========== Пролог. “Привет от Костлявой” ==========
Сон был странным.
Мне снились потоки зеленого цвета, что рвали воздух с диким визгом, словно неоновые пчелы пытались протаранить своими тельцами злобного нарушителя. Но это не показалось забавным или просто обыденным, мне было до чертиков страшно. Не сходи я в туалет перед сном, так сказать, облегчить мочевой пузырь, как обычно, то я бы, наверное, вернулся в далекое детство — ну вы поняли. Залитые пеленки, простыни… В моем случае — «херовое» начало утра и отличный повод для шуток от сокамерников.
Нет, я не сижу, не чалюсь и не мотаю срок в тюрьме и других местах лишения свободы. Я студент, и дом — моя общага. Сокамерниками я их называю по одной простой причине: они то еще быдло… Я бы описал их, но у меня, скорее всего, нет времени расплываться по полям бумаги в описании их идиотизма и безнравственности — хотя под последнее обозначение подпадаю и я, — но это уже детали…
Дело в том, что я отчетливо осознал: я уже не студент. После чего вдруг навалились волны воспоминаний о моей будущей жизни — я же назвал бы её существованием. Мой разум в тот момент осознания отметил некую странность сна: я никогда не мог говорить в царстве Морфея — сейчас же я отчетливо ощущал, как мое горло саднит от долгого плача, слезы залили глаза, размывая картинку в сюрреалистический вид. Липкий страх сковал мое сознание в тот момент, как я не смог вспомнить свое имя, панически хватаясь за любые ассоциации, чтобы хоть немножечко задеть любой пласт воспоминаний и, пробежавшись по нему, вернуть свое «Я».
Но все было тщетно.
Я мыслил непонятными категориями и словами, я мог описать свои чувства, не понимая их, я помнил все — и не помнил ничего. Ни имени, ни родителей, ни дома — ничегошеньки, лишь размытые и обобщенные понятия о жизни и — смерти. О смерти — здесь я должен был испугаться, но я уже был напуган, липкий страх, пытаясь завладеть моим сознанием, заполонив собой все пространство и утопив его в агонии отчаянья, накрыл меня багровой волной ужаса. Но он не преуспел, я бы даже сказал, что он перестарался: сложно описать, но будь я чашей, то огромный поток страха, плеснувший из огромного кувшина черным потоком отчаянья, просто соответствуя законам физики, разбился о дно и выплеснулся в стороны.
И вот сон оказался явью, все стало так обычно и невероятно четко от осознания своего существования. Мои руки с маленькими пальчиками, что впились в полированное дерево решетки, с невероятной силой сжимали забор детского манежа, словно это был спасительный круг, брошенный мне спасателем в разгар шторма. Аналогия была очень хороша — ведь ножки, которые я бы назвал культяпками, устали держать меня, как бы смешно это ни прозвучало, на ногах. Меня шатало из стороны в сторону, немного тянуло назад, словно мне гирю к затылку подвесили, но я держался изо всех сил, жадно пожирая глазами картину, что разыгралась предо мной. Женщина падала на пол — как все просто звучит, и как горько осознание того факта, что она больше не встанет, не улыбнется и не поцелует своего ребенка, не будет заливисто смеяться после глупой шутки мужа, и её уста больше никогда не будут петь колыбельные, которые убаюкают даже разъяренного тигра, что в неистовой жажде свободы бросается на прутья клетки вольера. Маленьким солнцем, ярко-рыжие волосы диким огнем развевались ореолом вокруг её головы, словно в замедленной съемке она падала лицом ко мне, раскинув руки в жесте отчаянного желания объять самое ценное, что было в её жизни, — меня. Эта мысль ударила громом боли и ненависти, в то время как с глухим стуком женщина поломанной куклой упала на пол, так и не добравшись до меня. Безжалостным кукловодом была тьма, размытое пятно смерти в балахоне цвета беспробудной ночи разразилось смехом наслаждения. Это было не настолько отвратительно, насколько страшно — я понял это в тот момент, как ощутил горячее тепло влаги, что струилось по моим ногам. Мне было страшно и в то же время, словно загнанная в угол крыса, я был готов прыгнуть на сапог, что вот-вот раздавит мое тело, неумолимо опустит подошву судьбы, что выдавит одним слитным ударом жизнь из моего маленького тела. Я ощущал невероятную ярость, граничащую с безумием, разрывающим мою грудь в диком порыве ненависти, что вылился в голосистый рев ребенка. Тень нависла надо мной, и — будь у неё лицо — я бы смог разглядеть раздражение, смешанное с ощущением хорошо проделанной работы. Его эмоции были открытой книгой для меня, они потоком гнили обрушились на мою голову, вызывая стойкое отвращение к нему и, в первую очередь, к себе — бессилие убивает. Коса смерти уткнулась прямо мне в голову, её тонкий конец белесого древка вздрагивал при каждом вдохе убийцы. Сквозь непрекращающийся набат ударов сердца и застывший, словно на заезженной пластинке граммофона, крик, я уловил его дыхание, обличенное в слова, но я не слышал, не хотел слышать и больше никогда не услышу. Осознание конца было кристально чистым словно водная гладь бескрайнего моря моих переживаний, бурлящий котел ненависти остыл, опали буруны ярости, разбившись о скальные берега печали. Я чувствовал, что конец близок, сейчас, рассержено гудя, клинок косы разрежет воздух в холодном порыве бесстрастной смертной тени.
Бывают моменты, когда все становится неважным, время останавливает свой ход, а ты замираешь с самым глупым, я бы даже сказал, невероятно тупым выражением лица. Осознание скорого конца смывает рамки просто по щелчку костлявых пальцев, принятие того факта, что это — твой последний вдох, последнее лицо, что ты видишь своими наполненными жизнью глазами, пыльным мешком прибивает твой разум, забивает его в состояние созерцающего свою смерть овоща, и лишь пыль разлетится серым веером — пыль, которой станешь ты. Понимание этого факта до малейшей доли секунды совпало с яркой вспышкой зеленого света, она была живой — она визжала в бесконечной агонии смерти. Он был так холоден и ярок, так прекрасен своим манящим, словно маяк для заблудившегося моряка, светом. Я знал, что не будет больно, я чувствовал приближающийся холод загробного мира, я был готов растворяться в бескрайней пустоте ничто. Веки начали опускаться — то ли от яркого света, то ли от желания запомнить эту картину как можно лучше, — ведь она последняя из увиденных тобой в такой короткой, но все же яркой жизни. Голову мотнуло от потока воздуха, что сжатым горизонтом отбросил меня назад. Руки, державшие прутья манежа, расслабились, пальцы отпустили спасительный круг в виде деревянных решеток, а ноги подогнулись под весом моего тела. Вспышка невероятной, адской боли врезалась в мою голову с правой стороны лица. В лоб ворвался раскаленный прут, желающий пробить своим горящим острием мой череп и добраться до так вожделенного им мозга. Сквозь вату и непрекращающийся набат крика матери я услышал визг. Глаза были закрыты, но я знал, что ему больнее, чем мне: он выл так, словно сам Сатана поднялся из глубин преисподней и лично вырвал его душу из тела. Если бы он и вправду существовал — он бы вымыл руки в котле с серой после извлечения этой гнилой мерзости.
Открыв глаза, я с неумолимой волей заставил себя встать, чтобы посмотреть на хладный труб мерзавца, окинуть его взглядом ненависти и горечи победы, которая далась такой ценой. Прохладный ветер с мелкими росчерками капель дождя прорывал завесу тумана через пролом в стене и крыше рядом с моей головой. Обведя помещение расплывающимся взглядом, в котором плясали разноцветные круги багрового оттенка, я видел огонь и пепел, что сизыми хлопьями укрыл покрывалом мрака все помещение. Прибитый редким дождем он расплывался черными лужами, стекая в дыру пролома стены, пол слегка накренился, и то, что осталось от убийцы, скоро смешается с землей. Словно помои, выплеснутые из окна среди нерасторопных прохожих, он заляпает своим прахом сапоги и смешается со сточными водами — туда ему и дорога.
Мне было плохо, чертовски плохо, спазм сотряс мое нутро и поток рвоты брызнул из моего маленького рта, он стекал по подбородку, падая на мою грудь, — мне было все равно. Через секунду в комнату ворвался низенький старик, хотя нет — судя по поднявшемуся в мою сторону лицу — это мужчина, просто он слегка заросший, сгорбленный и не очень то и красив. Мелкие глазки, что в панике бегали в поисках чего-то, тихий скулеж и громогласный писк, когда он поднял тонкий белесый словно кость прутик. Он даже не посмотрел на меня, как скрючился до маленькой и юркой тени, что поскакала вниз по ступенькам, я даже удивляться не стал. Через минуту, тяжело шагая, опираясь руками о пошатнувшиеся стены, поднимался мужчина. Он был одет во все черное, что резко контрастировало с его белым словно мел лицом. Его глаза были расширены от ужаса, в них тлела разъедающим огнем боль утраты, что заполонила его сознание. Он упал на колени рядом с женщиной, неистово рыдая, качаясь в диких порывах боли, он изо всех сил обнял мою мать. Капли дождя стекали по её лбу, тонкие дорожки влаги наполняли её закрытые глаза, а волосы цвета осенней листвы темнели в потоках воды. Это продолжалось несколько минут, тянувшихся часами, но вдруг все изменилось: он встрепенулся, бросил последний взгляд на её лицо и поднял голову. Черные словно мрак зрачки на полопавшихся капиллярах белка рентгеном резанули по мне, на миг задержавшись у лба. Он резко выхватил палочку и легким движением кисти прочертил круг. На мгновение я испугался, что он решил довершить начатое убийцей, но приятное облако тепла окутало мое изрядно продрогшее тельце, еще мазок — и потеки рвоты исчезли, перестав стягивать кожу лица. Последний пас — и тело мягко проваливается в сон, тревожный и непостоянный, наполненный кошмарами и чернотой мрака.
Комментарий к Пролог. “Привет от Костлявой”
Отредактировано.
========== Глава 1 “Я волшебник?” ==========
Привет, меня зовут Гарри. Поздновато я представился, но осознание того факта, что я живу вторую жизнь, все еще не примирило меня с действительностью, наверное, я до конца не уверен, все ещё. Витая в своих мыслях, под мерный скрежет ключа на двенадцать и тихого, но отчетливо матерного бурчания дяди я возвращался к моментам грустного отрицания — примерно так я могу описать свои эмоции. Каждый раз, проходя мимо зеркала или другой отражающей поверхности — будь то лужа или полированный металл, — я с серьезным выражением лица произносил свое имя, и, не добившись результата — хоть какого-то, кроме растущего раздражения и осознания всей глупости ситуации, — отворачивался, хмуря брови.
— … Гарри! Мать твою, Гарри! Ты что там, заснул? Дрянной мальчишка… Опять сбежал? — кряхтение брызжущего слюной Вернона, переполненного злостью и лихой ненавистью к старому Бьюику Джи-Эс семидесятого года, вырвало меня из полета мыслей и самобичевания. Спрыгнув с капота, где я сидел, мотая ногами из стороны в сторону, и — чего уж тут таить — ковырялся в носу, со вздохом на автомате вытер палец о затасканную и замызганную футболку, доставшуюся мне с широкого плеча кузена и используемую мной как рабочую ветошь — одежду. Присев на корточки, я согнулся еще сильнее и заглянул под днище машины, чтобы увидеть потную и багрово-красную от жары, труда и злости рожу дяди. Он был тучным мужчиной, хотя на старой фотографии его можно было принять за тяжелоатлета, он занимался боксом и рэкетом — о последнем я узнал чисто случайно, но никому об этом говорил, да и зачем.
— Да, дядя? — вихрь волос на моей по-птичьи согнутой голове упал на глаза, скрыв половину лица, что вызвало новый приступ злости на багровом широкощеком лице дяди. Он не любит всех мужчин, носящих прическу хоть на миллиметр закрывающую уши: бзик, привычка из его молодости, проведенной в академии для мальчиков «Смелтингс» — та еще дыра, судя по хвалебным рассказам дяди.
С вниманием и наигранным сочувствием смотря на дыхательную гимнастику, проводимую Верноном, я ждал. Дело в том, что у него слабое сердце, и врачи посоветовали, а по словам тети — приказали держать себя в спокойном состоянии, принимать лекарства и употреблять меньше алкоголя вместе с жирной пищей.
— Ф-фух-х, подай мне ключ на двадцать, распорку и масленку, — начав со спокойного тона, он сорвался на рев, когда капля масла упала на его лоб чернильным пятном. — Мать его за ногу! Гребаная машина… Я тебя сожгу, падла!
Вернон Дурсль — очень интересный человек, за мнимым фасадом английской вежливости и чопорности в нем живет демон. Я вместе с его родным сыном Дадли прозвали его Безумный Вернон — нет, ну правда, — он мог сорваться на обычный телефонный звонок, а когда его любимая и одновременно горячо ненавидимая им футбольная команда «Арсенал» проигрывала — мы разбегались, кто куда, нередко ночуя у школьного друга Дадли — Пирса Полкинса.
Но вернемся к дыхательной гимнастике и старому представителю автопрома — эта машина была куплена им у непонятного типа из автосвалки под Нью-Хемпширом. Он буквально облизывал эту развалину, грозясь починить её и рассекать по городу, пугая и вызывая зависть ревом движка. Приступил он к делу год назад, выкраивая свободные часы на новоявленное хобби и буквально сатанея не по дням. Нет, машина и вправду красивая — в будущем — конечно же, если он не исполнит свои угрозы. Дядя заколебался чинить поломки, что словно головы мифической гидры (отрубаешь одну — появляются две) возникали с маниакальной периодичностью — прямо как злость на его лице. Обратиться к профессиональным реставраторам ему мешала гордость и все же не бездонный кошелек.
Раз зашла речь о деньгах — он зарабатывает вполне прилично, конечно, недостаточно, чтобы жить в роскоши, но на стандартный средний класс он тянул. У него была своя фирма по производству и продаже стройматериалов, но главной фишкой, которую он всегда подчеркивал, расцветая на глазах, было производство дрелей.
Дождавшись очередного сеанса успокаивающей дыхательной гимнастики в исполнении огромного самовара с усами под носом, которыми он напоминал моржа — нет, ну правда, — я подал ему все инструменты и с тихим вздохом сам залез под капот, прижавшись к его боку.
Дело в том, что я тоже помогаю ему с ремонтом — мне не западло, а он на время забывает о моих, скажем так, «выкрутасах». Отвернув голову от его потных подмышек, я достал из кармана ключ на девять и распорку, начав регулировать кулачки, держащие левое переднее колесо.
— Здесь нужно поджать, дядя, не крутите так зажимом, вы же пережимаете маслосистему, вот шланг и отошел…
— Сам знаю, учить он удумал, — с легким раздражением на багровом от усилий лице он все же ослабил зажим и вытер довольное лицо тряпкой, которую я ему положил на пузо — да, он в последнее время поднабрал лишнего веса: всему виной работа в офисе, стресс и обильная кормежка в исполнении тети. Она считала, считает и будет считать, что мужик всегда должен быть накормлен до отвала, но с изменением ситуации и переходе на «телячий корм» в виде салатов и обилия овощей она может только грустно вздыхать и отвешивать мне с кузеном подзатыльники — больно рожи довольные при поедании бекона перед лицом разъяренно жующего салат медведя.
Размеренная работа успокаивает мое сознание, я на некоторое время перестаю быть ребенком с шилом в заднице и могу контролировать «это». «Это» — странное название по своей сути. «Этим» можно назвать алкоголизм, тягу к вуайеризму или увлечение в коллекционировании марок, хотя чего уж тут стесняться — все мы немного того… Но мое «это» не подпадает ни под одну из вышеперечисленных категорий.
Дело в том, что я, мягко говоря, мальчик необычный. Со мной приключаются странные и — в большинстве случаев — необъяснимые вещи. Приведу пример: те же волосы, что так раздражают своей длиной дядю и не в меньшей степени меня своей непослушностью — реально у меня на башке взрыв на макаронной фабрике, который тетя, мягко стреляя молниями из глаз, называет гнездом. Каждый раз после того, как мы их пострижем, я ощущаю легкое чувство холода и непривычного отсутствия растительности на голове — и они за ночь отрастают. Когда я зол, свет или электрические приборы начинают мигать и сбоить. Однажды приставка, подаренная кузену на девятый день рождения, сгорела после моего очередного и бесповоротного проигрыша в «Подземелья и Драконы». Слезы, сопли и завывания от Дадли, горящая огнем задница, обеспеченная ремнем дяди, и подзатыльники от тети мне. Было обидно, но я тогда и вправду это заслужил, да и они не слишком усердствовали — не живодеры ведь, а я был девятилетним шкетом. А как-то раз, убегая от питбуля тетушки Мардж по имени Злыдень — да все и так понятно, толстая зубастая скотина (не тетушка, я сейчас о собаке, хотя и Мардж тот еще фрукт: перезрелый, воняющий спиртом и злоязыкий), — я испарился из нашего двора и через миг оказался на самой макушке соседской яблони. Ох и долго меня пытались оттуда снять! Мат стоял пятиэтажный, когда дядя с лестницы навернулся — но он вынудил меня перебороть страх высоты, заставив прогнуться под угрозой скорой расправы в исполнении дядиного ремня. Мотивация — вот то, что движет человеком и придает ему сил свернуть горы (или, в моем случае, слезть с дерева). Кстати, после того случая я перестал бояться высоты, которая с тех пор неизвестно как проникла в мою душу и заставляет её трепетать от предвкушения свободы. Это необъяснимо странное и манящее чувство.
Я помню странные происшествия где-то с пяти-шести лет, но тетя однажды обмолвилась, что не поменянные вовремя пеленки обернулись сгоревшими занавесками.
Для родственников я был странным и опасным ребенком, они опасались меня — и я прекрасно их понимал: я тоже иногда боюсь идей и чувств, что витают в моем котелке. Но все стало меняться, как только я научился мало-мальски контролировать «это»: мне было восемь, когда приступы непонятного «дерьма» утратили свою частоту — это, кстати, не мои слова, дядя Вернон изрядно обогатил наш словарный запас и так же изрядно отхватил от Петунии.
Но вернемся к главному: меня зовут Гарри Джеймс Поттер — это настоящая фамилия, — в школе я числюсь как Гарри Дурсль. Да, я в каком-то смысле приемный ребенок, по официальной версии мои родители Лили и Джеймс Поттеры разбились в автокатастрофе, но тетя все же рассказала правду.
Мои родители были волшебниками. Нет, не теми, что с бородой и посохом — хотя, я думаю, и такие есть, — они могли колдовать с помощью палочек, творить невероятные и странные вещи. Моя мама — родная сестра Петунии, только вот у тети нет этих способностей, судя по тому, что я ни разу не видел их. Самому с трудом вериться, но где-то внутри, на уровне подсознания, я сразу же поверил. Моих родителей убил маньяк — так его описала тетя. Меня тогда прошибло потом: ведь мои сны — и не сны вовсе. Это было страшно, я был в ярости и печали, но я взял себя в руки и поблагодарил её. Было за что, ведь головоломка под названием странная жизнь Гарри Поттера стала складываться, пусть картина и была не полноценной, но основные штрихи стали четко просматриваться — только я никак не мог их понять, пока что не мог.
Наказав не распространяться и молчать о реальном положении дел, она успокоила меня. Когда мне исполнится одиннадцать — я все узнаю и отправлюсь в школу, где меня обучат всему. Она первое время корила себя за несдержанность и присматривалась ко мне: и вправду, будь я обычным ребенком с дефицитом внимания, я бы, скорее всего, проговорился — чисто показать свою исключительность, привлечь к себе внимание или просто выделиться. Но я был собой, мне действительно хотелось поделиться этим со всем миром, мое шило пониже спины так и подмывало сделать вброс миру, однако я глубоко уважал семью, что приютила меня, и выполнил просьбу. Я никому ничего не сказал, не творил магию, которую с большим трудом удавалось держать в узде, изредка выбрасывая накопившееся наружу, из странного паренька, рядом с которым происходит необъяснимое, превратился в задумчивого шкета, хулиганистого драчуна и любителя ужастиков. Я обожал творчество Хичкока, рок-н-ролл и драки, мне нравилось лазить по деревьям, крышам. Однажды меня снимали с моста — вид там был замечательный, чего не сказать о синеве моей задницы. Ремень словно дамоклов меч — всегда висит над моими булками, но я, поддавшись эмоциям и простому детскому желанию, делаю глупые поступки. Ну правда, я же ребенок, пусть и слегка необычный.
С фильмами и музыкой все понятно, но почему драки? Я ношу очки — заметьте, я не назвал себя очкариком. Я ненавижу это слово и луплю тех, кто по неосторожности вздумает меня им обидеть.
— Вернон, Гарри, идите в дом, пора ужинать! — тетя Пэт, ненавидящая это обращение, звала меня на ужин. Вернона же ждала очередная пытка зеленью, но он дал слово, значит, будет терпеть — такой уж он, мистер Дурсль. Запах масла, нагретого асфальта и легкие дуновения ветерка, несшие с собой аромат цветов, растущих на клумбах у дома — этим грешила половина Литл-Уингинга, так что был до боли привычен, — запах яблочного пирога, что вплетался в цветочный, и тонкие нотки гвоздики, которую тетя обожает добавлять в чай.
Выбравшись из-под днища машины, я потянулся всем телом и с улыбкой наблюдал за кряхтением дяди: он пережравшим планктона китенком выкатывался из-под автомобиля. Увидев мое лицо, прямо в тот момент, когда я попытался скрыть насмешку и веселье, с хрипом бросил в меня засаленную маслом тряпку:
— Негодный мальчишка, да я тебя..! — быстрее убравшись, пока в меня не полетело чего потяжелее, я забежал в дом и плюхнулся рядом с кузеном, что даже не обратил на меня внимания: он был поглощен очередной тупой передачей по телеку.
Да, Дадли слегка туповат и обидчив, но я уже привык, как и к сюсюканьям Петунии по отношению к нему. Сначала я завидовал, а потом, поняв и осознав всю тлетворность её действий, ужаснулся и просто забил болт — что, по моему мнению, очень зрело, наверное.
Тетя, поставив пышущий жаром только из духовки пирог и бросив на меня убийственный взгляд, шлепнула полотенцем:
— А ну быстро приведи себя в порядок!
Она ненавидит грязь, блин, дошло до того, что, я уверен, можно проводить пересадку сердца на столешнице — настолько всё стерильно. В шутку и — естественно — про себя я называл её «Аннигилятором Микробов».
На мытье рук я потратил десять минут из-за того, что на помывке второй был отодвинут тушей дяди, на что я не обиделся — уж он-то хочет есть побольше моего. Посмотрев на себя в зеркало, с напускным осуждением я прошептал самому себе:
— Гарри, Гарри Поттер… — не дождавшись хоть чего-нибудь, я сдвинул брови домиком и вытер руки о волосы, попытавшись их пригладить, и это даже немного получилось. К тому же я опасался вытирать руки о белоснежные полотенца, вдруг пропустил чего.
— Поттер, сколько можно звать тебя к столу!
Вздохнув и бросив последний взгляд на отражение, в котором хмурое лицо ребенка ярко мигало зелеными омутами глаз, я выдавил улыбку:
— Ты как всегда неотразим…
— Поттер!
— Да иду я, тетя, иду…
Комментарий к Глава 1 “Я волшебник?”
Отредактировано.
========== Глава 2 “Пергамент” ==========
Июль девяносто первого года выдался на диво жарким, для Англии, конечно. Синоптики голосили о продолжительности жары в две недели, государство озаботилось выдать временное предупреждение о запрете поливать газоны и клумбы — двадцатый век, а проблемы все те же.
Знаете, если бы мне давали фунт за каждое предвиденное мной ремнеприкладство, я точно попал бы в топ-1000 журнала «Форбс». И вот почему я об этом вспомнил:
— Нет, что за наглость! Послать констебля! Видите ли, мы не обязаны отвечать на крики и предупреждения!
Шлеп. Шлеп. Шлеп. Мое шипение и снова. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Зажмурив глаза в ожидании шестого шлепка, я не ощутил боли, но ведь шлепок был. В голове пронеслась мысль о закалке задницы — я словно монах Шаолиня, достигший просветления… Не-е-е, бред. Да и предки затихли.
Подняв глаза, я покрутил головой: Петуния прислонилась к стенке, закрыв глаза, и слегка улыбалась, на её раскрасневшемся от криков лице можно было прочитать опаску, радость и легкое неверие. Что меня удивило? Ладно, распишу ситуацию, предшествующую сему происшествию.
Я гулял по городку, изнывая от безделья, на дворе было три часа дня, суббота, а мне было скучно. Так я и бродил, пока не увидел пожарную лестницу рядом с мусорным баком. Это был круглосуточный магазин высотой в три этажа, первый, соответственно, торговый зал, а на втором и третьем жили люди — наверное, владельцы. Крыша, на которую можно легко залезть, моя любовь высоты — ну вы поняли. И вот какое западло: забравшись на мусорный ящик, распугав свору крыс, я только-только поставил ногу на первую ступеньку лестницы, как услышал голос:
— Остановитесь, молодой человек, — обернувшись, я увидел гребаного констебля, в гребаном захолустье, в трижды гребаный жаркий день, прямо на пути к новой вершине.
— Да идите в жопу, — дерзко ответил я, продолжая карабкаться вверх.
Но не вышло. Вызнав у сердитого меня, где я живу, он, взяв меня за плечо, повел домой. Увидев соседей, что высовывали головы из окон и из-за занавесок, я понял, что мне кирдык. Тетя очень печется об общественном мнении. Мол, что люди подумают обо мне и о Дурслях в частности? Ей было сложно объяснить, что все и так знают мою хулиганистую натуру, я себя таковым не считал — просто был ребенком, которому почти всегда было скучно.
Тетя, мило улыбаясь констеблю (так она думала, я бы описал её выражение лица как дикий спазм во время лихорадки), извинялась и обещала взять мое воспитание под контроль. Констебль слушал и кивал, посматривая на меня хитрыми глазами, так и подмывало показать ему интернациональный жест с хорошо понятным посылом и глубоким смыслом. Как только дверь закрылась, а шаги по гравию дорожки удалились на достаточное расстояние, незамедлительно последовала ультразвуковая атака. Дадли, выглядывающий из-за лестничных перил, показал мне большой палец и серьезно нахмурил лицо — мол, крепись брат, я тебя не забуду — и с таким же не меняющимся выражением ушел на верх к вожделенной приставке и пиксельным эльфийкам. Мда, я ему завидую…
Дядя с индифферентным лицом распоясался и сел на стул в прихожей, я с лицом идущего на эшафот снял очки, отдал их визжащей тете и лег на колено дяди, стащив штаны. Обрабатывать мою задницу ремнем не было великим удовольствием, что радовало бы дядю, и воспоминания, даримые этим моментом, не разглаживали складку на лбу после тяжелого дня. Для него это было работой, нужной и полезной, но все же бессмысленной: он уверился в этом, банально посчитав количество проступков и наказаний и сложив это количество вместе, после чего просто забил на это болт — как я в свое время, перестав завидовать Дадли.
Мягко спрыгнув на пол и надев штаны, я с подозрительной миной начал осматривать родственников: тетя все так же стояла с тем же непонятным выражением лица, дядя же, бросив взгляд на коврик у двери, встал, смотал ремень на кулак и, дав мне легкий подзатыльник, ушел в гостиную к телевизору и лимонным кексам. Тихими крадущимися шагами подойдя к двери, я поднял странный конверт, чьё падение и вызвало шлепок. Пальцы ощущали избыточную плотность бумаги, она была гладкой, странного сероватого цвета.
— Пергамент, — подняв глаза на тетю, что тихо прошептала это слово, я поднял бровь в ответ, мол, с чего бы? Вздохнув, она потрепала меня по волосам и, взяв за плечо стальной хваткой — она все же была взволнована, — провела меня к лестнице. Она развернула меня к себе и присела, сравнявшись взглядами: — Это письмо из школы. Иди к себе, прочитай, после ужина я тебе все объясню. Только Дадли не трепись.
Я был слегка шокирован, в голове бушевала буря, тонны воспоминаний и образов расплывчатой дымкой навалились огромной волной на мой разум и растаяли рассветным туманом, не оставив следа. Я был так обескуражен и поражен, что просто кивнул и на деревянных ногах поднялся к себе. Закрыв за собой дверь, чтобы не слышать визга кузена и восьмибитной музыки приставки, я начал осматривать плотный конверт из пергаментной бумаги. На лицевой стороне была надпись, исполненная витиеватым размашистым почерком да еще и изумрудно-зелеными чернилами:
«Мистеру Гарри Джеймсу Поттеру, Литл-Уингинг Графство Суррей, Тисовая улица дом четыре, комната на втором этаже справа.»
Последняя строчка меня изрядно удивила. Это откуда они знают, где я сплю, и, черт возьми, кто эти они? Перевернув конверт, увидел пурпурную восковую печать: она была выполнена в виде щита, разделенного на четыре поля с мелкими изображениями — слева направо и сверху вниз — льва, змеи, барсука и ворона, посередине была буква Х. Она была настолько искусно исполнена, что рука не повернулась её разорвать. Метнувшись с зажатым в руке конвертом к письменному столу прямо напротив окна, я выхватил канцелярский нож и, подняв взгляд, завис, пораженный увиденным. Напротив окна на ветвях старого клена сидела сова. Сова, летом, в Литл-Уингинге, мра-а-ак. Тут же мысли скакнули к письму — и желание позвать кузена вместе со всей округой диким криком «Сова-а-а-а!» исчезло.
Аккуратно срезав печать, я открыл письмо и извлек сверток сложенных пергаментных листов. Первый лист также был исписан изумрудными чернилами тем же почерком:
«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС» Директор: Альбус Дамблдор (Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волшебник, Верховный, чародей, Президент Международной конфедерации магов)
Дорогой мистер Поттер! Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём Вашу сову не позднее 31 июля.
Искренне Ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора.»
Перечитав первый лист несколько раз, я поразился увиденному: это просто невероятно. Бережно отложив лист приглашения на стол рядом с конвертом, я начал перечитывать второй лист:
Студентам-первокурсникам требуется: Три простых рабочих мантии (черных). Одна простая остроконечная шляпа (черная) на каждый день. Одна пара защитных перчаток (из кожи дракона или аналогичного по свойствам материала). Один зимний плащ (черный, застежки серебряные). Пожалуйста, не забудьте, что на одежду должны быть нашиты бирки с именем и фамилией студента. Книги: Каждому студенту полагается иметь следующие книги: «Курсическая книга заговоров и заклинаний» (первый курс). Миранда Гуссокл «История магии». Батильда Бэгшот «Теория магии». Адальберт Уоффлинг «Пособие по трансфигурации для начинающих». Эмерик Свитч «Тысяча магических растений и грибов». Филлида Спора «Магические отвары и зелья». Жиг Мышьякофф «Фантастические твари и где они обитают». Ньют Скамандер «Темные силы: пособие по самозащите». Квентин Тримбл Также полагается иметь: 1 волшебную палочку, 1 котел (оловянный, стандартный размер №2), 1 комплект стеклянных или хрустальных флаконов, 1 телескоп, 1 медные весы. Студенты также могут привезти с собой сову, или кошку, или жабу, или другое животное не выше второго класса опасности (не рекомендуется). НАПОМИНАЕМ РОДИТЕЛЯМ, ЧТО ПЕРВОКУРСНИКАМ НЕ ПОЛОЖЕНО ИМЕТЬ СОБСТВЕННЫЕ МЕТЛЫ.
Перечитав письмо еще несколько раз, я не задумывался о правдивости и реальности происходящего — нет, ну правда, ведь со мной случались поистине странные, даже волшебные вещи. Да и тетя мне никогда не лгала — с того самого момента, как они нашли меня, закутанного в пеленки и одеяла, на крыльце своего дома, она знала, что я получу это письмо, и знала, кто я есть.
— Я, мать его, таки волшебник!
Осознание и, самое главное, принятие этого факта поселили невероятное тепло в моей груди.
Я был счастлив и в то же время опасался нового мира, что раскрыл свою дверь в самый невероятный и в то же время обыденный день.
========== Глава 3 “Саботаж” ==========
С момента получения мной письма прошла неделя, но я так и не смог отправить ответ о своем согласии на обучение.
— «Пришлите нам свою сову»… Идиоты, у меня нет совы!
В данный момент я был в гараже и занимался тем, что протирал тряпкой и так чистый и блестящий кузов машины. Мне нужно было остыть и переварить все, что навалилось за это время, и письмо было последним гвоздем в крышку гроба моего спокойствия.
— Где я вам куплю волшебную палочку? А гребаные перчатки из драконьей кожи, где? Едрить вас всех в м-п-х-гм! — бросив тряпку на пол, я со всей силы пнул покрышку Бьюика, но он не обратил на это внимания, в отличие от моей ноги.
Я был рассеян, я был в ярости и разочаровании. Нет, ну правда, где я все это куплю, в супермаркете для идиотов? Ладно если бы вопрос стоял в деньгах — у меня имеются некоторые сбережения в виде двадцати фунтов и мелочевки, — но дядя и тетя сказали, цитирую: «Если ты свалишь на год и не будешь играть на наших нервах, мы готовы заплатить за твое обучение!». Тетя и дядя были единогласны в своем решении избавиться от лишнего и довольно хулиганистого рта хотя бы на полгода. Я решительно был не против, но вот опять возвращаюсь к вопросу: где все это приобрести и, самое важное, как попасть в эту школу?
Видя, что я в бешенстве, рассеянный и не реагирую или скверно реагирую на внешние раздражители, полностью уйдя в себя, дядя пинками погнал меня в гараж вылизывать и так вылизанный Бьюик. Я самолично перебрал трансмиссию под чутким и довольно нервным руководством дяди, восьмицилиндровый движок он перебрал лично, ссаными тряпками отгоняя мою любознательную натуру. Четырехкамерный карбюратор мы купили в Ротшильде, ездили туда неделю назад — на заказ привезти из Америки вышло бы очень дорого, а так, можно сказать, взяли по дешевке на местной автосвалке.
Две недели работы подошли к концу, через час дядя приедет с работы, и мы, залив новое масло, впервые запустим уже смонтированный движок. Так-то мы тестировали его в местной автомастерской — это обошлось дяде в десять фунтов и три бутылки скотча. Но он все же был очень доволен — тот еще шпак, экономный до жути.
Первые дни я прокучивал в голове то, что задело меня в самое сердце и поселило слабенький, но оттого не менее явный страх: строчка об обязательной покупке перчаток из драконьей кожи. Дело было не в самих перчатках, хотя о злобе и непонимании, где их купить, я не забыл. Дело было в коже огромных огнедышащих ящеров, что по мифам и легендам были размером с Боинг и с удовольствием жрали людей. Удовольствие увеличивалось пропорционально количеству сожранного. Например, рыцарь с конем намного вкуснее простого рыцаря — логика так себе, но в данном случае я сужу по себе. Мне, мать его, десять лет, через неделю будет одиннадцать — как раз тридцать первого июля. И вот я, одиннадцатилетний шкет — самому мне можно так себя называть — попаду в мир или место — я еще не определился, — где существуют такие махины, огнедышащие и опасные. Мысль остаться с родственниками не вызывала отторжения, хотя моя деятельная натура их рано или поздно доконает, так что лучше мне от них свалить — они не против, я бы даже сказал за, и я не могу их винить.
Протирая борта машины, я представлял, как сражаюсь с драконом. Наверное, эта мечта была странной — ведь я сидел в танке, с огромным шлемофоном на голове, что, падая, закрывал мне глаза. На моем лице были такие же, как у дяди, усы, только пышнее. На кителе полевой формы ВМС её Величества были погоны генерала кавалерии, а я диким голосом орал в микрофон о вызове авиации и подводе флота на расстояние удара его главного калибра.
Помотав головой в попытке выгнать эту чертовщину из моего котелка, я переключился опять на мысли о возможных покупках и путях попадания в школу…
На периферии слуха хлопнула дверь машины прямо у нашего дома: дядя не стал заезжать в гараж, так как сегодня мы выкатим красавицу погулять, надеемся, по крайней мере, что она не загорится и не рассыпается в прах. Я буду расстроен еще больше, дядю же может хватить удар, и я не знаю, чего боюсь больше. Вздохнув, я отбросил тряпку на стеллажи с инструментами и сел на гору старых покрышек, укрытых какой-то занавеской. Улегшись поудобнее, уставился в потолок, считая минуты к приходу Вернона. Сейчас он будет задерган тетей, потом зайдет в комнату к Дадлику, покрутится голодным волком вокруг охраняемого Петунией холодильника, и, вздохнув, пойдет в гараж.
— Просыпайся, кузен, если не хочешь проспать ужин в этой грязной конуре! — Дадли растолкал меня самым наглым способом: ударами ног по башенкам резины.
Выкарабкавшись из кучи покрышек, я с понятными любому нормальному человеку намерениями двинулся к нему. На что он лишь расхохотался и пустился наутёк.
— Стой, я тебе сейчас так вломлю — мало не покажется!
Будучи отдерганным за ухо тетей и выслушав тонны нравоучений, я кушал её стряпню и бросал грозные взгляды на Дадли, он же от этого еще сильнее забавлялся и похрюкивал. В тот вечер мы не выкатили машину, как и в последующий, дядя оттягивал момент, ведь он, как и я, подспудно боялся неудачи.
Тридцать первое июля выдалось на диво облачным, синоптики передавали о надвигающейся буре прямиком из Европы — она должна была разверзнуться со дня на день, — и дядя, подгоняемый скорыми дождями, все-таки решился выкатить «красотку», как он втайне от тети называл серебристый Бьюик, и это совпало с моим днем рождения. Это все же было лучшим подарком, чем тот ужасный свитер от дяди и тети и старый велосипед от кузена — он изрядно раскабанел. Велосипед просто пожалели, ведь он реально прогнется под его тушей. Да и у Дадлички, как его называет тетя, скоро будет день рождения, через две недели, если точнее, и ему купят новый.
Толкать машину на выезд из гаража было трудно, но от того не менее волнительно — ведь я приложил свою руку к реанимации «старичка», — ему все же двадцать лет, но предыдущий хозяин настолько запустил машину, что другого имени я бы ей не дал. Дядя кряхтел в двери напротив, одной рукой придерживая руль, а другой толкая в стык двери, навалившись всем телом. По правде сказать, он сам толкал её — сравните тощего меня и огромного его, все и так ясно.
— Поднажмем, еще чуть-чуть…
Знаете, эта фраза на долгие годы вперед въелась мне в мозг как триггер к будущему пипцу, эта фраза не раз заставляла покрыться мой лоб потом, а пальцы — нервно сжимать палочку в ожидании проблем, что всегда настанут после неё.
Наша часть улицы — правая, если точнее, то часть со стороны Аллеи Магнолий и выезда на хайвей, ведущего в Лондон. Пригорок имеет наклон в десять градусов, а дом Дурслей, так уж сложились звезды, находится прямо на самой верхушке холма, и падение с высоты, пусть и минимальное, но есть. Естественно, дядя в предвкушении личной победы поддал «газку» своими ножками, чтобы поскорее лицезреть ожившее чудо, вес которого — полторы тонны. Я сразу почувствовал, что усилия, прилагаемые мной к выкатыванию «старичка», изрядно убавились, колеса прыгнули по поребрику, и я услышал грохот и матерный стон. В панике повернув голову налево, я увидел открытую дверь и отсутствие дяди.
— Ручник! Дерни за рычаг! — голос был приглушенным и дико злым, что придало мне сил. Одним махом заскочив в салон и ощущая нарастающую скорость машины, я потянул рычаг ручного тормоза на себя вверх, но он свободным ходом вышел на пик, а звука и ощущения торможения не было. На автомате захлопнув дверь, я едва дотянулся к педали тормоза и неистово начал долбить по ней в попытках остановить разгоняющийся в свободном скольжении автомобиль. Мое побледневшее лицо, отражающееся на стекле панелей приборов, было непередаваемо обреченным, но, переборов страх, я высунул голову в окно и громким криком известил бегущего по газону в мою сторону дядю:
— Тормоза отказали, я заведу её! Должны сработать! — дядя не ответил, он лишь рычал и брызгал слюной в одышке, пытаясь догнать укатывающегося меня. Провернув ключ зажигания, я услышал чих и взрывающийся рев восьмицилиндрового движка. Подняв голову, я с диким писком вывернул руль в сантиметре от красного внедорожника мистера Хетча. Рывок машины совпал с моим, и, дернувшись вправо, я ударился локтем в бесполезный ручник.
— Ай, черти побрали бы гребаную… -А-а-а-а-а! — я кричал, ведь машина с нарастающей скоростью нырнула вниз по склону дороги. Движок ревел как бешеный тигр, я визжал как маленькая девочка, пытаясь разглядеть дорогу перед собой. Приняв единственное на тот момент правильное решение, я подтянулся на руле и ехал стоя, визжал стоя и слушал музыку стоя в тот момент, когда машина, не сбавляя оборотов, несла меня по нашему городку. Виляя с диким ревом по улицам пригорода, я был готов умереть от страха, но на особо опасном моменте — когда я чуть не протаранил полицейский автомобиль, стоявший на перекрестке, — я не визжал.
Горел красный, машина словно осатаневший жеребец рвалась вперед, дымя покрышками и ненасытно урча движком. Словно в замедленной съёмке я видел машину полиции и то место, куда я сейчас врежусь. По наитию я дернул руль сначала влево, а потом — резко вправо, еще поддав газу, при этом выжимая сцепление — я никогда этого не забуду. Все на миг остановилось, приборная панель сошла с ума, подсветка радио моргнула приглушенным светом и ползунок закатился в самый угол, сквозь писк и треск радиопомех из нутра радио раздался звук барабанов и одного единственного рифа, исполняемого на электрогитаре — он был таким знакомым, и в то же время я никогда раньше его не слышал. Машина резко заскользила, в заносе визжа покрышками и виляя задницей как припадочная. Мои глаза, перепуганные и с плещущимся адреналином, пересеклись с растеряно-глупыми глазами бобби. Вовремя разорвав контакт, я глянул вперед — на меня несся грузовик, зеленый только чтоморгнул приглашающим светом — а я скользил по встречке. Мой отчаянный крик совпал с ревом солиста:
— А-а-а-I can`t stand it, I know you planned it
I`mma set it straight, this Watergate I can`t stand rockin` when I`m in here
Cause your crystal ball ain`t so crystal clear
So while you sit back and wonder why
I got this fuckin` thorn in my side
Oh my god, it`s a mirage I`m tellin` y`all, it`s sabotage
So, so, so, so listen up, `cause you can`t say nothin
You`ll shut me down with a push of your button
But, yo, I`m out and I`m gone I`ll tell you now, I keep it on and on
Cause what you see, you might not get And we can bet, so don`t you get souped yet Scheming on a thing, that`s a mirage
I`m trying to tell you now, it`s sabotage
Why Our backs are now against the wall
Listen all y`all, it`s a sabotage
Listen all y`all, it`s a sabotage
Listen all y`all, it`s a sabotage
Listen all y`all, it`s a sabotage
I can`t stand it, I know you planned it
I`mma set it straight, this Watergate
But I can`t stand rockin` when I`m in this place
Because I feel disgrace because you`re all in my face
But make no mistakes and switch up my channel
I`m Buddy Rich when I fly off the handle
What could it be, it`s a mirage
You`re scheming on a thing, that`s sabotage.
Сердце колотилось дикой птицей в грудной клетке, глаза были расширены в ужасе, а душа пела. Бросая машину в невероятные виражи, я думал лишь об одном: хоть бы никого не сбить и не протаранить. Серебристая ртутная капля с диким воем движка скользила по дорогам пригорода, унося меня в сторону полей и ферм, что расположились в десяти километрах от Литл-Уингинга. Город я знал хорошо и вовремя свернул, чтобы не вылететь на хайвей — там точно разобьюсь, а здесь можно вылететь в поле и попытаться остановиться, — на тот момент мысль была самой здравой, ведь я был на взводе не только из-за неконтролируемой пляски машины: глотая дым паленой резины, за мной визжали сирены и моргали гирлянды мигалок.
Вересковое поле открылось предо мной, когда я уже достаточно удалился из наполненной людьми местности и, не справившись с заносом, вылетел в кусты. Меня сильно тряхнуло, выбросив грудью на руль, в глазах потемнело, а движок утробно рыкнул и захлебнулся. Машину понесло по влажной от росы траве и мотнуло последний раз — смертельная пляска закончилась. Грудь ныла тупой болью, во рту был вкус металла — прикусил губу, — ребра при каждом вздохе отдавались ноющим чувством, надеюсь, легкие не повреждены.
Схватившись за дверную ручку, я со стоном толкнул дверь, вывалившись на землю. Отползая к заднему борту, я слышал приближающийся вой сирен. Тихий треск заглушенного и перегретого движка успокаивал нервы, облокотившись на колесо я расслаблено и немного устало наблюдал за машинами полиции и констеблями, что бежали в мою сторону. Губы растянулись в усталой улыбке:
— Это было чертовски круто…
Комментарий к Глава 3 “Саботаж”
Beastie Boys - Sabotage
========== Глава 4 “Сказки в обезьяннике” ==========
Комментарий к Глава 4 “Сказки в обезьяннике”
Отредактировано.
Трясущимися от бессилия вспотевшими пальцами, в ноющей тупой болью руке я сжимаю пятипенсовую монетку. Металлический кругляш со звоном падает в приемник общественного телефонного автомата. Подняв трубку, прислоняю её к уху — пальцы невпопад нажимают на кнопки от затрещавшего гудка, отчего приходится дергать за рычажок сброса и выслушивать недовольное сопение молодого констебля, что стоит рядом со мной и дышит буквально мне в затылок: я ведь невысокий, так что стул мне одолжили.
Все же сумев набрать номер попытки с десятой, я с мнимым извинением улыбнулся офицеру и слушал гудки в ожидании голоса дяди или тети:
— Алло, перезвоните позже, — мальчишеский голос с легкой одышкой пытался побыстрее отвадить звонившего и умчаться обратно к приставке.
— Дад, это я, Гарри.
— Оу-у, какие люди, я думал, что больше не увижу и не услышу тебя, — сквозь треск помех я слышал его веселящийся голос: он, скорее всего, снова накручивает провод телефона на палец, тем самым вызывая помехи в гребаном телефоне.
— Так, слушай сюда, кузен, дай трубку дяде или тете. Лучше дяде. Ты меня слышишь вообще? Алло? — в трубке была тишина, а в моей груди все похолодело, спина покрылась бисеринками пота и слегка зазнобила.
Не выдавая лицом подставы кузена, я продолжал вслушиваться в динамик.
— Алло, кто это? Если вы пытаетесь мне что-то впарить, то идите вы на…!
— Дядя, это я.
— Гарри? Шельмец, мать твою! Что с машиной? Если ты её разбил, то я тебя..! — в этом весь Вернон, за машину беспокоится, а обо мне вообще не спросил… В голове щелкнула идея, наверное, в этот момент веселые бесята заскакали в моих глазах:
— Дядя, рядом со мной стоит полисмен… — в трубке прозвучал звук, похожий на тот, при котором кто-то давится особенно жирным и сочным кусочком индейки.
— Эм-м, значит, с тобой все в порядке? Где ты?
Улыбнувшись офицеру самой, по моему мнению, обаятельной улыбкой, я не добился результата и слегка испуганно отвернулся обратно к телефонному автомату:
— Нормально, я в участке номер девять, тридцать четвертая улица на Багнот аве..
— Я знаю, где это, сейчас приеду! — и громкие гудки, извещающие об окончании разговора, застали меня при окончании фразы.
— Вот мудила… — прошипел я, снова осторожно улыбнувшись офицеру, и, повесив трубку, спрыгнул со стула: — Опять в камеру, сэр?
— Вперед давай…
— Какой чудесный день, лучший день рождения, который у меня был — это сарказм: меня подняли засветло, так как нужно было проредить тетины розы, но это было не так плохо, как пересказываемые ею сплетни, лившиеся три часа в благодарные и молчаливые, по её мнению, уши. Позже была попытка побега в исполнении Бьюика и дикие пляски со смертью. Третий, и самый немаловажный, пункт — мудак, называющий себя моим дядей, заявил, что я, мол, угнал машину, но он на меня не злится и в наказание слезливо просил подержать юного хулигана здесь всего лишь одну ночь. Нет, — подняв руки в жесте, что должен был объяснить весь объем дичи, что со мной произошла, –этот козел испугался ответственности за недосмотр над ребенком и решил все свалить на меня. Ну вот и как мне с ними жить, нет, снова же, я привык, но так и хочется сжечь дом ко всем чертям.
Посмотрел на огромного и бородатого сокамерника, что с участливым выражением своего пугающего и косматого лица кивал на мою отповедь. Я не всегда такой болтливый, но сначала я был перепуган, потом обнадежен, затем обескуражен и вот теперь — разочарован и зол, а этот, не побоюсь соврать, огроменный мужик ростом в три метра и полтора в плечах был лучшим слушателем из всех встреченных мною ранее — по правде говоря, он был первым. Хагрид, а так его звали — имя еще это странное, но не суть. Так вот, Хагрид был огромным, нет, пугающе огромным мужиком, закутанным в латаный-перелатанный плащ-пальто, который можно использовать как автомобильный чехол. У него была кустистая борода лопатой, длинные косматые волосы и огромный нос картошкой. Глаза были черные и маленькие словно бусинки, но в них не было злобы или опасности, он был очень добрым — пусть и описал я его как маньяка-убийцу.
— Да, нехорошо вышло. Прими мои, это, эм-м… — он гудел словно паровоз и служивые все время стучали дубинками по решетке в попытках заткнуть его, так что он перешел на шепот, но все равно оставался громогласным — конечно, с его-то легкими, вон какой здоровый вымахал.
Поняв затруднение здоровяка, что в попытке подобрать слова впал в ступор, я понял, что он паникует и переживает, разговаривая со мной, он все время порывался что-то мне сказать, но я, разгоряченный злостью на Дурслей, не давал ему и слова вставить. Сдув челку, в приступах злости и самобичевания падавшую на лицо, я ненароком увидел его расширенные в узнавании и неверии глаза:
— Эм-м, Хагрид? — прочистив горло, тем самым выведя его из ступора, я снова обратился к добродушной горе мяса: — Хагрид, что ты хотел сказать? Ты уж извини, что перебил тебя, но я все же на взводе, и мне стоит успокоиться.
И тут он сказал всего одну фразу, от которой я вскочил на ноги и отпрыгнул от него на добрых пять футов, прижавшись спиной к решетке:
— Ты Гарри Поттер, — сказав это, он с неверием смотрел на мое лицо и не проявлял и капли агрессии. Успокоившись, я медленными шажками приблизился к спокойному и недоумевающему гиганту и, сев на краешек скамейки:
— Откуда вы знаете, кто я?
— Какие «вы»? Называй меня просто Хагридом, без сэров, мистеров и чего-то там такого, вот.
— Хорошо, Хагрид. Так откуда ты знаешь мою фамилию? Я же тебе имя только сказал.
Он добродушно улыбнулся и придвинулся слегка ко мне, заслонив собой свет:
— Твое имя знает каждый волшебник в мире, как и твой отличительный знак, — его огромный палец слегка не достал до моего лба, указывая на шрам.
— Я что, знаменитость? Я же ничего не сделал, я просто Гарри, Гарри Поттер.
— Э-э нет, тут ты ошибаешься, — он хлопнул в ладоши и начал копаться в своем плаще.
Я не видел, что под ним, так как он не распахивал полы до этого момента, но в нем были сотни кармашков разных размеров и разных цветов и узоров. Под плащом на нем была одета огромная жилетка из толстой кожи непонятного зверя, но по чешуйкам с мою ладонь я понял, что раньше это была огромная ящерица или змея, очень огромная. Из карманов под моим завороженным взглядом извлекались огромные связки ключей, падали монеты размером с чайное блюдце, сыпались обрывки засушенных листьев и трав, орешки и даже несколько ножей длиной с мою ногу. Увидев мою реакцию на переносимый арсенал холодного оружия, великан смущенно улыбнулся:
— Ну эт, я купил новый набор для сбора трав, в прошлом году. Забыл вытащить, понимаешь, забывчивый я, — он достал коробку, которая по всем законам физики не могла поместиться в кармашке, и, засунув обратно инструмент, выхватил двумя пальцами тонкую книжку с потертой фиолетовой обложкой. Протянув зажатый меж двух пальцев том, он передал его мне. Книга казалась обычной, хотя потом я увидел, что все же нет. Надпись позолоченными буквами переливалась искрами и слегка шевелила размашисто отпечатанными кончиками.
— Рассвет и упадок Темных Сил, — прочитал я вслух, стараясь не удивляться больше, чем следует. — А я-то тут при чем?
— Ты, Гарри, в младенчестве победил Сам-Знаешь-Кого, — голос великана из торжественного перешел в мрачно-испуганный тон, но я в тот момент был обескуражен ответом.
— Кого я знаю? В смысле — кого я победил?
— Ну был волшебник, злой, ужасный, мы не произносим его имени, а называем Сами-Знаете-Кто.
— Что, настолько он был страшен, этот Сам…? Ну ты понял.
— Да-а, странно, что ты ничего не знаешь… — он стукнул ладонью себя по лбу и скривился, звук шлепка разнесся по всему обезьяннику: — Ты извини, запамятовал я, ты ведь с маглами рос.
— С кем?
— С маглами, мы так неволшебников называем — люд простой.
— Ладно, оставим эти вопросы до лучших времен. Но у меня есть другой: ты-то как сюда попал?
А вот здесь я выпал в осадок, ибо лицо здоровяка покраснело от стыда, и он начал мять полы плаща в попытках занять руки.
— Ну, эт, понимаешь, я, э-э-э… — он стеснялся и был слегка сконфужен нежеланием давать ответ.
— Ясно, это твои дела, — и, сделав хитрое лицо: — Как выбираться будем, напарник?
— Гарри, хоть это и благородно, но не стоит. У тебя могут быть проблемы с опекунами, они ведь завтра тебя заберут. А у меня есть свои пути.
— Хагрид, ты давай не выкручивайся. Мне нужен контакт, знакомый, короче взрослый волшебник, что расскажет о вашем мире и хотя бы покажет, где и что можно купить в школу.
— О-о-о, точно, тебе же одиннадцать исполнилось!
Он впопыхах начал рыться у себя в карманах, снова извлекая горы мусора и странных вещей.
— Вот жопа… — ответил я на уханье совы, извлеченной из плаща.
— Не выражайся, мал еще словами такими бросаться, — он нахмурил кустистые брови, посматривая на меня и вновь обшаривая карманы в поисках чего-то, в то время как небольшая сова спокойно чистила перья, подпрыгивая на полу и слегка ухкая.
— Ой, да ладно тебе, я такого никогда не видел. А сова тебе зачем? Тем более в кармане.
— Почту они носят… Вот ты где! — он выхватил обрывок пергаментной бумаги и снова захлопал себя по карманам в поисках писчих принадлежностей. Выхватив баночку чернил, он обозрел камеру с горы мусора на полу и бросил взгляд на сову: — Гарри, ты, э-э, не мог бы перышко попросить у Бипа? У меня пальцы слишком большие, клок вырву… — он был смущен своей просьбой, на что мне пришлось снова вздохнуть и, присев на корточки, обратиться к сове с просьбой:
— Бип, дай перо, пожалуйста, — сова просканировала меня своими огромными янтарными глазами и расправила крылья, призывно помахивая левым — словно Рей Джонс перед ударом, что отправит его оппонента в нокаут. — Хагрид, он на бой меня вызывает или как? — на что здоровяк улыбнулся и, хекнув — что было расценено мной как смешок, — указал на крыло:
— Маховым делится, видишь, болтается одно. А я-то думаю, почему его направо заносит при посадке, мешает малышу… — нежно вытащив указанное бурое перо, я сказал «спасибо» не обращающей внимания на меня сове и передал его здоровяку.
Положив на коленку обрывок пергамента и макнув в чернильницу перо, он корявым почерком, помогая себе вслух, начал писать короткую записку:
— Дорогой Директор, со мной все в порядке, надеюсь, у вас все хорошо. Я встретил Гарри Поттера. Если вы не против, то я бы хотел провести ему экскурсию и приобрести школьные, э-э-э…
Он начал чесать затылок в поисках правильного слова, так что пришлось ему помочь:
–Принадлежности.
— Спасибо, Гарри, — он опять смущенно улыбнулся и продолжил писать, а я подумал, что пусть он и выглядит устрашающе, да и не слишком он образован, так сказать, но он все же добрый малый, ну в смысле большой.
Закончив писать, он пару раз дунул на лист, чем еще сильнее размазал текст, и свернул его трубочкой, привязав сове на лапку. Она недовольно посмотрела на него и, попрыгав, проскочила через решетку, побежав по коридору словно обычная курица. Это подняло такую бурю смеха из моей груди, что и великан не выдержал и начал смеяться.
Снова стук по решеткам и приглушенный полувскрик:
— Сова? Что за… — шаги приближались к нашей камере. Появившийся полисмен с перепуганными и заспанными глазами уставился на меня: — Парень, ты тоже видел сову?
С удивлением посмотрев на притихшего Хагрида, я сделал самое обалделое лицо и ответил:
— Нет, а что, здесь была сова?
— Привиделось, наверное, — хмуро посмотрев на мое лицо, он ткнул в меня пальцем: — Не шуми больше, ты слишком громкий для ребенка. Понял?
Удивленно покивав, я снова посмотрел на смущенного Хагрида, и, глянув на полисмена, попытался более убедительно ответить:
— Да, извините, больше не буду. Но тут слишком скучно…
Вздохнув, офицер махнул на меня рукой и, развернувшись, пошел в дежурку, напоследок бросив:
— Я тебе журнал принесу.
— Не вернется он, — Хагрид снова забасил слева от меня, перестав изображать мышь.
— Он разве тебя не видел? Почему не вернется? Как ты вообще сюда попал? — вопросы полились как с рога изобилия, так как меня снова прорвало. Начав шипеть и махать на меня огромными ручищами, он добился тишины:
— Все, тс-с-с, у меня артефакт противомагловский есть. Не обращают внимания они на того, у кого такой есть, да и забывают сразу же.
— Тогда как ты сюда попал? Странно все это… — он опять заалел, начав мять плащ.
— Забыл я о нем, вот и попал в передрягу, это, э-э-эм…
— Ладно, проехали.
Я начал зевать, что сразу же заметил великан. Он снял свое огромное пальто и, завернув меня словно гусеничку, пожелал спокойной ночи, напоследок добавив:
— Ты это, не пугайся, если внутри что-то зашевелится, кажется, я парочку мышей там забыл…
Но я уже не слушал, так как провалился во тьму сновидений.
========== Глава 5 “Дырявый Котел” ==========
Проснулся я от того что, запор камеры щелкнул особенно громко: разлепив глаза и поежившись от холода, я увидел заспанного констебля и дядю, что на диво был энергичен.
— Который сейчас час? – сонно пробормотал я, подпрыгнув с лежанки.
— Семь утра, если быть точным – семь тридцать пять, – дядя, энергично улыбнувшись, подбежал ко мне и, взяв под руку, повел на выход. – Спасибо вам, офицер Брэм, это послужит хорошим уроком этому шельмецу, - он дал мне легкий подзатыльник и под одобрительный кивок полисмена вывел меня из участка.
Меня так и подмывало вырваться из его цепкой хватки и во весь голос заорать, рассказывая настоящую историю событий, но эта мысль не успела укорениться в моей голове, как я вспомнил вчерашнюю ночь. Как меня, испуганного и обескураженного, посадили в клетку к огромному бородатому Хагриду, он меня испугал, но не стоит судить по обложке – здоровяк оказался добродушным, и, самое главное, он знал о мире магии. Он был готов меня отвести туда – но исчез, как и его пальто, в чьих бесконечных полах я заснул спокойным сном. Мне стало казаться, что этого всего не было, что подтверждали невидящие ничего взгляды полисменов в сторону Хагрида – его для них не существовало, и это напугало меня: вдруг я душевнобольной, и все странные вещи, что оказались в итоге магией, а также встреча с представителем того мира, в котором жили мои родители – все это в моей голове…
Это ужасно подавляло безысходностью осознания, что я псих. Всю дорогу, которая продлилась пару часов, я молчал в противоположность дяде – он трещал как старый кухонный комбайн, я давно его таким не видел. Расфокусированный взгляд зацепил дорожный знак, который гласил, что мы только что въехали в черту Лондона. Страх, непонимание и накатывающая паника – вот то, что я испытал, увидев его. Срывающимся голосом ворочая обессиливший язык, я просипел:
— Куда вы меня везете?
Дядя изумленно посмотрел на меня в отражение зеркала заднего вида и тут же снова начала весело щебетать:
— Ты чем слушаешь, племянник? Сегодня утром нам пришло письмо из этой твоей школы. Я везу тебя в Лондон, там тебя встретит провожающий – и мы не увидимся целый год! Да, целый год без твоих шалостей и чертового волшебства! Целый год, да, сэр, целый год!
Мысли о том, что он сошел с ума, не тронули моей души. Не сказать, что я их ненавидел, но червячок, сидевший в голове, говорил, что все это к лучшему – они ведь не моя настоящая семья, у них есть свой собственный ребенок, которому все же стоит уделить больше времени и наконец начать воспитывать по-человечески.
Я всегда был обособлен, всегда себе на уме. Были моменты, когда я мыслил как взрослый, в другое время я был глупым ребенком, что только открывает мир перед собой.
Я понял, что мое одиночество было следствием поиска своего места в этом мире. Это понимание свалилось на мою голову огромной лавиной, что должна была погрести мое сознание под толщей льда и снега, но в итоге стащила за собой огромный пласт ненужного мусора. Я начал глупо улыбаться, ведь все стало ясно и немного понятней: те воспоминания о ночи, когда все изменилось, навевали грусть и детскую обиду, граничащую с невыносимой яростью и болью. Я осознал, что все было правдой: все, что случилось в ту ночь, все, что происходило после, и то, что было вчера. Машина резко остановилась так, что меня мотнуло вперед, и я ударился лицом о спинку сидения впереди. Буря, что клокотала в моей груди, вырвалась на свободу: я обзывал Вернона и всю его семейку всеми дрянными словами, что знал, в то время как он, не переставая улыбаться, вытащил меня из машины, нырнул в салон, подняв поломанные пополам очки, всучил их мне, пританцовывая захлопнул дверь и засеменил к багажнику. С тихим грохотом на асфальт упал старый чемодан. Он подтащил его ко мне под удивленные взгляды прохожих, истерически улыбаясь. Даже не попрощавшись, он нырнул в нутро машины и дал по газам так резко, что визг покрышек был слышен на всю улицу. Покрутив головой, я мало что увидел: размытые пятна людей и машин, что сновали взад-вперед, не обращая на меня и грамма внимания. Надев поломанные пополам очки, я добился прояснения картинки. Осоловевшим взглядом озираясь вокруг, случайно зацепил странно выглядящего прохожего – он вышел из переулка напротив, словно он только что там оказался. Пригнув голову и бросая дикие взгляды по сторонам, он кутался в странное пальто, что напоминало смесь плаща и пончо, но не это было его отличительной чертой: фиолетовый тюрбан на его голове был огромен и притягивал взгляды прохожих. Но все вдруг изменилось. Дойдя до старого паба с почерневшей от времени вывеской, он стал всем безразличен – люди словно куклы под чутким руководством кукловода повернули свои головы в другие стороны, оторвав секунду назад намертво прикованные к странному прохожему взгляды.
— Странный паб, – пробормотал я, оттащив чемодан к стене дома, у которого меня вышвырнул дядя.
Попытавшись сделать самый невинный вид, я начал следить за странным пабом, на который никто не обращает внимания: он был втиснут между магазином одежды и лавкой музыкальных дисков и пластинок.
Так вот я и стоял в попытках не привлечь внимания, при этом держа двумя руками дужки с разделенными линзами на манер бинокля.
— Чего это ты стоишь на улице, Гарри? – гудок басовитого голоса Хагрида заставил меня подпрыгнуть и чуть не броситься наутек. Зашипев на него рассерженной кошкой, я спрятал сломанные очки в карман и ткнул ему пальцем в колено жестом обвинения:
— Ты исчез! А потом дядя сошел с ума, выбросив меня посреди города прямо из тюрьмы! Теперь ты еще и подкрадываешься… Смерти моей хочешь? – с каждым произнесенным словом злость уходила, а взгляд великана смурнел, под конец он был готов зарыдать, так что пришлось взять себя в руки, ведь я не хотел обидеть его. Ладно, хотел, но уже не хочу.
— Прости, Хагрид, тяжелый день, ты извини, что я сорвался…
— Все в порядке, – он шмыгал носом, доставая огромную скатерть Франкенштейна – свой носовой платок. Утерев набежавшие слезы, он махнул рукой и пошел прямо через дорогу и редкий поток машин, что сигналили ему в бешенстве.
Проводив его удаляющуюся фигуру, я резко схватил ручку чемодана, припустив за проломом, что сделал ледокол со звучным именем «Хагрид».
— Ну стой же, я не хотел тебя обидеть, правда! Извини, пожалуйста! – вырвавшись прямо перед ним, я выставил руку, пытаясь его остановить. Как только мы пересекли тротуар напротив паба, все тут же забыли о нас, потеряв интерес.
— Не извиняйся, это моя вина, – шмыгнув носом, он начал реветь словно маленький пароход каждую секунду, сморкаясь в огромный носовой платок, сшитый из множеств лоскутков разной ткани – как по фактуре, так и по цвету.
— Ну не хватало мне ребенка успокаивать! Пусть еще такого здорового… Между прочим, я сам еще ребенок, – пробурчав это себе под нос, я решительно всучил тяжелый чемодан в лапищу великана и, взяв его за вторую, за палец, если точнее, повел внутрь.
Он вроде взрослый мужик, по примеру расстроенного дяди нужно ему налить стакан бренди. Хотя… Я смерил его оценивающим взглядом и, смотря на его заплаканную косматую рожу, понял: никаких стаканов – ведро.
Дверь призывно скрипнула, и мы вошли в полутемное помещение, залитое редким светом свечей. Публика здесь была бомжеватого вида, встречались индивидуумы, похожие на клоунов или жертв автокатастрофы с участием фуры, везущей страусов-мутантов, нескольких машин, заполненных краской, и целым автобусом вусмерть пьяных футбольных фанатов.
К нам тут же повернулись все лица, и в тишине, что накаляла и так нездоровую атмосферу, я не придумал ничего лучше, как выгородить плачущего гиганта:
— Ему альбатрос в глаз попал, здоровяку хоть бы хны, а птичку жалко… – все тут же, потеряв интерес, начали вновь заниматься своими делами, кто кивая, а кто просто улыбаясь на мою исповедь – я был в шоке. Как это могло сработать?
— Тебе как обычно, Хагрид?
— Не-ет, у меня дело… – стукнув великана по коленке – выше не доставал, – я потащил его к барной стойке и к мужчине жутковатого вида, что протирал и так грязный стакан грязной же тряпкой.
— Давайте ему как обычно, двойную дозу, у него горе, – на что жутковатая харя обтянутого бледной кожей черепа хихикнула жутковатым смехом старого бульдога-паралитика, блин, словно старые ставни колыхнулись на ветру, издавая скрипы:
— Да-а, Хагрид любит животинку…
Поставив перед ним стакан размером с ведро, он начал сливать туда несколько бутылок с разными жидкостями, делая убойный коктейль. С трудом пододвинув стакан к усаженному на ветхий стул великану, я твердым голосом приказал:
— Пей!
Первые десять минут были судорожные глотки и вздохи со сдавленными рыданиями:
— Мне поручили ответственное дело, а я так радовался, что полезен, и забыл тебя предупредить. Еще и с Конфундусом напортачил – твой дядя, скорее всего, еще пару дней отходить будет, ты перепугался, наверное… – дальше был пьяный лепет успокоившегося гиганта. – Я же тебя помню вот такусеньким… И-ик. Когда твоих маму и папку убил Вол… И-ик. Волде…И-ик, – махнув рукой: – Сам-Знаешь-Кто. Я первым прибыл в твой разрушенный дом. Дамб-и-ик, Алп-с-с Даблдор послал меня забрать тебя и-ик…
Сначала мне было стыдно за его поведение, но потом, прислушавшись к пьяному болтуну, я узнал много интересного. Все было так хорошо, пока с глухим ударом его лоб не встретил столешницу – и снова тишина. Испугавшись, я встал на стул, чтобы дотянуться до его шеи проверить пульс – но храп меня опередил.
— Вот же жопа!
Том, бармен паба “Дырявый Котел”, махнул рукой в глубь зала, и два паренька с измученным видом обреченных на смерть, закинув огромные руки на плечи, потащили гиганта наверх по ступенькам:
— Мистер Поттер, я рад нашей встрече, пусть наше знакомство и пришлось на такой тяжелый момент, – шепотом произнес он. – Все же могу ли я Вам чем-то помочь?
С благодарной улыбкой за понимание и поддержание моего инкогнито я так же шепотом обратился к нему:
— Да, спасибо, очень приятно. Мне бы попасть в Косой Переулок, и да, у меня нет денег заплатить Вам за выпивку, но я, как только смогу, отдам…
— Не стоит, это очень благородно и честно с вашей стороны, но я предпочту выставить счет Рубеусу. Но насчет денег – Вы не совсем правы, я уверен, что Ваши родители – да пребудут их души в покое – оставили Вам наследство.
— Спасибо, но где же я его могу получить?
— Гринготтс – банк гоблинов, самое белое здание из всех белых в переулке – не пропустите, – он взял меня за плечо и проводил к черному выходу из бара.
Как только он вышел из-за стойки, я увидел, что он был горбуном с перекрученными руками и кривыми ногами, но всем видом постарался не выдать, что меня это заботит и вообще волнует. Подойдя к стене, напротив которой стояли мусорные бачки, он неуловимо быстрым движением узловатой руки достал черный прутик и трижды ткнул в отмеченные белым мелом кирпичи. Они, провалившись в глубь стены, потащили цепную реакцию своих собратьев, что начали словно сложнейший механизм складываться в арку прохода, открыв вид на пеструю и заполненную толпами странно одетого народа улицу. Развернувшись к нему, я увидел его поклон:
— Добро пожаловать на Косую Аллею, мистер Поттер.
Комментарий к Глава 5 “Дырявый Котел”
Отредактировано.
========== Глава 6 “Семьсот тринадцать” ==========
Шум, крики покупателей и вторивших им продавцов, уханье десятков сов, что летали над головами прохожих, разнося почту, или просто сидели на многочисленных вывесках. Смех и радостные выкрики детей, редкий плач о не купленной игрушке или упавшей конфете, звон стеклянной посуды и утробный грохот сталкивающихся котлов. Эта вакханалия смела все мысли, витавшие в голове, так что я даже не заметил закрывающегося прохода – лишь тогда, когда последний кирпич со стуком встал на свое место, я обернулся, чтобы увидеть обычную стену с такой же тройкой кирпичиков, промаркированных белым цветом. Кивнув про себя, что понял механизм входа-выхода, я отошел на пару шагов от прохода и попытался починить очки – видно все очень плохо, так что приходилось ориентироваться на звуки и размытые тени.
Со вздохом расшнуровал один кроссовок, перевязал шнурком треснутое место – пусть так коряво и неудобно, но что есть, то есть. Присмотревшись к толпам странно разодетых волшебников, я переборол стеснение от своего вида – нет, ну правда, растрепанный мальчуган в одном расшнурованном кроссовке и по-уродски выглядевших сломанных очках против бодрого старикана, что надел сандалии на высоком каблуке, шотландский килт и женскую блузку с рюшами, венчая всю эту композицию высоким цилиндром бордовой шляпы.
— Ши-ик, – присвистнул я.
И таких не разбирающихся или считающих, что они разбираются в моде, волшебников было множество. Еще раз осмотрев кривую улицу с нагроможденными один на другой магазинчиками, я увидел высокое белое здание в конце улицы. Оно было слегка наклонено – словно Пизанская башня, – белые колоны с позолотой держали его своды, а остроконечная крыша из стекла смахивала на готический собор.
Вдохнув полной грудью и набравшись уверенности, я вклинился в хаотический поток людей и начал пробиваться в самый конец Косого Переулка. Толкотня была жуткая, все искали кого-то, спрашивали что-то и приветствовали знакомых, нагло встав посреди улицы. Отовсюду лились крики зазывал, взрывы петард и хлопки шутих, детский смех и мяуканье вездесущих котов, о которых все спотыкались, выслушивая злобное шипение в ответ.
Через пару минут толпа вынесла меня к книжному магазину – «Флориш и Блотс» гласила вывеска: дверь все время открывалась и закрывалась, поток людей не ослабевал, я видел множество школьников и их родителей, умудренных сединой стариков и крикливых мамаш. Через ажурное стекло витрин были видны бесчисленные полки, заставленные книгами, они были всех цветов и размеров, корешки призывно поблескивали блестящими искрами…
— Нет, без денег мне здесь делать решительно нечего… – собравшись с силами, я вновь вклинился в галдящий поток и, начав активно пихаться локтями, пер напролом к банку.
Наступив кому-то на ногу, я услышал громкий вскрик и, обернувшись извиниться, потерял равновесие и был вытолкнут на белоснежные плиты, что плотно примыкали к старой брусчатке переулка.
— Вот козел… – потирая локоть и высматривая обидчика, я на периферии увидел размытое багровое пятно, что моргнуло ярким огнем и тут же исчезло.
Подняв взгляд вверх, я увидел падающее письмо и кружащееся вокруг него по спирали огненно-рыжее перо. Ловко поймав письмо, я так же в прыжке схватил яркое перо, казалось бы, состоящее из живого огня, и воровато осмотрелся по сторонам – но никто не обращал на меня внимания. Люди то и дело выбивались из потока и стремились побыстрее зайти под своды банка, некоторые возникали из ниоткуда с легким хлопком и так же спешили войти в белое здание. Отбежал к краю белоснежной площадки, чтобы не стать препятствием ополоумевшим волшебникам – такими они показались мне на первый взгляд: все время спешащие, странные и необычные.
Погладив украдкой нежные перья цвета пламени, я все же спрятал его в рукав – в карман оно бы не влезло, перо было длинным, размером с предплечье. Птица, обладающая ими, очень большая, я таких не видел, да и та странная вспышка огня… Все было слишком странно.
Застегнув пуговицы на старой рубашке, я достал скомканное письмо из заднего кармана джинсов – та же пергаментная бумага, но оно было перемотано веревочкой и, тряхнув конверт, я понял, что там не только письмо, но и какой-то предмет.
Оно было без подписи, так что, надорвав конверт, увидел золотую “блестяшку” размером с мой палец – это оказался вычурный ключик, который я тут же спрятал в карман и снова осмотрелся – не заметил ли кто? Скомкав обертку конверта, я положил его в последний свободный карман и тут же приступил к чтению письма:
«Дорогой Гарри!
Надеюсь, с тобой все хорошо. К превеликому сожалению, мы с тобой не знакомы, по крайней мере, лично. Я в курсе, что Рубеус слегка переволновался и не справился с поставленной задачей, но не держи на него зла – надеюсь, так же, как и я.
Письмо тебе передаст Фоукс, не пугайся, он добрый феникс. К нему будет приложен ключ от ячейки, оставленной тебе твоими родителями и хранимый мной до сего момента – передаю его тебе с пожеланием распорядиться ими с умом.
Пока что мы не сможем встретиться лично, я, как и все старики, обвешан делами и заботами. Но у меня есть просьба к тебе: дать свое согласие можно выполнив её, отказавшись, ты не изменишь моего отношения к тебе.
В ячейке семьсот тринадцать сего чудного гоблинского банка лежит вещь, которую я бы хотел вернуть обратно – просто передай приложенное письмо в руки служащего банка и забери сверток, как раз доберешься к своему сейфу и возьмешь денег на покупку школьных принадлежностей. И не только.
Удачи, Гарри.
Альбус Дамблдор.
П.С. Как выйдешь из банка со свертком – подуй на перо.
П.С.С Надеюсь, перо ты нашел.»
Читая письмо, я был в недоумении, иногда посмеивался, представляя, как улыбается пишущий мне старик и лукаво мигает затянутыми дымкой прожитых годов глаз. Перевернув лист, я увидел появившуюся записку, но, отдернув руку, не стал её читать.
Я с интересом и легким опасением подошел к огромным воротам.
Статуя низкого рыцаря поклонилась мне, и я понял, что внутри неё есть кто-то живой. Коряво поклонившись в ответ, я дотронулся кончиками пальцев к двери, и она мягко отворилась внутрь, открыв вид на огромное помещение с пустым пространством посередине и высокими стойками с сидящими за ними уродцами. Они были одеты в чопорные костюмы, на их длинных и крючковатых носах блестели пенсне и монокли, перекрученными и длинными пальцами они перекладывали монеты, взвешивали драгоценные камни и черкали что-то в толстенных талмудах – учетных книгах, скорее всего.
«Так вот как выглядят гоблины». Набрав полную грудь и вместе с воздухом набравшись решимости, я двинулся к ближайшему созданию. По пути осматривая резные барельефы, обильную позолоту и мозаичные узоры на стенах, я давался диву от прекрасной и изысканной отделки помещения. Все было подавляюще величественно и беззастенчиво роскошно – мысль о том, что они пытаются что-то компенсировать, вызвала улыбку. Подойдя к высокой стойке, я подтянулся на цыпочках и тактично прочистил горло. Гоблин отвлекся от пересчёта башенок из золотых монет и, приподняв очки, наклонился вперед, рассматривая меня из-за стойки.
— Добрый день, сэр, меня зовут Гарри Поттер и я хотел бы получить доступ к сейфу.
— У мистера Поттера есть ключ? – проскрипел старый гоблин, обнажив острые словно бритва зубы в подобии улыбки, от чего меня передернуло, но я все же подавил свой страх и обманчиво спокойно достал из кармана ключ, передав в крючковатые руки гоблина.
Он повертел его в пальцах, придвинув его к уродливому лицу. Он осмотрел его чуть ли не обнюхивая золотой ключик.
— Верно, сейчас я позову провожатого к вашему сейфу, мистер Поттер.
— Ах, да, еще. Вот это, чуть не забыл… – с нервной улыбкой выложил письмо от Альбуса Дамблдора на стойку.
Гоблин с удивлением взял письмо и, пробежавшись глазами по мелкому с завитушками почерку, положил его в резную шкатулку. Прошло пару минут, и он все же достал его и тут же спрятал в рукав.
— Сэр, ячейка семьсот тринадцать, если я не ошибаюсь, и вы знаете, о чем и с чем, если я снова не ошибаюсь? – с полувопросительной интонацией обратился к серьезному гоблину.
— Крюкохват! Проводите мистера Поттера к его сейфу и также к ячейке семьсот тринадцать! – на этот вскрик из помещения за стойкой выбежал молодой гоблин, одетый победнее, но во все тот же фрак.
— Прошу за мной, – его писклявый голосок вывел меня из ступора и, схватив положенный гоблином на край стойки ключ, я устремился за семенящим на коротких ножках Крюкохватом.
Открыв призывно дверь в самом дальнем углу зала, он посторонился, пропуская меня, и тут же захлопнул её, засеменив вперед. Осмотревшись, я поежился от легкого сквозняка и с неверием уставился на ряды вагонеток и переплетение путей, на которых они стояли.
— Прошу сюда, – гоблин уже призывно стоял возле одной из них, а в его узловатых пальцах было зажато кольцо фонаря, что был огромен по сравнению с ним. Он ловко вскочил в вагонетку и, повесив фонарь на специальный держатель, ждал, пока я сяду внутрь.
Как только моя задница соприкоснулась с кожей сидений, гоблин дернул ручку, и вагонетка начала ускоряться по темному туннелю.
— Держитесь, пожалуйста, уровень шесть, три минуты…
— А-а-а-а-а!!! – вагонетка резко нырнула носом вниз – и начался дурдом.
Она кренилась, брызгала искрами, ныряя среди переходов и пещер. Я нашел ремни безопасности и одним зафиксировал себя, а второй просто держал в руке – на всякий случай. Наш транспорт крутился по спиральным путям, переворачивался, перепрыгивал на соседние и просто нырял с отвесных скал вниз. Сначала я испугался, но позже втянулся и веселился вовсю, крича на особо волнительных пируэтах и маневрах. Скальная порода пещер и туннелей сливалась в темную размытую дымку, ветер трепал мои волосы, в то время как подо мной скрипел и брызгал искрами металл повозки, иногда я слышал краем уха дикий вой из соседних переходов, видел вспышки пламени и отблески водной глади подземных озер. Вагонетка резко остановилась, и под удивленный взгляд гоблина я распутался от ремней и бодро выскочил на узкую площадку, у круглой и массивной двери сейфа, с дикой улыбкой довольства на устах и горящими в отсветах фонаря глазами.
— Ключ, пожалуйста, – он поставил на пол фонарь и, приняв ключ из моих рук, провернул его в узкой щелке замка, и тут же механизм начал свое движение, медленно открывая массивную дверь.
— Ох-ре-неть… – повернувшись к ненавязчиво ожидающему меня гоблину, я спросил: – Это все мое? В смысле, принадлежит мне? – на что он кивнул и призывно двинул ладонью, предлагая мне зайти. Среди темноты хранилища свет фонаря высветил приличную горку золотых монет, слева была горка поменьше серебряных – и не таких больших, как золотые, справа же была редкая горка бронзовых монеток – еще меньше серебряных. Проглотив ком, вставший в горле вместе с появившимися слезами благодарности, я переборол навалившееся чувство утраты и горечи, просто сделав шаг внутрь.
— Извините, мистер Крюкохват, я жил у маглов и не знаю денежную систему….
— Золотые – это галлеоны, – перебил он меня, правильно истолковав мое затруднение. – Один галлеон равен семнадцати сиклям – это серебряные. Один сикль равен двадцати девяти кнатам – бронзовые.
— Понял, спасибо, – по правде говоря, я ничего не понял, но, увидев кожаные мешочки, висящие на крючках, вбитых в стену, я выхватил один и начал набивать его деньгами. По большому счету, я взял сто галлеонов, двадцать сиклей и тридцать кнатов. Сделав шаг за порог хранилища, я бросил взгляд на гору монет, что не уменьшилась в размере – чего я подспудно опасался. Кивнул гоблину, на что тот резко закрыл дверь, провернув со скрипом механизма тонкий ключ и с легким поклоном вернул его мне. Дверца вагонетки скрипнула и гоблин, лукаво посмотрев на мои судорожные попытки зафиксировать свое тело, обнажил зубы в подобии улыбки:
— Уровень семь, три минуты… – визг разгоняющейся вагонетки и мои крики радости, смешанной со страхом и адреналином, сердце было готово вырваться из груди, а горло уже саднило от неистовых визгов и криков.
— А-а-а! – сквозь шум моего крика и треска металла колес я уловил шум падения воды и, за секунду до того, как намокнуть, захлопнул рот, слегка прикусив язык. Отплевавшись от холодной воды и разлепив глаза, я успел заметить изучающий взгляд гоблина до того, как он отвернулся – оставив себе этот случай на обдумывание позже, я снова отдался вакханалии подземной карусели, продолжая кричать, но уже мокрый до нитки.
— Хранилище семьсот тринадцать. Фонарь, – он протянул мне фонарь, и я, поднатужившись, взял его в руки, удивляясь силе, таящейся в этих мелких существах. – Отойдите, – я сделал пару шагов назад, и он провел своим длинным ногтем на узловатом пальце по незаметному стыку механизма – все тут же защелкало и заскрипело, а дверь вдруг размылась дымкой. Сглотнув, подавляя волнение, я тихими шажками стал приближаться к проему в поисках нужной мне вещи. Мне было жутковато входить в это заколдованное хранилище, и я решил завести разговор с гоблином:
— Крюкохват, а вас часто пытаются грабить?
— Да, – проскрипел он, и я уверен, что его лицо озарила ужасающая улыбка. – Пытаются, но навеки остаются в наших подземельях, не сумев найти выход.
Сглотнув ком, стоявший в горле, я с неверием посмотрел на гоблина:
— А как часто вы проверяете подземелья и, ну там, хранилища?
— Раз в десять лет, а что?
Оказавшись в самом сердце хранилища, я наступил на маленький сверток с твердым предметом, завернутым в тряпки. Подняв и тут же сунув его в карман штанов, я поспешил поскорее покинуть это место.
Шесть минут крутых виражей – и я, раскланявшись с гоблином, вышел под своды ярко-голубого неба с редкими облачками – нечастая погода на просторах Англии. Опустив взгляд на землю, спасая глаза от яркого солнца и слепо щурясь на нередеющую толпу, я достал из рукава яркое перо и, не удержавшись, погладил гладкие и мягкие края. Поднеся его к губам, слегка подул, чтобы через миг ощутить на плече тяжелое тело птицы.
Трель его песни была очаровывающей, она поселила в душе уверенность и нежность, но люди все так же стремились по своим делам, не обращая внимания ни на меня, ни на феникса, сидящего у меня на плече. Он поворачивал шею, рассматривая меня то одним, то вторым янтарным глазом, слегка пощелкивая клювом. Птица была огненно-рыжей, с ярко оранжевым хохолком и багрово-красным хвостом, переливающимся языками пламени. Издав еще одну трель, он посильнее сжал лапы на моем плече, пытаясь привести меня в себя, но я, хлопая глазами и улыбаясь с самым глупым видом, не мог перестать любоваться прекрасным существом. Легонько толкнув меня головой, он выдал еще одну трель, более игривую и ободряющую.
— А-а, точно, прости-прости… – рука нырнула в карман, и я тут же поднял к его клюву сверток, он резко открыл клюв и глотнул предмет, завернутый в тряпицу, вызвав у меня страх, непонимание и тут же брызнувший смех. Довольно заклокотавший на мою реакцию феникс легко оттолкнулся и взмыл вверх, чтобы через секунду вспыхнуть огненным шаром, исчезнув прямо в воздухе.
От прекрасной птицы осталась лишь легкая радость и ощущение тепла на моем плече и между пальцев – в них я держал то самое перо. Из задумчивости меня вывел сверток, упавший с неба прямо мне на голову. Подняв в растерянности письмо, я тут же улыбнулся – это было то же письмо из школы, так бережно отклеенная восковая печать лежала внутри рядом с двумя листами – приглашением и списком.
— Что же, пора за покупками, – и, опустив взгляд на свои ноги, обутые в старые кроссовки, да еще и один болтался без шнурка, добавил: – Но сперва нужна одежда поприличней…
Комментарий к Глава 6 “Семьсот тринадцать”
David Bowie - Space Oddity
========== Глава 7 “Книги с жабьей икрой” ==========
«Мантии на все случаи жизни от мадам Малкин» гласила вывеска, у которой я стоял. Посмотрев по сторонам и почесав затылок, я дернул ручку двери и зашел в светлый зал со множеством манекенов и образцов одежды. На звук колокольчика из дальнего угла вышла женщина. Она была не молода на вид, но красивая мантия и аккуратная прическа изрядно молодили её.
— Добрый день, ты, наверное, за школьными мантиями?
— Добрый день! Да, и я хотел бы узнать, продается ли у Вас и другая одежда? – смущенно опустив взгляд на ноги, выставляя напоказ старые кроссовки.
— Да, конечно, молодой человек, пройдемте в примерочную. Вы с родителями или?..
— Нет, пока один, но денег они мне оставили, если Вы об этом.
— Нет, конечно же нет, просто…
—Да ладно, все в порядке.
Из магазина я вышел на диво спокойным и умиротворенным, пусть летающие и самоподгоняющиеся иглы подшивали мои мантии, пусть цвет подкладки мадам Малкин могла изменить движением палочки, даже говорящее комплименты зеркало не удивило меня. За этот день произошло столько всего невероятного и необъяснимого, что я просто стал смотреть на все как данность.
— Магия реальна…
Осмотрев свои новые высокие ботинки из драконьей кожи, я довольно цокнул пяткой по камню брусчатки. Ботинки были похожи на армейские, такие я видел в фильмах и читал описание из книг о войне и приключениях: высокие голенища и тонкая, но прочная шнуровка, толстая подошва и усиленные носки – пусть все выглядит громоздко и тяжело, но они легкие словно перышки. Я приобрел десяток мантий против школьных трех – зная свою деятельную натуру, их все же будет мало. Приобрел две зимних мантии и одну шляпу – носить я её не буду, выгляжу глупо, даже зеркало отметило. Также купил несколько пар обычных кроссовок и пару туфель – вдруг понадобятся. Купил еще десяток футболок и рубашек: ничего бросающегося в глаза, пару теплых свитеров и несколько пар носков – девять черных пар и одна лиловая – просто не удержался.
На все про все ушло час времени, девятнадцать галлеонов, четыре сикля и пять кнатов. Поток людей слегка проредился, что было немного приятней, чем толкаться среди узкой улицы. И я, сверяясь со списком, пошел по магазинам с купленной сумкой на плече. Она была больше внутри, чем снаружи, и хранила горы одежды и белья, что я накупил: она и ботинки были самой дорогой покупкой за сегодня – но это пока что.
— Так, теперь книги… – сверяясь со списком и выглядывая вывеску книжного, рядом с которым я уже проходил, я все же нашел его и, протиснувшись между несколькими говорившими магами, вошел внутрь.
Горы книг, что стояли причудливыми башнями, всюду были плакаты, и по воздуху летали брошюрки. В самом центре помещения, под двумя винтовыми лестницами, ведущими на второй этаж магазина, расположилась стойка с проворным старичком. Он был седой с зачесанной гривой волос назад и массивными очками в роговой оправе. Ловкие руки тасовали книги, а вечная улыбка не сходила с его старческого лица. Встав в очередь среди шумной толпы детей и их родителей, я наклонил голову вперед, чтобы никто не смог разглядеть моего шрама – честно, я слегка стеснялся и нервничал, боясь узнавания людей.
— Да-да, молодой человек… – улыбчиво произнес он, когда я поднял лицо, и тут же его глаза расширились в узнавании: – Мерлин всемогущий, да это же Гар…
—Тихо Вы! Пожалуйста, сэр, не нужно имен! – шикнул я на него и тут же залился румянцем от смущения. На что он захлопнул рот и тут же лукаво улыбнулся, проведя пальцем по губам, и, прокрутив несуществующий ключик, выбросил его в воздух.
— Спасибо, сэр. Мне нужны вот эти книги, – протянув список на стойку, который он быстро просмотрел глазами и взмахнул палочкой – книги слетелись со всего магазина, складываясь в высокую полку. Еще взмах – и оберточная бумага сама обволокла всю пирамиду. Третий заключительный наколдовал веревки, туго перемотавшие пакеты с книгами.
— С вас десять галлеонов, мистер Смит, – улыбнувшись в ответ, я отсчитал положенную суму и вложил в потрескавшуюся словно кора старого древа ладонь.
— Сэр.
— Да-да, молодой человек.
— Дело в том, что я рос вдали от магического мира, и мне бы узнать о нем побольше. Ну, чтобы не опростоволоситься… – опять смущение взяло верх, как только я представил тычущих в меня пальцами магов и смеющихся с моей ошибки.
— Похвальное рвение к учебе и познанию мира, это очень мудро.
Еще пара взмахов – и три томика разной величины опустились на стойку, завернутые в пакеты оберточной бумаги.
— Спасибо, сколько с меня?
Забрасывая тяжелые пакеты в широкую воронку рюкзака, я услышал ответ:
— Это за счет заведения, мистер Поттер. Спасибо Вам, пусть, я уверен, Вы и не знаете, за что мы все Вам благодарны – прочитаете в одной из книг, – он хитро подмигнул мне еще раз и развернулся к следующему покупателю.
Выйдя из магазина, я вдохнул чистого воздуха, которого никогда не встретишь в городской черте. В магазине было все же душно – там витал так знакомый запах библиотечной пыли, который, к моему удивлению, распространяли летающие пульверизаторы, распыляющие книжную пыль: странный маркетинговый ход. Живот внезапно забурчал, желая, чтобы глупый хозяин все же сподобился забросить в него хоть немного еды. Нюх тут же обострился и выловил из сонма запахов так желанный мной – словно пес, напавший на след, я последовал за тонким ароматом свежей выпечки. Ноги привели меня к лотку, за которым стояла улыбчивая женщина в остроконечной шляпе малинового цвета с несколькими карамельными петушками, заправленными за полу. Прилавок был усеян всевозможными сладостями всех видов и размеров, словно радуга упала на землю, разбившись тысячью осколков разной формы и цвета.
— Чего желаешь, мальчик? Лакричные палочки, пирожки с тыквой или патокой?
— Пирожки, и побольше, пожалуйста, – голодным взглядом провожая каждый пирожок, что под легкими движениями палочки падал в бумажный пакет, я вызывал лишь улыбку умиления женщины и тихий смех.
— Двенадцать кнатов.
Быстро отсчитав медные монетки, я тут же набросился на вкуснейшую выпечку, что ел в своей жизни – пусть пирожки с тыквой показались мне не очень вкусными, но тесто обошло все показатели наслаждения. Через десять минут я уже шел в магазин трав и ингредиентов к зельям – список покупок был внушительным, – хотя я решительно не понимаю, зачем мне десять крысиных хвостов, два фунта крапивы и прочей растительности.
Дверь в полутемное помещение открылась с легким перезвоном колокольчика, из нутра аптеки прозвучал довольно звонкий голос:
— Иду-иду, не спешите бежать к конкуренту, у него жабья икра протухла уже как неделю назад, я точно знаю… – и тут же без перехода: – Добрый день, молодой человек, Вы за покупками в школу? Первый курс? – получив мой кивок, он начал скакать среди аквариумов, заполненных той самой жабьей икрой, между стеллажей со склянками, наполненных высушенными и свежими частями тел животных, отрывая пучки от веников трав, что висели под потолком, и не прекращая трещать о том, каким замечательным местом является Хогвартс:
— Помню, как учился на Пуффендуе, замечательный факультет. Да-а, лучшее время моей жизни. Но Моргана, как же я ненавидел зельеварение, хотя Профессор Слизнорт не переставал настаивать на том, что я все же имею талант в его предмете. Эх-х, какие времена, да-а.. – но тут он спохватился, как только собрал все в пакет, вытерев склизкую от ингредиентов руку о кожаный фартук, и представился: – Малпеппер, Родерик Малпеппер к Вашим услугам, молодой человек.
— Поттер, Гарри Поттер, очень приятно, мистер Малпеппер.
Его глаза так же расширились в узнавании, а на лицо вылезла мечтательная улыбка. Он затряс мою руку, проговаривая:
— Мерлин, Мерлин великий! Сам Гарри Поттер у меня в магазине! Какая честь, мистер Поттер, какая честь! Вот Джигер утрётся, что сам Мальчик-Который-Выжил впервые покупает ингредиенты в школу в моем магазине! Какая радость, большая честь..!
— Сэр! Сэр! Спасибо, сколько я Вам должен за весь список? – наконец мне удалось привлечь внимание к себе, ну, не в том смысле.
— А? Да? Нет, все за счет заведения, да!
— Сэр, я решительно настаиваю об оплате, Вам еще семью кормить…
— Что Вы! Нет, я настаиваю, этот столь малый подарок не сможет выразить нашу благодарность Вам, мистер Поттер.
— Что Вы, сэр, не стоит все же…
— Нет, нет и еще раз нет. Примите мой подарок и благодарность… – он не договорил, вдруг вспомнив что-то, я уже понадеялся, что все же заплачу и уйду из этой неловкой ситуации.
Он изучающе смерил мое лицо взглядом, пройдясь по очкам и толстым линзам.
— Мистер Поттер, можно я буду называть Вас Гарри? – доверительно начал он, снова просияв.
— Да, почему бы нет…
— Гарри, какое у тебя зрение? Близорукость или дальнозоркость?
— Близорукость, минус пять, кажется… – не понимая, что его привлекло, я снова увидел, как он просиял – очень позитивный человек. Он поднял палец вверх с призывом подождать и тут же нырнул в закуток аптеки, скрывшись за плотной шторой. В этот момент меня так и подмывало оставить пять галлеонов и по-тихому сбежать, но это было как-то мерзко и неправильно по отношению к оптимистичному аптекарю.
Он выскочил из-за портьеры, что она аж хлопнула, подняв немного пыли, и поставил миниатюрный флакончик на стол, с лукавой улыбкой приглашая меня спросить:
— Что это, сэр?
— О-о, это зелье коррекции зрения, редкая вещь, но Вам она пригодится, – взяв под одобрительный кивок продавца флакончик, я повертел его в руках и снова поднял взгляд на с интересом наблюдавшего за мной продавца:
— Оно исправит мое зрение?
— Да.
— А как его принимать, выпить?
— Нет, нет, – замахал он руками и, тут же выдернув пергаментный лист, дотронулся кончиком палочки к виску и опустил его на центр листа. Из-под кончика палочки начали расползаться чернильные дорожки, складывающиеся в строчки рецепта, написанного убористым почерком. – По одной капле в каждый глаз, каждое полнолуние.
Кивнув, я спросил:
— И сколько это займет, сэр?
— Ну, по моим подсчетам два года и шесть месяцев.
— Спасибо, сэр, большое спасибо! Как я могу Вас отблагодарить?
Он улыбнулся на это и, вручив мне листок вместе с пакетами, проводил к выходу из магазина:
— Постой со мной минуту, пожалуйста, – и тут же выкрикнул: – Джигер, Моргана тебя подери!
Буквально через секунду раздался ответ:
— Чего тебе, перец перекрученный?
— Рожу свою слизняковую покажи, нюхлер гоблинский! – окно магазина напротив резко отворилось и из него показалась бледная рожа толстоватого человека с добрыми глазами, которые при виде Родерика тут же потемнели.
— Смотри, пердун старый! – он ткнул пальцем в мой шрам, в то время как я обалдевал от происходящего.
Глаза конкурента расширились, его лицо побагровело от злости, и он начал, брызжа слюной, кричать на Малпеппера:
— Прокляну-у-у!
На что Родерик лишь улыбнулся и, нырнув в магазин, крикнул на прощание:
— Заходи и друзей приводи!.. – отбежав от греха подальше, боясь попасть под раздачу, я пытался переварить случившееся, но, услышав уханье совы и гомон толпы, что мешал сосредоточиться, я снова отложил все в дальний угол головы с желание разобраться позже, в более спокойной обстановке.
— Дурдом…
Сверившись со списком, я понял, что осталась мелочевка в виде пергаментов, чернил и перьев, а также самое сладкое и оттого важное – палочка…
========== Глава 8 “Охота палочек” ==========
Магазин волшебных палочек притаился между двух других лавок, он был узким и слегка перекошенным. Одна витрина, и та пыльная, черное изрядно потемневшее от времени дерево лавки и выцветшая вывеска, что несколько сотен лед назад блестела золотом – ну, я по крайней мере, так подумал. Приглядевшись, я смог различить буквы, что складывались в слова: «Семейство Олливандер – производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». Опустив взгляд ниже, я смог едва-едва различить единственный предмет, что был выставлен под пыльным стеклом: на одинокой фиолетовой подушечке лежала палочка – мне это показалось странным.
Поправив лямку кожаной сумки, я вытер вспотевшие ладони о джинсы и решительно шагнул вперед, открывая дверь. Колокольчик тихо зазвенел, разнося звук в самые дальние уголки этого темного помещения, и в ответ его призыва где-то в глубине магазина послышался голос:
— Сейчас, одну минутку… – это было сказано очень тихо, но я услышал каждое слово, каждое ударение и каждую нотку тембра старческого голоса.
Кивнув, словно хозяин мог увидеть мое согласие, я вышел на центр комнаты. Паркет тихонько поскрипывал, из-под толстой подошвы вверх подымались облачка пыли, а я старался дышать потише. Атмосфера сего места была зловеще волшебной: полутемное помещение, в котором изредка пробивались лучики света, пыль танцевала в отсветах солнца причудливым танцем, изредка поблескивая волшебными огоньками. Ощущения, которые я испытывал по отношению этого места, были смешанными: я ощущал себя посреди старинного и оттого забытого погоста, где все мертво и даже свет боится падать на серую землю, и в то же время он был похож на древнюю библиотеку, хранившую мудрость и знания миллионов поколений – только протяни руку к старому манускрипту и будь готов узнать тайны вселенной…
— Добрый день, – послышался тихий, но такой громкий и отчетливый голос прямо у меня за спиной. Подавив порыв вскочить и бежать стремглав куда глаза глядят, я медленно развернулся, чтобы увидеть седого как лунь старика. Он был одет в старые и оттого кажущиеся ветхими и пыльными одежды. Кожа цвета белого древа, потрескавшегося от гнета времен, и серебристые омуты слегка выпученных глаз – они напомнили мне туман с редкими снежинками снега, что мигают серебристыми искорками на редком свету, который пробился из-за тяжелых туч. Переборов свой страх, я соединил пятки вместе и слегка наклонил голову в приветствии, руки держались за полы плаща, чуть откидывая его назад:
— Добрый день, сэр. Позвольте представиться – Гарри Поттер.
— О да. Да, я знаю, кто Вы, – старичок покивал головой. – Да, да. Я так и думал, что скоро увижу Вас, Гарри Поттер, – это был не вопрос, а утверждение. – У Вас глаза матери. Кажется, только вчера она была у меня, покупала свою первую палочку. Десять дюймов с четвертью, элегантная, гибкая, сделанная из ивы. Прекрасная палочка для волшебницы.
Его глаза еще сильнее затуманились дымкой, он смотрел прямо на меня и в то же время куда-то далеко, словно за моей спиной было окно в другой мир…
— А вот Ваш отец предпочел палочку из красного дерева. Одиннадцать дюймов. Тоже очень гибкая. Чуть более мощная, чем у Вашей матери, и великолепно подходящая для превращений. Да, я сказал, что Ваш отец предпочел эту палочку, но это не совсем так. Разумеется, не волшебник выбирает палочку, а палочка волшебника.
— Э-эм, сэр…
Но он меня не слушал, будучи погруженным в свои мысли. Он щелкнул пальцами – и тут же гибкие линейки и мерила стали обмеривать мое тело как горизонтально, так и вертикально: голову, руки, ноги, плечи, пальцы и длину стопы… Опустив взгляд ниже, я смог различить едва видные белые круги: они пересекались и опоясывали друг друга в самых причудливых комбинациях, кое-где круги были разорваны, и редко где встречались странные символы. Подняв взгляд, я задержал воздух, так и не сделав выдох – он стоял прямо передо-мной, почти нос к носу и не моргая смотрел на мой лоб, где в вихре непослушной челки притаился шрам.
— А, вот куда… Хм-м, – он сделал шаг назад и тут же исчез, его голос полился из-за скрытых среди стеллажей проходов, уставленные всевозможными коробочками разных размеров. Его отчетливый, но в то же время тихий, на грани шепота, голос лился отовсюду:
— Мне неприятно об этом говорить, но именно я продал палочку, которая это сделала, – мягко произнес он. – Тринадцать с половиной дюймов. Тис. Это была мощная палочка, очень мощная, и в плохих руках… Что ж, если бы я знал, что натворит эта палочка, я бы… Я бы её все равно продал, да. Это выше моих сил, ведь не волшебник выбирает палочку, нет… Внутри каждой палочки находится мощная магическая субстанция, мистер Поттер, – пояснял старичок, рыская среди темноты полок и переходов. – Это может быть шерсть единорога, перо из хвоста феникса или высушенное сердце дракона. Сердцевины бывают разные, но предназначение у них одно, да. Каждая палочка фирмы «Олливандер» индивидуальна, двух похожих не бывает, как не бывает двух абсолютно похожих единорогов, драконов или фениксов. И, конечно, Вы никогда не достигнете хороших результатов, если будете пользоваться чужой палочкой.
Почувствовав слабое дуновение затхлого воздуха, я резко развернулся, чтобы увидеть старика.
— Хорошо, очень хорошо, мистер Поттер. Что же, приступим. Для начала попробуем эту. Бук и сердце дракона. Девять дюймов. Очень красивая и удобная. Возьмите ее и взмахните.
Я осторожно выхватил палочку из старого и ветхого футляра – Олливандер подал её мне, даже не прикоснувшись к ней. Легкий взмах – и дым вырвался из острого конца волшебной палочки. Он сложился в человеческое лицо и жутко завыл, от чего я тут же выронил палочку, и она ловкой змеёй нырнула в свой футляр, закрыв крышку резким хлопком.
— Не та… – и он исчез, а я словно загнанный в угол тигр кружился среди темноты, всматриваясь в круговорот пыльных стен и переходов. Снова почувствовав старика, что будто игрался со мной, я осторожно вытащил палочку из футляра.
— Клен и перо феникса. Семь дюймов. Очень хлесткая. Пробуйте, – будучи готовым ко всему я лишь попытался взмахнуть, как тут же разжал пальцы: мне почудилось, что она вот-вот взорвется, оторвав мне руку.
И снова он исчез, лишь горестно вздохнув. Я уловил его жалостливый взгляд на темно-бордовый футляр, словно он сожалел о неудаче палочки – не моей.
— Эбонит и шерсть единорога, восемь с половиной дюймов, очень пружинистая. Давайте, давайте, попробуйте ее.
И снова, и снова я кружился, изредка останавливаясь, мне не хотелось ни есть, ни пить, я даже дышал через раз, терпя неудачу за неудачей. Но вдруг мои пальцы потеплели – не от того, что в них была зажата палочка, лишь перо.
— Очень интересно, я бы даже сказал, волшебно. Как тяжела и непокорна судьба, но рок её не оставит отмеченного её тенью. Да-а, мистер Поттер, я понял…
— Что Вы поняли?
Но он уже исчез, как и исчезло ощущения охоты. Охоты, где я был лишь дичью.
— Вы обратили внимание на витрину, мистер Поттер? – его голос снова звучал из ниоткуда, словно он сам стал частью темноты.
— Да, я видел палочку.
— Не палочку, всего лишь заготовку, мистер Поттер, – теперь же он появился прямо передо мной, с тем самым футляром и подушечкой под ним.
— Остролист, опаленный дыханием дракона… Давным-давно, еще когда я был молод, я как-то забрел в Каладанские пустоши восточной Европы. Мне повезло найти это древо и не повезло вдвойне оказаться рядом с гнездовьем молодой драконицы – еле ноги унес, да-а… Дайте мне сердцевину, – его голос лязгнул металлом, но я лишь сильнее вцепился в потеплевшее перо.
Он невидящим полубезумным взглядом пожирал языки огня, что трепались у меня в руке, но вдруг перо само вырвалось и с яркой вспышкой исчезло, ослепив меня. Я выставил руки в поисках стеллажа, рядом с которым стоял, глаза слезились, были видны лишь разноцветные круги, но я не успел запаниковать, как смог видеть: тот же зал и та же стойка, у которой все началось, тихий людской гул за спиной и скрип прохудившегося паркета подо мной.
— Остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов, очень гибкая прекрасная палочка. Она сама нашла своего хозяина.
Протянув руку к словно живой палочке, я ощутил мягкие волны тепла, идущие от неё – все опасения улетучились, тьма помещения расступилась в багровом зареве рассвета, что теплым ветром трепал мои волосы.
— Любопытно… Очень любопытно…
— Извините, – севшим голосом спросил я, не отрывая взгляда от той единственной и неповторимой, – что именно кажется Вам любопытным?
— Видите ли, мистер Поттер, я помню каждую палочку, которую продал. Все до единой. Внутри Вашей палочки — перо феникса, то, что Вы принесли с собой. Добровольно отданное, замечу, великая сила таится в нем, великая… Так вот, обычно феникс отдает только одно перо из своего хвоста, но в Вашем случае он отдал два. Поэтому мне представляется весьма любопытным, что эта палочка выбрала Вас, потому что ее сестра, которой досталось второе перо того феникса… Что ж, зачем от Вас скрывать – ее сестра оставила на Вашем лбу этот шрам.
Руки дрогнули, словно желая выбросить гадкую, испорченную, вызывающую отвращение вещь, но та нежность, которой отвечала палочка, была непреодолима, и я все же сдержался. Олливандер заметил это:
— Да, тринадцать с половиной дюймов, тис. Странная вещь – судьба. Я ведь Вам говорил, что палочка выбирает волшебника, а не наоборот? Так что, думаю, что мы должны ждать от Вас больших свершений, мистер Поттер. Тот-Чье-Имя-Нельзя-Называть сотворил много великих дел — да, ужасных, но все же великих.
— Он убил моих родителей!
— Да, к сожалению, это так…
— Я не хочу быть похожим на него, не хочу быть…
— Как он? Здесь, мистер Поттер, решать только Вам, ведь только Вы властвуете над своей судьбой, только Вам решать, которую дверь отворить, да…
Свет мигнул – и я очутился среди толп народа, что возмущенно стали выкрикивать и отпихивать меня с пути. Обалдело оглядываясь, я, не видя пути, пробирался через толпу, весь погруженный в свои мысли, как вдруг уперся в спину мужчины, что чинил сломанную клетку прямо у входа в магазин.
Он обернулся. Увидев меня и призывно улыбнувшись, похлопал по плечу:
— Заходи, пацан, любые твари на самый изысканный вкус.
Подняв взгляд, я увидел огромную вывеску «Волшебный зверинец».
========== Глава 9 “Матильда” ==========
Деревянной походкой усталых ног я проследовал в глубь темного помещения. Я как-то даже пофигистически удивился: что у волшебников за тяга к полутьме? Нет, ну правда. Крадущимся шагом с полным отсутствием эмоций на бледном от стресса лице и с расширенными зрачками глаз я медленно плыл среди тьмы помещения: здесь было сухо и слегка душновато, в воздухе витали тысячи самых разных запахов и звуков – но если честно, то пахло не фиалками и розами. Отовсюду слышались шорохи и тихая возня, кто-то царапал прутья клетки, кто-то завывал неистовым плачем, от которого душа в пятки опускалась. Хлопки крыльев и сдавленные сипы, писк и неистовое уханье сов, что моргали светящимися глазами размером с галлеон. Ох уж эти глаза, бликующие в полутьме – если выключить звук, то я бы мог представить себя в жутковатом, но оттого не менее интересном планетарии.
В голове крутился список школьных покупок, где было указано, что первокурсник может взять с собой жабу, кошку, сову или кого-то другого. Изначально я не планировал покупать питомца – я пока за собой уследить не могу, куда уж тут до зверушки, за ней уход нужен. Но весь день пролетел в круговороте шока и легких истерик, которые я, к своему удивлению, легко подавлял, хотя были и классные моменты: поездка на вагонетках, вкуснейшие пирожки, встреча с фениксом по имени Фоукс и обретение палочки, что оставила все же двойственные ощущения – с одной стороны, я был счастлив, ведь я обрел, казалось, давно утерянную частичку себя. С другой же стороны, она, а точнее, её сердцевина, стала первым связующим звеном между мной и Волдемортом – да, я узнал его имя. Знаете, не слишком приятно пользоваться вещью, которая пусть и косвенно, но связана с мразью, убившей ваших родителей – так что я её даже в руки не брал после приобретения, она все так же покоится в футляре, возможно, ожидая часа, когда я решу её судьбу.
Уткнувшись во вдруг ставшим упругим воздух, я сделал шаг назад и тут же приложил руку к прозрачному барьеру – он был мягким и пружинистым, – но чем дальше я пытался просунуть руку, тем сильнее он отталкивал её.
— Барьер поставлен не для того, чтобы юные маги тыкали в него руками, юноша.
— Извините, но это прикольно: странные ощущения, словно сгустившийся воздух, вдруг ставший водой и тут же превратившийся обратно, очень интересно…
— Ну же, перестаньте, давайте я Вас провожу обратно в первый павильон, выберете себе спутника, – ко мне обращалась молодая девушка.
Она была здесь все время, но я её не замечал до того, как она обратилась ко мне. В данный момент она встала из-за столика, где читала книгу – это удивило меня больше всего, ведь здесь царила полутьма. Это какое зрение нужно иметь, чтобы буквы различать?
— А что там? – повернув к ней голову, я стрельнул глазами в закрытый заклятьем проход, на что она лишь набрала в грудь воздуха, но вдруг он вышел как из воздушного шарика. Она просверлила меня унылым взглядом:
— Второй павильон.
С таким же отсутствующим выражением лица я снова спросил:
— А что там?
— Животные условно третьего класса опасности, выше не держим. И не спрашивай, есть ли третий.
—А что, есть?
— Нет! – тут же отбрила она и, махнув палочкой перед упругим прозрачным щитом, быстрым шагом проследовала через коридор, тихо выговаривая себе что-то под нос. Я обернулся: идти назад не хотелось, а вперед манил легкий интерес. Тем не менее шаг я ускорил, потом перешел на бег и наконец догнал странную девушку.
—…Не-ет, подавай им что-то особенное. Бешеные, умалишенные, не нравятся им обычные зверюшки-милашки. Уродцев опасных им подавай, да еще и ребенку!
Зыркнув на меня и резко сдув упавшую на глаз челку, она ускорила шаг, смешно дрыгая руками – я припустил вслед за ней. Не сбавляя дикого темпа, она снова взмахнула палочкой перед дверным косяком, на котором держалась тяжелая на вид дверь со множествами запоров. Они с тихим лязгом отъехали в сторону, и она зашла внутрь, остановившись рядом с выходом:
— Выбирай.
Уперев ладони о колени, я в полусогнутом положении пытался отдышаться, в то время как она вертела палочкой у ногтей, меняя их цвет. Здесь было посветлее, и я рассмотрел её наряд: ярко-зеленая блузка, скрытая под коротким пиджаком кремового цвета, длинные рукава были усыпаны яркими стразами и разноцветными перьями, плиссированная юбка в черно-розовую клеточку и разноцветные полосатые чулки.
— Вам не говорили, что Вы бываете слишком быстрой? – с легкой одышкой просипел я. На что она лишь фыркнула и ткнула кончиком палочки в противоположную сторону зала. Проследив за направлением, я увидел несколько огромных клеток и с осторожностью прошел к первой слева. В ней сидел черный кот, но он был слегка странным: шесть лап, длинный без следа шерсти серый хвост, четыре уха, венчавшие его затылок странной шевелящейся короной, и три глаза – два ядовито-зеленого цвета, а третий багрово-красный прямо в центре лба. Уставившись на него, я заметил, как кот перестал вылизывать лапу и, поставив её на пол клетки, сфокусировался на мне. В голове тут же прошелестело обесцвеченным голосом:
— Не пялься.
По правде, это и голосом не было, просто я вдруг понял, что этот кот хочет мне сказать.
— Я и не пялюсь, – ответил я, продолжая гипнотизировать его третий глаз.
— Не пялься.
Слегка повернув голову влево, я подозвал девушку:
— Я что, и правда пялюсь на него?
Она ответила, так же не смотря в мою сторону:
— Да, пялишься.
Сделав волевое усилие, я споткнулся и разорвал зрительный контакт со странным зверем. Опасаясь еще раз посмотреть на него, я спросил:
— Кто это? – на что получил наставительный и такой же язвительный ответ:
— Книги хоть бы раз открыть удосужился, школьник. Это смесок Северо-американского низла и кошки Вампус, они обладают даром гипноза и телепатии – очень редкий экземпляр и столь же противный и агрессивный! – выплюнула она, не отвлекаясь от своего занятия. Бешеная что ли?
Так же аккуратно сделал шаг к следующей клетке – ибо после высказывания девушки кошка начала шипеть и бросаться на прутья.
В соседней клетке было пусто и, не успев открыть рот, я получил ответ:
— Камуфлори, не продается, – и, секунду промедлив, добавила: — Вымирающий вид, передадим его в заповедник.
Сделав еще шаг влево, я увидел полутемную клетку, на полу было пусто – пусть там и валялись многочисленные сухие ветки и обрывки листьев. Подняв взгляд выше, едва различил темное пятно в самом углу: оно висело почти под потолком и походило на утыканную иголками каплю. Но вдруг внутри все зашевелилось, и я подался назад. Из нутра капли показалась наружу облезлая шея, усыпанная редкими перьями, длинный острый клюв и бешеные глаза.
— А это что за птичка? – просипел я, ибо был слегка напуган.
— Авгур, Авгурий или Ирландский Феникс, очень пуглива, гнездится в зарослях терновника или ежевики, питается крупными насекомыми и феями, летает только в сильный дождь, а остальное время прячется в своем гнезде каплевидной формы, в книжке прочитаешь…
— Далеко ему до феникса…
— Ты что-то сказал?
— Да ничего, ничего… – она начинала меня бесить.
Сделав еще несколько шагов в сторону следующих клеток, я про себя решил: пока что-то не куплю из страшного и необычного – я отсюда не уйду. Не потому что я хочу, а назло этой совятнице, кошатнице и жабовнице, да еще и с дерьмовым вкусом в одежде.
Эта клетка отличалась тем, что на самом деле не была клеткой: огромный террариум, наполовину заполненный водой и старыми корягами, что создавали переплетение дорожек над водой.
— А тут что? Жаба с грифом «особо опасна»? – развернулся я спиной к клетке и отскочил от содрогания стенки, словно кто-то пытался протаранить стекло изнутри.
— Испугался? – лукаво спросила она, в то время как сама бросила испуганный взгляд во тьму за стеклом.
— Кто в нем? В смысле, в террариуме?
— Noctis Acrochordus, ночной бородавочный змей, родом из Южной Индии. Не ядовит, предпочитает охотиться в темное время суток, обволакивая кольцами спящую жертву, после чего душит и пожирает.
«С-холодно, с-съесть, с-сожрать теплую добычу-с-с…».
Я словно завороженный смотрел на выползающую из воды змею длиной где-то в два метра. Она привлекла меня не столько своими полосатыми боками, сколько тем, что я слышал её, понимал её, хотел спасти из холода. Придвинувшись к клетке, я обернулся на скучающую девушку и по наитию начал гортанно шипеть, язык не использовал вообще, лишь странно посвистывал нёбом:
«Я вызволю тебя из холода, дам пищу, а потом отпущу. Ты понимаешь меня?»
Змея резко выбросила шею, метя мне в глаза, забыв, что между нами стеклянный барьер, но я ошибся: она замерла в сантиметре от стекла, завороженно следя за моим лицом.
«Ты понимаешь меня?» – снова тихонько прошипел я, и она тут же начал двигать шеей, словно гипнотизируя своими движениями.
«Защита, тепло, еда».
Она безостановочно повторяла эти слова, в то время как я подбежал к странно-агрессивной девушке и выхватил кошелек:
— Змея сколько стоит?
— Девять галлеонов, восемь сиклей…
Не дослушав до конца, я тут же высыпал на ладонь россыпь галлеонов и, отсчитав десять, всунул ей в руку и призывно посмотрел в глаза:
— Сдачи-не-надо-открывай-клетку-пожалуйста! – выпалил я на одном дыхании, на что она в ступоре махнула палочкой, и фронтальная стенка исчезла, вода тут же полилась на грязноватый пол, а змей, извиваясь всем телом, бросился ко мне, скользя по ледяной воде. Выставив руки в желании его поймать, я не ожидал, что он стремительно нырнет в рукав и начнет обматываться вокруг торса – но почему-то я не опасался, что он будет меня душить и пытаться сожрать, я знал, что он безопасен для меня. Но девушка-то не знала.
— Не шевелись!
Она резко направила на меня палочку, от чего я с криком отскочил назад, но новоприбывший вес в виде змея и отсутствие опыта ношения мантии сыграли со мной злую шутку: я запутался в полах и покатился по полу, вертясь ужом от пролетающих красных лучей заклятий.
— Остолбеней! Остолбеней! – визжала она с ужасом и неверие, выстреливая красными лучами по моей крутящейся тушке.
— Да остановись же ты!
Вжух – заклятье выбило каменную крошку пола прямо у моего уха, слегка ощипав осколками шею.
— Да стой же ты! Он замерз, замерз! – встав и подняв руки, выставив ладони вперед, я пятился в другой угол комнаты. – Вода была холодной, он просто замерз, а не набросился на меня, чтобы СОЖРАТЬ! – выкрикнул я не удержавшись, ведь у нее было такое испуганное лицо, а сердце колотилось в груди, вызывая лихое бесстрашие. Она в ответ пискнула, выронив палочку, и побежала в первый павильон через длинный коридор. Проведя ладонью по лицу, испытывая стыд как за себя, так и за вроде бы взрослого мага, я почувствовал движение рядом с шеей, после чего из разворота мантии выползла черно-белая плоская голова змеи. Она слегка высовывала раздоенный язык, пробуя воздух каждую секунду, и подозрительно осматривала помещение вокруг.
«Добыча убегает. Голоден».
Вытерев щеку, сдирая налипшую грязь, я осмотрел грязную мантию – всю в мокрых разводах и пятнах грязи.
«Люди не добыча, – прошипел я. – Накормлю, потерпи пару минут».
На что змея снова спряталась, обвив мое тело и положив плоскую – и слегка холодящую разгоряченную кожу – голову мне на ключицу. Подобрав палочку, я быстрым шагом устремился на выход в поисках продавщицы-неудачницы. Её не было ни за столом, ни среди клеток с обычными зверушками, лишь на выходе я увидел её, сидящую на мостовой и трясущимися руками выкуривающую сигарету за сигаретой. Уже вечерело, поток людей стал редеть, и волшебники изредка бросали удивленные взгляды на девушку со странной прической каштановых волос.
— Если тебе интересно, то я живой, а вот и твоя палочка.
Она приняла её на автомате, спрятав тонкий прутик в рукав, и снова уставилась на стену соседнего здания. Понятно, у неё шок, косвенно я причастен к этому, но решение в голове никак не хотело формироваться, все время перепрыгивая на мысли о Хагриде и его ведре бренди. Хлопнув полой грязной мантии, я плюнул на чистоту – ведь она и так изгажена – и плюхнулся рядом с истеричкой.
— Меня Гарри зовут, мы же не представились.
— Матильда, – она ответила на рукопожатие и вроде как вынырнула из созерцательного состояния. – Он и правда на тебя не напал? – с испуганными глазами она осматривала слегка шевелящуюся на груди мантию, на что я улыбнулся:
— Нет, ему было холодно, и он проголодался.
— Но так не должно было быть, мы специально снизили температуру, чтобы он впал в спячку и не получил стресса от перевозки.
Почесав затылок, я снова улыбнулся и встал, охлопывая грязный халат-мантию:
— Ну ладно, я тебе заплатил, палочку вернул – пойду, пожалуй, – и, не прощаясь, пошел по пустеющему переулку в сторону паба – мне нужно разбудить Хагрида, узнать, что делать со змеем и все же его покормить, а то чувства чувствами, но он все же животное – вдруг решит полакомиться костлявым мной…
========== Глава 10 “Полеты после разбора полетов” ==========
Я сонно хлопал ресницами, озираясь в поисках кровати или хоть какого-то места, пригодного для долгого и прекрасного сна, но все же переставлял тяжелые ботинки по слегка неровной мостовой. Хотелось лишь упасть лицом в подушку, даже не снимая одежды и обуви, но внутренний стержень данного обещания не дал мне так поступить. Ввалившись в так удачно открытый проход на задний двор Дырявого Котла каким-то волшебником, я с легкостью пнул ветхую дверь и с тихим вздохом ввалился в такой же полутемный зал. На потолке горели свечи, уставленные по ободу деревянных люстр, похожих на колесо телеги, они слегка отблескивали в линзах очков, заставляя меня щуриться. С легким грохотом наполненная сумка упала на пол рядом с барной стойкой, за которой все так же стоял Том, протирая, наверное, тот же замызганный стакан той же засаленной тряпкой.
— О-о, добрый вечер, мистер Поттер.
— Добрый-добрый, мне бы комнату снять.
Он отставил стакан и, нырнув рукой за стойку, достал маленький ключик с тряпичной биркой. Ловко его перехватив, я посмотрел по сторонам. Убедившись, что паб полупустой, я придвинулся к бармену, и он, подыгрывая мне, так же наклонился поближе:
— Сэр, у вас здесь мыши водятся?
— Бывает, – с непроницаемым лицом ответил он. – Боитесь?
— Нет. Извините, не считайте это оскорблением, просто мне нужно покормить питомца.
Бармен просто кивнул и взмахнул палочкой, из дальнего угла паба с диким писком прилетела мышь прямо ему в руку, он резко ударил её о стойку, ломая грызуну шею.
— Упитанный какой, – проскрипел жутковатый бармен. – Но что-то я не вижу кота… Моргана, мать её за ногу!!! – вскрикнул он, как только клиновидная голова совершила бросок, выхватив мышь, и тут же спряталась, утащив добычу под защиту мантии. Посмотрев на тихо смеющегося бармена, я тоже улыбнулся:
— Душ в номерах имеется?
— Вам принести бадью вместе с завтраком? – он поднял бровь, и я кивнул на его уточнение.
— Да, и еще, – Том снова обратил на меня внимание, по-тихому протирая место казни грызуна той же тряпкой. Никогда ничего не буду пить здесь кроме чистого спирта или близкого к нему напитка – и то в крайнем случае.
— Будут еще мышки – буду очень благодарен, – он кивнул и ждал продолжения. – Если мистер Хагрид встанет раньше меня, то убедительно попросите его все же дождаться меня, есть важный разговор, касающийся профессора Дамблдора, – Том снова кивнул и указал кривоватыми пальцами с длинными ногтями на левую лестницу:
— Вам вверх и направо до первого поворота, спокойной ночи, мистер Поттер.
— Спокойной ночи, сэр, – и ,сотрясаясь от сокращений колец змея, что пожирал свою добычу прямо на мне, поспешил подняться наверх. В голове было тепло и сонно, ноги и руки налились тяжелой усталостью, и я в полубреду, совершенно не обращая ни на что внимания, дошел до комнаты 18Б. Защелкнув замок и закрывшись на десять запоров – зачем они тут, – стащил через голову мантию, побросал сапоги на пол и, не снимая штанов или носков, упал на старую и ветхую кровать с низким балдахином, чтобы через секунду заснуть беспробудным сном.
Туман пенился высокими волнами, мороз пробирал до костей, оседая мелкими каплями бриза на разгоряченной коже. Холодные капли морской воды стекали по моему лицу, теряясь в косматой броде, они солеными слезами стекали по многочисленным косичкам, падая мне на грудь. Вдох за вдохом я насыщал воздухом свои легкие, ощущая невероятный прилив сил и пьянящее чувство свободы. Деревянная палуба драккара качнулась, особенно сильно прорубая себе дорогу через высокую волну, разбивая её носом в виде головы дракона. Волна морской волны захлестнула меня с головой, но мне не было страшно, лишь тысячи мурашек пробежались по моей коже в танце предвкушения крови и боли. Оскалив зубы в безумной улыбке, я ударил кулаком о щит, стоявший у моих ног. Прошла секунда – и звуки подводного колокола сотрясли тело, пробиваясь к душе. Жадно всматривался в горизонт, покрытый серой дымкой, удары все ускорялись, и я, набрав полную грудь воздуха, завыл безумным кличем, не отводя взора от прибрежной полосы…
Бум! Бум! Бум! Удары непрекращающимся камнепадом лились в мои уши даря дикую, граничащую с безумием ярость схватки, соленная кровь заливала мое лицо а туман щекотал ноздри запахом поверженных врагов…
Бум!
— Гарри! Открой! Это я, Хагрид!
Бум!
Разлепив глаза, я ощутил вкус крови на губах, дотронувшись до них, я поднес пальцы к глазам и увидел её. Вытерев нос тыльной стороной руки, я в полусне босыми пятками прошлепал к двери и начал отодвигать запоры, зевая во весь рот. Открыв дверь, я увидел перед собой лишь живот – живот, затянутый в жилетку из кожи дракона, подпоясанный массивным поясом и пряжкой ему под стать, кончик кустистой бороды подергивался в такт челюсти говорившего. Подняв взгляд, я увидел старого знакомого – ведь по ощущениям прошлый день тянулся вечность.
— Гарри, с тобой все в порядке? У тебя кровь, – махнув рукой на причитающего великана, я пропустил его огромную тушу в номер и снова упал на кровать, одной рукой подгребая под себя подушку, а другой затащил за хвост змея прямо на кровать:
— Хагрид, еще часик, пожалуйста… – и снова провалился в царство Морфея.
Чашка чая медленно касается моих губ, тонкий аромат эрл грея щекочет ноздри, заставляя меня слегка сморщить нос в попытке сдержать чих, глаза сонно блуждают по узкой комнатке с невысоким потолком – хотя, в случае Хагрида, достаточно невысоким. Хлопая ресницами, в тот момент когда горячий напиток опускается по пищеводу, оседая теплым облаком в моем желудке, я рассматриваю кружащиеся пылинки, что, подсвеченные утренним солнцем, падающим в мое окно, плавали в воздухе завораживающим танцем. На периферии мелькала огромная фигура великана, которому пришлось согнуться, чтобы не проломить потолок. Он мерил шагами комнату, при этом яро жестикулируя руками.
—…Гарри, ты меня слушаешь?
Отставив чашку на столик, что все время пытался убежать, но возвращался обратно в страхе перед огромной подошвой великана, я поднял осоловелый взгляд на говорившего:
— Да, да, я безответственный, хулиганистый и задиристый ребенок, что так и ждет ремня по заднице.
— Чего?
— Чего? – вторил ему я.
Он похлопал глазами и тут же плюхнулся на задницу, породив локальное землетрясение паба, что аж пыль полетела облаками.
— Ты меня вообще не слушал, да? – хитро улыбаясь глазами, проворчал он, на что я лишь кивнул и, приманив пальцем трясущийся стол, налил в чашечку чая, подавая её собеседнику. Он взял её очень аккуратно и опрокинул словно рюмку – только мелькнул рот и несколько золотых коронок размером с телевизионный пульт.
— Фух, давай рассказывай все по порядку с самого начала, и тогда я наконец узнаю, паковать ли мне вещи и искать ли мне новую работу.
— Ладно…
Я начал свой рассказ, обстоятельно подходя к деталям, на пытающегося меня перебить Хагрида шикали две глотки – моя и в черно-белую с серыми вкраплениями полоску, на что Хагрид лишь оскорбленно отводил взгляд и тут же умилительно смотрел на двухметрового бородавчатого змея. На моменте получения письма Хагрид затаил дыхание и обрадованно заголосил, какой Дамблдор великий человек. На моменте получения свертка он шикнул и, поводя глазами по комнате, замахал руками, так что я опустил детали, просто сказав, что все в порядке. Покупку палочки я также свел на тормозах – сам еще не разобрался. Дальше был смешной и пестрящий деталями пересказ покупки змея, что закончился громогласным хохотом великана, которому вторили стуки по батареям и крики со всех этажей. Отсмеявшись, он хлопнул ладонями по коленям, от чего столик, забившийся в угол, совершил резкий прыжок в окно, разбив при этом раму вместе со стеклом. Утренний ветерок, смешанный со смогом, ворвался в комнату, заставив занавески трепетать и взъерошив мои непослушные волосы.
— Что же, нам пора, – подытожил здоровяк, провожая печальным взглядом столик с суицидальными наклонностями.
— Это куда? – закономерно спросил я и тут же получил закономерный ответ:
— В Хогвартс, разумеется. Ну пока что только ко мне, но первое сентября не за горами, – на что я кивнул, бросив печальный взгляд на медную бадейку, наполненную пенной водой, над которой подымался пар.
Забросив рюкзак на плечо и скатав грязную мантию, взял её в руки, шикнул змею забираться на меня. Он по спирали обвил мою ногу и так там и остался, лениво проводя языком по воздуху. Хагрид заглянул в комнату обратно и ткнул пальцем на салфетки и простыни:
— Ты это, Гарри, кровь свою забери – могут много чего плохого наворожить. Тому просто больше заплатишь, – серьезно кивнув, я затолкал все, на что попала моя кровь, в нутро разбухшего рюкзака и вышел из номера.
С Томом мы попрощались каждый по-разному. Хагрид буркнул простое «пока, Том». Я же учтиво поклонился, как это делали волшебники, замеченные мной в переулке, и, отсчитав положенные деньги, получил простой целлофановый пакет, набитый мышами. Это все сопровождалось жутковатой улыбкой и добрым напутствием.
— Ты куда это собрался? – меня развернул голос Хагрида, что стоял, уперев руки в бока, рядом с высоким камином.
— А? Че? Выход же там?
Хагрид лишь поднял бровь, а я вздохнул и, перехватив рюкзак покрепче, подошел к здоровяку.
— Так, берешь горсть дымолетного пороха… – с расстановкой начал он и ткнул огромным пальцем в маленькую чашечку с пеплом серо-зеленого цвета. Я схватил горсть, после чего был затолкан Хагридом в камин.
— Бросаешь его в огонь и четко произносишь «Три Метлы». Ты понял?
— Да, Три Метлы.
Он одобрительно улыбнулся и сделал шаг назад, прикрывая лицо ладонью.
— А это безопасно? – с тихой паникой спросил я, на что бармен ответил:
— Да, – и тут же нырнул за стойку.
Вздохнув и собравшись с мыслями, я бросил порох под ноги, зеленое пламя взметнулось, захлестнув меня с головой – на выдохе я провизжал:
— Три Метлы! – и меня, скрутив в трубочку, потащило через тонкий вихрь бесконечного коридора со множествами ответвлений.
Расплывающимся зрением я видел другие камины и комнаты, в которые он выходит, желудок взболтался, и горький ком подступил к горлу, вот-вот готовый вырваться наружу – но все закончилось раньше. Меня мотнуло вперед, и я вылетел с волной сажи прямо на дубовые доски пола, разбросав несколько свободно стоявших стульев. На этот грохот выбежала красивая женщина: её волосы тяжелой косой спадали на левую сторону груди, лицо выглядело открытым и добрым, с милыми ямочками на щеках и медового цвета глазами, несколько морщинок вокруг них сообщали, что она уже не молода. Она подбежала и подняла меня на ноги, обмахивая полотенцем:
— Ты не ушибся, малыш? Ты откуда? Как тебя зовут?
Слегка оттолкнув её, я мотнул стиснутой в панике змеем ногой и блеванул прямо на пол. Отдышавшись, я вытер слезящиеся глаза и, шатаясь, поклонился:
– Извините, меня зовут Гарри Поттер, и я из Дырявого Котла, – посмотрев в её удивленные глаза, я бросил хмурый взгляд на вспыхнувший изумрудным пламенем камин и добавил: – А сейчас у некоего Хагрида будет продырявлен котелок…
Комментарий к Глава 10 “Полеты после разбора полетов”
Jim Croce - Time in a bottle
========== Глава 11 “Изба Хагрида” ==========
— Не дуйся.
— Не дуюсь я, – фырк совпал с резким порывом ветра, что бросил изрядно отросшие волосы прямо в глаза и в приоткрытый рот.
— Я вижу, что ты дуешься, нахохлился словно Дримар при виде людей, – рокотал Хагрид, идя рядом со мной по высокому холму.
Мы поднимались вверх по старой мощеной дороге от Хогсмида, меня слегка мутило, но было уже легче, свежий воздух помогал прийти в себя.
— Сюда, – махнул лапищей здоровяк в сторону узкой тропинки-лестницы: было похоже, что в каменном основании холма прорубили ступени с широкими, а кое-где и заросшими травой и кустарником, площадками. Хагриду было легко подыматься, а я на полпути уже запыхался.
— Вот поднимемся на холм – тогда забудешь беды и тревоги, это отличное зрелище, – он мерно шел своим огромным шагом, изредка бросая на меня лукавые взгляды из-под кустистых бровей.
— Да что я там не видел?..
Поднявшись вслед за великаном, я покрутил головой: с правой стороны было огромное горное озеро со странно-темной водой, свет словно пробивал лишь первые метры слоя воды, в то время как глубже ход был ему закрыт. Я снова его осмотрел и увидел огромную кляксу, что медленно двигалась в сторону гор, опоясывавших долину, она то разрасталась, то сужалась, выбрасывая жгутики в сторону.
— Хагрид, что это? – подкрепив вопрос указанием пальца на странную тень. Хагрид подошел ко мне и, проследив за пальцем, хохотнул:
— Так-то кальмар, видишь, останавливается все время – чертов он ловит, питается ими.
Расширенными глазами я посмотрел в лицо великана, в голосе смешались восхищение и страх:
— К-кальмар? Такой здоровенный? – борода великана зашевелилась, я понял, что он так улыбается.
— Да, ток он это, не опасен. Не бойся, наших он не трогает, иногда даже помогает, да…
Я снова бросил взгляд на силуэт кальмара, на мечтательное выражение лица попутчика и обратно на кальмара:
— Во дела-а-а, – протянул я и обернулся, чтобы снова открыть рот в шокированном восхищении.
За моей спиной возвышался огромный замок, высоченный донжон, усыпанный десятками башенок с острыми шпилями, поблескивающими металлом в солнечных лучах. Высокая стена уходила вниз отвесного обрыва, находящегося прямо над озером. Я насчитал семь огромных башен, разбросанных по всей громаде замка, и сбился на двадцати более мелких.
— Охренеть…
— Да-а-а, – протянул великан и ткнул пальцем в сторону самой большой: – Вон та, здоровая, называется Винтовой, или Ступенчатой, она примыкает прямо к Большому залу. Ах да, там еще кабинет директора Дамблдора находится.
— Крутя-як, а когда я смогу попасть туда?
— Эт только первого сентября, традиция такая.
— Ладно, а там что? – плохое настроение улетучилось, и я как завороженный, не зная усталости, шагал за великаном и забрасывал его вопросами, он слегка запинался и объяснял слегка косноязычно, но это ему нравилось и доставляло немало удовольствия – просвещать меня о территории, примыкающей к замку.
—…а вон тот вереск на холме, видишь? Так его еще профессор Диппет посадил, лет пятьдесят назад, а то и больше, да. Только вот его все время плотоядные слизни атакуют, приходится раз в год ядом морить, мерзопаки паршивые…
— Хагрид, а ты вообще кто по профессии?
— Ум-м? – озадаченно ответил великан.
— Ну, я в смысле, эм-м, ты же со мной нянчишься, столько всего знаешь об этом месте, ты что, учитель или профессор?
— Я? Да ты что! Не-е, я лесник, хранитель ключей и границ Хогвартса.
— Круто, а в чем заключается твоя работа? Ты можешь не отвечать, вдруг секрет…
— Да что там, – снова махнул рукой лесничий и улыбнулся: – Нет там никаких тайн. Слежу я за порядком на опушке леса, Запретного леса – вон того, – он показал в сторону южной части долины, где шевелилось в порывах ветра зеленое море листвы, оно тянулось до самого горизонта, сливаясь с небом.
— Охренеть, ты что, за всем этим следишь? Так на это ног не хватит все обойти, я уже не говорю о времени…
Великан начал хохотать, уперев руки в бока, вытирая огромным пальцем выступившие слезы. Он снова посмотрел на меня и, хихикнув – что в его исполнении было похоже на чих выхлопной трубы старого движка, – пошел вперед, качая головой:
— Всего, хех, нет. Я опушку только стерегу и охраняю её как снаружи, так и изнутри, вот, – поднял он палец вверх, как бы добавляя весомости своим словам.
— Не понял? – я был слегка озадачен, чего это охранять его, да и от кого.
— Ой, то долго рассказывать, вот промочим горло с дороги, тогда и объясню тебе все обстоятельно, так сказать, если тебе, конечно, интересно.
— Да, интересно, даже очень!
Мы как раз поднялись на верх холма, дойдя до самой опушки леса, замок все время был по левую сторону и медленно приближался, увеличиваясь в размере, я уже мог различить черепицу крыши и десятки сероватых точек, что кружились вокруг южной башни: она была слегка вынесена от основной громады замка, и к ней вела тонкая полоска лестничного перехода. Лесник подозвал меня к себе и показал рукой в сторону леса:
— Вон, видишь, домик мой. На вид, конечно, неказистый, но что есть, то есть, да и привык я…
У самой опушки, утопая в тенях высоких деревьев, стояла каменная избушка, подходя все ближе, я с тем же удивлением мог назвать её небольшим бастиончиком. Высотой с двухэтажный дом, сложенная из огромных каменных блоков и с массивной деревянной дверью. Дом был круглой формы с узкими окнами-бойницами, крыша была так же сделана из широкой черепицы сероватого цвета, изредка покрытой мхом и лишайником. Рядом была пристройка, а за ней виднелся огород, у дома притаилась стойка для инструмента, огромных размеров под стать хозяину, несколько ведер, куда я бы мог поместиться полностью, даже макушки не было бы видно, и крытый, обнесенный камнем, колодец.
— Ну, вот так я и живу.
Великан слегка ссутулился, и по его голосу было понятно: он снова стесняется. На что я только улыбнулся и, сбросив сумку, стремглав побежал все осматривать, при этом забрасывая вопросами смущающегося великана.
— О, а это что? – я ткнул пальцем в тяжеленный и слегка проржавевший агрегат, он был разложен на траве, смотря узкими зубцами вверх – словно челюсть огромного монстра.
— Ой, это капкан, пальцы не суй, оторвет!.. – великан уже бежал прямо ко мне, а я, уже погребенный новыми эмоциями и впечатлениями, бросился к новому объекту…
Так и прошел приблизительно час. Хагрид был завален вопросами, взмылен, бегая по двору и пряча опасные и странные вещи, на что я только смеялся и снова забрасывал его ворохом вопросов. Через пару часов ему надоело и, вытащив меня за шкирку из колодца, куда я перегнулся посмотреть глубину, понес меня в дом, проговаривая:
— Шебутной ты, да еще и резвый словно веретенница, не поймать тебя…
— Извини, но было слишком интересно.
— Да понимаю я, сам таким был, всюду нос свой совал… Твой папка был таким же, да, – он нес меня за шкирку словно нашкодившего котенка, а я жадно пожирал все глазами с высоты двух метров, но вдруг мой интерес был сразу же переключен на лесника:
— Ты знал моего отца?
— Да, знал, ты очень похож на него, но вот глаза у тебя мамины…
На душе стало так тепло и приятно, все заботы отошли на второй план, а я начал представлять, как выглядели мои родители, как бы они…
Погруженный в свои мысли, я был спущен на каменную лестницу размером в три ступеньки рядом с огромной деревянной дверью, да еще и обитой металлом.
— Ну заходи, чувствуй себя как дома.
Он достал массивный ключ и, провернув пару раз до громкого щелчка, легонько, словно пушинку, пнул дверь. Она резко отворилась, и из темноты раздался скулеж. С интересом переступив порог, я был сбит тяжелой тенью, что начала облизывать мне лицо. Быстрое дыхание огромной собаки, слюни, что текли обильным ручьём, и окрик Хагрида:
— Клык, назад, а ну назад, дурная ты псина! – он схватил черного мастифа размером с теленка за толстый ошейник и оттащил упирающегося задними лапами пса в угол. – Ты это, прости, забыл предупредить.
На что я лишь вытер лицо краем мантии и встал с пола, осматривая помещение. Пока Хагрид кормил пса окороком, извлеченным из кармана пальто, я крутил головой, пожирая глазами круглое помещение. Свет слегка пробивался из-за закрытых ставен, под потолком висели десятки веников из разных трав, немного далее на веревке были подвешены тушки животных разных мастей – некоторых я и в жизни не видел, – по стенам на полках были расставлены многочисленные склянки, заполненные разными травами, жидкостями и чем-то еще, десяток глиняных кувшинов разных размеров, несколько огромных чашек и другой посуды. По центру комнаты стоял массивный деревянный стол, покрытый вязаной скатертью, три таких же огромных стула стояли рядом, у окон висели огромные занавески, на оконных полках стояли многочисленные кадки с растениями, а в углу, скрытом ширмой из повешенного на толстую веревку одеяла, была такая же огромная кровать. Слева от меня был высокий камин, рядом с ним стояли несколько табуреток, на решетке лежали инструменты и несколько связок дров. Каминная полка была уставлена всевозможным хламом, оплывшими свечами толщиной в мою голову и несколькими рамками с черно-белыми фотографиями: мне показалось, что они двигались.
— Я тебе в углу постелю, на лавке. Думаю, она будет для тебя как раз по ширине.
— Спасибо, Хагрид. Здесь очень круто, правда.
— Ой, да ладно тебе… – он начал сметать пыль своим носовым платком, перебирая всякие безделушки в желании занять руки. Его рука накрыла самую дальнюю рамку с фотографиями, и он слегка завис, рассматривая её. Я попытался взглянуть на неё, но не хватило роста, прыгать я не стал, вместо этого решил проявить тактичность – он неспроста так завис.
— Хагрид, тебя оставить на пару минут?
— А? Нет, не надо, – он отмер и под моим изучающим взглядом, придвинул к себе табуретку и грузно сел на неё.
— Кто это?
— Это мой папка, – с грустью и налетом нежности он провел пальцем по стеклу рамки, смахивая легкий слой пыли.
На фотографии была изображена гостиная. Рядом с камином стоял приятный старичок, у него были густые бакенбарды, нос картошкой, как и у его сына, и ясный пронзительны взгляд добрых глаз. На нем был одет старинный сюртук, и он залихватски снимал шляпу, приобнимая за плечо высокого, выше на две, а то и три головы, подростка в черной мантии. Подросток был слегка похож на мужчину – тот же нос и брови, – но лицо было более суровое и грубое, тяжелый подбородок и высокий лоб, массивные надбровные дуги и грубые скулы. Но весь его суровый вид разбивался об улыбку, он улыбался, осторожно обнимая отца, боясь его повредить. Он был счастлив.
— Красивая фотография, вы выглядите такими счастливыми.
— Да, спасибо, Гарри, – он смахнул выступившие слезы и, прочистив горло начал рассказ: – Мне было тринадцать, когда сделали эту фотографию. Я тогда только собирался поступить на третий курс. Видишь, какой я большой: уже в шесть лет я мог поднять отца и переставить его куда-нибудь, – он слегка улыбался, а я похлопал его по запястью, выше не доставал, на что он улыбнулся и продолжил дальше: – Мать ушла, когда я еще мал был, папка меня один растил. Мерлин, как же он радовался, когда мне пришло письмо из школы… – заголосил Хагрид и снова начал вытирать выступившие слезы. – А потом он умер, меня выгнали из школы и сломали палочку… – он начал всхлипывать и сморкаться в скатерть-платок.
Я пытался приободрить его, на что он замахал руками, начав дышать и втягивать сопли, махая платком перед лицом у покрасневших глаз.
— Да, я тоже вырос без родителей, так же, как и ты, но тебе-то тяжелей – ты их не знал. А я тут разревелся словно Авгур. Ты прости меня…
— Да ничего, все нормально, ты классный друг.
При слове “друг” он слегка заалел, а потом резко вскочил, начав метаться по комнате в поисках чайника, при этом гремя посудой:
— Хороший ты парень, Гарри, хороший, все у тебя будет хорошо.
Найдя чайник, великан выбежал во двор. Набрав воды, он вытащил из заднего кармана брюк розовый зонтик, он был тонким и с ручкой полумесяцем.
— Ты это, мне как бы нельзя колдовать, не рассказывай никому, пожалуйста… – шепотом попросил великан, на что я лишь изобразил держание рта под замком, выбросив несуществующий ключ, и с прыжка уселся за высокий стол, доставая до столешницы лишь подбородком.
Хагрид направил острие зонтика в камин, и из него вылетели огненные шарики, что тут же подожгли сложенные там дрова. Камин затрещал пламенем, окуная полутемное помещение в багровый саван отсветов, тонкий запах дымка и древесины ворвался в мой нос, я же с улыбкой смотрел за носящимся по дому здоровяком и думал, что за таким страшным и пугающе огромным фасадом, спрятан ранимый и добрый человек…
========== Глава 12 ==========
В дальнейшей жизни все почему-то горели желанием сообщить, что я шибанутый на голову адреналиновый маньяк и магнит для неприятностей. Я этого не отрицаю, ведь большую часть жизни меня пытались убить и закопать понадежней. Нет, были и светлые моменты – их все же было много, да я еще и оптимист. Но на то время тяга к приключениям не так прочно укоренилась в моем сознании, я её осознал только по прошествии многих лет – большую же часть молодости я влипал в неприятности, веселился и пытался выжить.
Я думаю, что переломным моментом стала встреча с третьей по опасности тварью – все же первой будет человек, он всегда был опасней множества живых и неживых существ.
Сегодня был первый день последней недели августа – двадцать шестое число. Мы шли по лесу в поисках раненого гиппогрифа: Хагрид говорит, что не досчитался одного из их табуна – молодого самца, Гнедого. Что я делаю в Запретном лесу? Помогаю и составляю компанию леснику – книжки перечитывать по третьему кругу мне надоело, а мольбы отправиться в Косой Хагрид отбрил:
— Нечего тебе деньги тратить на те книжки, скоро будешь в школе – там в библиотеке их горы, да и учебой тебя, шебутного, загрузят по самую маковку.
После этого состоялся долгий разговор с вдалбливанием техники безопасности, а если по-простому, то: «Не отходи от меня ни на шаг, ничего не трогай и не шуми – вот и вся наука, а пока я делаю свои дела – мотай на ус».
Вот так я уже неделю хожу тенью за Хагридом и помогаю ему во всем. Конечно, первые дни ноги болели нещадно: мы такие петли по тропам мотали, что сам черт ногу сломит в тех буераках шастать, полувеликан пер как танк, я же болтался за ним хвостиком. Но я был хорошим учеником, не ныл, не просил остановок, чаще всего молчал и делал, что сказано. Нет, случались и накладки: попытавшись сорвать яблоко, я чуть не оказался сожранным деревом. Видите ли, плотоядная яблоня подпускает к себе только единорогов, что удабривают уже своими магическими «яблоками» землю вокруг. Но то был полезный опыт, даже незабываемый.
— Ох, наверное, назад вертаем, я тебя дальше не поведу, опасно там, да и следы не обнадеживают, не видел я еще таких.
Великан сидел на корточках рядом с тонкой бороздой у корней дерева: оно было расцарапано, словно кто-то метил территорию, недалеко от него мы нашли приличную кучу дерьма, на что Хагрид выдал: «Воняет как дерьмо беса, только еще хуже». Странно было то, что эту кучу кто-то яростно пытался закопать – словно большая кошка, пытающаяся скрыть запах от врагов.
— Ну уж нет, я тебе пригожусь, тем более палочка у меня есть, а у тебя нет.
— Ты это, не спорь, опасно ведь.
— Хагрид, я буду делать то, что скажешь, как и все время, тем более нам все же Гнедого найти нужно…
— Не, только то, что от него осталось, – скривился лесник и бодро встал с колена.
— Чего? Так ты тогда не по-маленькому отходил, а труп нашел? Вот хитрюга…
— Рано тебе такое видеть. Эх-х, пошли уже, только от меня ни на шаг! Скажу прыгать – прыгнешь, скажу бежать – пустишься как Сниджет, за которым сто квиддичистов гоняються, понял? – он серьезно посмотрел на меня, на что я так же серьезно кивнул.
Медленно пробираясь в глубь леса, я отметил, что становится темнее, но на дворе только полдень. Свет таял песчинками света в широких кронах вековых деревьев. Мы изредка натыкались на следы твари, убившей гиппогрифа: она была с ладонь лесника, усеянная пятью длинными когтями. Иногда попадались дымящиеся лужицы черной крови, она была словно кислота, в чем мы только что и убедились. Хагрид сунул в неё веточку сушняка, и она начала дымиться.
— Надо отседова уходить, причем срочно, кровь свежая, я такой никогда не видывал…
— Поздно… – тихим шепотом прохрипел я, во рту пересохло, спина и лоб покрылись липким потом, а кожа на руках – мурашками. Сегодня я по-настоящему испугался, на душе стало темно и тоскливо – словно в промозглый осенний день, когда тучи над небом заволокли солнце, и кажется, что новый день никогда не настанет. Волосы на голове встали торчком, руки тряслись от парализующего страха, в то время как сердце жадно бухало в груди, словно надеясь отбить напоследок так много ударов, как сможет.
— Мантикора… – прохрипел побелевший лицом лесник. – Не уберег, умрем мы, не уберег…
Удары сердца отдавались тяжелой барабанной дробью у меня в ушах, все стало серым и очень ярким, словно кто-то подкрутил контраст на телевизионной панели. Сон, снившийся мне в Дырявом Котле, начал волнами наплывать на мой разум, окутывая его ледяным саваном соленого бриза холодного моря.
Из-за темных деревьев, чьи корни перерыли всю землю, бугрясь змеиными клубами, к нам двигалась тень. Белая маска подобия человеческого лица: оно было словно из кости, кое-где шероховатой и неровной. Из-за белого мрамора наростов на нас взирали две пары узких глаз, они походили на кошачьи, но ярко-багрового цвета, они бликовали в редкой полутьме леса в такт тихого рокота. Огромная, высотой в два метра в холке, тень медленно ступала к нами, подволакивая раненную лапу. Гиппогриф отбивался из последних сил, но был повержен охотницей. Темные кожистые крылья плащом укрывали её спину, а бурая грива была вымазана в крови, как и её челюсти. Хвост с длинным жалом словно у скорпиона резко помахивал в так её шагам: она нервничала.
— А ну стой, – тихим рыком я шикнул на Хагрида, который медленно доставал арбалет из-за спины, плавно дергая за ремень.
— Не уберег… – подвывал лесник в такт медленной поступи опасной хищницы.
— Хагрид, мать твою за ногу да через хребет Хвостороги, не трожь арбалет!
— Чего? – с побелевшим лицом и глазами, расширенными в ужасе, промямлил лесник.
— Быстро сел на землю! Живо, оглобля волосатая! – и, подав пример, сам бухнулся на задницу.
Увидев, что и великан повторил за мной, я тут же стрельнул в него глазами и, поймав его взгляд, сказал:
— Делай, как я, и ни звука.
Резко поднеся ладонь ко рту, я изо всех сил укусил себя, отодрав пласт кожи и проследив за тем, как Хагрид сделает то же самое, лег на спину, расставив руки.
— Гарри, я не понимаю… – тихо шептал паникующий здоровяк.
— А ну заткнулся, и не шевелись, как подойдет, вообще не дыши, понял?!
— Да-а, – промямлил здоровяк и начал сопеть потише.
Что я делаю? Я и не знаю, но все мое естество кричит, что так правильно, я был расслаблен и в то же время напряжен как тетива лука, натянутая ловким стрелком. Я был готов сорваться в полет паники, словно та самая стрела, улетев в свой последний путь.
Тихие шаги и тяжелое дыхание приблизились ко мне, через пару секунд я ощутил горячее дыхание у себя возле щеки и открыл глаза. Они встретились с багровыми омутами адской бездны, в которых все же читалась жизнь. Обнюхав меня, она подошла к левой руке и слизала кровь, шероховатый язык рвал рану и сдирал кожу, но я молчал, содрогаясь от волн боли. Пару минут пытки – и она отошла от ладони, что горела диким пламенем, но я все еще лежал без движения, боясь спровоцировать хищницу. Через пару минут я услышал тихое клокочущее мурчание огромной кошки и медленно сел. Покрутив глазами, я увидел бледного Хагрида, что так же сидел, не отрывая взгляда от разлегшейся рядом хищницы: она прилегла на бок, тяжело дыша, её надутый живот резко сокращался, а она тихо подвывала.
— Хагрид, ты у котов роды принимал? – хриплым голосом спросил я у застывшего в ступоре великана: он со страхом и разгорающимся обожанием смотрел на опасное существо, что могло разорвать необученного мага и огромную также необученную гору мяса за пару секунд.
— Не-е, только у фестралов.
— Снимай пальто, да поживей.
— Зачем?
— Снимай говорю! – прорычал я и, подойдя к великану, начал ему помогать. Стащив тяжелое пальто, я медленно под внимательным взглядом достал палочку: – Реласио.
Из кончика палочки полилась струя кипятка, пропитывая исходящей паром водой огромное и мешковатое пальто. Тут же ударив себя по лбу, я подскочил к нему и начал рыться в кармашках, обжигая руки:
— Где же чертовы перчатки? Хагрид, где перчатки из драконьей кожи, ну те, которыми ты хвалился?!
— Лиловый, такой с вышитой зеленой нитью биркой.
Найдя чертов кармашек, я вытащил огромные перчатки – постаревшие и местами облупившиеся от времени, но все же из драконьей кожи.
— А теперь слушай внимательно, слушаешь? – и, подтянув за бороду непонимающего, что происходит, великана, придвинул его к себе, чтобы наши глаза встретились:
— Сейчас ты идешь к дому, берешь огромный таз и много-много бинтов, также мне все равно где, но ты найдешь упитанного бычка и ведешь сюда. Понял?
На что он лишь закивал головой и, выцарапав мои пальцы из косматой бороды, спросил:
— А как же я тебя оставлю, она же может съесть тебя, опасно…
Стукнув его костяшками пальцев по лбу, я прошипел:
— Котята мы её теперь, не убьет. Да и хрен знает, когда родит, видишь, как завывает и мурчит? Ничего мне не будет, а теперь давай, живо.
— А может ты пойдешь, а я останусь?
Треснув его еще раз:
— Дубина, я леса не знаю, заплутаю, да и где я тебе быка найду?
— Верно говоришь, – задумался великан и тут же спохватившись шепнул: – Сейчас вернусь.
Он бросил на меня последний взгляд и гоночным болидом размером с танк побежал, вламываясь в редкий лесок, перепрыгивая коряги огромными прыжками. Мантикора удивленно всхрапнула, на что я посмотрел ей в глаза:
— Скоро вернется, вот увидишь…
Подойдя к ней сзади, перепрыгивая и уворачиваясь от качающегося костяного хвоста с жалом-наконечником, я подстелил ей горячий от кипятка плащ и медленно переложил ей ноги на него, что было очень трудно. Она лишь порыкивала, но позволила мне это сделать, всего лишь пару раз откинув меня на три метра своим хвостом. Сплевывая кровь из разбитой губы, я начал рвать на себе мантию, позже обматывая рассеченную переднюю лапу: след от когтей гиппогрифа был глубок и обильно кровоточил, пусть я и уверен, что она зализывала рану.
Закончив, я сел прямо перед её мордой и, положив руку на шероховатые пластины маски-лица, гипнотизировал её взглядом, изредка отлучаясь снова «прокипятить» пальто. Сидел я так пару часов, а может и больше – все слилось в неопределенную череду воспоминаний, пока я не услышал грузной поступи бегущего лесника. За ним тащилась замотанная в плащ-палатку огромная туша быка. Лесник перебросил веревку через плечо и пер как бур не разбирая дороги. Его глаза горели азартом, а лицо, не скрытое растительностью, пылало огнем, градинки пота катились по его лбу, а из горла вырывался хрип. Подбежав к нам и увидев, что со мной все в порядке, он осел наземь и начал часто дышать:
— Ты… Это… Молодец… И я молодец… Успел…
С протяжным воем мантикора начала содрогаться, царапая передними лапами землю, схватки начались…
========== Глава 13 ==========
— Лезут! Лезут, родимые! – голосил лесник, в то время как мантикора выла и рычала, отстукивая скрученным хвостом по земле.
— Да не лезут, рождаются они, – устало прохрипел я.
Роды длились больше четырех часов, и за это время я успел изрядно продрогнуть, успел полетать, поваляться на земле и даже слегка истечь кровью из рассаженной брови – при попытке обезопасить новорожденных от дикой хвостовой пляски мне взбрело в голову попробовать смотать хвост кольцами, как я не раз проделывал с Зеброй. Полет был недолгим, а посадка и вовсе не мягкой – думал, расшибусь об толстый древесный столб, для обхвата которого потребовалось бы пятнадцать маленьких Гарри Поттеров. Итого: у меня рассаженная бровь, а дереву хоть бы хны, но с мрачной решимостью я повторил задуманное, и теперь все нормально. Хагрид приплясывал рядом с расстеленным пальто, на котором лежало трое маленьких и стремноватых котят: они были пока слепыми, слизь покрывала их тельца, а маленькие крылышки словно у летучей мыши подергивались вместе с тонким хвостиком, на котором еще не выросло жало.
— Хагрид, ты это, принеси, пожалуйста, поесть и хоть какую-нибудь теплую одежду.
— Да! Хорошо, Гарри, я еще сгоняю в Лондон, камеру куплю, это надо запечатлеть. Да ты подумай… – весело щебетал великан на бегу, несясь словно носорог, да еще и подвыпивший.
Привалившись к боку мантикоры, я устало закрыл глаза и заснул тревожным сном, пару раз просыпаясь от того, что хищница начинала вылизывать котят. Или правильно назвать их мантикорятами?..
Три дня мы неустанно просидели рядом с молодой мамой. Хагрид успел пару раз сфотографировать грязного и всклокоченного меня рядом с огромной хищницей, также я пару раз щелкнул его и, напоследок поставив фото-агрегат, а огромную штуку размером с чемодан да еще и с дикой вспышкой – которую мы выкинули подальше под одобрительный рык молодой мамы, – щелкнулись вместе. Мантикора – Хагрид нежно называл ее «Кисонькой» – успела оприходовать половину бычка, и мы стали думать, что делать дальше.
— Смотри, в заповедник она не пойдет – сожрет всех за милую душу, а то и сама погибнет вместе с котятами. В лесу её оставлять не вариант: кентавры охотиться будут – ты говорил, для них это дело принципа…
Тихий рык мантикоры совпал с легким перестуком копыт.
— Вы правы, молодой человек, мы не можем оставить её здесь. Это наша земля. Говоривший был кентавром, нижняя часть туловища была лошадиной – черного цвета с редкими серыми яблоками на крупе, а верхняя была похожа на человеческий торс, но более грубый, серый, словно выточенный из камня, лицо с покатым лбом и заостренными ушами, длинные волосы, заплетенные в косы, перевитые перьями и полосками кожи, и огромные темные омуты глаз.
— Фиренц, – приветливо начал Хагрид, закрывая телом лежащую мантикору, она была все еще истощена родами и предпочитала лишний раз не двигаться. – Как хорошо тебя встретить, ты понимаешь…
— Довольно, Хагрид, звезды сказали нам об огромной опасности, что приближается, но я знаю, что это не она, – он постучал передним копытом по земле и махнул мне рукой, подзывая к себе: – Ты, Гарри Поттер, пойдем со мной, я покажу дорогу к её дому. Она должна уйти через три дня, как детеныши окрепнут.
Получив одобрительный кивок от полувеликана, я последовал за кентавром, что в полной тишине провел меня через дебри леса, помечая под моим пристальным взглядом деревья с помощью стрелы. За его спиной был огромный лук размахом в полтора метра.
— Вот то место, откуда она пришла полнолуние назад, – он указал руками на старые руины, скрытые жиденьким подлеском. Огромные каменные блоки и остатки колон блестели белым камнем в редких лучах солнца.
— Они ушли, оставив за собой лишь след своего величия, и только звезды поймут своих детей, что странствуют среди них.
Я пораженно смотрел на руины Сидов – я был уверен, что это могли построить только они, пусть все было разрушено под гнетом времен, но оно было завораживающе красиво и величественно.
— Видишь ту колонну? – он указал длинной стрелой на самую высокий остов среди остальных, на что я кивнул. Он смерил мои ноги изучающим взглядом и, кивнув самому себе, продолжил: – В полнолуние, двадцать девятого августа по вашему летоисчислению, ты проведешь мать с её детьми к той колоне – она сама найдет путь, за три шага от неё остановись. Как бы она ни умоляла тебя, как бы ни просила – не иди.
— Там Нирн? – с трепетом и опаской прошептал я.
— Да, молодой детеныш, путь на тропу туда ведет в мир мертвых и в то же время бессмертных. Хагрида с собой не бери – не выдержит он зова матери, сгинет на изумрудных тропах. Рано ему еще отправляться тропою звезд, рано…
Мы стояли в молчании пару минут, думая каждый о своем, но он отмер и коснулся моего плеча:
— Мы еще встретимся, Гарри Поттер, а пока пойдем, я проведу тебя обратно…
Завтра мне отправляться в Лондон, чтобы сесть на поезд в Хогвартс, пусть я и в километре от него. Но это традиция, а нарушать их у меня пока нет никакого желания. Сверяясь с рецептом, я закапал по одной капле зелья в глаза и сидел на остывающих ступеньках, смотря со слезящимися покрасневшими белками глаз на ровный диск полной луны. Она укутывала мир своим серебряным светом, рождая переливы теней, что танцевали среди листвы, травы и замка, что горел редкими огнями в высоте башен. Из-за спины сквозь дверной проем с открытой нараспашку дверью лился пьяный храп Хагрида. Он сильно переживал о расставании с «Кисонькой», и я еле уломал его не идти со мной: Фиренц был прав, он бы не выдержал. Даже я чуть не сломался, когда она выла, зовя меня с собой, своего детеныша. Я рыдал, упав на колени, вцепившись побелевшими пальцами в острую траву, изрезая ладони в кровь, за моей спиной незримыми тенями стояли десятки кентавров, они провожали в путь опасного и в то же время такого родного мне существа. Но портал все же закрылся, она все время ждала у границы, изредка собирая легкими тычками разбегающихся котят. Услышав жалобный рык, я чуть не поддался, но налетел порыв ветра, что сбил меня с ног, повалив в высокую траву. Поднявшись, я больше её не увидел.
Я не помню, как добрался до поляны с плачущим великаном, не помню, как мы дошли домой. Я помню, как с мрачной решимостью напивался великан, и то, как я, подняв свою грязную мантию, которую в первую же ночь забросил в угол, вышел на улицу. Привычным жестом обхлопав карманы в поисках сигарет, я устало вздохнул и, наткнувшись на пробирку с переливающейся в лунном свете жидкостью, прочитал рецепт. Я всегда знал, что хожу под солнцем и луной не впервые, но все же ничего не мог вспомнить, я был Гарри, просто Гарри. Просидев всю ночь, ежась на холоде, что несла с собой наступающая осень, я зашел в дом, написал записку, оставив её на столе так, чтобы Хагрид её заметил, и, собрав вещи, направился в Хогсмид. Думаю, мадам Розмерта угостит меня чашечкой кофе или чая перед тем, как я отправлюсь в головокружительное и ненавистное мне путешествие по каминной сети. Сбросив грязную мантию, я в прыжке повесил её на крючок. Новую надевать не стал – еще успеется.
Я двинулся по тропе в сторону деревни. Остановившись на холме, бросил последний взгляд на замок:
— Мы еще увидимся, Хогвартс, это будет скоро…
========== глава 14 ==========
Изумрудный водоворот огня снова выплюнул меня из своего нутра, в этот раз я не кричал и успел сгруппироваться. После смачного приземления на старый и грязноватый паркет и оглушающего свиста пламени тишина была ошеломляющей. Поднявшись с пола, я осмотрел – как всегда – полутемное помещение и несколько заинтересованных лиц, что, заметив меня, тут же как ни в чем не бывало вернулись к своим делам. Подняв свою сумку, слетевшую при приземлении, я отряхнул руки и, осмотрев свои грязные от сажи штаны, тяжело вздохнул.
— Доброе утро, сэр.
— И Вам того же, мистер Поттер. Сегодня чудная погодка, не правда ли? – своим скрипучим голосом ответил Том.
— Да, неплохая, – осмотрев свою черную от сажи одежду: – хотя могло быть и лучше. Он лишь улыбнулся жуткой ухмылкой, ведь все его зубы были кривыми и желтовато-черными. Может ему пасту посоветовать? Хотя это все же плохая идея. Он достал черную кривоватую, как он сам, палочку:
— С Вашего позволения?
Я лишь кивнул. Легкий взмах – и я закрыл глаза от быстрого потока воздуха, что разметал мои волосы. Когда я снова взглянул на одежду, то увидел, что она намного чище, чем была секунду назад, пусть все же утратила свой лоск новых вещей и выглядела слегка поношенной.
— Полезные чары, нужно будет выучить.
— Обязательно выучите, Вы ведь в Хогвартс отправляетесь?
— Да, как раз через час, – ответил я, бросив быстрый взгляд на старинные часы, что висели над входом.
Попрощавшись с жутким барменомдважды жуткого заведения, я вышел на ярко освещенную улицу, что носила название Чаринг-Кросс-Роуд. Осень медленно наступала, тесня с захваченных позиций жаркое лето, солнце уже не было обжигающе ярким, но все же дарило тепло своих лучей. Сухой ветер гулял среди домов, неся за собой сухие листья, что уже начали осыпаться, голубое небо заполонили косяки мелких туч, что изредка закрывали солнце, погружая мир в тень. Поправив отремонтированные мной очки – время было, да и практика в заклинаниях хорошая, – я набросил лямку сумки на плечо и перевесил через неё смотанную мантию: все же днем жарковато. Щурясь на солнечные лучи, что слепили глаза через отражения стекол витрин магазинов и бутиков, я медленным шагом направился к вокзалу. Тихий гул машин, что медленно вальсировали среди улиц, гомон толпы мегаполиса, что стремились по своим делам кто куда, редкие завывания сирен и частые звуки гудков машин – пробки неистребимы.
Так я и шел улица за улицей, пересекая квартал, выходя прямо к вокзалу Кингс-Кросс. А я ведь был уже здесь. Так как мы часто мотались с дядей по его делам, я вел себя прилично — а ему было кому присесть на уши и поучать, мне-то его нотации как с гуся вода, вот так я и жил. Воспоминания о Тисовой улице поблекли, покрылись пылью, словно старый альбом с фотографиями, о котором уже и забыли. За этот месяц было столько впечатлений, что они погребли под собой все, что было раньше, все одиннадцать лет.
Перейдя дорогу по пешеходному переходу, я влился в толпу уезжающих. Пусть сегодня суббота, многие предпочитают остаться дома в кругу семьи, друзей или так любимого телевизора, но все же поток людей был широк и голосист. Протискиваясь среди тележек, тяжелых чемоданов и дамочек, что плавной походкой несутся вперед, мотыляя сумочками словно Брюс Ли нунчаками, я все же добрался до платформ девять и десять. На девятой сейчас стоял поезд глубокого голубого цвета, он был новым, я таких еще не видел. Люди бурным потоком загружались в вагоны, так как табло и голос диспетчера, что четко и с расстановкой вещал из рупоров системы оповещения, сообщали о скором отбытии поезда номер восемнадцать-Б маршрутом Лондон – Ливерпуль – Манчестер. Окинув взглядом толпу и посмотрев на часы, я присел на одну из множества лавочек и стал ждать. Дело в том, что до конца посадки на Хогвартс-Экспресс осталось десять минут. Со слов Хагрида я знаю, что мне нужно пройти через разделительный барьер между девятой и десятой платформой, чтобы попасть на платформу девять и три четверти – но проблема в том, что я не знаю, какой из трех разделительных барьеров между платформами и есть нужный мне. Все же я склоняюсь к центральному – это логично, но, пожив месяц в мире волшебников, я удостоверился, что логика не их конек, так что проход мог быть как у ближайшей ко мне, так и у дальней части платформы. Из начинающейся паники и разгорающейся злости меня вывела странная компания: пятеро детей разных возрастов и их мать. Не будем об их чувстве стиля, но они явно не городские. Во-вторых, их волосы были огненно-рыжего цвета кроме матери: её волосы были более мягкого оттенка. В-третьих, трое старших парней выглядели естественно – ну, так, как можно выглядеть с огромными чемоданами на тележках да еще и с совой у старшего. Мать тащила за руку мелкую девочку, одетую в платье, похожее на ночнушку, и высокие сапоги. Женщина все время оглядывалась в легкой панике, пытаясь выглядеть естественно, но у нее не очень-то и получалось – особенно едва различимый с такого расстояния шепот «Мерлин, сколько маглов…». Она разрывалась от того, чтобы не потерять мелкую девчушку, что порывалась вырвать руку и побежать к заинтересовавшим её вещам, и тем, чтобы держать под контролем двух близнецов, что пытались шутить и доставали, видимо, старшего брата – он был кучерявым, в отличие от всей семьи, и также носил очки, пытался держаться серьезно и строго, но было видно, как его все задолбало.
Они прошли первый барьер, и я подорвался за ними следом, прошептав «бинго». Люди оборачивались и удивленно рассматривали колоритную семейку, пока они не подошли впритык к металлическому барьеру – весь интерес простых людей тут же растаял, и они перестали замечать магов, просто проходя мимо.
— Так, Персиваль, ты первый.
Самый старший подросток с облегчением выдохнул и, даже не прощаясь, набрав разбег, исчез врезавшись в стену. Это было круто и очень интересно, нужно будет поспрашивать, как это все работает, обязательно.
— Фред, твоя очередь, – обратилась она к близнецу слева от себя, на что тот с обидчивым выражением ответил:
— Фред? Я не Фред! Я Джордж! – его близнец с той же обидой кивнул. – И Вы еще смеете называть себя нашей матерью?
— Ну прости, Джордж, – с наигранным раскаянием ответила она.
Мальчишка вышел на «стартовую» дорожку и хитро подмигнул сестре:
— Все же я Джордж.
Увернувшись от материной сумки, которой она хотела шлепнуть его пониже спины, он набрал разбег и так же исчез. Его брат тут же повторил его действия, при этом строя гнусные рожи младшему парню, что стоял ближе всех ко мне.
— Рон, – позвала она и тут увидела меня.
Я боялся, что она узнает меня, но этого не случилось. Она приветливо улыбнулась и спросила:
— О-о, ты тоже в Хогвартс? Первый раз?
Я улыбнулся и слегка смущенно кивнул, подойдя ближе. Она приобняла смущающегося парня и, подтянув вырывающуюся дочь, сообщила:
— Рон тоже первый раз. Ты знаешь, как попасть на платформу?
— Не уверен… – ответил я, на что она опять улыбнулась и, подойдя ко мне, показала на разделительный щит:
— Тебе нужно пройти точно по центру, так как ты впервые, то можешь набрать разбег и закрыть глаза. Давай, ты первый.
Я кивнул и, бросив последний неуверенный взгляд на оставшихся членов странной семьи, сделал, как мне и сказали. Набрав разбег, перед самым барьером закрыл глаза в страхе, что сейчас расшибу лицо о металл перегородки, но вдруг звуки вокзала отрезало, и я окунулся в облако гама, криков и смеха детей, призывов вести себя хорошо от их родителей. Всюду витали облака пара от огромного красного состава Хогвартс-Экспресса. Подняв взгляд вверх, я увидел вывеску, что гласила «Платформа девять и три четверти, Лондон – Хогсмид 11:00.» Стрелка на огромных часах указывала, что осталось всего две минуты – вся платформа потонула в гудке поезда. Дети тут же начали прощаться со своими родителями и провожающими, один мальчик выслушивал нравоучения от старой бабушки, что была самой яркой представительницей моды волшебников – в смысле, в какой она яме сейчас находится. На ней было надето изумрудного цвета платье и широкополая шляпа с чучелом стервятника. Это была жесть.
Отлипнув от этой картины, я нырнул в самый первый попавшийся вагон и снова окунулся в толпу детей: они прилипли к окнам, некоторые даже по пояс высовывались из окон и так прощались с родителями. Одни плакали, другие весело смеялись и махали руками, третьим даже вручали забытые ими вещи или даже питомцев. Всюду летали и ухали совы, мяукали кошки и квакали жабы. Изредка можно было заметить юркие тени летучих мышей, что резвились под потолком. Состав медленно дернулся, издав долгий гудок и дымя паром из котла, начал медленно набирать ход. Протискиваясь среди толпы, я искал свободное место и сразу же его нашел. Отодвинув раздвижную дверь купе, я ввалился в его нутро и тут же её захлопнул. Купе вагона было красивым и вместительным, с каждой стороны по дивану, по середине выдвижной столик, а над головой две полки для вещей. За окном медленно проплывали городские пейзажи, что навело меня на мысль: поезд тоже волшебный, маглы точно его не видят и не слышат, ибо это было бы фиаско Статута о секретности – я его все же прочитал, половину не понял, но все же прочитал. Бросив сумку на кресло к самой стенке, я достал из него Курсическую книгу заговоров и заклинаний и улегся на диванчик, положив голову на сумку и накрыв лицо этой книгой – глаза слипались, а на дворе все же день и солнце слепит даже через закрытые веки, тем более, я очень устал да и не спал ночь. Вымотанный организм тут же повернул рубильник на «сон», как только я, расслабившись, закрыл глаза – кстати, я заметил за собой такую способность, как возможность заснуть где угодно, как угодно и когда угодно. Конечно, это не умение разговаривать со змеями, но тоже ничего. Хотя разговоры не такие уж и разговоры – змеи-то глупые, с ними даже о погоде не поболтаешь.
Состав набрал положенную скорость и лишь редкие покачивания вагона сообщали, что мы движемся. Сквозь дрему я услышал тихий щелчок отъезжающей двери и, выглянув одним глазом, увидел темноволосую девочку. Её лицо было удручающе разочарованным, но, сдув падающую прядь волос с лица, она величественно села на краешек сидений и поправила юбку. Её спина была прямая, словно она палку проглотила. Бросив на меня недовольный взгляд, она достала из сумочки книгу и, перелистнув корешок и вытащив закладку, углубилась в чтение. Я же снова окунулся в полудрему – липкая тьма затянула меня в водоворот зеленых вспышек: я видел, как падает моя мама, пораженная изумрудным лучом, что шипел злобой и ненавистью, она кричала, но я слышал не её голос, я слышал протяжный вой мантикоры, что звала меня к себе, и я не знаю, что было страшнее.
Звук открывающейся двери снова вырвал меня из пучины сна – чему я все же был рад, голос, прозвучавший из коридора, был приторно-сладким, но все же добродушным:
— Тележка со сладостями! Будете чего-нибудь, детишки?
— Да, бутылочку тыквенного сока и яблоко в глазури, пожалуйста, – прозвучал голос попутчицы, он был холоден и учтив, но также в нем звучало легкое предвкушение.
Легкий перезвон монет – и дверь снова закрылась, так же, как и я провалился в липкие сновидения, что снова, словно заевшая пластинка, перематывали эти видения раз за разом. Мне хотелось кричать, выть от бессильной злобы и боли, но все же я ничего не мог сделать, не мог прекратить это. Во рту было гадко, сглатывая липкую слюну, что падала по пищеводу в бурчащий от голода желудок, я желал, чтобы это прекратилось, чтобы я проснулся и больше никогда не спал. Шрам постреливало иголочками боли, чего никогда на моей памяти не случалось, и я лишь сильнее сжался на сидениях, укутываясь мантией. Очередной щелчок двери, и тихий сбивающийся голос паренька моего возраста:
— Извините, вы жабу не видели? Тревор сбежал, а я не могу его найти.
— Нет, я не видела, – тем же сухим тоном ответила черноволосая девочка.
С благодарностью во взгляде посмотрев на пухлощекого паренька, того самого, которого отчитывала бабушка-модница, я ответил:
— Нет, не видел.
Он понуро кивнул головой и, еще раз извинившись, ушел дальше по коридору, не до конца закрыв дверь, и мы могли слышать его голос, спрашивающий о своем питомце. Подняв упавшую книгу с пола, я, сощурив глаза, посмотрел на горящие светильники на потолке и, бросив взгляд на темное окно с редкими разводами капель дождя, сел на сидение и начал копаться в сумке, не обращая внимания на вынужденное соседство – мне бы побыть в одиночестве, переварить все произошедшее, но есть что есть. Забросив учебник в горловину сумки, я застегнул верхние пуговицы когда-то белоснежной и выглаженной рубахи и, закатав рукава, попытался пригладить копну волос, что торчала своими прядями во все стороны. Из отражения на меня смотрел заспанный ребенок, острые скулы и тонкие брови, такой же острый подбородок и слегка впалые щеки – следствие того, что я нормально не ел уже дня три. Белки глаз слабо отражались в окне вагона, но я уверен, что они воспалены, бледная кожа лица и темные круги под глазами – вот таким я выглядел в глазах окружающих.
Дверь снова отъехала в сторону, и громкий девчачий голосок с идеально правильным произношением и быстротой спросил:
— Вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл потерял жабу, я помогаю ему её найти.
Обменявшись усталыми взглядами с попутчицей, я взял весь огонь на себя:
— Нет, мы не видели, минуту назад он заходил с тем же вопросом.
Девочка чопорно кивнула в ответ и выскочила из купе вместе с объемной гривой каштановых и слегка вьющихся волос, кстати, она уже была одета в школьную форму, о чем не преминула сообщить – дверь снова щелкнула, и она заглянула к нам в купе:
— Кстати, через час мы уже будем на месте, я заходила к машинисту, вам стоит переодеться.
С усталым безразличием посмотрев на дотошную или излишне заботящуюся о всех девочку, я лишь кивнул, попутчица даже не удостоила ей взглядом. Она вышла, и я, гипнотизируя дверь, всей своей сутью желал спокойствия и тишины, голова постреливала тупой болью в области шрама, было слегка холодно, и я достал мшисто-серого цвета джемпер с пустым гербом напротив сердца. Надев его, я откинулся на мягкое сидение и просто прикрыл глаза, желая, чтобы все поскорее закончилось, и я наконец-таки смог успокоиться. Злость тихо клокотала внутри, я злился на себя – не знаю почему, наверное, я устал и просто хотел разрыдаться или напиться вусмерть как Хагрид, но где-то внутри меня что-то противилось, изредка постукивая глухим барабаном в голове, эхо ударов резонировало с душой и из последних сил сдерживало подступающую истерику.
Дверь снова щелкнула, заставив меня закатить глаза – проходной двор какой-то. В купе зашла колоритная троица. Блондин с белесым и надменным лицом, строгая и дорогая мантия, прилизанные назад волосы – он подспудно вызывал легкое отвращение, – он был словно образцовым джентельменом. Сзади него стояла парочка высоких и слишком широкоплечих для своего возраста парней – они были его свитой или как это еще можно было назвать, я таких насмотрелся в школе, и мы с Дадли часто дубасили таких отморозков, но как и всегда Дад успевал свалить, а я получал все шишки.
— Все говорят, что в этом поезде едет Гарри Поттер, это ты? – манерно растягивая слова, с вызовом он спросил у меня, переведя взгляд с игнорирующей его девочки, на что он слегка сузил серые холодные глаза и слегка поднял подбородок.
— Да, это я, какие-то проблемы? – стараясь не показывать раздражение, сухо ответил я. Мне не нужны конфликты в первый же день, при этом еще и до прибытия школу. Голова все так же тихо гудела и побаливала в области шрама.
— Меня зовут Малфой, Драко Малфой. А это, – он слегка пренебрежительно и так же непринужденно представил парней позади него, – Винсент Крэбб и Грегори Гойл.
Кребб был повыше Гойла и имел не такой туповатый вид.
— Гарри Поттер, – устало произнес я и перевел взгляд на соседку, что слегка изумленно смотрела на меня, поглядывая на мой лоб, на котором из-под падающей челки слегка проглядывался воспаленный шрам в виде молнии.
— Дафна Гринграсс, – тихо произнесла она и с холодным безразличием осмотрела гостей, слегка наклонив голову в приветствии.
— Приятно познакомиться, – закончил я, попытавшись не выдать сарказма и разгорающегося раздражения.
Блондин лишь кивнул, слегка подняв бровь – словно копируя кого-то.
— Да, приятно, – манерно протянув руку для рукопожатия, он начал, так же растягивая слова, вещать с гордым видом: – Так как ты новенький в нашем мире и много чего не знаешь, я готов тебя просветить.
— И с чего бы вдруг? – слегка пожав его руку, ответил я, так же подняв бровь – само как-то получилось, – что вызвало легкое раздражение у белобрысого, но он его все же скрыл, не изменив тона:
— Вы видели ту грязнокровку, что носится по вагону в поисках жабы, Грейнджер, кажется? – с наигранным интересом он обратился к своим сквайрам, но это был не вопрос, а утверждение, на что они закивали головами в ответ. – В нашем мире ценится чистота крови, и нечего тебе якшаться с такими, как она или теми же предателями крови как Уизли, – выделив фамилию, он довольно скривился, вызвав гогот прихлебателей.
— Позволь мне самому решать, с кем мне заводить знакомство, а теперь попрошу покинуть купе, мы скоро прибудем в Хогсмид.
Его глаза опасно сузились, и он остановил резким жестом парней, что уже наклонили корпус в начале атаки, словно псы дрессированные. Он бросил на меня надменный взгляд и вышел из купе, напоследок сказав:
— Ты делаешь большую ошибку, Поттер, – мою фамилию он словно выплюнул и резко ушел в коридор, так же не закрыв дверь.
Встав и подойдя к двери, чтобы наконец-таки отрезать хоть на минуточку купе от долбанного и шумного мира, я услышал продолжение фразы, произнесенное каким-то старшекурсником:
—…Чего и стоило ожидать, по рассказам отца, его мамаша тоже была грязнокровкой…
Старшекурсник был выше меня на полметра, на его плечах лежала темная мантия с изумрудно-серебристым гербом факультета, широкие плечи, слегка кривоватые ноги и гнусное лицо с кривыми зубами. Он был черноволос, с желтоватой кожей лица и несколькими подростковыми прыщами на подбородке, его рот был искривлен в гнусной покровительственной улыбке – я мог различить каждое его движение, каждый взгляд и каждый вздох.
Время остановило свой ход, в голове, словно в замедленной съемке, я слышал голос своей матери, сердце барабанами стучало в висках, медленно пропуская удар за ударом. Все стало излишне четким, ярким и в то же время серым – бесцветным, – и лишь его слова о моей матери звучали в голове.
Выдохнув сквозь сжатые зубы, я выбросил все из своей головы, развернув голову в купе, я излишне нервно улыбнулся:
— Сейчас вернусь…
Барабаны начали разгонять свой ход, в голове было пусто от пожравшего все пламени ненависти и дикой ярости. Время вернуло свой ход, резко ускорившись, в то время как ступни, закованные в кожаные ботинки, с тихим скрипом толкали мои ноги вперед. Воздух сгущался, пытаясь меня остановить, глаза заметившего меня старшекурсника расширились в узнавании. Пушечным ядром ворвавшись в белобрысого и прихлебателей, что стояли рядом с оскорбившим мою мать, я разметал их словно пушинки. Они повалились на ковер пола с криками, а я уже набросился на урода. Напрыгнув на него, я успел всего лишь раз ударить его в лицо, как он оттолкнул меня в стену. Не почувствовав боли, я снова дикой кошкой прыгнул в подростка, что достал палочку и вот-вот наведет её конец на меня. Ладонь резко отталкивает её острие в сторону, и я, врезавшись в него, начинаю наносить серии беспорядочных ударов, пытаясь выгнать всю злость, втоптать его в грязь, увидев его кровь, текущую из поверженного тела. Барабаны потоками ударов неслись в голове, вторя такту сердца. Он снова попытался меня сбросить, но я мертвой хваткой вцепился в его плечи и уже избивал его лбом, так как он схватил мою руку, которая месила его лицо. С диким ревом оскаленного рта с кривыми зубами он начал стучать мной по стене, а я лишь шипел и бил его. Замыленным взглядом я увидел побелевшие от шока и страха лица Малфоя и его прихлебателей, видел несущихся к нам старшекурсников и слышал тонкий визг:
— Да разнимите же их!!!
Удар моего лба по его брызнувшему облаком крови носу заставил его взгляд поплыть, и он, закатив глаза, завалился на пол. Упав вместе с ним, я схватил его волосы в кулак и, несколько раз ударив его об пол, отшатнулся.
— Нокаут, – дружно протянули рыжие близнецы, в данный момент занимавшиеся тем, что держали под руки покрасневшего брата, что порывался разнять драку. После их одновременного заключения он вырвался из их ослабшей хватки, но шага в мою сторону не сделал.
Вытерев сбитые костяшки пальцев о мантию поверженного соперника, я плюнул ему в лицо и двумя руками закинул волосы назад: они лезли в глаза и были слегка забрызганы кровью – как его так и моей. Затылок саднил, а я пытался отдышаться, было очень жарко и так спокойно.
Осмотрев толпу, что замерла в нерешительности по обе стороны коридора, я скептически осмотрел палочки, направленные на меня. Пнув ногой поверженного врага, я с вызовом посмотрел на бледные, а кое-где и довольные зрелищем лица:
— Кто оскорбит мою мать – окажется в больничной койке рядом с этим отбросом! Пнув его еще раз, я спокойной шатающейся походкой ввалился в купе, закрыв за собой дверь. Под удивленный взгляд соседки я начал вытирать окровавленное лицо об серый свитер, что только что стащил с себя – он так же был в крови, – и, следуя заветам Хагрида, я его сожгу. Увидев на столике полупустую бутылку от сока, по которой катились градинки конденсата, я бесцеремонно приложил бутылку ко лбу и с тихой усталостью пялился в окно, пока поезд не остановился полностью.
В вагоне стоял шум, несколько теней спорили у двери в купе, не решаясь войти, я слышал писклявый голосок Малфоя, что рассказывал всем о моем сумасшествии, пока его кто-то не заткнул. Соседка старалась не пялиться на меня, хотя её возмущенные фырки были слышны, наверное, на весь поезд. Я же тупо пялился в черноту ночи за окном, на душе было спокойно и слегка тоскливо, но мне все же стало лучше: злоба более не кипела в моей груди, а все те видения были вытеснены холодным спокойствием и умиротворением.
========== глава 15 ==========
Меня потряхивало, спина налилась тупой болью, но я все же нашел в себе силы встать и, кряхтя словно старик, набросить на плечи мантию.
— У тебя кровь, – тихим голосом сообщила мне соседка.
— Точно подмечено.
— Тебе нужно защитить её.
— Защитить? – уже с интересом произнес я.
— Да, через неё можно навредить магу, которому она принадлежит.
— Это я знаю.
— Тогда ты, наверное, знаешь заклинание Cinis, – она гордо вышла из купе и, эффектно развернувшись с оскорбленным видом, оставила за собой последнее слово: – Нужно направить палочку на каплю крови и произнести Cinis, представляя, что она превратится в пыль, но ты, конечно же, об этом знаешь… – и резко исчезла из коридора. Хмыкнув, я сделал так, как она сказал, наведя острие палочки на покрытый бурыми разводами свитер: произнес заклинание, ярко представляя, что кровь превращается в пепел. Пусть свитер также разлетелся прахом, я даже не удивился – и не такая хрень со мной случалась. Поправив очки с потрескавшимися линзами, я вышел из полупустого вагона, оставив сумку в купе: голос машиниста трижды известил нас, что вещи доставят в замок.
Поежившись на вечернем холоде и поплотнее закутавшись в мантию, я услышал зычный голос лесника, что, возвышаясь скалой над черным морем школьников, подзывал первокурсников:
— Первачки, все сюда! Ко мне, первый курс!
Он держал в руках фонарь, что освещал пятачок со жмущимися в легком страхе детьми: да, Хагрид при первой встрече тоже заставил меня струхнуть. Медленно пройдя по каменной площадке перрона, проталкиваясь среди старшекурсников, идущих на выход со станции, я шлепал ботинками по лужам и тихонько шипел от излишне резких движений – спина завтра будет вся синей.
— Привет, Гарри, как ты? – громко поприветствовал меня лесник с доброй улыбкой, просматривающейся из-под густой бороды, его веселый взгляд тут же превратился в обеспокоенно-изучающий, как только он увидел мое лицо с рассаженной бровью – рана не успела зажить, как её снова потревожили, но кровь уже остановилась, и ранение теперь слегка щипало и пекло. Кивнув ему и показав, что все хорошо, я примостился у самого края толпы – подальше от белобрысой макушки прилизанного.
— Так, все собрались? – он начал нас пересчитывать и, добившись удовлетворительного результата, махнул огромной ладонью, подзывая за собой.
— За мной! Смотрите под ноги и глядите – не потеряйтесь.
Гурьбой перешептывающихся детей мы двинулись за огромной спиной лесничего – он был словно маяк в ночи. Спустившись с перрона, мы попали на широкую тропу, местами увитую корнями деревьев, дети изредка спотыкались и хихикали, кто-то был напуган, а кто-то мандражировал.
— Под ноги смотрим! Внимательно, сейчас выйдем к озеру.
Дойдя до кромки воды, все смогли увидеть флотилию маленьких лодочек, у каждой на носу был зажжен фонарь.
— Четверо в одну лодку, не больше, – коршуном наблюдая, чтобы дети не свалились в воду, и считая их количество, он сам сел в самою большую лодку и снова прогудел: – Не толкаться, скоро увидите замок.
Я попал в лодку с двумя смуглыми и черноволосыми девочками, что, прижавшись друг к другу, с опаской поглядывали на великана и изредка бросали взгляд на темную пленку воды. Словно по команде, все лодочки начали свой плавный ход за огромной лодкой Хагрида. Вокруг была темнота, и лишь фонари, отражаясь на темной пленке воды, играли мириадами отражений словно светлячки.
— Там что-то движется под водой! – тихо вскрикнул рыжий и веснушчатый парень, с которым я проходил барьер.
— То кальмар, – на автомате выдал Хагрид, не соображая, что так еще сильнее напугал детишек. Покажи ему дракона – он его лапочкой назовет.
Бросив взгляд на еще больше сжавшихся девчонок, я тихим и спокойным голосом их успокоил:
— Он миролюбивый и не трогает людей.
Девочки были близняшками, они синхронно боялись и так же синхронно успокаивались. Это фишка такая? Если да, то…
Додумать мысль я не успел, так как из-за черного марева деревьев показался замок.
Он был величественным, невероятно огромным и красивым. Каждое окно горело теплым светом, подсвечивая его массивные и строгие формы. Он был похож на одинокого воина в пылающих доспехах, что выступил против мрака ночи.
Я присоединился к восторженным охам детей, хоть и видел его не однажды, но таким красивым – никогда. Его огни отражались на зеркале темной воды, бликуя мириадами светлячков , которых я безуспешно ловил своим взглядом. Громада все приближалась, пока лодки не зашуршали днищами по мокрому песку берега.
— Выходим, не забываем свои вещи! Живенько, живенько, нужно поспешить…
Мы такой же гурьбой столпились у берега, прижимаясь друг к другу в пятачке света фонаря великана. Он быстро осмотрел все лодки и, нырнув рукой в последнюю, достал оттуда что-то.
— Это не твоя жаба, парень?
— Тревор! – вскрикнул пухлолицый пацан и с благодарностью и опаской принял вырывающегося жаба из огромной ладони лесника.
— Все за мной! – и он повел нас к замку.
У ступенек стояли две статуи вепрей: они поблескивали бронзой в свете факелов и отбрасывали густые тени, что трепались в такт ветру, гудевшему в пламени жаркого огня.
Хагрид остановился рядом с огромными вратами, в которых была дверь поменьше. Постучав в неё, он тут же отошел. Через секунду она открылась, обратив наши взоры к женщине бальзаковского возраста. Она была одета в длинную изумрудную мантию. На её суровом лице все же проглядывалась доброта, она вместе с остатками былой красоты подсвечивала её изнутри и делала её в чем-то особенной.
— Профессор Макгонагалл, первый курс, все до единого, – с почтением в голосе поприветствовал её Хагрид.
— Спасибо, Рубеус, Вы можете быть свободны.
Хагрид слегка поклонился и прошел мимо посторонившейся женщины.
— Все за мной, – её строгий голос остудил порыв школьников тут же броситься внутрь, я и сам поскорее хотел попасть под своды замка и наконец добраться до спального места.
Поднимаясь по широким лестницам, мы все, открыв рот, осматривали внутреннее убранство помещений. Всюду горели факелы, висящие на стенах в массивных крепежах. Пламя горело ровно, словно здесь никогда не было сквозняков и, скорее всего, оно было магическое, ведь факелы не чадили дымом и внутри залов и переходов был свежий воздух. Пройдя через несколько коридоров, мы вошли в вестибюль, за спинами были высокие ворота, что были открыты нараспашку, и холодный воздух порывами врывался внутрь высокого помещения. Повсюду были статуи, облаченные в доспехи, несколько гобеленов, спускающихся с самого потолка, и редкие картины. Из дальнего конца вестибюля, где у двух статуй начиналась лестница вверх, была открыта широкая дверь, откуда лился тихий гул голосов. Но мы пошли не туда, не доходя до высокого проема в Большой зал, мы зашли в маленькую и узкую комнатку – так-то она была достаточно большая, но нас набилось под сорок человек.
Став посередине с величественной осанкой, со строгостью в голосе профессор сообщила:
— Меня зовут Минерва Макгонагалл, для вас профессор, или профессор Макгонагалл. Через пару минут вы зайдете в Большой зал и примете участие в церемонии распределения. По её итогам вы попадете на выбранный факультет, всего их четыре: Гриффиндор, Слизерин, Пуффендуй и Когтевран. Во время обучения на последующие семь лет они станут вашей семьей и вторым домом. Сейчас я отлучусь на минутку. Прошу вас вести себя подобающе, – она обвела нас строгим взглядом через призму строгих очков и, развернувшись на месте, зашла в дверь, что была за её спиной.
Тут же поднялся гвалт: кто-то испуганно выспрашивал, что нужно будет сделать, чтобы пройти отбор, другие же делились, кто и куда хочет попасть. Громче всех были Малфой – он чванливо вещал о том, что вся его семья училась на Слизерине и он не посрамит честь семьи; еще был рыжий парень по имени Рон – я его уже видел, – который испуганно рассказывал пухлолицему Невиллу, что его братья по секрету рассказали ему, что нужно будет сразиться с монстром, возможно, троллем, на что Невилл чуть не упал в обморок; а третьей была Грейнджер – та же копна непослушных волос, что лезли в глаза всем, кто стоял сзади, – без конца тараторившая заклинания, что она выучила, и сыпала фактами из истории Хогвартса. Я же устало прикрыл глаза, прислонившись на диво уцелевшим боком к каменным перилам.
Все вдруг закричали. Я открыл глаза и увидел настоящих привидений, они прошли прямо сквозь стену и даже задели нескольких детей, отчего тех передернуло, словно на них холодной водой плеснули. Привидения обсуждали что-то или кого-то, я различил в поднявшемся гомоне лишь «..Пивз…. Шанс…».
— О, ты посмотри, Николас, это же первогодки! – воскликнул призрак толстого монаха, что летел под руку с полупрозрачным и закованным в сюртук мужчиной.
— О, ты прав, Монах. Доброго вечера вам, я сэр Николас де Мимси Дельфингтон, а это – Толстый Монах, – представил он собеседника, что и правда был толстым и одетым в монашескую рясу.
— Поступайте на Пуффендуй, я сам когда-то там учился…
— А ну, кыш отсюда, – строгим голосом проворчала вернувшаяся профессор. – Все за мной! А пока идем, приведите себя в порядок…
========== глава 16 ==========
Дети медленно заходили под своды большого зала, в страхе и волнении обуявших их разум, они опускали глаза в пол, чтобы тут же поднять их вверх к невероятному зрелищу ночного неба. Усыпанного звездами полотна редких облаков, сливающихся со сводами потолка. Я также поймал себя на ощущении восхищения величием образца магического искусства иллюзий. Так я и застыл с кулаком во рту, остановившись на процессе зализывания соленой крови разбитых костяшек. Прийти в себя меня заставила копна русых волос, стеганувшая меня по лицу. Так что я спешно спрятал руки в карманах мантии и закрыл рот, придав скучающее выражение лицу. Сотни лиц следили за нами из-за длинных столов, которых я насчитал четыре — точно как в книге написано.
—… зачарован Кандидой Когтевран, одной из основательниц школы. Я читала об этом в Истории Хогвартса… — поучительный речитатив исторгался из уст непреднамеренной помощницы по сохранению лица. Пока она продолжала вброс потока информации о школе не слушающим её детям, на центр пустого пространства перед столами факультетов вышла профессор Макгонагалл, при этом держа в руках толстый тубус пергаментного свитка. Она гордо остановилась точно посередине, совершив резкий пас волшебной палочкой, сотворив тем самым низкую табуретку на трех ножках. Та была наколдована из черненного дерева, с резными когтистыми ножками и ободом из светящейся в свете факелов меди. «Невероятно», — подумал я с поселившимся в груди желанием научиться делать так же, а может и еще лучше. С мотивацией у меня всегда было хорошо, было бы плохо — до совершеннолетия я бы не дожил, зуб даю, молочный…
— В моих руках список новоприбывших студентов, — строгим взглядом она проводила сгорбленного мужчину в старом камзоле, что шаркающей походкой вынес старую островерхую шляпу и с поклоном водрузил её на табурет. — Благодарю, мистер Филч, — выдержав эффектную паузу, что невероятным образом стерла все посторонние звуки в виде перешептываний и даже дыхания, она продолжила: — Я буду называть имена, и вы должны сесть на табурет, при этом надев шляпу на голову смиренно и в тишине ожидая решения арбитра, — она обвела нас строгим взглядом зеленых глаз поверх оправы очков и сделала величественный шаг в сторону, открывая нам вид на шевелящуюся шляпу. Вмиг на её старой коже возникли провалы рта и глаз, и она прокашлялась.
— Видно запылилась с прошлого года… — я услышал тихий голос, лучившийся силой и мудростью, что плавно перетек в детский смешок. —Смешно ведь, Северус?
— О да, директор… — волосы на затылке встали дыбом, гусиная кожа усеяла руки под рубахой и мантией, образы нахлынули потоком и тут же отступили от режущего слух песнопения.
Может быть, я некрасива на вид,
Но строго меня не судите.
Ведь шляпы умнее меня не найти,
Что вы там ни говорите.
Шапки, цилиндры и котелки
Красивей меня, спору нет.
Но будь они умнее меня,
Я бы съела себя на обед.
Все помыслы ваши я вижу насквозь,
Не скрыть от меня ничего.
Наденьте меня, и я вам сообщу,
С кем учиться вам суждено.
Быть может, вас ждет Гриффиндор,
Славный тем, что учатся там храбрецы.
Сердца их отваги и силы полны,
К тому ж благородны они.
А может быть, Пуффендуй ваша судьба,
Там, где никто не боится труда,
Где преданны все, и верны,
И терпенья с упорством полны.
А если с мозгами в порядке у вас,
Вас к знаниям тянет давно,
Есть юмор и силы гранит грызть наук,
То путь ваш — за стол Когтевран.
Быть может, что в Слизерине вам суждено
Найти своих лучших друзей.
Там хитрецы к своей цели идут,
Никаких не стесняясь путей.
Не бойтесь меня, надевайте смелей,
И вашу судьбу предскажу я верней,
Чем сделает это другой.
В надежные руки попали вы,
Пусть и безрука я, увы,
Но я горжусь собой.
Бурные овации и радостные восклицания слились с моим стоном и звучным хлопком ладони о лоб позади. Овации отгремели, и я подозреваю, что они были адресованы тишине, последовавшей после четырех низких поклонов древнего предмета гардероба.
— Аббот, Ханна.
Дети по-разному выходили к табурету. Некоторые семенили в страхе и волнении, другие же гордо вышагивали, подняв вверх подбородок. Иногда случались улыбки счастья еще до завершения распределения.
—… Поттер, Гарри, — зал сразу же погрузился в тишину, что мыльным пузырем треснула возгласами и шепотками, при этом забрызгав меня. Рожа моя была кислой, с подбитым глазом и разбитой бровью я спокойным шагом прошел к табурету и, поймав строгий взгляд профессора, вытащил руки из карманов. Взяв за широкие полы шляпу, я водрузил её на голову и примостил седалище на твердое сидение табурета. Можно было сделать и помягче.
«— Можно было, да не сделали.
— О, говорящая в голове шляпа. Прикольно.
— Занимательно, такой ум, способный привести тебя к величию, и в противовес ему — характер, желающий покоя.
— Я просто спать хочу.»
Я зевнул, но шляпа была опущена ниже подбородка и никто не увидел зевка, словно мне мешок на голову надели и вот-вот в лес вывезут рыть себе могилу под дулом пистолета. Это не опыт, в фильме видел. Я был спокоен вследствие усталости и чрезмерного количества впечатлений, словно пробитый иглой шарик, что не лопнул, а лишь со свистящим звуком мечется в воздухе, ища место для сна и получше.
— Гриффиндор! — гром аплодисментов был перебит выкриками похожих голосов, что орали:
— Поттер с нами! Поттер с нами! — при этом они подвели под выкрики мотив и пританцовывали на месте, оттопырив локти, что стучали по головам соседей. Наверное, в этом-то и была задумка импровизации, а не радость от лицезрения меня в будущем за их столом. Я узнал их, это были те парни что прикалывались над матерью и братьями, перекручивая имена и корча рожи. Я сел рядом с другими первокурсниками с самого края стола и, сменив перспективу зрения, смог увидеть еще один стол, стоявший на помосте. За ним сидели колоритные личности, но долго рассматривать их не вышло. Меня начали стучать по спине, приветствовать и похлопывать по плечам, как итог — мои очки снова упали на пол, разбившись стеклами вдребезги. Эмоций как таковых не было, я просто выдавил улыбку и, переждав бурю, уткнулся лбом в твердую столешницу, закрыв глаза.
Наверное, все же разочарование и усталость взяли свое. Так что я перестал слушать и просто витал в мыслях, мечтая о теплой постели и хорошем сне. Мысли о душе и гигиене рта были отброшены, ну и правда, все можно сделать и завтра.
— Вот твои очки, — девочка, севшая рядом, подала мне целые очки с прозрачными линзами диоптрий и, кивнув, вернулась к созерцанию вставшего старца, что вещал.
— Спасибо.
И снова веер волос хлестнул по лицу, и я получил смущенное:
— Не за что.
— А у тебя правда есть шрам? — с придыханием спросил мальчишка, сидящий напротив и с испуганным интересом сверливший меня взглядом. Тонна скепсиса выстрелила ушатом холодной воды в веснушчатое лицо мальчишки, и он, надув щеки, отвернулся к соседу, что казался смутно знаком. Да, определенно, то же испуганное выражение лица, бегающие глаза, сразу падающие в столешницу при контакте: мальчик, потерявший жабу, Невилл, кажется.
—… Позвольте сказать несколько слов! Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! — все тут же захлопали в ладоши и смеясь начали насыщаться блюдами, появившимся из пустоты.
— Он чокнутый?
— Нет, братец! — куриная ножка точно попала в тарелку младшего из рыжего семейства.
— Он гений! — белоснежная салфетка обвила шею мальчика и щепоть соуса тут же разукрасила её полотно. Куриная ножка страстно потерлась о россыпи соуса и начала таранить рот мальчишки под дружный гогот окружающих.
— Уизли! — далекий рык из-за стола преподавателей — и ножка упала в тарелку вместе с салфеткой, переставшей душить мальчика.
— Это было слишком жестоко, — девочка с задумчивым выражением лица пыталась скрыть отвращение к выходке близнецов, при этом повернувшись ко мне и протянув ладонь для рукопожатия. — Моё имя Гермиона Грейнджер, а ты Гарри Поттер. Я читала о тебе еще до прибытия в Хогвартс, — пожав мягкую ладошку, я отвернулся от потокового скоровещания и двумя руками, как Моисей красное море, развел тарелки с блюдами, чтобы добраться до пудинга с патокой. С унылым выражением лица я завернул салфетку за ворот рубахи, отвернул рукава мантии и, взяв столовые приборы, начал есть. Не потому что я хочу выделиться знанием этикета, просто тетя Петуния немного долбанутая на почве общественного мнения, а гости у нас бывали часто. Утверждение о труде избавления от привычек было правдивым, это и правда тяжело.
Позже блюда под возмущенные писки и смех пропали, сменившись десертами. Салфетка вновь прыгнула на шею Рона — я вспомнил, как его зовут, — но готовый к такому повороту мальчишка пришпилил её вилкой к столу и, бросив победный взгляд на братьев, притянул к себе вазочку с пломбиром, что выплюнула свое нутро ему в лицо. Это было форменное издевательство, моя натура не терпела таких выходок, за что я часто бил и был бит в школе.
— Гермиона, подай, пожалуйста, два эклера, — девочка передала их мне, чтобы я тут же подбросил их вверх и двумя шлепками не глядя отправил их в рожи зачинщиков. Делая вид, что непричастен, я поймал благодарный взгляд от Рона, негодующий — от Гермионы и прожигающий — из-за учительского стола. К концу ужина все успокоились, пусть столы все еще ломились от еды, но разговоры, смех и шепот начали медленно стихать.
— Все вы насытились как пищей, так и разговорами. Пришло время отойти ко сну, набравшись новых сил для начала учебы. За лето знания благополучно выветрились из ваших котелков, так что пришло время заполнить их новыми. А теперь спать. Рысью марш!
Скрежет отодвигаемых лавок, новые взрывы смеха и разговоры заглушили все призывы старост. Так что я не удивился ловкому броску рукой из толпы и хватке на плече, втащившей меня в островок спокойствия среди реки студентов, идущей на выход.
— Мое имя Перси Уизли, я староста факультета Гриффиндор. Все собрались? — он поправил роговую оправу массивных очков и, заправив галстук младшему брату, повел нас всех к выходу. А дальше были лестницы, россыпи мозаики картин на стенах. И сами картины. Изображенные люди перешёптывались, бегали из одной в другую, приветствовали и выкрикивали поздравления с напутствиями. Еще один плюс к фотографиям — они не разговаривают.
Замок был огромен. Каменные стены, завешенные гобеленами с движущимися изображениями. Латные доспехи, стоявшие у стен и переходов, изредка побрякивали забралами и слегка двигались, что было слегка жутко и странно. Один рыцарь был резвее всех, выпрыгнув среди прохода, он диким голосомзавыл:
— Первачки-боровички, доставай носовички, дядя Пивз вам пропоет, ну и сопельки утрет! А-А-Ар-р-р! — спародировав пирата, он выставил латные перчатки вперед, чтобы тут же взмахнуть ими над головой, ища опору. Не сговариваясь с рыжим Маклаудом, мы, схватив его за талию, свалили на пол, вызвав трехэтажный мат и смех успокоившихся детей.
— Это Пивз, наш местный полтергейст. С ним можно договориться, пригрозив Кровавым Бароном — призраком Слизерина, или же совершить такую же глупость… — но я не слушал старосту, а протянул руку Рону, развернув её ладошкой вверх:
— Дай пять, рыжий?
— Чего? — недоумение на его довольном лице можно было мазать на хлеб толстым слоем.
— Проехали…
Лестницы, они, мать его за ногу, двигались. Сами, без посторонней помощи или команды.
— Они часто меняют свое расположение, иногда стоит подождать или найти альтернативный путь. В замке множество переходов, как известных, так и скрытых, все узнаете сами…
Последним препятствием на пути к гостиной была длинная лестница в сорок одну ступень. На полпути один из первогодок провалился по колено.
— Ой, ой-йой! Спасите! — не сговариваясь, мы с Роном взяли его под руки и вытащили из западни.
Персиваль смерил нас строгим взглядом поверх очков, я даже знаю, с кого пример брал, кадр.
— Вот вам еще одна наука. Лестницы имеют четное и нечетное количество ступеней. Четные никогда не скрывают сюрпризов или ловушек, как эта исчезающая ступень. Нечетные часто позволяют себе менять расположение с пассажирами, стоящими на ней, иногда зависают на полпути и могут висеть так несколько часов.
— Это не школа, а полоса препятствий. Сначала Пивз или как его там, затем еще и это…
Проигнорировав возмущение Гермионы, староста лишь выдавил легкую доброжелательную улыбку.
— Основатели жили в тяжелые времена, подробнее изучите в книгах истории. Их первейшей задачей было научить студентов контролю магических проявлений и подготовить их к суровой жизни за безопасными стенами школы.
— Понятно-понятно. Перси, идем уже в гостиную, я спать хочу, — тон Рона перешел на жалостливо-скулящий, но глаза блестели хитринкой. Перси, вздохнув и смерив брата подозрительным взглядом, все же повел нас дальше к стене, у которой висела единственная картина размером с дверь и, по моим подозрениям, ею и являющаяся.
— Фух, пришлось зайти с козырей. Он очень честолюбив и любит поучать. Как сядет на уши, так его не закроешь…
— Ну ладно, я почти поверил.
—Нет, я правду говорю. Однажды он выпрашивал у отца деньги на какую-то занудную книжку, мало ему школьных. Так он грузил отца минут десять, пока тот не сбежал от него в гараж. Но это не конец истории, как ты понял. Он стоял под дверью, перечисляя доводы в свою пользу, и держал отца в осаде пару часов. Близнецы даже ставки делать начали, Фред ставил на…
— Мы пришли, — Рон был перебит братом, что злобно посверкивал линзами, бросая предостерегающие взгляды на младшего Уизли. Мы всей гурьбой остановились у портрета дамы в годах: она была одета в платье, что лишь подчеркивало лишний вес её телес.
— Пароль? — она глубоким грудным голосом задала вопрос, кокетливо постреливая глазами на учеников постарше, терпеливо стоявших позади.
— Капут Драконис.
— Верно, — картина словно дверь отворила раму, показывая проход с высокой ступенькой, и мы зашли в многомерную гостиную, горящую алыми цветами знамен и интерьера.
— Все соберитесь вот здесь. Не разбегайтесь!
Его речь была долгой и нудной, мне было приятней сосредоточить внимание на подростках, заполонивших гостиную, сидевших на множестве кресел и диванов. Иногда и на полу, который был укрыт толстым ворсистым ковром. Помещение было полукруглое, со множеством витражных окон и каминов. Центральная лестница напротив входа разделялась на два витка, уходя направо и налево к балкончикам и переходам в другие помещения.
—… завтра утром. Теперь, когда вы все знаете о предстоящих мероприятиях, можете проследовать в спальни. Ваши вещи уже доставлены. Мальчики направо, девочки налево. Приятных сно… — он не успел закончить, как близнецы, подкравшиеся со спины, схватили его под руки и поволокли к шумной компании, что, судя по лицам и громкости гуляний, раздобыли спиртное.
— Ты идешь? — Рон потянул меня за рукав, в то время как я жадно пожирал глазами картонный прямоугольник белого цвета с яркой красной точкой на половине площади упаковки. Он торчал из кармана мантии кучерявого старшекурсника, что предпринимал тщетные попытки добиться внимания очередной девчонки.
— Иди, я следом, есть еще дело, — он пожал плечами и побрел к лестнице вместе с привязавшимся хвостиком Невиллом. Жабы при нем я не увидел, так что утром будет тот еще цирк.
Подпрыгнув на месте, я потряс руками, разминая пальцы и засунув руку в карман штанов, зажал среди пальцев золотой галлеон. Плавной походкой и слегка улыбаясь, я двинулся в сторону компании, что уже не таясь распивали самогон, который именовали не иначе как виски. Отовсюду звучал смех, звуки речи и звон бокалов, в то время как я стоял в центре толпы. Щелчок пальцев — и блестящая монета медленно взлетает вверх, блестя боками, красуясь в свете живого огня, привлекая медленно фокусирующиеся взгляды. Они сами не понимают, что видят и на что смотрят, сработал рефлекс сороки. Слегка столкнувшись с парнем, я быстрым движением руки извлек пачку сигарет из его кармана и так же незаметно растворился среди толпы.
Уже с лестницы я мог наблюдать за все теми же гуляниями, все произошло так быстро, что никто даже ничего не заметил. Они забыли и о монете, и том, что краем глаза видели меня, идущего через их компанию. Толкнув дверь на первом этаже башни с табличкой «Первый курс», я оказался в полукруглой комнате, что была маленькой башенкой. Две кровати были уже заняты, а свободной не было, так что я вышел и пошел к двери напротив. Здесь было свободное место. Кровать с балдахином и притулившимся рядом чемоданом, крайняя кровать рядом с окном. Спальные места были расположены полукругом, напротив них стояла каменная печка с металлической решеткой, из-за которой шел жар, труба дымохода тянулась вверх, уходя наружу. За каменной печью в дверном проеме горел свет. Там, наверное, была ванная комната, но сил уже не осталось.
Стащив мантию через голову, я рухнул лицом вниз на заправленную простыню даже не опустив балдахин и сразу же вырубился, отправившись в царство снов.
========== глава 17 ==========
Сквозь тихий храп и сонный скулеж прорвался звук тихих шагов. Никаких перешептываний, никакой импровизации и растерянности. Все было сделано быстро, качественно и с выдумкой. Шаги удалились, оставив легкий запах перегара и зубной пасты. Молодые люди всегда ищут способы развлечься, беря пример со старших. Им как можно скорее хочется стать взрослыми, вырваться из-под надоедливой опеки мамаш-наседок. Но я уверен, что если бы вчера не было первым сентября, то после отбоя здесь все носились бы как в жопу ужаленные. Всю ситуацию можно было бы описать как пожар в борделе: много криков, паники и чуть нелепые лица.
Близнецы —а это были именно они — не переходили грани дозволенного, как с родным братом. Если у них все шутки такие, то Рональд готов в жизни ко всему, если не насобирал тонны фобий и скрытой ненависти, что представляет собой бомбу замедленного действия — которая посапывает на соседней койке. Открыв глаза, я не стал шевелиться, просто созерцая композицию из двух десятков эклеров, витающих в воздухе прямо над головой. Никаких нитей или же активаторов я не чувствовал, да и надо мной они не склонялись. Так что наверняка магия, заклятие левитации или что-то другое. Решение было готово за пару минут сонного мозгового штурма. Вот чему меня научила жизнь — это всегда быть готовым к лютой дичи, что непременно случиться с тобой в момент спокойствия или расслабленности. Но не всегда ты будешь разгребать все сам — никогда не зазорно обратиться за помощью.
— Рональд.
— Хм-пф-хр.
— Рональд!
— Ну еще минуточку, ма-ам.
— Ладно. Невилл.
— А-а? Что? Гарри? — звук шуршания тапочек — и на периферии зрения я увидел размытую тень в пижаме с вертикальными полосами.
— Доброе утро, Невилл.
— Доброе, Гарри. А чего это с тобой? Парализовало?
— Нет, просто завтрак готовлю, — он кивнул и пошлепал в ванную комнату. Глаз у меня задергался в такт быстрого марша.
— Невилл.
— Да, Гарри.
— Возьми простыню и расправь её надо мной, — он кивнул и вернулся к кровати, чтобы через пару минут я услышал его храп.
— Невилл!
— А? Да, простыня. Иду-иду.
— Что делать? — он сонно хлопал глазами и щурился от утреннего солнца, прорывавшегося сквозь окна спальни.
— Берешь два конца простыни и зажимаешь в руках, свободные края перебрасываешь через меня на ту сторону кровати. Понял?
— Ага.
Как только он это сделал, я кувырком ушел влево, подхватив простынь, и, утвердившись на коленях, поднял руки вверх, поймав два десятка эклеров на полотно простыни.
— Опускай, — Невилл осоловело хлопал глазами, смотря на кондитерские изделия, возникшие на покрывале, пока я разминал затекшую шею и шипел на забитые об пол колени.
— Эклер будешь?
— Не, мне сладкого много нельзя, — он почесал живот и снова потопал в ванную комнату, как вдруг чудо свершилось:
— Сладкое? Кто сказал сладкое? — заспанная рожа младшего Уизли с отпечатком подушки на красной щеке поднялась из плена перины, при этом слюнявя подушку и часть крысы, что спала на спине лапками кверху и дергала обгрызенным ухом.
— Эклеры будешь?
— Буду, — он, потянувшись, вылез из кровати и, запутавшись в свисающих простынях, упал на пол, при этом не забыв схватить подушку. Что медленно переместилась ему под голову.
— Так ты завтракать будешь?
— А чай будет?
— Ну, судя по всему, нет.
—Ну тогда я еще пару минут…
Подняв очи в горе, я почесал затылок и пошлепал вслед за Невиллом, сбросив мятую мантию с плеч. Ванная комната была маленькой, белый кафель облицовки стен, бордовый — пола и два зеркала у двух раковин, рядом с которыми, прижавшись лбом к стене и обняв косяк входа в душевую, стоя спал однокурсник. Мешать я ему не стал. Механические часы на запястье указывали на шесть сорок пять утра. Завтрак будет где-то в восемь — Персиваль что-то об этом говорил.
Умыв лицо, я снова посмотрел на бледное заостренное лицо ребенка и произнес:
—Гарри, Гарри Поттер.
И вновь, как и всегда, ноль результата. Но, как говорил один человек, нулевой результат — тоже результат. Земля ему пухом…
Почистив зубы, я поплелся в душ и, включив самую холодную воду, пулей выскочил через двадцать секунд ,стуча зубами и стреляя расширенными в ужасе глазами. Холодная вода обожгла не хуже кипятка — но зато я проснулся. Пора и парней будить.
Чемодан пинком вылетел из-под кровати, защелка тихо отворилась и под скрип старых петель я извлек коробку граммофона, запоздало подаренного Хагридом на день рождения. Из-под сваленных рубашек была извлечена картонная упаковка с надписью The Rolling Stone`s и рисунком розового торта на кремовом проигрывателе.
Граммофон стукнулся дном коробки о подоконник, и пластинка, протертая тряпочкой, водрузилась на блин стороной “Б”. В помещении сквозь начавшийся треск помех прозвучало отдаленное пение хора, что ангельскими голосами вещали о несправедливости жизни.
— Че это? Гарри? — голос шел все с того же пространства между моей и соседской кроватью от выхода. Ответил я туда же, перед этим откусив сладкого эклера — что позже оказалось ошибкой.
Фразу «Альбом Let it bleed, первая песня стороны “Б”» я произносил с ярко-рыжими волосами на голове.
Заспанная рожа выплыла из-за кровати и, пару минут посмотрев на меня, а затем —на проигрыватель, сонно зевнула:
— Звучит прикольно. И да, добро пожаловать в семью…
На завтрак все спускались шумной гурьбой, заспанный Персиваль пытался тереть глаза через тонкие линзы очков, бросая на меня подозрительные взгляды. Рядом шел Рон и, чрезмерно жестикулируя руками с зажатой в них крысой, рассказывал о себе и о своей семье:
— Папа работает в Министерстве, мама — домохозяйка. Есть еще Джинни, ты её, наверное, видел. А еще у меня два старших брата — они уже взрослые. Билл был ловцом и префектом школы, теперь работает на гоблинов. Чарли стал драконологом, работает в Румынии, там заповедник есть…
— Круто… — протянул Невилл, идущий за нами с озадаченным лицом. Его лицо словно зависло в трех эмоциях — Озадаченности, Страхе или же в умиротворенной Идиотии. Парень был пухлолицым и застенчивым, с одной стороны, пытался привлечь внимание к себе, и в то же время жутко этого стеснялся.
— Ага. Я тоже хотел бы увидеть драконов, Хагрид мне о них все уши прожужжал… — но закончить мне не дали, мы как раз вошли через главный вход Большого зала, чтобы увидеть полупустые столы, заставленные обычной едой — не чета вчерашнему пиру. Проходя крайний левый стол, что был у стены входа, я разглядел белобрысую рожу недавнего знакомца, что, увидев меня, прыснул чаем на стол и довольно сверкнул глазами, утирая лицо белоснежным платком.
— Поттер, я вижу, ты не терял времени. Рыжие волосы, потасканный вид и старая одежда — тебя что, Уизли усыновили?
— Заткнись, Малфой! — сразу же набычился Рон, так что пришлось взять его под руку и отвести к столу.
— Рон, шавка тявкает — так пусть тявкает. Зачем же ей отвечать?..
— Гарри прав, незачем отвечать на провокацию. Вы лишь сильнее разожжёте конфликт, а здесь школа. Мы здесь, чтобы учиться…
— Да-да-да, — проигнорировав поток нотаций, я пододвинул миску с овсянкой и начал насыщаться под стреляющими в меня взглядами. Отовсюду и со всех сторон. Перешептывания и редкие указующие пальцы — придётся привыкать быть зверушкой в зоопарке. Улыбаться и лапкой махать — дерьмовая в общем-то перспектива.
С двух сторон меня зажали подсевшие парни, закинув руки мне на плечи:
— О, дорогой братец Фордж, в нашей семье прибавление!
— Да, дорогой братец Дред, кто-то решил подкрепиться, не дожидаясь завтрака…
— А зубки ты почистил?
— Умылся?
— Расчесался?
— Отстаньте от него! — это насупившийся Рон вступился за меня, в то время как я индифферентно продолжал жевать овсянку и кивать в такт вопросов.
— Ой, какие мы страшные…
— Зубастые и опасные…
— Волки позорные вы, — это уже был я, придя на помощь раскрасневшемуся Рональду.
— Это…
— С чего…
— Вдруг?
— Такие эклеры испортили, вкус был совсем не такой как вчера. Никудышные из вас кондитеры.
— Так мы их…
— Не сами пекли…
— На кухне взяли…
— И зелье домешали, — отбросив рыжую челку назад, я посмотрел на Рона, обалдело созерцающего наш диалог, и попросил передать сахар, что он и сделал.
— А где тут кухня?
— А мы не скажем…
— Сами найдете, если не страшно…
— Ладно, второй вопрос. Когда волосы цвет вернут?
— Дня два или три…
— Или четыре, или пять…
— Короче, вы не знаете.
— Нет, — это было произнесено в унисон, и они, шутливо поклонившись, при этом ударившись лбами об стол, пересели к своей компании.
— Врут они все. Знают, когда цвет обратно вернется.
— Я уже понял. Странные они.
— Не то слово, однажды они решили меня развеселить на Рождество. Мне тогда лет шесть было. Так они заколдовали моего плюшевого мишку в огромного волосатого паука…
— Чувство юмора у них своеобразное, — это уже подключился Перси. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг все начали поднимать вверх головы и выкрикивать «почта!».
Десятки сов заполонили пространство под потолком, прицельно сбрасывая посылки и свертки газет, письма и бумажные упаковки прямо в руки получателям. Рядом со мной спикировала серая сова, в которой я узнал давнего знакомца.
— Бип? — он пританцовывал на одной лапе, помахивая другой, к которой была привязана записка. Аккуратно её отвязав, я козырнул веселой сове, и она взмахнула крыльями, взлетев под потолок, влившись в вакханалию пернатых курьеров.
Тонкая скрутка письма была приглашением от Хагрида сегодня вечером к нему в гости.
— Письмо из дома?
— Рон, я с маглами жил.
— А-а, прости, — посмотрев на его заинтересованное лицо, которое он пытался скрыть, я все же решил поделиться:
— Это письмо от Хагрида, я жил у него весь август — он в гости приглашает.
— Кру-уть, я слышал о нем. Братья рассказывали…
— Если хочешь, то можешь пойти со мной. Не думаю, что он будет против.
— Да! Спасибо, Гарри!
========== глава 18 ==========
— Ты говорил, что отлично ориентируешься в замке. Мол, тебе братья все рассказали, и…
— И мы заблудились. Ты не передергивай. Я и вправду был уверен, что мы идем в правильном направлении.
— Знаешь ли, я тоже был уверен, что ты был уверен…
— Да ладно тебе, – рыжий начал усиленно чесать макушку, глупо улыбаясь. – У нас есть еще минут десять…
Бом! Бом! Бом!
Школьный колокол огромных часов отстучал полдень, на что я закатил глаза и, забросив сумку на высокий подоконник, сам вылез на него под глупым взглядом Рона и, открыв окно, начал рыться в карманах мантии.
— Ты чего делаешь? Через двор решил срезать? Веревку ищешь? Там высоко…
— Ты закончил? – под его насупившимся взглядом я достал пачку краденных сигарет и, помассировав виски, закурил от палочки.
— Ты чего делаешь?
— Гроблю свое здоровье, – выдохнув дым и тут же закашлявшись, я сквозь першение в горле обратился к Уизли: – Ты замечаешь, что начинаешь повторяться? – но мой вопрос был проигнорирован.
— А дай и мне.
— Тебе нельзя.
— Это почему? Я что, хуже тебя что ли?
— Нет, наоборот, лучше, в каком-то смысле…
— Это в каком?
— Да харош уже, дай покурить нормально.
— Я тоже хочу! – его сумка была брошена рядом с моей, и он наглым образом выхватил пачку из моей руки и так же подкурил, сразу же закашлявшись.
— Кхе! Ну и гадость! – но затем была новая затяжка и еще одна. – Странное ощущение…
Но я его уже не слушал, я вдруг вспомнил пропущенный мимо ушей разговор за столом. В нем говорилось о декане и её кабинете прямо под часовым механизмом…
Сигарета полетела в окно, выхватив её товарку из рук Рона, я тоже выбросил её и, замахав вокруг руками, разгоняя дым, тут же соскочил и потянул за собой рыжего.
— Ты чего?
— Рон! Кабинет Макгонагалл прямо под часами. Они звучали из того перехода и, судя по общему виду двора, нам прямо и налево, – набросив ремень сумки на его плечо, я развернул осоловевшего Уизли по направлению звука и заорал: – Бежим!
Коридоры проносились размытым пятном, голова кружилась, во рту пересохло, как я вдруг заметил открытую дверь в класс. Забежали мы одновременно, чтобы тут же лицезреть повернутые к нам лица наших одногодок, что в тишине писали перьями на свитках пергамента, бросая взгляды на доску.
— Ф-фух, успели. Надеюсь, нам не влетит, – я бросил быстрый взгляд на кошку, сидящую на столе, и потащил упирающегося Рона, что застыл истуканом, смотря мне за спину.
— Чего завис, давай быстрее сядем и сделаем вид…
— И какой же, позвольте спросить?
Я резко развернулся на пятках, чтобы увидеть расправляющую полы длинной изумрудной мантии профессора Макгонагалл. Кошки, сидящей на парте, уже не было.
— Это было потрясающе, профессор… – промычал Рон под моим удивленным взглядом.
— Спасибо, мистер Уизли. А теперь я желаю узнать, почему вы опоздали на десять минут?
— Мы заблудились, профессор.
— Заблудились? Возможно, мне стоит превратить Вас в карту, а мистера Уизли – в карманные часы?
— Нет, профессор. Больше не повторится.
— Приятно это слышать. Вы сможете найти свои места, при этом не заблудившись, мистер Поттер, мистер Уизли?
— Да, профессор.
— Да.
—…Нет, ну круто же было. Вдруг кошка размылась в пространстве и превратилась в декана. Это, наверное, магия какая-то…
— Точно подмечено, – девчачий голосок прозвучал прямо из-за спины, и в ворохе кудрявых волос я разглядел Гермиону. – Эта наука называется анимагией. А человек, что ей овладел – анимагом. В книге об этом упоминалось мельком, так что я пошла в библиотеку…
— Ты уже была в библиотеке? Когда успела? – Рон с удивлением смотрел на возникшую рядом Грейнджер и бросал вопросительные взгляды на меня, но я молчал. Она из людей, которые любят, чтобы её слушали, а не отвечали или говорили.
— Утром, еще до завтрака. Вам стоит меньше спать и опаздывать…
— Да-да, понятно, – отмахнулся рыжий от поднявшей подбородок в оскорбленных чувствах Гермионы, что, ускорив шаг, фыркнула, снова мотнув гривой волос.
— Зазнайка…
— Ну, в чем-то она права.
— Ты только ей не говори, а не то хуже будет.
— Наверное…
После обеда мы были свободны, было всего-то три урока. Чистописание и культура речи, вела профессор Синистра – молодая женщина с мягкими чертами доброго лица. По совместительству она преподавала Древние Руны – факультатив, что начнётся с третьего курса.
Затем была Гербология – её вела профессор Спраут. Низенькая и полноватая женщина с седыми кудрями волос и круглым улыбчивым лицом. Но я сразу же заметил, что она не так любит детей, и преподавать в частности, как работать с растениями. На первом уроке мы пересаживали клюковницу – низенький куст, усеянный шипами и маленькими ягодками красного цвета. Растение используется в сонных отварах и подобных средствах.
Ну и последним занятием на сегодня были Основы Трансфигурации: час письма и тридцать минут практики, где мы превращали спички в иголки. У меня вышло лишь под конец, у Рона вообще не получилось, а Гермиона заполучила десять очков и похвалу. Что еще сильнее испортило настроение рыжему, а позже и мне – слушать его причитания было не слишком приятно.
В гостиную мы добрались лишь под вечер, перед этим облазив замок, запоминая ориентиры – что в итоге оказалось лажей. Почти под самый конец пути мы увидели, как статуя мужчины, держащего за задние лапы двухвостого пса, просто взяла и нагло перешла на место рыцаря, что пошлепал по своим делам, гремя доспехом.
— Ты готов? – я перематывал шею бордовым шарфом, зачесывая вьющиеся в беспорядке волосы, что вернули свой изначальный цвет после урока трансфигурации. Обращался я к Рону, что играл в шахматы сам с собой, отдавая команды голосом: они его иногда не слушались и сыпали советами, заставляя аргументировать свою позицию. Но блин, проще ведь взять руками и переставить на нужную клетку.
— Дай мне пару минут, Гарри, у меня здесь патовая ситуация, но я не уверен…
Я быстро подошел к нему, и, наклонившись, схватил коня за коня и переставил его на позицию атаки и неизбежного мата белым, при этом получив несколько уколов маленькой саблей анимированной фигурки и несколько нелицеприятных слов.
— Все, мат, а теперь идем.
— Ну ладно.
Мы спустились вниз по лестницам и прошли сквозь приоткрытые ворота вестибюля, вдыхая осенний воздух и поеживаясь от холода.
— А еще далеко?
— Нет, всего пару минут, он живет возле опушки.
— Возле Запретного леса? Туда нельзя! Директор же говорил…
— Ты меня чем слушал? Я же говорю возле, тем более лес не такой страшный, как кажется.
Он встал как вкопанный, заставив меня развернуться. Мы как раз были рядом со ступенями вниз, только что пройдя подвесной мост, что извивающейся змеёй тянулся над отвесным обрывом серых скал.
— Ты был в Запретном Лесу? Врешь!
— Нет, я правда там был. Я же говорил, что гостил у Хагрида летом, ну и немного помогал ему…
— А ты оборотней видел, а русалок? Хотя да, они же под водой…
Так, за расспросами рыжего и веснушчатого, мы подошли к маленькому бастиончику, что звался избой.
Трижды постучав костяшками пальцев по дубовой двери, я услышал лай и тяжелые шаги лесника. Дверь отворилась, и яркий свет камина залил нас своим теплом, подсвечивая громадную фигуру Хагрида.
— А-а, Гарри, рад тебя видеть.
— Привет, Хагрид. Хаг, это Рон Уизли, я подумал, что ты не будешь против еще одного гостя.
— Не-е, что ты. Заходите, привет, Рон. Я эт, Хагрид, – он аккуратно пожал руку пялящегося в страхе и интересе Рона и усадил нас за стол, притащив высокие глиняные кружки.
— Знаю я ваших из Уизли. Братья твои не раз порывались пробраться в лес, но ловил я их все время – шумные они.
Отпив терпкий травяной отвар из кружки, я перевел взгляд на развесившего уши Рона, что завороженно осматривал внутреннее убранство дома. По правде, и у меня такой вид был в первый раз.
— Поверь, они умеют быть тихими, когда нужно.
— Кто же спорит. А еще я помню твоего брата Чарли – славный малый. Прислал мне письмо после выпуска, говорит, с драконами работает. От это работа мечты… – он мечтательно протянул эти слова и, спохватившись, побрел к камину, достав поднос с огромными кексами.
— Недавно спек, с черникой…
Толкнув локтем Рона, я привлек его внимание и показал, что их следует сначала размочить в травяном сборе, а потом в рот тащить. От кексов Хагрида бывает выпадение зубов, частое, и рыжий меня понял.
— А мне папа о Вас рассказывал. Говорит, что Вы специалист по зверям магическим, ну и много раз его выручали…
— Это да. Как там Артур поживает, все еще воюет с Молли из-за Форда?
— Постоянно…
— Ну это дело семейное, – протянул великан и тут же спохватился вновь, положив ладони на стол: – Да что это мы все обо мне да обо мне? Вы расскажите, как день первый прошел, я-то лишь краем глаза вас видел за столом Гриффиндора. У меня дела были, так что и на пир я опоздал…
Мы говорили обо всем и ни о чем, я тактично слушал по второму кругу байки Хагрида, изредка бросая хитрые взгляды на Рона. У него отвисала челюсть, он иногда забывал макать кекс в чай – короче, восхищение и интерес плескались через край. Закончили мы, лишь когда на небо взошла полная луна, и Хагрид отправил нас восвояси, пугая Филчем и его кошкой, что неустанно вылавливают нарушителей после отбоя. До замка мы дошли спокойно, Рон продолжал сонно трещать, а я держал руку на грудном кармане мантии, где была новопроявленная фотография, которую лесник украдкой вручил мне, когда Рон вышел на улицу. Мы решили никому не рассказывать, это наше личное и светлое воспоминание, омраченное лишь окончанием короткой, но такой незабываемой встречи.
До гостиной факультета мы добрались без проблем и, сонно хлопая глазами, повалились на кровати, сразу же уснув. Первый день был длинным и интересным. Кажется, в этом дурдоме непонятного и невероятного я обрел дом. Пусть и на короткое время, но все же дом.
========== Глава 19 ==========
У всего есть последствия. По большому счету, вся моя жизнь — это последствия, наверное, у всех так, но моя была намного интересней. К началу возвращаться мы не будем, тем более, это все же и есть начало всей истории, тогда я был еще юн, неопытен и не умел правильно разгребать те горы дерьма, которые наворотил раньше. Ну ладно, про горы я загнул. Бывает, что новые туфли, только что купленные в обувном салоне, через пару минут встречаются с фекальной массой, вовремя не замеченной зорким глазом. Да и зачем смотреть под ноги, ведь мир прекрасен, улыбка так и рвётся наружу, когда под ногами вдруг слышится отчетливый чавк…
…с тихим треском отворот мантии едва не порвался, в то время как ботинки болтались о пустоту под ногами. Перед лицом зависла довольная кривозубая рожа — в плюс ее обладателю скажу, что изо рта приятно пахло ментоловой конфетой, которую он перекидывал языком во рту, но вот довольная улыбка была не столь комфортной для меня в сложившейся ситуации.
— Вот ты и попался, Поттер. Ни дружков грифов… Ах да, я же забыл, у тебя нет друзей — лишь рыжий прихлебатель. Ой, как жаль, они бы тебе пригодились, — Маркус Флинт довольно обернулся на своих дружков пятикурсников. Одного я видел мельком в коридорах замка, он был высоким и длинноруким, светло-русые волосы, вытянутое придурковатое лицо и тонкий пушок над сухими губами. Второй же просто стоял рядом, сложив руки на груди, по его выражению лица можно было понять, что ситуация ему не нравилась, но что-то держало его здесь. Вот к нему я и обратился.
— Привет, я Гарри, а тебя я не знаю, давай исправим это? — вытерев потную ладонь о лацкан мантии Флинта, я вытянул её по направлению возможного союзника, при этом добившись тихого рыка здоровяка, еще раз приложившего меня о стенку.
— Пьюси тебе не поможет. Мы со Слизерина не помогаем другим…
—Ой, да заткнись, мечта дантиста, я не с тобой разговариваю, — названный Пьюси парень улыбнулся, в то время как Флинт замахнулся коротким и точным ударом, въехав мне под дых. В глазах заплясали искры, воздух покинул легкие, и маленькие слезинки покатились из глаз.
— Ой, кто-то сейчас разреве… — но он был вынужден заткнуться, так как незаметно вытащенная палочка уперлась в ямку горла.
— Маленьких бить нехорошо.
— Э-э, ты чего?..
— Да он не знает заклинаний, Маркус, — подал голос его длинный сокурсник, а у меня уже крутился в голове план действий. Я попал в ситуацию, похожую на полную жопу. Выкрутиться — это как взять замок в одиночку, набитый закованными в доспехи головорезами с тремя фунтами стали в руках у каждого: безумие. Нужно взять на понт, но понт у меня один — Люмосом его не заборешь, как и Репаро, да и простейшей трансфигурацией тоже не вариант. Он же кабан здоровый, притом еще и живой, трансфигурация живого будет только с третьего курса, спасибо Гермионе за бесполезную в данной ситуации подсказку.
И я сделал то, что мог, то, что умел, то, что гремит у меня в голове каждый раз, когда я вижу тот кошмар, те образы, липким страхом проникающие в мою душу. Те сны, что заставляют меня кипеть яростью и болью утраты.
—Авада Кедавра! — яркий сноп зеленых искр с пшиком выстрелил из конца остролистовой палочки, в то время как я с наслаждением наблюдал за выпученными в страхе глазами Флинта. Он дернулся в сторону, разжав хватку рук, а в это время его длинный товарищ с диким криком сделал шаг вперед ко мне.
Иногда полезно помнить то, чего ты не хочешь помнить и всеми силами пытаешься забыть. А крик все продолжался, и яркий ореол цвета солнца падал на пол под жуткий смех…
В голове было пусто, когда я приземлился на пятки, единственной мыслью было бежать, но это глупо, ноги коротки — они догонят. Единственным выходом было приготовить омлет.
Удар в пах старшекурсника был быстрым и четким, у меня был опыт, так же школьный. Он согнулся в приступе боли, а длинный на него налетел, я проскочил у него между ног и, бросив взгляд на шокированного нейтрала, что так и продолжал стоять не вмешиваясь, изредка на автомате бросая взгляды за поворот коридора. Понятно, он стоит лишь на стреме — коллективизм во всей красе, но вмешиваться он не собирался.
— Глациус, — произнес я, с оттяжкой мазнув кончиком палочки в направлении пола под ногами нападавших, и они завалились на пол кеглями, так же, как и кровь, брызнувшая из моего носа вследствие перенапряжения. Утерев нос и бросив победный взгляд на поверженных врагов, я затер пяткой сапога капли крови на пыльном полу и, зажав пальцами нос, одной рукой свалил блестящий доспех на приходящих в себя старшекурсников.
— За что?! — глухо прогундосил доспех, с грохотом завалив слизеринцев, на что я выдавил:
— Извините… — обернувшись, я не увидел стоящего на стреме, его уже не было, и пятая точка подсказывала, что и мне пора сваливать. Успел я лишь забежать за поворот, как врезался в черное полотно мантии, чтобы тут же отлететь назад.
— Ну надо же, мистер Поттер. Минус пять балов с Грифиндора за невнимательность.
— Ну ептыть… — с чем боролись — на то и напоролись, только это уже не какашка, а огромная куча дерьма, что сверлила меня взглядом и при первой же моей мысли опасливо сузила глаза. Он че, мысли читает? По его наливающимися злобой темным глазам, я понял, что да. Это было глупо, но под его речитатив нелестных эпитетов я думал о белой обезьяне. Когда он отвел в больничное крыло своих студентов, я думал о белой обезьяне. Когда он повел меня в кабинет директора, я думал о белой обезьяне.
— Поттер! — прошипел он. — Не думайте о белой обезьяне!
И я снова о ней подумал, вызвав тихий рык зельевара, что коршуном вцепился в мое плечо, ведя на последующую экзекуцию.
Едва поспевая за быстрым размашистым шагом профессора, я хвостиком несся за ним вплоть до огромной статуи горгульи. Быстрый росчерк палочки в исполнении профессора — и она тут же исчезла в полах мантии, приведя горгулью в действие. Она начала двигаться по спирали вверх, под каменный рокот поднимая вместе с собой винтовую лестницу с узкими ступенями. Получив толчок в плечо, швырнувший меня вперед, я ловко заскочил на ступень, показав одним взглядом все презрение к мужчине. Он и бровью не повел, встав у меня за спиной словно палач, ждущий отмашки судьи, нависая всей высотой своего немаленького роста. Он был высок, строен, облачен в темную приталенную мантию-камзол с широкими полами, открывающими вид лишь на блестящую кожу строгих туфель. Крючковатый длинный нос, острые скулы и тонкие брови на землисто-бледной коже никогда не видящего света лица. Средней длины волосы были расчесаны с пробором по середине головы и тяжелой шапкой едва не доставали до плеч. Они не были блестящими или сухими, но они были гибким монолитом, ни одна прядь не покидала пределов прически, создавалось впечатление, что они прилипли друг к другу.
Лестница остановила свой ход, и он без стука толкнул высокую резную дверь изукрашенного красного дерева, открыв вид на ступенчатое помещение кабинета. Он также находился в башне, о чем свидетельствовали круглые стены и высокий потолок с редкой россыпью витражных окон свечкой.
Отовсюду лился мягкий свет, сотни неугасающих свечей стайками летали над потолком, отражая свой свет среди многочисленных приборов и вещей. Они тихонько звенели, щелкали и выпускали облачка разноцветного пара, что тут же исчезал в чистом воздухе помещения. Каждая стена была заставлена стеллажами с книгами — я словно вновь очутился во Флориш и Блотс, лишь вездесущего запаха пыли не хватало, что и было контрастом, заставившим меня пялиться на все с едва открытым ртом.
— Северус, не ожидал твоего визита, — из дальнего балкончика выплыл высокий старик с бородой до пояса. Он легонько улыбался, посверкивая линзами очков-половинок, и мягкой поступью спустился вниз.
— Мне бы такую грацию в ваши-то года… — одними губами прошептал я, на что получил едва различимое шипение профессора и мягкую улыбку на старческом лице.
— Лишь свежий воздух и любимая работа — вот и весь рецепт, Гарри.
Профессор сделал шаг вперед и, окинув меня презрительным взглядом, начал свой монолог:
— Вам, наверное, уже известно о недостойном поведении Поттера в Хогвартс-экспрессе. Не успел он и шагу ступить в школу, как уже стал зачинщиком конфликта со студентами моего факультета…
— Об этом мне известно, Северус, — спокойным, но слегка похолодевшим голосом. Он сел в кресло с высокой спинкой, стоящим у заваленного бумагами и странными приборами стола.
— Но и этого было мало. Сегодня он вновь был участником конфликта, обернувшегося двумя пострадавшими студентами. Я нахожу это неприемлемым, он весь в своего отца! Такой же…
— Достаточно, Северус, — он мягким движением ладони остановил распаляющегося профессора, в то время как я так же медленно закипал, но сдерживался изо всех сил, чтобы не поддать козлу ногой. Мышь летучая, чмо патлатое, козел кривоносый… Эпитеты продолжали сыпаться, а он тихим вибрирующим голосом перечислял мои мнимые прегрешения.
— Я выражаю тебе благодарность за проявленную инициативу, но далее я предпочту разобраться сам. Ступай, Северусс.
Несколько секунд профессор сверлил спокойное лицо директора взглядом, после чего, стегнув меня скрытой яростью и презрением, взмахнул полами черной мантии и, широко печатая шаг, удалился из кабинета.
— Он своеобразный человек, Гарри, не суди его строго, — я открыл рот, чтобы высказаться, но, подняв глаза вверх, начал тихо дышать, успокаивая нервы. Я не хочу показаться обиженным ребенком, у которого отобрали конфету хулиганы и которому не поверили родители, говоря, что он её съел.
— Присаживайся, может быть чаю?
Я кивнул и примостился на твердую поверхность стула для посетителей, подумав, что они все здесь такие. Только вот зачем? В гостиной мягкие, у директора мягкие, а в других местах твердые…
— Это чтобы не задерживались надолго. Иногда времени бывает так мало, в мои года и подавно, — он произнес это с тихим смехом и движением руки приманил заварник и две фарфоровые чаши светло-кремового оттенка с перламутровой глазурью, что до этого покоились на маленьком столике в дальней части помещения.
— Вы что, как и он мысли читать умеете?
— Не «он», Гарри. Это был профессор Снейп, как ты уже понял — и да, таким редким даром я, к сожалению, обладаю. Но все же не использую его слишком часто, да и не нужно это. Запомни, Гарри, все, что хочет сказать человек, он тебе скажет, не больше и не меньше, остальное знать иногда просто не нужно, а иногда и опасно. Это при том, что многие не любят такого к себе отношения, на пустом месте завести врага в сто крат легче, чем друга.
Намек из первой фразы я понял, да и, судя по руслу беседы, мне не слишком-то и влетит, а может и вовсе нет. Хотя кого я обманываю, все равно влетит рано или поздно.
Отпив терпкого эрл грея, я аккуратно поставил фарфоровый шедевр на блюдце и, покрутив головой, решил все объяснить.
— Директор, я понимаю, что все, что прозвучало, не выставит меня в лучшем свете. Мне это и не нужно, но я бы хотел прояснить ситуацию, — получив его кивок и внимательный взгляд, я решил говорить правду. Пусть он и не будет читать мысли, но все же правда всегда лучше лжи. Иногда правду принимают за ложь, но от того она не становится менее ценной.
— В поезде у меня было ужасное настроение, но я пытался сдерживаться, чтобы не портить его окружающим и не провоцировать конфликт. Но мне нанес визит молодой Малфой, начав затирать про друзей, чистоту крови и прочую хрень…
— Не выражайся, пожалуйста, — он сказал это на автомате и, сам это заметив, помахал ладонью с длинными тонкими пальцами, отпивая еще глоток чая, при этом лукаво мигая ярко-голубыми глазами с кажущимся танцем искорок, витающих в них.
— Извините. Так вот, я вежливо выпроводил его из купе, чтобы тут же услышать, как некий Маркус Флинт оскорбляет мою мать. Не уверен, что точно передам контекст, но что-то, связанное с грязной кровью.
— Это было неприличной ошибкой…
— Я сорвался, налетел на него и начал бить, выгоняя всю ярость. Всю злость и ненависть… — я продолжал говорить, не слушая профессора, все те кошмары, злость, ярость выплескивались бурным потоком слов, опустошая меня полностью. — Я хотел этого, но я не понимал, что не он виноват в её смерти. Просто сделал его виноватым. Ведь так легко перекинуть чужую вину на другого человека…
— Я понимаю тебя, Гарри. Все мы потеряли кого-то: дорогих людей, близких, друзей. Я не говорю, что их нужно забыть, потерять о них память и не вспоминать о них. Нет, нужно лишь отпустить и жить дальше.
Огненная птица курлыкнула над потолком и мягко приземлилась тяжелой периной на правое плечо, зарывшись мне в волосы клювом и дергая им же за волосы.
— Фоукс! Я тебя знаю… — на что я получил тихий переливчатый клекот и новый щипок за прядь волос.
— Фоукс — прекрасное создание. Феникс — существо, способное возрождаться из пепла, сгорая в пламени, слезы феникса целебны, а его пение вселяет надежду даже в самые темные времена. Ты хороший мальчик, Гарри, ведь ты ему понравился. Феникс никогда не будет петь, а тем более терпеть компанию плохих людей.
— Спасибо, профессор, но я все же совершил проступок. Даже несколько… — добавил я под его внимательным взглядом.
— Я знаю, Гарри, поэтому я с неудовольствием снимаю с факультета Гриффиндор двадцать балов, — он бросил строгий взгляд на меня и, поймав осознающий все взгляд моих глаз, удовлетворенно кивнул. — Имею надежду, что вы с мистером Уизли отобьете проигранныебаллы в первую учебную неделю, — он вновь посмотрел на меня, переведя взгляд на левую сторону груди, где во внутреннем отвороте мантии в скрытом кармашке лежала фотография. И я без колебаний передал её директору. Он казался мне приятным и мудрым человеком.
— Мантикора. Какое чудное и в то же время опасное создание. Я ума не приложу, как вам удалось выжить в такой непростой ситуации, но я все же рад, что вам удалось. Безмерно рад.
— Хагрид проболтался? Не нужно его наказывать, я сам попросился с ним, а он отговаривал…
Директор вновь поднял ладонь вверх в мягком останавливающем посыле и вернулся к движущемуся полотну безмолвного искусства.
— Я не накажу Хагрида, ведь он и правда не виноват. Да и мне стоило предвидеть такой поворот событий, пусть и довольно маловероятный. Я бы даже сказал крайне маловероятный…
— Но он все же случился. Со мной всегда всякое происходило, я словно магнит для…
— Нет, Гарри, — мягко начал он, вернув мне фотографию с мамашей мантикорой, тремя котятами и усталым мной, что индифферентно смотрел на объектив камеры, в то время как Хагрид с горящим взглядом дергал себя за бороду, бросая полные обожания взгляды на весь приплод. Было у меня тогда подозрение, что он захочет взять себе одного детеныша, но все же он совладал с собой. И мне стоит поступить так же. — На твою долю выпало много испытаний, и будут еще. Я бы сказал, готовься — но нельзя быть готовым к тому, о чем не знаешь. Поэтому я скажу так: ты юн и полон сил, живи так, чтобы не жалеть об этом в старости. Найди друзей и товарищей, что смогут поддержать в трудную минуту, и не забывай платить тем же. Наслаждайся миром — ведь он прекрасен и в счастье, и в печали.
— Спасибо, директор, я постараюсь…
— Я знаю, Гарри, а теперь тебе пора в гостиную: скоро настанет комендантский час. И ты сможешь встретить его вместе с мистером Филчем, а очки факультету нужно вернуть, а то и приумножить.
— Я понял. Спокойно ночи, директор Дамблдор.
— Спокойной ночи, Гарри.
Комментарий к Глава 19
Отредактировано бетой.
========== Глава 20 “Нету ножек - нет конфетки” ==========
— Гарри… — просипел Рон с покрасневшим лицом, он словно свекла, избавленная от кожуры, всем своим видом кипел от негодования и сдержанного гнева, что мерно переходил в страх, разочарование и последующее уныние.
—…рецепт на доске, приступайте, — новый виток взмахов темного плаща, и король подземелий и плесени уселся за высокий стул у такого же высокого стола и начал что-то быстро строчить пером в толстой учетной книге.
—Иди за ингредиентами, Рон, я пока тут посижу, ибо сил моих нет, как я хочу вмазать…
— Гарри! — он вскрикнул слишком громко, но звон столкнувшихся котлов, что водрузили на столы впереди, заглушили его, на что он тут же, спохватившись, перешел на панический шепот: — Гарри, мы ведь еще должны директору… Меня отчислят, мать меня убьет, вся семья будет… — пришлось взять всё в свои руки и всучить толстый талмуд о тысяче трав и грибов в руки тихой истерички. Набрав положенное количество составляющих для зелья, я отправился назад, тихо сатанея от довольного взгляда Малфоя, тупого выражения обреченности на лице Уизли и от сверлящего спину взгляда, полного превосходства и насмешки.
Горелки вспыхнули как по часам, высветлив белый мрамор столов и тонкие листы пергамента с заметками и каракулями. Бросая толченую крапиву, я одновременно шлепал Рона по рукам, буквально тычками направляя его по извилистому пути рецепта из десяти действий и пяти компонентов. Выварив рогатых слизней до однотонной зеленой кашицы, я пинком сапога заставил ускорить толчение змеиных клыков. Когда же лестные комментарии полились из уст зельевара в сторону белобрысого чмошника, я едва сдерживался, чтобы не смотреть в их сторону, и обвел полутьму кабинета расфокусированным взглядом. Бурая пенная шапка грибом клокотала в котле, поглощая один за одним ингредиенты, что панически бросали потные ручонки еще одного психа — тихого, но от того не менее опасного. Глаза расширены, в панике мечутся от мрачной фигуры профессора к детонирующему котлу, что вот-вот отправится в космос или в ад, в зависимости от тяги. Пухлые щеки, укрытые потом, трясутся вместе с челюстью, в то время как белая кожа лица идет багровыми пятнами паники.
Хлесткое движение палочки выдергивает парня, словно крючком подсекая обратно к двери кабинета подальше от крайнего стола слева от входа. Левая рука хватает за рыжие патлы кудрявую голову и, стукнув разок об столешницу, не специально, швыряет его под защиту мраморного изваяния стола, в то время как пересохшее горло с девчачьим визгом изрыгает:
— Ло-о-о-ожи-и-ись!
Темная фигура плаща сбивает собой сидящих слизеринцев, увлекая их под защиту стола, большинство наблюдающих с открытым ртом за опаснейшей по своей сути ситуацией среагировали мгновенно: кто — падая плашмя, а кто — ныряя головой под стол, в то время как я спиральным движением палочки наколдовал прозрачную дымку щита, мыльным пузырем укрывшую меня и поглотившую яркую вспышку янтарно-красного света.
Пенный гриб вспучился облаком капель, оседая вокруг, шипя и роняя икры, прожигал камень столешниц и пола. Вокруг стоял крик и кислый запах гари, а я в это время, уносимый взрывной волной, что даже столы пошатнула, несся спиной в дверной проем, закрытый толстым полотном двери.
Высадив собой дверь, я высадился от вспышки боли и, кубарем летя по холодному камню пола, лишь сильнее сжался, группируясь от последующего удара, что не последовал. Я жарко дышал, смотря в тьму сводов подземных коридоров, руки гладили холодный камень пола, собирая на себя ворохи пыли и грязи, в то время как тщетные попытки разума желали достучаться до ног, которых я не чувствовал. Ни пояса, ни задницы, ни маленького, но так важного мне достоинства, ни коленей и стоп, ни пальцев и пят. Вязкая кровь пузырилась на губах, которые жадно глотали воздух, боль была повсюду: от пояса и выше, к раскаленным иглам, что впивались в затылок. Паника вновь нахлынула на мой разум вместе с тьмой забытья…
Яркий свет игривыми лучами защекотал мне лицо, сквозь смеженные веки я смог разглядеть разноцветные круги, пляшущие над потолком или же у меня в голове. Сонно потянувшись всем телом, я ощутил, как тонкие простыни бархатом защекотали мне пяты, и я тут же с визгом подорвался на кровати, при этом свалившись вниз на теплые плиты пола. Я барахтался в белом полотне простыней, смеясь и роняя слезы от счастья — пусть и на несколько мгновений, но я поверил, что больше никогда не смогу ходить, бегать и прыгать, дать под зад некоему субъекту в черн…
— Молодой человек! Успокойтесь, вам рано еще вставать! Поберегите плоды моего труда или же… — голос был грудным, глубоким. В нем преобладали нотки строгости и едва различимый флёр опасности, заставивший табуны мурашек пробежаться по моей коже, запрыгнуть в кровать и накрыться тонкой простыней до носа, оставив лишь щелочку для глаз, что слепо щурились в поисках опасности.
— О-хо-хо-хо, Поппи, достаточно пугать юношу. Перелом позвоночника ты вылечила, покалеченную психику лечить намного сложнее…
— Оставь свои шутки, Альбус, у него был перелом позвоночника, четырех ребер справа и трех слева, пневмоторакс, три перелома лучевой кости и сотрясение мозга. Если уж это я вылечила, то и…
— Достаточно, прости, я погорячился, — раздался отчетливый фырк, и тихие шаги быстрой поступью удалились в сторону.
— Твои очки рядом, на прикроватной тумбочке, — узнав голос, я тут же сбросил простыню и, утвердившись босыми пятками на полу, с наслаждением нащупал так знакомую мне оправу, водрузив её на нос. Картинка преобразилась, превратив размытый фиолет пятна в фигуру директора Дамблдора, белый туман вокруг — в белоснежные ширмы, а солнечный свет так и остался светом, ни больше, ни меньше.
— Где я, директор?
— О-о, славный вопрос. Рассчитывал, что отвечу на него намного позже. Ты в больничном крыле, Гарри. Упреждая твой следующий вопрос, я задам ответный, — старик сел на краешек кровати, пригладив длинную бороду, вызвав мягкий перезвон колокольчиков.
— Ты помнишь, как очутился здесь, что произошло?
— Да, сэр.
— Расскажи мне, — он сверкнул очками-половинками и с вопросительным взглядом протянул руку к цветастому картону упаковки, стоящему на тумбочке у кровати. Он был не один: узкий пятачок, хранивший мои очки, был окружен коробками со всевозможным чем-то.
— Начало урока не задалось…
— Да-а, это я уже слышал. Ум-м, — он причмокнул языком и, хитро улыбнувшись, протянул мне коробку, оказавшейся упаковкой с разноцветными драже: — Шпинат, в кои-то веки повезло… — моя рука была тут же отдернута обратно, как только я представил, что может быть хуже шпината.
Облизнув пересохшие губы, я продолжил рассказ:
— Варил зелье, все было нормально, пока профессор не подошел к парте Малфоя и, кажется, Крэбба…
— Мистера Гойла, он немного повыше мистера Крэбба.
— Угу, спасибо. Так вот, я отвернулся осмотреть помещение, как увидел паникующего Невилла, мне показалось, что он был не в себе. То ли от страха, то ли он и сам по натуре пришибленный… — почесав макушку, я посмотрел на укоряющий взгляд директора и улыбнулся, когда он раскусил конфету с невероятно поганым вкусом. Как я понял? Ну вы помните улыбку тети, которая вовсе не улыбка — оскал паралитика под метамфетамином — даже это будет более походить на улыбку, чем исходный вариант. На свой заинтересованный взгляд я получил ответ:
— Трехнедельные носки, пробирает — ух-х.
— А как вы поняли, что трехнедельные? — мой глаз дергался, отбивая азбукой Морзе «что здесь происходит?!».
— Опыт, Гарри. Всего лишь опыт. Пожалуй, на сегодня закончу испытывать удачу. В моем возрасте это бывает вредно…
— Да, в общем-то вредно, я бы сказал, — поймав еще один насмешливо-укоряющий взгляд, я продолжил:
— Я заметил, как он бросает ингредиенты потоком, словно лелея надежду, что чем больше, тем лучше. И это все сможет исправить ситуацию. Но котел стоял на огне, да и еще время явно указывало на добавление игл дикобраза, плюс минус пять минут. Мистер Мышьякофф пишет, что реакция Спенсера-Альквиста…
— Бывает в трех случаях, с девятью исключениями и с двадцати семью компонентами,— закончил за меня директор, при этом со вздохом посмотрев в потолок, где свет гулял, волнами преломляясь витражами окон. — Да, я так и думал. И профессор Снейп того же мнения, — он хлопнул себя по коленям и встал, пройдя на выход к ширме: — За проявленную внимательность, за решительные действия при виде опасности, за невероятный талант и выдержку, за спасенные жизни — я присуждаю вам сто очков в общий зачет факультета, — он снова мигнул очками и с мягкой улыбкой закончил: — А также ваше имя, мистер Поттер, будет висеть в зале наград, служа указующим перстом как напоминание о вашем добром сердце. Пусть оно подаст пример для следующих поколений и укажет на ошибки прошлых. Спасибо вам, мистер Поттер, спасибо, Гарри.
— Да не за что… — осоловело ответил я, в то время как он, покачав головой с загадочной улыбкой, удалился за ширму, растаяв среди белоснежных полотен. Я лег обратно на мягкую перину матраса и, закинув руки за голову, размытым взглядом смотрел на свет, играющий под сводами крыла. Я не думал о смерти, об опасности или же о гордости за достижение. Многие говорили и продолжают говорить о том, что у меня проблемы со страхом или же с головой в общем — я не парировал данные утверждения. Сейчас в моей голове крутилось словосочетание «детонирующий котел». Мысли роились потоком фантазий и странных воспоминаний, которых не было, ускользающих с быстротой болида формулы один и не оставляющих за собой ни следа.
— Детонирующий котел, хм-м. Классное название для рок-группы…
Мадам Помфри, местная колдоведьма — странно звучит, знаю, но удивляться я перестал после посещения Косой Аллеи, — оставила меня до ужина в постели. Честно, я и не был против: тишина, покой, никаких взрывов и травм. Тишь да гладь, но скука жуткая, оставалось лишь прислушиваться к звону часового механизма, редких потоков топота ног, доносящегося из-за закрытых монументальных дверей, да слушать порывы ветра, толкающие стены и широкие стекла окон. Так я и пялился в потолок, почесывая нос, поочередно забрасывая руки за голову, подушка была слишком мягкой, и это немного бесило. Было чувство, что я вот-вот провалюсь в мягкое облако пуха и понесусь вниз к земле. Но дверь тихонько отворилась, и мадам Помфри, смерив подозрительным взглядом двойку первокурсников из-под опущенных очков, повелительным жестом разрешила им войти, всем видом обещая кары небесные за несоблюдение антишумовой политики больничного крыла. У неё на этот счёт был пунктик, я не считал это странностью, просто принял к сведению и всё.
К моей палате они подошли тихо и быстро, Рон сразу же бесцеремонно уселся на край кровати, похлопав меня по ноге, и тут же отдернул руку, испугавшись за мое здоровье.
— Все нормально, Рон, я уже здоров.
— О-о, отлично. Просто ты бы видел, как тебя в дверь вышибло. Ты был как бладжер — только кричал не как он…
— По правде, ты визжал как девочка, это я тебе говорю как девочка, — Гермиона сдула прядь, падающую на глаза, и, одернув юбку, чинно уселась на низенький стул рядом с тумбой, при этом устало сняв лямку тяжелой на вид и на звук сумки.
— Тонко подмечено, — я выдавил улыбку в сторону Грейнджер и, пока она копалась в нутре школьной сумки, взглядом просемафорил рыжему, одними губами произнося «Что она здесь делает?». Рон так же беззвучно одними губами ответил «Не знаю».
Ответ я получил через пару мгновений: мне на колени упали три свертка пергамента и маленькая книжка в кожаном переплете.
— Твои домашние задания, я взяла на себя ответственность передать их тебе. А вот та маленькая книга — справочник о полезных упражнениях и комплексах гимнастики для травмированных спортсменов.
— Я вроде как не спортсмен.
— Да и не травмированный уже… — поддакнул мне Рон.
— И откуда ты её взяла?
— У меня папа врач, а я люблю читать, ну и прихватила из дому, — она слегка смущалась и в то же время выбрала агрессивную тактику нападения. Я, будучи внимательным, заметил: когда она не в себе или зла, она начинает часто моргать, и скорость её речи начинает возрастать экспоненциально.
— Это было опасно. Ты мог пострадать! Почему ты сразу не сказал об опасности, начав колдовать…
Рон было пытался её остановить, но я махнул ему рукой, мол, успокойся, друг, дай человеку выговориться. Поток упреков, переживаний и просто набор привязанных знаний из книг — ну так, к слову — закончился лишь через пять минут. Рон хлопал глазами, переводя взгляд с моего спокойного лица на покрасневшую и запыхавшуюся от долгой речи Грейнджер.
— Ты закончила?
— Нет!
— Ну тогда спасибо. За задания, — она кивнула и резко вскочила со стула, подхватив сумку, и, не прощаясь, пошла на выход.
— Грейнджер! У тебя папа хирург или травматолог? — она резко обернулась и дала такой же ответ:
—Дантист, — дверь тихо хлопнула — и как же у неё это получилось, — на что рыжий снова похлопал меня по колену, при этом дернув плечами в растерянности.
— А кто такой дантист, Гарри?
— Врач, зубы лечит.
— А зачем врачу их лечить, есть же зелья…
— У маглов, Рон.
— А-а-а! Всё равно непонятно.
— Ты у Гермионы спроси.
— Ты серьезно? — под его скептическим взглядом я так же пожал плечами и откинулся на подушку, перебросив ему пачку драже.
— О, Берти Ботс, прикольно. Я вижу, у тебя их гора.
— Ага, не знаю только от кого.
— Да ты чего? — он улыбнулся, закинув конфету в рот, и, пожевав пару мгновений, расслабленно выдохнул — кажется, попалось что-то вкусное. — Ты же популярен, герой и так далее. Вот, например, эта — от меня, вон те две — от близнецов, а об остальных я не знаю.
— Какие от близнецов? — опасливо спросил я и, получив повторное указание, отделил их от основной массы. — А как ты узнал, что они от Фреда и Джорджа?
— Да упаковка вскрыта, аккуратно, но вскрыта, видишь, вон кусочек картона ворсинкой выбивается? Ну так это признак, что её вскрывали, уж поверь мне…
— А ты человек многих талантов.
— А то! Фу-у-у, шпинат…
Комментарий к Глава 20 “Нету ножек - нет конфетки”
Отредактировано бетой.
========== Глава 21 “Палка или возможность” ==========
В отражении стекла можно было увидеть три лица, детских. Одно — спокойное, второе — восхищенное, а третье — строго поблескивающее довольным взглядом.
— Круто, Гарри. Это очень круто. Я, если честно, немного тебе завидую…
— Зависть не приведет к добру.
— Ой, да помолчи ты. На кой черт ты нас сюда затащила. Нет, я понимаю, что посмотреть на награду, но ведь она за стеклом, её руками-то и не потрогаешь.
— Рон, успокойся. Далась мне та награда?
— Да ты что, Гарри? Это же…
— Круто, ты хотел сказать? — Гермиона приподняла подбородок вверх, словно указывая на свое превосходство. Я уверен, что это не было проявлением чванливости или же зазнайства. Она просто была возмущена самим общением с настолько простоватым Уизли. Не могущим правильно строить предложения, зависающим и зевающим на занятиях — в её глазах он был олухом, и я её немного понимаю.
— Ой, отстань от меня, Грейнджер!
— Успокойтесь оба, — я смерил их строгим взглядом и большим пальцем правой руки махнул за спину, указывая на Филча, что притаился у двери, высматривая нарушения устава.
— Это же Филч… — шепот Рона слышал, наверное, даже глухой, завхоз выдавил кривую улыбку-оскал, погладив кошку, тершуюся у его ног.
— Ты серьезно? — поднятая бровь нашла свое отражение на лице Гермионы, что скептически смерила рыжего взглядом, словно ища у него выключатель.
— Да что вы на меня накинулись? Идем отсюда, скоро начало урока. Будут полеты, а вы тут кисните в замке. На улице солнышко, свежий ветер и метлы… — его глаза горели, когда он описывал полеты и так вожделенный им квиддич.
— Ну идем, — я было развернулся спиной к витрине с наградами и кубками учеников школы, как Гермиона схватила нас под руки и потащила к дальней стойке.
— Ты чего? — вскинулся Рон, выдираясь из удивительно крепкой хватки.
— Вот. Смотрите, третий ряд сверху, — она буквально носом ткнула нас обоих в витрину поближе к спрятанным за стеклом позолоченным наградам.
Золотая бляшка в виде щита с надписями гласила:
Гриффиндор, ловец — Джеймс Поттер, 1972 год.
— Это мой отец? — во рту пересохло, а я все ближе прислонялся к стеклу, едва не касаясь его носом, но тихое каркающее сопение за спиной заставило меня отодвинуться.
— Да, конечно. Что за глупый вопрос? — поймав мой скептический взгляд, она снова надула щеки и резко ткнула рукой немного ниже на такой же позолоченный маленький щит. — Не за что. А теперь я пойду на урок, у вас осталось десять минут. Не опоздайте, — смерив нас взглядом, наполненным скепсисом и подозрением, она тихо буркнула: — как обычно…
— Это же награда Билла, он мой старший брат, я рассказывал о нем. Он был префектом и капитаном команды Гриффиндора… — Рон уже не слышал ничего, даже не обратил внимания на исчезновение Гермионы, полностью поглощенный разглядыванием наград и своим хвалебным монологом в честь брата. Но и я его не слушал, ловя отблески золота глазами, завороженный именем, выгравированным на награде. В тот момент я не думал о самой сути награды, только о родителях, которых не помню. Какими они были?..
Удачно или нет, но мы не опоздали. Находясь среди жадно пожирающих глазами метлы детей, я витал в своих мыслях. То, что я возможно взлечу в небо на странном агрегате, не слишком-то и заботило мой ум на тот момент. Чувство восхищения перед высотой померкло, спряталось в самый темный уголок разума, злобно закрыв дверь с криком «я еще вернусь!».
Краем уха услышав команду, я сделал то, что просили. Строгая команда, уверенная, четкая — и, как результат, ладонь сомкнулась на толстом древке метлы, вызвав довольный взгляд на лице Грейнджер. Мне кажется, она ловит кайф, когда оказывается права, как и произнося слова «я же говорила».
С глухим стуком древко метлы шлепнуло рыжего об лоб, опрокинув его на задницу, вызвав незлобивый смех окружающих. Не растерявшись, я подал ему руку, на что он кисло улыбнулся бледным лицом. Кажется, его немного потряхивало, он излишне переживал, тем более в присутствии подзуживающего Малфоя.
— Ты в порядке?
— В норме… — прошипел он, бросив злобный взгляд на довольное лицо слизеринца, что со смехом шептал своим товарищам вероятно всякие гадости.
— А теперь сядьте на метлы и сожмите древко между ног. Да покрепче! — новая лязгающая металлом команда из уст преподавателя. Кудрявая седая шапка волос, острое лицо и ястребиные глаза — так выглядела мадам Трюк.
Не успел я выполнить команду, отвернувшись ответить на улыбку девчонке напротив, как с визгом у меня за спиной пронеслась черная тень. Закатив глаза, я спросил пустоту:
— Лонгботтом, да?
— Ага… — ответом мне послужил усталый вздох Рона и крики детей. В симфонию хаоса вплелись строгие команды-заклинания, выкрикиваемые мадам Трюк, но безрезультатно. Далекая точка седока вертелась, выписывая замысловатые петли, то и дело опасно накреняя летуна, который не переставал орать, мертвой хваткой вцепившись в метлу. Мне отчетливо показалось что что-то здесь не так. Метла, разъярённым жеребцом, пыталась сбросить ездока, в то время как преподаватель стояла в ступоре, не в силах поверить в происходящее.
— Рон! Подстрахуешь на излете. Лови его, если сможешь! — выкрикнул я в перепуганное лицо Уизли, со свистом в ушах срываясь в полет, что затопил все мое сознание беспредельным восхищением и лихой злостью.
Метла Невилла, разогнавшись, взяла на таран стены замка, меняя острие атаки с носа к хвосту, мотая седока в разные стороны. Времени размышлять не было, он вот-вот сорвётся, так что я со свистом развернул послушную метлу боком и, сделав кувырок вниз, ухватил его за шкирку, потащив на себя. Но он намертво вцепился в древко, перепуганными глазами смотря на мое лицо и не прекращая орать — да так, что я видел небный язычок, трясущийся в припадке.
— Отпусти древко, идиот! — но все было тщетно, метла крутнулась вниз, уходя в пике, и, больно дернув мою руку, потащила меня следом, чуть не сорвав с метлы. Мы ускорялись все ближе к земле, когда я жестко сцепил наши метлы и, схватив древко взбешённой метлы, изо всех сил потянул вверх, ощущая вибрирующий стержень дерева. Ветер свистел в ушах, потоками щекотал глаза, вызывая обильные слезы, рука немилосердно ныла и болела, а я, привстав одной ногой на древко метлы, бросил взгляд ниже, где у самой травы, в метре от нас, несся Уизли, прищурив глаза и что-то крича. Подняв взгляд обратно, я словно в замедленной съемке увидел каменные стены, слишком быстро приближающиеся к моему лицу. Время остановило свой ход, мир словно выцвел, а я вновь услышал отдаленный стук барабанов, что вплетались в такт бешено колотящегося сердца. Думать тогда я особо не думал. Сильным ударом стопы я буквально вышиб Лонгботтома с метлы и, краем глаза уловив, как он столкнулся с рыжим, что по спирали тормозил об траву, снова уперев ногу в древко, потянул нос метлы вверх, едва чиркнув прутьями хвоста холодный камень стен.
Я был мокрым от пота, глаза были с галлеон, а трясло словно в горячке. Сделав мертвую петлю, поменяв местами голубое небо с зеленой травой и обратно, я с разворотом затормозил метлу, уперев дрожащие в коленях ноги о покачивающуюся землю, чтобы тут же завалиться в объятья зеленого газона.
Так я и лежал, пока ко мне не подбежали и не заслонили своими лицами яркое солнце, что щекотало мне лицо своими поцелуями. Испуганное лицо мадам Трюк, кучерявый взрыв Грейнджер, разочарованный Малфой и две довольные и — что немаловажно — одинаковые рожи близнецов.
— А вы что тут делаете?
— О-о, братец Фордж, оно живое…
— И очень довольное…
— Судя по его виду…
— Ужасному…
— Грязному…
— Заткнитесь.
— С тобой все в порядке, мальчик? — это уже была мадам Трюк, взявшая меня за плечи и поднявшая со стриженого газона внутреннего двора.
— Порядок. Как там Лонгботтом и Уизли, не эти, а тот, что поменьше? — под довольными улыбками красующихся близнецов я провел рукой на уровне своей головы — он и правда был одного со мной роста, чем и пользовался, втихую одалживая чистые рубашки. Все же плюс в его пользу в том, что он возвращает их выстиранными. Он ленив и забывчив, не как Невилл, но все же есть за ним такой грешок. И иногда, скажем так, часто, забывает бросить грязную одежду в корзину для стирки.
Но ответ я получил не из уст преподавателя, а из восхищенно вибрирующего тонами голоса декана, что, схватив за плечи парней, тащила их к нам. Такое чувство, что все же не тащила. А опиралась, чтобы не упасть на неровностях поверхности, но чопорность и гордая осанка никуда не делись, как и строгое выражение лица — разница была в покрасневших щеках и горящих глазах, скрытых за линзами очков:
— Поттер, это было безрассудно и так же невероятно. Вы могли разбиться, пострадать, как и ваши товарищи по факультету. Минус десять очков с Гриффиндора.
— Лонгботтом, гхм-м… — она смерила строгим взглядом обалделого паренька и, убрав руку с его плеча, всем своим видом показала исчезнуть с глаз долой, понимая, что здесь все меры бесполезны.
— Уизли, я присуждаю вам десять очков за помощь товарищу, — Рон заалел всем лицом и отчетливо — ушами, но не смог вставить и слова.
— Спасибо, профессор…
— Нам очень приятно…
— Но, право, не стоило…
— Ведь мы…
— Уже уходим, — под испепеляющим взглядом строгих глаз близнецы бочком растворились в толпе учеников, пригибаясь, чтобы их было труднее заметить, но все портил вид двух перископов-рук и оттопыренных больших пальцев, что плыли среди моря голов первокурсников.
— Мадам Трюк, доставите сломанный артефакт господину директору, а вы, Поттер, Уизли — за мной. Живо, — она снова вцепилась нам в плечи и потащила за собой внутрь замка через вестибюль…
Коридоры тянулись за лестницами, что спешно перемещались по нужному сейчас маршруту словно псы, ластившиеся к ногам профессора Макгонагалл. Она шла размашисто, одним взглядом укоряя жмущиеся друг к другу парочки, балбесов, колдующих в коридорах, и просто праздно шатающихся личностей. Было послеобеденное время, у младших курсов учебный день закончился, в то время как у старших был самый разгар. Рон молчаливо семенил за деканом, смиренно опуская голову, чтобы никто не мог засвидетельствовать его улыбки, я же возвращался к моментам полета. Адреналину, кипящему в жилах, сердцу, бьющемуся в груди, и невероятному чувству высоты, что опьяняло. Поднявшись на третий этаж, мы могли слышать звон колокола, знаменующий начало четвертого урока, и тихий цик из уст профессора. Она еще сильнее ускорила шаг, заставляя нас сосредоточиться на перестановке ног, а не витании в мечтах.
Остановившись у дверей в учебную аудиторию, в которой я узнал класс ЗОТИ, она оправила полы длинной юбки платья-мантии и, смерив нас изучающим взглядом, без стука открыла дверь, позволив нам услышать тихий рык, перерастающий в скрипучий вой. Это оказалась огромная ящерица с огненно-красным хохолком на голове, что, раскрыв обе пасти, шипела на притихших учеников сквозь прозрачные стекла террариума, стоявшего на столе преподавателя. Молодой мужчина с бледным лицом удивленно уставился на Макгонагалл, но, совладав с удивлением, легким росчерком палочки заглушил вопли, льющиеся из пасти существа.
— П-п-профессор М-макг-гонагалл?
— Прошу прощения, Квиринус, могу ли я одолжить у вас Вуда на пару минут?
— К-конечно, — в этот момент я подумал о деревянной палке, которой наши задницы отходят до посинения. Меня не это страшило, а то, что мой зад увидит посторонний человек — да еще и женщина. Но Вудом оказался высокий короткостриженный парень, квадратная челюсть и ясные глаза, нос картошкой и слегка хмурое выражение лица, что просияло при виде профессора.
— Профессор?
— Вуд, я нашла вам ловца! — довольным тоном произнесла преподаватель, бросив быстрый взгляд на наши лица, мое — ничего непонимающее, рыжего — обалдело выпученное и опять покрасневшее.
— Отлично. И кто же это? — он радостно потер мозолистые ладони друг об друга, с довольством прихлопнув ими напоследок.
— Гарри, это Оливер Вуд, капитан команды Гриффиндора по квиддичу.
— Квиддич? — обалдело спросил я, и получил такой же ответ:
— Квиддич.
— Квиддич? — это уже Рон, пожиравший глазами фигуру капитана команды.
— Квиддич, квиддич, — устало ответила Макгонагалл, смерив очередным и полным подозрения взглядом веснушчатое лицо, все же колеблясь в своем решении.
— Оливер, я передаю их вам. Сегодня после занятий получишь разрешение и выведешь этих двоих в свет.
— Отлично. И, эм-м, профессор. А зачем здесь Уизли, как я правильно понимаю? — и, получив кивок от Рона, он дружелюбно улыбнулся, в то время как Рон вытирал потную ладошку о край мантии, перед тем как пожать руку.
— Верно. Этот молодой человек поймал однокурсника, сброшенного с метлы вот этим молодым человеком. На скорости, замечу, и невероятно большой. При этом затормозив спиралью, интуитивно погасив инерцию движения. Я уверена, что он в будущем сможет стать отличной заменой тебе. Но решать будешь ты, все подробности узнаешь у молодых людей. А теперь тебе пора на урок.
— Спасибо, профессор, — он с улыбкой вновь пожал руки обалделым нам, развернулся на пятках и, сделав победную стойку, с ноги открыл дверь, чтобы тут же покраснеть, сгорбить плечи и под обалделым взглядом преподавателей проследовать на место, не переставая извиняться.
У Макгонагалл задергался глаз, но она совладала с собой и, поблагодарив профессора Квиррелла, гордо проследовала по своим делам, оставив нас перед закрытой дверью кабинета, из-за которой раздавались приглушенные вопли странной ящерицы.
Отвис я лишь тогда, когда Рон подергал меня за лацкан мантии, добиваясь внимания. На мой удивленный взгляд он дернул головой в сторону окна у нас за спиной, и я понятливо извлек из кармана пачку сигарет.
— Ну, хуже уже не будет… — промычал я, подкуривая папиросу, и, получив в ответ удовлетворительный хмык с рождающимся кашлем, улыбнулся яркому солнцу и ветру, что слепил глаза из открытого нами окна.
Комментарий к Глава 21 “Палка или возможность”
Отредактировано бетой.
========== Глава 22 “Пес, метла и мясо горностая” ==========
—…какого черта она за нами увязалась? — негодующий Уизли оттарабанил кулаком по мягкому матрасу постели.
— Кто именно? Миссис Норрис или Гермиона?
— Да обе блин! Из-за них нас чуть не сожрали!
— Да тише ты. Невилла разбудишь, — попытался я заткнуть рыжего, но получил то, чего не ждал:
— А я и не сплю. Вы так громко говорили, что я не смог уснуть, а затем — так страшно, что я теперь не уверен, что смогу…
— Умолкни! — гаркнули мы на него хором, на что он с повизгиванием перевернулся на бок, набросив на голову одеяло. Покрасневший Рон откинулся на подушку, закрыв глаза, сдавливая при этом скомканные простыни, словно душил невидимого врага — я даже знаю кого.
— Невилл, — и тишина. — Невилл!
— Что? — ответ прозвучал шепотом, в легком полумраке спальни я мог заметить, как он перевернулся обратно, поблескивая глазами сквозь щелочку в одеяле.
— Напоминалка у тебя? — я решил узнать, стоила ли игра свеч, стоило ли вообще помогать Лонгботтому, чтобы затем чуть не попасться Филчу, затем мразотный полтергейст забросал нас грязными тряпками и дверь третьего этажа, куда нас загнал догнавшая кошка. О-о да, её глаза горели в поисках обидчика, Рон наподдал ей с перепугу, а она приняла все близко к сердцу.
— Я не помню… — жалобно проблеял сокурсник, на что я, закатив глаза, грохнулся на мягкий матрас, раскинув руки в сторону, беззвучно сотрясаясь от смеха. Рон, тут же захрюкав, подхватил истерику непродолжительного отходняка, чтобы через минуту сонно бормотать нелестные эпитеты в сторону Грейнджер. Шрам постреливал иголочками боли, но, не успев поселить ноющую кашу ощущений в голове, я буквально почувствовал, как тьма сомкнула свои руки на моих глазах, отправив меня в сон. Короткий, очень короткий.
— Просыпайтесь. Ну же, время не ждет, нам еще столько всего предстоит…
— Отвали… — сонно боднув ногой нечто твердое, я перевернулся на другой бок, так же в полусне закончив предложение: — Спальни старшекурсниц по левому краю, а-а-ах, там по лестнице вверх и-и-и… — и я снова провалился в царство Морфея, чтобы через минуту волочиться в мешке из простыни по странно мягким ступеням лестницы. Это наблюдение не мешало мне орать благим матом — все по заветам дяди, а сонный вой рыжего мне вторил эхом, у него не хватало такого широкого кругозора и запаса ругательств, но он учился на лету. Буквально.
Под так знакомое хихиканье в унисон нас вывалили на мокрую от росы траву в одних пижамах. Я выскочил из мешка, размахивая голыми пятками и крутя восьмерки кулаками, слепо щурясь на оранжевые пятна, стоящие полукругом.
— Позвольте представить. Гарри Поттер, наш новый ловец и по совместительству боец…
— А еще покоритель женских сердец…
— Ведь он знает…
— Где ваши спальни…
— Девчата…
— Заткнитесь, — голос был женский, немного хрипловатый и с мальчишескими нотками. Я сразу понял, что эта девчонка — задира и пацанка. Мне подали очки, и я их надел на автомате, пнув соседний мешок, чтобы рыжий оттуда наконец вылез.
Мы стояли посреди стадиона овальной формы с коротко стриженным газоном и странной разметкой в исполнении белых полуколец, расходящихся от краев поля к маленькой точке в центре. Напротив меня стоял Вуд с наливающимся фингалом под глазом, он бодро потирал начавшую пробиваться щетину, при этом улыбаясь во все тридцать два. За ним стояли три девушки: высокая и чернокожая пятикурсница или же шестикурсница, за ней мило улыбаясь стояли еще две девчонки пониже и помладше. А рядом с высокой обладательницей командного голоса отплясывали близнецы, уворачиваясь от её затрещин.
— Итак. Пожалуй, начнем!
— Есть, капитан!..
— Есть, сэр!..
— Близнецов ты уже знаешь, они загонщики, их задача — отбивать от игроков нашей команды бладжеры…
— Желательно вмазав по харе противника…
— Битой или…
— Кулаком…
— Желательно бладжером, — строго закончил за ними Оливер. Он отбросил носком сапога крышку окованного металлом сундука, из которого вырвались стремительные точки, размером и звуком полета походившие на пушечные ядра. Близнецы с веселым смехом заскочили на метлы и начали гонку на выбывание. Судя по тому, как они лупили битами по ядрам, стремясь попасть по друг дружке.
— Алисия, Кэтти, Анджелина — охотницы, они играют квоффлом. Их задача — забросить мяч вон в те кольца на стороне врага, желательно забросить намного больше, чем враг.
Он бросил девчонкам мяч, который они начали стремительно пасовать друг другу, выписывая невероятные петли и построения. У правого плеча прозвучало:
— Кру-у-уто…
— Ага, они такие. Но не засматривайся, а то получишь по шее, — он дал щелбан надувшемся Рону и тут же оттолкнул его назад. Перед его носом просвистел блаждер, за которым несся один из близнецов с криком «извините».
— Ты как, в норме? — я подал руку осоловевшему от вида и впечатлений Рону, но он махнул рукой, жадно пожирая глазами как поле, так и мечущиеся точки игроков.
— Так, начнем с Уизли. Декан советовала тебя во вратари, но ты пока мал и совсем не опытен. Будешь тренироваться вместе с нами, но перед этим я проверю твои способности. Бери метлу — и три круга вокруг стадиона, — он дал подзатыльника запрыгнувшему на древко метлы Рону и под его удивленным взглядом сурово произнес: — Ножками, разминку никто не отменял. Давай-давай! — подгонял он как в задницу ужаленного Рона, что бежал в сторону центральных трибун, забросив метлу за плечо.
— Эх, хорошо пошел…
— Не то слово. А теперь ты, Поттер, ты у нас ловец. Твоя задача — поймать этого мелкого проныру. Только его, единственная задача, — он извлек из кармана золотистый шар и подкинул его мне. Я было выбросил руку, чтобы его поймать, как он у самых пальцев расправил гудящие крылышки и спорхнул влево, чтобы, подпрыгнув, я все же сомкнул пальцы на его тельце.
— Неплохо, очень неплохо. Но все же выпусти его, пусть разомнет крылышки, пока ты будешь догонять Уизли…
Перемазанные грязью и потом, мы брели в сторону школы, придерживая друг друга. Ноги тряслись в коленях, спину ломило, да и все группы мышц тоже. Вуд был настоящим фанатиком тренировок. Пробежав три круга вокруг стадиона, мы, жадно глотая воздух, выслушивали его лекцию о правилах игры, чтобы затем я метался в поисках золотого снитча, выписывая петли в воздухе. Моя любовь высоты никуда не делась, но она скукоживалась, при этом крича благим матом в моей голове, когда на высоких скоростях вокруг меня носились загонщики.
«Ловец — самая ответственная роль в игре, поймав снитч, ты закончишь матч, при этом заработав сто пятьдесят очков. Следовательно, тебя попытаются вывести из строя многими способами, как прописанными в правилах, так и нет. Привыкай…».
Хлопок по плечу — и я начинаю удирать от близнецов, желающих сбросить меня с метлы, при этом зорко следя за мячиками для гольфа, которые бросал мне вратарь. Поймал я все, с глазами с галеон я наблюдал за победным танцем Вуда, что неистово кричал в экстазе. То ли он на голову ушибленный, то ли ему так понравился мой прогресс…
— Я сейчас упаду, — со стоном пробубнил Рон, смахивая выступившие на глазах слезы. Я скептически осмотрел его трясущиеся ноги и, покрутив головой, нашел выход из ситуации. Сняв грязную красную спортивную мантию, которую мне выдали в раздевалке после пробежки, я скатал её в рулон, положил рыжего на мокрую траву и забросил ему под голову импровизированную подушку:
— Так, жди здесь, никуда не уходи, я быстро.
— Очень смешно… — прозвучало мне в спину, пока я брел в сторону хижины лесника. В доме его не было, но за сараем — где находился маленький огород — я смог расслышать хеканье и тяжелые удары со стуком. Он колол дрова огромным топором, в одной рубахе, что была мокрой от пота и изрядно им же смердела.
— Хагрид, привет, нужна твоя помощь, — прогундосил я, зажав нос пальцами, при этом приветственно помахивая ладонью.
— О-о, Гарри! Ты в гости или что-то случилось? — он заалел видимой частью лица и, подняв руку, понюхал подмышками, слегка скривившись. — Я сейчас, обожди… — он огромными шагами прошел к дому и начал мыться, окуная голову в огромную бочку с дождевой водой. Он отфыркивался и слепо щурился в свое отражение, шедшей рябью воды. — Всьо. Так что ты хотел-то?
— Помощь нужна.
— И какого рода? — он, подняв ладонь, покрутил ей, желая уточнений.
— У нас была первая тренировка по квиддичу, и Рон слегка устал.
— О-о. Я поздравляю, Гарри, пусть я уже слышал, что тебя взяли в команду ловцом. Вот мы зададим жару Слизерину. Да и твой папка также играл ловцом… — бормотал он, пока я тащил его за собой, ну как тащил, схватил за палец и, упершись ногами в землю, висел гирей, пока он сам не делал шаг, продолжая бормотать и восклицать, преисполнившись радостью и пустив в ход воображение. Пришли мы быстро, Рон уже спал, отрубившись в той же позе, в которой я его и оставил — это было логично, я вот тоже едва шевелюсь, и двигаться мне бы не хотелось. Хагрид, причитая, поднял рыжего как пушинку и аккуратно понес его в дом.
В доме было тепло, камин поблескивал отсветами пламени, треща поленьями, а я сонно сидел за высоким стулом, попивая чай с пледом на плечах, укутанный словно гусеничка. Я был в одних трусах, Хагрид дал воняющую немытыми ногами мазь, которой я намазал сначала себя, а затем помог Рону: боль прошла мгновенно, но стало дико холодно. Уизли спал на лавке у входа в обнимку со слюнявящим его волосы Клыком. Он поскуливал, будучи зажатым у шеи руками рыжего, но не шевелился, давая Рону отдохнуть.
— Бутерброды с мясом горностая будешь?
— Буду, — устало произнес я, щелкая ногтем по ободу грубой глиняной кружки. — Спасибо, — вгрызшись в бутерброд размером с пирог, я долго пережевывал жесткое, но вкусное мясо, ощущая как голод медленно отступает. Тарелка с бутербродами стояла на столе, придавив край газеты, что одним краем свисала вниз. Кусок мяса выпал из бутерброда и упал на пол, мастиф облизался, но не сдвинулся с места, с вожделениемнаблюдая за лакомым кусочком влажными глазами. Нагнувшись под стол, я мельком увидел текст газеты и, подобрав кусок мяса, не глядя бросил его Клыку. Он, не двигаясь, поймал кусок мяса зубастой пастью и, пошамкав губами, облизался, снова начав ронять слюну вниз. В этот момент меня торкнуло, что-то показалось слишком странным, как будто бы я что-то увидел и вспомнил, но тут же забыл.
— Хаг. Можно мне газету почитать? — лесник кивнул, продолжив вязать шарф из бордовых ниток шерсти с помощью огромных спиц, он даже маленькие очки надел, что на его лице казались детским пенсне, которое надел взрослый. Переворачивая лист за листом, я наткнулся на заголовок первой страницы, газетные листы были перепутаны в произвольном порядке, наверное, Хагриду нравится читать по листу…
«…но ничего не было украдено. Служащие банка утверждают, что сейф был взломан, но его содержимое было извлечено ранее. Гоблины проведут тщательное расследование…»
Мои глаза сверлили изображение сейфа, который неудачно попытались обчистить, того сейфа, в котором я был, выполняя просьбу профессора Дамблдора.
— Хагрид, а это не тот сейф?.. — вопросительно начал я, будучи перебитым коротким, но емким:
— Забудь. Не твое то дело.
— Понял.
— Вот и ладно. Тебе чая еще налить? — спросил он, глянув бусинками глаз поверх маленьких линз, на что я помотал головой.
— Слушай, Хаг, тут такое дело… — Осторожно начал я, зорко наблюдая за реакцией лесника.
— Ну?
— Ты случайно не имел дела с трехголовыми собаками…
— Ну мать моя Моргана! — шепотом вскрикнул здоровяк, бросив укоряющий взгляд на мою притихшую моську. — Вот ты вылитый отец, всюду суешь свой нос в поисках проблем. Я не говорю, что это плохо, — он поднял огромный палец вверх, смерив меня строгим взглядом, — то не мне решать, хорошо это или плохо. Но к Пушку больше не ходи. Вам же ясно было сказано — смертельная опасность. Директора надо слушаться…
— Да понял я, понял. Это случайно вышло. Малфой нас на дуэль вызвал, ну, в смысле меня…
— Люциус-то?
— Да какой Люциус. Мелкий, Драко — сын его.
— А что вы не поделили с Малфоем? Ты это, осторожней с ними. Дрянная они семейка, мутная…
— Да знаю я, уже успели просветить, — я кивнул в сторону спящего Рона.
— Да-а, у Артура с Люциусом долгая вражда. Бодаются как два барана, но то не наши дела…
— Короче, Малфой отобрал напоминалку у Невилла, ему её бабушка прислала. Такая штука, на шар похожа.. я… — и медленно сдулся под скептическим взглядом лесника.
— Да, да, ты знаешь, что это такое. Извини, просто не привык к школе и всем этим штукам.
— Привыкнешь. Я вот помню, как получил письмо из школы. Папка так радовался, а я не мог поверить…
У Хагрида я просидел до вечера, затем растолкал Рона, что, проснувшись, очумело пялился на морду Клыка, нависающую над ним. С Хагридом я договорился не поднимать тему Пушка и сейфа и близко даже не подходить к третьему этажу с правым коридором. Лесник напихал нам в карманы печенья, которым можно было убить — такое оно было твердое, и мы сонно побрели в замок, даже не заходя в Большой зал, который был накрыт к ужину. Мы устали, но мы улыбались. Сегодня суббота, завтра воскресенье и такой же выходной, но никто не будет нас будить и гнать на тренировку, ведь она только в понедельник…
========== Глава 23 “Два Тролля и Мэри Поппинс” ==========
Комментарий к Глава 23 “Два Тролля и Мэри Поппинс”
Написано под: “Black Sabbath - War Pigs”
— Это был цербер.
С тяжелым звуком огромный том приземлился на дубовую столешницу, а Гермиона, резко поправив юбку, села на краешек скамьи, выпрямив спину словно палку проглотила. Дернувшись от резкого звука, я застыл с поднятыми вверх руками, в правой была вилка, в левой – нож, капля соуса стекла из приоткрытого рта, упав на белоснежную салфетку, которую я заправил за воротник.
— Ты меня в могилу загонишь, Грейнджер, – просипел я под смешки гриффиндорцев, утирая рот салфеткой, и бросил очумелый взгляд на Рона, который спал с открытыми глазами, медитируя на открытой главе истории магии.
— Как грубо. Ну, извините меня за то, что я отвлекла вас от важных дел, – она смерила Уизли подозрительным взглядом, так что пришлось его пнуть ногой под столом.
— Ай! Что? Я не списывал!.. Э-э, а че она здесь делает? Её же здесь не было…
— Как мило, – протянула она, отбросив прядь волос с лица и открыв книгу на нужной странице.
— Гермиона. Давай закроем эту тему, Хагрид сказал, что нам не стоит лезть в дела школы, тем более – директора.
— Но почему? Вы ведь видели, что цербер там неспроста?
— Неспроста? Да он чуть не сожрал нас! – сдавленным сипом промычал Рон, отплевывая овсяные хлопья, которые застряли комом в горле. — Кхе, да и что я должен был видеть, только пасти с рядами острых зубов…
— Дверь в стене напротив, тебе стоит быть повнимательнее…
— Гермиона. Разговор окончен, не лезь в это дело. Лучше снова иди в библиотеку, читай книги и будь примером для подражания, – здесь меня немного занесло, но ведь я и правда хотел отвадить её от этого дела, ради её же безопасности – но больше ради моего спокойствия. Рон прыснул чаем на стол, вызвав возмущенное сопение Невилла, сидевшего напротив, Дин Томас, вновь пытавшийся превратить воду в ром, отвлекся на рыжего и сделал лишний пас волшебной палочкой. Вспышка, взрыв — гарь на лице Дина и исчезнувшая Гермиона.
— Она и правда не умеет расставлять приоритеты, – с умным видом выдал Рон, откусывая сочный кусочек куриной ножки.
— Рон.
— Угу-м?
— Заткнись.
— Вингардиум ЛевиОса, – перо медленными рывками поднялось к самому потолку, провожаемое моим напряженным взглядом и довольным блеском глаз низенького профессора.
— Отлично! Отлично, мистер Поттер. Превосходно, пять балов Гриффиндору.
Утирая несуществующий на лице пот, я уселся на свое место, расфокуссированным взглядом созерцая высокий потолок. Морально я был выжат как губка, и дело не в том, что мне не нравится учиться. Магия не такая простая штука, как всем хотелось бы. Три столпа, на которых держатся магические манипуляции – это вера, концентрация и знание.
Вера – это о том, что если не веришь в успех чего-то – оно и не получится. Факт. Концентрация говорит о том, что невнимательность приводит к взрывам или другой непредвиденной реакции – мистер Финниган в пример. У него с самого утра не задался день, а уж у его бровей, ныне не существующих, – и подавно.
И последний, но и самый важный столп – это знание, к нему еще до кучи идет фантазия – считай, два в одном. И вот используя все эти столпы – а не интуитивное чувство и желания, – я с высокой долей напряжения смог поднять перо в воздух. Но с десятого раза это легче, чем с первого – практика решает. Пока я отдыхал, как и многие другие, сдавшие зачет по заклинаниям, я, как и они, смог услышать разочарованный тоненький голосок профессора Флитвика:
— Как жаль, Вам не достает практики, мистер Уизли. К следующему занятию подготовите эссе по чарам левитации и вновь продемонстрируете, надеюсь, удачно, заклинание. А пока с прискорбием заявляю, что ставлю Вам “Тролль”.
Редкие смешки и подбадривающие слова не заботили покрасневшего рыжика, он с усталым видом уселся за стол, ударившись лбом о столешницу, закрывшись руками. Нет, он не плакал, он сопел, бросая ответные взгляды негодования в сторону Грейджер, которая хоть в кои-то веки перестала нас, уж извините за сленг, задрачивать нравоучениями. Скорее всего, ей не понравился наш отказ о сотрудничестве в поисках информации о цербере, комнате, да и о том, что в ней хранится.
Не забыв напомнить о длине эссе тройке неудачников, профессор с улыбкой выпроводил нас из кабинета и припеваючи пошел на обеденный перерыв. Влившись в поток студентов, мы устало плелись в сторону Большого зала: под “устало плелись” я подразумеваю себя и Невилла, что собачкой ходил за нами в поисках защиты от своего же кретинизма, как топографического, так и мнемонического. Рон же пылал жаждой мести непонятно к кому: профессора Флитвика все любили и уважали, Рон так же любил и уважал себя, оставался единственный вариант.
— Заучка. Как ей удается, черт побери? Быть такой занозой в заднице и при этом сдавать все задания превосходно. ЛевиОса, а не ЛевиосА, – передразнивал он её, при этом щуря глаза, в превосходстве копируя её вечно поднятый подбородок.
— Не передергивай, тебе просто нужно больше времени уделять практике, не говорю уже о теории, – как можно более спокойно начал я, но был перебит:
— Ты меня дураком назвал?
— С чего бы? – вздернутая бровь и усталое лицо быстро остудили пыл Уизли.
Он и правда быстро распаляется, несет чушь и творит бред и обычно так же быстро успокаивается, но как назло не в этот раз. Его злоба, детская и оттого не менее злая, растянулась по времени немного больше, чем обычно.
— Зазнайка, понятно почему у неё нет друзей. С таким-то самомнением… – сказав это, он немного расслабился, тут же скривившись, как только кудрявая копна волос проскочила мимо, боднув его сумкой о бок. Скривился он не от боли – я уже научился различать его эмоции и прочее, как-никак почти все время вместе.
— Рон.
— А?
— Ты кретин.
— Я знаю, – мы медленно побрели в сторону Большого зала с твердой мыслью у меня – проконтролировать извинения рыжего, как бы хуже не стало, и у Рона – просто попросить прощения за резкие слова, она же девочка, в конце концов. Уже у самой двери голос подал Невилл:
— Рон, ты теперь кретин, как и я. И что это значит, Гарри? – с удивлением спросил он у меня, в то время как Рон, сморщившись, словно лимон съел, ускорил шаг, чтобы избежать компании Лонгботтома.
За столом её не было. Что для меня было удручающе – для рыжего было облегчением. Он сразу же накинулся на еду, но, поймав мой вопросительный взгляд, кивнул, соглашаясь, что при первой встрече решит конфликт. Но время все шло, а извинений не следовало. Не потому, что Рон не хотел, просто Гермиона пропала. В гостиной её не было, в библиотеке тоже, в коридорах ни следа, все аудитории и классы мы обойти бы не смогли. С криками и воплями спустившись по жёлобу, в который превратилась лестница к женским спальням, мы под общий смех присутствующих в гостиной, заалев, смылись подальше – теперь уже ни я, ни Рон не хотели её искать.
Да, день был особым, в хорошем и плохом смыслах. В хорошем – праздничный ужин, поблескивающие огнями глаз огромные тыквы, отсутствие призраков, что устроили свой сабантуй. В ночь Хэллоуина грань между миром мертвых и миром живых истончается, призраки и прочие виды нежити обретают больше силы, в то время как люди могут увидеть невероятные круговороты духов, скапливающихся вокруг мест силы. Даже маглы могут с ужасом лицезреть беснующихся приведений, подозреваю, у Министерства магии полно дел, ведь именно они следят за сокрытием нашего мира.
Запах печеной тыквы заполонил коридоры и комнаты, тысячи летучих мышей с многоголосым писком проносились стайками над головой, прячась во мраке потолков. У большинства царило праздничное настроение, этот дух, мистический флер, также не обошёл меня стороной. Но мысли то и дело возвращались к родителям и Волдеморту. Я задавал себе тысячи вопросов, материл его последними словами, но безрезультатно. С каждым мгновением я перегорал, истончался мой гнев, на смену которому приходило мрачное безразличие. Я ненавидел себя в эти моменты, ведь без эмоционального триггера, накачки злости и боли я не ощущал ничего, совершенная пустота. Я их не помню, не знаю их голоса и смеха – совершенно ничего. Я знаю, что они были, что они умерли, защищая меня — и это приносит еще больше ненависти к себе…
— Ты в порядке, дружище? Даже к еде не притронулся…
— Все нормально, – это было сказано сухим тоном, но Уизли мне не поверил.
Было на мгновение приятно увидеть его переживания, и сразу же пришла новая порция злости к себе. Сравнившись зеленью бледного лица с выцветшими полотнищами факультета змей, которых очень много висит в подземельях, я поднялся из-за стола и, кивнув подорвавшемуся было Рону, пошел на выход. Редкие взгляды провожали мой путь, но большинство были заняты своими делами, пиром и вкусностями, разговорами и шутками. Приоткрыв высокие двери, я прошмыгнул в щель и тут же услышал быстрые шаги позади.
— Стой, я с тобой. Близнецы опять начали заколдовывать еду.
Ответив сухой улыбкой на его ложь, я двинулся вперед. Мы в тишине, разбавленной легким гулом из Большого зала, поднялись по широкой лестнице на второй этаж и, свесив ноги между перил, закурили.
Несколько минут молчания – и Рон не выдержал первым:
— Гарри, если хочешь о чем-то поговорить, то…
— Не хочу. Но спасибо, Рон.
— Ладно.
Еще пару минут в молчании мы созерцали кружившийся в порывах сквозняка пепел, что падал в пустоту под ногами, спокойными – моими и мотыляющимися в разные стороны – Рона.
— А Грейнджер мы так и не нашли. За столом её не было, как думаешь, где она… – его вопрос оборвал крик, улыбка тут же сползла с лица младшего Уизли, передав эстафету опаске и замешательству.
— Тро-о-о-оль! Тро-о-о… – двери резко открылись и захлопнулись, отрезав продолжение фразы, выкрикнутой знакомым голосом профессора, что перестал заикаться. Рон тоже это отметил:
— Это был Квиррелл, если да, то может он и заикаться перестанет. Жалко его…
— Это точно. Заканчиваем разговоры, нужно валить. Не думаю, что он решил озвучить оценку кого-то из учеников таким экстравагантным способом, – выбросив окурок, я обшлёпал мантию пониже спины и потащил Рона ко входу в Большой зал, что гудел как улей.
— Экстрава… Что?
— Забей.
Не успели мы спуститься на половину пролета, как дверь в Большой зал резко отворилась, и толпы учеников повалили к себе в спальни. Старосты вели первокурсников, и я смог заметить очередного Уизли, только старосту. Что-то показалось мне странным, словно шепот на грани слышимости, говоривший о том, что мне нельзя с ними. Дернув Рона за полу мантии, я втащил его за стойку с доспехами и, зажав рот руками, прошипел на ухо: — Внимательно считай, сколько наших будут идти с Перси. Мне кажется, что Гермионы с ними нет, она может не знать об опасности.
Он закивал головой и оторвал мою одеревеневшую руку ото рта, выглянув из-за кирасы рыцарского доспеха. Я выглянул с противоположной. Поток прошел мимо нас, и, судя по лицу Рона, он пришел к тому же выводу, что и я.
— Палочка наготове, идешь налево, я направо, встречаемся у южного крыла. Не найдем её здесь – идем выше.
— Понял, – он протянул мне липкую от пота ладонь, и я пожал её.
Первый этаж осматривать не пришлось, тяжелые шаги эхом лились над головой, в то время как я бежал по лестнице вверх, цепляясь за перила и подталкивая Рона, что так и норовил упасть на очередной ступеньке. Мои эмоции в тот момент были смешанными. Логика говорила, что нам пиздец, в то время как ощущения стеганувших по лицу волос твердили о невыплаченной услуге, пусть надуманной, но все же придающей сил.
Пригнувшись, я побежал вперед, проскочив мимо статуи русалки, что зажала керамический вздернутый носик, помахивая хвостом в нужном направлении. Поворот к нужному месту приближался, и вырвавшийся вперед Рон, окрыленный успехом, взболтанный страхом и перемешанный чувством долга, был подсечен моей ногой, с писком проскользив по полу всего несколько метров.
Он поднял голову вверх, капая кровью из рассаженного носа, как вдруг его глаза расширились. Огромная тень показалась в неровном свете факелов, пугая мраком на стене напротив, а я, со скрипом подошвы кед проскользив по мрамору пола у туалета для девочек, схватил рыжего за ногу и, боднув дверь пяткой, затащил несопротивляющегося, а активно отталкивающегося ладонями от пола Рона.
Упав на задницу, я с ужасом осознал, что мы в ловушке, пусть другого пути отступления и не было. Это было ошибкой, необдуманной глупостью размена одной жизни, возможно, на три уже точно. Заплаканное лицо Гермионы показалось из-за открывшейся двери кабинки туалета и с непониманием уставилось на наши лица. Побелевшие, с огромными глазами, в которых плескался адреналин, страх и лихая придурковатость. Ну правда, по сути кто мы — идиоты, что нам делать — хрен его знает.
Тяжелые шаги приблизились к двери, и я, схватив Рона за шиворот, втолкнул в свободную кабинку, дверь он закрыл сам.
— Что вы зд… А-а-й!
Положив ладонь на лоб Гермионы, я втолкнул её в кабинку и сделал самый глупый поступок… Ладно, вру, один из череды самых глупых и безрассудных поступков в жизни.
Уперев стопы в дверь кабинки, где приходила в себя от шока Гермиона – то ли еще будет дальше, – я упер руки в кафель пола, встав в позу низкого старта, убивая двух зайцев сразу. Заблокировав трясущуюся дверь, которая перестала трястись после четкой и емкой команды Рона быть тише и в тот самый момент, как Грейнджер перестала трясти дверь. Та же дверь, но напротив, была выбита одним движением, сопровождавшимся шрапнелью древесины, голосистым ревом зверя, вставшего на след, и моим матерным криком на выдохе:
— А-а-а-а-аму-у-удила-а-а-а-!
Я рвал жилы, ощущая, как стопы отталкивают тело вперед, в то время как облако смрада горизонтом надвигалось на меня. Знаете, дышать, бежать и орать бывает очень сложно, поэтому я визжал сиреной, захлебываясь на вздохах с единственной задачей: чтобы тварь обратила внимание на меня.
Маленькие налитые кровью глазки поймали цель, обмылки огромных зубов начали выплывать из-за серой полоски толстых губ, обильно роняя слюну. Его голова медленно опускалась вниз, следя за слишком юркой и голосистой добычей, что, завалившись на спину, проскочила у него между ног. Знаете, это было ошибкой — с психологически-моральной стороны. Тролли не носят одежду в понятном для общества понимании этого слова. Так, набедренная повязка — назовем это троллий килт. Глаза закрыть я не додумался…
Пробкой выскочив из-под арки ног гиганта, я, проскользнув по полу, поднялся на ноги и снова заорал:
— Е-е-ей! Козлина!
Тролли никогда не отличались интеллектом, лишь силой и, как в дальнейшем я узнал, невосприимчивости к магии — из их шкуры делают местные бронежилеты, так, к слову пришлось. Пока я орал, здоровенная и вонючая гора мяса пыталась совладать с огромной дубиной, обитой металлом, что застряла в узком даже для неё проеме. Тогда я подумал, что его поводок внимания может сорваться, и Рону вместе с Гермионой настанет кирдык. Не придумав ничего умнее, я обернулся в поисках чего-то метательного, и мой взгляд зацепился за одиноко стоящий доспех, что прикидывался валенком, зажавшись в угол ниши. Я срывал его шлем под обреченный бульк, что был заглушен особенно сильным приступом метеоризма тролля, от которого он, кажись, пришел в экстаз, который я в итоге обломал, швырнув причитающий предмет гардероба древнего воина прямо в затылок маленькой головы.
— А-А-ХА-Г-Ы-Ы-Ы-Ы?
— Да сам иди в жопу, урод конопатый!
— А-ГЫ-Р-Р-Р-А-А-А-А!
— Блять! – вскрикнул я, заскользив подошвой по паркету, в миллиметрах увернувшись от огромной дубины, что буквально швырнула меня потоком воздуха и чувством опаски вперед. Ситуацию можно было описать одним предложением: глупый кролик убегает по рельсам от поезда. Но этот поезд не кричит “чух-чух”, он орет, разбрызгивая слюну, тяжелой поступью несясь за мной. В голове зрел план, возможно, он не принесет мне спасения, зато угробит тролля, надеюсь.
Он наносил удар за ударом, кроша камень стен, разваливая статуи и постаменты, боролся с заносом от смены тяжести, давая мне секунды наращивания дистанции, которая все время сокращалась. Легкие горели огнем, в глазах плясали разноцветные круги, сузив пространство лишь к виднеющемуся метрах в двадцати от меня витражу. В тот момент я разглядел его досконально, запомнил все мельчайшие подробности. Оценил его красоту, мастерство человека, создавшего витраж, мелкие стеклышки, что чешуей сотворили рисунок цветов. Я запомнил все, не из желания, просто так. Отталкиваясь ногами от пола, я выхватил палочку, выбрасывая её вперед и вверх, при этом закручивая тело по спирали вправо. Как итог – я плечом высадил мозаику стекла, окунувшись в ночной воздух. Он прохладным бризом омыл кожу лица, колючками легкого мороза протанцевав в брызгах разноцветных стекляшек, чтобы вновь окунуться в их волну, проследовавшую за закусившим удила и не способным погасить инерцию троллем. Я начал падать первым, снова лицезрев отсутствие исподнего под набравшим достаточно пологую траекторию чудовищем. Он орал, выронив дубину, что камнем рухнула вниз. Я визжал, выбрасывая палочку вверх, судорожно сосредотачиваясь на картинке, что жила в моем мозгу лет так пять. Чёрно-белая старая пленка, на которой чопорная женщина, очень смахивающая на профессора Макгонагалл, спустилась с неба с помощью зонта. Мысли и желание очень быстро сформировались в голове, облачаясь в команду. Я верил в это, ведь я это видел, о том, что это было кино, я не вспоминал – да и блин, я колдую, о здравом смысле здесь и речи нет. Палочка стала ручкой зонта, тоненькой, но так было мне нужной в этот момент, – в тот момент, когда земля вот-вот остановит мои пятки, чтобы переломать в процессе все тело.
— Аларте!
Ладонь словно приклеилась к палочке, в то время как позвоночник передал весь импульс рывка в каждый нерв моего тела. Упал я кулем, задыхаясь от боли, но в этот раз ощущая все тело – что не было приятно, очень даже больно. Жаркое дыхание облаками пара вырывалось изо рта, в то время как огромная туша верещала, завывала в агонии, будучи наколотой на бивни огромной статуи вепря, стоявшей у входа замка. Я их видел не в первый раз, но сейчас я восхищался ими, а не просто принимал к сведению.
Тролль затих, истекая черной кровью на промерзшую траву, пар волнами поднимался вверх, а непослушные пальцы, сломав сигарету пополам, засунули фильтр в зубы. Прикурить от палочки получилось настолько просто, словно дышать, – на автомате. Мне бы так с заклинаниями — просто как дышать, видеть и слышать…
Насчет слышать. Вопли бегущего ко мне декана не были сладкой усладой моего слуха. Полы её изумрудной мантии хищно хлопали на ветру, а побелевшее лицо сверлило меня разочарованной яростью. Благо, до того, как она поравнялась со мной, я выплюнул окурок, смиренно наступив на него подошвой высоких кед.
Это было очень круто, незрело, безрассудно, но я ведь уже говорил — я не ищу опасность, она ищет меня…
========== Глава 24 “Первый матч” ==========
Начало ноября стало первым звоночком, знаменующим приближение суровой шотландской зимы. Видневшиеся вдалеке горы размывались в серой мари туманов и низких облаков цвета сизого дыма. Багровый янтарь моря леса выцветал на глазах, превращаясь в бурое пятно среди бесконечной серости и мглы. Резкие росчерки мелкого дождя размывали и так не слишком-то хорошее зрение – капли влаги скапливались на линзах очков, так что все время приходилось протирать их носовым платком в те редкие моменты, когда необходимость идти на Травологию или Астрономию перевешивала лень с посильной помощью Грейнджер.
Погода была паршивой, сонной и мрачной – такой же, как лицо Оливера, что неустанно сверлил мне затылок взглядом. Неделю, всю неделю он ходил за мной по пятам и мрачно молчал, опаздывал на уроки и так же мрачно молчал, не предпринимая никаких иных действий, как стоять и мрачно молчать.
— Он все еще пялится? – мое кислое лицо обернулось к рядом сидящей Гермионе, которая помешивала чай, при этом не отрывая взгляда от страниц книги.
— Спроси у Рона.
— Рон, он все ещё…
— Я слышал вопрос, Гарри. Да, он все еще пялится. Как неделю назад, как в четверг и как в пятницу, как вчера и как сегодня.
— Я понял…
Дело в том, что это не Оливер ведет себя странно, я бы даже сказал, жутковато, дело в моем поведении – по мнению окружающих. Уточню: профессорского состава Хогвартса – за то, что я подверг себя и Рона опасности, и лично всего Гриффиндора, который не потерпит еще одного поражения Слизерину, – ведь я их козырь. Козырь, который, нарушив три из двенадцати уложений Хогвартса, чуть не был съеден горным троллем, при этом притащив ему закуску в виде Рональда Билиуса Уизли, затем чуть не совершил удачный суицид, выбросившись с высоты второго этажа замка, при этом убив собственность школы – в виде тролля, – и покорежил также собственность школы в виде вепря, символизирующего само название школы, стоявшего там «еще до моего рождения и всех здесь присутствующих» – слова Снейпа: мудак балдел от официального разрешения ото всех окружающих брызгать ядом в мою понурую моську.
Как итог – минус двадцать очков с факультета и двадцать в плюс за благородный порыв спасти сокурсницу – ох, как скривилась рожа зельевара, эта награда была слаще всех эфемерных баллов. Но все изменилось: мне чуть не запретили полеты и не турнули из команды, пока я внятно и четко не объяснил свой порыв выброситься из окна, проломив древний витраж. Вот так я и познакомился поближе со старым древком швабры, драной половой тряпкой и довольным сопением Филча. Каждый день после уроков я не шел в библиотеку или к Хагриду, не гулял во внутреннем дворе – да и желания не было, и не занимался тем, чем мне хотелось, будь то игра в шахматы с Роном или прослушивание пластинок во время выполнения домашних заданий. Я в темпе вальса, что мерным стуком в голове помогал убивать время, драил полы в холле, в коридорах и старых кабинетах. За окном выл ветер, издали слышался смех и голоса, а в голове стучал метроном, заглушаемый дуновениями сквозняка и сопением контролера.
Капитан команды, науськанный деканом, не спускал с меня глаз, когда у меня выдавалась свободная минутка: он следил, чтобы я не учудил очередную глупость, которая может стать причиной моего отчисления из школы, команды или простой дисквалификации. На тренировках он молчал, да и я видел, что он готов живьем меня съесть, если я дам повод. Я не обижался, он все слишком близко принимал к сердцу, да и квиддич был для него всем, или почти всем. Он жил им, все знали, что в будущем он собирается посвятить жизнь профессиональной игре в одной из сборных, а я был его шансом на победы – следовательно, на известность. Из мрачных мыслей меня вывело уханье сов, что пикировали прямо на меня. Но это было уже привычно, так что я раздвинул было тарелки и вазочки с джемами для посадочного места, как длинный предмет, завернутый в паковочную бумагу, шлепнулся прямо предо мной, разбрызгав вокруг хлопья овсянки, перевернул тарелку с сосисками и разукрасил джемом обложку книги Грейнджер, что наконец обратила внимание на происходящее вокруг.
Многие обратили внимание на странную посылку, некоторые строили предположения, в то время как я поймал конверт письма, сброшенный мне с потолка крылатым бомбардировщиком снежно-белого цвета. Полярная сова совершила еще один круг почета и упорхнула в специальный проем, полетев обратно в совятню.
— Так-так-так, смотрите. Уборку Поттера оценили по заслугам, похоже, у него и правда талант. Что, Потти, тебе прислали новую швабру? Может тебя еще и в ассоциацию домовых эльфов примут…
— Заткнись, ссыкло. Явиться на дуэль, видите ли, храбрости не хватило, да и рот свой открыл издалека. Ты подойди и выскажи все в лицо… – злость клокотала в груди, но выражения лица было спокойным, я лениво опускал болтуна, в душе радуясь маленькой победе, да так сильно, что не заметил изменения ситуации.
— Вы сказали дуэль, мистер Поттер?
— Нет, что вы. Вам послышалось…
— Замолчите. Мне решать, послышалось или нет. Вам повезло, Поттер, но как только я узнаю о чем-нибудь подобном, Вы вылетите из школы быстрее, чем мистер Уизли скажет «что».
— Что?
Белая маска лица выдавила насмешливую улыбку уголками рта, и зельевар мрачно развернулся на пятках, взмахнув полами мантии, и таким же елейным тихим голосом продолжил:
— Желаю Вам удачи, мистер Поттер, Вам она завтра понадобится.
— Как это мило с Ваш…
— Минус три балла за дерзость, Поттер, – прозвучало издали, в то время как Грейнджер закрыла мне рот рукой, яростно поблескивая глазами.
— Не стоит, они того не стоят. У тебя и так хватает проблем, отработки и баллы, а у тебя завтра игра, и даже я не особо хочу видеть победу Слизерина, – скороговоркой протараторила она и, покраснев щеками, убрала руку от моего лица, снова уткнувшись в книгу, но теперь она была перевёрнута верх ногами, а её заинтересованный взгляд то и дело переносился на сверток, который под мое молчаливое одобрение Рон убрал под стол.
— Это метла, Гарри, я точно говорю, – шептал он с поблескивающим взглядом и с видом вора резко оглядывался в поисках подслушивающих или подсматривающих. Но, к счастью, мы не пупы земли, все быстро потеряли интерес к нам и посылке, что была адресована мне. Развернув конверт, я увидел записку, написанную размашистым почерком изумрудных чернил.
Протянул её Рону, так как Гермиона уже успела её прочитать. После Рона я вернул её обратно и, налив себе чай, спрятал клочок бумаги в карман.
— Это Макгонагалл, да? – с удивленным видом прошептал Рон, бросив быстрый взгляд за учительский стол.
— Угу.
— Я думал, она тебя не простила за тро… – увидев, как передернулось лицо Гермионы, он закончил более обтекаемо: – ну, того, что случилось. Ты понял…
— Да я и сам все понимаю, это было глупо и опасно. Кто знает, как бы оно повернулось, но все же Грейнджер рядом сидит и мрачно сопит, когда её обсуждают в её же присутствии… – с улыбкой закончил я, при этом увернувшись от увесистого томика под кривую улыбку Рона, что вновь вернулся к набиванию желудка.
— Ты завтракал?
— Нет, – ответ был сдавленным и сухим, безжизненным и душным, как ощущения у меня во рту и в желудке. Я, прикрыв глаза, сидел на деревянной лавке, находившейся напротив шкафчиков, и созерцал дерево потолка раздевалки. Где-то вдалеке был слышен шум, крики и песни: квиддич для многих являлся праздником. Для одних он любимый спорт, для других – избавление от скучной школьной жизни. Короче, это был праздник с большой буквы, а у меня как всегда херовое ощущение…
— Олли!..
— Не цепляйся к нему…
— А то вместо ответа…
— Он блеванет…
— Тебе на мантию…
— Правда, Гарри? – это прозвучало в унисон, живот вновь скрутило, и я, уже не сдерживаясь, отвернулся в сторону, начав блевать желчью.
— Ф-фи, – это были девчонки, что так же нервозно отошли в сторонку, начав вновь болтать о своем, бросая косые взгляды в мою сторону. Фред и Джордж пародировали меня, хватая друг друга за лацканы мантии и начиная блевать друг другу за шиворот – понарошку. Вуд с побелевшим лицом тер подбородок, который сравнялся по цвету с вареным раком, и в то же время он мерил широкими шагами пространство раздевалки, пытаясь втолковать нам свой план в десятитысячный раз, но его все время затыкали, и он покорно успокаивался буквально на минутку, чтобы снова начать настраивать команду в своей манере.
— Ребята, я знаю, что мы сможем…
— Ведь мы готовились…
— Тренировались…
— И мы сильнее их…
Близнецы вновь начали задергивать Оливера, пусть я и видел, что и их потряхивает. Я же, утерев рот рукавом, услышал рев трибун, и меня снова скрутило.
— Все нормально! Тьфу… Я в норме.
— Что-то не похоже на норму… – Анжелина Джонсон дала мне платок, жестом дав понять, чтобы я оставил его себе.
— Я в норме. Так, мандраж.
Оливер сделал вдох, поднял меня на ноги и хлопнул по плечам, как бы придавая уверенности:
— Ты справишься, я видел тебя в деле, у Хиггса нет шансов, как и у его команды…
Я уже не слушал. Мы медленно подошли к полотну, закрывающему от взглядов коридор от раздевалки к полю, и оно медленно начало подыматься. В голове зашипели помехи – как на старой пластинке, я проделывал этот трюк не раз. Представляя, что все мысли – это хворост, а мой страх – это огонь, что сжирает их в одно мгновение, оставляя за собой лишь дым. Не думать, просто положиться на рефлексы, чтобы после непродолжительной горячки вернуть себе разум.
Сжимая древко новой метлы, я уже не боялся опозориться перед всей школой, разочаровать декана, что подарила мне гоночную метлу, и подвести друзей, особенно Рона, что поставил галлеон на нашу победу. Вопрос, где он его взял, я задам потом, но то, что этот мудак огорошил меня этим утверждением за завтраком, я ему не забуду. Мало мне было переживаний…
— Ничего, все будет нормально. Я тоже трусил в первый свой матч, – щурясь на рассеянный свет в серых облаках, Оливер начал идти к центру стадиона, где уже стояла мадам Трюк. За её спиной виднелись изумрудные мантии команды Слизерина.
— И как он, тот матч? – на автомате задал я вопрос, и это было зря.
— Я не помню, бладжер попал мне в лицо, так что… – бросив скептический взгляд на глупо улыбающегося Вуда, я перехватил древко и с гордо поднятой головой чуть не навернулся об траву, попав носком в кочку.
Встав полукругом, игроки ожидали команды мадам Трюк – бессменного судьи квиддича вот уже как десять лет. Ястребиные глаза сурово осмотрели лица игроков, и она поставила одну ногу на крышку тяжелого на вид сундука:
— Я и все присутствующие зрители ожидаем красивой и честной игры. От всех и каждого из вас! – снова пройдясь суровым взглядом по лицам, она слегка опустила голову, смерив мою зелень лица презрительным фырком, и кивнула капитанам, которые вышли на центр и пожали друг другу руки. Лица улыбчивые, жилки, выступающие на лбу, и отчётливый хруст костяшек: надеюсь, Вуд сломал Флинту пальцы, а не наоборот.
— Готовы? – она с выкриком оттолкнула носком высоких сапог тяжелую крышку, и из нутра сундука вылетели два ядра бладжеров и золотистый росчерк снитча. Как только я его увидел, все звуки тут же пропали – лишь шелест его крылышек и судорожные рывки в высь…
— По метлам!
Помотав головой, я встал в стремена и, оскалившись, показал средний палец Слизеринцам – это разрешено правилами и, если что, называется «соревновательная горячка». Кстати, под этот пункт попадает мочеиспускание на противника и прочие отвратительные штуки, которые сложно представить, а провернуть и того сложнее – но уникумы находились, спасибо книге «Квиддич сквозь Века».
Ответные оскалы слизеринцев не заставили себя долго ждать, и мы, взлетев на пять метров, зависли кругом вокруг стоящей на земле мадам Трюк. Она держала в руках квоффл и со свистком подкинула его вверх, чтобы тут же кучей малой столкнулись охотники, буквально вырывающие мяч у друг друга из рук словно дикие животные добычу.
— Квоффл перехватывает Джонсон! Кажется, распасовка не прошла для неё бесследно, у неё разбит нос. Резкий переворот – и команда Гриффиндора разбивает клин! Посмотрите, какая тактика!..
Анджелина в самый последний момент перед первой зоной колец ныряет отвесно вниз, изворачиваясь от охотников соперника, подбрасывая мяч вверх, чтобы Спиннет, шедшая вторым номером, со всей силы ударила носком о квоффл, что пулей нырнул в центральное кольцо.
— Гриффиндор открывает счёт! Десять – ноль! Отличная игра от Джонсон и Спиннет, мало того, что они прекрасные охотницы, так ещё и красотки, каких поискать…
— Джордан! – выкрик знакомого голоса – и комментатор под общий смех продолжает освещать матч, вернувшись в конструктивное русло. А нет, не вернувшись:
— Посмотрите! Мне кажется или игрок на позиции ловца Гриффиндора – это Гарри Поттер? Да! Это он, и у него Нимбус! Новая модель… Вот чёрт! Спиннет выбывает, столкнувшись с Монтегью! Это, наверное, очень больно…
Я видел, как её зажали в клещи, вытолкнув на стенку высокой трибуны, она слетела с метлы, провалившись между полотном и стенкой. Снитч не появлялся, и я решил действовать, возможно, это было ошибкой, но я просто не мог ничего не делать. Вуда снесли бладжером, и теперь ворота были беззащитны, в груди клокотала ярость, и адреналин бил в виски, заставляя мир становиться контрастным, а краски выцветать.
— Монтегью перехватывает мяч у Белл, Флинт теснит Джонсон, у них нет шанса… Постойте! Что он творит?!
Я резко перекручиваюсь в воздухе, расслабив ноги, что как бы случайно стеганули Монтегью по лицу. Меня развернуло вниз, мотнув вправо, и я устремился в отвесное пике, проскользив стременами о траву, чтобы тут же взлететь ввысь, увернувшись от сдвоенного удара бладжеров, что столкнулись со звоном и искрами у самого хвоста прутьев метлы.
— Поттер включился в игру! Я слышал, что он только с отработок! Видимо, работа с древком швабры придает мастерства…
— Джордан!
— Да-да. Спиннет перехватила квоффл, пас Джонсон и-и-и-и… Снова Поттер путает карты Слизерину! Гриффиндор сравнял счет, в то время как действия бешеного первокурсника не останутся безнаказанными! Его зажимают в тиски! Это не по правилам! Охотникам – квоффл, ловцу – снитч! Они его сейчас зажмут!..
Я ощущал свист ветра, прорывающийся из-за спины, слева в меня влетел Флинт, чуть не сорвав меня с метлы, в то время как Пьюси заходил справа. Я подпрыгнул на стременах и со всего маху маятником прокрутился на древке влево, пропуская Пьюси вверху и нанося удар сцепленными ногами в бок Флинта, что сорвался с метлы, но был подхвачен загонщиками. Стадион бесновался, мадам Трюк хищно выписывала круги надо мной, но свисток не прозвучал, дыхание перехватывало, руки тряслись, а пот на лице быстро превращался в льдинки от холодных порывов ветра.
— Какой финт! Да, он хорош, но… Смотрите, ловец команды Слизерин сорвался с места! Теренс Хиггс видит снитч, и Поттер… А где же Поттер?
Я не успевал, я был над ним в десяти метрах, поддерживая ту же скорость, что и он. Снитч зигзагами метался в стороны, а он, протянув руку вперед, пытался его выцепить. Барабаны сердцебиения эхом бились в висках, а я, перевернувшись вниз головой, на выдохе камнем рухнул вниз, оттолкнувшись от метлы. Зеленый ковер травы приближался, в то время как я оказался прямо над головой Хиггса. Расставив руки в стороны, я тут же их сцепил с телом, зашедшись в диком крике:
— Береги-и-и-сь!
Он с воплем отшатнулся в сторону, упустив снитч, а я глотнул тяжелый металл воздуха, что стал комом в горле, и с хрипом был подхвачен за шиворот одним из близнецов. Жилки выступили на его напряжённом красном лице, но глаза его блестели, он расцепил с натугой пальцы, и я покатился кубарем по зеленой траве, укрытой острыми гранями инея.
— Мерлин, вы видели это! Он просто псих! Какая игра! Какой финт, но стойте… Посмотрите на Поттера, его сейчас вырвет…
В горле перекатывался шар, и я упал на колени, царапая горло, сдерживая порыв вдохнуть, выталкивая пальцами застрявший предмет. В глазах плясали мушки, легкие горели огнем, а вкус крови перекатывался на языке. Судорожно надавив пальцами на горло, я вытолкнул шарик и выплюнул его на траву, тут же придавив окровавленный снитч ладонью, сминая его крылья.
— Поттер поймал снитч! Гриффиндор получает сто пятьдесят очков! Невероятно…
Встав с колен на трясущиеся ноги, я поднял окровавленное золото маленького мячика вверх, зажав его в кулаке. Мои глаза горели из-за потрескавшихся линз, улыбка зияла дырками передних зубов, а кровь темными дорожками сочилась изо рта. Все тело болело, и стало еще больнее, когда вся команда в порыве радости и адреналина врезалась в меня, заключив в объятья, что переросли в столпотворение.
Мне было уже все равно, кровь шумела в ушах, стадион скандировал мое имя, а я больше никогда в жизни не хотел играть в квиддич…
========== Глава 25 ==========
Пусть я и говорю, что больше ничто не удивит меня в магическом мире – так как он, по моему мнению, не поддаётся законам логики, но изредка, правда, изредка, – это ложь. Под мерный скрип перьев и завывания вьюги за окном, я, подперев рукой щеку, рисовал каракули на клетчатых листах блокнота. Вот уже как полгода прошло с того самого момента, как я узнал о мире магии, о том, что я волшебник, и о том, что я зачислен в школу магии и волшебства Хогвартс. Вся привычная и, скажем так, унылая жизнь ушла, растаяла предрассветной дымкой, все же поселив в голове кучу вопросов, на которые у меня нет ответа – пока что.
Мысль о привычной жизни всколыхнула воспоминания, и мне вдруг стало стыдно. Покрутив головой вокруг, я со вздохом достал из сумки чистый лист пергамента и, аккуратно выводя пером слова, начал писать письмо Дурслям. Пусть дядя и тетя не всегда проявляли ко мне заботу и участие, но они вырастили меня, одевали и обували, кормили и пороли в желании воспитать из меня нормального члена общества – ну, по их мнению, нормального. Заостренное жало пера выводило слова, которые прерывались почесываниями затылка и покусываниями кончика перьев, тогда когда я не знал, что написать или как это написать. Грейнджер, сидящая рядом, бросила быстрый взгляд на мою работу и, закатив глаза, как бы случайно подтащила её к себе, начав править ошибки инеточности. После того случая с троллем мы стали ближе, выносить её нравоучения стало легче, а её одиночество, которое опосредовано душило и меня, отступило.
Написав письмо, я посыпал его мелкодисперсным песком и, сдув все на пол под скептическим взглядом профессора Квиррелла, выдавил извиняющуюся улыбку – не такую чарующую, как раньше. Передние зубы еще не выросли окончательно, так что я как бы вернулся к ощущениям шестилетней давности – беззубой давности.
Так же аккуратно вернув себе листок с работой, я скептически осмотрел убористый почерк Гермионы, что заполонил весь её лист, сравнил с половиной своего, тихо вздохнул и поднял руку.
— В-вы чт-что-то хотели, П-поттер?
— Да, шер, я законшил. Могу ли я Ваш попгошить отпустить меня поганьше, я бы хошел отправить пишмо ротштвенникам, – шепелявил я жутко, но делал вид, что так и нужно, пусть детишки и душились от смеха, а глаз тюрбанника подергивался, наверное, подсознательно он считал, что я его передразниваю, пусть и знал о моей проблеме.
— К-конечно, П-поттер, Вы с-с-свободны.
Выдавив еще одну улыбку, я отнес ему свою работу, выправленную Гермионой, и, пережив очередной укол шрама словно комариный укус, развернулся к выходу, показав язык покрасневшему от смеха Уизли. Он тащился, когда я разговаривал в новой для себя манере, и начинал сюсюкать, дергая меня за щеки, – после чего получал по морде, но продолжал обхохатываться и после драки: месяц прошел с момента игры, а он все никак не успокоится. Подарю ему на Рождество слипающиеся ириски, посмотрим, как тогда он замычит.
Удивлением было то, что после моих выкрутасов летчика-психопата меня не отстранили от игры, даже слова не сказали. К удивлению, Макгонагалл, поджав губы, лишь потрепала меня по волосам, когда я лежал в больничном крыле. Подарив метлу, она вручила мне карт-бланш на все, что связанно с квиддичем, требуя от меня лишь одного: не укокошить себя в процессе, желательно еще, не подвергнув смертельной опасности остальных игроков. В магическом мире, в школе да и в обычной жизни было правило: все, что происходит на квиддиче – остаётся на квиддиче.
Так что я поймал снитч, команда победила противника, и теперь каждую субботу я утром держу путь к больничному крылу, чтобы выпить рюмку разбавленного костероста и затем идти, кривя лицо от гадкого вкуса, на завтрак.
Декабрь был снежным, зима как-то резко ворвалась бурями и ветром в нашу размеренную дождливую жизнь. Широкие хлопья снега сыпали с неба и днем и ночью, так что на Травологию мы добирались по колено в снегу, отогреваясь в теплицах чаем из выращиваемых сортов лично профессором Спраут. В такую погоду мы усаживались у отопительного камина теплицы и слушали лекции об уходе за растениями зимой, о видах подснежников – от кусючих до душителей – и мелкими глотками пили шикарный чай.
Закутавшись поплотнее в полы мантии, я раскатал рукава растянутого свитера, скрыв им ладони, и, вытащив из сумки шапку с ярко-алым помпоном, сделал шаг на мороз. Пригибаясь, я брел по заснеженному мостику-переходу в совятню, матерясь как сапожник. Бортик был низок, и ветер так и норовил сбросить меня вниз или же повалить на снег. Никто еще не упал за все время, но это заставляло задуматься – с моим-то везением может я буду первым. Пусть и падать метров двадцать – ковер снега погасит удар, но проблема в том, чтобы потом добраться до замка не окоченев. Для первокурсника это не проблема – чары обогрева и все тип-топ, но с моим произношением я скорее сдеру с себя кожу, при этом подпалив свои внутренности, чем выдам приличный результат. Хуже того было отсутствие возможности колдовать от слова “вообще” – только теория…
Ввалившись в каменную башню, я попрыгал на месте, сбрасывая с себя хлопья снега, и, выпуская пар изо рта на замерзшие руки, побрел по винтовой лестнице вверх. Серый камень ступеней был усеян перьями, редким пометом и следами ног всех возможных размеров, вот как тот здоровый – лаптю Хагрида я ни с чем не спутаю. Увидев конусоидальную внутреннюю часть крыши со множеством насестов и кормушек, я достал письмо и потряс им в воздухе словно фокусник. Фокус был в том, что яркие пары глаз заблестели в полутьме, и все, кроме одной, тут же отвернулись. Знакомая полярная сова, покрутив шеей, оценив меня отдельно каждым глазом, с уханьем слетела ко мне на руку, клюнув за мочку уха.
— Ой! Ты сё ташая шлая?
— Ух-ху.
— Лашно, вше, ушпокойся. Вош тебе пишмо, ошнеси ехо, пошалуйшта.
Привязывая письмо к лапке совы, я ловил на себе её немного придурковатый взгляд: она не понимала, то ли я специально коверкаю слова, то ли просто больной. Совы, выведенные магами, умные создания, не сказал бы, что разумные, но умные. Клюнув меня напоследок за мочку уха, она вспорхнула белоснежными крыльями, тут же исчезнув в белом саване пурги. Я провожал её взглядом у летного окошка и, как только перестал её различать, вздохнул и достал мятую пачку с последней оставшейся сигаретой. Подкурив и тут же сдвинув её к щеке, зажав целыми зубами, я подумал о том, что скоро нужно будет спереть еще одну. Старшекурсники мне просто так сигарет не дадут и не продадут – уже пробовал.
На лестнице послышались торопливые шаги, но я не стал выбрасывать сигарету, я никого не боюсь – даже декан ничего мне по этому поводу не сказала. Вот Хагрид читал нотации, но так, без огоньку. Обернувшись, я увидел медовые локоны волос, опускавшиеся на лицо из-под вязаной шапки, и, узнав знакомое лицо, помахал руками, получив ответную улыбку.
— Снова куришь, Гарри? Желаешь подражать взрослым или казаться круче, чем ты есть? – хитрый взгляд карих глаз и мягкая улыбка со вздернутым носиком.
— Я и шах кгуче вагеного яца, – произносил я это немного смущенно, все же мне было некомфортно так разговаривать, да еще и с девчонкой.
— Ой, ах-ахх-аха-ахах. Ф-фух… – выдавила она на мое обиженное выражение лица и, смахнув слезы с глаз, помахала перед лицом ладонями.
— Кхм, извини. Салют, Гарри.
Она так же, как и я до этого, подозвала откликнувшуюся сову и привязала к лапке письмо, что-то прошептав ей на ухо.
— Пшивет, Тшейши. Как оно?
— Неплохо, пусть и ужасно холодно, – Девис улыбнулась белоснежной улыбкой и, помахала перед моим лицом ладонью, становясь напротив.
Изображая недовольное лицо, я же со вздохом выбросил окурок, решив поддержать разговор, подбирая слова, чтобы не шипеть и не шепелявить больше положенного:
— Што нового на желёном факульшеше?
— Да как обычно, наверное. Я еще не привыкла, но все в порядке. К нам никто не лезет, иногда даже помогают, ну, ты знаешь…
— Угу.
— Ты, кстати, уроки прогуливаешь или же…
— Ошпуштили, К-к-квижел, – передразнил я преподавателя. Не потому, что решил как и все поиздеваться, просто он мне подспудно не нравился, было в нем что-то такое, с гнильцой, но тогда я еще не разобрался, что именно меня настораживало. Ну не его же тюрбан, что эксцентрично пах чесноком, подтверждая ходящие по школе слухи о том, что он повздорил с вампиром и теперь прячется здесь.
— Не надо так, Гарри, зачем издеваться.
— Да не ишдевалша я…
— Мне вот его жаль, – она хмуро посмотрела в мои глаза и, хитро ими же блеснув, пододвинулась ближе, словно желая рассказать секрет. Я ей подыграл, улавливая запах персиков, идущий от её волос – пахло вкусно, что подтвердил мой бурчащий желудок, на который она не обратила внимания, будучи занятой удержанием театральной и интригующей паузы.
— В прошлый вторник я вернулась в класс ЗОТИ за заколкой – наверное, упала когда мы отрабатывали Щитовые чары. Но не в том дело. Класс был закрыт, и я пошла в учительскую…
— Лохишно…
— Не перебивай! – она ударила кулачком мне по плечу, и я поднял руки вверх, сдаваясь под её напором.
— В учительской была открыта дверь, я было хотела заглянуть, как услышала голоса. Один был жутко злой, я испугалась очень сильно. Он приказывал профессору сделать что-то, а он плакал и противился. Но все же сдался. Это было и правда жутко, Гарри, очень. Я всю ночь не могла уснуть, но теперь мне кажется, что это все было сном или привиделось…
— Штранно, кого он так мог бояшься?
— Может быть Снейпа?
— Ты шегьёзно?
— А чего нет, пусть он и наш декан, но он и правда жутковатый, – обиженно протянула Трейси, смерив меня подозрительным взглядом.
— Тут шогласен, он мне тоше не нравитшя.
— Ага, я никому об этом не говорила. Да и что им говорить, Дафф опять скажет не лезть не в свое дело, а Мили будет снова молчать и стесняться.
— Панши?
— Паркинсон-то? Так она за Малфоем собачкой бегает, но он её отшивает.
— Вешело у ваш…
— А то, да как, в общем, и у всех. Ладно, Ш-шпоттер, я пошла, а ты лечи зубы и поработай над произношением, – со смехом она начала убегать, в то время как я обиженно бросался в неё снежками, пару раз попав за шиворот, вызывая взвизг. Я никогда не думал, что буду дружить со слизеринкой, даже тогда, когда в первую неделю обучения она подсела ко мне за библиотечный столик и спросила, как дела. Вот серьезно, так и спросила – ну, я и ответил…
Рождественские каникулы приближались со скоростью несущегося локомотива, с этой же скоростью нас заваливали горами домашних работ. Если бы не Гермиона, мы бы скатились по оценкам ниже плинтуса, не потому что мы глупые или же не желаем учиться – просто информации было так много, что голова пухла. Я замечал за собой, что вдруг перестаю писать об Эмерике Безумном, что создал зелье пяточной чечетки, а в итоге писал про Родерика Красивого, который соблазнял русалок, чтобы разбирать их на органы для своих экспериментов – химерологи те еще засранцы, не я так решил, так история говорит. Гермиона же поправляла наши эссе, нередко их переписывая подчистую, мы отплачивали ей ношением тяжелой сумки и книг в библиотеке – иногда талмуды весили больше трех кило, но такое легкое чтиво часто затыкало потоки нравоучений.
Бывает так, когда чего-то сильно ждешь, оно всегда опаздывает. Вот и я ждал – вплоть до двадцатого декабря. Проснувшись утром, я долго пялился в потолок, пытаясь уговорить привыкший к ранним подъёмам организм поспать еще пару часов. Мешало мне два фактора: копающийся в своих вещах Невилл и храп Рональда. Перевернувшись на бок, я засвидетельствовал растерянное выражение на одутловатом лице Лонгботтома. Вздохнув и почесав живот, я цокнул языком, привлекая его внимание:
— Доброе утро, опять что-то потерял?
— Да-а, шарф, бабушкин подарок… – проблеял он, взмахнув в раздражении и обиде руками. Наверное, еще более обидным было то, что ярко-алый шарф с вышитыми на нем грифами покоился у него на шее.
— Ты его не потерял, Нев, ты его надел и забыл об этом. Как и о том, что Тревор не любит, когда его комкают в руках…
— Ой, спасибо! – вскрикнул он, выбросив руки вверх и разжав ладони, в которых покоился бедный жаб, что отправился в непродолжительный полет, ударившись телом о мой балдахин, чтобы упасть на подушку, которую я подстелил на автомате, после чего получил еще одно спасибо.
— Да не за что, удачных каникул. Проведи время весело и с пользой…
— Угу, и тебя с Рождеством. Еще раз спасибо! – он закинул жаба в карман зимней мантии и захлопнул крышку тяжелого чемодана.
Тут же из-под полога кровати Уизли вывалился сам Уизли, держа наготове палочку. Я смотрел на эту картину с долей безумного пофигизма, слегка улыбаясь и недоумевая.
— Близнецов нет, так ведь?
— Нет, Рон, это всего лишь Нев, – я ткнул пальцами в смущенного мальчишку, что пытался смыться от гнева разбуженного Уизли и, запутавшись в полах мантии, грохнулся через порог на пол коридора, чтобы тут же вскрикнуть вновь, будучи придавленным сундуком.
— Вот засранец, такое чудесное утро… – бурчал он, утопая босыми ступнями в толстом ворсу ковра. Позевывая, он поднял сундук, вручил его поднявшемуся Лонгботтому и, когда тот хотел сказать очередную благодарность, захлопнул дверь перед его носом и, почесывая отлёжанную щеку, вновь завалился на кровать.
— Доброе утро, Рон.
— Еще слово, Гарри, и я тебе вмажу. Дай поспать…
Три секунды – и тихие посапывания переросли в голосистый храп, музыка для ушей – глухих ушей. Закатив глаза и беззвучно обратившись ко всем высшим силам, я слез с кровати и начал одеваться.
Все разъезжаются по домам. Я тоже думал об этом, но Дурсли не прислали ответа, значит, я им не так сильно и нужен. Легкая обида все же поселилась на задворках сознания и вылилась в тихое шипение, когда я не мог попасть носком во вторую штанину. Дальше был тихий писк, ознаменовавший приземление моей пятой точки на мягкий ковер. Я замер не дыша, слыша лишь стук своего сердца и вновь возобновившийся храп за балдахином соседней кровати. Я не боялся гнева Рона, просто он попросил быть тише – простая вежливость и тактичность с моей стороны.
Набросив зимнюю мантию на плечи, я зашнуровал высокие ботинки, схватил вязанный шарф со стула у кровати рыжего и выскочил в гостиную Гриффиндора, где толпы детей курсировали от спален к выходу и обратно, иногда забывая что-то или же теряя его на ходу, как и мысль о том, что ты что-то забыл.
Знакомая копна каштановых волос была наполовину прикрыта обложкой старой на вид книги, в то время как ноги были заброшены на стоящий рядом с креслом чемодан. С присвистом я подошел к наверняка бесящейся от происходящего здесь хаоса, как вдруг мне вновь пришлось на цыпочках отступить на шаг назад. Её глаза были закрыты, рот приоткрыт, а лицо было умиротворенно спокойным, без вечного превосходства и ехидного нравоучения.
Наверное, занятия по астрономии вчера в полночь забрали из первокурсников много сил, вон и Невилл притаился в стороне, вновь заснув стоя, прижавшись к гобелену у северной стены, рядом с которым располагались смотровые окна. Высокие как свечки, увитые переплетением металлических вставок. Но не это привлекло мое внимание, а размытое пятно, что стучало клювом о толстое стекло окна. Подбежав к нему, я начал снимать защелки и, открыв его, впустил поток холодного воздуха, воя пурги и вскрики обиженных и недоумевающих школьников. Тут же закрыв высокую раму, я с извиняющимся видом указал на сову и, получив несколько нелестных эпитетов, театрально поклонился, чтобы тут же начать уворачиваться от обиженной птицы. Смех, шум, гам – как итог, сову поймал Перси, тяжелую на вид коробку – еще один старшекурсник.
— Спасибо… Э-э? Вы чего!
На меня набросили мантию и под знакомый смех близнецов я был выброшен в коридор у входа в башню. Сова взбалмошно мотала головой, так же как и я. Поправив очки, я добился молчаливой договоренности с белым ужасом и, подхватив коробку,надел вторую мантию на плечи. Дождавшись приземления полярной птицы на плечо, я пошел вниз к вестибюлю. Мысль зайти к Хагриду укрепилась у меня в голове: выпью чая, послушаю байки и открою посылку.
Замок преображался, вокруг стены покрывались изморозью, что рисовала замысловатые узоры на камне стен. Запах сосны и морозной свежести кружил голову, венки омелы висели через каждые пять метров, а запах готовящегося завтрака приятно щекотал нос. Не доходя до Большого зала, я увидел огромную ель, что лежа на боку шевелила ветвями, две пары огромных сапог, что упирались в пол, и бородатое лицо, улыбчиво светящее глазами.
— Э-хей, Гарри! Ты смотри, какие вымахали! Филиус их ещё украсит, так что вид будет шикарным, я тебе говорю…
— Доброе утро, Хагрид. Я вот как раз к тебе в гости собрался.
— Это же замечательно! Сейчас последнюю водружу на её место и пойдем, – он с кряхтением затащил огромную ель в двери Большого зала, и я протиснулся следом, чтобы увидеть три её товарки, стоящие напротив столов факультетов.
Вокруг было относительно пусто и тихо. Ранние пташки завтракали редкими островками среди пустоты зала, даже за преподавательским столом сидела лишь Макгонагалл, что маленькими глотками пила чай и читала газету. Хагрид под мои подбадривающие смешки все же установил рождественское дерево и, кивнув декану, пошел на выход, призывно махнув рукой.
— Я вижу, ты завел себе сову. Красивая…
— Да не моя она. Посылку принесла, пару раз почту мне носила, вот и все.
Полярная сова недовольно ухнула, снова щипнув меня за ухо.
— Ай! Она еще и злобная, вон как прожекторы свои пучит…
— Эхе-хе-хех. Выбрала она тебя. Такое редко случается, но случается. Хозяин ты теперь ей, если, конечно, не прогонишь, – хитро сощурив глаза, он смерил нас изучающим взглядом веселых глаз-бусинок и, открыв широкую дверь, вышел на мороз и вьюгу. Птица взмахнула крыльями, сохраняя равновесие, и еще сильнее вцепилась в ткань мантии, не желая улетать.
— Не знаю, еще не решил. Может и оставлю, если она не будет такой букой… Ай! Зараза…
Хагрид вновь улыбнулся и с моего молчаливого согласия поднял меня за шкирку, посадив себе на плечо. Центральная дорога в Хогсмид, где был расположен перрон Хогвартс-Экспреса, была расчищена, и стройные ряды карет из черного дерева дожидались пассажиров, будучи запряженными странными лошадьми. Черные кожистые крылья, безволосые и сухие словно жертвы концлагеря…
— Держись! Тут глубоко!
Желание спросить о странных созданиях пропало, когда полувеликан по пояс провалился в заметенную вьюгой тропку, которую, наверное, он и протоптал, когда тащил ели. Я поплотнее замотал лицо шарфом Рона и вцепился руками в толстый ворот мехового пальто-плаща. Добрел к дому ледокол по имени Хагрид быстро, поставив меня на порог, он открыл дверь огромным ключом и, спрятав его обратно, пропустил меня внутрь. Камин не горел и было слегка прохладно, что подтвердил и Клык, залезший в собственно приготовленное для себя кубло-лежак из старых простыней и покрывал. Я достал палочку и четко произнес заклинание, благо, зубы уже отросли и выделялись лишь своей относительной белизной в сравнении со старыми.
Пока Хагрид оббивал сапоги и стряхивал налипший снег, я распалил камин и дотащил наполненный водой чугунный чайник, поставив его на решетку. Сова, все так же вцепившись мне в плечо, не позволяла даже мантию снять, пусть мне и не сильно хотелось, в доме было все еще холодно.
— Дай ей имя. А то не отцепится, – лесник убирал со стола, заставляя его тарелками с печеньем, кексами и прочими кондитерскими изделиями, которые опасно есть.
— Да какое? Может быть, Белая? Аа-ай! Да что ж это такое! Ты мне все уши оборвешь.
Она начала бить крыльями, и мне ничего не оставалось, как устало плюхнуться за высокий стульчик и, взяв чашку в руки, хмуро посмотреть в глаза веселящегося лесника.
— Может быть, Шарлота?
— Ну нет, это же сова, а не корабль… – протянул лесник, с задумчивым видом уставившись в обледенелое окно.
— При чем тут корабль?
— А?
— Ладно, проехали, – сделав глоток горячего травяного сбора, я свел брови у переносицы, начав думать об имени для противной совы.
— Ну назови её хоть как-то. Ну вот она белая, полярная, подумай о ассоциациях…
— Легко тебе говорить…
— Не бурчи, да и вижу я, что вы два сапога пара. Вот, например, змеюку свою ты как-то назвал, вот и её назови.
— Зёбрыча-то? Так он полосатый был, монохромный, так сказать. Вот и назвал…
— Ну вот и её назови.
— Хм-м, Хаг.
— У-ум?
— Я тут недавно читал историю магии, был один колдун. Кельтский друид или знающий, не помню, как точно…
— Ведун.
— О, точно. Букль Морозный, он римлян пачками валил, замораживая их лагеря, насылая морозные бури.
— Эт да, слышал о таком, – Хагрид передернул плечами и, подлив мне чаю в и так почти полную кружку, жестом показал продолжать.
— Ну так вот, она птица зимняя, наверняка такая же злобная как и Морозный… Ай! Вот! Ну, что я говорил?
— Букля? Хм-м, ну неплохо. Она вроде не против…
— Она?
— Ну да. Самка, так сказать.
Я осторожно повернул голову к сове и увидел два внимательно сверлящих меня глаза, янтарно-желтые, поблескивающие в отсветах огня, горевшего в камине.
— Будешь Буклей?
— Ух-ухху, – она вспорхнула с моего плеча белым призраком, исчезнув в самом темном углу дома, где стоял высокий шкаф.
— Ну, вот и ладненько, – лесник хлопнул в ладоши и, пододвинув ко мне тарелку с «деревянными» кексами, улыбнулся: – Я тебе такое сейчас расскажу, не поверишь…
========== Глава 26 “Подарки и Услуги” ==========
— Конь бьет ладью. Тебе мат, Гарри.
— Угу.
— Ты чего такой задумчивый сегодня? Завтра Рождество, я не еду домой, и все орехи полетят на патлатую голову Чарли. Мама снова будет пытаться его постричь и охать при виде его ожогов, – мечтательно протянул Рон, вновь начав почесывать кончик носа. Я же сонно водил ложечкой в десертной чаше, где пломбир вот уже как час растаял. Вокруг было ни души, по крайней мере, за нашим столом. Близнецы на отработках, так как заколдовали снежки, что гонялись за тюрбаном профессора Квиррелла. Перси сидел в библиотеке, а больше никто из наших и не остался, замок опустел, словно вымер. Лишь редкие сквозняки, шепчущие в коридорах, и вой бушующей вьюги за окном.
— Ладно, Рон, я доверю тебе одну тайну, надеюсь ты никому не расскажешь?
— Тайна? Я могила! – вскрикнул он, и тут же покраснел, так как из-за соседних столов – и в большей мере преподавательского – на нас бросили несколько взглядов. Снова моя скептически выгнутая бровь, и рыжик что изобразил закрытие замка на рту.
— Ладно. Твой брат Чарли ведь работает с драконами?
— Ага, изучает, разводит и отлавливает, – начал он загибать пальцы, говоря шепотом: – А тебе зачем? Или стой! Ты хочешь сказать…
— Да, оно самое.
— Ты где его взял? Они же огромные… А-а, заливай-заливай, так я тебе и поверил…
— Рон. Драконы бывают и маленькие, уж ты-то должен об этом знать.
— Маленький? Ого, а где он? Покажи…
— Он еще не вылупился… – как только я это произнес, Рон тут же выставил руки, останавливая продолжение диалога, и кивнул мне на выход, став очень серьезным. Встав, мы быстро побросали шахматы в коробку, преодолев их сопротивление и писки, и, выскочив из зала, забежали в первый попавшийся класс. Рон подошел к окну и, открыв форточку, тут же впустил холод внутрь.
— Ты чего делаешь? А-а-а, ну ладно, – протянул я, выхватив из новой пачки сигарету, и, подкурив выпустил клуб дыма. – Где достал, мне вот никто не хотел продавать или же давать…
— Близнецы всё достанут, но теперь я им должен, – с намеком произнес он.
— Да-да, ладно.
— А ты где достал?
— Еще не достал, да и не я.
— А кто?
— Хагрид.
— Хагрид?
— Ну да, большой волосатый…
— Я знаю, кто такой Хагрид. Зачем ему этот геморрой, при чем незаконный?
— В смысле? Тебя вроде не заботила законность маленького дракончика.
— Так на то он и маленький, – с превосходством струсил он пепел и, выбросив окурок в окно, закрыл форточку.
— Вот ничего не понял, – сложив руки на груди, я облокотился о старую парту и стал ждать. Видно было, что Рону нравится знать то, чего не знаю я.
— Купить вылупившегося дракона не проблема, таким многие промышляют, но нужно разрешение. Но вот яйцо дракона не купить. Законно, – добавил он, подняв палец вверх. –Дело в том, что все яйца драконов находятся на учете в заповедниках и, следовательно, у министерств. Просто так его никто не продаст, видишь, к чему клоню?
— Его сперли?
— Возможно, а возможно и нет. Может у кого-то есть незаконный дракон, который и принес приплод…
— Ох, мать его так. Это же жопа. Если начнут задавать вопросы, то Хагрида закроют.
— Ага, и никто не спросит, зачем он ему. А кстати, зачем?
— Он всегда хотел дракона, а тут подфартило выйти на нужного человека.
— Ну не знаю, нужно его отговорить, не то у него будут проблемы, большие проблемы…
Разговор с Роном заставил меня задуматься о наличии интеллекта у Хагрида, о возможных проблемах и о сохранении тайны. Все же нужно было его выручать. Отговорить купить яйцо не получится – я уже пробовал, спереть его у него тоже – он сразу же узнает кто, сдать его не вариант – он все же друг, каким бы дуриком ни был.
Рождественское утро было пасмурным, белоснежные облака окрасились сталью, размывая свет солнца, вьюга не утихала вот уже несколько дней, и ни у кого не появлялось желания высунуть нос из замка. Я проснулся, когда еще за окном стояла темень, книга о тысяче приемов как обуздать дракона отдавила мне руку, и, разминая её, я все же нашел плюс: маленький, но приятный. Зрение стало четче, так что нужно будет подойти к Перси и заказать через него новые очки. Он тоже их носил, но лишь тогда, когда читал.
— Гарри! Просыпайся!
— Я не сплю… – сказал я прямо в лицо Уизли, что прорвался через завесу балдахина и, схватив меня за руку, потащил из кровати.
— Ты чего? Так подаркам обрадовался?
— И это тоже! – он, улыбаясь, схватил мои очки, всучил их мне и вытащил из-за пояса пижамных штанов письмо. – Это от Чарли, он сможет помочь, при этом сохранив тайну.
— Ох, как знал, что знают двое – то знает свинья.
— Вот не надо тут, я нашел реальное решение проблемы, а ты тут обзываешься.
— Ладно, излагай.
— Так всё в письме… Ладно, не кипятись. В двух словах: нам нужно его вылупить, тогда никаких вопросов к Чарли не возникнет, а потом в условленное время нам нужно будет переправить его за территорию Хогвартса, ну, чтобы его забрали.
— А его не смущает, что вылупить дракона – это два года тюрьмы?
— А у нас есть варианты? – сердито дернулся Рон, забирая письмо.
— Окей, извини. Спасибо тебе и твоему брату…
— Сам лично ему скажешь. А я в этом участвовать не намерен, иначе меня точно выгонят и мать меня убьет. Кстати, о маме, вот, – он бросил мне бумажный сверток, замотанный бечевкой, и, вновь улыбнувшись, вышел за дверь, побежав в гостиную. Только сейчас я заметил, что он был в бордовом свитере с буквой «Р», вышитой на груди. Размотав упаковку подарка, я обнаружил похожий свитер, только изумрудно-зеленого цвета и с такой же буквой «Г», вышитой золотистой нитью. Это было чертовски приятно. Я тут же его надел и сразу же снял, так как на голое тело он ужасно щипался. Пришлось надеть футболку и только затем свитер. У выхода я вспомнил о подарках и, метнувшись обратно к кровати, вытащил из-под неё четыре коробочки.
Две коробочки метнулись в сторону дальних кресел, вызвав «Ойк» и дружный смех: — Спасибо, Гарри!
Подойдя к каминной полке, рядом с которой в кресле всегда читал Перси, я положил на кресло коробочку и подошел к Рону, что разрывал подарочную бумагу, сидя у маленькой ели, ну, как маленькой – высотой до потолка, но все же меньше, чем в Большом Зале.
— Держи.
— Спасибо, – он взял в руки коробочку и потряс ею у уха. – Конфеты или носки?
— Угадал, – с хитрым прищуром произнес я.
Он открыл коробку и, разорвав бумажный пакетик, увидел гладкие коричневые носки размера так сорок-пятого.
— А где конфеты?
— А ты попробуй.
— Ты серьезно? – блеснув глазами на мой задерживаемый хохот, он улыбнулся, мотнув зажатыми в руке ириско-носками в сторону дальней части гостиной, откуда слышался грохот взрывающихся петард и шутих: – Это они посоветовали?
— Ну нет, я просто спросил, где такое можно достать, ну или что-то в этом роде, – помахав загадочно руками в воздухе, я толкнул его в плечо и достал другой подарок.
— Держи, свежий фотоальбом Пушек Педдл за этот сезон… – радостный крик, укушенный на автомате сладкий носок и сдавленное мычание, когда ириски склеили его зубы. Он обиженно огляделся по сторонам, а я, зажав его щеки пальцами, нагло улыбнулся: – Вот так тебе и надо.
— Гы-м-м-м.
— И тебя с Рождеством!
Когда Рон успокоился и перестал бегать за мной по всей гостиной, я вернулся к елке и нашел там десяток разных подарков с моим именем. Конфеты и тянучки от сокомандниц по квиддичу, брошюрка вместе с мастиками и лаком для ухода за метлой от Вуда, подарки близнецов я не вскрывал под их обиженные моськи, от Гермионы я получил теплый шарф и варежки, от Рона личный набор шахмат, а то одолженные у Дина меня не слушаются. От Трейси была книга о десяти способах вырастить зубы в домашних условиях и большая упаковка кислотных шипучек. Был еще один сверток, но без подписи, лишь мое имя и все. Его я не стал открывать и, взяв все в охапку, потащил наверх, там рассортирую и осмотрю.
Через пару минут моя голова торчала над перилами балкончика, высматривая Уизли: он как раз с умным видом и напряжением челюстей дожевывал мой шуточный подарок, да так, что у него покраснело все лицо, но вид был одухотворенный, я бы даже сказал, задумчивый.
— Ей! Рон, иди сюда!
— Иду!
Взбежав по лестнице, он был затащен в нашу комнату, и я, захлопнув дверь, потащил его к окну, где лежал странный подарок.
— Вот, смотри! – мягкая ткань заструилась по пальцам, в то время как я набросил на себя мантию, растворяясь в воздухе.
— Ах-ре-не-ть…
— Ага, я сначала испугался, у меня блин все тело в отражении пропало.
— Это блин мантия-невидимка! Я слышал о них! – он отбросил пачку конфет, что схватил ранее со своей кровати и, смахнув крыса на пол, уселся, заворожено глядя на мою голову, зависшую в воздухе как бы без тела.
— Ты это, покрутись. Я слышал, они рябят, когда совершают быстрые движения, – я покрутился, и у Уизли вновь отвисла челюсть. – Её не видно! В смысле, не видно, что она скрывает, эм-м, ну ты понял…
— Сам в шоке! Мне её подарили, и там была записка…
— От кого?
— Не знаю, – трясущимися пальцами я нежно снял её с плеч и положил на кровать, доставая записку из кармана.
— Хм-м, используй её с умом, – Рон с задумчивым выражением лица тер подбородок, вчитываясь в маленькую записку. Он так сильно приблизил к ней лицо, силясь разглядеть скрытые подсказки или шифры, что чуть носом не чесал пергамент листка.
— Да, больше ничего нет. Ну кроме того, что она принадлежала отцу, ну ты и так прочитал.
— Ага, это круто. И, эм, соболезную, Гарри.
— А-а, да ничего. Я не знал их, но все равно приятно, что их вещь досталась мне, словно я стал чуточку ближе к ним.
— Угу, но блин! – отдав мне записку, он с задумчивым видом уставился в окно: – Очень интересно, наша проблема с ты сам знаешь чем, и вот её решение – ну, как вынести его за пределы школы.
— Я тоже об этом подумал. И мне вдруг показалось, что это ловушка…
— Хах, нет, точно нет.
— Это почему?
— Мантии-невидимки очень редки и дорогостоящие, особенно такие. Выходит, очень дорогая ловушка.
— Очень? – переспросил я, в то время как Рон с моего молчаливого позволения сам примерил мантию и так же растаял в воздухе.
— Очень. Я бы сказал, бесценна, ты это, никому не говори. Вообще никому! – шепотом начал он из-за моей спины, на что я рефлекторно двинул локтем за спину.
— Ай! Ты чего дерёшься!
— А ты не подкрадывайся, – с усмешкой сказал я появившейся обиженной роже Уизли.
Все стало ясно за завтраком. Столы преподавательского состава и факультетов исчезли, на смену им появился один большой стол, за которым уже сидело человек двадцать. Профессор Снейп с кислой миной смотрел в потолок, не желая участвовать в разгорающемуся психозе. Ну, а как это было еще назвать: Альбус Дамблдор выхватывал огромные хлопушки, что стреляли горами конфетти и разномастными шляпами, тут же надевая их на остальных. Профессор Макгонагалл получила розовый в зеленую крапинку цилиндр, сам директор надел пиратскую треуголку. Мне же досталась шляпа ковбоя, в то время как у Рона на голове был детский чепчик. Из хлопушек также вылетали стайки наколдованных птиц, белых мышек – скорее всего, подарок для миссис Норис – и даже несколько накладных носов и бород, белоснежных.
Хагрид гудел о чем-то на ухо профессору Квирреллу, их очень внимательно слушал высокий мужчина со множеством шрамов на лице, и я, к прискорбию, заметил, что у него вместо руки был протез. Он под всеобщий смех снял с головы директора треуголку и, загнув пальцы металлической руки в крюк, начал кричать «Ар-р-р!» детишкам, сидящим рядом, и мне в том числе.
Хагрид часто прикладывался к стакану, такому же огромному, как и он сам, его глаза хмелели, щеки, видимые из-под бороды, розовели, а взгляд директора, веселящийся и с искорками, на мгновение превращался в обеспокоено-усталый. Встретившись с ним взглядом, я понял, что он знает о том, что задумал Хагрид, и, возможно, о том, что задумали мы. Отсалютовав мне бокалом, он слегка улыбнулся сквозь серебристую бороду, и я ответил тем же. Я вспомнил его почерк, и понял что мантию подарил-вернул именно он.
Наевшись до отвала, я под внимательным взглядом прищуренных глаз зельевара, культурно со всеми попрощался и, схватив Рона под руку, поволок его от стола. Он обожрался, я был в этом уверен, но не мог оторваться от пудинга с клубничным суфле. Встретившись взглядом с зельеваром, я скупо улыбнулся и едва повернул голову к Хагриду, как шрам вновь прострелил иголочкой боли.
— К-хм, идём, Рон, будет еще обед и ужин, там поешь до отвала.
— Я уже не могу… И-ик…
========== Глава 27 “Пол дракона тоже важен!” ==========
Снег хрустел под ногами, в то время как ладони Гермионы цепкой хваткой пальцев, что чувствовалось даже сквозь ткань утеплённой мантии, держались за наши плечи. Рон имел вид недовольный, но все же терпеливо шел вперед под звуки завывания вьюги. Мне же было относительно все равно, то, что она девчонка и водится с нами, не заботило мой ум в данный момент. Сейчас я смотрел в белые завихрения мелкого снега, что кружился у нас над головой, и думал о многом. О том, что нужно как-то выручить Хагрида, возможно, помочь или снова попытаться его отговорить. Аргументом будет посылка, которую я вновь несу в его дом, только уже распакованную, но вновь перевязанную веревками бечевки.
Лица были замотаны шарфами, так что после стука лицо лесника выглядело озадаченным, и, лишь приглядевшись, он смог более-менее различить, кто из нас кто: попытка его была почти успешной:
— Привет, Гарри, эм-м, Рон и… кто это с вами? – обратился он сначала к Рону, потом ко мне и следом – к Гермионе, которую он еще не знал, но был наслышан.
— Это я, Хаг, привет, – разматывая шарф, я с молчаливого позволения лесника указал рукой Грейнджер присаживаться и чувствовать себя как дома, не забывая, что она в гостях.
— Здоров, Хагрид, как оно? – это уже был Рон, что тактично помогал распутать шарф девочки, который запутался в её волосах.
— Нормально всьо! А чего это вы решили в гости зайти? Нет, я-то не против, но…
— Ты знаешь чего, – отбрил я подозрения лесника или же, скорее всего, подтвердил, когда его глаза посмурнели. – Это, кстати, Гермиона Грейнджер, я тебе о ней уже рассказывал.
— Да, наслышан. Приятно познакомиться, Гермиона, – он, получив ответную улыбку, сразу же двинулся к камину ставить чайник на решетку.
— А ну не сбегай, разговор к тебе есть. Как друга прошу… – надавил я на слабое место, усаживая Гермиону за стол, придвинув к ней тарелку с печеньем и ткнув рыжего под бок, чтобы просветил об их опасности Грейнджер.
— Ну Гарри! – простонал Хагрид, переминаясь с ноги на ногу, жалостливым взглядом буравя мое серьезное лицо.
— Спокойно, Хаг, спокойно. Я знаю, что это для тебя важно, и только поэтому я тебе помогу, – примирительно подняв ладони, я обошел лесника и, схватив прихватку, с натугой поднял тяжелый чугун чайника, водрузив его на стол.
— Но ты должен принять наши условия, – подключился к разговору Рон. Он спрыгнул с высокого стула и, покопавшись в карманах мантии, достал письмо от своего брата: – Я написал Чарли о надвигающейся проблеме, и он готов помочь. Вот, держи, – протянув ему письмо, он похлопал лесника по колену – выше не доставал – и самостоятельно налил чай в заварник, подмигнув недоумевающей и стесняющейся Грейнджер.
Не думаю, что она стеснялась лесника или же пребывания у него в гостях, уверен, что она стеснялась своих мыслей о нем и о том, что он так нас с Роном подставляет, но держалась, не проронив и звука, как мы условились. Все же ей, наверное, было приятно то, что мы открыли ей маленькую тайну, что может перерасти в большую задницу.
Хагрид достал из кармана маленькое пенсне и, водрузив его на нос, начал читать письмо, шевеля губами: – Как это отослать с ним в Румынию?
— А вот так! – припечатал я ответ, поставив посылку на стол, и с молчаливого одобрения Рона Гермиона проделала то же, но с тяжелым талмудом, что был извлечен из сумки и незаконно вынесен ею же из библиотеки. Все же мы плохо на неё влияем. Или наоборот.
— Твой выход, Гермиона, – сказал я, усадив с помощью Рона поддавшегося нам лесника за стол.
— Кхм-м. Мистер Хагрид…
— Да какой я мистер, просто Хагрид… – махнув рукой, он понуро начал смотреть на свои пальцы, теребившие кусочек газеты, смотанный в свечу для разжигания камина.
— Кх-м, – вновь прочистила она горло и, открыв страницу, окинула лесника строгим взглядом карих глаз: – Хагрид. Мальчики попросили просветить тебя о драконах и их особенностях, о которых, по их же словам, ты забыл по причине невероятного желания, граничащего с безумием, – подкрепила она эти слова, посмотрев на нас с Роном. Мы же молчаливо пили чай, отдав весь процесс промывки мозгов на возвращение сознательности и логики в её нежные руки.
— Так, а что я-то не знаю о драконах? Они милые и красивые… – мечтательно начал он, но был тут же перебит Гермионой.
— Самая мелкая особь представляется видом Перуанский Змеезуб, длина пятнадцать футов, вес полторы тонны. Но это будет лучшим раскладом, Вы ведь не знаете, чьё яйцо покупаете.
— Ну так-то…
— Я не закончила, – припечатала она, вновь начав водить пальцем по строкам старых страниц. – Скорость роста ускоренная. Из мелкого яйца в два килограмма он за две недели увеличивает свой вес до двух центнеров пропорционально размеру. Пламя сможет выдыхать лишь к концу третьей недели, но не это проблема. Проблема Ваша в том, что защитные механизмы природы магического создания, именуемого не иначе как драконом, предполагает, что главное оружие как защиты, так и охоты детеныша, будь он в отрыве от матери или же нет, это его яд, производимый огнедышащими железами в период созревания…
Она все печатала и печатала слова, придавливая понурого лесника как взглядом, так и постукиванием ладоней по ветхим страницам книги, в которой она ориентировалась лучше, чем мы в замке. Выдергивая предложения из страниц книги, она вбивала последние гвозди в крышку гроба желания лесника оставить дракона.
Как итог – у неё пересохло в горле, и она, устало похлопав его по ладошке, села пить чай, обиженно бросая взгляды на нас: ей было неловко, тем более в первую встречу с человеком, раздавить его мечты и желания. Именно это мы её и попросили сделать, как для нашего блага, так и для блага Хагрида, возможно, еще и школы.
— Хаг, успокойся. Ты ведь понимаешь, что когда он вырастет, то ты не сможешь его прокормить. Он начнет жрать гиппогрифов, да и остальную живность в лесу. Сжигать его во время охоты, нападать на людей, ведь он не человек, которому можно все объяснить и научить. Он огромная, огнедышащая и прожорливая тварь…
— Не надо так… – проблеял Хагрид, чуть не плача и комкая в руках обрывки газет.
— Я не говорю, что он плохой, нет, но ему не место в школе. Это опасно как для тебя, так и для детей, что здесь живут и учатся магии. Мы решим проблему, отправим его к Чарли в заповедник, к его родичам. Там ему будет хорошо…
— Да-а-а, хорошо, Гарри, – слезы покатились из его глаз, и я, кивнув Рону, поднялся и обнял, вернее, попытался обнять лесника, что ревел как маленький китенок.
— Все будет хорошо, мы его вылупим. Ты осуществишь мечту, пусть и на маленький срок, а затем мы отправим его в хорошее место и надёжные руки.
— Хорошо-о-о-о, я знаю Чарли-и-и-и. Он позаботится о малыше-е-е-е-е…
Ревел он еще с полчаса, но все же успокоился и бросал на нас взгляды благодарности, бегая по дому в поисках всяких вкусностей, что загромоздили весь стол. Мне было приятно, что он нас понял и воспринял все хорошо, ведь мы желали лишь помочь ему и проявили заботу.
Гермиона включилась в разговор в своей привычной манере и начала доить Хагрида насчёт знаний о повадках зверюшек и всевозможных чудовищ. Это здорово его отвлекло, и он сел ей на уши, излюбленным образом травя байки и называя тварей, с которыми лучше не встречаться, милыми зверюшками, которых почему-то люди боятся…
— А что это за коробка? – Хагрид перевел дыхание, глотнув теплого травяного сбора из кружки, и ткнул пальцем в коробку, стоящую умоих ног.
— Да, Гарри, что там? Ты мне так и не сказал… – это уже был Рон, что тягал за щеки Клыка, на что тот стучал хвостом по полу, все так же роняя слюни.
— Точно, почти что забыл. Вот, смотрите, – спрыгнув со стула, я поставил на него коробку и, размотав веревки, явил свету металлический ящик голубого цвета с облупленной краской. На нем было много шероховатостей. Впервые с тех пор, как его получил, мне пришлось стирать с него тряпкой остатки земли и грязи, что дало ответ, где же он был все это время.
С легким лязгом крышка открылась, показывая промасленные ветоши, уже размотанные моей рукой. На них покоился огромный пистолет: деревянные щечки рукояти, длинный и массивный ствол, серебрящийся в отсветах камина.
— Что это за штука? – Хагрид придвинулся ближе, в то время как Гермиона задохнулась от возмущения и шока.
— Да, Гарри, что это?
— Это ствол, друг, – довольно произнес я, нежно извлекая огромный пистолет из металлического ящика.
— Это незаконно!
— Да, Гермиона, незаконно, но, будь он у меня в вечер Хэллоуина, ты бы так не говорила.
Она, хватая воздух ртом, сцепила руки на столе, сверля меня взглядом, по которому было видно, что внутри её головы идёт борьба.
— Ладно! Но с этого момента я в этом не участвую, что бы вы не собрались делать.
— Хорошо, но я и так не хотел тебя втягивать в переделку.
— Спасибо и на этом. А теперь мне пора, до отбоя осталось двадцать минут, и я не хочу попасть на отработки. Доброго всем вечера, – спрыгнув со стула, она начала облачаться в теплую мантию, вновь накручивая шарф на лицо, и я кивнул Рону с просьбой её проводить. Он, закатив глаза, кивнул и бросил последний взгляд на пистолет, мигнул мне глазами:
— Жду подробностей.
Когда они ушли, под скулеж Клыка, которому запал в его собачью душу рыжий Уизли, я начал протирать тряпкой засаленные бока пистолета. Наверное, его намазали чем-то, чтобы он не заржавел.
— Так что это? И почему это незаконно-то?
— А? Так это пистолет, оружие в мире маглов. Из него стреляют…
— Как из арбалета что ли?
— Типа того, сам еще не разобрался. Но он намного убойней арбалета…
— Убойней? А ну-ка отдай, спрячу подальше. Оружие детям не игрушка! – он протянул свою руку к пистолету, и я шлепнул его ладошкой.
— Это для самозащиты, будь он у меня тогда, я бы не выпрыгивал в окно, спасаясь от тролля.
— Эк оно как, ну ладно. Так зачем ты его сюда притащил?
—Это твоя страховка. Колдовать тебе нельзя, значит, защититься от контрабандистов ты не сможешь…
— Контрабандистов-то? Хах, не-е-е, с ними я дел не имею, вот. То у Наза яйцо появилось, он свой парень, пусть и мутный чутка…
— Наз?
— Наземникус Флетчер, тот еще пройдоха, но я его давно знаю.
Смерив лесника подозрительным взглядом, я передернул затвор, проверяя ход механизма подачи, и, щелкнув курком, спрятал пистолет обратно. – Ладно, не надо так не надо. Но будь осторожен, ладно?
— Хорошо-хорошо, буду. Но мне приятно, что ты обо мне переживаешь.
— Ну так вот, знай, что если тебя укокошат, дурилка здоровенная, так я буду плакать на твоей могиле. Понял?
— Ну так что, ты избавишься от него? – уперев руки в бока, она стояла посреди нашей спальни, буравя меня, по её мнению, самым тяжелым взглядом.
— Нет, зачем?
— Потому что это опасная вещь! Ты можешь пораниться, а то и убить кого ненароком! – сдув прядь падающих на лицо волос, она продолжала на меня смотреть, в то время как я лениво её игнорировал, лежа на кровати и читая, или, скорее, делая вид, что читаю книгу.
— Гермиона, в двадцать эм-м… – я опустил книгу на грудь и повернул голову в сторону ухахатывающегося с происходящего Рона.
— Двадцать четвертый, кажется. Может ты плакаты начнешь рисовать или же будешь вести дневник отказов, а то она не отцепится, я уверен. Ах-аха-хаха-ахах-хаха…
— Я вообще-то здесь, Рональд! – топнув ногой о мягкий ворс ковра, что заглушил все звуки драматического эффекта, она вновь мотнула головой и, указав на меня перстом, закончила разговор: – Если я увижу, что ты будешь носиться с ним по всей школе или использовать его… – она запнулась на методе использования, все же она понимала его полезность в ситуациях определенного характера, что и заставило ей замолчать на короткое время, которое, увы, закончилось: – то я расскажу о нем декану или того хуже – директору Дамблдору!
Хлопнув дверью, она ушла, оставив хохочущего на кровати Рона, раздраженно почесывающего живот меня и недоумевающего Лонгботтома, что сидел как мышка, спрятавшись за подушкой от пышущей гневом однокурсницы.
— А чего это она пришла? Вы что-то прячете? Опасное? – прошептал Невилл, бросая на нас опасливые взгляды.
— Да, Нев, прячем, – устало произнес я, выхватив подушку из-под головы и метнув её в наглую веснушчатую рожу.
— А что это? – спросил он задумчиво, тут же переключившись на свои мысли, при этом подключив воображение, тут же замолкнув и пискнув от надуманного ужаса.
— Ты точно хочешь знать?..
— Нет! – снова пискнул он и выбежал как угорелый из комнаты, заставив Уизли дергаться в припадке и пищать от смеха.
— Да заткнись ты уже!..
Гермиона в итоге не отстала, но поубавила свой гнев, когда я выполнил её требования не таскать его всюду. Пусть мне и сильно хотелось, хоть пистолет – опасное оружие, но руки так и тянулись подержать его словно любимую игрушку – поймав себя на этой мысли, я спрятал его под кровать с глаз долой, ведь я понимал, что Гермиона права.
Но все же и я был прав.
Через три дня после визита к Хагриду Букля принесла короткую записку. Величаво вышагивая из стороны в сторону и отряхивая лапы от налипшей на них овсянки, она зорко следила за моей реакцией и тем, как я пишу ответ.
— Ну гмо-ом пишет? – не переставая жевать, с интересом спросил Рон, получив взгляд неодобрения от Грейнджер.
— Все в норме, приглашает сегодня на него посмотреть. Ты пойдешь?
— А то! – поднял он вилку вверх с наколотой на нее сосиской. Капли соуса заляпали стол, и он стыдливо их накрыл салфеткой.
— Господи, Рон! Перестань вести себя как свинья!
— А че не так?
— Все не так! – осадила она, гордо распрямив спину и выскочив из-за стола, быстрой походкой удаляясь из Большого Зала.
— Странная она… – протянул Уизли, продолжив насыщаться как ни в чем не бывало, а я, подперев рукой щеку, следил за полярной совой, широкими махами крыльев взлетавшей под потолок, что был на диво пасмурным.
Уроки были долгими как зимние ночи, казалось, что из-за ожидания время тянулось резиной. Но все же оно подошло к концу. Даже не удосужившись забросить вещи в комнату, я, подхватив Рона, побежал к Хагриду. Чуть ли не падая, по колено проваливаясь в кучугуры снега, мы все же добрели к его дому и после короткого стука ввалились в ужасно душный и чрезмерно протапливаемый дом. Камин горел на полную, а дальняя часть комнаты была завешена шторами, не пропускающими свет.
— Чего долго так? Я уже измаялся весь… – причитал лесник, выглянув за дверь, убеждаясь, что никто не идет.
— Да с уроков мы. Не хотели прогуливать и вызывать подозрения.
Сбросив с себя мантию и свитер, сшитый мамой Рона, я помог запутавшемуся в уже его свитере Рону и потащил его вслед за Хагридом, что чуть ли не танцевал от предвкушения. Кстати, о Уизли.
— Хаг! Ты выяснил породу? Это важно!
— Не-е пока, я эт, в яйцах не разбираюсь, вот увижу, тогда скажу, – он пропустил нас за ширму и, шикнув на скулящего Клыка, закрыл её перед его мокрым носом.
— Норвежский, мать его, Горбатый! – сиплым шепотом произнес Рон, упав задницей на стул и подняв очи в горе.
— Ты шаришь? – я с подозрением посмотрел на кивающего как болванчик Рона и ткнул Хагрида в колено с посылом не мельтешить, сел рядом с ним, глядя в широкий противень, заполненный тлеющими углями с лежащим на них землистого цвета яйцом размером с баскетбольный мяч.
— Ага, смотри на полоски и белесые крапинки – как на спине божьей коровки, – он перевел взгляд на Хагрида, что в недоумении и пышущей радости смотрел то на меня, то на рыжего.
— Хагрид, скажу так. У нас нет пяти недель.
— Это чего?
— Того. Норвежский Горбатый – единственный вид дракона, что с первых дней может плеваться огнем, вот чего!
— От бля! – вскинулся я, заметавшись взглядом по окружению, и тихо сатанел, понимая, что большая часть утвари, перекрытия крыши и, да блин, вообще все, мать его так, – деревянное. Переведя взгляд на лесника, что сел с грохотом на пол и потянулся рукой к бутылке, я понял ,что и до него это дошло.
— Хаг.
— А-а?
— Сколько отдал?
Но он махнул рукой, скривившись и снова приложившись к бутылке.
— Не понял?
— Да нисколько. Наземникус так хотел от него избавиться, что предложил сыграть на него в карты, когда я начал торговаться. Я ж человек прижимистый, каждую монетку берегу, чтоб, когда надо…
— Вот на эти деньги новый дом отстроишь! – с присвистом протянул Рон, когда увидел колыхающееся в углях яйцо.
— Вылупляется! Вылупляется, родимый! – вскрикнул лесник, отбросив бутылку в сторону, уже пустую, горящим взглядом выхватил перчатки и, надев их, поставил трясущееся яйцо на столик. Мы сразу же столпились у столешницы, Хагрид нависал, одухотворенно шепча слова поддержки таранящему головой скорлупу дракончику. Рон ухватил табуретку и, подняв ей над головой, завис в позе готовности мочить чудище, что покажет свой лик буквально через секунду. Я же замер с фотоаппаратом у лица, желая запечатлеть момент рождения, чтобы позже было чем потешить внуков, если выживу. По правде, я о них тогда не думал, просто решил щелкнуть на память.
И вот момент настал: облепленная пленками и мелкими кусочками скорлупы острая клиновидная головка вынырнула из плена. Хагрид пораженно воскликнул, Рон замахнулся табуреткой, а я щелкнул, вызвав вспышку магниевой дымки вокруг, от чего все закашлялись. Рон выронил табурет, Хагрид отшатнулся, а дракончик чихнул искрами, что сразу же затлели на столешнице.
— Чё я говорил, кхе-е, ну ты и надымил, Гарри.
— Извините.
— Ой, какой красивый! А кто у нас такой милый, а? – лесник, сюсюкаясь, протянул палец к голове лупающего змеиными глазками детеныша и, почесав ему подбородок, получил в ответ довольный скрежет и еще один поток искр, что опалил ему пальцы.
— Ой, узнал мамочку! – Хаг засунул поврежденный палец в рот и начал соскребать скорлупу и налипшую жижу с тела дракончика. Тот выгибал спину, расправляя крылья, и топорщил мелкие зубки, что выглядело мило и неуклюже.
— Да, точно, видишь, вдоль хребта топорщатся наросты, горба пока не видно, но он будет… – говорил Рон, пока маленькая зараза, такого же землистого цвета как и яйцо, не соскочила со стола. Расправив крылья и плюхнувшись на пол, кинулась за ширму, пища и продолжая скрежетать. Я не сплоховал и, подхватив дракончика за хвост, поднял обратно на стол и тут же выронил, так как змееныш пожелал меня цапнуть, в раздражении выпуская струйки дыма из носа.
— Осторожно с Норбертом! Он же ещё кроха…
— Норберт?! – хором воскликнули мы с Роном, и Уизли, посмотрев на Хагрида и дракончика, что метался по столу, пробуя все на зуб, похлопал лесника по ладони: —Норберта, это самка. Видишь, нет наростов на бородке. Э-эх, прими мои соболезнования…
— Это с чего? – я с удивлением посмотрел на Рона, что смел скорлупу в бумажный пакет и тут же выбросил её в огонь камина.
— С того. Скажу словами своего брата: «Самки – те еще агрессивные суки…».
========== Глава 28 “Операция Барракуда” ==========
Сидя на накрытом крышкой стульчаке унитаза, я дымил сигарету, переговариваясь с рыжим, что причитал, сидя в соседней кабинке:
— Ну как оно, показал чудище Гермионе?
— Ага, была в восторге.
— Серьезно?
— Нет, конечно же.
— И что там Норберта?
— Сам сходи и узнай! – глухой звук из-за перегородки не слишком исказил его устало-раздраженный тон.
— Ты сам знаешь, что не могу.
— Знаю, но блин! Эта зараза даже сквозь прутья цепей смогла меня цапнуть.
Встревожившись, я вышел из кабинки, бросив окурок в странно смотрящую на меня дырку унитаза, чему я не придал значения и открыл дверь в кабинку, где сидел и так же курил, как я, Рон. Он с сигаретой в зубах лелеял обмотанную бинтами, на которых красовались кровавые разводы, руку и с усталым видом смертника выпускал дым в потолок.
— Сильно цапнула?
— Не-е, так, краешком. Игралась, черт её дери… – он устало махнул рукой и, выбросив окурок, поднял свою сумку, накинув её на плечо здоровой рукой.
— Может к мадам Помфри сходишь?
— Плохая идея, думаю, что она сразу же поймет, кто укусил.
— Болит?
— Не очень, просто распухла и не слушается… – прошептал он, закатив глаза и чуть не грохнувшись головой об стульчак унитаза, но будучи подхваченным мной сохранил свой котелок, в отличие от сознания, которое он потерял.
Я был в панике, так что, не думая о последствиях, забросил его на плечо и, схватив сумки, потащил его на выход, где меня дожидался Филч. Был уже вечер, а мои отработки в самом разгаре, лишь попросившись в туалет я смог немного отдохнуть и переброситься словцом со ждавшим меня там Роном.
— Чего так долго… Поттер? – он сбился на середине предложения, увидев, как я несу Уизли, а я, не думая, сбагрил ему сумки, повесив их ему на руку, и бодро потащил рыжего в Больничное крыло, благо, было недалеко.
Было тяжело, дыхание тут же сбилось, но я допер его к двери и, сбросив словно мешок картошки на пол, постучал в дубовые двери. Торопливые шаги колдоведьмы и лязг замка, её суворое лицо и диалог без слов, когда она увидела бессознательного Рона, что сравнился цветом лица с зеленой травой.
Одно движение палочки – и тело Рона мягко падает на матрас кровати. Пасы заклинаний, и под громкое «Анапнео» из его горла вылетает кусок слизи, а он делает резкий глубокий вдох.
— Укус дракона, норвежский горбатый, самка, где-то три-четыре часа назад! – скороговоркой выдал я, на что она всучила мне флакон с жидкостью, и я тут же его выпил. Стало легко и сонно, тревоги отступили так же, как и зелень медленно сходила с лица Рона.
— Успокоился?
— Да.
— Бери скальпель, разрезай вену на руке и, прислонив горлышко, начинай откачивать кровь, понял? – она всучила мне странный аппарат с присоской и серебряным цилиндром, прицепленным к его горловине, и я, взяв все в руки, кивнул. Разрезав вену на поврежденной руке, я сразу же прислонил горлышко аппарата к разрезу и начал бодро откачивать кровь с чавкающим звуком.
— Сильнее придави! Не стесняйся, – прозвучал ее голос из-за ширмы дальней части помещения.
Так я и откачивал черно-зеленую жижу, пока не полилась темная кровь, в то время как колдоведьма заливала в горло Уизли разведенные порошки и микстуры.
— Ну, руку спасли, теперь перейдем к порке, – она спокойно отошла от Рона, что с бледным лицом тихонько посапывал на кушетке, и поманила меня пальцем за дальнюю ширму, где я увидел стол и стеллажи с разными микстурами и эликсирами.
— Я сейчас же вызываю директора, и Вы все ему объясните.
— Да он и так знает, – спокойно ответил я, усаживаясь в глубокое кресло.
— С чего бы? Или же он лично присутствовал при нанесении травмы студенту существом пятой категории опасности…
— По формуляру статута о секретности, уложения семьдесят три от тысяча семисот-девятого года.
— Ну надо же, Вы весьма подкованы в правовом аспекте вопроса. Но что помешает мне сообщить о двух наглых студентах, что подвергли свою жизнь опасности в стенах школы? – изображая интерес, она хлопнула руками и вернулась к прерванному процессу записи в тяжелый с виду талмуд, оказавшийся медицинским журналом.
— «Пожалуйста» не хватит? – получив её строгий взгляд из-под приспущенных очков, я почесал затылок: – Мы нашли дракона, маленького…
— Где?
— В Запретном лесу, где же ещё?
— Дальше.
— У Рона брат драконолог, так что мы решили передать его ему, в заповедник…
— У какого Рона?
— Да вон у того, рыжего Уизли, что на койке валяется.
— Дальше.
— Почти получилось с помощью Хагрида затащить его в вольер для разведения то ли Тестралов, то ли Фестралов, хрен знает что…
— Дальше.
— Ну, затащили, а он его и цапнул, мелкий, но кусючий. Где-то метр в длину, точно не измерял…
— То есть Вы, именно Вы, утверждаете, что случайно наткнулись на молодого дракона в Запретном Лесу, где Вы, непонятно как и непонятно зачем, оказались и с помощью возникшего из ниоткуда лесника загнали дракона в загон для разведения Фестралов, после чего дракон укусил пациента?
Её голос лучился сдерживаемой злостью и сарказмом, ну, как мне тогда показалось.
— Да, примерно так.
Смерив меня насмешливым взглядом, она развернула книгу лицом ко мне и ткнула пальцем в строчку, написанную тонким каллиграфическим почерком: «Укус собаки, трехдневный, заражение крови…». Дальше шел перечень микстур и проведенных операций, я же, недоумевая, посмотрел ей в глаза:
— Оу-у…
— В следующий раз придумайте отмазку поприличней. Вам повезло, что директор заблаговременно сообщил мне о возможном инциденте из вашего внешкольного курса обучения. А теперь выметайтесь вон из помещения, да поживее, – захлопнув книгу, она устало посмотрела в потолок, в то время как я, опустив голову, вышел из крыла, сказав бессознательному Рону слова поддержки.
Я был расстроен и встревожен за друга, хотел вмазать Хагриду и задать несколько вопросов директору, но зелье, что я выпил, охладило мой пыл, я был спокоен как овечка, ведомая на убой, я бы даже сказал, пофигистичный. С тем же безразличием я с тычком получил назад наши вещи и в придачу им швабру, под бухтящий речитатив оскорблений и запугиваний был отведен обратно в правый коридор второго этажа драить полы, ибо нечего матом слать преподавателя по зельеварению.
Сидя у кровати Рона, я никак не мог подавить мандраж, он же, кажется, его умело скрывал, уплетая сладости из коробки конфет и выслушивая поток, лившийся из уст Грейнджер, о пропущенных занятиях, материале, как всегда разбавленный редкими комментариями о нашей глупости, лени и раздолбайстве.
—…ваша глупость не знает границ. Один проводит вечера на отработках, когда ему следует сделать упор на повторение материала, второй же бьёт баклуши на кровати. Вы не правы по всем пунктам, и я устала вам о них напоминать, – мотнув головой, она с непривычки замолчала: её волосы были завязаны в пучок на затылке. Мы только пришли с зельеварения, а Снейп пообещал остричь её налысо, если найдет еще хоть один волосок в её зелье. Она встала и, улыбнувшись стандартной улыбкой, закончила монолог на острой ноте: – В отличие от вас, занимающихся черте чем, я узнала о том, что охраняет Пушок, – посмотрев на наши обалделые лица, она мягко захлопнула Рону рот и, подхватив сумку, отбрила: – Это философский камень, производства некого Фламеля. Выздоравливай, Рон, и приятных отработок, Гарри, – едкое превосходство её слов заставило наши лица скиснуть, и она победным маршем удалилась из Больничного крыла.
— Вот заноза…
— Кабздец…
Одновременно сказали мы, и я тут же поймал строгий взгляд колдоведьмы. Пришлось подхватить свою сумку, хлопнуть все еще бледного Рона по плечу и быстренько смыться, сжимая в кармане мантии письмо от Чарли, что пришло буквально десять минут назад – Букля спикировала на меня у самого входа в крыло.
До самого ужина я драил полы под бодрое посвистывание Филча, что, усевшись на табуретке, изредка бросал на меня взгляды поверх свежего разворота газеты. Закончив уборку, сдав так ненавистную и уже родную мне швабру, я под злобное сопение был выпровожен прямо ко входу в гостиную факультета. Притом что я чуть ли не бежал, чтобы отделаться от сторожа, но он упрямо пер за мной как танк, с одышкой на покрасневшем лице и злобно выпучивая глаза.
— Свинячий Пятак.
— Верно. Проходи, – рама отъехала в сторону, и я метнулся внутрь, издали услышав привычный гул голосов и треск камина. Гостиная была битком забита, ведь сегодня вечер пятницы, завтра выходные, и никто не собирался рано ложиться. Вон, даже вечно сонный по вечерам Невилл играл в подрывной бридж с Финниганом и Томасом.
— Здаров, парни! – крикнул я и бодро поскакал по лестнице в нашу комнату. Симус поднял руку вверх в приветственном жесте, а Дин постучал кулаком по груди, прогудев:
— Век воли не видать, Поттер, – все еще не может мне простить потерянный набор шахмат, это притом что я помню, что я его ему вернул, а он нет.
Закрыв за собой дверь, я тут же вытащил метлу из-под кровати, положив её на простыню, и сверху у изголовья положил подушку, накрыв все покрывалом. Создав видимость присутствия спящего меня – для Невилла прокатит, надеюсь, – я метнулся вновь под кровать, достав голубой ящик с пистолетом. Погладив цевье, я проверил предохранитель, как было сказано в письме с едкими комментариями волнующегося дяди, и сунул его за пояс, затянув его потуже. Проверил палочку в рукаве свитера, бросив взгляд на дешевые часы, подпрыгнул и схватил за краешек мантию отца, что была спрятана на балдахине кровати. Попрыгав на месте и убедившись, что я не звеню, не сыплюсь и вообще бодр и свеж, я трясущимися от нервов руками запахнул полы мантии-невидимки и, проверив, что меня не видно в отражении ростового зеркала в двери шкафа, выбежал из комнаты в гостиную.
Переждав поток студентов, идущих вниз по лестнице, я пристроился за ними и проскочил к выходу. Толкнув скрытую рамой дверь, я на цыпочках прошмыгнул в коридор, услышав от Полной Дамы:
— Кто здесь?
Никто, просто никто. Подумал я и бодро побежал вниз к туалету на втором этаже, там были самые низкие окна по отношению к уровню земли, так что, помогая себя магией, я мог надеяться, что не разобьюсь. Было уже восемь вечера, так что главный вход-выход из школы уже закрыт, и никто через него не войдет и не выйдет, имею в виду учащихся.
Забежав в мужской туалет у южной стены замка, я открыл окно, впустив холодный мартовский воздух вовнутрь, и, сделав вдох, поборов нерешительность, прыгнул вниз, повторяя трюк, провернутый мною при убиении тролля. Руку снова мотнуло, но уже намного мягче, и с чавкающим звуком подошвы ботинок утонули в грязи.
Так я и шел, невидимый и чавкающий, оставляя следы и тихо матерясь. Надеюсь, Хаг сделал так, как надо, а не как обычно. К домику лесника я добежал по траве, желая не оставить следов, и был рад заметить приоткрытую дверь и морду грустного Клыка с наполовину откушенным хвостом. Бинты были намотаны лично мной в первую неделю после появления на свет Норберты. Травма пса открыла глаза Хагу и развеяла все сомнения, но все же Хагрид это Хагрид, и он весь всклоченный, с опухшими глазами и перебинтованными руками выдавливал слезу, поглаживая длинный ящик, обитый металлом.
— Все с ней будет нормально, Хаг, – произнес я из пустоты, тут же снимая капюшон, увидев, как дернулся лесник.
— А-а-а, ф-ф-у-у-х, это ты, Гарри. Я уж испугался, что кто-то…
— За дверью смотри блин, – шипел я на него, пока не оттащил от ящика, из которого валил дым: гребаная ящерица спала, пуская клубы дыма из носа.
— Она не проснется?
— Не-е-е, я дал ей ведро куриной крови, перемешанной с бренди, один к одному. Спит она.
— Ну хоть так. С богом! – выхватив палочку, я дотронулся до крышки ящика и, сосредоточившись, рисуя в голове воздушный шарик, произнес: – Lev-vo! – ничего не изменилось, ну, это видимая часть, ящик же стал легче воздуха, но с грузом в полцентнера не взлетел, тем более, драконы трудновосприимчивы к магии, даже такие мелкие и кусачие. – Давай-давай, шевели булками! – прикрикнул я на Хага, что вновь завис, роняя слезы, радости или печали – я не знал, да и разбираться не хотел, лишь с натугой хекнул, когда широкие кожаные ремни на манер рюкзака подвесили мне на плечи ящик.
— Накрывай.
— Ага, сейчас все будет, – он взял из моих рук отцовский плащ и накинул его мне на плечи, расправляя складки. Ящик стал прозрачным, и я, накинув капюшон, развернулся к леснику: – Ну, как? Видно?
— Не-е, только носки ботинок и всьо-о-о… – вновь прогудел лесник, роняя слезы, я же вздохом подавил приступ сквернословия и, нагнувшись вперед, побрел на выход, толкнув лбом дверь. Обернувшись, я увидел идиота, что махал платком в пустоту перед дверью, и, чуть не сплюнув в вуаль капюшона, побрел к Хогсмиду.
Пот заливал глаза, вечер уже давно опустился на землю, скрыв её вуалью дымки мрака, а я, оставляя глубокие следы, месил грязь, преодолев уже полпути к деревушке. Было жарко, вязкая слюна заполнила рот, и страшно хотелось подышать спокойно полчаса, а потом и закурить, благо, прохладный ветер омывал мне лицо, в отличие от Норберты, что сонно стучала хвостом по стенке ящика. Это меня нервировало, но плюсом было то, что ни души не встретилось мне, пока я шел к условленному месту. Свернув направо и не доходя километра до деревни, я еще десять минут шлепал по грязи, пока не увидел старый и с виду полусгнивший дом. Его отделяла от улицы ограда из колючей проволоки и наспех сбитых досок, зияющих гнилыми дырами. Воющая хижина, так он, кажется, называется. Этот дом вызвал холодок, пробежавший по спине, и я снова свернул направо, забредая под сень старого дуба, что только-только начал распускать свои почки.
Устало сев и стукнув ящиком о корни, от чего из него повалил новый поток дыма, я устало зыркнул на циферблат часов, что показывали без десяти девять. Считая минуты, я надеялся, что все вот-вот закончится, и остаток года я проведу в спокойствии и отработках. Хотя кого я обманываю… Грейнджер ясно дала понять, что она Денжер, не в плане мозговыноса, а в плане любопытного носа…
Тихий хлопок выбросил меня из задумчивого состояния, и я, достав палочку и щелкнув затвором пистолета, уставился во тьму, где трижды зажегся Люмос. Вновь вернув на предохранитель пистолет, я кое-как заправил его спереди за пояс и, вытащив руку из под пол плаща, также трижды моргнул заклинанием, чтобы через короткий промежуток моргнуть дважды.
Тихие шаги и хриплый баритон:
— Гарри?
— Я здесь, Чарли, – прошептал я и, сбросив плащ, устало снял лямки с плеч. Ко мне подошел невысокий, по правде, выше меня в трое, коротко стриженый и бородатый парень. В ухе болталась серьга с когтем зверя. Опаленный шрамом висок и кожаная куртка-косуха. В руках он держал палочку и, увидев меня, расслабился, приветливо улыбнувшись, но не спрятав её.
— Ну привет, рад познакомиться, – протянул он свою руку, и я ответил на рукопожатие, заметив, что ладонь была мозолистая и крепкая, даже излишне, как и его хватка.
— Мне тоже приятно, – я указал рукой на ящик и, смотав мантию, засунул её в задний карман брюк, вызвав удивленный взгляд очередного Уизли.
— Классная мантия, не поделишься секретом, где взял? – он спрашивал просто из любопытства, просвечивая обычным магловским фонариком дыхательные дыры в ящике.
— Директор одолжил, он как бы в теме.
— Ясное дело, – улыбнулся он, довольно поблескивая глазами. – Он всегда в теме, бодрый старикан, хех.
— Ага, сам убедился. Ну так что, берешь эту проблему? Потому что если нет, то я её назад не потяну, нафиг надо.
— Беру-беру, спасибо, – он похлопал меня по плечу, снова пожав мне руку. – Вы вообще понимаете, что помогли мне спасти вымирающий вид в нашем заповеднике? Вы словно снег на голову с вашим драконом, и я уж как рад был, когда брат написал, что это самка. Надеялся вот, что он не ошибся, и он не ошибся.
— Все так туго? – уже не из вежливости, а из любопытства спросил я, на что он беззаботно сел на ящик и достал пачку сигарет, на автомате предложив мне, чтобы, подняв бровь, увидеть мой жест “у меня свои” и зажатую между зубов сигарету.
— Ага, Валькирия – ну, старая самка – умерла два года назад, не оставив потомства женского пола. Да и сама была злобной стервой, троих самочек задавила, пока наши не спохватились, ну давно это было, еще до меня.
— Чего это она?
— Дак не хотела конкуренции, самцы, блин, просто дерутся, а драконицы пока не изведут – не успокоятся. Так что у нас в заповеднике самки в единичном экземпляре и далеко друг от друга, зар-разы… – воодушевленно прорычал он.
— Ну, значит повезло, да и нам повезло. Ты нас выручил, ну просто капец как.
— Ну так для чего нужна семья и друзья – выручать друг друга, – хлопнув себя по коленям, он выбросил окурок и, вновь пожав мне руку, легко надел лямки импровизированного рюкзака на плечи: – засиделись мы, а мне еще порт-ключом прыгать, давай… – блеснув улыбкой, он отошел на метров пять и, крутнувшись на пятках, с хлопком исчез, растворившись в сумраке.
Я же метнул окурок в сторону, выдохнув дым сквозь плотно сжатые зубы, и, набросив вновь развернутую мантию отца, быстрым шагом и со спокойной душой пошел обратно.
========== Глава 29 “Встреча” ==========
Подняв голову вверх, я как идиот сверлил закрытое окно, не в силах вспомнить нужное заклятие, сомневаясь даже, что я его знаю, – это не добавляло оптимизма. Тихую злость вот, например, добавляло, особенно вспоминая или строя предположение, что на девяносто процентов верное, о том, что Грейнджер точно его знает. Плюнув на все – хуже уже не будет, – я смотал мантию, заправил ею за пояс сзади, запахнув поверх свитером, и двинулся к главным воротам с вепрями, охраняющими вход. Они поблескивали медными боками в отсветах луны и словно скалились в насмешке. Так что я, нагло показав им средний палец, прошел к двери, что была расположена в левой от меня створке, и дерзко толкнул её вперед. Каково было мое удивление, когда она поддалась и открыла мне вид на пустующий вестибюль и мраморную лесенку в три ступеньки, предшествующую ему. Подняв бровь в немом вопросе, я вновь достал мантию и с улыбкой накинул ей на плечи, закрыв дверь, чтобы тут же чуть не умереть от испуга, увидев багровые глаза облезлой кошки, что буквально сверлили то место, где я стоял секунду назад. Сделав шаг, я увидел, как она посмотрела прямо на меня, и, вновь запаниковав, бросился наутёк под её звучные мяукающие комментарии и шипение. Я бежал словно марафонец, перепрыгивая ступеньки и соскальзывая задницей по перилам лестниц, наверное, мои ноги и руки изредка семафорили в полутьме, что что-то здесь не так, и подтверждением была шаркающая походка Филча, что преследовал меня с невероятной быстротой, словно он сквозь стены ходит, хрыч старый.
Мечась по коридорам, я прятался за гобеленами, но кошка неустанно меня находила. Пару раз наподдав ей ногой, я лишь раззадорил её пыл, и под грохот падающих доспехов я вновь мчался вперед. А Филч все бормотал за спиной, лучась предвкушением доброй охоты.
Чуть не обделавшись, когда я нырнул за постамент, в то время мимо него пролетел Снейп с развевающейся за спиной мантией, я вновь пустился наутек, стараясь бежать по коврам и издавать поменьше звуков. Спина вспотела, как и грудь, волосы были мокрыми, а ноги болели, вторя горящим легким. Не придумав ничего умнее, я устало нырнул в первую попавшуюся незапертую дверь и, привалившись к ней спиной, защелкнул щеколду замка.
Сползая на холодный камень пола, я жадно ловил ртом воздух, чтобы затем, закрыв рот ладошкой, задохнуться от истерического смеха. Прошло минут двадцать, пока я не успокоился и не удостоверился, что преследователи потеряли след. Чувствуя себя победителем, я окинул взглядом помещение, уставленное старыми партами вдоль стен. В дальней от меня части аудитории я увидел высокое зеркало. Когтистые лапы упирались в камень пола, витая рама серебрилась в отсветах лунного сияния, лившегося из окна, а дымка зеркальной глади пузырилась мыльными разводами, будто шевелившимися и менявшимися, местами хаотично и в то же время пугающе строго.
Сердце ускорило свой ход, когда я осознал себя, идущего к нему, деревянной походкой. Сердце сжалось, подарив боль, душа выла струной, а дыхание перехватило, когда я услышал его зов.
Снова я очутился на той поляне в немом окружении кентавров, и слышал её вой у колонн древних руин, слышал писки котят и жалобный плач Хагрида, который не должен был слышать.
Сопротивляясь его зову, я сделал шаг назад, чтобы вновь вернуться обратно, ведь я слышал её песни. Нежные и ласковые, видел ореол её волос и ощущал нежность рук. И вновь я делаю шаг назад и два шага вперед, озноб бьет все тело, сердце выпрыгивает из груди, и я слышу смех. Заливистый хохот отца и лающий смех другого человека, такого родного и веселого…
Тени сгущаются на его кромке, образуя силуэт моего роста, белоснежная кожа лица, мягкая чарующая улыбка и простые одежды. Он с улыбкой произносит свое имя, и за его спиной возникают они. Красивая женщина, что, обнимая мальчика, плачет слезами счастья, и высокий мужчина в очках давит скупую мужскую слезу, обнимая её – мою маму. Я видел его волосы, такие же вихрастые на затылке и черные как смоль, его подбородок… Я видел её зеленые омуты глаз – моих глаз, – что не скрыты за линзами очков.
И я вновь делаю шаг назад, отдернув руку, что вот-вот дотронется пальцами к пузырящейся и выгибающейся в мою сторону зеркальной глади.
— Ненастоящие, вы ненастоящие…
Развернувшись спиной, я дернулся вперед, заваливаясь на пол, чтобы сбежать, уползти как можно дальше от этого ужаса, фальшивки, что будто выкачивает мою жизнь жадными глотками. Вцепившись пальцами в ледяное полотно каменного пола, я, срывая ногти, полз вперед, закрыв глаза от боли и накатывающих видений, которые я не хотел видеть.
Пенные волны размывали гладь над головой. Холод струился по телу, проникал в жилы и сосуды, заменяя собой кровь. Белесые облака пузырей воздуха стремились покинуть мои уста – словно крысы, бегущие с тонущего корабля. Я и правда тонул, жадно вглядываясь в рябь кромки воды, что заменила мне небо. Грозовое небо, что пучилось ворохом облаков, гонимых течением ветров.
Я задыхался, но не умирал, окруженный вспышками света иллюзорных картин чужой жизни. Пламя сжирало легкие, багровые круги заволокли глаза, а я все не подыхал – живучий сукин сын. Размытые образы, крики и звуки голосов, вспышки заклятий и сладкое разочарование растущей ненависти. Полный бред, затопивший умирающий разум, что не желал умирать. Я бы пытался барахтаться как жаба в молоке, превращая воду в масло, обличая кислород во спасение – но хрен там. Ни рук, ни ног – лишь кровоточащие обрубки, разбрызгивающие багровые краски в палитру аквамарина морской воды.
Но все закончилось. Как и должно было быть – под звук подводного колокола довольного смеха пучины, мое сердце совершило последний удар, выгнув тело в спазме агонии, поселив дымку смерти в отражении выпученных глаз.
— Нет-нет-нет! – шептали мои губы, когда я делал очередной вдох и силой воли отталкивал себя пятками назад, ведь я развернулся на спину и пытался вернуться к манящему ужасу, гладь зеркала изгибалась, протягивая свою руку ко мне, руку с лицом мальчика моего возраста, что шептал мое имя и улыбался…
— Ghaeme ighet! Ghaem… Ghaeme ighet…
Гортанные сипы сами слетали с моего языка, утопали в булькающей массе липкой смолы. Черной жижи, обволакивающей мое тело, трясущееся в ознобе припадка. Чаши весов зависли во тьме, ветхий баланс довлел над их судьбой, как смерть дамокловым мечом вновь зависал у меня над головой.
Столько боли и страха, столько ярости и горького желания. Это расплата, цена за жизнь. Пройти сквозь очищение. Бурлящая чаша кипела и пузырилась не в силах согреть меня. Я корчился в чаше, наполненной всем тем, от чего я желал избавиться. Она хватала меня жгутами сколотых клинков, обагренных кровью невинных. Перекручивала кости, душа за горло тысячью рук. Острыми зубами рвала кожу, что тут же заживала, исторгая из себя все больше черной смолы…
Ощущая соленый бриз холодного моря на лице и кровь на губах, я отталкивался от липкого пола, что горел на моей кожей жаркой смолой. Перевернувшись на живот, я рывком встал на колени и, не разбирая дороги, пустился наутёк, закрыв глаза, чтобы в панике врезаться лицом в закрытую дверь.
Голоса ушли, как и манящий зов, даривший лишь боль и ярость. Закрыв глаза, я сотрясался всем телом, беззвучно роняя слезы и глотая сопли, которые я утирал рукавом свитера. Мягкого и тёплого, как те воспоминания, которые этот ужас перекрутили, переиначили, извращая все то доброе, что было в моей жизни, – или нет…
Я вдруг вспомнил улыбку Рона, как он в недоумении чешет кончик носа, вспомнил ворох волос Гермионы и её довольный взгляд, когда она в очередной раз оказывается права. Видел скрытую бородой улыбку Хагрида, иногда такого ребёнка, а иногда ответственного взрослого… Хотя о Хагриде я все же перегнул, дурилка он бородатая…
Трясущимися руками я вновь достал пачку сигарет из кармана и закурил, вдыхая горький дым.
— Ты справился, Гарри, ты справился…
Дернувшись от звука знакомого голоса, я вновь закрыл глаза с улыбкой на устах:
— Вы тоже глюк или тот грёбаный морок трижды долбанного зеркала?
— Нет, я реален, как и твоя ярость.
— Точно подмечено, директор.
— Я присяду? – спросил он, подойдя ближе, на что я кивнул и подвинулся в угол двери, о которую опирался спиной, согнув ноги в коленях. Со старческим кряхтением он поправил кремовый полог расшитой вязью мантии и, так же как и я, протянул ноги вперед, оперевшись спиной о дверь.
— Я должен попросить прощения, Гарри. Да, должен…
— Вы были здесь все время, ведь так?
— Да, был.
— Почему не помогли? Я ведь чуть не поддался, едва не умер… – со злостью выбросив окурок в сторону затихшего зеркала, я, сжав кулаки и сцепив зубы, начал усиленно дышать, успокаиваясь.
— А должен был?
— Не знаю, – устало ответил я, посмотрев в его глаза, такие же усталые, но все же живые.
— Я не всегда смогу прикрыть тебя, Гарри, спасти или помочь, как и не смогу это сделать для каждого юного ума, учащегося в этих стенах.
— Зачем Вы показали его мне? Ведь показали? – с сомнением спросил я, снова достав сигарету и подкурив её, словно пытаясь согреться от жаркого дыма и видеть живой свет на кончике тлеющей сигареты.
— Да, показал. Я знал, что ты готов, и не ошибся. А причина проста, и в то же время её не так легко описать.
— А Вы попытайтесь, в двух словах… пожалуйста, – не забыл добавить я под его взглядом.
— Он вернется, Гарри.
— Волдеморт что ли? Он же мертв! – злость вновь разгоралась в моей груди, но я её не давил, но и не давал воли, она лишь пенилась в магмовом котле моей груди.
— И да, и нет.
— Говорить загадками Вы умеете.
— Умею, но это был мой ответ. Он не жив и не мертв, и он вернётся рано или поздно.
— Это подготовка? Он ведь придёт за мной, да?
— Да, Гарри, да. И ты будешь готов, я в тебя верю, – он улыбнулся загадочной улыбкой и уставился в потолок, где гуляли длинные тени.
— Мотивация отличная.
— Да, я бы сказал, даже очень. Ты умный мальчик, Гарри, и храбрый.
— И я хочу спать, прошу прощения, – уперевшись рукой о плечо крепкого старика, я поднялся на ноги и протянул ему руку, помогая встать, под его ехидно-осуждающим взглядом я открыл дверь и, набросив на плечи мантию, обернулся к нему: – Спасибо, что вернули мантию, это очень важно для меня.
— Не стоит, она всегда была твоей.
— Спокойной ночи.
— И тебе спокойной ночи, Гарри.
Набросив на голову вуаль мантии, я больше не оборачивался, в голове было пусто, и в то же время я знал, что так оно и будет. И не стоило надеяться на обычную жизнь, да и не буду себе врать – я её и не хотел.
========== Глава 30 “Эпилог: Враг в отражении” ==========
Комментарий к Глава 30 “Эпилог: Враг в отражении”
Это финал первой книги, возможно вы зададите вопрос а почему не до конца канон, почему все так быстро случилось, и тд. Отвечу сразу, мне не хотелось расписать все и ни оставить ничего для продолжения, не хотелось перенасытить сюжет канонными штампами и прочей лабудой. Просто примите тот факт что мне так захотелось.
Спасибо бете и тем кто писал комментарии. Внимание к работе было приятным, каким бы оно ни было.
Проду сяду писать в ближайшее время, но первые главы не ждите в ближайший месяц.
Написано под:
Soundgarden - Black Hole Sun
Bloodborne - Suite (Live with the Swedish Radio Symphony Orchestra : SCORE Orchestral Game Music)
Queen – Bohemian Rhapsody
Бывает так, что жизнь вокруг тебя бьет ключом, а ты, делая вдох, не в силах ею надышаться. Так же и я вдыхал весенний ветер, что несся теплыми порывами со стороны далекого, и в то же время такогоблизкого моря.
Приближалась пора экзаменов, и школьные будни заполнили мой разум, что иногда выбрасывал коньки депрессивного настроения, ведь где-то там, внутри, на задворках мыслей и фантазий, я знал о грядущем, отталкивая его приход всеми силами и не желая понимать, что лишь усугубляю. Ускоряю процесс.
Даже сейчас, передавая галлеон в руки чернокожего паренька с растаманскими косичками в стиле регги, что с улыбкой белоснежных зубов потряс им, зажав золотой кругляш в руке.
— С тобой приятно иметь дело, Поттер, смотри там, наподдай слизеринцам.
— Спасибо, Ли, – улыбнувшись, я в предвкушении взял в руки бумажный прямоугольник, словно огромный квадратный пакет, и, махнув Джордану рукой на прощание, оперся о подоконник окна третьего этажа, открывая посылку. Картонная упаковка с надписью Soundgarden явила себя свету, поблескивая свежим тиснением типографской установки. И, нежно сорвав застежку, я мягко вытащил блин винила, вдыхая его запах. Вновь улыбнувшись и спрятав винил обратно, я припеваючи пошел по лестницам вверх к гостиной факультета, где на втором этаже башни находилась моя комната с проигрывателем.
Улыбаясь в ответ на приветствия, дав пять Симусу, что с радостным бешенством прыгал на одной ноге, сотрясая в руке стакан, из которого на пол выплеснулся коричневый тростниковый спирт, называемый не иначе как ром, я пошел дальше. Момент его триумфа, ведь сколько сил было потрачено на бессмысленный в своей сути спор, трижды отращённые брови, коротко стриженая голова, раньше бывшая шапкой темных волос, но все же довольный взгляд с плещущейся в глазах радостью.
Поднявшись по лестнице, расталкивая толпу, скопившуюся на ступеньках, сидя на них же, окружая рыжую голову Перси, что, подняв конспект повыше, читал тезисы по расширенному курсу трансфигурации. Многие уже засыпали, но упорно продолжали морщить лица, вглядываясь в страницы, покрытые убористым почерком и перевитые зубодробительными формулами, и я даже не удивился, увидев подвязанную копну волос, что сидела рядом с ним, и, бросая быстрые взгляды, с тихой злостью конспектировала все в тетрадь. Скорее всего, она не понимает и половины написанного или же сказанного, но все же упорно продолжает поглощать новые знания. Не здороваясь и получая обиженные тычки, я вприпрыжку забежал в комнату, тут же увидев белозубую улыбку Рона, что мигом сбросил с себя сонную одурь вместе со старым учебником истории, что развалился на две части, упав на пол. Это его не сильно заботило, как и меня.
— Принес! Шикарно, давай включай.
— Да погоди ты! – шикнул я на рыжего, вновь шлепнув его по ладошке, на что он показал мне кулак, в то время как я протирал тряпочкой блин проигрывателя. С тихим свистом я извлек винил на свет и провернул его меж указательных пальцев, нежно поставил на положенное ему место, тут же аккуратно подведя иглу.
Затаив дыхание, мы словно дети в ожидании чуда прислушивались к тихим скрипам, чтобы дальше обалдело дать пять друг другу, когда музыка полилась легкими рифами в наши уши.
Так мы и сидели целый день в комнате, открыв окно, перебрасываясь неправильными или испорченными работами, куря сигареты и лепя на голову Коросты шляпы из папье-маше, когда учить становилось совсем невыносимо. На обед мы так и не пошли, так как Невилл притащил нам бутерброды в ответ на оказанную услугу списать конспект по зельеварению, который мы в свою очередь, списали у Гермионы.
Вечер медленно наступал, укутывая дремотой всех людей, населявших этот старый замок. Через два дня должен был состояться финальный матч по квиддичу между Гриффиндором и Когтевраном. Слизерин продул нам, и выиграл Пуффендуй со счётом сто тридцать — двести шестьдесят. Вуд мне плешь проел о том, что я не должен ловить снитч, пока команда не наберет сто очков форы, и лишь тогда я должен его поймать или хотя бы попытаться.
Но сейчас, лежа на боку и сверля взглядом приспущенный полог, что колыхался на ветру, я не мог заснуть, даже глаз сомкнуть. А в это время из–за соседних пологов лился тихий храп и глухое сопение. Шрам дико колол лоб, подергиваясь, словно гнойник, готовый вот-вот взорваться. Темное облако липкого страха заполняло мое нутро, но я выжигал его каленым железом моей решимости идти до конца. Тогда я не думал головой, меня вела ярость, и я знал что то, чего я так сильно боялся, случится именно сегодня.
Сорвав с себя футболку, липкую от пота, я тихонько соскользнул с кровати и открыл сундук, надевая чистую белоснежную рубаху.
Теперь уже я смотрел на свое отражение и улыбался лихой и в то же время грустной улыбкой, завязывая красный галстук. Я был готов. Надев штаны, я не стал заправлять рубашку – мне было все равно, – не стал надевать и носки, которые были закинуты хрен знает куда. Надел кеды и, с улыбкой погладив ствол пистолета с гравировкой его названия Automag III, привычным жестом заправил его за пояс. Отцовская мантия мягко легла на плечи, и я, бросив последний взгляд на спящего друга, тихо ушел, не став его будить.
Я выучил урок, где может умереть один — незачем брать еще одного. Одних похорон и так достаточно.
В гостиной было пусто и тихо, так что я незаметно прошмыгнул на выход, пожирая глазами убранство коридоров замка. Блестящие и иногда пыльные доспехи, что тихо провожали меня скрипами своих шей или того, что им их заменяло. Было тихо, запахи близкого леса и шелест деревьев доносились даже сюда сквозь редкие открытые окна. Ветхие тучи застилали небо, все же пропуская лунный свет и едва видимые россыпи звезд на темно-синем небе.
Каким бы прекрасным оно ни было, я очень хотел увидеть рассвет, ощутить солнечные лучи на лице, сощуриться, выдавив довольную улыбку, и дышать.
Лестница, словно дожидаясь момента, как только я стал на первую ступеньку, плавно переместилась ко входу в запретный коридор, где с тихим гулом вспыхнул синий огонь, горящий в чашах. Подойдя к ним, я снял капюшон, жадно всматриваясь в языки холодного пламени, что горели, не дотрагиваясь своими сосредоточием к дну каменных чаш. Проведя рукой по плавным стенкам гранита и не отдернув руку, когда она запекла разрезом, словно меня полоснули ножом по ладони, я мрачно вздохнул.
Барабаны забили в голове, вторя сердцу, что глухо и спокойно стучало у меня в ушах. Мир снова пошел рябью, выцветая контрастной серостью, но я уже не боялся – сложив порезанную ладонь лодочкой, я по капле цедил кровь в каждую из чаш, проговаривая слова что врезались мне в подкорку: Ghaeme ighet.
Голубой огонь жадно пожирал багровые капли, меняя свой цвет на красно-желтые тона, и я начинал ощущать тепло, идущее от него, покалывающее и согревающее.
Как только темень зала разукрасилась отсветами живого огня, я толкнул дверь, ведущую в логово цербера с палочкой наготове в правой руке и пистолетом – в левой.
В нос тут же ударила вонь собачьего пота, металлический запах крови и вываленной на пол требухи вперемешку с дерьмом. На полу, на стенах и даже на потолке все было покрыто кровавой кашей, осколки костей решетили стены, клоки шерсти липли ко всему, а смрад черным облаком мух ударил в нос, вышибая слезы. Сделав шаг назад, я закрыл дверь и, вновь сорвав капюшон, с вуалью на лице согнулся в приступе рвоты. Опорожнял желудок я минут пять и пытался отдышаться столько же. Сплевывая тягучую слюну с отвратным вкусом, я, утерев рукавом белой, некогда белой, рубашки, распрямился:
— Пиздец песику, тьфу. Лучше Хагу об этом не говорить, если… – я не успел договорить, так как из противоположного конца коридора с такой же дверью раздался тихий стон. Вновь достав пистолет и подняв с пола выроненную палочку, что местами была заляпана рвотой, я осторожно открыл дверь, чтобы увидеть очередное месиво, не такое жуткое и почти что целое.
Белое лицо было залито кровью, что засохшими дорожками шла со лба, залив слипшиеся волосы, так ненавистный мне профессор полусидя прислонился к стене, бессознательно бормоча, но продолжая сжимать жуткого вида порез с пузырящейся из него кровью на бедре. Времени не было, так что, присев на корточки, я сорвал с шеи галстук и, перемотав ногу, накрутил узел, создав жгут повыше раны. Дернувшись от цепкой и липкой от крови хватки на руке, я увидел его заплывший взгляд безумных глаз:
— Уходи отсюда. Прочь! Прочь… – хватка ослабла, и я стряхнул её словно налипшую грязь.
— Хрен тебе. Но все же Гермиона ошиблась, не Вы желали заполучить камень для него.
Вновь проверив жгут, я потуже его затянул и, проверив слабый пульс на его шее, встал, вытерев ладонь о его мантию и похлопав по плечу.
— Бывайте, профессор, как ни прискорбно это говорить, но надеюсь, что свидимся… Мудила.
Вновь комната с гирляндами кишок на стенах, и я, осторожно переступая островки мясного супа и едва сдерживая ком желчи, подступивший к горлу, прошел в арку, за которой был длинный переход. Серый камень пола был усеян ошметками птичьих тел, перья окровавленными сгустками липли к стенам, но смрад стоял не настолько ужасный. Наступив на что-то звякнувшее, я вновь присел на одно колено, чтобы поднять птичью голову, у которой не было клюва, вместо него был острый клин острия металла. Подняв палочку с зажжённым Люмосом повыше, я смог разглядеть отблески обломанных лезвий, усеивающих пол.
— Ну нахер таких птичек, кто блин такое придумал. Ж-жесть!
Коридор закончился широким залом, где вновь была разруха, среди высоких и массивных колон покоились остовы огромных фигур из камня и металла. Оплавленные, с выбоинами и разрезанные словно горящим ножом масло, на полу лежали, сгорбившись стояли и оплавленными кучами стекали, шипя на обмороженных остовах, огромные каменные воины. Словно шахматные фигуры, увеличенные в сотню раз. Их мечи были разрушены, перекручены и расплавлены, остатки боевых серпов осколками усеивали пол, в то время как огромные булавы и алебарды все же пережили бой, торча копьями из тел поверженных гигантов.
Слов у меня не было, лишь пышущий жаром ярости страх, холодком струившийся по позвоночнику. Хотелось материться, развернуться и бежать, но я знал, что он меня найдет, рано или поздно. И я пошел дальше, пробираясь сквозь завалы камня и тел павших сторожей, чтобы увидеть далекий свет, лившийся впереди.
Там, в длинном, и так похожем на предыдущий, зале, горело пламя. Жадно гудя, стены огня создавали узкий коридор между центральных колон. И там, в темноте боковых переходов, перекручивались длинные протуберанцы змеиных тел, или мне так казалось. Они словно одно живое кубло прятались от света пламени во тьме, корчась от агонии в тени.
Волосы на голове зашевелились, мурашки табунами побежали по коже рук, когда я осознал, что это за хрень. Это были огромные, разросшиеся до невероятных масштабов Дьявольские Силки. Растение пятого класса опасности, боящееся света и жрущее людей после того, как задушит их. Поливают желудочным соком, который с избытком выделяют специальные отростки, чтобы затем впитать и дальше ожидать новую жертву.
Отвернувшись, я трясущимися руками заправил пистолет за пояс на спине и, спрятав палочку в рукав рубашки, начал шлепать себя по щекам в попытках привести себя же в чувство. Щеки я отбил, но мандраж с липким страхом не пропали, и правда, если бы я не сходил в туалет перед желаемым, но не полученным мной сном, то точно обгадился бы с перепугу.
И вот последний зал, и вновь колонны с чадящими факелами на них и высокое зеркало, у которого спиной ко мне стоял человек. Радость, что этот урод попал в плен зеркала и сейчас окочуриться, была выметена хлопками рук, лившимися в десяти шагах впереди – я вновь не заметил, как подошел к зеркалу так близко. Оно вновь шептало, но я его не боялся, я боялся его – человека, чья бледная перекошенная рожа с гуляющими по ней тенями отражалась на поверхности ужасного зеркала. Порыв ветра сорвал мантию отца, отбросив его мне за спину, но я не отвернулся.
— Я поражен, правда. Я все же спешил и изрядно наследил, но ты не убежал. Как храбро… – его медовый голос больше не заикался, да и манеру поменял, чтобы через секунду сорваться на злобное шипение: – И как глупо, маленькая тварь!
— Пошел ты нахуй, уебок! – выкрикнул я, направляя на него палочку и выплескивая всю злость узким лучом, что был щелчком пальцев развеян словно туман.
— Ах-ах-аха-ха-ха-ха-хах! Первокурсник, пытающийся убить меня! Ах-ах-ах-ах-ах! – его истерических хохот лился отовсюду, а лицо, словно обтянутый лишь кожей череп, выгибало рот, в котором перекатывался пурпурно-лиловый язык, разбрызгивая пену и слюну.
Резко развернувшись на пятках, взмахнув полами фиолетовой мантии, он одним движением руки наколдовал веревки, обвившие мое тело, которое метнулось за колонну в попытке сбежать. Грохнувшись об пол, я со стоном пытался уползти, в то время как этот удав решил поиграться с мышкой. Легкими пасами палочки он швырял мое тело о колонны, елозил по полу и подбрасывал вверх, хохоча как сумасшедший. В голове шумел писк, вновь били барабаны, а тело отдавалось стреляющей болью со вкусом крови на губах.
— Достаточно! – тихий шелест прозвучал из ниоткуда, он был зловещим шипением, что заставило тело Квиррелла биться в конвульсивном припадке, пока он не упал на колени.
— Да, господин! Чего изволите, господин… – стонал и лебезил он, отбивая поклоны в пустоту, соединив руки в молитвенном жесте.
— Я сам убью мальчишку, – и вновь тот голос, что пугал Квиррелла так же, как и меня, может быть, даже больше – я видел это в его расширенных в ужасе глазах с полопавшимися капиллярами на белке.
— К зеркалу! Он там, камень там, и Поттер поможет нам! Живо! – невидимая сила поволокла Квиррелла к зеркалу, стукнув его спиной о его пузырящуюся гладь, и так же, словно привязанного, потащила меня. Он, постанывая, с трясущимися руками начал разматывать тюрбан, бросая полные ненависти взгляды на меня, но вновь выгнулся от боли и голоса, что зазвучал приглушенно из складок ткани на его голове: – Развяжи его! Поставь на ноги, я хочу видеть, как он умрет, упав к моим ногам.
— Да, д-да, господин!
Щелчок пальцев – и веревки развеялись пеплом, опалив мне кожу и вызвав вскрик боли сквозь сцепленные зубы. Вновь меня потащило вверх, и я утвердился на ногах, что словно две бесчувственные подпорки не давали моему телу завалиться на пол. Я не мог отвернуть шею, двигать торсом, лишь руки были свободными от его чар и плетями висели вниз. Левая была сломана и стреляла болью, а правая вцепилась в лицо, как только Квиррелл, став на колени лицом к зеркалу, начал разматывать тюрбан на голове.
В мой лоб словно раскаленный шуруп начали ввинчивать, и, подавив тихий писк, я вновь услышал звук барабанов, пузырящийся кислород, что в толще воды покидал мои легкие, и холод, сковывающий душу.
Последний отрезок ткани упал с его затылка, чтобы я вновь блеванул, заливая подбородок и грудь от увиденного: боль и отвращение, ужас и ярость. Все это могла видеть пара багровых глаз, живущих на затылке Квиррелла. Срезанный нос, оскаленный беззубый рот и обрывок кожи, что заменял ему язык. Вся голова закатившего от боли глаза профессора была увита уродливыми черными венами и гнойниками.
— О-о, ты оценил мой лик. Вот чем я стал после того, как ты выжил. Тенью, бледной тенью былого величия. Но ты ключ. Гарри Поттер! – выплюнул он и, словно взяв на себя контроль телом, что, по его глазам, принесло ему ужасную боль, мотнул рукой Квиррелла с зажатой в ней палочкой – и кровь брызнула из разреза на моем горле. Тело профессора обмякло, а тот вновь заговорил:
— Квиррелл был слаб, но, выпив крови единорогов, смог явить меня миру, и вот я здесь. Смотрю, как мой враг, мальчишка, помешавший мне однажды, истекает кровью у меня на глазах. Как сладко, как сладко, м-м-м-м…
Шептал он, в то время как я задыхался, схватившись за горло рукой, сжимая его и глотая соленую кровь, что пузырилась у меня на губах. Багровый поток моей жизни падал на пол и тянулся к зеркалу, что буквально урчало от наслаждения, так же, как и маньяк, убивший моиъ мать и отца.
Я понял, что умру, умру через пару секунд, ведь в глазах темнело, а холод разрастался в груди. Отпустив руку, сжимающую разрез на горле, я потянулся за спину и, резким движением достав пистолет, навел его прямо в рот закатившего в экстазе багровые зенки лица.
Курок нажимать был трудно, пальцы скользили, ствол дрожал, и лицо, сосредоточившее взгляд на мне, дико завизжало, медленно отклоняясь влево, но я успел. Огненный шар пороховых газов разорвал его кожу, опалив глаза, пуля винтовочного калибра, сделав маленькое отверстие в черепе, разлетелась деформированными кусками, вынеся мозги через огромную дыру во лбу бывшего профессора ЗОТИ. С невероятной силой его голову мотнуло вперед, вмазав со смачным шлепком об потрескавшуюся гладь визжащего зеркала, залив его кровью и ошметками серого вещества.
А я вновь слышал её крик и видел вспышку зеленого цвета, заваливаясь на спину. Ударившись затылком об пол, я, к своему ужасу, не потерял сознание, ведь так не хотелось мучатся, задыхаясь и истекая кровью.
Пистолет упал на камень пола, гильза со звоном срикошетила от колонны и укатилась в темноту, а я, вновь зажав рану на шее, захлебывался кровью, суча пятками об пол. Темнота яркими мушками налипала на глаза, и я вдруг понял, что умер…
Кровавая лужа растеклась вокруг тела мальчика багровым ореолом. В отсветах огня она подсвечивала его бледную кожу, танцевала в пустых выпученных глазах и слезинках, текущих из них. А зеркало стонало, ему уже не было дела до вкуса крови и жизни, оно сыпалось мелкими осколками, что поселились между трещин, и, издав последний вздох, звездной пылью и острыми гранями опало на пол. Осколки дымчатого стекла засыпали тело ребенка, острые грани клинков скрежетали об пол мертвым дождем, но в них лелеялась капля жизни.
С тихим стуком осколок горящего янтаря падал на пол, и с каждым перекатом грани, словно брошенные кости, решал судьбу ребенка. И чаша весов преклонилась в его пользу, осколок живого огня упал в лужу крови, разукрашивая её цветом расплавленного злата, что расширяло свою суть, ползая по кровавым дорожкам и разводам в сторону ореола темной крови. Словно живая, золотистая кровь жгутами потянулась к ране, вливаясь и захватывая все до последней капли, что еще можно было спасти. Яркая вспышка золотого света из разреза на шее – и тело выгибается дугой, жадными вдохами втягивая воздух. Ярко-зеленые глаза в ужасе смотрели на темный потолок зала, не в силах поверить и принять, вновь…
Капли потеками струились по окну, к которому я прижался виском, слепо глядя на предместья Лондона. Дождь не утихал, гроза поблескивала молниями, донося глухие раскаты грома. Сосредоточенное лицо дяди, что двигало усами в такт морщащегося рта, бросало на меня обеспокоенные злые взгляды в отражении зеркала заднего вида.
Забирая меня с вокзала, он не проронил ни слова, как только я скомкано попрощался с Роном и Гермионой, он, ухватив меня за плечо, поволок на улицу к машине, даже не обратив внимания на клетку с совой и футляр из-под виолончели, в котором покоилась метла. Наверное, его удивил мой вид, усталое лицо, пустые глаза и зелень кожи лица. Или же он не хотел иметь отношение к странным людям, и даже видеть их дольше, чем нужно. Людям, которых он терпеть не мог, избегая всеми силами.
Я вновь и вновь возвращался к тому моменту, ощущая тошнотворный запах разлагающейся плоти, шепот зеркала и его безумный смех, сменяющийся тьмой и холодом…
Вновь передернув плечами, я пару раз стукнулся головой о стекло, прогоняя воспоминания прочь. В груди клокотала ярость, и вновь я злился – не на других, а на себя. За то, что команда по квиддичу с разгромом проиграла Когтеврану, за то, что Вуд тридцать минут визжал на меня, роняя пену изо рта, и, успокоившись, разочарованно махнул рукой, за те жалостливые взгляды от друзей и хмурое выражение лица Хагрида, который по своей неискоренимой привычке корил себя за все беды.
За разочарованные взгляды директора, что все мне объяснил. Я был дураком, ведь в ловушку вместо одного попали двое. Мне не следовало туда идти, ведомому страхом и ненавистью, мне не следовало…
— Хватит!
— Что!? – вскрикнув, дядя Вернон дал по тормозам и резко остановил машину, свернув на обочину, да так, что я ударился лицом о спинку сидения, услышав визг клаксонов за спиной. – Какого хрена ты творишь, мальчишка? – и вновь багровое лицо с топорщащейся щеткой пшеничных усов изменило вид со злобного на обеспокоенное, когда я, резко открыв дверь, вывалился из машины, сотрясаясь от спазмов рвоты.
— Э-э, Гарри, ты чего это? – он грузно вывалился из машины, подбежав ко мне и, наверное, увидев рукоять пистолета, торчащую из-за ремня, сбросил свою ветровку, укутывая меня и крутя головой в поисках зевак или свидетелей.
— Давай-давай в машину, мальчишка, все будет хорошо, давай, садись… Мать его так! – с бурчанием он посадил меня в машину и, достав платок, сунул мне его в руки, указав утереть лицо. С тихим вздохом и возобновившейся дыхательной гимнастикой, он пристегнул ремень и, повернув зеркало, уставился на меня: – Что? Все же использовал его, да? И как, понравилось?
— Н-нет.
— Хех, оно так всегда. В первый раз-то. Сначала ничего, но потом как навалится и душит! Вот тут оно! – он поднял ладонь к горлу и с резким звуком опустил её на соседнее сидение. – Эх-х-х, кто это был? Ты не молчи, расскажи, легче станет. Тебе еще повезло, что у тебя есть я, вот у меня никого не было… – его лицо посерело, а складка на лбу стала еще глубже.
— Это был он. Волдеморт… – меня бил озноб, во рту было горько от желчи, а лица я и вовсе не чувствовал.
— Стой, это тот, что, ну, твоих родителей…
— Да. Он, но я пустил ему пулю прямо в лицо. Вот прямо передо мной было, мозги по стеклу расплескались…
— Так-то ты правильно. Для того я тебе его и прислал, думал, никогда больше не откопаю. Ох, как Пет разоралась насчет газона, но оно того стоило. Ты ведь мой племянник, пусть и со странностями…
— Спасибо…
— А-а, не за что. Так оно безопасней будет, но все же я не рассчитывал, что так рано и ну-у…
Плавно дав газу, он бросал на затихшего и успокоившегося меня внимательные взгляды, но, видя мое расслабленное лицо, он успокаивался. Включив станцию местечкового радиовещания, он внимательно смотрел на дорогу, думая о чем-то своем, в то время как я будто бы беззаботно созерцал грозовое небо. Стало лучше, ведь в школе я ни с кем не хотел об этом говорить, а здесь словно прорвало. Наверное, так бывает всегда: ждешь поддержки от тех, от кого её же и ожидал, но в конце концов получаешь сюрприз от тех, от кого не ожидал.
Мягко остановившись у дома номер четыре по Тисовой улице, он вновь обернулся назад в салон, посмотрев мне внимательно в глаза:
— Парень, ты уж прости, но ни слова Петунии и Дадли.
— Не дурак, понимаю, – нормальным и усталым голосом ответил я, выдавив улыбку. И под изучающим и требовательным взглядом протянул пистолет рукоятью вперед. Он, взвесив его в руке, огладил ладошкой ствольную коробку и убрал её в бардачок.
— Три правила, парень, три. Первое – никаких ваших штук и прочей херни. Второе правило – рот на замок. И третье: увижу или учую, что курил в доме – выпорю, что кожа с задницы слезет, усёк?
— Ясно, сэр.
— То-то же, а теперь вали из машины и заноси вещи в дом. За совой сам убирать будешь, или выкину её на хрен.
— Понял, – уже с улыбкой сказал я, ведь ощущение ностальгии накатило на меня огромной волной в тот момент, когда я увидел дом и клумбы, залитые дождем.
