Соло. История щенка гиеновой собаки [Гуго Ван Лавик] (fb2) читать онлайн

От переводчика

Пересказывая любую книгу на русском языке, переводчик становится не только первым читателем, но и в какой-то мере соавтором: ничего не прибавляя от себя, он старается как можно точнее передать смысл написанного — а для этого нужно почти перевоплотиться в автора, видеть его глазами, слышать его ушами.

Может быть, из-за стремления «видеть и слышать» те книги, которые мне посчастливилось переводить, и стали для меня почти взаправдашними путешествиями в страну неведомых дорог и невиданных зверей. «И я там был!..» — мне кажется, это чувство разделяют со мной и многочисленные читатели, которые с энтузиазмом встречают каждую новую книгу «про животных». Ведь эти книги, где нет ни одного выдуманного эпизода, где всё строго научно документировано, не уступают в увлекательности приключенческим и «охотничьим» историям. Как и книги Джой Адамсон, книги Джейн ван Лавик-Гудолл и Гуго ван Лавика созданы на основе ежедневных записей, но их никак нельзя назвать сухими и холодными репортажами. Напротив — именно то, что жизнь со всеми её драматическими событиями разворачивается перед нами день за днём, и позволяет нам войти в книгу, как в саму жизнь, ощутить её достоверность.

Читая книгу, мы всё больше узнаем личность автора; его мировоззрение, всепоглощающая любовь к животным, которая заставляет его вести нелёгкую жизнь среди реальных опасностей дикой природы,— всё это вызывает наше уважение и сочувствие. Автор становится другом, он открывает нам совершенно новый мир, полный трудностей и трагедий, но гармоничный и захватывающе интересный. Он заставляет нас вглядеться в этот мир, отбросить предвзятые мнения.

Чего стоит одно название первой совместной книги Джейн и Гуго ван Лавик — «НЕВИННЫЕ УБИЙЦЫ»! Срывая потрёпанные ярлыки, которые люди так любят приклеивать, исходя из собственных понятий о «жестокости», а точнее — из собственной жестокости, невежества и корысти, авторы отдают «заглавные роли» самим животным: гиенам, шакалам, гиеновым собакам и другим животным Африки — от гигантов до самых маленьких.

История Соло — последнего щенка гиеновой собаки по кличке Чёрная Фея — служит прямым продолжением истории, рассказанной в книге «Невинные убийцы». Чёрная Фея, потеряв место второй по рангу самки в стае, стала отверженной. Автор делает нас свидетелями драмы, которая разыгралась после появления на свет щенков Феи. Соло получила своё имя, потому что единственная из всего помёта осталась в живых, но ещё не раз жизнь её висела на волоске…

«Обычно мы строго придерживаемся правила — наблюдать природу, как она есть, во всей её красоте, нежности и жестокости»,— пишет Гуго ван Лавик. Что бы ни происходило возле застывшего, как диковинное четырёхколёсое существо, лендровера, человек в кабине вёл магнитофонную запись событий, не позволяя себе нарушать суровый распорядок природы, где подчас гибель одних животных является единственным условием выживания других.

Но, быть может, самое замечательное событие в этой невыдуманной истории — момент, связавший судьбу маленькой гиеновой собаки, Соло, с жизнью людей. Это было вопиющее нарушение правила — и самый человечный поступок, проявление сочувствия: «Мы уже не могли равнодушно наблюдать…» Две параллельные линии — курс стаи гиеновых собак и курс машины, средства передвижения людей,— вопреки всем правилам, пересеклись в одной точке: у неподвижного тела крохотного умирающего щенка. Наблюдатели стали спасителями.

В этом мне видится ещё одно доказательство, почти символическое, той разительной перемены, которая произошла в отношении людей к природе. Из потребителя — а чаще грабителя — человек постепенно превращается во внимательного наблюдателя и защитника природы. Сейчас впереди идут такие «наблюдатели», как Джейн ван Лавик-Гудолл и Гуго ван Лавик — ведь это им удалось добиться того, что люди, которые прежде называли гиен, шакалов и гиеновых собак «поганью» и немилосердно их истребляли, поговорив с Джейн о «её» гиенах или с Гуго о «его» собаках, признавались, что теперь уж и рука на них не поднимется. Будем надеяться, что для ровесников их сына, маленького Лакомки, станет привычным то родственное внимание ко всему живому, о котором писал М. М. Пришвин и которое выражено в каждой строчке книг о невинных убийцах и о щенке гиеновой собаки.

Вступление Джейн ван Лавик-Гудолл

Книги пишутся по многим причинам. Одного автора заставляет писать сознание своей высокой миссии, другого — чувство юмора, а третьему нужно просто зарабатывать на хлеб насущный. Кое-кто может поддаться уговорам друга или редактора и заставить себя взяться за перо. Но большинство оказываются во власти почти непреодолимого желания поделиться тем, что им довелось пережить, потому что для других это тоже необыкновенно значительно и важно. И задача писателя тем труднее, чем дальше от повседневной жизни читателей то, о чём он хочет им рассказать.

Эта книга — попытка не только рассказать необыкновенную историю, но и передать хоть частицу волшебного очарования африканских равнин и того чувства свободы, которое возникает при общении с дикими животными, обитающими на этих просторах. И мы уверены, что книга сможет пробудить воспоминания и тоску по Африке у тех, кто её знал и любил, покажет животный мир Африки так, что тот, кому ещё не выпало счастье побывать на просторах африканских равнин, начнёт страстно мечтать об этом, а тот, кто предпочитает читать о диких животных, уютно устроившись в кресле у камина, найдёт в ней достаточно острых и захватывающих событий.

Гуго написал эту книгу для тех, кто интересуется жизнью диких животных,— а таких людей не счесть. Она не предназначена для учёного, которому нужны точные подсчёты, сведённые в таблицы,— для учёных следом за этой книгой выйдут строгие научные отчёты, которые будут опубликованы в специальном журнале, посвящённом поведению животных. И тем не менее это правдивый рассказ, описывающий несколько месяцев жизни стаи африканских гиеновых собак, какой её увидел острый глаз художника и натуралиста. И учёные, перелистывая книгу, найдут в ней богатый материал для размышлений, множество достоверных фактов и поставленных природой вопросов, на которые пока ещё не удалось ответить.

Гиеновыми собаками, или собаками-охотниками, как их иногда называют, Гуго заинтересовался ещё в 1968 году, изучая и фотографируя хищников для другой книги.

Гиеновые собаки распространены почти по всей Африке — от границ Сахары на севере до мыса Доброй Надежды на юге, от восточного побережья до западного. Гуго изучал гиеновых собак на равнинах Серенгети, в Танзании.

Поросшие низкой травой равнины вокруг озера Лгарья, в Серенгети, посещают во время своих постоянных странствий не менее двенадцати стай гиеновых собак. Поэтому, приступая к изучению собак, Гуго разбил лагерь на северном берегу озера. На противоположном берегу находился лагерь Ндуту, где Джордж Доув со своим сыном Майком принимали туристов, совершающих сафари. Тогда мы ещё не были знакомы с Джорджем, но не откладывая в долгий ящик сели в машину и отправились знакомиться с единственными оседлыми соседями на территории в несколько сотен квадратных километров. Джордж и наш сын, Гуго младший, по прозвищу Лакомка, с первой минуты стали друзьями. И мы всё чаще и чаще тряслись по скверной дороге вокруг озера, пока наконец Джордж не предложил нам перенести лагерь поближе к его палаткам, «чтобы поберечь бензин и рессоры». Ну и ворчал же он, когда мы в один прекрасный день явились со всеми своими вещами прямо к нему в лагерь и засыпали его вопросами, где разбить палатки, куда ставить машины, где мы будем мыться и т. д. Но мы-то уже знали, что у него просто такая манера. Его рыжие усы лихо торчали вверх — а это был вернейший признак хорошего настроения.

Наша дружба с Джорджем и Майком всё крепла, и Ндуту занял в конце концов одно из первых мест в списке наших многочисленных «домов». Поэтому в 1970 году, когда Гуго решил снять фильм о жизни гиеновых собак, мы снова приехали в лагерь Джорджа. Джордж оказал нам неоценимую помощь в 1968 году, и сейчас мы встретили ту же поддержку — по правде сказать, без него мы бы никак не справились. Он не только снабжал нас едой, водой и горючим, так что мы не тратили бесконечные часы на дальние поездки за припасами, но и вместе с Майком производил весь текущий ремонт наших машин на своей великолепной «станции обслуживания». Оба они — замечательные автомеханики и инженеры. Вдобавок ко всему у Гуго оказалось множество добровольных помощников, которые повсюду высматривали гиеновых собак: все штатные водители Джорджа, экскурсоводы и охотники вместе с туристами, посещавшими Ндуту, немедленно сообщали нам о встречах с собаками. А подчас, когда Гуго тщетно разыскивал стаю, Майк вылетал с ним на своём маленьком самолёте — обычно ранним утром или к вечеру, когда собаки передвигаются по равнине и их легко увидеть с воздуха.

Вряд ли где-нибудь ещё можно отыскать место для лагеря, способное поспорить красотой с тем, которое выбрали мы. Озеро Лгарья — содовое озеро, и почти всегда его берега обрамлены розовым кружевом многочисленных фламинго. Мы часто слышали их скрипучие крики, когда они пролетали по вечерам над нашим лагерем, направляясь на места кормёжки. В сезон дождей равнины вокруг озера покрыты громадными стадами гну, зебр и газелей — величественная картина сезонной миграции в Серенгети. В это время почти каждую ночь возле наших палаток слышался рёв или ворчание львов. Но и после окончания миграции, когда вода на равнинах высыхает и трава увядает, вокруг лагеря Ндуту всё ещё остаётся множество животных. Гиены, шакалы и небольшие стада жирафов и газелей всегда задерживаются здесь на сухой сезон, а с тех пор, как Джордж вырыл возле своего лагеря котлован для сбора дождевой воды, стекающей к озеру, животных стало ещё больше. За этот маленький оазис Джорджу должны быть благодарны бесчисленные живые существа. Ранним утром и к вечеру сюда являются рябки, издавая свои клекочущие, надоедливые крики. Они прилетают громадными легкокрылыми стаями и опускаются у края котлована, покрывая его пёстрым, коричневым в пятнышках ковром. Иногда их поджидает воинственный орёл: он камнем падает на стаю, сея мгновенную панику, но эти быстрокрылые птицы так ловки, что орёл нередко остаётся без обеда, а стая, собираясь снова, улетает с криком, который больше чем когда-либо напоминает хохот.

В предвечернее время мы с Лакомкой часто садились на край котлована. Лакомка развлекался ловлей странных оливково-зелёных полосатых лягушек: уж очень забавно они подпрыгивали и вцеплялись своими ороговевшими «губами» в кончик подставленной палочки. Перед самым закатом, когда стаи ярко-зелёных и жёлтых попугайчиков опускались на акации рядом с нами, мы замирали и следили, как они с громким щебетом слетают к воде напиться. Жёлтые головки с алыми клювиками сновали вверх и вниз, пока первая партия, облепив берег, утоляла жажду, а остальные, выстроившись напротив, ждали своей очереди.

Для Лакомки не было места лучше Ндуту. Там жил Джордж, его друг-великан, и в его уютной великанской кухне всегда находилось место для маленького мальчишки. Прямо перед лагерем расстилалось огромное ровное пространство с выкошенной травой, где играть было гораздо безопаснее, чем в нашем маленьком лагере. А по утрам, когда я работала, к Лакомке был приставлен Мучария. Мучария — негр племени кикуйю; он так привязался к нашему сыну, что согласился поехать с нами и присматривать за Лакомкой. Мы очень уважали его за это — ведь он был уже немолод, да и уезжать из Найроби ему раньше не приходилось. И я бесконечно благодарна ему за то, что он на это решился, потому что с ним Лакомка в такой же полной безопасности, как со мной или с Гуго.

Порой я долго наблюдала, как оба они — маленький белоголовый мальчуган и величавый старый негр — бок о бок, присев на корточки, созерцают муравьиную тропу или тыкают длинными прутиками в норки тарантулов, выстланные шёлком, пытаясь выманить наружу их обитателей. Они могли часами играть с насекомыми, веточками, пучками травы. Лакомка никогда не скучал, а терпение Мучарии не знало пределов.

Гуго с помощниками занимался гиеновыми собаками, я же почти всё время проводила в лагере Ндуту. Я писала тогда книгу о шимпанзе, анализировала собранные данные о поведении обезьян и вместе с Гуго поддерживала связь с научно-исследовательским центром Гомбе-Стрим. Хотя сама я в то время по многим причинам не могла там находиться, изучение шимпанзе по-прежнему интересовало меня больше всего, и в Гомбе наблюдали за поведением шимпанзе и павианов двенадцать студентов.

Поскольку у меня не было времени, чтобы помогать Гуго, надо было найти кого-то, кто мог бы делать научные заметки в то время, когда он снимал гиеновых собак,— заниматься записью наблюдений одновременно со съёмками одному человеку не под силу. Гуго выбрал Джеймса Малколма. Джеймс только что окончил школу, и перед поступлением в Оксфорд ему надо было где-то проработать один год. Уже при первой встрече в Лондоне он произвёл впечатление человека серьёзного и полного энтузиазма, и мы решили, что с работой он справится. И действительно, вряд ли можно было найти более подходящего помощника. Он был не только наделён умом и умением чётко и ясно выражать свои мысли — оказалось, что у него настоящий талант полевого исследователя. Он был терпелив, всегда полон интереса, совершенно объективен и не боялся самой трудной работы. Чтобы получить полноценные данные о поведении диких животных в естественной обстановке, ему приходилось проводить с животными долгие часы, наблюдать за ними не только в периоды их активности, по и во время отдыха, быть всегда наготове, чтобы не пропустить какое-то неожиданное событие, которое позволит понять целую цепь последующих действий.

Спустя некоторое время Джеймс стал буквально жить среди собак, которых изучал. Он уезжал в нашем жилом фургончике и ставил его возле логова. Когда он не вёл наблюдения, он или ел, или расшифровывал записи, или спал — и всё это прямо возле нор, безотлучно, двадцать четыре часа в сутки. Я почти не видела Джеймса. В лагере он внезапно появлялся, покрытый толстым слоем серой пыли. Принимал душ, выходил весь розовый и сияющий, наскоро что-нибудь выпивал и исчезал — снова к собакам в серой пыли. Его волосы раз от разу становились длиннее, а его интерес к работе и энтузиазм росли не по дням, а по часам.

Мы надеемся, что работа, которую провёл Гуго, уже внесла некоторую ясность в этот вопрос, но в самом её начале гиеновые собаки всё ещё пользовались дурной славой во многих кругах. Их считали коварными и кровожадными убийцами. Говорили, что стая гиеновых собак безжалостно загоняет избранную жертву: собаки работают посменно, преследователи со свежими силами подменяют уставших, пока не свалят добычу. Поэтому один вид стаи этих ужасных охотников сеет мгновенную панику среди мирно пасущихся стад антилоп и газелей. Во многих районах гиеновых собак уничтожали при всяком удобном случае. Считалось также, что личные качества отдельных собак как бы растворяются в стае, смешиваются — среди них не обнаруживали ни иерархии, ни порядка доминирования, ни ярких индивидуальностей.

По крайней мере так относились к гиеновым собакам большинство людей. А те, кто придерживался иного мнения, видимо, с радостью принимали ту картину, которая вырисовывалась перед их глазами по мере того, как Гуго с двумя помощниками терпеливо следовал то за одной, то за другой стаей, изучал каждую из них, а в заключение дал описание серии длительных и подробных наблюдений за отдельными индивидуумами в одной стае.

Гиеновые собаки в Серенгети живут, как правило, стаями от двух до двадцати пяти собак. В среднем стая обычно состоит из шести — десяти собак. Почти круглый год стая ведёт бродячий образ жизни, причём её охотничья территория может захватывать до четырёх тысяч квадратных километров. И только в тот период, когда одна или несколько сук в стае щенятся, собаки временно забывают о своих бесконечных скитаниях и остаются на месте, чтобы вырастить щенят.

Во всех стаях, которые Гуго наблюдал не день-два, а гораздо дольше, он редко видел настоящие драки, но постоянно отмечал демонстрацию угрозы или подчинения, которые видны лишь опытному наблюдателю: малозаметные движения ушей, губ, хвоста, изменение позы животного. Только по этим признакам можно определить при встрече двух собак их иерархическое положение в стае. Выяснилось, что у гиеновых собак, как и у волков, имеются две совершенно обособленные иерархии — у самцов и у самок. Агрессивность по отношению к противоположному полу встречается довольно редко.

Способ, которым гиеновые собаки расправляются со своей добычей, вызывает у людей ужас и отвращение: как волки и домашние охотничьи собаки, они выпускают внутренности у ещё живой добычи. Зрелище это чудовищное — подчас кажется, что жертва погибает долго и в страшных мучениях. Но весьма вероятно, что животное находится в состоянии психического и физиологического шока и едва ли что-либо чувствует. Человек, получивший глубокие рваные раны, во время ранения обычно не чувствует никакой боли: это подтверждают бесчисленные истории о солдатах, осознававших своё ранение только при виде крови. Обычно гиеновые собаки приканчивают добычу меньше чем за три минуты — это более быстрая смерть, чем в зубах у льва, который медленно душит свою жертву, а ведь царь зверей пользуется особым уважением как раз за то, что убивает «бескровно». Какой из способов расправы более жесток? Каждый из нас должен решить это сам.

Но к какому бы выводу мы ни пришли, одно несомненно: то, как гиеновые собаки догоняют и валят газель,— зрелище не для слабонервных. И по сей день я смотрю на это с таким же отвращением, как и в первый раз, хотя видела бесконечное множество таких сцен. Но этот способ — единственный, который природа предназначила для гиеновых собак. Они убивают ради пропитания и при этом наиболее быстрым и эффективным способом.

Существует интересное, но абсолютно необоснованное мнение, что гиеновые собаки на охоте подменяют друг друга и жертва, намеченная ими, заранее обречена.

Действительно, процент удачных охот очень высок — ведь собаки могут более пяти километров бежать со скоростью пятьдесят километров в час. Кроме того, они тщательно выбирают жертву перед тем, как начать погоню, и очень часто — мы в этом уверены — их выбор падает на не совсем здоровое животное. Но несмотря на все это, несмотря на быстроту, выносливость и сообразительность гиеновых собак, из каждых трёх намеченных жертв двум удаётся спастись. Легенда об охоте со сменой лидеров возникла, должно быть, на том основании, что многие травоядные животные, почувствовав усталость, начинают метаться зигзагами или бегут по кругу, пытаясь вернуться к своему стаду. К этому времени впереди мчатся только самые резвые собаки стаи, остальные бегут далеко позади, и когда жертва отклоняется от прямой линии, эти отставшие собаки, срезая углы, могут на время оказаться во главе погони.

По мере того как Гуго следовал за собаками по просторам Серенгети, начинала вырисовываться схема их повседневной жизни; это касалось не только охоты, но и структуры семьи и взаимоотношений различных членов стаи. Гуго обнаружил, что самка в период течки спаривается, как правило, только с одним самцом; именно этого самца и следует считать отцом будущих щенят. Когда на свет появляются щенята, стая на время прекращает свои странствия и остаётся возле логова, которое выбирает мать щенят. Воспитывать малышей помогают все члены стаи. В одной стае погибла единственная самка, и её маленьких щенят выкормили самцы.

Гиеновые собаки, как и большинство представителей семейства собачьих, кормят своих щенят, отрыгивая мясо. Это чрезвычайно эффективный способ. Некрупный хищник не может без риска нести мясо в зубах по ровной местности: того и гляди его ограбят более сильные хищники. Но если запас еды для щенят и их матери надёжно запрятан у животного в желудке, оно может возвращаться домой совершенно спокойно.

Когда щенятам исполняется три месяца, они обычно уходят от логова и начинают бродячую жизнь взрослых собак. Но ещё много месяцев они не принимают участия в охоте: когда старшие бросаются в погоню за добычей, щенки остаются и ждут на месте или не торопясь двигаются в ту сторону, куда умчалась стая. После охоты стая возвращается, и старшие, как и раньше, отрыгивают пищу для своих иждивенцев. В возрасте примерно десяти месяцев щенята начинают охотиться вместе со всеми, но и в этот период они ещё сохраняют особое положение в стае: не участвуют в убийстве жертвы, а подбегают, когда с ней ужо покончено. И взрослые, едва успев отхватить кусок-другой от нелегко доставшейся добычи, уступают место молодым и смотрят, как те насыщаются. А это нередко означает, что если добыча не особенно велика, молодые прикончат все до последнего кусочка и старшим придётся охотиться сызнова, чтобы наесться самим. Охотничьи территории различных стай настолько обширны, что две стаи редко сталкиваются. Но при встрече одна стая может наброситься и прогнать другую.

Я сама не так уж долго наблюдала за гиеновыми собаками, но за несколько лет хорошо познакомилась с членами одной из стай — это была стая Чингиз-хана, за которой Гуго следил особенно пристально и о которой у него накопилось больше всего сведений.

Собаки этой стаи получили имена: Чингиз-хан, Стриж, Ведьма, Лилия и т. д. Некоторые учёные предпочитают присваивать собакам номера — они полагают, что это позволяет сохранять более объективное отношение к наблюдаемым событиям. Они считают, к примеру, что стоит вам назвать собаку Нахалкой, как все наблюдатели будут невольно видеть в её действиях одно лишь «нахальство». Однако животные, которых я изучала, обладали настолько яркими характерами, что нежелательные ассоциации, которые могли бы возникнуть в связи с именем, не имели никакого значения. К тому же имена гораздо легче запомнить, чем цифры.

И Гуго и я считаем, что при изучении группового поведения животных совершенно необходимо как можно ближе узнать отдельных особей сообщества — семьи или стаи — в дополнение к той более общей картине, которая строится на знакомстве со всей группой в целом и с другими группами животных. Только таким путём можно выработать то интуитивное понимание животных, которое даёт возможность ставить перед собой правильные задачи и служит фундаментом для более строгих научных изысканий. Сейчас эту точку зрения разделяет всё большее число учёных, изучающих поведение животных; не так уж давно многие бихевиористы считали, что индивидуальные особенности животных — досадная помеха для чистой науки, а теперь именно в этом ищут ключ к раскрытию многих тайн их группового поведения.

Подробно о стае Чингиз-хана мы рассказали в книге «Невинные убийцы»^[1]. Здесь же я только упомяну о тех фактах, которые имеют непосредственное отношение к рассказанной в этой книге истории, то есть к истории щенка гиеновой собаки по имени Соло. Когда Гуго начал свои наблюдения, в стае было восемь взрослых самцов и четыре самки. Вожаком был сам Чингиз-хан, старый самец. В стае был ещё один самец столь же преклонного возраста — песочно-жёлтый пёс, у которого не хватало половины хвоста. Его мы прозвали Жёлтым Дьяволом. Самец помоложе, Стриж, был самым лучшим бегуном и на охоте всегда мчался впереди.

Доминирующей самкой была чёрная как ночь сука — Ведьма. Эту собаку нельзя было не заметить — были моменты, когда её глаза совершенно непостижимым для нас образом сверкали, как раскалённые уголья. В иерархии самок второе место занимала Фея — возможно потому, что была «закадычной подругой» Ведьмы. Её тоже нетрудно было узнать даже издали — у неё, как и у Жёлтого Дьявола, осталась всего половина хвоста. За ней стояла Лилия, а последней была Юнона. Бедняжка Юнона! В 1969 году она принесла восемь щенят, но с той минуты, как они впервые высунули нос из норы — примерно в месячном возрасте,— две доминирующие самки стали считать их своей собственностью. Они неуклонно пресекали все попытки Юноны приблизиться к собственным детям, и было время, когда над щенками нависла реальная угроза голодной смерти — матери просто не давали к ним подступиться.

Фея была особенно привязана к щенкам: она почти не отходила от них. Стоило им появиться, как она тут же со всех ног мчалась навстречу с громким повизгиванием и, добежав до первого щенка, так неистово лизала его, что он терял равновесие и валился с ног — часто кувыркаясь обратно в нору. Тогда она принималась вылизывать следующего. Фея часами лежала среди щенят и позволяла им сколько угодно таскать себя за хвост и за уши.

Частенько она оставалась возле логова вместе с Юноной, когда другие собаки отправлялись на охоту,— и горе гиене, которая подходила к норе, когда на страже стояла Фея! Она неслась в атаку и кусала гиену за круп до тех пор, пока та не убегала прочь с диким хохочущим воплем. Тогда Фея возвращалась к норе, и если щенки играли снаружи, укладывалась среди них, что-то щебеча в их большие ушки.

Фея во что бы то ни стало старалась оттеснить от щенят других собак. Когда Ведьма вылизывала щенят или ложилась среди них, Фея не смела возражать, но если приближалась другая собака, Фея как бы совершенно случайно оказывалась между взрослой собакой и щенком. Нередко она потихоньку оттирала плечом другую собаку, особенно если это была Лилия. Если она видела, что с щенком играет кто-то из самцов, то спешила к ним и ненадолго включалась в игру. Постепенно ей удавалось более или менее прикрыть щенка собой: самец обычно вскоре сдавался и уходил в сторону, предоставляя Фее возиться с щенком.

Когда Фея задирала Лилию или мать щенят, вмешивалась Ведьма и в наказание слегка кусала свою подругу в шею. Только она одна имела право угрожать другим самкам. Но если не считать подобных инцидентов, две самки высокого ранга были очень дружны, и Фея, по-видимому, изо всех сил старалась сохранять и поддерживать эту дружбу. Она то и дело подходила к Ведьме, ласкалась, лизала или покусывала её губы, иногда тёрлась подбородком о её голову и нос. Но, стараясь как можно дольше сохранять дружеские отношения с Ведьмой, она в то же время неотступно следила, чтобы такие же отношения не возникли между Ведьмой и другими подчинёнными самками. Стоило Лилии или Юноне приблизиться к Ведьме с изъявлениями симпатии, как Фея тут же втиралась между ними и частенько оттесняла боком соперницу, не забывая при этом заискивать и юлить перед Ведьмой.

Все три месяца, пока стая оставалась вблизи логова, где подрастали щенята Юноны, эта иерархия была неизменной. Но два месяца спустя, когда Гуго вновь встретил стаю, второй по рангу самкой стала Юнона, а дружбе Ведьмы с Феей пришёл конец. Ещё через два месяца он снова встретил стаю. Юнона сохраняла своё высокое положение, а Фея по-прежнему была в немилости. Все восемь щенят были живы-здоровы — что само по себе удивительно, потому что, покинув логово, многие щенята гиеновых собак погибают. Но стая всё-таки не досчитывалась одного своего члена: престарелый вожак, Чингиз-хан, исчез, и его место заняла Ведьма, чёрная сука. Это было в конце 1969 года. История, которую вы прочтёте,— история Соло — началась три месяца спустя, весной 1970 года.

Глава первая

Ночь внезапно наполнилась странными звуками, напоминавшими птичий щебет, и эти звуки едва не заглушили мычание стад гну. Из своей машины я видел, как на залитой лунным сиянием африканской равнине проснувшаяся стая Чингиз-хана исполняла полуночный «обряд приветствия». Собаки лизали друг другу морды, фыркали, бегали, внезапно припадая к земле,— и всё это под несмолкавший аккомпанемент странных, совершенно несобачьих звуков. Совершив ритуал, все семнадцать собак стаи ровной и бесшумной рысцой потрусили по равнине, вытягиваясь в цепочку друг за другом. Я включил мотор и двинулся следом — такой же чёрный силуэт, только более крупный и шумный. Но машина не встревожила собак — ни одна из них даже не оглянулась, хотя меня и потряхивало на бездорожье.

Потом собаки побежали. Я перевёл скорость и рванулся за ними — машину стало бросать ещё сильнее. Вскоре я разглядел преследуемую жертву — это был годовалый гну. Немного спустя мы уже делали пятьдесят километров в час. Фары я включать не решался: как бы не ослепить гну и не спугнуть тысячные стада с маленькими телятами — они были повсюду вокруг нас. Глаза уже привыкли к призрачному свету, и на малой скорости мне ничего не стоило объезжать едва различимые ямы. Теперь же оставалось надеяться только на удачу.

Мы проехали ещё километра полтора, когда луна скрылась за небольшим облачком. Я уже едва различал собаку, которая была ближе всех, и сосредоточил внимание на том, чтобы не упускать её из виду. По остатку хвоста я узнал Фею, одну из трёх взрослых самок стаи. (В будущем мне предстояло найти для неё новое определение — она стала матерью Соло.) Вдруг Фея подпрыгнула, перевернувшись в воздухе. Послышался шумный всплеск, и я резко повернул руль, объезжая колдобину, в которую Фея свалилась. Посмеиваясь про себя, я следил уголком глаза, как она вскочила и пошла вброд через лужу. Я так старался не потерять её из виду, что не заметил вторую колдобину, параллельную первой. В следующее мгновение машина уже летела по воздуху. С глухим стуком мы приземлились, и я почувствовал жгучую боль — левым плечом я врезался в борт машины, и тут же через открытое окно прямо мне в лицо угодила солидная порция воды. Моя нога всё ещё была на акселераторе, и машина переваливаясь продолжала пробиваться вперёд, разбрасывая во все стороны жидкую грязь, потом уткнулась в противоположную стенку ямы, начала было взбираться вверх и встала; колёса бешено крутились. Я быстро включил передний мост, но это не помогало. Машина застряла всерьёз и надолго.

Выбравшись из кабины, я побрёл вокруг машины. Липкая грязь доходила до щиколоток. Задние колеса глубоко врезались в грунт под водой, и одно из передних тоже порядочно засело. Да, придётся попотеть, откапывая машину. Я прислушался: ни щебета пирующих собак, ни топота бегущих антилоп. Конечно, собаки уже должны быть где-то далеко впереди; придётся мне оставаться на месте до рассвета.

Я забрался обратно в кабину и налил чашку кофе из фляги. На душе было скверно: мне следовало во что бы то ни стало держаться рядом с собаками, и по прошлому опыту я прекрасно знал, что теперь вряд ли сумею отыскать их, даже если проищу весь день. Джейн, Лакомка и я жили в Серенгети уже три недели, и каждый день я выезжал на поиски стаи Чингиза. Мне хотелось снять фильм о жизни собак возле логова и о воспитании щенят. Среди многочисленных стад — была как раз миграция гну — я встречал других собак, но эту стаю, нашу собственную, я встретил сегодня в первый раз.

Славно было повидать их вновь, своих старых знакомцев; не хватало только двоих: вождя стаи, Чингиз-хана (вероятно, он погиб), и одной из самок — Юноны. Кроме десяти взрослых, которых я так хорошо знал, в стае было семеро годовалых щенят, детей Юноны, — два из них пропали ещё в прошлом году.

Я надеялся, что, когда снова найду стаю, в ней будет беременная самка, поэтому вид трёх самок с худыми, втянутыми боками, без набухших сосков, которые предвещали бы появление щенят, разочаровал меня. Однако в течение дня я почти точно уверился, что у главной самки, Ведьмы, вот-вот начнётся течка. Псы так и увивались вокруг неё, и я разглядел в бинокль, что петля у неё слегка припухла — верный признак того, что она почти готова к спариванию. Но так как спаривания я не наблюдал, у меня оставались некоторые сомнения.

Самка гиеновой собаки щенится недель через десять после спаривания. Ждать десять недель — очень долго! Мне хотелось бы начать съёмки гораздо раньше. Но я понимал, что ждать придётся, и был готов идти на все расходы, которых потребовали бы интенсивные розыски логова Ведьмы, если бы хоть наполовину был уверен, что у неё действительно будут щенки. И вот теперь я потерял стаю! Так как самка спаривается только в течение четырёх дней, а я не был уверен, что найду стаю за это время, это значило, что у меня не было никаких шансов отыскать их. Я проклинал облако, колдобину, собственную неловкость и почти всё на свете.

Внезапно мимо машины промчалась гиена, за ней — другая. Вглядываясь в темноту, я увидел, что следом поспевает и третья. Я схватил наушники, включил магнитофон и повернул в ту сторону микрофон направленного действия. Прислушавшись, я уловил в отдалении звуки, которые обычно издают гиеновые собаки. Ясно: стая свалила добычу недалеко. Меня вдруг снова озарила надежда — ведь собаки пробудут поблизости не меньше часа. Надо же было мне терять время на кофе и на чёрные мысли!

Я мигом взобрался на крышу машины, отвязал доски и лопату, которые всегда возил с собой, сбросил их вниз и спрыгнул следом. Потом достал домкрат. Мне предстояло поставить домкрат на одну доску и, слегка приподняв машину, подсунуть под заднее колесо вторую. Эту процедуру я должен был повторить и со вторым задним, а затем и с передним колесом.

Не буду подробно описывать следующие шестьдесят минут: как домкрат соскальзывал с доски, как доска утопала в грязи, как мне приходилось выкапывать из-под задних колёс грязь, которую тут же намывало обратно. Достаточно сказать, что в конце концов я всё-таки ухитрился подсунуть три доски под три колеса и мне удалось выбраться на сушу с первой попытки. В одном я уверен: проделать всё это ещё раз у меня не хватило бы ни времени, ни сил.

Я направил машину прямо в ту сторону, откуда доносились звуки, и был безмерно обрадован, увидев тёмные тени, копошащиеся, судя по всему, возле добычи. Но радость моя быстро испарилась, когда я подъехал поближе и узнал гиен. Я немного поколесил вокруг, но собак нигде не было видно, хотя я даже взбирался на крышу машины и оглядывал в бинокль всю равнину. Я снова вынул микрофон направленного действия и, надев наушники, стал медленно прощупывать ночную тишину этим чувствительным прибором. Звуки слышались в нём чётко и ясно: мычание гну, вой шакала, кваканье лягушек, стрекотание сверчков. Но ни звука, издаваемого собаками. Я проехал немного дальше и снова прислушался. Вот едва различимый кашляющий рык льва, поблизости громко залаяла зебра. Но вдруг до меня донёсся резкий хриплый лай, три раза подряд. Это был зов собаки; более того, я знал, что это лает старый светло-рыжий самец, Жёлтый Дьявол, тот, у которого было полхвоста. Ни одну гиеновую собаку не спутаешь с Жёлтым Дьяволом, когда он подаёт сигнал опасности.

Спустя десять минут, ведя машину «челноком» в том направлении, откуда донёсся звук, и то и дело останавливаясь, чтобы осмотреть в бинокль озарённую луной равнину, я нагнал стаю.

Я почти сразу почувствовал, что происходит нечто довольно странное: Жёлтый Дьявол спаривался с Ведьмой. Обычно в стае гиеновых собак с доминирующей самкой спаривается доминирующий самец. Собственно говоря, доминирующие животные так или иначе связаны друг с другом: они часто бегают, отдыхают и даже кормятся рядом. Утром Ведьма лежала рядом с доминирующим Стрижом. И вот теперь за ней в роли признанного ухажёра следовал Жёлтый Дьявол, не отставая ни на шаг. А Стрижу это было, как видно, безразлично.

Жёлтый Дьявол держался собственником. Когда приближался другой пёс, старый самец с выцветшей шкурой угрожающе рычал и становился между Ведьмой и соперником. По отношению к Стрижу, однако, он держался двойственно. Временами он рычал на доминирующего самца, но несколько раз быстро отбегал от Ведьмы, подходил к Стрижу и подставлял ему шею и даже валился на бок — должно быть, старался убедить Стрижа, что по-прежнему ему подчиняется. И тут же мчался обратно к своей даме.

Когда Ведьма, основательно обнюхав куртинку травы, слегка приподняла одну лапу и отметила её мочой, я с интересом стал смотреть, что будет делать Жёлтый Дьявол: во всех стаях, которые мы изучали, отметка территории — исключительная привилегия доминирующего самца и доминирующей самки. Когда Ведьма отошла, Жёлтый Дьявол приостановился, понюхал траву и пошёл следом за ней, а Стриж немедленно подбежал и добавил свой лапах к запаху Ведьмы.

Рано поутру Жёлтый Дьявол спаривался с Ведьмой несколько раз, но и тут Стриж не проявил никакого интереса. Это меня озадачило, но потом, перебирая записи наших прошлых наблюдений за этой стаей, я вспомнил, что Стриж не спаривался с Ведьмой и в прошлогоднюю течку. Должно быть, у него что-то было не в порядке с гормональной регуляцией и проблемы пола его не интересовали. Это вполне вероятно, потому что мы никогда не видели, чтобы он спаривался или делал попытку спариться с какой-либо из самок.

Видимо, из-за того, что ухаживать за доминирующей самкой приходилось в присутствии доминирующего самца, Жёлтый Дьявол был довольно нервным поклонником. К полудню, пробегав по пятам за Ведьмой добрых двенадцать часов и спарившись с ней пять раз подряд, он выглядел совершенно разбитым. Он лежал, прижавшись к ней вплотную, и постоянно скулил, переводя глаза с одной собаки на другую. Но стоило какому-нибудь самцу направиться в их сторону, как Жёлтый Дьявол вскакивал, становился между Ведьмой и соперником и резко, скрипуче рычал. Однако никто особенного интереса к этой паре не проявлял.

Собаки лежали возле старого логова — это было несколько глубоких нор. Когда солнце стало припекать, а утренний ветерок улёгся, многие собаки забрались под землю, спасаясь от полуденного зноя. Ведьма тоже встала и нырнула в прохладную нору. Жёлтый Дьявол проводил её до входа, но под землю не полез. Он улёгся на солнцепёке и принялся ждать, время от времени поглядывая на соседние норы. Его, по-видимому, беспокоило, что она может выйти из другого отверстия и к ней пристанет другой пёс. Но через некоторое время Ведьма вылезла из того же входа и в сопровождении приободрившегося Жёлтого Дьявола стала бродить среди собак, которые лежали в желтовато-зелёных зарослях содомского паслёна высотой около тридцати сантиметров. Жёлтый Дьявол шёл рядом, почти неприметно и очень нежно отталкивал её в сторону, так что в конце концов оба улеглись рядышком, поодаль от остальных.

Ближе к вечеру, когда стая мирно отдыхала уже больше часа, Ведьма встала и опять направилась к норе. Жёлтый Дьявол, успевший немного успокоиться, пошёл следом. Внезапно из зарослей стрелой выскочил другой пёс и налетел на Жёлтого Дьявола. Он атаковал старика без всякого предупреждения, и вся стая, мгновенно сорвавшись с мест, устроила свалку. Вскоре Жёлтый Дьявол совсем скрылся из виду под кучей рычащих собак, которые дёргали его и кусали за что попало. А Распутин, затеявший эту драку, больше в ней не участвовал. Пока остальные собаки нападали на Жёлтого Дьявола, Распутин вылез из свалки и спарился с Ведьмой.

Когда собаки кончили трепать Жёлтого Дьявола, он, тихонько рыча, улёгся в стороне, не сводя глаз с Распутина и Ведьмы. Самой же Ведьме как будто было совершенно безразлично, какой самец с ней спаривается. Быть может, она и предпочитала кого-нибудь одного, но я был со стаей слишком мало, чтобы суметь разобраться в этом.

Через пятнадцать минут Распутин снова сделал садку на Ведьму. Внезапно Жёлтый Дьявол налетел на него, стараясь схватить за горло, но подскочили остальные собаки — они так кусали и трепали бедного старика, что ему снова пришлось отступиться от Ведьмы.

Почему собаки так дружно нападали на Жёлтого Дьявола? Точно ответить трудно, можно высказать только предположение, что остальные самцы были однопомётниками. По-видимому, ядро стаи составляют родные братья, вскормленные в одной норе. Иногда с ними соединяются в стаю их отец и его братья. Самки, как мне кажется, в конце концов всегда покидают родную нору и уходят в другие стаи — прекрасный механизм для предотвращения инбридинга. Жёлтый Дьявол, который был намного старше остальные самцов, мог быть их отцом или дядей, а связь между однопомётниками прочнее, чем между другими родственниками, потому-то собаки и вставали на сторону Распутина против Жёлтого Дьявола.

Если это предположение верно, то было бы очень интересно узнать, к чему привела бы попытка одного из «братьев» отбить Ведьму у Распутина, но он оставался с ней всё время, пока я следил за стаей. Собаки несколько раз собирались вместе и испускали резкие тревожные крики, пристально глядя на Ведьму, словно их обидели. Но ни один из них не бросил вызов Распутину.

В эту ночь я не мог следовать за собаками, потому что луна взошла примерно через час после заката солнца и всё это время собаки бежали в полной темноте. Но я уже добыл сведения, которые были мне крайне необходимы: примерно через семьдесят три дня Ведьма — надо надеяться — ощенится, и, если нам повезёт, мы отыщем её нору. Усталый, но довольный, я поехал в лагерь — сообщить эту новость Джейн.

Глава вторая

Джейн сразу же догадалась, что я нашёл стаю Чингиза,— отчасти по моему долгому отсутствию, а отчасти, как она сказала, по «самодовольному выражению» моего лица. Стараясь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить Лакомку, спавшего у нас в палатке, я нашёл смену чистой одежды и отправился принимать душ. В этот вечер мы с Джейн допоздна обсуждали план будущего фильма. Сделать предстояло очень многое.

Мы ненадолго съездили в Англию — нужно было дать окончательные распоряжения о погрузке и перевозке материалов для съёмки. Аппаратура у меня была в полном порядке, и из Англии прибыл Джеймс Малколм, чтобы помочь мне в научных наблюдениях. Примерно через полтора месяца всё было готово к Великому поиску.

Мы отправились на поиски примерно за три недели до того, как Ведьма должна была ощениться — в это время щенная сука обычно выбирает себе логово. Начало было скромное: на двух машинах мы систематически прочёсывали территорию стаи Чингиз-хана, по крайней мере ту её часть, которая примыкала к Ндуту. Разумеется, Джеймс ещё никогда не видел гиеновых собак, но ведь в нашей стае были две куцые собаки и одна угольно-чёрная, так что вряд ли он мог спутать её с другой стаей.

Было начало мая, и затяжной период дождей уже кончился. Трава во многих местах стала золотисто-жёлтой, почти все лужи пересохли. В период дождей,когда равнины с низкой травой вокруг Ндуту покрыты сочной зеленью, а воды вдоволь, там пасётся до миллиона гну и почти полмиллиона зебр и газелей. Но теперь зебры уже откочевали, а гну, иногда двигаясь широким фронтом, который простирался по равнине километров на пятнадцать, уходили в сторону зарослей, где можно было найти пищу и воду во время сухого сезона. С каждым днём местность выглядела всё более опустошённой и из-под колёс машины вздымались всё более густые облака пыли: жгучее солнце и постоянный ветер иссушили почву. Вскоре на высохшей траве останутся пастись одни лишь газели Томсона и Гранта. Потом, когда пересохнут и более глубокие озера, газели Томсона тоже уйдут и останутся только небольшие стада газелей Гранта, способные месяцами обходиться без воды. В разгар сухого сезона эти грациозные, изумительно резвые и выносливые животные станут единственным источником пропитания для стаи Чингиза.

В первую же неделю поисков Джеймс нашёл Фею, ту суку с остатком хвоста, которая в прошлом году была без ума от щенят. Своих малышей у неё всё ещё не было. Она лежала рядом с самцом, Брутом, у пересыхающего озерца, других собак поблизости не было. Джеймс довольно быстро сообразил, что у Феи течка и почти наверняка Ведьма прогнала её из стаи: так обычно поступают все доминирующие самки гиеновых собак, когда у подчинённой самки начинается течка. А Бруту, сопровождавшему Фею, предстояло, как видно, стать отцом Соло и других щенят.

Джеймс видел, что Фея и Брут по очереди отмечают мочой куртинки травы. Фея поднимала лапу, и Брут тотчас подбегал к ней и к её отметке добавлял свою. Очевидно, самец и самка, отколовшись от стаи, образуют на время как бы отдельную стаю и каждый из них становится самым главным представителем своего пола в этой стае. Возможно, Брут и Фея возвратятся в стаю, когда у Феи кончится течка, и тогда мы узнаем ещё немало нового и интересного. Не так уж часто в одной стае две суки почти одновременно приносят щенят.

К сожалению, ехать за этой парой Джеймс не мог — ночь была безлунная, но он надеялся, что нам повезёт и мы найдём стаю Чингиза не очень далеко от этого места. И мы с новым рвением продолжали поиски. Иногда сын Джорджа. Майк, брал меня на борт своего маленького самолёта, и мы успевали осмотреть более обширные пространства. Порой на поиски отправлялся кто-нибудь из приезжих студентов, так что мы работали на трёх машинах. Гиеновых собак, особенно стаю, где были две куцые собаки и одна чёрная как уголь щенная сука, искали и шофёры Джорджа, выезжавшие с туристами. Но проходил день за днём, а собак никто не видел. Фея и Брут тоже не попадались никому на глаза.

Но вот однажды Джеймс встретил ещё одну пару изгнанников из стаи Чингиза. Это была Лилия, самка низшего ранга, и самец Риного. У Лилии тоже была точка. Неужели в одной стае будут одновременно щениться три самки? Неслыханное дело!

В каждом месяце есть такой день: солнце заходит на западе в тот самый момент, когда на смену ему с востока медленно поднимается луна. Я очень люблю это почти мистическое зрелище, и вот теперь я остановил машину и выключил мотор. Тарахтение мотора — звук, порождённый человеком,— уступило место более тонким и бесконечно более приятным звукам, разносящимся по открытой равнине в час заката. Рябки пролетели над головой с оживлённым кудахчущим криком, заливалась щебетом каменка, гудел возвращавшийся в гнездо шмель. Низкая трава ещё сохраняла едва заметный зелёный оттенок — наследие дождей, но ближнее озерцо почти пересохло, ил затвердел и потрескался под палящим солнцем. Дно напоминало широкую тёмную рану.

В этот вечер со мной был Джеймс — его машину ремонтировали. Я созерцал Луну и думал, какими далёкими и нереальными кажутся все сообщения о высадке на Луну человека и полётах в космос здесь, на африканских просторах. Вдруг послышалось удивлённое восклицание Джеймса, смотревшего в бинокль в сторону запада. Там чёрными тенями на гаснущем красно-оранжевом фоне заката бежали цепочкой гиеновые собаки. Мы узнали стаю Чингиз-хана, прежде чем включили мотор. Не было ничего удивительного в том, что стаю вела угольно-чёрная сука; её красные глаза сверкали в лучах заката, а брюхо, обременённое щенками, отвисло. Мы обнаружили собак как раз вовремя.

Фея, как мы увидели, вернулась в стаю вместе со своим самцом Брутом. Но Лилия и Риного не возвращались. Мы медленно, возобновляя старое знакомство, ехали рядом с собаками. Ни за что на свете нельзя было терять их из виду. Мы благодарили провидение за то, что оно послало нам стаю в полнолуние, и молились, чтобы собаки, бросившись в погоню за добычей, не убегали слишком быстро или слишком далеко, и чтобы земля в этом месте была ровная, без ям и ухабов.

Но наши волнения были напрасны. Ведьма вела стаю километров восемь по равнине и привела в неглубокую долину. Там, среди зелёных кустиков содомского паслёна, она исчезла в норе. Остальные собаки, проводив взглядом свою предводительницу, разлеглись в зелени. По их поведению было видно, что всё это происходит не в первый раз.

Временами из-под земли доносилось ворчание Ведьмы — она, как видно, готовила себе логово. Несколько раз она вылезала, держа в зубах корень, бросала его и снова ныряла вниз.

Большинство млекопитающих, рождающих потомство в норах, используют уже готовые норы — так поступают не только гиеновые собаки, но и гиены, шакалы, бородавочники. Насколько мне известно, только трубкозубы и бесстрашные медоеды регулярно копают свежие норы. Медоед, или медовый барсук,— животное ночное и, как и обыкновенный барсук, славится своей неуживчивостью. Трубкозуб, которого ещё называют муравьиным медведем,— странное, сгорбленное ночное существо с пятачком и крохотными глазками, как у свиньи, языком, как у муравьеда, и сильными, приспособленными к рытью лапами с загнутыми когтями. Говорят, что никому не удаётся угнаться за взрослым трубкозубом, когда он прорывается сквозь затвердевший грунт. В поисках термитов трубкозубы роют бесчисленные ямы. Вполне возможно, что нору, которую Ведьма приводила в порядок, вырыл именно трубкозуб, но кругом валялось множество побелевших костей, а это указывало на то, что жильём недавно пользовались гиены. Некоторые норы в Серенгети, несомненно, существуют уже столетия, и та, которую Ведьма выбрала для детской, быть может, видела на своём веку целую череду жильцов, сменявших друг друга с тех пор, как кто-то однажды вырыл ямку в нетронутой земле древних равнин.

Примерно через час Ведьма закончила свою работу и улеглась в зелени содомского паслёна. Стояла глубокая тишина — только стрекотание кузнечиков, вой гиены где-то вдалеке да тихое шуршание озарённых луной трав, которых коснулся нежный ночной ветерок…

Стая не трогалась с места всю ночь — ясно было, что до следующего вечера она никуда не денется,— и мы с Джеймсом часов в десять утра отправились домой сообщить добрые вести. И снова, прежде чем мы успели раскрыть рот, нас выдали наши лица. С того дня мы с Джеймсом стали по очереди наблюдать за собаками.

Прошёл примерно месяц с тех пор, как Ведьма расчистила нору. За это время стая не раз уходила в охотничьи походы километров за пятнадцать и дальше, иногда не возвращаясь по три дня. Ведьма возглавляла эти походы, но, видимо, охота увлекала её гораздо меньше, чем остальных собак, поэтому она предоставляла охотиться самцам. А вот гиен она гоняла с истинной страстью: из-за них она иногда позволяла себе отклониться от намеченного пути метров на сто, а вся стая шла за ней по пятам.

Однажды Ведьма даже привела собак прямёхонько к логову гиен и устроила с хозяевами яростную свалку. Собаки, испуская щебечущие крики, раз за разом бросались на массивных, неповоротливых врагов. Гиены с дикими истерическими воплями крутились на месте, стараясь уберечь свои уязвимые крупы от молниеносных укусов собак. Через пять минут многие гиены были сильно изранены и по задним ногам у них струилась кровь. Внезапно собаки отступили, побежали прочь и почти сразу занялись охотой.

Через день-два Ведьма опять привела собак к выбранному ею логову и сразу же бросилась осматривать нору. Казалось, она проверяла, не поселилось ли в норе за время её отсутствия какое-нибудь другое животное. Убедившись, что всё по-прежнему в полном порядке, она некоторое время возилась под землёй, продолжая готовиться к предстоящему событию.

Немного погодя Ведьма вывела стаю на очередную охоту. Мы заметили, что во время этих вылазок Ведьма иногда останавливалась и отмечала траву несколькими каплями мочи, а Распутин, который стал доминирующим самцом вместо Стрижа, неизменно оставлял и свою отметку на том же месте. Это поведение, а также постоянные стычки с гиенами указывали на то, что походы предпринимались, чтобы утвердить права стаи Чингиз-хана на свою территорию. Любая стая собак, которая забредёт в эти места, прочтёт недвусмысленные знаки и не станет больше сюда соваться. А гиены очень быстро научились с уважением относиться к острым зубам и молниеносным атакам гиеновых собак.

Недели за две до рождения щенят у Ведьмы как будто снова началась течка: Распутин ходил за ней следом, и они несколько раз спаривались. Мы не знаем, отчего самка гиеновой собаки становится в это время привлекательной для самцов; насколько мне известно, это чрезвычайно редкое явление среди млекопитающих. Гиеновые собаки обычно проводят, жизнь в скитаниях по необозримым просторам, и самцам трудно усидеть на месте несколько недель подряд, дожидаясь появления щенков. Вероятно, будущей матери необходим ещё какой-то способ удержать стаю возле себя. В таком случае «ложная течка», привлекающая доминирующего самца, вполне достигает цели. Одно бесспорно — и Жёлтый Дьявол и третий самец в это время были очень привязаны к Ведьме, подолгу оставались возле неё, а иногда вообще не отходили от неё ни на шаг. Какой бы ни была причина, но это явление часто отмечалось среди щенных самок гиеновых собак — мы своими глазами наблюдали ещё два подобных случая.

Глава третья

Однажды вечером, когда догорел алый закат, собаки, как обычно, поднялись и приступили к обряду приветствия — они щебетали, как птицы, лизали и покусывали друг другу губы, виляли хвостами, прижимали уши. Чаще всего это означает, что стая собирается на охоту.

Случается, что несколько особенно нетерпеливых собак начинают будоражить других, пока те ещё мирно отдыхают. В таких случаях все собаки вовлекаются в общую суету, но через некоторое время снова ложатся и продолжают прерванный отдых. Нетерпеливые собаки иногда даже уходят, по возвращаются, увидев, что стая за ними не пошла. Немного позже они вновь повторяют свою попытку.

Однако в этот вечер нам казалось, что всей стае не терпится поскорее выступить в поход, и когда экстаз приветствий прошёл, собаки тронулись рысью и исчезли в наступающих сумерках. Но две из них остались на месте — Ведьма и Жёлтый Дьявол. Стоя бок о бок и негромко поскуливая, они смотрели вслед убегающей стае. Густые кусты скрывали располневший живот Ведьмы. Вдруг она опустила голову к земле и несколько раз позвала на помощь.

Стая уже отбежала метров на сто, и в полутьме собаки были едва различимы. Ведьма снова опустила голову, и её зов далеко разнёсся в вечерней тишине. В бинокль я видел, как Фея оглянулась. Но другие собаки, на секунду приостановившись, побежали дальше, и Фея, чуть-чуть помедлив, последовала за ними.

Ведьма в сопровождении Жёлтого Дьявола направилась было за стаей, по, не пробежав и десяти метров, остановилась и вновь позвала. На этот раз задержалась вся стая — собаки повернули головы в сторону норы. Ведьма некоторое время смотрела на них, затем тяжело поплелась к будущей детской. У входа она обернулась и стала пристально глядеть вслед стае.

Целый час ни Ведьма, ни стая не могли принять окончательное решение. Немного пройдя в сторону собак, Ведьма, за которой неизменно следовал Жёлтый Дьявол, каждый раз возвращалась к логову. Стая тоже время от времени прибегала назад, и некоторые собаки даже ложились. Вскоре какая-нибудь из них поднималась и решительно отправлялась в путь, а вслед за ней — и вся стая. Но отойдя на небольшое расстояние, собаки останавливались и оглядывались. Наконец они растворились в темноте, оставив Ведьму и Жёлтого Дьявола в одиночестве. Те молча стояли у входа в нору, всматриваясь в ночную тьму. Потом легли, и заросли содомского паслёна скрыли их от наших глаз.

Ночь была безлунная, и хотя звезды сияли ярко, их свет был слишком слаб, чтобы можно было что-либо разобрать. Через некоторое время я услышал, как кто-то тяжело протопал мимо машины, а потом стал с сопением принюхиваться. Я включил фары. Две гиены, толкая друг друга толстыми боками, стояли, засунув морды в нору.

Внезапно они с дикими, напоминающими истерическое хихиканье воплями, поджав хвосты, бросились одна за другой прочь от норы. Этот «хохот» выдал их страх — Жёлтый Дьявол совершенно беззвучно бросился на гиен и, быстрый, словно молния, стал кусать их за толстые зады. Только пыль взвилась в лучах фар, когда одинокий пёс бросился на врагов, и его рычание и щебет доносились до меня вместе с рёвом и хихикающими воплями гиен. Иногда слышалось лязганье зубов. У Жёлтого Дьявола было несомненное преимущество в скорости, но всё же он был один против двоих — Ведьма оставалась в норе.

Гиены, громадные самки, на этот раз оказались необычайно упорными. Я стал опасаться, что шум битвы привлечёт других гиен, во множестве водившихся в этих местах.

Внезапно в свете фар возникла одна тень, за ней другая. Мне показалось, что оправдываются мои худшие опасения и к двум гиенам подходит подкрепление. Но в круг света, возмущённо щебеча, вступали все новые и новые тени и сразу же бросались на гиен. Это вернулась стая Чингиза, и обе гиены с ужасным рёвом, поджав хвосты, дали стрекача, а собаки преследовали их и то и дело хватали за ляжки.

Утром Ведьма вышла из норы уже похудевшая. Она ощенилась ночью, может быть даже под аккомпанемент визгливого хохота и грызни. Мы знали, что её щенята — беспомощные существа с громадными ушами, ещё свёрнутыми и скомканными, как в чрево матери,— покажутся из норы не раньше чем через месяц.

Первые две недели Ведьма почти всё время проводила в норе.

Пока остальные собаки находились поблизости, она иногда выходила наружу, но не больше чем на пять минут — видимо, чувствовала потребность защищать своих беспомощных детёнышей. Подъехав поближе, мы иногда слышали слабые звуки, издаваемые малышами; взрослые собаки время от времени стояли у норы, насторожив уши и не сводя глаз с тёмного отверстия. Наверное, они тоже слышали попискивание новых живых существ.

Когда щенкам было два дня, мы увидели, что к норе осторожно подбирается Фея. Это нас удивило. В прошлом году Фея и Ведьма были связаны тесной дружбой, но теперь, когда четыре недели назад мы встретили стаю, нам стало ясно, что дружба сменилась ненавистью — по крайней мере со стороны Ведьмы. Доминирующая сука неотступно преследовала Фею, а та всё больше пресмыкалась перед ней. Часто она ложилась в сорока-пятидесяти метрах от стаи и даже на охоте старалась держаться подальше от Ведьмы.

И вот теперь Фея не только подошла к норе, но и забралась в неё! Это было тем более поразительно, что после появления щенков в нору осмелилась войти только одна собака — это был Распутин, доминирующий самец.

За своё вторжение Фея дорого расплатилась. Едва успев скрыться под землёй, она кубарем выкатилась обратно, а вслед за ней вылетела разгневанная мамаша. Выскочив, Ведьма набросилась на Фею и стала кусать её. Через некоторое время Фея вырвалась, отбежала метров на пять и распростёрлась на земле, всем своим видом выказывая крайнюю покорность.

Но это не остановило Ведьму. Она вновь напала на Фею, укусила её, та завизжала, на шум прибежали другие собаки и всем скопом набросились на подчинённую самку. Как только Фее удалось вырваться, она удрала от мучителей и метрах в ста улеглась зализывать раны. Пострадала она, по-видимому, не очень, но была сильно перепугана.

После этого Ведьма стала ещё чаще нападать на Фею. Выходя из норы, она, как нам казалось, смотрела, нет ли поблизости Феи, и, заметив её, тут же гналась за ней, а иногда и кусала. Фея же всё больше пресмыкалась перед Ведьмой, она просто из кожи вон лезла, демонстрируя покорность, как только поблизости оказывалась доминирующая самка, но все ухищрения были напрасны и не спасали её от нападений. Нередко и остальные собаки, примыкая к своей предводительнице, дружно нападали на Фею. Брут и ещё один самец, Потрошитель, как будто пытались иногда выручить Фею, но оба они стояли на нижних ступенях иерархической лестницы, и их попытки ничего не меняли. Фея ложилась ещё дальше от логова и ещё реже общалась с остальными собаками.

Примерно раз в сутки стая уходила на охоту. Вместе со всеми, не считая первого вечера, уходил и Жёлтый Дьявол, а Ведьма в одиночестве сторожила своих малышей. Время, которое стал проводила на охоте, зависело от того, насколько быстро ей удавалось загнать добычу. Иногда собаки возвращались с набитыми животами через какой-нибудь час. Но бывало, что они пропадали всю ночь и появлялись только утром. В этих случаях Ведьма обычно ложилась у входа в нору и, завидев собак, бросалась к ним навстречу. Последние пятьдесят метров до норы охотники пробегали, виляя хвостами, и, подбежав ближе, прижимали уши и опускали головы к земле. Ведьма, повизгивая, бегала от одной собаки к другой и лизала их в губы. Как правило, каждая собака в ответ быстро отрыгивала мясо для кормящей матери. Равнины вокруг логова всё ещё изобиловали добычей, и Ведьма, несмотря на своё вынужденное дежурство возле логова, оставалась гладкой и упитанной. Её тяжёлые, набухшие соски низко отвисали, и мы не сомневались, что её малышам всегда хватало хорошего, полноценного молока.

Когда щенкам было три недели, они словно магнитом стали притягивать некоторых взрослых собак — те часто по нескольку минут кряду стояли у входа, уставясь в темноту норы. Иногда по положению ушей и хвостов этих собак я догадывался, что щенята подбирались к самому выходу и посетители могли их разглядеть. Случалось, особенно после возвращения стаи с удачной охоты, что одна из собак отрыгивала мясо прямо в пору, так что щенки могли попробовать его на вкус ещё до того, как в первый раз вышли из норы.

Брут, самец, сопровождавший Фею, когда у неё была течка, почти не отходил от логова и, как видно, был совершенно очарован щенятами. Жёлтый Дьявол тоже часто лежал возле норы — должно быть, из-за старой дружбы с Ведьмой. Но больше всех в тёмную глубину норы вглядывался один из семёрки годовалых щенков, которые оставались в стае, несмотря на то что матери с ними уже не было. Это была самка по имени Иезавель.

В одно прекрасное утро из отверстия поры осторожно высунулась маленькая чёрная головёнка. Наведя бинокль, я разглядел большие свёрнутые уши и глаза, казалось, бессмысленно взиравшие на мир. Лоб щенка был изборождён глубокими морщинами, которые придавали его мордочке озадаченный вид. Иезавель, лежавшая возле норы, сразу заметила его и подошла. Напуганный щенок мигом скрылся под землёй, и Иезавель, постояв и поскулив возле входа, улеглась рядом. Она вся напряглась и не сводила глаз с отверстия норы. Через десять минут щенок — тот же самый или другой — неуверенно выглянул из норы, но когда Иезавель потянулась его обнюхать, малыш тут же скатился вниз.

Почти весь день Иезавель оставалась у входа в логово, а щенок то и дело выглядывал наружу, но стоило ей пошевелиться, как он немедленно исчезал. Однако мало-помалу малыши привыкли к Иезавели, и на следующий день, когда они вышли из норы, молодой самке удалось даже дотронуться до одного щенка, ковылявшего ей навстречу. Скуля и повизгивая, она облизала щенка с ног до головы. Почувствовав её язык на своей мордочке, щенок закрыл глаза и так скривился, что многочисленные морщины стали ещё глубже и можно было подумать, что он ужасно страдает.

Взвизгивание и щебетание Иезавели, тоненькие голоса щенков насторожили и других собак. К Иезавели присоединились трос однопомётников, правда, щенки при их приближении удрали в безопасное место, но вскоре вылезли обратно, и четверо подростков стали возиться с ними и вылизывать их. Фея, лежавшая далеко в стороне, вскочила и жадным взглядом следила за этой вознёй. Несомненно, ей очень хотелось принять участие в игре, но она не смела. Она постояла минут десять, насторожив уши, без умолку скуля и не спуская глаз с норы, и снова легла.

Следующим у норы появился Брут. В прошлом году Брут больше чем кто-либо из самцов проявлял привязанность по отношению к щенкам. Он терпеливо лежал, а щенята играли вокруг него и частенько кувыркались на спину, когда он принимался энергично вылизывать их. Но теперь, увидев, что он потихоньку подходит к щенкам, Иезавель бросилась навстречу, норовя вцепиться ему в шею. И пёс, который был старше и сильнее, так растерялся, что отскочил назад. Иезавель погналась за ним, оскалив зубы. А когда к ней на помощь подоспели однопомётники, Брут поспешил убраться подальше.

Во время этой стычки щенки, разумеется, попрятались в нору, но скоро вылезли, и четверо подростков продолжали вылизывать их. Потом трое из них отошли в сторону, предоставив Иезавели заниматься малышами.

Со временем стало ясно, что Иезавель так же очарована щенками, как Фея в прошлом году. Как и Фея, она прилагала все усилия, чтобы никого к ним не подпускать. Но если Фея делала это тактично, стараясь скрыть малыша, с которым играла, при приближении другой собаки, то Иезавель не признавала никаких церемоний. Она просто-напросто бросалась на каждую собаку, которая подходила чересчур близко, а иногда и кусала — всех, кроме Ведьмы и трёх своих сестёр. Но вскоре она получила первый урок. У неё хватило глупости броситься на доминирующего самца — Распутина. Он был настолько огорошен, что стал отступать перед ней. Неужели эта дерзкая молодая самка прогонит даже самого главного самца? Но секунду спустя Распутин рванулся вперёд, и Иезавель кувырком покатилась от него.

После этого случая она научилась уважать старших, и вскоре её поведение стало напоминать поведение Феи. Иезавель становилась между щенком и приближающейся собакой, иногда она даже ложилась на малыша, и он почти совсем скрывался из виду. Порой она понемногу, как бы совершенно случайно, оттирала плечом другую собаку.

Однопомётники Иезавели, хоть и не столь привязанные к малышам, много времени проводили у норы. Этот интерес к щенкам, безусловно, полезен молодым собакам — он даёт им возможность ознакомиться с приёмами воспитания, свойственными их виду. Молодой самке нужно много упражняться, чтобы научиться аккуратно носить щенка в зубах. Щенки Ведьмы служили «морскими свинками» не только для Иезавели и её сестёр, но и для некоторых молодых самцов, которые пытались ухватить щенят за лапы, за уши, даже за хвостики. И хотя щенки как будто не очень возражали против такого обращения, подростки постоянно попадали впросак: их ноша то тащилась по земле, а то и вовсе выскальзывала из зубов. Обучение подвигалось туго, и прошло больше двух месяцев, прежде чем годовалые собаки стали носить щенят более умело и ловко.

Я впервые увидел, как Иезавель пытается нести щенка, когда малышам было примерно четыре недели и Ведьма переводила их в другую нору. Для гиеновых собак, как и для шакалов и гиен,— это обычное дело. И причин тут может быть несколько: либо воздух в норе становится слишком тяжёлым, либо она оказывается тесной для подрастающего потомства. На этот раз Ведьма выбрала и расчистила нору, находившуюся всего в двадцати метрах от первой, хотя обычно перебираются по меньшей мере метров на пятьдесят.

Переселение началось ранним утром. Ведьма прихватила щенка за шкурку на пояснице и понесла. Дойдя до второй норы, она сунула его внутрь и пошла обратно. Щенок впервые в своей ещё очень короткой, лишённой всяких опасностей жизни оказался совершенно один. Он выкарабкался из незнакомой норы, растерянно огляделся и завопил. Ведьма была на полпути между норами. Она остановилась, послушала и несколько неуверенно продолжала идти вперёд. Покинутый щенок звал на помощь всё громче и отчаянней, и собаки, отдыхавшие поблизости, вскочили и стали смотреть на него. Фея, стоявшая в сотне метров от крайних собак, рванулась, готовая бежать к малышу, но поглядела на Ведьму, остановилась и заскулила. Тут Ведьма, словно не в силах выносить вопли щенка, повернулась, бросилась к нему, подхватила и отнесла к остальным. И почти сразу же схватила за загривок другого щенка и понесла его в новую нору. Стоит ли удивляться, что повторилось всё то же самое. Ещё полчаса мать таскала одного щенка за другим в новое логово только для того, чтобы перенести предыдущего обратно в родную нору, когда у неё уже не хватало терпения слушать его отчаянные вопли.

Но в конце концов у Ведьмы как будто выработалась устойчивость к этим призывам на помощь. Впервые она не обратила внимания на крики одинокого щенка, несущиеся из нового логова, пока не подхватила следующего у старой норы. Вопли щенка стали ещё громче. В этот момент и вмешалась Иезавель. Она слонялась вокруг с самого начала переселения, не решаясь соваться к Ведьме с щенками. Но тут она понеслась к визжащему щенку, схватила его за ухо и наполовину понесла, наполовину поволокла к родной норе. По дороге она встретила Ведьму, которая несла другого щенка. И снова, когда Ведьма положила свою ношу, у норы оказался один-единственный щенок. Ведьма продолжала оставаться глухой к его воплям, пока подбирала следующего щенка, и опять Иезавель явилась на помощь. Но на этот раз она оказалась ещё более неловкой. Когда она попыталась взять в зубы щенка, он каким-то образом вывернулся и упал обратно в нору. А когда Иезавель примеривалась в третий раз, к норе подошла Ведьма с очередным щенком. Теперь у норы было два щенка, они перестали вопить и принялись, ковыляя, исследовать новую обстановку. Иезавель осталась с ними — дополнительное утешение, нечто знакомое в незнакомых условиях.

В то время мы ещё точно не знали, сколько у Ведьмы щенков: они никогда не выходили все сразу, не отходили от входа в нору и кормились по-прежнему в её тёмной глубине. По нашим соображениям, их там было не меньше восьми, но возможно, что и больше. Наконец-то нам представилась блестящая возможность пересчитать их всех, одного за другим, когда Ведьма терпеливо перетаскивала их в новый дом.

Десять… одиннадцать… двенадцать… тринадцать… четырнадцать… Вот это помёт! Мы ожидали одиннадцати, ну самое большее двенадцати штук. А в старой норе всё ещё виднелись маленькие чёрные щенята. Потрясающе! Семнадцать… Восемнадцать… Послушайте, да это же невозможно! У меня проснулись подозрения. А когда получилось, что Ведьма несёт тридцать третьего щенка, я понял, что меня одурачили. Возможно, Ведьма и сама попала впросак. Ясно, что старая и новая норы были связаны под землёй. И как только один щенок случайно пробрался обратно в старую нору, он оставил отмеченную запахом дорожку для остальных, и они поползли за ним. Щенки выбирались на поверхность у старой норы, а мать, увидев, что нужно переносить следующего щенка, хватала его и старательно переправляла в новую нору.

Перенеся щенка через заросли содомского паслёна в девяностый раз, она то ли была уже не в силах продолжать, то ли просто решила, что всему есть предел. Но так или иначе, в этот день она щенят больше не таскала.

После того как Ведьма в последний раз перетащила щенка, она словно впервые заметила Фею. Казалось, какая-то неодолимая сила влечёт подчинённую самку всё ближе и ближе к тому месту, где происходило переселение. Почти неприметно она подобралась к центру этой деятельности. Ведьма, поглощённая материнскими заботами, как будто ничего не замечала. Но теперь, хотя Фея уже успела отойти и улечься метрах в тридцати, Ведьма вдруг замерла, уставилась на неё и неторопливо двинулась вперёд. Фея увидела приближающуюся Ведьму и распласталась в зелёных зарослях. Ведьма продолжала подходить очень медленно и в полном молчании. Она двигалась, слегка согнув лапы и аккуратно, спокойно ставя каждую лапу между кустиками паслёна. Подбираясь всё ближе, Ведьма, казалось, скрадывает какую-то добычу, а её красные глаза так и сверкали под чёрными надбровьями. Внезапно она кинулась вперёд и вцепилась зубами в спину Феи. Та с громким визгом бросилась бежать. Ведьма выплюнула клок шерсти, посмотрела на убегающую Фею и вернулась к своим щенкам.

К этому времени беременность Феи уже сильно бросалась в глаза — и вправду, ей предстояло стать матерью в ближайшие дни. Поначалу она выбрала пору в трёхстах метрах от норы Ведьмы и много часов подряд возилась там, убирая и готовя жилье для будущих щенят. На следующий день после неудавшегося переселения Ведьмы Фея ушла со стаей на утреннюю охоту.

Но на этот раз собакам не повезло. Равнины с каждым днём становились суше, и травоядных животных попадалось всё меньше. Дважды стая бросалась в погоню за газелями Гранта, но оба раза легконогие молодые самцы оказывались резвее собак.

Собаки отдыхали, когда Фея вдруг вскочила и решительно побежала в сторону, время от времени оглядываясь через плечо. Я подумал, что она отправилась на поиски новой добычи; возможно, так показалось и некоторым собакам. Как бы то ни было, они побежали следом за ней. Фея повела собак к небольшому содовому озеру, возле которого росли две акации, бросавшие прохладную тень, а кустики содомского паслёна были сочными и зелёными. Некоторое время она бродила, принюхиваясь, а потом нырнула в нору. Из-под земли донеслось ворчание — беременная самка очень часто ворчит, приготавливая логово для своих щенят. Но ведь эта нора находилась в пяти километрах от логова Ведьмы. Неужели Фея пренебрегла этим?

Некоторое время собаки отдыхали в тени и резвились в озере. Брут и Потрошитель спугнули степную кошку, отдыхавшую в зелени паслёна, и погнались за ней — должно быть, не всерьёз. Они сразу же остановились, когда кошка обернулась, выгнула спину, ощетинилась и зашипела на них — ну точь-в-точь домашняя кошка при встрече с домашними псами! Когда она бросилась бежать, собаки опять погнались за ней, но она быстро скрылась в подвернувшейся норе, и Брут с Потрошителем вернулись к своей стае.

Но вот стая забеспокоилась — все собаки вскочили и побежали по равнине в сторону старого логова. Фея вылезла из норы и глядела им вслед. Я вспомнил, как был привязан к Ведьме Распутин — он всегда возвращался к избранной ею за месяц до родов норе; и мне хотелось узнать, не останется ли и Брут рядом с Феей. Но он бежал рысцой за остальными, и Фея внезапно припустилась следом, словно боясь отстать от стаи.

Фея всё ещё старалась по мере сил делать вид, что она — полноправный член стаи. Когда собаки отправились на охоту, Фея, хотя и была на сносях, побежала за ними, как всегда. Собаки прошли примерно шесть километров той своеобразной побежкой, которая позволяет им не снижать скорость километров тридцать подряд, хотя со стороны кажется, что они бегут не так уж быстро.

Вдруг собаки пошли шагом и низко опустили головы. На плоской, открытой равнине они обычно видны с расстояния многих километров, но когда они опускают головы, издали их можно спутать с пасущимися антилопами. Стая как раз двигалась в стогну небольшого стада газелей, которые и не подозревали о приближении врага. Когда собаки подобрались к ним метров на сто, антилопы вдруг вскинули головы, уставились на собак и, развернувшись, понеслись прочь. Началась погоня, и вскоре Стриж, самый резвый пёс в стае, далеко опередил остальных. Мой спидометр показывал, что он мчится со скоростью пятидесяти километров в час. Стриж гнался, как мне казалось, за слегка отставшим от стада самцом, но ему пришлось пробежать пять километров, прежде чем он нагнал намеченную жертву. Когда собаку и газель разделяло всего несколько метров, антилопа, вместо того чтобы бежать по прямой, помчалась по кругу — так обычно поступают животные, начинающие выдыхаться. Стриж срезал угол и выиграл расстояние — я даже видел, как хвост антилопы смазал собаку по носу. Стриж хотел схватить газель, но та сделала один из молниеносных поворотов, которыми так славятся эти животные, и зубы Стрижа щёлкнули в воздухе. И каждый раз, когда, казалось, Стриж вот-вот вцепится в газель, она ускользала, мгновенно уворачиваясь от него. Но эти постоянные круги и увёртки позволяли стае, срезая углы, всё больше приближаться к добыче. После очередного манёвра Распутин нагнал Стрижа.

Погоня промчалась мимо гиены, лежавшей в неглубокой норе: она высунула голову и в мгновение ока присоединилась к охотникам, поспешая лёгким галопцем враскачку, который на деле гораздо быстрее, чем можно подумать. В какую-то минуту, когда газель повернула назад, гиена даже оказалась ближе к жертве, чем собаки.

На следующем повороте Распутину удалось перехватить газель. Два передовых пса почти одновременно налетели на добычу и кубарем покатились по земле. Не прошло и нескольких секунд, как подоспела и сошлась над добычей вся стая Чингиз-хана. Газель прикончили в мгновение ока, и собаки уже рвали тушу на куски — это было мясо, которое они не только съедят сами, но и понесут Ведьме и щенкам. Я заметил, что Фея схватила порядочный кусок и, может быть, оттого, что она стала слишком нервной и запуганной, понесла свою долю в сторонку, чтобы спокойно съесть её в одиночестве. При этом часть её добычи досталась гиене, подстерегавшей поодаль. Воспользовавшись тем, что Фея была одна, гиена бросилась и выхватила у неё из-под носа мясо. Фее перепали ещё кое-какие остатки туши, но за пятнадцать минут не осталось ничего, кроме нескольких косточек, и они вместе со шкурой и рогатым черепом достались гиене и её товаркам, которые одна за другой сбегались к добыче.

Когда собаки вернулись к логову, они накормили Ведьму и щенят. Фея смотрела на это издали, но, услышав визг малышей, отчаянно барахтавшихся, чтобы добраться до мяса, она незаметно подошла ближе. Ведьма тут же налетела на неё. Фея повернулась и побежала, робко поджав свой куцый хвост. Ведьма не отставала — ей было нетрудно догнать отяжелевшую Фею. Она так свирепо вцепилась в круп бедняги, что та перевернулась в воздухе и шлёпнулась на спину. Ведьма подскочила и запустила клыки ей в брюхо, рванула его зубами, отпустила и снова рванула. Фея громко завизжала. На шум прибежал Потрошитель, но одновременно подоспел Распутин и не дал низшему по рангу самцу ввязаться в драку. Фея перекатилась на бок и лежала совершенно беспомощная, а Ведьма раз за разом кусала её за спину и бока, встряхивая головой, словно трепала крысу. На минуту она остановилась, и Фея, воспользовавшись случаем, вскочила и отбежала. На этот раз Ведьма не погналась за ней — она стояла и смотрела, как её бывшая подруга, искусанная и униженная, убегает прочь.

Отбежав рысью метров пятьдесят, Фея остановилась и обернулась — она смотрела туда, где оставалась стая, логово, щенки. Потом она снова побежала по голой равнине, воздух над которой уже дрожал от зноя — солнце поднималось всё выше. Ни одна собака не последовала за ней. Брут разлёгся среди щенят Ведьмы. И вскоре Фея стала лишь крохотным пятнышком в безмерности выжженных солнцем жёлто-бурых равнин.

Глава четвёртая

Фея рысцой бежала по равнине, и с каждым её шагом вверх поднималось маленькое облачко пыли. Она пробежала так минут пятнадцать, потом остановилась, оглянулась на покинутое логово, опустила морду к земле и издала несколько душераздирающих криков — так гиеновая собака зовёт на помощь. Эти сильно резонирующие вопли обычно разносятся на далёкое расстояние, но сейчас, когда Фея стояла посреди равнин совершенно одна, казалось, что все звуки бесследно тонут в неизмеримых пространствах, окружающих её.

Она двинулась дальше, по постепенно все замедляла и замедляла ход. Солнце поднялось высоко, раскалённый воздух на горизонте дрожал, и беременность отягощала Фею. Она низко опустила голову и пошла шагом, отдуваясь, высунув розовый язык. Немного погодя она подошла к месту, где были небольшие холмы и ещё оставался какой-то намёк на зелень. Она прошла мимо газелей Томсона, даже не взглянув на них, и те тоже лишь подняли головы и посмотрели ей вслед, хотя она проходила не далее, чем в двадцати метрах от ближайшей газели. Видимо, они почувствовали, что она для них не опасна.

Вскоре она подошла к маленькому содовому озеру, окружённому кольцом содомского паслёна, и устало заползла в нору, которую выбрала раньше. Некоторое время я не слышал ни звука и решил, что она отдыхает после перехода по равнине в полуденную жару. Потом из поры послышалось ворчание, а затем оттуда полетела пыль: Фея снова прибирала нору в ожидании щенят. Внезапно её рычание стало громче и яростней, как будто под землёй завязалась свирепая драка. Какой непрошеный гость захватил нору Феи? Но оказалось, что это всего-навсего схватка с большим корнем, и вскоре Фея вылезла наружу, держа в зубах побеждённого врага. Она отошла на метр от норы и бросила корень. Затем снова вернулась к прерванной работе.

Пока она трудилась, я думал, как же она вырастит щенят, если ей никто не поможет? Гиеновые собаки — общественные животные, и их образ жизни и приёмы охоты основаны на подчинении интересов отдельных особей интересам всей стаи в целом. Способна ли одинокая собака раздобыть достаточно пищи не только для себя, но и для целого выводка щенят? Когда она уйдёт на охоту, малыши останутся без защиты и могут стать лёгкой добычей какой-нибудь мародёрствующей гиены. В таких условиях у щенят Феи почти не было шансов выжить.

Потрудившись на славу, Фея вылезла и остановилась возле норы. Она смотрела в сторону логова Ведьмы, туда, где была её стая. Затем она ненадолго прилегла, наполовину скрывшись в кустах паслёна и потряхивая ушами, когда её осаждали мухи. Но её грызло беспокойство, и вскоре она села, по-прежнему глядя в сторону родного логова, до которого было пять километров. И снова с глубоким вздохом тяжело шлёпнулась на землю. Когда она встала в последний раз, солнце уже готово было скрыться за горизонтом и пронизывало ярко-алым сиянием облако пыли, висящее над землёй после знойного, ветреного дня. Медленно-медленно, словно поневоле, Фея пошла по дороге, которую проделала днём, по той дороге, которая вела к логову стаи Чингиз-хана.

К логову она подошла уже в темноте и остановилась метрах в двухстах, глядя на собак. Как я узнал позднее от Джеймса, стая в тот вечер вернулась с удачной охоты довольно рано и теперь отдыхала. Фея стала приближаться. Не доходя до логова метров шестьдесят, она остановилась и позвала. Некоторые собаки, насторожив уши, старались разглядеть её при лунном свете, но ни одна не встала ей навстречу. Ещё около часа Фея бродила поодаль от стаи, иногда ложась, и несколько раз снова издала свой отчаянный зов. Но когда луна опустилась за горизонт, я потерял её из виду. Как мы ни прислушивались, ни я, ни Джеймс не услышали ни звука за всю ночь.

Постепенно спящие собаки проступили темными комочками в серой предрассветной мгле. Должно быть, охота была трудная или собаки наелись до отвала — они не шевелились, пока солнце не стало припекать. Только щенята Ведьмы, ещё не очень уверенно стоявшие на лапках, тихонько возились у входа в нору. Но вскоре и они забрались под землю. Кругом всё было тихо и мирно. Утренний ветер, почти всегда свистящий над равнинами около девяти утра, пока ещё не проснулся.

Первым встал и потянулся Брут. И, словно это было сигналом, за ним стали подниматься остальные собаки. Вскоре они уже приветствовали друг друга, и их щебечущие крики и шорох лап в траве казались очень громкими после ночной тишины. Брут направился к норе Ведьмы, и почти сразу же она вылезла наружу в сопровождении щенят. Они стали выпрашивать еду, и Брут отрыгнул им мясо. Подбежали и другие собаки и стали кормить семейство Ведьмы.

Наевшись досыта, Ведьма принялась бродить вокруг в сопровождении Распутина, отмечая куртинки травы примерно в десяти метрах от входа в свою нору. Вдруг она замерла и стала пристально глядеть туда, где была нора Феи. Потом, бесшумно пробираясь с низко опущенной головой, она начала подкрадываться к входу в эту нору. Она высоко поднимала лапы одну за другой и осторожно ставила их на землю. Подкравшись к норе, она бросилась вниз. Оттуда донёсся жалобный визг, потом — громкое рычание, и Ведьма задом выбралась из норы. В зубах она держала новорождённого щенка — у него ещё болталась пуповина. Малыш был мёртв, и его тельце висело, как тряпка,— мощные челюсти Ведьмы раздробили ему позвоночник.

Ведьма немного постояла, потом бросила мёртвого щенка на землю. Из норы доносилось повизгивание. Ведьма посмотрела туда, откуда шли звуки, и медленно, осторожно, ползком опять забралась в нору. Снова послышалось рычание, и на этот раз Ведьма отступила довольно поспешно, а морда у неё была покрыта кровоточащими следами укусов. Щенка у неё в пасти не было. Видимо, Фея с мужеством отчаяния сражалась во тьме своего логова.

Сверкая налитыми кровью глазами, Ведьма принялась яростно раскапывать вход в нору, так что её бешено работающие лапы подняли целую тучу пыли. Конечно, говорить, что животное проявляет ненависть,— чистейшей воды антропоморфизм,— но трудно было не прочесть это чувство или нечто весьма близкое в горящих глазах чёрной суки, устремлённых в нору.

В этот первый день Ведьма не раз подходила к норе Феи, подкрадываясь той же бесшумной, осторожной поступью, с низко опущенной головой; глаза её ярко сверкали под чёрными надбровьями. Она больше не пыталась спуститься в нору, но всё время обнюхивала землю у входа и целыми минутами стояла, вглядываясь в глубину норы подчинённой суки. Потом снова уходила к собственным щенкам. Многие собаки, в том числе Брут и Иезавель, также стали проявлять интерес к норе Феи. Они наверняка знали, что там, внизу, появились щенки. Следующий день должен был показать нам, как вся стая реагирует на присутствиеновой матери и новой семьи.

Наутро мимо логова стаи Чингиза проходил табунок из десяти зебр. Большинство собак быстро поднялись при виде зебр — в разгар сухого сезона эти животные редко уходят так далеко от водопоя. Обычно зебры почти не обращают внимания на собак — им нечего бояться этих мелких хищников. Но они не знали, что охота на зебр — привычное дело для стаи Чингиза.

На протяжении нескольких лет мы вели наблюдения за пятнадцатью разными стаями гиеновых собак. И только две из них охотились на зебр. Более того, стая Чингиза, если ей предоставлялся выбор, всегда предпочитала мясо зебр. Собаки достигли потрясающего искусства в охоте на этих крупных животных. Однажды трое взрослых самцов убили зебру совершенно самостоятельно, а трижды мы видели, как стая во время охоты разделилась и обе группы почти одновременно прикончили двух животных.

Если бы зебры продолжали двигаться шагом, собаки почти наверняка не тронули бы их. Мы несколько раз наблюдали, как во время погони тяжело раненная зебра просто-напросто останавливалась и ждала, когда подбегут собаки, и те, немного покрутившись вокруг намеченной жертвы и несколько раз попытавшись обратить её в бегство, в конце концов оставляли её в покое.

Но на этот раз, когда собаки бросились в погоню, зебры сорвались в галоп. Скачут они не так уж быстро, и всего за полминуты Стриж поравнялся с ними и цапнул за круп ту, что была ближе. В тот же миг другая зебра обернулась и кинулась на Стрижа, оскалив зубы и прижав уши к затылку,— это был жеребец, бросившийся на защиту кобылы. Стриж отпрянул в сторону. Жеребец гнался за ним несколько метров, а потом повернул и бросился на Распутина, который за его спиной преследовал кобыл.

Собаки немного поотстали, и жеребец догнал свой табун. Выносливости у зебр хватает ненадолго, и уже через пять минут одна кобыла стала отставать от табуна. Стриж молнией подлетел к ней и прыгнул, норовя схватить за хвост. Его челюсти сомкнулись, и он повис у неё на хвосте. Со стороны казалось, что он хочет остановить её собственными силами. Кобыла продолжала скакать, по Стриж висел у неё на хвосте, болтаясь из стороны в сторону, и скакать быстро она не могла. Поэтому очень скоро она оказалась далеко позади своего табуна. Трудно сказать, заметил ли жеребец, что она попала в беду, но он не вернулся выручать её, а продолжал скакать дальше в сопровождении остальных кобыл.

Через несколько секунд после того как Стриж вцепился в хвост своей жертвы, кобыла, проскакав метров двести пятьдесят, остановилась и повернула голову, словно стараясь достать и укусить своего мучителя. Но этого только и ждал Жёлтый Дьявол. Последнюю сотню метров он бежал рядом с кобылой и теперь молнией взвился вверх и вцепился зубами в её верхнюю губу. Это был особый трюк Жёлтого Дьявола. Когда необходимо произвести какие-нибудь болезненные операции, лошадь заставляют стоять на месте, захватив её верхнюю губу в так называемую «закрутку». Зубы Жёлтого Дьявола оказали такое же действие на кобылу: она застыла на месте с почти безмятежным видом, а стая тем временем сбегалась к ней. Через несколько минут зебра была мертва.

Собаки спешили расправиться с добычей, потому что вокруг уже собирались гиены. Для прихлебателей это был удачный денёк — даже набив себе животы до отказа, пятнадцать собак съели не больше пятой части своей крупной добычи. Уходя, некоторые из них бросались в сторону поджидавших гиен, но не особенно старались добраться до них. Вскоре туша почти скрылась из глаз под пятнадцатью или двадцатью гиенами, и нечто вроде серенады из воплей, рычания и хихиканья сопровождало собак на пути к логову — это пирующие гиены ссорились над остатками добычи стаи Чингиз-хана.

Ведьма с щенками у входа в пору поджидала удачливых охотников. Те наелись до отвала, так что вскоре мать и щенки уже заглатывали большие куски мяса — самцы отрыгнули для них часть своей добычи.

Фея высунула голову из норы, потом побежала навстречу Стрижу, прижав уши, виляя хвостом и низко приседая. Она с щебетом лизала его губы и выпрашивала пищу. Но Стриж от неё отвернулся. Фея не сразу отстала от него, продолжая попрошайничать, а потом побежала к Жёлтому Дьяволу. Старый самец тоже ей отказал. С визгом, в котором звучало отчаяние, она металась от одного самца к другому, но они неизменно отворачивались от неё, а иногда и кусали её за морду. Это было очень странное и необычное поведение: стая, как правило, кормит любого, кто в этом нуждается,— будь то щенок, кормящая мать или больная, искалеченная собака. Можно было подумать, что враждебное отношение предводительницы стаи заразило остальных собак, и теперь Фея несла клеймо изгоя.

Фея, почти распластавшись на земле, вне себя опять вымаливала пищу у Жёлтого Дьявола, и тут Ведьма, доедавшая большой кусок зебрового мяса, подняла голову и увидела эту картину. Она мгновенно кинулась на Фею и настигла её как раз в тот момент, когда та повернулась и бросилась бежать. Секундой позже клыки Ведьмы сомкнулись у неё на спине. Фея припала к земле — она не пыталась бежать, не пыталась огрызаться, а просто безропотно сносила укусы Ведьмы. Но как только Ведьма перестала её кусать, Фея вскочила и бросилась бежать к своей норе. Всё это произошло мгновенно. Мне показалось, что Ведьма прыгнула вперёд, чтобы загородить Фее дорогу. Во всяком случае, Фея, видимо дошедшая до крайности, в отчаянии бросилась на доминирующую суку — щелкая зубами, она старалась прорваться мимо Ведьмы к своему логову, к своим щенкам. Но битва была неравной — стоило Фее напасть на Ведьму, как все собаки бросились на помощь своей чёрной предводительнице.

Фее всё же удалось пробиться поближе к своей норе. Ей оставалось всего несколько метров, и она было шмыгнула мимо Ведьмы, но та схватила подчинённую самку за горло. Фея вывернулась. Так обе суки бок о бок, не прекращая грызни, постепенно приближались к норе, в то время как остальные собаки наскакивали на Фею. Внезапно обезумевшая мать вырвалась и нырнула в логово к своим щенкам. С громким рычанием Ведьма снова стала раскапывать вход, так что кругом всё заволокло пылью. Но она не полезла за Феей в тёмную нору. На морде у неё всё ещё виднелись следы зубов — доказательство того, что мать готова пойти на всё, чтобы защитить своё потомство. Покопавшись впустую, Ведьма отошла от норы.

Фея до самого вечера оставалась под землёй. Она не ела ни разу с тех пор, как три дня назад выходила со стаей на охоту за газелью. Надолго ли хватит у неё молока для щенят, если она сама умирает с голоду?

На следующий вечер, когда стая вернулась с охоты и под громкое повизгивание и щебетание кормила Ведьму и её щенков, Фея не выходила из норы. Она даже головы не высунула, чтобы посмотреть, что происходит. Паук успел затянуть паутиной отверстие её норы, и за прошедшие двенадцать часов из злосчастной детской не донеслось ни единого звука.

Пока Ведьма с семейством жадно уплетала свою долю мяса, один пёс подошёл к норе Феи и замер, глядя вниз. Это был Брут, отец новорождённых щенят. Внезапно он тихонько позвал — так же, как мать вызывает своих щенят. Паутина была мгновенно сметена, и Фея, дрожа от нетерпения, сунула морду в пасть Брута. Он отскочил от неё и, сделав усилие, отрыгнул мясо. Фея тут же проглотила подачку и стала отчаянно просить добавки. Брут ещё два раза выдал ей по большому куску мяса, а потом отошёл. Фея вернулась в нору к щенкам. Ведьма, увлечённая едой, даже не заметила, что произошло.

Может быть наконец Фее и её семье улыбнулось счастье? После следующей охоты Брут снова вызвал мать своих щенят из норы и накормил. На этот раз, после того как она поела и спряталась, Брут обошёл нору кругом и отметил отдельные травинки. Как я уже упоминал, территорию обычно отмечают только доминирующий самец и доминирующая самка, так что поведение Брута было для нас чрезвычайно интересно. Что это значило? Не утверждал ли Брут своим поведением, что это его собственная, персональная нора, его самка и детёныши? Вполне возможно. Но со временем стало совершенно очевидно, что десять щенков Ведьмы, весело возившихся у входа в нору, привлекали его гораздо больше, чем нора, где скрывались его собственные щенки. Могучий инстинкт побуждает взрослых собак заботиться о щенятах своей стаи: именно этот механизм и подавляет примерно в течение трёх месяцев чрезвычайно сильное у взрослых гиеновых собак стремление к бродячей жизни, он удерживает стаю на одном месте до тех пор, пока щенята не подрастут. Так что Брут, всё ещё связанный с Феей какими-то узами, хотя и отмечал своим запахом её нору, как бы поневоле кормил тех щенят, которые всё время попадались ему на глаза. Более того, когда Иезавель перестала нападать на остальных взрослых собак, подходивших к щенкам Ведьмы, Брут подолгу лежал среди них, вылизывая малышей, позволяя им ползать по себе и порой даже тянуть за хвост. Его собственные щенки — это ведь всего-навсего едва уловимые запахи, еле слышные отрывистые звуки, невидимые комочки жизни в глубине материнской норы. И пройдёт ещё три недели, прежде чем они выйдут на свет, обретут облик, станут неотразимо привлекательными для своего отца.

Так над Феей и её детьми нависла угроза голодной смерти. Брут время от времени подкармливал её, по этого было явно недостаточно. Через две недели она еле двигалась и была, как скелет, а соски у неё почти усохли. Повизгивание из её норы доносилось всё реже и реже, и мы боялись, что её малыши погибают.

Глава пятая

В то время как Соло и другие щенки Феи умирали с голоду в своей тёмной норе, щенки Ведьмы росли не по дням, а по часам. Когда они впервые вышли наружу, их пугало малейшее движение, и, почуяв приближение чего-то незнакомого, они мгновенно ныряли в логово.

Однажды утром мы видели, как они с превеликой осторожностью выглядывают из норы, уставясь на светящийся шар, который поднимался над горизонтом их маленького мира. Когда солнце выкатилось, они спрятали головы, но вскоре опять высунулись, следя, как свет постепенно заливает равнины. А вечером того же дня, потрясённо выпучив глаза, щенки следили за облаками, медленно проплывавшими на фоне громадного алого диска заходящего солнца, а потом нырнули обратно в нору. Немного погодя маленькие чёрные головки высунулись одна за другой, по-прежнему не сводя глаз с облаков.

Для этих десяти щенков родная нора, пропитанная резким собачьим запахом, была домом, где знакомы все тёмные закоулки, была убежищем, куда можно было спрятаться при малейшей опасности. В первую неделю их надземного существования почти всякий незнакомый предмет таил для них угрозу опасности — и почти всё на свете было незнакомо. Громадный скарабей катил свой навозный шар мимо норы. Щенки заворожённо не сводили с него глаз, но тут он вдруг потерял равновесие и упал на спину, размахивая лапками,— это неожиданное движение так испугало щенят, что они в панике, спотыкаясь друг о друга, кубарем скатились в нору. Но щенят, как почти всех маленьких хищников, обуревало ненасытное любопытство: над краем норы появилась одна мордочка, за ней — другая, и вот уже широко раскрытые глаза провожают жука и его шар.

Вокруг норы во всех направлениях вились ходы мышей — маленьких пушистых бурых грызунов открытых равнин. Эти мыши быстро привыкли к нашей машине, и подчас, когда собаки спали, мы с Джеймсом наблюдали мышиные перебежки, мелкие ссоры, смотрели, как они натаскивают в свои норки еду про запас. Однажды две мышки даже навестили Джеймса в машине — они пробрались через отверстие возле переключателя скоростей, немного осмотрелись и принялись обследовать странное жилище.

Щенки вскоре очень заинтересовались мышами: насторожив уши, они подстерегали их и, неуклюже прыгая, пытались догнать. Но никто из малышей ни разу не настиг мыши, да и взрослые относились к грызунам весьма равнодушно. Это была хорошая тренировка для щенят — часть того, что им предстояло выучить, пока они росли в том мире, где появились на свет и где им суждено было найти своё место или погибнуть.

Одна из самых ранних игр щенят, в которую они постоянно играли — по крайней мере до тех пор, пока не ушли из логова навсегда,— была игра «в паслён». Поначалу они просто от нечего делать жевали жёсткие стебли растений, окружавших нору. Возможно, это было очень полезно для роста зубов — ведь всё своё мясо они получали в виде отрыжки, и у них не было возможности грызть кости. Но мало-помалу их сражения с растениями становились всё яростнее, они изо всех сил, свирепо рыча, тянули особенно неподатливые стебли, по стебли внезапно обрывались, и щенята кувыркались на спину или валились прямо в нору. Иногда они рвали маленькие, размером с лесной орех жёлтые плоды. Этим развлечением не брезговали и взрослые — правда, они тут же выплёвывали плодики.

Как только щенята научились бегать, они с увлечением стали гоняться за всем, что двигалось. Во всю прыть носились за насекомыми, проползавшими мимо норы, и за ящерицами, а однажды, к немалому удовольствию Джеймса, даже «охотились» за его машиной, которую он потихоньку перегонял в другое место. Постоянными объектами для тренировки щенят служили многочисленные мыши, а также каменки, гнездившиеся неподалёку от их норы. Какая-нибудь из этих маленьких пичуг всегда крутилась возле норы и часто украшала раннее утро или поздний вечер своими протяжными трелями, пристроившись на веточке возле норы и осматривая равнину. Джейн называла их «птички-норушки». Для птичек-норушек было очень выгодно устраиваться поблизости от обитаемого логова — кормятся они главным образом насекомыми, а возле нор насекомых постоянно вспугивают бегающие туда-сюда обитатели, да и собирается их там больше из-за разных отбросов и остатков пищи. Джеймс сделал открытие: оказывается, этих птичек можно назвать минипадальщиками — соседка стаи Чингиз-хана не раз подлетала и хватала кусочки мяса, которые оставались в траве после кормёжки щенят.

Мыши и птички-норушки были единственными существами — не считая насекомых и ящериц,— которые жили по соседству с норой, но в неглубокой зелёной долине, кроме собак, обитали и другие млекопитающие. Там было логово обыкновенных шакалов, которые в этот год вырастили троих щенят. Родители не жалея сил кормили своё потомство, и днём и ночью подолгу охотились на грызунов, насекомых и даже на змей, которых приносили и отрыгивали перед малышами. Шакалы — гроза мышиного населения: стоит им услышать в траве шорох крысы или мыши, и они настигают её молниеносным прыжком. Однажды мы видели, как пара шакалов бродила среди отдыхающих у логова собак, но вообще они редко приближались к гиеновым собакам. Случалось, что взрослая собака гналась за шакалом, но, видимо, не особенно старалась догнать его и быстро прекращала погоню. Хищники редко задирают друг друга, если им не приходится сталкиваться из-за какой-нибудь ценной добычи: животному, живущему охотой, необходимо сохранять здоровье и силу, чтобы выжить.

Без серьёзной причины собака никогда не станет связываться с шакалом: своими острыми, как иглы, зубами шакал может прокусить ей лапу, и она охромеет. Это совершенно бессмысленный и неоправданный риск. В прошлом году я видел, как собаки окружили самца-шакала, он же сгорбил спину, оскалил зубы и был готов сразиться хоть со всей стаей. Шакал с потрясающей скоростью вертелся волчком, угрожая то одной, то другой собаке. А те, попытавшись несколько раз, как бы играючи, цапнуть своего маленького противника, разошлись и оставили его в покое.

Недалеко, в старом термитнике, временно поселилась большая группа полосатых мунго. Ежедневно они отправлялись в охотничьи экспедиции, шаря среди растений в поисках ягод и насекомых. До логова стаи Чингиза ясно доносились их пронзительные вопли. Как-то раз вся компания подошла слишком близко к норам, и Иезавель со своими ровесниками бросилась на них. Мунго обратились в бегство, продвигаясь среди содомского паслёна длинными, ныряющими прыжками и издавая тревожные вопли. Они спрятались в подвернувшуюся нору, но когда одна из собак сунула туда нос, послышался громкий шипящий звук, и собака отскочила, потирая лапой нос и тряся головой. Вскоре собаки ушли, а мунго вылезли из укрытия, встали столбиками, осмотрели поверх растительности всю местность и, увидев, куда ушли собаки, продолжили охоту.

Однажды на собак наткнулся охотившийся среди паслёна медоед. Он остановился, выкопал из норки ящерицу, сжевал её и отправился дальше. Подрастающие собаки следили, как он подходил, а потом погнались за ним. Медоед раза в три ниже гиеновой собаки, но его считают одним из самых бесстрашных животных на равнинах Африки. Известен случай, когда семь молодых львиц оставили добычу, завидев трёх медоедов, и ждали, рыча и хлеща себя хвостами, пока мелкие хищники не удалились с неторопливым достоинством. Доведённый до крайности медоед может броситься даже на машину — этому я никогда не верил, но как-то медоед несколько раз прыгал на колёса моего лендровера, а потом, цапнув на прощание выхлопную трубу, убежал и скрылся в норе.

Возможно, Иезавель и её однопомётники уже сталкивались с медоедами в своих странствиях — на травянистых равнинах возле Ндуту их довольно много. Как бы то ни было, собаки кружили вокруг медоеда, трусившего на коротеньких лапках, но не пытались подойти к нему ближе. А медоед почти не прибавил скорости, только распространил вокруг себя сильный мускусный запах — возможно, этот запах отпугивал собак. Во всяком случае, они очень быстро отстали от него и вернулись к логову.

Щенки Ведьмы, не отходя от норы, могли наблюдать все эти события. Научились они чему-нибудь таким наглядным способом или нет, нам неизвестно. Но вот о крылатых гостях, ежедневно жаловавших к логову, они могли получить информацию «из первых рук». Это были обыкновенные стервятники — взрослые птицы очень хороши в своём белом оперении, с жёлтыми клювами и лапами, а молодые в детском буроватом наряде со странными чёрно-багровыми шеями выглядят уродливо. Иногда прилетал и мохнатый стервятник — он примерно такого же размера, как обыкновенный, но у него бурые перья и бледная кожа на голове и шее, которая наливается алой кровью, когда птица возбуждена. Эти стервятники прилетали поживиться остатками мяса и шкур возле логова. Они с жадностью поедали экскременты собак, которые содержат много белка и потому представляют ценный источник питания для тех, кому приходится по вкусу такая пища.

Поначалу щенки впадали в панику, видя, как птицы, вытянув лапы перед приземлением, пикируют вниз; только ветер свистит в их маховых перьях. Но в один прекрасный день они набрались храбрости и двинулись знакомиться со стервятником — так же как в своё время знакомились со всем окружающим. Прижавшись друг к другу, тесной группой, то высовывая, то пряча головы, они осторожно подбирались всё ближе и ближе, так что стервятник наконец отлетел на несколько метров. Щенята, ободрённые успехом, двинулись за ним, и он снова отступил. Когда же он захлопал крыльями, собираясь взлететь, щенята так перетрусили, что некоторые перекувырнулись в воздухе, а потом со всех ног понеслись в спасительную нору. Не скоро они привыкли к хлопанью громадных крыльев, когда хищники расправляли их и взмахивали ими перед тем, как взлететь.

Со временем нападение на стервятников стало любимым «видом спорта» щенков — возможно, им придавало храбрости то, что эти страшные с виду птицы почти всегда отступали. Однако случалось, что какой-нибудь щенок набирался нахальства и лез к стервятнику в одиночку. Не желая пасовать перед одним-единственным щенком, стервятник поворачивался к нему и начинал обороняться. Вытянув шею, разинув клюв, угрожающе распустив громадные крылья, стервятник нагонял на щенка такого страху, что тот спешил унести ноги, крепко поджав хвостик. Несколько раз Ведьма прогоняла стервятников, дерзнувших обратиться против одного из её щенят, а Стриж какое-то время пристально следил за стервятниками, снижающимися в районе норы, и бросался их прогонять. Но дня через два интерес к птицам у него совершенно пропал.

Подрастая, щенята становились всё игривее. Поначалу они просто покусывали друг друга, тянули один другого за ухо или за хвост. Потом, научившись уверенней держаться на лапках, они принялись гоняться друг за другом. Одно время щенки увлекались забавной чехардой — небольшими прыжками наскакивали друг на друга, отталкиваясь сразу всеми четырьмя лапками. Иногда они делали по четыре таких прыжка подряд, подскакивая, как мячики. Ловить друг друга таким способом оказалось очень неудобно. Погоня часто кончалась уже в норе — преследуемый кувыркался вниз головой, а за ним летел и преследователь.

Как у многих детёнышей общественных млекопитающих — к сожалению, то же бывает и у наших детей,— игры маленьких гиеновых собак нередко кончаются настоящей дракой. Если щенок, которому особенно туго пришлось во время игры, не выдержит и завизжит, его товарищ по игре почти всегда нападает на него уже всерьёз. А когда несчастная жертва поднимает ещё более отчаянный визг, в драку ввязываются и остальные щенки и все дружно кусают и дёргают «лежачего». Точно так же вели себя и взрослые собаки, если Ведьма бросалась на Фею.

Когда щенки играли, взрослые часто подходили и ложились возле норы. Одним из самых частых гостей был Брут — он позволял щенкам любые вольности я не возражал, если те таскали и кусали его за уши или за хвост. Сама Ведьма гораздо меньше любила превращаться в живую площадку для игр, особенно с тех пор, как щенки стали подрастать и зубы у них стали острыми, как иголки. Случалось даже, что она наказывала настырного щенка укусом в шею. По всей вероятности, кусала она совсем не больно, но укушенный проказник с визгом валился вверх брюхом, размахивая в воздухе всеми четырьмя лапами.

Как-то вечером, вскоре после рождения щенят Фен, Ведьма ушла со стаей на вечернюю охоту. Фея осталась одна охранять всех щенят у логова стаи Чингиз-хана. Десять щенят Ведьмы, собравшись у входа в свою нору, довольно равнодушно смотрели, как стая рысью уходит в прохладные сгущающиеся сумерки. Может быть, они чувствовали, что с ними осталась взрослая собака, хотя Фея и не показывалась из своей норы.

Щенята затеяли возню: теперь, когда дневной зной миновал, их игры становились оживлённее. Они дрались понарошку, гонялись друг за другом и с притворной яростью таскали и дёргали упругие стебли содомского паслёна. Внезапно Фея вышла из норы и остановилась, глядя на щенков. Она так отощала, что можно было пересчитать все ребра, и голод, должно быть, немилосердно терзал её. Как она отнесётся к десяти упитанным щенкам, которых уже не сможет защитить злобная и сильная мать? Фея медленно направилась к ним. Подойдя поближе, она опустила голову и с приветливым повизгиванием завиляла огрызком хвоста. Щенята, не ведавшие, что она — изгнанница, наперегонки бросились к ней. И вот она уже старательно и торопливо вылизывает их, а они игриво скачут вокруг, дёргая Фею за остаток хвоста. Наверное, ей хотелось вылизать их и поиграть с ними ещё тогда, когда они впервые выползли из норы. Но удалось ей это только сейчас. Она подошла ещё ближе к норе и, стоически перенося укусы острых зубов, улеглась среди щенят.

Правда, через несколько минут Фея освободилась от них. Конечно, только голод заставил худую, как скелет, собаку бродить зигзагами вокруг норы Ведьмы, где щенята обычно получали пищу. Иногда ей попадались кусочки мяса, которые она с жадностью глотала. В ту пору охота была хорошая, и взрослые часто приносили больше мяса, чем могли съесть щенки. Среди кустиков паслёна были разбросаны разные кусочки и огрызки, которыми Фея неплохо подкрепилась.

На счастье Феи и её невидимых щенят, Ведьма довольно часто стала уходить на охоту. Ведь Фея решалась подбирать остатки еды возле норы доминирующей суки только в её отсутствие. Не так уж много ей перепадало, но если учесть, что Брут тоже время от времени подкармливал её, теперь ей было на чём продержаться. У неё даже молока прибавилось, судя по размеру сосков. Мы вновь стали надеяться, что Фее удастся выкормить своих щенков, пусть даже не всех.

Глава шестая

Щенкам Феи исполнилось уже три недели, и они должны были вот-вот показаться из своей норы. Мы очень надеялись, что стая смягчится при виде крохотных собачек и взрослые начнут кормить их так же, как и остальных щенят, несмотря на то что мать их была отверженной. Быть может, маленькие заморыши смогут перехватить хоть часть той пищи, которая после каждой охоты доставалась Ведьме и её щенкам.

Однажды Ведьма решила перевести своих щенят в новую пору, метрах в трёхстах от старой, но сколько бы раз она ни отправлялась в путь в сопровождении щенят, они неизменно метров через пятьдесят поворачивали назад и возвращались в привычную и надёжную старую нору. Если она уносила щенка в зубах, то он просто бежал за ней, когда она возвращалась за следующим. Мать провозилась с щенками до самого вечера и бросила это безнадёжное занятие незадолго до выхода на охоту.

Ночью стая вернулась к логову. Луна не показывалась. В поведении собак, судя по звукам, не было ничего необыкновенного. Но в темноте произошло событие, которое стало первым в ряду таких же событий: Ведьме удалось пробраться в нору Феи и утащить одного беспомощного щенка.

На следующее утро, когда солнце ещё только разгоняло холодок африканской ночи, Иезавель, поставив уши торчком, стала вглядываться в нору Ведьмы. Все десять щенят возились у входа; Ведьма, растянувшись, мирно спала. Что же высматривала Иезавель? Вдруг она сунула голову и плечи в нору, её хвост несколько раз вильнул и замер. Секунду спустя она задом выбралась из норы и бросила на землю крохотного чёрного щенка, которого держала в зубах. Она стояла над ним и смотрела на него сверху вниз, но тут подоспели щенята Ведьмы и стали тыкать его носом, а он старался отползти на неокрепших лапках — ходить он пока не мог.

Ведьма в мгновение ока оказалась рядом и, несмотря на униженную позу Иезавели, быстро укусила её в шею. Иезавель отошла, а Ведьма, обнюхав щенка, взяла его в зубы и побежала к норе, куда накануне безуспешно пыталась переселить собственных щенят. С ней пошли Распутин и Жёлтый Дьявол; остальные собаки не тронулись с места.

У входа в новую нору Ведьма приостановилась, оглянулась и побежала обратно, всё ещё не выпуская из пасти щенка. Потом на секунду задержалась и снова потрусила к норе, от которой только что отошла. За ней не побежала ни одна из собак. На этот раз она остановилась на полдороге, несколько раз сжала челюсти, словно жуя маленького щенка, всё ещё болтавшегося у неё в зубах, и бросила безжизненное тельце на землю.

Это происшествие было нам совершенно непонятно. Почему Ведьма таскала щенка туда и обратно, а потом прикончила его? Где была Фея? До вечера Ведьма лежала возле норы Феи, кормила своих щенят и по привычке несколько раз подкрадывалась ко входу в нору — голова опущена, лапы бесшумно скользят, глаза горят кровавым огнём — подбиралась и застывала, словно изваяние, вглядываясь в темноту норы. Но она стояла там не дольше, чем обычно, и забираться в нору тоже не пыталась.

Однако ночью Ведьма, должно быть, успела ещё раз побывать в поре у Феи — утром, с первыми проблесками рассвета, Ведьма вылезла из своей норы, держа в зубах ещё одного маленького чёрного щенка. Она бросила его на землю, и её щенки — раза в четыре крупнее, чем он,— стали обнюхивать малыша так же, как обнюхивали его несчастного брата вчера утром.

Ведьма, внимательно глядевшая на крохотное существо, ползавшее по земле, схватила его в зубы и пошла к дальней норе. Щенята побежали за ней. Не успела она пройти и двадцати метров, как позади послышались отчаянные вопли — это Иезавель тащила из норы ещё одного щенка Феи. Фея всё ещё не подавала признаков жизни — наверное, она оставалась в норе, ведя отчаянный бой за жизнь своих последних детёнышей.

Услышав крик, Ведьма повернулась и поспешила обратно. Иезавель, выронив щенка, отскочила в сторону, и Ведьма стояла, держа в зубах одного щенка и глядя сверху на другого. Потом, бросив первого, она легла рядом с обоими. Её щенки подбежали и стали обнюхивать малышей. Ведьма, словно раздосадованная этим вмешательством, подхватила одного из малышей и отнесла в свою нору. Потом вернулась за другим. Пока она несла второго щенка, Иезавель вытащила первого наверх.

Ведьма вела себя очень странно. Несколько минут она сновала в нору и обратно, таская в зубах то одного, то другого щенка.

Иногда она оставляла щенка внизу, но тут же бросалась за ним, выносила, роняла на землю у входа — и тотчас хватала и снова уносила в нору.

Ненадолго все затихло — оба маленьких щенка были в норе вместе с десятью щенками Ведьмы, но очень скоро большие щенки высыпали наружу, а Иезавель вытащила маленьких. Ведьма не находила себе места — бродила вокруг, хватала в зубы то одного, то другого малыша и тут же бросала. Наконец она понесла одного из них к дальней норе. Но, не доходя до норы, повернула обратно, остановилась и прикончила маленького щенка точно так же, как прикончила вчера его брата. Потом она вернулась к своей норе, схватила второго малыша, отнесла его на место, где убила первого, и здесь его постигла та же участь. Сделав своё дело, Ведьма растянулась на солнышке — понемногу начинало припекать.

Два дня прошли спокойно. Фея временами выходила из норы и однажды, разыскивая в траве остатки мяса, наткнулась на одного из своих мёртвых щенят. Она долго обнюхивала его, потом отнесла в сторону и легла. И там под прикрытием зелени паслёна съела иссохшее тельце. Вряд ли это могло насытить её: мёртвый щенок был так же истощён, как и его мать,— ребра чуть не протыкали шкуру. Но ведь изголодавшаяся Фея всё ещё старалась прокормить оставшихся в живых щенят.

На следующее утро, в шесть часов, когда было ещё темно и почти ничего нельзя было разглядеть, у норы Ведьмы лежал ещё один маленький щенок Феи. Когда Ведьма подняла его, чтобы утащить вниз, мы увидели, что он серьёзно ранен и часть кишок вывалилась наружу. Мы понимали, что долго он не протянет. И, словно в насмешку, именно этого щенка Ведьма не стала убивать, а оставила у себя в норе.

Примерно через час из своей норы выползла Фея. Немного постояла, оглядывая всё вокруг, и снова нырнула под землю. Через десять минут она вылезла опять. На этот раз в зубах у неё болтался щенок. Так мы впервые увидели Соло. Фея стала осторожно уносить щенка от норы. Но, к нашему несказанному удивлению, она понесла его прямо к норе Ведьмы! Ведьма тут же заметила её и кинулась навстречу, а Фея, увидев её, бросилась в другую нору — щенок всё ещё болтался у неё в зубах. Ведьма постояла, вглядываясь в тёмное отверстие, потом отошла в сторону. Несколько часов прошли в напряжённой тишине. Ведьма все время подкрадывалась к убежищу Феи и горящими, как раскалённые уголья, глазами высматривала мать с последним живым щенком. Несколько раз она даже начинала вползать в нору, но отскакивала, заслышав угрожающее рычание Феи.

Больше всего нас поражало то, что Фея отчаянно старалась спасти своего раненого щенка. Всё утро она то и дело выглядывала из своей норы и смотрела на нору Ведьмы. Часто это бывало после того, как до нас доносился слабый писк раненого щенка, который сидел в тесноте вместе с десятью большими щенками. Один раз, когда Ведьма отдыхала, лёжа поодаль от норы, Фея стала подбираться к её норе, оставив Соло на произвол судьбы. Мы были уверены, что Ведьма воспользуется этой возможностью и «стащит» последнего щенка, но она двинулась на Фею, и та заюлила в знак покорности, едва не распластавшись по земле перед доминирующей сукой, а потом помчалась обратно к Соло.

В полдень, когда все собаки уже около часа мирно отдыхали, Фея высунула голову из норы. Она потихоньку выбралась, огляделась и стала осторожно подкрадываться к норе Ведьмы. У входа она чуть помедлила и полезла вниз. В эту минуту подоспела Ведьма и следом за Феей нырнула в нору. Почти тут же обе собаки выскочили обратно, и Ведьма погнала Фею к её собственной норе, свирепо кусая в шею. Фея скрылась в норе, обернулась и зарычала на Ведьму, стоящую у входа.

Немного погодя, когда Ведьма, успокоившись, снова легла, Фея опять показалась из норы. На этот раз она побежала в ту нору, где так долго жила со своими щенками. Казалось, она хочет убедиться, что там уже никого нет. Заметив это, Ведьма тут же помчалась к оставленному щенку. Она не добежала до него каких-нибудь пятнадцать метров, когда Фея вылезла из старой норы и увидела её. Мать немедленно бросилась защищать своего щенка. Как ни странно, Ведьма как будто не замечала противницы, пока та не поравнялась с ней. Но когда Фея попыталась обогнать Ведьму, та настигла её одним прыжком, и обе собаки, грызясь, покатились по земле. Ведьма дралась яростно, но Фея, изо всех сил стремившаяся к своей норе, вырвалась и нырнула вниз, к Соло. Ведьма неслась за ней по пятам, однако у входа резко остановилась, стала лихорадочно копать, но вскоре сдалась и отошла. Фея высунула голову из норы и коротко залаяла ей вслед.

И всё же через полчаса, воспользовавшись одной из отлучек Феи, Ведьма украла Соло. Увидев Ведьму с щенком в зубах, Фея стояла и смотрела, как предводительница уносит в свою пору её последнего детёныша.

С полчаса Фея бродила вокруг с потерянным видом. Может быть, о животном и нельзя так говорить, но она явно была подавлена и казалась нам несчастной и растерянной. Наконец Фея стала подбираться к норе Ведьмы, припадая к земле и униженно виляя хвостом. Она почти добралась до входа в нору, когда Ведьма, увидев её, двинулась навстречу. Подчинённая самка не стала удирать, а, когда Ведьма подошла, неистово замахала хвостом и подставила шею. Уголки её губ были растянуты в широкой подобострастной улыбке. Ведьма остановилась рядом, но не бросилась на неё, и Фея потёрлась подбородком о нос доминирующей самки, а потом повалилась на бок, по-прежнему улыбаясь и поджав хвост. Можно было подумать, что она ждёт какой-то подачки. Но Ведьма стояла неподвижно, едва удостаивая взглядом пресмыкавшуюся перед ней Фею, и та в конце концов поднялась и снова нерешительно двинулась к норе.

А Ведьма просто стояла и следила за ней, пока Фея вползала в нору. После этого чёрная сука спокойно отошла в сторону и разлеглась в кустиках паслёна рядом с Распутиным, оставив Фею в норе с её собственным малышом и своими щенками. Вскоре десятеро её щенков выкатились из норы и принялись играть, а Соло с матерью остались в норе.

По странному совпадению Ведьма, утащив Соло, фактически спасла ей жизнь. Три дня спустя после полудня я увидел бородавочника, который подходил к норам. Солнце уже сильно припекало, и многие собаки спали под землёй, а некоторые лежали в зарослях паслёна. Шестеро щенят играли возле норы, как вдруг один из них заметил приближающегося бородавочника. Он перестал играть и уставился на животное, насторожив ушки; вскоре встревожились и остальные. Не знаю, случалось ли им раньше встречать бородавочника,— мы же впервые видели это животное возле норы. Посверкивая на солнце белыми клыками, бородавочник шествовал мимо лежащих собак, глядя прямо перед собой. По-моему, он и не подозревал, что забрёл в расположение стаи. Щенята глядели ему вслед. Внезапно Брут поднял голову, словно до него донёсся какой-то звук или запах, а может быть, его насторожило то, что щенки неожиданно замолчали. Увидев бородавочника, он с громким рычанием вскочил на ноги. В тот же миг поднялась суматоха — собаки выскакивали из зелени, в облаках пыли выкатывались из нор. А Брут уже возглавил погоню; до бородавочника, видно, не сразу дошло, что он попал в переплёт, и теперь он мчался, задрав хвостик вертикально вверх, как это делают все его сородичи. Собаки одна за другой присоединились к погоне.

Бородавочники спасаются от хищников, залезая задом в норы. Этот тоже внезапно повернул и поскакал по кругу к ближайшим норам — а ближе всего были как раз норы стаи Чингиз-хана. Возможно, собаки ещё не успели стряхнуть с себя сонливость и потому не сумели перехватить свою жертву — бородавочник устремился прямиком к норе Ведьмы. Щенята, удравшие под землю в первые минуты переполоха, теперь высунулись, но когда охота понеслась в их сторону, снова исчезли в норе. Минута была тревожная: что если бородавочник спрячется в норе с щенками? Да он же их всех передавит!

Но в каких-нибудь десяти метрах от них бородавочник остановился, дал задний ход и мгновенно забился в другую нору. Выбор был не совсем удачный — нора оказалась неглубокой, и голова у него торчала наружу. Прикрыв от врагов свой уязвимый тыл, бородавочник не подпускал собак — дёргал головой и размахивал острыми как бритва клыками, как только собаки наскакивали на него.

Сцена была полна драматизма. Несколько собак принялись ожесточённо копать и подняли тучи пыли, белевшей на солнце, так что сквозь неё едва виднелись снующие тела других собак, которые то и дело бросались вперёд, стараясь схватить свою жертву. Они издавали громкое, возбуждённое щебетание. То и дело из клубов пыли выскакивала какая-нибудь собака, уворачиваясь от мощных клыков бородавочника. Пока бородавочника осаждали спереди, Жёлтый Дьявол и ещё две собаки зашли сзади и стали кусать его в спину. Судя по всему, оборачиваться бородавочник не мог, поэтому он пулей вылетел из густых клубов пыли, разбросал нападавших спереди собак и бросился искать другое убежище.

Он снова помчался к норе Ведьмы. Собаки неслись за ним по пятам, громко щебеча в азарте погони. Передовые собаки пытались схватить его за круп и за бока, но почему-то им это не удавалось, и их зубы громко щелкали в воздухе. Через некоторое время бородавочник снова тормознул, дал задний ход и забился в другую нору. Стая тут же окружила вход и принялась раскапывать нору. И вскоре густые облака пыли скрыли от нас всю эту бешеную деятельность.

Я снимал сцену охоты и старался не пропустить ни одного движения, но теперь, в такой пыли и неразберихе, никак не мог сообразить, в какую же нору забился бородавочник. Одно было несомненно — нора была совсем близко от логова с щенками. Постепенно пыль осела — собаки отказались от невыполнимого намерения выкопать свою добычу из-под твёрдой земли. И тут я понял, что это была нора Феи — та самая, откуда Ведьма несколько дней назад утащила Соло. Собаки одна за другой уходили и ложились в зелени паслёна. Бородавочник затаился в норе. Он сидел там больше часа, а я всё время думал о том, что было бы с Соло, если бы Фея продолжала жить в этой норе.

Наконец пятачок бородавочника высунулся из норы. Поблёскивающие в полутьме изогнутые клыки, странные плоские костяные наросты на морде — прямо какое-то ископаемое чудище. Он осторожно огляделся. Собаки, спавшие в содомском паслёне и под землёй, возможно, не были ему видны. Щенята забрались в прохладную нору. Бородавочник медленно вылез наружу и затрусил по равнине. Но собачьи уши способны уловить даже самый тихий звук, да они, должно быть, только и ждали, когда жертва покинет убежище. Не успел бородавочник пробежать и десяти метров, как стая вновь бросилась за ним. Круто повернув, бородавочник метнулся обратно к оставленной норе, но на этот раз собаки как-то ухитрились вцепиться ему в ухо и вытащили его из укрытия. Через несколько секунд всё было кончено.

Смерть бородавочника означала новую надежду на жизнь для Феи и Соло. Фея не участвовала в охоте, но она подскочила к добыче, когда та ещё билась в судорогах. Ела она с непостижимой быстротой — некоторые собаки успели только ухватить кусок-другой, а она уже шла обратно к норе с набитым до отказа брюхом. И хорошо, что она так быстро наелась. Ведьма в суматохе охоты как будто не замечала Феи. Теперь же, увидев, что она уходит, чёрная сука мгновенно набросилась на неё. Она разрешила ей жить в своей норе, со своими щенками, но делить с ней добычу не хотела. Чрезвычайно странная ситуация. На этот раз Фея легко отделалась: Ведьма спешила вернуться к добыче, а подчинённая самка побежала к логову.

Если бы Фея не успела захватить мясо раньше других, ей бы, наверное, грозила голодная смерть. В обычной обстановке она могла бы вернуться к остаткам добычи, даже если бы Ведьма и прогнала её. Она могла бы подбирать остатки вместе с гиенами и шакалами, дождавшись, когда стая уйдёт от добычи. Но на этот раз ни о каких остатках не могло быть и речи.

Гиеновые собаки, как правило, не задерживаются возле добычи, сейчас же охота происходила буквально у них дома. Уже вечерело, когда бородавочника наконец доели, некоторые собаки ещё рылись в остатках туши, подбирая клочки шерсти с мясом. Почти совсем стемнело, когда до нас донёсся глухой тревожный лай одной из собак, возившихся у добычи, но мы не видели, что там творится. Минуту спустя собаки подбежали к логову, остановились и стали смотреть назад. Вновь и вновь слышался лай — сигнал тревоги. Внезапно к остаткам бородавочника прыжками подбежала тень, чуть более тёмная, чем наступающая ночь. Это был лев, крупный самец. Он лёг и принялся есть, а собаки наблюдали на почтительном расстоянии. То одна, то другая собака негромко рычала, но лев и ухом не вёл.

Покончив с ворованной едой, лев поднялся и лениво направился к логову Ведьмы. Он улёгся метрах в десяти от норы и провалялся там несколько часов. Фея и щенки оказались в плену. Мы немного беспокоились: от добычи почти ничего не оставалось, а лев был довольно тощий. Говорят, голодные львы выкапывают из нор поросят бородавочников. Что, если этому придёт в голову выкопать из норы щенят гиеновой собаки?

Стая тоже была встревожена. Собаки отошли от логова и расположились метрах в пятидесяти, но одна из собак неизменно несла вахту, следя за львом. Один раз послышался низкий, сотрясающий землю рёв. Как же он должен отдаваться там, в глубину норы! Быть может, он перепугал Фею, хотя я думаю, что она спала глубоким, спокойным сном, впервые за много дней не чувствуя мук голода.

Ночью лев встал и ушёл; он проходил совсем близко от машины — мы слышали шорох его громадных лап в густой траве — и казался едва различимой тенью при свете молодого месяца. Собаки провожали льва глухим лаем, пока он не ушёл подальше, а потомуспокоились и улеглись возле норы.

Ранним утром щенята Ведьмы вылезли и принялись играть, гоняясь друг за другом и устраивая шуточные сражения,— видимо, временное заключение их ничуть не встревожило. Но Фея оставалась в норе — она лежала там вместе со своим маленьким щенком и не собиралась выходить.

Два дня спустя, когда щенята Ведьмы, как обычно, возились около норы, мы увидели, как из тёмного отверстия показалась мордочка, маленькая и чёрная. Несколько минут Соло не двигалась, рассматривая новый мир, и её лоб, как и у всех щенят гиеновой собаки, бороздили глубокие морщины, придававшие ей удивлённый вид. С превеликой осторожностью она ступила вперёд раз, потом другой. Она была очень худенькая, мельче других щенков её возраста, но ведь она вообще чудом осталась в живых. И хотя ей уже пришлось хлебнуть горя на своём коротком веку, впереди её ждали ещё более тяжкие испытания.

Глава седьмая

Не успела Соло, покачиваясь на нетвёрдых лапках, выбраться наружу, как щенки Ведьмы — а им было уже больше двух месяцев — всем скопом ринулись знакомиться с ней. Конечно, они жили все вместе в тёмной норе, но, может быть, при дневном свете им показалось, что это нечто новое, гораздо более занимательное. Любой щенок, впервые выбравшийся из норы, на которого откуда ни возьмись наскочили десять нахальных маленьких собак, несомненно, в мгновение ока скрылся бы в спасительной глубине логова, так же как сами щенки Ведьмы ныряли в неё, спасаясь от Иезавели. Но Соло не отступала. Она уже узнала своих соседей по логову, их голоса и запах. Щенки начали её теребить. Ухватив острыми зубками за хвост, за уши и за лапы, они поволокли Соло от норы. Соло взвизгнула.

Тут из норы показалась голова Феи. Она вылезла и постаралась, как можно осторожнее пробираясь среди старших щенков, выручить своего малыша. Щенки не обращали на неё внимания; мало-помалу Фея почти совсем забрала Соло в пасть и, воспользовавшись моментом, когда щенки на минуту разжали зубы, выхватила своё детище и поспешно утащила в нору.

Ведьма, лежавшая поблизости, тут же вскочила и погналась за Феей. Через минуту она вылезла из норы, держа в зубах Соло. Она подошла к тому месту, где её щенки снова затеяли возню, бросила Соло рядом с ними и ушла. Старшие щенки тотчас же налетели на Соло. Наверное, им казалось, что Соло — это живая игрушка, которую мать принесла им исключительно для развлечения. Крохотный щенок снова завизжал, потому что его тащили сразу во все стороны. Вскоре Соло почти совсем скрылась в куче щенков Ведьмы — все десятеро копошились вокруг, наперебой стараясь вцепиться в Соло, хватая её как попало.

Фея снова выглянула, но Ведьма лежала поблизости, и мать Соло явно не осмелилась выйти. Она выглядывала из норы и потихоньку звала свою дочь. Соло, на которую навалились все старшие щенки, изо всех сил старалась доковылять до Феи, но её снова и снова сбивали с ног и тащили в разные стороны. Не удивительно, что она визжала,— даже взрослые собаки, у которых шкура куда толще, взвизгивали, как от сильной боли, когда двухмесячный щенок цапал их острыми зубками. К счастью, мучителям Соло постепенно приелось это развлечение, и минут через десять малышке удалось от них вырваться и добраться до норы. Фея, которая звала её не умолкая, ткнула дочку носом, и обе они скрылись под землёй. А щенки Ведьмы, должно быть, порядком уставшие от этой потасовки, разлеглись вповалку в зарослях паслёна…

И все первые дни, стоило только Соло высунуть нос из норы, её встречал точно такой же приём. Завидев Соло, щенки Ведьмы бросались к ней и принимались тянуть в разные стороны — почти всегда малышка кричала от боли и спасалась бегством обратно в нору. Фея держалась насторожённо, но почти никогда не вмешивалась в игры щенков, и хотя сама Ведьма теперь только изредка нападала на подчинённую суку, Фея всё равно с каждым днём становилась всё более пугливой и приниженной. Достаточно было одного взгляда Ведьмы, чтобы Фея начинала проявлять покорность или страх: доходило до того, что она издали пресмыкалась перед Ведьмой, когда та вовсе и не удостаивала её своим вниманием. Я видел однажды, как Фея с заискивающей улыбкой присела, прижимая уши и метя землю остатком хвоста, перед норой, в которой отдыхала Ведьма.

Когда щенкам Ведьмы исполнилось десять недель, она перестала кормить их молоком. Должно быть, их зубы причиняли ей боль: когда щенки пытались сосать, мать или отскакивала, или оборачивалась и в наказание слегка кусала их в шею. Щенки с самого рождения питались прекрасно и не нуждались в дополнительном молоке. Тем не менее у них, как у многих молодых млекопитающих, это стало приятной привычкой, и, когда их отлучила собственная мать, они нашли замену — Фею. У Феи еле-еле хватало молока для собственного щенка, но она не посмела отказать, так что Соло, единственным источником жизни для которой всё ещё было молоко, пришлось вступить в борьбу за существование с десятью энергичными, откормленными щенками доминирующей суки.

Когда щенки подрастают настолько, что могут вылезать из норы, мать ложится перед норой, чтобы покормить их, но когда им исполняется шесть недель, она кормит стоя. Так что малорослым щенкам приходится вставать на задние лапки, чтобы достать до соска. И вот мы видели, как Соло отчаянно металась, размахивая передними лапками, чтобы опереться о брюхо матери, снова и снова пробивала себе дорогу среди больших щенков. Её то и дело отбрасывали, она теряла равновесие и кувыркалась в траву, но ни за что не сдавалась. Через минуту она снова вскакивала и бросалась вперёд, защищая своё право сосать собственную мать.

Она держалась молодцом. Но мы не могли не сочувствовать Фее. Часто, когда она стояла, прижав уши и раздвинув губы в улыбке, морда у неё была такая, словно она едва выдерживает боль,— ведь ей приходилось терпеть укусы острых зубов шести или семи больших щенят, впивающихся в её нежные соски. Нередко какой-нибудь из щенков, которому наскучило сосать или, наоборот, показалось, что ему мало молока, начинал кусать Фею за лапы или за хвост. Случалось, что щенок, упёршись всеми четырьмя лапами в землю, тянул изо всех сил, вырывая клочки шерсти из её ляжек, особенно чувствительных к укусам. И только когда Фее становилось совсем уж невтерпёж, она оборачивалась и кидалась на укусившего её щенка. Но такое самоуправство редко оставалось безнаказанным: Ведьма всегда была поблизости и немедленно бросалась на защиту своих отпрысков, громко рыча и кусая Фею. И другие собаки тоже частенько помогали доминирующей суке производить экзекуцию.

Примерно через неделю после первого «выхода» Соло мы заметили, что постоянные трёпки не прошли даром: у неё были изгрызаны кончики ушей и почти не оставалось шерсти на ушах, лапах и хвостике. А когда мы рассмотрели её поближе, в бинокль, то заметили, что вся она покрыта мелкими ранками — следами острых зубов, постоянно теребивших её нежную и мягкую шкурку. Нас удивляло, что Соло вообще ещё показывается из норы, но, как видно, страсть к путешествиям, к исследованию нового мира была сильнее страха перед неприятностями, которые постоянно сыпались на неё.

Иезавель, подрастающая самка, всегда проявляла горячий интерес к щенкам и не раз оказывалась поблизости, когда большие щенки начинали дёргать Соло. И хотя Иезавель рычала на мучителя, когда Соло взвывала от боли, в первую неделю она почти не вмешивалась в щенячьи забавы. Однажды, когда четыре больших щенка пытались тащить Соло в разные стороны, крепко вцепившись ей в хвост, оба уха и лапу, Иезавель внезапно подошла и вызволила Соло от мучителей. Щенки выпустили Соло, собираясь напасть на Иезавель, так что она без особых трудов утащила у них живую игрушку. Но носить щенков она ещё не научилась: затрусила прочь, высоко подняв голову и зажав в зубах хвостик Соло, а голова незадачливого щенка со стуком моталась по жёсткой земле. Так Соло была препровождена к ровесникам Иезавели, которые отдыхали по обычаю гиеновых собак отдельной компанией. Там Иезавель бережно опустила на землю маленького щенка, улеглась рядом и принялась вылизывать его мордочку.

Соло никогда не бывала так далеко от логова и ещё ни разу не встречала годовалых собак. Поэтому она постаралась убежать от своей спасительницы и громко позвала на помощь. Сестры Иезавели сейчас же подскочили к ней и стали щебеча вылизывать её. Одна из них попыталась взять её в зубы. Но тут Иезавель, угрожающе рыча, отогнала однопомётников и больше не подпускала их к Соло. Потом, осторожно переставляя лапы и то и дело наклоняясь, чтобы ласково обнюхать маленького щенка, она проводила Соло обратно до самой норы. Мы впервые увидели, как Иезавель ссорится со своими сёстрами. С тех пор Иезавель не раз спасала Соло от издевательств щенков Ведьмы и уносила её к своим однопомётникам, но почти всегда тащила щенка то за ухо, то за лапу, а случалось, что и за хвостик. И каждый раз Соло пробивалась обратно к норе, а Иезавель её провожала. Часто на обратном пути щенки Ведьмы перехватывали Соло, пока она не успевала скрыться в логове, и мучения начинались сызнова. Казалось, что Соло предпочитает иметь дело с чем-то известным, пусть даже и несущим мучения и боль, лишь бы не оказаться в окружении больших и малознакомых собак, в стороне от логова и матери.

Интересно отметить, что ещё один подрастающий пёс любил таскать Соло в зубах — и тоже довольно неумело: это был один из молодых самцов, Аполлон. Собственно говоря, он носил Соло даже чаще, чем его сестра, но не предъявлял на неё такие исключительные права, да и защищал её реже, чем Иезавель.

Правда, выдавалось иногда и такое время, когда щенкам надоедало возиться с Соло и они оставляли её в покое; тогда-то ей представлялась возможность без помехи исследовать окружающий мир. Как всякий маленький щенок, Соло начинала знакомиться с удивительными существами, без которых нельзя представить себе жизнь равнин. Тогда мы наблюдали её первые неуклюжие наскоки на кузнечиков, попытки догнать бабочку, её первые оборонительные реакции, когда стервятник в поисках объедков ковылял в её сторону. Однажды, когда Соло затеяла поединок со стеблем содомского паслёна, откуда-то прилетел рой пчёл. Собаки тут же стали носиться за насекомыми, взвиваясь в прыжках и непрерывно щелкая зубами. Вместе со всеми бегала и Соло. Возможно, её ужалила пчела и она перепугалась, но только она побежала в сторону от норы, цепляясь за стебли и падая. Она останавливалась, звала на помощь и снова бежала. К этому времени у неё на спинке уже были пролысины от постоянных трёпок, которым её подвергали старшие щенки, и редкая шерсть плохо спасала от пчелиных укусов. К счастью, пчелы скоро улетели, так же внезапно, как и появились. Несомненно, они покусали многих собак, но, судя по всему, тем это нисколько не повредило. Соло на некоторое время спряталась в нору.

Соло всегда с огромным интересом обнюхивала землю, где взрослые собаки отрыгивали мясо, и если находила кусочек, проглатывала его с жадностью. Но объедки попадались ей очень редко: ими питалась Фея — ведь, кроме них, ей почти ничего не перепадало. Собаки до сих пор не делились с ней пищей, только Брут изредка нарушал этот бойкот. Соло уже достигла того возраста, когда щенок должен получать довольно много мяса. С тех самых пор, как она впервые вышла из норы, она постоянно пыталась урвать свою долю, но, хотя никто специально не обходил при дележе дочь Феи — в этом мы были уверены,— Соло была всё-таки слишком мала, а кругом толкалось столько щенков, гораздо более крупных и подвижных, и они каждый раз прибегали раньше неё.

Однажды, когда щенки неслись наперегонки к вернувшемуся с удачной охоты Распутину, Соло, спотыкаясь о невысокие куртинки травы, ухитрилась добраться до него одновременно со всеми. В общей толкотне она оказалась как раз там, где нужно, когда Распутин отрыгнул мясо. Соло схватила большой кусок и начала уплетать его. Старшие щенки, прозевавшие или уже проглотившие свою долю, пытались вырвать у неё мясо, но она раз за разом отдёргивала голову и сохраняла свою добычу. Она стала уходить, крепко держа мясо в зубах и жуя на ходу. Двое старших щенков погнались за ней, но Соло не отдала взятый с бою кусок. После этого случая она почти всегда ухитрялась получить свою долю наравне с другими, так что скоро уже питалась лучше, чем мать.

Немного погодя — возможно, получая больше пищи, она стала сильнее — Соло в первый раз в жизни оказала сопротивление щенкам Ведьмы, когда те налетели на неё, чтобы по привычке позабавиться любимой игрой. Как-то утром Соло вышла из норы, и когда большой щенок попытался схватить её за хвост, она обернулась и цапнула его за нос. Щенок отскочил и затряс головой — видно, зубки у Соло были острые. Он уселся, посмотрел на Соло, потом опять подскочил, вознамерившись дёрнуть её за ухо. И снова она кинулась вперёд и вцепилась в его чувствительный нос. Щенок опять отскочил, поглядел на неё некоторое время, отошёл и улёгся в сторонке.

Так начались новые отношения Соло с её более крупными соседями по логову. Конечно, щенки Ведьмы не отступились от Соло и иногда ей ещё от них доставалось, но они начинали всё больше и больше уважать маленькое решительное существо, у которого так много упорства и такие острые зубы. Соло перестала быть покорной и беззащитной игрушкой, с которой можно было обращаться как угодно, она превратилась в маленькую гиеновую собаку, в товарища, с которым необходимо считаться. С тех пор Соло стала отдыхать вместе со старшими щенками, когда они укладывались своей обособленной щенячьей группкой. И впервые в жизни даже стала сама затевать возню.

Щенки Ведьмы росли как на дрожжах. В два с половиной месяца им уже не терпелось разведывать мир всё дальше и дальше от дома — они стали настоящими любителями приключений. Иногда они затевали игры в двадцати-тридцати метрах от норы. Нередко, когда они пускались в путь, вынюхивая что-то на земле, прыгая за насекомыми, бросаясь в погоню за подвернувшейся ящерицей или грызуном, за ними пыталась увязаться и Соло. Но по сравнению с другими щенками она казалась совсем маленькой — ведь она была на целый месяц моложе, да и отстала в развитии из-за недоедания в раннем возрасте. Частенько, пробивая себе дорогу среди зарослей паслёна, путаясь лапами в стеблях и корнях, она теряла не только своих спутников, но и дорогу к дому. В конце концов она останавливалась и, опустив голову, принималась звать на помощь. Иногда на выручку дочери приходила Фея, но чаще первой поспевала Иезавель.

Иезавель больше не носила Соло к своим однопомётникам. Теперь она обычно хватала её — как и раньше — за ухо или за лапу и бросала к другим щенкам. А когда те налетали на Соло и принимались таскать её за что попало — это они частенько себе позволяли,— Иезавель, казалось, охватывала какая-то странная неуверенность. Она некоторое время молча наблюдала возню, потом совала нос в самую свалку и начинала скулить. Однажды к щенкам подбежала Фея, услышав особенно громкий вопль протеста, вырвавшийся у Соло. Ведьма отдыхала в норе — и вообще теперь, когда щенки подросли, она стала терпимее относиться к Фее. Но зато на Фею напала Иезавель, так оскалив зубы, что старшая самка поспешно отступила.

Впоследствии всё это повторялось в неизменном порядке, и часто Иезавель не давала Фее подступиться к собственному детёнышу. Матери приходилось дожидаться, пока молодая самка не отойдёт,— только тогда она уносила Соло обратно в нору. Но Соло, оказавшись наедине с матерью, начинала скулить — она скучала по старшим щенкам. Иезавель тут же неслась на помощь и возвращала её в буйную компанию.

И только в те дни, когда Ведьма и Иезавель отправлялись со стаей на охоту, Фея могла вздохнуть свободно, не боясь преследований своих собратьев. По правде говоря, щенки Ведьмы не очень-то церемонились со своей нянькой, но Фея готова была терпеть что угодно, лишь бы рядом не было их властной матери. Она была свободна — бродила, где хотела, в поисках объедков, возилась, как хотела, со своим собственным щенком.

Должно быть, Фея была почти всегда голодна, но она никогда не проявляла желания покинуть свой пост у логова и увязаться за стаей. Ведьма охотно убегала, а Фея с удовольствием оставалась присматривать за щенками. Она делала важное дело: с тех пор как Ведьма принесла щенков, не проходило ночи, чтобы одна или несколько гиен не шатались возле логова. Как-то ночью все щенята сидели в норе, а Фея спала снаружи, у входа. В кустах послышался лёгкий шорох. Постепенно он становился громче. Показалась гиена — опустив морду, она обнюхивала землю: по-видимому, выискивала объедки или какие-то другие деликатесы, валявшиеся вокруг логова. Фея не пошевелилась, хотя казалось почти невероятным, чтобы она не слышала шаги и громкое сопение гиены. Гиена подходила всё ближе к норе и наконец сунула туда голову. Фея по-прежнему не шевелилась, а раньше она в таких случаях вскакивала и вцеплялась в круп непрошеной гостье. Должно быть, спала, как убитая.

Но гиена и не пыталась забираться в нору. Она подняла голову и стояла, оглядываясь по сторонам. Несколько секунд она не сводила глаз со спящей собаки, потом медленно двинулась к ней, согнув лапы так, что брюхом едва не задевала землю. Она подползала всё ближе и ближе, пока её нос не оказался у самого крупа Феи. И вдруг, до отказа вытянув шею, гиена высунула язык и лизнула её под хвостом. Собака молнией взметнулась вверх и, извернувшись, бросилась кусать за круп удирающую гиену. С хохотом гиена поскакала прочь, сохраняя полусидячую позу, чтобы защитить свои чувствительные ляжки от укусов Феи. Отогнав гиену метров на двадцать, Фея остановилась, посмотрела вслед убегающему зверю, потом вернулась к норе и легла.

Помёт гиеновых собак — редкостное лакомство для гиен, и они готовы на всё, чтобы отведать этот деликатес. Возможно, именно это привлекает гиен-мародёров к норам гиеновых собак, хотя они, несомненно, не упускают и возможности схватить беззащитного щенка.

Глава восьмая

По мере того как сухой сезон вступал в свои права, гиены всё больше досаждали собакам стаи Чингиз-хана. Пока на равнинах с низкой травой паслись громадные мигрирующие стада, гиены каждый день наедались до отвала, как и все остальные хищники. Но вот трава засохла, зебры, гну и основная масса газелей ушли дальше, и хищникам стало гораздо труднее добывать себе пропитание. Многие гиены, охотящиеся на равнинах, перемещаются следом за своей мигрирующей добычей, они приходят в эти места за стадами и вместе с ними исчезают накануне сухого сезона; но есть гиены, которые ведут оседлый образ жизни, и им приходится вступать в напряжённую борьбу за существование в условиях жестокого бесплодия равнин в разгар сухого сезона.

Гиены, обитавшие поблизости от логова стаи Чингиза, вскоре стали пристально следить за всеми действиями собак, и редкая охота обходилась без того, чтобы за ними не увязались несколько гиен; они не отставали от стаи, стремясь не прозевать объедки. Часто нам приходилось видеть не меньше десятка гиен, столпившихся на вершине какого-нибудь холмика: они следили за охотой собак. И как только жертва падала на землю, гиены с дикими хохочущими воплями устремлялись к ней. Услышав эти вопли, к месту охоты со всех ног бросались и остальные гиены.

Гиены, подбежавшие первыми, редко пытаются добраться до мяса — они ждут подкрепления, поторапливая отставших воющим хохотом. Когда же скапливается пятнадцать-двадцать гиен, они начинают наступать на собак, загнув на спину воинственно ощетиненные хвосты. Но собаки и при таком соотношении сил бросаются в бой, лая и щебеча; гиены временно отступают, подхихикивая, когда собаки запускают зубы в их крупы. Вскоре гиены перестраиваются и переходят в наступление. Обычно собаки стараются наесться как можно быстрее, чтобы уйти подобру-поздорову, но почти никогда не уступают свою добычу без небольшой стычки — тут уж приходится кое-кому испытать на своих ляжках остроту собачьих зубов, и из свалки доносится визгливый хохот и злобный рёв гиен вперемежку с рычанием и щебетом собак.

Шёл третий месяц оседлой жизни возле логова стаи Чингиз-хана; к этому времени собакам стало очень трудно охотиться, они нередко возвращались с пустыми желудками и ничего не приносили жадно выпрашивавшим пищу щенкам. Со временем мы вынуждены были признать, что гибель щенят Феи была благодеянием для стаи в целом. Там, где трудно прокормить одиннадцать щенят, двадцать голодных ртов — это форменный кошмар!

Неглубокая долинка, где находилось логово стаи, была ещё зелёной: содомский паслён — растение выносливое, но его зелень, такая сочная с виду, обманчива. Долинка была так же высушена, как и жёлто-бурые равнины вокруг. День за днём солнце испепеляло землю, высасывая последнюю влагу, которая уносилась с почти неутихающим ветром. Повсюду взметались небольшие смерчи, или, как их ещё называют, «пыльные бесы»,— они кружились и плясали на просторе равнин, и от каждой лапы или копыта, ступавшего на иссохшую землю, взлетало вверх облачко пыли. К десяти часам утра знойное марево заливало горизонты прохладными миражами далёких озёр.

Трудно представить себе, как в подобных условиях вообще могут жить какие-либо животные, но равнины нисколько не походили на бесплодную и безжизненную местность, как можно было ожидать с первого взгляда. Многие животные способны подолгу обходиться без воды, им достаточно той влаги, которую они получают от засухоустойчивых растений, подземных корней и в какой-то мере с кровью животных, которыми они питаются. Именно так живут гиеновые собаки.

В третий раз мы наблюдали за стаей Чингиз-хана в разгар долгого сухого сезона. Видимо, гиеновые собаки, хотя они и могут неделями обходиться без воды, всё же по временам испытывают жажду. В прошлом году, например, Фея и Ведьма даже принялись сосать третью самку, Юнону, вместе с её собственными щенками. Это произошло в самую страшную сушь, и мы ломали себе голову, гадая, как же у Юноны вообще появляется молоко.

А что будет, если собак начнёт одолевать жажда среди необозримых, неприютных, как пустыня, равнин? Однажды стая отдыхала среди обманчиво зелёной растительности возле пор, как вдруг Брут и Стриж стали проявлять беспокойство и через некоторое время пошли по равнине. Это было около полудня, ветер стих, жара стояла невыносимая. Собаки шли, тяжело дыша и вывалив из пасти розовые языки. Вдруг они прибавили шагу и скоро оказались около маленького озера, где жадно припали к воде. Мы-то знали, что озеро содовое, как и все озерца в этих местах; жажда не будет утолена, а станет ещё сильнее. Должно быть, собакам случалось пить из этого озера в сезон дождей, когда из-за непрестанных гроз вода в нём становилась вполне пригодной для питья.

Напившись, Брут и Стриж побрели обратно к логову и бросились на землю. После этого похода жажда стала мучить их ещё сильнее — возможно, они утолили её ночью, когда охотились вместе со стаей. В этих местах можно отыскать небольшие скрытые от солнца ямы с водой. В другой раз собаки всей стаей покинули логово и протрусили гуськом примерно пять километров, пока не добрались до своеобразного выхода скальных пород — такие скалы есть повсюду в Серенгети. Это фантастические нагромождения громадных камней, торчащих прямо из ровной земли, и часто там встречаются деревья и другая растительность, которой нет на открытых местах. Собаки быстро вскарабкались на скалы. Через несколько минут послышался шум катящихся камней и плеск воды. Джеймс потом побывал наверху и нашёл там глубокую трещину, на дне которой скопилось немного зеленоватой воды. Эта лужица, укрытая от безжалостного солнца, должно быть, не раз спасала жизнь многим животным.

Через несколько недель стая снова отправилась к скалам, но на этот раз лужа в камнях оказалась высохшей. В зелёной тине на дне валялся скелет ящерицы. Собаки забегали по скалам, обнюхивая стволы деревьев и кусты. Потом, не задерживаясь, они побежали дальше, к другому оазису, где в довольно глубокой яме ещё оставалось немного воды.

Однако, зная, что собаки иногда утоляют жажду в таких скрытых резервуарах, мы тем не менее полагаем, что они могут подолгу существовать без воды. Фея не покидала логова по крайней мере месяц, причём в это время она не могла восполнить недостаток влаги даже за счёт крови только что убитой жертвы.

Быть может, взвинченность собак, измученных трудностями сухого сезона, отсутствие воды, всё учащавшиеся случаи неудачной охоты — всё это заставило Ведьму переменить логово для щенят, которым исполнилось одиннадцать недель. Она остановила выбор на той самой норе, которую месяца три назад выбрала для своих будущих щенят Фея,— метрах в трёхстах от старой, в конце долинки, поросшей содомским паслёном. Даже эти устойчивые растения уже начали терять свой свежий зелёный цвет, и неглубокая долинка приняла такой же измождённый вид, как и окружающие равнины.

Ведьма приступила к операции вечером. Она неторопливо пошла к новой норе, оглядываясь и подзывая щенят. Они побрели за ней, а следом потянулась вся стая, за исключением Феи. Даже Соло заковыляла в густой растительности, хотя ей и нелегко было пробиваться вперёд. Стебли содомского паслёна часто переплетались, образуя небольшие барьеры, которые старшие щенки просто перепрыгивали. А Соло, пытаясь преодолеть эти препятствия, то и дело скатывалась обратно. Тогда ей приходилось пускаться в обход. Фея скулила и металась, но не делала попыток удержать уходящего щенка; тогда Иезавель, шедшая впереди со старшими щенками, вернулась и пошла рядом с малышкой, пробивающей себе путь. Два раза она брала Соло в зубы — один раз за ухо, другой раз по всем правилам, за шкурку на спине — и догоняла остальных щенков. Некоторое время Соло удавалось держаться с ними наравне, но очень скоро она опять отставала.

Когда маленькая экспедиция продвинулась метров на сто пятьдесят, щенки Ведьмы, которые ещё ни разу не отваживались забираться в такую даль, начали замедлять шаг. Через несколько минут некоторые щенки повернули и пошли домой. Заметив непорядок, Ведьма подлетела и схватила в зубы одного дезертира. Она решительно побежала к намеченной поре, таща щенка за загривок. Зрелище было препотешное — щенок уже был такой большой, что лапы у него тащились по земле. Однако Ведьма добилась своего — остальные щенки пошли за ней.

Иезавель увидела, как Ведьма потащила щенка, и это зрелище захватило её целиком. Она побежала рысцой рядом с доминирующей самкой, не спуская глаз с детёныша, столь неуклюже болтавшегося у неё в зубах. Соло, которая пробивалась сквозь заросли, то переваливаясь поверху, то запутываясь, то пускаясь в обход, оказалась в полном одиночестве. В громадных для неё джунглях содомского паслёна она вскоре потеряла из виду всех собак. Она то и дело останавливалась, оглядывалась вокруг, а потом окончательно застряла и стала отчаянно звать на помощь.

Иезавель услышала призыв, остановилась и оглянулась, но на этот раз Фея оказалась проворнее. Она тоже отошла от логова и следовала за собаками на почтительном расстоянии. Но тут она быстро подбежала к своему щенку, схватила Соло и унесла к родной норе. Иезавель, увидев издали, что Фея уносит Соло, бросилась за ними, но опоздала — Фея с щенком уже скрылась под землёй.

Ведьма тем временем дошла до новой норы и сразу же начала расчищать её, хотя она заранее довольно долго подготавливала это жилье. Щенята с интересом обследовали новое место. Несколько раз кто-нибудь из них подбирался к норе — разумеется, им было любопытно познакомиться со всеми её удобствами; но стоило щенку сунуть мордочку в нору, как его засыпало пылью с ног до головы — это трудилась «не покладая лап» его мать. Щенок поспешно ретировался.

Иезавель осталась возле старой поры, глядя в ту сторону, где вокруг Ведьмы и её щенят вертелась вся стая. Минут через десять наверх вылезла Соло; Иезавель мигом сцапала её и, держа за одну лапку, потащила резвой рысцой к остальным собакам. Фея побежала за ней. Однако на полпути они столкнулись с щенками Ведьмы, которые в полном составе вместе со взрослыми собаками возвращались в старую нору. Только Ведьма осталась в новой норе, над которой по-прежнему клубились тучи пыли — признак того, что она твёрдо решила сделать нору удобной для своего семейства. Судя по всему, она ещё не заметила, что и семейство, и стая бросили её.

Иезавель, встретив процессию, направлявшуюся обратно домой, приостановилась, выпустила Соло, и та со стуком упала на землю. Фея молнией прыгнула вперёд, схватила Соло за загривок и понеслась обратно в свою нору. Тем временем Ведьма, прервав раскопки, стала задом выбираться из норы. Она стряхнула пыль с шерсти и огляделась. Увидев, что стая уже почти добежала до старой норы, Ведьма припустилась за собаками.

В тот вечер Ведьма больше не пыталась переселять своих щенят, но возобновляла попытки на следующий день и ещё день спустя. И каждый раз терпела неудачу: её щенята по неизвестной причине упорно не желали расставаться со старым домом. Вполне возможно, что эти неоднократные вылазки придали им уверенности, и они осмеливались уходить всё дальше и дальше от норы. Именно с этого времени щенки начали провожать стаю, когда она уходила на охоту. Фея и Соло оставались у норы вдвоём. Иезавель иногда колебалась, оглядываясь на самого маленького члена стаи Чингиза, но почти всегда отворачивалась и поспешно догоняла старших щенков.

Сначала щенки пробегали за стаей двести-триста метров, потом останавливались, некоторое время смотрели ей вслед и отправлялись обратно. Через несколько дней они пробежали следом за стаей уже около километра, и нам казалось, что, будь на то их воля, они побежали бы и дальше. Но тут Иезавель остановилась и заскулила. Она пробежала несколько шагов к логову, оглядываясь на десятерых щенят. Немного погодя они тоже остановились; и повернули за Иезавелью. Когда процессия направилась к дому — длинная цепочка маленьких чёрных фигурок, энергично скачущих среди высохшей травы,— взрослые остановились и несколько секунд смотрели им вслед. Потом, постепенно теряясь в золотисто-алой дымке, побежали своей дорогой, туда, где солнце садилось в вечно висящее над равнинами облако пыли.

Глава девятая

Соло был всего месяц от роду, когда равнины Серенгети иссушила жестокая и долгая засуха. Даже зелень содомского паслёна в неглубокой долинке гибла на глазах, и окружающая местность с каждым днём всё больше напоминала пустыню. Пока кое-где ещё встречались маленькие группки газелей Гранта да изредка попадались газели Томсона. Оставались ещё и гиены — отощавшие, изголодавшиеся гиены, которые непрестанно рыскали вокруг и ничем не брезговали, только бы раздобыть себе пропитание в этой бесплодной пустыне. Они внимательно следили за стаей Чингиз-хана — собаки намного подвижнее гиен и более добычливые охотники. А собакам становилось всё труднее отгонять гиен от своей добычи, пока они сами не наедятся.

К этому времени щенкам Ведьмы исполнилось двенадцать недель, они отлично бегали на окрепших лапках и становились всё смелее и любопытнее. По вечерам они провожали стаю на охоту всё дальше и дальше; однажды они вернулись далеко за полночь. А на следующий вечер и Соло впервые в жизни отошла от родной норы вместе с другими собаками. Фея тоже покинула окрестности логова впервые с тех пор, как у неё появились щенки.

Мы были уверены, что Соло очень скоро выдохнется и в сопровождении Феи вернётся в логово, но она, пробежав с километр, всё ещё не замедляла хода. Не отставала она от стаи и после того, как стемнело; собаки к тому времени отошли на несколько километров от логова. Неужели они навсегда покинули свою стоянку? Щенкам Ведьмы было уже пора начинать бродячую жизнь взрослых собак, но ведь Соло была на целый месяц моложе и к тому же отставала в развитии. Чтобы поспевать за взрослыми, которые трусили обычной лёгкой рысцой, ей приходилось бежать со всех ног. Небольшие травяные кочки, которые старшие щенки без труда перешагивали, для Соло всё ещё представляли серьёзные препятствия, через которые приходилось пробиваться или идти в обход. И в том и в другом случае она теряла время. И стоит ли удивляться, что к полуночи, когда собаки, пройдя пятнадцать километров, остановились на отдых, у Соло был измученный вид. Она постепенно отставала и последний километр плелась далеко позади; несколько раз она останавливалась и жалобно звала.

Ночью сильно похолодало, и собаки улеглись тесными кучками — взрослые, подростки и щенки отдельно. Соло прижалась к старшим щенкам и закрыла глаза.

Собаки отдыхали, пока солнце не поднялось довольно высоко, а когда стало припекать, они немного передвинулись, стараясь спрятаться в тени невысоких песчаных гребней. Ведьма, пробираясь по верху такого наноса, внезапно сорвалась — песок под ней пошёл вниз, как миниатюрный оползень. В тех местах, где поверхность грунта скрепляли корни травы, а снизу он был размыт дождевыми потоками, образовались небольшие выступы — под этими-то жалкими прикрытиями и отдыхали многие собаки.

Под одним из таких выступов кто-то, возможно шакал, выкопал нору в сезон дождей, когда земля была потвёрже. Соло с двумя щенками Ведьмы, ища местечка попрохладнее, забралась внутрь. Но, по-видимому, неосторожным движением они нарушили хрупкое сплетение корней у себя над головой, и внезапно оползень засыпал отверстие норы. Щенки оказались в западне. Возможно, им удалось бы откопаться, а может быть, их возня обрушила бы на их головы новые массы предательского грунта.

Остальные собаки ничего не замечали. Время шло, стая крепко спала. Под песком, скрывшим вход в нору, никто не шевелился. Когда солнце переместилось, некоторые собаки оказались на солнце и стали искать местечко поудобнее. Встала и Иезавель. Идя по песку, она случайно оказалась возле места, где оползень засыпал щенят. Тут она вдруг замерла, насторожив уши и вглядываясь в песок, сделала шаг вперёд и вновь застыла, прислушиваясь. Потом принялась копать, негромко повизгивая. Остальные молодые собаки стали ей помогать. Не прошло и трёх минут, как из раскопанной норы вылезли Соло и два других щенка — совершенно пропылённые и, должно быть, слегка обалдевшие, но целые и невредимые.

Часов в шесть вечера солнце стало припекать поменьше, и собаки проснулись. Совершив обычную церемонию приветствий, они двинулись в путь. Как и раньше, Соло приходилось делать три шага на один шаг взрослой собаки, и через некоторое время она снова оказывалась позади всех. С непривычки у неё, должно быть, болели мышцы, и она ещё не успела отдохнуть после вчерашней пробежки. Однако взрослые собаки не забывали о самом маленьком члене стаи и бежали гораздо медленнее, чем обычно. Соло так и не смогла догнать их, но Фея и Иезавель дождались её и побежали рысцой рядом с ней, приноравливаясь к её скорости.

Километр за километром оставались позади, и солнце уже опускалось в марево на горизонте, а Соло со своими спутниками всё больше отставала от стаи. Несколько раз Иезавель поднимала и несла Соло, и они догоняли остальных собак. Но стоило ей опустить Соло на землю, и та вновь оказывалась далеко позади.

Как раз в это время мы заметили гиен. Поначалу послышалось странное завывание, которое становилось всё ближе и ближе. Вот уже мы насчитали в сумерках шесть серых призраков, крадущихся в траве с явным намерением поживиться добычей более удачливых охотников, а то и закусить аппетитным маленьким щеночком.

Наступила ночь, а собаки всё ещё продолжали путь. Теперь они пересекали сильно изрезанную равнину, где то и дело попадались небольшие уступы в полметра высотой, которые приходилось преодолевать. Стая остановилась передохнуть, через некоторое время взрослые отправились на охоту. Мы остались возле щенков. Вот уже вторую ночь им не давали покоя гиены; щенки вздрагивали и шевелились каждый раз, как только неподалёку раздавались громкие завывания.

Вскоре взрослые возвратились, накормили щенят, и вся стая уснула. Гиены, возможно, уничтожали остатки собачьей добычи и больше в эту ночь никого не беспокоили. Примерно через час стая снова двинулась в путь, и мы потеряли из виду собак в этой сильно пересечённой местности — даже лунный свет не помог нам их отыскать. Мы потратили некоторое время на розыски, но поняли, что искать дальше не имеет смысла, и провели остаток ночи, ненадолго засыпая тревожным сном и сменяя друг друга. Время от времени до нас доносился вой гиен.

Признаться, ни Джеймс, ни я уже не чаяли встретиться со стаей, но на следующее утро, не успели мы немного проехать, как обнаружили собак примерно в двух с половиной километрах от того места, где потеряли их прошлой ночью. Они спокойно лежали, пока солнце не стало сильно припекать, а потом перешли в тень одинокого дерева — это была акация, чудом пережившая многолетние засухи, бури и набеги пасущихся животных и превратившаяся в большое дерево. Собаки одна за другой улеглись; тут и Соло достигла спасительной гавани и в изнеможении свалилась на землю.

Примерно часом позже к дереву подошли две крупные антилопы. Собаки сели и уставились на них. Но это оказались ориксы — сильные антилопы сухих равнин с длинными, прямыми рогами, которыми они умеют дать отпор даже льву. Как ни голодны были собаки, а нападать на ориксов не решились. Когда антилопы подошли ближе, щенки перетрусили и бросились бежать — впервые в жизни они увидели таких громадных животных. Это неожиданное паническое бегство привлекло внимание ориксов, и они остановились, но собаки их не заинтересовали, и они пошли дальше, как вдруг один орикс стал задирать другого, опустив голову и угрожающе выставив острые рога. У его противника был всего один рог, но он принял вызов, и антилопы легко, словно играючи, занялись фехтованием, а потом опять пошли дальше. Щенки же вернулись под дерево, и стая снова предалась отдыху.

Но прежде чем собаки покинули приветливую сень дерева, их полуденный отдых был нарушен вновь. На этот раз на горизонте появился одинокий жираф — он приближался величественной, неторопливой походкой, свойственной этим животным. Уж если щенки ударились в бегство при виде ориксов, то это чудовище навело на них ещё больший ужас — жирафа они тоже видели впервые. Они уставились на него, сбившись в тёмную кучку, и дали стрекача, едва он подошёл ближе. И только когда жираф величаво прошествовал дальше, малыши вернулись и улеглись рядом с остальными собаками.

Собаки отдыхали примерно до семи часов вечера, а потом сразу пробежали двадцать пять километров — этот непосильный для Соло переход вымотал её окончательно. Она с самого начала тащилась далеко позади, и в эту мучительную ночь её отчаянные призывы раздавались всё чаще и чаще. И всё чаще и чаще она останавливалась, снова и снова жалобно звала, а рыскающие позади гиены подбирались всё ближе.

Некоторые собаки, заслышав крики Соло, возвращались, но они по большей части мешали, а не помогали попавшему в беду щенку. Кто-нибудь из подростков с самыми лучшими намерениями опускал голову и лизал Соло, и она каждый раз кувырком летела на землю, снова теряя драгоценное время. Иезавель и её ровесник Аполлон довольно часто подтаскивали Соло, иногда её тащила какая-нибудь взрослая собака. Но все же она в основном была предоставлена самой себе. Время от времени собаки останавливались, чтобы дать щенкам передохнуть, и нас особенно огорчало то, что, когда Соло наконец добиралась до места недолгого отдыха и без сил валилась на землю, взрослые снова отправлялись в путь, так что она совсем не успевала перевести дух.

В эту ночь гиен стало ещё больше. Мы насчитали не меньше двенадцати крадущихся теней, которые не отставали от собак и зачастую угрожающе близко подбирались к Соло.

Около двух часов стая остановилась. Старшие щенки и то были измучены, а Соло, добравшись наконец до места, где они улеглись, не могла даже собраться с силами и протолкаться в середину, чтобы устроиться поудобнее. Она просто свалилась на землю возле старших щенков и осталась лежать, как мёртвая.

Но и теперь Соло не дождалась настоящего отдыха, который был ей так необходим. Снующие кругом гиены подбирались всё ближе, и собаки, ощущая их приближение, спали очень неспокойно под этой неотступной угрозой. Стоило хоть одной гиене испустить громкий вопль, как щенки вскакивали, в панике бросались вперёд и, пробежав несколько метров, снова укладывались.

Внезапно послышался рёв льва. Он раздался так близко, что даже мы вздрогнули, а стая, конечно, всполошилась. Все собаки вскочили и бросились бежать в паническом ужасе. Соло не могла поспеть за остальными, но мало-помалу добралась до других щенков. Теперь гиены шли по пятам за собаками, и нам было слышно, как шуршит трава под их осторожными шагами.

Мы уже боялись, что произойдёт трагедия, как вдруг из темноты пулей вылетела одна из собак. Это был Жёлтый Дьявол. Он подскочил к гиенам, которые были поближе, и разогнал их, потом улёгся рядом с щенками, а минут через десять подошли и остальные взрослые собаки.

Солнце взошло, и мы увидели, что собаки расположились на отдых в слегка холмистой местности, не менее суровой и бесплодной, чем равнина, которую они покинули прошлой ночью. Дул сильный ветер, и густые тучи пыли, сметённые с холмов, заносили собак. Два раза мы едва не угодили в огромные смерчи, с рёвом проносившиеся по земле. Это были чёрные столбы пыли и вырванных с корнем растений, крутящиеся высоко в воздухе.

Собаки двинулись в путь за час с лишним до захода солнца, не дожидаясь вечерней прохлады. Они направлялись прямиком к горам Гол; их вершины подобно призрачным островам парили в раскалённом воздухе на горизонте. Собаки бежали цепочкой — маленький караван, пересекающий враждебную полупустыню. Я прикоснулся к земле и отдёрнул руку, как от раскалённой докрасна плиты. Должно быть, земля обжигала лапки Соло, ещё не успевшие огрубеть за её короткую жизнь. Поднятая стаей пыль облаком стелилась позади, пока слабые порывы сухого ветра не относили её в сторону или не взметали вверх небольшим крутящимся смерчем. Соло ковыляла, окутанная пылью, поднятойпробежавшими собаками, задыхаясь ещё и от пыли, которую взбивали её собственные непослушные лапки. Она явно выбилась из сил; наконец она остановилась и закричала.

Фея замыкала процессию. Заслышав голос своего щенка, она повернулась и побежала к Соло. Она дала ей немного пососать, хотя сама была так истощена, что вряд ли в её опавших сосках могло быть достаточно молока. Вся стая ждала, глядя на них. Подкормив Соло, Фея тут же побежала за стаей, потом приостановилась, вернулась и взяла Соло в зубы. Но Ведьма заметила это и вместе с Распутиным помчалась назад, угрожая Фее. Подчинённая сука даже теперь не имела права так вольно обращаться с собственным щенком. Припав на лапы, она выдержала трёпку, судорожно виляя половиной хвоста. Ведьма и не подумала нести Соло вместо матери, но даже короткий «перерыв на обед» так чудодейственно оживил маленького щенка, что он ухитрился догнать стаю без посторонней помощи.

В ту ночь собаки сделали привал довольно рано, и взрослые, немного передохнув, отправились на охоту. Гиены по-прежнему увивались вокруг щенков, и мы были уверены, что, если собаки не минуют как можно скорее местность, где гиены так изголодались, одной жертвой тут не обойдётся. Но стая Чингиз-хана ещё раз удачно поохотилась, так что гиенам нашлось чем заняться.

Собаки отдыхали весь следующий день. Теперь они добрались почти до подножия гор Гол и, отправившись в путь по вечерней прохладе, примерно через час уже оказались у холмистых предгорий. Когда стая вновь сделала привал, Соло свалилась и лежала совершенно неподвижно. Маленькая собака добралась до этих мест только благодаря поразительной жизнестойкости и упорству; хотя Иезавель, Аполлон да изредка кто-нибудь из взрослых время от времени подтаскивали её, большую часть пути она проделала на своих собственных лапках.

Часа через два собаки снова двинулись в путь. В лунном свете нагромождения камней на склоне холма отбрасывали чёрные тени, и среди этих неподвижных теней скользили другие — неотвязные тени гиен. Мы насчитали их не меньше двенадцати.

Когда собаки миновали один из скальных выступов, от скалы отделилась чёрная тень и пошла за ними по пятам. Это была тощая, долговязая гиена, должно быть, едва живая от голода. Вот она побежала быстрее и почти догнала Соло. Если ещё хоть какое-то стремление и оставалось у маленького щенка — хотя вряд ли,— то это было желание любой ценой не отстать от стаи. Соло почти автоматически переставляла лапы одну за другой и не смотрела ни вправо, ни влево. Она не замечала, что за ней гонится какое-то животное, что это существо неуклонно подбирается всё ближе и ближе. Гиена была всего в двух-трёх метрах от Соло, когда Брут случайно оглянулся: в мгновение ока он оказался рядом, кинулся на гиену сзади и вцепился зубами в её круп. С резким истерическим воплем гиена повернулась и бросилась бежать.

Стая, заслышав шум, остановилась, и собаки подождали, пока Соло в сопровождении Брута не догнала их. Потом они отправились дальше. Но гиена не отставала. Гиены могут проявлять невероятное терпение и настойчивость, целыми днями следуя за больными животными, а Соло, тащившаяся из последних сил, была верной добычей. За первой гиеной шли остальные.

Несколько раз в эту нескончаемую ночь Соло едва не попадала в зубы гиене. Большей частью кто-нибудь из взрослых собак вовремя спохватывался и мчался на помощь маленькому щенку, но случалось, что и мы с Джеймсом защищали Соло, отгораживая её от преследователей машиной. Обычно мы строго придерживаемся правила — наблюдать природу, как она есть, во всей её красоте, нежности и жестокости. Наша задача — запечатлеть возможно более беспристрастно отдельные, избранные эпизоды из нескончаемого потока событий. Но имели мы на то право или нет, мы уже не могли равнодушно наблюдать борьбу за жизнь этого крохотного — в чём душа держится! — измученного щенка. Невольно мы стали смотреть на действия Соло как на поведение человека и восхищаться в ней теми чертами характера, которые в существе, принадлежащем к нашему роду и племени, мы без колебаний назвали бы несгибаемым упорством, стойкостью и — главное — мужеством. Вот и получилось, что, когда собственные родичи её покинули, за неё вступились мы.

Но по мере того как близился рассвет, мы начинали понимать, что не имеем права оказывать помощь Соло. Стая, проявлявшая к маленькому щенку всё меньше внимания, всё же не забывала о нём. Довольно часто кто-нибудь из взрослых останавливался, поджидал его или некоторое время тащил в зубах. Выходило, что наше вмешательство теперь задерживает всю стаю: если бы не мы, Соло больше не тащилась бы за стаей и собаки могли бы без задержки бежать вперед, в обетованную страну изобилия, где зубы изголодавшихся гиен уже не будут угрожать щенкам Ведьмы.

Горы Гол были так же бесплодны, как и равнина. Собаки устало потащились вверх по небольшому склону. Они отошли от логова уже на шестьдесят километров. Когда стая выбралась на гребень, Соло оставалась далеко внизу, у подножия. Собаки приостановились, и было слышно, как загнанный щенок слабо зовёт на помощь. Фея обернулась и стала глядеть назад, потом очень медленно пошла к своей дочери. Остальные стояли и смотрели. Фея позвала Соло, и минут через десять малышка поравнялась с ней. Она была так измучена, что лапы у неё заплетались и, когда она остановилась, её шатало из стороны в сторону. Стая снова двинулась вперёд, а Соло осталась на месте, не в силах сделать ни шага — только жалобно скулила. На этот раз вернулся Распутин. Он подхватил её и немного пронёс. Но, видимо, и он тоже устал, потому что вскоре опустил её на землю, и она заковыляла вдогонку за стаей.

Было ясно, что щенок долго не протянет. Собаки огибали восточные отроги гор и направлялись, минуя равнину, к дальнему склону. Там, среди нагромождений скал, росло несколько деревьев. Туда мы уже не сможем последовать за собаками. Внезапно стая заторопилась вперёд, а мы решили остаться с Соло. Она, спотыкаясь, протащилась ещё немного и упала. Потом отчаянно позвала раз, другой и умолкла.

Мы были уверены, что остальные собаки больше не вернутся, и я вышел из машины, чтобы осмотреть Соло. Но когда я подходил, из темноты с громким лаем выскочила взрослая собака. Соло, увидев меня, кое-как поднялась на ноги, а Жёлтый Дьявол — это был он — подбежал к ней и остановился, угрожающе облаивая машину. Потом он подхватил Соло и понёс туда, где их поджидала стая.

Мы опять последовали за собаками, но Соло почти тотчас же снова осталась одна. На этот раз она не издала ни звука: просто свалилась и лежала, не шевелясь. В лунном свете она казалась очень маленькой. Прошло довольно много времени, и мы заметили, что из темноты крадутся две тени. Мы думали, что это гиены, дождавшиеся наконец своей законной добычи, но они прошли мимо, даже не заметив крохотного, лежавшего замертво щенка. В бинокль мы увидели, что это две взрослые собаки, и, судя по всему, они искали Соло. Они скрылись из виду и больше уже не появлялись. Соло спала как убитая. А может быть, это было то бессознательное состояние, за которым следует смерть.

Глава десятая

Четыре ночи и три знойных, изнурительных дня мы с Джеймсом вели машину, постоянно сменяя друг друга. Когда же наконец, измученные непрерывной тряской, мы вернулись домой, в Ндуту, а Джейн, Лакомка и Мучария вышли нам навстречу, Джеймс выбрался из машины, прижимая к себе с большой осторожностью нечто, завёрнутое в одеяло.

Соло не пошевелилась, когда Джеймс присел на корточки, чтобы показать её Лакомке. Щенок лежал, широко открыв глаза, и не пытался вырваться. К нашему удивлению, Соло ни разу — за всё своё пребывание у нас — не попыталась укусить нас или даже огрызнуться.

Мы с Джеймсом отправились смывать толстый слой пыли, а Джейн, посоветовавшись с Джорджем, решила покормить Соло. Мы уложили её в глубокий ящик, и она лежала там совсем спокойно, отдыхая после изнурительного похода со стаей и путешествия с двумя людьми в ревущем, тряском лендровере; должно быть, для неё это было ужасно.

Сначала Джейн попробовала дать ей немного разбавленного водой молока из бутылки с соской; соска оказалась чересчур большой, и Джейн влила немного жидкости в рот Соло просто из чайной ложечки. Но так она могла съесть слишком мало. Потом мы нарезали на кусочки немного сырого мяса. Соло к нему не притронулась. И мы оставили её в покое.

Когда настало время ленча, Соло нас очень удивила: она совершенно самостоятельно лакала молоко из блюдечка, хотя до сих пор только сосала и за всю жизнь ни разу не видела даже лужицы. На этот раз мы чуть-чуть согрели мясо в горячей воде, и то ли потому, что так оно больше походило на мясо, которое отрыгивали старшие собаки, то ли просто потому, что она немного передохнула, Соло съела всё. Давать ей наедаться вволю мы не решились. Потом она свернулась клубочком в своём ящике, и позже, заглянув туда, я увидел, что она крепко спит.

Нас, разумеется, беспокоила судьба стаи Чингиз-хана, и несколько дней мы безуспешно разыскивали её. Найдут ли они воду и пищу и скоро ли? Когда мы наконец добрались до равнины за горами Гол, собак не оказалось и там. Исколесив всю равнину, на закате, когда собаки обычно отправляются в путь, мы въехали на холм и стали осматривать местность в бинокль. Мы пробыли там до полной темноты, но и в этот вечер нам пришлось примириться с неудачей.

Переночевав в машине, наутро мы возобновили поиски. Но нас снова постигла неудача. Быть может, собаки поднялись вверх, в горы, или ушли в находившееся поблизости ущелье Олдувай — ни в одно из этих мест мы не могли за ними следовать и вынуждены были вернуться в Ндуту за бензином и продуктами, так как решили продлить поиски. Двадцать пять собак как сквозь землю провалились, хотя мы уговорили Майка помочь нам в розысках и, кружась над равнинами на его маленьком самолёте, осмотрели за несколько часов такие пространства, которые на машине было бы не проехать и за двое суток.

Ещё два дня мы колесили по равнинам на двух машинах, по пришлось сдаться. Лендроверы на бездорожье пожирают неимоверное количество бензина — предприятие оказалось слишком дорогим и, судя по всему, совершенно безнадёжным. Прекратив поиски стаи, мы решили обсудить судьбу Соло.

Пока мы с Джеймсом были заняты поисками, Джейн заботилась о щенке. Соло прекрасно питалась — лучше, чем когда бы то ни было, и живот у неё был круглый, набитый до отказа. Но когда она встала, мы ужаснулись — марафонский бег, в котором ей пришлось участвовать на месяц раньше положенного срока, изуродовал её передние лапы: они прогибались в запястье почти под прямым углом. Мы решили дать ей как можно лучше отдохнуть, кормить её посытнее и положиться на природу: постепенно ослабленные суставы и связки выпрямятся и окрепнут.

С самого начала мы не хотели приручать Соло. Судьба диких животных, ставших ручными, почти всегда одинакова: либо их ждёт печальный конец, потому что им навязывают тот образ жизни, к которому они никогда не смогут вполне приспособиться, либо, как только они становятся крупными, сильными и потенциально опасными, их приходится отдавать в зоопарк или пристреливать. Поэтому мы постановили: как можно меньше возиться с Соло — не больше, чем необходимо, чтобы поддержать в ней доверие к спасшим её людям. Мы постараемся, чтобы ей было у нас хорошо, но наша коночная цель — выпустить её в родную стаю, как только она наберётся сил.

Этот план казался вполне разумным, но нас ожидало немало проблем и затруднений. Во-первых, мы никак не могли предугадать, примут ли её обратно после того, как она побывала у людей. Может случиться, что собаки встретят её, как чужую, прогонят из стаи, а то и убьют. А вдруг она сама испугается своих родичей и убежит от них? Однако ответы на эти вопросы могло принести только время. Прежде всего надо было попытаться во что бы то ни стало отыскать стаю Чингиз-хана.

Мы единогласно решили, что будем держать у себя Соло ровно месяц. Выпустить её мы собирались в полнолуние, когда можно будет следовать за стаей и возможно дольше наблюдать всё, что произойдёт с Соло после её освобождения.

В течение следующих трёх недель разыскивать стаю не имело смысла. Мы с Джеймсом засели за расшифровку своих бесконечных магнитофонных записей, Джейн вернулась к материалам о поведении шимпанзе, и все мы вместе ухаживали за Соло.

Мало-помалу к щенку возвращались силы. Мы прибавляли в еду кальций и витамины, и Соло подолгу лежала и мирно отдыхала.

Когда мы впервые хорошенько осмотрели её, то увидели, как сильно она пострадала от острых зубов щенков Ведьмы. Хвост у неё был почти совсем голый, уши тоже ободраны — там, где кожа была вырвана кусочками, их края напоминали бахрому. Все туловище было покрыто шрамиками заживающих укусов, а на ушах следы зубов походили на сквозные дырочки. Но теперь, когда её больше никто не дёргал и не таскал, у неё начала расти шерсть, и вскоре бесчисленные шрамы были уже прикрыты. Джейн щедро посыпала Соло порошком от блох — в её редкой шёрстке их было чересчур уж много.

Гиеновые собаки отличаются сильным, резким, чрезвычайно неприятным запахом. Мы очень скоро убедились в том, что помёт Соло и вправду источал ужасный запах, да и сама она тоже начинала довольно сильно пахнуть, когда пугалась. Кроме того, она испражнялась от страха — к нашему огорчению, это случалось с ней каждый раз, когда мы брали её на руки. Но если её не тревожили, от неё совершенно не пахло.

Джордж соорудил для Соло небольшую конуру, огородив её проволочной сеткой, но только через две недели она решилась самостоятельно выбраться в свой дворик. Большей частью она лежала в уголке, свернувшись, и отдыхала. Когда мы подходили, она глядела на нас во все глаза, а когда её брали на руки, застывала, как каменная. Было совершенно очевидно, что она чувствует себя несчастной.

Но все же отдых, хорошая пища и добавки кальция сделали своё дело: её деформированные передние лапы окрепли. Джейн стала брать её на прогулки на длинном поводке. В этих походах за ними всегда увязывался Лакомка. Соло обычно шла впереди Джейн и Лакомки, и, несмотря на то что движение явно шло ей на пользу, гуляла она как-то без удовольствия — ни разу не остановилась, чтобы что-нибудь разнюхать или просто поиграть. Когда она пробыла у нас две недели, её призыв на помощь — крик гиеновой собаки, отставшей от стаи,— стал раздаваться всё чаще. Нередко она издавала этот крик во время прогулок, а потом останавливалась и долго прислушивалась. Но ни разу до неё не донёсся ответный зов.

По ночам она тоже иногда громко звала, и мне не раз приходилось выскакивать из палатки и прогонять привлечённую криками Соло гиену-мародёра. Конура Соло была сделана на совесть, но все же, когда гиена начинала царапать её и пробовать на зуб, я старался отогнать её ещё и потому, что мне было жаль маленького щенка, забившегося в угол и застывшего от ужаса перед хищником.

Соло прожила у нас почти три недели, когда мы с Джеймсом вновь отправились на поиски стаи Чингиз-хана. На двух машинах мы исколесили всю местность вокруг гор Гол, побывали во всех местах, где хоть раз встречали стаю Чингиза. Мы осматривали равнины в бинокль со всех возвышенностей, оставляли позади километр за километром, сидя за рулём с рассвета до темноты, до полного изнеможения, когда глаза уже слезились от напряжения и ныли. Иной раз нам удавалось воспользоваться помощью лётчиков. Но ни стаи Чингиз-хана и вообще ни одной гиеновой собаки мы не увидели.

Так прошла целая неделя, и мы уже начали отчаиваться. Что делать с Соло, если так и не удастся обнаружить её стаю? Мы понимали, что теперь, когда она поправилась, с каждой неделей пребывания у нас шансы на то, что стая её примет, неуклонно уменьшаются. И хотя Соло ещё никак нельзя было назвать ручной, её близость к дикой природе, способность жить жизнью нормальной гиеновой собаки будет со временем потеряна. В последнюю неделю она впервые проявила желание поиграть, когда Джейн стала одной рукой бороться с ней, как обычно возятся с щенками. Надо было во что бы то ни стало отыскать стаю Соло.

На следующий день мы заметили вдалеке двух гиеновых собак. И мигом помчались туда в надежде, что рядом окажутся и другие собаки, которых просто не видно в траве, что мы наконец нашли стаю Чингиз-хана. Но собак было только две — Лилия и Риного,— пара, покинувшая стаю полгода назад, когда у Лилии была течка. На наших глазах Лилия подошла к норе, опустила голову и позвала. Из норы выкатились пятеро щенят и все тут же бросились сосать. Родились они, должно быть, на целый месяц позже Соло, но ростом почти не уступали нашему заморённому маленькому подкидышу.

Насосавшись, пятёрка принялась играть. Молодцы, Лилия и Риного,— каких здоровяков вырастили! И вдруг у меня в голове мелькнула идея. На обратном пути я поделился своими мыслями с Джеймсом, оказалось, что и он думал почти о том же. Позднее мы рассказали о своих планах Джейн и Джорджу. А почему бы нам не выпустить Соло в это семейство? Лилия, по всей вероятности, родная сестра Феи. Примет ли она с Риного чужого щенка? Мы ещё не распростились с надеждой найти стаю Чингиз-хана, но всё больше сомневались в успехе.

Ещё семь дней мы объезжали равнины, предгорья, обрывы ущелья Олдувай. Снова, уже в который раз, осматривали все знакомые места — Нааби-Хилл, Укромную долину, окрестности высохших водопоев. Но всё понапрасну. А тем временем пришло разрешение руководства Национального парка попытаться познакомить Соло с чужой семьёй — отщепенцами её родной стаи.

Мы сделали ещё одну, самую последнюю попытку отыскать стаю Чингиза. Джейн обнаружила, что, когда она подражает зову потерявшейся собаки, Соло присоединяется к ней. Поэтому мы взяли Соло с собой и в последний раз побывали во всех местах, где раньше встречали стаю.

Я то и дело останавливал машину, и Джейн громко звала, а Соло ей подтягивала. Джейн достигла настоящей виртуозности. Потом мы все напряжённо прислушивались — нам, людям, оставалось надеяться только на острый слух Соло, которая должна была дать нам знать, есть ли поблизости гиеновые собаки. Но и эта экспедиция оказалась такой же безрезультатной, как и все предыдущие. В тот же вечер мы решили отвезти Соло в гости к Лилии, Риного и их щенкам.

Глава одиннадцатая

Джейн упорно молчала, когда мы на следующее утро выехали к логову Лилии и Риного. Надо же было, чтобы именно в этот раз Соло обрадовалась ей, когда она пришла забирать её из конуры. И вот она сидела на коленях у Джейн и время от времени игриво покусывала её за пальцы. Казалось, она чувствует, что её неволе пришёл конец. Но мы-то мучились ужасными сомнениями. Как Лилия и Риного встретят этого щенка, чья жизнь успела так переплестись с нашей? Может быть, мы своими руками отдаём её на ещё горшие мучения, чем всё, что ей уже пришлось пережить? И как знать — не обрекаем ли мы её на верную смерть?

Когда мы подъехали к логову, собак поблизости не было. Прошёл час, а они всё ещё не появлялись. Может быть, они перешли в другую нору или навсегда покинули эти места? Но мрачные предчувствия были порождены нашим взвинченным настроением. Немного погодя из норы вышел Риного и улёгся отдыхать недалеко от входа.

Мы набрались терпения и ждали, а Соло дремала на коленях у Джейн. Наконец из логова вышла Лилия, вслед за ней выбрались и все пятеро щенят и затеяли игру у входа. Этого мы и дожидались. Джордж заранее сколотил портативную клетку с подъёмной дверцей, которую можно было опускать и поднимать на расстоянии с помощью верёвки,— в этой клетке Соло будет в безопасности, когда мы начнём знакомить её с чужими собаками. Джейн потихоньку заманила её в клетку, но Соло, которой ни разу не приходилось попадать в такую тесноту, страшно перепугалась. От страха она запачкала всю клетку, но это, видимо, было даже к лучшему — резкий запах отобьёт все человеческие запахи, которые ещё сохранялись на шерсти Соло. Потом Джейн призналась нам, что, опуская дверь и молча прощаясь с Соло, она чувствовала себя, как Авраам, приносящий в жертву родного сына.

Лендровер загораживал Соло от взрослых собак, пока Джейн осторожно ставила клетку на землю. Потом она села в машину и метр за метром разматывала привязанную к дверце верёвку, а Джеймс потихоньку подавал машину назад. Я, приготовившись снимать всё происходящее, сидел в другой машине.

Поначалу взрослые собаки не заметили клетку и метавшуюся в ней маленькую собаку. Лилия и Риного развалились на земле, а щенята по-прежнему играли. Но, видимо, до них вдруг донёсся голос Соло — Лилия внезапно вскочила с резким тревожным лаем. Этот лай послужил сигналом — щенки, толкаясь, бросились в нору, а Риного даже подпрыгнул. Обе взрослые собаки стали осторожно подходить к клетке, вытянув шеи, то переступая частыми, быстрыми шажками, то останавливаясь. Так постепенно они подходили всё ближе и ближе, пока не дотянулись носами до сетки и не обнюхали Соло. Тут они вдруг отпрыгнули, а Риного тявкнул. Что это было — реакция на клетку или на сидящего внутри щенка? Об этом нам оставалось только гадать.

А Соло к тому времени пришла в неистовство. Она пустила в ход весь набор покорных и приветственных поз и жестов, какой только был в распоряжении щенка гиеновой собаки: прижимала уши, растягивала губы в улыбке, скулила, щебетала, бросалась на спину, виляла хвостом, распластывалась на полу. Было совершенно очевидно, что она готова на всё, чтобы выйти из своей тюрьмы,— она даже стала отчаянно рвать когтями дверцу клетки. Но как ко всему этому отнесутся Лилия и Риного?

Из норы вылезли пятеро щенят и стали нерешительно подходить к родителям и Соло. Они не преодолели и половины пути, как вдруг Риного продемонстрировал полное безразличие к происходящему — он повернулся и медленно, с достоинством удалился в сторону норы. Судя по всему, незнакомый щенок совершенно перестал его интересовать. А собственные детёныши, встретив его на полдороге, повернули и, резвясь, побежали с ним обратно.

Но Лилия никак не могла успокоиться. Она описала полукруг возле клетки, двигаясь всё такими же торопливыми шажками и часто останавливаясь. Потом снова, вытянув шею, стала нюхать Соло. Но вот и она повернулась и пошла обратно к своему семейству. Что же нам было делать? Соло, непрестанно щебеча, всё ещё отчаянно рвалась из тюрьмы, пытаясь прокопаться сквозь пол клетки. Она приостанавливалась только для того, чтобы взглянуть вслед уходящей Лилии.

Я поглядел на Джейн и Джеймса и не очень решительно дал условный сигнал: поднял оба больших пальца. Джейн медленно потянула за верёвку: дверца клетки поползла вверх. Это движение перепугало Соло, и она замерла, забившись в дальний угол. Но вдруг она поняла, что перед ней выход на волю, и, метнувшись вперёд, без оглядки помчалась за Лилией.

Трудная это была минута. Одно движение челюстей — и всё будет кончено: и борьба Соло за жизнь, и все наши старания прийти ей на помощь, и все мучения Феи — всё пропадёт даром. Ведьма убила братьев и сестёр Соло, которые родились тут же, в стае. Неужели мы совершили ужасную глупость, вообразив, что кормящая собственных щенков сука примет чужого подкидыша?

Вот Соло догнала Лилию. Всё её тельце дрожало и извивалось в бурном восторге, виляющий хвост, казалось, вот-вот отлетит в сторону, она скакала возле самой морды Лилии, а потом кувырнулась на бок, улыбаясь во весь рот. Лилия, остановившись, поджидала щенка и теперь смотрела сверху вниз на крохотную собачку, покорно распростёртую у её ног. Внезапно она опустила голову и быстро лизнула мордочку Соло. Честное слово, мне редко приходилось испытывать такое глубокое чувство облегчения.

Соло взлетела вверх, по-прежнему извиваясь всем телом, от носа до хвоста, облизала морду Лилии и бросилась к логову. Не успела она подбежать, как из норы появились пять щенков, и Соло замерла, глядя на них, а потом кинулась в ближайшую нору. Щенки немедленно помчались с ней знакомиться. Двое забрались прямо в нору, и вскоре Соло вылезла оттуда в сопровождении своих новых товарищей. Она стояла, а остальные щенки её обнюхивали. Один щенок прыгнул к ней — мы не могли разобрать, что это было — нападение или просто приглашение поиграть. Соло бросилась бежать и, как голубь в родную голубятню, забилась в ту нору, где было логово Лилии. Остальные полезли следом. Лилия лежала рядом с Риного, который так и не проявил интереса к событиям, сопровождавшим выпуск Соло. Из-под земли не доносилось ни звука.

Я подъехал к Джеймсу и Джейн, и мы некоторое время молча глядели друг на друга. Трудно было поверить, что это предприятие, к которому мы так готовились и которого так боялись, закончилось столь удачно. Самое поразительное было то, как спокойно Лилия и Риного приняли в семью чужого щенка. Можно было подумать, что такие события происходят каждый день, сплошь да рядом. А ведь это был единственный, беспрецедентный случай, первый в истории гиеновых собак.

К вечеру шестеро щенят вылезли из норы. Они всем скопом понеслись к Лилии, которая встала, готовясь покормить их. Соло нашла себе местечко среди других щенков, как будто всю жизнь только и делала, что сосала Лилию. Мы глазам своим не верили. Наблюдая за Соло и её новыми приёмными родичами, мы оставались возле норы до самой темноты.

Конечно, поначалу она ещё немного дичилась. В этот первый вечер Соло не принимала участия в играх, а когда щенки подбегали к ней — наверное, звали играть,— она огрызалась. Она была настороже, ей ещё не хватало уверенности в себе. Когда щенки наигрались и улеглись отдыхать, она оставалась в сторонке и бродила вокруг логова, обнюхивая все, что попадалось,— знакомилась со своим новым миром.

Она обнюхивала траву, как вдруг с громким воплем взвилась в воздух, а потом обернулась и стала что-то ожесточённо выгрызать у себя на спине. Мы никак не могли понять, что с ней стряслось; вот она уселась и стала чесать задней лапой плечо, да так энергично, что перекувырнулась,— и тут-то мы поняли: её одолели блохи. Она так долго прожила у нас без блох, что успела совсем забыть про них! Понадобилось целых два дня, чтобы блохи снова стали привычным и будничным явлением в её жизни, и их укусы больше не заставляли её неистово чесаться, выкусывать блох и кататься по земле.

Примерно столько же времени понадобилось, чтобы Соло познакомилась получше со своими новыми родственниками и полностью включилась в жизнь маленькой стаи. Но мало-помалу она перестала дичиться и обороняться и играла с щенками на равных. И очень скоро, когда они отдыхали возле норы, прижавшись друг к другу, мы увидели, что Соло тоже лежит вместе со всеми в этой щенячьей компании.

Ещё две недели мы следили за успехами Соло и, глядя, как она возится среди других щенков, чувствовали, что не напрасно помогли ей в беде. Конечно, мы позволили себе нарушить естественный ход событий в природе. Но сколько сотен тысяч раз человек вмешивался в жизнь природы до нас, пользуясь и ружьями, и ядами. Многие годы гиеновые собаки считались вредителями и стояли вне закона: их преследовали, расстреливали без снисхождения, с целыми стаями расправлялись за считанные минуты. Гиеновые собаки были поголовно истреблены даже в некоторых национальных парках и резерватах. Мы спасли одну из них — одну из многих тысяч. Хотя, по правде говоря, Соло была не совсем обыкновенной гиеновой собакой.

Впервые за всю свою жизнь Соло играла с другими щенками как равная с равными. Конечно, она была на месяц старше, но по виду обнаружить разницу было почти невозможно, только голова у неё была немного пошире. Да, голодное существование в первые недели повредило ей больше, чем мы думали.

Как раз накануне того дня, когда Лилия и Риного увели щенков от родного логова, прошёл первый дождь и воздух был наполнен сладостным, незабываемым ароматом равнин, впервые напившихся после стольких засушливых месяцев. Мы смотрели на Соло в последний раз. Пора было уезжать — нас ждала другая работа. Но мы уезжали, счастливые и спокойные за судьбу щенка. Семена, проспавшие под чудовищным слоем пыли весь долгий период засухи, набухнут и прорастут, и равнины скоро покроются ярко-зелёными пёрышками свежей травы. Когда Соло покинет логово, вступая в жизнь, полную странствий, Серенгети скроется под густым ковром из тысяч цветов, бесчисленные стада мигрирующих антилоп снова наводнят равнины. Соло уйдёт в страну изобилия, она станет энергичной, жизнерадостной, полной сил. Её второе путешествие будет совсем не похоже на первое.

Эпилог

Несколько раз в году Джейн, Лакомка и я навещаем Джорджа Доува и всегда выезжаем на равнины, разыскивая стаю Чингиз-хана. Порой эти выезды приходятся на сухой сезон, когда ветер взметает пылевые смерчи высоко в небо; порой мы застаём тысячные стада мигрирующих антилоп, которые пасутся на сочной зелёной траве. Несколько раз мы встречали нашу стаю, а многие сведения собрали для нас Джордж Доув и те люди, которые знали, как мы интересуемся стаей, и кое-что понимали в жизни гиеновых собак. Поэтому нам в какой-то степени известны события, происшедшие с тех пор, как памятной лунной ночью стая скрылась в темноте, оставив щенка, исчерпавшего все свои силы, валяться на земле без признаков жизни.

В первый раз мы повстречали стаю примерно шесть месяцев спустя. Мы тут же заметили некоторые перемены: Иезавель, её годовалые сестры и все щенки Ведьмы покинули стаю, а Риного возвратился обратно. Возможно, стая встретилась с Лилией и все щенки сбились в один большой резвый детский сад. Ясно, что Иезавель и её сестры, увлечённые этой детворой, могли уйти из стаи, а Риного, честно выполнив отцовский долг, захотел, наоборот, вернуться в родную стаю, к остальным самцам, которые вполне могли быть его братьями. Но этого нам никогда не узнать.

В следующий раз мы встретили Фею. У неё снова была течка, и на этот раз с ней был Потрошитель, единственный самец, который вместе с Брутом редко и безуспешно пытался защитить её от злобных нападений Ведьмы. Должно быть, Ведьма снова выгнала подчинённую самку из стаи. И Фея с Потрошителем остались вдвоём, так же как Лилия и Риного в прошлом году. В последний раз, когда её видели, Фея была на сносях и бежала в сторону гор Гол, а Потрошитель следовал за ней по пятам.

Теперь Ведьма — единственная взрослая сука в стае, и она по-прежнему верховодит всеми. И если Потрошитель, как и Риного, в конце концов вернулся и странствует вместе со стаей, то Фея больше не возвращалась. Ведьма произвела на свет новых щенят неподалёку от Ндуту, и за три месяца, что стая оставалась у логова, мы несколько раз навещали собак. В это время Брут сломал заднюю лапу. Перелом был очень неудачный, и мы видели, что кости пробили кожу. Но на следующий год всё зажило, сломанная кость срослась совершенно удивительным образом — осталась только странная шишка на месте перелома да, если приглядеться, нога была как-то забавно вывернута.

Жёлтый Дьявол больше не бродит со стаей — этот песочно-рыжий пёс с половиной хвоста, который умел так ловко хватать зебр за верхнюю губу, почти наверняка погиб. Но что случилось с остальными собаками? Что делают Юнона, Лилия, Иезавель и её сестры? Как сложилась жизнь Фен и её щенят, которых она выращивала вместе с Потрошителем? И самое главное — как живёт Соло?

Несомненно, если не все, то большинство этих собак до сих пор бродят по равнинам Серенгети. Те, кого Ведьма выжила из стаи, должно быть, стараются избегать встреч с чёрной сукой и, положив начало новым стаям, ушли далеко за пределы территории, где обитает Ведьма со своими спутниками. И особенно старательно они, наверное, обходят гнездовой участок Ведьмы возле Ндуту. Так что если мы хотим повстречать остальных собак, придётся уезжать ещё дальше, чем прежде. Мы не знаем, жива ли Соло. Но если бы она после всех своих испытаний погибла, не достигнув зрелости, это было бы насмешкой судьбы. И именно потому, что Соло была таким мужественным маленьким щенком и с такой неистребимой волей цеплялась за свою хрупкую жизнь, я уверен, что она до сих пор странствует по необъятным просторам Серенгети. В 1973 году Соло должно исполниться три года. У неё уже должны быть щенки. Возможно, мы ещё встретимся с ней, когда снова приедем в эти места, которые так полюбили. И можете быть уверены — мы никогда не перестанем искать.

Гиеновые собаки свалили конгони в озере.

Вскоре гну покинули бесплодные равнины.

Поначалу Соло дичилась.

Иезавель уносит Соло от щенят Ведьмы.

Пасущиеся зебры на заре, в разгар сухого сезона.

⁂

Я хотел бы выразить самую искреннюю благодарность тем, кто помог появиться на свет этой книге. В особенности мне хотелось бы поблагодарить президента Танзании Джулиуса К. Ньерере, который разрешил проводить научную работу на территории своей страны. Благодарю также Джона Оуэна, тогдашнего директора национальных парков Танзании, и егерей парка, Сэнди Филдса и Майлса Тернера, которые охотно помогали нам.

В книге я уже попытался выразить благодарность Джорджу Доуву — без его помощи наша жизнь была бы гораздо более суровой. Я глубоко благодарен также его сыну Майку.

Но особенно помог нам Джеймс Малколм, который провёл с гиеновыми собаками больше времени, чем кто-либо другой. Его самоотверженный труд и горячий энтузиазм невозможно переоценить. Приношу благодарность работавшим с нами некоторое время Эндрю Дьютсу и Саймону Пти.

Примечания

1

Дж. и Г. ван Лавик-Гудолл, Невинные убийцы, М., «Мир», 1977.

(обратно)

Оглавление

От переводчика

Вступление Джейн ван Лавик-Гудолл

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Эпилог

*** Примечания ***