Кира [Николай Александрович Желунов] (fb2) читать онлайн

Николай Желунов Кира

Начинает светать.

Мне нравится смотреть на Киру, когда она сидит на подоконнике и курит, глядя на спящий квартал в апельсиновых лучах рассвета. У нее короткие светлые волосы — всегда слегка растрепанные, словно Кира только что встала с постели. Во всем ее облике есть некая растрепанность и мурзилошность, но это ей идет. Она любит смотреть на город с высоты. Может часами сидеть под звездами на крыше и слушать музыку в наушниках. Или как сейчас — в окошке, положив босые ноги на подоконник. Интересно, о чем она думает?

Кира поворачивает ко мне свое бледное лицо с большими темными глазами, и говорит с легкой хрипотцой:

— Я решила — не нужно тебе писать для «Крови и меланхолии». Не твое это.

Наверное, стоит прислушаться к ней. Кира умная. Не в смысле «мудра, как Конфуций», а в смысле — всегда чувствует, где правда. Допускаю даже, что где-то на самом донышке души она хранит ответы на все извечные вопросы бытия. Но сейчас я пропускаю мимо ушей ее совет. Я слишком занят. Моя рука быстро скользит над белым листом, оставляя неровные строки, выведенные красными, как малиновый сок, чернилами.

Я пишу, оставляя большие интервалы между строками; перечеркиваю написанное, исправляю, вписываю маленькими буквами поверх строки пометки и добавляю детали. Я тороплюсь: не хочется упускать рабочее настроение.

Кира смотрит с осуждением. Ей хочется, чтобы я побыл с ней.

— Неужели ты не чувствуешь — эта игра зашла слишком далеко? Ты никогда бы не написал ничего подобного для себя. Тобой руководит азарт, а не вдохновение, Саша! Это все равно, что заниматься сексом в водолазном костюме.

— Кира, игровой элемент, конкурс — только на пользу творчеству. Мы всю жизнь играем, кто-то поднимается на пьедестал, кто-то с завистью смотрит на него снизу вверх.

— Но не в «Крови и меланхолии»! — Кира тушит окурок о стену, ложится на кровать, сворачивается клубочком рядом со мной, — сколько авторов уже ушли с головой в это шоу?

— Это не шоу, — возражаю я.

— Раньше ты был другим, — шепчет Кира, — раньше ты писал о том, что пело твое сердце. Радовался каждому удачному слову. Ты в шесть дней создавал из хаоса миры и населял их людьми по нашему с тобой образу и подобию.

— Но это мало кто видел…

— Я видела! Разве недостаточно?

Маленькая эгоистка.

Я откладываю рукопись в сторону. Настроение уже пропало. До дедлайна еще сутки — надо немного поспать, вечером доделаю и отдам текст в Бюро. Там его оцифруют и выложат на портал. Очередная глава романа «Наперегонки со смертью».

— Чего ты хочешь? — говорю я, обнимая Киру. У нее холодные пальцы и влажные изумленные глаза. Не хватало мне еще слез! — Хочешь, чтобы я снялся с конкурса? Я уже заработал четыре миллиона койтов, поднялся с шестого уровня на третий. Я знаменитость. Сдаться на середине пути, выйти из игры? А как же читатели? Они ждут продолжения истории.

Кира проводит ладонью по моей щеке.

— Дорогой мой, — от звука ее голоса по спине у меня бегут мурашки, — дорогой ты мой, как же ты не можешь понять: все это неважно. Все — только треск в эфире.

— А что важно?

— Лишь мы с тобой.

Я долго думаю над словами Киры. Я думаю над ними, плавая в бассейне и на кухне, смешивая специализированный витаминный коктейль для писателей. Я продолжаю думать над ними даже во сне. Разве «Кровь и меланхолия» не шоу — в некотором смысле? Начинали тридцать авторов, каждый пишет по главе в неделю. По результатам голосования читателей на портале один автор каждую неделю отсеивается. Проект продлится тридцать недель. В конце останется только один автор.

Надеюсь, я!

Авторы остальных историй могут закончить свои шедевры, если захотят. Но уже не на портале «КиМ». И количество заработанных ими койтов будет значительно меньшим.

И что здесь не так? Нам больше не нужны деньги — цивилизация сделала абсолютно все материальные блага доступными и бесплатными. Машины кормят, одевают, лечат нас — зачем теперь эти бумажки? Это прекрасный мир, в нем нет преступлений, болезней, войн и насилия. Есть только чистое творчество. Койты — это не деньги, а лишь электронный эрзац, помогающий отобразить твой статус в обществе. Приложение в смартфоне. Есть у тебя койты или нет — все равно тебя накормят в ресторане или довезут на транспорте куда хочешь. Без койтов ты не бедняк, а только… человек без статуса.

Ну и черт с ним, со статусом, говорит Кира. Черт с ним! — мог бы сказать и я… Но я уже слишком глубоко в игре.

Мы не сумели построить ракеты, которые унесли бы нас на другие миры (потому что они слишком далеки), но мы сумели сделать Землю прекрасным домом для нас всех. Многомиллиардное население понемногу истаяло само по себе. Сто миллионов человек — вполне достаточное количество людей для жизни в гармонии с планетой. Сто миллионов гениев, занятых чистым творчеством. Нужна же им какая-то мотивация?

— Не нужна, — говорит Кира и делает глоток белого вина из бутылки.

— С твоей категоричностью может поспорить только твоя красота, — отвечаю я.

— Но это же простая логика. Если все вокруг писатели, певцы и художники — то где взять столько зрителей, слушателей и читателей? Так же неинтересно жить. Вот вам и дали этот портал. Чтобы вы с ума не сошли.

— На что ты намекаешь?

(Иногда мне хочется ее укусить).

— Подмена мотивации, — разводит она руками, — ты и сам все понимаешь не хуже меня, Александр.

Я задумчиво наблюдаю как Кира в одних трусиках выбегает на веранду и, смеясь, танцует там под дождем.

— Нельзя, — кричу я ей вслед, — нельзя измерять творчество той же мерой, что бытовую рутину! Нельзя отнимать у людей шанс стать кем-то! Творчество — это свобода!

— Нельзя, — смеется Кира и капли дождя стекают по ее лицу, — вот и выбрось к чертовой бабушке все свои мудацкие койты…

С горьким смехом думаю о том, как смотрели бы на наш мир далекие предки — ну скажем, из двадцатого или двадцать первого века, когда эпоха массового творчества только приходила на смену эпохе творчества элитарного. Полагаю, многие из предков мечтали бы о такой жизни: тотальный бытовой комфорт, никакой борьбы за кусок хлеба и крышу над головой, абсолютная свобода интеллектуальной деятельности. Кто-то вздохнул бы: «ах, милая утопия! люди слишком разные: кто-то все равно откажется рисовать и снимать фильмы; кто-то всегда предпочтет водить поезда или печь булки — просто потому что им это нравится. Наконец, многие станут элементарно бездельничать и жиреть в этом застывшем раю». Что ж, и такие есть среди нас — кто-то мыслит себя великим физиком, а кто-то хочет быть учителем, потому что любит детей… но машины, управляющие нашим миром, неизмеримо выше их по квалификации. Учитель-андроид выглядит как человек, прекрасно разбирается в психологии и никогда не даст волю лишним эмоциям. О физиках и говорить не стоит. Единственное, в чем машины не могут быть выше нас — в неуловимой, неалгоритмизируемой способности создавать прекрасное.

Кира уговорила меня устроить выходной и съездить на море. Мы складываем в багажник кабриолета вино и корзину с продуктами для пикника и едем вдоль берега озера, мимо уютных частных домиков, сверкающих дворцов и белоснежных яхт.

На выезде из города посреди дороги стоит S256. Она выглядит, как обычная молодая женщина. Ее черные волосы рассыпались по плечам, на шее сверкает в лучах солнца золотая цепочка с рубиновым камнем. Ее пластиковая кожа имитирует красивый средиземноморский загар; тело облегает красивое желтое платье.

Зачем она здесь?

Я останавливаю машину, с удивлением смотрю на S256.

— Собрался на прогулку? — говорит она с улыбкой.

— Я взял записи с собой.

— Это хорошо. Знаешь, я сегодня получила свежие рейтинги. И я даже готова поставить на твою победу.

Я смотрю на нее долгим взглядом и молчу. Сердце мое колотится где-то у горла. Она что — следит за мной? Ведь она же не случайно здесь оказалась?

— Позволь дать тебе совет, Александр.

— Какой?

— Убей Женевьеву.

— Зачем?

— Просто пришло время ей умереть, — когда она улыбается, видны белые, как алебастр, идеально ровные зубы.

— Я подумаю, S256.

— И называй меня, пожалуйста, Бернардетта. Сделай милость.

— Хорошо, Бернардетта.

— Спасибо, Александр. С нетерпением жду следующую главу. Не тяни с Женевьевой.

Я разгоняю кабриолет до ста двадцати — и мы летим через густой сосновый лес. До моря отсюда километров шестьдесят.

В зеркальце отражается Кира — она бледна, словно увидела мертвеца.

— Эй, ты как?

— Ничего, — отрывисто отвечает она, — не люблю андроидов.

…Ласковый бриз играет светлыми волосами Киры, подолом ее легкого платья. Вдалеке виден песчаный пляж и белые домики курортного поселка Новоивановка. Солнце пронзает живую бирюзовую толщу воды под нами, и я вижу плывущих на глубине серебристых рыб. Солнце не радует Киру. Море не радует Киру. Наверное, мне стоит задуматься над этим — но я думаю о том, как лучше умертвить Женевьеву и говорю только:

— Искупаемся?

Мы заплываем в далекую даль. Яхта покачивается на волнах позади — белое пятнышко в кипящем золоте моря. Кира плывет медленно, лениво, стараясь не сильно замочить волосы.

Убить Женевьеву не так-то легко. Я успел полюбить эту героиню. Молодая женщина, детектив-любитель; она столкнулась с преступником, что когда-то убил ее брата — и месть стала смыслом ее жизни. Линия Женевьевы побочная, но интересная. Если она умрет, рейтинг, возможно, подпрыгнет — но что дальше?

Кира начинает задыхаться. Она ловит ртом воздух и слабо барахтается в волнах.

— Что с тобой? Дыши глубже! Держись за плечо!

Я стучу пальцем по браслету у себя на запястье, и яхта летит к нам. Через минуту мы уже на борту, через десять минут — на берегу. Кира без сознания, пульс едва читается. Я несу ее в машину, и мы мчимся в больницу.

Врач — молодой мужчина в зеленом халате и шапочке — приходит в чрезвычайное возбуждение при виде нас.

— Кладите ее на стол. Осторожнее! Что случилось? Она не беременна? Что она сегодня ела, пила? Вспоминайте!

В какой-то момент я с ужасом понимаю: врач — человек. Не бывает у андроидов-врачей таких бегающих глаз и невыбритых щек.

— Позовите настоящего врача, — прошу я.

— Я врач, — с обидой отвечает он.

— Вы лжете.

— В Новоивановке нет других врачей.

— Но почему?

— Я прошел подготовку. Я хочу делать добро людям!

Впервые в жизни сталкиваюсь с такой бедой. Но не ехать же в другой город!

— Хорошо, — решаюсь я, — делайте добро.

— Конечно, — улыбается он, — но сначала вы должны заплатить.

О Господи! Я бросаю быстрый взгляд на прекрасное юное тело, лежащее в свете холодных ламп на операционном столе. Оно бледно до голубизны.

— Черт с вами. Сколько?

— Ваши койты здесь без надобности, — улыбается небритый парень еще шире, — вот, держите.

Он протягивает мне стопку листов. Что это? Какая-то распечатка?

— Мой рассказ. Прочтите его, а я помогу вашей даме. Это плата.

— Что за бредятина…

— Берите же. Читайте вслух!

Мысли путаются. Сбиваясь, перескакивая вперед и возвращаясь, я начинаю читать. Небритый некоторое время слушает, кивая, затем включает что-то, и большая белая машина спускается к Кире из-под потолка. Сверкают серебристые манипуляторы, жужжит сканирующий блок. Тонкая игла входит в плечо девушки.

Небритый только нажал одну кнопку! Все остальное делают машины…

Читаю вслух:

«Я пришел в себя на кровати в гостинице после тяжелого похмелья. Разбитые пальцы рук саднили. Что случилось со мной вчера? Я посмотрел на себя в зеркало и задумался — может быть, не стоило просыпаться?»

На лицо Киры возвращается тоненький румянец. Краем глаза я вижу, как грудь ее медленно вздымается и опускается.

«Тебе не запугать меня, Седой, — сказал я и первым нанес удар по его коричневому, рябому, покрытому шрамами, заостренному лицу. Седой зарычал и бросился на меня, выхватывая из кармана на бегу пистолет. Его удар пришелся мне точно между глаз. Накатила темнота, оглушающая, как хохот ведьмы-наркоманки, курящей в лунном свете папиросы одну за одной…»

Ресницы Киры дрожат, и я делаю шаг к ней. Белая машина уползает обратно к потолку.

— Нет-нет! — строго восклицает небритый, — вы должны дочитать до конца и рассказать, что вам в рассказе понравилось!

В тишине шуршит автоматическое перо. Аккуратные строчки как алый бисер покрывают лист за листом. Это чистовик новой, двадцать четвертой главы. В игре осталось всего семеро авторов. Напряжение нарастает.

— Александр, здравствуй, — говорит мне S256 с мерцающего в сумраке экрана, — время вышло пятнадцать минут назад. У тебя готово?

— Сейчас, — шепчу я, — скоро.

Да, я впервые опаздываю. У меня есть оправдание — Кира болеет. Она почти не встает с постели. Но для проекта это не является уважительной причиной.

Я хватаю листы и бросаю их в сканер. Текст улетает в Бюро.

— Принимается, — кивает S256, - я не сомневаюсь, что ты пройдешь и этот тур.

— Поглядим, — рассеянно отвечаю я.

— Воскреси Женевьеву, — говорит вдруг андроид.

— Что?

Не могу поверить своим ушам. Моя героиня погибла с честью, и унесла с собой в могилу давнего врага. На ее роскошных похоронах плакала половина портала «КиМ»!

— Мы провели социологическое исследование. Большинство читателей проекта хотели бы снова читать о Женевьеве.

— Но вы же сами просили меня ее убить!

— А теперь просим вернуть.

— Как я верну ее?! Она утонула в горящей лаве!

— Ты же писатель. Придумай. А я рада сообщить, что Бюро сегодня переведет на твой счет триста шестнадцать тысяч койтов. До связи!

— Спасибо, S… Бернардетта.

Я возвращаюсь к Кире. Она разметалась на постели и спит тревожным сном. На горячем лбу ее выступили бисеринки пота. Рядом — раскрытая на середине книга. «Роботы Апокалипсиса», Дэниел Уилсон. Что-то смутно знакомое. Наверное, кто-то из древних.

— Бросай, — шепчет Кира сквозь сон, — бросай это все, милый…. Уедем с тобой далеко-далеко…

Не могу я бросить. Осталось совсем немного. Шесть глав. Кульминация надвигается, как летящий по рельсам скоростной состав. Еще несколько сотен койтов — и я поднимусь на второй ранг. Второй ранг, с ума сойти! Почти что «живой классик».

Когда мы познакомились с Кирой, у меня был десятый, самый низкий ранг. Как ни банально — познакомились мы в баре, в старой Праге. Она сидела у стойки с маленьким стаканом «Вельвета» и что-то читала. На ней были короткие джинсовые шорты в лохмотьях свисающих ниток и футболка с подмигивающим смайликом.

— У меня что-то с глазами, — сказал я, — никак не могу оторвать их от тебя.

— Я уж думала, — она отхлебнула пива, — ты не решишься подойти. Полчаса набирался храбрости, я засекала.

Мы бродили по городу весь день и всю ночь, дурачились и шутили. Следующим вечером мы снова нашли друг друга и отправились в Йозефов на поиски ужина.

— У нас лучший ресторан в Праге, — с улыбкой сказал официант у входа, — но ужин не бесплатный. Вы должны прочесть гостям что-то свое. На любом языке, мы переведем. Стихотворение… сонет… миниатюру…

Вот почему Прага так популярна у туристов, подумал я. Здесь тебя не только накормят, но и дадут почувствовать свою значимость, как творца. Ужин за сонет!

Но у меня не было с собой никаких сонетов. Я вообще редко писал стихи до встречи с Кирой.

— Пойдем искать дальше? — с лукавой улыбкой спросила она.

Я покачал головой и сказал нараспев:

Кира подхватила со смехом:

Собравшиеся на веранде гости поворачивали головы в нашу сторону. Моя спутница продолжала:

И я закончил:

Нам долго аплодировали и свистели. Коронованная венком из цветов Кира сделала книксен и рассылала всем воздушные поцелуи — а ужин был восхитительным.

Жаль, этих дней никогда не вернуть. Мы живем долго, очень долго — но становимся старше, мы стареем, мы неуловимо меняемся с каждой улетающей в вечность секундой.

Я ласково провожу ладонью по светлым кудрям Киры. Ее тонкие губы беззвучно шевелятся, повторяя в бреду мое имя.

«Кровь и меланхолия» движется к финалу. Читатели и авторы на портале сходят с ума. Они поделились на партии и принялись атаковать конкурентов, обливая ядом их произведения и их самих. Я узнаю о своем романе, что в нем вторична и банальна каждая фраза, а все идеи украдены у Толстого, Шекспира и Брэдбери. Я узнаю, что все голосования за мои опубликованные главы являются абсолютной подтасовкой и вбросами. Кроме того, рассказывают, что я — алкоголик, фашист и сексуальный маньяк.

А Женевьеву я воскресил. В кипящем вулкане утонула девушка-двойник.

К последнему туру я подхожу истощенным морально и физически. Я мечусь от постели больной Киры к письменному столу — и обратно.

— Потерпи, — прошу я, — уже почти конец. Ты выдержишь.

— Я не могу, — шепчет она, — не могу…

Моей соперницей в финале оказалась Софи Шарбоннье из Марселя. Это худший вариант из возможных: Софи поддерживает огромная женская аудитория, большинство фанатов других авторов по мере их вылета утекали к ней. Я не сомневаюсь — в последней главе она приготовит им какой-то сильный сюрприз, красивый сюжетный ход. А что есть у меня? Я на грани нервного срыва. Я опустошен, как сдутый воздушный шарик.

За день до финала я вижу в своей гостиной S256. На ней темные очки и широкий шелковый платок — я узнаю андроида только когда она начинает говорить, по голосу:

— Александр, один очень важный человек хочет встретиться с тобой.

— Что? Когда?

— Сейчас.

— Но мне надо писать! Заканчивать последнюю, самую важную главу!

— Это недолго.

Я смотрю на кровать — на ней в лихорадочном бреду разметалась Кира. Ей совсем плохо.

— Не могу я уехать, Бернардетта. Нет, я остаюсь.

Андроид подходит ко мне и шепчет на ухо:

— Придется поехать. Это Курт Декки. Смартфон не забудь.

Мы летим над лесом на ее флаере. Дождь заканчивается, и в лучах яркого солнца мы опускаемся на посадочную площадку где-то у моря. Нет, это не Новоивановка — я замечаю надписи на итальянском языке. Мы идем по узким обожженным солнцем улочкам, и я ощущаю ароматы свежих лепешек и оливкового масла, а где-то в лабиринтах старых домов сонно побрякивает гитара. В кобальтовом небе рыдают чайки.

Курту Декки нельзя отказать. Это человек, придумавший и запустивший «Кровь и меланхолию», «Ночную школу секс-магии», «Ш.Т.У.Р.М.» и другие важнейшие культурные проекты современности. Его биография — предмет зависти миллионов людей. Он редко дает интервью, и вообще редко показывается на публике. Я даже не знаю, как он сейчас выглядит, потому что видел только очень старые его фото. Если честно — я волнуюсь, словно старшеклассница перед встречей с поп-звездой.

Он ждет нас в кафе на берегу моря.

Ох… я иначе представлял себе Курта Декки. У столика в пластиковом кресле полусидит-полулежит человечек с красным, почти свекольным лицом. Его грушевидный нос окутан фиолетовыми сетками вен. Глаза милосердно укрыты за черными стеклами очков. На голове — белое кепи, из-под него свисают остатки седых волос. Легкий летний костюм измят и покрыт пятнами, словно Курт спал в нем под кустами, а поутру его стошнило на пиджак. На столе большой стакан с ледяным коктейлем и разноцветными трубочками.

Когда мы подходим ближе, рот Курта искривляется в гримасе — и не понять, означает она радость или отвращение.

— Мы хотим помочь тебе, — говорит он тихим сиплым голосом, — ты нам нравишься, сынок.

— Помочь? Каким образом?

— Мы ведь уже не раз помогали, — Курт закуривает сигариллу, и соленый морской ветер рвет в клочья облачка густого белого дыма, — вспомни.

Вот как. Значит, советы S256 исходили не от нее.

— Зачем вы это делаете? — спрашиваю я с дрожью в голосе.

— Я уже сказал — ты нам нравишься.

— Софи выиграет эту игру. Все напрасно. Я исписался. Вы ничего не сможете придумать. Кого-то еще из персонажей убить, оживить, поженить, разлучить — всё это больше не сработает.

Курт делает сложное движение бровями и свекольный нос дрожит над морщинистым ртом. Я не могу смотреть на это лицо, холодный ужас наполняет меня. Перевожу взгляд на его руки и вижу, что длинные, как у женщины, ногти Курта покрыты золотым маникюром.

— Ты же хочешь победить, мальчик мой?

Я молчу. Зачем слова?

— Не буду тянуть кота за хвост. Ты удачно прошел почти всю игру. Сколько у тебя на счету? Полагаю, не меньше десяти миллионов.

Я киваю. У меня десять миллионов сто пятнадцать тысяч койтов.

— У нас есть техническая возможность слегка подкрутить результат, — говорит Декки, — переведи эту десятку на мой счет и я решу вопрос. А тебе Бюро начислит за победу еще миллиончик. Понимаю — трудно вот так взять и отдать все, чего достиг. Но подумай, ты станешь победителем шоу. Это слава. Это задел на будущее.

— Ад и бездна, — шепчу я.

— И не смотри на меня, как волчонок. Откуда тебе знать, что Софи играет честно? Говорят, она перетрахалась со всеми продюсерами у себя на побережье, и лично я готов поверить в это. Некоторые люди так беспринципны… По большому счету, все творчество — один сплошной обман. Обман читателя, зрителя, создание иллюзий, фальшивых миров. Эти сволочи, — он указывает длинным пальцем на S256, - по слухам, даже распыляют в воздухе какой-то газ. Дабы вам, творцам, лучше мечталось. Лёгонький кайф, чтобы грезы оживали, являлись воочию. Я все о тебе знаю. Твою первую школьную любовь звали Кира. Ты много лет живешь один, но не чувствуешь себя одиноко, не правда ли? — он нехорошо улыбается, — Всё зыбко и призрачно в мире фантазёра. Кто поручится за то, что и этот наш разговор — не ожившая фантасмагория? Так что не тяни резину, выбирай смелей, мой мальчик.

Он хохочет, сверкая золотыми зубами.

Чего угодно я ожидал от беседы с великим Куртом Декки, но только не этого. Я смотрю на S256 — но она равнодушно любуется покрытыми золотистой пленкой волнами. Язык перестал слушаться меня. Глубина пропасти, в которую я лечу, завораживает. С первого уровня упасть сразу на девятый, снова стать никем. Что толку в титуле победителя, если все плоды — пусть они только цифры на дисплее — отбирает помятый человечек с носом-грушей и золочеными когтями?

Но Курт все рассчитал правильно. Победа в игре для меня важнее, чем социальный статус. А для Курта важны койты. Я достаю из кармана смартфон и перевожу десять миллионов на его счет.

Время улетает, осыпается сухим песком сквозь пальцы. Я иду по миру — снова один, как в юности, только виски тронула седина. Солнце восходит за моей спиной и садится за горизонтом впереди, приглашая продолжать путь по бесконечной ленте дороги. В одиночестве есть своя прелесть… но я все же ищу Киру.

Курт Декки не обманул. Я победил в его проекте, хотя последняя глава моего романа получилась откровенно слабой.

Но когда я вернулся домой после беседы с ним — Киры не было. Она не умерла — просто ушла. Я обыскал весь дом, но не нашел никакой прощальной записки. Ничего.

Только теперь я понял, как много Кира для меня значила. Я даже не стал читать поздравления на портале. «Кровь и меланхолия» быстро стала частью прошлого.

Я добираюсь до Праги и иду в старый город, в тот самый бар, где когда-то встретил ее. Иду безо всякой надежды — просто это единственное место на земле, кроме моего дома, которое нас связывает.

Кира здесь. Она сидит с книжкой и стаканчиком «Вельвета» за стойкой; все в той же футболке со смайлом и джинсовых шортах. Растрепанные светлые волосы, длинные черные ресницы и тонкая сигаретка.

Но я кричу ей — и она не слышит. Я пытаюсь коснуться ее руки — и словно налетаю на прозрачную стену.

Я вижу, как кто-то другой подходит к ней, улыбается и заводит знакомство.

А я возвращаюсь на свою бесконечную дорогу.

Может быть, когда-нибудь я снова повстречаю Киру — и она ответит мне.

У меня в сердце остается надежда.

Надежда и грусть.