, но я ничуть не покривил душой, назвав их лучшими: те, кто послабее, уже сидели в далёком и безопасном Оше. Не каждый захотел вот так, как эти безрассудные молодые маги, рискнуть жизнью ради приютившей их гильдии.

– Да это же… это… Люсьен! – первой признала Зорана.

Сикирийка, поневоле отошедшая от горечи потери, прильнула едва ли не к самой бойнице; её тотчас оттянул за локоть Бруно.

Несколько взглядов обратились ко мне, но я заговорил не сразу.

– Бейте всякого, кто попытается проникнуть в гильдию, – наконец тяжело проронил я. – Арбалетчики…

Команда замёрзла у меня на языке; теперь только я разглядел воинов, замерших у разрушенного моста.

– Ой, мамочки, – первой прошептала зоркая Зорана.

Айлин нахмурился, ощетинился, как сторожевой пёс.

– Мертвецы…

К чести испытанных занятиями с покойным Греем адептов, особого испуга армия неживых ни у кого не вызвала – скорее, трезвое беспокойство бойцов, столкнувшихся с довольно неприятной новостью.

– Стрелы их не возьмут, – пробормотал Войко, разглядывая выстроившихся вдоль обрыва мёртвых воинов. – Разве что столкнут в пропасть, если момент удобный…

Я молчал: пичкать ходячие трупы стрелами казалось делом и впрямь гиблым. Великий Дух! А Братство Ночи не церемонилось, поднимая погибших: среди залитых кровью покойников я разглядел как альдские эбонитовые доспехи, так и стонгардские стальные латы.

Всадников же оказалось четверо: полную фигуру Сандры и укутанного в знакомый плащ Люсьена я разглядел сразу; рядом стояли двое альдских магов в низких капюшонах. Они первыми пригнулись к земле, и с крепостной стены мы увидели поначалу только слабые жёлтые отблески.

– Вот же сволочи! – возмутился Айлин, вопреки приказу сунувшийся к бойнице. – Новый мост тянут!

«Мостом» неровную каменную плиту, потянувшуюся от края пропасти к стенам гильдии, назвать было сложно, но, тем не менее, перейти по нему пешие отряды вполне могли. Магия земли в горном ущелье Унтерхолда оказалась довольно действенной: вчетвером маги могли вытянуть из камня не одну переправу в гильдию.

– Мастер! – я оглянулся на другой конец стены: там, рядом с уже бесполезными чучелами, вглядывались вниз Оук с Турраллисом. – Мост!

– Разрушил один, разрушу и второй, – пробурчал старый альд, вскидывая руки.

– Оук! – окликнул я старого оглума, приникнувшего к арбалету. – Маги!

– Понял, – хрипло отозвался зеленокожий.

Сам я оставался за спинами адептов, вглядываясь в стоявшего на той стороне пропасти Люсьена. Не верил, до сих пор не верил в предательство брутта. Ожидал, подозревал – но отказывался принимать правду такой, какой видел её сейчас.

– Цельтесь в живых, – скомандовал я напрягшимся стрелкам.

Когда по каменной переправе побежали первые мертвецы, с пальцев мастера Турраллиса сорвался наконец огненный смерч, а в воздухе свистнули первые стрелы. Ревущая лава обрушилась на каменный мост, плавя свежую и ещё хрупкую переправу; первопроходцы полетели в пропасть. А из десятка стрел, пущенных с натянутых арбалетов, одна всё же достигла цели – направленная рукой опытного Оука. Остальные улетели в пустоту; адепты тотчас принялись судорожно перезаряжать громоздкое оружие.

– Турраллис!

Громоподобный голос эхом разнёсся по ущелью: в то время как Люсьен обернулся на упавшего альда, хватавшегося за простреленную грудь, Сандра шагнула едва ли не к самому обрыву.

– Дейруин знает… о твоём предательстве! – рублено заговорила колдунья. – Ты ещё помнишь… как обходится твой народ… с предателями?!

Судя по дрогнувшим бровям, мастер Турраллис помнил. Но отвечать бруттке не стал: вместо этого с его пальцев сорвался быстрый, острый, как копьё, призрачный разряд. Старый альд метил в Сандру, но даже я понял, что удар не достигнет цели.

Колдунья словно от назойливой мухи отмахнулась – а в следующий миг Турраллис рухнул, как подкошенный, пронзённый насквозь таким же призрачным, но несоизмеримо более сильным разрядом.

– Отдохни пока! Старый пень, – всё так же громко, словно голос её доносился с небес, возвестила Сандра. – Куда тебе… с твоим четвёртым кругом! Бездарность! Дейруин унизил тебя… справедливо – чистокровный альд… с достойнейшей родословной… посредственность! Такую и среди стонгардцев… не встретишь!..

– А нас она так орать не учила, – шёпотом и слегка обиженно проговорила Зорана. – Как она это делает? Верно, какое-то сочетание магии тела и воздуха…

Любимая ученица мастера Сандры среди адептов нашего круга, сикирийка всегда опережала нас в мастерстве стихий: пожилая бруттка не скупилась, щедро раздавая знания тем, кто их жаждал. Что и говорить, мастер Сандра была прекрасным учителем…

– Лучше бы говорить научилась, – хмуро отозвался Бруно. – Всегда раздражали эти рублёные фразы. Прямо пытка для ушей!

– Парализован, – прохрипел Оук, когда я, пригибаясь, перебежал по стене к ним. – Но жив.

Я глянул в серое, застывшее лицо старого альда: оно выражало решимость и отвращение. Когда тебя отвергают те, кому посвятил жизнь, – силы возрастают втрое, чтобы доказать им, чего они лишились. Увы, даже эта самоотверженная жертвенность не помогла Турраллису.

Я выглянул из-за чучел и тут же бросился обратно к адептам.

– Пушки! Вниз! Вниз! Зажигай!!!

Ядра вырвались из сопел в тот миг, когда от края пропасти потянулись три каменные дорожки: вытягивали их на этот раз Сандра и альд, в то время как Люсьен – я видел сверху – склонился над убитым магом, не то проверяя, не то пытаясь ему помочь. К чести моих ребят, два из трёх попали в цель, разрушив ненадёжные мосты у самого основания; ещё одно ядро улетело в пропасть.

Несколько секунд молчания с той стороны показались вечностью.

– Сибранд, – вкрадчивый, мягкий, почти неузнаваемый, над ущельем пронёсся голос того, кого я считал почти братом. – Друг мой Сибранд. Мы сейчас перейдём на ту сторону, а ты, будь добр, открой нам ворота. Жаль ломать. Слышал, друг? Иди. Открывай.

Всё во мне замерло от нехорошего предчувствия; взгляды адептов и даже старого Оука просверлили насквозь: недоверчивые, настороженные, тяжёлые. Но ещё больше, чем напряжённое молчание на крепостной стене, меня встревожил голос молодого брутта. Тот, кто говорил его устами, Люсьеном не был.

А в следующий миг я ощутил, как ноги, не подчиняясь удивлённому разуму, сами несут меня к лестнице. Коротким разрядом пронзил голову мысленный приказ: открыть ворота. Открыть. Это несложно. Да, друг. Уже иду…

– Сибранд! Ты куда?!

– Подчинил себе! – первым догадался Айлин. – Щит на командира, быстро! Порвать связь!

Мои товарищи сработали на удивление быстро: лопнула внутренняя цепь, отпуская замершее сознание на свободу. Я споткнулся на полушаге, пошатнулся, опираясь рукой о крепостную стену. Закрыл и вновь открыл глаза.

– На таком расстоянии, – услышал я быстрый шёпот Бруно, – какой же у Люсьена круг?

– Привязанность, – глухо проронил Мартин, и я впервые услышал голос земляка за всё это время, – между ними есть внутренняя связь. Скорее всего, эмоциональная – они сильнее всего. Подчинить себе близкого человека – лёгкое дело для мага круга Люсьена.

Я резко развернулся, давя в себе волну ярости. Так надо мной ещё не издевались! И именно тот, кому я, невзирая ни на какие доводы рассудка, продолжал слепо, безрассудно, беспричинно верить…

– Пушки к бою! – прохрипел я, глядя, как тянутся к гильдии сразу несколько каменных мостов. – Арбалетчики! Сбивайте всякого, кто побежит по мосту! Маги, у кого свободны руки – как угодно, но чтобы ни один мертвец к нам не добрался! Третий круг – прикрывайте щитом!

Наши пушки сумели разрушить ещё всего один мост, когда мёртвые воины бросились по оставшимся переправам. Оук с арбалетчиками сумели подбить нескольких – стрелы не наносили уже раз погибшим вреда, но сбивали их шаг, так что один, отброшенный стрелой, падал в пропасть; но остальные бежали беспрепятственно. Громыхали наши уже бесполезные пушки – слишком близко, почти под самыми стенами, находился враг – свистели арбалеты, срывались с пальцев молодых адептов каменные комья и ледяные иглы, – но я смотрел не на редеющие ряды мертвецов: я вглядывался в спокойных магов, по-прежнему стоявших по ту сторону пропасти.

Когда с горной тропы к ущелью вышли новые отряды – пока небольшие, человек по пять – я уже понял, что наша битва проиграна. Люсьен и Сандра не просто захватили с поля боя павших воинов. Те, кто называл себя Братством Ночи, приказали всем убиенным подниматься и идти в сторону гильдии. Великий Дух! Скоро под нашими стенами соберутся две армии: альдские и стонгардкие войска, которые сейчас самозабвенно истребляют друг друга в долине…

Вспомнилось – так некстати! – призрачное видение, которое я видел, когда принёс в гильдию сердце воздуха. Залитая жидким пламенем крепость магов и разразившийся в её коридорах кровавый бой…

– Оук, за старшего! – крикнул я, как только Люсьен бросился по боковой каменной тропе. Кто-то попытался наудачу достать его стрелой – та развернулась ещё в полёте, едва не поразив в отместку самого арбалетчика. – Гастон, здесь! Как только ворота падут – отступайте! Зелья разберите! – уже с лестницы крикнул я.

Айлин и Войко, не сговариваясь, рванули следом; я не останавливался. Мельком оглянувшись, заметил ещё Мартина. Больше ни увидеть, ни приказать ничего не успел: массивные, обитые железом ворота рухнули вовнутрь, накрыв собой двор и часть внутреннего сада. Окажись мы чуть быстрее – толстые створки похоронили бы нас тоже.

Такого я не ожидал. Обычно атакующие войска ломают ворота постепенно, и даже в самом худшем случае есть несколько наполненных отчаянием, паникой и изматывающим ожиданием минут…

Внутрь устремились мертвецы.

Сверху, со стены, какой-то умник пустил стрелу – какого Тёмного, велел же всем разбегаться – та застряла в нагруднике первого из воинов, бросившегося к нам.

Магией воспользоваться не успел: руки сработали раньше, чем голова. Двуручник обрушился на мертвеца; с досадой заметил замельтешившие в стороне знакомые мантии: Айлин, Войко и Мартин и не подумали убраться от разъярённого потока подальше. Теперь уже было поздно: нас окружили, набросившись со всех сторон, и я скорее догадался, чем увидел, как устремляются воины на лестницы крепостной стены, ломятся в закрытые двери боковых башен. Вела ли ими жажда крови или беззвучный приказ, я не знал, да и какое это имело значение? Продержаться бы подольше, чтобы Деметра… спрятала или уничтожила…

Деметра…

Вложив всю силу в чудовищный удар, разрубил нападавшего пополам; двуручник застрял в кости, так что я не тратил времени: выхватил из мёртвых рук алебарду, отшвырнул от себя дёргающееся тело подальше. Убить их мы уже не могли, но с перерубленным хребтом ещё никто не бегал. Вот только большинство воинов носили стальной доспех: нечего и пытаться…

Вскоре я обзавёлся боевым топором взамен сломанной алебарды: на удивление, многие мертвецы шли без оружия – потеряли в долине или на горной тропе – а мысленный приказ Братства Ночи, очевидно, упустил такую мелочь, как непременное владение мечом. Убиенные шли, чтобы убивать, вот только большинство шло с пустыми руками.

Рубка выходила бессмысленной – настоящего противника мы не видели, кукловоды находились где-то там, далеко от нас. От входа нас оттеснили к одной из боковых башен, слава Духу, хоть не разъединили. Я прорывался через толпу мертвецов с мрачной решимостью: они меня не интересовали. Закрыть сердце на то, сколько людей полегло в долине, сколько жизней закончилось по жестокому чужому расчёту… Бить, разрубать, отталкивать; сметать с пути воздушным вихрем, отгонять от себя каменными иглами, сражаться и колдовать, вырваться, поскорее вырваться из окружения…

В какой-то момент меня всё же достали: кромка чужого меча застряла в боку, врезавшись между пластинами брони. От боли и неожиданности я пропустил ещё несколько ударов, и мертвецы набросились на меня, как оголодавшие волки. На самом деле, они, конечно же, ничего не ощущали: ни голода, ни жажды, ни боли, ни страха перед смертью. Я видел пустые, серые лица с полуприкрытыми глазами: многие были изуродованы, некоторые – напротив, почти живые, будто вот-вот очнутся, придут в себя…

Здесь оказались и альды, и стонгардцы: смерть сравняла всех. А Братство Ночи не питало к последней никакого уважения.

Когда меня сбили с ног, я ощутил только злую досаду: так бездарно, Великий Дух! Проиграть битву, которая ещё не успела толком начаться!

– Вставай, вставай!

Дрожащая, окровавленная рука вцепилась в моё запястье, безуспешно рванула на себя. Войко не поднял бы человека, втрое тяжелее себя, да ещё в том состоянии, в котором находился: сикириец едва не падал, зажимая рукой кровавую рану в боку. Стряхнув с себя последнее мёртвое тело, я поднялся, сжимая в кулаке боевой топор. Мертвецы отчего-то разом потеряли к нам интерес, устремившись бесконечным – так казалось отсюда, из тупика, в который нас загнали – потоком к главной башне.

Мои товарищи справлялись неплохо: Айлин замораживал подбегавших к нам воинов, Мартин, используя поочерёдно то магию, то собственные крепкие руки, сжимавшие огромную алебарду, рубил заледеневших мертвецов, как умел. Войко, завидев, что мне нужна помощь, попросту расшвырял набросившихся на меня воинов воздушным смерчем – но то, как постепенно замедлялись его движения, как дрожали руки и ноги, мне совсем не нравилось.

– Туда идут, – хриплым, незнакомым голосом выговорил Айлин, указывая на главную башню, двери которой были оплавлены, словно на них плеснули из гигантского ведра кипящей лавой. – Сандра с Люсьеном уже там. И альды. Живые. Я видел.

– Стой, – Мартин ухватил меня за локоть, как только я рванул прочь, – слушай. Там… не только воины. Имею в виду… – земляк тяжело перевёл дыхание, и я понял, как непросто далась ему битва, – наши. Не… неживые. Видел двух. Они с ними.

– Проклятые некроманты, – прохрипел Айлин, прислоняясь к стене. – Не знаю, что за заклятие… но они поднимают всех… кто пал. Как только кто-то умирает… здесь, в пределах гильдии и долины… переходит на их сторону. Вот такой… расклад…

– Не дайте мне умереть, – слабо попросил Войко, медленно сползая у полуразрушенной колонны. – Не… не дайте…

Айлин обернулся, лишь сейчас заметив неладное с другом, подскочил к нему, мигом обретя силы. Приложил слабо замерцавшие ладони к рваной ране.

– Держись, держись, – попросил едва слышно. – Великий Дух… сил не хватает…

К нему присоединился Мартин; я распрямился, тяжело переводя дыхание. Кажется, был ранен, но огонь битвы в жилах ещё не погас: боли не чувствовал.

– Убирайтесь отсюда, – глухо проговорил я, не глядя на адептов. – И остальных предупредите. Здесь больше делать нечего.

План Витольда провалился – в тот самый миг, когда Люсьен выступил вперёд в долине. Созданный амулет не достанется ни нам, ни альдам; «слабое и ничтожное» Братство Ночи, которых все считали лишь пешками в чужой игре, начало собственную партию. И никому из кукловодов места в ней не оказалось.

Я пробирался к главной башне через обломки колонн, ворот, вывороченных камней и части мёртвых тел – некоторые ещё дёргались, подчиняясь мысленному приказу тех, кто не давал им умереть. По пути заморозил и разрубил ещё двух мертвецов: те не защищались, бездумно направляясь к выжженному входу. Сверху я различил глухие хлопки пушек: неужели всё-таки остались? Глупцы! Как, Великий Дух, воевать с воинством, которое не подчиняется приказам?! Велел же – убираться со стены! Из гильдии! Подальше отсюда!..

Изнутри пахнуло гарью, жаром и смрадом умирающих тел. Я отпихнул с дороги мешавших мне воинов и тотчас смешался с общим потоком: убитые знали, куда шли. Отталкивая их с дороги, обгоняя одного за другим, сбрасывая с лестницы всех, кто подворачивался, перепрыгивая через три ступеньки, я помчался к обсерватории.

– Почти успел, – усмехнулась мастер Сандра, как только я замер на пороге. Меня отталкивали с дороги мертвецы; длинная вереница воинов всё уплотнялась на лестнице, но внутрь залы уже никто не заходил. – А вы пошли вон! Убейте всех! Чтобы ни капли живой крови! Вон!

Не слушая, я смотрел на жуткую картину: бездыханное женское тело, заваленное сожжёнными трупами, приподнял за отвороты плаща Люсьен. Молодой колдун сидел на корточках, двумя руками удерживая на весу серую, как трёхдневный покойник, госпожу Иннару. Веки её были синими, светло-каштановые волосы украсились сединой, а к избитым губам прижимался жадный брутт, выпивая глоток за глотком вылетавшие из открытого рта клубы чёрного, склизкого, смрадного дыма. Ошарашенный взгляд выхватил и осколки кристалла, в который был заточён созданный амулет: в руке Деметры остались лишь удерживавшие его цепи.

– Бесстрашная, – заметила мастер Сандра. – Выпить Тёмный амулет! Такое пятому кругу не под силу! Что себе думала? Знаю: без оболочки артефакт умирает с носителем! Хотела себя убить! Не решилась. Или не успела…

Люсьен разжал пальцы, и тело госпожи Иннары безвольно упало поверх сожжённых мертвецов. Её отвлекали целым отрядом воинов, нападая, в свою очередь, со всех сторон: у дальней стены заметил тела двух альдских магов, одного даже узнал: тот самый колдун с синей перевязью на плече. Деметра расправилась с обоими, но Сандра с Люсьеном действовали слаженно, вступив в бой лишь тогда, когда внимание дочери Сильнейшего рассеялось на множество врагов.

– Хотя… пятый ли? – задумчиво уточнила Сандра, будто не замечая меня. – Дамиан – старый пень! Продержался меньше. А эта…

Коротко, без замаха, я метнул топор в ведьму. Сандра очнулась в последний миг, так что острие замерло у самого её лица, остановленное колдовским заклятьем. Я бросился к ней, чтобы задушить голыми руками, но тщетно: упустил момент. Короткое заклятие – и я застыл точно так же, как там, в долине.

– Животное! – скривилась Сандра. – Велела же: убить! Оставил. Зачем оставил? Ну что ж? Не смог он – сделаю я.

Занесённая для заклятия пухлая рука замерла у моей груди. Страха не было, лишь бесконечная ярость и отчаяние: не успел! Не сумел! Не защитил…

– Довольно.

Ни я, ни Сандра не заметили, когда брутт оторвался наконец от своей жертвы. Тот, кто шёл к нам, Люсьена напоминал лишь отдалённо. Почернело лицо, пошло сетью мелких трещин, посерело так же, как у Деметры. Заострились и без того рублёные черты. Чёрными провалами стали некогда живые и весёлые глаза.

– Ты хорошо послужила.

Сандра невнятно вскрикнула, когда цепкие пальцы брутта впились в её запястье, не давая ни вырваться, ни увернуться.

– Но ты ничто по сравнению с этим телом.

Я видел, как перетекают к колдуну её силы – вначале голубовато-белый поток магической энергии, потом красные, как кровь, искры жизни; всё до последней капли – и каким ужасом исказилось обманчиво-приветливое, полное, довольное лицо Сандры. Бруттская колдунья даже сказать ничего не успела – только безграничный страх, животный ужас, дикая боль – и уже пустая оболочка, кулем повалившаяся на каменный пол.

– Он всегда был сильнее, – сказал кто-то голосом Люсьена. – Ты лишь берегла его до этого дня. Управляла. Сдерживала. Пустоголовая раба. Из-за тебя он не взял седьмой круг. Теперь ему сложнее удерживать амулет в себе. А мне – обладать им.

По мертвенно-серому лицу Люсьена пробежала мучительная гримаса; на какое-то время пустые глаза плеснули болью и узнаванием.

– Помни, что она сказала! – выкрикнул в пустоту, не глядя на меня. Выкрикнул отчаянно…

А затем потолок обсерватории взорвался, осыпав меня каменными обломками, и тело молодого брутта взмыло вверх.

Заклятие недвижимости спало в тот же миг, как Сандра рухнула на пол. Но я по-прежнему не двигался: перед глазами всё ещё стояло жуткое, неузнаваемое, нечеловеческое лицо молодого брутта, а в ушах звучали его последние слова. Лихорадочно мелькали мысли. Что она сказала?..

И ярким пламенем вспыхнула в голове мысль: без оболочки артефакт умирает с носителем!..

А потом взгляд упал на госпожу Иннару, и все мысли исчезли вовсе. Отпихивая ногами мёртвые тела, разгребая руками завалы рухнувшего потолка – хвала Духу, в обсерватории часть была стеклянной – я добрался к ней и рухнул на колени, застыв в нерешительности. Открытых ран я не видел, но и жизни в безвольном, посеревшем теле не чувствовал тоже. Осторожно коснувшись хрупких плеч, не ощутил тепла через толстые латные перчатки; в нетерпеливости стянул левую, порвав кожаные ремни, коснулся пальцами тонкой шеи.

Под ними бился слабый, едва ощутимый, неровный пульс.

Сдерживая себя, приподнял её на руках бережно, чтобы не навредить, тотчас остановился в нерешительности. Снизу доносились звуки борьбы и ревущего пламени: мертвецы повстречались с кем-то из адептов. Отнести госпожу Иннару в безопасное место представлялось делом гиблым, но оставить её здесь я тоже не мог.

Спустившись по крутой лестнице, я отшатнулся, прижимаясь к стене: перед глазами пронеслось видение из прошлого, подаренного сердцем воздуха. Под ноги мне рухнул адепт в горящей мантии, над ним занёс клинок кто-то из мертвецов. Прижав к себе Деметру одной рукой, свободной кистью махнул в ту сторону, не целясь: воздушным потоком воина снесло в сторону. Вторым движением опустил ладонь вниз, и на горящего колдуна обрушилась вода. Воздух тотчас стал сухим: для этого нехитрого действа я выцедил из него всё, что мог.

– С-спасибо, – дрожащим голосом поблагодарил адепт, поднимаясь на ноги. Бросившегося к нему мертвеца пронзил насквозь наколдованным каменным копьём: оно пригвоздило воина к стене, так что вырваться из ловушки тот уже не мог. Колдовской уровень не ниже третьего; мы такой фокус не учили. – Я… за Ниланой… а она… она уже… на их стороне… подожгла меня… скрылась…

Я узнал полукровку, учившегося с Айлином и Войко: кажется, звали Грегом.

– Я оставлю с тобой госпожу Иннару, – обратился я к нему, игнорируя искажённое мукой и страданиями молодое лицо, – побереги её. Не пускай никого. Я наружу. Прекратить это… безумие.

– Ты знаешь, как?! – поразился Грег, одёргивая мокрую, прожжённую мантию. За мной потрусил, впрочем, уверенно, не отставая.

Мы свернули в первый же коридор: сюда мертвецы не добрались. Незачем было: живых они бы здесь не нашли. Вошли в пустую залу для занятий, где госпожа Иннара учила магии тела, духа и разума. На удивление, тут всё оставалось по-прежнему: даже пыль на корешках книг лежала нетронутой. Я бережно уложил хрупкое тело на плоский стол: лучшего места найти не смог.

– Сибранд! – вновь окликнул меня Грег, когда я, не оборачиваясь, пошёл к выходу. – Ты… вернёшься?

Я не ответил. Закрывая дверь, не знал, увижу ли снова госпожу Иннару; надеялся только, что не останется перед внутренним взором ни серое, неживое лицо, ни поседевшие волосы, ни синие губы. Та, что лежала в учебной зале, уже почти не напоминала мою Деметру. Так же, как не походил теперь на самого себя Люсьен.

Снаружи меня ждал неожиданный сюрприз: во внутренний двор прибывали разбитые остатки войск – наших и альдских. Повстречавшись с мертвецами, вступали в бой без промедлений, сражаясь бок о бок с теми, кого раньше считали врагом; вскоре возникла путаница, так что порой нападали и на своих. Резкие окрики командиров наводили порядок; среди мельтешивших военных плащей заметил знакомую красную перевязь.

Добраться до Витольда оказалось не так просто: пришлось с боем прорываться через сражавшихся, бросавшихся под ноги, падавших или бежавших прочь воинов. Крик и стон стоял во внутреннем колодце крепости, когда я, вгрызаясь топором в очередного противника – мертвец ли, или всё-таки живой? – пробрался наконец к поваленным воротам.

– Сибранд! – узнал легат, морщась: левая рука висела безвольно, как плеть. – Какого… тут произошло?!

Я обвёл взглядом полыхавшее огнём небо, наливающееся кроваво-красным светом.

– Мёртвые встают, – ответил, с трудом переводя рваное дыхание.

– Сам вижу! – совсем не по уставу огрызнулся Витольд. – Вон тот… летающий… это кто?

– Люсьен.

Легат наморщил лоб, явно вспоминая досье всех адептов гильдии, а я в очередной раз осмотрел каменный колодец крепости. Наши и альдские командиры уже выстроили свои отряды – точнее, то, что от них осталось – так что вместе наши разбитые силы вполне достойно давали отпор ходячим мертвецам. Среди живых воинов я заметил голубые мантии учеников гильдии: затерялась за щитами тучная фигура Мартина, рядом с ним кто-то мелкий: или Бруно, или Зорана. Сумасшедшие. Им бы запереться за тремя замками где-нибудь в подвалах…

– Там, в долине, – так и не вспомнив ничего толкового, быстро заговорил Витольд, – он открыл портал. Не спрашивай… но оттуда такое полезло!.. У нас другого выбора не оставалось. Все бросились сюда, в гильдию. Тут уже чужих нет: выжить бы. Ради этого… и с альдами бок о бок станем. А у вас, оказывается, ворота снесло напрочь. Хотя… толку от них… Где Деметра?

Я кивнул на главную башню, легат помрачнел:

– Убили? Тёмный, у нас… и магов-то не осталось. Жаль старика… Йоакима. Не знаю, сколько твоих адептов ещё дышат, но из тех, кто посильнее – погибли все. У альдов тоже.

Я бросил взгляд на разорённую крепость. За спиной Витольда стояли несколько крепких воинов, зорко поглядывая по сторонам: берегли последний оплот власти. Среди альдов такого почёта я не заметил и ухватился за обрывок безумной идеи:

– Где Дейруин?

– Снаружи, – кивнул Витольд, внимательно изучая моё лицо. Истинный знаток душ человеческих, он мгновенно уловил перемены. – Со своими телохранителями. Что задумал? А? Эй? Иммун! Сибранд! Отвечай! Что собираешься делать?!

Я наклонился, подбирая свой двуручник. Каким образом он оказался здесь, у меня под ногами, я вопросом не задавался: в тот момент не удивлялся и не радовался уже ничему.

– Убить Тёмного.

Ветер погиб. Я нашёл верного коня под обломками конюшни: мертвецы, чуя живую кровь, добрались и к животным тоже. Я провёл левой рукой по крутому боку, практически не чувствуя тепла: видимо, это случилось давно.

Наконец выбрался наружу, разглядывая беспокойные ряды живых: залечивали раны, берегли силы. Звякали бутылки с зельями мастера Турраллиса: пригодились всё-таки. Сновали среди раненых несколько фигур в голубых мантиях: адепты врачевали, как могли. Где-то в коридорах гильдии ещё бродили мертвецы в поисках новых жертв. Время от времени они появлялись во внутреннем дворе – люди и нелюди действовали слаженно, разрубая неживых на куски. Боль и ярость переплетались в этих коротких сражениях: кто-то узнавал в погибших своих соратников, кто-то уже раз поверженного врага.

Кругом царила смерть: в кусках подгнивающей плоти, щедро усыпавшей внутренний двор крепости магов, в умирающих воинах, которые из последних сил цеплялись за жизнь – только бы не умереть, только бы не стать ходячим мертвецом, рабом Братства Ночи – в мрачной решимости выживших, зорко смотревших по сторонам и ещё пристальнее – на тяжело раненных товарищей. Кто знает, когда дух оставит искалеченное тело, и оно встанет уже как не-человек, ходячая нечисть, жаждущая крови? Даже небо, против ожиданий, не светлело от бледных лучей пробудившегося солнца: новый рассвет раскрасил его в жуткие кровавые тона.

Витольд отдал своего коня и отправил со мной, невзирая на возражения, отряд воинов. Я знал, что он отдаёт людей на верную смерть: тот, кто владел сейчас телом Люсьена, не подпустит к себе никого. Впрочем, без магической защиты я тоже не подошёл бы к брутту даже на полёт стрелы.

Дейруин выслушал меня молча. И согласился без раздумий.

В другой раз я бы восхитился готовностью и самоотверженностью наследника альдского престола. Теперь я как никогда понимал правоту Витольда: такого нельзя оставлять в живых. Слишком много выдающихся черт и благородных поступков, слишком изворотливый ум и крепкие нервы. Слишком хорошим правителем станет. Хорошим для альдов – плохим для нас.

Но сейчас выбирать не приходилось. Мы перебрались на ту сторону пропасти: я с бойцами и Дейруин с телохранителями. Брейгорн, на удивление, выжил; второго альда я не знал.

– Повтори ещё раз, – мы с Дейруином ехали бок о бок, так что альд говорил, практически не понижая голоса.

– Они создали не амулет стихий, – равнодушно повторил я. – Это амулет Тёмного. Люсьен открыл портал. Нужно закрыть. Амулет вытащить и уничтожить.

– И ты предлагаешь это сделать мне? – слегка удивился Аркуэнон.

Я внимательно посмотрел на наследника альдского престола. Высокий хвост давно растрепался, белые волосы обагрились свежей кровью – какая-то из ран не зарубцевалась – и чёрной, уже спёкшейся; точёные черты лица смазались из-за подбитого глаза и заплывшей скулы. Дейруин, впрочем, в седле держался ровно, только левая рука лежала на колене, словно альд не решался ею воспользоваться. Вывих? Перелом?

– А ты сможешь?

Дейруин придержал коня, глянул мимо меня.

– Портал закрыть – не смогу, – спокойно проговорил он, будто сверяясь с собой. – Но, возможно, он закроется сам, если уничтожить амулет. Вытащить я его, положим, сумею. Дальше что? Без оболочки удержать его не будет никакой возможности. Стонгардец, взрыв после обряда нам покажется детским чихом по сравнению с тем, что будет, если отпустить на свободу Тёмный амулет.

– А если выпить?

Аркуэнон удивился и впервые посмотрел мне в глаза.

– Мне?

– Никто другой не сумеет, – подтвердил я. – Здесь нет мага сильнее, чем ты. Позже мы найдём кристалл и заключим амулет в него. Потом уничтожим.

– Как у тебя всё просто, стонгардец, – невесело усмехнулся альд.

Я пожал плечами: мол, есть предложения получше?

– Это опасно, асса Дейруин, – хмурясь, встрял в наш разговор Брейгорн. Телохранитель впервые подал голос, и сказать по правде, меня это не радовало. – Стонгардец заманивает нас в ловушку. Кто знает, что ждёт впереди? Или что произойдёт, если всё пойдёт так, как он предлагает? Уж не затем ли он просит вас выпить амулет, чтобы убить вместе с ним? Две цели одним ударом…

Я выдержал взгляд Дейруина, стараясь ни мускулом не выдать напряжения. Проклятый телохранитель видел меня насквозь – что ж, свою работу он выполнял честно.

– Зачем нам Тёмный амулет? – продолжал Брейгорн. – Сила в нём велика, это верно, но вы уверены, асса, что нам следует и в самом деле везти его в Доминион? Хорошо было бы услышать мнение старших магов, но их нет…

– Тихо.

Я вслушался. Вниз по горной тропе чавкало и хрипело, рычало, поскуливало, шипело…

– На прорыв, – тут же сориентировался я, оборачиваясь к своим воинам. – Наша цель – в долине. Вперёд!..

Дейруин отдал короткие указания своим телохранителям, и мы сорвались с места в галоп. Вовремя – потому что уже на следующем повороте мы натолкнулись на тех, кто шёл нам навстречу.

Чужой конь заржал, отказываясь подчиняться дрогнувшей руке, я подстегнул, слыша за спиной, что у моих спутников возникли те же проблемы. Люди могли безрассудно лезть в самое пекло, животные оказались умнее и хотели ещё пожить.

Я ворвался в строй исчадий первым, и продвижение неизбежно замедлилось: среди извивавшихся, когтистых, мощных и ни на что не похожих уродливых тел то тут, то там скалились на меня не то человеческие, не то звериные морды – я не вглядывался, зато ощутил, как несколько крепких лап вцепились в моиноги, в круп коня, осаждая нас на полном ходу. Ждать, пока повалят да сожрут, не стал – выкрикнул одно из лучших своих заклинаний, разбрасывая мерзкие туши в стороны, к отвесным скалам, и хлестнул поводьями. Мои бойцы, отмахиваясь на ходу от жуткой нечисти, мчались за мной; за нашими спинами продвигался Дейруин с телохранителями.

Мелькнула и пропала мысль о том, что даром мы не разрушили каменные мосты в гильдию. Если эти полчища войдут внутрь, то вместе с мертвецами они расправятся с остатками живых в считанные минуты.

На смену панике пришла горячечная решимость: скорее, скорее! Если я доберусь… как только доберусь… некогда разыгрывать спектакли, некогда обманом убивать Аркуэнона! Тот, кто открыл врата в бездну, только разогревается – что будет, когда его полчища войдут в наши города и сёла? Кто, Великий Дух, способен им противостоять?!

Я не имел права на поражение. Не было во мне ни магических, ни обыкновенных сил – всё растратил там, в крепости. Почти до дна исчерпал поток колдовской энергии, да и у пояса, под рёбрами, влажно хлюпало – всё-таки крепко задели меня мертвецы… Зато в глубине души жила ничем непоколебимая, жёсткая уверенность в том, что я непременно дойду до цели. И сам Тёмный меня не остановит.

В долине и в самом деле собралась армия исчадий из бездны: зиял в земле чёрный, как пропасть, портал, в который, как в водопад, ссыпался с холмистых склонов свежий снег; оттуда вылетали и выпрыгивали по одному чудовища, каким место только в самых жутких кошмарах.

Люсьена я заметил не сразу. Отвлекли – набросились уродливой, извивающейся массой, вгрызлись в круп коня, вцепились в поножи, стаскивая с седла. За спиной я уже слышал лязг оружия: вверенный мне отряд воинов сражался не на жизнь – на смерть. Они знали, что умрут, и каждый стремился с собой забрать как можно больше. Хороших ребят дал мне Витольд!..

Стряхнув вцепившегося в меня монстра, отпрыгнул от падающего коня подальше: на несчастное животное набросились тотчас всей сворой – много вылезло из портала исчадий, снега не видно за копошащимися чёрными тушами! Двуручник в моих руках заработал с удвоенной силой: показалось, что у самого края портала мелькнул знакомый щегольский плащ с низким капюшоном.

Раскрыв клыкастую пасть, бросилось ко мне жуткое, непонятное; я отмахнулся наколдованным каменным вихрем, отправляя монстра обратно в портал. Оттуда тотчас вылетел новый, но я уже не глядел. Ещё несколько рывков – и окажусь возле брутта! Где же Дейруин? Обещал, альдское отродье, помочь! Или думает, что один только Стонгард пострадает от полчищ из бездны? Граница Доминиона не так уж далеко – Аркуэнон, ублюдок, где же ты?!

Словно в ответ на мои мысли полыхнуло над головой ярко-оранжевым, и жидкое пламя пролилось на несчётные полчища, собравшиеся в долине. Всю силу, вероятно, вложил Дейруин в это внушительное действо: половина исчадий вспыхнула колдовским огнём, и в ущелье волной пронёсся утробный звериный вой.

– Какой молодец, – зазвучал как будто знакомый голос. – Ты меня всегда радовал, мальчик. Что же никак не берёшь шестой круг? Боишься?

Я разрубил прыгнувшего сверху монстра и мельком обернулся: кажется, кто-то из моих ещё держался на ногах, а вот Дейруин с телохранителями обнаружились у самой горной тропы: вглубь долины даже не сунулись. Поверхностным оказалось твоё благородство, наследник альдского престола!

– Ты пригодишься мне, – задумчиво решил кто-то устами Люсьена. – Живи. Только отойди в сторону, будущий эйохан. Мешаешь.

Брутт вскинул руку, и за спиной, на грани слуха, среди рычащей армии Тёмного я услышал крики. Отмахнувшись от нескольких исчадий слабым воздушным потоком, глянул назад и фигур альдов уже не заметил. Убил?.. Тотчас жуткое бросилось мне на спину; заскрипели острые клыки по шлему. Я наклонился, стряхнув с себя монстра, пригвоздил клинком к залитой кровью земле, тронул искорёженный металл, впившийся в висок, и с трудом стянул с себя уже бесполезную защиту. Вдохнул холодный воздух, не чувствуя ни облегчения, ни свежести, и отшвырнул колдовским ветром подступивших слишком близко тварей.

Пользуясь тем, что враг отвлёкся на нелюдей, мои воины тем временем прорубили себя дорогу поближе к жуткому порталу, а я, собравшись с силами, рывком преодолел последнее расстояние, отделявшее меня от брутта.

Даже меч занёс.

– Какой дивный материал, – как будто удивился Враг, не отрывая жутких глаз от моего лица. – Зачем пришёл? Убить всё равно не сможешь. Ты же всё понял, человек. Изгнать меня можно, лишь уничтожив амулет. Уничтожить амулет – лишь убив друга. О, как мне нравится эта ваша свобода, подаренная Духом! Я бы сказал, вы прокляты ею. Тяжесть выбора, когда так легко ошибиться…

Я дёрнулся всем телом, но опустить рук с занесённым мечом так и не смог. Чёрная магия, ненавистные тёмные искусства, лишающие человека воли, свободы, жизни… Люсьен, брат, что же ты натворил?!

– Бедный мальчик так самозабвенно боролся с контролем Сандры, что не заметил, как впустил в душу меня, – сказал Враг. Лицо брутта посерело, покрылось трещинами, рот запёкся, как рваная чёрная рана. Жутким огнём полыхали ввалившиеся, нечеловеческие глаза, и сердце моё обливалось кровью, когда я видел изувеченное тело молодого колдуна. – Надо отдать ему должное, он это понял. Даже пить поначалу перестал. Снова этот упоительный выбор! Или Сандра – или я… Так или иначе, он достался бы мне. Жалкие потуги освободиться…

Я рванулся снова, и снова без толку: Люсьен, помнится, держал меня крепко, но безболезненно, но этот… этот выжимал из меня всю жизнь. По капле, выворачивая наружу жилы, сосуды, нутро…

В какой-то момент я закричал, тотчас захлёбываясь собственным криком. Из горла вырывался лишь хриплый, рваный стон, а из головы исчезла всякая мысль, кроме одной: кончилось бы поскорее! Затем исчезла и она тоже.

– Вот так мы и развлекалась с ним – по очереди, – глухо продолжил Тёмный, вперяясь в меня немигающим взглядом мёртвых глаз. – Но мальчик держался. Он оказался умнее, чем я думал. Знал, что приду. Ждал меня. Что-то соображал. Просчитал, что получится при искажении всего одного элемента – сердца воды. Догадался, для чего мне Тёмный амулет. Без него я мог лишь время от времени контролировать его мысли, поступки… и не только его – всех, кто мне верен здесь, в Мире. С амулетом я обретаю плоть, а с нею – долгую жизнь и безграничную власть над вами… Глупый мальчик! Он сопротивлялся. Какой в этом смысл, человек? Ведь всё равно проиграл.

Я лихорадочно соображал. Если бы сейчас, хоть на миг, у меня появились силы! Да, Люсьен всё понял – но так и не поделился мыслями ни со мной, ни с Деметрой. Почему? Почему?!

«Знал, что приду».

Так или иначе… и если Тёмный овладеет не им, а тем, кто не имеет никакой воли к сопротивлению… или же, напротив, магом седьмого круга, посильнее самого Люсьена…

Без оболочки артефакт умирает с носителем!..

Словно плеснули на меня ледяной водой. Ты знал, брат! Ничего не мог с собой поделать – но знал, готовился, готовил… не себя – меня! Меня!..

«Между ними есть внутренняя связь. Скорее всего, эмоциональная – они сильнее всего»…

Взревев, я обрушил меч на Врага, чувствуя, как рвутся жилы из-за дикого усилия, как выбивается из-за зубов кровь, как шумит в тяжёлой голове…

Люсьен отбил удар, не глядя. Судя по всему, забавлялся, не прибегая к магии, – два кинжала вылетели из ножен, заплясали в умелых руках. Двуручник давал бы мне преимущество в обычном поединке – но не сейчас. Ослабевший от потери крови и мучительной пытки, я двигался куда медленнее, чем раньше – и тот, кто пользовался опытом и умениями Люсьена, поворачивал бой так, как ему было удобно. Поднырнуть под мой замах, впиться изогнутым клинком в бок, тут же перекатиться в сторону. Я чувствовал себя медведем, отбивавшимся от разъярённого улья.

Казалось, вся долина примолкла, наблюдая за нашим внезапным поединком. В стороне я всё ещё слышал лязг оружия – мои бойцы по-прежнему сражались, из последних сил держась на ногах. Пожалуй, это осознание придавало сил: уж если они стеной стоят против исчадий из бездны, то и мне стыдно падать.

Но такая полезная в этот миг гордость не спасла от поражения: Врагу надоела игра. Короткое движение кистью бросило плотную волну мне в грудь, я невольно раскрылся для удара, и Люсьен не замедлил его нанести.

Оба кинжала ушли между пластинами доспеха по рукоять; я коротко выдохнул и упал на колени.

– Знаешь, почему не убиваю? – шипяще поинтересовался Враг. – Из тебя тоже получится хороший раб.

Худшей судьбы я и вообразить не мог. Но ни о чём другом подумать тоже не успел: кроваво-красное небо полыхнуло зелёной вспышкой, и земля под ногами дрогнула. В спину ударила колдовская волна, едва не повалив меня вперёд, и даже Тёмный пошатнулся, на какой-то миг потеряв равновесие. Из приоткрытого рта, выбитые зелёной волной, вырвались струйки чёрного дыма.

За моей спиной тем временем творилось нечто невообразимое – рёв, шипение, влажные хлюпающие звуки – но я не оглядывался. Руки всё ещё крепко сжимали двуручник, и я уже не медлил. Оттолкнувшись от земли, я с коротким хрипом вонзил клинок в открывшегося Врага.

Рёв, пронёсшийся над долиной, казалось, достиг небес. Я закричал вместе с Тёмным: боль Люсьена передалась мне. И ещё глубже, пронзая брутта насквозь, я загнал клинок.

«Произведение искусства, а не оружие! От такого и умереть не стыдно…» – зазвучал в голове восхищённый голос. Ещё живой, ещё весёлый…

Вырвались из распахнутого рта клубы чёрного дыма, устремились в самое сердце ещё открытого портала. Смрадное и удушающее всё не заканчивалось, исторгаясь из сломанного тела болезненными толчками, и даже в нём мне чудился чудовищный рёв – в тот миг, когда устремились остатки Тёмного амулета во вспыхнувшую воронку, а вместе с ней закружились мёртвые тела исчадий – ни одного живого, кто же их так?! – и взметнувшийся в воздух кровавый снег.

Словно в бушующую воронку, затягивались в закрывающийся портал камни, лёд, обломки оружия… Горела долина ярко-зелёным огнём, вновь и вновь содрогаясь от колдовских ударов. Кем бы ни был таинственный маг, своим искусством он владел в совершенстве: не раз и не два зло разгорались красные уголья умирающего портала, и вновь и вновь накрывала его плотная зелёная пелена. Чёрный дым втянулся внутрь почти весь, подгоняемый беспощадными магическими толчками, и портал закрывался с яростным стоном, как гигантский раненый зверь.

Я не смотрел по сторонам. В тот самый миг, как я пронзил брутта насквозь, серая, нечеловеческая кожа словно осыпалась с молодого лица, вновь являя до боли знакомые рублёные черты, а в жутких глазах погас мертвенный огонь, возвращая им живой, хотя и стремительно угасающий свет.

А затем я почувствовал, как нас с молодым колдуном затягивает в чёрную воронку. Я понимал: стоит мне разжать пальцы, и Люсьен окажется в самом центре портала. И тогда тот закроется, навсегда заключив в жадные злые объятия душу и тело моего брата…

Отпустив застрявший в теле брутта двуручник, я обхватил Люсьена за плечи, оттаскивая его подальше от зияющей в земле дыры. Далеко я уползти не мог: к тому моменту ослабшие ноги почти не держали. Да и затягивало внутрь уже нас обоих…

– Держись! Держись, стонгардец!

Меня ухватили за локоть; я почувствовал, как крепкие руки с трудом оттаскивают нас с Люсьеном – всё дальше, дальше от чёрного портала…

А затем небо полыхнуло зелёным ещё раз, и портал захлопнулся с яростным стоном, полным ненависти и нечеловеческой, чудовищной злобы.

И стало очень тихо.

Тащивший меня за локти оказался Дейруином – альд, пожалуй, едва не надорвался, когда совершал свой подвиг. Он тотчас откатился на безопасное расстояние, оставив нас с Люсьеном одних, и больше я ничего не видел. Только бесконечно уставшее лицо молодого брутта, на котором приоткрылись наконец чёрные, как ночь, глаза. Блуждающий взгляд безошибочно остановился на мне, и губы сложились в слабую усмешку.

– Прости, – торопливо выдохнул я, давясь обжигающим воздухом. – Я…

Люсьен слабо улыбнулся. Выдавил хрипло, через силу, глотая пошедшую горлом кровь:

– Я… горжусь тобой… варвар.

И не сказал ничего больше.

      Я жадно вглядывался в непривычно счастливое лицо. Благодарный и спокойный взгляд застыл, устремившись в стремительно светлеющее небо. Видел ли меня ещё Люсьен? Понимал ли, что именно я… тот, кому он по-своему верил… убил его?

Стрелой вонзилась внезапная догадка. Великий Дух! Люсьен, брат, ведь ты готовил меня к этому! Готовил нас обоих. Ты бы никогда не убил меня – даже под властью Тёмного. И если и подпустил бы к себе кого, так только меня. Чтобы я – именно я… чтобы от моей руки…

Ты облегчал мне задачу как мог – выговорился у вечернего костра, врал про то, что мог исцелить Олана… Про девушку из таверны, выходит, тоже врал? Недостаточно, видит Дух, недостаточно ты оболгал себя в моих глазах! Потому что я так и не сумел тебя возненавидеть. Что там – я никогда не отпускал мысли, что мы по-прежнему останемся друзьями, что бы ни случилось…

Бесконечно уставшим было молодое лицо. Я его уже не видел – прижал к плечу, баюкая, как сына. Хотелось выть и проклинать, ругаться и ненавидеть. Люсьен, подлая твоя бруттская душа, неужели ты не придумал ничего лучше? Почему не рассказал Деметре? Не предупредил меня? Тщеславие ли тебя ослепило – обладать Тёмным амулетом – или уже тогда ты не владел собой? Когда же ты понял, что уже слишком поздно? Гордый глупец! Как, как предлагаешь дальше жить, зная, что на моих руках твоя кровь?!

Что ж, я не отдал им тебя, брат! Так, как ты хотел. Прости, но и не уберёг тоже…

…Я не знаю, сколько времени прошло – мгновение или час – но чужие голоса впились в мысли осколками битого стекла, полоснули бритвой по свежей ране. Я не хотел их слушать, но слышал против воли, и сознание возвращалось в беспощадный мир живых нехотя, толчками.

– …значит, седьмой круг. Я сразу понял, когда увидел… Ты уничтожила всех в долине? В крепости… и в крепости тоже? Колоссальный расход энергии… Я… не спрашиваю, отчего ты никогда не говорила. Понимаю.

Ответом Дейруину служило молчание. По-прежнему прижимая к себе потяжелевшего брутта, я чуть провернул голову. Альд стоял недалеко: я видел сапоги, утопающие в чёрном пепле выжженной долины, и только сейчас понял, что и сам сижу, покрытый липкой сажей.

Я чуть приподнял Люсьена за плечи, не позволяя ему коснуться изуродованной земли. Помню, брат. Ты ненавидел грязь.

– Я открою портал, – безжизненно произнёс незнакомый голос. – Уходи сейчас. Немедленно.

– Оставив своих?

– Я устала, Арк. И у меня нет амулета стихий, чтобы пропустить через портал целую армию. Я переброшу тебя одного. Всё.

Поддерживая брутта на весу, я оглянулся и вздрогнул. Деметра стояла, безвольно опустив руки, и серая кожа ничем не отличалась от альдской. Поседели русые волосы, заострилось безжизненное лицо, на котором мертвенным зелёным светом горели жуткие глаза.

– Брейгорн…

– Нет.

– Деметра, – вновь попытался Дейруин, не решаясь ни коснуться, ни приблизиться к невесте.

На какую-то долю мгновения мне стало его жаль: избитый, с залитым кровью лицом, потерявший всю армию, поверженный и раздавленный – как бы его встретили на родине? Потери наших войск оказались значительными, но альды, как я сам видел, были разбиты наголову. Те, кто выжил, разделят ненавистную судьбу пленников: Витольд найдёт, как всё повернуть нам на пользу. Пожалуй, это и станет одним из немногих наших преимуществ в бесславной битве.

Да; люди стали свидетелями альдского вероломства. Возможно, удастся нам предотвратить братские распри между Стонгардом и Сикирией перед общей военной угрозой. Но перевеса в грядущей и неизбежной войне у нас не появилось тоже: с таким трудом и такой ценой добытые сердца стихий развеялись вместе с Тёмным амулетом. И достать новые окажется ох как непросто…

Дейруин же возвращался не просто с пустыми руками – он возвращался один, как трус, не оправдав оказанное ему доверие. Впрочем, не в первый раз Аркуэнону выворачиваться из скользких ситуаций: жалость к серокожему пропала бесследно. Когда-то Деметра говорила, что не причинит вреда своему жениху, и утверждала, что и он, что бы ни случилось, не тронет её. Что ж, меня с альдом не связывали столь нежные отношения – но он сковал мне руки, не позволив нам с Люсьеном упасть в портал. Воистину, бывают случаи, когда ты обязан кому-то жизнью, и ненавидишь его за это всей душой.

Прости, Витольд. Не могу я выполнить твой последний приказ…

– Ты теперь свободен, Арк, – не слушая, проронила Деметра. – Я возвращаю тебе слово, а ты верни мне моё.

Дейруин протянул и тут же опустил руку. Безвольно кивнул.

– Я не стану вредить тебе, – глухо проговорил он. – Никогда. Я… всегда уважал и ценил тебя…

– Но не любил. Да, Арк. Я тоже. Прощай.

Я провернулся, плечом закрывая Люсьена от взметнувшегося в воздух пепла, когда воздух рядом с Деметрой замерцал, отбрасывая зелёные блики на выжженную долину. Страшную силу хранят в себе маги седьмого круга! И, видимо, госпожа Иннара знала, чего стоит подобная мощь, если до сих пор ни разу не воспользовалась ею.

Дейруин коротко обернулся перед тем, как шагнуть в портал. Он не заметил, как далеко, почти у горной тропы, за ним наблюдает верный телохранитель. Я видел, как Брейгорн вздрогнул всем телом, подавшись следом за хозяином, но тут же бессильно опустился обратно в пепел – в тот самый миг, когда в долину влетел одинокий всадник. На удивление живучей оказалась прекрасная Эллаэнис! Где только пряталась всё это время? Полный горести, отчаяния и ярости вскрик услышал, пожалуй, один только я. Девушка спрыгнула из седла, пробежала несколько шагов и, споткнувшись о невидимый среди пепла камень, упала на колени рядом с Брейгорном.

А затем со стороны горной тропы раздались голоса и цокот копыт, и я отвернулся. Тело молодого брутта уже совсем заледенело: серое небо закрыли тяжёлые тучи, и нас уже касались первые хлопья пушистого, невесомого снега. Они ложились на мёртвое лицо, оседали в смоляных прядях, укрывали щегольский сикирийский плащ.

В тот миг я понял, что не хочу больше крепкой дружбы и верных друзей. Видит Дух, хватило. Тропы с боевыми товарищами из легиона давно разошлись: кто-то погиб в бою, кто-то осел на окраинах Империи, а некоторые изменились настолько, что я перестал их узнавать. Вот, пожалуй, как Витольд, с которым пришлось заново строить отношения: что из этого получится, один Дух знает. Кто ещё? Ах, да. Этого, которого держу в руках, я убил сам.

– Сибранд…

Я вскинул голову и тут же вздрогнул, подаваясь навстречу колдунье. Сердце сжалось от боли: госпожа Иннара сейчас почти не отличалась от Люсьена. Та же серая кожа, те же синие губы. Синяк на скуле – видимо, подарок из обсерватории. Рассечённый лоб – яркая кровавая полоса на белом лице. Чуть заплывший из-за подбитой скулы глаз.

Деметра опустилась со мной рядом, прислонилась виском к плечу. Переложила голову Люсьена себе на колени, бездумно отводя смоляные пряди с открытого лица. Провела ладонью, закрывая мёртвые глаза, смахнула осевшие на ресницах снежинки.

Рука моя наконец освободилась, и я жадно ухватился за узкие плечи бруттской колдуньи, только теперь с облегчением понимая: жива! Исчез жуткий колдовской свет из ореховых глаз, разгоралась теплом розовеющая кожа. Жива!..

Целительным бальзамом влилась в меня эта мысль. Мир пошатнулся, но не рухнул. Деметра жива! Значит… значит, и я – тоже.

Кажется, затем я судорожно целовал спутанные седые пряди, гладил дрожащей ладонью избитое, распухшее лицо, и всё хватался то за неё, то за уже совсем ледяного брутта…

…Витольд говорил, нас потом так и нашли – втроём, полузасыпанных снегом, и почти бездыханных. Люсьена схоронили по стонгардскому обычаю, чуть поодаль от братской могилы, за что я был легату благодарен: так я сумел его найти позже. Нас с Деметрой, по словам бывшего соратника, едва отцепили друг от друга: оба едва не заледенели до смерти. Я изошёл кровью, колдунья растеряла запас не только магических, но и жизненных сил, борясь с самим Тёмным. Без её помощи – разве сумел бы я нанести свой удар? Разве закрылся бы проклятый портал?

Чудом казалось то, что госпожа Иннара всё же успела в долину к началу поединка: позже Грег рассказал, что колдунья пришла в себя едва ли не тотчас, как я покинул главную башню. Задержали мертвецы: Деметра усыпила всех прежде, чем оставить гильдию, чем очень помогла оставшимся в живых.

К сожалению, я очнулся раньше, чем госпожа Иннара, так что держать ответ перед Витольдом пришлось всё-таки мне. Легат, конечно, не обрадовался вести о том, что Дейруин ушёл. Я покривил душой, слегка изменив формулировку ответа – так, чтобы светлейший не понял, кто именно открыл портал для беглеца. Витольд, впрочем, ругался только для порядка: сам понимал, что сработать лучше в тех условиях не получилось бы ни у него, ни у лучших бойцов легиона.

– Ладно, – закончив выговор, подвёл черту легат. – Ещё посмотрим, кто кого. Уходя, Дейруин оставил нам два подарка. Завернём и доставим в лучшем виде…

В ответ на мой непонимающий взгляд бывший соратник усмехнулся.

– Брейгорн и Эллаэнис. Знакомы имена?

Я повёл перебинтованным плечом, ощущая, как предостерегающе стрельнуло в боку: лекари трудились над моими ранами не один день, но шевелиться по-прежнему не хотелось.

– Мало у нас других пленников? – глухо поинтересовался я.

Витольд, сидевший у моей постели, встал и махнул рукой.

– Чуть больше сообразительности бы тебе, иммун! Поверь моему опыту: нет врага страшнее, чем отверженная женщина! И нет ей помощника лучшего, чем преданный друг!

Заметив мой полный сомнений взгляд, легат снова сел и прищурился.

– А ты не расслабляйся, – заговорил бывший соратник, и сердце у меня снова упало. – Раз живой, то ещё послужишь легиону. Слушай…

Я резко сел, тотчас скривившись от боли, но в перевязь легату вцепился крепко. Витольд от неожиданности даже отстраниться не успел – подался вперёд, как только я притянул его к себе и выдохнул рваные слова едва ли не с ненавистью:

– Пусти… меня… домой!..

В ответ легат лишь рассмеялся, с трудом вывернувшись из мёртвой хватки. Поправил надорванную перевязь, встал, предусмотрительно шагнув назад. Мерзавец, да я тебя и там достану!

– Ты же не дослушал! – почти весело фыркнул Витольд, на миг напомнив себя прежнего, того, кому я когда-то доверял. – Поверь, тебе понравится!

И снова расхохотался, глядя в моё       перекошенное от ярости лицо.

…Весна в этом году пришла ранняя, с непривычно ярким солнцем, бурлящими потоками талого снега, опасно хрупким льдом у пробуждавшейся реки, изобилием дичи и оголодавших хищников в лесах. Ещё немного – выглянет из-под белого настила первая зелень, распустятся пышные бутоны рацаэнны, и наполнится округ славного города Ло-Хельма жизнью и радостными голосами уставшей за зиму ребятни.

Я встречал новый рассвет в горах, где мои разведчики наткнулись на целый выводок крылатых ящеров. Большинство оказались ещё детёнышами – толком и летать не научились – зато охраняли потомство матёрые родители, явно промышлявшие в наших краях не первый десяток лет.

– Семеро, – выдохнул Дагборн, выглядывая у меня из-за спины. – Неплохой улов. А вот и старшее поколение…

«Старшее поколение» тем временем нас учуяло: с рёвом и криками закружились в воздухе, охраняя вход в пещеру с детёнышами.

– Я пригну их к земле, – одними губами вытолкнул я, и помощник мгновенно умолк, – вы вяжите.

– Поближе к плато, – шёпотом попросил Дагборн, делая знак охотникам.

Я ушёл извилистой тропой по склону, соскользнул по верёвке вниз, едва не ухнув от спешки в ущелье, и короткими перебежками пробрался к стоянке. Присматривавшие за нашими ящерами бойцы молча расступились, позволяя мне вскочить в седло одного из них.

– Ну, Эйр, – потрепал я верного напарника по чешуйчатой шее, – не подведи.

Ящер шумно выдохнул, встряхнул уродливой мордой, расправляя кожистые крылья, и сделал первый взмах. Земля привычно качнулась, затем стремительно отдалилась; ветер засвистел в ушах, бросил крохотные снежинки в лицо.

Я управлял ящером свободно: полёт после первых лет удивления и восторга больше не казался чем-то удивительным, превратившись в обыденность. Это была моя работа – обеспечить легион Объединённой Империи крылатыми скакунами – и я истово выполнял свой долг: от самого Великого Императора грамоту получил! Чудно, на самом деле: до того я лил кровь на двух войнах, участвовал в унтерхолдском сражении – видит Дух, не в последних рядах – но не выслужил, кроме бесполезного звания, ничего. А тут – хищных зверушек приручаю… чем гордиться?

Император Давен и легаты легиона считали, видимо, иначе. Так всегда получается: дело, которые по праву мог бы назвать своей заслугой, умирает непризнанным и незаметным, а прославляют лишь самое незначительное, чем и похвастать-то стыдно.

Впрочем, славы я никогда не искал. В мои года – тем более неинтересно. Жизнь меня в принципе не баловала: оглядываясь назад, с трудом вспоминаю времена, когда мог бы назвать себя безоговорочно счастливым и беспечным. Верно, лишь тот одинокий год, когда я повстречал Орлу, и весь мир, казалось, состоял из одной нашей любви.

Я прожил сорок одну зиму и вырастил троих сыновей. Спокойнее жить я не стал: сердце разрывалось в груди каждый раз, когда я думал о старших, кололо смутной тревогой за среднего, и отзывалось недоверием и хрупкой надеждой на младшего. Назар и Никанор отправились на службу в легион в свои шестнадцать зим, и первые пять лет их обучения и походов спокойно я не спал. В конце концов не выдержал и написал Витольду, впервые обратившись с личной просьбой к легату: пусть вернёт мне сыновей! Бывший сослуживец откликнулся, переведя моих бойцов на службу в северную крепость: место опаснейшее, но зато – рядом. На крылатых ящерах так и вовсе – полдня пути.

При встрече Витольд, конечно, зубоскалил как мог:

– Герой войны! Иммун легиона! Грамота от Императора! Сибранд Белый Орёл! Твои односельчане ничего не перепутали? Не орёл ты, а наседка! Ха-ха, гордый отец! Всех к себе под крыло, как квочка…

Я не обижался: что мне чужие насмешки? Старшие сыновья по-прежнему могли в любой момент погибнуть в участившихся стычках с альдами, но я спал спокойнее, зная, что они рядом. Вскочу в седло – и повидаюсь. И отцовское сердце забьётся увереннее.

Хватит того, что мой средний сын, как и пророчествовал покойный Люсьен, подался в маги! Я виделся с Илианом реже, чем со старшими, и каждый раз жадно вглядывался в светлые глаза, страшась там обнаружить мрачный огонь, который когда-то плескался в его первом учителе. Хвала Духу, не находил, но от суеверного страха избавиться всё равно не мог. Тяжёлый мне выпал жребий: разрываться между сыновьями, не находя себе ни минуты покоя…

Эйр качнул крылом, закричал, издалека чуя собратьев, и я поднял правую руку, перехватывая удила левой. Ещё ближе, ещё…

Мы стрелой врезались между разъярёнными ящерами – рискованный манёвр, те могли нас зацепить острыми когтями – и взвились ввысь, уводя их за собой. Я сбросил им на крылья несколько болезненных, но безвредных разрядов, чтобы раздразнить и увести подальше от гнезда – и только когда мы оказались над плато, резко развернул Эйра в полёте, сбрасывая на преследователей плотную волну воздушного потока.

Родная стихия повиновалась легко: их прибило к земле, а я дожал сверху, не позволяя ящерам вырваться. Внизу к ним уже бежали с сетями сидевшие в засаде охотники – я помог, стрельнув колдовским ударом по оскаленным мордам. Ящеры дёрнулись раз или два, но с их размером мозга сопротивляться магии разума не сумели, так что к моменту, когда охотники добрались к жертвам, оба впали в полудрёму, лишь изредка вздрагивая мощными крыльями.

Я спустился тоже. Пока остальные вязали да грузили в клетки драгоценную добычу, мы с Дагборном наведались в пещеру: детёныши ящеров – настоящее сокровище. Как только примут пищу из человеческих рук, да обживутся годик-другой, станут покладистыми, как объезженные скакуны. Моё дело – воспитать, облетать, подобрать толковых всадников и обучить их полёту. Крылатые отряды переходили затем под твёрдую руку Витольда, который своей рисковой идеей загладил вину за не слишком удачную унтерхолдскую кампанию. Ну а воплощать рисковую идею пришлось, конечно же, мне.

– Дальше сами справимся, – утирая пот, пообещал Дагборн, как только мы погрузили в клетку последнего детёныша.

Я оглядел обоз, ещё раз проверил прутья и путы, молча кивнул сам себе. Пойманных ящеров разъединяли редко – те действовали особенно слаженно, когда летать доводилось бок о бок с собратьями. Удачной получилась вылазка!

На всякий случай накрыл хищников ещё одной колдовской волной – чтоб не проснулись раньше времени. Растирая виски, отошёл к Эйру, не с первой попытки взобрался в седло. Всё же не маг я, не маг: истощался быстро. Третий круг – это всё, на что я оказался способен. Да, по правде, и его бы не взял, если бы не помощь госпожи Иннары…

– Увидимся, – кивнул Дагборну, наматывая поводья на кулак.

Помощник отступил назад, чтобы не задели его размашистые крылья. Охотники уважительно склонились, провожая меня так, как положено по уставу, и уже с высоты я видел, как медленно трогается длинный обоз. Оставлял их на Дагборна со спокойной душой: этот своё дело знает.

Лететь мне пришлось ночью: охота затянулась. Зато появилось время побыть наедине с собой, не отвлекаясь ни на завораживающие картины под кожистыми крыльями, ни на обманчивое небо. В темноте я доверял Эйру – за несколько лет всё же привыкли друг к другу и научились слаженно работать вместе. Почи как с Ветром.

Витольд не соврал: мне действительно понравилось последнее назначение. Обеспечить легион Империи крылатыми отрядами накануне войны – верное дело. Даже альды, впервые повстречавшись с нашими наездниками, надолго притихли, обдумывая дальнейшие шаги. Под предводительством эйохана Дейруина наверняка сочинят достойный ответ, ну а наша задача проста – укрепить имеющееся и подготовить новое.

Тем более что в самом Стонгарде, как и накаркал Витольд, тоже стало неспокойно: отбросы Братства Ночи в отдалённых городах и сёлах время от времени поднимали короткие и яростные вспышки среди народа, разбрасывая зёрна братской ненависти. «Стонгард для стонгардцев!», «слава Стонгарду!», «Стонгард превыше всего!» и прочие топорные лозунги для простолюдинов звучали то тут, то там, распыляя силы Империи как на внешнего, так и на внутреннего врага.

Граница с серокожими тоже стала напряжённой: её укрепляли форпостами, вооружёнными отрядами и боевыми магами, серьёзно переменив для этого политику Империи. Если раньше колдовство не только не поощрялось – за него неудачливый маг вполне мог скоротать жизнь на плахе – то теперь, посредством хлопот госпожи Иннары, гильдии снабжались из имперской казны, готовя боевых магов и лекарей для легиона. Как там говорил отец Кристофер? Главное – как использовать! Тем более что госпожа Деметра Иннара, Сильнейшая стонгардского отделения, лично следила за теми, кто проходил испытания пятого круга.

Знак Тёмного накладывался на таких магов в ходе обряда; то, что такие колдуны становятся особенно подверженными влиянию Врага, мы уже имели несчастье наблюдать лично. Выход подсказал, как ни странно, отец Кристофер, в один из своих приездов в Ло-Хельм. Случилось так, что я поделился с ним переживаниями, и опытный духовник сразу увидел решение.

Деметра окрестила его «жало в плоть»: магу большой силы накладывалась печать болезни или телесной слабости: это спасало дух человека.

– Гордость не ослепит страждующего, – пояснил Кристофер, предлагая своё решение, – и Тёмный не возьмёт над ним верх.

Желающих взять пятый круг поубавилось: не всякий заплатил бы такую цену. Зато колдунов четвёртого круга гильдии Оша и Унтерхолда воспитывали быстро, как в легионе, готовя будущих боевых магов к трудной стезе служения народу.

Проблем оставалось много: строительство новых пограничных крепостей, наведение порядка в столице и провинциях, объединение и без того братских, но отчего-то отдалившихся народов…

Но моя задача малая. Создавать крылатые отряды да следить, чтоб никто из альдов не пробрался через восточную границу незамеченным. Великий Дух свидетель – у меня не проберутся.

– Вниз, друг, – потрепал я Эйра по жёсткой шее.

Ящер рыкнул, снижаясь, и перед глазами возник застывший в предрассветной дрёме прекрасный Ло-Хельм. Не северная деревушка на отшибе Мира – почти пограничный форпост! С двумя деревянными вышками – с востока и запада – освещёнными сигнальными кострами; длинным утеплённым бараком для отряда вверенных мне легионеров; огромным, размером почти с остальной город, загоном для крылатых ящеров, с крепким забором и ночными факелами для таких поздних наездников, как я; несколькими улицами, оживлёнными в светлое время суток, и дорогими сердцу домами на окраине. Именно таким я видел Ло-Хельм, когда носил в себе сердце воздуха – вот только не ожидал, что руку к этому приложу я сам.

Я снизился, почти пикируя в сторону загона: Эйр отдыхал с собратьями. Ко мне подбежал постовой, принял кожаные удила.

– Всё спокойно? – поинтересовался я, бегло оглядывая длинные ряды бараков и загонов.

– Так точно! – откликнулся тот, вытягиваясь по струнке. С удилами в руке получалось не очень-то ловко, так что мучить парня дальнейшими расспросами я не стал.

– Отдохни, – посоветовал я Эйру, почесав его под внушительной челюстью.

Ящеру понравилось; он заурчал, зашипел, встряхивая клыкастой мордой, и с явной неохотой направился в загон. Я расправил имперский плащ с алой полосой, подвёрнутый для полёта, миновал постовых у ворот – те почтительно склонили головы перед иммуном – неспешно вышел на главную улицу и побрёл, разминая затёкшие ноги, хорошо знакомой дорогой. Ло-Хельм уже просыпался: пыхтела труба в харчевне у Хаттона, горел свет в окнах у Шера и Торка, а у Фрола уже тяжело гудели кузнечные меха.

– Срочный заказ, – поприветствовал он, как только я поравнялся со входом. – Думал помощников с утра дождаться – да вот плюнул и сам…

Я остановился, чтобы понаблюдать за работой друга: дела у Фрола, как и остальных ло-хельмцев, пошли в гору. Ещё бы: постоянный отряд легиона, отведенный мне для ловли и воспитания ящеров, частые визиты бойцов из северной башни, торговые караваны, зачастившие в новый городок – Ло-Хельм наконец нанесли на карту – все эти перемены разбудили сонный народ родной деревушки. Понадобились новые руки, появились новые лица, выросли новые дома.

С обязанностями старосты без помощи Фрола я теперь ни за что бы не справился. Лишить меня должности и передать бразды правления кому-то ещё верные горожане отказались наотрез, но, положа руку на сердце, я взвалил все дела на плечи друга, являясь лишь на общие собрания, раздавая ценные советы и участвуя в судьбе Ло-Хельма настолько, насколько позволяла собственная суматошная жизнь.

– Пойду, – чувствуя, как жар кузницы заставляет всё чаще опускать уставшие веки, попрощался я.

Фрол только кивнул в ответ, не отрываясь от работы: друг, как и я, слов попусту не тратил. Может, зайдёт вечером, если появится минута – он в моём доме всегда желанный гость.

У окраины я остановился, окидывая открывшийся с пригорка вид беглым взглядом. За моим домом выросло ещё два: Назар и Никанор твёрдо решили не оставлять старого отца одного. Оба женились в прошлом году – весёлой выдалась минувшая весна. А уж невестки у меня – всему Ло-Хельму на зависть! И, конечно, пересудов с такими дочерями не оберёшься. Если случится мне пройтись знакомыми улицами, то непременно услышу горестно-ехидное:

– Лия-то ваша, почтенный Сибранд – ну словно картинка! Сегодня к Торку в лавку зашла – заезжие легионеры едва шеи не свернули… Уж вы бы намекнули… Негоже замужней женщине в праздничных уборах ходить… да в отсутствие мужа, доблестно стерегущего северную крепость от нелюдей…

Я слушал молча. Возразишь – сожрут с потрохами: уж я наш народ знаю. Нрава же более кроткого, чем у Лии, я среди наших девиц не встречал – добрая жена досталась Никанору! Стонгардских кровей, из честной рантанской семьи, местного духовника дочь, воспитана в вере и благочестии… Разве то, что красивая, такой уж тяжкий грех? А шеи заезжим легионерам я и сам сверну, чтобы на чужих жён не заглядывались.

Со второй невесткой повезло меньше: Дария оказалась острой на язык и бойкого нрава. Смуглая, юркая, с шальными глазами-ягодами, она за год жизни в Ло-Хельме так и не переняла наш говор, предпочитая родной сикирийский диалект. Полностью её только я понимал, остальные догадывались о смысле, исходя из говорящей мимики и выразительных жестов. С ней уже давно никто не связывался: отпор младшая невестка давала так, что второй раз обидчик и глянуть на неё не решался.

Поначалу я от такой шельмоватой родни пришёл в тихий ужас, но ради счастья сына смолчал. Назар, впрочем, моё молчание расценил правильно, потому что как-то заговорил со мной, будто извиняясь:

– Дария – она хорошая…

Никанор неопределённо пожимал плечами, вроде как соглашаясь с братом. Первенец мне рассказал, что с будущей родственницей познакомились, когда служили в Оше: бойкая девица продавала сладости на местном рынке.

– У Назара не было шансов, – добавлял Никанор, вспоминая первую встречу.

Дария тотчас положила глаз на рослого и ладного легионера, и ещё до конца службы случилось так, что оба повенчались в храме Великого Духа.

– Братишка даже понять ничего не успел, – со вздохом завершал печальный рассказ Никанор. – Ты же его знаешь: наивный, всё на веру принимает. Но у неё такая родня, отец… я бы от них тоже сбежал хоть на край света. Да и в конце концов, Назар её любит…

Молодые невестки остались теперь на моё попечение: первенцы служили в северной крепости, почти не появляясь дома. И, надо признать, за это время я крепко привязался к дочерям – особенно, на удивление, к прямой, открытой и по-своему внимательной Дарии.

– Чой-то, тато, у вас неубрано так, – без обиняков заявляла мне младшая невестка, появляясь на пороге. – Дайте я вам уберусь, что ли, а то от людей стыдно.

И действительно споро заметала, чистила, готовила, не дожидаясь ни согласия, ни благодарности.

Олан к ней тоже привязался. Младший радостно бросался к девушке, как только та входила в дом, помогал снять шубу и смотрел преданными глазами, не роняя ни слова. В свои четырнадцать зим Олан по-прежнему говорил отрывисто и нескладно, зато с удовольствием занимался со свитками, старательно выводил кривые символы стонгардского и бруттского алфавитов, и по вечерам то и дело теребил меня, заставляя читать вслух давно изученные до последней буквы книги. Худой да жилистый, как в своё время Илиан, младший сын по-прежнему оставался красивым: светлое лицо с внимательными голубыми глазами, платиновые волосы, так и не потемневшие с годами, пронзительный пытливый взгляд. Конечно, в компании сверстников Олану делать было нечего: юноши его возраста уже готовились или к вступлению в ряды легиона, или к освоению семейного ремесла.

Я не знал, какое будущее ждёт моего младшего сына. Отцовское сердце сжималось каждый раз, когда я видел его ровесников, но я тут же одёргивал себя: если бы не помощь магов, было бы намного хуже. Не слишком чувствительный по природе, я почти насильно воспитывал в себе благодарность, взращивал, как хрупкое растение, прекрасно понимая: я уже получил своё утешение. Великий Дух милостив: он облегчил мне ношу. Но кто сказал, что по жизни идут непременно налегке?

Дядя Луций, тренируя меня, всегда заботливо интересовался: тяжело тебе? И тут же ласково советовал: возьми ещё мешок! Тогда поймёшь, что способен выдержать намного больше, чем думал прежде. Ты сильный, Сибранд, помни об этом…

Чем невыносимее жизнь, тем больнее понимать, что именно тебе выпал несчастливый жребий. Не смотри по сторонам! Отвлекись от своей беды, взвали на плечи побольше обязанностей. Ты выдержишь. Твои мысли развеются между многими заботами, и та сокровенная, самая болезненная тайна скроется в них, как в сорной траве.

Ты не останешься с ней один на один в неравной схватке. Она не поглотит тебя, как непременно сделала бы прежде. Теперь ты можешь ей сказать: да, мне больно, но обожди – и без тебя дел по горло. И заботы уведут твои мысли прочь от чаши горя и страданий…

Это жестокая битва: победить невозможно. Но зачем отбивать каждый из падающих на тебя ударов? Иногда от них можно попросту увернуться. Набраться сил и вновь с улыбкой посмотреть в лицо своему врагу…

Все мы сильны и счастливы, когда есть отдача от наших трудов. Мои старшие сыновья выросли, как сорная трава, и лишь милостью Великого Духа не пошли по скользкой дорожке. Не будь у меня Олана – разве оценил бы я подобный дар? Нет – возгордился бы до небес: вот, поглядите, каких сыновей «вырастил»! Повстречавшись с теми родителями, кому не повезло с детьми, как бы думал про них? Осуждал бы? Несомненно! Понимал бы, каким на самом деле рабским, безжалостным, безвыходным трудом они живут? Догадывался бы, какая это мука – вкладывать втрое больше усилий, чем родители шустрых, самостоятельных детей, а отдачи не получать никакой? Мучиться жизнью, наблюдая за царящим в доме безумием и болью, и каждый день принимать всё новые удары от посторонних, жадных до чужой беды людей? Сытый голодного не разумеет – и твою боль тоже никто не поймёт. Зато ударить точно сумеет – вольно или невольно.

Что ж, мне повезло не возгордиться успехами старших, глядя на младшего. И свою цену за подобный урок я заплатил сполна…

У развилки я остановился. Окна в моём доме ещё оставались тёмными, зато в том, что напротив, уже разгорались слабым огнём: Октавия зажгла лучину. Бывшая соседка, рыжая Тьяра, вышла замуж за рыбака из Кристара и уехала к мужу, а предприимчивая свояченица тут же предложила свою цену за уже ненужный той дом. Тьяра согласилась: всё равно жить рядом со мной теперь не сумела бы. Да и мне не хотелось лишний раз смотреть в обиженные глаза…

– Плохо ты привечал соседку, Белый Орёл, – оглядывая свой новый кров, заметила Октавия. – Вон, ставнипокосились, да и крышу неплохо бы залатать. Поможешь по-свойски?

Ещё бы я не помог! С тех пор, как вернулся в Ло-Хельм, вся жизнь моя только и состояла, что из службы да стройки. То детям пособить, то свояченице – свой дом запустил вконец, на что и не уставала мне намекать словоохотливая Дария.

– Обойдётся Лия, – косо поглядывала на родственницу сикирийка, как только подходила очередь той на мою помощь, – вы за своим-то домом приглядите, тато: не глянешь без слёз. Вы же ж староста! Большой человек! На крылатом чудовище летаете! Самого Императора лепший друг! Даже не спорьте: завтра мы к вам. А вы уж не поленитесь, петли-то свои бычьим жиром смажьте, а то как ни зайдёшь, ушам больно.

Невестка наговаривала: дверь моя давно не скрипела. Милостью Великого Духа – всё в хозяйстве спорилось, несмотря на отсутствие старших сыновей. Олан уже выполнял некоторую работу по дому, а дочери не оставляли нас с ним голодными, но мужских рук не хватало. Выручали неравнодушные соседи: то зять Фрола забежит, дров заготовит, то кто-то из сыновей Шера заглянет. Легионерам, служившим у меня в подчинении, я приближаться к своему дому запретил: не хватало ещё дурных слухов о самоуправстве! Впрочем, двое молодцев всё же заглядывали время от времени в моё отсутствие, вроде как по делу. Секретом для меня их рвение не осталось, но съездить обоим по наглым рожам всё руки не доходили. По правде, я толком не разобрался, чьего расположения они добивались – одной Лии или обеих дочерей – но бойкая Дария шустро разобралась с непростой ситуацией.

– Банька-то у Лии недостроена, – услышал я как-то, проходя мимо домов своих сыновей, – а у меня работы домашней – по горло! Тоже мне, ухажёры! Толку-то от вас? Пока я тут спину гну, вы на задний план полюбуетесь? Пошли вон, бесполезные!

В другой раз я с удивлением понял, что своей прямотой невестка не только не разогнала, а накрепко привязала вояк к нашим домам, ловко распределяя рабочую силу в удобном ей направлении.

– Управились? И хорошо! – одобрительно кивала Дария, оглядывая поле работ. – Вот, собрала вам домашненького, горяченького! Берите, не брезгуйте – готовлю добре, гостей в своём доме не травлю! В бараке-то и покушаете, вспомните тёплым словом… А? Чего? В дом вас пригласить? Щас, всё брошу и сломя голову помчусь! В своём ли ты уме, залётный, замужней женщине такое предлагать?!

И хохотала так, что я бы на месте ретивых молодцев тут же улетучился. Однажды я всё-таки нарычал на сикирийку и устроил такой разнос охотникам до чужих жён, что походы в сторону моего семейного гнезда на какое-то время прекратились. Затем возобновились снова, да так хитро, что я, занятый то на службе, то в собственном дворе, не сразу и разглядел. Лукавая Дария на этот раз, чтобы не вызывать моего гнева, уходила из дома, прихватив с собой Лию, то по воду, то в лавку к Торку, то в новую часовенку – словом, изыскивала обеим занятие, пока молодцы трудились на благо их хозяйств.

– Чтоб не подумали чего, – доходчиво объясняла Лие сикирийка.

Я и не думал: молча подал рапорт о том, чтобы ретивых легионеров перевели от греха подальше в северную крепость. Пусть лучше мне сыновей взамен вернут – хоть на время – пока головы безумцев остудятся на границе.

– Утро! – распахнув дверь, поприветствовала меня Октавия. – Что стоишь на развилке? Заходи, Белый Орёл, здесь уже давно никто не спит!

Я глянул в сторону своего дома – никак не дойду, что ж такое – и покорно пошёл, куда пригасили. В конце концов, тут меня ждут больше, чем где-либо…

– Папа пришёл, – пискнули со стороны, пока я, щурясь, привыкал к домашней полутьме.

В мою ногу тут же вцепились крепкие ручонки. Я присел на корточки, позволяя Ульфу обхватить меня за шею. Огромные серые глаза сияли, как звёзды, а на умытое, свежее лицо падал утренний свет, прорвавшийся наконец из распахнутых ставен. Мальчишка улыбался ярко и заразительно, не скрывая бурной радости от того, что я пришёл – радости, которую не мог выразить словами.

– Позавтракаешь с нами? – спросила Октавия чисто для откупа: знала, что не соглашусь.

– Олана ещё не видел, – откликнулся я. – Лучше вы к нам вечером, давно уж не выбирались.

– И я? – ахнул с лавки Эрик, едва ли не подпрыгивая от возбуждения. – И я?

Сердце болезненно сжалось, но я только улыбнулся и кивнул.

– Конечно! Давно уж в гости не заглядывал, совсем дорогу забыл, – ласково пожурил мальчишку.

Ульф от меня не отцепился: чтобы добраться к Эрику, пришлось его взять на руки. Усевшись между мальчишками, принялся за нехитрые расспросы о том, как спали, что делали накануне, и каким видят грядущий день. Отвечал, конечно, один Эрик; Ульф только следил за его губами, согласно кивал головой или толкал брата в плечо, отчаянно жестикулируя. Тот его понимал – тотчас вспоминал что-то интересное, возбуждённо пересказывал мне. Октавия собирала завтрак, время от времени поглядывая в нашу сторону, и я позволил себе на краткий миг улететь мыслями в прошлое.

В своё время я сделал для Олана, что мог: Творец помог моему сыну настолько, насколько счёл нужным. Но на этом мой путь не кончился. Не знаю, кто первым запустил неверный слух, но я прославился среди народа как белый маг, который исцеляет проклятых. Я разуверял людей, как мог, но ложь оказалась сильнее – а может, отчаяние тех, кто нуждался в помощи. Ко мне время от времени являлись ищущие совета: кого-то я отсылал к духовникам, кого-то – к знакомым магам, некоторым пытался и сам помочь, если видел, в чём дело. Никому не отказывал: знал, на что толкает боль обезумевших людей. Сам такой же. На недовольных моим недостаточным участием внимания не обращал: пусть злословят, если это облегчает их собственное горе. Благодарностей не принимал тоже. Болезнь детей кромсает родительское сердце, как ржавый клинок, убивая медленно и неотвратимо. А вместе с сердцем гибнет и душа, так что и духовникам порой нечего лечить…

Только своими руками можно выковать счастье. На кого надеяться? Каких наград искать? Я получал свою плату сполна, глядя в глаза чужих детей, видя слёзы их родителей и улыбку моего Олана, который милостью Великого Духа не станет теперь обузой ни моей старости, ни своим братьям. Пусть он никогда не будет таким же, как остальные отроки – но не останется и тем, другим… каким он был раньше. И я буду любить его, как и советовала Октавия: принимая то, что мне не изменить, и благодаря за всё, что изменить с трудом, но удалось.

Не все думали так же. Как-то пришли ко мне люди, спросили, могу ли чем помочь их племяннику – тот не слышал и не говорил. Видит Дух, я влюбился в мальчонку, как только увидел: внимательные серые глаза, мягкая улыбка, волнистые русые пряди.

Я проверил его: магическое поле оставалось нетронутым, проклятием здесь и не пахло. Так случается при рождении – мало ли подобных случаев? Сделать тут, скорее всего, даже лекари ничего не смогли бы. Родственникам о том сказал тотчас, на что они лишь задумчиво покивали и так же молча ушли. Наутро я нашёл Ульфа под дверью своего дома с короткой запиской. Дядя с тёткой оказались кровными родителями, в безграмотных письменах уповали на мою доброту и милосердие.

Олан был в восторге от нового брата, но Ульфа забрала Октавия: тяжёлой оказалась моя служба в то время, на мальчишку внимания и сил не хватало. У неё он потом и остался, причём, несмотря на редкие встречи, меня убеждённо считал отцом, а Октавию – тётей. Это Олан научил: он у них в доме был частым гостем. Несмотря на разницу в возрасте и проблемы в общении, они друг друга понимали прекрасно: лучше, чем мы их.

Эрика подбросили с торговым караваном, проходящим через Ло-Хельм. Думаю, тоже не без умысла: знали, что в городке проживает сумасшедший «белый маг», которому не всё равно.

Беднягу оставили на месте стоянки, так что его не сразу и обнаружили: сам-то, без ног, он уйти никуда не мог. Фрол долго ругался, когда увидел меня, несущего Эрика на руках. Ему тогда было года три; говорил он, на удивление, для своего возраста хорошо, но очень тихо, словно боялся себя обнаружить. Его тоже забрала Октавия: сказала, что мальчику уход и внимание нужны, а дать всё это ей легче, не перебегая из дома в дом.

– С твоей-то службой, – ворчала свояченица, – какие дети! Всё равно без меня не справишься! А мальцу бы в себя прийти, отойти от страха…

Сейчас мальчишку не перекричать: Эрик разговаривал громко, уверенно.

– Тётя предложила наши дни рождения в один день праздновать, – поделился он. – Мы с Ульфом согласились: так же веселее, правда? Ему девять, а мне шесть – мы скоро вырастем, папа, и будем летать вместе с тобой!

– Посмотрим, – усмехнулся я, приглаживая светлые вихры.

Эрик оказался на удивление способным: всё понимал лучше Ульфа и даже Олана, и с соседскими мальчишками на улице быстро нашёл общий язык. Его беспрекословно, даже с удовольствием, носили на спине по очереди, то и дело устраивая соревнования, – кто быстрее, кто дольше, кто дальше – чтобы он не уставал на сделанных Фролом протезах.

– Я ещё помудрю, – говаривал кузнец, – и получше что придумаю. Будет парень ходить… бегать – не обещаю, но ходить… А девки к нему сами прибегут! Смотри, какой ладный! – и вздыхал досадливо.

Долго я здесь не задерживался: глаза уже слипались от усталости, а я ещё не дошёл до дома.

– Мы придём вечером, – напомнил Эрик, нетерпеливо ёрзая на лавке. – И я! Я тоже – приду!

Октавия проводила меня, остановившись за порогом. Лицо свояченицы сияло – это означало лишь одно: письмо от отца Кристофера.

– Отпуск у тебя прошу, – неловко скрывая улыбку, сказала она. – Хочу на месяцок в Кристар выбраться. Ближе к зиме, как только лето кончится. Не возражаешь?

Я задумался. В тёплое время года я отпустить Октавию никак не мог: сезон охоты – золотое время для поимки крылатых ящеров. А ещё обучение новых всадников… Тут даже думать нечего: летом я работал и днём, и ночью, почти не показываясь дома. Один, без родственницы, никак не справлюсь с детьми. Зато зимой работы становилось меньше, и, конечно же, Октавия заслужила небольшую передышку, чтобы отдохнуть от домашних забот. В конце концов, неожиданное пополнение нашей безумной семьи легло большей частью на её плечи. Чему, впрочем, Октавия не сопротивлялась: сказала, мол, нажилась для себя за время вольных странствий. Вот только отец Кристофер…

– Разве я могу? – усмехнулся, глядя в счастливое лицо свояченицы.

Октавия нахмурилась, но не очень-то убедительно: получив заветное письмо, она летала по Ло-Хельму ещё несколько дней, ни на что не раздражаясь и не стирая улыбку с уже немолодого лица. Я улыбался вместе с ней: свояченицу и духовника из Кристара объединяли, пожалуй, самые высокие чувства, которым не требовалась приземлённая плотская страсть. Даже завидно становилось: я-то подобным похвастать никак не мог.

И сидя долгими зимними вечерами в тёмном доме, наполненном только сонным сопением Олана, я устремлялся мыслью к весеннему солнцу и оживающим торговым путям, с нетерпением подгоняя беспощадное время. Потому что в день, когда тают стонгардские льды, с запада примчится ко мне самая прекрасная из земных женщин – Сильнейшая гильдии магов, госпожа Деметра Иннара.

Я стисну её в объятиях, как только она спрыгнет с седла, и на глазах у её сопровождающих и всего Ло-Хельма подарю такой поцелуй, от которого подкосятся ноги уставшей всадницы, и дрогнут мои собственные.

И нет, мне нет дела до людских пересудов. Не теперь, когда госпожа Деметра Иннара уже одиннадцать зим является моей женой.

А если с ней прилетит крепкий черноволосый юноша с внимательным взглядом светлых глаз, я буду непозволительно, невозможно, просто неприлично счастлив.

– Иди уж домой, – кивнула Октавия. – Девчонки-то Олана развлекут, пока ты выспишься. Тем более Дария вчера жаловалась, что вода в доме кончилась – вот как раз и будет твоему парню работа до полудня. А там и я найду, чем его занять: мне помощь тоже не помешает.

Я не спорил, пересекая улицу тем же размеренным, медленным шагом. У ворот никто не тявкнул, и я в который раз, открывая калитку, с сожалением посмотрел в сторону пустой собачьей будки. Старый Зверь умер несколько зим назад, а я всё никак не заводил нового сторожа. Фрол ругался, предлагал щенят от своего волкодава, но мне не гляделся ни один из них.

– Отец, – сонно поприветствовал Олан, когда я открыл дверь. Снова не заперся на ночь! – Я сам. Один спал. Здравствуй!

Обычно младший уходил к тётке – я переживал, по-прежнему не доверяя его самостоятельности – но в этот раз, видимо, не захотел. Сил ругаться совсем не осталось, поэтому я только ополоснул лицо и руки в серебряной миске у входа и принялся с себя стягивать воинское облачение: имперский плащ, кожаный доспех, наружи и поножи, тяжёлые сапоги. Олан отнёс всё на места, приготовил побольше воды, чтобы я освежился, собрал на стол еду, принялся неловко разжигать огонь в очаге.

Я помог, дело заспорилось. После завтрака я услал Олана к невесткам: он послушался с радостью. Я проследил, как сын сбегает узкой тропой к соседним домам. Безуспешно постучав в дверь к Дарии, он попробовал счастья у Лии, которая тотчас отворила. Встретившись со мной взглядом, старшая дочь понятливо улыбнулась и поманила Олана в дом. Дверь закрылась, а я наконец вернулся к себе.

Наскоро обмывшись да накинув свежую рубаху, тяжело поднялся по лестнице и упал на кровать прямо в одежде, едва скинув сапоги; тотчас забылся быстрым сном. Блаженные и тревожные минуты – а ну как за время, пока сплю, что-то произойдёт? Что-то с детьми? Или новые ящеры вырвутся на свободу? Или кто из старых поломает загоны? Рухнет с небес очередной незадачливый наездник из новичков? Прибудет гонец от Витольда или из северной крепости? Или…

Пробуждение, впрочем, оказалось на удивление приятным. Мягким, тёплым, уютным и таким родным, что я не сразу доверился ощущениям. Замер, чувствуя маленькие ладони под рубашкой и горячие губы на шее. В ноздрях защекотало – я уткнулся носом в ароматные гладкие пряди, не отказав себе в удовольствии вдохнуть поглубже.

В следующий миг я стиснул мягкое женское тело в объятиях и перекатился с бока на живот, подмяв под себя сдавленно пискнувшую жену. Только сейчас поднял веки, встречая смеющийся взгляд ореховых глаз.

– Снова не запираешься, когда спишь, – пожурила супруга, оплетая руками мою шею.

Я коротко улыбнулся – в глазах Деметры я был ничем не лучше безответственного Олана – и склонился к желанным губам. Мне всегда её не хватало – даже сейчас, когда держал в своих объятиях. Маленькая моя женщина! Раньше, в моменты близости, я боялся, что раздавлю бруттскую колдунью ненароком, – но Деметра такими вопросами не смущалась. Льнула ко мне всем телом, не подозревая, что окончательно сводит меня с ума, пыталась обхватить тонкими руками. Мельком я заметил, что жена уже переоделась в домашнее платье – крепко же я спал! – в тот момент, когда, собственно, срывал его с супруги. Моя колдунья возмущённо ахнула, когда я рванул тонкую ткань, но тотчас подавила сдавленный вздох, принимая меня с такой готовностью, что я едва не задохнулся от переполнившей меня нежности.

Я не отпускал жену, даже утолив первый голод: прижал спиной к груди, обхватив узкие плечи рукой, чувствуя под ладонью мягкое и женственное, скользил губами по влажному от пота виску.

– Почему не предупредила? – спросил, нарушая редкую тишину своего безумного дома.

– Соскучилась, – тихо ответила супруга. – На ящере – сутки полёта…

– Ты прилетела сюда на ящере?! – поразился я, приподнимаясь на локте. – Ты же боишься высоты! Да и наездница из тебя… прости… не очень.

Супруга рассмеялась, шутливо пихнув меня локтём. Сильнейшая унтерхолдского отделения, член императорского Совета и просто маг седьмого круга не должна иметь подобных слабостей! Но уж я-то знал их все.

Деметра и в самом деле ни разу не села в седло с тех пор, как я подарил ей крайне покладистого, давно облётанного и довольно флегматичного чешуйчатого зверя. Тратила на дорогу почти неделю, добираясь верхом по нашим снегам, но подняться в воздух и преодолеть путь в семь раз быстрее не решалась.

– А я не одна, – улыбнулась жена, оборачиваясь ко мне. – Ящером правила твёрдая мужская рука. Мне оставалось только прижаться к широкой спине и закрыть глаза…

На миг я замер, затем расслабился, только предупредительно сжал узкие плечи: не шути так, госпожа Иннара!

– Это правда? – я честно старался не выдать себя, но дрогнувший голос таки предал хозяина. – Илиан с тобой?

– Наоборот, учитывая положения в полёте, – задумчиво уточнила педантичная супруга.

Я тотчас сел на кровати, лишь сейчас вспомнив о детях. Бросил беглый взгляд за окно: снаружи было ещё светло.

– Илиан сказал, что навестит всех, кого успеет, – откликнулась на невысказанный вопрос Деметра, тоже усаживаясь на ложе. Сладко потянулась, с улыбкой глядя на меня. – Соскучился по дому.

Знал бы сын, как соскучился я! Средний настолько увлёкся учёбой и тёмными искусствами, что появлялся дома гораздо реже Деметры, присматривая за порядком в гильдии в отсутствие матери. По словам супруги, Илиан оказался довольно жёстким руководителем: в свои двадцать зим с лёгкостью распоряжался вверенными ему адептами первого и второго круга. Под присмотром Деметры из него и в самом деле вырастет Сильнейший, каких не видели эти земли – если верить пророчеству покойного Люсьена…

Брутта я вспоминал часто. На самом деле – каждый день, в утренних молитвах. Видит Дух, сердце болело даже спустя много лет…

Почти так же, как оно болело за среднего. Илиан недавно взял пятый круг – тайком от меня, опасаясь отцовского гнева. Обряд очищения сын прошёл тоже, но не растерял ни красоты, ни здоровья – «жало в плоть», которое должно сдерживать произвол высших магов, не всегда действовало сразу. И, конечно же, Илиану показалось мало того, что он обрёл: знаю, что всё так же тайно сын готовился к шестому кругу. До него, по словам Деметры, было далеко: не меньше трёх-четырёх лет неустанного труда. Но мне чудилось, будто я каждый день вижу, как истекает, словно в песочных часах, отмеренное ему время.

Одна призрачная надежда теплилась во мне: Деметра как-то говорила о том, что печать Тёмного можно сорвать. Не все выживают, не все пойдут на такую боль, да и после этого ни одного круга взять нельзя. А зная Илиана, я подозревал, что его цель – не ниже седьмого. И откуда в нём столько честолюбия? Где я его упустил? Когда проглядел? Ответа я не знал, а искать уже не имело смысла.

Сын принял также и родовое имя обожающей его Деметры: за пределами Ло-Хельма его знали, как Илиан Иннар, сын Сильнейшей стонгардского отделения. Я не возражал: знал, что Деметра по-своему переживает то, что осталась последней из рода, и мечтает о наследнике как своего имени, так и своей силы. В Илиана жена вкладывала всё, что было в ней от любви и заботы: я переживал только, что она избалует уже взрослого и совсем самостоятельного сына.

Так же она баловала и младших детей: Олана и Ульфа с Эриком. Наверняка и в этот раз навезла подарков да гостинцев…

– Внизу мешок с покупками, – подтвердила мои опасения Деметра. – Занесём детям? И к себе заберём: небось соскучились.

Я смотрел, как жена спрыгивает с кровати, подходя к платяному шкафу, перебирает висящие там платья. Сумасшедший ритм жизни не давал покоя ни мне, ни ей: оба оказались связаны долгом и службой. Порталами Деметра пользоваться не любила: магия седьмого круга изматывала быстро. Я до сих пор помнил жуткий образ с нечеловеческими, ярко-зелёными глазами – та, которая воевала против Тёмного, совсем не напоминала эту, мою Деметру. И если после того раза колдунья отделалась сединой, то что ждало её сейчас? Я проверять не хотел. Потому и приходилось нам жить, разрываясь между Унтерхолдом и Ло-Хельмом: то я рвался к ней, загоняя Эйра едва ли не насмерть, то она выбиралась ко мне.

– Тебе, кстати, письма пришли, – вспомнила Деметра, натягивая тёплое шерстяное платье. Подошла к зеркалу, подправляя крашеные рыжеватые пряди: жена стеснялась своей седины, старалась, как могла, скрыть неизбежное. – То, которое от Витольда, можешь не открывать: и так скажу. Легат направляет к тебе трёх магов, просит выделить одного для Кристара на защиту порта, двух для северной крепости. Снабдишь тех, которые для крепости, ящерами, обучишь полёту.

– Кристару-то зачем второй маг? – поинтересовался я, натягивая одежду. – Мартин неплохо справляется.

Земляк и в самом деле справлялся хорошо: маг пятого круга, он отбивал множественные атаки и защищал главный портовый город крайнего севера без особых проблем. На одиночество тоже не жаловался – зачем ему напарник?

– Он один там, – пояснила Деметра, – вдруг что случится? Кроме того, маги в северной крепости, знаешь ли, обычно долго не держатся. Как раз и пригодится близкая подмога…

Мысленно я согласился: легату виднее. Да и Мартину компания не повредит. После памятного сражения под Унтерхолдом земляк окончательно стал отшельником: взяв пятый круг в гильдии, отправился к себе домой, служа легиону на родине. Насколько я знал, возвращаться к истокам ему не очень хотелось: ведь сбежал же когда-то от родственников к магам, наплевав на последствия. Видимо, после смерти Дины интерес к жизни в нём погас окончательно…

Бруно с Зораной остались при гильдии: рыжий полукровка обучал адептов теории магических искусств, сикирийка учила магии стихий. Алхимию по-прежнему преподавал старый, как мир, и такой же непримиримый мастер Турраллис, а следил за порядком в гильдии зеленокожий Оук. Войко, хвала Духу, выжил в кровавой битве: они с Айлином отправились на запад Объединённой Империи, служили в легионе боевыми магами, поддерживая порядок на границе. Судя по слухам, оба достигли больших успехов на военном поприще: время от времени ребята присылали о себе вести, в которых не уставали меня благодарить за уроки воинского мастерства, и каждый раз клялись, что уж в этом году точно навестят!..

– Сделаем. Второе от кого?

– Из крепости. Гонец прибыл, пока ты спал, но тебя я будить не разрешила: сама послание приняла. Там, в ящике…

Я перекатился к низенькому шкафу, торопливо достал письмо. Каждое слово с востока наполняло сердце нехорошим предчувствием: боялся плохих новостей, опасался в сухом послании увидеть имена сыновей.

В этот раз предчувствие не обмануло.

– Что там? – Деметра забралась на кровать, перегнулась через плечо. Почерк у примипила северной крепости был так себе: жена сощурилась, разбирая каракули на довольно нескладном стонгардском наречии. – Сибранд! Так это же прекрасная новость! Повышение Никанора! Что, ну что опять? Илиан выбрал иной путь, чем ты – и ты недоволен. Никанор, как прилежный сын, пошёл по твоим стопам – ты снова недоволен. Любимый! Прошу тебя, улыбнись! Не думай о плохом! Пожалуйста!

Супруга оплела меня руками, покрыла шею быстрыми горячими поцелуями, отвлекая от дурных мыслей. Мне не пришлось ничего объяснять: госпожа Иннара всегда видела меня насквозь. Офицерское звание, помимо почёта, несло в себе огромную долю ответственности. И в бою вражеский клинок целился в первую очередь в грудь командиров…

А ещё Назар. Я прекрасно знал, как он был привязан к близнецу – а повышение Никанора подразумевало прежде всего их разлуку. Как мой самый тихий из сыновей переживёт подобные перемены?

– Когда ты научишься им доверять? – шепнула в самое ухо Деметра.

Я и сам не знал. Милостью Великого Духа я был всё ещё в силе, надеялся таким и оставаться до самой смерти. Потому никак не мог ни смириться с неизбежным, ни отпустить повзрослевших детей, ни впустить в себя мысль о том, что уже никак не влияю на выбор сыновей и их дальнейшую судьбу.

– Других забот мало? – тихо рассмеялась Деметра, поглаживая мою грудь. – У тебя ещё трое младших…

Супруга была, как всегда, права: пришло время довериться отцовской любви Великого Духа, который не допустит, чтобы с моими детьми случилась беда. Моя, человеческая любовь, уже никак не могла их сохранить. Время вышло: я дал им всё, что мог. Спокойной старости не предвиделось – не для таких, как я. Служба, младшие дети, а там, кто знает, может, и внуки… Верно, я до самой смерти так и не высплюсь, так и не сомкну глаз, тревожась то за одного, то за другого – но зато не скажу про себя, что даром жил. Что растратил драгоценные годы впустую…

Жаль, дядя Луций, что ты так и не дождался этого часа, чтобы сказать: недаром старался, вкладывая в подобранного на улице сироту заботу, старание и целительные капли родительской любви. Я не подвёл тебя, отец. И мы ещё непременно встретимся, чтобы поговорить – ведь когда-нибудь уйду и я.

Верю, что оставлю этот мир счастливым человеком. И, надеюсь, дети скажут обо мне доброе слово. А до тех пор – я всё ещё здесь, чтобы служить своей земле, людям и своему дому. И хотя бы в будущем году, но мы соберёмся вместе. Всей нашей большой семьёй, в которой есть место ссорам и примирениям, обидам и прощению, слезам и смеху, силе и магии. И пусть безумный Мир дрогнет, попробовав нас на зуб: ни один из семьи Сибранда Белого Орла не уступит его козням!

И в день, когда тают стонгардские льды, мы ещё соберёмся за общим столом, чтобы посмеяться над его происками и порадоваться тому, что милостью Великого Духа, сквозь боль потерь и череду поражений, мы раз за разом побеждаем тёмные времена.

<Конец первого романа из цикла «Когда тают льды»>

Информация про обложку:

Оригинальная, автор – Ольга Погожева

Оглавление

Часть 1. Белый Орёл

Часть 2. Белый ворон

Часть 3. Белый маг