Дина Леонтьевна Бродская
Девочки
Девочки разбушевались, и бабушка никак не могла уложить их спать. Умываясь в ванной, они брызгались водой и хлестали друг друга полотенцами. Потом Майка спрятала куда-то зубные щетки, а Тася и Вера бегали за ней и щекотали ее.
Дома никого не было, кроме бабушки и студента Кайбогарова, который сидел за папиным столом и перелистывал папины словари. Бабушка с большим трудом загнала девочек из коридора в комнаты и заставила раздеваться. Они долго еще прыгали на кроватях и притихли лишь после того, как бабушка пригрозила, что позвонит маме на работу и скажет, чтобы мама не брала их завтра с собою на вокзал — провожать французских делегатов.
Майка и Тася сейчас же заснули, а Вера, которая привыкла перед сном сама себе рассказывать сказки, еще долго шептала что-то под нос.
— Хватит тебе бормотать, неугомонный ребенок, — сказала бабушка и погасила свет.
Вера перестала шептать и лежала тихо-тихо, прислушиваясь к тому, что делается в соседних комнатах. За одной стеной студент Кайбогаров передвигал лесенку вдоль книжных шкафов. Колеса лесенки тихонько поскрипывали. За другой стеной кто-то играл гамму и громко считал:
— И раз… и два… и три…
Вера заснула под гаммы как под колыбельную песню.
Утром раньше всех проснулась Майка. Бабушка взяла ее с собою в кооператив. По дороге Майка останавливалась и читала все вывески. Она еще плохо знала буквы и каждую минуту спрашивала у бабушки, как прочесть перевернутое «П» с хвостиком, и какая эта буква — три палочки с перекладинкой.
В одном кооперативе бабушка купила иголки для примуса и шнурки для башмаков, а в другом кооперативе — мыло и масло. Потом они пошли домой. Майка несла в руках твердый кусок масла, завернутый в пергаментную бумагу, а бабушка несла все остальные покупки.
Дома Майка еще в передней рассказала сестрам новости: в аквариуме, что стоит на витрине Военного кооператива, появились три новых одноглазых рыбы, а на углу улицы Герцена поставили голубую деревянную будочку, где продают ириски по одиннадцати копеек за штуку и горячие пирожки с повидлой.
А пока Майки не было, дома случилось много интересного: у Веры выпал зуб, и она променяла его Тасе на резиновую свинью. Кот Беляк, которого выпустили утром погулять, сам позвонил в звонок.
— Как это позвонил? — спросила Майка.
— Очень просто. Кто-то позвонил. Тася открыла дверь, а там Беляк — сидит и смотрит на Тасю, и больше никого нет. Значит, звонил Беляк. Он очень умный, ему, наверное, надоело сидеть перед закрытой дверью, он взял подпрыгнул и нажал лапкой звонок.
Утром бабушка не позволяет девочкам бегать, потому что мама после работы еще спит.
Бабушка зовет из кухни:
— Девочки, кашу есть!..
Чтобы не будить маму, утром всегда едят на кухне. Там куда интереснее, чем в комнате: громко сопит водопроводный кран, кто-то захлебывается в трубе под раковиной, на подоконнике в деревянной чашке лежит, подвернув хвост, полуживой судак, а корзинка под столом доверху набита морковкой, репой и зелеными стручками.
Каша гораздо вкуснее, если ее потихоньку заедать морковкой или зеленым стручком.
За кухонным столом сидит студент Кайбогаров. В одной руке у него газета, а другою он держит Беляка.
Беляк тянет усатую морду к блюдцу с манной кашей.
Кайбогаров щелкает его по уху.
— Отпустите кота, — просит бабушка студента. — Вон и девочки от вас научились Беляка за столом кормить. У него в углу своя посуда есть.
Все усаживаются за стол.
Только бабушка, как шар, перекатывается от стола к плите, от плиты к столу, разливает кофе, накладывает на тарелки кашу, посыпает ее сахарным песком и дует на каждую тарелку, чтобы девочки не обожглись.
— А мы сегодня вечером поедем на вокзал, — говорит студенту Майка.
— Надолго уезжаете? — спрашивает Кайбогаров. — Вот без вас тихо в квартире станет…
— Да мы не уезжаем, а провожаем!.. — кричит Тася. — Это мамины француженки уезжают в Париж.
— А мы им подарки отдадим, — говорит Вера, — со всех заводов им подарки приготовлены, и с маминого тоже.
— А вы тут при чем? — спрашивает Кайбогаров.
— Да как же! Мы тоже подарки пошлем, только не для больших, а для ребят тамошних.
— А правда, — спрашивает Тася, — что за границей дети падают от голода в обмороки и что одна американская семья съела свою любимую собаку?
— Про собаку я не слыхал, — говорит Кайбогаров, — а что за границей безработные и их дети голодают, — это верно.
Майка смотрит на Тасю испуганными глазами.
— Как съели собаку?
— Очень просто — зарезали и съели…
— А как же шкура?
— А шкуру ободрали и продали на ковер. Шкура очень дорого стоит. Из нее ковры делают.
Ошеломленная Майка перестает жевать и смотрит на Тасю и на Веру. Ей как-то неловко есть мясную котлету и булку с маслом, в то время как американские ребята едят собак.
Немного помолчав, она говорит с глубоким вздохом:
— Из нашего Беляка тоже получилась бы дорогая шкура…
После завтрака Тася приносит глобус, и девочки принимаются изучать Францию.
— Гавр, Лилль, Нант, Лион, Орлеан, Марсель… — читает Вера вслух названия городов.
Но девочкам скоро надоедает глобус. Они начинают говорить о том, какие подарки приготовить для французских пионеров.
— Я нарисую во весь лист советскую пионерку с флагом в руке и напишу: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».
— А я напишу французскими буквами плакат: «Ленин — вождь рабочих»…
— И служащих… — добавляет Майка.
— Майка, ты чего пошлешь?
Майка на минуту задумывается.
— Я пошлю французским ребятам не скажу что.
— А например?
— Например, что-то очень полезное.
Майка убегает к бабушке на кухню и снова возвращается, держа в руках железную коробочку из-под зубного порошка «Пионер».
— Ты посылаешь порошок, чтобы они чистили зубы?
— Нет, что-то еще лучшее.
Майка бережно заворачивает коробочку в розовую промокательную бумагу и перевязывает крест-накрест шнурком.
Студент Кайбогаров надевает кепку и макинтош.
— Ну, крысы, — говорит он, — я иду в магазин «Партиздата». Кто хочет со мной, пусть подаст заявление…
Девочки с визгом цепляются за его макинтош, за рукава, за карманы. Уж этот Кайбогаров, он всегда что-нибудь придумает.
И вот они отправляются в магазин «Партиздата».
Кайбогаров ведет Майку и Веру за руки, а Тася бежит вприпрыжку и все время путается у них под ногами.
Девочки очень любят Кайбогарова. Им нравится слушать его рассказы про Киргизстан, замечательную страну гор и водопадов, и про те времена, когда он был пастухом в большой мохнатой шапке и гонял по горным пастбищам-«джеилау» бараньи стада богатого бая.
Во время прогулки девочки жадно смотрят по сторонам. Они замечают каждую мелочь на улице, им хочется все рассмотреть, потрогать, обо всем поговорить с Кайбогаровым.
— Какая чудная розовая спичка! — восклицает Майка, вытаскивая из лужи обгорелую спичку.
— Ребята, смотрите, какие тонкие ножки у этой дамы!..
— Нотариальная контора. Тут что — продаются ноты?
По улице проезжает конный милицейский отряд. Все лошади вороные и отличаются друг от друга только пятнышками на ногах и груди. Девочки начинают делить лошадей.
— Лошадь с белыми чулочками моя!.. — кричит Майка.
— Та, что с обстриженным хвостом, — моя! — кричит Тася.
— Верушка, бери скорей ту, с чо́лочкой, пока Майка не забрала…
Но Вера недовольна.
— Вы разве забыли, — говорит она, надув губы — что в прошлый раз я первая сказала, что все черные лошади мои? И нечего тебе, Майка, захватывать чужих лошадей.
Но Майка не хочет так просто уступить свою лошадь. Ее глаза наполняются слезами.
— Дай честное ленинское, что ты сказала, что все черные лошади — твои.
— Честное ленинское, — серьезно говорит Вера.
И это значит, что она говорит правду.
Уже давно промчался конный отряд, а дележ лошадей все еще продолжается. Вдруг Тася закричала:
— Зеленое такси мое.
Сестры забывают о лошадях и начинают делить автомобили. Майка радуется больше всех. Ей достался чудный синий лимузин с серебряной обезьянкой на радиаторе. Это получше черной лошади.
Так они делят все, что попадается у них на пути, начиная с автомобилей и кончая чайными сервизами в витринах фарфортреста.
Вернувшись с прогулки домой, девочки садятся рисовать плакаты и клеить флажки. На большом листе бумаги Тася нарисовала пионерку с ярко-розовым лицом и синими круглыми, как пуговицы, глазами. В три часа мама приедет за ними и возьмет с собой на вокзал — провожать французских делегаток.
Мать девочек, директор большой швейной фабрики, все, эти дни с французскими работницами — металлистками и резинщицами, которые осматривали город и выступали на фабриках и в клубах.
То-и-дело девочки бегают узнавать время. Два часа, семь минут третьего, десять минут третьего, четверть третьего — до трех часов еще очень далеко.
— Да что вы всё к часам бегаете? — говорит бабушка. — За пять минут больше чем пять минут и не пройдет, Займитесь вы чем-нибудь. Взяли бы и поиграли со своими песцами…
Девочки вытаскивают из коробок кусочки серовато-пепельного меха, оставшиеся от старого воротника. Эти кусочки меха они любят больше всех игрушек и называют «песцами» или — ласково — «песечиками».
Всех песцов девочки перевязали цветными ленточками на том место, где у настоящих песцов бывает шея. Издали клочки меха, валяющиеся на полу, кажутся живыми маленькими зверьками.
Вера раскладывает на полу своих песцов и берет в руки самого пушистого и большого.
— Ну, ладно, милый песец, — говорит она, — ты будешь главный начальник и уложишь других песцов спать. Ты будешь хороший начальник. Когда ты скажешь: «алле» — все песцы будут по команде кувыркаться…
Рядом с Верой раскладывает на полу своих песцов Тася, она расчесывает их гребенкой и поправляет ленточки у них на шее.
— Майка, — спрашивает она, — а где же твои песечики?
Майка грустно смотрят на Тасю и говорит вздыхая:
— Давай лучше играть в колонтенцию.
У Таси с Майкой есть игра, которую они называют «колонтенцией».
— Доктор, сделайте мне колонтенцию, — говорит Тася и стаскивает с ноги чулок.
— Сию минуту, я только соберу приборы.
Майка начинает сваливать в свой передник «приборы». Тут катушки из-под ниток, маленький дырявый мячик, ножницы, старая Майкина соска и несколько пробок. Девочки усаживаются на пол.
Майка кладет себе на колени босую Тасину ногу и начинает над ней проделывать «колонтенцию».
Прежде всего она усердно растирает всю ногу от пальцев до колена резиновым мячом, потом скребет расческой, затем слегка щупает и массирует и, наконец, вставляет между пальцами ног деревянные катушки. Брови у Майки нахмурены, губы сжаты, синие глаза сверкают воодушевлением.
Тася терпеливо все сносит и только кряхтит, когда Майка слишком налегает на расческу.
— Ах, только не царапайте мне пятки, я не могу этого перенести!
— Надо терпеть!
— Но вы делаете мне больно, перестаньте!
— Спокойно, больная, это у вас кризис, вы можете умереть…
И Майка затыкает Тасин рот соской.
В половине третьего девочки уже совсем готовы к отъезду на вокзал.
Они оправляют свои нарядные матроски и тоскливо зевают, не зная, куда себя девать.
— Майка, знаешь, — говорит Тася, взбираясь на стул перед зеркалом, — мой рот уже не растет два года. Волосы растут, глаза растут, а рот все такой же маленький…
Без пяти минут три.
Девочки сидят на окне и, прижавшись носами к стеклу, жадно смотрят на улицу. Вот сию минуту они увидят маму, ее коричневое кожаное пальто, ее толстый портфель с двумя блестящими замками.
— Сейчас мамочка едет в трамвае, — говорит Тася. — Вот она сошла с трамвая возле улицы Гоголя, вот она идет-идет-идет до угла. Вот она идет-идет-идет по улице и входит в парадную. Вот она идет-идет-идет по лестнице, вот она остановилась возле наших дверей и подняла руку к звонку. Вот она сейчас позвонит…
И в самом деле, в эту минуту в передней трещит звонок, и девочки с визгом, хватая по пути свои шапки и пальто, бегут отворять двери.
Но в переднюю входит не мама, а папа, и с ним еще два товарища из его института.
— Ах, это ты, — говорит с досадой Тася. — Как жалко!..
— Чего жалко? — спрашивает папа.
Тася смущается:
— Не то что жалко, а неприятно; если бы это была мама, мы поехали бы на вокзал.
Папа со своими товарищами запирается в комнате, чтобы заниматься, — и в квартире опять становится тихо.
Наконец в половине четвертого появляется мама с огромным букетом ярко-красных цветов.
Девочки совсем было потеряли надежду ее увидеть.
Тася лежит на кровати, засунув голову под подушку. Вера стаскивает с себя нарядную матроску, и только Майка сидит на подоконнике и терпеливо смотрит на улицу.
— Ну, ребятки, собирайтесь! Что это ты, дочка, слезы льешь? — говорит мама, целуя мокрое, заплаканное лицо Таси.
— Ты же сказала, что в три часа! — всхлипывает Тася. — А теперь они уже, наверное, давно уехали…
— Не плачь, без нас не уедут. Поезд уходит в пять двадцать, и мы еще успеем даже заехать к ним в гостиницу.
В Октябрьской гостинице девочки передают все подарки Люсьенне Сажэ, высокой девушке в комсомольской юнгштурмовке. Тася и Вера дают рисунки и плакаты, а Майка — коробочку от порошка.
— Что у тебя там? — шопотом спрашивает Вера.
— Потом скажу, когда уедут.
Скоро делегаткам подали автобус, и они поехали на Варшавский вокзал. В автобусе француженки всю дорогу пели какую-то революционную песню. Девочки запомнили только слова:
«А са ира́, са ира́, са ира́…»
Девочки сидели рядом с Люзьенной Сажэ и жевали печенье. Когда они слышали, что пение доходит до припева, они тоже начинали петь: «А са ира́, са ира́, са ира́…»
Прохожие с улыбкой оглядывались на поющий автобус.
На перроне вокзала собралась большая толпа работниц и рабочих, которые пришли попрощаться с уезжающими делегатками. Играл духовой оркестр, и все толпились вокруг француженок. Каждый пожимал им на прощанье руку и говорил несколько дружеских слов по-русски. А рядом стоял переводчик и переводил.
За несколько минут до отхода поезда начался летучий митинг. Последней говорила с площадки вагона Люсьенна Сажэ. Подняв кверху свой маленький кулак в перчатке, она выкрикнула что-то по-французски и заплакала.
Переводчик перевел:
— Металлистка Люсьенна Сажэ сказала, что, вернувшись во Францию, она и ее товарищи будут выступать на рабочих митингах и рассказывать о том, что они видели в СССР. Люсьенна сказала, что они еще вернутся к нам.
Многие из женщин в толпе тоже плакали.
Тася ревела, уткнувшись в рукав матери:
— Пусть она останется у нас. Пусть не едут к своим капиталистам…
Вера и Майка не плакали, а с любопытством оглядывались по сторонам.
Поезд тронулся. Вслед за поездом бежали швейницы, резинщицы, ткачихи, красноармейцы. Оркестранты торопливо набегу доигрывали «Интернационал».
Девочки тоже бежали вслед за поездом.
— Люсьенна Сажэ! — кричали они. — Приезжайте опять!
С вокзала мама и девочки возвращались молчаливые и усталые.
Обедали спокойно и скучно. Только Майка в самом конце обеда развеселилась и стала бросаться вареной фасолью.
Вечером Тася и Вера уселись читать «Республику Шкид».
Майка носилась по комнатам и с грохотом поворачивала стулья.
— Немедленно ложиться спать! — сказала бабушка, заглянув в комнату. — Уже десятый час, а вы сегодня и так навозились как следует.
Тася берет со стола книгу и, заглядывая в нее, начинает медленно стаскивать с ноги чулок. Майка уже нырнула под одеяло и тянет туда же упирающегося кота.
— Маинька, — ласково говорит Вера, — ну теперь ты нам скажешь, какой ты послала в коробочке подарок?
— Не скажу.
— А из чего он сделан. Из железа?
— Нет.
— Из дерева?
— Нет.
— Из стекла?
— Нет.
— Из бумаги?
— Нет.
— Ну так из чего же?
— Из волос.
— Как это из волос?
— Очень просто. Я послала своих песцов, из них выйдет очень хороший песцовый коврик, и они смогут его продать.
— А тебе не жалко? — спросила Тася.
— Как не жалко. Прямо не знаю, как и быть, — вздохнула Майка.
Потом она помолчала немного и сказала:
— Я думаю, что бабушка нам скоро отдаст свой воротник со своего плюшевого пальто. Летом его наверное съест моль.
— Конечно, съест, — сказала Тася. — А пока ты будешь играть в наших песцов…
