КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Королева. Возрождение Луны (СИ) [Девочка с именем счастья] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== В Нарнию проложена дорога ==========

У Питера синяк на щеке и разбита губа. Рабадаш сбил костяшки. У Эдмунда сломан нос. Беллатриса Грейс пытается остановить кровь, пока Люси, уже справившаяся с Питером, воркует над Рабадашем. Сьюзен отчитывает всех троих.

− А где спасибо? – немного грубо спрашивает Эдмунд Питера. Беллатриса дает ему подзатыльник. – Ай! За что?!

− Нечего в драки лезть, – тут же окликается девушка. Рабадаш удивленно смотрит на некогда Королеву Элизабет и спрашивает:

− Нам надо было оставить Питера?

− Я бы и сам справился! – огрызается названный и встает со скамейки. Люси смотрит с сочувствием и участием на всех троих, а Белла хочет дать им уже не подзатыльник, а пощечины.

С того момента, как они все вывалились из шкафа – сначала четверо Пэванси и Грейс – прошло уже около года. Белла прекрасно помнила то подавленное состояние, ту тьму, что поглощала ее с каждым прожитым днем. Ее личное проклятье – вечная память. Не на секунду не исчезали из памяти лица детей, племянников, верных друзей – четы бобров, мистера Тумнуса, грифона Корделия. Она помнила, записывала, другие же просто читали. Их память, не запечатанная магией, истощалась находясь вдали от источника волшебства. Белла же, была самим волшебством. Как она могла забыть?

Явление царевича Рабадаша народу было забавным. В самый последний день, буквально за несколько минут до отъезда пятерых бывших Королей и Королев, он вывалился из шкафа. Когда Сьюзен с тяжелым сердцем произнесла «Пора!», Белла всего лишь на несколько секунд дольше остальных осталась у шкафа. На нее упал Рабадаш. Как выяснилось, он – уже на склоне лет – решил посетить место, где пропало Золотая пятерка. И тогда ему явился Аслан, освещённый лунным и солнечным светом. Великий Лев спросил, желает ли Рабадаш вновь стать молодыми, вновь увидеть свою возлюбленную (тут Сьюзен покраснела), и царевич, откинув все сомнения, воскликнул: «Аслан! Я иду за тобой!». И вот, собственно, они здесь.

И вот, собственно, они все шестеро здесь. В реальном мире. Отрезанные от магии. Все, кроме Беллы, которой еще хватало сил на мелкие чудеса. Алетиометр все так же висит у нее на поясе, но вместо циферблата с магическими символами – обычные часы, показывающие время. Открываешь и смотришь в зеркало. Этакие «зеркальные часы». Белла, за многие годы правления в Нарнии и использования Алетиометра, успела выучить каждое значение. И в тайне надеялась, что превращение компаса именно в часы – что сулило либо смерть, либо изменения – принесет благо, а не зло.

Они сидели на скамейке на платформе железнодорожной станции, а вокруг громоздились чемоданы и свертки. Они возвращались в школу. До этой станции они ехали вместе и здесь должны были сделать пересадку. Через несколько минут один поезд должен был увезти Сьюзен, Люси и Беллу, а еще через полчаса – Эдмунда, Питера и Рабадаша – им предстояло уехать в свою школу. Грейс непременно хихикала, когда вспомнила, как Рабадаш пытался ориентироваться в их мире. Год не был потерян зря – царевич, в чей стране была примерно такая же система обучения, на удивление быстро смирился и разобрался в своем положении. Конечно, пару сложностей было и сейчас, но это было настолько мелочным, что никто не обращал внимание. Кроме, разве что, миссис Пэванси. Было сложно убедить ее оставить мальчика, которого она видела в первый раз, но влияние магии Беллы, виртуозное пудренье мозгов Эдмунда и рассудительность Сьюзен сделали свое дело. Рабадашу присвоили фамилию «Грейс», что, кстати, явно не понравилось Эдмунду.

Пока они еще не разъехались в разные части страны, Нарния казалась им частью каникул. Теперь, когда пришла пора сказать друг другу «до свидания» и расстаться на долгое время, все чувствовали, что волшебство и их правление действительно кончились, и они уже почти в школе. Было не столько грустно, сколько… странно. Столько лет провести рядом с друг другом, рука об руку, зная, что рядом всегда есть любящая и понимающие братья и сестры, а у некоторых еще и супруга – а теперь просто взять и расстаться с ними.

Может, так говорить нельзя, но Белле и Эдмунду пришлось особенно тяжело. Они справились с ужасающим чувством пустоты вместе, шаг за шагом выбираясь из темноты. Сначала Эдмунд тащил рьяно сопротивляющуюся Беллу – девушка все никак не могла простить себе то, что она не прислушалась к совету сына и не уговорила всех остаться во дворце. А если бы она смогла более чутко отнестись к предсказанию алетиометра, то они бы все остались в Нарнии.

Она не смогла, потому и винила себя. Эти мысли сводили ее с ума, выбивали землю из-под ног. Эта темнота и самоуничтожение захватывали Юную Колдунью, плотно обхватывая сознание, проникая под кожу, застилая глаза. В пару ловких ударов Эдмунд Пэванси сломал эту стену. Он протиснулся сквозь мрак, не позволив себе остаться там. Его пальцы сомкнулись на ее запястье и вот она, переплетая их пальцы, сама идет с возлюбленным к свету. Отпустить эту руку – мир разрушится. Беллы точно.

Люси ехала в школу-интернат первый раз. Она крепко стискивала то ремешок своего маленького рюкзака, в который заботливая мама положила сухой паек, то руки сидящей рядом Беллы. Сьюзен же все никак не могла угомонится: ее карие глаза, будь они способны на это, обязательно сожгли бы Питера в яростном огне или заморозили во льдах – настолько быстра была смена от горячей злости до хладнокровия. Потом бы эти стихии обязательно обрушились на головы Эдмунда и Рабадаша.

− Из-за чего сейчас? – спрашивает Сью. Белла улавливает в ее голосе особые нотки, означающие что лекции не будет. Питер стал очень резким в последнее время – примерно после возвращения из Нарнии – удивительным образом злясь и кидаясь на людей, без ведомых на то причин.

− Он меня толкнул. – спокойно отвечает Питер. Беллатриса закатывает глаза.

− И ты его ударил? – недоверчиво спрашивает Люси. Она единственная кто не изменился, все такая же веселая и любящая. Ее рука дергается, и Рабадаш шипит из-за сильного нажатия на «боевое ранение». Казалось, царевич Тархистана был и в других ситуациях, наиболее кровавых и болезненных, но все равно неприятно. Сьюзен меняется с Люси местами, сама начинает аккуратно и бережно заматывать разбитые костяшки Рабадаша. Улыбается. Царевич целует ее в висок, и хорошо, что Эдмунд этого не замечает – едкие комментарии он мог опустить в любое время суток, несмотря на настроение.

Питер, прежде чем ответить, стоя на краю платформы, делает перекат с носка на пятку. Белла щурится, и Питер дергается, словно его кто-то дернул за куртку. Некогда Верховный Король смотрит на свою прошлую – и будущую – невестку. Но недовольный взгляд надувшейся девушки не терпит возражений. Питер отходит от края, смотря на родных.

Объясняет нахмуренной Люси:

− Нет. Он меня толкнул и велел мне извиниться. И я ему врезал!

Рабадаш, Белла и Эдмунд обмениваются взглядами. Эдмунд ухмыляется, когда Белла прикусывает губу, словно что-то обдумывая. Она смотрит на костяшки Рабадаша, синяк и разбитую губу Питера, сломанный нос Эдмунда. Хмурится. Потом машет рукой и произносит, ощущая себя предательницей:

− Ладно, тут были правы вы. Могли вдарить ему сильнее.

Сьюзен выдает возмущенное «Белла!», парни благодарно хмыкают. Однако Великодушная Королева не намерена сдавать позиции и, закончив манипуляции с рукой своего так−и-не-успевшего-сделать-предложение-друга, обращается к Питеру:

− Ясно. А разве нельзя было просто уйти?

− Ты же знаешь, что я не люблю, когда они дерутся. – вставляет Белла, прикасаясь самыми кончиками пальцев к перекошенному носу Эда. – Но тут они поступили верно. Можно было и не драться, но лучше один раз врезать, чтобы потом бояться повторения.

Рабадаш хохотнул.

− Слова девушки, которая тайно проникла на корабль и участвовала в битве.

Скулы Беллатрисы краснеют. Рабадаш припомнил случай, который произошел за год до свадьбы Справедливого и Чарующей. Когда Питер и Эдмунд категорично отказались брать на сражение Колдунью, она сама нашла доспехи, спрятала волосы и проникла на корабль. Сражение было не самым простым, но Беллатриса смогла отличиться. Какого было удивление Питера – и шок, а после злость Эдмунда – когда они узнали, кто скрывается под доспехами рыцаря. Это была уже не Королева, а воин.

Из-под пальцев Колдуньи вырывается пару еле заметных «нитей» сиреневой магии. Они немного прохладные, приятно обволакивают повреждённый участок кожи. Эдмунд блаженно, украдкой, выдыхает и немного поддается на встречу. Нос от действий Беллы встает на место, но все еще немного побаливает. Судя по хитрым искрам в серо-голубых глазах, могла бы сделать менее болезненно, но просто не собиралась. Решила преподать урок.

− Да, удивительно, что ты сама, Белла, не бросилась в драку. – то ли с сарказмом, то ли с удовольствием от не сверившегося действия, говорит Сьюзен. Питер фыркает, и Сью вспоминает о том, что отчитывала брата – старшего, на минуточку.

Нити магии теперь вьются вокруг рук Рабадаша. Сьюзен уже даже не косится на них, привыкла. Вообще, все со временем смирились с мыслью о том, что такие пустячные фокусы их подруга будет выкидывать часто. Люси же приняла это с особым энтузиазмом. Эдмунд немного скептически, но в ситуациях похожих на эту – а таких становилась все чаще – маленькие чудеса его девушки радовали.

Питер продолжает оправдывается перед Сьюзен:

− Я не мог просто уйти! – но встречая неодобряюще взгляд брата и сестер, вспыхивает, как порох. – А вам разве не противно, когда с вами, как с детьми?

Эдмунд отвечает мгновенно, самым режущим ответом, лишь потому, что он правдив:

− Так мы же и есть дети.

Грейс морщится. Ей всегда было обиднее, тут она понимала Питера. У Юной Колдуньи было такое состояние, словно ей намного больше, чем есть. Она прожила три жизни: Беллатрисы Грейс, которая не подозревала о своем истинном происхождение; Королевы Элизабет Чарующей, которая была любимой женой и матерью, взрослой женщиной; и Беллатрисы Элизабет Грейс, девушкой, которая знала, но была вынуждена скрывать. Эти три состояние словно хотели разорвать изнутри Королеву. Она уж точно не ребенок, не со всеми этими воспоминаниями и не с сиреневыми сполохами, которые обрываются, оставляя на костяшках Рабадаша шрамы.

− Я был Королем! – воскликнул Питер. Белла застонала:

− А я – Королевой! И тут, дорогой братец, сидит еще один Король, царевич и две королевы. Давай не будем поднимать эту тему.

− Уже год прошел. – напоминает Питер, садясь рядом с ними. – Сколько нам еще ждать?

У Грейс создается ощущение, что Питер ее не услышал. Он часто уходил в свои воспоминания, выуживая из памяти образ любимой супруги – Элодии и непослушной дочери Перлиты. А если понимал, что забыл какую-то деталь, бросался к Белле. Та была готова в любое время дня и ночи рассказать заново то, что Король забыл. Наверное, именно из-за ее четкой памяти, Пэванси сплотились вокруг нее. Им нужно было помнить, просто необходимо.

− Ну, а я думаю, что нам надо…

− АЙ!

Белла вскакивает. Сьюзен, как и все, удивленно на нее смотрит. Девушка болезненно поморщилась, потирая бедро.

− Не смешно. – пробормотала она, гневно сверкая глазами. Эдмунд не присматривался, но что-то в них изменилось. – Чем вы меня обожгли?

− Мы?! – воскликнули Рабадаш и Эдмунд одновременно. Они сидели о разные стороны от Беллы и видимо приняли вопрос на свой счет. Пришла запоздалая мысль о том, что им просто не чем было бы ее обжечь, да и незаметно это сделать бы не получилось. Но тут Белла снова пронзительно вскрикнула, словно ее ужалила оса. Под удивленный взгляды друзей, она принялась шипеть и трясущимися руками залезла под пальто, что-то отстёгивая. Люси первая поняла, что возится черноволосая подруга с алетиометром, поэтому ее глаза засверкали надеждой. Неужели…?

Белла, наконец-то отцепившая от себя компас, откинула его на лавочку, потирая руки. Алетиометр был горячим, словно его поддержали над огнем. Занявшись быстрым остужением пострадавших мест, она не сразу обратила внимание на то, что все пятеро смотрят на ее подарок. Привлек ее внимание только восторженный оклик Люси:

− Белла! Смотри, твой компас!

Девушка обернулась. Компас при ударе открыл крышку и теперь демонстрировал быстро крутящиеся стрелки. Высеченные знаки, такие знакомые и неизменившиеся, сверкали по контору темно-сиреневым. Все три стрелки внезапно заняли определённые позиции: одна из них замерла на Солнце, другая на Роге изобилия, а третья указывала на Лошадь.

Белла задохнулась.

Лошадь − был одним из последних знаков, указанных ей.

− Что это значит? – спросил Питер.

Бела нахмурилась. Она помассировала виски, надеясь, что это поможет сосредоточиться.

− Солнце означает власть и истину; Рог изобилия – это осень, радушие, а Лошадь…

− Путешествие и верность. – вставляет Эдмунд. Сьюзен удивленно косится на него, и мальчишка фыркает: − Простите, она все-таки была моей женой.

И тут уже он сам вскакивает с негромким вскриком. Алетиометр обжег и его. Потом Рабадаша, Сьюзен, Питера, и, напоследок – Люси.

Резкий порыв ветра едва ли не сбил Грейс с ног. Она схватилась за Эдмунда, которого поднимающийся ветер тоже пошатнул. Он все поднимался, срывая с платформы валяющиеся бумажки, пакеты. Этот ветер был каким-то тяжелым, он давил; Белла почувствовала, что задыхается. За левую руку – правой она держалась за Эдмунда – схватилась Люси. Они образовали цепочку из шести звений – Рабадаш, Сьюзен, Эдмунд, Белла, Люси и Питер.

− Это похоже на магию! – радостно воскликнула младшая Пэванси. Глаза на секунду застилает белый свет, а когда они вновь могут видеть, понимают, что каменные стены платформ, другие люди, гудки поездов исчезли. Двое Грейс и четыре Пэванси все еще держась за руки и тяжело дыша, очутились в лесу − да таком густом, что ветки деревьев кололись и не давали ступить шагу. Они протерли глаза и глубоко вздохнули.

− Ой, Питер! − воскликнула Люси. − Как ты думаешь, может быть мы вернулись назад в Нарнию?

Белла, не удерживаясь на шатающих ногах, оседает на землю, покрытую травой. Эдмунд крепко держит ее за руку.

========== Пару часов экзальтации ==========

Ищу бету, а пока ПБ мне в помощь

Pov Беллатриса/Элизабет

Наверное, наркоманы чувствуют себя так же, когда вводят в вену иглу. Дурманящие, захватывающее чувство удовольствие, возбуждения – тебя накрывает большой волной. Ты живешь этими секундами, они и есть твоя жизнь. Мир сосредотачивается на этих мгновениях.

Разница в том, что я не наркоманка. Я колдунья, но мои ощущения были такими же.

Экстаз. Возбуждение. Эйфория.

Не от наркотиков, а от магии. Она вновь начала течь по венам вместе с кровью, причем с такой силой, что я ощущала ее физически. Тепло. Словно жар во время болезни, магия нахлынула сначала на щёки, а затем на всё тело. Она разливалась в каждую клеточку, волной опускаясь всё ниже и ниже. Я поняла, что не дышу уже несколько секунд и почувствовала, как по горячему виску течёт капля пота. Пальцы вцепились в зеленую траву, но холодная земля – солнце не могло пробраться сквозь плотный «потолок» из листьев – не могла унять жар. Меня явно лихорадило, но именно эта болезнь была самой желанной.

Магия накрыла днём потоком, словно и вправду была водой. Я захлёбывалась в ней, боялась потеряться, но, тем не менее, страстно этого желала. Весь этот год – острое желание вновь почувствовать себя сильной, великой, всемогущей. Быть собой, осознать, что больше не являешься девочкой из Лондона, а вновь стала Королевой Элизабет Чарующей. И не просто Королевой: матерью старшего из принца и очаровательной принцессы, политиком, колдуньей, сестрой Короля и двух Королев, племянницей женщины, которую ненавидела.

Женой Короля Эдмунда, чьи пальцы сомкнулись на моем плече и чуть сжали, возвращая к реальности. Я подняла голову, смотрев не только вверх-тормашками, но еще и снизу. Глаза Эдмунда светились счастьем, он улыбался, и я не могла не улыбнуться в ответ.

− Все хорошо?

− Да.

С облегчением почувствовал, как жар, охвативший меня несколько минут назад, начал быстро растворяться в воздухе. Дышать становилось легче, я поднялась на ноги. Отряхнула школьную юбку и осмотрелась. Густой лес, деревья создавали сильную тень, сплетаясь ветвями вверху. Был явно день, но точно определить сложно из-за густой растительности.

− Белла? – позвал Питер. Я повернулась. – Мы вернулись… домой?

Слово «домой» ударило по ушам. Мне сейчас пришло в голову, что я не думаю о Лондоне как о доме. Прожила там почти всю жизнь, а не скучаю совсем.

− Дом — очень расплывчатое понятие, – я передёргиваю плечам и, до сих пор хватаясь за любезно подставленный мне локоть, встаю. Для меня домом было только одно место – рядом с Эдмундом, – Но, если принимать во внимание то, как страстно мы хотели сюда вернуться, то да – мы дома.

Рабадаш, немного раздраженно, закатил глаза, но ничего говорить не стал. Он тоже в Лондоне не прижился, как бы мы не старались ему помочь. Пламенная натура тархистанцы рвалась в родные края, но шанса вернуться уже не было. И что страшнее, обыденность Лондона тоже стирала его воспоминания, хотя я была уверена, что «коренного» жителя такое не проймет. Но ясно, что я ошиблась – спустя месяц Рабадаш подошел ко мне и спросил, как звали его отца.

− Ну, ладно, – Эдмунд рывком поднял меня, – Давайте попытаемся выйти на открытое место, если оно тут есть. Я ничего не вижу из-за этих чертовых деревьев.

С трудом, исколотые иголками и колючками, мы продирались сквозь чащу. А я внезапно подумала о том, сколько времени нас не было. Если прошел всего год, то возможно, что Анабесс, Мелестина и Перлита… живы? Все еще помнят родителей, которые их оставили не по собственному желанию? Правитель Тархистана все еще скорбит по сыну?

Нет.

Я взяла в руки алетиометр, и он показал суровый ответ, едва только дурой не назвал. Рабадаш покинул страну уже являясь взрослым, а у нас в мире не прошло и недели – чуть больше суток. А я легкомысленно надеюсь, что моя семья жива.

Нет.

Я так и остановилась. Эдмунд, который тащил меня за собой как на буксире, остановился тоже. Посмотрел на мое перекосившему лицо и обеспокоенно спросил:

− Что с тобой?

Питер, Сьюзен, Люси и Рабадаш остановились тоже, посмотрев на меня. Глаза заслезились, но времени для истерик не было. Смогла только сказать, глядя в лицо Питеру, который потерял столько же, сколько и я:

− Сотни лет прошло… Их нет.

Он задохнулся, словно я его ударила. Эдмунд откинул мою руку и отошел к близлежащему дереву, опираясь на него. Значение моих слов дошло до каждого. Люси всхлипнула, Сьюзен отвернулась. Рабадаш нахмурился, но его подавленный вид был красноречивее любых слов: он тоже жалел о том, что потерял.

− Что толку тут стоять и плакать? – грубо спросил он, – Давайте подумаем об этом потом, когда найдем другое место и решим, что нам делать.

Мысль об утерянном, волей-неволей, я смогла отложить в дальний ящик, абстрагироваться от нее. Успокаивающе сжала руку Эда, стараясь передать хоть каплю своего спокойствия. В карих глазах, обращённых на меня, была чудовищная боль. Я снова вспоминала тот разговор, когда парень дал мне надежду на лучшее. Мы догнали остальных.

Но тут нас ждал другой сюрприз. Свет стал ярче, и через несколько шагов мы уже были на краю леса и смотрели вниз на песчаный берег. Совсем близко от нас лежало тихое море, катящее на песок маленькие волны. Не было видно ни земли, ни облаков на небе. Солнце было там, где оно должно быть в десять утра, а море сияло ослепительной голубизной. Мы остановились, вдыхая запах моря. А я внезапно затрясла Эдмунда за руку, восторженно улыбаясь. Он удивился такой смене настроения, я быстро зашептала: не то, чтобы скрывала, но это история были нечто личным, только для нас двоих.

− Помнишь тот залив, который мы посещали ночью?

Эдмунд нахмурился, вспоминая. Но потом улыбнулся и кивнул.

− Это не он, кажется, – ответил снова Принц. А улыбался, видимо, хорошим воспоминаниям. Но я была непреклонна.

− Именно он, – уверенно заявила и, взяв Эда за подбородок, заставила посмотреть вниз, – Узнаешь?

Знакомая извивающаяся по скалистом берег тропинка, ведущая нас к песчаному пляжу. Сначала детьми, а потом и взрослыми, мы сбегали к морю, проводя тут часы напролет. И как в самый первый раз, он был совершенно пуст. Только теперь нас было шестеро, а не двое. Что-то осталось неизменным − волны, накатывающие на берег, создающие небольшой шум, а еще чайки, которые кружили над нами. Эдмунд очаровательно улыбнулся и, со знакомым лукавством в глазах, быстро чмокнул в губы. Я покраснела.

− А здесь неплохо, - сказал Рабадаш. Мы все быстро разулись и побрели по холодной чистой воде.

− Это куда лучше, чем в душном вагоне возвращаться к латыни, французскому и алгебре, − внезапно добавил Эдмунд, позволяя мне взять его под локоть. Я хихикнула, затем надолго воцарилось молчание. Мы только брызгались и искали креветок и крабов. Вскоре моя одежда – как и остальных – пропиталась водой и создавала хоть какое-то ощущение прохлады. В лесу густо переплетенные ветки вековых деревьев обеспечивали отсутствие палящих лучей, но вот на пляже мы поняли, насколько именно сейчас жарко.

− И все же, − внезапно сказала Сьюзен, останавливаясь. Рабадаш, закатавший штаны до колен и бредущей рядом с ней, остановился тоже, − Мы должны выработать какой-нибудь план. Скоро нам захочется есть.

− У нас есть бутерброды, которые мама дала в дорогу, − напомнил Эдмунд. − По крайней мере, у меня.

− У меня нет, - огорчилась Люси, - Остались в сумке на платформе.

− Мои тоже, - добавила Сьюзен.

− Мои в кармане куртки на берегу, - сказал Питер.

− У меня с собой, – я тоже кивнула на горку нашей верхней одежды. Под моим пиджаком лежал портфель, и кроме бутербродов там был термос с чаем – в Лондоне было значительно холоднее, чем тут. Рабадаш тоже молча кивнул. Он выглядел еще более хмурым, чем обычно, но сейчас не было времени докапываться до этого.

Я вздохнула:

− Нам обеспечено четыре завтрака на шестерых. Это уже лучше, чем ничего.

Смешно, но в Лондоне я держала на готове маленький походный рюкзак. Он, с запасом воды, консервов и небольшой аптечкой, всегда стоял у меня под кроватью, на случай если придется экстренно возвращаться в Нарнию. Но к концу второго лета я совсем отчаялась, потому то он так и остался в Лондоне. Кто бы не закинул нас сейчас сюда, чувство юмора у него было плохое.

− Сейчас пить хочется больше, чем есть, − произнесла Люси и все почувствовали жажду, как это бывает, когда набегаешься по соленой воде под жарким солнцем.

− Как будто мы потерпели кораблекрушение, − заметил Эдмунд, – Мы такое уже проходили, когда возвращались из Орландии. Пит, помнишь?

Питер кивнул. Орландия — горная страна на юге от Нарнии. На севере ограничена горами, во многом из которых и состоит территория Орландии, а на юге — рекой Орлянка. Резиденция короля в замке Анвард, в сердце страны. Когда на троне еще сидели мы – тогда ее совсем юнцы, нам было лет шестнадцать – в Орландии правил наш «друг» король Лум. Он был умным, если не сказать хитрым правителем. Благодаря его хитрости Орландия всегда была в союзе с Нарнией и постоянно оказывалась независимой — ни Белая Колдунья, ни Тархистан, ни Тельмар её не захватывали.

На тот момент нам надо было налаживать отношения с таким сильным союзником, однако на обратному пути корабль, на котором плыли Пит и Эд – я, Сьюзен и Люси остались в Кэр-Паравале – потерпела крушение в шторме. Эдмунд, судя по всем, сделал отсылку на произошедшее там.

− В книгах говорится, что на островах всегда можно найти источники свежей прохладной воды, – продолжал Принц, – В тот раз у нас получилось. Давайте поищем.

− Ты думаешь, надо возвращаться в этот густой лес? − спросила Сьюзен, явно недовольная такими перспективами.

− Ну и тут не очень безопасно, – подал голос царевич. Сьюзен кинула на него удивленный взгляд, но я подхватила мысль:

− Тут открытая территория и мы как на ладони. А кто знает, от чего или от кого ждать опасности, – немного подумав, я добавила, – Хотя лес тоже не слишком удачное место.

− Там мы ничего не знаем, – кивнул Рабадаш, – А если тут есть враги, то они могут знать его лучше нас.

Появилась вполне серьезная проблема. Хотя Люси и Сьюзен никогда не принимавшие участие в походах или выстраиваньях стратегических планов не понимали проблемы. Однако мы вчетвером, «бывалые», понимали, насколько незавидно наше положение.

− Подумаем об этом, когда будем искать воду, – объявил Питер. Как-то так он снял вопрос о нашей безопасности с повестки дня, переводя размышления в другое русло. Бывший Верховный король жил по принципу «решать проблемы по мере их преступлениям». В этом он так сильно отличался от Эдмунда, который любил просчитывать не только свои, но и шаги окружающих на несколько – или даже десять – вперед, − Если тут есть ручьи, они обязательно текут в море, и если мы пойдем вдоль берега, то наткнемся на один из них.

Мы побрели назад, сначала по гладкому мокрому песку, потом по сухому рыхлому, который забивался между пальцами; поэтому пришлось надевать носки и башмаки. Эдмунд и Люси не хотели обуваться, я тоже, собираясь идти обследовать берег босиком, но Сьюзен сказала, что мы сошли с ума: «Нам никогда не найти их снова, а они нам еще понадобятся, если мы останемся тут до ночи и похолодает». Но я засунула обувь в рюкзак, вспоминая пару простеньких трюков по расширению пространства. Приятное и знакомое покалывания в кончиках пальцев придавало мне уверенность.

Одевшись, мы пошли вдоль берега - море было слева, а лес справа. Тишину нарушали только редкие крики чаек. Лес был такой густой, что ничего нельзя было разглядеть. Все было неподвижно, не было даже насекомых. Ракушки, морские водоросли, анемоны, крошечные крабы в лужах среди камней, все это очень хорошо, но от этого быстро устаешь, когда хочется пить. После прохладной воды ноги у нас горели. Сьюзен и Люси несли плащи. Эдмунд оставил куртку на платформе и теперь они с Питером поочередно несли его куртку. Рабадаш чувствовал себя прекрасно в таких условиях, привыкший к высокой температуре Ташбаана. Я расширила свой рюкзак внутри насколько могла. И либо жара плохо влияла на меня, либо я сама стала плоха соображать, но расширить и рюкзаки других я догадалась позже. Эдмунд начал ворчать, что я могла сделать это раньше.

Берег вскоре начал заворачивать вправо. Через четверть часа – если верить Алетиометру, который то вновь показывал время, то опять циферблат с символами − когда мы пересекли каменистый гребень мыса, берег круто повернул. Открытое море было теперь позади, а впереди мы увидели пролив, за ним другой берег, так же густо заросший лесом, как и этот. Я едва ли не застонала, причем мое настроения явно разделяли остальные. Алетиометр на мои вопросы все еще глухо молчал, из-за чего я даже пару раз ударила его по крышке, тут же получив ожоги на пальцах.

Рабадаш с интересом наблюдал за моими манипуляциями.

− Не выходит?

− Не выходит, – уныло потвердела я.

Внезапно Эдмунд остановился, из-за чего я едва в него не врезалась. Он задумчиво смотрел чуть выше, озабоченно нахмурившись. Идущие впереди Люси, Питер и Сьюзен остановились.

− Что такое? – спросила я.

− Может я ошибаюсь, − неуверенно пробормотал Эд, – Но, по-моему, в Нарнии не было развалин.

Я проследила за его взглядом. Чуть выше полосы леса и вправду возвышались какие-то руины. Необыкновенная острота зрения – которая в Лондоне слегка затупилась – вернулась, и я смогла четко разглядеть сами руины. Здание было явно величественным, потому что даже многолетняя отлучка не смогла уничтожить одну из башен. Но с этого ракурса мне было возможности узнать, что же это.

− Давайте посмотрим, что там? – предложила я. Питер неуверенно глянул на лес, потом на руины, оценивая наши возможности.

− Не думаю, что у нас хватит сил подняться, наклон слишком отвесный − ответил Питер.

− Но раз там есть здание, – вклинился в разговор Рабадаш, – То должен быть и способ подняться туда, Давайте немного осмотримся, гляди и найдем тропу.

И мы снова побрели молча. Берега все ближе и ближе подходили друг к другу, и, обходя очередной мыс, мы думали увидеть место, где берега сольются, но ошиблись. Мы подошли к большим камням и взобрались на них. Отсюда было видно далеко вперед.

− Вот дорога, − сказал Эдмунд, спрыгивая с камня. Таким действием он оказался не на берегу, а словно по другую сторону. Явно заросшая дорога вела вверх.

Я смотрела еще раз. Было ясно, что мы находимся на острове. Пролив между берегами достигал тридцати или сорока ярдов ширины, и это было еще самое узкое место. Дальше побережье заворачивало вправо, и между ним и материком виднелось открытое море. Очевидно, мы обошли куда больше половины острова.

− Посмотрите! - внезапно воскликнула Люси,– Это ручей? Что это? – и она указала на пересекающую берег длинную, серебристую, похожую на змею полосу.

− Ну слава Льву, – выдохнула я и мы, несмотря на усталость быстро соскочили с камней и побежали к воде. Сьюзен сказала, что лучше пить повыше, подальше от берега, поэтому мы сразу же направились к тому месту, где ручей вытекал из леса. Деревья там росли так же густо, как и везде, но ручей пробил глубокое русло между высокими, покрытыми мхом берегами, так что согнувшись можно было подняться вверх по ручью в туннеле из листвы. Опустившись на колени перед первой же коричневой, покрытой рябью лужицей, мы пили и пили, окуная в воду лица и руки.

− А теперь, − сказал Эдмунд. − Как насчет бутербродов?

− Не лучше ли сохранить их? − возразила Сьюзен, - Потом они могут оказаться нужнее.

− Пить уже не хочется, − заметила Люси.,− И жаль, потому что теперь захотелось есть.

− Так как насчет бутербродов? - повторил Эдмунд.

− Мы можем съесть только часть, – предложила я, пожав плечами, − Не хранить же их, пока испортятся. Тут гораздо жарче, чем в Англии, а они давно лежат у нас в карманах.

Сьюзен больше спорить не стала, ведь и самой хотелось есть. Эдмунд и Питер достали два пакета, разделили еду на шесть порций. Порции были, конечно, маленькие, но все же лучше, чем ничего. Я нашла небольшого размера камешек и сжала его в ладони: от него повеяло холодом. Этот «охладитель» я положила к другой еде, чтобы она подольше оставалась пригодной в употребление. Потом все стали обсуждать, что бы еще поесть. Люси хотела вернуться к морю и наловить креветок, но Рабадаш сообразил, что у них нет сетей. Эдмунд сказал, что надо собрать на камнях яйца чаек, но никто не помнил, были ли они там. Все немного сникли, а я, с минуты подумав, встала. Не могла отвести взгляд от тех развалин, к которым идти сейчас предстояло невозможным. Эдмунд тем временем сказал:

−Послушайте, нам остается только одно - исследовать лес. Отшельники, странствующие рыцари и им подобные всегда как-то ухитрялись выжить в лесу. Они отыскивали коренья, ягоды и всякое такое.

- А какие именно коренья? - спросила Сьюзен.

− Я помню! – внезапно радостно сообщила нам Люси, – Когда я дружила с дриадами, они показывали мне разные растения. Не думаю, что я сейчас вспомню и их название, но чувствую, что если увижу – скажу.

Люси была очень любознательной Королевой. Впрочем, не только она: мы с Эдмундом попадали в такие же забавные ситуации. Кое-какие были рассказаны Питеру и остальным для смеха и «чтобы было то вспомнить». А другие были слишком личные, слишком… свои. Мы никогда не сговаривались, просто понимали, что некоторым историям лучше оставаться тайнами.

− Продолжай, Эд, − сказал Питер, − Ты прав. Нужно попытаться сделать хоть что-нибудь. А идти в лес лучше, чем снова вылезать на это ужасное солнце.

− Мы идем туда, – твердым голосом завила я. Никто сначала не понял, про какое «туда» я говорю, а потом Рабадаш проследил за взглядом. Неуверенно передернул плечами.

− Ты уверена? – спросил он, и не потому что трусил, – Там могут жить какие-нибудь изгои, убийцы или те же отшельники. Не думаю, что это хорошая идея.

− Там никого нет, – так же непоколебимо заявила я. Рабадаш, Сьюзен и Питер колебались, Эдмунд был готов пойти со мной, как и Люси. – Мое колдовское чутье неплохо развилось за эти пару часов. Теперь меня подпитывает сама земля Нарнии, и я чувствует, что будет лучше, если мы поднимемся.

− Ладно, думаю Белла…

− Элизабет.

Сьюзен глянула на меня, слегка нахмурившись. Не Белла – Элизабет. По крайней мере, на то время что я нахожусь здесь.

− Хорошо, – все-таки кивнула Сьюзен. – Думаю, Лиззи права. Даже если мы и не найдем что-то полезное на вверху, то нам будет хотя бы открыт обзор сверху.

На том и порешили.

Мы двинулись вдоль ручья. Это было тяжело. Приходилось ползать под ветвями и перелазить через них, продираться сквозь путаницу рододендронов. Одежда была порвана, да и дальше в лесу увеличилась влажность, поэтому промочили ноги. попадая в какие-то лужи или просто сбивая воду с травы. Но хорошо, что шли мы босиком, правда Сьюзен боялась, что мы можем простудиться. Хотя и не могла не признать, что без обуви были легче.

Не слышно было никаких звуков, кроме журчания ручья и того шума, который производили мы сами. Все уже порядком устали, и язвительные комментарии царевича Тархистана о том, «кто тут в походы ходил» не помогали. Потому что говорил он это сбившимся от усталости голосом, а последний поход был… Впрочем, считать сейчас не было смысла и желания.

Я же с каждым шагом распалялась все больше. Я вспоминал те ощущения, когда впервые позволила свой птицы – форма энергетического сгустка моей магии – вылететь из своей клетки. Я заново училась не только видеть, но и ходить, двигаться – грациозно огибать все препятствия, говорить, то заставляя птиц слететь с веток или понизить голос до шелеста травы. Вернулась на свое место, наконец-то. И совсем не чувствовал не то что сталось, а просто какие-то неудобство.

Когда уже Питер еле-еле переставлял ноги, я была готова признать свою ошибку: надо было двинуться завтра с утра. Но тут все почувствовали нежный аромат и заметили что-то яркое высоко над ними на правом берегу.

Люси радостно улыбнулась. Несмотря на усталость, мы с ней смотрелась бодрее всех. Я по понятным причинам, а она… что же, она не умела ворчать и сердится. Казалось, что если бы ее разбудили даже глубокой ночью, сообщив что им надо идти в лес, она будет по-прежнему бодрой, а голос ее, как и раньше, звонок и весел.

Собственно, только мы с ней и не отдали ум на растерзание усталости. Поэтому никто не понял, почему мы остановились, но тут Люси воскликнула:

− Смотрите, похоже, это яблоня!

И она не ошиблась. Мы вскарабкались на крутой берег, пробрались через кусты ежевики – эти кусты казались мне знакомыми, но я не стала заострять на них внимание − и

оказались под старым деревом, усеянным большими золотисто-желтыми яблоками. И яблоки эти были такие крепкие и сочные, что лучших нельзя было и пожелать.

− Тут не одно дерево, - заметил Эдмунд, который уже успел подобрать несколько яблок, обтереть их рукавом школьной формы и набить ими рот. Несколько прилетело мне, − Посмотрите, вот еще и еще.

− Здесь их десятки, − отозвалась Сьюзен, бросая сердцевину одного яблока и срывая второе, - Тут, наверно, был сад - давным-давно, до того, как это место стало безлюдным и вырос лес.

− Значит, когда-то этот остров был обитаем, − заметил Питер.

− А это что? − закричала Люси, указывая вперед.

− Клянусь, это стена, – ответил ей Рабадаш, − Старая каменная стена.

Старая каменная стена, знакомые куст, яблони. Я пыталась найти похожую картину, а пока я это делала, Эдмунд взял меня за руку. Машинально идя за ним, я не сразу поняла,

что мы пробираемся между сгибающихся от яблок ветвей. Так и добрались до стены.

Она была старой, полуразрушенной, покрытой мхом и вьюнками, но выше многих деревьев. А когда они подошли совсем близко, то заметили большую арку, в которой когда-то были ворота, теперь же ее заполняла самая высокая яблоня. Нам пришлось обломать несколько веток, чтобы пройти. И тут же зажмурились от яркого света, ударившего в глаза. Мы оказались на широкой площадке, со всех сторон окруженной стенами. Здесь не росли деревья, только трава и маргаритки, да плющ обвивал серые стены. Это было светлое, тихое, таинственное и немного грустное место. Вышли на середину, радуясь, что могут выпрямить спину и размять ноги.

А я внезапно поняла и громко рассмеялось. Это было странное, опьяняющее чувство радости и одновременно ностальгии во всех своих ярких и безумных проявлений.

− Чего смешного? – недовольно спросил Рабадаш, которому сейчас явно было не до смеха. Я сделала глубокий вдох и, как можно громче, произнесла, вставь на середину и раскинув руки в стороны.

− Короли и Королевы Нарнии приветствуют царя и царевича Тархистана, – я не могла перестать смеяться, от чего моя речь становилась немного не членраздельной, – А лошадь… лошадь царевича была измазана в соке ежевике!

Рабадаш хмыкнул, видимо вспоминая тот неудобный случай. Но ничего кроме воспоминаний это не принесло, поэтому я и пояснила:

− Мы, дорогие мои, находимся во внутреннем дворе Кэр-Параваля. Вы не помните? Сьюзен и Люси сами выращивали тут яблони, чтобы каждый мог съесть их, приходя в наш дворец.

Люси внезапно вторила моём смеху, закружилась, раскинув руки.

− Она права! Она права! – и прежде чем кто-то успел добавить что-то «за» или «против», она указала в сторону, – Вообразите стены… и колонны вон там! И стеклянный свод!

− Кэр-Параваль, – выдохнул Питер.

========== Сокровищница древних Королей и Королев ==========

В руках у Эдмунда золотая шахматная фигурка – конь. Глазами коня были два крошечных рубина, вернее один, потому что другой выпал. Он сжимает ее в руке, когда я кладу руку ему на плечо. Эд даже не поворачивается, чтобы убедиться, что это я

− Мы играли. – срывающимся шепотом говорит он. – Я помню, как ты и… и Элодия устраивали первый бал для Перлиты. Ты сказала, что я должен посидеть с Мелестиной и Анабессом. И тогда мы достали шахматы. Как сейчас помню, что Мелестина извивались у меня на руках и мне было неудобно играть.

И пока мы так тихо перешёптывались, вместе с остальными пересекли двор и прошли через дверной проем туда, где раньше был зал. Теперь зал тоже походил на двор, крыша разрушилась, а пол зарос травой и маргаритками, но зал был короче и уже, чем двор, а стены его − выше. В дальнем конце зала было подобие террасы, приподнятой на три фута от пола.

− Да, здесь был зал. − взволнованно сказала Сьюзен. - А это… Тут был помост, на нем стоял главный стол, где сидели мы и знатные лорды.

−В нашем замке в Кэр-Паравеле. - продолжила я мечтательно и немного нараспев. − В устье Великой реки, в Нарнии. Теперь это мало похоже на наш величественный дом.

− Вот бы это вернуть! − воскликнула Люси. − Мы можем вообразить, что находимся в Кэр-Паравеле каким его помним. А рядом с нами мистер Тумнус, Бобры и Корделий.

− Корделий редко был рядом с нами. – заметил Эдмунд. − Он предпочитал зорко наблюдать за нами сверху, чтобы мгновенной слететь на врага в случае опасности. – а потом он тяжело вздохнул. − К несчастью, сейчас без пира − становится поздно. Посмотрите, какие длинные тени. И похолодало.

− Чтобы провести здесь ночь. − сказал Питер. − Пойдемте, попробуем набрать сухого хвороста. Элизабет, разожжешь его?

Я кивнула, хотя чувствовала себя еще более подавленной. Мне не хотелось ночевать в этом месте, полном воспоминаний. Потому что даже разрушенный, Кэр-Параваль оставался моим домом, безвременно покинутом. Я никогда об этом не думала, но мечтала прожить свою жизнь здесь, нянча внуков и подкалывая Питера насчет того, как он состарился. Хотя, даже если бы минуло сто лет, мы бы не изменились – уступили бы трон молодому поколению, когда старшему исполнилось бы четырнадцать. Но все согласились с Питером и ближайшие полчаса были очень заняты. В саду не было подходящего хвороста. Мы попытали счастья с другой стороны замка, выйдя из зала через маленькую боковую дверь и попав в лабиринт каменных подъемов и спусков, которые были когда-то коридорами и маленькими комнатами, а теперь заросли крапивой и шиповником. Затем мы нашли широкий пролом в крепостной стене и снова шагнули в лес, где было куда темнее и росли большие деревья. Там нашлось достаточно сухих веток, сучьев, высохших листьев и еловых шишек. Мы выбрали место в саду, где было бы удобно всей нашей шестерке. Туда мы ходили несколько раз с охапками хвороста, пока не собрали на помосте огромную кучу. Проходя в пятый раз, мы нашли прямо рядом с залом колодец.

− Это тот в колодец, в который Люси чуть не свалилась? – уточнила я. Королева Отважная покраснела и смутилась.

− Я просто же не знала, что тут он есть. Помнишь, как он зарос?

− Как сейчас? – язвительно спросил Эдмунд. Колодец и вправду прятался в сорняках, но, когда мы немного расчистили его, оказался чистым, свежим и глубоким. Вокруг него сохранился остаток каменного парапета. Потом Люси и Сьюзен пошли набрать еще яблок, а я разожгла в углу помоста костер. Ладони обожгло привычным огоньком. Потом уже все шестеро уселись спиной к стене и лицом к огню, и стали печь яблоки, нанизав их на веточки. Было это крайне неудобно, поэтому я взяла близлежащую ко мне веточку и слегка сжала в руках. Она затрепетала, вытянулась и стала более тяжёлой по весу. Рабадаш присвистнул:

− Ты превратила ее в серебро.

− Какая сейчас разница. – пожала плечами я. Впрочем, старалась я зря: печеные яблоки без сахара не слишком вкусны: пока они горячие, есть их трудно, а остывшие уже и вовсе есть не стоит. Поэтому довольствоваться нам пришлось сырыми яблоками. Эдмунд не упустил случай опустить язвительный комментарий: теперь-то мы уже не так плохо будем относиться к школьным обедам.

− Не говоря уже о толстом ломте хлеба с маслом. − добавил он. Я ожидала, что Рабадаш или Сьюзен сейчас вступят с ним в словесную перепалку, но в них – да и во всех нас − проснулся дух приключений, и никто не хотел обратно в школу, даже если там кормили вкуснее.

Вскоре после того как яблоки были съедены, Сьюзен пошла к колодцу, чтобы зачерпнуть воды и вернулась назад, неся что-то в руке.

− Я нашла еще одну твою фигурку, Эд. – сказала она сдавленным голосом. – Нашла у колодца. − казалось, она вот-вот заплачет.

− О, я помню, как мы играли такими, когда были королями и королевами в Кэр−Паравале. – добавила Люси. Я с недовольством отметила, что большая часть ее воспоминаний связана с «ранним» периодом нашего правления. Видимо, все остальное либо было не таким счастливым для нее, либо тут все вспоминают все в определённом порядке.

− Не расстраивайся, Сью. – сказал другой девушке Рабадаш, положив руку ей на плечо.

− Я не могу. – сказала она. – Все вернулось назад… О, какие это были прекрасные времена. Я вспомнила, как мы играли в шахматы не только друг с другом, а с фавнами и добрыми великанами, а в море пели русалки, а потом родился Анабесс, Питер женился на Элодии и…

− Ну хватит. – сдавлено просипел Питер, старательно отводя взгляд. − Настало время всем шестерым хорошенько подумать.

− О чем? − спросил Эдмунд. В голосе Принца сквозила сталь, кажется, он не совсем отошел от болезненных воспоминаний. – Мы вернулись в Нарнию по истечению ста лет. Все наши друзья и… родные уже мертвы. Место, которое мы называли домом в развалинах уже многие годы. Посмотрите на огромные деревья прямо посреди ворот. Посмотрите на камни.

− Я помню, что мы занимались этим каждый день пока не приехали послы из Тархистана − как сажали сад на северных ворот Кэр-Параваля. Величайшая из лесных нимф, сама Помона, пришла, чтобы наложить на него добрые чары. А эти славные маленькие кроты, которые вскапывали землю? Вы забыли старого смешного предводителя кротов, который говорил, опираясь на лопату: «Поверьте мне, ваше величество, когда-нибудь вы очень обрадуетесь этим плодам». И ведь он был прав!

− Поразительно, как с тех пор сад разросся до самых ворот. – отметила я.

− Вот что. − вступила в разговор Люси. − Если это Кэр-Паравел, то здесь, в конце помоста, должна быть дверь. Мы сейчас, наверно, сидим к ней спиной. Помните − дверь в сокровищницу.

− Вероятно, здесь нет двери. − сказал Питер, подымаясь. Стена позади нас была увита плющом.

− Или мы просто ее не видим. – я взяла серебреную палочку, который приготовила для костра, и начала простукивать увитую плющом стену. Звук говорил о том, что там только стена и есть, но внезапно раздался совершенно другой звук:

− О, Боже. − воскликнул Эдмунд.

− Надо очистить плющ. − сказал Питер.

− Давайте отложим до утра. − предложила Сьюзен. - Если мы останемся здесь на ночь, не хочется иметь за спиной открытую дверь и огромную черную дыру, из которой может появиться что-нибудь похуже сквозняка и сырости. И скоро стемнеет.

− Сьюзен! Как ты можешь так говорить? - сказала Люси, бросая на сестру укоризненный взгляд.

− Вообще-то она права. – отметила я, на что Люси с обидой глянула на меня. Ей не было никакого желания ждать до утра. Мальчики же были слишком возбуждены, чтобы услышать Сьюзен. Они обрывали плющ руками, обрезали его перочинным ножом Питера, пока тот не сломался. Тогда они взяли нож Эдмунда. Скоро все вокруг было покрыто плющом и наконец они расчистили дверь

− Заперто, конечно. – разочарованно сказал Рабадаш.

− Но дерево сгнило. − возразил Эдмунд. − Мы быстро разломаем дверь на куски и будут отличные дрова. Давайте.

− Нет, так мы точно провозимся до самой ночи. – пробубнила я, оттаскивая парней от двери. Они недовольно глянули на меня, но я встала в трех метрах от двери. Я вскинула ладонь, которая буквально горела. Столп огня вырвался вперед и опалил старые доски, и дверь – от которой осталось так мало – мгновенно отворилась. Эдмунд и Рабадаш удивленно присвистнули:

− Ого. Неплохо, Ваше Величество. – усмехнулся Эдмунд.

− Спасибо.

Мальчики стояли над кучей пепла дерева, вглядываясь в холодное темное отверстие.

− Сделаем факел. − сказал Питер и, оглянувшись на меня, видимо хотел попросить это сделать, но я уже протянула один факел ему, другой – Рабадашу.

− Я пойду вперед. – сказала, зажигая огонек на своей ладони. – Потом Эдмунд, Питер с факелом, Люси со Сьюзен и Рабадаш закончит нашу цепочку. Хорошо?

У Эдмунда еще был электрический фонарик, который он получил на день рождение всего неделю назад и батарейки еще не сели, но вещицу было решено приберечь на потом. В указном порядке мы, один за другим, вошли в дверь. Этот спуск напоминал мне ту лестницу, по которой я шла, когда Аслан решил уничтожить сердце Джадис. Тогда я тоже шла по старой лестнице, только не вниз, а вверх. От воспоминаний тех мгновений меня немного затошнило. Эдмунд схватил меня за плечи.

− Эй, все в порядке? – с заботой произнёс он. Я кивнула.

− Что там у вас? – спросил откуда-то сверху Рабадаш. Я оглянулась и увидела освещенное огнем его лицо.

− Ничего.

Мы спустились еще немного, как оказались у подножья лестницы Люси воскликнула:

− Шестнадцать! Это совершенно точно наш Кэр и наша сокровищница, потому что я помню, как мы с Анабессом из любопытства считали ступеньки в сокровищнице.

Я буквально физически ощутила, как напрягся Эдмунд. Люси, как и Сьюзен, вспоминали минувшее с необычайной легкостью и толикой грусти. От части, им было ни за что не понять меня, Эдмунда и Питера, ведь они оставили в Нарнии друзей, а не детей и супругу.

Когда помещение озарилось светом, все поняли, что действительно находятся в древней сокровищнице Кэр-Параваля, нашего королевского замка. Посередине шел проход (как в оранжереях), и с обеих сторон стояли, как рыцари, охраняющие сокровища, богатые доспехи. Затем шли полки с драгоценностями: ожерельями, браслетами, кольцами, золотыми чашами и блюдами, брошами, диадемами и золотыми цепями. Неоправленные камни громоздились как куча картофеля − алмазы, рубины, карбункулы, изумруды, топазы и аметисты. На полу стояли большие дубовые сундуки, окованные железом и запертые на висячие замки. Было очень холодно и так тихо, что мы слышали собственное дыхание. Драгоценности были так покрыты пылью, что мы, узнав большинство вещей, с трудом признали в них драгоценности. Место было грустное и немного пугающее, казалось, что все это давным-давно заброшено. Несколько минут хранилось молчание. Потом, все так же молча, начали ходить взад-вперед и разглядывать вещи. Это было похоже на встречу со старыми друзьями. Потом Сьюзен воскликнула:

− Смотри! Наши коронационные кольца… помните, когда мы впервые надели их? – колец было пять. Золотые перстни, которые по началу мы снимали каждый раз, когда оставались одни, а потом уже не разлучались с ними никогда. Лишь единожды – потому что охотиться с такими украшениями было неудобно. Пару секунд смотрели на наши символы власти, а после поочерёдно взяли, каждый свое. Темно-фиолетовый аметист для меня, сапфир для Эдмунда, золотистый топаз для Сьюзен, изумруд для Люси и рубин для Питера. Потом еще послонялись по сокровищнице, находя различные памятные и не очень вещи. Маленькая брошка, которая была усыпана мелкими драгоценными камнями розового цвета – Анабесс попросил гномов сделать такую для Перлиты, когда та только родилась. Доспехи Эдмунда, в которых он был на турнире на Одиноких Островах. Золотой браслет, сделанный гномами на двадцатилетие Сьюзен, а также большой рог с рубинами, из которого пили только на свадьбах молодожены, чтобы их брак был крепким и счастливым.

Мы могли еще долго ходить тут, находя какие-то вещи рассказывая их историю, если бы Питер не сказал:

− Мы должны взять то, что хотим и вернуться. В крайнем случае, сможем спуститься сюда завтра. – и потом добавил, когда заметил, какой растерянный взгляд все опустили на эти сокровища. – Думаю, мы должны взять подарки.

Давным-давно он, Сьюзен и Люси получили в Нарнии на Рождество подарки, которые ценили больше, чем все остальное королевство. Мой алетиометр был тоже подарком, но с ним я не расставалась ни на минуту. Только Эдмунд не получил подарка, потому что не был с нами в те дни − это случилось по его собственной вине. Все согласились с Питером и пошли к дальней стене сокровищницы. Они были уверены, что там висят их подарки. Подарок Люси был самый маленький − небольшая бутылочка. Она была сделана не из стекла, а из алмаза и до половины наполнена волшебной жидкостью, которая исцеляла все раны и болезни. Люси молча, но очень торжественно, взяла свой подарок, надела ремень через плечо и снова почувствовала бутылку на боку, там, где она обычно висела в старые дни. Подарок Сьюзен был лук со стрелами и рог. Лук и колчан слоновой кости, полный хорошо оперенных стрел, были здесь, но…

− Сью, а где твой рог? –спросила я, оглядываясь.

− Кажется, она взяла его с собой на ту охоту. – подал голос Рабадаш. – И мне кажется, его нашли, после чего передали Королеве Мелестине.

Эдмунд присвистнул. Это была обидная утрата, рог был волшебный; когда бы вы ни затрубили в него и где бы вы ни были, к вам приходила помощь.

− Он пригодился бы здесь, - заметил Эдмунд.

− Не беспокойся. − ответила Сьюзен. − У меня есть лук.

− Тетива не сгнила, Сью? − спросил Питер.

Наверно, в воздухе сокровищницы была какая-то магия - тетива была в полном порядке. Она моментально согнула лук и тронула тетиву. Тетива запела, звук заполнил всю комнату. И этот звук больше чем что-либо другое напомнил нам всем старые дни. Вспомнились битвы, охоты, пиры. Она разогнула лук и повесила колчан через плечо. Затем Питер взял свой подарок - щит с огромным алым львом и королевский меч. Он дунул и слегка стукнул их об пол, стряхивая пыль, надел щит на руку и повесил сбоку меч. Сначала он испугался, что меч мог заржаветь в ножнах, но все было в порядке. Питер взмахнул мечом, и тот засверкал в свете фонарика.

− Мой Риндон. − сказал он. − Которым я убил Волка.

В его голосе появились какие-то новые интонации, чувствовалось, что он снова Питер, Верховный Король.

− Это – оружие, а не игрушки. – вспомнила я слова отца Рождества. Питер согласно качнул головой.

− Оскалит Аслан зубы – зима пойдет на убыль.

− Гривой он тряхнет – нам весну вернет. – задумчиво, но с грустью добавила Люси.

− Хорошо. – сказала Сьюзен. В руках у нее был отрезок ткани и, присмотревшись, я поняла, что она держит платье. – Нам надо идти. Предлагаю еще взять что-то переодеться.

Парни тоже взяли какую-то одежду и вышли. Мы быстро переоделись. Мне нравились платья Нарнии с духом Средневековья: длинные рукава, нет пышности, но тем не менее элегантно и удобно. Одежда не была с корсетом или тысячи завязок, а держалась на простых пуговицах, которые шли вдоль всего позвонка. Еще мы взяли пару меховых плащей, чтобы не замерзнуть ночью и постелить что-то под себя. Люси хихикнула, пояснив это тем, что вспомнила как мы ходили шубах в наш первый приход в Нарнию. Я улыбнулась. Осмотрев другую часть отделения я поняла, что сокровищницу присоединили к оружейной. Я смотрела на мечи, щиты, луки и кинжалы, но внезапно протянула руку к одному мечу, который висел в центре. Он имел серебристую перекладину, черную рукоять и золотое навершие в виде головы грифона. При правильном угле, то есть, когда свет попадал на само лезвие, появлялись слова, которые гномы вытачивали для важных людей. Я присмотрелась.

− Верховный Король Анабесс Мудрый. – продекламировал у меня за спиной Эдмунд. Я даже не заметила, когда он подошел настолько близко. – Хороший меч. Возьмешь себе?

− Думаю да.

По ступеням мы поднимались в другом порядке. Получалось так, что последними шли я, Эдмунд и Питер. Внезапно Верховный Король остановился, а так как мы шли за ним и цепочку завершала я, нам с Эдмундом тоже пришлось остановиться. Питер оглянулся и, немного нерешительно, спросил:

− Ты могла бы мне сказать…как звали близнецов?

− Двойняшек. – поправила я, поняв, что он говорил о своих с Элодеей детях, которых никогда не видел он, и которые никогда не видели отца. Я откинула крышку алитиометра и взглянула на циферблат. Глаза заволок уже знакомый туман, я вгляделась в него. Картинка была смутной, я могла лишь рассмотреть какое-то золотое пламя, а точнее – волосы Элодии, которая лежала в своей постели. Потом услышала голос, который принадлежал девочке, Перлит, скорее всего:

− Как мы их назовем, мама?

− Девочку будут звать Ваана. – услышала я знакомый, но усталый голос Элодии. – А мальчика… Анабесс, хочешь выбрать?

Я увидела стоящих чуть поодаль своего сына и на его руках Мелестину. Анабесс поднял глаза на тетю, грустно улыбнулся. Тетя Сьюзен не раз ему рассказывала, что его мама и отец долго спорили, какие имена давать детям, пока Люси не предложила, чтобы мужчины давали имена новорожденным мальчикам, а женщины – девочкам. Эдмунд этой идеей тогда очень воодушевился, а потому вопрос был решен. Анабесс, как единственный законный представитель ушедших Королей, подошел к ложу тети и аккуратно взял мальчика на руки. Посмотрел на малыша темными глазами, улыбнулся ему:

− Мама моя говорила, что какое имя ребенку дашь – такая у него, и судьба будет. Я хочу пожелать своему брату быть смелым, богатым и покорить весь мир. Потому имя его – Фридрих.

− Ваана. Фридрих. – Питер усмехнулся. – Спасибо, Элизабет.

Питер поднялся вперед нас. Эдмунд легко подтолкнул меня в спину, и небрежно бросил:

− У тебя глаза слезятся. Мы не можем плакать каждый раз, когда вспоминаем о них. – ловко обойдя меня, парень возник прямо передо мной, заглядывая в глаза. Губы у Эдмунда всегда отчего-то сухие, мои, по его словам, тоже. Это даже не поцелуй: он обхватывает руками мое лицо и просто прикасается к губам. Не целует. Я цепляюсь за его руки, и целую. Совсем не детский поцелуй.

− Так тяжело, видеть, как ты грустишь. Улыбайся чаще. Для меня.

Еще в Англии часто засыпали вместе. Дело не было в чем-то особенном, просто спустя много лет совместной жизни заснуть без него – как и ему без меня – было сложно. Свернуться в его объятьях и чувствовать себя защищённой – было жизненно необходимом. Несмотря на большой костер становилось холодно, а земля была жесткая, лежать было неудобно. Рабадаш и Сьюзен, о чем-то тихо разговаривая, притащили все меховые плащи, что смогли найти. Мы устроились на них, накрываясь поверх другими. Рядом со мной и Эдмундом устроились Сьюзен и Рабадаш, они лежали лицом друг к другу и о чем-то тихо беседовали. Тихие голоса Питера и Люси слышались где-то по другую сторону костра, а мы с Эдом лежали молча. Он обнял меня одной рукой за талию, я поглаживала внешнюю сторону его ладони, согревая своими прикосновениями. Я почувствовала, как его тело постепенно расслабилось, мышцы, до этого сведенные холодом, приятно заныли. Эдмунд прерывисто выдохнул и крепко обнял меня, помогая устроиться на своем плече. Зарывшись носом в мои длинные волосы и вдыхая их запах, ставший уже родным, он уснул. Потом заснула я.

Комментарий к Сокровищница древних Королей и Королев

возможно, это последняя глава Pоv, потому что мне надо немного передохнуть от “я”, “меня” и т.д

да и дальнейшие события не очень удобно будет описывать от первого лица

========== Сны и новые знакомства ==========

Все молчали в почтенном уважением перед Ним, посетившим ещё одну коронацию правителей Нарнии. Великий Лев касался мраморного пола бесшумно, приближаясь к коронованной пятёрке. Все ему низко поклонились, и только шестеро смотрели прямо на Аслана. Два Короля обнажили мечи, приветствуя Льва. Он не дошёл до них совсем немного, мягко, по-кошачьи улыбаясь. Три Королевы улыбнулись ему в ответ, Короли продолжали смотреть спокойно. Лев обвёл их взглядом полным гордости и заговорил:

– Вот я снова в Кэр-Паравеле, в сердце всей Нарнии. И вновь я вижу восход новых Королей и Королев. – казалось, даже вода остановила свой поток, каждый ловил слово Аслана. – Поднесите ко мне их венцы. Я освещу их светом солнц и лун.

Гордо держа головы, Аслану поднесли короны. Венцы прошлых правителей пропали вместе с ними, и гномы сделали новые, похожие, но чём-то все-таки отличающиеся. Короны подносил уже построившийся мистер Тумнус, и грифон Корделий, но право возвести их на головы новым правителям проставлялось женщине, которая правила Нарнией долгие десятилетия. Которая воспитывала всех пятерых наследников, даруя любовь им без разделения на племянников и родных детей, а еще была все также ласкова с поданными и хитра в политике. Аслан дыхнул на короны и те заискрились, становясь чистым золотом, а камни заменились на неведомые до сели, но сверкающми тысячами огней. Все поражённо ахнули, а на глазах темноволосой Королевы заблестели слезы, ведь она узнала камни, которые украшали обручальные кольца ее родителей. Старший Король узнал тоже и лицо его помрачнело. Аслан вновь повернулся к наследникам. Вот оно, будущее Нарнии, следующее поколение, живущее по заветам своих родителей, величайших правителей, вошедших в историю. Пятеро, как и гласит пророчество. Срок, который эти дети – уже Короли и Королевы – провели рядом с отцами и матерью, был настолько мало, что и сказать страшно, но вот они – сияющие, гордые и непоколебимые.

– Сегодня я вновь короную достойных. Королева Элодия, возьми венец своей младшей дочери – на нее первую мы наденем венец.

Трудно править после тех, чей век прозвали Золотым, но этим ребятам такой вызов был по плечу, ибо готовились они к этому с младых лет. Женщина величественно подошла к грифону и фавну, которые в уважение склонилась перед ней, несмотря на то, что сегодня она – держащая Нарнию столько лет – передаст официально корону другим. И казалось, ничего в ней не изменилось: она была столь же прекрасна, как и пятнадцать лет назад. Да вот только взгляд немного потух, стоило Верховному Королю исчезнуть вместе с ее сердцем, а походка стала совсем тихой. Элодия столько лет несла тяжкий груз регента, уча, показывая, любя, что наконец-то была рада стать просто семейным советчиком и прожить свою жизнь в спокойствии, смотря на новое поколение.

– Именем Вечно зеленого леса, да славится Королева Ваана – Милосердная. – диадема с изумрудами опустилась на голову светловолосой пятнадцатилетней девушки, которая была не по годам красива. Ей с братом всегда было немного неудобно появляться на людях: нарнийцы смотрели с сочувствием на тех, кто никогда не видели своего отца. Ваана всегда расстраивалась, грустила и опускала глаза, брат же наоборот – смотрел прямо. На брата ее глянешь –один цвет волос с матерью, та же стать, осанка, форма глаз. Да вот только взгляд отцовский: глубокий, понимающий и несколько насмешливый.

Элодия нежно улыбнулась дочери и взяла следующую корону. Она была для младшего короля: тяжелее диадемы Вааны, но все с тем же золотом и рубинами, которые были любимыми камнями его отца – Верховного Короля Питера Великолепного.

– Именем Золотистого солнечного света Нарнии, да славится король Фридрих – Неудержимый.

Фридрих задорно улыбнулся матери, которая надела на его голову золотую корону с красными камнями. Его первым провозгласили королем, и он устремил решительный, горящий взгляд поверх голов собравшихся. Он будет достойным своего отца. Они с сестрой устремили свой взгляд на трех самых старших, которым посчастливилось запомнить лик родителей, а не видеть их просто на портретах.

– Именем Серебряной сияющий луны, да славится Королева Мелестина – Верная.

Глаза Мелестины и слезились, и сияли радостью, стоило Элодии опустить на голову девушки ее корону. Темно-фиолетовые топазы были любимыми камнями ее матери, которые украшали ее корону и обручальное кольцо. Мелестина считала эти камни волшебными и даже священными. Они были рядом с ней в самые опасные и счастливые мгновения ее жизни.

После исчезновения Королей и Королев, Главный Королевский Совет вместе с Элодеей решили, что коронация пройдёт, когда самым младшим будет пятнадцать. Такое решение было принято, поскольку после «серости» жизни нужны были правители готовые и достигшие собственных побед. Как их родители одержали вверх над Белой Колдуньей, так и им предстояло совершить нечто похожее. Их требовалось воспитать и совсем не важно, что самому старшему – будущему Верховному Королю − было уже двадцать четыре года. Они с братом не раз представляли Нарнию на турнирах, одерживая такие победы, и более сложные – военные. Фридрих участвовал уже в трех походах и в одном из них проявил именно неудержимость, рискнув всем и вырвав победу из лап врага. Эта была победа над Тельмар, которая окончательно поставила бунтующих и неверных на колени перед величием Нарнии.

Мелестина, которой сейчас было уже восемнадцать, завоевала себе титул «Верная» в предшествующей битве Фридриха, когда оказалась в ловушке вместе со своими войнами. Она стала не просто принцессой, а еще и воином, когда отказалась бежать с поля боя и храбро шла к смерти вместе со своими войнами. Ее сестра Ваана всегда отличалась милосердием, но не столь яростным. Она до последнего твердила о невиновности обвинённого человека, которую смогла доказать. Ее милосердие спасло невинного и указало на виновных ни единожды.

– Именем Светлых вод, дающих жизнь и омывающие все страны, да славится Королева Перлита – Решительная.

Некогда задорная и неугомонная принцесса превратилась в ответственную и серьезную девушку, которая всегда была старшей Королевой. Удивительно, как смогла изменить ответственность – опустившееся на хрупкие плечи – непослушного ребенка. Перлита с того дня никогда больше не капризничала, не сопротивлялась, а даже наоборот – усердно училась, значит подавать пример младшим, ходить на приемы в неудобных платьях, значит делать так, как советует мать. Потому что она должна была быть примером. С юности эта девочка ничего не боялась, она четко знала, что боятся и уважать должны именно ее. Сильная, преданная, знающая цену своему слову. Ее короновали в двадцать два года; ей на голову опустили венец, и Перлита с лихвой ощутила тяжесть золотой Короны. И сейчас настал самый ответственный момент. Когда сын младшего становиться Верховным.

– Именем всех глубоких морей, зелёных лесов и бесконечной Нарнии, да славится Верховный Король Анабесс – Мудрый.

Анабесс почтительно опустил голову, позволяя тёте короновать его, а потом выпрямился. Мистер Тумнус и Корделий узнавали в этом юноше другого, который был счастлив и влюблён, а его наследник смотрит прямо, холодно и решительно. Он занимал место, которое не довелось занять его отцу, место государя, не уступая ему ни в силе духа, ни в мужестве. Престарелый мистер Тумнус, который не покидал дворец с тех самых пор, вытер слезы носовым платочком. В осанке юных королей и королев он увидел тень тех, кто давным-давно подарил Нарнии мир и спокойствие. Теперь пятеро трона занимали их наследники, несущие в себе отпечатки предшественников. Анабесс, мудрость и решительность Эдмунда Справедливого. Перлита, сила воли Питера Великолепного. Мелестина, преданность Элизабет Чарующей. Фридрих, рассудительность Сьюзен Великодушной. Ваана, доброта Люси Отважной.

Вся пятерка величественно опустилась на трон, и зал Кэр-Параваля наполнили радостные крики, аплодисменты и фразы, которые когда-то кричали другим. И как другим, пели русалки, играла музыка. Они подвели черту под одним веком Нарнии, начиная совершенно другой – Новый.

Аслан дождался, пока крики стихнут и вновь заговорил:

– Кто хоть правил Нарнией, тот всегда Король или Королева. Сегодня закончился один Век Нарнии и начался другой. Вы, дети Великих, будьте столь же Великими, как и ваши родители. А теперь празднуйте и веселитесь, ведь сегодня великий праздник.

И пока все решили запечатлеть своё почтение Королям и Королевам, Великий Лев вышел, направляясь к морю. Верховный Король проводил его тяжелым взглядом, а потом встал и стремительно направился следом. Его плащ, сделанный из тончайшей серебряный ткани сверху, а снизу синим бархатом, взмылся за королём и благодаря этому был замечен своей сестрой. Королева Мелестина вежливо улыбнулась посланцам из Тархистана, попыталась последовать за братом. У неё бы не получилось, если бы прибивший царевич Рабадаш не заметил метания Королевы и элегантно не помог ей протиснуться мимо гостей. Мелестина благодарно кивнула ему, улыбнулась и, приподняв подол платья, поспешила к лестнице, где исчез плащ Короля и метнулась за ним. Рабадаш долгие пятнадцать лет жил в пламенном Тархистане, неся вечный траур по своей возлюбленной. О любви, которая успела лишь зародиться, складывались легенды, а сам царевич стремился в край, который так любила его луноликая Королева. Нарния была воспоминанием, полнилась ими, а потому причиняла боль каждому, кто видел и знал прошлых Королей и Королев. И все равно, никто не решался покинуть его. Даже Элодия, нашедшая в себе силы жить ради детей, не могла покинуть и оставить то, что Питер – ее Питер – так старательно возводил с братом и сёстрами.

– Анабесс! – крикнула Мелестина, но тот не услышал. – Брат, подожди!

Тут уж Верховный Король услышал и остановился. Он повернулся к сестре и его взгляд смягчился: как бы он не любил кузин и кузена, родная сестра, которую после исчезновения матери и отца он растил на своих руках, не отдавая нянькам, он любил больше. Не много, но всё-таки больше. Потому что в те моменты, когда чувствовал собственную презираемую слабость, она оказывалась рядом, успокаивая лучше, чем тетя. Она помнила родителей очень смутно, но все равно помнила хоть что-то, а оттого – страдала. Анабесс не мог позволить себе быть слабым. Он никогда не винил родных в том, что они покинули их, но не мог заставить себя нести траур. Он стал старшим. Быстро и внезапно, на него наводилась огромная ответственность. И тогда, после целой ночи пролитых слез, Анабесс поклялся себе: он больше никогда не заплачет и не позволит плакать никому из своей семьи – а ею была целая Нарния. Когда тяжело дышащая Мелестина поравнялась с ним, Анабесс лишь кратко сказал:

– Я должен успеть спросить.

Мелестина согласно, и даже понимающе, кивает и они вдвоём продолжают следовать за Асланом. Они были так невероятно похожи – темноволосые, высокие и красивые, отмеченные магией своей матери. У Анабесса глаза были сиреневыми, у Мелестины – карие, как у отца. И они оба были необыкновенными.

Аслан ждал их у моря, тоскливый взгляд его был устремлён к горизонту, где начинало садится солнце. На берег накатывали соленые волны и с шипением разлетались в мельчайшие брызги, напоминая Великому льву одну милую картину: Королева бросается к Королю, а тот вылезает из лодки, оказываясь по пояс в воде. А девушка бежит к нему, и Король раскрывает объятья для своей единственной, отрывая ее от мокрого песка и кружа на руках. Ее губы шепчут заветное «да», и нет уже ни горя разлуки, нет ничего – только они, люди, разделить которых была не в силах ни смерть, ни судьба. Теперь же, стоило наследникам Чарующей и Справедливого приблизится, он сказал:

– Я ждал Вас, дети мои.

Как всегда, величественный и могучий. С какой-то всеобъемлющей любовью он смотрел на храбрых Короля и Королеву. Мелестина замялась, беря брата под локоть, словно прячась за него. Анабесс спросил сразу же, немедля:

– Мои родители. Мои дяди и тети. Я их ещё увижу?

Аслан грустно улыбнулся, настолько, насколько может улыбнуться лев. У Короля просто не было сил спросить, мертвы ли его родители и родные.

– Конечно, ты их ещё увидишь. – но прежде, чем Анабесс успел обрадоваться этим словам, Аслан продолжил. Его голос вселял какое-то чувство надежды. Веры. В то, что все еще будет. Уверенность в будущем. – Питера ты увидишь в его дочери Перлит. Сьюзен явится в образе Фридриха, Люси будет видеться в Ваане. Своего отца увидишь ты в зеркале, а мать – в сестре.

Анабесс выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Можно сказать, что он попытался сдержать слезы, но после исчезновения родителей он никогда более не плакал, потому что он был старшим и не имел на это право.

– Значит. – подала голос Мелестина. – Живыми мы их не увидим? − она знала. Знала, что ей будет тяжело услышать этот простой ответ. Трудно так, как еще, возможно, не было.

Но она рискнула озвучить вопрос, на который не решался ее – с виду такой сильный и непоколебимый – старший брат.

– Соболезную, Королева. Но там, после, есть мир Вечной Нарнии. Проживите эту жизнь счастливо, влюбляйтесь и любите. И тогда вы встретитесь с родными за облаками. – на это, оба понимали, придется отдать все силы, если не больше. Но ради того, чтобы оказаться в том мире, где время до встречи с родителями и родными пролетит быстрее выпущенный стрелы. И чтобы эта встреча произошла, чтобы увидеть их живыми и счастливыми, они были готовы на все, что угодно.

Аслан исчез, словно растворился. И Мелестина знала, что его уже нет в Нарнии. Но после разговора с ним ей – и Анабессу тоже, она надеялась − стало легче. Пусть сердце так же болело, пусть по-прежнему разрывалась душа. Но теперь в ее нескончаемой тьме появился далекий, небольшой, но все же луч света, луч надежды. Мелестина тяжело вздохнула, собираясь сказать брату что-то ободряюще, как всегда это делала, но тут ее обвили мужские руки и оттянули, отрывая от земли.

– Бросьте грусть, друзья мои. – сказал Фридрих, кружа Мелестину в танце на песке. – Сегодня наш день. Так идемте! Будем веселиться и пировать положенные три дня. Или хотя бы сделаем вид, что это так.

Анабесс сдержанно улыбнулся. Перлит и Ваана улыбались, подхватили сестру и потащили обратно во дворе. Перлит рассказывала о каких-то приезжих лордах из Гальмы, которые были моложе всех остальных. Фридрих положил руку на плечо брату.

– Мы должны показать, что сильные и достойные взошли на престол. Что несмотря на столь большую потерю, Нарния будет процветать.

Анабесс кивнул. Иногда он удивлялся, как столь задорный и несерьезный на первый вид юноша мог говорить столь короткие, но емкие фразы. Они всегда неизменно подбодряли Анабесса.

– Ты прав, брат мой.

Фрид первый направился вслед за Королевами. Взял камешек и рассеяно запустил «блинчики» по воде – этому его научила Перлит, которую научил Эдмунд. Анабесс постоял ещё пару минут и уже хотел было направиться обратно в замок, но тут он почувствовал приток теплой энергии. Подумав, что за ним вернулась Мелестина, он повернулся, но четыре фигуры уже были прилично далеко, чтобы Верховный Король мог почувствовать энергию так близко. Анабесс нахмурился, потянулся к мячу и посмотрел в ту сторону, где исчез Аслан. Чуть поодаль от него стояло девушка, где-то с возраста Фрида и Вааны. Волосы у неё были чёрные, собранные в две толстые косы, а одежда – Нарнийское темно-фиолетовое платье. Она была младшего него, но эту грустную и прекрасную одновременно улыбку, сверкающие сиреневым глаза, ласковый взгляд он бы не забыл не за что. Он, поражённый догадкой, сделал шаг к ней…

Элизабет проснулась.

Костер уже потух, поэтому Люси закуталась еще в несколько плащей, больше походя на спящего медведя. Грейс бы так и подумала, если бы не видела ее маленькую голову сред всех этих мехов. Питера не было; оглянувшись, Лиз поняла, что и Эдмунда тоже. Она встала, закуталась в плащ – какая-то часть мозга отметила, что это был песец – и пошла искать парней. По внутренним ощущениям она поняла, что Пэванси находятся неподалеку и, бесшумно поднявшись, она пошла по их следу. Питер и Эдмунд сидели, прислонившись спиной к деревам друг напротив друга и что-то тихое обсуждая. Эдмунд первый заметил Лиз.

− Привет. – тихо и хрипло пробормотала она, плотнее кутаясь в плащ. Эдмунд протянул руку, приглашая занять место рядом с ним; Элизабет подошла, села рядом с брюнетом, пождав под себя ноги и устроив голову на его плече. Эдмунд потер плечи девушки, прикоснулся губами к макушке.

− Что тебе снилось? – внезапно спросил Питер, с какой-то болью смотря на брата и подругу. Он-то не мог смотреть на других девушек, хотя и привлекал их к себе. Его память трепетно и рьяно охранял образ Элодии, да и возможно ли забыть, когда во снах образ любимой супруги являлся каждую ночь. Эдмунд и Элизабет были вдвоем в своем горе, спасая друг друга силой необычайной любви; Питер же остался со своим горем почти наедине.

− Коронация. – тихо ответила девушка, смотря на собеседника. – А вам?

− Рождение Вааны и Фридриха. – ответил Питер, жмуря глаза. Элизабет могла ошибаться, но на ресницах Великолепного блеснули слезы. Эдмунд был хмурым:

― Я видел… свадьбу Анабесса. ― ответил он. ― Ну, точнее, как его готовили к ней. Знаете, утро, когда жениха окружают члены семьи.

Элизабет согласно кивнула. В Нарнии было множество традиций, которые они в свое время успели заучить и действовать согласно им. Утро в день свадьбы жениху приходилось проводить в кругу своих родных, чтобы радости холостятской жизни не отвели его от заключения брака, а невеста вместе с самой младшей девушкой семьи должна была выбирать украшения: заранее их не выбирали, считалось, что тогда камни на свадебных украшениях рискуют быть напитаны злыми чарами или пожеланиями вреда молодым. Элизабет помнила свою свадьбу: Люси ворковала себе под нос какую-то Нарнийскую мелодию, показывая ей разные украшения. И еще она помнила, с каким облегчением смотрел на нее Эдмунд, когда она оказалась в зале. Красивая, нарядная, его.

Лиз попыталась представить своего сына. Сделать это было не сложно: вот Анабесс, взрослый, в красивом костюме. Его окружают сестры и брат, тетя, возможно, мистер Тумнус и наверняка Корделий. Он смотрит в зеркало и вспоминает слова Аслана в день коронации. Великий Лев оказывается прав: Анабесс видит в зеркале своего отца, улыбается своему отражению и, всего на секунду представляет, что мелькнувшая за его спиной темнокурая девушка ― его мама, а не сестра, что веселый голос Фридриха принадлежит Питеру, а смеющаяся Перлит ― Люси. Вааны и Фридриха, здесь, конечно не было бы: они, как самые младшие, готовили бы его невесту, а Фрид смущал ее каким-нибудь рассказом. Ох, а Сьюзен очень волнуется, ведь свадьба наследника! …

Элизабет внезапно почувствовала, что захлёбывается. Картина глазами сына была настолько ярка, что ее забила крупная дрожь, но уже не от холода. Эдмунд посмотрел на нее не удивляясь, не спрашивая все ли хорошо; посмотрел просто понимающе. И обнял крепче.

― Неужели мы так всю жизнь проведем? ― спросил Питер, смотря на небо, где засверкали первые солнечные лучи. В другой раз, Грейс обязательно бы заметила, как это красиво, но сейчас ее мысли были заняты другим. Она с тоской посмотрела на своего названного брата. ― Всю жизнь… помнить их? А если у вас, у меня будут еще дети? Будем ли мы их любить так, как Анабесса, Перлит и Мелестину? Как я бы любил Фридриха и Ванну…

Питер смещался, не закончив свою речь, опустив голову. Тем не менее, Эд и Лиз поняли, что он хотел сказать. Элизабет тоже думала об этом. Ведь ясно, что у нее и Эдмунда будут дети. Смогут ли он действительно полюбить их, а не видеть когда-то покинутых сына и дочь? Дети же будут разными: одни ― дети Короля Эдмунда Справедливого и Королевы Элизабет Чарующей, другие ― дети Эдмунда Пэванси и Беллатрисы Грейс.

― Думаю, об этом еще рано. ― сглотнув, сказал Эдмунд. ― Давайте попробуем поспать еще. А то работы будет много, а от падающих от усталости нас остальным малу проку.

Он поднялся, потревожив прижавшуюся к нему Элизабет, и они вдвоем покинули полянку. Питер хотел сказать, что не хочет снова видеть лица родных, которых увидит только после своей смерти ― если после нее что-то есть, но все равно он встал и направился вслед за братом и подругой. Он внезапно вспомнил рождение Перлиты. Необыкновенно четкая картинка: Сьюзен его до вечера не пускала в комнату, хотя роды начались утром и закончились после обеда. С Элодеей тогда была Элизабет, сама Великодушная и Люси. Эдмунд был в одной из общих комнат и развлекала трёхлетнего сына, Питера послали туда же. Когда его наконец-то пустили, он послал сестрам и невестке уничтожающий взгляд, но стоило увидеть малышку-дочь и счастливую жену как злость на них прошла мгновенно. Осталось только счастье и маленький сверток ткани в его руках, в котором лежала новорожденная принцесса. Питер тогда сказал Элодии: «Она весит три кило, у нее твои глаза, и своей крошечной ручкой она держит мое сердце». Верховный Король еще никогда не был так счастлив.

Эдмунд и Элизабет уже засыпали, обняв друг друга. Эдмунд открыл глаза и посмотрел на брата. Их зрительный контакт длился десять секунд, после чего черноволосый опять закрыл глаза; Элизабет лежала лицом к нему, расположив голову напротив его груди, а Эдмунд обнимал ее, хотя это была точно не удобная поза для него. Питер лег на свое место, накрывшись плащом. Когда он первый раз увидел спящих вместе Эда и Лиз, брат сказал ему:

― Я знаю, что такое горе, но и я знаю, что такое счастье. Я знаю его запах и цвет глаз. Оно заполняет весь мир безграничной нежностью и трепетной любовью, и вот оно: в моих руках.

Питер заснул.

Спустя, возможно, часа три их подняла Сьюзен. Водой из колодца умылись, хотя Лиз пришлось ее немного подогреть ― ключевая вода была слишком уж холодной. Рабадаш, какой-то необычайно бодрый, заметил, что им повезло спать на мехах, а не на жестокой сырой земле, как бывало в походах. Никому, судя по всему, сны прошлого не посещали, поэтому Эдмунд, Питер и Элизабет не стали об этом распространяться, молча переглянувшись, но ничего не сказав. Когда Люси добавила к словам Рабадаша, что это великолепное утро - было не похоже, что будет сказано еще что-нибудь приятное. Эдмунд высказал то, что думали все: «Мы должны выбраться с этого острова”.

На яблоки никто смотреть не мог, поэтому нарвали ягод с куста ежевики в шесть средних размера корзин, которые им вряд ли удалось бы сделать за пару минут, не будь с ними колдуньи. После, каждый со своей корзинкой, кушая ягоды, они пошли вниз по ручью к берегу и стали разглядывать канал, отделявший их от материка.

― Надо переплыть его. ― предложил Эдмунд.

― Это подходит Сью. ― ответил Питер, помня, что Сьюзен получала в школе все призы за плаванье. ― Но как насчет остальных? ― Под «остальными» он имел в виду Эдмунда, который не мог проплыть две длины школьного бассейна, и Люси ― она вообще плавала с большим трудом. Элизабет могла переплыть, а вот Рабадаш тоже плавал с трудом: не так плохо, как Люси, но хуже Эдмунда.

― Кроме того. ― сказала Сьюзен. ― Здесь может быть течение. Папа говорит, что не надо плавать в незнакомом месте.

― Питер. ― заметила Люси. ― Я знаю, что не могу плавать дома ― я имею в виду, в Англии. Но разве мы не умели плавать давным-давно, когда были королями и королевами в Нарнии? Мы умели даже скакать верхом. Как ты думаешь…

― Тогда мы все были взрослыми. ― прервал ее Рабадаш. ― Правили долгие годы и многому научились. Но теперь-то мы снова дети.

― Может, это как с велосипедом? ― сказала Сьюзен. ― Один раз научишься и больше не забудешь.

― Эй! ― сказал Эдмунд таким голосом, что всякий прервал бы разговор и выслушал его. ― Спасибо, что замолчали. Элиз?

Элизабет закатила глаза: ее имя ― причем только «Элизабет» ― только как не «рвали». Мистер Тумнус и Корделий изредка ― очень редко, когда они только-только взошли на престол ― называли ее ласково ― Лиззи. Потом кто-то (кажется, Рабадаш) подкинул такое сокращение как «Лиз», и только ― только и только ― Эдмунд называл ее Элиз. Это было чем-то личным, чем-то указывающее на то, что Элизабет его девушка ― жена в последствие. Элизабет поняла, что от нее ждал Эд.

― Знаете, сделайте мне посох. ― с сарказмом сказала брюнетка, подходя к самой кромке воды. ― Буду вообще пророком господнем.

Люси ахнула:

― Ты собираешься сделать водный коридор?

― Ага.

― Как в Библии?

― Ага.

Элизабет уже доводилось делать что-то похожее в те далекие моменты, когда они с Эдмундом гуляли ночью перед сражением с Белой Колдуньей, однако тогда речь шла о закрытомпространстве. Теперь же ей нужно было сделать коридор, причем держать его довольно долгое время. Бесспорно, сложно, но конечно не невозможно. Элизабет присела перед самой кромки воды и опустила растопыренную ладонь над водой. Прошла минута, прежде чем вода остановилась, прекратив накатывать на берег, а потом пошла рябью. Но вдруг кто-то за спиной, кажется Рабадаш, тихо сказал:

― Тише! Смотрите!

Немного правее на материке был лесистый мыс, и они думали, что за ним находится устье реки. И вот из-за этого мыса показалась лодка. Миновав его, она повернула и начала пересекать канал. В лодке были двое: один греб, другой сидел на корме и придерживал узел, который дергался и вертелся в его руках, как живой. Оба были похожи на солдат, одеты в легкие кольчуги и стальные каски и носили бороды. Лица их были суровы. Дети бросились назад в лес и, притаившись, наблюдали за ними.

― Пора. ― сказал солдат, сидящий на корме, когда лодка проплывала мимо них. Элизабет присмотрелась, а потом наклонилась к Эдмунду и прошептала так, что слышал только он:

― У них шлемы из горного железа. Такие были только у Тельмар.

Эдмунд прищурился и согласно кивнул, но ничего ответить не успел, потому что заговорил второй солдат.

― Привязывать камень к ногам, капрал? ― спросил тот, что держал весла.

― Скажешь тоже. ― проворчал первый. ― Кому это нужно. Он отлично утонет и без камня, если мы его хорошенько свяжем.

С этими словами он встал и поднял свой узел. Теперь все увидели, что он и вправду живой, и что это гном, связанный по рукам и ногам. Гном сопротивлялся изо всех сил. Однако тут из их укрытия внезапно выскочила Сьюзен и, четким обработанным движением приставив стрелу к тетиве, громко и властно крикнула:

― Бросьте!

Питер, Эдмунд, Рабадаш и Элизабет обнажили мечи. С такого расстояния Элизабет смогла увидеть удивленный взгляд гнома и то, как он зашевелилась его повязка на рту. Очевидно, он был возмущен формулировкой Сьюзен. Она выпустила одну стрелу в предупреждение опав в корму лодки, и тельмары выронили гнома в воду. Эдмунд и Рабадаш первые бросились в воду за пленником, а Питер услышал, как что-то просвистело у него рядом с ухом и один солдат, который первый схватился за арбалет, упал в воду. О барахтался, пытаясь плыть к дальнему берегу, и Питер увидел, что стрела Сьюзен сбила с него каску. Он обернулся к сестре, которая без тени сомнения уже прилаживала к тетиве вторую стрелу. Но в этом не было нужды. Другой солдат, увидев, что его товарищ упал, с громким криком выпрыгнул из лодки и тоже начал барахтаться в воде ― глубина оказалась в его рост).

Но внезапно вода вокруг них забурлила, они закричали, словно оказавшись в кипятке. Питер боковым зрением заметил, что черные волосы Лиз метнулись вниз: она присела, неотрывно и не моргая смотря на пленников воды. Вода вокруг них постепенно начала сжиматься, образуя идеальный ровный шарик, словно из снега снежок. И в тот момент, когда Рабадаш и Эдмунд вытащили из воды гнома, шар поднялся над водой; Элизабет резко повернула голову в ту сторону, откуда приплыли войны и шар, с кричащим в нем людьми, отнесло туда же. Элизабет выпрямилась. Эдмунд, смотря в сторону улетевшего водного шара, молча поднял руку и показал девушке большой палец.

― Спасибо.

Люси начала разрезать веревки на гноме своим кинжалом, который в остроте не уступал мечу Питера. Рабадаш же бросились в воду и раньше, чем вода дошла ему до плеч, добрался до лодки, подтащил ее к берегу. Гном был коренастый и широкогрудый, как большинство гномов, трех футов росту, а грубые рыжие борода и бакенбарды оставляли открытыми только крючковатый нос и блестящие черные глаза. Когда же он, наконец, был освобожден, он потер затекшие руки и ноги и сказал:

― Бросьте?! Лучше нечего не придумала?

Элизабет, Эдмунд и Рабадаш практически синхронно фыркнули.

― Сказал бы ей спасибо. ― вступился за свою девушку царевич. Гном гневно глянул на него снизу-вверх.

― Они бы меня и без подсказки утопили!

― Может не стоило им мешать? ― тут же вклинился в разговор Питер. Все ожидали хотя бы простого, заслеженного «спасибо», поэтому реакция спасенного гнома была весьма оскорбительной. Впрочем, Элизабет вспомнила, что гномы побольше части не отличаются добрым и спокойным нравом. Это не нимфы и не кентавры, а сварливые старики.

― Могу устроить ему заплыв со связанными руками и ногами. ―предложила Лиз, уже вскинув руку, однако Эдмунд перехватил ее и устало мотнул головой. Из-за быстрых и рваных движений в воде, так еще и без предварительного задержки дыхания, парень выдохся; они с Рабадашем тяжело дышали, пытаясь быстрее отдышаться.

Гном, услышав фразу брюнетки, оглянулся на нее, с явным желанием поспорить. Видимо, он собирался выйти победителем из словестной хватки, но при одном взгляде на Элизабет примолк. Для него не осталось незамеченным ее манипуляции с якобы наказанием для воинов, но сейчас он что-то внимательно высматривал в ее лице. Девушке столь пристальный взгляд не пришелся по душе, однако отводить взгляд не стала.

― Ложки-поварёшки. ― с удивлением воскликнул гном. ― Я таких как ты в жизни не видел!

― Таких как я? ― не поняла Элизабет, но тут же сообразила, что такого мог разглядеть гном на ее лице, что привело его в такое замешательство. ― Глаза?

― Колдовская метка. ― с внезапным презрением выплюнул гном, отводя взгляд от сиреневых глаз Элизабет. ― У всех Колдуний и Колдунов такие есть, а от них добра не жди.

― Однако помнится, что вы, гномы, поддерживали Джадис в ее планах. ― в ответ форсировал Эдмунд. Он часто принимал оскорбление Элиз на свой счет, малейшее грубое слово считал поводом дать этому человеку в нос. Проблемой было еще то, что сама брюнетка в большинстве случаев не успевала остановить парня, волей-неволей вязавшись в драку самой. А сейчас же гном так открыто призирал то, что когда-то считал уважением.

Рыжий гном, однако, с недовольством посмотрел на Эдмунда, но ничего не ответил.

― А вы не слишком юны, чтобы знать что-то о той битве. ― пробурчал он. Питер усмехнулся.

― Ну, тогда нам говорили, что мы слишком юны, чтобы победить в той битве.

Гном глянул на Питера, да так и замер. Он знал о Королях и Королевах, прошлого, но был уверен, что те их бросили. Теперь же перед ним стояли не нарнийцы, и явно не тельмаринцы, особенно этот загорелый парень. И все выглядели… не обычно. Гном еще раз глянул на Колдунью, и все его сомнения рассеялись: на поясе у девчонки поблескивал золотой Алетиометр. Предвестник будущего, расшифровать который могла только одна ― Королева и Колдунья.

Гном пораженно выдохнул, и когда Эдмунд и Элизабет поравнялись с другими, вся шестерка предстала перед ним. Три девчонки, одна из которых была с Алитоеметром ― который Королева Чарующая собрала с собой, другая с луком ― неизменный атрибут Великодушной, а другая с кинжалом и бутылочкой из алмаза ― целебный эликсир Отважной. Парни же как на подбор ― высокие, статные, один из них с легендарным мечом Риндон, двое других же ― младший Король и, вероятно, пропавший царевич Тархистана.

― Ой, вы конечно шутите… Это вы?! Вы ― древние Короли и Королевы?

Элизабет слегка вздернула брови, обменявшись взглядом с Эдмундом. Питер весь подобрался, расправил плечи и сделал шаг к гному, протянув руку.

― Король Питер. Великолепный.

Элизабет громко хмыкнула.

― Вот этого ты мог не добавлять. ― сказала Сьюзен, отчего вместе с Лиз тихо рассмеялись и Эдмунд с Рабадашем. Люси тоже было смешно, но она была далеко от подколов над родными, поэтому только скромно улыбнулась. Однако гном целиком поддерживал троих ребят, весело усмехнувшись:

― Это уж верно ― взгляд его снова упал на черноволосую. ― Королева Элизабет?

― Да. ― согласно кивнула девушка. А потом внезапно хитро усмехнулась и вытащила из ножен меч. ―Но, по-моему, ты нам не веришь? Может, назовешь себя?

― Я Трам. А ты это зря затеяла.

― Я? ― невинно поинтересовалась девушка. ― Не я. Он. ― лезвие меча сверкнуло в солнце. Элизабет опустила лезвие в них, держать за рукоять и протягивая меч Эдмунду. Тот ухмыльнулся и взял оружие.

― Рабадаш, не подсобишь?

Царевич протянул свой меч гному. Трам взял его, но тут же опустил в песок, словно тот был слишком тяжел для него. Эдмунд глянул на черноволосую, взглядом спрашивая, хотела ли она навредить этому малышу? Но девушка лишь покачала головой. Она помнила, что гномы в своей сути обманчивы и изворотливы. Они, конечно, меньше ростом, но сильны как взрослый человек, а кроме того низкий рост способствует победе. И когда Трам вскинул меч Рабадаш с целую нанести удар, только быстрая, годами вырабатываемая и совершенствующая техника ближнего боя помогла младшему королю увернуться, но Трам нанес быстрый удар рукоятью меча по носу парня.

― О, ты цел?

Но вот насмешка явно была лишней. Теперь же, поняв обманчивость противника, Эдмунд не собирался сдаваться. Тут была права Люси: Эдмунд Пэванси драться на мечах не умел, а вот Король Эдмунд Справедливый выигрывал не одну битву. Сначала тот только парировал удары, а потом начал наносить их сам, уклоняясь в прыжке, обыгрывая свой рост. Глаза его слегка потемнели, Эд делал четкие, но плавные движения, уже не отступая, а атакую. Чтобы выиграть ему понадобилось чуть больше минуты: меч был выбит из рук Трама и отброшен. Эдмунд держал меч перед гномом, готовым в любое мгновение отразить подлый удар. Младший Король мелким подрагивал.

Элизабет подошла к парню и положила руки ему на плечи. Эдмунд сделал глубокий вдох ― Лиз почувствовала, как поднялись и опустились его плечи ― после чего опустил меч и сделал вместе с девушкой шаг назад. Гном продолжил стоять, согнув одно колено. Грейс прекрасно понимала, что чувствует ее парень, физические ощущая пульсации, исходящие от него. Одно движение, один звук лязганья мечей заставил Эда вновь очутиться на одной из многочисленных битв, где ты спасаешь себя сам. Ему понадобилась чуть больше минуты чтоб победить, и две чтобы выйти из этого состояния.

Элизабет ободряюще потёрла его плечи, Эдмунд положи свободную от меча руку на ее и сжал. А вот гном был все еще под впечатлением.

― Бородки-сковородки. Может Рог вправду подействовал?

― Ее рог? ― спросил Питер, кивая на Сьюзен. Гном кивнул.

― Ладно, давайте обсудим чуть все позже. ― внезапно сказала Элизабет. ― Думаю, надо дать Траму отдохнуть и хоть что-то поесть, а уж потом расспрашивать.

― Согласен с Ее Высочество. ― улыбнулся Трам. Его вид становился многим дружелюбным, да и сам гном, несмотря на явную предрасположенность к словесным склокам, потихоньку начинал нравиться царствующей шестерке. ― От волнений просыпается страшный аппетит. И да: во всяком случае вы спасли мне жизнь, и я вам очень благодарен.

― Ха. ― громко сказала Элизабет, улыбаясь. ― Нас все же поблагодарил.

Сказано это было, конечно, не с целью задеть гнома, и тот это понял. Он улыбнулся черноволосой Королеве, но извиняться за свои высказывания явно не собирался. Элизабет это же было и не очень нужно. Завтрак был ожидаемым событием, но пришлось с ним немного повременить: Трама не устраивала одни яблоки, поэтому он предложил поймать рыбу, но сделать это можно было только другой стороне острова, а не то их могли заметить с материка. В лодке кстати оказались удочки. Шестерка подростков и гном вошли в воду, с некоторым трудом оттолкнули лодку от берега и вскарабкались на борт. Командование взял гном. Весла, конечно, были слишком велики для него, поэтому Питер греб, а гном правил сначала по каналу на север, а потом на восток вдоль острова. Отсюда дети могли разглядеть и реку, и все заливы, и мысы за рекой. Выросший лес все изменил, и они ничего не могли узнать.

Пока они так плыли, Люси не посчитала зазорным поинтересоваться, за что их нового знакомого хотели убить. Трама вопрос, казалось, развеселил. Он с усмешкой рассказал о том, что является опасным преступником, и что Тельмары всегда так поступают. Рабадаш нахмурился и припомнил, что Тельмары не совались в Нарнию, на что гном ответил, что за тысячу лет их отсутствия многое изменилось. Однако, чтобы все это понять, пришлось бы слушать всю историю, а уже потом завтракать, но голод был несколько сильнее желания во всем разобраться. Разговоры оставили на потом.

Когда вышли в открытое море восточное острова, гном стал ловить рыбу и легко поймал несколько яркоокрашенных рыб, все вспомнили их по обедам в Кэр-Паравеле в старые дни. Наловив достаточно рыбы, они направили лодку в маленький залив и привязали ее к дереву. Гном, бывший мастером на все руки ― гномов-негодяев можно было встретить, а вот гномов-дураков-и-неумех никогда ― разрезал рыбу, почистил ее и сказал:

― Теперь нам нужен хворост.

― У нас в замке уже много хвороста. ― припомнил Эдмунд. Трам даже присвистнул:

― Так здесь действительно есть замок?

― Только развалины. ― сказала Люси.

Возник вопрос, как перенести рыбу. Связать ее было нечем и корзины тоже не было. Питер, однако, притащил несколько больших веток и, гном даже не успел высказать зреющий насмешливый вопрос зачем им это, как ветки оказались в ловких пальцах Элизабет. Трам притих, с интересом наблюдая, как ветки послушно гнуться под влиянием сиренево-голубых всполохах магии, что выбивались из-под пальцев девушек. Он смотрел, а потом, когда дело было сделано, коротко сказал:

― Ты это… не серчай за те слова.

― Да ладно. ― с улыбкой отмахнулась Лиз. ― Я все понимаю.

Сначала гному было не слишком уютно в замке. Он озирался кругом, чихал и говорил, что место сейчас не очень хорошее, но когда зажгли костер, он приободрился и показал им, как печь свежую рыбу в горячей золе. Нелегко было есть горячую рыбу без вилок, с одним перочинным ножом и кинжалом на семерых, и кое-кто обжег пальцы. В конце концов опять пришлось создать пару серебренных палочек, чтобы нанизывать на них рыбу, что привело Трама в тихий восторг. Ели быстро, обжигая языки, но в девять часов утра, когда на ногах с пяти, ожогам не придаешь особого значения. Все напились воды из колодца и съели по паре яблок, а гном извлек трубку размером с ладонь, набил ее, зажег, выпустил огромное облако ароматного дыма и сказал:

― Ну так что? Время для твоей истории.

― Даже не знаю, с чего начать. ― сказал гном. ― Начнем с того, что я вестник короля Каспиана.

― Кого? ― спросила Элизабет. Она удобно устроилась в объятьях Эдмунда, таким образом, что ее голова покоилась на его груди, а руки парня обнимали девушку за талию. Рядом сидящая Сьюзен наоборот, села позади Рабадаша, обняв его за пояс и упираясь подбородком ему в плечо.

― Каспиан Десятый, король Нарнии, да будет его царство долгим. ― ответил гном. ― Или вернее сказать, он должен быть королем, но думаю, старые нарнийцы предпочтут вас.

― Кого ты имеешь в виду под старыми нарнийцами? - спросила Люси.

― Это те, что подняли восстания.

― То есть этот Каспиан предводитель нарнийцев. ― подвел итог Рабадаш.

― Можно и так сказать. ― проговорил Трам, почесывая голову. ― Но на самом деле он из новых нарнийцев, он - тельмаринец, если ты понимаешь меня.

― А с какого перепугу тельмары считаются новыми нарнийцами? ― недовольно спросил Эдмунд. ― Они же всегда были нашими противниками: охотились на зверей в землях Нарнии, занимались работорговлей. Да и в скольких схватках мы сходились с ними?

― Все изменилось, пока вы там гуляли. ― сказал Трам. ― Но, наверное, это слишком плохо рассказываю. Думаю, что нужно вернуться к началу, к тому, как Каспиан вырос при дворе своего дяди и как он стал на нашу сторону. Но это длинная история.

― В таком случае хорошо, что мы любим истории. ― заметила Люси.

Гном сел поудобнее и начал свой рассказ.

========== Новое прощание с Кэр-Паравалем ==========

― То есть, этот Каспиан Десятый ― наследный принц тельмарийцев, который решил поднять революцию против своего дяди-деспота Мираза, и для этого ему нужны мы и жители старой Нарнии? ― Элизабет обвела всех вопросительным взглядом. ― Я все правильно понимаю?

― Из моего рассказа, ты вынесла только это? ― спросил Трам, на что Лиз громко фыркнула.

― Я обобщаю, потому что отношения этого недокороля с нянькой, каким-то ученым ― совершенно ненужная информация.

Трам нахмурился, но ничего говорить не стал. История, которую он рассказал Рабадаш вполне уместно назвал «затянутой», хотя, возможно из-за того, что гнома перебивали, но под конец Элизабет совершенно потеряла нить разговора и просто выхватывала какие-то отдельные фразы. Но так или иначе, Рог Сьюзен действительно сработал: Каспиан трубил в него между девятью и десятью часами, а все они как раз находились в это время на станции. Трудно было поверить, хоть и ясно, что это так.

― Впрочем, ладно. ― Трам встал, закончив чистить свою трубку и сказал. ― Думаю, я должен вернуться к королю Каспиану и сказать, что помощь не придет.

― А мы кто? ― возмутился Рабадаш.

― Вы… ― Трам запнулся.

― Мы же пришли. ― воскликнула Люси. ― Вы звали на помощь и вот мы. Если ты этого не видишь, значит ты глуп.

Элизабет хмыкнула, посмотрев на Трама.

― Думаю, вы ожидали увидеть воинов, а не шестерку детей, верно?

― Только не обижайтесь. ― попросил гном. ― Но твоя правда. Конечно, мы обожаем детей и все такое, но в данный момент, в середине войны… я уверен, вы и сами понимаете.

Повисла неловкая пауза, все всё понимали. Но внезапно Элизабет почувствовала легкие толчок в спину, и стоило ей слегка отстраниться от Эдмунда, тот вскочил и крикнул:

― Верно, мы не такие взрослые и большие как ты. ― с едкой ухмылкой сказал экс-Король, вкладывая в слово «большие» особый смысл. ― Однако это мы ― мы ― выиграли битву при Беруне. Это мы разрушили зиму, которая сковала Нарнию на долгие века. И наше правлением называют Золотым Веком Нарнии. И тогда нам было даже меньше, чем сейчас. И уж если рог нас позвал, то никто из нас не побежит обратно, лишь потому что маленький друг считает нас неподходящими для этой роли.

― Не выходи из себя, Эд. ― внезапно твердо произнесла Элизабет. ― - Давай лучше подберем ему в сокровищнице новое вооружение и сами вооружимся получше, а об этом поговорим после.

― Я не понимаю зачем… ― начал Эдмунд, но Люси прошептала ему на ухо:

― Не лучше ли сделать то, что говорит Лиззи? Я думаю, у нее есть какая-то идея.

Эдмунд согласился и, вновь прибегнув к магии Элизабет, все, вместе с Трамом, снова спустились в прохладную тьму и пыльную роскошь сокровищницы. Глаза гнома заблестели, когда он увидел богатства, лежавшие на полках ― ему пришлось встать на цыпочки ― и он пробормотал про себя: «Никабрику этого видеть нельзя». Они легко нашли кольчугу, меч, шлем, щит, лук и колчан подходящего для гнома размера. Шлем был медный, украшенный рубинами, рукоятка меча вызолочена: Трам за всю свою жизнь не видел, а тем более не имел такого богатства. Люси схватила еще пару кинжалов и лук, все взяли щиты и мечи. Элизабет выпорхнула из сокровищницы последней и протянула руку, замуровывая вход камнями, заставляя плющ снова закрыть собой дверь. Теперь кроме нее никто не мог попасть в сокровищницу.

― Хорошо, маленький друг. ― сказала девушка, поворачиваясь к Траму. ― Ты не уверен в том, будет ли от нас польза, несмотря на то, что сегодня Эдмунд успел победить тебя, а Сьюзен показала себя как прекрасный лучник. Думаю, если ты убедишься в способностях самой младшей из нас, вопрос будет исчерпан раз и навсегда. Люси?

Девочка заметно побледнела, но быстро с собой справилась. Она не думала, что Грейс заставит ее ― как и Эда ― драться на мечах с Трамом. Однако Люси могла это сделать: она тоже была Королевой, и тоже бывала в опасных передрягах. Меч она выбрала сама, по руке, да и она дышал воздухом Нарнии, и весь опыт старых битв вернулся к Люси, и руки вспомнили прежние навыки. Если ее победа сможет убедить Трама в том, что они не дети, а Короли и Королевы, то Отважная была готова рискнуть. Но Элизабет говорила вовсе не о драке:

― Я видела у тебя на руке глубокую и страшную рану. Если ее не обработать, то рана загниет, после чего начнется зарождение крови и руку придётся ампутировать. ― она отошла и указала мечом на Трама, посмотрев на Люси. ― Покажи ему, сестрёнка.

И Люси заулыбалась, понимая, чего на самом деле от нее хотела Лиз. Гном ― о чем-то ворча ― сел на ступеньки, снял кольчугу, спустил рубашку, обнажив пропорционально сложенную волосатую и мускулистую как у моряка руку, размером не больше руки ребенка. На плече была грубая повязка. Люси размотала ее и под ней обнаружилась сильно вспухшая и неприятно выглядевшая рана.

«Бедный Трам. ― подумала Люси. ― Какой ужас!»

Затем она заботливо капнула одну-единственную капельку из своего флакона.

― Что ты делаешь? - закричал Трам. Но как он ни поворачивал голову, ни скашивал глаза и ни мотал бородой взад и вперед, разглядеть плечо он не смог. Потом он попытался ощупать его, и начал двигать рукой так, как будто пытался почесать место, до которого не дотянешься. Затем помахал рукой, поднял ее, напряг мышцы и наконец вскочил на ноги с криком:

― Вереск и великаны! Не болит! Как новенькая! ― он разразился смехом и сказал. ― Я вел себя как самый глупый из всех гномов. Я надеюсь, вы не обиделись? Смиренно кланяюсь вашим величествам ― смиренно кланяюсь. Благодарю за спасение, исцеление, завтрак - и урок.

― Хорошо, если мы во всем разобрались. ― нетерпеливо продолжал Рабадаш. ― Думаю, нам пора. Не будем заставлять короля Каспиана ждать.

Едкое «король» распознал не только Трам, но и все остальные. Гном открыл рот, потому закрыл, но ничего говорить не стал, а вот Элизабет и Эдмунд согласно хмыкнули. Несмотря на внешнею неприязнь к тархистансокому царевичу, Эд вполне сносно с ним общался. Элизабет замечала ― причем не раз ― что множество привычек и манера поведения у них двоих схожи, а потому, вероятно, они и не могли дружить целостно. Но Эдмунд и Рабадаш понимали друг друга очень хорошо, поддерживали и многое одобряли.

Питер, на правах старшего, осмотрелся и подхватил мысль Рабадаша:

― Если идти тем путем, которым шел Трам, это займет два дня, во всяком случае у нас. Мы не можем идти день и ночь как вы, гномы. ― Пэванси повернулся к остальным. - Очевидно, то, что Трам называет курганом Аслана, это сам Каменный Стол. Вы помните, что оттуда полдня ―или немного меньше ― пути до брода у Беруны…

― До моста у Беруны. ― вставил Трам.

― В наше время моста не была. ― вставила Лиз, задумчиво подпирая подбородок пальцами. ― Питер прав. И от Беруны до Кэр-Параваля еще день с лишним. Если мы не торопились, то обычно возвращались к чаю на второй день. Если идти быстро, то, может быть, мы придем за полтора дня.

― Не забывайте, что все заросло лесом. ― вставила Сьюзен. Уже после Нарнии они заметили, что стоит одному предложить какую-то идею, другие начинают ее дорабатывать, учитывая мелкие детали, пропущенные другими. В итоге они работали слаженно, как единая чистая нота. ― И придется прятаться от врагов.

― Послушайте. ― вступил в разговор Эдмунд. ― А зачем нам идти тем путем, каким шел наш Дорогой Маленький Друг?

― Если вы хорошо относитесь ко мне, не надо больше об этом, ваше величество. ― попросил гном.

― Отлично, можно я буду говорить «наш Д.М.Д.»?

Элизабет дернула парня за рукав одежды.

― Хватит, Эд. ― сказала она. ― Не дразни его.

Но Эдмунд очаровательно улыбнулся, сверкнув озорством в карих глазах. И Элиз совершенно забыла, из-за чего негодовала пару секунд назад. Когда Эдмунд хотел, он мог

использовать свое обаяние и харизму в правильных ситуациях очень выгодно.

― Не беспокойся, девица, ― я хотел сказать, ваше величество. ― усмехнулся Трам. ― От насмешки волдыря не будет.

Хотя с тех пор они часто называли его Д.М.Д., пока не забыли окончательно, что это значило.

― Как я говорил, ― продолжал Эдмунд. ― Нам не обязательно идти тем же путём. Почему бы не проплыть на юг до Зеркального залива? Это сильно приблизит нас к Каменному

Столу, а у моря мы будем в безопасности. Если мы отправимся сейчас же, то попадем в залив до темноты, поспим несколько часов, и ранним утром будем с Каспианом.

― Важно знать побережье, ― сказал Трам, ― Никто из нас ничего не знает о Зеркальном заливе.

― А что мы будем есть? - спросила Сьюзен.

― Нужно взять с собой яблок. ― предложил Рабадаш. - И давайте что-нибудь делать. Мы тут уже два дня, а еще ничего не сделали.

― Почему бы Элиз снова не увеличить наши рюкзаки? ― добавил Эдмунд.

Элизабет, погруженная в свои мысли, дернулась от собственного имени, но согласно кивнула. На языке крутились слова о том, что современные лондонские рюкзаки очень выгодно смотрятся в Средневековом антураже, но этого она так и не сказала. Один из рюкзаков набили яблоками. Затем хорошенько напились из колодца, и собрали в небольшую фляжку Трама воды ― ее Элизабет тоже пришлось увеличиваться, хотя бы потому что гномам вода нужна меньше, чем людям, а до того, как они пристанут к берегу, неоткуда будет взять пресную воду. отправились к лодке. Детям жаль было оставлять Кэр-Паравел. Хоть он и был в развалинах, они все равно чувствовали себя там как дома.

Элиз обернулась на их замок еще раз. В лучах полуденного солнца он словно сверкал как в былые времена. Кэр-Параваль был их домом, родным очагом, и сейчас прощаться с ним ― снова ― было невыносимо. Сколько произошло в стенах этого замка, что он еще видел? Тогда они ушли, потому что выполнили свое предназначение ― их приход в Нарнию означал наступление мира и покоя для жителей волшебной страны, так гласило пророчество. Белая Колдунья пала, но осталось еще много врагов – и борьба с ними заняла пятнадцать лет. Теперь все они были побеждены, и древняя магия, что держала сыновей Адама и дочерей Евы, восстановила равновесие.

Элизабет развернулась, сделала шаг вперед. Кэр-Параваль видел и слезы, и улыбки, знал и беды, и радость. Королева надеялась, что нем был счастлив кто-то другой. Она посильнее, до белеющих костяшек сжала Алетиометр, который обдал ее волной тепла.

«Тхарма!»

Элизабет встрепенулась и закрутила головой.

― Элиз? ― позвал Эдмунд уже в реальности, направляясь к ней. Девушка вертела головой, стараясь определить источник звука и того, кто это сказал. Голос показался ей знакомым. Эдмунд подошел к ней и положил руку ей на плечо.

― Мне показалось… ― прошептала девушка. ― Показалось, что кто-то… ― но, впрочем, девушка сейчас же быстро покачала головой. ― Ничего. Потом разберемся с этим.

Эдмунд кивнул. Привычное множественное число «разберемся» уже его не волновало, а даже наоборот ― льстило. Девушка была влюблена и не смыслила без него жизни. Поэтому Пэванси ласково поцеловал Грейс в уголок губ, и они вернулись к остальным, активно что-то обсуждающим.

― Д.М.Д. лучше сесть к рулю, ― сказал Питер, ― Эд и я возьмемся за весла. Подождите минутку. Лучше снять кольчуги ― будет достаточно жарко. Девочки пусть сядут на нос и указывают Д.М.Д. направление. Пока мы не пройдем остров, держите курс в море.

Вскоре зеленый лесистый берег острова был уже далеко позади, очертания маленьких бухт и мысов сгладились, а лодка поднималась и опускалась на тихой ряби. Море окружало их, и вдали казалось голубым, а вокруг них зеленело и вспенивалось. Пахло солью, было очень тихо, раздавался только шум воды, бьющейся о борта лодки, да плеск весел и скрип уключин. Солнце грело все сильней. Люси и Сьюзен сидели на носу лодки, пытались достать руками до воды, чувствовали себя превосходно и видели дно моря, устланное чистым бледным песком с редкими пятнами пурпурных водорослей. Рабадаш менялся с Питером и Эдмундом местами у весел, потому что не хотел быть бесполезным. Элизабет расположилась позади Эдмунда, смотря на воду.

― Как в старые времена, ― проговорила Люси. - Ты помнишь наши путешествия в Теревинфию и Гальму, к Семи Островам и к Одиноким Островам?

―Конечно, помню, - ответила Сьюзен, ― И наш корабль «Кристалл» с головой лебедя на носу и резными крыльями по бокам палубы.

― И шелковые паруса, и огромные фонари на корме. ―добавила Элизабет, хотя разговаривать желания не было. Она все думала об этом имени ― Тхарма. Ей действительно показалось, что это крикнул Анабесс.

― И пиры на полуюте, и музыкантов.

― А ты помнишь, как музыканты поднялись на мачту и играли на флейтах так, что казалось, будто музыка звучит прямо с неба?

Потом Рабадаш взял у Эдмунда весло, а он сел рядом с Лиз, оперевшись спиной о ее ноги. Девушка погладила парня по голове, сжимая волосы у корней и слегка потягивая, пропуская между пальцев. Они уже прошли остров и держались ближе к берегу, все такому же лесистому и пустынному. Они старались не вспоминать то время, когда не было лесов, дул легкий ветерок, а вокруг были друзья.

― Уф, до чего же изнурительная работа, ― сказал Питер.

― Можно я погребу немного? ― живо предложила Люси.

― Весла слишком велики для тебя, ― коротко ответил Питер: не потому, что злился, просто у него не хватало дыхания для разговоров. Но тут вода в руке заколыхалась сильнее, словно от быстро течения и лодку с друзьями легко понесло вперед. Питер и Рабадаш выпустили весла, откидываясь на бортик и облегченно вздыхая. Трам обернулся на

Элизабет.

― Это вы делаете, Ваше величество? ― спросил гном. Лиз кивнула, а потом, не удержавшись, спросила:

― Ты знаешь, кто такая Тхарма?

Гном нахмурился. Элизабет знала, что память гномов способна запечатлеть любое событие или историю, но чаще всего они откладывались в дальний ящик и не вытаскивались до тех пор, пока не требовались. Спустя мгновение Трам неуверенно кивнул:

― Знать сам ― не знаю, да и может сказки все это… ― тут он прокашлялся. ― Но говорят, что Тхарма была чужеземкой, колдуньей, которую сюда сослали. Казнить ее не могли за недостатком доказательств, поэтому Король Орландии отправил ее сюда в Нарнию, прося Королей и Королев переправить ее на территорию великанов. ― Трам покачал головой. ― Там ей точно грозила бы смерть. Но Королева уговорила брата-Короля этого не делать, поэтому Тхарма осталась здесь. Она и вправду была жестокой ведьмой, но Нарния исправила ее. Любовь исправила… ну, в большей степени. Она вышла за одного из Королей и родила ему троих наследников и дочь. Но это, опять-таки, Ваше Величество, только легенда.

― А когда это произошло? ― поинтересовался Питер. ― Ну, относительно нашего исчезновения.

― Может это и вовремя правления ваших детей, а может ― уже во время ваших внуков. ― сказал гном.

Элизабет кивнула.

========== Короли, Королевы, Короли, Ведьма ==========

Анабесс знал, что при коронации имена-титулы даются не просто так. Его отец величался Справедливым, мать ― Чарующей, тетя Сьюзен ― Великодушной, Люси ― Отважной, а дядя Питер ― Великолепным. И Анабесс знал, что на это есть свои основания, есть причины давать Королям и Королевам такие титулы. И были основания давать новые титул им ― ему и его сестрам с братом. Поэтому, когда Ваана ― Милосердная ― появляется в его кабинете, Верховный Король знает, о чем пойдет разговор. И все же он тепло улыбается сестре и указывает на диван. Они садятся рядом.

Сегодня с утра привезли пленницу из Орландии. Ведьма Тхарма обвинялась в уничтожении целого поселения. Оно было небольшим, люди там разводили животных, занимались земледелием и понятия не имели, за что на них обрушился гнев ведьмы. Тхарма была дочерью обычного крестьянина и дочери графа, поэтому её матери пришлось оставить роскошную жизнь, но она явно была счастлива ― а потом Тхарму забрала старая ведьма. Ее бабушка. За что ― непонятно. Король Орландии ― Лум ― не был уверен в том, что катастрофу устроила именно Тхарма. Он знал ее мать и хотел верить в то, что дочь графини не могла убить столько людей. Он сослал девушку в Нарнию, прося три месяца назад вошедшего на престол Короля Анабесса как-нибудь решить столь щекотливую проблему. Народ требовал казнить преступницу, поэтому Лум пустил слух, что Тхарму отправят в царство Великанов, которые бедную уж точно не пожалеет. Но в письме указал, что если Анабесс найдет доказательства тому, что Тхарма невиновна, Лум будет ему весьма признателен.

Поэтому Анабесс был уверен, что сестра захочет обсудить с ним возможную невиновность этой Тхармы.

― Все, что я могу сказать уже приходило тебе в голову, ― спокойно говорит Ваана. Анабесс кивает.

― Я, разумеется, займусь этим делом, ― ровно произносит Король, ― Но не думаю, что Тхарма окажется невиновной.

― Может быть, ― согласно кивает Милосердная, ― Но Лум попросил тебя разобраться в этом деле, а не исполнить приговор.

Ссылка в царство Великанов была суровым наказанием. Еще их родители боролись с великанами и смогли добиться более-менее стабильного соглашения, так что если Тхарма окажется там по велению Анабесса, Верховного Короля, пощады ей не будет. Как человек, Анабесс сочувствовал Тхарме, но чего он терпеть не мог ― так это жестоких ведьм. Его мама была примером Колдуньи, которая делала все во благо своего народа, как сейчас это делает Мелестина. Но ведьмы, использующий свой дар во вред обычным людям… этого Король понять не мог. Ему было известно, что Орландия использует в своей армии колдунов, чтобы с помощью магии одолевать противника, но в Нарнии он считал такое недопустимым. Фридрих знал всех ведьм и колдунов Нарнии, внимательно следя за их действиями и отчитываясь брату, поэтому за подобные происшествия Анабесс не волновался. Но, вероятно, будет справедливым разобраться в этой ситуации. Тхарма отстаивала свою невинность, может быть, ее кто-то подставил?

― Я займусь этим в ближайшее время, ― пообещал Анабесс. Ваана улыбнулась и кивнула головой.

― Что тебе понадобится, брат?

― Узнай у Лума все произошедшее до мельчайших подробностей, а Фридрих пусть отправляется в Орландию и разбирается на месте, ― младший Король все равно должен был отправиться в Орландию, так пусть и этим делом займется, ― Тхарма пока пусть будет услужении у Мелестины. Сестра сможет ее приструнить, если что.

Ваана согласно закивала.

Тхарма столкнулась с ним этим вечером. Причем ― буквально. Одна из старших служанок что-то выговаривала молодой девушке, несущей какие-то свертки. Вероятно, что Тархистан прислал какие-то подарки в честь коронации царевича Рабадаша. Анабесс часто писал ему, желая получить совет, а Рабадаш был частым и желанным гостем в Нарнии. Спустя много времени Тархистан и Нарния установили крепкий и долгий мир между собой. В Тархистане делалось множество украшений и производились ткани из необычного материала. Царевич ― простите, нынче уже Правитель ― Рабадаш часто отправлял их в подарок Королевам, а Короли получали неплохое оружие. Взамен Тархистан получал редкие семена растений и большие запасы продовольствия.

Анабесс и Фридрих всегда с умилением наблюдали пристрастие сестер к украшениям. Элодия уже не позволял себе такого открытого восторга, но имела огромное имущество. Но что наперерез пресекала вся царствующая семья ― взятки. Так было еще при Великих Королях и Королевах, так будет и впредь. Перлита и Анабесс до сих пор помнили, как Питер Великолепный и Сьюзен Великодушная скинули в море со скалы золото, что Тельмары прислали, надеясь на умягчения закона на счет работорговли. Это было прямое оскорбление, и всем послам пришлось понять, что договориться с Нарнийскими правителями посредством взяток не получится.

Королевы первыми видели новые товары, привезенные в столицу. После их выбора, оставшиеся украшения отправлялись в сокровищницу. Да, драгоценности были предметом отличия между женщинами. Не то чтобы все эти тяжелые короны и браслеты нравились Мелестине, Перлит или Ваане, но многочисленные приезды послов, гостей из других стран требовали выглядеть соответствующе. Королевы носили больше украшений на шеях, запястьях и пальцах. Да и кроме того, молодые Королевы любили наряжаться в наряды, сшитые из вельветовых, шелковых и расшитых золотом тканей, а также надевать ювелирные изделия, украшенные жемчугом и драгоценными камнями. Они заказывали себе колье и браслеты, пестрящие изумрудами, гранатами, жемчугами и алмазами.

Присланные вещи из Тархистана были простым жестом доброй воли. Старая служанка ― по имени Нина ― приехала вместе с Элодией, когда Элизабет изъявила желание забрать ту. Родных родителей у Элодии не было, поэтому Нина заменила девушке мать, и Королева Чарующая милостиво предложила им вместе отправится в чудесный край. Сейчас Нина в основном и занималась тем, что была наставницей для служанок. Короли и Королевы предлагали ей купить домик, завести хозяйство, но Нина лишь отмахивалась ― она была уже не молода, а детей у нее нет. Поэтому она оставалась в замке, где ее любили и где у нее было много дочерей ― служанки то и дело обращались к ней за советом. Чувство нужности, как это когда-то назвал Эдмунд.

Нина коротко предупредительно вскрикнула, но ни Анабесс, ни Тхарма не успели среагировать и столкнулись. Хотя в следующем они среагировали оба и мгновенно ― темно-синий и красный всполох магии метнулись к сверткам, придерживая хрупкие вещи от соприкосновения с каменным полом. Тхарма облегченно выдохнула и подхватила вещи.

― Простите, Ваше Величество. ― учтиво произнесла Нина. Тхарма опустила голову. Она напоминала цыганку с пышными чёрными волосами. Глаза у нее были черными, да и вся девушка была очень миленькой. Можно, даже сказать, красивой.

― Ничего страшного, ― произнес Анабесс, смерив ведьму строгим взглядом. ― Ты объяснила ей правила?

― Конечно, ― кивнула Нина. ― Не беспокойтесь, она не доставит вам проблем.

― Надеюсь, ― величественно кивнул Анабесс и направился дальше, но внезапно был остановлен робким голосом:

― Ваше Величество? ― Тхарма запнулась, стоило Королю глянуть на нее. ― Я хочу поблагодарить вас за то, что вы для меня делаете.

Анабесс кивнул и направился дальше. Нина кивнула Тхарме:

― Молодец. Ты должна проявлять уважение.

― Я знаю. ― кинула Тхарма, и они направились дальше. Ведьма из Орландии не могла не признать, что старший Король был очень хорош собой.

***

Глаза Элиз светятся голубым светом. Как тогда, в башне, где она раздавила сердце Джадис. Она моргает и свечение пропадает, а Алетиометр девушка продолжает сжимать в руке. Она смотрит на Льва, что стоит перед ней и смотрит на Королеву. Вокруг все спят.

― Что это?

― Это прошлое. ― говорит Аслан, и Элизабет буквально подпрыгивает от знакомого, мягкого голоса. Луна светила так ярко, что лес был виден как днем, но выглядел более диким. Позади был ельник, направо – зубчатые вершины скал на дальней стороне оврага, прямо впереди – полянка, за ней на расстоянии полета стрелы росли деревья. ― Ты растешь, дитя. Растут и твои способности. Открывая свое сознание Компасу, ты способна видеть то, что хочешь даже не задавая вопроса.

― Разве это возможно? ― спросила Элиз. ― Я спала так долго.

― Но ты же продолжала видеть, верно? ― спрашивает Аслан. ― Вспомни. Твои сны в том мире. Ты спала глубоко, засыпая под тиканье Компаса, и мечтала лишь о своих детях. И ты их видела.

― Я не помню. ― говорит Элизабет. Она действительны в Лондоне спала очень крепко, часто засыпая под боком у Эдмунда и слушая мирное тиканье золотых часов. И ей действительны что-то снилось, а что ― вспомнить она не могла.

― Открывая свое сознание Алетиометру, ты переносилась в Нарнию своих детей, являясь им. ― пояснил Аслан и направился в лес. Сердце Элизабет забилось быстрее, она встала и пошла за ним. На поляне отчетливо слышался шум, издаваемый деревьями при сильном ветре, однако самого ветра не было. Все же это был не обычный шум листвы. Лиззи чувствовала в нем какую-то мелодию, но не могла ухватить мотив, как не могла уловить слов, которые говорили деревья прошлой ночью. Это была ритмичная веселая мелодия, и, подойдя ближе, она почувствовала, что ноги ее уже танцуют. Теперь не было сомнения в том, что деревья двигались – туда и обратно, одно к другому, как в сложном деревенском танце.

― Ты помнишь, что сказал ваш дядя, когда ему рассказали о Нарнии?

― Что время здесь течет иначе. ― вспомнила она.

«Если в доме действительно есть дверь, ведущая в другой неведомый нам мир, (а я должен вас предупредить, что это очень странный дом, и даже я не всё о нем знаю) если, повторяю, они попали в другой мир, нет ничего удивительного, — во всяком случае для меня — что в этом мире существует своё измерение времени. И каким бы долгим вам не показалось то время, которое вы там пробыли, на это может уйти всего несколько секунд нашего времени. С другой стороны, вряд ли девочки, по крайней мере милая Люси, знают о таких явлениях физики. Если бы они притворялись, они додумались бы просидеть в шкафу куда дольше, прежде чем вылезти оттуда и рассказать вам свою историю.»

― Верно. ― кивнул Аслан. ― Пока вы были Королями и Королевами здесь, ввашем мире не прошло и минуты. А несколько лет в вашем мире были тысячелетиями здесь. И сейчас Нарния такова, какой ты ее видишь. ― он оглянулся на лес вокруг, и Элизабет зябко повела плечами. ― Но стоит вам вернуться обратно, здесь тоже многое изменится. Ваш мир идет в ногу с миром, где в Нарнии до сих пор правят ваши дети. И так будет продолжаться, пока там не появятся ваши дети.

― То есть, существует несколько реальностей?

― Да, и они сейчас не перекликаются. Но стоит вам вернуться, вы окажитесь параллельны с этим развитием событий.

Понять это было сложно. Но Элизабет знала, что если Аслан начал о чем-то говорить, то у этого должен быть смысл.

― Конкретно ты здесь не только для того, чтобы помочь Каспиану. ― внезапно проронил Аслан. В свете луны он был похож на каменное изваяние. ― Ты выйдешь на новую ступень собственной силы, сможешь получать ответы, находясь вдали от Алетиометра. Но самое главное, ты научишься переступать грани реальности.

― Но зачем это надо?

Великий Лев строго глянул на Королеву, и девушка пожалела, что спросила. У всего есть какая-то цель, и если Аслан говорит ей это сейчас, то цель более чем важная.

― Без тебя кое-что не сможет произойти, Элизабет. ― проникновенно произнес Лев. Откуда-то из глубины Аслана возник слабый намек на рычание. ―Когда ты вернешься, ты должна будешь вернуться в тот дом, где впервые пришла в этот мир. И тогда ты узнаешь, что тебе требуется сделать, милая.

― Но что мне делать сейчас?

― Сейчас? Сейчас сделай то, что ты сделала самой первой. Поверь. И проснись.

― Проснись! Проснись!

Элизабет кто-то бесцеремонно тряс, причем расцепив ее с Эдмундом. Тот тоже ничего не понимал. А вот тормошившая их Люси была полна какого-то энтузиазма и воодушевления. Ужасно будить шестерых людей, которые старше тебя и очень устали, чтобы сказать им то, чему они, возможно, не поверят, и заставить их сделать то, что они наверняка не захотят.

«Я не должна раздумывать, я просто должна делать», – сказала себе Люси.

― Аслан здесь!

― Я знаю. ― машинально выпалила Грейс. Она потерла глаза и вправду увидела за деревьями золотую шкуру Льва. Она широко улыбнулась и, понимая, что это не сон, воскликнула. ― Аслан!

Разбудить Эда оказалось сложнее. Он, потеряв источник тепла в моем виде, в самом деле проснулся и сел.

― Что, – спросил он сердито. ― О чем ты говоришь?

Люси повторила все снова. Это было очень трудно, потому что с каждым разом слова звучали все менее убедительно.

― Аслан! ― подпрыгнул Эдмунд, ― Ура! Где?

Люси повернулась туда, где видела ждущего льва, чьи терпеливые глаза пристально глядели на нее. И она видела, что Элиз тоже смотрит на него. Не просто в том направление, что она указывает, а именно на него.

― Здесь. ― показала Пэванси.

– Где? ― снова повторил Эдмунд.

– Вот. Вот. Разве ты не видишь? Прямо перед деревьями.

Эдмунд некоторое время упорно смотрел, а потом сказал:

― Там ничего нет. Тебя ослепил и спутал лунный свет. Знаешь, так бывает. И мне показалось на минуту, что я что-то вижу. Это оптический обман.

В поисках поддержки он обернулся на Элизабет, но та смотрела на него с явным непониманием и удивлением. Потом, внезапно, с раздражением:

― Ты прикалываешься, Эд?

― Но я действительно ничего не вижу! ― с обидой воскликнул Эдмунд. Ему не нравилось то, в какую сторону повернулась ситуация, зато он отлично помнил, как два года назад Элиз влепила ему подщечену в подобной ситуации. И да, тогда он поступил как настоящий урод, даже не скрывает этого, но сейчас он действительно ничего не видит! Грейс, вероятно, поняв это, смягчилась, но потом перевела взгляд в ту сторону, куда показывала Люси. Лев ждал, терпеливо наблюдая за маленькой Королевой.

― Я вижу его все время. – сказала Люси. – Он, кажется, сердится на нас.

― Тогда почему я не могу его увидеть? ― не унимался Эдмунд.

― Он сказал, что, может быть, вы не сможете.

― Почему?

― Не знаю. Он так сказал.

― Вы просто не хотите увидеть. ― задумчиво пробормотала Элизабет.

– Ну вот, опять! ― вздохнул Эдмунд. ― Моя девушка и моя сестра видят общие галлюцинации. В любом случая, я думаю, надо разбудить остальных.

Когда вся компания была наконец разбужена, Люси рассказала свою историю в четвертый раз. Последовало глухое обескураживающее молчание.

― Я ничего не вижу. ― сказал Питер, вглядываясь до боли в глазах. – А вы?

― Нет, конечно. ― огрызнулся Рабадаш. Если он не высыпался, то становился до нельзя раздраженным и подходить к нему не стоило. ― Потому что там нечего видеть. Ей все это приснилось. Ложись и спи, Люси.

― Я все же надеюсь. ― сказала Люси дрожащим голосом. ― Что вы пойдете со мной. Потому что… потому что я все равно должна идти с ним.

― Не говори чепухи. ― ответила Сьюзен. ― Конечно, ты никуда не пойдешь одна. Не позволяй ей, Питер. Она же не сможет бродить по этим лесам в одиночку.

― Ну, уж не в одиночку. ― вставила Элизабет. ― Я пойду за Асланом и за Люси в любом случае. Потому что так правильно.

― И я с ними. ― сказал Эдмунд. ― Раньше ведь они была правы.

― Я знаю, что это так. ― спокойно согласился Питер, стараясь быть рассудительным и здраво взвесить все возможности. ― И, возможно, она была права сегодня утром, когда предложила пойти другим путем. А мы явно неудачно выбрали путь. Но посреди ночи… И почему мы не видим Аслана? Такого никогда не было. Это не похоже на него. А что скажет Д.М.Д.?

― Я ничего не скажу. ― ответил Трам. ― Если вы все пойдете, то я, конечно, пойду с вами; если ваша компания расколется, я пойду с Верховным Королем. Это мой долг перед ним и перед королем Каспианом. Но если вы спросите мое частное мнение, я ― обыкновенный гном, который не думает, что легче найти дорогу ночью там, где ее не нашли днем. Я не вижу пользы в волшебных львах, которые умеют говорить, но не говорят, в дружелюбных львах, которые не делают ничего хорошего, в огромных львах, которых никто не видит. Насколько я могу судить, это все чепуха и пустяки.

Рабадаш поморщился. Ему этот Трам совершенно не нравился, хотя бы потому, что по-прежнему считал их детьми. Говорил с ними, как с детьми.

― Ребят. ― вставила Элизабет, поразительно точно копируя тон Эдмунда, который заставлял замолчать всех и всегда. ― Он бьет лапой по земле, призывая нас поторопиться. Мы должны идти сейчас же. По крайней мере я и Люси.

― Пойдемте же. ― рявкнул Эдмунд. – Мы должны идти. Мира не будет, пока мы не пойдем. ― он был полностью согласен с Люси, привык во всем поддерживать Элизабет, но раздражен тем, что его разбудили, и поэтому говорил очень сердито.

― Тогда пошли. ― скомандовал Питер, устало просовывая руку под ремень щита и надевая шлем. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь приятное Люси, своей любимой сестре, ведь он знал, как тоскливо ей сейчас, и понимал, что ее вины в происходящем нет. Но совсем избавиться от досады он не мог.

Наконец они двинулись. Люси шла первая, потом Элизабет, рядом с ней ― Эдмунд и четыре недовольных разбуженных человека с гномом. Рабадаш выглядел немного не в себе. Вероятно, тархистанский царевич слегка боялся перспективы встретиться с Великим Львом. Но, взглянув на Сьюзен, он, как обычно, забыл обо всем.

Аслан повернулся и пошел медленным шагом ярдах в тридцати впереди них. Остальные могли идти только вслед за Люси и Элизабет, потому что не видели Аслана и не слышали его шагов. Его большие, похожие на кошачьи, лапы бесшумно ступали по траве. Они пошли правее танцующих деревьев (но никто не узнал, танцевали ли они, потому что девушки смотрели только на Льва, а остальные – на девушек) и ближе к краю оврага.

«Булки и булыжники, – подумал Трам, – я надеюсь, что сумасшествие не кончится сломанными шеями на склоне, залитом лунным светом».

Долгое время Аслан шел у самого обрыва. Потом подошел туда, где прямо на краю росло несколько маленьких деревьев, повернул и оказался среди них. Люси затаила дыхание: казалось, лев нырнул со скалы, но она слишком боялась упустить его из виду, чтобы остановиться и подумать. Она ускорила шаги, и сама очутилась среди деревьев. Посмотрев вниз, она заметила крутую узкую тропинку, которая косо шла между камнями, и Аслана, спускавшегося по ней. Он повернулся и весело взглянул на нее. Она захлопала в ладоши и начала сползать вниз. Сьюзен не выдержала первой, обеспокоенно делая шаг к сестре:

― Эй! Люси! Осторожней, ради Бога. Ты прямо на краю оврага. Вернись…

Но через мгновение голос Эдмунда перебил ее:

― Нет, она идет правильно. Здесь есть спуск вниз.

Эдмунд спустился первым, перехватив Элиз и помог спустившись ей. Потом на спуск аккуратно ступил Рабадаш, помогая спуститься Сьюзен, после ― Трам и Питер. Им пришлось поторопиться, чтобы догнать троицу. Где-то на середине тропы Эдмунд сжал пальцы Элиз и сказал:

― Смотри! ― сказал он в страшном возбуждении. ― Смотри! Что за тень медленно движется перед нами?

― Это его тень. ― с улыбкой ответила Лиз.

― Теперь я верю, что вы правы. Я не понимаю, как я не видел ее раньше. Но где он?

― Со своей тенью, конечно. Видишь его?

– Сейчас показалось, что вижу. Здесь такой странный свет.

– Подождите, король Эдмунд, подождите. – раздался над ними голос Трама.

Через несколько минут они были внизу, и рев воды наполнил уши. Ступая мягко, как кошка, Аслан шел через поток, перешагивал с камня на камень. Посредине он остановился, и нагнулся, чтобы попить, а потом, подняв голову с намокшей от воды гривой, снова повернулся лицом к ним. И тут Эдмунд увидел его. «О, Аслан!» – крикнул он, бросаясь вперед. Но Лев отвернулся и начал подниматься по склону другого берега Стремнинки.

― Питер! Питер! – воскликнул Эдмунд. ― Ты видел?

― Что-то я видел. ― сказал Питер. ― Но в лунном свете так трудно разобрать. Все-таки мы идем, и трижды ура Люси. Я теперь и вполовину не чувствую усталости.

Аслан без колебаний вел их налево, вверх по оврагу. Путешествие было странным, похожим на сон ― ревущий поток, мокрая серая трава, тусклые скалы, к которым они приближались, и величественная, молчаливая поступь Зверя, идущего во главе. Все, кроме Трама, уже увидели его, даже Рабадаш.

Внезапно они подошли к другой крутой тропинке, ведущей вверх по обрыву. Она была куда длиннее, чем та, по которой они спустились, и путь наверх шел долгим и утомительным зигзагом. К счастью, луна стояла над оврагом и освещала его.

Люси совсем запыхалась, но когда хвост и задние лапы Аслана скрылись за верхним краем оврага, она последним усилием устремилась за ним, хотя ноги у нее заплетались и дыхание перехватывало, и увидела холм, к которому они стремились с тех пор, как покинули Зеркальный залив. Длинный пологий склон (вереск, трава и несколько больших камней, казавшихся белыми в лунном свете) исчезал за кромкой тускло поблескивающих деревьев в полумиле от них. Она узнала это место. Это был холм Каменного Стола.

Позвякивая кольчугами, позади карабкались остальные. Аслан скользил впереди, и они шли за ним. Скоро вся процессия достигла деревьев и сквозь них увидели Великий Холм, курган Аслана, который поднялся над Столом с тех пор, как они были здесь. И потом Аслан повернулся к ним, в лунном свете сверкнула его золотистая шкура, и он исчез. Освещение изменилось. Низко на востоке Аравир, утренняя звезда Нарнии, мерцала как маленькая луна.

― И что теперь? ― неуверенно спросил царевич. Питер посмотрел вперед.

― Думаю, мы должны войти и представиться!

― Тихо. ― внезапно зашипела Элизабет. Как у Колдуньи у нее был весьма обострены слух, зренин и обоняние. Поэтому, когда она шикнула, все замолчали. Девушка слегка склонила голову, чтобы лучше слышать. Спустя минуту она сказала. ― Здесь кто-то есть.

Все, повинуясь чутью Чарующей, прячутся за высокими камнями. Этот звук… Элизабет его уже слышала. Неизвестный ходил на копытах, но не на четырех ногах, а на двух. Не лошадь и не кентавр, однако для сатира или фавна походка слишком тяжелая. Остается только минотавр. О, этих тварей Элизабет не любила, хотя в свое правящие время знала некоторых хороших минотавров, хотя те были представлены Ореусом, а в его верности Короли и Королевы никогда не сомневались. Но минотавры никогда им не нравились, потому что они все ― за исключением единиц ― в битве против Белой Колдуньи были на ее стороне, пришли к Каменному столу, откликнувшись на её призыв. Они стали свидетелями смерти Аслана.

― Это минотавр. ― тихо шепнула Элиз Траму. Если он из армии Каспиана, то должен знать таких представителей. Трам несколько минут подумал, а потом кивнул:

― Воин в армии принца Каспиана ― Астериус.

― Здорово, теперь мы дружим с минотаврами? ― с сарказмом протянул Эдмунд. ― Нарнийцы изменились.

― Общий враг объединяет даже злейших врагов. ― произнес Трам, и никто не смог ему возразить. Но поняв, что угрозы от минотавра нет, все решили встать и представиться. Особенно интересно было Рабадашу, который никогда минотавров не видел ― в Тархистане не было ничего из того, что было в Нарнии, и когда у царевича появилась база для сравнения он искренни об этом пожалел. Элизабет кивнула Питеру и тот выпрямился, первым направляясь к минотавру на правах Верховного короля. Он вытащил меч из ножен, чтобы приветствовать Астериуса как брата по оружию и союзника, потому что так было в их время. Даже в свое первое появление в военном лагере Аслана, Питер сначала показал Ореусу свой меч и лишь потом заговорил. Но кто-то, вероятно, мог растолковать его действие неправильно.

― Берегись! ― взвизгнула Элизабет, и Питер отскочил за секунду до того, как лезвие чужого меча разрезало воздух в том месте, где ранее было его плечо. Тут же сверкнули оба меча, все остальные вскочили и стали поодаль. Эдмунд и Рабадаш ринулись к Питеру, но Элизабет сжала плечо каждого и не позволила приблизиться.

― Это бой Питера.

Это было стоящее дело, совсем не похожее на нелепый бой мечами на сцене (или даже бой на шпагах, который лучше удается в театре). Это был настоящий бой на мечах. Вы стараетесь ударить противника по ногам, потому что это единственная незащищенная часть тела. А когда бьет противник, нужно подпрыгнуть так, чтобы удар пришелся под ногами. У Питера не было бы никаких шансов, бейся он с Каспианом ― а это совершенно точно был он ― два или три дня назад. Но с тех пор, как они вернулись в Нарнию, он дышал воздухом Нарнии, и весь опыт старых битв вернулся к нему, и руки вспомнили прежние навыки. Теперь он был действительно Верховный Король Питер Великолепный. Оба бойца кружились и кружились, удар следовал за ударом, и Сьюзен (которая так и не научилась любить эти забавы) воскликнула: «Будь внимательней!» И затем так быстро, что никто (кроме Эдмунда, конечно) не понял, что произошло, Питер особым приемом повернул свой меч и выбил меч из руки Каспиана. Питер замахнулся, чтобы окончательно обездвижить противника, но лезвие вошло в ствол дерева. Каспиан со всей силой лягнул Пэванси в живот.

― Хватит! ― внезапно воскликнула Элизабет. Питер, привыкший прислушиваться к советам своей экс-невестки остановился, тяжело дыша и смотря на своего противника. Рабадашу захотелось указать Траму на то, что Каспиан не выглядит старше их даже на год, но в итоге он ничего не сказал. Послышался оглушительный звук рога и Элизабет, Рабадаш и Пэванси поняли, что теперь не только минотавр наблюдает за происходящем. Их окружили и кентавры, и фавны, гномы и лесные разумные существа. Жители старой Нарнии.

― Каспиан! ― сказала Элизабет. Парень обернулся на девушку с недоумением. ― Ты звал ― мы пришли. Но кто будет бороться с Миразом, если вы с Питером сейчас убьете друг друга. Опусти оружие.

В дипломатии Королева Элизабет была непобедима. Эдмунд с какой-то гордостью глянул на свою девушку, в то время как остальные существа на поляне перешёптывались в волнение. Каспиан взглянул на всю шестерку, заметил Алетиометр и оружие, но окончательно его убедило лишь одно ― меч Питера. Такого больше никто и никогда не имел.

― Элизабет права. Ты звал нас. ― вступил в разговор Питер.

― Да, но… ― Каспиан замялся. ― Я думал вы старше.

― Пошли, ребят. ― хмыкнул Рабадаш. ― Вернемся через пару лет!

― Нет! ―тут же пошел на попетую новоявленный король. ― Нет, не надо. Просто… вы совсем не такие, какими я Вас себе представлял.

― Да и вы тоже. ― вставил Эдмунд, бросая многозначительный взгляд на минотавра Астериуса.

― Простите, что не явились в блеске, с громом и молниями, или чего вы ожидали. ― уже не выдержав, громко сказала Элизабет: она устала и ей хотелось отдохнуть. ― Но так или иначе мы пришли, и будем рады вновь освободить Нарнию от деспота.

На поляне на некоторое время повисла тишина, а потом минотавр издал боевой клич, поднимая оружие и признавая слова юной Колдуньи правдой. И этот радостный, практически победный вой поддержали все остальные, радуясь просвету надежды и появлению Древних Королей и Королев.

***

― И мы отказались от участия ведьм и великанов в этой священной войне, моя Королева! ― торжественно закончил самый милый и самый воинственный мышь, которого Элизабет только доводилось видеть. Рипичип, впрочем, тут же виновато глянул на Элизабет и добавил. ― Однако пришествие знаменитой Королевы-Колдуньи так же честь для нас. И мы смеем надеяться, что вы, своей силой, не посчитаете зазорным помочь нам в более простых делах нежели сражение.

Элизабет улыбнулась Рипичипу. Этот смелый мышонок носящий клинок ей до жути нравился. Он был, разумеется, гораздо больше обычной мыши - с добрый фут, если стоял на задних лапах, с ушами почти такой же длины, как у кролика (хотя гораздо шире). Он был весёлый и воинственный мышь. Он носил на боку тоненькую маленькую шпагу и подкручивал свои усишки, словно это были взаправдашние усы.

― Если у вас есть плантации или что-то подобное, я смогу вырастить столько еды, сколько пожелаете. ― кивнула девушка. ― Но нам надо уже сейчас начинать действовать. Мираз ждать не будет. Что мы будем делать?

― Сражаться!

― Ждать!

Все перевели взгляд на двух Королей ― Каспиана и Питера. Рабадаш, Элизабет и остальные Пэванси переглянулись между собой. Эдмунд посмотрел на Элиз как-то странно, словно что-то мысленно у нее спрашивая. Не известно, могла ли Элизабет читать мысли, но на невысказанный вопрос парня она легко кивнула. Светлые глаза Питера вперлись в темные Каспиана, причем с такой гаммой эмоций, что тельмаринец стушевался. Было ясно, что некого немого противостояния между Каспианом и ними будет избежать сложно ― «холодная война». Вероятно, Каспиан, призывая их, не ожидал своего смещение с поста главного Короля.

Каспиан был очень похож на Питера, но не так хорошо выражал свои мысли. И ему было куда более странно встретиться с Великими Королями из старых историй, чем им встретиться с ним.

― Если сделать запасы, здесь можно продержаться вечно. ― вступила в разговор Сьюзен, которая до этого стояла рядом с Рабадашем и Люси, не принимая участия в обсуждениях. ― Но это не крепость, а склеп. Кроме того, нас звали на битву, а не на простое обсуждение проблем.

Некоторые согласно кивнули. До сих пор ни сам Каспиан, ни остальные ― кроме прибившей шестерки ―не думали всерьез о войне, они планировали набеги на фермы и нападения на охотников, забредших слишком далеко на дикий юг. В основном они думали только о том, чтобы просуществовать самим в лесах и пещерах и постепенно возродить в укрытии старую Нарнию. Но после слов Сьюзен все задумались.

― Верно. ― тут же поддержал сестру Эдмунд. Он сидел, опираясь на какую-то стену, а Элизабет пристроилась рядом, опираясь спиной ему на плечо. Пальцы его правой руки и ее левой были крепко переплетены, и многие жители Старой Нарнии, которым доводилось слышать о невероятной истории любви Короля Справедливого и Королевы Чарующей кидали на них заинтересованный взгляды. Теперь они могли лицезреть эту любовь вооючию. ― Если тельмаринцам хватит ума ― они возьмут нас измором.

― Мы соберем орехи! ― тут же подал идею Белка. Он был добрым малым, однако сообразительностью не отличался. Рипичип устало вздохнул.

― Да! Чтобы бросать их в тельмаринов. Замолчи уж! ― и потом обратился непосредственно к Питеру. ― Я на вашей стороне, сир.

Питер кивнул. Он осмотрел зал еще раз, а потом заговорил с кентавром, которого звали Гленсторм.

― А ты сможешь справиться с гарнизоном?

Кентавру понадобилось пару минут на размышления. С одной стороны ― он принес клятву верности Каспиану и обязывался служить только ему. А с другой ― великие Короли и Королевы, пойти против которых значит пойти против всей Нарнии. О предательстве речь не шла, однако сохранять нейтралитет между двумя королями, которые придерживались абсолютно различных взглядов, было невозможным. Но Королям и Королевам служил еще далекий прадед Гленсторма ― Ореус, да и у кого прав больше? У мальчишки-тельмаринца, которому если они не помогут выбраться из ловушки, в которой он сидит, перестанет быть чьим-либо королем через неделю; либо у тех, кто освободил Нарнию от гнета Белой Колдуньи уже давним давно и чей век правления называют «Золотым»? Выбор был очевиден.

― Или паду в бою, сир.

― Вот это мне и не нравится.

― Что-что? ― уточнил Питер, обращаясь к Люси, которая эти слова и произнесла. Она глубоко вздохнула.

― Можно подумать, что есть только два пути: здесь умереть или там.

― Ты нас не слушала, Лу!

― Нет, ты не понимаешь, Питер! ― воскликнула младшая Королева. ― Или ты забыл, кто победил Белую Колдунью?

― В приданиях говорится. ― вступил в разговор Рипичип, с каким-то благовонием глядя на прижавшуюся к Эдмунду Элизабет. ― Что Королева Элизабет нашла сердце Злой Колдуньи и сожгла его.

― Вообще-то Аслан убил ее раньше. ― уточнила девушка, которую ощутимо бросило в дрожь после воспоминаний о том дне. ― Я лишь ослабила.

― Мы знаем, что Аслан здесь. ― внезапно сказал Рабадаш. Многие оглядывались на тархистанца с недоумением, потому что, как им было известно, Тархистан никогда не принимал участие в битве без выгоды для себя. Рабадаш сделал вид, что подобных взглядов не заметил: ему хватало поддержки его семьи, а главное ― Сьюзен. ― Мы не знаем, что он предпримет. Не сомневаюсь, что случится это, когда захочет он, а не мы. Но ему нравится, чтобы мы делали то, что в наших силах.

― Тогда тем более мы должны вступить в бой. ― воодушевленно сказал Питер. Не то чтобы Верховный король любил кровопролития, но всегда считал за честь руководить и участвовать в праведной войне. И Питер не сомневался, что его родные поддерживают его. И хотя лицо Сьюзен выражала большое сомнение, она, сжав пальцы Рабадаша своими, кивнула.

― Хорошо. ― кивнул Верховный Король. ― Тогда мы начинаем готовиться к битве. Выступаем этой ночью.

***

На поляне отчетливо слышался шум, какой деревья издают при сильном ветре, но ветра не было. Все же это был не обычный шум листвы. Элизабет чувствовала в нем какую-то мелодию, но не могла ухватить мотив, как не могла уловить слов, которые говорили деревья этой ночью. Это была ритмичная веселая мелодия, и, подойдя ближе, она почувствовала, что ей уже самой хочется танцевать. Теперь не было сомнения в том, что деревья двигались ― туда и обратно, одно к другому, как в сложном деревенском танце.

«Я уверена, – подумала Королева. – Что танец деревьев действительно должен быть очень деревенским танцем».

Она увидела дерево, показавшееся ей сначала не деревом, а высоким человеком с косматой бородой и зарослями волос. Элизабет не испугалась: такое она видела и раньше. Но когда она опять взглянула на него, он уже снова казался деревом, хотя и двигался. Никто не смог бы, конечно, разобрать ноги у него, или корни, потому что, когда деревья движутся, они перемещаются не по поверхности земли, они пробираются в земле, как люди по воде, когда идем вброд. С каждым деревом, на которое она бросала взгляд, случалось то же самое. Сперва они выглядели как дружелюбные, славные великаны и великанши ― таким лесной народ становится, когда добрая магия призывает его к полной жизни ― потом снова становились деревьями. Когда они казались деревьями – это были странно очеловеченные деревья, а когда выглядели людьми – это были ветвистые, покрытые листвой люди. И все время продолжался странный, ритмичный, шелестящий, прохладный, веселый шум.

― Они без сомнения почти проснулись. ―сказала Элизабет. Она-то совсем проснулась, даже больше, чем проснулась. Как будто в ней самой пробудилось что-то новое. Эдмунд осмотрелся и согласно кивнул.

Они двое были на плантациях и, Элизабет даже не пришлось сильно напрягаться. Едва она оказалась здесь, растения и плоды сами начали назревать, тянуться к солнцу. Вырастить тут было что-то сложно только из-за плохой земли, непригодной для этого, но для Колдуньи не было ничего невозможного. Все, что мятежники посадили в надежде получить провизию стало расти прямо на глазах, причем в лучшем виде. Эдмунд ходил по плантациям и собирал крупные фрукты, в то время как мыши ― не воинственное племя Рипичипа, которым предложить подобное Лиззи посчитала за оскорбление ― и белки собирали орехи, ягоды и прочие маленькие вкусности. И никто из них не считал лишним упомянуть свою благодарность Королеве.

― Эх, сейчас бы кофе. ― мечтательно протянул Эдмунд, потягиваясь. Кольчуга лежала чуть в стороне, а длинные волосы Элизабет были собраны в толстую косу, потому что для плантации выбрали самое теплое место, но теперь здесь было жарко.

― Если здесь есть семена, я могу прорастить их. А потом обжарить их и сворить не составит труда. ― не глядя сказала девушка, внимательно смотря на прорастающий цветок. Больших деревьев здесь практически не было, зато барвинок, нарцисс и ирис цвели просто в огромных количествах. Были еще ярко-розовые, оранжевые и желтые цветы, но их Элизабет не знала. Они растут в течение всего летнего периода и не нуждаются в хорошо освещенном месте.

― Я же шучу, Элиз. ― воскликнул Эдмунд, подходя к девушке и садясь рядом с ней. Она вздрогнула и перевал на него взгляд сиреневых глаз.

― Прости, перетрудилась.

― Или задумалась. ― Эдмунд встал, побуждая встать за собой и Элизабет. Они не спеша пошли в глубь плантаций, миновав ожившие деревья и практически не обращая внимание на суетящихся туда-сюда нимф и дриад. Когда они отошли на приличное расстояние от кургана, Эдмунд устроился в теньке большого дерева, а Элиз села рядом, прислонив голову к его плечу. ― Кто такая Тхарма?

Цветущие яблони укрывали их нежными розовыми лепестками, на их ветвях сверкало множество ослепительно-блестящих серебряных побрякушек, отражающих солнечный свет.

― Я не уверена. ― пробормотала Элизабет. ― Но, кажется, она была нашей невесткой.

― Женой Анабесса? ― присвистнул Эдмунд. ― Гном сказал, что она была осужденной ведьмой?

― Вроде бы, ее подставили. ― сказала Элизабет. ― Я странно себя чувствую. Будто знакома с ней. Только не думай, что я спятила.

Эдмунд, конечно, так не думал. Он положил руку на плечо Элиз, слегка сжав в ободряющем жесте. Впервые они были настолько близки к друг другу ― в момент тишины, когда нет никого и ничего, кроме них двоих. При остальных было сложно проявлять те чувства, которые не притупились и совершенно точно никуда не делись. Эдмунду даже подумалось, что его сердце может не выдержать напора этого чувства. Теперь, оставшись наедине, Эдмунд мог, наконец, протянуть руки и обнять свою любимую девушку. Не то, чтобы боялся делать это при их родных. Просто всегда был уверен в том, что такие моменты должны принадлежать только двоим людям. Насколько бы не были близкими окружающие, в делах, касающихся любви, они — посторонние.

Элизабет с радостью подалась навстречу, прильнула, потерлась щекой о грудь молодого человека и подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Улыбнулась, как всегда открыто, но немного смущенно. Он улыбнулся в ответ. Наклонившись подарил короткий, но очень нежный поцелуй. Элизабет довольно улыбнулась.

― Ты знаешь, что я люблю тебя?

― Конечно. ― самодовольно произносит парень. Яркие лучи, озарив ее сиреневые глаза, придали им еще более необычный оттенок. Эдмунд назвал ее очаровательной. ― Ты не сходишь с ума, Лиз. Ты просто устала. Ты самая сильная девушка из всех, кого я знаю, но всему есть предел. До нашего штурма замка еще много часов. Отдохни.

Элизабет хотела отказаться, но перспектива заснуть прямо здесь была весьма и весьма заманчива. Она кивнула и, склонив голову на колени парня, заснула очень быстро. Эдмунд откинулся на шершавую, но неожиданно мягкую кору дерева и тоже прикрыл глаза.

***

― Что ты здесь делаешь?

Тхарма вздрагивает от того, насколько громко и даже яростно прозвучал голос в помещение. Она оборачивается, готовая в любой момент защищаться, но видит лишь раздраженного Верховного Короля Анабесса. Его темно-сиреневые глаза сверкают злостью и недовольством, а центром этих эмоций сейчас была она. Тхарма склонила голову и поклонилась, из-за чего пышные волосы практически скрыли бледное красивое лицо орландки.

― Простите, Ваше Величество. ― произнесла девушка. ― Я не смогла сдержать любопытство, а дверь была открыта.

― Обычно эта комната закрыта. ― твердо произнёс Анабесс, делая шаг вперед. ― Ты же не применяла силу, чтобы открыть ее?

― Конечно, нет. ― тем же тоном произнесла Тхарма, невольно скинув голову, словно искренне оскорбившись на такое обвинение. ― Я не использую магию, чтобы проникать туда, куда меня не хотят пускать, Ваше Величество.

― Я надеюсь. ― Король мысленно сделал пометку, что эта дверь должна плотнее закрываться. Нечего посторонним сюда заходить. ― Выходи. Я закрою дверь.

― Простите, Ваше Величество. ― внезапно неуверенно подала голос ведьма, заставляя парня обернуться и тщательно скрыть раздражение. Отношение к этой ведьме он не собирался менять, пока не будет точно уверен, что уничтожение всей деревни не ее рук дела. Тогда, возможно, он будет относиться к ней добрее. Но все-таки Анабесс вопросительно смотрит на девушку, которая поворачивается и еще раз осматривает портрет за ее спиной. ― Это ваша матушка? Королева Элизабет?

Имя матери так или иначе успокаивает Короля, в его глазах Тхарма замечает тепло и любовь. Он с какой-то болезненной полуулыбкой подходит к ней и смотрит на портрет. Вся эта комната была ими увешена ― мама, папа, Питер, Люси и Сьюзен, молодые и уже взрослые, в самом начале своего правления и за несколько дней до своего исчезновения. Зал портретов, так называла его Перлит. Она не заходила сюда уже много лет, но Фридрих и Ваана часто здесь бывали, внимательно смотря на своих родных, которых видели только на картинах. Самая большая картина была выполнена в стране Великанов, когда Питер женился на Элодии. Несмотря на явную тупость ее жителей, картина получилась просто прекрасная, и на ней было изображено все взрослое поколение ― родители, дядя с женой и тетушки. Тхарма смотрела на портрет, который был преподнесён матери в подарок от отца, когда она родила ему дочь.

― Да, это моя мама. ― подтвердил Анабесс, и Тхарма поразилась, какая нежность и любовь звучали в голосе этого, с виду, очень холодного и твердого человека.

― Она очень красивая. ― призналась Тхарма, смотря на темноволосую женщину. Она была изображена в ослепительном красивом темно-красного наряде, расшитого изображениями черных дроздов и украшенного сверкающими на свету дымчато-черными кристаллами. Истинная Королева. ― Вы знаете, Ваше Величество, я всегда восхищалась вашей матушкой. Моя бабушка со стороны отца была ведьмой, а мать так и не смогла до конца смериться с тем, что я такая же. ― Тхарма тяжело вздохнула. ― А слава вашей матушки, как единственной Королевы-Колдуньи, которая своей магией защищает народ, дает им все благо и творит бескорыстные добрые дела не обошла меня стороной. Я мечтала, чтобы и мои силы пошли на благо людям.

Тхарма посмотрела на свои руки. А потом до нее дошло что и кому она сказала. Она посмотрела на Короля, ожидая приступ злости или то, что Анабесс отругает ее за сказанные слова, но Король молчал. Потом тяжело вздохнул.

― Мама бы оценила твои слова. ― заметил он, а потом добавил, уже немного мягче. ― Пойдем.

Он дождался, пока Тхарма выйдет из комнаты, поклонится ему и бесшумно растворится в коридорах Кэр-Параваля, после чего кинул последний взгляд на портрет матери и отца, висевший рядом с изображением матушки, и закрыл дверь.

========== Пленённая Королева и маленькая фея ==========

Комментарий к Пленённая Королева и маленькая фея

приветствуются поправки ПБ

Лучи восходящего солнца просачивались сквозь густую траву, золотя зеленые травинки. По небу медленно плыли облака, похожие на неторопливо бродивших по лугу белых пушистых овечек. Эдмунд ненавидел всех и вся.

― Если бы не ты. ― шипит Справедливый Каспиану, в абсолютной тишине. ― Ничего этого не было бы. Ты ― не Король, а эгоистичный мальчишка!

Эдмунд в ярости. Он хочет до такой степени ударить Каспиана, что Рабадаш и Питер держат его с двух сторон, хотя он больше и не пытается вырваться. Поддаваться гневу и слабости в присутствии подданных ― ни один Король не мог себе такого позволить, а Эдмунду плевать. Все его мир центрит на одном человеке, и сейчас этот человек в плену или же… убита. Мысли причиняют физическую боль, Эдмунд не хочет верить в то, что Элизабет может быть уже мертва.

У Каспиана взгляд в пол опущен, на щеке небольшой порез, и весь его вид говорит о том, что ему жаль. Жаль, что из-за его эгоизма и жажды мести мертвы или в плену половина армии. И она ― Элизабет.

Эдмунд не помнит, как Питер сказал ему о том, что Лиззи осталась в ловушке с нарнийцами. Эдмунд потерял ее из виду, потом увидел рядом с Питером и Рабадашем и немного успокоился, продолжая отбиваться от воинов Мираза. Полностью сосредоточившись на битве и теориях выживания, Справедливый опомнился слишком поздно. Он посмотрел на раненого Питера, измученного Рабадаша, испуганных Люси и Сьюзен, после чего задал только один вопрос. Где Элизабет? Он помнит, как Рабадаш сделал шаг вперед, положил руку ему на плечо и сказал, что Элизабет осталась в ловушке. Что она была далеко от ворот, и не успела до них добежать ― минотавр опустил свою ношу. И все стало вдруг таким неважным. Элизабет не было рядом, ее вообще не было поблизости.

Будь здесь Элизабет, Рабадашу и Питеру не надо было удерживать Эдмунда от избиения Каспиана и просить не оскорблять его. А Эдмунд кидал такие слова, значение которых иногда не понимал Питер с родными, не то что Нарнийский юноша, но вложенное в них количества ненависти и яда не требовало объяснение. Будь здесь Элизабет, она подошла бы к Эду и молча обняла со спины, прижимаясь и ничего не говоря, потому что одно ее присутствие означало, что все хорошо или может таковым стать. Глаза метали огонь по комнате, руки то и дело тянулись к мечу, не желая находиться на одном месте. В висках отбивалось только одно имя.

Элизабет. Элизабет. Элизабет. Элизабет.

― Я не думал… ― начал Каспиан, но был грубо прерван Рабадашем.

― Конечно, нет.

Эдмунд вырывается и уходит. Молча. С потухшими карими глазами, поникший и какой-то разбитый. Элизабет в плену у Мираза. Или убита ― он в это не верил. Просто не мог и не хотел поверить, как бы стыдно и совестливо ему за это не было. Взгляд, полный неверия и сомнения, мог прожечь насквозь любого, кто попытался бы подойти к Королю. Он метался внутри, все в нем требовало только одного ― найти ее. Найти любимую. Эдмунд не успокоится, пока не обнимет ее вновь. А если увидит ее мертвой, обойдет все только существующие миры, откроет миллион шкафов и посетит тысячу станций, но найдет ее живой. Услышит ее полное любви «Эдмунд» и станет счастливым.

Парень осматривается и понимает, что зашел в лес. Ноги не держат, и он без сил опускается на землю, приваливаясь к дереву.

Элизабет. Элизабет. Элизабет.

Он ожидает, что сейчас его обнимут тонкие руки и к нему порывисто прижмется теплое тело. Лиз заворчит, что он замерзнет и будет греть его своими всполохами магии, а Эдмунд с ленивым удовольствием наблюдать за ними. И говорить ничего не надо. Они вместе, и они сильно любят друг друга. Но Эдмунд вспоминает, что ее рядом нет. И, возможно, больше никогда не будет.

Тяжело от тысячи ссадин и ушибов на теле, но внутри ещё тяжелее – приходит осознание случившегося. В груди полыхает огонь, обжигая и заставляя плакать навзрыд. На короля волнами накрывают ощущения страха, безысходности, мрака и печали.

Перед глазами появилось ее лицо. Нежное личико, серо-голубые глаза, тёмные шелковистые волосы, прекрасная фигура. Эдмунд посмотрел на нее впервые, как на девушку, когда ему было всего восемь лет и понял, что любит её. Ему хватило одного взгляда, чтобы осознать это. Они были детьми, и он уверял себя, что его чувства изменятся. В конце концов, какие серьёзные чувства могут быть у детей? Но спустя время Эдмунд уже знал: это не надолго, это ― навсегда.

Он был счастлив, когда она тоже сказала, что любит его.

Болезненный стон рождается где-то около сердца и вырывается наружу.

― Что же с тобой, Элиз?

В грудь словно кол всадили, больно. Очень. Эдмунд сворачивается калачиком, дает волю эмоциям, пуская внутрь тоску, горечь и милое личико неунывающей, его любимой девочки с уже сиреневыми глазами.

***

Темнота смыкается. Черт… Тьма поглощает все. Поглощает меня. Где-то далеко разверзается ад кромешный. Темнота… покой. Боль. Одна только боль. Голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке.

Где я?

Я пытаюсь, но не могу открыть глаза. Шепот становится яснее… маяк в кромешной тьме.

― Она точно жива?!

― Да, милорд.

Слышится задумчивое хмыканье.

― Видели, что она вытворяла? Эту чертовщину необходимо держать под контролем. Вероятно, она предводительница этих тварей, как и Каспиана. ― я буквально чувствую, как по мне скользит чужой взгляд, но не могу шевельнуть даже пальцами, продолжая лежать на чем-то твердом и холодном. ― Вы уверены, что не переборщили?

― Совершенно точно ― нет, милорд. ― в отличие от первого голоса, второй менее эмоциональный и говорит, как работник банков или офисов. Видимо для них пытать человека было чем-то в порядке вещей; я никогда не могла понять, как можно наслаждаться чужими мучениями. Тщетно пытаюсь пошевелить рукой, чтобы положить ее на живот. Рука не двигается. Ничего не двигается. Тело расслабляется, и темнота снова накрывает меня, избавляя от боли.

Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем не возможно пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая меня слепой, немой и беспомощной. Хорошо, что слух остался при мне. Когда я всплываю из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами.

― Как Королева? ― голос, напряженный, мучительный шепот.

― Она жива. ― твердо отвечает незнакомый мне женский голос. По самой макушке проводят кончиками пальцев, но тут же отдергивают, словно дотянуться до меня была проблема. Чувствуя себя отвратительно, будучи запертой в собственном теле, без возможности пошевелиться. Я пытаюсь заставить себя очнуться. Я проваливаюсь в черноту.

Туман немного рассеивается, но у меня нет чувства времени.

― Девчонка еще не очнулась?

Слышится возмущённый, злой то ли вой, то ли бычье мычание, но злые звуки сливаются в одну сплошную какофонию, доставляя тупую боль в мою голову.

― Эта не девчонка! ― кричит кто-то рядом со мной. ― Эта девушка ― Великая Королева Элизабет! И когда она очнется, от вас и горстки пепла не останется!

К кому бы не обращался мой неожиданный защитник, он смог напугать говорящего. Я уже и забывала, какого чувствовать чьи-то эмоции. Нет, я часто прибывала в вакууме из чужих эмоций, но в сером Лондоне их было очень мало. Точнее, очень мало искренних, горячих, страстных, пламенных. И даже чувство такого искреннего страха радовало меня, ведь оно служили подсказкой ― я все еще жива. Я все еще сильна, а значит смогу победить.

Я борюсь с туманом… борюсь… но снова проваливаюсь в забытье. Нет…

― Что же с тобой, Элиз?

Я хочу крикнуть, что со мной все хорошо, потому что это же Эдмунд. Но я молчу, потому что понимаю, что он не рядом, а стоит мне ему ответить, как Король сразу ринется

спасать меня. А рисковать таким своим любимым я не могу.

Я пытаюсь пошевелить головой, но тело упорно отказывается исполнять посылы мозга. И следующее время слышу только приглушенные голоса. Некоторые из них говорят и говорят, какие-то замолкают, какие-то появляются совсем неожиданно. Я никого здесь не узнаю. И лишь один голос, женский, находящийся ко мне ближе всего, продолжает настойчиво звать меня.

― Эй!Эй, проснись!

Темнота смыкается. Нет…

Сладкое забытье манит…

Мое тело меня не слушается, и я вновь проваливаюсь в сон.

Я с трудом открываю глаза. Наконец-то. В висках отбойным молотком пульсирует кровь, губы в миг стали сухими. Казалось, во рту распространилась Сахара, и предела ей не было. Страшная жажда - самая маленькая проблема, когда ты лежишь неизвестно где. Хотя, нет, почему, известно ― в тюрьме замка ублюдка Мираза. Я хриплю, переворачиваюсь на живот и сплёвываю горькую кровь на холодный мраморный пол.

― Вы очнулись, Ваше Величество.

― Элизабет. Просто Элизабет. ― машинально поправляю я, пытаясь принять сидячее положение. Получается не сразу, а кандалы на ногах еще и сковывают движения. Я зло шиплю, чувствуя, как быстро начинает бурлить кровь в жилах. Вместе со злостью появляется и магия, но я стараюсь усмирить магические всплески внутри себя. Иначе, темницу я, конечно, разрушу, но такая потеря энергии неизвестно чем может обернуться для меня. Пока буду валяться без сознания враги снова свяжут и темницы отстроят. Я с трудом сажусь, опираясь на стену спиной. Щурясь, вглядываясь в темноту слева от себя, но это и не требуется: ко мне возвращаются и зрение, острый слух и осязание вместе с магией. Я без труда разглядываю сквозь ржавые, но толстые решетки клетки молодую девушку ― у нее спутанные грязные волосы, но одна лежащая на лице прядь дает понять, что волосы у нее золотистые. Глаза были ярко-зелеными, а сама она была очень худой.

― Как ты, Элизабет? ― взволнованно спросила блондинка подаваясь ко мне, звеня оковами на своих руках. ― Мы все так переживали за тебя.

― Мы? ― удивленно переспрашиваю я, осматриваясь по сторонам. Дальше, чем я могу увидеть, простираются еще множество камер, со запертыми в них фавнами, минотаврами и другими жителями Старой Нарнии. ― Я в порядке, друзья мои.

― Королева в порядке. ― послышались взволнованные перешёптывания. Рядом с собой ― но с другой стороны от пленницы с грязными волосами ― развалился минотавр.

Темница была маленькой: два метра в длину и высоту, и когда я нашла в себе силы подняться, мне хватило четырех шагов, чтобы оказаться рядом с прутьями, ограждающими меня от минотавра. Я припомнила, что его звали Астериус. Я слабо улыбнулась ему, когда тот уставился на меня черными бычьими глазами.

― Ты Астериус, верно? ― спросила я, протягивая руки к нему и накрывая его лапы, которые сжимали рану на животе. ― Ты держал ворота, чтобы как можно больше наших смогло уйти.

― Раз вы здесь. ― прохрипел минотавр. ― То я не справился.

― Астериус держал ворота очень долго. ― воскликнул фавн, чья камера находилась напротив моей. Он держался за прутья, смотря на нас. Вместо левого глаза у него зияла дыра, а правая конечность была вывернута под неправильным углом. ― Но его ранили, и бросили здесь… ― слово «умирать» фавн не смог выговорить, но смысл всем и так был ясен. ― Нам жаль, Королева, что…

― Вы не должны защищать меня ценой собственных жизней. ― твердо сказала я. Такую жертвенность я ценила и понимала, но никогда не могла заставить себя принять. Осознание того, что ради тебя умирают люди ― по сути, не люди, но все же ― убивало меня. Я протянула руку через прутья, и накрыла лапу минотавра своей рукой. Ладонью ощутила уже засохшую кровь, которая слепила шерсть. Раньше я никогда не исцеляла, но желание помочь тем, кто ради меня рисковал своими жизнями пересилило элементарное незнание.

***

― Как тебя зовут? ― тихо спрашиваю. Лежать на холодном каменном полу чертовски неудобно, но я потратила слишком много сил, исцеляя тех, кто был рядом. Все тело налилось свинцовой тяжестью, но мозг все еще отказывал мне во сне. Поэтому я лежала на боку, положив под голову руку, внимательно рассматривая свою новую знакомую.

― Корнелия. ― в полголоса ответила светловолосая. Стражники Мираза уже сделали обход, рявкнув на всех шумевших. Войти в мою камеру они не могли, обжигая руки о раскаленное железо, но если не я ― то кто-то другой. Одному фавну казнили прямо здесь, сказав, что любое неповиновение ― особенно мое ― будет жестоко караться жизнями других заключенных. ― Но друзья называют мне просто Корин.

― За что ты здесь?

Корнелия тяжело вздохнула. Она боязливо оглянулась по сторонам и подвинулась к прутьям, что разделали наши камеры. С большим усилием, я тоже подвинулась ближе, стараясь издавать как можно меньше шума. Тонкие руки девушки ― она вообще выглядела очень субтильной, хотя, возможно, являлась мой ровесницей ― прошли через решетки, и в слабом освящение факелов я увидела ее зелено-розоватые вены. А присмотревшись к ее лицу, заметила, что ушки были слегка заострены и приподняты. Не так явственно, чтобы броситься в глаза, но заметно для тех, кто знает, что это значит.

Корнелия была потомком феи.

Феи вовсе не обязательно должны были быть маленькими, как в сказках. Они могли ростом и с ребенка, и со взрослого человека, при желании изменяя свой рост и возраст. Феи были весьма неоднозначными существами: феи существо метафизической природы, обладающее необъяснимыми, сверхъестественными способностями, ведущее скрытый (как коллективный, так и обособленный) образ жизни и при этом имеющее свойство вмешиваться в повседневную жизнь человека — под видом добрых намерений, нередко причиняя вред.

Феи не обязательно должны быть добрыми. Я знала и довольно вредных мелких феечек, которые творили людям маленькие пакости: уводили скот в болота, портили урожай, насылали саранчу и даже похищали младенцев. Со временем, я научилась и их останавливаться, потому что маленькие вредные феи ― все равно, что надоедливая мошкара: одну убери, появится другая. Поэтому мнение о них разделились: за фей считали всех мифологических существ, нередко кардинально отличающихся друг от друга и внешностью, и повадками; якобы дружелюбных и приносящих удачу, чаще — лукавых и мстительных, склонных к злым шуткам и похищениям.

Фей в Нарнии было много. В лесах, около воды они часто жили сообществами и заняты коллективной деятельностью праздного толка: в основном, танцами, музицированием и участием в роскошных пиршествах. Смертные вполне способны подслушать звуки таких празднеств; достаточно лишь ступить на Курган фей; угадываются следы таких сборищ по кольцам на траве или на клумбах. В кельтских источниках утверждалось, что «музыка фей» имела «божественный характер».

Несколько фей жили во дворце в качестве фрейлин, при необходимости некоторых посылали наблюдать за врагами ― маленькие и ловкие, они были довольно умны, чтобы остановить вражеские войны при необходимости, и запомнить очень важную информацию.

У фей, которые принимали человеческий облик, оставались отличительные метки ― их крылья полностью не исчезали, но увидеть их можно было только в лучах закатного солнца, уши были всегда заточены, а вены ― ярко-выделены самыми разными цветами.

― Мой отец был тельмаринцем, а мать ― феей. ― рассказала Корнелия. ― Когда жители старой Нарнии поддались гонению, то она приняла вид обыкновенной женщины. Чтобы ее нельзя было вычислить по «меткам», она вплетала в себе волосы магические цветы, которые отвлекали внимания от ушей; никогда не выходила на закате и носила только одежд с длинными рукавами, которые скрывали одежду. Ее приютила небогатая семья мельника, и мама принесла им счастье.

Корнелия ненадолго замолчала, внимательно смотря на свои вены, а потом вновь спрятала их в длинных рукавах. Заправила за ухо прядь волос: она была очень красивой, но из-за многочисленной грязи на ней это было сложно определить. Видимо, здесь она уже довольно давно.

― Возможно, жена мельника что-то и подозревала, но мою мать не прогоняла. ― продолжила она. Ее голос звучал певуче, мелодично, словно ее голос действительно имел «божественный характер». ― Потом моя мама встретила моего отца ― он был знатным тельмарином, но, к сожалению, человеком без чести. Он говорил, что любит маму, но, как оказалось, дома у него было еще одна «любимая» жена и двое детей. Он провел с ней около недели, потом приезжал еще, клялся в любви, но в итоге вернулся к своей богатой женушке. Через десять месяцев родилась я.

― Мама назвала меня в честь дерева кизила, под которым она меня оставила. Не смогла, видимо, выдержать такое унижение. Потом она приходила навещать меня несколько раз, как я знаю, она разобралась с моим отцом и его семьей. Жестоко разобралась. ― Корнелия сглотнула. Я могла представить, насколько извращено мстили обиженная и униженная фея. Феи сами по себе очень мстительные и жестокие, а если разбить фее сердце… ― Это дело расследовали, нашли меня. Но доказать ничего не смогли: не того, что я моя мама ― фея, ни того, что я ― фея.

― У малышей, рождённых от такого союза, вроде не сразу появляются метки. ― догадалась я, и Корин кивнула.

― Верно. Меня отдали на попечение поварихи, но совсем не давно у меня стали появляться метки. Сначала она увидела уши, потом стала подозревать наличия крыльев, а потом, когда проявились вены, то без сожаления отдала меня Миразу. И вот, собственно, я здесь.

Итог Корнелия подвела спокойно, без истерики, просто указывая на факты. Это холодящая кровь спокойность мне нравилась: она вовсе не сдалась, а просто выжидала, когда у нее подвернется шанс сбежать. Такие люди мне нравились, их сложно вывести на эмоции, они всегда спокойны и рассудительны.

Я попыталась сосредоточиться, желая узнать о своей новой знакомой побольше. Как это делать, я решительно не знала, но раз уж я лежу в камере и ничего не делаю, можно попробовать сделать то, о чем говорил Аслан: говорить с Алитоеметром на расстояние. Я закрыла глаза и расслабилась, отпуская все мысли. Через тело вновь потекла энергия.

Доверять себе или верить в себя. Надо учиться смотреть внутрь себя. Внутри меня пульсировала энергия, требующая выхода. Я почувствовала прилив сил. Именно ради этого мига я и родилась на свет. Именно этого момента я ждала всю жизнь.

Мир вокруг как будто потускнел. Вдох — два-три-четыре, выдох — два-три-четыре. Я втянула в себя воздух и замедлила время. Я чувствовала ослепляющую боль, но в то же время в теле пульсировала энергия, и она давала мне странную силу.

Ещё в детстве Корнелия проявляла большое любопытство ко всему, что видит. Опекунам стоило стимулировать её творчество, развивать способности к языкам, им стоило научить девочку порядку и дисциплине, тогда она смогла бы всегда находить золотую середину, знать чувство меры, что при ее импульсивности и эмоциональности, очень важно. Но ее детство это не позволяло, поэтому она все делала в тайне и жила в страхе, что ее могут увидеть. Она всегда была восприимчива к миру, которому принадлежала ее мать.

Побои палками за то, что вещь упала, хотя к ней никто не прикасался. За то, что завязшие цвет вновь цветут, из-за того, что Корнелия была рядом с ними.

Корнелия ― девушка-ребенок, она очень обаятельная, чувствительная, нежная и женственная. Корнелия – мастер покорять и соблазнять, но её внутренний мир очень разнообразен. Она постоянно колеблется между застенчивостью и открытостью, она хочет быть зависимой и хочет быть самостоятельной.

Корнелия будет счастлива, если её заметят, она любит быть в центре событий, она любит дышать и жить событиями, происходящими вокруг нее. При этом она также желает быть незамеченной, остаться немного в тени, но все же очень честолюбива. Она ненавидит монотонность и ценит приключения и новизну. Для неё жизнь – это просто игра.

Корнелия умеет создать необходимый настрой в команде: она может всех и зажечь идеями, и может наоборот убедить быть пассивными. Она прирожденный лидер, многие только и ждут, когда же Корнелия выскажет свое мнение. Из нее получился бы отличный психолог, как отменно она умеет управлять людьми, их эмоциями, у нее всегда много друзей, но дело в том, что быть психологом для Корнелии – не интересное занятие, ей хочется чего-то большего, более значимого.

Корнелия не лишена чувства юмора, она старается использовать именно юмор, если попадает в неловкую ситуацию, Корнелия – мастер слова, её речами можно заслушаться. Она очень любит общаться, легко и непринужденно может познакомиться с любым человеком.

Корнелия приятная и веселая девушка, замечательная и заметная хозяйка, отличная мать. Конечно, она привлекательна, но не полагайтесь на авось: её ангельская улыбка может таить очень много ярости.

Корнелия похоже на Элодею.

― Ты плачешь. ― тихо замечает фея. Я чувствую, как пространство вокруг меня сжимается, резким движением возвращаясь ко мне, в меня. Моргаю, и понимаю, что Корнелия

права ― по щекам текут слезы. Беззвучно, ничем не заявляя о своем присутствие ― так я научилась плакать за прошедшее время.

― Я знаю. ― тихим шепотом говорю я, отворачиваясь, стараясь удобнее устроиться. ― Просто ты мне кое-кого напомнила.

В голове, прежде чем я усну, слышится легкий, словно шелест травы, голос Аслана: «Ты молодец, дитя».

***

― Ты должен найти ее.

Длинный коридор освещался факелами. Эдмунд долго бежал по нему, постоянно оглядываясь, он словно искал кого-то. Но рядом не было ни души. Король подошел к двери и распахнул её, не зная, что ждать за ней. Перед его взором предстал лес.

Эдмунд сделал пару шагов вперед и двери, с грохотом захлопнулись за его спиной. Назад дороги нет. Пэванси шел сквозь чащу, не представляя куда идет, но что-то влекло его за собой. Он уже начал выбиваться из сил, когда резко лес пропал, и он оказался на краю скалы. Эдмунд подошел к краю и посмотрел вниз. Острые скалы и бушующее море. Он наедине с природой. Больше никого вокруг.

― Ты должен найти ее. ― тихий, спокойный и такой родной голос Аслана. Эдмунд резко развернулся. На расстоянии десяти шагов от него стоял Аслан ― как обычно гордый и величественный, он смотрел на Принца с непонятной тоской в глазах. ― Вы всегда находили друг друга.

― Верно. ― согласился Эдмунд, еще раз посмотрев в пропасть. ― Мы всегда находили друг друга. ― его тонкие губы внезапно украсила теплая, лёгкая улыбка. ― Она всегда находила меня.

― Лишь потому, что ты ждал ее, Эдмунд. ― произнёс Великий лев и поравнялся с Принцем. Эдмунд чувствовал тепло и свет исходящие от Льва. ― Ты, сам того не ведая, всегда шел к ней на встречу. Теперь она ждет тебя, и ты должен идти к ней на встречу.

― Я хочу. ― признался парень, и сердце вновь сжалось от понимание того, что Элизабет не рядом. ― Я готов обойти весь мир, если это означает еще одну встречу с Элиз. Я могу пойти куда угодно, лишь бы найти ее и вернуть.

― Тогда ты должен идти. ― заметил Аслан, разворачиваясь. Принц в последний раз взглянул вниз, а потом последовал за Львом. Они шли медленно, прогуливаясь, и Эдмунд именно сейчас почувствовал себя свободным. Желание бежать в замок Мираза и искать Элизабет исчезло, сменившись другим ― он должен найти ее, и в этом было больше правильного. Он словно освободился от чувства постоянной спешки и испуга, что преследовали ее с момента плена любимой, заменяется светлым и трепетным чувством ожидания

― Аслан прав, они скоро встретиться. Элизабет осталось ждать немного, Эдмунд не упокоится, пока снова не заключит ее в свои объятья.

Эдмунд очень четко помнил, как проходили их первые дни после возвращения из Нарнии ― он, который черпал свою силу в Беллатрисе-Элизабет, старался как можно больше времени проводить с ней. Но Грейс, казалось, избегала мужа. Она старалась проводить часы в одиночестве, запиравшись в комнате с платинным шкафом. Она никого не желала видеть, погружалась в свои мысли, постоянно вспоминала последние минуты жизни в Нарнии.

Когда Эдмунду все-таки удалось добиться её внимания, она полностью отдалась ему. Она окружила его заботой и теплом. Утешала и вселяла надежду. Но ничего не брала взамен. Как бы не пытался экс-Король, он не мог пробиться к её чувствам, её душе. Не мог помочь ей пережить это горе, лишь потому, что она сама этого не хотела. Беллатриса полностью контролировала свои эмоции, она не желала быть слабой и уязвлённой.

Элизабет не могла спокойно спать по ночам. Если ей и удавалось заснуть, то она вскакивала через пару часов от кошмара. Элизабет практически не ела, удавалось её накормить только Эдмунду, когда они трапезничали наедине, в остальное время она просто отказывалась, ссылаясь на то, что не голодна. Поэтому Элизабет сильно похудела, она была очень бледной и ходила словно тень.

Потом они справились. Вместе. Они словно читали мысли друг друга, каждый понимал, о чем думает другой. Эдмунд стал просыпаться вместе с Беллой, которая просто одна заснуть не могла. В конце концов, это стало самой обыкновенной вещью ― спящая рядом с ним Белла-Элиз.

Эдмунд всегда был уверен, что вместе они справятся с чем угодно.

― Только доверься мне. ― говорил он Элиз. ― Я всегда буду рядом. Только с тобой мое сердце вновь забилось. Только ты возрождаешь меня к жизни. Я дышу тобой, я живу тобой. И очень хочу, чтобы я столь же важен был для тебя.

― Эдмунд. ― шептала Элизабет, заливаясь слезами. ― Ты значишь для меня намного больше.

― Эдмунд. ― говорит Аслан, и Принц быстро стирает одинокую слезу. ― Несмотря на то, что Колдунья ― Элизабет, ты можешь найти ее. Для этого тебе не нужны Алитиометра или магия. И ей они не нужны, чтобы услышать тебя. Найди Элизабет через себя, сделай собственное сердце проводником.

― Оно у нее. ― глухо шепчет Эдмунд, прикасаясь к месту, где бьется его сердце. ― Элизабет. Это всегда была она.

― Тогда тебе будет легче.

Эдмунд остается один. Он глубоко вдыхает.

― Элизабет!

Он знает, что ему делать.

***

― Ты сумасшедшая. ― шипит Корнелия, но в ее глазах играют чертята. Я улыбаюсь. У меня же как ― что в голове, то и на языке. И уж точно я собиралась сдаваться на милость судьбе: я собиралась выбраться отсюда самостоятельно. Ну, точнее с помощью остальных нарнийцев и новообретённой подруги-феи.

― Все сработает. ― уверенно, но тихо заявляю я. ― Ко мне во сне Аслан пришел. Я знаю, что нам делать.

Корнелия ― Корин ― смотрит на меня с сомнением, но я люблю таких людей, как она. Они смотрят на тебя с недоверием, явственно показывая, что против подобных авантюр, но принимая участие ― отдают всех себя. Костьми лягут, но врагам не сдадутся.

― Это очень рискованно. ― замечает она. ― Нам надо больше времени все продумать.

― Боюсь, времени у нас не так уж и много. ― замечает Астериус. Ему стало многим легче, его раны затянулись, но он старался не показывать это тельмаринцам. Ох, как они удивится, когда двери камер откроются. ― Думаю, нам надо действовать ночью.

Я задумалась об этом, и слегка ослабила «поводья», которыми держала стражника. Конечно, таких как мы не оставляли без присмотра, даже если мы ранены и за решеткой. Тут каждые пять минут ходил патрули, и мне понадобилось немного больше времени, чем я рассчитывала, чтобы затянуть невидимые нити у них на шеях и погрузить их в сон.

― Это разумно. ― согласилась я. ― Но уйти мы должны тихо, без большого боя. Некоторые из нас все еще ранены, и мы должны думать о них.

К сожалению, действие моей магии не было безгранично. Я не могла исцелить раны тех, кто находился слишком далеко от меня. Пределом было три камеры, не считая Астериуса. И честно старалась помочь настолько, насколько могла ― часами уходила в себя, пытаясь быть полезной. Я без сомнения могла уйти одна, побег в одиночку ― примитивнейший примитив. И да. Я об этом думала, но не могла бросить тех, кто рисковал ради меня жизнью. А как бы я потом смотрела в глаза тем, чьи родные оказались моими сокамерниками? Нет, мысль о том, чтобы вырваться одной я отмела сразу.

Мне приходилось нелегко. Не за что уцепиться, не на что опереться – только горячее желание быть полезной, уберечь тех, кто готов был умереть за меня. Я ясно понимала, что выхожу на новый для себя уровень ― исцеления на расстояниями. У меня, если честно, и при близком контакте получалось не очень, но, видимо, в экстремальных условиях я учусь лучше. Исцелив Астериуса, я почувствовала большой падок сил, но останавливаться времени не было. Я исцеляла тех, кто был ближе ко мне, и они разделяли мои мысли: одним бежать было нельзя. Поэтому полностью восстановить силы тем, кто рядом и хотя бы немного облегчить раны тех, кто далеко ― вот была моя задача.

Я как будто растягивала невидимую резиновую ленту, которая в любой момент могла потерять упругую твердость и расползтись клочьями тумана. И даже не спала ― теряла сознания от бессилия, барахталась в собственном сознание, и снова приходила себя.

Так прошло уже около трех дней. Четкого плана не была: я просто собиралась стащить ключи у «спящих» охранников, тихо открыть камеры и выйти через подземные ходы. Конечно, без жертв тут обойтись было нельзя ― поэтому первой шла я, а потом Корнелия. Потом шли раненные и слабые, а замыкали цепочку сильные и уже исцеленные мной. Это чем-то было похоже на волчьи стаи, когда хищникам приходилось переходить на большие расстоянии ― в центре были самки и детеныши, больные, которые не могли себя защитить, спереди ― наиболее ловкие и сильные, а закрывал процессию вожак.

― И когда будем действовать? ― спрашивает Корнелия. Я смотрю на «патруль», который видит уже десятый сон и затягиваю нити сильнее, не давая им и шанса проснуться.

Я задумалась.

― Конечно, ночью будет действовать удобнее. ― медленно произнесла я. ― Но мне нужны ключи, иначе я потрачу слишком много времени, чтобы открыть решетки…

***

― Я не хочу, чтобы он совершал глупости. ― спокойно говорит Сьюзен и Питер, не зная он свою сестру, сказал бы, что на Элизабет ей все равно. Но у Сьюзен синяки под глазами, а сами очи ― красные от слез. Она практически не спала. Она переживает за их общую подругу, но старается держаться.

Люси спала чуть поодаль, а они втроем обсуждали всевозможные варианты. Эдмунд спит в другом помещении, потому что к нему сейчас подходить опасно. Питер не хотел оставлять брата одного, но младший Пэванси лишь грубо что-то кинул ему и сразу завалился спать. Люси долго не хотела ложиться, говоря, что не сможет заснуть, пока не будет уверена, что с Элизабет все хорошо, но Сьюзен смогла ее перебудить. И по каким-то причинам, она, Рабадаш и Питер стали обсуждать план здесь, не позвали Каспиана, потому что вера к нему пошатнулись. Королева, Король и Царевич решили сами составить план, опираясь на собственный опыт, которого было в разы больше, чем у мальчишки, не знающего истинного значения слова «война»».

― Если Эд загорится идеей, то его не остановить. ― заметил Рабадаш шепотом, поглядывая то на подругу, то на Питера. Сьюзен тяжело вздохнула, и слегка поёжилась, прижимаясь чуть ближе к Рабадашу ― ночью под каменным столом оказалось довольно холодно. ― Он не перед чем не остановится, чтобы вернуть ее.

― Как и мы. ― заметил Питер. Рабадаш рассеянным движением потер плечи прижавшейся к нем Сьюзен и кивнул; Питер отвел взгляд. Верховный Король никогда бы не признался в этом себе, но в такие моменты он чувствовал себя одиноким ― между Эдмундом и Элизабет, а также Рабадашем и Сьюзен было столько любви и нежности, что каждому становилось неловок. А Питеру еще и очень больно: он не мог смотреть на то, как машинально Рабадаш гладит Сьюзен по плечам или волосам, как Эдмунд ласково целует Элизабет в щеку. Все эти жесты были доказательствами их нежных и высоких чувст, их любви. А у Питера такой любви больше не было.

― Но Эд не может подвергать себя опасности. ― горячо возразила Сьюзен. ―Кроме того, теперь у тельмаринцев очень сильный козырь в лице Элиз. Они могут угрожать ей, если мы что-то сделаем не так.

― Мы в западне. ― мрачно подвел итог царевич. Ему вся эта ситуация до ужаса не нравилась ― пламенная натура тархистанца требовала действовать, сокрушить врагов, но он не мог словом или делом подставлять Элизабет. Малейшая их ошибка будет отражена на ней.

― Нам нужен Божественный ход. ― внезапно сказал Питер. Божественным ходом называли особый, единственно верный и гениальный ход, случающийся «раз в жизни», чаще всего в критический момент партии. ― Мы пошлем Миразу предложение о поединке…

― Между ним и Каспианом? ― хмыкнул Рабадаш. ― Тогда он не примет. И кстати, тут я согласен с этим Миразом ― Каспиан показал себя как ребенок, а не как воин и король.

На эти слова даже Сьюзен не смогла бы возразить, да она и не хотела. Ее подруга была в плену у деспота, который не гнушался не какими методами, чтобы выиграть эту войну ― и все это из-за Каспиана. Девушка не могла себя убедить в том, что им надо держаться вместе, что пустыми обидами ничего не решить ― но она просто не могла. Каждый раз видя Каспиана, в ней закипала злоба. Кроме того, он посмел обнажить меч против ее брата.

― Поэтому вызов пошлю я. ― сказал Питер. ― Это мог бы сделать и ты, Рабадаш, но ты ранен.

― Даже если и так, и Мираз согласиться, совсем замок без защиты он не оставит. ― заметила Сьюзен.

― В любом случае стражников будет меньше, и тогда пару наших… ― договорить Питеру не дал тонкий, слегка хриплый после сна голос Люси. Она звала его, и Верховный Король мгновенно подскочил к сестренке. ― Все хорошо, Лу. Поспи еще немного.

Глазки девочки были красными от выплаканных слез. Она пару раз моргнула, привыкая к резкому свету факелов. Осмотрелась и неуверенно спросила:

― Элиз все еще…

― Она скоро будет с нами. ― пообещал Питер, обнимая Люси и целуя в макушку. ― Я тебе обещаю. Скоро мы все будем вместе.

Люси кивнула, но спустя мгновения аккуратно выбралась из объятий брата.

― Я пойду проведаю Эдмунда, хорошо?

И, не дожидаясь разрешения, Люси бесшумно исчезла в темном проеме арки. Сьюзен проводила ее сочувствующим взглядом. Питер тяжело вздохнул, и уже было собирался вернуться к обсуждение плана, как Люси вдруг вернулась. И не просто вернулась, а влетела в помещение с широко раскрытыми глазами и прежде, чем кто-то успел ее что-то спросить, она выпалила на одном дыхание:

― Его нет! Эдмунд пропал

Сьюзен ахнула. Воцарилась тишина. Все выстраивали одну и ту же логическую цепочку.

― Он пошел за ней… – прошептал Рабадаш.

― Его надо немедленно вернуть! ― воскликнула Сьюзен, поворачиваясь к Питеру. Она уже подругу потеряла, она не хочет терять еще и брата.

― Мы не знаем, когда он ушел. ― прошептал Питер. Его глаза остекленели, словно он что-то высчитывал. ― Мы не знаем… И если попытаемся его вернуть, то можем подвергнуть лишней угрозе.

― И что нам делать?! ― спросила Сьюзен. Она находилась в непривычном для себя истерическом состояние ― все навалилась слишком быстро, чтобы девушка, пусть даже Королева Великодушная, смогла это выяснить.

― Отпустить его. И уповать на Аслана, чтобы он с Элиз вернулся.

***

Ключи бесшумно плыли по воздуху. Я протянула руку сквозь решетки и взяла их. Посмотрела на стражника и улыбнулась ― спит, как младенец. Встали ключ в замочную скважину и отворила дверь ― пришлось действовать медленно, и не открывать решётку полностью, поскольку та ужасно скрипела. И я понимала, что с некоторыми получится так же, а с некоторыми ― нет. К примеру, ловкие фавны точно протиснуться сквозь такую небольшую шелку, как и я, а вот с минотавром и кентаврами такой фокус не пройдет.

Вторым делом я открыла камеру Корнелии, которую уже мысленно звала Корип.

― Ты помнишь, что делать? ― шепотом спросила я. Корнелия кивнула, и я протянула ей ключи. Можно было сказать, что все были молодцами ― мы открыли около пятидесяти решеток меньше, чем за двадцать минут. Точнее, открывала Корнелия, я же довольно быстро расплавляла замки. В другое время, я бы удивилась тому, как быстро и проворно смогла это сделать, но сейчас все мои мысли сосредотачивались только на исполнение плана.

Нас оказалась больше, чем я думала, но по сути это мало что меняло. У нас было четыре группы ― одну из них возглавляла Корни, другую ― минотавр Астериус, третья и четвертая были на попечение фавна и минотавр. Нам повезло, что о нашем плане знали все пленники, и они довольно быстро распределились ― каждый раненый был под опекой более сильного товарища.

Я же была отвлекающем маневром. И открывающем ключом тоже. У Мираза была свора собак, и одна из них были при охранниках. С виду ― большой волкодав, который разорвет каждого, кто попытается выйти из камеры. На деле же это была мудрая собака, которую звали Мегги. Когда я впервые услышала ее, то едва ли не завизжала ― мне пришлось закрыть рот рукой, потому что я была к этому просто не готова. Но, как оказалось, беспокоилась я зря ― Мираз не считал зазорным отлавливать волков и брать их щенят на воспитание. Когда тельмары только завладели нашей Нарнии, было отловлено много говорящих волков вместе с обычными. Правда, если такие обнаруживались, их тут же убивали, поэтому волкам приходилось молчать, и со временем они забыли людские разговоры. Но Мегги смогла вспомнить это тайное умение и говорила со мной. Она рассказала о многих тайных ходах, и чтобы добраться к одному из них, необходимо было подняться на вверх, где находились комнаты прислуги ― вот так вот было у Мираза, в самом низу преступники, и немного выше ― прислугу.

Я шла первой, и усыпляла каждого, кто встречался мне на пути. Даже если это была обыкновенная прачка ― рисковать было нельзя. Во многом мне помогали, что удивительно, растения. Мне помнилось, как еще будучи матерью Мелестины и Анабесса, я использовала растения Кэра. Вся кроватка Анабесса была увита лозами с цветами, и мальчик, когда я оставляла сына одного, с интересом разглядывал распускающиеся прямо над ним цветы. Или Мелестина ― маленькая принцесса любому способу передвижению предпочитала мои руки, или спину Корделия. Поэтому, когда она заспала у меня на руках, я смогла с помощью растений ― и магии, конечно ― создать нечто, похожее на колыбельную в любом конце замка. Поэтому с растения у меня проблем не было ― наоборот, они подсказывали, где идут стражники.

Все шло подозрительно хорошо. Две группы ― возглавляемые кентавром и Астериусом ― исчезли в темноте прохода. Подземный ход был спрятан на кухне за гобеленом и был достаточно большим. Первыми мы отправили их, потому что он был самым большим, да и такие существа создавали слишком много шума. Повела их Мегги; если ей верить, то проход протянется до самого леса, а потом до Каменного Стола ― или, как его называю сейчас, Курган Аслана ― подать рукой. Я искренни надеялась, что волкодав нас не обманывает.

Второй проход был дальше ― нам надо было пройти до того места, где была лестница на верхний этаж. В тех комнатах обитали фрейлины и ― фу, как мерзко ― любовницы Мираза. У него была же жена? Может это я чего-то не понимаю, но как женщина могла добровольно терпеть измены собственного мужа, так еще и смотреть на его любовниц каждый день?

― Вы должны уйти как можно быстрее, постарайтесь без нужды не останавливаться ― на месте вам помогут. ― давала я последние наставления Корин. Блондинка кивнула, наблюдая за тем, как в проходе исчезают нарнийцы.

― Ты должна уйти с нами. ― настояла она. Я покачала головой.

― Если наш побег заметят раньше времени, только я смогу остановить воинов. ― напомнила я. ― У нас много раненных, которым нужна помощь, и рисковать нельзя.

― Ты пол стражи усыпила. ― пробормотала Корин. Ей до ужаса не нравился мой план, но сделать она ничего не могла. Внезапно, прежде, чем пойти за остальными, Корин порывисто прижалась ко мне, обвивая руками спину. ― Спасибо, Ваше Величество.

Спасти можно кого угодно. Главное ― не боятся пожертвовать собой.

Проходит около часа, прежде чем с шумом ветра, залетевшего в окно, до меня доносится слабый голосок растений ― у них есть свой собственный голос, свои собственный мысли, ведь не зря нам говорят о том, что они ― живые. Группа Корин только что присоединилась к другим, и они все идут к Кургану. Я облегчённо вздыхаю и прикладываю руки к двери. Они не узнают, куда мы пошли.

Руки обжигают, но огонь быстро начинает ластиться, становясь послушным моим командам. Приятное покалывание в кончиках пальцев. И вскоре дверь намертво припаяна к стене ― открыть ее будет не возможным. Потом тихо я возвращаюсь на кухню. Тут уже кипит жизнь и, конечно, мое появление не остаётся незаметным. Люди смотрят на меня молча, я так же молча смотрю на них.

― Ну, чего встали?! ― грубо прикрикнула полная кухарка на поварят. ― Работайте, давайте, бездельники.

И от меня все отводят взгляд. И только один маленький поваренок смотрит на то, как я перекрываю еще и люк. А потом он тихо подходит ко мне и спрашивает:

― Тетя, а вы освободите нас?

Я киваю и улыбаюсь. Если Мираз угнетает не только жителей старой Нарнии, но и своих собственных тельмаринов, то он понесет за это самую страшную кару. Когда я собираюсь уходить, кухарка шепотом мне сообщает:

― Башня наверху всегда открыта, вы можете подняться туда по лифту.

― Спасибо. ― шепчу я. И тут дверь открывается. Точнее, ее выбивает с ноги воин и смотрит на меня.

― Ведьма! ― кричит он, и бросается ко мне. Я машинально закрываюсь руками и откидываю его от себя.

― Бегите! ― кричу я всем слугам на кухне, и им повторять дважды не приходится. Я перепрыгиваю оглушенного стражника и бегу по направлению к лестнице. Конечно, он был не один и вскоре начинается настоящая погоня. Чувства изумления, восхищения, злости, зависти, досады охватывают меня одно за другим, и пока я успеваю что-то сообразить, выпущенная стрела просвистывает мимо моего уха. Я вскрикиваю, потому что наконечник задел мочку, но останавливаться из-за этого ― глупо. И я бегу дальше.

Дверь открывается легко, но я мешкаю, и мне приходится принять бой.

― Господа, вас так много, а я всего одна. ― с усмешкой говорю я, зажигая огонь в руках. ― Это несправедливо, вам не кажется?

Первый огненный шарик сбивает тех, кто стоял впереди и сильно пугает остальных. Пользуясь их замешательством, я «пускаю» рост растений, которые тут же заматывают солдат в коконы. Некоторые из них, кто может быть был предупрежден, или кто соображает лучше остальных, смогли разрубить коконы и тянущуюся к ним лианы, и бросились за мной ― но у меня было преимущество. Может быть, они не знали, или не верили, но будучи на одну треть великаншей, я была многим выносливее, сильнее и ловчее обычных людей.

По лестнице я буквально летели, перепрыгивая ступеньки и совершенно не уставая. И при этом я еще успевала разрушать лестницу ― те воины, что были ловчее остальных перепрыгивали дыры, но многие падали вместе с ними.

Я не знала, почему не делала так раньше. Только сейчас я в полной мере начала осознать всю свою силу, все превосходство ― я была удивительной. И сильной. Я больше не боялась использовать силу, чтобы защищаться, чтобы вредить другим, если понадобится. На кону стояла моя жизни, и шанс снова увидеть Эдмунда, своего Короля. Ради этого я могла положить все войско Мираза.

Когда я очутилась в башне, за мной пришли только двое стражников. Лица их были закрыты шлемами, а мечи сверкали в лучах солнца, что просачивались через окно. Мечи направленны на меня.

― Не видите меня с собой, как воины. Потому что тогда воином стану я, а это у меня получается лучше, чем у вас.

Они явно были в замешательстве. С одной стороны ― дать мне уйти означало предательство, да и как могли взрослые мужчины упустить девчонку; а с другой ― они видели своими глазами, как я остановила их отряд и боялись умереть. Нет, людей я конечно бы не убила, но оглушила бы знатно. А люди всегда боятся умереть, страх толкает их на странные поступки. А еще заставляет медлить, а войне помедливший ― проигравший.

«Ваше Высочество?»

Я разворачиваюсь. В ослепивших меня солнечных лучах мелькает силуэт женщины. Она чем-то похожа на меня: волосы у нее темные, собранные в толстую косу, а платье красное. Она кланится мне и отходит от окна, показывая на него рукой. И понимаю две вещи.

Во-первых, это и есть Тхарма.

Во-вторых, мне надо прыгать.

Что я, собственно, и делаю. Прежде я не боялась высоты, но теперь, когда увидела все в мельчайших подробностях, перспектива спрыгнуть вниз не показалась мне такой уж заманчивой. Края камней выглядели куда острее, чем я представляла. Ветер раздувал мои волосы и платье, и, хотя я знала, что так не должно быть, он казался мне теплым. В голове проносится с десяток мыслей.

«— Значит, с пяти лет ты совсем не обращал внимания на других девочек? — спрашиваю я Эдмунда.

— Ничего подобного. Я обращал внимание на всех девочек. Просто для меня ты всегда была самой лучшей.»

«Мачта лодки, серебряный парашют, смех Люси, розовое небо, голос Питера, Сьюзен в красивом легком платье, волны, разбивающиеся о скалы, шутки Рабадаша, обнимающий

меня Эдмунд.»

«―Я любил смотреть, как ты спишь, даже если ты только прикидывалась спящей, когда я просыпался ночью от кошмаров.»

«― Говорят, Королева Элизабет достаточно властная женщина. ― заметил посол, искоса глянув на меня.

― Она равная мне во всем. ― поправил Эдмунд. ― Она будет носить мою корону, сидеть на троне рядом с моим. Никогда в стороне, никогда не предназначенная лишь для размножения, утех и воспитания детей. Моя к о р о л е в а.»

Это не было чем-то типа «вся жизнь перед глазами». Просто Эдмунд всегда был со мной, в моих мыслях, и если у меня выдалась в полете пару свободных секунд, я хотела бы подумать о нем. Земля приближалась так медленно, что я бы тысячу раз успела правильно поставить ноги. Но мне этого и не потребовалось. На моих плечах сомкнулись чьи-то сильные лапы, бережно подхватывая меня и молниеносно взмывая вверх. Подняла голову и увидела только львиное тело, над которым было два больших крыла. Это был грифон.

― Простите, что заставил ждать, миледи.

Зверь опустил голову и глянул на меня. Потом слегка подогнул ноги, и я, вцепившись в шерсть, подтянулась вверх. Перекинув ногу на манере верховой езды, я обвила руками спину моего спасителя и ― совершенно счастливая ― уткнулась лицом в его макушку. Растрёпанные ветром темные волосы Эдмунда приятно касались лица.

― Ты мое солнце. ― перекрикивая ветер, сказал Эдмунд. ― Мое единственное солнце. Ты делаешь меня счастливым, когда небо затянуто серыми тучами. Ты никогда не узнаешь, дорогая, как сильно я люблю тебя.

***

Первое, что я сделала, стоило мне оказаться на твердой земле ― обвила Эдмунда руками и прижалась к нему. Ощутимо сильные руки парня прижали меня к себе, и я больше почувствовала, чем поняла, что за короткие три дня он скучал по мне ничуть не меньше. Раньше я удивлялась, почему люди так яростно сражаются за любовь. А потом я полюбила Эдмунда. И теперь я готова к чёртовой войне.

― Элиз. Элиз. Элиз.

Эдмунд повторял мое имя, целуя волосы, потом щеки, лоб, губы, покрывал все мое лицо беспорядочными поцелуями. Какая-то сладкая боль растеклась по всему телу, доставляя нам обоим лёгкое чувство эйфории. Его сердце заколотилось в бешеном ритме, словно хотело разорвать все сосуды. Эдмунд смотрел на меня влюбленным взглядом с глупейшей блаженной улыбкой на лице.

Я улыбаюсь.

— Ты всё ещё оберегаешь меня? ― тихо спрашиваю я.

— Да, мы вечно друг друга спасаем.

Я готова была сгореть от смущения, растечься розовой лужицей, улететь на седьмое небо от счастья и без помощи волшебства.

― Моя Леди. ― не прекращая расслабленно улыбаться, прошептал Эдмунд. ― Ты моя Королева.

― Ты дважды сказал «моя», глупый. ― смеясь, сказала я, за смехом пытаясь скрыть все смущение.

― Да я и трижды, и четырежды могу. ― заявил Эдмунд, опустив руки на талию своей Королеве и притянув к себе. ― Моя. Моя. Моя. ― он провел носом по моей щеке. ― Моя.

Поэтому не было ничего необычного в том, что он не смог устоять перед искушением поцеловать мои улыбающиеся губы. Тем более что я совсем не возражала. В ветвях деревьев по-прежнему пели птицы. Солнышко светило все так же ярко. Словом, жизнь продолжалась, словно ничего и не случилось.

========== Кладбище их Величеств ==========

Элизабет чувствует себя по-настоящему счастливой, когда ее стискивает в объятьях Сьюзен. От Великодушной пахнет мятой, ментолом и цветками липы. Мята создавала приятный запах, бодрила и освежала. Гель для душа с ментолом слегка жёг кожу, заставляя ноющие от перенапряжения мышцы расслабиться, а кровь по ― венам бежать чуть быстрее. А вот липа чудесно успокаивала, давая после ванной быстрее провалиться в царство Морфея.

Сьюзен отстраняется быстро, украдкой вытирая слезы рукавом ― для старшей Пэванси не естественно столь яркое проявление эмоций. Сьюзен говорит глазами, незначительными жестами, и Элизабет этот язык понимает прекрасно.

― Я так рада, что с тобой все в порядке. ― говорит Сьюзен. Элизабет, улыбаясь, кивает. Сьюзен отходит и начинает что-то говорит Эдмунду, с лица которого не сходит счастливая улыбка, которая не меркнет, стоит сестре начать выговаривать ему. Собственно, длится эта «лекция» недолго, поскольку Сьюзен действительно счастлива.

Все это напоминает Чарующейсобытия, которые произошли словно вечность назад, и в тоже время ― совсем недавно. Когда Эдмунда вытащили из плена Белой Колдуньи его точно так же передавали по кругу, обнимая и без слов говоря о своей любви. Кто же знал, что ситуация повториться почти с точностью, только в этот раз центром внимания будет она сама?

Вторыми вокруг нее оборачиваются тонкие, но удивительно сильные ручки Люси. Элизабет обнимает девочку и кладет щеку ей на макушку. Люси никогда не стеснялась проявлять эмоции ― она была маленьким персональным солнышком их семьи. Пэванси плакала, но с ее лица не сходила широкая счастливая улыбка.

― Элиз, я так боялась! ― всхлипывает Люси куда-то ей в живот. ― А ты… Ты вернулась! И спасла всех! Ты просто прекрасна, Элизабет!

Дальше речь Люси превратилась в несвязанное мычание и бухтение в живот Элизабет.

― Все хорошо, малышка. ― успокаивающе прошептала Элизабет. ― Все хорошо, я вернулась. И больше никогда вас не оставлю.

Люси, напоминающая яркий солнечный лучик, так приятно пахла мандаринами, запах праздника, солнечный запах, так сильно соответствующий ей и так искренне ею любимый, и чудесный, еле уловимый запах ромашки, такой ненавязчивый, но, всё же, приятно расслабляющий. Люси никогда не теряла оптимизм, всегда верила в лучшее, и теперь, когда Элиз вернулась к ним живая и невредимая, умудряющая еще и сверкать сиреневыми глазами, она могла посмотреть на всех остальных и сказать: «Вот видите! А вы не верили!». В слух она это так и не озвучила, но подобное читалось в ее глазах. На самом деле, ей было просто очень радостно и легко от мысли, что ее родные целы.

Когда Люси от нее отстраняется, ее тут же загребают в медвежьи объятья Рабадаш. Он крепко обнимает девушку, стискивая ее, и Элизабет готова поклясться, что слышит, как трещат ее кости.

― Тихо, Рабадаш. ― смеется она. ― Ты мне сейчас ребра сломаешь.

Царевич ослабляет объятья.

― Я чертовски рад, что ты вернулась. ― шепчет он. ― Мы очень за тебя волновались.

Элизабет хлопает тархистанца по спине и тот, спустя мгновения, отстраняется. Окидывает ее внимательным взглядом и коротко интересуется:

― Порядок?

― В целом да. ― говорит Элизабет, потирая плечо. ― Немного устала. Все хорошо, что хорошо кончается?

― Еще ничего не кончилось. ―громко говорит Питер, чем привлекает внимание не только Элизабет и Рабадаша, но и Сьюзен, Эдмунда и Люси. Все посмотрели на Верховного Короля с ожиданием. ― Все только начинается. Но теперь, когда мы снова все вместе, все точно закончится хорошо. Лиз. ― девушка смотрит на Питера, губы которого дергаются в слабой улыбке. ― Вы с Эдмундом точно подходите друг другу: пропадаете практически в одинаковых ситуациях. Поэтому постарайся больше не пропадать.

Элизабет виновато улыбается, краснеет, но с готовностью отвечает на объятья Питера. Они длятся не долго, потому что на ее плечах смыкаются широкие ладони Эда, который тянет ее к себе, наигранно-недовольно произнося:

― Хватит обнимать мою девушку!

Эта фраза вызывает взрыв хохота, и вся тяжесть прошедших дней окончательно спадает. Сьюзен и Люси уходят, чтобы помочь раненным и тем, кто пришел с Элизабет. Рабадаш увязался с ними ― тархистанец знал несколько особых трав, которые Элизабет с готовностью вырастила, но приготовление которых знал только царевич. При правильном использование они могли помочь, а при неправильном ― убить. Кроме того, Рабадаш решительно не хотел оставлять Сьюзен одну. Уж больно ему не нравилось то, как вьется рядом с девушкой ― его девушкой! ― этот недокороль Каспиан. И хотя Каспиана на горизонте было не видно, Рабадаш решил составить Сью и Люси компанию.

Питер, Эдмунд и Элизабет напротив отправились на поиски Каспиана.

― Глаза мои его бы не видели, уши бы не слышали. ― пробормотала Элизабет, чуть ближе пододвигаясь к Эдмунду, который весьма собственнически обнимал ее за талию. Пэванси был из тех, кто любил демонстрировать отношения с кем-то только в тех случаях, когда считал это наиболее необходимым. К примеру, когда на его брюнетку кто-то не так смотрел, когда с ней пытались познакомится или, как сейчас, когда они шли к Каспиану, и Эдмунд хотел подчеркнуть, кого именно они чуть не потеряли.

― Согласен. ― кивнул Справедливый. ― Давай поворачивать. Победим Мираза ― этот даже не заметит, прячась в этих руинах.

Питер ничего не ответил, но Элизабет подумала, что в чем-то он с братом согласен. Каспиан именно прятался, причем даже не скрывал этого. Многие разочаровались в нем после произошедшего в замке Мираза, и Каспиану пришлось мириться и принимать то, что Древние Короли и Королевы имеют больший авторитет чем он.

Темный туннель был холодный, черный, покрытый плесенью и паутиной. Время от времени в свете факела вспархивали летучие мыши. Элизабет внезапно почувствовала себя как в ловушке или тюрьме и, вероятно, ей бы не было так страшно сейчас, если бы она не провела три дня в темницы. Она вздрогнула, и Эдмунд тут же, не говоря не слова, принялся растирать ее плечи, помогая согреться. Словно она не была Колдуньей, которая могла мгновенно согреть себя. Впрочем, делать этого Лиз не спешила, поскольку теплые ладони любимого были лучше всякой магией.

Троица шла прямо, затем повернула направо, затем налево, спустилась вниз на несколько ступенек, снова пошла налево. Наконец, они увидели впереди свет – свет из-под двери центральной комнаты, и услышали голоса, звучавшие очень сердито. Кто-то говорил так громко, что заглушил звуки их шагов.

– Не издавайте ни звука. – прошептал Элизабет. – Послушаем минуту. Я чувствую что-то не хорошее.

Все трое встали у самой двери.

– Я должен признать… я не могу отрицать этого… я глубоко огорчен результатами операции. – произнес голос, обладателем которого мгновенно определился Каспиан. Элизабет и Эдмунд состроили примерно одинаковые недовольные выражения лица, и Питер бы обязательно укоризненно посмотрел на них, если бы не был занят подслушиванием разговора.

В другое время он бы не за что не опустился до того: подслушать чей-то разговор словно шпион, а не Верховный Король Нарнии. Но Питер так же привык доверять внутреннему чутью Элизабет, и если она сказала, что чувствует что-то не хорошее, значит для этого есть основания.

– Говоря прямо. – сказал сердитый голос, который очевидно принадлежал Никабрику ― самому злющему гному из всех. ― Древние Короли и Королевы нам не помогли, половина твоей армии вернулась только благодаря девчонке-Колдунье. ― на этих словах Эдмунд возмущенно рванулся вперед, но Питер и Элизабет удержали его с двух сторон. Элизабет переплела их пальцы, чтобы предотвратить еще один рывок Короля, скажи кто-нибудь что-то лишнее. ― Твои воины больше верят им, чем тебе. На стороне Древних ― магия, которая могла бы быть у тебя, если бы…

– Я хочу знать, что ты предлагаешь делать. ― прервал его Каспиан, и всем троим в его голосе послышалось небольшая толика обиды. Видимо, слова гнома оказались правдой и задели его. ― Но перед этим я хочу понять, кто эти двое незнакомцев, которых ты привел и которые стоят здесь, держа уши открытыми, а рты закрытыми.

– Это мои друзья. – сказал Никабрик. Элизабет не увидела, но почувствовала слабые, скорее даже затухающие волны черной магии. Возможно, там была старая ведьма, силы которой не хватило бы на просто заклинания в бою; кем был второй (или вторая) Элиз определить не могла, и попыталась дотянуться мысленно до Алитиометра, но тут разговор возобновился.

– Почтеннейший господин король. – произнес тоненький хныкающий голос, и Колдунья решила, что принадлежит он как раз-таки ведьмой. – Если угодно вашей милости, я только бедная старая женщина и очень обязана их почтеннейшему гномству за дружбу. Его величество, да будет благословенно его прелестное лицо, может не опасаться старой женщины, которая согнулась от ревматизма и не имеет даже пары щепок для очага. Я кой-чего смыслю – не так, конечно, как госпожа Колдунья Королева, о которой вы упоминали – в маленьких заклинаниях и ведовстве, и я рада буду использовать их против ваших врагов, с согласия всех присутствующих. Ибо я ненавижу их. О, да. Никто не ненавидит их сильнее меня.

– Это очень интересно и… э-э-э… удовлетворительно. – сказал Каспиан. – Мне кажется, я понял, кто вы, мадам. Никабрик, возможно, твой друг тоже расскажет что-нибудь о себе?

Тусклый серый голос, от которого все существо Питера, Элизабет и Эдмунда содрогнулось, ответил:

― Я голоден. Меня мучит жажда. Когда я вопьюсь зубами, я не отпущу, пока не умру, и даже после смерти придется вырезать то, что я схватил, из тела моего врага и похоронить вместе со мной. Я могу поститься сто лет и не умереть. Я могу лежать сто ночей на льду и не замерзнуть. Я могу выпить реку крови и не лопнуть. Покажите мне ваших врагов.

– И в присутствии этих двух ты хотел обсуждать свой план? – спросил Каспиан.

– Да. – ответил Никабрик. – С их помощью я хотел осуществить его.

Минуту-другую троица ничего не слышала. Вероятно, Каспиан размышлял. Элизабет выпустила руку Эдмунда и стала разминать пальцы, которые стали наливаться янтарно-красным светом: девушка была готова в любой момент запустить столб огня в любого, кто кинется на нее или ее друзей.

Затем Каспиан заговорил снова.

– Ну, Никабрик, я выслушаю твой план.

Пауза была столь длинной, что мальчики удивились, почему Никабрик не начинает, а Элизабет решила, что пора вмешаться, но тут уже ее удержал Эдмунд. Они должны были знать, с чем именно имеют дела. Когда же маленький злой гном начал, то заговорил так тихо, как будто ему самому не слишком нравилось то, что он говорил.

– Все доказывает. – невнятно проговорил он. – Что ты не знаешь правды о древних днях Нарнии. Трам не верил ни в одну из этих историй. Я был готов подвергнуть их испытанию. Мы испробовали сначала Рог и потерпели неудачу. Я скажу, что мы испробовали одно звено в цепочке старых легенд, и это не принесло нам добра. Отлично. Когда ломаются мечи, вытаскивают кинжалы. Истории, кроме древних королей и королев, рассказывают нам и о других силах. Что, если мы позовем их?

Повисла неловка пауза. Каспиан не понимал, о чем говорит Никабрик, а Элизабет и мальчики лихорадочно прикидывали варианты. Но, как это бывает, они погрузились в разговор и не могли полностью оценить картину происходящего, а также логически дойти до того заключения, который мог сделать гном. Они жили моментом, в котором не было времени на размышления.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил наконец Каспиан.

– Я имею в виду силу, которая, если истории говорят правду, настолько больше Аслана, что держала Нарнию в чарах многие годы.

– Белая Колдунья! – произнес Каспиан, а троица едва не закричала вместе с ним. Эдмунд едва не отшатнулся от двери, Питер резко выпрямился, а Элизабет прикрыла рот рукой. Огонь ее разгорелся внутри мгновенно, и наверное, хорошо, что обжечь саму себя она не могла. Одно только упоминания кровной тетки разожгло костер ненависти внутри, и Элизабет чувствовала, что готова спалить дотла всех, кто находится в другом помещение. Даже Каспиана, который смел выслушивать эти речи.

– Да. – произнес Никабрик медленно и внятно. – Я имею в виду Колдунью. Не пугайтесь этого имени как малые дети. Мы хотим силу, и такую силу, которая была бы на нашей стороне. Разве истории не говорят, что Колдунья нанесла поражение Аслану и связала его, и убила на этом самом Камне, который стоит здесь?

– Они также рассказывают, что он снова вернулся к жизни. – сердито сказал Каспиан.

– Да, так рассказывают. – ответил Никабрик. – Но заметь, как мало мы знаем о том, что он делал потом. Он просто исчез из истории. Как это объяснить, если он на самом деле вернулся к жизни? Похоже, что это не так, и что истории молчат о нем, потому что сказать больше нечего.

– Он поставил на царство королей и королев. – возразил Каспиан.

– Король, выигравший великую битву, обычно сам ставит себя на царство, без помощи дрессированных львов. – заметил Никабрик. – И кроме того, – что произошло с королями и их царством? Они тоже исчезли. Другое дело Колдунья. Говорят, она правила сотни лет: сотни лет зимы. Вот это сила, если хотите знать. Это что-то практическое.

– Но, небо и земля! – воскликнул король. – Разве не доказано, что она самый страшный враг? Разве не была она тираном в сто раз худшим, чем Мираз?

– Возможно. – холодно отозвался Никабрик. – Возможно, она была врагом вам, людям, если бы кто-нибудь из вас жил в те дни. Возможно, она была врагом зверям. Она, осмелюсь сказать, уничтожала бобров, и теперь их не осталось в Нарнии. Но она всегда была справедлива к нам, гномам. Я гном и стою за собственный народ. Мы не боимся Колдуньи. И разве нет на стороне Королей и Королев такой же силы? Племянница Колдуньи ― Королева Элизабет Чарующая. Как ты все об этом позабыли, не так ли? Почему же ее помощь принимают с радостью, а Белую Колдунью не принимают в расчет?

― Элизабет никогда не вредила людям. ― заметил Каспиан, и в его голосе необычайным образом оказалась нотки вины. Элизабет поняла, что до Короля еще не дошла новость, что она вернулась тоже, поскольку произошло это позже, чем приход пленных.

– Если вы не можете помочь моему народу. – продолжил Никабрик, и его голос поднялся до крика. – Я пойду к тому, кто может!

– Это же открытая измена, гном. – воскликнул Каспиан.

– Вложи свой меч назад в ножны, Каспиан, – сказал Никабрик. – Убийство на совете? Так-то ты поступаешь? Не делай глупостей. Ты думаешь, я боюсь тебя? Здесь трое на моей стороне, а ты ― один!

― Колдунья мертва. Об этом говорится во всех преданиях. Как же ты хочешь ее вызвать?

Тогда стальной и ужасный голос, который они уже слышали, произнес:

―Она мертва?

Потом вступил пронзительный хныкающий голос:

― Будь благословенно твое сердце; твое дорогое маленькое величество не должно беспокоиться о том, что Белая Госпожа – как мы называем ее – мертва. Почтеннейший господин просто шутит с бедной старой женщиной вроде меня. Сладчайший господин, ученейший господин, кто же это слышал, чтобы Колдуньи действительно умирали? Их всегда можно вернуть назад.

– Позови ее. ― раздался стальной голос. ― мы готовы. Нарисуй круг. Приготовь голубое пламя.

Кто-то заворчал сильнее, вскрикнул, но над всем этим, как гром раздался тихий, но пробивающий до костей голос:

― Капля Адамовой голос ― и я свободна. И я твоя, мой Король.

И троица, которая все это время пряталась за дверью, не выдержала. Элизабет в щепки разнесла дверь, едва к ней прикоснулась и ее голос, как гром, промчался по всему помещению:

– Так вот каков твой план, Никабрик! Черная магия и вызов отвратительного привидения! Я вижу, кто твои друзья – ведьма и оборотень!

Она заметила ― сложно было не увидеть ― возмещающуюся ледяную стену, в которой, как в отражение, находилась Джадис. Она посмотрела на Элизабет, и девушка смело встретилась с ней взглядом, а после подняла руку, чтобы разрушить завесу. Превратить лед в воду, а Джадис ― в лужицу. И тут все смешалось.

Послышалось звериное рычание, звон стали. Питер краем глаза заметил ужасное, серое, вытянутое в длину создание наполовину человека, наполовину волка, набросившееся на Элизабет. Эдмунд увидел это тоже, но Королева и сама справилась: оборотень завопил от боли, когда его шерсть опалилась огнем. Эдмунд одним сильным ударом всадил меч в грудь оборотня, пока тот не пришел в себя. Питер очутился лицом к лицу с ведьмой. Ее нос и подбородок торчали наподобие щипцов для орехов, грязные серые волосы развевались. Она попыталась схватить Питера за горло, но тот взмахнул мечом, и ее голова покатилась по полу. Тут светильник был сбит и несколько секунд работали мечи, зубы, когти, кулаки и башмаки. Затем наступило молчание.

Элизабет повернулась к Джадис, которая внимательно смотрела за потасовкой. Ее равнодушный взгляд скользнул по Каспиану, который обессиленный лежал на полу в центре круга, по гному, которого Питер прижимал ногой к полу, по Эдмунду, который мог вполне уничтожить ее яростью, пылящей в глазах. Наконец добралась она и до Элизабет.

― Дорогая племянница. ― проговорила Джадис, и ее голос напомнил холодное молоко по утрам, только казалось, будто это молоко скисло. ― Я скучала. Ну же, дай мне одну каплю крови твоих друзей, милая. Вам не победить без меня.

― Мы победим. ― твердо произнесла Элизабет, и ее сиреневые глаза загорелись. Джадис перекосилась от страха, когда яркое пламя обвило руки девушки. Не сложно было догадаться, какой буде ее следующий ход. ― Но без тебя и без темной магии.

Яркое, неукротимое пламя вырвалось из рук хрупкой девушки, разрушая завесу. Эдмунд на эти мгновения замер: он любил это в Элизабет. И восхищается этим. Эдмунд не раз видел, как в них вспыхивает пламя, как Элиз приручает его, как огонь ластится под ее ладони, подчиняясь приказам хозяйки. И он любит на это смотреть. Эдмунд любит это чувство восторга, которое немного напоминает безумие, с толикой вожделения, что вспыхивает в нем вместе с этим пламенем. И Элизабет знала это.

Когда завеса была разрушена, Каспиан более-менее пришел в себя. Он посмотрел на Королеву, но по ее взгляду понял, что ему лучше молчать. Он с трудом принял сидячее положение и оперся спиной на Каменный стол. Никто не спешил ему помогать.

***

― Я хочу вам кое-что показать.

На Каспиана уставились шесть пар глаз. Элизабет и Эдмунд сверкнули глазами, без слов говоря «Не подходи», Сьюзен быстро отвернулась обратно к Питеру и Рабадашу, которые тоже не отреагировали на слова Каспиана. И только Люси ― добрая, вечно верующая в добро Люси ― не отвела больших глаз от Каспиана и спросила:

― О чем ты?

Эдмунд, будь его воля, шикнул бы на сестру, чтобы она с Каспианом не разговорила, но так бы поступил Эдмунд Пэванси ― простой мальчишка из Лондона, а не Король Эдмунд Справедливый.

― Есть одно место… Я должен был показать вам его раньше, но все случая не представлялось. Думаю, это надо сделать сейчас.

― Мы решили послать вызов Миразу. ― сообщил Питер, все-таки посмотрев на тельмаринца. Злость от поступка Каспиана во дворце уже было схлынула ― в конце концов, Элиз вернулась живой, а потерянная была часть армии вернулась к общему строю ― однако его глупый поступок с Джадис вновь разозлил Верховного Короля. Каспиан не видел Нарнию, когда в ней правила Белая Колдунья, не знал, как страдали люди, и каких трудом им стоило победить ее. ― Поэтому…

― Вам действительно надо это увидеть. ― внезапно твердо произнес Каспиан.

Питер стал подыскивать аргумент, который мог отвадить от них Каспиана, но Элизабет, до этого сидевшая рядом с Эдом, и что-то тихо обсуждающая с ним, внезапно сказала:

― Давайте посмотрим на то, что нам хочет показать Король. ― последнее слово она сказала с призрением, даже не скрывая этого. Но в ее сиреневых глазах, медленно оглядевшие каждого присутствующего, мелькнуло что-то такое, что подтолкнуло их согласиться. Рабадаш и Эдмунд поворчали, что у них и без того дел много, а когда выяснилось, что придется лететь на грифонах собирались отказаться. Однако Элиз была неутомима, а Люси полностью поддерживала свою невестку. Сьюзен была не лишена женского любопытство, а парни решили, что такое путешествие не должно пройти без них.

― Мы здесь были. ― отозвался Эдмунд, помогая Элизабет спуститься с грифона. Они летели как птицы ― косяком, Люси с Питером, он с Элиз и Рабадаша со Сьюзен. Впереди летел Каспиан; все порядком разочаровались, когда поняли, что тельмаринец привел их к Сокровищнице. Той самой, в которой они брали оружия. Питер глянул на Элизабет ― она оставалась полностью невозмутимой.

― На нижнем ярусе? Ниже сокровищницы? ― уточнил Каспиан, осматривая дверь. Он немного растерялся от того, что хлипкая и старая дверь ― какой он ее запомнил ― была разрушена, а проход затянут толстыми ветками и лианами. Собственно, Элизабет тут же махнула рукой и ветки послушно расступились, открывая проход. Каспиан первый шагнул в темный проход. Элизабет, зажигая огонь в руке, двинулась было следом, как на ее локте сомкнулась рука Эдмунда:

― О чем ты думаешь?

― О эхинацеях. Почему цветы с кладбищ растут здесь?

Они спустились быстрее, чем в прошлый раз, поскольку теперь точно знали, куда идти. Каспиан, в руках которого горел один из факелов, что они оставили тут несколько дней назад, уверенно прошел мимо сокровищ в другую комнату. Потом он остановился.

― Ну и куда мы идем дальше, великий путеводитель? ― едко произнёс Эдмунд. Все остальные были пропитаны таким же скептицизмом, кроме Элизабет, которая что-то знала, и Люси, которая была простой оптимисткой и видела мир в через чур светлых тонах.

Каспиан попытался отодвинуть одну из статуй, которые украшали зал. Получилось у него это не сразу ― никто не спешил ему помогать. Но когда статуя была сдвинута, все увидели спускающую вниз лестницу, которой при них точно не было.

― Вход есть еще и в лесу, но я его не нашел, даже если бы и захотел. ― пояснил Каспиан, и снова первым направился в темноту.

Спускались они не долго, вскоре Каспиан остановился и повернулся к ним. За его спиной лестница кончалась и начиналась ровная плитка. Она была без узора, простая мраморная плита, которую, как и вещи в сокровищнице, не тронуло время. Теперь любопытно стало всем.

― Я считаю, что вы должны остаться здесь на несколько минут. И я был обязан показать вам его. Не знаю, почему я решил именно сегодня, но когда я увидел вас всех вместе… Про это место мне рассказывал мой наставник ― доктор Корнелиус. Я долго искал его, но в итоге нашел случайно.

Элизабет сглотнула. Ей совсем не нравилось то, как прозрачно говорил об этом месте Каспиан. Догадки у нее были, но ей одновременно хотелось, чтобы это оказалось правдой, а с другой стороны ― видеть это место она не могла. Ее сердце ― принадлежи оно даже Королеве Чарующей, или Беллатрисе Грейс ― просто не выдержало бы.

Каспиан протянул факел стоящему рядом с Элизабет Эдмунду и направился обратно вверх. Но неожиданно он остановился и, не поворачиваясь, сказал:

― Это не просьба о прощение.

И фигура короля растворилась в темноте. Рабадаша подозрительно нахмурился:

― Хотя он так и говорит, мне кажется это не так.

― Не важно. ― сказала Элизабет. ― Пойдемте.

Они спустились вниз. От плит тянуло холодом. Осветить все помещение сразу не получилось, а первое, что увидели ребята ― три фигуры с двух сторон. Каждую фигуру, похожую на мужскую, окружали две женские. Три находилось перед ними, стоило им спуститься, две ― справа от входа в помещение. Люси подошла ближе к первой троицы фигур и внимательно вгляделась в слова, которые были написаны на груди.

― Это старый Нарнийский. ― вынесла вердикт она. ― Подождите, я сейчас прочитаю… Тут написано «Король Эдмунду Справедливы».

― Что? ― Эдмунд подошел с факелом ближе. Элизабет освятила другие три фигуры руками.

― Да, это точно ты, Эд. ― потвердела Люси. С каждой секундой, что она смотрела на древние письмена, она вес больше и больше вспоминал старый язык Нарнии. Пэванси была уверена, что когда она выйдет из комнаты, то сможет даже писать на нем. ― А рядом с тобой… Элизабет и я.

― А тут Питер, Элодия и Сьюзен. ― сказала Элиз, которая смотрела на три другие фигуры напротив. Та часть помещения, в которой они находились сейчас было похоже на лежащую арку ― пройдя в сторону от фигур, придвинутых к мраморным стенам, они наткнулись на полукруглую стену. Стены были вытянуты и уходили в темноту, так что судить о размерах комнаты не приходилось.

― Так где мы оказалась? ― спросила Сьюзен. Питер остановился около статуй, внимательно вглядываясь в каменное лицо Элодии. Рабадаш прошелся в одну часть комнаты, постучал по стенам, но звук был короткий, так что мысль о тайнике можно было откинуть.

― Возможно, это что-то типа Зала Статуй? ― предложил Эдмунд. ― У нас был Зал с портретами.

― Нет, ребята, это не для статуй. ― ответила Элизабет. Она вглядывалась в другую часть комнаты. ― Я думала об этом, размышляла… хотела найти это место… Так что, Каспиану большое спасибо…

Эдмунд первый услышал появившиеся в голосе любимой слезы. Он, мгновенно потеряв интерес к статуям, подлетел к девушке и положил руки ей на плечи. У них быстро формировался язык, который было просто невозможно перевести в слова особый словарь жестов, взглядов и прикосновений, а также все более глубоких поцелуев. Он постоянно обогащался, расширялся и обретал все новые значения. Это был увлекательный и совершенно необходимый для них обоих процесс, и в моменты, подобные этому, он неизменно согревал и ободрял Эдмунда, помогая бороться со стразом и отчаянием.

― Какое место? ― спросил Питер. Элиз посмотрела на Эдмунда, и его неприятная догадка подтвердилась ― ее сиреневые глаза слезились, и она вот-вот могла начать плакать всерьёз. Она всхлипнула, а потом повернулась к остальным.

― Смотрите сами. ― она сделала незамысловатый жест рукой, словно стояла в воде и провела по ней рукой. Факелы, которые были присоединены к стене, мгновенно стали загораться одним за другим. ― Это не Зал со статуями. ― и в ярком свете тысячи факелов, которые уходили дальше, чем они могли себе представить, засверкали идеальные, нетронутые временем мраморные плиты. ― Это кладбище. Это усыпальница Королей и Королев.

***

Склеп — постройка с внутренним помещением для гроба на кладбище или расположенная отдельно, также само такое помещение. Общий склеп для погребения членов одной семьи (семейный склеп) или одного рода (фамильный склеп) называется усыпальницей.

«Королева Элодия Великолепная. Жена Верховного Короля Питера Великолепного, мать Верховной Королевы Перлиты Решительной, Короля Фридриха Неудержимого и Королевы Вааны Милосердной» ― идеальным подчерком высечено на мраморе. Питер протягивает руку и проводит по буквам. И на несколько секунд ему кажется, что от камне идет тепло; родное, знакомое тепло любимой женщины, жены, матери его детей. На глазах Верховного Короля сверкают слезы, и тот быстрым движением их смахивает. Со спины обнимают тонкие девичьи руки, и Люси, а это точно была она, плачет, уткнувшись брату в спину. Ее слезы чувствуются как свои собственные.

― Она прожила счастливую жизнь, Питер. ― говорит Элизабет, стоящая чуть поодаль. Могила Элодии находилась на одной прямой с еще пяти. Практически все могилы были связаны с друг другом золотистой или серебряной нитью. Золотистая шла от Элодии к Перлит, Ваане и Фридриху, которые были похоронены рядом и продолжалась дальше; серебряная соединяла Мелестину и Анабесса. Надгробье Короля связывало красной нитью с чем-то другим.

― Эти нити… ― прошептала Сьюзен. Глаза ее были красными, она стояла в стороне, не чувствуя в себе сил подойти ближе. Рабадаш сжимал ее плечи, словно безмолвно говоря о своей поддержки.

― Они связываю родителей и детей. ― говорит Элизабет. Она проходит мимо надгробья сына, проведя самым кончиками пальцев по гладкому мрамору. Плиты были довольно большими, чтобы высечь на них имя человека, его вторую половинку, родителей и детей. ― А еще род. Золотая ― это род Питера, а серебряная ― моя и Эдмунда.

― Лиз. ― внезапно говорит обращается к невестке Питер. ― А ты можешь… хоть что-то рассказать. Немного.

Элизабет опускается на корточки перед могилой сына. Эдмунд, стараясь спрятать поступившие к глазам слезы, смотрел на могилу дочери.

― Эта усыпальница ― целая история. ― говорит Элизабет, вытирая слезы. ― Число Королей и Королев в Нарнии никогда не менялось ― всегда пятеро, два Короля и три Королевы.

― Откуда ты знаешь? ― устало спросила Сьюзен.

― Сью, для меня это место… Я вижу все, что происходило с этими людьми, которые наши по крови. Словно мгносерийный сериал. ― Элизабет усмехается сквозь слезы. Потом она сделал глубокий вдох и выпрямилась. Она осмотрела первый ряд могли и подошла к надгробию Перлит. Золотые нити были присоединены к ней и Фридриху, но дальше никуда не шли.

Элизабет присела перед камнем и прикоснулась к высеченным буквам.

«Верховная Королева Перлита Решительная. Дочь Верховного Короля Питера Великолепного и Королевы Элодии Великолепной. Супруга графа Стефана из Гальмы».

― У Перлит не было детей. ― сообщила она. ― Они пытались ей помочь, искали лекарство далеко за пределами Нарнии, молили Аслана, но ничего не помогло. Но Перлита вовсе не была несчастна. ― Элизабет внезапно слабо улыбнулась. ― Она вышла замуж за лорда из Гальмы, который очень ее любил. Она не могла оставить Нарнию, а он ― Гальму. Поэтому зимой и осенью она отправлялась туда, а весной и летом с мужем возвращались сюда. Но Перлита умерла осенью, и ее муж пожелал похоронить супругу в стране, которая значила все для Перлит. Сам он упокоился через год, рядом с ней. ― тонкая красная нить тянулась от надгробья Перлит до другого, на котором было высечено имя лорда. ― Кажется, красные нити обозначают людей в браке.

Элизабет встала и подошла к надгробью Фридриха и прикоснулась к нему.

«Король Фридрих Неудержимый. Сын Верховного Короля Питера Великолепного и Королевы Элодии Великолепной».

― Фридрих. ― произнесла девушка, поглаживая полукруглое надгробье. Все смотрели на нее с каким-то отстранённым любопытством, жадно внимая каждому слову. Питер так и не поднялся с колен, а Люси не переставала его обнимать, Сьюзен и Рабадаш придвинулись ближе, хотя голос Лиз был прекрасно слышан в мертвой тишине. Эдмунд взирал на нее со стороны. На ее лице застыла какая-то печальная улыбка. ― Дорогой мой мальчик… Он не успел не полюбить, не быть любимым кем-то, кроме своей семьи. Он погиб при нападение на дворец, защищая своих сестре и мать. Меч пронзил его насквозь, и умирая, он успел лишь прошептать «Аслан». Анабесс создал эту усыпальницу ради него, но после смерти Элодии было решено хоронить здесь всех Королей и Королев.

Находящееся рядом с Фридрихом надгробие принадлежало Ваане ― самой младшей из семьи.

«Королева Ваана Милосердная. Дочь Верховного Короля Питера Великолепного и Королевы Элодии Великолепной. Супруга лорда Филиппа из Орландии, мать Верховного Короля Саймана Бескорыстного, Королевы Томасин Терпеливой, Королевы Сьюзен и Королевы Люси».

Сьюзен и Люси практически синхронно невольно ахнули, но вопрос был задан только Великодушной.

― Она назвала дочерей в честь нас с Люси?!

― Верно. ― кивнула Элизабет. ― Ее сын был старшим и… забавная закономерность ― Верховными Королями поочередно становились то потомки Питера и Элодии, то наши и с Эдом. Ее младшие дочери королевами не стала. Учитывалось время рождения ― две моей внучки были старше. Но Сьюзен и Люси к этому не рвались они были путешественницами. Но в одном из своих путешествий Сьюзен встретила кого-то на Одиноких Островах, а Люси вышла замуж здесь и… ― Элизабет тряхнула головой, понимая, что несколько отвлеклась от первоначально истории. Она напряглась, но удивительно ― Чарующая могла больше не волноваться за свою связь с Алитоеметром. Вовремя ее заточения он бережно охранялся Эдмундом, и сейчас был возвращён хозяйке и висел на поясе. Словно он знал, что хочет знать Элизабет и рассказывал это через нее.

― Ванна… Наша солнечная девочка. Она раньше всех вышла замуж, и ее сын был первым. Она очень боялась, Филипп был ее старше, а история любви Питера и Элодии всегда вдохновляла ее на высокие чувства. Но она не ошиблась. В этом браке она родила первого сына ― Саймана и трех дочерей, но это вы уже поняли. Благодаря этому браку укрепились наши связи с Орландией.

Наверное, сейчас была самая тяжелая часть ― Элизабет должна была увидеть историю своих детей. Это резало по сердцу, увидеть то, как она взрослели без нее и Эдмунда, как любили, были любимым, делали ошибки и исправляли их. Увидеть счастливую жизнь, которую она не наблюдала. Это было сложно. По глазам Эдмунда она поняла, что он поймет, если сейчас она промолчит, что если расскажет когда-нибудь потом. Но Элиз понимала: она сама себя не простит. В то время, когда они только-только вернулись, она позволила горю захватить себя, забыть о том, что там были не только ее дети. Это были дочь и сын Эдмунда, который продолжа любить ее несмотря не на что, которого она любила. Им становилось легче, стоило разделить горе на двоих. Так может, стоит поделить его со всеми?

«Королева Мелестина Верная. Дочь Короля Эдмунда Справедливого и Королевы Элизабет Чарующей. Супруга царя Тархистана Кадыра, мать царевича Вильяма и Теобальда»

― Мелестина вышла замуж сама последняя. ― сказала Элизабет, хотя на языке крутились другие слова «Моя доченька, девочка моя, я так тебя люблю, хочу, чтобы ты это знала». Но Элиз смогла себя пересилить. ― Она вышла замуж после того, как исчез ты, Рабадаш. За твоего родственника, между прочем.

― Что?

Царевич встрепенулся и с интересом подался вперед. Он ощущал себя чужим здесь, в месте последнего упокоения Королей и Королев Нарнии. И дело было даже не в том, что он тархистанец, все то осталось в далеком прошлом. Да, он многому научил этих детей, заботился о них, покровительствовал и давал советы, они не были ему чужими, но и родными тоже не было. Между ними были теплые доверительные отношения, но все-таки какая-то пропасть оставалась. Из-за это пропасти он тогда без раздумья пошел за Асланом, хотя знал, что никогда больше не вернется.

Люси и Сьюзен ощущали себя примерно так же. Конечно, это все-таки были их племянниками и их жизни, но когда речь заходила о них, девочки чувствовали себя не у дел. У Элиз, Эда и Питера были большая трагедия, чем у них самих. Люси и Сьюзен это понимали, но помочь ничем не могли. По-настоящему такую боль понимали только эти троя, которые оставили в Нарнии многим больше, чем друзей.

― Да, твой дальний родственник. ― кивнула Королева Чарующая. ― После твоей пропажи, наследников на трон не осталось… Кроме твоего двоюродного брата Кадыра.

Рабадаш понимающе кивнул. Он как-то не думал о своей семье ― с отцом отношения всегда были несколько напряженными, и речь не шла о отцовской-сыновей любви. Рабадаш относился к отцу как к наставнику, но теплых чувств не было. Как и с остальными родственниками ― дядями и братьями. Кадыр был самым младшим в семье, он родился через год после Анабесса. Значит, он остался единственным наследником на престол?

Элизабет, словно прочитав его мысли кивнула:

― В Тархистане было много междоусобиц. Кадыр не участвовал не в одной, его соперники изничтожили себя сами. Он был хитер, изворотлив, но при всем этом ― отчаянным бойцом и хорошим товарищем. Вовремя его царствования конфликт с Нарнией был полностью забыт. Брак с Мелестиной… он словно был политическим. Да, по началу, так и было. Они сами об этом договорились, и никто не стал этому препятствовать. Но любой брак может превратиться в настоящий. Большой любви между ними так и не произошло, но чувства были. Больше, чем дружба, но меньше, чем любовь. Вечная легкая влюбленность. Мелестина родила двух сыновей ― старший, Вильям, занял трон Тархистана, а Теобальд отказался от двух тронов ― Нарнийского и Тархистанского. Я не понимаю, почему, но он не чувствовал себя правителем, хотя в нем были большие задатки. В нем был большой магический потенциал, и он всю жизнь посвятил себя изучением собственных сил. Он даже книгу написал…

Эдмунд смотрел словно сквозь нее, на выбитые буквы. Мелестина. Мелестина. Любимая дочка. Наверное, верно говорят, что отцы ждут сыновей, а больше любят все-таки дочек. Маленькая принцессы. Он видел, с каким восторгом Питер смотрел на свою старшую дочь и думал, что у него есть сын, и пусть будет дочь. Такая же красавица и волшебница как ее мама. И рождение Мелестины было для него большим счастьем. Эдмунд тогда сказал Анабессу, которому исполнилось шесть: «Это твоя сестрёнка ― маленькая принцесса. Самой главной задачи любого старшего брата ― защищать свою сестру. Ты ведь сможешь это делать, сынок?» Анабесс поклялся, что всегда будет защищать свою сестру. И, видимо, он соблюдал эту клятву до конца жизни. Эдмунд не знал, видят ли их мертвые на самом деле, наблюдают ли из кого-нибудь «лучшего места», но он надеялся, что сказанные еле слышным шепотом слова «Молодец, сынок. Я горжусь тобой» Анабесс услышит.

Неизвестно, услышал ли это сын, но любимая тут же глянула на него так, что Эдмунд понял ― от других, может быть, слова и укрылись, а от нее ― нет.

«Верховный Король Анабесс Мудрый. Сын Короля Эдмунда Справедливого и Королевы Элизабет Чарующей. Супруг Тхармы из Орландии, отец Короля Эдуарда Победоносного, Верховной Королевы Элисабет Рассудительной, Королевы Камиллы Заботливой, Королевы Анны и Королевы Альеноры»

― Его женой была Тхарма. ― начала было Элиз, но была перебита тоненьким Люсиным голосом.

― О которой нам Трам рассказывал?

― Да, она. Она действительно была ведьмой из Орландии. Ее судили, но Мелестина и Фридрих нашли доказательства ее невиновности. Но она осталась здесь и вскоре вышла замуж за Анабесса. Они очень долго ходили вокруг да около. ― Элизабет усмехнулась. ― Если бы не своевременное вмешательство Элодии, возможно, свадьбы бы так и не была. Она родила ему… Трам ошибся. Было четыре девочек и один наследник. Но третья дочь ― Альенора ― погибла еще в детстве. Я не вижу, почему, словно в ней что-то надломилось. Она перестала что-либо чувствовать, и вскоре просто… исчезла. Это был большой удар по Анабессу и Тхарме, поэтому Эдуард родился спустя почти три года. Потом через два года родилась Анна. Она тоже не занимала трон, а присоединилась к своему кузену Теобальду, они вместе изучали свои способности. Но последние года отца она прожила во дворце, после смерти Анабесса оставалась с матерью, сестрами и братьями, но после того, как и Тхарма отошла в мир иной, она вернулась в Орландию, продолжая поддерживать связь с Нарнией. Теобальд нашел ее и они не оставались одни.

Элизабет замолчала. Это было все, больше рассказать было нечего. Она просто смотрела на надгробия, не чувствуя, как по щекам текут слезы. Эдмунд подходит ближе, опускается на колени позади нее и стискивает ее плечи руками. Чтобы он сам не чувствовал, Элизабет была для него превыше всего. Элиз всхлипывает чуть громче, чувствуя поступающие рыдания. Но пока она еще могла себя контролировать, и она очень надеялась, что этого времени хватит, чтобы успокоится.

Рабадаш потянул в сторону Сьюзен и Люси.

― Пойдемте, девочки. ― и царевичу даже не пришлось повторять, или пояснять что-то двум юным Пэванси. Люси, возможно, и хотела бы возразить, но в тоже время Сьюзен схватила ее за плечи и настойчиво потянула в сторону лестницы. Она тоже не хотела уходить, но Великодушной пришлось еще раз себе напомнить о том, что это горе ― между ними тремя и ей не стоит в него вторгаться.

Когда шаги Рабадаша и девочек стихли, Элизабет почувствовала, ка подрагивает ее нижняя губа. «Перестань. — приказала она самой себе. — Прекрати сейчас же!» Но губа не переставала дрожать. А потом задергалась и верхняя. Моментально глаза Элизабет наполнились слезами, ноги подкосились, она села на холодный мрамор и заплакала.

Если говорить правду, то она кричала, как подстреленный павлин. Дело в том, что Элизабет не просто плакала; она прикрыла лицо длинными рукавами платья и выла. Девушка так устала, у нее помрачилось сознание. В течение нескольких недель она не спала ночами, не зная, как найти выход. В голове у нее пронеслась мысль «Ты ошибаешься, Элизабет. Ты все-таки думала о детях, не смогла их отпустить». Конечно, она думала. Выходило так, что ни о чем другом думать больше не могла, и тщательно внушаемым мысли о том, что надо-жить-дальше-надо-отпустить-надо-смириться рассыпались, как песок. Это было то, что нужно было не только Элизабет, но и Эдмунду с Питером: увидеть могилы детей и оплакать их.

Элиз не знала, сколько времени она провела вот так, в слезах, но обнаружила себя у Эда в объятьях, который слегка раскачивался, словно стараясь успокоить ребенка. Одной рукой парень обнимали ее за плечи, другой ― гладил по голове, и не переставая целовал в макушку. Питер сидел у могилы Элодии, смотря одновременно на камень, и в то же время ― сквозь нее. О чем он думал? Вспоминал о счастливых временах? Думал о том, как его супруга справилась с этим?

Придя в себя, Элизабет почувствовала теплое дыхание на макушке, и тут же обвила Эда руками. Он позволил ей выплакаться, а теперь она должна была как-то помочь ему. Конечно, Справедливый не станет плакать, как она, и Элиз не знала, чем она могла помочь. Она могла, снова, как тогда, окружить его своей любовью и заботой, дать понять, что он в своему горе не один. Но прямо сейчас слова были лишними ― Эдмунд продолжа обнимать ее, она обнимала его, а Питер сидел чуть поодаль и казался невообразимо одиноким. Элизабет посмотрела на него ― глаза болели от слез. Питер поймал ее взгляд.

― Во сне. ― произнесла она, но из горла вырвался только хрип. Эдмунд прекратил раскачиваться и слегка ослабил объятья, чтобы Элиз могла принять более удобную для себя позу, надеясь, что любимая от него не отстранится ― не отстранилась, только слегка повернула голову к Верховному королю. Питер посмотрел на нее покрасневшимиглазами.

― На, попей. ― предложил Эдмунд, снимая с пояса флягу с водой. Руки у Элизабет сильно дрожали и ему пришлось поддерживать флягу. Элизабет провела языком по губам и пояснила:

― Она умерла во сне. Счастливой. Спустя два месяца после смерти Фридриха. Она сильно ее подкосила, она старалась держаться, но усталость навалилась на нее и… Она была счастлива, Питер. Всю жизнь хранила тебе верность, не смогла полюбить кого-то другого. Она не злилась, она сохранила о тебе светлую память. Питер, она надеялась, что ты будешь счастлив.

Парень сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Эдмунд помог Элизабет подняться и она, слегка шатаясь от сильной слабости, подошла к Питеру и обняла его, а Эдмунд обнял ее, положив руку на плечо брата. Так они и сидели, пока не пришли более-менее в себя.

― Я только вот еще что хочу спросить. ― внезапно спросил Эдмунд. Голос его звучал холодно, и в другое время Элиз бы это насторожило, но девушка поняла, что именно сейчас Эд пытается за холодностью спрятать слезы. ― Анна и Теобальд… Что между ними было?

Элизабет слегка улыбнулась. От двух надгробий, что стояли позади Анабесса и Вааны тянулось к друг другу тепло.

― Очень высокие чувства. ― ответила Чарующая. ― Это было больше, чем любовью. Они оба чувствовали себя слегка… отстранённым, оба мечтательны и путешественники. Они нашли в друг друге родственные души, но, помятую о своем родстве, никогда не были близки физически. ― Элиз, которая видела все это как нечеткую картинку, неловко покраснела. Несмотря на то, что она была бабушкой Анны, ей была слегка неловко вмешиваться в душу девочки. Именно душу, потому что душа хранит воспоминания, а вовсе не тело. ― Но им это было и не нужно. Они ощущали себя гораздо ближе, связанные необычайными чувствами. И они любили друг друга. Очень сильно. И лишь однажды Теобальд поцеловал Анну ― когда она испускали последний вздох. Он умер рядом с ней тут же, не выдержав и пяти секунд. Такая сильная любовь… Они боялись о ней говорить, но тем не менее она была самым дорогим, что у них было.

Эдмунд касается ее плеча, притягивая Элиз и Питера ближе к себе, а Верховный король сжимает руку брата и невестки. Элизабет кладет голову к Эдмунду на плечо и закрывает глаза, наслаждаясь прохладным воздухом, запахом родных людей и этим моментом, когда она ощущает единство со своими потомками. Словно они и не расставались, а знали друг друга. Словно она знала племянников, детей своих детей. Элизабет чувствует тепло, исходящее от мраморных плит.

***

Питер, по дару Аслана, по избранию, по праву и по завоеванию Верховный Король над всеми королями в Нарнии, Император Одиноких Островов и Лорд Кэр-Паравела. Рыцарь благороднейшего ордена Льва – Миразу, сыну Каспиана Восьмого, некогда лорду-протектору Нарнии, теперь величающему себя королем Нарнии, приветствие.

Для предотвращения пролития крови и во избежание всех других бедствий, происходящих от войн, начатых в королевстве Нарнии, наше желание – рисковать нашей царственной особой от имени верного нам и возлюбленного Каспиана в честной битве, дабы доказать победой над вашей светлостью, что вышеупомянутый Каспиан – законный король Нарнии под нами и по нашему дару, и по законам тельмаринцев, а ваша светлость дважды виновна: в предательстве и в утаении права владычества над Нарнией вышеупомянутого Каспиана, в кровавом и противоестественном убийстве вашего доброго господина и брата – короля Каспиана, Девятого в этой династии. Поэтому мы охотно побуждаем, предлагаем и бросаем вызов вашей светлости на вышеупомянутую битву и посылаем эти слова через нашего возлюбленного и царственного брата Эдмунда, некогда короля под нами в Нарнии, герцога равнины Фонарного столба, графа Западных болот. Рыцаря ордена Стола, которому мы даем все полномочия определить с вашей светлостью условия вышеупомянутой битвы. Дано в нашем жилище в Аслановом кургане в двенадцатый день месяца Зеленой листвы в первый год правления Каспиана Десятого Нарнийского.

― Записала. ― Сьюзен отложила сверток, давая чернилам высохнуть.

― Хорошо, ― сказал Питер, глубоко вздыхая. ― Теперь с Эдмундом надо послать двоих.

― Я иду точно. ― тут же взвилась Элизабет. Питер очинивающее прошелся взглядом по невестке и прежде, чем успел отказать, Элиз заговорила. ― Я сбежала от Мираза и задала его войнам хорошую трепку. Думаю, мое присутствие будет своеобразной насмешкой над ним и его армией.

― В тебе никто не сомневается. ― твердо ответил Питер, размышляя. ― Да и твои способности лишними не будут ― в конце концов, мы будем на их территории.

― Значит решили. ― подвел итог Эдмунд. Он бы не за что бы не признался в этом даже Элиз, хотя она и так знала, что ее присутствие придает ему большую уверенность в собственных силах, чем все воины мира. И хотя хотелось оставить любимую девушку в безопасности, где-нибудь в дали от Мираза, он не стал возражать, хорошо зная характер своей девушки.

Элизабет, удовлетворённая таким коротким спором и своей победой, уперлась спиной в руку Эдмунда, и парень тут же обнял ее за плечи. В подземелье рядом с Каменным столом собрались все воины Старой Нарнии. Питер решил послать вызов Миразу, и Сьюзен записала его слова.

Вернулись они из склепа… никакими. Разбитыми, раненными, но эта встреча с прошлым принесла свои плоды ― к ним словно пришли силы. Силы, чтобы бороться, защищаться и не дать погубить ту Нарнию, в которой жили их дети и дети их детей. Теперь их помощь превратилась в собственную святую цель.

― Тогда, я думаю, что Элизабет вполне может выступать на ровне с Эдом, а не просто сопровождающей. ― вступил Рабадаш. ― И думаю, что пойти должен с ними великан.

― Ты знаешь, он… он не слишком умен. ― сказал Каспиан.

– Я знаю. Но всякий великан выглядит подавляюще, если только не разговаривает. Это поднимет его настроение. А кто второй?

― По мне. ― вставил Трам. ― Если вы хотите кого-нибудь, кто может убивать взглядом, пошлите Рипичипа.

– Безусловно, по всему, что я слышал. ― сказал Питер с улыбкой. ― Он подошел бы, если бы не был так мал. Они даже не заметят его, пока не подойдут вплотную!

– Пошлите Гленсторма, ваше величество. ― предложил Боровик. ― Никто не станет смеяться над кентавром.

― Значит решили. ― сказала Элизабет, вставая вместе с Эдмундом. В руках ее заискрились зеленные искры, постепенно соединяясь и превращаясь в тонкую и изящную веточку оливы. ― Тогда предлагая отправляться прямо сейчас. Пора показать Миразу с кем он связался.

Комментарий к Кладбище их Величеств

думаю, я все-таки напишу о их детях, мне многое хочется о них рассказать

========== Призраки настоящего и прошлого ==========

Питер с трудом понимал, что происходит. Он увидел, как два высоких человека бегут к нему с обнаженными мечами. Затем третий тельмаринец перемахнул через веревку слева от него. «К оружию, Нарния! Предательство!» – закричал Питер. Если бы все трое напали на него одновременно, он никогда не заговорил бы снова. Но Глозиль остановился, чтобы ударить своего короля, лежащего мертвым. «Это тебе за оскорбление сегодня утром», – прошептал он, убирая лезвие в ножны. Питер ринулся на Сопеспиана, ударил его мечом по ногам, а потом вторым ударом срубил голову. Эдмунд теперь был рядом с ним, крича: «Нарния! Нарния! Лев!» Вся тельмаринская армия бежала к ним. Тут, медленно шагая и крутя дубинкой, выступил вперед великан. Атаковали кентавры. Звяканье позади и свист над головой – это вступили луки гномов. Трам бился слева. Эдмунд и Элизабет прикрывали его со спины. Сьюзен и Рабадаш занимали позиции на стенах. Развернулось сражение.

Но раньше, чем старые нарнийцы хорошенько разогрелись в деле, они обнаружили, что их враги отступают. Воины, выглядевшие такими стойкими, побледнели и пришли в ужас не от старых нарнийцев, а от чего-то, что было позади них; они побросали оружие, вопя: «Лес! Лес! Конец света!»

Вскоре не стало слышно ни их криков, ни звона оружия, потому что все потонуло в океаноподобном реве оживших деревьев, они проходили сквозь ряды армии Питера, преследуя тельмаринцев. Стояли ли вы когда-нибудь на краю огромного леса на высоком обрыве, когда дикий юго-западный ветер ревет в полную силу? Представьте себе этот звук. А теперь вообразите, что лес, вместо того, чтобы стоять на одном месте, бросается на вас, и это уже больше не деревья, а громадные люди, похожие на деревья, потому что их длинные руки колышатся, как ветви; они вскидывают головы, и листья падают вокруг них, как ливень. Это и произошло с тельмаринцами. Даже нарнийцы немного встревожились. Через несколько минут все соратники Мираза бежали вниз к Великой реке, чтобы пересечь мост, ведущий к городу Беруна и найти защиту за крепостными валами и запертыми воротами.

― Они переберутся через мост. ― крикнул Питер. Элизабет усмехнулась и внезапно с нечеловеческой скоростью метнулась вперед, до самого моста. Она оказалась там куда быстрее воинов. Девушка направила руки на мост, чувствуя, как в ладонях теплится энергия. И Колдунья выпустила ее, сметая мост на своем пути, заставляя его разлететься в щепки.

Потом Колдунья развернулась. Тельмаринцы достигли реки, но моста не было. Все изменилось в одно мгновение. Паника и ужас овладели ими, но сдаваться они были еще не намерены. Все смешалось: тельмаринцы и Нарнийцы схлестнулись в смертельной битве.

Эдмунд потерял Элиз из виду, но уловил главный посыл ― мост разрушен и воинам некуда бежать. Теперь им либо в плен, либо на тот свет. Всеми Нарнийскими воинам завладело чувство скорой победы, а вскоре тельмары побросали свое оружие и сдались в плен, поскольку на месте битвы появился сам Аслан. Солдаты мертвого Мираза побросали мечи и подняли руки, а воины Питера, еще сжимая оружие и тяжело дыша, стояли вокруг них с суровыми и счастливыми лицами.

От взгляда Аслана щеки тельмаринских солдат стали цвета холодной подливки, колени застучали, и многие попадали лицом вниз. Они не верили раньше во львов, и это увеличило их страх. Даже Рыжие гномы, которые знали, что он пришел как друг, застыли с открытыми ртами и не могли вымолвить ни слова. Некоторые из Черных гномов, друзья Никабрика, начали бочком отходить. Но все говорящие звери сгрудились вокруг Льва, мурлыкая, хрюкая, пища и воя от радости; они виляли хвостами, терлись о его бока, почтительно касались носами, бегали взад и вперед под ним и между его лапами. Если вы когда-нибудь видели маленькую кошку, ласкающуюся к большому псу, которого она хорошо знает, вы поймете, что они делали.

Элизабет стояла левее от Аслана и ее губы украсила усталая, но счастливая улыбка. Сражение было коротким, но даже такое забирало много сил. Хотя, Элизабет должна была признать, что никогда не испытывала такой усталости, как в тот день, когда раздавила сердце злой тетки. Так что та усталость, что она испытывала сейчас была жалкий и не стоило того, чтобы о ней беспокоились. Королева чувствовала, как в ней клокочет энергия и была готова осветить собою весь мир.

Эдмунд нашел ее глазами, и улыбка девушки стала еще шире. Парень, ловко обходя поверженных тельмаринцев поспешил к ней. Элизабет, улыбаясь, поспешила к нему точно так же. Внезапно кажется, будто во всем мире есть только эти двое, летящие сквозь пространство навстречу друг другу. Целый и невредимый — может, не совсем невредимый, но он жив, и он здесь. В безопасности. С ней. Через минуту она прикоснётся к нему. Услышит его смех.

Один из тельмаринцев ― Элиз не успела понять, откуда он появился, даже на одну атаку у нее не было времени ― выхватил кинжал из своего сапога и воткнул его куда-то в живот девушки. Элизабет пошатнулась, улыбка еще не сошла с ее губ, но в глазах появилась крайнее удивление. Она машинально, словно не понимая, что случилось, откинула воина сильным потоком энергии и сделала еще пару шагов вперед, прежде чем поняла, что случилось.

― Элиз! ― крик, сравнимый с тем ревом, что издает раненное умирающее животное. По другому Элизабет не могла его охарактеризовать: человек, который кричал, явно испытывал боль, страх и что-то еще. И все эти чувства нахлынуло на нее, хотя она так и не смогла понять, кем являлся этот раненный человек. В глазах помутнело, ноги подкосились, и только когда ее подхватил тот самый человек, она поняла, что это был Эдмунд. Конечно, это был Эдмунд, и кроме боли и страха он еще испытывал любовь. Он ее любил.

― Эд… ― прохрипела Элизабет, хватаясь за его кольчугу, которая мгновенно порезала тонкие пальцы. Эдмунд держал ее на весу, словно опусти он ее ― и земля поглотит Колдунью.

― Тихо-тихо. ― зашептал парень. Его крик привлек внимание: Люси бежала между живыми и мертвыми, приподняв полы платья, ее обогнали Рабадаш и Питер, Сьюзен бежала следом за ними. Аслан приблизился к ним в пару мягких и больших прыжков. И все ― с одним именем на губах.

― Элизабет. ― произнёс Лев глубоким, мягким голосом. Королева попыталась поднять голову и посмотреть на Великого Льва, но сил у нее не осталось. Клинок вошел глубоко, но тельмаринец, откинутый ее силами, вытащил его, поэтому Королева Чарующая стремительно теряла кровь.

― Люси. ― надрывно произнёс Эдмунд. Руки девочки, которая открывала алмазный сосуд с исцеляющим соком, подрагивали. ― Пожалуйста, скорее. Быстрее, Люси.

― Спокойно, сын мой. ― посоветовал Аслан. Эдмунд даже взгляда на него не перевел: всем его вниманием владела девушка, которую он держал на руках, и которая смотрела на него, словно силясь что-то сказать, но так и не решаясь это сделать.

Руки девочки так дрожали, что она не могла вытащить пробку, но наконец ей это удалось, и она влила несколько капель в рот Элизабет, голову которую наклонил Эдмунд. Девушка уже прикрыла глаза, но смогла с трудом сглотнуть, и тогда силы подвели Пэванси ― он опустился на землю, утягивая за собой Элизабет. Эдмунд боялся выпустить ее из рук. Словно отпусти он Элиз хоть на секунду, или отведи взгляд, она бы умерла, оставив его.

― У нас много других раненых. ― напомнил ей Аслан, но Люси не отрываясь смотрела на бледное лицо Элизабет, гадая, помог ли ей сок огнецвета.

– Я знаю. – нетерпеливо ответила Люси. – Погоди минутку.

– Дочь Адама и Евы. – повторил Аслан еще суровей, – Другие тоже стоят на пороге смерти. Сколько же их еще должно умереть из-за Элизабет?

– О, прости меня, Аслан, – сказала Люси, вставая, и пошла вместе с ним.

― Мы должны перенести ее куда-то. ― предложил Питер, кладя руку на плечо брата. Эдмунда трясло. ― Соберись, Эд.

― Да-да, хорошо. ― отрешенно ответил младший Король. Он сжал руку Элизабет и тут его словно тряхнуло током ― он посмотрел на родных ясными, но все еще немного испуганными глазами. ― Куда мы ее можем отнести?

***

Тхарме бы радоваться ― ее оправдали, признали невиновной и разрешили вернуться в родную страну! И ведьма, конечно, была рада, но как-то спорно. О ее невинности сообщил ей лично Король Фридрих, раздуваясь от счастья сам ― он смог найти виновника в такой сложной ситуации. И Тхарма была абсолютно рада, пока Король Анабесс не поздравил ее со скормы возвращением домой, и только тогда Тхарма осознала, что она навсегда покидает волшебный край.

Полгода проведенные в Нарнии были и счастливыми, и напряженными одновременно. У нее появились подруги в лице Королевы Мелестины и Королевы Вааны, Король Фридрих был весьма с ней приветлив и при встрече мог развеселить парой шуток ― такой уж у него был характер. С Верховной Королевой Перлит Тхарма встречалась редко, и девушки могли обменяться только парой несущественных жестов ― Тхарма кланялась, а Перлита кивала с вежливой улыбкой. Это было еще одним обстоятельством, которое Тхарму немало удивило ― при дворе Орландии высочайшие особы считали в порядке вещей, что им кланяются, не обращая на это внимание. А Короли и Королевы Нарнии считали обязательным ответить кивком или вежливой улыбкой.

Ее жизни более ничего не угрожало. Король Лум написал ей личное письмо, в котором намекнул, что будет рад видеть Тхарму в числе ведьм при дворе. Это было нечто вроде поощрения ― входить в число Королевских Ведьм считалось почетным. Но черноволосую ведьму это более не интересовало.

Тхарма постучалась в кабинет Короля. Она знала, насколько нагло и безосновательно прозвучит ее просьба, но просто не могла с собой ничего сделать. Ведьма была верна своему сердцу.

― Входи. ― сказал Анабесс. Тхарма открыла дверь. Анабесс сидел за столом и что-то писал. Едва Тхарма вошла, он убрал небольшую книгу в кожаном переплете и внимательно посмотрел на ведьму. ― Что-то случилось?

Тхарма медлила. Она понимала, насколько невежественно прозвучат ее слова, и уже хотела отступить. Ведьма не за чтобы не призналась бы в этом себе, ни тем более ― кому-то другому, но она была трусихой. Только то, чего боялись обычные люди ее не страшило. Страхи Тхармы исходили из ее чувств ― или напротив, их отсутствия.

Следуй зову своего сердца и совершишь великие дела, дитя мое. Убери страх и иди навстречу неизведанному, чувствуя что-то теплое и надежное за спиной.

Тхарма тяжело вздохнула. Анабесс нахмурился, встал из-за стола, оказывая напротив Тхармы. Ее черные волосы были собраны в косу сзади, не один волосок не выбивался из идеальной прически. В темно-синем платье она выглядела кукольной.

― Ваше Величество. ― медленно начала ведьма, глубоко вздохнув, не поднимая взгляд. ― Мне известно, как многое Вы и Ваши царствующие брат с сестрами вложили в доказательства мое невиновности. Поверьте, я не забыла и не забуду никогда, для меня это значит очень много, однако…

Повисло неловкое молчание. Анабесс прищурился, изучая девушки перед ним.

― Однако? ― поторопил Король. Тхарма вздрогнула. Она подняла голову, и когда заговорила снова голос звучал ее немного уверенней.

― Однако я прошу у Вас разрешения остаться в Нарнии, а не возвращаться в Орландию.

Анабесс серьезно сначала думает, что ошибся. Потому что ему казалось, что Тхарма здесь задыхается ― ведьме был чужд волшебный край, она явилась сюда пленницей, с гордо поднятой головой. Она была уверена, что шла на смерть, однако стоило всего лишь упоминать о шансе выживания, ведьма словно надломилась ― стала послушной и тихой. И все же… Анабесс долго не мог этого понять.

― Ты, верно, шутишь? ― спросил он. ― Орландия твой дом. Разве ты не рада возможности туда вернуться? Тем более, когда тебя больше не обвиняют в убийстве невинных.

― Я хотела этого, хотела очень долго. ― призналась Тхарма. ― Но теперь… теперь я хочу остаться здесь. Я знаю, что это очень дерзко и неуважительно с моей стороны, но вот моя просьба, Ваше Величество.

Анабесс молчал. Он почему-то вспомнил свою маму ― та тоже была в своих действиях решительно. Если она решил что-то, то сделает это любой ценной, даже если ее решений никто не поминал. Только отец всегда поддерживал ее, всегда старался быть рядом и не оставлять одну. Короля Справедливого не существовала без Королевы Чарующей. Их связывали сильные чувства, клятвы перед всей Нарнией, кровь и слезы, смех и счастье.

А что связывала его с Тхармой? Он смотрел на ведьму перед собой и думал: а что если позволить ей остаться? Какая будет его жизнь? Анабесс смотрел на нее, как на девушку, которая могла стать ему женой, хотя сама ведьма об этом не знала. Анабесс на чувства не надеялся ― после пропажи родителей он остыл, как говорила тетушка Элодия. Верховный Король верил в стратегию, трезвость и холодность рассудка, но трепетно хранил воспоминая о любви матери и отца. И, вероятно, однажды в его голову две картинки встали рядом ― счастливые мама с отцом, и Тхарма. И тогда он впервые подумал о том, что ему нужно с кем-то связать жизнь.

― И все же, ― твердо произнёс сын Эдмунда и Элизабет. ― Я хочу знать причину, по который ты хочешь остаться здесь. Если проблема с королем Лумом, то…

― Эта причина ― Вы.

― Что?

Тхарма тяжело вздохнула. Она выглядела немного усталой, в то время как ее слова совершили невозможное ― выбили Анабесса из колеи.

― Дело в тебе, Анабесс, ― повторила Тхарма, отбрасывая официоз. ― Примером для меня была не только Королева Элизабет, но и ты сам. Твоя воля, сила и ум были примером для меня тогда, а стоило мне узнать тебя ― все смешалось. Не только в голове, но и в сердце моем произошел полный хаос. Я пыталась, честно пыталась держаться от тебя подальше, не видеть, не разговаривать с тобой, но видимо Аслан не на моей стороне ― наши встречи стали все чаще и чаще, разговоры длиннее, и я стала такой, какой я стою перед тобой ― уже не просто Оралндкой, а влюбленной в тебя ведьмой, ― Тхарма приблизилась и медленно опустилась на колени перед крайне шокированным и озадаченным Королем. ― Я прошу меня не отсылать. Я буду ничего не ждала, не стану давить на тебе, никогда ничего не попрошу, только видеть тебя иногда, хотя бы украдкой в стенах этого замка… — выдавила она еле слышно, так тихо, что только острый магический слух мог расслышать сказанные слова.

Анабесс колебался. Ему казалось, что прошли часы, но на самом деле минуло несколько секунд. Он обхватил Тхарму за плечи и поднял. Ее глаза слезились. Анабесс смотрел на нее и не знал, что сказать. Король не знал любви девушки: у него была только семья, которая его любила как родного человека ― племянника, брата; страна, которая его любила как правителя ― мудрого, властного и сильного. А Тхарма любила его… по-особенному. И он не знал, что ему делать с этой любовью. Он знал, что не сможет ее оттолкнуть, но прямо сейчас не был готов ответить на ее чувства.

― Тхарма… ― медленно произнёс он. ― Я не хочу тебя обижать. Конечно, ты можешь остаться, не покидать дворец, ― Анабесс помолчал, обдумывая то, что собирался сказать. ― Я не буду врать, что ничего не чувствую к тебе, но прямо сейчас… Я не считаю, что люблю тебя так же, как ты меня, и боюсь, что никогда не полюблю, а ты, бессменно, заслуживаешь того, кто подарит тебе такие чувства. Безответная любовь убивает, Тхарма.

― Но если в тебе есть хоть немного чувств ко мне… ― горячо прошептала ведьма. ― Просто… дай нам шанс.

Анабесс опустил руки, переставая держать ведьму за плечи.

― Ты можешь вернуться к себе, ― произнес Король. ― Скажи моей сестре, что ты остаешься здесь, теперь уже на правах гостьи. Пусть Нина подберет для тебя покои.

― Анабесс.

Король поднял руку, и ведьма тут же замолчала.

― Сегодня вечером я дам тебе либо все, либо не смогу и за всю жизнь дать хоть маленькую часть.

Тхарма покланилась и быстро вышла. Едва за ней закрылась дверь, Анабесс, чувствуя, что ноги его уже не держать, опустился на мягкий ковер и оперся спиной на стол. Закрыв лицо руками, он не знал, что и думать. Мысли лихорадочно носились в голове, и Король пребывал в некой прострации, не зная, за что хвататься. Он должен был все обдумать ― Тхарме он не врал. Анабесс решил, что должен принять решение сегодня: либо он соглашается с Тхармой и развивает к ней свои чувства, либо отвергает и они сводят общение к минимуму. Ни одни из вариантов его не устраивал ― он испытывал к Тхарме что-то, определённо, однако не мог сказать, так же сильно любит ее, как и она его.

Девушка, с тяжелым, наигранным вздохом, села рядом с ним. Облокотившись на стол, она повернула голову к юноше, который убрал руки с лица и положил их на согнутые в коленях ноги.

― Знаешь, мне всегда казалось, что женщины любят сильнее, чем мужчины. При любых условиях.

Анабесс усмехнулся и глянул на черноволосую девушку, которая выглядела младше него ― ровесница Вааны, возможно.

― Отец любил тебя очень сильно, ― произнёс Анабесс и веско добавил. ― Мама.

Элизабет усмехнулась, и если бы кто-то мог ее видеть, он бы нашел не мало сходства в усмешки сына и молодой матери.

― Он признавал, что я чувствую к нему сильнее, ― сказала Элизабет. ― Женщины-ведьмы… у нас многие чувства обострены. Мы ищем любви. Моя, по сути, всегда была рядом. А Тхарма… если ведьма выбирает тебя своим, она обычно не ошибается.

Анабесс прикрыл глаза. К его плечу прикоснулась легкая, как паутинка, рука Элизабет.

― Знаешь, меня ранили, ― сказала внезапно колдунья, и Анабесс в панике распахнул глаза, оглядывая маму. ― Нет, сейчас все хорошо, правда. Просто в такие моменты ― ранение, сон, когда мне легче переноситься во времени, я пользуюсь возможности увидеть тебя. И Мелестину.

― Да, ― усмехнулся парень. ― Она очень испугалась, когда ты первый раз пришла. Я так и не понял, как это происходит: тебя видим только мы и все время в разном возрасте ― молодой, как сейчас, или уже старше.

Элизабет нахмурилась.

― Время в Нарнии и в этом мире ― сложное явление. Не пытайся его понять, просто давай наслаждаться теми моментами, что нам даровали. И давай вернемся к Тхарме.

Анабесс болезненно улыбнулся. Элизабет продолжила говорить, сидя рядом с повзрослевшим сыном.

― Я же чувствую, что ты ее любишь, ― сказала колдунья. ― Возможно, не так сильно, но это только пока. Анабесс, родной мой, поверь мне. Другой не ищи. Эта та женщина. Твоя женщина.

― А если я не смогу, мама? ― резко спросил Король. ― Это то, чего я боюсь. Допустим, я позволю этим заражающимся чувствам вести меня, но если они так и не станут полноценными? Я буду должен всю жизнь провести рядом с Тхармой, не любя ее? Тогда будем страдать мы оба ― я, от того что не могу сделать ее счастливой, а она от того, что проводит жизнь с человеком, который ее не любит.

― А что ты к ней испытываешь? ― спросила Элизабет.

― Не знаю. Это сложно. Возможно, я ей немного восхищен, сочувствую ей, нахожу ее интересной и веселой. И нежность. Не знаю, как это объяснить.

Элизабет улыбнулась спокойной улыбкой. Наверное, так улыбается каждая мать, когда ее ребенок влюбился.

― Разве это плохой набор чувств, сынок? ― спросила Королева. ― Они не могут просто так исчезнуть, если вы растянитесь, но смогут стать чем-то большим.

Анабесс молчал. Элизабет внезапно поднялась на ноги, и Анабесс посмотрел на нее обеспокоенным взглядом. Но девушка не собиралась исчезать в воздухе, как обычно это делала: наоборот, она казалась только окрепла и выглядела лучше. Она протянула сыну руку.

― Пойдем. Я покажу тебе одно место.

Элизабет уверенно вела Короля по коридорам дворца. Могли пройти десятилетия, но Элизабет ― тело которой в данный момент умиротворённо лежала в одной из комнат замка побежденного Мираза ― никогда бы не забыла куда ведет каждый из них. В конце концов, не в этих ли коридорах они с детьми и племянниками играли в прятки? Уже кто-кто, а мат знает каждый закоулок. И тайные ходы.

Анабесс и Элизабет не разговаривали: матери и сыну хватало взглядов. Когда Элизабет смотрела на какой-то гобелен, и Анабесс вспоминал, как чуть не поджег его; когда Анабесс смотрел на какую-то вазу, и Элизабет вспоминала, как она выпрашивала ее у Эдмунда, будучи на третьем месяце беременности; смотрели на каменные бюсты и вспомнили… вспоминали… вспомнили…

Элизабет остановилась напротив стены. На ней были отпечатки ладоней ― женских и мужских. Это тоже была в некотором роде традиция ― Люси в шутку оставила отпечаток своих ладоней желтой краской, Элизабет и Эдмунд подхватили идею, Питер и Сьюзен сетовали на то, что они портят стены, но согласились. Уже после на стене появились отпечатки Элодии, Анабесса, Перлит и всех тех, кто был после них.

Она могла показаться самой обычной, но девушка нажала на один камень ― на нем и нескольких других отпечаталась голубая ладошка небольшого размера. Камень вошел в стену, и часть ее отъехала, открывая проход. Там был прямой коридор, в который Королева зашла первая. Верховный Король последовал следом за матерью, ни на секунду не задумываясь.

Нет, Король Анабесс не сходил с ума. Просто по сути мама всегда оставалась рядом: пусть он и сам выдумал это, подарив образу из своей головы жизнь, и обманув себя же лживыми надеждами на то что она жива, но даже в такой форме Элизабет была рядом, и это единственное что могло его поддержать.

Они проходят немного, Анабесс освещает им путь. Элизабет провела их через многие коридоры, сворачивая то туда, то сюда и в конце концов они оказались в небольшой полукруглой комнатке. Больше коридоров не было.

― Здесь, ― Элизабет оглянулась на каменные холодные стены, паутину и пыль. ― Твой отец сделал мне предложение стать его женой.

Королева рассмеялась. Анабесс поражённо замер ― он этого не знал.

― Ты знаешь, ― продолжила Королева. ― Мы с Эдом были немного странной парой. Когда нас короновали мне было всего десять, а твоему отцу ― девять. Мы родились в один год, но я была старше на шесть месяцев, ― Элиз усмехнулась, словно этот факт ее веселил. ― Впервые о свадьбе заговорила твоя тетя Сьюзен. Мы были так удивлены. Она сказала, что нам уже пора бы сыграть свадьбу и устроить большой праздник, а я и Эдмунд… мы очень удивились. Не тому, что Сьюзен об этом заговорила, а тому, что мы забыли об этом фактом. Душами мы уже были соединены, мы ощущали себя единым целом, а свадьба… она казалось такой мелочной на фоне тех чувств, что уже нас связывали… Но мы все-таки дали Сьюзен устроить праздник, потому что иначе она бы не простила нас до сих пор.

Анабесс рассмеялся, и его смех эхом отразился от каменных стен. Элизабет рассмеялась тоже, но ее смех не повторился ― она, возможно, и была осязаема для сына и дочери, но для всех остальных ― нет. Ее голос не отражался эхом, она не отбрасывала тени и ей нельзя было навредить. Призрак. Она стала призраком, который иногда появляется здесь. Тогда, когда детям нужно это было больше всего.

Элизабет протянула одну руку, и Анабесс сжал тонкие материнские пальцы в своей ладони.

― До того, как мы стали Королями и Королевами Нарнии, было что-то еще… Я не замечала твоего отца, никого не замечали. А он… ― Элиз смутилась и заправила локон за ухо. ―Совсем недавно я узнала о том, что я была лучшей для него с пяти лет. Теперь же… Анабесс, я понимаю твои сомнения. Но если, в противовес им, есть надежда, стоит рискнуть.

Анабесс посмотрел на Элизабет ее собственными глазами ― отмеченными магией. Она с тяжелым вздохом прикоснулась рукой к щеке сына.

― Поверь мне ― колдун будет счастлив только с колдуньей.

― Но отец не был колдуном, ― заметил Анабесс. Элизабет усмехнулась.

― Я помню, как Корделий сказал: «Если ты смог покорить сердце Колдуньи, то и сам стал Колдуном».

***

В покоях Мелестины велась ожесточенная словесная перепалка между отцом и дочерью, когда Элизабет и Анабесс появились там. Мелестина стояла, уперев руки в бока, и что-то упорно доказывая Эдмунду, который стоял в практически такой же позе. Едва в комнате появились еще двое, перепалка прекратилась.

― Мама! ― негромко вскрикнула Мелестина, и бросилась обнимать мать. Анабесс, рефлекторно выпрямившись, подошел к отцу. Конечно, Эдмунд выглядел моложе его, но от Короля Справедливого исходила та энергия, которую делила с ним Королева Чарующая. Да и взгляд своего отца Анабесс не мог забыть. Отец и сына обняли друг друга, пока Мелестина что-то весела щебетала в полголоса.

― О, мама, надеюсь, ты вправила брату мозги по поводу Тхармы? ― усмехнувшись, спросила юная Королева.

― Сделала все, что могла, ― заверила Элизабет, отстраняясь от дочери. Мелестина лукаво глянула на брата-Короля. Эдмунд усмехнулся.

― Ты, лучше, послушай мать, ― посоветовал Король. ― По крайней мере, она сделала правильный выбор.

В комнате раздался дружный смех.

― Я постараюсь, ― пообещал Анабесс. ― Если уж ты считаешь, что Тхарма мне подходит… К мнению родителей нужно прислушиваться?

Элизабет с улыбкой кивнула на наигранно-обреченные слова сына. Мелестина хмыкнула.

― Ладно, мам, пап, я побегу, ― сказала она. Королева всегда говорила так, словно родители действительно были здесь всегда, и она могла в любой момент их увидеть, обнять и поговорить. В некотором роде, так она топила свою боль. ― Еще увидимся.

И Мелестина, еще раз поцеловав и обняв родителей, вышла из покоев. Анабесс слабо улыбнулся:

― Я пойду найду Тхарму, пожалуй.

― Передавай привет нашей будущей невестке, ― сказал Эдмунд. Король кивнул и, не говоря больше не слова, вышел, закрыв дверь. Элизабет тяжело вздохнула и подошла к Эдмунду, который с готовностью раскрыл для нее объятья.

― Хотя бы так, ― прошептал Эдмунд, обнимая свою девушку, которая в данный момент была его женой. ― Хотя бы так, но у нас есть редкая возможность видеть их, разговаривать, давать советы. У Питера нет даже этого.

― И мне так плохо от этого, ― прошептала Элиз. ―Я бы хотела дать ему такую возможность. Но моя магия небезграничная, и в полной мере действует только на того, кто владеет моим сердцем.

Эдмунд усмехнулся. Потом, внезапно отстранявшись, он церемониально поклонился и протянул Элизабет руку.

― Не подарите мне танец, Ваше Высочество?

Два призрака прошлого кружились по комнате Королевы Мелестины Верной, пока не растаяли в лучах солнца. Элизабет очнулась на кровати, Эдмунд проснулся рядом с ее кроватью. Слез больше не было.

Юноша сел на кровать, обнимая девушку за плечи, позволяя ей лечь головой ему на грудь. Сидели молча, смотря на кружащуюся в лучах солнца пыль. Когда-то под этим солнцем жили их дети.

***

― Тхарма! ― громко позвал Король, заставляя ведьму вздрогнуть. Она оторвала руку от цветов роз, которые распускались под ее красными всполохами магии, и покланилась. Анабесс стремительно приблизился и, заглядывая в глаза ведьмы, произнёс. ― Послушай меня сейчас очень внимательно, хорошо? Я уважаю чувства каждого, кто живет в Нарнии, твои ― тем более. Я могу понять всю их масштабность, но не уверен, что когда-то мои собственный будут столь же велики. Все будет развиваться долго и медленно, и я ничего не обещаю и обещать не могу, но сейчас я не хотел бы тебя терять… Тебе выбирать.

— Так как вы уже выбрали?

— Я выбрал. Ведь можно и попробовать в кои-то веки.

Они вновь встретились глазами — сиреневые магические глаза Короля и черные как ночь ведьмы. Показалось ли Тхарме, что в его бездонных глубинах она прочитала хорошо скрываемую, но все же надежду?

— Можно ведь и попробовать быть любовницей Короля, ведь возвращаться я в любом случаи не собираюсь, — заметила Тхарма.

Они знали, что если ничего не получится, то они смогут расстаться миром, возможно, даже близкими друзьями. Они не называли этого, но оба отчаянно пытались заполнить то одиночество, ту пропасть, которую у колдуна могла заполнить только ведьма, а ведьмы ― только колдун. И если так случилось, что именно Тхарма оказалась в Нарнии, именно Анабесс узнал ее ― может быть, это и есть происки судьбы.

— Я чувствовал это, — Анабесс снова усмехнулся, и ему захотелось коснуться ее волос, что он и сделал. Тхарма блаженно прикрыла глаза и слегка повернула голову к его

ладони, чтобы его холодная кожа коснулась ее щеки.

***

Корин носилась по дворцу Мираза, обегая комнаты и спрашивая, не нужно ли чего-нибудь раненым. Фея не могла усидеть на месте. После внезапного освобождения, Корнелии быстро нашли применение ― ее силы были не столь велики, но в каких-то мелких делах она была незаменимой помощницей. Ловкая, умная и довольно красивая девушка быстра влилась в компанию таких же отвергнутых, как и она сама.

Когда Элизабет ранили, Корнелия сильно испугалась. Началась настоящая суматоха, и никто не мог ей точно ответить, что именно произошло с храброй Королевой, которая была готова умереть за Нарнию. Помощь пришла в виде Королевы Люси. Корин сначала отнеслась к ней с тем уважением, которое надо оказывать знатным персонам, но Люси ― она просила не называть ее «Королева Люси» или ваше Величество ― была настолько жизнерадостной и светлой, что не полюбить ее просто было нельзя. Корин очень быстро сдалась во власть этой прелестной девочки.

Когда Элизабет пришла в себя, все были, естественно, рады. Никто не думал о ее смерти, даже возможности такой не допускали. Но стоило увидеть ее в более-менее нормальном состояние, все все-таки вздохнули от облегчения. Корнелия поблагодарила Элиз за все, что та сделала для нее, и две девушки обнялись ―ведьма и фея.

На этот вечер был запланирован пир, самый настоящий. Корин сбивалась с ног, стремясь помочь всем и каждому, но в конце концов ее взяли Люси и Сьюзен, помогать обустраивать поляну ― накрыть большое пространство подушками, пледами, определить места для костров. Элизабет помогала раненым, Эдмунд не отходили от своей девушки не на секунду; Рабадаш серьезно говорил с Каспианом на счет его будущего правления, хотя это право больше принадлежало Питеру или Эдмунду. Однако Верховный король предпочел компании будущего Короля общение с сестрами и Корнелий.

Он с каким-то интересом наблюдал за тем, как под тонкими пальцами распускаются цветы, появляются ростки новых деревьев ― фея была неотделима от природы, всячески помогала ей восстановиться после больших годов потери. Питер смотрел на Корнелию, и понимал, что она ―не Элодия, совсем на нее не похожа.

― … а еще ты можешь помочь растениям вблизи замка Мираза, ― воодушевленно шептала Люси, раскладывая подушки. ― Он окружил его камнями, но думаю, Лиззи быстро их разрушит, и вы вдвоем вернете цвет этому холодному место.

― Прекрасная идея, Люси! ― воодушевлённо сказала Сьюзен. Корнелия заметила, что чем больше расцветает Нарния, тем больше изменяются Древние Короли и Королевы ― они сами начинают словно сверкать, цвести, заполняться новыми цветами.

«Возможно, ― подумала Корин. ― Именно такие люди и должны были начать Династию Королей и Королев.»

― Я сделаю, все, что в моих силах, ― пообещала Корин. Люси живо обернулась на Питера, который пристроился в теньке и смотрел за их работой.

― А ты что думаешь? ― спросила она.

― Этой холодной каменной тюрьме не помещает немного света и цвета, ― согласился Верховный король.

― Точно, ― рассмеялась Сьюзен. ― К примеру… ромашки. Тюльпаны, пионы, нарциссы…

― И еще лилии, ― заметила Корнелия. ― Они очень вкусно пахнут!

Три девушки рассмеялась. Корин отвернулась, прикладывая руку к дереву, ветки которого были сломаны в ходе сражения. Ее магия была не столь сильна, как у будущей невестки Питера, но Корнелия делала все, что было в ее силах, отдавая саму себя без остатка.

Люси и Сьюзен затянули песенку без слов, силясь вспомнить старые Нарнийские слова. Лицо Корин было задумчивым и печальным, а гриву сейчас казавшихся золотистыми волос неистово трепал ветер, раздувая их за ее спиной и бросая на лицо. Питер замер.

Что-то в груди защемило — тоскливо и сладко, вздрогнуло, ударило об ребра… Девушка так напомнила ему…

— Элодия…

Он видел, как Корин блаженно прикрыла глаза, стоило дереву начать расцветать все больше и больше, и ее длинные ресницы трепетали, а грудь и плечи поднимались медленно. Сейчас она была бы так похожа… Питер помотал головой, пытаясь прогнать наваждение, но оно не исчезло. С этого ракурса — тонкая, почти невесомая с развивающимися светлыми волнами, с прикрытыми глазами и алыми губами, готовыми вот-вот раздвинуться в полуулыбке, она так напомнило ему ту, с которой он стоял когда-то на балконе Кэр-Параваля и встречал рассвет, а ее руки так же лежали на перилах.

«Бывают ли подобные совпадения в жизни?» — спросил Питер самого себя, сидя недвижимо, прячась в тени густой кроны дерева.

― К пиру все готово, ― внезапно громко сказала Элизабет. Она, Эд и Рабадаш приблизились к ним, и впервые на юношах и девушках не было защитных кольчуг. Парни одели простые штаны и легкие рубахи, а на девочках были красивые легкие платья. Люси вплела в свои волосы несколько луговых цветов ― ярко-желтые примулы, гиацинты и золотарники необычайно вписывались в образ самой юной Королевы. ― Сегодня вечером будет самый настоящий праздник, все Нарнийцы и тельмаринцы в нетерпение.

― Конец это войны означает конец нашим распрям, ― заметила Корин, приближаясь к коронованной шестерке. ― Теперь мы сможем жить все вместе, не боясь друг друга.

― Да, но боюсь некоторые тельмаринцы все еще будут бояться леса, ― с усмешкой заметил Рабадаш. ― Но это пройдет.

― Как у тебя? ― усмехнулся Эдмунд. Все рассмеялись.

― Ладно, я пойду узнаю, как дела на кухне, ― сказала Корин. Элиз закатила глаза.

― Только не бери на себя слишком много обязанностей, ― Королева игриво подмигнула феи. ― Сегодня праздник. Каспиан обещал его сделать национальным.

― Каким? ― с легким смущением переспросила фея. Рабадаш нахмурился, силясь вспомнить это слово.

― Там, откуда мы пришли, ― внезапно принялся объяснять. ― Есть такие праздники, в который все отдыхают и устраивают веселье.

Корнелия улыбнулась, кивнула головой и пошла в замок. Элизабет, щуря сиреневые глаза, посмотрела на Питера. И не только она ― взгляды Люси, Сьюзен, и даже Рабадаша с Эдмундом были направлены на старшего.

― Что? ― не понимающе спросил тот. Элиз цокнула языком, Эдмунд пробормотал «Да ладно?», Рабадаш усмехнулся.

― Брось, Питер, ― весело проговорила Люси, водружая наголову Элизабет венок из гортензий, ирисов и сирени. Синие и фиолетовые цветы красиво смотрелись на черных волосах девушки. Коса Сьюзен же была украшена красными бегониями и георгинами. ― Ты все время на нее смотришь.

― Я на нее смотрю, потому что она…

― Похожа на Элодию, ― продолжил Рабадаш. ― Да, мы заметили. Только дело ведь не только в этом?

― Ты будешь колоссальным идиотом, если упустишь ее, ― подхватил Эдмунд. Сьюзен на них шикнула.

― Она из Нарнии, ― напомнила Сьюзен. ― Возможно, когда мы вернётся в следующий раз, ее, Каспиана и всех наших новых друзей уже не будет… здесь.

― Так не хочется уходить, ― протянула Люси. ― Почему мы не можем остаться? Потом все будет опять так, словно и секунды не прошло.

― В этот раз нас домой отправляет Аслан, ― напомнила Элизабет. ― Это решать ему.

― А ты что думаешь? ― внезапно спросил Питер, смотря на Элиз.

― О чем?

― Обо мне и Корин.

На лице девушки появилась загадочная, предвкушающая улыбка.

― Кто знает, Питер, ― усмехнулась Королева. ― Кто знает.

Пир был самый настоящий. Все еле мясо, сладости, фрукты и овощи. Жители старой Нарнии и тельмаринцы с опаской и недоверием, но все-таки разговаривали с друг другом, и было у них кое-что общее ― они все впервые чувствовали себя по-настоящему счастливыми, после годов ― а нарнийцы даже веков ― унижения и недостатка. И, может быть, что-то особое было в самой еде, но к середине ночи тельмаринцы танцевали под песни фавнов, два народа свободно общались, они стали единым народом. Как надеялись Короли и Королевы ― навсегда.

Люси была вовлечена в самую гущу танцев, песен, она ― легкая и прекрасная ― кружилась в танце с дриадами, нимфами и обычными девушками, смеясь и краснея от быстрых движений.

Сьюзен и Рабадаш отошли в сторону и уходили все дальше в лес, держась за руки и что-то тиха обсуждая. Девушка выглядела необычайно счастливой, буквально светясь изнутри, а царевич не мог сдержать радости, смотря на возлюбленную.

Питер остался у костра. Усталый, но счастливый, он отдыхал от танцев, в которые его вовлекла сестра. Впрочем, один он сидел не долго ― Корин подсела к нему, ненавязчиво заводя разговор, и уже вскоре они смеялись вместе, наслаждаясь обществом друг другом.

И, пожалуй, самая загадочная и таинственная пара предпочла полная уединение. Эдмунд и Элизабет сидели вдалеке от остальных, смотря на счастливых людей и магических созданий. Увидев, что Король справедливый и Королева Чарующая отделились, им принесли много еды отдельно, но никто из них к ней почти не прикоснулся. Эдмунд сидел на теплой, после дневной жары, траве. Элизабет полулежала-полусидела в его объятьях, положив голову ему ну грудь и держав руки, которые обнимали ее. Эдмунд периодически касался губами темной макушки, вдыхал запах цветов.

― Они будут вместе? ― тихо спросил он. ― Питер и Корин?

Элиз слабо улыбнулась.

― Да, ― просто ответила колдунья. ― Корнелия, в некотором роде, и есть Элодия. В ней ее душа, ее мысли, ее любовь к Питеру. Они встретятся уже в нашем мире и тогда они будут счастливы.

Эдмунд удовлетворённо улыбнулся. Он не спрашивал об их собственном счастье ― конечно, они будут самыми счастливыми на свете, и уже не важно в Нарнии или в Лондоне.

― Эд… ― тихо позвала девушка, выпрямляясь. Юноша недовольно глянул на Элиз, которую ему пришлось отпустить, и заметил какой серьезной она выглядела. ― Есть одна вещь…Аслан отдал мне ее, и я хочу показать это тебе.

― Это что-то важное? ― спросил Король Справедливый. Элизабет кивнула. Откуда-то из складок платья она извлекла среднего размера книжицу темно-голубого цвета. Страницы в ней были словно серебреными, а обложку украшали переливающиеся маленькие камешки.

― Что это? ― спросил заинтересованный Король.

Элизабет тяжело вздохнула и протянула ему руку. Они вместе держали книгу, и Элизабет произнесла, серьёзно глядя в глаза возлюбленного:

― Мы должны прочитать это вместе, в эту ночь. В этой книге описана вся жизнь нашей дочери.

Комментарий к Призраки настоящего и прошлого

в общем, осталось всего две главы, и это часть истории будет закончена

========== Прощание на станции ==========

На краю лужайки Аслан приказал поставить два деревянных столба выше человеческого роста, на расстоянии трех футов друг от друга. Третий более легкий кусок дерева был привязан к верхушкам, соединяя их, так что в целом эта штука выглядела как дверной проем из ниоткуда в никуда. Перед ней стоял сам Аслан с Питером по правую руку и Эдмундом по левую. Вокруг них теснились Сьюзен, Люси, Элизабет и Рабадаш, Трам и Боровик, лорд Корнелиус, Гленсторм, Рипичип и другие. Дети и гномы воспользовались королевскими гардеробными из дворца Мираза (теперь он стал дворцом Каспиана), так что не было недостатка в шелке и золоте, белоснежном белье, проглядывающем сквозь прорези рукавов, серебряных кольчугах, мечах, чьи рукояти были изукрашены драгоценностями, украшенных перьями шляпах и позолоченных шлемах (они так сверкали, что было больно смотреть на них). Даже на зверях были богатые цепи вокруг шеи. В тени дерева было свалено несколько сумок ―тех, с которыми Пэванси и Грейсы прибыли в Нарнию. Они были полностью забиты золотыми вещами, просто красивыми и теми, которые напоминали о людях, которых сейчас уж не было.

Но никто не смотрел ни на них, ни на детей. Живое ласковое золото гривы Аслана затмевало все. Остальные нарнийцы разместились вокруг поляны. На дальнем конце стояли тельмаринцы. Ярко светило солнце, и в легком ветерке трепетали знамена.

– Люди Тельмара, – начал Аслан, – Те, кто ищет новую землю, слушайте мои слова. Я пошлю вас в вашу собственную страну, которую знаю я и не знаете вы.

– Мы не помним Тельмара. Мы не знаем, где он. Мы не знаем, на что он похож, – заворчали тельмаринцы.

– Вы пришли в Нарнию из Тельмара, – сказал Аслан, – но в Тельмар вы пришли из другого места. Вы вообще не из этого мира. Вы пришли сюда несколько поколений назад из того же мира, что и Верховный Король Питер.

Тут половина тельмаринцев начала шептать: «Ну да. Рассказывай. Он собирается убить нас всех, выслав прочь из этого мира». А другая половина, выпячивая грудь и хлопая друг друга по спинам, зашептала: «Да ну! Можно было догадаться, что мы не из этого места с его странными, противными, неестественными созданиями. Мы королевской крови, видите». И даже Каспиан, Корнелиус и дети с удивлением повернулись к Аслану.

Элизабет же сохраняла леденящая спокойствие ― они с Эдмундом всю ночь потратили на изучение книги, которую Королева подарил Аслан. Поэтому они больше хотели спать, но торжественность момента прогоняла сонливость.

– Замолчите, – голос Аслана был близок к рычанию. Казалось, земля слегка вздрогнула, и все живые существа застыли как каменные.

– А теперь, – сказал Аслан, – мужчины и женщины Тельмара, вернетесь ли вы назад на тот остров в мире людей, откуда пришли ваши отцы? Это неплохое место. Те пираты умерли, и он необитаем. Там есть хорошие источники пресной воды, плодородная почва, лес для строительства, рыба в лагунах; другие люди в том мире еще не скоро обнаружат остров. Дверь открыта для вашего возвращения; но я должен предупредить вас, что как только вы пройдете через нее, она закроется для вас навсегда. И через эту дверь не будет больше связи между мирами.

Вперед внезапно вылетала легкая, светлая фигурка и фея Корин покланилась Великому льву.

― Если это возможно, ― сказала она мелодичным голосом, ― Я хотела бы попасть в тот мир, Аслан.

На мгновение наступило молчание. Затем сильный, скромно выглядевший парень из тельмаринских солдат протолкался вперед и сказал:

– Отлично, я тоже принимаю предложение.

– Это правильный выбор, – одобрил их Аслан, – И за то, что вы решились первыми, с вами будет мое благословение. У вас хорошее будущее. Идите вперед.

Парень, немного побледнев, вышел вперед. Аслан и его свита отошли в сторону, оставляя свободным проход к пустому дверному проему. Элизабет улыбнулась Корин, и когда фея приблизилась, то они обнялись.

― Мы еще встретимся, ― пообещала Королева. ― Мир так же огромен, как он и тесен.

― Я буду с нетерпением ждать этого, моя Королева, ― сказала Корин, и они расцепили объятья. Потом за тонкую талию фею сжала Люси.

― Тебе понравится наш мир, ― сказала юная Королева. Фея улыбнулась. Она попрощалась со Сьюзен, Эдмундом и Рабадашем. Питер улыбнулся Корнелии:

― Надеюсь, ты будешь счастлива!

― Спасибо, ― сказала фея и подошла к юноше, что тоже решился отправиться в неизвестный мир.

– Иди через него, сын мой, – Аслан потянулся к нему и дотронулся носом до его лица. И как только львиное дыхание коснулось его, в глазах его возникло новое выражение – испуганное, но не несчастное – как будто он пытался вспомнить что-то. Затем он расправил плечи, протянул Корин руку, и они вместе ― фея и воин, не знавшие другу друга ― и шагнули в Дверь.

Все глаза были прикованы к ним. Они видели три куска дерева, а за ними кусты, траву и небо Нарнии. Потом они увидели человека между дверными косяками, а затем, через секунду, они исчезли.

На той стороне поляны оставшиеся тельмаринцы вскочили на ноги с воплем: «Эй! Что с ним случилось? Ты задумал убить нас? Мы не пойдем этим путем». А один умный тельмаринец сказал:

– Мы не видим другого мира за этими палками. Если ты хочешь, чтобы мы поверили в него, почему бы не пойти одному из вас? Все твои друзья держатся подальше от этих палок.

Внезапно Рипичип вышел вперед и поклонился: «Если мой пример может сослужить тебе службу, Аслан, я ни на секунду не задумываясь, проведу по твоему приказу через эту арку одиннадцать мышей».

– Нет, малыш, – Аслан легко дотронулся своей бархатистой лапой до головы Рипичипа, – в том мире с тобой будут делать страшные вещи. Тебя будут показывать на ярмарках. Повести за собой должны другие.

– Пойдемте, – внезапно обратился Питер к Эдмунду, Элизабет и Люси, – Пришло наше время.

– Неужели мы уйдём сегодня? – удивился Эдмунд.

– Нам придется, – Сьюзен, казалось, знала, что делать. Она выглядела немного грустной и печальной. – Зайдем за деревья. Мы должны переодеться.

– Переодеться во что? – спросила Люси.

– В нашу одежду, конечно, – ответила Сьюзен, – Хорошенький же у нас будет вид на платформе английской станции в этом.

– Но наши вещи во дворце Каспиана, – сказал Эдмунд.

– Нет, не там, – Рабадаш тоже уже шел к густому лесу, – Они все здесь. Их упаковали и принесли сюда. Обо всем было договорено.

– Так об этом Аслан говорил с тобой, Сьюзен и Рабадашем сегодня утром? – спросила Люси.

– Да… об этом и о другом, – лицо Питера было торжественно. – Я не могу рассказать вам все. Он сказал это Сью, Рабадашу и мне, потому что мы не вернемся назад в Нарнию.

– Никогда? – вскричали в ужасе Эдмунд и Люси.

Элизабет смотрела спокойно. Питер поймал ее взгляд, она слабо улыбнулась.

― Тебя это не удивляет? ― спросил он. Девушка пожала плечами.

― Я знала, что это придет, ― сказала она. ― Но мне очень и очень жаль.

– Вы втроем вернетесь, – напомнил Питер, – Из того, что он говорил, я понял, что вы наверняка вернетесь когда-нибудь. Но не мы. Он сказал, что мы уже слишком взрослые.

– Питер, – ответила Люси, – Как ужасно. Сможете ли вы перенести это?

– Ну, мне кажется, что я смогу, это совсем не так. как я думал. Вы поймете, когда наступит ваш последний раз. Быстрее, вот наши вещи.

Странно и не очень приятно снимать королевские одежды и надевать школьную форму (к тому же не слишком чистую) в столь большом собрании. Самые противные тельмаринцы начали смеяться. Но остальные создания прокричали ура и встали в честь Питера, Верховного Короля, Сьюзен, королевы Рога, Элизабет, Королевы-Колдунья, короля Эдмунда, королевы Люси и царевича Рабадаша. Было нежное и (что касается Люси) полное слез прощание со всеми старыми друзьями – поцелуи зверей крепкие объятия медведей Толстяков, рукопожатие Трама и, наконец, щекочущие усы обнимающего их Боровика. Рог Сьюзен приняла, и Элизабет превратила его в небольшую брошку, которую Сьюзен торжественно наколола на форму Люси.

― Когда ты вернешься, он может тебе понадобится, ― сказала она.

Затем, чудесное и ужасное, прощание с самим Асланом, и вот Питер занял свое место, и рука Сьюзен была у него на плече, а рука Рабадаша на ее плече, рука Эдмунда на его плече, а рука Элизабет на его руке, рука Люси на плече Элиз, и рука первого из тельмаринцев на плече Люси, и такой длинной вереницей они двинулись к Двери.

И наступил момент, который трудно описать, потому что им казалось, что они видят три мира одновременно. Один был устье пещеры, открытой в ослепительную зелень и синеву острова в Тихом океане, где должны были появиться все тельмаринцы, когда пройдут через Дверь. Вторым была поляна в Нарнии, лица гномов и зверей, глубокие глаза Аслана и белые полоски на щеках барсука. Третьим (который быстро поглотил два других) была серая, посыпанная гравием поверхность платформы загородной станции, и скамейка с багажом, где они все сидели, как будто никогда не двигались оттуда – однообразный и отчаянно скучный – в ту минуту, когда они очутились там – пейзаж, но было в нем и что-то неожиданно приятное; знакомый запах железной дороги, английское небо и летний день.

Все шестеро разочарованно выдохнули. В сумках у них оказались их обычные вещи.

― Наверное, все драгоценности переместились в дом профессора Кёрка, ― предложила Люси. Но так было легче ― в школе такие богатства ни к чему.

Вдалеке раздался гудок паровоза, приближающегося к станции. Шестерка разочарованно выдохнула, а Элизабет внезапно грустно улыбнулась.

― Простите, ― произнесла она. ― Но мне надо идти.

Одинаковое непонимание отразилось на лице всех членов ее семьи.

― Куда? ― спросил Питер.

― Туда, где все началось, ― сказала Элизабет. Она перекинула сумку через плечо и сжала ремешок. ― Это очень важно. Аслан сказал, что я должна поступить именно так, что профессор все поймет и поможет мне.

― Но, Белла… как же школа? ― спросила Сьюзен. Ее, конечно, мало волновали такие мелочи, она спросила, чтобы просто задать вопрос.

Глаза Колдуньи ― серо-голубые, а вовсе не сиреневые ― заслезились.

― Вы знаете, что воспоминания вашей мамы про меня ― ошибочные, это был барьер, наложенный моей родной матерью, чтобы защитить меня, ― сказала она. ― Теперь, я сама могу себя защитить. Теперь, ваша мама забудет меня, так словно меня и не было.

― Но это неправильно! ― выкрикнула Люси, чем привлекла внимание нескольких любопытных зевак. Элизабет посмотрела на нее, и все ясно поняли, что девочка Беллатриса Грейс ушла навсегда ― была только Королева, Колдунья. Была только Элизабет.

― Но так должно быть, ― сказала Элизабет. ― простите меня. Мы еще встретимся, Люси, Эд, у нас будет еще одно путешествие в Нарнию. И когда-нибудь, мы все вместе будем рассказывать нашим детям о наших приключениях, а они будут считать это за сказки, ― Элизабет не билась в истерики, но слезы текли по щекам. Она поспешно вытерла их рукой. ― Но теперь я должна сделать обещанное мною. Прошу, поймите меня… ― паровоз подошел к станции, оглушив ее громким сигналом. Все ― кроме Элизабет ― рефлекторно дернулись на звук.

― Я верю, что ты знаешь, что делаешь, ― сказал Рабадаш. ― Удачи тебе.

― Спасибо, ― поблагодарила Колдунья, но в ее глазах отразилось намного больше, чем она могла сказать. Но и этого взгляда было достаточно.

― Ты знаешь, Элиз, ― внезапно сказал Эдмунд, до этого молчавший. Девушка посмотрела на него. ― Ты знаешь, что я пойду с тобой.

Сьюзен хотела возмутиться, но в конечном итоге не сказала ничего. Элизабет улыбнулась сквозь слезы и кивнула. Элизабет обняла Люси, Рабадаша, Питера и Сьюзен, а потом они с Эдмундом, держась за руки, растворились в толпе.

Разлучать их было нельзя. Ничто не имело на это право. Король Справедливый и Королева Чарующая всегда были вместе, и никогда ― раздельно. Эдмунд пошел за ней, не задумываясь, а она взяла его с собой, даже не попытавшись отговорить. Оба знали, что не совершают ошибку, идя против того, что им было уготовлено. Лондон не был Нарнией, и его волей Нарнийские Королева с Королем не подчинялись. Но они оба верили Аслан. И в друг друга.

― Я тебя люблю, ― сказала Элизабет.

― В этих трех словах, вся моя жизнь, ― закончил Эдмунд.

***

― Профессор Керк! ― громко позвала Элизабет, когда они с Эдмундом оказались в большом и знакомом доме. Профессор встречал их уже на лестнице, казавшись, ничуть не смутившись и не удивившись появлению столь внезапных гостей.

В комнате со шкафом было множество дорогих вещей, которые принадлежали этим необыкновенным детям.

― Вы прибыли быстрее, чем я ожидал, ― сказал Диггори с улыбкой.

― Мы спешили, ― сказал Эдмунд, пожимая руку профессору.

― У вас, наверняка, много дел, ― сказал он.

― Да, так и есть, ― согласилась Элизабет, и ее голос эхом отразился от стен. ― Вероятно, мне понадобится ваша библиотека, много ручек, красок и альбом.

Элизабет не отпустила руку Эдмунда. Она была абсолютно счастлива и чувствовала себя на своем месте.

========== Эпилог ==========

Эдмунд прокашлялся, кинул один взгляд на детей и продолжил читать книгу темно-голубого цвета. Страницы в ней были словно серебреными, а обложку украшали переливающиеся маленькие камешки.

― … И в тот самый момент, когда корабль вошел в порт, сердце Королевы Мелестины забилось быстрее. Она любила своего мужа, возможно, не так пламенно, как ей хотелось, но все же пережить его потерю казалось нереальным. Маленький мальчик лет семи сжался к ногам матери, смотря на корабль с таким же ожиданием и страхом, ― Эдмунд сделал интригующую паузу, и дети заворочались в нетерпение. ― Кадыр сошел на берег гордой походкой настоящего победителя, и Вильям, оторвавшись от него матери, побежал к отцу. Мелестина упала без чувств.

Эдмунд закрыл книгу, оставив закладку на том месте, где остановился читать. Самая старшая среди детей ― Анна, его дочь ― возмущенно посмотрела на отца, при этом так сощурив глаза, что стала вылитой копией своей матери:

― Так истории заканчивать нельзя!

― Да! ― поддакнула смуглая девочка по имени Авалайн ― она была похожа на своего отца Рабадаша, но цвет волос достался от Сьюзен. ― Что же случилось с Королевой Мелестиной? Мы просто обязаны узнать!

― Да, мы хотим узнать, ― послышался насмешливый голос Рабадаша за спиной. На руках он держал свою дочь Зеллу. Эдмунд пропустил его оскорбление мимо ушей, и обеспокоенно посмотрел на племянницу:

― Как она?

Рабадаш нахмурился.

― Температура еще держится, ― сказал он. Авалайн ― они с Зеллой были двойняшками ― обеспокоенно нахмурилась. Она понимала, что если Зелла болеет, то на встречу с тетей Джил и дядей Юстасом они поедут позже. Это удручало, но девочка понимала, что здоровье сестрёнки важнее.

Рабадаш прошёл в комнату с Зеллой на руках, и Авалайн с готовностью спрыгнула со своей кровати и подбежала к кровати сестры, помогая ее уложить. Анна подошла к колыбели своего маленького братика и заглянула в кроватку: малыш по имени Теобальд ― которого сокращенно все называли просто Тео ― спал, сжав маленькие кулачки.

― Ты тоже ложись, Анна, ― сказал Эдмунд, вставая со стула и бесшумно пододвигая его к столу. Рабадаш поцеловал спящую дочерей и бесшумно вышел. Палмер, сын Питера и феи, подождал пару минут, как Анна. В комнату зашли две женщины ― одна из них, уже повзрослевшая Корнелия. Она ласково поцеловала сына и пожелала ему спокойной ночи. Эдмунд проверил Тео, Элизабет поцеловала Анну в лоб и взрослые вышли. Только Алетиометр освещал большую детскую комнату.

Золото, что они притащили из Нарнии, обеспечивали из до сих пор. Сначала оно пошло на домашнее обычнее Эдмунда и Элизабет, которые не поехали в школу, а посветили себя историям. Каждая ночь ознаменовала для них новое путешествие в Нарнию бестелесными призраками, и они своими глазами видели все, что Элизабет рассказывала в том склепе.

Утром Эдмунд забывал, а Элизабет идеальным подчерком выводила все новые и новые истории в пустых альбомах. Вскоре им пришлось сделать новую библиотеку, а после их третьего путешествия в Нарнию, она заполнилась еще больше ― в подарок Аслан отправил им дневники всех Королей и Королев. Летом к ним приезжали Питер и Люси, Рабадаш и Сьюзен. Они смеялись, были вместе и составляли родовое дерево тех, кого оставили в Нарнии. Это было больно, но эта боль была настолько светлой, что ее хотелось испытывать.

Сначала поженились Элизабет и Эдмунд, едва последнему исполнилось восемнадцать. Через год Элиз родила Анну, потом ― сына. Во время ее первой беременности Питер неожиданно заявился в дом профессора Диггори ― он умер через несколько месяцев после рождения Тео, поэтому запомнили его только старшие Анна и Палмер ― под руку с Корнелией, и хотя всем было известно о судьбе светловолосой феи и ее общении с Королем, новость о скорой свадьбе не могла не удивлять. Элизабет же была очень рада за старую подругу и брата. Еще раньше в церкви обвенчались Сьюзен и Рабадаш, когда Эдмунд, Люси и Элизабет находились на корабле Каспиана. Питер и Корин расписались не так давно.

Этим днем прибыла Люси и Том, которые скромно рассказали о своей помолвке. Дети были рады увидеть тётю и Тома, но выяснилась одна неприятная деталь ― Зелла умудрилась подхватить простуду. Сьюзен и Рабадаш решили, что задержатся на пару дней в доме ― его не называли «дом профессора Керка», для них он был «Большой Семейный дом» ― а как она немного поправится ― сразу приедут.

Нарния неумолимо напоминала о себе ― книгами, рисунками, детьми и людьми. Ее зов становился невыносим, особенно ― Элизабет. Во сне ее мучали голоса, которые не звучали враждебно, но из-за того, что говорили хором ― путали. Она просыпалась, чувствуя, как что-то неудержимо зовет ее к себе, зовет присоединиться или наоборот ― подождать. Она не знала, и это сводило ее с ума. А значит ― и ее супруга.

Элизабет хочется верить в то, что ее это не берет: она всё также считает, что её жизнь — это её жизнь, и никто не имеет никакого права указывать ей, что делать и какой быть. По крайней мере пока, когда у неё есть надежная семья и она не находится в свободном плавании, без денег и без дома.

Она плохо спала по ночам. Постоянно ворочалась и даже ощущала, что очень хотела что-то сказать, прошептать, крикнуть. Только ничего не выходило. И не получалось даже прогнуть спину, чтобы глубоко вдохнуть. По ночам Элиз стала задыхаться.

И Эдмунд не мог её разбудить, сколько ни звал, ни теребил. Элизабет только открывала губы в беззвучном крике и горела в своем сне. И эта невозможность сделать хоть что-то медленно сводила Короля с ума.

А там, во сне, было на самом деле жарко. Грудь давило от неведомых ранее ощущений.

Элизабет просыпалась. И не было холодных капель пота на спине. Только там, около сердца, что-то набухало, росло, теплело и хотело вырваться наружу. Это несло в себе нежные чувства к Эдмунду, который всегда отводил ее на кухню, делал чай и обнимал, пока она не заснет снова.

Вот только сны рвали и перекраивали, и странный шар около сердца всё рос и рос, набирая силу. И каждое утро, просыпаясь, Беллатриса ощущала себя всё меньше собой, всё больше Элизабет. Быть может, даже Королевой? И она не хотела, боялась. Какое-то отвратительное бремя давило на плечи ужасным камнем, будто её приняли за атлета и взвалили на хрупкие кости штангу с шестью блинами на каждой стороне.

Когда сначала приезжают Сьюзен и Рабадаш, а потом, практически сразу, Питер с Корин, да к тому же звонит Люси и говорит, что они с Томом скоро будут, Элизабет понимает, что зовут не ее одну. Они говорят об этом кратко, и после звонка Юстасу принимают решение. Тогда Элизабет впервые садится читать детям книги, которые никогда не были сказками, но когда-то ― реальностью.

Нарния зовет своих Королей и Королев, их новых наследников. Потому что грядет последняя битва, а голоса в голове мешают разгадать последнее предсказание Алетиометра. Грядет Последняя битва, и тогда Нарния получит обратно тех, кто ей принадлежит.