КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Монашка и дракон [Ната Лакомка] (fb2)

Ната Лакомка Монашка и дракон

1. Обыкновенный дракон

— Какой он? — спросила я, когда мы уже шли по коридору, встречать маркграфа.

— Обыкновенный дракон, — ответила мать-настоятельница.

Я усмехнулась. Обыкновенный дракон! Как вам это нравится! А есть еще и необыкновенные драконы?

— Слышу, — тут же ответила мать-настоятельница. — Неправильно выразилась. Он — обычный дракон.

Она шла впереди меня, не оглядываясь, но я все равно состроила покаянную гримаску. Я ни разу не видела драконов, и понятия не имела, как они обычно выглядят.

— Веди себя перед ним прилично, Виенн, — сказала вдруг мать-настоятельница, и тут я обиделась.

— Что значит: прилично? Матушка Беатриса, разве я когда-то вела себя неприлично?

— В том смысле, что попридержи нрав, — посоветовала она и больше никаких разъяснений не давала.

Милорд Гидеон, маркграф де Венатур, был драконом. Они все были драконами — король, герцог Паладио, герцог Мастини. После того, как они захватили власть в Салезии, драконов объявили высшими существами, и из чудовищ ночи они превратились в светочи народа.

Политика нас не касалась — в монастыре думают о небесах, а не о милости королей, но маркграф щедро жертвовал на нужды церкви и решил посетить наш монастырь. С подарками, разумеется. Матушка настоятельница за три дня до его приезда отправила всех сестер убирать двор и церковь, а сегодня, когда ожидалось появление «светоча», все были на ногах еще до рассвета.

Мне до поздней ночи пришлось гладить куколь матушки Беатриса, поэтому на утренней службе я украдкой зевала в кулак, но когда доложили, что караван маркграфа уже появился из-за поворота, сон сняло, как рукой.

Теперь мы торопились приветствовать дракона у ворот, и я сгорала от нетерпения, не зная, что мне предстоит увидеть. Все-таки, три года в монастыре — это очень, очень скучно. И если бы не книги, я зачахла в этом унылом месте через два месяца. А тут такое развлечение!

Нас собрали во дворе, ворота распахнули настежь, и настоятельнице передали душистое масло в плоской чашке и серебряный кубок со святой водой. Мать Беатриса торопливо прошептала над ними молитву. Похоже, она тоже волновалась.

Я стояла за ее правым плечом, одетая, как и остальные сестры, в коричневое балахонистое платье, перетянутое вместо пояса веревкой. На голове у меня был белый платок, глухо закрывающий волосы, и коричневое покрывало. Меня невозможно было отличить от остальных, кроме как…

Лошадиные копыта зацокали по мосту, раздались звонкие переливы рога, а потом в наш двор вошли знаменосцы, державшие штандарты маркграфа — черный дракон на зеленом полотнище. Мы поклонились, но я позволила себе взглянуть из-за локтя настоятельницы — чтобы не пропустить появление «обыкновенного» дракона.

Его я узнала сразу — он ехал на вороном коне, одетый в черный камзол, расшитый серебром, и в зеленый плащ, который спускался до самых лошадиных бабок. Одну руку дракон упер в бок, и его поза, и само выражение лица — снисходительное, самодовольное, грозное — показывали, кто хозяин на наших землях. Ощущение силы, опасности исходило от него. И даже возможность встретиться с ним взглядом вдруг повергла в ужас. Я поспешно опустила голову и поняла, какими безумными были наши люди, раз собирались победить драконов.

Но выглядел он вполне по-человечьи — смуглый, черноволосый, черноглазый. Он был очень широк в плечах и, наверное, высок ростом, но пока сидел в седле — рост не определишь.

«Нет на земле подобного ему, — вспомнила я слова священного Писания, — он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости».[1] И маркграф, в самом деле, был таким.

— Рады приветствовать вас, милорд, — настоятельница шагнула вперед, протягивая дракону серебряный кубок, и я, по привычке, шагнула следом.

Никто не решился меня удержать, но сама я пожалела, что привлекла внимание. Люди из свиты маркграфа тут же посмотрели на меня, повернув головы, как один.

Опустив глаза, я еще раз поклонилась, а мать-настоятельница продолжала:

— Испейте святой воды, помажьте чело благоуханным миром, милорд Гидеон, да благословят нашу встречу небеса!

— Рад видеть тебя, матушка Беатриса, — сказал дракон. — Давай сюда свою воду.

Я осмелилась поднять глаза и увидела, как дракон одним махом опорожнил кубок со святой водой, а потом макнул палец в масло и помазал себе лоб — небрежно, и так же небрежно принял благословение.

— Признаться, мои люди подустали в пути, — сказал он, спрыгивая с коня и бросая поводья подбежавшему слуге. — Нам бы поесть и отдохнуть, а потом посмотришь, что я привез.

— Ваша щедрость всегда была благом для нашего монастыря, — сказала мать-настоятельница и вскинула указательный палец.

Это был знак для меня, и я сказала нараспев:

— Благотворящий бедному дает взаймы небесам, и они воздадут за благодеяние его. Притчи, глава девятнадцатая, стих семнадцатый.

Я словно кожей ощутила быстрый и острый взгляд черных глаз, но мать настоятельница загородила меня от дракона:

— А теперь пройдемте к столу, чтобы вы подкрепили душу и сердце.

— Пройдемте, — сказал дракон и пошел первым.

В монастыре он вел себя, как дома.

Я знала, что он часто приезжал к настоятельнице, когда еще шла война, но после того, как последние мятежники против драконов были изгнаны, ни разу не появлялся в монастыре святой Пучины. Что же случилось, если он решил снова посетить это место? Паломничество? Я верила в набожность драконов так же, как в зеленых кошек.

Их было около двадцати — маркграф с младшим братом, тоже драконовой крови, пара слуг и рыцари. Рыцари были людьми, но для меня они были еще хуже захватчиков — предатели. Все предатели.

Мы расположились в большом зале для молитвы, где сейчас накрыли стол. Трапезная была слишком мала и слишком убога, чтобы угощать там важных гостей. Столы накрыли скатертями, которые ссудили на время в ближайшей деревне, и хотя угощение было постным, настоятельница закупила лучшие овощи, орехи, а мед был наш, собственный, с монастырской пасеки.

Гости ели с удовольствием, хотя младший брат маркграфа пожаловался на отсутствие мясных блюд. Я посматривала на него с не меньшим интересом, чем на старшего брата. Младший был ростом пониже, но такой же крепкий. Братья были очень похожи, но глядя на младшего я не испытывала такого панического ужаса, который охватил меня в рядом с маркграфом. Судя по тому, что с младшим братом рыцари заговаривали вольготнее, ужас перед милордом Гидеоном испытывала не только я.

— Доехали хорошо, — рассказывал маркграф настоятельнице, — и погода прямо как для нас. Осень, давно бы дожди ударили, так нет — сухо и тепло. Не иначе, твоими молитвами? — он хохотнул.

— На все воля небес, — ответила мать-настоятельница. — Но мы и правда молились о вашем благополучном путешествии, ибо… — она вскинула указательный палец.

— Молитва — одно из крыл, что несет нас через огненное море, — сказала я. — Книга откровения, глава четырнадцатая, стих двенадцатый.

Тут можно было бы и остановиться, но что-то словно подтолкнуло меня, и я проговорила без заминки:

— Одно крыло — молитва, а второе крыло — смирение перед волей небес и теми, кого небеса ставят охранять стадо свое. А кому недостает смирения — тот птица однокрылая, и лететь не может. Глава четырнадцатая, стих пятнадцатый.

Плечо матери-настоятельницы дернулось, что было знаком раздражения. Но сказанного не воротишь.

— Это кто там пищит из-за вашей спины, матушка? — дракон отчего-то заговорил с настоятельницей уважительнее, и я приписала это себе в заслуги.

И в самом деле, его «тыканье» было оскорбительным. Так мне показалось, даже если мать-настоятельница предпочла этого не заметить.

— Это сестра Виенн, — сказала она сдержанно, и по голосу я поняла, что настоятельница недовольна.

Интересно — чем? Моим самовольством или грубостью дракона?

— Она оскорбила тебя? — вскинулся младший брат, через стол зло посмотрев в мою сторону.

Мне не дали места, и я стояла за креслом настоятельницы. Спинка была достаточно высокой, чтобы я могла спрятаться за ним с макушкой, если пригнусь. Но сейчас мне совсем не хотелось прятаться. Гости должны понять, что они — всего лишь гости.

— Нет, не оскорбила, — дракон жестом остановил младшего брата и повернулся к матери-настоятельнице, привычно уперев кулак в бок. — Не обращайте внимания на Дилана — он горяч не в меру. Но вы-то его знаете, матушка. А вот ваш «цитатник» я впервые вижу и слышу. Откуда такое чудо?

«Цитатник»! Я вспыхнула от негодования. До сих пор я считала почетным следовать за настоятельницей и цитировать Писание, но в устах дракона это стало чем-то чуть ли не неприличным.

— Сестра Виенн всего лишь три года в монастыре, — чинно пояснила мать Беатриса. — У нее хорошая память и она прочла много книг.

— Я вижу, что память хорошая! — расхохотался дракон. — А еще и язычок злой, как посмотрю. Упрекнула меня, значит, что я — птица однокрылая? Вроде как летать не могу?

Да ведь он — дракон. Значит, летать для него — привычное дело.

— Что молчишь? — спросил маркграф, пытаясь рассмотреть меня за спинкой кресла.

— По уставу монастыря сестры могут говорить только с моего разрешения, — пояснила настоятельница.

— Так дайте ей разрешение, — нетерпеливо потребовал дракон. — Она говорит забавные вещи, пусть меня развлечет.

— Сестры изучают Писание не для забав, — строго одернула его настоятельница, — ибо…

— Истины небесные — не развлечение для ума, а средство для его воспитания, — тут же отозвалась я, когда сухой палец матери Беатрисы взметнулся вверх. И снова, словно кто-то заставил меня говорить больше, чем следовало. — А кто ищет в божественных тайнах развлечений — тот неразумец и глупец, и дом его — геенна огненная. Книга откровения, глава вторая, двадцать шестой.

— Сестра Виенн, — посчитала нужным сделать мне внушение мать-настоятельница.

— Что вы, матушка, я ничуть не обиделся, — заверил ее дракон. — Наоборот, все так для меня познавательно. Сам-то я не осилил и двадцати стихов из священной книги, а тут меня просвещают лучше, чем каноник на проповеди в седьмицу.

Он явно ждал, чтобы я ответила, но я хранила молчание. Осторожно выглянув из-за кресла, я встретилась взглядом с драконом. Черные глаза смотрели весело — похоже, он и в самом деле не рассердился. Но не зашла ли я слишком далеко?

— Покажись, — велел дракон, но я отрицательно помотала головой. — Пусть покажется, матушка? — обратился он к настоятельнице. — Надо же мне оценить, в хороший ли переплет обернули такие знания.

Настоятельница была недовольна, но спорить не стала.

— Выйди, Виенн, — велела она, и я сделала шаг в сторону.

Теперь мы с драконом находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Он сидел в кресле развязно — развалившись и широко расставив ноги. И смотрел на меня с живым любопытством. Неужели, я и правда так удивила его? Как он сказал — развлекла?

У дракона был длинный нос с хищными ноздрями, немного кривоватый, как после перелома. Густые прямые брови, твердый подбородок с ямочкой, и четко очерченные губы — как будто вырезанные стамеской на дереве. Сейчас эти губы кривились в усмешке.

— Переплет — так себе, — сказал дракон и засмеялся. Зубы у него были белые, яркие, особенно яркие по сравнению с загорелым лицом. — Странная монашка…

Переплет «так себе»! Подобные слова задели бы любую. Я не стала исключением. Что бы ни происходило, женщине всегда обидно встретить пренебрежение своей внешностью. Боюсь, в тот момент я посмотрела на дракона достаточно зло, и он это заметил. Черные глаза загорелись, и от этого я разозлилась еще больше.

— Нельзя оценивать книги по переплету, — сказала я, нарушив правила монастыря не говорить без разрешения наставницы. — Потому что и в ветхом переплете может скрываться божественная мудрость, а кожа с тиснением, украшенная… рубинами, — тут я многозначительно посмотрела на кольцо с рубином, надетое на руку дракона, — скрывать непотребные сказки, которые надлежит читать лишь в тавернах, пьяницам. Святой Томас из Акивианы, письмо к королю Родерику, абзац девятый.

— А! Вы слышали? — восхитился дракон, оборачиваясь к ближним. — Дилан, ты что-нибудь знаешь про Томаса из Акивианы?

— Кто это? — подхватил его брат. — Какой-нибудь лорд, трусливо сбежавший за границу?

— Это святой, мудрость которого жива уже триста лет, — ответила я бесстрашно, не обращая внимания, что настоятельница дергает меня за край рукава, приказывая замолчать. — А что останется после вас хотя бы через пятьдесят лет?

Над столом повисла гробовая тишина. Дилан де Венатур медленно поднялся, кладя ладонь на рукоять кинжала, лежавшего на столе — младший брат только что разрезал им хлеб.

— Сестра Виенн хотела сказать… — вмешалась наставница, и голос ее дрожал.

— Подождите, матушка, — остановил ее маркграф тем же небрежным жестом, что и раньше — своего брата. — Сестра Виенн и сама нам прекрасно пояснит, что хотела сказать. Язычок у нее движется достаточно проворно. Пока.

Я смотрела ему прямо в глаза — черные, как ночное беззвездное небо, и понимала, что ввязалась в слишком опасную игру. Надо ли продолжать? И не поздно ли уже отступать?

— Ты замолчала? Растратила вдруг все свое красноречие? — спросил дракон вкрадчиво.

Тянуть дальше было просто нельзя, и я заговорила:

— Простите, господин. Я спрашиваю себя, достаточно ли вы прославили свое имя, чтобы о вас сохранилась добрая память? Ведь если вы накажете ничтожную монашку за то, что она цитировала вам святое Писание — это не сделает вам чести и может перечеркнуть все ваши прежние подвиги. Да и король посчитает, что вы обошлись очень сурово. Ведь именно указом короля монастыри и их обитатели получили статус неприкосновенности перед светскими лицами. Вы же не хотите, чтобы вспоминая ваше имя, люди говорили: а, это тот, что нарушив закон короля, воевал с монашкой из монастыря святой Пучины?..

— Нахалка! — выдохнул Дилан де Венатур и сделал шаг вперед, но его брат вдруг расхохотался.

Да как расхохотался! До слез, повалившись на подлокотник.

Я снова спряталась за спинку кресла, а матушка-настоятельница пребольно ущипнула меня за руку.

— Простите ее, милорд, — сказала она дракону, когда тот отсмеялся и сделал глоток вина из предложенного бокала. — Она слишком молода и горяча, как и ваш младший брат…

— Она молода и горяча, вы правы, матушка, — согласился дракон. — А еще остра на язык и знает королевские законы. Не только цитатник Писания, но и свод законов. Целая библиотека — и все в маленькой женской голове. Хороша ваша Виенн, мне нравится. Я забираю ее.

[1] Книга Иова, 40:26

2. Развлечение от скуки

— Как это — забираете? — изумилась мать-настоятельница. — Вы шутите, милорд?

— Ничуть, — заверил ее маркграф. — Я хочу ее, она будет меня развлекать. А раз я ее хочу, что меня может остановить?

Дилан рассмеялся, падая в кресло и возвращаясь к трапезе.

— Милорд! — ахнула мать Беатриса. — Что я от вас слышу?!

— Да не беспокойтесь вы, матушка, — маркграф вытянул шею, пытаясь рассмотреть меня. — Жен мне и так хватает, а вот цитатника нет. Вам же он ни к чему — всем известно, что вы прекрасно знаете священное Писание. А?

Младший брат опять обидно засмеялся. Я не видела лица настоятельницы, но прекрасно чувствовала ее гнев. Выучить Писание наизусть — труд еще тот. Это мне все дается легко, а некоторые и после десяти лет в монастыре читают службу по книге.

Сердце мое бешено стучало, и я вцепилась в спинку кресла, чтобы не упасть. Права была мать Беатриса, советуя не высовываться. Зачем надо было умничать и дергать дракона за хвост?

— Вы не можете забрать Виенн, — теперь голос настоятельницы дрожал уже заметно для всех. — Монастыри под защитой короля. Он не позволит, чтобы вы забрали и обесчестили монахиню…

— Я и не собираюсь обесчещивать монахинь, — успокоил ее маркграф. — Иначе про меня так и будут говорить потомки: это тот, который обесчестил монахиню!

Его люди захохотали, оценив шутку, а мне было вовсе не смешно. Как и матери-настоятельнице.

— Король не позволит, — сказала она уже тверже, и я мысленно поблагодарила ее.

— Ваша Виенн — не монахиня, — сказал дракон и хмыкнул. — У нее накрашены глаза.

Я невольно прижала ладони к лицу, закрывая глаза. Жженая пробка. За три года в монастыре я так и не отвыкла от этой привычки — подводить глаза, как и расчесывать волосы каждое утро. Сначала на меня ругались, но потом смирились. Ведь я и в самом деле не была монахиней.

— Девушка еще не приняла постриг, — нехотя согласилась мать Беатриса, — но она готовит себя к божественному служению…

— Но еще не приняла. Значит, никаких нарушений закона не будет, — дракон подпер голову рукой, посмотрев искоса. — Да бросьте упираться, матушка. С учетом того, что она — действительно, девушка, сколько вы за нее хотите?

— Сколько хочу?! — настоятельница всплеснула руками. — Да за кого вы меня принимаете, милорд? Это дом молитвы, а не…

— Скажем, сто золотых? — предложил маркграф. — Я собирался посетить еще и монастырь Святого Сердца, но вполне могу развернуться и отправиться домой. Без ста золотых, но с малюткой Виенн.

— Милорд!

— Мой брат не любит просить дважды, — заметил Дилан, ковыряя вилкой в острых белых зубах. — Второй раз он требует, а на третий берет. Ловите момент, матушка, иначе заберет ее даром, и вы останетесь ни с чем.

— Двести, — сказал маркграф.

— Я очень к ней привязана, — сказала настоятельница деловито, и сердце мое сжалось.

Я уже знала этот тон — так мать Беатриса обсуждала стоимость повозок с дровами и сушеной рыбой. Неужели… неужели… Для меня небо и земля поменялись местами, а эти двое продолжали торговаться, будто я не стояла в шаге от них.

— Двести пятьдесят — окончательная цена, — дракон пристукнул ладонью по столу.

— Святому сердцу вы хотели пожертвовать сто золотых, — напомнила настоятельница, — и хотите забрать мое сердце всего за двести пятьдесят?

— Во сколько вы оцениваете свое сердце? Назовите цену?

— Пятьсот, — спокойно ответила мать-настоятельница.

— Похоже, ты покупаешь принцессу, а не монашку, — подначил брата Дилан.

— Да как вы можете! — я обрела, наконец, дар речи. — Я не принадлежу монастырю! А вы, милорд, — я смело посмотрела в драконьи глаза, — не можете меня купить! Я — свободная женщина, и по Правде короля Рихтера…

— Тебя может продать только король, — закончил фразу дракон. — Но припомни-ка последний пункт в этом параграфе? Сможешь?

— Если свободный, полусвободный или благородный, — начала я текст наизусть, — попросит помощи в монастыре, и помощь будет предоставлена, то король над ним не властен, а властен… — я замолчала.

— Ну? — с удовольствием спросил дракон. — Мне продолжить? «А властен только настоятель или настоятельница, и лишь они распоряжаются его судьбой, платят виру за проступок или предают светскому суду». Так что и тут мы не преступим закон.

— Зачем я вам? — спросила я тихо.

Меня услышали только дракон и его брат, потому что в зале было шумно — люди маркграфа со смехом и жаром обсуждали торги и стучали ложками и бокалами.

— Считай, что ты имела неосторожность мне понравиться, — сказал Гидеон де Венатур, плотоядно улыбаясь. — Как золотая монета. Ты же знаешь, что драконы притягивают золото? Оно их греет. Будоражит кровь.

— Тогда оставьте себе эти пятьсот золотых и грейтесь ими! — я сжала кулаки, сожалея, что я не мужчина и не могу отомстить обидчику рыцарским поединком.

— Хм… — дракон соединил кончики пальцев, лениво посматривая на меня из-под ресниц. — Дело в том, что меня греет нечто иное…

— Кровь девственниц! — хохотнул его брат, и рыцари дружно поддержали.

Я вздрогнула, услышав это, и дракон от души рассмеялся:

— Нет, брат шутит. Девственницы меня не слишком привлекают — с ними слишком много возни.

— Милорд! — соизволила напомнить о себе настоятельница, подавшись вперед. Лицо её пошло красными пятнами, а монахини в зале старательно отворачивались, будто ничего и не происходило, а их больше всего интересовали трещины на стенах. Все это я отмечала краем сознания, в то время, как мысли метались, в поисках выхода из ловушки.

— Прошу прощения, матушка, — извинился дракон без капли раскаяния в голосе и обратился ко мне: — Меня греет нечто другое — игра. Только игра будоражит кровь. Охота, карты…

— Милорд! — снова воскликнула мать Беатриса.

— …флирт, турниры, — продолжал маркграф, не обращая на нее внимания, — все это забавно, но уже приелось. А в этой деве я вижу новое развлечение — свежее, то, чего еще не было. Говорящая книга — что может быть интереснее?

— Но я не книга, а человек, — попыталась вразумить его я. — Вы не можете купить меня…

— Женщина считает, что она — человек! — выкрикнул Дилан, и слова были встречены хохотом.

— Вы находитесь в святом месте, — сказала настоятельница, не особенно надеясь, что ее услышат.

Но дракон тут же вскинул руку, и его люди замолчали.

— Как вы себя ведете, разбойники? — сказал он, и я уловила иронию в его словах. — Вспомните, где находитесь. Тихо, — и он приложил палец к губам, не отводя от меня черных насмешливых глаз. — Я тебя уже купил, Виенн. За пятьсот. Согласны, матушка?

— Матушка? — спросила я, чувствуя, как слезы подступают к горлу.

Если бы она сейчас ответила «нет», я бы бросилась на колени перед этой старухой и облобызала ей туфли в знак благодарности.

— Я согласна, — ответила настоятельница глухо.

— Дело сделано, — обрадовался дракон. — Собирайся, Виенн. Теперь ты моя.

3. Бегство и кольцо

В тот момент мне казалось, что нет никого отвратительнее драконов. Когда же наступит время, когда ангел небесный уничтожит их племя и, как написано в Писании, накормит их мясом всех верных, а из шкур сделает шатер? Но до этого времени, скорее всего, было еще далеко, потому что молнии не засверкали, и ангелы не появились, и драконы не упали замертво, а продолжали потягивать вино.

Повернувшись на каблуках, я вышла из зала. Собственности маркграфа незачем было больше служить цитатником у настоятельницы.

«Собирайся, Виенн».

Вспоминая голос дракона, я готова была выть от бессильной злости. Я злилась и на маркграфа, и на мать-настоятельницу, и… на отца с братом. Второй раз пережить предательство — это слишком. Избавились, как от разбитой посуды, бросили, продали…

Собирайся, Виенн.

Как будто мне было, что собирать. Оказавшись в своей келье, я достала из-под кровати сундучок — там хранилось платье, в котором я пришла в монастырь. Простое, коричневого цвета — цвета честной бедности. Я выменяла его у вилланки, когда сбежала из замка. И оно сослужило мне хорошую службу. Так же, как и серый домотканый платок.

Поспешно переодевшись, я повязала голову платком, спрятав волосы. Тогда было глупо бежать в платье из шелка, а теперь глупо бежать в монашеской хламиде. В поясном кошельке у меня хранилось всего лишь два медяка — несколько дней назад я продавала петрушку с монастырского подворья и не успела отдать выручку в общую кубышку. Ничего, из-за пятисот золотых никто не вспомнит о двух медяках, а небеса не слишком обидятся, что я лишила их такой скромной жертвы.

Сундучок я решила оставить — он привлек бы ко мне внимание, встреть я кого-нибудь в монастыре, и это решение оказалось верным, потому что почти сразу я столкнулась с сестрой Летицией.

— Куда это ты, Виенн? — спросила она.

— Пойду в часовню, помолиться перед отъездом, — ответила я, набожно сложив руки.

Сестра Летиция воровато оглянулась и спросила, понизив голос:

— Так это правда, что говорят сестры? — она даже облизнулась, ожидая услышать новости.

Я вспомнила, что ее не было в трапезном зале, когда мать Беатриса продала меня.

— Правда, что господин маркграф купил тебя в конкубины?![1]

— Пойду, помолюсь, — сказала я, делая попытку уйти.

— Боже, Виенн! Это такой ужас! — зашептала она, преграждая мне путь. — Его слуги болтают, что у него уже десять конкубин! А ему все мало! Вот так аппетиты у господ драконов! Мне так жаль, — в порыве сочувствия она схватила меня за руку, но я вырвалась и быстро пошла по коридору.

— Помолись, помолись! — напутствовала меня вслед сестра Летиция. — Тут самое время молиться, Виенн! Я тоже буду молиться за тебя!

Я пересекла монастырский двор, но в часовню не пошла.

Благодаря гостям, ворота не были заперты — люди маркграфа должны были разбить палатки снаружи, и только маркграфу и его брату разрешалось переночевать в келье, под крышей монастыря. Уже стемнело, и это было мне на руку. Проскользнув в ворота, я сразу пробежала вдоль левой стены, чтобы меня не заметили мужчины, расставлявшие палатки справа от ворот. Меня никто не заметил, и я углубилась в лес, считая каштаны, которые росли от стены до ручья. У седьмого я опустилась на колени и подняла камни, сложенные пирамидкой у корней. Здесь три года назад я спрятала свое сокровище — последнюю драгоценность, которую смогла спасти из отцовского замка. Разрыв землю, я достала медную плоскую шкатулку размером с ладонь. В ней глухо стукнуло, и я даже не стала проверять — и так ясно, что кольцо на месте. Поднявшись, я поспешно засунула шкатулку за пазуху, сделала два шага и остановилась, как вкопанная.

Передо мной стоял маркграф Гидеон. Скрестил на груди руки и смотрел с усмешкой. Он был один, но от этого легче не стало.

«Вот и попалась», — подумала я обреченно.

И в самом деле, наивно было думать, что я убегу от дракона. Говорили, что они умеют читать человеческие мысли. Может, и правда умеют? Или он просто догадался, что я не собираюсь подчиняться его сделке с матерью-настоятельницей?

— Убежать решила? — спросил он и требовательно протянул руку: — Покажи, что прячешь.

Я не посмела ослушаться и протянула ему шкатулку. Маркграф открыл, достал и повертел в пальцах кольцо.

— Настоящий изумруд? Как интересно, — он бросил кольцо обратно, закрыл крышку и вернул шкатулку мне. — Значит, решила убежать. Да, Виенн? — он обошел меня кругом, пока я прятала шкатулку — на сей раз в поясной карман. — Я показался тебе страшным? Опасным?

— Да, — выдавила я, чувствуя себя примерно так же, как если бы он вздумал опутывать меня стальными цепями. Каждый круг, что он обходил вокруг меня, становился все меньше и меньше, и на третьем дракон уже стоял ко мне вплотную, дыша в затылок.

— А ты всегда убегаешь? — спросил он. — Не можешь встретить опасность лицом к лицу? Как пристало бы дочке благородного человека?

Каким непостижимым образом он узнал об этом? О моем постыдном бегстве из родового замка? Неужели, это та самая магия драконов — и они в самом деле умеют читают мысли? Но имел ли он право осуждать меня?

— Вы не знаете, кто мой отец, — сказала я, внутренне задрожав. Вдруг он рассмотрел герб, вырезанный на камне? И вдруг в его памяти остались события шестилетней давности?

— Ты права, не знаю, — сказал дракон, положив мне руку сзади на шею. — Драконы не читают мысли, что бы там ни придумывали глупые люди. Но я не дурак, могу разглядеть благородную кровь даже в монашеских тряпках. И еще могу почувствовать страх. А сейчас ты боишься, — он приблизил губы к самому моему уху и заговорил почти шепотом. — Только не меня, чего-то другого. Боишься, что отберу твое кольцо? ...

Скачать полную версию книги