Печать Древних (СИ) [Johann Walcvur] (fb2) читать онлайн

Пролог

4 год Тёмного Века

««Во тьме, среди руин и грязи родится тот, чья крепкая рука вернёт мир на круги своя», — так сказала лет тридцать назад старуха-шаманка Мерта в одно из своих последних предсказаний. Суеверный люд внимал всем пророчествам, даже самым шарлатанским, но к предсказаниям Мерты прислушивались даже могучие вожди Северной Дали, когда собирались на войну. Шаманка прожила ни много ни мало чуть более ста лет, а потом исчезла: как заведено в норзлинской традиции, ушла навстречу духу, к которому была привязана.

Чудес нет ни в этом мире, ни в мире, лишённом такой обычности, как человеческая глупость и тщеславие. Все пророчества можно истолковать двояко и прийти к совершенно противоположным выводам. Адамантар Эстелан, один из семи паладинов мятежной королевы, будучи самым циничным и скептичным из всех её рыцарей и чародеев, говорил, что способен привязать к любому предсказанию поход на горшок. Как ни странно, получалось у него прекрасно.

Относилась ли так же к пророчествам и прочим чудесам королева Аммелит, я так и не узнала. Я старалась не слушать разочаровывающие речи некоторых соратников — чудес полно в мире, родившемся под течением Потока энергии, в которых скрывался Аромерон: райский мир, дворец для всех правоверных; царство Нериды, богини северян. И если духи, ниспосланные Ею, словно ангелы, шептали Мерте и иным шаманам судьбоносные послания, значит, эти слова они передавали из уст самой богини. Но, как говорилось, пути божественные неисповедимы.

Люд всё же хотел верить в то, что существовали в мире, полном всевозможного бесчинства и злобы, неопределённости и туманности будущего, те, кто мог сказать народу: переживите невзгоды и скоро в награду за терпение, труд, верность и великую жертву вы получите рай. А пережить простому народу Цинмара пришлось немало за последние двести лет. Страдания и лишения сопровождали историю несколько эр: смерть настолько стала искусно творить своё дело, что от неё не спасала закрытая наглухо дверь и высокие крепостные стены. Чего только стоил Ригальтерийской империи и норзлинам Северной Дали Чёрный Мор, гулявший по земле во второе десятилетие Века Гнева.

Озлобленный народ, словно зверь, рвал и метал и ещё больше дичал от того, что потерял всякое чувство защищённости. Не могли спасти их ни высокие лорды Рунайро, царившие почти во всём Цинмаре, ни вожди на севере, а имперские боги молчали, игнорируя всякое обращение к себе, даже самое гнусное. Могли говорить только северные божества, но исключительно с шаманами. И когда последние передавали их волю племенам, люд немного успокаивался.

Спокойствие же царило до тех пор, пока шаманы не стали передавать зловещие послания о приближающейся войне, и вскоре вождь Тордалак, отец мятежной королевы, услышав слова Мерты, поднял топор. Наступал Век Слёз, объявленный астрологами империи как эра скорби по ушедшим в борьбе с Некросом, и его история, начиная с десятого года, сменила чёрные чернила на кровавые. Борьба норзлинов вместе с мятежниками против имперского владычества приобрела невероятные масштабы, и казалось, будто после неё в мире не осталось бы ничего — горели поля, утопали в крови города, обращались в пыль поселения и леса. Кто мог тогда предположить, что станет ещё хуже?

Между тем Мерта объявила очередное пророчество, показавшееся не самым страшным в те ужасные годы. «Будь в час искупления чист и непоколебим перед Небесами! Только таких оценит богиня, когда налитое багровым заревом небо огненным вихрем упадёт на землю», — говорила старая шаманка. Её послание из Северной Дали было доставлено семерыми гонцами в пределы Панреммы, где за провинцию ожесточённо боролись паладины Адамантар Эстелан и Дорэс зер Вальд с верховным лордом Каагаром. Мятежная королева, явно обеспокоенная словами Мерты, послала копии письма другим паладинам — эту картину я помню очень хорошо, ибо нечасто можно было увидеть пророчицу Аммелит такой напуганной, даже тогда, когда имперский лорд схватывал Святое Воинство за горло. Тогда-то Адамантар и вынес запомнившуюся мне, ещё совсем юной девочке, фразу про предсказания и горшки. В тот же день мятежная королева приказала отступать, что ещё больше не понравилось скептичному паладину.

«Из-за какой-то старухи мы должны терять завоёванную огромными жертвами Панремму, — говорил Адамантар, сжимая кулаки, — я не для того гнал солдат на Варжский Рог!»

И его можно было понять, я видела поле битвы на Варжском Роге, будучи совсем незрелой, где полегло без малого тысяч пятнадцать воинов и чародеев. Для меня, пожалуй, это была самая страшная картина тогда. Королева всё же настояла — и так ещё не одно пророчество меняло стратегию Святого Воинства.

И всё-таки никакие отступления не помешали Аммелит и её паладинам в конце Века Слёз добраться до Рунайро. Я не застала эту битву, ибо риски были настолько велики, что королева отправила Риодана зер Тирро, седьмого паладина, и меня на юг, впрочем, до укрытия мы так и не добрались, с паладином я рассталась и того ранее.

К тридцать шестому году Века Слёз, когда случились кульминационные события войны, северные провинции, в частности, Ладервия, Панремма, Норзрина и Эливия, были сильно разорены; не лучшие годы переживали земли вокруг доминиона Рунайро — Роммилин стала последним фронтом перед столицей, а на западе Цинмара горели в сепаратистском пламени Дельтриания, Араэд, Реседер и даже самая, со времён Мятежного Века, тихая провинция Сальмония. Здесь народы — что рунарийцы, что люди и гномы — в полную силу познали горечь разочарования. И без того тяжёлая жизнь превратилась в невыносимую гонку, повсеместную резню за наместничий венец. Вера в чудесные пророчества, да и не только в чудесные, но и в страшные предсказания, ушли со сцены.

Кто бы мог подумать, что в одночасье всё перевернётся с ног на голову? Мерта когда-то изрекла — будут алыми небеса, и накроют они мир на много лет. Слабо такое представлялось привыкшим к солнечному дню и ясной ночи цинмарцам. Просторы Родины никогда не отличались благосклонностью и теплом, Цинмар был холодным материком, он омывался Стужённым Океаном на севере, с запада — Океаном Заката Мощи, с востока — Океаном Грёз, а с юга — Тайным. Все эти воды были исключительно холодными и совершенно беспокойными, и потому Цинмар оскалился горными наростами, сгладившись на берегах только в редких бухтах и внутренних морях. Родина для четырёх цивилизованных народов: маредорийцев, рунарийцев, людей и гномов всегда была суровой, капризной и опасной. И с недавних пор она стала ещё безжалостней.

Ригальтерийский Конклав при поддержке Капитула, имперского сената, руководил духовными делами лишь номинально и предпочитал не разъяснять умам, непосвящённым истинной, как им казалось, сути мироздания. Имперские подданные знали настолько мало о полумифическом Потоке энергии над их головами, что имели очень смутные представления о том, что случилось бы с ними после смерти. Были только ложные боги, демоны, Прародители — Лерон и Залас — хозяева Потока, и их дети, четыре дракона Мощи, что стали, пожалуй, идолами и частью культуры Ригальтерии. И духи — множество духов, населяющих почти каждый уголок Цинмара, и ухаживающие за ним. Их природу, цели держали под покровом тайны, и это рождало самые жуткие и забавные истории и слухи. Что могли объяснить жрецы Конклава касательно предсказаний совершенно неизвестной и от того неуважаемой имперцами шаманки Мерты из Северной Дали?

Только её слова исполнились. Я не знала, как отреагировала на это имперская ересь. Они не предполагали такого развития событий или просто не хотели делиться катастрофичными прогнозами с и так уже сомневающимся и расколовшимся народом Ригальтерии.

Удивительно, как крупное бедствие способно воссоединить рассерженные друг на друга народы воедино, заставить встать в один ряд некроманта и клирика, имперского легионера и воина Святого Воинства, закрыть глаза на то, какое средство использует твой соратник. Удивительно и одновременно страшно. Быть может, судьба не даёт нам права на победу, потому что мы хватаемся за всё, отвергая мораль, этику и совесть во имя выживания? Богиня словно кинула монетку, обдумывая, кто заслужил благосклонности, мы или наши враги. Ибо порою я и сама не могу увидеть грани между нашими злодеяниями.

Всё настолько стёрлось, стало иллюзорно, призрачно, что даже самые правоверные способны, быть может, пересечь черту и не заметить этого. Наши герои, не допустившие самого худшего тогда, никогда не будут воспеваться такими, какими они были на самом деле. Это величайшая скорбь народов Цинмара. Близится Час Искупления. Как и предсказывала Мерта…»

«Vir Rezevus».

Волны яростно бились о скалистые берега и перебивали порывы ветра. Здесь, под мрачными багровыми небесами, ни единому живому существу не стоило надеяться на долговременное укрытие. Тучи грозно наскакивали друг на друга. Вот-вот они разверзнутся молниями, оглушительный гром заглушит всякий звук и на несчастную серую землю хлынут ливни.

Элеарх плотно укутался в тяжёлый кожаный плащ, завязал шнурки шляпы под подбородком и медленно направился по узкой каменистой тропинке к вершине скального берега. Путь проделал он неблизкий и хотел увидеть лично, как исполнилось то, ради чего пришлось рисковать собственной шкурой. Дождь усилился, капли яростно били по полям шляпы, и, если бы не стальная маска на лице, яд с небес отравил бы и так не заживающие раны. Элеарх чуть было не оступился пару раз — а лететь пришлось бы долго, и внизу ждали острые камни.

На вершине у самого края гостя ждал дух, местный хранитель. Элеарх не помнил точные границы его владений, но они кончались примерно у Пустынного берега на западе и у Унериса на востоке, то есть добрых сто — сто пятьдесят вёрст в ширину. Элеарх видел множество духов и демонов, и всегда создающий их Поток удивлял видавшего многое чародея. Хранитель же этот был облачён в тяжёлую кирасу с крылатым шлемом (похожий носили солдаты одного имперского Ордена), в прорезях которого переливался призрачно синий свет. Дух был полупрозрачен, словно существовал в мире бесплотной сущностью. Элеарх знал: хранитель благороден и величественен, однако для его собрата, как и для него самого, нет важней миссии, чем охранять своё владение любым способом, даже если для этого приходилось бы переступать собственные принципы.

— Всё-таки решил на это взглянуть, Элеарх? — высоким голосом заговорил дух, устремив взор на бушующее Внутреннее море.

— Та великая жертва, что ты принесёшь во имя жизни, — протянул Элеарх, — достойна зрителя. А твоя суть должна достойно упокоиться в Потоке, Арагон.

— Сотни лет я хранил Рех-Фаросский массив, — сказал дух. — Видел сражения, мор, смерть… Видел, как рождается жизнь, как зреют поля и как ослепительно прекрасно восходит золотистое солнце. Видел, как обезумевшего повелителя хоронят у Острова Покоя… Где сейчас этот Орден?

— Далеко на востоке, если вообще уцелел, — протянул Элеарх и схватился за шляпу: ветер чуть было не сбил её на затылок. — Мир уже совсем не тот…

— Я поклялся не следовать по пути разрушения, только созидания, — сказал Арагон. — Пусть в Потоке знают, что я не отказываюсь ни от одного слова. Пусть знают, что я делаю это во имя жизни, как и было мне предначертано.

— Боги мудры, они всё увидят, всё поймут, — кивнул Элеарх.

— Тогда не дай мне натворить бед… Прощай, смертный друг.

— Прощай, бессмертный дух.

Элеарх сбросил с плеча свёрток, развернул лук и наложил одну-единственную стрелу. Арагон повернулся к морю — волны беспокойно бились, предвкушая Мощь хранителя. Вспышка молнии, гром оглушили и ослепили чародея в маске, и воды будто бы взорвались. Доселе невиданный в этих местах шторм начался внезапно, высоко поднялись волны и ударили по берегу. Элеарха оросило холодной водой, но он не сдвинулся с места. Арагон медленно развернулся — в прорезях пылали алым светом глаза, а доспех пожирала тьма.

Нарушивший клятву и предавший суть свою дух неимоверно обращался в демона — высший закон суров и слеп к благородству или злодеянию, судьба нарушителя едина и незыблема. Бессмертные боятся лишь одного: скверны, что рождалась в их сердцах.

Арагон успел лишь прошелестеть на древнем языке одну фразу, прежде чем Элеарх спустил тетиву. Демон сжал наконечник стрелы, торчащий из груди, из глаз посыпалась искрами сгорающая энергия, и лишённое сути тело рухнуло в бурлящее море. Элеарх успел поддеть и вытащить чарами стрелу: сталь, сжигающая жизненную энергию без остатка, — исключительная редкость.

— Жертва, — протянул с усмешкой чародей. — Да, великая жертва… Ver dis rauh…

Завернув лук и стрелу, Элеарх встал на место духа — шторм необыкновенно будоражил повидавшего многое чародея.

***

Молния сверкнула в налитых багровым свинцом тучах, а ветер рвал паруса галеры, рассекающей бушующее Внутреннее море. Бывалые моряки и путешественники называли эти воды самыми спокойными, безмятежными и безопасными, но в Тёмный Век это изменилось. Тихие и мирные просторы превратились в бойни; леса, славящиеся суровым нравом, стали немыслимо дикими, а когда-то цветущие города — в руины, где, при счастливых обстоятельствах, жила хотя бы тысяча горожан.

Море бурлило, и небеса снова разверзлись громом — галеру качнуло, люди забеспокоились. Ирма впилась пальцами в подмосток, а капюшон с её головы сорвало порывом ветра.

— Клянусь Владычицей Неридой! — крикнул капитан судна. — Не припомню такого шторма!

— Точно он магический! — поддержал его стоящий рядом клирик. — Нужно уводить людей в трюм! Здесь опасно оставаться!

— А кто тогда удержит корабль? — крик капитана заглушила молния.

— Арго! — Ирма еле спустилась на палубу. — Миледи в каюте?

— Да, — кивнул закованный в тяжёлую мокрую броню норзлин. — Я отправил её туда и наказал не покидать…

Его слова заглушил громкий хлопок где-то вдалеке, галеру опасно подбросило с левого борта, она накренилась, вода залилась на палубу и смыла несколько человек. Кто-то из них успел лишь коротко крикнуть о помощи, но уже через миг — помогать было некому.

- Срежьте проклятые паруса! — срывал голос капитан.

Оставшиеся на палубе воины, вцепившиеся в борта, крюки и мачту, словно не слышали его. Завывающий ветер присоединился к волнам, галера рассекла воду, носом чуть не погрузившись в море. Клирик поднял руку, слабый огонёк зажегся в его перстах. Молния ударила в краешек мачты, галеру развернуло — заклинание сорвалось куда-то в темноту.

Ирма сконцентрировалась, пробежала глазами по палубе и пустила магический импульс в мачту. Древко треснуло, паруса надулись, и ветер унёс их прочь. Галера еле удержалась.

— Быстро! — крикнул капитан. — Живее, ленивые ублюдки, за вёсла! Мой корабль не пойдёт на корм рыбам!

— Я не вижу остальные галеры! — попыталась достучаться до него Ирма. — Где они?

— Празднуют в Аромероне! — капитан схватился за мостик и наблюдал, как его команда, ругаясь и молясь, взялась грести вёслами. — А мы… либо победим, либо присоединимся к ним! Давайте, парни, поднажмите!

Арго взял Ирму за руку и увёл под трюм. Крики окончательно заглушил шторм, а под палубой галера была полна жалобным скрипом древесины. Удивительно, как корабль до сих пор не развалился. Чародейка сняла капюшон, расправляя тёмно-каштановые волосы, и плюхнулась на пригвождённую к полу скамью. Арго опёрся о стену и тратил все силы на то, чтобы удержать равновесие в беснующейся галере.

— Так, ты говоришь, нас встретят? — спросила Ирма, а её взгляд застыл на мускулистой шее рыцаря. — В Кеинлоге?…

— В его окрестностях, в Лисьей Бухте, — бросил Арго. — В самом городе засел неизвестно кто… а чуть севернее… продолжается война.

— Сколько отвалили проводнику? — Ирма тяжело вздохнула.

— Пока нисколько, — Арго присел рядом. — Видела сундучок в каюте леди Фордренд? Половина, если не больше, им, а там всего тысячи две дар-миртил, золотом.

Галеру качнуло, послышался отчаянный крик капитана.

— Пойду, проверю миледи, — попытался встать Арго.

— Только не задерживайся там, — промурлыкала Ирма. — Я буду тебя ждать у себя…

Арго усмехнулся, встал с третьем попытки, и, бряцая мечом и пластинами кирасы, скрылся в тёмном коридоре. Ирма вздохнула снова, закашлялась и потянулась к двери. Ветер чуть было не сорвал её с петель, в лицо чародейке ударила солёная вода. Гребцов смыло волнами, и только капитан оставался на месте, крепко вцепившись в рулевой рычаг и продолжая что-то кричать.

— Эй! — Ирма, держась за дверной косяк, выглянула к мостку. — Где клирик?

Одна за другой ударили молнии, и последняя, самая крупная, коснулась корабля. Искры пробежали по всему корпусу, замолчал капитан, свалившись на спину. Ирма упала на одно колено, галеру оттолкнуло, и она накренилась на бок. Чародейка спиной протиснулась обратно в трюм, захлопнула двери. Ещё одна волна накатилась, чуть не перевернув судно. Ирма поползла по коридору в темноту. Инстинкт приказывал ей выбежать на палубу, но она не могла этого сделать, оставив Арго и леди Фордренд.

Что-то подбросило галеру, Ирма ударилась виском о проклятую скамью, голову пронзило болью. На неё снова напал кашель, чародейка свернулась в калачик, и в этом момент особенно сильная волна ударила по левому борту, переворачивая галеру.

Глава 1 — Врата Мощи

Глава 1.

Врата Мощи.

Какая чудесная тишина опустилась на побережья Внутреннего моря после шторма! Ливень и яростные волны прогнали всех зверей и чудовищ, выбросили тысячи ныне смердящих на всю округу тушек морской живности, а также части тех кораблей, которым не повезло плыть в последние два дня. Сейчас окрестности сковал туман, но в этом не было ничего необычного — с конца осени и до весны наступало его царство.

Лисья Бухта, небольшая часть Пустынного берега, была с трёх сторон окружена отвесными скалами, а побережье занято небольшим облезлым лесом и остатками какого-то рыбацкого поселения, покинутого много лет назад. Бухта получила своё название, как бы это ни было банально, от большого количества проживающих здесь лисичек. Неизвестно, почему эти пушистые рыжики выбрали домом совершенно нетипичное для них место, но еды всегда здесь было вдоволь, а наместником Эливии ещё лет сто назад в честь этого чуда был введён запрет охотиться на лис. Так и жили в мире лисы и люди.

Тёмный Век изгнал и жителей поселения, превратив их дома в руины, и лисичек, а менять название уже было некому: наместник Эливии лет пятнадцать назад потерял не только власть, но и голову, и провинцией, в сущности, никто не управлял. В алой ночи застыли на земле лишь тени городов-призраков, и только у побережья можно было найти остатки цивилизации.

Ринельгер три года назад стал членом отряда наёмников под командованием Ардиры, что был частью крупного картеля Теневой Триумвират, состоявшего из контрабандистов Серой Полоски, наркоторговцев Шипастой Розы и наёмников Рубинового Войска, объединившихся в первый год Тёмного Века, когда небеса заволокло алой пеленой, а мир стал невыносимо опасным. Ардиру и его бойцов взяло под крыло Рубиновое Войско, небезызвестный лидер которой, бывший имперский легат Аорин оун Валлех, был, наверное, самым могущественным и влиятельным из всех высоких чинов картеля. Отряд Ардиры был сформирован из пяти бойцов — три искусных воина и два сильных чародея — три года назад, и с тех пор его состав никак не изменялся, что, безусловно, было заслугой командира: не каждый лидер групп Теневого Триумвирата способен без потерь выполнять поставленные задачи. Не сказать, что Ардира был гениальным стратегом или воином, достойным эпоса, но человек он был осторожный, хитрый, дальновидный и преисполненный отцовской любовью к своей команде.

Ринельгера, как и большинство наёмников Рубинового Войска, и всего картеля, можно было назвать дезертиром. Когда случилась катастрофа, что навсегда изменила привычный мир, он шёл вместе с легионом на помощь осаждённой Святым Воинством столице. Не было тогда и в мыслях, что чародей покинул бы соратников и оставил службу, но войско попало под некий магический шторм, все разбежались, командующий, магистр Скрытый, был убит. Выжившим же следовало добраться до любого города, находящегося под властью Капитула, и снова встать в ряды защитников империи. Но этого не случилось по ряду обстоятельств — до ближайшего расположения имперского войска были сотни вёрст, а мир в первые дни алой ночи совершенно сошёл с ума, сгорая в заревах пожаров и прочих мелких, но многочисленных катаклизмах. Ринельгер служил лекарем, закончил обучение в чародейском анклаве Анхаел, где получил степень адепта кровавых чар. Немногие способны управлять такого рода магией, а потому он стал редким ресурсом для легиона и, тем более, для Теневого Триумвирата.

Отряд, в который довелось влиться Ринельгеру, оказался весьма разношёрстным. Ардира — бывший солдат Святого Воинства, родом из одного из племён норзлинов, что стали в Век Слёз на недолгое время имперскими федератами. Фирдос-Сар — сарахид, привезённый с Восточного Материка, Эстмара, служивший также в Святом Воинстве. Сенетра — рунарийка, бывший командир авангарда Сальмонского легиона, одного из самых злых имперских войск в Войне Века Слёз. Рунариец Зерион, искусный чародей, в бывшем — также легионер из отряда диверсантов. Несмотря на то, что буквально пару лет назад участники отряда находились по разные стороны баррикад, все быстро нашли общий язык.

Отряд вёл промысел, в основном, в центральных провинциях Ригальтерийской империи; на западе было относительно спокойно, именно туда направлялись беженцы с востока, где, судя по слухам, творилось такое бесчинство, какое трудно представить здравомыслящей персоне. А в центре — что-то среднее, в общем, хватало для того, чтобы не нуждаться в еде и выпивке. За три года отряд изучил Эливию, соседний Киран и южные дороги северной Норзрины вдоль и поперёк. Начальство же не принимало никакого участия в делах отряда, лишь изредка забирая часть заработанного.

Работу отряд всегда исполнял на совесть, но оплаты становилось меньше, а с учётом нехватки продовольствия и продолжающейся войны между остатками имперских войск и Святого Воинства, дела шли хуже. В голову Ардире пришла мысль уйти на восток, присоединиться к группе его брата Алормо, и он был готов уже воплотить идею в жизнь, когда к отряду пришёл гонец от самого Аорина с весьма многообещающим делом. Встретить небольшой караван, плывущий из южного Цинмара, и провести его через Эливию и Норзрину к Норксондской провинции, в город Кельносс совпало со всеми планами Ардиры, и потому командир думал недолго, тем более награда ожидалась в тысячу золотых миртил, из которых восемьсот — в кошель отряда, а это очень большие деньги. Всё, что оставалось перед началом выполнения работы — дождаться, пока кто-нибудь из прибывших не заявится в Кеинлог.

Чародей Ринельгер спрятал светловолосую голову в капюшон и ещё больше укутался в старую мантию. Лисья бухта была полна холодного, отвратного воздуха, а разожжённый костерок посреди бывшей таверны не согревал так, как хотелось бы. Его напарница, темноволосая и до ужаса бледная рунарийка по имени Сенетра, была чуть приспособленее к холоду и, одетая в тонкую зеленоватую курточку, довольствовалась теплом от мелкого костра.

Ринельгер дёрнул головой, Сенетра схватилась за меч — в дверном проёме возник, положив двуручную секиру на плечо, Фирдос-Сар, здоровый, словно бык, сарахид, с костными наростами по всему телу, что делало его схожим с некоторыми уродливыми статуями, которые приходилось видеть Ринельгеру годы назад, в чёрных, полосатых, нетипичных для Цинмара шароварах и кожаной куртке, обвешанной толстыми ремнями. За ним, опираясь на деревянный посох с металлическим навершием, следовал Зерион, рунариец, бритый налысо, от чего его острые оттопыренные уши смотрелись особенно смешно. Замыкал шествие командир, норзлин Ардира, в длинной стёганой куртке, как и всякий представитель его народа, косматый, бородатый, с волосами тёмного цвета.

— Где остальные? — спросила мрачно Сенетра.

— Ритт и Фаррис забрались на остатки башни, — ответил Ардира. — Осматривают окрестности… Шторм и вправду был нехреновым.

— Смрад отсюда тянется на сотни вёрст, — скрипучим голосом отметил Фирдос-Сар.

— И как бы намекает, — стуча зубами, пробурчал Ринельгер.

— Странно, что Каменщик заинтересовался нашим контрактом, — продолжил Ардира. — Что-то мне кажется, что он собрался выйти из-под крылышка Триумвирата.

— Думаешь, он сможет увести у нас заказчиков всего двумя разведчиками? — фыркнул Ринельгер. — Выбрали эти придурки время… холод такой, что зуб на зуб не попадает. Спасибо богам-прародителям, что хоть в воду не будем лезть. Не будем же, командир?

— Кончай ныть, чародей, — раздражённо бросил Ардира. — Мне не нравится, что у нас под ногами мешаются люди Каменщика… Слишком уж он самостоятельным стал, а картелю до этого дела нет.

— Сука какой-то, — проскрипел Фирдос-Сар. — Командир, я бы, конечно, и кучу говна не отдал Каменщику на сохранение, но хрена с два он кинет картель.

Ринельгер хмыкнул. Сколько воды отряд нахлебался, пока служил под началом Каменщика — торговца и царька Кеинлога, хитрющего, скрытного и довольно подозрительного человечка.

— Два разведчика, — задумчиво произнёс Ардира. — Всего два… Отряд, слушай мой план. Зерион, Фирдос-Сар, вы со мной. Сенетра и Ринельгер, отходите к тропе у скал. Спрячьтесь там, и, если что… ну, вы понимаете.

— Убивать людей Каменщика? — сказал Зерион полушёпотом. — Не слишком ли это, Ардира?

— Хочешь, чтобы они нас опередили, рунариец? — спросил напряжённо командир, глядя на него из-под густых чёрных бровей. — Если что-то пойдёт не так, всякий выродок сдохнет. Вплоть до Каменщика, когда о его делишках прознает Аорин. Так, — он оглядел отряд. — Приказ понятен? Отлично… выше нос, бойцы. Будете действовать разумно — мы отсюда ещё и с чем-нибудь уйдём.

Приказы долго обсуждать в отряде было не принято, и Ардира вместе с Зерионом и Фирдос-Саром покинули стоянку. Ринельгер пустил чары — огонь в костре погас. Сенетра смерила его тяжёлым взглядом, вытянулась в полный рост и пошла первой.

— Надеюсь, дождя ещё скоро не будет, — отметил чародей.

От поселения остались только фундаменты домов — время и погода стали в разы беспощаднее в Тёмный Век. Где-то около развалившейся пристани торчали остатки башни-маяка, но даже с руин можно было просматривать почти всю Лисью бухту. Прижимаясь к каменным валунам, булыжнику, Сенетра и Ринельгер достигли конца хижин и скрылись в еле живом лесочке, сразу за которым начиналась тропа через скалы, ведущая к западным воротам Кеинлога.

— Вот здесь, — рунарийка остановилась и указала на торчащие низко скалы. — За ними спрячемся и будем ждать.

— Готова повеселиться? — Ринельгер оглянулся. За ними никого не было.

— Спрашиваешь, — усмехнулась Сенетра и вытянула на половину меч из ножен. — Я уже давно жду человечьей крови…

«Ох уж эта дикая кошка», — подумал Ринельгер. Служба в легионе сделала из изнеженной аристократки истинную воительницу, которой гордились бы суровые предки. Чародей ни разу не видел доселе рунариек в бою, и потому быстрая, тонкая и ловкая Сенетра, показав ему впервые свои навыки, быстро влюбила Ринельгера в образ рунарийской воительницы.

Ринельгер прижался спиной к камню, посмотрел на небо — хмурые алые тучи не желали расступаться и предвещали новый дождь. Дайте боги в этот момент заиметь крышу над головой! Чародей повернулся на бок — Сенетра, сложив руку на длинную рукоять меча, напряжённо всматривалась в сторону берега.

Время текло медленно — ветер ласково щекотал ближайшие к месту засады деревья, а тяжёлые облака меланхолично плыли по небосводу. Даже к алой ночи можно привыкнуть, и Ринельгер поймал себя на мысли, что наслаждается гармонией, царившей в разорённом мире.

Сенетра шикнула и пригнулась. Чародей осторожно высунул голову из-за камня: кто-то, запыхаясь, тащил тяжёлый сундук. Ринельгер спрятался — командир словно смотрел в будущее, когда решил оставить засаду. Ритт, здоровый и рыжий норзлин, был ростом в полторы сажени, а его остварский дружок, Фаррис, бывший разведчик легиона — тонкий и изворотливый боец. Ринельгер сконцентрировался — дар крови позволил почувствовать только этих двоих и больше никого.

Люди Каменщика спешили, не оглядывались и потеряли бдительность. Такое в новом мире не прощалось никогда. Только добравшись до вереницы камней, что волей случая служили негласной границей кладбища кораблей и покрытой редким кустарником песчаной пустоши, они почему-то помедлили, и из засады выскочила Сенетра. Каблуками сапог она вспорола мокрый щебень и с разворота отсекла голову Ритта. Сундук накренился, ошарашенный Фаррис потянулся к мечу, и тогда Ринельгер пустил в него магический импульс, сбивший разведчика с ног. Встать ему уже было не суждено, прыткая и лёгкая Сенетра возникла над ним и пригвоздила Фарриса выпадом клинка к земле.

Ринельгер вылез из-за камня, встал над сундуком и сорвал чарами замки. Сенетра ковырялась с телами, звякнули монеты мертвецов — ими отряд заплатит за выпивку, которой и помянет щедрых парней. Чародей откинул крышку и сморщился: среди ткани разной расцветки лежали амулеты Святого Воинства в виде рунического феникса.

— Святые боги-прародители, — протянул Ринельгер.

— Что такое? — Сенетра выглянула из-за его плеча. — Ох, сукины…

Она хлопнула себя по лбу. Ринельгер закрыл сундук и сел на крышку, закрыв лицо ладонью. Объясниться перед командиром будет легче, чем перед Каменщиком.

Остальной отряд подтянулся достаточно скоро, чародей оглянулся на тёмный берег, от пейзажа которого отделялись три силуэта и медленно очерчивались. Они спешили и громко дышали. Сенетра виновато потупила взгляд, а командир спокойно осмотрел тела, потом недобро — рунарийку и чародея.

— Ба! — усмехнулся Фирдос-Сар. — Ты сделала? Мастерица…

— Да уж, — подцепил носком сапога голову Ритта Зерион. — Главное, чтобы не зря…

— Они куда-то торопились, — попыталась оправдаться Сенетра. — Я и подумала, что вас кинули и подсуетилась…

— А ты что скажешь, лекарь? — спросил Ардира, прищурившись.

— Как лекарь, думаю, они мертвы, — произнёс Ринельгер. — Совершенно точно.

— Совершенно, — подхватила Сенетра.

— Всё, мать вашу, шутки шутите, — сплюнул Ардира. — А болтать потом мне с Каменщиком. Молитесь, чтобы это было что-то важное, ибо на галере, кажется, был наш человек.

— Неужели? — хмыкнул Ринельгер. — Боги чем-то обозлились на них…

Ардира не ответил, обошёл сундук, открыл крышку и развернул ткани, высыпая амулеты и кинжалы. На самом дне лежала длинная шкатулка. Командир взял её в руки, повертел, пытаясь открыть.

— Заперто, — протянул он находку Зериону.

— Магический замок, — недолго думая, пробубнил рунариец. — Открыть… нужно подумать. Такие вещи щелчку пальцев не поддаются.

— Херню под защитой магии не хранят, — бросил Фирдос-Сар. — Наверняка что-то ценное…

— Не думаю, что это будет стоить тысячи золотых монет, — бросил разочарованно Ардира.

— Может, и будет, — протянул Зерион, всё ещё осматривая замок.

Ринельгер и Сенетра переглянулись. Фирдос-Сар насмешливо что-то пробубнил и развернулся к берегу, что-то высматривая. Ардира грязно выругался и пнул голову Ритта, она отлетела куда-то в кусты.

— Сука, — взялся за переносицу командир. — Тысяча, мать вашу, дар миртил пошли на корм рыбам! Спасибо, боги…

— Что мы шефу скажем? — прервала тираду Сенетра.

— Что мы Каменщику скажем, — процедил Ардира. — Репутацию отряда в картеле мы этой выходкой можем знатно подпортить. Ладно… — он выдохнул. — Фирдос, берём с тобой сундук… доставим хоть это треклятому Каменщику.

***

За окном, плотно закрытым ставнями, послышались торопливые шаги — намного торопливее обычного, и возбуждённые голоса. Ринельгер зажёг свечу и недовольно пробурчал себе под нос все известные проклятия. В его небольшой коморке, где помещалась кровать да кое-как сработанный столик, заваленный, как всегда, исписанными листами пергамента и толстыми книгами, царил полумрак, разгоняемый слабым огоньком свечи.

Возню на улице сменил грохот молнии и стук дождя, а потом, почти сразу же, эти звуки дополнил пронзительный вопль псины, не укрывшейся от смертельно опасной непогоды. Мир подрабсывал множество способов умереть, один глупее другого, и к, верно, величайшему ужасу — смерть вошла в привычку. Быть растворённым ядовитым дождём, капли которого падали из пропитанных первозданной энергией, смертельно опасной в чистом виде, облаков, не самая глупая погибель. Хотя многие «герои» могли бы поспорить.

Ринельгер смахнул ладонью остатки сна с лица и потянулся за серой, чуть потрёпанной мантией. Ночка выдалась что надо, после выпитого вместе с соратниками чародей долго не мог уснуть — аура полузаброшенного города Кеинлог тяжкой ношей легла на охмелевший рассудок. А потом приснился очередной странный и обрывчатый сон. Чародей видел тёмное лезвие, переливающееся кровавыми рунами, чуть загнутое, напоминающее боевой серп, что был достаточно распространён в позапрошлой эре. Меч во сне лежал под тряпкой на столе, на котором сидела полуголая темноволосая незнакомка. Странное наваждение овладело Ринельгером во сне — желание схватить ручку клинка, пустить кровь, а потом вкусить её. Нет, чародей был не из тех, кого одолевала жажда крови в битве, не терзали его душевные расстройства, во всяком случае, Ринельгер не отмечал в себе ничего серьёзного. Кроме странных снов, пытавших его ночами два с лишним месяца.

Ринельгер заправил волосы назад, представляя, какую картину сон оставил на его лице. Сон и вчерашнее вино, изрядно выпитое после возвращения в целости и сохранности. Чародей присел за столик, покопался в бумагах: хаотично исписанные листки с размытыми чернилами — весь бред, что снился ему, Ринельгер записывал, чтобы потом собрать всё воедино. Пользы, впрочем, от этого действа никакого не было — бумага шла на растопку, а чернила тратились впустую. Смысл тоже потерялся, и чародей писал уже по привычке. Правда, из всей кучи он вытащил парочку интересных пергаментов, быстро пробежал глазами по скачущим строчкам. Почерк был до боли знакомым. Ринельгер аккуратно сложил их в сумку, тяжело поднявшись, вышел из своей спальни и спустился по ветхой лестнице вниз, где располагалась гостиная. Там за столом сидели двое: Сенетра, сложив ногу за ногу и поигрывая носочком правого сапога, скучающе трясла стаканом с костями, напротив неё нетерпеливо ожидал броска Фирдос-Сар, время от времени поднося ко рту пинту.

Ринельгер сел рядом, пододвинул к себе кувшин и понюхал.

— Эль? — поморщился он. — Ну, конечно… почему бы и нет…

— Всё вино вышло вчера, — мрачно констатировала Сенетра и бросила кости. — Ха! Всё, сарахид, две следующие пинты на твой счёт.

— Да-да, чудесно, мать твою, — фыркнул Фирдос-Сар. — Ты как-то заколдовала их, пташка?

— Думай, что болтаешь, сарахид, — процедила Сенетра.

Снова зашумели кости в стакане. Азарта этим двоим не занимать.

— Где Ардира и Зерион? — Ринельгер всё же наполнил свою пинту.

— Командир у Каменщика, — протянул Фирдос-Сар, передавая кости и стакан Сенетре. — Рассказывает, почему Ритт и Фаррис остались в Лисьей бухте кормить падальщиков.

— Неудачники, — хохотнула Сенетра. — Как вспомню эти удивлённые рожи…

— Да, пташка, — кивнул сарахид. — В кровожадности тебе не откажешь. Перебрасываю.

Ринельгер скупо улыбнулся — что-что, а убивать представителей разумных рас Сенетра любила больше, чем охоту на чудовищ. Любила смотреть, как маска смерти закрывала их лица, и демонстрировать, что её мастерство лучше навыков других.

— Зерион у себя, ещё не выходил, — сказала Сенетра, не отрываясь от игры.

— Лишился Каменщик своих любимцев, — продолжал Фирдос-Сар. — Ага… пас, мать твою. Помню, видел у него в служанках девку, такую сладкую, слаще тебя, пташка.

— Заткнись, сарахид, — фыркнула Сенетра. — Плохо ты меня знаешь…

Фирдос-Сар улыбнулся воспоминаниям — его тонкие губы цвета кожи в точности повторили костный нарост вокруг рта — жуткая картина, к которой сложно привыкнуть.

— Что, чародей, опять не спалось? — Фирдос-Сар отпил из огромной, больше раза в два, чем у Ринельгера и Сенетры, пинты.

— Поспал бы ещё немного, — сказал чародей, зевнув, — если бы не проклятый дождь. Местечко тут, если уж быть откровенным, паршивое.

— Весь Цинмар запаршивел, — пробормотала Сенетра. — Ни солнца, ни нормального дождя — нихрена…

— Тебе нужно расслабиться, пташка, — вставил Фирдос-Сар, продолжая расплываться в хитрой чудовищной ухмылке. — Может быть, сыграем на ещё одну, хоть одну жаркую ночь?

— Тебе не фартит, сучье семя, — бросила Сенетра. — Готов поставить на кон собственную жизнь?

— Остыньте, — сказал Ринельгер твёрдо. — Поберегите силы, вдруг вместо Ардиры сюда придёт Гермильяр и его проклятые норзлины.

— Надеюсь, — произнёс спокойно Фирдос-Сар, — что наш путь ляжет на восток. Золота там больше.

— А я бы так не радовался, — мрачно протянул Ринельгер. — На востоке и воздух тяжёлый, и чудовища опаснее. А ещё, позволь напомнить, там проходили основные сражения ригальтерийского легиона и Святого Воинства. Быть может, до сих пор они режут там друг друга.

Минуло четыре года с последних вестей из Рунайро — Святое Воинство начало штурм города, не осаждавшегося тысячу лет. Ринельгер тогда только покидал своего чародея-наставника, чтобы присоединиться к войне, конец которой казался далёким, словно звёзды небосвода. Он получил письмо и приказ двигаться через лес Маредор к Эльинстаду, где второй верховный лорд Ригальтерии, Аллесиос, собирал легионы на помощь столице.

Было пройдено более трети пути, когда в середине эрениля — первого месяца осени — колона остановилась из-за внезапного землетрясения — оно было воистину неожиданным, ибо никто из чародеев-адептов земли не давал прогнозов о движении земной коры. Землетрясение, убившее сотни две легионеров, чародеев и прислуги, оказалось только началом. Вскоре загорелся Маредор и погасло солнце. В багряном зареве пожара затерялось всё, большинство из колоны погибло, но Ринельгеру повезло выбраться на открытое поле, и тогда он увидел, что голубые небеса и весь свет накрыла алая пелена. Как чародей, он почувствовал небывалый прилив сил, захлестнувший его настолько, что, как бы стыдно признаваться ни было, испытал блажество, сходное с тем, что получаешь в самую жаркую ночь с женщиной. Чудо, подумал он, когда блаженное чувство отступило от него, что всплеск Мощи не оказался смертельным.

— Чистая, первозданная энергия Хаоса, — написал Ринельгер заметку позже, — поглотила ауру Порядка, где та оставалась, даже в большом количестве. Если верить слухам, нечто, что высвободило Хаос и разрушило стабильность Потока энергии, находится в землях, окрестных Рунайро, а ещё, если, опять же, полагаться на эти слухи, провинция Роммилин, прилегающая к владениям столицы, ушла под неизвестно откуда взявшуюся в тех краях морскую воду. Любопытно, могло ли сражение за Рунайро вызвать такого масштаба катаклизм?

— Я был бы просто счастлив, — проговорил Ринельгер, — если бы нам нужно было пройти через магические анклавы на западе, — Фирдос-Сар показушно зевнул. — Уж там-то цивилизация…

— Всё ещё дуешься, что я сжёг те книги? — сарахид сделал каменное лицо, налил себе и Сенетре эля. — Нужно же было чем-то топить очаг.

— Ценнейшие труды имперских чародеев, алхимиков и жрецов, — процедил Ринельгер, посмотрев в сторону горящего пламени в очаге, где догорали остатки книг, найденных на Пустынном берегу, — были написаны не ради того, чтобы какой-то невежественный мясник согревал свою задницу. Я просто восхищён, Фирдос-Сар.

— Ладно вам, — вмешалась, пока конфликт не созрел, Сенетра, — ещё тут друг другу глотки перережьте, Ардира тогда меня насадит… — глаза сарахида сощурились, и она спешно добавила, — на пику.

— Ничего до сих пор не понятно, — сказал Ринельгер с бесконечной усталостью в голосе. — Что случилось… как, когда? А мы бросаем на растопку, быть может, полезные сведения.

— Срань случилась, чего тут разбирать? — махнул рукой Фирдос-Сар. — Да и много пользы от нас будет, чародей, если замёрзнем насмерть?

— Всё равно, — кивнул Ринельгер, допивая эль. — Есть кое-что и поважнее. Кстати, Сенетра? — рунарийка оторвалась от костей. — Мне нужно ещё немного твоей крови…

— Что? Опять? — рунарийка не успела даже рот раскрыть — первым возмутился Фирдос-Сар. — Посмотри на бедную пташку, её будто из могилы подняли.

— Спасибо за беспокойство, — Сенетра же была невозмутима, — но не думаю, что несколько капель убьют меня, — она потянула правую руку к чародею. — Всё продолжаешь исследовать?

— Ага, — Ринельгер вытащил из кармашка в мантии колбу, — почти вывел формулу эликсира, что поможет тебе… как твоё самочувствие?

— Твои заговоры избавили меня от головной боли, — Сенетра внимательно наблюдала, как чародей аккуратно проколол иглой, что носил всегда в своей мантии вместе с колбой, небольшой записной книжкой и щипцами, её указательный палец и чарами медленно, каплю за каплей, выводил из ранки кровь. — Но голод чувствую до сих пор.

— Своей Мощью не пользуешься совсем? — Ринельгер спросил скорее себя, чем Сенетру. — Ничего… скоро эликсир будет готов… благодарю за кровь.

— Тебе спасибо, — слабо улыбнулась рунарийка, осматривая ранку на пальце.

Ринельгер закупорил колбу и спрятал в мантию. Фирдос-Сар внимательно проследил за действиями чародея и налил в пинты эля. Дождь барабанил ещё некоторое время, за которое троица успела осушить весь кувшин. Наконец проскрипела дверь, и в комнату вошёл Зерион с уставшими, будто всю ночь не сомкнувшимися глазами.

— Что, проснулись все? — сквозь зубы произнёс он.

— Что-то не так, рунариец? — Фирдос-Сар даже не повернулся к нему.

— Ночь тяжёлая, — сказал Зерион. — Пора бросать пить…

— Без такой привычки, — покачал головой сарахид. — Долго ты не протянешь… вЦинмаре не пьют только мертвецы.

— Где-то полдень, — Зерион посмотрел в заколоченное досками окно и прислушался. — Дождь кончился… нужно пройтись в парк. Райана прибыла.

— Я выиграл! — взревел Фирдос-Сар, вскакивая.

— Проклятие, — Сенетра отстегнула ремни.

— На что играете? — Зерион подошёл ближе.

— Подождите, — Ринельгер встал. — Райана тут?

— Да, думаю, уже тут, — кивнул рунариец. — Так на что?

— На раздевание, — криво улыбнулся Фирдос-Сар. — Ремни вместе с курткой…

— Вижу, вы заняты, — протянул Зерион, наблюдая, как, закатив глаза, Сенетра расправлялась со шнурками на куртке. — Ринельгер, давай со мной.

— Боги, я и забыл совсем, что Райана в Кеинлоге, — пробурчал чародей. — Со всеми заказами…

Ринельгер отложил пинту и поднялся в комнату. Закрепив мантию ремнями, он повесил на плечо сумку с дневником и зельями, проверил в ножнах короткий кинжал и закинул его туда же.

Райана всегда была вестницей из большого мира — занимаясь контрабандой от Серых Полосок, она путешествовала по всему западному и центральному Цинмару и неофициально служила кем-то вроде гонца, передавая разрозненным группам картеля сообщения и вести.

Угрюмый Кеинлог — последнее место, которое посетил бы в следующий раз Ринельгер. В Век Слёз город несколько раз подвергался опустошительным штурмам, а во время двухмесячного правления Ордена Драконьей Погибели в середине войны был наполовину уничтожен атакой грифоньей кавалерии. В итоге городом завладело Святое Воинство, окончательно выбившее Орден и имперцев на восток. Их владычество, впрочем, никак не сказалось на положении города — минул предпоследний год Века Слёз, основные силы ушли к Рунайро, а Кеинлог остался на поругание банд разбойников и мародёров.

От портового города к Тёмному Веку остался только один квартал, расположенный ближе к северным укреплениям, основанием которых служил Высотный Бастион. Порт, парк и храмовые комплексы вместе со зданиями городского управления и стражи подвергались особым нападкам во время битв, ныне это руины, покинутые горожанами и заново заселённые дикими зверями и чудовищами.

Кеинлог, погружённый в долгую алую ночь, однако оставался единственным поселением на сотню вёрст вокруг, а в новых реалиях тем, кто остался без дома, приходилось совсем туго. Либо живёшь в полумёртвом разрушенном городе с тысячей таких же несчастных, как ты, либо умираешь в зубах озверевших тварей — выбор небольшой и очевидный.

Зерион спрятал голову в капюшон, закрепил лямки сумки на плечах и, взявшись за деревянный посох, вышел во двор хижины. Они вышли через чёрный ход, чтобы никто из патрульных Каменщика их не заметил. Ринельгер не знал, какие были отношения между новым хозяином Кеинлога и Райаной, но та предпочитала не попадаться на глаза властьимущим, даже тем, кто подчинялся Триумвирату.

Путь лежал через руины в сторону западных ворот, где располагался единственный в городе парк. Среди имперских городов наличие таких мест было роскошью, а Кеинлог во времена процветания являлся своего рода центральным портом северного побережья Внутреннего моря. Как же безжалостно его уничтожили два самых страшных разрушителя — время и война!

Райана ожидала в развалинах заброшенного парка, который медленно, несмотря на частые в последнее время ядовитые дожди, превращался в дикий лес. Деревья отчаянно сопротивлялись смерти, подстраиваясь к непогоде и остальным всевозможным вызовам природы Цинмара. Парк Каменщик не контролировал из-за нехватки людей, хотя местность была на удивление спокойная.

Деревья здесь обросли жёсткой, эластичной листвой, а те, которые не приспособились, превратились в торчащие из земли облезлые палки. Беседки обрушились и представляли собой уродливые груды камней. В районе высохшего пруда из затвердевшего ила торчали кости несчастных брошенных в воду в особенно тяжёлые для города времена. Несколько площадок, огороженных низкими кирпичными заборами, заросли колючим бурьяном.

На одной из таких, самой, пожалуй, чистой, стояли пятеро вооружённых контрабандистов, охранявших кучу сумок, поверх которых сидела Райана, бледная и рыжая девчушка, выглядевшая намного младше своего возраста. Одежды контрабандистов носили серые и белые полоски, поверх них лежали стальные пластины, а в руках они держали копья, самострелы — чудное приспособление гномов Орицвала — и мечи. Райана была в плаще, а под курткой, как знал Ринельгер, носила кольчугу. Бывшая воровка, она отлично владела короткими кинжалами и как-то раз подарила один из них Ринельгеру.

Зерион снял капюшон, контрабандисты немного расслабились, и чародеи обошли их. Райана сползла с сумок, пнула одну, что выпала из общей кучи — Ринельгера иногда забавляло её пренебрежительное отношение к товару — и подошла ближе.

— Здравствуй, Райана, — сказала Зерион, скупо улыбнувшись.

— Давно не виделись, — она как-то странно на него посмотрела.

— Добро пожаловать в Кеинлог, — Зерион продолжал натянуто улыбаться.

— В хер мне не упёрлись твои радушные приветствия, — огрызнулась контрабандистка. — Я еле уговорила парней уйти с намеченного пути. Ещё и прождала вас столько. Привет, Ринельгер.

Чародей поклонился.

— Уверен, твои парни простят тебя, — Зерион вложил кошель ей в руку. — Давай сразу к делу. Что тебе удалось узнать?

— О, если бы одну херню, меня бы здесь не было, лысик, — произнесла Райана. Рунариец поморщился — ему жутко не нравилось подобное обращение. — Сначала с обстановки… вам же скоро на восток, как я слышала.

— Интересно, от кого же? — нахмурился Ринельгер.

— От Нетиаса, конечно, — рассмеялась Райана. — Он же вам передал последний контракт. Кстати, что с ним?

— Передай Аорину, — беззлобно ответил Зерион. — Что заказчики затонули в недавнем шторме. Нашей вины в этом нет.

— Прекрасно, — покачала головой контрабандистка. — Ваш шеф будет недоволен…

— Что там с обстановкой? — не терпелось Ринельгеру.

— В районе Реи, в трёхстах верстах отсюда, появился целый легион. Да, не удивляйтесь. Потому что сейчас ваши челюсти отвалятся — они под штандартом магистра Ветер, мёртвым знаменем.

— Проклятие, значит, это правда? — Зерион сжал переносицу — он до сих пор не смог прогнать остатки сна. — Мёртвый Легион движется на запад?

— Кажется, да, — ответила Райана. — Я слышала, их командир приказывает вырезать всех неугодных, будь то хоть воин, хоть дитя.

— Командир? Ветер? — резануло по сердцу Ринельгера. — Но она же… погибла в битве на Верховье семь лет назад.

— А я говорила, что ими командует Ветер? — приподняла тонкую бровь Райана. — Кто знает… хотя долго считалось, что её войско перебито. Народ зовёт их Мёртвым Легионом, вы знаете. Как бы они мертвы для всех «смертных». А кто ими руководит… может, магистр, может её адъютант или легат.

— Магистр могла бы вернуться в Анхаел, — протянул задумчиво Зерион. — Но до сих пор удерживает Норзрину? Странно это всё, очень странно.

— Я же говорю, — сказала недовольно Райана. — Фактов, опровергающих гибель Ветер, нет. В общем, они очень злые и что-то ищут. Мне это рассказали в трёх разных местах. Половина Эливии сгорела.

— Это плохо, — покачал головой Зерион. — Они тут могут все гнёзда разворошить, устанавливая… а что они хотят?

— Хрен его знает, — пожала плечами контрабандистка. — Что-то ищут и всё, мой лысый друг.

— Клянусь Лероном и Заласом, ещё раз меня так назовёшь, узнаешь как больно бьёт разряд молнии, — прошипел Зерион и чуть спокойнее добавил: — что там с остальным?

— А где Ардира? — осклабилась на угрозу Райана. — Наконец, наскочил на меч?

— Нет, он у Каменщика, — отмахнулся Зерион.

— А Сенетра? Жива? Я так хотела…

— Не заговаривай зубы, демон побери, — нетерпеливо произнёс рунариец, достал небольшой мешочек и сунул Райане в руки. — Каменщик скоро возьмёт нас за яйца.

— Ладно-ладно, — рассмеялась контрабандистка. — Знаешь, времена идут, а вы всё в той же заднице… — Зерион смерил её тяжёлым взглядом, и Райана серьёзным тоном продолжила: — у меня весть от Алормо. Он передаёт Ардире привет и говорит, что нашёл кое-кого, и ему нужна помощь вашего отряда. Что именно он имел в виду, — опережая вопросы, произнесла она, — я не знаю. Ничегошеньки не разъяснил, но утверждал, будто дело серьёзное. Группа Алормо сейчас около Сумеречного леса, а там очень много, скажу тебе, духов и демонов. Видимо, помощь связана с этим… В общем, будет ждать вас Алормо в Теневале месяц или, если обстановка будет спокойной, два, а потом уйдёт в Норзесилл. Здесь цитирую: «Если не успеют, то и нахрен уже никто не нужен будет». Так что торопитесь, вынимайте, что ли, яйца из рук Каменщика и мчите во весь опор.

— Удивительно, — протянул Ринельгер, — как ты запоминаешь все послания… а ведь ты даже читать не умеешь. Как ты стала командиром группы?

— У меня есть писарь, — обиженно сказала Райана. — И я уже немного научилась… ой, пошёл ты в задницу, кровавый чародей. Не все, знаешь ли, учились в этих ваших анкавах.

— Заткнись, Ринельгер, — бросил Зерион, снова оглядываясь. — Я хочу побыстрее закончить… Неуютно мне здесь…

— Короче, — продолжила Райана. — С юга по-прежнему никаких вестей… Говорят, в Теларии стоят пять легионов, и на границе охрана такая, что даже мышь без ведома не проскочит… Всем «северянам», то есть нам, путь по суше к Эльинстаду закрыт.

— А Рунайро? Оттуда есть вести?

Контрабандистка покачала головой. Рунайро молчал уже четыре года.

— Понятно, — протянул Зерион. — Благодарю тебя, подруга. Жаль, мы не сможем все вместе выпить.

— Жаль да не жаль, — фыркнула Райана. — Меня от вашего сарахида в дрожь бросает. Сенетре мой горячий привет. А Ардира пусть пойдёт в жопу. Я всё ещё помню, как вы прикрывали нас от виверна.

— Мы же уже извинились, — развёл руками Зерион.

— Да-да, — кивнула Райана. — Удачи вам, наёмники. Не пропадайте.

— И тебе, денежной дороги, — сказал Зерион.

— Удачи, — задумчиво бросил Ринельгер.

Райана по очереди обняла чародеев и командирским голосом приказала контрабандистам обвешиваться сумками. Зерион и Ринельгер покинули их, вышли из парка и направились по широкой улице в подконтрольную Каменщику часть города.

Возвращение в хижину оказалось своевременным: Ардира сидел за столом и задумчиво жевал чёрствую лепёшку, запивая вонючим и паршивым кеинлогским элем. Ринельгер присел рядом с Сенетрой — она и Фирдос-Сар, видимо, не доиграли и теперь скучали, поглядывая на погружённого в собственные мысли командира. Зерион занял место во главе стола и быстро пересказал услышанное от Райаны.

— Проклятие, — дожевал Ардира и залпом осушил пинту, чуть сморщившись. — Значит, пора уходить из Кеинлога. Причём сегодня же.

— В чём дело, командир? — Фирдос-Сар нахмурился. Его костные наросты на месте бровей закрыли глаза. — К чему такая спешка? Ты ведь всё уладил с Каменщиком?

— Уладил, но напортачил снова, — Ардира занял место рядом с Ринельгером и начал доставать из карманов куртки трубку. — Мёртвый Легион рядом, а нам тут ловить больше нечего, и любой новый день только будет подогревать Каменщика отделить наши головы от шей. Нет, — поглаживая пышную тёмную бороду, он заправил трубку каким-то душистым табаком и закурил, — не потому, что Ритт и Фаррис нарвались на песчаную ловчую, по другому поводу, — командир улыбнулся, выпуская клубы дыма. — Пока этот сукин сын думал, что с нами делать, я одолжил с его стола интересную бумагу, — Ардира достал скомканный лист и протянул Ринельгеру и Сенетре. — Посмотрите.

— Что это? Тайник? — Сенетра прищурилась, осматривая аккуратно выведенные линии, в общей экспозиции складывающиеся в Пустынный берег. — Это же недалеко от того места, где мы как-то провожали караван…

— Точно, — кивнул Ринельгер, вспоминая невысокие обрывистые скалы, видимо, бывшие сотни тысяч лет назад горами, полные, по рассказам местных жителей, извилистых и глубоких пещер.

— Его тайный склад, я в этом уверен, — улыбнулся Ардира, потягивая трубку. — Там мы возьмём то, что нам причитается, да и сверх этого.

— Такие карты, — протянул недоверчиво Ринельгер, — должны храниться строжайшим образом, командир.

— Чародей, ты видел берег? — Ардира был взбудоражен находкой и уступать не собирался. — Кто туда сунется по доброй воле лишний раз?

— Это не объясняет, почему карта просто валялась на столе, — продолжал гнуть свою линию Ринельгер. — Может быть, там прячется опасное чудовище или какая-то сверхмощная энергетическая аномалия.

— Каменщик такие вещи отмечает крестом, — сказал Ардира, вычерчивая трубкой в воздухе крестик, — а тут что? Галочка. Он так же нам торговую ладью отмечал. А как карта попала на стол, уже неважно. Так, господа, — он поднялся. — У нас есть время, пока не начался снова дождь, собрать вещи, добраться до тайника, обчистить его и как можно дальше свалить из Кеинлога навсегда. Чем дольше будете сидеть и препираться, тем меньше шансов у нас успеть всё это сделать.

Недовольство внезапными планами выразили все: Сенетра громко вздохнула, Фирдос-Сар тяжело поднялся, сплюнув, Зерион что-то пробурчал себе под нос, а Ринельгер нахмурился и направился в свою комнатку.

— Выше нос, бойцы, — послышались напутственные слова Ардиры.

Хотя не всегда отряд относился к приказам командира с энтузиазмом, слово Ардиры было железным, даже если задание граничило с отчаянным безумством, какое за последний год стало постоянным спутником отряда. Ардира обладал отличной интуицией, как он называл её — чутьём, и почти все аферы, на которые выходил отряд, заканчивались сравнительно неплохо. За три года группа не похудела ни на одного бойца, что, опять же, в сравнении с другими наёмничьими шайками, было гарантом успешности в сочетании с осторожностью. И если Ардира сказал, что на Пустынном берегу есть тайник, бойцы его отряда ответили — указывай, лишь изредка ради какого-никакого приличия тяжело вздыхали, а уже в битве в вечной алой ночи, отринув все эти мелочи, сражались, как в последний раз.

Отряд оставил полуразвалившийся дом, любезно выделенный Каменщиком на время работы на него, к полудню, когда солнечный свет особенно отчаянно пытался пробиться через плотную алую пелену на небесах. На сумеречных улочках горели жаровни, слабо разгоняя красный мрак; около них всегда дежурили по два ополченца, следившие по большей части за тем, чтобы огонь не погас.

По разбитой дороге, ведущей к воротам деревянного частокола, недурно сработанного местными властями, чтобы отмежевать безопасную территорию Кеинлога, таких жаровень было всего три штуки на версту, причём лишь две находились в охраняемой части города, третью же обосновали за ней, на засыпанном пеплом и камнями форуме. Как представлял Ринельгер, патруль около неё был самым опасным, и ставили туда тех, кого Каменщик несильно жаловал в рядах своего небольшого войска.

Отряд направился в сторону порта, не встречая на улице почти никого — как было заведено в Кеинлоге, народ не высовывался на улицу после дождя до того, как не прозвенят в колокол. У первой же жаровни стояли стражи, поддерживающие только что зажжённый слабый огонёк, полностью поглотивший всё их внимание.

Не останавливаясь, отряд добрался до частокола, где на них впервые обратили внимание. Каменщик ставил у ворот своих самых крепких наёмников, всегда не меньше пяти человек, вооружал их до зубов и каждый день требовал отчёт, боясь, видимо, нападения крупной твари, такой, как, например, дракон, или ожидал прибытия Святого Воинства, или, на свой ужас, ригальтерийского легиона.

— Ардира! — бас Гермильяра встрепенул окрестности. — Уже уходишь?

Командир не подал виду, когда остальной отряд слегка занервничал: Фирдос-Сар крепче сжал секиру, которую нёс левой рукой, Сенетра взялась за длинную рукоять рунарийского меча на поясе, остановился Зерион, стукнув деревянным посохом о разбитую плитку. Ринельгер напряжённо застыл, он не боец в отряде Ардиры — его кровавые чары сгодились бы разве что остановить кровотечение прямо в бою или пустить отталкивающие и защитные заклинания.

Гермильяр был необычайно крупным даже для норзлина: широкоплечий верзила ростом достигал два аршина и был способен своим топором разрубить человека пополам. Его мощную челюсть скрывала запутанная чёрная борода, растрёпанные волосы выглядывали из-под ригальтерийского шлема, носившегося в легионе остварами, только рог Гермильяра, идущий от переносицы, был сломан — так метили свои трофеи солдаты Святого Воинства.

Гермильяр обошёл отряд, внимательно присмотрелся к рунарийцам и встал у выхода, заслонив собой проход за частокол. Ардира поставил каплевидный щит на землю, прислонив к ногам, и оглядел нозрлина, служившего главной гончей у Каменщика, сверху вниз.

— Да, Гермильяр, — ответил простодушно он и дёрнул себя за бороду, даже не осознав этого. — С Каменщиком все дела закончили, пора двигаться дальше.

— И куда ты теперь? — в голосе Гермильяра проступала болезненная хрипота.

— На запад, — Ардира говорил спокойно, крепко взявшись теперь уже обеими руками за щит, и делал вид непринуждённый, хотя, Ринельгер мог поклясться, сделай Гермильяр шаг к командиру, тот снова схватился бы за бороду. — Туда, где тепло и шлюхи. А ещё целое море изысканного вина, способное прочистить горло от вашей мочи, кою вы зовёте элем.

Лицо Гермильяра застыло в холодной усмешке, после чего он одобрительно покивал и отошёл, пропуская отряд.

— Мои наилучшие пожелания Каменщику, — сказал напоследок Ардира с лёгкой улыбкой.

— Этот выродок на воротах? — спросил Фирдос-Сар, когда они свернули, скрывшись за руинами домов. — Как-то это… неожиданно.

— Согласен, — поддержал соратника Зерион, — Каменщик всегда держит Гермильяра около себя…

— Шеф мог отправить его до ребят у частокола, — процедил Ардира. — Проверить укрепления. Тьфу, бойцы! — он остановился и посмотрел каждому в лицо. — Каменщик позади. Сейчас всё сделаем и сразу же уйдём, и больше никогда здесь не появимся. Ясно?

Разрушенный порт Кеинлога открывал вид на Пустынный берег — побережье Внутреннего моря, тянувшегося от Ередисаанского полуострова на востоке до Даренейского нагорья на западе целых сотни три вёрст. Несмотря на название, данное, впрочем, ещё до войны Века Слёз, Пустынный берег был усыпан останками морских обитателей и частями кораблей, разбившихся в непрерывном шторме Тёмного Века: оборванные мачты и носы галер чёрными тенями застыли на алом фоне, а жуткий смрад разносился яростными ветрами на много вёрст вглубь Цинмара.

Ринельгер не мог представить, чем руководствовались те безумцы, что решились пересекать Внутреннее море: их останки, остатки их кораблей лежали на Пустынном береге длинной вереницей, а ценный груз, что пережил бурю и крушение, растаскивался жителями Кеинлога. Впрочем, галеры и гружённые суда в последний год перестали появляться в этой местности в большом количестве — слухи о гиблых берегах достигли всего побережья Внутреннего моря и, быть может, Бушующего моря на западе.

Отряд спускался с крутой дорожки вниз к разбившимся кораблям, граница Пустынного берега по востоку проходила по обрывистому каменистому склону, в котором как раз и располагались подземелья с тайником Каменщика.

Возвращение сюда Ринельгеру давалось с трудом: за годы, проведённые в странствиях по погружённому в алый мрак Цинмару, он до сих пор не отвык от прелестей жизни при магических анклавах, где царили тишина, уют и чистота. Там чародей проводил все дни, обучаясь и усердно тренируясь, постигал тайны мироздания из трудов великих предшественников. Такой образ жизни не предполагал мирские заботы: постоянную нехватку еды и питьевой воды, туманного завтрашнего дня, опасности для жизни и здоровья. «Было бы здорово вернуться домой», — иногда думал Ринельгер. Но вернуться ни с чем он не мог.

Ардира резко поднял кулак вверх, и отряд остановился среди деревянных обломков, уже достаточно углубившись в кладбище кораблей. Пустынный берег стал прибежищем для крупных чудовищ, предпочитающих падали свежее мясо, и каждый шаг, пройденный без встречи с ними, в спокойствии, являлся настоящим подарком судьбы.

Фирдос-Сар и Сенетра бесшумно вытащили своё массивное оружие, встав по бокам от Ардиры на такое расстояние друг от друга, которое позволял проход. Зерион, замыкавший шествие, повернулся назад, разминая пальцы свободной руки, готовясь к произнесению заклинания. Ардира замер с поднятой рукой, лишь ветер развевал его длинные волосы и бороду, и смотрел в сторону моря.

— Что там? — шёпотом спросил Ринельгер.

— Похоже, — также тихо ответил Ардира, — на гарганкенов.

Сквозь слабое завывание ветра среди обломков можно было услышать пискливое потрескивание. Гарганкены — достаточно крупные падальщики с визгливым тонким голосом, обманывающим тех, кто встречался с ними в первый раз. Эти серые чудовища с блестящей от влаги чешуёй раньше обитали глубоко в водах, охотившись на крупную рыбу и птиц, хотя их рацион мог пополняться и более крупной добычей, ибо в трактате «Животные Внутреннего и Бушующего морей», прочитанном Ринельгером в Анхаеле ещё в Век Слёз, было описано, как попавших в воду после кораблекрушения моряков утягивали на дно эти твари. В Тёмный Век гарганкены стали выбираться из моря и жить на суше, последнее же было абсолютным новшеством для такого рода животных.

— Приготовьтесь, — Ардира медленно и бесшумно вынул меч из ножен правой рукой, левой снял щит с плеча.

Из большого тёмного корпуса галеры, выкинутой сюда в особо буйный шторм, выползло первое чудовище: сначала из дыры показалась вытянутая морда, вымазанная в гное и песке, затем — продолговатое тело с перепончатыми лапами, расположенными по бокам чешуйчатого корпуса, и наконец, словно змея, вылез длинный хвост, заканчивающийся мощным панцирным плавником. У гарганкенов четыре глаза тёмно-синего цвета, но сейчас в сумраке в глазницах был отчётливо виден красный пульсирующий оттенок. Гарганкен заметил добычу, вытянулся в полный рост — почти аршин с холкой — и, раскрыв ужасную пасть с острыми зубами и растопырив гребешки по бокам морды, громко рыкнул, привлекая своих собратьев.

Зерион выстрелил молнией, разряд осветил отряд, пролетел мимо Ринельгера и Ардиры и врезался прямо в раскрытую пасть чудовища. Гарганкен захлебнулся визгом и, издавая приглушённые звуки, свернулся в калачик, подёргиваясь, а по его чешуйкам пробежали синие искры.

Не теряя времени, отряд кинулся в сторону от развалившегося корпуса галеры к остаткам палубы с высокой мачтой, увешанной рванным парусом и стёртым штандартом. Они встали вокруг неё: Фирдос-Сар, Сенетра и Ардира — впереди, внутри обороны — Ринельгер и Зерион. Были слышны обрывистые визги, следовавшие как будто непрерывной очередью.

— Трое, — спокойно сказал Ринельгер, хотя внутри него всё бурлило.

— Ну, сучьи дети! — протянул на выдохе Фирдос-Сар.

Гарганкены выскочили, словно повинуясь сарахиду, от корпуса галеры и ринулись на отряд. Зерион пустил молнию, разорвавшуюся перед мордами чудовищ и взявшуюся за двоих из них, но самый ловкий по дуге обогнул разряд, и атаковал с прыжка, врезавшись в щит Ардиры. Командир был готов, всем своим весом он удержал начальную силу удара, остатки переведя по касательной — гарганкен, вцепившись в металл, ушёл вбок, и Фирдос-Сар с рёвом перерубил чудовище секирой пополам.

— А-а-аргх! — со страстью выдернул оружие сарахид, разбрызгав красную кровь по чешуе гарганкена. — Ещё! Ещё!

Чудовища немного уняли свой порыв. Переведя дух после разряда молнии, они заходили с двух сторон, потрескивая зубами и что-то щебеча. Зерион поднял руки вверх, пуская по ним энергию, намереваясь отогнать их, но сработал этот манёвр ровно наоборот — стал сигналом к атаке. Гарганкены ринулись синхронно, полыхнула вновь молния, но уже безрезультатно.

Ардира выскочил вперёд, прикрываясь щитом. Чудовище врезалось в него и повалило на песок. Командир успел ткнуть мечом из-за защиты, сталь пронзила слабую чешую на шее гарганкена. Видя, что Ардира упал, Ринельгер соединил ладони вместе, собрав энергетическую сферу, и пустил её в чудовище. Гарганкена, всё ещё нанизанного на клинок и барахтающегося, отбросило, и меч распорол шею и нижнюю челюсть чудовища.

Второй гарганкен в прыжке настиг Сенетру — рунарийка заслонилась клинком, отведя удар чудовища в сторону и пробив его боковую чешую. Раскрыв страшную пасть и ощетинившись гребешками, гарганкен попытался повторить прыжок, но на него обрушился магический огонь Зериона, и обгоревшее, но ещё яростное чудовище нагнал Фирдос-Сар, древком секиры он оглушил гарганкена и со свистом стали вонзил лезвие в его череп.

— Боги, — вздохнул Ардира, осмотрев свой отряд. — Порядок?

— Хорошо! Очень хорошо! — Фирдос-Сар смахнул кровь с лезвия секиры. — Но мало.

— Остынь, — Сенетра улыбнулась. — Иначе соберёшь всех тварей с округи.

— Собрать бы больше материала, — Ринельгер вытягивал кровь из гарганкена и собирал во флакон.

— Оставь падальщикам, — проговорил Ардира. — Видели, откуда они выбрались?

— Галера свежая, — протянул Зерион, прищурившись. — Видимо, выброшена была ночью, в ливень.

— Да, — кивнул Ардира задумчиво, что-то прокручивая в голове. — Свежие мертвецы не так сильно чувствуются в этом смраде… их не должно быть много…

— Ты хочешь обчистить корабль? — прервал командира Ринельгер.

— Нет, конечно, чародей, ведь золота у нас много, — сплюнул Ардира. — Поэтому мы лазаем в самой заднице… проверьте корабль, Зерион, Ринельгер. Может быть, наши денюжки… ну, вы понимаете, мертвецам золото не нужно.

— Понимаю, — в глазах Зериона мелькнул азарт.

— Чтобы не терять времени, — продолжил Ардира, — остальные пойдут искать тайник.

— Мы же уже почти пришли? — Сенетра посмотрела на очертания скал. Ардира кивнул и повернулся к чародеям.

— Ладно, — спорить с командиром о добыче было бесполезно, и Ринельгер махнул рукой. — Посмотрим, но ценности, помимо монеты, возьмём себе. В качестве премии.

— Хорошо, мать твою, хорошо, — Ардира забросил щит за плечо и убрал меч в ножны. — Потом, как закончите, идите к скале и сторожите вход в пещеру.

— Как скажешь, командир.

Отряд разошёлся, а над Пустынным берегом вновь нависла тишина, которую прерывали редкие порывы ветра и наступления морских волн. Практика разделения отряда даже в опасных условиях часто применялась Ардирой — с целью добыть как можно больше, приближая час начала лучшей жизни. Командир был человеком алчным, но хозяйственным — члены отряда всегда получали свою долю, а потому никто и не пытался Ардиру в чём-то упрекнуть. За редким исключением, когда приходилось работать с так называемыми временными соратниками, командир, если те выживали, был вынужден урезать доли, но такое происходило совсем нечасто — чаще всего временные соратники пускались в расход при любом удобном случае.

Ринельгер и Зерион вернулись к каркасу галеры, где мучился в агонии гарганкен, поймавший пастью молнию. Чудовища не оказалось на месте, только взгорбленный песок и лужа слизи свидетельствовали, что оно было здесь.

— Всё-таки выбрался, — отметил Зерион. — А попал прямо в глотку…

— Даже если и так, — проговорил Ринельгер, осматривая корпус галеры, — после такого сложно оставаться проворным… пойдём.

Трещина в каркасе позволила бы пролезть внутрь даже такому здоровяку, как Фирдос-Сар. Шторм ночью, предвестник энергетического ливня, был суровейшим за последнее время, раз боевой корабль Ригальтерии так разбросало и выкинуло далеко от моря. Медленно, вместе с открывавшимся видом на то, что осталось от убранства галеры, надежда на золотые монеты развеивалась. Каким-то образом палубу почти полностью сорвало и выбросило вместе с мачтой ещё дальше корпуса, истерзанного, словно огромными клинками, со всех сторон. Каркас перевернуло вверх дном, стенки и балки разломало, а декор и мебель шторм превратил в щепки, раскиданные вокруг и внутри основной части корабля.

— М-да, — заключил Зерион, проведя взглядом внутренность галеры. — Что-то сомневаюсь, что мы найдём заветный кошель с несметными богатствами.

Ринельгер ногой откинул доски, из-за них выбежали четверо крупных жуков с зеркальным тельцем, по форме напоминающим яйцо. Чародей раздавил одного из них и сплюнул, повернувшись к груде железных и деревянных обломков.

— Зерион, — Ринельгер вытянул пальцы на руках и размял их.

Рунариец зажёг огненную стрелу и приготовил посох к бою. Трещина, через которую они проникли внутрь корабля, находилась почти у носа галеры, остальная часть корабля, хоть и была истерзана, оказалась заблокирована балками и завалами. Именно за ними Ринельгер почувствовал энергию крови, крови близкой ему.

— Человек, — прошептал он напарнику. — Женщина.

Лицо рунарийца окаменело. Сперва он даже не мог пошевелиться, потом потряс головой:

— Так… пошли…

— Прикрывай, — Ринельгер вытянул руки и выбросил энергетический импульс.

Чары сорвали перекрещённые балки, развалились груды железа и дерева, а весь каркас страшно заскрипел, но, к счастью, не развалился. Поступок оказался, мягко говоря, глупым, гул от разваливающегося корабля наверняка пронёсся по всему Пустынному берегу, привлекая гарганкенов и чудовищ похуже. Времени у чародеев оставалось мало, а о возвращении отряда за добычей можно было забыть.

Зерион направился первым, в его руках поигрывало пламя, готовое к полёту и пожиранию врагов, следом крался Ринельгер, напряжённо перебирая энергию пальцами. В конце галеры сохранилась одна-единственная каюта, в которой пряталась или умирала — сложно было сказать — загадочная женщина. Ринельгер чувствовал её ещё живую кровь и рядом, куда больше, умирающую.

Первым перед взором предстал мёртвый гарганкен со слегка подгоревшей чешуёй — его вытянутая голова держалась на лоскутке шкуры, пасть была широко раскрыта, из неё перед смертью чудовище вывалило длинный язык. В левом углу каюты, сжимая меч и облокотившись о стенку, сидел воин, закованный в испачканную кровью кирасу, а под ним растекалась тёмная лужица. Доспех в районе живота оказался пробит, и именно эта рана оказалась для воина смертельной — гарганкен в бою ударил панцирным кончиком хвоста.

Тела лежали в развороченной каюте, в которую через дно каркаса проникал тонкий алый лучик, пущенной ярким солнцем и затерявшимся в красной мгле, но световую силу он так и не потерял, освещая почти весь кавардак, устроенный яростным штормом. Перевёрнутая и брошенная к противоположной выходу стенке кровать почти не пострадала, а за ней пряталась та самая женщина, которую почувствовал Ринельгер.

Он кивком указал Зериону направо, а сам обошёл слева, остановившись на мгновение у мертвеца, чтобы удостовериться в его смерти.

— Выходи! — Ринельгер собрал энергию в пальцах, готовый в любой момент пустить чары. — Давай!

Женщина повиновалась — голос чародея оказался на удивление грозен, хотя повышал он его нечасто — плохо звучало. Она была укутана в тёмный плащ с широким капюшоном, скрывающим лицо. Когда женщина подняла руки, рукава плаща спали — на ней были длинные до самых локтей кожаные перчатки.

— Капюшон, — властно скомандовал Ринельгер.

— Остварка, — увидев каштановые волосы, бросил Зерион, — под защитой солдата из Святого Воинства. Кто такая?

— Моё имя Ирма, — ответила она тоненьким голоском. — Я простая странница.

— Простая странница? — хмыкнул Зерион. — Ринельгер, проверь на Мощь…

— Чародейка, — протянул Ринельгер. — Чары есть. Что за галера?

— Я на ней плыла… пожалуйста, не трогайте меня, я ничего не знаю, я простая ученица…

— Ученица? — Ринельгер заметил, как рунариец отдёрнулся к выходу. — Из какого анклава?

— Идут, — в руке Зериона зажглась молния. — Сколько?

— Сложно сказать, — Ринельгер знал, что ганганкеров больше десятка, но боялся это озвучивать вслух. — Бежим. И ты, если хочешь выжить.

Чародейка не ответила, не успела — пространство наполнил треск, издаваемый мощными челюстями гарганкенов, и троица побежала по галере к трещине, из которой чародеи забрались внутрь. Перед ней они резко остановились, алый свет из прохода преградила тень и послышался скрежет когтей о дерево.

Зерион ударил молнией туда, гарганкен взвизгнул, а Ринельгер направил импульс в другую стенку корпуса. Чары проделали большую дыру, и чародей вместе с Ирмой первыми выскочили из галеры.

— Преподнесу тварям дар, — Зерион остановился у дыры и закинул в неё посох, а его руки покрылись пламенем.

Два гарганкена пытались протиснуться в трещину, их мощные тела барахтались, глаза горели алым огнём: они сломали проход, грохнулся каркас, и чудовища забрались внутрь. Зерион ждал. В галеру ворвались ещё несколько гарганкенов, видимо, прогрызли другие дыры по корпусу, и тогда рунариец пустил магическое пламя, почти сразу охватившее остатки корабля. Он выпрыгнул, увернувшись от чудовища, опалив ему морду. Ринельгер поднял руки, чувствуя огромную энергию, что смог собрать, и низвергнул чары на горящий каркас, который с треском развалился, хороня визжащих от ожогов гарганкенов.

— В следующий раз напомни, — протянул Ринельгер, — что идиотские поступки влекут серьёзные последствия.

— Читаешь мои мысли, — Зерион поднял посох. — Потом разберёмся, сколько ты мне за это должен… скоро придут новые.

— Условия те же, — Ринельгер повернулся к Ирме, — идёшь с нами либо умираешь.

— Я в вашей власти, — на бледном молодом лице застыл ужас. Видимо, ученица впервые встретилась с чудовищами.

Они побежали снова. Нечасто отряду приходилось убегать, Ардира предпочитал встречаться с опасностью лицом к лицу, чтобы покончить с ней и спокойно добраться до безопасного места. Но сейчас Ардиры рядом не было, а чудовища сходились к горящей галере и её окрестностям десятками со всего Пустынного берега.

Чародеи бежали через деревянные обломки, часто приходилось петлять в лабиринте кладбища кораблей. В какой-то момент послышался девичий крик, Ринельгер обернулся — Ирма нарвалась на острую балку, торчащую из каркаса какой-то торговой ладьи. Плащ порвался, а дерево распороло ей брюки и оставило порез. Зерион подхватил её свободной рукой, девушка, опиравшись о плечо рунарийца, побежала вместе с ним.

— О, великие боги-прародители, Лерон и Залас, — Ринельгер направил руку в небо, к незримому Потоку, — помогите же!

Энергия далась ещё легче, чем в прошлый раз. Видимо, боги всё же услышали его, и Ринельгер бросил чары на корабли. Их откинуло в сторону, и Пустынный берег наполнили предсмертные визги гарганкенов. Их многоголосый треск оборвал громкий рёв, принадлежавший самому главному хищнику кладбища кораблей.

— Ринельгер!

Чародей передёрнулся — страх начал сковывать движение, но выкрик Зериона помог вернуть контроль над самим собой. Ринельгер побежал. В алых сумерках скоро проступили очертания скал. Почему-то ни гарганкены, ни иные чудовища Пустынного берега не любили эти скалы — ни разу Ринельгер не замечал, чтобы они рыскали среди камней, а однажды стал свидетелем того, как некая, неизвестная даже такому эрудиту, каким являлся Ринельгер, мохнатая червеобразная тварь, преследовавшая крысу, резко остановилась и с шипением ретировалась обратно, к скелетам кораблей.

Зерион тяжело дышал, опёршись на посох, Ирма кашляла, сидя на корточках, напротив рунарийца. Ринельгер остановился около них и обернулся к берегу — в сумраке поблескивали десятки глаз, чудовища ещё долго будут сторожить своих жертв.

Ирма резко вскочила, в её левой руке блеснул нож. Зерион успел увернуться, но в молодой остварке было ещё много сил, с воинственным кличем, она хотела снова сделать выпад, а уставший Зерион потерял несколько драгоценных мгновений, и сталь могла бы настигнуть его. Ринельгер среагировал быстро, пальцы сами сомкнулись, и ученица, пронзительно закричав, рухнула на землю, потеряв сознание.

— Мать твою… — прошипел Зерион, бросив посох.

Ринельгер посмотрел на свои руки — ни одного пореза, но свежая кровь застыла на линиях ладоней. В тот момент, когда он пустил чары, то почувствовал Ирму, почувствовал всю её: внутри и снаружи — нити, пронизывающие её насквозь, оказались будто бы в руках чародея, словно нитки куклы-марионетки.

— Сукина же дочь, — Зерион встал над Ирмой и носком сапога перевернул её лицом вверх. — Ты вырубил её, Ринельгер? Да… Кровью?

— Неужели? — он вздрогнул, услышав собственный необычайно твёрдый голос. — Получилось… спустя столько времени.

— Ты молодчина! — улыбнулся Зерион, забыв, что пару мгновений назад был на краю смерти. — Кажется, только Кассия могла так?

— Я старался. — пробормотал Ринельгер. — И всё легко получилось… Проклятие, жаль, нет времени записать все детали… Видела бы меня эта сучка.

Зерион рассмеялся. Чародей в начале нахмурился, а потом, раскрыв широко глаза, подскочил к Ирме и отдёрнул её плащ в том месте, где острая балка оставила девушке рану. Порез немного расширился, а кожа вокруг него стала темнее, от крови же не осталось ничего, кроме засохших пятен.

— Битва, враг изранен, — перебирал слова чародей. — Сейчас бы записать… только времени совсем нет.

— Так, — Зерион подошёл к нему, — пойдём к Ардире… на привале всё обсудим. Я возьму девчонку.

Ринельгер бросил взгляд на кладбище кораблей — до сих пор светились красные глаза, жуткий цвет пульсировал, будто подыгрывая небесам. Все они уставились именно на чародея, или ему так казалось, но во взгляде их застыл не простой интерес хищника к добыче, а нечто, что заставило Ринельгера вновь передёрнуться.

Сила, к которой он стремился, могла стать самой могущественной магией в новом мире: адепты стихий, повелевающие природой, кригаалены, мастера меча, высшие чародеи, познавшие контроль над первозданной энергией, станут ничем, если Ринельгер не отступит и превратит кровавые чары из исцеления в страшное оружие. Ещё в ученичестве он вместе с Кассией сделал первый шаг: в начале теория, очень много исписанных дневников с заметками и формулами, и столько же практических испытаний. Но закон в Анхаеле, поддерживаемый Коллегией, был силён и не позволял испытывать чары на ком-то более разумным, чем собаки и кошки.

Жёлтое пламя на фоне алых сумерек выдало местоположение отряда сразу, и чародеи направились к нему. Сенетра, вытянувшись во весь рост и слегка выставив свои обвитые ремнями на куртке грудки, вглядывалась в даль, пытаясь что-то разобрать среди мёртвых кораблей на берегу. Фирдос-Сар и Ардира устроились около костра и о чём-то громко переговаривались.

— Ну и какого? — Зерион подошёл к ним первый и уложил на землю Ирму. — Нас чуть не сожрали, вашу мать! А вы сидите тут и…

— Успокойся, рунариец, — прервал его Ардира. — Кто это?

Фирдос-Сар потянулся к девушке, убрал волосы с её бледного лица и провёл по нему пальцами.

— Кожа какая нежная, — усмехнулся сарахид. — Красавица…

— Нашли в той галере, — проговорил Ринельгер спокойно, оставив позади возбуждение, охватившее его в момент использования кровавых чар. — И больше ничего не нашли.

— Кроме приключений на задницу, — прошипел Зерион. — Вы слышали, что творилось на берегу?

— Да, — кивнул Ардира, внимательно присматриваясь к ученице. — Послушай, Зерион, я знаю, что ты хочешь сказать. Какого демона, мы, сраные уроды, сидели здесь, когда вас пытались сожрать гарганкены, рикартеры и прочие твари побережья? Мы вышли, когда уже всё стихло… подземелья оказались глубже, чем предполагалось… пойдём туда все вместе.

— Что за голубка? — Фирдос-Сар бесцеремонно провёл своей огромной рукой по груди Ирмы и уже приглядывался к шнуркам на брюках. — Молодка какая…

— Не трогай её, сарахид! — подскочила Сенетра, хватаясь за меч.

— Пташка, — поднялся Фирдос-Сар, выпячивая свою здоровенную грудь, — ты этого точно хочешь?

— Хорош, — осадил их Ардира. — Не трогай её, нахрен! Ни её, ни Сенетру. А ты, рунарийка, остынь. Трахать никто никого не будет, пока я не скажу! Что это за баба? На кой вы её сюда принесли, чародеи?

— Она была в сознании, когда мы её нашли, — сказал Ринельгер безразличным тоном, хотя перед взором снова возникла картина, как обессиленно свалилась остварка. — Представилась ученицей, потом попыталась убить Зериона, но мы её вырубили. Не знаю, сначала подумывали как-то ей помочь добраться до поселения — естественно, не бесплатно. А теперь, после всего…

— Предлагаю эту засранку сдать в бордель, — сплюнул Зерион. — Шлюх-чаровниц всегда разбирали с руками… Пыталась убить своих спасителей. Вот она, человеческая благодарность. Золото за спасение возьмём так, а? Или можем просто горло перерезать.

— Не узнаю тебя порою, рунариец, — Ардира подошёл ближе. — Не надо спешить, вдруг она знает о деньгах. Подумал об этом, а? Но сдать в бордель — идея отличная. Свяжите её и следите за руками. Пойдём вместе, но рисковать ради неё я никому не разрешаю… ещё геройства за шлюху тут не хватало.

— Я свяжу, — сказала Сенетра, не отводя синих глаз от Фирдос-Сара.

— Не смотри на меня так, — Фирдос-Сар порылся в сумке, висящей на широком поясе, и достал толстый ремень, который носил для запаса. — Я… да ты знаешь, такой вот урод я…

— Знаю, — отмахнулась Сенетра и примирительно добавила, — я бы тоже не отказалась от неё.

Ардира тем временем ногой тушил костёр, а лицо командира нахмурилось так сильно, что густые брови скрыли глаза.

— Пещеры здесь глубокие, мать их за ногу, ещё и чародейку не нашли — пробурчал он. — Наверняка подземелья древние… но надо отдать Каменщику должное — свои пожитки он прячет достойно.

— Подожди, командир, сам ведь сказал не спешить, — фыркнул Зерион.

— С выводами, мать его, не спешить, рунариец, — бросил Ардира и закинул щит за плечо. — Нашёл умников себе на голову… я устал ждать. Отряд!

Пещеры на Пустынном берегу не снискали славу среди народа — о них не было известно толком ничего, кроме самого факта существования. В Кеинлоге о подземельях говорили только ветераны-наёмники за кружкой эля, когда как более осторожные воины, предпочитающиене соваться на кладбище кораблей, и местные жители не знали о них и вовсе. В один из вечеров за вином Зерион высказал предположение, что катаклизм в небе мог вызвать движение земли, с чем столкнулся легион Ринельгера в Маредоре, и открыть засыпанные ранее пещеры.

Проход действительно казался порождением землетрясения в районе скал и, как следствие, обвала: чтобы войти, нужно было забраться по грудам камней. Открывшиеся туннели оказались более слаженными: стенки и потолок будто шлифовались — хотя в некоторый местах были видны трещины и дыры. Местами эти коридоры были немного завалены и выглядели изрядно осыпавшимися.

Судя по карте, тайник Каменщика находился не так глубоко, как хотел внушить Ардира, но пещеры пролегали в скале запутанно, отчего отряд петлял довольно долго и начал уставать. Командир же был полон решимости найти клад. Святым духам лишь известно, какую добычу Ардира себе надумал, но то, что отряд обнаружил, стало неожиданностью для всех.

Туннель медленно расширялся: примерно от двух аршин он рос и достиг не меньше пятидесяти. Камень на стене и потолке приобретал некий узор и к концу складывался в картинку, правда, разобрать изображение было уже невозможно — долгие столетия не прошли бесследно. Коридор вдруг осветился, Ардира застыл на месте, как и весь отряд, кроме Ринельгера — чародей вышел вперёд и громко выдохнул.

Никакого тайника Каменщика в пещерах на Пустынном берегу не существовало, ибо перед отрядом предстали высокие каменные ворота, исписанные светящимися рунами. Тусклый синеватый свет слабо освещал покрытый плиткой коридор, поддерживаемый колоннами, настолько древними, что они казались скорее огромными сталактитами.

— Лерон и Залас, — прошептал Зерион, нарушив молчание.

— Ты тоже чувствуешь это? — Ринельгер вышел вперёд.

Энергия от этих ворот до сих пор хранила отпечатки древних чародеев, написавших защитные руны. Без сомнения, они были сработаны в эпоху, когда только возникла Ригальтерийская империя, а, значит, чары держались более тысячи лет.

— Что это такое? — впервые Ринельгер услышал, как поломался всегда уверенный и грубоватый голос Ардиры. — Древняя магия?

— Похоже на рунарийские Врата Мощи, — протянул Ринельгер.

— Такие строили в Тайный Век, — подхватил Зерион. — Сенетра, ощущаешь голос предков?

— Что-то есть, — неуверенно сказала Сенетра, выйдя из-за спины Фирдос-Сара, тащившего на себе Ирму. — Но… слабо… я не знаю.

Сенетра потеряла свою Мощь ещё в первые дни Тёмного Века. Она рассказывала, как задыхалась, как её терзал страшный голод и, казалось, что вот-вот жизнь оставит её. Применение заклинания ударило по ней же самой настолько, что Ринельгер, нашедший её в грязи, покинутой и полумёртвой, применил все лечебные чары, которые знал, чтобы поднять Сенетру на ноги. Теперь вся Мощь, что оставалась в жилах рунарийки, уходила на поддержание нормальной жизни. Перестав быть чародейкой, Сенетра перестала чувствовать энергию, а сама она стала ощущать себя неполноценной, как признавалась Зериону и Ринельгеру, лишь тенью живого существа.

— Эти руны не просто поддерживают защитные чары, — заметил Зерион. — Видишь, — он провёл по символу вверху арки ворот, — такой руной обозначали Архилиоса, первого дракона Мощи и проводника нашего народа.

— Архилиос? — Ардира остановился за спинами чародеев, явно опасаясь магии, переливающейся на воротах. — Это та змея, что помогла рунарийцам захватить половину Цинмара?

— Да, — кивнул Ринельгер. — Последние двести лет Тайного Века, вроде бы… Архилиос и король Валемерт во главе войска рунарийцев и маредорийцев завоевали Артайские горы гномов и обширные леса и поля южных людей — остваров.

— Язык древних схож с современным маредорийским, — задумчиво протянул Зерион и почесал гладкую макушку. — Но нужно время на перевод…

— Подождите, — наконец, вмешался Фирдос-Сар. — А нахрена нам эта дверь? Мы пришли за тайником Каменщика.

— Ты придурок, сарахид, — покачал головой Ардира, не отрываясь от синих рун. — Нет здесь тайников Каменщика… мы нашли кое-что получше… надеюсь, во всяком случае.

— Если повезёт, — Ринельгер сомневался, что залы за Вратами Мощи набиты золотом, но точно был уверен: древних знаний там в достатке, а древние знания в магических анклавах можно будет дорого продать. Естественно, после того, как будут сняты копии.

Что-то проворчав, Фирдос-Сар присел на каменную плитку, уложив Ирму рядом с собой. Отряд остановился, и туннель погрузился в тишину, лишь звук от нервных ударов кулаком о щит иногда прерывал её. Ринельгер и Зерион всматривались в руны, водили пальцами, не переговариваясь и даже не переглядываясь.

Ринельгер пытался считать энергию рун: он плохо знал язык маредорийцев и даже не пытался что-то вспомнить. Энергию же он читал хорошо и мог распознать, какой природы чары, наложенные на ворота, и их возраст.

Зерион был знаком с языком народа Маредора близко: большую часть войны Века Слёз рунариец защищал северные святилища леса от Святого Воинства, общался с друидами и, в этом Ринельгер не сомневался, с духами-хранителями. Рассказы об этом особенно занимали Фирдос-Сара, что было, по мнению Ринельгера, удивительно — сарахид не интересовался сутью мироздания, относился к этому с опаской.

— Ну, что там у вас? — терпение Ардиры было на исходе.

— Момент, — отмахнулся Зерион. — Тут что-то связано с ключом…

— Чарам много лет, — протянул Ринельгер, пропустив слова рунарийца мимо ушей. — Первые сто лет Золотого Века… хм… очень сильные чары, — он вдруг встрепенулся. — Что ты сказал?

— Ключ, — повторил Зерион и указал на руны. — Я почти перевёл «…сие залы, часть мира незримого, Порядок в нём есть абсолют, а страж — тень Архилиоса, проводника первых…» и прочее-прочее, «…заперто оно Мощью, и ключ к ним — в Мощи иной».

— Здесь чары первозданной энергии, — протянул Ринельгер, — чары Порядка, если быть точным. Только старые, очень старые.

— Ну, естественно, — хмыкнул Зерион. — Если сбить руны Порядка нашей магией?

— Думаешь, это имели в виду древние?

— Думаю, что ключа у нас всё равно никакого нет. Надо попробовать Хаосом.

— Проблем с этим не будет, — Ринельгер повернулся к остальным. — Его ныне предостаточно в воздухе. Подожди немного.

Чародей подошёл к Сенетре — рунарийка сидела около Ирмы, до сих пор не отошедшей после применения кровавых чар, и расплетала у той спутавшиеся волосы пальцами. Сенетра повернулась, в её синих глазах блеснули огоньки от рун.

— Выпей эликсир, что я дал тебе перед уходом из Кеинлога, — сказал Ринельгер, присев перед ней на корточки. — Весь.

— Весь? — Сенетра всегда следовала лекарскому опыту Ринельгера, но сейчас она вдруг выразила сомнения. — Почему весь? Ты же говорил, что это опасно?

— Мы с Зерионом будем притягивать энергию Хаоса, чтобы нейтрализовать руны. Слышал, командир? Зерион сильнее тебя, Сенетра, в плане Мощи… он выдержит, а ты можешь умереть.

— Поняла.

Ринельгер улыбнулся, слишком добро, на его взгляд, как-то по-отцовски и вернулся к Зериону.

— Придумали, как вскрыть дверь? — Ардира поднялся.

— Предположили, — ответил Зерион. — Испробуем сейчас. Вам лучше прижаться к стенкам.

Ринельгер прикоснулся к руне на левой двери, по нему, словно холодная вода, пробежала энергия Порядка, занимая синим пламенем сердце. Передёрнувшись, будто от чего-то для него неестественного, чародей отошёл на пару шагов назад. Зерион посмотрел на него, в его синих глазах мелькнуло возбуждение, но лишь на мгновение.

— Тебя это может сильно иссушить, рунарийская ты кровь, — проговорил Ринельгер.

— Вытащишь, — усмехнулся Зерион, — а я забуду за галеру.

Ринельгер развёл правой рукой, нащупывая энергию Хаоса, левую руку он приложил к Вратам Мощи. То, что чародеи собирались сделать, могло убить и человека, менее зависящего от энергии Потока. Для рунарийцев вдвойне опасно проводить через себя Хаос, эта сторона чужда для них, но Зерион считался искусным чародеем: он смог сохранить контроль над Мощью без особого вреда для здоровья, разве что перестали расти волосы на голове, а его чары сохранили силу чуть выше среднего.

Заклинание требовало высокого сосредоточения: нащупать нематериальную энергию, витающую вокруг, окунуть руку за грань видимого мира и ухватиться за хрупкую эссенцию Хаоса. Руку Ринельгера обожгло, еле слышно он зашипел, но не от ожога, а от ощущения самой энергии. Зерион напрягся — он тоже ухватился и ждал соратника.

Ринельгер сжал кулак правой руки, и в него хлынула энергия. Словно под порывом ветра, мантия чародея встрепенулась, левую ладонь он прижал к двери сильнее — руны противились. Ринельгер закрыл глаза.

Огонь окружил его, разными оттенками он плясал вокруг, изливаясь фонтанами энергии. Перед взором возникла высокая башня Ригаланквиса, дворца верховных лордов Рунайро — она вырастала из непроглядного мрака и выплёскивала из себя синие и алые импульсы, сотни тысяч огоньков стремились к небесам и там исчезали в огромной воронке, светящейся на чёрном фоне энергии. Воронка вращалась всё стремительнее, пока небеса не взорвались, сметая ударной волной башню Ригаланквиса и накрывая алым туманом пространство вокруг себя. В красном пламени, бешено отплясывающем какой-то безумный ритм, проявлялись очертания солдат ригальтерийского легиона и Святого Воинства, строевым шагом идущих от эпицентра взрыва. Звуки их марша становились всё отчётливее, и перед Ринельгером или тем, чем он стал, предстала женщина — Ирма, в длинной чёрной мантии с серебряными пластинами и короной, украшенной тёмно-красными рубинами.

Видение пропало, и Ринельгер снова почувствовал своё тело: тяжёлое, монолитное, больное. Он упал навзничь, не открывая глаза, задыхаясь, а его душу словно сковало колючими кольцами отчаяния, порождая желание скорейшей смерти — как способа освободиться от бремени жизни.

В сознание вернул хлёсткий удар по щеке. Ринельгер широко раскрыл глаза и громко выдохнул, озираясь по сторонам. Ардира взял его под локти и резко поднял.

— Живой?

Ринельгер коротко кивнул. Тьма, заполнившая пещеры, казалась непроглядной после видения, и чародей зажёг в ладони светлячка и пустил его вверх, освещая туннель. Врата Мощи обвалились и огромными валунами лежали за проёмом внутри залов, которые охраняли, рун Порядка видно не было — стёрлись от воздействия на них Хаоса. Фирдос-Сар поднимал Зериона, также пришедшего в сознание. Выглядел он хуже некуда — в свете магического огонька чёрными линиями временные морщины пересекали его лицо, а круги под глазами казались бездонными ямами. Он был жив, но сил в нём почти не оставалось.

— У вас получилось, чародеи! — голос Ардиры звучал отдалённо, как будто он кричал у входа в пещеры. — Получилось!

Ринельгер в ответ что-то промычал, сам не понимая что. Он повернулся к Сенетре в надежде, что Хаос не ударил по ней. Рунарийка была взбудоражена, но не поражена чуждой для неё энергией, и до сих пор сидела около Ирмы.

— Ирма, — вспомнил Ринельгер видение.

— Ирма? — чародей назвал имя в слух, чем привлёк внимание Ардиры. Командир достаточно серьёзно относился к магии и к тому, что говорят чародеи его отряда. — Кто это?

— Эта девка, — бросил Зерион неожиданно. Могущественный чародей, в этом Ринельгер не сомневался.

— Я видел её в энергии Хаоса, — прохрипел Ринельгер, а его сознание помутнило. — Боги-прародители, я сейчас блевану.

Он согнулся пополам, повинуясь рвотному порыву.

— Держись, чародей, — Ардира придерживал его. — Отдохните… сарахид, Ринельгер сейчас закончит и мы с тобой немного осмотримся…

— Понял, командир, — Фирдос-Сар довёл Зериона до Сенетры.

Ринельгер закончил, и Ардира постучал его по спине. Пробурчав, что дойдёт сам, чародей медленно, словно в тумане, дошёл до рунарийки — она взяла его за плечи и помогла сесть. Ринельгер упал на холодную плитку и закрыл глаза, набирая ноздрями воздух.

Ардира и Фирдос-Сар поработали с кремнем и факелом, и под свет огня пересекли упавшие ворота. Ринельгер задержал дыхание, Хаос всё ещё пульсировал внутри жил, притупив его чувства, но уловить новую кровь ему было под силу.

— Командир! — крикнул Ринельгер, вскакивая.

Он об этом пожалел тут же, голова закружилась так, что Ринельгер чуть снова не выплюнул все внутренности. Блеснула сталь, Сенетра вытащила меч из ножен, зажглись молнии Зериона — отряд среагировал быстро и слажено, и это, безусловно, заслуга выучки от Ардиры.

Командир и сарахид вернулись, Фирдос-Сар откинул в сторону факел и приготовил секиру.

— Что там? — Ардира вышел вперёд, а темнота туннелей, ведущих к выходу, медленно заполнялась светом от источника, не принадлежавшего отряду.

— Люди…

Здоровую тушу Гермильяра ни с чем не спутать: сложив топор за плечо, рослый норзлин спускался по коридору к отряду, а за ним следовали с десяток наёмников Каменщика — все с приготовленным к бою оружием.

— Ардира, какая встреча! — прорычал Гермильяр, усмехаясь из-под ригальтерийского шлема. — Я рад тебя видеть здесь. Тебя и твоих продажных, бесстыжих и наглых сукиных детей, как и ты сам.

Командир не ответил, сбросил щит с плеча и вынул меч.

— Каменщик в ярости, — продолжал Гермильяр. — В ярости с тех пор, как ты рассказал сказочку о том, что Ритта и Фарриса сожрали чудовища с побережья. Я сам был не в восторге от них… и мог бы отговорить шефа выпускать твои кишки, но ты спёр карту, — он рассмеялся, — и попался в ловушку. Но надо отдать тебе должное — Каменщик долго бился над воротами, — норзлин поднял топор и стукнул им о плитку, ожидая хоть какой-нибудь реакции от Ардиры. — Портить отношения с Рубиновым Войском шефу не хочется, поэтому он распорядился вырезать вас быстро и тихо. За это, — он причмокнул, — командир мне разрешил сделать из твоего черепа чашу, из неё я буду пить эль и вспоминать тебя, Ардира.

— Ты много болтаешь, Гермильяр, — процедил командир, поднимая щит перед собой.

Зерион атаковал, как всегда первый, и разветвлённая молния, плескаясь разрядом, ворвалась в стан противника. Сколько сил ещё оставалось в этом чародее — представить было сложно, но три человека Каменщика упали замертво, выживших и слегка ошарашенных раскидало по коридору.

Гермильяр, казалось, проигнорировал заклинание вовсе, в двух прыжках он оказался у Ардиры и стремительно занёс топор. Щит командира, повидавший не один десяток боёв, выдержал и на этот раз. С разворота по огромному норзлину ударил Фирдос-Сар — его секира с чваканьем впилась в бедро Гермильяра.

Со стороны наёмников Каменщика полыхнуло заклятие. Пустив слабые защитные чары, Ринельгер закашлялся, приложив руку к груди, и упал на одно колено. Слегка затуманенным взглядом он пробежался в направлении Ирмы, вдруг раскрывшей глаза. По её лицу стало понятно, что она только-только пришла в себя и многое ещё не воспринимала.

— Давай же, — подумал Ринельгер, откидываясь на бок. — Сейчас будешь радоваться…

Гермильяра кто-то вытащил, его спаситель сразу же был убит клинком Сенетры, и огромный норзлин повалился наземь. Ревущий на всю пещеру Фирдос-Сар со свистом расколол череп ещё одному наёмнику.

Ринельгер видел, как колдовал Зерион — время замедлилось, и яркие вспышки заклятий слепили Ринельгера и освещали лицо рунарийца: магия сушила его. Тень чародея, бросившего энергию в отряд, скользнула мимо Ардиры — движения были неуловимы, два клинка в руках наёмника плясали с невероятной скоростью.

— Кригаален, — подумал Ринельгер, прикусив губу до крови. — У Каменщика есть кригаален!

Чародеи, использующие первозданную энергию в бою, обладали невероятной ловкостью и силой, кригаалены — это настоящие мясники: быстрые, смертоносные и безжалостные. Среди рунарийцев эта ветвь магии до Тёмного Века была очень распространена — Сенетра являлась таковой, а вот у людей в почёте — стихии, потому встреча кригаалена-человека у Каменщика сильно бы заинтересовала Ринельгера, но увы — ныне обстоятельства иные.

Кригаален выбил щит из рук Ардиры, полоснул мечами крест-накрест, подрезая командира, и в прыжке развернулся к Зериону. Рунариец пустил огонь перед собой, но тот встретился с морозной бурей, из которой с рёвом вырвалось ледяное копьё. Белесое острие пробило Зериона сбоку, рунариец громко воскликнул, и выставил посох на защиту. Кригаален рубанул сверху, разбив оружие чародея на две части.

Ринельгер, кряхтя от боли, пустил защитные чары снова, и энергия отбросила наёмника в сторону. Зерион покачнулся, простоял ещё мгновение и упал лицом вниз. Шипя, словно змея, Ринельгер подполз к нему и огляделся.

В свете магического огонька всё ещё сражались воины отряда: израненных, их зажали к стене четверо наёмников, поднимался окровавленный Гермильяр с ужасным рёвом. Кригаален возник перед Ринельгером: в сером плаще, с повязкой на лице, и схватил Ирму за волосы, собираясь отрубить ей голову.

Перебирая кровавыми пальцами, Ринельгер почувствовал податливую нить энергии, мелькнул ужас в глазах Зериона — лишь на миг в них отразилось одержимое Мощью лицо чародея. Ринельгер проскрипел зубами, словно пытаясь разжевать магическую силу, и выстрелил алой субстанцией в лицо кригаалена. Заклинание оправдало все ожидания — чары занялись им, вмиг покраснела кожа и ощутимо набухли вены. Наёмник пронзительно закричал, выпуская Ирму, схватился за голову, сделал пару шагов и упал навзничь.

Ринельгер выдохнул, собрал энергию в кулак и пустил магический импульс, целясь в Гермильяра. Его руки тряслись, заклинание сорвалось в кручёном полёте, пронеслось над головой норзлина и врезалось в потолок, расколов древнейшую каменную породу. С грохотом камень осыпался, трещины поползли по коридору в стороны: к выходу на Пустынный берег и к Вратам Мощи.

Наёмники Каменщика побежали, двое из них схватили под локти разъярённого Гермильяра. Ринельгер поймал Ирму за руку и потащил к Вратам, Фирдос-Сар взвалил на плечо Зериона, Сенетра помогала Ардире — отряд, словно подчиняясь единому приказу, выбрал подземелья за Вратами Мощи и скрылся во тьме и пыли от завала, что похоронил все их вещи, тела мертвецов и возможность выхода к Пустынному берегу.

Глава 2 — Путиводитель

Глава 2

Путеводитель

Кровь, всюду кровь, она обжигала лицо и перебирающие пустоту пальцы. Казалось, что её слишком много, ибо шептала тысячью голосов, сладко пела, а потом, обласкав разум, скреблась и причиняла острую боль. Кровь требовала и обвиняла, звонко звуча проклятой песнью в голове, но разобрать слова, как ни старайся, было невозможно.

— Прочь! Оставь меня! — крикнул Ринельгер в пустоту и глубоко выдохнул. — Я не виноват. Не виноват… мир изменился, о, боги, он изменился! — и шёпотом добавил: — я хочу выжить, как все живые существа. Хочу найти её… сколько крови… сколько крови! Мама…

— И что теперь, Ринельгер? — сквозь призму голосов он узнал Амилиаса, мастера кровавых чар. Он говорил тихо, с могильным спокойствием, пронизанным раздражающими нотками разочарования. — Ты нарушил клятву всех кровавых чародеев, мальчик мой. Ты убил своего друга ради сохранности собственной шкуры. Разве ты достоин добраться, узнать, где погибла твоя женщина?

— Нет, не моя, — прохрипел Ринельгер, и в тот миг горло страшно обожгло. — Её жизнь, моя жизнь принадлежали империи, Капитулу. А я… такой, каким должен быть, чтобы… выжить.

— Ради отряда ли ты оскверняешь священную магию, дарованную, чтобы исцелять? — тот же тон: им Амилиас одинаково читал и наставления, и нотации. — Зачем тебе сила? Отвечу — ради убийства. И все.

— Проклятие! — уже разозлился видению Ринельгер и крикнул в пустоту срывающимся голосом. — И ты мне это говоришь?! Обвиняешь?! Святой старец, — он сжал зубы так, что послышался скрип, — ты и пальцем не повёл, чтобы найти её. Сидишь там, под защитой в Анхаеле, в обществе ограниченных, проклятых консерваторов, не зная, с чем мне каждый день приходится бороться… Посмотри на меня, мэтр! Услышь меня и, ради Лерона и Заласа, оставь…

— Смерть рунарийца, — Амилиас словно и не собирался слышать бывшего ученика, — первая строка в списке твоих кровавых злодеяний. Твоё падение, Ринельгер, началось.

— Ver dis rauh, — одними губами произнёс Ринельгер, — спасения нет… все мы сгинем в алой ночи.

Наконец, тишина. Кровь перестала шептать. Чародей не слышал даже своего дыхания, он не открыл глаза, не принюхался. Перед ним предстали картины давно минувших дней: первое заклинание, победы в изучении магического искусства, студенческие балы в Анхаеле, девчушка-чародейка, подарившая Ринельгеру первую женскую ласку, переход легиона в Маредоре…

Шеи коснулось холодное лезвие, острое, как бритва. Ринельгер слабо вздрогнул, раскрыл глаза, но ничего не увидел — последнее заклинание отняло у него остатки сил. Всё расплывалось, на ярком фоне что-то чернело — лицо обожгло дыхание.

— Ты, — это была Ирма, никак иначе. — С кем ты тут разговаривал?

— Ирма, — произнёс Ринельгер. — Замечательно… перережешь мне горло, так?

— Посмотрим, может быть, — ответила она. — Так, с к…

— Я чувствую бурлящую энергию в твоей крови, Ирма, — сказал Ринельгер, посмотрев в сторону её голоса. — Ты очень талантливая ученица. В тебе много потенциала, Мощи… и знаешь ты куда больше, чем хотела нам показать…

Она не ответила. Ринельгер похлопал невидящими глазами. Наверняка, остварка зажгла магический огонёк и пустила его в пещере, а сама прильнула к нему. Если бы он поменьше болтал с пустотой, Ирма, скорее всего, даже бы и не заметила присутствия кого-либо ещё.

— Я слышал, — пробурчал Ринельгер. — Нам говорил Нетиас… что на корабле какая-то важная для Святого Воинства птица. Это была королева Аммелит, так? А ты из почётного караула… или её ученица? Любовница?

Снова молчание. Кинжал всё ещё царапал горло — Ирма сомневалась.

— Какая чушь, — сказала, наконец, она. — Никакая я не любовница королевы!

— Но ты ведь не из анклава? — протянул Ринельгер. — Училась у клирика или чародея Святого Воинства. Догадываюсь, тебе там было нелегко…

— Может быть, ты ещё догадаешься, что я с тобой сделаю? — она прижала кинжал к его горлу, и чародей снова ощутил лицом её горячее дыхание. Теперь достаточно близко.

— Мне не страшно, — Ринельгер не лгал — приближение смерти, но не от стали, он ощущал всем своим естеством. — Я отдал слишком много жизненной энергии, спасая твою головушку от кригаалена, и не смогу подняться, даже если применю самое мощное заклинание крови, какое только знаю. Откуда ты? — он выдохнул. Говорить становилось труднее. — Я родился в Альтерии, это на северо-западе Цинмара. Где именно, не помню. Меня в Анхаел принесли маредорийцы, ещё совсем маленького. Почти всю сознательную жизнь прожил в анклаве.

— Вандерум, Панремма, — нехотя сказала Ирма. — Родилась в семье ремесленника…

— Врёшь, — Ринельгер расслабился. — Ты слишком молода, чтобы родиться в Вандеруме, которого с середины Века Гнева нет на карте.

— Какая тебе разница, откуда я? — фыркнула Ирма. — Я… я не помню… помню корабль, шторм. Больше ничего.

— Не помнишь? Попытайся. Говорят, если сильно напрячься, можно вспомнить даже первые годы жизни. Куда ты плыла? По приказу королевы?

— Демон, — процедила Ирма. — Нет, кровавый чародей! Я не помню. Пыталась. Не вышло. Что ты хочешь выведать? Ты — легионер?

— Бывший, — прохрипел Ринельгер. — В Кельносс? Или Норзесилл?

— Я просто перережу тебе горло, — твёрдо сказала остварка, но давление лезвия ослабло.

— Постой-постой, — произнёс чародей. — Я из отряда картеля… это мы должны были вас встретить, чтобы провести в Кельносс…

— Откуда вы? — её голос стал мягче. — Откуда вы пришли на берег?

— Из Кеинлога…

Ирма глубоко вздохнула, выронила кинжал и шмыгнула носом. Какое очаровательно создание эта девушка сейчас, и как жаль, что Ринельгер не может её увидеть.

— Ирма, послушай, — произнёс полушёпотом Ринельгер. — Поищи остальных… скажи командиру, Ардире, такому бородатому мужику, что ты из наших заказчиков. Попросись в отряд, потому что иного выхода у тебя нет.

— Мы что-то должны были сделать, — обречённо сказала Ирма. — Кинжал… он очень важен. Теперь всё потеряно. Но я даже не помню, что.

— Успокойся, — проскрипел зубами Ринельгер. Ноги и руки неприятно сковывало льдом. Сейчас он многое пропускал мимо ушей. — Слышишь? Ты застряла тут…

— Нет, мы должны выбраться! — выпалила Ирма, и её слова эхом пробежались по пространству. — Ты можешь встать?

— Нет, говорю же, — протянул хрипло Ринельгер, уже не ощущая собственных ног. Слабость сковывала, холод пронзал мышцы. — Моя Мощь иссякла. Завалить тоннели было моим последним и самым… непредусмотрительным действием.

— А ты, — Ирма осеклась, — я… могу поделиться кровью… для твоего лечения. Сможешь?

Ринельгер на слух потянулся рукой. Ирма зашипела, сделав себе порез, и тогда чародей почувствовал её энергию. Полную жизни и Мощи, переливающуюся синими и белыми огоньками. Ринельгер напряг пальцы, и вскоре его ладонь лизнул горячий ручеёк свежей крови.

В сознании возник образ молодого светловолосого мужчины. Серая мантия на поясе крепилась толстым ремнём, в окровавленных руках он держал двуручный меч. Взгляд был отчуждённым, казалось, человек потерял всякую надежду, кроме огонька, тёплого для остварки, вызывающего у неё глубокие чувства; он светился во тьме, слабая рука тянулась к нему. Но человек развернулся, пропали огоньки, и его силуэт слился с чёрной пустотой.

Когда Ринельгер раскрыл глаза, светлячок ослепил его. Сжав зубы и вздохнув полной грудью, Ринельгер, чуть пошатываясь, поднялся на ноги. Ирма сидела рядом, поджав ноги под себя, и держала крепко ладонь на запястье левой руки. Абсолютно чистый кинжал лежал в стороне, а остварка была необычайно бледна. Ринельгер залез во внутренний карман мантии, пальцами нашёл горлышко флакона и, про себя поблагодарив Лерона и Заласа за его сохранность, вытащил наружу.

Прозрачная жидкость переливалась в свете магического огонька, и чародей, откупорив её, протянул Ирме.

— Пей, — слабость так и не отпустила его полностью. — Поможет тебе прийти в себя.

Дрожащими руками она взяла пузырёк и поднесла к губам. Ринельгер кашлянул и осмотрелся: повсюду лежали расколотые камни, покрытые пылью, осевшей на них после обрушения. Но это не было тупиком: небольшой проход оставался и вёл во тьму подземелий, наверняка к тому, что охраняли Врата Мощи. Повезло ли так остальному отряду?

— Нужно идти, ученица, — сказал Ринельгер наконец, — найти моих соратников. Или выбраться отсюда. Одно другого не исключает.

Ирма, посидев ещё немного, выкинула флакон — стекло, сработанное в Анхаеле ещё в Век Гнева, разбилось, разлетаясь тысячью осколками по пещере. Он был выполнен в форме змея, кольцами обвивающего цилиндрическое основание — такой лился чародеями Ордена Драконьей Погибели и являлся настоящей редкостью. Год назад за этот пузырёк Ринельгеру пришлось сражаться с грифоном — обезумевшее животное сорвало сумку с его груди в порыве атаки. На крышечке флакона, которая до сих пор оставалась в руке чародея, аккуратно были выжжены маленькие слова: имя чародейки, подарившей старинную вещь. Ринельгер всегда подолгу рассматривал слова, крышку, когда брал в руки этот флакон — источник воспоминания, этот флакон он ценил порою больше жизни.

Ринельгер и Ирма медленно следовали за магическим светлячком, лениво освещавшим каменную породу; постепенно завалы отступали, показалась древнейшая плитка, присущая ранним ригальтерийским постройкам — узоры, напоминающие тонкие веточки, тонули в рельефе, будто истерзанном инеем. Древние рунарийцы любили плавность, тягучесть, бесконечную пляску образов, уносивших созерцателя в далёкий полёт мысли — эта игра занимала, рунарийцы жили ею, ею же они поставили почти весь Цинмар на колени.

Встречались и руны. Они говорили, но говорили на забытом языке. Что хотели они сказать незваным гостям подземелья, какую историю через несколько веков хотели поведать? Или о чём-то предостеречь. Время стёрло в памяти знания предков. Кто знает, предвидели ли они наступление Кровавой Ночи?

Ирма, казалось, сейчас находилась в другом месте: она была бледная, взгляд потухших глаз устремлён в пол. Силы к ней возвращались медленно.

Коридор расширялся, завалы остались позади, Ринельгер увидел свечение факела и услышал глухие голоса. Отряд не погиб, не стали эти подземелья ему могилой: Фирдос-Сар вытянулся во весь рост, придерживая горящий факел над головой, у стены стояли, склонившись над телом, Ардира и Сенетра.

— Нужно найти Ринельгера, — услышал чародей Сенетру. — Поищем под завалами, командир, нам нельзя оставлять его.

— Чародей, чтоб тебя! — рявкнул Фирдос-Сар.

— Ринельгер? — Сенетра обернулась, её большие глаза были красными от перенапряжения, и Ринельгер мог себе представить, как жутко у рунарийки болела голова.

Чародей опустил взгляд на Зериона: он напоминал сушёный чернослив — бледная кожа стянулась, где-то сморщилась, губы потрескались, и в них застыли кровавые дорожки. Ринельгер присел перед рунарийцем на одно колено, прикоснулся — ни капли крови в его жилах не осталось — и закрыл глаза. Пальцы затряслись — в сердце чародея переплелись колючая вина за причинённую смерть и восхищение от того, что получилось совершить. Кровавая жертва, но во имя чего-то нового, плата за могущество — смерть иных и даже собственная… Амилиос всегда предупреждал, что не стоило играться с магией и изменять то, что было придумано тысячу лет назад.

— Проклятие, — прошептал Ринельгер, мотнув головой в попытке отделаться от наваждения.

— Мы так и не поняли, что это, — произнёс Ардира, услышав шёпот чародея. — Тот… кригаален, наверное, наложил боги знают какие чары.

— Может быть, — глухо отозвался Ринельгер, открывая глаза. — В любом случае, кригаален мёртв.

— И Зерион тоже, — бросил Ардира, сплёвывая. — Сарахид, туши факел и поищи камней… не хочу вот так оставлять рунарийца.

Фирдос-Сар откинул потухший факел и молча приступил к выполнению приказа командира. Ринельгер ещё какое-то время вглядывался в стянутое кожей лицо Зериона, пытаясь хоть ради какого-то приличия перед богами подавить чувство восхищения собственной силой.

— Девчонка выжила, — Ардира, наконец, обратил внимание на Ирму, — Боги имеют чувство юмора.

Послышался звон кинжала.

— Нет, Ардира, — вставила Сенетра. — Не надо.

— Да, не надо, — Ринельгер поднялся.

Ардира стоял с длинным норзлинским кинжалом наизготовку, Ирма, ещё слабая, спряталась за спиной Сенетры. Командир с недоумением оглянулся к чародею.

— В чём дело?

— Она вытащила меня, — Ринельгер обошёл командира и встал рядом с Сенетрой, заслоняя обеих женщин. — Я обязан этой девушке жизнью, как бы это странно не звучало. Возьмём с собой. Она могучая чародейка, а Зериона мы потеряли… она может занять его место.

Ардира помедлил, еле заметно из-за бороды пожевал челюстью. Аорин мог распорядиться дополнить отряд каким-нибудь ушлым наёмничком, мальчишкой, сбежавшим с разорённых господских ферм и не державшим ничего острее тупого колуна. Чародейка из Святого Воинства хоть и не заменила бы Зериона, но всяко лучше, чем ничего.

— Ты прав, чародей, — Ардира убрал кинжал. — Поговорим об этом позже… после проводов Зериона к богам нам нужно придумать, как выбраться отсюда. Отдыхайте… мы с сарахидом поищем камни…

— Я помогу, — пробормотал Ринельгер. Внутрь закрался укор, и самое малое, что чародей мог сейчас сделать, это участвовать в сооружении могилы для павшего соратника. Ринельгер точно не знал, что убил Зериона: в момент, когда кригаален крутился вокруг, а в свете факелов сверкали его острые мечи, он даже не подумал, потеряв контроль над собой. «Что, если Амилиос прав?», — мелькнула мысль, которая Ринельгеру тотчас не понравилась. Был бой, отряд почти разбили, а тот кригаален — опаснее зверя. Чародей сделал всё ради того, чтобы они не понесли куда большие потери.

«Цель оправдывает средства». Ринельгер повторял этот девиз всякий раз, когда испытывал воздействие кровавых чар на пойманных им в путешествиях грызунах, когда посылал заклятия во врагов отряда, когда видел, как Фирдос-Сар добивал раненых или как Ардира оставлял на верную смерть временных компаньонов. Ужасные картины, чередующиеся в последние годы одна за другой, рано или поздно становятся привычными, особенно когда убеждаешь самого себя в нужности всего этого бесчинства.

Скоро отряд накрыл камнями Зериона; Фирдос-Сар, проделав наконечником древка дырку в стене над могилой, вставил туда факел и зажёг его. Прозвучали скупые последние слова, все понимали — сейчас они пустые, и Зерион не нуждался в них теперь.

Только подумать, как неожиданно забирает из жизни смерть: десятки лет тяжёлой войны, четыре года алого кошмара, где всё стремится тебя убить, и Зерион пал в бою с какими-то наёмниками совсем непримечательного хозяина руин. «Он уже был при смерти, когда ты сделал это», — звучал успокаивающий голос в голове Ринельгера, когда он говорил последние слова. Когда уже никто его не слышал, чародей шёпотом добавил:

— Прости меня, если слышишь, друг…

— Командир? — совсем рядом прозвучал голос Фирдос-Сара.

Ардира стоял в стороне, его лицо, исполосанное морщинами, покрылось тенями от света магического огонька, плавающего над головами отряда.

— Три года назад, — тяжело сказал Ардира. — Мы с рунарийцем пришли к Аорину в Чёрную Твердыню. Я знал его ещё с конца Века Слёз… он стал моей десницей в отряде. Я привык отвечать за всех своих бойцов. Каменщик дорого поплатится за его смерть. А мне зачтёт злой рок рунарийца. Когда-нибудь, — он развернулся к тёмному коридору. — Впереди нас ждёт выход, отряд. Остановок не будет.

Устами Ардиры говорил истинный лидер — не зря Аорин выбрал главным именно этого норзлина. Меньше всех он рассказывал о своём прошлом, но даже из его немногочисленных слов можно сказать, что занимал он в Святом Воинстве далеко непоследний в иерархии пост, руководил группой либо разведчиков, либо диверсантов и имел громадный опыт.

Старший брат в отряде, так бы назвал Ринельгер Ардиру и роль, занимаемую им. Какую полноту ответственности имел старший ребёнок в семье, особенно где больше двух детей, такую нёс на своих плечах Ардира. С присущей самостоятельностью, отстранённостью и уверенностью в том, что они правильно поступали, такие личности обычно не признавали своих ошибок, а если осознавали — обрушивали всю вину только на собственную голову, устраивая самобичевание до тех пор, пока ситуация не утихала и не уходила в дальние уголки памяти. Только без следа эти вещи не исчезали никогда. И безусловно, Ардира был признанным всеми остальными лидером, какой не давал отряду терять, а только приобретать. Но рано или поздно всё даст трещину…

Отряд оставил могилу; путь лежал только в одну сторону — в глубь подземелий. Они шли в полном молчании, помогая друг другу пересекать редкие завалы, лежащие здесь уже давно, а светлячок освещал пустые стены и потолок. Коридор сворачивал направо, и, когда отряд скрылся за углом, оставив туннель с могилой, гложущая вина отпустила Ринельгера, а ей на смену пришло любопытство, что захватывает сердце искателя приключений всякий раз, как только тот находит нечто интересное.

Следа охранных чар не осталось, и Ринельгер сделал вывод, что Врата накладывали общую защиту, словно куполом накрывая всё подземелье, ибо то тут, то там встречались в потолке трещины и дыры, из которых тянуло свежим воздухом. Замечая каждую такую, Ардира внимательно присматривался, но подходящих по размеру и внушающих доверие так и не находил.

— Такие проходы, — протянул Ардира с видом знатока, — роют либо каменные черви, либо слепоглазы…

Ринельгер тоже присмотрелся: одна из дыр была обширна, в свете огонька виднелись отметины мощных когтей. Чародей сомневался в существовании слепоглазов, ими пугали маленьких северян, но в существование каменных червей верил, ибо видел их своими глазами, и подозревал, что как раз-таки они вполне могли попытаться проникнуть сюда.

— Разве же не треклятые арахниды, нет? — присоединился Фирдос-Сар.

— Арахниды оставили бы сети, — бросил Ринельгер. — Тем более, они водятся в южном Цинмаре.

— Гарганкены раньше из воды не вылезали, — ответил на это Ардира. — Почему бы проклятым паукам не перебраться на север?

— К демону это всё, — фыркнул Фирдос-Сар, — мне хватало в детстве сказок об этих тварях, когда я был в Эстмаре.

Ардира усмехнулся, дёрнул себя за бороду, представляя себе картину схватки с цинмарским арахнидом, и махнул рукой, командуя идти дальше.

— Уж лучше арахнид, чем слепоглаз, — бросил он напоследок, посмотрев на сарахида.

Отряд ещё долго блуждал в подземном лабиринте загадочной ригальтерийской… святыни? Нельзя даже с точностью сказать, куда они попали. В какой-то момент Ринельгер пощупал на поясе флягу — воды осталось где-то с половину ёмкости. Битва у Врат Мощи вымотала отряд, к общей усталости уже присоединился голод, а скоро придёт и жажда. Подземелья же молчали, и это молчание медленно сводило с ума. Коридор неизменно тянулся куда-то дальше, он больше не говорил — руны отряд перестал встречать ещё у могилы Зериона.

Пока Ардира ушёл в себя, обдумывая план действий при встрече с чудовищем и ведя отряд дальше по коридору, остальные начали заметно нервничать.

— Опасность прямо в воздухе, — проговорил Фирдос-Сар гробовым голосом. — Ненавижу. Когда враг перед тобой, его можно разрубить… но это… ловушка, мать вашу.

— Заткнись, — бросила Сенетра. Переход давался ей с трудом. — Тошно уже, мать твою в рот…

— Вот ты щебечешь что-то, пташка, — фыркнул сарахид. — А если вдруг что, так ляжешь первая. Все рунарийцы слабы на ноги…

Свистнул меч, Сенетра отскочила от ошарашенной Ирмы и ударила сверху. Фирдос-Сар, громко выдохнув, отбил древком секиры выпад, на удивление быстро среагировав на внезапную атаку. Рунарийка перенесла тяжесть меча на середину клинка, повернулась на носочке левого сапога, рубанула от плеча. Сарахид, рыча, отступил, парировал лезвием, и Сенетра, не издавшая до сих пор ни звука, подсекла его правой ногой. Фирдос-Сар упал на колено, яростно выдохнув, а рунарийка изящно, словно танцевала, развернулась, пнув его кончиком ноги, и атаковала. Тот парировал и с рёвом оттолкнул Сенетру, сделав слепой замах и вскочив в полный рост.

— Прекратить! — крикнул, словно разразился гром, Ардира, встав между ними. — Хватит!

Глаза Сенетры и Фирдос-Сара пылали ненавистью, и голос командира совсем не остудил их. Ринельгер растерялся всего на миг, когда рунарийка подпрыгнула, стремительно закружилась в пируэте, опасно замахнувшись мечом, целясь в левый бок сарахида, что оставался незащищённым.

Ринельгер пустил чары. Сенетра остановилась, уже приготовившись к удару, и, словно тряпичная кукла, повалилась на каменистую породу. Фирдос-Сар выдохнул с облегчением, наконец поняв, что только что ему грозило. Ардира, глухо прошипев, врезал сарахиду в грудь щитом и рукоятью меча в челюсть. Фирдос-Сар рухнул к стене спиной и сполз, тяжело дыша.

— Сукины вы дети! — крикнул Ардира. — Сказано же, из подземелий все выйдут живыми! — он перевёл взгляд на Сенетру и кивнул Ринельгеру. — Более того, усложняю, мать вашу за ногу, задачу. Никто до Кинлонда чтобы не сдох! Иначе, богами всеми клянусь, я найду самого тёмного чародея, с помощью него подниму вас из мира мёртвых и на ваших горбах, сука, переплыву Океан Грёз! Ясно?!

— Так точно, командир, — буркнул Фирдос-Сар, разминая челюсть.

Сенетра не ответила. Ринельгер склонился над ней, водя руками и снимая чары. Ардира посмотрел на Ирму — та отошла от места схватки и изумлённо наблюдала за всем, что произошло.

— До Кинлонда? — спросил чародей, не оглядываясь к Ардире.

— Да, хочу поднакопить денюжек и уплыть отсюда к демону, — проворчал Ардира.

— Прости, подруга, — протянул чародей, обращаясь к рунарийке, и поднял голову. — Командир, ей нужно какое-то время, чтобы отойти.

— Значит, привал, — бросил строго Ардира, копаясь в куртке в поисках трубки. — Сарахид последит за ней и даст попить. В качестве примирения.

Фирдос-Сар промолчал, только откинул секиру в сторону и подтянул Сенетру к себе поближе. Рунарийка недовольно промычала.

— Тоже хороша, — сказал Ардира, подкуриваясь. — Вот тебе простой и до безобразия доходчивый пример: пусть костяная пасть не способна держать язык за зубами, но сердце этого ублюдка чисто и полно любви. Как дети малые, чтоб меня боги прокляли…

Он прошёлся дальше по коридору, пересек границы света от огонька, пуская за собой дым от трубки. Ринельгер понаблюдал, как Фирдос-Сар отстёгивал от широкого пояса флягу и пробовал на вкус воду, будто пил её в первый раз, и подошёл к Ирме:

— Наверное, твои мёртвые спутники так себя не вели. Мы, знаешь ли, не «благородные рыцари» мятежной королевы…

— Я думала, она убьёт его, — прошептала Ирма. — Как вы так работаете?

— До такого обычно не доходит, — Ринельгеру вдруг стало стыдно за поведение соратников. — Заканчивалось раньше словесной перепалкой и ударами кулаков по столу. У нас это своего рода развлечение. Но такое… впервые. Тебя это сильно испугало?

— Не спрашивай меня об этом, — раздражённо сказала Ирма, надув губы. — Я ничего не боюсь…

Остварка нахмурила бледное личико и присела на каменный выступ, подальше от отряда. Сенетра уже начала приходить в себя, и Фирдос-Сар осторожно поил её водой из фляги. Вот уж отходчивая личность этот сарахид…

— Не злись, пташка, — тихо говорил он. — Забудем это и начнём сначала.

Сенетра утвердительно хмыкнула, и на том конфликт их был исчерпан. Ринельгер прошёл мимо и направился навстречу возвращавшемуся Ардире.

— Темень там такая, что хоть глаз выколи, — буркнул командир. — Попали мы, чародей. Может быть, из-за жадности, боги Аромерона… Какой там восток, какой Алормо, если мы даже из Кеинлога уйти спокойно не можем.

— Не отчаивайся, выход всегда есть, — протянул Ринельгер, хотя мало верил собственным словам. — Твоёмудрое напутствие.

Ардира устало усмехнулся.

— Я готова, — послышался голос Сенетры. — Что ты со мной сделал, Рин?

Рунарийка вытянулась в полный рост и разминалась. Кровавый паралич — полезная штука, испытанная Ринельгером ещё месяца три назад. Техника в точности такая же, как и с тем заклятием, которым чародей выбил из сознания Ирму на Пустынном берегу, только открытой раны не нужно.

— Всего лишь парализовал, — ответил Ринельгер. — Чтобы ты не прикончила сарахида.

— И им он будет вырубать вас, — сплюнул Ардира, — если снова начнёте рубить друг друга. Вперёд, отряд.

Фирдос-Сар с хрипотцой хмыкнул.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросил вдруг Ардира. — Есть здесь кто-нибудь ещё?

Под кем-нибудь командир, конечно же, имел ввиду чудовищ, что могли залезть сюда в обход магического купола или, вероятнее всего, после его нейтрализации. Ринельгер сконцентрировался, но никого не обнаружил. Во всяком случае, живого.

— Нет, — покачал он головой.

Ардира неоднозначно кивнул — с промедлением и выражением неудовлетворённости в ответе. Он надеялся, что какое-нибудь существо проделало выход на волю, но в то же время опасался боя, ибо отряд был совсем не в лучшей форме.

Отряд двигался вглубь. Становилось холоднее, но коридор постепенно начинал подниматься, что вселяло светлую надежду — скоро отряд выберется на поверхность. Главное, чтобы не под ядовитый дождь…

Ардира остановился. Дальше проход обрывался завалом — рухнула одна из стен, обозначив крутой склон наверх, по образовавшейся от крушения пещере. Оттуда тянуло воздухом, и Ринельгер послал светлячка по груде камней.

— Коридор, — Ардира заметил чудом сохранившуюся на краю колону. — Осторожнее на склонах…

Отряд стал карабкаться наверх, камни здесь по большей части лежали, тесно прислонившись друг к другу, и образовывали твёрдый склон, несмотря на хрупкий вид конструкции. Ардира и Ринельгер поднимались первыми, чародей постоянно оглядывался на Ирму, но остварка не держалась в стороне и сопровождала Сенетру — обе помогали друг другу пересекать наиболее трудные участки пути. Фирдос-Сар замыкал, выполняя страхующую роль: его сильные руки поймали бы женщин, если бы они вдруг не удержались.

— Хорошо, что ребята нашли тебя там, — сказала Сенетра, хватаясь за руку остварки и подтягивая её к себе. — В одиночку на Пустынном берегу выжить сложно.

— Но я пленница, — Ирма заглянула в тускло синие глаза рунарийки. — Всё равно, что мертва.

— Никакая ты не пленница, не выдумывай, — улыбнулась Сенетра и шепнула: — скажу по секрету, у тебя большие шансы влиться в нашу команду.

— Я не наёмница, — Ирма вскинула голову вверх и встретилась с глазами Ринельгера; ей стало жутко, будто бы кот смотрит на маленькую мышку, готовясь её сожрать. — Я… не знаю точно, но кажется… но, кажется, служила в Святом Воинстве…

— А я — легионер империи, — с грустью протянула Сенетра. — Подумай над вступлением в отряд. Я проголосую за.

— Меня она тоже настораживает, — заметил Ардира взгляд Ринельгера. — Ученица… единственная выжившая после кораблекрушения. Ещё и, как ты говоришь, память у неё отшибло. Могла и помешаться. А сумасшествие у могучих колдуний — это очень плохо. А я, скажу тебе честно, даже ясно мыслящих могучих чародеев не особо жалую.

— Благодарю за искренность, командир, — Ринельгер чуть не упал, наступив на шатающийся булыжник, но Ардира схватил его за плечо и подтянул. — Мне тоже это кажется странным… надо бы её узнать поближе, когда выберемся. Повозиться с памятью… не знаю, правда, чары бесполезны. Тут только личное общение.

— Это к Фирдос-Сару, — скупо улыбнулся Ардира. — Ладно, разберёмся…

Коридоры подземелья поднимались. Неизвестно, сколько времени и сил сократил отряду обвал, быть может, впереди ждал бесконечный лабиринт с дверьми наподобие Врат Мощи — с ними Ринельгер уже не справился бы.

Пока чародей прикидывал расстояние и в какую именно точку вышел бы отряд, Ардира помог остальным забраться на устойчивую плитку тоннеля.

— Мы идём наверх, — заметил Фирдос-Сар, голос его стал воодушевлённее.

— Сплюнь, сарахид, — бросил Ардира. — Иначе…

— Тихо! — Ринельгер взметнул кулак.

Чувство крови дало о себе знать, чародей размял руки. Кто-то стремительно приближался, и его было слишком много для отряда.

— Над потолком, — отступил Ринельгер.

— Сука, — фыркнул Ардира и вынул меч из ножен. — Отряд!

Запела сталь: Сенетра и Фирдос-Сар встали на свои привычные позиции по бокам от командира. Ринельгер отошёл за их спины, схватил за руку Ирму и подтянул к себе:

— Приготовь чары, ученица. И держись рядом…

Посыпался камень, что-то безумно заскрежетало, и в пяти саженях от отряда приземлился тёмный шевелящийся комок.

— Слепоглаз?! — выпалил Ринельгер.

— Мать вашу за ногу! — Фирдос-Сар сделал шаг назад и дрогнул так, будто сейчас развалится.

«Иногда мысли становятся явью», — вспомнил чародей слова «знакомого» наёмника, с людьми которого как-то боролся отряд. Светлячок осветил свалившуюся тварь. Ринельгер тихо выругался, вскрикнула Сенетра, послышался глубокий вздох Ирмы. Словно змея, сколоморф, шевеля отвратительными конечностями, которых на нём было несколько десятков, обвивал кольцами смерти арахнида размером с лошадь. Гигантский паук жалобно трещал хелицерами, не оставляя попыток выбраться из ловушки, судорожно размахивая одной из восьми лап, царапая когтями хитиновый панцирь своего убийцы. Звери не замечали больше никого, увлекшись борьбой, а отряд не смел шелохнуться.

— Сарахид, один точечный удар, и… — начал Ардира.

Раздался хлопок, не давший ему договорить: арахнид перестал подавать признаки жизни, и сколоморф поднял омерзительную голову, напоминающую человеческий череп, с четырьмя боковыми жвалами вокруг рта, приготовившись к пиршеству. На паучьем брюшке что-то копошилось: сначала показалось, что это внутренности павшего животного, но в следующий миг из массы выскочил маленький, размером с кошку, паучок. Ринельгер впервые оказался свидетелем такого зрелища: молодой арахнид вцепился в мясо между защитными пластинами, сколоморф дёрнулся, отпуская тело мёртвой мамаши, из которого вырвалось до десятка паучат. Судьба охотника была предрешена.

— Они слепые, командир, — тихо сказала Сенетра, прикусив нижнюю губу. — И заняты едой.

— Пройдём тихо, — догадался Ардира, сохраняя удивительное спокойствие. — И никто не пострадает.

— Мимо этих тварей? — Фирдос-Сар крепче сжал секиру. Они с Сенетрой до жути боялись пауков, особенно гигантских. Ринельгер находил это отчасти забавным: его соратники были далеко не детьми. Хотя сейчас он мог их понять. — Может, чародей вырубит их всех?

— Меня хватит максимум на двух, — протянул Ринельгер, всматриваясь в пирующих паучат. — Пока они жрут, у нас есть шанс. Давайте.

— Пошли, — сказал командир и направился первым.

Арахниды сильно увлеклись свежим мясом, ещё и в таком небывало большом количестве. Ардира и Ринельгер боком, упираясь в стену как можно плотнее, обошли кровавое пиршество. Следом, не дыша, проскочила Ирма. Фирдос-Сар, вытащив монету, подбросил её и показал результат Сенетре. Рунарийка беззвучно выругалась и полезла первая.

Не поделив какое-то лакомое местечко на теле сколоморфа, два арахнида сцепились и покатились прямо к ногам Сенетры. Взвизгнув, совсем как крестьянская девка, а не боевой наёмник, она ударила мечом по ним сверху, не мешкал и Фирдос-Сар, опустив на паучат секиру. Коридор наполнился звоном металла, клинки, разрубая нежную плоть молоденьких чудовищ, встретились друг с другом.

— Проклятье, — прошипел Ардира.

Такое маленькие твари проигнорировать уже не могли, с ещё дёргающегося в предсмертных конвульсиях сколоморфа, слезли пятеро арахнидов и, щёлкая хелицерами и перебирая маленькими лапками, засеменили к рунарийке и сарахиду.

Самого прыткого сбил с курса Ринельгер, пустив импульс, второго срубил Фирдос-Сар: он дрожал, боялся, но имел привычку заглушать ужас яростью. Сенетра не была готова встречаться с таким страхом лицом к лицу. Меч дрогнул, она слабо размахнулась, и третий арахнид, словно змей, сделал стремительный выпад и укусил её чуть ниже колена.

Чудовище пронзил импульс — Ирма, наконец, открыла свои таланты. Жестикулируя и надвигаясь на тварей, остварка наложила энергетический барьер на падающую рунарийку. Ринельгер, бросив пару заклятий в поддержку ворвавшемуся в битву Ардире, подскочил к Сенетре.

Он сорвал с неё сапог, вздёрнул штанину — арахнид пробил клыками ткань и кожу. Сжав пальцы, Ринельгер поднёс руку к ране, нащупал энергией заражённую кровь и резко выдернулся её из тела, выплеснув на свой нагрудник. На миг его взор заняло видение битвы: несколько тысяч солдат, легионеры оттесняли воинов Святого Воинства, Сенетра кричала и выпустила из рук молнию — блеск ослепил — несколько солдат попадали замертво. Снова подземелья.

Отряд разобрался с агрессивными арахнидами, двое из оставшихся решили не нападать, сочтя, что пищи с тел матери и сколоморфа им хватит за глаза…

— Клянусь Лероном и Заласом, — пробубнила Сенетра, устремив взгляд куда-то вдаль, — мы все здесь помрём…

Ринельгер пощупал пульс — слабоватый.

— Движемся дальше, — бросил Ардира, не отрываясь от оставшихся арахнидов.

Сенетра попыталась встать, но нога с раной соскользнула, и рунарийка плюхнулась на пол.

— Выглядишь совсем худо, — тихо произнесла Ирма, садясь рядом и обнимая её за плечи. — Её укусили?

— Командир! — крикнул Ринельгер.

— Да? — Ардира встрепенулся и с большой неохотой отвернулся от чудовищ. — Боги, вашу мать…

— Нужен привал, — сказал Ринельгер и обратился к Сенетре: — Присядь.

Рунарийка умела вляпаться: самое ужасное — энергетическое голодание. Ринельгер не знал такой болезни, в Анхаеле этому не учили, но чувствовал себя обязанным вылечить Сенетру и не дать загнуться от чего-либо ещё. Долг лекаря весьма сильная штука, сильнее всего остального, особенно страха, — и Ринельгер справлялся безупречно.

Чародей порылся в мантии — всего один флакон, к счастью, полный. Он сжал его в кулак: если отряд в ближайшее время не выберется на поверхность… «Даже не думай об этом», — мелькнуло в голове, и он поднёс пузырёк с лекарством к потрескавшимся губам Сенетры.

Рунарийка послушно выпила весь флакон и закрыла почерневшие веки. Ринельгер зажмурился, пытаясь побороть кольцо боли, что сжимало его голову. За руку Сенетру держала Ирма, а за спиной чародея наблюдали Ардира и Фирдос-Сар — дыхание сарахида вместе с нервным бормотанием командира было отчётливо слышно в абсолютной тишине, повисшей в подземельях. Сенетра открыла глаза.

— Последний? — она вглядывалась в лицо лекаря. — По-твоему лицу вижу, что последний… Спасибо.

Сенетра повернулась к Ирме, и Ринельгер заметил, как сильно рунарийка сжала той руку.

— Чародей, доложись, — послышался командирский голос Ардиры.

«Да уж, — подумал Ринельгер, — интересно, под командованием кого из паладинов Аммелит он когда-то служил?» — и вслух произнёс:

— Эликсиров больше нет, командир, нет мазей и настоек. Я совершенно пуст.

— Проклятие, — проворчал Ардира, повернувшись в то направление, куда двигался отряд. — Еды нет, лекарств тоже. Скоро и вода кончится… всё хреново.

— Нужно идти дальше, командир, — проговорил Фирдос-Сар. — Мать его, должен быть выход. Эти твари нашли же его…

— Мы прошли… примерно несколько часов, — внутренние часы Ардиру никогда не подводили. — Начинаешь уже и сомневаться в том, что отсюда вообще можно выбраться. Рунарийка, идти можешь?

— Нет, ближайшее время нет, — сказал Ринельгер. Ардира взглянул на чародея с таким мрачным выражением лица, что тот отвернулся.

— Я возьму её, — протянул Фирдос-Сар. — Только если ты, пташка, отпустишь Каштанчика.

Сенетра, закрыв глаза, до сих пор сжимала руку Ирмы. То ли от послешокового состояния, то ли просто так, потому что нравилось — Ринельгер не мог сказать точно, её кровь теперь шептала слишком тихо, чтобы прочитать её. Он заставил Сенетру разжать пальцы, и тогда Фирдос-Сар, вручив свою секиру Ардире, нежно поднял рунарийку на руки.

— Следи за её состоянием, Ринельгер, — сказал командир. — А ты, — он обратился к Ирме, — пока что ты становишься частью отряда. Прикрывай сзади.

Остварка кивнула. Ринельгер ещё раз повернулся к Сенетре, она уже уснула на огромных руках сарахида. Чем же её так привлекла каштановолосая остварка, примитивно прозванная Фирдос-Саром Каштанчиком? Быть может, Сенетра видела то, что видел Ринельгер и, скорее всего, Зерион, может быть, даже больше, когда рухнули чары с Врат. Рунарийцы куда чувствительнее к Мощи, чем представители какой-либо ещё расы, проживающей в Цинмаре.

Ирма казалась чем-то большим чародею, хотя он и не верил в какую-либо избранность — героями, как говорится, не рождаются, ими становятся. Ринельгеру не хотелось в этом признаваться, но на него всё же производили большое впечатление героические эпопеи: завоевание Цинмара рунарийским королём Валемертом, победа Таларина оун Деллан тиль Седа над безумным драконом Хаоса Деганом, битва за Дредринар воинов Ордена Драконьей Погибели с Некросом были его любимыми.

Пришлось пройти ещё примерно час (если верить Ардире) по неизменно пустому коридору с нагнетающим чувством того, что арахниды всё же последовали за отрядом, прежде чем он, наконец, не закончился. Светлячок осветил первые параллельные друг другу колонны. Они были сооружены из белого мрамора; веточки, выполненные из того же материала, переплетали их, лениво потягиваясь до самого потолка. Казалось, время совершенно не коснулось этого места: абсолютно чистый мраморный пол с красной мозаичной дорожкой, наверняка ведущей к главному сокровищу этих загадочных подземелий, поражал воображение своим видом. Ринельгер пустил ещё несколько огоньков, и те закрепились по колонам — всего таких было шесть штук, симметрично стоящих и неотличимых друг от друга. В центре залы возвышался пьедестал, на его постаменте, слабо переливаясь синим, находился чёрный яйцеобразный камень.

— Боги, — проговорил Ардира. — Вы это тоже видите?

Ринельгер кивнул, но командир этого не заметил — чародей стоял за его спиной.

От камня веяло энергией Порядка настолько сильно, что Ринельгер почувствовал напряжение в горле. Будь у него хоть что-то в желудке, он наверняка бы выплеснул всё наружу. На руках Фирдос-Сара зашевелилась Сенетра.

— Я слышу пение, — протянула она, и голос её был на удивление твёрд, — на древнем языке…

Ринельгеру эти слова пришлись не по душе: если энергия о чём-то поёт, значит, стоит ожидать худшего.

— Интересно, — нарушил молчание Фирдос-Сар, — сколько ваши чародеи отвалят за эту хреновину?

— Баснословную сумму, — в горле Ринельгера пересохло: он тоже услышал пение, слишком тихое, но всё же отчётливое.

— Значит, заберём камень, — оживился Ардира.

Никто возражать не стал. Какой бы странной находка ни была, нужно отбить смерть Зериона и потраченные силы и время отряда. Они застыли, наблюдая, как Ардира поднимался по пяти ступенькам к пьедесталу. Он протянул руку к камню, остановился на мгновение, оглянувшись на бойцов. Ринельгер не отрывался от картины, пение в его голове продолжалось, но оно не занимало даже малой доли его внимания. Артефакт загорелся ярче, словно предвкушающий пир плотоядный цветок при виде приближающейся добычи, когда руки Ардиры оказались в паре перст от его сияния. Ринельгер передёрнулся, в голове зашептал странный женский голос.

— Командир! — крикнул чародей.

Поздно. Ардира прикоснулся — камень полыхнул синей энергией, ударив его в грудь и откинув. От пьедестала вылетели магические сферы — штуки четыре — и метнулись в остальных членов отряда. Ринельгер попытался пустить защитные чары, но заклинание пролетело через барьер, даже не заметив его, и сбило чародея с ног. Вместе с ним упал весь отряд.

Дальше всё происходило словно в тумане: сизая пелена поглотила залу, а в ней мелькали яркие вспышки. Ринельгер с трудом встал на ноги, рукой разгоняя наваждение и одновременно пытаясь справиться с тяжестью, вдруг осевшей на груди. Чародей, пригнувшись, побрёл к пьедесталу. Он не собирался падать — не сейчас…

В пелене, у сидевшего рядом со ступеньками Ардиры, Ринельгер увидел женщину. Она склонилась над командиром и положила руку на его плечо.

— Проклятый Цинмар, — прохрипел Ардира и поднял голову. — Ты… кто ты?..

Ответа он, даже если бы загадочная женщина хоть что-нибудь сказала, не услышал бы. Командир откинулся на спину, а она повернулась к Ринельгеру. Чародей упал на колени, выдохнул и с ужасом осознал, что у женщины мёртвый взгляд: его пронизывали две чёрные точки — только зрачки на белом полотне больших выразительных глаз. Пришелица приближалась, и Ринельгер с каждым её шагом всё больше уходил в туман.

— Тссс, — прошептала она. — Отдохни, кровавый чародей. Всё будет хорошо…

Женщина растворилась в сизой пелене, и та постепенно рассеялась. Ринельгер не знал, сколько ещё он простоял на коленях, вокруг него лежали соратники. Живы они были или уже мертвы, он не знал. Видение высушило его, не осталось ни эмоций, ни холодного голоса разума. Ничего…

Ринельгер увидел, как в свете неизвестно откуда взявшихся огней двигались несколько силуэтов. Сознание в этот миг предательски начало покидать его, чародей схватил пальцами обеих рук пустоту впереди себя и рухнул лицом вниз.

***

Шёл седьмой день с тех пор, как пришёл приказ из Рунайро: Капитул с присущей ему в последние несколько лет паникой запросил у магистров Коллегии, управляющей магическими анклавами на западе, легионы для обороны столицы. Вести и вправду носили катастрофический характер: Святое Воинство разбило имперские войска в Син-Рихе и открыло себе дорогу на Рунайро.

Приказ, доставленный всадником на грифоне и переданный устно через магическое око, постановлял укомплектовать легионы провинции Альтерии чародеями и лекарями из Анхаела и Цэльды и отдать под юрисдикцию Скрытого — одного из трёх магистров, кто непосредственно воевал и был лоялен Капитулу и верховным лордам.

Десять дней Скрытый дал Анхаелу, чтобы утвердить список мобилизованных чародеев и собрать их в дальний поход — от Рунайро их разделяло порядка шести тысяч вёрст, причём большая часть пути проходила через земли, растерзанные многолетней войной.

Ринельгер, закончивший основное обучение и проучившись лет пять у наставника, был мобилизован, как и ещё десятка три чародеев Анхаела. Новость о том, что его наконец-то вырвут из стен университета, обрадовала молодого чародея; особенно подогревала настроение возможность проявить свои способности в кровавых чарах, облегчая страдания раненых.

Не в первый раз война забирала из магических анклавов чародеев и не всегда возвращала их домой. К 35 году Века Слёз Анхаел наполовину опустел, его коридоры больше не шумели, в общежитиях каждая вторая комната ждала своего хозяина.

В тот вечер Ринельгер собирал флаконы, наполненные до краёв лечебными зельями, в сундучок. В стороне лежала сумка с травами и трактатом, не раз спасавшим на практических занятиях — теперь миниатюрный том послужит в будущих сражениях за жизнь раненных легионеров. Чародей был почти готов и полон решимости: путь ожидался трудным, а его дело — важным для ригальтерийского легиона.

Последний флакон — в виде змея. Ринельгер остановился, сжимая его в руке. «С любовью, Кассия», — написано крохотными буквами на крышечке, плотно закрывающей ёмкость. «И как только она умудрилась всё это уместить?» — подумал Ринельгер.

Он поискал на столике — пальцы нашли чёрный бархатный платок. В него Ринельгер аккуратно завернул флакон и сложил свёрток в сундучок с небольшими отсеками под каждую склянку.

В стороне лежало чуть скомканное письмо — последнее, написанное Кассией ещё несколько месяцев назад. Ринельгер разгладил его, пробежался в который раз по тексту. Три легиона держали Верховья, северную часть реки Рея, что рассекала провинцию Норзрина надвое, под конец 34 года Века Слёз. Магистр Ветер, судя по всему, попыталась повторить операцию, в ходе которой в десятые годы лорд Каагар отбил у мятежников Норзесилл, и тем самым, окружив Святое Воинство, замедлил его продвижение на Рунайро. Но мятежный паладин, самый приближённый к королеве Аммелит полководец Ланнарид, не попался в ловушку. Легионы были разбиты, уцелевшие солдаты отступили, а Кассия пропала.

Ринельгер свернул письмо, вложил его в карман походной мантии, висевшей на стенде рядом со столом.

Кассия жива, и она вернётся в Анхаел, в этом Ринельгер был уверен. Жалко лишь, что его самого в анклаве может и не оказаться. Но ей обязательно скажут, куда и когда он отправился на войну.

Дверь в комнату тихо раскрылась. Ринельгер поднялся, приветствуя наставника.

— Садись, Ринельгер, — мягко произнёс Амилиас, седовласый старик с крючковатым носом и очень примечательным взглядом. Этакий собирательный образ, как считал Ринельгер, сказочного полоумного волшебника, но до того доброго и мудрого, что другие не обращают внимания на его зачастую лишённые логики и переполненные напускной загадочностью речи.

— Ты уже почти готов, — Амилиас осмотрел собранные вещи. — Хорошо. Это будет безумно сложный переход, особенно осенью.

— Не волнуйтесь, сударь, — сказал Ринельгер, избегая взгляда наставника. — Я не подведу вас.

— Я уверен, что ты справишься как лекарь, — протянул Амилиас, пряча руки в рукавах его тёмной мантии. — Я опасаюсь, что картины этой бойни… могут привести тебя к совсем неправильным выводам. В сражениях грубеют, а в лазаретах — ещё больше. Кто-то просто-напросто не выдерживает.

— Я представляю, с чем встречусь, и принимаю это как свой долг, сударь, — отрезал Ринельгер, — я не оставлю раненых ни за что.

— Ринельгер, — прервал ученика Амилиас, — ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.

«Началось», — подумал Ринельгер, вздыхая.

— Сила, с который ты играешься, может разрушить тебя. Используй дар, который я тебе дал, по назначению.

— Как прикажете, — Ринельгеру очень не хотелось лгать своему наставнику.

Амилиас кивнул и взглянул в окно, за которым виднелся закат.

— Надеюсь, с Кассией всё будет хорошо, — протянул он. — Ты и она — мои последние ученики, талантливые и подающие большие надежды кровавые чародеи. Кассию забрала Ветер. Ветер больше нет, а ты уходишь со Скрытым. Будь осторожен, Ринельгер. И не нарушай свой воинский долг, не покидай пост. Ты лечишь раненых и ты их последняя надежда. А я приложу все усилия, чтобы узнать о Кассии.

— Обещаете? — с детской надеждой повернулся Ринельгер к наставнику. — Господин… я… меня будет согревать любая весть о ней.

— Знаю, — снова кивнул Амилиас и встал. — Ради неё, Ринельгер, исполни свой долг перед империей и возвращайся.

Он развернулся, шелестя подолом мантии, и вышел. Ринельгер сел на табуретку, взглянул на догорающие угли, его глаза застыли, и чародей тяжело выдохнул, словно понимая, что, быть может, никогда сюда больше не вернётся.

***

Ринельгер сжал челюсти до скрипа в зубах, и раскрыл глаза: холодный свежий воздух болезненно резал ноздри. Зала стала совершенно тёмной, светлячки пали, как только чужеродная магия коснулась чародея, и пропал свет даже от камня на постаменте. По началу Ринельгер испугался, что ослеп, и судорожно собрал в голове формулу заклинания, выпуская с пальцев светлячка. Он озарил колоны, потухшие жаровни и лежащих без сознания соратников.

Ринельгер дополз до Фирдос-Сара и Сенетры, проверил сначала рунарийку, потом сарахида. Живы. Замычала во сне Ирма, но её чародей обследовал потом. Ардира откинулся на спину прямо на ступеньках, а яйцеобразный камень валялся у его ног, слабо реагируя рунами на светлячка. Ринельгер прикоснулся ко лбу командира, прошептал заклинание, и Ардира, сморщив лицо, открыл глаза.

— Что, мать его, — пробурчал он. — Голова… моя голова.

«Не у тебя одного», — подумал Ринельгер и принялся поднимать остальных. Фирдос-Сар и Ирма выглядели не ахти, а, к большому удивлению чародея, Сенетра чувствовала себя лучше всех. С ней Ринельгер провозился дольше всех, она раскрыла ярко-синие глаза, растерянно похлопала ресницами и что-то неразборчиво прошептала. Чародей приложил указательный палец к её лбу снова, и энергия царапнула кожу.

— Кажется, ты не просто справилась, — пробормотал Ринельгер задумчиво, — но и смогла напитаться здешней энергией… парадокс…

— Вся моя жизнь парадокс, — бросила с улыбкой Сенетра. — Боги-прародители, я так легко себя чувствую…

— Рад слышать.

— Чародей, сюда!

Ринельгер развернулся, скорым шагом добрался до Ардиры:

— Слушаю, командир, твои жалобы.

— Что это было? — Ардира, наконец, нашёл в себе силы встать.

— Защитные чары, — произнёс Ринельгер, взглянув на остывающий камень. — К счастью, они за время ослабли и испортились, иначе… мы бы погибли.

— Когда я вырубился, — Ардира посмотрел на ладони. — Я увидел башню… вокруг кружились огоньки, знаешь, такие… блуждающие огоньки, как в сказках.

— Что ещё ты видел? — Ринельгеру это не понравилось. Слишком много снов в последнее время со всяческими странностями.

— Меч… необычный такой, — продолжал Ардира. — Конец у него… как серп. Никогда о таком виде клинка не слышал.

— Серп, — повторил Ринельгер. — Я, кажется, видел его раньше…

— Командир! — к ним подошёл Фирдос-Сар. — Что стряслось? Меня будто наизнанку вывернуло…

— Неважно, — хмуро ответил Ардира. — Живы будем?

— Будем, — кивнул Ринельгер. — Совершенно точно.

— Тогда нужно выбираться, — сказал командир. — Уходить.

— А что с этой хренью? — Фирдос-Сар боялся даже посмотреть на камень.

— В нём не осталось энергии, — Ринельгер осторожно взял его. Поверхность была гладкой и ещё тёплой, но точно — камень превратился в обыкновенную пустышку. Его предназначение, как и предназначение залов, осталось неразгаданной тайной из древних времён. — Можно загнать его кому-нибудь. Руны чёткие, реагируют на чары. Кто-нибудь возьмёт для коллекции. Я понесу, — он заметил испуг на лице сарахида и ядовито усмехнулся. — Как только нам выбраться?.. Я чувствую свежий воздух, но…

— За мной, — Ардира подтянул щит к спине. — Кажется, я знаю, куда идти.

Ринельгер и Фирдос-Сар переглянулись.

— Откуда? — проскрипел недоверчиво сарахид.

— Из задницы, — фыркнул командир. — Меньше вопросов, больше дела, мясник… Женщины! Мы идём.

Сенетра помогла Ирме встать. Фирдос-Сар что-то пробурчал себе под нос и, ещё немного осмотревшись и пропуская женщин вперёд, пошёл последним, замыкая строй. Ринельгер выжидающе взглянул на хмурого командира, пока тот задумчиво бормотал себе под нос, закрыв глаза. Когда они выберутся, предстоит ещё раз осмотреть Ардиру — пусть защитные чары ослабли за тысячу лет, командир дотронулся до них первый, а, значит, получил больше всех остальных. Нередки случаи, когда магия сводила с ума неподготовленных чародеев, а здесь — человек без тонкого чувства энергии, без предрасположенности к Мощи.

Ринельгер вспомнил неприятные ему слова Амилиаса о кровавых чарах. Его очередное предупреждение о занятиях учеников. Кровь живых существ почти такая же тонкая энергия, как и первозданная. Она шептала, звала, содержала в себе переживания того, кому принадлежала. Амилиас даже очень точно сравнивал живой организм с Потоком — циркуляция энергии, то есть крови, по организму, что несла в себе и жизнь, и суть. Овладение смертными такой магии сокрыта тайнами, но все исследователи сводились к тому, что для открытия кровавых чар потребовалось принести тысячи жертв, прежде чем кровь подчинилась чародеям.

Наконец Ардира открыл глаза и уверенным шагом направился к крайней правой колоне, примыкавшей к монолитной стене. Командир некоторое время рассматривал её, потом прикоснулся рукой к одному месту, потом к другому и третьему. Ринельгер хотел было хмыкнуть и стал думать, как бы скрутить командира, чтобы проверить его, но стена вдруг грохнула, синия линия очертила дверной проём, и перед отрядом открылся тайный ход, из которого подул холодный свежий воздух. Тихо выругался Фирдос-Сар, упомянула богов Сенетра.

— Боги, но как? — выглянул из-за спины Ардиры Ринельгер.

— Не знаю, — ответил тот. — Что-то… в голове подсказывает мне.

— Артефакт? — предположил Ринельгер. — Командир… ты… как? Что за голоса?

— Сейчас они пропали, — неуверенно отозвался Ардира. — Давайте выбираться… потом проверишь меня своей магией. Проклятие…

Он дёрнул себя за бороду, кашлянул и пошёл первым. Ринельгер тихо вздохнул, кивнул остальным и последовал за ним. Тайный ход оказался лестницей, что круто вздымалась наверх, к долгожданному выходу. Отряд прошёл его в полной тишине, лишь светлячок тихонько пищал, упираясь в потолок. Они добрались до замурованной арки. Ардира потрогал её снова, как стену залы с колонами, но на этот раз никакой тайной двери не оказалось.

— Давай, чародей.

Ринельгер подошёл вплотную, приложил ладони к холодной кирпичной кладке, и энергетический импульс с громким хлопком обрушил тупик. Камень разлетелся по огромной заброшенной зале какого-то старого храма.

— Слава богам! — воскликнул Фирдос-Сар.

— Подожди с похвальбой небесам, — протянул Ардира. — Это же…

— Храм Кеинлога.

Глава 3 — Ветер

Глава 3

Ветер

Ринельгер прижал к груди клетку с огромной илехольской крысой, сжал губы, пытаясь не выругаться на неё. Протащить такую зверюгу под носом у ходивших по вечернему коридору дежурных чародеев оказалось несколько сложнее, чем он предполагал вначале — мерзкая косматая тварь с длиннющим червеобразным хвостом пищала, словно бегемот, как будто предчувствуя, что её ожидало впереди. Отделавшись от первого же дежурного тем, что нёс любимого питомца для лечения, Ринельгер зашёл за угол, где оглушил животное чарами, и спокойно добрался до входа в подземелья.

Под Анхаелом тянулись длинные лабиринты темницы, где держали, как скот, представителей местного народа. В древности рунарийцы и оствары никогда не славились радушностью к неимперским цинмарцам. Впрочем, с тех пор несильно много и изменилось.

К Веку Слёз новые владельцы дворца Анхаел переделали подземелья под склады и аудитории, однако самые дальние коридоры оставались незаселёнными. Там, на самом нижнем ярусе находилась овальная зала, которую никто не посещал со времён передачи Анхаела в руки чародейского сообщества.

Ринельгер спустился по последней лестнице, в спешке оглянулся, чтобы не привести хвост, и прикоснулся к тяжёлой дубовой двери с нарисованной на ней кровью руне. Она скрипнула и медленно открылась. Чародей протиснулся через неё, ногой прикрыл и спустился к центру комнаты, где за столом сидела белокурая чародейка, рассматривавшая свитки под тусклыми свечами.

— Наконец! — оторвалась от чтива Кассия. — Я уже боялась, что тебя застукали!

— Почти застукали, — Ринельгер грохнул клеткой по столу. — Проклятущая тварь пищала, словно свинья на скотобойне!

Кассия сорвала ткань с клетки и с восторгом стала рассматривать крысу. Ринельгер снял плащ, скрутил его и бросил на ступеньки.

— Где Веммен их достаёт? — Кассия направила на зверя бледный указательный палец, и тот пришёл в сознание.

— Есть у него друзья, которые не задают вопросов, — Ринельгер присел напротив. — А уж откуда они привозят этих мерзких тварей, я не знаю.

— Как там мэтр? — Кассия обошла стол, встала за спиной чародея и сложила руки ему на плечи. Крыса не сводила с молодой чародейки маленьких глазок.

— Всё с ним хорошо, — произнёс Ринельгер. — Освободил от практик на завтра и тебя, и меня.

— Ну и слава богам, — прошептала она. — Что ж, давай быстрее начнём. У меня ещё бутылочка рокартского вина припрятана… представь себе, неразбавленного.

— Моя ты пьянчужка, — рассмеялся Ринельгер. — Ладно… давай начинать. Мне самому не терпится.

Кассия потянулась к клетке, сорвала петлю, и крысе открылся проход на свободу. Но зверь ждал, он не верил людям. Ринельгер встал, поднял со стола тонкое шило. Кассия чарами схватила грызуна и вытянула его из клетки. Крыса жалобно запищала, и чародей осторожно проколол её лапку.

Капля крови попала ему на палец, и сразу в голове возникли образы: зерно, нора, писк. Не в первый раз — все эти маленькие твари несли в себе одни и те же ориентиры. Ринельгер сжал ладонь, хватая энергию грызуна. Эфемерный писк обжёг сознание, чародей сжал губы и прищурился. Крыса боролась, отчаянно боролась за жизнь. Кровь разогревалась, бурлила, маленькие чёрные глазки вылезли из орбит, зверь страшно запищал, из уголков его рта потекла слюна, вздыбливаясь в белую пенку. Ринельгер до боли сжал кулак, что-то хрустнуло, и изо рта крысы хлынула кровь. Кассия смахнула чары, и животное плюхнулось на пол, не подавая никаких признаков жизни.

— Ты убил её! — воскликнула Кассия и снова направила руку к телу. — Кровь остывает… Крыса мертва!

Ринельгер не ответил. Голова жутко разболелась, горло напряглось. Он потянулся к полочкам на столе, взял флакон и выпил его содержимое до дна. Кассия помогла чародею сесть, провела ладонью по лбу, снимая боль.

— Как ты?

— Уже нормально, — протянул Ринельгер. — Нужно практиковаться… меня чуть наизнанку не вывернуло.

— И это только жалкая крыса, — задумчиво сказала Кассия. — Но у тебя получилось… всё по формуле. Я её ещё немного доработаю. И у нас получится.

— Завтра будешь ты пробовать, — произнёс Ринельгер, вытирая со лба пот. — Знаешь… у меня сейчас такое ощущение… блаженства.

— О, да, — улыбнулась Кассия. — Я понимаю, о чём ты. Когда прикасаешься к великой силе, сложно оставаться равнодушным.

— Точно, — вздохнул Ринельгер. — Ты, как всегда, в точку… а ведь это только грызуны. Мелкие, ничтожные твари… когда-нибудь мы перейдём на что-то большее.

— Да, когда-нибудь, — в голосе Кассии зазвучали зловещие нотки. — Когда-нибудь мы с тобой будем сидеть на тронах в Анхаеле и править всеми чародейскими анклавами… Когда-нибудь мы с тобой создадим династию могущественных магистров, что будут властвовать в Капитуле, — в её голубых глазах заблестели огоньки свечей. — Представляешь такое, Рин?

— Я живу только этим, — Ринельгер взял её холодную ладонь, поднёс к губам. — Мы станем самым страшным злом на всём Цинмаре. Нас будут бояться больше, чем Некроса. Больше Каагара и мятежной королевы. Мы будем богами. Жестокими, справедливыми.

Кассия тихо рассмеялась, опустила глаза к тушке крысы, и её улыбка стала ещё более ядовитой.

— Такой страх пойдёт нам на пользу, — произнесла она полушёпотом и потянулась своими губами к его.

***

Где-то недалеко зазвенел тяжёлый колокол, застонали ржавые балки на воротах храма. Ветер усилился, предвещая очередной шторм во Внутреннем море. Начнётся снова дождь, и его ядовитые капли будут отбивать непонятный смертному марш на старой крыше заброшенной святыни. Скоро весь Кеинлог будет утопать в грязной, смердящей воде и непрошибаемой тьме.

Ринельгер прикрыл измождённые глаза, молясь, чтобы сон наконец унёс его подальше из проклятого Кеинлога. Так славно забыться на часик-другой, увидеть приятные сердцу образы прошлого, такого светлого и доброго, отличного от колючего и отравленного настоящего. Сквозь веки мелькнул свет, и пространство наполнил рокот далёкого грома, а вслед застучал по крыше храма ядовитый ливень, прямиком из осквернённого Хаосом неба. Ринельгер поднялся, устало оглядел спящих в разных углах Фирдос-Сара и Ирму. Укутавшись в толстый вишнёвый плащ, каштановолосая остварка притягивала взгляд, словно сами боги взращивали и оберегали этого невинного и симпатичного котёнка. Медленно, чуть прихрамывая, Ринельгер направился к выходу, где на широкой парадной, прикрытой узорчатым треугольным навесом, сидели на посту Ардира и Сенетра.

— Поспал бы, чародей, — вынул трубку изо рта командир. — Дождь кончится, и мы снова попытаемся сбежать из проклятого города.

— Не могу, — пробурчал Ринельгер и уселся между ними. — Даже за зелья сесть не могу… Впрочем, — он горько усмехнулся, вспомнив, что оставил сумку с запасами в пещере, — не из чего. Ты как, Сенетра?

— Мне ещё никогда не было так легко со времён катастрофы, — сказала Сенетра. — Пещера… думаю, это то, что ты говорил. Энергия… жизненная энергия была в том месте, и я её впитала. Ненадолго, правда. Я чувствую, как она покидает меня.

— Ты хотя бы не вытянешь ноги, пока я буду готовить свежие настойки, — Ринельгер протёр глаза. — Проклятие. Никак не могу выбросить из головы то, что произошло в пещере.

— Мне тоже паршиво, — протянула Сенетра и передала чародею флягу с чем-то очень крепким. — Зериона убили… прошлись хрен знает зачем. И снова здесь.

Ардира, словно не замечая разговора, выпустил пышный клубок дыма и потянул полушёпотом:

В лесу, на скалах, среди ветров

Странник встретил зверя,

Скинул он зверя в заснеженный ров

Силу свою проверив.

Останки девушки юной тут,

Чудовищем убитой,

Покой и могилу свою обретут,

А имя не будет забыто.

Странник прервал зловещий рёв,

Скинул зверя в заснеженный ров,

Юные девы песнь поют,

Боги зверя к ответу зовут.

— Красиво, — хмыкнула Сенетра, оторвавшись от костра. — Что за песня?

— Ни разу не слышал её, — Ринельгер сморщился, сделав уже третий глоток из фляги.

— Вы и не могли её слышать, — пожал плечами Ардира. — Вы — имперцы, а песня эта из тех, что поются у костра в лагерях племён Северной Дали. Пару сотен лет гуляет уже. Она о герое-рунарийце, который уничтожил чудовищного волка, Горного Зверя, вервольфа, убившего сотни норзлинов.

— До нас не дошла эта легенда, — протянул Ринельгер. Он в детстве любил мифы и сказки, особенно диких народов. С каким интересом он читал об Огненном Человеке, растопившем Ледяное море в Тайном Веке, о Небесном Скакуне, что сменял день на ночь! Большинство этих легенд пришли из Дегаримских островов. — Любопытно, что ты вспомнил эту песнь сейчас.

— В моё детство песнь о Звере пела мать, — с тоской сказал Ардира, — а я мечтал стать героем-рунарийцем. За славу лезть на рожон, избавлять цветущий край ото зла. Хранить мир и спокойствие во всём Цинмаре. Но началась война… Боги, как известно, имеют своеобразное чувство юмора.

Он глубоко затянулся. Сенетра посмотрела на Ринельгера и жестом намекнула, что пора передавать флягу дальше. Чародей сделал ещё глоток и отдал её командиру.

— За сраный грош боремся со злом, — фыркнул Ардира, запивая. — И сами становимся этим самым злом… Боги нас за это наказывают. За украденную карту они забрали Зериона. Я виноват, бойцы, но смерть его так просто Каменщику не оставлю. Не оставлю.

Ринельгер выдохнул, повернулся — на пороге парадной за их спинами тихонько пристроилась Ирма.

— Садись, — заметила остварку Сенетра. — Не стесняйся. Так что, присоединишься к отряду, милая?

— Я… не знаю, — Ирма немного смутилась, но, чуть прихрамывая на перевязанную Ринельгером ногу, раненную на Пустынном берегу, нашла себе место у костра.

— Командир? — Сенетра взглянула на Ардиру. — Примешь?

Тот глубоко затянулся, прищурившись из-под косматых бровей, оценивающе осмотрел остварку и протянул ей флягу:

— В моём отряде пьют как в последний раз, — сказал, наконец, он.

Ирма неуверенно взяла выпивку, поднесла к пухлым, налитым кровью, губам и глотнула, зажмурившись. Ринельгер даже немного удивился, что она сумела-таки проглотить эту воистину огненную воду — бодяга, намешанная Фирдос-Саром, была демонически крепкой. Но героиню и прожжённую пьянчугу из себя показать никак не вышло, и остварка закашлялась, а её лицо налилось румянцем, став похожим на сочный помидор. Ардира громко расхохотался — хороший знак для нового члена отряда.

— Вижу, Каштанчика уже приобщили, — Фирдос-Сар, зевая, занял место подле командира. — Давайте, — он поднял крепко сжатую флягу с собственного пояса, — за упокой рунарийца, и отдельно — за присоединение к нашей банде Каштанчика.

— Уже окрестили, — шепнула Ирме Сенетра, скупо улыбнувшись.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — сказал Ардира.

Ринельгер ещё раз глянул на Ирму — бледная, маленькая и нечеловечески красивая остварка, от юности робкая, кроткая: наёмничья жизнь испортит её, как когда-то испортила его самого. Скоро она без тени сомнения сможет пользоваться талантами, данными ей Потоком, в самым грязных и неприятных делах. И да сохранят её боги-прародители. Чародей закрыл глаза, и перед ним застыла предсмертная маска Зериона.

Ливень закончился спустя два часа. Храм Кеинлога выдержал его стойко, и вода не проникла в главную залу, оставив всё внутри, чего сохранилось, впрочем, ничтожно мало, сухим. Ардира скомандовал отряду собираться: на восток, к Алормо и его группе. По пути командир хотел встретить кого-нибудь из картеля, чтобы рассказать как можно больше о делах Каменщика — он не знал, чьё слово будет иметь вес для общего начальства, но был уверен — один из них, Аорин, встанет на сторону отряда.

Из Кеинлога надлежало выбраться через северные ворота, где могли встретиться разведчики Каменщика. Старый торгаш отправлял их обычно по двое, поэтому проблем на выходе не ожидалось. По северной дороге можно было выйти в Тевторский лес, а оттуда спокойно добраться до рукавов Реи, и до Теневала — рукой подать.

Уверенность командира вселяла надежду, так нужную каждому члену отряда. Три года безупречной работы, и, словно снег на голову, потеря соратника, кровавый разрыв с Каменщиком, участником картеля, могли похоронить и без того не слишком лучезарное существование в разрушенном мире. Конфликт мог перерасти в открытое столкновение и даже раскол картеля, ибо отряд Ардиры числился одним из лучших и уважаемых в Рубиновом Воинстве, а нападение на ценные кадры гильдии чревато серьёзными последствиями.

«Только Аорин далеко, а Каменщик — совсем близко». Ринельгер отмахнулся от назойливых мыслей, ему следовало бытьсконцентрированным и «чуять» затаившихся врагов. В храмовой части Кеинлога чародею бывать никогда не приходилось: не выдалось возможности изучить длинные и запутанные улицы, плавные и тягучие образы на фасадах некогда роскошных домов, арочные окна и колоны раннего архитектурного стиля, называемого золотым, ибо корни этого направления тянулись ещё в Золотой Век. Дома сохранились спустя тысячу лет, и даже опустошительная война и суровый Тёмный Век не уничтожили вечные следы молодой империи. Образы лишь потускнели, но не увяли, лишились дорогих стекол окна, величественные колоны потеряли лозу и виноградные ягоды, но сломить камень время пока не смогло.

— Зерион бы сейчас рассказал про историю этого города, — Сенетра внимательно осматривала покинутые дома. — Я буду скучать по его лекциям…

— Я тоже, — протянул Фирдос-Сар. — Знатно занимала его болтовня на привалах… Казалось, что хренов рунариец знал всё на свете.

У Ринельгера стрельнуло сердце, он отвернулся от отряда. Появилось сильное желание уйти, отколоться, чтобы не слышать соратников и не смотреть им в глаза. Смерть стала обыденной, привилась привычка наблюдать за ней с каменным выражением лица, нести её на острие клинка и в каждом посылаемом заклинании, знать, что в любой момент может погибнуть твой друг, соратник, ты сам.

Ардира поднял кулак, и одновременно с этим где-то вдалеке зазвучал боевой рог.

— Легион, — одними губами прошептал Ринельгер.

Усилился ветер с севера, набирая ураганную силу. Чародей вытянул шею, прищурился, пытаясь рассмотреть то, что двигалось на город. Тьма заслонила склон, по которому была проложена дорога в Норзрину, но в ней отчётливо виднелись десятки огней, приближающихся к воротам.

— Мёртвый Легион, — произнёс мрачно Ардира. — Мать его за ногу… Всё-таки пришёл.

— Они будут здесь, командир, — сказал Фирдос-Сар, сжимая ручку секиры. — И не станут разбирать, кого резать, а кому оставлять жизнь.

— У них могущественный чародей, — произнесла Ирма так, будто священник читал заупокойную речь, и после её слов под порывом ветра что-то рухнуло впереди. — Он блокирует подступы к городу.

— Да, что-то есть, — Ринельгер ещё раз присмотрелся: приближающиеся огни не имели чётких очертаний.

— Отряд! — Ардира скинул с плеча щит и вытащил меч. — Назад, к храму!

Они попятились, ветер ударил в лицо и чуть не сбил с ног. Ринельгер почувствовал всадников, крикнул об этом командиру. Небеса осветил горящий шар; словно комета с демоническим пламенем, он пролетел над крышами домов и врезался в торчащую неподалёку смотровую башню. Ардира махнул мечом в ближайший проулок.

— Они пришли за Каменщиком, — сказал он, когда отряд убрался с улицы.

— Именно за ним, ты уверен? — Ринельгер, согнувшись, добрался до командира. — Может, просто чистят?

— Видел, откуда стреляли? — Ардира дёрнул себя за бороду, чуть не выдернув большой клок волос. — Где-то на западе катапульта… с северных ворот идёт, может, сотня, идут веером, а город накрыт чарами. В легионе всего три тысячи солдат, в этом, может, чуть больше тысячи… Они окружили город, заходят со всех сторон, чтобы никого не выпустить. Скорее всего, отряды даже в канализацию заслали.

— Но зачем им Каменщик? — не унимался Ринельгер. Рядом послышалось цоканье копыт.

— Пару недель назад Каменщик требовал от Аорина войско наёмников, — прошипел Ардира. — Гермильяра для этого в Чёрную Твердыню собирал… Проклятие, заберут легионеры Каменщика. Зерион останется не отомщён, — он сплюнул. — Нет… у меня на родине так не принято. Бойцы, мы сами снимем его голову.

— Убить Каменщика? Нам? — изумилась Сенетра. — Командир…

— Ха! — хлопнул себя по груди Фирдос-Сар. — Вот за это я тебя и уважаю, командир.

— И будет дух рунарийца спать спокойно, — протянул Ардира. — Кригаален уже, верно, мёртв, но его хозяин… Нет, не отдам я Каменщика Мёртвому Легиону. Он наш.

— Ты с ума сошёл, командир? — прервал его Ринельгер. — Мёртвый Легион здесь, скоро они будут у башни Каменщика. Ты сам сказал. Они убьют нас.

— Не убьют, если не будем им попадаться на глаза, — отрезал Ардира. — Выходы они перекрыли, да. Сейчас мы не уйдём. Спрячемся, переждём. Но после того, как получим голову этого членососа.

Месть на севере — дело чести. Ринельгер это знал из трактатов имперских учёных, исследовавших народы Северной Дали. Выведенные аккуратной рукой тексты красочно описывали на многочисленных страницах и безрассудство, с которым северяне шли на эту месть.

Ринельгер сжал губы, приподнял бровь. Обсуждать приказы командира в совсем не мирной обстановке не принято, но слишком уж самоубийственно его желание вернуть Каменщику должок. И не только чародей скептично встретил идею командира: тень сомнения отразилась и на лице Сенетры.

— Что-то я не понял, бойцы! — Ардира взял Ринельгера за воротник. — Сомневаешься во мне, чародей?

— На этот раз да, — он не отвёл взгляд. — Нам конец — слишком большой риск.

— Знаешь, какие правила в картеле? — прищурился Ардира. — Не заставляй меня делать это. Две потери в отряде — многовато будет.

— Я могу одной лишь мыслью обездвижить тебя, командир, — процедил Ринельгер. — И припомнить тебе службу в Святом Воинстве…

— Хватит, — вмешалась Сенетра, схватившись за руку норзлина. — Нужно принять решение, а не стоять на месте… Один любопытный отряд, и нам конец.

— Я согласен с командиром, — Фирдос-Сар дышал, словно бык, в спину Ринельгера, что не отводил взгляд с белесых глаз Ардиры. — Рунариец должен быть отомщён.

— Отомщён? — фыркнул Ринельгер. — А кто отомстит тогда за нас?

— Месть даже в империи — дело чести, — меланхолично вставила Ирма. — Я согласна с Ара… Ардирой. Может быть, мы найдём в его башне что-то полезное.

Ринельгер прикрыл глаза, сжал переносицу и отступил. Никто больше ничего не сказал, а Ардира, сплюнув себе под ноги, молча развернулся и первым исчез в уличной тьме, наполненной грохотом начавшегося сражения. Отряд поспешил за лидером, и Ринельгер покинул проулок последним, проклиная всё и вся, что приходило в голову.

***

Азенканас, или, с древнего языка, Пылающий Овраг, давным-давно остыл и зарос густой травой, и лишь пару десятилетий назад на его дне осмелились потянуться к солнцу молодые деревья. Происхождение такого ландшафта и причину мертвенности его земли ригальтерийская цивилизация не застала, остались только смутные легенды, передаваемые маредорийцами из уст в уста, рождённые ещё до начала хроники. И пусть народ Маредора бережно хранил знания о косматой древности Цинмара, сами они признавали, что большая часть историй про Азенканас — выдумки и преувеличения. Единственное, что смогли отразить ранние источники, так это то, что из земли в овраге часто вырывались столпы пламени.

Только-только Азенканас облюбовала жизнь, как пришла новая напасть: вдалеке послышался гул, эхом пробегала по его заросшим окраинам работа сотен топоров. Маредор смиренно отдавал себя на растерзание опустошительному походу Святого Воинства на юг. Первая битва на этом пути уже отгремела: шестой легион под стягом теларииского волка не смог сдержать врага, а потому всё бремя защиты леса легло тяжёлым грузом на плечи Народа. Двадцать общин преграждали паладину Риодану дорогу к Сердцу Леса, к Матери, могучему духу-хранителю, дочери первого дракона Мощи Архилиоса. Лишь они, меньше тысячи боеспособных маредорийцев, остатков легиона и пилигримов, были заслоном от разоряющих всё захватчиков.

Рунариец вытянулся на уступе, оглядывая широкий Азенканас. Он ждал, пока появятся дровосеки и разведчики Святого Воинства, беспощадно обращавшего Овраг в то, чем он был тысячи лет назад. Он опёрся на деревянный посох, исписанный маредорийскими рунами — подарок от хранителя одной из северных общин Маредора, прищурил синие глаза. В лицо ударил ветер, распахнул подол зеленоватой мантии, что так хорошо сливалась с окружающими пейзажами, растрепал золотистые волосы. Воздух нёс горький запах пожарищ, крови и пота.

— Слышишь их, Ровена? — спросил на маредорийском рунариец.

— Чувствую, — прошептала его спутница, сжимая в руках толстый лук. — Нужно уходить, Зерион.

— Подожди, — протянул он, прижав рукав к носу. — Разве не ощущаешь? Наводка была правдивой, ученица мятежной королевы рядом…

Ровена пожала оголёнными плечами и вылезла из кустов на опушку. Зерион, бросив последний взгляд на Азенканас, обернулся к ней — маредорийка разминалась, её зеленоватая кожа блестела на солнце в открытых взору частях, а таких было очень много — толстые кожаные одежды скрывали только её бёдра, грудь да левое плечо. Ноги у неё были обуты в длинные сандалии с восхитительно удобной подошвой — Зерион пробовал в похожих ходить, и это оказалось несказанно приятно после легионерских сапог.

— Нужно подобраться ближе, — сказал он. — Узнать точное их число, вычислить паладина и леди Фордренд.

— Леди? — нахмурила тонкие тёмные брови Ровена. — Что за леди такая?

— Это титул, она дочь бывшего наместника, — пояснил Зерион. — И она очень важна для Святого Воинства, а, значит, важна и для нас.

— Если она такая важная, — протянула Ровена, сморщив маленький носик и широко раскрыв изумрудные глаза, — то почему не около мятежницы и большинства её паладинов, а здесь?

— Видимо, нужна для штурма Сердца Леса, — произнёс Зерион. — Я попытаюсь разведать, а ты возвращайся к общинам. Скажи, что у врага день пути.

— Слишком опасно, — Ровена показала головой. — Община не простит мне твою потерю.

— Тогда едем, — Зерион осёкся, закрыл глаза. — Проклятие, — произнёс он на ригальтерийском и вернулся снова к маредорийскому: — До сих пор путаю. Тогда идём.

— Почти чистый, — оскалилась в улыбке Ровена. — Пойдём, друг, найдём твою леди и паладина.

Маредорийка наложила стрелу и рысцой побежала в чащу. Зерион закинул посох на плечи и в том же темпе последовал за ней. Годы дружбы и работы с общинами Маредора научили его двигаться по капризному лесному ландшафту тихо и быстро. Получалось не сразу, часто приходилось залечивать ссадины на лице, один раз даже зашивать щеку. С каждым походом навыки прививались, но дольше всего постигался язык — очень сложно было перестроиться с колючего и отрывистого ригальтерийского на мелодичный и плавный диалект Народа. Но Зерион упорно тренировался, подолгу слушая и беседуя с маредорийцами, которым пришлось по нраву усердие чужака.

Ровена, родившаяся в Маредоре и прожившая здесь всю жизнь, была быстрее и ловчее, словно дикая кошка, обегая торчащие могучие корни древ, раскидистые колючие кусты и затаившиеся ямки, и Зерион остался бы далеко позади, если бы не помогал себе иногда чарами. Они пересекли приличное расстояние, спустились немного по пологому склону, прежде чем в нос ударила стойкая гарь, а из-за деревьев не стала доноситься ругань.

— Прокляни Нерида этот лес! — причитал кто-то совсем рядом. — А Роредо сейчас под стенами Рунайро… рубит имперскую сволочь, пока я — эту сраную ботву!

— Скоро уже, — пробурчал другой с одышкой. — Скоро уже порубим этих зелёных чудищ. Скоро… и демоницу ихнюю.

Ровена снова оскалилась, только в этот раз с холодной ненавистью. Зерион показал ей вправо. Впереди шёл авангард, всё командование же тащилось либо в начале основного строя, либо в его середине — рунариец много раз видел Святое Воинство на марше. Ровена закусила губу, прищурилась и побежала, чуть пригнувшись, дальше. Она шла впереди, «прощупывая» дорогу, Зерион же следовал за ней, полностью доверяя её чутью.

Бежали они недолго, снова забрались по склону, откуда открывался отличнейший вид на всю колонну Святого Воинства. К счастью, пожар не коснулся окраин Азенканаса, и разведка имела все шансы пройти спокойно. Зерион лёг на живот, подкрался чуть ли не к самому краю и увидел войско: от двух до пяти тысяч, совсем крошечная часть от всего Святого Воинства, беспорядочным строем ползла по опустошённой земле Оврага. С собой они тащили несколько катапульт, десятки обозов, что вряд ли были рассчитаны на долгий поход без пищи и воды. Надежда захватчиков на богатую и смелую дичь развеялась очень быстро, когда в первый же день после сражения с легионом окраины чистого леса оказались совершенно пусты. Народ увёл всю живность, и теперь Святое Воинство страдало от голода и жажды, а немногочисленное войско защитников Маредора отступало вглубь леса, оставляя врагу ловушки и небольшие засады. Только так, истерзав их, можно было надеяться на победу.

— Вон, — Ровена указала куда-то влево, — знамёна.

Зерион присмотрелся: где-то в пятых рядах в окружении двух знаменосцев верхом сидели двое. Паладина на вороном коне, в кольчужной кирасе из чёрной стали он узнал сразу, а вот его каштановолосую спутницу на белой лошади видел впервые. Риодан о чём-то рассказывал женщине, проводя рукой впереди себя, словно показывая будущие владения. Зерион презрительно сплюнул и сжал тонкие губы.

— Проклятые мятежники, — протянул рунариец. — Кажется, наследница рядом с ним… как на ладони, — он прикрыл глаза, обдумывая. — Сможешь снять всадника на вороной лошади? Мои чары на таком расстоянии потеряют силу.

— У нас один выстрел, — сказала Ровена, высматривая цель. — Может, лучше наследницу? Капитул хотел её голову так же сильно, как голову мятежной королевы.

— Первоочередная задача — отстоять Сердце, — отрезал Зерион. — А я не охотник за головами и не наёмник. Риодан командует войском. Без него большинство разбежится, а девчонку можно будет выцепить потом. Тем более… такой шанс, а я не уверен, что это она.

— Как скажешь, — Ровена присела на одно колено, вытянула спину и напрягла тетиву.

Зерион затаил дыхание. Мятежники, измученные переходом, даже не подозревали, что их марш вглубь леса может закончиться прямо сейчас. Многие разбегутся — так бывало в Войне Века Слёз не раз, и с отдельными отрядами разберётся сам лес. И, наконец, предатель из ригальтерийской знати, паладин Риодан зер Тирро погибнет. Или же… Зерион, того не осознавая, обернулся, а Ровена спустила тетиву.

***

Ринельгер не помнил, как пересёк горящие улочки Кеинлога, как отряд перебежал через покинутый сквер, где недавно он и Зерион встречали Райану и её контрабандистов. Путь до частокола был пройден как в тумане, и только чужие воспоминания яркой картинкой застыли в глазах чародея.

— Война, война да война! — выругался Фирдос-Сар. — Вот поэтому я ушёл из Святого Воинства… Цинмарцы могут резать друг друга до конца времён.

Ардира выглянул из-за частокола: та улица, по которой отряд обычно покидал Каменщика, уже наполнилась сражением. Хозяин Кеинлога умел не только торговать в этом тёмном мире, но и набирать сильную команду защитников. Ринельгер передёрнулся, перебирая в голове формулы заклинаний, что в отточенном множеством тренировок уме складывались сами собой. Фирдос-Сар полушёпотом бубнил все известные проклятия, адресуя их всему миру. Ему не терпелось пустить давно готовую секиру в бой. Сенетра водила ладонью по длинной рукояти рунарийского меча, медитируя таким интересным движением. Лишь Ирма особо не переживала, но чародей готов был поклясться, что она лишь постольку не волновалась, поскольку до сих пор пребывала под действием зелья. Ринельгер варил их насыщенными и сильнодействующими, за что часто получал упрёки от наставника Амилиаса, но похвалу от пациентов.

— Превратили цветущий край в сраную пустошь своей долбаной магией, дурачьё, — шептал Фирдос-Сар. — Потому боги от вас и отвернулись…

— Всё, заткнись, сарахид, — произнёс сухо Ардира. — Так, бойцы, сейчас влево, солдаты оттеснили наёмников дальше по улице. Пойдём дворами. Думаю, ещё половину часа нам оставили.

— Веди, командир, — Ринельгер тихо выдохнул, приготовившись.

Ардира сполз с брёвен, первым прошёлся вдоль частокола и, выглянув за поваленные чарами ворота, проскользнул внутрь. Ринельгер пустил впереди себя Сенетру и Фирдос-Сара, ещё не совсем вернувшись из странных воспоминаний. Его взгляд остановился на лице Ирмы, её шикарных каштановых волосах. Что-то пробурчав, Ринельгер взял себя в руки и последним зашёл на территорию Каменщика.

На улице среди тлеющих углей опрокинутых жаровен лежало с десяток тел, и из них только парочка легионеров и трое жестоко изрубленных наёмников. Ещё несколько попавших под нож имперского правосудия принадлежало простым горожанам, коим не посчастливилось найти себе убежище от ужасов Тёмного Века. «Мертвецы легиона вырезают всех» — так говорили странники, и, пожалуй, впервые их байки оказались более чем важным предостережением.

Отряд скрылся в потёмках, но в темноте дворов пускать светлячка или зажигать иной источник света было нельзя, ибо, не дай боги, пришельцев, не принадлежавших ни к той, ни к другой стороне сражения, заметили бы. Ардира шёл вслепую и, на счастье, всегда знал, куда идти. Откуда, Ринельгер не понимал: быть может, командир часто приходил к Каменщику окольными путями.

Тем временем бой продвигался, но чуть медленнее крадущегося отряда. Были слышны крики, визги, звон металла и чары. По меньшей мере, в легионе осталось до десяти чародеев, владеющих магией ветров. Хотя, более вероятно, что один, но могущественный, владеющий каким-то усиливающим Мощь артефактом. Ринельгер знал парочку таких: кольца, посохи, мечи — а легионеры провели достаточно долгое время в Норзрине и могли найти что-нибудь интересное.

Ардира привёл отряд в заброшенное поместье, откуда открывался вид на небольшую площадь перед башней. Каменщик подготовился к вторжению, все улицы перекрывали баррикады, на разрушенных зданиях были возведены площадки для стрелков. Всего «логовище льва» охраняли двадцать наёмников, но лучших людей Каменщика отряд не заметил, а это значит, что они так и не вернулись с Пустынного берега.

— Что дальше? — шёпотом спросил Фирдос-Сар. — Пойдём так — нас завалят очень быстро, тут лучников штук восемь.

— Не узнаю бойцов, — протянул Ардира. — Из новеньких, что ли? Чародей, можешь «посмотреть», сколько людей в башне?

Ринельгер впился глазами в башню, сконцентрировался. Энергия крови, она волновалась там, внутри, в комнатах, залитых уютным светом свечей. Сознание живых почти доведено до истерики, животных страх — он так сладко пел в крови…

— Один… нет, двое. Второй — женщина.

— Это, сука, ловушка, — процедил Фирдос-Сар.

— Нет, не ловушка, — сказал Ардира, внимательно осматривая наёмников на площади. — Как-то Гермильяр проболтался, что у Каменщика есть магический выход из Кеинлога. А это значит, что у нас мало времени. Чародеи, как насчёт того, чтобы сбить чем-нибудь красивым лучников?

Ринельгер осторожно выглянул: два помостка с лучниками стояли над баррикадой по главной улице. Они выстроились линией, спереди, откуда должен подойти противник, их прикрывали прибитые к доскам имперские щиты.

— Я знаю формулу шаровой молнии, — прошептала Ирма. — Но, думаю, моей Мощи не хватит, чтобы поразить всех.

— Я могу усилить заклинание, — сказал Ринельгер. — Дай приказ, командир, и мы их уничтожим.

— Хорошо, — Ардира нервно погладил бороду. — Сарахид, рунарийка, мы займёмся остальными. Как только лучники будут обезврежены, Ринельгер бежит в башню, Сенетра его прикроет, Ирма остаётся здесь и помогает нам с Фирдос-Саром. Ну, а мы с тобой, — он взглянул на сарахида, — беззаботно режем эту сволочь.

— Обожаю твои планы, командир, — усмехнулся Фирдос-Сар.

— Чародей, заблокируй его магический выход и убей, — продолжил Ардира. — Всех убей. И девку тоже. На всякий случай.

— Так точно…

— Тогда… начинайте.

Ирма выглянула из окна, сложила ладони, читая заклинание. Ринельгер вынул нож, провёл по ладони и направил горячую струйку крови к перстам чародейки. Её руки заволокло багровой пеленой, заискрились между пальцами молнии. Ирма отпустила синий потрескивающий шар, и тот стремительно врезался в строй лучников, вспыхнул и дал несколько разрядов, сбивая уже мёртвых стрелков на землю. Ардира, Сенетра и Фирдос-Сар спрыгнули с окон синхронно, Ирма снова пустила чары, уже по площади, а Ринельгер, являясь не самым хорошим акробатом, сбежал по остаткам лестницы на первый этаж и покинул поместье через пустой дверной проём. Наёмники налетели на отряд, завязалась яростная потасовка, а округа наполнилась драконьим рёвом Фирдос-Сара.

Ринельгер добежал до ступенек башни, энергетическим импульсом припечатал к стенке одного из наёмников, охранявших вход к Каменщику. Ругаясь, второй боец перехватил меч обеими руками, но, словно из тени, выскочила Сенетра и насадила его на клинок. Ринельгер сплюнул, в знак благодарности коротко кивнул и подбежал к арке входа, а рунарийка встала к нему спиной.

— Добей, — бросила она, даже не глядя на оглушённого наёмника.

Ринельгер помедлил — он был не из щепетильных, когда дело касалось добивания раненых, но если только делал это не сам. Наёмник заворчал, что-то бурча себе под нос, его рука легла на лезвие топора на поясе, и чародей, подскочив к нему, вонзил кинжал под челюсть. Кровь попала на пальцы, Ринельгер услышал её шёпот и испуганно отпрянул. Он знал, что она умела «говорить», но только у тех, кто владел Мощью. Чтобы ещё и у обычного наёмника…

— Ринельгер!

Сенетра вспорола ещё одного воина, решившего спасти Каменщика. Ринельгер тряхнул головой, собрался с мыслями и уверенным шагом пересёк арку входа. Внутри его встречала винтовая лестница, ведущая на единственный жилой этаж, где, собственно, спал, ел и гонял лысого на собственные богатства хозяин Кеинлога. Чародей, сжимая окровавленный, шепчущий кинжал, осторожно начал восхождение. Пройдя по скрипучей лестнице, шум от которой, впрочем, заглушал бой на улицах, Ринельгер пробрался на узкую площадку, где волновалась кровь его первой жертвы.

Молодая, совсем юная блондинка неумело спряталась за ящиками почти у самой двери и выглядывала оттуда большими испуганными глазами. «Всех убей. И девку тоже. На всякий случай», вспомнил он слова Ардиры. Сколько этой девчушке лет и что она делала у Каменщика? Уж точно не творила тёмные заклятия или настраивала ему «магический побег». Ринельгер, не отрывая глаз от неё, поднёс палец к губам и направился к двери.

— Мы ничего не нашли, — послышался дрожащий голос. — Я отправил целых три группы, три, и они так и не вернулись. Даже эти несносные наёмники Рубинового Воинства. Без толку, а они были лучшими, что имелось у Аорина. Я не успел, господин, не успел. Но вы знаете, я ваш самый верный слуга!

— Неужели? — отрывисто ответил Каменщику высокий и довольно знакомый голос. — Легион уже в твоих дверях, а ты ничего не нашёл. Не успел… У тебя было несколько месяцев, Каменщик. Месяцев! Я тебя поставил в известность, что мне нужен треклятый путеводитель, но ты предпочёл вместо исполнения приказа набивать карманы. И теперь смеешь совать мне свою верность?

— Господин! — Каменщик был чуть ли не в истерике. — Прошу вас! Спасите меня! Я больше вас не подведу!

— Нет, друг мой. Даже если бы я мог это сделать, возможности свои ты исчерпал. Ты мне бесполезен. Всё, что тебе остаётся, так это умереть достойно, как мужчина.

— Господин? Господин! Не уходите!

Чары исчезли вместе с голосом. Ринельгер глубоко выдохнул, немного послушав тихие всхлипывания могучего хозяина Кеинлога, и ещё раз взглянул на блондинку, неотрывно следящую испуганно за чародеем. Он сжал кинжал, собрал энергию и ногой приоткрыл дверь. Всесильный Каменщик, торговец от богов, толстый мужичок в утеплённой серой тунике, сидел на коленях, сжавшись в комок, перед голубым кристаллом на тонком железном постаменте. Истерика прошла, и Каменщик медленно переживал нервный срыв, не замечая ничего вокруг. Загадочный покровитель оставил его в самый ответственный момент, лишил торговца «магического побега». Ринельгер мог бы даже беззвучно рассмеяться, если бы не это жалкое зрелище, взывающее к нелепому в нынешних реалиях состраданию.

Ринельгер бесшумно закрыл дверь, осмотрел заставленную кипами бумаг стол, крючки с ключами над ним, книжный стеллаж, забитый толстым пергаментом. Левую часть комнаты закрывала ширма, за которой Каменщик вершил личные дела. Ринельгер приблизился к нему. Что-то внутри замедляло чародея, делало руку с кинжалом непослушной, мягкой и слабой. Он громко вздохнул и выдохнул, торговец резко отдёрнулся, и Ринельгер, схватив его за плечо, потянул его к себе и со всей силы воткнул кинжал в лысеющую макушку Каменщика. Лезвие легко вошло по самую рукоять, не оставив жертве и шанса. Торговец отчаянно прохрипел, испуская последний дух, его челюсть отвисла и, закатив глаза, хозяин Кеинлога повалился лицом вперёд. Тяжело дыша, Ринельгер отошёл к столу и перевёл дыхание. Жирный выродок заслужил смерть куда позорней, но мерзкое ощущение поселилось в сердце чародея. Он сплюнул, тихо выругался и прикрыл глаза.

Дверь резко раскрылась, в комнату забежала Сенетра. Она внимательно посмотрела на Ринельгера, перевела взгляд на тело Каменщика и удовлетворённо хмыкнула:

— Наконец-то, легионеры почти пришли, наёмники перебиты. Девку ты решил не убивать? Кто она?

— Хрен её знает, может, шлюха этого борова, — бросил низким голосом Ринельгер. — Он с кем-то говорил. Через кристалл…

— Плевать, — сказала Сенетра и подошла к телу. Чуть приподняв его, она ловко отделиа голову от туловища, взяла её подмышку, заляпавшись кровью. — Идём?

— Больная, мать твоя гномка, зачем тебе это? — поморщился Ринельгер.

— Ардира попросил его голову, хочет посмотреть в глаза бывшему шефу, — Сенетра страшно улыбнулась. — Пошли уже, времени нет…

Ринельгер осёкся, почувствовав прилив Мощи. Кристалл вдруг завибрировал, вспыхнул, ослепив чародея, и с громким хлопком разорвался. Ринельгера оглушило, уши нестерпимо резал звон, и что-то тяжелое ударило по лицу. Искры в глазах пробежали молниеносным звездопадом, и наступила темнота.

***

Летний день, пожалуй, самый жаркий в году в этих краях, настойчиво требовал вылезти из промёрзлой ещё с зимы крепости Анхаел в город, чтобы на всю ночь пропасть в салоне какого-нибудь богача, интересующегося магией, но, к своему сожалению, обделённого ею. Для учеников Коллегия установила комендантский час с наступлением сумерек, но Ринельгер и Кассия считались выпускниками и эмансипированными подданными империи, а потому могли не соблюдать общий режим. Тем более, что чародейка постоянно пыталась куда-нибудь улизнуть из стен анклава.

Ринельгер никогда не считал себя кутилой, относился к празднествам с пренебрежением и предпочитал шумным гулянкам уютное кресло, крепкое, неразбавленное водой вино и горящий у ног камин. Но Кассия… Она была его полной противоположностью в таком вопросе, ибо она — певчая птичка, жаждущая свободного полёта. Жить полной жизнью она предпочитала не одна, обязательно с Ринельгером, и процесс вытаскивания его из «норы» нравился ей с самого начала и до конца.

— Сидишь тут, ноешь, как баба, с кубком вина, — говорила чародейка, смеясь над ним, — а со мной из этого сморщенного стариковского комка вырывается дракон!

День Летнего Солнцестояния, или Реневир, проводился ежегодно во всей империи девятнадцатого числа первого месяца лета, ренесиля. Ярмарка и фестиваль проходили в одноимённом городке близ Анхаела, всегда громко и с приключениями. А сколько гостей приезжало — не счесть! Поселение хоть и было небольшим, но построено с широкими улицами и многочисленными площадями разной степени размаха, а под скалами располагалась чудесная гавань, собранная из светлокамня, чтобы хоть как-то добавить красок в серые северные пейзажи побережья Ледяного моря. Стоило ли говорить, какой из западных ригальтерийских анклавов чародеев оказался самым богатым и крупным? Если бы ученикам давалась возможность выбирать место учёбы, каждый бы стремился попасть в Анхаел. Кроме прочего, великие чародеи, искусные наставники, магистры Коллегии, сенаторы Капитула довольно часто посещали анклав, кто-то из них в нём жил, кто-то проводил довольно долгое время.

Реневир привлекал не только влиятельных фигур империи, из Маредора сюда приходил Народ, хранивший древние тайны леса, приплывали друиды Дегарима и шаманы Северной Дали. Городок Анхаел наполнялся в праздник народными песнями, балладами, разной едой и выпивкой, порою совершенно безумной, в особые часы мастера тех или иных ремёсел и магических школ демонстрировали чудеса искусства и делились опытом. Анхаел превращался в место, полное древнейших традиций, культуры, лишённое пафосной аристократичности и надменности. Конечно, до Эренетена, праздника осени и нового года, по раскрепощённости и праздного безумия Реневир был далёк и нёс в себе больше познания, имея как раз в этом истинную цель ярмарок и фестивалей по всей необъятной державе.

Ринельгер расправил воротник толстой бежевой туники, немного освобождая шею, когда вместе с Кассией спускался по крутому склону к городку. Чародейка же, наплевав на холодные ветра на пике, где стоял анклав, оделась в самую лёгкую, но приличную тунику из чёрного шёлка с золотистой вышивкой на талии, отрытыми левыми плечом и рукой. Как всегда, с причёской она решила не заморачиваться и запрячь Ринельгера: постепенно он научился плести ей её любимую толстую косу.

Анхаел встретил их шумно, в первых же дворах они поприветствовали знакомых, что только подтягивались к городу. На главной улице мог спокойно пробежаться дракон средней величины, и на ней были расположены раскидистые шатры ремесленников и торговцев диковинками.

— Кажется, там разливают норзлинскую медовуху, — протянул Ринельгер, с тоской засматриваясь на высокого заросшего норзлина, несущего здоровую бочку.

— Эх, и это первое, что ты заметил? — рассмеялась Кассия. — Не глупо ли начинать с середины наш запой?

— Попрошу разбавить, — Ринельгер потащил её за собой.

— Предложи ему ещё отведать фекалий, — остановила его Кассия. — Норзлины очень обижаются, когда имперцы портят их выпивку и женщин.

— Да, ты права, — покачал головой Ринельгер. — Не сносить бы мне тогда… кстати, о женщинах. Хотел бы я увидеть норзлинку… Они правда такие…

— Какие? — Кассия повела его в сторону, подальше от шатра норзлинов.

Они вышли на главную площадь, названную Площадью Десяти в честь Коллегии, где анклавские чародеи показывали на сцене чудеса магии, сплетая все покорённые им стихии в одну. Зрителями представления были как горожане, так и старшие чародеи, часть из них наставники, что внимательно следили за техникой бывших учеников.

— Кажется, я вижу мэтра, — произнёс Ринельгер. — И он нас видит тоже.

— Поздороваемся, что ли, — Кассия поискала взглядом наставника в толпе. — Вот он.

Седовласый старец, как в шутку называли великого кровавого чародея Амилиаса Велинтора его ученики, пробирался через толпу с двумя помощниками, нагруженными коробками и свитками.

— Мастер, — преклонила в знак приветствия белокурую голову Кассия. — Как мы рады вас видеть на празднике!

— Я тоже рад, что смог выбраться, — он взял учеников за плечи. — Благодаря вашему усердию в науке кровавых чар я могу себе это позволить, — Амилиас устало улыбнулся. — К счастью, в Анхаел приехал шаман Дедрок, жаждущий услышать историю моего врачевания в Чёрный Мор.

— Норзлинам выпала честь услышать ваш рассказ, мастер, — Ринельгер нахмурился. — Но что они здесь делают? Мы же воюем с ними.

— Дедрок из племени, что предпочло не участвовать в этой безумной войне, — отрезал Амилиас. — Тем более, он мой старый друг. Тебе следует запомнить, Ринельгер, что в Реневир мы откладываем оружие и протягиваем свободную руку к знанию.

— Простите, мастер…

— Вы будете рассказывать страшилки о Чёрном Море? — улыбнулась Кассия. — Как я обожаю эту тему!

— Страшилки? — рассмеялся Амилиас. — Ах, Кассия, ты, как всегда, полна жизни и света. В отличие от Ринельгера, — наставник с отеческой ухмылкой взглянул на ученика. — Жаль, что вы не выступите вместе со мной. Порою мне кажется, что я вас сильно избаловал. Господин Реземир не стесняется бить своих здоровых олухов…

— Так они же кригаалены, — пожал плечами Ринельгер. — Кто как не наставник научит их боли?

— Верно сказано, — кивнул Амилиас и, наконец, обратил внимание на изнывающих от тяжести груза носильщиков. — Что ж, мне пора. Ребята уже устали. Не встревайте ни во что и как следует повеселитесь. У нас впереди месяц практик.

— Удачи вам, мастер.

Амилиас отпустил их и вместе с помощниками снова погрузился в толпу.

— Наверняка этот шаман притащил целого вола с выпивкой, — бросил Ринельгер. — Эх…

— Кстати, о ней, — протянула Кассия. — Я пойду и найду что-нибудь лёгкое, прямо как я, когда ты меня впервые… кхм… ты пока что посмотри, что интересного привезли маредорийцы.

Она высвободилась из-под руки Ринельгера и тотчас же скрылась в толпе — в точности, как Амилиас. Чародей вытянул шею, высматривая лесной Народ в уголке площади, что примыкал к зимнему саду — рядом с растительностью марейдорийцы чувствовали себя намного уверенней. Ринельгер ещё раз оглянулся, теперь уже ища Кассию, но его спутница будто сквозь землю провалилась. «Вернётся, клянусь богами-прародителями, уже поддатая», — подумал он и стал осторожно просачиваться сквозь толпу. Народ восхищённо наблюдал, с какой лёгкостью выступающие творили чародейские фокусы, ещё не самые могущественные, правда, но люд было легко впечатлить. Не так уж часто можно увидеть в деле настоящего чародея, ведь от огромного населения Цинмара они — лишь его малая доля. Тонко чувствовать Мощь, преображать в неё первозданную энергию — немногим дан такой удивительный дар. Их боялись, уважали, чтили, но проникнуться любовью так и не смогли. Обычному человеку или гному, рунарийцу, что не смог овладеть Мощью в достаточной степени, трудно не бояться того, кто может из воздуха сотворить пламя, что пожрало бы всё встретившееся на пути. Сколько отвратительных и смертельных чар придумали за тысячи лет чародеи — не счесть. Дурная слава бежала быстрее доброй.

— Ринельгер!

Он обернулся, но не увидел ни одного лица, обращённого к себе. Кто-то дёрнул его за тунику, Ринельгер опустил голову и встретился с белым, словно снег, лицом, похожим на гоблинское, с длинным крючковатым носом, непропорционально большим по сравнению с маленькими глазами и лбом. Лицо выглядывало из рыжей гривы волос, а тело было спрятано в чёрную обрезанную тунику.

— Веммен! Всё толком не привыкну, — вздохнул Ринельгер.

— Скоро чары рассеются, и я снова стану красавцем, — хриплым голосом ответил тот.

— Заканчивал бы ты свои эксперименты, — протянул Ринельгер. — Иначе доиграешься…

— Я бы сказал то же самое тебе и твоей подружке, — бросил раздражённо Веммен. — А где она, кстати?

— Ушла за вином.

— Значит, надолго, — хмыкнул Веммен совсем по-гоблински. — Слушай, я тебя не просто так искал… Прибыл поставщик, ну, ты сам знаешь, он привозит всякие диковинки для ваших… хм… дел.

— К чему ты ведёшь? — Ринельгер отвёл его в сторону. — Какие-то проблемы возникли?

— Эриганн из Ласанны, — бросил Веммен. — Его начальник, и он знает, что ты и Кассия занимаетесь… не совсем традиционной магией.

Ринельгер опешил, вглядываясь в маленькие глазки друга. Сердце резко кольнуло, и всё внутри рухнуло. Эриганн из Ласанны — адъютант, правая рука знаменитой Леди Ветер, женщины, которая единственная вырвала себе почётное место среди магистров Коллегии. Но не столько покровительство Ветер прославило Эриганна, сколько раскрытие им заговора сепаратистски настроенного наместника Дельтриании. Если слухи не ложные, то дело там оказалось запутанным и совершенно неоднозначным, но Эриганн разобрался во всём. Предателей ожидала жестокая кара.

— Проклятие, Веммен, — сквозь зубы сказал Ринельгер. — Какого демона…

— Мне приказали найти тебя, — Веммен отвёл взгляд, — и пригласить на виллу, где он остановился. Тебя и Кассию.

Ринельгер приподнял голову. Нет, если бы их ждало наказание, то Эриганн из Ласанны прислал бы стражу или собственных легионеров для ареста.

— Где эта вилла, Веммен?

Окраина городка Анхаел, где расположилось несколько вилл, выходила к гавани. Здесь несколько роскошных домов были укрыты от безжалостных ветров стеной со стороны Ледяного моря и скалистой возвышенностью со стороны континента. Место, где Кассию и Ринельгера ждал адъютант Эриганн, находилось в самом конце, окружённое решётчатым забором. У калитки гостей уже ждали — три легионера и один мужчина, судя по всему, норзлин, в грубо сшитом из лоскутов выцветшей ткани балахоне.

Не сказав ни слова, они отвели кровавых чародеев по длинной осенней аллее ко входу на виллу — большой открытой веранде. После, в той же абсолютной тишине, гостей провели по парадной с высокими потолками, откуда они попали в гостиную залу. Здесь оказалось темно, источником света служил только камин с яростно пляшущим пламенем, освещавшим три высоких кресла вокруг круглого столика.

— Садитесь, кровавые чародеи, — властно произнёс Эриганн.

Ближе к огню сидел он, искусный адепт иллюзий, адъютант магистра Ветер, прославленный защитник империи, высокий светловолосый оствар со словно высеченным самими богами аристократичным лицом.

— Ирмад, — обратился он к норзлину, — принеси вина. Какое вам больше по душе, красное?

Ринельгер еле сдержался, чтобы не съязвить. Смелости не хватило, но вот у Кассии её было предостаточно.

— Красное, конечно, господин, полусладкое с привкусом страданий виноделов Внутреннего моря.

— Ха, — улыбнулся ядовито Эриганн, — ты слышал леди, вонючий варвар?

Норзлин подчинился бесприкословно. Хорошо выдрессирован. Он покинул залу и тотчас вернулся с закрытой бутылью красного, словно угаданного и специально приготовленного для «специфичных» гостей, и парой кубков. Пока слуга возился с раскрытием, в зале воцарилась тишина. Кассия без скромности, совершенно внаглую рассматривала хозяина виллы, Эриганн, в свою очередь, гостей, а Ринельгер наблюдал за действиями норлина. Косматый, весь в кровоподтёках варвар выполнял приказы, опустив взгляд в пол. Иногда на мгновение поднимал их, чтобы уловить желания хозяина, в них Ринельгер не мог прочитать ничего — легендарная северная воля сломлена имперским господином. Вот она, как считал чародей, великая сила Ригальтерии, проявление её могущества. Гордых и неуправляемых, диких и необузданных — всех их ждёт такая жизнь, если её предпочтут смерти. Доминирование, власть — почти каждый, пусть даже неосознанно, стремился к ним, а те, кто утверждал обратное, лгали прежде всего самими себе.

Ринельгер не сводил глаз с норзлина, когда брал с подноса гравированный кубок. Интересно, кем был пленник до того, как попал в кандалы. У всех же есть прошлое — воином, ремесленником или скотоводом? Ринельгер на тот момент мало знал о быте и культуре народов Северной Дали. Пусть и приходили их шаманы в Реневир под Анхаел, они делились только некоторыми тайнами дикой магии, но отнюдь не повседневной жизни. Поисками знаний о норзлинах Ринельгер не занимался, хотя библиотека анклава была самой крупной в западной империи, они его просто не интересовали. Достаточно и без того более интересных тем. И всё же нечто скрывалось в холодных северных глазах дикаря, что служил адъютанту Ветер. Конечно же, позабавило Ринельгера и имя слуги — Ирмад, в честь одного из почитаемых в Святом Воинстве вождей, что вместе с Тордалаком был разбит в середине Века Слёз.

— Прекрасное вино, — сказала Кассия, поставив кубок на стол. — Но не собутыльников же вы искали, господин Эриганн?

— Конечно, нет, — протянул тот. — С недавних пор я знаю, что некоторые из моих людей торгуют с вашей группой экспериментаторов, подпольных причём, весьма редкими животными.

— Не понимаю, как это могло вас заинтересовать, — сухо ответила Кассия. — Многие ученики и бакалавры практикуются самостоятельно.

— Ваш дружок признался, что вы занимаетесь нетрадиционной магией, — Эриганн стукнул пальцем по кубку. Звон эхом разлетелся по зале. — А это, с учётом того, что недавно, лет почти тридцать назад, отгремела война с некромантами и их повелителем Некросом, чревато большими неприятностями.

— И вы, несомненно, в курсе, какие они, эти неприятности? — Кассия вызывающе посмотрела на хозяина виллы.

Ринельгер вздохнул — и будут же у них проблемы из-за её неугомонного нрава. Она упомянула самый недобрый слух о том, что Эриганн был связан с некромантами, чародеями-подпольщиками, для которых закон империи уже давно уготовил виселицу.

— Именно так, — зловеще парировал Эриганн. — Амилиас Велинтор с весьма консервативными взглядами не оценит того, что его бакалавры творят где-то в подземельях Анхаела. Коллегия тоже внесёт свою лепту.

— Не обращайте внимания на неё, — вмешался Ринельгер. — Что вы хотите от нас? Ведь чем-то вы заинтересованы, иначе бы прислали стражу, а не нашего «дружка».

— Это правда, — отставил кубок Эриганн и сложил пальцы у подбородка. — Кровавые чародеи, способные кровью врагов повергать их бегству, предавать смерти — это звучит захватывающе, господин Ринельгер и госпожа Керенар. Очень скоро я могу стать магистром, и мне понадобятся доверенные лица, искусные адъютанты. Я могу прикрывать вас от Коллегии, всю вашу группу, предоставлять даром материал в обмен… в обмен на исследования и, в будущем, службу.

— Вы хотите купить наши знания? — Кассия встала. — Кроме слов известного недотёпы-недочародея, у вас ничего против нас нет. Ваш шантаж — блеф, господин адъютант, как и ваши амбициозные планы. Наши исследования не продаются! Пошли, Рин.

Она развернулась, взмахнув подолом туники, и ушла к выходу. Никто не стал преградой. Ринельгер одним глотком допил остатки вина в кубке, поставил на поднос норзлину и, поблагодарив застывшего от злости адъютанта магистра, последовал за подругой.

— Что ты там устроила, Кассия? — догнал чародейку он в сажени от калитки. — Он — адъютант Леди Ветер!

— Максимум, что мы потеряем от его доносов, так это покровительство мастера, — бросила нехотя она. — Некромантия вне закона, а кровавые чары в любом виде… боги-прародители, Рин! — Кассия взглянула ему в глаза. — Никто нас не видел, все записиспрятаны в надёжном месте, а следы уничтожены. Мы выкрутимся, и Эриганн это знает. Я не собираюсь продавать наши исследования. Они — наши, Рин. И магистрами благодаря им станем мы, а не он.

— Что ж, — Ринельгер взял её за руку, и они сели на пустующую скамью. — Я с тобой, Кассия. Ты это знаешь.

Она впервые на его памяти отвела взгляд. Ринельгер обнял её за плечи, и чародейка прижалась к нему.

— Война скоро коснётся и нас, — произнесла Кассия. — Оторвёт друг от друга. Может, к этому приложит руку наш новый властолюбивый «друг». Но мы должны продолжать. Кто-то из нас рано или поздно достигнет успеха.

***

— Ринельгер?

Чародей раскрыл веки с таким усилием, что казалось, будто их склеили смолой. В глаза ударил с ослепительной силой свет, заставив зажмуриться. «Солнце!», — подумал Ринельгер, но тут же задрожал от царящего холода. Солнцем он посчитал магическое пламя небольшой жаровни, его безжизненный и ледяной свет. Что-то мешало дышать, левый глаз наполовину прикрыло.

Ничего не говоря, чародей оглядел потолок — потрескавшаяся плитка какого-то дома, скорее всего, поместья, потому что обычное жилище горожанина никогда не располагало роскошью во внутреннем убранстве. Кожей спины под тонкой рубахой он чувствовал жёсткую солому.

— Ирма? — Ринельгер с трудом поднялся. — Проклятие… — голова тупой болью во лбу уколола его. — Где мы?

Остварка сидела на железной табуретке у самой жаровни с перевязанной талией. Лекарь, кем бы он ни был, снял с неё рубаху, что, видимо, лежала в кровавой куче тряпья в углу комнаты, и оставил только мантию, которую Ирма накинула на плечи. Он сделал работу без помощи магии, иначе бы след от неё до сих пор витал вокруг, но юная остварка стала снова бледной, потеряв былой чарующий румянец.

— Мы всё ещё в Кеинлоге, — безучастно ответила Ирма. — В лагере Мёртвого Легиона.

— И мы живы, — Ринельгер прикоснулся к лицу и на мгновение обомлел, встретившись пальцами с толстой повязкой. — Нами даже занялись местные лекари.

— Тобой занималась какая-то чародейка из легиона, — бросила она. — Остальных перевязывал какой-то старик.

— Прекрасно, — Ринельгер ощупал голову — почти всю скрывал толстый лоскутный бинт. — Нас ранили наёмники? Или взрыв?

— Угу, — Ирма прикрыла лицо руками, видимо, тоже справляясь с болью. — Помню вспышку, растущее сизое поле. И всё…

— Проклятие, — повторил Ринельгер, отрываясь от койки и разминая руку. Кажется, вывих, как минимум. — Где остальные? Сколько времени прошло?

— Ардира и Сенетра по углам, приглядись, — сказала Ирма и испуганно взглянула на чародея, когда тот встал около неё и протянул руку. — Что… что ты делаешь?

— Успокойся, я лекарь, адепт кровавых чар, — протянул он. — Сейчас боль уймётся… я осмотрю остальных. А сарахид?

— Я не знаю, — закрыла глаза Ирма. Ринельгер коснулся её лба, направил немного чар по разогнанной в жилах крови. — Я спала, когда он пропал.

— Как бы не случилось с ним чего, — протянул сухо чародей и направился к Сенетре. Сердце закололо, когда в темноте стали проявляться очертания её забинтованных рук, ног и головы. Она была вместе с Ринельгером в момент взрыва, стояла ближе него к кристаллу.

Он прикоснулся к её голове, направил чары, разгоняя кровь. О ней позаботились, но этого было недостаточно — только Ринельгер знал, как обходиться с её состоянием. Не раз Сенетре становилось плохо из-за энергетического голодания — проклятия, появившегося недавно. Амилиас в своё время заставил вызубрить два вида заболеваний: глубинных и магических. Оспа, чума, холера, простуда рождались с ядами, источаемыми из земли, вместе с испарениями — так говорили лекари всех мастей, но нехватка жизненной энергии, превращение тела в камень или зверя — они имели родство с Потоком. Всё, чем владела медицина империи, представляла обобщённые догмы, ничего конкретного. Учёные не знали истоков всех напастей, всякой заразы; не знали глубины, из которых приходил незримый враг, а потому искали истину во всём, даже не в самом правильном. Но Ринельгер был практик и теорию предпочитал отдавать тем, кто корпел над многотомными трактатами по медицине. Он творил — здесь и сейчас. И в какой-то мере чародей не был стеснён морально-этическими нормами. Закона, зорким глазом оглядывающего подданных империи, над головой нет. Быть может, даже боги в эти моменты отворачивались.

— Сенетра?

— Рине… Ринельгер? Слава Лерону и Заласу, что ты выжил, — она похлопала длинными ресницами. Голова была перевязана, но лицо открыто.

— В тебе мало энергии, — печально произнёс Ринельгер. — Кристалл?

— Отчасти, — проговорила рунарийка. — Взрыв был сильным. Я пустила защитные чары, чтобы мы не погибли. И мы выжили.

— Ты могла погибнуть, — протянул Ринельгер. — В тебе, повторю, очень мало энергии… ничего, я тобой займусь. Вытяну из ямы, как тогда.

— Ты настоящий лекарь, — слабо улыбнулась Сенетра. — Истинный, из ригальтерийского легиона.

«Долг превыше всего» — девиз не только легионера и всякого защитника империи. Хорошие врачи жертвовали всем, чтобы спасти пациентов, не важно даже, из какого стана. Враг, друг — все они нуждались в помощи. И настоящий лекарь не отказывал им.

— Сейчас я прочитаю заклинание, — сказал Ринельгер. — И ты погрузишься в долгий сон. Пару дней… все процессы в тебе будут замедлены, так что с голода или жажды не умрёшь. А я пока приготовлю зелья, настойки, эликсиры.

— Хорошо, — с той же слабостью произнесла Сенетра. — Спасибо тебе, Ринельгер. Только ты в целом мире не даёшь мне загнуться…

Он дочитал заклинание. Её глаза медленно закрылись, напряжение спало. Теперь рунарийка точно марионетка без верёвочек. Укрыв её простынёй, Ринельгер приблизился к Ардире — в том энергии оставалось ещё много. Его собственной и какой-то чужеродной. Чародею это не нравилось, но понять, что там, он не мог. Только если…

— Кровавый чародей?

Ринельгер вздрогнул и обернулся. Он и не заметил, как открылась дверь, и с улицы потянуло холодом. В проёме стоял легионер в полной кирасе и трёхрогим шлемом, что носили исключительно солдаты рунарийского происхождения.

— Это я, — Ринельгер вытянулся.

— Тебя ждёт леди Ветер, — легионер отошёл от двери. — Накинь плащ, — он швырнул его на койку Ирмы. — Поторапливайся.

«Леди Ветер?» — слегка опешил Ринельгер. Слухи не врали, она всё-таки жива. Пережила битву в Верховье, когда её легионы были разбиты Первым паладином Ланаридом. Кассия пропала тогда же, после сражения. Во всяком случае, это был один из вариантов, потому что последнее письмо от неё, прибывшее в Анхаел, написано за шесть месяцев до. Ринельгер, хромая, добрался до койки, накинул на плечи меховой плащ и направился на выход.

Снова в объятия алой ночи. Лагерь Мёртвого Легиона раскинулся на бывших укреплениях Каменщика, Ринельгер сразу узнал улицу. Камень в некоторых местах был окровавлен, но все тела давно убраны. Чародей оглянулся в сторону башни, но во тьме, если от неё каким-то чудом что-то осталось, строения не было видно. Некоторые дома, особенно разрушенные, были накрыты толстыми кусками брезента, вся улица занималась легионом. Скорее всего, лагерь Каменщика стал частью куда более обширной территории. В воздухе стоял запах гари, обгорелого мяса — мертвецов жгли до сих пор.

Легионер-рунариец повёл Ринельгера к площади с башней. От неё, действительно, ничего не осталось, только фундамент да зубчик от стены. Вместо неё на всю площадь был разбит шатёр пурпурного цвета, окружённый магическими оберегами.

— Будь учтивей, кровавый чародей, — произнёс легионер у самого входа. — Госпожа добра, что оставила вам жизни несколько дней назад, но её приказ может измениться.

— Понятно, — буркнул Ринельгер. Ему не терпелось увидеть магистра.

История скудна фактами о магистрах Мощи: всего их к началу войны Века Слёз насчитывалось десять чародеев, их настоящие имена скрывались по политическим соображениям ещё со времён гражданской войны в Век Раскола, когда именно чародейского сообщество больше всех тонуло в интригах и крови. Все магистры носили маски, скрывая лица, опознать их по другим признакам было невозможно, ибо одевались они неприметно, действовали через своих доверенных лиц — адъютантов, вместо имён использовали клички, связанные с их магическими предпочтениями. А ещё все магистры являлись мастерами различных ветвей магии.

Леди Ветер — могущественная чародейка, адепт бури. В Анхаеле как-то ходила байка, что в страшном гневе она ветрами уничтожила флот дегаримских варваров, отрезавших остров с анклавом Цэльда от материка. Ринельгер ни разу не видел Ветер, лишь припоминал неприятную встречу с её адъютантом, и уже не надеялся увидеть эту могущественную женщину, выбившую себе место среди сильнейших чародеев Цинмара. Но она выжила, вопреки всем кошмарам войны и алой ночи. Может быть, выжила и Кассия?

Шатёр магистра обставлен скромно: застеленная кровать, пара сундуков рядом, по центру расположился стол и несколько стульев. В углу из земли торчал посох леди, набалдашник которого был выполнен в форме причудливой руны: от окружности в центре тянулись, словно искажённые лучи солнца, линии.

Сама Ветер полностью оправдала ожидания Ринельгера: статная женщина с выразительной осанкой и властными манерами. Истинная госпожа, несомненно. Поверх её красной мантии, лежали пластинчатые латы ригальтерийского легиона. Её голову покрывал капюшон, лицо, за исключением рта, скрывала маска, поверхность которой переливалась серым, от чего казалось, будто в ней заключён ураган, отчаянно пытающийся вырваться.

Магистр сидела за столом, за её спиной вальяжно расхаживал гном, поглаживая светлую и до того роскошную бороду, что ему мог бы позавидовать любой норзлин. Связанный по рукам Фирдос-Сар оглянулся — напряжение на его костяном лице, когда внутрь зашёл Ринельгер, несколько ослабло.

— Леди Ветер, — поклонился легионер, — кровавый чародей очнулся.

— Хорошо, Энард, — ответила та голосом, волнующим воображение. — Вольно, я прикажу тебя пригласить, когда закончу.

Легионер поднёс кулак к сердцу и покинул шатёр.

— Итак, — Ветер внимательно осмотрела Ринельгера, — ты кровавый чародей, Ринельгер, так?

Он кивнул.

— Присядь, Ринельгер, — говорила она властно, не оставляя шансов для возражения. — Лекарь… из легиона Скрытого, да пусть боги-прародители хранят его прах.

— Да, госпожа, — сказал чародей, садясь. — До конца тридцать шестого года Века Слёз состоял в третьем сводном легионе Альтерии под командованием магистра Скрытого. Откуда вам это известно?

Ветер хлопнула книжкой в кожаном переплёте по столу. Это был дневник Ринельгера, куда он записывал не только заметки о кровавых чарах, но и личное. «Проклятие, — подумал он, — теперь меня точно повесят».

— Хорошо, — её глаза блеснули. — Объясните мне, кровавый чародей Ринельгер, как так случилось, что вы оказались здесь, в одном из логовищ картеля Триумвират?

— Я наёмник, — осторожно сказал он. — С недавних пор. Наш отряд служил под началом Каменщика, выполняя работу по охоте на чудовищ и сбора ресурсов с Пустынного берега. Против Мёртвого Легиона не сражались.

— Да неужели? — фыркнул гном. — Вас нашли у остатков проклятой башни, троих снаружи, и на груде обломков ещё двух, и больше никого. Где Каменщик, выродок?!

— Заткнись, Вилас, — отрезала Ветер. — Что случилось в башне?

— Каменщик с кем-то связался, госпожа, — Ринельгер зло посмотрел на гнома. — Я и моя соратница Сенетра пришли за его головой.

— Вы же работали на него?

— У нас возникли разногласия, — протянул Ринельгер. — Наш командир не хотел отдавать его жизнь вам, госпожа. Мы собирались убить его, а потом убраться из города и вам на глаза не попадаться.

— Лжёт, сукин сын, — Вилас сплюнул. — Лжёт, госпожа магистр.

— Не прерывай, — осекла его Ветер, сложив руки на груди. — Так… скажи, ты что-нибудь знаешь о Путеводителе, кровавый чародей?

— Путеводитель, — повторил Ринельгер. — Нет, госпожа, не имею представления о таком. Но я слышал, как Каменщик говорил с кем-то по кристаллу о чём-то похожем. С неким покровителем… говорил, что не смог его найти.

— Он не смог, но вы нашли, — вздохнула Ветер. — Тот норзлин, ваш командир, — она взглянула на Фирдос-Сара. — Имел глупость прикоснуться к нему, не позаботившись о защите.

— Тот камень? — вспомнил Ринельгер про груз, который носил с собой в сумке. — Вы хотите сказать, госпожа…

— Знаешь, почему вы остались живы, кровавый чародей? — Ветер встала, сложив руки за спиной. — Потому что ваш командир теперь знает путь к Чертогам. Знание это он получил, когда прикоснулся к Путеводителю. По задумке древних, защитные чары на артефакте должны были уничтожить непрошенных гостей, а Путеводитель потерять силу, отдав её тому, кто первым бы коснулся его. Вам повезло, видимо, чары за столько лет ослабли, — она усмехнулась, — повезло вдвойне, потому что вы мне нужны.

— Чертоги? — приподнял бровь Ринельгер. — Что за чертоги, госпожа магистр? И почему вы решили, что Каменщик искал их? По-моему, он всегда был просто недалёким, жалким куском го…

— Искал, выполняя приказ моего врага, — процедила Ветер. — Эриганн из Ласанны с недавних пор является моим соперникам в поисках Чертогов…

— Ваш адъютант? — Ринельгер снова вспомнил их единственную встречу.

— Он уже давно не мой адъютант, — Ветер обошла стол, взяла кувшин с водой и налила полный кубок. — Кассия Керенар служила после него, ища Путеводитель, но даже она с этим не справилась…

— Кассия? — сердце стало настойчиво проситься на выход. — Госпожа, где она?

Ветер на мгновение застыла, поднеся к губам кубов. Сделав несколько глотков, магистр развернулась к чародею:

— Её уже давно нет со мной, — произнесла она. — Поиски увели Керенар от меня в час битвы в Верховье, от неё нет вестей. Никаких. Не везёт мне что-то с адъютантами…

С каким пренебрежением магистр это сказала! А сердце чародея словно пробило длинной иглой, откачивающей всю жизненную силу в пустоту. Глупо было лелеять слабую надежду, что возникла лишь на мгновение. Ринельгер склонил голову, закрыл глаза.

— Вижу, она была тебе дорога, кровавый чародей, — участливо произнесла Ветер. — Сожалею о твоей потере. Но и только. Мне нужно решить, что с вами делать дальше.

— Делайте то, что сочтёте нужным, — бросил Ринельгер. — Каменщик убит, Путеводитель уничтожен. Наш отряд вам не опасен…

— Путеводитель теперь твой командир, лекарь, — Ветер снова села напротив. — Мы можем договориться о совместной работе… Кто знает, быть может, поиски Чертогов дадут тебе след, и ты узнаешь о судьбе Керенар.

— Да, — кивнул Ринельгер. — Я бы хотел… она бы тоже. Она хотела бы знать, что я продолжаю наше дело, — он взглянул на магистра, понимала ли она его? — Я не забыл. Ни на мгновение не забывал.

Ветер сжала пухлые губы, её голубые глаза снова блеснули. Нависло неловкое молчание, лишь Вилас пыхтел в углу палатки, разбирая какие-то свитки.

— Мы из картеля Теневой Триумвират, — произнёс Ринельгер. — Все крупные контракты принимают в Чёрной Твердыне, у Аорина…

— Картель находится под Эриганном, — сказала Ветер. — Он приложил руку к его созданию в своё время. Думаешь, почему Мёртвый Легион обрушил небо и землю на торговца от Теневого Триумвирата?

— Хорошо, госпожа. Надеюсь, командир вас услышит… но что это за чертоги всё-таки?

— Забытое полумифическое место, — ответила Ветер.

— Госпожа, — вмешался Вилас. — Разве можно посвящать в тайны какого-то наёмника?

— Их командир скоро будет знать больше нашего, — отмахнулась магистр. — Я продолжу… древняя святыня, посвящённая первому дракону Мощи, Архилиосу. Если верить старым, как Ригальтерия, и почти нечитаемым хроникам, там полубог оставил послание для будущих поколений, что встретят возвращение тёмных времён. Я ищу их очень давно. Что там — неизвестно. Мощь, оружие или знание — не важно. Нельзя позволить, чтобы это нечто попало в руки всяким властолюбцам, вроде Эриганна.

— Вот почему вы медлили в Норзрине во время войны, — протянул Ринельгер. — Искали Чертоги.

— Да, искала, — сказала Ветер. — И почти нашла. Мне нужно поговорить с твоим командиром, Ринельгер. Будет лучше, если он не станет препираться. Картель — марионетка. Эриганн… скорее всего, тоже чья-то. Слишком влиятелен он для труса, каким показал себя у меня на службе.

— Я поговорю с ним, госпожа, подготовлю, — Ринельгер оглянулся на сарахида. — У нас перед вами должок за спасение…

— Конечно, — Ветер тоже посмотрела на Фирдос-Сара. — Что ж, сарахид, ты свободен, — она щёлкнула пальцами. — Солдат! Позови Энарда.

Легионер, что привёл Ринельгера, вернулся достаточно быстро. Фирдос-Сара развязали, он пожевал челюстью и хотел было сплюнуть, но чародей выражением лица остановил его.

— Забери дневник, Ринельгер, — Ветер подала книжку. — Мы ещё с тобой поговорим… Найдёте дорогу сами?

— Как скажете, госпожа, благодарю. Да, найдём.

— Тогда идите в свой дом. Мы здесь ещё два дня, наёмники. Отдохните, влейтесь, что ли, в коллектив. Проведите через души всю священность нашей миссии.

Ветер издала смешок, совершенно не подходящий ей по статусу. Она явно пребывала в хорошем расположении духа, чего не скажешь о Ринельгере и Фирдос-Саре. Они вышли из шатра и самостоятельно, уже без сопровождения, направились к дому, где их разместили. Лагерь к этому времени наполнился шумом, а алый сумрак разгоняли слабые лучи нового дня, делая вечную ночь лишь чуточку светлее.

— Мать твою, — сплюнул Фирдос-Сар, наткнувшись на штандарт с трёхрогим драконом, — во что мы ввязались, чародей?

— Знаю, какую неприязнь ты испытываешь к легиону и ко всему имперскому, — сказал Ринельгер, — но мы не в том положении, чтобы выбирать. Придётся засунуть некоторые принципы глубоко себе в задницу. Надеюсь, командир это понимает.

— Ладно, мне, если честно, насрать — Фирдос-Сар резво оглянулся. — Пойду-ка и узнаю, какому рогатому сукину сыну здесь нужно треснуть по шлему, чтобы достать пожрать. Присмотри там за ранеными, чародей. Особенно за пташкой.

— Я сделаю всё мыслимое и немыслимое, — кивнул Ринельгер. — Все будут на ногах в ближайшие дни.

— Я верю в твои силы, лекарь, — взял его за плечо Фирдос-Сар. — Хотел сказать… болтаешь ты с командирами всех мастей словно демон. Я впечатлён… и скоро вернусь.

Он ушёл, а Ринельгер направился по улице дальше. Легионеры устраивались между домами у общих костров, зажжённых в жаровнях Каменщика. Пили, завтракали, ругались, пели — обычные солдатские будни между сражениями.

Дом, в котором расположился отряд, охраняли два легионера. Они никак не отреагировали на чародея, и тот зашёл внутрь. Ирма тихо сопела в койке, поближе к костру. Ринельгер обошёл её и приблизился к Сенетре. Нужно будет запросить у Ветер компонентов для зелий. Он ещё не знал, кто и где лекарь легиона, но всё равно не доверил бы ему лечение отряда, будь это даже Амилиас.

— Скоро ты снова будешь в строю, — прошептал чародей, поглаживая спящую непробудным сном рунарийку.

Рядом щёлкнул кремень. Ардира очнулся и пребывал в мрачном расположении духа. Ринельгер оглянулся на Ирму — спит — и повернулся к командиру.

— Есть разговор. Насчёт всего того, что произошло за последнюю неделю.

Ардира выдохнул дымом. Он был готов слушать.

Глава 4 — Призрак башни

Глава 4

Призрак башни

Ураган был слышен за много вёрст: разыгравшись где-то на севере, в Верховье, он пустил на южное русло Реи яростные ветра, что истерзали земли Нижней Норзрины. Теперь, когда безумство стихии окончилось, берега укутали туман, и воцарилась всепоглощающая тишина, замолчала даже могучая Рея, словно боясь нарушить покой израненной земли.

Лениво скрёбся в норе молодой скальб — известный в широких кругах имперских эрудитов падальщик, размером не превышающий кошку. Когда ветры рвали деревья и выплёскивали воды реки, скальб сидел в норе и ждал скорого пиршества: мяса не успевших спрятаться животных и выброшенной на берег рыбы он объелся бы вдоволь. Зверёк вылез не сразу: блюдо ещё только готовилось.

Подождав до позднего вечера настолько, насколько хватило терпения, скальб осторожно выглянул из дома. Отряхнув серую шёрстку от земли, зверёк принюхался и побежал к воде — пахло в округе просто изумительно, а вечный голод только прибавлял красок в палитру того смрада, что исходил от гниющих тушек. Среди высоких камней, почти у русла реки, лежала кучей рыба, словно кем-то свыше собранная специально для него. Скальб принюхался ещё раз — аппетитные нотки падали заняли его ноздри, перебивая все подозрительные запахи. Всего мгновение понадобилось для того, чтобы пересечь расстояние до рыбной кучи, и цепкие коготки впились в добычу, зверь начал пир, не заметив, как тихо над ним возникла тень. Лезвие острого кинжала, привыкшего к битве, вспороло шкурку и с чавканьем вошло в плоть. Громко пискнув, молодой скальб погиб, так и не отпустив из зубов и коготков тухлую тушу рыбы.

Остварку Неллу так же терзал голод, она даже сама не понимала, сколько времени прошло с тех пор, как ужинала в последний раз. Сырой скальб был ужасен на вкус, но она жадно отрывала скудные куски ещё тёплого мяса. Её тёмные, грязные волосы то и дело мешали ей: они падали на измазанное звериной кровью лицо, попадали в рот. Скальб кончился быстро; насытившись, Нелла закрыла глаза и задремала, совсем выбившись из сил.

Путешествие через Норзрину оказалось труднее, чем она представляла, когда отбывала из лагеря легиона на поиски ворот в таинственные Чертоги Архилиоса. Новый адъютант Ветер, госпожа Керенар, заменившая Эриганна из Ласанны, оказалась ещё более одержима затеей найти это место, а потому все лучшие разведчики дельтрианского войска отправились в разные стороны, чтобы нащупать ниточку, ведущую к воротам. Нелла не была лучшей разведчицей, её служба продолжалась всего два года, но капитан отряда взял её с собой исключительно из личных соображений — какое-то время назад они довольно тесно сблизились.

Расколотая войной Норзрина была полна мятежников и солдат Святого Воинства. В Верховье обстановка вообще оказалась накалена настолько, что даже мелкий отряд опытных разведчиков мог попасть в случайно поставленную засаду или ловушку. При переходе Реи отряд Неллы ждали. Вернее, ждали не совсем их, но озлобленные от сидения на месте норзлины решили размяться и перебить имперских солдат. Весь отряд погиб, но Нелле повезло — она упала с обрыва в полноводную реку, и течение отнесло её далеко от Святого Воинства и сохранило жизнь.

«Точно боги сохранили мне жизнь», — думала она, но не знала, что ей делать дальше. Норзрина большая, и имперские войска здесь особо не смогли закрепиться. Вокруг враги, лишь в каком-нибудь большом городе можно затеряться, и от чужих, и от своих.

В полночь она проснулась. Нелла открыла глаза, в пяти шагах от неё плыл по воздуху блуждающий огонёк. Девушка подобрала ноги под себя: она слышала много сказок про этих странных существ, и большинство историй заканчивалось плохо. К огоньку присоединилась ещё парочка; отплясывая в воздухе, они не обратили никакого внимания на живого человека и цепочкой поплыли от реки в сторону небольшого леса, местами сильно истерзанного ветром.

Нелла взглянула в небо: полный Вармас, ночной проводник всех странников, разгонял туман призрачным светом.

— Помогите мне, Лерон и Залас, — прошептала Нелла.

Незримая сила повлекла девушку за огоньками, она, не смея сопротивляться, встала на ноги. Быть может, боги действительно избрали её для какой-то важной цели и ей было предначертано пойти за огоньками, ей — единственной, кто из отряда пережил бойню у реки. Три огонька тем временем нашли с сотню собратьев: все они двигались к дубовой роще, каким-то чудом совершенно не тронутой ветрами, в отличие от остального леса. Деревья в роще поражали глаз своей величественностью: низкие, но мощные кроны распадались на сильные ветви с пышной листвой, в которой возились десятки, а то и сотни светлячков.

Заворожённая Нелла, хромая и оглядываясь, продолжала следовать за огоньками: в центре рощи под светом Вармаса возвышалась башня, вокруг которой плавно танцевали загадочные блуждающие огоньки. Нелла, не слыша мысли в голове, приблизилась к загадочной постройке — несколько ступенек вели к наглухо запечатанной двери. Остварка поднялась. Неведомый страх вдруг пробрал всё её тело. Нелле показалось, что нечто наблюдало за ней из башни сквозь все препятствия. Что-то зашептало в голове на давно забытом языке. От двери поползла тень, монолитная её поверхность изменилась — в ней оказался вмурован короткий серпообразный меч из чёрной стали. Такого оружия Нелла не видела никогда. Клинок шептал, приказывал дотронуться. Нелла, не в силах сопротивляться и не желая этого, повиновалась — меч легко поддался её рукам.

Башня дрогнула, Нелла перестала чувствовать ноги и упала.

— Ver dis rauh, — сказал мелодичный голос, и девушка, сжимая серп, потеряла сознание.

***

Сердце сжала нестерпимая, резкая боль — Ринельгер вскочил, широко раскрыв слезящиеся глаза. Жадно вдыхая, он сполз с жёсткой соломенной койки и поискал ведро с водой. Воздуха в шатре катастрофически не хватало, и, собрав все силы, Ринельгер поднялся, шатаясь, вышел наружу.

Мёртвый Легион покинул Кеинлог пару недель назад и, словно столетняя черепаха, полз на северо-восток, убираясь подальше от Эливии и целясь на южные границы Нижней Норзрины. По словам Ветер, скоро Рубиновое Войско объявит открытую войну её войскам, и пока что стоит избегать столкновений. Так, легион скрылся в достаточно густом для Тёмного Века лесу, среди по большей части хвойных деревьев, наряд которых оказался намного устойчивей к ядовитому дождю, чем ещё что-либо живое. Ринельгер был несказанно рад тому, что Кеинлог остался позади — город никогда ему не нравился, для него он являлся олицетворением тьмы и разложения Родины.

Чародей попытался что-то разглядеть на улице, но глубокой ночью алые небеса становились настолько чёрными, что казалось, будто извечная тьма сожрала весь мир без остатка.

— Что, не спится? — послышался голос сзади.

Ринельгер лениво повернул голову — у входа, одиноко сидя на табуретке, курил Ардира. Командир с каменным выражением лица всматривался во тьму перед собой, разминая свободную руку. Ему нелегко далось принятие нового положения отряда, в особенности разрыв с Аорином. Сложить все факты воедино и принять верное решение оказалось сложно, всё запутанно и призрачно. Если верить Ветер, то отряд Ардиры списывали в расход, отправив на услужение Каменщику. Все эти идиотские приказы для одной из самых успешных наёмничьих групп, риск ради припасов, странный и так и неисполненный контракт на услуги проводника для морских странников. Аорин не извещал отряд ни о чём. На все вопросы, знал ли Ардира что-нибудь об Эриганне из Ласанны, был отрицательный ответ. Был ли выбор у отряда? Нет, и потому командир, следуя чести, а какая-никакая профессиональная честь у нынешних наёмников всё же имелась, согласился служить магистру и Мёртвому Легиону.

К счастью, покровительство Ветер сделала отряду доброе дело — подкошенное здоровье стало восстанавливаться, Ринельгеру удалось поднять Сенетру на ноги. Ещё пара дней, и все снова будут в полной боевой готовности.

— Иногда мне кажется, чародей, — протянул Ардира, всё так же смотря в чёрную пустоту, — что это начало конца. Боги решили заняться нами… Зерион мёртв, мы чуть не погибли. Норзрина, помяни моё слово, Норзрина станет нашей могилой.

Ринельгер не ответил. Прислонившись к шесту, поддерживающему конструкцию шатра, он сполз на холодную землю. Взгляд потух, впереди стояла только кромешная темнота.

— Нынче как-то совсем темно, — проговорил командир. — Ни разу такого не было… Ещё одно знамение, мать его за ногу. Нам нужен корабль. Нам нужен Кинлонд, чародей. Пусть они все катятся в жопу… эти магистры, эти вожди, короли и имперские лорды.

Ринельгер утвердительно хмыкнул. Нет, теперь отряд надолго потерял самостоятельность. Новый заказчик, новый покровитель — без этого никак. В одиночку выжить в алой ночи невозможно. Когда-нибудь всё закончилось бы, не важно как. Но пока наматывался очередной клубок войны, магистр сумела пополнить Мёртвый Легион дезертирами, призвать на службу отчаявшихся горожан. Окрестность тянулась к её войску, пока на западе собиралось Рубиновое Войско Аорина и Эриганна.

Служба магистру… Ринельгер не мог представить, что снова окажется в рядах имперцев, как и было ему предначертано изначально. Сколько теперь живо чародеев Коллегии? Несомненно, хаос Тёмного Века распылил её, кто-то погиб, кто-то выжил и вернулся на запад, в анклавы. Там они засели и не показывались. Может быть, парочка ушла в Рунайро или Эльинстад, чтобы узнать, что произошло почти пять лет назад.

Всё, что знал Ринельгер, так это то, что четверо магистров перешли на сторону королевы Аммелит, часть из них погибла к концу войны, о чём свидетельствовали маски, вернувшиеся в Анхаел в 35 году Века Слёз, ещё трое воевали на стороне империи — Ветер, Скрытый и Пекло — остальные исчезли во всей той неразберихе, что творилась в особо тяжёлые годы прошедшей эры. Пекло вернулся в анклавы, и что с ним произошло дальше — неизвестно. Ветер и Скрытый считались погибшими, но первая выжила и плела сети интриг в центральном севере Ригальтерии, борясь с наёмниками и бывшими соратниками за миф, легенду о Чертогах Архилиоса.

Капитул замолк, его приказы и призывы перестали звучать, перестало ходить на устах имя верховного лорда Каагара, перестали эхом разносится кличи могучих солдат Святого Воинства. Но всё так же горели поля и города, кричали и умирали ригальтерийцы и варвары, убивая друг друга уже не по приказу, а по привычке. Что страшнее: сама война или её непрерывное эхо?

— Мне приснилась башня, — сказал, наконец, Ринельгер. — Тёмная, среди дубов. Там… огоньки. И шёпот. Тот самый… навеянный чарами Путеводителя.

Чародей замер, всматриваясь в пустоту. Где-то там, в особом шатре, Ветер держала тайны Чертогов Архилиоса. Такого рода таинственная древность всегда притягивала внимание Ринельгера. Особенно когда она не переставала шептать.

— Значит, нам нужна эта башня, — Ардира выпустил пышный клуб дыма. — Я слышу зов, чародей, прямо сейчас. Оно говорит со мной на древнем наречии. Я его не понимаю. Вижу образ. Башня, меч… Он похож на серп. Странная штука. Ветмах. Спросишь у магистра, что за Ветмах вертится у меня в голове.

— Хорошо, — протянул Ринельгер. — А странная штука… думаю, она нам и нужна. Командир?

— Ммм?

— Ты ведь понимаешь, что мы нужны Ветер, пока не найдём ей вход в Чертоги?

— Понимаю, — он размял шею. — Одного не понимаю… если Каменщик действительно искал этот… путеводитель от имени картеля, почему мы не получили никаких разъяснений? Почему даже этот тупой мешок дерьма, Гермильяр, знал о карте, о ловушке? Рубиновое Войско сильно, обширно, у него есть средства, чтобы открыть всё, что угодно, но почему-то пустили нас в расход. Ещё этот контракт… смутный, без особого участия командования, а ведь это — тысячи миртил!

— Я не знаю, что думать, командир, — покачал головой Ринельгер. — Кассия занималась тем же, чем сейчас занимаемся мы. Ищем Чертоги.

— Что это такое? — сложил руки на груди Ардира. — Проклятие, ладно… не забивай голову, чародей. Ты поднял нас на ноги, ты молодец. Думай об этом и дальше. А отряд пока будет плыть по течению.

Продолжать разговор с командиром не очень хотелось, тем более на такие мрачные темы в без того тёмной ночи. Ринельгер присмотрелся: глаз начал привыкать к темноте, и чародей прикинул, как можно пройти к Ветер. Она просила докладывать о всех видениях, снах и прочем, чтобы понять, куда нужно двигаться. Обязанность говорить с магистром выпала Ринельгеру — к нему она относилась благосклонно. Ринельгер пошёл вперёд, выставив впереди себя руку. Пару раз он натыкался на шатры исключительно потому, что по дороге погружался в свои мысли. Нужное место чародей нашёл совсем скоро, только почуяв энергию, энергию Порядка, что просто-напросто пропитала шатёр, исходя из магических оберегов и имперских фетишей.

Ринельгера встретил легионер, оствар совсем мрачно и как-то безразлично присмотрелся к нему, но ничего не сказал и не попытался его остановить. Ринельгер прошёл внутрь — шатёр был наполнен синим свечением, исходящим от прямоугольной колбы в центре, перед которым торчал постамент с отвечивающими свет рунами камнем Путиводителем.

— Пришёл ещё раз взглянуть на находку? — мягкий голос магистра заставил чародея вздрогнуть.

— Госпожа, — произнёс Ринельгер, поклонившись. — Я вас искал.

— И зачем же? — сложила руки за спину Ветер, рассматривая чародея.

— Командир просил передать, что Путеводитель, — он взглянул на пустой артефакт, — шепчет ему название.

— Расскажи, — магистр подошла к постаменту, аккуратно прикоснулась к камню. Ураган в её маске замедлился, по нему пробежали искорки.

— Ветмах, госпожа. Путеводитель указал на Ветмах.

— Ветмах, — повторила Ветер. — Занятно… Город находится в тридцати верстах отсюда. Примерно верста от лагеря, и можно выйти на тракт к нему.

— Легион направится туда? — Ринельгер взглянул прямо в глаза магистра.

— Нет, — усмехнулась Ветер. — Мёртвый Легион увеличивается, но солдат всё равно не хватит для полномасштабного штурма укреплённого города, каким его сделал Ройд Катилус, мой бывший легат, ныне префект Ветмаха. Сейчас же он решил, что нет над ним власти ни Капитула, ни Святого Воинства. Сепаратист, — она обошла чародея. — К моему глубочайшему сожалению, у Катилуса неплохо сложились отношения с Эриганном. Не сказать, что между ними союз. Но предпочтение префект отдаст скорее моему противнику, чем мне. Поэтому нужно действовать тонко, чтобы не выдать наших планов раньше времени.

— И каковы они? — прищурился Ринельгер. — Ваши планы?

Ветер повернулась к постаменту с каменной глыбой. Только сейчас чародей заметил висевший над ним искусно сработанный односторонний клинок без рукояти. На лезвии остались отметины от многочисленных битв, но сама поверхность была вычищена до блеска, однако не рукой. Меч словно не старел, он замер в бесконечном потоке времени.

— Загадочная Родина, она всегда была такой, — произнесла Ветер. — Тайны нынешние она хранит с той же ревностью, что и древние. Керамар — город древнее Рунайро, легендарнее Адаланквиса, ныне потерян и забыт. Всё, что нам осталось от него — сталь. Ты ведь знаешь, чем она хороша?

— Керамарийская сталь способна сжигать энергию, — похолодел Ринельгер. — Это очень опасное и редкое оружие.

— Наши предки в Тайном Веке создали мечи, копья и стрелы, — продолжила Ветер. — С кем они сражались таким оружием? Почему от них не осталось ничего, кроме этого? На эти вопросы мог ответить только Архилиос, первый известный нам полубог, спустившийся из Потока в материально воплощённый мир. Как там говорится в Трактате Потока, «жил Дракон Порядка множество сотен лет, родом из Неичислимого Времени». Чертоги — фикция, блеф, заговор — наш, против тех, с кем сражались древние. Или против них самих. Я храню керемарийский меч до момента, когда его придётся пустить в ход.

— И он скоро настанет?

— Может быть…

— Весьма ценное знание, госпожа, — протянул Ринельгер.

— В тебе что-то есть, кровавый чародей, — рассмеялась Ветер. Вышло у неё совсем как у девочки, натворившей какую-то шалость. — Ты ведь из Анхаела, так?

— Да, госпожа.

— Прекрасный анклав, — она как бы улыбнулась воспоминаниям. — Прекраснее всех остальных дворцов и крепостей, в которых мне приходилось бывать.

Ринельгер только кивнул. Не так он себе представлял магистра Ветер. Вместо чужой, высокомерной, напоминающей мужчину, предводительницы предстала молодая женщина, будто бы только закончившая учёбу у наставника. У неё были странные знакомые, близкие черты. Быть может, все они, великие и ужасные, кажутся таковыми лишь издалека. Вблизи — обычный человек, из крови и плоти.

— Мы играем в гонку со временем, — сказала магистр. — Эриганн потерял Путеводитель. Насколько я знаю его, он подозревает, что артефакт у меня. Вместе с новоприбывшими рекрутами пришли его диверсанты. Они попытаются отнять артефакт, и я, — Ветер снова улыбнулась, — не стану им препятствовать. Вместе с тобой… твоим отрядом я отправлюсь тайно в Ветмах. Искать вход в Чертоги. Ты что-то хочешь сказать?

— Госпожа, — Ринельгер сложил руки за спину. — Не хотел бы тратить ваше время напрасно, но мне снилась башня, в дубовой роще около Реи.

— Около Реи, — повторила Ветер. — Ветмах на Рее, башня на Рее. Рея — одна из древнейших рек Цинмара. Почему бы и нет? — звонкий смешок из-под маски. — Хорошо… очень хорошо. В следующий раз не медли с такими вестями. Пусть только ваш командир дотронулся до Путеводителя, его сила могла коснуться всех вас. Скажи своим соратникам, чтобы докладывали о всех странных снах тебе, а ты — мне.

— Как прикажете, госпожа. Можно ещё один вопрос?

— А у тебя их полно? Задавай, Ринельгер.

— Что это такое?

Чародей указал на синию колбу. Он ощущал всем телом энергию, струящуюся за толстым стеклом, рвущуюся наружу.

— Вуаль энергии, — просто ответила магистр. — Чтобы творить масштабные чары, мне нужна подпитка.

Ветер отвернулась. Разговор был закончен. Ринельгер вышел из полутьмы шатра, и глаз быстро привык к темноте улицы. Во что отряд ввязался? Картель, что была семьёй, отныне враг в деле, достаточно тёмном, как сама ночь. Древние с чем-то боролись, для чего-то создали керамарийскую сталь и испарились. Ринельгеру казалось, что поиски ответов на вопросы мироздани свели Ветер с ума.

В первый год Тёмного Века Ринельгер, как и любое мыслящее существо, задавал себе вопрос: что случилось с Родиной? Алая ночь опустилась на Цинмар, скрыв разорённые войной северные и центральные провинции, остатки войск, их предводителей. Где мятежная королева и её паладины? Где верховные лорды Каагар и Аллесиос? Замолк всемогущий Капитул, равно как и Конклав. Потерянность, бесцельное существование — с этим Ринельгер почти смирился. Как и все подданные вместе с мятежниками. Все, кто цеплялся за жизнь.

Короткий и беспокойный сон совершенно не придал чародею сил. Самокопанием и думами развлекать себя он не стал. Поблуждав по лагерю, Ринельгер вернулся в шатёр и плюхнулся на жёсткую соломенную койку. Его ждал ещё один сон, интересней предыдущего.

***

Во рту стоял привкус крови, жутко болела челюсть. Зерион пропустил всего один удар, но теперь стоял, сжимая подаренный ему посох, и тяжело дышал. А вокруг него рассыпались шесть обугленных тел солдат Святого Воинства. Как они смогли незаметно подобраться почти вплотную? У Ровены была отличная реакция, она отпустила приготовленную для паладина стрелу в лицо первому врагу, и тот скатился со склона в Азенканас, Зериона же она подвела. Он не успел защититься и сделать достаточно, чтобы вылазка обошлась без потерь.

Ровену зацепили, один из воинов наскочил на неё, в его руках заплясал меч с неуловимой скоростью. Зерион сжёг его до костей, а потом уничтожил остальных. Всё кончилось быстро, но шума было много. Бой заметили.

Рунариец закинул посох за сумку на спине, оглянулся на суетящихся внизу солдат и взял ещё дышащую маредорийку на руки. Ровена была вся в крови и теряла сознание. Бросать её Зерион не собирался, он привёл её сюда и без неё не вернётся к Сердцу Леса. А там… знахари общины помогут.

Ровена оказалась совсем не тяжёлой, но Зерион тратил много сил, чтобы, не переставая бежать, нести её аккуратно. Лишь бы мятежники, заметившие присутствие врага, оказались не столь проворными, как их соратники, иначе рунариец станет лёгкой мишенью. Бежать следовало к ближайшему кругу Камней-Наблюдателей, очень древних магических глыб, разбросанных по всему Цинмару. Мощь в них осталась ещё с зарождения мира и каким-то образом всегда восполнялась. Пользоваться ими умели только маредорийцы, и то не в полную силу: древних знаний хватало на защитные чары и эффекты перемещения. Зерион знал пару формул, его научили им, когда рунариец заслужил права зваться другом Народа.

Зерион пробежал достаточно долго, но так и не услышал преследователей. Маредор хранил своих защитников, как мог. Рунариец опустил Ровену, прислонив головой к дереву. Не медля, он сорвал её пропитанный кровью нагрудник — две багровые полосы проходили крест на крест: одна под правой грудью, другая вдоль живота. Зерион зажёг огонёк на пальце и медленно провёл по линиям. В нос ударил запах горелого мяса, вздыбившаяся кожа почернела и скомкалась. Если маредорийка выживет, то шрамы останутся ужасным напоминанием об этой схватке. Хорошо, что она — дикая кошка, презирающая светские рауты. Закончив, Зерион выбросил нагрудник Ровены, снял мантию с себя и завернул раненную подругу в неё. До Камней-Наблюдателей отавалось совсем чуть-чуть.

Зерион упал на колени перед Ровеной, поднял голову. Спокойно было среди этих столетних древ, что пышной листвой загораживали чистое, холодное небо. Маредор словно и не знал войны, развернувшейся на севере и некоторой части леса. Здесь было хорошо, и не раз Зерион чувствовал под сенью многовековых древ гармонию с самим собой и всем миром. Девственная, чистая природа укрывала его и вселяла надежду, что давала силы сражаться дальше. А мятежники пришли сюда с войной. Сколько друзей из Народа они уже убили? Зерион взглянул на Ровену.

— Держись за жизнь, милая, держись, — прошипел рунариец и поднял её на руках.

Он не заметил, как преодолел путь до Камней. В рощу, в которой они стояли уже тысячу лет, пробивался солнечный свет, и в его сиянии медленно падали пылинки и крупные жёлтые листья. Зерион ощутил Мощь, исходящую от каждой глыбы в кругу, от каждого куста, стебелька и веточки. Он медленно вошёл в круг, закрыл глаза, представляя себе место, куда хотел попасть, и прошептал:

— Aro ih veratus.

Его заволок ветер, растрепав золотистые волосы. В нос ударил цветочный аромат и на голову полилась вода. Не раскрывая глаз, Зерион вышел из круга, расположенного под водопадом, прошёл по пруду,погрузившись в него по колено, до лодок, что переправляли прибывших через глубокую часть водоёма.

— Ровена?

Двое маредорийцев, высоких зеленокожих мужчин с острыми ушами и яркими глазами того же цвета, забрали раненную сестру из рук рунарийца. Третий подошёл к нему, взял за плечо:

— Что случилось, друг?

— Они напали, когда мы пытались убить паладина, Араох, — ответил Зерион. — Прости меня…

Араох зажмурился, рука его упала. Ровена была его кровной сестрой. Он пропустил Зериона, тот, шатаясь, опёрся на посох и остановился у свободной лодки.

— Знахари спасут её?

— Если не поздно, да, — протянул Араох. — Зерион?

— Я слушаю.

— Тебя хочет видеть Матерь.

— Матерь? — у Зериона словно земля ушла из-под ног.

Матерью звалась могущественный дух, хранительница всего Маредора и проводница Народа. Встретиться с ней выпадало не каждому смертному, мягко говоря. Даже не все хранители общин говорил с ней.

— Это большая честь, — произнёс Араох, садясь в лодку. Его глаза странно сверкнули. — Я тебя отвезу.

***

Кажется, Ринельгер выругался во сне, прежде чем открыть глаза. Он протёр их, потянулся к сумке с флягой, сделал несколько глотков. Весь отряд спал на местах. Чародей выдохнул. Сон оборвался на самом интересном месте. Остаток ночи, когда наконец наиболее глубокие мысли затерялись, а усталость отсекла последние, он проспал крепко и проснулся только тогда, когда Фирдос-Сар свалил его с койки.

— Будь ты проклят, сарахид, — пробурчал Ринельгер, приподнявшись на локтях.

— Дрых ты так, будто полночи кого-то драл, — бросил Фирдос-Сар, залпом осушая кувшин с кислым вином, целую повозку которого Легион прихватил из последней на его пути деревушки (редкая дрянь, по мнению Ринельгера, даже в сравнении с кеинлогским элем). — Ардира сказал, что пора собирать шатёр. Так что пошевеливайся.

— Как? Уже? — чародей вскочил. — Магистр сказала, что ещё пару дней…

— Командир был у неё час назад, — Фирдос-Сар направился к выходу. — Видимо, она передумала.

Мёртвый Легион начал сборы рано утром. Солдаты быстро убирали шатры, набивали обозы, седлали лошадей. Частокол, возведённый вокруг лагеря, свернулся первым. Ринельгер помнил трудности похода из Альтерии на восток Цинмара: начиная с провинции Киран, войско каждую ночь обустраивало укреплённые лагеря с такой быстротой, что можно было только удивляться.

Рано утром Ардира получил распоряжения от Ветер — до чего же была быстра и умна эта женщина, раз приняла решение так скоро. Наёмникам вместе с двадцатью гвардейцами магистра предстояло перейти через Арецетову Рожь, равнинную местность к западу от Реи, и выйти на тракт, откуда можно будет добраться до Ветмаха. Сама Ветер отправилась бы вместе с Легионом, чтобы бросить пыль в глаза командирам Рубинового Войска. Через неделю она будет в предместьях Ветмаха — как раз к тому времени, когда отряд и гвардейцы доберутся до города.

Магистр распорядилась переодеть наёмников — всем была выдана одежда по типу обмундирования ригальтерийского легиона, но Ардира, Фирдос-Сар и Ирма предпочли остаться в своих вещах. От походной мантии Ринельгера, которую он бережно носил ещё со службы в империи, остались только тряпки, поэтому он просто принял новую, чёрного цвета с парой металлических пластин у рёбер. Сенетра взяла утяжелённую тунику, отказавшись от стали вовсе. Всему отряду полагались осёдланные могучие северные скакуны: особая порода крепких и выносливых лошадей.

— Наконец-то, — с усмешкой комментировал Фирдос-Сар, когда разглядывал коня. — Тысячу лет, мать моя сарахидка, не ездил верхом.

Его правда: отряд обычно передвигался пешком, ибо достать хорошего коня, способного выдержать все прелести сокрытого алой ночью бренного мира, было сложно и дорого.

Возглавлял гвардию магистра Энард, единственный рунариец в Мёртвом Легионе, солдат по воспитанию и закалке, второй, после гнома Виласа, кому доверяла полностью Ветер. Энард — сильный воин, без присущей рунарийцам зависимости к Мощи, отчего почти и не страдающий от энергетического голодания, как Сенетра. Ринельгер успел познакомиться с ним за то время, пока отряд следовал за Легионом, и понимал, почему Ветер доверяла ему, быть может, даже больше, чем Виласу. Гном же чародею не понравился: слишком высокомерный, слишком скрытный и от того неприятный.

На краю лагеря отряд, уже верхом, остановился, чтобы дождаться гвардейцев. Ардира был мрачен как никогда прежде: в путешествии Энарда назначили главным, и командиру наёмников не понравилось, что на задании над ним будет стоять кто-то ещё, тем более, что этот кто-то — имперец. Норзлину вообще не пришлась по душе идея работать на Мёртвый Легион и иметь во врагах Рубиновое Войско.

Гвардия собралась вскоре, притащив с собой повозку, гружённую вещами Ветер. Сама магистр тоже прибыла, в сопровождении этого мерзкого гнома.

— Собрались, — как же отчётливо виднелись её выразительные голубые глаза! Ринельгер мог растаять в них — но боялся себе в этом признаться. — Прекрасно. Я надеюсь, твой отряд, Ардира, достаточно отдохнул и готов к дороге?

— Как же иначе, госпожа, — ответил без энтузиазма командир.

Она осмотрелась. Никого, кроме гвардии и отряда, кто мог услышать разговор, не было. Магистр провела рукой, Ринельгер ощутил всплеск энергии от чар.

— Замечательно, — холодно произнесла Ветер. — Ройд Катилус, жалкий червяк, может позаботиться о «тёплом» приёме. Нет, — с притаившейся злобой добавила она, — бойни устраивать он побоится. Но провокации… они будут. Префект проверит нашу волю, мою хватку.

— Среди прочего, — сказал Ардира, — мы должны убить префекта?

— Убить? — Ветер фыркнула. — Как же грубо вы мыслите, норзлины. Катилус имеет войско в тысячу мечей. Нигде в Норзрине, кроме Мёртвого Легиона и Рубинового Войска, нет столько солдат, даже в Норзесилле. Чтобы получить его мечи, нужно действовать тонко, желательно, без лишней крови. Катилуса хорошо бы склонить на нашу сторону, а если запротивится — убрать. Я не собираюсь терпеть неподчинение. Он и каждый выродок получит справедливое наказание.

Кто-то среди гвардейцев тихо хохотнул. Ринельгер посмотрел на них — эти оствары пережили немало битв, они прошли через огонь и воду, обратились в сталь, избавившись от нравственного ярма, от взора закона. Как же все стали похожи друг на друга…

— Я почти что уверена, что подлец встанет на дыбы, — продолжила Ветер. — Но ваша работа, наёмники, будет заключаться в поисках башни. В самом городе вы не задержитесь. Так что, пока будете в предместьях, посмотрите хорошие комнаты в трактире. Всё понятно?

— Да, госпожа, — бросил Ардира.

— Деньги на расходы я тебе дала, — кивнула Ветер. — Энард, в повозке два стяга, прикажешь развернуть их в предместьях.

— Как прикажете, миледи, — сказал Энард.

— Тогда отправляйтесь, — она перевела взгляд на Ринельгера. — Удачи тебе, кровавый чародей.

Он скупо улыбнулся. Внимание магистра льстило и вызывало недоумение: не такой уж известной личностью он был в Анхаеле. Быть может, Ветер оценила его научно-магические изыскания, но говорить о них не желала. Ринельгер и не настаивал. Как сказала Кассия, это их исследования.

Энард дал команду отправляться. Путь предстоял неблизкий — Арецетова Рожь пусть и была равниной, но делала путников, решивших срезать дорогу по ней, лёгкой мишенью. Первые два дня, пока ландшафт позволял скрыться под саваном алой ночи, на привалах разжигали костры, но когда все природные укрытия закончились, пришлось заворачиваться в плащи, чтобы согреться, и порою спать прямо в седле.

Всю дорогу Ринельгер ждал видения — новой страницы из прошлого Зериона. Делать выводов никаких он не решался: слишком мало, весьма заманчиво — можно было нафантазировать невесть чего. Ещё в 36 году Века Слёз, его последней весной ходили слухи, что Святое Воинство отправило часть солдат вглубь леса Маредор. Зачем, легионерам не рассказывали. А Зерион… он почти ничего говорил о прошлом, особенно о Сердце Маредора.

Арецетова Рожь закончилась спустя четыре дня пути, оставив наипаршивейшие впечатления. Часто моросил слабый дождь, яда в котором еле хватило бы пробить молодую кожу стянувшегося шрама, но холодные ветры, бившие со всех сторон, изрядно испытали нервы каждого. Приходилось сложно, по вечерам Ринельгер делал обход по гвардейцам и отряду, чтобы разогнать в их жилах кровь для тепла. Знания из анклава и чары Ирмы помогали разогревать чаны с чаем на привалах, а в пути все грелись, периодически прикладываясь к флягам. Еды было мало, и охотиться никто не торопился.

Грязи же в Ржи оказалось по колено — повозка ломалась так часто, что гвардейцы ругались с Энардом, пытаясь убедить её выбросить. Частенько встречались дикие твари: от пугливых оленей и стаи волков до охотившегося крупного руха, который, впрочем, решил не связываться с большой группой солдат. Всё изменилось с выходом на тракт: теперь следовало бояться только отрядов Рубинового Войска да групп Святого Воинства, но, к счастью, встретить их было не суждено. Остаток пути прошёл спокойно.

Город зловещей тенью застыл в алой ночи и, окружённый низкой стеной, издалека казался безжизненным, но лишь на первый взгляд, пока печальным звоном не отзывались в толстых башнях-тенях крепости префекта колокола. Ринельгер ожидал увидеть второй Кеинлог — полузаброшенный, охраняемый сотней головорезов какого-нибудь местного царька, — но, к своему счастью, ошибся. Город, конечно, не цвёл, однако не напоминал кладбище цивилизации, и живые предместья с работающей лесопилкой, пожиравшей остатки леса, и блуждающими по своим делам горожанами были тому свидетельством.

У ворот повозка остановилась. Ринельгер приподнялся в седле, чтобы разглядеть, что творится впереди — отряд шёл в конце группы. Кто-то из гвардейцев, ругаясь, подвёл коня к повозке, залез туда и вытащил два штандарта: красный с чёрной драконьей головой Архилиоса, знамя империи, и чёрный с драконьим черепом. Чародей выпрямился, с дрожью обнаружив чью-то магическую энергию, повернулся в бок — мимо него на белом коне прошла Ветер. Она с усмешкой кивнула ему и направилась к началу колонны.

Толстый, усатый комендант с плешью на голове, одетый в доспехи легиона на два размера меньше, выглядел забавно, что, скорее всего, было злой шуткой интенданта Ветмаха. Когда к коменданту выехала Ветер, его лицо сменило надутую ухмылку на плохо скрываемый страх. Магистр что-то сказала, и толстяк быстро покивал и махнул рукой, пропуская новоприбывших гостей внутрь города.

— Как у вас дела? — Ардира подвёл коня к Ринельгеру, Ирме и Сенетре.

— Неплохо, — ответил Ринельгер. — Душу греет, что я скоро окажусь в тёплой кровати.

— Да, согласен, — он впервые улыбнулся за неделю. — Скоро уже нормально передохнём, из-за этого проклятого седла я задницы не чувствую.

— Разделяю твои чувства, командир, — усмехнулся Ринельгер.

Ворота со скрипом раскрылись. Их уже ждали — многочисленная стража выстроилась на площади и по главной улице. Она ограждала гостей от толпы зевак. Прибытие магистра Ветер встревожило горожан, забывших, что война Века Слёз до сих пор не окончена. Оствары собирались у края дороги, пропуская гостей, окружённых стражей Ветмаха, и их взгляды по большей степени были прикованы к Ветер и двум её гвардейцам, что вели коней по бокам от неё. Легионеры внимательно присматривались к народу — население Норзрины имели тесную родственную связь более с норзлинами, нежели с остварами, и эта провинция для лорда Каагара стала настоящим бедствием. Истории Века Слёз известны более десятка смены власти в Норзесилле, лояльной то Капитулу, то Святому Воинству.

Но горожане не проявили агрессию — скорее страх. Растерянные лица, тишина, бегущий, словно прилив, шёпот в толпе. Кто знал, что сейчас творилось у них в голове: давно народ Ветмаха не видел кого-то под имперским знаменем, присланного, быть может, из Рунайро, чтобы восстановить власть Капитула над городом. Хотя можно ли с уверенностью говорить, что Ветер исполняла волю молчавшей столицы, а не следовала только собственным целям, используя имперский протекторат?

Зазвенел колокол, и ворота в крепость префекта раскрылись. Стражи молчаливо провожали взглядами, полными разнообразных чувств, от презрения до мольбы, пришельцев. Ринельгер вспомнил, что префект ранее служил у Ветер легатом, а значит, большинство стражников города — бывшие сослуживцы солдат Мёртвого Легиона.

Ринельгер хорошенько рассмотрел крепость. Стены явно выше, чем городские, но территория, которую они окружали, была уж совсем маленькой: небольшой двор мог вместить максимум три таких повозки, какую привезли с собой гвардейцы. Сразу же четыре ступеньки широкого крыльца вели к основному зданию — маленькому дворцу, скорее напоминавшему поместье с тремя башнями, одна из которых служила колокольней, другая, как это обычно бывало, архивом, а третья — покоями префекта.

Ветер что-то сказала Ардире, тот попытался поспорить, но она жестом отрезала возможность её переубедить. Нахмурившись, командир развернул коня и подвёл его к отряду:

— Мы заходим вместе с магистром.

— Проклятие, — пробурчал Ринельгер. — Неужели нам и вправду необходимо идти на аудиенцию?

— Меня оно тоже не радует, — прошипел Фирдос-Сар, презрительно оглядывая стражников. — Бойцы здесь… солдаты, а не стражи.

— Наши лица ещё запомнят, — недовольству Ринельгера не было предела. Неделя в седле, и теперь приходится переться на всякие церемонии!

— Кому твоя наёмничья рожа нужна, чародей? — фыркнул Ардира. — Госпожа захотела, мы исполнили.

Никто не ответил. Фирдос-Сар сплюнул, вызывающе поиграл широкими плечами и присоединился к выстроившимся на свободном пяточке гвардейцам. Сенетра, натянув капюшон, последовала за ним, бледная и измученная поездкой. Командир тоже укрыл голову и занял место возле Энарда впереди строя. Ирма и Ринельгер встали у него за спиной.

— Приветствую вас, леди Ветер! — с крыльца сошёл оствар в легионерской кирасе. Глазами он пробежался по гостям, словно считая их количество.

— Кто со мной говорит? — магистр посмотрела на него свысока.

— Клемес Вилтор, миледи, — ответил он. — Капитан гвардии префекта Катилуса. Я обязан вас встретить и сопроводить. Возьмите с собой двоих, и милости прошу. Оружие придётся оставить.

Ветер развернулась к строю, поманила рукой Ирму и Ринельгера. «Умно», — подумал он: чародеям оружие не нужно. Они вытащили кинжалы с поясов, остварка даже достала кортик из сапога, тот самый, которым чуть не зарезала Зериона. Когда всё было готово, капитан Клемес отвёл их в тронную залу.

Префект — поседевший оствар, телосложение которого говорило о его славном воинском прошлом, ожидал их в приёмной зале, сидя на небогатом троне перед длинным столом, за которым собралась местная знать. Ветер предупредила о своём приходе. Человек, встретивший её, указал место в стороне, где расположили ещё один трон, по виду ещё хуже того, на котором восседал префект. Магистр села, по бокам от неё встали Ринельгер и Ирма. Чародей внимательно озирал знать, собравшуюся здесь, высматривая знакомые лица.

— Миледи, — встал Ройд Катилус, поднимая правую руку в знак приветствия, — мы рады принимать магистра Коллегии в нашем городе. Что привело вас сюда?

— Ты знаешь это, Катилус, — резко ответила Ветер. — В Ригальтерийской империи война. Уже как третий десяток лет. Мне нужны солдаты, Катилус — все, что у тебя есть.

— Миледи, — спокойно произнёс префект, — я не могу выполнить вашу просьбу.

— Мой приказ! — голос магистра было не узнать — из мягкого и страстного он превратился в жёсткий и режущий. — Не забывай, что Капитул в военное время ставит командующих легионами выше наместников провинций.

— Миледи, я ни в коем случае об этом не забываю, — протянул Ройд, внимательно разглядывая Ирму и Ринельгера, — но скажите, где тот Капитул и ваши легионы, когда у меня возле города действуют отряды Святого Воинства, а на юге собираются войска разбойников из этого вшивого картеля? И о какой Ригальтерийской империи идёт речь? Я не получаю никаких приказов даже из Норзесилла. Вот уже года три Ветмах живёт сам по себе, и вдруг приходите вы, миледи, и требуете у меня всех солдат, что охраняют город от разбойников и чудовищ.

— Ты, кажется, не услышал, Катилус, — проговорила Ветер, — но это был приказ. Невыполнение приказа карается смертью.

— «Смертью», — паршиво улыбнулся Ройд. — Вы не в том положении, чтобы так со мной говорить. Мне уже известно количество ваших войск, ваши возможности. Вы не та, что прежде, Ветер. А вот Триумвират, с которым вам хватило ума поссориться, контролирует всю торговлю, все наёмничьи и разбойничьи банды в северных провинциях. После того, как они разделаются с вами, миледи, их путь будет лежать в Ветмах. И что же тогда нас защитит, если вы лишите город его главного щита — нейтралитета? Вынужден вам отказать в помощи, Леди Ветер. Но мы рады принимать таких почётных гостей в нашем мирном и процветающем городе.

Ветер не сказала больше ни слова, и в зале наступила полная тишина, а воздух пропитался напряжением. Ринельгер еле сдерживал себя, чтобы не показать на лице изумление: он совсем не ожидал, что префект какого-то городишка позволит себе в таком тоне говорить с одной из самых могущественных чародеев Цинмара.

На маске Ветер ураган рвал и метал — казалось, будто вот-вот поверхность треснет, и он вырвется на свободу, разорвав всех этих надутых аристократишек. Магистр же не подала виду. Она медленно встала и направилась к выходу вместе с отрядом.

— Ты ещё пожалеешь, Катилус, — бросила напоследок магистр голосом, которым жрецы отправляли покойников в последний путь.

Она жестом приказала гвардейцам седлать коней. Ардира и без того мрачный, нахмурился, став похожим на моржа. Никто из стражи на пути не встал, и колонна покинула крепость префекта.

— Что ж, вы были правы, госпожа, — протянул командир.

— Да неужели? — Ветер еле сдерживала злость.

— Как-то слишком смело он говорил, — протянул Ринельгер. — Что-то здесь не так. Все его россказни о нейтралитете — блеф.

— Поражаюсь твоей проницательности, чародей, — сказала Ветер более лёгким тоном. — Кое в чём я допустила просчёт. Триумвират уже давно доит Ветмах, и Катилус, нравится ему то или нет, у бандитов на коротком поводке. Ещё и отряды Святого Воинства… не могут же они без покровительства свободно разгуливать в окрестяностях.

— Святое Воинство, — повторил Ардира. — Очень много солдат из Святого Воинства теперь служат Аорину. Скорее всего, «свободные» отряды подчиняются ему.

— Прекрасно, — бросила магистр.

Город постепенно затихал, и на улицах почти не осталось горожан. Ветер увела солдат с главной улицы в какой-то, судя по изобилию больших поместий, богатый квартал города. Там она повела коня медленнее, что-то высматривая.

— Миледи! Миледи!

Колонна остановилась. Энард сложил руку на меч и загородил дорогу к магистру. Ринельгер развернулся в седле: к ним бежал светловолосый юноша, крупного норзлинского телосложения.

— Что тебе нужно, мальчик? — спросила Ветер.

— Господин Анахет велел вам доставить это, — он отдал запечатанный свиток в руку капитану гвардии. — И просил передать, что у вас есть в городе друзья, но врагов остаётся больше.

Юноша поклонился и убежал. Энард протянул письмо Ветер, и магистр его спрятала под мантию.

— Город прямо-таки теперь завонял родным Святым Воинством, — фыркнул Ардира, всё ещё глядя в сторону, куда убежал гонец. — Они же нас могут чикнуть в любой момент… послать десяток убийц.

— Или разогреть толпу, — сказал Ринельгер, ещё раз подсчитывая легионеров магистра.

— Отряд наёмников, — усмехнулась Ветер, — сколько ситуаций похуже вы прошли?

— Ровно столько, госпожа, сколько нужно, чтобы стараться больше в них не влипать, — мрачно ответил Ардира.

— Испачкать руки всё же придётся, — протянула Ветер. — Заходите в гостиную, слуги нальют вам горячего чая, пока я буду говорить с тобой, командир. Объясню тебе задачу. А потом скройтесь от любопытных глаз.

— Как прикажете, госпожа.

Она остановила коня перед невысокой оградой очередного поместья. Прошло немного времени, и решётчатые ворота открылись, к ним выглянул оствар в стеганной куртке. Он поклонился магистру и широко раскрыл проход.

— Организуйте первый патруль, — сказала Ветер офицеру, — остальные пусть отдохнут.

Двухэтажное поместье принадлежало Капитулу, имея статус имперской собственности, используемой для того, чтобы размещать высокопоставленных гостей. Ринельгер это знал, потому как немного был знаком с законами системы местного самоуправления — даже если городок являлся самым захолустным, префект обязан выделить землю для чиновников или командующих, напрямую исполнявших волю Капитула.

Как же было приятно наконец переместиться из седла на стул с мягкой сидушкой! Прислуга, две молодые девочки, подали крепкого и горячего чёрного чая. Ринельгер мог бы попросить добавить туда чего-нибудь покрепче, но отряд ждал славный ужин в трактире, и чародей не стал начинать его заранее.

Ветер и Ардира ушли наверх, гвардейцы же, разделившись, разбрелись кто на посты, кто в спальни для стражи. Повозившись вокруг стола, слуги тоже покинули гостиную залу, оставив отряд одних.

— Клянусь богами Великой Пустыни, — отметил Фирдос-Сар не без удовольствия. — Скоро нас всех перебьют.

— Опять трясёшься за свою задницу, сарахид? — начала Сенетра. — Ставлю сотню миртил серебром, что подохнешь из нас всех последним.

— Хорошо бы, пташка, — размял шею Фирдос-Сар. — Только вот обычно целятся в вас, а попадают в меня.

— Это потому что ты здоровый как лось, — хохотнула Сенетра, отхлебнув из чашки, и откинулась на спинку стула. — Охо-хо-хо… как хорошо!

Она освободила шею и верхнюю часть груди от одежды, глубоко вздохнула и закрыла веки. Ринельгер тихо цокнул — выглядела рунарийка болезненно, паршиво. Бледная, исхудавшая, вокруг глаз — широкие чёрные круги. Она будто живой мертвец, поднятый некромантом.

— Проклятие, — бросил чародей. — Нужно бы вас осмотреть…

— Не грузись, чародей, — поднял широкую ладонь Фирдос-Сар. — Расслабься…

Ринельгер пытался — не давало покоя будущее. После стольких лет забвения в затерянных лагерях и поселениях берегов Внутреннего моря, отряд наконец-то вылез на что-то интригующее.

— Кстати, — протянул Фирдос-Сар. — Где та сраная шкатулка, которую мы нашли в Лисьей Бухте?

— Шкатулка? — вдруг оживилась Ирма.

«Шкатулка», — Ринельгер выругался про себя. Он совершенно забыл про неё. Кажется, её куда-то спрятал Зерион, скорее всего — в сумку, что осталась под завалами в пещере на Пустынном берегу.

— Чего ты о ней вспомнил, Фир? — не открывала глаз Сенетра.

— Захотелось себе новые сапоги прикупить, — ответил сарахид. — Могли бы её тут на рынке какому-нибудь тупице загнать. Помнишь, как мы с тобой продали окаменевшую луковицу тому крестьянину под видом амулета?

— Да-да, — рассмеялась Сенетра. — Зериона пришлось долго уговаривать заколдовать её… а этот придурок: «она точно волшебная»?

Фирдос-Сар громко расхохотался.

— Что за шкатулка? — шепнула Ирма Ринельгеру.

— Нашли с кораблей, — Ринельгер убрал улыбку с лица. — Была под магическим замком.

— И где она теперь?

— А зачем тебе…

— Отряд, на выход!

Их прервал командир: Ардира быстро спустился по лестнице и, не глядя на соратников, направился к выходу. Ринельгер вздохнул — так не хотелось покидать тёплую гостиную, но тон командира, полный нетерпения, не оставлял шанса спорить.

***

— Сандрия!

Антониан чуть ли не пинком открыл дверь в комнату сестры: эмоции сейчас взяли над ним вверх, и ему не терпелось рассказать ей то, что увидел. Белокурая девушка лежала под одеялом и на брата отреагировала грязной руганью. За годы вместе он успел привыкнуть к тому, что ругается она похлеще крестьянского мужика, и не обратил на это никакого внимания.

Сандрия заёрзала, её лицо налилось краской:

— Чего ты так орёшь, демон тебя возьми?

— Ветер в Ветмахе.

— Что? Уже?

— Ага, — Антониан смекнул, чем занималась его сестричка в комнате одна. — Одевайся. Эриганн из Ласанны ждёт.

Он захлопнул дверь и спустился вниз. Таверна была битком забита постояльцами, многие из них обсуждали прибытие магистра с таким малым количеством легионеров. Народ, сначала воспринявший эту весть со страхом, успокаивался, делая вывод, что власть империи, наконец, возрождается в провинции. И никто не знал, что агенты Святого Воинства сделали первый ход пару недель назад.

— Налей пинту, Сев, — Антониан сел на стул за стойкой и выложил пару медяков.

— Как обычно? — спросил кабатчик. Юноша кивнул. — Слыхал, магистр приехал в город.

— Я даже на это успел посмотреть, — Антониан через силу улыбнулся. Радости эта весть доставляла ему немного.

— Мир пришёл, — Сев поставил пинту перед ним. — Глядишь, скоро в Рунайро придумают, как с небом проблемку решить. Ещё и Воинство это проклятое добить… но запахло миром, а?

— Не знаю, приятель, даже не знаю…

Сева кто-то окликнул, и кабатчик потерял к Антониану всякий интерес. Когда Сандрия, напялив на себя доспех, наконец спустилась, он уже подумывал брать вторую пинту. Времени оставалось мало, и они покинули таверну. Улочки Ветмаха опустели достаточно, чтобы без лишних глаз свернуть в Квартал Фонарей, где расположились богатые поместья, часть из которых лишилась своих хозяев ещё в Век Слёз. В одном из таких скрывались люди господина Эриганна.

— Керн, это мы, — сказал Антониан, когда они перелезли через ограду и увидели приближающийся силуэт.

— Шевелись, господин ждёт, — бросил норзлин, пряча топор за пояс.

Антониан и Сандрия обошли фасад поместья и добрались до потрескавшегося крыльца. Юноша вздохнул — всё, что он видел, лишь иллюзия. Парадная освещалась золотистой люстрой, красный вычищенный ковёр вёл в гостиную залу, где за столом собрались при свете сотен свечей сам знаменитый Эриганн из Ласанны и его подельники, из которых Антониан знал только Мария, кригаалена с изуродованным недавно шрамом на лице.

Их предводитель — чародей иллюзий и бывший адъютант какого-то там магистра — вроде бы, если память юноше не изменяла, самой Ветер, светловолосый оствар с редкой сединой, в бывшем наверняка первый парень на «деревне», ныне же и его лицо пересекал шрам по правому глазу, скрытому чёрной повязкой — сидел будто бы на светской пирушке, вертя в руках шкатулку из красного дерева. Марий же, заняв место подле, напротив другого, черноволосого, чародея, развалился в непринуждённой позе, закинув ноги на левый подлокотник. Он снял повязку, обнажив до сих пор красные рубцы, представлявшие жуткое зрелище. «Магия, как же она опасна», — подумал Антониан, приветствуя кригаалена и его господина.

— Наконец-то, пришли, — махнул рукой Эриганн. — Что-то вы не торопились. Неужели вам больше не нужна моя поддержка?

— Мы прибыли, как только смогли, господин Эриганн, — сказал Антониан. — Магистр Ветер в городе.

— Да знаем уже, — бросил третий чародей по имени Деглас. — Мне довелось послушать, как она напускала пустые угрозы на нашего дорогого префекта.

— Ветер давно вставляет мне палки в колёса, — сказал Эриганн. — Да сядьте уже!

Брат и сестра повиновались. Антониан проглотил ужас перед этим человеком, и тому виной не только его истерзанное лицо — он просто-таки излучал злобу. Деглас с непринуждённым видом поднёс кубок к губам, отпил и потянулся к винограду. Марий взял столовый нож и с деловитым выражением лица проверил его остроту.

— Но она стала другой, — Эриганн продолжил, мрачно взглянув на занятие кригаалена. — Раньше магистр была тупой воякой, зажатой в силках правил, чести и законов империи. Тведолобой сукой… Статусом и влиянием она явно прикрывала свою фригидность. Но сейчас… кхм, — он исподлобья посмотрел на Антониана и Сандрию. — Пока что мои войска только-только добрались до Кеинлога и осматривают то, что осталось от Каменщика, я не могу бороться с Ветер на равных. Придётся действовать осторожнее…

— И мы вам нужны, чтобы убрать её? — Антониан был готов схлестнуться даже с драконом Мощи, чтобы не лишиться протектората.

— Это магистр Коллегии, — небрежно ответил Эриганн, — от тебя и места мокрого не останется от её простейшего заклинания, да и легионеры у неё не прыщавые мальчишки. Дело тут такое, Антониан… Вместе со своими солдатами Ветер притащила телегу.

— Да, — кивнул Марий, и все трое чародеев переглянулись, — я видел там множество вещей и почувствовал силу, которую уже чуял, — он осёкся, посмотрел на господина.

— Разузнайте, сколько у неё точно людей, — закончил Эриганн. — Что они могли с собой привезти. И наёмников… с ними следует покончить.

— Там кровавый чародей, — Марий встал. — Он должен мне кое-что…

— Начинается, — выдохнул Деглас.

— Успокойся, кригаален, — отрезал Эриганн. — Ты мне нужен для более важных дел, чем схлёстываться с вонючими ренегатами из Рубинового Войска.

— Сколько их? Как нам на них напасть? — Антониану всё меньше хотелось лезть на рожон.

— Пятеро, судя по всему, — произнёс Эриганн. — Рунарийца из семейства Деллан они потеряли, к счастью. Прибавилась девчонка… её, кстати, необходимо взять живой… Я дам вам людей, Антониан. Сделайте всё, как надо. Каштановолосую девку убивать нельзя. Сделайте это, но успех всего равно не окупит того, что я тебе пообещал. Надеюсь, ты понимаешь?

Антониан проглотил это. Ему был жизненно необходим протекторат влиятельного человека, если он хотел претендовать на престол в Норзесилле, городе его деда. Он, имперский наместник, верный клятве человек, не одобрил бы, что его внук бегал на побегушках у ренегатов и интриганов. Сандрия тоже не разделяла путь, по которому решил двигаться брат, но что ей? Она даже ни разу не видела Норзесилл, этот воистину северной красоты город. Антониан был готов на всё, лишь бы вернуться. Вернуться как правитель.

Телега, пять наёмников, каштановолосую женщину доставить сюда. Антониан и сам видел её — ничем непримечательная странница; сложно сказать, что она наёмница. Чем она могла заинтересовать Эриганна? Нет, это не его дело. Юноша лишь хотел быстрее закончить сделку, хотел быстрее получить то, что принадлежало ему по праву.

— Хорошо, — сказал задумчиво он. — Мы что-нибудь придумаем.

— И поживее, Антониан, — проговорил Эриганн. — Разберитесь со всем к вечеру.

Юноша поклонился.

— Лицедей скоро начнёт рвать и метать, — лениво размял шею Эриганн. — Срок якобы истекает в следующем месяце. А Ветер только и делает, что ставит палки в колёса. У нас хотя бы появился один из компонентов…

— Который, впрочем, мы не можем достать, — буркнул Деглас. — У меня совершенно закончились идеи, как открыть эту проклятую шкатулку.

— Лицедей что-нибудь придумает, — фыркнул Эриганн. — Только выскажет, что мы много времени потратили впустую на Путеводитель…

— За срок братья ничего не говорили, — ответил Марий. Кажется, чародеи потеряли всякий интерес к гостям. — Гермильяр с двадцатью лучшими воинами будет в предместьях только через два-три дня…

Сандрия взяла Антониана за плечо, кивнула в сторону выходу, где их нетерпеливо ждал Керн, чтобы выставить за территорию поместья.

***

Муниципалитет гудел, и всё началось с самого утра, когда на городской совет прибыл Ройд Катилус. Аристократы вцепились в него с порога, часть (правда, меньшая) с гневными упрёками из-за чрезмерной, как им казалось, враждебности к Ветер, часть — с многочисленными и порою бессвязными расспросами, касающимися не только последних новостей, но и хозяйственных вопросов. Клемес, капитан гвардии, принялся даже расталкивать представителей знати, за что, естественно, получал пустые угрозы и чуть ли не змеиное шипение.

Ройд смеялся в душе. Себя он причислял к новой, военной аристократии: начиная с центуриона в легионе, Катилус встал во главе города, пусть и не самого крупного, но всё ещё пытающегося жить так, как будто нет никакой алой ночи.

В каменном зале с большим камином, не способным, однако, обогреть комнату, собирался городской совет. Дубовый стол, видавший века два, тринадцать стульев с высокой спинкой; в полном составе муниципалитет собирался раз в месяц, но в этом — уже во второй. Знать разбежалась по местам: наиболее богатые и влиятельные стремились сесть поближе к префекту, часто доводя споры за стулья чуть ли не до драки. Лишь один из их числа, Ганард Анахет, аристократ старой закалки, вёл себя достойно, но с ним у Ройда не нашлось общего языка, и тот ушёл в этакую колонну недовольных, собрав вокруг себя ещё троих.

— Доброго утра, господа, — поприветствовал совет Ройд. — Не будем любезничать, давайте сразу к повестке дня.

— Господин префект, магистр Ветер в городе, — встал один из аристократов с весьма причудливой причёской, делающий его голову схожей с луковицей.

— Я знаю, господин Енеца, знаю, — бросил префект небрежно. — С ней вчера довелось пересечься в приёмной зале моей крепости.

Никто попытку сострить не оценил, и Ройд пробежался пальцами по гладкому столу.

— Господин префект, — произнёс спокойно, с привычным холодком Ганард. Ройд еле заметно поморщился. — Как имперские подданные, мы должы были оказать магистру любую помощь, какую только она запросит.

— В условиях войны, — ответил Катилус. Он готовился к таким речам. — Тогда мы должны оказывать помощь и подчиняться. Но войны более нет. Нет ни войска мятежников, ни легионов, нет приказов из Рунайро и Норзесилла, а у Ветер нет депеши с печатями Капитула. Понимаете, господин Анахет, к чему я веду?

— У Ветер Мёртвый Легион, — парировал Ганард. — А в Эливии собирается войско наёмников и бандитов. Вы, между тем, господин префект, уже нашли себе друга, я правильно полагаю? Город заполонили дезертиры, контрабандисты и спекулянты.

Ройд замер, смерив аристократа испепеляющим взглядом. «Это я, и только я удерживаю город от ужаса, что схоронился за его стенами», — так и хотелось швырнуть в лицо старику эти слова. Но префект удержался, снова надел маску безразличия и сказал:

— Мой друг не требует войск, господин Анахет. Только рынок для сбыта товаров и услуг. Надеюсь, вы понимаете, почему я не отдаю солдат на сомнительные цели якобы имперских командиров. Ведь если бы не они, Ветмах давно бы превратился в мёртвый город, которых десятки в Эливии. Моё последнее слово, — он встал. — Магистр будет нашей дорогой гостьей, как имперский вестник, но не более. Она и её легионеры подчиняются закону Ветмаха. Любые сношения с ней у меня за спиной будут считаться изменой и караться соотвественно. А теперь я ухожу, господа. У меня ещё много работы.

Это победа: никто и рта открыть не посмел. Ройд Катилус здесь закон. Префект, удовлетворённо улыбнувшись, обошёл стол с притихшими аристократами и спешно покинул муниципалитет, пока кто-нибудь бы не попробовал продолжить бессмысленную дискуссию. Его карета до сих пор ждала у самых ступенек.

— Клемес! В крепость!

***

Ночью Ринельгеру снова приснилась Нелла и загадочная башня, скрытая среди великолепных древних дубов. На этот раз девушка, передохнув, наутро словно пришла в себя и поспешила убраться от пустыря, где ещё ночью к небу тянулась зубчатая чёрная башня. Во сне Нелла бежала обратно к Рее, но затерялась. Страхи терзали её — и Ринельгера, который в этих сновидениях становился с ней единым целым. Когда она умылась в холодной воде и осмотрелась, ей открылся вид на далёкий Ветмах, стены которого еле заметно выделялись на фоне редкого леса. Ринельгер запомнил ещё одну деталь — Нелла забрала серп, что был частью двери в прошлом сновидении, и девушка, если чародей не ошибался, сама не замечала, что тащит его в правой руке.

Заселение в трактир отряд почти не отметил — пару пинт, сытный ужин да сон. Потому утро оказалось не столь паршивым. По привычке Ринельгер начал день с того, что обследовал соратников, особенно Сенетру — он нащупал жар, её организм ослабел совсем чуть-чуть, и медленно подступал главный недуг, энергетическое голодание.

Отряду выделили отдельную комнату, небольшую, за двойную цену, где можно было обсуждать приказы и задачи, не боясь быть подслушанными.

— У госпожи есть круг аристократов, что поддержат её, — говорил Ардира, пока Ринельгер в задумчивости разламывал хлеб и пододвигал миску с яичницей. — Так что от политики мы избавлены, слава богам. Нам нужно искать башню.

— И где мы, мать её, будем искать вашу башню? — возмутился Фирдос-Сар. — Будем искать в окрестностях, пока не поймаем какую-нибудь здоровенную тварюгу?

— Нет, — Ардира закурил. — Сначала пройдёмся по городу. Соберём слухи, поспрашиваем.

— Мне снилась башня, — сказал Ринельгер. — В дубовой роще, на берегу Реи. Оттуда видно Ветмах, даже в ночи.

Ардира пожевал челюстью, затянулся.

— Значит, спрашиваем о дубовой роще, — проговорил он. — О ней и о Рубиновом Войске. Скажу вам прямо, бойцы, я собираюсь вернуться туда. Своих мы не убивали, почти… но Каменщик первым начал. Платили нам хорошо, уважали. Незачем терять такое покровительство. В общем, задача ясна? Соберём слухи, рассказы. И будем думать, что делать дальше. Собираемся после захода солнца у магистра. Отчитаемся сразу.

Рыскать в поисках сведений, отслеживать жертв и убивать их отряду приходилось в половине выполненных за четыре года заказах, и опыта они, слава богам, имели предостаточно. Командир решил разделиться: в одиночку отправил Ринельгера, сам вместе с Сенетрой, а к Фирдос-Сару прикрепил Ирму — из сарахида следок совсем никакой, потому как привлекал внимания он ого-го, но на ошивающуюся рядом девчушку никто не посмотрит, разве что те, у кого давно не было женщины, но для таких случаев в нескольких шагах будет Фирдос-Сар.

Ринельгер доел завтрак медленно и ушёл на выполнение задачи последним. Ардира и Сенетра отправились рыскать по страже, уж они-то имели в запасе кучу баек и городских легенд. Командир облачился в привезённую утром гвардейцем форму легионера, чтобы лучше находить общий язык с вояками Катилуса. Фирдос-Сар оделся в привычные одежды: шаровары, потрёпанную куртку, обвешанную ремнями — ему скрываться под личиной кого-то другого было бесполезно. Ирма накинула простой сарафан и завязала платок на голове, прихватив полную корзинку выпечки, что заготовили на кухне поместья. Они собирались обойти рынки, ростовщиков и таверны в западной части города. Ринельгер же замаскировался под странствующего воина, приняв роль давешнего дезертира, подрабатывающего наёмником-одиночкой. Ему достались особенно притягательные места: бордели и таверны восточного Ветмаха.

Задача для Ринельгера оказалась более чем лёгкой: в первой же таверне под названием «Дырявая бочка» он узнал, что всего в Ветмахе пять гостиниц, две из которых оставались за чародеем, и порядка трёх борделей, из которых только один работал с разрешения властей. День Ринельгер, в сущности, проболтался в тавернах, подслушивая разговоры, иногда с большой неохотой вступая в них сам. Всё, что он узнал, это городская легенда о загадочном убийце из предместий да беседы о прибытии Ветер в город и об одобрении горожанами присутствия имперского магистра. Сведения скудные, но, быть может, госпоже они поднимут настроение. Раза три в «Пьяном отшельнике», что находилось почти у восточных ворот, в трущобах, на него поглядывала служанка — черноволосая девка с большими выразительными глазами, казавшаяся ему до боли знакомой.

— Вам бы расслабиться, — под вечер она, наконец, заговорила с Ринельгером. — Выпили уже столько, а так напряжены…

Девка не знала, что большую часть этих помоев чародей испарял заклинанием, лишь изредка попивая, чтобы ещё раз удостовериться, что ни за какую монету он не выпьет пинту эля целиком.

— Хорошо бы, — Ринельгер изобразил слегка пьяного. — Только что расслабляет лучше, чем женщина, а?

Он понял слишком поздно — его слова прозвучали явным намёком. Девка отряхнула сарафан, оглядевшись на кабатчика, и еле заметно улыбнулась.

— Ещё часик, господин, — тихо произнесла она и развернулась на кухню, поигрывая бёдрами.

«Командир с меня шкуру снимет, а магистр её высушит, — подумал Ринельгер, провожая взглядом девушку. — А и демон с ними, всё равно я ничего стоящего так и не узнал. Да и с женщиной не был уже очень давно. С Анхаела ещё».

Час прошёл невообразимо долго, Ринельгер даже допил последнюю пинту полностью, не уничтожив магией ни капли эля. Девка накинула на себя серую шаль, попрощалась с кабатчиком и подошла к Ринельгеру.

— Пойдём в укромное место, — прошептала она. — Я знаю одно, за углом.

Ринельгер задумчиво кивнул, поднимаясь. Отличнейшая ловушка, если посудить, особенно, если эта девка состояла в Рубиновом Войске. Чародей оставался настороже всю дорогу, чувством крови проверяя не увязался ли кто за ними. Но всё было чисто. Девка действительно отвела его за угол таверны, к старому сараю с замком на двери. Девушка достала ржавый ключ, открыла его и поманила за собой.

Они зашли внутрь, тьма стояла такая, что Ринельгер пару раз споткнулся, выругавшись. Девушка рассмеялась, что-то сказала и зажгла маленькую свечку на старом, но крепком столе. На нём, кроме свечи, лежала потрескавшаяся глиняная миска с ржавыми гвоздями, расстеленный кусок серой ткани и чуть заметно торчало лезвие серповидного меча, знакомого Ринельгеру по сну.

— Вы не подумайте, господин, — сказала девушка, — я таким занимаюсь редко. Всем нужны деньги… а вы мне ещё и понравились.

Она ловко развязала верёвки сарафана, сбросила его, пока Ринельгер пристально смотрел на меч.

— Что-то не так, господин? — спросила девушка.

Её худенькое бледное тело подрагивало от холода. Чародей перевёл взгляд на прекрасные маленькие груди, во рту скопилась слюна. Как же он изголодался по женскому телу!

«За клинок спрошу потом, — подумал Ринельгер. — Сначала дело».

Он расстегнул ремень с мечом, и стук железного кончика стал последним, что он услышал. Шёпот, снова этот демонический шёпот. Ринельгер растерялся, но, словно повинуясь инстинкту,продолжал возиться с плащом. Девка притянула его к себе, помогая раздеться. И вдруг шёпот превратился в пение — красивейшую мелодию, между строчками которой прозвучала, будто приказ, фраза: «Ver dis rauh!» Слова заняли его разум, он сам не заметил, как схватил левой рукой рукоять меча, обхватил второй и обрушил лезвие на голову глухо вскрикнувшей девушке. Сталь была крепкой и демонически острой, Ринельгер прочувствовал, как она рвала кожу и расколола череп.

Чародей не слышал, как простонала черноволосая девушка; тяжело дыша, он повалил её на бок — со звоном разбилась упавшая на пол миска и разлетелись гвозди — и вырвал меч из головы. Какой же он был короткий, словно мясницкий нож! Пение стало ещё отчётливей, когда ручеёк свежей крови, пропитав волосы, потёк на стол. Ринельгер поднял оружие, сжал его и, не помня себя, вспорол девушке горло. Кровь заливала стол, дрожащими пальцами чародей притянул струйки к себе. В глазах вспыхнул свет, и наступила абсолютная темнота.

***

Антониан и Сандрия долгое время сидели в засаде, скрываясь в высоких кустах одного из поместий, ожидая удобный случай, чтобы проникнуть на территорию Ветер. Магистр куда-то отправила трёх солдат с большим сундуком и служанку; последнюю, видимо, на рынок, хотя лицо у той явно выдавало, что купить предстояло не что-то, а кого-то.

— Что-то она замыслила, — Антониан порой поражался тому, как он подмечивал довольно очевидные выводы.

— Наёмников не видно, — произнесла Сандрия. — Скорее всего, она их отправила подальше от себя.

— Сходи и поищи их, — протянул Антониан. — Найди каштановолосую девку… а потом за отрядом к Эриганну.

— Я? — Сандрия никогда не отличалась энтузиазмом в деле по возвращению Норзесилла. Ей было всё равно.

— Да, демон побери, ты! — Антониана это раздражало: будто бы он старается только ради себя. — Всё равно ты своими неуклюжими руками и ногами в поместье только мешаться будешь.

Сандрия обиделась, но препираться не стала. Антониан помнил, какой пухлой она была лет пять назад. Тогда он часто её дразнил, и она сильно злилась, угрожая, что отрежет ему голову, пока он будет спать. Но пять лет выдались голодными, особенно после потери матери в конце Века Слёз. Антониан заботился о сестре, а сестра старалась не быть лишней нагрузкой. Теперь они команда, правда, частенько друг друга не понимали.

Караул из пяти легионеров сменился. Свежая стража распределилась точно так же, как и прошлая смена: двое у парадной, один (скорее всего, офицер) у решётки ворот, а оставшиеся обходят территорию. Легионеров Ветер отобрала, видимо, лучших из своего войска: офицер постоянно провожал взглядом случайных прохожих, а его солдаты реагировали на каждый шорох. Алая тьма не позволяла Антониану более детально рассмотреть маршрут патрулирующих легионеров, как только они отходили от освещённой факелом парадной, сливались с сумраком.

Антониан не был готов следить за поместьем целый день и молил богов, чтобы они дали ему шанс. Но боги не славятся своим вниманием к судьбам смертных. За всё время ничего не изменилось, только один раз поменялся патруль. Ближе к вечеру Антониан, сильно уставший и потерявший последние капли терпения, прикидывал другие варианты проникновения в поместье. Должен был быть другой ход: богачи всегда готовят пути к отступлению, зачастую из своих домов они строят тайные выходы. С наступлением ночи, когда светло-алое небо почернеет, он сможет порыскать вокруг ограды. А воевать с наёмниками Ветер Антониану что-то не слишком хотелось.

Ещё неизвестно, как охраняется внутреннее убранство поместья: у чародейки из Коллегии здесь двадцать легионеров и несколько гвардейцев, плюс наёмники. Почему бы и самой магистру не поставить защитные чары? Идея с проникновением всё меньше нравилась Антониану — очевидное самоубийство лезть туда, чтобы узнать, что Ветер везла в повозке. Юноша замешкался: если он не выполнит задание, помощи от Эриганна в захвате Норзесилла ему не видать. Может быть, Сандрия что-то сумела узнать и уже вместе с бойцами перебила вшивых наёмников? Он не видел сестру целый день, и, признался он сам себе, сильно соскучился по ней.

Кто-то приближался. Антониан схоронился, затаив дыхание. По дороге, под светом фонарей поместья двигались пятеро — бородатый норзлин и каштановолосая женщина в сарафане подгоняли блондинку, а за ними шёл здоровый и словно высеченный из камня сарахид, а в его руках лежала без сознания тонкая бледная, что было видно даже в алом мраке, женщина.

— За что за мать твою? — присмотрелся Антониан. — Сандрия… проклятие…

Множество безумных идей пробежали в его голове. Юноша прикусил язык, размял шею и приготовился бежать на выручку. Безумие… но отдать Мёртвому Легиону сестру Антониан не мог.

— И долго ты уже тут сидишь? — холодная сталь лизнула его по щеке и прижалась к горлу.

***

Видение на этот раз оставило после себя головную боль, будто это Ринельгеру раскололи череп серповидным мечом. Снова башня, вокруг танцующие огоньки. Среди зубчиков мелькнула тень в балахоне, она нашёптывала на современном языке три слова: «семя», «клинок», «кровь». Существо было поглощено своим занятием: оно копалось в земле возле башни и повторяло без конца: «семя в начале пути, открыть сокровенное клинком, вылить кровь в бездну». Нелла испугалась и зареклась больше сюда приходить. Но призрачный зов, исходящий от тёмной башни, не отставал от неё до последнего часа жизни.

Ринельгер взглянул на дрожащий в его руках клинок. Догадка пришла сразу — на какое-то время он оказался одержим. Кем-то могущественным, древним и очень злым. Он перевёл взгляд на окровавленную Неллу, и его сердце сжала жалость, что почти сразу превратилась в злость. В злость к себе, к ней, к Ветер, к Эриганну. Могущество ли они преследуют или приняли роль адептов высших сил, пытающихся пробиться к ним через энергию?

Конклав, имперское духовенство, твердило, что высшим разумам, распылённым в Потоке, нет дела до судеб жалких смертных. И могущество обращалось лишь во имя поддержания стабильности энергии и гармонии в материально воплощённом мире. Боги-прародители, Лерон и Залас, дали Цинмару четверых детей, драконов-полубогов, что повлияли на живущих по-разному, но высшей целью для них всегда было установление равновесия между Порядком и Хаосом. Справились ли боги? Очевидно, что нет. Их могущество рассыпалось по неведанным причинам, корень которых лежал в землях доминиона Рунайро. Быть может, теперь-то им есть дело до смертных? Или Конклав с самого начала либо лгал, либо просто не знал истины…

В свободной руке Ринельгер зажёг пламя — как-то слишком легко это получилось, но и заклинание само по себе не являлось чем-то особенно сложным. Он поджёг сарай, и скоро к нему сбежится стража и зеваки, но к тому времени чародей уже вернётся в поместье. Вряд ли инцидент свяжут с присутствием магистра, а солдата-дезертира, коим притворялся Ринельгер, кто-то будет активно искать: таких в Ветмахе много.

— Зачем было её убивать? — голос судьи возник в голове. — Достаточно лишь капли крови…

Нет, не достаточно. Он был сам не свой, когда обрушил на Неллу клинок. И всё же, что помешает ему убить в приступе кого-то ещё? Сенетру или Ирму? Ринельгер отогнал страшную мысль. Усталость не позволяла осознать всю глубину совершённого. Он видел много смертей, они закалили характер, сделали его циничнее. Недостаточно. Зерион, Каменщик, Нелла… — список полнился.

Видение вывело из него остатки хмеля и сил, Ринельгер с полчаса добирался до поместья, свернув всего пару раз в проулки, чтобы замести следы, и вышел в квартал богачей. Всю дорогу он отгонял от себя всякую мысль, голова немного побаливала. Находясь уже у ограды резиденции магистра, чародей почувствовал на противоположной стороне возмущение энергии в чьей-то крови. Ринельгер присмотрелся к тому месту, не пытаясь даже скрыть, что он что-то обнаружил: алая ночь маскировала намного лучше, чем что-либо ещё. Чародей видел тёмные очертания поместья — именно оно, если он не ошибался, выделялось на фоне других тем, что хозяева совсем не тратились на услуги садовника.

Ринельгер нащупал меч, перешёл на другую сторону улицы и вынул его. Кровь до сих пор чувствовалась, шпион ничего не заметил. Позиция оказалось довольно примитивной, и поначалу Ринельгер подумал, что там просто-напросто прячется какой-то вор, однако, когда чародей подкрался сзади, он обнаружил лежащего на животе юношу, уткнувшегося в небольшом проём у корней куста. Юноша вдруг начал подниматься, и тогда Ринельгер приставил к нему меч, царапнув по щеке.

— И долго ты уже тут сидишь?

Юноша на выдохе вскрикнул. Сомнений не оставалось — шпион, только какой-то слишком неопытный.

— Я не слышу ответа, — Ринельгер сам не узнавал свой голос: резкий и скрипучий, больше похожий на голос Фирдос-Сара. — И руки подними так, чтобы их было видно.

Юноша помедлил, шевельнул правой рукой, и тогда чародей пустил в ход кровавые чары. Одно из последних заклинаний, что он вывел, слетело с его пальцев и парализовало шпиона. Ринельгер взял его за капюшон, дёрнул — тело полностью обмякло — и пнул его вперёд. Кусты росли на небольшом склоне, и юноша кубарем покатился на середину улицы. Командир патруля у ворот заметил это, свистнул, призывая одного из легионеров. Ринельгер вылез из кустов и медленно побрёл к шпиону, махнув рукой солдатам.

— Господин Ринельгер, — узнал его командир. — Это?

— Шпионил, — ответил чародей. — Занесите в дом, думаю, Ветер им заинтересуется. Кто-нибудь из моих вернулся?

— Все вернулись, — сказал командир. — Заноси его.

Легионер взял юношу под плечи и небрежно поволок. Ринельгер огляделся — больше никого подозрительного он не почувствовал.

В гостиной зале горели свечи и стоял ужин, но никого, кто бы мог есть, здесь не было. Ринельгер пропустил легионеров с пленником, огляделся.

— Чародей! — Ардира возник из коридора на лестнице. Вид у него был растрёпанный, точно он снова наскочил на стаю гарганкенов.

— Что случилось? — Ринельгер медленно направился к нему.

— На нас напали, — протянул командир, пробежав глазами по юноше, которого привязывали к стулу прямо в гостиной зале. — Сенетра ранена. Ты там нужен…

Ринельгер проскрипел зубами: этого только не хватало! Он хотел уже бежать наверх, как Ардира перехватил его локоть:

— Кто это?

— Шпионил за поместьем.

— Хорошо, — Ардира отпустил чародея. — Сейчас мы повеселимся… За моих бойцов враг платит большую цену.

Ринельгер оставил командира, бегом пересёк лестницу, наткнулся на служанку — девка поняла его сразу и отвела в гостевую комнату, где над кроватью склонились Фирдос-Сар и Ирма. Остварка держала Сенетру за руку, водила тряпкой по лицу, смывая грязь и кровь. Чары применять она, к счастью, не решалась.

Ринельгер молча подвинул сарахида, сел рядом с Ирмой, приложил палец ко лбу рунарийки. Мало энергии, очень мало. Туника была раскрыта, чуть выше груди торчал обломок стрелы. Чародей взялся за него, пустил чары, ощущая всю слабость, отчаяние и страх, сочившиеся вместе с кровью из раны. Он выдернул стрелу, откинул её.

— Скорее, — произнёс Ринельгер, обращаясь ко всем сразу. — Несите травы, настойки. Живее!

Вместе со служанкой комнату покинул Фирдос-Сар. Пока они копались, набирая всё, что было в закромах поместья, Ринельгер ножом разрезал ладонь, потянул собственную кровь к ране Сенетры — мало поможет, но это не даст ей погибнуть.

Фирдос-Сар принёс целый ящик, использовавшийся скорее для овощей, чем для лекарств. Ринельгер бесцеременно разбрасывал вокруг неё ненужные пузырьки и кошели с травами. Кое-что он всё-таки нашёл, смешал и залил рунарийке в рот.

— Проклятие, — прошептал Ринельгер, хватаясь за переносицу. — Рану я сейчас обработаю, но нужна мазь, особая, такой здесь нет, зато у меня в сумке есть.

— Она в предместьях? — сплюнул Фирдос-Сар. — Я сбегаю.

— Будь осторожен! — успела сказать Ирма, прежде чем Фирдос-Сар скрылся в тёмном коридоре.

— Принесите воды, — бросил Ринельгер служанке. — Тряпок, бинтов. И выпить. Стоимость всего я обсужу с магистром.

Наступила тишина. Чародей снова прикоснулся ко лбу Сенетры — кажется, ей стало немного лучше. Ей снова помогли выжить чары. Ринельгер ощутил остатки заклинания, пожравшего наконечник стрелы.

— Что произошло? — он повернулся к Ирме.

Остварка растерянно взглянула сначала на чародея, потом на Сенетру.

***

Таверна «Громовой Рог» стала последним местом, которое решили посетить Ирма и Фирдос-Сар. Большую часть дня они провели на рыночном форуме, слушая и расспрашивая о Рубиновом Войске и делах префекта. В целом, горожане оставались довольны властью Катилуса, а вот о картеле словно слышали впервые. Некоторые из купцов твердили, что в город заглядывали контрабандисты Серой Полоски, торгуя черномарой, чёрной жижой-накротиком, и поставляя кое-какие товары. Часто народ упоминал хозяина «Громового Рога», чуть ли не причисляя его к контрабандистам.

Фирдос-Сар слушал и запоминал, иногда отпуская похабные шуточки, а вот Ирме было абсолютно наплевать на задание. Она исполняла роль магической защитницы. Дела отряда остварка до сих пор не считала за собственные. У неё были иные планы. Но из всех сплетен да баек Ирму заинтересовал рассказ о загадочном существе с окрестностей Ветмаха.

— Точно говорю вам, господин, — говорил хозяин бакалеи. — Не что иное это, как призрак того чародея, который ещё в Век Гнева поселился рядом с Ветмахом да сгинул в конец эпохи. С тех пор по берегу ходит его неприкаянный дух вместе с блуждающими огоньками. Нападает на запоздалых путников, рубит их и сжирает али чего хуже. Некромантом был чародей, зуб даю. Всё искали его логово-то, когда Ветмахом правил старый Енесум, но впустую.

Более ничего интересного. Фирдос-Сар, подытоживая, выразился в самую точку:

— Этот пялит мужиков, та торгует собой — слухи, сплетни да сказки.

— А как же эти… — Ирма замялась. — Серые Полоски?

— Серые Полоски не такие нам большие друзья, Каштанчик, — махнул рукой сарахид. — И скрываются они… будто под шапкой-невидимкой. Ладно, пойдём, проверим одно местечко. Выпьем, поедим, а то меня уже блевать тянет от голода.

Усталость взяла своё, и Ирма без раздумий приняла предложение сходить в таверну за казённые деньги, выданные магистром для подкупов и личных расходов. «Громовой Рог» — вторая по величине таверна Ветмаха, и, в отличие от самой крупной, «Астарессы», позволила войти внутрь сарахиду и простой торговке выпечкой, которую, кстати, они умяли уже к полудню.

«Громовой Рог» под вечер была набита постояльцами сомнительного характера, и Ирма про себя поблагодарила Фирдос-Сара за то, что тот взял с собой секиру. Как только они вошли, многие обратили внимание на остварку и её необычного спутника. Фирдос-Сар знал, как себя вести в цинмарской гостинице, и, проигнорировав всех и всё, просто направился к кабатчику.

— Чем могу служить? — Сев с опаской рассмотрел гостей.

— Как тебя зовут, хозяин? — Фирдос-Сар расслабил костные наросты в попытке показать из себя добродушного посетителя. Ирма не сдержала смешок — получалось у него не очень.

— Сев, господин.

— Налей мне эля, Сев, а для Каштанчика что-нибудь сладкого, как она сама, — бросил сарахид. — И пожрать. Не слишком дорогого. Мы за тот столик, у камина.

— Дурная у него слава, — протянул Сев.

— Насрать.

Сказал, как отрезал. Кабатчик удалился выполнять заказ. Фирдос-Сар, сощурившись, пропустил Ирму перед собой, озираясь на других постояльцев, что теперь начали рассматривать его спутницу.

Темноволосая девка по имени Беллис принёсла пинты эля и виноградного нектара почти сразу, и уже потом жаренного цыплёнка. Фирдос-Сар голыми руками оторвал себе половину и жадно приступил к еде. Ирма ограничилась только ножкой, всё время рассматривая заведение. Большинство постояльцев носили оружие, а их мрачные, некоторые особенно похотливые взгляды часто скользили по ней и сарахиду. За всё время в «Громовой Рог» вошла лишь светловолосая воительница с почти незаметным, стёртым гербом орла на нагруднике — скорее всего, дезертировала и теперь подрабатывала наёмником, как и большинство тех, кто ушёл из войска, но не распрощался с мечом.

— Ещё эля, хозяин! — крикнул Фирдос-Сар. Ему было плевать — никто бы не осмелился даже втроём нападать на сарахида, только если все постояльцы объединятся, но, как заметила Ирма, они и друг друга не очень жаловали.

— Нам бы расспросить этого Сева, — проговорила Ирма, делая короткие глотки горячего нектара.

— Не думаю, что он сдаст нам поставщиков, — бросил Фирдос-Сар и вдруг широко раскрыл глаза. Его осенило. — Чтоб я рунарийцем стал… Рубиновое Войско не Серые Полоски… Хозяин! Подойди сюда!

Сев принёс пинты, и Фирдос-Сар подвинул к нему стул. Кабатчик сразу смекнул что к чему и с грустным видом подсел рядом.

— Слыхал я, будто Ветер с префектом повздорила, — начал Фирдос-Сар. На рынке уже вовсю судачили о том, что произошло в крепости, потому сарахид решил, что некоторые детали нечего утаивать. — Не догадываешься почему?

— Не имею представления, господин, — до Сева тоже доходили слухи. — Только додумываю сам.

— Ну, и?..

Фирдос-Сар вынул из кошеля серебряный миртил и положил на стол, прижав толстым пальцем.

— Думаю, — немного оживился Сев, — что он просто не хочет встревать в новую войнушку. Здесь уже несколько лет мирно, господин.

— Пошевели мозгами лучше, мужик, — Фирдос-Сар достал ещё одну серебряную монету.

— Хм… — замялся Сев, и сарахид подвинул к нему деньги. — Послушайте, господин, — он сказал тихо, — здесь уже как две недели понабралось гостей. Некоторые пришли в чёрных плащах, некоторые вооружённые до зубов. Я видел знаки Рубинового Войска. Аристократию медленно подкупают. Эти люди встревожены тем, что прибыла магистр Ветер.

Фирдос-Сар перевёл всё внимание на рассказ кабатчика, но Ирма продолжала незаметно оглядывать постояльцев. Воительница, что вошла последней, часто озиралась на них, сидя за стойкой и потягивая эль. Двери снова раскрылись, в таверну забежали четверо с оружием наизготовку. Светловолосая женщина сложила руку на меч, встретилась взглядом с Ирмой.

— Фир!

Остварка вскочила — заклятие ударило прямо в доспех воительницы, повалив её на стойку. Четверо наёмников добрались до столика быстро, расталкивая вскочивших со стульев постояльцев. Фирдос-Сар всегда казался Ирме слишком крупным для быстрых атак, он был огромен, мощен, но она представить себе не могла, что он может быть настолько стремителен. Секира просвистела над столом перед лицом Сева в мгновение ока, и голова первого же наёмника слетела с плеч и упала прямиком в потрескивающий пламенем камин.

Остальные опешили, но не отступили. Зазвенела сталь, Фирдос-Сар одним ударом выбил топорик из рук второго нападавшего и следующим разрубил ему грудь. Ирма пустила энергетический импульс в третьего наёмника — его тело перевернулось в воздухе и рухнуло на деревянный пол, жутко хрустнув костями. Сарахид взмахом секиры отсёк руку с мечом последнего и распорол ему шею. Поверженный чарами наёмник стонал, пытаясь пошевелиться; Фирдос-Сар подошёл к нему и с размаху расколол тому голову надвое, словно подгнившую тыкву.

— Неплохая разминочка, — прорычал сарахид, хватая за нагрудник женщину и готовя острую рукоять к удару.

— Подожди! — крикнула Ирма. — Давай её к нам, допросим. За это нам будут очень благодарны.

Женщина пришла в себя и, поняв, что её схватили, и, нахмурив тонкие брови, попыталась вырваться, но Фирдос-Сар прижал её к стойке:

— Успокойся, сука! Кто послал? Это все твои дружки?

Она взглянула на Ирму, потом, с ненавистью, на сарахида.

— Хочешь ещё раз на себе испытать мои чары? — вступила остварка. — Выкладывай!

— Вторая группа, — произнесла женщина. — На бородатого стражника и его напарницу…

— Где? — Фирдос-Сар надавил.

— У храма….

Храм в городе был всего один. Фирдос-Сар дёрнул пленницу на себя, ударил тыльной стороной рукояти, и она потеряла сознание.

— Может, командирша какая, — он взял её на плечо. — Пригодится…Ах, да, — буркнул сарахид, кидая на стол четыре серебряных монеты перед побледневшим лицом кабатчика. — За неудобства.

Он с ухмылкой оглядел молчавшую всё это время толпу, залпом допил эль, и они вместе с Ирмой покинули затихшную таверну. Улица встретила их вечерним спокойствием: большинство постояльцев уже пили, а горожане разбредались по домам. Фирдос-Сар тряхнул плечом с пленницей, гнусно хохотнул и свернул в проулок.

— Мы отличная команда, Каштанчик, — произнёс он.

Ирма улыбнулась, но сарахид этого не видел. Они пробежали несколько улиц, пока не вышли к храмовому комплексу — расписному зданию с двумя башнями, символизирующими Порядок и Хаос. Храм был словно высечен из горы: бурый, громоздкий, монолитный; от полного уродства его спасали только архитектурные причуды, вроде фасадов и колон. Символ, олицетворяющий разложившуюся веру империи. Ирма надеялась, что часовни аромерони никогда не станут такими же, как святыни Конклава.

На площади перед храмом заканчивался неравный бой: наёмники, тоже четверо, имели глупость напасть на облачённых в броню стражи Ардиру и Сенетру. На помощь пришли стражники, собралась толпа зевак. Фирдос-Сару пришлось расталкивать народ, чтобы добраться до ступенек, где умирали рубиновые наёмники.

На помощь отряду пришли несколько солдат префекта, а в руках командира лежала Сенетра с изумлённым лицом, чуть выше груди росло кровавое пятно. Фирдос-Сар еле унял крик, Ирма поморщилась. Ардира поднял голову, волчьими глазами оглядел окруживших его стражников и кивнул будто бы им, но его белесые глаза смотрели точно на соратников.

***

— Стража сопровождала Ардиру, — заканчивала Ирма, — пока он не скрылся от них в неосвещённом проулке.

— Бой, значит, вы не застали? — Ринельгер прикрыл уставшие глаза. День выдался долгим, сложным, но, кажется, сейчас он успокоился, наложив на Сенетру нужные чары. Скоро вернётся Фирдос-Сар с мазью, и тогда всё позади.

— Нет, — Ирма взглянула на рунарийку. — Но они нас выследили. Всех нас. Кроме, разве что, тебя.

Ринельгер повернулся к ней — остварка отвела взгляд. Нет, она не знала. Не могла знать. Или, быть может, лицо чародея всё выдавало. Он встал, подошёл к двери:

— Сарахид принесёт сумку, в ней флакон с фетезной мазью, подписан. Нанеси на рану Сенетре и пусть спит. Я распоряжусь, чтобы здесь поставили ещё одну кровать… буду присматривать за её состоянием.

Ирма ничего не сказала — ответов и не нужно. Ринельгер, словно во сне, прошёл по коридору и спустился в гостиную залу. За столом сидела Ветер и скучающе тыкала вилкой ужин, наблюдая за тем, как Ардира молча ходил вокруг пленника.

— Чародей! — оживился командир. — Сними чары с этого сукина сына!

Ринельгер выругался про себя: он совсем забыл снять паралич. Он махнул рукой, ослабляя контроль над кровью, и потянулся к кувшину с кубком на столе. Делая первый глоток вина, чародей отметил, что начал находить в такой власти некоторую радость. Мощь, о которой он мечтал всю жизнь, почти в его руках.

— Что с Сенетрой?

— Всё будет хорошо, — ответил Ринельгер. — Только восстанавливаться будет дольше.

— Ладно, — кажется, ответ Ардиру не удовлетворил. — Теперь займёмся мальчишкой. С вашего позволения, госпожа…

— Да, начинай, — Ветер устроилась поудобнее.

Глаза юноши приобрели форму блюдцев.

— Как зовут? — глухой удар в челюсть.

— Антониан, — простонал юноша.

Ветер отвернулась, видимо, разочаровавшись в пленнике. Ардира навис над ним, сжал стальной кулак: в пытках он мастер.

— А теперь расскажи мне историю, Антониан, — холодным голосом проговорил командир.

— Госпожа, могу ли я с вами поговорить? — сказал Ринельгер. — Наедине.

Ардира будет долго обрабатывать пленника. На них он получал самую лучшую разрядку, выплёскивая на головы всю злость и раздражение, копившееся у него днями, неделями, месяцами. Ветер, отделавшись от желания наблюдать за зрелищными пытками, ответила на предложение Ринельгера нетерпеливым кивком. Они поднялись в её покои, и магистр закрыла за собой дверь.

В центре комнаты была расчерчена круговая руна, на четырёх точках которой стояли постаменты с чёрными кристаллами. Ветер готовила портал. Магистр указала Ринельгеру на кушетку, сама же обошла руну и села на стул, сложив ногу за ногу. Чародей помедлил — портал был почти готов, оставалось лишь произнести формулу заклинания перемещения.

— Присядь же, — она сложила руки в замочек, облокотившись о стол. Ураган в маске медленно кружился и уменьшался, будто бы отдаляясь.

Ринельгер подчинился: сел и сложил руки на груди, собираясь с мыслями.

— Хорошая работа, — сказала Ветер. — Двое пленников, коим известно, где сидит этот проклятый пёс, Эриганн.

— Думаю, госпожа, о пленниках больше расскажет командир, когда закончит с мальчишкой.

— В самом деле, — она усмехнулась. — Удивительно, что вашим отрядом управляет норзлин. Но не моё это дело. Ты хотел со мной поговорить?

— Да, госпожа, — протянул чародей. — Насчёт моей соратницы, Сенетры. Я использовал кое-что из ваших запасов. Я поищу на рынке всё необходимое и пополню их. Но Сенетра пока не может ходить, ей нужен покой и моё внимание.

— Не стоит, я всё оплачу, — Ветер очаровательно улыбнулась. — Пользуйся всем, что тебе понадобится, — она устроилась поудобнее, — отрядный лекарь. Всегда главное — здоровье солдат. Но я видела твои записи, Ринельгер. И большая часть из них — совершенно не о врачебном деле.

Чародей сглотнул, в горле вдруг пересохло. И что ей сказать? Что экспериментировал и совершенно забыл об опыте некромантии? Капитул издал указ, ещё в 13 году Века Гнева, о запрете магии мертвецов, проклятий и хвори. Мнимым волеизлиянием Коллегии установился запрет в сознании чародейского сообщества на новые ветви магии. Нет, прямых не существовало, но всегда находились поводы отправить в темницу экспериментаторов.

— Мне нужно как-то защищаться, госпожа, — произнёс Ринельгер. — В мире стало совсем небезопасно.

— О, я и не собиралась наказывать тебя, — рассмеялась Ветер. — Твоя подруга, мой адъютант Кассия, тоже занималась «исследованиями». Мне это показалось, как минимум, полезным, — магистр вытащила маленькую книжечку и положила перед чародеем. — Я не против того, чтобы ты этим занимался. И подумай над вступлением в Мёртвый Легион. Нам нужны талатливые «исследователи».

Ринельгер осторожно раскрыл книжку: на пожелтевшей бумаге бежали кривые строчки с маленькими буквами. Почерк Кассии словно окунул его обратно в Анхаел, в холодные и одновременно тёплые стены анклава. Она писала быстро, вдумчиво, перебирая в голове следующие тезисы. Ринельгер посмотрел в лицо Ветер, встретился с её глазами:

— Спасибо.

Всё, что он сумел из себя выдавить хриплым голосом. Магистр шевельнула губами, словно что-то хотела сказать, но не смогла. Только кивнула. Ринельгер взял записную книжку Кассии, прижал к себе и, поклонившись, покинул госпожу, оставив ту в глубокой задумчивости.

***

Антониан почти сломался. Больше боли он вытерпеть просто не мог, а сознание предательски не покидало его. Бородатый солдат знал, куда бить. Вид собственной крови на коленях заставил юношу вздрогнуть.

— Где прячутся твои хозяева? — солдат поставил стул перед ним и оседлал его, сложив руки на спинку.

Антониан сплюнул кровью. Он был готов говорить, но остатки гордости, так и не выбитые кулаком в стальной перчатке, комьями занимали горло.

— Послушай, приятель, — совершенно спокойно сказал солдат. — Ты рассчитываешь, что тебя кто-нибудь из твоих друзей назовёт героем, если ты сдохнешь здесь? Не начнёшь говорить, я обещаю тебе — отправишься ты к богам совсем не по-геройски. Как тебя зовут, парень, напомни?

— Антониан, — прохрипел он.

— Ты ещё совсем молодой, Антониан, — сказал солдат, — совершаешь много глупостей, но, можешь поверить, игра в молчанку — твоя самая большая глупость, — он вытащил кинжал с широким лезвием. — Не заставляй меня отрезать тебе пальцы. Когда я служил в Святом Воинстве, — солдат поднялся, — один из моих соратников посоветовал мне не рубить сразу весь, от самой ладони то есть, а начинать с ногтей. Потом кусочек за кусочком, — он присел на корточки перед Антонианом и схватил его правую руку, поднеся лезвие к ногтю указательного пальца. — Ну?

— Господин, не делайте этого, — страх перед новой мукой заглушил остатки прежней. — Я всё скажу!

— Ну же, говори.

— Они прячутся в имении Нарданкен, — выпалил Антониан, когда солдат провёл кончиком кинжала под ногтем, неприятно царапая плоть. — Я видел только десятерых… но их в городе намного больше. Самый главный там Эриганн из Ласанны, чародей… ещё Марий, кригаален, и Гермильяр, из Рубинового Войска.

На последнее имя солдат отреагировал совсем неожиданно, на его лице мелькнула тень страха. Сжав скулы, он спрятал кинжал, прошёлся от стола к камину и обратно.

— Когда вернётся Гермильяр? — спросил, наконец, солдат. — Ну, живее!

- Послезавтра, господин, — Антониан сдерживал слёзы. Никогда юноша не думал, что будет пойман. Как же глуп и неосторожен он оказался! — Они хотят узнать, что ваша госпожа привезла в повозке, убить вас и госпожу магистра.

— В повозке? — солдат посмотрел на него с недоумением. Наступила тишина, нарушаемая разве что тяжёлым дыханием Антониана. Наконец, солдат снова оседлал стул. — Значит так, приятель, ты ведь хочешь выйти из этой заварушки живым?

Антониан кивнул.

— Хорошо, — солдат был удовлетворён ответом.

Заскрипела лестница, Антониан увидел, как по ней по очереди спускались сарахид в довольно мрачном расположении духа и тот самый наёмник-чародей, что его поймал. Чародей переставлял ноги медленно, двигался уставшим шагом, а сам так погрузился в мысли так, что, казалось, отсутствовал в реальном мире. Солдат посмотрел на чародея как-то совсем недружелюбно, его взгляд застыл на некоторое время, но потом он дёрнул головой, словно избавляясь от наваждения.

— Займёшься им, Ринельгер? — слова солдата резанули по сердцу Антониана, а надежда глубоко внутри получила глубокую рану. Всё кончено. Чародей прикончит его самым изуверским способом.

— Ты хочешь, чтобы я его добил?

— Нет, — солдат осушил кубок с вином. — Я хочу, чтобы ты его подлатал. Так, чтобы не осталось следов. А я схожу к госпоже.

Чародей кивнул и взглядом мясника оценил Антониана, не понимающего, что происходит, лишь догадывающегося, что его жизнь сейчас висит на волоске. Чародей долго водил руками у лица Антониана, и он чувствовал какое-то шевеление внутри себя, будто незримые лапки копошатся в его плоти, гонят кровь по жилам, и приятное тепло. Наёмник закончил и отошёл на пару шагов, присмотрелся и удовлетворительно кивнул самому себе.

— Что-то командир для тебя готовит, парень, — со зловещей улыбкой протянул он.

***

В этот раз Ринельгеру снилась Кассия — сон нарисовал её такой, какой чародей видел её в последний раз. Она висела на обрывке моста, буря срывала с неё мантию, пальцы скользили, а под ногами ревела разгневанная ураганом Рея. Кассия сорвалась. Потом пришла Нелла и поманила Ринельгера к себе. Когда он приблизился, голова девушки громко хрустнула, с волос потекли капли крови, неестественно быстро раскрасив её тело в красный.

— Разве это моя участь? — спросила Нелла. — Разве такой конец завещали мне боги? После всего того, что я пережила?

— Прости меня, — прошептал Ринельгер. — Прости… я не осознавал, что творил. Я бы хотел повернуть время вспять, чтобы только не приходить в ту таверну…

— Ты не виноват, — глаза у Неллы стали глянцево-чёрными. — Это всё они… их воля. Мужайся, кровавый чародей, скоро с тобой заговорят. Будь готов…

Тьма накрыла Ринельгера, он упал, и падение это резануло болью всё его тело. Чародей проснулся во мраке, тяжело дыша, привыкая к темноте. Комната поместья, рядом сопит Сенетра — сон ушёл. Больше Ринельгер не спал.

Он положил на столик серп, зажёг свечу. Об этом мече говорил Ардира, ещё в подземелье с Путеводителем. Ринельгер был в этом уверен. Рассказывать о найденном артефакте командиру ему не хотелось. Странное ощущение, будто бы страх и ненависть сплелись вокруг его сердца. Отражение света переливалось на тёмной поверхности — чёрная сталь, редкая в эти годы и безумно дорогая. Не самый лучший материал для усиления заклинаний, больше бы тут подошла красная. Ринельгер осмотрел лезвие — острое, будто бы не тронутое временем. И ни следа крови.

— Ver dis rauh, — прошептала сталь.

Ринельгер прикрыл серп тряпкой. Хватит с него. Шёпот крови, пророческие и жуткие сны, теперь ещё и проклятый серп, приведший Неллу к смерти. Но и это ещё не конец: очевидно, что всё, что происходит сейчас, неспроста.

Остаток времени до завтрака Ринельгер решил провести в библиотеке поместья, надеясь найти алхимические трактаты. Хотя книги там по большей степени предназначались скорее для досуга, чем для научных поисков, чародею удалось найти полку, заполненную магическими фолиантами. Очевидно, конечно, что большинство приезжающих высоких шишек Ригальтерийской империи так или иначе обладали даром тонкого восприятия энергии. Но даже среди этих книг Ринельгер не нашёл ни одной, связанной с медициной или алхимией.

Ему не хватало для эликсира компонента, обладающего свойствами регенерации энергии. Достаточно редкий ингредиент, самый известный — ротовая трубка дракона. К ним ещё можно отнести рог лазурного единорога, который встречался ещё реже, чем дракон. Больше подходящих компонентов Ринельгер припомнить не смог.

Вряд ли такие компоненты могут продаваться у ветмахских знахарей, да и трактаты-справочники городских торгашей почти не встречаются. Чародея, который мог содержать собственную библиотеку, у префекта нет, а если бы и был, он не поделился бы.

Прокляв Ветмах и все книги в библиотеке, Ринельгер с пожирающей его сердце грустью спустился в гостиную, где прислуга потихоньку накрывала на стол. Всё оставшееся время он просидел там, погрузившись в собственные мысли.

Вскоре спустился Фирдос-Сар, и между ними завязалась беседа о прошедшем дне. Ринельгер ещё раз попросил пересказать всю историю, а сарахид спросил про состояние Сенетры.

— Что-то мне кажется, чародей, что рок движется на нас, — протянул Фирдос-Сар. Совсем как Ардира. — Всё было хорошо, пока командир не украл карту. С тех пор смерть следует за нами. Теперь мы играем тут в политику, а в мире происходит что-то паршивое.

Ринельгер не ответил. Сарахид порою видел то, что иные не замечали. Читал общее настроение, складывал вероятность успеха и провала.

— Что с Ирмой? — спросил чародей, надеясь, что Фирдос-Сар разгадал её характер. Он был мастером. — О себе не рассказывала?

— Подозреваешь её в чём-то? — сарахид усмехнулся. — Нет. Милейшее существо, только кусает больно. Способности у неё для такой малышки ого-го. Но, скажу тебе, путешествие на галере она не забыла и, кажется, забудет ещё не скоро.

Ардира и Ирма спустились друг за другом в тот момент, когда подали тарелки с кашей. Впервые в жизни Ринельгер видел, чтобы заказчик так заботился о наёмниках, но Ветер личным присутствием отряд не осчастливила. Быть может, отчёт командира затянулся настолько, что магистр до сих пор набиралась сил.

Начали завтракать молча, изредка поглядывая друг на друга.

— Ветер нас сильно хвалит, — сказал Ардира, когда закончил с основным блюдом. — Сведения, полученные от захваченных в плен, оказались на удивление ценными. И не только госпоже магистру, — командир поднял кружку с чаем. — Нам выплатили, скажем, премию.

— Думаю, премия только за то, что наш чародей развлёк госпожу, — ядовито улыбнулся Фирдос-Сар.

«Сучье же племя», — подумал Ринельгер, косо глянув на него. Совсем недавно говорили серьёзнейшим тоном, а теперь пошли дурацкие шуточки.

— Прикуси язык, сарахид, — Ардира одарил чародея не самым ласковым взглядом. — Что вы там обсуждали?

— Расходы на лечение Сенетры, — ответил Ринельгер безразлично. — Я воспользовался её реагентами и зельями, когда вытаскивал её из Потока.

Ардиру ответ не совсем удовлетворил, но продолжать расспросы он не стал. Не место для такого. В гостиную вошёл Энард с двумя гвардейцами.

— Отряд, — он приложил руку к груди в качестве приветствия, — срочно заканчивайте с едой. У нас гости.

Капитан поднял на второй этаж. К столу потянулись служанки.

— Опять что-то назревает, — протянул мрачно Ардира.

Гостиную залу наполнила суета, и Ринельгер решил выйти во двор, чтобы подышать свежим воздухом. Глаза после множества свечей ещё долго привыкали к утренней тьме алой ночи. Патруль между тем выстроился у крыльца поместья, ворота с глухим скрипом раскрылись, и в них нырнули трое гостей в капюшонах, натянутых на самые глаза. Их встретил Энард, молча и с каменным выражением лица.

Ринельгер закутался в мантии — ветер был холодным — и вернулся в гостиную залу. Один из пришельцев присел ближе к голове стола, где сидела магистр, двое других встали позади его стула — видимо, телохранители. Главный снял капюшон — по лицу и ухоженным седым волосам было видно, на приём к Ветер тайно пришёл аристократ. Ринельгер мог поспорить, что это тот самый, пославший мальчишку-гонца позавчера, когда магистр только прибыла в Ветмах.

Ветер спустилась в ту же минуту, маска скрывала её лицо, эмоции и настроение. Но походка была не такая уверенная, как обычно.

— Миледи, — аристократ поднялся. — Я рад встрече.

— Приветствую вас, господин Анахет, — ответила устало магистр.

— Простите, что без предупреждения, — аристократ сел. — Префекту совершенно безразлична судьба города.

— А вы о нём больше всего беспокоитесь? — Ветер взяла чашу с чаем и поднесла к губам. — Что ж… расскажите, с чем вы ко мне пришли, ещё и так рискуя?

— Миледи, я опасаюсь того, что город достанется в руки наёмничьим шайкам, — произнёс Ганард Анахет. Ему поставили чашу с вином и фрукты. — Ветмах уже наводнили контрабандисты и товары сомнительного качества. Народ пьянствует, и одним элем дело не обходится.

Фирдос-Сар, стоявший рядом, тихо усмехнулся. Видимо, что-то уже достал из «товаров сомнительного качества».

— Катилуса в городе уважают, — сказала Ветер. — Большинство аристократии на его стороне. Одного вашего влияния и моего протектората не хватит, чтобы усадить вас на стул префекта Ветмаха.

— Нет, миледи, мне незачем управлять городом в открытую, — протянул Ганард. — А вот если посадить марионетку, которую поддержат горожане… вы слышали о наместниках Норзрины?

— Слышала, — Ветер посмотрела на Ринельгера. Вокруг её глаз, на коже, не скрытой под маской, расползались тёмные круги. Чародей отвёл взгляд. — Последний наследник крайнего законного наместника Норзрины перешёл на сторону мятежников и был убит в Сражении при Тирабуте.

— У крайнего наместника остались сын и дочь, миледи. Мои шпионы сообщают, что их далеко искать не надо. Они в Ветмахе.

— Продолжайте…

— Если вы уберёте Ройда Катилуса, а я найду Ренелькамов, мы сможем бескровно, почти бескровно, завладеть Ветмахом. А потом дать отпор Рубиновому Войску. Моя выгода, опережая ваш вопрос, в том, что префект Ренелькам будет управлять городом с моей подачи, а рынок и закон останутся без бандитского контроля. Мы вместе уничтожим наёмников, ещё на подходах к городу.

— Не хотите отдавать город другим бандитам, — фыркнула Ветер. — Не думаете ли вы, господин Анахет, что Ренелькамы окажутся покладистыми?

— Я более чем уверен, — на лице Ганарда не было и тени улыбки, — они не знали, что такое жить при дворе, а потому не слишком-то знакомы с правилами игры. Так что, миледи, вы согласны на такое сотрудничество?

— Согласна, — протянула Ветер. — Найдите Ренелькамов. А я позабучь о префекте…

Как же её оживляли заговоры. Неудивительно, что магистр и Кассия нашли общий язык. Ринельгер улыбнулся собственным мыслям. Ветер и Ганард пожали друг другу руки, и аристократ поспешил убраться, пока патруль лояльной ему стражи не сменился. Служанки снова запорхали, словно бабочки, над столом, прибирая его. Фирдос-Сар и Ирма, о чём-то тихо переговариваясь, направились наверх. Ринельгер почесал переносицу — нужно было проверить Сенетру и спросить у командира, какие будут задачи на день. Но Ардиры в зале не оказалось.

***

В подвале было так тихо, что Антониан слышал собственное сердцебиение. Его привязали к стальному кольцу, предусмотрительно вмурованному в пол. Видимо, всегда предполагалось, что ринальтерийские властные натуры могут брать пленников когда угодно, и это было для них своего рода развлечением. Юноша усмехнулся собственным мыслям.

— Тебе весело? — недовольно буркнула Сандрия.

С тех пор, как её приковали напротив брата, она не сказала ни слова. В темноте Антониан чувствовал её осуждающий взгляд, может, даже презрение. Они попались и теперь сгинут тут за просто так.

— Мне страшно, — признался Антониан. Страх до сих пор сжимал его сердце, страх за несбыточную мечту, за будущие пытки, за мучительную смерть, которую пророчили ему люди Ветер.

— Ты дурак, — Сандрия поёрзала. — Ты глупый дурак! Стал наместником Норзесилла, а? Как тебе твои апп… аппарту… тьфу!

— Да, дурак, — произнёс Антониан. — Прости меня, Сандрия. Я ошибся. Потерял бдительность и попался. Но и ты тоже не лучше.

— Заткнись, мать твою, — бросила Сандрия. — Демон бы тебя побрал, Антониан! Вечно ты носишься с грандиозными планами и вляпываешься во всякое дерьмо, затягивая и меня. Ты хоть раз подумал о том, что мне приходится делать, чтобы тебя просто за угол не завели и не выпотрошили? Знаешь, скольких ублюдков пришлось от тебя отвести? Но ты находишь на свою голову новых. Связаться с имперскими магистрами было твоей самой глупой ошибкой, Антониан. И теперь нас обоих убьют.

— Да что ты понимаешь?! — крикнул Антониан скорее от страха, чем от злости. — Ты родилась и выросла в хлеву. Ты не знаешь, что потеряла наша семья. Мы были первыми в этой провинции, первыми на всём севере империи! С нами считались и долбаные магистры, и даже Капитул.Мы столько потеряли, и я, именно я, пытаюсь вернуть честь семейства. Чтобы наш герб на твоих доспехах снова блестел.

— Пошёл ты к демону, — фыркнула Сандрия. — Можешь врать мне, но не ври самому себе. Тебе просто, кроме меня, нужны ещё и те люди, что будут вылизывать тебе задницу. Ни о какой семейной чести на самом деле ты не думаешь.

— Закрой рот! — теперь-то гнев взял контроль над Антонианом. — Что ты себе позволяешь?! Если бы не я, тебя бы ещё девочкой изнасиловали и превратили в грязную шлюху! Ты бы торговала собой на улицах этого паршивого города, получала бы гроши и сдохла от сифилиса!

Сандрия заскрипела зубами. Если бы она не была прикована, то задушила бы его. Двери в подвал открылись, кто-то тяжело спускался по лестнице.

— Хватит, — факел осветил лица брата и сестры. К ним пришёл бородатый наёмник, тот самый, что пытал Антониана в гостиной. — Орёте вы так, что вас услышат магистр и кто-то из аристократов… а уж у них-то вредности хватает…

— И что? — бросила Сандрия. — Сегодня-завтра, вы нас всё равно убьёте.

— Ты так этого хочешь, девка? — наёмник вставил факел в держатель и присел на голый пол между пленниками. В зубах он сжимал трубку, которую с любовью наполнял сухой травой. — Зачем вас убивать?

— В смысле? — заморгал от яркого света Антониан: держатель находился прямо над его головой. — Разве мы не враги Ветер?

— Вы? — усмехнулся наёмник, затягиваясь. — Магистру Ветер? У неё есть враги посерьёзнее. Рубиновое Войско, слышали?

— Тогда что нас ждёт?

— Что-то да ждёт, — спокойно сказал наёмник и повернулся к Сандрии. — Это зависит от вас. Скажи-ка, девочка, что за герб был на твоей броне?

Сандрия не ответила, перевела глаза на Антониана — тот покрутил головой.

— Я не хочу тебя бить, — протянул наёмник. — Просто скажи, откуда у тебя герб наместников Норзрины?

Сандрия вновь промолчала. Сейчас мучитель начнёт её избивать, но Антониан знал — сестра выдержит больше него и ни за что не раскроется.

Наёмник, не дождавшись ответа, встал, демонстративно медленно снял с пояса широкий кожаный ремень с большой стальной бляхой.

— Иногда мне кажется, — спокойно произнёс он, сжимая зубами трубку, — что в мире много жестокости, насилия. Смерти.

Антониан уже приготовился к тому, что увидит пытку, какую пережил он сам, над своей сестрой. Сандрия зажмурила глаза, прижала ноги к груди — наёмник размахнулся ремнём и ударил по лицу юноши. Антониан крикнул больше от неожиданности, чем от боли.

— Но как иначе мне добиваться ответов? — наёмник размахнулся ещё раз. — Скажите мне?

Антониан не успел прикрыться, бляха зацепилась за нижнюю губу и разорвала её. Тёплая кровь полилась ручейком по подбородку, мучитель занёс ремень ещё раз — на этот раз юноша сжался. Резкая боль по затылку вызвала искры в глазах. Антониан всхлипнул.

— Нет, хватит! — не выдержала Сандрия. — Мой нагрудник, это мой нагрудник и мой герб!

Удара больше не последовало. Антониан, тяжело дыша, с опаской раскрылся — наёмник опустил ремень и присел на пол.

— Последним признанным наследником Норзесилла был Эремис Ренелькам, — сказал он. — Кем ты приходишься ему?

— Дочерью, господин.

— Хорошо, — кивнул наёмник. — А это твой брат?

— Да, господин.

— Понятно…

Наёмник выпустил клубок дыма, поднялся и забрал факел. Антониан прижал голову к прикованной руке, вытирая рукавом куртки слёзы и кровь с лица. В быстро удаляющемся свете он успел заметить перекошенное от страха лицо Сандрии, а потом наступила кромешная темнота.

— Что ты наделала? — дрожащим голосом сказал Антониан, успокоившись. — Нам теперь конец…

— Замолкни, — бросила Сандрия и откинулась спиной на холодную стенку. — Ради Аромерона, закрой рот…

***

Остаток дня Ринельгер провёл, ухаживая за Сенетрой. Её состояние постепенно улучшалось, но прогресс был несоизмеримо мал, и потому раз в два часа чародей вливал ей в рот раствор из корня анисима и листьев мелиссы. В перерывах он заполнял дневник, но уже лекарскими заметками, а также написал список трав и настоек для служанок, но, к глубокому своему разочарованию, понял, что девочки не умели читать. Потому было решено одному, чтобы не привлекать внимания, сходить на рынок, хорошо замаскировавшись.

За целый день Ринельгера никто особо не беспокоил: Ветер после встречи с Анахетом заперлась в покоях, и чародей чувствовал искры от её заклинаний, а командир приходил утром, чтобы проведать Сенетру и передать, что сегодня отряд для осторожности не будет покидать территории поместья. Часто заглядывали Ирма и Фирдос-Сар — эти двое нашли общий язык, играли в кости, точнее сарахид учил азартным партиям остварку, а та пыталась с ним философствовать. «Прекрасная парочка», — по-стариковски хмыкнул Ринельгер, когда дослушивал очередной рассказ Фирдос-Сара о пылкости новой соратницы.

Накинув тряпки и кольчугу, в которой чародей притворялся солдатом-дезертиром, он обнаружил на рукавах пятна крови. Снова кольнуло в груди — бедняжка Нелла, ведь Ринельгер даже не побеспокоился о её достойном погребении. Хотя какое тут могло быть погребение после жестокого убийства? Нашли ли стражники среди пепла хоть какие-то обугленные косточки? Были ли у Неллы дети, что так и не дождались готовую на всё ради хлеба маму? Впрочем, вряд ли у Неллы за эти годы появился хоть один ребёнок, но судью в голове уже не унять.

Ринельгер, совсем потеряв от таких мыслей настроение, вышел в коридор, натягивая на голову капюшон, и спустился в гостиную залу.

— Куда собрался, чародей? — Фирдос-Сар с кубком в руке сидел, словно статуя, в конце стола, в его самой неосвещённой части.

— На рынок, за лекарствами, — Ринельгер даже не обернулся к нему. Времени в обрез, а по улицам шастали наёмники Рубинового Войска, купленные Эриганном. Не хотелось бы повторить драку в таверне или на ступеньках храма.

Он пересёк приёмную залу, вышел во двор, чтобы немного постоять на крыльце, прежде чем глаза привыкнут к тьме.

От ворот в поместье пробежал, чуть не сбив Ринельгера с ног, легионер. Его сослуживцы сбегались со всего двора, выстраивались. Кто-то спросил, что произошло. А во тьме алой ночи за забором была слышна возня, звон металлических пластин кирасы и кольчуги, лошадиное ржание.

— Проклятие…

Кажется, поход на рынок отменялся. Быть может, не только он. Ринельгер не сдвинулся с места, даже когда к ступенькам вышла сама Ветер в сопровождении Энарда и Ардиры.

— Чем могу быть полезна, господин Катилус? — голос магистра не выражал абсолютно ничего.

У ворот поместья собралась половина стражи Ветмаха, постепенно они расползались по периметру. Легионеры магистра уже заняли все ключевые посты и были готовы дать отпор в любой момент. Отряд расположился у крыльца.

— Вчера под вечер, — силуэт префекта показался в решётчатых воротах. Фонарь одного из стражников осветил его лицо, — капитану стражи сообщили, что ваш сарахид вместе с чародейкой убили нескольких постояльцев в «Громовом Роге». Ваши люди обманом проникли в стражу города и носили наши цвета, используя их в корыстных целях. В ней же они убили ещё нескольких гостей города. В другом районе сгорел сарай и два дома — пламя было магическое, и мои люди долго не могли его затушить. Как вы объясните всё это?

— С каких пор вы вешаете обвинения без доказательств? — воскликнула Ветер, спустившись с крыльца. — Кто-нибудь может подтвердить и опознать моих солдат? Или, может быть, это сделала лично я? Я подожгла дом, сарай, что-то там ещё? Мне нужны чёткие доказательства, господин префект, со всеми печатями и свидетелями.

— В городе больше нет сарахидов и чародеев, — было видно, как Катилус покраснел. — А свидетелей предостаточно. Госпожа магистр, мы приняли вас со всем нашим гостеприимством, несмотря на ваши угрозы в крепости. Но вы нарушаете закон Ветмаха, более того, нарушаете закон Ригальтерийской империи, которую вы так чтите. Боюсь, я вынужден потребовать, чтобы вы и ваши люди покинули Ветмах.

— Я не отдавала приказов убивать гостей и горожан, поджигать здания, господин префект, — произнесла Ветер. — Мои люди, быть может, вынуждены были защищаться, потому что ваша стража не способна обеспечить безопасность гостей города. Либо вы предоставите мне доказательства и я отвечу за всё, либо не смейте позорить меня ложными обвинениями. Я не уйду из города до тех пор, пока это дело не разрешится.

— Вы хотите устроить суд? — Катилус покраснел ещё больше. — Что ж, госпожа магистр, будет вам суд! А пока что я запрещаю вам и вашим солдатам покидать стены поместья.

— Пожалуйста, — Ветер махнула рукой и развернулась спиной к Катилусу, не желая с ним более говорить. Префект выругался и исчез в тёмной улице. — Энард, расставь двойной патруль, вы не в увольнении. Ардира и отряд, за мной…

Они поднялись на второй этаж. Ветер открыла двери в магистерские покои.

— Собирайте вещи, — бросила она. — Я перенесу вас из города. Займитесь башней. Путеводитель укажет путь, я надеюсь. Поторопитесь, пока старый упырь не пригнал чародеев, которых у него якобы нет.

Ринельгер без лишних слов заскочил в свою комнату, она была соседней. Вещей из таверны он прихватил совсем мало, и они с утра все ещё были уложены. Он повесил сумку на плечо, закрепил ножны на поясе, и его взгляд упал на тряпку. Серп. Он был вмурован в дверь башни. Откинув ткань, Ринельгер уложил его под мантию и развернулся к Сенетре. Она дремала, но сквозь сон посмотрела на сортаника:

— Ринельгер?

— Проклятие, — подумал чародей и вслух сказал: — ты остаёшься здесь. О тебе позаботятся, подруга. Я предупрежу.

Она не ответила, видимо, уснув и прослушав всё, что он сказал. Ринельгер вышел из комнаты, весь оставшийся отряд стоял у покоев Ветер и ждал только его. Чародей пробормотал «сейчас», спустился в гостиную, нашёл служанку и передал ей все рекомендации. За столом сидел Энард и парочка легионеров.

— Я прослежу, чтобы все указания были выполнены, — сказал капитан, услышав, о чём говорил Ринельгер.

Чародей кивнул, ещё раз глянул на служанку и поспешил присоединиться к отряду. Ардира не задавал вопросов.

Покои магистра были залиты синим цветом, по стенкам пробегали алые искры. Руна на полу пылала ярким пламенем, а кристаллы на постаментах медленно испарялись. Сама Ветер, раскинув руки, стояла у края портала.

— Живее, — скомандовала она и обратилась к рунам. — Я желаю попасть в окраину предместий Ветмаха.

Портал выбросил отряд на берег Реи в десяти саженях от первых домов. Ринельгер приземлился неудачно: как только почувствовал землю ногами, он наткнулся носком о камень и упал лицом вперёд. Благо хоть успел руки подставить. Фирдос-Сар помог подняться.

Пейзажи напоминали те, что появлялись во снах: пологие берега и бескрайние равнины, отличающиеся только тем, что редкие леса и одинокие деревья уже давно пожрал ядовитый дождь, а солнце скрывала алая пелена. Ринельгер огляделся — позади них стояла Ветер.

— Найдите башню, — проговорила она, повернувшись в сторону, куда устремилось течение Реи. — И сторожите её, пока я не вернусь.

Ветер взмахнула руками, к ней ринулись потоки воздуха, она стала водить ими вокруг себя, образовывая воронку, с каждым движением всё яростнее и яростнее. Отряд попятился. Ринельгер впервые стоял близко к левитирующему чародею — Ветер поднялась в воздух, подол её мантии рвало зарождающейся бурей, и она стремительно понеслась на юг.

— Мать моя рунарийка, — сплюнул Фирдос-Сар.

— Интересно, куда это она? — хмыкнул Ринельгер, быстро придя в себя от впечатлений.

— А она с тобой не поделилась? — фыркнул Ардира. — Нас это не касается. Видимо, Мёртвый Легион попал в беду, или она решали брать город штурмом. Идём, отряд, у нас мало времени на подготовку.

***

Святилище Матери находилось в Кредохатре — части Маредора, особенно древней и неприступной. Кредохарт — название, используемое Народом и близкими к этому месту поселениями, всему же остальному миру оно известно как Сердце Леса. Зерион никогда не ступал в священные земли Маредора, как и многие его сородичи. Последними рунарийцами здесь были, как гласят легенды, король Валемерт и десять его соратников на закате Тайного Века.

Честь, большая честь оказаться в Кредохарте, прийти сюда другом Народа. Ещё большая — говорить с Матерью, настолько загадочной фигурой, что её описания нет ни в единой книге во всём мире. Кто она или что — точно неизвестно, но в Конклаве принято причислять её к духам. Грубое определение, на взгляд Зериона, и маредорийцы на это намекали. Слишком большой землёй она руководила, слишкмо долго хранила Маредор. Матерь древнее хроник, древнее Ригальтерии и старше Архилиоса, первого дракона Мощи. Всем известно, что духов порождали именно драконы-полубоги. А значит, владычицу леса породили сами Лерон и Залас, творцы из Потока.

Зачем же ей понадобился какой-то жалкий смертный, ничем не примечательный ни по силе, ни по славе? Да, Зерион заслужил зваться другом Народа, но он не его часть, а ведь многие маредорийцы не видели и не слышали Матерь. У рунарийца голова шла кругом от возникающих в голове вопросов, пока лодка Араоха медленно плыла по безмятежной водной глади. Река то или пруд, Зерион не знал. Над поверхностью возвышались огромные плачущие ивы, развесив ветви к самой воде. Ни ветра, ни колыхания — всё словно застыло во времени, а пространоство наполняло щебетанием невидимых певчих пташек.

Араох остановил лодку, лениво огляделся и жестом указал Зериону вылезать за борт. Рунариец изумлённо осмотрелся — впереди начинался густой туман, и до земли, если она и была, плыть ещё сажени четыре. Спутник молча ждал — говорить в Кредохарте нельзя. Зерион осторожно высунул ногу, но ступня не погрузилась на дно. Чары.

Рунариец слез, крепче сжал посох и повернулся к Араоху: тот повёл лодку обратно. До Матери нужно идти в одиночку. Он сделал шаг, потом второй. Неуверенность не покидала его, сомнения, рождённые целым спектром переживаний: от страхов погрузиться в озеро до встречи и разговора с Матерью. Она — последняя из древних существ в нынешнем веке. Какие тайны и истории она знала? Зачем хотела его видеть?

Зерион сделал шаг в неизвестное. Туман поглотил его, ветер тепло дунул в лицо. Рунариец зажмурился, но не прекратил движения. Он открыл глаза и словно оказался в другом мире: пары рассеялись, впереди на островке, окружённом озером, раскинулась гигантское древо. Всего одна дорога вела к нему, к центру, к Матери. Рунариец прошёл по ней. Царящая вокруг безмятежность медленно убаюкивала страхи, скребущие сердце.

Цветущая, нетронутая поляна блестела росой, переливалась яркими красками всевозможных цветов. Зерион не терял бдительности. Пусть святилище и вселяло покой, но что-то древнее внутри рунарийца боялось, принуждало к бегству. Зерион подошёл к мощным корням древа, выставил посох перед собой и припал на одно колено. Она выросла прямо из мощного крона, зелёная, как и Народ, но мало чем на них похожая. Матерь была словно частью древа, но Зерион чувствовал, что это обман, иллюзия и защитная оболочка.

— Зерион оун Деллан тиль Горн, я приветствую тебя в моём доме.

Рунариец не поднимал головы. Её голос звучал у него в сознании, и только мыслью он мог отвечать.

— Цикл мира скоро завершится, — её голос звучал отрешенно, будто у приговорённой к смерти. — Царство Порядка и Хаоса кончится.

— Спустя столько времени…

— Всему приходит конец, Зерион, — её печаль пронзало сердце рунарийца. — Лерон и Залас ослабли настолько, что не в силах держать равновесие. Их дети не справились, а из глубин веков поднимают головы властители прошлого царства. Они жаждут реванша. Лерон и Залас ослабли…

Зерион молчал. Матерь тянула паузу, подбирая слова.

— Я знала, что день, когда всё ляжет на плечи смертных, настанет, — продолжила, наконец, она, — но его боялась. Новый цикл начнётся в тот самый час, когда взойдёт солнце новых властителей. Духи уйдут. Поток закроется.

— Ты сказала, властители прошлого царства. Я не понимаю. Это… древние?

— Предвещают они кровавое царство, его возвращение. Их мало, они хитры, скрытны. В сетях их обмана запутаются те, кто отчаялся.

— Что я должен делать? — спросил беззвучно Зерион.

— Паладин будет здесь, очень скоро, — произнесла Матерь. — Даже по меркам смертных. Народ не остановит его, не остановит его госпожу Рунайро. Паладин призовёт меня к поединку, и мы проиграем оба. Потому что самое главное случится не здесь, а в столице.

— Капитул ошибся…

— Тебе не следует здесь погибать.

Зерион не ответил.

— То, что случится, не самое страшное, — продолжала она. — Процессу нельзя мешать.

— Я не понимаю, Матерь… до сих пор не понимаю!

— Один из Стражей переродился, Зерион. И его сердце пронзает отчаяние — я чую его где-то на севере, в Норзрине. Сильный Страж, он отчаялся. Найди его и успокой. Переубеди — скажи, что его родитель не бросил его. И если не получится, уничтожь сталью Керамара.

***

Имя, последнее слово легендарной Матери отпечаталось в голове Ринельгера. Долгий сон, изнуряющий, глубокий. Теперь уже у чародея закружилась голова. Зерион казался дезертиром, влившимся по обыкновению в наёмничью группу, ничего особенного. Но нет, мало того, что он оказался из рода Делланов, одного из самых могущественных семейств Ригальтерийской империи, был близким родственником второго верховного лорда Аллесиоса оун Деллан тиль Горна, но и нёс на плечах бремя священной миссии. Он определял направление отряда, почти всегда проводя его через центральные провинции севера империи. Четыре года Зерион терпеливо исполнял волю сгинувшей в пучине войны Матери, служил уничтоженному мятежниками и катаклизмами лесу, собирал сведения, искал кого-то или что-то, носившее имя Стража.

Ринельгер вспомнил, что рунариец вёл записи, но все они остались под завалами в пещере на Пустынном берегу. И за ними уже не вернуться. Ничего материального, что могло бы рассказать о проделанной работе, об успехах и конечных целях, не осталось. Лишь приходящие видения из прошлого.

Чародей сел на кровать, зажёг свечу и склонился над дневником, уходя глубоко в себя. Случайная гибель Зериона — его рук дело, и всё, что мог сделать Ринельгер, так это продолжить его поиски. Из глубин сознания приходили обрывки фраз, перед глазами плясали выведенные чёрными чернилами на абсолютно белой бумаге буквы, а чародей пытался отразить эти воспоминания на страницах дневника: но лишь каракули, неразборчивые и ничего не значащие, отпечатывались на пустых страницах.

Ринельгер со злостью захлопнул книжку, заглянул под кровать и достал завёрнутый в тряпку серпообразный меч. Ключ к башне, он был уверен. Но до сих пор ни словом не обмолвился о находке ни командиру, ни магистру. Чародей боялся рассказывать, как он добыл клинок. Прежде всего просто произносить это вслух. Не раз Ринельгер замечал на себе странный взгляд Ардиры, будто бы он видел чародея насквозь. Может быть, командир начал что-то подозревать? Путеводитель дал ему массу возможностей искать и следить, почему бы не расколоть одного из бойцов команды, самого сомневающегося в действиях руководства? Ринельгер снова поймал себя на мысли, что побаивался того, что сумел достичь. Видения, знания, потеря контроля над сознанием — казалось, его же Мощь пожирала его самого. Дар оборачивался проклятием. Была бы рядом Кассия…

За столом все сидели хмурыми: предстоящий день казался самым тёмным за все годы наёмничества. Странное ощущение приближения опасности, потерянность, снова сомнения. Уж не Путеводитель ли о чём-то пытался предупредить? Как сказала Ветер, его сила коснулась всего отряда. Кабатчик по имени Гарис, худой, как скелет, мужичок, подал завтрак — водянистую кашу с салом, но обрадовал элем, заказанным Ардирой. Когда посторонние удалились, командир сделал глоток и сказал:

— Мы идём на поиски башни. Сегодня. Вчетвером.

— А пташка?

— Чародей позаботился о том, чтобы она была под присмотром, — ответил Ардира. — Мы вернёмся вечером, в крайнем случае, следующим. Комнаты я оплатил на три недели вперёд.

— Ветер может ещё долго не возвращаться, — вставил Ринельгер. — Закончим поиски и оставим башню без присмотра?

— Я не собираюсь рисковать бойцами ради её башен, ключей и прочего говна. Найдём башню, разведаем её и дождёмся магистра. После получим деньги и уйдём к Алормо. Доедайте. Сарахид, возьми у Гариса еды на дня два. Ирма, хорошенько подготовься. Боевые заклинания и прочее. Чародей, твоя лекарская сумка, способности — в общем, ты знаешь.

С какой усталостью говорил командир. Будто бы не спал целую вечность. «Нужно будет по возвращении его осмотреть», — подумал Ринельгер. Распри распрями, а долг лекаря превыше всего.

Пока завтрак заканчивался, Ринельгер снова погрузился в чертоги разума. После башни отряд хотел уйти, но чародей не поддерживал эту идею. Впервые, спустя почти пять лет, он оказался среди своих, среди имперцев. Ветер была к нему благосклона. А ведь когда она достигнет цели, Мёртвый Легион тяжёлой поступью направится либо к Анхаелу, либо к Рунайро.

Она соберёт войско, огромное войско — Ветер желала власти, желала стать верховной леди Ригальтерии. Ринельгер ощущал это. Честолюбие, амбиции в её жилах струились, будто в юной леди. И вслед за её восхождением воцарится новый порядок, построенный на принципах империи. И Ринельгер был согласен на жизнь в таком мире.

Кроме того, у него осталось дело. Дело Зериона, которое следовало завершить не только во имя светлой памяти. Страж. Следующий цикл мира. Старые боги. Нет, теперь Ринельгер не имел права снова затеряться в наёмничьей шайке. Единственная, кто мог его удержать — Сенетра. Она пропадёт без него, особенно после последнего боя.

Отряд покидал трактир медленно: какая-то скованность поселилась в телах, будто сами боги предостерегали в сей день отрываться от тёплого очага. Погода была такая же, как и в сердцах: пасмурная, от чего алые небеса стали почти такими же чёрными, как ночью, растелился туман, в воздухе пахло грозой. Часто так природа обманывала обывателя, предвещая дождь, но ни капли не падало ещё неделями.

Предместья просыпались рано, и на улице поднимался гул. Жителей окраин Ветмаха не интересовали дела, происходившие в стенах города, а стражи здесь почти не было — лишь у ворот стояли небольшие кордоны, со вчерашнего вечера никого не впускавшие и не выпускавшие. Отряд выбрался из трактира спустя пару часов сборов, и сразу же двинулся к месту, где их высадила Ветер, а потом с помощью бури унеслась куда-то на юг. Почему-то Ардира решил начать дело именно с того места.

Чародей присмотрелся, вспоминая сон. Ветмах находился примерно в двухстах саженях от места, куда Ветер высадила отряд. «Гораздо удобнее было бы идти от города», — с горечью подумал Ринельгер. На нахождение правильного пути пришлось убить полдня, занимаясь поиском переправы на другой берег реки и устанавливая схожести пейзажей сна и реальности. Наконец, Ринельгер заприметил знакомую панораму Ветмаха, выделявшегося в алой ночи тёмной громадой, и указал отряду движение на север. Ардира, молча слушавший догадки чародея, наконец согласился с маршрутом.

Тайны мира всегда вызывали в Ринельгере дрожь, разжигали любопытство и заставляли забыться в собственных мыслях. Как давно он носил маску безразличия, личину наёмника, прежде чем наконец снова стать самим собой.

Любопытство обнимал страх. Они тесно сплетались — если повезёт, отряд обнаружит башню, но что будет внутри? Чертоги, душа дракона-стража, кровожадные стихии или портал в Поток? «Слишком много вопросов», — осёк себя в мыслях Ринельгер. Без толку пытать себя ими, когда ответов ни одного не найти, пока не увидишь всё своими глазами.

— Чародей, а чародей? — голос Фирдос-Сара вывел из мыслей. — Ты много времени, как я заметил, проводил у госпожи?

Ринельгер не обернулся, он и так представил себе уродливую ухмылку сарахида:

— Да неужели?

— И как она? — продолжил Фирдос-Сар. — Маску-то не снимала? Даю голову на отсечение, драть саму Ветер в маске здорово!

— Много болтаешь, — так обычно отвечала сарахиду Сенетра. — Ничего не было.

— Ладно тебе, чародей, — Фирдос-Сара было уже не остановить. — Лучше скажи, у её промежности тоже маска есть? Охо-хо, как подумаешь, что ты там можешь вытворять, а что она! У неё же есть чары ветра.

Ардира не вмешивался, лишь иногда с подозрительной усмешкой оглядывался на Ринельгера. В последнее время с командиром не найдёшь общего языка. Зато Ирма явно наслаждалась комедией — сходила, называется, с сарахидом напарницей.

— Попроси в следующий раз, чтобы жалованье увеличила, — Фирдос-Сар даже не думал выдыхаться. Ему очень не хватало Сенетры. — Как раз тогда, когда закончишь мацать её сиськи.

Он расхохотался. Долбаный эстмарский ублюдок.

— Кончай уже, сарахид, с толку сбиваешь, — вмешался Ардира. — Не лезь к ним в постель.

— Да будьте вы прокляты, — не выдержав, Ринельгер рассмеялся.

Смешок прокатился по отряду. Редким гостем стало веселье за последние пару месяцев. Служба у Ветер на то повлияла, или потеря соратника — сложно сказать. Никогда раньше отряд не участвовал в больших играх, где риск и размен имели больший масштаб. Доброе имя и уважение в Рубиновом Войске Ардира предпочитал заслуживать, не пускаясь в кровопролитные и особо опасные дела.

Отряд поднимался против течения, и все упорно молчали, словно слившись с тишиной этого проклятого мира. Все попытки начать разговор кем-либо пресекались грубым приказом командира. Ардира прислушивался к глубинам разума, откуда суть шептал Путеводитель. Интересно, что будет указывать эта сущность после того, как отряд найдёт башню?

Пару раз в небе с севера пролетали стаи грифонов и птиц поменьше и побезобидней прямо над головами отряда, каждый раз готовившегося к бою, но обезумевшие от Хаоса звери, поглощённые своими делами, не обращали на пеших внимания.

— Вот оно, — произнёс Ардира.

Отряд остановился. Когда они поднялись на пригорок, взору открылась мёртвая дубовая роща. Древние дубы погибли под атаками ядовитого дождя и превратились в сухие столбы, лишённые листвы и мощных веток. Этот лес состоял из сотни серых кольев, и было видно, что они громадной воронкой возвышались над мёртвой землёй, окружая в центре огромный пустырь, на котором во сне стояла башня.

— Ну и где? — фыркнул Фирдос-Сар.

— Ничего не понимаю, — нахмурился Ринельгер. — Дубовая роща… вот здесь река заворачивает…

— Это точно то место, — протянул Ардира. — Но где башня?

— Тут всё совпадает со сном, — сказал Ринельгер. — Хотя… башня всегда была в ночи!

Чародей посмотрел на небо: блеклый, еле видный алой пелене солнечный диск уходил к закату.

— Уже скоро, — сказал он.

— Подождём….

Ринельгер ещё раз пригляделся к пустырю: с первого взгляда могло показаться, что это простой кратер, оставленный посередине дубовой рощи одной из огромного количества упавших за тысячелетия существования мира звёзд. Однако неестественность выдавала слишком уж ровная окружность и совсем маленькая её глубина.

— Интересно, что это за башня? — озвучил мысли вслух Ринельгер.

— Паршивая, — бросил Фирдос-Сар, наблюдая за окрестностями. — Паршивая, мать её, башня.

— Думаю, башня Мощи, — сказала Ирма, тоже присматриваясь к пустырю. — Святое Воинство часто наталкивалось на такие…

Ринельгер только хмыкнул. Башен Мощи в Цинмаре действительно существовало огромное множество. Талантливые чародеи, проявляющие интерес к чему-нибудь запретному, были во все времена: сотни таких уходили из анклавов на исследования мира и выстраивали себе лаборатории — подальше от любопытных глаз и законов Капитула. Такая практика стала настолько распространённой, что Коллегия в конце концов вмешалась и приказала соединить все башни статичными порталами, а владельцев обязала предоставлять ежемесячный отчёт о всех делах, вершимых чародеями. Успешна ли была такая процедура по пресечению запрещённых исследований, Ринельгер не знал.

Наступил алый мрак — солнце ушло за горизонт, и небо приобрело бурый оттенок. Между голых дубов из ниоткуда вспыхнули огоньки; как и во сне, они плавно отплясывали хоровод, тянущийся от невидного от центра рощи места до пустыря. Отряд поднял головы к небу: полный Вармас, ночной спутник странников, в эту ночь был удивительно ярким, такого Ринельгер не видел давно. Башня материализовалась прямо на глазах. Будто ломая пространство и время, она выступала из другого мира, невидимого оку смертного.

Ринельгер дотронулся до ступенек и судорожно вздохнул — энергия теплилась в холодном камне, а разум рассёк голос. Отчётливый женский голос отдал совершенно неразличимый, но твёрдый приказ, к нему накладывались ещё несколько, более резких и тонких. Серповидный клинок потеплел, и дверь, только что камнем стоящая в проёме, со срежетом поползла в сторону, открывая проход.

Светлячок первым залетел в башню. Чародей немного помедлил: тёмный образ в алой ночи из снов наводил на него жуткие мысли о внутреннем убранстве. Что там хранил таинственный чародей, пожелавший спрятать свои знания в богами забытом месте? Ринельгер представлял себе в подвалах, по соседству с казематами, пыточные камеры с окровавленными костями, держащими крепкими прутьями диких и страшных чудовищ, наверху наверняка располагалась лаборатория, в которой владелец башни проводил запрещённые исследования и хранил пробирки, инструменты, горы исписанного пергамента.

В нос ударил резкий запах мертвечины, причём такой мощный, какой Ринельгеру, имевшему несколько лет путешествий по не самым приятным землям, ещё никогда не встречался. Чародей откашлялся, услышал, как сплюнул Ардира и выругался Фирдос-Сар.

— Фууу! — сморщила нос Ирма.

Ринельгер протёр слезящиеся глаза. Первый этаж башни был в полном разгроме: поваленные друг на друга деревянные стеллажи образовали нечто вроде полукруга, в центре которого лежала груда мебели и тряпок; на темнокаменной стене виднелись глубокие царапины и небольшие осыпавшиеся углубления от ударов, на некоторых её частях присохли обрывки чем-то заляпанных бумаг. Справа от входа змеёй тянулась ржавая винтовая лестница.

Ардира что-то пробурчал, прикрыв лицо рукавом.

— Клянусь всеми богами, — тихо сказал Фирдос-Сар, — будьте, проклятущие вы сукины дети, уверены — поляжем мы здесь. Командир, ну его на хрен. Пусть Ветер сама здесь возится… мы башню нашли, даже открыли…

— Нет, сарахид, заткнись, ради богов! — раздражённо бросил Ардира. — Чародей, посмотрим, что наверху.

Ринельгер промычал что-то в ответ. Язык не слушался, что-то изнутри раздувало в сердце страх. Ему вдруг захотелось поддержать Фирдос-Сара и предложить командиру уйти. В голове медленно зарождалась паника.

Ардира счёл мычание за согласие и наступил на первую ступеньку, наполнившую башню громким скрипом.

«Вечно ему хочется лезть в самую задницу», — подумал Ринельгер, вытаскивая из-под мантии серповидный меч. К клинку на поясе даже мысли притронуться не возникло. Какой-то странный, исходящий из древнего прошлого, страх скребся внутри, и казалось, будто оружие, взятое из башни, сможет защитить лучше, чем кусок острозаточенной стали.

— Ардира, — тоненько позвала Ирма.

Но командир словно не слышал. Крепко сжимая щит и меч, он уверенным шагом поднимался всё выше. Ринельгер старался не отставать, хотя с каждой новой ступенькой ноги становились всё тяжелее. Про себя, чтобы отогнать непонятно откуда взявшуюся панику, он ругался и проклинал ржавую лестницу, что не могла никак закончиться. Время, казалось, замедлило свой ход.

— С-с-скованный, — прошептал призрачный голос.

— Что? — Ринельгер опешил.

— Чародей? — Ардира не обернулся. Не успел.

Ринельгер замер, ноги будто бы приросли к ступенькам и ни один мускул не мог пошевелиться. Чародея пробрал жуткий холод, сердце громко заколотилось, собираясь вырваться из груди. Отряд попался в ловушку. Что-то завопило, или Ринельгеру просто показалось, потому что визг резко оборвался. Иллюзия, страх, потеря самообладания — только одна тварь могла так влиять на живых существ. Она приходила чародею во снах. Раньше, ещё в Анхаеле. Чудовище, которое считалось одим из самых опаснейших порождений истинного зла, опаснее дракона и оборотней всех мастей.

— С-с-спирит, — дрожащим загробным голосом произнёс Ринельгер.

На спуске со второго этажа в призрачном свете Вармаса, пробивавшемся через дыры в крыше башни, сверкнула длинная игла, и взору предстало завёрнутое в чёрный рваный балахон чудовище, держащее полуразложившимися руками стальной посох с оторванным навершием и стилет, больше напоминающий короткое копьё. Голова спирита скрывалась за капюшоном и блестящей железной маской, в прорезях которой алым светом наливались полные смертельной ярости глаза.

Ардира инстинктивно закрылся щитом, но чудовище ударом посоха расколола дерево, служившее командиру защитой столько времени, сколько знал его Ринельгер. Лицо норзлина перекосилось от ужаса, он опустил меч, спирит ударил посохом снова, наотмашь, попав Ардире по незащищённой голове. Командир покачнулся, устояв буквально пару мгновений, за которые чародей успел заметить, как потекла из разбитого виска струйка крови, а на лице играют гримасы боли и страха, и полетел с лестницы вниз. Ринельгер отступил на шаг, закусив до крови губу и чувствуя, как хватка ужаса ослабла, и выстрелил энергетическим импульсом — чары забросили спирита обратно на второй этаж.

Вернуть самообладание не получилось: Ринельгер дрожал, будто его била лихорадка, тщетно пытаясь сбежать или спрыгнуть вниз. Спирит воспарил, выплывая над лестницей, сверкнула в глазах игла. Чародея что-то ударило в правый бок, он не удержался и, развернувшись на левой ноге на сто восемьдесят градусов, рухнул вниз. Около чудовища метнулось пламя, но в этот раз Ирма промахнулась. Спирит угрожающе прошелестел, стремительно спикировал вниз, распространяя ауру искусственного страха. Остварка взвизгнула, зажмурилась так сильно, как только могла, и уступила панике. Она скрылась за спиной Фирдос-Сара: сарахид дёрнулся было навстречу чудовищу, взмахнув секирой, но вдруг замер и превратился в ту самую статую, с какой Ринельгер его часто сравнивал. У Ирмы началась истерика, она хотела бежать, спастись, наплевав на всё, развернулась к двери, но силы оставили её, и остварка рухнула на груду с обломками мебели.

Ринельгер, размазав кровь по подбородку и, ко всему прочему, прикусив язык, попытался метнуть заклинание, но энергия растворилась, как только сошла с его пальцев. Фирдос-Сар боролся — дрогнул, попытался обрушить секирой врага, но тщетно — чары сковали каждый мускул на его теле.

— Семя… великого… клинок… древних… кровь невинных… — шелестел спирит, подплывая ближе к Фирдос-Сару. Чудовище остановилось, вглядываясь в переполненные животным ужасом глаза сарахида, и подставило иглу к его мощной шее.

Ардира выскочил на спирита совершенно для того неожиданно. Меч со свистом, а потом жалобным пением отсёк руку с посохом, и тот со звоном грохнулся на каменную плитку пола. Чудовище, казалось, не обратило внимания на потерю конечности, отмахнулось иглой и тихо прошелестело: «кровь… ритуал!», лавируя следующую атаку. Ардира, воинственно крикнув, чтобы разогнать терзающий его ужас, рубанул в третий раз, но на взмахе потерял силу, и клинок, жалобно свища, пронзил пустоту. Спирит рывком приблизился вплотную, что-то изнутри разорвало балахон, и командир всё-таки поддался страху, завопив — оттуда высунулись ещё несколько рук разных размеров и разной степени разложения. Новыми конечностями спирит схватился за куртку командира, перехватил воротник и, не давая жертве опомниться, стремительно выбросил иглу вперёд, нанизывая захлебнувшегося в собственном крике Ардиру, словно кусок мяса на вертел. Вопль ужаса вперемешку с яростью застыл на губах Ринельгера, а чудовище продолжало с жестокой фанатичностью пронзать командира отряда и шелестеть из-под маски: «Семя!.. Клинок!.. Кровь!.. Да, кровь!»

Чародей пришёл в себя и, почти не осознавая, что делает, подцепил ладонь серпом. Тёплая кровь прилипла к лезвию, просочилась внутрь, и Ринельгер, складывая в голове руну, зажёг сталь. Спирит отбросил Ардиру в сторону, в его алых глазах играли отблески пламени, и он бросил руку с иглой на чародея, расправив остальные, словно паук, хватающий добычу, и стремительно рванулся с места. Закричав скорее от перевозбуждения, чем от ужаса, Ринельгер направил кончик лезвия меча прямо на чудовище, и рёв яростного пламени заглушил истошный вопль чародея и пронзительный шелест сгорающего спирита.

Аура страха сменилась пустотой так резко, что Ринельгер подавился собственным криком и выбросил серп из рук, прерывая заклинание. Фирдос-Сар, сжимая секиру, рухнул на колени, пустыми глазами смотря перед собой. Тишину, заполнившую башню, прерывала всхлипыванием только Ирма, над которой эмоции окончательно взяли вверх.

Перед ногами Ринельгера лежала горстка пепла, пламя пожрало спирита полностью, обратило в прах его оружие, но не тронуло маску, разве что только немного оплавило её. Вид поверженного чудовища не смог полностью вернуть Ринельгеру контроль над самим собой — попытка просто встать на четвереньки не обвенчалась успехом. Ощущая себя жутко старым и уставшим, он подполз к Ардире. Залитый собственной кровью, командир судорожно хватался за жизнь. Ринельгер пробежался взглядом по решету на животе — без шансов.

— Проклятие, — одними губами произнёс чародей. Ардира и сам всё понимал. — Боги…

— Боги, — прохрипел командир и закашлялся, взявшись за его плечо. — Как же хочется… верить им сейчас. Хочется в Аромерон, к королеве…

— Скоро ты с ней встретишься, очень скоро, — Ринельгер не применял чар. Он мог остановить кровь, но тогда смерть была бы ещё мучительней.

— Проклятие, — он снова закашлялся. — А я всю жизнь… мечтал сразить тварь из легенд.

— У тебя почти получилось, — произнёс Ринельгер.

— Знаю, что ты думаешь, — Ардира взглянул в его серые глаза. — Хреновый командир… потерял Зериона… Сенетра лежит… самого себя не уберёг.

— Я не виню тебя, — отрезал Ринельгер, — лекарь я, и я должен спасать жизни.

— Как и командир отряда, отец для солдат, — он повернул голову, попытался сплюнуть, но кровь вперемешку со слюной осталась в его густой чёрной бороде. — Теперь ты… Ринельгер, тебе я передаю отряд. То, что от нас осталось. Будь для них отцом. Мы — одна семья, какими бы сукиными детьми ни были.

— Ардира…

— Тише, — командир смотрел в незримую точку в потолке. — Алормо… у него было что-то важное. Проклятие… в тишине… хочу отправиться к Владычице. Туда, где мама поёт песнь о Горном Звере.

Он не договорил. Просто понимал, что конец в паре мгновений. Ардира отпустил Ринельгера и дышал, но не говорил. Он хотел умереть в тишине.

— Командир?.. Командир.

Белесые глаза — кладезь северного спокойствия — застыли, обратившись в лёд. Непослушными, холодными пальцами Ринельгер закрыл их и откинулся на спину. Никто до сих пор не сдвинулся с места, все, казалось, ушли глубоко в себя. Ринельгер познакомился со спиритом в учебнике по демонологии, когда ему было десять лет. Несколько месяцев он не мог спать от одних только сухих фактов и своего воображения. Одним из самых глубоких ужасов он считал встречу с этой тварью, в глубине души молясь никогда не схватываться с ней.

Цинмар никогда ещё не знал более искусного мясника и страшного чудовища, чем спирит. До Века Гнева их не существовало вовсе, пока озлобленный на грехи смертных дракон Хаоса Некрос не явил миру этих чудовищ, превративших конец жизни тех, кто с ними встречался, в сущий кошмар. Они манипулировали страхом живых, обездвиживали их и кромсали. Куски смертных останков жертв спириты пришивали к себе, чтобы поддерживать материальное тело. Говорят, энергетически эти твари бессмертны, и только особыми заклинаниями можно изгнать их сущность в Поток, прежде пробив телесную оболочку.

— Командир? — Фирдос-Сар выронил секиру. — Ардира? Демон меня задери… Чародей?

Ринельгер, тяжело дыша, повернул голову. Побледневший сарахид подполз на коленях к Ардире, сложив правую руку ему на грудь.

— Чародей, сделай что-нибудь, — прохрипел Фирдос-Сар. — Подними его…

— Он мёртв, сарахид, — выдавил Ринельгер. — Всё кончено…

— Так и знал, что это добром не кончится, — Фирдос-Сар закрыл глаза и сжал губы.

— Позаботься об Ирме, — Ринельгеру стоило неимоверных усилий встать на ноги. — Дай ей что-нибудь крепкое. Я посмотрю, что наверху, и займусь вами.

Лестница жалобно заскрипела, но чародей не обращал на звуки никакого внимания. Даже шёпот в голове стих, оставив её совершенно пустой. Второй этаж, где спирит проводил большую часть времени, был увешан разлагающимися телами: женщин, детей, мужчин и животных. Словно в мясницкой лавке чудовище подвесило туши на крюки, которые вмуровало в потолок, а пол покраснел от пролитой и засохшей на нём крови. Смрад здесь стоял невыносимый, но Ринельгер был высушен настолько, что нос не реагировал на острые запахи. Тела висели вокруг тонкой обсидиановой арки, рядом с которой одиноко стоял алтарь с несколькими книжками в кожаном переплёте.

Ринельгер положил серп на стол, взял первую книгу: руны сохранили чёткость, хотя условия содержания рукописей были явно враждебны бумаге. Чародей сполз на пол, облокотившись о ножку стола, полистал, словно выискивая справочник по использованию портала, но с каждой новой страницей понимал, что перед ним работа некроманта, построившего злосчастную башню.

Некрос, последний дракон Мощи, подарил смертным магию, с помощью которой можно контролировать мёртвых, обучил двух остваров, брата и сестру, а те передали свои знания немалой группе чародеев. Когда дракон восстал и принялся ордами демонов разорять Ригальтерийскую империю, потребовалось тридцать четыре года и сотни тысяч солдат, чтобы остановить его и уничтожить. То был Век Гнева, до нынешней эры самый чёрный и кровавый период истории Цинмара. До нынешней эры. Некромантия, как дар от самого злого врага всего живого рода, была запрещена, все её последователи методичноуничтожались, а сама магия уничижалась во всех уголках огромной страны, еле справившейся с Некросом в Битве за Дредринар.

Судя по записям, некромант долго экспериментировал, пока не решился обрести бессмертие. В последних заметках он писал, что разгадал, каким образом можно закрепить жизненную энергию к костям, какие для этого понадобятся реагенты. Ринельгер отыскал драконью ротовую жилу в череде списка ингредиентов. Видимо, эксперимент закончился неудачно, и некромант либо стал жертвой спирита, либо обратил себя самого в чудовище.

Ринельгер отложил первую рукопись, потянулся за второй, раскрыл её — здесь некромант описывал события, связанные с аркой портала. Чародей листал её, пока не попались знакомые имена:

«Двадцать шестой год Века Гнева, аргосиль, 12. Я прибыл в Теневал и наконец воочию увидел Лицедея, духа-сына Повелителя, живущего на окраине Сумеречного леса. Долго же Культ не давал мне возможности этой встречи, но вот она! Он подарил мне формулу бессмертия. Взамен, наша сделка, я должен построить башню где-то в окрестностях старого Ветмаха, на берегу Реи. Скоро мой помощник, ученик Эриганн, привезёт компас энергии, тогда и отправлюсь на поиски. Жаль, что я так мало узнал от Лицедея, но тревожить дух я не посмею.

Двадцать седьмой год Века Гнева, ренесиль, 8. Я отослал Эриганна в Ромели-Тор, чтобы пустить пыль в глаза Коллегии. Нанял парочку наёмников из числа норзлинов — берут мало и, если что, никто считать их не станет. Компас в районе Реи становится просто сумасшедшим. Я сразу понял, что имел в виду Лицедей — источник Мощи где-то поблизости, там, куда ведут блуждающие огоньки. Здесь я смогу воспроизвести формулу вдалеке от коллег и спокойно исполнять сделку с Лицедеем. А огоньки станут предлогом к моему отдалению из Ромели-Тор».

Ринельгер полистал — несколько страниц некромант сетовал на узкий кругозор чародейского сообщества империи и клялся, что, когда он откроет все секреты своей магии, всё изменится. А вот Эриганн… значит, слухи о причастности бывшего адъютанта Ветер к некромантии и Культу Некроса правдивы. Любит же магистр собирать вокруг себя чародеев-экспериментаторов.

«Тридцатый год Века Гнева, дегаль, 28. Двенадцать каменщиков и троица наёмников. Дорого обошлась мне башня, но реагенты для исследований я получил, не заплатив ни одного медного миртила. При закладке фундамента строители нашли меч с серповидным клинком, использовавшимся рунарийскими воинами-чародеями в конце Тайного Века и начале Золотого. Когда я наложил все защитные чары и активировал портал, меч отреагировал на него притоком энергии в рунах. Они почти стёрлись, и я их не заметил даже во время исследования артефакта. Портал изменил полярность, и я перешёл в иной мир, если так можно выразиться. Тёмный коридор с запертой дверью — всё, что я нашёл там. Ещё была скрижаль: письмена на раннем языке, схожим с маредорийским наречием. Приклыдваю текст.

Kera morum izete mirum terra resuhut wollek morharum virh eni izete varatus. Kera ornas izete seke Noru arate lesilial».

Ринельгер быстро пробежался глазами, особо не вчитываясь, ибо всё равно ничего не смог бы понять.

Тридцатый год Века Гнева, лерониль, 3. Пришлось отложить собственные исследования. Заставлять Лицедея ждать нельзя. Чтобы заняться переводом скрижали, я вернулся в Ромели-Тор. Ушла пара месяцев на расшифровку, немалую помощь мне оказал Эриганн — юноша весьма талантлив и подаёт надежды. НЕ ЗАБЫТЬ представить его Культу.

Как выяснилось, на скрижали описывался ритуал для открытия эфемерных врат в пограничье между материально-воплощённым миром и Потоком. Пока что мои догадки оправдываются настолько точно, насколько я могу себе позволить.

Итак, мы имеем: «Кровь невинная от мира сего откроет врата гробницы, очистив её от вечности. Кровь могучего от семени Его верного пропустит».

Загадка — ох, как же наши предки любили загадки! Но я выяснил, что означают эти слова. «Кровь невинная», значит, чистая энергия. Единственная чистая энергия — первозданная. «Кровь могучая от семени Его» — энергия духа. Под «Его» имелось ввиду Архилиоса. Скорее всего, учитывая, что наши предки верили в вечность их полубога, подойдёт любое создание дракона Мощи. Остаётся вопрос, как удержать энергию в крови жертв и направить её на врата?

Приписка, лерониль, 24.

Арен-тара — древняя реликвия, ритуальный кинжал жрецов Архилиоса. Обладает исключительным свойством — блокировать рассеивание энергии и задавать ей направление. Этот кинжал использовался в период ранней империи для проведения обрядов и ритуалов. Ныне Арен-тара принадлежит наместникам Норзрины. Над получением первозданной энергии я долго ломал голову. Покопавшись в древних архивах и вдоволь навозившись с древним наречием, я отыскал термин «Одарённый». Происхождение его уходит корнями в фольклор народов Северной Дали. Даже странно, что ригальтерийская наука опирается на сказки варваров. Но направление я выбрал верное, из их текстов ясно, что в жилах Одарённых течёт первозданная энергия, опасная незримая материя, создавшая мир вокруг нас.

Сам ритуал следующий: необходимо с помощью кинжала направить в едином потоке две энергии. Тогда врата откроются. Меч, что я нашёл, позволит быстро добраться до них. С этими выводами пошлю Эриганна к Лицедею. Пусть знакомится с Культом. Правда, немного исследования я подправлю, на случай, если духу взбредёт в голову избавиться от меня.

Тридцать первый год Века Гнева, эрениль, 16. Скрижаль и ритуалы меня заинтересовали так, как я этого не ожидал. Что за тайны мира собирается ворошить Лицедей? То, что я построил башню там, где находятся врата в неизвестный мир, значит, что, скорее всего, потребуется моё участие. А я бы не хотел, чтобы мной пользовались, даже если кукловодом будет Лицедей. Я потребовал аудиенции у духа, и тот не отказал. В этот раз он был предельно холоден и дал понять, чтобы я не копал глубже, а занялся своими делами. Якобы ещё не время. Я написал своим старым друзьям: магистрам Ветер и Пекло, однако Пекло сейчас по уши занят в Ладервии в бессмысленной борьбе с Повелителем Смерти, но Ветер — она оказалась куда проворней, чем я ожидал. В башню её, естественно, не приглашаю, очень много здесь следов деяния, а ведь война с Некросом в самом разгаре! Ветер пообещала поискать сведения, проливающие свет на запись на скрижали.

Тридцать второй год Века Гнева, майолиль, 1. Пришлось отдать своего ученика, который, впрочем, уже закончил период наставничества, под крыло Ветер. Она же прислала мне письмо, к которому приложила копии страниц из трактатов о древнем завоевании Цинмара королём Валемертом и Архилиосом. Древние рунарийцы называли мир скрижали Чертогами, а их природу возводили к чему-то сакральному. Ветер сделала вывод, что внутри заключена немыслимая сила. Вот зачем Лицедею нужен этот мир. Либо для Повелителя, либо для себя самого. Весьма интригующе. Удастся ли перехитрить духа?

Тридцать третий год Века Гнева, ренесиль, 27. Пока что я оставил попытки разобраться в деле о Чертогах. Пора завершить то, чем я грезил всю жизнь. Формулу я подстроил под себя, вместе с Эриганном подправил руны. Мой бывший ученик несколько изменился, ныне перестал мне внушать доверие. Не иначе как связался с Ветер по-крупному. Что ж, пускай уезжает к ней. Мне больше никто не нужен. Это моя последняя запись в нынешней форме. Следующая… уже после того, как я обрету бессмертие».

Больше записей не было. Ринельгер отложил записную книжку к другой и выдохнул, прислушиваясь к барабанной дроби на улице — начался ядовитый дождь.

— Лицедей, — фыркнул Ринельгер в пустоту, тяжело вдыхая смрадный воздух. Не тот ли Страж, упоминаемый Матерью, был Лицедеем? Если так, то цикл должен быть завершён, а этот отчаявшийся ныне Страж с помощью силы внутри Чертогов собирался тому помешать. Ветер же хотела получить её себе. Как же просто, и от того чародей разочарованно вздохнул снова. Если же дух до сих пор не получил из них силу, то могуществом он не превосходил своих сородичей. Уничтожить их непросто, но возможно.

Ринельгер потянулся к дневникам и спрятал их в сумку. Собравшись с силами, он поднялся, приложил кровавую рану к серпу — сталь набралась кровью — и, сложив огненную руну, всплывшую в его памяти случайно в битве со спиритом, пустил магическое пламя перед собой, обращая подвешенных на крюки мертвецов в прах.

Фирдос-Сар разжёг из обломков мебели костёр в центре этажа. Ирма сидела, укутавшись в плащ сарахида, и сжимала в руках открытую флягу. Она до сих пор не отошла от ужаса. Ардиру оттащили ближе к выходу, подальше от пепельных останков спирита. Ринельгер подобрал стальную маску, примеряя её.

— Ну? — спросил хрипло Фирдос-Сар.

— Нашёл, — бросил Ринельгер, решив, что сейчас не лучшее время для красочных описаний того, что происходило на втором этаже — Можно спокойно ждать…

За дверным проёмом сквозь шум дождя послышался громовой рёв. Ирма вздрогнула так, что выронила флягу с вином в огонь, Фирдос-Сар и Ринельгер подскочили и выглянули на улицу — Вармас с его призрачным светом скрылся за грозовыми тучами, но в алом небе всё равно виднелись тёмные силуэты энергетических драконов. Как и грифоны, они куда-то спешили так, что не обращали внимания на ядовитые капли смертельно опасного ливня.

— Что-то не так на севере, — протянул Ринельгер, провожая грандиозных существ грустным взглядом. — Послушай, сарахид, нужно обсудить важные вопросы. Во-первых, мы с тобой, как те, кто прослужил в отряде с самого начала и кто стоит на ногах, должны решить, кто займёт место командира.

— Он что-нибудь сказал об этом? — Фирдос-Сар старался не смотреть на Ардиру.

— Сказал, что доверяет это мне…

— Так тому и быть. Я всё равно не справлюсь. Командуй, чародей.

— Хорошо, — кивнул Ринельгер. — Мы остаёмся работать на Ветер. Обрываем все связи с картелем. Магистр к нам благосклонна, а значит, мы всегда будем сыты и на отличной службе. Вопросы? — в ответ молчание. — Когда закончится дождь, — сказал он, задумчиво глядя, как отбарабанивают ядовитые капли по рыхлой земле, — позаботься о ловушках… дерева тут полно, и жди Ветер, как и наказал Ардира, — чародей провёл рукой по лбу. — Надеюсь, о Сенетре позаботятся.

— А ты? — сарахид нахмурился, и костяшки под его бровями закрыли глаза. — Собираешься бросить отряд?

— Нет, — сухо ответил Ринельгер. — Мне нужно кое-что сделать. У Зериона были дела, а я ему кое-чем обязан. Пойду на юг, к Теневалу. Приведу Алормо и узнаю, зачем мы были ему нужны. Меня не будет где-то с неделю. Если я сгину, главным остаёшься ты.

Они оба посмотрели на Ардиру: бледное лицо с густыми чёрными бровями и пышной бородой застыло маской смерти. Казалось, что он сейчас откроет глаза, нахмурится и гаркнет: «Чародей! Сарахид! Быстро в укрытие!». Но отец-командир больше не скажет ни слова.

Как только дождь окончился, отряд вытащил отложенные Фирдос-Саром деревяшки и сложил на них своего командира. Ирма обняла сарахида за торс — лицо его было напряжено, взгляд, преисполненный глубокой печалью, опущен. Ардира был для него не просто соратником по отряду. Ринельгер вдруг почувствовал себя сиротой, только что потерявшим своего родителя и оказавшимся один на один с безжалостной судьбой. Наверное, все солдаты это чувствуют, когда хоронят хорошего командира. Чародей зажёг пламя в руках и поднёс к сухим доскам.

— Да предстанешь ты перед Владычицей Неридой в Аромероне в лучшем свете, — произнесла Ирма, когда огонь начал пожирать тело командира.

— Пусть блаженный покой в Потоке будет для тебя вечным, — сказал Ринельгер.

— Спи спокойно, дружище, — Фирдос-Сар мрачно смотрел на костёр. — Мы будем ждать тебя, командир, — обращался он уже к чародею. — Не смей сгинуть там, у Теневала.

Глава 5 — Лицедей

Глава 5

Лицедей

Старый фургон из подгнивших деревянных досок, покрытый многолетней грязью, что комьями крепилась на корпусе, был накрыт старым серым брезентом и со скрипом приближался к краю Моровой пропасти. Прозванный так овраг служил местом общего погребения, если язык вообще поворачивается так утверждать, для всех несчастных, умерших по той или иной причине в округе. Моровая пропасть была здесь всегда, даже хроники в архивах не могли бы назвать точную дату её возникновения. Во время чумной эпидемии в середине Века Гнева в овраг по приказу наместника Норзрины свозили мертвецов, и постепенно, на протяжении семидесяти лет, до нынешних времён, Моровая пропасть пополнялась трупами, и уже не обязательно теми, кого убила чума или иной мерзопакостный недуг.

Тяжёлое бремя нёс на плечах мортус по имени Вильмонд, оствар, примерно двадцати пяти лет от роду — мрачную профессию гробовщика и сакрального проводника не отпетых жрецами смертных в мир иной. Мортусы, в том виде, в котором представлялись сейчас, появились в то же время, в какое пришла чума — Чёрный Мор — благословлённые в храмах санитары и помощники лекарей, бывало, что мортусы и сами занимались врачебным делом. Но основным промыслом таких персон на протяжении всех лет являлся сбор мертвецов и перевозка их до мест погребения.

Вильмонд остановил мулов, запряжённых в фургон, полный мертвецов, у края Моровой пропасти и лениво соскочил с места возницы. Непринуждённо он обошёл труповозку, открывая дверцы. В чёрном плаще длиной до самых щиколоток, капюшоне и маске с клювом он напоминал одинокого ворона — посланника смерти.

Ширен, седовласый старик с еле заметной плешью, разливал по чашкам свежезаваренный чай. Когда-то и он работал мортусом так же резво, и на его долю выпал самый страшный период Чёрного Мора. Годы шли; на все сбережения, что Ширен собрал за пятьдесят лет неблагодарной работы санитара, он купил пустующую хижину здесь, вдали от цивилизации, у самого края Моровой пропасти, места, что ненавидел всем сердцем, но не мог его покинуть.

Ширен отставил чашки и молча наблюдал за тем, как Вильмонд выполнял свою работу. Длинной палкой с крюком мортус бесцеремонно вывалил груду полуобнажённых тел из фургона на землю перед пропастью, последние трупы он схватывал руками за волосы и конечности и рывком скидывал в общую кучу. Среди его мёртвых подопечных были как свежие тела, так и полуразложившеся — с последними трудности возникали в большей мере. Ширен сморщился, когда Вильмонд перехватил мертвую женщину, пролежавшую без упокоения, быть может, недели две в воде, распухшую и окрасившуюся серым. Мортус дёрнул слишком сильно и сорвал пласт кожи, что, словно молочная плёнка, слезла с гниющего тела. Работа приучила его относиться пренебрежительно к смерти: Вильмонд становился последним проводником после отпевания, но считал себя скорее мусорщиком, чем какой-либо высокой сакральной фигурой общества.

Когда последний человек скатился в братскую могилу, Вильмонд захлопнул дверцы и подогнал фургон к хозяйству Ширена. Старик сидел в беседке на крыльце и, как только мортус подошёл, пододвинул к нему чашку чая. Вильмонд снял маску: бледное молодое лицо с редкими бровями было измучено, глаза потухли и пребывали в глубокой задумчивости, пульсируя нотками скрытой печали.

— Спасибо, Ширен, — Вильмонд шумно отпил и блаженно выдохнул. — Самое то, после работы.

— Пятьдесят одно, — отметил Ширен, — до упора наполнил. Много ещё?

— Ходки две или три, — протянул задумчиво Вильмонд. — Если бы ты съездил со мной, управились бы быстрее.

— Это уже третий заезд за день, — Ширен замолчал, взглянув на небо. — Что ты там за мешок выбросил?

— В казарме нашёл четверых младенцев, — сказал Вильмонд равнодушно. — Решил упаковать…

— Котелок совсем не варит? — сурово бросил Гробовщик так, что его молодой напарник смутился. — На кой хер Лицедею карапузы?

— Ради энергии? — пожал плечами Вильмонд, сгоняя краску с лица. — Ширен, он сказал свезти в пропасть всех мертвецов из Теневала. Каких именно, он же не указал?

— Вот это сам ему и скажешь, — фыркнул Ширен, не без удовольствия отметив, что Вильмонд побледнел, прямо как перевозимые им трупы. — Ладно, не бойся… говорить, как всегда, буду я.

— Хорошо, — выдохнул мортус. — Лучше посмотри, что я нашёл у священника из часовни…

Мортус покопался в сумке на боку и вытащил кулон — линии внутри ромба складывались в подобие феникса, взмывающего ввысь. Руна аромеронни, приверженцев знаменитого среди норзлинов поверья, что каждого после смерти ожидают в Залах Аромерона. Этот же знак принадлежал мятежной королеве и пророчице, и потому все её лучшие солдаты и священники носили такие кулоны и считали это честью.

— Стало быть, в окрестностях не осталось ничего живого, кроме Эстифала, — сказал Ширен, рассматривая кулон. — Сначала дожди, мародёры и чудовища… а теперь Лицедей накрыл крупный город чарами. Скоро он займётся и Эстифалом.

— И нам нечего будет ему жертвовать, — мрачно заключил Вильмонд. — Что будет делать дух тогда?

— Плевать, что он будет делать, — отрезал Ширен и вытащил золотую монету. — Держи дар-миртил. Нечего тебе с ним лишний раз болтать. Сходи выпей, девку в койку затащи. Словом, отдохни и завтра мы покончим со всем этим.

— Спасибо, Ширен, — меланхолично улыбнулся Вильмонд. Он отпил из чашки и ещё некоторое время всматривался в тёмную линию Моровой пропасти. — Я никогда не спрашивал… но сколько их там? Сотни?

— Тысячи, — взгляд Ширена застыл. Перед ним иногда всплывали лица первых, кого он похоронил в овраге и отдал в жертву духу. — Они приходят сюда ещё с Века Гнева. Мертвецы в пропасти тлеют очень медленно, Вильмонд. Скоро не останется места.

— Скорее не останется новых мертвецов, чем насытится эта бездонная пропасть. Юг Норзрины опустошён. Отсюда ушли даже самые отбитые охотники за головами. Предпочли Панремму или Эливию, точно не знаю. А, между тем — верно, ты не слышал — всё-таки остановился здесь отряд Святого Воинства. Или это наёмники… но занимаются они тем, что, если верить мужикам, уничтожают в окрестностях демонов.

— Неужели? — кашлянул Ширен. На миг в его сердце блеснула тусклая надежда.

— Они пришли на сей раз за демоном Дегановых Рубцов, — погасил огонёк в душе старика Вильмонд. — Не думаю, — он заметили взгляд Ширена, — что им есть дело до Лицедея. Если только не сообщить о том, кто вырезал Теневал…

— Тише ты, — прошипел Гробовщик. — Не болтай о таких вещах здесь.

— Прости, — Вильмонд отставил пустую чашку и надел маску. — Ладно, поехал я. К нашим соратникам с отчётом заезжать?

— Обойдутся, — бросил Ширен. — Отдыхай, парень.

— Понял. Тогда до скорой встречи!

— Не пропадай, — покивал Ширен, провожая мортуса взглядом.

Вильмонд залез в фургон и погнал мулов по тропе к тракту на Теневал. Ширен вздохнул — славным человеком был этот парень, только старик всё равно больше предпочитал одиночество. Сказывалась профессия: у мортусов большинство попутчиков молчаливы, отчего к тишине привыкаешь и сам.

Гробовщик покрутил в руках серебряный кулон, украдкой глянул в сторону Сумеречного леса и спрятал его в кутке. Ширен вылил остывший чай из кружки и наполнил её горячей порцией, удобно расположившись на стуле в ожидании старого друга.

***

Ринельгер вздрогнул, просыпаясь. Холодная и влажная выдалась ночка, а сон, как всегда тревожный и обрывочный, совершенно не прибавил сил. Чародей повозился с поясом, достал флягу и жадно приложился к горлышку. Пока он спал, дождь, к счастью, так и не пошёл — вокруг ночлега под камнем, напоминающим коготь гигантского зверя, земля оставалась сухой. Как выразился бы Ринельгер, аномально сухой.

Чародей покрутил в руках маску, проверив застёжки на ней — перед сном пришлось сильно заморочиться, чтобы прикрепить полоски кожи к оплавленным краям — и надел её. Маска поможет скрыть лицо, создаст зловещую тайну, отпугнёт некоторых, а иных привлечёт. Впервые Ринельгер путешествовал так долго в одиночку, и оттого мерзкий и склизкий страх поигрывал струнами глубоко в сердце и впивался когтями в горло, до сих пор не отступив после башни и встречи со спиритом. Страх тормозил, порою становилось тяжело дышать, но непонятный беззвучный зов гнал Ринельгера в Теневал, навстречу Алормо и Лицедею.

Путь к поселению с достаточно мрачным для центральных провинций империи названием пролегал после рейских пустошей через Дегановы Рубцы — плоскогорье, названное ещё семьсот лет назад в честь второго дракона Мощи. Местность, иссечённая низкими горными хребтами, мелкими речками и глухими топями, вселяла куда большее уныние, чем разорённые берега Реи. Темнее, злее и скрытнее речных пустошей, Дегановы Рубцы хранили молчание, от торчащих острыми пиками холмов исходила ненависть, в низинах и расщелинах прятались обезумевшие от Хаоса звери. Ринельгер в который раз взвешивал свои шансы пройти через плоскогорье — не раз Родина давала понять, насколько теперь её бескрайние просторы стали враждебны ко всякому страннику. На востоке раскинулись пустоши и руины провинции Панремма, в них, по рассказам беженцев, творилось невообразимое бесчинство, демонстрировавшее истинное лицо Хаоса: огонь столпами вырывался из земли, тропы, ранее известные, исчезали и перепутывались. В тех местах царил разгул опасной нечисти, а большое количество охотников за головами не гнушались любой добычи. Запад же продолжал играть в бессмысленную войну за власть над выжженной землёй.

Через Рубцы был переброшен тракт, выстроенный ещё два столетия назад по приказу Капитула. В силу непредсказуемой, но всегда суровой местности, дорогу надлежало постоянно содержать в благопристойном виде. В наступивший час анархии, когда попирались абсолютно все законы цивилизации и даже природы, все забыли про тракт и предпочитали о нём не вспоминать — такое отношение, точнее его отсутствие, ярко выражалось в разбитой плитке дороги, местами обвалившейся, особенно на склонах и поворотах.

На очередном таком месте Ринельгер выдохнул с яростью и рухнул на колени. Рука снова сорвала с пояса флягу, чародей ощупал её — глотков осталось не больше десяти, от силы двадцати, а конца проклятым Рубцам не было видно. Он сплюнул, оставил флягу и поднял голову в дурацкой надежде увидеть знак от богов, что отвернулись от этого мира.

Алые небеса неспешно гнали кучные облака, а чёрный солнечный диск, оставив всякую попытку прорваться через кровавую пелену, застыл среди этого меланхоличного действа, став, пожалуй, неплохим дополнением к удручающей картине, отражающей весь этот ужас разложения мира.

— Проклятье, — сухими губами произнёс Ринельгер, медленно поднимаясь. — Нужно идти дальше, — подбадривал он себя. — Я иду к тебе, Лицедей…

Битва со спиритом не прошла бесследно: пусть призрак и уничтожен, но он продолжал являться во снах и снова пронзать грязной окровавленной иглой Ардиру, безумно шелестя обрывками фраз, когда-либо услышанных чародеем, меняя тембр голоса, накладывая друг на друга и словно пропуская эхом через горн.

Воспоминания Зериона продолжали всплывать в голове Ринельгера: пожары, пожирающие бескрайние лесные массивы, окровавленные штандарты, вхождение паладина в Кредохарт. И имя Лицедей — оно вгрызалось в разум, словно гвоздь, вгоняемый тяжёлым молотом чувства вины и долга.

Спирит оставил довольно стойкий отпечаток, до сих пор из Ринельгера будто вытягивали жизненную энергию, выжимая, словно мокрую тряпку. Хоть такое состояние за последние годы случалось довольно часто, в этот раз оно оказалось непривычно тяжёлым.

Впереди показался крутой склон, а на каменных столбах с деревянными балками между ними держались рваные остатки тракта. Ринельгер закусил губу, огляделся, но никаких альтернативных путей здесь не существовало. Только вперёд, не сворачивая. Чародей поудобнее перевесил сумку, схватился за серп на поясе и боком начал движение по выступам. Его взгляд устремился вниз, а разум поразило непреодолимое желание прыгнуть навстречу вечности: всего десять сажень вниз, и начинался густой туман, верно, скрывающий за собой ещё столько же. Ринельгер выдохнул, избавляясь от убийственного наваждения, и замер. На капюшон падали мелкие камешки и комья земли, чародей отдёрнул голову, взглянул наверх и встретился с оскалившейся острыми клыками пастью.

Ринельгер вскрикнул, переходя на громкий вопль, махнул серпом и, не удержавшись, сорвался с остатков тракта вниз. Случилось это несказанно вовремя, ибо чудовище совершило резкий рывок, приземлившись на выступ, где только что стоял Ринельгер. Оно не смогло опереться, качнувшись, туша перевернулась через голову и полетела следом за чародеем. Они нырнули в туман одновременно, Ринельгер пустил защитные чары и упал в вязкую грязь, что начинала низинные болота.

Чудовище приземлилось неподалёку; брызгаясь в мутной воде, оно попало в ловушку и стало яростно извиваться в попытках вырваться, но своим сопротивлением лишь помогало болоту поглощать себя. Ринельгер осторожно поднялся, хищник представлял из себя гуманоидное существо, покрытое абсолютно голой чёрной кожей, с гладким безглазым лицом и мощными вытянутыми челюстями.

— Сдохни, — прошептал Ринельгер и запустил в безобразную голову существа импульс с кончика серпа.

Заклинание сорвало скальп с чудовища; глухо рыкнув, оно, воистину театрально откинувшись, повалилось на спину, перестав шевелиться. Ринельгер сжал пальцы, чарами подтянул существо, высвобождая его из цепких лап трясины.

Чародей навис над бездыханным телом, присел, осматривая залитую смесью из крови, слизи и грязи голову чудовища, вспоминая описания трактата по демонологии и монстроведению. Сагнитроп скалистый — так называли учёные мужи этого представителя класса низших вампиров, в народе же — упырь. Ринельгер сморщился, осознавая, какой судьбы удалось ему избежать. Такого рода чудовища — основной переносчик проклятия, что обращало живое существо в нежить, терзаемую неутолимой жаждой энергии, единственный способ получение которой — в крови.

Ринельгер проверил целостность перчаток, присмотрелся к клыкам чудовища на нижней челюсти и, схватившись, резко дёрнул за неё, отрывая вместе с большим кровоточащим куском тёмного мяса. В глазах чародея вспыхнули огоньки, зажигая профессиональный интерес к такому роду реагентов. Он выложил из сумки тряпку, расстелил её на влажной земле и сложил туда оторванную челюсть. Повезло, что заклинание сорвало только верхнюю часть головы сагнитропа, ведь Ринельгер даже не успел хорошенько прицелиться.

Порывшись среди прижатых друг другу корешков книжек в сумке, чародей вынул свой дневник, раскрыл на чистой странице.

— Кровь низшего вампира, — шёпотом сказал он, доставая перо и плотно закупоренную маленькую чернильницу, успевая рассматривать тело чудовища. — Так, так-так… как мне помнится, — начал говорить себе под нос Ринельгер, — имеет свойство поглощения чужой энергии… нет, это железы из-под клыков, проходящие под челюстью, — чародей задумчиво присмотрелся к оторванной части сагнитропа, потом перевёл взгляд на тело его самого. — Сукин сын, да ты заставил меня снова творить! — он ядовито улыбнулся. — Железа вырабатывает ферменты, поглощающие чужеродную энергию и перерабатывающие её, чтобы вампир смог насытиться… но это же типично для всего его вида. Сенетре нужно поглощать окружающую её энергию… или, возможно, предпочтительнее будет искать источник в крови?..

Никогда ещё Ринельгер не вёл записей, находясь по колено в грязи, но не это смутило чародея: он уловил отзвук крика. Где-то совсем рядом, в низине, в которую ему повезло свалиться. Чародей закрыл дневник, убрал всё, что было нужно, в сумку и приготовил к бою серп — снова крик, похожий на яростный вопль. Он-то и развеял последние сомнения насчёт того, что Ринельгер оказался в такой глуши не одинок. Осторожно чародей начал движение сквозь топи, то и дело проваливаясь всем сапогом в грязь. С каждым новым шагом отчётливее звучали звон стали, крик нескольких человек и знакомый рык, принадлежащий сагнитропам. Ринельгер представил картину, как толпу беженцев или особо отчаянных купцов, решившихся на довольно опасное путешествие через Дегановы Рубцы, окружила, судя по звукам, целая стая этих ужасных тварей. Тем не менее, Ринельгер предпочёл бы просто взглянуть в сторонке на побоище, а потом, пока выигравшая сторона праздновала бы победу, уйти по направлению к тракту.

Схватка велась ещё ниже: топь пролегала на склонах, уходила в низменность, представляя из себя смертельно опасную воронку, где каждый шаг мог оказаться последним. Ринельгер остановился за деревом, когда увидел вооружённый отряд из двадцати человек, схлестнувшийся со стаей сагнитропов, видимо, охотившейся в этой местности. Отряд действовал слаженно, трое лучников заняли позиции на холмиках, пуская стрелы в попытке достать чудовищ. Все остальные сгруппировались в круговую оборону, рьяно отмахиваясь от смертоносных атак.

Ринельгер присмотрелся: жертвы сагнитропов были хорошо вооружены и защищены. Цвета и форма их доспехов и курток принадлежали Святому Воинству: на многих из них были грубо сработанные стальные нагрудники, характерные для солдат мятежной королевы закрытые шлемы с козырьками и гребешками. Встречи со Святым Воинством Ринельгер никогда не искал, особенно в одиночку. Чародей успел отойти на пару шагов, прежде чем его с головой накрыло всплеском энергии, он резко обернулся и приглушённо простонал. За ним по пятам следовал поверженный сагнитроп: выглядел он достойным того, чтобы стать ночным кошмаром: залитый собственной кровью, он заутробно хрипел, шевеля бурыми ошмётками мясных тканей, бывших раньше частью оторванной Ринельгером челюсти, а с его верхних клыков стекала отвратительная красная слизь, неся в себе проклятие крови.

Сагнитроп неуклюже приблизился, шумно вдыхая затхлый запах топей. Чародей замер — его лицо исказил и парализовал ужас. Чудовище глухо прорычало, резко дёрнуло голову и бросилось, растопырив длинные когтистые конечности. Ринельгер выставил руки вперёд, с пальцев сорвалось заклинание, но впустую — оно пролетело мимо цели. Сагнитроп схватил чародея, тот повалился на спину, успев вонзить серп в брюхо чудовища. Кубарем, схватившись в борьбе, они покатились по склону вниз. Ринельгер сумел совладать с паникой; сжав зубы до скрипа, он нарисовал в голове руну, пустив огненные чары по лезвию серпа.

Неожиданное появление новых лиц привело в недолгое замешательство отряд и остальных чудовищ. В попытке воспользоваться этим, стороны почти синхронно продолжили схватку, и местность наполнилась криками и рыком, чавканьем грязи и брызгами воды.

Ринельгер скинул с себя тлеющие останки, подскочил, выпуская молнию в прыгнувшего на него сагнитропа. Чудовище, извиваясь и выпуская искры от заклинания, упало перед ногами, и его настиг меч темноволосого юноши из отряда. Чародей отступил, прижался ближе к рассыпающемуся строю, а вокруг мелькали алые, переполненные неистовой злобой, словно тысячи маленьких пространственных дыр-порталов из огненной бездны, глаза. Двоих бойцов повалили в грязь: их отчаянные вопли перебили звуки разрываемой на них брони и плоти.

— Анатор! Вуль! — крикнул низкорослый стрелок — по-видимому, гном, вооружённый орицвалским самострелом. — Проклятие!

Чудовищ было больше, чем показалось сначала. Они атаковали вместе с тьмой наступающей ночи, и, пока Ринельгер с ужасом наблюдал за картиной, вырвали из строя ещё одного отрядного воина и одного из трёх стрелков.

— Михаэль! Отходим ближе к демону! — крикнул один из воинов в тяжёлой кирасе, седовласый норзлин. — Дальше не пойдут! Эсса! Ренегор! Прикройте!

Беловолосая лучница и гном с самострелом спустили тетиву, стрелы со свистом вонзились во тьму впереди первого ряда воинов — лишь одно чудовище свалилось, разбрызгиваясь грязью и кровью. Ринельгер остановился, понимая, что с каждым новым шагом назад, их будут потихоньку, по одному вытягивать из группы в темноту, где ожидают кровавого пиршества десятки когтей и клыков. Он попытался сконцентрироваться: горячо любимая Зерионом формула огненного вихря сама по себе возникла в голове — и чародей, шёпотом прочитав её, выпустил чары с кончика серпа. Пламя разогнало тьму алой ночи и принялось пожирать визжащих от боли сагнитропов.

Отряд замер, затихнув от изумления. Ринельгер опустил серп, тяжело дыша, развернулся к стоявшей около него с возведённым луком лучнице. Её стрела была направлена в горящих чудовищ, а сама она с широко раскрытыми и без того большими глазами всматривалась в маску чародея, даже не заметив, как мелькнули алые огоньки рядом с ней. Ринельгер пустил импульс, но промахнулся: сагнитроп рывком подскочил к лучнице, взмахнув длинными лапами. В грудь ему вонзилась стрела, чудовище всхрипнуло и упало. Эсса вскрикнула: сагнитроп, дрогнув в наступающей агонии, всё же схватил её за сапог, а вытянутые челюсти сомкнулись на щиколотке.

Ринельгер подскочил, на выдохе послал серп вниз, отсекая голову чудовищу. Эсса, шипя, пригнулась и хлюпнулась задом в грязь, высвобождая из челюстей ногу.

— Михаэль, хватай её, — приказал седой норзлин. — Верон, хрена ты встал? Уходим, пока Дева нам это позволяет…

Светловолосый воин в тяжёлой кирасе по имени Михаэль убрал окровавленный меч в ножны, поднял рывком ругающуюся Эссу и что-то буркнул Ринельгеру, но тот его не услышал. Виски пульсировали, голову пронзила острая боль. В глазах заискрилось — перед Ринельгером разгоралась яркими вспышками неразборчивая картина, полная разнообразных красок и резких мазков.

— Ver dis rauh, — услышал знакомые слова чародей. — Leh razernoum raffen….

Ринельгер сдёрнул с лица маску, падая на колени. Его вырвало, после чего он повалился на бок, жадно глотая пропитавшийся подгоревшим мясом воздух. Двое взяли его под руки и потащили прочь от тлеющего участка болот. Куда-то ниже, в топи, где притаилась Мощь, расколовшая голову Ринельгера.

***

На небе показались очертания Вармаса — вторая из пяти ночей, когда он полностью являл себя миру. Ширен допил чай, отставив кружку, спрятал амулет под куртку и устроился поудобней. Он ждал. Ждал со вчерашней полночи своего старого знакомого. Он приходил всегда, когда Вармас открывал себя полностью, с Века Гнева, когда Ширен в первый раз перевозил мертвецов до Моровой пропасти.

Ночной гость объявился через час. Ширен сощурился, присматриваясь, пока приобретало очертания в алой темноте существо в длинном плаще и остром капюшоне. Оно сверкнуло зелёными глазами в абсолютно пустом капюшоне и медленно пересекло мост, заглядывая под него. Словно не желая замечать старика, существо обошло край оврага, встало там, куда Вильмнод скинул свежих мертвецов. Ширен видел эту картину много раз и никогда не упускал случая стать свидетелем вновь. Плащ Лицедея распахнулся, в чёрной перчатке он держал цепь, на которой висел ярко светящийся фонарь. Дух повёл им, словно сачком выуживая рыбку, и быстро спрятал. Ширен передёрнулся, когда изумрудно зелёные глаза посмотрели на него.

— Сто сорок пустых оболочек, — женским голосом, немного знакомым старику из прошлого, сказал дух, когда подошёл к крыльцу. — Я-то думал, что вы сегодня закончите, но нет…

— Мы трудились в поте лица, — Ширен старался говорить беспристрастно. — Ездить из города до пропасти туда-сюда слишком опасно, Лицедей, ты это знаешь. Завтра закончим, даю слово. А тебе бы стоило поискать место куда более урожайное… в Панремме или в Верхней Норзрине.

— Всё надеешься от меня избавиться? — на женский голос наложился мужской. Старик передёрнулся, он ненавидел, когда дух так делал. — Нальёшь чаю?

Ширен рукой пригласил гостя присесть в беседку. Старик наполнил кружку Вильмонда и подал её Лицедею. Тот поднёс её к темноте под капюшоном, с нескрываемым удовольствием хлебнул.

— Две золотых, — порылся под плащом он, позвякивая монетами.

— Э, нет, дух, так не пойдёт, — покачал седой головой Ширен. — Три. За каждую полсотню мы сговаривались по золотому.

— А ты понабрался наглости с прошлой встречи, Гробовщик, — глаза весело поигрывали зелёным огоньком. Дух достал несколько серебряков. — Никак приближение скорой смерти затупляет страх перед всем остальным?

— Времена нынче опасные, — повторил недовольно Ширен и взял деньги. — Любой шорох может стать последним в жизни.

— Ты же знаешь, Гробовщик, — сказал Лицедей приятным голосом, — я не дам тебе умереть, пока наша сделка в силе. Но мне не нравится, мой друг, что я переплачиваю грузчикам.

— Не понял?

— Я указываю, где лежат новые тела, — продолжил Лицедей, а его голос приобретал угрожающие нотки. — А ты с Вильмондом только таскаешь их. По большей части, вы привозите безоружных… а мне «ох как» нужны солдаты.

— Зачем тебе мёртвые солдаты? — недоверчиво спросил Ширен. — Войско нечисти собрался поднять?

— Чудной ты старик, — рассмеялся звонким женским голосом Лицедей. — Всё бы тебе выдумывать… — он допил чай и сложил руки под плащом. — Я советую тебе поупражняться с луком… скоро твой талант бить по мишеням понадобится.

— Я мортус, Лицедей, — процедил Ширен. Делал он это осторожно: сложно было назвать их взаимоотношения дружбой, скорее партнёрством. — Что у тебя происходит? Ни на пядь не поверю, что бы боги могли послать тебя, дабы просто собирать мертвецов. Я-то помню Век Гнева. Помню ужас, который творил Некрос и его некроманты, используя мёртвые тела людей и животных. Неужели, Лицедей, мы недостаточно настрадались за последнюю сотню лет?

— А вы здесь причём? — Лицедей усмехнулся высоким мужским голосом. — Сейчас высшим силам не до смертных, уж поверь… понимаешь ли, в Потоке ныне совсем нестабильно…

— Помню, — снова процедил Ширен. — Новые боги решили сместить старых. В конце концов, страдать придётся нам, смертным.

— Не печалься, Гробовщик, — послышался ласковый материнский голос, — когда они повернутся к вашему миру, ты уже умрёшь.

— Какое счастьице-то, — фыркнул Ширен.

— Следующий на очереди Эстифал, — продолжил Лицедей тем же голосом. Ширен посмотрел на дух: глаза того перестали искриться, сжавшись до точек. — В нём уже собирается Культ. Да, старик, Культ Кровавой Ночи почти весь в Норзрине… Было сложно собрать их со всего севера Цинмара… А сколько ещё на юге?

«Это плохо», — подумал Ширен. Культ Кровавой Ночи — сборище бывших некросициаров, прислужников некромантов и демонов павшего дракона Мощи Некроса. Когда Орден Драконьей Погибели при Дредринаре в последнем году Века Гнева окончательно сразил их повелителя, сектанты потеряли всякий смысл дальнейшего существования: малая часть вернулась к мирской жизни, часть была перебита, другая — пожелала добровольно воссоединиться с Некросом. Но некоторые продолжали верить, что разгневанный владыка смерти вернётся в Цинмар в четвёртый раз.

Выжившие некросициары и некроманты влились в новую не менее агрессивную секту — Культ Кровавой Ночи. Теперь они воспевали возвращение хозяина через алые небеса. Ширен относился к ним скептично и старался держаться от этой темы подальше настолько, насколько это было возможно. Культисты были не более чем фанатичными глупцами, пешками заинтересованных непонятно в чём лиц.

— Ты хочешь вернуться в Век Гнева? — прищурился Ширен.

— Сегодня ты просто кладезь самых безумных идей! — звонко рассмеялся Лицедей. — Нет, Гробовщик. Я всего лишь собиратель энергии. Мне нужна энергия, — он начал говорить железным голосом. — Я чужой в этом мире, старик, и хочу, как и ты, скорее покинуть его.

— Пусть будет так, — сдался Ширен. Дух был прав — слишком долго старый мортус жил в этом мире. Ужасно хотелось покоя. — И что нам делать с культистами?

— Ничего, — Лицедей встал и спустился с крыльца.

Ширен протёр глаза и устало размял шею — сказывались года. Встреча, как казалось, закончена, и теперь старик сможет на славу отдохнуть, раскинувшись в постели.

— Что с тем отрядом? — вдруг спросил Лицедей.

Ширен закрыл глаза и вздохнул. Всё-то слышит этот проклятый дух.

— Ушли в Дегановы Рубцы, — нехотя ответил Гробовщик.

— Жаль, — покачал головой Лицедей. — Уж их-то души… сильная воля ценнее всего на свете, Гробовщик, — дух издевательски усмехнулся. — А они увели вместе с собой мальчишку.

— Того, которым ты мне плешь проел? — проворчал Ширен. — Ну, приятного аппетита твоему сородичу.

— Нет, Норос-Сугур не должен его съесть, — твёрдо сказал Лицедей. — Отправляйся вместе с Вильмондом. Приведите мне Верона живым или мёртвым. Лучше живым.

— Живым? — сплюнул Ширен. Он проскрипел зубами — всего его надежды на спокойный вечер развеялись. Он набрал в лёгкие воздух, чтобы вылить на голову духа всё, что накопилось за последние годы.

— Простенькая работа, — не дал ему сказать Лицедей. — Взамен некросициары закончат работу в Теневале за вас.

— Будь ты проклят, дух, — выдохнул Ширен. — Хорошо. Согласен. Позволь мне только собраться, мать твою.

— Метка укажет тебе путь, — проигнорировал ругань Гробовщика Лицедей. — Не зря же я тебе её оставил на плече…

Старик пробурчал неразборчиво очередное проклятие, но дух уже не слушал его. Лицедей растворился в ночи, оставив Ширена совершенно одного. Гробовщик проводил его взглядом, и когда силуэт скрылся за мостом, старик зашёл домой, громко стукнув дверью.

***

Как ни странно, Ринельгер не потерял сознание, чему он несказанно обрадовался. Вырубиться в руках солдат Святого Воинства бывшему имперскому лекарю чревато незавидной судьбой.

— Нехреново его размотало, — послышался хриплый голос. — Колдун, вот оно что!

— Если бы не его колдовство, — сказал седой норзлин. — Всех бы нас перебили.

— Пировали бы треклятые твари долго, — поддержали его.

— А я-то что? — отмахнулся обладатель хриплого голоса. — Благодарю Владычицу за чудесного спасителя.

— Всё, нужен привал.

Ринельгера осторожно положили у дерева, он опёрся спиной о ствол и поднял голову к небу: матовая темень скрыла даже яркий Вармас. Перед чародеем на корточках присел норзлин и положил у его ног серп и маску:

— Не знаю, кто ты, господин, — хмуро сказал он, — но ты спас моих ребят. Я — Алормо, рыцарь, раньше служивший мятежной королеве, как и мои спутники. Этот гном — Ренегор, там Эрес, Орин, наш клирик, Верон, мальчишка из деревни, вот — Михаэль, наша голубая кровь. И лучница Эсса. Мы из Рубинового Войска…

Он назвал ещё несколько имён, но Ринельгер ихпрослушал. Он будто находился в раковине, забившись в самый её конец, а потому все звуки доходили лишь глухим эхом.

— Э, господин? — толкнул в плечо чародея Эрес. — Как зовут?

— Не трогай его, юнец! — рявкнул Орин. — У него, должно быть, разум помутился. Я колдуна из его собственной блевотины вытащил. Вывернуло наизнанку.

— Ринельгер, — произнёс чародей, моргая. — Лекарь. Странствующий.

— Лекарь? — сказал Эрес. — Вот так удача!

— Нехреновый ты лекарь, — усмехнулся Ренегор. — Огнём пашешь, словно грёбаный дракон!

— Оставьте его, — покачал головой командир отряда.

— Алормо, — выдохнул Ринельгер. — Какая встреча…

Он нахмурил седые брови:

— Знаешь меня, лекарь?

— Знал твоего брата, Ардиру, — медленно приходил в себя Ринельгер. — Я из его отряда.

Наступила тишина. Алормо долго собирался с мыслями: то ли был немного тугодумнее брата, то ли норзлинская старость нещадно сжимала его сознание.

— Где он? — наконец спросил Алормо. — Почему ты один?

— Ардира погиб, — Ринельгер сказал это легко, слишком поспешно. Но ни один мускул на лице Алормо не дёрнулся, он окаменел. — Зериона тоже убили. Остальные остались в Ветмахе, на службе у магистра Ветер.

Последние слова Алормо явно прослушал. Его бойцы склонили головы, словно выпили вместе с командиром полную чашу горечи.

— Я могу осмотреть раненых, — собрался Ринельгер, решив нарушить молчание. Они поговорят позже, если к Аломро не придёт безумная идея прикончить чародея за сокрушительные вести.

— Осмотри Эссу, лекарь, — послышался голос Михаэля.

Он уложил лучницу у камня неподалёку от дерева и уже снял с неё сапог. Ринельгер встал со второй попытки, ему помог молодой Эрес, проводив до женщины. Чародей склонился над Эссой, отцепил флягу с водой, полил на ногу, очищая место от грязи. Пять чётких отметин от зубов в миг закровоточили снова. Ринельгер размял пальцы, прочувствовал кровь и остановил её. Лучница отвернулась, предпочтя это не видеть.

— Когда вернёмся в Эстифал, — протянул Эрес, потягиваясь. — Я возьму ту рыжую девку… так давно думаю о её заднице… продержаться бы подольше.

— Заткнулся бы, юнец, — вставил гном Ренегор, поглядывая на командира. — Мы сожалеем о твоей потере, командир.

— Ничего, — мрачно бросил Алормо. — Мы ещё потом поговорим, лекарь. Расскажешь, как он умер…

Старый солдат перевёл дух, его бойцы оживились. Ринельгер знал, что нет ничего более славного для норзлина, чем умереть в битве. Но смерть младшего брата… Он справился с этим очень хорошо. Быстро вернул лицо.

— Кто бы о чём, а молодые о девках думают, — вставил Алормо мрачно. — Сначала бы подумал, как будешь её заваливать с грязными-то портками. В моей молодости девки посговорчивее были.

— Девки-то какие были! — расхохотался Ренегор хрипло. — Мягкие, румяные, всё по форме. Столько ублюдков сейчас родилось с тех времён. Знают ли они, куда подевался их папаша, старый гном Ренегор?

— Тебя послушаешь, — болезненно фыркнула Эсса, — так у тебя пол-Цинмара дети. Любимец дам, мать твою…

— Закройте свои грязные пасти! — рявкнул снова Орин. — И это ещё солдаты королевы Аммелит, поборницы Святой Нериды!

Ринельгер стянул лоскутки бинта и связал их. Эсса пошевелила ногой, поморщилась и кивнула чародею в знак благодарности. Михаэль хлопнул его по плечу, тихо сказав «спасибо». Ринельгер отряхнул руки — остановить кровь и перевязать рану для него рядовой случай. Сколько раз он уже лечил собственный отряд.

— Отмолю обязательно ваши грехи в святилище, — бурчал Орин, копаясь в сумке на бедре. — Проклятущие богохульники…

Алормо только хмыкнул и для того, чтобы отвлечься с хмурым видом принялся отчитывать Верона и Эреса, которые, по его мнению, слишком долго мешкали, когда твари окружили группу. Ринельгер ещё раз обругал себя в мыслях. Не умел он преподносить плохие вести. Ринельгер бегло осмотрел ещё двоих раненых, но у тех уже свернулась кровь, да и раны оказались несерьёзными.

— Хорош на молодых орать, Алормо, — буркнул Ренегор. — Иначе до утра тут просидим, а там, не дай Дева, дождь пойдёт.

— Я бы не дождя боялся, гном, — сказал Орин совсем мрачно. — Логово Норос-Сугура близко. Тут просто смердит его омерзительной аурой.

Ринельгер пригляделся — он слышал о клириках Святого Воинства, этаких чародеев-недоучек, исполняющих роли жрецов Аромерона. Орин соответствовал его представлениям: в серой оборванной рясе, на голове пропитанный воском капюшон, единственное латное — старый ржавый нагрудник, носимый, наверное, ещё с начала службы, поверх стали висел на толстой цепи амулет аромерони: характерная руна в ромбе.

— Норос-Сугур? — спросил Ринельгер.

— Совсем забыл, колдун, — Алормо подошёл ближе. До чего же непрошибаемый норзлин. — Норос-Сугур — местный хозяин, то бишь, владыка Рубцов. Мой отряд направлялся как раз за его головой.

— Дух? — поморщился Ринельгер, осознавая, во что его втягивало путешествие.

— Демон, — поправил чародея Орин, — житья не даёт несчастным беженцам и странникам, таким, как ты. Его воле подчинилась здесь всякая тварь.

— Норос-Сугур превратил Рубцы во вторую Панремму, — с неприязнью сказал Михаэль. — Столько жизней забрал, когда народ побежал на север через имперский тракт.

— Раньше он был духом, — произнёс задумчиво Алормо. — Но ныне обезумел, колдун. Поэтому с ним нужно покончить. Мы не заставляем тебя идти с нами, приятель. Только вот в одиночку ты хрен на тракт выйдешь. Удивительно, как ты вообще сюда один добрался. Не иначе как рассказать о славной смерти моего брата. С моими ребятами твои шансы рассказать её мне сильно возрастут.

— Что ж, — протянул Ринельгер, а его настроение упало окончательно, — деваться мне некуда.

— Верно, — кивнул Алормо. — Тварей здесь развелось… будто сам Хаос выплёвывает их ордами так же часто, как мы дышим. Ветмах с какого края?

— Почти с Верхней Норзрины.

— Чудно, — бросил Ренегор. — Все бегут туда, а колдун — оттуда! А куда?

— В Теневал.

Алормо тяжело взглянул на Ринельгера, притихли Михаэль и Орин. Чародей нахмурился, медленно убирая за пояс серп, но готовый в любой момент его выхватить.

— Теневал проклят, — бросил Алормо. — Ещё месяц назад был город, а теперь его накрыли демонические чары.

— Никак сам падший император проклял Теневал, — сказал Орин. — И гневом прошёл по северным землям.

— О чём ты? — у Ринельгера не было особого желания знакомиться с содержанием норзлинской религии, но, быть может, в словах клирика чародей нашёл бы подсказки о Лицедее. Спрашивать напрямую он не решался.

— О лорде Каагаре, — проговорил Ренегор. — Святое Воинство кличет его императором, демоном во плоти… как пишет Священный Свод.

— Одержимый он! — Орин встал, взмахнув руками. — Но Дева Аммелит, пророчица и вестница воли Владычицы Аромерона, не дала его царству длиться вечно.

— Всё, хватит проповедей, священник! — рявкнул Алормо. — Не пугай лекаря. Верон, где твой меч?

Ринельгер взглянул на мальчика: обычный парень в стеганной куртке, такие обычно служили в когортах лучников в легионе, длинные чёрные волосы собраны в хвост, взгляд опущен — но какие у него выразительные черты лица, на таких девчонки западали только увидев. Юноша резко вскочил, поднимая рунарийский клинок из лужи:

— Вот, Алормо.

— Запомни, сынок, меч нельзя бросать, — с отцовской суровостью произнёс Алормо. — Иначе рыцарь из тебя будет никудышный.

— Ладно тебе, Алормо! — махнул рукой Ренегор. — У парня такое дерьмо впервые, пожалей его. Михаэль, знатная ты задница, посчитай сколько нас осталось.

— Шестнадцать, гном, — бросил тот, помогая Эссе встать на ноги. — Если бы поднапряг мозги, и сам бы мог назвать цифру.

— Глаза у меня уже не те, — усмехнулся Ренегор.

— Чтобы я от стрелка такой херни больше не слышал! — рявкнул Алормо. — Ну что, мои воины? Вперёд, демонический ублюдок ждёт расплаты. Идёшь, лекарь?

— Конечно…

«Удачное время», — подумал Ринельгер. Охотиться в алой ночи на демона, бывшего хранителя Дегановых Рубцов, граничило с совершенно неоправданным безумием, особенно после битвы с огромной стаей сагнитропов. Но, быть может, Ринельгер просто не знал тонкостей такой охоты, какие знали солдаты Святого Воинства, десятилетиями методично уничтожавшие духов и чудовищ.

Чем глубже охотники спускались в низину, тем большая тьма опускалась над головами. Деревья, мелкие и скрюченные, неожиданно возникали прямо под носом, что заставляло чародея порою вздрагивать, когда остальные спокойно обходили все препятствия. Они-то знали, когда вступят в особо опасную территорию, непосредственно подконтрольную могуществу духа. Орин поднял посох повыше, водрузил на навершие кристалл, тихо прошептал, и холодный белый свет озарил пространство вокруг отряда в радиусе примерно двух сажень.

Удивительно, как могла быть темна алая ночь на улице! Тучи, словно толстое полотно, заслонили Вармас, что в Тёмный Век был чуть ли не единственным природным источником света. Отряд, окружённый белой светящейся аурой, был настолько одинок в поглощённых тьмой окрестностях, что казалось, будто никакого Цинмара не существует, что где-то в сотне вёрст не пытается жить обычной жизнью город Ветмах, что Внутреннее море остановилось и больше не выкидывало корабли на Пустынный берег.

— Норос-Сугур живёт в пещере в самой низине, — рассказывал Михаэль Ринельгеру. — Алормо говорит, будто у демона десятка два щупалец, а сам он настолько огромен, что лишь только голова помещается в пещере, а всё остальное скрыто в топи. Раньше, пока жители окрестных Рубцам поселений приносили ему дары, он берёг имперский тракт от чудовищ и грабителей. Священная война вынудила имперцев отступать отсюда, когда королева отправила Святое Воинство на прорыв. О Норос-Сугуре новые обитали предпочитали не вспоминать, а те, что остались, были заняты другими проблемами. А в Тёмный Век, когда опасность таит каждое деревце, каждый камешек, никто не осмелился прийти сюда, поселения опустели… в общем, о Норос-Сугуре забыли окончательно.

— Духи так себя не ведут, — сказал Ринельгер, приглядываясь к каждому дереву, так похожему на щупальце, вырвавшееся из земли. — Его суть должна быть осквернена…

— Кровавой Ночью? — закончил Михаэль. — Все драконы Мощи сходили с ума, и духов ждёт та же самая судьба. Можем ли мы жить, опасаясь переменчивости наших якобы «хранителей»?

— Мир не так прост, рыцарь…

Алормо поднял кулак вверх, чёрный силуэт его руки был отчётливо виден в свете Орина. Отряд рассредоточился, приготовившись. Клирик махнул посохом, кристалл отделился от навершия и поплыл вперёд. Во тьме, по мере его продвижения возникали очертания покрытой влажным мхом пещеры. Кристалл зацепился над тёмной аркой, напоминающей чудовищную пасть, и усилил свечение.

— Неужели кто-то отважился почтить меня своим присутствием? — прорычала пещера с издевкой. В тёмной арке загорелись несколько алых огоньков. — Алормо? — изрыгнуло с превеликим удовольствием чудовищное воплощение хранителя Рубцов. — Сколько лет прошло? Снова нужно перевести отряд твоего жалкого воинства через тракт? Я ведь больше не нуждаюсь в твоих дарах… Появились иные, кто хочет со мной… кхм… дружить.

— Сегодня я без даров, демон, — бросил Алормо. — Только с правосудием.

— Демон? Правосудие? — расхохотался громовым рокотом Норос-Сугур.

Из пещеры показались очертания демона: высунулась рыбья голова с восемью налитыми алым глазами. Огромная пасть открылась в чудовищной усмешке, обнажив несколько рядов острых зубов.

— Старый дурак, — скрипуче протянул Норос-Сугур. — Хотя, чего ещё ожидать от идолопоклонников Аромерона, выдуманного какой-то варварской шлюхой? Алормо, я сожру тебя и твоих недоумков, набравших наглости явиться сюда…

У Ринельгера заколотилось сердце, отчаянно пытаясь вырваться из ставшей тесной темницей груди. Чудовища, наёмники и разъярённые звери ничто по сравнению с гневным духом, или, как теперь принято выражаться, с демоном. Норос-Сугур утробно расхохотался, увидев, как пятятся чародей и несколько солдат.

— Среди вас яркое свечение, — сложно сказать, куда были обращены глаза демона, но Ринельгеру казалось, что именно на него. — Это будет сытый ужин…

Норос-Сугур высунул пасть, низко прошипев, и со всех сторон из земли, воды и грязи вырвались тёмные шипастые щупальца, уж явно больше двадцати. Чары Орина выстрелили из неоткуда, Ринельгер даже не успел их ощутить — но щупальца, опускаясь загорелись, по ним ударила энергия, отталкивая от людей. Алормо, стоявший впереди отряда, сжав длинный полуторный меч, ринулся к пасти демона. Норос-Сугур бросил на норзлина вырвавшиеся перед ним из болота грязные, обтянутые гнилыми корнями, клешни: рыцарь вонзил в панцирь одной из них клинок, кончик которого вышел с другой стороны, другая клешня схватила Алормо за ногу и повалила в мутную воду.

Отряд занялся щупальцами, они выбрасывались из-под защитного купола Орина с копьями и клинками, пронзая их, пытаясь отсечь. Норос-Сугур, поглощённый схваткой с Алормо, размахивал ими вслепую, однако очень эффективно, пронзив двоих охотников из отряда почти сразу же, как те бросились в атаку. Ринельгер, ошарашенный зрелищем, отошёл и прижался к Орину, пока тот поддерживал защитные чары и явно готовился к очередному фокусу.

К Алормо присоединились Михаэль и Верон, они освободили командира из цепкой клешни и вместе отбивались от яростных атак чудовищных конечностей хранителя Дегановых Рубцов. Его демонический хохот разносился по округе, к нему в жуткий оркестр присоединились вопли солдат, которых рвали на части шипы.

— Колдун! Помогай! — крикнул Ренегор, выпуская стрелу в щупальце, что снесло щитника, охранявшего стрелка.

Ринельгер наотмашь пустил молнию с пальцев, поражая окровавленное щупальце, нависшее над гномом. Чародей не мог оправиться от зрелища, от чудовищных замахов, разрушающих барьер клирика, уничтожившего все представления Ринельгера о шарлатанах и недоучках из рассказов легионеров о Святом Воинстве. Но большим потрясением был воочию увиденный демон — настоящее чудо, материализовавшееся из Потока, до сих пор не применившее магических способностей, которые могли бы своим могуществом положить всех, кто здесь был, разом.

— Колдун, послушай меня! — обратился к Ринельгеру Орин. — Я готов ударить по демону специальным заклинанием, слышишь? Алормо до сих пор не пробил череп демону, ты должен им помочь чарами и побыстрее!

— Это ваш план? — крикнул Ринельгер. — А если не получится?

— Тогда будем пировать в залах Аромерона!

Ринельгер выругался и бросил взгляд на Норос-Сугура, что играючи отбивался сразу от троих мечников. К ногам чародея упал латник с пробитым шлемом, забрало которого было сорвано, обнажая кровавую кашицу, оставшеюся вместо лица. Ринельгер вынул серп, перешагнул мертвеца, справляясь с дрожью, и бросил несколько огненных заклинаний в Норос-Сугура. Огни пролетели над головой Михаэля и разбились о незримый барьер. Демон разразился новым оглушительным хохотом, дёрнул клешнёй, сбивая Верона с ног. Мальчишка пронзительно закричал, когда его на лету поймало очередное щупальце, откидывая куда-то в алую тьму. Алормо яростно завопил, его поразила клешня в голову, откинув под барьер клирика.

— Скорее, у вашего чародея готово заклинание! — крикнул Ринельгер, схватившись за руку Михаэля. — Нужно пробить ему череп!

— А что мы, мать твою, пытаемся сделать?!

— Давай, вместе!

Ринельгер рванул серпом, зажигая молнию, что впилась в клешню, резанул клинком щупальце, и полная энергии кровь ворвалась в сознание чародея. Михаэль отрубил шипастую часть — Норос-Сугур яростно взревел. Ринельгер увернулся от слепого замаха клешнёй, собирая Мощь от крови демона, проводя по своим жилам силу, какую они никогда не чувствовал, к руке с серпом. Импульс оторвал клешню, и на головы чародея и рыцаря хлынула тёмная вонючая кровь болотного хранителя.

Ринельгер сконцентрировался, не упуская кровавую ауру демона, и пустил из серпа пламенный столп, окружённый вспышками молнии. Вместе с чарами атаковал Михаэль — барьер Норос-Сугура, рухнул, огонь лизнул его по рыбьему носу, и туда же вошёл крепкий рыцарский клинок. С воинственным кличем, Михаэль вогнал его по самую рукоять и попытался вытащить, но сломал меч у самой гарды.

— Уходи! — крикнул Ринельгер и бросил молнию рядом с Орином.

Михаэль отпрыгнул, чародей упал лицом вниз и пространство пронзило нестерпимым светом. Ринельгер услышал рёв, полный боли, и взрыв. Падающие кровавые ошмётки громко шлёпались в воду, отзываясь многочисленными брызгами. А потом наступила тишина, вслед за ней — всепоглощающая тьма. Ринельгер слышал собственное дыхание, прерывистое, возбуждённое, и больше ничего — мир словно умер…

***

Путь от хижины у Моровой пропасти до Эстифала пролегал по границе Сумеречного леса и всегда казался тихим, опасно безжизненным, но когда-то здесь в эрениль горожане Теневала устраивали празднества, призывая маредорийцев и духов разделить радость сбора урожая. Древняя традиция, истоки которой знали, пожалуй, только хронисты. Ширен, даже несмотря на профессию, пока был молодой, от всей души веселился на празднествах и напивался до беспамятства. Теперь от этих событий остались пустые воспоминания и застывшее эхо смеха, криков, счастья.

Ширен хлестнул поводьями, подгоняя осла и всё время оглядываясь. Пускай Лицедей и обеспечивал сохранность тех, кто ему служил, но чувство, будто дух может передумать, никогда не покидало старика. Гробовщику не хотелось умирать паршивой смертью: быть разорванным и сожранным какой-нибудь тварью. Нет, он до мурашек боялся такой мучительной смерти.

— Ну, упрямая скотина! — поднял Ширен плеть. — Шевелись давай, если не хочешь стать ужином для здешних тварей!

Маловероятно, что осёл осознавал всю опасность, какую представил себе старик: совсем редко Ширен покидал домик на краю Морового оврага, а если и уходил, то для того, чтобы закупиться едой или выполнить редкие поручения особой важности от Лицедея. Каждый новый год Ширен спорил сам с собой, угадывая, сколько ещё осталось протянуть последним поселениям Нижней Норзрины. Перебираться куда-то в другое место он считал пустым делом: всё равно скоро помирать, а приспосабливаться к новому ритму жизни — не в его годы.

Вскоре дорога почти срослась с краем Сумеречного леса, той части Маредора, что, казалось, хранила суть вселенского зла, из какого был соткан этот проклятый мир. О чём же тут можно говорить, если даже святоши из войска мятежной королевы предпочли не связываться с тёмной частичкой Маредорийского леса, обойдя его и выжигая вокруг всё живое, в том числе и Теневал с предместьями.

Фургон Вильмонда встретился Ширену, когда до Эстифала, где должен был отдыхать мортус, оставалось две сотни сажень. Повозка одиноко стояла недалеко от первых деревьев и выглядела совсем умиротворённо. Запряжённые мулы лениво жевали траву у дороги, игнорируя ядовитую плёнку от дождя на стебельках — многим животным стоило бы перенять тягу жить в новых реалиях у этих зверей.

Ширен вздохнул, закрыв глаза, и покачал головой. Иногда безалаберность Вильмонда выводила старика из себя — как можно оставить фургон с мулами в таком опасном месте? Ширен знал молодого мортуса ещё с его детства, и когда он подрос, то на долгое время стал помощником Ширена. Единственный человек, которому мог доверять старый Гробовщик, преступно пренебрегал собственной безопасностью.

— Вильмонд!

В фургоне кто-то закопошился, и оттуда выглянул, в одних портянках, к тому же развязанных, мортус с мечом в руке. «Глупец, — вздохнул Ширен: — будь вместо меня какая тварь или разбойник, железяка, коей и пользовался-то ты от силы пару раз, тебя бы не спасла.» Конечно, он преувеличивал. За четыре года Тёмного Века молодой мортус научился защищаться. Старик подвёл осла и выжидающе взглянул на Вильмонда.

— Фу, Ширен! — сплюнул он. — Клянусь богами, ты меня напугал.

Из фургона выглянула рыжая девка и, увидев старика, с ужасом на лице залезла обратно.

— Это кто? Ты уже побывал в деревне? — нахмурился Ширен и фыркнул: — нашёл место, где девок трахать. Здесь глаз да глаз нужен.

— Кончай гундеть, — Вильмонд накинул на себя рубаху. — Ты каким демоном сюда добрался? Зачем, главное?

— Мне нужно с тобой кое о чём потолковать, — протянул старик, косо смотря на фургон, где пряталась девка. — Наедине…

Вильмонд вздохнул, залез внутрь, чтобы накинуть плащ, и выскочил. Они отошли, встали под дерево — не самое лучшее место, но тут точно можно было надеяться, что никакой смертный их не услышит.

— Лицедей приказал доставить ему мальчишку из Эстифала, — произнёс Ширен, буравя Вильмонда взглядом. — Верона.

— Что? — мортус с опаской огляделся и сказал очень тихо: — Сиротку из Теневала, зачем? Каким демоном…

— Послушай, Вильмонд, — Ширен тяжело вздохнул и выдохнул, собираясь со словами. — Видимо, этот малец тот, из-за кого Лицедей уничтожил Теневал. Он созвал со всего севера Культ Кровавой Ночи, этих безумных сектантов, не просто так.

— Это же безумие, Ширен…

Вильмонд отступил к соседнему дереву, опёрся спиной о него и провёл ладонью по лбу.

— Он переводит все силы на Эстифал, — продолжил Ширен. — Мертвецы, некросициары, особенный мальчишка. Мне всё это напоминает то, что случалось в Век Гнева. Я боюсь, — Гробовщик замялся. Он страшно опасался произносить свои мысли вслух. — Я боюсь, что дракон Хаоса, Некрос, всё ещё жив…

Вильмонд не ответил. Он опустил голову, взгляд его застыл на усыпанной гниющими листьями земле Сумеречного леса.

— Верон вместе с солдатами из Святого Воинства, — говорил Ширен. — Если они выжили, мы должны их перебить и забрать мальчишку.

— Перебить Святое Воинство? — Вильмонд покачал головой. — Нет, Ширен, я не могу…

— Ты уже по уши встрял в это дело, парень, — прошипел Гробовщик. — Назад дороги нет… пока что. Как только рухнет здесь последний оплот — слышишь, Вильмонд, как только последний живущий сомкнёт глаза навсегда, ты должен бежать. Куда хочешь. Куда глаза глядят, Вильмонд. Я передам тебе почти все свои сбережения, и ты уйдёшь отсюда. И никогда не вернёшься.

— Мне? — мортус неуверенно поднял голову. — А как же ты?

— Мне восьмой десяток лет, — усмехнулся горько Ширен. — Я уже никуда отсюда не сбегу. Ты мне как сын, напарник.

— Хорошо, Ширен, — прикусил губу Вильмонд. Его лицо побледнело, по виску пробежала капля пота. — Когда он собирается покончить с Эстифалом?

— Я об этом ещё не знаю, быть может, пока полный Вармас в небе, — Гробовщик кинул взгляд на верх. — Ладно, пошли… Закончим работу.

— А что с Керой?

— С девкой-то? — Ширен сплюнул. Он совсем о ней забыл. — У нас нет времени с ней возиться…

— А лишние свидетели нам не нужны, — Вильмонд как-то нездорово взглянул на старика.

— Если хочешь, я сделаю это за тебя.

— Нет, — Вильмонд крепче сжал меч. — Я должен сам…

***

Пожалуй, уходить через Сумеречный лес такая же глупость, как сражаться с обезумевшим духом — но, как убеждался не в первый раз Ринельгер, дуракам зачастую везло. Алормо ни в какую не желал идти той же дорогой, какой они пришли из Эстифала. Не понятно, чего он боялся и от чего пытался оградить остатки отряда. Норос-Сугур перебил многих, оставив только восьмерых, считая присоединившегося к группе Ринельгера. Раны же он оставил почти всем.

В спешке отряд покидал смертные останки Норос-Сугура, не дав чародею даже собрать демоническую кровь и части щупалец. Рыбью голову разнесло мощными чарами Орина, как оказалось, Норос-Сугур почувствовал магию клирика и попытался его срубить щупальцем. Отчаянная попытка, но демон сумел вспороть Орину живот, и лишь чудом тот ещё не погиб. Ринельгер позаботился о том, чтобы клирик не истёк кровью, но зашивать рану, не имея при себе инструментов, что отряд роковой случайностью оставил в Эстифале, он не решился.

Орина поддерживал Алормо и ужасно бледная Эсса, и каждый шаг отзывался у клирика нестерпимой болью. Ринельгер выдал ему обезболивающую настойку, правда, действовала она совсем слабо. Впереди строя, возведя самострел, бодро шагал Ренегор, которого, к его счастью, не коснулись щупальца болотного демона. Раненый Эрес поддерживал истерзанного Верона: оба молодых бойца молчали и были красными, словно спелые яблоки с южного побережья Внутреннего моря. Михаэль и Ринельгер, немного потрёпанные, замыкали группу и чувствовали себя главными героями события.

— Ох, и надерусь же я в трактире, — бурчал Михаэль. — Я… мне до сих пор не верится, что тварь издохла. Кажется, будто он идёт за нами, скрипя щупальцами… но как мы его с тобой, чародей!

— Хватит панику разводить, солдат! — рявкнул Алормо. — Поноешь за пинтой эля. А лучше расскажешь тамошним зевакам героическую эпопею… начинай сейчас.

— Я тоже ощущаю нечто, — тихо сказал Ринельгер. — Только это не Норос-Сугур…

Михаэль хмуро взглянул на чародея:

— Это духи Сумеречного леса, — он с опаской огляделся. — Или демоны… Зря мы здесь… перебьёт ещё, и никакого эпоса не будет.

— Скорее всего, — Ринельгер ужаснулся, с каким равнодушием он произнёс эти слова.

— Когда я вступал в Святое Воинство, — сказал вдруг Эрес. — Я думал, что буду убивать имперцев, а не сражаться с их богами.

— С этим мы и должны сражаться, — прохрипел Орин. — Знаешь, что есть ересь, согласно Священному Своду королевы Аммелит?

— Ты сейчас сдохнешь, клирик, но продолжаешь проповедовать, — сплюнул Ренегор. — Мне ничего за веру не говорили, когда я поступал на службу. Мятежная королева сражалась за справедливость.

— Королева билась за всё, — прервал их Алормо. — Будете так громко трепаться: выдохнитесь и накликаете беду, — он повернул голову к молодым. — Верон, малец, где твой меч?!

— Потерял, — прошипел юноша, поглядывая на рыцаря исподлобья.

— Я что тебе говорил?

— Да что ты привязался ко мне, Алормо! — не выдержал Верон. — Этот… это чудовище…

— А ты что думаешь насчёт королевы, чародей? — тихо спросил Михаэль, пытаясь не слушать очередной спор между Алормо и Вероном.

— Я не мастак в религиозных вопросах, — бросил Ринельгер, оглядываясь. — Но скажу, как считаю правильным… Ваша Аммелит, именно она, вместе с вами привела мир к такому печальному состоянию… хотя отрицать силу, которую она проповедовала, — он посмотрел на Орина, — больше не могу.

— Я сразу понял, что ты имперец, — произнёс Михаэль. — Держишься ты как легионер, обмундирование носишь чисто по-имперски…

— Какой ты проницательный, рыцарь…

— Успокойся, — дружелюбно сказал Михаэль. — Мы в первую очередь наёмники картеля, — он ещё не знал, чью сторону занял отряд Ардиры. — Тут только совсем ещё молодняк хочет продолжать войну идеологий. Остальные предпочитают сотрудничать с имперцами, даже наш полевой священник. А мы с тобой ещё и братья по оружию после этого… боя.

— Хотелось бы верить, — протянул Ринельгер.

— Скоро там ещё? — устало спросил Эрес, когда все притихли. — Я скорее в постель свалюсь, чем на трактирную рыжуху.

— Скоро, — буркнул Ренегор, увлёкшись самострелом. — Больше половины прошли…

— Светает, — бросил Верон. — Неужели доберёмся?

— Доберёмся, — сказал Алормо. — Ренегор, смотри по сторонам.

— Смотрю, — фыркнул гном. — Я не зря служил в Орицвале разведчиком глубин… от моих-то глаз ничто не скроется. Дойдём все, как миленькие. Вы ещё, Алормо и Михаэль, обещались, что перепьёте меня после резни.

— А как же! — усмехнулся Михаэль.

Ширен насчитал восьмерых солдат Святого Воинства. Двенадцать человек положил хранитель Дегановых Рубцов, если, конечно, они не встретились по пути с кем-то ещё. Удивительно, почему они решили идти через Сумеречный лес — если бы не метка Лицедея, Ширен и Вильмонд никогда бы не отыскали группу.

Гробовщик пригляделся, почти в середине строя шли двое, поддерживающие третьего — нагрудник с него был сорван, о чём твердили порванные застёжки на рёбрах, а живот перевязан окровавленной тряпкой, бывшей, видимо, раньше чьим-то плащом. Сразу за ними следовали двое молодых, Ширен узнал Верона.

Ширен натянул тетиву, погладил пальцами оперение стрелы и кивнул Вильмонду. Мортус спрятался за широким стволом старого дерева, возле которого должны пройти солдаты отряда, сжимая меч. Гробовщик надеялся, что рука его напарника окажется твёрдой, и он сумеет срубить гнома с чудным орицвалским самострелом.

Ширен чувствовал, как неприятно скатывались капли пота по лицу — двое против восьмерых, пусть и уставших. У мортусов не было бы шанса, если бы не земля Лицедея. Только на её влияние и надеялся старый Гробовщик.

— Демон бы побрал этот проклятый лес! — ругался гном.

— Потише, Ренегор, — прошипел Алормо.

— Мы сразили самого демона болот, нас хрен что возьмёт, — усмехнулся Ренегор, приближаясь к старому дереву.

Вильмонд резко выскочил и рубанул сверху. Лезвие его дешёвого меча впилось в лысую голову косматого гнома и сломалось. Женщина, поддерживающая раненого, звонко пискнула, и в клирика со свистом вонзилась стрела.

— В-владычица Ароме… — выдохнул Орин, откидываясь на бок.

Клирик, схватившись за плечо Алормо, повалился на него, и оба сложились к земле бесформенной кучей. Ринельгер и Михаэль слепо оглянулись, растерявшись, откинули в стороны Эреса и Верона, обегая группу. Ширен спустил ещё одну стрелу, в рыцаря, но та с треском отлетела в сторону. Гробовщик присмотрелся к чародею, лицо которого скрывала маска, напоминающая те, что носили некросициары Культа Кровавой Ночи.

Вильмонд поднял сумку гнома и его самострел и спустил тетиву. Утяжелённый снаряд пролетел над головой Верона, пробил ствол дерева и вышел на противоположной стороне кончиком, застряв основной частью в кроне.

Ширен тихо выругался, выпустил стрелу вновь, она впилась избранному Лицедеем мальчишке в бедро, Верон вскрикнул и покатился по склону в заросшую папоротником канаву. В тот же миг под ногами Гробовщика загорелись листья, он кувыркнулся в сторону — взрыв, и пламя заняло дерево, только что служившее ему укрытием.

Вильмонд отступил, перезаряжая самострел, Эсса и Эрес уже послали в его сторону стрелы, пока Михаэль поднимал с земли щит Алормо. Ринельгер выбросил заклинание вслепую, словно не видя нападавших, и пустил защитные чары на Орина. Ширен замер в кустах, пустил стрелу. Крик Эреса был короток, словно он просто громко выдохнул остатки воздуха их лёгких, молодой боец схватился за древко, торчащее у него из правой глазницы, и упал лицом вниз.

Михаэль, укрывшись щитом, побежал к телу гнома — и Вильмонд выстрелил из самострела, заряд пробил стальной барьер насквозь, рыцарь припал на колено, всё так же его не опуская. Чародей блеснул серпом, загорелось пламя, огненными кольцами окружая отряд и занимая близкие к нему деревья.

— Уходим! — крикнул Ширен Вильмонду, кивая в сторону канавы. — Скорее!

Мортус что-то крикнул и побежал к Гробовщику. Старик пустил наобум ещё одну стрелу и ринулся, будто ему снова двадцать лет, к кустам. Через несколько мгновений рядом с ним в зарослях приземлился Вильмонд. «Жаль, что я не вижу твоей рожи», — подумал Ширен и принялся быстро рыскать среди листвы. Мальчишка лежал лицом вверх — болевой шок вырубил его, поломанная стрела торчала из бедра, скрытого в грязной окровавленной одежде.

— Хватай его, — приказал Ширен. — И валим, мать твою!

Тёмную завесу, окружившую группу, не смогло развеять даже магическое пламя. Из неё со свистом вырвалась ещё одна стрела, она вонзилась в землю у ног Алормо. Ринельгер попытался усилить защитные чары, но как же туго подчинялась ему энергия, будто что-то не давало чародею воспользоваться магией.

Завеса окружила отряд в тот момент, когда Ренегор приближался к старому дубу, быть может, всего лишь час назад. Расплата за победу и беспечность, самоуверенность пришла к гному неожиданно — и для него, и для всех его спутников. Группа не видела нападавших, сколько бы их ни было, лишь Эсса успела заметить чёрную фигуру, опускающую меч на голову Ренегора, но и она исчезла сразу же. Ринельгер ощущал бурлящую кровь в жилах врага, но всё равно не мог определить их количества и местонахождения, пуская заклятия в слепой надежде кого-либо поразить.

— Колдун, колдун! — прохрипел Алормо. — Клирику помоги!

Ринельгер оторвался от тёмной завесы, что медленно растворялась. Ошибкой было бы надеяться на то, что атака прекратилась. С какой целью на них напали? Мог ли это быть тот, кого искал чародей? Ринельгер кивнул Эссе и Михаэлю, выдёргивающему заряд из самострела из стальной пластины на груди — ему повезло, броня спасла жизнь.

Осмотра тут не требовалось — стрела торчала чуть выше сердца, пробив левое лёгкое. Ринельгер присел рядом, сдерживая чарами вытекающую изо рта и груди кровь, покопался в сумке, вытаскивая ещё один флакон с болеутоляющим наркотиком.

— Не надо, колдун, — прохрипел Орин. — Не надо…

— Проклятье, клирик, — покачал головой Алормо. — Вечно ты с этим своим самобичеванием… прими, может, ещё не всё потеряно…

— Боюсь, я ничего поделать тут не смогу, — сказал Ринельгер. — Прости, Орин.

— Я встречусь с Владычицей у её трона в залах Аромерона, — улыбнулся клирик. Его лицо светилось счастьем — болезненным, отчаянно борющимся с нестерпимой мукой наступающей смерти. — Наконец-то… она заберёт меня, своего верного… а вы, друзья… мне жаль вас.

Последнее слово он произнёс одними губами. Ринельгер отпустил хватку, с бульканьем кровь вырвалась изо рта клирика, растекаясь под его бородой. Она шептала, сладко нашёптывала, требуя прикоснуться к ней. Чародей не устоял, он снял перчатку, поднёс пальцы к щеке Орина — в глазах Ринельгера пробежали искры. Кровавая дорожка впиталась в кожу руки, чародей перестал видеть — перед ним пробегала жизнь клирика Святого Воинства. Он видел, как того посвящали в сан, как он изучал формулы и руны, все знания, словно полноводная река, ворвались в разум Ринельгера.

— Алормо! — крикнула Эсса, и её крик вырвал чародея из видения.

Тёмная завеса не собиралась растворяться, она стремительно пожирала чистое пространство, отданное отряду, приближая чёрные смертельно опасные языки к людям. Ринельгер встал, выбросил руку с серпом — руна складывалась, будто совсем недавно чародею давали практическое занятие старшие наставники — бледный свет плавно полился, как струя воды из родника, и встретился с тьмой. Их борьба продлилась недолго, завеса растворялась, правда нехотя, но не проявляя звериного напора, с каким, обычно, схлёстывались в схватке противоположные друг другу чары.

— Нужно идти, — бросил Ринельгер. — И поскорее. Я не могу долго поддерживать чары.

— Понял, — громко ответил Алормо. — Все, кто жив, шевелитесь, мать вашу! Верон? Верон! Где этот мальчишка?

— Ему, кажется, конец, — сказала Эсса, кивая на тёмную завесу. — Он где-то там…

— Проклятье, — выдохнул Алормо. — Проклятье!

— Быстрее! — Ринельгер повёл серпом.

Открылась дорога, полная слабого света — такого блеклого по сравнению с густой тьмой. Михаэль пошёл первым, Эсса взяла Алормо под руку и потащила за рыцарем. Ринельгер кинул последний взгляд на Орина — лицо клирика до сих пор пересекала блаженная улыбка, казалось, будто он ещё жив. В стороне от него лицом вниз лежал Эрес — кончик стрелы торчал из его затылка.

***

Вильмонд тяжело пыхтел, таща юношу, закованного в броню, и часто стал останавливаться, переводить дыхание и с глубоким вздохом идти дальше. Ширен хотел было предложить остановиться и снять сталь с мальчишки, но младший мортус даже слушать его не желал. Вильмонд всегда боялся Сумеречного леса, сколько его знал Гробовщик, и страх не покидал его даже на службе у Лицедея.

— Застрелили не всех, — бросил Ширен, нагоняя напарника, перешедшего на бег. — Троих положили, ещё четверых оставили.

— Нужно вернуться за мертвецами? — Вильмонд остановился. — Для Лицедея они будут…

— К демону Лицедея, — фыркнул Ширен. — Или хочешь побродить по проклятому лесу ещё невесть сколько?

— Ты прав, — Вильмонд набрал воздух в лёгкие. Маску он снял спустя пару десятков сажень — уж сильно она мешала ему дышать при беге — и передал на хранение Ширену. Старик знал, что вороний клюв священен для мортуса.

— Пошли, немного осталось…

Они достаточно скоро выбежали к мосту, по которому обычно проходил Лицедей, чтобы расплатиться за тела с Ширеном. Перейдя его, они свернули и, преодолев ещё сажень пятнадцать, остановились. Вильмонд сбросил с плеча Верона, словно скидывая тяжёлый мешок — небрежно, как он обычно кидал трупы из фургона.

— Осторожнее! Напоминаю, парень, он ещё жив, — произнёс Ширен, снимая с плеча лук.

Нижним крылом он стукнул несколько раз по массивному плоскому камню на самом краю поля перед Моровой пропастью. Сумеречный лес ответил треском и слабым шевелением, будто бы по ветвям деревьев защекотал лёгкий ветерок.

Ширен опустил взгляд в овраг. В ноздри ударил трупный запах. Смрад был столько же стойким, сколько и старым. В овраге лежали тела, словно брёвна, наложенные друг на друга. Некоторые смотрели стеклянными глазами в алое небо. Однако вороны обходили пропасть стороной. Дети, женщины, мужчины, растерзанные при жизни — от мала до велика, корка спёкшийся крови прикрывала их раны, кожа покрылась синими пятнами, чуть подсохла, начиная стягиваться. Люди покоились — если гниение в дыре на краю проклятого леса можно так назвать — либо в доспехах, либо во рванье, либо вовсе обнажённые. Их были сотни. И только на первом слое.

— Впечатляет, — протянул Вильмонд. — Сколько мы уже отработали, Ширен, а? Сколько лет труда и выполнения этой грязной работы?

— Мы начинали благое дело, — бросил Ширен. — А теперь… Ох, вот и дух. Пойдём, парень, выпьем чая… Могу добавить туда травяной настойки…

— Не откажусь, — Вильмонд опасливо посмотрел на лес.

Мортусы, оставив Верона одного, прогулочным шагом побрели в сторону скрипящей хижины. Ветер всё-таки поднимался. Лицедей пересёк мост, по привычке, что были свойственны даже духам, глянул в овраг и, поигрывая зелёными огнями-глазами, приблизился к Верону. Юноша открыл глаза, зашипел от ноющей боли в бедре и от ужаса вскрикнул.

— Тише, мальчик, — ласковым голосом сказал Лицедей. — Тебе ничего не угрожает.

Верон осёкся — слишком знакомым голосом говорило с ним это существо. Юноша не смел шевелиться, всем своим телом он чувствовал его силу, его демонический взгляд буравил смертное тело, проникал в каждую мысль, стремительно мелькающую в его голове.

— Не бойся, — сказал женским голосом дух. У юноши сердце ушло в пятки — он узнал голос и тембр одной из воспитательниц приюта. — Подозреваю, что эти двое мерзких мортусов тебя напугали своим неожиданным появлением в лесу?

— Так… это ты напал на нас, — сухими губами произнёс Верон.

— Я? — Лицедей развёл руками. — Я всё время был здесь, мальчик. Не важно, каким образом тебя сюда доставили. Важно зачем…

Боль резанула бедро, Верон прикусил губу, зашипев.

— Ах да, — Лицедей присел около него, поднёс руку в чёрной длинной перчатке и резко выдернул остатки стрелы.

Верон закричал, дух махнул рукой, снимая боль.

— Теперь-то ты готов меня слушать? — голос Лицедея окреп, перерастая в мужской.

Юноша не ответил. Не моргая, он смотрел в темноту под капюшоном, стараясь не концентрировать взгляд на зелёных огоньках.

— Отлично, — протянул дух. — Ты никогда не замечал, что ты особенный, Верон? С тобой никогда не происходили странности, из ряда вон выходящие?

— Ну, — Верон почувствовал прилив уверенности, — когда горел приют в Теневале… пламя расступалось передо мной… Во снах приходили голоса…

— А ещё тебя не коснулись чары Норос-Сугура? — подхватил Лицедей голосом мягкого воспитателя. — Более того, они не тронули и твоих якобы друзей.

— Почему «якобы», господин?

— Разве ты не замечал, каков этот придира Алормо? — стальным голосом произнёс Лицедей. — Он делает из тебя рыцаря, таскается за тобой, постоянно ругает. Может показаться, что он заботится о тебе, но это ложь.

— Ложь…

— Ложь, — подхватил Лицедей задорным голосом. — От каждого слова смердит ложью… Да будет тебе известно, что рыцари Святого Воинства — безумные фанатики, ищущие лжепророков северной богини для того, чтобы казнить и принести ей кровавую жертву. И ты, полный столь невероятной Мощи, подходил этому гнусному обманщику.

— Я, — Верон сглотнул, — я не могу поверить… Почём мне знать, что вы говорите правду?

— Вспомни, кто сжёг приют, — терпеливо попросил Лицедей. — И почему его сожгли?

— Это было семь лет назад, — пробормотал неуверенно Верон, — я плохо помню…

— Приют сожгли солдаты по приказу королевы, — сказал Лицедей. — Припоминаешь — шлемы с гребешком, знамёна и их мерзкие кличи? Поток посылает в мир сильных Мощью существ, Одарённых, и ты, мальчик, один из них.

— Я? — Верон помотал головой. Он не знал, о чём говорил дух.

— Ты, — усмехнулся Лицедей. — И я собираюсь помочь тебе выполнить твою великую миссию. Ты ведь хочешь стать героем? Хочешь славы и любви?

Верон сглотнул. Дух протянул ему руку:

— Я могу тебе помочь. Заключим сделку — ты выполнишь моё небольшое поручение, а я помогу тебе стать кем-то в этом большом мире.

Верон оглянулся — никого рядом не было, а мир словно вымер — так было тихо. Лицедей терпеливо стоял над ним с протянутой рукой, его зелёные глаза поигрывали в тёмном пустом капюшоне. Юноша заскрипел зубами и потянулся к нему.

***

Эстифал оказался достаточно крупным поселением: более полусотни домов, отстроенный муниципалитет, две часовни — имперская и аромеронская, рыночная площадь. Если бы не тёмные времена, наступившие совершенно неожиданно для всех, быть может, даже для богов, поселение переросло бы в город.

В настоящие дни, всё же Эстифал был населён только наполовину; брошенные дома, разрушаемые временем, угрюмо торчали по краям, а жилая часть, по общей цинмарской практике Тёмного Века, обнесена деревянным частоколом. В отличие отКеинлога, в покинутой цивилизацией части поселения было пусто: там не жили ни отчаянные беженцы, ни чудовища — во всяком случае, Ринельгер никого не почувствовал и не увидел.

Ополчение, стоявшее на страже Эстифала, не задавало вопросов, только хмуро и с какой-то сочувствующей печалью встретило остатки отряда, отбывшего днём двадцатью бойцами, а вернувшегося с еле живыми четырьмя.

Поселение уже проснулось, жители занимались бытом, почти не обращая внимания на прибывших охотников на демонов. Кто-то шептался, а кто-то крикнул, что будет сегодня пить за погибель чудовища из Дегановых Рубцов. Никто из группы никак на это не реагировал, они смертельно устали, а горечь потерь затмевала радость от победы.

Алормо попросил у хозяина гостиницы освободить лишние комнаты, оставив каждому по одной — благо, ночлежка была большой, да и странников и лишённых жилья эстифальцев — мало. Перед сном Ринельгер осмотрел Эссу — её состояние заметно ухудшилось, но думать об этом у чародея сил уже не оставалось. Он выдал лучнице успокаивающее зелье с примесью наркотических трав, чтобы она смогла уснуть, и ушёл в свои покои.

Ринельгер проспал весь день, и это был самый здоровый его сон за всю жизнь: никаких картин он не увидел, лишь тьма, когда сомкнул глаза. Проснувшись, первым делом чародей открыл свой дневник, чтобы записать всё самое важное, что случилось за прошедшую ночь, и подвести итоги.

— Кровь Орина передала мне его знания, — заключил он, наблюдая за своим отражением в грязном окне. — И кровь Зериона… м-да, мне нужно было сказать это… признаться.

Огненные заклинания и молнии — никогда Ринельгер не углублялся в их познании, но, после смерти Зериона, адепта этих чар, пламя стало даваться ему так, будто он провёл десятки лет за его изучением. Кровь говорила, кровь несла знание, каким обладал её носитель.

Кровавые чары — одна из древнейших ветвей магии, и её адепты применяли их только в лечебных целях. Главное правило кровавого чародея — остановить потерю жизненной энергии в крови, восполнить её и закрыть прореху, то есть рану. Познавать кровь, использовать её в качестве контроля над живым существом или убивать, воздействуя на неё — преступление против жизни, против воли богов.

Амилиас твердил Ринельгеру и Кассии, что воздействовать на кровь, пытаться ею управлять невозможно, как и водой, что это может убить чародея, и только тот, кто обладал непомерной силой воли, имел тонкое чувство Мощи, мог совладать с чужеродной энергией. Ринельгер считал, что наставник просто не смог убедить учеников божьим гневом, а потому придумал такую чушь. Но каждый раз, при соприкосновении с чужой кровью, Ринельгер терял рассудок, его выворачивало наизнанку. А теперь — ничего… кроме блага. Блага ли?

Ринельгер открыл страницы, посвящённые эликсиру, сделал пометку и принялся извлекать важные компоненты из челюсти убитого им сагнитропа. За неимением многих инструментов, чародей пользовался магией, вкладывая перетёртые травы и корни в колбу. Ринельгер открыл нижний кармашек сумки, извлекая флакон с кровью Сенетры.

— Посмотрим, — чародей задержал дыхание, вливая вязкую жидкость в кашицу. — Пусть получится… Лерон и Залас.

Ринельгер бросил в колбу кусочки желез из челюсти сагнитропа, пальцем зажёг огонёк на руке и, не моргая, наблюдал, как закипала смесь. Он опасался взрыва, ведь она разорвалась бы в его руке, расплескавшись на столе — чародей ждал этого, расслабив руку, державшую колбу. Зелье нагрелось, тихо хлопнуло и выпустило облако сизого дыма. Ринельгер выдохнул, перелил варево во флакон и плотно закрыл крышечкой.

— Прекрасно, — протянул он, всматриваясь в тёмное-красное зелье, переливающееся в сосуде. — Только вряд ли это поможет Сенетре…

Лёгкое разочарование сменилось раздражением. Чародей закинул флакон в сумку и откинулся на спинку кровати. В лучше случае с тем, кто выпьет это зелье, ничего не случится, в худшем…

Ринельгер собрал несколько флаконов, моток бинтов и в полной задумчивости перешёл в комнату Эссы. Привитый в Анхаеле профессиональный долг лекаря он считал одним из лучших проявлений характера, а потому не мог оставить раненую лучницу справляться с недугом самостоятельно. Когда Ринельгер зашёл, всё ещё перебирая факты в голове, в душную комнату, Эсса ещё спала, отвернувшись к стене.

Чародей разложил приготовления на столике, бесцеремонно сдёрнул шерстяной плащ с голого тела, пустив светлячок, и перевернул лицом к потолку. Он внимательно осмотрел её мертвенно бледную кожу, выступившие синие вены по всему телу и размотал повязку, наложенную им в Дегановых Рубцах. Рана ужасно смердила и загноилась: гной вперемешку с несвернувшейся кровью тонкой струйкой полился на соломенную койку.

Ринельгер принялся выводить заражённую кровь, прикидывая, что делать дальше. В иных случаях, с заражением не могли справиться даже чары, а потому приходилось прибегать к ампутации. Но это однозначная смерть для молодой лучницы, особенно в безумстве алой ночи. Ринельгер приложил руку ко лбу Эссы — он был холодный и влажный, словно ледяная корочка во время таяния.

— Это… — прошептала лучница, — сагнитроп…

— Да, — кивнул Ринельгер, с холодком взглянув на пациентку. — У меня не получилось вытянуть его яд, Эсса. Ты проклята и скоро обратишься.

— О, демон, — прохрипела Эсса. — Значит, всё? Не думала, что это будет так… или у меня есть выбор?

— Когда ты обратишься, — Ринельгер залил чистой водой рану и спокойно продолжил, — к тебе придёт голод, неутолимый, мучительный… словом, то самое проклятие, которым пугают маленьких чародеев. Сердце перестанет биться, ты не будешь слышать собственные мысли, возжелав лишь одно — утолить жажду крови. Поначалу ты сможешь это контролировать, потом… период, который никогда не удастся вспомнить. Охотники на вампиров в империи ловили упырей именно в таком состоянии — когда те потеряли рассудок и позабыли обо всякой осторожности, — чародей открыл флягу, оставленную на столике Михаэлем, понюхал — медовуха — и сделал небольшой глоток. — Дальше… разум возвращается, но чувство голода не покинет тебя никогда. Порою оно будет сводить тебя с ума, если только ты откажешься от приёма крови…

— Кровь всегда…

— Да, — Ринельгер осторожно начал перематывать ногу, накладывая новую повязку. — Звериная не подойдёт. Не в сказке живём. Лучше всего — рунарийская, но в здешних местах ты её днём с огнём не сыщешь.

— Что ты будешь делать? — Эсса посмотрела на чародея блеклыми глазами. — Убьёшь меня?

— Только если ты сама того пожелаешь, — сказал Ринельгер. — Быть вампиром в наше время — участь не самая паршивая.

— Даже не знаю, — она через силу усмехнулась. — Легче… сдаться, колдун, понимаешь? Легче уйти и больше не возвращаться.

— Жизнь никогда не была легче, — кивнул Ринельгер, откладывая на столик кинжал с длинным лезвием. — Мы сражаемся со смертью за каждый прожитый нами год, но всё равно в конце концов проигрываем. Единственное, за что стоит жить, так это за наши маленькие победы над смертью… вырвать из её рук чужую жизнь, или свою, оставить след в истории. Борьба извечна, она лежит в основе выживания, — он махнул головой, указывая на нож. — Думай сама. Знаешь, я не для того тебя латал, чтобы собственноручно потом убить.

Эсса закрыла глаза, глубоко вздохнула и кивнула. Ринельгер собрал в охапку флаконы и вышел, оставив лучницу один на один с манящим глаза длинным кинжалом. Чародей постоял у двери ещё немного: скрипнула кровать, лезвие лениво запело, освобождаясь из ножен. Ринельгер кивнул сам себе и повернулся к своей комнате, но застыл, увидев в конце коридора женщину в тёмном плаще, покрытом листьями. Её длинные русые волосы украшал венок из засохших цветов, краски которых давно, казалось, выцвели, оставив мертвенно серыми бутоны и лепестки. Бледной рукой женщина держала ребёнка лет восьми — быть может, десяти, невысокого, одетого в обноски, и босого.

— Тяжело, когда не можешь справиться с заразой, лекарь? — женщина медленно приближалась. — Иной раз ты признаёшь свою беспомощность, но чаще пытаешься бороться даже тогда, когда надежды нет?

— Кто ты? — нахмурился Ринельгер.

Она приближалась, глаза у неё были ярко-голубые, переливающиеся призрачным светом, пара морщинок пересекала красивое лицо.

— Ты не хочешь отпускать Сенетру и будешь биться до конца, — закончила она, встав почти вплотную. — Вся твоя суть отражена в твоих искрящихся нестерпимо ярким фонтаном энергии глазах.

Ринельгер побледнел, выронил флаконы — они, к счастью, не разбились, а с глухим стуком покатились к ногам ребёнка, опустившего голову и, казалось, совершенно отречённого от мира.

— Имена красивы, — продолжила женщина, — но важны ли? Маредорийцы дали мне имя Террама, мастер кровавых чар. Я пришла, чтобы лично поблагодарить тебя и твоих спутников, окончивших страдания Норос-Сугура. Вы совершили героический поступок, не требуя награды. Такая… самоотдача, потери. Вы удивительные создания, смертные.

— Я оказался там случайно, — прошептал Ринельгер, озираясь по сторонам — как бы никто из суеверных постояльцев не услышал разговор.

— Случайно или тебя привела туда судьба? — сказала Террама, вглядываясь в чародея глазами, что напоминали бездонные озёра. — В Теневале упал дракон, лекарь. Он ранен и почти беззащитен. Сможешь ли ты забрать свою награду?

— Дракон, — повторил Ринельгер и облизал верхнюю губу. — Неужели я смогу…

— Завершить формулу эликсира? — закончила Террама. Она не моргала, чёрные зрачки не бегали, они застыли и пронзали Ринельгера, а вокруг бурлили маленькие глубокие озёра. Чародею стало жутко, он отвёл взгляд. — Не ищи Лицедея, лекарь. Слишком поздно возвращать долг Матери. Он убьёт тебя, и ничто его не остановит. Забирай награду, уходи в Ветмах, спаси то, что осталось от отряда, и убирайся подальше от Цинмара. Падшие возвращаются в мир, лекарь, и они будут беспощадны.

Ринельгер прищурился, снова посмотрев на дух:

— Больно нужно связываться с вами…

Чародей не стал поднимать флаконы, сложил руки на груди и направился по коридору к лестнице, ведущей в основной зал. Террама даже не повернулась; всё ещё держа мальчонку за руку, она вошла в комнату к Эссе. Ринельгер не стал препятствовать.

Внизу люди, в основном, пили, да так, будто это была их последняя ночь в жизни. Здесь нашли пристанище и наёмники, которых непонятно как занесло к Сумеречному лесу, и священники, и жители с ополченцами. Михаэль и Алормо сидели у самого камина, пододвинув ноги к тёплому очагу, и тихо беседовали.

— Я перевязал Эссу, — сказал Ринельгер, присаживаясь и выискивая трактирную девку глазами. — Принеси эля! А лучше — вина!

— Как она? — спросил Михаэль. — Скоро в себя придёт?

— Рано пока об этом говорить, — протянул Ринельгер. Рыцарь поставил пинту, нахмурился, но больше вопросов задавать не стал.

— Паршивое место, — произнёс Алормо. — Духи здесь на каждом шагу, вот я сейчас плюну, — он смачно харкнул в камин, — и скоро из пламени вырвется какое-нибудь чудовище, чтобы сожрать тут всех!

— Будь осторожен, чародей, — вставил с ухмылкой Михаэль, — хозяин гостиницы сказал, что по Эстифалу ходит суккуб… не сказать, что его нужно сильно опасаться…

— Расскажи, колдун, о моём брате, — Алормо насупился. Хмель уже пробрал его. — Расскажи о славной битве, после которой он вознёсся к Нериде.

— Наш отряд открыл башню, — протянул Ринельгер, делая большой глоток и обжигая горло. Он на мгновение замолчал, возвёл глаза к потолку, за которым, быть может, до сих пор находилась дух. — Башня принадлежала некроманту, где её хозяин был заперт ещё с Века Гнева. Он собирался открыть секрет бессмертия, стать личом, как я понял. У него не получилось. Некромант обратился в спирита. Слышали о таком чудовище?

— Страшней такой твари разве что сам Некрос, — бросил Алормо. — Значит, Ардиру убил спирит?

— Наш командир спас нас, — кивнул чародей. — Он был героем. Таким, о каком ему пела мать.

— Песнь о Горном Звере, — Алормо взглянул в камин. Его лицо стало таким же каменным, каким было, когда он впервые услышал о смерти брата. — Я счастлив, что Ардира пал в бою, а не со шлюхами в койке. Печалит меня лишь то, что я должен принять смерть младшего. Младшего…

— Мир несправедлив, — протянул Михаэль. — Ты это знаешь, командир. Нерида забирает молодых…

— Ты передавал с Райаной, что нашёл что-то важное, — сказал Ринельгер. — Прости, что не даю тебе остаться в скорби по брату, но я оставил отряд, чтобы прийти на твой зов, — чародей умолчал о Лицедее. Чем меньше народа знало, тем спокойнее.

— Мы нашли мальчишку, — ответил за Алормо Михаэль. — Он мог бы…

— Ещё в Святом Воинстве мы с Ардирой, — прервал его командир, — занимались тем, что разрешали вопросы, связанные с магией. Орин был с нами, ещё несколько клириков. Мы работали под началом паладина Дорэса зер Вальда, искали Одарённых — тех кого отметила Нерида среди людей и рунарийцев, — Алормо тяжело вздохнул, выпил. — Бедняга Верон. Пережил главную битву ночи, но не выбрался из хренова леса, — он пожевал губами и снова сплюнул в камин. — Клянусь семерыми паладинами, дух Сумеречного леса отомстил за своего собрата.

— Может, и не он это был? — осторожно сказал Михаэль. — Не мог же он умереть, если богиня его избрала?

— Орин мог и ошибаться, — протянул Алормо, почёсывая подбородок. — Нижняя Норзрина большая…

— Вы о чём, господа? — нахмурился Ринельгер.

— О Спасителе, — произнёс Михаэля. — Ещё во времена восстания вождя Тордалака старуха Мерта, шаманка норзлинов, предсказала наступление тёмных времён, о приходе проклятых и о том, что в ночи крови родится Спаситель, который сразит Падшего Повелителя.

— Сразу видно, что ты из имперских, колдун, — мрачно сказал Алормо. — В Святом Воинстве пророчество Мерты передавалось из уст в уста, в Священном Своде есть речь Девы Аммелит об этом… никто не сказал, что всё наступит так скоро.

— И тот мальчик — это ваш спаситель? — фыркнул Ринельгер. Девка поставила перед ним пузырь с красным вином и рог. — В нём же нет ничего… уникального. Я не ощутил Мощи.

— Он не обязательно должен быть чародеем, — сказал Михаэль. — Ни в пророчестве, ни в речи ничего о Спасителе нет, кроме факта его появления.

— Орин видел сон, — продолжил Алормо. — Сама Нерида приказала ему найти того, кто смог повлиять на последующие события. И вот мы здесь, живы, а Верон — нет… кажется, я ошибся, или Орин истолковал послание не так. В любом случае, теперь мы этого уже не узнаем.

— Нерида, говоришь? — Ринельгер открыл пузырь, понюхал и сделал глоток прямо из горла. — Тогда Норос-Сугур — зачем ты отправился с отрядом его убивать?

— Проверить мальчишку и свести старые счёты, — нехотя ответил Алормо. — У нас с демоном давнее знакомство, ещё когда я жил здесь, будучи со статусом федерата империи.

— Занятно, — протянул Ринельгер. — Хотелось бы узнать, как рыцарь Святого Воинства связан с имперским божеством?

— Думаешь, колдун, только имперцы сотрудничали с духами? — усмехнулся Алормо. — Норзлины хоть и неотёсанные, как вы выражаетесь, варвары, но не глупцы. Мы понимали, что хозяева земель не имперские наместники, не вожди, а духи, с которыми необходимо искать гармонию. Теперь, колдун, посмотри — духи уходят из Цинмара, а те, что остаются, обращаются в демонов. Дева завещала нам бороться, очищать мир. Кем бы ты ни был, рыцарем, пехотинцем или лагерной шлюхой.

— Имперцы отрицают превращение духов в демонов, — сказал Михаэль, отставив пустую пинту и подзывая девку. — Мы — наоборот. Имперцы стремятся к гармонии Хаоса с Порядком, мы видим, что зло есть только в Хаосе, что извращает и уничтожает благородных духов.

— Не Хаос извращает их, — протянул Ринельгер. — А смертные…

— Дева завещала бороться с Хаосом, — повторил Алормо. — Посмотри, что в небе, и скажи, не разнузданный ли это Хаос?

— Если Дева завещала бороться, почему же она ушла перед гегемонией Хаоса? — Ринельгер поднялся. — Простите, господа, мне нужно отлучиться…

***

Ширен дрожащими руками разливал чай по чашкам, а Вильмонд доливал доверху настойку из пыльного пузыря. Мортусы сделали глотки, оба сморщились, старик передёрнулся — давно он не выпивал.

— Что ему нужно от мальчишки? — спросил Вильмонд. — Этот сирота… ну, скажем, ничем особо-то и не примечателен.

— Я в планы Лицедея стараюсь не лезть, — пробурчал Ширен. — И тебе не советую.

— Каким демоном ты вообще начал работать на него? — поморщился Вильмонд, попивая чай. — С каких пор мортусы Теневала стали служить духу из Сумеречного леса?

— Долгая история и малоинтересная, — отмахнулся Гробовщик.

— Ну, нет, Ширен, я уже долго работаю на Лицедея, — твёрдо заявил Вильмонд. — Времени у нас полно, а я уж очень хочу скоротать его остаток.

— Ладно-ладно, — бросил раздражённо Ширен. — Как знать, может, тебя эта история чему-то научит. Например, что не стоит заключать сделок с проклятыми духами.

— Может быть…

— Меня призвали в легион, — произнёс, наконец, Ширен, — когда началась Северная война. Точнее, я сам вступил в легион, как только услышал, что Некрос сжёг целый город в Верхней Норзрине. В деревне, которую потом уничтожили демоны дракона, меня хвалили за стрельбу из лука. Я был молод, жаждал проявить свои таланты и хотел снискать славы, девичьей любви и золота. «Северная война» — так же называют бои до двенадцатого года Века Гнева? Я был лучшим стрелком в когорте лучников. Битвы одна за одной, и всегда в строю с легендарными солдатами Ордена Драконьей Погибели. Я даже один раз видел самого дракона Мощи — жуткое зрелище.

Он посмотрел в небо, словно хотел увидеть усыпанный звёздами небосвод, на котором пробегала история его долгой жизни. Ширен отхлебнул из кружки, смочил горло и с печалью продолжил:

— Потом… в двенадцатом году, как раз за пару месяцев до того, как Некроса вывели из игры в первый раз, я получил серьёзную рану и был отправлен домой. Естественно, мне обещали пенсию и всё в таком же духе. Но… чума, погромы и новые битвы с демонами. Я был забыт, — Ширен подлил себе ещё чая. — Пришлось устроиться работать мортусом. Вывозил трупы, как бушевала чума. Долгое время я обманывал смерть, но в один момент… я обнаружил язву, под рукой. Знаешь, как оно начинается. Интересная ситуация… вывожу чумные трупы, сбрасываю, ношу передовую, вроде как, защиту от этой пакости, и вдруг!

Ширен замолк. Трудно давались ему воспоминания о днях болезни: ничего более ужасного и отвратительного с ним никогда больше не случалось. Вильмонд молчал и просто смотрел в незримую точку во мраке Сумеречного леса.

— Я лёг в овраг, — продолжил Ширен, — около моста. Не хотел, чтобы за мной приехал коллега. Не знаю почему… не нравилось мне оказаться на месте своих «подопечных». И тогда пришёл Лицедей. Дух предложил мне излечение и… место после смерти. Сказал, что… я не умру, пока не исполню свою высшую миссию.

— Какую? — Вильмонд тяжело посмотрел на Гробовщика. — Таскать ему мертвецов всю оставшуюся жизнь?

— Не знаю, может, и её. Странный контракт, на самом деле не такой чистый, как я думал вначале. Живу дальше, болезни меня не берут, все катаклизмы и войны обходят стороной. Чувствую себя физически прекрасно. Только вот главное, Вильмонд, я чувствую, как сгорает моя душа.

— Душа? — мортус поставил чашку. — Ты не думаешь, что после смерти… дух поработит её?

— Нет, — покачал головой Ширен, хотя верил сам себе с трудом. — Это дух, а не демон. Он не станет меня обманывать.

Он сомневался, и Гробовщик изо всех сил старался не показывать этого в своём голосе, не хотел вызывать даже малой тени жалости в глазах Вильмонда.

— С тех пор мортусом, кроме тебя и меня, был ещё один, — продолжил Ширен, наливая в свою пустую чашку одну настойку. — Не помню, куда он ушёл. В общем, с тех пор мы служим здесь Лицедею как мортусы, хотя наши задачи уже давно ушли дальше изначальных. У всех нас есть цель в жизни, Вильмонд. И у смертных, и у духов, и даже у богов.

Вильмонд мрачно посмотрел в сторону Моровой пропасти, в его глазах мелькнул ужас. Ширен поднял голову — к хижине приближались двое.

— Всё, промыл мозги мальчику? — бросил Ширен.

— Открыл истину, — сухо ответил Лицедей. — Хорошо, что вы оба здесь.

Гробовщик присмотрелся к Верону — он был бледен, но в глазах играли огоньки.

— Хорошая работа, Ширен, хотел тебе сказать, — произнёс Лицедей и вручил в руки старика маленький кожаный кошель, набитый монетами. — Лучше никто и исполнить не мог.

Ширен с презрением посмотрел на духа — желание прямо сейчас вогнать стрелу тому меж его зелёных огоньков усиливалось с каждой новой встречей — а потом перевёл взгляд на Верона: юноша стал бледноват, вместо ужаса его лицо выражало скорее потерянность, но в глазах безумным танцем плясали огоньки, полные жизни. Ширен был таким же… в своё время.

— Да уж, хорошо, — пробурчал Гробовщик и кинул кошель в руки Вильмонда.

— Всё плюёшься, старик? — сказал голосом надзирательницы дух. — Я-то считал, что ты достаточно хорошо знаешь такого рода сделки: я заберу всё, что причитается.

— Ты обескровил всю окрестность, — фыркнул Ширен. — Это больше, чем дохрена. Вармасу осталось всего три ночи, и ты собираешься уничтожить последний здешний оплот. Ты склоняешь молодых, — прошептал он, сжимая зубы, — и обрекаешь на мою судьбу, словно демон.

— Осторожнее, смертный старикашка, — пробежали искорки гнева в голосе Лицедея. — Не называй никого теми именами, в которых ты совершенно не разбираешься. Я — дух, но не демон. Демон истерзал бы ваши жалкие тела в первую же встречу.

— И это было бы милосерднее, дух, — прошипел Ширен, отметая последние пылинки страха, что покидали его душу десятилетия.

Вильмонд глухо простонал, заволновался Верон — мальчишка не слышал половину их разговора, но почувствовал, что дух злится.

— Друг мой, — голос Лицедея стал мягче, но нисколько не менее зловеще, — пойми, у нас с тобой последние расчёты. Твоя проклятая душа, перешедшая в услужение Повелителю Смерти, желает раствориться в Потоке? Песчинки всё уходят, старик, дни сменяются друг другом… а ты слабеешь. Как только наш договор исполнится, ты умрёшь. Ты ведь это знаешь?

— Знаю, — сдался Ширен, отвернувшись так, чтобы не видеть Вильмонда. — Что ты хочешь, Лицедей?

— Пришло время наполнить доверху Моровую пропасть, — протянул скрипуче дух, копируя голос старика. — И исполнить миссию мортусов, вашу миссию.

— Хочешь сказать, после Эстифала, — у Ширена замерло сердце. — Наш договор исполнится?

— Вильмонд может идти куда ему заблагорассудится, — сказал Лицедей. — Ты, Ширен, боюсь, далеко уйти не сможешь. Но я обещаю, — он усмехнулся, — что не трону твои смертные останки.

Ширен и Вильмонд переглянулись.

— Что нам нужно делать?

— Верон исполнит свою миссию, — протянул дух. — А вы вместе с Культом на исходе следующего дня окончите муки жизни в алой ночи эстифальцев. Но… перед этим нужно встретить нашего гостя из Ветмаха. У вас, мортусы, есть день и ночь, чтобы выспаться и подготовиться.

***

На улице было необычайно холодно, ветер рвал тряпки, развешанные эстифальцами у домов, рвал штандарты Теневала, разгоняя мелкие снежинки — первые за четыре года алой ночи. Ринельгер рассеянно огляделся: огни свечей в окнах домов тускло освещали оконные рамы каменных хижин, они одна за другой гасли, погружая Эстифал в сон, и по тёмным проулкам пробегали собаки и кошки, выставленные из хижин из суеверного представления о том, что эти звери смогут отогнать зло, притаившееся в сумерках.

Ринельгер был не из числа сентиментальных мужей, которые, услышав грустную историю, погружались непременно в мрачные думы и подолгу всматривались в тёмную даль, ожидая, что именно она принесёт ответы на самые сокровенные вопросы. Но факт — духи уходят из Цинмара или обращаются в демонов — ничто иное, как самое худшее, что могло бы приключиться. И самый главный вопрос — почему Матерь встала против богов-прародителей и духов Родины? Они явно уступали мир, но кому — неизвестно. Однако то, что Цинмар менялся, было очевидно. Старый мир исчезал.

Как давно жил в Дегановых Рубцах хозяин топей, и сколько всего он сумел предотвратить, сохраняя неизменную стабильность своих земель? Теперь Норос-Сугур ушёл. Наставники в Анхаеле посвятили целый курс, рассказывая о многочисленных духах Маредора, охранявших покой Потока на огромных территориях.

Ринельгер получше укутался в плащ, прошёл по узким улочкам Эстифала, что постепенно белели от усиливающегося снегопада. Не будь народ так запуган, было бы не протолкнуться. В Анхаеле первый снег встречали радостно, пусть он и лежал половину года и под конец уже приедался. Будучи ещё маленьким учеником, Ринельгер вместе с однокурсниками выбегал на заваленные сугробами тренировочные площадки анклава играть в снежки, строить снежных баб, валяться, собирая меховой мантией всё, что выпало за ночь. Даже повзрослев, он выходил дурачиться с немногочисленными друзьями и Кассией. Ринельгер поймал перчаткой снежинку, растёр её, погрузившись в воспоминания. Кассия ловила их языком и шутки ради подбивала на это всех, особенно Ринельгера. Сейчас она не посмела бы это делать — снежинка, как и капля дождя, отравлена алыми небесами.

Чародей нашёл укромный уголок за частоколом, на крыльце покинутой хижины, присел на старую, но всё ещё крепкую скамью и закинул голову, вглядываясь в застывший Вармас. Рядом у своих ног он поставил пузырёк вина, прихваченный с собой и спрятанный под плащом.

— Вы бы зашли, господин, — вдоль укреплений проходил небольшой патруль из двух ополченцев. — Ходит тут дух блудницы… особенно она любит молодых мужей сбивать с пути…

Ринельгер лишь кивнул, и караульные двинулись дальше, вскоре скрывшись за поворотом. Чародей отпил вина, укутался ещё плотнее. Анхаел далеко, а в его залах пляшут огни тёплых очагов. Далёкий от войн, не тронутый даже в те годы, когда восстали дерагимцы на проклятых островах в Ледяном море. Длинные коридоры, просторные аудитории, богатые библиотеки — кладезь знаний обо всём, что существовало в Цинмаре, полные уюта общие залы.

Быть может, Террама права? Достать жилу дракона, поднять на ноги Сенетру и уйти на запад, наплевав на договорённости с Ветер. Подальше от Чертогов и от тайн центральных областей Цинмара, подальше от пепелища войны в края знакомые с детства. Фирдос-Сар хотел, как и Ардира, уплыть в Эстмар, но где гарантия что сказочный город возможностей Кинлонд до сих пор существует? Из-за Океана Грёз не приходили известия почти никогда, в Век Слёз всем стало наплевать на единственный ригальтерийский город-колонию где-то на краю света. Ринельгер тяжело вздохнул.

— Скучаешь?

Ринельгер вздрогнул, схватившись за серп: он совсем не принял во внимание зов крови, мощный и отчётливый, предупреждающий о приближении того, в ком было много энергии.

— Ты и есть тот самый шкодливый дух блудницы? — Ринельгер отложил оружие и пустил светлячка. Он попытался убрать с лица испуганную гримасу, сменив её на кривую улыбку. — Ты бессовестно разбиваешь семейные гнёзда и сбиваешь нравственных юношей с праведного пути?

— Да, я, — с ноткой гордости ответила суккуб, выходя на свет. — А что? Ты пришёл покончить с этим?

Рассказы о неотразимой внешности таких духов оказались правдивыми: выразительное и нечеловечески красивое лицо, каким можно было заставить мужчину позабыть и о священном долге, и о том, что за существо предстало перед ним, тёмные волосы, сплетённые в косу, перекинутую через плечо и прикрывающую правую грудь, тонкая талия и воистину аристократическая осанка. Её природу, кроме неземной красоты, выдавали кручёные рога, торчащие из волос. Ринельгер слышал байки, что у суккубов козьи копыта, но не у этого: она стояла на мёрзлой земле маленькими вполне человеческими босыми ступнями, не обращая внимания на холод. На духе вообще не было одежды, лишь короткая шёлковая повязка, расписанная серебристыми линиями, прикрывала её бёдра.

— Как можно? — сказал Ринельгер, пытаясь не слишком нагло рассматривать собеседницу. — Сомневаюсь, что за тебя бы заплатили.

— И правильно. Ничего ты за меня не получишь, дружок, ибо денег у них нет, — суккуб оперлась о перила крыльца, разглядывая чародея. — Я тебя раньше здесь не видела… Да, такого красавчика я бы ни за что не пропустила!

— Не составишь компанию? — Ринельгер показал почти полную бутыль с вином.

— С радостью! — суккуб с детским счастьем на лице перепрыгнула через перила и устроилась рядом с чародеем. — Меня Вирра зовут.

— Ринельгер.

— Ринельгер, — она взяла бутыль и поднесла к губам. — У твоей матери был уточённый вкус и знание древнего языка?

— Я не помню свою мать, — без грусти ответил Ринельгер. — Имя дали маредорийцы, передавшие меня чародеям Анхаела. Покой мира, если верить переводу.

— Да-а-а, — протянула Вирра. — Покой мира. Судьбоносное имя?

— Не знаю, — отмахнулся Ринельгер. — Никогда не задумывался об этом, — он сделал большой глоток и отдал бутыль суккубу. — Всё чаще вокруг меня говорят о какой-то там судьбе… но я не фаталист.

— Забавно, — улыбнулась Вирра.

— Неужели? Что же тебя позабавило, дух?

— Вы, смертные, самые настоящие фаталисты, — Вирра отхлебнула и передала вино чародею. — Вы же вечно ноете, что не судьба вам попасть в палаты лордов, собрать урожай или дожить до старости. Вы верите, что история вашего мира — легенда, что пишут высшие силы, а ваше собственное будущее уже предопределенно. Забавно, но вы даже всерьёз уверены, что вас ждёт расплата за нечестные или грязные поступки! Будто бы Прародители — и впрямь суровые родители, которые готовят плеть и следят за каждым вашим действием. Погиб урожай — разозлились духи, небо разверзилось алым Хаосом — разозлились боги. А ты не думаешь, Ринельгер, что ничто не контролирует твою жизнь, кроме собственных предрассудков? Я имею в виду, Прародители, которых вы так отчаянно умасливаете, они же создали мир в результате его осмысления, заложили в его основу своды законов и правил. Всё, что происходило и будет происходить — следствие поступков, соприкосновения свободной воли и закона? Ба! Какое у тебя сейчас лицо! — она расхохоталась. — Не ожидал от меня, плутовки, философских размышлений?

— Не знал, что суккубами становятся учёные духи, Вирра, — улыбнулся Ринельгер.

— Я нахваталась этого у одного чародея, похожего на тебя, — протянула суккуб. — Только он был рунарийцем и не таким красавчиком. Он был учёным, откуда-то с юга. Часто приезжал в Теневал… говорил, будто изучает природу суккубов, но я-то знаю, что он просто хотел трахаться. Что он иногда нёс… не завидую его жёнушке.

— А ты уверена, что тот чародей был учёным, а не простым краснобаем? — усмехнулся Ринельгер. — Что до твоих философских рассуждений… я как раз в судьбу и не верил, пока… иногда случаются странные вещи. Легче поверить, что мы идём к чему-то, что нам предназначено. Если тебя ещё и толкают какие-то высшие силы… легче жить с целью. Вот есть астрологи, что провозглашают новую эпоху и нарекают её именем … они предсказывают будущее. Разве это не означает, что судьбы уже решены?

— Астрологи, — Вирра раскинулась рядом, как бы невзначай положив руку на пояс чародея, — видят суть первозданной энергии в Потоке… а она окрашивается по вашим поступкам, Ринельгер. Запомни это, когда будешь поднимать свой серп, чтобы рассечь чью-нибудь шею…

— Это правда, что в Теневале умирает раненый дракон? — он старался не смотреть на Вирру.

— Да, правда, — послышалось бульканье из бутыли. — Я так и не поняла, как его так молния смогла поразить. Дракон ведь совершенно необычный.

— Это сделал Лицедей, — бросил Ринельгер мрачно. Он и сам не знал, почему так думал, но был в этом уверен. — Я пришёл сюда, чтобы найти его. Знаешь такую, может быть, сестру свою, Террама. Она послала меня в Теневал. Убей дракона, сказала, и получишь награду в виде энергетической железы.

Вирра спокойно отняла бутылку от тёмных пухлых губ и перевела взгляд на чародея:

— Если бы ты верил в судьбу, я бы сказала, что ты её испытываешь. Хочешь умереть, Ринельгер, — я могу выпить всю твою жизненную энергию. Смерть станет намного приятнее.

— Под Ветмахом, в сотне верстах отсюда, — чародей лучше закутался. — Башня некроманта. Я и мои соратники открыли её, и я нашёл записную книжку её хозяина. Там он описал древний ритуал по открытию врат в некий эфемерный мир. И ко всему этому имеет прямое отношение Лицедей. Ты же жила здесь… рядом с ним. Расскажи о нём.

Вирра посмотрела на него, как на сумасшедшего. Ринельгера это позабавило — её лицу это только прибавило красоты. Она передала ему бутылку, некоторое время помолчала.

— М-да, — сказала, наконец, она, и с ноткой обиды добавила: — Всё вам, смертным, общаться с жуткими духами и писать книжки о них. Ни разу не слышала, чтобы о феях или дриадах. Даже этот учёный козёл на самом деле писал о каких-то мерзких червях. Надеюсь, женушка ему задала за все его приключения!

— Не злись, Вирра, — усмехнулся чародей. — Буду писать мемуары, обязательно посвящу суккубам и лично тебе целую главу. Так что ты можешь рассказать про Лицедея, про купол над Теневалом?

Вирра улыбнулась, похлопала длинными ресницами и совершенно бестактно снова завладела бутылкой вина.

— По порядку, — произнесла она. — А то слишком много вопросов задаёшь… интересно, ты всех девок так убаюкиваешь, прежде чем заняться делом?

— Не отвлекайся, прошу тебя.

— Террама… Террама, — Вирра сморщила носик. — Пришла наверняка издалека, потому что о ней я ничего не знаю. Не знаю её природу, но совет дала она тебе вредный, Ринельгер. Теневал — место гиблое, и дракон этот становится его частью. Лицедей вытягивает из города энергию, энергию мёртвых. Я бы сказала, что он — мой брат, сын Некроса, но скорее суки, потому что злющий он, и не только на смертных, но и на собратьев духов.

— Ты — дочь Некроса? — кажется, лицо Ринельгера рассекло изумление.

— Ага, — она рассмеялась. — Я просто не перестаю тебя удивлять! И мне очень даже приятно. Да, я рождена из разума Некроса, Повелителя Смерти, величайшего врага Ригальтерии. Каждый дракон Мощи создавал определённых духов, например, суккубов. Его старшие братья и сестра делали всякие уродства, то с волосатыми копытами вместо ног, то с крыльями, как у летучих мышей, но Некрос, — в её голосе пропали нотки веселья, сменившись на благоговейную нежность, — Некрос создал нас такими, как я.

— Удивительно, — покачал головой Ринельгер.

Повелитель Смерти и Ужаса, Некрос имел изощрённую фантазию — адроки, спириты, чудовища, мертвецы — это его детища. Жуткие духи, проводники мёртвых. Чёрный Мор. Сложно представить, что, кроме кошмара, этот полубог мог создать нечто прекрасное.

— Лицедей же, — продолжила Вирра, прикладываясь к бутылю, — никогда не ощущала в нём брата. Он был чужим. И таковым остался. Прикреплён он к Моровой пропасти, на краю Сумеречного леса.

— Получается, лес — хранимая им земля? — Ринельгер взглянул на огонёк патрульных, проходящих у частокола.

— Нет, глупенький, — хохотнула Вирра, — Маредорийскими рощами заведуют лесные духи, а Лицедей — дух-проводник из жизни в смерть. Он — собиратель энергии, как и я. Только я по части деревень, городов, ещё симпатичная, и забираю только часть энергии.

— И выпиваешь всё вино, — усмехнулся Ринельгер.

— Ага, — Вирра бросила пустую бутылку и откинулась к стенке хижины, выпятив роскошную грудь. — В полную фазу Вармаса мрачный и дурацкий Лицедей выходит по не менее дурацкой привычке к Моровой пропасти, где собирает энергию свеженьких трупиков. Два особо мрачных типа с клювами таскают ему тела.

— Значит, и дракона он собрался тоже перенести в эту… Моровую пропасть?

— Не знаю, может быть. Мы с Лицедеем, как видишь, не самые добрые друзья. Одно тебе скажу точно, Ринельгер, смертные, раз поговорив с ним, никогда не отделаются от проклятия навсегда.

— Вот как…

— В период роста и убыли Вармаса, — протянула Вирра, отдёргивая косу за плечо, — Лицедей прячется где-то в лесу. Там у него логово. Как ты знаешь, мы привязаны к месту, покуда оно существует. Но где именно он живёт, я не знаю, Ринельгер. Мне далеко уходить отсюда нельзя…

— Ты второй дух, который меня предупреждает с ним не связываться, — протянул чародей. — Разве глупец я, чтобы вас ослушаться?.. А драконья жила мне нужна… сильно нужна.

— Дракону она нужнее, — серьёзно сказала Вирра. — А в Потоке… наши действия окрашивают энергию.

Ринельгер не ответил. Внутри него началась борьба, самая яростная борьба, когда предстояло принять важное решение.

— Спасибо, Вирра, за всё. Ты мне очень помо…

— Постой! — быстрым и ловким движением она поднялась, и чародей не успел заметить, как суккуб оседлала его спереди, сложив руки за шею. — Думаешь, от меня можно так просто уйти, чародей? Тебе, быть может, нравятся мальчики? — Вирра вдруг нахмурилась, но Ринельгер осторожно сложил ладони на её бёрда. — Нет, конечно, нет, — суккуб дразняще оскалилась. — Ты поделишься со мной энергией. А потом пойдёшь, куда тебе нужно…

***

Вильмонд ждал у крыльца. Вид у мортуса был встревоженный и измученный, видимо, он не спал весь отведённый под сон день. Ширен провёл несколько часов, сидя за чашкой холодного чая и обдумывая то, что должно произойти в течение наступающей ночи. Лицедей, наконец, получит то, чего добивался долгие годы существования возле Теневала. Руками смертных совершив гнусное дело — такова цена свободы духа и души Ширена.

Проверив лук и стрелы, Гробовщик надел плащ и натянул капюшон на глаза. Покидал он хижину в последний раз — больше домой он не вернётся. Пожав руку Вильмонду, старик запрыгнул внутрь фургона — лишний раз смотреть на лицо мортуса ему не хотелось. В углу, съёжившись в плаще, сидел мальчишка Верон, за которого с прошедшей ночи отвечал Вильмонд.

— Давай, к Танаре! — крикнул Ширен, и повозка с треском двинулась с места.

Смутные чувства терзали сердце старика — деревня, в которой они встретятся с Культом Кровавой Ночи, в середине Века Гнева по приказу какого-то имперского магистра была превращена в чумной лагерь, куда свозились больные ближе к концу пандемии Чёрного Мора. У Ширена остались самые мрачные воспоминания об этом месте — туда он привозил полумёртвых пациентов, где они умирали и сбрасывались в Моровую пропасть. Нередко вместе с ними в овраге находили покой и работники лагеря.

Из воспоминаний Ширена вывел окрик Вильмонда — они приехали. Вздохнув и сжав веки, Ширен выпрыгнул наружу. Бывший лагерь окружался низкой стеной из булыжника, из-за неё торчали покосившееся крыши бараков, построенных с помощью деревенских зданий путём их соединения. Кое-где виднелись деревянные башенки часовых, большая часть которых к этому дню уже обрушилась.

Ширен нахмурился; у настежь открытых решётчатых ворот их ждали двое — люди в чёрных балахонах, подтянутых ремнями, в широких шляпах и с жуткими стальными масками на лице. Один из культистов поманил гостей за собой. Вильмонд надел клюв и положил руку на плечо самострела, засунутого за пояс. Ширен сжал губы и последовал за культистом первый.

Бараки и одинокие хижины, обнесённые заборами, остались со времён последнего чумного года заброшенными. Даже несмотря на то, что наместник Норзрины издал касательно каждого бывшего лагеря указ о свободном заселении территорий, никто не желал возвращаться в места, наполненные призраками смерти.

Культист отвёл Ширена и Вильмонда в дом, находящийся у кургана, что был расположен в центре Танары. Хижина сероватого цвета с проваленной крышей выглядела хрупкой и совершенно не внушала доверия, как, впрочем, и душевное здоровье адептов Культа.

Внутри было трое мужчин, все они полушёпотом переговаривались о чём-то, и речь их — абсолютно обыденная, без монотонного и бессвязного трёпа — впечатлила мыслившего стереотипами Вильмонда. Ширен не раз встречался с подобным Культом. Благодаря Лицедею, он оказался среди неприкасаемых для всякого рода тёмных дел.

— Мы здесь, — как можно грознее сказал Ширен.

— А, Гробовщик, — отозвался один из них, самый жуткий. С ним старик встречался не раз — и каждый раз внимание было обращено на маску, из-под которой смотрели желтоватые глаза, а кожа вокруг них казалась обгоревшей. — Наконец-то, а то мы уже послали двух братьев к тебе на встречу… ты их видел?

— Нет, — Ширен поблагодарил богов за то, что Вильмонд повёл повозку по обходной дороге. — Где Лицедей?

— Мы как раз к нему сейчас и идём, — сказал культист. — У нас нынче много гостей.

Они покинули хижину, прошли по старой насыпной тропинке, покрытой пластом умерших от небесного яда растений, и вышли к центральному пустырю. Ширен помнил, что пока Танара была лагерем, здесь располагались шатры. Там, укутанный в тёмный плащ и поблескивающий зелёными огоньками в пустом капюшоне, их уже ждал Лицедей.

— Честь снова видеть тебя, дух, — произнёс главный некросициар.

Ширен ничего не сказал. Вильмонд и Верон держались за спиной старика, опасливо разглядывая то культистов, то Лицедея.

— Норос-Сугур убит и перерождён, Элеарх, — дух обращался к самому жуткому культисту. — Его снова увела Террама.

— Следовало давно разобраться с ней, как с Арагоном, — бросил тот.

— Кое-какие клятвы нужно исполнять, — загадочно ответил дух. — Все вы знаете, что нужно делать. Рыцаря Алормо должен убить Верон. Остальных, всех без исключения, вы. Ширен, я ожидаю от тебя самого активного участия.

Старик нахмурился и отвёл взгляд. Ему здесь не место, как и Вильмонду. Задача мортусов — убирать трупы и отпевать их, а не производить.

— Господа! Владыка! Прибыли из Ветмаха!

«Ветмах? — подумал Ширен. — Насколько же раскинулись пагубные сети Лицедея?»

Ему пришлось развернуться: по тропинке шагало несколько человек, двоих из них Гробовщик мог с уверенность окрестить чародеями — по мантиям и высокомерным рожам. Совсем нехарактерным мазком оказались шрамы на их лицах: одного, видимо, самого главного, судьба лишила глаза, а над другим повозилась так, что он предпочёл спрятаться в повязку. И все онисовершенно не походили на членов Культа. Особняком смотрелись ещё трое человек, одетых в чёрные кирасы и тёплые военные туники. «У Лицедея тут собирается войско», — подумал на миг Ширен и смерил духа мрачным взглядом.

— Эриганн из Ласанны, собственной персоной, — Элеарх хмыкнул. — Наконец-то… снова к Культу решил обратиться?

— Элеарх, — одноглазый тоже «сиял» радостью от встречи. — Лицедей, — он почтительно наклонил голову.

— Давно не было вестей, — прошипел дух. — Кто твои друзья?

— Аорин оун Валлех, — представил чародей главного из солдат. — Командующий Рубинового Войска.

— Я полагаю, уместнее будет лорд-наместник Норзрины, — протянул командир наёмников. — А вы, господин — Лицедей, дух Сумеречного леса?

Ширен с плохо скрываемым презрением рассматривал Аорина: сразу он не признал в нём рунарийца — косматые чёрные волосы, иссечённое временем и войной лицо совершенно не соответствовали типичному облику его народа. О Рубиновом Войске же Ширен, как ни странно для его образа жизни, слышал. Наёмники, бывшая имперская гильдия, теперь состояла из дезертиров самых разных знамён. Были среди них и мятежные солдаты, и легионеры, и сарахиды, и чародеи различных по тяжести судеб и способностей.

— Чем обязаны такой встрече? — произнёс Лицедей голосом нимфы: мелодичным, страстным. Аорин от такого поёжился.

— Меня вызвал господин Эриганн, — сказал тот. — Мои наёмники сражаются на вашей стороне.

— Восхитительно, как же стремительно пополняются наши ряды, — Лицедей игрался разными голосами. Судя по лицу наёмника, Ширен мог поклясться, что голоса принадлежали тем, кого рунариец раньше знал.

— Я знаю, где находятся Чертоги, — произнёс Эриганн. — Но мне сильно мешает Ветер. И её проклятые наёмники.

— Я думал, что Ветер и её адъютант погибли, — раздражённо сказал Лицедей. — Как же так?

— Она выжила, успела понравиться части знати в Ветмахе. Моё влияние на город слабеет, как и власть Катилуса.

— Вот как? — сказал несколькими голосами Лицедей, а его глаза вспыхнули. — Вечно вы, смертные, от мала до велика, портите всё тщеславием и гордыней. Ветмах к нашим делам никак не относится, усвой это, Эриганн. Он — ничто.

— Боюсь, что это не так, господин, — чародей всеми силами старался удержать лицо. — Ветмах — разменная монета моему войску. Ветер гонит Мёртвый Легион к городу, она нашла башню. И ни за что не даст возможность провести ритуал. Она сама рвётся к силе, запечатанной там.

Ширен слушал внимательно. Он мог дать голову на отсечение: каждый из этих выродков мечтал самолично завладеть какой-то там силой с помощью непонятного ему, простому старому мортусу, ритуалу. Гробовщик мог бы даже посочувствовать Лицедею, что духу, созданию высшего разума, приходилось иметь дело со всем этим отребьем.

— Случилась одна накладочка, — продолжил Эриганн.

Элеарх фыркнул, а Лицедей сощурил глаза до еле заметных точек.

— Наёмники Ветер тоже знают о ритуале. Их кровавый чародей забрал серп, что был ключом к порталу в Чертоги.

— Наёмники Ветер? — зловеще переспросил Лицедей. — Не из твоего ли Рубинового Войска эти наёмники, командующий лорд-наместник?

— Ренегаты, — протянул Аорин. — Отряд Ардиры. Хорошие ребята, профессионалы. Жаль, что они оказались по другую сторону.

— Да уж, — скрипнул зубами Марий. — Особенно кровавый, мать его, чародей.

— Ты хочешь сказать, Эриганн, — теперь-то голос Лицедея и впрямь стал похож на змеиное шипение, — что мы не сможем добраться до Чертогов? Где этот кровавый чародей?

— Он ушёл к Теневалу, господин, — Эриганн упал на колени. — Где-то здесь… рядом.

— Ширен? — Лицедей повернулся к старику. — Сколько чародеев было с отрядом Святого Воинства?

— Кажется двое, — ответил Ширен. — Одного я срубил, другой… самый яростный. Он отразил все наши удары.

— Верон, кто это такой?

Юноша не сразу собрался, сделал два шага за спиной Ширена, и старик, схватив его за воротник, подтащил ближе к духу.

— Ринельгер, кажется, господин, — промямлил Верон, отведя взгляд. — Он пришёл с севера… Лекарь, лечил всех. Ещё у него был странный меч… лезвие такое… изогнутое.

— Это он! — зло воскликнул Марий. — Этот выродок оставил мне шрамы на лице!

— Мне плевать, — осёк кригаалена Лицедей. — Меч нужно забрать. И ты, — он указал на Мария, — ты как раз этим и займёшься. Они в Эстифале, рядом с Алормо. Проследишь за мальчишкой и сделаешь дело.

— Алормо? — снова Аорин. — И он тоже встал на пути?

Он смотрел на Эриганна, но слова были явно обращены к Лицедею.

— Да, командующий, — шипел дух. Ширен полагал, что это и есть его истинный голос, как у змея, тягучий, шипящий, злой. — Плохо у вас с дисциплиной…

— Это хорошие бойцы, — Аорин держался лучше, чем сопровждающие его чародеи. — Отряды Алормо и Ардиры могли себе позволить больше свободы. И от того совершить ошибки. Нетиас, Аррон, — сказал он двум своим сопровождающим. — Позаботьтесь о достойной смерти бойцов Алормо и кровавого чародея.

— Кровавый чародей мой, — снова вставил Марий. — Он должен мне лицо.

— Это мои бойцы, — фыркнул Аорин. — И картель разберётся с ними сам.

— Пусть кригаален заберёт то, что ему нужно, — сказал Лицедей тоном, не дозволяющим спорить. — А Верон прикончит Алормо. Надеюсь, с этим мы покончили?

— Есть ещё кое-что, — Эриганн поднялся. Из-под мантии он вытащил шкатулку. — Отряд наёмников всё-таки нашёл девчонку королевы. Во всяком случае, Арен-тару. Он закрыт мощными защитными чарами.

Лицедей взял шкатулку в руки, поднёс к капюшону. Ширену пришлось отвернуться — он не хотел смотреть, как вылезающие из тьмы вокруг зелёных огоньков чёрные щупальца облизывали маленький замочек шкатулки. Щёлкнуло, крышка раскрылась. На свет показался острый блестящий кинжал с ладонь в длину и инструктированной рукоятью в виде серебристого змея.

— Элеарх, возьми его, — Лицедей не смел прикасаться к серебру.

— А как же я? — Эриганн потянулся к шкатулке, преграждая путь культисту.

— А ты вместе с командующим разберись с Ветер и Катилусом. С последним, думаю, поможет Культ.

— Несомненно, — с усмешкой произнёс Элеарх, забирая шкатулку.

— Не понимаю, зачем чародей Ветер пришёл сюда, — Лицедей посмотрел на Верона. — Ладно… всё равно. Значит, башня твоего наставника оказалась тем, что мы искали? Как ты раньше не догадался?

— Он не говорил, — ответил Эриганн с ноткой обиды. — И дневники свои не показывал. Отчёты, присылаемые вам, он подделывал. А мне перестал доверять.

— Некромант мог продвинуться намного дальше, — несколькими голосами сказал Лицедей. — Если бы не ошибка в формуле, — он многозначительно усмехнулся. — Какая глупость… что ж, почти всё собрано, осталось лишь сбросить оковы.

***

Ночь выдалась особенно жаркой. Пожалуй, самой жаркой и плодотворной за последние недели: Ринельгер и Кассия, обустроившись в большой башенной комнате, где они жили, с вечера упражнялись с кровавыми чарами. Подопытными в этот раз стали кенетанские саблезубы — вид маленьких хищных кошек, в чьих жилах просто-таки пылала Мощь. Одержимость обуздать её, прикоснуться к ней, познать новое заглушала жалость.

Веммен достал всего трёх саблезубов, и только один попал в руки Ринельгера, и то по старой дружбе. С тех пор, как Кассия разругалась с адъютантом Ветер, с поставками возникли проблемы. Эриганн мстил пока что легко и мелко. Веммен ныне покупал живность через посредников, привозил товар извилистыми путями, заломляя просто небесные цены, — такая торговля сильно иссушала чародея-контрабандиста, а недавно он вовсе принял решение заканчивать с делом.

Эксперименты над животными также теряли смысл дальнейших тренировок. Их кровь, какому бы зверю она ни принадлежала, имела большие ограничения и подходила только для начальных этапов. Следовало переходить на более «крупную», более разумную добычу.

Останки саблезуба медленно догорали в жаровне около камина. Они горели долго, всю оставшуюся ночь, пока чародеи занимались личными делами. В башне было тепло, уютно, а горячее вино с пряностями ещё больше раскрепощало и так далеко не самых стеснительных людей.

Ринельгер откинул голову и, уставившись в потолок, рассматривал каменные кирпичи сероватого оттенка, всё пытаясь заморочить себя на сон подсчётом их количества. Но уснуть никак не удавалось ни ему, ни Кассии. Она, лежавшая под боком, вдруг встала и, ничего на себя так и не накинув, направилась к столику с остатками вина. Ринельгер проводил её взглядом — он не уставал любоваться её телом, считая себя счастливчиком, частенько замечая зависть в глазах знакомых чародеев.

— Может, попробуем чудовищ? — Кассия налила в кубок вина и села в кресло, положив ногу за ногу. — Уверена, что этого будет достаточно для наших навыков. Опять же… до поры до времени.

— Ловить их кто будет? — Ринельгер повернулся на бок. — Веммен ни за что не согласится. Он с обычными зверьками намучился так, что похож сейчас на привидение.

— Обычными зверьками? — Кассия развела кубком и кивнула в сторону жаровни. — Ох, как бы Веммен сейчас возмутился, — они тихо посмеялись. — А мы? Мы с тобой могущественные чародеи, почему бы нам самим не заняться отловом?

— Мы — будущие лекари, — отрезал Ринельгер. — В нашем арсенале мало боевых чар. И их не хватит, чтобы приложить какую-нибудь бестию. А если мы нарвёмся на порождение Некроса?

— Страх слепит тебя, Рин, — сказала она с напускной возвышенностью. — Путь мы начали, глупо сходить с него на середине.

Ринельгер откинулся на спину, вздохнул, заправляя волосы назад. Кассия поставила кубок, скользнула, словно кошка, на кровать и положила голову ему на грудь. Пальцы чародея запутались в её роскошных волосах, в душе теплом пробежалась волна уверенности в собственных силах и возможностях. Не раз эта женщина вдохновляла Ринельгера на самые безумные поступки.

В дверь громко постучались. Идилия была разрушена, Ринельгер и Кассия подскочили. Под действием чар погас магический огонь в жаровне и чародей принялся её отодвигать за ширму, пока Кассия запрыгивала в тунику и кидала ему на спину мантию. Чародейка подошла к двери, обернулась и спросила:

— Да, кто там?

Веммен распластался на полянке около пруда с перекошенным от боли лицом, а его пустые, словно стекляшки, блеклые глаза устремились в хмурое небо над Анхаелом. Его предсмертная маска останется такой до того, как мортусы займутся приготовлениями к погребению. Чародею-контрабандисту перерезали горло, видимо, подкравшись сзади, когда стемнело, и все, кто был вечером в сквере, разбрелись по комнатам в крепости. Ринельгер склонился над телом старого друга, не в силах выдавить и слова. Сколько же передряг в ученичестве они прошли вместе, сколько строили планов на будущее…

Вокруг собралась толпа, в основном, из стражи и старших чародеев. За спиной Ринельгера, сложив руку ему на плечо, стояла в молчании Кассия.

— Господин, — к ним наконец подошёл капитан стражи Анхаела, высокий, крупный, бывший легионер, лишившийся руки на Войне Века Слёз. — Сочувствую вашему горю. Вы были его ближайшим другом. Не знаете, были ли у жертвы явные враги?

— Только он сам, — Ринельгер сначала замешкался. Говорить о том, что Веммен занимался контрабандой, значит сдать самого себя за соучастие. — Любил выпить хорошенько в тавернах и подратся, а потом прогуливаться в одиночку.

— Вас понял. Благодарю, господин.

Кассия обняла Ринельгера за плечи и отвела во дворец. Они поднимались молча и заговорили только на лестнице перед дверьми в их комнату.

— Эриганн, — твёрдо заявила Кассия, открывая замки. — Это дело рук этого змея.

— Возможно, — слова не лезли. — Проклятие… Он ведь только зверей доставлял…

Ринельгер плюхнулся в кресло, повернулся к камину. Пустота — всё, что сейчас он испытывал. Веммен был единственным, кого он мог назвать другом. Кассия села перед ним, положила голову на колени.

— Рин, я с тобой, — сказала она. — Ты можешь выговориться… поверь, полегчает.

— Я никогда тебя не спрашивал, — протянул он. — Было ли у тебя такое?

— Помню маму, — произнесла Кассия и посмотрела в его серые глаза. — Она была адептом огня. Практиковалась на берегу Ледяного моря со сложным заклинанием. Одна неверная часть в формуле, и огонь стал ей темницей. Она сгорела заживо. Я увидела только обугленные кости, когда мортусы проводили службу.

— Я сожалею, — выдавил Ринельгер, сполз с кресла и обнял её.

Их объятия не продлились долго. В дверь снова постучали.

— Госпожа Керенар! Пришла депеша с эмиссаром от Леди Ветер! Ваше имя в списке.

***

Ринельгер проснулся. Он лежал, распластавшись на холодной скамье, в полном одиночестве, завёрнутый в собственный плащ. Вармас всё так же отчётливо виднелся на фоне алой пелены, славшей на уставшую землю снежные хлопья. Ринельгер слабо пошевелился, прикидывая, сколько сейчас времени.

Он не смог подняться сразу: Вирра забрала часть его жизненной энергии — плата за ночь наслаждения с суккубом. Она была мастерицей, Ринельгер никогда не получал такого удовольствия, даже с Кассией.

Последняя мысль заставила Ринельгера опустить взгляд, будто он был девкой, которую только что отымел какой-нибудь грязный, но первый на всю деревню крестьянин. У всех ли тех счастливчиков, что провели ночь с суккубами, возникал этот стыд или иное глубокое страдание, раскаяние, что больше такого не повторится? Ринельгер выдохнул — он, кажется, назвал Вирру именем Кассии. Дух напомнила о ней, вырвала из памяти бледнеющий облик и швырнула ему в лицо. Ринельгер не мог представить себе портрет чародейки, не мог вспомнить её выразительные черты, взгляд её голубых глаз — только образ, тлеющий, словно слабый огонёк на углях бушевавшего костра.

День, когда в Анхаел пришла весть о поражении Ветер в Верховье, стал для Ринельгера чёрной страницей истории. Амилиас освободил его от практик, и чародей ушёл в себя. Никогда он не был душой компании и не имел способности заводить новых знакомых, а потому каждый, кто оказался в кругу, был ценен, и в особенности Кассия. Век Слёз — от первого дня, когда вся Ригальтерия оплакивала жертв Некроса, до последнего, истекая в битве за Рунайро — стал ударом для каждого цинмарца вместе и в отдельности.

Дым от трубки и благовоний в те страшные месяцы рисовал Кассию и только её: светловолосой, с голубыми глазами аристократки, сорвиголовой, полностью противоположной её внешнему облику — и видел её Ринельгер в лице каждой чародейки Анхаела. Он возжелал смерти. Себе и всему Святому Воинству. Сильное, но такое быстро догорающее чувство. Его захлестнула апатия, а вслед разочарование в самой жизни, и месть ушла за кулисы. Вместе с Ринельгером во мрак погружался весь мир.

Чародей застегнул мантию — в порыве страсти он срывал её, не боясь повредить шнурки, но, к счастью, в Анхаеле мастера знали своё дело. Чего не скажешь о тунике — Вирра порвала её на груди когтями. «Хорошо хоть погода давно далеко не тёплая», — язвительно подумал Ринельгер, заправляя её, прежде чем захлопнуться мантией. Чародей поднялся, поправился, сжал серп на поясе правой рукой и посмотрел на небеса — он надеялся успеть к рассвету, покончить со всем и вернуться к Сенетре и отряду в Ветмах до конца недели.

Теневал находился в половине версты от Эстифала — из деревни город видно не было, его скрывала тёмная вуаль, но по мере приближения тьма нехотя открывала очертания его стен, крыш домов и храмов. Чёрными контурами они, как и другие цинмарские города, в смирении застыли в ожидании беспощадного молота времени, когда, покинутые, они разрушатся окончательно. Перед стенами раскинулись мёртвые пустоши, когда-то бывшие плодоносными полями: вся Нижняя Норзрина была усеяна обширными фермерскими угодьями — благодатный край под сенью священных рощ Маредорийского леса. Ныне все плоды здешней земли мертворождённые, а просторы ввергают в неописуемое уныние и вызывают у путника лишь одно желание — поскорее сбежать отсюда подальше.

Во мраке Ринельгер увидел очертания ворот — заставленные баррикадными линиями, они покосились, треугольная крыша обрушилась, похоронив смотровую площадку. Чародея окружила вуаль, он выбросил с руки чары, знание от которой передал ему Орин, пусть даже не догадываясь об этом. Город погружён в тишину. Повсюду, у покосившихся и кое-как заделанных домов, в хаотичном порядке натыканы бесполезные обереги, не несущие в себе ни крупицы Мощи, дороги, утопающие в грязи, много мусора — и всё равно Теневал казался пустыней, ибо от горожан не осталось даже трупов, даже пятен крови. Ринельгер не знал, как они погибли, но был не готов к тому, что борьба, если она, конечно, была не оставит никаких следов.

Но как же сильно архитектурно отличался Теневал от других городов! Расположенный у отвесной скалы, приграничной к Дегановым Рубцам, город, словно пирамидка, поднимался вверх тремя ярусами, разделявшимися высокой стеной и двумя воротами. На пике располагались, наверняка заброшенные, грифоньи загоны, о чём свидетельствовала чудом сохранившаяся статуя летучего кавалериста. Несмотря на трещины и разрушения, на башнях стен виднелись статуи легионеров четырёх коренных ригальтерийских рас: с запада на восток — оствар, держащий щит и длинный меч; маредориец с посохом в руках; высоко закинувший штандарт рунариец и вооружённый массивной секирой гном. Ринельгер мог представить, какими красками блистал Теневал до того, как к нему пришла война, а потом погибель.

Ринельгер направился по главной улице к центру, подозревая, что дракон наверняка, пусть и раненный, занял пик города, его самую высокую точку. Тёмная завеса пульсировала вокруг него, а через неё пустыми окнами смотрели на чародея покинутые жителями хижины. Улица перерастала в лестницу, что сотнями ступенек вела ко вторым воротам.

Завеса с каждым шагом становилась прозрачнее, словно специально расступаясь перед Ринельгером. Энергия пульсировала вокруг, проявляя аномальную активность. Чародей не знал, с чем встретится и что ожидало его впереди: ни трактаты, ни наставники не упоминали ничего о совершенно незнакомом для Цинмара явлении. Странно, что никто даже не позаботился о том, чтобы предположить, что будет, если наступила бы гегемония Хаоса или Порядка, какие трудности и странности возникали бы.

В завесе стали проявляться призрачные очертания горожан — они, словно застывшие во времени воспоминания, повторяли то, чем обычно занимались простые люди днём: спешили на рынок, ругались, стирали у дверей собственных домов и развешивали бельё. Будто бы с Теневалом ничего не произошло и никогда не происходило. От этого у Ринельгера мурашки пробежали по коже — много всякой жути он увидел за четыре года Тёмного Века, но эта имитация жизни смертных первозданной энергией…

Наконец Ринельгер прошёл под аркой третьих ворот, что начинали последний ярус Теневала, самый высокий. В темноте чародей разглядел золотистую чешую огромного зверя. Дракон, словно спящая кошка, свернулся в калачик, укрывшись крыльями. Он тяжело дышал, из его чуть приоткрытой пасти с каждым выдохом испускалось слабое пламя. Распахнутые глаза переливались во тьме яркой синевой.

Зверь упал на крышу грифоньих загонов, окончательно обвалив здание. На залитой драконьей кровью площадке были разбросаны куски древесных балок и расколотого камня. Когда величественное существо приземлилось, оно долго утрамбовывало лежанку, достаточно ослабев и потеряв много крови. Её было особенно много; Ринельгер, боясь наступить на неё, осторожно приближался, высматривая рану, что смогла заставить зверя приземлиться в таком ужасном месте, но всё туловище укрылось огромными нетопыриными крыльями.

Ринельгер оступился, хватаясь за серп, и вертикальный зрачок дракона неожиданно дёрнулся, уставившись на пришельца. Чародей выругался про себя, приготовившись отскочить — даже раненый дракон может представлять серьёзную опасность для любого, достаточно лишь пустить пламенное дыхание. Но зверь не пошевелился, не моргнул — его синий глаз застыл в ожидании будущего.

Ринельгер протянул дрожащую руку, и ничего. Дракон не шелохнулся.

— Ты парализован? — чародей чувствовал, как зверь пульсировал энергией. — Словно жертва на алтаре…

Жила находилась в хряще, соединяющем нижнюю челюсть с головой. Ринельгер погладил по крепкой золотистой чешуе на носу дракона, убрал руку и, ступая по засохшей, но всё ещё тёплой крови, направился к шее. Одного крепкого магического удара будет достаточно, чтобы быстро покончить с мучениями зверя.

Но что-то было не так. Ринельгер размял руку, которой собирался убить дракона, и осмотрелся. Краем глаза он уловил еле заметное движение на длинной золотистой шее и перехватил рукоять серпа. Тёмная материя, словно ошейник, сжималась, придавливая чешуйки до такой степени, что чародей увидел красные дорожки между ними.

— Какой же ты великолепный, — одними губами сказал Ринельгер. — Жертва на алтаре… не станешь ты пищей для духов, дружище… нет, — он погладил крепкие, словно стальные пластники, чешуйки. — Но мне нужна твоя жила… чтобы спасти друга.

Чародей повернулся к дракону спиной и присел на корточки, проводя свободной рукой по лицу:

— Проклятие, — Ринельгер зажмурился. — Какой же я идиот… интересно, боги сопутствуют благородным идиотам?

Чародей поднял серп над головой. Перед глазами снова предстал спирит, пикирующий с верхнего этажа башни некроманта, снова его длинная игла вонзалась в Ардиру, что телом, словно щитом, прикрывал застывший в ужасе отряд. Вот до чего довела дружба с духом…

Серп загорелся призрачно-белым светом, сталь запела в воздухе, и Ринельгер перерубил тёмный ошейник. Энергия легко поддалась и разорвалась, пульсируя. Чародей поспешил отойти, и в тот же миг дракон, почувствовав свободу, резко взметнул треугольную голову, расправив гребешки на затылке. Он раскинул нетопыриные крылья, плюнул синим огнём, поджигая остатки загонов и взмыл в воздух.

Посылая магическое пламя, зверь пролетел над городом, повергая его в яростный пожар и, спикировав, хвостом обрушил арки всех трёх ворот. Ринельгер с восхищением наблюдал величественный, полный гнева, полёт. Быть может, Некрос сжигал легионы Ригальтерии и войска Ордена Драконьей Погибели с такой же страстной ненавистью. Когда дракон скрылся за тёмным куполом, растворившись в алой ночи, восхищение спало с лица чародея: снова он так же далёк от спасительного для Сенетры эликсира.

Ринельгер ощутил возмущение энергии — вокруг него концентрировалась тёмная вуаль, опасно раскидывая теневые щупальца. Чародей пустил защитные чары, побежал к лестнице и вниз по ней, разгоняя тьму. Со всех сторон слышались демонические крики и чудовищный рёв. Пространство давило на виски, ужасно разболелась голова — новому хозяину Теневала не понравилось, что жертва не была принесена, и потому он решил забрать наглого пришельца.

Мощь, пущенная против Ринельгера усиливалась, и, пока он перебегал по улице через средний ярус, у него перехватило дыхание, и чародей, громко кашляя и сморщившись от резкой боли в груди, рухнул на четвереньки, а серп со звоном прокатился дальше на пару сажень, всё так же испуская светлый огонёк. Ринельгер собрался с силами, прополз совсем немного и упал. Тьма, словно голодный падальщик, наскочила на него и накрыла с головой.

Цинмар горел на западе, его сковывало ледниками с севера, а с юга ровным строем шагало войско нечисти. Ринельгер знал: когда-то они были солдатами, священниками, купцами и ремесленниками, но теперь… служба чему-то грандиозно великому и ужасному. «Ver dis rauh», шептал нежный голос у него в голове.

Видение прекратилось так же резко, как и наступило. Ринельгер поднял голову, к нему приближалась женщина. Он обомлел, сумев разглядеть лицо — Кассия. Дорогая, милая сердцу Кассия.

— Что же ты наделал, Рин? — чародейка наклонилась. — Разве так ты хотел умереть? Вечно придумываешь какую-нибудь священную миссию, полную героизма и ненужного благородства… ради чего, а?

— Я… не смог этого сделать, — прошептал Ринельгер так, будто оправдывался.

— Опять пытаешься быть лучше всех остальных, — сказала Кассия, — меняешь устоявшиеся принципы, свергаешь в своей голове авторитеты, пытаешься разгадать тайны мироздания, чтобы быть выше остальных. Разве стоит ради этого рисковать всем здесь, в проклятой дыре?

— Залас и Лерон, — Ринельгер, скрипя зубами, взглянул на чародейку. — Как же это на тебя похоже, бесчувственная ты сука… Ты ушла и бросила меня, а теперь являешься и говоришь, что я тщеславный идиот?

— Ну а как тебя ещё называть, Рин? — Кассия развела руками. — Впрочем, ты можешь остаться здесь, со мной…

— Правда? — Ринельгер завороженно смотрел на неё, на её роскошные волосы, к которым так хотелось дотронуться.

— Правда-правда, только скажи…

— Как же я давно мечтал об этом, — прошепталл Ринельгер и, собравшись с силами, пустил в лицо наваждению заклятие из арсенала Орина.

Чары прошли сквозь Кассию, её облик растворился тёмной дымкой. Чародей нащупал серп, полыхнуло пламя, заливая ближайшие дома. Ринельгер вскочил и побежал, что есть мочи.

— Стой, не уходи! — он узнал голос Неллы.

— Отсюда нет выхода! — голос Зериона.

На первом ярусе ярко горело пламя дракона, пожирая тьму, насланную на город Лицедеем. Ринельгер почувствовал себя свободнее и быстро пересёк последние дома перед площадью городских ворот. Там возникла чуть кренившаяся ладья, готовая, судя по закреплённым верёвкам на мачте, к отплытию. В ней сидел Ардира и занимался привычным во время привалов делом — чисткой поверхности щита. Командир так увлёкся работой, что не замечал ничего, что творилось вокруг. Он был таким, каким Ринельгер встретил его впервые — борода заплетена в косу, волосы связаны в хвост на затылке. Лишь красное пятно на его животе портило всю иллюзию.

Ринельгер сжал зубы до скрипа, перехватил серп и послал несколько огненных шаров. Они с рёвом разрушили ладью, откинув в сторону Ардиру. Командир собирался подняться, но над ним возник Ринельгер. С криком чародей занёс серп и пробил острым лезвием голову норзлина.

— Тебе меня не взять, Лицедей! — рявкнул срывающимся голосом Ринельгер, продолжая идти.

Иллюзия растворилась, открывая дорогу к городским воротам. Пламя дракона занялось вторым ярусом — с грохотом обрушивались храмы и богатые поместья, но, самое главное, тёмная завеса распылялась и покидала Теневал. Скоро от города останется одно пепелище: безжизненное, лишённое всякой энергии.

***

Горящий штандарт Эстифала, принадлежавший раньше Теневалу, рухнул вместе с охваченным огнём муниципалитетом. Некросициары, исполняя волю Лицедея, тенями плясали между домами, ведя кровавую жатву.

Начал всё Марий и два дуболома из Рубинового Войска — они быстро вырезали патрульных у частокола, после чего Ширен и Вильмонд расстреляли ополченцев у ворот и зажгли первые дома. Это стало сигналом для притаившихся среди гостей и жителей культистов к началу резни. Остатки ополчения сопротивлялись недолго и неумело, реальную опасность представляли наёмники и странники, пусть большинство и пьяные, но крепко держащие оружие и умеющие обращаться с ним.

Ширен занял позицию на пустыре рядом с Вильмондом, пуская стрелы в пробегающих мимо жителей деревни. Его выстрелы всегда попадали в цель: Гробовщик предпочёл приносить жертвам быструю смерть, чего старались не допускать некросициары.

Сейчас умом Ширен был далеко, в городе, у стен которого когда-то встал его легион. Небеса, как и сейчас, затянуло тучами, но не алыми, а сероватыми и хмурыми. Снег, как и сегодня, хлопьями валил на землю, засыпая дорожки между палатками в лагере и улицы между домами в городе. Легионеры ругались, расчищая сугробы, особенно возле шатров командиров, а Ширен, как маленький мальчишка, стоял вокруг всей этой красотищи, ловя в кожаную перчатку узорчатые снежинки.

Как же Гробовщик мечтал об этом мире — мире, который ему подарил бы Лицедей где-то в незримом Потоке! На пустырь выбежала темноволосая девушка, молоденькая, ещё нетронутая, с сорванным на груди сарафаном. Она кричала, и её крик вывел старика из собственных мыслей. Ширен сплюнул, спустил тетиву — стрела легко вошла женщине между глаз. Гнавшиеся за ней некросициары, выскочившие из-за угла, выругались, и тогда Гробовщик пустил ещё одну стрелу, им под ноги:

— Проваливайте! Ещё дохрена работы!

— Лучше бы ты, Гробовщик, занялся таверной, — крикнул некросициар, наступив на стрелу и обломав её. — Там те рыцари, которых ты и твой молоденький дружок не смогли прикончить в лесу!

— Верон, — бросил Вильмонд. — Пойдём… Лучше уж глянуть, как они бьются с вооружёнными мужчинами.

— Ты хотел сказать, как они умирают в бою с мужчинами, — Ширен наложил стрелу, пустил её в выбежавшего на пустырь крестьянина с лопатой. Умер быстро.

Приготовив лук, Гробовщик рысцой побежал в горящие проулки. Тела эстифальцев здесь лежали повсюду, особенно некросициары поглумились над женщинами — видимо, сказывались сдерживаемые Культом желания. Изнасилований Ширен не видел, только изуверские пытки — на крыльце одного из домов ещё живой женщине отрезали груди, а за углом горящей хижины, Гробовщик заметил краем глаза, ребёнку вспарывали живот.

Бесчинства продолжались. Вильмонд спустил самострел, выстрелив в спину какого-то некросициара. К счастью, никто, кроме Ширена, этого не заметил.

— Проклятье, — сплюнул молодой мортус. — Я больше не могу!

— Лучше стреляй в селян, — мрачно бросил Ширен. — Перебить сектантов мы не сможем, а вот облегчить участь некоторых жертв…

Договорить он не успел. Разгоняя алый мрак, в снежной метели проступил силуэт огромного дракона. Синее пламя обрушилось на Эстифал, крик усилился — люди горели заживо. Ширен схватил Вильмонда за плечо и потащил прочь, как можно дальше от зверя. Дракон облетел деревню по периметру, сжигая частокол и дома вокруг него, пока не развернулся и не скрылся в темноте.

— Дракон, — прошептал Вильмонд. — Проклятье, ты видел! Настоящий дракон!

— Чудеса, — протянул Ширен. — Ещё чудеснее, что он, кажется, улетел… в сторону леса. Скоро здесь будет очень вкусно пахнуть…

Они услышали крики совсем рядом. Гробовщик натянул тетиву и поманил за собой мортуса. Двигались они осторожно, постоянно оглядываясь на небо: пусть дракон и улетел, но ничто не могло заставить его больше не возвращаться. А пока начиналось дивное представление, исход которого Ширен надеялся увидеть своими глазами.

Алормо остался один. Ещё двое наёмников, что вышли вместе с ним сражаться на улице, уже погибли под ударами кинжалов. Культисты окружили рыцаря, прижав его к дверям таверны, ощетинились клинками, но боялись нападать — они пытались напугать старого воина ложными выпадами, криками, и собирались, словно стая шакалов, с духом, чтобы напасть группой.

Алормо перехватил щит со спины, сжал правой рукой полуторный меч, и некросициары накинулись вдесятером. Рыцарь сделал шаг назад, рывком сбил первого нападающего щитом, пронзая клинком другого и, сохраняя силу в руке, разрубил шею третьего. Культисты отступили, кто-то метнул копьё, вонзившееся в деревянную стену загорающейся гостиницы.

Алормо не переходил в контрнаступление: слишком много врагов, он окружён, и помощи ждать неоткуда — Михаэль ушёл к часовне, да так и не вернулся, и рыцарь только молился, чтобы он сумел пережить резню.

— Гробовщик! Это он! — крикнули в толпе. — Убей выродка! Пристрели его!

За спинами культистов показался старик с приготовленным к стрельбе луком, рядом — ворон-санитар, мортус с самострелом Ренегора в руках. Алормо приготовился, заслонившись щитом.

— Это жертва Верона, — с неприязнью ответил Гробовщик. — Пусть он и убьёт норзлина. Да поскорее, не хочу летучей ящерице на глаза попасться…

«Верон?», — подумал Алормо и обомлел. Расступаясь, некросициары пропускали юношу, закованного в имперский доспех. Грязными, окровавленными руками Верон держал длинный рунарийский меч, в его широко раскрытых глазах отражались огни пожара.

— Владычица Нерида, — Алормо опустил щит. — Верон, что ты делаешь среди них?

— Исполняю предначертанное, — твёрдо ответил юноша.

— Предначертанное? Демоном?

— Проклятье, Алормо! — выпалил Верон. — Хватит! Просто… покончим с этим.

— Заблудшая овца, — выдохнул Алормо, шёпотом обращаясь к той, кому он клялся служить. — Богиня, будь к нему милосердна, когда он явится к твоему тр…

Верон атаковал — его клинок запел песнью, нотами битвы и смерти, столкнувшись с рыцарским щитом. Алормо отвёл удар, скинул щит, перехватил меч двумя руками, парируя следующий выпад мальчишки. Верон сомневался, его атаки были неуверенными, и Алормо надеялся, что сомнения мальчика исходили не от неопытности, а от осознания преступления, которое он вознамерился совершить, и тех, что уже совершил. Рыцарь парировал, замахнулся, рассекая Верону щеку и, перехватив клинок одной рукой, послал кулак второй, сбивая мальчишку с ног.

Двое некросициаров бросились на помощь: Алормо увернулся, перерубая первого, подсёк ногу второго, освобождая меч. Рыцарь обхватил голову некросициара у лба и дёрнул, сворачивая шею. Верон уже вскочил, сделал слепой замах, промахнувшись всего на два перста от лица Алормо. Рыцарь отступил, поднял меч над головой: взгляд его сейчас был пуст, хоть зрачки реагировали на каждое движение противников.

Верон ударил, приложив к клинку всю силу. Он ослеп от ярости, а сталь запела так жалобно, что Ширен сморщился, прикрывая уши. Лезвие рунарийского меча уступило в крепости норзлинской ковке, отделилось от гарды и улетело куда-то в сторону. Алормо заревел, словно разъярённый медведь, и обрушил клинок сверху, разбивая наплечник Верона. Юноша упал на колени, схватился за плечо, и рыцарь замахнулся в последнем ударе.

Ширен спустил тетиву — наконечник стрелы пробил пластины на животе Алормо, у того перехватило дыхание, он зажмурил глаза, справляясь с резкой болью. К рыцарю подскочили некросициары, но матёрый воин Святого Воинства не собирался сдаваться. Алормо рассёк шею культисту, ударом эфеса оглушил того, что подкрался с обнажённым кинжалом с боку, и насквозь пронзил накинувшегося спереди.

Ширен выстрелил ещё раз — стрела впилась рыцарю в нагрудник. Алормо зарычал и ринулся к старику. Щёлкнул самострел, и заряд пробил массивный лоб упрямого перед лицом смерти рыцаря.

— Лицедей-то ошибся, — отметил Ширен не без удовольствия. — Мальчишка не справился.

— Ох и будет же нам, — мрачно сказал Вильмонд.

— Пойдём, — протянул Гробовщик. — У хозяина гостиницы наверняка припрятано что-нибудь крепкое, — он хмуро глянул на культистов. — Конечно же, после вас…

***

«Нет ничего худшего, чем потерять близкое тебе существо», — сказал как-то один мудрец. Ринельгер мог теперь поспорить — намного хуже встретиться с ними после их смерти. Кассия, Ардира, Зерион, Нелла, он слышал ещё несколько знакомых голосов, пока отдалялся от бурлящего энергией Теневала…

Ринельгер упал на колени, тяжело дыша. Очень много ему пришлось пробежать после страстной встречи с суккубом. В голове чародея помутнилось: перед глазами посыпался град искристых звёзд, рождающих знакомый женский силуэт — нет, не Кассии, её знатную осанку он бы узнал сразу. Силуэт сутулился, волосы связаны в пучок, в тонких рунарийских руках очертания меча. Образ становился отчётливее — это Сенетра, бледная с кровавыми подтёками — она смотрела на него с мольбой и немым вопросом: где же ты?

— Ринельгер!

Он резко развернулся, из-под прорезей маски побежали магические искры — к нему приближалась женщина. Ринельгер тихо выругался, приготовив серп.

— Это я же, дурак! — он разглядел Вирру. — А ну! Опусти его!

— Чародей, ты живой?

«Михаэль. Суккуб и рыцарь Святого Воинства — отличная компания», — Ринельгер усмехнулся. Он неуклюже встал, Вирра обернулась в длинный чёрный плащ, тонкой ручкой держа острое копьё, а Михаэль успел из брони надеть только кольчугу и наплечники, оставив пластинчатый нагрудник в Эстифале… Ринельгер нахмурился, посмотрев на него:

— Что случилось?

— Некросициары, — бросил Михаэль. — Эстифал горит…

— Это всё этот проклятый ублюдок! — личико Вирры злобно сморщилось. — Сначала он выгнал меня из Теневала, теперь из Эстифала! Я не могу жить отшельницей! Так я растворюсь и исчезну!

— Разве духи друг друга не прикрывают? — прошипел Ринельгер. — Вы же все братья и сёстры, мать вашу.

— Неужели? — у суккуба сверкнули глаза. — Братья разве отнимают дома у сестёр?

— Бывает и такое… Так, ладно, — Ринельгер зажмурился, приходя в себя. — Прости, Теневал был тем ещё паршивым городком…

— Надо уходить, — прервал их Михаэль. — У нас одна дорога — через Сумеречный лес.

— Мне нужно вернуться, — сказал Ринельгер, прогоняя остатки наваждения. — Срочно вернуться в Ветмах… Мне в Дегановы Рубцы.

— Нельзя нам через Дегановы Рубцы, демон тебя задери! — рявкнул Михаэль. — Думаешь, культисты не додумались поставить там людей?

— Парочку-то мы одолеем, — пробурчал чародей.

— Ты считаешь, что после того, как вырвал из Теневала дракона, — вмешалась Вирра, — Лицедей останется к тебе равнодушен? В лесу есть свои хранители, и уж они не дадут этому засранцу использовать все свои силы. А в Рубцах хранителя — кстати говоря, по вашей вине — больше нет.

— Какая же ты разумница, — процедил Ринельгер. — Хорошо, через Сумеречный лес… Возьмём курс на запад, и выйдем к устью Реи… вроде бы, маредорийские части всего в версте от реки не выгорели…

— У одинокой хижины Гробовщика есть мост через Моровую пропасть, — сказала Вирра. — Пройдём по нему…

***

Скрипя лестницей, Ширен бодро заскочил на второй этаж пустой гостинцы. Тёмный коридор с закрытыми дверями и в гробовой тишине напоминал длинный родовой склеп, в который, на свою глупость, посмел вторгнуться старик. Желание заниматься грязной работой, врываясь в комнату и убивая спрятавшихся там путешественников, было не более чем беспокойством за то, чтобы мортусам, нынешнему и бывшему, никто не помешал остаток резни просидеть спокойно. Ширена уже мало заботила его участь в Потоке: насмотрелся он достаточно.

Силы, прикладываемой дряхлым стариком, хватало, чтобы срывать двери с петель, но взамен резкой болью отдавалась на плече метка Лицедея. Дух любезно подарил ему несколько десятков лет жизни и сохранял силы до тех пор, пока он отыгрывал свою роль. Гробовщик раскрыл очередные двери и оказался внутри душной комнатушки, окна которой были прикрыты плотными занавесками. Он тихо выругался: темень стояла такая, что хоть глаз выколи. Старик дёрнул тряпку, развернулся на каблуках и застыл, встретившись с двумя точками-зрачками, окружёнными яркой мертвенной синевой. Существо резко рванулось к Гробовщику, его лицо на мгновение охватил ужас, но старый солдат успел пустить стрелу: она вонзилась в тонкую бледную шею, когда нечто показало в свету от огней Эстифала женское обличье. Женщина отошла, закашлявшись, и свалилась на занятую несколькими одеялами койку. Ширен отпустил лук, схватился за кинжал на поясе, подскочил и набросился на существо. Стариковская рука не была столь же тверда, как в молодости, даже под патронажем Лицедея, но Ширен сильно изумился, с какой лёгкостью женщина перехватила его за запястье, сдержав удар, и откинула к окну, промахнувшись совсем чуть-чуть, чтобы не выбросить старика из гостиницы.

Она вскочила, что-то схватив с пола, краем глаза Гробовщик увидел плечо лука, и выбежала в коридор. Ширен поднялся, нащупал свой и, хромая, высунулся наружу — внизу послышался стук двери.

— Ничего, — протянул, сплёвывая, Ширен. — Из деревни ты всё равно далеко не уйдёшь… чем бы ты ни была.

Желание проверять остальные комнаты после этой встречи пропало окончательно, и Ширен, закинув оружие за плечо, спустился в общую комнату. Вильмонд как раз выносил из закромов кабатчика маленький бочонок.

— Лучшее, что у него есть, — отметил молодой мортус, устанавливая её на стойку, за которой обычно в задумчивости стоял кабатчик. — Тёмный эль — как то, чем занимаемся, — он прикрепил краник. — Что там наверху? Я слышал, как кто-то выбежал.

— Ничего интересного, что бы заслуживало внимания, — нехотя ответил Ширен. — Что, пить будем из бочки? Ты теперь у нас радушный хозяин заведения.

— Сейчас-сейчас, Ширен…

Эль и вправду был хорош, либо Гробовщик уже давно такого не пил. Наверняка Вильмонд отыскал бочонок в самых заветных закромах кабатчика, чтоб его…

— Что дальше?

— Дальше? Пьём и дожидаемся, пока сюда притащится этот проклятый сукин сын.

— Всегда поражался твоей непочтительностью к духу. Особенно после твоего рассказа о жизни.

— Поживи с моё под ярмом Лицедея, парень, и ты…

Двери широко раскрылись, культисты занесли раненного Верона. С мальчишки сняли доспехи, перевязали плечо, не тронули только рассечённую щеку — там нужен был хороший лекарь.

— Приглядите за ним, — сказал некросициар, выходя и не дожидаясь ответа.

— Налей ему, — бросил Ширен. — Давай, парень, подтягивайся.

— Ты украл у меня жертву, старик, — со злостью сказал Верон.

— Я вижу, ты смелости-то поднабрался, — Ширен повернулся к нему. — Только вот ты мальчишка, сопляк, которого Лицедей послал биться с опытным воином. Если бы не я, следующим ударом он расколол бы тебе череп.

Вильмонд сложил самострел на стойку, хмуро разглядывая Верона:

— Почему ты решил служить духу?

— А, ты хочешь услышать внятный ответ от юнца? — фыркнул Ширен. — Посмотри на него, его накачали чарами… придумали какую-то несуразицу, чтобы…

— Моя воспитательница в приюте говорила, — Верон сел рядом, прикрыл глаза рукой, — что Потоком мне предначертано что-то великое. А потом… в город явились солдаты мятежной королевы. Всё было разрушено, столько смертей, столько огня. Наш приют сгорел, моих воспитателей насиловали и резали, как и детей. Мне повезло, потому что я спрятался. Там была девчонка, мне нравилась, и вот её изнасиловали прямо на моих глазах… а я даже не знал, кто это сделал. Алормо сказал, что это могли быть легионеры… сам он не видел. Конечно, невидел. Среди насильников мог быть и он.

— Зря ты связался с Лицедеем, парень, — Ширен поставил ему пинту с элем. — Выпей. И лучше бы тебе бежать отсюда.

Двери открылись снова, и Ширен уже собирался обругать проклятых некросициаров, но на пороге стоял чародей Марий. Два клинка в его руках были обагрены кровью, когда как серая боевая мантия, казалось, совершенно не пострадала.

— Гробовщик, вставай, — приказал он. — Бери мальчишку и идём к Моровой пропасти.

— Какого демона?..

— У Лицедея гости….

***

Ринельгер пнул каменный булыжник в Моровую пропасть — никогда ему ещё не приходилось наблюдать столь омерзительную и страшную картину. В округе чародей никого живого не заметил и поспешил вернуться в хижину, в которой предложила поживиться Вирра.

— Эта рухлядь принадлежит одному старикашке, очень злому, — она сидела на столе у самого очага и качала босыми ножками, позвякивая браслетами у щиколоток. — Может быть, у них с Лицедеем особая связь…

— Всё бы тебе о грязном, Вирра, — цокнул языком Ринельгер.

— Нет, я про магическую связь, — фыркнула суккуб. — И кто из нас больше об этом думает, а, Ринельгер?

— Нашли что-нибудь полезное? — Ринельгер покачал головой.

— У старика неплохой чайный набор, — отметил Михаэль, показывая ящичек с маленькими полными мешочками.

— Возьми парочку, — махнул рукой чародей. — Вирра, ты видела эту проклятую пропасть? Она битком набита мертвецами. Свежими мертвецами.

— Свежими? — вздохнул Михаэль и с опаской глянул за спину Ринельгера. — Думаете, это старик всё наполнил?

— Вам нравится болтать, я погляжу, — суккуб закатила глаза. — Уже не для себя же старикан понабирал столько трупиков, не думаете? Скоро он вернётся домой, обнаружит нас и призовёт Лицедея.

— Ты его боишься? — Ринельгер посмотрел в окно. Моровая пропасть медленно наполнялась снегом. Его хлопья плавно ложились на тела, на мост, на землю — ветер стих. Не было слышно даже звуков резни из Эстифала.

— Да, и вам стоило бояться бы тоже. Идёмте скорей.

— Мне хватило Норос-Сугура, — подхватил Михаэль. — Уберёмся отсюда, чародей. К демону этот край…

— Не пойму, как вы встретились, — Ринельгер повернулся к суккубу и рыцарю. На чародея нахлынула вдруг глупая ревность — совершенно глупая, он это понимал.

— Наткнулся на неё у выхода из часовни, — ответил Михаэль без тени смущения. — Она попросила вывести её к Теневалу, к тебе. Как раз началась бойня… и я, в общем, не устоял перед её обаянием.

— М-да, — протянул с еле заметным облегчением Ринельгер, направляясь к выходу, — и это поборник веры… рыцарь Аммелит и Святого Воинства. А как же твоя команда?

— Алормо давал чёткие указания насчёт похожих случаев, — отрезал Михаэль. — Если бунт в городе, пожар, землетрясение, мы сначала выбираемся оттуда, а потом соединяемся. Я уверен, Алормо и Эсса уже ушли из Эстифала. Мы встретимся с ними в Норзесилле.

— Успокойтесь, парни, — Вирра слезла со столика, перехватила копьё. — Пора уходить.

— Может быть, всё-таки попробовать разобраться с духом? — неуверенно произнёс Ринельгер. — Я ведь уйду, вашу мать, ни с чем…

Вирра фыркнула и первая вышла из хижины, ничего не сказав. Михаэль покачал головой, показал рукой на дверь. Ринельгер повернулся, покинул дом и встал как вкопанный рядом с застывшей Виррой. У крыльца стояла фигура в чёрном плаще и капюшоном, из-под которого ярко зелёным пламенем горели глаза.

— Лицедей, — мрачно протянул Ринельгер, обходя суккуба и заслонив её.

— Ну, здравствуй, кровавый чародей, — несколькими голосами произнёс Лицедей. — Признаться, не ожидал, что тебе хватит глупости прийти сюда, к моему дому, особенно после того, как ты освободил моего питомца. Дракона поймать сложно…

— Лицедей, — повторил Ринельгер, сжимая руками пояс. — Мой друг… погибший ныне, искал тебя по просьбе Матери Маредора… я тебя нашёл. Ты тот самый перерождённый Страж.

— Матерь Маредора? — изумился Лицедей. — Тысячи вёрст от сюда до пепельных святилищ Матери… что ты можешь о ней знать?

— Она просила найти Стража и передать ему, — медленно произнёс Ринельгер, в глубине души надеясь, что встреча с духом закончится сносно. — Передать, что старой царство должно уйти, уйти без вмешательств.

— Чушь, — пронзительно прошипел дух. — Ты говоришь о том, в чём нисколько не смыслишь, кровавый чародей. Матерь не нашего рода, и она не может знать ничего. Она сидела века в Кредохарте, не вылезая и не интересуясь тем, что происходит в Цинмаре. Её слова, её беспокойство одна большая нелепость, как, впрочем, и ты, кровавый чародей. Что она могла знать обо всём этом, — он развёл руками. — Что вы видите?

— Одну сволочь, что лишила меня дома, — съязвила Вирра, прячась за спиной чародея.

— Алая ночь, — с холодком сказал Лицедей. — Духи призваны, чтобы держать вверенную им землю в целости и сохранности.

— Что это не очень похоже на цветущий край, — Михаэль встал рядом с Ринельгером. — Эстифал и Теневал разрушены, дух.

— Мы решаем проблемы, — презрительно ответил Лицедей. — И устраняем первопричину… а она кроется в вас. Какая вы интересная компания, — его глаза радостно полыхнули. — Дух похоти и разврата, кровавый чародей, нарушающий принципы магии, и рыцарь Святого Воинства, что сражался за мятежную королеву из-за долгов перед империей… О, да, я всё о вас знаю… Во всяком случае, всё, то что вы совершили, о чём вы говорили здесь, в моём царстве.

Никто не ответил. Лицедей опёрся о перила и с удовольствием во всех голосах продолжил:

— Вы хотите сбежать из этого кошмарного места. Рыцарь, убивший моего доброго соседа, Норос-Сугура, чародей, освободивший моего дракона из ловушки и что-то лопочущий о той, которая давно покинула мир смертных, и энергетическая шлюха, позорящая наш род… а ведь вы, в особенности, ты, кровавый чародей, мне кое-что обязаны. Знаете, есть такая интересная притча, матери Теневала её рассказывали своим детям перед сном… Жили когда-то на заре эпох три оствара, три брата человеческих. Жили мирно, спокойно, на их веке не было войн. Но сытой жизнью быстро пресыщаешься, а потому решили они украсть у озёрного духа, обитавшего неподалёку, его любимого лебедя. Сделав это, братья погубили птицу и разгневали духа, и тот воспитал в них их главные пороки — алчность и жажду власти старшего, праздность среднего, безрассудство младшего. Очень скоро превратилась жизнь грабителей в сущий кошмар, приползли они к духу и просили простить его. И тот согласился дать им испытания, после чего наступит очищение, то бишь отпущение всех грехов. Дух объявил, что в течение трёх ночей каждый брат должен явиться к нему в одиночку.

В первую ночь, как водится, пришёл старший. Дух рассказал, что в соседнем пруду один разбойник утопил, спасаясь от погони, сундук с награбленными драгоценностями местного лорда, и приказал вернуть всё законному хозяину. Старший вытащил сундук, открыл его и, увидев содержимое, решил не выполнять наказ озёрного духа. И тогда из пруда выскочили русалки и утянули его в воду.

На следующую ночь позвал озёрный дух среднего брата, вытянул из вод кувшин вина и сказал, что кровь его старшего брата смешалась с этим вином, и должен он вылить кувшин в воды того самого пруда, дабы священным ритуалом почтить брата своего. Не удержался пьяница и выпил на глазах у духа всё вино, после чего обратился в борова. Испугавшись проклятия, стал он вымаливать ещё один шанс, но озёрный дух лишь в молчании скрылся в водах. Из кустов выпрыгнули волки и порвали среднего брата.

На третью ночь пришёл младший брат, спросил он у духа, что должен сделать. И сказал тот, чтобы смертный вырвал души своих братьев из его когтей в Потоке до конца этой ночи. Не знал храбрец, как ему ворваться в Поток, и с рассветом кинулся на меч.

Так озёрный дух воспитал стержнем главные пороки братьев, что их, в конечном, счёте, и погубили. Так дух наказал грязных воров…

— Не могу поверить, что я это всё слушала, — сплюнула Вирра, скривив личико. — Я почему-то решила, что ты немного расторопнее, Лицедей.

— Иногда внешний вид говорит об обратном, — пожал плечами дух. — Я подумал, будет забавно, что, когда я буду вас рубить, наказывая за похищенных лебедей, вы будете осмысливать местный фольклор.

Ринельгер замер, потеряв дар речи. Чем можно взять этого духа? Керамарийского клинка у него с собой не было, а значит, Лицедея в самом худшем для него случае ждёт перерождение. И он снова взялся бы за дело. Следовало дождаться Ветер, поделиться с ней тем, что он узнал. Узнать, что накопала Кассия, ведь исследуя Чертоги, она должна была наткнуться на имя духа.

— Кассия, — протянул чародей, делая шаг назад. Кажется, его снова ударило волной энергии, она напала на него, словно лихорадка.

— Кассия? — прошипел Лицедей. На мгновение молчание, и он продолжил говорить её голосом, тем же, что и видение в Теневале. — Эта Кассия, кровавый чародей?

Дух рассмеялся. Совсем как Кассия. Ринельгер, сжав скулы, на выдохе вскинул серп и обрушил его сверху, надеясь повторить опыт с Неллой — покончить с жертвой как можно быстрее и эффективнее. Растягивать бой с опасным духом занятие совершенно бесплодное.

Но Лицедей подбросил ладони, в пальцах материализовалось древко длинной глефы с широким окровавленным лезвием. Серп зацепился за неё, Ринельгер дёрнул, освобождаясь и отступая на несколько шагов. Лицедей чарами сорвал перила крыльца, запрыгнул на него, стремительно приближаясь.

Дух закружился, размахивая глефой, словно косой, лезвие её свистело и блистало в вихре. Ринельгер снова отступил, он оказался совершенно не готов. Михаэль возник между ними, выставив клинок перед собой. Зазвенела сталь, меч рыцаря с мольбой завопил, и Михаэль отскочил, наступив тяжёлым сапогом на ногу Ринельгера.

Лицедей остановился, перекинул глефу в левую руку и метнул её. Древо пронеслось так быстро, что ни чародей, ни рыцарь не смогли увидеть, как она пробила бревенчатую стену хижины в локте от головы Вирры. Испуганная суккуб пустила чары, очень мощные чары, сбивая сородича с ног.

— Бежим в лес! — крикнула она. — Скорее!

И, перескочив через Ринельгера, первая побежала в сторону Моровой пропасти. Чародей и рыцарь не медлили, и уже начали нагонять её, как услышали рык духа за спинами.

Михаэль резко развернулся, уклонился от слепого замаха настигшего их духа почти у самого края оврага. Рыцарь парировал одной рукой стремительный удар по прямой, свободную он сжал в кулак и пустил в капюшон Лицедея. Тьма поглотила его, Ринельгер замешкался лишь мгновение, смотря как вопящий Михаэль блокировал мечом глефу, на которую Лицедей перевёл всю физическую силу, и пытался выдернуть руку. Чародей пустил импульс сбоку так, чтобы разъединить сцепившихся.

Михаэль упал на спину, откинув меч, и, продолжая кричать от боли, сжимал онемевшую в кулаке ладонь другой рукой. Лицедей выронил глефу, отступил на три шага, повернувшись на бок от силы сорвавшейся с кончика серпа энергии. Ринельгер нарисовал перстами в воздухе руну, перебирая мысленно слова, усиливающие заклинание, и пустил с оружия столп пламени, какое несколько дней назад пожрало спирита.

Лицедей загорелся, но даже объятый пламенем, дух резко повернулся к чародею, вскинул руку, в которой материализовалась глефа, и приготовился метнуть её. Шансов уклониться не было, и Ринельгер приготовился пустить защитные чары. Время на миг застыло в решающем моменте, перед взором — сгорающий прямо на глазах Лицедей, вытянувшийся в смертельном броске.

Его остановила стрела, острие которой неожиданно возникло между ядовито зелёных глаз. Лицедей оступился, опуская глефу, повернулся в сторону Сумеречного леса, и из него одна за другой вылетели ещё две стрелы, пронзившие материальную оболочку духа в области груди и шеи. Ринельгер, не отошедший от изумления и невероятного стечения обстоятельств, замешкался, но судорожный выпад Лицедея глефой куда-то в сторону заставил чародея взять себя в руки. Ринельгер собрал энергию и выстрелил в дух импульсом, откинув его горящую оболочку в Моровую пропасть.

— Шевелитесь! — услышал чародей крик Вирры. — Сюда!

— Скорее! — лучница, пустившая спасительные стрелы, подбежала к ним. — Они идут по вашему следу!

Ринельгер сжал серп, подбежал к Михаэлю — он до сих пор мучился от боли. Чародей взял его руку, прочитал заклинание, накладывая обезболивающие чары, и помог подняться. Рыцарь потянулся к мечу, ничего не говоря и даже не замечая, что творилось вокруг. Ринельгер помог ему и услышал приближающиеся голоса.

— Пошли, чтоб тебя, — прошипел чародей. — Давай же…

Он окинул взгляд на лучницу — бледная, синеглазая, с кровоподтёками — и хмуро поприветствовал Эссу кивком. Времени говорить не оставалось совсем.

— Что происходит? — Михаэль зажмурился. — Больно…

— Терпи, — Ринельгер повёл рыцаря к мосту. — Первозданная энергия не шутки…

Кто-то стремительно приближался к одинокой хижине, а в Моровой пропасти тлели материальные останки духа. Ринельгер был уверен: Лицедей не ушёл из этого мира, нет. Ему нанесён тяжёлый удар, но не смертельный. Он ещё вернётся.

На середине моста чародей передал Михаэля в руки Эссы, развернулся, заметив в ночи десяток тёмных силуэтов. От пальцев он спустил чары, и в тот же миг хижину с рёвом охватило пламя, разбросав вокруг себя горящие доски. Покинув мост, Ринельгер решил позаботиться и о нём. Опустившись на колени, он приложил ладони к холодному, прокрытому тонким слоем снега камню, сконцентрировался, читая в голове заклинание. Мост затрещал и, не выдержав энергетического давление, развалился на куски, упав на тлеющие останки сотен людей. На какое-то время преследователи задержатся…

***

На фоне заснеженного поля и тёмной громады Сумеречного леса вспыхнула хижина. Ширен остановился, опустив лук и пропуская вперёд себя некросициаров и Вильмонда. Магическое пламя стремительно пожирало бревенчатые стены, занимало маленький сарайчик и крыльцо с видом на лесные массивы, где последние двадцать лет старик любил выпить чай.

Видеть, как дом, твой приют, сгорал от случайно или, быть может, намеренно пущенных чар было нелегко, пусть Гробовщик с ним уже и попрощался. Он думал, что хижина его переживёт; если повезёт, она снова увидит солнечный свет… Любил ли кого-то Ширен за всю жизнь так же, как эту горящую рухлядь? Любил его кто-то так же?

Старик сплюнул, отметая назойливые мысли. Слишком он очерствел для таких размышлений, пусть и тогда, когда до желанного покоя два шага. Никто не будет вспоминать старика Ширена, потому что те, кто хоть что-то знал о нём, умерли, а Вильмонд не будет долго хранить в памяти образ мрачного Гробовщика.

Ширен обошёл хижину, приближаясь к толпе культистов: сколько же их тут собралось? Штук сто или двести, и это ещё не все, кто вернулся после Эстифала. Расталкивая некросициаров, старик пробился к Вильмонду, Верону, Марию и двум наёмникам, что заняли первые места у самой Моровой пропасти.

— Что там? Где Лицедей? — Ширен взглянул вниз и отступил, отвесив челюсть.

Нечто тёмное, словно материализовавшаяся тень, вылезало, скребя тонкими ножками и ручками по краям оврага. Марий и Вильмонд в испуге отошли, слившись с толпой некросициаров. Верон замер, его лицо побледнело и перекосилось от ужаса.

— Марий, исполняй! — потусторонним голосом рыкнула тень, собираясь в ногах мальчишки.

Ширен развернулся, и в тот же миг кригаален-некросициар возник за спиной Верона и пробил ему грудь мечом. Старик дёрнулся, схватившись за сердце. Марий взял мальчишку за плечо, поставил на колени, вытаскивая окровавленный клинок, и отошёл. Застывшее от неожиданной и резкой боли лицо представилось перед Ширеном только сбоку, но то, что происходило дальше, он наблюдал с лучшего ракурса. Тень поползла по окровавленному туловищу мальчишки, влезая ему тёмными щупальцами в рот. Марий отступил, прикрывая обезображенное лицо рукой, тихо выругался Вильмонд, а Ширен… просто смотрел, как и заворожённые некросициары. Только культисты были впечатлены великой Мощью духа, но внутри Гробовщика возникла пустота, пожравшая его абсолютно всего.

Верон откинулся навзничь, раскинув руки. Наступила судорога, и бедный мальчишка вытворял такие телодвижения, какие не каждый трюкач способен выполнить. Агония кончилась быстро, и тогда Верон поднялся. Ширен встретился с ним взглядом — зрение его не подводило — он увидел совершенно пустые широко раскрытые глаза с точками-зрачками посередине.

Верон ухмыльнулся, увидев перекошенное от смеси ужаса и отвращения лицо старика, и выплюнул сгусток крови.

— Несите броню! — приказал юноша. — Что, Ширен, удивлён?

— Лицедей? — у Гробовщика тряслись руки.

— Именно, — Верон поднял глефу. — Жаль, что мальчишку пришлось использовать сейчас, совершенно не вовремя…очень много чего пошло не по плану. Вильмонд! Давай же, мортус, выйди вперёд!

— Я, мой повелитель? — растерялся тот

— Да-да, — прошипел Лицедей, переходя на властный и холодный голос. — Не время моим мортусам уходить на покой… отправляйся в Ветмах, нагони Элеарха. Пусть он позаботится об Эриганне и Ветер, — он повернулся к Гробовщику. — Мой дорогой Ширен!

— Нет, дух! — забыл про страх старик. — Мы уговаривались!

— Мы уговаривались, что ты не тронешь рыцаря, — отрезал Лицедей. — Мы не совсем честные дельцы, не так ли, Ширен? Вместе с Марием тебе нужно идти по следу кровавого чародея и его соратников. В лес. В его руках серп, ключ к Чертогам, и я не намерен его потерять.

— Их там несколько? — поморщился кригаален.

— Не волнуйся, — Лицедей раздражённо отвернулся. — Вы пойдёте не одни…

Он неуклюже, словно привыкая к новому телу, как к одежде, спустился к останкам своей мантии и вытащил оттуда фонарь, которым всякий раз водил над свежими мертвецами. Ширен и Марий помогли ему подняться.

— Как только мы закончим, — протянул Лицедей, смотря на Гробовщика, — метка заберёт твою жизнь и отправит тебя в Поток. Но если предашь… она станет твоей погибелью. А теперь… думаю, мы достаточно долго и упорно готовились… пора.

Дух вытянул руку с фонарём, слабенький огонёк в его решетах полыхнул алым и, взорвавшись энергией, туманом полился на заснеженную землю. Чары поползли в Моровую пропасть и медленно расстилались по линии оврага. Даже из неробкого десятка Ширен, сжав зубы, еле сдержал крик: мёртвые, которых так давно и так подолгу привозил с окраин старик и его коллеги, поднимались в полной тишине из красноватой дымки, покрывшей их братскую могилу. Мертвецы встали столбами, повернув пустые глаза с одними лишь зрачками, на Лицедея, Мария и Ширена.

Глава 6 — Проклятие Ветмаха

Глава 6

Проклятие Ветмаха

В громовом порыве содрогались колонны и террасы огромной подземной залы. Ветра соединились с пламенем, создав огненный вихрь, что обрушился на голову существа с яркими зелёными глазами. Вокруг него велась борьба, знакомые рогатые шлемы схлестнулись с тенями, скачущими в отблесках пламенного урагана.

Ирма закрыла ослепшие глаза, и когда снова разомкнула веки, то оказалась в разрушенном зале дворца. Цитадель — вспомнила она из глубин сознания название места, в котором словно оказалась не в первый раз. Крепость города Кельносс, известная тем, что на некоторое время мятежная королева Аммелит разместила здесь резиденцию. Эту твердыню возвели ещё в Век Раскола, примерно сотню лет назад, как важный военный пункт Триумвирата, сражавшегося с диктатором из рода Фаллен, и потому Цитадель была не тем местом, где могли бы пировать и жить высокие господа Ригальтерии, но отлично подходила для норзлинской королевы-мятежницы.

Лорд Каагар выбил Святое Воинство из Кельносса примерно к тридцатому году Века Слёз и приказал его разграбить, оставив нетронутой только Цитадель. Ирма точно знала, что до того, как наступила первая и вечная ночь Тёмного Века, крепость оставалась целой. Но теперь… так непривычно идти по застеленному многолетней пылью залу с обрушенными колоннами, просевшей и местами обвалившейся крышей. Над тронной аркой развевался символично порванный штандарт с руной аромерони, а перед королевским седалищем лежали семеро незнакомых Ирме людей и рунарийцев, которых она никогда не видела, за исключением белокурой пленницы, распластавшейся у самых ног тела, занявшего трон. Восьмым мертвецом была женщина, одетая в окровавленную белую рясу, подогнанную серебристыми ремнями по талии, с сеткой, поддерживающей убранные в пучок каштановые волосы. Ирма дрожащей рукой потянулась к мертвецу, приподняла голову и резко отскочила, когда узнала в бледном лице женщины своё собственное. Широко раскрытые глаза лишились цвета, на Ирму смотрели точки-зрачки с каким-то маниакальным сосредоточением. Тела семерых зашевелились, и тогда остварка побежала. За спиной полыхнуло заклятие, она почувствовала нестерпимую боль и упала, разбив о грязную плитку пола нос.

— Каштанчик?

Ирма с трудом отняла голову от стены. Фирдос-Сар до сих пор поддерживал огонь, зажжённый ещё Ринельгером. Остварка два дня напоминала, что магическое пламя можно удержать только чарами, но сарахид её не слушал. Подкидывая деревяшки в огонь, он занимал себя их горением, отвлекаясь от мрачных мыслей.

— Сон хреновый приснился? — глотнул Фирдос-Сар из фляги. — Чародею тоже порою приходят кошмары… редко он о них рассказывает. Останься он тут, так давно бы тебя уже увёл в город, к пташке. Вечно всё не так, как хочется, — он закрыл флягу и раздражённо закинул её в сумку, доставая завёрнутые в тряпки вяленые куски баранины. — Поешь, Каштанчик… незачем помирать тут от голода.

Ирма выпуталась из рубахи сарахида, в которую укуталась перед сном, подползла к костру и приняла полоску мяса.

— Один и тот же, — жевала она. — Два раза подряд… помнишь, Фир, мы поймали шпионку?

— Блондинку-то? — Фирдос задумчиво поводил челюстью, разделывая острыми зубами непослушный кусок. — Да, конечно…

— Я поняла, наконец, что одно из тел, её, — Ирма вспомнила обгоревшее лицо из сна. — Нужно с ней поговорить… она… особенная.

— Особенная? — хмыкнул Фирдос-Сар, сплёвывая в костёр. — Все мы тут особенные, пока дело не доходит до резни. А там ты либо живой, либо мертвяк.

— Как же потерялось значение у смерти в этом мире, — вздохнула Ирма.

— Оно осталось таким же, Каштанчик, — Фирдос-Сар сунул остварке ещё кусок, а сам принялся за третий. Хорошо, что Ардира позаботился о припасах, — только привычнее. Смерть приключилась, вот так-то. А сны твои… выкинь из головы. Что-то мне подсказывает, что это всё из-за сраного чудовища, что здесь жило.

Встречу со спиритом, пожалуй, никто не забыл бы до конца дней. Целый день после битвы Ирма не могла прийти в себя. Спирит вырвал из уголков памяти самые ужасные кошмары, разрушил её дух, сломил — до сих пор перед глазами сменялись картины, как чудовище приближалось, размахивая огромной иглой, как ей оно пронзило Ардиру и с лёгкостью откинуло его в сторону. Вновь Ирма почувствовала себя беспомощной девочкой, как же она ненавидела это состояние и всячески пыталась из него вырываться, но ещё целый день после битвы остварка цеплялась за руку Фирдос-Сара и пряталась за ним.

— Сколько раз ты пожалела, что не погибла во время шторма? — вдруг спросил сарахид. — Утонуть… не самая худшая смерть из всего того, что нам пришлось пережить за последние месяцы.

— Не знаю, Фир, — ответила Ирма. — Когда это чудовище… Оно спрыгнуло с лестницы, я возжелала смерти. Я молила Владычицу о ней. Хотела, чтобы ужас поскорей закончился.

— Ты ведь не помнишь, откуда ты? — он не хотел говорить о спирите. — Где твой дом, твои родичи?

— Смутно, — Ирма прикрыла тяжёлые веки. — Какие-то силуэты… это злит. Сильно злит, Фир.

— Понимаю, — усмехнулся Фирдос-Сар и добавил совершенно серьёзно: — видно по тебе, что ты где-то далеко отсюда. Оно у всех нас так. Командир всегда исчезал, забывался, когда курил. Чародеи — что лекарь наш, что рунариец — пропадали, пташка… Все мы не здесь. Я замечаю всякий раз, как взгляну на тебя, что смотришь ты куда-то вдаль, и глаза твои отстранены, будто через стены видят то, что ты желаешь увидеть, вспомнить. Оно тянет, — сарахид уставился в пламя, — заставляет идти в кошмар. В серый безжизненный мир.

— Там… — у Ирмы зацарапало сердце, — я не знаю… родные? Родители, братья, сёстры. Не могла же я быть одна во всем мире?

— Мужик у тебя был?

— Я не помню, — ей стало настолько холодно от этой мысли, что остварка снова укуталась в тёплую широкую рубаху Фирдос-Сара. — Мне некуда идти. Кто бы там, вдалеке, не был, они считают, что я мертва. Я мертва. Да, мертва.

— Отряд семья, — Фирдос-Сар попытался улыбнуться, но улыбка превращала его лицо в морду осклабившегося чудовища. Ирма привыкла, — а ты нам сестра. Помни об этом в самый тёмный час.

— Спасибо, Фир, — у неё почти получилось сказать твёрдо. — Я вам всем обязана. И живым, и мёртвым.

— Обязана? — Фирдос-Сар подбросил спинку стула в костёр. Огонь никак не отреагировал. — Нихрена подобного. Отряд наёмников, теперь мы даже свободны, благодаря чародею-командиру, и от картеля. Мы вольные странники, Каштанчик, никому и ничему не обязанные. Хотя все поначалу так думали. Мы друг другу должны за то, что прикрывали задницу. Думали, что побегаем годик-два вместе, потом разбежимся. Но потом мы срослись. Стали единым целым, и теперь проклятый Цинмар разрывает нас по кускам. Боги ненавидят нас, Каштанчик. Боги — ящерицы Ригальтерии, аромеронская владычица — все презирают смертных. Все эти сказки о любви, ложны…

— Думаешь? — Ирма пододвинулась поближе к сарахиду: становилось холоднее.

— Люби они нас, такой твари бы не породили, — Фирдос-Сар протянул остварке флягу. — Не место мне здесь…

— Как ты попал сюда? Я помню, что видела сарахидов, но никогда с ними не разговаривала.

— Подходящее ли время для таких рассказов? — проговорил Фирдос-Сар, оглядываясь. — Хотя… почему бы и нет. Знаешь, Каштанчик, как мне наскучили эти небеса, — Ирма почувствовала, как раскалывалось с каждым его новым словом каменная оболочка сарахида: сейчас его голос, обычно немного хриплый и ехидный, слегка дрожал, а где-то внутри огромного, покрытого острыми костными наростами, тела занималась пожаром глубокая тоска. — Отряд всё раскачивается, будто та галера, что привезла меня в Цинмар. Единственное воспоминание о детстве — мои родичи и ваши ригальтерийцы боялись шторма, а я стоял и смотрел на этот хаос. Галера дошла до берега, до Порт-Норксида, но потеряла половину членов экипажа и почти столько же пассажиров. Кого-то смыло, кто-то просто не смог справиться с болезнями. Те, кто выжил, были счастливы белокаменной пристани Норксида, а у меня сжималось сердце… будто предчувствовал, что будет дальше.

— И что было дальше? — Ирма взглянула на сарахида, тот смотрел в костёр, и пламя отражалось в его серых, словно камень, глазах.

— То был, вроде, двенадцатый год Века Слёз, — задумался Фирдос-Сар, — нас сразу запихали в легион, меня, ещё совсем малого мальчишку, вместе с женщинами отправили в лазарет. Там я впервые встретился с настоящими ригальтерийскими чародеями. Мужчин отправили работать: строители, грузчики. Имперцы не доверяли сарахидам оружия. Изнуряли работой. Совсем как рабов на Эстмаре.

Рабство, как знала Ирма, весьма распространённое явление в Эстмаре, презираемое в Ригальтерийской империи и называемое ничем иным, как варварством. Хотя это не помешало имперцам использовать пленных сарахидов и норзлинов для особо тяжёлых работ во благо Рунайро и его владений, а Кинлонд был построен исключительно на их костях. И если бы Капитул так относился только к пленным врагам: подданные страдали не меньше. Страна рабов, страна господ — вот она, Ригальтерия, её истинный облик: красивые слова, возвышение пустых идеалов и никчёмных лордиков над стремительным разложением общества — не Аммелит разрушила империю, империя сама шла к своему неумолимому концу.

— Зря нас так использовали, — продолжал Фирдос-Сар. Огонь потрескивал, и сарахид подбросил ещё дров. — Те, кто был слаб, погибли ещё в путешествии. Те, кто работал, окрепли. Когда легион встретился со Святым Воинством, сарахиды подняли мятеж. Мы врывались в шатры, убивали всех: солдат, поваров, прислугу. Помню, как я свернул голову чародейке крови, она защищала раненых, — Фирдос-Сар прикусил губу, пожевал. — До сих пор вспоминаю её глаза — а в них, знаешь, смирение… смирение со смертью. Моя первая кровь, остварка, очень похожа на тебя внешне, Каштанчик, молодая и глупая…

— Жалеешь, что убил её? — Ирма вдруг представила, как сарахид сворачивает ей шею, и передёрнулась.

— Почему? — сплюнул Фирдос-Сар. — Это же война, Каштанчик. А она, пусть и была лекарем, мой враг, а врагов принято на войне убивать, — он посмотрел на Ирму и закрыл глаза. — Когда рубишь любого выродка, на его роже пробегают совсем разные… как это, эмоции. Обычно они сильно удивляются, пропустив смертельный удар. Они умирают с яростью на лице, с гримасой боли, охреневания, но больше я не встречал тех больших сиреневых глаз, полных смирения и готовности умереть. Иногда я специально вспоминаю их… не знаю, почему. Хочу их видеть, хочу читать в них, какая я мразь, сука, и какие мрази вокруг меня живут, дышат, срут, жрут и трахаются. А она, что была готова отдаться делу и умереть за него, теперь лежит грязными костями где-то в земле. А потом я присоединился к Воинству. Идеями королевы я так и не проникся. Сражался, чтобы заработать денег. А теперь я безумно устал от цинмарской войны. Вы ведёте её долго, ломая себя, превращая в тех, кто мы есть сейчас. И этого мало, ваши безумные боги придумали кучу ужасов, чтобы убивать вас как можно красивее…

— Не наши боги, — ответила Ирма. — Их боги… имперцев. Эстмар красивее Цинмара?

— Только западное побережье, — ответил Фирдос-Сар. — Дальше — Бескрайняя Пустыня. До алой ночи Цинмар, его мирный облик, мне нравился. Красивые реки, могучие скалы, бескрайние леса и поля. Великие города и прекрасные женщины: люди, рунарийки, гномки, — он мечтательно вздохнул. — И зачем, спрашивается, вам нужна была эта война? Империя, поклоняющаяся летающим чешуйчатым тварям… боги дали твоему народу благодатный край. И вы его испоганили. Поэтому я хочу в Эстмар. Я — сарахид, Каштанчик, эстмарский воин.

— Неправда, — выдохнула Ирма. — Может, ты и был сарахидёнком Эстмара когда-то давно, но теперь — могучий цинмарский мясник. Ты — часть этого мира и внёс вклад в него больший, чем в Эстмар. Тебе нравилось солнце? Голубое небо? Тёплые воды? Здесь ты нашёл свой отряд, свою семью, Фир. Может быть, Цинмар не заслуживает такой ненависти?

— К чему спорить, Каштанчик? — хмыкнул сарахид. — Ты любила Цинмар, каким он был в другой эре, я люблю Эстмар. Это наши родины, и их у нас украли.

— Украли, — повторила Ирма. — А теперь мы пытаемся вернуть похищенное.

— Как ты собираешься вернуть Цинмар? — Фирдос-Сар открыл так и не тронутую остваркой флягу. — Это… я, конечно, знаю не больше любого вшивого кмета, но думаю, что даже магистры, соберись они все, не смогли бы это сделать.

— Может быть, я и плыла за этим, — протянула Ирма и замолчала. Какой же дурой она сейчас выглядела в глазах сарахида!

— Хотелось бы верить, — ответил неожиданно Фирдос-Сар. — Только вот сомневаюсь, что мир можно спасти. Никому это не под силу. Мы можем сохранить парочку человек, рунарийцев, карликов этих — гномов, сарахидов. И этого будет достаточно.

— Какой смысл тогда кого-то спасать, если всемирное зло, если алая ночь убьёт так или иначе всех до единого?

— Если только этим всемирным злом не выступаем мы, то смысла и вправду нет, — Фирдос-Сар сделал большой глоток, как-то странно взглянул на сумку у него под рукой.

— Мы — зло? — удивилась Ирма. — А что тогда добро?

— Добра нет, — махнул рукой сарахид. — Есть маленькое зло, есть большое. И они сменяют друг друга, как день и ночь. Ты идеалистка, Каштанчик, и делишь всё на чёрное и белое, и это твоя ошибка. Ты думаешь, что ты — добро, что поможешь твоему добру одержать победу над чужим злом. Тебе это внушили клирики Святого Воинства, или твоя бабка, или лорды Ригальтерии, потому что только так ты, жертвуя собой и другими, исполнишь то, чего они желают. Вот и вся жизнь. Я же воин, я — средство и оружие.

— И ты следуешь этим принципам?

— Да. Потому что за это мне дают деньги, за это в мою честь у костров будут пить воины. И мою смерть они тоже будут восхвалять и мечтать о той же судьбе.

— Это несправедливо, Фир.

— Мир вообще несправедлив. Став принцессой каштанов, ты принесёшь столько же несправедливости желудям, сколько справедливости своему народу. В настоящем мире нет добра и зла. Мы все зло. Кто-то меньшее из зол. Например, мы. Не самое, конечно, меньшее. Но терпеть можно.

Фирдос-Сар рассмеялся. Впервые, после встречи со спиритом. Его смех заставил уголки рта Ирмы растянуться в улыбке.

— Пойдём, — он встал. — Подышим свежим воздухом.

Ирма не сопротивлялась. Пусть там было холодно, но оставаться в затхлой башне, где до сих пор витал дух спирита, в одиночку невозможно. Фирдос-Сар раскрыл каменную дверь настежь, приложившись всеми силами, чуть не сбив ногой хлипкую подставку для всех важных бумаг, оставленных Ринельгером, и первым выглянул наружу. Холодный воздух резал ноздри, но до чего же он был свежим! Ирма осталась на ступеньках, а Фирдос-Сар спустился на чуть заснеженную поляну. Вармас еле проступал через налитые багрянцем тучи, но снег, белый и иллюзорно чистый, отражал достаточно света.

Тени скользнули среди силуэтов дубов. Ирма сначала подумала, что появились блуждающие огоньки, впервые после того, как отряд открыл башню и уничтожил её обитателя. Но то были не магические существа, не призраки прошлого, а люди. Много людей с горящими факелами. Ирма не заметила, что Фирдос-Сар взял с собой секиру, и удивилась, когда он поднял её двумя руками перед собой.

— Сарахид!

Голос этот мог принадлежать только великану. Ирма даже губу прикусила: как человек мог так кричать, не срывая горло? Очень низкий, грубый, и в то же время громогласный — это отличный голос для командира, особенно на поле брани, но услышать его здесь, у башни, после двух дней относительной тишины…

— Что, этот шлюхин сын сгинул, раз не вышел приветствовать старых друзей? — в сопровождении трёх наёмников с красными подвязками на плечах к Фирдос-Сару направлялся огромный косматый норзлин. — Или ты тут решил устроить вечер с девкой?

— Гермильяр, — процедил сарахид. — Я-то думал, что тебя завалило в подземельях. Жаль, мать твою за ногу, что это не так.

— Сдавайтесь, — прорычал Гермильяр. — Нас тут тридцать мечей. А вас всего двое.

— Тридцать не три сотни, — бросил Фирдос-Сар.

— Аорин приказал вас не убивать, — Гермильяр сплюнул. — Сказал, что не хочет резать лучших людей как свиней. Я обиделся — как, спрашиваю, и эти сукины дети, крысы — лучшие твои бойцы, командующий? Он мне не ответил. Тем лучше, — он оглядел рощу. — Убейте их!

Ирма выкинула правую руку, складывая в голове формулу. Защитные чары окружили Фирдос-Сара вовремя — несколько стрел отклонилось от его головы, их рассыпало по сторонам. На сарахида кинулось сразу трое, ощетинившись короткими мечами. Большая ошибка. Взмах секиры выбил один меч, лезвие рассекло двух наёмников. Булькая, те рухнули в снег, извиваясь, Ирма не видела, куда поразил их сарахид. Она выкинула несколько молний в дубы, послышался жалобный треск ломавшихся стволов и ругань людей. Фирдос-Сар, отступая, отсёк голову безоружному наёмнику.

Ирма отошла к самой двери и заметила, как из-за спины Гермильяра выскочила знакомая тень, разминая руки двумя короткими мечами. Кригаален скользнул к центру, обошёл мертвецов и ринулся к Фирдос-Сару. Ирма направила молнию прямо во врага, крикнула, сарахид побежал. Несколько огненных шаров ударили по башне, но та, несмотря на кажущуюся ветхость, не потеряла ни одного кусочка стены. Фирдос-Сар заскочил внутрь, прыгнула в проём Ирма, и вместе они попытались закрыть каменную дверь.

Импульс откинул остварку, она упала, чуть не попав в костёр. В проёме заблестел меч, кто-то навалился на дверь, она раскрылась. Кригаален в повязке залетел внутрь, начиная свою пляску смерти. Фирдос-Сар, благодаря молниеносной реакции, парировал все атаки, развернулся, поддевая груду хлама с бумагами Ринельгера, и кинул их в противника. Тот отшатнулся, но зацепился за косяк, потянулся.

Ирма схватила рукоять иглы, принадлежавшей спириту. В этот момент она не думала, остварка подскочила к кригаалену, ткнула в него, целясь в живот, но тот отвёл удар в подмышке и плечом сжал её оружие. Свободной рукой враг размахнулся, чтобы рубануть Ирме по шее, но его сбила с ног дверь, на которую со всей силы нажал Фирдос-Сар. Кригаален скатился по ступенькам, а проход захлопнулся. Сарахид, всё ещё подпирая дверь плечом, крикнул застывшей Ирме:

— Каштанчик, наложи чары!

Остварка вздрогнула, прикоснулась пальцем к камню и начертила на нём невидимую руну. Как только она закончила, по двери прошёлся сильный удар.

— Да, сука, не возьмёшь! — крикнул Фирдос-Сар и обессиленно сполз на пол, швырнув секиру.

Ирма плюхнулась рядом, тяжело дыша — как же сильно после чар болела голова! Она пустующим взглядом поискала воду, но не нашла. Сарахид, словно прочитав её мысли, протянул ей флягу. Остварка сделала два самых больших глотка с огненной водой в своей жизни. Никогда ещё ей не было так приятно. Ирма отдала флягу обратно, посмотрела на дверь.

— У них есть чародеи, Фир. Как минимум, трое.

Деглас обошёл мертвецов, деловито разглядывая их. Сарахид срезал двоих сразу диагональным ударом снизу, и если сложить их тела вместе, то через них прошла бы единая багровая линия от правого бедра до шеи. «Хорошие трупы», отметил про себя Деглас, а вот третий лишился головы. Его предстояло выбросить. Или захоронить.

Марий злился у ступенек и бил по запертой каменной двери какой-то больно здоровой иглой. Чары придавали ударам силу, и они эхом отзывались в роще. Гермильяр пристроился подальше — норзлину было не по себе от неизвестной ему магии. Дегласа привлёк мусор, раскиданный вокруг входа — части мебели, множество бумаги, исписанной чернилами и разорванной. У ближайшей к земле ступеньки одиноко нашла себе место книжка в чёрном кожаном переплёте. Чародей осторожно поднял её, пробежался глазами.

— Что там?

Эриганн. Деглас оторвался от записей и повернулся. Господин обращался к Марию и Гермильяру.

— Защитные чары, — протянул кригаален. — Не могу их рассеять.

— Конечно, не можешь, — фыркнул Эриганн. — Такие чары простой силой не развеяшь… хм…

— Руна защиты наложена превосходно, — отметил Деглас, прикоснувшись рукой к тёплому камню. — И могущественным чародеем. Чародейкой.

— Может быть, это она? — в глазе Эриганна вспыхнул огонёк страха.

— Кто она? — спросил Марий.

— Не важно, — Эриганн развернулся к роще. — Троих потеряли… Деглас, ты знаешь, что делать.

— Конечно, господин. Взгляните на это…

Он передал книжку. Эриганн скользнул глазами по строчкам, перелистнул несколько страниц и остановился, глубоко задумавшись. Деглас нетерпеливо огляделся: наёмники оттаскивали тела, готовили хворост, приготавливались к разбитию лагеря. Гермильяр принялся командовать, где сжигать мертвецов, где ставить общий костёр. Деглас уныло хмыкнул — о свеженьких покойниках можно было забыть.

— Нужно отнести эти записи Лицедею, — произнёс, наконец, Эриганн. — Ты уверен, что кровавый чародей ушёл на юг, к Дегановым Рубцам?

— Да, видел почти что своими глазами, — ответил Деглас. — Судя по всему, он тоже хочет увидеть Лицедея.

— Башню нужно взять как можно скорее, — сжал скулы Эриганн. В воздухе повисло напряжение. — Этим займёшься ты. Делай, что хочешь, но башня должна остаться целой. И девчонка.

— Как прикажешь, — Деглас театрально поклонился.

— Марий, со мной.

Деглас проводил их взглядом и ещё раз прикоснулся к башне. Остварка отряда Ардиры могла бы быть великой чародейкой.

***

Время взаперти тянулось медленно то ли от тяжести цепей, сковавших не только тело, но и сознание, то ли от терзающего ожидания, пока чужие руки решают твою судьбу. Антониан проводил заключение более полезно, чем Сандрия, уснув и избавив тем самым разум от дурных мыслей. Его белокурая сестра не могла и глаз сомкнуть: она не боялась, нет, но бесконечно злилась на всех вокруг и неустанно проклинала судьбу. Уж жизнь охотника за чудовищами точно не привела бы её в подвал магистра Ветер.

Но закрывая глаза, Сандрия не раз видела перед собой ту остварку с обворожительным бледным личиком и густыми каштановыми волосами. Когда сарахид выбил меч из рук, она пустила чары на Сандрию, только та развернулась, чтобы бежать. Истинная дочь людей империи: цвет волос, выразительные, аристократичные лица, чертами схожие с утончёнными рунарийцами. Сандрия и сама была такой, разве что волосы норзлинские, белые, как любила говорить матушка, цвета Северной Дали. Как же остварка красиво двигалась, поигрывая бёдрами, грудь её волнующе и маняще вздымалась, когда с пальцев срывалась магическая энергия.

Сандрия стыдилась того, что ощутила, когда увидела её тогда, но сейчас… лишь снова встретиться бы взглядом с молодой остваркой, услышать голос.

— Какая глупость, — вздохнула она, сдувая упавшую прядь белоснежных волос с лица.

Наверху раздался какой-то шум, разобрать который Сандрия не смогла. Пошевелился Антониан, было слышно, как хрустнули его суставы.

— Как спалось? — зевнул он.

Сандрия не ответила, в темноте ничего не было видно.

— Я знаю, что ты не спишь, сестрица, — попытался завести с ней разговор Антониан. — Эй, не волнуйся ты, скоро Марий и остальные нас спасут, убьют Ветер и тех выродков, что нас поймали, тоже. Мы будем свободны.

— Какой же ты дурак, — буркнула Сандрия. Она не уставала это повторять. — Клянусь богами, вечно ты ищешь что-то светлое… Как бы я выжила без твоего оптимизма?

— Стараюсь, — послышался его чуть смущённый голос. — Послушай, сестра… ты меня прости. Я тебе столько наговорил.

— Да, много чего, — Сандрия повозилась, пытаясь хоть как-то размять онемевшие конечности.

— Мне сниласьбашня, — сменил тему Антониан. Он никогда не умел извиняться по-настоящему. — Потом какое-то чудовище… огромное, мохнатое. И девка… вроде как мы её уже видели.

— Каштановолосая? — спросила тонким голосом Сандрия.

— Вроде бы, да… — Антониан заёрзал. — Давно мы с тобой так… спокойно не беседовали. Правду говорила тётка, как её там имя? Что стоит нас приковать друг к другу и сразу склоки прекратятся.

— Её звали Реми, — протянула Сандрия. — Ха! Помнишь, как ты подложил в её сапог ящерицу, а ей под руку попалась я.

— Да, — усмехнулся Антониан. — Она взяла тебя за волосы и потащила в угол, а я достал из кармана вторую ящерицу и кинул ей на голову.

— Два дня ещё болела задница, — сказала Сандрия.

— У тебя два дня, а у меня неделю, — хмыкнул Антониан. — У старой суки была тяжёлая рука. Жалко, что её больше с нами нет…

Сандрия молчала. Некоторое время стояла тишина, но её нарушил женский визг. Удар — свалились ящики — кто-то закричал будто бы у самой двери в подземелья, где были привязаны пленники. Снова наступила тишина, слышно было лишь дыхание Антониана.

— Проклятье, — прошептала Сандрия. — Неужели они…

Двери раскрылись, кто-то, ведя лезвием по полу, прошёл к лестнице, закрыл проход. Сандрия всматривалась в темноту, но ничего не могла увидеть. Некто копошился, прозвучало черкание кремня, искры, и подвал залило тусклым светом. Легионер, держа факел над окровавленной головой и опираясь на меч, начал спуск. Он хромал, пластины его доспеха были багряного цвета, лицо бледным, словно полотно. Легионер сделал шаг, преодолел пару ступенек, вдруг соскользнул и покатился вниз. Ни Сандрия, ни Антониан не услышали за грохотом стали, как хрустнула его шея. Факел прокатился почти к ногам узников, солдат же рухнул в паре локтей от них. Сандрия присмотрелась — в руке, что пару мгновений назад сжимала меч, на кончиках пальцев зацепилась связка ключей.

— Антониан, — одними губами произнесла Сандрия и потянулась правой ногой к телу.

Её брат же заметил другое — рваные раны в местах, где разошлись и разбились пластины. Такие порезы не мог оставить ни клинок, ни лезвие топора. Даже Марий, несмотря на весь его дикий видок, резал ювелирно.

— Сандрия, — сказал Антониан, чувствуя, как сушит его горло. — Посмотри на него…

Его сестра тем временем ухитрилась стянуть сапог с ноги, чтобы зацепить ключи. Она была настолько поглощена этим занятием, что совершенно не обращала внимания на тело легионера. Антониан поднял голову — свет факела не доставал до двери, но она была закрыта. На замок ли?

— Наконец-то, — Сандрия подбросила ключи так, чтобы они приземлились между её ног.

Она начала возиться, глухо звеня цепями. Их приковали к стальному кольцу, вмурованному в пол, от которых тянулись к запястьям рук цепи. Вскоре Сандрия освободилась и подползла к Антониану, что до сих пор не отрывал взгляда от скрывающейся во тьме двери. Он уловил еле слышные здесь крики.

Как только цепи спали, Антониан схватился за факел, приподнял его — дверь оставалась запертой. Он склонился над телом, не обращая внимания на нахмурившуюся Сандрию — он не ошибся, раны нанесли длинными когтями, а около локтя на разорванном кожаном рукаве были отчётливо видны следы зубов.

— Сандрия, — он кивнул на легионера. — Посмотри же на него… его убил не человек. Зверь.

— Зверь, — Сандрия присмотрелась. — Святые боги…

Она старалась не повышать голос — но даже в полную силу, не переходя на крик, сестра говорила тише брата, который зачастую не замечал, что уже давно не шепчет, как сейчас. Это ужасно её раздражало, но сейчас… место раздражения занял страх.

— Что за тварь могла напасть на стражников Ветер и её наёмников? — прошептала Сандрия.

— Не имею представления, — произнёс Антониан. — Не думаю, что чудовище мог послать Эриганн… хотя кто его знает. Только боюсь, нас в таком случае записали в мертвецы. Живы мы или нет…

— Нас всё-таки кинули, я…

— Хватит. Это уже не важно, — Антониан подал сестре меч легионера. — Главное, выбраться.

— Думаю, нужно остаться здесь, — Сандрия взяла брата за руку. — Подождём, пока оно закончит, и…

За дверью что-то грохнуло, брат и сестра не разобрали — то ли развалилась мебель, то ли удар обрушился на дверь. Сандрия сжала меч так, что хрустнули костяшки пальцев, оглянулась на Антониана — тот лихорадочно искал выход. Ещё удар — теперь явно по двери.

— Проклятие-проклятие-проклятие, — шептал Антониан, дрожащей рукой водя факелом по стене. — Решётки!

В подвале поместья было лишь одно оконце — узкое, но вполне пригодное для того, чтобы через него вылезти наружу. Всего два металлических стержня перекрывали раму: не особо толстых, но достаточно крепких.

Ещё удар, вслед — нетерпеливый звериный рык, напоминающий медвежий. Сандрия могла только гадать, что за тварь уничтожила гарнизон магистра и её прислугу, а быть может, даже саму Ветер. К Антониану вернулось самообладание, он установил факел на подставку и лихорадочно осмотрелся. Сандрия выставила меч наизготовку — ещё удар, и с двери слетело что-то металлическое.

Антониан зазвенел цепью, перекинул её через один из прутов, проверил её прочность и, навалившись всем телом, начал тянуть на себя. Существо забило чаще, послышался треск дерева. Сандрия молила всех богов: и норзлинских, и имперских — всех, о которых она хоть раз слышала и смогла запомнить.

Антониан упал, зазвенела сталь — прут сорвался. За дверью повисла тишина, но лишь на мгновение — зверь начал рвать преграду с удвоенной силой. Сандрия спрятала меч за пояс, подбежала к брату, он уже перекинул цепь на второй прут, и взялась за другой конец. Жалобно пропел металл — и заветная свобода!

— Лезь! — крикнул Антониан, хватаясь за факел.

Сандрия зацепилась за раму, подтянулась и оказалась на улице. Дверь грохнула, раздался протяжный рык и вопль Антониана. Сандрия протянула руку, хватая брата за плечо и помогла пролезть. Клацнули зубы совсем рядом, но жертву они так и не нашли. Факел остался на полу в подвале, и Сандрия увидела силуэт чудовища — размером почти с лошадь, косматую, с горящими алым злобными глазами. Чудовище хрипло выдохнуло, скребануло когтями пол подвала и скрылось в темноте.

— Через ограду! — Сандрия поставила Антониана на ноги и рванула за плечо.

— Нет! — он перехватил её за руку. — По ней острые шипы… Единственный шанс — через парадную. Бежим!

Времени оставалось катастрофически мало, брат и сестра сорвались с места по дорожке вдоль фасада поместья. Они выбежали на передний дворик, повернулись к распахнутой решётчатой калитке, напоминающей чуть ли не врата Аромерона. Чудовище возникло на крыльце стремительно и тихо: Сандрия глухо простонала, увидев длинную, похожую на лошадиный череп, морду чудовища, обтянутую сухой тленной кожей. Оно, высматривая двух бежавших жертв, опёрлось о перила крыльца передними лапами, покрытыми шерстью, и царапало камень крючковатыми когтями.

Антониан дёрнул сестру за руку, они изо всех сил побежали к воротам. Сандрия услышала хриплое дыхание зверя за спиной. Калитка вдруг со стоном качнулась, закрывая выход, Сандрия выхватила меч — и внезапно откуда-то сбоку грохнула вспышка. Огонь снёс чудовище во тьму, когда оно уже приготовилось к скачку. К воротам подбежали двое темноволосых рунарийцев — мужчина в легионерской кирасе и женщина в одной рубахе — и сорвали их с петель. Антониан громко выругался, схватил за шиворот ошарашенную Сандрию и потащил её на выход.

Беглецы быстро пересекли улицу, пробежали вдоль заборов. Антониан повернул в сторону заброшенного поместья — давно хозяева покинули его, отдав дом в руки мародёров, что стащили все двери, окна и мебель, не пожалев даже садовые деревья, пеньки которых встречались, пока беглецы двигались к парадной.

Сандрия упала на колени, тяжело дыша, когда они оказались под крышей в прихожей. Темноволосая рунарийка прижалась к стенке и обессиленно сползла на пол, и только Антониан и легионер остались на ногах и поглядывали через дверной проём на улицу.

— Что это за тварь? — спросил тихо юноша. — И почему не погнался за нами дальше?

— Гахтар, — ответил легионер, взглянув на него. — Одно из порождений безумного гения Некроса.

— Сильно я его приложила, наверное, — слабо сказала рунарийка.

Сандрия повернулась к ней — женщина была очень бледной с впалыми, будто бы она целую вечность не спала, глазами.

— Вы из гвардии Ветер? — Сандрия сложила руку на меч.

— Успокойся, — шикнул Антониан. — Они всё-таки спасли нас.

— Энард, капитан гвардии Ветер, — проговорил рунариец. — И Сенетра из отряда Ардиры.

— Ненадолго мы вас спасли, — рунарийка усмехнулась. — Гахтар убивает всех, кого увидел. А тех, кто каким-то чудом убегает, он рано или поздно находит…

— Что же нам делать? — Антониан в последний раз просмотрел улицу — пусто, даже городских стражников не видно. — Как спастись от него?

— Уничтожить чудовище, — бросила рунарийка. — Иного способа нет. Либо прятаться… однако гахтар, — она замокла на мгновение, прислушиваясь и переводя дыхание, — гахтар всегда находит своих жертв.

— Нужно убираться тогда отсюда, — резко проговорил Антониан, снова высунув голову наружу и быстро убравшись в обратно в укрытие. — Никого нет… теперь-то здесь нам нихрена не светит.

— Ты уверен? — Сандрия посмотрела ему в лицо. Бледное, оно стало каменным, словно брат выбросил все эмоции, выглянув на улицу в последний раз.

— Естественно, — процедил Антониан. — Голову даю на отсечение, это Эриганн послал эту тварь, чтобы избавиться от Ветер и от наследников наместника Норзрины. Видимо, нашёл в узурпаторе в Норзесилле себе союзника. А нам бы теперь жизнь свою спасти.

— Так это вы — те самые наследники? — Энард опешил.

— Мы, — Антониан сказал бы это с гордостью, если бы не был так напуган.

— Ветер вас искала, — Энард помог Сенетре встать. — Господин Анахет хочет вернуть вам титулы.

— Правда? — кажется, на мгновение Антониан забыл о чудовище, разорвавшем целый гарнизон.

— Какая разница? — фыркнула Сенетра. — Вас всё равно порвёт гахтар.

— Не трать силы на болтовню, — оборвал наёмницу Энард. — Нужно переждать… останемся здесь?

— Вы и дня не продержитесь, — беспристрастно произнесла Сандрия. — Эриганн хочет вашей смерти.

— Спасибо, милая, — прошипела Сенетра, свалившись на бок. — Будто бы я этого, прокляни тебя Залас, не знала…

— Пойдёмте с нами, — бросил Антониан. — В «Громовой Рог». Вместе будет спокойнее.

Улица зловеще молчала, будто бы полностью опустела. Не было слышно даже живности: собак, кур, лошадей. И всего остального Ветмаха. Антониан собрал волю в кулак, первым выскользнул из заброшенного поместья. За ним потянулся Энард с Сенетрой на плече, а замыкала всё Сандрия, в отличие от братца, она готова была пустить в бой оружие. Вряд ли, конечно, её меч остановил бы гахтара, если с ним не смогли совладать лучшие легионеры Ветер.

«Громовой Рог» находился в другом квартале, ближайшем к южным воротам. До самого конца богатых поместий беглецам никто не встретился: ни живых, ни мёртвых.

Сегодня ночью таверна «Громовой Рог» опустела — всего лишь пара столиков была занята постояльцами, остальные разбрелись по комнатам да по борделям. Сев закончил с уборкой на стойке и, оставив хозяйство на девок, собирался уйти в комнату, чтобы пересчитать выручку за день и лечь поспать. В последние месяцы дела шли хорошо — постоянная и трудная работа во благо заведения приносила так много денег, что Сев даже подумывал к концу следующего года продать «Громовой Рог» и уехать на юг, в провинции империи, не тронутые войной.

Из раздумий о славном будущем кабатчика вывел хлопок дверями: в таверну ввалились двое рунарийцев — такие утончённые рожи, пусть и грязные, в кровоподтёках, можно было узнать сразу. За ними вошла белокурая девица, Сев её помнил, а последним — Антониан, юноша, что вечно встревал во всякие неурядицы и утверждал, что является якобы законным наследником наместника Норзесилла.

— Антониан, — искоса посмотрел Сев. — А я уже собирался ваши комнаты другим сдавать.

«Других» у Сева с тех пор, как закрыли ворота, не было, однако кабатчик не упускал возможности показать, насколько популярно его заведение в городе. Антониан пропустил мимо ушей его слова, попросил эля и уселся за стойку. Его сестра даже не повернула головы к Севу и увела спутников-рунарийцев наверх. Темноволосая женщина выглядела больно худо, и кабатчик недовольно пожевал челюстью.

— Если вы у меня мертвеца оставите, — процедил Сев, ставя пинту, — богами клянусь, отдам вас страже.

— Сев, нам срочно нужно бежать из города, — произнёс Антониан после того, как залпом осушил полпинты.

— Город закрыт уже почти с неделю, парень, — хмыкнул кабатчик. — До приказа префекта его вам не покинуть.

— Сев, нам, правда, очень надо…

— А я чем помочь могу? Я всего лишь владею таве…

— Гахтар… мы наткнулись на гахтара.

— Что? — похолодел Сев.

— Гахтар, — одними губами повторил Антониан. — В Ветмахе.

Сидевшие в зале постояльцы притихли, вслушиваясь в разговор. После этих слов, люди зашептали.

— Ты часом не принимал черномару, Антониан? — Сев отпрянул, оглянулся, встретившись с непонимающим взглядом одной из трактирных девок. — Что смотришь, Беллис? Марш отдыхать! — он поискал под стойкой пузырь с вином. — Под ней всякие вещи привидеться могут.

— Ты меня знаешь, Сев, я только выпить могу и то немного. Но, клянусь, не пил я уже давно.

— Где ты его видел? Это тварь тебя так?

— У Ветер. Вся её охрана перебита, а мне, рунарийцу и девчонкам чудом удалось сбежать. Только гахтар нас видел, понимаешь? И он скоро придёт…

— И потому ты притащился сюда?! — закашлялся Сев. — Святые боги…

— Рунарийка сказала, что у нас есть время, — Антониан вздрогнул, когда открылась дверь и в неё вошли пара мужчин. — Помоги нам уйти прежде, чем чудовище найдёт нас. Когда я стану наместником, ты будешь сказочно…

— Ты скорее окажешься в зубах этой твари, чем станешь наместником, — раздражённо прервал юношу кабатчик. — Ладно, я подумаю. Ничего не обещаю, малец. Но чтобы вечером ты и друзья из свиты Ветер выметались отсюда, понял? На ночь я вас не оставлю!

— Мы уйдём, — выдохнул Антониан. — Спрячемся в другом месте, но где?..

— Попробуй часовню, — проговорил Сев. — Если боги не отвернулись от вас, то там ваше убежище.

***

День задался для муниципалитета Ветмаха весьма насыщенным, а от того стал настоящей головной болью. С самого утра мелкий дождь заставил готовившихся на рынке купцов бросить часть товара, после чего тот стал совсем непригодным для продажи и, как следствие, для любого использования. Предприимчивое купечество, не теряя времени, сразу же обратилось к и без того загруженному муниципалитету с претензией — ведь именно на городское управление возлагалась обязанность предупреждать население о следующем дожде.

Этот спор занял всё утро префекта. Уставший к полудню Ройд Катилус покинул приёмную залу, так ничего и не пообещав недовольным рыночникам. В кабинете его ждала целая пачка отчётов стражи о беспорядках, в основном вызванных приказом закрыть ворота. Устроившись ближе к камину, Ройд быстро перечитывал их — стычки с наёмниками, пьяницами, что набрались смелости бросаться на вооружённую стражу. Всё это мелочь.

— Войдите, — Ройд услышал шаги за дверью.

В кабинет заглянул светловолосый молодой мужчина в блеклой пластинчатой кирасе стражи.

— Клемес, заходи, — Ройд потянулся. — Что там у тебя?

— Господин префект, капитан стражи просит, чтобы вы срочно прибыли к поместью магистра, — произнёс Клемес. — Кто-то вырезал весь её гарнизон.

— Проклятие, — Ройд откинулся на спинку стула, закрыл глаза, помассировал челюсть. — Снаряжай повозку и гвардию. Поедем немедля.

День совершенно не понравился префекту. Кто мог напасть на поместье могущественного магистра, ветерана Войны Века Слёз, командующей имперскими легионами в округе?

В душной карете Ройд вместе с гвардией пересёк удивительно пустынный квартал, где обычно и пройти было сложно, особенно в полдень. Ещё тише оказалось на улице, где располагались богатые поместья. Половина из них и так были заброшены, но остальная, жилая часть, всегда отдавалась каким-никаким праздным шумам — так знать убивала время, отвлекаясь от придворных интриг.

Стража взяла в оцепление поместье Ветер и в молчании осматривала изувеченные тела, вынесенные ею на дорогу. Ройд сморщился, прошёл в настежь открытую калитку: во внутреннем дворе хаос царил намного больший: кто-то повеселился на полную силу. Разорванные тела, вздыбившаяся в некоторых местах земля, кровавые пятна и полосы вели по периметру фасада к разбитым окнам и сорванным с петель дверям.

— Господин префект! — поприветствовал Ройда капитан стражи, старый солдат с аккуратными чуть поседевшими усами и проеденным оспой лицом.

— Терамин, — Катилус тяжело дышал, а лицо его, видимо, стало бледным. — Что тут произошло, демон задери?!

— Не знаю, префект, — мрачно ответил Терамин. — Тридцать мертвецов, включая наших парней. Не мечом они были убиты, господин. Зверь тут поработал.

— Зверь? В Ветмахе? — Ройд поднялся на крыльцо, заметил следы когтей на каменных перилах, посмотрел на разгром в парадной и нахмурился. Очень сложно приходилось ему сдерживать каменным лицо. — Тут же даже собаки зря не бросаются… что за зверь мог сделать… такое?

— Думается мне, господин, что это дело магии, — бросил капитан. — Может, интрижки магистров?

— Да уж, интрижка, — Ройд ещё раз огляделся. — Враги Ветер послали зверя, чтобы её уничтожить? Далеко пошли… Её тело нашли?

— Нет, — покачал головой Терамин. — Мы бы смогли опознать… эти чародеи весьма… в общем, даже мёртвыми отличаются от нормальных… В одной из комнат, видимо, её, нашли магические хреновины. Портал, скорее всего. Через него ушла.

— Ушла, — повторил задумчиво Ройд. — Откуда у тебя такие познания, капитан?

— Служил в легионе, — бросил Терамин. — Оттуда и знания… Магия здесь, голову даю на отсечение.

— Проклятие… Уберите тут всё, капитан, и про зверя не распространяйтесь. Не нужна нам здесь паника.

— Так точно, префект. Только вот… не получится это держать в тайне. В западном квартале зверь истерзал ещё два поместья, убил нескольких нищих на улице. Тут разговоры… очень быстро переросли в сплетни.

— Святые Лерон и Залас! — выругался Ройд. — Проклятие… Обеспечьте уборку улиц и домов.

Ройд спешно покинул территории резиденции Ветер. В глубине души он надеялся, что Эриганн устранил свою соперницу, и магистерская война не тронет Ветмах. Что зверя никакого нет, и не было на самом деле. Префект хотел в это верить. От всего сердца хотел.

Карета медленно тронулась по пустынной улице. Скоро город начал наполняться звуками, нехорошими звуками, выведшими префекта из мыслей.

— Чудовище среди нас! — кричали на улице. — Он прячется под землёй, в пустых домах! Кровавая Ночь поглощает нас, город больше не убежище для простого народа! Расскажи нам правду, префект! Расскажи, как мы умрём!

— Что за демон? — процедил Ройд, выглядывая из окошка.

Некто в чёрном балахоне, чудной шляпе с полями и стальной маске встал на покосившуюся крышу заброшенной хижины и, срывая голос, скандировал для толпы горожан.

— Святые Лерон и Залас, как так быстро? — подумал Ройд. — Клемес! Прикажи страже разогнать народ, а этого «оратора» выставить из города!

— Как прикажете, господин, — капитан гвардии следовал верхом рядом с окошком.

— Проклятый зверь, — нахмурился Ройд. — Проклятый зверь…

Карета продолжала движение. В охране было всего десять гвардейцев, и Катилус боялся, что горожане быстро сметут всё сопровождение и перевернут карету. А там уже и конец правлению муниципалитета. В двадцатых годах Века Слёз, когда мятежная королева продолжила дело своего отца, Тордалака, недовольной народ, подбиваемый торговцами и знатными господами, часто поднимал префектов городов, в основном, таких, как Ветмах, на вилы. Уж очень горожане любили вешать и рубить властные чины. Для измученной войной толпы поводов искать долго не нужно — бунт становился ничем иным, как разрядкой для нервов этого коллективного, лишённого рационального мышления разума. И никого из этих простаков не интересовали последствия.

— Клемес!

— Да, господин?

— Ускорь шаг, — не скрывал страха Ройд. — И пришли мне капитана стражи. Срочно.

***

Деглас запустил ещё несколько огненных шаров по башне, но бесполезно — чары сбивали с неё только пыль. Наёмники кувалдами попытались взять сначала дверь, а потом стены, но всё без толку: магия защищала здание от повреждений. Прошла неделя с тех пор, как они взяли башню в осаду, как ушли куда-то Эриганн и Марий. Вармас постепенно уменьшался, но иллюзия не скрывала здание в центре рощи. Всё-таки какие-то защитные чары снять удалось. Наёмники завели привычку напиваться под вечер до поросячьего визга, и Деглас только удивлялся, почему их до сих пор не перебили какие-нибудь чудовища или головорезы.

Чародей обошёл башню по периметру, рассыпая пепел. Чёткий круг, почти идеальный — её строили на совесть. Деглас прошептал формулу, и начертанные им линии зажглись. Поднялось пламя, собралось в купол и с грохотом обрушилось на башню. Ничего. Деглас проскрипел зубами, развернулся и, проклиная всё и вся, направился к лагерю.

Еда закончилась ещё прошлым утром: последние жалкие полосочки баранины Ирма уминала со звериной жадностью. Вода тоже подходила к концу, и теперь Фирдос-Сар разливал фляги с каким-то особо крепким пойлом, что разжигало спустя время ещё большую жажду.

Снаружи каждый вечер (во всяком случае, Ирма ориентировалась во времени именно по этому грохоту) чародей Рубинового Войска пытался уничтожить защитные чары башни. И каждый раз попытка оканчивалась неудачей. Остварка даже могла ощущать раздражение, исходящее от наёмников. Они стояли уже неделю под холодом, без возможности укрыться от внезапного ливня, без каких-либо стен, символа защиты в алой тьме.

Голод тем временем скручивал внутренности, рвался к шее и заставлял челюсти жевать воздух. Ирма злилась — злилась, что не могла насытиться. А аура башни действовала на нервы, превращала в зверя.

В потолке на втором этаже зияли две багровым дыры, при желании через них можно было пролезть наверх. Фирдос-Сар половину дня провёл, глядя на них. Прожжённый наёмник, солдат Войны Века Слёз, он не поддавался эмоциям, мог терпеть голод. Ирма не была такой. Весь день она пыталась забыться, наблюдая за магическим пламенем в костре, пытаясь заснуть, чтобы хоть на несколько часов не знать чувства голода.

Когда прогремел очередной грохот от провальной попытки сокрушить защитные чары, Фирдос-Сар спустился.

— Идея безумная, — протянул он, подсаживаясь рядом с Ирмой. — Но других у меня нет. С потолка свисают цепи с крюками. Я проверил, они достаточно крепкие, по ним можно взабраться на крышу.

Остварка оторвалась от огня.

— Я залезу первый, — продолжил сарахид, убедившись, что она внимательно слушает. — Потом помогу тебе. Время от времени над рощей пролетают птицы. Не жирная курица, конечно, но хоть что-то мясное. Попробуй сбить парочку таких, когда они будут пролетать над рощей. Притяни одну. Я видел, чародеи такое могут.

— Для этого нужна ловкость, — бросила Ирма. — Но я попробую. Иначе мы умрём здесь от голода.

— Не самая паршивая смерть, — усмехнулся Фирдос-Сар. — Но и не самая славная. Вставай.

Они поднялись. Лестница стонала громче обычного, и Ирма боялась, что ступеньки обрушатся под ногами в любой момент. Фирдос-Сар встал под самой крупкой дырой, вокруг которой висели несколько цепей. Они были чёрными от сажи и копоти, покрыты пеплом. Кто-то неплохо поработал здесь огненными чарами. След оставался свежим. Сарахид запрыгнул на цепь, стремительно вскарабкался, схватился за край каменного потолка, подтянулся. Ирма поползла следом. Тяжело ей давалось лезть — сил было мало, а та малая её часть почти полностью уходила на поддержание блокирующих чар на двери. Каждый вечер остварка их обновляла, не зная, какими силами может располагать рубиновый чародей.

Ирма почти добралась до крыши, но больше не смогла бы даже пошевелиться. Фирдос-Сар схватил её за руку и подтянул, словно тряпичную куклу. Остварка даже удивилась, как в нём ещё оставались силы. Небеса над рощей наливались багрянцем и готовились обрушить на головы смертных сугробы холодного и враждебного снега, засыпать обескровленные земли, скрыв их уродство белой могильной плитой.

Вершина башни была ровной, с большими зубчиками, напоминающими острые когти. Они были достаточно широкими, чтобы спрятаться от случайного взгляда наёмников. Ирма слышала их хрустящие по снегу шаги, голоса — они патрулировали по периметру башни. Фирдос-Сар рассматривал небо.

Первая птица, похожая на сокола, летела со стороны Реи. Ирма вытянула руку. После её выстрела, их обнаружат. Наёмники не догадались забраться на вершину, иначе бы защитникам уже давно пришёл бы конец. Если их чародей знал формулу заклинания, позволяющего левитировать, им снова конец. Хотя… если бы он сглупил сунуться в башню в одиночку, секира Фирдос-Сара лишила бы осаждающих их наёмников чародея.

Птиц словно притягивало к башне. Сокол направился прямо к зубчикам, и когда до них осталось расстояние с локоть, Ирма пустила еле заметную молнию одной рукой, второй, нащупывая Мощь, растворённую в воздухе, рванула на себя. Птица издала звук, схожий с кряканьем, и спикировала под действием чар над головой Ирмы. Фирдос-Сар схватил её на лету и для верности свернул шею.

Они притихли. Лагерь под ними никак не отреагировал. Видимо, чародей спал, или ужинал на достаточном расстоянии от башни. Вторую птицу, на этот раз утку, Ирма и Фирдос-Сар поймали таким же образом, точь-в-точь. Сарахид жестом предложил поохотиться ещё немного. Она согласилась нетерпеливым кивком — хотелось есть, но здравый рассудок остварку ещё не покинул — нужны запасы.

Ирма присмотрелась к небу. Пролетело ещё несколько уток, но охотники высматривали добычу покрупнее. Таких было мало, и они не спешили приближаться к башне. Остварка долго наблюдала. Набиралась смелости, концентрации. Фазан, неизвестно как долетевший до рощи, кружил, наверно, в саженях трёх от охотников. Ирма вскинула руку, послала молнию, второй рукой рванула — удача! Фирдос-Сару пришлось подпрыгнуть, чтобы поймать тушку. Их ждал знатный пир.

В небе посветлело. Ирма не сразу ощутила чары, она подняла голову, крик застыл в её горле. Медленно над ними материализовывался огненный купол. Фирдос-Сар схватил тушки, взял её за руку, и Ирма прыгнула. Кажется, сарахид что-то прокричал ей вслед, но она не услышала. Остварка упала, подняла тучу пепла и услышала хруст. На долю секунды ей показалось, что так ударили чары, но затем левую ногу пронзила нестерпимая боль. Грохот заглушил её крик. Рядом упали тушки птиц, и с цепи спрыгнул чуть подгоревший Фирдос-Сар.

— Прокляни вас Залас!

Деглас от злости пустил огненный шар куда-то в небо и грязно выругался. Его чары снова никого не взяли. Противники спрятались за защитной магией башни…

— Видимо, там есть проход, — прошептал сам себе чародей. — Конечно… естественно… рассчитывали смыться…

— Не устал ещё фокусничать, колдун? — Гермильяр чуть пошатывался. Сегодня он выпил больше обычного.

— Лестницы есть? — спросил Деглас, игнорируя издевательский тон в голосе норзлина.

— Не-а, чародей… нахрена нам лестница?

— Выпивка лишает тебя мозгов? — прошипел Деглас. — Они были на верху, на башне. Там есть ход, видимо, запасной. Займитесь завтра делом. Настругайте из дерева, тут полно дубов.

— Мы не плотники, — гаркнул Гермильяр. — Мы — воины!

Наёмники у костра услышали тост и с громкими возгласами выпили. Деглас заскрипел зубами и сделал такое выражение лица, что громила-норзлин, пробурчав какое-то проклятие под нос, развернулся и ушёл к своим людям. Чародей ещё долго простоял на месте, обошёл напоследок башню по периметру, прежде чем уйти в шатёр.

***

Сев всегда мог дать дельный совет, за что Антониан его уважал и даже относился к нему, как к отцу, которого он почти не знал. Несколько ночей с тех пор, как закончилось время плена в поместье, гахтар совершал кровавые бесчинства в Квартале Фонарей, лишив Ветмах уже пяти благородных семейств и с десяток домов обычных горожан. Ужас наводнял город, и стража ничего не могла с этим поделать, а зверь вершил дела дальше, почему-то напрочь забыв о тех, кого не добил в поместье Ветер.

Прячась от наёмников Эриганна, Сандрия и Антониан набирали запасов на быстро пустеющих рынках — префект и муниципалитет не открывали ворота, лишь иногда пропускали пару-тройку повозок. Цены взлетели, будто в Ветмахе бесчинствовало не чудовище, а чума. С полудня и до самой темноты брат и сестра сидели в «Громовом Роге», где комнаты сторожили Энард и Сенетра. Рунариец, как выяснилось, капитан гвардии Ветер, отлучался из таверны пару раз, видимо, выискивая кого-то из выживших бойцов гарнизона и узнавая, куда делись соратники Сенетры.

В этот раз Антониан и Сандрия на рынок не пошли. Поблагодарив в очередной раз священников, что радушно принимали всех страждущих за небольшую плату в виде помощи по уборке храма, они направились в «Громовой Рог». У сестры после ночи болела левая нога, причём, обычно молчаливая и терпеливая, на этот раз Сандрия жаловалась, а утром Антониан впервые за много месяцев увидел в её глазах слёзы. Ей снились какие-то тяжёлые сны, она видела каштановолосую наёмницу, пленившую её вместе с сарахидом. Но подробности всегда опускала.

Таверна гудела, горожане и гости делились новостями. Сев стоял на привычном месте у стойки и занимался обслуживанием какого-то наёмника. Отправив Сандрию посмотреть, что там с рунарийцами, Антониан подсел к кабатчику и жестом попросил пинту тёмного.

— В задницу! Пора убираться отсюда, — пробубнил командир наёмников. — Я уже давно собирался сматывать сети.

— На поимке чудовища, Аронис, особенно такого, можно хорошо заработать, — Сев закупорил последнюю флягу с вином. Продавал он его сегодня по двойной цене и уже с удовольствием предвкушал подсчёт выручки. — Вот-вот префект объявит награду.

— Охотиться на гахтара? — тихо сказал Аронис. — Если тебе сказали правду, то ни один в мире царёк не сможет предложить мне такие деньги, за которые я бы полез в пасть такой твари.

— Неужели его нельзя убить? — Антониан оглянулся на гудящую таверну — народ шептался, спорил. Весть о гахтаре разлетелась по всему городу, особенно после выступления одетых в чёрные балахоны людей.

— Всё можно сломать и уничтожить, — фыркнул наёмник, — но цена, что берут боги, всегда, мальчик, разнится. Мой дядя, да примут его в Потоке боги, как-то вместе с пятнадцатью своих бойцов помогал двум драконоборцам справиться с этой тварью в Долине Вал, что на юге. Было это под конец Века Гнева, этак в тридцатом году. Чудовище перебило всех, кроме него и солдата Ордена, пока тварину не уложили, скинув, изрубленную, в пропасть. Задумайтесь, сука: пятнадцать опытных легионеров и два воина Ордена Драконьей Погибели, и выродка только чудом положили!

— В Век Гнева, — вставил Сев с важным видом, — в орде Некроса были сотни гахтаров. И всё равно же победили.

— Ты, кабатчик, конечно, много баек знаешь, — Аронис вытер бороду, провёл руками по нагруднику, — но ни разу в бой против чудовищ не ходил. Наверняка и выродков в Войне Века Слёз не рубил. Вот сколько нужно было чародеев, чтобы уничтожить Лича из Варахолла в Араэдской кампании? Полсотни. Сколько драконоборцев, чтобы уложить Некроса? Всего трое. В войне правят везение и желание… Нет — одержимость выжить! Войну выигрывают простые солдаты не ради денег, а ради того, чтобы не сдохнуть, вернуться домой и от всей души, мать его, надраться и перетрахать всех девок на деревне. А здесь, в этом проклятом городе сражаться с демоном и рисковать за деньги я не собираюсь. Я свободен здесь от долга, а потому, Сев, сматываю сети и валю, демон побери, отсюда на всех парусах.

— Много же город потеряет без тебя и твоих головорезов! — хмыкнул Сев. — Скатертью дорога!

Аронис только усмехнулся и, выпив из фляги, махнул рукой. Антониан сморщился, допил пинту, сунул Севу пару монет и уже было собрался к своим, как кабатчик шикнул ему и поманил пальцем.

— Через ворота, как я уже говорил, вы пройти не сможете, — тихо сказал Сев. — У этого наёмника есть знакомые в страже, но у тебя, малец, их, таких, что смогут провести, нет. Поэтому придётся вам уходить через канализацию.

— Но там же эти, — Антониан наклонился ещё ближе, хотя никто в таком гуле их всё равно не услышит, — контрабандисты.

— Знаю я, — Сев продолжил. — Я отправлю с тобой своего человека, вы прикроете его, и контрабандисты вас не тронут. Дойдёте до Реи, выполните их просьбу и уходите на все четыре стороны.

— Понял, — кивнул Антониан.

— И никому ни слова, — Сев отпрянул, махнул девке. — Что бы вы там ни увидели. Через два дня в полдень. Тут.

Антониан снова кивнул, отлип от стойки и направился наверх. Рунарийка только проснулась и теперь, забравшись в угол кровати, вглядывалась в грязное окно. Сандрия подбирала ей верхнюю одежду с таким видом, будто наряжала наместницу на приём вассалов. Энард скучаще болтал в пинте остатки эля.

— Через два дня уходим, — бросил Антониан, присаживаясь на кровать Сенетры. — Сев позаботился о том, чтобы мы вышли из города по канализации.

— Там же…

— Да-да, успокойся, сестра. Он договорился.

— Я не пойду с вами, — сказала Сенетра. — Мне нужно дождаться своих.

— Они наверняка вне стен города, — проговорил Энард. — Горожане бы заприметили сарахида, но его уже давно нет.

— Значит, они в предместьях, — не сдавалась Сенетра. — Нужно добраться до отряда. Они могут знать, где находится Ветер.

По словам Энарда, магистр покинула поместье почти две недели назад, и до сих от неё не было ни единой весточки. Он полагал, что она вернётся в Ветмах вместе с Мёртвым Легионом.

— У нас есть одно дело, господин Ренелькам, — произнёс рунариец.

— Я слушаю, — как же было приятно услышать «господин» в свою сторону!

— После полудня пойдём к господину Анахету. Обрисуете ситуацию. Быть может, вам и не захочется после этого покидать город.

«Сомневаюсь», — подумал Антониан. Какую бы заманчивую выгоду ни сулила эта встреча, но гахтар — чудовищное порождение самой тьмы — видело его. И Сандрию. Он только кивнул: сходить можно, а там как получится.

Пообедав в комнате, мужчины оставили женщин одних и вышли на улицу. Стоял холод, дыхание отчётливо виднелось паром. Энард и Антониан направились к Кварталу Фонарей — туда, откуда сбежали, спасаясь от гахтара. Легионер всю дорогу молчал, но говорить юноше всё равно не хотелось. Чувство ужаса нарастало. Антониан клялся, что больше никогда не вернётся на улицу богатых домов.

Здесь стояла гробовая тишина. Казалось, что квартал вымер — наглухо закрытые ворота в поместья, ни одной живой души. Улицы будто бы опустели сами собой: стража убрала все следы нападения чудовища. Шли долго, осторожно, прижимаясь к заборам, прячась то ли от гахтара, то ли от случайных свидетелей. Пропустили поворот к разгромленной резиденции Ветер, обошли ещё одну улицу. Энард остановился и притих. Антониан выглянул из-за его плеча.

Поместье, где они остановились, окружило десятка два стражи. У ворот стояла повозка с настежь открытыми дверцами. Стражники около неё о чём-то тихо переговаривались, а Энард сделал шаг ближе, прижимаясь к каменному забору, на котором висели остатки виноградной лозы, уничтоженной последними ядовитыми дождями.

Анахета выводили под руки. Седовласый аристократ не сопротивлялся, ничего не говорил, молча вышел за ворота и остановился только у самой дверцы повозки, сморщив лицо. К нему обратился усатый стражник, идущий за его спиной:

— Залезайте. Префект займётся вами сразу, как ситуация прояснится.

— Большая ошибка, Терамин, что ты поставил на Катилуса, — ответил Анахет. — Партия разыграна не в его пользу.

Капитан стражи схватил аристократа за плечо и развернул к себе:

— Как вы запели, Ганард. Только одна фальшивая нота у вас — вы отправляетесь в темницу, а префект всё ещё контролирует город.

— Ненадолго, Терамин. Ненадолго. Чёрные плащи, зверь, убийство Ветер. Ветмах трещит по швам. И ты это прекрасно понимаешь. Вся провинция погружается в хаос, и наш… прекрасный город она тянет на дно.

Капитан не ответил и кивнул стражникам. Те затащили Ганарда Анахета в повозку, захлопнули дверцы, и возница хлестнул поводьями.

— Вот и всё, — отметил Энард.

— Не понимаю, — Антониан нахмурился. — Заговор?

— Не знаю, — он был в растерянности. — С тех пор, как на нас напал гахтар, я сбился с толку. Пожалуй, самое верное будет спасаться от чудовища, пока оно не решило заняться вами.

***

— В эту ночь прибавилась улица в Западном квартале, господин префект, — произнёс в гробовом молчании капитан Терамин. — Почти вся улица изуверски растерзана, убиты семейства Паоден, Арамон…

Ройд дрожащей рукой поднёс к губам кубок с вином. Ситуация вышла из-под контроля: вырезана целая улица, а толпы недовольных взывают к властям о голоде. Пытаться скрыть убийства совершенно пустое дело: нужно искать виновных. Искать, придумывать — всё, что угодно, лишь бы народ видел, что муниципалитет в силах дать ему защиту. Но народ видел ложь, ощущал её смердящее зловоние. Масло в огонь подливали люди в балахонах. Их становилось всё больше.

— Что там с Анахетом? — спросил Ройд.

— Арестован, — ответил Терамин. — Я приказал бросить его в темницу крепости. На мой взгляд, вы только разворошили улей, господин. При всём уважении к вам. Считаю, что следовало взять в заложники и всё его семейство.

— От его семейства ничего не осталось, — отрезал префект. — Во всяком случае, в Ветмахе у него жена и сестра, его наследники неизвестно где. Лучше о более насущном… о звере.

— Да, господин?

— Сколько наёмничьих групп нанялось в охоту? — спросил Катилус, мешая вино в кубке.

— Пять.

— Пять? — Ройд встал. — Всего пять? У нас город полон наёмников!

— Серьёзные группы покинули Ветмах, — произнёс виновато Терамин, отвернувшись. — Все, у кого были связи, ушли. Одна пробилась с боем. Вместе с ней ушли где-то десять крупных купцов, бросив абсолютно всё.

— Проклятие, — вздохнул Ройд. — А Нарданкен? Где люди Рубинового Войска?

— Они… поместье пустое, господин, — капитан нервно почесал щетину на щеке.

— Не понимаю, — Ройд подозвал служанку с кувшином. Тот оказался пустой и служанка, тихо извинившись, побежала наполнять сосуд. — Впрочем, без него справимся, капитан. Передаю в распоряжение мою гвардию. Объяви страже, что убившему чудовище будет выплачена премия в размере годового жалованья и присуждён статус почётного горожанина. Склады торгашей теперь собственность муниципалитета, разберись с ними. Успокойте, демон побери, народ. И убейте эту тварь!

Терамин поклонился и, цокая подошвами сапог, покинул префекта. В приёмной зале остались только он и пять гвардейцев.

— Клемес, будешь помогать капитану, — пробубнил устало Ройд. — И лично мне докладывай, что творится в городе.

— Как прикажете, — поклонился тот.

В залу вошла темноволосая служанка с полным кувшином. Ройд лениво вытянул кубок:

— Каким богам нужно молиться, чтобы одолеть зверя?

Служанка подняла большие фиалковые глаза на префекта. Такой диве бы не прислуживать в каком-то глухом городишке в уничтоженной войной провинции, а обучаться в анклаве творить заклинания, если бы боги одарили её Мощью.

— Ну же, отвечай префекту, — протянул Ройд мягко. — Каким богам ты молишься?

— Лерону и Заласу, господин, — робко ответила девушка.

— Сколько же солдат здесь положила мятежная королева, — проговорил Ройд, глядя на неё, — а народ Норзрины всё равно молится имперским богам. А ты, Клемес?

— Лерону и Заласу, господин.

— О чём я и говорю! — махнул рукой префект. — Так почему же ни Залас, ни Лерон не вмешаются и не вернут нам былое?

— Боги отвернулись от Цинмара, — произнесла служанка, опустив голову, — когда Святое Воинство попыталось оспорить их владычество.

— А Некрос? — Ройд залпом осушил кубок и поморщился. Так вино пить нельзя. — Материализовавшийся, мать его, бог, сын Заласа, второй по счёту, тридцать четыре года войны с некромантами, демонами и чудовищами, чтобы потом повоевать ещё и просрать величайшую империю всех времён! Мир, вероятно, сошёл с ума…

— А вы в каких богов верите? — спросил Клемес.

— Не знаю, — бросил Ройд. — Я перестал доверять богам после того, как потерял единственного сына… — он закрыл тяжёлые веки, поднёс полный кубок к губам. — Мой мальчик… погиб, когда мятежники брали Норзесилл. Ветер проиграла сражение на Рее, и Первый паладин взял город в осаду. Я молился, чтобы Лерон и Залас помогли ему пережить битву и победить. А потом, — вздохнул Ройд, — я снял его останки со стен Норзесилла. Боги оказались глухи к моим молитвам тогда, и не слышат меня до сих пор.

Повисло молчание. Префект повертел кубок в руках, сунул его служанке и поднялся с трона, чуть покачнувшись:

— Отдохну пару часиков. Ты за главного, Клемес.

***

Вокруг расстилалась тёмная гладь — пустота, пронизываемая туманами, утопала в тишине. Ирма слепо шагнула и, не найдя твёрдой поверхности под ногами, провалилась. Она упала, и туман объял её, скрыв под собой её густую каштановую макушку. Послышался голос, отчаянный, принадлежавший только тому, кто попал в смертельную ловушку.

— Кто здесь? — крикнула Ирма. Снова она почувствовала полную беспомощность, слабость перед неизвестностью.

Темноволосый юноша рассекал туманный океан, и его тонкий, чуть сгорбившийся силуэт приобретал более чёткие черты.

— Ты настоящая? — его голос дрожал так, что было сложно разобрать слова.

— Тише, успокойся, — Ирме стало совсем жутко. — Кто ты? Где мы?

— Не знаю, — прошептал юноша, пытаясь говорить чётко. Получалосьслабо. — Это… похоже на Поток. Мне в приюте рассказывали. Я Верон, госпожа, из Эстифала. Меня пленил демон! Он убил меня и вселился в моё тело!

— Демон? — Ирме становилось хуже. — Что за демон? Кхе… это дракон?

— Нет, но он один из них, из бывших слуг тёмного бога. Он гонится за кровавым чародеем и его друзьями! В Сумеречном лесу. Он прикончил дракона! Поднял мертвецов. Здесь, в Теневале!

— Теневал, — повторила Ирма, вспоминая. — Там мертвецы и дракон?

— Мне нужна помощь, госпожа! — сорвался на сплошной крик Верон. — Мне больно, госпожа, очень больно! Душу рвёт на маленькие кусочки!

Его прервал грохот.

— Глупый мальчишка, — произнесло что-то со всех сторон. — Ты тратишь последние силы на жалкий лепет… Смертные всегда боятся, ноют и молят о пощаде вместо того, чтобы принять свою судьбу. Где ты, мой маленький смертный?

Верон застыл, его лицо скрыла маска ужаса. Ирма отступила на пару шагов — из тумана над ними повисла два зелёных огонька.

— Прочь, демон! — крикнул Верон и осыпался в прах.

Ирма сжала скулы и попыталась рассмотреть того, кому принадлежали зелёные глаза, но те лишь мелькнули пару раз, словно существо моргнуло, и испарились так же, как загадочный юноша.

Туман окружил остварку, поглотил, и вдруг её охватила снежная вьюга. В паре сажень от неё несколько человек в балахонах встали полукругом на скале, что нависла над бушующими океаническими водами. В центре их построения лежала растерзанная жертва — сложно было опознать, кого настигла такая незавидная судьба. Люди возвели руки к алому небу и стали взывать; они монотонно читали на древнем наречии заклинание, перебивая рёв ветра и грохот океана.

Они закончили и один за другим попадали на снег, а в центре вместо жертвы проявилось существо в рванной мантии с расписным фонарём на ржавой цепи. Когда таинство окончилось, существо подпыло на край обрыва, подняло фонарь. Вспышка заставила Ирму закрыть глаза, и местность в этот миг пронзил глухой грохот, словно где-то вдалеке ударила мощная молния. Существо махнуло фонарём ещё раз, и люди в балахонах поднялись. Ещё взмах, и из бурлящего океана с рёвом вырвался огромный дракон.

Ирма на выдохе открыла глаза. Левая нога заныла тупой болью. Снова башня. Фирдос-Сар, намучившись с тарелкой, закинул голову, рассматривая потолок. Остварка опустила голову — её еда, птичьи кости с редкими кусочками мяса, уже остыла. Сарахид, видимо, не смог разбудить её, да и аппетита особого не было. А припасы подходили к концу. После неудачного приземления, они больше не выбирались на крышу, Ирма просто была не в состоянии.

Вместе с болью в душе зрело уныние: со сломанной ногой она и бесполезна, и, скорее всего, не жилец. Ринельгера, единственного лекаря, кого могла остварка вспомнить, рядом не было, а боль была жуткая, нарастающая. Фирдос-Сар сделал всё, что мог, зафиксировав её, привязав какие-то палки цепями со второго этажа. Ирма не понимала, зачем он с ней возился. И продолжал это делать до сих пор. Ещё неделя прошла, сарахид набрал снега в ведро, сунул его ей, чтобы та попыталась чарами вывести все небесные яды. Ирма не знала, получилось ли… но они пили. И жили.

— Фир, — произнесла ломким голосом Ирма, — ты думаешь, Ринельгер и Ветер придут сюда?

— Если бы я думал иначе, — Фирдос-Сар занимался любимым делом — всматривался в магическое пламя, что горело на первом этаже вот уже вторую неделю, — давно бы перерезал тебе глотку, а сам накинулся бы на клинки сраных выродков снаружи.

— Можно начинать, — выдохнула Ирма безразлично. — Мы погибнем здесь. Нет надежды. Ни её, ни Нериды, ни имперских богов здесь нет.

— А где они вообще есть? — Фирдос-Сар оторвался от костра, запустил руку в сумку. — Я с тобой согласен, Каштанчик. Нам крышка. Но не сегодня. Не завтра. Не в этом месяце. Богами всеми, что решили наплевать на треклятый мир, клянусь, ты увидишь солнце. Снова. Совершенно точно. Совершенно, — он улыбнулся, когда произнёс эти слова, будто бы вспоминая что-то светлое, родное. Ирма знала, что он не верил в то, что ей говорил. Пытался взбодрить её, но сам… он слишком много видел, слишком часто встречался с ликом беспощадной смерти.

— Спасибо, Фир, что ухаживаешь за мной, — она посмотрела на него. Сарахид отвернулся. Он увидел в её глазах то, чего боялся.

— Нет проблем, — буркнул он и достал маленький мешочек из сумки. — Раз уж нам умирать… не опуститься ли на самое дно?

— Что это? — Ирма прищурилась.

— Черномара, — он взял доску, высыпал туда немного вещества, схожего по виду с солью. — Дорогая, высший сорт…

— Святая Влыдчица Аромерона, — Ирма даже улыбнулась. — Когда ты успел?

— Когда мы бродили по рынку в городе, — сказал он. — Как это было давно… — сарахид присмотрелся к доске. — До сих пор не принимал, заливал нервы выпивкой… пока с неё был прок.

— Можно и мне? — боль в ноге стала совсем невозможной. Она мечтала забыться. Хоть на чуть-чуть.

— Спрашиваешь! — Фирдос-Сар протянул ей доску. На неё он высыпал треть мешочка.

Ирма дрожащей рукой приняла её и внимательно наблюдала за сарахидом. Он засунул пальцы в соль, смочив перед этим их слюной, черномара опутала почти всю фалангу. Фирдос-Сар отставил мешочек, взглянул в костёр, потом на руку, потом на Ирму и втёр наркотик себе в нос. Остварка сделала точно так же, осторожно, боясь потерять хоть одну песчинку.

Кажется, это наступило почти мгновенно: все чувства вмиг обострились, в глазах на мгновение потемнело, но вскоре этаж разорвался в ярких отблесках магического пламени. Сердце забилось чаще, пропали голод, жажда, страх. Она взяла слишком много, и вскоре костёр превратился солнце, то самое, картина с которым была сокрыта где-то в чертогах памяти. Оно слепило, грело, взращивала свет внутри, где-то в районе живота.

Боль в ноге ушла, и Ирма почувствовала необычайную лёгкость — вот то самое ощущение, когда душа, избавляясь от смертных оков слабого тела, устремлялась в Поток. Безмерная и невозможная свобода, какую никогда не испытать в Цинмаре, свобода от страха, печали, радости… от цели.

Бесцветные потоки энергии менялись, Ирма приобретала черты, что носила в жизни. Свет, ослепительный свет озарил её бледное лицо, а впереди, словно из волшебной неги, выплывали стены белой мраморной крепости, так похожей на забытый ею дом, только в разы больше и светлее. Так Ирма представляла себе Аромерон, чудесный мир, царство Нериды, чьей пророчицей стала королева Аммелит.

Сомнения вдруг остановили Ирму: неужели всё закончилось? Неужели ворвались наёмники врага отряда и перерезали глотки ей и Фирдос-Сару? Тогда то была не смерть, нет. Счастливое избавление, незаметное, безболезненное. Сердце наполняло счастье. Но она не сделала шаг. Ждали ли её, грешную девчонку, забывшую себя, свой моральный облик перед смертью? Или вместо рая, ей предназначались вечные пытки?

Ирма сделала шаг, но это стоило ей больших усилий. Её потянуло вниз, остварка почувствовала, как тонкими струйками она покидала дорогу к Аромерону. Призрачный свет, и что-то тяжёлое сжало шею. Она услышала шелест и громкий женский визг, и всё померкло.

Ирма раскрыла глаза и увидела вместо светлого рая пылающую бездну: алые небеса раскололись и осыпались на поглощённый мраком мир огненными осколками. Леса, высохшие и безжизненные, вспыхивали, словно готовый хворост, а из земли гейзерами брызгала лава. Красные отблески плясали в тенях руин некогда процветающих городов, и над всем этим на холме в ожидании стояли трое всадников, устремив пылающие алой злобой взгляды на Ирму. Лишь тот, что возглавлял их, занимавший центральную позицию, сделал шаг, и в зареве пожаров остварка разглядела очертания его головы, украшаемой зубчатой короной.

Картину заполонили блики, стало так темно, что Ирма начала задыхаться и жадно ловить ртом воздух. В голове старческий голос монотонно растягивал слова:

— Кроваво-красные небеса упадут на головы живущих демоническим огнём, и в мир, разрушенный, порочный, войдут души тех, кто когда-то ворвался в Поток…

Ирма вскрикнула, схватилась за волосы, стало безумно холодно, а конечности словно зажали в тисках и медленно выкручивали, доставляя невыносимую боль.

— Среди руин родится… стальной волей обладая… будет трое, как и их, и лишь один…

Юноша, его душу рвёт демоническое создание, пожираемое страхом и гневом, вспышка ярости рассекает крылатую женщину над руинами, дракон сгорает в собственном огне, мрак опутывает порабощённые души — картина одна за одной мелькает в глазах беловолосой женщины с бледно-мертвенным лицом, вокруг которой лежат мёртвые защитники. Ирма сильнее зажмурилась — расколотая маска, из которой высвобождается ураган, сгорбившийся кровавый силуэт, проливая багровые слёзы, держит её в руках.

Вихрь — Ирма видела его, бьющегося в агонии над руинами великого города. На мгновение он застыл, из-под земли вырвался столп бесцветной энергии, но, только соприкоснувшись с вихрем, окрасился алым. Снова всадники, теперь семеро, и в каждом бьётся холодное и безумное влечение, одержимость добраться… но до чего, Ирма не смогла уловить.

— Мир родится вновь… либо умрёт…

Ирма вслух повторила слова старухи. Тело остварки содрогнулось в агонии, а голова, разрываемая на тысячи кусочков, постепенно избавлялась от боли. Сквозь наваждение она почувствовала прикосновение, и вмиг погасло всё. Даже свет от костра.

Деглас уловил ослабление чар. Он вскочил с кровати, нацепил мантию и выглянул наружу. Его бравые солдаты хватили лишку, и теперь лежали вокруг костра, лишь двое, оседлав бревно, в пьяном пошатывании играли в кости. Чародей выругался про себя — как не вовремя эти бестолочи решили не останавливаться!

Он прошёл мимо костра, переступил через огромную тушу Гермильяра и тихо приблизился к ступенькам башни. Она замерла на фоне алой ночи в смиренном ожидании. Деглас прикоснулся к двери — холодная и ни следа защитных чар. Обернувшись, чтобы удостовериться, что большая часть наёмников спит непробудным сном, он начертил руну на каменной поверхности. Чтобы там внутри ни творилось, снова защититься магией они не смогут.

***

Оставшиеся два дня прошли спокойно, во всяком случае, для Антониана и Сандрии — голову стала занимать приятная мысль, что преследование жертв, увиденных однажды, у гахтара всего лишь вымысел, страшная байка. Слухи доходили до юноши, что зверь вершит кровавое дело каждой ночью с одинаковым упорством и явно не собирается отвлекаться на тех, кто смог пережить встречу с ним. Чудовище не волновали брат и сестра — так решил Антониан.

В «Громовом Роге» тоже было спокойно, постояльцев поубавилось: кто-то, кто мог, покинул город, кто-то ушёл на охоту и так и не вернулся, а горожане просто стали меньше покидать дома либо собираться на городских форумах, слушая выступления людей в чёрных балахонах. Антониан видел их, слышал речи, что держали в себе призыв к восстанию и открытию ворот. Земля под Ветмахом, казалось, дала трещину.

Антониан закрепил ремешки на куртке, перепроверил сумки. Часть вещей было решено обменять у Сева на меч и лук со стрелами, благо, кабатчик частенько подбирал оружие, «брошенное» мёртвыми постояльцами «Громового Рога».

Сандрия отдала Сенетре лук, сам Антониан взял рунарийский меч, подобранный сестрой в подвале поместья, а ей отдал обменянный норзлинский полуторник. Энард вынес из поместья собственное оружие. К обеду они были готовы: налегке и в вооружении.

— Лоурен, — представил Сев человека в возрасте, укутанного в чёрный плащ и держащего пинту. — Это добровольцы. Шеф твой дал добро.

— Хорошо, — контрабандист внимательно осмотрел попутчиков. — Надеюсь, никто об этом не пожалеет.

— Я хоть раз в нашем деле сплоховал? — обиженно фыркнул Сев. — Хорошие ребята, слово даю. Давай, партия остаётся той же.

— Ты уверен? — Лоурен отставил пустую пинту. — Город-то закрыт, у купцов, что не сбежали, кончается товар, а цены растут ого-го.

— Мы ещё это обсудим, — пробубнил Сев. Неохота ему было сейчас говорить о деле. — Но на следующей неделе, ради богов. Хочу посмотреть, как будут течь события дальше.

— Как пожелаешь, — Лоурен кашлянул, вытер рот. — Ну, бродяги, вперёд.

— Спасибо, Сев, — произнёс Антониан. — Я этого не забуду.

— Ага, — сказал кабатчик. — Не подставляйся под меч, парень. И под зубы тоже.

На улице заметно похолодало, с неба, кружась, падали редкие снежинки, а народу стало меньше. Все на форумах либо в домах, у тёплых очагов. Антониан с тоской глянул на хижины… два года Ветмах был домом для него и его сестры.

Лоурен провёл группу по проулкам, почти ничего не говоря. Спустя две улицы контрабандист завернул в тупик, нагромождённый обвалившимися сараями, построенными здесь друг на друге. Узкая каменная лестница перед ними вела к закрытой цепями решётке, за которой начинались канализационные туннели.

— Сейчас пойдём по платформам, но испачкаться всё равно придётся, — сказал Лоурен, распутывая цепи. — Рунариец, посмотри пока за тылами… не буду вас спрашивать, почему вам так срочно понадобилось бежать из города, но скажу так: вокруг Ветмаха лишь серые пустоши, населённые всяким отребьем, вроде разбойников, головорезов, дезертиров и, собственно, нас, контрабандистов. Советую уходить на запад.

— Разберёмся, — бросил Антониан. — В канализации спокойно?

— Почти, — Лоурен открыл решётку. — Есть места, куда заходить не стоит даже нам. Так что не отставайте и следуйте за мной.

Антониан махнул головой сестре, и Сандрия вошла первая, вслед за ней — Сенетра и Энард. Антониан прикрыл нос, затхлый воздух защипал глаза. Лоурен закрыл решётку, вытащил из-под плаща небольшой фонарь, зажёг серу в нём, освещая неприглядные кирпичные коридоры.

— Раньше я слушала твои страшилки про всякие катакомбы, — проговорила Сандрия, осматривая влажные стены туннеля, — и не могла спать, боялась… а теперь я иду в такое место, зная, что чудище ближе, чем кажется.

— Страшилки были что надо, эх, — усмехнулся Антониан, — раз ты до сих пор трясёшься…

— Ох, братец, треснуть бы тебе…

— Не волнуйся. Почти две недели прошло, — сказал он шёпотом, — и чудище до нас не добралось…

— Мне бы твоя уверенность.

Лоурен остановился, передал фонарь Сенетре и залез в щель в стене. Оттуда показалась доска, которую контрабандист перекинул через канал с мутной водой и жестом пригласил переходить.

— Ещё два таких перехода, — произнёс он. — И будет длинный коридор, в конце его выход.

— Сколько это по времени? — сморщив нос, спросила Сенетра.

— Час, — Лоурен перешёл последним, поднял доску и уложил за кучу камней, отвалившихся от стены. — В Ветмахе это одна из самых передовых канализаций в Норзрине. Больше и запутанней в провинции только в Норзесилле.

— Во многих канализациях удалось побывать? — Антониан всмотрелся в мутную воду, надеясь увидеть что-нибудь жуткое.

— Норзесилл, Ветмах, Гарвен, Астара, Тубус, — перечислял Лоурен. — Знаю о многих городах Норзрины и Панреммы. В Войне Века Слёз много работал с провизией для войск империи и Святого Воинства. Раздолье для дела было ого-го, да и нашей организацией управлял и сейчас, спасибо всем богам, управляет толковый шеф. Деньги текли рекой.

— Серые Полоски, — сказала Сенетра. — Это вы?

— Слышала о нас, рунарийка?

— Принимала как-то поставку для двадцать пятого легиона, — ответила Сенетра. — В Эливии, у Пендербурского Рва. Пришёл обоз, пятнадцать человек, руководил там гном… как же его…

— Инард Варгенштен, — усмехнулся Лоурен. — Работал с легионами на всём северном побережье Внутреннего и Бушующего морей. И как только своими маленькими ножками успевал…

— Даже я припоминаю, — поддержал беседу Энард. — Большим начальником он был. И душой компании.

— Да, забавный был тип, — скупо улыбнулась воспоминаниям Сенетра. — Мог бы найти общий язык даже с Некросом. Оставила продовольственный отряд с ним, вернулась — все уже пьют. Хорошо, что легата рядом не было.

— Славным карликом был Инард, — протянул Лоурен. — В последний год Века Слёз попал с парнями в шторм, выбросило их на скалы и с концами. А вы, рунарийцы, стало быть, солдаты империи?

— Когда-то были.

— Вместе служили? Уж очень вы милая парочка, — Лоурен остановился перед каналом, начал возиться с доской. — Да, ну и компания. Хотя нечему тут удивляться. У нас организация тоже разношёрстная. Духов и драконов Мощи только не хватает.

Он хрипло рассмеялся, перекинул «мостик» и пустил остальных вперёд.

— Я служила в третьем сальмонском легионе Нотреним под чёрным знаменем, — произнесла Сенетра. — Командовала второй центурией.

— Тридцать второй ромминлинский, — буркнул Энард. — Неважные воспоминания о тех годах, контрабандист.

— Понятно, — протянул Лоурен. — Понимаю я вас… Война Века Слёз забрала много жизней и будущее ещё больших.

— А Райану знаешь? — спросила Сенетра, чтобы сменить тему.

— Рыжую-то? — контрабандист пожевал челюстью. — Носится она от Чёрной Твердыни и до Теларии. Да, видел несколько раз. И каждый раз удивлялся, что рыжую суку никто не прикончил.

Остаток пути рунарийцы и Лоурен перекидывались короткими жалобами о войне и о жизни после неё. Контрабандист попался очень разговорчивый, и у Антониана возникла мысль, будто сотни ходок Лоурен проделывал в одиночку и сильно соскучился по попутчикам. Мужчина был далеко не молод, но держался крепко и бодро, будто и не собирался стареть вовсе. Где-то Антониан слышал, что контрабандисты, как и всякого рода головорезы, умирают зачастую не от преклонных лет.

Сандрия держалась отстранённо и постоянно оглядывалась назад. Антониан иногда её подбадривал, но чувствовал себя не лучше сестры — будто бы гахтар решил всё-таки идти за ними, и сейчас следил из темноты туннелей и решёток или сквозь мутную воду на дне канала.

— А чудовищ здесь не так много, — словно прочитав мысли брата и сестры, начал рассказывать Лоурен. — Два года назад водил товар по Панремме. А там, клянусь богами, такая хрень творится, что с трудом верится, что такое вообще возможно!

— Например? — спросил Энард. Как же эти солдаты любили болтать без умолку!

— Идёшь в поле, — шмыгнул носом контрабандист, — там, между перелесками, и огненная воронка вдруг над головой как появится! Плюётся пламенем, а вокруг всё уже и так сгорело. Сделал десятка два шагов, и на тебя стайка тварей выскакивает. Причём таких, будто они выбрались из самых кошмарных снов. И только чудом отбиваешься от них, под ногами земля разверзывается. Я попросился перевестись оттуда, и теперь горя не знаю.

— Мой знакомый чародей рассказывал об энергетических аномалиях, — покачала головой Сенетра. — На западе их мало. Я даже видела одну сама.

— Жуть, Сенетра, жуть, — сплюнул Лоурен. — Мир явно не хочет с нами больше дружить…

Потянуло воздухом, и Антониан, уже чуть затосковав, расправил плечи. Выход близок. Лоурен опустил фонарь ниже и первым зашагал по коридору. Впереди стал виден алый свет. Сенетра споткнулась и накренилась к каналу. Сандрия резко выпустила руку, схватила рунарийку под локоть и потянула на себя. Сенетра лихорадочно затряслась в её объятиях, закатила глаза.

— Боги, что с ней?! — растерялся Антониан.

— Проклятие, припадок! — выругался Энард, помогая Сандрии держать рунарийку.

— Так! — Лоурен сложил фонарь на пол, повозился в плаще. — Откройте ей рот…

Сандрия обхватила голову Сенетры, Энард взял за нижнюю челюсть, раскрыл её — рунарийка тряслась, в уголках рта вспенилась слюна. Лоурен разорвал маленький бумажный свёрток, засыпал ей чёрную соль и залил водой из фляжки. Антониан стоял над ними и с ошарашенным лицом наблюдал.

— Готово, — произнёс, перебивая кашель Сенетры, контрабандист.

— Черномара? — догадался Антониан. — Панацея от всего?

— Болячки рунарийцев глушит только так, — встал Лоурен. — Если принять дозу в два раза больше, чем положено.

— Паршивое лекарство, — фыркнул Энард. — Больше никогда, контрабандист, больше никогда не сыпь ей в рот без предупреждения сильный наркотик.

— Она бы сейчас уже увидела самих Лерона и Заласа, рунариец, — отбивался Лоурен.

— Но что с ней? — Сандрия, прерывая спор, гладила по голове успокаивающуюся Сенетру.

— Рунариец из наших мне рассказывал, — Лоурен присел, искоса глянул на Энарда, и припал губами к фляжке, — что у них сейчас туго с энергией жизненной. Силы и жизнь вытекают, в общем. В картеле недавно догадались справляться с приступами наркотой. Это не панацея, парень. А привязывается, зараза, так, что лучше уж, верно, подохнуть.

— У них был кровавый чародей, — произнёс Антониан. — Может, что-то знает, как лечить ещё? Ладно. Она скоро сможет ходить?

— Демон её знает, — Лоурен поднял фонарь, кивнул на выход. — Перетащите её на улицу, отдохнём там.

— Всяко лучше, чем здесь, — бросил Антониан, наблюдая, как с братской нежностью Энард берёт Сенетру на руки.

Вдалеке послышался всплеск воды, и Антониан уловил протяжное рычание где-то в темноте. Свистнула мечом Сандрия, выругался Лоурен.

— Какого демона? — он всмотрелся в темноту. — Сюда же не суются чудовища…

— Это не просто чудовище, контрабандист, — облизал губы Антониан и поспешил к выходу. — Быстрее! Гахтар!

— Сука, — прошипел Лоурен, оббежал Антониана и двумя скачками оказался у решётки.

Звякнула цепь, контрабандист бросил фонарь и двумя руками принялся распутывать кольца. Гахтар наскочил на них из тьмы, выпрыгнув с другой стороны туннеля через канал. Сандрия увернулась, рассекая касательным ударом бок чудовища, и, не удержавшись, плюхнулась в грязную воду, поднимая брызги. Антониан закричал, ударился свободным плечом о решётку, нащупал рукоять меча на поясе. Энард перехватил Сенетру на плечо, блеснула сталь, но чудовище скользнуло мимо него, даже не тронув. Лоурен развернулся, полоснув рунарийским мечом по морде гахтара, воинственно закричал, увернувшись от когтистой лапы. Чудовище глухо рыкнуло, но эхом пробежался рык по канализации, и вцепилось челюстями в руку контрабандиста. Антониан, прикусив до крови язык, чтобы перестать кричать, нащупал цепь, сорвал её и открыл решётку.

Гахтар с хрустом оторвал руку Лоурену, повалил вопящего контрабандиста и страшно клацнул огромными клыками. Сандрия выскочила из воды и воткнула меч по рукоять в брюхо чудовища. Энард уже вылетел из канализации, укладывая Сенетру на землю, он повернулся, чтобы ворваться в бой. Антониан схватил Лоурена за плечи, дёрнул, оттаскивая наружу. Сандрия рубанула мечом ещё раз, уже по шее зверя, но тот, зарычав, полоснул её в ответ когтями по лицу. Она выронила клинок, отошла на пару шагов, чуть не упав, и гахтар, развернувшись, приготовился к прыжку.

Антониан и Энард налетели на него одновременно: юноша ударил сверху, рассекая тонкую белую кожу чудовища на морде и задевая кончиком меча его алый глаз. Рунариец рубил шею, с таким упорством, будто рубил дерево. Гахтар резко дёрнул головой, не чувствуя боли, боком заслонился, и вдруг вскочил на задние лапы, стремительно крутанувшись на месте. Когти с хлюпаньем прошлись по лицу Энарда, рунариец громко закричал, отшатываясь к выходу и теряя меч. Падая на все четыре, гахтар схватился зубами за руку Антониана, сомкнув челюсти на его запястье. Он зашипел, но крепче сжал клинок в свободной ладони, а чудовище мотнуло головой, впечатав юношу в стену, и следующим замахом отшвырнуло к решётке.

Антониан вылетел из канализации и покатился по склону вниз. Он услышал яростный вой чудовища, грохот и протяжный звон металла перед тем, как налететь на камень затылком. В глазах заискрилось, юноша тяжело выдохнул и, не справившись с болью, потерял сознание.

***

Мёртвый Легион расположился в нескольких верстах от Дегановых Рубцов, в скалистых пределах размашистых вырубок, оставшихся бренным напоминанием о прошедшей здесь войне. Отсюда открывался отличный вид на Арецетову Рожь, огромную пустующую равнину в границах Эливии. Найти солдат Ветер оказалось проще, чем думалось многим более-менее сговорчивым некросициарам.

Вильмонд держался как можно дальше от культистов, с которыми он отправился по приказу Лицедея, и почти не спал, опасаясь, впрочем, напрасно, от них какой-либо подлости. Некросициары почти не обращали на него внимания, только Элеарх иногда интересовался о работе мортуса. Лидер Культа был слегка разочарован, когда узнал, что Вильмонд не застал времён Чёрного Мора и вообще войны с Некросом.

Когда показался частокол лагеря легиона, Вильмонд набрался смелости и подвёл коня к Элеарху, стараясь не смотреть на остальных культистов. Все устаявшиеся представления о некросициарах были пусть и разрушены, но одна деталь в их поведении и облике не давала мортусу расслабиться — взгляд культистов был чересчур жутким, сочетающим в себе и потерянность, и фанатичность.

— Лицедей сказал, что нам нужно помочь Эриганну из Ласанны, — сказал Вильмонд, поравнявшись с Элеархом. — Почему мы едем к легиону?

— Потому что, друг мой, — расслабленно ответил тот, — Ветер тоже наш «друг». И, конечно, духа. Только она об этом не знает. Все наши сношения происходят через посредника. К нему-то мы и направляемся.

— Ветер и Эриганн сражаются, — ничего не понимал Вильмонд. — А Эриганн с нами, разве он не знает о шпионах в Мёртвом Легионе?

— Шпион-то наш, — Элеарх повернулся. Лицо его скрывала железная маска, и мортус никогда не видел, что под ней. И благодарил за это всех богов, потому что за тонкой стальной корочкой, он нутром это чувствовал, скрывалось то, чего видеть не стоило. — Поэтому он и не знает. Эриганн преследует далеко не те цели, которым следуем мы. Поэтому, повторюсь, он не знает всё. И играет роль куда меньшую, чем себе придумал. Послушай, мортус, ты неверно представляешь себе работу Культа, работу Лицедея над тем, что сейчас происходит вокруг. Гробовщик мог наплести тебе всё, что угодно, ты боишься и презираешь Культ, — он недобро усмехнулся. — Быть может, ты видишь истину через маски, скрывающие наши намерения, а? Я тебе вот что готов сказать, ворон: мир болеет, очень давно болеет. Дольше, чем знают хроники. Мы же его лекари. Я, ты, Гробовщик, Лицедей, Марий, даже Эриганн. Алые небеса, — он показал пальцем наверх, — последствия той несправедливости, посеянной в Потоке давно. Мы это исправим. Конечно, методами, далёкими от принципов какой-то там человечности, сострадания и прочего, но, уж извини, большое зло побеждается большими средствами. Так оно всегда и происходит.

— То есть, Лицедей, поднимая нежить, убивая народ, просто… наводит справедливость?

— Просто? — Элеарх развернулся в седле. — Это совершенно не просто, мортус. Все наши действия нуждаются в подпитке энергией, то бишь Мощью. А ради Мощи нужны жертвы. Много жертв.

— Вы говорите совсем не как культист…

— А я и не совсем культист, — сказал тихо Элеарх. — Я его гость, как и ты…

Некросициары остановились, к группе приближались всадники — два легионера, оба с вытянутыми вперёд глефами.

— Стоять! — крикнул один из них. — Вы вошли в расположение Мёртвого Легиона, войска Ригальтерийской импери! Поверните назад!

— Мы пришли к магистру Ветер, — ответил Элеарх совершенно спокойно.

— Магистра здесь нет, поворачивайте.

— А Вилас Патенштен?

Легионер выпрямился в седле, хмуро осмотрел их:

— Двое, остальные остаются здесь.

— Пойдём, мортус, — Элеарх слез с коня.

Вильмонд облегчённо вздохнул — лучше уж оказаться среди легионеров, чем среди культистов. Солдаты, оценив их, развернули лошадей, и вместе они прошли через ворота лагеря. Шатры здесь были расставлены точно по линиям, между ними стояли обозы, накрытые серыми брезентами. Легионеры, что не заняли места у костров, либо патрулировали, либо мрачно сидели у входа в шатры, играя в кости и распивая из больших походных фляг.

Солдаты провели их через лагерь, Вильмонд прикинул примерное количество бойцов Ветер и пришёл к выводу, что ей удалось собрать всего один легион, если не меньше. Он не увидел никаких отличительных штандартов, только имперские знамёна с драконом.

— Последний известный мне легион на центральном севере, — отметил Элеарх. — Солдат Святого Воинства здесь полно, а вот имперцы сейчас в Теларийской провинции, на юге. Очевидно, что Капитул, где бы он сейчас ни находился, потерял север империи. Только префекты и наместники смекнут, что Рунайро больше их не держит, увидишь, мортус, здесь появится кучка мелких королевств, и каждый пёс будет мнить себя царьком.

— Пришли, — объявил солдат.

Перед ними раскинулся широкий шатёр красного цвета. У входа стояли трое легионеров, один из них, увидев гостей, зашёл внутрь и через некоторое время выглянул, жестом пригласив войти.

Вилас Патенштен сидел за столиком, на котором разложили тарелки с мясом и овощами, графин с вином и кубки. Гном в подтянутой серебристой мантии лениво пожёвывал и, когда гости вошли, оценил их маленькими глазками.

— Ну, и? — спросил он. — Кто такие?

— Элеарх. Вилас, не узнаёшь уже? — культист сел за стол. — Садись, мортус, что как не свой.

«Свой» — вот как его называли некросициары. Хотя лучше уж так, чем «жертва».

— Разве за масками я узнаю братьев? — Вилас показал ладонью на кубок. — Выпейте. Зачем ты пришёл сюда, Элеарх? Разве вы не должны появиться, когда магистр войдёт в Чертоги?

— Планы изменились, Вилас, — Элеарх протянул полный кубок Вильмонду. — У нас, понимаешь, возникли непредвиденные проблемы.

— С этими магистрами проблем выше козырька, — нахмурился Вилас.

— Да уж, Ветер дала много вольностей для наёмников, — голос Элеарха стал жёстче. — Кровавый чародей украл ключ от башни, по-видимому, меч, боевой серп, да… он сейчас в Сумеречной лесу, не знаю, жив или мёртв. Он лишил оболочки Лицедея, и ему пришлось убить мальчишку, который, как вы полагали, Одарённый.

— Проклятье, — Вилас выронил вилку. — Как так?! — лицо гнома исказила паника.

— А вот так, брат мой, — Элеарх продолжил спокойно. — Может быть, чародей уже мёртв, серп в руках Мария, и он скачет на всех порах к Рубиновому Войску. Где они, кстати?

— На той стороне Ржи, — бросил Вилас. — Лагерь, как у нас. Чую будет битва. И мне кажется, Мёртвому Легиону крышка. Башня окружена наёмниками и нашими людьми. В Ветмахе бунт, учинённый братьями. Ветер куда-то пропала. А все ключи почти что у Эриганна. Одно только печально: у нас до сих пор нет того, что нужно для ритуала. Арен-тара потеряна во Внутреннем море.

— Отнюдь, — Элеарх покопался в плаще и вытащил завёрнутый в ткань ритуальный кинжал. Вилас с завороженным взглядом принялся рассматривать артефакт. — У Лицедея много энергии. А вот по поводу Ветер ты меня разочаровываешь, брат мой.

Гном вздрогнул, с еле заметным страхом взглянул на лидера Культа.

— Эриганн нам более не нужен, — продолжил Элеарх беззлобно, но с таким холодком, что Вильмонд поёжился. — Рубиновое Войско тоже. Как и Мёртвый Легион. Пусть они разобьют свои силы между собой, — культист сложил руки на груди. — Передай артефакт Ветер и сделай так, чтобы она узнала подробности ритуала. Пусть разобьёт наёмников Аорина оун Валлеха, захватит Ветмах. Братья ей помогут. Эриганна следует убить. Слишком много он знает.

— А жертва духом?

— Лицедей обо всём позаботится, — постучал пальцами по подлокотникам Элеарх. — Тебе не о чем волноваться. Твоя задача ясна. Обеспечь победу Ветер.

— Нужен только серп, — Вилас тяжело дышал, волнуясь. — Проклятый чародей! Ринельгер его имя! Ветер меня так уже замучила этим Ринельгером, слышать об этом засранце не желаю! Надеюсь, Марий его прикончил.

— Да-да, это не главное, — протянул Элеарх. — Ветер, башня, Чертоги. Понял меня?

— К чему нам Ветер? — Вилас отпил из кубка. — Она слишком своевольна. А мне осточертело ей прислуживать. Почему бы не чикнуть её, а потом уже с развязанными руками вместе с Лицедеем заняться порталами, Чертогами и прочим?

— Считаешь, что если убить Ветер раньше Эриганна, — протянул Элеарх, — Мёртвый Легион сможет сражаться с Рубиновым Войском?

— Оставьте мне какую-нибудь девку, — фыркнул Вилас. — Я переодену её в Ветер, никто и не узнает. Они оба помрут, что сука, что её проклятый адъютант, до того, как всё начнётся. Что на это скажет Лицедей?

— Его магистры волнуют в самую последнюю очередь, — сказал Элеарх. — Много наших людей в Ветмахе?

— Все, что у меня были, плюс часть с Теневала подоспела, — кивнул Вилас. — В городе настоящий кавардак, брат. Там появился гахтар. И что-то мне подсказывает, что это Ветер учудила. Почему я так решил? — предугадал гном вопрос. — Ещё с Века Слёз у неё остались контакты со всякими браконьерами… и я видел парочку из них. Наводит на интересные выводы…

— Гахтара, значит? — удивился Элеарх. — Она весьма недурна… но ладно. Ты позаботишься о ней, а после Рубиновое Войско разобьёт зубы о Ветмах. А Эриганн…

— Солдаты его прикончат.

— Я знаю Эриганна, — протянул некросициар. — Он трус и наверняка будет далеко от легионеров, когда начнётся сражение. Нужно подослать к нему кого-нибудь… только не братьев. Не слишком уж он мне доверяет. А вот мортус, присланный Лицедеем…

Вильмонд поперхнулся вином, и кубок вывалился из его рук. В полной тишине он со звоном грохнулся о пол и покатился к выходу. Вилас снова окинул мортуса оценивающим взглядом, что-то крякнул и кивнул, поглаживая русую бороду.

— Да, мортус, — протянул задумчиво он. — Думаю, присутствие сакральных фигур его подбодрит… тем более, если он придёт от Лицедея.

— Господа, но я… просто вывозил трупы, — промямлил Вильмонд.

— А Лицедей рассказал, что ты неплохо сражался, — отрезал Элеарх. — Да и поработал хорошо в Эстифале. Дух будет тебе очень благодарен, мортус. А его благодарность куда лучше его гнева.

Вильмонд выругался про себя, лучше бы его оставили с Ширеном охотиться в Сумеречном лесу. Некросициары внимательно смотрели на него и ждали. Мортус поправил воротник, пробежался холодными пальцами по шее, сглотнул:

— Выбора у меня, видно, нет… где мне его искать и что делать?

***

Наёмники готовились к штурму целый день — на глаз определяли, насколько крепко в проёме держалась дверь, каким образом они будут заходить внутрь. Многие до сих пор были потрясены смертью соратников от рук сарахида и могучей чародейки. Серьёзные противники, особенно зажатые в угол, они будут отбиваться со звериной яростью. Деглас нетерпеливо наблюдал за ними, прерываясь на обед и чтение страниц из исследований некроманта башни.

Ближе к вечеру, пока наёмники готовились к выбиванию дверей, чародей наткнулся на формулу, назначение которой он разгадал сразу. Словно сумасшедший, Деглас рылся в запасах, чтобы найти хоть что-то, подходящее по составу. Но остановился. Аура прошлого обладателя формулы витала по всей роще. Ошибок допускать нельзя. Деглас никогда не считался человеком терпеливым, но торопиться в чтении формулы — значит допустить ошибку ценою в жизнь.

Его побеспокоили, когда чародей выводил последние строчки в письме. Завернув пергамент, он сложил его в ящичек, закрыл на ключ и вышел из шатра. У костра одиноко стоял Эриганн из Ласанны, в его единственном глазе отражался пляшущий огонь.

— Деглас, долго же ты возишься, — сказал он вместо приветствия. — Башня всё ещё во власти отряда Ветер, а Лицедей, скорее всего, уже движется к Ветмаху.

— Ты пришёл как раз вовремя, — чародей поравнялся. — Девка-наёмница блокировала чарами дверь. Больше этого она не делает. Я готовился к штурму.

— Хорошо, — Эриганн размял шею. — Тогда приступайте.

Когда Ирма очнулась, то холод сковал её насквозь. Башня промёрзла до такой степени, что инеем покрылись её мрачные стены и потолки. Остварка не знала, сколько проспала, укутавшись в плащ сарахида. Нога снова напомнила о себе, Ирма скорчилась и с безразличием взглянула на костёр — сколько ещё могли держаться чары Ринельгера, она не знала, но скоро ей самой пришлось бы всеми силами поддерживать огонь.

Она снова передёрнулась от холода. Наступала зима, и остварка представляла, как серую пустошь вокруг Реи покрывало снежное полотно. Осознание того, что ей не насладится пушистыми сугробами, что проклятые наёмники до сих пор сидели и ждали возможности убить осаждённых, стало поводом впасть в ещё большее уныние. Сердце сжалось, желание продолжать бороться исчезло без следа. Она закрыла глаза. Снова сон.

Чудовища, драконоборцы, чародей с кровавым серпом и белокурая воительница с иссечённым лицом — всё это вереницей картинок сменяло друг друга. Ирма проснулась, опустошённое состояние давило, терзало. Кажется, что смысл всего на свете потерян. Она не замечала, что давно не ела и даже не пила.

— Фир?

— Каштанчик?

— Когда это закончится? — Ирма говорила сухими губами.

— Когда-нибудь, ничто не вечно, Каштанчик…

Он отвечал, а сам был где-то вдалеке. Остварка даже не спрашивала, осталась ли ещё черномара. Сколько времени прошло?

— Хочу покрасить губы, — вырвалось у Ирмы. — Краской… чёрной.

— И под глазами угольком, — буркнул Фирдос-Сар. Кажется, он находился по ту сторону костра. — Живые мертвецы. Сказка.

— Нет у этой сказки конца, — сказала она совсем мрачно. — Хочу, чтобы всё закончилось. Сейчас.

— Убей меня, убей себя, — произнёс Фирдос-Сар отрывисто. — Ты не изменишь ничего. Они откроют дверь, разрушат башню, а под обломками найдут мёртвую принцессу каштанов и её верного пса. А если мы примем бой… разница лишь в том, что мы умрём позже.

Первый стук в дверь был настолько глухим, что Ирме показалось, будто бы чародей снова пытался взять их убежище огненным куполом. Потом удар стал отчётливее, а дверь посыпалась пылью. Остварка дёрнулась в попытке встать, но резкая боль остановила её. Она сжала губы, выругалась грязно, совсем как наёмница, какой теперь могла полноправно называться, и с ужасом обнаружила, что её защитная руна куда-то исчезла. Ирма вскинула руку, но её чары отскочили от двери и врезались в потолок, отколов от неё кусок плитки.

— Фир, — её голос стал мертвенно-гробовым. — Они сейчас прорвутся.

Фирдос-Сар уже сжимал в правой руке секиру. Он обошёл костёр, швыряя её на лестницу, осторожно взял Ирму и понёс на второй этаж. Среди пепла, крюков и цепей он оставил её одну. Её единственный защитник не обронил ни слова и встал на нижних ступеньках, в двух шагах от двери. Ирма подползла к лестнице, крикнула ему — Фирдос-Сар обернулся, и она обомлела — на иссечённом костными наростами лице отразилась тяжёлая внутренняя борьба.

— Я не смогу, — произнёс, наконец, он. Удары стали более отчётливыми, а дверь жалобно стонала трещащим камнем. — Сделай это сама… иначе они возьмут тебя, Каштанчик. Они возьмут тебя и пустят по кругу. Не дайся им живьём. Прошу тебя.

Его голос дрожал, а Ирме стало страшно. Куда делось это опустошающее душу безразличие? Стук. Грохот. На пол, поднимая тучу пыли, упал осколок двери.

Гермильяр, победно взревев, обрушил последний удар кувалды, и тогда остатки каменной двери, единственной преграды, рухнули на пол. Первый наёмник, подняв перед собой огромный квадратный ригальтерийский щит, название которого Деглас никак не мог запомнить, прошёл внутрь, за ним нырнули ещё двое, с длинными копьями.

Деглас облизал сухие губы, рядом в позе триумфатора Эриганн наблюдал за тем, как наёмники по очереди пропадали в дверном проёме. Послышались крики, воинственный рёв. Грохот, блеснула искрами энергия умирающих людей. Сарахид и чародейка отбивались яростно. Чары и секира уносили жизни тем, кто взбирался по лестнице на второй этаж. Деглас чувствовал смерть. Годы практики ему позволяли.

В башню нырнул Гермильяр. Деглас решил присоединиться к битве, но Эриганн жестом остановил его.

Завопив, наёмник с щитом-скутумом, ворвавшийся первым, улетел прямо в магическое пламя, что взялось пожирать его в то же мгновение. Ирма лежала на животе, жар в крови в пылу битвы заглушил боль в ноге. С её руки срывались чары, они выбивали оружие из рук нападающих, отводили их удары, сталкивали с лестницы. Фирдос-Сар рубил размашистыми ударами, такими, какие могло позволить помещение. Крови было много, очень много. Сарахид сражался, словно дракон Мощи, уничтожая всех, кто оказался перед ним.

В башню ворвался бородатый норзлин — тот самый, здоровый, с голосом великана. Ирма пустила чары, но Гермильяр их словно не заметил. С рыком оборотня он перепрыгнул несколько ступенек, ударил сверху. Фирдос-Сар парировал древком, отступил и с таким же громким рёвом ткнул норзлина эфесом в грудь. На этаж ворвались двое лучников. Ирма отвела одну стрелу, но вторая впилась сарахиду в плечо. Он снова отступил. Лестница кончалась, Фирдос-Сар пытался скрыться от стрелков.

Ирма откатилась, дав соратнику место. Гермильяр ринулся, словно бык, отбив выпад сарахида и толкнув его в залу второго этажа. Норзлин безумно осмотрелся, его взгляд, полный хмеля, похоти и жара от боя, остановился на Ирме. Фирдос-Сар прочитал в его глазах всё, чтобы рассвирепеть до пределов, каких не достичь уроженцу Цинмара. Секира яростно плясала в его руках, Гермильяр отступил на лестницу, отвёл топор, и Фирдос-Сар с победным рёвом расколол его голову на две части. Пнув кровоточащую великанью тушу, сарахид собрался отвоевать всю башню. Пустить защитные чары Ирма не успела — одна за другой с жутким чавканьем стрелы вонзились ему в ногу и левую часть живота.

Фирдос-Сар отступил снова, и на этаж запрыгнули трое мечников и чародей. Ирма узнала его — ощутила знакомую энергию чар. Её откинуло к стене, остварка больно ударилась головой и неудачно приземлилась: её нога взорвалась нестерпимой болью. Фирдос-Сар разрубил двух наёмников, но на их место на этаж взбежало пятеро. Сарахид крутился среди них как безумный волчок, но все выпады парировать было не в его силах. Мечи и копья терзали его огромное тело, Фирдос-Сар взвыл, повернулся к Ирме, его рука слабо подняла секиру над головой — он решился. Чародей что-то прошипел, импульс отбросил сарахида, и тот врезался всем телом в алтарь у арки.

— Связать их! — крикнул чародей. — Живее! Башня наша! Наша!

***

Город днём казался мертвее рейских пустошей вокруг. Ройд знал, что горожане ждут. Ждут, пока он начнёт плясать под их дудку, помыкать их желаниям, рождённым в Хаосе,когда ослабит закон и поможет им сбежать из кошмарного сна, в какой превратился Ветмах всего за неделю. Никто из них и понятия не имел, от чего защищал город префект Катилус, что на самом деле происходило в мире, ставшим в сотни раз опаснее, чем в Век Слёз. Ройд не собирался идти на поводу у толпы. Долг префекта — блюсти закон и защищать горожан, даже против их воли.

«Если бы это понимало вопящее и гадящее под себя стадо», — думал префект, наблюдая из кареты, как стража с трудом разгоняла народ на рыночной площади, столпившийся тут в желании услышать Катилуса. Не в первой приходилось Ройду выступать перед горожанами, в первые месяцы Тёмного Века такое случалось очень часто, когда стальной рукой он пытался навести порядок. Некоторых успехов удалось достичь, но остальные проблемы до сих пор висели тяжким бременем, доставляя немалую головную боль. А «стадо», между тем, блеяло по малейшему поводу, и префект уже начал ненавидеть их за это.

— Одно нытьё, — сказал Ройд в окошко Клемесу, ведущему коня рядом с каретой. — Каждый судит со своей колокольни, а высота — с два пальца!

— Такой уж народ, господин, — произнёс безразлично Клемес. — Их страх понятен.

— И приедаем.

Карета остановилась у форума. Стража построилась в коридор, окружила площадь. Ройд собрал волю в кулак, глубоко вздохнул и вышел на улицу. Горожане кричали, улюлюкали и требовали. Сил стражников хватило бы, чтобы перебить их всех. Вопрос другой — станут ли солдаты исполнять такой приказ?

— Ветмах! — Ройд встал за трибуну и поднял ладонь вверх. Форум стих.

Префект осмотрел толпу — примерно полтысячи на сотню с лишним стражи.

— Сегодня я, префект города Ветмах Ройд Катилус, наречённый Капитулом Ригальтерийской империи…

— Зверь в городе, префект! — крикнул человек в чёрном балахоне, встав на бочку в центре площади. — Он убивает твоих горожан, наших братьев и сестёр! Ты не можешь избавиться от него, а нас, словно овец, оставляешь в стойлах, в его охотничьих угодьях!

Клемес жестом указал страже на него, и двое солдат вошли в толпу.

— Горожане, прошу, услышьте меня! — Ройд поднял ладонь ещё выше. — В Ветмахе, действительно, орудует зверь. Это не медведь и не львица! Стража и охотники за чудовищами прочёсывают весь город, рано или поздно зверь будет пойман и предан правосудию!

— Открой ворота! — крикнул тот же оратор. — Спаси народ! Выпусти нас, негодяй!

— Вы знаете, что творится за стенами?! — прокричал Ройд, стукнув по трибуне. — Там, на пустошах нет ни еды, ни убежища! На многие сотни вёрст вокруг — война, и нет там никакой безопасности! Там бандиты и чудовища, там алая ночь! Пусть в Ветмахе всего один зверь! Но там их — тысячи!

— Ложь, добрый народ, это всё ложь! — объявил оратор, разведя руками.

Стража наконец добралась до него. Человека в балахоне поймали за рукав, скинули с бочки. Кто-то прокричал «кровь!», и форум наполнился гудением.

— Лерон и Залас, — на выдохе протянул Клемес, прищурившись.

Ройд уже заметил, как сомкнулась толпа над стражниками, и они утонули в ней, словно в бурлящем океане. Капитан Терамин коротко крикнул на весь форум, и стража выставила копья в боевое положение.

«Бунт», — с ужасом подумал Ройд, покидая трибуну. Терпение толпы лопнуло, и она наполнилась злостью, превратилась в агрессивного зверя, намного опаснее, чем чудовище, терзающее город по ночам. Горожане, вооружённые чем попало, набросились на стражу, завязалась борьба на краях площади.

— Руби! — приказал Терамин, но Катилус его не видел, только слышал. — Защищайте префекта!

Два гвардейца взяли Ройда под руки и потащили к карете. Клемес запрыгнул в седло, вытащил меч:

— Стройся, к крепости! Через Каменную улицу!

Тридцать человек охраны — это и гвардейцы Катилуса, и стражники города — верхом окружили движущуюся в сторону старой потресканной дороги карету. Ройд высунул голову — на солдат, оставшихся на площади, набрасывались люди в чёрных балахонах и железных масках, им помогали обычные мужчины-горожане. Толпа пылала ненавистью, и именно эти люди, скрывшие лица, подливали масла в яростное пламя.

— Клемес, ты видел?

— Да, господин. Знакомые одежды… о, проклятие!

Каменную улицу перекрыли две повозки, на которых сидели и стояли люди в чёрных балахонах. Их лица скрывали высеченные совершенно жуткими гримасами маски.

— Освободите проход! — приказал Клемес. — Иначе я буду выну…

Ройд снова выглянул в окошко и чуть не поплатился за это жизнью — рядом, в раму воткнулась стрела. Почти вся охрана попадала с коней, а из окон домов вылезли лучники, в тех же одеждах, что и те, перекрывшие улицу.

— Уходите, в проулок! — звучно приказывал Клемес. — Нет! Назад! Назад! Архххх…

Стрела вошла капитану гвардии точно шею, по самым шлемом, он пробулькал последние слова и откинулся спиной на коня, оставшись ногами в седле. Ройд нащупал меч, открыл дверцы кареты. Ветер на улице усилился и сорвал шапочку с головы префекта. По повозкам бунтовщиков ударили чарами — Ройд был готов в этом поклясться, он видел искры магии, и заграждения разлетелись на кусочки.

К префекту подскочил мятежник, кольнул клинком, но Ройд стремительно парировал и разрубил тому грудь. Сзади его прикрывали кто-то из выживших гвардейцев. Ветры усилились, Ройд, прикрыв лицо рукой, побрёл к хижине с открытой дверью. Он был готов взять этот захудалый домишко боем.

— Что же вы, господин префект, так неосторожны?

— Ветер? — Ройд закашлялся. — Я думал… думал, что вы…

Магистр махнула рукой, и дверь захлопнулась, оставив гвардию на улице. Чародейка отвернулась, села у горящего камина, сложив руки в замочек. Ройд, сжимая меч, обошёл скромно заставленную комнату и встал сбоку от неё. Он тяжело дышал и не верил, что до сих до него не добрались люди в чёрных балахонах. «Бунтовщики, — успел подумать он, — проклятые бунтовщики». Он молча посмотрел на Ветер. Ураган в маске меланхолично кружил, а в голубых глазах отражались языки пламени, играющие в очаге.

— Вы вовремя вернулись, — произнёс хрипло префект. — В самый подходящий момент.

— Что же ты натворил с городом, Катилус? — беззлобно прервала его Ветер. — Ты с таким напыщенным видом отказал мне, ссылаясь на незыблемую стабильность Ветмаха и его нейтралитет… и вот, всего один зверь смог уничтожить всю основу твоей власти над городом. Жалкой власти, Катилус.

— Помоги мне удержать Ветмах, магистр, — сказал Ройд. — И я не останусь в долгу. Умоляю тебя. Я не в силах покончить с чудовищем и навести здесь порядок.

— Тогда к чему мне такой слабый союзник? — Ветер встала.

— Мои люди готовы сражаться с другими людьми, твоими врагами, магистр, — Ройд встал на колено, и оно отозвалось болью. — Я присягну тебе… и мы покончим с твоим врагом, с картелем. Вернём Норзрину в лоно империи, как ты хотела. Клянусь перед богами Потока.

— Что ж, — Ветер удовлетворённо улыбнулась. — Хорошо. Бедный, мой бедный префект Катилус! — она подала руку и помогла ему встать. — Прикажи своим воинам впустить троих драконоборцев следующей ночью, и они уничтожат зверя.

— Драконоборцы? Воины Ордена Драконьей Погибели? — Ройд думал, что больше никогда их не увидит. — Твоё влияние воистину велико…

— Мёртвый Легион стоит в Арецетовой Ржи, — продолжила Ветер. — А Эриганн из Ласанны вместе с Рубиновым Войском — на границе Норзрины. Во Рже мы встретимся. И там твои люди нам понадобятся. Прикажи капитану отпустить Ганарда Анахета. Слышишь?

Ройд похолодел. Как ему хотелось сейчас выпить чашу холодного вина!

— Все твои мучения скоро окончатся, — с печальной улыбкой произнесла Ветер. — Бремя власти сильно иссушило тебя… скоро всё кончится.

— Кто эти люди? В чёрных плащах, масках, шляпах? — Ройд сполз и плюхнулся на пыльный пол.

— Культ Кровавой Ночи, не слышали о них, господин префект? — всё с той же улыбкой говорила магистр. — Эриганн из Ласанны никогда не отличался верностью. Ни своему наставнику-некроманту, ни мне, ни соратникам. Ты перестал его устраивать. Как перестал его устраивать хозяин Кеинлога, купец Каменщик, — она снова села около камина. — Когда ты отправишь войско в Арецетову Рожь, остатки людей пусть охраняют крепость префекта. Мы вернёмся с битвы и наведём в городе порядок.

— Как прикажете, — Ройд сжал меч, — так и будет.

***

Деглас ещё долго изучал башню изнутри, пока наёмники связывали остатки от отряда Ардиры. Головная боль с ними прекратилась, победа воодушевляла солдат, и они готовились знатно отметить её. Чародей осмотрел алтарь и арку, попытался применить к ним чары, чтобы проверить состояние. Они ответили искрами, и Деглас, удовлетворённый, оставил наёмников на этаже с крюками разбираться с бывшими соратниками самостоятельно.

Эриганн стоял у входа, разглядывая окровавленную лестницу, будто бы не решаясь подниматься. Настроение Дегласа от нерешительности шефа улучшилось ещё больше. Он спустился, отчитался и направился на выход. Роща наполнилась замечательной и гармоничной со снежными просторами тишиной. Время остановилось. А работа Дегласа прекратилась. Он намеревался вернуться в Ромели-Тор. Как его там встретят после десятилетнего отсутствия?

Эриганн вышел вместе с девчонкой-наёмницей, которую вытаскивали на руках, как и сарахида. Оба были изранены: мясник, убивший с десяток солдат, весь в крови, истыканный стрелами, но живой, и каштановолосая остварка со сломанной ногой и разбитой губой. Эриганн встал над ней, присмотрелся к лицу одним глазом. Что-то с чародеем было не так, и Деглас нахмурился.

— Понравилась? — решил он пошутить. — Может быть, Аорин отдаст её вам в качестве подарка для вас и в качестве наказания для неё.

— Заткнись, — бросил Эриганн. — Кого-то она мне напоминает… ты из Святого Воинства?

Деглас еле удержался, чтобы не фыркнуть. Тут все либо из Святого Воинства, либо из ригальтерийского легиона. Девчонка подняла голову, её лицо скривилось в отвращении. Не дождавшись ответа, Эриганн всё-таки решил осмотреть башню полностью. Деглас встал над пленниками, размял руки.

— Долго же ты держала дверь, — он ядовито улыбнулся. — Но мало владеть огромной Мощью, нужно ещё уметь пользоваться этим, — чародей ткнул пальцем в лоб. — Ваша храбрость заслуживает гордости, но и только.

— Отпустите нас, — сказала девчонка. — Башня ваша. Зачем мы вам?

— Аорин хочет вас судить, — протянул Деглас. — Да, тот самый, что командующий Рубиновым Войском, если ты не знала, девка. У него и выпрашивай прощения. Мне всё равно.

— Перевяжите хотя бы его, — она головой мотнула в сторону сарахида.

Деглас повернулся: из мощного тела сарахида торчали шесть стрел; руки, ноги, могучий торс — всё исполосовано багровыми линиями спёкшейся крови. Он не прекращал отчаянно цеплялся за жизнь.

— Лекаря здесь нет, — отмахнулся Деглас, встретившись с презрительным взглядом сарахида. — Но раны его не такие уж и глубокие. Я покажу тебе, девка, когда стоит беспокоить лекаря.

Чародей подошёл к сарахиду, тот стоял на коленях. Вытащив нож, он вонзил его в могучее плечо. Пленник сжал зубы, его глаза, полные ярости, буравили лицо Дегласа, с которого не сползала улыбка. Чародей покромсал плечо, девчонка всхлипнула, будто бы пытали её, а не сарахида.

— Не трогай его, Деглас, — произнёс наёмник. — Он принадлежит Аорину.

— Не мешай мне, Дрен, — процедил чародей. — Я слишком долго ждал, пока смогу прорвать оборону башни. Слишком долго, — повторил он и полоснул кинжалом костяное лицо пленника. — Слишком, сука, долго!

Сарахид плюнул в Дегласа, тот злобно прошипел, приготовил руку для удара, но его схватил Дрен и оттащил подальше. Буркнув не так решительно, наёмник оставил его и вернулся к пленникам. Чародей выругался, пообещав потребовать у Аорина голову сарахида, и развернулся к шатру. «Нервы, тише, дорогой», — успокаивал он сам себя.

Деглас остановился на половине пути. Он почувствовал чары, но не от башни, а со всех сторон. Его лицо застыло, когда на рощу обрушился резкий порыв ветра. Еле слышно свистнули несколько стрел, за спиной раздались крики, ржание коней. Деглас изумлённо развернулся: с южной стороны, куда несла свои холодные воды Рея, выскочило десять всадников.

Страх объял его сердце, он отступил — в начале рощи возникли две тени и сверкнули святящимися синими и жёлтыми глазами. Наёмники, охранявшие подступи к лагерю, скучковались, выстрелили из луков. Синеглазый подался вперёд, земля затряслась, и солдаты, обледенев, повалились наземь. Блеснули клинки, воинственно завопили люди и ринулись на них.

— Нет, не может быть! — Деглас веером пустил огненные чары перед собой, сжигая летящую в него стрелу. — Господин Эриганн! Имперцы! Ветер!

Ирма услышала ржание раньше, чем наёмники хоть как-то отреагировали. Двоих, что стояли дальше всех, всадники срубили сразу же, а Дрена, охранявшего Фирдос-Сара от чародея, в бок пронзила стрела.

Солдаты потеряли всякий интерес к пленникам, перегруппировывались и встречали имперских легионеров — их рогатые шлемы отчётливо виднелись на фоне белого снега. Деглас спиной отходил к башне, посылая огненные шары в кого-то, кто наступал со стороны реки.

Фирдос-Сар накинулся на него сзади, перебросил связанные руки через шею, сжал верёвку в попытке быстро придушить чародея. Деглас отчаянно прохрипел, схватился за запястья сарахида. Фирдос-Сар зашипел, путы сгорели, оставляя на его коже ожоги. Чародей резко развернулся, в его перстах переливалось пламя. Ирма, переведя весь вес на здоровую ногу, бросилась на него, лбом ударившись в плечо. Деглас пошатнулся, взял её за волосы, дёрнул и швырнул в окровавленный снег рядом с телом охранявшего их солдата.

Ирма подняла голову — двое мужчин в чёрных одеждах с гербовыми грифоньими всадниками прыгнули к остаткам наёмников, их мечи неуловимо метались, и солдаты Эриганна вскрикивали, падая и истекая кровью. Они были не чета убийцам драконов.

Деглас зло зарычал, ногой пнул Ирму в бок, разворачивая лицом к небу. Фирдос-Сар встал, но тут же отлетел на несколько шагов от отправленного чародеем в него импульса энергии.

— Проклятие! Не может быть! — в руках Дегласа материализовался посох с тремя шипами на навершии. — Эриганн! Тут Ветер!

Ирма присмотрелась — следом за драконоборцами шагала магистр, остварка узнала её силуэт, статный, аристократический.

Чародей замахнулся, но тенью перед ним возникла женщина в чёрной стёганой тунике с кинжалом в руке. Деглас зашипел, посылая огненную стрелу в неё, но драконоборка отпрыгнула в сторону, пригнулась, выпуская кинжал из пальцев. Деглас сжал руку на плече, вытаскивая её нож из своего тела, ударил чарами, отбрасывая женщину в сторону. Ирма отползла к телу Дрена с ключами, судорожно сняла их с его ремня.

Деглас возвёл руку, по пальцам пробежали тёмные искры, и остварку сжал в объятии солдат, из бока которого торчала стрела. Мертвец страшно хрипнул, отбросил Ирму и, вытащив из ножен меч, неуклюже поднялся на ноги.

— Убейте их! — крикнул Деглас. — Ваш повелитель желает смерти всех, кто здесь есть!

Мёртвые вставали один за другим, судорожно, еле держа равновесие. Ещё живые наёмники закричали от ужаса, страшно заржали кони, уводя всадников прочь от башни, полной оживших мертвецов.

Ирму кто-то взял мощной хваткой, закинул на плечо — боль резанула ногу — на животе стало мокро, и она закричала.

— Тише, Каштанчик, тише…

Фирдос-Сар, до чего же могучий воин! Окровавленным плечом он толкнул одного из мертвецов и, хромая, направился к башне. Ирма могла видеть, что происходило на поле брани. Наёмники бежали вслед за всадниками Мёртвого Легиона, один на один с мертвецами и некромантом остались трое драконоборцев и магистр. Ветер вонзила посох в снег, в его навершии затрещали искры чар, нежить отбросило, сбивая с ног. Деглас пустил столп пламени прямо в неё, яростно крича.

Мёртвец, бывший когда-то Дреном, кинулся на драконоборку, та, пригнувшись, прыгнула к нему, вытаскивая на лету короткий меч. Её братья по Ордену, скользнули по краям лагеря, полыхнуло ледяное и огненное дыхание.

Фирдос-Сар остановился, тяжело задышал. Ирма развернулась настолько, насколько позволяло неудобное положение на плече сарахида. Эриганн стоял на ступеньках башни, в его руках переливались призрачным цветом чары. Земля дрогнула, магия боролась в воздухе, по коже остварки пробежали мурашки. Ветер взмахнула руками, и буря опустилась прямо на башню, сбивая Фирдос-Сара с ног. Ирма закричала от боли и страха. Лицом она уткнулась в окровавленный снег, её ослепила вспышка, и Эриганн исчез.

Нежить беззвучно проигрывала. Лишь одного смог полностью поднять некромант: бывший норзлин по имени Дрен яростно боролся с драконоборкой. Деглас, понимая, что проиграл и остался один, отступал к башне. Его окружали.

Чародей развернулся — его объяло ледяное дыхание и на него наскочил синеглазый драконоборец. Деглас отбил атаку посохом, полыхнул пламенем, и тут же из него выскочил второй, с жёлтыми глазами. Огонь его совершенно не коснулся, он вывернулся, кончиком меча поддел посох Дегласа и выбил его из рук.

Чародей запаниковал, размахнулся руками, вызывая огненную бурю, но все его попытки были тщетны. Иссечённый Дрен свалился прежде, чем широкий меч синеглазого драконоборца вошёл по рукоять в живот Дегласа.

— Памире, добей раненых, — приказал желтоглазый женщине.

Ирма не отрывалась от залитого кровью восставшего мертвеца. Некромантия — сколько отвратительных вещей она слышала про эту магию, запрещённую и Капитулом, и Святым Воинством, но увидеть её воочию… остварка перевела взгляд на затихшего после судороги Дегласа и сморщилась — до чего нужно было опуститься, чтобы осквернить тело соратника.

Синеглазый драконоборец отошёл в башню, чтобы проверить её на «чистоту», а желтоглазый встал над Фирдос-Саром. Ирма, тихонько поскуливая от боли, доползла до окровавленного тяжело дышащего друга.

— Ты прямо-таки бессмертный, сарахид, — бросил драконоборец. — Сколько раз пропустил?

— Драконоборцы, — прохрипел Фирдос-Сар. — Но… Ордена же больше нет.

— Выходит, что уже есть, — протянул желтоглазый драконоборец. — Поразительно… ты бы мог стать самым могучим воином Ордена.

Ветер, словно мрачная тень, появилась у неё за спиной. Ирма взглянула на магистра: ураган в её маске рвался наружу, глаза блестели, губы дрожали от перевозбуждения.

— Некроманты, — фыркнула она. — Не самый слабый у них был…

— Как вы вовремя, госпожа, — Фирдос-Сар распластался на холодном снегу. Под ним медленно растекалась лужа. — Башня, — он хрипло рассмеялся. — Башня к вашим услугам…

— Где Ринельгер и Ардира? — холодно спросила Ветер.

Ирма почувствовала враждебность на уровне подсознания. Она снова взглянула на неё: но магистр в лице никак не изменилась.

— Командир ушёл, — протянул Фирдос-Сар. — А чародей… он отправился в Теневал. Возвращать кому-то должок. Собирался ещё неделю назад вернуться… забрал с собой кое-что.

Памире, закончив добивать раненных, присоединилась к ним. Ирма осмотрела её, держась за локоть Фирдос-Сара, будто маленькая девочка за отца. Драконоборка была с обычными для рунарийцев синими глазами. Выглядела она намного здоровее Сенетры.

— Где остальные? — спросила Ветер у желтоглазого.

— Видимо, развлекаются с наёмниками, госпожа. Скоро вернутся.

— Хорошо, — её холодные голубые глаза пробежались по Ирме и Фирдос-Сару. — Ринельгер в Теневале?

— Да, я так и сказал, — сарахид попытался встать. Ирма ему помогла.

— Я тебе не верю, — сказала она.

— Мне без разницы, — Фирдос-Сар устало опустил голову. — Я — наёмник, не ваш легионер, не раб. Чародей обещал вернуться, он это сделает.

— В Теневале, — одними губами произнесла Ветер.

Повисло молчание. Ирме оно совершенно не нравилось. Глаза магистра обратились к ней.

— Нам нужен лекарь, госпожа, — прохрипел Фирдос-Сар, исподлобья посмотрев на Ветер. Слишком вызывающе. Ирма его понимала. Они многое отдали, чтобы продержать до прибытия помощи.

— Лекарь, — Ветер взглянула на башню, сжала губы. — Будет тебе лекарь, сарахид.

Она вырвала меч из рук желтоглазого драконоборца и обрушила его на голову Фирдос-Сара. Ирма на мгновение замерла, тёплая кровь брызнула ей на лицо. Ветер била клинком ещё и ещё, срываясь в резкий вопль. Остварка оцепенела, крик застрял в её горле. Кровь, сколько крови… одежда Ирмы пропиталась ею, она была везде. Голова Фирдос-Сара превратилась в багровую склизкую кашицу, и его тело откинулось на спину. Ирма сжала челюсти, яростно закричала, вздымая руку и вспоминая формулу самого смертоносного заклинания, какое она только знала, но кто-то схватил её за густую прядь волос. На шею лёг клинок, остварка встретилась с синими глазами драконоборки.

— Почему?! — взвыла Ирма. — За что?! За что, Владычица Аромерона, ты нас ненавидишь?!

Ветер успокоилась, бросила меч рядом с телом сарахида. Желтоглазый драконоборец, терпеливо ожидавшись конца казни, с еле заметным вздохом наклонился за ним.

— В башне никого нет, — синеглазый воин Ордена на мгновение замер.

— Очистите поле, — Ветер даже не посмотрела на Ирму. — Всех в реку, — она вытянула колбочку и протянула желтоглазому. — Мне нужна кровь Одарённой. Её кровь.

— А девчонку-то за что? — Памире немного ослабила хватку.

Ветер не ответила и направилась к башне.

— Не пачкай руки, Памире, — бросил желтоглазый. — Хеймерин, окажи честь?

Ирма их не слышала. Всё внутри обрушилось. Она, уставившись прямо в окровавленные останки и не видя их, упала на четвереньки, протянула руку к единственному на всём свете другу. Синеглазый драконоборец рывком приподнял Ирму за запястье и легко вогнал широкое лезвие меча ей под рёбра. В глазах заискрилось, бок разорвался болью — резкой, тянущей. Зачавкала кровь, стало очень тепло, Ирма откинулась на спину и выдохнула в последний раз, а в её стеклянных больших глазах отразились тяжёлые, налитые багровым свинцом тучи.

***

Ржавые цепи со скрежетом подняли ворота крепости префекта. Форум на рыночной площади горел, и пожар этот был виден со всего города. Очень быстро бунт охватил весь Ветмах, и он наполнился грохотом, звоном металла и криками. Тысячами криков.

— Найдите капитана Терамина, — сказал Ройд, слезая с коня. — Пусть выводит всех. Я приказываю немедленно подавить бунт.

— Так точно, господин!

Стража быстро отыскала префекта на Каменной улице — Ветер, перед тем как снова исчезнуть, послала сигнал чарами. С боями Ройд и его люди прорвались в ещё не охваченный уличными боями квартал и добрались до крепости. Очень вовремя, потому что сразу после них вспыхивали очаги восстания.

Раздав несколько приказов, в том числе освободить Ганарда Анахета, Ройд поспешил отправиться в в свои покои, принять ванную и снова заняться делами. Встречаться с арестованным аристократом у него не было никакого желания. Вечер настал незаметно.

В тусклом свете свечей Ройд Катилус просматривал отчёты за день, присланный всего час назад капитаном Терамином. Устроенная чудовищем кровавая жатва и закрытые после череды убийств ворота зажгли город, став прекрасным поводом, чтобы народ смог вылить весь накопившийся гнев. Тварь уничтожила группы наёмников за последнюю ночь, нанесла ещё удар и скрылась. Теперь гоняться за ней некому, префект не мог послать даже собственную гвардию — от неё осталось от силы десять бойцов.

Ройд приготовил печать и начал закреплять все бумаги, что требовалось срочно передать в муниципалитет и капитану стражи. Город закрыт, в городе бунт, и власть должна сжать кулак, чтобы удержаться на месте. Среди прочего префект готовил приказ: «Послать на помощь тысячу мечей Мёртвому Легиону магистра Ветер и объявить магистра протектором Ветмаха». Протекторат — то же самое, что и присяга в нынешних обстоятельствах.

Становилось холоднее, стражники докладывали, что за стенами всё белым-бело. Префект приказал слугам принести ещё дров — он страшно мёрз в самой высокой башне крепости: ветра нещадно выли на такой высоте и остужали кабинет.

К полуночи терпение Ройда кончилось, и он отставил бумаги, окликнул служанку с графином вина и в её молчаливом обществе устроился на мягкий стул возле камина. Следовало ли ему сразу принять помощь Ветер, как только она прибыла в город? Эриганн из Ласанны, будь он неладен, был всегда слишком молчалив и совершенно безучастлив к судьбе Ветмаха. Навязчивая мысль, а скорее стойкое подозрение, что чудовище, поселившееся здесь, ручное, пришло вместе с Культом Кровавой Ночи. Но чья рука спустила цепь с шеи зверя — в борьбе за власть и Ветер, и Эриганн могли быть к этому причастны. Разве что магистр обещала разобраться…

— Господин, вино кончилось, — робко произнесла темноволосая служанка. — Принести ещё?

— Скажи мне, Алеса, — проговорил Ройд, осматривая кубок. — У тебя есть родные в городе?

— Да, господин, — сказала она. — Мама и папа.

— Они не хотят бежать от этого ужаса? — Ройд кивнул в сторону окна — где-то там на улицах ненадолго стихла гражданская война, а в потёмках следит за жертвами ненасытное чудовище. — Или они тоже сражаются против стражи?

— Им некуда бежать, господин, да и сражаться нет сил. Они старики. А за стенами ещё опаснее, там нет стражников.

— И закона… — Ройд прикрыл глаза. Ветмах — островок в океане Хаоса, охватившие руины Ригальтерийской империи. Теперь и он медленно погружался под волну ужаса, интриг и подбирающейся войны. Нет, Ройд знал, битва за город не уничтожила бы опасность, исходящую от твари — она спрячется, переждёт и снова продолжит охотиться. Всего один зверь — и загорелись остальные проблемы, разрушая всю платформу власти муниципалитета и личную префекта.

Ройд лениво хлебнул из кубка, повернулся к окну и замер — за спиной Алесы, что, кажется, задумалась, уставившись в языки пламени в камине, на подоконнике возникла крупная тень. На свету виднелась только белая, повторяющая конский череп, голова с красным рубцом в районе правого глаза, что, как и левый, переливался алой злобой.

Префект вскочил, швыряя кубок в окно, и тогда чудовище по-кошачьи скользнуло на пол. Алеса, раскрыв рот от ужаса, повернулась, глухо взвизгнула, увидев огромную чёрную пасть — боги не дали ей ни малейшего шанса избежать зубов зверя. Еле удерживаясь на ногах Ройд припал к стенке, повёл рукой, ища пальцами стойку с мечами. Гахтар перекусил шею служанки и отбросил её в камин. Пламя беспокойно забилось и погасло, и комната погрузилась во мрак.

— Эй! Стража! — крикнул Ройд, вытаскивая меч. Странное спокойствие вдруг овладело им, когда чудовище, раскрыв кошмарные челюсти, буравило его взглядом. Он почувствовал даже ликование, отметив шрамы на морде зверя — кто-то всё-таки доставил хлопот этому порождению ужаса, значит, оно не бессмертно, и рано или поздно, либо драконоборцы Ветер, либо особо смекалистые и удачливые охотники свершат правосудие.

Префекта услышали, дверь раскрылась, и к ней бесшумно скользнул гахтар. Гвардеец забежал, скрипнули петли, и чудовище оторвало ему голову.

— Просто так меня не возьмёшь, сучье отродье! — крикнул Ройд. Дверь закрылась.

Гахтар рыкнул, встал на задние лапы, выбил меч из рук префекта и отбросил его к столу. Ройд приземлился на столешницу, она разразилась грохотом, но осталась цела. Префект схватился за живот, его пронзила резкая боль, а пальцы встретились с чем-то липким, тёплым и мягким.

Гахтар схватил его зубами за локоть, сбросил на пол. Катилус, сжав скулы, молил богов о скорой смерти, хватаясь пальцами за пустоту. Ужасная боль парализовала его, а бороться и без смертельной раны было бесполезно. Гахтар встал над ним, тихо прорычал, испуская зловонное дыхание. Ройд открыл глаза, чтобы увидеть его, бесстрашно посмотреть проклятой твари в морду. Пасть чудовища украшали десятки острых кровавых зубов, зверь выдохнул и сомкнул челюсти на лице старого Ройда Катилуса.

***

Вокруг башни повисла странная тишина — Памире имела привычку постоянно слушать местность, понимать и чувствовать её, и такое затишье щекотало её и без того напряжённые нервы. Казалось, будто рощица с башней — лишь островок в океане мёртвой пустоты, и даже река, ведущая холодные зимние воды Стужённого океана, исчезла.

Хеймерин, синеглазый оствар со светлокаштановой короткой косой на затылке, иссечённый шрамами, ветеран Ордена, помог Памире скинуть предпоследнее тело в Рею. Кто были люди, которых пришлось зарезать, она не знала, да и знать не желала. Орден приписывал не вмешиваться в политические разборки властных кругов и, прознай в штабе о поступке двух своих солдат и рекрута, всю бы троицу ждала казнь.

— Всё, с этим покончили, — отметил Аарон. Среброволосый и желтоглазый, он был симпатичнее напарника и куда более сговорчив, достал остро заточенный нож, проверяя лезвие.

— Занимаемся совсем не тем, чем по долгу обязаны, — недовольно пробурчал Хеймерин. — Памире до сих пор непосвящённая.

— Всему своё время, — бросил Аарон. — Покуда жаба не отрастила назад хвост, мы поделать ничего не можем.

— Ненавижу твои мудрённые афоризмы, — Хеймерин уселся на чистый, не испачканный кровью снег, достал меч и тряпку. — Мы проходили посвящение по всем традициям, не нарушая предписаний Ордена.

— Нас двое на сотни вёрст вокруг, — сказал Аарон. — Неизвестно, до сих пор ли штаб находится в Нарсефаре. О Панремме столько слухов, и ни одного об Ордене. Прости нас, Памире, что ты станешь нашей сестрой иначе.

— Может быть, мы всё-таки найдём способ? — Памире очень хотелось пройти полную процедуру ритуала.

Ещё маленькой рунарийкой она мечтала стать одной из драконоборцев, не смотря на ту грязь, которую лили на Орден во второй половине Века Слёз. За месяц до алой ночи Памире повстречала Хеймерина, спасавшегося от преследования Святым Воинством. Втайне от родителей она спрятала его, а после попросилась в Орден. С тех пор четыре года тренировок, подготовки организма чарами и травами — Памире готова пройти ритуал, но Аарон не мог его обеспечить.

— Я бы тоже хотел, чтобы ты прошла полный ритуал, — произнёс Аарон. — Но иного пути нет. Раньше этим процессом занимались несколько командиров, находили угодья, готовили жертву и посылали группу рекрутов. А ты одна у нас, Памире, как василиск среди каменного сада в людный день. И уже доказала своё мастерство.

— Было немало драконоборцев, стяжавших славу героев, — добавил тихо Хеймерин, — кто вступил в Орден без полного ритуала.

— Анис из Дредринара тому пример, — поддержал напарника Аарон, — А у неё подготовка была ещё короче, чем у тебя.

Драконоборцы уловили скрип веток, и все синхронно обернулись к Рее — там, разгоняя снежные завалы, приближался к башне небольшой отряд Мёртвого Легиона в сопровождении вдоволь развлёкшихся догонялками с наёмниками Рубинового Войска всадников. Во главе на мощном пони ехал светловолосый гном в кирасе легионера, но без шлема.

Остановившись перед драконоборцами у костра, разведённого ещё наёмниками, он слез с седла и презрительно оглядел троицу.

— Где магистр Ветер? — спросил Вилас. Солдаты за его спиной разбредались по остаткам лагеря, напряжённые, с готовым к бою оружием.

— Зашла в башню, — Аарон не обратил на тон гнома никакого внимания. — Потом… кажется улетела с крыши. Куда-то на юг. За каким-то чародеем.

Памире увидела, как побледнел Вилас. Гном жестом приказал нескольким легионером проверить башню.

— А вы что тут делаете?

— Отдыхаем, — жутким голосом ответил Хеймерин. — Скоро уже уходим, добрый господин.

— Гахтар, пёс дракона смерти, спущенный с цепи, — протянул Аарон. — Что думаешь, Хеймерин?

— Тварь опаснее всего в открытом поле, — бросил тот почти безразлично. — В городе он не так быстр, немного рассеян, если больше не получает от господина приказ. Считай, он уже мёртв.

— Да уж, — усмехнулся Аарон. — И как только магистр смогла поймать его и натравить на нужную цель?

— Вы о чём, драконоборцы? — нахмурился Вилас.

— Не слушайте нас, господин, — Аарон спрятал кинжал. — Мы уходим. На охоту. Магистр передавала вам, чтобы вы расставили в башне патруль и возвращались в лагерь.

Вилас снова смерил драконоборцев презрительным взглядом. Хеймерин гневно сверкнул ярко синими глазами, но Аарон покачал головой, взял его за плечо — «не надо, не обращай внимания». Гном раздражённо прикрикнул на вернувшихся из башни солдат.

— Что ж, пора становиться героями, — произнесла Памире, когда драконоборцы вышли к реке. — Как в легендах.

— Как же! — фыркнул Хеймерин. — Ветмах. Они ненавидят нас. Потом будут недолго славить, и в, конце концов, снова ненавидеть.

— Такова наша судьба, — ответил на это Аарон. — Мы словно быки: сначала окружены тёлками, а потом нам отрезают члены и подают их как деликатес на приёмах…

— Некрос тебя задери, — пробурчал Хеймерин.

Из тьмы выступали очертания Ветмаха. Посвящённые драконобрцы наверняка даже увидели тусклый свет из башни префекта, но увидеть тень, ползущую по ней — было не под силу никому.

***

Сандрия не сразу заметила, что некогда серые пустоши теперь покрылись снегом. Зима пришла, впервые за четыре года долгой осени. Окрестности Ветмаха погрузились в прекрасную тишину. Антониан рассказывал когда-то давно, что зима сугробами прячет несовершенство мира: его уродливые серые скалы, скрюченные, мёртвые, лишённые листвы деревья и тела павших.

Погрузиться в тишину и собственные раздумья Сандрия могла лишь у костра. Она забывалась на час, может, два, подрёмывая, и возвращалась в паршивую реальность. На её плечах четверо раненых, и только Энард, которому гахтар продырявил щеку и повредил язык, мог оказать посильную помощь. Но и его знаний оказалось недостаточно. Иногда Лоурен, потерявший много крови, приходил в себя, успевал дать пару советов, всегда выправляющих положение всех остальных, и снова уходил в сон. Сенетра открывала глаза, но всё, что делала — только смотрела куда-то вдаль, явно не осознавая, где она и что происходило вокруг. А Антониан не просыпался вовсе, ровно дышал, тихо и спокойно, без приступов лихорадки.

Когда гахтар вцепился ему в руку, Сандрия была уже около выхода. Брат вылетел с громким отчаянным криком, и у неё оставалось несколько мгновений, чтобы вместе с Энардом выскочить наружу и захлопнуть решётку. Капитан гвардии успел перетянуть её цепью, но как он сумел это сделать так быстро, не дав гахтару опомниться — не помнила. Самосознание вернулось тогда, когда зверь ударился окровавленной мордой в решётку и по-медвежьи заревел. Чудовище пробыло в канализации до сумерек и исчезло также неожиданно, как и появилось.

Энард свалился в паре шагов от решётки, кинувшись трясущимися руками обрабатывать себе лицо. Сенетра и Лоурен в тот момент лежали друг около друга: контрабандист лихорадочно стягивал руку ремнём, и это всё, что он успел сделать перед тем, как потерять сознание, а рунарийка повторяла в бреду чьи-то имена. Сандрия спустилась по склону и нашла залитого кровью брата — он весь обагрился, особенно затылок и запястье на левой руке.

Она порвала свою куртку, чтобы перевязать всех, кто нуждался, и только после этого занялась собственным лицом. Оно болело жутко, во рту стоял привкус крови, и Сандрия боялась увидеть рану, оставленную меткой чудовищем, но всё же взглянула в воды Реи — четыре длинные и аккуратные багряные полосы от когтей, удачно проскользившие рядом с глазом, но распоровшие левую ноздрю. Такая рана оставит уродливый шрам на всю жизнь — и пусть Сандрия никогда не носилась в попытке добиться идеальной красоты, как ей казалось, характерное желание всех юных и не очень женщин, но теперь — тоска поселилась глубоко внутри неё. Тётка Реми, нянька, когда была в добром духе, хвалила природную красоту её лица и, конечно же, родителей, что подарили дочери такую внешность.

— Возьми выпивку у меня сзади, — слабым голосом говорил Лоурен, когда очнулся в первый раз. — И… проклятие, тряпкой протри раны… только нежно, слышишь? Их нужно зашить, чтобы лучше затянулось, но мы, мать его, все лежим…

Просить помощи Сандрия не могла: Энард долго не мог прийти в себя, его не отпускала лихорадка. Вначале подумалось, что рунарийца одолевала болезнь, вселившая вместе с ударом от когтистой лапы. Но нет — чудовище оставило в его сознании ужасную рану. Иглу и нить Сандрия нашла, но зашить собственное лицо было просто невозможно. Дрожащей рукой она царапала остатки кожи на ноздре, боясь схватить её. Навыков лекаря ей никто не привил, а копошиться в ранах было совершенно не для неё. Проспиртовав тряпки, оставшиеся от куртки, она, как смогла, перевязала лицо. Раны щипало, и боль щекотала её все три дня, что она провела, обхаживая раненых.

Сандрия сидела около реки, чуть подмёрзнув, и водила заточенной палкой в холодной воде. Третий день тишины и покоя, так нужных ей сейчас. Раны жутко болели, но она старалась не обращать на них внимания. Она была сильной девочкой. Всегда, везде Сандрия была горой. И от роли такой она не отказывалась даже сейчас, когда самые паршивые мысли лезли в голову.

Тишина и покой. Гахтар снова исчез, будто бы и его стража отказалась выпускать из города. Воздух пропах гарью — что-то горело и, верно, до сих пор горит за городскими стенами. Быть может, народ решил радикально разобраться с чудовищем.

— Сестра!

Она обернулась — со склона медленно спускался мертвенно бледный Антониан. Сандрия откинула палку, подбежала к нему и крепко обняла. Брат прижал её к себе, чуть дрогнул, удерживая равновесие.

— Прокляни меня Залас, — он осторожно взял её за подбородок. В его глазах мелькнула жалость, потерянность, будто бы гахтар разодрал лицо ему, а не ей. — Не болит? Заражения нет?

— Болит, до сих пор, — сказала Сандрия, вытирая слезу. — Я её обработала… спасибо Лоурену и Энарду.

— Если бы тебя забрала гангрена, я бы никогда себя не простил, — Антониан обнял её крепче. — Слава богам… мы живы. Ты жива, сестрица.

Сандрия удивилась лишь на мгновение, но закрыла глаза, уткнувшись лицом ему в грудь. Они простояли так долго, даже не думая выпутываться из объятий друг друга. Давно такого не было, с тех самых пор, когда Сандрия повзрослела.

— Ничего уже не сделаешь, — произнесла Сандрия. — Я думала, что ты уже не придёшь в себя!

— Кажется, я в порядке… только голова немного болит. А что с чудовищем? Оно мертво?

Сандрия покачала головой, и Антониан сплюнул. Обняв сестру за плечо, он повёл её к реке. Они уселись на камень, немного помолчали. Тишина стояла сказочная.

— Мы тут три дня, братец.

— Три? И чудовище так и не появилось?

— Нет. В городе пожар. Может…

— Чую, но нет, не может. Лоурен живой? Рунарийцы?

— Д-да.

Антониан замолчал, насупился и неловким движением снял куртку с плеч, передавая сестре. Сандрия укуталась, и брат обнял её.

— Я бы хотел убить эту тварь, — протянул он. — Хотел бы истерзать её за твои раны, сестра. Твоё прекрасное лицо…

— Гахтара не взяло наше оружие, — Сандрии стало неуютно — слишком уж серьёзен стал Антониан. — Мы бессильны… Нужно уходить, как окрепнем.

— Вверх по течению, — подхватил он. — В Норзесилл. Или на юг?

— Ты больше не хочешь стать наместником?

— Тут бы жизни не лишиться, — он горько усмехнулся. — Права ты была. Права. Все мои затеи, — Антониан сжал губы, покачал головой, — всё это бред. Реальность… вот она.

— Ещё не поздно… о, Нерида… смотри!

Антониан повернулся — по реке плыли деревяшки и тела. Цепочкой, два или три десятка мертвецов. Антониан поднялся — одежды людей выглядели знакомыми.

— Проклятие! Это же люди Эриганна! — он сплюнул снова.

— Гляди, та девушка! — Сандрия уже бросилась в воду.

Каштановолосую чародейку вместе с каким-то норзлином течение вело ближе к левому берегу. Сандрия вошла по пояс, ухватилась за кроваво-красную куртку и потащила к суше.

— Только что мёрзла, проклятая! — ругался Антониан, заходя в воду.

Вместе они вытащили тело на берег. Тление ещё не коснулось лица каштановолосой чародейки, что вместе с сарахидом пленила Сандрию в Ветмахе, знакомые черты его сохранились, даже выражение осталось тем же. Сандрия склонилась над ней, приложила голову к мокрой груди.

— Это она тебе приснилась в поместье? — произнёс еле слышно Антониан.

— Не понимаю, — Сандрия отказывалась верить, что сон оказался простой фантазией.

— Рана сбоку, — сказал Антониан. — Широкая…

— Дева Нерида, — одними губами произнесла Сандрия.

— Остальных из её отряда не видно?.. Кажется, только наёмники Эриганна. А девку нужно, верно, обратно, в воду.

— Нет! — чуть ли не крикнула Сандрия. — Нельзя её…

— Ты что, влюбилась? — усмехнулся сам себе Антониан. — Сжечь мы её по всем канонам не сможем, закопать тоже. Рея станет прекрасной могилой.

— Мне она приснилась не просто так, — покачала головой Сандрия. — Не могла же умереть она вот… просто так!

— Я давно начал замечать твои странные наклонности, — сел он рядом. — Брось, сестра! Будем в каком-нибудь городе на юге или западе, найдём бордель и выберем тебе похожую на неё шлюху.

Сандрия ударила кулаком ему по груди со всей силы, и у Антониана перехватило дыхание. Закашлявшись и обхватив себя здоровой рукой, он упал на бок.

— Сукина же дочь, — выдохнул брат, когда боль утихла. — Слушай, сестра, прости, — он тяжело встал. — Можешь посидеть с мертвецом, пока она не начнёт вонять. Но как только остальные проснутся, мы пойдём. И тело на себе тащить не будем.

Сандрия не ответила. Подмяв под себя ноги, она спрятала лицо в коленях и закрыла глаза. Со временем становилось холоднее, но она старалась не поддаваться морозу, упрямо удерживая дрожь. Мокрые сапоги и штаны покрылись кое-где ледяной корочкой, зато в районе пояса и выше было тепло. Сандрия сжалась сильнее.

Прошло много времени, кажется, она задремала. Тишину нарушил всплеск, воды Реи вдруг зашумели, Сандрия подняла голову, открывая глаза. Из реки, словно утопленник, вышло голое человекоподобное существо. Оно сверкнуло синими глазами, заметив Сандрию, и та застыла, не в силах сопротивляться оцепенению, навеянному чарами.

Существо подняло ржавый фонарь на цепи, прошелестело что-то безгубым ртом на неизвестном языке, и кблеклому огоньку потянулась струйка энергии из тела чародейки. Синие глаза победно вспыхнули, узкие зрачки жадно скользнули по парализованной пленнице.

Сандрия дёрнула рукой, хватаясь за пояс с ножом, чары оцепенения ослабли, и она бросилась на существо. Оно зашипело, махнуло фонарём, не найдя его железным корпусом цели, и Сандрия вогнала кинжал в лицо чудовищу. Цепь звякнула, звучно разбилось стекло, и фонарь взорвался энергией.

Сандрия заслонилась, волна подхватила её и отбросила на камни. Тело пробрало лихорадкой, а шёпот, словно лезвие бритвы, рвал сознание:

— Ver dis rauh! Ver dis rauh! Ve zere inum foremes!

Её отпустило, Сандрия похлопала незрячими глазами и, обессиленная, опустила голову.

Глава 7 — Клятва

Глава 7

Клятва

Сумеречный лес издревле представлялся местностью загадочной и недоброжелательной, куда соваться не следовало даже под страхом смерти. Славу такую он стяжал благодаря гуляющим по центральным областям множествам жутких историй исчезновений целых отрядов в его запутанных дебрях. Здесь раскинули логовища опасные звери, искали стоянку самые озлобленные общины маредорийцев, принимающих пост стражи чего-то ещё более жуткого и загадочного, чем проклятый лес. Древний Маредор, ещё на начало Века Слёз простиравшийся на сотни тысяч вёрст и занимая почти всё пространство Родины, делился на несколько масштабных участков, но Сумеречный лес по праву считался самым вредным из них.

Ринельгер периодически видел предупреждающие знаки Народа на деревьях. Они оставались неприметными, почти незаметными — простой путник их ни за что не смог бы приметить, но любой чародей был в состоянии уловить колебание магических знаков. Сумеречный лес являлся достаточно крупным участком Маредора — насколько, правда, Ринельгер не знал и мог лишь догадываться о его протяжённости.

Путь группа пробежала достаточный, чтобы деревья скрыли горящую хижину Гробовщика. Все устали, особенно Михаэль, рука которого болью напоминала о себе. Ринельгер забежал на холмик, пропуская спутников вперёд, и увидел, как рыцарь с глухим стоном упал на четвереньки и свернулся в рвотном позыве. Чародей сполз по мёрзлой земле, наклонился к нему, откидывая спиной к кроне дерева.

— Эсса, выглядывай врага, — сказал Ринельгер, копаясь в сумке. — С тобой всё нормально?

— Пока да, — ответила лучница, готовя тетиву и занимая позицию на холмике.

— Лерон и Залас, — говорила напряжённо Вирра. — Сумеречный лес, самая настоящая задница в округе.

— Тише, дух, — Ринельгер сдёрнул перчатку с руки Михаэля. Кончики его пальцев почернели, набухли вены на кисти. — Проклятие, как ты ещё живой…

— Боль дикая, клянусь Владычицей Аромерона, — прошептал Михаэль. — Кабы не твои чары, так сдох бы, лекарь…

— Сдох бы и с ними, если бы всё было настолько плохо, — Ринельгер вынул нож. — Готов?

— К чему?

Ринельгер провёл клинком по ладони рыцаря. Вместе с кровью из раны хлынула чужеродная энергия, чародей собрал её в сгусток и начал медленно вытягивать. Михаэль громко закричал — процедура магического кровопускания весьма болезненна. Ринельгер тянул и выплёскивал заряженную кровь на землю — к Мощи Лицедея он боялся притрагиваться. Михаэль закатил глаза, отрывисто задышал и вот-вот должен был потерять сознание.

— Нет, нельзя! — Ринельгер ударил рыцаря по щеке. — Иначе останешься тут на милость культистам. Никто тебя на себе не вытащит!

— Д-демон, — зашипел Михаэль, мотая головой.

— Всё! Всё хорошо, — Ринельгер сбросил последний кровавый сгусток и достал из сумки флакон. — Пей и вставай.

Чародей вытянулся в полный рост, размялся, посмотрел на стоящую в сумерках на холме лучницу — преследователей она не видела.

— Ты просто мастер, — произнесла Вирра и взяла лекаря под руку.

— Стараюсь, — пробурчал Ринельгер.

— Кто-то идёт! — Эсса выстрелила. В ответ в тот же миг пустили стрелу, что с треском пробила дерево рядом с ней.

Лучница выругалась, сняла руку с тетивы и перекатилась вниз. Ринельгер помог Михаэлю подняться — красный румянец вернул жизни его лицу, и они снова побежали. Вирра пропустила спутников вперёд себя, изящно развернулась, сбрасывая с кончика копья огненный шар, что с рёвом влетел в деревья на холмике и разорвался, занимая местность пламенем.

— Вирра! — крикнул Ринельгер. — Живее!

Ширен грязно выругался — если бы пошёл первым, то превратился бы в груду пепла, как те культисты, что выскочили на холм в тот самый момент, когда разорвалось пламенное заклятие.

Недобитки из бойцов Алормо тоже обзавелись помощью духа, может быть, даже служили ему, своей госпоже. Мало того, с ними чародей-наёмник, оставивший такому прожжённому убийце и настоящему выродку, как Марий, уродливый шрам. Признаться честно, Гробовщик с самого начала собирался лезть на рожон, чтобы побыстрее закончить, но сейчас животный инстинкт взял вверх и тормозил его, заставлял быть осторожным. После сожжения культистов идти в первых рядах не хотелось — держался в стороне и кригаален-чародей, что умел противиться магии, а Ширен обычный смертный старик, пусть и с меткой могучего духа.

— Они идут вглубь леса, точно вглубь, — пробурчал Нетиас, наёмник с лицом-кирпичом и серой щетиной. Он держал короткие метательные ножи, по три в каждой руке. Чёрную куртку с красной повязкой крест-накрест сжимали ремни с десятками таких же. — Нутром чувствую, мать его.

— Не хочу в лес, — бросил Аррон, его напарник с композитным луком. — На кой Аорину вообще сдались эти ублюдки?

— Закройте хлебальники! — рявкнул Марий. — Лицедей говорит…

Ширен прислушался. Точно где-то в глубине сознание что-то шептало, с каждым разом всё отчётливее и громче.

— Топь, впереди Цветочная Топь… Поторопитесь, иначе проклятым достанутся все трофеи…

Все четверо переглянулись. К ним приближались двадцать некросициаров. Культ будет с ними, а мертвецы, к большому облегчению Ширена, пойдут сами.

Сумеречный лес большой, он раскинулся на сотню добрых вёрст, скрывая листвой капризный цинмарский ландшафт. Ширен был когда-то легионером, сражался с ордой Некроса и навыков не растерял — с поддержкой Лицедея он не знал препятствия в виде старости, его глаза ловили любое шевеление, реакция оставалась, без ложной скромности, молниеносной, а разум чист, когда тянул лук за тетиву. Гробовщик не отставал от основной группы, они бежали веером, вооружённые копьями, топорами и мечами, и только трое из них — лучники, не считая рубиновых наёмников. Марий возглавлял движение, он был быстр, не замечал препятствий. Кригаалены не знали устали, не совершали, как Ширену казалось, ошибок. Если бы они ещё обладали безрассудной храбростью — не было бы им цены.

Лес расступался перед отрядом, подчиняясь могуществу Лицедея, пропускал его цепных псов, загоняющий добычу духа. Именно с охотничьей гончей сравнивал себя Ширен, поспевая за кригааленом. Цветочной Топи Гробовщик не видел никогда и даже не мог себе представить, что болото могло быть усеяно всеми цветами мира. Деревья окружали эту местность плотной стеной, а кусты между ними срослись ветками, больше похожими на схваченные судорогой конечности.

Название в Цинмаре, как всегда, обманчиво. Порою возникала неприятная мысль, что имена многим особенностям ландшафта давал какой-нибудь древний имперский поэт с явно не самыми лучшими намерениями. В голове Ширена Лицедей нарисовал картину. Цветочная Топь представляла собой пять небольших озёр, между которыми раскинулись, словно мостики, полосы земли. Вся она была усеяна сгорбленными плачущими ивами, торчащими из жиденького алого тумана.

Голос Лицедея пронзил голову Ширена, и старик схватился за уши, скорчившись и роняя лук.

— Не смейте пересекать границу, — говорил он. — Цитиар, истинный сын Некроса, ненавидит смертных.

Ширен замер, по спине пробежался холодок. Логовище демона, и сколько таких в Сумеречном лесу? Наёмники облегчённо припали к деревьям — им сразу не понравилась Цветочная Топь, Марий нервно остановился и принялся расхаживать прямо у границы проклятого места, некросициары разбрелись по периметру. Ширен сел, сложил ноги под себя, пытаясь унять старческую дрожь, что неожиданно решила накатить на него, снял с пояса флягу.

— Проклятие, — процедил Марий. — Я хотел забрать кровавого чародея… Почему, боги, почему вы мне этого не даёте?

«Как же ты мне надоел», — подумал Ширен, прикидывая, что случилось бы, сними он чародея. Кто-то из некросициаров пожаловался на мороз и предложил разжечь костёр. Старший культист осёк его, мол, «лес ненавидит, когда в его пределах что-то жгут». Рубиновым наёмникам это не понравилось, они ругались вполголоса, проклиная лес и начальство. Гробовщик устало выдохнул — он тоже не был в восторге.

Михаэль и Ринельгер яростно рубили кусты, пока Вирра и Эсса выискивали преследователей. Ветвей оказалось огромное количество, и они со злобой отбивались от людей, решившись пройти сквозь них. Чародей чувствовал тонкую энергию растений, ощущал, как склонялись ветки деревьев в попытке схватить их. Проход был сделан, Ринельгер первым прошёл через них и скатился по склону, плюхнувшись по колено в небольшой водоём. Ругаясь из-за холодной воды в сапогах, чародей вылез на землю и услышал рядом с собой всплеск и проклятия из уст Эссы.

Ринельгер огляделся — вокруг них медленно расступался алый туман, открывая взору несколько небольших озёр и тысячи плачущих ив над ними. Земляные мостики были усеяны мёртвой пожелтевшей травой, словно старым выцветшим ковром.

— Что дальше? — спросил Михаэль. — Где мы?

— Цветочная Топь, — бросила мрачно Вирра. — Мы дома у Цитиара, одного из духов Сумеречного леса. Ох, зря мы сюда пришли.

— Надеюсь, с ним будет проще, чем с Лицедеем, — сказал Ринельгер, засовывая серп в пояс. — Он сможет войти в чужие владения?

— Не припомню, чтобы Цитиар и Лицедей были большими друзьями, мой дорогой, — Вирра беспокойно озиралась. — Но это не значит, что мы в безопасности. Цитиар не любит чужаков.

— Плевать, — раздражённо отмахнулся Ринельгер. Он смертельно устал и не желал осознавать, что они попали к ещё одному Норос-Сугуру. — Пройдём тихо, к нему приближаться не будем. Оставим что-нибудь в качестве дара.

— Что? — фыркнул Михаэль. — У нас ничего с собой нет.

— Приспешников Лицедея, например, — Ринельгер оглянулся — кусты, через которые они прорвались, сомкнулись. — Треклятый лес…

— Нужно идти, — сказала Вирра, заметив причину ругани чародея. — Тихонько. Осторожненько. Зря мы бежали без оглядки.

— Не узнаю тебя, суккуб, — произнёс Михаэль. — Никогда не видел тебя такой напуганной.

— А бояться мне до вашего появления, парни, нечего было, — ответила на это Вирра.

Ринельгер искоса посмотрел сначала на неё, потом на рыцаря. Снова идиотское чувство ревности, и к кому? К суккубу, созданию, цель которой вытягивать из мужчин жизненную энергию похотью. Чародей начинал себя уже ненавидеть за такие мысли.

Туман расступился окончательно, осев лишь на границах Топи. Чёрный диск в алом небе замер во времени, перед ним пролетали обрывки туч, а с севера надвигалась вьюга, костями это чувствовалось. Смертные и дух шли молча, не решаясь больше говорить, чтобы ненароком не привлечь к себе внимания здешнего хранителя. Слишком тихо, слишком безжизненно.

— Ринельгер…

Чародей вздрогнул, повернулся к спутникам. Те, озираясь по сторонам, не обратили на него никакого внимания, только под конец Вирра нервно ему улыбнулась. Ответить тем же он не смог.

— Ри-и-инельгер, — прошелестело что-то.

Самая крупная ива, находившаяся по другую сторону озера, мимо которого шла группа, качнула ветвями, словно живая. По водной глади пробежалась рябь, и у самой тропинки из глубин вынырнула женщина с чёрными, как смола, волосами, и бледной трупной кожей. Её блеклые глаза буравили Ринельгера, распухшие губы зашевелились:

— Иди ко мне, Ринельгер… мне холодно…

— Не смотри на них, — шепнула Вирра, беря чародея под локоть.

— Русалка, — сказал он. — Боги-прародители…

— В воде холодно… хочу тепла! Ринельгер! Согрей меня!

С другой стороны булькнуло второе озеро, из воды показалось сразу несколько голов.

— Мать моя женщина, — буркнула Эсса, сверкая голубыми глазами и замыкая группу. — Сколько же их здесь?

— Сотни, — ответила Вирра. — Цитиара в Эстифале называли Водяной. Ему всегда было одиноко охранять озеро внутри Сумеречного леса, поэтому он звал к себе женщин, чьи сердца разбиты, кто так же одинок, как и он. Мужчин он убивал, а их превращал в это… Ивы, русалки.

— Сколько же ты знаешь о лесе, — протянул Ринельгер, краем глаза наблюдая за тем, как по пояс выглядывают из озёр десятки русалок. Все они хором звали его, тихо, с нежностью, а смотрели — как хищник на добычу. — Что ж раньше не предупредила?

— Я знаю, что тут есть, — сказала суккуб. — Но не знаю, где. Всё равно, что ходить без карты, дружок.

— А как он выглядит? — спросил Ринельгер, осторожно сворачивая по «мостику» влево. — Цитиар?

— Вот этого я точно не знаю, — прошептала Вирра. Её голос звонко звучал на фоне зова русалок. — Когда мы слышали голос папочки, у нас была связь… через Поток, ну… не знаю, как тебе объяснить.

— Ментальная, — подсказал чародей. Разговор отвлекал его от страшных картин вокруг.

— Да, наверное… так что мы знаем о существовании друг друга, хоть ни разу и не виделись.

Михаэль вскрикнул, вынул со свистом меч. Ринельгер, хватая рукоять серпа, развернулся и обомлел: сразу за Эссой, царапая ковёр из гнилой растительности, из воды выбиралась русалка. Она вскарабкалась, бледная, обнажённая и, сгорбившись, поплелась за незваными гостями. Остальная нечисть последовала её примеру — вылезали они неловко, кто-то падал обратно в озёра, не помня, как держать на ногах равновесия.

— Вирра, сестра моя…

Снова разворот. Откуда-то со стороны, по «мостику» двигался, укутавшись в мокрый, с падающими каплями и водорослями, в балахон с рванным капюшоном, из-под которого выглядывало лицо утопленника, хранитель Топи, похожий на призрака: такой же прозрачный и веющий могильным холодом.

— Ты решила в кои-то веки навестить меня и угостить этими смертными?

— Нет, — быстро собралась Вирра. — Мы нечаянно… Не хотели беспокоить тебя, Цитиар.

— Хм… — хранитель Топей остановился. Его русалочье воинство, успевшее окружить группу непрошенных гостей, тоже. — Отец молчит?

— Молчит, — кивнула Вирра и умоляюще взглянула на собрата. — Пожалуйста, братик, пропусти нас. Мы спасались от Лицедея. Мы не хотели тревожить твой покой.

— Но потревожили, — голос Цитиара напоминал скрип железных ворот. Ринельгеру стало так жутко, что хотелось упасть в обморок и больше не видеть всего этого. — Тебя-то я не трону, у меня клятва. А вот твои друзья… Есть табак?

Вопрос поставил всех в тупик. Михаэль оцепенел, развернув светлую голову к духу, Эсса, уже давно наложив стрелу, перестала выбирать цель, а у чародея ёкнуло в сердце. Он запустил руку в сумку, нащупал мешочек Ардиры.

— Есть, великий хранитель, — Ринельгер достал табак командира.

Цитиар потянул бледную руку с ужасными волдырями и забрал его. Другой он вытащил серебристую трубку с гравировкой в виде дракона, затолкал в неё табак. Дымок появился в то же мгновение. Ринельгер пытался не выдать изумление: Вирра, конечно, явственный пример того, что духи не брезговали привычками смертных, но чтобы этот, похожий на труп, жуткий и страшный монстр…

— Проклятые возвращаются, — произнёс, наконец, Цитиар, поигрывая трубкой в гнилых зубах, а его мёртвые глаза без зрачков оторвались от чародея. — Ver dis rauh. Лицедей ждёт вас на краю моей земли, войти он сюда не может. Но проклятые могут. Вам лучше поскорее уходить.

— В какую сторону? — спросила Вирра. — Где можно спрятаться от него?

— От Лицедея вы не спрячетесь даже в Потоке… Святилище Варолии, десять вёрст на север. Идите по знакам Народа, на юг. Террама защитит вас, если она ещё там.

Ринельгер огляделся — русалки бесшумно залезли обратно в озёра. А Цитиар, развернувшись, побрёл к самой крупной иве, после шевеления которой пробудились обитатели Топей.

— Спасибо тебе, братец! — крикнула ему вслед Вирра. Её лицо сияло. Наверное, здорово встретить родственника. — Ты что, куришь, дружок?

— Нет, — покачал головой Ринельгер. Облегчение чуть не сбило его с ног. — Просто… повезло… относительно повезло.

— Идёмте, — суккуб улыбнулась. — Вы живы там?

Михаэль молча кивнул, а Эсса жутко усмехнулась.

Насколько мог быть могущественен дух, Ширен не знал. За всю жизнь он привык к самым разнообразным странностям и фокусам от Лицедея, что перестал гадать, что тот способен сотворить для достижения очередной цели. Глаза у духа были везде, и потому, когда снова в голове прозвучал шипящим голос с приказом, Гробовщик внял ему спокойно.

— Они выходят недалеко от вас, приготовьтесь.

Приказ был подан с заметным раздражением: Лицедей надеялся, что местный дух покончил с наёмниками-ренегатами. Марий немного воодушевился, засуетились некросициары, и лениво готовились принимать «гостей» Нетиас и Аррон.

Цветочные Топи были окружены забором из кустов и деревьев, тесно сплетённых между собой. Из-за метки, в этом Ширен был уверен, он знал, откуда вылезут противники. Нехотя Гробовщик наложил стрелу, отошёл подальше от границ болота и, пристроившись у одинокого дуба, прицелился. Некросициары выстроились перед самыми кустами, позади них — наёмники, спереди — Марий, как авангард перед основным войском.

Наступила тишина. Притих даже Лицедей. Ширен целился: ему до смерти надоело то, чем он занимался. Он — мортус, проводник мёртвых к их могилам, отпевающий и хоронящий. Он не должен охотиться за трупами, делать их, нет. Уж тем более служить духу и его полубогу, злейшему врагу всех живых.

В глазах старика снова отразились картины прошлого, снова ужасное зрелище: пикирующий на его когорту чёрный дракон, раскинувший гигантские нетопыриные крылья, полыхающие белесым огнём глаза, пламя из пасти — очень много погибших. Ширен видел, как с людей сползала кожа вместе с мясом, будто бы плавилась, превращаясь в вонючее мессиво, обнажая черепа и кости. Действительно, этот чёрный дракон, Некрос — враг всего живого, и его орда чудовищ, демонов, ужасных созданий, рождённых в его воспалённом от гнева рассудке. Век Гнева — астрологи никогда не ошибались, именуя новую эру. Но эту Ширен бы назвал Веком Ужаса. После тех войн, после Чёрного Мора он не боялся Тёмного Века. Он видел худшее. И ненавидел Некроса.

Марий потерял терпение. Воткнув мечи в землю, он сложил ладони вместе и выпустил с них морозный ветер. Стена кустарника обледенела, и кригаален, вытащив из-за спины длинную иглу, разбил ею преграду. Трое некросициаров с копьями ринулись первыми, Марий скользнул за ними. Ширен напрягся. С минуту было тихо, слышен только всплеск, а потом пространство пронзили душераздирающие крики. Ширен сжал зубы, напряг руку с тетивой — та затряслась от натяжения. Те, кому хватило ума остаться на месте, отступили. С Топи выбрался только Марий, его лицо было перекошено от ужаса. Он развернулся, махнул руками, и из земли вырвалась ледяная стена.

— Что за хренотень? — дрожащим голосом спросил Нетиас.

— Русалки, — только и успел ответить кригаален, прежде чем лёд треснул.

Немой крик застрял в горле Ширена: что-то вырвалось оттуда. Марий вскрикнул и со всей скоростью, какую только мог развить, побежал прочь. Существо в балахоне, держа в гнилых зубах трубку, широко раскрыв рот в отвратительной улыбке и вытаращив белые глаза, огромным мечом с широким лезвием отсекло головы нескольким некросициарам и ещё двоих перерубило — и всё одним ударом. Ширен пустил стрелу и побежал. За спиной он слышал дыхание двух наёмников и некросициаров, крики, вопли ужаса и боли — и жуткий хохот чудовища из Цветочной Топи.

Гробовщик сам не заметил, как оторвался от соратников. Куда-то те свернули, или он свернул. Сумеречный лес сомкнулся вокруг одинокого старика. Ширен сжал лук, наложил стрелу, огляделся. Он услышал шаги, и страх объял его сердце.

Из-за деревьев выбежала голубоглазая лучница, одна из тех, кого они преследовали. Ширен притих, задержав дыхание — кажется, они уже встречались в Эстифале. Женщина осмотрелась, повернулась, и её глаза уставились прямо на него. Гробовщик спустил тетиву, стрела вошла ей между грудей с такой силой, что она упала. Ширен наложил ещё одну и приготовился перестрелять все цели. Лучница приподнялась на локтях, её зубастая усмешка заставила провалиться сердцу в ноги. Гробовщик, выругавшись, соскочил с места и побежал снова. «Упырица, чудовище Топи», — мелькало у него в голове. Проклятый лес, треклятые духи и демоны!

***

Уголки сознания — что может быть темнее во всём свете? В них прячется самое сокровенное, тёплое сердцу, самое стыдливое, что только есть у существа, обладающего разумом. Давить их или выставлять напоказ — решение, принимаемое самостоятельно, но и то и другое — действия явно нездорового сознания. «Ищи середину, в ней всё золото», — говорил Алормо Верону, но как её найти — об этом ни словечком не обмолвился.

Верон боялся, боялся самого себя и свою природу. Пусть она и служила ему, но юноша был уверен, что когда-нибудь случится ужасное — вмешаются внешние силы. Мир исчез, когда Лицедей вторгся в его голову, в глазах потемнело, и вот Верон уже посреди сковывающей тьмы. Первая мысль, что посетила его — это бежать, и бежать как можно дальше.

Лицедей, словно паук, раскинул сети, порабощая всё сознание, страхи и сожаления питали его, а тьма становилась всё плотнее, скрывая теневые нити. Не раз Верон попадал в них, но успевал выбраться и бежать дальше. Но скоро удача оставила его.

— Мальчишка, бегающий в лабиринте собственных мыслей, — из тьмы вынырнул чёрный зеленоглазый силуэт, напоминающий человеческий. — Картина чудесная, отображающая всю ограниченность ума смертных. Я везде, глупец. Мы в одном теле. Ты — это я.

— Нет, нет! — Верон вырвал ногу из нити. — Убирайся! Прочь, демон!

— Я не демон, жалкий мальчишка! — ярость Лицедея сбила его с ног.

— Тогда что же ты? — Верон обернулся. Страх выбивала злость.

— Я — дух. А ты — глупец, раз делишь всё на чёрное и белое. Твоя жалкая жизнь — великая жертва миру. И чем меньше ты сопротивляешься, тем проще мне его спасти.

— Спасти мир?

Верон истерично засмеялся. Лицедей встал над ним, его глаза мелькнули огнём ненависти.

— Оставь тело, мальчишка. Иначе ты узнаешь, что такое боль. Настоящая боль твоей слабенькой души.

Верон перестал смеяться. Забвение в Потоке — ничто иное, как смерть. Хотя жив ли он сейчас? Он медленно поднялся, взглянул на Лицедея.

— Будь ты проклят, дух! — страх сковывал его, еле-еле шевелились язык и губы. — Я не отдам тело тебе!

Лицедей сжал кулак, нити потянулись к юноше, но тот отмахнулся от них, перепрыгнул и снова побежал в темноту. Дух зашипел, совсем как змея, и его шипение эхом играло на раскинувшихся вокруг теневых сетях.

***

Бежать и только бежать. Лицедей и Культ не остановили охоту, их надолго не задержал даже хозяин Топи. Ринельгеру не хотелось углубляться в лес, чтобы спрятаться у Террамы, ещё одного странного и загадочного духа Маредора. Самые паршивые, самые опасные и хитрые духи жили в лесах, болотах — словом, там, куда если попал бы смертный, то такой, какой мог заключить невыгодную для себя сделку. Ринельгер надеялся повернуть, отойти к краю леса и выбраться на востоке, в притоках Реи. Но так случилось, что он потерял все ориентиры, сбился и не знал даже, бежали ли они вглубь леса или уже давно повернули куда-то к его границам.

Группа остановилась, когда силы окончательно оставили их. Михаэль рухнул на бок, бросил меч, около него упал на колени запыхавшийся Ринельгер. Вирра опёрлась о копьё, убрала непослушный пучок волос за рога. Эсса бесшумно возникла у неё за спиной — чародею не понравился хищный блеск её бледно синих глаз.

— Святая Нерида, — выдохнул Михаэль. — Эсса… у тебя стрела в…

Лучница сползла по стволу дерева, отстранённо глянула на рыцаря, потом на торчащее древко из груди и как-то зловеще усмехнулась. Ринельгер, не сказав ни слова, подошёл к ней и бесцеремонно выдернул стрелу — рана заблестела, но и только — кровь в жилах вампирицы загустела.

— Дернёшься, — произнёс чародей, — и я пущу огонь.

— Я всё ещё контролирую себя, — на выдохе ответила Эсса. — Но… этот голод… он безумно силён.

— Рана сама затянется, — протянул Ринельгер. — Где успела поймать стрелу?

— Наткнулась на какого-то старикашку, — бросила Эсса. — Я себя странно чувствую, лекарь.

— Ты ещё не до конца обратилась, но уже… думаю, что выражусь точно — умерла.

— Ты о чём, лекарь? — изумлённо спросил Михаэль.

— Да вампир она, — сказала Вирра. — Недавешний. На глазки подружки посмотри.

— Мать моя, — рыцарь поднял меч. — Но как?

— Помнишь сагнитропов, Михаэль? — Эсса почти не дышала, а Ринельгер перестал улавливать энергию её крови.

— Нам нужно разделиться, — сказал чародей. — Тебя совсем скоро покинет разум. Культисты идут за нами, остерегайся огня и серебра и возвращайся к нам, как насытишься.

— Как я вас найду?

— По крови, — Ринельгер огляделся: преследователей не видно. — Жрать захочешь и найдёшь. А уж мы что-нибудь придумаем. Иди же. Не медли.

Эсса легко встала, повесила лук за плечо и повернулась к Михаэлю:

— Прости, я… сделала такой выбор.

— Понимаю, — Михаэль помедлил, но убрал меч в ножны. — Нет, ложь… не пойму никогда. Но возвращайся, подруга.

Лучница облегчённо улыбнулась, показывая заострённые клыки, и очень быстро и бесшумно скрылась среди деревьев.

— Есть в этом что-то, — протянул Ринельгер. — В этом зубастом чуде.

— А тебе, я вижу, нравятся очень необычные женщины? — подмигнула Вирра.

— В женщине должна быть изюминка, загадка, — произнёс чародей. — Клыки, рога, хвост, но лучше — безумный блеск в глазах.

— Безумный блеск был у твоей Кассии? — суккуб ядовито улыбнулась. Ринельгер, отвернувшись от неё, решил проигнорировать выпад.

— Позже побеседуете, — прервал их Михаэль. Его лицо снова стало бледным. Тонкие светлые брови согнулись в дугу, он сплюнул: — нужно перебить этих сволочей.

— Нужно бежать дальше, — Ринельгер прищурился, вглядываясь в немой строй толстых деревьев. — Оторвёмся и устроим засаду. Пусть Эсса немного развлечётся.

Что-то легло тяжестью ему на сердце, чародей закрыл глаза, сжал рукоять серповидного меча — нечто совсем паршивое приближалось к ним. Они побежали, но чуть медленнее, выбирая маршрут без поваленных деревьев и оврагов.

Страх ещё долго заставлял Ширена прорываться через лесные дебри. Он заходил всё глубже и глубже, а в голове мелькали образы безобразных утопленниц, упыриц и чудовища с огромным мечом, выскочившего из зарослей кустов. Гробовщик бежал без оглядки, пока старческая немощность не пересилила ослабевающие с расстоянием чары Лицедея.

Он упал на колени, не добежав несколько шагов до одинокой поляны, и возвёл голову к алому небу. Страх вдруг пропал, пришло смирение, схожее с тем, что испытывали узники перед казнью — неизбежность, собственная слабость и безнадёжность. Великие силы плясали смертельным танцем вокруг жалких жизней простых смертных. Так было всю жизнь, так будет и после ухода из мира старого и никому не нужного Гробовщика — мортуса, провожавшего в небесный путь мертвецов. Ширен был последним, кто читал молитвенную эпитафию, когда сбрасывал тела. Вильмонд так не делал. Старика ждали души тех, кого он проводил. Он надеялся на их справедливый суд.

Ширен запрыгнул на поваленное дерево, натянул тетиву, прислушался — что-то хрустнуло совсем рядом, но звуки эти не могли принадлежать культистам и Марию. Кто-то фыркнул, Гробовщик перевёл взгляд и задержал дыхание. Он видел единорогов и раньше, атаку рунарийской конницы молодой лучник легиона запомнил на всю долгую жизнь. Тогда его когорта стояла на возвышенности, сразу за пехотой, принимающей удар адроков и мертвецов Некроса. Две сотни всадников на единорогах ударили по флангам после того, как лучники расстреляли задние и срединные ряды. Конница при атаке пустила энергию, сбивая монстров орды и нежить, а потом, используя рога и копья, смела всё войско.

В Тёмный Век легион потерял контроль не только над грифонами, но и над единорогами. Популяция этих дивных лошадей упала к последним годам Века Слёз, а оставшиеся обезумели с наступлением алой ночи. Так, во всяком случае, слышал Ширен.

На опушку вышел исхудалый дикий единорог бурового цвета с густой грязной гривой. Ширен присмотрелся к морде — зверь этот не знал оков, не оставили на нём поводья узких шрамов и клейма. Он родился и вырос в Сумеречном лесу, но остались на вытянутой голове следы борьбы, а обагренный и грязный рог не раз приносил смерть тому, кто представлял хоть какую опасность для зверя.

Единорог прошёл в центр, опустил голову к земле, обнюхивая комья мёрзлой грязи и покрытые инеем стебельки, торчащие из снежной простыни. Он шумно выдохнул и, сверкнув алыми глазами, уставился на Ширена. Единороги никогда не славились миролюбием по сравнению с их безрогими родичами, а теперь, в век одичания, они стали ещё опаснее. Одно неверное движение, и Гробовщик испытал бы всю остроту и крепость рога.

Единорог не моргал, а его глаза, казалось, старались не выпускать из-под стеклянного щита звериную ярость, какую Поток вселял во многих цинмарских животных. Он будто боролся с могущественной и незыблемой силой, что гнала его на охоту, заставляла убивать и терзала его душу, душу старого матёрого зверя. Ширен читал застывший приказ в глазах единорога — «убей старика, насыть жажду», но зверь не двигался, как и Гробовщик, удерживающий стрелу, нацеленную точно между алых глаз, на тетиве.

Единорог поднял шею, его ноздри мощно втянули воздух, и он, вздыбливая копытами землю, развернулся, уходя в заросли кустарника.

Ширен спустил тетиву, и стрела просто выпала из лука. Старик тяжело выдохнул, сел и достал флягу. Холодная медовуха из Эстифала, какой больше никто и никогда не приготовит, поможет забыться. Ширен сложил лук и, наблюдая за опушкой, снова переживая встречу с единорогом, сидел ещё некоторое время.

— Гробовщик, вот ты где!

Марий появился у него за спиной. Кригаален тяжело дышал и явно нервничал. Ширен же даже не шелохнулся. Страх исчез.

— Чем ты тут занимаешься?

— Думаю, — Ширен закрыл флягу и сложил её под куртку.

— Вместо того, чтобы отомстить кровавую чародею, я ищу тебя, — процедил Марий. — Мы тут не за тем, чтобы думать, старик. Лицедей собирает нас всех. Беглецы уходят.

— Да плевал я на беглецов, — Ширен вздохнул, помолчал, взял лук и повернулся к кригаалену. — Я больше не… хотя, что с тобой говорить, мальчик? Веди меня к Лицедею.

Он сбился с пути не так сильно, как представлялось вначале. Чуть меньше полуверсты, Марий и Ширен достигли целого поля, укрытого снежным покрывалом, посреди Сумеречного леса. Здесь стояли выжившие культисты, их было меньше десяти: семеро, если кто-то ещё не отлучился за деревья. Рубиновые наёмники тоже выжили, они предпочитали стоять особняком, у самого конца поля, и не обращать внимания на разгневанного Лицедея.

Ширен только гадал, в какой ярости пребывал сейчас Лицедей. Наверняка она просто сжигала всё его нутро — эту фантазию, как языки пламени пожирали духа, Гробовщик с удовольствием рисовал в голове, приближаясь к шефу.

Двадцать культистов не вернулось после Цветочной Топи. Чудище убило меньше десяти, когда вырвалось, но убило одним ударом. Скольких ещё оно сумело нагнать, а сколько просто потерялось и их не стали искать? Ширена-то найти легко — у него метка на плече, а потому Лицедей даже мог смотреть его глазами на мир. Этим он частенько пользовался когда-то давно, до наступления алой ночи.

— Ещё не конец, — пробурчал Марий, обращаясь к лесу. — Нет-нет! Я, сука, тебя ещё достану.

— Смотри, кабы не он тебя, — лениво произнёс Ширен.

— Смеёшься, старик? — прошипел кригаален.

Ответить Гробовщику не дал шорох — из норы выбежала облезлая лисичка с детёнышем в зубах. Она не заметила людей, только глухо фыркнула в сторону Лицедея и убежала вглубь леса. Ширен всмотрелся в оставленные лёгкими лапами следы на свежем снегу и, вздохнув, вышел из-под сени деревьев в поле.

— Я не понимаю, — голос Верона приобрёл режущие ноты, под стать образу держащего тело духа. — Зачем было лезть в логово Цитиара? Я же предупреждал вас… идиоты.

Лицедей встал в центре. За ним неуверенно, словно лизоблюды за разгневанным царьком, следовала кучка оставшихся некросициаров.

— Прочь! — крикнул Лицедей. — Ширен, Марий!

Кригаален склонил голову, Гробовщик наоборот — показательно поднял. В пустых блеклых глазах одержимого Верона поигрывали злобой призраки зелёных огоньков.

— Радуешься, Ширен? — Лицедей отвернулся. — Ничтожные воры из войска какой-то суки смогли обвести вокруг пальца самого Лицедея и его прислужников-недоумков. Наверняка ты бы уже давно переметнулся к ним, если бы не метка.

— Если бы не метка, — позволил себе наглую ухмылку Ширен.

— Мне уже надоела твоя дерзость, смертный, — безумные огоньки пылали в пустоте серых глаз, напоминавших стекляшки. — Дерзить мне стало твоей отвратительной привычкой, ты позволяешь себе думать, что мы равны. Но это не так, старик.

Ухмылка сама исчезла с лица Гробовщика, его пробрало холодком.

— О, Владыка! — крикнул в небо Лицедей. — Услышь меня сквозь века! Дай мне Мощь, с которой ты изничтожал врагов, дай мне её, чтобы исполнить волю твою! Разруби Поток над моей головой и рази Мощью врага своего!

У Ширена задрожали колени, в алом небе грохнул гром, сотрясая мощные кроны Сумеречного леса. Лицо Лицедея расплылось в безумной усмешке, а зрачки-точки пронзали бледнеющего старика. Ширен верил, что драконоборцы уничтожили дракона Смерти, из его смертных останков, сгорая, вышла вся энергия. Капитул убедил всех, что Некрос навсегда покинул Цинмар. Но это оказалось ещё одной ложью.

Некрос ответил на зов Лицедея — трёхрогая драконья тень, напоминающего Владыку Смерти лишь отдалённо, отделилась от хмурых багровых туч, и в полёте с ней произошла метаморфоза: дракон обратился в теневого великана, сотканного из чёрной дымчатой энергии с горящими красными глазами. Сущность, тень чудовищного божества, была выше деревьев, их кончики еле достигали его пояса. Тень провела рукой по лесу, словно по колосьям, и беззвучно двинулось в сторону, куда побежала цель Лицедея.

Ширен схватился за сердце — в груди резануло, будто кто-то пробил её огненным кулаком. Гробовщик выронил лук, упал на колени, а над ним возник Лицедей с очень ядовитой улыбкой.

— Я держу твою жалкую жизнь, Ширен, вот в этой руке, — прошипел он, тыча в нос старику сжатый кулак. — Она настолько тонкая, настолько хрупкая, что поведи я немного энергией, она разобьётся, и ты отправишься пищей к моему повелителю.

— Прошу, нет! — прохрипел Ширен, хватаясь за шею. — Не надо, умоляю!

— Тогда ты мне будешь подчиняться! Ты перестанешь мне дерзко перечить!

— Да, да!

— Найдите мне серп! — Лицедей махнул рукой, и Гробовщик рухнул на землю.

Ширен повернулся — вместе с ним упали Марий, рубиновые наёмники и все некросициары. Кто-то из них больше не поднимался. Лицедей встал в центр поляны, закинул над головой сжатую в кулак руку, и павшие восстали вновь. Ширен облизал сухие губы, взял лук и оглянулся ещё раз на Мария — на кригаалене не было лица. Гробовщик до сих чувствовал на себе взгляд из пустоты, двух переливающихся синих с мертвенно-бледной искрой глаз могучего полубога.

Ринельгер почувствовал, что их преследовало. Оно не состояло из крови, в нём не было и её капли, но сотканное из первозданной энергии. Нематериальная сущность, могущественная, страшная.

— Проклятие, — сказала Вирра, догоняя чародея. — Лицедей… призвал к силам Потока.

Нечто будто ждало этих слов, небо заволокло тьмой, и Ринельгер на бегу вскинул голову верх — огромная рука из теневой материи, хватаясь за увядающие на глазах ветви, опускалась прямо на головы беглецов. Чародей пустил чары, но они рассеялись, не причинив сущности никакого вреда. С каждым новым шагом в голове возникал и усиливался шёпот, и Ринельгер уже не слышал собственных мыслей.

Ландшафт начал изменяться, переходя на плавный подъём, они приближались к невысокой горной цепи, напоминающей челюсть с огромными острыми зубами. Великан ударил где-то за спиной, посылая волну энергии, что в тот же миг накрыла беглецов. Ринельгер упал лицом вниз, вспоров землю носом. Сжав зубы и не обращая внимания на тёплую струйку крови на губах и подбородке, он перевернулся и был готов к ещё одному энергетическому удару. Михаэль, рухнув в двух шагах от чародея, поднялся, опираясь на меч, а Вирра, встав лицом к сущности и жестикулируя, пустила сдерживающие чары — и волна тени накрыла их вновь. Ринельгер послал заклятие из арсенала Орина в суккуба, чтобы сберечь её жизненную энергию — ещё бы чуть-чуть, и Вирра бы больше не поднялась.

Сущность вытянулась во весь рост, чтобы послать самый мощный импульс, который бы ни один чародей не смог выдержать, так казалось Ринельгеру. Но рёв где-то в небесах развеял его мрачные прогнозы, пронизывая алые облака, на сущность спикировал дракон — тот самый, спасённый в Теневале. Голову великана лизнуло синее пламя, он пошатнулся, вбрасывая руку в попытке схватить зверя.

— О, демоны Потока! — крикнул восторженно Михаэль. — Дракон! Настоящий дракон!

— Возьми себя в руки! — Ринельгер подбежал к Вирре и помог ей встать.

— Ты… — слабо сказала суккуб, — ты всё-таки не убил его, Ринельгер… Я так рада.

— Вставай, родная, вставай, — чародей перехватил её за плечо. — У нас есть ещё немного…

Последние его слова заглушил взрыв, и Ринельгер оглянулся — переполняясь пламенем сущность сжалась, тряслась, энергия в ней вспучивалась пузырями и взрывалась, а дракон кружил вокруг и продолжал поливать великана синим огнём.

— Это великолепно, мать вашу! — в глазах Михаэля поблескивало.

Ринельгер улыбнулся — картина и вправду поразительная. Ярость и грация, мощь и величие олицетворяли этих крылатых зверей. И много приятнее становилось, когда дракон сражался на твоей стороне. Быть может, король Валемерт чувствовал то же самое, видя, как Архилиос уничтожал его врагов.

Теневой великан пал, рассыпаясь на бесцветную энергию. Дракон кружил и добивал пламенем его остатки. Ринельгер повернулся к горам, впереди виднелось узкое ущелье. Пора было убираться подальше отсюда.

Прогремел оглушительный хлопок, чародей зажмурился, а потом громогласный вопль. Ринельгер одёрнул голову, дракон, жалобно заревев и испуская пламя по чешуе, спикировал над ними, разбрызгивая тёмной пламенеющей кровью, и упал где-то за горами. Внутри чародея всё рухнуло, вопли восхищения Михаэля стихли, дрогнула Вирра, будто бы это её только что смертельно ранили. Мимолётную тишину леса разрушили треск горящего древесины и слабеющий рёв умирающего дракона.

— В ущелье! — крикнул Ринельгер.

Культистов осталось всего семеро, кроме Мария, Ширена и рубиновых наёмников. Всю силу Лицедею теперь составляли мертвецы из оврага — дух называл их проклятыми. Гробовщик видел нежить в Век Гнева — они были иными, неуклюжими, со звериным диким норовом, но эти напоминали големов, только из костей и гнилой плоти вместо железа, камня и магических рун.

Полверсты Марий и Ширен отошли от поляны, следуя за тенью, медленно шагающей по лесному океану, и не решались приблизиться к ней ближе чем на сотню сажень. Никто из них, даже культисты, не обронили с тех пор ни слова, ибо говорить теперь — бессмысленно, их занимала только цель, у каждого, впрочем, своя. Видимо так, думал Ширен, и воспринимали себя те, кто обязался служить чему-то тёмному.

Гробовщик ощущал сейчас пустоту глубоко в душе: явственно предстала картина, в которой он исполнял волю врага всего живого, против которого сражался в Век Гнева, с аурой которого боролся мортусом. Он знал это, но не хотел признавать, успокаивая совесть тем, что Владыка Смерти уничтожен. Думал, что уйдёт от этого, забудется и не встанет перед Некросом на колени.

Лицедей — обманщик, актёр — в Век Слёз Ширен и не подумал бы его опасаться. Это был сосед, неприятный, отчасти надоедливый, в мрачном балахоне и жуткими зелёными огоньками. При знакомстве поближе он внушил мортусу, что уже десятки лет страдал, исполняя волю Потока, провожая души мертвецов. Но сейчас стало ясно — Лицедей ждал момента, чтобы снять маску и предстать уже другим лицом.

Ширен пробился через кусты, Марий стоял и рассматривал протоптанный снег — здесь их цели ненадолго остановились, чтобы отдохнуть. Гробовщик наклонился, поднял и покрутил поломанное древко стрелы.

— Они идут к Святилищу, — Лицедей возник так неожиданно, что сердце старика остро кольнуло. — Нужно не дать им пройти под его защиту.

Гробовщик откинул стрелу, запустил руку под куртку и наткнулся пальцами на амулет, что отдал ему Вильмонд. Серебряная руна аромерони — защита от тьмы и зла, как верили норзлины и мятежные оствары, но в реальности — она слишком слаба, если вообще не бесполезна. Ширен погладил рунного феникса большим пальцем, прижал амулет к сердцу.

Они продолжили движение. Наёмники совсем притихли, но до сих пор не сбежали. Видимо, понимали, что сами выбраться из Сумеречного леса не смогут. Сущность шла быстрее, без остановок, и в какой-то момент Ширен просто перестал идти, решив немного передохнуть.

Сердце продолжало биться. Как же мало он видел в своей долгой жизни! «Паршивый мир», — думал старик, скрипя зубами. Сколько зло не руби, его не уничтожить. Быть может потому, что само зло исходило из смертных. Алая ночь, драконы Мощи, нежить — всё это рождалось в умах и сердцах людей, рунарийцев, гномов и прочих, кто обладал хоть какой-то фантазией. Ширена снова окликнули — кто-то из некросициаров. Пригласили к Лицедею.

Дух ждал на выступе, где открывался отличный вид на возвышенность, переходящую к горам. Ширен слышал, что это почти что центр Сумеречного леса, который старалисьобходить путники, на долю коих выпала дорога через эту местность. Гробовщик встал за спиной духа, а перед ними всего в паре сотен сажень тяжёлой поступью наступал теневой великан. Остальной лес, отрывшийся взору Ширена, оказался не тронут снегопадом совсем, но ветра подсказывали, что скоро он придёт и сюда.

— Где пропадал, Ширен? — скрипуче спросил Лицедей, не поворачиваясь.

— Искал, — отрезал Гробовщик.

— И не нашёл?

Лицедей усмехнулся. Вопрос остался без ответа. Дух сжал глефу, и Ширен прищурился — трое беглецов направлялись к ущелью. Старик раздражённо передёрнулся, развернулся и увидел женщину в венце из сухих цветков, держащую за руку ребёнка. Ширен приподнял лук.

— Успокойся, Гробовщик, — ласково произнесла она. — Я не причиню тебе вреда.

— Террама, — Лицедей продолжал наблюдать. Земля дрогнула, стало темнее.

— Бедный, несчастный Гробовщик, — сказала дух и подошла ближе. — За что так терзают твою душу?

Террама прикоснулась к его лицу неожиданно тёплой ладонью, посмотрела в его глаза, и Ширену стало не по себе — будто бы встретился с собственной матерью, расстроенной и несчастной из-за блудного сына. Он сглотнул, неровно задышал. Дух погладила его по щеке, повернулась к Лицедею:

— Дальше Святилище Варолии. Тебе и твоему господину там нет места.

— Я и не собирался входить в залы Варолии, — бросил дух. Снова грохнула земля. — Они умрут здесь. А я уйду из Сумеречного леса.

— В Ветмах?

— В Ветмах.

Они услышали далёкий рёв, Ширен еле слышно выругался — в алой пелене стремительно пронеслась огромная крылатая тень. Она спикировала к великану, полыхая синим пламенем.

— Эстифальский дракон! — крикнул Марий.

Лицо Лицедея окаменело, только глаза быстро двигались, провожая крылатого зверя. Дракон бил пламенем по сущности и сжигал его энергию. Ширен задержал дыхание и безмолвно молился за победу над соратником Лицедея. Сущность вытянула руку и пала, испуская, словно кровь, фонтаны энергии. Лес загорелся, но дракона было не угомонить, он с яростью добивал остатки теневого великана.

Лицедей по-змеиному прошипел, в ладонях зажглась белесая энергия, он поднял глефу. Ширен сжал губы, поигрывая пальцами по плечу лука: хватит ли одной стрелы, всего одной, потому что на остальное времени не хватит, чтобы поразить и уничтожить дух.

Гробовщик промедлил, и Лицедей метнул глефу. Ширен увидел, как блеснула она перед тем, как пропасть в яркой вспышке под челюстью дракона. Зверь, покрывавшийся тёмной дымкой от места ранения, жалобно завизжал, спикировав к горам, и, обливаясь водопадами крови, пропал за ущельем.

Лицедей развернулся на пятках, его блеклые глаза пылали яростью. Скользнув по Ширену и Марию, и остановились на том месте, где только что стояла Террама.

— Что ж, — процедил он. — Святилище начинается с началом мостов… Что встали, охотники? В ущелье, убейте же их, наконец!

***

Тьма продолжала сгущаться. Единственный просвет — встреча с каштановолосой девушкой — исчез и омрачился. Тревога в душе росла, превращаясь в панику: выход Верон даже не мог представить. Сетей становилось больше, они были крепче и не упускали юношу из цепких захватов. Сила и власть Лицедея над сознанием росли, и теперь даже краем глаза Верон не мог увидеть, что происходило в реальном мире.

Он попался — нить, словно хлыст, рубанула по щиколотке и обхватила её, юноша рухнул. Запястья сдавило, дёрнуло ноги. Тень подняла Верона и подвесила на невидимую во тьме паутину. Лицедей появился напротив него, в чёрном балахоне, из-под капюшона светились зелёным глаза.

— Больше не убежишь, — спокойно произнёс дух. — С кем ты разговаривал? Кому проболтался о наших маленьких тайнах?

— Я её не знаю, — ответил, срываясь, Верон.

— Не знаешь? — протянул Лицедей. — Как она выглядела? Стой… И правда не знаешь… каштановолосая, молодая… красивая. Ну-ну, юноша, — он ядовито усмехнулся. — Я удивляюсь, как можно испытывать разом такой спектр эмоций: страх, паника, надежда… и похоть. Какие же вы, смертные, жалкие, слабые и глупые звери.

— Прекрати эти мучения, демон… Твоя ненависть жжёт меня…

— О, да, — произнёс Лицедей с удовольствием. — Вот она… ненависть. Но разве тебя не обучали именно ей, мальчик? Ведь именно с её подачи вы, коварные и жалкие, совершаете гнусные и бессмысленные поступки. Впрочем, я не демон, и нет во мне ненависти.

— Как раз наоборот, — Верон взвыл от боли. Он тяжело дышал, ярость волнами вскипала в нём. — Люди не способны на такие коварства, какое совершаешь ты.

— Будь у вас такая возможность, совершали бы. Вероломство, похоть, праздность, трусость — в этом все вы, — Лицедей снова издал смешок. — О, особенно трусость… тебе она знакома, мальчик. Тот старик, что привёл тебя ко мне, Ширен, тоже боится, страшно боится, и его страх звучит как сладкая мелодия…

Верон сдрогнул, зажмурился, думая, что сейчас пустит слезу — но ничего. Он поднял голову, с ненавистью посмотрел на духа:

— Демон!

— Я не демон! — крикнул Лицедей и подскочил к юноше. Зелёные огоньки пылали яростью.

— Разве духи поступают так?

— Поступают, когда велят обстоятельства, — прошипел Лицедей. — Я — спаситель мира, смертный! Это я раскрою вуаль Мощи Архилиоса, верну Потоку стабильность и принесу мир Цинмару. Я делаю всё, что мне велели, но вам, смертным, видимо, неведана жертва, великая жертва. Вы ноете и восклицаете — почему я должен за что-то платить, за что-то умирать…

— Спасти мир? — Верон истерично рассмеялся. — Ты только что говорил, что смертные жалки и ничтожны… а теперь — «спасти мир»!

Лицедей не ответил. Его огоньки превратились в маленькие точки. В реальности что-то произошло, и дух обратился всё внимание туда. Верон опустил голову и закрыл глаза. Кажется, он что-то увидел.

***

Тропинка в ущелье круто поднималась вверх, напоминая сливной канал, и этот фактор немного замедлил движение. Ринельгер вёл ослабленную Вирру, следуя за Михаэлем, и жалел суккуба — она шла босиком по острым выпирающим камням — чародей сквозь подошву чувствовал их.

— Если затеряемся в горах, — прошептал он, — то, считай, ушли от погони. Сбросили хвост.

— Не, — выдохнула Вирра. — Не тешь себя надеждой, дорогой мой.

— У меня был командир, — сказал Ринельгер. — Он жил надеждой, а без неё умер бы гораздо раньше.

— Всё равно умер.

— Все мы не вечны.

Михаэль остановился, опёрся на меч. Ринельгер дотащил Вирру до него, встав в один уровень с рыцарем. Ущелье кончилось и привело к жерлу спящего и давно остывшего вулкана. Края кратера немного заросли, и от них по четырём сторонам света длинные мосты вели к заброшенному храмовому комплексу. Поросшие плющом, мелкими деревьями и кустарником на куске застывшей лавы над бездной возвышались пять высоких башен, соединённых между собой террасами и лишёнными крыш залами. Четыре башни по краям служили и воротами — к ним вели потрескавшиеся мосты, а в центре находилась главная, выстроенная к крыше в нечто, напоминающее голову дракона. Время не пощадило постройку, и она лишь отчасти напоминала величественного зверя.

— Святилище Варолии, — произнесла Вирра. — Дракона Порядка, дракона Мощи, дочери и второго дитя Лерона.

— Боги, — протянул Ринельгер. Картина захватывала дух. — Я никогда и подумать не мог, что окажусь у Святилища. В Анхаеле рассказывали, что оно было предано забвению после того, как драконоборцы похоронили Варолию в Ледяном море.

— Его нужно обойти, — произнёс Михаэль. — Не хочу следовать совету твоего братца, Вирра. Варолия оказалась такой же разрушительницей, как Деган и Некрос. Вступим туда и точно будем прокляты.

— Успокойся, аромерониец, — усмехнулась Вирра. — Это только руины и ничего больше. Драконоборцы и маредорийцы о них позаботились давным-давно. А Цитиар хороший. Просто немного… ну, нелюдимый.

— Нелюдимый, совершенно точно, — сказал Ринельгер и повёл Вирру вниз. — Он твердил, что Лицедей не тронет Святилище. Будем надеяться, что это так.

Михаэль что-то пробурчал под нос, но спорить не стал. Они спустились под тени древ, прежде чем Ринельгер ощутил знакомую энергию: кригаален шёл по следу и был уже достаточно близко.

— Нужно добить проклятых некросициаров, — прошипел Ринельгер.

Начался мост, и тогда стали уже слышны голоса преследователей. Чародей отпустил Вирру, она опёрлась о балюстраду. Беглецы встали на середину моста — дальше смысла бежать не было, всё равно не успели бы — суккуб пустила защитные чары, что отбили летящую прямо в неё стрелу, Михаэль вышел вперёд и поднял двумя руками меч над головой. Из сумеречных зарослей в видимость выскочил кригаален, а вслед за ним вынырнули пятеро культистов и, к удивлению Ринельгера, два рубиновых наёмника.

Сразу за выстрелом на мост набросилась магическая вьюга, пущенная Марием. Рыцарь покачнулся в бок, и кригаален перепрыгнул через него — его целью стал Ринельгер. Чародей выпустил с кончиков пальцев огненную струю, вынул серп и чудом парировал острую иглу. В бездну с громким кряком, слышимым через порывы ледяного ветра, свалился некросициар со стрелой в спине. Михаэль замахнулся мечом, срубая ещё одного. Нетиас, бросив несколько кинжалов, вынул ножи, вылетая на раненного рыцаря сразу за некросициаром. Михаэль одной рукой парировал его выпады, отступил, Вирра накинула чары, выбросив с моста некросициара с копьём, тянущего наконечник к голове рыцаря.

Ринельгер ударился спиной о балюстраду, уворачиваясь от атаки, Марий вытащил левой рукой меч, рубанул в пустоту и кольнул иглой в бедро чародею. Ринельгер зашипел, падая на колено, выбросил импульс, срывая иглу с руки кригаалена и занося для защиты серп.

Рубиновый наёмник с луком отступил к зарослям: он оказался смышлёнее напарника, некросициаров и этого обезумевшего от жажды мести придурка Мария. Ширен прицелился, выстрелил, но впустую — чары проклятого суккуба сбили его стрелу с намеченной цели.

— Проклятие! — выругался Аррон, приближаясь к позиции Гробовщика и двух культистов-стрелков. — Чародей накинул купол, — он присмотрелся, Марий пустил вьюгу, и на мосту были видны только силуэты. — Ничего, сейчас эти выродки погибнут. Кригаален своё дело знает!

— Как бы не так, парень…

Последний некросициар на мосту свалился с простреленной спиной, и сначала Ширен подумал, что кто-то из его недотёп попал в своего, но уж слишком метким оказался промах. Старик присмотрелся, быстро посчитал — беглецов оказалось на мосту всего трое, как и в ущелье. Снова лучница откололась от группы и в этот раз устроила засаду. И она попала некросициару точно в спину.

— Проклятье, — похолодел Ширен. — Огонь в ущелье! Там враг!

Аррон на мгновение нахмурился, на его устах повис немой вопрос, и вдруг его лицо исказил ужас. Гробовщик и сам чуть не выпрыгнул из портков — лучница, сверкая глазами хищника, приземлилась перед ним, в её бледных тонких руках блеснул нож, лезвие лизнуло кончик носа, и Ширен, отрывисто крикнув, не смог удержаться на ногах и рухнул в кусты. Культисты выбросили луки, вытащили мечи, Аррон выстрелил, но лучница увернулась, проскользнула мимо некросициаров и воткнула кинжал рубиновому наёмнику между глаз.

Она потеряла всего пару мгновений, развернулась, и культист с размаху вогнал меч по самую гарду упырице в бок и победно воскликнул. Лучница зашипела по-звериному, быстрым движением перерезала ему глотку.

Ширен сморщился, прикусив язык, второй культист рубанул сверху, но упырица неуловимо дёрнулась и вогнала клинок ему под нижнюю челюсть. Она вытащила из себя меч, лезвие которого стало чёрным от её крови, открыла клыкастую пасть и вгрызлась в одного из некросициаров. Гробовщик заскрипел зубами, не давая крику покинуть глотку, схватил лук, пустил стрелу упырице точно в колено и побежал, что было сил, в сторону бездны, где рос более густой кустарник.

Нетиас сделал всего одну ошибку, и она стоила ему жизни. Уличные разбойники учили мальчишек быстро работать ножом, не вступать в честный поединок с опытными воинами. Кольчуга рыцаря не дала лезвию вкусить плоти, и Михаэль с размаху разрубил наёмнику голову холодным клинком полуторного меча.

Марий с лёгкостью разбил стойку Ринельгера, чародей упал, больно стукнувшись бедром. Воинственно крикнув, на помощь пришла Вирра. Кригаален был готов, он парировал удар копья и отмахнулся мечом, черканув суккуба по лицу и руке. Михаэль, добив последнего культиста, пустил меч в прямой выпад, Марий отбил его, доставая из ножен на поясе второй клинок. Он вертелся, словно безумным волчок, обрушив на рыцаря целый вихрь ударов: колющих, размашистых — невозможно было уловить все его движения. Михаэль был умелым воином, но что он такое по сравнению с боевым чародеем: рыцарь выронил меч, и кригаален рассёк ему грудь. Зазвенела рвущаяся кольчуга, несколько колечек рассыпались по каменистой кладке моста, но Михаэль не произнёс ни звука. Обхватив себя рукой, рыцарь упал на колени и откинулся на спину.

Ринельгер бросил импульс, надеясь сбросить кригаалена с моста, но тот перевёл энергию в сторону и атаковал. Чародей парировал серпом крайне неудачно, мечи полоснули ему руку.

— Наконец-то, мы покончим с этим, кровавый чародей, — прошипел Марий, открывая изуродованное лицо. — Весь отряд наёмников, рунариец и Ардира мертвы, сарахид и чародейка уже наверняка схвачены, а ты… умрёшь здесь.

Ринельгер сплюнул ему в ноги, взмахнул серпом и ударил огненным хлыстом. Марий покачнулся — заклинание пробило его куртку и обожгло кожу живота — и глухо завыл, а его рана покрылась ледяной корочкой. Он махнул рукой, полетело морозное копьё, Ринельгер еле увернулся и потерял время. Кригаален наскочил на него, подрезал здоровое бедро и толкнул носочком сапога в спину. Ринельгер упал навзничь, успев подцепить и сорвать корочку с живота противника.

Свист заглушил ветра, Марий замахнулся клинком, отбивая одну стрелу, но не успел уйти от второй. Окровавленная с головы до ног Эсса, словно призрак, возникла на краю моста и попала кригаалену в ключицу. Ринельгер, сжав зубы до боли, воспользовался замешательством — пущенная из ран его собственная кровь обратилась в жизненную Мощь — и он, подскочив, вогнал лезвие серпа прямо в место ожога кригаалена.

Чтобы не повалиться, Ринельгер схватился за плечо Мария, и повернул лезвие. Кригаален широко раскрыл глаза, ртом хватая воздух. Чародей вытащил меч, откинул его и запустил ладонь в рану на животе. Тёплая, горячая кровь обожгла кожу кисти, и Ринельгер не увидел, какие муки отразились на лице Мария, как он закричал от безумной боли, перед его взором проносились годы жизни кригаалена — испуганный светловолосый мальчик перед Цэльдой, лицо наставника, вселявшее и стыд, и страх, ненависть к имперскому чародейству, и бегство в Святое Воинство.

— Твои люди, Каменщик, к большому несчастью, напоролись на что-то острое и злое, — говорил Ардира жирному торговцу, а Марий внимательно осматривал командира наёмников. — И мы ничего существенного не нашли. Всё, что было, у твоих дверей.

— Тогда и плату вы хрен какую получите, — буркнул Каменщик, почёсывая бороду. Он небрежно потянулся к кубку, упал какой-то свиток, и из-под него выглянула карта Пустынного берега. Торговец нагнулся, чтобы поднять её, а Марий отвёл взгляд.

Тьма. Теперь перед глазами образы Чёрной Твердыни, Аорин оун Валлех, темноволосый рунариец с резкими чертами лица, тёмными бездонными глазами. Марий ощущал, как он боролся с самим собой, принимая трудное решение — пожертвовать одним из лучших отрядов Рубинового Войска, всего лишь, в обмен на власть над Норзесиллом. Он сделал правильный выбор. Всего-то пять наёмников, и его будущее в таком неясном настоящем заиграло золотыми красками.

Видения ушли. Ринельгер глубоко вздохнул, сжал ладонь в ране в кулак.

— Сдохни, — прошипел, стиснув зубы от злости — не простой, неестественной, демонической — чародей и толкнул Мария в бездну.

Злосчастный кригаален погиб беззвучно, пропав в бездонной тьме. Ринельгер повернулся к Вирре — у неё рассечён только подбородок, но суккуб была ужасно истощена. Чародей подошёл к Михаэлю и принялся осматривать чарами его состояние. Рыцарь ещё дышал, а в уголках рта пузырилась кровавая слюна.

— Два ребра, лезвие коснулось лёгкого, — протянул хрипло Ринельгер. — Я дам тебе ещё некоторое время, либо закончу всё сейчас…

Михаэль не ответил, поднял два пальца, и чародей, зачерпнув магией немного его крови, наложил чары. Эсса сбросила лук, упала на колени перед рыцарем.

— Я могу, — произнесла она, взглянув на Ринельгера. Её мертвенно-синие глаза блестели, слеза покатилась по щеке, разбилась о грудь Михаэля. — Я могу дать ему новую жизнь.

— Жизнь ли это? — чародей сложил руку на серпе. — Ты сделала осознанно выбор. Тот выбор, который нельзя принимать за другого. Его душу не примут в Потоке, она сгорит со смертью, как твоя. Это проклятие, а не дар, Эсса.

— Пожалуйста, Ринельгер, позволь мне, — умоляла она.

— Не будь такой задницей, Ринельгер, — вмешалась Вирра. — Твоё сердце что, высечено из камня?

— Причём здесь это? — отрезал Ринельгер. — Суккуб, ты, быть может, не слышала о таком проклятии, как вампиризм?

— Фу, — сморщилась она. — Что-то малоизученное вечно обрастает иллюзией ужаса.

— Это ты тоже нахваталась от того учёного? — раздражённо проговорил Ринельгер.

— Мы с ним знаем друг друга с детства, — сказала Эсса. Больше по холодной щеке слезы не пробежало. — Я думала, что мы будем вечно друг за дружкой, а теперь я должна смотреть, как он умирает…

— В нашу ночь ты назвал меня Кассией, Ринельгер, — Вирра подошла к чародею вплотную. Он отвёл взгляд. — Хочешь, чтобы и её терзал до конца жизни этот день?

— Скорее всего, мы его не переживём, — протянул чародей. — Так что недолго будут длиться страдания.

— А если нет?

Ринельгер вздохнул, повернулся лицом к Эссе:

— Ты точно хорошо его знаешь? — она кивнула. — Значит, делай, что должна…

Ринельгер отложил серп. Он не стал смотреть, как Эсса прокусила себе запястье и напоила умирающего Михаэля тёмной, густеющей кровью. Чародей остановил взгляд на ущелье — они чуть не пропустили, как из него вылезали сотни вооружённых человек и выстраивались у края бездны. Воины казались странным — их лица застыли каменными белыми масками, у некоторых неестественно торчали руки и ноги. «Нежить», подумал с дрожью Ринельгер.

Они раступились, и к мосту вышел Верон. Чародей сморщился: слишком уж изменился юноша с их последней встречи, пусть и не сильно внешне, но энергия у него была уже иная, враждебная и куда более могущественная.

— Кровавый чародей! — крикнул Верон. — Ты достойно отбился от Культа! Браво! Я даже немного зауважал тебя за твою упрямость, но теперь всё кончено! Вы окружены! Отдай мне меч, и я, даю слово, отпущу всех вас!

— Лицедей? — Ринельгеру стало паршиво от этой мысли. Когда-то ему посчастливилось поучаствовать в прениях на тему вселения духов в тела смертных. Одна из самых неприятнейших тем для дискуссий.

— У меня тысяча мечей, кровавый чародей! — продолжал Лицедей. — И я знаю все тропы Сумеречного леса, от меня не скрыться, — его голос стал шипящим, Ринельгер различил два тембра, один из которых принадлежал духу, а второй… Верону. — Отдай артефакт, и всё кончится!

Ринельгер покрутил серповидный меч в руках. Оружие стало ему почти родным, но умирать за него — большая глупость. Чародей сделал шаг.

— Нет! — Вирра схватила его за руку. — Ринельгер, ты не понимаешь? Этот кусок говна ни за что тебя не отпустит. Ни тебя, ни меня, ни их.

Чародей сжал губы, потёр переносицу:

— А что мне делать, скажи на милость?

— А вот смотри, — Вирра вышла вперёд, сбрасывая плащ. — Лицедей! Отсоси!

Она выпустила с рук огненное заклинание, оно ударило по строю слева от одержимого Верона. Нежить упала, загоревшись. Лицедей не ответил. Упавшие воины встали, туша на себе магическое пламя. Одержимый махнул рукой, и к беглецам устремились двое в ржавых кольчугах. Двигались они нечеловечески быстро и ловко, на ходу вскидывая массивные клинки. Ринельгер схватил Михаэля, забросил на плечо, проклиная всё железо, что рыцарь на себя напялил, и побежал вслед за женщинами. Нежить их догоняла, как вдруг в мёртвых воинов вонзились несколько стрел. Они сбавили шаг, но не остановились. Ринельгер огляделся — в террасах появлялись тонкие силуэты, а в воротах возникла женщина в цветочном венце и плотном зелёном плаще.

— Скорее! — крикнула она.

Террама взмахнула посохом, и по мосту пронеслась волна энергии, сбивая нежить в бездну.

— Отступи, Лицедей! — крикнула дух-хранитель Святилища. — Теперь эти смертные под защитой Варолии!

Лицедей сжал руки в кулаки.

— Ты дал обещание, помнишь?!

— Да, — прошипел Лицедей, а его голос магически усилился. — Я обещал, что не переступлю порог твоего дома, Террама. Но я ничего не говорил о проклятых…

***

Казалось, за стенами Святилища время остановилось, до чего здесь было спокойно и светлее, чем в остальном мире, а царствующая гармония убаюкивала и нагоняла приятную сонливость. Ринельгер уложил Михаэля на пол террасы, ведущей к главной башне, помог Вирре присесть рядом с рыцарем. От ворот, стуча посохом, медленно шагала Террама.

— Значит, это твой дом? — чародей обошёл Эссу, приближаясь к духу.

— Да, кровавый чародей, — произнесла Террама. — Отдохните, ваши силы и ваша жизнь до ужаса малы.

— А Лицедей?

— Пока что вы в безопасности, — Террама направилась к башне. — Нарушить свою клятву он не сможет, а решится обойти не сразу. У вас есть время набраться сил.

— Эти существа… это нежить?

— Проклятые. Пока я храню эту землю, Святилище неприступно, — она посмотрела в его глаза. — Не тревожься, Ринельгер. Я ещё раз предложу тебе не терять время на расспросы сейчас, а лечь и отдохнуть, пока не началось сражение. Мы с тобой ещё поговорим.

Чародей медленно кивнул. После победы над кригааленом он чувствовал себя куда лучше, чем до оного, но как же болели суставы, будто бы в одночасье на Ринельгера свалились лет сто прожитой жизни. Он сел рядом с Виррой. Эсса обняла Михаэля и закрыла глаза — она насытилась и теперь могла хорошо отдохнуть.

— Не хочешь поговорить? — суккуб пристроилась под боком у чародея.

— О том, что произошло на мосту?

— Нет, там всё понятно. Ты помнишь свою маму? — Вирра поёрзала, ища место поудобнее.

— Ну и вопросы, — произнёс Ринельгер. — Ты наверняка сама соскучилась по своему папочке? — он собрался с мыслями. — Нет, ничего не помню. Мне рассказали, что маредорийцы нашли меня в канаве совершенно случайно, завернутого в тряпки и до того спокойного, что если бы они не искали грибы, то на меня не наткнулись бы, — чародей замолчал. Захотелось глотка доброй медовухи. — Мне повезло. Или не повезло. Хищник не взял след. Мне оставили шанс жить и творить чары. Три года Народ возился со мной, пока хранитель общины не обнаружил во мне Мощь и не решил отдать в Анхаел. А мать… говорят, даже брошенные дети помнят голос, образ, фигуру. Но я помню только очертания и мелодичный голос маредорийки, выходившей меня.

— Знаешь, ты потерянное дитя, Покой Мира. Кажется, я поняла, почему Народ назвал тебя так. Духи пророчат потерянным великую судьбу. Давай этим духом буду я!

— Что ж, если так, — Ринельгер горько усмехнулся, — тогда войско Лицедея пускай разойдётся, дух прыгнет в бездну, а над нами взойдёт ясное солнце.

— А почему нет? — суккуб взглянула в алое небо. — Я так соскучилась по тёплому солнышку. Если бы боги меня слышали, я бы попросила это.

— Они тебя слышат, Вирра, просто не могут ответить, — он хотел верить в эти слова. Как же они согревали душу в сей тёмный час…

— А Кассия? Расскажи о ней.

— В душу лезешь, суккуб.

— Ну, придётся потерпеть. Так она такая? Важная птица в твоей жизни, ведь почему при упоминании о ней у тебя меняется рожа? Как ты её потерял? Она ушла к другому? Или предпочла тебе смерть?

— Она погибла, — твёрдо ответил Ринельгер. — И эта не та тема, о которой я хотел бы говорить с суккубом.

— А о чём со мной ещё говорить, а, дружок? О матери было. О высоком мы уже поговорили в Эстифале, а о членах говорить — слишком низко.

Вирра поёжилась и подняла личико к чародею:

— Я же вижу, как тебя гложет это. И ты боишься этого. Вины?

— Вины? — облизал губы Ринельгер и сорвал с пояса флягу. Смертельно захотелось пить. — Я чувствую злобу. Будь они все прокляты: Капитул, лорд Каагар и его недоумки-легаты, мятежная королева со своим Воинством. Они вырвали её из моих рук, отправили на проклятую войну, где её убили.

— Так это случилось в Век Слёз? — Вирра потянулась за флягой. — Вода? А вино или что покрепче?

— Нет, что-то я забыл…

— Очень плохо, что забыл, — суккуб цокнула языком. — А какой она была?

— Той ещё сукой, — бросил с нежностью Ринельгер. — Честолюбива, горделива, сорвиголова и мечтательница. Мы вместе хотели открыть новую ветвь кровавых чар… или хорошо забытую старую. Втайне от наставника работали. Мечтали стать магистрами и перевернуть Коллегию с ног на голову. Основать знатную фамилию в Анхаеле… но её убили мятежники, а я пропал где-то в центральных провинциях Цинмара. В анклаве мы мертвы, а на деле я жив… хотя демон его знает, надолго ли. И вот, Кассия схватилась своими тонкими пальчиками за моё сердце, вонзила коготки и вырвала его в Поток, куда отправилась сама. Поэтому я стараюсь её забыть… Потому что иначе я долго не протяну.

— Неужели до сих пор ни одна женщина не заполнила в тебе пустоту? — спросила Вирра, водя пальцами по кровавым пятнам на его мантии. Ринельгер покачал головой. — Ты просто сказочный… однолюб. Знаешь, что я тебе скажу на это, дружок? Банальщину. Ты и сам всё понимаешь. Воспоминания о ней прятать — выход не самый лучший. Пусть они не обжигают тебя, а греют сердце. В конце концов, ты с ней встретишься там… в Потоке. Скольких же я знакомых и ухажёров там увижу? — она задумалась. — Может быть, даже того хренова философа-учёного-чародея. И его жёнушку.

Она хихикнула. Ринельгер слабо улыбнулся, обнял её. Будь он студентом Анхаела, его сокурсники бы захлебнулись собственной слюной от зависти: лежать в обнимку с суккубом — предел мечтаний мальчишек, встретившихся с острым желанием в женском обществе.

— Ринельгер, — произнесла Вирра. — Ты же помнишь, кто я есть?

— Примерно, — она будто бы читала его мысли.

— Ну и как насчёт того, чтобы потрахаться?

— А я боялся разрушить этот романтичный шарм, — усмехнулся Ринельгер. — До чего же ты бесцеремонна, суккуб.

— О, боги, — притворно закатила глаза Вирра. — Я тебя ещё уговаривать должна? По-дружески поделись энергией, дружок.

— Проклятие, — протянул Ринельгер. — У меня все кости ноют… ладно… если тебе это так важно.

— Плохо притворяешься, — пробурчала Вирра. — Я чувствую и даже вижу твоё желание.

Она начала возиться с пуговицами. Ринельгер кинул быстрый взгляд на спящих соратников, потом оглянулся на террасу — никого.

***

Проклятые выстроились в три ряда, почти полностью заняв собой края перед бездной, над которой возвышался храм драконицы Варолии. Ширен прятался, пока мёртвые Моровой пропасти выходили из ущелья, а Лицедей обращал к кому-то гневные речи, среди кустарника, половиной ветвей свисающего над бездной. Когда повисла тишина, он решился, наконец, вылезти.

Гробовщик поначалу думал, что проклятые убьют его, приняв за чужака, но те не обратили на потрёпанного старика никакого внимания и стояли неподвижно, словно жуткие статуи. Ширен осторожно пробежал мимо них, оглядываясь на внешние террасы и башни Святилища, в окнах и между колонн которых виднелись сотни женских теней.

— Я очень рад, что ты выжил, Ширен, — у моста проклятые расступились. Прямо за ними, сжимая двумя руками длинную стрелу, стоял Лицедей. — Не бойся, подойди ближе…

Гробовщик нахмурился, посмотрел на лицо проклятого: оно не выражало абсолютно ничего, только некое безумие витало в широко раскрытых блеклых глазах и жутких зрачках, лишённых радужных оболочек. Ширен молча преклонил колени перед Лицедеем.

— Встань, Ширен, — приказал одержимый и протянул ему стрелу. — Слышал ли ты что-нибудь о керамарийской стали?

— Нет, — Гробовщик внимательно осмотрел стрелу — она была вся из металла, лёгкого и необычно крепкого — коснулся выполненного зубчиками наконечника.

— Я бы не советовал ранить себя ею, — протянул Лицедей, всматриваясь в главную башню Святилища. — Керамарийская сталь выполнена из красного металла, серебряной жилы и метезита в кузнях потерянного ныне Керамара. Эта сталь очень редка и славится тем, что способна сжечь энергию любого существа, от букашки до духа. Террама оказалась на моём пути… очень некстати.

— Ты отлично метаешь, — сказал Ширен. — Почему ты доверишь такой выстрел мне?

— Потому что я не могу войти в её земли, не могу убить её, а она будет прятаться, Ширен, — бросил Лицедей. — В Век Гнева я дал клятву, что не переступлю границу, а клятвы духов, как ты знаешь, закрепляются в Потоке… я начну атаку проклятыми, а ты проникнешь в Святилище и уничтожишь Терраму этой стрелой. Чары клятвы спадут, и я войду туда. И наш договор исполнится.

— Ты мне говоришь об этом не в первый раз за последние дни, — переступил свой страх Ширен. — Но я до сих пор здесь.

— Даю слово, Гробовщик, — произнёс дух, и метка на плече старика потеплела. — Ты отправишься свободной душой в Поток после уничтожения Террамы.

— Хорошо, Лицедей, — Ширен сложил стрелу в колчан. — Она будет убита. И моя клятва перед тобой падёт. Как я попаду в Святилище, скажи мне путь.

— Я перенесу тебя туда.

***

В соседней комнате стоял шум, крики, стучали по столу окованные пинты и звенели пузыри. Отряд отдыхал, будто бы в последний раз собравшись полным составом. Зерион не сильно налягал на выпивку, безбожно разводил вино, старясь держать разум ясным. Улучив момент, рунариец скользнул в коморку, где спал, и закрыл двери на засов.

Сумка и утеплённая мантия были готовы к спешному выходу, через окно, пожалуй, единственное не заколоченное в хижине, можно вылезти даже сарахиду. Зерион оделся, взялся за посох — письмена на маредорийском попривествовали знакомую руку слабеньким теплом. Они почти стёрлись, и только хорошо присмотревшись можно было что-то разглядеть на дереве.

Он тихо перелез через оконный проём, поморгал в попытке привыкнуть ко тьме, царящей вокруг. Всё, как она говорила. Царство Лерона и Заласа — их владычество закончилось. Боги мертвы, и в алых сумерках из Потока разливались останки их сущности. Быть может, это только афоризм, упрощённое объяснение сути мироздания, ведь как же на самом деле невелики возможности мысли слабого разума смертного.

Зерион прошёл мимо главной улицы, освещаемой жаровнями, патрулируемой одинокими наёмниками из «войска» Каменщика. Его путь лежал к руинам кеинлогского муниципалитета. Недалеко на самом деле, но приходилось идти долго в такой темноте, с опаской нарваться на блуждающих в поисках пищи вечно голодных чудовищ.

Когда владения Каменщика остались за спиной, Зерион осмелился зажечь пламя на навершии посоха. Ступал рунариец легко, тихо, набирая скорость. В пустых окнах заброшенных домов гулял ветер, гоняя городской мусор, обрывки листьев, гнилые веточки деревьев и кустов. В нос ударил запах дождя, но Зерион уже научился предугадывать, когда тот пойдёт. Не раньше утра, потому можно не торопиться с делами.

У мунипалитета было тихо, пустынно. Потрескавшийся камень глухо извещал, что к зданию кто-то прибыл. Зерион остановился у ступенек, вытянулся, стукнул посохом пять раз, и из дверного проёма скользнула юркая тень рыжей женщины.

— Всё, что ты искал, — сказала она, — и я смогла достать в архивах, под столом.

— Спасибо, Райана, — прошептал Зерион. — Завтра, к полудню. В парке.

— Хорошо, — произнесла она и словно испарилась.

Рунариец осторожно поднялся по потресканному мрамору ступенек, вошёл внутрь. В муниципалиете пахло тлеющим деревом и затхлой мертвечиной. Двери в зал совета оказались заперты на засов, и по слою пыли можно предположить, что уже очень давно. Зерион повернул по коридору от них направо, забрался по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж, где за чуть приоткрытой одинокой дверью его ждала библиотека хрониста. Счета, списки, генеологические исследования, история города и края — всё, что хронисты писали столетиями за всё существование Кеинлога.

Толстый серый свёрток находился под большим дубовым столом, на котором лежал единственный подсвечник и три свечи в промасленной коже. Зерион мысленно поблагодарил Райану, положил посох, поднял свёрток и развернул его. Множество бумаг, свидетельств, выжимок из истории других провинций. Рунариец быстро пробежался по ним глазами, сунул руку в свёрток и нащупал толстый кожаный переплёт. Трактат не был подписан, а переплёт оказался ничем иным, как обёрткой. Сняв его, Зерион поставил свечу поближе: обложка была высечена из дерева, хорошего дерева, с насёнными на нём защитными рунами.

Рунариец раскрыл её, прищурился — кроваво-красными чернилами этот текст был написан на древнем наречии, на перевод которого мог уйти почти месяц. Зерион закрыл книгу, покопался в бумагах. Один из листов оказался с истлевшей имперской печатью.

«Наместнику Цирону Ренелькаму.

Докладываю об исходе Чёрного Мора из Нижней Норзрины. Всё так же мы не наблюдаем появления дракона Некроса над Теневалом. Духи, рождённые под его знаком, остались к ситуации нейтральны, исполняя обязательства, присущие их сущности. Отдельно считаю важным сообщить о появлении у Моровой пропасти нового духа, носящего имя Лицедей. Общается он только с мортусами, но те уверяют, что дух безвреден. Жрец Кенторос однако же выразил сомнения о причастности духа к Некросу и настоял присматривать за мортусами, так как за самим Лицедеем следить невозможно. Также сообщаю, что в Эстифале были найдены десять участников Культа Смерти. Все были повешены утром следующего дня.

С уважением, префект Теневала Теонар вир Тенерис».

Зерион свернул записку и посмотрел на книжные стеллажи. После стольких поисков наконец зацепка. Путь лежал теперь в Нижнюю Норзрину. Рунариец снова открыл трактат, перелистнул пару страниц и вернулся на первую.

— Царство Крови, — произнёс он тихо. — О… тысячелетнем владычестве… Керамара… проклятие!

Что-то грохнуло на улице. Зерион подошёл к двери в коридор, осторожно выглянул. Ему стало не по себе, захотелось на мгновение поскорее убраться к отряду, под защиту Каменщика, но страшный интерес к трактату заглушал все прочие желания. Рунариец закрыл дверь, нарисовал на ней защитную руну и вернулся к столу, оглядевшись на все окна, чтобы удостовериться, что они заколочены.

— Царство Крови. О тысячелетнем владычестве Керемара, об Адалхеидис и трёх её кровавых ангелах.

— Зерион… остерегайся…

Он дёрнул головой и вскочил, хватаясь за посох. Внизу кто-то лазил, царапал стены и тяжело, с болезненной хрипотой, дышал. Зерион слышал шаги, нечто топталось около запертной на засов двери в зал совета. Деревянная балка с глухим грохотом упала, заскрипели ржавые петли, и гость забрался туда, откуда несло мертвечиной.

Зерион закрыл трактат, взял в охапку бумаги и стал судорожно запихивать их в сумку. Локтем он зацепил подсвечник, тот упал на бок, а из мокрых ладоней выскользнула книга. На мгновение в муниципалитете наступила тишина. Зерион, сжав зубы, чтобы не выругаться, прислушался и явственно представил себе, как тварь внизу, притихнув, подняла голову к потолку и навострила слух.

Рунариец ощутил чары, и следом послышалось шевеление, хруст костей, будто бы разминалась десятка вышедших заниматься мужчин. Снова шаги, множество шагов. Заскрипела лестница. Зериона охватила паника, он закинул сумку на плечо и кинулся к ближайшему окну. Потребовалось приложить усилие, чтобы гнилые доски сорвались с ржавых гвоздей и упали на пустынную улицу. Пожалуй, свою ошибку рунариец осознал не сразу: лишь тогда, когда по двери зацарапали, а потом с новой силой заскрипела лестница.

— Зерион…

Голос звучал в его голове. Шелест превратился в шёпот, женский шёпот.

— Vel Alum Nekhetto.

Зерион замер, вытянув ладонь перед собой. Она распадалась на сверкающие во тьме пылинки, уносимые неизвестно откуда взявшимся ветром в окно. Рунариец опустил голову, глаза отыскали светящуюся руну на книге, а потом на мгновение наступила тьма… Он стоял у порога хижины, за дверью слышались голоса соратников из отряда. Зерион развернулся в сторону муниципалитета, тяжело дыша, унимая дрожь в теле. Перед тем, как голос его перенёс, он заметил, как на улице перед зданием выбралось крылатое существо в шляпе с полями и длинным мечом в вытянутых руках.

***

Ринельгер раскрыл глаза, тяжело дыша, с тихим ужасом пошевелил рукой, крепче прижал к себе Вирру, чтобы справиться с волной страха, передавшейся от сердца Зериона. Чародей повернулся к духу, посмотрел на её тёмные плотно сжатые веки — суккуб тоже нуждалась в сне, и было в ней всегда больше от человеческого, чем от духа. Быть может, образ жизни приземлил её возвышенную натуру, сделав похожим на то, чем живут обыватели. Эсса и Михаэль тоже до сих пор не очнулись — их сон более крепок, особенно в день.

«Об Адалхеидис и трёх её кровавых ангелах», трактат на древнем языке. У Ринельга сжалось сердце — древнейший артефакт потерян, единственная, быть может, книга, написанная предками о Керамаре, осталась в Кеинлоге или попала в руки той твари, что пыталась прикончить Зериона. Какая потеря! Ринельгер вспомнил рунарийца, когда они встречали Райану в остатках кеинлогского парка, когда уходили из города. Вот почему он был так подавлен, так устал.

По террасе расхаживала дриада с луком наперевес. В древесных доспехах она напоминала ожившее изваяние, низкое деревце: от её плеч и рук тянулись веточки, корпус защищала плотная кора, килт был связан из толстого плюща. Шлем дриады был выполнен в виде вороньего клюва — почему-то любили боги Цинмара воронов — с большими, залитыми белесым светом прорезями для глаз. Лишь золотистые, цвета поздней осени, волосы выдавали, что под доспехом пряталось живое существо, какое… Ринельгер не знал, что скрывала под собой броня дриады. Одна из теорий, кочующая в научно-магических кругах, полагала, что лесные стражницы — маредорийки, отдавшие себя в служение духам Маредора.

Патрулирующая дриада не обратила внимания на проснувшегося чародея, прошла мимо и остановилась, выглядывая через арку башенных ворот. Ринельгер тихо приблизился, встал рядом и присмотрелся — войско нечисти безмолвно стояло у мостов. Тишина царила гробовая, словно весь мир вымер.

— Тебя ждёт хранительница, — произнесла дриада. Её голос напоминал смесь шелеста листвы и скрипа ветвей.

Защитница Святилища развернулась и продолжила патрулировать. Ринельгер кинул последний взгляд на войско за пропастью и направился к башне. С террасы открывался вид на брошенные и заросшие сады, раскинувшиеся перед разрушенными залами. Среди листвы, вполне свежей и цветущей, застыли во времени мраморные скамьи, статуи каких-то женщин и остановившийся фонтан с мутной водой, из которой квакали лягушки. Над Святилищем оказались не властны ни алая ночь, ни времена года. Будь здесь аура Варолии, её метка Порядка — быть может, над башнями и залами сияло солнце.

Ринельгер прошёл под аркой главной башни: здесь раскинулась оранжерея, аккуратная, ухоженная и такая же цветущая, как сады снаружи, а над стебельками, бутонами и плодами порхали магические светлячки. Какие только травы под крышей башни не росли — Ринельгер мог открыть свой справочник и найти в оранжерее все растения по списку! На конце комнаты из стены торчали мраморные ступеньки, уходившие на второй этаж. По ним, стукая лёгкими сандалиями, спускалась Террама.

— Восхитительное место, хранительница, — без почтения после такой картины Ринельгер не мог обратиться. — Будто осколок старого мира.

— Недюжинная часть моей силы уходит, чтобы поддерживать такую красоту во всём Святилище. Я бы предложила тебе остаться здесь, кровавый чародей, навсегда. Но ты несёшь метку…

— Метку? — прищурился Ринельгер.

— Я не знаю, чью, — пожала плечами Террама. — Кого-то очень могущественного.

— Матерь? Матерь Маредора?

Они вышли в сад, Террама махнула рукой, и плющ освободил одну из скамей около фонтана.

— Матери нет, — протянула хранительница. — Значит, нет и всех клятв, меток и чар, что она могла оставить. Это, наверное, та самая незримая метка, которую могут дать друг другу смертные, как клятва, обещание. Всё словесное тоже имеет энергию. На тебе этого много, кровавый чародей. Большее из них — пустое и неисполнимое, да и никому ненужное, кроме тебя самого.

Террама замолчала и устремила взор своих синих глаз к фонтану.

— Скоро Лицедей начнёт атаку, — нарушил тишину Ринельгер. — Ты будешь сражаться?

— Я поклялалась защищать Святилище и всех его обитателей до конца времён, — ответила Террама. — Лицедеем овладело отчаяние. Он пойдёт на штурм, но не сам. Потому что его клятва тоже сильна.

— Нежить, — вздохнул Ринельгер. — Если верить хроникам, не столь и опасна…

— Это не нежить, кровавый чародей. Это проклятые, войско не живых и не мёртвых, войско застрявших между Потоком и Цинмаром. Они намного сильнее мертвецов. Не могу поверить, что Лицедец возглавляет их.

— Матерь завещала, — протянул Ринельгер. — Приказала Зериону найти Лицедея. Переубедить его или уничтожить. Она тоже говорила, что он в отчаянии, что это его губит. Ещё она говорила о циклах… царствах. О прошлых владыках.

— Циклы? — кажется, в глазах Террамы мелькнул ужас. — Так сказала Матерь?

— Да, именно это, — Ринельгер повернулся к ней, сложив руки на груди. — Это связано с древним Керамаром?

— Я не знаю, кровавый чародей, — она была донельзя растеряна. — Я просто… просто исполняю свою службу. Я чувствую, как меня схватывает отчаяние, такое же, как и Лицедея… мне больно видеть, что он стоит у входа в мой дом как враг, но не как друг. Мы запутались, кровавый чародей… Боги нас не слышат, и наоборот. Молчание… пустота. Разве ты не слышишь? Ничего нет. Мы сходим с ума,Ринельгер. Мелодии нет, наши родители погибли. Варолия и Некрос были последними. А теперь их дети обращаются, один за другим. Кого-то я успеваю спасти… Кого-то уничтожают навсегда, а их искажённая суть уходит и распыляется в Потоке.

— Послушай, Террама, — Ринельгер взял её за плечи и только немного погодя понял, как неучтиво поступил. — Послушай меня… Матерь сказала, что нынешний цикл изошёл. Она говорила, что Лерон и Залас ослабли. Я плохо понимаю, что она имела в виду. Боги не могут умереть, а вопрос с циклами — это какой-то слишком заумный бред. Но если древний дух, хранитель Маредора, приказала остановить Лицедея, значит, это важно сделать. Что он хочет найти в Чертогах?

— Я… — Террама посмотрела прямо ему в глаза. — Я помогала Лицедею… он обещал, что, после того, как войдёт в Чертоги, мы снова услышим песнь, а обращённые братья переродятся и снова станут нормальными. Сумеречный лес поглощал смертных, корни захватывали их, тянули под землю, а потом наполняли Моровую пропасть. Я приносила ему тела, Цитиар приносил, остальные. Но не все… Норос-Сугур воспротивился. Он не желал убивать смертных в Дегановых Рубцах, говорил, что это не его суть. Лицедей сделал так, чтобы он нарушил все клятвы и обратился. Многие из нас отреклись после этого от него.

— Вовремя вы, — поморщился Ринельгер.

— Ему нельзя отдавать ключ, кровавый чародей, — сказала Террама твёрдо. — Заполучив силу, он не сможет с ней совладать. Он сильно боится, страх и отчаяние кидают его из стороны в сторону. Я не хочу, чтобы сила пожрала его. Когда он связался с Культом, с этим смертным чародеем… Лицедей всегда выделялся среди нас, был олицетворением наших старших братьев и сестёр, рождённых Архилиосом и Деганом. Он был прекрасен, таким остаётся до сих пор. Его энергия, словно вспышка! Яркая, как у тебя, Ринельгер.

Ринельгер слушал, его лицо оставалось каменным, но внутри всё содрогалось от изумления: с какой нежностью хранительница отзывалась о Лицедее. Будто бы любила его. Но как такое возможно? В Анхаеле твердили: чувства смертных не властны над духами.

— Я всячески мешаю ему добраться, — говорила Террама, — забираю ростки от уничтоженных братьев и сестёр, прячу у себя втайне от Лицедея. А он пылает злобой. Но он не тронет Святилище лично. Я смогу отбить атаки проклятых. Это просто размен сил.

— Просто поигрывание мускулами, — холодно отметил Ринельгер. — Знаешь, сколько моих друзей и просто хороших бойцов погибло, пока вы тут строите друг другу сцены? Знаешь, сколько ещё погибнет? Мёртвый Легион схлестнётся с Рубиновым Войском за Ветмах, если это уже не произошло. Крови смертных вы прольёте много. Если Лицедей не слышит голос рассудка, он должен быть уничтожен.

— Я знаю, — кивнула Террама. — Наша эра прошла, чародей. Но разве мы после стольких столетий бдения, стражи мира смертных во плоти не заслужили покоя в Потоке?

— Мир рухнул, Террама, — произнёс Ринельгер. — А теперь разлагается. Мы пытаемся выжить. Обычно каждый сам за себя. Ты можешь остаться в Святилище, продолжать хранить его ради памяти о своей «мамочке» и не мешать процессу. А можешь пасть в слепой гонке за тем, кто давно движется к забвению.

На этот раз хранительница смерила его холодным взлядом.

— В бездну упал дракон, — Террама встала. — Спустись к нему, я пропущу тебя через катакомбы. Животное мертво, теперь-то точно. Возьми то, в чём нуждался в знак моей доброй воли и нашей дружбы.

Ринельгер медленно кивнул. Хранительница развела руками, и фонтан задрожал, расплёскивая воду и распугивая лягушек. Центральная колонна-основание вытянулось, а дно бассейна ушло под землю, трансформируясь в винтовую лестницу.

— Возвращайся скорее, мастер кровавых чар, — сказала Террама, покидая сад. — Проклятые уже готовы начать штурм. А я… я подумаю над твоими словами.

***

Команда к атаке была беззвучной, во всяком случае, Ширен ничего не услышал. Проклятые выстроились по двое у каждого моста, и в террасы полетели огненные заклинания: каких только мертвецов не приняла в себя Моровая пропасть, Гробовщик помнил, что как-то привозил парочку чародеев, а сколько притащили его коллеги…

Пламя осело и занялось руинами, и тогда проклятые стремительным маршем, почти одновременно, начали форсировать бездонную бездну. Святилище ответило градом стрел — от них стало темно, но лишь несколько совсем истыканных воинов упали, и на них сразу же наступили не ведающие страха соратники. От башен скользнули дриады навстречу войску.

— Играешь в войнушку, Лицедей?

Ширен опешил: скрипучий голос принадлежал тому самому чудовищу, что вылезло из кустов Цветочной Топи. Длинная, вытянутая фигура в балахоне опиралась сложенными в замочек бледно-серыми руками об огромный меч, поигрывая зубами зажённую трубку. Он взглянул на Ширена, ужасно осклабился, запустил руку под балахон, вытаскивая стрелу:

— Твоя, Гробовщик?

Ширен застыл от страха с вытянутой ладонью, в которую дух вложил древко без наконечника.

— Не пугай Ширена, — впервые появление Лицедея успокоило старика. Он отошёл на пару шагов, отвёл взгляд. — Что ты тут делаешь, Цитиар?

— Хочу ещё раз напомнить тебе, — проскрипел дух, — что Цветочная Топь — моя земля, и я не потерплю в неё вторжения. Не подводят ли меня глаза одного из твоих недоумков? Ты вправду штурмуешь Святилище Террамы?

— У меня нет времени уговаривать её выдать мне беглецов, — прошипел Лицедей. — Которых ты, кстати, отпустил.

— Они мне заплатили, я их отпустил, — с безразличием ответил Цитиар. — Да и я не помню, чтобы мы с тобой были в сговоре.

— В таком случае, — Лицедей сжал глефу и угрожающе взглянул на собрата, — тебе следует убираться отсюда, пока твои русалки не разбежались прямо в моё войско…

— Я бы хотел ещё раз выразить тебе своё недоверия к Культу, — проворчал Цитиар, проглотив угрозу. — Этот их пастор… он мне совершенно не нравится.

— Кажется, мы с тобой не в сговоре, ты так сказал? — прошипел Лицедей.

— Я ещё разберусь с ним, Лицедей, — Цитиар с тем же безразличием усмехнулся, закинул меч на плечо и ушёл в ущелье.

— Скоро Террама окажет защитникам помощь, — повернулся к Святилищу Лицедей. — Надеюсь, ты готов, Ширен?

— Готов, — Гробовщик крепче прижал лук к плечу.

Лицедей взмахнул руками, метка на теле обожгла Ширена. Задыхаясь, старик упал на колени, хватая левой ладонью амулет аромерони. Боль сменила странная лёгкость, тело рассыпалось в тёмную дымку. Лицедей повёл руками, будто разгоняя стаи мошек, и Ширена понесло по воздуху над Святилищем. В разрушенных залах и террасах, словно муравьи, копошились сотни дриад, но их было даже не вполовину меньше проклятых.

Дымка спикировала вниз, облетела по террасе мимо лучниц и сорвалась в бездну. На мгновение Ширену показалось, что Лицедей решил от него избавиться, но дымка резко сбавила скорость и направилась к каменным выступам.

— Удачи тебе, Ширен, — произнёс дух у него в голове.

Гробовщик с облегчением ощутил твёрдую землю под материализовавшимися ногами. Любопытный и полезный фокус, но Ширен жутко не любил, когда к нему применяли какие-либо чары. Он взял лук, наложил на тетиву обычную стрелу и побрёл по выступу. Впереди горели синие огни, освещая нечто чешуйчатое и огромное. Ширен остановился, присмотрелся — сбитый Лицедеем дракон не подавал признаков жизни.

Гробовщик спустился по ступенькам, удостоверяясь в том, что все выступы рукотворны и вели в какие-то подземелья под Святилищем. Сейчас дорога приближала бывшего мортуса к телу дракона вокруг догорающего пламени. Ширен двигался осторожно, отмеряя каждый шаг.

У зверя оказалась распорота шея прямо под окровавленной широко раскрытой пастью. Синие глаза смотрели в пустоту, веки вздёрнуты: дракон умирал в мучениях. Ширен остановился и сжал зубы так, что чуть не сломал их — из пасти выбрался человек в грязной, покрытой слизью мантии и серповидным мечом в вытянутой руке. Его глаза сверкнули в драконьем пламени, и Ширен возвёл лук.

— Вот так встреча, кровавый чародей!

***

Ринельгер пустил светлячка, разгоняя тьму катакомб. Тайный ход то ли для побега, то ли для спуска к сокровищнице, какие имелись во всех храмах Лерона и Заласа в Ригальтерии. Чародей спускался по тёмным коридорам, абсолютно одинаковым и пустым, и в их стенах глухо звучала битва, развернувшаяся на поверхности. Лишь бы его соратники не оказались в самой гуще сражения. Эсса, быть может, и восстановила силы, но Вирра, лишённая дома, и Михаэль, переживший смерть, были сильно уязвимы.

Светлячок проплыл в длинный прямой туннель, в конце которого в синем свечении поигрывали языки тени. Ринельгер снял чары, вынул меч и уверенным шагом преодолел расстояние. Он вздрогнул, когда наткнулся на раскрытую зубастую пасть: из неё до сих пор разило теплом, а запах вокруг отдавал нотками хорошо прожаренного мяса. Не наступая на горячие лужи крови, Ринельгер обошёл голову зверя — под челюстью зияла огромная рана: толстая чешуя напоминала спёкшуюся гнойную корку, пластами сошедшую с мощной шеи. Перед тем, как испустить дух, дракон широко раскрыл глаза, и веки парализовало от болевого шока: воронам, если они сюда добрались бы, было бы намного проще.

Ринельгер раскрыл пасть зверя с помощью чар. Энергетическая железа располагалась в месте соединения верхней и нижней челюстей: исследователи, писавшие трактаты о драконах, подробно описали и даже изобразили эту самую, наверное, изумительную для зельеваров часть его тела. То была толстая красноватая трубка, шершавая на ощупь, напоминающая человеческую тонкую кишку. Ринельгер наложил защитные чары на себя, молясь, чтобы они сдержали жар крови, и полез в драконью пасть. Искать долго не пришлось, чародей хорошо знал теорию, а она имела огромный практический опыт. Трубка тянулась из шеи, поддерживая толстую головку с плотным клапаном — оттуда дракон пускал чары, эта особь — в виде синего пламени. Ринельгер осторожно подцепил шейку железы серпом, дёрнул, отделяя от общей системы, и вогнал меч между пастью и трубкой. Пришлось поднажать, чтобы разрезать крепкую мышечную ткань, и железа упала в руку чародея. Ринельгер перевернулся на спину, сворачивая трубку в тряпку — крови железа не содержала, а, значит, была неопасна — и спрятал свёрток в сумку.

— Дело сделано, — удовлетворённо прошептал сам себе чародей.

Он ухватился за зубы зверя, подтянулся и вылез, глубоко вдыхая свежий воздух.

— …кровавый чародей!

— Хм… — Ринельгер удивился своему спокойствию. — Гробовщик, так?

Ширен не ответил. В руках чародея серп отражал на тёмной стали языки пламени — за этим мечом охотился Лицедей, за неудобным, по мнению Ширена, оружием, ради которого дух выбрался из укрытия и посылал на гибель некросициаров и ради которого чуть не попал на ужин к упырице сам Гробовщик.

— Послушай, кровавый чародей, — сказал Ширен. — Нет нужды убивать друг друга. Лицедею нужен твой меч, и только он…

— И за ним дух послал тебя? — Ринельгер не шевелился, а формула барьера уже давно собралась у него в голове. Старик не успел бы спустить тетиву. — Кригаален приходил за мечом тоже, а теперь он далеко внизу, Гробовщик. Я не собираюсь ничего отдавать, да и остановит ли моя уступка твоего хозяина?

— Ты либо дурак, либо безумец, чародей, — фыркнул Ширен. — Отдай духу то, что ему нужно, и забудь обо всём. Живи дальше и держись от этих дел подальше.

— С такой-то философией ты пришёл сюда, Гробовщик? — гнусно ухмыльнулся Ринельгер.

Ширен со злостью спустил тетиву, и чародей отбил стрелу. Он взмахнул мечом, взывая безмолвной энергией к пламени дракона. Гробовщик кинулся к нему, блеснул нож, но Ринельгер с лёгкостью ушёл от атаки. Старик вынул второй кинжал, сжал их до хруста костяшек пальцев и бросился вновь. Чародей подцепил серпом лезвие левой руки и врезал гардой ему в челюсть. Второй кинжал поцарапал лицо Ринельгера, но не добрался до шеи. Ширен, сплёвывая кровью, перекатился к краю выступа, бросая ножи и готовя к выстрелу лук. Что-то парализовало его: Гробовщик с ужасом заметил, что кровь с разбитой губы потянулась чародею, и тот зажёг меч синим пламенем, а в его глазах играли безумные огоньки.

Земля затряслась, но нет, не недра стали источником — дракон вдруг расправил крылья, цепляя ими скальные породы. Ринельгер и Ширен с ужасом оглянулись на него — синие глаза исчезли, теперь они стали серыми с голубыми точками-зрачками. Чародей махнул серпом, бросая все чары в раскрытую пасть, полную бледного пламени, и побежал в катакомбы. Дракон выдохнул, и его жаркое дыхание обрушило подземный ход. Выступ занимали трещины, куски камня откалывались и летели в бездну. Зверь расправил крылья, потянул окровавленную голову наверх, готовясь к взлёту. Ширен долго не раздумывал, закинув лук на плечо, схватил одной рукой колчан так, чтобы не растерять стрелы, а второй — за шип на золотистом чешуйчатом хвосте. Дракон оттолкнулся, и выступ рухнул, стремительно скрывшись в бездонной темноте. Со страшным рёвом он вынырнул из бездны, полыхая огнём. Ширен дождался, пока зверь махнул хвостом в сторону руин, и прыгнул.

Гробовщик приземлился на крышу террасы, выпустил стрелу в одинокую дриаду, и та беззвучно рухнула в пропасть. Он поднялся на кромку, выискивая взглядом хранительницу Святилища. Земля снова затряслась, Ширен огляделся — дракон летал вокруг руин, пуская пламя в террасы, но на этот раз не он стал источником землетрясения.

Над центральной башней повисла Террама, раскинув руки и расправив крылья, что она до сих пор прятала под зелёным плащом. Воздух вокруг неё плавился от чар, посылаемых ею прямо перед собой, в сторону противника, где в точно такой же позе стоял на холмике Лицедей: Ширену отлично было его видно — его и нескольких проклятых, защищавших от случайных стрел своего повелителя.

«Пожалуй, самое время», — подумал Ширен, доставая стрелу. Он поднял лук, перевёл весь вес на руку, что спустит тетиву, и прицелился чуть выше головы Террамы. Чары вновь столкнулись, грохот дополняли звуки усиливающейся битвы. Ширен еле удержался и разжал пальцы. Стрела исчезла в алых сумерках, раздался хлопок, и Террама рухнула на крышу башни. Гробовщика с головой накрыла тень, он скатился с крыши и упал в заросший сад. Перед ним рассыпались стрелы из колчана, старик прищурился и с досадой выругался — керамарийская стрела лежала у него перед носом.

***

Ринельгер выбежал из катакомб, когда земля начала непрерывно дрожать. Подземелья завалило в нескольких местах, пару раз чародею приходилось магическим импульсом прокладывать себе дорогу на поверхность. Первое, что он услышал — рёв дракона и взрывы на террасах — и почувствовал чары, могущественные чары в заряженном энергией воздухе.

Хранительца всё же решилась оказать Лицедею достойное сопротивление, но вряд ли не только из-за клятвы. Магическая дуэль Террамы и Лицедея только началась, и, кажется, Ринельгер мог испытать примерно то же блаженство, какое ему на голову свалилось, когда наступала алая пелена в начале Тёмного Века. Энергии духов было столько, что казалось, будто Святилище ворвалось в Поток.

На террасе возник силуэт лучника. Ринельгер тихо выругался, послал импульс, но из-за землетрясения промахнулся — Гробовщик даже не заметил пролетевшего мимо заклинания. Он пустил стрелу, чародей проследил за ней, и Террама, схватившись за живот, упала в башню. Лицедей пустил чары и теневой волной поглотил руины. Ринельгера откинуло к внутренней террасе, на мгновение у него потемнело в глазах. Враждебная энергия щипала всё тело, чародей заполз под крышу, и его накрыла очередная волна чар, но на это раз принадлежавшая Терраме. Магическая дуэль не окончилась, выстрел Гробовщика не смог уничтожить хранительницу.

Из башни вышел легионер в полном обмундировании с двуручным мечом на плече. Подскочившую к нему дриаду он мгновенно подсёк и разрубил пополам — умерла она без единого звука, будто просто кукла, а не живое существо.

Ринельгер, борясь с дрожью в ногах, встал, занял позицию за спинами защитниц главной башни с древесными копьями. Рядом с ним появились лучницы. Шансы испытать чудовищного солдата Лицедея и не умереть многократно увеличились. Проклятый уверенным шагом двинулся к ним. Стрелы пробили его нагрудник, кинулись в атаку копейщицы: проклятый парировал выпад древка и, отмахнувшись, вспорол шею дриаде. Две другие метнули копья в него, лучницы пустили стрелы, с пальцев Ринельгера сорвался импульс энергии.

Легионер увернулся, перехватил одно копьё и метнул обратно — лучница справа от чародея свалилась с пробитой насквозь головой. Проклятый парировал атаки дриад, пронзил одну и с размаха срубил голову второй. Последняя лучница не сдвинулась с места, продолжая стрелять, а Ринельгер отступил на два шага, пересиливая страшное желание бежать. Ничто не брало падшего легионера, и тот быстрым шагом направился к защитникам.

— Ринельгер!

Вирра выбросила с копья огненную вспышку, сбившую шлем с проклятого. Около чародея присела на одно колено Эсса и спустила тетиву — но и это не остановило легионера. Ринельгер выбросил с меча огненный хлыст, поразивший проклятого в голову — недостаточно. Тенью мимом проскочил Михаэль, Ринельгер не сразу его заметил.

— Осторожно! — он побежал вслед за рыцарем.

Михаэль сделал молниеносный выпад, пробив ржавый нагрудник проклятого, и тот рубанул, рассекая и окончательно уничтожая кольчугу на груди рыцаря. Он, кажется, выругался, в его словах заиграли нотки паники. Ринельгер, наскочил сбоку, срывая серпом пластины, словно снимая панцирь с рака, с ребёр легионера, вспарывая стеганую тунику. Стрела, пущенная то ли Эссой, то ли дриадой, вошла в левый глаз падшего.

Проклятый покачнулся, размахнулся мечом, чуть не разрубив Ринельгера попалам. Михаэль рубанул сверху с невероятными скоростью и силой, выбивая оружие из рук врага, и следующим ударом отсекая ему голову.

Башня-ворота рухнули, когда внутри ещё сражались, и она похоронила дриад и проклятых под обломками. Из центра Святилища хлынула энергия, пожирая слабеющие тёмные чары Лицедея. Над террасой пролетел дракон, посылая огненный вихрь в сад, что вмиг вспыхнул, словно серная горка.

***

Ширен собрал стрелы в охапку, сунул в колчан — всего удалось вернуть около двадцати штук, не считая керамарийскую. Он побежал по кустам, озираясь по сторонам — неизвестно откуда выбирающиеся дриады занимали места павших сестёр в горящих террасах. Благодаря меткому выстрелу Лицедей доминировал, но хранительница была жива и скоро сможет отбить Святилище.

Дриада выскочила прямо из ствола низкого ясеня, полоснула Ширена по руке гнутым клинком, но, Гробовщик, отскочил, пустил стрелу ей прямо в лоб. Он тяжело задышал, метка горела и готова была просто сжечь всего старика дотла. Ширен упал на колени, до боли сжал зубы — казалось, что вот-вот его разорвёт на части.

— Поднажми же, сучье ты племя! — простонал Гробовщик.

В его грудь впился амулет, Ширен почувствовал каждую линию руны аромерони. Он разорвал куртку на груди, взял амулет в ладонь и прижал его к метке на плече. Резкая боль пронзила его, в голове прозвучал далёкий вопль, и старика неожиданно отпустило. Он упал навзничь, раскинув руки, и его накрыла благодатная энергия, разгоняя тьму в глазах. Ширен услышал драконий рёв, грохот рушившихся зданий, и вскочил, взяв лук и керамарийскую стрелу — в небе пронёсся крылатый зверь, посылая в сад сноп огня. Старик побежал что есть силы, заскочил во внутреннюю террасу и пролез через осыпающуюся пылью арку главной башни.

Ухоженная оранжерея со светлячками заставил Гробовщика зажмуриться. Он громко чихнул, почувствовал лёгкую, невиданную им доселе слабость, наложил стрелу и взобрался по лестнице. В совершенно пустой зале прямо в центре на коленях, сжавшись в комочек, приходила в себя хранительница Святилища. Гробовщик натянул тетиву до упора, встал над ней.

— Ширен, — произнесла Террама, поднимая голову. — Ты пришёл… за мной? Или за свободой?

Гробовщик сглотнул, хватка его ослабла.

— Здесь Лицедей слеп, он не чувствует тебя, — Террама вытянулась. — Ему страшно… Страшно, что ты этого не сможешь сделать. А твоя метка… она выгорает.

Он опустил голову — от некогда чёрной, словно смола, метки осталось обугленное пятно. Ширен судорожно выдохнул, словно ему дали возможность дышать, и отступил.

— Сделай то, что считаешь правильно, — её синие глаза встретились с серыми Ширена. Губы старика задрожали, пальцы сжали конец стрелы и плечо лука.

***

Сражение возобновилось с новой силой, дриады заполонили наружные террасы, а чары Террамы коснулись древ, чьи корни оплетали мосты, сбрасывая острыми, покрытыми шипами концами проклятых в бездну. Дракон переключился на переправы в отчаянной попытке дать ход нечистому воинству Лицедея. Сам дух ослаб, Ринельгер это ощущал, как и сама хранительница руин.

— Где ты пропадал? — Вирра взяла чародея за плечо.

— Под землёй, — хрипло ответил Ринельгер. — Михаэль, ты как?

— Я мёртв, лекарь, — безпристастно произнёс рыцарь. Его глаза уже сменили цвет, кожа стала бледнее обычного.

— Можешь попытаться отомстить за это решение. Начинай со своей подруги…

— Лицедей всё сделает за меня, — Михаэль встал напротив него, взял за плечо. — Либо мы его прикончим… Выживем, тогда и поговорим.

Грохот прервал их, снова заполонив окрестности. Чары в воздухе ослабли, а из башни вышла Террама. Она хромала, но всё так же гордо держала ровно спину. Сражение стихло, дриады замерли, а дракон спикировал в воздухе и скрылся где-то за кратером. Ринельгер чуял — дуэль всё равно не окончилась, хоть и слегка ослабла.

Террама, не сказав ни слова, прошла мимо, расчищая проход в обвалившейся башне. Под грудами камней лежали около десяти дриад и трое проклятых, дух с болью осмотрела их и продолжила движение к мосту. Ринельгер последовал за ней. Навстречу ей тяжёлым шагом приближался Лицедей, опираясь на глефу. Чародей присмотрелся: сотни проклятых замерли статуями в ожидании приказа.

— Что, устала сражаться, Террама? — прохрипел Лицедей. — Ты выдохлась, как и я. Но у меня ещё тысяча воинов, а сколько дриад у тебя?

— Достаточно, чтобы отразить все твои атаки, Лицедей, — стальным голосом ответила Террама. — Я всего лишь защищаю свои владения. А ты… прошу тебя, — она дрогнула, — не делай этого… я знаю, ты боишься, как и я. Как и все мы. Матерь сказала, что…

— Я не боюсь! — яростно махнул рукой Лицедей, а проклятые судорожно повернули к нему головы. — И то, что сказала Матерь, не помогло ей пережить битву за Кредохарт. Нет никаких циклов, нет ничего предрешённого, Террама! Единственное, что предрешено, так это то, что моё войско больше, оно побьёт твоё, рано или поздно. Разорит Святилище, а я получу меч. Лучше отдай мне его добровольно.

— Ты нарушаешь покой Святилища Варолии! — сорвалась Террама. — Ты ничем не лучше обратившихся братьев и сестёр! Что бы сказали Прародители?

— Всё равно, — отрезал Лицедей. — Отдай мне чародея, Террама, и я уйду, оставив твои руины в покое. Откажись — и я уничтожу твою суть!

Ринельгер ощутил возмущённое колебание энергии, повернулся — на крыше террасы показался Гробовщик с готовым к выстрелу луком. Чародей поднял серп, но его остановила Вирра:

— Спокойно, дружок… спокойно.

— Ширен! — рявкнул Лицедей. — Сделай это!

Гробовщик спустил тетиву, глаза его бывшего хозяина вспыхнули яростью, он взмахнул рукой, отбивая стрелу. Террама пустила чары, керамарийский наконечник звякнул у неё перед лицом и отпрыгнул обратно к Лицедею. Он запаниковал, судорожно выставил ладони перед собой, накладывая все имевшиеся в арсенале чары, и стрела с молниеносной скоростью пролетела около засохшего венца Террамы и с громким хлюпаньем впилась в левую грудь Вирры.

Ринельгер вскрикнул, поймав откидывающегося на спину суккуба. Из её изумлённых, демонически красивых глаз посыпались искры, она приподняла грудь в последнем вздохе и, не сказав ни слова, умерла.

Окрестности взорвались шумом, из-за кратера снова напал дракон, проклятые вновь принялись штурмовать Святилище. Террама простонала и, ещё больше хромая, поспешила убраться под защиту руин, а Лицедей вытянулся — лицо Верона потрескалось, и по нему побежали ручейки багряной крови.

Ринельгер оттащил Вирру на внутреннюю террасу и положил на пол. Дрожащими руками он принялся искать хоть какую-то искорку энергии в её теле, но ни капли не смог уловить. Чародей взвыл и выпустил сноп молнии в небеса.

— Керамарийская стрела, — одними губами произнесла Террама. — Керамар… нет…

— Ты хочешь сказать? — слова плохо давались Ринельгеру. Он знал ответ, но озвучить его не мог.

— Выжгла её энергию, — Террама сползла по стене, её глаза превратились в два огромных синих блюдца. — Её нет в Потоке… и никогда больше не будет.

Ринельгер сжал зубы, закрыл напряжённые глаза:

— Ей здесь было не место… и теперь у меня даже нет времени с ней попрощаться… ещё одна бессмысленная жертва алой ночи… и вашей борьбы.

Дыра где-то в глубине души раскрылась ещё больше, поглощая остатки эмоций. Кажется, Ринельгер перестал осознавать, что происходило вокруг. Мир исчез, и остался только он в обнимку с пустой материальной оболочкой суккуба, ставшей за такое короткое знакомство настоящей подругой.

Его кто-то взял под руку и потащил вглубь Святилища. Где-то вдалеке гремели взрывы, рушились террасы и мосты. Проклятые стягивали кольцо.

***

— Проклятый чародей! — прошипел Лицедей. — Я потерял так много времени из-за этих недоумков, Эриганна, Элеарха, из-за тебя, — фыркнул он, посмотрев на Верона. — Теперь и Террама. Никогда ещё судьба так не испытывала мою клятву…

— Какую клятву? — слова нехотя сходили с уст юноши.

— Мы с Террамой, знаешь ли, были добрыми друзьями, — процедил Лицедей. — Но её верность делу заставляла её быть параноиком. Она так сильно переживала за Святилище Варолии, что уговорила меня дать слово — никогда не пересекать с огнём и мечом её земель. Если бы я предвидел, что через семьдесят лет она станет моей соперницей…

Он снова замолчал, переведя всё внимание в реальность. Верон огляделся — всё та же плотная тьма окружала их — и попытался вырваться из сетей. Тщетно, дух слишком силён. Лицедей вздрогнул, возвращаясь в сознание юноши.

— Ничего, — произнёс беззлобно он. — Скоро Ширен уничтожит Терраму… да. Она сгорит без остатка, как бы мне не было жаль. Я уничтожу кровавого чародея, заберу меч портала. А потом я избавлюсь и от тебя, мальчишка. Мощь алтаря из Святилища просто вытолкнет и распылит твою жалкую, никчемную и надоедливую душу.

— Я сам жду этого с нетерпением, — Верон собирал последние силы. Быть может, это его шанс?

— Не думай, что у тебя получится меня перехитрить, — он рассмеялся звонким девчачьим голоском. — Я вижу тебя насквозь… я могу предугадать всё, что ты осмысливаешь в своей бестолковой голове.

— Как же ты прикоснёшься к алтарю, если дал клятву хранительнице не заходить на её землю?

— Керамарийская сталь, — он продолжал усмехаться. — Не думаю, что ты, деревенский оборванец, которому повезло родиться с Мощью Одарённых, слышал о таком… стрела уничтожит каждую искорку энергии Террамы, в том числе и мою клятву. Клятву ей, а не Варолии.

— Но… — Верон сглотнул. — Это всё равно нарушение слова. Ты нападёшь на неё… Гробовщиком. Он — твоё оружие.

— Что может понимать в магии глупый мальчишка? — подошёл ближе Лицедей.

— Я не знаком с тонкостями магии, да, но хорошо понимаю, что такое клятва. Если дал слово что-то не делать или сделать, то твоё слово останется всегда в силе, даже если тот, кому ты что-то пообещал, уже умер.

— Смертный — и о чести, — фыркнул Лицедей. — Мне, по правде говоря, уже осточертело разговаривать с тобой, юнец. Если бы ты не противился, я бы уже давно развернулся в полную силу… А теперь мне нужно тебя не на долго покинуть.

Его глаза сжались до еле видимых точек, и наступила гнетущая тишина. Верон попытался пошевелиться, сети немного ослабли. Он дёрнул рукой, но сил у него самого оставалось мало. Юноша закрыл глаза.

Перед ним предстали горящие руины, из которых выглядывали сотни женщин в странных древесных кирасах. Впереди стояли несколько: хранительница в плаще-крыльях, уставшая и испуганная, за её спиной кровавый чародей и рогатая полуголая девица. Из уст Верона выходили крики, различить которые он не мог. Мелькнула тень на крыше, юноша что-то сказал или снова прокричал, блеснул в свете пламени наконечник. Верон поднял руку, паника пронзила всё его естество, и стрела полетела в хранительницу Святилища.

Верон разжал веки, тьма дрогнула. Лицедей рухнул спустя минуту. Юноша почувствовал на мгновение его страх, что сразу же сменился гневом. Сети ослабли, Верон воинственно закричал, вырывая руки из чёрной паутины и падая в холодную тьму. Зелёные огоньки Лицедея вспыхнули и тотчас обратились в алые. Он зашипел тысячью голосами, и юноша, закрывая руками уши, побежал прочь, срывая с лёгкостью все теневые нити, что встречались у него на пути. За спиной раздался хлопок, шипение переросло в безумный вопль боли и потусторонний рык. Верон обернулся и закричал сам: тень в балахоне обратилась в монстра — существо с переливающимися алым глазами, вытянутое, с длинным остроконечным хвостом и гигантскими когтями. Демон зашипел, забрался на нити, словно огромный паук, и яростно помчался к юноше. Верон сорвался с места, сети стали крепче, но он бежал, пока особо твёрдая не сбила его с ног. Демон что-то прошелестел над ухом и клацнул зубами.

***

Ширен еле удержался, когда дракон окропил руины пламенем. Пригнувшись, он проводил летающую тварь глазами и вытянулся вновь, чтобы видеть мост. С холодной злобой Гробовщик посмотрел в направленные прямо на него безумные, полные ярости, глаза Верона. Нет, это был уже не мальчишка. Да и больше не дух. Метка на плече ужасно болела и наполняла старого мортуса гневом, таким же, какой сжигал Лицедея.

Одержимый Верон сжал глефу и направился к воротам. За его спиной разливалась тёмная дымка, она медленно пожирала мост, и через неё, словно через туман, шли проклятые. Гробовщик сполз с крыши и спрыгнул на обращённый в пепельное поле сад, забежал на террасу, поднимая короткий меч, и направился к главной башне.

Дриады отступали к ней, выстраивались впереди копейщицы и мечницы, лучницы посылали грады стрел, что поражали на боковых террасах и своих, и чужих. Гробовщик укрылся в башне.

Террама упала на колени в центре оранжереи, прочитала заклинание, и земля раступилась, образовывая лестницу вниз. Хранительница молча спустилась, оставив смертных одних. Ринельгер сполз по стене, закрыл глаза, тяжело вздохнул. В башню вошёл Гробовщик.

— Что мы будем делать дальше? — спросила Эсса. — Нужно сражаться! Они убьют нас всех!

— Нет смысла, — фыркнул Ринельгер. — Мы окружены. Эти твари… проклятые, неубиваемы. Дракон… и дух.

— Он больше не дух, — скрипуче сказал Гробовщик, садясь у входа. — Он обратился. Это сделало его сильнее.

— Значит, мы погибнем, — Ринельгер спрятал лицо в ладонях. Он мертвецки устал.

— Есть участь и пострашнее смерти, — произнёс Михаэль, сжимая меч и буравя Эссу ненавистным взглядом.

— Действительно, — Ринельгер встал, перехватил ручку серпа. — Вирра не умерла… Она была уничтожена. Без остатка. А ты… ты ещё можешь ходить, говорить, думать и мечтать.

— Я умер на мосту, — Михаэль обошёл оранжерею, встал у дальней стены. — А вы как хотите… Будущего ни у кого из нас всё равно нет, — он припал на колени, вонзил меч перед собой и закрыл глаза. — Святая Нерида, Владычица Аромерона, пусть моя проклятая душа очистится перед Твоим взором…

Эсса расстеряно наблюдала за молитвой — её сердце разбито. Ринельгер обнял её за плечи, нахмурился — ведь он предупреждал. Гробовщик проверил тетиву лука, прошептал что-то вроде молитвы и повернулся к выходу.

— Пойдём, — произнёс чародей, уводя Эссу. — Там… мы все очистимся кровью.

— Святая Нерида, Владычица Аромерона, — сказала она, накладывая стрелу на тетиву. — Пусть моя проклятая душа очистится перед Твои взором, и ждать меня будет Твой суровый суд…

Ринельгер вышел за Гробовщиком — тот поднял колчан с тела дриады и сразу же выстрелил. Защитницы самозабвенно прикрывали телами проход по главной террасе. Тень дракона нависла над ней, пламя ударило в башню Террамы, с неба посыпались осколки камня.

— И будет моё наказание таким, каким я его заслужила…

Ринельгер выбросил могучий импульс с серпа, опрокидывая двух проклятых. Дриады набивались перед ним, вылезая из арок пепельного сада.

— Прости меня за все мои слабости…

Проклятый выпотрошил дриаду прямо перед чародеем. Ринельгер занёс меч — его движения стали легки, просты, словно он долго и упорно тренировался в его владении. Пламя захватило рассечённое тело мертвеца, Ринельгер рубанул сбоку по другому — и ему в глаз вошла стрела Гробовщика.

— Я не заслужила прощения…

Дриады заслонили проход дальше, их стало слишком много, но перестали ощущаться чары Террамы. Лицедей шёл по главной террасе с окровавленной глефой. Ринельгер остановился, они посмотрели друг на друга. Верон был залит чёрной кровью, по лицу паутинкой разползались трещинки, глаза, полные злобной состредоточенности, буравили чародея зрачками-точками.

— И разорвут меня в Забвении демоны за все мои грехи…

Лицедей направил глефу на Ринельгера, лезвие объяла тень. Чародей успел вскинуть серп, пустить защитные чары Орина. Тела дриад обмякли, они упали, тьма сжирала их изнутри. Но Ринельгер стоял, не отрывая взгляда от одержимого демоном.

— Моя последняя жертва!

Эти слова принадлежали не Эссе. Михаэль вылетел из-за спины чародея с чудовищным рыком. Лицедей парировал лезвием глефы, ударил по рыцарю тупой стороной, сбивая с ног. В грудь демону вонзились две стрелы, и Ринельгер, выпуская свободной рукой огненный бич, запустил светлую вспышку прямо ему в лицо. Проклятые навалились гурьбой, где-то в их массе затерялись Михаэль и Эсса. Чародей пустил купол впереди себя, сбивая мертвецов с ног, и из кучи вылетел Лицедей.

Глефа черканула раненное бедро, Ринельгер покачнулся, отступил. Резкая боль перехватила дыхание, в глазах потемнело и заискрилось. Он пустил пламя вокруг себя, продолжая отступать назад, к башне. Когда бедро заныло тупой болью, он раскрыл глаза.

Крича, словно медведь, старый Гробовщик набросился с мечом на Лицедея — клинок впился одержимому в плечо. В голову словно ударили молотом, звон послышался в ушах: Ринельгер на собственной шкуре ощутил схлестнувшуюся ярость эти двоих — мортус мстил, мстил за годы рабства, а демон — за предательство, за вынужденное нарушение клятвы перед хранительницей Святилища Варолии, давно сгинувшей драконицы.

Борьба велась недолго: Лицедей выбил глефой меч старика, схватил его за шею, поднял одной рукой, и кости Ширена Гробовщика громко хрустнули. Ринельгер облизал губы, демон развернулся к нему. Последний бой, и тварь получила бы то, до чего рвалась. Этому суждено случиться — к чему были все эти жертвы?

Ринельгер яростно закричал, прогоняя прочь все мысли, рубанул мечом по ладони, и его клинок вмиг окрасился кровью. Формула одна за другой переливались рунами в голове, но ни одна из них так и не была прочитана. Кровавый бич сорвал кожу и мясо с левой щеки Верона, обнажив его залитые чёрной слизью зубы. Ринельгер взмахнул рукой, разрезая на две части проклятого за спиной демона, ударил ещё раз, сшибая разом дриаду и мертвеца.

Лицедей широко раскрыл глаза, глефу поглотила тень. Подули ветра, где-то вдалеке рыкнул дракон, и рёв его начал приближаться. Ринельгера оставляли силы: слишком много собственной крови, слишком много. Его хватит ещё на один удар.

Подол мантии задрало, чародею пришлось прикрыть глаза, и его накрыл ураганный ветер. Ноги оторвало от земли, Ринельгер успел заметить, как Лицедей метнул глефу куда-то в сторону, а потом руины, войско проклятых и защитницы стали отдаляться. Ураган нёс его всё выше и выше.

***

Звуки боя становились тише, беснующая на террасах энергия успокоилась. Террама сидела в старом каменном зале, тёмной и огромном, перед алтарём, переливающимся остатками Мощи. Битва проиграна, а её служба скоро должна закончиться. К хранительнице потянулись маленькие ручки, с десяток перерождённых духов окружили её, превратили маленькие тельца в большой живой щит. Теперь они не выглядели как дети смертных — деформированные гуманоидные фигурки были безликими, белыми, словно чистое полотно. Она долго их собирала по всей округе, долго ждала, пока сможет вернуть их в родные места.

Террама помнила, как появилась в начале Века Раскола, когда храм уже был разрушен, а алтарь замурован. Варолия, почти обессиленная, призвала её из Потока в виде маленькой девочки — так она выглядела, но понимала миссию, долг, возложенный на её плечи. С годами Святилище наполнялось и оживало благодаря Терраме, цвёл Сумеречный лес, росло влияние Варолии, павшей где-то в Северной Дали. Полторы сотни лет преданной службы, но госпожа, матушка, так и не сказала ей ничего. Единственным гласом, что Террама слышала, был голос Лицедея. Его настоящий, истинный голос.

Его демоническую ауру она почувствовала, когда некогда величественный дух спустился в залу. Тело мальчика теперь отражало всю суть Лицедея — измазанный в чёрной слизи, с выглядывающими зубами, превратившимися в острые клыки, каменное, беззлобное и жуткое выражение на потрескавшемся лице. Он медленно подошёл к Терраме и молчаливо встал над ней. Хранительница подняла голову, взглянула в его зрачки-точки. Она коротко кивнула, обняла духов:

— Ваша энергия не станет напрасной жертвой…

Лицедей возвёл руки, и все духи, спасённые Террамой, упали замертво. Он повернулся к алтарю, потянулся к нему переливающимися тёмным пламенем пальцами — и синяя энергия сменилась алой, Террама зажмурилась, в неё хлынул Хаос. Демон раскрыла красные, полные неистовой злобы глаза, расправила облезлые багровые крылья.

Лицедей направился к выходу, где на террасах и в пепельном саду его ожидали проклятые и дриады в почерневших кирасах. Одержимый встал над телом Ширена, в руке материализовался ржавый фонарь на цепи. Энергия Гробовщика и павших защитников Святилища потянулась к бледному огоньку. Пламя радостно заиграло, и Ширен вздрогнул, в его блеклых глазах, словно в зеркале, отразился ликующий фонарь. Он взял колчан, набрав туда стрел, среди которых мелькнула керамарийским цветом самая длинная, и возвёл к демону точки-зрачки.

Сумеречный лес погрузился в гробовую тишину, ветер нёс её с шелестом ветвей туда, где разгоралось алое зарево, рассекаемое золотистыми линиями падающих комет.

Глава 8 — Пепел Ржи

Глава 8

Пепел Ржи

Арецетова Рожь — равнина, названная в честь наместника уже несуществующий провинции Феладеса, Арецета тиль Рохне, превратившего пустынную глушь в золотистые плодородные поля пшеницы, ячменя и ржи, кормившие чуть не все центральные провинции севера Ригальтерийской империи. На множество вёрст растянулись фермы с садами и огородами, несколькими крупными пастбищами — Рожь кормила север до того момента, пока в неё не пришла Война Века Слёз. Мятежники и дикари разорили фермы, обокрали амбары и предали огню и мечу все окрестные поселения. Поля заросли густым бурьяном и колючим кустарником, дикими зерновыми, а Тёмный Век уничтожил последние культуры, оставив только те растения, что смогли приспособиться и выжить.

Вильмонд гнал коня так быстро, как только мог. Дороги уже давно были уничтожены войной и дождями, а потому иногда приходилось спрыгивать с седла и, погружаясь в высокую траву, вести скакуна за узду, чтобы тот не сломал ногу. Лагерь Рубинового Войска располгался примерно в верстах тридцати-сорока от стоянки Мёртвого Легиона, и лишь двадцать из них не были усеяны разведчиками и патрулями с обеих сторон.

На наёмников Вильмонд нарвался спустя два дня пути, когда в очередной раз проводил коня по каменистой местности с огромными булыжниками — видимо, останками какого-то храма и форпоста. Из засады вылезли трое мечников, они окружили одинокого странника, а Вильмонд остановился, складывая руку на самострел в седле.

— Ты не дёргайся, ворон, — сказал один из них, что подобрался ближе. — У нас ещё три лука, и все нацелены на тебя. Кто такой, откуда прёшься?

— Я мортус из Теневала, — Вильмонд осторожно снял маску. — Меня послали к Эриганну из Ласанны.

— Неужели? — наёмник придирчиво осмотрел его и коня. — С каким-то посланием?

— Оказать покровительство от Лицедея, — произнёс Вильмонд. — Сказали, что Эриганн будет рад ему.

— Лицедей? — нахмурился наёмник. — Впервые, мать твою, слышу…

— Остынь, Мерис, — вмешался его соратник. — Лицедей — наш дух-покровитель. Прости нас, ворон, за такое непочтение. Мы проводим тебя в лагерь к чародею.

У Вильмонда отлегло от сердца. Оседлав коня, он последовал вслед за наёмниками. К троице вылез всего один лучник.

Потребовался час, чтобы добраться до хорошо укреплённого лагеря Рубинового Войска. На входе развевались штандарты: чёрное полотно с красным мечом и щитом и белое с серыми полосками по краям и мечом, обёрнутым колючей розой, — знамя Теневого Триумвирата.

Эриганн из Ласанны находился в шатре Аорина тиль Валлеха, командующего Рубиновым Войском. Наёмники привели Вильмонда как раз в тот момент, когда эти двое горячо спорили насчёт предстоящего наступления на Ветмах. Мортус и его сопровождающий тихо зашли внутрь, встали в сторонке.

Темноволосый рунариец склонился над дубовым столом, на поверхности которого расположились фигурки: дракон и башня вместе стояли на карте на другом конце Арецетовой Ржи, а четыре фигурки в виде меча — на границе Нижней Норзрины. Чародей, сложив руки за спиной, перевёл взгляд со стола на мортуса:

— В чём дело?

— Это мортус из Теневала, господин, — ответил сопровождающий наёмник. — Его прислал Лицедей в качестве покровительства.

— Ах, да, я тебя помню, — прищурил глаз Эриганн. — Ты напарник Гробовщика?

Вильмонд кивнул.

— Хорошо, — Эриганн снова посмотрел на Аорина. — Я настаиваю, что нужно дать бой на Арецетовой Ржи, лорд-командующий. Мёртвый Легионбудет лишён стен.

— Легионеры Ветер имеют конницу, — ответил на это рунариец. — В двести уздечек. Пехота у неё хорошо выучена, а опыта ведения боёв на открытой местности хоть отбавляй. Пусть у нас в два раза больше войско, её солдаты — прожжённые убийцы, ветераны Войны Века Слёз и до сих пор знают, что такое дисциплина. Мы же имеем наёмничье войско, они хороши в своём деле, но как армия… сильно уступаем опыту Мёртвого Легиона. Зато у нас есть осадные орудия, большой запас провианта. Взять Ветмах в осаду будет намного удобнее. Мы выйдем к тракту, пойдём на город, и Ветер ничего не останется, как увести войско и запереться за воротами. Пока мы будем держать её там, вы сможете разобраться с Чертогами.

— Я не могу дать Ветер хоть малейший шанс помешать нам во время ритуала, — Эриганн сложил руки на груди. — Её сброд должен быть разбит, она — убита, а Ветмах взят нашими силами. Только после этого можно будет дать Лицедею открыть вход в Чертоги.

— Мы можем потерять много солдат, — поморщился Аорин, отрываясь от карты. — Вы получите силу, а что получит Рубиновое Войско?

— Если мы разгромим Ветер в Ржи, — Эриганн подошёл к столу и опрокинул фигурки дракона и башни, — то Рубиновое Войско войдёт в Ветмах без боя.

— И как вы предлагаете его удерживать? — Аорин сложил три фигурки с мечом и пододвинул четвёртую на точку, обозначающую Ветмах.

— Вы будете префектом, лорд-командующий, — хмыкнул Эриганн. — И сможете совершенно законно призывать в войско горожан и жителей окрестностей.

— Захотят ли они служить в Рубиновом Войске?

— А что думает наш священный посланнник? — Эриганн посмотрел на Вильмонда. — Что ты скажешь?

— Я не силён в тактике и стратегии, господа, — быстро нашёлся мортус. — Но думаю, что поверженная Ветер воодушевит солдат, а вы заслужите уважение горожан.

Губы Эриганна растянулись в победной улыбке, и Аорин, с тоской взглянув на Вильмонда, потянулся к кубку с вином.

— Ты нас нанял, чародей, тебе и нести все издержки…

***

Солнечный свет ударил в глаза Ринельгера, и ему пришлось зажмуриться, прежде чем раскрыть глаза и увидеть парадную залу анклава. Он узнал её сразу: помещения дворца Анхаел, где чародей провёл большую часть жизни. Ринельгер развернулся, напротив высокой арки входа со внутреннего двора начинались дугами две лестницы, между которыми неизменно горела каменная жаровня. Слева был коридор, ведущий в общий зал, где проводились собрания учеников, а справа — выход на тренировочную площадку.

Ринельгер зажмурился, прикрыл глаза окровавленной рукой: нет, это не сон… быть может, наваждение… С лестницы выбежали несколько мальчишек, лет по десять-одиннадцать, хохоча и задирая друг друга. Они не заметили одинокого взрослого чародея в грязных и слегка изорванных одеждах, сжимающего запачканный драконьей и собственной кровью серповидный меч, и остановились у жаровни:

— Да пошли в сквер, Ринельгер! — он встрепенулся, когда темноволосый ученик назвал его имя. — Рамус нашёл мердевенского слизня во-о-от таких размеров!

— Врёт он всё, — отмахнулся светленький мальчишка. — Опять заманит в какой-нибудь угол и приморозит ноги!

— Ладно, пусть тут со скуки помирает, — махнул остальным рукой другой ученик. — Побежали.

Оставив светловолосого мальчика одного, компания промчалась мимо Ринельгера во внутренний двор. Чародей вспомнил Рамуса, студента-хулигана и его дурацкую шутку сковывать льдом ноги младших учеников и оставлять такими, пока кто-нибудь из взрослых не обнаружил бедного и до смерти перепуганного ребёнка с переохлаждением. Как-то раз Ринельгер провёл всю ночь в подсобке. Наставники пару раз наказывали Рамуса, но это совсем не облегчило участь его жертв — хулиган стал изощрённее придумывать розыгрыши. Впрочем, в итоге мстить начали подросшие и озлобленные ученики: как-то раз даже Ринельгер вместе с Кассией участвовали в долгожданной мести, отправив хулигана на месяц в лазарет.

Светловолосый мальчик скучающе огляделся и вдруг отскочил от жаровни, испуганно осматривая мантию. Верхняя её часть была не завязана на шнурки, как и парочка в районе живота, и часто Ринельгер ходил в таком неряшливом виде, не замечая, пока кто-нибудь из наставников не отчитывал за ненадлежащую форму одежды. Студенты Анхаела завидовали тем, кто попал в более тёплые анклавы, где носили преимущественно туники и не маялись со шнурками на фасоне.

Десятилетний Ринельгер, удостоверившись, что не прожёг мантию, побежал в сторону тренировочной площадки. Взрослый Ринельгер последовал за ним и помог открыть тяжёлую дверь. Мальчик помощи даже не заметил и прошёл в галерею, переходящую в трибуны, откуда открывался чудесный вид на арену, где когда-то ещё в Золотой Век, когда анклав был форпостом легиона, проводились смертельные бои между военнопленными.

Теперь на вымощенном камнем поле оттачивали навыки чародеи, и сейчас этим занимались адепты воздуха. Ветра тут стояли такие, что двери вмиг раскрылись, грохнув о каменную стену галереи. Ринельгер закрыл её, посмотрев на себя самого — но он юный снова проигнорировал всё, настороженно приближаясь к смотровым местам. Мальчик, оставив попытки поправить волосы на голове и убедившись, что его никто не заметил, подбежал к балюстраде и с искренним восторгом наблюдал за тренировкой старших чародеев. Ринельгер встал у него за спиной — он помнил день, в который вернуло его сознание, именно с этого момента и до конца, до самого отбоя.

— Привет! — звонкий голос заставил мальчика вздрогнуть. — Тоже смотришь на воздушных чародеев?

Оба Ринельгера повернулись: опираясь о колонну, рядом, словно из ниоткуда, возникла светловолосая, вытянутая и нескладная девчонка в пыльной синей мантии. Она перекинула косички за плечи и улыбнулась:

— Что ты молчишь? Немой, что ли? Меня зовут Кассия.

— Ринельгер… — ответил мальчик. — И я не немой! Ты меня просто напугала.

Девочка рассмеялась и залезла на перила, свесив ноги. Десятилетний Ринельгер огляделся:

— Наставники говорят, что нельзя залезать сюда, — быстро прошептал он.

— Когда они рядом, нельзя, — сказала Кассия. — А, если их нет, можно. Ух ты, смотри!

С криком: «Да, вашу мать! Получилось!» кто-то из чародеев под громкий хохот поднялся в воздух на целую сажень. Юный Ринельгер вскарабкался на балюстраду, девочка ему помогла, и восторженно раскрыл рот.

— Я хочу так же! — похлопала в ладоши Кассия. — Летать как птичка.

— Наставники говорили, что так нельзя, — не мог поверить своим глазам Ринельгер.

— А что они знают, эти твои наставники?

Взрослый Ринельгер усмехнулся: она всегда была непослушной девчонкой, хулиганкой почище каких-то там Рамусов. Кассия что-то ещё сказала и встала на ноги, ветер чуть не сбросил её спиной на пол, но она удержалась, схватившись за колонну. Девочка подала руку Ринельгеру, и тот выпрямился вместе с ней.

— Кассия…

Стало холодать, и чародей передёрнулся, почувствовав губами что-то мокрое и мягкое. Побежали искры перед глазами, Ринельгер сморщился и раскрыл веки: он был в комнате, залитой мягким светом от трещащего поленьями камина, в тёплой кровати.

— Кассия, — повторил он после того, как снова что-то мокрое и мягкое коснулось его губ. Вода побежала по подбородку, на открытую бледную шею.

Чародей повернулся, видел он плохо, словно в тумане, и встретился с пристальным взглядом светловолосой женщины с красивыми голубыми глазами, сидевшей на коленях и сжимавшей правой рукой мокрую, капающую водой тряпку. По щеке её пробежала маленькая слезинка, губы её дрогнули, она поднесла голову ближе и прикоснулась ими его лба.

— Тише, Рин… я с тобой.

— Кассия, здесь опасно, — клонило снова в сон. — Лицедей… обратился… проклятые. Ver dis rauh. Кассия…

Снова тьма. Лишь мгновение, и Ринельгер с затаившимся дыханием раскрыл глаза. Он лежал в тёплой мягкой кровати, в какой уже давно не бывал, а комната, в прошлый раз казавшаяся роскошной, оказалась уютной избой с каменным очагом и скромным убранством. Чародей откинул голову, вздохнул. Сон смешался с реальностью, когда он на мгновение проснулся.

Ринельгер попробовал встать, бедро отозвалось тупой болью, и сесть у него получилось только с третьей попытки. Повезло, что хоть не перелом. Сжав зубы, он встал, подошёл к очагу, сложил руки на каменную полочку над огнём и опустил голову. Дверь открылась, в избу хлынул холодный воздух, а на пороге стоял здоровяк со связкой дров за спиной.

— Господин! — его возглас рассёк голову болью. — Вы очнулись!

Ринельгер посмотрел на него изподлобья: здоровяк оказался седым стариком. «Ещё один», — мрачно подумал чародей.

— Как я здесь оказался?

— Вас принесла госпожа из имперцев, — дед с лёгкостью сбросил со спины дрова и уложил их рядом с очагом. — Она сейчас у реки. Смотрит куда-то далеко, понимаешь. Ждёт, покуда вы очнетёсь.

— Она в маске?

— Да, господин. В волшебной такой.

— Дай мне воды, добрый человек, — вздохнул Ринельгер. — И спасибо за приют…

— Госпожа уже меня отблагодарила, — он подал кувшин. — Я извиняюсь, господин, но вы с ней… не того-самого?

— Нет, — Ринельгер забвенно запрокинул голову и жадно пил. Вытерев рукавом рубахи рот, он отдал кувшин старику. — Не «того-самого»… она магистр, а я всего лишь наёмник…

— Ухаживала она за вами, как за мужем, господин, — старик принялся возиться с котелком. — Сходите к ней. Можете накинуть мою шубейку. Ваши сапоги на крыльце. Ух, — он окинул его оценивающим взглядом, — ну и потрепало же вас. Спрашивать где, конечно, не буду.

Ринельгер молча накинул серую шубу хозяина избы, вышел на улицу. Его сапоги, чистые и обновлённые подковкой на носочках, стояли почти у самой двери. Чародей рухнул на скамью, принялся засовывать ноги в них и оглядываться. Вокруг избы раскинулось покрытое снегом поле с редкими скелетами голых деревьев. От крыльца через сугробы вела выкопанная дорожка к плескающейся реке. Ринельгер облизал снова пересохшие губы и побрёл по ней, вдыхая морозный воздух полной грудью. Зима пришла.

Ветер зашла по щиколотку в Рею и наблюдала, повернувшись против течения. Она была в чёрной мантии с мехом на плечах и капюшоне. В маске меланхолично танцевал ураган.

— Госпожа.

Она повернулась к чародею, сверкнули её голубые глаза.

— Как ты себя чувствуешь, Ринельгер? — магистр говорила с еле заметным холодком.

— Паршиво, — ответил чародей. — Чуть хуже, чем обычно.

— Я нашла тебя в Сумеречном лесу, — произнесла она, покидая воды Реи. — В руинах, в окружении нежити и чудовищ. Я видела того, кто собирался с тобой расправиться. Это Лицедей?

— Да, госпожа, — Ринельгер заглянул в её глаза. До жути знакомый отблеск в них смутил его. — Он… кажется, он был раньше великим духом. Но обратился в демона. Ему нужен был меч… Где же он?

— В хижине, — бросила Ветер. — В момент сражения тебя захлестнули кровавые чары. В твоих руках был красный кнут, и энергия, твоя жизненная энергия струилась в нём. Ты помнишь полёт?

— Нет, госпожа, — он взялся за переносицу, пытаясь хоть что-то вспомнить. — Только как ветра накрыли меня… Вы спасли мне жизнь.

— Да, я это сделала, — Ветер сложила руки на груди. — Ты открыл башню, нашёл записи некроманта и ключ к Чертогам. В записях был ритуал… Ты много сделал для нашей победы, Ринельгер.

— Башня, — чародей нахмурился. — Мой отряд… Фирдос-Сар и Ирма.

— Эриганн пришёл туда раньше меня, — она подошла ближе. — Твой отряд был им перебит. Сарахида и остварку сбросили в реку, изрубленных и обожённых.

— Мертвы, — произнёс не своим голосом Ринельгер. — Я тоже был готов к смерти.

Ветер выжидающе смотрела на него. Кажется, последние события до последней капли иссушили его. Ещё один удар: мир, полный случайности, отнял у него последних соратников. В пустоту нахлынуло одиночество, и Ринельгер с трудом унял дрожь. Ардира дал ему отряд, наказав сохранить его, вывести к светлому будущему. Он этого не сделал, покинул их после смерти командира. А жестокий рок забрал всех, кого он знал, к кому смог проникнуться чем-то тёплым…

— А Сенетра? — спросил он, ожидая худшего.

— Если она осталась в поместье, — осторожно ответила Ветер, — то, скорее всего, гахтар убил и её.

— Гахтар… Гахтар?

— Мой гарнизон был перебит чудовищем, — продолжила магистр совершенно спокойно. — Я сожалею о твоих потерях, Ринельгер.

— Потерях? — сквозь зубы выпалил чародей. — Да я потерял всех, кого знал, госпожа магистр! Вы забрали на войну Кассию, и она погибла. Мы впутались в ваше дело с Путеводителем, и злой рок забрал Зериона, Ардиру, а потом и всех остальных. Я пошёл вслед за Лицедеем, встретил суккуба и отряд Алормо, и их всех тоже перебили. Они все мертвы, госпожа. И погибли они в той гонке, которую ведут духи, в которую играете вы напару с этим ублюдком Эриганном!

Ринельгер обошёл её, приблизился к реке и упал на одно колено, взглянув в воды. В отражении он увидел лицо: в кровоподтёках, с огромными кругами под глазами, высушенными губами. Он был похож на мертвеца, и ещё чуть-чуть, если бы лицо лопнуло — на одержимого Лицедеем Верона.

— Я должен был пасть там, среди руин, — прошептал чародей. — Рядом с Виррой, Михаэлем, Эссой. Рядом с Гробовщиком. Должен был восстать проклятым. Я бы встретился с ними там… с Кассией. С Ардирой, Зерионом. С Фирдос-Саром и Ирмой, с Сенетрой. С Вемменом.

Резко нахлынувшая слабость не позволила ему продолжить. Руки свело, и Ринельгер рухнул в холодную Рею. Очнулся он снова в кровати, но вставать совершенно не спешил. Терзающая пустота внутри разрослась до ужасных размеров и медленно пожирала его. К демону судьбы мира, если в решении их приходилось терять всех, кого ты знал!

Алая ночь накрывала Цинмар, жрала его, и обезумевшие его обитатели убивали друг друга, будто бы помогая злому року, концу времён в великой жатве. Мёртвый Легион разобьётся о Рубиновое Войско, и тогда Норзрина присоединится к Эливии в число вымерших провинций когда-то густо населённой Ригальтерии. Большая драма для тех, кто знал Родину до Тёмного Века.

Отряд Ардиры сгинул, остался только Ринельгер. Но Лицедей, даже заполучив серповидный меч, всё равно не успокоился бы, пока не достал того, кто вот уже третий раз встал костью в горле. Проснулся он полностью иссушённым и до самого обеда молчал, пережёвывал всё, что случилось с ним и без него. Отряд Ардиры канул в лету — и понадобилась всего пара месяцев после трёх лет превосходных вылазок, чтобы вырезать всех. Большая ошибка красть у кого-то то, значение чего ты не знаешь. А ещё большая — пытаться выжать из ситуации что-то ещё, кроме сохранности собственной шкуры.

— Его глефа, — произнёс чародей в пустоту, — как меч правосудия, решит всё… как с Гробовщиком.

— Встали бы вы, господин, — послышался голос старика. — Обед готов, поешьте. Я позову миледи.

Через полчаса Ринельгер лениво копался ложкой в серой каше, выискивая жалкие кусочки старой свиньи, которую забил мужичок, хозяин избы, и, чтобы хоть немного отвлечься от тяжёлых мыслей, перелистывал дневник некроманта, захваченный магистром в башне. Ветер обедала, заняв место напротив, и уже заканчивала. Ела она, словно находясь на светстком рауте, медленно, аккуратно, с аристократичной важностью. Вытерев рот тканевой салфеткой, чудом найденной мужиком в вещах его якобы покойной жены, магистр откинулась на спинку стула и терпеливо ждала, пока чародей закончит возиться с едой.

— Ты уже почти пришёл в себя, — констатировала она. — После обеда мы отправимся в лагерь Мёртвого Легиона. Достаточно много времени потеряно, а Лицедей всё ближе.

— Госпожа, всё хотел спросить, — оторвал глаза от дневника Ринельгер. — Как вы меня нашли?

— Мне помог твой меч, оставленный в башне, — ответила Ветер. — Если бы не он, пришлось бы искать тебя по запискам некроманта… точнее, твои кости.

— Вы его знали?

— Видимо, недостаточно хорошо, — сухо произнесла магистр. — Иначе бы догадалась, чем он занимался.

— Хорошо, ладно… Он писал, что вы оказали ему небольшую помощь со скрижалью, со сведениями о Чертогах… то, что он перевёл, в некоторых местах противоречит самому себе. Из ваших исследований я так и не понял, как вы пришли к Чертогам и их связи с Архилиосом.

— Это лишь предположение, Ринельгер, — Ветер сложила ногу на ногу. — В Тайный Век наши древние предки позаботились о том, чтобы скрыть существование этого места. Скорее всего, из страха перед силой, которой могли овладеть в будущем их враги. Тогда я изучала по большей степени историю появления Рунайро и завоевания короля Валемерта, житиё первого дракона Мощи, Архилиоса. Смутные сведения касались и нескольких мест, расположенных в уголках нашей необъятой Родины, вскольз упоминались Чертоги. Из того, что мы собрали в Век Гнева, некромант и составлял выводы. Уверяю тебя, в начале всё было ещё запутанее.

— Хроники мало чем могут помочь, — Ринельгер полистал страницы дневника. — О Тайном Веке их катастрофически мало. Потому мне кажется, что опираться нужно именно на текст скрижали, на её оригинал. Но у нас нет языковеда… а я плохо знаю маредорийский, его древнее наречие ещё хуже. И всё же провести некоторые параллели я в состоянии. Я сравнивал перевод и оригинал, и одно слово в нём выделялось. Morharum, слышали о таком?

Ветер отрицательно покачала головой, а Ринельгер прижал палец к аккуратной строчке дневника:

— Некромант перевёл их как чертоги, наверняка опираясь на скудные хроники Тайного Века. Древнее наречие оттого и сложно, что может иметь несколько современных значений, либо нести иной смысл, чем нынешний.

— «Morharum» с древнего наречия, — сказал хозяин избы, и Ринельгер вздрогнул: как он тут появился?! — означает «чертог» либо «гробница», зависит от того, среди чего было употреблено слово.

— Ты знаешь язык? — изумился чародей. — Невероятно, — он взглянул на Ветер и глубоко вздохнул. — Дух, значит…

— Лесничим меня зовут, — протянул мужичок. — Не пугайся, кровавый чародей. Я пока ещё далёк от того, чтобы обратиться, — он неприятно усмехнулся и направился к двери. — Я буду во дворе…

— Если это гробница, — продолжил Ринельгер, провожая хозяина избы взглядом. — То кто в ней лежит?

— Сомневаюсь, что это гробница, — фыркнула Ветер. — Валемерт умер и был сожжён в Рунайро, его прах развеян над Маредором, а Архилиос исчез за Океаном Заката Мощи. Я склоняюсь к тому, что полубог-дракон заключил в Чертогах частицу своей силы, а сам вернулся в Поток.

— Что ж, мы это выясним, — протянул Ринельгер. — Остался момент с ритуалом. Нам нужна энегрия первозданная и энергия духа. Арен-тара, ритуальный кинжал… у нас ничего нет, кроме портала.

— Ошибаешься, Ринельгер, — улыбнулась Ветер. — Помнишь вуаль энергии? Её хватит, чтобы напитать кинжал, который, я в этом уверена, уже нашёл Эриганн. А вот энергия первозданная… Некромант пишет об Одарённых? Конечно, пишет. Пока я была в отъезде… я нашла кровь Одарённого. Нам осталось вырвать из рук Эригана Арен-тару.

— Только если так, — протянул Ринельгер. — Но я всё же бы проверил текст скрижали, поискал бы языковедов, сравнил словари…

— К демону, — отрезала Ветер. — Что там имели в виду предки, мы узнаем, только открыв Чертоги или гробницу, ты сам это сказал. Меня волнует более насущный вопрос. Лицедей. Мы сильно его обогнали, но и просидели здесь три дня. Войско духа приближается.

— Он больше не дух, — нервно хохотнул чародей. — Демон… и Верон им одержим. Я не знаю, что случилось с Террамой. Быть может, она убита ещё одной керамарийской стрелой… или обращена.

— Я не могу сражаться с двумя врагами одновременно, — произнесла Ветер. — Эриганн ближе, потому он должен пасть первый. А потом мы сможем во всеоружии встретить Лицедея.

— Есть у меня некоторые мысли на этот счёт, — протянул Ринельгер, взявшись за кувшин с козьим молоком.

Ветер подняла голову.

— У вас есть керамарийский меч, — у него задрожали руки. — Самый простой способ уничтожить духа или демона, уничтожить навсегда…

— …Поразив его керамарийской сталью, — закончила Ветер. — Как только мы прибудем в лагерь, я прикажу кузнецу сделать рукоять… но, — она сжала губы, посмотрела в маленькое окошко, — меч есть, но я им не владею. А доверять такое оружие…

— У меня есть навыки, — произнёс Ринельгер, и магистр на него недоумённо взглянула. — Я убил кригаалена из Культа, прикоснулся к крови… и впитал все его знания. Кажется, так… Во всяком случае, я не погиб бы от глефы Лицедея.

— От глефы бы нет, — усмехнулась Ветер. — Значит, теперь ты можешь забирать силу поверженных тобой врагов?

— Грубо сказано, госпожа, — Ринельгер встал из-за стола и направился к вещам. — В сущности, это их знание, память, содержащаяся в крови.

— Поразительная магия, — покачала головой Ветер. — И кому пришло в голову забывать о её самых высоких достоинствах и оставлять только целительные чары?

— Мой наставник, мастер Амилиас Велинтор, — произнёс Ринельгер, набрасывая на себя мантию, — говорил, что кровавые чары — тонкая наука, не допускающая к её тёмным секретам… тёмным…

Смешок — Ветер размяла шею и направилась к выходу. У самой двери она развернулась к чародею:

— Потихоньку собирайся. Я подготовлю заклинание.

Оделся Ринельгер быстро, стараясь не думать ни о чём. Мантия, чистая, отстиранная от грязи и даже крови, вычищенные сапоги — даже маска, спрятанная в сумке, блестела. Реагенты, собранные в путешествии в Сумеречный лес, были прибраны в тумбу, расфасованы: травы, части тел, настойки. Серп, уложенный в кожаные ножны, совсем новенькие, висел за шкафом — всего три дня Ринельгер спал, как дух успел столько всего сделать?

В руки снова попалась маска — оплавленная, напоминающая череп. Идея заставила чародея скупо улыбнуться. Теперь, когда все, кого он знал, мертвы, отряд погиб, в Анхаеле считали, что он сгинул, то в какой-то мере это могло оказаться правдой. Ринельгер проверил ленты по краям, завязал их, скрыл лицо под маской и накинул капюшон.

На улице шёл дождь с градом, а Ветер, укрывшись магическим куполом, водила руками по воздуху, захватывая пальцами тонкие струйки первозданной энергии. Старик стоял в стороне, держа в руках кувшин с чем-то тёплым, отдающим пар. Ему было всё равно на непогоду, на яд в воде, падающей с небес. Ринельгер передёрнулся — ещё долго он не сможет спокойно себя чувствовать, находясь рядом с духом.

— Спасибо тебе за всё, Лесничий, — сказала Ветер. — За укрытие, за еду и воду.

— Был рад развеять своё одиночество, — поклонился старик, а его глаза мелькнули синим свечением. — Пусть будет благосклонна к вам Варолия!

Ринельгер кивнул в знак благодарности, зашёл под купол. Ветер протянула ему руки:

— Берись, кровавый чародей. Наш ждёт долгий полёт.

Он ещё раз проверил все застёжки и сумки. Удостоверившись, что всё готово, Ринельгер с неуверенностью взял ладони магистра в свои. Ветер вздохнула, сжала их и потянула чародея к себе. Воздух вокруг заискрился, поднялись куски заледеневшего снега. Подол их мантий поднялся, ноги оторвались от земли.

— Это хорошо, что у тебя нашлась маска! — крикнула Ветер. — Порою буря такая, что по швам трещит лицо!

Глаза защипало, и Ринельгеру пришлось их закрыть. Над ними пробегали перелески, пустоши вокруг Реи и сама река, стучал по магическому куполу небесный лёд. Раньше бы чародей молился всем богам, что те помогли пережить полёт.

***

Резкая боль в боку, словно вспышка, погасила мрачные тона материально воплощённого мира и зажгла багровое зарево вокруг. Ирма почувствовала необычайную лёгкость, сродни той, что наступала, когда опьяняла черномара, но в тысячу раз блаженнее. Вот то самое ощущение, когда душа, избавляясь от смертных оков слабого тела, устремлялась в Поток. Безмерная и невозможная свобода, какую никогда не испытать в Цинмаре, свобода от страха, печали, радости… от цели. Аромерон — Ирма помнила, во что верила всю сознательную жизнь — его райские чертоги ждали.

В полной темноте безграничной пустоты вспышками сгорали светила где-то так далеко, что она не могла знать, движутся ли пылающие точки или нет. Ирма не знала, где она, куда сквозь звёзды несётся, где тот свет Аромерона, обещанный Неридой устами Аммелит. Душа горела, искорки огня рвали её, раздирали в клочья, а яркие вспышки небесных тел, приблизившись, градом пролетали вокруг и меркли одна за другой. Тьма объяла остварку, пожрала воздух и всё, что хоть как-то можно было увидеть. Терзаемая Ирма завыла, голос призрачным стоном растворился в пустоте.

— Ам-м-малия… сопротивляйся. Он хочет покорить тебя… сделать рабой.

Кажется, она увидела, куда, разрываясь на пепельные ошмётки, летела её душа. Древний тусклый, холодный свет пожирал Ирму, причиняя той нестерпимую боль. В тёмной пустоте отчётливо стала видна бледная человекоподобная фигура с фонарём в вытянутой тонкой руке.

— Сопротивляйся, Амалия… Аромерон ждёт.

— Я… я не справлюсь.

Оставив попытки бороться, Ирма просто завыла, пытаясь унять жгучую боль. Некто с фонарём победно выпрямился, как вдруг — продолжительный блеск, вспыхнул холодный свет, и силуэт, схватившись за шею, отдал себя всепожирающей пустоте. Пепел души растрепало, и, словно звёзды, ошмётки зажглись где-то вдалеке. Боль утихла, пульсировали только раны, и вскоре Ирма перестала что-либо ощущать. Бесцветные потоки энергии понесли её вниз, куда падали сотни и сотни звёзд, выступающих из тьмы безграничной пустоты.

Солёный воздух смешался с неимоверным смрадом. Море яростно било волнами, в деревянную поверхность вгрызались ядовитые капли дождя. Амалия тяжело дышала, держаясь за перевёрнутую кровать — ей было страшно, где она, что происходит, кто она? Крупный мужчина в блестящей от воды кирасе выбил дверь в её каюту, кинулся к ней. Амалия упала на поваленную тумбу, почти теряя сознание.

— Ирма, ох, Ирма, — осматривал её воин, бурча себе под нос. — Возьмите, — он что-то сунул ей. — Она очень важна…

Её пальцы в мокрых перчатках сжались на маленькой шкатулке, а он ушёл. Неизвестно, сколько времени Амалия просидела в развороченной каюте выброшенной на берег галеры. Воин вернулся нескоро, остварка взглянула на него — лицо того было перекошено от ужаса. В тишине отчётливо послышались крики, а потом скрежет когтей по дереву.

Воин вынул меч, пальцем показал Амалии спрятаться за кровать. Скрежет приближался, тихое рычание: чудовище просунуло вытянутую склизкую морду с чуть подгоревшей чешуёй в каюту, и мужчина с яростным криком набросился на него. Зверь, царапая лапами пол, забежал внутрь, размашисто махнул хвостом, панцирным наконечником ударив по животу воина. Тот глухо выдохнул и тяжело опустил меч на шею чудовища. Амалия прижалась к стене за кроватью, закрыла глаза, что-то прошептала, что и сама не разобрала. Воин кряхтел, позвякивал колечками кольчуги, бряцал мечом, а потом с грохотом упал и затих.

Рана в боку ужасно заболела, а кости заныли, будто бы их всех переломали. Ирма судорожно вдохнула, губами почувствовала холодный липкий снег, на языке застыл вкус крови. Смерть разжала тонкие пальцы.

***

Ворота со скрипом раскрылись, в предместье вышел отряд из десяти стражников, что нервно озирались по сторонам. За городом обстановка, в кои-то веки, была много спокойнее, чем в его черте. На брусчатой площадке ожидали трое драконоборцев, и никто из встречающих не решался смотреть в горящие во тьме глаза гостей.

Не сказав ни слова, Аарон повёл спутников под арку ворот. Стражники последовали за ними, и ворота с таким же скрипом, с каким открывались, захлопнулись. На площади их ожидал усатый стражник в пластинчатой кирасе с туникой поверх неё, на груди его золотой нитью был вышит щит с буквой «V» в нём. Его голову скрывал ригальтерийский шлем с конским волосом на роге, и шлем этот был отнюдь не боевой — прядь всё время лезла в глаза. Памире не видела никогда таких, но что она, рунарийка из сельской местности, могла знать о городской жизни.

— Драконья Погибель, — хмуро произнёс усач. — Я — капитан стражи, Ледвус Терамин, сейчас назначен претором Ветмаха.

— Претором? — произнёс Хеймерин. — Префекта, значит, больше нет?

— Вчера обнаружили его в собственном кабинете, — мрачно ответил Терамин. — Вернее то, что осталось от него после встречи с тварью.

— Муниципалитет? — прищурился Аарон.

— Распущен, господа… сейчас всем управляет Ганард Анахет. До прибытия госпожи магистра.

Памире огляделась — первые же дома к воротам оставили на себе следы пламени, часть из них обрушилась, оставив только очаги с одинокими, покрытыми сажей глиняными трубами. Запах гари стоял здесь стойкий, а плотный чёрный дым уходил вглубь города, где, судя по отдалённым крикам, всё ещё велись бои.

— Обезглавленный город что обезглавленная курица, — заключил Аарон. — Побегает и вскоре сдохнет, — Хеймерин вздохнул. — Что ж, претор, за охоту на чудище мы не можем взяться прямо сейчас. Во-первых, с дороги неплохо бы промочить горло…

— «Громовой Рог» через две улицы на север вам подойдёт, — бросил Терамин. — Нынче там цены не кусаются и места есть.

— Замечательно, — улыбнулся Аарон. — Во-вторых, мы знаем, что за тварь здесь охотится. Хитрая и зловредная зверюшка, непредсказуемая, в особенности когда потеряла контроль хозяина… Мы подготовимся хорошенько ночью. Зайдите к нам поутру, господин претор. Но сейчас расскажите детали, хроники событий, про жертв.

— Мы перестали вести записи по убийствам уже как дня три назад, — ответил Терамин, нервно оглядываясь: на соседней улице послышался вопль. — Характерные трупы, так сказать, появляются, но мы уже их даже не считаем. Тут, если вы хорошенько приглядитесь, люд помирает пачками каждый день по всему городу. Я сообщу страже, чтобы она отыскала место, где в последний раз появлялось чудище. А вообще… поспрашивайте в тавернах. Там всегда свежие вести.

— Что ж, держитесь, претор, — похлопал капитана по плечу Аарон. — Скоро закон вернётся в ваш дом…

Как быстро вместе с порядком уходило довольствие! Впервые Сев попал в город, что, сгорая в пламени бунта, пожирал самого себя. Стража теряла мечи: кто погибал при сдерживании толп мятежников, а кто присоединялся к ним. Анархия пришла за руку с хаосом, бесконтрольным, а оттого особо разрушительным. Казалось, будто небеса над Ветмахом стали куда темнее. Паника поселилась в мыслях Сева, страх за жизнь и за заведение. Он старался сбивать цены, идти на уступки — всё, чтобы постояльцы не могли найти повод и не повесили кабатчика на балках «Громового Рога». Их, впрочем, постепенно становилось меньше, оставались только самые упрямые и те, у кого ещё были деньги. Но и их терпение имело границы.

— В городе голодуха началась, — бурчал кто-то из наёмников. — А у Сева в закромах ещё полно, видать, еды.

— Точно, — подхватил его долговязый дружок. — Странно, почему этот боров ещё не взвинтил цены.

— Подожди ещё, — фыркнул толстяк, третий из команды. — Скоро за пинту будет брать как за бочку.

Троица исподтишка глянула на стойку, а Сев, уловив их пьяные взгляды, нащупал под столешницей ручку топора для колки дров, который кабатчик в последнее время держал рядом с собой. Не в первый раз эти наёмники играли на его нервах, а пару дней назад дело чуть не дошло до поножовщины, когда троица стала приставать к одной из девок, самой любимой Севом, Беллис. В ту ночь она ушла и больше не вернулась. Остальные работницы разбежались, и в таверне осталась только старуха Варра для мойки и готовки.

— Сев, а, Сев! — осушил пинту долговязый. Этого опьяняло сильнее всех. — Скажи-ка нам, честному народу, сколько золота можно заработать на чужом горе?

«Ну, вот и всё», — подумал кабатчик. В таверне, кроме него и троицы, никого сейчас не было. Стражи поблизости тоже не сыщешь, они, если и лезли на улицы, то только большим отрядом и с какой-то важной целью.

— Что молчишь, господин? — толстяк встал, хлопнув пинтой по столу. — Агер спросил, сколько, мать твою, ты заработал на горе простого народа?

— Не ваше собачье дело, — фыркнул Сев. — Не нравится что-то, проваливайте нахрен.

— А тебе, погляжу, твоя шкура совсем недорога?

Быть может, Сева хранили боги, потому что в тот момент, когда долговязый неуклюже встал, двери с грохотом раскрылись, и в зал вошла темноволосая рунарийка, кабатчик вначале подумал, что вернулся Антониан, но сразу за ней показались двое мечников с горящими глазами.

— Сядь, выродок, — буркнул тот, что был с синим и холодным взглядом.

— Что ты ска…

Хеймерин неуловимым движением вытянул клинок, и долговязый рухнул на пол с перерезанным горлом. Аарон тихонько закрыл двери, безразлично посмотрел на наёмников, а Памире пристроилась у стойки и щёлкнула пальцами перед лицом изумлённого Сева.

— Хозяин? Что есть выпить?

Кабатчик вернул самообладание, похлопал глазами, кивнул:

— Ч-чего изволите, драконоборцы?

— Выпить, — Аарон встал рядом. — Хорошего эля только налей, такого, чтобы во рту оставался привкус, будто кокосовая фея насрала.

— Кок-к-косовая?

— Эля, Некрос побери, неси, — рявкнул Хеймерин, оставив отрезвевших наёмников, и присоединился к соратникам. — Что за кокосовая, брат?

— В Кинлонде фрукт есть, — произнёс Аарон. — Хотя, наверное, это орех. Большой такой, крепкий, мохнатый, что промежность твоей мамаши, сладкий, словно мёд. В Цинмаре такой не растёт.

— Чудной орех, — протянул Хеймерин. — Как-нибудь нужно попасть в Кинлонд…

— А что с гахтаром? — решила не спрашивать про кокос Памире.

— Не терпится? — устало хмыкнул Аарон. — Я бы вот не торопился. Гахтар самая опасная зверюшка, после дракона, конечно. Потому сначала выпьем. Трезвому с гахтаром наедине делать нечего, — он спустил ремни, скинул сумку и уселся поудобнее.

Сев поставил три пинты, и Хеймерин сунул три серебряных миртила.

— Всего полтора, господа, — осторожно сказал кабатчик.

— Значит, за следующие, — попробовал эль Хеймерин и удовлетворительно отрыгнул так, что по зубам пробежал иней.

— Закуску нести?

— Пока нет, — отрезал Аарон. — Хотя… Памире, есть будешь?

— Позже.

— Позже так позже, — пожал плечами драконоборец. — Хеймерин, распаковывай сумки.

— Сейчас?

— Сейчас, мать твою, — голос Аарона не поменялся. Если бы Памире его не знала, то могла счесть за пьяницу. — Такую зверюшку, — он повернулся к рунарийке, — брать нужно специальными средствами. Знаешь какими?

— Серебром, специальными мазями? — Памире посмотрела в потолок, словно вспоминая урок на ответе перед наставником.

— Именно, девочка моя, — Аарон взял протянутый Хеймерином свёрток. — Животное вредное, живучее и злое, как та сука, что обучала меня владению мечом. Серебро — единственный материал в природе, не пропускающий Мощь и, более того, блокирующий её.

— Блокирующий, какое умное слово, — отметила Памире.

— Да, ты у нас сельская девочка, — Аарон сложил свёрток на стойку перед Севом, следящим за каждым их движением, — и тебе ещё предстоит выучить множество заумных слов, когда станешь нашей сестрой по Ордену. И множество наук… — он хмуро взглянул на кабатчика, — впрочем, это неважно, если гахтар нас сожрёт. Но я отвлёкся. Сучий выродок с помощью тёмных сил своего покойного повелителя может исцелять раны, оставленные прочим материалом, а потому убить его без специальных приспособлений можно только посредством отделения головы от туловища, то бишь, путём обезглавления… проклятие, обезглавливания.

— Быстро тебя развезло, брат, — усмехнулся мрачно Хеймерин.

— Я всю флягу выпил, пока мы шли сюда, — фыркнул Аарон. — Так вот… такой трюк совершить почти невозможно, ибо шея гахтара толстая, пасть крепкая, а сам он быстр и смертоносен. Но, — он вынул из свёртка меч в кожанных ножнах с длинной чёрной рукоятью, связанную толстой верёвкой цепь с шипами и несколько чёрных стрел, — если заблокировать серебром магию в его ранах, добравшись до сердца, башки или хорошо вогнав в шею, можно отправить чудовище к тёмному владыке смерти, в забвенный Поток.

Сев, затаив дыхание, слушал и рассматривал оружие драконоборцев.

— Вы возьмёте меч и цепь, — произнесла Памире. — А стрелы — я? Они тоже серебряные?

— Нет, конечно, — махнул рукой Аарон. — Тратить драгоценный металл на то, что после выстрела будет негодно?

— Держи, — вынул из кармана бутылёк Хеймерин. — Эти стрелы из чёрного дерева децерита, хорошо впитывают магическую мазь. Будешь стрелять. Смажь наконечник, древко хорошенько этой хренью и бей ему по глазам.

— Меньше сукин сын видит — легче нам, — Аарон посмотрел с улыбкой на Сева. — Что, много кровушки пролила зверюга?

— Очень много, — протянул Сев. — Ужин вам отдам даром. А как уничтожите зверя, бочку этого самого эля в придачу.

— Лучшая награда, — Хеймерин поднял пинту. — За погибель зверя!

***

Кто-то раскопал Амалию: она, открыв глаза, не посмела двинуться с места. После «смерти» сразу встать не представлялось возможным. Остварка всматривалась в алое небо, в эти налитые багровым цветом вселенского проклятия тучи, где, в незримом Потоке скрывалось нечто, что она считала доброй богиней.

— Клянусь Владычицей, ты жива?

Амалия моргнула и повернула голову. Неприятным хрустом отзвалась шея, но всё-таки мышцы подчинились. Над ней склонилась светловолосая женщина из снов, та, что была поймана Амалией и Фирдос-Саром в Ветмахе.

— Жива, — сухо произнесла она. — Или нет…

Опёревшись локтями, остварка поднялась и села. Рука скользнула к ране на боку, пальцы ныркнули внутрь, ощупывая мокрое нутро. Одежда на теле вымолкла и уже покрылась тонкой корочкой льда, но холода и боли Амалия не чувствовала.

— Ты была… — женщина испуганно следила за ней, — в реке, когда я и мой брат тебя вытащили. Среди рубиновых наёмников.

— Рубиновые наёмники? Значит, они прорвались… — Амалия закрыла глаза, ощупала снежную землю и попыталась встать: левая нога неествественно выгнулась, и остварка упала. — Проклятие… нога.

— Что с ней? — Сандрия потянула бледные руки к штанине Амалии, но та резким движением сжала ногу.

— Палку, — произнесла она. — Живее…

Сандрия странно взглянула на Амалию и выпрямилась, выиская самодельный гарпун, с которым она так долго сторожила реку. Тот оказался у самого берега, чуть присыпанный снегом — к счастью, непредсказуемая Рея не успела выйти из русла. Сандрия передала остварке гарпун, и она, приложив усилие, сломала его на две части, потом оторвала от чудного ремня на бёдрах небольшую полоску и принялась судорожно скреплять.

— Где мы? И как твоё имя? — Амалия подняла голову и снова попыталась встать — боли она не почувствовала, лишь лёгкую потерю ориентации. Она размялась, прикидывая, какое положение ступни не будет мешать ей стоять ровно. — Я тебя знаю.

— Около Ветмаха, вот его стены, — она указала на тёмную громаду, выделяющуюся на алом фоне. — Меня зовут Сандрия. Мой брат — Антониан. С нами ещё Лоурен из контрабандистов, Энард и Сенетра.

— Сенетра, — собиралась с мыслями Амалия. — Она жива?

— Жива, только ей очень худо, — произнесла Сандрия. — Как ты себя чувствуешь?

— Вполне сносно, — Амалия потопталась на месте. Скованность отмирающего тела постепенно снималась, но нога, тут поможет только хороший костоправ. — Я не заслужила покой, — она вздохнула, попыталась уловить какие-нибудь запахи, но ничего не почувствовала. — Поэтому я снова здесь.

Она разговаривала скорее с собой, чем с Сандрией. Та поднялась, покрутила в руках оледеневший плащ, но Амалия жестом руки отказалась укрываться.

— У тебя… волосы, — Сандрия нервничала. — Они седые.

Амалия потрогала лицо, всё ещё хранившее черты при жизни, запустила руки в волосы — мокрые, с ледышками между ними, и та самая чарующая густота ушла. Она могла бы растроиться, но, кажется, пережила вещи похуже. Что теперь могло тронуть её разбитое и вырванное сердце?

— Мне нужно идти, — протянула Амалия. — Нужен кровавый чародей. Ринельгер… но сначала…

Она взглянула на Сандрию: та не могла прийти в себя и с суеверным страхом наблюдала за остваркой.

— Слышишь? — произнесла Амалия с раздражением. — Будем здесь торчать всю алую ночь?

Сандрия вздрогнула, кивнула и направилась к стенам Ветмаха. Амалия сделала несколько неуверенных шагов, разминая оттёкшие ноги, и поравнялась с ней. Костёр, укрытый среди скалистых склонов, игрался языками пламени, а вокруг него сидели трое: Антониан и Энард дремали, Сенетра поддерживала огонь — ей стало лучше, и черномара уже давно отпустила. Позади неё, укрывшись в мантии и куртки, набирался сил Лоурен.

Рунарийка поднялась, хватаясь за меч, её синие глаза скользнули по Сандрии, задержались на Амалии. Кажется, она не могла её узнать: седую, со свисающими сосульками волосами, бледную, как и она сама. Остварка остановилась, развела руками, словно приветствуя, и Сенетра, откинув меч, двумя скачками оказалась рядом и крепко, как могла, прижала её к себе.

— Святые Лерон и Залас, — прошептала рунарийка. — Я рада, что ты жива.

Амалия замерла, «жива», слово резануло сердце холодной сталью, и обняла её.

— Фирдос-Сар и Ардира погибли, Сенетра, — сказала она. — Прости меня, что не смогла их уберечь…

Рунарийка оторвала голову от её плеч: взгляд затуманенных глаз на мгновение застыл на ней. Сомнение мелькнуло на мгновение, потом вспышка злобы и снова отрешение. Её руки медленно опали с талии и плеч Амалии, она сделала шаг назад.

— А Ринельгер?

— Он ушёл на юг, — ответила остварка. — Исполнять волю Ветер.

— Как они погибли?

— Ардиру убил спирит, живший в башне… а Фирдос-Сара, — Амалия замялась, взглянула на костёр, — рубиновые наёмники. Меня сильно ранили, — кажется, эти слова немного успокоили Сандрию. — Выбросили в реку. И она вытащила меня и откачала.

Всё, что произошло после того, как черномара погрузила её в транс, она не помнила. Не помнила, как погиб Фирдос-Сар, как ворвались в башню рубиновые наёмники. В голове крутились образы, очень много образов, но среди них особенно выделялись тёмные силуэты, глаза которых горели несколькими цветами: от пламенного красного до холодного синего.

Очнулся Антониан. Тряхнув головой, юноша взялся за меч, его лицоперекосила гримаса изумления. Сандрия взяла брата под руку, что-то прошептала.

— Я многое вспомнила, — продолжила остварка.

— Ирма…

— Нет, — теперь назад сделала шаг она. — Не стоит оскорблять память Ирмы… я не она. Моё имя — Амалия. Это меня везли на галере в Кеинлог, чтобы оттуда я смогла добраться до Кельносса. Со шкатулкой. С Арен-тарой.

— Так это тебя мы дожны были сопроводить, — Сенетре стало худо от всех новостей. Она плюхнулась на своё место рядом с костром, взялась за голову. — Боги-прародители… Фирдос-Сар… Ардира…

Рунариец зашевелился, высвобождая голову из-под тёплого плаща. Рот его был перевязан окровавленными тряпками, синие глаза рассекали красные полосы, лицо измученное, невыспавшееся. Он хмуро разглядывал Амалию, поначалу не узнав её.

— С легионером всё хорошо? — спросила Сандрия и подошла к укутанному контрабандисту. — А Лоурен?

— Холодный он уже, — бросил Антониан и, сморщившись, добавил: — я проверял полчаса назад. Успокойся, сестра. Теперь-то нам ничего не надо отрабатывать у Синих Полосок. Кстати, они же в одном картеле с Рубиновым Войском?

— Синие Полоски и Шипастая Роза оказывают поддержку только в торговле, — отрезала Сенетра. — Рубиновых наёмников сложно войском назвать, а уж контрабандистов и торговцев черномарой…

— Ладно, пусть так, — Антониан помассировал виски. — Теперь нам нужно добраться до Ветер. Где она может быть, если ушла из поместья до нападения гахтара?

— Только на ставке Мёртвого Легиона, — глухо промычал сквозь повязку Энард. Челюстью он почти не шевелил, многое из того, что он сказал, приходилось додумывать. — Арецетова Рожь.

— У нас мало времени, — проговорила Амалия. — Погода ухудшается… нужно найти укрытие. А до Арецетовой Ржи идти и идти.

— У нас остались комнаты в трактире в предместьях, — вспомнила Сенетра. — Туда мог прийти и Ринельгер.

— Припасы какие-нибудь там есть? — спросила Сандрия

— Ринельгер мог оставить лекарства, а Ардира — тёплые вещи, что-то из «долгой» еды.

— Что-то мне совсем не нравится идея, — вставил Антониан, — что нам придётся крутиться около Ветмаха. Шкурой чую, чудовище рядом… где-то совсем рядом.

— Мы и так три или четыре дня провели около него, братец, — фыркнула Сандрия. — Еды у нас нет… мы мёрзнем.

— Да, но…

— Довольно споров, — буркнул Энард и поморщился от боли.

***

В который раз уже Сев оглядывался на дверь: какой-то суеверный страх поселился в его сердце, будто бы городское чудовище каждую ночь ходило вокруг его таверны, царапая стены и глухо завывая под окнами. «Проклятие Ветмаха» — так называли зверя горожане и гости города, которым не повезло прибыть сюда в сей час.

Сев бы запаниковал, не смог бы даже дремать, если бы у его стойки не сидели драконоборцы, единственные истинные защитники беспомощных обываетелей от жестокого зла. «Громовой Рог» наполнялся снова: наёмники уходили из разорившихся и сожжённых гостиниц к Севу, и весь этот сброд мог маяться и пьянствовать целыми днями, оттого разбойники, воры, дезертиры и охотники с каждый глотком становились всё злее — нет работы, нет девки, деньги подходили к концу. Кто мог, тот сбежал, и на их долю выдалась более короткая и оживлённая судьба, а те, кто остались, ждали медленно идущего рока. А таковой, судя по рассказам драконоборцев, существовал: Ветмах сдан магистру Ветер, а через Арецетову Рожь собирались пройти наёмники Рубинового Войска. Хуже осаждённого города, пожалуй, нет ничего, кроме того же города, охваченного эпидемией.

Сев уселся на табурет, спрятавшись за стойкой, и, слушая разговоры драконоборцев, достал пузырь вина, сделав три больших глотка прямо с горлышка. Каждое обращение с заказом стоило кабатчику больших нервов. Сколько ещё он продержался бы в здравом рассудке, если, конечно, тот уже не сдался?

— Ещё пара дней, — пробурчал тихо Сев, перестав вникать в слова драконоборцев, — и закрываю нахрен таверну. Пускай все эти выродки дохнут на улицах… отдам перекупщику… хоть за десятую часть от стоимости… проклятие.

Двери громко раскрылись, потянуло холодом. Наёмники зашевелились, стали отворачивать лица. Сев выглянул из-за стойки, и у него от души отлегло — стража, десять мечей. Драконоборцы один за другим развернулись.

— Господин претор, — поприветствовал усатого стражника Аарон. — Неужели уже утро?

— Если так можно выразиться, господин драконоборец, — Терамин вытащил пару монет. — Тёмного, хозяин.

Сев засуетился. Девок у него не осталось, а потому приходилось всё делать самому.

— Я провёл всю ночь в работе, — говорил капитан стражи. — И полагаю, что чудовище прячется в канализации.

— Как пить дать, — фыркнул Хеймерин. — Всю ночь на эту хрень потратили, претор?

— Не совсем, — сухо ответил Терамин. — Нашёлся один рапорт, который почему-то был завален кучей бесполезной бумаги, — он зло взглянул на стражников, — в нём я отыскал, стало быть, донесение одного из моих парней. Чудовище пару раз вылезало из одного и того же прохода, а именно из главного, покуда этот же боец не закрыл выход на ключ и не обвязал его цепью.

— Близко логово, — отметил Хеймерин.

— Это ещё не всё, господа драконоборцы, — Терамин махнул рукой, и стража, расступившись, подтащила к стойке женщину. Сев поставил пинту эля на стол, загрёб монетки и взглянул на неё исподлобья:

— Беллис?

Без сомнения, это была она. Из-под вишнёвого плаща выглядывало бледное перепуганное до смерти личико его рыжей работницы. Девку подтащили к стойке, поставив между драконоборкой и капитаном стражи: губы её дрожали, из-под рукавов виднелись перевязанные кровавой тряпкой ладони.

— Беллис, клянусь богами-прародителями, где ты пропадала?

— Зверь, — у неё зуб на зуб не попадал. — Он был бессмертен… неуловим… я хотела вместе с наёмниками… тварь, крадущаяся в темноте.

— Ты его видела? — Сев вышел из-за стойки. — Он тебя видел….

— Он шёл за мной… искал.

Сев осёкся: драконоборцы и стража внимательно их слушали. Беллис тоже оглянулась на них, задержала взгляд на светящихся глазах.

— Единственная, кто пережил встречу со зверем, — произнёс холодно Терамин. Сев передёрнулся — с каким безразличием и усталостью в голосе говорил капитан стражи.

— Боги сами даруют нам все средства, — наконец, сказал Аарон. — Беллис, так? Ты нужна нам, чтобы выманить зверя.

— Нет! — она бы побежала, но сил оставалось мало. — Я не вернусь к нему!

— Что ж вы такое говорите! — заступился за девку Сев. — Вы же защитники простого народа от зла! Девочка столько пережила!

Он не знал, зачем решил её защищать. Она была для него никто: ни дальняя родственница, ни любовница. Быть может, с возрастом к кабатчику пришла сентиментальность.

— Хочешь, чтобы зверь пришёл к тебе, хозяин? — вмешался Терамин. — Чудовище необходимо выманить и покончить со всеми зверствами.

— Не волнуйся, — сказал Хеймерин. — Трое драконоборцев, десять лучших солдат из стражи… мы не дадим тебе умереть. А вот славу и награду — ты сможешь получить и уехать из этого проклятого города.

— Нет, нет и ещё раз нет, — не отступал Сев. — Пусть чудище приходит сюда. Вы его тут и прикончите.

— Пока он будет идти, — произнесла уже Памире. — Могут пострадать ещё десятки невинных горожан.

— Если он, конечно, заявится сюда этой ночью, — Аарон стукнул пинтой. — Ладно, вы не оставляете мне выбора. При преторе и капитане стражи, я, как воин Ордена Драконьей Погибели, правом, данным мне Капитулом Рунайро, призываю Беллис к помощи в борьбе со злом. Господин претор, что-нибудь скажете против?

— Никак нет, господин драконоборец, — пробурчал Терамин. — Господин кабатчик, будьте любезны не мешать имперскому правосудию. Зверь уже давно должен быть казнён.

Сев прикрыл уставшие глаза, повернулся к перепуганной до смерти Беллис. Памире сползла со стула, подошла к ней, нежно обняла за плечи:

— Пойдём, милая, я приведу тебя в порядок. Не волнуйся, главное. Мы покончим с гахтаром прежде, чем он коснётся тебя.

Хеймерин размахнулся, его тяжёлый широкий меч, предназначенный, чтобы разрубать драконью чешую, лёг на цепь решётки канализации. Колечки со звоном посыпались по мокрой брусчатке, добежали до носочков сапог Памире. Она еле заметно передёрнулась, искоса посмотрела на абсолютно невозмутимого Аарона, потом на капитана Терамина, что нервно поглаживал пышные усы.

— Замок, — бросил Хеймерин, отходя в сторону.

Терамин трясущимися руками вставил ключ в скважину, повернул и со скрежетом раскрыл ворота в подземные туннели. Аарон кивнул страже, и солдаты взяли под руки Беллис, толкая ко входу. Хеймерин намотал серебряную цепь с шипами на лезвие драконьего клинка, отошёл, укрывшись под навесом хижины. Аарон вытянул меч, сверкнувший серебристым напылением, и встал за спиной трактирной девки. Памире заняла позицию перед стражниками, ощетинившимися копьями.

— Вы можете идти, капитан, — сказал желтоглазый драконоборец. — Обеспечьте безопасность улиц… Беллис, — добавил он тихо. — Как только увидишь его тень, уходи в сторону. Пусть увидит меня.

Она судорожно кивнула. Терамин вскорости покинул проулок, пожелав страже и драконоборцам удачи. Памире натянула лук, прислушалась: над городом шумели ветра, и с неба падали маленькие льдинки. Демон побери эту погоду.

Аарон поставил меч, сложил на него обе руки. Он замер, будто бы уйдя в глубокий транс, лишь его глаза переливались драконьим пламенем. Затих и Хеймерин, тоже уставившись в одну точку, заложив оружие. Памире так не могла. Никто не мог, кроме посвящённых воинов Драконьей Погибели. Стражники напряжённо вглядывались в тёмную арку входа, тряслись от холода и страха, а рунарийка жевала нижнюю губу. Хмель уже покинул её, и нутро лениво царапал зарождающийся ужас. Наступила тишина, только начавшийся град с дождём постукивали по крышам.

Памире начала считать до десяти, держа в уме каждый десяток, и так до ста. В деревне, в которой она росла, рунарийкам и остваркам надлежало справляться с работой в поле, со скотом, выглядеть прилежно и много не умничать, а иначе, чего недоброго, замуж не возьмут. Её образованием занялся Хеймерин — закоренелый вояка и на вид бездушный убийца, он оказался из числа бастардов какой-то особо разгулявшейся аристократки, а потому знал некоторые науки, да и в Ордене от безграмотных избавлялись, обучая их чтению, письму, математике и истории. Каждый свободный вечер Памире и Хеймерин проводили за какой-нибудь книжкой, которые драконоборец неизвестно откуда доставал, на грязи рисовали руны, превращая их в слова, а у костра, перед самым сном, Аарон рассказывал что-то из истории — он был лучшим рассказчиком, какого только Памире встречала.

Визг Беллис сбил рунарийку со счёта, заставил всех остальных встряхнуться. Девка, пытаясь заглушить крик, зажав ладонью рот, от паники совсем потеряла голову — она замерла на месте, в её глазах отразились алые, полные злобы огоньки. Аарон взял её за плечо и отбросил в сторону, сам занимая её место. Гахтар, хрипло пыхтя, медленно выплывал из тьмы туннеля.

— Se nuht dese, — прошептал голос в голове. Памире стало дурно: эти слова не могли принадлежать чудовищу.

— Пытаешься напугать нас своим повелителем? — произнёс беспристастно Аарон. — Бесполезно…

Гахтар остановился у решётки, громко втянул воздух нозрями белой, напоминающей конский череп, мордой. Кто-то из стражников бросил оружие и пустился наутёк. Заплакала Беллис, отползая ближе к Памире.

— Твоя природа ничтожна, пёс, — сказал в полной тишине Аарон. — И ты — никто, особенно без тени Некроса. Мы пришли покончить с тобой. Выходи и прими свою судьбу.

Гахтар, словно для того, чтобы подтвердить слова драконоборца, по-собачьи высунул язык, взмахнул головой, вздыбивая тёмную дымку на загривке. У Памире затекла рука, а тетива впивалась в пальцы. Зверь всматривался в глаза каждому, у кого ещё хватало смелости оставаться на месте. Аарон не шевелился, не желая спугивать чудовище и гнаться за ним по его территории.

Памире осеклась — в полной тишине, в сумерках вечера, время словно перестало отбивать непрекращающийся марш, а она на мгновение посочувствовала зверю, что оказался рабом своей проклятой природы убивать всех, на кого когда-либо падал его взгляд. Быть может, сейчас он боролся с нестерпимым наваждением, с вечной жаждой крови.

Гахтар взревел так неожидано, что рука Памире сорвалась, и стрела пролетела мимо загривка. Чудовище, решившее ответить на брошенный ему вызов, тенью выскользнуло из-за решётки, и тогда Аарон поднял меч над головой. Несколько стражников бросились бежать, другие скучковавшись, отступили к концу проулка, а Беллис подползла к ногам Памире, упёрлась в них спиной, не выпуская из вида самый страшный кошмар своей жизни.

Гахтар, словно кошка, скользнул к стене, оттолкнулся от неё, выпуская крючковатые когти на Аарона. Тот выдохнул огнём, сбивая чудовище с траектории полёта. Зверь, проехавшись по мокрому снегу, упал на бок, и тогда трое самых смелых стражников набросились на него, истыкивая копьями. Памире прижалась к стене, вскинула лук — гахтар сломал пару копий, следующим ударом разорвал живот ближайшего стражника, заставив его соратников отбежать.

Аарон и Хеймерин накинулись одновременно, звякнули клинки, по-медвежьи взревел зверь. Драконоборцы разошлись, уходя от размашистого удара здоровой косматой лапы. Белая, схожая с конским черепом, морда обратилась к Памире. Чудовище словно скрывала сама тьма — его огромное чёрное тело состояло будто из матовой тени, скачущей пламенем вокруг.

Все, кто ещё оставался, бросились бежать врасыпную, в том числе и вернувшая самообладание Беллис. Аарон подрезал лапу чудовищу, то отмахнулось, схватило лапой плечо Хеймерина, сбивая с ног и его. Памире выстрелила, гахтар легко увернулся и скользнул к улице, покидая место схватки, чтобы кинуться в преследование увиденных им жертв.

— Сучье тварьё! — выругался Хеймерин. — За кем он побежал?

— За девкой, — выдохнул Аарон. — Шевелите задницами, герои, мать вашу…

Сев корпел над бумагами: стоило бы пригласить к себе юриста, но ещё бы найти человека его профессии в такой разрухе, да и взял бы он сильно много. Не хотелось продешевить даже одной монетой и продать «Громовой Рог», а потом, покуда ворота снова открыты, уехать с первым же купцом куда-нибудь подальше.

Наёмники словно тоже проводили последние дни в Ветмахе, на это раз скупив почти всё, что Сев выделил на ночь на продажу. Весть о том, что драконоборцы будут бить Проклятие Ветмаха, разлетелась чуть ли не по всему городу, и посетители пили в первую очередь за погибель зверя.

Снова хлопнула дверь, и Сева это уже начало раздражать. Он выбрался из подсобки, крикнул старухе Варре, чтобы возвращалась на кухню, а сам направился к стойке.

— Беллис, ты? Жива? — с большим облегчением и радостью выпалил кабатчик. Постояльцы разразились криками и тостами.

— Сев, нет… Эта тварь…

Радостные крики заглушил вопль Варры. Кабатчик и представить не мог, что его маленькая старуха-посудомойщица могла так громко кричать. На мгновение повисла тишина, а потом кто-то из наёмников подскочил, опрокидывая стол, побежал к выходу. Сев не заметил, сколько бравых головорезов успело покинуть таверну: дверь захлопнулась, её чем-то прижали так, что даже три мужика не смогли её выломать. Когда стало понятно всем, что выхода нет, наёмники ощетинились мечами и топорами.

— Не управились драконоборцы, — отметил кто-то. — Накликала твоя баба беду, Сев. Теперь всех нас порешат.

Заскрипела половица, и дверной проём на кухню загородила косматая тень. Вмиг погасли все свечи и потускнело пламя в очаге, и алые глаза сверкнули в полумраке. Чудовище с кошачьей грацией скользнуло к стойке. Сев интуитивно схватил Беллис за руку, дёрнул, заваливаясь вместе с девкой за опрокинутый стол.

Гахтар выпрыгнул в центр залы, воинственно и страшно закричали наёмники. Спрятавшись, Сев не видел, как чудовище разрывало на части пятнадцать крупных мужиков, вооружённых до зубов. Слышал только крики, звон падающего железа, мольбы и ужасные вопли умирающих, хруст костей и хриплое рычание зверя. Взгляд кабатчика упал на лестницу второго этажа. Если боги дали бы время, он вместе с Беллис успел бы добраться до открытого широкого окна.

Сев судорожно выдохнул, повернулся к девке и чуть было не выругался: она смотрела на него отрешённым взглядом, сжимая в одной руке нож, другой вцепившись в него. Одними губами Беллис произнесла «прощай» и вогнала лезвие себе под челюсть. Сев всё-таки выругался, в его лицо брызнуло кровью, а пальцы девушки впились в его ладонь, не желая отпускать. Звуки боя стихли, гахтар услышал возню, царапая доски пола, он приблизился к столу.

«Мой отец погиб как мужчина, а я?», — зло подумал кабатчик и вскочил на ноги, всё ещё держа умирающую Беллис. Он развернулся, в ноздри ударило мертвечиной, и увидел безумные глаза чудовища над головой. Всего мгновение они смотрели друг в друга, как вдруг жалобно завопили петли вышибаемой входной двери. Залу осветило пламя, и гахтар рухнул куда-то вбок. Сев вздрогнул, вырвался из хватки Беллис, освобождая место для драконоборцев.

Аарон снова изрыгнул пламенный столп, блеснуло в огне серебро. Памире забежала с кухни, прыгнула на остатки стойки кабатчика и пустила стрелу, первой же погасив один из алых глаз навсегда. Гахтар пронзительно взревел, прыгнул на Хеймерина, но его на лету подрезал Аарон кончиком посеребрённого меча. Памире пустила ещё одну стрелу, попав чудовищу между ребёр. Оперевшись на передние лапы, неуловимым движением гахтар сбил тазом подскочившего к нему Хеймерина и скользнул к Памире. Рунарийка спустила тетиву, промахнулась и, повесив лук за плечо, отскочила в сторону. Затрещала древесина, груда, бывшая когда-то стойкой Сева, рухнула вместе с чудовищем.

Аарон двумя скачками оказался рядом, перехватил двумя руками меч и обрушил удар на выступающую из деревяшек гриву. Памире вынула короткий меч и поспешила на помощь. Груда словно взорвалась, разлетелись доски в сторону, тяжёлым куском одна врезалась рунарийке в живот, и та свернулась пополам. Гахтар встал на задние лапы и накинулся на старшего драконоборца. Аарон отступил на пару шагов, замахнувшись мечом, ребром полоснув шею зверя. Чудовище, тяжело рыча, проигнорировало удар, поддело руку, держащую клинок, и выбило его. Аарон зашипел, полыхнул пламенем, словно раненный дракон, выхватывая обычный меч из ножен на поясе.

Сбоку к зверю неулюже подкрался Хеймерин — помещение с кучей развалин от столов и стульев оставляло мало места для манёвра. Словно змей, он ужалил драконьим мечом гахтара в бок, зверь покачнулся, и тогда Аарон ринулся в атаку. Неизвестно, сколько сил оставалось в старшем драконоборце, раз он решился на такую отчаянную попытку сокрушить смертельно опасного и демонически живучего врага. Чудовище, оперевшись на хвост, устремилось к нему навстречу, не обращая никакого внимания на раны: меч вошёл между лапой и головой зверя с чавканьем, но острые клыки настигли шею драконоборца. Крик Аарона захлебнулся, пламя оросило спину зверя, сжигая там тёмную пелену, и тот откинул тело в Хеймерина, вываливая из нижней челюсти кусок кровоточащего мяса.

Памире, потеряв клинок, нашла в сумраке лук совершенно случайно, стрела сразу легла на его плечи, тетива рассекла пальцы, и ядовитый наконечник впилася в зверя, поразив его чуть выше светящегося в темноте глаза. Гахтар оглушительно взревел, махнул лапой, вырывая древко, и его тень мелькнула в дверном проёме, выходящем на улицу. Хеймерин, вскрикнув от злости, всего на мгновение склонил голову над Аароном и, сжав драконий меч, словно гончая, пустился в погоню.

Памире тяжело выдохнула, наложила стрелу, переводя взгляд с павшего соратника на сжавшегося в углу Сева и окровавленную Беллис, и бегом покинула таверну. Аарон вдалбливал в неё с самого первого дня знакомства — не жалеть соратников, ибо умирать в борьбе со злом — высший долго каждого драконоборца. Она нехотя выучила урок, но всё же горечь поцарапала рунарийку. А горечь рождала месть.

Улицы оказались пустынными: Терамин хорошо, в отличие от некоторых его солдат, выполнял свою работу. След гахтара вывел драконоборцев на главную улицу, где жители в панике разбегались по домам, только завидев несущуюся с безумным рёвом теневую тварь.

Хеймерин послал впереди себя морозный воздух, но гахтар, даже израненный, был стремителен, льдом сковало кисточку его хвоста. Памире присела на одно колено, восстанавливая сбившееся дыхание, выстрелила — промахнулась. Её соратник бежал, не останавливаясь. Зверь направлялся к воротам, через которые драконоборцы прибыли в город прошлым вечером. Памире закинула лук на плечо, побежала по пустой улице вслед соратнику. День уже давно перешёл в вечер, алые сумраки сгущались, и лишь единицы могли попасться на глаза страшному городскому чудовищу, но, если и так, его минуты сочтены.

У ворот стоял патруль из пяти стражников. Двое, увидев приближающийся кошмар, убежали прочь, остальные прижались к стенам, крикнули на смотровую площадку, откуда ответили залпом стрел, спустилась парочка самых смелых. Хеймерин снял цепь с клинка, вонзил его в расколотую плитку площади. Гахтар развернулся, клацнул зубами, его глаза налились ужасной злобой.

— Пора умирать! — крикнул Хеймерин.

Цепь блеснула в алом сумраке, её кончик с хлопком ударил по пасти чудовища, и то сорвалось с места. Хеймерин отскочил, кувыркнувшись, и Памире послала стрелу, что вошла в хребет порождению ужаса. Гахтар не издал ни звука, прихрамывая на переднюю ногу, бедро которой было поражено последним выпадом Аарона. Он осматривал противников — его взгляд задержался на одном из стражников, и тот, выронив копьё, побежал в башню ворот.

Хеймерин взмахнул цепью — промахнулся, и на зверя накинулись стражники. Гахтар скользнул, словно кошка, повалил одного, хрустя его костями и звеня пластинами кирасы, ушёл от удара, распорол шею другому. Памире наложила последнюю стрелу, покрытую ядом, присела, хорошо прицеливаясь — зверь игрался с лучниками, постоянно меняя позицию, переваливаясь с бока на бок. Хеймерин снова выдохнул ледяным огнём, инеем покрылась морда чудовища, с носа его перестала капать чёрная смолистая кровь. Драконоборец выпустил кончик цепи, распарывая зверю морду, и тогда гахтар вцепился зубами в серебристые колечки, дёрнул на себя. Хеймерин упал лицом вниз. Памире выстрелила и громко выругалась — снова промах, будто бы оно чарами отводило таекторию полёта стрелы.

Гахтар рванулся к ней, хрипло дыша. За ним вонзались стрелы стражников ворот, но ни одна не могла поразить цель. Памире отпрыгнула вбок, вытаскивая из ножен короткий меч. Чудовище развернулось, скользнуло к ней, и серебряная цепь, засвистев в воздухе, опутала его шею. Рунарийка обрушила на него меч: гахтар только этого и ждал, набравшись сил, он рывком поднялся на задние лапы, передние выпустив вперёд. Острые крючковатые когти впились Памире в плечо, царапая кости, и удар обрушился сбоку, разрывая кожаную кирасу под рёбрами. Зверь не стал её потрошить, у него не хватило бы времени на такую забаву, и потому он просто откинул рунарийку в столб. Адскую боль заглушил звон в ушах, в глазах заискрилось — Памире поняла, что больше не встанет и запрокинула голову к чудовищу.

Гахтар дёрнул шеей, на него навалился Хеймерин, и тогда зверь ударом снизу распорол тело драконоборца наискось. Глаза его полыхнули светло-голубым, словно выпуская энергию, и он мешком упал на покрытую тонким льдом площадь, сворачиваясь в калачик. Чудовище победно взревело, повернулось к воротам: те в тот самый момент раскрылись настежь — и сорвалось с места. Стража посылала стрелы, но лишь пара из них нашли лохматое туловище, и гахтар молнией пересёк арку ворот, пропадая где-то в потёмках предместий. Памире выпустила пар изо рта, вздохнула в последний раз, и наступила темнота.

***

Предместья утопали в вечерней тишине, на крыши домов, испытанных холодным градом, падал пепел города вперемешку со снегом. Жители разбежались по домам, ополчение предпочло сидеть в тёплом трактире и потягивать эль, а стража не стояла у ворот, чтобы принимать гостей, которых, впрочем, в предместьях уже давно не было.

Энард пробирался первым, пересекая остатки фермерских угодий, ныне покрытых скользкой, с налипшими хлопьями пепла и снега ледяной корочкой. Он решил держаться подальше от стен Ветмаха, и потому группа долгое время блуждала вдоль бурного русла Реи, пока наконец не показался мост, от которого вела прямая дорога на ворота.

Все молчали, и Амалии это впервые было по душе. Раньше, чтобы отвлечься и заполнить пустоту от амнезии, она слушала разговоры между отрядом Ардиры, но теперь пустотой иной она наслаждалась. «Смерть случилась», — как говорил Фирдос-Сар. Пожалуй, теперь-то Амалия его понимала, полностью понимала и отчасти принимала. Билось ли теперь её сердце, была ли она снова такой же мягкой смертной, жизнь оборвать которой — лишь одно ловкое движение? Секрет собственного воскрешения ещё предстояло узнать, и Амалия готова была его принять независимо от того, в какое чудовище её превратила смерть.

Трактир в предместьях — старое, квадратное, двухэтажное, типичное для цинмарских гостиниц здание, зала первого этажа — общая гостиная, на втором — комнаты, три из которых были куплены отрядом с запасом недели на две или три, Амалия уже не помнила. Друг за другом, скрипя крыльцом и дверью, группа вошла в душное после мороза на улице помещение, где собрались всего лишь четверо селян, расположившись у камина. Сенетра сразу же потянулась к пустой стойке и принялась колотить по ней кулаком, выглядывая хозяина, худощавого мужчика средних лет с длиной чёрной бородой.

— Гарис! — попыталась крикнуть рунарийка, но из-за болезни у неё получился какой-то хриплый вопль. — Где он, мать его?

— Так на втором этаже, господа, — произнёс один из ополченцев. — Потерпите, ради всего святого, скоро спустится…

Сенетра мрачно посмотрела на них и присела, приложив ладонь ко лбу.

— Мужики, какие новости из города? — развернулся к ополченцам Антониан. — Мы сами не местные…

— Из наёмников, что ли? — хмыкнул самый старший из них. — Ну-ну… Зря пришёл, рунариец. Префект Катилус мёртв. В городе, значится, бунт. Бунтуют они из-за какого-то чудовища, что сегодня сбежало через открытые ворота. Рыскает теперь где-то в округе. Прокляни этих олухов, Владычица Аромерона… Трёх драконоборцев завалил, что вчера прибыли по его душу.

— Драконоборцы мертвы? — разочарованно спросила Амалия.

— Да, госпожа, насмерть, — фыркнул старший. — У меня сын выскользнул тогда из города, вслед за чудищем… Не побоялся же… первого они где-то в городе потеряли, другого, мужика, выпотрошило, а бабу их легонько так уложило, её убирать меньше придётся. Ну, если Петеру верить, конечно. И выскользнул из ворот…

Антониан и Сандрия повернулись друг к другу и с ужасом слушали рассказ. Пару часов они лазали вокруг предместий, и гахтар мог в любой момент напасть и разорвать их на части. Убить трёх солдат Ордена Драконьей Погибели — на такое не каждый дракон способен. Но чудовище сделало это и вырвалось на волю только с одной целью. Уничтожить все недобитки.

— Буквально на час, а то и меньше ворота были открыты, потом снова закрылись, — продолжал старший ополченец, болтая пинтой и с важным видом разглядывая содержимое. — Петер говорит, крови было… потрохов. Кто под коготь попался, все мертвы. Может, он успокоится и убежит, а, мужики?

— Да хрен там, — сплюнул его соратник. — Боги на нас зуб точат. Вот увидишь, начнут девки пропадать…

— Сплюнь ещё раз, помело! — оборвал того старший. — Наши дома все месячные невзгоды не тронули, даже урожай — какой-никакой, а самый богатый за четыре года собрали, — он повернулся к Энарду. — Вот такие дела, господа. Хотя… опять же слухи…

— Ничего, выкладывай, добрый господин, — произнесла Амалия.

— Нынешний префект, Ганард Анахет собрал тысячу мечей и выходит в поход на Арецетову Рожь, что в десяти верстах отсюда. Утром войско двинется на помощь леди Ветер, нашей новой леди.

— Что ж, — наконец, заговорил снова Антониан. — Спасибо, добрый господин. Делать нам здесь и вправду нечего.

— А то ж, господин…

Он повернулся к стойке, опёрся локтями о столешницу. Амалия подняла голову к потолку: что-то недобро скрежетал трактир предместий, ветер бил по ставням верхнего этажа, завывал в его полупустых помещениях. Заведение было совсем другим, нежели пару недель назад…

Лестница оповестила всю залу, что по ней спускались, громким скрипом. Гарис, спрятав руки под фартуком, с задумчивым видом, словно считая ступеньки, вёл за собой укутанного в плащ человека, обвешанного сумками. Спутник трактирщика бросил ленивый взгляд на ополченцев, перевёл его на стойку и замер, будто увидел призраков. Амалия почувствовала неприятную сухость во рту, узнав на нём оплавленную маску спирита из башни.

— Сенетра? Ирма?

***

Вильмонду изначально не понравилась идея с его участием в убийстве, и с каждым днём он всё больше сомневался, что такое вообще возможно. Эриганн держал в гвардии десять проверенных громил, что неусыпно хранили покой их господина, щедро платившего жалованье чуть ли не каждый день. Пару раз мортус собирался с силами, прохаживаясь по лагерю во время привалов или отъезжая подальше от войска на марше.

— Убей, — бурчал себе под нос Вильмонд. — Я — мортус, а не убийца… и Теневал не в счёт. Хотя кого я обманываю…

— Эй, ворон! — окрикнул его кто-то из всадников. — С богами разговариваешь?

— Подсчитываю, сколько мертвецов закапывать буду, — отмахнулся Вильмонд, и наёмники загоготали на всю округу.

Арецетова Рожь же лишалась жителей по мере продвижения войска: звери от мала до велика разбредались прочь с будущего поля сражения. Аорин тиль Валлех вёл почти две тысячи солдат, дабы убивать врагов Эриганна из Ласанны, с десяток крупных осадных орудий, полтысячи лошадей. Пожалуй, битва во Ржи могла бы стать первым более-менее крупным сражением в Нижней Норзрине за последние годы Тёмного Века.

Вильмонд откровенно любовался заснеженными полями, руинами и перелесками Арецетовой Ржи и поймал себя на мысли, что Цинмар уже второй месяц как жил в новом году: к первому снегу народ уже собрал урожал, вспахал пригодные для посева делянки, подготовился к морозу, отдавая землю на растерзание зимы, и, быть может, в новых реалиях даже не заметил окончания года, ещё одного в копилку Тёмного Века. Вильмонд хотел бы надеяться, что пятое лето стало последним, но самая короткая эра, Век Гнева, продлилась 34 года, а потому, что-то подсказывало мортусу, что надеяться, будто Тёмному Веку досталось бы первенство в краткости — немыслимо, наивно, глупо.

— Во пехотинцам не повезло! — рассказывал всадник, сзади которого присторился Вильмонд. — Тащатся, пудов, верно, три на своём горбу волокут через все эти камни, грязь.

— Ты подожди ещё, — отвечал ему его собеседник, — может, и сами на двух своих в бой пойдём. Тут конница хрен развернётся.

— Командир говорит, что встанем у пересохшей речки. Места там полно…

— Пересохшая речка — это, сука, мать его, болото!

— Тогда будет нас ворон оттуда выковыривать по кускам. Или так оставит.

Они рассмеялись, Вильмонд поддержал их коротким смешком — ему сейчас не до веселья. Скорее всего, до начала битвы придётся оставить все попытки прикончить Эриганна. А там, во время сражения… Всякое может произойти, да и уйти проще, тем более мортусу. «Интересно, как там Ширен, уже свободен от всех клятв и сделок?» — подумал Вильмонд, подгоняя коня и проклиная, что разделил судьбу Гробовщика.

Прозвучал горн, и войско остановило марш. Запахло гарью. В алой ночи с востока виднелась громада горы Керезус, начинавшей дальше на юго-восток вереницу горных хребтов; с запада тянулось устье речки, усыпанное мёртвым камышом, над ними в вечности застыли старые каменные мосты. После них простиралось огромное поле дикой ржи, оканчивающееся лесом, где уже горели огни и развевались штандарты Мёртвого Легиона.

Ветер уже начала подготовку: катапульты забрасывали поле огненными снарядами, и пламя, разбегаясь по всей площади, отпускало в воздух огромные столпы дыма, а яростные ветра, насылаемые магистром, бросали их прямо на подошедшее Рубиновое Войско. Вильмонд благодарил богов за маску, клюв коей был забит пахучими травами — старая профессиональная привычка всегда держать все средства защиты в готовности спасала мортуса от неприятностей много раз.

— Лорд-командующий! — послышался голос Эриганна. — Строй войска! Время битвы пришло!

Аорин тиль Валлех выехал через ряды всадников, остановил коня на склоне к реке и всмотрелся в горящее ржаное поле. Эриганн возник рядом, кинул взгляд на войско, Вильмонда, потом снова на командующего:

— Ну, чего ты ждёшь? Они не построились, катапульты вывели впереди войска!

— Вы искусны в речи, в политике, — бросил мрачно Аорин, — странно, что после военных кампаний в Веке Слёз вы не научились ремеслу. Мои люди полдня потратили на марш, устали, а тучи дыма мешают дышать. Ветер позаботилась о том, чтобы битва не началась сразу, как только мы придём. Привал!

— Привал! — крикнули командиры.

— Мы теряем время, Аорин, — прошипел Эриганн.

— Либо время, либо победу, — отмахнулся тот. — Завтра… около полудня.

Чародей сплюнул, зло взглянул на поле и увёл коня. Вильмонд сглотнул: впервые он станет свидетелем, а, быть может, и участником сражения, где в безумной и бессмысленной ярости солдаты будут резать и калечить других солдат во имя всего двух человек, ненавидящих друг друга, но не находящих в себе совести и помыслить о поединке.

А Ветер продолжала жечь некогда плодородные, а теперь занятые дикой ржой поля. Небеса над ними, скрытые багровыми тучами, сверкали от неистовой пляски, происходящей где-то далеко-далеко за ними. Вильмонд вытянул руку — на чёрную перчатку упала снежинка, потом другая, а вместе с ней что-то серое, рваное. Мортус стащил маску, поднёс ближе к лицу — пепел, до сих пор тлеющий — слишком много для только что начавшегося пожара.

***

Как приятно было вернуться к лекарскому делу после нескольких дней исполнения роли солдата: Ринельгер обработал и сделал швы на лице Сандрии, констатировав, наверное, факт очевидный, что шрамы останутся на всю жизнь, и позаботился о запястье Антониана, да так, что он снова мог ею шевелить. Потом провозился с Энардом — пришлось правлять челюсть и зашивать несколько рванных и мелких ран на его лице. После этого, он отправил всех троих отсыпаться и принялся за отрядных «сестёр».

— Посмотри, что можно сделать, — Амалия сложила на стул перед чародеем левую ногу.

Ринельгер осторожно развязал кусок ремня, открепляя грязные палки, и вздёрнул штанину. Почерневшая в месте перелома кожа, стянутая в местах, где кость пыталась вырваться наружу, заставила лекаря немного поморщиться.

— Боли, я полагаю, ты не чувствуешь? — Ринельгер осторожно пощупал ногу.

— Я вообще никакой боли не чувствую, — ответила Амалия. — Что со мной? Неужели я…

— Мертва? — догадалась Сенетра. — Так ты нежить?

— Не называй меня так, — прошипела Амалия.

— Но это именно так, — произнёс Ринельгер, почёсывая щетину на подбородке. — В башне случилось страшное. Фирдос-Сар мёртв. Ветер была права.

— Ветер была в башне? — нахмурилась остварка.

— У тебя снова амнезия? — удивлённо приподнял бровь Ринельгер. — Что-то вернуло твою душу в тело, Ирма. Проклятие, — он прикрыл глаза. — Амалия. Жизнь просто так не возвращают ни боги, ни демоны. Ты… хм… ты не ощущаешь присутсвие чего-то?

— Нет, вроде бы, нет, — Амалия посмотрела в лица Ринельгера и Сенетры: чародей старался быть невозмутимым, но рунарийка заметно напряглась.

— Ладно, — кивнул Ринельгер. — Я могу сделать жгут, хорошенько перевязать, зафиксировав ногу, но опираться на неё всем, даже твоим, весом не советую. Тут нужен кузнец… он мог бы сделать тебе пластины, вогнав гвозди в кость.

— Жуть какая, — передёрнулась Сенетра.

— Кто бы говорил, — хмыкнул Ринельгер. — До сих пор помню, с каким удовольствием ты отделила голову Каменщика от тела.

— Это другое, — пожала плечами Сенетра. — Он был мёртв.

Ринельгер молча принялся накладывать жгут и повязку на ногу Амалии, к счастью, в лекарставах и перевязках он не был ограничен — Ветер в лагере Легиона снабдила его большим запасом, будто бы предчувствовав, что чародею это пригодится. Вскоре он закончил и начал готовиться к самому главному делу последних пяти лет.

Варево в котёлке булькало, пузырилось и лопалось, разбрызгивая мутную жижу по каменной раме камина. Залу наполняли едкие, кислые запахи по мере добавления ингредиентов, но гнусная вонь не заставила ополченцев покинуть тёплые и безопасные стены трактира: они лишь пересели подальше от очага. Ринельгер принялся осторожно разделывать жилу энергетического дракона, сняв тонкую, ненужную плёнку с трубки и нарезая её на тонкие розовые полоски.

— Теперь, когда от отряда остались только мы, — протянул Ринельгер, отделяя очередную полосочку, — нужно окончательно решить нашу судьбу и отпустить друг другу все обязательства.

— И какие у тебя предложения, командир? — спросила Амалия, внимательно наблюдая за приготовлениями. Какая-то живая, детская её частичка хотела полопать пузырьки, выступающие в кипящем котелке.

— Сейчас Сенетра, если я всё верно составил и приготовлю, избавится от болезни, — сказал Ринельгер, отправляя жилу в зелье, — моя работа будет исполнена, и более ничто меня не держит. Скоро откроются Чертоги, и мы узнаем древнюю тайну, оставленную нам предками в Тайный Век. После… я, быть может, вернусь в анклав, если госпожа мне позволит уйти. А ты, Сенетра, сможешь вернуться домой, в Сальмонию. Ну, или, если хочешь, отправимся в Анхаел вместе. Ир… Амалия, каковы твои планы?

— Этот парень, Антониан, — остварка заправила волосы, спадающие на лицо. Они начали возвращать цвет, только не каштановый, а молочно-белый. — Он может стать префектом Ветмаха, а потом и наместником всей Норзрины. Если я правильно поняла. С его поддержкой я смогу призвать вождей и лордов Святого Воинства, как и было мне завещано мятежной королевой. Империя больше не властвует севером Родины, а народ гибнет.

— Будешь заниматься этим? — хмыкнул Ринельгер. — Объединять провинции? Тебе это по душе в твоём… нынешнем состоянии?

— По душе ли мне? — фыркнула Амалия. — Нет. Я бы не торопилась. Да и времени у меня полно. Пусть всё решится, пусть падёт твой Лицедей, а Ветмах переживёт эту маленькую войну. И тогда я решу, что мне делать дальше.

— Как скажешь, — беспристрастно произнёс Ринельгер. — Надеюсь, мы с тобой не встретимся на поле брани когда-нибудь… если переживём всё это. Позволь вопрос?

— Позволяю.

— Что случилось в Маредоре в конце Века Слёз? Когда Риодан пришёл к Сердцу Леса?

— Я не дошла до Сердца Леса, Ринельгер, — Амалия выпрямилась, стала вспоминать. Всё будто происходило не с ней, а с кем-то из прошлой жизни. — Кажется, на нас устроил засаду дух… в облике зелёного дракона. Брогерт его имя. Риодан вырвался с авангардом, а основное войско было перебито, кто-то сбежал. Среди беглецов была и я. Откуда ты знаешь о Риодане и Сердце Леса?

— Зерион защищал Маредор. Пару раз видел тебя, леди Фордренд.

— Что там делал Зерион? — нахмурилась Сенетра.

— Защищал, — повторил Ринельгер. — Защищал Родину и старое царство… Впрочем, не важно. Зерион оун Деллан тиль Горн погиб далеко от этого места.

— Охренеть, — Сенетра выдохнула, сделала большой глоток, осушив свою пинту. — Я и не знала, что с нами был близкий родственник лорда Аллесиоса. Деллан — древнее и влиятельное семейство, а мы все — бродяги. А я, бывший легионер, так с ним обращалась порою!

— Какая теперь разница? — Ринельгер помешал варево, поставил на стол песочные часы. — Он мёртв. Мертвы Ардира и Фирдос-Сар. Ирмы… тоже нет, — он взглянул на Амалию. — Тебе не нужно встречаться с Ветер. Что-то мне подсказывает, что так будет лучше.

— У меня точно такие же подозрения, — Амалия поморщилась. Как ни напрягай память, она не могла объяснить такое паническое нежелание встречаться с магистром. — Я останусь здесь. Быть может, мы больше не увидимся.

— Отряду Ардиры пришёл конец, — констатировала Сенетра. — Не думала, что это случится так скоро…

— Три, почти четыре года, — Ринельгер взял пустую пинту и наполнил её из ковшика зельем. — Тебя кто-нибудь ждёт в Сальмонии?

— Не знаю, — пожала плечами рунарийка. — Сальмония далеко, а письма из дома я не получала уже лет шесть. Анхаел красивый?

Ринельгер слабо улыбнулся и подвинул ей зелье. Сенетра помедлила: поднесла нос к горячему вареву, сморщилась. Улыбка сошла с уст чародея — момент истины, не медли же! По всем теориям, зелье должно перестроить рунарийскую связь с Потоком, увеличить способности поглощения энергии и ускорить процесс усвоения. Тонкая связь рунарийской расы и первозданной энергии была поводом для гордости до прихода алой ночи, обратившей её в проклятие.

Сенетра взяла пинту двумя руками, поднесла к губам. Ринельгер затаил дыхание, Амалия замерла: рунарийка начала с маленьких глотков, но быстро привыкла к жару и вкусу, запрокинула голову и с жадностью осушила пинту. Её глаза на мгновение вспыхнули ярко синим свечением, окрасившим весь трактир, вызвав крики притихших до этого Гариса и ополченцев, и Сенетра без сил ляпнулась лицом на стол. Амалия вскочила, посмотрела на Ринельгера: тот со сосредоточеностью ковырнул палец ножом, которым разделывал ингредиенты, пролив пару капель крови на грязный деревянный пол, и поднёс его ко лбу рунарийки, чуть приподняв её голову. Чары привели её в чувства, Сенетра тяжело вздохнула и опёрлась на локти. Её лицо, обычно болезненное и измученное, всегда хранило остатки рунарийской мягкости и утончённости, но теперь черты изменились, стали резкими, губы чуть тоньше, а синяя радужная оболочка — матово чёрной.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Ринельгер, разглядывая подругу.

— Я… легко… свободно так, — протянула она. — Будто переродилась.

— Попробуй применить чары, — азарт устроил внутри Ринельгерачехарду, его голос стал хриплым, ломким и тихим.

Сенетра вытянула руку, направила её к очагу, пальцы и лицо напряглись, она вспоминала формулу, но ничего не произошло: огонь продолжал беспокойный танец в камине. Ринельгер снова поднёс палец к её лбу.

— В тебе пропала Мощь, — сухо произнёс он. — Ты независима от Потока от слова совсем, — чародей нахмурился, тяжело взглянул на неё, — прости… я этого не предусмотрел.

— Шутишь? — Сенетра широко улыбнулась. — Ты спас меня от долгой и мучительной смерти, и теперь извиняешься? Если Поток меня убивал, то пусть идёт ко всем демонам. Ирма… боги, Амалия! Я здорова! — он развернулась к трактиру и громко объявила: — Я не умру!

Ополченцы шумно вскинули пинты, полные эля, и выкрикнули поздравления. Амалия обняла Сенетру, Ринельгер облегчённо улыбнулся и отвернулся к очагу. Вот она, победа над хворью… столько лет, столько рисков и её страданий… Теперь всё кончено. Сенетра высвободилась из объятий Амалии, прижалась к чародею, расцеловала его. Она плакала, впервые на его памяти рыдала навзрыд. А Ринельгер просто пытался сдержать слёзы. Наконец-то победа! Наконец-то злой рок ослабил хватку…

Антониан так и не смог заснуть: присутствие рыскающего в округе гахтара изводило его, страх цепкими когтями рвал его нутро и раскидывал ошмётки мужественности. Зверь, бессмертный и вездесущий, казалось, царапал стены трактира и выл под окнами, вызывая юношу к себе. Его звали Проклятие Ветмаха, но Антониан был не согласен — это его личное проклятие.

Сандрия долго ворочалась — дольше обыкновенного, но тёплые стены трактира всё же уморили её. Антониан с трепещущей жалостью наблюдал за комочком под простынёй, в который свернулась его сестра. За его самоуверенность Сандрия, эта светловолосая девочка с боевым норовом, вступила в бой с несокрушимым противником и поплатилась за это красотой лица, а быть может, своим будущим. Ведь теперь она — очередная жертва зверя.

Он пролежал так несколько часов, занимаясь беспощадным самобичеванием. Никогда ещё его не грызло такое склизкое и тяжёлое чувство вины. Антониан был готов уйти к зверю прямо сейчас, лишь бы он забыл про его сестру.

Он услышал, как проснулась и заёрзала Сандрия, одеваясь под тонким одеялом. Она поднялась, босиком подошла к его койке и нагнулась:

— Ты хоть поспал?

— Немного, — соврал Антониан.

— Пойдём, — она легонько толкнула его в плечо. — Поедим и послушаем, что будет дальше.

Антониан сбросил одеяло, сестры он не стеснялся, повозился с одеждой, взял меч, оставлять который он отныне не собирался никогда, и они спустились в залу, где за столом уже сидели все, кто должен был отправляться к Ветер. Более никого в трактире не было, не считая спрятавшихся на кухне Гариса и его семейства.

— Меня послали сопровождать лорда Анахета, — говорил кровавый чародей. — Скоро он и тысяча воинов покинут Ветмах, и мы пойдём в ставку Ветер — на границу Арецетовой Ржи. Амалия, тебе оставил долю от, скажем, отрядной награды. На том наши дела будут окончены.

— Амалия не идёт к Ветер? — встрепенулась Сандрия.

— Нет, дорогуша, я выбываю из партии, — произнесла с лёгкой улыбкой остварка. — Но господину Ренелькаму, думаю, будет интересно моё предложение.

— Ты о чём? — нахмурился Антониан.

— Амалия принадлежит к старому роду Фордренд, всластвовавших в Норксонде, — сказал Ринельгер. — А ещё она могучая чародейка и толковая женщина.

— Хм…

— Я буду ждать вас, господин Ренелькам, в Ветмахе, — вставила Амалия. — Как только вы придёте с триумфом из Арецетовой Ржи, вам понадобится удержать власть над городом, а потом забрать себе всю провинцию.

— Тогда пусть моя сестра останется с госпожой Фордренд, — сказал Антониан.

— Сколько же фамильярства от этих аристократов, — фыркнул Ринельгер.

— Совершенно точно, — усмехнулась Сенетра.

— Антониан, ты уверен? — не сказать, что Сандрии его идея оказалась не по душе. — Пойдёшь сражаться один, без меня?

— Будет ли на поле безопаснее, чем в компании чародейки и под защитой стен города? — развёл руками Антониан. — Ты — моя единственная родня, и если я погибну, будешь последней из Ренелькамов.

— Я понимаю, — глухо ответила Сандрия. — Братец, всё будет хорошо. Главное, чтобы ты выжил. Может быть, останешься?

— Нет, — отрезал Антониан. — Я — будущий наместник, и мои люди должны увидеть меня в деле.

— Так вы решились? — Энарду было тяжело говорить после сна — челюсть до сих пор плохо слушалась, даже после вмешательства кровавых чар. — Госпожа Ветер и лорд Анахет уже давно ждут вас.

— Хорошо, мы… я решился, — сказал Антониан. — Слишком долго я шёл по этому пути, и мне до сих пор не верится, что я добрался.

Ринельгер поднял пинту, напомнив юноше Эриганна, так же сидевшего в их последнюю встречу во главе стола и занимавшего положения вожака. Завтрак закончился, кровавый чародей и рунарийка Сенетра долго прощались с Амалией, Энард покинул трактир пораньше, чтобы достать четверых коней для путешествия в Арецетову Рожь.

— Никогда не покидай убежище ночью, — говорил Антониан Сандрии. — Я вернусь, и чтобы на тебе не было ни царапины.

— Я буду ждать тебя, братец, — она обняла его крепко-крепко, словно в последний раз. — Не подставляйся под меч.

— Вот увидишь, я вернусь вместе с войском, — прошептал Антониан. — И мы обретём с тобой дом. После стольких лет скитаний… Будь осторожна, сестрица. Я, — он замялся, посмотрел ей в глаза. — Ты знаешь, я люблю тебя. Не смотря ни на какие наши склоки.

— Это всё ерунда, — Сандрия смущённо улыбнулась. — Я тебя тоже люблю, старший братишка. Меч твой будет остр, а щит крепок!

Улицу засыпало снегом вперемешку с неизвестно откуда взявшимся пеплом. Антониан посмотрел на небо: тяжёлое багровое полотно рассекало множество чёрных линий. Ему стало немного не по себе, и он предпочёл опустить голову, спрятавшись в воротнике куртки. На дороге ожидали Энард и конюх, держа за узду четырёх вороных коней: нынче мода пошла только на чёрный цвет, сливающийся с сумерками алой ночи. Антониан в последний раз кинул печальный взгляд на стоявшую на входе в трактир Сандрию вместе с Амалией и последовал за остальными к городу.

Ворота Ветмаха громко заскрипели, и из них верхом выехал закованный в имперскую кирасу Ганард Анахет в сопровождении аристократа и знаменосца с штандартом города: забавно, но на синем полотне была вышита золотистой нитью башня с тремя солнцами, отчасти напоминающая убежище некроманта, неизвестное горожанам, и ту, что служила покоями префекта. Вслед за полководцем на марш выступали солдаты в кирасах стражи, с круглыми шлемами, вооружённые ригальтерийскими скутумами и глефами.

Ринельгер обернулся к Энарду и Антониану, и все вчетвером, включая Сенетру, они погнали лошадей навстречу Анахету.

— Чародей Ринельгер, вы не один? — попривествовал его Ганард. — Клянусь богами-прародителями, это же капитан гвардии магистра! Рад, что вы живы. А вы…

— Антониан Ренелькам, — представил юношу Энард. — Наследник наместничьего венца Норзрины.

— Счастлив с вами познакомиться, — чуть преклонил голову Ганард. — Признаться, я удивлён встретить вас… сейчас и здесь. Простите, что наша встреча не такая торжественная… хотя что может быть лучше, чем приветствие перед войском?

— Для меня честь встретиться с вами, господин Анахет, — не растерялся Антониан. — Я и моя сестра долго скитались, прежде чем… милорд…

— Я не лорд, господин, — усмехнулся Ганард.

— Мне нужно, чтобы вскоре стража открыла ворота и пропустила мою сестру и её спутницу, — произнёс Антониан. — Я хочу, чтобы её отвели в «Громовой Рог» и защищали.

— Конечно, — Анахет обернулся к одному из всадников. — Передай слова будущего наместника капитану Терамину на воротах.

Тот стукнул себя по груди и увёл коня.

— Всё будет исполнено, — сказал Ганард. — Если желаете что-нибудь ещё…

— Ветер ждёт, господа, — прервал их Ринельгер. — Потому оставьте все пожелания до ставки госпожи.

***

Серебро, проклятое серебро вместе с ядом от стрел разъедало плоть, и на любую попытку залечить раны отвечало нестерпимой болью. Хрипя и рыча, словно умирающий дракон, гахтар бежал вдоль стены города, превращённого им на некоторое время в богатые охотничьи угодья, и вдыхал обагренными тёмной кровью ноздрями запахи, хватал ими энергию его последних жертв. Всего двух, кто ушёл от него два раза — тех, кого он ненавидел даже больше драконоборцев.

Наконец-то, стена подошла близко к реке, и зверь, вздыбивая заледеневший снег когтями, поймал стойкий след. От входа в канализацию до берега тянулся сливной канал, сооружённый временем и природой, и совсем недавно его добыча обитала здесь. Гахтар, прихрамывая, сменил бег на шаг, притих и прислушался. Трещал костёр, судорожно стучал зуб о зуб — да, кто-то там до сих пор сидел и дожидался злого рока. Зверь вышел из скалистых наростов, приоткрыл пасть, высунув язык из непослушных от стрел челюстей. У маленького, еле горящего костра, укутавшись в тряпьё, переводил дух однорукий человек, вытянувший единственную ладонь к слабому огоньку. Гахтар медленно подошёл, глухо рыкнув, чтобы на него обратили внимание. Человек обомлел, его рука задрожала, но он не сдвинулся с места.

Зверь опустился на землю перед костром, глубоко втянул воздух, пропитанный страхом, окровавленными ноздрями, целым глазом рассматривая несчастного контабандиста: безрукого, обречённого, брошенного спутниками на произвол судьбы. Гахтар подтянул к нему морду, из глаза торчала ядовитая стрела, пущенная остроухой охотницей, котору он порвал в городе. Человек долго не мог прийти в себя, но немую просьбу уловил сразу. Дрожащую ладонь он сомкнул на древке стрелы и резко выдернул. Гахтар не произнёс ни звука, тянущая боль быстро ушла, пав перед исцеляющими чарами, и теперь он мог свободно двигать челюстями. Человек опустил руку со стрелой, сжался в дрожащий комок. Зверь снова шумно затянул воздух, наслаждаясь сладким ароматом страха смертного, и покинул стоянку одинокого контрабандиста. След звал его к реке и обратно к городу.

***

Штандарт Мёртвого Легиона сливался с ночью, но Ринельгер точно помнил его местонахождение. Взяв с собой Энарда и Сенетру, он оставил Анахета и Антониана с войском и вырвался вперёд. Патруль встретил их у самого входа в лагерь: короткое приветствие, радужная встреча капитана гвардии с сослуживцами, и они вошли внутрь.

Легионеры сейчас занимались очищением поля для будущего сражения: все десять центурий покинули палатки и костровые поляны, оставив, быть может, десятка два мечей для патрулирования территорий. Ринельгер бы такого не допустил — слишком хитёр и ядовит Эриганн из Ласанны, а в наёмничьем войске могли найтись ветераны Войны Века Слёз, имевшие большой опыт в диверсиях.

Шатёр Ветер охранялся всего двумя гвардейцами, и Ринельгер только ещё больше нахмурился.

— Уведи лошадей, — прошептал он Сенетре, — и посторожи вход… что-то мне не нравится эта тишина. Ну и поглядывай по сторонам…

Магистр в полной задумчивости склонилась над картой Арецетовой Ржи. На передвижном подносе остывала еда вместе с горячим пряным вином, за спиной, перед двумя громозкими шкафами, потрескивал посох, активируя руны на границе ржаного поля. Ветер подняла голову, её взгляд замер на Энарде: всё тряпьё с лица Ринельгер велел снять, и на виду остались многочисленные швы и чуть отвисшая челюсть рунарийца. Ещё нескоро она будет его слушаться.

— Энард, какая неожиданность! — Ветер обошла стол с картой. — Я думала, что проклятое чудовище убило всех моих гвардейцев… Это оно с тобой состворило?

— Да, миледи, — с трудом произнёс рунариец, вставая на одно колено. — Мы… нашли Антониана Ренелькама…

— Ренелькама? — устало улыбнулась Ветер. — Я никогда в тебе не сомневалась, капитан. И несказано рада, что ты вернулся ко мне живым. Ринельгер?

— Госпожа, они заходят в лагерь, — сказал чародей.

— Наконец-то, всё идёт гладко, — Ветер отпила пряное вино. — Энард, с возвращением. Я прикажу расставить тебе шатёр, а служанки организуют тебе ванную и… что у нас сейчас? Обед, да, обед.

Ринельгер поправил воротник на шее, оглянулся к выходу, почувствовав шевеление энергии.

Вилас терпеливо сжигал последние клочки ныне бесполезных бумаг в высоком железном ведре. Десять культистов покинули Ветмах намного раньше войска Анахета, и теперь, переодевшись в кирасы Мёртвого Легиона, терпеливо ожидали дальнейших распоряжений. Они привели с собой сестру, по росту и телосложению схожую с Ветер, чтобы в час, когда началась битва, у солдат был лидер. Потом магистр пропала бы где-нибудь в Арецетовой Ржи, нарвавшись на меч рубинового наёмника. Одно только не учёл Вилас: вернулся кровавый чародей вместе с магическим мечом — сбежал от Мария, выскользнул из рук Лицедея. Ничего, когда он придёт вместе с легионом Ветмаха, Ветер будет уже другой. Вызовет его к себе на личную беседу, и тогда Вилас лично пережет глотку проклятой ошибке Каменщика.

— Готовы? — гном накрыл крышкой ведро. — Сигнал помните?

— Да, брат, помним, — кивнул ему некросициар, надевая имперский шлем.

Гном помешкал, посмотрел на ящичек в столе. На своих сородичей он никогда не стремился быть похожим — с подозрением относился к подземельям и горам, не очень жаловал гномью предприимчивость и не разделял служение Капитулу. Не был он и сторонником прагматизма, стрежня всего менталитета его народа, а скорее сторонником символизма. Заколоть магистра древним кинжалом, омыть его кровью, полной Мощи — пожалуй, такой список жертв для великой Арен-тары пришёлся бы по душе. Рукоять в виде драконьей головы приятно легла на ладонь.

Вилас взял кипу пергаментов. План прост: в шатре, где Ветер в одиночестве сидела над картами, размышляя о сражении, он развернёт на столе пару свитков, отвлечёт внимание магистра, и тогда вместе с братьями и сестрой заколят её ножами. Всё произойдёт быстро, а, если кто посмеет заглянуть — один из некросициаров получил небольшой орицвалский самострел.

Вилас покинул шатёр, за ним вышли десять культистов: лагерь был почти пуст: куда запропастились даже немногочисленные патрули? С расколотых небес на землю рвались снежные и пепельные хлопья — не иначе, как горела рожь, — и даже руны, установленные магистром для провоцирования ветров, не справлялись с таким количеством диких колосьев. У Мёртвого Легиона задач было выше крыши — как раз самое время для того, чтобы покончить со своенравной чародейкой перед сражением, в которм не будет победителя.

Шатёр Ветер охраняли двое легионеров, и Вилас пропустил нескольких братьев впереди себя. Охрана даже не успела сделать вид, что неусыпно бдила, прежде чем некросициары перерезали их глотки. Гном перед самым входом вздохнул, набрался решимости и вошёл внутрь. Ветер была, как и предполагалось, поглощена предстоящим сражением. Её посох за спиной потрескивал в подставке, перед ним лежал керамарийский меч с новенькой рукоятью — Вилас уже решил обязательно забрать его себе.

— Миледи, — протянул гном. — Вы ещё не спали?

— Нет, Вилас, у меня нет на то времени, — отмахнулась магистр. — Скоро Ринельгер приведёт войско, их нужно будет расположить, а потом передать всем командирам приказы.

— Боюсь, вам придётся немного отвлечься, — Вилас взвалил на стол кипу пергаментов. — Есть некоторые неотложные дела насчёт провианта, доклады разведчиков, рапорты командиров… Думаю, на них нужно обратить внимание сейчас.

Ветер встала, сжала губы и пристательно всмотрелась в гнома. Вилас мог поклясться, что она увидела в его глазах отблеск азарта, который заставлял руки дрожать. Магистр выпрямилась, потянулась за первую бумагу…

— Нет, госпожа, сначала эту, — громко вытянул сигнальные слова Вилас.

Ринельгер, плотно прикрыв глаза, уловил вместе с напряжённым голосом вслеск энергии крови, а потом послышалось с десяток шагов и скрежет стали.

— В чём дело, солдаты?

Вопрос Ветер стал для Энарда последней каплей — он был верным солдатом, пожалуй, самым верным в стане магистра — и выскочил из-за шкафа первый, метнув кинжал. Кто-то булькнул и рухнул, повалив поднос, и тогда Ринельгер покинул укрытие, вытаскивая из ножен меч.

Вилас на мгновение опешил, но его рука дёрнулась к ножнам, заблестела Арен-тара, и гном пырнул им магистра в бедро. Ветер зашипела, глухо стукнулась о шкаф спиной, а предатель кинулся к ней. Дорогу ему преградил Ринельгер — чародей занёс меч, рубанул, но Вилас выскочил из-под траектории удара, опрокинул стол и побежал, расталкивая некросициаров, на выход. Там ещё один заговорщик вскинул самострел, целясь в Ветер, и Ринельгер спустил с пальцев импульс, оттолкнув стрелка, и послал в него разряд молнии.

Энард уложил пятого некросициара, какую-то прыткую девчонку, разрубив той шею до самой кости, и тогда сообщники предателя пустились наутёк. Ветер послала вслед за ними чары, два вопля слились в один, и всё на мгновение стихло.

— Миледи, вы ранены? — рунариец повернулся к ней.

— Стой на страже, — бросил Ринельгер, хватая магистра за плечи и помогая ей сползти на пол.

— Неглубоко, сталь меня защитила, — прошипела Ветер.

Ринельгер, не прикасаясь к ране и побаиваясь случайно залезть в память госпожи, остановил кровь и пустил обезболивающие чары — в арсенале кровавых чародеев они оказывали, пожалуй, наиболее слабый эффект, но и рана оказалась не столь уж паршивой. Ветер перевела дыхание, и Ринельгер помог ей встать.

— Жаль, что предатель сбежит…

Словно наперекос её словам, в шатёр вошла Сенетра с окровавленным мечом, держа за светлую бороду голову Виласа. Рунарийка швырнула её к ногам Энарда и свободной рукой показала кинжал гнома:

— Я бы забрала это как трофей, но что-то мне подсказывает, что парень его украл у вас.

Ринельгер подошёл ближе, осторожно взял его за лезвие и внимательно осмотрел.

— Что там, чародей? — спросила Ветер.

— Арен-тара, госпожа, — протянул Ринельгер. — Как и описывался в трактатах. Собственной, скажем, персоной…

***

Стража постучалась в трактир Гариса к вечеру, и оба здоровяка-стражника были до смерти напуганы, частенько оглядывались на закрывающиеся ворота за спиной и озирались по сторонам, перебегая единственную улочку предместий. Только в гостинице они могли себя чувствовать хоть немного увереней.

Амалия встретила и, к непонятной даже ей радости, немного напугала их, когда, бледная, с молочно-белыми волосами, тяжело спускалась со второго этажа. Она приказала им подождать, а сама попросила у Гариса поставить им последний ужин, прежде чем они покинули бы его заведение.

Сандрия присоединилась вскоре, она более радужно поприветствовала стражников, заказала для них по пинте и присела около Амалии в то же место, где Ринельгер готовил зелье для Сенетры. Дочь Гариса поставила им еды и чая, а сам трактирщик занял себя и стражников разговорами о Ветмахе и прошедших недавно событиях.

— Что с тобой случилось? — решилась всё-таки спросить Сандрия. — Ты была мертва? У тебя рана, — она перешла на шёпот, — широкая, сбоку.

— Что-то да случилось, — ответила нехотя Амалия. — Там, у башни мы с Фирдос-Саром, кажется, проиграли схватку за жизнь…

— Так ты… умерла, — Сандрия выронила ложку, и та плюхнулась в миску, расплескав суп по столу. — Но этого… как же: ты передо мной, живая?

— Живая? — усмехнулась Амалия и пододвинула свою тарелку ей. — Едва ли я могу себя такой назвать. Меня вернули сюда и всё.

— Кто? Нерида?

— Я не знаю, — этот разговор ей всё больше не нравился. — Ну… я слышала чей-то голос, потом нестерпимая боль, вспышка света, и я здесь.

— И всё? — Сандрия нахмурилась. — Но… после смерти Аммелит обещала правоверным врата Аромерона! А ты самая что ни на есть правоверная, Амалия Фордренд, ты наследница пророчицы…

— Потише бы ты это говорила, — она с опаской оглянулась на стражу, но те были сильно увлечены разговором с кабатчиком. — Я не святая, нет, совершенно не святая. Быть может, поэтому я не увидела врат Аромерона.

— Когда мы с братом вытащили тебя из воды, — протянула Сандрия, — вскоре вылезло чудовище с жутким фонарём и стало что-то высасывать из тебя. Может, причина в этом?

— Чудовище? — Амалия прищурилась.

— Оно говорило на непонятном языке и разило от него злом. Настоящим, злобным злом. Я уничтожила его прежде, чем оно закончило, разбила фонарь. И ты ожила.

— Весьма… интригующе, — Амалия проглатывала слова. — Быть может, из-за этой твари я снова здесь… или из-за тебя. Я могла бы поблагодарить вас всех. Но что может быть хуже, чем вернуться в этот проклятый мир?

— Если пожелаешь, я могу отправить тебя обратно, — процедила, изменившись в лице, Сандрия.

Амалия насупилась и принялась за чай. Двери в трактир тихо раскрылись, повеяло холодом и чем-то кислым, стража настороженно развернулась, и внутрь бесшумно зашла парочка в плащах.

— Нериду я не видела, — сказала вдруг Амалия, теряя интерес к гостям. — Как и Аромерона. Я погибла, не сдаваясь врагу, уж явно не по своей воле. Я многое сделала ради мятежной королевы. И что я получила взамен? Этот паршивый мир? Пустоту? Смерть?

— Я, наверное, этого никогда не пойму, — набралась храбрости Сандрия и взяла остварку за холодную, бледную руку. — Но чего делать бы не стала, так это отрекаться от того, чему училась всю жизнь.

— Ты не понимаешь, — ломким голосом сказала Амалия и чуть было не почувствовала себя снова живой. — Сколько лет войны, сколько потерянных жизней ради Нериды, ради мятежа и того лучика надежды после смерти…

Её отвлекло шевеление у стойки кабатчика — Гарис кивком головы указал пришельцам на них. В полумраке капюшонов блеснули мертвенные светящиеся глаза. Сандрия отпустила Амалию и сложила руку на меч. Незнакомцы медленно приблизились, женщина сложила руки за спину, рассматривая остварок, а её спутник плотнее укутался плащом.

— Испытываете судьбу, странники? — прошипела Амалия. — Мы не шлюхи и…

— Мы ищем чародея Ринельгера, — ответила светловолосая женщина. Странная, мертвенно бледная синева вокруг её зрачков еле заметно шевелилась, переливаясь энергией. — Трактирщик сказал, что вы его знаете.

— Кто вы? — спросила Сандрия.

— Мы его добрые друзья, — сказал мужчина, обнажая оскал острых, словно колья, клыков, — Михаэль и Эсса из отряда Алормо. Ринельгер был, кажется, у Ардиры бойцом?

— Ринельгер любит дружить с безумцами, наследниками всего и всякого, сарахидами, — остварка откинулась на спинку стула, — духами, демонами, магистрами, падшими богами и, теперь, с упырями?

— Ещё с суккубами, — добавила Эсса. — Мы прошли с ним через Сумеречный лес, сражались с проклятыми Лицедея в Святилище Варолии. Мы проиграли, и теперь всё то войско, — она зловеще выдохнула, — идёт сюда.

— Большое войско? — затаила дыхание Сандрия.

— Огромное, — вставил Михаэль, как приговор. — Им день, может, чуть больше пути. И с каждым новым поселением или случайным караваном их становится всё больше. У Ринельгера был меч, за которым гнался Лицедей. И демон ищет его.

— Здесь он его не найдёт, как и вы, — сказала Амалия. — Ринельгер вместе с войском присоединился к Мёртвому Легиону в Арецетовой Ржи. Они будут сражаться с рубиновыми наёмниками.

— Нет, нельзя! — воскликнула Эсса. — Мертвецы становятся проклятыми и пополняют войско демона!

— Вам нужно бежать в Арецетову Рожь, — произнесла Амалия. — Передайте Ринельгеру послание. За городскими стенами они смогут укрыться от любого войска.

— Стены бесполезны, — Михаэль тяжело опустился на стул. — У Лицедея есть дракон и могучая демоница…

***

Ринельгер решил не присутствовать на «торжественной» встрече Ветер с Анахетом и Антонианом и на приёме ветмахского войска. Лагерь был поднят на уши, с поля возращена одна центурия, что занялась чисткой палаток в поисках сообщников Виласа, бежавших после провала заговора.

Большой радостью для чародея было увидеть, что стража всё так же стояла на защите его шатра, где, укрытый чарами, хранился серповидный меч, оставленный чародеем перед отъездом. Слишком много Ринельгер прошёл, сжимая в холодеющих пальцах его тёплую рукоять. Он даже жалел, что не сможет вместе с ним вырваться в бой, утоляя жажду крови как свою, так и меча.

Чародей рухнул на стул около койки, прикрыл глаза и просидел так около часа, пока его снова не побеспокоили. Внутрь заглянула Сенетра, она молча обошла шатёр и заняла место на кровати.

— Что там? — спросил Ринельгер. — Они уже покончили со всеми разговорами?

— Почти, — ответила она. — Гном был из Культа Кровавой Ночи.

— Значит, дело рук Лицедея, — протянул Ринельгер. — Неужели всё, что сейчас происходит — следствие его плана?

— Какого плана?

— Чертоги, Сенетра, Чертоги. В скрижали было написано, что нечто сокрыто в чертогах. А по иному переводу — в гробнице. Лицедей поднимает мёртвых, ему нужна гробница, построенная нашими предками вместе с Архилиосом тысячи лет назад! Я бы рад ошибаться, я бы рад быть уверенным, что он рвётся в чертоги, потому что если это гробница, значит, там кто-то захоронен. А кого могли захоронить с помощью самого Архилиоса? Ужасное чудовище, демона, падшего бога…

— Не загоняйся, — рунарийка поморщилась. — Нам-то какое дело, Рин? Мы всего лишь маленькие пылинки на теле этого проклятого мира. В конце концов, завтра битва, которую мы можем не пережить.

— Если мы её не переживём, то станем проклятыми, — отрезал Ринельгер. — Если Лицедей получит силу, либо воскресит того, кто там захоронен, нас всех будет ждать такая судьба. Нам нельзя умирать. Нам нельзя просто так взять и забыть всё, вернуться к прежней наёмничьей жизни…

— А Эриганн?

— Марионетка, скорее всего…

Они ненадолго притихли. За тонкими пластами ткани бушевала вьюга — снова пошёл снег, и он смешался с бурей, устроенной на поле магистром.

— Нас собираются наградить, — бросила Сенетра. — Я слышала, как Ветер говорила с кем-то о нас всех… Анахета сделали префектом Ветмаха, а этому человеку, Антониану, пожаловали титул наместника.

— Знатную же я раздачу пропустил, — безразлично сказал Ринельгер. — Надеюсь, нам за службу выплатят по усадьбе где-нибудь в южных провинциях. В Ревенисе, например…

Они услышали шаги и замокли. Снова открылись пласты шатра, и внутрь зашла Ветер в сопровождении Энарда, зажимавшего правой рукой свёрток тёмной ткани. Ринельгер тяжело встал, прижал, словно легионер, руку к сердцу. Магистр уже перевязала раны на бедре и запястье и уверенно стояла на ногах, вытянувшись в полный рост.

— Арен-тара наша, — произнесла она. — Кровь Одарённого и энергия духа — уже около башни. Меч к порталу — у тебя. Всё готово к ритуалу. Осталась парочка нерешённых вопросов.

Ветер подошла ближе, встала перед Ринельгером и Сенетрой, словно на параде.

— Чародей Ринельгер, — сказала она чуть ли не торжественно. — За проявленную верность, за знания и талант, я предлагаю тебе стать моим адъютантом и принять службу в Мёртвом Легионе.

Энард развернул ткань, в чёрных ножнах с великолепной серебристой рукоятью он раскрыл длинный керамарийский меч, искусно восстановленный кузнецом легиона. Ринельгер замер, словно громом поражённый: ещё с первых лет обучения ему твердили, что стать адъютантом у магистра даже лучше, чем становиться самим магистром. Сколько лет он и Кассия строили планы подняться на вершину могущества, претворяя самые сложные ходы и рывки. После катастрофы на рубеже Веков, Ринельгер и мечтать об этом перестал. Империя для него казалась разрушена, его Родина расколота, а сам он — никто, живой мертвец, одинокий, брошенный на произвол судьбы.

— Я, моя госпожа…

— Я хочу, чтобы в момент моего триумфа у меня был собственный адъютант. Нет более достойного чародея, Ринельгер, для этого поста.

Он острожно потянулся к мечу, Энард сжал ножны, и, переливаясь в огне от жаровень, запело опасное лезвие. Ринельгер сжал клинок двумя руками, облизал сухие, незаживающие губы:

— Я буду с честью и верностью служить вам, магистр.

— Сенетра тиль Вамме, — продолжила Ветер, — за то, что предотвратила побег предателя Виласа и казнила его, я восстанавливаю тебя во всех титулах и званиях и призываю на службу в Мёртвый Легион.

Рунарийка, знавшая все правила церемоний внутри ригальтерийского войска, встала на колено, вытянула меч из ножен и, сложив на руки, протянула его Ветер:

— Да послужит мой клинок во славу Капитула, ригальтерийского народа и вашей, миледи.

— Я знаю, что ты служила в легионе Сальмонии, — произнесла магистр. — Слышала о трёх самых яростных: Аркведас, Нотреним и Церогмар. Из какого ты?

— Нотреним, миледи. Я была третьим центурионом.

— Теперь ты будешь вторым аквилифером, и вместе с Энардом, — сказала Ветер, — понесёшь штандарт и дракона Мёртвого Легиона — великая честь, и я знаю, для имперского центуриона нет большей славы.

— Достойная награда, миледи…

— Теперь, — Ветер удовлетворённо улыбнулась, видимо, до последнего опасаясь, что бывшие наёмники отряда откажутся от должностей, — когда со всеми почестями мы покончили, нас ожидает битва. Отдохните с дороги, хорошо поужинайте… и завтра обольётся кровью Рубиновое Войско и этот заносчивый ублюдок, Эриганн из Ласанны.

***

Стража ещё не успела убрать останки воинов, посмевших встать на пути гахтара. Амалия спокойно прошла мимо усатого капитана, совершенно не обратив на того никакого внимания, и остановилась у немного засыпанной снегом кровавой лужи. Энергия почти покинула её, дорожка, совсем незаметная, вела к месту, где стояла повозка, в которую местные мортусы бросили мертвецов.

— Здесь они сражались со зверем? — спросила остварка, когда капитан стражи и Сандрия приблизились к ней.

— Здесь, — коротко ответил Терамин. — Слава богам-прародителям, зверь ушёл из города. За стенами вы можете чувствовать себя в безопасности.

— Ненадолго, — отметила Сандрия. — Господин, вам следует подготовить город к осаде.

— Осаде? — фыркнул Терамин. — Думаете, Ветер проиграет сражение?

— Скорее всего, — произнесла Амалия. — Только не Рубиновому Войску… Гонцы… кхм… да, пожалуй, что гонцы, принесли страшную весть — сюда движется войско демона.

— Я извиняюсь, госпожа, — хмыкнул недоверчиво Терамин. — Вы вообще кто такая и почему я должен верить в эту чушь?

— Это леди…, - Амалия на неё хмуро посмотрела, и Сандрия пожевала губу, — эта леди давно служит моей семье.

— Мне, признаться, всё равно, — Терамин выдохнул в усы. — Пускай вы из семьи законных наместников Норзрины, я подчиняюсь приказам господина Анахета, а тот ничего мне ни про осаду, ни про демона не говорил.

— Тем хуже для города, — произнесла Амалия.

— Хорошо, — кивнула Сандрия. — Добрый господин, отведите нас в «Громовой Рог».

— «Громовой Рог» раскурочен зверем, госпожи, — мрачно сказал Терамин. — Лучше пройдёмте в крепость префекта.

— Как раскурочен? — изумилась Сандрия. — А кабатчик Сев?

— Живой остался, — пожал плечами Терамин. — Только, думается мне, что ненадолго. Я самоубийц за версту чую.

— Отведите нас туда, немедленно!

Амалия с безразличием согнулась и прикоснулась к кровавому пятну: она слышала, будто кровь драконоборцев такая же пламенная, как у драконов. «Как всегда, сказки», — подумала остварка и последовала за Сандрией и стражей.

Сев спустился со второго этажа по скрипучей лестнице в полумрачный зал. На одном единственном уцелевшем столике горела свеча, свет от жаровни на улице пробивался через щели кое-как вставленной в проём двери, которую кабатчик прижал засовом. Тела наёмников, драконоборца, старухи Варры и Беллис унесли пару часов назад, оставив по всему этому разгрому кровавые разводы да лужи.

Сев впервые не испытывал ничего на душе: она была пуста и готова к тому, что всё вскоре окончится. Нет, гахтара ждать кабатчик не собирался, не хотел давать чудовищу удовольствия наслаждаться его страхом и процессом убиения. Пусть подавится слюной, но жизнь Сева он не получит. Пожалуй, только Беллис смогла уйти достойно, не дав тварине развлечься вовсю.

Проверив стол на прочность, Сев залез на него, перекинул петлю, спокойно закрепил её и спустился, направившись тому месту, где находилась его стойка. Там он сделал несколько добрых глотков крепкой медовухи, смахнул слёзы и, чуть пошатываясь, побрёл к столу.

— Не свернуть бы шею до того, — пробурчал Сев и тут же усмехнулся: какая разница как?

Кто-то закопошился на кухне, кабатчик сплюнул и испуганно развернулся — неужели чудовище смогло вернуться в город. В проёме он увидел женский силуэт, потом второй.

— «Громовой Рог» закрыт, вашу мать, — выругался Сев. — Ищите комнаты в соседнем квартале…

— Сев, это я, Сандрия.

Он увидел её в отблесках свечи: с ужасным шрамом на лице, грязными, взъерошенными волосами.

— Я потратил так много времени, — взмахнул руками кабатчик, — чтобы уговорить Лоурена увести тебя и твоего непутёвого братца отсюда! На кой хрен ты сюда вернулась? Где Антониан?

— Он в Арецетовой Рже, Сев, — Сандрия осторожно подошла поближе. — Будет сражаться с Рубиновым Войском, как настоящий мужчина.

— Впервые слышу, как ты с гордостью говоришь о брате, девочка, — фыркнул Сев. — Неужели и наместничий венец он получил? — она кивнула с торжественной улыбкой. — Чудеса… Жаль, что я его лично не смогу поздравить.

— Ты о чём, Сев?

— Повеситься он хочет, дурёха, — буркнула спутница Сандрии с молочно-белыми волосами. — Ты устал жить, старик?

— Я не старик, девка, — отрезал Сев. — Хотя… разницы теперь уже нет. Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь бегать от этого ужаса. Он придёт за мной. Мы втроём, девочка, его последние жертвы.

— Гахтар за городом…

— Стены, драконоборцы, легион, боги-прародители, — прошептал кабатчик. — Ему всё равно… он бессмертен… а я устал. Смертельно устал. Быть может, там, в Потоке, светит солнце?

Сандрия не знала, что сказать. Её спутница взяла её за руку и кивнула головой к выходу. Она его понимала. И, быть может, сочувствовала.

— Постой, — Сев кашлянул. — Я знаю, что вы с братом не ищите лёгких путей… если вы не отомстите чудовищу за все его злодеяния, то никто этого не сделает… вот, — он покопался под столом и вынул оттуда меч. — Он посеребрён. Драконоборцы говорили, что только серебро может взять чудовище. Возьми… Убейте его. Лишь смерть закончит этот кошмарный сон. И я надеюсь, что не ваша.

— Сев, я… — Сандрия замялась.

— Возьми, девочка, — кабатчик сунул ей клинок. — И уходите. Не хочу зевак.

Она крепко обняла его, Сев отечески погладил Сандрию по спине и отпустил. Ещё пара мгновений, и «Громовой Рог» почти опустел. Кабатчик глубоко вздохнул, внимательно осмотрел висящую в ожидании петлю и, отринув последние мысли, полез на шатающийся стол.

***

В пустошах на краю Сумеречного леса вьюга из снега и пепла рвала и метала, приближая холодные и смертельные объятия к руслу бушующей от непогоды Реи, и выженное серое поле покрылось огромным белесым полотном. Элеарх спрыгнул с коня, размял затёкшие после путешествия из Арецетовой Ржи ноги и прошёл сквозь сборище культистов — едва ли их в вихре последних событий могло набраться хотя бы сотня, но здесь присутствовало абсолютное большинство. Очень много погибших, много сбежавших. Давно уже Культ не собирался полным составом, это было редкостью даже в пик его расцвета, когда некросициары служили Некросу во плоти и приближали его владычество в Век Гнева. Сейчас Культ истощал, сменил название, но видимую суть оставил ту же, что и в самом начале существования.

Вдалеке виднелась граница Сумеречного леса: через эту местность будет идти в Ветмах Лицедей со всем добром, которое смог захватить, пока гнался за кровавым чародеем. Культ считал обязанностью сопроводить его до башни, а потом…

— Какой-то дух, пастор! — окликнули Элеарха.

Тот насторожился — Лицедея бы узнали сразу. Расталкивая некросициаров, Элеарх вышел вперёд и присмотрелся: на пустоши к ним медленно приближалось вытянутое человекоподобное существо в рваном балахоне, водрузившее на плечи огромный меч. Культист положил руку на пояс, нащупал рукоять клинка и пошёл навстречу. По мере приближения, стало видно бледное лицо пришельца с окровавленными глазницами, растянутый в вечной усмешке рот, сжимающий в зубах дымящуюся трубку.

— Назови имя, дух!

— Цитиар, хранитель Цветочной Топи в Сумеречном лесу. Я шёл за тобой, Элеарх…

— И чем обязан такой чести, Цитиар?

Дух ещё шире растянул рот в усмешке и оглянулся. Элеарх снова присмотрелся к дали: сквозь деревья, разгоняя пепельно-снежную метель, из леса выбирались десятки тел. Многие сжимали в руках мечи, копья и луки, среди непримечательных тёмных силуэтов мелькамли красные огоньки и тонкие лучницы, в древесных кирасах.

— Я знаю, какую песню ты поёшь, Элеарх, — скрипуче произнёс Цитиар. — Знаю, сколько моих собратьев так и не увидели Поток по твоей милости. Сколько братьев и сестёр ты стравил и обратил… я искал тебя со времён Века Гнева, Элеарх. И я нашёл тебя, — он тихо рассмеялся, — нашёл тебя!

Тучи над Культом на мгновение разверзлись — Элеарх пригнулся — и с диким рёвом на толпу налетел дракон с золотистой чешуёй, обрекая на смерть почти всех, кто оказалася под его лапами. От тёмного войска ливнем посыпались стрелы дриад, и пустошь между Сумеречным лесом и Реей наполнинались страшными криками.

Элеарх развернулся к духу, и Цитиар лёгким движением подрезал пастора Культа Кровавой Ночи. Он повалился на бок, левой рукой вздыбив снег и мёрзлую землю, второй сжимая зияющую рану на животе.

— Ничего не кончено, дух…

Цитиар размахнулся мечом над головой, чтобы обрушить его на голову культиста, но Элеарх вскинул окровавленную руку и могучей энергией отбросил духа от себя. Проклятые, теперь пастор их узнал, перешли на быстрый шаг, в небо взлетела демоница, расправив нетопирынные крылья и сверкая алыми глазами, и послала губительные чары на головы ещё живых смертных. Элеарх глухо зарычал, чуть не сорвал маску с лица и шёпотом произнёс формулу заклинания. Багровый луч хлестанул Цитиара, сжигая его материальную оболочку, а тело Элеарха медленно растворилось в воздухе, оставив только вздыбывшийся снег и небольшое кровавое пятно.

Глава 9 — Преданные

Глава 9

Преданные

Небеса, налитые свинцово-багровыми тучами, прорезали сотни комет. Они, сжигая воздух, стремительно неслись к земле и вгрызались в неё, словно хищник в плоть, пускали ярко жёлтые струи пламени, расплёскивали её и тонули в расплавленной почве. Горел Сумеречный лес, объяло пламя Арецетову Рожь и Ветмах, рушилась матово-чёрная тень Анхаела, плач и стоны наполнили вспыхнувшую Родину, но вскоре всё закончилось. Ринельгер шёл, словно жнец, по костяному погосту, по лестнице к багровому солнцу в расколотых хвостами комет облаках. Она — госпожа и богиня — звала его, хотела обласкать, прижать к себе, назвать сыном и вестником её воли, а он словно жил ради этого и, всё что он делал до этого, было для неё, во имя счастливого воссоединения. Ринельгер не знал ни имён, ни названий тех мест, откуда она родом. Да и это было не важно. Важно то, что мир, наконец, получил заслуженную кару.

Сердце отбивало жуткий ритм, и его стук эхом разносился по погибшей земле. Каждый шаг — вечность: тягучая, словно топь, капризная и колючая. Но Ринельгер не сбавлял темп. Он протянул руки к солнцу, и кожу обожгло. Сжав зубы, чародей продолжил идти, а из налитого кровью светящегося шара, отбросившего приятные памяти образы, к нему потянулась тонкая ладошка. Ринельгер заскрипел зубами, нечто чёрное схватило его за ноги и тянуло вниз. Рука из крови требовательно поманила к себе, чародей вырвал ногу, сделал шаг. Ещё чуть-чуть и…

Он проснулся в холодном поту от звуков горна, предвещающего скорое сражение. Ночью они с Сенетрой засиделись вдвоём, словно прощаясь и, подвыпив, клятвенно обещаясь друг другу, что обязательно переживут следующий день. Ринельгер налил из ведра полную кружку чистой воды, залпом выпил. В шатёр вошли слуги с вычищенной боевой мантией: чёрный лён с крепким сукном, стальные пластины кирасы, тяжёлый капюшон и сапоги с оковкой полагались всякому боевому чародею Ригальтерийской империи. Ему помогли во всё это влезть, затянули все шнурки, подогнали элементы доспехов, иначе бы Ринельгер сам не справился — руки его дрожали так, будто бы он должен был идти в авангарде.

В шатёр занесли поднос с довольно скромным завтраком: ржаным хлебом, от которого ему хотелось плеваться, кашей с кусочками свинины и полную пинту эля. Ринельгер набросился на «последний ужин», осушил эль и велел вынести поднос и оставить его одного. Керамарийский меч в ножнах лежал на столе, рядом с чёрным лезвием серпа и блестящей оплавленной маской спирита. Чародей закрепил древний клинок на поясе, взялся за новые кожаные полоски и скрыл лицо.

Лагерь гудел: легионеры Ветер и солдаты Ветмаха под крики командиров покидали палатки, тушили костры и, построившись в отряды, уходили на подготовленное для сражения поле. Ринельгера встретил гвардеец магистра, он же отвёл его к её шатру.

— Я пойду в авангарде, миледи, — когда чародей вошёл внутрь, говорил аристократ, что приехал вместе с Анахетом. — Я сражался всю жизнь в первых рядах, и почту за честь снова повести первым войска.

— Так и будет, господин Вирден, — согласилась Ветер. — Нужно выманить их за мосты, чтобы конница смогла где-нибудь развернуться.

— Так точно, миледи, — сказал аристократ. — Разбойники не укроются в камышах!

— Только не кидайтесь на меч, господин, — усмехнулся Ганард.

— Вирден поведёт правый авангард, — протянула Ветер. — Господин Анахет, надеюсь, вы окажете мне честь и возьмёте левый.

— Как вам будет угодно, миледи. Мечи моих солдат раньше всех обагрятся кровью врага.

Запала в старой аристократии было хоть отбавляй. Ринельгеру бы не понравилось, если бы его поставили в первые ряды — уж очень громкая, но печальная слава у тех, кто героически погиб в начале битвы.

— Аквилиферы займут почётные места у когорт лучников в центре, — показала Ветер на карте ипосмотрела на Энарда и Сенетру. — Выше стяг, вы знаете…

— Так точно, — голос рунарийки чуть заметно дрожал.

— Горнисты будут давать сигналы, либо вы увидите вспышки, — продолжала магистр. — Синие. Одна — в атаку, два — в отступление.

— Как вы и говорили, — кивнул Ганард.

— Лорд-наместник, пожалуй, будет идти вместе с первой волной после авангардов, — Ветер прищурилась, взглянула на Антониана. — Хорошо мечом управляетесь?

— Давно не практиковался, миледи, — ответил юноша. Ему подобрали имперскую кирасу, а кузнецы выгравировали на нагруднике орла. Как отметил про себя Ринельгер, для того, чтобы рубиновые стрелы знали, куда нужно бить.

— Ничего, с вами будет отряд опытных воинов, — махнула рукой Ветер. — Придерживайтесь того, о чём я вам вчера говорила, и победа будет наша. Уже к вечеру мы будем пировать за погибель этой разбойной шайки, вздумавшей бросать нам вызов. Во имя Капитула.

— Во имя Капитула!

Они разошлись, Сенетра перед выходом крепко сжала руку Ринельгера, он легонько обнял её, и она, надевая трёхрогий шлем, направилась выполнять обязанности.

— У нас с тобой, мой адъютант, в этом бою особенная роль, — протянула Ветер, когда они остались одни. — Этот трусливый скот, Эриганн, не выйдет впереди войска. Он нашлёт чары, попытается разбить наш строй, вырвать огонь из недр земли. Я ему помешаю. Мне потребуется много энергии, и ты мне в этом поможешь. Помнишь, как кровавыми чарами усиливать Мощь соратника?

— Помню, миледи.

— Хорошо. Когда Эриганн выдохнется, я подниму нас с тобой в воздух, и мы наскочим на него и прикончим. Эриганн не должен пережить этот день, Ринельгер. Надеюсь, ты со мной согласен?

— Всецело, — прошипел Ринельгер. — Давно пора расплатиться с ним по всем счетам.

— Прекрасно. Тогда пойдём.

Лагерь за короткое время, пока чародей пробыл в шатре, опустел совсем. Малое количество патруля да прислуга — всё, что будет охранять пожитки тех, кто, быть может, за ними уже не вернётся. Гвардейцы приготовили двух вороных коней, чтобы те доставили магистра и её адъютанта на ставку.

— Миледи, — к ним подошёл легионер. — Центурион просил доложить, что вуаль и филактерия уже в пути. К вечеру они займут башню.

— Прекрасно, — Ветер повернулась к Ринельгеру. — Ну, да помогут нам Лерон и Залас…

— Да помогут, — одними губами произнёс Ринельгер.

Гвардия выдвинулась по главной, широкой и расчищенной дороге к выходу на поле. Снег и пепел падали с небес с новой силой, и кирасы легионеров, выстроившихся по сотням на огромном пространстве, сливались с белой землёй. Лагерь стоял, окружённый мелким лесом, среди его деревьев Ринельгер ощущал присутствие конницы, слышал ржание и возбуждённые голоса. Всё войско Ветер и Ветмаха построилось по сотням и почти идеальными прямоугольниками и медленно маршировало, приближаясь к огромному пепелищу, сразу за которым начиналось заросшее тленным камышом устье пересохшей речки, а потом, по пологому склону, виднелась тень разрушенной аромеронской часовни, невесть откуда взявшейся в Арецетовой Ржи. Там горели сотни огней, трубили горны и копошилось Рубиновое Войско.

Ветер и Ринельгер проехали мимо здоровых катапульт, уже заряженных серными шарами, и баллист, готовившихся послать на врага дождь из бритвенных осколков. Впереди орудий под громогласный приказ горнистов занимали позиции центурии и когорты лучников, верхом перед рядами проезжали центурионы и командиры. Гвардия и магистр пересекли всё войско, прежде чем остановились у серой, исписанной переливающимися алыми и синими рунами платформы. Ветер слезла с коня, встала в центре и поманила за собой Ринельгера.

Он чувствовал всю Мощь от рун, скачущую, словно языки пламени, и ждущую приказа чародея. Магистр взметнула руки, энергия из хаотичного движения послушно ей поддалась, и платформа оторвалась от земли, поднявшись где-то на сажень. Ринельгер, как и пятеро гвардейцов, от толчка чуть не попадали, но Ветер даже не покачнулась. Кто-то подал ей посох, она стукнула им по платформе, и от рун вверх бросился сноп синих искр.

В небесах ярко взорвалось синее свечение, и со стороны Мёртвого Легиона яростно зазвучали горны. Вильмонд услышал крики командиров рубиновых наёмников, и звон горнистов уже со стороны своих — авангард, растянувшийся между мостами, начал марш на выжженное поле.

Лагерь и последний ужин остались позади, а к завтраку мортус даже не притронулся: уж слишком сильно разволновался он перед сражением. Набираясь смелости, Вильмонд обошёл орудия, начавшие забрасывать поле стальными шарами, назначение которых он не знал, и занял место позади Эриганна на его ставке, расположенной на выстроенном из дерева помосте.

Чародея окружали всё тот же десяток громил, что с каким-то странным подозрением смотрели на мортуса. Эриганн разминал руки и сосредоточенно наблюдал за тем, как становились всё чернее и чернее удаляющиеся наёмные войска. Аорин оун Валлех верхом следовал за авангардом, оттуда он собирался командовать, а Эриганн должен был устранить магическое вмешательство Ветер и потом обрушить чары на её солдат.

Чародей хрустнул пальцами, зачерпнул ладонями воду из чаши на помосте, хорошенько умылся и, закатив рукава мантии, развёл руками. Вильмонд держался в стороне, но так, чтобы видеть, что происходило внизу, на выжженном поле.

Центурии Ветер лениво двигались навстречу авангарду Рубинового Войска, что достиг мостов и начал форсировать камышовую реку. Вдалеке зажглись огни, и вскоре по небу полетели пламенеющие шары, ударяя точно по мостам и зарослям русла. Центурии перешли на быстрый марш.

— Наконец-то, — процедил Эриганн.

В поле вспыхнули руны, и стальные шары взорвались, осколками засыпая наступающего противника. Центурии не останавливались, две из них вырвались вперёд, достигая середины расстояния до мостов. Катапульты за спиной Вильмонда начали трещать, посылая серные снаряды в бой.

— Орицвалские штучки, — отметил один из громил, словно хвастаясь собственной идеей перед мортусом. — Ежели эти имперские выродки сунутся к нам, к ним полетит говно ещё убойнее.

Авангард, знатно поредев, бросился на центурии. Тёмные силуэты построенных войск рассыпались и смешались в кучу. К крикам присоединился отдалённый звон металла.

— Слишком низко, — пробурчал Эриганн и осмотрелся.

Сразу за линией катапульт возвышалась ветхая аромеронская часовня, единственная башня которой острым концом достигала высоту в сажени три, а то и все четыре.

— Конечно, — с той же сосредоточенностью пробормотал чародей. — Туда, шевелитесь…

Кажется, он не замечал никого, даже тихо пристроившегося возле него мортуса. Эриганн и его охранники покинули помост, Вильмонд тенью увязался за ними. Громилы выбили покосившуюся и заколоченную дверь, вошли в часовню со скромным убранством. Эриганн направился к лестнице вверх, наёмники разошлись по периметру. Вильмонд последовал за чародеем, но у самых ступенек ему дорогу перегородил тот самый разговорчивый наёмник.

— Пусть идёт, — бросил Эриганн. — Надеюсь, человек священной миссии по достоинству оценит роль Мощи в войнах.

Громила отошёл, и по скрипучим ступенькам Вильмонд поднялся вслед за чародеем в одинокую комнату с ржавым колоколом. Эриганн рукой попробовал его сдвинуть, потом прикоснулся всеми пальцами, по поверхности пробежали искры, и словно время остановилось вокруг него.

— От чар он гудел бы так, что мог и мёртвого поднять, — прокомментировал чародей. — Теперь мешать не будет…

Вильмонд встал позади него, сложил руки на самострел — но расправляться с Эриганном не спешил. Хотелось воочию видеть то, что происходило на поле. А там, среди пепельно-снежной равнины уже сходились несколько сотен Рубинового Войска и спешили на помощь центурии.

— Пора, — прошептал Эриганн. — Ветер уже начала…

Он снова развёл руками, лицо его окаменело, а губы в беззвучном шёпоте выводили слова формул. Вильмонд на своё счастье не был чародеем, иначе бы смог почувствовать всю тяжесть искрящейся невидимой для глаза Мощи.

— Змей вылез, — сказала Ветер. — Адъютант, приготовьтесь.

Ринельгер вынул нож, снял перчатку. Посох магистра поднялся над платформой, пустив прозрачный барьер, а чародейка соединила ладони, словно в молитве, губы её задрожали, и яростная буря обрушилась на Рубиновое Войско. Ринельгер осторожно провёл лезвием по ладони, её защипало, и тёплая струйка крови каплями плюхнулась на поверхность платформы. Он прочитал в голове формулу, его энергия потянулась к Ветер. Жаль, чародей не мог увидеть лица гвардейцев, что стали свидетелями отвратительного действа.

Большой концентрации заклинание не требовало, и Ринельгер устремил взгляд на поле сражения. Каково же было воинам, боровшимся там: на их головы рухнули иллюзии и вспышки молний, сверкали лучи света, и яростные ветра пытались срывать шлемы и накидки. Чародей прищурился, выискивая Сенетру и Энарда: где-то там, на пепельно-снежном фоне тёмными силуэтами застыли верхом на конях аквилиферы Мёртвого Легиона, их штандарты рвало бурей, а в глазах отражались кошмарные отблески битвы. Знаменосцы Ригальтерии, что наблюдатели, не смели двигаться с места и идти на помощь гибнущим соратникам.

Зазвучал горн, следующая пара центурий ринулась в гущу сражения, а лучники пустили ливень стрел.

Горнист отдал приказ, и Антониан вынул меч из ножен. Командир рядом с ним, срывая голос, выкрикнул приказ атаковать. Ветмахские солдаты, выставив скутумы и сложив на них глефы, строевым маршем двинулись на помощь к редеющим легионерам. Их горн уже охрип, передавая сигналы к отступлению и перегруппировке.

Антониан прижался ближе к командиру в третьем ряду, а страх перед войной отдал место жажде славы. Легионеры освободили место, в куче боролись остатки предыдущей центурии, а враг, между тем, перестроился и готов был наступать. Горн остановил солдат Ветмаха, стрелы градом обрушились на головы рубиновых наёмников, Антониан видел кровавые брызги, неестественное скручивание людей в предсмертной агонии.

Ветер вслед за стрелами порывом сорвал иллюзию, и из неё с громогласным криком вырвались солдаты. Обстрел прервался резко, кличем наполнилась центурия Ветмаха, и наёмники навалились на первые ряды, самозабвенно бросая тела на скутумы и острия глеф. Солдаты магистра яростно кололи, били и пытались оттеснить противника, но тот, начав как атакующая сторона, отталкивал и вырезал первые ряды.

Под Антонианом уже растаял снег, а пепел смешался с мокрой грязью, в которую он увяз по щиколотку. Ветер чуть не сорвал с него шлем; прокричал командир, вытаскивая меч и готовя щит. Прижались к будущему наместнику его гвардейцы, и рубиновые наёмники достигли их ряда. Антониан яростно закричал: «За Норзрину!» — и обрушил меч на голову первого же врага.

Ему в лицо брызнула кровь, клинок зачавкал, юноша вытащил его, кто-то за плечо отвёл от удара, и щитники врезались в солдат врага. Антониан, видимо, и сам стал похожим на них — на тех мужчин, чьи лица перекосились от звериной ярости и напряжения, с какими они рубили и кололи, не зная устали. На мгновение Антониан замер, переводя дыхание и чувствуя, что жажда крови бурлила в нём, толкала присоединиться к солдатам в эту грязную борьбу: клинком обрывать жизни — теперь он не человек, не наследник какой-то там провинции, он — зверь, чудовище, жаждущее смерти.

Антониан схватил щит с земли, плашмя ударил им по наёмнику, сбивая с ног, и пригвоздил мечом к земле. Следующего он срезал, когда тот проносился мимо, размахивая окровавленным топором. В лицо что-то брызнуло, Антониан резко развернулся — один из гвардейцев молотом проломил череп рубиновому солдату, выбив глаза из глазниц.

Горн, свист стрел, десятки криков слились в один. Над головой вспыхнула молния, в землю ударил сноп пламени, превращая несколько человек в обугленные кучки. Антониан прикусил язык, отбил удар копья щитом, и его противника повалил кто-то из гвардейцев. Юноша слышал, что многие ветераны запоминали лица некоторых врагов, которых они убивали на полях сражений, но не мог понять, как можно увидеть человека в такой резне. Все, кто вчера ещё пил у костра и травил байки, смеялся и любил, теперь превратились в безликих живых мертвецов. Если бы у Антониана сейчас спросили его имя, он бы не смог его сказать.

Гвардейцы снова отвели его от самой гущи, прозвучал горн, командир центурии громким и довольно чётким на фоне сражения голосом приказал отступать и перестраиваться. Чары бури обрушились на Рубиновое Войско, начали рвать их строй, давая время на то, чтобы солдаты магистра успели поменяться, и в бой вступили свежие силы.

— Славно бьётесь, господин, — сказал кто-то Антониану, уводя его и суя под нос флягу с чем-то крепким.

Теперь уже затрещало в небесах. Вильмонд с ужасом вскинул голову, когда нечто огромное и пылающее пролетело над Арецетовой Рожью и устремилось в сторону горного хребта. Эриганн пылал, ленты на его мантии пульсировали Мощью так, что у мортуса заскрипело между зубов. На мгновение чародей качнулся, дёрнул головой, и Вильмонд заметил, как перед часовней открылся портал.

— Ты выдала себя, Ветер! — крикнул Эриганн, а его голос эхом прокатился по окрестностям.

Затрубил горн, и со стороны перелесков около гор вырвались всадники, около двух сотен. Вильмонд обернулся — параллельно с ними вышли ещё примерно столько же. Отряды лучников двинулись маршем к мостам, в бой вступали последние сотни Рубинового Войска. Там, на выжженном поле ржи, солдаты смешивались в копошащиеся, словно муравейники, кучи.

Подкрепление уже не спрыгивало в устье, а шло по мостам — камыш горел неугасаемым пламенем, и чёткая желто-красная линия прорезала низину, но баллисты и катапульты продолжали с жутким, громким треском забрасывать пылающей серой режущих друг друга воинов. Кажется, командиры переступили через себя и готовы класть на алтарь победы даже самые последние жизни.

Под часовней затрещало, Вильмонд не был знатоком магии, но не сомневался, что энергии для создания временного портала на пустом месте требовалось очень много. Сияющая арка возникла из ниоткуда, и в неё запрыгнули восемь громил-наёмников из гвардии Эриганна. Как только последний боец исчез, портал выстрелил синим лучом куда-то в сторону противника.

Эриганн снова сконцентрировался, и пламя, пожирающее дно пересохшей речки, метнулось в небо и рухнуло на головы поспевающим центуриям. Вслед за ним во фланги вражеского войска ударили отряды конницы.

Налетевшее пламя из воздуха заставило строй дрогнуть, и в следующую секунду тех, кто сражался на передовой, смела конница Рубинового Войска. Антониан немного пришёл в себя, и страх снова зацарапал его внутренности: что если наскок кавалерии оказался роковым, и Ветер проиграет сражение?

Затрубили горнисты легиона, к мясорубке потянулись оставшиеся центурии. Антониан не знал, сколько их всего осталось; здесь, в поле, были видны лишь ближайшие враги и братья по оружию, а также пляшущие в воздухе смертельные чары, нещадно насылаемые чародеями.

Конница развернулась, выставив копья; рубиновые наёмники, дико крича и пылая азартом, бездумно кинулись на перегруппировавшуюся центурию, где стоял Антониан. Глефы под наклоном приготовились их встречать, как вдруг с небес со вспышкой молнии ударил ураганный ветер, и атака захлебнулась, врезавшись в строй имперских солдат.

Антониана до безумия воодушевила симфония из воплей наёмников и жалобного ржания раненых лошадей. Центурион сорвал голос, но и без него было понятно: пора рубить, пора отбрасывать противника в горящий демоническим пламенем ров под мостами. С воинственными и воистину громогласными кличами, принадлежащими не смертным, но духам войны, ветмахские воины рубили глефами головы опрокинувшихся врагов, пронзали лошадей, кто-то крюками снимал с сёдел всадников, и острые мечи добивали их в земле.

Вместе с гвардией Антониан рвался вперёд, до боли в костяшках пальцев сжимая скутум и рукоять клинка. Снова они здесь, на передовой, добивая всадников, набросились на пехоту, зачавкал меч, затрещало дерево под ударом огромного молота — Антониан пережил встречу с рослым норзлином и выпадом пронзил зазевавшегося копейщика.

— Скутумы!

Лучники Рубинового Войска накрывали целые отряды, и командир центурии вовремя заметил, как соседний строй развалился, теряя десятки бойцов за раз. Гвардейцы сгруппировались вокруг Антониана, прикрылись щитами — и юноша поступил так же в тот самый момент, когда град стрел забарабанил, словно дождь, по толстому, затянутому кожей дереву.

Это дало время наёмникам для того, чтобы перегруппироваться и снова взять инициативу в атаке. Они влетели в центурии, словно молния, пробивая щели в строю. Двух гвардейцев убили в ту же секунду, Антониана повалили на землю, но кто-то снова ухватился за него, выдернул и поставил на ноги. Казалось, что войска у противника несметное количество, они всё наступали и наступали, а энергия вражеского чародея обрушивала небо над головой.

Ржание испугало Антониана, он развернулся, но увидел знамёна Мёртвого Легиона, и конница Ветер врезалась в отряды наёмников. Когорты лучников усерднее засыпали поле стрелами, но уставшие пехотинцы медленно и верно уступали поле врагу. Антониан сплюнул кровью — язык будет донимать болью ещё долго — и вытянулся, повернувшись к центурии:

— Воины Ригальтерии! — крикнул он, срывая голос. Чутьё подсказывало, что он должен это сделать, должен быть для солдат достойным командиром и наместником. — Мы почти победили! Нужно поднажать! В атаку! За Норзрину! За Ветмах!

Его услышали. Чудотворными свойствами обладали слова того, кому свыше дана власть. Будто клич для солдат исходил не из уст такого же, как и они, человека, а из уст бога. Центурия ощетинилась, наполнилась боевым кличем и клином вошла в ошеломлённый строй противника. Антониан, словно забывший самого себя, бросился в атаку с первыми рядами, его меч впивался в плоть, минуя стальные пластины и разрезая толстые клёпаные куртки; он искал плоть и находил её.

Антониан рубил и шёл вперёд, грязь и брызги крови попадали в его широко раскрытый рот, он рвал горло, но не выбивался из сил. Молот рубинового наёмника ударил ему под вытянутую руку с мечом, юноша потерял щит, прикрыл свободной ладонью ушиб и послал клинок в горло ранившему его врагу. Гвардейцы, солдаты прирождённые защищать знатных господ даже в пылу сражения, потащили его к себе, пропуская рвущихся до крови воинов Ветмаха и легионеров Ветер.

Ринельгер балансировал чарами, отдавал ровно столько, сколько нужно было, чтобы Ветер не свалилась обессиленная, а платформа не рухнула на землю. Она блокировала множество заклятий Эриганна и наносила свои, но Мощи вражеского чародея оказалось достаточно для того, чтобы создать иллюзию дракона в небесах.

— Он слишком силён! — крикнул Ринельгер.

Он бросил взгляд на поле — последние резервы обеих сторон слились в кучу в яростном противостоянии. Они были равны по силе и рвению к победе, и решить исход боя могли только чародеи.

Вдалеке, около тёмной часовни аромерони, что-то вспыхнуло, и синий луч ударил по платформе. Несколько гвардейцев упали, парочка удержалась, а Ринельгер согнулся пополам. Их парящий «плот» накренился и пополз к земле. Ветер с яростным криком ответила ураганным ветром, и платформа достигла выжженного поля.

Ринельгер сбежал по склону серой поверхности на твёрдую землю, и перед глазами мелькнуло сияние, из которого выбежали несколько рубиновых наёмников. Их луки напряглись, чародей кинулся к обессиленной Ветер и заслонился чарами. Гвардейцы были убиты, и диверсанты, оголив клинки, кинулись к магистру.

Ринельгер пустил столб пламени, опаляя ближайшего наёмника, вытянул керамарийский меч из ножен и неуловимым движением насадил на него другого. Третий подскочил моментально, ударил кулаком по голове чародея, рубанул сверху, и Ринельгер чудом парировал, отступил к наклоненной платформе. Ветер пришла в себя, и ураган рухнул на головы нападающих — с диким рёвом, заглушающим пронзительные вопли наёмников; воздух разрывал их на части, разбрасывая вокруг кровавые ошмётки.

Двое из них бросились наутёк, но бежать было поздно: на помощь поспевал Энард и несколько легионеров.

— Хитрый сукин сын, — прошипела Ветер. — Хитрый… но это стоило ему драгоценного запаса сил. Мощь не поддастся ему в том же объёме… а значит…

— Миледи!

Энард держал в одной руке окровавленный меч, второй — перетянутой уздечкой штандарт с драконом. Конь хрипло дышал, на кожаных щитках на его бёдрах тянулись длинные следы от клинков.

— Доложи ситуацию, — сказала Ветер, тяжело дыша.

— Тяжело, госпожа, их много и сражаются с достойной почтения яростью, — отчитался Энард. — Анахет и Вирден сумели перегруппировать войска, а наш наместник даже воодушевить, но чародей и его иллюзии сильно портят дело.

— Значит, пора с ним кончать, — бросила магистр сквозь зубы. — Готовься, Ринельгер.

— А Сенетра, она жива? — вмешался чародей.

— Когда я уходил, была жива.

Ринельгер облегчённо выдохнул, сжал меч и обернулся к платформе. Ветер выправила её, встала вместе с чародеем, и они снова воспарили в воздухе. Магистр набирала Мощь из Потока в руны, те искрились и, казалось, готовы были разорваться, расколов платформу.

С бешенной скоростью она пересекла поле битвы, пролетела над головами убивающих друг друга солдат и устремилась к часовне. Вокруг засверкали молнии, а из башни аромеронской святыни прилетел импульс, ударивший по барьеру платформы. Они врезались прямо в неё, в крышу, зазвенел падающий колокол, и «плот» раскололся надвое. Ветер и Ринельгер спрыгнули с него и оказались внутри небольшой колокольни.

— Спускайся вниз по лестнице, — приказала магистр, — а я подстерегу змея у выхода.

Ринельгер кивнул, положил меч на плечо, читая одними лишь губами формулу защитных чар, и быстрым шагом спустился на ступеньки в погружённую во мрак залу часовни.

Вильмонд первым рассмотрел приближающуюся каменную платформу с магистром и кровавым чародеем. Эриганн в отчаянии пустил в них заклинание, но то лишь отскочило от защитного барьера в сторону.

Мортус кинулся к лестнице, услышал позади себя торопливые шаги и грохот, а потом громкий оглушительный звон падающего колокола. Он не заметил, как кончились ступеньки, и они вылетели в зал часовни. Эриганн обошёл расколотые временем и тлением скамьи, встал у пьедестала, тяжело дыша.

— Она тоже потратила много сил, — с нескрываемым страхом бормотал чародей и дрожащей рукой поднёс ко рту полную чем-то пахучим флягу. — А я своей ни капли…

С этими словами он сбросил с мантии потрёпанные ленты с потухшими рунами и, растопырив пальцы, приготовился к бою. Вильмонд отошёл за шкаф, заряжая самострел. Его руки дрожали, наверное, сильнее, чем у Эриганна, и потому прицел скакал из стороны в сторону. Стрелять в чародея мортус не собирался: какая разница, от чьих рук умер бы его единственный в данный момент союзник?

Заскрипела лестница, в зале показался кровавый чародей в расплавленной маске Культа. Эриганн пустил чары моментально; обсыпаясь многолетней пылью, арка входа к лестнице рухнула, но Ринельгер успел заслониться и выпустить в ответ молнию, что, осветив пространство, грохнула над головой Эриганна и развалила стену за пьедесталом.

В часовне потянуло сквозняком, дверь в залу, выбитая несущимся в Эриганна колоколом, что с оглушительным звоном врезался в стену за алтарём, слетела с петель, и Вильмонд увидел Ветер со сверкающим посохом. Эриганн замер на мгновение, его губы судорожно что-то произнесли, и помещение заполнила ослепительная вспышка света. Магистр, словно громом поражённая, рухнула, и Эриганн победно вскрикнул.

Вильмонд не знал, каким образом смог вернуть самообладание, будто бы его облили холодной водой. Самострел дёрнулся, спусковой крючок щёлкнул, и стрела вошла Эриганну в бок между рёбер. Он изумлённо развернулся к мортусу, и за его спиной возник кровавый чародей.

— За Веммена и Кассию, ублюдок, — прошипел Ринельгер, разворачивая бывшего адъютанта Ветер лицом к себе.

Он вогнал керамарийский меч ему в живот по самую рукоять. Эриганн хрипнул, выдыхая, из его изумлённых глаз посыпались искры энергии. Умер он быстро, не так, как хотелось бы Ринельгеру. Чародей отбросил от себя обмякшее тело, развернулся к зале и побежал к выходу. Ветер поправляла чуть съехавшую маску и, опираясь на посох, поднималась на ноги.

— Он… Ты убил его?

— Я сжёг его энергию, — сквозь зубы сказал Ринельгер. — Ваш бывший адъютант, госпожа, не увидит даже света в Потоке.

— Достойная участь для предателя, — она рассмеялась: нервно и почти безумно. — Черёд его недовойска… покончим с рубиновыми наёмниками вместе, Ринельгер?

— С превеликой радостью.

Они вместе покинули часовню: Ветер после удара немного хромала, но кровь Ринельгера помогла ей выдержать убийственные чары Эриганна. Небеса над полем гудели, через облака отчётливо виднелись пылающие кометы, десятки штук, они пролетали над головами сражающихся, оставляя замершие во времени хвосты. Только сейчас Ринельгер понял, что с неба теперь падали исключительно пепельные хлопья.

Они в диком вальсе падали на землю, засыпая центурии Мёртвого Легиона и Ветмаха и сотни Рубинового Войска, а ураганные ветры поднимали пепельную бурю, окрашивая солдат в буро-серые цвета.

Магистр доковыляла до выступа, внизу которого рубиновые лучники достреливали последний боезапас. Ринельгер встал рядом, вонзил керамарийский меч в мёрзлую землю и присмотрелся. Странное, неестественное беспокойство поселилось у него в душе.

Рёв наполнил окрестности, Ринельгер на мгновение потерял последние мысли в голове. В нём с необыкновенной скоростью росла тревога, склизкими пальцами захватывая каждую часть тела. Чародей замер в ожидании самого худшего. С восточной стороны, где круто спускался склон горы с неизвестным ему названием, растягивалось чёрное воинство и незримыми потоками лилась знакомая и одновременно тёмная энергия.

— Лицедей…

Словно ожидая представления своего господина, из пепельных облаков, расколотых осколками кометы, вынырнул, обливая пламенем голову, золотистый дракон. Ветер отреагировала сразу, вскинула руку и пустила две вспышки, что почти одновременно разорвались прямо перед пастью зверя.

Дракон спикировал, поливая огнём рубиновых стрелков и ведя пламя к источнику Мощи. Ветер бросила несколько заклинаний, и вместе с Ринельгером побежала назад, к часовне. Зверь с замогильным воем пронёсся, лапой срывая верхушку колокольни — каменные и деревянные обломки с жутким грохотом рухнули на треугольную крышу — часть скатилась по бокам, часть, особенная тяжёлая, провалилась внутрь. Ветер и Ринельгер прижались к стенам, дракон набрал высоту, скрываясь в багровых облаках.

— Проклятие, — выдохнула Ветер. — Демон уже здесь… сколько у него войск?

— Даже если меньше, — ответил не своим голосом Ринельгер, — каждый его солдат как десять ваших легионеров…

— На поле сражаться смысла нет, — протянула Ветер.

— В городе тоже, — сказал Ринельгер. — Всех мертвецов он поднимет и превратит в проклятых. Нам нужно уходить отсюда… к башне. Закончить с Чертогами, или с гробницей…

— Моих чар хватит только на то, чтобы доставить нас в лагерь.

— Да, нужно забрать Арен-тару и меч…

Ветер выглянула, дракон снова объявился, но теперь его внимание привлекли разбегающиеся солдаты обеих сторон. Магистр развела руками, пепел закружился вокруг неё. Ринельгер поспешил встать рядом, она взяла его за руки, перчатки, пропитанные кровью, зачавкали, Ветер сжала пальцы, и они поднялись в воздух.

Ураган магистр повела в сторону, подальше от дракона, а Ринельгер видел, что происходило внизу, где копошились среди пламени маленькие фигурки людей. Центурии, смешавшись с рубиновыми наёмниками, бежали к имперскому лагерю, отдельные отряды разбегались в другие стороны, а несколько групп, сами того не ведая, направлялись к приближающемуся чёрному войску Лицедея.

Знай Ветер и Эриганн, что демон, жаждущий смерти всего живого, подойдёт сейчас, изменили бы они планам? Сколько бессмысленных жертв на алтарь сложено зря! Впрочем, не в первый раз и не в последний — смертный обыватель, даже облечённый большой властью и ответственностью, не способен видеть дальше своего носа. Вряд ли, конечно, войско, сотканное из тех, кто готовился убивать друг друга, можно было назвать единым и боеспособным, но протянуло бы оно чуть дольше. Как и Ветмах.

Ринельгер поднял голову — осколки кометы, предвестницы скорой беды, рассекали багровый небосвод, а тьма, между тем, накрыла пепельное поле выжженной ржи. Лицедей пожинал плоды нового для этого места богатого урожая.

***

Вильмонд ещё долго сжимал самострел и с закрытыми глазами, прижавшись в холодную стену, пытался совладать с дрожью, внезапно нахлынувшей на него. Он надеялся, что осыпающаяся крыша часовни под драконий рёв, словно под заупокойную песнь, похоронит его, но зверь быстро потерял интерес к полуразрушенной святыне.

— Да примут души павших в Потоке Лерон и Залас, да обретут они тот свет и ту новую жизнь, о которой мечтали в смертном обличье…

Вильмонд не знал, что на него нахлынуло, почему он вспомнил священную службу в святыне, сторонники которой боролись с тем, во что он верил всю жизнь. Быть может, потому что подозревал, что скоро и сам предстанет перед молчаливыми богами-прародителями в Потоке. Или перед норзлинской Неридой. Жаль, что не выучил никаких молитвенных слов для неё.

Пересиливая страх, мортус на дрожащих ногах поднялся и направился к пролому за алтарём. Снаружи всё заметало пеплом, из его сугробов торчали верхушки катапульт, брошенных наёмниками в страхе перед драконом. Вильмонд медленно направился в ту сторону, где на его памяти располагался лагерь. Там он забрал бы, если потребуется — силой, коня и поскакал, куда глаза глядят, лишь бы подальше от Арецетовой Ржи и того, что должно было произойти в Ветмахе.

Кто-то уже успел вернуться в лагерь, мимо Вильмонда верхом проскочил Аорин тиль Валлех, направлявшийся отнюдь не на подмогу бойцам в низине. Командующий, бледный, с кровоподтёками, даже не обратил внимания на мортуса. У конюшен ещё оставались рассёдланные лошади, мимо стойл бегали солдаты: они набрасывали друг на друга с кулаками, палками и мечами за право залезть в седло.

— Ворон!

Крик сорвался, переходя на хриплый оклик. Вильмонд обернулся, в нескольких шагах брёл культист, сжимая окровавленной рукой живот. Мортус был готов застрелить некросициара, если тот потребовал бы выйти к кому-нибудь навстречу или убить следующего неугодного духу Моровой пропасти человека или рунарийца.

— Ворон, нам нужен конь, — протянул культист, и Вильмонд узнал в нём Элеарха. — Мы остались одни… проведи меня к башне.

— К башне?! — выпалил мортус. Сколько ещё ему придётся положить на кровавый алтарь, сколько ещё рисковать жизнью, прежде чем сойти с ума? — Не знаю о какой башне речь, и знать не хочу…

— Ворон, — Элеарх опёрся о пустые стойла. — Я дарую тебе всё, что пожелаешь, если поможешь мне добраться до башни около города.

Его прервал рёв дракона.

— Всё, что пожелаю? — помедлил Вильмонд. — Смоешь с меня всю ту кровь и одаришь богатствами имперских лордов?

— Ты получишь такую силу, какая не снилась ни Гробовщику, ни Лицедею.

— Я тебе не верю.

Элеарх усмехнулся под маску, опёрся о стойла и возвёл руки к небу. Вильмонду показалось, будто тенью за спиной пастора Культа развернулись крылья — чары заискриились по всей конюшне, солдаты и прислуга вдруг замерли и тут же попадали безжизненными телами. Стойла наполнились испуганным лошадиным ржанием. Вильмонд изумлённо огляделся, а Элеарх приблизился к нему, уже не так сильно хромая:

— Ну, так что, Ворон, теперь мне веришь?

***

Теневые сети крепче сжимались в силки, но, на счастье Верона, теперь оружие Лицедея обратилось и против него: паутина запутывала демона, и тот, яростно рыча, рвал их в клочья, обращая всю мощь на себя, пока юноша, вырываясь, бежал дальше в тёмную пустоту порабощённого сознания.

Долго продолжаться так не могло, Верон забежал в самый чёрный уголок разума, и что-то стало медленно вытягивать его силы. Демон заревел где-то вдали и прекратил погоню, лишь в темноте сверкнули два алых огонька. Охота прервалась снова, но лишь на некоторое время, пока то, во что превратился Лицедей, отвлеклось на события внешнего мира. Верон научился смотреть его глазами, и перевоплощение духа намного облегчило процесс выхода из сознания, пусть и на немного.

Тёмные чары покрывали огромное пепельное поле, к которому были перекинуты через горящий ров два моста. Проклятые и дриады добивали раненых солдат с рубиновыми повязками и в имперских кирасах, брали на клинок тех, кто не успел и больше не мог бежать. С грохотом на мост приземлился дракон, дыхнул в небо синим пламенем и замер в ожидании демонического господина.

Лицедей легко ступал по залитому кровью пеплу, сжимая правой рукой ржавый фонарь с искрящимся огоньком, а левой поигрывая глефой. Позади него, расправив крылья, переворачивая тела и добивая пропущенных воинами живых, следовала Террама. Демоны остановились перед человеком в чёрном плаще, тот развернулся — Верон узнал Гробовщика: голова того чуть была чуть наклонена вбок, глаза-точки выражали ещё большее безумие, чем то, какое юноша видел в них при жизни. Тонкие губы его были сжаты так, что казалось, будто их нет вовсе, в уголках рта остались дорожки запёкшейся крови. Гробовщик стал проклятым, одним из верных слуг Лицедея, даже после смерти.

— Они бегут в город, что неподалёку, Лицедей, — режущим голосом доложила Террама, с довольным видом оттирая окровавленный наконечник посоха о чьё-то тело. — Кровавый чародей убил Эриганна из Ласанны.

— Змей больше не будет шипеть, — одержимый размял шею. — Без Арен-тары мы не можем провести ритуал, кинжал некросициары отдали прямо в лапы магистра.

— У неё нет первозданной энергии и духа… Без нас она не откроет Чертоги, Лицедей!

— Думаю, магистр подготовилась так же основательно, — протянул Лицедей голосом Ширена. — Для отвлечения она уводит войско в город… Нам нужно подкрепление, Террама.

— Я уничтожу его, уничтожу во имя тебя! — фанатично воскликнула демоница. — А ты отправляйся за Мощью.

— В Ветмахе, — он прикрыл глаза, — скрывается Одарённая. Её тело возвысит твоё могущество, Террама, как тело Верона возвысило моё.

Лицедей вытянул руку с фонарём, энергия вспыхнула, и солдаты Рубинового Войска и легионеры Ветмаха судорожно стали подниматься: один за другим, с теми жуткими выражениями лиц, мёртвыми бесцветными глазами, полными ужасной одержимостью.

— Город будет уничтожен, Террама, — продолжил Лицедей. — Впервые духи восстали против смертных не по зову полубогов, а сами. Мы вожди этого переворота. Когда все в том жалком городке умрут, подними наше войско, — он протянул ей фонарь, и демоница с благоговением сжала пальцами с длинными когтями его цепь, — и завладей телом Одарённой, — демон замолчал, оглядывая поле. — Комета упала… знак божественной воли. Либо рождение дракона Мощи.

Террама вскинула голову к небу: где-то за багровыми тучами сверкали горящие куски небесного камня, что вскоре осыпятся на измученную алой ночью землю.

Верона что-то кольнуло, и юноша выпрыгнул из внешнего мира. За то короткое время, пока Лицедей сказал последнее слово и Верон рассматривал пространство вокруг тела, демон нагнал его. Острый наконечник глефы вошёл в сердце юноши, и чудовищное воплощение духа с ликующим оскалом нависло над его головой. Верон почувствовал острую боль, его руки осыпались искрами, что сразу же тухли в темноте.

— Игра кончилась, — прошелестел Лицедей. — Я тебя поймал.

***

Когда пространство вокруг наполнило синим цветом, призывающим отступать, Антониан изумился: неужели битва проиграна, неужели там, со ставки, магистр поняла, что центурий осталось совсем ничего, а враг одерживал уверенную победу? Все его мысли пресёк рёв, а вслед явившийся из ниоткуда дракон.

Горнисты Ветер и Рубинового Войска завопили трубами одновременно, и только что схватившиеся в яростном сражении солдаты моментально расцепились и кинулись бежать врассыпную, а командиры даже не пытались их сдерживать. Антониан слышал крики тех, кто попал в огонь, и все его животные инстинкты заглушили кипевшую жажду крови и гнали его быстрее бежать туда, где драконье пламя его не достало бы.

Антониан не помнил, как добрался до лагеря, он перестал замечать ноющую в боку боль от удара молота. Все чувства вернулись, когда он остановился около своего шатра. Взгляд застыл на пепельно-снежной дорожке у входа, на душе вдруг стало необычайно спокойно, а в глазах до сих пор стояли картины боя: оторванные конечности, мешками лежащие друг на друге вперемешку с грязью тела убитых солдат и огонь, повсюду этот вечный спутник войны и смерти. Он выронил меч из рук и упал на колени: завтрак подступил к горлу. Звериная его суть рассеялась, а человеческая не могла стерпеть того ужаса, который он пережил, в котором участвовал сам на поле боя. Впервые он убил кого-то, кто был больше, чем крыса.

— Антониан, мальчик мой! — кто-то схватил его за плечо. — Как он? Где лекари?

— Бегут уже, господин Анахет. Все бегут в город.

— Приготовь лошадей. Шевелись!

Ганард рывком поднял Антониана на ноги и похлопал его по щекам. Юноша очнулся, растеряно взглянул в измазанное кровью и сажей лицо нового префекта Ветмаха и что-то утвердительно пробурчал. Анахета это удовлетворило, и он повёл Антониана прочь от шатра: личных вещей, кроме старой одежды, там всё равно не было.

— Миледи! Что происходит?

Антониан сконцентрировался, приглядываясь: Ганард остановился вместе с ним около шатра магистра и её адъютанта: Ветер, слегка потрёпанная, отдавала короткие приказы центурионам, вокруг неё ожидали оседлавшие коней гвардейцы.

— Господин Вирден, слава богам-прародителям! Возьмите когорту и прикройте четвёртую центурию у входа в лагерь!

— Миледи, что, демон побери, творится? — повторил нетерпеливо Ганард. — Кто на нас напал?

— Вы очень кстати упомянули демона, господит Анахет, — бросила Ветер. — Уводите солдат в Ветмах и готовьтесь к осаде.

— Проклятие… против кого мы воюем? Миледи.

Магистр не ответила, к ней присоединились ещё несколько легионеров, ей подали лошадь.

— Где Ринельгер? — Ветер оглянулась. — Ты, — она окрикнула какого-то мальчишку. — Приведи моего адъютанта!

Ганард тихо выругался и потащил Антониана к стойлам.

— Она гналась за какой-то силой, — пробурчал Антониан. — Настало время ей получить то, во имя чего лилась сегодня кровь…

— Тише, парень, — Ганард немного подтянул его. — Вон и наши лошади…

Ринельгер залетел в шатёр, сорвал с лица маску и судорожно потянулся к полному вина графину. Звуки горна и крики заглушили шевеление в полутёмных уголках его недолгого пристанища, но слабое энергетическое волнение в паре шагов от себя чародей не уловить не мог.

— Кто здесь?! — в пальцах зажглось пламя, блеснул керамарийский меч.

— Ринельгер, — Эсса сняла капюшон. Её бледное подтянутое лицо стало намного красивее под действием вампирских чарующих иллюзий, глаза слабо переливались холодной синевой, пока что неумело маскируясь. Она уже научилась скрывать зубы и полностью обратилась. Её энергии Ринельгер чувствовать никак не мог. Чародей пустил светлячка: Михаэль возник рядом, его перевоплощение достигло зенита, глаза ярко горели синим — впопыхах Ринельгер даже не заметил свечения — клыки высунулись, нос слегка впал, разлив вокруг себя тёмное пятно.

— Клянусь богами-прародителями, — Ринельгер еле удержался, чтобы не обнять их, — я уже и не надеялся, что вы выжили!

— Лицедей торопился, лекарь, — произнёс Михаэль. — А нас проклятые почему-то не тронули.

— Битва кровавая, — отвлеклась Эсса и мечтательно вздохнула. — Много кровушки пролилось…

— Мы не успели, лекарь, — с горечью прервал лучницу Михаэль. — Проклятым на нас всё равно, а вот с дриадами пришлось повозиться. Мы задержались.

— С ними дриады? А что с Террамой?

— Демоница, лекарь. Она отреклась от себя и обратилась.

— И теперь она здесь вместе с Лицедеем, — закончила Эсса.

Ринельгер опёрся о стол, взяв кувшин с вином и, запрокинув голову, стал жадно пить. Михаэль и Эсса терпеливо ждали.

— Мы отходим в Ветмах, — произнёс чародей, отставив со стуком графин. — Ветер желает быстрее открыть Чертоги.

— Ну, так откройте, и сразимся с демоном, — буркнул Михаэль. Его терпению приходил конец.

— Если бы можно было просто так их открыть! — фыркнул Ринельгер. — Это не ноги деревенской девки, чтобы одним мановением их раздвинуть… Магистр одержима мыслью, что победный час близок….

Что-то грохнуло вдалеке, взревел, приближаясь, дракон. Чародей встрепенулся, надел маску и потянулся за серпом.

— Она не хочет меня слушать, — продолжил Ринельгер, засовывая меч в пояс, подальше от керамарийского. — Торопится…

— Как она собралась войти внутрь?

— Филактерия с кровью Одарённого и вуаль с энергией духов она собрала. Все компоненты для ритуала, древнего, как Рунайро, у нас есть.

— Не нравится мне вся эта затея, Ринельгер, — покачала головой Эсса. — А я, между прочим, упырица.

— Ветер я возьму на себя, — сказал чародей. — Прежде чем действовать, я должен во всём разобраться. Вы останетесь в Ветмахе. Нужно очистить Терраму. И сделать это правильно.

Ринельгер покопался на столе, выискивая бумагу и чернила. За шатром нарастал гул, доносились звуки боя. Чёрное воинство Лицедея принялось штурмовать лагерь, а чародей словно не хотел этого замечать.

— Проклятие, — пробурчал он. — Кажется… я же просил принести мне чернильницу! — Ринельгер достал перо, провёл пальцем по кончику.

— Лекарь, давай потом, — нервно проговорил Михаэль. — Они уже тут.

— «Потом» может не наступить, — Ринельгер снял перчатку. — Эсса, держи господина рыцаря…

Лучница поняла его с полуслова и, не задавая лишних вопросов, заключила Михаэля в крепкие объятия, словномаленькая девочка обнимала любимого питомца огромных размеров. Ринельгер ещё раз опробовал перо и, вздохнув, пробил острым наконечником безымянный палец. Частая практика притупила боль, и он обмакнул перо в рану, сложил формулу в голове, разгоняя кровь в жилах, и начал осторожно вычерчивать руны на пергаменте. Михаэль сначала притих, а потом судорожно дёрнулся в объятиях Эссы, отрывисто и голодно зарычал.

— Больной ублюдок, — весело отметила лучница. — Мы могли бы хотя бы выйти…

— Страх помогает чарам быстрее гнать кровь в моих жилах, — дрожащим голосом объяснил Ринельгер. — Что может быть дурнее и страшнее, чем так дразнить вампира?

— Ничего, наверное… А проклятых в паре шагов тебе мало?

— Естественно. Как твоя жажда?

— Пока я не голодна. Но будешь меня испытывать, чародей, порву вместе с этим психом.

— Я…я, — Михаэль старался бороться. — Сукин же сын!

Слуга вбежал настолько внезапно, что Ринельгер брызнул кровью в лицо, а Эсса выпустила рыцаря. Блеснул меч, он оскалился и набросился на получившего роковой удар паренька. Чародей сплюнул, спокойно довёл петлю последней руны и завернул лист пергамента, останавливая кровь. Эсса развела руками, обошла ужинающего Михаэля и выглянула в лагерь.

— Видимо, Ветер прислала, — протянул Ринельгер, пряча ритуальный нож под мантию. — Никто не заметил?

— Не-а, — пропела Эсса. — Все драпают… Жалко мальца!

— М-да, — Ринельгер вручил ей пергамент. — Здесь формула чар. Пусть будет у тебя. Если что, отдашь его остварке с молочными волосами… Амалия её зовут.

— С ней ещё блондинка такая со шрамами на лице?

— Всё-то ты знаешь… Покушал, дорогой?

Михаэль вскинул голову, обнажив окровавленные клыки, и снова посмотрел на разорванную жертву.

— Ты привыкнешь, — грустно произнесла Эсса, когда он согнулся и задрожал от отвращения. — Скоро… Ринельгер?

— Пусть умоется, иначе распугает бравых воинов, — сказал чародей. — Что такое?

— Мы похоронили тело Вирры, — она не смотрела на него. — Соорудили ей погребальный костёр и отправили в Поток.

— Она не попадёт в Поток, — комок застрял у Ринельгера в горле. — Но… спасибо вам. Большое спасибо.

Михаэль, до сих пор дрожа, склонился над чаном с водой, окунул в неё голову. Эсса сняла с плеча лук, выглянула наружу. Ринельгер сложил руки на груди, наблюдая за рыцарем.

— Я чудовище…

— Чудовище.

— Зачем только, зачем ты ей позволил, лекарь?

— Я был против тогда, рыцарь. Но верни меня сейчас в тот день, я бы изменил многое, но не это. Сколько преступлений, скольно уловок и бесчестных поступков было совершенно под алым небосводом за эти пять лет, Михаэль? Бессчётное количество, и поверь, твои злодеяния ничто. Мы все прокляты. Все до единого. Всё, что от нас требуется, не умирать и рваться к истине. А за истиной свобода. Постарайся унять жажду и ненависть к самому себе и всему миру.

— Когда меня посвятили в сан рыцаря, — спокойно проговорил Михаэль. — Я клялся, что буду сражаться за Нериду и её пророчицу, Деву Аммелит. Что буду защищать невинных. Убивать ради них. Вечно. Клятвы порою двусмысленны, лекарь…

— Самая безобразная вещь на всём свете, — мрачно улыбнулся Ринельгер. — Ну, так что? Будешь бороться или снова кинешься на меч?

— Знать бы, что из этого лучше, — фыркнул рыцарь. — Колесо жизни делает следующий оборот.

— Парни! — крикнула Эсса. — Живее!

***

Ворота со скрежетом раскрылись, стража и горожане расступились: в город, загоняя коней насмерть, залетали солдаты: легионеры, ветмахцы и рубиновые наёмники. Амалия ощутила леденящее душу настроение и ужасную весть, что несли в себе эти воины.

Обеспокоенно, ругаясь под нос, вышла вперёд на площадь Сандрия. Терамин, ничего не понимая, последовал за ней — среди всадников он приметил Ганарда Анахета. Амалия подошла к Сандрии, и та облегчённо вздохнула, когда рядом с префектом появился её брат.

— Антониан! — она чуть ли не вырвала его из рук гвардейцев, что помогали ему слезть с коня, и крепко обняла.

— С-сандрия, — простонал тот. — Осторожно, у меня, кажется, ребро сломано…

— Господин префект, в чём дело? — спросил Терамин, когда Анахет спрыгнул с седла. — Где магистр? Почему с вами эти… рубиновые разбойники?

— Строй стражу и ополчение, — сказал Ганард. — Всех на стену. На нас идёт войско демонов.

— Демонов? — тенью ужаса исказилось лицо капитана, он взглянул на Амалию и Сандрию. — Откуда они взялись?

— С Забвения, Ледвус, — Ганард осмотрел Антониана. — Я сам ничего не понимаю. Мало времени, враг преследует нас с Арецетовой Ржи. Так что…

Солдаты расступились, верхом на белоснежном коне в город въехала Ветер в сопровождении аквилиферов. Амалия поискала Ринельгера, но кровавого чародея, его всегда гордого силуэта не обнаружила. Анахет, взяв под руку Антониана, что потащил за собой Сандрию, направился к магистру, но остварка решила затеряться в толпе — что-то внутри неё предупреждало остерегаться встречи с Леди Ветер.

— Миледи, объясните же, что произошло? — не унимался Ганард. — Что за чудовища на нас напали?

— Проклятые, — процедила Ветер. — И они очень опасны, господин префект. Надеюсь, этого вам достаточно, и вы начнёте готовиться к обороне? Где мой адъютант? Где Ринельгер?

Амалия развернулась: в сопровождении двух упырей верхом скакал чародей, скрыв лицо маской спирита. Лучница подмигнула ей, и они проехали мимо.

— Что-то ты отстал, адъютант, — проворчала магистр. — Капитан! Всех нужно укрыть в крепости! Отберите мне сотню девочек и мальчиков, не эмансипированных, и доставьте в храм богов-прародителей.

— Сотню? Но… зачем вам они, госпожа?

— Вы хотите пережить штурм города?

— Да… конечно, миледи!

— Тогда выполняйте приказ в скорости и не задавайте лишних вопросов!

— Амалия.

Она вздрогнула, когда произнесли её имя. Ринельгер обнял её за плечи, немного отвёл в сторону, чтобы скрыться с глаз магистра. За ним, словно тени, следовали упыри, подозрительно оглядываясь.

— Ты выжил, — отметила Амалия. — Это хорошо… я рада. Как Сенетра?

— Вроде бы жива, — мрачно произнёс Ринельгер. — Послушай, подруга, меня внимательно. Скоро к городу подойдут проклятые во главе с Лицедеем и Террамой. Я прошу от тебя только одного — очисти Терраму. Она — славный дух и не заслужила такой участи. А я займусь Лицедеем.

— Я? Почему ты отдаёшь это мне, а не своей подружке Ветер? — нахмурилась Амалия.

— Ты из Святого Воинства, Амалия, — он никак не отреагировал на язвительную фразу. — Тебе может быть знакома эта формула. Эсса, прошу…

Упырица достала из-под куртки свиток пергамента, передала в бледные руки остварки, и та, раскрыв его, присмотрелась к красным рунам.

— Это твоя кровь?

— Святая Нерида, да, — бросил Михаэль.

— Экзорцизм, — протянула Амалия. — Откуда это у тебя?

— Неважно, — отмахнулся чародей. — А с Ветер что-то не так… До прихода Лицедея я попробую расставить все точки. В том числе и в вашей с Фирдос-Саром смерти.

— Думаешь, это сделала Ветер? — ещё больше нахмурилась Амалия. — Я, когда смотрю на неё, у меня такая злость наступает…

— Амалия, — щёлкнул пальцами Ринельгер. — Террама, такая крылатая демоница с венком на голове. Эсса и Михаэль помогут тебе. С нежитью их оставить будет безопаснее всего.

— Ещё раз назовёшь меня так, — оскалилась Амалия, — сам станешь нежитью…

— Удачи тебе, — произнёс Ринельгер. Остварка подошла поближе и легонько обняла его, представляя, как перекосилось от неожиданности его лицо. Чародей сомкнул руки на её плечах. — Удачи…

***

Вечность никогда не жалела сотворённого цивилизацией: Ветмах встал ныне на край пропасти. Все испытания, что прошёл он сквозь десятилетия, привели его в сей тёмный час стойким, с храбрыми и отчаянными защитниками. Уголок света вокруг кромешной тьмы, оазис посреди мёртвых пустошей — пожалуй, в памяти Ветмах навсегда таким и останется.

Ринельгер пересекал улицы и видел набирающееся ополчение: сражаться за родной дом, отринув все прошлые обиды, рвались даже самые юные горожане, женщины и нескрючившиеся под тяжестью лет старики. Обычное войско могло бы разбиться о Ветмах, но только не проклятые. Из всех, кто здесь находился, лишь трое могли знать их полную силу.

Ворота крепости опустились, в опустевший дом префекта Ринельгер зашёл один, за ним пристально наблюдали гвардейцы магистра. Ветер заняла трон Катилуса, ощущая себя истинной и полноправной владычицей города, что вот-вот рухнет в бездну времени, превратившись в очередную жертву хаоса алой ночи.

— Жаль, что я не успела заполучить череп Ройда, — возбуждённый голос Ветер звонким эхом разнёсся по пустынному залу. — Знаешь, Ринельгер, у сарахидов есть поверье, что мудрость врага передаётся с первым глотком из его черепа.

— Госпожа, у меня ужасные вести, — произнёс Ринельгер, припав на колено. — У Лицедея в войске дриады и, я в этом уверен, звери и чудовища из Сумеречного леса, взятые им как проклятые. В городе будет бойня.

— Я это подозревала, — усмехнулась Ветер. — Неужели тебя заботит участь горожан? Уверяю тебя, мой адъютант, как только сила Чертогов окажется у нас, всё кончится.

— Народ верит в вас, госпожа, — протянул Ринельгер. — Мудрый правитель ценит это… Я полагаю, нам нужно подготовиться? Или вы прибыли сюда, чтобы насладиться полученной властью?

— Мне не нравится твой тон, адъютант, — Ветер встала. — Ты прекрасно знаешь: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Мы спасём тех, кто будет в этом нуждаться. Обещаю. А теперь иди… Пара часов до начала осады у тебя есть.

Ринельгер ещё раз поклонился — разговор с госпожой всё равно не клеился — и направился к задним дверям. Прислуга отвела его к покоям архивариуса: небольшой комнатке рядом с библиотекой. Приказав подать горячего вина с пряностями, чародей решил покопаться в книгах: уснуть он всё равно не сможет. Библиотека Катилуса была наполнена одной военщиной и историей ригальтерийского легиона, а также низкосортной литературой Исидора Фирдомира, странствующего писаки-гнома, известного более всего по «Удивительным приключениям полурослика» и «Алузианной: вольдоргарской блудницей».

— А правда Рунайро такой большой, как ваша мачта, господин? — прошептал Ринельгер, вспоминая «потрясающие» сюжеты из повести. — И кому-то же нравится…

Кассии такое по душе: её забавляла история шлюхи, что, покуда старость её не коснулась, объездила все провинции и уголки Цинмара. Кассия называла это сатирой, а Ринельгер только скептично отмахивался.

Ему поднесли полную чашу дымящегося вина, и Ринельгер остался в полном одиночестве. Сделав пару глотков, он всё-таки достал с полки «блудницу», чтобы хоть как-то расслабиться, и под свет свечи погрузился в чтение. Если бы не его мастерство в кровавых чарах, Ринельгер бы давно свалился с ног. Но тёплое вино и книга заставили его задремать.

…Он шёл через пепельное поле, опираясь на плечо человека, спрятавшегося в чёрном балахоне и скрывшего лицо маской. Помощник тяжело дышал, резкими выдохами пытался пробить дыры в клюве, в который забивались хлопья падающего с небес пепла.

За спинами одиноких путников горели поля и скелеты деревьев, эхом гремел марш чёрных порабощённых душ, окружающих одинокий город Ветмах. Он знал, что защитникам конец — демон, властвующий над войском чёрных, могущественен.

Ещё немного усилий, и показалась бы башня. У них нет ничего, чтобы войти в неё, чтобы получить то, ради чего будет стёрт с лица Цинмара одинокий Ветмах. Те, кто это сделает, придут, рано или поздно. И тогда всё случится. Нужно лишь совершить последний рывок…

— Господин!

Ринельгер оторвал голову от раскрытой книги и похлопал слипающимися глазами. Гвардеец, оствар с густой, как у Ардиры, бородой, с совершенно безразличным лицом тормошил его за плечо:

— Алузианна? — нахмурился он. — Мне тоже после неё снилась всякая белиберда.

— Чего ты хотел? — хрипло спросил Ринельгер, разминая шею.

— Миледи велела выезжать к башне, господин адъютант.

***

Комета распалась на тысячи осколков, что дождём рассекли небосвод. «Кроваво-красные небеса упадут на головы живущих демоническим огнём, и в мир, разрушенный, порочный, войдут души тех, кто когда-то ворвался в Поток…», — зазвучал в голове Амалии снова монотонный голос старухи Мерты. Затрубил горн, солдаты и ополчение занимали позиции, завершали строительство баррикад. Над городом со свистом пронёсся осколок неба, сгорая и падая в районе Реи.

— Началось, — произнесла загробным тоном Амалия. — Значит, демон с крыльями и венком на голове?

— Да, — протянул Михаэль. — Террама, хранительница Святилища Варолии.

— Варолии, — покачала головой Амалия. — А ты… был рыцарем Святого Воинства?

— Считал себя таковым…

Эсса натянула тетиву на лук и закинула за плечо колчан. Они стояли на площади у разрушенного памятника какому-то имперскому полководцу. Отсюда открывался отличный вид на Каменную улицу, что по прямой тянулась к центральным воротам. Амалия слышала, что магистр вместе с гвардией покинула город через восточный проход, самый дальний к дороге на Арецетову Рожь. Мимо пробегали ополченцы и горожане, не успевшие укрыться в крепости. Верхом проехал префект Анахет в сопровождении Антониана и Сандрии. С Сенетрой Амалия так и не успела поговорить. Где сейчас рунарийка, она не знала. Скорее всего, уехала вместе с магистром.

— И как мы её найдём? — проворчала остварка, провожая взглядом ещё один отряд.

— Будем смотреть в небо, — ответила Эсса.

— План замечательный, — фыркнула Амалия.

Город наполнился рёвом. Как один затрубили горны — проклятые, наконец, подошли к стенам.

— Дракон!

Вопль с башен у ворот цепочкой пробежался по всем отрядам и докатился до площади на главной улице. Амалия вскинула голову: вырываясь из багровых туч, зверь испустил пламя и спикировал на город. Ветмах разорвался истошными криками, солдаты и ополченцы рванулись в разные стороны, пытаясь укрыться под крышами домов и навесами в узких проулках.

— Что-то не вижу я никакого венка, — спокойно бросила Амалия. Вампиры, как и она, даже не пошевелились.

— Сомневаюсь, что демоническое обличие могло её так распереть, — сказала Эсса. — Нужно его как-то сбить….

С крупных башен выстрелили баллисты — их было настолько мало, что Амалия не смогла увидеть всю жалкость попытки уничтожить летающее и пылающее огнём чудовище. Где-то у ворот затрубил в рог капитан Терамин. Дракон среагировал на сигнал, спикировал к воротам, набирая в пасти огненный плевок. Амалия вскинула руку, и не надеясь сбить зверя, сложила в голове формулу и спустила в него чары. Они померкли в сиянии рассекающих небеса пламенных ошмётков кометы. Одна из горящих частей пролетела над городом и с воем врезалась в тело пикирующего и готовящегося к атаке дракона.

«Быть может, мы и не обречены», — спокойно отметила Амалия. Зверь, не издав ни звука, вспыхнул, словно сухой хворост, а сила удара сбила его с курса, но лишь на немного. Крылатая пылающая тварь рухнула рядом с воротами в предместьях, хвостом сорвав надстройку над ними. Огромные дубовые двери упали, накренились вбок и сразу же загорелись.

— Нам конец, — заключила Амалия, разминая пальцы. Эсса натянула тетиву, а Михаэль вынул из ножен меч.

***

В горящем зареве огненного дождя вспыхнул ненавистный город. Тени вокруг него сгущались, но гахтар ощущал всем естеством — те, кто пришли за смертными, чужды его повелителю, чужды смерти и энергии, из которой был сотворён он. Перед ними даже такое чудовище насквозь пробирало чем-то скользким и липким, и от зверя пахло так же сладко, как и от его жертв. Страх. Но он ничто перед природой. А природа гнала израненного озлобленного гахтара туда, куда шли чужаки. В Ветмах, где, истончая аромат пищи, крались его жертвы.

Войско приближалось к предместьям. Медленным и уверенным шагом, звучащим словно марш рока, они сокращали путь и уже настигали первые дома. Гахтар более не ждал и скользнул в усыпанный снегом и пеплом огород. Проскочил под пустыми окнами только что покинутой хижины и выбежал перед первыми проклятыми. Копья ударили в щебень, зверь увернулся и побежал вперед. Тёмные ускорили шаг, их мёртвые зрачки не отрывались от гахтара, скрипели луки и глефы.

На дороге перед самыми недавно обрушенными воротами, лежала куча, поблескивая золотистой чешуёй. Её энергия, лишь та малая часть от неё, что осталась в теле существа, судорожно взметнулась, пробирая все его пустые жилы, и дракон поднял обгоревшую морду. Проклятый разинул окровавленную пасть, в левой части разворченной челюсти загорелось бледное голубое пламя, и гахтар, не издав ни звука, проскользнул мимо его перепончатых лап к разрушенной арке ворот, из которых вывались смертные солдаты.

***

Ринельгер услышал приближение войска проклятых даже здесь, у восточных ворот на другой стороне города. После того, как последний гвардеец Ветер покинул арку ворот, они со скрежетом закрылись, и всего несколько дозорных заняли посты. С небес упала тень дракона, стремительно летящего на фоне огненного дождя, и Ветмах разорвался воплями. Ринельгер ненадолго остановил коня, делая вид, что закреплял узду, пропуская гвардию, и незаметно пустил заклинание — блеклого светлячка, что должен был найти и привлечь Лицедея.

Магистр и гвардия вышли из-под тени города, из его спокойных и пустых восточных окрестностей, и послышался цокот копыт. По северному тракту к ним приближался большой отряд под имперским знаменем.

— Миледи! — Энард потерял шлем, а его лицо было измазанно собственной кровью. — Проклятые, их тысячи, дракон в небе. Они не продержатся и часа.

— Плевать на город, — отрезала Ветер. — Потери ничего не будут значить, если мы не заберём то, что хранится в Чертогах. Бери всех, кто сейчас с тобой, и займи мост через Рею. Продержите его как можно дольше, если явится демон.

Легионеры совсем мрачно и без прежнего энтузиазма встретили слова магистра. Энард, набрав в грудь побольше воздуха, оглядел бойцов и приложил руку к груди:

— Так точно, миледи!

— Энард, слышишь? — Ринельгер осёкся, услышав в её голосе знакомые нотки. — Продержите его как можно дольше. Демон не должен прервать ритуал.

— Будет исполнено, миледи, — Энард сжал поводья коня, развернулся к солдатам и повторил им слова магистра, словно убеждая самого себя. Не без странного удовольствия чародей отметил, как рушится верность солдата.

Отряд пустился рысцой по тракту в сторону реки — Ветер гнала коня в самом начале колонны, за ней еле поспевали гвардейцы.

— Не пропустила удар, Сенетра? — Ринельгер подъехал к рунарийке — её кираса и туника стали белыми от пепла.

— Не дождёшься, — усмехнулась она. — А тебя, смотрю, немного потрепало?

— Совершенно точно, — он через силу улыбнулся. — Рад, что мы с тобой ещё живы.

— Точнее, пока ещё живы, — всё ещё веселилась она. «Дикая кошка», — подумал Ринельгер. — Видимо, наша клятва друг перед другом не даёт нам подохнуть, а, Рин?

— Единственное разумное объяснение…

Кони неслись быстро, и Ринельгер только удивлялся — настолько, насколько ему позволяло его состояние — почему они до сих не выдохлись и не издохли. Мост показался из ночи, во тьме которой с новой силой забились пепельно-снежные хлопья.

Ветер окрикнула Энарда, тот подвёл коня ближе, и они остановились. Всего полчаса в седле: отряд быстро добрался до Реи, и даже здесь слышалось эхо бойни в Ветмахе. Энард быстро отсчитал почти двадцать мечей, скомандовав им занять позиции.

— Держатся ещё, — произнёс с тоской рунариец, вглядываясь в тёмную, тонкую линию крепостной стены. Ему хотелось оставить мост, не выполнять приказ — основная часть Мёртвого Легиона осталась защищать город. Там гибли его братья по оружию.

Под широким мостом тихо несла воды Рея, странное чудо природы: в спокойный час река являла буйный норов, а в момент, когда мир вокруг плавился, она успокаивалась, будто отдавая всю злость окрестностям. Над течением Ринельгер и Сенетра обнялись, не слезая с тяжело дышащих коней, так крепко, что заскрежетали пластины её кирасы и его мантии.

— Комета, плохой знак, — прошептала серьёзно рунарийка. — Ты мне стал братом, Рин.

— А ты мне сестрой, — Ринельгер всмотрелся в её чёрные глаза. — И навсегда ей останешься, вопреки комете и остальным недобрым знакам.

— Идут! — крикнул Энард.

Ринельгер отпустил руку Сенетры, от моста отделились десять гвардейцев, и чародей, нагнав Ветер, скрылся за пепельной вьюгой.

Несколько легионеров выехали вперёд, их глефы опустились. Всадники в лёгких плащах и туниках — лучники — отпустили коней, заняли позиции на мосту. Сенетра слезла с седла, вонзила штандарт с гордым имперским драконом и не без удовольствия вынула двуручный меч.

— Честью было сражаться с вами, аквилифер тиль Вамме, — произнёс Энард, проезжая верхом мимо.

— Ещё насражаемся, — вдогонку сказала Сенетра.

Из-за холма показались чёрные отряды проклятых — они стремительно приближались, ловко обходя и перепрыгивая через разбросанные по пустоши остатки заборов огородов и крупные булыжники. Всадники галопом и с тяжёлым хрипом коней пустились в атаку, с поднятым штандартом их обгонял Энард. Враги не замедлили бег, засвистели клинки, и местность наполнили жалобное лошадиное ржание и крики умирающих солдат.

***

Антониан припал к стене возле ступенек, ведущих наверх, куда рвались когорты толкающихся и еле державшихся на ногах лучников. На площади наконец выстроилась центурия, стража и наёмники разбредались по улицам, воздвигая из мусора, повозок, ставней и дверей новые баррикады. Из горящей разрушенной арки ворот побежали солдаты, только что атаковавшие предместья — в бег их поверг еле двигающийся дракон, так и не уничтоженный «божественным» огнём.

— Это наша последняя битва! — закричал Анахет, строя центурии на площади. — Отдадим дань кровавым богам!

Из арки выбежали лучницы, покрытые древесным доспехом. Запели стрелы, центурия рухнула, и в город ворвались, словно яростная река, войска проклятых. Первый ряд центурии словно попал в мясорубку — с невероятной силой мёртвые насаживали на пики тела и разрубали их пополам. Антониану стало дурно, он схватился за шею, но выплёскивать из себя было нечего. Сандрия, ругаясь, схватила его за плечо и потащила подальше от остатков ворот.

— Капитан! — крикнул юноша, очнувшись и заметив всадника в причудливом оперенном шлеме. — Уводи, ради Владычицы, солдат! Здесь как на скотобойне!

Терамин оглянулся, растеряно кивнул, перо легло ему на лицо, и усатый капитан отшвырнул парадный шлем, отцепляя от пояса сигнальный рог. Вокруг него собрались стражники, он повёл коня по улице вглубь города.

— Проклятие, — пробурчал Антониан, проталкиваясь через солдат.

Над аркой ворот пролетела, расправив нетопыринные крылья, демоница. Несколько домов вспыхнули, словно сухие стога сена. Волна энергии накрыла Каменную улицу и сбила защитников с ног. Сандрия вскочила первая, подтянула стонущего брата.

— Тебе нужно укрыться, — прохрипел Антониан. — Сандрия, ты меня слышишь?

— Ты без меня тут подохнешь, Антониан! — крикнула она. — А я не котёнок…

Взрыв заглушил её последние слова, горящие доски разлетелись по округе, и Антониан, обняв сестру и заслоняя её от острых деревяшек, повалился на тёплый камень дороги. Их не затоптали лишь потому, что бежать уже было некому. Антониан прикрыл Сандрии рот рукой и прижался к ней, увидев рядом пепельные сапоги проклятого. Те, кто стонал или подавал хоть какие-то признаки жизни, умирали, только враг настигал их.

Комок ужаса пожрал все мысли Антониана, он лишь испуганно вглядывался в огромные от страха глаза Сандрии, её рот под его рукой сомкнулся так, что ладонь не чувствовала губ. «Что делать?» — судорожно ворвался вопрос в голову юноши, но тот боялся даже пошевелиться. Он ничего не видел, глазами стала его сестра. Она, кажется, прочитала его мысли, потому что стала вращать ими, оглядываясь.

***

Проклятые шли веером по десять мечей, подгоняя отступающих защитников Ветмаха. Амалия поморщилась, отступила к статуе, прижалась к ней спиной и глубоко вдохнула пепел, падающий с небес. Воздух пропитан сажей и Мощью, огромным полем, что накрывала несчастный Ветмах. Она сползла по постаменту и обхватила голову руками, пытаясь заглушить крики и звон клинков. В закрытых веках предстала только что увиденная картина: растянувшись по всей улице шли пятеро проклятых — воины Мёртвого Легиона, свежие, с багровыми дорожками крови от ран, оставленных на них в Арецетовой Ржи. Один из них, солдат, потеряв шлем, зиял огромным проломом в черепе — алые кости выпирали в районе правой глазницы, стрела торчала из груди. Амалия потеряла самообладание, глухо простонала, закрывая лицо руками. Как же эти чудовища были похожи на неё: мертвецы, но не обычная нежить, поднявшаяся по зову некроманта. Словно марионетки, их тела стали настоящей темницей для душ, изнывающих от боли. Амалия ощущала их страдания через пение Мощи, и это было невыносимо.

— Владычица, — прошептала она. — Я здесь, твоя верная раба… пожалуйста, будь и ты со мной…

— Амалия, вставай! — Михаэль дёрнул её за рукав.

Эсса посылала стрелу за стрелой, и один из мёртвых воинов, словив чуть ли не с десяток, наконец, опрокинулся на спину. Амалия закусила губу — она многое пережила за последние месяцы, но улица, усыпанная истерзанными телами ополченцев и стражников, сильно впечатлила её.

— Мы всё равно умрём, — произнесла она. — Сколько Мощи… сколько смерти…

Михаэль дал ей пощёчину:

— Террама уже здесь, Амалия! Нужно сделать то, что должно!

Он отпустил её, вытянул меч — проклятые вошли на площадь. Их никто и ничто не могло остановить. Эсса сплюнула, повесила лук за плечо, потянулась к короткому клинку на поясе. Амалия сжала ладони в кулаки, тёмная материя пробежала между сходящихся пальцев. Явившаяся из прошлой жизни боль пульсировала в висках, и остварка выпустила смертоносные чары, что волной пробежали по улице, сминая проклятых и обращая их в дымящиеся кучи пепла.

— Ну и Мощь! — воскликнула Эсса.

— Больше я так не смогу, — Амалия плюхнулась на землю.

— Нужно найти Терраму, — Михаэль засунул меч в ножны, поднял на ноги остварку и помог ей опереться на своё плечо.

— Она улетела туда, — произнесла Эсса. — Точно тебе говорю!

— Там находится имперский храм, — прошептала Амалия, но спутники её не услышали. — Сколько крови… сколько силы…

Боль в висках отступала, кажется, ноги снова могли её слушаться. Как в тумане, на площадь возвращались солдаты, таща за собой телеги и оторванные от хижин двери. Бесполезные баррикады, бесполезное сопротивление — Амалии стало больно снова, но где-то в глубине души. Арка ворот снова заполнялась чёрными тенями воинства Лицедея.

Ещё одна волна чар пробежалась по улице, Антониан почувствовал жар от неё на спине, и в лицо ударил чёрный пепел. Он набрался храбрости и вскинул голову — проклятые и дриады были уничтожены, а всюду снова загремела сталь о сталь.

— Не отступать! Взять ворота! — срывал голос центурион. Легионеры Ветер, минуя возводимые баррикады, несколькими десятками побежали к разрушенной стене.

— Мамочка, — прошептала Сандрия.

— Мамочка? — не поверил своим ушам Антониан. — Сестра! Очнись! Нужно уходить… к Анахету… если он жив.

Он устало огляделся — ветер засыпал пеплом поваленных взрывом и разрубленных солдат и лошадей. Горели все дома по улице, обрушивались столбы и тухли жаровни. Но сколько пепла! Будто знамение скорой погибели. Антониан сплюнул кровью, рывком поставил Сандрию на ноги и сложил руку на её щеку.

— Послушай, — жёстко произнёс он. — Мы живы, слышишь? Слушай меня, мать твою. Вспомни себя, белокурая воительница. Из нас двоих — у тебя самые крепкие яйца. Не расстраивай братишку, хорошо?

— Антониан, — по её блеску в глазах стало понятно, что она пришла в себя. — Я… я в первый раз…

— Тише, пойдём, — Антониан взял её под руку. — Отсиживаться мы не будем, но и в первых рядах нам не выстоять… Найдём центурию ближе к храму.

Как назло, что-то грохнуло совсем рядом, он развернулся и встретился с налитым алой злобой глазом. Крупная тень отделилась от нетронутой пламенем хижины, и Антониан услышал рычание, что снилось ему в кошмарах. Юноша замер, во рту пересохло — снова он, гончая Некроса. Рука легла на эфес, и тот жадно прижался к ладони, он вытащил меч, прищурившись.

Сандрия потянула его к проулку — она тоже увидела чудовище. Силы вернулись к ней, и брат и сестра побежали. Гахтар яростно взревел, тенью пересёк улицу и нырнул за ними.

Проулок вывел их на рыночный форум. Брошенные прилавки пустынным лабиринтом тянулись по площади, сокрытые снегом и пеплом. На его концах возвышались столбы, от которых во все стороны тянулись фестивальные ленточки, так и не убранные после последних празднеств. Сандрия крепче сжала руку брата:

— Туда, мы сможем обойти…

— Нет, — Антониан сказал одновременно с тихим рычанием зверя, выглядывающего из проулка. — Хватит бегать. Пора умирать…

Он развернулся к гахтару, они замерли, пожирая друг друга ненавистью. В ушах запела странная, потусторонняя песнь на языке, которого юноша никогда не слышал.

— Возьми, — в его руку легла рукоять тяжёлого меча. — Только серебро уничтожит Проклятие Ветмаха.

— Уходи, — произнёс Антониан. Он не стал спрашивать об оружии — сейчас это неважно. — Найди капитана стражи… или Анахета. Хоть кого-нибудь. Спрячься.

Сандрия не сказала ни слова и исчезла в лабиринте прилавков — гахтар никак не отреагировал на то, что одна из его жертв снова от него ушла. Антониан хмыкнул, чудовище лишилось одного глаза, тьма в некоторых местах на его теле расступилась, обнажая незаживающие раны, оставленные серебром. Он истекал жизненной энергией и упивался злобной одержимостью и жаждой крови. Антониан ощущал то же самое: битва в Арецетовой Ржи и предшествующие ей недели изменили его так, что юноша не мог себя узнать.

На форуме в сей час могла бы стоять абсолютная тишина, если бы не взрывы от чар и падающих осколков небесного тела. Город горел, его защитники умирали. А наместник провинции, так и не коронованный, встречал судьбу.

Гахтар бесшумно сорвался с места, раскрыв пылающую жаром пасть. Антониан сделал кувырок навстречу, выставив клинок, словно глефу. Чудовище зацепилось, жалобно взревело и метнулось в сторону, обрушивая пару прилавков. Юноша развёл мечом, прижался к противоположному ряду — зверь вырвался из кучи, снова прыжок, жертва увернулась. Раны, оставленные драконоборцами, лишили чудовище прежней манёвренности. Но он оставался всё таким же смертоносным.

Антониан черкнул кончиком меча по морде зверя, гахтар встал на задние лапы и рывком отбросил его на несколько шагов. Юноша перекатился, сжимая зубы от боли в боку, и вскочил на ноги. Зверь медленно приближался, высунув язык и облизывая им нижние клыки. Тьма расступалась, обнажая облезлое тело чудовища, покрытое язвами и клочками тленной шерсти. Глаз отчётливо горел на абсолютно белой конской морде.

Он бросился в сторону, заскочил на прилавки и, сметая перед собой полки и шесты, стремительно атаковал. Антониан взмахнул мечом, но промахнулся и подставил левую руку. Челюсти погнули пластинчатый наруч, железо больно впилось в кожу, разрывая стеганый рукав. Гахтар рванул на себя, и юноша с воплем вонзил клинок по самую рукоять в предплечье зверя. Он зарычал, с болью и отчаянием, но не разомкнул челюсти. Тёмная оболочка окончательно рассеялась, и Антониан даже почувствовал скорую победу.

Гахтар, словно разъярённый бык, попытался смахнуть с себя человека и оторвать ему руку, но тот крепко вцепился в рукоять глубоко вонзённого меча. Зверь глухо рыкнул и понёсся на торчащий одинокий шест. Антониан заскрипел зубами, повернул клинок в ране, и хватка ослабла. Вырвав руку из челюстей, юноша прыгнул в сторону, перекатился и, не обращая внимания на новые раны, снова вскочил, вздымая клинок перед собой. Послышался треск древесины, и шест рухнул куда-то вглубь рынка.

Яростное рычание пробрало Антониана насквозь — он почувствовал всю злобу, всё раздражение зверя. Гахтар боком повалил остатки шеста и, вытянув голову, совсем по-волчьи завыл. Юноша воинственно закричал, блеснул клинок, и он бросился в атаку. Чудовище рванулось в сторону, наскочило сбоку. Антониан выставил меч перед собой, удерживая мощные челюсти зверя подальше от лица. Гахтар клацнул зубами по серебру, приложился всей недюжей мощью в попытке сломать клинок. Антониан упал на колени, в глазах от напряжения выступили слёзы. Зверь встал, передние лапы когтистыми пальцами сомкнулись на запястьях юноши.

— Я т-тебя… не боюсь…

Он не выдержал, гахтар повалил его на землю. Руки с клинком заёрзали, на лицо закапала чёрная кровь порождения ужаса. Ещё чуть-чуть, и зубы сомкнутся на его голове. Зверь вдруг взвыл, отпустил запястья и встал на задние лапы, взревев от боли. Антониан повернулся — Сандрия с окровавленным обломком шеста отшатнулась к прилавку.

— Сестра-а-а, — промычал юноша, переворачиваясь на спину.

Гахтар резко развернулся, посылая вокруг себя волны обжигающей ярости, и рванулся на неё. Антониан сквозь зубы выругался, рубанул под ногами чудовища, но промахнулся. Зверь в двух скачках настиг Сандрию — та ткнула его прямо в шею шестом, загоняя оборванный наконечник в плоть. Гахтар одним ударом сломал его пополам, а вторым размашисто вогнал когти в бедро белокурой остварки. Сандрия пискнула, и зверь со всей силы отбросил её, словно тряпичную куклу, в груду разрушенных прилавков.

Антониан закричал, злость затмила рассудок, до боли в костяшках пальцев он сжал серебряный меч и вогнал его по самую рукоять в сердце зверя. Гахтар грозно захрипел, слезая с клинка, из его пасти хлынула чёрная кровь вперемешку с тёмным паром. Антониан откинул меч, развёл руки — но зверь отступил на пару шагов и рухнул на каменную площадку.

Юноша, не веря увиденному, замер, жадно глотая воздух и высунув язык. Звуки притихли в его голове, битва за Ветмах велась будто бы где-то очень далеко. Он развернулся, не отрывая от земли сапог, и, прихрамывая, добрался до кучи рухляди, где лежала его сестра.

— Я же г-говорил т-тебе, Сандрия, — Антониан упал перед ней на колени, прикрыл собой от падающего пепла, встав на четвереньки во что-то мокрое. — Чтобы ты бежала… ничего, сейчас… сейчас сходим к лекарю. К этому кровавому чародею… он и мёртвого может поднять. А твои царапины… ему не почём.

— Братик-братик, Антониан…

Он опустил взгляд — его ладони вязли в луже крови, разливающейся под телом Сандрии. Её лицо, грязное, покрытое сажей, украсил мазок свежей багровой дорожки, текущей из виска. Антониан зажмурился, тяжело задышал.

— Нет, с тобой всё хорошо, — мотнул он головой.

— Я так горжусь тобой, братик, — выдохнула Сандрия. — Ты такой, какой был наш отец в моих снах… Герой, победивший ужасного зверя. Помнишь… норзлинская песнь… «Странник прервал зловещий рёв… скинул зверя в заснеженный ров…»

— «…Юные девы песнь поют, боги зверя к ответу зовут», — протянул Антониан. — Это про нас, Сандрия. Сестрица, пожалуйста, вставай. Пойдём. Пойдём к лекарю… Он где-то в городе. Рядом с магистром.

— Мама её пела, — она улыбнулась, а в её голубых глазах отражались падающие на город звёзды. — Она меня ждёт… и тебя тоже. Она нас очень любила. Пойдём со мной, братец… к свету. Туда, где мама. Мамочка…

Взгляд её покрылся льдом, свет в монолитно чёрных зрачках погас. Губы Антониана задрожали. Его маленькая сестричка, измазанная сажей девчонка-сорванец, сейчас громко хохотала, и смех со звоном в ушах заглушал тягучую боль в районе груди.

— Сандрия… п-пожалуйста, вставай, — одна за другой слёзы побежали по его щекам. — Хватит смеяться надо мной… хватит…

***

Душа распадалась долго и мучительно. Верон шептал все известные молитвы к богам, дабы те укоротили его страдания. Лицедей, удовлетворённый тем, что, наконец, смог одолеть хозяина тела, перевёл всё внимание на внешний мир.

А он, уже не в силах стоять на коленях, упал на четвереньки, из раны на груди посыпались искры сгораемой души. Верон сжал глаза, желая больше не чувствовать и не осознавать гибель. И снова перед ним предстали ужасные картины предместий какого-то города.

Лицедей шёл верхом на тролле, его проклятые столкнулись с легионерами на мосту: жалобно ржали лошади, но солдаты живых боролись с отчаянием, присущим только смертным, — их клинки рубили яростно, и ветхие проклятые, вытащенные, быть может, с самого дна Моровой пропасти, рассыпались под их ударами.

Лицедей выбросил глефу — вспыхнул штандарт с гордым драконом и повалился на мост, а оттуда упал в несущую на юг воду Реи. Тролль глухо рыкнул, демон дал ему команду к атаке. Он наскочил на пару оставшихся в седле всадников, размашисто швырнул рунарийца со вторым штандартом и ударом крепкого кулака повалил второго, припечатав того к земле насмерть.

Лучники застреливали его неустанно, но чары демона отклоняли все стрелы. Перед мостом стояла всего лишь одна рунарийка с длинным двуручным мечом. «Глупая девчонка, — услышал Верон голоса Лицедея, — убей!» Проклятый тролль хрипло зарычал и, поднявшись на задние лапы, прыгнул прямо на неё. Рунарийка кувыркнулась под него, клинок разрезал брюхо тролля, и на пепельную землю вывалился клубок кишок. Тролль развернулся, взмахнул дубиной — снова мимо, рунарийка возникла сзади, её меч запел и впился проклятому в колено. Чудовище отдёрнулось, слепо отступило, и воительница рубанула ещё раз — как дровосек, когда валит дерево. Тролль опрокинулся на спину, Лицедей успел спрыгнуть в сторону.

«Жалкое смертное тело», — снова голоса демона сплелись в единую усмешку. Несколько стрел вонзились ему в спину, Лицедей припал на колено, опираясь на глефу. «И твой тёмный полубог тебе не поможет, она сокрушит тебя», — прошептал Верон. Его дерзость была моментально пресечена острой болью. Лицедей выпрямился, вскинул руку, и с небес на мост обрушился теневой вихрь — завопили лучники — и камень грудой рухнул в реку. Мощное и гордое течение не смогло стерпеть преграду, и вся его сила сошлась с каменной плотиной.

В глазах рунарийки мелькнул ужас, и Лицедей, наслаждаясь его сладким пением, запустил в неё теневой импульс. Она рухнула на землю, даже не вскрикнув. Демон развернулся к ещё целой плотине и ловко пересёк Рею, оказавшись на другом берегу. Он помнил башню, знал её примерное местонахождение, и, собираясь с Мощью, скорым шагом двинулся по руслу на север.

***

— Прокляни Нерида эти запутанные улочки! — выругался Михаэль, когда очередной поворот привёл к занятому хрупкой горой сараев тупику.

Амалия спиной опёрлась о стену дома и сползла на землю. Эсса заняла удобную для стрельбы позицию в начале переулока — её упыриное чутьё заставляло лучницу дёргаться при каждом слышимом только ей звуке. Михаэль присел на корточки перед Амалией и посмотрел ей в глаза.

— Нужно найти Терраму…

— Нужно найти Терраму, — повторила, сморщив нос, остварка. — Скоро она сама нас найдёт.

— Не думал я, что пророчица воспитала именно такую наследницу, — он усмехнулся, обнажив острые клыки.

— Смерть дала куда большие уроки, чем твоя пророчица, — фыркнула Амалия. — Да и ты не очень соотвествуешь облику поборника веры.

— Знаю, — Михаэль продолжал улыбаться, что начинало раздражать её. — Может, внешний вид не важен?..

— Кто бы говорил! — послышался голос Эссы. — Не ты ли ещё сегодня ныл лекарю о том, что я тебя превратила в монстра?

— Я уже извинился, — наконец, рыцарь помрачнел. — Нужно время, чтобы свыкнуться с новым проклятием…

— Новым? — Амалия подняла голову. — Ты уже был проклят, рыцарь?

— Жизнь в Тёмном Веке разве не проклятие? — протянул Михаэль и задумался. — Кажется, кровавый чародей мудрее, чем могло казаться ранее… Есть в его словах правда…

— О, да, — теперь усмехнулась Амалия, — мудрейший человек, мать его… Какая разница, как выглядит проклятие?

— Важно, как его можно использовать, — его лицо пересекла ужасная улыбка. — Готова искать демоницу, леди Фордренд? Святая Нерида, до сих пор не верю, что это ты…

— Придётся поверить, — Амалия собралась с силами и встала. — Я готова… в задницу преграду.

Она вытянула ладонь, и деревянные строения, сработанные на скорую руку, обрушились под действием чар. За ними прямой линией тянулся к какой-то площади переулок. Эсса издала громкий смешок и с луком наизготовку пошла первая.

Храм возвышался над тремя горящими кострами, вокруг которых выстроилась когорта лучников, посылающая стрелы вслед наступающим в сторону Каменной улицы рубиновым наёмникам. Ими командовал, срывая голос и прерываясь на посылание сигналов в рог, капитан Терамин, расположившись верхом на коне у ступенек запертого и охраняемого легионерами Ветер храма.

Удар чар Амалия почувствовала ещё до их действия. Разорвались на горящие ошмётки костры, повалив почти всю когорту насмерть. Террама, расправив крылья, словно яркая багровым гневом звезда, взлетела в центр площади.

— Капитан! — крикнула Амалия. — Сюда!

Стрела вошла ей в плечо так неожиданно, что остварка вскрикнула. Лучник в чёрных одеждах с чуть наклонённой в бок головой, показался в дверном проёме одного из домов и снова натянул тетиву.

— Гробовщик, — Михаэль отбил следующую стрелу.

— Ещё один демон? — спросила Амалия, выдёргивая из плеча древко.

— Старик, собиравший войско для Лицедея, — сказала Эсса. — Его служба так и не исполнилась. Я займусь им… Защищай клирика, Михаэль.

Они разделились; лучница поймала грудью ещё пару выстрелов Гробовщика и затерялась среди бегущих в атаку солдат. Амалия и Михаэль пересекли площадь, Терамин, сжавшись в седле, от неожиданности потерял дар речи. Его войско таяло на глазах: оставалось лежать на обагренной, покрытой пеплом земле, либо разбегалось по хижинам, или отступало в переулки.

— Нужно уничтожить демоницу, — Амалия схватила коня капитана за узду. — И тогда всё закончится!

— Закончится, — буркнул из-под усов Терамин.

Шальная стрела пролетеланад рукой Амалии и впилась в шею лошади капитана. Остварка развернулась: баррикады у Каменной улицы и строй Рубинового Войска прорвали проклятые, пламя объяло приграничные дома, с ужасным хрипом на площадь вывалился поражённый дракон. Осколок кометы разорвал его грудину — обагренная кровью золотистая чешуя пластами свисала вниз, обнажая сломанные кости и торчащие внутренности. Дракон отчаянно рвался в бой, из левой части пасти полыхало синее пламя, настолько слабым напором, что таким фокусом можно было только развлекать народ в амфитеатре.

— Да, нам конец, — произнесла Амалия.

— Если очистим Терраму, то есть шанс, — протянул Михаэль. — Готовься…

Террама запустила чары в башню храма, и та вспыхнула, разрываясь на осколки, осыпавшиеся на площадь. Амалия вовремя защитилась барьером, но остальным солдатам так не повезло. Внутри святилища закричали десятками детских голосов, забарабанили по дверям. Легионеры прижались к стенам, выставили глефы.

— Что там за сборище? — крикнул оглохшему Терамину Михаэль.

— Г-госпожи просьба…

— К демону твою госпожу, — Амалия выпрямилась. — Вы, легион! Уводите горожан отсюда!

По крыше храма ударило пламя, снова посыпались осколки. Крики стали ещё отчаяннее. Центурион выругался, сплюнул и рывком снял засов. Амалия вышла вперёд, выставила руки, наколдовывая защитный барьер. Дракон плюнул сгустком магического пламени, и оно оросило купол. Побежали синие трещинки, Амалия прикусила губу и кивнула Михаэлю.

Рыцарь крепче сжал меч и покинул защитный заслон. Чары демоницы лизнули его, и он побежал, на ходу схватываясь с подоспевшими проклятыми. Амалия поморщилась, когда он без лишних колебаний срубил полуголую исхохшую женщину, вооружённую какой-то осторой деревяшкой. Каких только мертвецов не подняли эти ужасные чары, рождённые, быть может, самым тёмным разумом!

Мелькнула тень, остварка посмотрела в небо: Террама снизилась, приблизилась очень близко и со всего маху ударила посохом по барьеру. Алые искры побежали по прозрачной оболочке. Амалия зашипела, собрала энергию воедино и, разрушив щит, пустила чары, отбрасывая демоницу как можно дальше от себя.

За её спиной загрохотало, ещё один осколок кометы упал, уже на площадь, погребая под собой нечистое воинство и не успевших отступить защитников города. Дым накрыл пространство, затерялись Михаэль и Эсса, пропал старик Гробовщик. Террама сжалась, прикрыв себя крыльями.

Терамин воинственно закричал и вместе с несколькими стражниками бросился на Терраму. Копья скользнули по ней, разрывая мантию и оболочку, демоница развернула крылья, отбрасывая нескольких, и насадила на посох наскочившего на неё капитана ветмахской стражи. Амалия собрала в кулак энергию, вспоминая формулу очищающих чар, и выстрелила чёрным импульсом в неё. Террама рухнула на землю, крылья её осыпались в пепел, а посох разлетелся на множество кусочков. Остварка закашлялась и упала на колени — заклинание будто бы отскочило от цели и зацепило хозяйку. Террама медленно поднялась, растопыривая пальцы на руках и вздымая каркас сгоревших крыльев.

— Так вот какая ты, Одарённая, — прошелетела демоница. Её лицо пересекла ядовитая усмешка, а на груди заблестела чёрная метка, остваленная после чар. — Ты симпатичнее мальчишки Верона…

В руке Террамы материализовалась цепь, с конца которой выпал ржавый фонарь. Тусклый призрачный огонёк радостно заплясал, и к нему потянулись почти невидимые искры энергии. Амалия вспомнила этот свет, эту победную радость, будто нечто вечно голодное набивало брюхо. Сбор душ закончился быстро, остварка вытянула спину, чтобы увидеть, как павшие защитники Ветмаха поднимались на ноги, крепко захватывая лежащее рядом оружие. Почти что перед ней раскрыл полные одержимой сосредоточенности глаза капитан Терамин, испуская изо рта ручейки крови.

Амалия вынула кинжал из пояса и бросилась на демоницу. Проклятые потянулись к ней, но их клинки не успели её достать. Со всего маху остварка вонзила нож между грудей Террамы, та схватила её за запястье, глубоко запустил когти в плоть. Её лицо, потресканое, пылающее алой ненавистью, скривилось в издёвке.

— Так ты уже мертва? — она залилась безумном хохотом. — И это нас вы называете демонами?

Остатки крыльев сомкнулись за спиной Амалии и прижали остварку к Терраме. Острые зубы впились в кожу в районе ключицы.

Эсса плечом выбила дверь в хижину и вломилась в комнату, противоположная от выхода стена которой оказалась обрушена. За ней огромным пожарищем горели поваленные остатки домов. Проклятый лучник уже не смог бы просто так покинуть позицию. Она забралась по лестнице на второй этаж, и над головой просвистела стрела. Гробовщик, натянул тетиву вновь, блеснуло на свету чёрное от огня древко керамарийской стрелы.

Эсса бросилась на него, вцепилась в плечо лука, отводя выстрел от себя. Ширен не спустил тетиву, перехватил стрелу в одну руку и опасно ткнул ею, чуть не попав противнице в бедро. Эсса зашипела, совсем как нечисть, вытащила из ножен короткий меч и кольнула Гробовщика в живот. Тот отступил, ударил луком ей по голове и, отбросив лук в сторону, схватил упырицу за шею, сильно сжал — если бы Эсса осталась смертной, то уже погибла бы. Она взялась за запястье Гробовщика и, размахнувшись клинком, рубанула ему по голове, выпуская рукоять из рук и прижимаясь к нему, опаясывая его тело старика ногами, словно страстная любовница. Проклятый не произнёс ни звука, развернулся к окну и, отрывая от себя, отбросил Эссу.

Лучница чуть не вывалилась вниз головой, но вовремя вцепилась в подоконник. На площади восставали мертвецы под безумную пляску огонька проклятого фонаря демоницы и нападали на бывших соратников. Храм горел, и на его ступеньках Террама, так и не очищенная чарами клириков, заключила в смертельные объятия Амалию. Эсса покрутила в пальцах длинную чёрную стрелу, другой перехватила валяющийся рядом лук Гробовщика и на мгновение замерла — опытным глазом она приметила прямую траекторию полёта от окна до демоницы.

Мёртвый старик тяжёлым шагом приблизился к ней — всего секунда, пока она целилась, стала для упырицы вечностью. Эсса разжала пальцы тогда, когда Гробовщик схватил плечо её лука и воткнул ей в шею какой-то амулет — жгучая боль расколола всё тело, а керамарийская стрела пересекла площадь и по оперение вошла в спину Террамы.

Гробовщик развернул её, скованную чем-то неприятным, скользким и холодным, к себе — его глаза полыхнули, озарившись серым цветом.

— Клятва исполнена, — прошептали несколько голосов, и Ширен Гробовщик безжизненно свалился на пол вместе с иссушённым телом Эссы, крепко сжимая в окровавленной руке серебрянный кулон аромерони.

Террама сжимала объятия, и будь Амалия в преждей форме, её кости бы давно хрустнули. Из последних сил она продолжала бороться, пока не почувствовала лёгкий толчок. Энергия вокруг ослабла, из алых глаз Террамы посыпались искры, и она завалилась на остварку. Та припала на колено, выпустила из объятий лишённое энергии тело, слепо озираясь по сторонам, чтобы узнать, откуда был совершён спасительный выстрел.

Она ничего такого не увидела: Михаэль яростно отбивался от проклятых, наступающих со всех сторон. Мощь и бессмертие упыря не давало ему погибнуть, хоть его рваные раны, выступающие кровавыми пятнами сквозь разорванную кирасу, уже не были совместимы с жизнью. Амалия плывущим взглядом оглядела полную проклятых площадь и равнодушно встретила дракона, что, оставляя пылающий след жаркой крови, наконец, дополз до храма. Ещё живые легионеры разбегались, кого-то насаживали на клинки проклятые, кто-то успевал сбежать или спрятаться за стенами святилища, и лишь рыцарь Святого Воинства, выставив меч перед собой, сделал всего шаг назад. Дракон вскинул голову, в его пасти зародилось синее пламя и рванулось на Михаэля. Даже в тот момент рыцарь не отступил, не стал уворачиваться: он самозабвенно окунулся в обжигающее облако и закричал — громко и отчаянно.

Ещё чуть-чуть, и огонь коснулся бы Амалии. Пламя всегда тяготело к дереву и мертвецам — а остварка могла причислить себя и к тому, и к другому. Она упала на спину, пытаясь схватиться за ступеньки, но пальцы нащупали тяжёлую цепь. В руке Террамы переливался энергией ржавый фонарь, огонёк в нём искрился и радостно танцевал. Остварка, словно в тумане, подтянула его к себе, снова взглянула на дракона, готовившего пламенную казнь и для неё. Амалия подняла фонарь над собой и со всей силы ударила им о каменную плитку. Ржавый каркас погнулся, огонёк испуганно дёрнулся, словно собирался сбежать, и остварка двумя руками пронзила его кинжалом. Энергия хлынула во все стороны и отбросила Амалию к дверям храма. Проклятые на мгновение замерли, их глаза вспыхнули всеми известными человеческому глазу красками, и один за другим попадали на землю, как тряпичные куклы. Дракон пал последним, выпустив с печальным хрипом слабый столп пламени, и превратился в бесформенную чешуйчатую груду. Ветмах на мгновение стих, чтобы взорваться криками победы.

Амалия перевела дух, сжала фонарь так, что на ладони треснула кожа и подползла к обгоревшему Михаэлю. Он упал на колени, вонзив меч в плитку перед собой и склонив голову. Боль, что ему пришлось пережить, была дикая, и крик её застыл в его губах. Амалия осторожно прикоснулась к осыпавшемуся в пепел наплечнику рыцаря и обняла его за плечи.

— Мы победили, — она кивнула. Михаэль с болью вздохнул:

— Все мои проклятия закончились…

Его голова откинулась, синяя радужка сузилась и исчезла, оставив лишь точку-зрачок…

***

Кони опрокинулись, словно по щелчку, у самого начала дубовой рощи. Ринельгер, выпутываясь из поводьев, помог выбраться Ветер, подал ей посох — магистр выглядела худо, кожа вокруг пылающих безумным азартом глаз почернела ещё больше, она тяжело дышала. Навстречу выехал центурион в сопровождении двух легионеров.

— Миледи, что случилось?

— Лицедей идёт по нашим пятам, — ответил за неё Ринельгер. — У вас всё готово?

— Вуаль и филактерия на втором этаже, — сухо ответил центурион. — В целости и сохранности.

— Защищайте башню, — произнесла Ветер. — Стойте до последнего. Не дайте демону пройти к нам. Гвардия! За мной.

С каждым новым шагом при приближении к тёмной башне некроманта Ринельгеру становилось всё тяжелее и тяжелее: от терзающих воспоминаний до самого ритуала — на душе становилось мерзко. Первый этаж был залит кровью, валялись остатки мебели вокруг давно потухшего костра. Ветер поднялась по ржавой лестнице, с ней забрались её адъютант и гвардия. В центре залы на алтаре переливалась синей энергией вуаль, рядом, как чёрное пятно, лежал флакончик с кровью. Ринельгер и без прикосновения понял, кому она принадлежала.

Он остановился перед аркой портала и вынул из-за пояса серп. Тот заискрился, импульс сошёл с кончика лезвия, и арку наполнило белесое сияние. Ветер что-то прошептала, поднесла трясущуюся руку к порталу и осторожно погрузила её в него. Ринельгер кивнул гвардейцам, те взялись за вуаль. Чародей аккуратно забрал филактерию.

— Я хочу, чтобы мы сделали этот великий шаг вместе, — почти срывающимся голосом произнесла Ветер и подала ему руку. — Всего через какой-то час мы сокрушим Лицедея и спасём Ветмах. А потом и весь мир, когда выпустим в мир старых богов…

— Старые боги, — прищурился Ринельгер и дрогнул — будто бы что-то нежно прикоснулось к его душе. — Проклятие… что это?..

— К демону всё, что произошло до этого дня, — Ветер была настолько уверена, что впечатлила чародея, что не обратила внимания на его нерешительный тон. — Важно то, что ждёт нас в будущем… с великой силой.

— Керамар, — заворожённо произнёс Ринельгер. — Послушайте меня, магистр…

— Ринельгер, Кассия жива, — сладким, не своим голоском произнесла Ветер. — Я открою тебе дорогу к ней. Она снова оживёт, оживёт для тебя, Ринельгер. Она ждёт этого. И думает лишь о тебе.

— Обо мне, — пьяно отшатнулся чародей. Воля покидала его.

«Вперёд же, мастер кровавых чар, к свету», шепнуло нечто в его голове такой опьяняющей мелоденией, что прочие мысли мгновенно померкли. Ринельгер взял её за руку, и Ветер рванулась в портал. Лёгкий разряд прошёлся по его телу, и вот они возникли посреди коридора, в котором, словно в пчелином улье, резвились древние светлячки. Гвардейцы, замерев, выставили клинки, опасливо озираясь на огоньки. Магистр прошла мимо них, потянулся Ринельгер. Древняя скрижаль, подсвечиваясь белесым, висела в воздухе прямо перед огромными мраморными воротами посреди чёрной стены.

Ветер собрала чары в посохе и порывом снесла скрижаль в сторону, магия развеялась, и древнее послание предков разбилось на тысячи кусочков. Ринельгер вынул Арен-тару, жестом приказал гвардейцам подготовить энергию. Хлопнула крышка филактерии, чародей взял флакончик и осторожно вылил кровь Амалии на кинжал.

— Кровью омыта сталь, — произнёс он монотонным голосом и черканул лезвием по каменным вратам.

Они дрогнули, осыпались многовековой пылью, и на поверхности зажглись руны. Гвардейцы поставили вуаль энергии, раскрыли крышку. Ветер жевала губу в предвкушении, а Ринельгер, крепче сжав Арен-тару и повинуясь колючему голосу в голове, что глушил сомнения, отчаянно бьющимися в зачарованный разум, засунул в ёмкость руку. Энергия ласково лизнула его и вошла в кинжал.

Ринельгер прикоснулся к воротам, странное наваждение заставило его понюхать зажжённые руны, и вонзил в камень кинжал. Чары вспыхнули, и клинок рассыпался в пыль. Чародей отступил, и древние врата со скрежетом раскрылись. Из-за туч пыли он не сразу заметил, как нечто синее собралось за ними.

— Nih derum varas!

Это был Архилиос — точнее, его образ, Ринельгер сразу узнал первого дракона Мощи по трём длинным рогам, торчащим из макушки. Чародей глубоко вздохнул, в глазах заискрилось, и он опрокинулся навзничь, раскинув руки в стороны. Наступила тишина, всепоглощающая и умиротворённая. Сознание вскоре покинуло Ринельгера, отправляя его в мир грёз.

***

Ринельгер стоял по колено в холодной воде, высматривая затаившихся крабов-вампиров. Ничего общего у этих жителей Ледяного моря с настоящими кровопийцами не было, а название их лишь ссылалось на то, что на панцире спереди, около глаз, у них располагались шипы, схожие на два острых клыка. Чародей импульсом подбросил одного из них, что скинул с себя маскировку и пополз в морскую глубину, двумя руками ухватился за краба. Клешни того злобно щёлкнули, но Ринельгер уже давно наловчился их брать безопасно для пальцев.

Слабый ветерок гнал совсем небольшие волны в бухточку, расположенную под скалами, на которых возвышался анклав Анхаел. На небе свинцовые тучи окрашивались северным сиянием — чудесное явление этих мест с искрящейся палитрой красок, словно где-то прорвало Поток, и тот выливал на небосвод энергию разных цветов и оттенков.

— Я бы оставался здесь вечно, — пробормотал Ринельгер, убирая барахтающегося краба в мешок. — Но, кажется, это снова сон? Наваждение?

— Да, так и есть.

Женщина в тонкой чёрной тунике сидела в паре шагов от чародея, прямо на воде, сложив ноги под себя. Её лицо было демонически красивым, напоминающим Ринельгеру лицо Вирры — таким же невероятным, нечеловеческим. Волосы, кроваво-красные, она заплела в косичку и обернула вокруг головы, на пальцах блестели золотом и драгоценными камнями причудливые кольца. Женщина скучающе наблюдала за ловлей крабов и терпеливо ждала.

— А зачем мне возвращаться? — бросил Ринельгер. — Что-то мне подсказывает, что в Ветмахе никого не осталось. А Ветер… Мне не хочется с ней сражаться.

— Ключ к свободе древнего зла там, мастер, — произнесла женщина. — Неужели ты позволишь предателю вырваться наружу?

— Твои древние меня не предавали, — он пожал плечами и принял выискивать очередного краба. — И ничего плохого мне не сделали. Разве что тебе…

— А как же возрождение былого могущества кровавых чар?

— А к демону былое могущество… в Потоке хорошо… это ведь Поток?

— Почти, — вздохнула владычица. — Не говори так, кровавый чародей. Ты единственный, кто смог совладать с древней магией и способен меня слышать. Этот предатель, — процедила она, — этот Кериарх разговаривал с вами через Путеводитель. Со всеми вами, кроме тебя. А сегодня он чуть было не завладел тобой! Ты — мой пророк, Ринельгер. И я не впущу тебя в чертоги иллюзии загробного мира раньше положенного времени.

— Я видел ту книгу. Глазами друга. «Владычица Адалхеидис и три её кровавых ангела», кажется, так. Где остальные два?

— Нет никаких троих, Ринельгер. Кериарх, Элеарх и Адаларх — есть суть одного и того же кровавого ангела, моего любимца. Лерон и Залас позаботились о том, чтобы расколоть могущество этого существа на три части и сокрушить его. Разделяй и властвуй.

— Значит, это явления одного и того древнего… интересно. Но ты назвала меня пророком. А как же Амалия?

— Амалия? Не смеши меня, Ринельгер. Где она сейчас? Не убили ли её снова? Ветер слишком близко подошла к охранным рунам Кериарха. Она освободит его, только тронув последние печати, что не стёрлись катаклизмом в Рунайро.

— Так это всё-таки гробница? — интерес зажёгся в чародее. — В ней покоится одна из трёх сущностей древнего ангела?

— Не совсем. Скорее темница. Не дай ей овладеть Мощью Чертогов, Ринельгер, иначе случится куда большая беда.

— Я не хочу возвращаться, Адалхеидис, — фыркнул Ринельгер. — Слишком много испытаний ты мне приготовила. Слишком много вопросов задала, и слишком мало на них отвечала. Слишком большую плату взяла. В общем, я устал. Покончим с этим.

— Покончим? — нахмурилась владычица. — Разве пора кончать, а, чародей? Если тебя не заботят судьбы мира, то подумай о Сенетре и Амалии — их жизнь, быть может, зависит от твоих незаурядных способностей. Или Кассия? Неужели не хочешь снова её увидеть?

— Кассия? — Ринельгер выронил краба. — Ты… ты хочешь сказать, что она жива? Ветер не солгала?

— Я за тобой давно слежу, — протянула дева. — И всё время удивлялась единственному… Нет, я многому удивлялась, Ринельгер. Ты меня впечатлял с каждым годом, но вот один момент… Ты же её так сильно любишь, так хорошо знаешь, но узнать не можешь.

— Я не понимаю…

— Какие же мужчины слепцы! — она улеглась на бок, обнажив стройные белоснежные ноги. — Всё время копаетесь, лезете всё глубже и глубже, а не найдя ничего, уверяете, что ничего на самом деле и нет. Когда ты откроешь глаза, ещё раз взгляни на свою госпожу.

Ринельгер опустил взгляд на морскую гладь — его отражением поигрывали набирающие силу волны. Он выпустил краба обратно и отвязал от пояса мешок.

— Пора снам прекращаться…

***

В зале перед открытыми настежь воротами до сих пор царила тишина. Ринельгер, не поднимая головы, осмотрелся — всего пара гвардейцев, что стояли ближе всего, лежали и не подавали признаков жизни. Чародей вытянул керамарийский меч и, опираясь на него, поднялся на ноги. Чарующая песнь прекратилась, он снова мог здраво мыслить.

— Прокляни тебя боги-прародители, владычица, — прошипел Ринельгер, хромая внутрь гробницы.

Сразу же за воротами начиналась огромная зала, в которой, быть может, мог поместиться сам дракон Мощи. Первое, что привлекало внимание — центральная платформа с квадратным выступом, на котором, переливаясь чарами, стояла длинная, в пол сажени высотой, урна. Платформа парила в невесомости над бездной, а вокруг неё расположились длинные площадки, соединённые с центром мостами-лестницами. По тёмной зале меланхолично летали древние блуждающие огоньки, покинувшие коридор перед вратами.

Ветер тяжело поднималась по лестнице, за ней следовали её верные псы-гвардейцы. Ринельгер тихо выругался и поспешил нагнать их.

— Миледи! — крикнул он, когда добрался до первых ступенек.

Гвардейцы судорожно оглянулись, выставили глефы в боевую готовность.

— Ринельгер, выжил? — магистр остановилась. — Прекрасно… Всё-таки ты не пропустишь этот великий момент!

— Нет никакого величия в том, чтобы выпустить в Цинмар древнее зло! — он чуть не оступился и вонзил острый меч в ступеньку.

— Зло? — рассмеялась Ветер. — Ты называешь его злом, Ринельгер? Покажи мне, где есть добро! Где ты нашёл ту незримую грань между добром и злом?

— Магистр, заклинаю тебя, остановись! — чародей встал перед вытянутыми в его сторону глефами. — Высшие существа не особо благодарны тем, кто им служит.

— Неужели? — сжала губы Ветер. — Ты собираешься меня остановить в одиночку?

— Не я, так это сделает Лицедей, — протянул твёрдо Ринельгер. — Я был слеп… Или попал под очарование твоего повелителя? Ты одержима, как и все участники этого театра.

— Одержима? — прошипела Ветер. — Я одержима? — она нервно хохотнула. — Цинмар уничтожен, Ринельгер! Наши боги-прародители отвернулись от нас, их дети предали нас. Ради мира я положила на жертвенный алтарь свою жизнь, всех, кого я знала и любила! Я не собираюсь отступать, и ни ты, ни Лицедей меня не остановите!

— Нет, — Ринельгер не сделал ни шага назад, а самая длинная глефа царапала его нагрудник. — Нет, магистра я не остановлю. Кассия, ты так не поступишь… Не разбивай мне сердце снова. Прошу тебя… сними с себя чары кровавого ангела.

Ветер испуганно дёрнулась — чародей сделал брешь в её обороне. Гвардейцы замерли, словно громом поражённые, и переглянулись. А Ринельгер почувствовал враждебную энергию.

— Лицедей, — одними губами произнёс он.

Он шёл легко, неслышно ступая между колоннами. Гвардейцы спустились по лестнице, но покинуть ступеньки не отважились. Ветер замерла, и у Ринельгера по коже пробежались мурашки. Раны, оставленные на Вероне в Святилище Варолии, до сих пор не зажили, а ужасная метка от кровавого бича на лице, оторвавшая кусок мяса со щеки, алела в холодном огне от светлячков.

Лицедей стукнул древком глефы по древней плитке пола, и грохот эхом пронёсся по зале. Гвардейцы выставили мечи и щиты, заняли защитную стойку, не смея атаковать одержимого демоном юношу.

— Ловкий ход, магистр, — прошипел двумя голосами Лицедей. — Оставить на растерзание собственное войско и город, чтобы отвлечь врага. Ловкий, но меня он не впечатлил, — он с ужасной кровавой улыбкой оглядел гвардейцев. — Ты сыграла мне на руку, открыв ворота самостоятельно и потратив на это весь собранный с моих собратьев запас энергии. Я чую, как слаба твоя Мощь. А вот во мне её… ещё много.

— Лицедей, — повторил Ринельгер, уходя за спины солдат гвардии. — Больше не дух…

— Заткнись, кровавый чародей, — продолжал жутко шипеть, вытягивая последнее слово, демон. — Довольно с меня игрищ, затеянных смертными! Я вырву душу у каждого, кто посмел вторгнуться в древнее святилище Архилиоса!

— Чего ждёте?! — крикнула Ветер, еле сдерживаясь, чтобы не впасть в истерику. — Уничтожьте его!

Лицедей напал на гвардейцев первым. Глефа засвистела, и чёрная дымка, словно пламя, охватила нескольких остваров, скидывая их, визжащих, словно свиньи, в бездну. Демон сбросил ещё одного, а оставшихся раскромсал клинком за считанные мгновения и прыжком пересёк несколько ступенек. Ринельгер вытянул керамарийский меч одной рукой, сжал рукоять другой.

Ветер ударила первая — чары скатились, словно лавина, на голову демона. Лицедей покачнулся от порыва, вскинул руку и метнул глефу. Её лезвие опасно заблестело, и Ринельгер барьером отбил её в сторону: в воздухе древко заискрилось, и через мгновение ладонь одержимого снова его сжало.

В нос ударило напряжение, теневые языки объяли платформу с урной, и из них потянулись руки всех поглощённых и порабощённых душ. Ветер с помощью магии запрыгнула на крышку сосуда с Мощью, бросила веером вокруг себя несколько заклинаний, рассеявшихся в темноте. Ринельгер сжал кулак, пустил светлую струйку энергии, и она нарисовала круг по границе чёрного пламени.

— Фокусы того клирика, — прошипел Лицедей, переступая линию, — они тебя не спасут, кровавый чародей. Я здесь… и я наконец-то поглощу твою душу.

Ринельгер выпустил с пальцев огненную вспышку — она лизнула потрескавшееся лицо Верона — и атаковал. Керамарийская сталь со звоном ударилась о глефу, Лицедей парировал и хлестнул чародея по бедру древком. Ветер обрушила на голову демона искрящийся алым и белесым посох, но тот схватил за навершие ладонью, чёрная магия объяла его, обожгла руки магистра, и она, закричав, выбросила скрючившийся от энергии посох в бездну.

Ринельгер сделал слепой выпад — промахнулся, отступил к краю светлого барьера, по которому сползали, не в силах пробиться внутрь, порабощённые души. Лицедей взмахнул глефой — удар за ударом — лишь чудом чародей парировал каждую атаку, чуть не упираясь спиной к опасной границе. Ветер вздёрнула руки к потолку, Ринельгер уловил хлынувшую из её запястья кровь, и на платформе вокруг Лицедея завертелась буря. Чародей, даже не думая, поднёс ладонь, с кончиков пальцев с воем вырвался столп пламени. Чары соединились, и демон оказался в объятиях огненного урагана.

В зале взорвались несколько вспышек, треснула колонна — Лицедей плевался Мощью, вслепую пытаясь поразить врагов, отступил к ступенькам. Ринельгер понял: это его единственный шанс. Керамарийский меч запел в ударе и закончил песнь звоном. Чары пали, одержимый заблокировал атаку глефой. Чародей замер, его глаза в прорезях маски перестали отражать победный огонёк. Лицедей рывком прижал меч к балюстраде и следующим, почти неуловимым движением выбил его из рук Ринельгера. Керамарийский клинок беззвучно вылетел за барьер, пересёк тёмные чары демона и скрылся в бездонной тьме пропасти.

Лицедей зашипел, взмахнул глефой, срывая маску с лица Ринельгера, и ногой отбросил его спиной к урне. Магистр спрыгнула с неё и заслонила чародея собой. Жестикулируя, она наколдовала защитный купол, выхватила из-за пояса длинный стилет. Ринельгер, простонав от боли в спине, попытался встать, но снова рухнул на пол. Его рука судорожно проползла по стенкам урны, чары на них обожгли ладонь сквозь перчатку.

Лицедей со всего маху рубанул, и купол пал. Ветер с воинственным кличем запустила в него стилетом, лезвие по самую гарду вошло в живот Верона, но одержимый ничего не почувствовал. Его чары хлестнули магистра по голове, она со стоном отступила, раскинув руки, словно крылья. Первый сокрушительный удар пришёлся в подмышку, Лицедей перехватил глефу, ушёл в сторону и черканул лезвием Ветер по спине. Магистр ещё громче простонала, послышался хруст кости, и тёмная вспышка выбросила чародейку с платформы.

Ринельгер тяжело выдохнул, еле приходя в себя, демон схватил его за воротник, поднёс к изуродованному лицу, их глаза встретились, и чародей не увидел в них ничего, кроме злобной сосредоточенности, типичной для проклятых.

— И вот он, последний из трёх братьев, пришёл искупать грехи всего семейства! — воскликнул Лицедей, поднимая чародея над собой и перехватываю глефу поудобнее.

Ринельгер схватился за торчащий из его живота стилет и пустил чары клирика по лезвию. На мгновение в глазах Лицедея снова проступил свет, его челюсть дрогнула, а хватка ослабла. Чародей грохнулся на пол и покатился по ступенькам вниз.

В зияющей дыре в груди Верон почувствовал необычайное тепло: сам того не ведая, он схватился руками за рану, сжал пальцы и с хрустом раскрыл её ещё шире. Душа осыпалась несколькими искрами, юноша запустил туда, где должно быть сердце, ладонь, и по ней пробежало приятное тепло. Помогая второй рукой, Верон встал и поднял кулак, переливающийся белесыми искрами.

— Не может быть, — прошипел Лицедей, и его глаза вспыхнули безумными огоньками.

Он наскочил на него, глефа стремительно затанцевала в руках, поражая Верона и ускоряя распыление его души. Вспышка чего-то светлого нисколько не ослабила демона: Лицедей рубил, рубил яростно и беспощадно. Верон успел лишь раз отмахнуться, прежде чем упасть. Склонив голову, юноша услышал громкий треск и звон, будто разбились множество стёкл.

Лицедей помедлил со спуском, и это дало Ринельгеру время собраться с силами. Он резко развернулся, выпустил из рук огненный шар, что взорвался на ступеньках, красными языками облизав смертную оболочку, принадлежавшую Верону, но нисколько не повредив её. Демон перешёл на бег, запустил глефу, но сильно промахнулся. Ринельгер нащупал приятную тёплую рукоять серпа и вынул его из пояса.

Один за другим теневые хлысты ударили по кровавому чародею, истязая его тело и распыляя жизненную энергию. Ринельгер пошатнулся, сжал свободную руку в кулак, направляя Мощь на раны. Лицедей приблизился, рубанул глефой, словно косой, и чародей отбил атаку серпом. Два лезвия, оба из чёрной стали, на мгновение соприкоснувшись, родили яркую, ослепительную вспышку. Демон ударил снова — после парирования снова вспыхнуло, только теперь где-то под потолком. Зала затряслась от круговорота напряжённой энергии, вспышки разных расцветок разлетались вдоль колонн, растрескивали плитку на полу и стенах. С еле слышным стоном падали поражённые чарами блуждающие огоньки, затухая у самой земли.

Ринельгер сложил формулу в голове, увернулся от очередного выпада и спустил заклинание в Лицедея. Момент истины! — он замер, чары объяли одержимого и сразу же рассеялись. Демон испустил изо рта чёрный пар и громко рассмеялся. Чародей, подавляя в себе горечь от поражения, перехватил клинок и коснулся его лезвия, сжимая руку. Тёплая кровь окропила меч, Ринельгер вскинул ладонь, вспышкой молнии отбрасывая Лицедея к ступенькам. Одержимый ударился спиной о балюстраду, согнулся пополам, что-то выкрикнув двумя голосами.

— Архилиос, повелитель, — прошептал демон. — Вернись ко мне, дай мне силу одолеть врагов и возродить тебя в былом могуществе…

Ринельгер с криком отчаяния набросился на Лицедея, обрушил серп сверху вниз — демон стремительно увернулся, зашёл за спину, и глефа со звоном расколола пластину, ударила чародею по рёбрам, словно считая их. Ужасный хрип вырвался из глотки Ринельгера, он упал на колени, серп покатился куда-то в сторону.

— Адалхеидис, даруй мне благословление…

Ринельгер вынул из ножен кинжал Райаны и вспорол себе ногу со внутренней стороны у бедра. Кровь с пением полилась на мантию, он макнул в неё руку и, взявшись за серп, взмахнул им в сторону демона, и яркая багровая вспышка поглотила Лицедея. Оболочка стала лопаться, чёрная, как смола, кровь хлынула на плитку, а вместе с ней полилось всё накопленное демоном могущество.

Разлом под Вероном ослепил Лицедея, он отступил. Что-то ударило со всех сторон, сознание задрожало, осыпались осколки тьмы, и через них светлые лучики выжигали остатки бесполезных ныне ловчих сетей. Демон ослаб, и Верон понял: ему нужно поднажать, пустить уходящие силы, и битва за сознание, наконец, окончится. Его ладони запылали энергией, юноша кинулся на демона и схватился золотистыми руками за глефу, загоняя врага на тёмные задворки.

Давно сгинувший повелитель не желал помогать падшему детищу, сил у Лицедея ничуть не прибавилось. Он отступал, со звериной дикостью рычал, и его голос звучал сотнями голосов, моливших о свободе и проклинавших демона за все причинённые им мучения. Они рвали его изнутри, его сущность тёмными блестящими искрами уходила в светящиеся белым заревом прорехи. Верон из последних сил вырвал глефу из рук демона и с яростным усилием обрушил ему на голову удар, лезвие раскололо теневую оболочку, и Лицедей испустил душераздирающий вопль: всё его тело заискрилось и тотчас рассыпалось в пепел.

Одержимый метнул глефу, Ринельгер кровавым бичом отбросил её, и оружие демона исчезло в бездне. Чародей схватил ручку серпа, коснулся его лезвия. Лицедей кинулся на него в иступлении, теряя над собой всякий контроль. Ринельгер неуклюже увернулся, с разворота полоснул горящим клинком шею Верона. Демон успел его достать — теневые чары, словно последний вздох, сбили Ринельгера с ног и отправили прямиком к обрушенной колонне, на которой распласталась Ветер. Изрыгнув изо рта и ноздрей чёрную энергию, Лицедей завалился спиной на балюстраду и рухнул в бездонную пропасть.

Последний выпад, полный отчаяния и остаточной энергии, выбил из Ринельгера дух, кровавая завеса, овладевшая им, спала, освобождая от демонического наваждения. Он рухнул и судорожно вздохнул.

Чертоги наполнились гробовой тишиной, и Ринельгер слышал только собственное прерывистое дыхание. Он подполз к поваленной колонне, прикоснулся к кровавому следу на ней, обжигая пальцы, и перевалился через неё. Ветер прислонилась спиной, устремив взгляд в потолок. Её маска треснула, ураган исчез, оставив после себя простую серую поверхность. Ринельгер через силу поднялся, дрожащей рукой коснулся осколков, из-под которых торчал аккуратный бледный носик, и скинул их.

— Кассия, — хриплым голосом произнёс чародей, — Кассия…

Её голубые глаза измученно уставились на него, губы задрожали, и слезинка пробежала по бледным, словно мёртвым, щекам.

— Рин, — прошептала она. Слова не лезли, она проглатывала окончания, жизнь медленно покидала кровавую чародейку.

Ринельгер двумя руками коснулся её лица, сжал веки и задрожал, не сдерживая себя.

— У богов есть чувство юмора, — шептала Кассия.

— После всего того, что произошло, — тихо сказал он сквозь зубы, — ты говоришь о чувстве юмора у богов? Кассия, ты разбила мне сердце. Во второй раз. Ты вытянула из меня жизнь тогда, когда исчезла, не оставив ни весточки. И её остатки сжигаешь сейчас… почему? Почему ты молчала? Неужели он… контролировал тебя настолько крепко?

— Контролировал? — выдохнула тяжело Кассия. — Я чувствую крепкую хватку Кериарха даже сейчас… но нет… я виновата. Они не могли мне ничего сделать, только шептать и искушать. Я во всём виновата, — она горько зажмурилась, хлопнув влажными ресницами. — Виновата, что игралась с тобой. Не брала в расчёт, что мы оба смертны. Не ожидала, что всё обернётся вот так. Поддалась рождённому в моём сердце безумию, а он… этот голос его подхватил. Я не могла рисковать, не могла раскрывать имя даже тебе. Клятва магистра, Рин, которую нельзя нарушить и не погибнуть. Но я… — она задрожала, по её белоснежному лицу побежали слёзы, — каждый день с тех пор, как нашла тебя в Кеинлоге, живым, здоровым, я не могла найти себе место. Хотела намекнуть и делала это не раз. Ты был слеп в уверенности, что я погибла.

— Кассия, ох, Кассия, — Ринельгер прижал её лоб к своему, — зачем ты в это встряла? Зачем ты натворила столько бед? Ради власти?

— Ради мира… ради Родины я сложила на алтарь всё.

— Даже нас с тобой. С фанатизмом, достойным тебя, ты вошла в костёр и сгорела, Кассия. И сожгла вместе с собой меня, моих друзей. Ты запуталась в голосах, не смогла выбраться и потянула целый легион за собой. А мне… мне, — он сжал скулы, прикрыл глаза, — мне ты оставляешь пустоту.

— Ты не простишь меня, Рин, никогда, — она тяжко вздохнула. — Я не прошу тебя меня простить. Я заслужила твою ненависть… но, пожалуйста, будь со мной сейчас… в последний раз. Останься здесь со мной, любовь моя…

Ринельгер откинулся на спину, прижавшись к колонне. Пустил чары на Кассию, чтобы облегчить её боль, и осторожно сложил на вытянутые ноги. Запустил руку в её светлые кудри, запутался пальцами в них. Она умирала на его руках, сжимая его запястье. Агония, на которую он не мог смотреть, началась. Кассия вздрогнула, зацарапала его через рукав мантии… Она уже не слышала, как Ринельгер громко зарыдал, прижимая её к себе. Всё кончилось спустя, казалось, вечность. Она стихла, хватка её ослабла… И умерла.

— Кассия… Моя милая Кассия…

***

Нетронутая катаклизмом, огненными осколками павшим на Цинмар, одинокая башня чёрным клином возвышалась среди мёртвых дубов над ровным пепельно-белым полотном. Жизнь покинула это место, и лишь ветви, шелестящие от поднимающегося ветра, нарушали гробовую тишину.

Кони отказались везти всадников дальше, и Вильмонд решил оставить их у берега Реи. Мортус помог Элеарху выбраться из седла, и пастор Культа, поднабравшись к этому моменту сил, направился к чёрной башне.

— Подготовь стрелы, ворон, — произнёс он, нетерпеливо шагая через сугробы. — Лицедей уже здесь.

Вильмонд настороженно огляделся — у входа под тонким слоем снега и пепла лежали растерзанные легионеры Ветер. Он зарядил самострел и крепко сжал приклад.

— Лицедей наш покровитель, — неуверенно сказал мортус. — С ним Ширен… если сделка ещё не совершена.

— Ширен и всякий смертный на службе духа ныне проклятый, — Элеарх, ступив на лестницу, на мгновение остановился и прислушался. — Хотя он больше не дух и не наш покровитель.

— Демон, — остатки мужества испарились, и Вильмонд сделал шаг назад.

— Боишься, ворон? — усмехнулся Элеарх. — Покуда я стоял во главе Культа, ожидая, когда смогу исполнить своё предназначение, шла служба Некросу. Надо отдать должное Стражам — их дитя обладало поразительным интеллектом и изощрённой фантазией, рождавшей самых невероятных чудовищ и духов.

— Лицедей его порождение. Дитя Повелителя Смерти.

— Нет, куда более могущественного существа, в одно из бывших логовищ которого мы идём. Не бойся, ворон. Я далеко не смертный чародей… и мы либо встретимся с иссушённым после боя демоном, либо с израненным магистром. Просто не высовывайся и стреляй метко.

Он скрылся в дверном проёме. Вильмонд проскрипел зубами, глубоко вздохнул и молча последовал за спутником, готовя орицвалский самострел к скорому выстрелу. На втором этаже, увешанным крюками и ржавыми цепями, светилась синеватым арка портала. Элеарх поднёс к ней руку, что-то утвердительно промычал и прыгнул за завесу. Вильмонд скривился. Прислушался: стояла просто-таки мёртвая тишина, дополняемая совершенно неуютной, щекочущей смычком страха по струнам нерв аурой. Мортус тихо выругался — совсем как Ширен — и влез в портал.

Ринельгер не знал, сколько просидел, прижимая к себе холодеющую Кассию. Пустота внутри него пожрала затухающие искры жизни — но прежде чем спокойно испустить дух, чародей должен сделать последний рывок. Трепетно, будто Кассия спала, Ринельгер осторожно сложил её светловолосую голову на плитку пола.

Он выпрямился, стараясь не замечать боли в рёбрах и чуть ниже бедра, под сапогом захрустели осколки маски Ветер, и обошёл колонну. Урна энергии, удерживающая Кериарха, одну из сущностей кровавого ангела владычицы Керамара, светилась и настороженно переливалась. Если слова Адалахеидис верны, то охранные руны могут быть настолько нестабильны, что есть риск их активации от любого всплеска Мощи рядом. Нужно было просто дождаться, пока она придёт. Просто подождать. Только Ринельгер теперь не собирался никого ждать… Вдруг «богиня» не была с ним честна до конца. Вдруг он сохранил Мощь только для того, чтобы выпустить в мир куда большее зло. Если бы Зерион смог забрать книгу из Кеинлога… если бы…

— Плевать, — прошептал Ринельгер, вздымаясь по лестнице. — На всё плевать… гори мир огнём… а я… я просто хочу хотя бы взглянуть на неё… взглянуть на то, ради чего умерло столько народу… и ты меня не остановишь.

Что если разбить урну — куда уйдёт гигантская нестабильная энергия? Чародей забрался на платформу, приблизился к вуали и поднёс к нему серп, кончиком царапая стенку сосуда. Наконец-то он смог рассмотреть её: из чистого золота, с тремя серебряными ободками у дна — в середине и на горлышке, плотно прикрытой керамарийской крышкой. В стеклянных оконцах между ободками струилась синяя энергия первого дракона Мощи — огромная сила, обладать которой не мог никто…

— Кровавый чародей!

Хриплый и одновременно шипящий голос заставил его вздрогнуть. Ринельгер развернулся и, не будь он совершенно убитый, оцепенел бы от увиденного. Культист, отбрасывая шляпу и развернув гигантские костяные крылья из-за спины, взметнулся ввысь и, сжимая длинный рунарийский меч, спикировал прямо на платформу. Щелчок самострела Ринельгер не услышал, но звон от удара заряда об урну чуть не оглушил его. Чародей успел отскочить и перекатиться к краю платформы. Чудовищный ангел приземлился в центре, схватил урну за ручку и победно зашелестел, отбрасывая клинок в бездну.

— Keriar’h! — воскликнул Элеарх. — Ver dere rauh os morrus!

Ринельгер нащупал рукой меч — керамарийский клинок, выбитый Лицедеем в бою, зацепился за край платформы, лезвием прорезав древний камень на пару пальцев. Удивляться и думать времени не оставалось, а решения, принятые за пару мгновений до свершения, обычно бывают самыми верными.

— Aht more dert fallen ist no…

Ринельгер вскочил, выбрасывая для удара обе руки: клинок серпа вспорол шею Элеарха и поджёг его балахон, а керамарийский расколол урну — энергия вуали вспыхнула и рассыпалась искрами.

Древний ангел яростно вскрикнул и расправил крылья, ладонью, озарённой призрачной энергией, косаясь раны чародея на ребре. Ринельгера отбросило чарами, он снова скатился по ступенькам, чувствуя жгучую боль от магического прикосновения на коже под мантией. Снаряд самострела, предназначенный для него, в тот же миг влетел точно в маску Элеарха, и горящий ангел пал на место, где тысячу лет простояла урна.

Ринельгер не медлил, вскочил на ноги и размашисто срубил чарами с кончика меча Вильмонда, перезаряжавшего самострел. Мортус, громко крякнув, отлетел в тёмный угол подле ворот и, прохрустев костями, стих.

Силы окончательно оставили чародея, и Ринельгер, тяжело дыша, доковылял до упавшей колонны и рухнул на неё. Он опять потерял керамарийский меч, но верный серп рука продолжала крепко сжимать. Его лезвие шептало чёрной кровью Верона и Мощью Лицедея. Чародей глубоко выдохнул и, не найдя ничего лучше, прижал клинок к ране и прошептал формулу целительных чар. Всё кончено, Ринельгер это знал. Древние проиграли эту партию…

Эпилог

Эпилог

Над Ветмахом, словно отблески далёких огней, пролетали последние осколки кометы, большей частью минувшие его и павшие где-то на востоке, вне пределов Норзрины. Город снова стих — после победных кличей народ будто бы насторожился и перестал верить в то, что этот кошмар закончился.

Амалия нашла себе место у разрушенной хижины: окрестные площади дома попали под яростное пламя дракона, пожравшее в оных всё деревянное и оплавившее каменные остовы, часть из которого милостиво обрушило и высыпало на площадь. Остварка,поджав под себя ноги, уселась на одном из таких булыжников и закрыла лицо руками, сжимая в пальцах цепь с разбитым фонарём Террамы.

Ветмах ещё долго будет помнить сегодняшнюю бойню: покой и сытость города под управлением Ройда Катилуса стали иллюзией, что убедила горожан в защищённости крепостных стен, в изобилии продовольствия, отучила их готовиться к борьбе за жизнь и быть постоянно бдительными. Пресыщение превратило их в капризный и неподготовленный к ужасам и лишениям алой ночи народ, устраивающих бунты, только зажгись искра. Они поверили, что чудовища и живые мертвецы — сказки их неразумных дедов. Теперь, в эту ночь, или день — Амалия потеряла всякий временной ориентир — ворота Ветмаха, как символ сытой и размеренной жизни, рассыпались, не продержавшись и получаса, а войско зла, этого истинного, неприкрытого зла, вошло в город и устроило резню.

Остварка сжала цепь и слезла с булыжника. На площадь выходили солдаты, Ветмах постепенно оживал. Амалия не увидела на улицах, среди горожан и защитников ни брата и сестру Ренелькам, ни упырицу-лучницу. А где-то за городом, у башни, оставались Ринельгер и Сенетра, живые или мёртвые. Словно в тумане, Амалия прошла мимо горящих домов, через усыпанные телами улицы. Символично обвалившаяся арка ворот темнела в зареве догорающего времени. Она помнила, куда идти, и, натянув капюшон на глаза и всё ещё сжимая разбитый фонарь, побрела в опустошённые предместья города.

***

Раны заживали, но заживали медленно. Сколько раз Ринельгер приближался к грани между жизнью и смертью — были случаи и похуже этого. Каждый раз он вырывал себя, бился до последнего, потому что хотел жить. А сейчас… Сейчас ему хотелось уйти вместе с Кассией туда, в вечное Забвение.

Ринельгер перебирал пальцами по ране, поддерживая исцеляющие чары ровно настолько, насколько ему потребовалось бы, чтобы дождаться ту, что наблюдала из-за кулис за всем, что происходило на сцене. Демоническая кровь одержимого Лицедеем Верона стала отличным лекарством, полным Мощи, противной керамарийским существам.

Женщина в чёрной тунике, с распущенными кроваво-красными волосами, обворожительной внешности явилась нескоро — хотя сейчас для Ринельгера время тянулось медленно, отбивая в голове ритм своего хода.

— Ах, мой бедный Ринельгер, — послышались нотки нотации. Он лениво поднял голову — её глаза с алой радужкой светились в тусклом зале, вокруг них растекалась тёмная застывшая краска. Владычица встала над чародеем и, сложив руки на груди, словно расстроенная мать, взглянула на него.

— Пришла отчитать меня, как это делал Амилиас? — протянул Ринельгер, вспоминая самые неприятные моменты ученичества. — Важен результат, не так ли? Вот он… сделано. Твои враги уничтожены. Но… я готов принять самое суровое наказание… Правда, не знаю, что хреновее со мной может ещё произойти.

— Ты говоришь, что готов к смерти, — с еле заметной насмешкой произнесла владычица, — но продолжаешь цепляться за жизнь из последних сил.

— Ты не только божественно красива, Адалхеидис, но и божественно наблюдательна. Такие уж мы, смертные, противоречивые существа. Готовимся к смерти, но всё равно её боимся.

— А ещё вы беспринципно наглые. Или это только твоё качество, Ринельгер?

Чародей глубоко вздохнул. Владычица присела на корточки и поднесла руку к его ране — её плоть прошла сквозь сжатую обагренную кровью ладонь: темница древней царицы ослабла, но замки Лерона и Заласа надёжно удерживали её могущество.

— Признаться, когда Элеарх схватил урну, — протянула владычица, — я списала тебя со счетов и посчитала игру проигранной. Умно — уничтожить энергию, способную освободить Кериарха и приблизить возрождение кровавого ангела в его полном могуществе. Не достанься же ты никому. Теперь он никогда не вернётся в этот мир таким, каким был. Великая жертва, Ринельгер. Я считала, что вы не способны на неё.

— Не способны. Я просто решил не рисковать, — её прикосновение ускорило процесс регенерации, и Ринельгер уже мог твёрдо говорить и спокойно дышать.

— Тем не менее, ты это сделал.

— Сделал, но какой ценой. Когда я прикоснулся к чёрной крови, — он вытянул руку, и владычица поморщилась, — когда я её тронул, я увидел, что Верон был ещё в теле… что он боролся с Лицедеем. Один из двух известных Одарённых погиб, мы безвозратно его потеряли. Я даже этого не знал… не мог знать. Не мог знать всю глубину отчаяния Лицедея. Мне их жаль, Адалхеидис. Жаль, что наше самое благороднейшее наследие погибло в твоих сетях интриг и интриг твоих бывших слуг.

— Роль духа и мальчика сыграна, Ринельгер. Так какая теперь разница? Самое главное ты совершил. Зло побеждено.

— Зло побеждено? — фыркнул Ринельгер. — Зло, что я увидел, пылало в лицах Эриганна из Ласанны, Кассии-Ветер, легионеров и рубиновых наёмников. Бездушные проклятые, порабощённые Хаосом дриады, чудовища — пешки запутавшихся фанатиков, они не зло. А твой древний ангел ничем не хуже нас или тебя, погнавшую норзлинов на Рунайро… Зло победит сейчас в любом случае.

— Я — зло, Ринельгер? — её губы сжались, а в глазах мелькнуло отвращение. — Неужели я управляла всеми вами? Неужели я вложила в твою десницу этот замечательный клинок, которым ты расколол голову девчонки Неллы? Или я управляла тобой, когда умирал Зерион?

— Я не отрицал своих преступлений, — прошипел чародей, — и за часть из них уже расплатился.

— За иную часть ты будешь платить долго, — она ядовито улыбнулась. — Поток стал моим, Ринельгер. Твои боги мертвы и их останки рассеяны в течении энергии. Предатель, цеплявшийся за энергию дракона, ушёл вслед за ними и больше мне не мешает. Моя свобода — вопрос времени.

— Ты не одинока в могуществе, — теперь улыбнулся Ринельгер. — Недра и воды Родины полны могущественных существ, верных идеям богов-прародителей. Осталась последняя сущность кровавого ангела. Если уж я смог помешать его планам, то что может сделать пробудившийся дракон Мощи?

— Блеф не твой конёк, кровавый чародей. Все драконы Мощи были сокрушены смертными.

— Комета — знак рождения кого-то могущественного… нового дракона Мощи, — протянул Ринельгер. — Война Века Слёз дала трещину не только твоей темнице. Пять лет назад гарнизон драконоборцев стоял в Дредринаре, где покоился Некрос. Ты проиграла уже, когда отмахнулась от сородичей. Цинмар загонит тебя обратно. Как и завещала моему соратнику Матерь Маредора.

— Матерь Маредора, — она улыбнулась снова, злобно и хитро. — Маредор, «Старый Край» с моего наречия. Ты мне нравишься, Ринельгер, поэтому я снова приду к тебе, чтобы в последний раз призвать на службу. Это случится скоро, а пока похорони тех, кого ты любил, и мучайся этим, утони в скорби, и в ней ты увидишь моё отражение. В багровых мазках, в стеклянных глазах павших, в разрушенных крепостях и городах — везде буду я. Иди на север, к могиле Варолии, и присягни новой владычице Цинмара. Это только начало, пролог моего царствования, Ринельгер. И всем этим я могу быть благодарна тебе и твоей мёртвой подружке. Мой бедный, истерзанный герой… я обниму тебя там, на севере. И кровавые слёзы перестанут течь из твоих глаз.

Владычица обратилась в багровую дымку и рассеялась. Остатки наваждения сошли, и Ринельгер почувствовал мокрые дорожки на лице, у носа и губ. Он лизнул засыхающую кровь и глубоко выдохнул. Смертельная хватка Элеарха ушла, а рана, наконец, затянулась.

В темноте мелькнул под светом блуждающего огонька клинок керамарийского меча, лежавшего в паре шагов от лестницы на центральную платформу. Ринельгер услышал возню у врат, что-то зашевелилось, хрустя затёкшими суставами. Вильмонд вышел на свет, похрамывая и сжимая самострел. Чародей безразлично посмотрел на него — красный окуляр вороней маски скрывал глаза её обладателя. Он приблизился к лестнице, перехватил самострел одной рукой, а другой поднял керамарийский меч. Мортусу, кажется, стало всё равно на окружение, он не стал даже смотреть в сторону упавшей колонны, сложил осторожно меч на плечо и быстрой походкой направился к воротам.

Когда шаги окончательно стихли, Ринельгер сжал ручку серпа и с его помощью поднялся на ноги. Слабым движением чародей зажёг на кончике лезвия огненный шар и запустил его туда, где лежала Кассия. Смотреть, как пламя пожирало останки любимой женщины, он не стал.

Комната с крюками встретила его гробовой тишиной, храня в стенах отзвуки прошлых трагедий. Ринельгер покинул её опустошённым, встал у входа и провёл мечом по незаживающему рубцу на ладони. Его могущества хватит, чтобы обрушить жилище проклятого некроманта. Камень затрещал, алые искры кровавых чар побежали по высоким, покрытым вечным мхом стенам. Башня раскололась на четыре части и с грохотом рухнула, оставив только арку входа.

Ринельгер развернулся к роще и поднял лицо к горящему небосводу. Снежинки падали на его лицо и таяли, не повреждая кожу — Хаос всё также царил, но стал милостивее к тем, кто продолжал жить под его куполом.

Между деревьев со стороны реки возникла тень — одна единственная, стройная даже в легионерской кирасе. Опираясь на длинный меч, Сенетра продиралась сквозь пепельно-снежные сугробы, высматривая башню. На душе Ринельгера приятно защипало, и он, засунув серп в пояс, поспешил навстречу подруге.

***

5 год Тёмного Века.

«Ныне, по прошествии стольких лет, я могу здраво оценить последствия того, что случилось в Ветмахе. Могла ли я охватить всю важность битвы за город и башню в первую неделю после? Нет, конечно, нет. Моё человеческое естество, прежде всего из-за горького вкуса победы погрузило меня в скорбь, сравнимую с той, когда исчезла Дева Аммелит. Происходившее вокруг меня на рубеже 4–5 годов Тёмного Века, между тем, имело колоссальное значение для мира брошенным жребием — богиня кинула монету, и кинула высоко.

Жестокий урок дала мне беспощадная Родина, отняв у меня прошлую жизнь, убив тех, кто был мне небезразличен, и показав одно из самых ужасных проявлений незримой для смертного борьбы Порядка и Хаоса, прошлого и настоящего. Она стёрла мои цели, изменила моё будущее. Так, как завещала мятежная королева, я действовать уже не стала.

Страницы же этой главы, несомненно, посвящены чародею Ринельгеру — я знала его именно таким: одиноким, беззаветно потерянным, верным лекарем Ригальтерии. Он был героем неназванным — не таким, про которого напишут оду и будут петь у костров и в тронных залах. Что бы ни случилось, Ринельгер из Анхаела, чародей империи и лекарь легиона, наёмник из отряда Ардиры — остался моим другом и до сих пор остаётся героем Ветмаха.

Древний враг в попытке вернуться и взять реванш потерпел неудачу. Жизни были отданы не зря. В эти годы мы оттянули кошмар, отбросив его на несколько лет. Мы получили время. Тогда ещё ничего не было понятно — и я нуждалась в совете как никогда ранее. И лишь та, к кому прислушивалась сама мятежная королева, могла его дать. Шаманка Мерта».

— Печать Древних.

«Vir Rezevus».

65 год Тёмного Века.

Оглавление

Пролог

Глава 1 — Врата Мощи

Глава 2 — Путиводитель

Глава 3 — Ветер

Глава 4 — Призрак башни

Глава 5 — Лицедей

Глава 6 — Проклятие Ветмаха

Глава 7 — Клятва

Глава 8 — Пепел Ржи

Глава 9 — Преданные

Эпилог