В плену Морфея (СИ) [Анна Куртукова Anna Destler] (fb2) читать онлайн

========== Первая глава ==========

Кристина, охваченная животным страхом, быстро взбегает по винтовой кованой лестнице на крышу. Она едва ли не физически ощущает, как её преследует всесильный взгляд её незримого покровителя. Его светящиеся во тьме глаза словно бегут за ней по пятам, прожигая в опустошенной его предательством душе чёрную дыру.

Рауль, встревоженный поведением возлюбленной, едва поспевает следом. Ему ничего не известно о человеке, внушающем Кристине ужас и отчаяние, но он отчетливо осознает — пока он жив, его девочка в сильнейшей опасности.

— Призрак здесь… — сквозь душащие слёзы шепчет Кристина, падая коленями на холодную кладь театральной крыши, — я чувствую, он здесь!

Она прячет мокрое, красное от слез лицо в ладонях, громко всхлипывая. Виконт делает к ней неуверенный шаг, опускается рядом, заботливо укрывая ее своим тёплым плащом, и поджимает губы, размышляя о том, как подарить Кристине спокойствие.

— Его нет, — говорит он мягко, но удивительно уверенно, обнимая девушку за плечи, — Он лишь нелепый вымысел, глупая фантазия, навеянная болью от потери, Кристина…

Плечи девушки вздрагивают от тихих рыданий под сильными руками мужчины. Он протягивает замерзшие от промозглого ветра пальцы к бледному лицу Кристины и твердо обхватывает её острый подбородок, чтобы затем мягко повернуть к себе.

— Ты не понимаешь, — продолжает она едва слышно севшим голосом, — Я сама была в его царстве… В царстве тьмы, где так бесконечна его власть, где я теряю всякий контроль над собой от одного его голоса, звучащего словно Музыка самой настоящей Ночи.

— Милая, — виконт ласково обращается к ней, — ты сильнее всего этого колдовства, слышишь?

Девушка вдруг резко вскидывает голову, перепугано озираясь по сторонам, и учащенно дышит. Наваждение это или правда — Кристина никак не может разобрать, но она уверена в том, что Его нежный и глубоко печальный голос звучит сейчас прямо перед ней, зовет за собой и вновь пленит своей нечеловеческой красотой.

— Его глаза пугают и влекут, — молвит девушка, подавляя жаждущие воли слёзы, — искрятся словно звёзды в зимнем, мрачном небе…

— Кристина! — вдруг громко восклицает де Шаньи, встряхивая девушку за плечи.

Её рассеянный взгляд тотчас обретает ясность, и она вглядывается в лицо донельзя взволнованного виконта, словно отходя от глубокого гипноза.

— Забудь, — тихо просит он, бережно прижимая её к своей груди, — Забудь пустые страхи — я встану меж тобой и мраком, беду предотвращу.

Она самозабвенно вслушивается в его слова и хочет в них верить. Верить каждой клеточкой тела. Верить и доверять, вверять всю себя, как в светлых для них обоих воспоминаниях детства.

В ней словно возрождается та маленькая Кристина, уронившая в реку подаренный когда-то отцом алый шарфик и влюбленная донельзя в мальчишку де Шаньи, пришедшего ей расстроенной на помощь.

— Рауль, — выдыхает Кристина, обвивая его шею и вглядываясь с упоением в светлые глаза мужчины, — я люблю тебя…

По его красивому лицу скользит блаженная улыбка, и он внезапно подхватывает девушку на руки, чтобы затем вскружить, заливаясь счастливым смехом.

— Я ждал этих слов, — шепчет он, аккуратно опуская её на ноги, и тянется под плотную ткань своего сюртука, — ждал, чтобы просить…

Он вынимает руку из внутреннего кармана и протягивает девушке сияющее многочисленными гранями бриллианта кольцо с золотым ободком.

— Просить стать моей женой, — заканчивает мужчина и заглядывает с трепетной надеждой в её светло-небесные глаза, — ты готова пойти на это, Кристина?

Она пораженно замирает, восторженно выдыхая от неожиданности. Её руки тянутся медленно к единственно искреннему знаку любви виконта и обхватывают его дрожащими пальцами.

Одним моментом в её голове сменяются одна за другой картинки…

Самым непростым временем в жизни Кристины стал первый год в Театре. Именно тогда в её жизни появился Призрак, прозванный Ангелом Музыки и несший ей лишь свет и тепло.

Совсем ещё дитя, ставшее столь рано сиротой, сидит с изрядно потрепанным молитвословом в руках у скромного алтаря, организованного в Опере Гарнье, и вполголоса читает молебен об отце. По её аккуратному личику, повязанному светлым платочком, сползают горестные слёзы, и она тихо всхлипывает, утирая их ладонями. Именно в это время к ней приходит её Ангел… Ангел Музыки, и она с трепетом ждёт его появления каждый вечер, искренне надеясь, что он вновь споёт ей одну из прекрасных французский колыбельных, и она забудется сном, отбросив прочь все печальные мысли.

Время шло, Кристина взрослела и, вместе с тем, всё больше погружалась в себя, замыкалась от людей. Единственным, кому она позволяла оставаться рядом, был Призрак.

Юная балерина труппы Гранд Оперы одиноко присаживается в уголке одного из чердачных помещений театра и смотрит пустым взглядом в маленькое окошко, за которым медленно кружит снежный вальс, и суетятся люди, охваченные рождественскими заботами. Почти все сегодня покинули здание Оперы, разошлись по своим домам или хотя бы отправились в гости. В горле Кристины твёрдо стоит ком, и ей страшно хочется плакать от пустоты, окружившей её в этот праздничный сочельник.

— Почему ты грустишь, дитя моё? — вдруг слышится где-то совсем рядом волшебный голос её незримого гения.

— Ангел, — с тёплой улыбкой шепчет Кристина, тотчас оглядываясь по сторонам, будто надеясь увидеть его, — мне так одиноко, а этот праздник… Он только лишнее напоминание о том, что я никому уже давно не нужна.

— У тебя так много друзей, — тихо говорит наставник, надеясь хоть немного взбодрить свою подопечную, — неужели тебя не позвали отпраздновать с ними?

— Конечно, звали, — кивает она и затем поджимает губы, подтягивая худые колени к груди, — но я не хочу быть обузой, знаешь…

— Дитя моё, — слышит она прямо над своим ухом и ощущает, как кожа её шеи мгновенно покрывается приятными мурашками, — ты всегда будешь нужна мне, помни об этом, хорошо?

— Как и ты мне, — на выдохе отвечает девушка, прикрывая в забвении глаза, — мой Ангел.

— Я приготовил кое-что для тебя, — шепчет он, и она готова поклясться, что ощущает его улыбку, — загляни под реквизит, ну же.

Она послушно тянется за увесистые коробки и почти сразу нащупывает ладонью крупную плитку самого вкусного шоколада, к которой аккуратно оказалась привязана черной лентой алая роза. Девушка просто не может сдержать счастливой улыбки.

— Этот сочельник прекрасен, лишь благодаря тебе… — шепчет тихо она, торопливо распаковывая лакомство.

Больше всего на свете Кристина желала однажды встретится с Призраком, не покидающим её на протяжении многих лет, остающегося рядом, несмотря ни на что, понимающего и бесконечно преданного.

Она замирает перед широким зеркалом гримерной, внимательно вглядываясь в свое отражение, ища за серебристой гладью нечто неземное, взывающее к ней. Его гипнотический голос заполняет всё пространство и проникает в непостижимые глубины её души, заполняя собой.

— Явись же мне, Ангел, — выдыхает Кристина и касается ладонью своего отражения, не догадываясь о том, что Призрак, стоящий в зазеркалье прямо сейчас, обводит с нескрываемым трепетом тень её аккуратной руки.

Дрожащими от волнения пальцами мужчина тянется к едва заметному механизму, чтобы спешно привести его в действие и, наконец, показаться ей.

Мгновение, когда она сталкивается взглядом с его сияющими золотом глазами, останется в памяти Кристины навсегда, как и момент, когда она впервые прижимается к нему в отчаянном объятии, не смутившись при виде его мрачного образа, маски, укрывающей его лицо, — пускай он оказался лишь человеком, но для неё он навсегда останется самым настоящим Ангелом.

А затем… Затем она вспоминает Буке, повисшего в петле и бьющегося в предсмертной агонии на глазах всего Театра, вспоминает каждую историю о кровожадном Призраке Оперы и его злодеяниях. По её коже бежит крупная дрожь. Он убийца — нет ничего страшнее этого.

— Да, — выдыхает Кристина, отчаянно боясь передумать, и торопливо надевает на тонкий пальчик помолвочное кольцо.

Холодные ладони Рауля мгновенно обхватывают пылающее от переполняющих эмоций лицо девушки, чтобы затем приблизить её для чувственного поцелуя.

— Нет… — в тот же миг доносится со стороны статуи Ники Самофракийской, и Кристина резко оборачивается на знакомый до щемящей боли голос.

Словно в замедленном времени, она глядит на то, как Призрак, отрешенно мотающий в неверии головой, бездумно шагает спиной к самому краю неровной крыши и внезапно оступается.

Сердце девушки пропускает удар, когда её преданный Маэстро резко срывается с каймы здания, и она тотчас вырывается, словно в самом страшном кошмаре, из крепких объятий рук жениха.

— Кристина, стой! — восклицает Рауль, бросаясь за девушкой и едва успевая схватить её за вспотевшую от страха ладонь у самого обрыва.

Она валится с ног и безвольно повисает на краю ледяной кровли, глядя вниз широко распахнутыми от ужаса глазами — Призрак успевает случайно зацепиться рукой за острую абаку коринфской колонны в нескольких метрах над землей. В тот дикий момент, когда пальцы мужчины соскальзывают с пилястры, их испуганные взгляды сталкиваются, и дыхание Кристины сбивается — она вся сотрясается от беззвучного крика, затерявшегося в отчаянных слезах.

Виконт опускается рядом с ней, надеясь поднять шокированную до глубины души девушку, но та только грубо его отталкивает от себя и вскакивает на ноги, срываясь к лестнице, ведущей вниз, в Театр.

Она должна спасти Его, если только есть на то возможность. Она должна спасти своего Ангела Музыки, своего верного друга и трепетного наставника. Остальное теперь теряет всякое значение пред этой целью.

Она быстро сбегает по лестнице и спешит найти единственного человека, способного помочь покинутому Богом мужчине, единственного человека, знающего легендарного Призрака Оперы едва ли не всю свою жизнь, единственного человека, ставшего ему по-настоящему родным.

— Мадам Жири! — вскрикивает Кристина, едва ворвавшись в главный зал Оперы, где активно идет репетиция балетной труппы, — Мадам, скорее сюда!

Женщина, завидев заплаканное личико своей подопечной, невольно хмурится и тотчас останавливает репетицию, позволяя утомленным девушкам отдохнуть, чтобы выяснить причину тревоги Кристины.

— В чём дело, дорогая? — взволнованно спрашивает женщина, заглядывая в потухшие, лишенные всякой жизни и затуманенные пеленой слез глаза девушки, — На тебе лица нет.

— Боже, — рвано шепчет Кристина, задыхаясь от тяжелых рыданий, и резко обхватывает руку Жири, чтобы затем торопливо направиться к выходу из Театра и позволить женщине увидеть всё лично.

Когда Даае срывается на бег и заворачивает за угол величественного здания, до слуха едва поспевающей за девушкой дамы доносится, пропитанное дрожью:

— Ты только дыши, — слышит она надломленный голос Кристины и торопиться к ней на помощь, — умоляю тебя…

На ватных ногах женщина подступает к склонившейся над обездвиженным Призраком Кристине. В её глазах темнеет, и она отшатывается от них, когда замечает кровь на руках девушки, судорожно скользящих по его телу.

— Нужен врач, — слезно кричит Кристина, резко оборачиваясь на замершею за её спиной мадам.

— Нельзя, — опустошенно шепчет Жири, опускаясь на колени рядом с одним из самых дорогих ей людей, — нельзя, иначе всё обернется настоящей катастрофой, дорогая.

— Что? — не понимает Кристина, удерживающая в дрожащих руках Призрака.

Женщина только качает головой и поднимается на ноги, оглядывая все повреждения, полученные мужчиной.

— Мы должны поскорее вернуть его домой, — твердо говорит женщина, — но нужно быть осторожнее…

Когда они как можно бережнее подхватывают бессознательного мужчину на руки и торопливо движутся к неприметному входу в здание, то не обращают никакого внимания на застывшую на крыше фигуру жениха Кристины, виконта де Шаньи, провожающего их напряженным, мрачным взглядом.

***

Многое в доме у озера изменилось за то время, что прошло с последнего визита Кристины. Теперь убежище Призрака — прямое отражение его души, где царит чистый хаос: повсюду разбросаны кипы пергаментов, опрокинуты многочисленные канделябры и перебиты вдребезги такие ненавистные им зеркала.

Как только они бережно уложили бессознательного мужчину в пышную постель в спальне Луи-Филиппа, созданной заботливо им когда-то для Кристины, мадам Жири покинула дом, отправившись за самыми необходимыми препаратами в аптеку.

С ухода дамы Кристина никак не может перестать плакать. Её не покидает ощущение, что прямо сейчас он завис где-то на грани Жизни и Смерти, что он вовсе не хочет сражаться за своё дрянное существование, что его здесь ничто не держит.

— Мой Ангел, — едва слышно шепчет Кристина, осторожно расстегивая его плотный жилет и перепачканную рубашку, вынимая из петель одну тугую пуговицу за другой, — ты ведь обещал не покидать меня никогда…

Её голос срывается на громком всхлипе, и она неловко стягивает с плеч Призрака одежду, обнажая своему взору его исполосованное, искалеченное тело. С её губ срывается тяжелый вздох. На его костлявой груди багровеет обширный кровоподтек и девушка протягивает к нему свои руки, затем невесомо проводя по потемневшей коже.

Сердце Кристины замирает в груди, пока она скользит самыми подушечками пальцев по совсем ещё свежим рубцам на его торсе, появившимся от силы пару недель назад, и отрешенно качает головой, не понимая, чем он заслужил такую жестокость.

— Сколько же тебе пришлось пережить, — вполголоса говорит Кристина и её ладонь сама собой замирает на пунцовом синяке на тощем бедре, — сколько ненависти…

Она вдруг замолкает, вспоминая о том, как сама была безжалостна к нему, когда собственноручно сорвала с его безобразного лица маску, когда загнала его в угол словно раненого зверя.

— Простишь ли ты меня когда-нибудь? — спрашивает подавлено Кристина и отрывает руку от его впалого бока, чтобы затем протянуть к не укрытой маской половине лица, — Простишь, — отвечает она сама себе, — а я и правда попытаюсь тебя таким принять.

Окончательно решившись на этот шаг, она поддевает короткими ноготками кайму чёрного домино и медленно стягивает его с лица мужчины. Девушка отчаянно жмурится, страшась распахнуть свои веки и взглянуть в глаза страху. Усилием воли она себя заставляет это сделать.

Дыра, зияющая вместо носа, бросается в глаза Кристины первым делом, и она сглатывает ком, резко подступивший к горлу. Её взгляд скользит по его покрытыми грубыми шрамами скулам, по вискам и лбу бледно-серого цвета. Жалость, засевшая в душе Даае, пожирает её изнутри. Затем Кристина опускает глаза на его тонкие шелушащиеся губы, и она задумывается о том, как была красива его улыбка в те редкие моменты, что она была к нему нежна.

Девушка невольно понимает, как Призраку сейчас необходима её ласка, как он нуждается в её мягких руках и бережных прикосновениях, и осторожно кладет ладонь на его впалую щеку, до боли прикусывая губу. Кожа мужчины сухая, грубоватая от многочисленных царапин, но очень податливая и приятная — пальцы девушки невесомо поглаживают её, внимая таким странным ощущениям внутри.

— Видишь, я больше не боюсь, — чуть улыбнувшись, шепчет Кристина, — ты только не сдавайся, слышишь?

До её музыкального слуха доносятся тихие шаги балетмейстера и она тотчас отдергивает руку от лица мужчины, словно бы её застали за чем-то непристойным. Женщина быстро проходит вглубь спальни и резко вкладывает в ладонь Кристины объемный шприц.

— Должно быть, — говорит встревожено Антуанетта, — у Эрика травма головы… Если он не придет в себя в ближайшее время, то вообще уже никогда не придет.

Мадам Жири резко отворачивается к стене и опирается на неё ладонью, тяжело выдыхая, а затем тихо всхлипывая от душащих её слёз.

— Его имя — Эрик?.. — спрашивает девушка донельзя ласково, чем удивляет даму.

— Эрик… — кивает она и тихонько подходит к его постели, чтобы опуститься к нему рядом с Кристиной.

Мадам Жири вдруг склоняется к его холодному лбу и запечатлеет на нём невесомый, бесконечно трепетный поцелуй.

— Ты сняла маску, — замечает женщина, и в её голосе сквозят нотки радости, — он особенный, знаешь.

— Знаю, — подтверждает Кристина, утирая ладонями выступившие на глазах слёзы.

Ей страшно думать о том, что он может больше не проснуться, что все те слова, что она обратила к нему, так и не будут донесены, что она никогда больше не услышит его волшебной Музыки Ночи.

— Он мне, как сын, — вдруг говорит Антуанетта, нежно поправляя спавшие на его жуткое лицо пряди жидких волос, — как брат… Он был рядом в самое тяжелое для нашей семьи время и не позволял нам лишиться последней надежды.

— Я понимаю, — выдыхает Кристина, неловко накрывая ладонью его костлявую руку, безвольно лежащую на багровом от травмы торсе.

Сидя вот так рядом с ним и держа за тонкую руку, Даае не понимает, почему она боялась, почему так бездумно осудила этого глубоко несчастного, изможденного Судьбой человека, почему даже не дала Эрику шанса объясниться.

— Могу я просить тебя остаться с ним этой ночью? — спрашивает напряженно женщина, боясь отказа, — Думаю, Мэг уже вся извелась дома, но если ты против…

— Сколько будет необходимо, — твердо прерывает её Кристина, вглядываясь в неживые черты лица мужчины, — меня не нужно просить.

Мадам Жири расплывается в усталой улыбке и аккуратно поднимается с кровати, чтобы затем заключить Кристину в теплые объятия.

— Дай Бог, если он придет в себя, — шепчет Антуанетта, вынимая из принесенного пакета ампулки, — вколи ему морфий. Боль будет почти не выносима, а он об этом даже не обмолвится, уж я знаю.

— Всё сделаю, — откликается девушка, не сводя глаз со своего Ангела, — Вам не о чем переживать.

Женщина облегченно выдыхает и, плотнее закутавшись в плащ, торопливо покидает дом у озера, оставляя Кристину наедине с её вечным покровителем, наедине с её собственными спутанными мыслями и обвинениями.

— Эрик, — тихо выдыхает девушка, будто пробуя на вкус и смакуя, — до чего же красивое имя…

В этот вечер она так и не выпускает его холодных пальцев из своей окольцованной де Шаньи руки, напротив, лишь отчаяннее сжимает их, надеясь почувствовать хоть мимолетное движение, надеясь ощутить долгожданное тепло такого робкого, нужного жеста.

========== Вторая глава ==========

Сдавленный стон, прозвучавший где-то над ухом, заставляет Кристину пробудиться ото сна. Она рассеяно моргает, не сразу понимая, отчего в спальне так темно, и лишь затем осознает, что проспала так долго, что все свечи успели сгореть, кроме одной, стоящей в изящном подсвечнике у постели.

Холодные пальцы мужчины, до этого недвижимо покоящиеся в её ладони, вдруг судорожно сжимают её руку — сердце Кристины пропускает удар. Она подскакивает с кровати, словно обожженная, и хватает с прикроватного столика шприц и ампулу, оставленные так предусмотрительно мадам Жири.

— Тише, родной, — шепчет Даае на грани паники, протыкая острой иглой флакон морфия, — тише, сейчас будет легче.

Девушка действует лишь интуитивно, не зная наверняка, как выполнять укол правильно. Выпустив из шприца лишний воздух, она крепко обхватывает запястье содрогающегося от повсеместной боли Призрака, и поджимает губы, вводя осторожно, но очень-очень быстро, в вену на тыльной стороне его хрупкой руки болеутоляющее.

Спустя несколько минут, показавшихся Кристине часами, напряжение мужчины начинает сходить на нет: гримаса боли, искажающая его лицо, уходит, кулаки, отчаянно удерживающие в жесткой хватке простыни, расслабляются и он делает глубокий, такой необходимый вдох.

В свете догорающей свечи Даае замечает на тусклой коже его худых щек дорожки слёз и машинально протягивает, будто боясь спугнуть, руку к лицу Эрика, чтобы мягко стереть пальцами соленую влагу.

— Я рядом, — выдыхает Кристина, а её ладони сами собой замирают на его острых скулах, — Эрик, рядом.

Взгляд его усталых глаз медленно скользит по лицу девушки, словно не веря, что это не иллюзия, не наваждение и даже не сон.

— Как, ты тут? — спрашивает он севшим голосом, неловко кладя ослабшую руку на колено сидящей на кровати девушки.

— Не могла же я оставить тебя там, — шепчет Кристина, не силясь отвести глаз от янтарных огоньков, горящих в его глубоких глазницах, — я так перепугалась, Боже…

— Почему? — не понимает Эрик, когда пальцы девушки мягко очерчивают шрамы на его лице.

— Ты оберегал меня с самого детства, — отвечает она, не колеблясь ни секунды, — я хочу дать тебе хоть толику той заботы, что была обращена лишь мне одной.

Призрак сглатывает подступивший к горлу ком и отводит взгляд, не силясь больше видеть жалости, яро плещущейся в глазах Кристины. Он совсем не может вспомнить, как оказался в таком плачевном состоянии, как попал в дом у озера… Полная пустота — зарождается ощущение, словно сразу несколько лет жизни выпали из его памяти в одночасье.

— Мадам Жири ужасно переживает за тебя, — решает сказать Даае, не зная, как ещё устранить повисшую тишину, — утром она обязательно придет сюда.

— Кто это? — вполголоса спрашивает Призрак, глядя рассеяно куда-то сквозь Кристину.

— Эрик, — серьезно обращается к нему Кристина, — ты чего?

— Мне не знакомо это имя, — поясняет он ей, словно ребенку, — кто она?

Девушку посещает страшная догадка, которую она страшится подтвердить. Выбора у нее не остается и она решается задать вопрос:

— А месье Андре? — спрашивает Кристина, и мужчина только отрицательно качает головой, — Может быть, виконт де Шаньи?

Он не понимает. Не понимает, о каких людях говорит Кристина — для него это только набор ничего не значащих имен. Не понимает, чего она хочет этим добиться.

— Ты не помнишь… — выдыхает она пораженно, хмуря аккуратные бровки.

— Чего? — теряется окончательно Эрик, чуть приподнимаясь на локтях и тут же шипя от боли, пронзающей всё его тело.

— Осторожнее, прошу тебя, — тут же шепчет взволнованная девушка, бережно укладывая мужчину обратно в кровать, — ты сорвался с большой высоты и, похоже, получил серьезную травму.

— Как это могло произойти? — спрашивает он хрипло, пока Кристина подтыкает под его искалеченное тело мягкое одеяло.

— Я еще успею рассказать, а пока попробуй поспать, родной, — обращается она к нему ласково, — пожалуйста…

— Ты останешься? — тихо спрашивает он, вглядываясь в её глаза с нескрываемой надеждой и беспокойством.

— Сколько тебе потребуется, — едва слышно шепчет Кристина и, повинуясь неизвестному порыву, склоняется к его жуткому лицу для едва уловимого поцелуя в висок, — отдыхай, мой Ангел.

На её глазах всё лицо Эрика преображается: тонкие, бледные губы вытягиваются в кривоватой улыбке, а в темных глазах зажигается такой красивый, яркий огонек трепетного счастья.

Она не может его узнать. Словно время обернулось вспять, отбросив их в такое нежное и приятное прошлое, где не было места крикам и обвинениям, боли и слезам, где были только он и она — незримый покровитель и его чистое сердцем дитя.

Невольно Кристина задумывается о том, что так могло быть всегда, если бы не…не её бессердечное поведение, не треклятое любопытство. Девушка отчего-то уверена, что будь она хоть немного терпеливее и мягче, то можно было бы избежать и жертв, и невыносимых страданий их душ.

Корить себя за это слишком поздно — Кристина тяжело вздыхает и оборачивается на Эрика, успевшего забыться тревожным сном. Она прикусывает губу, наблюдая за тем, как он хмурится и сжимает руки, до этого расслабленно лежащие вдоль его тела, в кулаки до побеления костяшек.

— Эрик, — ласково обращается к нему девушка и бережно берет его за одну из донельзя напряженных рук, а он лишь резко её выдергивает из мягких ладоней Кристины и сцепляет за головой, словно защищаясь.

— Не бей, — срывается хриплый шепот с его губ, — пожалуйста, мама.

Глаза Кристины распахиваются в ужасе, когда она осознает, что снится её Ангелу, и она тотчас склоняется к нему, чтобы обхватить его искаженное болью лицо ладонями.

— Ангел мой, — зовет она нежно, — Эрик, это лишь сон…

Но Призрак не просыпается, а только выворачивается из её слабых рук, стремясь укрыться в кипе многочисленных подушек.

— Мне больно, — выкрикивает он дрожащим голосом, сворачиваясь клубком, — мама, пожалуйста!

По сердцу Кристины будто бы высекают острым лезвием ножа, пока она вслушивается в его перепуганные, отчаянные слова. Ей невыносимо знать, что прямо сейчас он вновь окунается в своё детство, полное ненависти и жестокости.

— Проснись же! — не выдерживает Даае, громко вскрикивая, и резко прижимает его судорожно мечущиеся руки к постели с невероятной, не понятно откуда взявшейся силой.

Его заплаканные, раскрасневшиеся глаза тотчас распахиваются, а всё тело мякнет под весом Кристины. Тяжелое дыхание помаленьку начинает приходить в норму, пока он потерянно глядит на девушку, нависшую над ним.

— Всё хорошо, — ласково шепчет Даае, осторожно садясь под его искалеченным боком, — ты в безопасности, Эрик. Я рядом.

Он смаргивает застоявшиеся в глазах слёзы и сглатывает подступивший к горлу ком. Девушка медленно протягивает к нему руки, а Призрак бессознательно вздрагивает даже от этого легкого движения. Она тепло улыбается ему одними уголками губ, вверяя спокойствие, и трепетно проводит ладонью по спутанным, взмокшим от ночной агонии волосам.

— Тебе нужно поспать, — тихо говорит Кристина, задерживая руку на его горячем затылке, — хорошо?

— Я не хочу, — пытается соврать Эрик, но страх, плещущийся в глубине янтарных глаз, не позволяет обману свершиться.

— Прошу тебя, — едва слышно шепчет девушка, глядя на него молящим взглядом, — я ни на секунду тебя не оставлю.

Тихо вздохнув, Призрак, всё-таки, кивает и чуть ерзает на месте, устраиваясь в кровати поудобнее, а Кристина победно улыбается, поправляя одеяло на его бледной, исполосованной груди.

Этой ночью она так и не засыпает — только почти невесомо поглаживает его впалые щеки, тонкую шею и острые плечи, размышляя о том, как мало он ощущал таких простых человеческих прикосновений, как мало слышал добрых слов, как мало видел теплых улыбок, адресованных ему. Она виновато осознает и то, что оказалась ничем не лучше других людей, что подвела самого преданного ей человека, что осудила его, не дав права на раскаяние и прощение. Это понимание вдруг заставляет Кристину горько заплакать, сотрястись от рыданий, обжигающих легкие, и беззвучно попросить прощения у этого глубоко несчастного, одинокого мужчины, у своего родного Ангела Музыки, павшего из рая прямиком в ад, в руки бессердечного, жадного до свежей крови общества.

***

Головная боль ужасной силы заставляет Эрика очнуться от удивительно спокойного для него сна. С его губ сам собой слетает тяжелый стон, когда он пытается хоть немного приподняться с кровати, — всё его тело будто бы налито тягучим свинцом.

Он вдруг ощущает, как его оголенную сползшим одеялом грудь поглаживают нежно и неторопливо теплые пальцы, и опускает взгляд вниз, обнаруживая там задремавшую Кристину, волосы которой так красиво рассыпались по светлым простыням.

— Это сон, — выдыхает он едва слышно, — самый чудесный сон…

Его тихие слова доносятся до чуткого слуха Кристины — она медленно поднимает на него рассеянный взгляд заспанных глаз и смущенно улыбается, осознавая, как нелепо выглядит сейчас, лежа под его обнаженным боком и беспардонно скользя руками по прохладной, бледной коже костлявой груди.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она севшим голосом, усаживаясь рядом на кровати.

— Хорошо, — вновь пытается соврать Эрик, и Даае только укоризненно качает головой, протягивая руку к столику, на котором лежит еще один шприц с морфием, подготовленный ею ещё ночью на крайний случай.

— Тебе не обязательно храбриться передо мной, — шепчет Кристина, бережно беря мужчину за худую руку и поднося иглу к его вене, — я и без того знаю, какой ты сильный, Эрик.

Он поджимает губы, когда девушка аккуратно вводит препарат в его кровь, и невольно поражается тому, как, всё-таки, с ним нежна и осторожна Кристина.

— Ты, должно быть, проголодался, да? — обращается к нему Даае, заботливо прикладывая к месту укола мягкую вату.

— Не переживай ни о чём, — откликается Призрак, с замиранием сердца наблюдая за тем, как её пальцы скользят по его руке, — ты ничем не обязана мне.

— Значит, голоден, — отвечает сама себе девушка и поднимается с кровати, затем склоняясь к нему, чтобы поправить одеяло, — потерпи немножко, я что-нибудь приготовлю.

Девушка тихонько удаляется за дверь, тяжело вздыхая. Её пугает то, что она начинает чувствовать, находясь рядом с таким беззащитным и скромным Призраком, — тепло так и разливается где-то в груди, когда она невольно касается его сухой кожи, когда сталкивается с его утомленными болью глазами.

Она замирает посреди кухни, растерянно оглядываясь по сторонам и никак не замечая ничего съедобного. Пройдя к холодильнику, девушка отворяет его дверцу и тут же находит там яйца и молоко, чего вполне хватит, чтобы сделать сытный завтрак.

Из спальни в стиле Луи-Филиппа внезапно доносится глухой грохот — Кристина тотчас бросает всё на столе и срывается с места, спеша скорее оказаться в комнате.

Сердце Кристины бьется так сильно, что она слышит шум собственной крови в ушах и задыхается от страха.

— Эрик! — восклицает Даае, резко отворяя дверь в комнату с мужчиной, и тут же замирает в оцепенении на пороге.

Она обнаруживает Призрака, лежащим на полу в полуметре от кровати, отчаянно сжимающим руками свою голову. Его тихие стенания доносятся до слуха Кристины и буквально сводят её с ума.

— Что же ты натворил? — шепчет Кристина, падая рядом с ним на колени, и осторожно касается его худого тела, вынуждая Эрика вовсе взвыть от боли.

Она тут же одергивает руку и прикусывает губу, хмуря брови и отчаянно соображая, как ему можно помочь. В любом случае, она причинит ему боль, как бы осторожно не действовала.

— Родной, — обращается к мужчине Кристина, — я тебе помогу встать, давай…

Она аккуратно проскальзывает ладонями под его руки, чтобы затем как можно бережнее потянуть наверх. Собрав все свои силы и волю, Эрик все же опирается на искалеченные ноги и делает неловкий шаг к постели, чтобы затем безвольно на неё повалиться.

— Ты с ума сошел, Эрик?! — срывается Даае, не выдержав плещущихся в ней чересчур сильно эмоций, — Я и так боюсь за тебя! И так страшусь оставить даже на секунду! О чём ты только думал?!

Она пытается уловить его взгляд, но вдруг понимает, что глаза Эрика словно застилает мрачная пелена, а сам он медленно, но верно теряет сознание, теряет всякую связь с реальностью.

— Ангел мой… — выдыхает Кристина, внезапно замечая каплю крови, скатывающуюся по его бледной шее.

Она резко шагает к изголовью его кровати, чтобы внимательнее рассмотреть его кровоточащую рану, и лишь тогда понимает, что повалившись с ног, он ударился об острый угол изящной кровати.

Быстро притянув к себе моток ваты, она зажимает ею кровоточащий ушиб на затылке, беззвучно шепча слова молитвы, прося о его скором выздоровлении.

— Горе ты моё, — по-доброму шепчет Кристина, делая оборот бинта вокруг его головы, чтобы зафиксировать вату, — и счастье…

Опустив руки на свои колени, Даае тяжело вздыхает, задумавшись о том, сколько времени она уже провела в подземельях. Отчего-то время, что она провела рядом с Эриком, кажется ей одним коротким мгновением.

Взгляд Кристины падает на поблескивающее на безымянном пальчике кольцо, и она печально усмехается — ещё вчера она молила Рауля о защите от вездесущего Призрака, от убийцы и монстра подземелий.

— Какая глупость, — насмешливо срывается с губ Даае, и она стягивает со своей руки, перепачканной кровью Эрика, дорогое кольцо, чтобы внимательнее его рассмотреть.

Сразу понятно, что Рауль ответственно подошел к выбору украшения, — оно прямо-таки является отражением самой Кристины: такое легкое и простое, но в то же время очень красивое. Прикусив пухленькую губу, девушка возвращает кольцо на место и переводит взгляд на бессознательного Эрика, невольно вспоминая то, как он едва не погиб на её глазах.

— Помолвка ведь ещё не приговор, — внезапно для самой себя говорит Кристина, осознавая, как тяжело задело Призрака это событие, — а ты и впрямь мог не выжить… А не будь там той колонны? Боже…

На глазах Даае вновь наворачиваются слёзы и она укрывает лицо ладонями, судорожно вдыхая воздух. Вновь и вновь в её памяти повторяется миг, когда Эрик сорвался с крыши — и с каждым разом её сердце сжимается всё сильнее.

Она не замечает того, как неслышно в комнату входит мадам Жири и молчаливо наблюдает за ней.

— Ты ведь так мне дорог, Эрик, — продолжает Кристина мысль вслух, не отрывая от заплаканного лица рук, — что бы со мной стало потом? Потеряй я своего Ангела?

— Но не потеряла, — слышит она мягкий голос женщины и тотчас поднимает на неё голову, — И, Дай Бог, не потеряешь.

Девушка тихо всхлипывает и тянется пальцами к запястью Эрика, чтобы бережно его обхватить и убедиться, что пульс по-прежнему, хоть и слабый, но есть.

— Вы давно пришли? — подавлено спрашивает Кристина, бессознательно поглаживая руку мужчины дрожащими пальцами.

— Всё без изменений? — обращается к Даае дама, проигнорировав её вопрос.

— Он приходил в себя, — признается девушка, прикрывая от усталости глаза, — и… Он ничего не помнит.

— Совсем? — хмурится Жири, шагая к мужчине.

— Меня помнит, — шепчет Кристина, и по её губам сама собой скользит легкая улыбка, — похоже, ничего больше… А стоило мне оставить его буквально на пару минут, чтобы приготовить поесть, как он попытался покинуть постель и разбил себе затылок.

Женщина тяжело вздыхает, усаживаясь на кровати и потирает устало переносицу. Они обе понимают, что и это не пройдет бесследно.

— Ладно, ты приготовь поесть и немного отдохни, — обращается к Даае мадам, — а я пока останусь с Эриком, хорошо?

Сдержанно кивнув, Кристина поднимается с кровати, нехотя выпуская узкую ладонь Эрика из своей руки.

— Позовите меня, — мягко просит девушка, — если ему станет лучше.

Дама чуть улыбается ей и обращает свой взор на совсем побледневшего Призрака. Больше всего ей хотелось бы, что бы Эрик мог знать о том, как тяжело сейчас Кристине, как сильно она переживает за него, чтоб ы он мог видеть то, какой печалью светятся её голубые глаза, какое отчаяние плещется в них, когда она глядит на его обездвиженное тело, что бы Он мог слышать слова, звучащие в пустой комнате, обращенные в тишину, но пока… Пока ни Эрик, ни даже сама Кристина не могут понять того, что кажется совершенно очевидным Антуанетте.

========== Третья глава ==========

Женщина, расположившаяся на резном стульчике, у кровати Призрака, читает одну из многочисленных книг, что есть в библиотеке дома у озера. Она отменила сегодня все репетиции только лишь для того, чтобы провести немного времени со столь дорогим ей человеком.

Глядя на его безжизненное тело, Жири с трудом подавляет слёзы, отчаянно подступающие к глазам. Она думает о том, как мало она дала Эрику, в сравнении с тем, что получила от него — он выручил их маленькую семью, когда они едва не оказались на холодных улицах Парижа, и никогда с тех самых пор не оставлял их без помощи.

— Если бы только Кристина могла разглядеть то светлое, — печально шепчет дама, накрывая ладонью руку Призрака, — что сокрыто в глубине твоей души… Это же так видно и явлено, в самом деле.

Она неловко улыбается ему и вновь обращает своё внимание на книгу, лежащую на её коленях, не замечая того, как внезапно учащается дыхание Эрика, как подрагивают его тонкие, словно истертый временем пергамент, веки.

— Нетти? — доносится до слуха женщины слабый голос Призрака, и она тотчас отрывает взгляд от страниц.

— Эрик, — удивленно выдыхает дама, торопливо подсаживаясь к нему на постель, — ты меня узнаешь?

Он только глухо усмехается, подтягиваясь на дрожащих от боли руках к спинке кровати, и обращается к ней, словно к ребенку, вскидывая брови:

— А то я не должен?

Повертев по сторонам головой, саднящей от свежей раны, он замечает лежащий на столике у кровати шприц с раствором и берет его в руки, уточняя невзначай:

— Морфий?

Дождавшись слабого кивка помрачневшей женщины, он снимает с иглы металлический колпачок и откидывает его в сторону, чтобы затем небрежно вогнать её в вену на сгибе своей бледной руки.

— Зачем ты сняла с меня маску? — спрашивает Эрик укоризненно, — Я ведь просил не делать этого никогда и не при каких обстоятельствах, впрочем, как и спасать мою никчемную жизнь.

— Это была не я, — спокойно отвечает Жири, поднимаясь с постели мужчины и отходя к небольшому комоду у двери, чтобы забрать оттуда маску, — Кристина попросила меня помочь, если тебя так интересует, она же её и сняла.

Протянув мужчине маску, дама убирает руки за спину, сцепляя их замком и глядя с легкой улыбкой на то, как вскипает в Призраке злость. Она видела то, с какой нежностью Кристина заботилась о нём, видела, с каким трепетом ждала его пробуждения, абсолютно не взирая на его безобразное лицо.

— И ты позволила? — отчаянно шепчет мужчина, тугим узлом завязывая ленты на своём затылке, и тут же шипит от резкой боли.

— Будь аккуратнее, Эрик, — вздыхает Жири и садится рядом с ним, чтобы снять пропитанную кровью повязку и затем зафиксировать аккуратным бантом неизменную маску.

Он бросает на Антуанетту многозначительный взгляд и предпринимает очередную попытку подняться с постели, отчаянно цепляясь пальцами за прикроватный стол, и поджимает губы, подавляя пропитанный болью стон, готовый вырваться наружу.

Именно в эту секунду дверь в спальню отворяется с тихим скрипом, впуская внутрь встревоженную девушку с изящным подносом в руках. С её губ срывается пораженный выдох, когда как она осознает, что Эрик может самостоятельно стоять на ногах, пускай, и опираясь на рядом стоящую мебель.

Мадам Жири не успевает сказать и слова, как мужчина бросает на Кристину затравленный взгляд из прорезей маски и делает шаг назад, отступая обратно к краю постели.

— Зачем ты здесь? — спрашивает Эрик глухим-глухим голосом, пропитанным болью от ее бездумного предательства.

Он все помнит. Помнит, но не хочет этого помнить, осознавая, что то неизбежно. Он смотрит на Кристину, и ему приходится вновь пережить эту боль, вновь пережить этот личный кошмар на крыше собственной Оперы.

Ему приходится вновь увидеть наивную, боящуюся своего Ангела Кристину, надеющуюся найти покой и защиту в объятях проклятого де Шаньи.

Снова приходится видеть то, как его невинное дитя соглашается принять эту знатную, ненавистную Эрику фамилию.

Призраку приходится вновь пережить это катастрофическое опустошение; перед глазами плывет, в ушах раздается противный скрежет стекла, в голове начинает гудеть и раздражающе пищать, силы будто вновь покидают тело; в груди расползается болезненное понимание того, что оттуда вырвали не только сердце, но и душу — все это Эрик должен стерпеть вновь, как и тогда, на крыше, видя то, как виконт обнимает Кристину, слыша тихое, режущее стилетом, невыносимое «Да».

Вновь появляется ощущение, что стальные ладони разжимаются и отпускают единственную опору — одну из многочисленных скульптур на крыше Гранд-Опера.

Его подкашивает на корню.

Кристина оборвала единственную нить, что удерживала его на этой Земле, оборвала его жизнь, оборвала все то, ради чего он существовал столь долгие годы — она оборвала его дыхание, его артерии.

Вырвала язык, вырвала легкие, помимо жизненно важного сердца и жизнеобразующей души — ничего этого больше нет. И остается лишь захлебывается собственной кровью и падать, падать, падать…

Падать в бессмысленную пустоту с ампутированными конечностями, вырванными органами и умершей душей.

Больше не за чем. И больно. Больно, так больно — морально, душевно, физически. Тело не является больше носителем жизни, тело — носитель боли.

Эрик, вынырнув из омута вновь накатившихвоспоминаний, чуть пошатывается, хватается за прикроватный столик и поднимает тяжелый взгляд на Кристину.

Девушка теряется и опускает поднос на столик, непроизвольно подступая к мужчине и протягивая чуть подрагивающие от усталости руки. Балетмейстер, наблюдающая за ними, только качает головой, понимая, чем всё это сейчас обернется. Призрак правда не выдерживает — он делает резкий, неустойчивый шаг вперед к Кристине, едва не теряя равновесие, и обхватывает её тонкое запястье, дергая Даае на себя чересчур резко.

— Только взгляни, — шепчет он подавленно, кивая на сияющее колечко на её пальце, — взгляни на это… — он резко оторачивает голову, не желая показывать возлюбленной свои горькие слезы.

Девушка вслушивается в его хриплый голос, виновато глядя на помолвочное кольцо, и осознает — он вспомнил. Вспомнил каждое её перепуганное слово, сказанное на крыше Оперы, вспомнил и вновь испытал страшной силы боль.

Ту самую боль, что толкнула его к самому краю крыши.

— Эрик, — как можно ласковее говорит Даае, освобождая руку от крепкой, почти мертвой хватки его пальцев, — позволь мне всё объяснить.

— Какое теперь значение имеют твои слова, Кристина? — спрашивает он севшим голосом, — Я знаю правду. Знаю, как велик твой страх. Знаю, как сильна ненависть… Глядя мне в глаза, ты, конечно, не повторишь всё это, да оно и не нужно, чтобы знать и помнить.

Она смаргивает предательские слёзы, позволяя тем скатиться по её бледным щекам, и решается подойти к нему вплотную, без капли страха вглядываясь в искрящиеся страданиями огоньки.

— Я лишь хочу помочь, — шепчет она нежно, протягивая руку к по-прежнему обнаженному плечу Эрика, — хочу дать хоть каплю той заботы, что ты заслужил. В этом нет корысти, мой Ангел.

Он переводит взгляд на её маленькую ладошку, опустившуюся на его исполосованное шрамами плечо и окольцованное виконтом, и морщится от диссонанса чувств, бушующих в душе. Тяжело вздохнув, он мягко отталкивает её руку от себя и неуклюже опускается на край смятой постели.

— Уходи, Кристина, — едва слышно выдыхает он, опуская погасшие глаза на каменный пол, — ты должна быть с Раулем, а здесь тебе не место.

Девушка задыхается от внезапно охвативших её рыданий и зажимает нос рукой, переводя отчаянный взгляд на Антуанетту, молчаливо стоящую в углу комнаты, наблюдающую за развернувшейся картиной, — та только качает головой, чуть пожимая плечами.

— Если это тебе по-настоящему нужно, — отвечает Кристина, тихонько всхлипнув, — я уйду…

Она ждет мгновение, надеясь, что Эрик вдруг передумает и заберет свои слова назад, но он только кратко кивает, неловко держась бледной рукой за отёкший бок.

Прикусив губу, Кристина, почти не дыша, отворачивается к мужчине спиной и торопливо покидает спальню, ставшую за такое короткое время почти родной. Едва за ней закрывается дверь, как она слышит сдавленный, болезненный стон Эрика и взволнованный голос мадам Жири.

Она не может его покинуть. Не сегодня и не сейчас, когда он так нуждается в ласке и заботе, когда он так беззащитен и слаб. Окончательно приняв эту простую, такую важную мысль, Кристина проходит в глубь главной комнаты и осторожно опускается к чистой воде озера.

Она его не оставит.

Она не станет повторно обрывать нить его жизни.

Она не позволит ему вновь упасть.

***

С момента ухода Кристины проходит порядка пяти часов, когда мадам Жири, наконец, покидает спальню Эрика, боль которого так долго не утихала, несмотря на сильное обезболивающее.

Морально и физически вымотанная женщина тихонько выходит из комнаты в стиле Луи-Филиппа и беззвучно прикрывает за собой дверь, освещая путь в темных комнатах одинокой свечой.

— Мадам Жири… — вдруг доносится дрожащий голос откуда-то со стороны озера, и дама торопливо вытягивает руку перед собой.

Отекшее от долгих рыданий лицо Кристины в тусклом свете кажется совсем несчастным. Женщина опускается рядом с ней на колени и бережно обнимает свободной рукой за плечи.

— Ну, что такое, милая? — тихо спрашивает она, боясь ненароком разбудить чутко спящего за стеной Призрака.

— Он не верит мне, — шепчет девушка, рвано дыша, — не верит ни единому слову… Неужели не видно, что я правда стараюсь?

Туманный взгляд Кристины обращается на мадам Жири, и та только тяжело вздыхает, мягко поглаживая её спину. Она выслушала от Эрика столько слов, пронизанных безнадежностью и обидой, что теперь ей становится только смешно — словно малые дети, они никак не могут самостоятельно всё разрешить.

— До чего все хорошо было вчера, — вполголоса продолжает Кристина, прижимая холодные ладони своих рук к груди, — вчера, когда он не противился моей помощи, когда и сам не смущался делать то, что действительно желает. Почему так не может продолжаться?

— Его сердце разбито, — тихо признается женщина, задумчиво глядя на темную воду озера, — разбито вдребезги, Кристина, и, поверь, видеть тебя, принимать твою заботу ему особенно тяжело, зная, что затем ты снова его покинешь.

Девушка отрешенно качает головой и сжимает тонкие пальчики в кулаки, тяжело поднимаясь с холодной каменной кладки.

— Я не покину, — твёрдо говорит девушка, шагая в сторону спальни Эрика, — обещаю, что не покину его больше.

Убедившись в том, что дама уходит из дома у озера, Кристина робко шагает в прикрытую комнату. Наугад пробравшись в темноте к постели мужчины, она тихонько опускается рядом.

Девушка не понимает, что толкает её каждый раз так мягко касаться его, что толкает невесомо скользить пальцами по сухой коже безобразного тела, что толкает обводить с замиранием сердца грубые шрамы, — она просто следует этому неизвестному желанию ощущать его.

Потянувшись к лицу мужчины, Даае осознает, что он теперь даже спит в этой плотной, широкой маске, отчаянно боясь хоть на секунду явить миру своё нечеловеческое лицо. Девушке ясно — это лишь её вина. Она беспардонно обнажила лик, который он так тщательно и долго прятал, вновь не спросив на то разрешения. Да и могла ли она? Видеть то, как чёртово домино омывается его же кровью, казалось невыносимым.

Дыхание Эрика становится совсем сбитым, и девушка взволновано склоняется над ним, не понимая причины ухудшения его состояния. С губ мужчины срывается сдавленный стон, и его руки резко взметаются к собственной шее. Тонкие пальцы судорожно цепляются за тонкую кожу, будто бы пытаясь что-то сорвать. Очередной кошмар.

— Эрик! — испуганно кричит Кристина, не желая видеть и мгновения его страданий, — Эрик, проснись!

Жадно хватая ртом воздух, Призрак выгибается в спине, не отрывая рук от своей донельзя напряженной шеи. Он пытается что-то сказать, но из его груди вырывается только глухое хрипение.

До боли прикусив губу, Кристина обхватывает дрожащие запястья мужчины и заводит их за его голову, вынуждая его только беспомощно биться в её руках.

— Ангел мой, — шепчет она нежно, склоняясь к его уху, обдавая своим горячим дыханием его чувствительную, исцарапанную в кровь шею, — тише-тише…

И он даже не просыпается. Не просыпается, а только успокаивается, внемля её тёплым словам и бережным прикосновениям. Дыхание постепенно приходит в норму, и его грудь начинает вздыматься высоко и размеренно.

— Вот так, — облегченно выдыхает Кристина, стирая ладонью испарину, выступившую на лице от напряжения, — так, родной, засыпай.

Девушка осторожно усаживается, боясь разбудить спящего мужчину, в его ноги и с трепетом поправляет сползшее на пол одеяло, оголившее его худые, изувеченные щиколотки. Она уже перестает замечать за собой эти невинные жесты, обращенные к Эрику.

Перестает замечать, как невзначай скользит пальцами по его неровной, шероховатой коже, бессознательно очерчивая каждый, даже самый тонкий, рубец.

Перестает замечать, как её лицо озаряет невероятно нежная улыбка, будто адресованная настоящему Ангелу, сошедшему с небес.

Перестает замечать, как учащается её сердцебиение, пока она глядит на него из-под своих пушистых, длинных ресниц.

Всё это будто становится жизненно необходимым для неё… Необходимым, словно само дыхание.

***

Следующим утром в театре наступает хаос. Все взволнованы пропажей примы перед очередной премьерой Оперы. Директора в суматохе трясут информацию о Даае со всей труппы, но никому и ничего не оказывается известно.

Больше всех переживает виконт де Шаньи. Он никак не может найти себе места; его не отпускает наваждение, что Кристина находится в принудительном заточении, что не может покинуть обители этого монстра.

Когда в полдень в холле театра появляется балетмейстер Антуанетта Жири, её тотчас окружает толпа. Директора, виконт и перепуганные приятельницы девушки не дают ей прохода, задавая многочисленные вопросы о мадемуазель Даае.

— Успокойтесь, господа, — мягко отвечает дама, остановившись на парадной лестнице, — мадемуазель Даае нанесла визит подруга из Швеции, и пока она проводит всё время с ней. Что до премьеры, то не стоит Вам переживать. Когда Кристина нас подводила?

Директора согласно кивают, так и не припоминая подобных случаев, и моментально ретируются, успокоенные словами хореографа, оставляя мадам Жири один на один с покровителем театра, виконтом де Шаньи. Тот исподлобья глядит на женщину и делает к ней широкий шаг.

— Кого Вы обманываете, мадам? — спрашивает он серьезно, — Всё произошло на моих глазах, и я хочу быть уверенным, что моя невеста в порядке, понимаете?

— Ваша невеста в безопасности, месье, — заверяет виконта дама, кратко кивнув, — а остальное, простите, Вас не касается.

— Что? — выдыхает Рауль, чуть опешив.

Перед глазами виконта так и стоит момент падения Призрака Оперы с крыши его собственного Театра…

Он вспоминает, как из груди его любимой вырвался истошный, мощный, словно вовсе предсмертный, крик, знаменующий её страшную боль, режущую острым лезвием по сердцу.

Вспоминает, как по её щекам резко покатились градом горькие слёзы, порожденные едким чувством вины и тяготящей душу горечью.

Вспоминает, как перепуганная до дрожи Кристина и сосредоточенная мадам Жири подхватили бессознательное тело Призрака на свои хрупкие руки и торопливо покинули тротуар, окружающий здание Оперы.

Бессонная ночь, проведенная Раулем в одиночестве в гримерной Даае после её исчезновения, навсегда останется в его памяти. Как и та пустота, что он ощущал, лежа на бархатной кушетке и глядя потерянным взглядом на пышный букет алых роз, повязанных черной лентой и стоящих в высокой вазе у патинированного зеркала.

В тот момент он потерял уверенность в том, что ответ Кристины был осознанным, что она захотела, захотела всем сердцем стать его женой. Ещё на крыше Оперы ему показалось, что толика сомнения, искра смуты мелькнули в робком взгляде её прекрасных глаз. Теперь же, услышав ответ мадам Жири, Рауль окончательно убеждается в том, как шатко то счастье, что он едва обрёл.

Женщина только снисходительно улыбается молодому человеку и торопливо направляется вверх по лестнице, чтобы затем свернуть в сторону своей небольшой гримерной и укрыться там от лишних расспросов.

Она искренне не желает говорить Раулю о Кристине, не желает видеть их рядом друг с другом. То, что она успела увидеть в её глазах и нежных жестах, заставляет её думать, что у Эрика ещё есть шанс, есть возможность побороться за счастье.

Немалый шанс.

Совсем не малый.

Ведь помолвка — не приговор.

========== Четвертая глава ==========

Ощущение того, что эта ночь прошла непозволительно быстро, никак не покидает Кристину, когда она нехотя поднимается ранним утром с острых колен так и не проснувшегося мужчины.

Она оглядывает Эрика печальным взглядом, отчаянно не желая его покидать, но понимает — он не будет рад увидеть её здесь вновь. Бросив взгляд на его сильно зажмуренные глаза, Кристина осознаёт, что боль так и не желает его отпускать. Уйти вот так просто, оставив его одного в муках, Даае не может, а потому торопливо тянется к очередной ампуле обезболивающего препарата и металлическому шприцу.

Ей кажется, что даже вводя как можно осторожнее тонкую иглу в его костлявую руку, она приносит ему страдания, что сами по себе её прикосновения не могут принести несчастному Эрику ничего иного. Тяжело вздохнув, она задумывается о том, как вернуть теперь его доверие, потерянное ею так просто и легкомысленно.

Ничего лучшего, чем написать письмо, не приходит на ум, и девушка шагает к небольшому резному столу, стоящему в углу, чтобы поскорее уложить на него чистый пергамент и заскользить по нему пышным пером.

Она строчит с бешеной скоростью, изливая на бумаге все чувства, скопившиеся в её задыхающейся от вины душе. Строчит правду о том страхе, что жил в ней последнее время, о жалости, испытываемой ею к нему. Строчит о том, как боится его потерять, а затем… Затем вдруг перечеркивает абсолютно всё и комкает пергамент, затем отбрасывая его прочь.

Взяв в руки новый лист, она переводит дыхание и, тихо всхлипнув, набрасывает коротенькую записку, потому что внезапно понимает — Эрику не нужна эта помпезность и многословность, ему достаточно будет самых важных слов.

Дорогой Эрик,

Прости меня, пожалуйста, если сможешь. Слова, сказанные мной тогда, потеряли всякое значение, когда я поняла то, насколько сильно ты мне дорог…

Искренне твоё, Дитя Музыки.

Чуть улыбнувшись, Кристина складывает пергамент пополам и тихонько выскальзывает из комнаты, чтобы затем пройти на кухню и заняться приготовлением сытного завтрака.

Отчего-то Даае чувствует себя удивительно счастливой, пока суетливо движется по скромной кухне дома у озера, старательно замешивая тесто для будущих круассанов и топя потихоньку небольшую утермарковскую печь.

Девушка укладывает по тоненьким обрезкам теста кусочки ветчины и присыпает их тертым сыром, продолжая беспричинно улыбаться. Затем Кристина заворачивает начинку в аккуратные трубочки в форме полумесяца и раскладывает их на щедро промазанный маслом противень, чтобы затем отправить в хорошенько раскочегаренную буружуйку.

Пока круассаны, заботливо приготовленные Кристиной для её Маэстро, выпекаются, она невольно задумывается о том, что так могло бы проходить каждое её утро, не откажись она от Эрика так жестоко, так бессердечно в недавнем времени, — эта мысль не пугает, напротив, греет душу девушки трепетным теплом, хотя так отчаянно точет сердце сожалением и горечью.

Очень скоро вся кухонька наполняется приятным ароматом плавленного сыра и поджаристой ветчины, и девушка спешит вынуть румяную выпечку из печи, обернув свои изящные руки плотным полотенцем.

Девушка раскладывает по расписной тарелке поджаристые круассаны и наливает в граненый стакан брусничный морс, чтобы затем поставить всё на металлический поднос и отнести в спальню Эрика.

Она тихонько ставит плато на прикроватный столик и подкладывает под него свою скромную, но бесконечно важную записку, являющуюся её последней, призрачной надеждой на прощение, на приятие и, быть может, на…единственное, абсолютное счастье.

***

Знакомым из недалекого прошлого путем Кристине удается попасть в свою родную гримерную. Едва она переступает порог зазеркалья, как замечает десяток свежих, пышных букетов, собранных с особым вкусом, присущим лишь одному человеку — Раулю де Шаньи.

Она устало улыбается ароматным цветам, проходя вглубь комнаты и потирая заспанные глаза. Эта изнеможденность кажется Кристине даже приятной и сладкой, ведь всё утро она провела, стараясь для Эрика, для её родного покровителя.

Тихий скрип тяжелой двери заставляет Кристину обернуться и растерянно моргнуть. На пороге гримерной замирает виконт, удерживающий в руках очередной букет для возлюбленной, и счастливо выдыхает, быстро шагая навстречу к Даае.

Она неторопливо поднимается с мягкой кушетки и принимает мужчину в свои трепетные объятия, тихо смеясь и обдавая легким дыханием его не укрытую воротничком рубашки шею.

— Господи, — шепчет Рауль тихо, поглаживая мягко её узкую спину, — я так переживал, милая… Неужели всё это время ты правда провела с ним?

Девушка понимает, как странно и нелепо выглядит для виконта сложившаяся ситуация, как тяжело ему будет принять тот факт, что Кристина не желает больше оставлять Призрака одного, как будет он противиться её внезапно изменившейся позиции.

— Рауль, — обращается к нему ласково Даае, — этот человек значит для меня очень много…

Едва с губ Кристины срываются эти слова, как лицо де Шаньи вдруг кривится в отвращении и абсолютном неверии, — она спешит продолжить:

— Не как мужчина, нет! — заверяет она, прижимаясь к груди Рауля, — Но как отец, как покровитель или старший брат. Как родной мне человек, благополучие которого мне небезразлично.

— Но как же те слова? — не понимает Рауль, вглядываясь в её раскрасневшиеся глаза.

— Я ошиблась, — выдыхает девушка виновато, — действительно ошиблась, а ты сам… Сам можешь желать зла человеку, заботящемуся обо мне с самого детства? Утешающему меня, покинутую отцом сироту? Можешь желать ему Смерти, Рауль? Я знаю, что нет.

Он всерьез задумывается над её словами. Его родная девочка была вынуждена жить без всякого внимания и ласки, вынуждена была бороться всеми силами в одиночку, только чтобы не остаться за бортом жестокой театральной жизни, вынуждена была чувствовать себя никому не нужной, пока… Пока не появился её незримый гений, её Ангел. В глубине души, Рауль может лишь благодарить его за спасение души родной Кристины.

— Не могу, — соглашается тот севшим голосом и прикрывает глаза, — ты права, я не могу. Пойми и меня, мы только-только обручились, родная, а я тебя даже и не видел эти несколько дней.

— Знаю, — кается она, мягко обхватывая ладонями напряженную шею жениха, — мне жаль, что всё получилось так, но ему очень нужна помощь… Он на ногах едва стоит, Рауль. Как я могу оставить его?

Он понимает. Понимает, что она никак этого сделать не сможет из-за такого гложущего чувства долга, из-за такого тяготящего и жгучего чувства вины. Ему просто отчаянно не хватает её: не хватает её светлых приветливых глаз, не хватает скромной улыбки пухлых губ, не хватает мягкости золотых волос.

— Просто я скучаю, — ласково шепчет мужчина, прислоняясь теплыми губами к гладкой коже её лба, — очень сильно скучаю по тебе.

— Потерпи, — вполголоса отвечает Кристина, обвивая руками его широкий торс, — у нас впереди целая жизнь.

— Я люблю тебя, — выдыхает Рауль, неторопливо опускаясь к ней, чтобы затем втянуть в сладкий, чувственный поцелуй.

— Люблю, — шепчет девушка между его нежными прикосновениями, забываясь в этих сильных руках, в этих крепких объятиях.

Они так и застывают в бережных объятиях друг друга посреди гримерной комнаты, не желая отстраняться ни на секунду от желанных тел. Всё вокруг них будто растворяется, оставляя место лишь для их робких и нежных чувств. Всё, кроме чуть повядшего букета алых роз, оплетенных атласной черной лентой, вдруг попавшегося Кристине на глаза.

Она сглатывает внезапно подступивший к горлу ком и бросает осторожный взгляд на зеркальную гладь, являющуюся вратами в сказочный мир Ангела Музыки, в сказочный мир звездной ночи, боясь заметить в глубине неё едва уловимый блеск огоньков золотых глаз, пропитанных отчаянной, кричащей болью.

Сердце Даае пропускает удар, и она отводит глаза от зеркала.

Слезы предательски скатываются по ее щекам от ощущения неправильности, неправедности происходящего, и Рауль отстраняется от невесты, удивленно заглядывая в ее глаза.

— Милая, что случилось? — ласково спрашивает он, стирая ее соленые слезы.

Даае взрагивает в его объятиях, поднимая на него взгляд, полный любви, стараясь этим замаскировать то, что на самом деле заставляет ее плакать.

— Я тоже скучала, Рауль… — врёт она и опускает глаза.

Де Шаньи бережно прижимает ее к своей груди, трепетно обнимая. Взгляд девушки вновь падает на безумно родной букет кровавых роз, букет, что роднее всех тех, что сейчас так любовно украшают ее небольшую гримерную, роднее букетов собственного жениха.

Слезы вновь хлынули из глаз из-за собственной никчемности и безволия, и пальцы певицы сжали плечо Рауля.

На душе гадко.

Кристина опять предает.

***

Момент премьеры приближается слишком быстро. Девушка стоит у огромного зеркала в своей гримерной, перебирая пальцами рюши пышной юбки платья. Кристине кажется невероятно неправильным играть на сцене Оперы постановку Эрика, которой он посвятил почти всю свою жизнь.

Она не может себе представить выступление, не сопровождаемое пламенным, пропитанным нежностью взглядом золотых глаз, безотрывно смотрящих из неизменной пятой ложи.

Не может себе представить выступление без счастливой улыбки его тонких губ, появляющейся на укрытом белоснежной маской лице каждый раз, когда ей удается идеально спеть сложную ноту, так долго оттачиваемую ими вместе на репетициях.

Не может себе представить выступление без Эрика, без её Ангела Музыки, без чуткого гения и его нежного, но такого звонкого «Брависсимо», разбивающего вдребезги громогласные аплодисменты и крики толпы.

Дикий страх вдруг сковывает тело Кристины, и она заходится тихим рыданием. Предчувствие. Предчувствие страшной беды внезапно охватывает её всю целиком, не позволяя сделать и вдоха.

Уверенность в том, что ей необходимо как можно скорее оказаться рядом с Эриком, а не на чёртовой сцене, растет с каждой секундой всё больше. В голове так и пульсирует жуткая мысль о том, что ему вновь стало хуже, и Кристина ничего не может с ней поделать. Словно какое-то наваждение, она толкает её к единственному верному шагу — отказаться от выступления в премьере.

Она должна. Обязана донести Музыку самого Ангела до искушенных парижан, но только не сейчас… Не сейчас, когда его жизнь находится в такой пугающей близости от последнего края, когда он так отчаянно цепляется за неё своими тонкими, ослабшими от бесконечных страданий пальцами. Не сейчас, когда к Кристине, наконец, пришло ясное осознание его важности, его необходимости.

Она решается на этот шаг.

Торопливо отвернувшись от столь важного для неё зеркала, она двигается в сторону двери. Ей немедленно нужно поговорить с мадам Жири. Поговорить с ней и предупредить о своем уходе прежде, чем в Театре вновь поднимется паника.

К великому счастью Кристины, она успевает поймать Антуанетту на самом выходе из её скромной гримерной в конце коридора. Едва уловив взгляд Даае, женщина понимает — премьера не состоится.

— Что стряслось, дорогая? — тихо спрашивает Жири, отступая обратно в гримерную и прикрывая за ними дверь.

— Я не могу выступать, — шепчет Кристина, утирая пальцами непрошеные слезы, катящиеся по щекам, — не могу, зная, что его там не будет… На собственной Опере, мадам! И еще это чувство… Будто что-то вот-вот случится. Что-то очень плохое!

— Тише-тише, — вздохнув, говорит Антуанетта, бережно обнимая Даае, — я что-нибудь придумаю, что-нибудь обязательно скажу директорам. Если тебе действительно хочется быть рядом с ним, то будь.

— Хочу, — едва слышно отвечает она, громко всхлипнув, — Очень хочу.

Женщина мягко улыбается Кристине и чуть отстраняется, чтобы взглянуть в её затуманенными слезами глаза. В них так и читаются бушующая тревога и трепетное волнение, а еще… Ещё страх. Страх за его жизнь, вдруг обретшую особую ценность.

Страх за его жизнь, а не за то, что он отобрал ее у другого человека.

***

Кристине, вернувшейся в дом у озера прежним путем, тотчас становится спокойнее, как она оказывается на пороге спальни в стиле Луи-Филиппа. Ей и страшно входить внутрь, и страшно оставаться снаружи, не зная наверняка, как там Он.

И она решает рискнуть.

Мягко толкнув ладонью тяжелую дверь, она неслышно шагает вглубь комнаты, освещаемой глухим светом свечей, горящих в канделябре. Первым в её глаза бросается полностью опустошенный поднос, стоящий на всё том же месте, где она его оставила, и она невольно улыбается тому.

Страшась создать лишний шум, Кристина передвигается по комнате на носочках, ступая мягко и неторопливо.

Призрак, лежащий на кровати лицом, укрытым маской, в подушку, крепко спит, глубоко дыша. Его бледная, до страшного костлявая спина обнажена взгляду Кристины, и её отчего-то посещает спонтанное желание коснуться каждого острого позвонка, выступающего из-под тонкой кожи.

Она опускается у кровати Эрика на колени и привычно протягивает подрагивающие ладони к нему, чтобы затем коснуться мягкими пальцами новых для неё шрамов и прочувствовать всю заключенную в них боль.

Невесомо поглаживая отметины страданий Призрака, Кристина вдруг замечает в его крепко сжатой в кулак руке тот самый пергамент, на котором она оставила ему утром записку.

Он прочел.

Прочел, а, значит, сделал для себя какие-то выводы, значит очень скоро ей станет известно — есть ли у неё шанс. Шанс на искупление. Шанс на прощение, отчаянно необходимое ей.

— Кристина… — срывается неожиданно с губ Эрика, и его тело, расслаблено покоящееся прежде под рукой Кристины, вдруг напрягается.

— Я с тобой, — шепчет едва слышно девушка, не до конца понимая, видит он вновь красочный сон или же действительно обращается к ней.

Руки Эрика отчаянно тянутся к лицу, спешно его укрывая, а из его груди вырывается сдавленный, глухой стон, пронизанный болью.

— Ты плачешь, — шепчет он отчаянно и громко, задыхаясь от собственных горьких слёз, — ты боишься!

— Эрик… — дрожащим голосом обращается к нему Кристина.

Её всю сковывает осознание ужасной реальности — она такой же кошмар для него, как и все другие люди, глубоко его презирающие и ненавидящие. Кошмар, заставляющий Призрака просыпаться в холодном поту посреди одинокой ночи. Кошмар, заставляющий погибать от рыданий, прожигающих нестерпимой болью его изнутри.

Из заветной мечты Ангела Музыки она превратилась в его самый страшный кошмар.

И теперь Кристина встает в безвыходный тупик. Она не имеет представления о том, как может ему помочь.

— Я могу быть добрым, — шепчет он отрешенно, сворачиваясь на постели клубком и тяжело дыша, — мне нужна лишь любовь…

В этот миг Даае готова поклясться, что слышит то, как всё её сердце трещит по швам, причиняя невыносимые страдания и физически, и морально. Её душа кричит от невероятной силы тоски, сгущающейся над ней в одночасье.

— Знаю, — резко срывается на крик девушка, заходясь тяжелыми рыданиями и припадая к хрупкой спине мужчины бережным объятием, — знаю, что нужна!

Мужчина внезапно замирает под содрогающейся от слёз Кристиной, но она не обращает на то никакого внимания. Клочок бумаги, находящийся в его руке, выпадает из тонких пальцев музыканта.

Тепло, источаемое телом Даае, дурманит Эрика, вверяя ему нежные и трепетные чувства. Чувства, не уместные сейчас. Не уместные теперь после её злых слов, разбивших в пыль его тонкую душу.

Он не может ни злиться, ни радоваться. Эмоции будто покидают его, оставляя за собой только глухую, ничего не значащую, пустоту.

— Ты должна быть на сцене сейчас… — собравшись с духом шепчет Призрак, и его голос предательски срывается.

— Я не могу, — откликается Кристина, боясь пошевелиться или даже вздохнуть, — не могу выступать там, зная, что ты даже не услышишь.

Он заводит одну из рук за голову, чтобы накрыть ладонью рану, причиняющую ему жуткие боли, и осторожно выбирается из-под девушки, отчаянно жмущейся к его безобразному телу. Быстро накинув на себя одеяло, Эрик усаживается на кровати, бросая затравленный взгляд на девушку.

— Какое это имеет значение? — спрашивает он вкрадчиво.

— Только ты имеешь значение, Эрик, — поясняет Кристина, пододвигаясь к нему неловко, — только ты.

— Ты лжешь, — твёрдо говорит мужчина, непозволительно резко вскакивая с кровати на ноги, — лжешь!

Едва ступив на пол, он тотчас опасно пошатывается и спешно цепляется рукой за стену, не позволяя себе свалиться на пол.

— Уходи, Кристина, — просит он, глядя на неё туманным взглядом исподлобья и тяжело дыша.

— Эрик, — нежно шепчет она, чуть хмурясь и медленно подступая к нему, — прошу…

— Немедленно! — восклицает он, не позволяя ей договорить, и тут же заваливается на пол, словно подкошенный.

В одно мгновение девушка оказывается рядом с ним на холодном полу и обхватывает совсем посеревшее лицо ладонями, встревоженно вглядываясь в его глаза, стремительно потухающие перед её перепуганным взором.

Очередная вспышка — он вновь теряет всякую связь с реальностью, безвольно повисая в таких теплых, бережных объятиях Кристины. Она понимает, что он лишь желал избавиться от единственного свидетеля его слабости, но оставить его она уже не сможет, похоже, никогда. Только не после того, что ей раскрыли его сны сегодня. Только не после этого кошмара, некогда бывшего правдивой, неизбежной реальностью.

========== Пятая глава ==========

Всё время, что Призрак проводит без сознания, девушка порхает по его немаленькому дому с мягкой тряпочкой, протирая осевшую за долгие годы пыль. Она не могла себе даже представить, сколько воспоминаний и отражений Эрика хранит в себе его убежище.

С трепетом протирая широкую клавиатуру величественного органа, Кристина обнаруживает там многочисленные картины, написанные им когда-то. Её поражает в который раз его неземной талант.

Перебирая истертые временем портреты, Даае узнает о том, как выглядела его мать, женщина, которую Кристина бессознательно возненавидела в минуты, когда Эрику снился кошмар из самого его детства, когда он задыхался от слёз, боясь удара её тяжелой руки.

Она не может отрицать, что Мадлен, как было сказано на обратной стороне листа, была очень красива и, должно быть, рождение такого необычного ребенка стало для неё настоящей трагедией, насмешкой самого Бога, но… но Кристина всё же не может её понять. Не может понять, как можно так сильно ненавидеть собственное дитя.

На следующей зарисовке она обнаруживает маленькую спаниель с безумно глубоким взглядом и поражается тому, как тонко Эрик способен передать такие черты. Девушка невольно расплывается в улыбке, понимая, что у него всё же был друг. Ведь нет никого преданнее собаки.

От одного взгляда, упавшего на следующий портрет, сердце Кристины пропускает удар. С совсем ещё свежего, в отличии от других, рисунка на неё взирает она сама. В этот момент Даае впервые осознает для себя то, насколько она всё-таки красива. Она вглядывается в работу… Счастье, горящее в её собственных глазах, и лучистая, искренняя улыбка позволяет Кристине понять, что за момент желал изобразить Эрик. Момент их первой встречи. Такой долгожданной и яркой. Такой нежной.

Солёные слёзы скатываются по лицу Даае, святящемуся от приятных воспоминаний, и она, тепло улыбаясь, откладывает в сторону портрет, притягивая в руки следующий ещё более реалистичный, еще более значимый, заставляющий всерьёз задуматься о его значении. На нём изображены они оба, держащие лица друг друга, с мокрыми щеками от пролитых слёз, в бережных, невыносимо трепетных объятиях. Её пухлые, чуть приоткрытые губы находятся в буквально физически ощутимой близости от его тонких, искусанных в кровь.

Кристина задыхается, и ее сердце пускается в бег, начав клокотать где-то в районе горла. Всё тело пронзает щекочущая дрожь, будто бы она сама сейчас оказывается внутри этого поразительного, чувственного рисунка, источающего глубокое отчаяние и…такую трепетную надежду.

Из груди девушки вырывается сдавленный стон, и она стирает влагу со своего миловидного лица. Она словно на секунду окунается в такую тёмную, болезненно давящую глубину чувств Эрика. Чувств, пожирающих его своим мощным огнём изнутри и оставляющих от его светлой души с каждым днём всё меньше и меньше. Она осознает вдруг, что ещё немного, и они поглотят его целиком, оставив за собой лишь страшную, пробирающую до мучительного озноба пустоту.

Последний раз взглянув на невероятный рисунок сквозь плотную пелену слёз, Кристина оставляет именно его на самом видном месте и нехотя медленно отступает в сторону кухни. Её душой с каждым днём, проведенным в этом сказочном доме, овладевают всё новые, удивительно сильные эмоции, доселе не знакомые, но такие приятные и тёплые.

Оказавшаяся в кухне Даае переводит сбитое дыхание и тяжело прикрывает глаза. Сердце колотится в её хрупкой груди всё так же сильно, не желая останавливаться, а перед глазами так и остается картина, завладевшая её сознанием. На грани реальности Кристина осторожно движется по кухне, чисто интуитивно выполняя привычные хозяйственные дела: моет посуду, протирает столы, нарезает баклажан для будущего рататуя, шинкует перец, пока греется конфорка буржуйки.

Отчего-то она совсем не думает о Рауле. Даже не вспоминает. Словно его совсем не существует в её жизни, словно сама её жизнь сосредоточена здесь, в подземных лабиринтах Театра, в обители легендарного Призрака Оперы. Словно в её жизни место осталось лишь для Него.

Девушка снимает с раскаленной печи готовое блюдо и осторожно перекладывает его на тарелочку, чтобы затем украсить свежей зеленью, как перед подачей в элитном ресторане. Раньше Кристина совсем не любила готовить — ей это не нравилось, но теперь её так и толкает в эту уютную кухоньку в доме у озера, чтобы сделать там очередное лакомство для Призрака, не имеющего возможности позаботится о себе самому.

Аккуратно разложив на подносе блюда, Кристина тихонько проходит в спальню бессознательного мужчины и расставляет всё принесённое на прикроватном столике, бросая на него жалостливые взгляды.

— Когда же тебе будет лучше? — спрашивает вполголоса Даае, накрывая его руки своими теплыми ладонями, — Я так скучаю…

Впервые за долгое время Кристина замечает улыбку Эрика. Такую легкую, едва уловимую, но такую прекрасную улыбку одними уголками тонких губ. Залюбовавшись ей, она бессознательно очерчивает пальцами мелкие шрамы на его худых запястьях, затем скользит ими вверх по предплечью, мягко поглаживая грубые рубцы и не замечая того, как медленно сон отступает от мужчины, возвращая его в такую ненавистную реальность.

Словно обожженный, он одергивает от Кристины свою руку и резко усаживается на кровати, тяжело выдыхая и не понимая того, как она вновь оказалась здесь. Последние мгновения, что он пробыл в сознании, совсем размылись в его рассеянной после травмы памяти.

— Кристина, — глухо стонет Эрик, запрокидывая голову, — Ну, зачем ты вернулась? Зачем?

— Я чувствую, что должна быть рядом, — шепчет девушка мягко, наблюдая за тем, как сильно мужчина держится за поврежденный затылок, и тихо спрашивает, — тебе больно?

Он неопределенно качает головой и было тянется к шприцу, как их с Кристиной руки нечаянно сталкиваются, вынуждая обоих резко выдохнуть и стушеваться.

— Позволь мне? — ласково просит девушка, поднимая с небольшой столешницы новую ампулу лекарства.

Призрак поджимает губы, на мгновенье задумываясь, но всё же кивает и отводит в сторону золотистые глаза, не силясь наблюдать за тем, с какой осторожностью и нежностью Кристина будет делать ему укол.

Когда её маленькие пальчики бережно обхватывают его костлявое запястье, легкие Эрика будто бы покидает весь воздух, и ему остается только беззвучно задыхаться от тепла её методичных прикосновений.

Боль от иглы, медленно вошедшей в вену, отрезвляет, но лишь на мгновение, а совсем короткое мгновение перед тем, как Кристина поднимет на него виноватый светлый взгляд и смущенно улыбнется.

— Я приготовила для тебя ужин, — говорит вполголоса Даае, чуть двигая к нему тарелочку с горячим рататауем, — может хочешь чаю или что-нибудь еще? Только скажи!

Призрак тихо усмехается, отрешенно качая головой. Ему кажется безумием происходящее сейчас в этой спальне. Кажется безумием нежная улыбка Кристины, даримая ему. Особенно безумными кажутся её нескончаемые прикосновения — нежные прикосновения девушки по его сухой, бледной коже.

Это приятно до головокружения, до жжения на языке, до дрожи в районе ключиц; приятно настолько, что хочется оторвать свою руку от ее, чтобы не сойти с ума повторно.

Это неправильно.

Так не должно быть.

— Меня не покидает ощущение, — вдруг признается Эрик, глядя на неё совсем безжизненным взглядом, — что я умер, упав с той чёртовой крыши, настолько сильно я не верю тебе сейчас, Кристина.

Едва ли не физически девушка ощущает весь холод, источаемый глазами Призрака, весь металл, сквозящий в его голосе. Она вздрагивает и прикусывает губу, не находя нужных слов для ответа.

— Всё это имело место быть еще не так давно, — продолжает он севшим голосом, — когда между нами не было этой бесконечной пропасти непонимания и страха. Тогда, ты сама знаешь, я бы отдал за это всё, но теперь…теперь всё иначе.

— Я вовсе не боюсь, — шепчет Кристина, поднимая на мужчину серьезный взгляд, — больше не боюсь. Я не отходила от тебя ни на секунду, Эрик, я была здесь и видела, как ты страдаешь от этих ужасных травм и ночных кошмаров. Я видела твои слёзы, слышала эти невыносимые крики… И была рядом с тобой настоящим, не прячущимся за дурацкой маской и стеной безразличия. Ты понятия не имеешь о том, что я пережила, пока ты лежал вот так, так…

Она срывается в рыдания, резко отворачивая от Призрака лицо и пряча его в своих маленьких ладонях. Ей самой не до конца ясна причина этих слёз — боль от обжигающих пламенем сердце воспоминаний или упорное отторжение Эриком её нежной заботы. И то, и другое заставляет девушку согнуться пополам, рвано дыша, подавляя слёзы, кричащие о её слабости и окончательной капитуляции пред ним.

Едва ощутимое тепло касается содрогающейся от рыданий спины Кристины, и она на миг затихает, боясь сделать и вдох, разрушить такой робкий, бесценный контакт, внезапно зародившийся между ними по его желанию.

— Я не помню ту ночь, — тихо говорит Эрик где-то совсем близко, обдавая легким дыханием чувствительную кожу Даае, — её будто стёрли из моей памяти.

— Тебе и не стоит её вспоминать, — подавленно шепчет Кристина, пока предательские слёзы продолжают стекать по её щекам к шее, вынуждая кожу покрываться мурашками следом за ползущими дорожками, — я думала…

Она смолкает, тяжело выдыхая, и бессознательно вспоминая те безумные первые сутки после падения Эрика с крыши. Сутки состоящие из абсолютного отчаяния, убивающей бельмесости и такой неправильной безнадежности.

Вспоминая, как с трепетом стаскивала с него перепачканную грязью одежду, обнажая собственным глазам его искалеченное, безобразное тело, покрытое многочисленными шрамами и обширными гематомами.

Вспоминая, как молила о прощении, блуждая взглядом, затуманенным слезами, по его нечеловеческому лицу, жадно запоминая каждую мелкую черту, будучи уверенной, что Призрак не позволит такого после.

Вспоминая, как он просил остаться, как просил не покидать его, оказавшегося в западне кошмаров из прошлого, кошмаров, не дающих ему забыть о самом диком, что ему пришлось когда-то пережить.

— Что? — рассеяно спрашивает Эрик, невольно сжимая слабыми пальцами её плечи.

— Думала, что никогда больше не смогу увидеть солнца, всходящего в необычайных глазах моего Ангела, — заканчивает она, почти переставая плакать и только глядя пустым взглядом в тёмный угол спальни, — и понимала, что нет ничего страшнее этого.

Укор совести заставляет мужчину прикусить губу и чуть отстраниться от Кристины, обдумывая всё, от неё услышанное. В его душе бушует какой-то сумасшедший карнавал эмоций и чувств, вынуждающий голову кружиться от тяжести принимаемого в один миг решения. Решения, способного изменить между Маэстро и его юной подопечной всё, способного как разрушить в мелкую пыль, так и начать их историю с чистого листа.

— Я давно перестал верить людям, Кристина, — отвечает он дрожащим от напряжения голосом, после продолжительной паузы, — и я правда не знаю, как научиться это вновь делать с тобой.

Она не может поверить услышанному. Не может поверить в данный ей волею самих Небес шанс. В уголках светлых глаз вновь собирается влага, знаменующая такое долгожданное облегчение, и Кристина смаргивает её легким взмахом длинных ресниц.

— Мне всё равно, сколько времени на это потребуется, — выдыхает она, не силясь скрыть улыбки, тотчас заскользившей по бледному лицу, — Эрик…

Собственное имя, сорвавшиеся с розовеньких губКристины в столь нежном тоне, заставляет сердце Призрака тихонько, неуловимо для него самого трепетать и ласково греть глухим огоньком изнутри.

— Ты прекрасно рисуешь, — вдруг говорит девушка, отчаянно желая заполнить образовавшуюся между ними тишину, — я случайно нашла несколько картин, пока прибиралась, и, знаешь, они невероятно красивые.

— Боже, — выдыхает Эрик, отводя взгляд в сторону и поджимая губы, — ты то бежишь прочь от меня, то прямо-таки срываешь с петель дверь в самую мою душу…

— Ты изучал меня всю с самых ранних лет по сей день, — с укором говорит девушка, ерзая на краю кровати, — несправедливо, что мне о тебе известно так мало.

— Я не готов рассказать тебе свою историю, — шепчет Эрик и в голосе его сквозит неприкрытая боль, — и вряд ли буду однажды.

Девушка рассеяно кивает, глухо вздыхая. Как бы сильно Кристина не желала услышать о его жизни всё, она понимает…

Понимает, как тяжело ему вспоминать всё то зло, что окружало его с самого рождения, что жестоко било его каждый раз, когда он наивно доверял, что толкало его скитаться по всему свету в поисках надёжного убежища.

Понимает, как нелегко ему было дать ей этот призрачный шанс на прощение, как сложно ему было переступить через себя и собственную гордость, чтобы попытаться вновь поверить своему предавшему однажды Дитя Музыки.

— Как бы то ни было, — откликается она нежно, — я готова тебя выслушать всегда.

— Знаю, — вполголоса отвечает Эрик, поправляя сползшее с его груди одеяло, — теперь знаю.

Он чувствует глухую боль в затылке, разносящуюся эхом по всему телу, вынуждающую стиснуть до скрежета зубы, чтобы подавить готовое вырваться из груди стенание.

— Отдохни хотя бы ночь, — хрипло обращается он к Кристине, надеясь остаться в одиночестве раньше, чем на него накатит невыносимая агония, — прошу, тебе необходим сон, Кристина.

Она неловко пожимает плечами, явно не желая покидать дом у озера, и поднимает на Эрика полный трепетной надежды взгляд, спрашивая вкрадчиво:

— Но ты же позволишь вернуться завтра?

— Если это то, чего ты желаешь, — сдается Призрак, сжимая руки, укрытые одеялом, в кулаки до побеления костяшек, пронзая короткими ногтями тонкую кожу своих ладоней, — а пока нам обоим нужно поспать, хорошо?

— Хорошо, — соглашается девушка, мягко улыбаясь, — только будь осторожнее и не поднимайся из постели лишний раз.

Он заставляет себя усилием воли улыбнуться ей в ответ, и Кристина, наконец, поднимается с кровати, чтобы неторопливо двинуться к выходу из спальни.

— Спасибо тебе, Эрик, — выдыхает она, замерев на секунду на пороге, — спасибо, что поверил.

Едва она покидает комнату, как Призрак резко изворачивается на простынях, отбрасывая в сторону осточертевшую маску, и тяжело выдыхает в подушку.

Решение, приятное им, заставляет вновь и вновь вспоминать о том, чему он стал свидетелем на треклятой крыше театра. Вспоминать о том, как сильные руки виконта де Шаньи тянутся к её хрупкой фигуре, чтобы в следующий миг прижать к себе, защитить от мрака, защитить от Эрика.

Пальцы судорожно сжимают покрывало, пока его душат горькие, отчаянные слёзы; горло вновь сводит чуть ли не до рвотного позыва. Он вновь вверяет свою душу в неловкие руки дитя, словно какую-то игрушку. Вновь подчиняется красивым и теплым словам. Вновь собственноручно обрекает себя на страшные муки, ставя кровью размашистую подпись на договоре, предоставленном самой лживой Далилой, в лице Кристины..

Сегодня он проваливается в сон, вымотанный бесконечной ненавистью к себе и своей слабой воле. Проваливается в сон, не убаюкиваемый нежными касаниями мягких рук самой любимой девушки, принадлежащей как сердцем, так и душой другому, не убаюкиваемый её тонким ангельским голосом, поставленным самим Эриком когда-то.

Этой ночью его обязательным кошмаром становится разрушившая всю его жизнь и сердце помолвка в столь романтичной атмосфере на крыше Гранд-Опера Парижа, вынужденным созерцателем которой он оказался, иронично скрываясь за каменной фигурой богини победы. Ника* ему не помогла. Он проиграл. Этой ночью Она, незримый Ангел, не спасет Эрика от самоистязания собственным сознанием, не остановит его тяжелые, утопающие в мягкой подушке стенания.

Этой ночью он остается один на один со своими кошмарами.

Один в плену Морфея.

Комментарий к Пятая глава

*Ника - греческая богиня Победы.

========== Шестая глава ==========

Тупая боль в голове и горло, саднящее от пролитых за ночь слёз, заставляют Призрака очнуться ото сна. Осознание реальности возвращается не сразу, а лишь постепенно, воскрешая воспоминания о прошлом вечере, ставшим для них с Кристиной новым началом.

Он неловко приподнимается на дрожащих руках, подтягиваясь к спинке кровати, и обессилено облокачивается на холодное дерево изголовья, тяжело вздыхая. Бросив быстрый взгляд на ампулы морфия, Эрик решает убрать их подальше и более не поддаваться соблазну — боль уже не так невыносима, как прежде.

Несмотря на физическое облегчение, эта ночь, проведенная в гордом одиночестве, оказалась настоящим испытанием. Казалось бы, за столько лет пора бы привыкнуть к кошмарам, и он правда привык, но…но не к таким мучительным.

Методично потирая стучащие виски, Эрик оглядывает пустую комнату и бессознательно чувствует, как здесь не хватает Кристины, которую он так отчаянно не желал видеть прошлым вечером. Не желал лишь из-за своей неприкрытой слабости перед ней и щемящей боли в груди, вызванной нескончаемой несправедливостью Судьбы к нему.

Лишь сейчас Призрак начинает, наконец, понимать, как глупо было держать обиду на Кристину, на его милое Дитя, лишь за то, что она сказала правду. Правду, которую побоялась высказать ему в лицо. Правду, которая неизбежно бы резанула стилетом по глубоко любящему сердцу мужчины и оставила на нём неизгладимый шрам… Так оно и вышло.

Робкий стук в дверь спальни заставляет Эрика очнуться от собственных мыслей и торопливо нацепить на лицо маску, не желая показываться сейчас даже самому себе, не то, что другим.

— Эрик, — слышит он родной сонный голос и чуть улыбается, наблюдая за тем, как девушка в одном лишь чайном платье тихонько проскальзывает в спальню.

Он вдруг понимает, что она ещё до восхода солнца покинула свою постель, чтобы придти к нему. Её и без того кучерявые волосы все спутаны, глаза затуманены пеленой сна, а на бледном лице так и остались кривоватые отпечатки от большой подушки.

— Ты так рано, — говорит он с укором, — тебе стоило поспать подольше…

— Меня измучила бессонница, — отвечает Кристина, тихонько зевая, и неторопливо проходит к Эрику, — а ты? Как ты спал сегодня?

— Прекрасно, — врёт он, боясь даже позволить ей предположить о том, что истязало его всю эту ночь.

Девушка усаживается на постели совсем близко к Призраку и дарит ему ласковую улыбку, мягко накрывая ладонями его пальцы, покоящиеся на коленях.

— Могу я хоть что-то сделать для тебя? — ласково спрашивает Кристина, вглядываясь в его глаза с надеждой.

Бессознательно Эрик задумывается об этом. Ему вообще ничто и никогда не было необходимо. Ничто, кроме его Музыки, его единственной отрады. Отрады, никак не доступной ему сейчас из-за полностью отсутствующей у него координации.

— Мне не хочется просить об этом, — откликается Эрик, глухо вздыхая.

Не хочется лишь потому, что рядом с ним именно Кристина. Та, кто не должна ни в коем случае видеть его слабости, та, кто находится под его преданной, нерушимой, любящей защитой, а не наоборот.

— Послушай, — обращается она к мужчине, бережно поглаживая его напряженную руку, — я знаю, что тебе мешает сейчас, Эрик. Но пойми же! Главное, ты справился, ты смог выжить, несмотря на эту страшную травму. Разве это не показатель твоего мужества и силы?

Он рассеяно кивает, принимая её позицию. Выдержав небольшую паузу, он решается высказать свою просьбу:

— Помоги мне добраться до органа, а там уж хоть навсегда и бросай.

Девушка заливается тихим смехом. Она была уверена, что Эрик сможет сдаться только лишь ради Музыки. Осторожно поднявшись с постели, Кристина протягивает ему свои раскрытые ладони.

Неуклюже оторвавшись от изголовья кровати, мужчина набрасывает на свои острые плечи белоснежную рубашку и натягивает на ноги кальсоны, тихо шипя от мощной волны боли, разносящейся от отека, так и не сошедшего с его бока.

— Всё-всё, — негодует Даае, торопливо подходя к Эрику, тщетно пытающемуся полностью самостоятельно одеться, — пойдем, ты всё-таки дома.

Бросив на свой безобразный вид мрачный взгляд, Призрак тяжело вздыхает, но всё же неловко поднимается с постели, тотчас попадая в нежные руки Кристины. Он поджимает губы, отводя свои золотистые глаза в сторону, а она бережно обхватывает его за плечи, не позволяя терять опору под ногами.

— Вот так, — мягко шепчет девушка, поддерживая Эрика на каждом его неуверенном шагу к двери спальни, — немного окрепнешь, и всё обязательно будет хорошо.

В глазах его всё нещадно плывет, не позволяя даже адекватно ориентироваться в пространстве. Если бы не аккуратные объятия Кристины его плеч, то он уже либо распластался бы на полу, либо врезался бы в один из многочисленных косяков.

Больше всего Призрак удивляет тёплая улыбка, никак не сходящая со светлого лица Даае. Она словно и сама получает удовольствие от пребывания с ним рядом, словно радуется каждому случайному прикосновению к его холодной коже.

Вместе они преодолевают порог спальни, дальше которого Эрик никогда бы не ушел самостоятельно, и пересекают главную комнату, устроенную у небольшого озера.

Он ощущает, как пальцы Кристины бессознательно поглаживают грубый рубец, тянущийся от его плеча к тонкой шее, являющийся одним из самых пугающих воспоминаний о детстве, проведенном в таборе цыган. Своими нежными прикосновениями она заставляет его забыться, отбросить прочь все те ужасные моменты из прошлого, заставляет, наконец, почувствовать себя настоящим человеком, о котором заботятся, а не уродцем из цирка, которого избивают.

— Аккуратнее, — вполголоса говорит девушка, помогая ему безболезненно опуститься на банкетку у величественного органа.

Когда Эрик, наконец, оказывается, у своего инструмента, Кристина не может не заметить, каким огнём загораются его янтарные глаза, какую страсть они излучают. Когда-то он точно так же смотрел и на неё: с той же любовью, нежностью и… старательно скрытым желанием.

Вдруг она осознает, что скучает по тому самому взгляду, вызывающему мелкую дрожь по коже, по взгляду, от которого все внутри покрывалось тянущими мурашками, по взгляду, вызывющему внутри нее доселе непонятные, неизведанные, не разделимые на какой-либо спектр чувства и ощущения.

Рауль никогда не смотрел на нее так.

Теперь же в этом жизненно важном взгляде ледяной водой затушили всё то бушующее пламя, заперли на тяжелый замок ураган чувств и оковали цепями всю решимость — всё это в одночасье сделала она, ответив согласием виконту в тот самый треклятый вечер премьеры «Il Muto».

Опустив взгляд на кольцо, Кристина с трудом сглатывает подступивший к горлу ком. Ей кажется неправильным принадлежать ему. Принадлежать виконту, с которым сама Судьба повела ее разными путями ещё с самого детства.

Они не должны были встретиться вновь.

Он не должен был услышать её дивного голоса, явленного парижанам лишь из-за глупых капризов примы Карлотты и их с Эриком упорных занятий.

Если не сама Судьба, то что? Вся та нежность, что Даае испытывает к жениху не может и близко стоять рядом с невероятным чувством любви, доселе ей незнакомым. Единственным, что толкнуло её тогда к злополучному «да», был страх. Отчаянный страх, от которого она по глупости бежала, боясь взглянуть ему в лицо.

Ему в лицо.

Её дрожащие пальцы неуверенно тянутся к окольцованной руке. Она поторопилась. Поспешила и оступилась, решившись на тот роковой, отчаянный шаг. Она обхватывает аккуратный ободок блистающего в свете свечей кольца и плавно его стягивает. Тот легко поддается и безропотно сходит с её руки, тотчас освобождая от гложущего чувства вины перед Эриком, освобождая от всякого обязательства перед Раулем.

Лишь теперь она замечает невероятно нежную мелодию, льющуюся ручьем от столь могущественного инструмента и заполняющую всё пространство вокруг своей истинной красотой.

Кристине хочется смеяться. Смеяться от счастья и долгожданного ощущения правильности выбранного пути. Девушка убирает снятое с пальца кольцо в кармашек своего платья и тянется рукой к спине Эрика, чтобы накрыть его острые позвонки теплой ладонью.

Увлеченный игрой мужчина словно и не замечает её невесомых касаний, а только ускоряется в темпе игры, полностью отдавая всего себя Музыке — Кристина лишь расплывается в блаженной улыбке ощущения абсолютной свободы. Теперь она может быть вольна делать всё, что пожелает, а первым и единственным её желанием сейчас является нахождение здесь, в сказочном царстве Призрака Оперы, ее вечного, родного Ангела.

— Всегда поражалась тому, как тебе удается это, — шепчет Даае, склоняясь над клавиатурой органа, — как тебе удаётся создавать такую прекрасную Музыку.

— Я живу Ею, Кристина, — тихо откликается Эрик, плавно уводя мелодию в третью октаву.

Она тепло улыбается его словам, заворожено глядя на его тонкие пальцы, порхающие над инструментом, и ей кажется, что нет ничего красивее этого, что она могла бы провести так всё время, стоя рядом с ним и наблюдая за невероятной игрой.

— Тебе не скучно здесь? — вполголоса спрашивает он, напрасно пытаясь укрыть сквозящую в голосе надежду, — Сегодня всё-таки выходной, твои подруги, наверняка, решат прогуляться.

— Нет-нет, — мягко отвечает Даае, когда Эрик медленно оборачивается на нее, — я не хочу больше бежать от тебя, мой Ангел.

Он невольно улыбается, в смущении отводя глаза, и аккуратно убирает руки с клавиш. Они будто бы возвращаются вновь в своё нежное прошлое, не знавшее страхов, обид и… ужасных предательств.

Теплящаяся в сердце Эрика, сокрытая за семью печатями любовь не позволяет ему и дальше держать зло на девушку, посвятившую ему всю себя в эти страшные дни, проведенные им в нестерпимых муках, как физических, так и моральных.

— Я так и не поблагодарил тебя за всю твою заботу, — вдруг обращается он к Кристине, нерешительно поднимая на неё свои золотые глаза, — за спасение и…

— Замолчи, — перебивает Даае Призрака, бережно беря его холодные руки в свои, — я не смогла бы поступить иначе.

Он опускает взгляд на их сцепленные Кристиной руки, бессознательно затаив дыхание, и внезапно замечает отсутствие такого больно режущего его тонкую душу кольца. Ещё утром, Эрик уверен, оно было на изящном пальчике Кристины, а теперь вдруг пропало. Это не может быть нарочным, оно безусловно потерялось где-то в доме у озера, а девушка и не заметила пропажи.

— А где твоё кольцо? — решается спросить Призрак, боясь разочарования Кристины от его потери.

Девушка тихонько вздыхает, осторожно выскальзывая ладонью из слабых пальцев мужчины. Она не знает, как правильно ему преподнести это известие. Не знает, как отреагирует Эрик на её внезапно изменившееся решение. Но и не решается ему соврать.

— Я не готова к такому шагу, — выдыхает она, опуская взгляд в пол, — не сейчас, Эрик. Сейчас я нужна тебе.

Ему бы хотелось радоваться. Хотелось бы, но мысль о том, что он рушит счастье своего Ангела, невыносима. Её жертва слишком велика для такого ничтожества, как он, не заслужившего и толики её отверженности.

— Не нужно из-за меня рушить свою Судьбу, — строго говорит он, — тем более, когда речь идёт о любимом тобой человеке, Кристина.

Она прикусывает губу, задумываясь над его словами, и не может подобрать подходящих слов, чтобы объяснить своё решение.

— Ты не понимаешь, — Кристина неловко тянется в кармашек, чтобы вынуть оттуда кольцо и ещё раз на него взглянуть, — я… не знаю какого это — любить.

— Этого невозможно передать словами, — глухо шепчет Эрик, аккуратно поправляя маску, натершую своей острой каймой его щеку, — только лишь почувствовать.

— Я не знаю никого более любящего, чем ты, — тихо говорит Кристина, — кто, кроме тебя, способен мне показать её?

Сами собой в голове Эрика пролетают те редкие мгновения, что возникали между ними в недалеком прошлом и заставляли его сердце срываться в бешеный бег, болезненно сильно стучась о грудную клетку, стремясь разрушить её своей силой.

Тогда он мог касаться Кристины и не бояться увидеть отвращение в её прекрасных глазах цвета морской волны. Тогда он мог бережно прижимать её к своей костлявой груди и наслаждаться ее тёплым дыханием, щекочущим чувствительную шею. Тогда всё было иначе. Тогда он действительно был способен показать ей ту самую любовь. Тогда не было треклятого Рауля, убившего последнюю трепетную надежду Эрика. Тогда не было этого мучительного, испепеляющего ада, не было слащавого виконта, перечеркнувшего целое десятилетия святого единения между Эриком и Кристиной.

— Только Рауль, — мрачно откликается он после продолжительной паузы и с трудом поднимается с банкетки, тотчас заваливаясь набок от боли, внезапно ударившей в голову…

И вновь его охватывает тьма. Тьма, взрывающаяся десятками цветных вспышек перед глазами и разносящаяся болью от затылка по ослабшему, худому телу. Предательская тьма, выставляющая его безвольной куклой в проклятых лапах охватившей его беды. Он не должен. Так не должно быть!

— Эрик! — испуганно восклицает Кристина, бережно прижимая мужчину к себе и вглядываясь в его потерянные глаза, ища в них ясность, присутствие сознания.

Его золотистый взгляд не выражает ничего — в нём читается лишь пугающая пустота, поглощающая душу Даае в себя, убивающая её радость и счастье. Пустота, заставляющая вмиг забыть обо всем. Забыть и сосредоточить всю себя лишь на заботе о Нём и его шатком здоровье.

Осторожно оттащив окончательно провалившегося в беспамятство Призрака на изящный диванчик, расположившийся у камина в главной комнате, девушка спешит в его спальню, чтобы забрать оттуда все необходимые лекарства и принадлежности.

Вернувшись с полностью занятыми руками, Кристина рассыпает всё по небольшому кофейному столику и обхватывает дрожащими руками металлический шприц, чтобы заполнить его затем таким необходимым сейчас морфием и освободить Эрика от боли.

— Сейчас, родной, — нежно шепчет Даае, мягко сжимая его запястье и старательно унимая бьющую её дрожь.

Ставя укол, она не знает наверняка, имеет ли он хоть какой-то смысл, имеет ли вообще смысл лечение, или же Эрик обречен теперь на вечное страдание от этих провалов, а тогда… тогда опасность будет преследовать его бесконечно, ведь Кристина не сможет быть рядом всегда.

Ведь не сможет?

— Очнись же, — безнадежно выдыхает она и смачивает в карбоновой кислоте марлю, чтобы приложить её затем к его ране на затылке, — Эрик…

Тяжело вздохнув, девушка опускает резко потяжелевшую голову прямо у отекшего бока мужчины и прикрывает глаза, представляя на мгновенье, будто бы ничего этого вовсе не происходило.

Представляет, что не было никакой злосчастной помолвки, как и самого Рауля в её жизни, что тогда бы она укрывалась на крыше от Призрака в полном одиночестве, тогда бы многое могло обернуться иначе.

Представляет, что не было бы никакого убийства треклятого Жозефа Буке, а, значит, не было бы и дикого страха, толкнувшего её к самому глупому решению в жизни.

Представляет, что не было никакого невыносимого любопытства, сыгравшего с ней злую шутку и толкнувшего к тому, чтобы сорвать с Эрику маску, тогда бы не было и её страшного предательства, ставшего точкой разрыва их трепетных отношений, поставившего крест на его вере.

Если бы только все было иначе…она бы ни за что его не покинула. Она бы не оставила Эрика там, на крыше…на их с ним крыше. Как было неправильно пустить в эту блаженную святыню Рауля! Как было неправильно смять все то, что было между ней и Эриком все эти годы, так бездумно, оборвано, предательски отдав себя не тому человеку.

Тогда они были бы вместе. Она и Эрик. Он бы не получил очередные ужасающие шрамы и раны, его безумно красивые глаза не потухли бы, не обесцветились бы в своем обреченном, глухом отчаянии; ему бы не снились эти отвратительные кошмары, кошмары, от которых даже Кристину, не видящую их, бессознательно бросало в дрожь.

А каково Эрику? И все из-за нее.

За эти дни, что она провела рядом с ним, она поняла, что ее Ангел — единственный человек на этой планете, с которым ей так хорошо. Так хорошо, спокойно и правильно, несмотря на его сложный, трудный характер. Несмотря на то, что швы на его сердце завязаны слабыми, легко рвущимися узлами. Из-за неё. Несмотря на то, что его хрупкую душу так легко уронить. Разбить. Разбиться.

И Он падает, падает, падает…

Девушка обхватывает свою голову руками, цепляясь пальцами в свои кудрявые волосы, и тянет их, будто пытаясь вырвать с корнем, будто пытаясь освободиться от своего предательства…и от его кошмаров. Пытаясь освободить Эрика от боли. Навсегда.

Если бы только всё было иначе…если бы только, если бы только она могла, если бы…

Представляя эту идеальную, лишенную всяких ошибок жизнь, Кристина не замечает того, как неизбежно проваливается в сон. Сон сладкий и по-своему прекрасный. Сон, сопровождаемый размеренным ритмом биения сердца Эрика, так сладко ласкающим слух. Ритмом биения отчаянно любящего сердца.

Сердца человека, который среди всего этого кошмара смог любить по-настоящему.

Из-за неё.

========== Седьмая глава ==========

Дом на улице Скриб не видал гостей до этого дня несколько лет кряду. Поэтому, когда ранним утром в дверь квартиры Жири звонко, отчетливо стучат, Антуанетта не сразу решается пройти в коридор.

Всякие проходимцы частенько топчутся на пороге их дома, надеясь на радушие хозяев и их, если повезет, широкий кошелек. Мадам Жири уже давно привыкла к настырному топтанию бродяг на пороге их квартиры, а потому и научилась упорно это игнорировать.

Настойчивость неизвестного вскоре не оставляет ей выбора, и она всё же откладывает со своих колен пряжу на изящный столик, чтобы затем пройти в небольшую прихожую и тихонько спросить:

— Кто это?

— Рауль де Шаньи, мадам, — откликается нежданный мужской голос, и она понятливо кивает, протягивая руку к ключу, чтобы отпереть дверь.

Молодой человек шагает через порог, смущенно улыбаясь, и стряхивает со своего промокшего пиджака капли дождя.

— Прошу прощения за внезапный визит, — тут же виновато тараторит он, — мадемуазель Жири сказала, что я могу найти Вас только здесь сегодня. Я не сильно помешаю?

Насторожившаяся дама прищуривает глаза, чуть хмурясь, но всё-таки коротко кивает, позволяя ему войти в гостиную квартирки и занять место у кофейного столика.

— Я согрею Вам чаю, месье, — мягко говорит женщина, — а Вы пока объясните мне в чём причина столь раннего Вашего визита.

Он тушуется, не зная даже с чего правильнее будет начать, и тяжело вздыхает, подбирая судорожно подходящие слова.

— Просто я подумал, что у Кристины нет никого ближе Вас… — начинает пояснять он.

Женщина едва не заходится смехом. С самого детства рядом с малышкой Даае была вовсе не она, её названная мать, а её Ангел Музыки, оберегающий невинное Дитя от мрака и жестокости всего мира, дарящий маленькой девочке нескончаемое счастье и радость, всегда понимающий её и поддерживающий. Мадам Жири же всегда оставалось лишь радоваться, что две покинутые Богом души нашли друг друга и приняли.

— Отчего же? У неё есть человек куда более родной, чем я, — со сдержанной улыбкой отвечает Антуанетта, разливая по фарфоровым чашечкам ароматный чай.

— Я понимаю, — мрачно отвечает Рауль, — и я бы пошел прямиком к нему, знай я, как туда попасть.

— Этого Вам не стоит знать, месье, — откликается женщина, мягко усмехаясь, — так, в чём собственно дело?

— Я безумно волнуюсь за неё, мадам, — тихо говорит виконт, нервно стуча длинными пальцами по столу, — я хотел бы забрать её с собой в наш особняк в пригороде Парижа, но никак не могу её поймать в Театре.

— А я тут при чём? — сдержанно уточняет дама, склоняя аккуратно причесанную голову к плечу, укрытому шерстяной шалью.

— Вы не могли бы попросить её встретиться со мной? — едва не моля, обращается к ней Рауль, — Это очень-очень важно! Всё-таки впереди свадьба. Мне хочется успеть познакомить её со всей семьей!

Как бы не была сильна нелюбовь мадам Жири к слащавому виконту, она просто не сможет утаить этого разговора от своей названной дочери, как бы ей того не хотелось, не сможет молча глядеть ей в глаза, не коря себя за молчание.

— И что же мне ей передать? — с тяжелым сердцем сдается женщина.

— Что сегодня же я буду ждать нашей встречи прямо в её гримерной, — вполголоса говорит де Шаньи, — что ровно в девять вечера я приду туда и прожду столько, сколько потребуется, хоть до самого утра. Если же она не появится… Что ж, я всё пойму без всяких слов.

— Я поняла Вас, месье, — мягко кивает дама, — я очень скоро нанесу им визит, так что можете не переживать, Ваши слова будут услышаны.

Виконт поднимается из-за стола, облегченно выдыхая. Последние несколько дней стали для него настоящим адом, состоящим из страха за Кристину, тревогу за их Судьбу и полной безнадежности.

— Спасибо! — восклицает он, плотнее затягивая шейный платок на рубашке, — Спасибо большое!

Он торопливо движется к выходу из небольшой квартирки, не переставая улыбаться. Сегодня вечером они вновь смогут встретиться. Он и его прекрасная невеста. Сегодня вечером он обязательно заберет её домой. Домой к её будущей семье.

Попрощавшись с мадам, он покидает дом на улице Скриб, переполненный отчаянной уверенностью в том, что их ждёт светлое и счастливое будущее, что осталось подождать ещё совсем немного, и они сыграют чудесную, громкую свадьбу на весь Париж, что ещё немного, и его терпение, наконец, будет вознаграждено.

Если бы…

***

Сонная истома медленно отступает от Призрака, позволяя ему постепенно придти в себя и вспомнить последние несколько часов до окатившей внезапно его тело боли. Такие прекрасные и трогательные несколько часов.

Едва ощутимое тепло приятно греет его ушибленный бок, снимая собой мучительные ощущения, и он переводит свой заспанный взгляд вниз, замечая там Кристину, безвольно растянувшуюся на компактном диванчике прямо у его искалеченного торса.

Заметив в свете немногочисленных свечей тени, залегшие под глазами девушки, Эрик тяжело вздыхает, ругая себя за такую невнимательность к ней. Он тихонько сползает с дивана на пол и выпрямляется в спине, отмечая про себя, что его сознание теперь почти не плывет, и он может даже сносно стоять на ногах.

Он делает неуверенный шаг к холодному камину и чуть пошатывается, но, всё же, успевает сохранить едва не потерянное равновесие. В глазах нещадно двоится, путая его и без того неясный ум — он тихо чертыхается, спотыкаясь о кайму расписного ковра, и падает на колени прямо у аккуратной изгороди камелька.

Сам Эрик уже давно привык к пробирающему до самых костей холоду подземелий своей Оперы, но вот Кристина… Нежная девушка вся продрогла, едва успев задремать. Сердце мужчины болезненно сжалось в груди, тотчас как он увидел её побледневшие от озноба губы и многочисленные мурашки, бегущие по не укрытой легким платьем коже.

Призрак торопливо раскладывает внутри камина ссохшиеся ветви и увесистые кленовые поленья. Как следует уложив растопку, Эрик осторожно подносит к ней зажженную спичку, и огонь тотчас расползается по тоненьким прутьям, распаляя широкую камельку.

Помаленьку тепло начинает проникать в каждый уголок главной комнаты дома у озера, и Призрак неловко поднимается с колен, чтобы взглянуть на столь сладко спящую Кристину. Неустойчиво Эрик проходит вдоль зала к резному комоду у стены и вынимает оттуда легкий шерстяной плед, чтобы вернуться затем к не успевшей отогреться девушке и укрыть её им.

Нежная улыбка моментально украшает лицо Даае, и она благодарно кутается в теплое покрывало, пряча в нём свой аккуратный носик и вынуждая тем самым самого Эрика невольно залюбоваться её красотой.

Впервые за время, кажущееся таким долгим, ему выпадает возможность позаботиться о Кристине, а не, напротив, беспомощно валяться перед ней, загибаясь от боли, и находиться в зависимости лишь от продолжительности действия чертова морфия.

Тихонько присев на краешек дивана, Эрик бережно подтыкает плед под ноги Даае, окончательно укрывая её от остаточной прохлады ветра, беспрерывно гуляющего по дому у озера.

Его чуткий слух внезапно улавливает глухой стук каблуков, разносящийся по подземным лабиринтам Оперы, и чуть улыбается — Антуанетта с минуты на минуту появится у них.

Совсем неосознанно Эрик начинает называть этот мрачный дом, ставший с появлением Кристины уютным и светлым, их домом. И, пускай в глубине души музыкант понимает собственные глупость и наивность, но он ничего не может поделать с этой сладкой иллюзией.

Вскоре мадам Жири правда появляется на пороге обители Призрака, держа в руках пакет, доверху забитый продуктами и лекарствами. Чуть улыбнувшись мужчине, она проходит вглубь комнаты своей грациозной походкой и лишь тогда замечает Кристину, забывшуюся крепким сном на диване у горящего камина и непроизвольно вытянувшую свои стройные ножки на колени Призрака.

— Вижу, тебе лучше, — шепотом говорит Антуанетта, опуская увесистую сумку с покупками на соседнее кресло.

— Всё так, — кивает Призрак, отвечая ей в тон, — спасибо за помощь. Боюсь, что пока мне не стоит даже пытаться выходить за двери дома…

— Рано или поздно, — обнадеживает его женщина с легкой улыбкой, — последствия этой травмы пройдут, Эрик.

— Я чувствую себя, словно беспомощный уличный котенок, — тихо фыркает он, опуская взгляд на сопящую Кристину, — подобранный чьими-то добрыми руками.

Мадам Жири глядит на них с нескрываемым счастьем. Ей кажется, что их союз заключен где-то наверху, прямо на Небесах, кем-то незримым и всемогущим, ведь такая сильная любовь, как та, что теплится в сердце Эрика, просто не может быть не взаимной. Несмотря на собственные предчувствия, она не может молчать, не может нарушить данного слова.

— На самом деле, мне нужно поговорить с Кристиной, — тяжело вздохнув, говорит Антуанетта, глядя с нескрываемой тоской, на Эрика, — передать ей кое-что очень важное…

— Это не может подождать? — печально уточняет Эрик, машинально сжимая пальцами тонкую, облаченную в мягкий чулок щиколотку Даае, выпавшую из-под покрывала.

— Боюсь, что нет, — откликается женщина, опуская взгляд в пол.

Прикусив свою тонкую губу, Эрик пожимает плечами, позволяя мадам Жири шагнуть тихонько к спящей девушке и легонько потормошить за плечо.

— Кристина, — мягко обращается она к ней, — просыпайся, милая.

Сон отступает от Даае нехотя и медленно. Она неуклюже потирает свои заспанные глаза и щурит их даже от того небольшого света, что горит в главной комнате.

— Мадам? — растерянно спрашивает она, тотчас возвращаясь в реальность, и испуганно оглядывает всё вокруг себя прежде, чем натыкается взглядом на Эрика, робко сидящего в её ногах.

— Дорогая, — ласково продолжает женщина, бросая осторожные взгляды на напрягшегося мужчину, — сегодня утром ко мне приходил Рауль и, боюсь, лично тебе он так и не смог передать, но… Он желает встретиться с тобой вечером и, наконец, забрать в их загородный особняк, ну, знаешь, познакомить с семьей.

Вместо ответа девушка только переводит свои сонные глаза на замершего в ожидании её ответа Призрака и тяжело вздыхает.

— В чём дело? — растерянно спрашивает Жири, бросая непонятливый взгляд то на Эрика, то на Кристину.

— Я…я не могу выйти за него замуж, — всё же откликается Даае, прикрывая глаза, — всё это было бы страшной ошибкой, выйти за нелюбимого мужчину. Я не думаю, что мне стоит туда пойти.

На мгновенье Эрику кажется, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди, настолько нереальными являются для него прозвучавшие слова Кристины, настолько ласкающими и обнадеживающими.

— Ты причинишь ему невероятную боль, если не придешь, — понуро шепчет мадам, накрывая ладонью руку девушки, — нужно уметь достойно прощаться, дорогая.

Слова Антуанетты сбивают с толку — Кристине, напротив, кажется безумием пойти на эту встречу и обратно всучить кольцо, с таким счастьем и восторгом принятое лишь несколькими днями ранее.

— Эрик, — внезапно обращается Даае к Призраку, молчаливо замершему в уголке дивана, — а ты… Что ты думаешь лучше сделать?

— Будет гораздо больнее, если ты не придешь, — отстраненно шепчет он, глядя на огонь, пляшущий в камине, пустым взглядом и Кристина понимает, как глупо было спрашивать об этом именно у Него.

— Что ж, должно быть вы правы, — тихо откликается Даае, аккуратно поднимаясь с дивана, и чуть потягиваяется, — я попрощаюсь…

***

Сердце Рауля отчаянно стучит о грудную клетку, будто желая разорвать её в клочья и обрести, наконец, долгожданную свободу. Свободу от страха за их с Кристиной Судьбу, за их любовь. Свободу от проклятого Призрака Оперы, разрушившего в одночасье всё то счастье, что они едва обрели, от Призрака, так внезапно и бесправно посмевшего вмешаться в их союз.

Он мерит шагами гримерную который час кряду, отчаянно надеясь, что вот-вот и она появится на пороге комнаты. Обязательно появится! Ведь она его любит.

Ведь любит?

И в этом нет сомнений. Они развеялись окончательно, когда она безысходно, беспомощно жалась к его крепкой груди, ища защиты, ища понимания и поддержки, когда молила его о спасении её светлой души, когда шептала о своих чувствах, нежась в его объятиях.

Любит.

Когда дверь гримерной по-настоящему отворяется, и он, наконец, смотрит на свою прекрасную невесту, на свою любимую Кристину, то сердце де Шаньи пускается в бег, безумная улыбка скользит по губам, а взгляд распаляется счастьем.

Она подходит к нему робкими шагами, глядя отчего-то в пол, а не в его родные глаза, и затем осторожно берет за руки прежде, чем сказать:

— Я подумала, что нужно, всё же, прийти…

И одними лишь этими словами резко обрывает окрыленную мечтами о счастливом будущем их семьи душу Рауля, разбивает её на мелки осколки.

— Что? — не верит он в услышанное, всё напрасно пытаясь заглянуть в её светлые, глубокие глаза.

Она медленно тянется к кармашку на своём чайном платье, измятом от дневного сна в доме Эрика, чтобы вынуть оттуда блистающее кольцо и в последний раз на него взглянуть с толикой сожаления и тепла.

— Я не знаю, Рауль, — шепчет она и не сдерживается больше, давая волю горьким слезам, — я не чувствую того, что должна… И я не готова к такому шагу, понимаешь?

Она глухо всхлипывает и укрывает губы ладонью, подавляя тяжелое стенание глубоко внутри себя. Ей больно. Безумно больно видеть то, как меняется лицо Рауля с того воодушевленно-счастливого на искаженное непониманием и отчаянием.

— Но как? — вопрошает он, хватая её за руки чересчур грубо, — Как, родная? Неужели эти дни с Ним, перечеркнули всё между нами?! Вот так, будто ничего и не было вовсе?

— Эти дни лишь дали мне возможность всё обдумать, — отвечает она, судорожно выдыхая и вкладывая дрожащими пальцами в ладонь Рауля кольцо, — всё обдумать и понять, что я не могу стать твоей женой. Возможно, позже я почувствую, что хочу этого, но… прости, не сейчас.

— Ты бредишь, — шепчет отрешенно де Шаньи, качая головой, когда Кристина торопливо отступает от него, — ты же любишь меня, Кристина, любишь!

— Не люблю, — замерев мгновение на пороге, твёрдо отвечает она прежде, чем спешно покинуть гримерную.

Покинуть гримерную. Покинуть Рауля. Покинуть навсегда его сердце.

— У нас есть хотя бы шанс? — выкрикивает он свой вопрос, обреченный растворится в абсолютной пустоте.

Ответом виконту служит только сводящая с ума, давящая на уши тишина. Он понимает вдруг, что ничего хуже этой тишины быть уже не может. Она будет сводить его с ума и дальше, напоминая собой о том, что Кристина покинула его, что Кристина никогда его и не любила.

— Нет, — тихо доносится из пустынного, величественного коридора.

И Рауль не знает — это голос Кристины или лишь его сошедшее с ума воображение.

И за дверью по наборному мрамору раздаются глухие шаги.

========== Восьмая глава ==========

Яркие огни уличных фонарей Парижа заглядывают один за другим в небольшое окошко экипажа с гордым гербом семьи де Шаньи, торопливо несущегося к самой окраине романтичного города, невзирая на холодный ливень и жуткие раскаты грома.

Безжизненным взглядом виконт глядит куда-то в хмурое небо, сверкающее молнией, и думает о том, как сможет теперь появиться на пороге родного дома в одиночестве, без любимой невесты, как сможет теперь объяснить её внезапно изменившееся решение, как сможет теперь жить дальше… не имея своего единственного лучика света.

А причина? Причина, по которой она покинула его, даже неизвестна ему — Раулю остается лишь томиться в мучительных домыслах, строить догадки, предположения. Мысль, навязчивая мысль, не даёт де Шаньи покоя — она не любит его.

Не любит и никогда не любила..

И виконт никак не может того изменить. Он отчетливо разглядел в её глазах это твёрдое, непоколебимое «нет» и осознал тотчас, что на том их пути разойдутся навсегда, но надежда… святая надежда умирает последней. Даже держа путь в загородный особняк, Рауль надеется, что однажды Кристина опомнится и изменит своё решение, избрав истинный для их нежных чувств путь.

Непогода, неистово бушующая за окном уютного экипажа, сейчас является точным отражением глубоко раненной души виконта — она столь же необузданна, мрачна, непроходима, не развеяна никакими ветрами и потоками — кажется, она вечна. Ливень с каждой минутой только усиливается, пряча в своём оглушающем шуме печальное стенание де Шаньи и смывая своими тяжелыми каплями все его сладкие иллюзии и нежные мечты, казавшиеся ещё вчера такими близкими и обязательными. Грубо стирая остатки несбывшегося миража.

Он чрезвычайно сильно ошибался, полагая, что получит всё так просто, без всякого боя. Да и нужно ли бороться? Бороться за отношения, необходимые лишь ему одному. Кристина же… Кристина теперь остается с тем, кто так бесконечно в ней нуждался всю свою жизнь, кто оберегал её и поддерживал, и это кажется Раулю справедливым, несмотря на такую тяготящую, щемящую в сердце боль.

Только бы она не пожелала о своём выборе.

Только бы была счастлива.

Кеб очень скоро останавливается у высоких, кованных ворот графской резиденции, и де Шаньи замечает из окна спешащую на встречу к нему маму, желающую поскорее познакомится с его дорогой невестой.

С тяжелым сердцем Рауль покидает экипаж. Он должен обо всём рассказать семье. Рассказать и принять их трепетную поддержку, которой никогда ещё его не обделяли, что бы не случалось.

Но никакие распростертые объятия и пышные столы особняка знатного рода де Шаньи не смогут залатать кровоточащую, свежую рану на его не успевшем познать страданий сердце, не смогут вернуть ему ее чувства, ее любовь, объятия, не смогут вернуть его нежное личное Солнце. Они никогда не смогут вернуть Её.

***

Когда совсем опустошенная Кристина поздним вечером возвращается в их дом у озера, мадам Жири там уже не оказывается, чему она в глубине души тихо радуется — ей хочется побыть с Эриком наедине.

Она неслышно проскальзывает в главную комнату и замечает его костлявую фигуру, сидящую прямо на холодном полу, склонившуюся над увесистым клавиром с изящным пером, чтобы внести какие-то поправки в одно из своих невероятных произведений.

— Так ты можешь простыть, — тихо говорит Кристина, замирая за спиной Призрака и глядя на него с толикой осуждения.

Он медленно оборачивается на её голос, будто не веря в его реальность, и упорно борется с желанием расплыться в счастливой улыбке.

— Я был уверен, что он всё же заберет тебя с собой, — шепчет Эрик севшим голосом и откладывает в сторону перо, — или ты лишь решила попрощаться со мной?

— Я решила попрощаться с ним, — поправляет его Кристина, опускаясь рядом с ним на колени и чуть улыбаясь одними уголками губ, — и, если честно, не жалею об этом.

— Но почему? — не понимаетЭрик.

Девушка осторожно берет хрупкие руки Призрака в свои, согревая их теплом, и нежно очерчивает мягкими подушечками пальцев его выступающие костяшки, отчаянно нуждаясь в этих мимолетных прикосновениях.

— Я не хочу ничего менять, — откликается она, вглядываясь в искрящиеся глаза мужчины, — мне нравится то, как я живу сейчас. Нравится быть здесь.

Он глухо вздыхает, переводя взгляд на их сцепленные руки, и невольно задумывается о том, что было бы с ним, покинь она его в самом деле.

Задумывается о том, как бы он погибал без трепетной заботы Кристины, которую так упорно отвергал, не желая казаться слабым, без её бережных пальцев, касающихся его жутких шрамов на бледной коже, без ее улыбки, вызывающей неземной трепет, без ее мягкого голоса, без ее доброты, без ее…без нее.

Задумывается о том, как сходил бы с ума от мыслей о ней, такой любимой и родной, в чужих руках, которым он сам ни на секунду не решился бы её доверить, от мыслей о том, что способны были бы с ней сделать те самые чужие руки.

Задумывается о том, как задыхался бы ночами от кошмаров собственного прошлого, от которых Кристина так упорно спасает его израненную душу. Он знает об этом. Знает, потому что раньше просыпался в полночь в холодном поту, сотрясаясь от страха… С появлением Даае они исчезли. Исчез его извечный ад.

— Я рад, что ты осталась, — признается он, чуть сжимая своими тонкими пальцами её ладонь, — не потому что люблю, не поэтому. Должно быть, я слишком привык к тому, что ты здесь.

Его ‘люблю’, прозвучавшее вот так вскользь, почти незаметно, вынуждает сердце Даае совершить кульбит. Она и сама не понимает, почему так реагирует на эти слова, почему эта искренняя фраза, произнесенная им, заставляет светиться счастьем и смущенно улыбаться, заливаясь румянцем.

Девушка осторожно пододвигается к Эрику, будто боясь спугнуть, бережно обнимает со спины свободной рукой, почти невесомо скользя пальцами по обширной гематоме на его тощем боку, и вынуждает его чуть вздрогнуть от такой неожиданной для него нежности.

— И я не уйду, — тихо говорит Кристина, — пока ты сам того не пожелаешь.

Он только качает головой и отводит золотистые глаза в сторону, судорожно выдыхая и ощущая всем телом то, как в обычно прохладной комнате внезапно стало невыносимо душно и жарко.

— Я не пожелаю, — откликается он, почти не дыша, — ты и сама знаешь.

— Да, — мягко соглашается девушка и переплетает пальцы их сцепленных рук, тем самым обращая внимание Эрика на себя, — так странно знать всё, что бушует в твоей душе, совсем ничего не зная о тебе самом…

— А что тебе хотелось бы знать? — уточняет Призрак, с трепетом внемля каждому её прикосновению.

— Всё, — отвечает не колеблясь Кристина, — абсолютно всё, что ты сам готов будешь мне поведать, Эрик. Мне будет приятно услышать любую из твоих историй и разделить её с тобой.

На мгновенье он задумывается о том, чем ему хотелось бы поделиться больше всего, и понимает, что почти каждое его воспоминание жаждет скорейшего выхода наружу, выплеска скопившихся эмоций и… понимания. Такого простого человеческого понимая, чуждого ему с самого детства.

— Ну, — выдыхает он тихо, прикрывая глаза и окончательно растворяясь в её трепетных объятиях, — помнишь те портреты, что ты нашла у органа? Это и есть всё моё детство — Мадлен и Саша, так звали мою собаку. Причём ближе из них двоих была именно вторая.

— Но как же мама? — задает Кристина отчаянно волнующий её с недавних пор вопрос.

— Она боялась и коснуться меня ненароком, — поясняет Эрик и прикусывает до боли тонкую губу, — ей было настолько противно, что она не решалась даже поднять меня с пола, когда я только-только делал первые шаги, что нацепила на меня проклятую маску, едва я появился на свет, и… Знаешь, будучи маленьким я мог оставаться спать на лежанке в обниму с собакой, потому что только она давала мне хоть толику той любви, в которой нуждается любой ребёнок.

— Это ужасно, — глухо шепчет Даае, прижимая мужчину к своей груди и бережно поглаживая его плечи, — она тебя била, да? Просто те сны…

— Не важно, — тут же прерывает её Эрик, стискивая до скрежета зубы и подавляя слёзы, готовые вот-вот политься по его лицу, укрытому неизменной маской, — я ушел из дома, едва мне исполнилось пять, устал отравлять жизнь матери. Она не заслужила всех этих страданий из-за меня. Я ушел и попал в место ещё более ужасное — в бродячий цирк цыган.

— И что же там? — спрашивает Кристина, глядя на него встревоженным взглядом, вспоминая о том, как Эрик задыхался во сне от удушья, сдирал отчаянно со своей шеи кожу, старательно пытаясь избавиться от несуществующей удавки.

— Это… Я не могу тебе рассказывать такое, — откликается он, и девушка замечает, как из-под острой каймы белоснежной маски скатываются одинокие слёзы.

— Я понимаю, — выдыхает Даае, сжимая пальцами его острое плечо и тихо всхлипывая.

Он утирает пальцами свободной руки слёзы, сползшие на его тощую шею, и тяжело вздыхает, понуро качая головой, а Кристина отчаянно желает его утешить. Утешить хоть как-то, напомнить о том, что теперь он не один в этом жестоком мире.

— Эрик, — ласково зовет девушка, — что бы там ни было, всё позади и, знаешь, тебе больше не нужно прятаться, слышишь?

Она неторопливо протягивает руку к лицу Призрака и мягко очерчивает пальчиками тонкие черты, не укрытые широкой маской, ласково ему улыбаясь. Он невольно теряет всякую бдительность, окончательно тая под её аккуратными прикосновениями.

— Позволишь? — мягко спрашивает Даае, чуть поддевая кайму его маски и вглядываясь в янтарные глаза, столь красиво переливающиеся в свете волшебных свечей.

— Не надо, — строго говорит он, в то время, как его взгляд буквально молит о пощаде, — не надо, Кристина. Я не смогу жить, вновь увидев, как твоё лицо кривится от отвращения или… вовсе страха.

Он резко отшатывается от неё и поднимается торопливо на ноги, едва не заваливаясь обратно на пол.

— Ты никогда не сможешь смотреть на меня без сожаления, — отчаянно шепчет он, и голос-предатель с головой выдает его неприкрытую боль, — не сможешь улыбаться мне так же, как сейчас, когда будешь смотреть в моё истинное лицо. Не сможешь, потому что никто еще не мог. Даже Антуанетта… Само время бессильно. К этому невозможно привыкнуть.

— Но я была рядом, Эрик! — твердо отвечает девушка, поднимаясь и становясь рядом с ним, — рядом с тобой, не сокрытым никакой маской… С таким искренним и настоящим. Мне не было ни страшно, ни противно. Мне было действительно хорошо!

Он тяжело опирается на могущественный орган, ища хоть какую-то опору для своего неокрепшего тела и только мотает головой, не желая её более слушать.

— Никогда больше, — отрешенно шепчет он, рвано выдыхая между словами, — никогда больше не смей снимать с меня чёртову маску, не смей даже думать об этом.

— Если ты так хочешь прятаться за ней, — зло откликается Даае, резко отступая в сторону одного из туннелей, — то тебе придется делать это в одиночку, Эрик!

Смахнув ладонью застоявшиеся в глазах слёзы, девушка разворачивается нарочито медленно, давая мужчине возможность передумать. Он остается неподвижен — ей не остается ничего, кроме как уйти. Уйти и скрыться во мраке лабиринтов обители Призрака Оперы.

Горечь пожирает её изнутри. Он подпустил её к себе. Подпустил и позволил заглянуть за тяжелую портьеру его души, но так и не поверил. Не поверил в то, что она потеряла всякий страх пред ним. Не поверил в то, что она способна его принять.

Не поверил в то, что она способна любить.

Девушка бежит по тёмным коридорам, не разбирая пути, и задыхается от беззвучных рыданий. Её сил не хватает на большее. Не хватает, чтобы показать Эрику, что с ней он может оставаться собой, а это… Это то единственное, что имеет для неё значение. И имело всегда.

Резко распахнув резную дверь в небольшое помещение на верхнем уровне подземелья, Кристина запирается на замок. Именно здесь она провела почти всё своё детство, говоря шепотом ночи напролет со своим невероятным покровителем, со своим Ангелом Музыки. Здесь она впервые услышала его волшебный голос, сидя у своеобразного алтаря.

Она падает, словно подкошенная, на холодный каменный пол и судорожно выдыхает, подтягивая к своей груди острые колени и обнимая их дрожащими руками. Обида накатывает с каждой секундой всё с новой силой, и Кристина до крови прикусывает губу, желая хоть немного заглушить ноющую в груди боль.

Спустя некоторое время мрак комнаты помаленьку начинает успокаивать. Успокаивать и вгонять в сон, и Кристина безвольно поддается, искренне надеясь, что хотя бы в объятиях Морфея она обретет, наконец, облегчение и, может быть, даже встретит там того самого настоящего Эрика.

***

Этой ночью Призрак даже не пытается заснуть. Он знает — кошмары сожрут его целиком, испепелив в пыль тонкую душу, знает — без Кристины каждый сон будет настоящим адом.

Он одиноко сидит на банкетке у органа, там, где его оставила Кристина, и почти не дышит, погруженный в свои мрачные мысли. Неуверенность в собственной правоте убивает, ведь Эрик не дал даже шанса Даае доказать свои слова.

Он испугался.

Испугался, что вновь потеряет её, едва обретя, что Кристина вновь отвернется от него, не силясь вынести его безобразного лика, не силясь стерпеть рядом с собой саму Смерть из адских преисподней.

Она хотела как лучше, а он всё испортил.

Поднявшись, чуть шатаясь, на ноги, Эрик торопливо накидывает на свои плечи тяжелую мантию и набрасывает на голову капюшон, скрывая под ним светлую маску.

Он должен найти Кристину, и всё исправить.

Неустойчивым шагом мужчина двигается к одному из многочисленных ходов, ведущих из дома у озера к разным частям театра. Он почти уверен, что его юная подопечная находится в своей гримерной или в общей спальне, а потому направляется сначала к такому до боли родному зазеркалью.

Ещё в середине пути до чуткого обоняния Призрака доносится отчетливый запах гари, и он ускоряет свой шаг, невзирая на свою сбитую напрочь координацию и хватаясь через раз за каменные стены, чтобы окончательно не потерять равновесие.

Такое навязчивое, ни на секунду не отпускающее предчувствие страшной беды сводит Эрика с ума и, когда он не обнаруживает Кристину в её же гримерной, ему кажется что он вот-вот потеряет рассудок.

Паника сковывает всё тело. Сковывает легкие, не позволяя вдохнуть полной грудью, а запах только усиливается, и Призраку начинает казаться, что помещения Театра постепенно заполняет жгучий дым.

Когда он выбивает одним резким движением дверь гримерной, причина его тревоги становится очевидной — по коридору Оперы, прямо по длинному ковру, пролегающему через многочисленные комнаты, ползёт огонь. Огонь, разожженный упавшей по чьей-то неосторожности керосиновой лампой. Огонь, поглощающий всё, что встречается ему на пути.

— Поднимайтесь скорее! — доносится до слуха Эрика такой знакомый строгий тон Антуанетты, и он всем сердцем надеяться, что Кристина находится где-то рядом с ней.

Наплевав на всю присутствующую в спальне труппу, он срывается с места на голос мадам Жири, мысленно молясь. Молясь лишь об одном… Чтобы Кристина была в безопасности.

— Нетта! — восклицает он, едва заметив, сквозь возвышающееся пламя, стройную фигуру дамы, и она тотчас оборачивается на него, сверкая перепуганными глазами.

Женщина торопливо бросается к Призраку, с осторожностью озираясь по сторонам, и сотрясается от охватывающего её страха.

— Боже, — тяжело выдыхает она, замерев рядом с ним, — я не могу найти Кристину… Может быть она вовсе не в Театре?

— А может не быть, — цедит строго Эрик, поджимая губы и отчаянно соображая о том, куда она могла пропасть, — как бы то ни было, я остаюсь и буду искать, а ты постарайся вывести всех остальных.

— Эрик… — отчаянно шепчет женщина, вглядываясь в его золотистые глаза, но Призрак лишь склоняется на миг, чтобы бережно её обнять за плечи, — ты же едва стоишь!

— Береги себя, — выдыхает он почти неслышно, отшатываясь от неё.

Не позволив Антуанетте сказать и слова в ответ, он срывается с места и почти мгновенно исчезает за тёмной пеленой отравляющего смога.

========== Девятая глава ==========

Он знает. Знает, как её найти. Знает почти наверняка, Кристина находится сейчас в самом святом для них месте, а, значит, и в абсолютной огненной западне, в смертельной опасности.

Поглубже вдохнув на лестничном пролете, ведущем к первому уровню подземелий и всё ещё не успевшем заполниться до конца огнём, он быстро сбегает вниз и едва не падает на последней ступени от уже привычного помутнения в сознании.

Нельзя останавливаться.

Всего один поворот, и вот она — та самая резная дверь, ведущая к скромному театральному алтарю. Он обхватывает кованную ручку и быстро тянет на себя, но та не поддается.

Сердце пропускает удар.

— Кристина! — зовет он громко, что есть силы, резко налегая на массивную дверь плечом, вынуждая её жалобно скрипнуть и податливо отвориться.

Девушка и правда оказывается там, обездвижено лежащая на полу и безвольно вдыхающая едкий, тёмный дым. Призрак падает перед ней на колени, тяжело дыша и не видя уже почти ничего от застоявшихся в глазах слёз.

— Боже… — шепчет он пораженно, бережно проскальзывая ладонями под её талию, чтобы затем осторожно поднять на дрожащие от напряжения руки.

У него нет даже времени, чтобы привести Кристину в чувства, чтобы наверняка убедиться в том, что с ней всё будет хорошо, — огонь расходится по зданию слишком быстро. Прижав бессознательную девушку к своей груди, как нечто невероятно ценное, он торопливо покидает комнату.

Нужно лишь выбраться. Выбраться и забыть всё это. Обратить в очередной ненавистный ночной кошмар.

Как только он оказывается в коридоре с Кристиной на руках, то понимает — пламя подобралось к ним невероятно быстро. Быстро стянув с себя мантию, Эрик торопливо кутает девушку в неё, тем самым укрывая от бушующего пожара.

В один момент Призрак осознаёт — они попали в ужасную западню: путь, которым он пришел сюда, оказывается полностью перекрытым. Конечно, есть ещё один, но риск столь велик, что надежда стремительно гаснет где-то глубоко внутри Эрика, оставляя за собой лишь животный, сумасшедший страх…страх за Кристину.

Иного выхода нет.

Он резко подается в противоположную сторону, отчаянно надеясь, что огонь не успел ещё охватить всё и там. Это единственная надежда на спасение.

Шатко двигаясь по длинному коридору, Эрик ощущает, как его начинает клонить в сон, а в горле — нестерпимо саднить. Понимание того, что Кристина провела в этом отравляющем дыме гораздо больше времени, заставляет сорваться в бег — её висящая на волоске от смерти жизнь лишь в его руках.

К счастью Призрака, второй ход ещё не поглощён целиком неконтролируемым пламенем пожара, а лишь стремительно заполняется им, неся за собой тяжелый, невыносимый смог. Голова мужчины кружится с каждой секундой всё сильнее, не позволяя толком разобрать собственного пути, и кровь жестко, почти оглушающе, стучит в его висках.

Нужно лишь отворить последнюю дверь. Последнюю дверь на пути к свободе от сжирающего всё на своём пути пламени. Последнюю дверь, оказавшуюся по ту сторону смертоносной стены огня, раскинувшейся перед ними.

Прижав к себе Кристину крепче, Эрик подавляет растущее внутри с бешеной скоростью отчаяние и рискует. Рискует шагнуть вперед, прямо в лапы разбушевавшейся стихии, прямо в объятия самой смерти.

Резкая боль охватывает всё тело Призрака, как только он оказывается в огне, словно сотни острых игл пронзают разом, а моментально накалившаяся маска почти нестерпимо обжигает тонкую кожу лица, заставляя Эрика глухо кричать, вдыхая густой дым.

Когда вся одежда на мужчине воспламеняется, то он машинально решает, что они обречены. Обречены на мучительную гибель, на такой глупый, совершенно нелепый конец, но…

Но вместо безвыходного тупика, они валятся на ту самую дверь, трещащую от стремительно сжирающего её пламени, и та под весом Эрика и Кристины моментально рушится, окуная их в почти нестерпимый уличный гам — повсюду раздаются перепуганные крики труппы, низкие мужские голоса спасателей и докторов.

В обнимку с Кристиной они безвольно падают на тротуар, окружающий Театр, следом за истлевшей дверью служебного хода. Призрак заходится болезненным кашлем, постепенно переставая чувствовать всякую боль и глядя рассеянным взглядом на, наконец, глубоко задышавшую девушку.

Он спас её.

Спас и теперь может позволить мраку завладеть своим разумом и телом, позволить себе провалиться во тьму, слыша на грани сознания встревоженный голос Антуанетты где-то над ними и все так же укрывая Кристину своим телом, будто бы опасность, которой они чудом избежали, так и не миновала.

***

Жуткая сухость в горле вынуждает Кристину проснуться от тяжелого кашля, истязающего его в кровь. Едва она приходит в себя, как всю её сковывает мучительная боль: голова идёт кругом, глаза невыносимо слезятся до рези, а тошнота нестерпимо сводит желудок.

Она желает позвать хоть кого-то, но с губ срывается лишь неразборчивый хрип, тотчас исчезающей в шуме, стоящем за дверью спальни. Тем не менее, в комнате очень скоро появляется подруга Кристины, малышка Жири, с аккуратным подносом в руках.

— Боже мой, — выдыхает она, опускаясь торопливо на кровать рядом с Кристиной, — как ты, дорогая? Мы так переживали за тебя.

— Что? — спрашивает едва слышно Даае, чуть приподнимаясь с пышной подушки. — О чём ты говоришь? И… Как я оказалась у вас?

— Неужели ты ничего не помнишь? — нахмурившись, спрашивает Мэг, глядя серьезно на подругу.

— Помню, — уверенно отвечает Кристина и тут же закашливается, — я помню, что заснула у алтаря в подземелье и… Всё.

— Ты даже не просыпалась, — понимает вдруг малышка Жири и опускает взгляд в пол, — не просыпалась, в то время, как в Театре бушевал пожар.

— Пожар? — выдыхает пораженно Кристина, резко усаживаясь на кровати.

Первая и единственная мысль, появившаяся в её голове, — Эрик.

— А как? Как я оказалась здесь? Я помню, что закрылась там прямо на замок, что не желала никого видеть, — шепчет растерянно Кристина, и слёзы в тот же миг начинают катиться по её бледному лицу.

— Мы тебя в этом нашли, — отвечает тихонько девушка, вытягивая из-под ног Кристины чёрную, до боли знакомую ей мантию Призрака, — еле вызволили из цепких рук Эрика…

— Господи, — вполголоса говорит Даае, торопливо выбираясь из кровати и натягивая на себя тут же мантию, — а где он, как?!

— В соседней спальне, — откликается Жири, — но…

Она не успевает даже договорить, как Кристина спешно покидает свою спальню, чтобы увидеться, наконец, с Ним.

Быстро проскользнув в другую комнату, Даае замирает на её пороге, резко накрывая губы ладонью, чтобы заглушить громкий всхлип. Тяжело вздохнув, она решается пройти вглубь комнаты, ближе к Эрику, обездвижено лежащему на постели.

Она оглядывает его сквозь стоящую в глазах пелену слёз и отрешенно качает головой, не веря в то, на какие жертвы он пошел ради её спасения: в то время, как на теле Кристины нет ни единого ожога, почти вся кожа Призрака покрыта небольшими волдырями и струпьями.

— Родной мой, — пораженно выдыхает Кристина, обессилено опускаясь рядом с ним, — прости меня…

Она осторожно прижимается к его оголенному торсу, рвано дыша, и невесомо касается влажными от слёз губами одного из многочисленных рубцов. Ей становится стыдно. Дико стыдно за своё беспардонное поведение, за свои слова, сказанные Эрику перед уходом, но как? Как ещё было показать ему, что ей больше не страшно. Не страшно даже сейчас, когда его лицо выглядит во сто крат хуже из-за ожога, растянувшегося по кайме отсутствующей маски.

Когда в комнату тихонько входит мадам Жири, Кристина даже не отрывает своей головы от матраца — только прикрывает нещадно слезящиеся глаза и сглатывает подступивший к горлу ком.

— Он приходил в себя, — тихо говорит Антуанетта, становясь рядом с кроватью, — ненадолго, конечно, но, всё-таки, последствия не так уж и страшны, как казались.

— Давно мы здесь? — спрашивает едва слышно Кристина, утыкаясь кончиком носа в пылающий от отёка бок Призрака.

— Уже как вторые сутки, — откликается женщина, глядя с нескрываемой жалостью на Эрика, — боялись, что вы уже не очнетесь вовсе.

— Снова я порчу ему жизнь, — шепчет виновато Даае, невесомо очерчивая пальцами грубый струп на его тощем запястье, — не пытайся я укрыться от него же… Боже, всё могло бы обойтись.

— Дорогая, не вини себя, — пытается успокоить её дама, — Эрик сам выбрал этот путь.

— Понимаю, — печально выдыхает Кристина, бережно обнимая мужчину поперек груди, — если бы и я могла выбрать, наконец, свой путь.

Женщина только разводит руками, совершенно не разделяя смятения девушки. Даже ей уже всё стало ясно о том, что творится в душе Даае.

— В театре почти всё сгорело, — говорит Жири внезапно, — но это ничего. Ты можешь остаться с нами на некоторое время, а Эрик отправится в скромный дом в черте города.

Девушка обдумывает слова мадам и осознаёт вдруг, что не желает оставаться в доме названной матери, напротив, желает поехать вместе с Эриком, куда бы там ни было.

— Думаете, он позволит мне пожить там с ним хоть немного? — спрашивает вполголоса Кристина. — Не в обиду Вам, здесь очень уютно, но я не могу оставить его без заботы, тем более, в таком состоянии.

— Лучше спроси у него, — ласково отвечает женщина, осторожно отступая к двери, — а я не буду мешать.

С замиранием сердца Кристина поднимает свой взгляд вверх на Эрика и сталкивается с его невероятными золотистыми глазами, выражающими столько чувств одновременно, что их невозможно разграничить за легкой пеленой сна.

— Эрик… — нежно шепчет Даае, торопливо подтягиваясь к нему, к его безобразному лицу.

— Ты в порядке, — дрожащим голосом говорит он, и его тонкие губы на короткое мгновенье трогает улыбка, — Слава Богу.

— Прости, — продолжает сбивчиво шептать Кристина и мягко обхватывает прохладными ладонями его горячую шею, — прости за то, что сказала тебе тогда. Я обещаю, что никогда и ничто тебе не придется делать в одиночку, сколько бы ты не желал скрываться, слышишь?

— Ты не боишься, — замечает Эрик, глядя на неё с искренним непониманием и смущенно прикрывая бледной рукой самую жуткую часть своего лица, — и правда не боишься меня…

Она только кратко кивает, нежно ему улыбаясь и не сводя с него своих светящихся счастьем глаз, — они оба уцелели в этой ужасной катастрофе, унесшей десяток жизней, уцелели и обрели, наконец, такое долгожданное понимание друг друга.

— Спасибо за всё, что ты для меня делаешь, — ласково говорит Кристина, аккуратно поглаживая пальцами быстро пульсирующую артерию на его напряженной шее, — я не знаю, как тебя благодарить.

— И не нужно, — сипло отвечает он, — всё это не ради благодарности, поверь.

— Знаю, — шепчет она, когда её руки замирают на его острой ключице, — Эрик, могу я остаться с тобой и дальше? Мне невыносимо будет после всего Ада, что мы прошли вместе, остаться здесь одной. Ты позволишь мне быть рядом?

Он в смущении отводит глаза и тяжело вздыхает, обдумывая её просьбу. Одновременно он и отчаянно желает видеть Кристину рядом всё время, и боится, что не сможет отпустить её затем, что ему просто не хватит на это сил.

— Я не знаю, — откликается он спустя некоторое время, — не знаю, будет ли это правильно, Кристина.

— Разве тебе было плохо всё то время, что мы провели вместе? — тихо спрашивает Даае, скользя пальцами по его исполосованной коже.

Она глядит на Призрака столь искренне и тепло, что сердце в его груди машинально пускается в бег. Конечно, Кристина права — последняя неделя оказалась особенной, невероятно нежной и чувственной.

— Если тебе так хочется, — шепчет он, глядя на неё покорным взглядом, — я не в силах тебе отказать.

Улыбка тотчас озаряет лицо Кристины, и она склоняется к его пугающему лицу, чтобы запечатлеть на его обожженном раскаленной гранью маски лбу трепетный поцелуй и прошептать затем тихо, не сводя своих глаз с его янтарных ни на мгновенье:

— Спасибо, Эрик.

От одного этого светлого взгляда Кристины тело Призрака бьет дрожь. Ему кажется, что в нём сокрыто нечто большее, чем простая благодарность, нечто гораздо более серьёзное, нечто чуждое самой Даае.

— Я хотел бы уехать как можно скорее, — уточняет он, не смея разорвать такой тонкий, едва уловимый зрительный контакт, — не хочу отягощать мадам своим присутствием.

— Мне всё равно, когда ты решишь поехать туда, — откликается девушка тихо, — лишь бы тебе не стало хуже от этой спешки.

— Со мной всё будет в порядке, — чуть улыбнувшись, отвечает Эрик, — а уедем мы сегодня же, так что можешь помаленьку собираться.

— У меня ничего не осталось, — печально отвечает Кристина, отводя в сторону взгляд.

— А… Это не страшно, — пытается её ободрить Призрак, — мы потом обязательно тебе что-нибудь купим. Тогда позавтракай пока и жди в гостиной.

Быстро кивнув, девушка неловко поднимается с постели Эрика, проводя нежно, будто невзначай ладонью по грубым струпьям на его груди. Встав на ноги, она чуть пошатывается и торопливо шагает за дверь, напоследок тепло улыбнувшись мужчине.

Оставшись в одиночестве в пустой спальне, Призрак приподнимается осторожно на локтях, тяжело вздыхая. Его состоянию и правда не пойдет на пользу излишняя расторопность, но находиться здесь и дальше, в компании трех женщин… безумие для него. Только лишь Кристину, своего Ангела, теперь он способен к себе подпустить. Только Её.

Собравшись с силами, Эрик поднимается с кровати. Ему необходимо показать Кристине, что его здоровью ничто не угрожает. Необходимо показать, что силы в нём достаточно для заботы о них двоих. Необходимо показать, что в нём нет и толики слабости.

Сегодня они обязательно покинут этот дом и будут вынуждены вместе строить жизнь с чистого листа, вдали от такой привычной и родной Оперы, вдали от всяких предрассудков и… жестокого прошлого.

Вдали от страшнейших кошмаров.

========== Десятая глава ==========

Звёздное небо кажется особенно красивым из окна неторопливо движущегося экипажа. Луна аккуратно заглядывает в кеб, освещая своим серебряным светом Эрика и Кристину, смущенно держащихся за руки друг друга, боящихся ненароком разорвать такой осторожный контакт.

Сонная девушка с нежностью вглядывается в глаза Призрака в прорезях изящной черной маски и бессознательно любуется ими, такими солнечными среди этой мрачной ночи, пока по её губам скользит невольная улыбка.

Его же никак не отпускают тяжелые, мрачные мысли. Мысли о том, в каком ужасном положении они оказались. Мысли о том, какая ответственность легла на него внезапно, когда Кристина пожелала отправиться с ним в дом на самой окраине города. Мысли о том, как теперь ему встать на ноги, как дать своему Ангелу всё, не имея, по сути, ничего.

— Ты в порядке? — спрашивает спустя некоторое время Кристина, бережно сжимая пальцами узкую ладонь мужчины, — Ты такой задумчивый сегодня…это из-за меня?

— Нет, — откликается он тихо, — вовсе нет. Просто думаю о том, как там будет сейчас… я столько лет не бывал в этом доме.

— Так это твой дом? — удивленно спрашивает Кристина.

— Вообще да, — кивает Эрик, — но я не думал, что когда-нибудь мне придется вновь там оказаться. Как видишь, я ошибался.

— И как там? — интересуется Кристина, чуть пододвигаясь к Эрику, чтобы хоть немного согреться в ужасно холодном экипаже.

— Мне очень нравится, — отвечает он вполголоса, — пускай дом там не так красив и уютен, но то, что его окружает… Это невероятное место, на самом деле, что самое важное — там почти нет людей.

— Я понимаю, — выдыхает Даае и легонько прижимается к мужчине, — Главное, что там будешь ты.

— Тебе нельзя простужаться, — чувствуя дрожь возлюбленной, строго говорит Призрак, стягивая со своих плеч плащ, чтобы накинуть затем на Кристину, кутающуюся всё в ту же его мантию, — хватит с тебя этого ужасного отравления.

— Какой всё-таки ты чуткий, — шепчет она в ответ, опуская голову на его костлявую грудь, — Эрик, спасибо.

— Это всё ерунда, — отвечает он так же тихо, поправляя грубую ткань плаща на её плече, — если бы я мог сделать больше…

— Замолчи, — усмехнувшись, отвечает Кристина, прикрывая глаза от такого долгожданного тепла, — разве можно желать большего?

Мужчина только растерянно пожимает плечами, с упоением глядя на нежащуюся в его неловких объятиях Даае и представляя лишь на мгновенье, что это не жалкая случайность, а единственно желанная ими обоими связь.

Каждый свежий шрам на его теле, Эрик уверен, полностью оправдан, ведь иначе он никогда бы не ощутил вновь мягкости её случайных прикосновений, тепла её счастливой улыбки. Одна только мысль о том, что он мог не увидеть больше света её прекрасных глаз, невероятно больно бьет прямо под дых, нарушая размеренное дыхание и вынуждая Призрака тяжело вздохнуть, пряча лицо в пышных, светлых волосах Кристины.

— Эрик? — тотчас обращается к нему Даае, испугано на него оборачиваясь.

Он только качает головой, в то время, как воображение рисует ему всё новые и новые, ужасающие своей реальностью картины. Он буквально слышит то, как отчаянно Кристина зовет на помощь, и никто не оказывается способным ей помочь.

Дышать становится всё труднее — легкие будто сдавливает колючей проволокой, царапает их в кровь. Слёзы сами собой скатываются из-под тёмной маски, неприятно разъедая едва обретенные струпья.

— В чём дело, родной? — взволнованно спрашивает Кристина, обвивая руками его напряженный торс и бережно проводя пальцами по костлявой спине.

— Я не могу, — начинает он севшим голосом, когда порыв заставляет его ответить на эти осторожные объятия, — не могу перестать думать о том, чем могло всё обернуться, не реши я извиниться перед тобой, не реши отправиться на твои поиски без промедления… Я лишился бы всего, потеряв тебя.

— Тише, — нежно шепчет Кристина, чуть улыбаясь, — всё ведь позади, Эрик, что же ты? Мы оба живы, целы, а, главное, что по-прежнему рядом. Откуда такие мрачные мысли? Это только мне нужно думать о том, что было бы со мной, не услышь я однажды голос самого Ангела Музыки.

— Кто знает, — отвечает он подавлено, — может быть, твоя жизнь сложилась бы куда лучше, Кристина.

— Разве я несчастна? — тихо засмеявшись, уточняет она, осторожно поглаживая острые позвонки Эрика, ласково глядя в его глаза.

— Честно говоря, не похоже, — откликается мужчина, понемногу успокаиваясь и бросая короткий взгляд на тёмную улицу, — кажется, мы приехали.

Девушка тотчас выглядывает из окна экипажа, чтобы поскорее увидеть то самое место, которое так любит Эрик, и теперь понимает, что готова разделить его чувства.

Они неторопливо подъезжают к небольшому одноэтажному дому, стоящего на небольшой опушке платанового леса прямо у узенькой речушки, торопливо протекающей вниз, под гору.

— Боже, тут просто сказочно! — восторженно восклицает Кристина, опасно прижимаясь к шаткой дверце экипажа, и Эрик её тут же одергивает.

— Прошу тебя, — выдыхает он перепугано, — будь аккуратнее.

— Прости, — мягко откликается Даае, когда они тормозят у почти полостью заросшей тропинки, ведущей к дому.

Отворив дверцу кеба, Кристина торопливо выбирается из него вперед Эрика, чтобы помочь ему затем спуститься, но тот только качает понуро головой, самостоятельно шагая вниз вместе с тяжелой сумкой и тихо шипя от резко охватившей тело боли.

— Я всё-таки считаю, что тебе нужно сделать перевязки, — обеспокоено шепчет Даае, аккуратно беря мужчину под руку, не позволяя ему ненароком завалиться, — иначе может попасть инфекция и…

— Кристина, — тут же обращается к ней Эрик, замирая на полпути, — всё со мной будет в порядке, тебе не стоит так сильно об этом переживать.

— Пожалуйста, — просит она, вглядываясь в его глаза, — позволь мне ответить хотя бы заботой на то, что ты сделал для меня.

Он только смиренно кивает, не силясь спорить с ней ни секунды больше, не силясь противится её помощи и ласке. Отныне ему некуда от неё бежать, негде прятаться, незачем укрываться. Теперь ему остается лишь окончательно открыться ей, впустить в самые дальние закрома своей тёмной души, которые он прятал. Всегда. И от всех.

Они вместе останавливаются на ветхом пороге у закрытой на тяжелый ржавый замок двери, и Эрик вынимает из кармана плаща, надетого на Кристину, небольшой ключ.

— Ну, — устало говорит он, — чувствуй себя, как дома…

Девушка первая шагает в отворенный Призраком дом и оглядывает его, освещенный лишь лунным светом, изнутри. Это место кажется ей довольно милым и приятным, несмотря на устойчивый запах пыли, скопившейся здесь за долгие годы.

За её спиной вдруг загорается теплый свет, и она оборачивается на Эрика, держащего в своей подрагивающей от ноющей боли руке аккуратную керосиновую лампу.

— Я сама всё приберу, — твёрдо говорит Кристина, оглядывая совсем маленькое помещение, — но, для начала обработаем эти жуткие волдыри, хорошо?

Призрак желает возразить, но, столкнувшись с хмурым взглядом Даае, решает промолчать и смиренно кивнуть, усаживаясь на пыльный диван и закатывая рукава рубашки, обнажая обожженную пламенем кожу взгляду девушки.

— И про маску не забудь, — спешит напомнить ему Кристина, вынимая из привезенной ими сумки бутылек с карболовой кислотой.

— А там я как-нибудь сам, — отвечает он, опуская голову и прикусывая губу от сильно щиплющего кожу раствора.

— Хватит уже, — вздыхает девушка, становясь перед ним на колени и бережно обматывая тонким бинтом обработанную руку, — ты и сам знаешь, что носить её тебе пока не стоит, ведь она только затянет лечение этого ожога.

Быстро перебинтовав и второе предплечье, Кристина поднимает на мужчину взгляд и мягко ему улыбается, протягивая руки к лицу.

— Пожалуйста… — шепчет она почти беззвучно, невесомо обхватывая ладонями его лицо.

Дождавшись едва уловимого кивка мужчины, она осторожно распускает ленты на затылке, удерживающие маску на его лице, и аккуратно снимает её, откладывая затем в сторону.

Призрак не решается поднять головы и взглянуть ей в глаза. Ему кажется, что её страх в любую секунду может вернуться, что вот-вот и она закричит от ужаса, потеряет сознание от шока и бросит его одного в этом Богом забытом месте.

Вместо всего этого Эрик ощущает лишь прохладу мази, всученной им напоследок Антуанеттой, и нежные, невероятно легкие прикосновения пальцев Кристины. Когда он решается оторвать, наконец, взгляд от пола, то замечает с каким вниманием и неприкрытой печалью она глядит на широкий струп, тянущийся вдоль его бледного лица.

— Мне жаль, — тихо говорит Кристина, бережно втирая лекарство в шероховатую ожоговую корочку, — жаль, что тебе пришлось так рисковать ради меня…

По её лицу вдруг скользит теплая улыбка, и она склоняет голову к плечу, глядя с нежностью в его переливающиеся золотом глаза.

— Видишь, нам нельзя ни на секунду расставаться, — заявляет девушка, беря Призрака за руки так, чтобы случайно не задеть поврежденные места, — сразу приключается какая-нибудь беда, как думаешь, это знак?

— Вероятно, — шепотом откликается Эрик, не смея ненароком шевельнуться, — Если только нам самим захочется так думать.

Пальцы Кристины бессознательно скользят вверх по его туго перебинтованным предплечьям, затем забираясь под расстегнутые манжеты рубашки, оглаживая оголенную, не истерзанную огнём кожу.

Дыхание обоих сбивается.

Она глядит на Эрика как-то по особенному из-под пушистых, светлых ресниц и он ощущает то, как стремительно по его коже расползаются щекочущие мурашки, вынуждая его легонько вздрогнуть, когда её мягкая ладонь ложится на его пылающую от поднимающегося внутри жара грудь.

Нужно остановить это безумие.

Он неловко отшатывается от Кристины, ежесекундно разрушая такую трепетную, нежную связь и эту охватившую их обоих с головой тягу друг к другу.

— Будем убираться? — спрашивает севшим от напряжения голосом Даае, и Эрик оказывается ей безмерно благодарен за этот вопрос, спасший их от всей неловкости ситуации.

— Да, я приведу себя в порядок, — соглашается он вполголоса, резко одергивая ставший узким ворот рубашки, — а ты можешь пока располагаться.

Дождавшись легкого кивка девушки, Эрик торопливо покидает гостиную и скрывается за дверью ванной, закрывая её затем на щеколду и тяжело вздыхая.

Его тело совсем перестает поддаваться какому-либо контролю, когда Кристина дотрагивается до него так, когда так на него смотрит.

Неуверенно шагнув к маленькому умывальнику, Призрак ополаскивает подрагивающие руки в ледяной воде, чтобы затем взметнуть их к своей разгоряченной шее и хоть немного умерить пыл. Пыл и непозволительное, такое неправильное желание. Глупое, наивное желание посягнуть на то, что по праву ему не принадлежит и никогда принадлежать не будет.

Нужно только прийти в себя.

Иначе он просто напугает её этим треклятым отсутствием всякой власти над собственным телом. Телом, не знавшим ласки женских, таких отчаянно любимых рук.

Пальцы мужчины медленно скользят от собственной шеи к высоко вздымающейся груди, точь-в-точь повторяя прикосновения Кристины, и он самозабвенно прикрывает глаза, рвано выдыхая и позволяя себе вновь насладиться этой картинкой, рисуемой воображением в его голове.

Не силясь остановиться, он расстегивает одну пуговицу своей рубашки за другой, спускаясь тонкими пальцами всё ниже вдоль торса и к донельзя затянутому на его узких бёдрах ремню.

Он не может совладать с собственным телом.

Тяжелая металлическая пряжка одним ловким движением рук музыканта спадает, тотчас ослабляя почти невыносимое давление в паху. Усилием воли подавив болезненное стенание, Эрик быстро проводит пальцами по всей длине твердеющего члена.

Он никак не может выбросить из головы образ Кристины, глядящей на него с, казалось бы, совершенно нереальным вожделением. Пускай её нежный, ангельский образ совсем не вяжется с развязными действиями Призрака, но он уже никак не может себя остановить.

Навалившись на стену из деревянных брусьев, Эрик поджимает губы, глуша непроизвольно срывающиеся с его губ стоны и ритмично водя ладонью по члену, налившемуся кровью. Сердце заходится с каждым толчком, и он до боли кусает свой кулак: до боли в стиснутых челюстях, до боли на выступающих костяшках — только чтобы не сорваться на ее имя, только чтобы не произнести ни одного звука, только чтобы сдержаться.

Связки сводит от наслаждения, и он тяжело сглатывает, шумно выдыхая через рот, тут же вновь кусая кулак, буквально затыкая самому себе рот — только тихо, только тихо, Боже, ни звука…

Он представляет себе, как держит в своих руках стройное и до одурения податливое тело Кристины, как касается своими тонкими пальцами её аккуратной груди, очерчивает бледные ареолы, как склоняется к её хрупкой шейке, чтобы запечатлеть на ней такой сладкий, продолжительный поцелуй и скользнуть языком к мочке ушка, вынуждая её глухо стонать от этих нежных ласк.

Он запрокидывает голову, сдирая зубами кожу со своих тонких губ, и тут же всасывает вмиг появившуюся кровь — это распаляет еще больше, эта боль тоже становится частью идеальной картины, созданной в его воображении, и он крепко-крепко жмурится, стискивая зубы.

Боже, как хорошо.

Он представляет себе каждое мгновение их невероятного единения и… внезапно чувствует, как близок пик этой выдуманной им связи. Чувствует и изливается прямо в собственную ладонь, судорожно выдыхая и содрогаясь от долгожданного облегчения.

— Эрик! — раздается звонкий голос Кристины из-за двери. — У тебя всё в порядке?

Он смущённо оглядывается на дверь и сжимает пальцы рук, впиваясь ногтями в тонкую кожу ладоней, стремясь заглушить всякие подсознательные порывы этой тупой болью.

— Да, — вынужденно врёт Эрик, и его голос предательски ломается, — я сейчас!

— Я уже успела соскучиться, — ласково отвечает она и заливается тихим смехом, заставляя Призрака чувствовать где-то внутри такую колкую, саднящую вину.

Он понуро качает головой, мысленно проклиная самого себя и свою отвратительнуювыдержку, — Эрику теперь стыдно выйти за эту чёртову дверь и взглянуть ей в глаза, как ни в чем не бывало.

Подойдя на ватных ногах к умывальнику, Призрак споласкивает руки и торопливо застегивает ремень твидовых брюк, заправляя в них успевшую помяться рубашку. Бросив на себя короткий взгляд в зеркало, Эрик только отрешенно усмехается — он противен сам себе.

Демон посмевший помыслить об Ангеле.

Прежде, чем подцепить пальцами щеколду и тихонько отворить дверь в комнату, мужчина приглаживает ладонями свои взъерошенные волосы и переводит дыхание.

— Всё хорошо? — взволновано спрашивает Кристина, медленно подступая к его заставшей в дверном проеме фигуре.

Призрак окидывает взглядом комнату, прибывавшую в абсолютном хаосе до его ухода, и пораженно выдыхая, осознает то, как быстро девушка управилась с уборкой без всякой его помощи.

— Ты могла дождаться меня, — говорит он, опускаясь на вычищенный диван, — да и я бы сам всё прибрал.

— Нет, — твердо говорит девушка, стоящая у резной столешницы, и осторожно наливает горячий чай в фарфоровую чашку, — тебе нужно отдыхать, Эрик, тем более, что мне так приятно заботиться о тебе.

Он внимательно глядит на её хрупкую фигурку, перемещающуюся в крохотном кухонном уголке, и тяжело вздыхает, осознавая то, как невозможны все его мечты… даже самые безобидные и нежные, как невозможны между ними банальные поцелуи и нерасторопные ласки по вечерам у камина.

— Эрик, — зовет его тихо Кристина, опуская на угловой столик рядом с ним поднос с ароматным чаем и заварными пирожными от мадам Жири, — что с тобой такое?

— Не тревожься, — откликается он заторможено, не решаясь поднять глаз на девушку, — я просто задумался.

— Тебе нужно поспать, — мягко шепчет Даае, тепло ему улыбаясь, — я уже расстелила кровать в спальне.

— Но там будешь спать ты, — строго отвечает Эрик, поправляя покрывало на узком диванчике, — и это не обсуждается, Кристина.

Хмуро глянув на мужчину, девушка только торопливо хватает его за руку и помогает подняться с дивана, чтобы отвести затем за собой в крохотную спальню.

— Значит, останемся тут вместе, — безапелляционно заявляет Кристина, усаживаясь с размаху на широкую кровать, — хорошо?

— Нет, — выдыхает устало Призрак, — я буду смущать тебя.

Протянув руки к Эрику, девушка бережно обхватывает его ладони и неторопливо тянет на себя, заставляя его усесться на краешек кровати с нею рядом.

— Я провела рядом с тобой не одну ночь, — шепчет ласково Кристина, вглядываясь в его глаза с нескрываемым теплом, — и не позволю тебе остаться наедине с этими кошмарами, понял?

Тяжело вздохнув, Эрик обессиленно валится на расстеленную постель. Он вдруг понимает, что спорить с Кристиной будет абсолютно бесполезно до тех самых пор, пока он хоть немного не окрепнет и не наберется сил.

— Ты ложись, — сдается он, поднимаясь на ноги и неловко пошатываясь от легкого головокружения, — а я только схожу за вторым одеялом и вернусь.

Оказавшись за дверью спальни, он тяжело опирается о шершавую стену и утыкается лбом в ее поверхность, глухо выдыхая. В мгновение на него накатывает пресловутое ощущение какой-то неправильности происходящего, безвыходности, горько жгущего отчаяния, ощущение столь хорошо ему знакомой бессмысленности и пугающей, поглощающей пустоты. Нет, только не сейчас! Он стискивает зубы, судорожно втягивая воздух в легкие, чтобы отогнать от себя эти сковывающие, сжимающие душу кандалы. Чуть зарубцевавшиеся раны на лице противно саднят, и он мотает головой, будто пытаясь сбросить с себя эту не нужную сейчас боль.

В висках начинает гулко стучать, к горлу явно подкатывает тошнота, и Эрик тихо сглатывает. Ему надоело. Сетчатку глаза вновь жгут едкие, невыплаканные, мужественно сдерживаемые слезы, которым он не позволит потечь по жгучим ранам на своих щеках. Только чтобы не быть слабым. Только чтобы она не увидела.

Если бы он только мог любить ее хоть чуточку меньше. Если бы он только мог выкинуть Кристину из головы и никогда больше не вспоминать ее глаз цвета небесного топаза. Если бы он только мог обратить ее страшные слова на крыше и его падение в очередной кошмар. Лишь кошмар. Лишь сон. Не реальность. Не эта чертова бессмысленная реальность.

Если бы он только мог быть одаренным ее ответным чувством. Ее любовью. Её самой. Если бы она нежно смотрела на него…не из-за жалости и долга заботы, а из-за того, что отчаянно желала этого сама, сознавая, что без его глаз не сможет дышать. Если бы это только было возможным…а не его извечной, царапающей сердце мечтой.

Если бы только обратить все плохое в очередной кошмар. Если только забыть. Лечь. Заснуть. И не проснуться.

— Эрик, соберись, — рычит себе под нос мужчина, отпрянув от стены, и тяжело идет вдоль коридора, стараясь быстро успокоиться. Только чтобы она не поняла его истинного состояния.

Только чтобы вновь не видеть жалости в любимых глазах.

Пройдя к массивному комоду, стоящему в парадной дома, Эрик находит там еще одно одеяло и стаскивает его с полки, поднимая следом облако тяжелой пыли и глухо от неё закашливаясь.

Он бесшумно возвращается в их спальню и осторожно отворяет скрипучую дверь, тут же замирая на пороге с легкой улыбкой — Кристина успела забыться сладким сном. Его Кристина… Такая нежная и прекрасная. Такая родная и далекая одновременно.

Тихонько прикрыв за собой дверь, Эрик неслышно отступает к скромному диванчику, чтобы затем на нём устроиться прямо в брюках и рубашке. Он не считает себя достойным того, чтобы делить со спящей Кристиной одну кровать, чтобы досаждать ей своим присутствием. Она и так сделала для него больше, чем было вообще возможно… Она и так сделала его счастливым, несмотря на такую щемящую сердце боль. Боль от не разделенной ею любви.

========== Одиннадцатая глава ==========

Лишь к вечеру приятная сонная истома понемногу начинает отпускать нежащуюся в уютной постели Кристину, и она непроизвольно тянется к соседней половине кровати, надеясь наткнуться своими затекшими от неудобной позы руками на так же хорошо выспавшегося Эрика, но…

Но вместо него она касается лишь холодной простыни, не успевшей даже и помяться. Сон тут же отступает от Даае, и она щурит от заспанные глаза, приподнимаясь на локтях и оглядывая совершенно пустую комнату.

Разочарованный выдох срывается с её губ, когда она неловко поднимается с уютной постели и потягивается, разминая затекшую спину. Окинув взглядов измятое дорожное платье, Кристина решает переодеться лишь в легкий шлафор, подаренный ей Мэг.

Облачившись в изящный халатик, девушка тихонько выскальзывает из спальни и окидывает своим туманным взглядом небольшую гостиную. Очень скоро Кристина понимает, что Эрик уснул совсем незадолго до её пробуждения, — в камине всё ещё бодро пляшут огоньки недавно разожженного пламени, а сам он лежит в совершенно немыслимой позе на совсем маленьком для него диванчике, свесив с его узких краев длинные ноги.

Даае беззвучно шагает к нему и усаживается прямо у дивана на мягкий ковер, вглядываясь в его искаженное мучительной болью лицо. Ей тяжело разобрать физическая боль тому виной или же очередной ночной кошмар.

Она бережно кладет ладонь на его затылок и тотчас натыкается на грубую коросту от раны, напоминающую ей о том роковом вечере на крыше Оперы. Пропустив через свои тонкие пальцы пряди его сожженных местами волос, она вслушивается в едва различимые слова, срывающиеся с сухих, искусанных губ Призрака.

— Нужно найти её, — сбивчиво шепчет он, резко мотая головой в сторону и делая судорожный вдох, — только найти…

Подушечки пальцев Кристины аккуратно скользят по шрамам на его тощей шее, бесконечно желая залечить каждый из них, избавить Эрика от боли этих воспоминаний, освободить его от тревог прошлого. Его мужество поражает Кристину до глубины души, а понимание того, какие страшные испытания выпадали ему по воли самой Судьбы, заставляет сердце отчаянно трепыхаться в груди, больно сталкиваясь с грудной клеткой.

— Эрик, — встревоженно обращается Кристина к тяжело дышащему мужчине, аккуратно стирая ладонями холодную испарину с его безобразного лица, — Эрик, просыпайся!

— Кристина… — на выдохе произносит он так, что по коже Даае моментально пробегает мелкая дрожь.

— Я рядом, родной, — громче говорит она, нежно накрывая ладонями его руки, сжатые до побеления костяшек в кулаки, — рядом, слышишь?

Призрак изворачивается на кровати, заходясь тяжелым кашлем, и прячет лицо в пышной подушке, продолжая что-то неразборчиво, но так отчаянно шептать. Не помня себя, он прижимает руки к собственной груди, будто желая удержать что-то очень-очень ценное, невероятно важное, и Кристина понимает… понимает, что и тот страшный пожар вернулся к нему в адском сне.

Она торопливо обхватывает его влажное от солёных слёз лицо ладонями и склоняется к заостренному уху, чтобы нежно, но так твёрдо зашептать:

— Тише-тише, всё уже позади. Я в порядке, Эрик, ну же!

Когда он отрешенно качает головой, только сильнее жмуря глаза, Кристина и сама не выдерживает. Не выдерживает и даёт волю застоявшимся в глазах слезам, прислоняясь своим лбом к его и глухо выдыхая:

— Прости меня…

Виня себя так яро в очередном его кошмаре, Даае совсем не замечает того, как дыхание Эрика начинает помаленьку выравниваться, как его донельзя напряженное тело расслабляется, а глаза напротив вдруг загораются своим солнечным светом.

— Это только сон, — вдруг понимает он, глядя на такую близкую сейчас к нему Кристину, — только сон…

Эта мысль кажется Эрику спасительной. Во сне он вновь оказался с Кристиной на руках среди бушующего огня, желающего поскорее схватить их своим смертоносными лапами, отнять друг у друга, желающего уничтожить последние крупицы счастья от их трепетного союза.

От союза, которого еще, по сути, и нет. Который был лишь в его мечтах, странный, трепетно воссозданный, тот, что давал надежду на то, что ему еще следует жить, стимул, позволяющий ему дышать, смысл, вкачивающий через жизненно важное сердце кровь. А больше нечему.

— За что ты извиняешься? — отойдя от мрачных мыслей, тихо спрашивает Эрик, с упоением вглядываясь в её раскрасневшиеся глаза.

Девушка отшатывается назад, рассеяно глядя на него, неловко улыбается и утирает дрожащими руками слёзы со своих щек.

— Я так быстро заснула вчера, — шепчет она виновато, — совсем не уследила за тобой, а… Почему ты не остался там, со мной рядом?

— Кристина, — отвечает мужчина предательски дрожащим голосом, — согласись же, так нельзя. Не потому, что я не хочу, но это… Это неправильно.

Она правда не находится для ответа. Ей и самой неизвестна причина, по которой она столь сильно желает находиться рядом с Эриком постоянно, ни на секунду не отпуская его от себя.

— Знаешь, — вдруг говорит тихо Кристина, — я чувствую себя сейчас тем самым счастливым ребенком, оберегаемым Ангелом Музыки… В детстве я молилась о том, чтобы он был со мною рядом всю жизнь — каждый день, каждый час, каждое мгновенье. Могла ли я представить, что всё будет даже лучше?

— Лучше? — спрашивает удивленно Призрак, скованно потирая затекшее плечо.

— Да, — кивает легонько девушка, забираясь к нему на диван, чтобы прижаться осторожно к его искалеченному телу, — ведь того незримого Ангела, в отличии от тебя, я не могла даже обнять. А ты… Ты думал об этом, когда-нибудь?

— Кристина, — выдыхает он, осторожно приподнимаясь над подушкой, чтобы позволить себе обвить её тонкую талию перебинтованными руками, — думал… каждую секунду.

Её сердце пропускает удар, когда с тонких губ Эрика срываются эти бесконечно важные для них слова, когда его длинные пальцы непроизвольно сжимаются на её узкой спине, когда их распаленные взгляды сталкиваются, вверяя друг другу бешеный ураган чувств.

— Думал, — продолжает он едва уловимым шепотом, искренне глядя в её глаза, — но был уверен, что такая сладкая иллюзия никогда не обернется реальностью для такого, как я, что я не достоин и толики всего, что рисовали мои отчаянные мечты.

— Но ты достоин… — откликается в тон Призраку Кристина, непроизвольно подтягиваясь к его лицу ближе, не отводя взгляда от искрящихся золотом огоньков.

Мужчина шумно сглатывает подступивший к горлу ком, ощущая тёплое дыхание Кристины, щекочущее мягко его шею, и скользит ладонями вверх по позвонкам девушки. Когда она вдруг быстро облизывает пересохшие губы своим влажным язычком, сердце Эрика сжимается болезненно в груди и он осознает, что если у него и есть хоть какой-то призрачный шанс, то самое время его испытать.

Он не позволяет себе передумать и мягко кладет прохладную ладонь на её горячую щеку, чтобы бережно привлечь ближе к себе и, самозабвенно прикрыв глаза, рискнуть. Рискнуть и почти невесомо коснуться пухлых губ Кристины, выбить из неё тихий вздох.

В миг, когда её уста податливо приоткрываются под его осторожным напором, сердце Эрика заходится сумасшедшим ритмом, и он решается углубить этот нежный, трепетный поцелуй, медленно проводя пальцами по её шелковистой шее и невольно улыбаясь такому долгожданному моменту их единения.

Оцепеневшая Кристина же не решается ни ответить, ни оттолкнуть. Она лишь позволяет ему продолжить и прислушивается к чувствам, отчаянно рвущим напополам её тонкую душу. К таким резко разнящимся, мощным чувствам, сжигающим её дотла и… кричащим об отвержении, в том же время, молящим о согласии и продолжении.

Она хочет. Но не должна.

Лишь когда Даае ощущает слёзы Эрика на своих губах, такие нереальные слёзы счастья, неведомые ранее ею, она понимает то, как неправильно и жестоко поступает с ним, допуская всё это, давая вот так безвольно своё «добро» на продолжение.

— Что… — шепчет она между его до безумия, до головокружения и дрожи в коленях нежными поцелуями, — что ты делаешь, Эрик?

Её слова, доносящиеся будто откуда-то издалека, доходят до мужчины не сразу, но… Когда он, наконец, осознает их смысл, то моментально осекается. Осекается и переводит на неё ясный, трезвый взгляд, медленно, нехотя отстраняясь. В его искрящихся секундой ранее счастьем глазах резко затухает всякий свет. Он не верит. Не верит в то, что эта едва охватившая его сказка оборвалась так резко, так жестоко. Боже, как больно.

Он ошибся.

Ошибся, увидев в её глазах доселе неуловимый огонек желания. Такого сильного, всепоглощающего желания чувствовать. Ошибся и разрушил в одночасье всё то невероятно ценное для него, что они вместе строили с обожженным трепетом.

— Прости, — откликается он едва слышно, отслоняя её осторожно от себя, — прости, я… я не должен был.

Девушка не успевает даже среагировать, как Эрик резко поднимается на ноги, опасно пошатнувшись, и торопливо покидает гостиную, оставляя её один на один с сумасшедшим шквалом мыслей и чувств.

Он резко захлопывает за собой дверь ванной и падает, словно подкошенный, на пол у купели, ударяя со всей силы кулаком о деревянную стену, отчаянно себя проклиная, ненавидя за этот глупый и самонадеянный шаг, изначально обреченный на неудачу. А, значит, на отравляющую, почти нестерпимую боль.

Слёзы. Такие жгучие, такие привычные слёзы быстро сбегают по лицу, заставляя часто и тяжело дышать через рот, мотая отрешенно головой и отрицая. Отрицая такую явную, высказанную ему прямо в глаза правду. Правду, режущую больнее стилета, обжигающую сильнее пламени пожара и…удушающую. Удушающую еще более жестоко, чем его собственное пенджабское лассо, рассекающее тонкими струнами в кровь шею жертвы… Вот только жертвой оказался он сам, а тихие, едва различимые слова Кристины — удавкой, призванной нести его смерть в этот роковой вечер.

Ощущение дурманящего вкуса её губ заставляет голову Призрака идти кругом, и он обессиленно облокачивается на брусчатую стену ванной, давясь горькими рыданиями, загибаясь от боли в истерзанном беззвучными стенаниями горле, почти не дыша.

Она была так близко.

Так близко, что он ощущал её каждой клеткой своего дрянного тела. Так близко, что она казалась его неделимым продолжением, его неотъемлемой частью. Так близко, что он мог почувствовать незримые крылья за своей спиной, готовые вознести его до самых Небес, где живет его безмерная, бесконечная любовь.

Теперь же… Теперь он чувствует лишь то, как теплая кровь от вырванных с корнем крыльев сбегает быстрыми струйками по его острым позвонкам, унося с собой его последнюю надежду.

— Кристина… — срывается и утопает в тишине, словно имя Святой с его дрожащих, бледнеющих губ.

Он никогда не чувствовал боли сильнее, чем сейчас. Сейчас, когда он вкусил всю сладость этой нереальной связи, когда осознал, что жизнь после неё станет почти невыносимой, фактически невозможной.

И, сидя там, в углу крохотной ванной, где ещё днем ранее он истязал себя фантазиями о Ней, Эрик даже не может себе представить то, что бушует в душе находящейся так близко, лишь за тонкой стеной Кристины.

Из груди Даае будто резко, бездушно вырвали отчаянно колотящееся сердце и пронзили острым клинком, настолько сильно её ранила та пугающая пустота, что засквозила в таких родных глазах Эрика.

Она сжимает свои тонкие пальцы, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней, — ей хочется кричать. Кричать, что есть силы, избавляясь от этих суматошно роящихся в голове мыслей. Кричать, сильно жмуря глаза, не позволяя горьким слезам политься по щекам, не позволяя… Ведь Эрику хуже. Ему гораздо хуже.

Она не может решиться.

Не может решиться подняться с такого неуютного без Него дивана и пройти к резной двери ванной комнаты, чтобы робко постучать. Постучать и вполголоса извиниться, как всегда до этого, надеясь, что он согласится её принять вновь. А согласится ли теперь? Теперь, когда думает, что её забота и ласка диктуются лишь жалостью и долгом, а не чем-то искренним, подсознательным и чуждым самой Кристине.

Она обхватывает голову ладонями, бессознательно кусая губы, стремясь заглушить бесконечные голоса. Голоса, кричащие хором, толкающие к абсолютно противоположным путям… Уйти и никогда больше не появляться в его жизни, не рушить её или же пойти прямо сейчас в соседнюю комнату и заключить его в такие судьбоносные, трепетные объятия, дать понять, что это не конец для них?

Её тело будто сковывает — Кристина остается сидеть недвижимо, съежившись в углу дивана и тяжело дыша от рваного стука сердца в груди.

Когда до тонкого слуха Даае доносится глухое стенание, она укрывает уши руками, не силясь слышать Его, не силясь думать о том, насколько ему больно, насколько невыносимо там, одному.

Но она ничего не может поделать, словно вообще не властна над собой. Ей страшно ошибиться вновь. Ошибиться и дать ему ложную надежду или же, напротив, позволить думать, что её нет.

Их больше нет.

========== Двенадцатая глава ==========

Часы, проводимые в одиночестве, кажутся вечностью. Призрак и не замечал прежде того, как отчаянно сильно привязывается к Кристине, как быстро отвыкает от своей прошлой пустой жизни, в которой не было места чужой помощи и заботе.

Он готов приносить ей извинения десятки, пускай сотни раз, молить о прощении за свою наивность и самонадеянность. Готов на что угодно, кроме этого невыносимого ощущения опустошенности, кроме этого мрака, стремительно заполняющего всего Эрика изнутри.

Сил не хватает даже на слёзы — они давно уже высохли на его израненном лице, не оставив за собой и следа, ровно как и неповторимый вкус их с Кристиной первого и последнего поцелуя, ставшего для них незримым палачом.

Оставаться и дальше на полу треклятой ванны невыносимо. Ему просто необходимо вернуться обратно и больше никогда не показывать собственной слабости и, главное, никогда не вспоминать о произошедшем между ними. Только не об этом.

Собрав всю свою волю в кулак, Призрак неловко поднимается на затекшие ноги, опираясь на стену так заботливо перебинтованными Кристиной руками. Едва выпрямившись, он сталкивается взглядом с собственным зеркальным отражением и только тяжело вздыхает, осознавая то, как было дурно его Ангелу, когда он посмел не просто дотронуться до неё…нет, если бы оно было так. Когда посмел поцеловать её своими тонкими, сухими, словно у самой Смерти, губами, когда посмел подумать, будто он имеет на то право.

Понуро покачав головой, Эрик неуверенно шагает к двери и обхватывает дрожащими, костлявыми пальцами ключ, чтобы затем тихонько повернуть его в скважине, боясь привлечь к себе внимание Кристины.

Скрип открывающейся двери кажется оглушительно громким, но Призрак всё-таки решается пройти вглубь тёмной комнаты, наугад освещая её керосиновым фонарем и оглядывая саднящими от пролитых слёз глазами.

Девушка оказывается там же, где он её и оставил, — на небольшом диванчике. Она так и уснула там, свернувшись клубком и пряча раскрасневшееся лицо в собственных ладонях.

Глядя на неё, такую беззащитную и удрученную, Эрик поджимает губы, борясь с растущим в нём, запретным желанием дотронуться. Дотронуться осторожно, невероятно нежно, а ещё лучше… заправить выбившуюся из аккуратной прически прядку светлых волос и коснуться невесомым поцелуем её бледной щеки.

Но… Призрак лишь скользит по её маленькой фигурке взглядом и подавляет в себе всякое возникающее, больно режущее по яро бьющемуся сердцу чувство. Единственное, что Эрик позволяет себе, скрепя сердце — поднять с её ног теплый плед и бережно накрыть им Кристину. Накрыть даже ненароком не коснувшись её мелко дрожащего тела.

Он вдруг осознает, что находится в этом доме теперь становится почти невозможным, что видеть её и не иметь возможности прижать так трепетно к своей груди вовсе невыносимо. Осознает и понимает, что ему надо уйти. Уйти и освободиться хоть на короткое мгновение от этой боли, испепеляющей тонкую душу, сжигающей её до тла.

Передумать он не успевает потому, как спешно накидывает на свои плечи тёплую мантию и покидает ставший таким родным за считанные дни дом.

Оказавшись на холодной улице, Эрик сильнее кутается в плащ и невольно вдыхает так и не успевший выветриться аромат Кристины. Такой родной до сладкой боли в сердце аромат. Он прикрывает в упоении глаза, представляя лишь на секунду то, как держит её в своих робких объятиях, как прячет своё безобразное лицо в её пушистых волосах и…как нежно она ему улыбается, словно и не было того страшного шага, совершенного им так нелепо и эгоистично.

Когда ласкающая изможденную страданиями душу фантазия, наконец, отпускает, небо уже начинает понемногу розоветь, градируя горизонт более светлыми тонами, постепенно отгоняя от парижан эту тяжелую ночь.

Оглянувшись ещё раз на дом, Эрик всё-таки шагает в сторону небольшой речки, бегущей под гору. Ему необходимо побыть наедине с собой и собственными мыслями. Необходимо оказаться в окружении одной лишь природы и побороть, в конце концов, тех демонов, что не позволяют ему наслаждаться тем многим, что он и так имеет, что не позволяют ему оставить между ним и Кристиной всё как есть, что толкают его к такому неправильному для них большему… к такому невозможному для них абсолютному счастью.

***

Слепящие лучи утреннего солнца нежно касаются лица дремлющей Кристины. Она только хмурится от этого тёплого света, ворочаясь под теплым пледом, и медленно отходи от тревожного сна.

Вместе с реальностью к ней возвращаются и такие резонансные воспоминания о прошедшем вечере…

Девушка вдруг понимает, что Эрик всё же был здесь, рядом с ней, в этой комнате. Не просто был, а вновь, не смотря ни на что, позаботился о ней, не позволив замерзнуть от прохлады нетопленого дома. Она невольно улыбается этой мысли, неторопливо поднимаясь с дивана, и чуть потягивается.

Им необходимо поговорить. Поговорить, чтобы он смог понять и Кристину тоже, чтобы смог понять предрассудки, страхи, и чувства, не ясные даже ей самой.

Она торопливо шагает в сторону спальни, надеясь найти Призрака там, и легонько толкает дверь внутрь, тут же заглядывая в проем — комната оказывается пуста и совершенно не тронута. Слегка нахмурившись, Кристина отступает к ванной комнате и так же замирает на её пороге, осознавая, что Эрика нет и там, а, значит, вообще нет в доме.

Какое-то неконтролируемое чувство паники моментально охватывает Кристину. Ей неизбежно начинает казаться, что он находится в страшной опасности, что он в ужасной беде, но в глубине души она понимает…он просто не может видеть её, не может находиться рядом, зная, что его любовь не получит ответа.

Но что она может? Что может, не зная наверняка, куда отправился Эрик? Как сможет ему помочь она, та, от которой он сбежал? Та, от которой он испытал столько боли?

Она обессиленно падает на диван и рвано выдыхает, поднимая взгляд в потолок и борясь с подступающими слезами, сковывающими горло своими тисками, сдавливающими ее душа цепями страха, не позволяя вдохнуть полной грудью.

Лишь на миг Кристина заставляет себя представить то, как себя почувствовал Эрик, когда она его внезапно уняла, словно окатила ледяной водой, заставляя вернуться в такую жестокую реальность, напоминая о том, где его истинное место, кто он есть на самом деле — только цирковой уродливый зверек, жалкая игрушка для битья.

Боже, зачем?! Зачем она его оттолкнула?!

Громко всхлипнув, Даае вся сжимается, обнимая свои худые колени руками, и содрогается от охвативших её рыданий, от этого мимолетного понимания его чувств. Она вновь стала для него очередной звонкой пощечиной от жизни, очередным нестерпимым кошмаром, очередной подножкой Судьбы.

— Эрик… — на выдохе шепчет она в пустоту, бессмысленно надеясь, что вот сейчас, прямо как в детстве, незримый Ангел обратит к ней свой волшебный баритон, что он придет к ней на помощь и утешит.

Он ведь никогда ещё её не покидал. Никогда. Как бы сильно она не задевала его за живое, как бы больно не делала, Эрик оставался рядом, чтобы быть уверенным, что она, его единственно любимая, будет в порядке. И теперь… оказавшись без такого преданного и верного покровителя, Кристина осознает, как она всё-таки глупа, что не ценит всего того, что он делает для неё так искренне и душевно. Переступая через себя. Разрывая собственные артерии от обжигающей невзаимности. Но делает. Только чтобы она была счастлива.

Тяжело вздохнув, Кристина заставляет себя подняться с дивана и, пододвинув кресло к небольшой деревянной раме окна, устроится в нём, впившись взглядом в солнечную улицу в ожидании. В ожидании, что Эрик покажется где-то вдалеке, и она, затаив дыхание, будет ждать его на пороге дома, чтобы извиниться… Извиниться и дать им ещё один шанс.

***

Лесная прохлада приятно ласкает свежие шрамы на лице Призрака, пока он неспешно прогуливается вдоль юркой небольшой реки. Вид чистой воды, торопливо бегущей по антрацитовым, сверкающим камням, хоть немного помогает Эрику успокоиться и привести свои мысли в порядок.

К полудню он неуклюже устраивается на небольшой поляне около бурного потока и одергивает воротничок рубашки, укрывая шею от прохладного ветра, с каждой минутой набирающего всё бóльшую силу. Погода, казавшаяся с утра особенно прекрасной, резко начинает портиться, и светлое небо постепенно окутывают мрачные тучи.

Мужчина же только безжизненно глядит в небо, лежа на влажной траве, и невольно возвращается к мыслям о том, как всё-таки сильно он оступился, какую страшную ошибку совершил. Ошибку, стоящую самого ценного, его родной Кристины, доверившейся ему и решившейся поехать за ним в такую глушь лишь ради заботы о нём самом.

Призраку становится паршиво.

Кристина…его милая Кристина. Она тоже оказалась неправа, последовав за ним, а не выбрав легкую и беззаботную жизнь с виконтом. Что двигало ею тогда? Что заставило отказаться от благородного, так сильно любящего её жениха? Что, если не тот самый огонек, который Эрик разглядел в её светлых глазах прошлым вечером, тот огонёк, который так внезапно толкнул его к её мягким губам?

Если бы только Призрак мог ответить на каждый вопрос самостоятельно, если бы только мог разобраться в душевных метаниях Кристины без неё самой, если бы мог разрешить всё между ними, не мучая её.

Если бы…

Глухо вздохнув, он прикрывает саднящие от усталости глаза. Предательское воображение не позволяет ему забыться и на секунду, оно продолжает неистово создавать картины того, что Эрику уже никогда не пережить, что ему уже не испытать, что ему никогда не было и не будет позволено вкусить. Почувствовать.

Он оказывается вынужден видеть то, как нежно Кристина целует его в исполосованную шрамами щеку, а затем в пересохшие губы, как спускается россыпью мелких поцелуев вниз к груди по чувствительной шее, не переставая улыбаться, не переставая быть счастливой, не переставая быть…его.

Эти навязчивые иллюзии невыносимы. Тихо простонав, Эрик резко распахивает глаза, отрешенно мотая головой, будто желая избавиться от этих несбыточных, нереальных картин собственной фантазии, сходящей с ума от такой жестокой, неправильной любви.

Возвращаться домой откровенно не хочется. Призраку кажется, что теперь он совсем не способен контролировать себя, видя Кристину, такую родную и желанную, что теперь ему нет места с нею рядом, что следует покинуть ее вовсе и больше никогда не встречаться с нежным топазом ее добрых глаз.

Невольно Эрик задумывается о том, как она без него там. Скучает ли хоть немного, думает ли о нем? Или же безгласно радуется его исчезновению. Мужчине хочется верить, что дома его всё-таки ждут.

Мрачное небо вдруг разражается громом и холодные капли промозглого дождя тотчас свирепо орошают, так больно обжигают свежие раны Эрика, не успевшие ещё зарубцеваться. Он только судорожно выдыхает, нерешительно поднимаясь с земли.

Что бы между ними не происходило, Эрик точно знает, что Она будет волноваться, лишь поэтому ему необходимо поскорее вернуться домой. Нужно только найти в себе силы добраться.

***

Когда старенькие часы, висящие на деревянной стене над камином, указывают стрелками на седьмой час, а за окном внезапно бьёт мощный ливень, Кристина ощущает, как страх в очередной раз за этот день сковывает все ее тело. Она впивается взглядом в освещаемую лишь ярким светом молнии улицу и сглатывает подступивший к горлу ком.

Почему его нет так долго?

Сердце девушки болезненно сжимается в груди с очередным раскатом грома, и она утирает ладонью выступившие на глазах слезы. Ей невыносимо сидеть в уютном доме, зная, что её Эрик сейчас где-то там, в западне яро бушующей стихии.

Она обязана его найти. Вдруг что-то случилось? Вдруг травмы Эрика вновь застали его врасплох? Вдруг он сейчас обездвиженно лежит в какой-нибудь канаве и зовёт её? Зовёт так же отчаянно, как каждую ночь, находясь в плену Морфея.

Решительно поднявшись с кресла, Кристина шагает к резному шкафу и торопливо достает оттуда плащ Эрика, чтобы поскорее облачиться в него и сразу почувствовать такое знакомое ей тепло и…его аромат.

Приподняв воротничок плаща повыше, Даае замирает на пороге дома, обводя печальным взглядом гостиную, и понимает, что без Эрика здесь нет места и ей.

Ветер больно бьёт в лицо, едва Кристина прикрывает за собой дверь. Она сильно жмурит глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь стену из тяжёлых капель дождя, надеясь увидеть Его.

Вокруг оказывается пусто. Собравшись с духом, она решает идти дальше, в сторону леса, казавшегося в ясную погоду невероятно сказочным местом. Сейчас же…сейчас Кристине хочется вернуться в прошлое лишь на какие-то сутки, вернуться и изменить хоть что-то в этой череде болезненных для них обоих событий. Хочется, что бы Эрик просто был дома и никогда больше ее не покидал.

Словно на ватных ногах, стремительно промокающая от дождя Даае двигается между массивными деревьями леса. Отчаяние охватывает ее с каждой секундой все сильнее и вскоре она, не выдержав, восклицает:

— Эрик! Прости меня!

Ее тонкий голос растворяется в шуме дождя, и она заходится глухим кашлем, замирая на месте. Оглянувшись испуганно по сторонам, Кристина вдруг понимает — она не помнит, с которой из сторон шла.

Неловко обняв себя руками, Даае до боли прикусывает губу, стараясь хоть немного унять поднимающуюся внутри панику, стараясь убедить себя, что вот-вот они с Эриком столкнуться и вернуться домой вместе, как ни в чем не бывало.

Время идёт…но Призрак не появляется — надежда Кристины неумолимо гаснет, ровно как и всякая ее сила.

Замёрзшая девушка падает, словно подкошенная, на небольшой полянке среди густого леса. Она решает, что здесь ее, по крайней мере, сможет заметить Эрик, если всё-таки придет, если решит вернуться.

Если вновь поможет ей и оградит собою ото всех ненастий.

Если только сможет вновь ее простить.

========== Тринадцатая глава ==========

Когда поздним вечером Эрик оказывается на пороге их с Кристиной скромного дома, погода успевает испортиться окончательно, не давая ему никакой возможности передумать и вновь сбежать.

Да и куда? Нельзя же теперь прятаться от неё вечно. Нельзя же бояться её добрых глаз и ласковой улыбки. Ему нужно учиться привыкать к тому, что всё тепло, плещущееся в её взгляде не предназначено для него, не обращено к нему. Нужно учиться принимать то, что её сердце, бьющееся в единый такт с его столь долгие годы, никогда не будет принадлежать ему. Никогда.

Он должен привыкнуть и принять, что ее отказ от Рауля — лишь вынужденная мера в связи с его страшной травмой после падения, должен осознать, что после его восстановления его милый Ангел вновь вернется к любящему ее жениху, должен принять, что единственное, что Эрик может вызвать в ее душе — сострадание, а в сердце — жалость. Все это не то. Не то, в чем он так сильно нуждается. Но он должен смириться. Он должен понять, что никогда не сможет наречь ее своей. Никогда не сможет реализовать свои священно томимые мечты и желания, сокрытые глубоко-глубоко, в самых уголках не только своей души, но и памяти. Кристина никогда не станет его. Он не достоин ее. И никогда не был.

Тяжело вздохнув, Призрак решается отворить резную дверь в удивительно тёмную комнату и войти неслышно, словно тень, в дом. В неосвещенной гостиной оказывается пусто, и Эрик, чуть насторожившись, тихонько проходит к смежным дверям ванной и спальни, чтобы вполголоса заявить:

— Кристина, я дома!

Ответом ему служит тишина, тотчас порождающая сильную панику внутри замершего посреди гостиной Призрака. От его внимания не ускользает то, что плащ, брошенный им на спинку кресла накануне вечером, отсутствует, и он в тот же миг понимает — она ушла.

Ушла… и какими бы ни были её мотивы, Эрик не может допустить того, чтобы Кристина осталась наедине с опасностью разбушевавшейся в этот день стихии. Затем он, конечно, её отпустит, не смея держать силой, но сделает это лишь тогда, когда убедится наверняка и абсолютно точно, что она в безопасности, что его хрупкой, слабой девочке ничего не угрожает.

Призрак бросает короткий хмурый взгляд на окно, глядящее прямо на густой лес, и сглатывает подступивший к горлу ком, представляя себе лишь на секунду то, что может случиться ненароком с его Ангелом, с его родной Кристиной.

Он стряхивает с промокшей почти насквозь мантии холодные капли дождя и набрасывает её обратно на плечи. Переведя дыхание, Эрик решительно шагает на улицу, тут же встречаясь лицом к лицу с резким порывом ветра.

Он обязан найти её как можно скорее. Только лишь найти, а остальное, что бы она ни сказала ему, что бы ни сделала, не имеет никакого значения.

Пройдя чуть вперед, Эрик застывает у порога дома и оглядывается по сторонам. Ему неизвестно ничего о том, куда она могла пойти, ничего о том, где её искать. Он отчаянно хочет верить, что она направилась куда угодно… куда угодно, но только не в лес.

Однако то оказывается единственным местом, отправившись куда, Кристина и впрямь оказалась бы совершенно беспомощна.

Страх за возлюбленную заставляет Призрака сорваться на бег. Пускай неустойчиво и шатко, то и дело оступаясь, но он всё-таки бежал, охваченный нестерпимой тревогой и пугающими картинами собственного сознания.

— Кристина! — восклицает он, что есть силы, перепуганно оглядывая чащу леса, стремительно застилаемую ливнем.

Молния, сверкнувшая под продолжительный и жуткий раскат грома, освещает всё вокруг, позволяя мужчине понять, что Кристины поблизости нет. Тихо чертыхнувшись, он шагает в сторону реки, смаргивая капли дождя с коротких ресниц и напряженно щурясь.

Призрак ищет глазами что-то хотя бы отдаленно напоминающее её утонченный силуэт. Ищет хоть что-то, способное разжечь огонь надежды в глубине его души сильнее, способное помочь ему почувствовать её.

Что, если не его безумная любовь, может еще помочь? Что, если не эти топящие всё вокруг себя, чувства? Единственное, что есть у Эрика, что заставляет его жить и бороться, просто обязано толкнуть его прямо к ней навстречу, где бы она не оказалась. Куда бы она не ушла. Даже если не чувствует то же самое к нему. Он найдет ее.

Ибо он разделил свою любовь и на ее сердце тоже. Ибо его огромной любви хватит им обоим. Он любит за них двоих. По-другому просто не может быть.

***

Рвано дыша от сковывающего всё тело холода, Кристина сидит на мокрой, зябкой полянке, беззвучно плача и сильнее сильнее в плащ Эрика, будто до сих пор хранящий его тепло. Плача от собственной никчемности и ущербности, от безысходности, охватившей её в одночасье, плача от своей очередной страшной ошибки, заставивший ее оттолкнуть Призрака в такой хрупкий, чувственный, сакральный момент поцелуя.

Она в очередной раз ударила ножом в его открытую нараспашку душу, заставляя Эрика сжаться и вновь оказаться в плену яростно гонимых кошмаров прошлого.

Она в очередной раз стала для него самым худшим в его жизни. Она в очередной раз заковала его тонкие запястья в удушающие кандалы личного обожженного ада.

Проведенный в жутком лесу час кажется девушке невыносимой вечностью, и она тихо скулит, прижимая колени к собственной груди, надеясь хоть немного согреться. Яркая вспышка молнии, внезапно озарившая небо, заставляет продрогшую и запуганную Кристину подскочить на месте и сорваться на истошный крик, переполненный отчаяньем:

— Эрик!

Она не знает даже того, был ли он здесь ещё до её прихода или решил вовсе покинуть её навсегда, бросить на такой заслуженный ею произвол. Бросить и обречь на одну лишь волю Судьбы, но… Отчего-то Кристина уверена — он её не оставит, он обязательно её найдет. Несмотря ни на что.

Выпрямившись в спине, она прячет замерзший кончик носа под плотный воротничок его плаща и решительно двигается обратно, вглубь дремучего леса, неумолимо повторяя уже успевшим сорваться голосом его имя, неизбежно утопающее в раскатах могучего грома.

У неё почти уже нет сил, чтобы двигаться дальше, но она всё же идёт вперёд, надеясь всё-таки выйти из этого жуткого леса, надеясь оказаться скорее дома в тёплых объятиях Призрака, изможденного гонениями Кристины.

Живот нещадно сводит и девушка обвивает его руками, стремясь хоть немного притупить боль от такого мучительного голода. Она уже давно привыкла подолгу обходиться без еды: балерины труппы всегда обязаны были соблюдать строгую диету, но сейчас… Кристина уж и не помнит, когда ела нормально в последний раз, — её волновало лишь состояние Эрика.

Содрогающаяся от холода и голода Кристина двигается вперёд чисто интуитивно, совсем не глядя под ноги, и совсем не замечает толстого корня дерева, выглядывающего из-под влажной земли, — резко споткнувшись об него, она мгновенно валиться с ног прямо в размытую дождём землю.

Не выдержав, она срывается на рыдания, укрывая перепачканное грязью лицо ладонями, и судорожно хватая ртом воздух. В эти секунды ей начинает казаться, что это сам Бог подкидывает ей ужасные испытания за то, как жестоко она поступила со своим Ангелом, посланным ей, безусловно, самими небесами.

Чем больше времени она проводит там, сидя в вязкой земле, тем меньше чувствует свои в край заледеневшие конечности, тем сильнее сжимается в клубок, страшась окончательно замерзнуть посреди этого дремучего леса.

Голос её совсем перестаёт слушаться, когда, собрав всю волю в кулак, она старается подать его, подать последнюю надежду для себя и кричит, срывая его окончательно:

— Эрик!

Ей кажется, что это родное имя, отчаянно званое ей лишь мгновенье назад, никем не было услышано. Кажется, что его здесь нет сейчас и не было вовсе. Кажется, что так нелепо и глупо наступает её совсем ранний, но такой справедливый конец.

***

Призрак совсем сбивается с ног, преодолев несколько тысяч метров вдоль злосчастной реки, протекающей через этотнескончаемый лес. Как бы он ни старался, но не мог разглядеть ничего, кроме многочисленных зверушек, спасающихся от пугающей их так сильно молнии.

Чем дальше Эрик заходит в лес, тем больше растет в нём тревога за Кристину, — любое массивное дерево, поваленное мощным порывом ветра могло запросто её убить, любой изголодавшийся зверь, любое, что вообще может произойти в этом необжитом людьми месте — на каждом шагу здесь ждет скрытая, хитрая опасность, явно не желающая присутсивя посторонних в своей девственной глуши.

И он молится. Отчаянно молится за Кристину, тихо шепча слова, обращенные к Богу, вслух, желая в самом деле их кричать, только бы быть услышанным, только бы почувствовать её, только бы успеть придти на помощь…только бы не было поздно. Не поздно… Не поздно.

— Не поздно! — срывается с тонких, иссохшихся губ.

Сквозь шум дождя совсем ничего не слышно, но его чуткий слух всё же различает нечто, отдаленно напоминающее крик. Такой обреченный, такой душераздирающий крик. Родной крик. Её крик.

Он срывается на этот зов настолько резко, насколько это возможно, ощущая такое сильное, сокрытое до этого второе дыхание. Второе дыхание, дарящее новую надежду. Только бы с Ней все было в порядке…

Оказавшись в той стороне, Эрик растеряно оглядывается по сторонам и ищет, ищет, ищет…

— Кристина! — кричит он и рвано выдыхает, заставляя пар его теплого дыхания разрезать холодный воздух, пробирающий до самых костей.

Вместо ответа откуда-то неподалеку раздается едва уловимый, протяжный стон, и Эрик, не помня себя, кидается на него, невзирая на привычно плывущее сознание и ноющие раны, игнорируя всякую боль, игнорируя всё, что только может его остановить. Ему нельзя. Нельзя останавливаться! Нельзя! Нельзя…

Уже издалека он замечает силуэт, едва различимый за стеной ливня и содрогающийся от каждого, даже самого невзрачного, раската грома. Прямо в том самом светлом шлафоре, что был надет ещё прошлым вечером, Она неподвижно лежит на мокрой холодной земле, кутаясь отчаянно в его тёмный, уже совсем не греющий плащ.

Сердце Эрика пропускает один удар за другим, когда он падает перед ней на колени, когда обхватывает пылающими жаром ладонями её бледное, ничего не выражающее лицо. Она безвольно повисает в его объятиях, как только он спешно подхватывает ее на руки и так бережно прижимает к своей горячей груди, в которой так отчаянно, так бесконечно бьется безумно любящее, сходящее с ума сердце.

— Кристина, — выдыхает он, глядя на неё с нескрываемой печалью, — ты только потерпи…мы скоро будем дома.

Удерживая её хрупкую фигуру одной рукой, Призрак быстро стаскивает со своих плеч мантию, чтобы закутать в неё бессознательную, ослабевшую Кристину.

Теперь, когда он, наконец, нашел её, они могут вернуться в такой уютный и теплый дом, столь быстро и внезапно ставший родным. Вернуться, разжечь огонь в камине, разлить по бокалам сладкий глинтвейн и забыть о произошедшем, словно между ними не разрослась эта пугающая пропасть, словно последних суток в их жизнях не было вовсе.

Нужно только добраться. Преодолеть эти тяжелые несколько километров, несмотря на стремительно растущую в руках боль от проклятых струпьев и ожогов, несмотря на ужасное головокружение и сковывающий их промокшие тела холод. Нужно только добраться. Ведь иного выхода нет.

Дождь застилает перед собой всё: деревья, бьющие Эрик по лицу своими мокрыми тяжелыми листьями, причиняют жуткую боль его ранам, но он мужественно терпит; крепкие стволы, ставшие от дождя угольно-чёрными мелькают перед глазами, заставляя и без того гудящую голову неприятно кружиться. В глазах дико плывет, и Призрак оступается о притаившиеся в листве коряги или пни на каждом неловкой шагу — он совсем не чувствует сил. Эрика мутит, тело будто отказывается работать на собственное же спасение — хочется безвольно подчиниться этой бушующей в самом царстве природы стихии, перестать бороться и, наконец…согреться.

Но что бы не твердило тело своими невольными реакциями, Эрик понимает, что нужно идти. Нужно идти, нельзя останавливаться, нельзя поддаваться такой притягательной, затаскивающей в омут слабости. Он не имеет права. На его руках Кристина — она должна оказаться дома как можно скорее. Он растопит ей камин …

Эти мысли придают уставшему Эрику новую порцию сил, и он с рвением бросается навстречу окружающему их обоих ливню.

Остается только молиться.

***

Для ослабшего организма Эрика путь до дома против мощного порывистого ветра оказывается невероятным испытанием — ему едва хватает сил, чтобы переступить порог их небольшого дома.

Лишь когда он вместе с Кристиной на замерзших руках оказывается дома, тяжелый груз ответственности, наконец, спадает с его плеч и позволяет вдохнуть полной грудью.

Торопливо пройдя в теплую спальню, Эрик осторожно кладет Кристину в мягкую постель в спальне и преданно опускается перед ней на колени.

Глядя на Даае с нескрываемой жалостью, он стягивает с неё промокшие насквозь мантию и плащ, едва ли не полностью обнажая её бледное, испачканное грязью тело. Незваные слёзы щиплют неприятно глаза, и он торопливо поднимается с пола, чтобы неслышно выскользнуть из комнаты и удалиться в ванную.

Набирая в небольшой тазик воду, взяв полотенце, Эрик не сводит раскрасневшихся глаз со своего изрядно потрепанного отражения. После шторма, бушующего за дверями дома, он стал выглядеть во сто крат хуже, чем всегда: струпья, покрывающие его бледно-серое лицо, дали мелкие трещины и покрылись прозрачной, щиплющей сукровицей, а бинты, клочьями свисающие с его тощих рук, насквозь пропитались свежей кровью вперемешку с гноем.

С отвращением отвернувшись от зеркала, Призрак аккуратно сжимает пальцами таз и тихонько следует в спальню Кристины, боясь ненароком её разбудить после всех этих испытаний, выпавших на её тонкую душу.

Замерев у её кровати, он вынимает смоченное полотенце из тепловатой воды и хорошо его отжимает, чтобы затем почти невесомо и очень-очень бережно стереть засохшую грязь с её расслабленного, красивого лица.

Мягко обхватив тонкими пальцами её обездвиженные руки, Эрик омывает водой и их, осторожно удаляя землю из-под её ноготков и бессознательно поглаживая тыльные стороны её сухих от холода ладоней.

И… какая-то невыносимая тоска заполняет его сердце, пока он трепетно заботиться о бессознательной Кристине, пока может прикасаться вот так нежно к ней, не боясь вновь оказаться отвергнутым, отстраненным, отринутым.

Пока может её любить.

Лишь когда на теле девушки не остается ни единого следа от этого страшного дня, проведенного в западне жуткого леса, Эрик позволяет себе отступить от неё с глухим вздохом, отчаянно отговаривая себя остаться, отчаянно умоляя себя уйти.

Подавив в себе всякие с остервенением рвущиеся наружу чувства, он бережно накрывает её пуховым одеялом и тихонько шагает в сторону маленькой двери.

Замерев на пороге спальни, Эрик ещё раз разрешает себе окинуть спящую девушку упоенным взглядом и тепло улыбнуться одними уголками бледных губ. Прикрыв глаза, не силясь больше сдерживать слёз, он всё же покидает её комнату.

Когда Призрак неловко устраивается гулящим от повсеместной боли телом на крохотном диване, за окном из-за горизонта медленно поднимается солнце, заполняя все пространство вокруг необычайно красивым рубиново-янтарным светом, преображая дремучий лес в настоящую сказочную рощу.

Однако Эрик проваливается в сон прежде, чем волшебство полностью окружает их с Кристиной дом.

Он видит сон.

Жуткий сон, в котором волшебной утренней сказке нет места.

========== Четырнадцатая глава ==========

Тяжелая боль сковывает светловолосую головку девушки, лежащей, свернувшись клубочком, на кровати маленькой спальни, заботливо отопленной печью её незримым покровителем.

Нахмурив тонкие брови, Кристина неустойчиво приподнимается на локтях и внимательно оглядывает расправленную чистую постель, старательно вспоминая то, как здесь очутилась.

То, что казалось в первые секунды после сна всего лишь кошмаром, оказывается реальностью — это Кристина понимает, как только замечает на своей тонкой щиколотке мрачный, широкий синяк, поставленный ею по неосторожности в лесу.

Лишь одно заставляет улыбнуться её, несмотря на пережитый страх, — они выбрались. Он её нашел. Целенаправленно нашел и спас от верной, но такой глупой, гибели, выцепив из лап смерти в самый последний, судьбоносный момент, едва не пожертвовав самим собой.

Сердце девушки болезненно сжимается в груди, и она, укутавшись посильнее прямо в одеяло, поднимается на слабые, дрожащие от напряжения ноги. Не взирая на ноющую боль, эхом разносящуюся по телу, Кристина тихонько шагает по холодному полу ступнями в сухих, тёплых чулочках, желая поскорее взглянуть в глаза своему вечному спасителю, своему родному Ангелу.

Неслышно выскользнув из своей спальни, она оказывается в жаркой гостиной и замечает на диване Эрика в распахнутой на груди рубашке, перепачканной землей и его собственной кровью.

Его тяжелое, хриплое дыхание никак не может ускользнуть от её тонкого слуха. Едва расслышав его сбитые, отчаянные вдохи, она кидается к нему, перепуганная его таким нездоровым, таким неправильным состоянием.

— Эрик, — шепчет она, мягко обхватывая ладонями его, покрытое холодной испариной лицо, исполосованное многочисленными шрамами, — Эрик!

С глухим стенанием он сжимает руки на собственной груди, пока по его безобразному лицу скатываются солёные, разъедающие кожу слёзы. Девушка рассеяно глядит на него, беспорядочно скользя своими дрожащими ладонями по его напряженному телу, не зная наверняка того, что именно причиняет Призраку такую боль.

Когда Эрик выгибается в спине, стискивая до противного скрежета зубы, Кристина окончательно теряется и, отчаянно желая спасти его от кошмара, резко склоняется к его искаженному страданиями лицу, чтобы почти невесомо, но так нежно коснуться влажными губами его искусанных в кровь губ.

Ей неизвестно чувство, толкающее её на этот совершенно не обдуманный шаг. Неизвестно, а потому кажется таким неправильным и буквально безрассудным.

Она уже желает отстраниться от Эрика, пока не стало слишком поздно, пока он не пробудился ото сна, как его напряженное тело расслабляется вдруг под лаской её нерасторопного поцелуя.

Оторваться Кристина уже не смеет. Только не сейчас, когда он стоит на пороге преисподней самого Морфея. Только не сейчас, когда его истерзанные губы невольно приоткрываются ей так податливо, а сердце… оказывается вновь оказывается в её неумелых, порой жестоких руках, ровно как и всё их будущее.

И она позволяет. Позволяет этому безумию продолжаться, не силясь вновь оттолкнуть такого родного ей Эрика, такого потрепанного Судьбой и безнадежно её любящего, не силясь больше причинять ему боль.

Она ощущает едва ли не физически, как сейчас велик его страх. Ощущает, как он боится оступиться вновь, ненароком поняв её не так, как на самом деле, как боится ответить на эту внезапную, неумелую ласку.

Когда Призрак всё же решается откликнуться её губам, отчаянно надеясь, что это не просто благодарность Кристины, когда неуверенно прижимает её слабыми руками к себе, ей хочется плакать. Плакать от сумасшедшего резонанса чувств, разрывающего душу, но в этот раз… В этот раз ей хватает воли, чтобы сделать однозначный, бесповоротный выбор. Вынужденный выбор, обязанный сделать абсолютно Эрика счастливым.

— Ты ничем мне не обязана, — шепчет он подавленно, когда она отстраняется от него на короткое мгновенье, — я не могу так, Кристина.

Она непонятливо вглядывается в золотистые глаза мужчины, наполненные слезами, и поджимает губы, не смея скрыть отчетливое чувство вины перед ним.

— Я сама хочу этого, Эрик, — пытается тихо оправдаться Кристина, сжимая в своих маленьких ладонях его тонкие пальцы.

Он только печально улыбается ей и отводит потускневший вмиг взгляд в сторону, переводя дыхание, сбитое этими нереальными действиями Даае.

— Не ври хотя бы самой себе, — срывается сдавленный шепот с его тонких, ещё минутой ранее ласкаемых ей губ, — прошу тебя, родная.

Тяжело приподнявшись с подушек, Эрик даже не поднимает на Кристину глаз. Ему невыносимо видеть в них столько вины и жалости одновременно. Невыносимо знать, что она вот так себя пересилила только лишь ради того, чтобы не чувствовать себя обязанной ему.

— Эрик… — шепчет девушка так, словно обращается к тому сказочному Ангелу Музыки из своего детства, неожиданно сильно обхватывая его запястья, не позволяя ему подняться с места.

Глухо вздохнув, он всё-таки переводит на неё затравленный взгляд, вынужденный выслушать её пропитанные горечью слова. Он почти уверен, чтобы сейчас Кристина заговорит, что жалеет о содеянном ею и желает забыть, что хочет поскорее покинуть его и уехать в дом Жири, что вообще не может более находиться рядом, согревая его трепетной надеждой, но…

Вместо этого Кристина бережно очерчивает выступающие на его избитых кистях костяшки и севшим от волнения голосом говорит:

— Послушай, ещё в тот раз, когда ты… Когда я тебя оттолкнула, я сделала это не из-за того, что мне было противно, нет! Я не могу испытать этого к тебе. Всё от того, что мне нужно немножко времени, Эрик. Совсем чуть-чуть, чтобы понять, что за чувство поднимается во мне, когда ты смотришь на меня вот так…

Вслушивающийся в её тихие слова Эрик не замечает того, как упоенно и вожделенно на неё смотрит, теряя всяческий разум, и тотчас осекается.

— И, знаешь, — не договорив, она смолкает и пододвигается к нему, переплетая в тот же миг пальцы их сцепленных рук, — я хочу дать нам хотя бы шанс. Только если ты до сих пор того действительно желаешь.

Глухо вздохнув, Эрик молча выдергивает свою кисть из её цепкой хватки и поднимается с дивана, не решаясь больше на неё взглянуть. Он неторопливо проходит к окну и замирает у него, выпрямляясь в спине.

— Дай мне знать, если поймешь то самое чувство, — говорит он сухо, но голос предательски вздрагивает под конец его слов.

Она резко поднимается на ноги и делает к нему быстрый шаг, чтобы мягко накрыть его острое плечо ладонью и вынудить обернуться на неё. Впервые Кристина не может прочесть во взгляде Эрика того, что бушует в его истерзанной душе, того, что плещется в его нежном сердце.

— Не отталкивай меня, — шепчет она рассеяно, — я лишь хочу, чтобы ты был счастлив. Разве не об этом ты грезил так давно?

— Лишь о том, что бы твои глаза сияли, глядя на меня, — откликается он нехотя, — я не смогу перестать думать о том, что это не твоё искреннее желание. Неужели ты не понимаешь?

Она с трудом разбирает слова мужчины, на лице которого так отчетливо и ясно отражена боль. Не физическая, нет. Душевная. Боль от её ранящей так глубоко жертвы во имя его благополучия. Одними губами Кристина беззвучно произносит «прости», обреченное быть неуслышанным, и опускает свой застеленный слезами взгляд на его кровоточащие от изодранных ран предплечья.

— Пойдем, — говорит она севшим голосом, — я сделаю тебе перевязки.

Призрак не находит в себе сил, чтобы противиться её заботе и покорно возвращается на диван, вытягивая вперед руки и отворачивая искаженное отчаянной болью лицо, не позволяя Кристине видеть его внутренней, сумасшедшей борьбы с самим собой, с собственными чувствами и мыслями.

Пока девушка бережно протирает борной кислотой его изувеченные предплечья, Эрик чувствует то, как мелко дрожат её пальцы, слышит то, как тихо она всхлипывает, беззвучно плача, — он переполнен ненавистью к самому себе и собственной гордыне, не позволяющей ему вот так просто и непоколебимо принять её заботу, не позволяющей решить абсолютно всё за них двоих.

И он держится. Держится изо всех сил, запирая внутри на тяжелый замок все собственные чувства, запирая все эмоции. Он обязан быть сильнее своей единственной слабости, своей единственной… Кристины.

Когда её тонкие пальчики, осторожно бинтующие ноющую от содранных ран руку Эрика, нечаянно скользят по его чувствительной коже, он отдергивает её так резко, будто его бьет разряд тока.

Девушка тотчас поднимает на него взволнованный взгляд раскрасневшихся глаз, и он внезапно шепчет севшим голосом:

— Извини…

Она не успевает сказать и слова, как Эрик резко поднимается на ноги и торопливо покидает гостиную, скрываясь за дверью маленькой спальни, оставляя Кристину наедине с полным непониманием и её спутанными мыслями.

Оказавшись в другой комнате, Призрак спешно вынимает из резного комода аккуратно упакованную, давно запрятанную им в этом доме скрипку. Он не может найти никакого другого выхода, кроме как отдаться другой своей бесконечно сильной любви — Музыке.

Отдаться Ей и выразить, скользя изящным смычком по струнам дорогого инструмента, все бушующие внутри чувства, не имевшие выхода так долго. Отдаться и обрести, наконец, свободу от тяготящих душу эмоций, которые он не смеет выплеснуть иначе, боясь напугать ими без того растерянную Кристину.

А она… Она тем временем вслушивается с упоением в чарующую Музыку, звучащую за дверью, так хорошо знакомую с детства, и впервые за долгое время понимает, что он желает Ею донести. Впервые ощущает всё счастье от её заботы и горечь от невзаимности, всю любовь к ней и ненависть к себе, всю нестерпимую, стремительно убивающую его боль. Все его кошмары во снах, все его кошмары наяву.

Наконец, Кристина понимает ту страшную реальность, что Она — весь мир Эрика, что Она — весь смысл его дрянного существования, что Она — единственная причина, по которой он всё ещё живёт. Единственная причина, по которой он сорвался с крепкого выступа крыши родной Оперы, упал, но не умер. Единственная причина, почему он все-таки выжил. Единственная причина, почему он не позволил Дьяволу себя убить.

Содрогнувшись от тихих рыданий, Кристина обессиленно падает на диван и укрывает уши ладонями, не выдерживая более этой волшебной Музыки, льющейся прямо из самых сокровенных уголков души ее Ангела.

Она не понимает причины собственных слёз. Не понимает, почему выбор Эрика во имя её свободы причиняет такую боль. Не понимает, почему он не может хотя бы сейчас проявить собственный объяснимый эгоизм.

Тем временем, мелодия сказочной скрипки сменяется с той душераздирающей на очень-очень мягкую и медленную, которую Кристина очень быстро узнает. Из соседней комнаты доносится та самая Музыка, которой так часто Эрик убаюкивал её вечерами в Театре. Та самая колыбельная, что он написал для неё когда-то давно, что он создал для своей маленькой, отчаянно любимой Кристины.

Скоро сон неизбежно окутывает Даае и она неосознанно зевает, кутаясь в брошенный ранее на пол плед, пряча намокший от слез нос под теплой тканью, вновь отдаваясь объятиям Морфея.

В этом неспокойном сне измученной девушке являются янтарные огоньки, плавящиеся в ночном мраке внимательного взгляда, кривоватая ухмылка, таящая в себе безмерное счастье, и…эти невероятные, умелые пальцы искусного музыканта.

========== Пятнадцатая глава ==========

Его янтарные глаза, кажется, смотрят прямо в душу, отчаянно задыхающуюся в груди взволнованной Кристины. Они так близко, так рядом, что ей хочется лишь раствориться в этой плавящейся красоте, отдаться ей целиком, откинув прочь все «но» и «если», и ощутить всю силу чувств, плещущихся в их глубине.

С её пересохших от напряжения уст бесконтрольно срывается томный выдох, и он откликается на него кривоватой ухмылкой тонких губ, чертовски манящих её, так и напрашивающихся на умопомрачительные ласки Кристины.

Она ощущает, как его тонкие, ловкие пальцы касаются едва ощутимо её острого подбородка, как невесомо скользят вдоль её худой шеи, выводя на коже, покрытой щекочущими мурашками, незамысловатые узоры, не отрывая своего нечеловеческого взгляда с её широко распахнутых глаз, гипнотизируя пляшущими в них искрами пламени.

Невольно Кристина точно откликается на каждое его действие — она выгибается под ласками узких ладоней, движущихся по её хрупкому телу, подается навстречу растянувшимся в улыбке губам, она позволяет золоту его глаз заключить её в свой плен, взять её под свой абсолютный, безусловный, властный контроль.

Не секунды не колеблясь, он подминает податливую Кристину под себя, соприкасаясь всем телом с ней, заставляя её почувствовать их трепетную близость, вынуждая ощутить теплую волну, поднимающуюся где-то внизу живота и захлестывающую её всю целиком.

Глухой стон вырывается из груди девушки, когда его искусные руки неуловимо проскальзывают под тонкую юбку её чайного платья и нарочито задевают распаленную кожу стройной голени, обнаженную сползшим вниз чулком. Она тотчас бессознательно обхватывает ногами его узкие бедра, привлекая ещё ближе к себе, чтобы ощутить всю силу обуявшего их желания.

Он прикрывает в блаженстве глаза, рвано выдыхая и мгновенно опускаясь к её губам, чтобы накрыть их глубоким, чувственным поцелуем, чтобы вынудить её окончательно раскрепоститься под ласками его влажного языка.

Сердце Кристины сбивается с ритма, и она обвивает дрожащими от вожделения руками его тонкую шею, самозабвенно кусая единственно желанные губы, прижимается всем телом к его поджарой фигуре, безмолвно крича о собственной слабости пред ним, о своей покорности ему, о добровольном подчинении.

Их поцелуй такой развратный, такой бесстыдный и невероятно сладкий, пьянящий и без того спутанные страстью сознания. Оторваться от истерзанных губ мужчины кажется Кристине единственно правильным. Единственно правильным, чтобы продолжить эту безумную пытку, чтобы приблизить скорее самый сокровенный миг.

Она припадает к его костлявой шее жадным укусом, засасывая чувствительную кожу и чуть её оттягивая, оставляя мрачную отметину, так резко и красиво контрастирующую с его мертвенно-бледным телом. Он не может сдержать гортанного стона, такого глубокого и нетерпеливого, источающего отчетливую жажду. Жажду её любви и ласки. Жажду ее самой.

Безропотно Кристина опускает руки к ремню строгих брюк, чтобы торопливо расправиться с пряжкой, пока его пальцы ловко и быстро расшнуровывают корсет её платья.

Словно два безумца, они хаотично скользят вспотевшими ладонями по телам друг друга, расстегивая, распуская и снимая совершенно лишние сейчас предметы одежды, откидывая их прочь, не желая чувствовать более ни единой преграды между собою. Кожа к коже. Плоть к плоти.

Когда их обнаженные фигуры соприкасаются друг с другом, невыносимо обжигая собой, дыхание обоих сбивается и заполняет скромную гостиную глухими вздохами и стонами, обуянными нескончаемым влечением.

Ей хочется сказать хоть что-нибудь, но отчего-то Кристина не чувствует собственного голоса, словно вообще не имеет возможности говорить именно здесь и сейчас. Ей остается лишь действиями выражать то, как сильны охватившие её с головой чувства, как нуждается она в полном ощущении его. Как нуждается в нем самом. Без остатка.

Его руки проскальзывают под талию Даае, чтобы затем бережно уложить её на подушки; он медленно склоняется над ней и припадает к ее губам долгим, жарким поцелуем.

Она в нетерпении прижимается бедрами к его паху, ведя острыми ноготками по его костлявому позвоночнику, глядя горящими страстью глазами на его губы, скользящие вниз к её груди, покрывающие поцелуями её ключицу, обдающие горячим дыханием ее бледную, дрожащую кожу.

Выгнувшись в спине от сладости его ласк, Кристина отчаянно сжимает пальцами его взмокшие волосы, вынуждая оторваться от её покрытого испариной тела, заставляя вернуться к её приоткрытым, пересохшим от отчаянных стонов губам и вновь примкнуть к ним порывом бушующей страсти.

Ни на мгновение не разрывая томного поцелуя, он обхватывает длинными пальцами её изящную талию и аккуратно толкается вперед, плавно входя в Кристину, выбивая из нее хриплый вскрик и тут же шепча едва слышно:

— Тише-тише…

Его голос совсем сводит с ума. Его голос, знакомый с самого детства, так часто повторяющей ей слова любви, так часто поющий старые песни до самого заката солнца. Его голос, преследующий её повсюду. Его голос, что в зазеркалье становился ее голосом.

Слёзы скатываются по её лицу. Осознание истинных чувств, питаемых к нему, приходит слишком внезапно, и она отрешенно качает головой то ли от боли, то ли от собственной глупости, так долго державшей в тайне от неё же самой эту роковую, единственно нужную правду.

— Тише, родная, — вновь повторяется его голос удивительно громко и отчетливо.

Необыкновенный сон не желает отступать от девушки, даже когда сам Ангел зовёт её, когда призывает её вернуться в такую запутанную и мрачную реальность.

— Кристина! — резко восклицает не выдерживающий Эрик и легонько встряхивает её за плечи, вынуждая распахнуть заспанные и заплаканные глаза.

Она рассеяно глядит на его безобразное, невероятно обеспокоенное лицо, искаженное абсолютным мраком ночи. Глядит на него и понимает — что-то определенно в нём стало другим, что-то неуловимое для её затуманенного слезами взгляда.

— Ты вся горишь, — шепчет он встревоженно, прижимая прохладную ладонь к её намокшему лбу и прикусывая тонкую губу, — должно быть, это из-за того ливня…

Она не успевает сказать и слова, как Эрик торопливо поднимается с дивана и удаляется в небольшую ванную, чтобы набрать там в жестяной тазик воды.

Вскоре он возвращается в гостиную и опускается рядом с ней на колени, смачивая в воде ткань, чтобы затем приложить прохладный компресс ко лбу Кристины. Окинув её обеспокоенным взглядом, Эрик поправляет одеяло на её плечах и печально вздыхает.

— Боже, ты так кричала, — шепотом говорит он, стирая со своего бледного лба выступившую испарину, — я… лучше останусь здесь, если ты не против, можно?

— Конечно, Эрик, — откликается она, и её голос предательски ломается на звуках его имени, внезапно обретшем новый смысл.

Неловко улыбнувшись, он шатко поднимается на ноги и тихонько отступает к стоящему у угасающего камина креслу. Опустившись в него, Эрик стягивает со спинки высохшую, наконец, мантию и набрасывает её на себя, сонно зевая.

— Спокойной ночи, Кристина, — мягко говорит он и прикрывает глаза, кутаясь, насколько это возможно, в плотную ткань.

— И тебе, Эрик, — выдыхает она и подкладывает ладонь под полыхающую от жара щеку, вглядываясь сквозь темноту комнаты в его черты в свете слабого пламени камелька.

Ещё несколько мгновений назад она буквально физически ощущала обжигающие поцелуи этих тонких губ, будоражащие прикосновения его влажного языка, чувствовала сводящие с ума ласки этих умелых утонченных рук музыканта.

Ещё несколько мгновений назад единственным, чего могла желать Кристина, было продолжение этой сладкой пытки для их сплетенных друг с другом обнаженных тел, для их бьющихся в один такт сердец, для слившихся воедино душ.

Ещё несколько мгновений назад она была готова поклясться, что поняла то самое чувство. То самое чувство, что поднимается внутри неё волной и захлестывает с головой, когда его золотистые глаза внимательно смотря в её.

Прикусив губу, Кристина отводит внимательный взгляд от его исполосованного шрамами лица и смотрит в потолок, задумываясь о том, как оказывается легко распутать смешавшиеся во едино чувства, как оказывается легко понять то, что таилось в её душе эти долгие-долгие годы.

Она принимала это чувство за что угодно, старательно прячась от такой поразительной правды. Она принимала это за привязанность — Ангел Музыки и его дитя, его юная ученица из балетной труппы. Она принимала это за страх — хладнокровный убийца и отчаянно желаемая им жертва. Она принимала это за жалость — пострадавший покровитель и его преданная подопечная.

Она слепо прислушивалась к лживому разуму в то время, как сердце кричало о единственно существующей истине, о единственно существующем объяснении трепету и волнению, испытываемыми перед Призраком Кристиной.

Ей становится вдруг невероятно больно за него. За него и за то, через что она заставила его пройти собственноручно и так жестоко.

Он всегда видел гораздо больше…

Он видел это в отражении её светлых глаз. Он всегда чувствовал гораздо глубже, чем Кристина. Чувствовал, что в ней сокрыто нечто большее, чем просто жалость. Чувствовал, иначе ни за что бы не рискнул тогда накрыть её губы робким поцелуем, источающим такую явную, отчаянную надежду.

Надежду, что она поймет…

— Не можешь уснуть? — раздается тихий голос Эрика в ночной тишине комнаты, и Кристина оборачивается тотчас на него.

— Похоже, — сипло отвечает Кристина, печально улыбнувшись ему, и осторожно поднимается с подушки, чтобы затем по-турецки усесться на диване.

— Я тоже, — глухо усмехается он и поднимается с кресла, чуть потягиваясь, — хочешь что-нибудь? Могу сделать травяной чай. Если у тебя и правда лихорадка, то будет кстати.

— Не откажусь, — шепотом отвечает девушка, неторопливо кутаясь в одеяло, не переставая улыбаться этой заботе Эрика, который ещё вчера не желал с ней даже говорить.

И Кристине даже не хочется переубеждать его. Не хочется говорить о том, что она вовсе не больна. У неё есть лишь желание, что бы эта теплота, внезапно возникшая между ними, больше не исчезала, а продолжала согревать их замерзшие от вечной неопределенности сердца и души.

Пока Призрак разливает по чашкам кипяток, Кристина невольно любуется его поджарой и высокой фигурой, так ровно стоящей у аккуратной буржуйки. Ей хочется, точь-в-точь как во сне, коснуться пальцами его острых позвонков, виднеющихся даже сквозь плотную ткань накрахмаленной рубашки, мягко провести по ним ладонью и отрешенно прильнуть к его костлявой груди, чтобы забыть весь тот мрак, что сгущался над ними столько лет подряд, чтобы помочь ему залечить все те раны, что она сама бездумно и эгоистично оставила в глубине его нежной души.

Когда он отступает от небольшого кухонного уголка, чтобы осторожно протянуть ей поднос с горячим чаем и плиткой шоколада, девушка благодарно улыбается ему, будто невзначай соприкасаясь своими пальчиками с его прохладным запястьем.

— Останься со мной, — ласково просит она, опуская на колени поднос, чтобы затем бережно взять мужчину за тонкую руку.

— Конечно, — соглашается он и опускается рядом с ней на диван, — ты как… получше?

— Как иначе с таким покровителем? — с улыбкой спрашивает Кристина и аккуратно отламывает кусочек от плитки шоколада, чтобы затем поднести его к губам Эрика, тихо добавляя, — Позволь и мне немного поухаживать за тобой сегодня.

Позволь мне почувствовать больше, чем ты мне сейчас позволишь.

Позволь мне почувствовать тебя до конца.

Позволь мне ощутить то самое чувство наяву.

Позволь мне любить тебя, Эрик…

Позволь мне любить тебя.

Позволь.

========== Шестнадцатая глава ==========

Эту ночь они проводят вместе. Проводят так, будто бы она и не допускала тех ошибок, так сильно ранящих его сердце, будто бы никогда не отталкивала его от себя так глупо, словно сделала правильный выбор для них двоих задолго до этого.

Он заботится о Кристине, стремясь скорее отогнать от неё эту вовсе не существующую хворь, а она лишь играет, как делала это на величественной сцене Оперы, не желая лишаться его трепетного внимания к ней, не желая отказываться от едва обретенного нежного Призрака из прошлого.

В свете горящего камелька, Эрик занимается приготовлением ароматного глинтвейна для Кристины, наблюдающей за ним с какой-то совершенно безумной улыбкой.

Он списывает это наивно на последствия жаркой лихорадки, не смея дарить себе более ложных надежд, не смея сеять более неуловимых грез, не смея даже думать о том, что, в конце концов, она осознала.

Аккуратно передав Кристине изящный бокал, наполненный горячим напитком и украшенный апельсиновой долькой, Эрик осторожно устраивается в уголке дивана, ласково ей улыбаясь.

— Спасибо, Эрик, — шепчет она нарочито сипло, вытягивая ноги на его острые колени и позволяя его трепетным рукам мягко заскользить по ним под пуховым одеялом, разминая затекшие от долгого бездействия мышцы.

Она невольно багровеет в полумраке комнаты, когда ладони Эрика ненароком поднимаются вдоль её стройной, обнаженной голени. Она, вспоминая свой поразительный сон, задумывается о том, что могло бы последовать затем. Кожа стремительно покрывается колкими мурашками, и Кристина невольно вздрагивает.

— Тебя морозит? — тут же взволнованно спрашивает Призрак, поднимая на неё встревоженный взгляд своих нечеловеческих, янтарно-смоляных глаз.

— Немного, — отвечает робко Кристина, торопливо пододвигаясь к нему, и спрашивает затем шепотом, — можно?

Она жмется к его боку, смущенно улыбаясь, не в силах что-либо сделать с этой сумасшедшей тягой, с этим отчаянным желанием быть рядом, чувствовать его.

— Иди сюда, — севшим голосом откликается Эрик, протягивая ей свои тощие, туго перебинтованные руки, способные защитить от зла всего мира, способные оградить ото всех невзгод, способные подарить такое необходимое Кристине тепло и… любовь.

Она тотчас льнет к его костлявой груди, прикрывая слезящиеся от тихого счастья глаза, с упоением вслушиваясь с в гулкие удары его любящего сердца. Сердца, единственно нужного ей. Его руки бережно кутают её в шерстяной плед и обнимают за худые плечи так неловко, неуверенно, будто боясь ненароком спугнуть или причинить боль.

— Так хорошо… — срывается само собой с пересохших от странного волнения губ Кристины, и Эрик бессознательно улыбается, мягко поглаживая её узкую спину.

Его заполняют чувства из далекого прошлого. Нежные и трепетные чувства Ангела Музыки, а не Призрака Оперы, являвшие собой лишь безумную бурю, сносящую всё на своём пути.

Совершенно невольно он начинает петь. Так мягко, вполголоса, но безумно красиво. Так, как мог только Он. Радостный, почти детский смех Кристины разносится по комнате, и она неосознанно приобнимает его за тощую шею, воодушевленно вслушиваясь в его неземной родной голос, абсолютно ему отдаваясь.

Старая французская колыбельная, слетая с уст Эрика, обретает новую жизнь, в тот же миг обращаясь шелестом листвы леса, журчанием мелкого ручейка и сиянием полной, серебряной, необъятной луны за окном. Одним лишь мягким баритоном он рисует для Кристины сказочные картины, вынуждая её окунуться в них с головой, погрузиться в незнакомый, чуждый ей мир, вынуждая забыться и отдаться этому внезапному полету фантазии. Фантазии в мир, куда она так часто попадала в детстве.

Он держит её в своих руках, продолжая тихонько петь, убаюкивая её, своего кроткого Ангела, мирно сопящую в нежном свете царицы ночи, переливающейся на звездном небосводе. Отчего-то она кажется Эрику сейчас как никогда прекрасной — светлые кудри волос красиво рассыпаны по его белоснежной рубашке, румяные от жара щеки украшают её бледное личико, а пухлые, розоватые губы так опасно и нежно располагаются прямо у его чувствительной шеи, буквально её касаясь.

Судорожный выдох вырывается сам собой из его груди, и он прикрывает глаза, невольно прижимая тонкими пальцами её хрупкую фигуру к себе еще крепче. Ему не хочется оставлять её одну. Не хочется отстраняться от её жарких губ, невзначай касающихся его кожи. Не хочется вновь ощущать себя нелюдимым, одиноким, гонимым…

Ему хочется хотя бы ненадолго почувствовать, что он ей по-настоящему необходим.

Этот самообман заставляет его печально улыбнуться: пускай утром она вновь оттолкнёт его, вновь замкнется, зато сейчас…сейчас эта правдоподобная иллюзия любви может согреть и его тоже. Согреть его содрогающееся от холода сердце.

Если бы только он знал, что это уже не является иллюзией. Если бы только он знал, что эта самая ночь станет для них двоих истинной точкой невозврата. Если бы только он мог предположить, что она, наконец, осознала. Если бы только он понял, что она его любит.

Если бы…

Робкий луч падает на дощатый паркет, придавая тому оттенок утреннего сердолика. А за окном, за линией широкого горизонта вновь рождается янтарное, животворящее солнце.

***

Мягкое, бессознательное прикосновение губ Призрака ко лбу дремлющей Кристины заставляет её пробудиться от такого сладкого, должно быть, лучшего за эти долгие годы сна. Он отпускает её не сразу, а постепенно, позволяя сначала ощутить настойчивые объятия травмированных рук Эрика, его невольный, невесомый поцелуй и теплое дыхание у её виска.

Она нехотя приоткрывает глаза и поднимает рассеянный взгляд на заснувшего, согретого жаром её тела Призрака. Улыбка сама собой освещает лицо Кристины, а сердце наполняется таким искренним, неподдельным счастьем.

Сейчас, когда он так непозволительно близко, у неё вновь появляется возможность прикоснуться к этому нечеловеческому лику, вспомнить расположение каждого рубца, принять новые шрамы, обретенные им лишь по её вине.

Она непроизвольно тянется пальцами к его бледной коже, чтобы аккуратно очертить так медленно заживающие раны. Эти прикосновения теперь обретают совсем иное значение и заставляют Кристину трепетать изнутри от осознания того, как часто он испытывал боль.

Самыми кончиками своих пальцев она скользит вдоль каждого шрама на его лице, так же как в первую ночь в подземелье, так же как после той роковой трагедии, повлекшей за собой столь многое для них двоих.

Увлеченная собственными мыслями Кристина вовсе не замечает того, как вздрагивают веки мужчины, как постепенно учащается его прежде размеренное дыхание. Не замечает и продолжает безмолвно оглаживать острые черты его необыкновенного лица, не силясь отвести зачарованного взгляда от его чуть приоткрытых губ.

Ей одновременно хочется испытать то, что всколыхнет разом её душу, когда она вновь решится коснуться их чувственным поцелуем, и, в то же время, так отчаянно страшно ощутить. Страшно узнать, что он не поверит ей. Не поверит и оттолкнет, не желая вновь ощущать боли от вымораживающей пустоты, стремительно заполняющей и без того израненное сердце.

Руки девушки спускаются вдоль его шеи к груди, обнаженной острым расстегнутым воротничком рубашки. Неподконтрольно и неподвластно ее сознанию. Но полностью руководимо ее безумными пылающими чувствами. Его кожу моментально пронзает дрожь следом за движениями её маленьких ладоней, а с губ срывается рваный выдох — она тотчас поднимает на него взгляд.

— Что ты творишь со мной, Кристина? — спрашивает севшим голосом Эрик, глядя на неё из-под тёмных, длинных ресниц.

Она вздрагивает от неожиданности и сталкивается с его смущенным, озадаченным взглядом. Девушка теряется. Теряется на распутье между «да» и «нет», на распутье между правдой и ложью, на распутье между разумом и сердцем.

Она не может более совершать ошибок.

— Я должна была понять раньше, — шепчет она и осторожно тянется к его лицу, не сводя взгляда с единственно любимых глаз.

Время словно замирает в миг, когда Кристина неуверенно обнимает застывшего Эрика за плечи, когда касается самым кончиком носа, будто спрашивая разрешения, его щеки.

Их губы оказываются в такой опасной, уже знакомой близости; они вновь ощущают учащенное дыхание друг друга, и… Эрик замирает лишь на секунду, чтобы взглянуть в её светлые глаза и понять наверняка — это лишь её собственное желание, а не жалкое чувство долга и…расплаты за причиненную ему боль.

Он медленно моргает, подаваясь ей навстречу заторможено, будто в самом сладком сне, и, едва коснувшись её мягких губ, осознает, как сильно этот поцелуй не похож на предыдущие два, даримые ими друг другу лишь из единоличных побуждений.

Он желанный.

Долгожданный.

Отчаянно чувственный.

И Эрик чувствует, что по-настоящему нужен.

Оторвавшись от Призрака лишь на мгновенье, Кристина аккуратно усаживается на его острые колени, тут же обнимая ногами его узкие бедра, прижимаясь всем телом к нему и обхватывая теплыми ладонями исполосованное шрамами лицо.

Девушка желает ощутить ещё больше и углубляет поцелуй — его губы податливо приоткрываются её влажному языку, а руки бережно обвивают тонкую талию.

Сердце мужчины сбивается с ритма, и он рвано выдыхает между её сладкими, продолжительными поцелуями, до конца не веря в происходящее. Не веря, что всё было не в пустую. Не веря, что она и правда смогла принять его. Что она правда оказалась способна его полюбить…

Призрак не может думать об этом, пока её светлые глаза смотрят на него так, не может думать ни о чем, кроме её чутких уст, и потому не сдерживается — он неосознанно перехватывает её дрожащие отволнения руки, сжимая их в своих ладонях, и, тем самым, перехватывает всю инициативу на себя.

Переплетая их пальцы, Эрик накрывает губы Кристины поцелуем, в который вкладывает всю свою душу до последней капли, без остатка, вверяя её целиком и полностью ей, опустошая себя окончательно и бесповоротно. Абсолютно. Безумно. Любя.

Он замечает её слёзы не сразу, а лишь когда Кристина тихо всхлипывает между успевшими смягчиться, нежными и нерасторопными поцелуями, лишь когда она глухо выдыхает и отворачивается от него на миг, чтобы утереть влагу с лица.

— Как же я была глупа, Эрик, — шепчет она едва различимо и жмется к его костлявому плечу, не позволяя Призраку успеть надумать лишнее, — как же много времени я потеряла…

Он только стискивает до скрежета зубы, борясь с подступающими точно так же слезами, борясь с болью, скопившейся где-то глубоко внутри него за эти долгие годы, и всё крепче обнимая её вздрагивающие от беззвучных рыданий плечи, мягко поглаживая её узкую спину, стремясь хоть немного успокоить. И ее, и себя.

Ведь никакая его боль, никакое отчаяние, никакие страдания не стоят слёз его Ангела. Его единственной любви. Единственной надежды и веры… Веры в то, что он ещё может быть счастлив.

Веры в то, что он счастлив уже сейчас.

***

Этим апрельским утром в Париже царствует ливень. Звонкая капель отбивает свой бойкий метроном, не желающий останавливаться в своем бешеном ритме — переулки превращаются в ручьи, улицы и проспекты — в реки, а площадь перед полуразрушенной пожаром Оперой Гарнье воистину становится озером.

Суетливые горожане спешат укрыться в небольших кафе, толпящихся на каждом перекрестке и углу, дамы сетуют на промокшие подолы своих платьев, мужчины же учтиво молчат.

Бульвар Осман, ответвленный от южного фасада Гранд-Оперá строго направо, переполнен сталкивающимися экипажами, гармонично вписывающимися в общий поток миниатюрных женских зонтов и широких мужских.

На углу вышеупомянутого бульвара и улицы Глюк, прямо у крыльца пятиэтажного изящного дома, кофейный фасад которого, став влажным от дождя, приобретает оттенок яркой охры, начинается ряд ажурных чугунных лавочек, безнадежно скользких и смоляных от нескончаемного ливня. И на одной из таких неприметных, ныне пустующих в ненастную погоду скамеек лежит бессильная перед природной стихией газета. Лежит столь одиноко под нещадным потоком еще холодных небесных слез, лежит, теряя под равнодушными каплями страшный смысл своих полуразмытых строк. Строк откровенной лжи, в которую все обязаны безоговорочно поверить.

«Дьявол в маске — Призрак Оперы находится в розыске. Нет сомнений в том, что именно он является виновником ужасающего пожара в своем прибежище — Королевской Академии Музыки, больше известной парижанам как Опера Гарнье. Мы верим, что, наконец, справедливость восторжествует, и фанатичный убийца будет найден…»

И никто не видит этой полууничтоженной газеты, смиренно лежащей на чугунных прутьях обычной городской лавочки.

Ведь все пока равнодушны, находясь во власти этого апрельского дождя.

Но солнце вернется.

И понятие «пока» исчезнет.

========== Семнадцатая глава ==========

Размеренное дыхание Эрика, задремавшего в бережных объятиях Кристины, успокаивает её, вверяет ей такое сладкое, ласкающее ощущение счастья, медленно заполняющего её изнутри.

Она аккуратно перебирает его тонкие, местами сожженные беспощадным пламенем волосы, глядя на него с нескрываемыми трепетом и теплом. В это редкое мгновение, когда его необыкновенное лицо не искажено гримасой боли или злости, он кажется ей невероятно красивым с этими острыми чертами, мужественными шрамами, несмотря на то, что всех остальных это так сильно пугало.

Неторопливо приблизившись к Эрику, она оставляет на его губах легкий поцелуй, невольно замечая то важное, что кошмары не истязают его в этот чудесный дневной сон, напротив, его лицо освещено такой мягкой, едва заметной улыбкой. Кристина словно становится верным Ангелом Хранителем Эрика в пугающих лабиринтах жестокого к нему Морфея, в пугающих кошмарах его затаенного прошлого.

Она уже и сама начинает помаленьку проваливаться в сон, убаюканная гулким стуком столь сильно любящего сердца Эрика, обласканная его бессознательными объятиями, когда в дверь раздается робкий стук.

Девушка невольно вздрагивает от неожиданности и тотчас смотрит рассеянным взглядом по сторонам, не понимая, послышался ей этот тихий звук или правда был. Спустя несколько секунд он повторяется.

Чуть нахмурившись, Кристина аккуратно перекладывает спящего Эрика со своих колен на мягкую подушку кровати и поднимается на затекшие ноги, выпрямляясь в спине. Тихонько пройдя к небольшому окну, она бросает быстрый взгляд на улицу и замечает у двери их дома совсем юного парнишку, держащего в продрогших от холодного ветра руках какой-то конверт.

Облегченно выдохнув, Кристина, всё-таки покидает уютную спальню и, пройдя в гостиную, поворачивает в замке ключ, чтобы отворить позднему гостю дверь и позволить шагнуть в теплое помещение хотя бы ненадолго и немного отогреться. Он благодарно улыбается девушке, едва оказываясь на пороге, и протягивает чуть потрепанный конверт, сдавленно говоря:

— Мадам Жири просила доставить его сюда как можно скорее, простите, я должен был оказаться у Вас ещё утром.

— Да? Так срочно? — Кристина настороженно глядит на мальчишку, но тот только пожимает плечами.

— Боюсь, что так, — откликается он и неловко отступает к выходу, почтительно склоняя голову, — прошу прощения, что так поздно, мадемуазель.

Едва договорив, он прикрывает за собой дверь их аккуратного дома и торопливо удаляется к коню, стоящему у лесополосы в нескольких метрах от него, оставляя Кристину наедине с её тревожными мыслями и злосчастным помятым письмом.

Кристина тихонько проходит обратно в их спальню и неловко наваливается на прохладную стену. Пока она подрагивающими от волнения пальцами вскрывает конверт, её не покидает такое навязчивое, гложущее предчувствие беды. Ведь вслед за счастьем всегда приходит и горе…

Внимательный взгляд светлых глаз торопливо бежит по изящно выведенным Антуанеттой строкам, а сердце с каждой строкой сжимается в груди всё сильнее, перехватывая дыхание пораженной Кристины, до боли сдавливая подступающими рыданиями ее горло.

Ей кажется отчаянно неправильным каждое слово, написанное женщиной в этом предостерегающем их письме. Отчаянно неправильным и совершенно несправедливым, незаслуженным.

За что они его так? За что?! Он ведь никогда не желал им зла и, Даае понимает, не делал ничего плохого. Он ведь просто хотел жить рядом с ней, рядом со своей Кристиной и, наконец, обрести то самое вечное счастье, о котором так часто пишут в дешевых бульварных романах.

Она ведь только сейчас поняла всю ценность жизни. Она ведь только сейчас поняла всю ценность его и своих чувств, она только сейчас обрела долгожданный покой и такое тихое, неуловимое в своей сути счастье. Она только сейчас залечила его глубокие раны — не только на исполосованном шрамами теле, но и на исполосованной предательством душе, она только сейчас подпустила его к себе, Боже, только сейчас, а тут…

За что такое жестокое наказание?! Почему ему опять приходится платить за то, чего он не совершал?!

Она переводит затуманенный слезами взгляд на дремлющего Эрика и тяжело вздыхает, откладывая в сторону это страшное письмо мадам Жири, призванное разрушить их едва наладившуюся жизнь.

Она отчаянно жмурится — это не время для слёз. Только не сейчас. Не сейчас, когда каждая секунда может стать последней для него. Для них. Для неё. Ведь без него она превратится в жалкую куклу, совсем не умеющую дышать и принимать решения. Совсем не умеющую жить.

Так мало времени. Судьба совсем его им не даёт, не позволяя насладиться им этим невероятным, неземным ощущением близости друг с другом. Как мало она успела почувствовать с ним рядом… Лишь сладость первого поцелуя, пронизанного этим, казалось бы, непостижимым чувством любви, лишь тепло их трепетных объятий. А ведь сколько еще не менее прекрасного может быть впереди?

Но эта пугающая неизвестность… Неизвестность срока, данного им, неизвестность участи, неизвестность всего того, что ждет их за этим страшным испытанием.

Она, словно зачарованная, медленно шагает к Эрику. Нельзя терять такое драгоценное время на глупые размышления о том, что будет, что ждет, — рано или поздно они узнают это наверняка.

— Эрик… — на выдохе зовет его Кристина, мягко опускаясь на кровать и нависая над ним.

Призрак чуть улыбается во сне одними уголками тонких губ, и девушка не может справиться с отчаянием, душащим её изнутри. Сколь коротка была передышка, данная ему Богом, сколь быстро наступает миг продолжения борьбы, которую Эрик оказывается вынужденным вести всю свою жизнь, подарившую столько боли его хрупкой душе, способной объять весь этот мир, будь он хоть чуточку к нему добрее.

Она склоняется к его нечеловеческому лицу и касается легким поцелуем одного из грубых рубцов, тянущегося по бледной коже прямо у отсутствующего носа. Его ловкие, музыкальные руки тут же машинально обвивают тонкую талию Кристины, прижимая так крепко, так властно к себе.

Невольно усмехнувшись его реакции, Даае проводит мягко пальцами вдоль его костлявой, обнаженной груди и ощущает такое отдаленно знакомое по сладкому сну, внесшему в их жизни ясность, тепло, стремительно разносящееся волнами по всему её телу, вынуждая мелко дрожать. Она прикусывает свою пухлую губу и скользит ладонями ниже, к его худым бедрам, прислушиваясь к странным, неизведанным, но таким отчаянно приятным чувствам.

Единственное, что она может осознать наверняка, — она не желает останавливаться, а потому припадает жадным поцелуем к тощей шее Призрака, легонько прикусывая его чувствительную кожу.

Он тихо шипит, тут же распахивая свои затуманенные сном глаза и бросая растерянный взгляд на расположившуюся на его груди Кристину. На месте грубого поцелуя Кристины тут же мрачнеет алый след и она облизывает вмиг пересохшие губы.

Призрак не находит каких-либо слов. Он оказывается способен лишь держать из последних сил под контролем тот жар, что вместе с его неожиданным пробуждением, начал подниматься в его груди.

Она же… Она так и продолжает дразнить его своими мягкими поцелуями, заставляющими кожу тут же покрываться мурашками, а самого Эрика рвано дышать и сжимать до побеления костяшек простыни смытой постели.

Когда ласковые ладони Кристины опускаются вдоль торса Эрика всё ниже, с его тонких губ всё-таки срывается предательский, сдавленный стон, — своеобразная точка невозврата.

Внезапно Призрак теряет всякий контроль. Отчаянные желания, не дающие ему спать ночами долгие годы, берут над ним окончательный и бесповоротный вверх, заставляя следовать лишь им. Следовать им до тех самых пор, пока Кристина не попросит остановиться, пока она вдруг не испугается животной страсти, вспыхнувшей в нём, в её вечно хлоднокровном покровителе и наставнике.

Из груди Кристины вырывается пораженный выдох, когда Эрик вдруг накрывает её губы требовательным поцелуем, мягко опрокидывая на спину и нависая тотчас над ней. Его напор буквально сводит девушку с ума — она видит, наконец, в нём того человека, которого полюбила ещё несколько лет тому назад. Того самого настоящего Эрика, вынужденного прятаться за маской от жестокости целого мира, обрушившейся на него. Такого страстного и пылающего.

Когда его руки ложатся на бант, надежно удерживающий ленты изящного корсета, он замирает, и Кристина выражает своё негласное согласие к продолжению, выгибаясь в спине и позволяя ему расшнуровать её чайное легкое платье.

Пока тонкие пальцы Эрика расправляются с многочисленными петлями, она покрывает россыпью поцелуев его исполосованную шрамами ключицу, не позволяя ему ни секунды думать о том, что он делает что-то неправильно.

Очень быстро Кристина ощущает то, насколько легче становится дышать без удушающего корсета, и остается лишь в полупрозрачной сорочке, ощущая себя такой беззащитной и слабой под его горящим пламенем взглядом, скользящим непроизвольно жадно по её стройному телу.

Когда Кристина невольно вздрагивает от легкого сквозняка, задевшего её кожу, в потемневших от желания глазах Эрика резко что-то меняется, и он внимательно вглядывается в лицо Кристины, нависая над ней на вытянутых руках, чтобы затем встревожено спросить севшим, неподвластным ему сейчас голосом:

— Ты уверена, что не будешь жалеть об этом?

Блуждающая отчаянно желающим взглядом по его поджарому телу, по туго перебинтованным рукам, по острым, выпирающим из-под тонкой кожи ребрам Кристина понимает его вопрос, доносящийся словно из вакуума, не сразу, а лишь когда замечает его пытливый взгляд, постепенно омрачающийся подступающей из глубины души болью, разочарованием. Лишь тогда она вглядывается со всей серьезностью в его обеспокоенные глаза и шепчет так твёрдо:

— Это то, чего я действительно желаю.

В подтверждение собственных слов, она торопливо стягивает с себя сорочку, последнюю для него преграду, и откидывает её прочь, тотчас прижимаясь оголенным телом к замершему Эрику и обнимая его за костлявые плечи.

Никакие слова не могут сказать Эрику больше, чем это. Скинув с кровати так сильно мешающее одеяло, он притягивает Кристину к себе для продолжительного, глубокого поцелуя, плавно скользя руками по её аккуратной груди, нарочито задевая чувствительные соски пальцами. Она стонет в его губы, вынуждая тем самым Эрика мелко дрожать.

Он заставляет себя усилием воли вернуть себе контроль. Вернуть контроль, чтобы не сорваться сию секунду, чтобы не наброситься на единственно желанное им многие годы тело, чтобы не омрачить самый важный для них двоих момент своей грубостью и резкостью.

Переведя дыхание, Эрик неторопливо склоняется к её тонкой, изящной шее, едва ощутимо касается её губами и скользит ими вверх к аккуратной мочке её уха. Она тихо смеется, прижимаясь спиной к груди Призрака и откидывая голову на его плечо.

— Я так люблю, когда ты смеешься, — шепчет он ей на ухо, обдавая его горячим дыханием и заставляя Кристину бессознательно прижаться к нему сильнее, — безумно люблю…

Она смущенно улыбается его словам, осторожно разворачиваясь к его трепетных объятиях и тотчас сталкиваясь с его невероятными глазами, источающими так много чувств одновременно.

— Знаешь, — хрипло говорит Даае, мягко обхватывая ладонями его напряженную шею, — то была вовсе не лихорадка, просто мне снилось…снилось то, что должно было случиться уже давно.

— Что? — выдыхает он, вглядываясь в её резко расширившиеся зрачки.

Поджав невольно губы, Кристина бережно обхватывает пальцами запястья Эрика и скользит его руками вдоль своего тела к внутренней стороне бедра, смущенно отводя взгляд в сторону и тихо шепча:

— Ты касался меня так и…не боялся продолжить.

Из груди Призрака вырывается глухой выдох, и он быстро облизывает вмиг пересохшие губы, глядя с нескрываемой жадностью на её податливое тело, жаждущее Его ласки, Его рук, Его поцелуев.

Он вовсе не боится. Не боится, но тревожиться о том, что будет после. Что будет, когда она осознает, наконец, произошедшее? Не сочтет ли это ошибкой? Не пожалеет ли? Собравшись с мыслями, Эрик решается ответить ей. Ответить не словами, а единственно возможными ныне действиями.

Легонько сжав пальцами шелковистую кожу её бедра, Призрак резко опускается к ней и соединяет их губы в трепетном поцелуе. Когда их языки сталкиваются в таком мучительно медленном танце, ладони Кристины непроизвольно проскальзывают под плотную ткань его кальсон и оглаживают прохладную кожу.

Её бессознательные действия распаляют Эрика всё сильнее, он вжимает её хрупкое тело нарочито резко в матрас кровати всем собственным весом, внемля этому невероятно приятному ощущению жара оголенной кожи друг друга, внемля каждой сладкой секунде, что они проводят в крепких объятиях.

Не помня себя, Призрак мягко касается рукой её промежности, выбивая тотчас из Кристины судорожный выдох. Она непроизвольно подается навстречу его нежным рукам, горячим ласкам и прикрывает в наслаждении глаза.

Глядя с упоением на Кристину, кусающую от блаженства свои пухлые губы, податливо откликающуюся на каждое его движение, он не сдерживается и нестерпимо медленно проникает пальцами в её влажное лоно.

Происходящее здесь и сейчас оказывается в тысячи, десятки тысяч раз лучше, чем всё то многое, что он представлял себе невыносимыми ночами в подземельях, что представлял себе в моменты неподдельной слабости перед собственным телом и желаниями.

Да и откуда было ему знать, что это может быть настолько хорошо? Она, его невинный Ангел, единственная, кто смог отогреть его оледенелое от людской ненависти сердце, кто смог залечить страшные раны былого, кто смог заставить его вновь поверить и научиться доверять. Мог ли он желать кого-то, кроме неё? Мог ли надеяться на то, что однажды она сама его возжелает? Он многие годы запрещал себе даже мыслить о подобном.

От внимательного взгляда Эрика не укрывается то, как лихорадочно Кристина цепляется тонкими ручками за металлические прутья изголовья кровати, как резко выдыхает через рот, когда его длинные пальцы непроизвольно задевают внутри неё самую чувствительную точку.

Он так и продолжает ласкать её, склоняясь осторожно к высоко вздымающейся груди Кристины, чтобы заскользить по бледным ореолом влажным языком и вынудить девушку протяжно застонать Его имя.

Слетая с её искусанных губ, оно звучит прекраснее всякой Музыки, слаще всяких слов… И он желает слышать это вновь и вновь. Желает знать то, как сильна жажда Кристины ощущать его, как силен огонь, полностью объявший её изнутри.

Она пытается сказать ему хоть что-то, но с уст слетает лишь неразборчивый шепот, перебиваемый глухими стонами, пронизанными мольбой. Если бы не собственное, почти нестерпимое вожделение, Эрик бы так и продолжил сладкую пытку Кристины, не силясь остановить это безумие.

Не прекращая дарить удовольствие девушке, он стягивает свободной рукой давно ставшие тесными кальсоны и сбрасывает их с себя. Её чувственный взгляд тут же скользит по его целиком обнаженному телу и с каждым мгновением становится еще более обжигающим. Боже, что она творит…

Она торопливо протягивает к Эрику руки и обвивает ими его тощую шею, привлекая к своей груди, пока он вынимает плавно пальцы из её растленного тела и разводит мягко в стороны стройные ноги, устраиваясь между ними.

Заостренные ногти Кристины впиваются с силой в тонкую кожу спины Эрика, когда он резко входит в неё. Вскрикнуть она не успевает — он тотчас накрывает её губы требовательным поцелуем, обращая её голос в сдавленный стон.

Если бы не отчаянные объятия девушки, мертво удерживающие Призрака на месте, он бы обязательно отстранился от Кристины сию секунду, стремясь избавить её от этой незнакомой ей прежде боли, от этих горьких слёз, быстро стекающих по её щекам, и от резкой судороги хрупкого тела.

— Прости, мой Ангел, — шепчет он голосом, пронизанным глубокой виной, между легкими поцелуями, приходящимися, куда придется, призванными облегчить её боль.

Её подрагивающие от напряжения ладони осторожно обхватывают его покрытое испариной лицо и заставляют взглянуть прямо в её так сильно слезящиеся глаза, заставляют подтянуться к ней ближе, чтобы услышать такие неожиданные для него сейчас слова:

— Я так люблю тебя, Эрик…

Она чуть улыбается Призраку одними уголками губ на его пораженный взгляд, выражающий искреннее неверие, и мягко очерчивает пальцами его безобразное лицо, точно по каждому запечатленному ею мелкому шраму.

— Люблю, — эхом откликается он, вглядываясь в её постепенно разглаживающееся черты ее лица и теперь не понимая вовсе — сон это или такая невозможная реальность.

Плавно запустив пальцы в растрепанные волосы Эрика, Кристина аккуратно оттягивает их, вынуждая его откинуть голову назад и обнажить жадным губам девушки свою костлявую шею, позволив ей истязать её грубыми, рваными поцелуями-укусами.

Гортанный стон непроизвольно слетает с тонких губ мужчины, когда она так до дрожи приятно прикусывает его кожу и внезапно плавно двигается навстречу ему своими бедрами.

Жар узкой узкой глубины её лона молниеносно разносится по всему телу Эрика, заставляя его до боли стиснуть зубы и сдержать порывы к резким движением. Сжав чересчур сильно её тонкую талию, он плавно подается вперед, толкаясь навстречу Кристине и та изящно выгибается в спине, поджимая губы и сдерживая стон.

Несмотря на собственные слёзы и ноющую боль внизу живота, она отчаянно сжимает пальцами острые плечи Эрика и начинает осторожно двигаться в такт ему, внемля быстрому, так отчетливо ощутимому темпу его движений внутри нее, его сумасшедшему желанию.

Сквозь пелену постепенно сходящих на нет слёз, Кристина наблюдает за тем, как серьезно контролирует себя Призрак, чтобы не причинить ей ненароком и каплю боли сверх уже доставленной, чтобы не поддаться собственной жажде, мучившей его столько лет подряд.

Его нежность и осторожность позволяют ей очень скоро ощутить первые нотки блаженства. Блаженства от ощущения их единства, которое они привыкли ощущать лишь душевно, компенсируя такие очевидные желания лишь редкими прикосновениями и взглядами, заставляя изнывать тела друг друга от холода без единственно необходимых рук.

С каждым его движением, Кристина расслабляется всё больше, позволяя ему ускориться и, наконец, насладиться сполна своей, казалось бы, несбыточной фантазией, заветной грезой, позволяя показать ей душой, сердцем и телом одновременно то, сколь сильна и необъятна его пылающая, неимоверная Любовь.

Призрак же не может даже думать в эти секунды, протекающие в едином ритме с ней. В его голове, словно молитва, повторяется оглушающе громко и разносится эхом в каждый уголок сознания её имя. Имя, которое он привык шептать в пустоту мрачной комнаты следом за страшным кошмаром Морфея, будящим его среди ночи, пытаясь себя успокоить.

Словно два безумца, они скользят ладонями по распаленным, взмокшим телам друг друга, не смея прерываться. Пока Эрик покрывает властными поцелуями стройную шею девушки, та извивается под ним, стремясь ощутить его еще глубже, еще сильнее…

И он позволяет ей это. Позволяет, вдруг замирая, чтобы затем резко толкнуться в её изможденное ласками тело и выбить из неё сладкий, блаженный стон. Замерев прямо так, удерживая её крепко на месте, не разрывая этого отчаянно необходимого контакта, он дарит ей глубокий, нерасторопный поцелуй, а она ловит его, тотчас обхватывая ладошками горящее от жара лицо Эрика и податливо приоткрывая рот.

— Я и не думала, что это может быть так, — сбивчиво шепчет Кристина, нарочито медленно качнув бедрами и выдохнув томно в его губы.

— Так? — спрашивает он напряженно, вглядываясь в её полуприкрытые глаза.

— Так хорошо… — отвечает сквозь стон девушка, когда Эрик сжимает тонкими пальцами её аккуратную грудь.

По его губам скользит быстрая улыбка — он решительно опускается к шее Кристины губами, чтобы впиться в неё горячим поцелуем, и подхватывает её под колени так, чтобы ощущать её полностью, особенно остро в резком темпе, заданном им, обязанном вознести их обоих на пик наслаждения.

Дыхание Кристины окончательно сбивается, и она только рвано выдыхает его имя между ненамеренно порывистыми движениями Эрика, скользя хаотично ладонями по его исполосованному грубыми шрамами телу, кусая до боли свои губы.

Его гортанные стоны вызывают у Кристины мелкую дрожь, сводят с ума, резонируя от плотных стен. Голос, преследующий её с самого детства, никогда ещё не звучал так властно, так сильно, так…чарующе

По его впившимся непроизвольно грубо в её бедра пальцами Даае понимает — он сдерживается из последних сил. Она и сама ощущает то, как стремительно разрядка подступает к ним, как близка эта сладостная истома.

Когда Эрик на вытянутых руках нависает над ней и в последний раз толкается в неё с глухим стоном, её всю бьет легкая судорога, а тепло… Тепло, стремительно заполняющее её изнутри, вынуждает Кристину тихо простонать и непроизвольно вжаться в тело сбито дышащего ртом мужчины.

Подрагивающими руками Призрак тут же заключает её в трепетные объятия и целомудренно целует в лоб, старательно восстанавливая дыхание и наслаждаясь дрожащей от долгожданного единения Кристиной.

Пока его аккуратные пальцы мягко поглаживают спину Кристины, покрытую колющими мурашками, она постепенно возвращается в такую страшную, пугающую реальность. В реальность, толкнувшую её так легко к шагу, способному перевернуть всё между ними.

Подняв взгляд на Эрика, бесконтрольно улыбающегося и внемлющего тихому счастью, окутавшему их, Кристина понимает, как сложно будет сказать правду. Ужасную правду о том, что ждёт их затем… что ждёт их за едва обретенной сказкой.

Но разве имеет она право молчать?

Молчать, когда смерть может подступить к ним в любую секунду? Молчать, когда у них ещё есть шанс на спасание? Нет, она не имеет такого права.

Мягко коснувшись плеча расслабленного мужчины, удерживающего её в крепких объятиях, она шепчет севшим от тревоги голосом:

— Эрик, сегодня нам пришло письмо…

========== Восемнадцатая глава ==========

Пустой взгляд Эрика вот уже порядка получаса направлен лишь в потолок — Кристина не смеет его беспокоить. Не смеет, уверенная в том, что он, наверняка, продумывает сейчас все всевозможные пути выхода из этой опасной ситуации, сложившейся вокруг них. Продумывает так же четко, как всегда это делал, так же точно и безошибочно. Только бы всё получилось…

Лишь когда с его тонких губ срывается тяжелый выдох, а костлявые руки, туго забинтованные по самый локоть, укрывают ладонями лицо, девушка понимает — он в тупике, загнан в угол, обвиненный так нелепо в страшной катастрофе, свершившейся в его родном доме, в его родной Опере.

— Эрик, — шепчет пересохшими губами Кристина, аккуратно прижимаясь к его обнаженному телу и касаясь кадыка, остро выступающего на его тощей шее, поцелуем.

Она чувствует, как он напрягается от её тихого голоса, и невольно поджимает губы, отчего-то ощущая себя виноватой в его состоянии. Он медленно оборачивается на неё и, переведя дыхание, говорит вполголоса с укором:

— Ты так спешила из-за этого письма… Если я и смел бы думать о том, что всё это произойдет однажды между нами, то я бы точно не хотел, чтобы всё случилось именно так.

Девушка хмурится, не сразу понимая смысл его слов, и вглядывается в его печальные глаза, некогда светящиеся нескрываемым, бешеным счастьем. Осознание чувств Эрика приходит к ней, лишь когда он начинает подниматься неловко с постели и протягивает руки к лежащей в их ногах рубашке.

— Это вовсе не так, — твердо говорит Кристина, спешно обхватывая его худое запястье и возвращая тем самым обратно в кровать, — не так, слышишь?

— Ты просто побоялась того, что смерть настигнет нас прежде, чем… ты искренне того захочешь.

— Я лишь подумала о том, как всё-таки мало я успела дать тебе, Эрик, — прошептала отчаянно Кристина, очерчивая бережно пальцами его ладонь, — о том, какие испытания ждут нас впереди, и я действительно хотела и хочу успеть насладиться тобой сполна, понимаешь?

Его взгляд чуть смягчается — он покорно опускается рядом с ней, пряча безобразное лицо в её растрепанных волосах, и судорожно выдыхает.

— Прости меня, — тихо говорит он, аккуратно обвивая руками её талию, — этот страх за нас, должно быть, будет преследовать меня вечно, Кристина.

— Ты просто верь мне, — отвечает она ему в тон и обхватывает худое лицо ладонями, заставляя его взглянуть в её светлые, искрящиеся обожанием глаза, — верь, и мы преодолеем всё, что встретится нам на пути.

Она ощущает, как пальцы Эрика отчаянно обнимают её хрупкую фигуру, стремясь привлечь её ещё ближе к себе, стремясь оградить её от всего мира, подставив собственную спину под пули.

— Я люблю тебя, — на одном дыхании повторяет Кристина вновь, искренне желая донести до мужчины эту бесконечно важную истину и избавить его от глупой иллюзии о том, что всё это лишь является сном.

— Что бы ни случилось, — отвечает он севшим голосом, мягко пробежавшись пальцами по её оголенной спине, — я не позволю ничему и никому нас разлучить.

Девушка невольно расплывается в улыбке, аккуратно скользя ладонями по его поджарому телу, и задумывается о том, как было бы прекрасно, будь они свободны сейчас от этих страшных обстоятельств, от нелепых обвинений в адрес её любимого Эрика. Как было бы прекрасно просто жить и наслаждаться этим долгожданным единением их одиноких душ. Если бы только было можно. Если бы…

— Как мы поступим, Ангел мой? — спрашивает она, собравшись с духом.

— Решили повесить на меня такое число жизней… Конечно, так поступить гораздо проще, — печально усмехается Эрик и прикусывает губу, — я правда не знаю, родная, не знаю, как уберечь тебя от всего этого.

— Мы должны покинуть Францию, — шепотом говорит Кристина, обхватывая кисть мужчины и переплетая свои пальцы рук с его, — я готова отправиться куда угодно, только бы ты был в безопасности.

Её глаза, так отчаянно всматривающиеся в Призрака, начинают слезиться от подступающих эмоций, и она глухо всхлипывает, крепче сжимая его ладонь в своей. Он тут же прижимает её к своей груди, нежно целуя в лоб, и ласково шепчет:

— Тише, тише, родная, я что-нибудь придумаю, обещаю.

Она быстро кивает головой и дрожащими руками обнимает его за острые плечи, словно в первый и последний раз. Словно больше не будет иметь права. Словно больше не представится возможности дотронуться до любимого мужчины.

— Но мне будет нужна твоя помощь, — мягко продолжает он, едва заметно прикрывая глаза, — все мои документы сейчас у Антуанетты, и только ты сможешь их забрать незаметно для жандармов, Кристина. Они и подумать не посмеют о том, что ты заодно с преступником.

— Не называй себя так, — расстроенно просит Кристина, — ты бы ни за что не навредил невинным, я знаю.

— Однако, даже ты меня боялась, — отвечает Эрик, печально улыбаясь, и мягко скользит пальцами по её узкой спине, — это ничего… я понимаю, какое впечатление создаю.

Прикусив влажную от слёз губу, Кристина поднимает на Эрика виноватый взгляд и глухо выдыхает.

— Зато сейчас я чувствую себя защищенной, как никогда раньше, — шепчет она твёрдо, мягко толкая мужчину на спину и забираясь затем на его бёдра, — и любимой… бесконечно любимой.

Его губы растягиваются в кривоватой ухмылке, и он аккуратно обхватывает ладонями лицо Кристины, вглядываясь своим горящим взглядом в её раскрасневшиеся от слёз глаза. Приблизившись нарочито медленно к её губам, он спрашивает севшим от накатывающего новой волной желания голосом:

— Справедливо будет хотя бы на одну ночь забыть о существовании того письма?

— Хотя бы на одну — да, — откликается в тон ему Кристина, взглянув на него из-под длинных ресниц и тихо сглотнув подступивший к горлу ком.

— Тогда я не хочу терять ни секунды… — томно выдыхает он и тотчас накрывает её заманчиво приоткрытые губы требовательным поцелуем.

Мысль о том, что эта ночь может стать для них последней, заставляет Кристину задыхаться от слёз, пока руки Эрика бесконтрольно движутся по её раскрепощенному телу, пока его острый язык до дрожи приятно скользит по её быстро пульсирующей артерии на тонкой изящной шее.

Призрак же старается забыть о том, что ждёт их следующим утром, забыть хотя бы до восхода солнца и показать Кристине, что им ещё есть за что побороться.

Что им ещё есть ради чего жить и проснуться завтра.

***

Путь до дома мадам Жири оказывается воистину тяжелым для Кристины. Её преследуют бесконечные взгляды любопытных прохожих и гулкий, режущий слух шепот за спиной, среди которого она различает такие щемящие сердце слова:

— Бедняжка! Этот монстр, должно быть, бросится на неё при первой же возможности, иначе так и бросил бы там умирать!

Она едва удерживает себя от едкого комментария в ответ наглой женщине и только стискивает руки в кулаки до побеления костяшек, ускоряя шаг к дому Антуанетты. Ей противно от того, что думают о них люди, что считают её лишь жертвой безумца, что навешивают на них ничем не обоснованные ярлыки. Надоело!

Если бы только не угроза, нависшая над ними мрачной тучей, способной раздаться в любой момент раскатом, Кристина бы закричала на весь Париж, на всю Францию, на весь этот мир о том, как сильна её любовь к нему, как прекрасна и чиста его душа и… как ошибались все эти глупые люди, судящие его лишь по неидеальной наружности и статьям в мелочных газетах.

Уже у порога дома Жири, Кристину вдруг окликает низкий голос, и она резко оборачивается на него.

— Мадемуазель Даае! Прошу прощения, могу ли я задать Вам пару вопросов?

Обернувшись, она замечает жандарма в строгой форме и судорожно выдыхает, борясь с тут же подступающей. Переведя дыхание, она отвечает чуть севшим голосом:

— Конечно, месье. Чем я могу Вам помочь?

Понимание того, как сильно могут её слова изменить ход следствия, заставляет Кристину собраться с мыслями — ей придется лгать. Лгать абсолютно обо всём, запутывать следы, сбивать следователей с верных мыслей… Она готова пойти на это.

— Очевидно, этот Призрак неровно дышит к Вам, мадемуазель, — замечает удивительно правильно жандарм, склонив голову к плечу, — иначе бы он не жертвовал собственной шкурой, спасая Вашу жизнь из собственноручно устроенного пожара. Он вступал с Вами в какие-либо контакты?

— Ох, — выдыхает Кристина, суматошно обдумывая ответ, — да, поэтому я могла бы помочь Вам. Я так боюсь, Боже… Месье, я хочу поскорее покинуть город, прошу, найдите его поскорее!

— Тише, мадемуазель, — старается успокоить её вмиг взбодрившийся мужчина, — что Вам известно о нём, о его нынешнем местоположении?

— Его имя Ален Лефевр. Он чуть ниже Вас ростом… Всегда носит белоснежную маску, — Кристина прикусывает губу, поднимая взгляд в небо и добавляет севшим голосом, — страшно подумать, что он прячет под ней…

— А возраст? Хотя бы примерно.

— Мне казалось, что он значительно старше меня. Лет на двадцать, не меньше, месье.

— А местоположение? Может быть он говорил что-либо об этом? — не отступает следователь.

Девушка с трудом подавляет улыбку, когда он задает этот долгожданный ею вопрос, способный сбить жандармов со следа надолго. Утерев несуществующую слезу с щеки, она откликается тихо:

— Он так много говорил о графстве Мэн… Возможно, он мог отправиться туда.

— Графство Мэн, значит, — задумчиво произнес жандарм, почесывая аккуратную бороду и отступая к своему коню, — что ж, мы обязательно проверим там всё.

— Вы же арестуете его, месье?! — восклицает Кристина, резко хватая мужчину за рукав, — Прошу, отправьте туда побольше своих людей! Он страшно опасен!

— Конечно, мадемуазель Даае, — с улыбкой отвечает следователь, склоняя голову, — мы обязательно его найдем. Вы можете спать спокойно, и… благодарю Вас за такую полезную информацию!

Едва мужчина отворачивается от неё и шагает прочь, с губ Кристины срывается облегченный выдох, и она утирает пальцами выступившие на глазах слёзы. Каждое слово далось ей с невероятным трудом — каждое лживое слово.

— Кристина! — вдруг слышится родной голос Антуанетты, и она тотчас поднимает взгляд на дом, замечая мадам в окне её квартиры, — Боже, иди же сюда скорее!

Девушка торопливо взбегает по небольшой лестнице, ведущей к двери, и тут же оказывается в крепких объятиях названной матери.

— А Эрик? — спрашивает она взволнованно, — Как же он?

— Тише, — едва слышно просит девушка, прикрывая за собой дверь, — там полно жандармов и… мне так страшно за него, мадам.

— Я боялась, что письмо не дойдет вам, — сбивчиво шепчет женщина, беря Кристину под руку, и отводит ее в глубь квартиры, — слава Богу, вы его получили.

— Оно пришло ещё вчера днем, но… нам хотелось побыть ещё немного рядом прежде, чем произойдёт нечто непоправимое.

Дама понятливо кивает, усаживая девушку в кресло, и тяжело вздыхает. Последние сутки оказались особенно тяжелыми для неё — сразу два бесконечно дорогих ей человека никак не давали о себе знать.

— Что ж, — тихо говорит Жири, отступая к печи, — расскажешь мне, что Эрик собирается делать дальше? Ты не переживай, для тебя у нас место всегда найдется.

— Но я не останусь здесь, мадам, — отвечает Кристина вполголоса, — многое изменилось, и, знаете, я последую за ним хоть на край света. Пока что мне неизвестно почти ничего, но… мы постараемся покинуть страну.

— Он много путешествовал, — с улыбкой кивает Антуанетта, — надеюсь, что с этим не возникнет никаких проблем. Ты привязалась к нему, не так ли?

— Более чем, — тихо отвечает Кристина, невольно багровея под внимательным взглядом женщины, — пока что я не готова рассказать всего.

— Я понимаю, — соглашается Жири, — так, ты, должно быть, устала с дороги. Отдохни пока в спальне Мэг, она вернется поздно, а я поищу документы.

— Спасибо, мадам, — мягко отвечает Кристина, поднявшись с кресла, — я и правда не прочь отдохнуть.

Напоследок улыбнувшись женщине, она тихонько проскальзывает в небольшую комнату подруги, опускается там на пышную кровать, глухо выдыхая, и укрывает лицо узкими ладонями.

Тщательно подавляемый в глубине души страх за Эрика накатывает на неё с новой силой — с губ Кристины срываются тихие слова молитвы. Молитвы, подкрепляемой её обжигающими кожу слезами, пропитанной глубоким отчаянием, пронизанной настоящим животным страхом.

Не прекращая ни на мгновенье шептать, словно одержимая, эти слова, Кристина кутается в клетчатый плед, желая в самом деле почувствовать тепло вовсе не этой колкой шерсти, а истерзанных огнём рук Эрика и его нескончаемой истинной любви.

Она непроизвольно тянется руками к собственной шее, аккуратно дотрагиваясь пальцами до алеющего следа, оставленного невольно Призраком прошедшей ночью и заставляющего Кристину вновь и вновь дрожать от воспоминаний о тех мгновениях.

Слегка прикусив губу, она утирает ладонями дорожки слёз и рвано выдыхает. Эта неизвестность сводит Кристину с ума. Ей невыносимо осознавать то, что он может быть сейчас где угодно, что его уже могли схватить жандармы, что могли убить взбешенные родственники жертв пожара… Жалкая сплетня о его вине оказалась способна вмиг разрушить его жизнь.

Нет, не так. Их жизнь.

Одну жизнь на двоих, обретенную лишь вчера.

========== Девятнадцатая глава ==========

Когда Маргарет поздним вечером возвращается домой после длительной прогулки со своим новоиспеченным ухажером, она узнает от своей матери о том, что Кристина, наконец, прибыла к ним и отдыхает сейчас в её спальне.

Сияющая нескрываемым счастьем девушка тотчас срывается с порога прямо к маленькой комнате, желая скорее поделиться всем бушующим в её душе со своей названной сестрой, со своей лучшей подругой.

Тихонько отворив дверь в тёмную спальню, малышка Мэг шагает внутрь, позабыв взять с собой хотя бы свечу. Не видя ничего перед собой, она зовет вполголоса:

— Кристина, я дома, дорогая.

Со стороны кровати через мгновение слышится невнятное бормотание, а затем сиплое, такое преисполненное надеждой:

— А Эрик?

Девушке, замершей в оцепенении у собственной кровати, кажется, что её сердце в этот миг пропускает удар, потому что горло сжимает болезненным бессильным спазмом. Она понимает — Кристина может потерять его, своего верного друга и трепетного покровителя, в любую секунду, потерять его безвозвратно и страшно несправедливо.

— Тишина, — откликается дрожащим голосом Мэг и опускается на край постели, спеша обнять глубоко опечаленную Кристину за плечи.

Та судорожно выдыхает, стремясь бороться со сковывающим легкие отчаянием, и прижимается к подруге, сбито шепча:

— Я не могу потерять его, Мэг, понимаешь? Не могла и раньше, но теперь… мысль о том, что он не поведёт меня за руку к алтарю однажды просто нестерпима.

Девушка хмурится, вслушиваясь в слова подруги, и осознаёт — между ними произошло нечто особенное, открывшее Кристине, спустя столько времени, истинную природу её чувств. Чувств, которые всегда так отчетливо видели Антуанетта, Мэг и даже сам Эрик, пускай и яро всё отрицающий.

— Расскажи мне, — мягко шепчет малышка Жири, поглаживая вздрагивающие отрыданий плечи подруги, — Поверь, тебе станет хоть чуточку легче.

Даае чуть затихает в аккуратных объятиях Маргарет и тихо выдыхает, позволяя себе окунуться в такие животрепещущие, яркие воспоминания о каждом дне, проведенном с ним, о каждом его нежном слове и…о каждом невыносимо сладком поцелуе, заставляющем её всю трепетать изнутри, пусть даже и в этой холодной неродной кровати.

— Знаешь, стоило нам оказаться там, вдали от всего мира, наедине лишь друг с другом, как всё стало другим. Раньше, пока мы были в Театре, я могла отвлечься хоть на что-то, а там…мне некуда было бежать, а нас тянуло друг к другу нестерпимо сильно.

— Я понимаю, — кивает головой Мэг, крепче прижимая к себе подругу и ощущая то, как её помаленьку начинает отпускать судорога, — и что же?

— Когда он решился меня поцеловать, Боже, — девушка, вновь не выдерживая, всхлипывает и прячет лицо в светлых волосах подруги, — я была так растеряна, я не смогла ответить. Видела бы ты только его глаза в тот миг, Мэг!

Голос Кристины ломается, и она резко переводит дыхание, хватая ртом воздух, борясь с такой всепоглощающей ненавистью к себе из прошлого — к себе глупой и совершенно слепой к чувствам Эрика и своим чувствам.

— А потом, — на выдохе произносит Кристина, — потом я вновь вынудила его пройти ужасное испытание… и он прошел. Прошел, как всегда это делал. Кажется, именно тогда я прозрела. Тогда, наконец, ощутила, что его любовь слишком сильна, чтобы быть невзаимной.

— Это и правда так, — мягко откликается Жири, поджимая губы.

— А потом мне приснился сон, — продолжает Даае, и подруга уверена, несмотря на непроглядный мрак спальни, что Кристина сейчас улыбается, — сон, затем ставший реальностью. Знаешь, такой желанной, сказочной реальностью, о которой я не могла и помыслить прежде.

— Видишь, — вдруг бодро говорит Мэг, не сдержав доброй усмешки, — теперь он будет бороться, как никогда раньше, дорогая. Поверь мне, ради тебя Эрик пойдёт на всё, а уж ради вас… Лучше никому не вставать на его пути.

— Я знаю, — грустно шепчет девушка, — знаю, но его отняли у меня слишком быстро… Мы так много не успели, Мэг, мы не успели еще надышаться друг другом. Мы не успели сохранить то, что только сейчас обрело свое понимание и осознание — мы теряем свою любовь во всей этой людской суматохе. А так нельзя, Мэг. Совсем нельзя…

И в комнате повисает пауза непоколебимой константы.

***

Глоток аквавита приятно обжигает горло Призрака, устало вытянувшегося на кожаном диване и глядящего пустым взглядом куда-то сквозь старого приятеля, перебирающего многочисленные бумаги на своем резном рабочем столе.

— Да уж, друг, — вдруг подает голос мужчина, откинувшись на спинку изящного деревянного стула, — жандармы всей страны жаждут заполучить тебя. Довольно непросто будет провернуть всё это.

— Кто, если не ты? — мрачно усмехается Эрик, опрокинув в себя остатки алкогольного напитка и отставив затем бокал на небольшой угловой столик.

С этим мужчиной, беззаботно потягивающим сейчас сигару Пор Ларранага, с прищуром смотрящим на безобразное лицо Дестлера, не прикрытое маской, он познакомился порядка пятнадцати лет назад в России, ненароком столкнувшись с ним на заснеженной, холодной, шумной улице Москвы.

Именно тогда Александр Бьёрк сумел завоевать доверие молодого, но уже до безумия одинокого Эрика, проникнув в самые потаенные уголки его мрачной души, познав сжирающее всего его изнутри чувство ненависти к самому себе. Он помог ему. Он спас его от неминуемой гибели.

— Необходимо будет связаться с Кристиной, — задумчиво говорит мужчина и вдруг ухмыляется, добавляя с энтузиазмом, — ах, да, вы теперь супруги Дестлеры!

— Вопрос только в том, — отвечает Эрик, поднимаясь с дивана и подходя к столу приятеля, чтобы взглянуть на результаты его кропотливой работы, — обрадуется ли этому она?

— Не собираешься сделать ей предложение? — мелодичным баритоном спрашивает Александр, вновь заполняя только что опустошенные бокалы.

— Да, но…боюсь поторопиться, — рассеяно откликается Эрик и притягивает к себе сумку с вещами, чтобы вынуть из кипы одежды аккуратную коробочку, обитую чёрным бархатом, — хотя уже очень давно жду этого момента.

— А ты романтик, — усмехается мужчина по-доброму, принимая из рук Призрака кольцо, оглядывая его внимательным взглядом, пораженно выдыхая, — очень щедрый романтик, я бы сказал!

— Да ладно, — чуть улыбается Эрик, — Кристина заслуживает исключительно лучшего. Считаешь, ей понравится?

— Даже не сомневайся, — смеясь, отвечает Александр, мягко хлопнув Эрика по плечу, — у нее прекрасный вкус!

Поймав мрачный, усталый взгляд Призрака, мужчина замолкает, осторожно передает кольцо ему, бережно закрывая коробочку, и невольно улыбается:

— Я счастлив, что тебе, наконец, воздалось за столько лет страданий, а это кольцо… уверен, Кристина будет счастлива и горда носить его вместе с твоей фамилией.

— Спасибо тебе, — облегченно выдыхает Эрик, убирая перстень обратно в сумку, — спасибо тебе за помощь и вообще за всё, что ты для нас обоих делаешь. За то, что делаешь для и ради нашей с Кристиной семьи. Спасибо тебе… Спасибо.

— Это всё пустяки, — откликается Бьёрк, притягивая со стола бумаги и добавляя вполголоса, — в отличие от этого.

Призрак принимает документы в свои руки и вдумчиво оглядывает их, вслушиваясь в размеренный и твёрдый голос приятеля:

— Вы покинете Париж уже через три дня, Эрик. Ваш поезд двигается в путь поздним вечером, так что патруль, находящийся на станции, будет довольно рассеян. Самое главное: ты должен будешь забыть о маске — это основной признак, по которому тебя будут искать повсюду. Будь сдержан и холоден, ни с кем не контактируй, хорошо?

— Я понимаю, но…

Не успевает Призрак воспротивиться плану Александра, как тот продолжает говорить, не позволяя тому вставить и слово:

— И Кристина подавно должна выглядеть как нельзя иначе, её лицо слишком узнаваемо на улицах города, — быстро поясняет Бьёрк, — и кольца… Не забудьте кольца, вы всё-таки супруги.

— Будто это нам поможет, — мрачно замечает Эрик.

— Вся суть в деталях, мой дорогой, — с улыбкой отвечает мужчина и протягивает другу билеты на поезд, — ты только взгляни, куда отправляетесь!

— Флоренция? Не близко…

— А не того ли мы добиваемся? На вокзале вас встретит мой человек и сопроводит до дома в достаточно спокойном и малолюдном районе.

План кажется Эрику чудесным. Чудесным, но отчего-то подозрительно простым. Его никак не покидает ощущение, будто западня где-то совсем близко, прямо у них перед носом. Западня, способная разрушить всё самое ценное и важное в одночасье.

Есть ли у него иной выбор?

Призрак лишен его, точно как и Кристина. Ему отчаянно хочется оставить её и сдаться жандармам. Пойти на любые меры, только чтобы она была в безопасности, чтобы следователи не набросились в конечном счете на неё, словно стая голодных собак.

— Остается только молиться, — мрачно отвечает Призрак, облокачиваясь на стол, — о том, чтобы всё прошло гладко.

— У кого, если не у тебя? — весело возвращает Эрику его же слова Александр и расплывается в самодовольной ухмылке.

Он лишь улыбается и залпом допивает бокал жгучего напитка, отступая от приятеля в сторону двери.

— Постой. Ты же не собираешься сам идти к Кристине сейчас? — останавливает его жестом Александр и скрещивает руки на груди.

— Я знаю, ты бы сделал и это для меня, — поясняет быстро Призрак, — но я сойду с ума, если… если ещё хоть мгновенье проведу вдали от неё.

Бьёрк решает промолчать и лишь смиренно кивнуть. Он понимает — Эрика ничто не остановит, если он действительно грезит о чём-то, если гонится за своим отчаянным желанием.

— Будь осторожен, — напряженно говорит вслед удаляющейся фигуре Александр и стискивает пальцами граненый бокал, — осторожен, насколько только возможно…

Комментарий к Девятнадцатая глава

Прошу прощения, что глава так поздно :(

К сожалению, из-за сессии нет возможности работать в прежнем темпе, однако в скором времени всё нормализуется!

========== Двадцатая глава ==========

Двигаться по мрачным улицам Парижа оказывается в сто крат тяжелее, чем мог представить себе Призрак. Жандармы объявляются всюду, куда бы он не свернул, куда бы не шагнул — они словно преследуют его едва уловимую тень, быстро скользящую вдоль изящных зданий этого города.

Когда Эрик, наконец, добирается до

улицы Обер, то осознает всю глупость собственного решения, всю наивность веры в самого себя, в свои оттачиваемые годами в Театре навыки: никакая ловкость не поможет ему пробраться незамеченным к дому Жири на улице Скриб, всё здесь окружено донельзя вооруженными служащими, отчаянно жаждущими пустить пулю в дрянное тело преступника, уничтожить извечную угрозу.

Выбор, вставший вдруг перед Призраком, оказывается слишком сложным. Вжавшись в стену крайнего на площади здания, он тяжело выдыхает через рот и укрывает взмокшее от напряжения лицо ладонями, обдумывая свой следующий шаг. Шаг, способный вогнать их в безвыходную ловушку, способный подвергнуть их страшной опасности.

Он не может так рисковать.

Не может, а потому резко отступает назад, в тень здания, торопливо укрываясь от внимательного взгляда резко обернувшегося на него жандарма. Сощуренные глаза служащего, направленные точно на Эрика, заставляют его понять — он замечен. Замечен так глупо и нелепо, даже не достигнув такой желанной им цели.

Когда Призрак по многолетней привычке тянется длинными пальцами под плотную ткань мантии за единственным и неизменным оружием, пенджабским лассо, то его тело резко сковывает мелкая дрожь. Такая пронизывающая, неуместная сейчас. Такая отрезвляющая и внушающая исключительно важную сейчас мысль — он не убийца, не преступник, не хладнокровный палач.

Одернув, словно обожженный, запястье, Эрик вглядывается в приближающуюся стремительно к нему фигуру и судорожно обдумывает пути отступления: любая его ошибка, даже самая мелкая осечка, может обойтись им дорого. Неоправданно дорого. В то время, как счастье уже почти теплится в их с Кристиной руках, сцепленных отрешённо крепко, почти до боли. В то время, как свобода от оков несправедливости уже почти поймана ими за юркий хвост.

Он бессознательно срывается с места. Срывается и несется прочь, не разбирая толком пути. Несется, стремясь сбить охваченного жаждой крови жандарма со следа, стремясь исчезнуть во мраке теней необыкновенно красивых парижских сооружений, стремясь испариться из его поля зрения.

Торопливо сворачивая на улицу Комартен, ведущую точно к бульвару Османа, Призрак только и молится о том, чтобы грузный служащий ненароком упустил его юркую тень, чтобы его силуэт остался незамеченным за проезжающим сейчас так кстати экипажем какой-то дворянской семьи, однако…

Едва графский кеб, украшенный сияющим гербом, двигается вверх по бульвару, как до тонкого слуха Эрика доносится сдавленное от нехватки дыхания:

— Стоять!

А затем… Затем почти неслышный, но такой леденящий кровь звук взвода курка револьвера жандарма.

Призрак не останавливается. Не останавливается, а потому в тот же миг прямо над его головой проносится предупреждающая в первый и последний раз пуля. Пуля, знаменующая его безусловный провал.

За ней следует еще одна. И ещё.

— Хватайте его! — раздается грубый голос сквозь гром оглушающих выстрелов в момент, когда Эрик проскальзывает неуловимо в тень узкой щели между близстоящими друг к другу домами.

Резкая боль пронзает его тело внезапно. Неожиданно. Она заставляет согнуться пополам и укрыть рот ладонью, подавить отчаянно рвущийся наружу вскрик, не выдать себя… только не выдать. Остаться незамеченным.

Лишь в метре от него торопливо движется один из многочисленных жандармов, сжимающий так крепко дрожащими пальцами мгновеньем ранее выстреливший револьвер, и хаотично озирается по сторонам то ли ища встречи с Призраком, то ли действительно страшась её.

Когда фигура служащего таки удаляется от Эрика, он всё же дает себе слабину и заходится сдавленным стоном, жмуря с силой глаза и сминая пальцами стремительно пропитывающуюся кровью ткань рубашки.

Предательская пуля, засев глубоко внутри, обжигает своим раскаленным металлом, посылает волны нестерпимой боли по всему его содрогающемуся от напряжения телу и вынуждает Призрака вжаться в прохладную стену дома.

Словно дикий зверь, попавший в западню, он обессилено сползает на землю, цепляясь немеющими, ослабшими руками за выступающие, сырые кирпичи фасада здания, а опьяненное тупой болью сознание тем временем тихо шепчет ему о том…

О том, что это, должно быть, конец. Конец, которого он действительно заслуживает. Конец, которому он не может противиться. Конец, который он обязан принять смиренно, покорно, ни секунды не колеблясь пред ним.

— Не мог же он испариться! — слышит Эрик откуда-то издалека возмущенный голос жандарма.

Если бы мог… Если бы только мог исчезнуть. Исчезнуть отсюда. Покинуть это место. Эту треклятую улицу Комартен и…очутиться, наконец, где-то в сказочной, такой недосягаемой сейчас Флоренции. В объятиях такой близкой и далекой одновременно Кристины.

Рассеянные мысли о ней действуют на Призрака словно морфий, дурманящий, дарящий свободу и такой желанный. Его тонкие губы на миг трогает искаженная болью улыбка. Он смаргивает застоявшуюся пелену слёз и не находит более сил, чтобы открыть глаза.

***

Холод лезвия кинжала вызывает дрожь у мальчишки, едва попавшего в грязные, жадные до денег руки нелюдимых цыган. Он нервно сглатывает подступивший к горлу ком и рвано выдыхает, жмуря глаза, невыносимо сильно слезящиеся от страха. Ему непонятно, чем заслужил он страшные испытания, терзающие его раз за разом, непонятно, чем заслужил всю ненависть, что обрушилась на него, едва он появился на свет…

— Он просто смешон, — усмехается вдруг мужчина, твердо удерживающий нож у шеи ребенка, — Боится смерти… Единственного своего спасения. На кой-чёрт нам сдалось это отродье?!

— Прекращай, Янко! — одергивает его, стоящий чуть поодаль старый цыган, складывая руки на широкой груди, — Этот мальчишка предвестник нашего богатства. Только подумай, как велика будет плата людей за такое зрелище.

Лезвие плавно скользит по бледной коже мальчика, вынуждая его и без того жуткое, нечеловеческое вовсе лицо исказиться гримасой боли и сдавленно заскулить. Его маленькие ручки с отчаяние сжимаются в кулаки, а тонкие губы — в тонкую линию, заглушая рвущийся наружу крик.

— Терпеливый крысеныш, — с отвращением выплевывает мужчина, непроизвольно резко отстраняя кинжал от мальчишки, тем самым раня его еще глубже, — Посмеешь ослушаться, будешь иметь дело со мной!

Оцепеневший от страха ребенок тянется тотчас дрожащими руками к длинной ране на шее, стремясь остановить кровотечение негнущимися пальцами под глухие насмешки взрослых цыган.

Они даже не думают помочь ему, разворачиваясь и уходя прочь из этого затхлого шатра. Они лишь в очередной раз указали на его истинное место в жизни, на его никчемность. Напомнили о том, что он лишь нелепая ошибка природы.

Горькие, жгучие слёзы не позволяют разглядеть ничего вокруг, и ребенок с трудом находит на холодном, грязном полу лоскут ткани, чтобы затем укрыть ею нестерпимо саднящий порез.

Ему хочется сбежать прочь сейчас же, оставить весь этот ужас позади и никогда не вспоминать, но… Его сил едва ли хватает, чтобы отползти к старой, разваленной кровати у прохудившейся стены и тяжело на неё навалиться, позволив боли окончательно взять над ним верх.

Призраку слышится, будто где-то вдалеке кто-то зовёт его. Зовёт по имени так настойчиво и беспокойно, словно жаждет предостеречь. Голос становится всё отчетливее и яснее с каждой секундой, пока вовсе не звучит будто прямо перед ним, будто напротив.

— Эрик! — восклицает он вновь и зло, неразборчиво ругается себе под нос.

Лишь теперь он узнаёт в этом низком баритоне Александра и предпринимает неудачную попытку ответить:

— Ты… — едва слышно выдыхает Эрик и приоткрывает тяжелые веки, тут же щурясь от непривычно яркого света.

— Ох, Слава Богу! — восклицает тотчас его приятель и облегченно выдыхает, обеспокоенно вглядываясь в его искаженное болью лицо.

Тихо цокнув языком, Александр печально качает головой и тянется к одному из шприцов, до предела заполненных обезболивающим, лежащих на прикроватном столике его спальни.

— Ты извини, я вынужден был обратиться за помощью к доктору, — монотонно заговорил он, аккуратно вонзая острую иглу в предплечье Призрака, неподвижно лежащего на перерубленной им после очередного кошмара простыне, — знаю, ты не в восторге от этого, но… Твой час ещё не настал, приятель.

— Как? — севшим голосом обращается Эрик к другу, — Как тебе удалось меня найти? Сколько времени прошло?

Его речь совсем не связна, слова едва различимы, но Александр всё же понимает вопрос и, отложив в сторону опустевший шприц, отвечает вполголоса:

— Тебе вовсе не нужно знать таких подробностей. Ещё день у тебя есть, Кристина предупреждена, но… Я действительно не уверен, что тебе стоит так рисковать собственным здоровьем.

— Боже… Кристина, — с придыханием шепчет Эрик, тут же приподнимаясь на локтях и шипя от резкой боли, — как она?

Александр с трудом сдерживает смешок. Эта безумная, отчаянная любовь, бушующая в Эрике, поражает его, удивляет и даже пугает. Бьёрк никогда не был влюблен, никогда не ощущал этого всепоглощающего чувства, о котором так часто пишут, о котором так яро говорят. И, конечно, не ощущал того счастья, что так стремительно заполняет сердце любого влюбленного, стоит тому лишь столкнуться взглядом с единственно родными, любимыми глазами.

Способность Эрика любить столь сильно, столь самоотверженно, вынуждает Александра восхищаться им всё больше, осознавая, как всё-таки невероятен и уникален этот необычный человек, искалеченный самой Судьбой, изувеченный жизнью с самого её начала.

Мысли об Эрике, Кристине и их поражающей сознание любви смерчем проносятся в голове мужчины, глядящего усталыми светлыми глазами куда-то сквозь раненного друга, и он тихо отвечает:

— Совсем не находит себе места. Её мысли, сердце и душа не покидали тебя ни на секунду всё то время, что ты пробыл вдали от неё, Эрик. Ни на секунду.

***

Бледные руки Кристины с дрожью удерживают тонкими пальцами пару билетов в один конец. Пару билетов для супругов… супругов Дестлеров, оказавшихся внезапно в страшной западне, обречённых быть жертвами страшного заговора.

Одинокая слеза скатывается по раздраженной от долгих часов рыданий коже щеки девушки и падает прямо на чернила, чуть размывая треклятый пункт отправления — Gare Saint-Lazare*.

Известие, принесенное ей неизвестным ранее месье Бьёрком, окончательно выбивает из колеи. Попытки Александра хоть немного успокоить девушку оказываются тщетными — Кристина буквально сходит с ума от страха за Эрика, вновь искалеченного, пострадавшего лишь ради мимолетной встречи с ней.

Лишь теперь, спустя несколько часов после его визита, Кристина находит в себе силы, чтобы унять нарастающую внутри панику, совладать с нею и привести хаотично роящиеся в голове мысли в порядок.

Несмотря на холодную невозмутимость, даже некоторую отчужденность месье Бьёрка, девушка может разглядеть в нём надежного, преданного друга, посланного Эрику самим Богом, должно быть, как извинение за извечные, неизгладимые удары беспощадной Судьбы. Лишь слепая вера в Александра, в его способность позаботиться об Эрике успокаивает Кристину. Лишь вера в такое далекое, кажущееся невозможным в эти мрачные часы, вдали от Него, счастье.

Комментарий к Двадцатая глава

Gare Saint-Lazare* (франц.) — один из вокзалов Парижа, располагающийся в восьмом его округе.

========== Двадцать первая глава ==========

Поезд до Флоренции отбывает уже совсем скоро, что заставляет страшно переживать верных друзей, заменивших Эрику и Кристине родных. Как Мэг и Антуанетта, так и Александр с замиранием сердец собирают в путь бесконечно дорогих и любимых людей, а те, в свою очередь могут только молить Бога о справедливости к их хрупкому, зыбкому счастью, искренне веря, что каждое обращённое к Небесам слово будет услышано, что надежда не напрасна, что очень скоро, еще совсем чуть-чуть, и они будут свободны от оков клеветы и людской, ничем не оправданной ненависти.

Под тяжелым взглядом Александра Призрак туго затягивает широкий бинт на торсе, надежно фиксируя толстый слой пропитанной карболовой кислотой марли на совсем ещё свежем ранении, и стискивает до скрежета зубы от боли, бегущей по венам, яркой, как всполохи, и саднящей.

— Лекарства не забудь, герой, — усмехается глухо Бьёрк, протягивая Эрику небольшую коробку, заполненную всевозможными обезболивающими, обеззараживающими препаратами и свёртками бинтов.

— Спасибо тебе, — откликается вполголоса мужчина, накидывая на плечи белоснежную рубашку, и делает к другу шаг, — если бы не ты…

— То пожрали бы тебя уже крысы, — быстро отшучивается Александр, стремясь скрыть за этим охвативший его с новой силой страх, — я знаю, но там… на вокзале, в поезде, во Флоренции меня не будет, Эрик. Так что, как бы обыденно это ни звучало, будь осторожен. Думай не только о ней, но и о себе тоже.

— Не могу обещать, — кривовато улыбается Призрак, застёгивая быстро пуговицы своей накрахмаленной рубашки, и выпрямляется в спине.

— Хотя бы постарайся, опасность грозит лишь тебе одному. С ней же всё будет в порядке, я уверен… с ней всё будет в порядке, если рядом будешь ты. Целый и невредимый.

Призрак тяжело выдыхает и поднимает на друга глаза, полные беспокойства, негласно выражая одним взглядом всю неподъёмную, взваленную на его плечи тревогу, пожирающую изнутри, с костями и потрохами — тревогу за блеклое, скрывшееся за завесой кошмаров будущее, за близость ужаса, что их трепетный, трудоёмко выстраиваемый с Кристиной мир кто-нибудь обязательно разрушит как карточный домик, напоследок смешав его с грязью городской мостовой. Их не должны найти. Он продумал всё, до мелочей, до параноидальных шажков и деталей, и, если мыслить здраво, в разноголосой, многоликой, вокзальной толпе приезжих и уезжающих у них получится скрыться… получится. Но случай велик. Кто знает, насколько им повезёт в этот раз, когда на кону стоит больше, чем просто счастье.

Александр же читает его как раскрытую книгу, различая в этом искрящемся взгляде оттенки и объяснимого, панического страха, совсем не свойственного Эрику, но такого человеческого, и тоски, мучительной, цепкой, не дающей нормально вздохнуть, и боли, захлёстывающей через край, плещущейся в зрачках броским, пугающим отражением, и, несмотря ни на что, тень единственно светлого, поистине светлого чувства — любви к Даае, крушащей на своём пути всё, безумно, смертельно и горько, как буран в промозглом феврале, выдувающем тепло из-под кожи. Только теперь Бьёрк решается задать другу вопрос, который долгие годы тревожил его чёрствую, чуждую к возвышенному душу, и ответ на который может дать, должно быть, только он один:

— Каково это, Эрик… — повисает пауза, — любить кого-то так сильно? — голос мужчины предательски ломается, и он опускает померкший взгляд в пол. — Как понять, что это Она, а не что-то, временное и проходящее?

Призрак оглядывает замершего перед ним друга с нескрываемой, чуткой печалью и отвечает почти шепотом, кладя узкую ладонь на его плечо:

— Ты обязательно поймешь. Возможно, не сразу, как это было у меня с Кристиной, а только потом… пройдя не одно испытание и не одну боль. Понимаешь, это описать невозможно, просто… однажды один человек заменит тебе весь мир, и всё. Такое ни с чем не спутаешь.

— Звучит как цитата из жалкого романа, — усмехается Бьёрк, и Эрик сталкивается с ним взглядом, тут же замечая мужественно сдерживаемые слёзы, застоявшиеся в голубых глазах. Не в силах сдержать порыв, сочувствующий и внезапный, он аккуратно подталкивает мужчину к себе, заключая его в крепкие объятия, позволяя ему прижаться к своему острому плечу и скрыть предательскую солёную влагу в уголках глаз, скрыть слабость, которую он никогда и никому не позволял прежде увидеть. Одиночество — худший яд, ему ли не знать это.

— Эй, — выдыхает Эрик, когда Бьёрк отступает от него на шаг и отчуждённо качает головой, — и тебя она настигнет однажды.

— Настигнет, — соглашается он, ломанно пытаясь улыбнуться, — но… сейчас важно, чтобы вы двое были счастливы и спустя года три, когда я вдруг нанесу вам визит, меня встречали малыши, такие же невероятные, как и их отец.

Бессознательная улыбка освещает безобразное лицо Эрика, и он тотчас набрасывает на себя увесистую тёмную мантию, надежно укрываясь за ней от посторонних глаз.

— Вот так, — подбадривающе кивает Александр, — и никакая маска не нужна, мантии будет вполне достаточно. Ты готов?

— Как никогда, — твёрдо отвечает Дестлер и вместе с Бьёрком покидает прихожую его уютной квартиры, пахнущей мёдом и сентябрём.

***

Девушка, ярко накрашенными глазами смотрящая с зеркальной глади на Даае, кажется ей совсем незнакомой. Тёмные волосы, обрамляющие её щедро напудренное мадам Жири лицо, делают её почти неузнаваемой, ровно как и напыщенное платье, выполненное в совсем не привычных для Кристины, мрачных тонах.

— Тебя невозможно узнать, — улыбается довольная проделанной работой Антуанетта, — так жандармы и не заподозрят, что ты покидала город.

— Уверена, Эрик всё же узнает тебя, — мягко смеется Мэг, стоящая чуть поодаль от матери, — даже из тысячи.

Одно только имя любимого мужчины заставляет Кристину расплыться в ласковой улыбке и смущённо покраснеть. Боже, как бы хотелось вновь оказаться рядом с ним, раствориться в его крепких объятиях и вверить ему себя, доверчиво, до конца и, как всегда, без остатка.

— Я лишь боюсь, что всё пойдет не по плану, — с горечью в голосе шепчет Даае, разворачиваясь от зеркала к женщинам, — что жандармы окажутся не так глупы, как мы рассчитывали, что кто-нибудь догадается, кем мы являемся на самом деле, и…

— Ничего подобного не случится! — раздражённо восклицает Маргарет, одёргивая подругу, и резко подаёт ей аккуратный чемодан. — И не смей даже думать об этом!

Девушка смиренно кивает и бесшумно шагает к окну, чтобы оглядеть тёмную улицу в вечерних бликах вычурных городских фонарей. В тени массивных деревьев она замечает пару жандармов, лениво беседующих о чём-то явно бессмысленном и приземлённом.

— Их нужно отвлечь, — тихо говорит женщинам Кристина, задёргивая за собой тяжелую портьеру, — побеседуете с ними?

— Конечно, а ты попробуй проскользнуть незаметно через двор на центральную улицу и поймать там экипаж, — соглашается мадам Жири и набрасывает на себя лёгкое пальто. — Идём, Мэг.

Малышка Жири на мгновенье замирает в коридоре, а затем резко разворачивается, чтобы только заключить лучшую подругу в крепкие объятия, глухо, тяжело выдыхая.

— Береги его, Кристина, — шепчет она дрогнувшим голосом. — Вы заслужили счастья, как никто другой. Не позволь кому-либо его отнять у тебя.

— Я не позволю, — сдавленно откликается Даае, поднимая к потолку глаза, не позволяя слезам побежать по щекам и испортить старательно наложенный на них грим, — ни за что не позволю.

Едва Кристина отстраняется от Мэг, как к ней шагает Антуанетта, чтобы словно ребенка погладить по голове и одарить напоследок тёплой, материнской улыбкой.

— Я буду скучать по вас, дети мои, — вполголоса говорит она названой дочери, — и… передай Эрику, как сильно я его люблю.

Улыбнувшись в ответ, Кристина быстро кивает и пропускает женщин к парадной двери, оказываясь в гнетущем, давящем на плечи одиночестве. Выжидая несколько невыносимо долгих минут и плотнее запахиваясь в длиннополый плащ, она проскальзывает едва уловимой тенью на холодную, объятую полумраком улицу. Скоро она окажется на свободе. Они окажутся.

***

Несмотря на позднее время, на вокзале неизменно людно и шумно: толпа пассажиров и встречающих располагается на перроне в ожидании своих поездов, а измотанные жандармы едва ли успевают следить за порядком, что позволяет как Эрику, так и Кристине беспрепятственно добраться до назначенного им Александром места встречи на одной из удалённых от любопытных глаз платформ.

Потрепанная и насквозь промокшая от вдруг настигнувшей Париж непогоды, Кристина в который раз оглядывает окружающих, всматриваясь в их серые, безразличные, пластмассовые силуэты, ища среди них всех одну единственно дорогую её измученному сердцу фигуру. Паника с каждой секундой, уверенно и скоро подступает всё ближе и ближе, вынуждая Даае мелко дрожать и тщетно бороться с такими ненужными сейчас слезами, будто это её спасёт. Когда она окончательно теряет всякий контроль над своими эмоциями и резко выдыхает через рот, укрывая кривящееся от рыданий лицо ладонями, её тонкую талию вдруг обвивают родные, ловкие руки, а тонкие, музыкальные пальцы мягко сжимают сквозь неприятную ткань платья узкие бёдра, мгновенно даря спокойствие.

— Как же я по тебе истосковался, — жарко шепчет он ей на ухо, крепко прижимая Кристину к себе, и тотчас согревает её, совсем холодную, своим извечным, пахнущим счастьем теплом.

Она резко разворачивается в объятиях Призрака, и он моментально кутает её в свою мантию, не позволяя девушке и более оставаться на неприятном, порывистом ветру.

— Как ты узнал меня? Так мало времени до отбытия, — скороговоркой произносит Даае, отчаянно прижимаясь к его костлявой груди, — я так боялась, Эрик! Я было подумала, что ты не придёшь, что тебя схватили, что… Господи, как твоя рана? Должно быть, ужасно болит…

Рядом с ней ему становится удивительно спокойно: все страхи и сомнения отступают, оставляя за собой лишь святую надежду на то, что им удастся из этого кошмара спастись. Он только беззвучно усмехается охватившей Кристину панике и целует её почти невесомо во взмокший лоб, неторопливо поглаживая по ровной, обтянутой жёстким корсетом спине.

— Тише, родная, — всё тем же шёпотом обращается к ней Эрик, стремясь унять её неподдельное беспокойство, — я с тобой. Всё позади, слышишь?

Она быстро-быстро кивает, вслушиваясь в его убаюкивающий, сладкий голос, чарующий своей безмятежностью и теплотой с самого первого дня, и в очередной раз поражается его волевому, титаническому хладнокровию.

Увлечённые лишь друг другом, Кристина и Эрик едва не упускают из внимания тонущее в шуме вокзала объявление о прибывшем на станцию поезде. Лишь когда окружающие их люди начинают суетиться и метаться по платформе, Эрик одёргивает Даае, и они вдвоем, крепко взявшись за руки, спешат на поиски указанного в их билетах вагона, ненароком расталкивая заторможенную толпу провожающих горожан.

Лишь оказываясь в своём купе, они успокаиваются и позволяют себе облегчённо, блаженно выдохнуть, чтобы, наконец, задышать. Несмотря на большое количество свободного места, они устраиваются на скамье как можно ближе друг к другу, тотчас растворяясь в долгожданных, чувственных объятиях, и не смеют произнести и слова, будто от их звучания может исчезнуть такое необходимое, бегущее по венам тепло. Сейчас им обоим есть, что рассказать и чем поделиться, но они сохраняют эту уютную, пронзительную тишину, разрешая себе насладиться размеренным стуком колёс, железных и шуршащих, наконец, покидая Париж, ставший для них чужим и колючим за последние месяцы, в которые так хотелось сбежать.

— Как ты, Эрик? — Кристина нарушает молчание первой, когда они минуют границу треклятой столицы, и, откинув с лица Призрака капюшон мантии, обеспокоенно его оглядывает. — Мсье Бьёрк так напугал меня известием о твоём ранении…

— Не стоит об этом тревожиться, — ласково отвечает ей мужчина, кладя на нарумяненную щеку холодную, костлявую ладонь. — Александр сделал всё, что было возможно, чтобы нашему маленькому путешествию ничто не помешало.

— Зачем же ты так рисковал? — надломленно шепчет Даае, прижимаясь к нему всем телом. — Случись что с тобой, Боже…

— Но! — прерывает её Эрик, мягко утирая с её лица дорожки слез, смешанных с тушью. — Всё обошлось, мой Ангел, я лишь желал провести с тобой хоть несколько минут. Я не мог мириться с тем, как резко нас отняли друг у друга.

Девушка сдавленно вздыхает и жмурит глаза, опуская голову, обрамлённую дурацким, совсем не подходящим ей париком, на грудь Эрика, чтобы насладиться гулким стуком его сердца, извечно пронизанного любовью к одной Музыке и… к ней.

— Я так сильно люблю тебя, — шепчет Кристина и тихо всхлипывает, пряча нос в мантии мужчины, — если бы только я могла тебе показать…

— Ты покрываешь беглого преступника и срываешься с ним Бог знает куда, — смеётся Эрик и запечатляет легкий поцелуй на её щеке, — мне не нужны никакие доказательства, разве что…

— Что? — оживляется Даае, невольно расплываясь в улыбке.

— Разве что, эти кольца не были бы лишь частью плана Александра, — быстро отвечает Призрак, страшась переждать или вовсе пойти на попятную, и кивает на фальшивые позолоченные ободки на их с Кристиной безымянных пальцах.

С замиранием сердца он наблюдает в эти секунды за её реакцией. Растерянный, непонимающий взгляд и нахмуренный лоб сменяются какой-то по-детски радостной улыбкой, озарившей лицо, и радужкой ясных глаз, в мгновение вспыхнувших от апогея счастья.

— Я боялся поспешить, — продолжает Эрик севшим от волнения голосом, — боялся твоей реакции, боялся отказа, но, знаешь, глядя на тебя сейчас, я понимаю… понимаю, что не хочу больше ждать, если только ты желаешь того же.

— Эрик… — поражённо выдыхает Кристина, когда он аккуратно выбирается из её объятий, чтобы встать, прижав к раненому боку ладонь, перед ней на колено и вынуть из-под мантии изящную, обитую чёрным бархатом коробочку.

— Я не знаю, выбрал ли я подходящий момент, но… сердце моё не врёт. Кристина, станешь ли ты моей законной супругой?

========== Двадцать вторая глава ==========

Когда Эрик замирает перед Кристиной, стоя вот так покорно на колене и протягивая ей коробочку со сверкающим на миниатюрной подушечке кольцом, ей кажется, что весь мир за пределами их уютного купе перестает существовать.

— Я не знаю, выбрал ли я подходящий момент, но… сердце моё не врёт. Кристина, станешь ли ты моей законной супругой?

И сердце не врёт. Не врёт, ведь именно это мгновенье, когда Даае с почти безумной улыбкой протягивает Эрику так нелепо окольцованную сейчас руку и сдавленно шепчет долгожданное «Да», навсегда останется в их памяти и будет греть их сердца вечно.

Бережно обхватив подрагивающее от волнения запястье невесты, Призрак надевает на её тонкий пальчик золотое кольцо, опуская его к фальшивому обручальному и невольно задумывается, медленно осознавая реальность происходящего.

— Эрик! — звонко восклицает Кристина и опускается рядом с ним на колени.

Он не успевает ей ответить. Не успевает, потому что девушка тотчас обхватывает ладонями его худое лицо и притягивает к себе для отчаянного, несколько грубого поцелуя. С её губ невольно срывается стон, когда Эрик обвивает руками её хрупкую талию и властно прижимает всю её к себе, жмурясь от её болезненных, но таких сладких укусов.

— Я безумно скучала, — шепчет она, когда дыхание у обоих кончается и они отрываются от губ друг друга, чтобы резко вдохнуть, — всё было таким бессмысленным, пока тебя не было рядом…

— Больше нас ничто не разлучит, — откликается отдышавшись Эрик и, прикрыв глаза, опускается к бледной шее Кристины, чтобы запечатлеть на ней почти невесомый поцелуй, пока она перебирает аккуратно его спутанные темные волосы, — я не допущу, клянусь.

Обещание Призрака заставляет Даае счастливо улыбнуться и поверить. Поверить в то, что черная полоса с каждым пройденным поездом километром оказывается всё дальше и дальше от них, что все препятствия и преграды, так долго преследующие их, остаются позади и оставляют место лишь добру и свету.

— Скоро мы будем одной семьей, — вдруг говорит вполголоса Кристина, склонившись к острому уху мужчины, — поверить не могу, после всего того кошмара, через который мы прошли…

— Иначе бы это не было возможным, — отвечает ей Эрик и бессознательно хмурится, почувствовав стремительно возвращающуюся к нему боль, — мы заплатили достаточно высокую цену, чтобы быть, наконец, счастливыми.

— Эрик, — обеспокоенно обращается к нему Кристина, заметив выступившую на его коже холодную испарину. — Как тебе помочь, дорогой?

— Ничего-ничего, — севшим голосом откликается Призрак и тянется к своему чемодану, чтобы вынуть оттуда предусмотрительно подготовленные Бьёрком препараты.

Девушка перехватывает руки Эрика и придвигает коробку к себе, торопливо вынимая из неё шприцы с обезболивающим.

— Кажется я неплохо раньше справлялась, — напоминает Кристина Призраку и аккуратно закатывает рукав его рубашки, обнажая исполосованное многочисленными шрамами и ожогами предплечье, — позволь мне делать это и сейчас.

Он бессознательно улыбается, наблюдая за ловкими движениями пальцев Кристины, почти не ощутимо ставящей ему укол.

— Что бы я без тебя делал… — шепчет он, когда девушка откладывает опустошенный шприц в сторону и бережно скользит ладонями по грубым струпьям, старым рубцам, сплошь покрывающим все его дрянное тело.

— Не нужно думать об этом, хорошо? — спрашивает Кристина, вглядываясь в его золотистые, такие счастливые сейчас глаза, и поднимается с полу, притягивая Эрика за собой. — А еще тебе просто необходим отдых.

Он смиренно кивает и позволяет Даае как прежде позаботиться о себе. Она усаживается на скамью у самого окна и укладывает голову Призрака на свои колени, ласково погладив его по волосам.

— Поспи, мой Ангел, — вполголоса обращается она к жениху и склоняется к нему с легким поцелуем в висок, — пожалуйста.

Призрак покорно прикрывает глаза, убаюканный такими нежными действиями Кристины, и неумолимо проваливается в сон, отдаваясь во власть Морфея. Сейчас, когда Даае удерживает его в своих объятиях, ни один кошмар не посмеет к нему подступиться, ни один ужас прошлого не посмеет его достичь.

***

Глухой стук в дверь купе заставляет пробудиться ото сна успевшую задремать Кристину. Она растерянно моргает, прислушиваясь к постороннему звуку. Стук повторяется настойчивее. Девушка в считанные секунды успевает укрыть Эрика мантией, как в купе входят пара жандармов.

— Просим извинить за этот нетактичный визит, — начинает вполголоса один из них, — это для Вашего же блага. Вы не видели этого человека?

К счастью Кристины, Призрак под действием сильного обезболивающего никак не реагирует на чужие голоса. Она проводит плавно ладонью по его костлявому позвоночнику и вглядывается внимательно в неумело набросанный портрет подозреваемого в поджоге Оперы.

— Нет, не могу Вам помочь, простите, — откликается она, радуясь в глубине души тому, как сильно не похож Эрик на изображенного на рисунке человека.

— Извините, мой супруг недомогает, ему нужен покой, — упрекает их Кристина, стремясь поскорее выпроводить из купе.

— Ох, конечно, — стыдливо откликается один из мужчин и подталкивает на выход другого, — простите за беспокойство. Всего хорошего!

Едва жандармы оказываются за порогом, Кристина облегченно выдыхает и бессознательно сжимает пальцами острое плечо Призрака. Визит служащих напоминает ей о том, как все-таки шатко обретенное ими спокойствие, как легко все может рухнуть в любую секунду, не оставив за собой и следа.

Она аккуратно стягивает с Эрика капюшон и с печальной улыбкой вглядывается в черты его необычного лица. Сейчас ей кажется страшной глупостью тот страх из прошлого, что так долго мешал ей разглядеть в нем тонкую, ранимую душу и способность отчаянно и безвозмездно любить.

Самыми кончиками пальцев Кристина скользит по грубой, исполосованной шрамами коже Призрака, не прекращая думать о том, как много препятствий он вынужден был пройти ради них, ради неё и как всё-таки мало она смогла дать ему в ответ.

— Кристина, — едва слышно шепчет сквозь сон Эрик и его губы трогает сладкая, совсем непривычная ей улыбка.

— Я с тобой, Эрик, — отвечает она с нежностью жениху, погладив его мягко по взъерошенным волосам, — я рядом.

Он удовлетворенно кивает и перехватывает руки девушки, чтобы затем притянуть их к себе для легких поцелуев. Счастливый смех невольно вырывается у Кристины и она вполголоса обращается к Призраку:

— Неспится?

Отрицательно покачав головой, Эрик приподнимается нехотя с её колен и усаживается на скамье, притягивая тут же Кристину к своей груди.

— К нам никто не заходил? Мне показалось, будто говорил какой-то мужчина…

Прикусив губу, Кристина прижимается к Эрику спиной. Она не желает лишний раз тревожить его, напоминать об этой нескончаемой охоте на него, поэтому отвечает как можно ровнее:

— Должно быть, приснилось, милый, — и переплетает пальцы их сцепленных рук.

И он верит. Верит в эту маленькую ложь своей невесты, потому что не может иначе. Да и не хочет сейчас, когда за окном купе проносятся сокрытые ночным мраком пейзажи, когда её хрупкая фигурка так уютно располагается в его объятиях, когда до прибытия в спасительную Флоренцию остаются считанные часы… Считанные часы до жизненно необходимого глотка воздуха. Считанные часы до свободы. До счастья.

***

Спустя почти сутки с отправления из Парижа поезд прибывает во Флоренцию. За пару часов до границы Италии Кристина забылась сладким сном и Эрик с упоением провел все оставшееся время за наблюдением за спящей невестой, такой прекрасной, несмотря на нелепый парик и совсем не идущий ей макияж.

Как только поезд останавливается на станции di Firenze Santa Maria Novella*, Призрак склоняется к уху Даае и шепчет ласково:

— Просыпайся, родная, мы добрались.

Она тут же приоткрывает заспанные глаза на Эрика и улыбается, неуклюже отстраняясь и позволяя ему подняться со скамьи и одернуть успевшую совсем спасть мантию.

— Месье Бьёрк говорил, что нас кто-то встретит… Ты с ним знаком? — сонно бормочет Кристина, поднимаясь следом на ноги и сладко потягиваясь.

— Нет, но если Александр ему доверяет, то и я тоже, — отвечает твердо Эрик и подхватывает Кристину под локоть, выводя её из полюбившегося им купе, — ни о чем не беспокойся.

Пальцы Призрака непроизвольно стискивают до боли хрупкую ручку Кристины, когда они оказываются на перроне. Людей оказывается так много, что он боится и на мгновенье разомкнуть хватку. Ему кажется невозможным встретиться здесь с назначенным человеком, совершенно невозможным — они с Кристиной безнадежно, но так кстати, сливаются с толпой.

— Боже, как же он найдет нас… — начинает паниковать Даае, отчаянно прижимаясь к острому плечу жениха.

Призрак не находится для ответа и только крепче прижимает к себе девушку, двигаясь прочь из сомкнувшейся вокруг них толпы. Он вдруг замечает, что станция, на которую они прибыли, свободна от жандармов, и позволяет себе, наконец, облегченно выдохнуть, благодаря Бога за столь надежного и расчетливого друга, как Бьёрк.

— Месье Дестлер! — вдруг окликает Эрика незнакомый, совсем детский голос где-то совсем рядом и он растерянно оглядывается по сторонам.

Из толпы ему активно машет худой рукой низкорослый мальчишка лет двенадцати от роду с россыпью нелепых веснушек на лице и совершенно счастливой, лучезарной улыбкой.

Как только пара замирает на месте, он торопливо шагает к ним навстречу и весело представляется:

— Лука, — заявляет он и легонько кивает головой в знак приветствия, — племянник Александра и ваш покорный слуга здесь, во Флоренции! Думаю, нам не стоит задерживаться здесь ввиду… обстоятельств. Следуйте за мной!

Он не позволяет им вставить и слова и тут же проскальзывает сквозь плотно стоящих на перроне людей, вынуждая пару следовать за собой. После долгой дороги они едва поспевают за юрким ребенком, лихо огибающим пассажиров и расталкивающим зевак.

— До чего прекрасный город, — шепчет Кристина Эрику, когда они останавливаются на городском перекрестке, чтобы поймать случайный экипаж, — не верится, что мы теперь будем жить здесь.

— Думаю, мы можем к этому привыкнуть, — отвечает он с улыбкой, бережно обнимая невесту за тонкую талию, — лишь бы больше никакие невзгоды нас не коснулись.

Совсем скоро перед ними останавливается аккуратный кеб и все трое торопливо занимают места в нем, сразу щедро заплатив извозчику.

— Вы будете жить в нескольких минутах от нас с матушкой, — начинает разговор Лука, удобнее усаживаясь на твердой скамье, — дом у Вас небольшой, но очень уютный, я любил там гостить у дяди, когда был совсем ребенком, ну, а потом он покинул город и обосновался в Париже… Уверен, вам там понравится.

— Спасибо, Лука, мы очень рады знакомству с тобой, — ласково откликается Даае, сжимая в своей руке ладонь Призрака, — спасибо тебе и всем вам за такую заботу.

— То, что происходит в Париже, ужасно. Дядя много рассказывал мне о вас, месье Дестлер, и, знайте, Вы, как никто другой, заслуживаете справедливости и свободы. Мы счастливы помочь вам в этом.

Призрак благодарно кивает юному Бьёрку, невольно улыбаясь и совсем не подозревая о том, какими мыслями сейчас охвачена задумчиво глядящая в окошко экипажа Кристина. Мечты уносят её куда-то далеко отсюда, вынуждая покинуть такое туманное, непредсказуемое настоящее и окунуться в заветное будущее, кажущееся сейчас непостижимой сказкой. Будущее, где она и Эрик могут быть простой семьей… Простой, такой же, как все другие, не лишенной семейного тихого счастья, глупых бытовых споров и прогулок в красочном парке по воскресеньям. Такой же, как все другие, живущей в доме, с трепетом обустроенном вместе, заполненном детским радостным смехом и суетливым топотом маленьких ножек. Такой же, как все другие… Не обреченной злым роком судьбы на боль и страдания.

Комментарий к Двадцать вторая глава

Станция di Firenze Santa Maria Novella* (итал.) - Станция Санта-Мария-Новелла Флоренция.

========== Двадцать третья глава ==========

Экипаж замирает у небольшого дома на Борго Огниссанти, одной из самых живописных улиц Тосканы. Мальчишка резво спрыгивает первым на дорогу и тотчас протягивает раскрытую ладонь Кристине, вынуждая Эрика, замершего позади неё, невольно улыбнуться — своими манерами Лука очень напоминает ему старшего Бьёрка.

— Прошу, мадемуазель, — заявляет он и, аккуратно взяв Даае за локоть, ведёт её к массивной деревянной двери дома, — отныне всё здесь в Вашем полном распоряжении.

— Спасибо тебе, Лука, — мягко говорит Эрик мальчику, положив ладонь на его худое плечо, — ты нас очень выручил. Уверен, Александр очень горд тобой.

Младший Бьёрк кивает и вкладывает в руку Кристины связку ключей.

— Я и матушка живем прямо за церковью всех Святых, — говорит Лука, — если вам что-то будет необходимо, мы всегда рады будем помочь.

— Мы обязательно навестим вас через пару дней, — ласково отвечает ему Кристина и, поддавшись порыву, заключает мальчишку в объятия, — до встречи, Лука.

— До встречи, мадам Дестлер, — откликается юный Бьёрк, весело ей подмигнув, — месье, — добавляет он, галантно пожав руку Эрика.

С губ Призрака срывается тихая усмешка, когда мальчишка подпрыгивающим шагом двигается от них вниз по улице, в сторону знаменитой церкви. На мгновенье его охватывают мысли о том, что и у них с Кристиной есть шанс познать однажды это счастье… Счастье быть для кого-то ярким примером, эталоном, быть самой надежной опорой, быть любящими до беспамятства родителями.

— До чего же уютный дом, Эрик! — восклицает где-то вглубине дома Кристина, вырывая Эрика из его далеко ушедших размышлений. — Ты только взгляни! Я и мечтать о таком не могла…

Призрак рассеяно оглядывается по сторонам. Здесь нет никакой привычной им обоим с театра помпезности: роскошной мебели, позолоченных зеркал, увешенных тяжелыми бархатистыми тканями с многочисленными ламбрекенами, величественных канделябров… Здесь нет ничего, что могло бы напомнить им о мрачном и болезненном прошлом, сожженном дотла в парижской Опере, похороненном под руинами музыкального храма.

— Знаешь, — почти шепотом обращается Эрик к Даае, замирая позади её хрупкой фигуры с такой несвойственной ему искренней улыбкой, — моя фантазия всегда рисовала мне совсем другие картины… То были кричащие великолепием особняки, походящие скорее на дворцы, бесконечно большие цветущие сады, за которыми едва поспевала следить прислуга, пышные балы, званые ужины. Мне казалось, это сделает тебя счастливой, но теперь…

Девушка разворачивается на каблучках к Призраку, медленно качая головой и вглядываясь в его мерцающие золотом в темной комнате глаза, и прерывает его на полуслове, не позволяя закончить мысль.

— Нет, Эрик, я счастлива просто быть с тобой и знать, что мы в безопасности, — Кристина бережно берет его за руки и приподнимается на носочках, чтобы дотянуться до его шеи легким поцелуем, — знать, что эта ночь не будет последней, что у нас еще есть время, чтобы насладиться друг другом сполна.

Мужчина замирает, затаив дыхание, когда она медленно скользит обветренными пронизывающим уличным ветром губами по его чувствительной коже и вполголоса добавляет:

— …а еще счастлива знать, что совсем скоро я стану твоей женой и, быть может, подарю тебе малыша, Эрик.

Горящее пламенем сердце Призрака пропускает удары раз за разом, когда Она произносит Его имя, а разум отступает, с силой бросая его в агонию от совершенно новых, невиданных ему чувств, заставляя голову предательски кружиться. Стремясь удержаться на вдруг обмякших ногах, Эрик резко склоняется к возлюбленной.

Когда он обхватывает холодными ладонями лицо Кристины, чтобы запечатлеть на губах сладкий благодарный поцелуй, она видит проблески слез на его редких, коротких ресницах. Когда он заключает её в свои крепкие, отчаянные объятия, чувствует, как спирает дыхание в его исполосованной множеством шрамов груди. Когда он шепчет ей на ухо «люблю», с нежностью поправляя потрепанные непогодой волосы, слышит, как непривычно дрожит его обычно бесстрастный голос.

Здесь начинается новая история трепетного Ангела Музыки и его дорогой подопечной. Новая история грозного Призрака Оперы и его возлюбленной хористки. История Эрика Дестлера и Кристины Даае, двух обретших спустя годы друг друга сердец.

***

Гнетущая тишина держит виконта де Шаньи в почти невыносимом напряжении. Пригвожденный к холодной спинке резного стула и натянутый, как струна, он смотрит исподлобья на поджарую фигуру, замершую у высокого французского окна.

— Кто бы мог подумать, виконт, что судьба сведет Вас именно со мной.

В каждом слове, произнесенном мужчиной, Рауль слышит неприкрытую насмешку. Он не понимает от чего этот человек, стоящий перед ним, внушает такой неподдельный страх. Ровно как и его кабинет — такой же мрачный и холодный как его хозяин.

— Уверен, Вы именно тот, кто сможет помочь мне в этом непростом деле, — звучащий в пустоте комнаты голос виконта отчего-то не похож на его собственный, — месье, Вас по праву считают лучшим детективом Парижа, я готов платить любые деньги, но прошу…

— Таки умоляете? Позвольте поинтересоваться, зачем Вам это, месье де Шаньи?

— Мне важно знать истинную причину этого страшного пожара, — продолжает севшим голосом младший де Шаньи и опускает взгляд в пол, когда мужчина, наконец, оборачивается к нему лицом, — мне нестерпима мысль о том, что моя милая Кристина может быть во власти преступника, лишившего жизни десятки людей.

Почти физически Рауль ощущает, как пронизанные безразличием глаза детектива внимательно изучают его замершую фигуру, пока ловкие, украшенные дорогими перстнями пальцы поджигают очередную сигару Пор Ларранага.

Едкий дым окутывает поникшего виконта после первой же затяжки, сделанной детективом.

— Что ж… — подает голос мужчина, опираясь на массивный стол из темного дерева, и нарочито замолкает, заставляя Рауля теряться в догадках о его решении.

— Это непросто, от театра почти ничего не осталось, — быстро говорит де Шаньи, наконец, решившись встретиться взглядом с детективом, — Александр, Вы славитесь столь громкими делами. Если раскрыть это преступление и под силу кому-то во Франции, то только Вам.

Виконт не смеет и думать о связи именитого детектива с неуловимым «преступником», он отчаянно надеется на его помощь, в то время как Бьёрк умело скрывает ликование за маской равнодушия. С самого дня пожара он страстно желал лично взяться за это дело. Ему не хватало лишь толики… Заказчика. Горячо влюбленного и безудержно жаждущего справедливости. Сегодня молитвы Александра услышаны и он дает Раулю долгожданный ответ:

— Я ничего Вам не обещаю, Рауль, — чеканит с нарочитой неохотой Александр и делает очередную затяжку, — и настоятельно рекомендую не совать свой чистокровный нос в моё расследование до тех пор, пока я сам об этом не попрошу.

— Боже, — выдыхает с облегчением виконт, — не знаю, как благодарить Вас, месье. Я щедро…

Детектив поднимает руку, жестом веля де Шаньи замолчать.

— Сочтемся. А теперь, извините, мне надо работать. Я свяжусь с Вами позже.

— Да, простите за столь неожиданный визит, месье Бьёрк, — почтенно отвечает Рауль, спешно отступая к двери, — до встречи!

Едва виконт оказывается за дверью, губы Александра трогает удовлетворенная улыбка — все складывается как нельзя лучше. Все идет точно по его плану. Впрочем… Как и всегда.

***

В который раз Эрик отмечает безусловный вкус Александра во всем, за что бы он не брался. Дом, где им довелось оказаться, обставлен удивительно просто, но каждая деталь здесь играет особую роль: стены цвета слоновой кости, местами покрытые фреской, охряные полы, выложенные травертином, отштукатуренные потолки, укрепленные широкими балками из темного дерева, но особенно сильно Кристину цепляет небольшой патио позади дома с аккуратным фонтаном, выложенным майоликой.

Их первой совместной традицией на новом месте становится вечерний ужин за круглым кованым столиком, украшенным свежесрезанным букетом роз, в крохотной, но оттого не менее уютной кухне. Особый шарм ей придают расписные горшочки, заполненные крупами и необычайно пахнущими приправами, и пучки высушенных трав, подвешенные на менсолу.

Призрак наполняет хрустальные бокалы знаменитым тосканским вином и опускается на стул напротив возлюбленной, неустанно глядя из прорезей белоснежной маски в её светлые глаза.

— Всё кажется таким идеальным сейчас, — ласково говорит Кристина, накрыв теплой ладонью холодную кисть Эрика, — хочется, чтобы это продолжалось вечно…

— Мы сделали все, что могли, мой Ангел, — отвечает с толикой грусти в голосе мужчина и переплетает пальцы их рук, — остается лишь надеяться, что здесь они не смогут найти нас.

Девушка медленно кивает и делает небольшой глоток терпкого вина, оглядывая задумчивого Эрика. За две недели, проведенные, здесь он сильно изменился: многочисленные раны начали заживать, цвет кожи стал значительно здоровее, а ужасающе торчащие кости вовсе перестали быть отчетливо видны — в её глазах он становился все прекраснее с каждым днем.

Из мыслей её вырывает мягкий голос Эрика:

— Где бы тебе хотелось сыграть свадьбу, Кристина?..

Девушка теряется от неожиданности и пораженно выдыхает. С того самого дня, как они переехали в этот дивный дом, они не трогали эту тему. Скорее даже Эрик избегал всяческих разговоров об этом, чем всерьез тревожил девушку.

— Прости, — опустив взгляд на их сцепленные руки, продолжает Призрак, — я так долго не решался поговорить об этом, я лишь хотел дать тебе время, чтобы осознать и…

— Эрик, я всем сердцем желаю стать твоей женой, — шепчет она, бережно поглаживая его ладонь пальцами, — это не могло измениться ни за две недели, ни за месяц… Ни даже за годы.

По его тонким губам скользит нежная улыбка, когда девушка протягивает руку за его затылок, чтобы распустить ленты осточертевшей маски. Эрик покорно наклоняется вперед, чтобы Кристина освободила его от неприятно саднящего кожу предмета.

Он привык обходиться без неё и даже стал нередко выбираться в общество, но лишь потому что Лука передал ему бесценный подарок от Александра в самый первый же их визит в усадьбу Бьёрков. Это оказался удивительно подходящий ему протез, выглядящий на лице Эрика словно его собственный идеальный нос. Лишь дома сменял его привычной маской. Кристина закрывала глаза на это, осознавая, как непросто дается Эрику их новая жизнь.

Ночью же при свете лишь нескольких свечей Даае не желала видеть на лице жениха ничего подобного, она хотела видеть его настоящего. Каждый вечер, ложась с нею в одну постель, он слышал её искреннее «люблю» и ощущал сладостные поцелуи на своем безобразном дьявольском лике. Это внушало ему все большую и большую уверенность, а теперь и вовсе избавило от страха быть открытым перед ней.

— Собор всех Святых, Эрик, — отвечает Кристина на повисший в воздухе вопрос, мягко кладя ладонь на его щеку, — я бы хотела стать твоей женой именно там.

— Я надеялся, что ты назовешь это место, — откликается Эрик, прильнув к ласкающей изрубцованную кожу руке, — было бы здорово позвать кого-то из Наших друзей.

Семья Бьёрков оказалась удивительно радушной по отношению к Кристине, а Жири по возможности заботились об Эрике в былые годы. Они действительно близкие и дорогие им обоим люди — вторая семья, стремящаяся быть рядом в самые непростые времена.

— Я бы тоже очень хотела, но… Не будет ли это опасно? — спрашивает с тревогой Даае.

— Если поездку сопроводит Александр, — откликается Эрик уверенно, — нам не о чем переживать, я знаю это наверняка.

Девушка согласно кивает и поднимает руку с бокалом вина, восклицая с широкой улыбкой:

— За нас!

— И за наших близких! — добавляет Призрак, мягко улыбаясь в ответ.

И хотя его переполняет счастье, он все еще смущается будучи без маски быть столь раскрепощенным на эмоции как его любимая невеста, но он старается. Старается не замыкаться в себе и показывать ей, как сильна его любовь, как пылко его стремление меняться ради нее… Как заветно его желание радоваться мелочам и быть открытым всему новому. Ведь она смогла измениться ради него. Смогла повернуть всю свою жизнь вспять, сбежать из отчего дома.

И… хотя Эрику верится в это с трудом, Кристина ни секунды не жалела о своем решении.

========== Двадцать четвертая глава ==========

Обтянутые кожаными перчатками пальцы бережно удерживают ничем не примечательный конверт. В строке адресанта значится известное лишь единицам имя — Эрик Дестлер.

Детектив Бьёрк, последнее время все чаще появляющийся во французской прессе, не может сдержать улыбки. Он и подумать не мог, что однажды будет приглашен на свадьбу этого удивительного человека. Однако он всегда искренне верил, что Эрику воздастся за все страдания, выпавшие на его нежную и трепетную душу. Этот миг не заставил долго ждать.

«Дорогой друг!

Всё, что ты сделал для нас с Кристиной, бесценно. Я никогда не смогу вернуть тебе этот долг… Ты спас мою жизнь, спас наше с ней будущее. Как никого другого, мы желаем видеть тебя на нашей свадьбе в церкви всех Святых одиннадцатого июня.

В самом деле, нам бы хотелось, чтобы ты и семья Жири погостили у нас пару ночей. Если будет желание, будем счастливы тебя видеть!

Читал, что ты лично занялся делом о пожаре… Александр, я искренне верю в тебя и твои возможности. Ты уникальный человек. Уверен, ты идешь по верному следу. Я верю в тебя.

Твой преданный друг,

Эрик»

Старший Бьёрк бережно откладывает письмо на кофейный столик и откидывается на спинку кресла. Дело о пожаре в Опере оказалось действительно странным. Особенно сильно детектива удивляет полное бездействие жандармов. Они не просто наотрез отказываются содействовать следствию, они изо всех сил мешают ему. Никто не желает даже на мгновенье усомнится в вине Призрака Оперы. Никто не желает проявить хоть каплю человечности к гонимому и ненавидимому всюду маэстро в маске.

Несмотря на сопротивление со стороны горожан и французских жандармов, Александр не без помощи младшего де Шаньи, охваченного страхом за свою возлюбленную, получил допуск к театру Гарнье.

Осмотр места преступления позволил ему сделать вывод о том, что это был спланированный поджог. Детектив знал об этом задолго до начала следствия — кто-то желал подставить Призрака, вытурить монстра, держащего сотрудников Оперы в холодящем кровь ужасе долгие годы.

Очаг возгорания был обнаружен Александром с помощью команды пожарных, спасавших жизни людей в ту злополучную ночь пожара. То оказался небольшой закуток на первом уровне подвала театра, по одну сторону от него располагался длинный коридор, ведущий к многочисленным гримерным и спальням, по другую же спуск на более низкие уровни… к дому у озера.

Детектив уверен: кто-то намеренно разлил керосин в этом неприметном месте и поджог его. Однако пламя стремительно поползло прямо по ковру, тянущемуся вдоль всего коридора, а не вниз по деревянным сводам подземелья, как планировалось преступником.

Все, кто по мнению Бьёрка могли быть свидетелями начала пожара, хранят тяготящее молчание, будто намеренно покрывают кого-то. Эта мысль никак не отпускает его. Что-то в этом деле кажется нечистым.

***

Девушка не может оторвать глаз от своего отражения в зеркале. Она выглядит словно настоящая принцесса прямиком из сказок детства, что рассказывал ей Эрик перед сном каждый вечер. Она засыпала тогда, убаюканная его нежным голосом, и видела дивные сны… Сны, где она выглядела точь-в-точь как сейчас, где ждала своего принца у Алтаря небольшой часовни. Лишь сейчас Кристина осознает, что даже в её снах лицо такого желанного принца было надежно скрыто от глаз посторонних аккуратной белоснежной маской. Её фантазия сама дополняла его образ неотъемлемым атрибутом Призрака Оперы.

Невеста улыбается своему отражению и оглядывает себя с ног до головы. Выполненное из шелковой тафты платье идеально обрамляет точеную фигуру Даае. Умелый портной, выполнявший его по заказу Эрика с того самого дня, как они прибыли во Флоренцию, сделал изящный акцент на осиную талию девушки, усыпав её мелкими драгоценными камнями, красиво сверкающими теперь под солнечными лучами, пробивающимися через тонкие шторы.

— Тебе нравится? — слышит она тихий вопрос со стороны входа в спальню. — Кажется, я все сильнее влюбляюсь в свою невесту.

— Эрик, — смущенно обращается к нему Кристина, неторопливо покружившись на месте, — оно словно из моих самых сладких грёз…

— Когда-то давно малышка Даае поделилась со своим Ангелом одним прекрасным сном, — ласково отвечает мужчина, подходя к Кристине, — особенно сильно она была восхищена своим нарядом и все это время я не мог об этом забыть.

Щеки девушки вмиг багровеют и она укрывает лицо ладонями, заливаясь счастливым смехом.

— Я тебя люблю, Эрик Дестлер, — заявляет с придыханием Кристина, поднимая глаза на восторженно глядящего на нее мужчину, — ты мой принц.

— Ну, хватит, — скромно отвечает Эрик, поправляя светлые локоны, выбившиеся из небрежного пучка, — я лишь хочу видеть улыбку моей дорогой невесты.

— Я так волнуюсь, знаешь, — шепчет Даае, оглядывая мужчину без маски со ставшим уже привычным протезом на лице, — стать твоей женой… Это нечто особенное. Это не как быть супругой виконта или какого-то приятеля из детства.

— Что ты имеешь в виду, Кристина? — спрашивает Эрик и девушка отчетливо слышит нотки страха в его голосе. — Если тебя что-то гложет, ты можешь со мной поделиться этим. Вместе мы все решим.

Если бы только она могла ответить на этот вопрос. Интуиция никогда не обманывала Кристину и вот она вновь истошно кричит из глубин её подсознания, предостерегает и молит об осторожности.

— Я очень хочу выйти за тебя, — говорит Кристина прежде, чем Эрик успевает окончательно додумать недосказанные ею слова, — это неизменно. Просто… Какое-то плохое предчувствие никак не дает покоя. Чем ближе день свадьбы, тем сильнее оно распаляется внутри. Осталось лишь две недели и я боюсь, что что-то пойдет не так.

Призрак тяжело вздыхает и притягивает девушку к себе, заключая в крепкие объятия, укрывая её от всего мира и от её собственных, сжигающих изнутри чувств. Он хотел бы утешить её, заверить и пообещать, что все обойдется, все будет хорошо, но ощущает всем своим нутром то же, о чем говорит Кристина. Ощущает беду, крадущуюся к ним изо дня в день и вот-вот готовую настигнуть.

— Мы всё преодолеем, мой Ангел, — вместо этого говорит Эрик, крепко прижимая Даае к своей груди, и невесомо целует ее в белокурый затылок, — верь мне.

Девушка согласно кивает и прикрывает глаза, наслаждаясь ощущением тяжелых рук Призрака на своей хрупкой спине. Он медленно ведет ладонью от тонкой шеи девушки к её талии, очерчивая пальцами острые, выступающие из-под бледной кожи позвонки. Его осторожные движения убаюкивают Кристину. Она льнет щекой к его крепкому плечу и расплывается в сладкой улыбке, когда он вдруг подхватывает её на руки, чтобы уложить затем в их уютную постель.

— Давай я помогу тебе раздеться, — шепчет Эрик едва слышно, не желая рассеивать охватившую Кристину дрему, и бережно приподнимает её бедра, чтобы спустить к ногам изящное платье.

Он не может устоять от восторженного взгляда на нее… На такую беззащитную сейчас в одной лишь струящейся шелковой сорочке, задремавшую среди многочисленных подушек на широкой кровати, кажущейся для неё слишком большой.

Призрак накрывает невесту пуховым одеялом и запечатлевает целомудренный поцелуй на её лбу, подбирая с простыни подвенечное платье. Убрав его затем в шкаф и еще раз с упоением взглянув на Кристину, Эрик покидает комнату, позволяя возлюбленной немного отдохнуть.

Едва мужчина оказывается в гостиной, как раздается короткий стук в дверь. Сегодня они не ждали гостей, однако Лука иногда наведывался к ним без предупреждения.

Отворив дверь дома, Эрик обнаруживает там именно младшего Бьёрка, отчего-то выглядящего очень взволнованным.

— Что-то случилось, Лука? — спрашивает Призрак, склоняясь к мальчику. — Только тише, Кристина уснула…

— Месье, — выдыхает Бьёрк, поднимая на него полные страха глаза, — матушке передали это письмо сегодня утром на рыночной площади… Какой-то незнакомец, лица которого невозможно было разглядеть за капюшоном, всучил ей конверт и ушел прочь через толпу людей.

Призраку очевидно, что ничего хорошего в письме нет, и он, нахмурившись, вчитывается в переданный мальчиком лист пергамента.

«Я хотел бы дать тебе шанс начать новую жизнь вдали от дома. Ведь каждая тварь имеет право жить, не так ли? Я крайне великодушен.

К твоему несчастью, один очень прозорливый детектив вышел на верный след и не оставил мне иного выбора…

Я даю тебе неделю, чтобы прийти с повинной к тосканским карабинерам. Ослушаешься — один очень дорогой тебе человек пострадает. Надеюсь, твоя любовь к ней достаточно сильна, а ее жизнь важнее твоей свободы.

Время пошло. Действуй.»

— Это же безумие… — зло цедит Эрик, сминая пальцами жалкий кусок пергамента.

— Они убьют Вас, если Вы сдадитесь, — шепчет подавленно младший Бьёрк.

— Но какой у меня выбор, Лука? — усмехается печально Призрак. — Я не могу подвергнуть Кристину такой опасности.

— Доверьтесь Алексу, — откликается он с толикой надежды в голосе, — он успеет… Он найдет истинного виновника пожара и тогда все эти угрозы будут пусты!

— Что ж, — тяжело выдыхает Эрик, — я буду тянуть до последнего дня и буду надеяться, что ты прав, мой юный друг. Только прошу, не давай понять Кристине, что что-то идет не так… Я не хочу, чтобы она тревожилась о чем-то.

— Я все понимаю, — кивает понуро Лука, — я пойду, месье, но обязательно еще навещу вас на неделе.

Мальчишка шагает на улицу и Эрик провожает его печальным взглядом, тихонько закрывая дверь. Это письмо ранит его глубоко в сердце, врывается в душу и разбивает её вдребезги на сотни крошечных осколков.

Кто мог совершить такое злодеяние? А главное зачем?.. Ответов на эти вопросы Призрак найти не может. Он был уверен, что случившийся пожар лишь случайность, в крайнем случае, поджог по неосторожности, но никак не четко спланированное преступление. Это кажется Эрику дикостью… Дикостью, по иронии судьбы ассоциирующейся лишь с ним, с теперь уже бывшим Призраком разрушенного святилища музыки, с бывшим Призраком Оперы.

========== Двадцать пятая глава ==========

Тонкие пальцы Эрика бережно перебирают золотистые локоны сладко спящей Кристины. Он глядит на ее расслабленное лицо, на застывшую на губах нежную улыбку, на длинные ресницы, бросающие тень на фарфоровую кожу, и тоска резко сковывает его сердце. Он не желает мириться с мыслью о том, что их едва начавшуюся сказку ждет скоропостижная смерть. Не желает мириться, но осознает сколь ничтожен шанс на спасение.

— Эрик, — выдергивает его тихий шепот из мыслей, — ты чем-то расстроен?..

Он нехотя сталкивается взглядом с затуманенными сном глазами Кристины и натягивает на лицо кривоватую улыбку вопреки рвущей его душу на куски горечи, вопреки сжигающей изнутри боли.

— Нет, родная, — отвечает он, ненавидя себя за эту страшную ложь, — все хорошо. Ты выспалась?

— Да. Ты знаешь, мне снился такой чудесный сон, — начинает Даае, обхватывая аккуратно запястья мужчины и притягивая его в свои объятия, — будто бы не происходило той страшной катастрофы, будто я не допускала ту фатальную ошибку на крыше Оперы. Мы были вместе на сцене театра, ты и я, как единое целое и… Это было невероятно. Жаль, нам не суждено испытать этого наяву.

Ее нежные руки проскальзывают под рубашку Эрика и очерчивают еще совсем свежие шрамы, а губы невесомо касаются чувствительной шеи. Мужчина рвано выдыхает, машинально стискивая пальцами ее тонкую талию.

— Быть может когда-нибудь ты сможешь вновь взойти на большую сцену, Кристина, — отвечает ласково Эрик, вглядываясь в ее сияющие обожанием глаза, — сможешь покорять сотни сердец искушенных слушателей, очаровывать их своим неземным голосом.

В это мгновенье Призрак думает, что его смерть освободит Кристину, позволит ей показать себя и свой талант всему миру. Сейчас же… Его прошлое, допущенные им ошибки делают их жертвами злой шутки судьбы, чьего-то коварного замысла, страшной подлости.

— Мне не нужно ничье признание, если рядом не будет тебя, — с укором говорит Даае, — мне вообще, кроме тебя, ничего не нужно.

Мужчина неуловимо вздрагивает от сказанных ею столь искренне слов, а к горлу подступает ком. Его будто обдает ледяной водой и он возвращается из далекого прошлого, где Кристине был безразличен он и его судьба, в настоящее, где она отчаянно жмется к его острому плечу и грезит лишь им одним, их только-только зарождающейся семьей и таким желанным, но все еще очень далеким счастливым будущим.

***

Детектив нервно постукивает пальцами по деревянному столу, задумчиво глядя на Фирмена, меряющего комнату быстрыми шагами.

— Ришар, — наконец устало вздыхает Александр и делает глоток бургунди, — Вам не удастся обмануть меня. Я вижу, Вам что-то известно о той злополучной ночи.

— Я сказал уже сотню раз! — нервно откликается мужчина и резко проводит ладонью по выбившимся из прически темным волосам. — Мне ничего неизвестно!

— Неужели Вам столь безразлична судьба невинного человека? — спрашивает детектив, презренно прищурившись.

— Призрак Оперы вовсе не невинен, — цедит сквозь зубы мужчина и замирает напротив Бьёрка, облокачиваясь всем весом на столешницу, — он должен поплатиться за годы тирании, царящей в театре!

— Я говорю вовсе не о Призраке, Ришар, — спешит его перебить Александр, — а о Кристине Даае. Мне известно, что человек, совершивший преступление, угрожает теперь и ей… Готовы ли Вы подвергнуть ее такой опасности? Хранить молчание, зная, что преступник, покрываемый Вами, продолжит свои злодеяния?

Детектив замечает сомнение, блеснувшее в карих глазах, и продолжает давить на мужчину:

— Неужто Вы сможете спать спокойно, когда прочтете в газете заголовок о смерти некогда Оперной Дивы Кристины Даае? Чем же Вы тогда лучше Призрака Оперы? Да ничем, Ришар, Вы такой же!

— Нет! — восклицает чересчур громко для этого тихого кабинета Фирмен. — Это был Филипп де Шаньи! Именно его я заметил тогда в непривычно позднее время в театре, но… Месье Бьёрк, я не хочу стать жертвой тоже. Этот человек властен сделать со мной все, что угодно, словно с жалкой дворнягой. Он способен разрушить мою жизнь.

— Он заставил Вас молчать, не так ли? Много пообещал?

— Сотню тысяч франков, месье, — едва слышно пробормотал Фирмен, стыдливо пряча глаза.

— Благодарю Вас за содействие, — отвечает с нескрываемой радостью Александр, протягивая обтянутую кожей перчатки ладонь замершему мужчине, — я позабочусь о сохранности Вашей жизни, как ценного свидетеля.

Бывший директор нервно улыбается детективу и кротко пожимает его руку в ответ, чтобы затем торопливо покинуть его кабинет, испуганно озираясь по сторонам.

Александр вновь наполняет вином опустевший бокал и тяжело вздыхает, устраиваясь удобнее в своем кресле. Ему совершенно не понятен мотив, движущий Филиппом де Шаньи, ему слишком многое нужно проверить за оставшиеся жалкие пять дней.

Пойдет ли Рауль против собственного брата? Позволит ли детективу копаться в грязном белье своей семьи?

Александр качает головой и прикрывает глаза, залпом опустошая бокал. Каждое последующее решение может оказаться роковым для Эрика и Кристины, для Ришара, вдруг решившегося заговорить, да и для него самого.

***

Пронзительный крик возлюбленной сводит Призрака с ума. Он бежит на ее голос по запутанным лабиринтам незнакомого замка, находящегося на окраине Флоренции. Ему кажется, что еще совсем немного и она замолкнет навсегда, что он не успеет, что не сможет спасти ее.

Ее голос эхом разносится по многочисленным коридорам, отражаясь звоном от стен, сбивая Эрика с толку, путая его. Глухой удар и снова вскрик — Призрак взбегает вверх по винтовой лестнице и с разбегу выбивает дверь плечом, тут же попадая в комнату.

— Эрик! — восклицает сквозь слезы Кристина.

Она привязана толстой веревкой к стулу, сорочка, в которой она была похищена из дома, разорвана и едва прикрывает самые сокровенные места, но ее тело… Оно сплошь покрыто кровоточащими ссадинами и чернеющими синяками.

Ненависть и ярость застилают разум Эрика и он кидается на человека, облаченного с ног до головы в мантию, но тот лишь выставляет перед собой револьвер.

— Эрик, нет! — срывается на визг Даае, изо всех сил пытаясь разорвать удерживающие ее на месте веревки.

— Эрик! — доносится до его слуха совсем близко.

Кристина резко встряхивает спящего мужчину за плечи и он, наконец, распахивает полные испуга глаза.

— Милый, — выдыхает с облегчением Кристина, прижимаясь к его высоко вздымающейся груди, — я надеялась, эти кошмары остались в прошлом…

Осознание того, что увиденный кошмар совсем скоро может обратиться реальностью, пугает Призрака и он невольно ежится, стискивая Кристину в своих крепких объятиях. Он не может допустить этого. Он непременно сдастся жандармам, едва взойдет солнце в последний отведенный ему день… Лишь бы Александр успел.

— Все позади, — шепчет успокаивающе девушка, растеряно оглядывая испуганного Призрака, — слышишь меня? Это всего лишь сон, все в порядке.

Пелена отчаянных слез застилает глаза Эрика и он тяжело сглатывает подступивший к горлу ком, изо всех сил борясь с навалившимся на него животным ужасом. Ни один кошмар, увиденный им ранее, не шел в сравнение с этим…

— Боже, — выдыхает обессилено Кристина, стараясь поймать его бегающий по комнате взгляд, — что тебя напугало, Эрик?

— Не важно, — отвечает как можно спокойнее мужчина, стараясь унять накатывающую панику, — это всего лишь сон.

Девушка тяжело вздыхает, аккуратно укладывая голову жениха на свои стройные ноги. Бережно поглаживая его по волосам, она шепчет:

— Как бы мне хотелось, чтобы тебя никогда больше не беспокоили эти сны. Ты заслужил, наконец, быть свободным от них.

Призрак заставляет себя как можно искренне улыбнуться ей и прикрывает глаза, желая раствориться в ее нежных прикосновениях и ласковых словах.

— Знаешь, — начинает она чересчур осторожно. Эрик чувствует как голос девушки едва уловимо дрожит и как тщательно она подбирает слова, — я хотела бы, чтобы мы поскорее сходили к матушке Бьёрк.

— Конечно, — соглашается мужчина, невольно напрягаясь от ее интонации, — ты чем-то взволнована?

Кристина отводит взгляд от внимательных золотистых глаз и бессознательно стискивает простынь под свободной ладонью.

— Не хочу пока спешить с выводами, — вполголоса продолжает девушка, — но вероятно… У нас будет малыш, Эрик.

========== Двадцать шестая глава ==========

— Вероятно… У нас будет малыш, Эрик.

На мгновенье Призрак выпадает из реальности: все потаенные страхи, гложущие чувства, сжигающие изнутри эмоции отступают, позволяя сумасшедшему счастью завладеть его разумом.

Ребенок… Его и Кристины Даае — сущего ангела, сошедшего на землю в качестве извинения самого Бога за все его страдания. Его и Кристины Даае — некогда юной балерины, страшащейся чувств своего незримого покровителя. Его и Кристины Даае — отчаянно влюбленной женщины, решившейся бежать вместе с ним — холоднокровным убийцей, гонимым отовсюду. Каким может быть ребенок столь необыкновенных людей, чей брак был заключен на небесах, чьи судьбы были кропотливо сплетены самой кудесницей Судьбой?.. Призрак с трудом осознает слова, сказанные его милой Невестой. Это кажется ему какой-то сказкой, где он лишь сторонний наблюдатель, лишь свидетель чудес, происходящих наяву.

— Эрик, — ласково обращается к жениху Кристина, глядя на бессознательную, совершенно искреннюю улыбку, осветившую его безобразное лицо, — я бы очень хотела знать это наверняка.

Её тихий голос вырывает его из круговорота светлых мыслей и он нехотя вновь окунается в тревожный омут. Призрак едва успевает взять себя в руки и не показать Кристине своих сомнений в их идеальном, сказочном будущем, кажущимся отныне таким нереальным и далеким.

— Да, да, — откликается он, всеми силами контролируя голос, в любой момент способный выдать его с потрохами, — мы обязательно навестим матушку Бьёрк, мой Ангел. Сегодня же. Нельзя медлить, мы должны это знать наверняка.

Он всегда был непоколебимо уверен в Александре. Безусловное мастерство, исключительная интуиция, совершенно поразительная проницательность — бесценные качества, сделавшие его детективом, о котором с восхищением и толикой страха говорят как в аристократических кругах, так и среди простолюдинов. Но… Именно сейчас в сердце Эрика волей-неволей закралось сомнение.

«Да как же это возможно? — промелькнуло у Призрака в мыслях. — Как бы не был умен Александр, ему не хватит времени, чтобы доказать мою невинность…»

Даае жмется, словно крохотный котенок к костлявой груди, поднимая на мужчину светлые, светящиеся любовью глаза. Эрику кажется, что он вот-вот сойдет с ума от всех чувств, распирающих его изнутри в эти секунды. Он с благоговением заключает девушку в свои объятия и невесомо целует ее в обнаженное сползшей сорочкой плечо.

— Боже, Кристина, — шепчет он ей на ушко, когда его ладони опускаются на ее тонкую талию, — ты не представляешь насколько сильно я желаю, чтобы ты стала моей законной супругой, чтобы твои догадки оказались истинными, чтобы мы стали, наконец, счастливой семьей.

— Так и будет, осталось лишь несколько дней, — мягко отвечает Даае, осторожно отстраняясь от мужчины, — идем же к матушке, Эрик! Мне не терпится узнать поскорее…

— Мне тоже, родная, — откликается он вслед удаляющейся в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок, — мне тоже…

Оставшись наедине с собой, Эрик до боли сжимает кулаки, позволяя коротким ногтям вонзиться в тонкую кожу ладоней. Боль, пожирающая его изнутри, требует выхода.

Его жизнь обрела смысл, лишь когда он впервые увидел маленькую, испуганную малышку Кристину, которую он возжелал оберегать до самой своей смерти.

«И даже после нее, — рассуждал Эрик. — Если это будет возможно.»

Ничто из его мрачного прошлого не ранило столько сильно, как мысль о том, что Даае останется совсем одна с его ребенком на руках. Его хрупкая, ранимая, маленькая Кристина.

Призрак желает избавиться от всех этих мрачных мыслей. Он не понимает, почему вдруг его покинула вечная спутница — надежда. Он обращался к свету даже в самые темные времена. Искал луч, за который возможно было бы ухватиться. Искал шанс, чтобы сделать хотя бы глоток воздуха в сгущающихся клубах едкого, убийственного дыма. Он никогда раньше не опускал рук и не сдавался до последнего, а боролся, боролся, боролся…

«А теперь главнуюбитву проиграть?.. — усмехнулся мысленно Эрик и, покачав головой, резко подскочил на ноги. — Мы так просто не сдадимся, нет.»

***

Впервые Александр считает, что его план безрассуден и, по большому счету, безнадежен. Впервые всей душой он надеется на благосклонность фортуны, а не на четкие и продуманные действия, просчитанные до мелочей. Впервые он держит столь сильное зло на себя и свою опрометчивость, но… Выбора нет. Нет времени и нет надежды, что появится хоть какая-то зацепка, способная разрушить завесу лжи, кропотливо выстроенную Филиппом де Шаньи.

Стоя у холодной стены невысокого здания в двух кварталах от руин, некогда бывших знаменитым театром, детектив делает глубокий вдох и считает до десяти, прежде чем покрепче перехватить пальцами неизменный револьвер и навести мушку на замершую в нескольких метрах фигуру.

— Давай же, Ришар, — сквозь зубы шепчет Александр, не сводя дула с утомившегося ждать графа.

Вскоре издалека к старшему де Шаньи быстрым, дерганным шагом приближается некогда директор «Оперы Гарнье». Он испуганно озирается по сторонам, то ли страшась лишних свидетелей, то ли надеясь удостовериться в собственном тылу. Долю секунды детектив даже желает выстрелить прямо в глупого мужчину, ставящего своим подозрительным поведением под угрозу весь и без того неэффективный план.

Наконец, мужчины замирают друг напротив друга и Фирмен нехотя начинает разговор:

— Я хотел бы получить деньги, — говорит он достаточно громко, чтобы услышали Александр и несколько жандармов, привлеченных им в качестве свидетелей и подкрепления, — мне надоело ждать! По Вашей вине я лишился всего!

— Тише же, глупец! — цедит сквозь зубы де Шаньи, резко шагая вплотную к побледневшему сию секунду Фирмену и хватая его за ворот сюртука.

Детектив бессознательно напрягается, опуская палец на курок револьвера и готовясь стрелять, если ситуация вдруг окончательно выйдет из-под контроля.

— Неужто нельзя было найти менее укромного места? — продолжает зло шептать граф, сурово глядя на подрагивающего от страха мужчину.

— Месье де Шаньи, — лепечет ломаным голосом Ришар, — честно говоря, я не хотел бы оставаться после случившегося наедине с Вами…

«Так, продолжай! — ликует в мыслях Александр, глядя на багровеющее от злости лицо графа. — Выводи же его на чистую воду!»

— Ни слова больше! — срывается на крик Филипп, отталкивая от себя Фирмена столь сильно, что тому едва удается устоять на ногах. — Забирай свои чертовы деньги и проваливай!

Пока де Шаньи склоняется к чемодану, оставленному им на тротуаре, Ришар решается задать, наконец, прямой вопрос:

— Лишь сотня тысяч франков за сгоревший дотла театр… Мелочитесь, Вам не кажется? Если я решу вложиться в его восстановление, этого будет недостаточно, месье!

Граф усмехается такой наглости и с кривой ухмылкой оборачивается на бывшего директора:

— Я столь великодушен, что даю тебе шанс подзаработать и забыть все, что ты видел, и… Не сдохнуть, как помойный пес на окраине Парижа, — граф подступает вплотную к Ришару и Александр замечает, как он протягивает руку под плащ, нащупывая оружие.

— Тогда… — Фирмен запинается прежде, чем произнести слова, заранее заготовленные Бьёрком на крайний случай, — тогда весь Париж узнает о том, что Вы, а не несчастный Призрак Оперы, подожгли «Оперу Гарнье»! Что Вы лишили жизней десятки невинных, совсем юных людей!

Едва он успевает договорить, как острый клинок с усыпанной драгоценными камнями рукоятью взметывается к его шее. В ту же секунду раздается выстрел из-за угла, за которым все это время прятался детектив. Он решительно покидает свое укрытие и кидается к упавшему на землю графу.

— Мерзавец! — восклицает, стиснув зубы от боли, старший де Шаньи.

Он делает попытку подняться, но терпит неудачу — Александр попал точно в колено и теперь граф едва ли мог куда-то уйти. Начальник местной жандармерии спешно опускается к раненному мужчине и сковывает его руки за спиной тяжелыми наручниками, с нескрываемым отвращением заявляя:

— Граф де Шаньи, Вы арестованы!

***

Ожидание сводит Эрика с ума. Он сидит под дверью спальни матушки Бьёрк, напряженно глядя на свои сцепленные замком руки. Отчего-то он чувствует, что подозрения Кристины не напрасны, что вот-вот она выйдет окрыленная счастьем, неся радостную весть о том, что ждет ребенка, но… Завтра наступит последний отведенный им день и надежда, теплящаяся в сердце мужчины, стремительно угасает.

— Все будет хорошо, — утверждает тонкий голос младшего Бьёрка и Эрик поднимает на мальчика глаза, — Алекс ни за что не подвел бы Вас, месье Дестлер.

Лука присаживается перед Призраком на колени и внимательно вглядывается в его лицо. В этом городе Эрик совсем позабыл о том, как выглядит. Он привык ходить в мантии, тяжелый капюшон которой скрывал его от посторонних глаз не хуже маски, а редкие люди, видящие его истинное лицо, никогда не показывали ни страха, ни отвращения. Сейчас он отчего-то почувствовал себя голым и уязвимым под не по годам серьезным взглядом мальчика.

— Это зависит не только от него, — с нескрываемой печалью отвечает мужчина, опуская глаза в пол, и тяжело вздыхает.

— Он сделает даже невозможное, — уверенно заявляет Лука, накрывая маленькой ладошкой костлявую кисть Эрика, — никогда не сомневайтесь в нем. Если этот человек считает Вас другом, то он умрет за Вас, я знаю.

— У него лишь день, — шепчет Призрак, встречаясь взглядом с горящими решительностью глазами младшего Бьёрка, — но да, он справится. Я верю.

Мальчик кивает и поднимается на ноги, победно улыбаясь. Он протягивает Эрику руку, шепотом говоря:

— А теперь сделайте все, чтобы у Вашей невесты ни на секунду не возникло сомнений в том, что Вы будете жить долго и счастливо.

Призрак криво усмехается и, приняв протянутую руку, поднимается следом. Он с удивлением отмечает, что Луке удалось убедить его. Убедить, что не все еще потеряно, что есть еще едва уловимый, но все-таки луч надежды на справедливость.

— Эрик! — раздается звонкий голос из-за его спины и Кристина бросается на него с объятиями. — Эрик, у нас будет ребенок!

Он подхватывает невесту на руки с такой легкостью, будто бы она совсем ничего не весит, и шепчет между многочисленными поцелуями:

— Я безумно люблю тебя, Кристина. Люблю до остатка своей черной души. До последнего вздоха.

Она беззвучно смеется, прижимаясь к его груди и откровенно наслаждаясь этими мгновениями. Последние пару дней Эрик казался ей совсем мрачным и отстраненным. Будто бы мыслями он был где-то далеко, не с ней, не рядом. Ей было начало казаться, что его лишь огорчит новость о ее беременности, но сейчас… В его янтарных глазах плещется нескончаемое, необъятное обожание. Именно с таким восхищением он смотрел на нее всегда и теперь её сердце может быть спокойно.

========== Двадцать седьмая глава ==========

Битый час Флоран Пеллетье нарезает круги вокруг стоящего посреди пустой комнаты стола, за который этим утром усадили обвиняемого в поджоге театра графа де Шаньи. Все это время он пытается выбить из мужчины хоть слово, но тот сохраняет молчание, лишь изредка бросая в ответ бессмысленные фразы.

— Месье, я прошу Вас, — устало выдыхает он, опускаясь на стул напротив заключенного, — я не смогу защитить Вас в суде, если Вы продолжите молчать.

Дверь в комнату распахивается резко и с противным скрипом. На пороге оказывается детектив Бьёрк, сжимающий в руке стопку документов. Он шагает к замершему в полуметре адвокату и кривовато усмехается.

— Боюсь, месье Пеллетье, никаких Ваших навыков не хватит для того, чтобы месье де Шаньи вышел сухим из воды.

Мужчина вопрошающе глядит на Александра, суетливо одергивая элегантный костюм. Тогда Бьёрк спешит объяснить:

— Признаться честно, я совсем не ожидал такой сговорчивости от Вашего брата. Стоило ему только узнать обо всем… — Александр бросает насмешливый взгляд на Филиппа и качает головой. — Он был в ярости.

— Но мотив, — неуверенно начинает Флоран, — его… его нет, месье Бьёрк.

— Это как посмотреть… Мотив здесь не один. Не так ли, де Шаньи?

— Вы ничего не докажете! — восклицает мужчина, кривя лицо.

— Вот и посмотрим, — отвечает равнодушно детектив и оборачивается на Флорана, — дело в том, месье, что Ваш достопочтенный был крайне недоволен ролью спонсора некого Призрака Оперы, ведь… Он питал иллюзию, что сплетни о нем лишь происки суеверных простолюдинов, что это лишь желание дирекции театра набить свои карманы на жалких фокусах. Драгоценная супруга графа и его уважаемый брат любили театр, отчаянно не желали отказываться от покровительства над ним, а сам же он…

— Я его возненавидел, — процедил сквозь зубы де Шаньи, глядя исподлобья на мужчин.

— Но что же еще? — не понимает Пеллетье.

— Ох, тут все совсем уж банально, — вздыхает Александр, — Семья де Шаньи ведь всегда славилась своим чистым, благородным родом. Как вдруг… Катастрофа! Младший де Шаньи влюбляется в жалкую простушку, дочь никому неизвестного скрипача.

— Неужто… — выдыхает в сердцах адвокат. — Неужто Вы учинили все это, руководствуясь столь мелочными мотивами?! Вы обязаны понести наказание. Нет! Вы заслуживаете самой страшной смерти.

Флоран меряет комнату быстрыми, отрывистыми шагами, сжимая руки в кулаки до побеления костяшек. Детектив неизбежно ощущает ярость и ненависть, источаемую пожилым адвокатом.

Старший де Шаньи только ухмыляется, демонстрируя тем самым абсолютное, ужасающее безразличие. Он не раскаивается. Он не думает о десятках погибших под руинами театра людей. Он не жалеет юных талантов, погибших в страшных муках, задохнувшись от удушающего дыма и терзающего огня.

— Мало того, — добавляет вдруг Александр, разрушив устоявшуюся тишину, — он желал обвинить во всем совершенно непричастного к тому человека, угрожал его семье, шантажировал. Вы ответите за каждое свое решение, де Шаньи. И я Вам гарантирую… Вы предпочтете смерть всему, что Вас ждет.

***

Призрак с нежностью и нескрываемой грустью оглядывает свою любимую невесту. Она мирно дремлет у бока Эрика под пушистым пледом, обвив его торс своими хрупкими руками. Сердце мужчины разрывается на части в эти секунды, когда он оказывается вынужден принимать самое тяжелое в его жизни решение — сдаться властям и дать Кристине и их будущему малышу шанс на спокойную жизнь или же… Остаться и подвергнуть их опасности, обречь на вечные бега.

В глазах стоят предательские слезы, а с губ срывается тяжелый вздох. Это выше его сил. Это больнее, чем все, что когда-либо происходило в его жизни. Он бы пережил любые испытания вновь, испытал бы любые муки, только лишь чтобы остаться здесь и сейчас и на все будущие года рядом с ними.

Резко смахнув ладонью будто бы едкие слезы, он поднимается с места, махом подкладывая под голову Кристины мягкую подушку. Он не имеет права остаться, он обязан сделать все, чтобы самые родные его сердцу люди были в безопасности. Взглянув еще раз на любимую девушку, Эрик решительно шагает прочь из комнаты — медлить больше нельзя.

Едва уловимый щелчок замка отчего-то вынуждает Даае проснуться. Она приоткрывает заспанные глаза, надеясь увидеть рядом с собой Эрика. Растерянно оглядев комнату, она севшим голосом зовет его.

— Эрик, ты где, милый? — в пустоту вопрошает Кристина и кутается плотнее в плед, медленно поднимаясь с дивана.

Ответом служит тишина. Нахмурившись, она проходит в коридор и замечает, что мантии Эрика нет — он куда-то ушел, даже не предупредив ее. Взгляд Кристины вдруг падает на скомканный лист бумаги, лежащий у самого порога. Опустившись на корточки, она берет его в руку и разворачивает на свету: глаза быстро бегут по смазанным буквам и к горлу Даае подступает ком. Это то самое злополучное письмо. Она отказывается верить увиденному. Страх за Эрика вдруг парализует ее, приковывая, словно статую, к полу. Ей требуется несколько секунд, чтобы осмыслить содержание рокового письма. Затем Кристина резко хватается за пальто, висящее на вешалке, и отворяет дверь на улицу, попутно накидывая его на свои плечи.

Она не успевает сделать и шага, как перед ней оказывается незнакомец в широкополой шляпе и грубо толкает её вглубь дома. Девушке не удается сохранить равновесие и она падает, больно ударяясь бедром о холодный, каменный пол.

— Где этот урод?! — восклицает агрессивно мужчина, подступая все ближе к Кристине.

— Не смей называть моего мужа так! — едва ли не рычит она в ответ, отползая от мужчины.

Тот лишь скалится в ответ, непоколебимо на нее шагая. Девушку передергивает от его холодных серых глаз, глядящих на нее с неукротимой жадностью и похотью, от открытых похабной улыбкой кривых, местами отсутствующих зубов.

— Надо же какая у него невеста, Ашиль, — вдруг раздается чей-то голос со стороны входа в дом, — грех не воспользоваться случаем!

Еще один незнакомец показывается из-за спины сообщника и вместе они загоняют ее в угол комнаты. Вжимаясь изо всех сил в стену, Кристина накрывает голову руками, жмуря в страхе глаза.

— Красавица, не стоит нас бояться, — раздается прямо над ее ухом, — мы лишь немного с тобой поиграемся.

Широкая ладонь названного Ашилем обхватывает ее тонкое запястье и рывком тянет наверх. Словно безвольная кукла она поднимается на ноги и, не силясь сдерживать эмоций, срывается на рыдания. Второй мужчина тянет к ней свои шершавые пальцы и обхватывает ими острый подбородок.

Кристина быстро мотает головой, стремясь избавиться от этого отвратительного прикосновения. Она дергается в твердой хватке, но ей не хватает сил противиться сразу двум здоровенным мужчинам.

— Не смейте меня трогать! — кричит она, надеясь привлечь внимание случайных прохожих или немногочисленных соседей.

Однако ее мольбы не желают слышать. Ашиль грубо обхватывает ее за талию и привлекает вплотную к себе. Глаза девушки в ужасе распахиваются, она старается оттолкнуть его, но он непоколебимо склоняется к ее шее и примыкает к ней жадным, развязным поцелуем.

— Ну-ка, — ухмыляется Ашиль, — помоги мне, Юдо, придержи красавицу.

По щекам Кристины стремительно бегут слезы, когда один головорез хватает её за руки и заводит их за спину, не позволяя ей делать более лишних движений, а другой начинает рвать тонкую ткань чайного платья, надетого ей в спешке перед выходом из дома. Она пытается позвать на помощь, но в тот же миг Ашиль ударяет ее по губам ладонью.

Даае вскрикивает от пронзительной боли, но мужчины ни на секунду не прекращают лапать ее стройное тело. Она может лишь молить Бога о том, чтобы Эрик вдруг решил вернуться домой, чтобы остановил этот кошмар, чтобы освободил ее от этих омытых кровью рук и заключил в свои надежные объятия.

Надежда увидеть на пороге дома любимого жениха не покидает её и когда Юдо одним движением стягивает с нее панталоны, а затем раздвигает в стороны худые ноги. Ее тело пробивает дрожь и она с какой-то невероятной, неестественной силой пинает мужчину в пах. Тот сгибается пополам, тут же от нее отворачиваясь.

— Тварь! — взвывает он и Кристина получает очередной удар по лицу от Ашиля.

За пеленой слез она уже не может разобрать происходящего, ей кажется, что сознание вот-вот покинет её, только бы не знать того ада, который вот-вот с ней произойдет.

***

— Французская жандармерия уже задержала истинного виновника, месье, не говорите ерунды, — с явной скукой в голосе сообщил мужчина в форме.

— Что? — не понимает Эрик. — Но кого же они задержали?

— Филипп де Шаньи, — поясняет нехотя старый жандарм, — но вот что интересно… Вы стали жертвой его грязных игр, должно быть? Нам сообщили, что он шантажировал свидетелей, подкупал их. Вы ведь не просто так здесь, верно?

— Да, Вы правы… — в памяти Эрика всплывает содержание письма и отчего-то его сковывает леденящий ужас, пугающее предчувствие толкает его тотчас сорваться на бег и как можно скорее оказаться дома.

— Простите, месье, — быстро тараторит он, уже шагая за порог, — мне срочно нужно домой.

К счастью Эрика, местная жандармерия совсем близко к дому, однако какое-то глубокое чувство заставляет его бежать, а не идти к ставшему им родным дому.

Очень скоро он добирается до их улицы и уже издалека замечает, что дверь в дом не заперта. Рука по привычке тянется под мантию и он вынимает из-под нее неизменную удавку.

Когда до его тонкого слуха доносится дрожащий голос Кристины, его охватывает ни с чем не сравнимая ярость. Он врывается в дом и тут же слышит:

— Эрик!!! — восклицает, не веря своему счастью, Даае, начиная вновь вырываться из рук мужчин, успевших обнажить все ее.

Призрак не дает им и секунды, чтобы осознать происходящее: одним движением он накидывает удавку на шею Ашиля, а затем хватает за волосы Юдо и ударяет его лицом о каменную стену.

У виска обмякшего в хватке Эрика мужчины выступает кровь и Призрак оттаскивает его к посиневшему от нехватки воздуха напарнику. Он снимает с шеи Ашиля удавку, чтобы затем надежно зафиксировать ею руки обоих мужчин и привязать их к кованой решетке у камина.

Вся агрессия, охватившая Дестлера с головой, резко отступает, как только его взгляд падает на сжавшуюся в комок Кристину: он медленно опускается перед ней на колени и вглядывается в ее заплаканные глаза.

— Тише, родная, — шепчет он почти неслышно, — я рядом, я с тобой. Никто тебя не сможет больше обидеть, я клянусь.

Призрак аккуратно проскальзывает руками под спину невесты, чтобы затем бережно подхватить ее на руки и прижать к своей груди.

— Не плачь, любимая, — ласково продолжает он, укачивая ее в своих руках, — сейчас тебе станет легче.

Он с осторожностью опускает Даае на кровать и кутает ее в пуховое одеяло. Кристина благодарно улыбается ему, но отчего-то не может прекратить плакать. Ей так больно от произошедшего, так противно от себя и от всего, что успели с ней сделать, так стыдно…

— Не думай о плохом, — раздается над ее ухом мелодичный голос Эрика, — все позади, все хорошо, совсем скоро мы поженимся. Думай об этом, мой Ангел.

— Но… — начинает было Кристина.

— Никаких но, — прерывает ее мужчина, смачивая белоснежный платок водой из стакана, оставленного ими на прикроватной тумбочке, а затем почти невесомо стирает капли крови с её губ, — Александр справился, слышишь? Он справился, мы можем не скрываться более. Мы будем простой семьей. Будем гулять по паркам, держась за руки. Будем ходить в рестораны и театры. Все будет хорошо. Забудь о том, что случилось.

— Эрик… — выдыхает Даае в неверии.

— У тебя болит что-то? — обеспокоено спрашивает он. — Они ведь не успели ничего сделать? Мне показалось, я успел…

Девушка отрешенно мотает головой, не позволяя жениху подумать лишнего. Она отбивалась от них из последних сил, когда он оказался в доме и вызволил ее из их грязных рук.

— Пара царапин, — шепчет сквозь слезы Кристина стандартную для Эрика фразу и он печально улыбается ей, протягивая руку к багровеющему синяку на её скуле.

— Я бы очень хотел их смерти, — говорит он вполголоса, — но нужно сдать их властям… Я не вправе вершить судьбы людей.

Слова Эрика заставляют Кристину гордиться им. Гордиться тем, каким он стал рассудительным, как научился контролировать свой гнев и силу. Он думал об их будущем, об их зарождающейся семье, и это заставляет сердце девушки биться чаще.

— Я люблю тебя, Эрик, — шепчет Даае, утирая слезы со своих щек.

— Нет таких слов, которые бы описали всю глубину моих чувств к тебе, — откликается он. — Я должен отвести этих нелюдей в жандармерию, но очень не хочу оставлять тебя одну… Я попрошу Бьёрков навестить тебя, хорошо?

Кристина кивает, наконец прекращая плакать и невольно ему улыбаясь. С этого момента они больше не должны бояться. С этого момента начинается новая, светлая полоса в их жизнях. С этого момента все будет иначе.

========== Двадцать восьмая глава ==========

С нескрываемой грустью в глазах Кристина глядит на свое отражение в зеркале — синяки так и не сходят с ее лица в то время как до свадьбы остается лишь день. Она расстроенно вздыхает и опускается на софу, стараясь не встретиться более с зеркальной гладью взглядом.

Воспоминания о злополучном дне слишком свежи и девушка невольно вздрагивает. Она так и ощущает те мерзкие чужие прикосновения к своим бедрам, шее, лицу, отвратительные поцелуи-укусы, беспощадные удары. В то же время ей кажется, будто бы все это произошло со стороны. Во сне.

— Вы все равно выглядите потрясающе, — слышит она ободряющий голос мальчишки, замершего позади нее, и оборачивается на него, выйдя из оцепенения.

— Лука, — обращается она к нему ласково, — как ты сюда попал?

— Месье Эрик велел нам присмотреть за Вами, — заявляет мальчик, вынимая из-за спины букет из свежесорванного вереска, — а так же напоминать о том, как он сильно Вас любит.

Лука делает шаг к ней на встречу и вручает цветы, расплываясь в задорной улыбке.

— Когда же он вернется?.. — спрашивает тоскливо Кристина, вдыхая медовый аромат вереска.

— Ему лишь нужно дать свои показания, — поясняет, совсем как взрослый, Лука, — Вам не о чем переживать. Тем более… Я не позволю скучать! Сегодня я составлю Вам компанию в чудесном местном театре. Обещаю, что Вам понравится.

— Боже, — Кристина радостно смеется, глядя на этого невероятно обаятельного юношу, — я с радостью схожу с тобой.

— Месье Эрик будет счастлив узнать, что его невеста не скучает одна дома, — раздается пронизанный теплотой голос матушки Бьёрк и Кристина оборачивается на нее.

— Вы правы, — соглашается она, — но мне все же очень тоскливо без него…

— Вижу, ты расстроена этой маленькой ссадиной, — с улыбкой говорит старушка, подходя в Кристине, — но ты не переживай, мы наведем красоту в самый ответственный день.

— Спасибо, матушка, Вы невероятно ко мне добры.

Пожилая дама кивает Кристине и тихонько покидает комнату, оставляя девушку и ее юного компаньона наедине. Он протягивает ей открытую ладонь и, едва взяв ее за руку, тянет за собой к выходу из дома.

***

Сидя бок о бок в уютном купе поезда Париж-Флоренция, друзья отмечают свою великую победу. Призраку непривычно видеть Александра столь счастливым и удовлетворенным одновременно. Обычно мрачный и холодный Бьёрк кажется сейчас столь беззаботным, будто все в его жизни вдруг обрело абсолютное равновесие.

— Эрик, мой дорогой друг, — подняв бокал, наполненный вином, говорит Александр, — мы с тобой прошли вместе через столько дерьма… Я просто счастлив, что мы есть друг у друга. Больше и добавить нечего.

Призрак не сдерживает тихого смешка и чокается бокалом с Александром. Он хорошо понимает, что без этого гениального человека, сидящего сейчас столь беспечно напротив него, ничего не было бы возможным. Он бы помер как дворовый пес на задворках Парижа, подстреленный точным выстрелом жандарма и никогда бы более не увидел любимой невесты, не узнал бы чудесную весть о ее беременности, не смог бы даже защитить ее от зла этого жестокого мира. Его бы просто напросто не существовало, не приди на помощь к нему Бьёрк.

— Я буду должен тебе до гроба, — только отвечает Эрик, — и с радостью отплачу свой долг пред тобой, если однажды это будет необходимо.

— Умоляю, Дестлер, — раскатисто смеется Александр, поджигая очередную сигару, — талант попадать в такие неприятности имеешь только ты.

Призрак с ухмылкой толкает друга в бок и откидывается на спинку скамьи купе, отдаваясь собственным мыслям. Как и всегда, Александр прав, но… Ему хочется верить, что на этом череда их приключений кончится и начнется счастливая и тихая семейная жизнь.

Еще до отъезда в Париж Эрик приготовил для возлюбленной нечто особенное. Сегодня Кристину ждет небольшой сюрприз перед свадьбой, о котором знает лишь юный сообщник Призрака — Лука. Ему хочется верить, что это хоть немного порадует ее, заставит улыбнуться после столь тяжелых дней. Она слишком многое пережила.

— Так как бы ты назвал ребенка, м? — раздается будто бы издалека голос детектива и Эрик переводит на него свой рассеянный взгляд.

— А разве я уже говорил, что Кристина беременна?

— Шестое чувство, — с самодовольной улыбкой поясняет Александр, — я счастлив, что это случилось так скоро.

— А имя, — мечтательно говорит Эрик, прикрывая глаза, — я даже не думал об этом… Сердце подсказывает мне, что у нас будет девочка. Я слышал прекрасное имя во Флоренции — Евангелина. По-моему оно прекрасно подошло бы.

— Ева — очень красивое имя, — соглашается Бьёрк, — и крайне подходящее для столь долгожданного дитя.

Тонкие губы Призрака трогает улыбка и он кивает головой. Совсем скоро он будет рядом с Кристиной. Совсем скоро они окажутся у Алтаря, держась крепко за руки. Совсем скоро она скажет такое вожделенное «да» и станет принадлежать лишь ему одному.

Его Кристина.

***

Представление, на которое Кристину привел младший Бьёрк, оказалось и впрямь чудесным. Все это время она не могла свести глаз со сцены, где танцевали балет еще совсем никому неизвестные юные таланты. Она будто бы вновь окунулась в свое детство с бесконечными репетициями до самой ночи под строгим руководством мадам Жири, разговорами до утра с девочками из труппы, тихие колыбельные Ангела Музыки перед сном.

Сейчас стройные фигуры балерины изящно двигаются по сцене словно под ту волшебную песню, написанную Эриком в далеком прошлом прямо для нее. До сознания Кристины совсем не сразу доходит тот факт, что этот бархатистый, пропитанный нежностью голос звучит вовсе не в ее голове, затуманенной ностальгией по прошлому, а прямо за ее спиной. Лишь когда родные пальцы музыканта ложатся на узкую спинку девушки, она в забвении оборачивается и восторженно вскрикивает, прижимая руки к своей груди.

То, как он держится перед десятками зрителей, поражает ее и она завороженно глядит на него слезящимися то ли от счастья, то ли от гордости глазами. Его же взгляд прикован лишь к ней одной и излучает нескончаемые любовь, нежность и бушующую страсть, пока он движется неторопливо по ложе, где разместились Кристина и Лука.

Когда музыка стихает и Эрик замолкает, его невероятный голос раскатывается громогласным эхом по небольшому залу в центре Флоренции и люди вскакивают тотчас со своих мест, чтобы одарить загадочного маэстро своими восхищенными возгласами, искупать его в своих аплодисментах.

— Ты создан, чтобы покорять сердца людей, — восклицает Кристина, поднявшись со своего места, и прижимается с неугасающей улыбкой к плечу жениха, — они без ума от тебя!

— Нет ничего прекраснее, чем видеть тебя сейчас такой, — откликается мужчина, склоняясь к лицу Даае, чтобы запечатлеть на румяной щечке поцелуй, — именно это я и желал увидеть.

— Наконец-то ты рядом, — выдыхает девушка, расслабляясь в его объятиях, — мы можем пойти домой? Я очень хочу побыть наедине с тобой.

— Конечно, — кивает Эрик, — я не отпущу тебя в эту ночь, что бы там не гласили приметы.

Мальчик, все это время наблюдающий за ними со стороны, дождавшись окончания их разговора, делает шаг вперед и, качнувшись на каблуках туфель, вежливо обращается к Призраку:

— Месье Эрик, я набрался дерзости, чтобы спросить у Вас, не возьмете ли Вы меня в свои ученики? Не уверен, что такие неумехи, как я, могут быть Вам интересны, однако…

— Лука, — рассмеявшись, отвечает мужчина, поправляя маску на своем лице, — я с радостью возьму тебя под свое крыло и научу всему, что умею сам.

Все вместе они отправляются по домам и отчего-то это греет темную душу Эрика. Он глядит на счастливую Кристину, держащую под руку юношу с россыпью веснушек на щеках, и осознает, насколько прекрасна жизнь, в которой нет места страхам, в которой можно быть самим собой и иметь друзей, семью, каких-то близких людей. Он не мог и мечтать об этом раньше.

***

С неизменной сигарой Александр сидит на подоконнике уютного флорентийского дома, скрестив по-турецки ноги. Делая очередную затяжку, он глядит в звездное небо, наслаждаясь его чарующей красотой.

В голову лезет множество непрошенных мыслей, которые Бьёрк привык гнать от себя как можно дальше, но сейчас… Отчего-то он окунается в них и не желает более отбиваться.

Завтра он станет свидетелем невероятного события. Завтра на его глазах верный друг Эрик, наконец, обретет свое долгожданное, заслуженное счастье. Завтра прекрасная невеста легендарного Призрака Оперы скажет ему заветное «да». Завтра они соединят свои тела, сердца и души навечно.

Губы Александра трогает улыбка.

Как бы яро он не отрицал существование этого странного чувства «любви», глядя на Эрика, он понимает, что она есть. Что ее способен ощутить каждый. Более того… Каждый способен найти ту саму, чистую и искреннюю «взаимную любовь».

Старшему Бьёрку хочется верить, что и он обретет ее, что и он, спустя столько времени, заслужил толику счастья. Долгие годы он посвящал всего себя путешествиям и работе: слежкам, расследованиям, поискам. Успех от раскрытых дел приносил ему радость, но все это не значит сейчас ровным счетом ничего — у него есть статус, его уважают и ценят как специалиста, он богат. Но какое это имеет значение, если эти кратковременные победы не приносят ему самого главного?

Он всегда боялся открывать свое сердце чужим людям, но теперь вдруг понял, что здесь не должно быть места страхам. Ведь однажды вся полученная от не тех людей боль пройдет, а на смену ей придет… Кто знает?

То, чего он так долго ждал, и то, о чем так долго грезил.

========== Двадцать девятая глава ==========

Проснувшаяся еще ранним утром Кристина с улыбкой наблюдает за спящим женихом, не смея тревожить его мирный сон. Теплые солнечные лучи ласкают его исполосованную шрамами кожу, пробиваясь в спальню через неплотно задернутые шторы, и он бессознательно ерзает на постели, ища тень.

В этот день Даае совсем отпускает всякое волнение, которое преследовало ее все время до свадьбы, и она ощущает, наконец, лишь легкий трепет перед предстоящим событием. Ее талию плавно обвивают худые руки Эрика и она льнет к нему навстречу, стремясь быть еще ближе, чем это возможно, стремясь слиться с ним в единое целое.

Его пальцы вдруг с силой смыкаются на спине Кристины, а лицо искажается гримасой то ли ярости, то ли боли и она тут же выскальзывает из его объятий, чтобы затем опуститься перед ним на колени и слегка встряхнуть за плечи.

— Эрик, — севшим голосом зовет она, склоняясь над ним, — проснись, Эрик!

На его побледневшем лице выступает испарина и он рвано выдыхает, отрешенно мотая головой. Девушка обхватывает ладонями его голову и склоняется к уху, тихо шепча, как много раз до этого:

— Это лишь сон, мой Ангел, лишь твое воображение… Я здесь, я с тобой.

Спустя несколько кажущихся вечностью минут, его дыхание, наконец, приходит в норму и он приоткрывает раскрасневшиеся, отекшие глаза.

— Что с тобой такое, Эрик? — ласково спрашивает Даае, мягко касаясь взмокшего лба мужчины. — Я была уверена, что эти кошмары остались позади.

— Я не знаю, — хрипло отвечает Призрак, накрывая маленькую ладонь Кристины своей, — но это было настолько ужасно. Ты кричала от нестерпимой боли, а наш малыш… Он не выжил. Я даже не мог ничего сделать, чтобы облегчить твои страдания, чтобы помочь тебе.

Вмиг помрачневшая девушка прикусывает губу и прижимается к груди Эрика, тихо вздыхая. Она и сама ужасно боится, что что-то пойдет не так, что случится нечто не поправимое, что она не сможет дать любимому мужу самое ценное, чего он никогда не имел: семью.

Слишком много разговоров ходит о том, каким адом могут обернуться роды. Как погибают едва успевшие появиться на свет малыши, как мучаются от послеродовых осложнений женщины, если вообще выживают. Сглотнув подступивший к горлу ком, Даае берет себя в руки.

— Уверена, с нами не случится ничего подобного, — старается убедить Кристина то ли Эрика, то ли саму себя, — и еще… Пусть все кошмары, мучающие тебя десятками лет, останутся в прошлом. Сегодня у нас будет шанс начать новую, счастливую жизнь. Хорошо?

— Хорошо, — кивает Призрак, не сдерживая улыбки, — я буду верить в светлое будущее. В наше с тобой светлое будущее.

***

Выбор букета для прекрасной невесты было решено доверить Александру. Так, этим солнечным утром он оказывается у небольшой цветочной лавочки неподалеку от церкви всех Святых. До ее открытия остается порядка получаса и он облокачивается на каменную стену, с улыбкой оглядывая близстоящие здания.

Сегодня даже он не может оставаться неизменно холодным и безразличным. Сегодня он здесь, чтобы разделить радость своего единственного друга, чтобы убедиться в том, что это долгожданное событие пройдет успешно и спокойно.

— Извините, месье, — слышит он звонкий голос со стороны и тут же оборачивается на его обладательницу, — не думала, что кто-то столь рано пожалует в мое скромное заведение.

Рядом с ним останавливается белокурая девушка с выразительными глазами невероятного шоколадного цвета. Ее лицо освящает совершенно обворожительная улыбка и Александр ловит себя на мысли, что он не желает отводить от нее взгляда.

— Простите, — осекается он, отстраняясь от прохладной стены, и не может удержаться от ответной улыбки, — Вы так красивы, все мысли вылетели из головы.

— Вы такой милый, — тихо смеется она, отворяя дверь в лавку и проскальзывая внутрь, — могу я Вам помочь?

— Ах, да, — усмехается Бьёрк, следуя за ней, — у моего друга сегодня свадьба и я хотел бы подобрать самый чудесный букет для его невесты. Справитесь?

— Буду очень стараться! — отзывается девушка и начинает собирать цветы в букет.

Никогда в жизни Александру не доводилось слышать таких слов в свой адрес и он раз за разом прокручивает в голове ее нежное «Вы милый», наблюдая за тем, как ее тонкие пальчики с трепетом перебирают стебли цветов, выбирая наиболее подходящие, а затем перевязывают аккуратный букет шелковой лентой.

— Извините, — вновь обращается к ней мужчина, — могу я узнать Ваше имя, мадемуазель?

— Вы слишком часто извиняетесь, — смущенно отвечает продавец и добавляет, протягивая ему цветы, — Тереза.

— Дивное имя, — выдыхает Бьёрк, принимая подвенечный букет из рук девушки, и будто бы случайно накрывает её тонкое запястье ладонью.

Она замирает, не решаясь разорвать этот тонкий контакт, и Александр делает шаг к ней навстречу. Не выпуская ее руки из своей, он вглядывается в ее карие глаза и какое-то необычайное тепло разливается в его груди. Должно быть, именно об этом Эрик рассказывал ему столько раз. Именно этого сам Бьёрк отчаянно желал, глядя по ночам на звездное небо.

— А Вы… Вы представитесь мне? — спрашивает Тереза заметно севшим голосом и от чуткого слуха мужчины не укрывается то, как она взволнована происходящим.

— Меня зовут Александр Бьёрк, — отвечает детектив, сжимая ее узкую ладонь в своих пальцах, — и, кажется, я нашел то, что очень давно искал.

Очаровательный румянец тотчас выступает на щеках Терезы и она робко смеется, отводя взгляд от внимательных сизых глаз, глядящих на нее с неподдельным благоговением.

— Простите меня еще раз, — продолжает Александр, впервые за долгие годы ощущая страх отказа, — но могу я пригласить Вас на чудесную свадьбу моего друга сегодня? Я понимаю, Вы должно быть обязаны оставаться здесь, но… Мне бы очень не хотелось расставаться с Вами вот так.

— Александр, — вдруг обращается она к нему, отбросив все формальности, — я тоже это ощущаю и с радостью составлю Вам компанию.

Мужчина расплывается в счастливой улыбке и шагает к выходу из лавки, так и не выпуская ладонь Терезы из своей руки. Ему кажется, что, если он хотя бы на короткое мгновенье отпустит её, то тут же лишиться этого незнакомого, такого далекого чувства, посетившего его этим летним утром. Кажется, что Тереза испариться, словно ее и не было вовсе, словно это лишь иллюзия, созданная его больным воображением.

Но нет.

Она идет рядом с ним рука об руку к величественному зданию церкви всех Святых и шестое чувство Александра шепчет ему о том, что это правильно. О том, что так должно быть. О том, что она — та самая.

***

С замиранием сердца Кристина движется к Алтарю по усыпанному лепестками роз полу. В эти секунды все на свете теряет для нее всякий смысл, кроме Эрика. Кроме ее будто неземного жениха, облаченного в элегантный костюм-тройку цвета вороного крыла точно по его поджарой фигуре. Лицо Призрака укрывает белоснежная маска с острыми срезами, подчеркивающими его выразительные скулы и такие родные для Даае глаза, светящиеся бесконечной любовью и нежностью.

Глядя на Кристину в том самом платье, о котором она грезила с самого детства, Эрик с трудом сдерживает слезы. Он и думать не смел, что однажды именно он станет тем незримым героем из сна юной Даае, что именно он наденет на нее обручальное кольцо, именно он станет ее счастливым избранником.

Когда они оказываются друг напротив друга посреди величественного здания, пред лицами самых близких им людей и самого Бога, Кристина решается начать:

— Я допускала много ошибок. Я причиняла боль. Я лишала надежды. Пускай это не похоже на то, что обычно должны говорить невесты, но я скажу… Эрик, прости за все, что ты вынужден был пережить из-за меня. Пройдя вместе столь многое, я хочу поклясться в том, что буду верна тебе, буду уважать, любить и ценить тебя. Буду оберегать нас.

— Мне не в чем тебя винить, — отвечает Призрак, пораженный до глубины души словами невесты, — я сам никогда не был Ангелом, как бы ты не считала иначе. И я им не буду, но… Я всегда защищу тебя и поддержу, буду преданным тебе словно пес, буду посвящать всего себя тебе одной. И я верю, что вместе мы способны победить всё.

Мадам Жири, стоящая поодаль от пары с бархатной коробочкой из-под колец, не сдерживается и тихо всхлипывает. Слезы счастья стоят в ее серых глазах и она ничего не может поделать с этой нахлынувшей на нее вдруг сентиментальностью. Она счастлива за этих двоих как за родных детей. Малышка Мэг протягивает матери платочек, в то время, как сама не замечает влажных дорожек, бегущих по ее бледному личику, пока священник читает молитву над молодоженами.

Когда Эрик надевает на невесту обручальное кольцо, он думает, что это, должно быть, самый прекрасный сон. Что спустя мгновенье он проснется и вся сказка, происходящая с ним, рассеется, словно туман, не оставив за собой и следа.

Но дрожащие ручки Кристины, надевающие на его костлявый палец золотое кольцо, говорят об обратном. В следующую секунду она приподнимается на носочках, старательно равняясь с ним ростом, и, тепло улыбнувшись, накрывает его безжизненные губы своими нежными.

— Я люблю тебя, — доносится до него шепот Кристины между легкими поцелуями, — мой муж.

Призраку хочется смеяться от переполняющих его эмоций. Он подхватывает супругу на руки и кружит ее в воздухе под громкие овации гостей. Десятки людей, случайно оказавшихся в церкви в этот момент, наблюдают сейчас за ним и впервые Эрику наплевать на все, что они могут о нем сказать.

— Позвольте поздравить вас! — доносится откуда-то из-за спины слишком хорошо знакомый голос и Дестлер оборачивается на младшего де Шаньи, пожаловавшего к ним на торжество.

— Рауль! — восклицает Кристина, всерьез удивленная его приездом. — Что ты здесь делаешь?

— Я лишь хотел сказать, что очень рад тому, что вы вместе. Уверен, этот союз был заключен на небесах, а мы были слишком слепы, чтобы это разглядеть сразу…

— Приятно слышать это от тебя, — без толики сарказма говорит Эрик, протягивая де Шаньи раскрытую ладонь, — и спасибо, что помог нам.

Виконт без колебаний пожимает протянутую ладонь. В глазах Кристины читается вопрос и Призрак жестом дает ей понять, что это может подождать. Она смиренно кивает.

— Рауль, — окликает виконта Александр, появившийся будто из ниоткуда, — можно Вас на пару слов?

Вместе они отходят в сторону от гостей и детектив тут же задает вопрос:

— Ну, каков итог суда?

— Его заключили в тюрьме Санте, — вполголоса говорит Рауль, чтобы не услышали посторонние люди, — и лишили титула, разумеется.

— Санте, — одобрительно качает головой Бьёрк, — это отличная новость. Оттуда никто еще не выбирался, устрашающее место.

— За то, что он сотворил… Я убежден, это ничтожное наказание. И, конечно, считать его частью нашей семьи — низость.

— Что ж, значит на этом наше сотрудничество подошло к концу, — заявляет детектив, отступаяв сторону своей спутницы, — удачи Вам, граф де Шаньи.

Не сдержав улыбки от совсем еще непривычного обращения, Рауль последний раз окидывает взглядом Алтарь, близ которого кружатся в медленном танце Кристина и Эрик. Глядя на них сейчас, он ни капли не сожалеет о том, что отдал Даае без боя, что отпустил ее так легко. Ее место рядом с ним, с её вечным покровителем. Кивнув каким-то своим мыслям, Рауль спешно покидает церковь. Он все сделал правильно.

— Тереза, — обращается старший Бьёрк к девушке, протягивая раскрытую ладонь, — позволь представить тебя моим друзьям, чье торжество нам посчастливилось сегодня посетить.

Девушка с энтузиазмом хватается за его руку и они вместе шагают к потрясающей своей красотой паре. Детектив готов поклясться, что брови под маской Эрика взлетают вверх от удивления, когда он подводит Терезу к ним.

— Познакомьтесь, дорогие друзья, — заявляет гордо Александр, — это Тереза и, надеюсь, она моя спутница не только на сегодня.

— Для меня большая честь присутствовать здесь, — смущенно говорит Тереза, — Александр не уточнял, что это свадьба Кристины Даае и ее легендарного маэстро.

— Не предполагал, что о нас известно за пределами Франции, — вновь удивляется Эрик.

— Известно, — подтверждает девушка, — надеюсь, что Италия увидит однажды вас двоих вместе на сцене.

— Уверена, увидит, — подхватывает Кристина, прижимаясь к плечу мужа, — ведь так, Эрик?

Призраку остается лишь смиренно кивнуть. Он не задумывался о такой перспективе. Безусловно, он думал о том, как его великолепная Кристина поднимется вновь на сцену театра, как покорит Флоренцию, а затем и всю Италию. Но выступить вместе… От этой мысли на душе становится тепло.

— Почему я все еще не знаком с бесподобной мадемуазель? — возмущается подкравшийся к ним незаметно Лука.

Александр не может сдержать смешка при виде всерьез обиженного племянника. Приобняв его за плечи, он обращается к паре:

— Мы вынуждены покинуть вас. Надеюсь, мы все вместе встретимся спустя некоторое время.

Когда гости оказываются в стороне, Призрак делает шаг к супруге и бережно берет ее руки в свои, очерчивая пальцем аккуратное обручальное кольцо. Она приподнимается к нему за сладким поцелуем.

Этот светлый день навсегда останется в их памяти. Из года в год они будут праздновать свои годовщины, первую из которых встретят уже втроем. И лишь одному Богу известно, что ждет их в последующие.

Но сейчас даже сам Морфей выпускает Эрика из своего плена и принимает в дружественные объятия.

Все кошмары остаются позади.

Комментарий к Двадцать девятая глава

Вот и подошла к концу эта чудесная работа, которая не отпускала меня аж целых два года :)

Спасибо всем, кто мотивировал писать и оставлял отзывы, это всегда приятно!

P.S. Отпишитесь, пожалуйста, если хотите увидеть эпилог по этой работе. Долго думала стоит ли его писать, решила спросить у вас, дорогие читатели :)

========== Тридцатая глава. Эпилог ==========

За окнами небольшого особняка на окраине Флоренции разворачивается воистину сказочная картина. Пушистые хлопья снега, кружась, падают на покрытую инеем лужайку и красиво искрятся в свете полной луны.

Маленькая девочка с темными кучерявыми волосами выводит незамысловатые узоры на запотевшем стекле, восторженно наблюдая за карнавалом снежинок. Это первый снег, который ей довелось увидеть за свою совсем еще недолгую жизнь.

Она ощущает аккуратное прикосновение к своему плечу и тотчас оборачивается, поднимая свои золотистые глаза на замершую над ней со счастливой улыбкой маму.

— Правда, красиво? — спрашивает ласково Кристина и опускается на колени, обнимая маленькую дочь со спины.

— Очень! — звонко откликается малышка, забираясь на руки матери, а затем тихонько спрашивает: — Скоро папа вернется?

— Конечно, душа моя, — отвечает Кристина, поднимаясь с дочерью на руках на ноги, — но сначала он должен позаниматься с Лукой. А мы пока будем укладываться спать, хорошо?

Девочка печально вздыхает, она никогда не любила укладываться без отца. Прижимая дочь к своей груди, Кристина направляется в детскую комнату, освещаемую одним лишь светом свечей в многочисленных канделябрах.

В этой спальне всегда просыпалась ностальгия по прошлому. В какой-то мере Эрик воссоздал здесь ту музыкальную сказку, что долгие годы царила в его неизменном подземелье, надежном убежище. Здесь присутствовала даже миниатюрная копия разрушенного пожаром Театра, сделанная Призраком собственноручно.

— Засыпай, — шепчет Кристина с улыбкой, опуская девочку в небольшую кровать в викторианском стиле, — твой Ангел Музыки обязательно навестит тебя этим вечером, — добрых снов.

— Спокойной ночи, мамочка, — отвечает малышка, крепко обнимая ее маленькими ручками.

Поцеловав девочку в лоб, Кристина тушит несколько свечей и тихонько выскальзывает в гостиную, прикрывая за собой дверь и погружая детскую в сумрак. Стараясь не шуметь, девушка легко ступает по дощатому полу на кухню, где царит аромат свежеиспеченного ею печенья к Рождественскому столу.

Остановившись у металлической печи, Кристина принимается укладывать высушенные травы в фарфоровый заварник, часть сервиза подаренного им с Эриком на свадьбу лишь три года назад семейством Жири. Запах мяты заполняет, кажется, весь дом.

До слуха девушки доносится глухой щелчок дверного замка и она спешит оказаться в небольшой прихожей, чтобы встретить любимого супруга. Весь усыпанный снегом он шагает в теплый дом и Кристина тотчас заключает его в свои объятия. Он растерянно замирает на пороге, не имея возможности ее обнять из-за многочисленных пакетов, занимающих его руки.

— Как вы тут, мои хорошие? — тихо смеясь, спрашивает Эрик. — Уже уложила Еву спать?

— Да, но обещала, что Ангел Музыки обязательно навестит ее ночью, — отвечает Кристина, утыкаясь носом в его холодную шею.

— Тогда мне нужно поспешить, — с нежной улыбкой говорит мужчина, целуя любимую жену в светлую макушку, — кстати, решил купить пару мелочей к празднику.

Девушка неторопливо отстраняется и принимает из рук мужчины часть легких пакетов, не сдержав смешка: ее супруг постоянно скупает едва ли не все, что имеется на прилавках магазинов, лишь бы только угодить ей и заставить улыбнуться. Сняв промокшие от тающего снега ботинки, он проходит вглубь дома и направляется к спальне дочери.

Тихонько пройдя в комнату, он прикрывает за собой дверь и замирает, глядя на свою маленькую принцессу. Ее смоляные волосы, точь-в-точь как у отца, рассыпались по пышной подушке от беспокойного сна, а бледное личико искажено страхом — Эрик отчетливо это видит. И слишком хорошо понимает — его девочку часто мучают кошмары.

Они научились бороться с ними.

Он бесшумно опускается на колени у ее кровати и аккуратно касается пальцами хмурого лба — девочка порывисто выдыхает. Мягко поглаживая ее по длинным, мягким волосам, он начинает тихо напевать старую французскую песню, которую когда-то играл Кристине на скрипке ее отец.

С каждым новым словом песни малышка успокаивается и черты ее милого лица постепенно разглаживаются. Когда Эрик уже думает, что кошмар позади и начинает подниматься на ноги, она вдруг распахивает глаза и хватает его крохотными пальцами за рукав накрахмаленной рубашки.

— Папочка, не уходи, — просит сиплым голосом Ева и он тотчас возвращается на место у изголовья ее кроватки.

— Я здесь, я рядом, — вполголоса откликается Эрик, ласково улыбаясь дочке.

Она оглядывает его, непроизвольно хмурясь, а затем резко усаживается на постели и тянется к нему, чтобы снять неизменную маску. Призрак непроизвольно отшатывается и наблюдает за тем, как пухлые губки девочки растягиваются в счастливой улыбке. Иногда он забывает о том, насколько их с Кристиной дитя искреннее и светлое.

— Я люблю тебя, папа, — говорит радостно Ева, обнимая его изо всех сил за шею.

— Я тоже люблю тебя, Ева, — шепчет он, отчаянно прижимая девочку к своей груди, — и я буду рядом всегда, помни об этом. Никаким кошмарам не добраться до тебя.

— Можно сегодня я останусь с вами?.. — спрашивает тихо девочка, глядя на отца своими янтарными глазами.

Каждый раз, когда она смотрит на него так, он видит в ней невероятно красивое отражение самого себя. Себя и его драгоценной супруги в лице их чудесной дочери. Их совместного, лучшего творения.

— Мама хочет, чтобы ты привыкала спать одна, дорогая, — отвечает он ей и Ева тут же отводит погрустневшие глаза, — но в Сочельник, думаю, она позволит нам эту маленькую слабость, верно?

Малышка радостно смеется, когда отец берет ее за ручку и выводит за собой из комнаты. Она семенит за мужчиной, едва не спотыкаясь о чуть длинную ей сорочку.

— Таки сдался? — с понимающей улыбкой спрашивает Кристина, сидящая в гостиной на диванчике.

— Разве можно устоять? — отвечает он вполголоса, усаживаясь рядом с супругой и усаживая девочку к себе на колени.

— Перед этими глазами? Точно нет, — шепчет Кристина, влюбленно вглядываясь в лицо мужа, — уж я то знаю.

Он не может сдержать смущенной улыбки и отводит свой светящийся огнем взгляд. Девушка тянется к нему, чтобы запечатлеть на тонких, сухих губах мужчины нежный поцелуй.

— А давайте есть печенье! — весело говорит Ева, протягивая ручки к серебряному подносу с травяным чаем и еще не успевшим остыть печеньем.

Призрак пододвигает девочке поднос и поднимается с дивана, чтобы забрать пакеты, оставленные в коридоре и вернуться затем обратно.

— Еще, конечно, не Рождество, — говорит он вполголоса, вынимая из пакета небольшую красивую коробку, — но Александр передал нам это сегодня и я думаю, что Ева будет очень счастлива получить подарок от крестного уже сейчас, так ведь?

Малышка, перепачкавшаяся в шоколадных крошках, радостно кивает головой с интересом наблюдая за отцом, распаковывающим презент от дядюшки Бьёрка. Кристина же не сдерживает восторженного вскрика тотчас, как узнает в нем музыкальную шкатулку с маленькой персидской обезьянкой на крышке.

— Поверить не могу, что она цела, — удивленно говорит Кристина, бережно принимая из рук Эрика шкатулку, — думала, что ее, как и все в твоем подземелье, уничтожил огонь…

— Алекс сказал, что ее обнаружили, когда начали работы по восстановлению театра, — отвечает Призрак, присаживаясь рядом с женой и обнимая ее за хрупкую талию.

— Надеюсь, что Опера Гарнье вновь откроет свои двери для зрителей и будет радовать их еще очень долго…

— У тебя нет… Ностальгии по тем временам? — вкрадчиво спрашивает Эрик, вглядываясь в светлые, чуть поблескивающие от застоявшихся слез глаза Кристины.

— Лишь немного, — откликается она, кладя голову на его крепкое плечо, — я тоскую по тем Нам, когда я была еще совсем юной и наивной, когда мой Ангел Музыки радовал меня изо дня в день всякими мелочами, когда мы репетировали с ним до поздней ночи, а затем я засыпала прямо у того скромного Алтаря. Это сказочное время, Эрик. Я так счастлива, что… Мы строим эту сказку и дальше вместе. Втроем.

Мужчина не может сдержать теплой улыбки. Он с трепетом хранит эти воспоминания в своем сердце по сей день и до сих пор не до конца верит в то, что все это происходит с ними взаправду.

Супруги ловят непонимающий взгляд дочери и тихо смеются, притягивая ее в свои объятия. Девочка устраивается прямо между ними, обнимая насколько это возможно их обоих за руки.

Часы бьют полночь.

Грядет Рождество, а за ним и новый год. Новый год полный радостных вестей и сюрпризов, неожиданных поворотов Судьбы и больших возможностей, людского обожания и громогласных аплодисментов.

Но пока… Пока совсем еще небольшая семья даже не подозревает о том, что ждет их в будущем. Они живут здесь и сейчас. Наслаждаясь каждым мгновеньем, каждой секундой друг с другом, согревая друг друга теплыми и крепкими объятиями в этот холодный зимний вечер. Такими же теплыми и крепкими как и их нескончаемая любовь.

Как любовь, победившая все кошмары.