КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Быть зверем [Юрий Стукалин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Юрий Стукалин БЫТЬ ЗВЕРЕМ

Глава первая

«…Также на аукционе будет выставлена часть коллекции предметов искусства древней цивилизации майя, вывезенной мистером Брэдом Честером во время его последней экспедиции в дикие джунгли Мексики…»

«Нью-Йорк Таймс», 23марта 1903 года
Январь 1530 года. Мексика. Территория современного штата Табаско
Стая спящих обезьян-ревунов встрепенулась и заметалась с ветки на ветку, рассыпаясь в кронах высоких деревьев. Легкая дымка предутреннего тумана расступилась, и на узкой тропе появилась цепочка обнаженных, бегущих легкой трусцой людей. Их бронзовые тела блестели от пота, а черные, стянутые на затылке в тугой пучок волосы вздымались и падали в такт ровному бегу. Их глаза напряженно всматривались в спутанные заросли сельвы, а пальцы крепко сжимали длинные копья и боевые палицы.

Ревуны, цепляясь сильными лапами за ветви деревьев, видели сверху, как цепочка воинов проследовала дальше по тропе, а затем появились четверо крепких мужчин, несущих на плечах крытый хлопковой материей паланкин. Но и они, мягко ступая по земле, проскользнули мимо и скрылись из вида, замыкаемые отрядом из двух десятков бойцов в панцирях из стеганого хлопка, впереди которых бежал высокий молодой человек. От остальных краснокожих его отличала лишь накинутая на плечи пятнистая шкура ягуара и надетое на шею ожерелье из нефритовых бусин с выгравированными на них мистическими знаками.

Эти люди не были охотниками и не представляли опасности для стаи. Вожак опустился на разлапистую ветку сейбы, обхватил ее хвостом, закрыл глаза и тут же уснул. Стая последовала его примеру, растворяясь среди густой листвы вековых деревьев.

Но в этот день ревунам не суждено было спокойно досматривать свои обезьяньи сны. Не прошло и часа, как топот копыт вновь вырвал стаю из объятий бога сна, а страх разметал их по кронам соседних деревьев.

Вереница всадников в поблескивавших в лунном свете латах, сопровождаемая несколькими мощными псами в утыканных шипами ошейниках, пронеслась по тропе, окончательно перепугав обезьян, огласивших округу истошными воплями ужаса. Стайки потревоженных попугаев взметнулись в небо, вдали раздался рассерженный рык ягуара, и сельва ожила, наполняясь безудержными криками разбуженных животных и птиц…

Человек в шкуре ягуара взмахнул рукой, и его люди послушно остановились. Он внимательно прислушался к поднятому вдали шуму, а затем жестом подозвал к себе одного из бойцов:

– Ты, Чак-Чан[1], возьми пятерых воинов и задержи преследователей. Прощай. – Он знал, что в этом мире они больше не увидят друг друга.

– Прощай, Балум[2], сын правителя. – Не мешкая, Чак-Чан и его бойцы скрылись в зарослях, обступающих тропу, а Балум с оставшимися людьми побежал за удаляющимся паланкином.

Воины расположились в зарослях у тропы, намереваясь неожиданно атаковать врагов. Они понимали, что в любом случае не смогут сдержать натиска конных конкистадоров, но были полны решимости сделать все, что от них зависело. Каждый из них был вооружен палицей, луком со стрелами и копьем. С таким оружием против беспощадных преследователей, закованных в латы и сражавшихся стальными мечами, легко разрубавшими человека пополам, они были бессильны. Долгий бег измотал их, и они скинули панцири, которые все равно не могли защитить их от мечей и арбалетов белокожих, и сели передохнуть. Спустя некоторое время Чак-Чан приложил ухо к земле:

– Они приближаются. Я слышу топот копыт. Готовьтесь к последнему бою, друзья.

Чак-Чан взобрался на ветку дерева, нависавшую метрах в трех над тропой, а остальные пятеро затаились в зарослях. Долго ждать не пришлось. Первыми на тропу выскочили три огромных пса. Они мчались впереди всадников, разинув клыкастые пасти, с которых слетали брызги пенящейся слюны. Боевые псы, натасканные на людей. Индейцы знали, на что способны эти полудикие твари, и первые стрелы полетели в них. Три стрелы вонзились в передового пса, он завизжал, крутанулся на месте и рухнул замертво. Два других зверя кинулись в чащу. Они набросились на ближайшего индейца. Один вцепился зубами в правую руку, ломая кости бедняги в мелкие щепки. Второй вонзил огромные клыки в обнаженный живот и мотнул головой, вырывая внутренности. Секунда, и индеец был мертв.

Засада раскрылась, и более не было надобности прятаться. Два воина, выставив перед собой копья, двинулись на разъяренных псов, а остальные двое выскочили на тропу навстречу приближавшимся всадникам. Их копья взметнулись в воздух и точно достигли цели, но стальные латы хорошо защищали иноземцев. Через мгновение оба краснокожих были сбиты лошадьми наземь и растоптаны ударами копыт. В зарослях слышался утробный рык собак и вопли индейцев, и один из всадников направил туда своего скакуна. Два индейца, прижавшись спиной к стволу дерева, отчаянно отбивались копьями от метавшихся вокруг них злобных псов. Их изодранные в кровь тела жались друг к другу, и было видно, что силы вот-вот покинут их. Испанец спешился и, занеся меч, зашел сбоку. Индейцы заметили его, но, сдерживая собак, не могли ничего поделать. Меч просвистел в воздухе, отсекая обе ноги ближайшего краснокожего. Потерявшее опору тело упало в траву, и тут же в череп несчастного вонзились клыки одного из псов. Второй индеец попытался бежать, но не успел сделать и двух шагов, как другой зверь настиг его и сбил на землю. Смертоносные челюсти вырвали кусок плоти из спины распростертого воина, и тот, стиснув зубы от боли, уже был готов принять смерть, но резкий голос хозяина отозвал пса. Испанец подошел к распростертому телу и мыском сапога перевернул его на спину. Глаза индейца пылали ненавистью, губы сжались в тонкую нить. Понимая, какую ужасающую боль должен испытывать его поверженный противник, испанец плюнул краснокожему в лицо и процедил сквозь зубы:

– Вонючее животное. Если бы ты был человеком, ты бы сейчас кричал от боли.

Он вскинул свой окровавленный меч и быстрыми, резкими ударами отсек ему обе стопы.

– А теперь бегай по своим треклятым джунглям, красножопый.

Свистнув собак, испанец выбрался из зарослей, взял коня под уздцы и подошел к своим сотоварищам. Он кивнул человеку на белом коне:

– Пятеро макак убиты, капитан. Мы потеряли одного из моих псов.

– Хорошо, Гарсия. Гонцы где-то рядом, нам следует поспешить.

Всадник потянул поводья, но в этот момент из нависавших над тропой ветвей метнулось бронзовое тело. Чак-Чан вонзил обсидиановый нож в незащищенную доспехами шею врага и провернул его внутри. Капитан выронил поводья, захрипел и вместе с Чак-Чаном вывалился из седла на землю. Лошадь шарахнулась в сторону, испанцы пришли в замешательство, но собаки среагировали молниеносно.

Обойдя псов, рвущих на куски смелого воина, Гарсия подошел к капитану и присел на одно колено, осматривая его.

– Капитан мертв, – сказал он, поднимаясь. – Я, как старший по званию, теперь принимаю командование на себя.

Вскочив на коня, испанец указал рукой на ближайших солдат:

– Вы двое. Останьтесь и похороните его как доброго христианина, а потом живо нагоняйте нас.

Солдаты кивнули в ответ, но по их лицам было видно, что особого восторга от необходимости остаться здесь они не испытывали.

– Может быть, мы возьмем тело с собой и похороним потом? – робко спросил один из них.

– Нет. При такой жаре он начнет смердеть через пару часов, – резко оборвал Гарсия и пришпорил коня.

Остальные солдаты поскакали следом, оставляя двоих незадачливых товарищей у тела мертвого капитана во враждебных джунглях.

Январь 2004 года. Мексика. Канкун, штат Юкатан
Всего двенадцать часов полета с четырехчасовой задержкой в аэропорту Франкфурта-на-Майне, и мы в Мексике. Позади суровая русская зима, равнодушные, больше похожие на собачий оскал улыбки немецких стюардесс, и мы выходим под палящее солнце благословенного полуострова Юкатан. Я нервно тянусь за сигаретой, вспоминая непереносимый девиз садистов из авиакомпании «Люфтганза»: «На борту нашего самолета не курят!», и с наслаждением выдыхаю клубы едкого дыма. Мне хорошо.

– Viva, Mexico! – восклицает Ник, очумело глядя на меня. – Глеб, мы же еще вчера снег месили!

– Да, родина провожала нас холодно. – Со стороны может показаться, что от сигареты меня не могут отвлечь ни пальмы, ни стройные мексиканские девушки-пограничницы, но я хорошо замечаю и тех и других.

Выкуренная мной сигарета стоила нам еще часа простоя в очереди на таможне. Разноязыкая, но более опытная публика, расталкивая друг друга локтями, бросилась вперед, дабы побыстрее оказаться на пляжах Канкуна после душного салона самолета. А мы, два обыкновенных русских парня, размеренно подошли к очереди и гордо встали в ее конце. На фоне огромных, набитых до отказа чемоданов приехавших отдыхать людей наши два маленьких рюкзачка выглядели весьма странно, что, несомненно, не могло не привлечь внимания таможенника.

– Цель приезда? – строго спросил он, окидывая нас рентгеноподобным взглядом с ног до головы.

– Отдых, – в один голос выпалили мы.

Но наш ответ, видимо, мало удовлетворил его. Таможенник что-то быстро проговорил по рации, после чего забрал наши паспорта и препроводил в просторный кабинет, где за столами копошилось человек восемь в форме. Нас усадили в углу, отделенном стеклянной перегородкой, и долго что-то обсуждали всем коллективом, периодически показывая пальцами в нашу сторону.

– Чего им надо? – буркнул Ник, пытаясь разобрать, о чем они говорят.

– Наверное, хотят нас, Никита, посадить в грязную мексиканскую тюрьму, – тяжело вздохнул я и, разглядывая свои ботинки, задумчиво добавил: – Тебе хорошо, ты еще молодой.

– И что из того? – он непонимающе взглянул на меня, явно начиная нервничать.

– Ты славно там устроишься. Тебя там будут любить и холить, а я уже стар, и потому мне предстоит вести скучную тюремную жизнь, хлебая с мужиками баланду… Кстати, краситься тебя научат.

– Да пошел ты, – отмахнулся Ник.

– Ладно, не обижайся. Выйдем лет через пять, Мексику посмотрим.

– Лучше помолчи. Накаркаешь. – Ник наконец-то улыбнулся, начав воспринимать происходящее с любопытством.

Спустя некоторое время, сняв копии с паспортов и даже не обыскав, нас отпустили. Таможенник лично препроводил нас к выходу и пожелал счастливого отдыха.

– Интересно, что их так напрягло? – спросил Ник, когда мы вышли на стоянку такси.

– А ты, Никит, нас со стороны видел? Два худых, волосатых и без чемоданов.

– Точно, – согласился он. – Наркоманы-доходяги, да и только.

Через десять минут такси несло нас в сторону Канкуна – первой цели нашего путешествия, где мы должны были пару дней отдохнуть после перелета.

Канкун поражает с первых же минут. Ни один, даже самый бывалый, бродяга-путешественник не сможет остаться равнодушным, попадая в этот рай для отдыхающих. Ни Майами, с его сонными, словно мухи в преддверии зимы, официантками, ни какие другие курорты не смогут сравниться с ним во всеобъемлющем, всеохватывающем чувстве напрасно прожитой вами серо-убогой жизни. Канкун – это не просто курорт, Канкун – это целая страна, где есть все, что возжелает душа отдыхающего.

Мимо проносились ухоженные дорожки, экзотические пальмы, десятки шикарных отелей и сотни разнообразных увеселительных заведений. Люди в купальных костюмах, шортах и солнечных очках представляли собой удивительное зрелище после двадцатиградусного московского мороза и укутанных в теплые одежды прохожих.

– Вечером пойдем экскурсией по местным кабакам, – провожая горящими глазами стайки полуголых девиц, продекламировал ближайшую программу действий Ник. – Быть в Мексике и не завести роман с мексиканкой?!

– Ну да. Увидеть Париж, и не умереть. Как можно! – усмехнулся я.

– А где у вас здесь могут хорошо провести время два настоящих мужика? – повернулся Ник к таксисту. – Ну, вы понимаете?

– Сеньор хочет чику? – Таксист улыбнулся и, сунув руку в бардачок, вытащил оттуда пару визиток.

– «Чилли-Вилли – лучшие девушки Мексики подарят вам незабываемые впечатления», – прочитал Ник.

– В Чилли-Вилли самые красивые чики! – Таксист причмокнул толстыми губами.

– Посмотрим. – Ник повертел визитки, разглядывая изображения призывно изогнутых женских тел. – Так здесь написано, что это где-то за Канкуном!

– Да, но это рядом, совсем близко. – Таксист покивал головой, как бы подтверждая собственные слова. – А в Канкуне чик нет. Нельзя.

– Думаю, что он нас грузит, – по-русски сказал мне Ник и одарил мексиканца благодарной улыбкой.

Такси подрулило к отелю «Фиеста Американа», мы расплатились и твердым шагом прошли в огромный, вылизанный до блеска холл. Спустя пять минут, когда все документы были оформлены, вышколенный бой проводил нас до номера, открыл дверь и жестом пригласил войти. Наше временное убежище отличалось лучезарной чистотой и спартанской обстановкой – две тумбочки, стол, пара стульев, маленький холодильник, телевизор и две широкие кровати. Бой прошел в центр комнаты и, услужливо указывая на кровати, спросил:

– Вам их сдвинуть?

– Нет! – выплеснули мы в один голос, заставив боя смущенно улыбнуться.

– Извините, сеньоры, – кивнул он, осознавая свою ошибку.

– Да что же это такое! – в голосе Ника звучало возмущение. – Мы в этой стране всего два часа, а нас уже успели принять сперва за наркоманов-перевозчиков, а теперь за геев.

– Извините, сеньоры. – Бой уткнул глаза в пол, понимая, что болтнул лишнего, но стойко не собирался никуда уходить.

– Чего он здесь стоит столбиком? – Ник бросил свой рюкзак на стоящую у стены кровать и вопросительно посмотрел на меня.

– Он хочет чаевых, – ответил я. – У тебя есть какая-нибудь мелочь?

Ник порылся в кармане, достал пятидолларовую банкноту и сунул ее бою.

– Это много, – попытался остановить его я.

– Пусть забирает и валит отсюда, – махнул рукой Ник.

– Спасибо, сеньоры. – Глаза назойливого боя засветились, когда он развернул банкноту. – Если вам будет что-нибудь нужно, спросите Санчо.

Когда он наконец оставил нас в покое и за ним закрылась дверь, я начал разбирать свой скудный рюкзак, а Ник взял со стола пульт и, упав на кровать, включил телевизор. Я успел умыться и развесить вещи, а он все продолжал щелкать с одного канала на другой, благо количество их оказалось несчетным. Окно в номере было огромным, почти во всю стену, и вид из него открывался чудесный – солнце, пляж, чайки, камнем падающие в теплые морские волны… «А в Москве сейчас снег и холод, б-р-р», – подумал я, и тут же за моей спиной раздались томные женские стоны.

– Ты посмотри, какие тетки! – Ник наконец-то нашел интересную телепередачу.

Я оглянулся. На экране две смуглые, грудастые мексиканки занимались любовью, громко пыхтя и всячески стараясь продемонстрировать зрителю свое натужное возбуждение. Но в окне у меня было другое кино, и я отвернулся…

Я смотрел на простиравшиеся внизу пляжи, заполненные загорающими людьми. Каждый раз, приезжая в Мексику, я на пару дней останавливался здесь, чтобы отдохнуть после долгого перелета и акклиматизироваться, прежде чем уехать вглубь страны и забраться в непролазную глушь сельвы, с ее каннибалистически настроенной мошкарой и невообразимой, по-настоящему дикой природой. Иногда мне везло, и я выходил к развалинам древних городов майя, еще не тронутым археологами, иногда мок под внезапно налетавшими ливнями, гостил в затерянных в джунглях индейских деревушках, радушно принимаемый добрыми хозяевами. По возвращении из джунглей я вновь проводил несколько дней в Канкуне, чтобы восстановить силы после изнурительного путешествия. Когда-то Канкун был таким же диким местом, как и многие другие в Мексике, – просто узкая многокилометровая коса, уходящая в океан от полуострова Юкатан. Но сегодня он превратился в сказочную страну, куда, словно страждущие паломники, ежегодно стекаются сотни тысяч людей со всего света. Множество прекрасных отелей, готовых принять их, сотни ресторанов и клубов на все вкусы, супермаркеты и мелкие лавки, где можно купить все, кроме зимней одежды, шикарные виллы богатейших людей мира… Канкун ослепляет своим великолепием, но не подавляет…

– Я хочу тетку! – не отрываясь от телевизора, надрывно вздохнул Ник, вновь отвлекая меня от нахлынувших мыслей.

– Хорошо, что не дядьку.

– Если я в ближайшее время не найду себе тетку, то могу захотеть и дядьку, – не отрывая взгляда от экрана, в отместку за мое ехидство выпалил он.

Я повернул голову и внимательно посмотрел на него:

– А давай-ка, парень, поменяем наш двухместный номер на два одноместных.

– Испугался, да? Тогда найди мне вечером тетку.

– А сам не справишься?

– Я стесняюсь.

– Может быть, за тебя…

– Нет, а вот это я сам, – резко перебил меня он, гордо расправил плечи и снова уткнулся в издающий душераздирающие стоны телевизор.

Глава вторая

«Обезображенный труп Брэда Честера, известного собирателя древностей из Нью-Йорка, был найден несколько дней назад в джунглях южной Мексики местными индейцами-лакандонами. Смерть настигла молодого археолога в окрестностях озера Мирамар, расположенного в центре так называемой Лакандонской сельвы, где он пытался отыскать подтверждение одной из древних легенд майя. Следы, обнаруженные рядом с телом мистера Честера, свидетельствуют о том, что он подвергся нападению необычайно крупного ягуара. Тело было истерзано до неузнаваемости, и только личные вещи погибшего позволили определить имя несчастного…»

«Нью-Йорк Таймс», 25 февраля 1904 года
Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Воины майя бежали по джунглям уже несколько суток. Иногда, не останавливая бега, они снимали с пояса небольшие сосуды из тыквы-горлянки и пили или сыпали себе в рот горстку толченого маиса из висевших за спиной кожаных мешочков. Балум понимал, что им нужен отдых, иначе вскоре они начнут умирать на ходу. Он и сам уже не чувствовал своего тела, а разум его проваливался во тьму, затмевая глаза черной пеленой беспамятства. Он знал, что должен спешить, но людям и ему самому требовался отдых.

Балум резко вскинул руку и выкрикнул короткую команду.

Воины, пошатываясь, остановились, но не рисковали присесть на землю.

– Здесь мы устроим короткий привал, – проговорил он, окинув взглядом уставших воинов. – А теперь, – Балум махнул в сторону зарослей, – отдыхайте.

Не прошло и мгновения, как индейцы скрылись в сельве и тропа опустела. Углубившись в джунгли, они опустились на землю и моментально уснули. Балум сел, оперевшись на ствол дерева, и жестом подозвал к себе воина из авангарда отряда.

– Ты, Чимай[3], возьмешь своих ах-шак-к'атун[4], останешься здесь и дашь бой, а я с у-какиль-к'атун[5] продолжу путь к Кабналю, правителю царства Лакамтун[6]. Не надо ставить заслон и храбро погибать, не причинив вреда белокожим. Они сомнут вас быстрее, чем ты успеешь вздохнуть. Устройте засаду, обстреляйте их из луков и скройтесь в сельве. Они не будут долго преследовать вас, потому что их цель – мы. Когда они снова бросятся за нами, бегите следом, нападайте и вновь уходите в сельву. Вы должны стать для них роем назойливых пчел, заставляя постоянно вертеться на месте и отбиваться от болезненных укусов. Их блестящие панцири неуязвимы для наших копий и стрел, а потому старайтесь перебить лошадей. Тогда они не смогут передвигаться так быстро, и, может быть, мы уйдем от погони. Ты не в силах остановить их, а тем более победить. Я не повелеваю тебе умереть здесь. Наоборот, я повелеваю тебе оставаться в живых так долго, как ты сможешь.

Раздели свой отряд на две части. Десять человек оставь здесь, а десять расположи много дальше по тропе. Каждую десятку разбей на две части так, чтобы пятеро напали спереди, а другие пятеро атаковали сзади. Скажи воинам, чтобы атака не была одновременной. Сперва пусть обстреливают спереди, а лишь потом, когда испанцы отвлекутся на передовую группу, вторая пятерка нападет на них с тыла. Выпускайте по несколько стрел и сразу же скрывайтесь в сельве. Выждите какое-то время и следуйте за ними, но не по тропе, а вдоль нее глубоко в сельве. Следующая десятка пусть атакует их дальше по тропе таким же способом. Атакует и уходит. Не надо ввязываться в бой. Станьте духами сельвы – нападайте и растворяйтесь в зарослях.

Если все пройдет удачно, соберитесь вместе, последуйте за чужеземцами и нападайте на них с тыла или когда они устроятся на привал. Нападайте и уходите, нападайте и уходите. А теперь спи. – Балум жестом дал понять, что закончил говорить, вытер рукой пот со лба, сделал несколько глотков воды и закрыл глаза.

Но он не мог спать, в голове постоянно звучали слова Пачималахиша, его отца и правителя майя-чонталей[7] царства Акалан:

– Сын мой, ты моя гордость и опора, и только тебе я могу доверить столь важную для нашего народа миссию. С тех пор как появились белокожие пришельцы, нет нам покоя. Они убивают наших людей, захватывают наши земли и хотят сделать всех нас своими рабами. Их жадность беспредельна, их жестокость бессмысленна. Наши воины прекрасные бойцы и не раз доказывали это в кровопролитных битвах, но враги слишком сильны и хитры. Их оружие превосходно, и нам нечего противопоставить им, кроме собственной храбрости. Но этого мало. В одиночку мы не сможем победить их. Я хочу, чтобы ты отправился к Кабналю, правителю царства Лакамтун. Заключи с ним военный союз, и тогда мы сможем изгнать чужеземцев с наших земель и отправить их туда, откуда они пришли – в морские волны. Я дам тебе отборных воинов, которые будут сопровождать тебя. Кабналь станет говорить с тобой, ибо ты – мой сын. Мы давние враги, но нам нужен союз с ним, потому что он силен. И сегодня ему нужен этот союз не менее, чем нам, потому что он не достаточно силен, чтобы в одиночку биться с белокожими. Чтобы Кабналь, правитель Лакамтуна, знал, что намерения наши серьезны, ты возьмешь с собой для него драгоценный дар. Ты не можешь нести с собой много даров, потому что должен спешить, пока белокожие не заподозрили неладного. Но то, что ты возьмешь с собой, возрадует народ Лакамтуна и успокоит сердце Кабналя. Ты возьмешь с собой… – Отец на мгновение замолчал. Было видно, что ему трудно говорить. – Ты возьмешь с собой самую ценную вещь для нашего рода – сакральный череп Каб-Чанте, великого правителя царства Сакци, одного из наших общих предков. Когда-то лакамтунцы и чонтали жили, как добрые соседи, и сын Каб-Чанте полюбил дочь нашего правителя, и стал мужем ее, и их сын стал повелителем чонталей. Другой сын Каб-Чанте стал мужем дочери правителя царства Лакамтун, и их сын позднее стал править лакамтунцами. И был благоденственный мир между нашими царствами. Но десять Священных Кругов[8] назад лакамтунские жрецы предали своего правителя, возведя на трон другого человека, и наш правитель пошел на них войной, дабы наказать их. Справедливость восторжествовала, неверные были убиты и изгнаны, а в Лакамтуне стал править Сицак, младший брат убитого заговорщиками внука Каб-Чанте. Но череп своего деда – Каб-Чанте, находившийся в Лакамтуне и обладающий священной силой, наш правитель увез с собой, дабы не осквернили его в случае нового предательства. Долгие годы шли споры из-за священной реликвии между двумя внуками Каб-Чанте, и споры те привели к открытой вражде, которая не затихает до сих пор. И теперь ты даруешь череп нашего общего предка правителю Лакамтуна, и он выслушает тебя.

Балум помнил, как дрожали руки отца, когда он передавал ему священный череп Каб-Чанте, украшенный искусной резьбой и драгоценными камнями…

Он проснулся от прикосновения руки. Чимай склонился над ним, осторожно убирая руку с его плеча:

– Господин, вам надо продолжать путь.

Балум встал и приказал разбудить остальных. Чимай уже объяснил задачу своим воинам ах-шак-к’атун, и они стояли в стороне. У-какиль-к'атун, облаченные в «куйубы» – панцири из стеганого хлопка – медленно поднимались с земли, борясь с остатками сна. Но они были лучшими, отборными бойцами правителя, а потому быстро пришли в себя и были готовы продолжить путь. Балум сделал знак рукой, четверо носильщиков взяли на свои плечи паланкин, на котором была водружена священная реликвия, и вышли на тропу. Чимай поднял руку в прощальном жесте и скрылся в зарослях сельвы, а они – Балум, четверо носильщиков и пятнадцать воинов у-какиль-к'атун – снова продолжили бег. Пока они не могли свернуть с единственной тропы, которая вела в сторону Лакамтуна. Путь через заросшую сельву занял бы на много дней больше. Им надо было скорее добраться до местечка Каан-К'аш[9], откуда на Лакамтун шло несколько дорог, и именно там можно было оторваться от преследователей.

Январь 2004 года. Канкун, штат Юкатан
Вечером мы немного побродили по Канкуну. Посидев в полупустом кафе-баре, послушав рэгги и понаблюдав за одиноко танцующей толстой негритянкой, мы быстро расплатились и вышли.

– Нет, нам такого не надо, – покачав головой, произнес Ник.

– Хорошая музыка, много девушек и бесплатная выпивка! – раздался за спиной вкрадчивый голос зазывалы рок-клуба.

– Ты просто ангел во плоти! Вот это полный джентльменский набор. Пошли! – радостно воскликнул Ник и потянул меня за собой.

– Более того, всего за двадцать пять долларов вы можете посещать сразу два наших клуба! – увидев блеск в глазах моего товарища, добил его зазывала.

Музыка оказалась очень громкой и странной, а девушки малочисленны, заторможены и обкурены. Но с выпивкой он нас не обманул. Мы заняли столик поближе к халявному бару и незаметно для себя начали напиваться. Следовало просто оторвать задницу от стула, подойти к бармену, произнести заветное «Una tekila!»[10], и ты получал свой пятидесятиграммовый стаканчик. У стойки пить было нельзя, поэтому мы подходили, брали, садились, выпивали, вставали, подходили, садились, выпивали, вставали… Короче, отбивали свои деньги. Минут через десять я отправился в туалет, а когда вернулся, застал Ника около стойки. Он стоял глядя в никуда и с поднятым вверх пальцем настойчиво твердил: «Una… una… una… una…» Бармен отпускал напитки и периодически поглядывал на Никиту, надеясь, что тот когда-нибудь вспомнит, чего хочет. Осознав, что мы уже несколько перебрали, я взял Ника под руку и вывел на свежий воздух.

– Рано еще напиваться, – попытался урезонить его я. – Пойдем пройдемся, протрезвимся.

– А чего, я нормально, так… ну, трезвый, – пробубнил Ник, понимая, что питейное заведение покинуто, и порываясь вернуться, однако я был настроен решительно.

Напротив гремела музыка и призывная реклама приглашала посетить «лучший клуб западного полушария – “Коко-Бонго”». Длинная очередь свидетельствовала в пользу правдивости рекламы, и мы направились туда. Ожидания нас не обманули. Было красиво, весело и весьма забавно. Мы пробирались в толпе веселящихся людей, и вдруг я увидел девушку. Она сидела вполоборота ко мне, с любопытством разглядывая происходящее вокруг действо своими огромными, лучистыми глазами небожителя. Она была необычайно красива, но не той глянцевой красотой обложечных девиц с подретушированными изъянами. Я не мог оторвать от нее взгляда, но дело было даже не в ее красоте. Я знал, что никогда прежде не видел ее, но внутри разгоралось странное чувство, что хорошо знаю этого человека. Мимо меня проходили смеющиеся люди, гремела музыка, а я стоял на месте, ничего не замечая вокруг себя. К ней подошел молодой человек, что-то сказал, а она улыбнулась в ответ и покачала головой. Он скрылся в толпе, а я с облегчением вздохнул. Девушка откинула прядь длинных, иссиня-черных волос и что-то сказала своей подруге. Та засмеялась и закивала. Двое проходивших мимо парней остановились у их столика и заговорили с ними. И опять девушка вежливо покачала головой и отвернулась к подруге, а я продолжал стоять и смотреть на нее восхищенными глазами. Видимо, почувствовав на себе мой взгляд, она обернулась. Наши глаза встретились, и я глупо улыбнулся…

К моему величайшему разочарованию, девушка сразу же отвернулась, но спустя мгновение снова внимательно посмотрела на меня. «Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед», – гласит старая самурайская мудрость. И я сделал шаг вперед. Сказать, что я был тверд и мужествен, как старый самурай, было бы нескромно. Напротив, я волновался, словно мальчишка, и, казалось, нес полнейшую чепуху, но не прошло и пяти минут, как мы сидели за одним столиком с прекрасными незнакомками. Девушку звали Камилой, и она была мексиканкой, а ее подруга, мулатка, приехала погостить к ней из Панамы. Для нашей стадии опьянения у нее оказалось какое-то труднопроизносимое имя, так что мы не стали забивать себе голову и для нас она стала просто «панамкой». Мы пили, танцевали и много говорили на разные темы. Удивительное чувство странного единения с Камилой все больше и больше охватывало меня. Мы одинаково думали, одинаково воспринимали мир и, даже когда Ник или панамка отвлекали нас друг от друга, одинаково и одновременно отвечали на задаваемые вопросы, что вызывало у них приступы бурного восторга.

Спустя пару часов Ник предложил девушкам прогуляться по ночному Канкуну. Стараясь ровно ставить заплетающиеся ноги, мы вышли из «Коко-Бонго» и в обнимку, поддерживая друг друга, пошли по светящейся разноцветными огнями улице. Со всех сторон звучала музыка, зазывалы кидались наперерез, призывая заглянуть к ним, и вежливо улыбались вслед, если вы проходили мимо. Шум громкой музыки уже порядком утомил нас всех, и мы свернули на улочку, где было немного тише.

Ник о чем-то эмоционально говорил с панамкой, периодически забываясь и переходя на родной язык. Спустя несколько минут он полностью перешел на заплетающийся русский, но пьяная панамка продолжала его внимательно слушать, улыбаться и утвердительно кивать. Мы с Камилой некоторое время с удивлением наблюдали за ними, и у нас сложилось стойкое убеждение, что они все же прекрасно понимают друг друга.

– Телепаты! – нашел я единственное объяснение происходящему, и Камила согласно кивнула.

Ник вдруг неожиданно прервался на полуслове, отошел в сторону и уселся на парапете.

– Телепатический сеанс закончен, – констатировал я, извинился перед Камилой и направился к нему, чтобы узнать, в чем дело.

Услышав мой голос, Ник с трудом приподнял голову. Его правый глаз смотрел на меня, а левый упирался в переносицу. Я понял, что мы его теряем.

– Ник, крепись, тебе еще панамку сублимировать, – сказал я, и его глаза выровнялись.

– Какую панамку?

– Ту, которой минуту назад ты объяснялся в любви, обещал жениться, увезти в Москву и покатать на лыжах.

– А она умеет? – Его левый глаз опять начал уплывать к переносице.

– Что умеет?

– На лыжах кататься.

– Вот иди и научи, – я приподнял его с парапета и водрузил на ноги.

– Смотри! – Ник расставил ноги на ширину плеч, согнул их в коленях и начал отталкиваться от земли воображаемыми лыжными палками, внимательно глядя одним глазом на меня, а вторым стараясь не выпустить из виду лыжню.

– Подожди, подожди! Я-то умею, – попытался остановить его я. – Сейчас я тебе панамку приведу.

Но идти за ней не пришлось. Она сама, спотыкаясь на ходу, подошла к нам и отобрала у Ника воображаемые лыжные палки.

– Ну, катайтесь, детки, – с облегчением вздохнул я и, оставив их вдвоем, снова вернулся к Камиле.

– По-моему, твоя подруга пьяна, – сказал я, подходя к ней.

– Зато твой друг трезв, – усмехнулась Камила.

– Может, нам пройти на пляж, чтобы они немного протрезвели, а то еще завалятся здесь спать, тащи их потом.

– Пойдем. – Камила отбросила сигарету, взяла меня за руку и направилась к нашим лыжникам.

– А хочешь, я тебя боксировать научу, – донесся до меня голос Ника.

– Давай! – радостно взвизгнула панамка и приняла типа-боксерскую стойку.

– Молодые люди, давайте лучше закончим со спортивными состязаниями, пока вы друг другу лицо не набили, и пройдемся до пляжа, – вмешался я.

– Отлично! – отозвался Ник и тут же повернулся к панамке. – А ты смотрела «Челюсти»?! Кино такое про море. По Хемингуэю, кажется.

Что ответила панамка, я не расслышал, но решил, что ночных купаний надо будет постараться избежать.

До пляжа было рукой подать, и вскоре мы уже сидели на берегу, наблюдая за набегавшими волнами. Ночь была очень теплой, и девушки сбросили одежду, оставшись в одних трусиках, подставляя свои обнаженные тела легкому морскому бризу.

Ник окинул девушек недвусмысленным взглядом, снял рубашку, а смешливая панамка помогла ему стащить кроссовки и штаны.

– Ты чего как на зимовке! Раздевайся давай, видишь, девки хочут! – по-русски призвал меня Ник к действиям и крепко обнял панамку.

Девушка в ответ прижалась к нему и поцеловала в щеку.

– Видел! Давай действуй, па-а-цан!

Я разделся и бросил одежду на песок. Панамка отстранила Ника, раскрыла свою сумку и вытащила из нее полулитровую бутылку ликера «Малибу».

– Опа! Вот это я понимаю! – Ник радостно потер руки и добавил по-русски: – Сейчас они нас будут спаивать, а потом грязно насиловать.

– Что ты сказал? – панамка вопросительно посмотрела на него. – Говори по-испански.

– Я сказал, что красота твоя затмевает мой разум и я тебя уже люблю, – вывернулся Ник, а панамка радостно захихикала.

– А что он сказал на самом деле? – спросила Камила, касаясь губами моего уха.

Я наклонился к ней и шепотом перевел его слова.

– А твой друг самоуверенный нахал. – Девушка кокетливо улыбнулась. – Хотя, может быть, он и прав.

Я обнял ее за плечи и прикоснулся к мягким губам. Она не сопротивлялась. Ее нежные руки обвились вокруг шеи, и гибкое, горячее тело прижалось ко мне.

– Эй-ей! А пить-то кто будет? – Ник с панамкой уже откупорили бутылку и ждали нас.

– Да, да. Конечно. – Я с неохотой оторвался от Камилы.

– Стаканов нет. Так, что, извините, пить придется из горла. – Ник влил изрядную порцию в панамку, глотнул сам, а затем протянул бутылку мне.

Я сделал глоток, и передал ее Камиле.

– Нет, не хочу. – Она отстранила бутылку и потянулась ко мне.

– Так мы пьем или безобразничаем?! – Голос Ника снова вынудил меня оторваться от Камилы. Он склонился над нами, вытягивая бутылку из моей руки: – Целуйтесь, целуйтесь, мы вам мешать не будем.

Я хотел было что-то сказать в ответ, но ласковые губы Камилы не оставили мне выбора. Она обняла меня, и мы слились в поцелуе. Я опустил ее на мягкий, теплый песок.

– Подожди, давай отползем в сторону от этих алкоголиков, – шепнул я ей на ухо, отрываясь от ее податливых губ.

Камила засмеялась и, проведя пальцами мне по щеке, повернула мою голову в их сторону.

Ник с панамкой свернулись калачиком, оплетя друг друга руками, и сладко спали, уткнувшись носами и посапывая, как маленькие щенята. Опустевшая бутылка валялась рядом…

Спустя час мы с Камилой попытались разбудить сладкую парочку, но ответом нам было лишь нечленораздельное бурчание. Делать было нечего, и, взвалив их себе на плечи, мы кое-как дотащились до дороги, где всунули обмякшие, полураздетые тела в такси. Я подвез девушек к их отелю и, пока Никита спал в такси, под внимательным взглядом портье помог Камиле занести ее подругу в номер.

– Ты обязательно позвони мне, пожалуйста, – сказала Камила, сунув мне в руку свою визитку с номером мобильного телефона, а затем, немного помедлив, добавила: – Не думай, я не прыгаю в постель к мужчине в первый же вечер. Просто ты… ты не похож на тех, кого я знала. Позвони. Я буду ждать.

Мне не хотелось уходить, но внизу, в такси меня ждало безжизненное тело друга, с которым завтра нам предстоял нелегкий путь. Тело должно было проспаться и быть готовым провести за рулем часов пять. Я поцеловал Камилу, попрощался и вышел.

Утро следующего дня началось для нас после полудня. Шум улицы наконец разбудил нас, напоминая, что впереди ждут яркое солнце и дальняя дорога.

– Доброе утро, герой, – приветствовал я Ника, с трудом слезая с постели.

– Эх… мне б сейчас в публичный дом, – потягиваясь, произнес он в ответ, даже не открыв глаз.

– Ты когда-нибудь успокоишься, кролик?

– Когда-нибудь да. Лет эдак через сорок, – он приоткрыл один глаз. – Сколько времени?

– Половина третьего.

– Утра?

– Четырнадцать часов тридцать минут, – уточнил я, понимая, что его мозг пока еще не может совладать со столь сложной задачей.

– Надо вставать.

Я с усмешкой взглянул на него. Кажется, его мозг понемногу включался в работу.

– Как я ее вчера! – Ник мечтательно закатил глаза.

– Кого? – не сразу понял я, что он имеет в виду.

– Панамку.

– Да, парень, ты вчера был на высоте, – мне не хотелось его разочаровывать. – Она визжала на весь пляж.

– А я ее и так и сяк, – продолжал он, и я понял, что эротические сны – великое дело.

– Ну да, и даже на лыжах научил кататься. – Я уже не мог сдерживаться и рассмеялся.

– Как это? – Он оторвал голову от подушки и удивленно посмотрел на меня.

– Да и так и сяк.

– Не помню. – Он на секунду задумался, пытаясь собрать воедино картинки вчерашней ночи. – Ладно, пойду-ка я лучше приму холодный душ.

Ник вылез из-под одеяла, внимательно посмотрел на свои ноги, снял носки и отправился в ванную комнату.

Позавтракать мы смогли только в обед. Допивая четвертый фужер апельсинового сока, Никита смущенно спросил:

– Я вот пытаюсь вспомнить, чем же вчера все закончилось?

– Благодарная панамка донесла тебя до номера. Сказала, что никогда не встречала такого мачо и готова стать твоей верной подругой жизни на сегодняшний вечер.

– А мы что, сегодня с ними опять встречаемся? – голос его оживился.

– Ага, – нагло соврал я.

– А где?

– Ты обещал ей, что будешь ждать ее вечером под часами на Киевском вокзале.

– Серьезно?

– Да.

– Круто. – Он отставил опустевший фужер и притянул к себе тарелку с лобстером.

– Если ты забыл, напоминаю, что сегодня мы берем в аренду машину и уезжаем в Мериду.

Ник некоторое время задумчиво ковырялся вилкой в лобстере, а потом робко спросил:

– А может быть, а ну ее, Мериду эту?

– А как же развалины древних городов? Сельва? Мы же два месяца маршрут разрабатывали.

– Ну да, – Ник замялся. – Но здесь такие тетки! Такие панамки!

– А ты знаешь, какие они в Мериде! – нашел я новый довод для расстроенного соратника.

– Какие?

– Индейские!

– Индеек у меня еще не было. – В его глазах появились проблески любопытства, и уже через час мы ехали на небольшом джипе «Ранглер» в сторону Мериды, прежней испанской столицы Юкатана, откуда после короткого отдыха должны были проследовать в сторону Кампече.

Глава третья

10 ноября 1903 года. Город Мерида, столица Юкатана

«Сегодня ко мне подошел дряхлый старик-индеец, чье лицо было настолько изборождено морщинами, что возраст его, несомненно, давно уже перевалил лет за сто. Он предложил купить у него старинную рукопись, написанную, по его словам, одним из его предков вскоре после испанского завоевания. Древность ее не вызывает у меня сомнений. Обтрепанные, пожелтевшие страницы испещрены латинскими буквами, аккуратно выписанными чьей-то твердой рукой, но язык мне не знаком. Он держал меня за локоть своими узловатыми пальцами, кожа на которых напоминала пергамент, и умолял купить ее. Бедняга, он умирал и очень хотел оставить немного денег своему сыну-калеке, которого любил со всей нежностью, на которую только способен преданный родитель. Он сказал, что род его принадлежал к царствующей семье и предок его обучался письму у испанских монахов, что в те времена было довольно частым явлением. Он не знал, о чем говорится в рукописи, но передавалась она от отца к сыну на протяжении многих поколений, пока не попала к нему. Скорее всего он просто жалкий воришка, каковых много встречается в этой бедной стране, и раздобыл эту редкостную вещь нечестным путем… Мое внимание привлекли необычные бусы из нефрита, висевшие на его шее. На каждой бусине было выцарапано по иероглифу, каждый из которых отличался от других. Прежде я не видал таких украшений среди индейцев и предложил старику купить их у него, но, к моему величайшему удивлению, он наотрез отказался…»

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Когда отряд во главе с Гарсией скрылся из виду, один из оставшихся солдат спрыгнул с коня, повернулся к своему товарищу и сказал, указывая на мертвого капитана:

– Что будем с ним делать, Хуан?

– Гарсия приказал похоронить его как доброго христианина. – Хуан сплюнул и усмехнулся. – Если мы будем копать, то застрянем здесь на час, а потом поди догони их в этой глуши.

Спешившийся солдат подошел к телу капитана, задумчиво посмотрел на него с минуту, а затем присел на землю и махнул Хуану, чтобы тот присоединялся к нему:

– Вообще-то, он мне никогда не нравился… особенно сейчас.

Хуан кряхтя слез с лошади и растянулся на земле:

– Слушай, Хосе, давай бросим его в заросли. Звери сожрут. А нам уже давно следует отдохнуть. Да и лошадям тоже, а то, неровен час, загоним их.

Они уже давно преследовали гонцов майя, но капитан позволял делать лишь десятиминутные перерывы, а затем вновь приказывал ехать дальше. Они были в пути уже двое суток и спали в основном только в седле. Лишь когда становилось совсем темно, капитан устраивал привал на три-четыре часа, да и то не людей он жалел, а боялся, что не выдержат лошади.

Хуан с Хосе были старыми друзьями и хорошо понимали друг друга с полуслова. Плевать на этого чертового капитана. Если уж их оставили здесь в одиночестве, они, по крайней мере, смогут немного передохнуть. Через час они поднялись,взяли тело капитана за ноги и оттащили в заросли. Хуан порылся в его карманах и поделил найденные эскудо[11] пополам.

– Хоть какая-то от него польза, – сквозь зубы процедил Хосе, забирая свою долю, и двинулся к тропе.

– Смотри, – остановил его голос Хуана. – Обезьяна!

Хосе повернулся, глядя в направлении, указываемом Хуаном. В кустах прятался индеец с отрубленными ступнями, но зоркие глаза испанца сумели разглядеть его. Он просто лежал и ждал смерти, когда появились двое белокожих бородачей. Краснокожий не мог ни бежать, ни уползти, а потому тихо наблюдал за действиями двух солдат.

Хуан подошел к нему, ухватил за окровавленную ногу и вытащил из кустов на небольшую прогалину.

– Так это из-за тебя, тварь, мы бегаем по этим треклятым джунглям? – Он схватил индейца за волосы и дернул его голову вверх.

Индеец что-то ответил на своем языке. Его губы еле двигались.

– Эта обезьяна еще и говорить умеет?! – Подошедший Хосе вытащил нож. – Но мы это сейчас исправим. Ну-ка разожми ему челюсти.

Хуан схватил индейца за нижнюю челюсть и резко крутанул вниз вправо. Кость хрустнула и челюсть безвольно повисла. Несмотря на сильную боль, индеец не издал ни звука. Хосе протянул руку, ухватил вывалившийся язык и, потянув на себя, лезвием ножа быстро отсек его, разрезая губы несчастного.

– Вот теперь все правильно, – ухмыльнулся он и, заглянув в глаза краснокожего, нравоучительно добавил: – Обезьяны, тварь, говорить не должны.

– И не могут. – Хуана развеселила шутка товарища.

– Он даже не взвизгнул, – разочарованно произнес Хосе.

– Подожди, сейчас завизжит, как свинья, – успокоил его Хуан, выдавливая пальцем глаз храбреца.

Индеец давился кровью, но молчал.

– Дай-ка я. – Хосе медленно воткнул острие ножа в другой глаз краснокожего, окончательно ослепляя его, и несколько раз провернул в глазнице. Но и на этот раз тот не проронил ни звука. Лицо Хосе исказилось от злобы, и он с силой вонзил нож в грудь индейца, вспорол ее и, запустив руку в расползающуюся грудную клетку, вырвал наружу сердце. – Так вы поступаете со своими пленными? Так, да? – заорал он.

– Успокойся, Хосе. – Хуан поднялся, вытирая об себя окровавленные руки. – Это всего лишь обезьяна.

Солдаты вернулись к тропе, отвязали лошадей и поехали следом за своим отрядом. Они долгое время ехали молча. Хуан видел, что Хосе кипит от злости, но не стал ничего говорить товарищу, понимая, что после двухдневной скачки у того сдали нервы. Через некоторое время они наткнулись на мертвую лошадь, пронзенную несколькими стрелами. Хуан натянул поводья.

– Здесь был бой, – сказал он, осматривая окрестности. – Смотри, там кровь.

Судя по следам и разбросанным стрелам, индейцы атаковали отряд с двух сторон. Одни обстреляли передовых всадников, а другие зашли с тыла. Трупов краснокожих видно не было. Они отступили сразу же после атаки, не дав испанцам возможности нанести ответный удар.

– Надо быть настороже, – проговорил Хуан и ударил коня шпорами.

Спустя некоторое время они наткнулись еще на два конских трупа. Здесь дикари использовали ту же тактику, но бой был более тяжелым. В этом месте индейцы сдерживали испанцев дольше, о чем свидетельствовали шесть изрубленных тел. Следы крови на тропе говорили о том, что и среди испанцев есть раненые.

– Дикари уже где-то рядом, – Хуан повернулся к своему товарищу. – Они ставят заслон, за заслоном.

– Значит, скоро мы позабавимся. – Хосе потер руки от удовольствия. – Давай поспешим, а то их прикончат без нас.

Он пустил скакуна в галоп, и Хуану пришлось последовать его примеру. Неожиданно рой стрел вылетел из сельвы. Конь Хосе споткнулся, и испанец, перелетев через его голову, упал на землю…

Хосе очнулся с ощущением, будто кто-то щекочет его лицо травинками. Руки и ноги не слушались, а грудь сдавливало так, словно он умудрился влезть в доспехи какого-то карлика. Испанец с трудом раскрыл глаза и ужаснулся. Он был врыт в землю по самую шею всего в двух шагах от огромного муравейника. Хосе замотал головой, пытаясь смахнуть ползающих по щекам муравьев, но безрезультатно. Только сейчас он заметил группу дикарей, сидевших полукругом напротив него и с любопытством наблюдавших за происходящим. Испанец облизал потрескавшиеся губы, попробовал сплюнуть попавшую на опухший язык землю, но слюны в пересохшем рту не было.

– Пить. Дайте воды… – произнес он на языке майя.

Один из индейцев поднялся, сорвал с ветви дерева какой-то плод и, неслышно ступая по земле босыми ногами, направился к нему.

– Спасибо, – он уже ощущал вкус сочного фрукта.

Но краснокожий присел на корточки и руками сдавил плод над его головой. Вязкий, тягучий сок заструился по лицу испанца, заливая глаза и уши. Хосе высунул язык, стараясь поймать благодатные капли, но сок оказался терпким и приторно-сладким, обжигая язык и еще более стягивая пересохший рот. Но индеец не закончил на этом. Только теперь пленник начал понимать намерения дикарей и в страхе огласил сельву своими воплями, сознавая, какая ужасная участь ожидает его. Не переставая сдавливать плод, краснокожий двинулся к муравейнику, струйками сока прокладывая к нему тоненькую дорожку. Выжав плод до предела, он бросил его и валявшейся рядом веткой разворошил муравейник. Испанец скосил глаза, с ужасом наблюдая, как сотни красных муравьев ручейками выливаются из своего потревоженного жилища. Индеец вернулся на место, сел и вместе со своими товарищами с полным умиротворением на лице принялся наблюдать за происходящим. Как он и ожидал, основная часть маленьких хищников последовала к приманке.

– Ублюдки! Звери! Лучше убейте меня! – кричал Хосе срывающимся голосом. – Убейте!

Но его слова не произвели на индейцев никакого впечатления. Да и не понимали они его. Они просто сидели, отдыхали и смотрели, как красные точки облепляли голову белокожего, забираясь в глаза, уши и открытый в истошном крике пересохший рот, вгрызаясь своими крошечными челюстями в человеческую плоть.

– Твари! Мерзкие твари! Я убивал вас сотнями! – Его вопли перешли на визг: – Если я выберусь отсюда, я вырву ваши языки, выколю глаза и живьем сдеру с вас кожу! Ненавижу!

Он поперхнулся и закашлял, пытаясь освободить рот от заполонявших его насекомых. Лицо испанца стало распухать от укусов, глаза чудовищно зудели, словно их засыпали солью, а маленьких хищников все прибывало и прибывало.

– Отпустите меня… отпустите, – испанец уже не мог кричать, а лишь пытался выговорить слова перекошенным ртом. – Пожалуйста…

– Нам пора в путь. – Чимай встал, кивком головы призывая своих людей подняться.

– А что с ним? – один из краснокожих указал на испанца.

– Его съедят муравьи. До захода солнца от него останется только череп. – Он повернулся и побежал, сжимая в руке испанский меч.

Воины последовали за ним, оставляя врага наедине с маленькими обитателями сельвы.

Январь 2004 года. Канкун – Мерида
Ник гнал машину по платной трассе Канкун – Мерида, бубня себе под нос какую-то песенку. Через двадцать минут его завываний я не выдержал, включил радио, повертел ручку и остановился на знакомой мелодии. «Рамштайн» взорвал салон джипа тяжелыми басами, заставив Ника замолчать. Он бросил на меня взгляд, надавил на газ и начал подпевать, вопя во всю глотку в попытке перекричать радио:

– Du… Du Hust… Du Hust Mich…

Я присоединился к нему, и мы понеслись вперед, провожаемые удивленными взглядами мексиканских водителей. Когда голоса наши порядком охрипли, а головы начали трещать, я уменьшил звук, а Ник задумчиво произнес:

– Знаешь, что-то я не чувствую удовлетворения от вчерашнего.

– Морального? – усмехнулся я.

– Да никакого.

Я не ответил. Камила не выходила у меня из головы. Я вспоминал вчерашний вечер, и мне хотелось откликнуться на недавнее предложение Никиты, послать все к чертям собачьим и вернуться обратно в Канкун. Что-то было в этой черноволосой мексиканке, что мешало приписать ее к легким сексуальным приключениям, о которых забываешь на следующее утро. Она оказалась полной противоположностью смешливой панамки. Мы много говорили с ней о наших странах, о том, как живут люди и как мы видим себя среди них. Мы перебивали друг друга, стараясь сказать, что думаем на ту или иную тему, шутили, смеялись. А ее глаза! Огромные, темные, окаймленные длинными черными ресницами. Мне казалось, что я растворяюсь в них, и, если бы вчера я не был так пьян, едва ли бы мне хватило смелости подойти к ней. Я пытался отогнать мысли о ней, но получалось это с трудом.

Мы некоторое время ехали молча, после чего Нику надоела затянувшаяся пауза и он спросил:

– Ты чего такой хмурый? О чем думаешь?

– О Камиле, – ответил я.

– Забудь. – Ник был краток, как плохой философ.

– Не получается.

Он удивленно взглянул на меня, помолчал, а затем покачал головой:

– Ну, хочешь, можем, конечно, вернуться, – голос его был неубедителен. – Но тогда вся наша поездка полетит к чертям.

– Я понимаю.

– Тогда не грузись.

– Ладно, но я ей все же позвоню.

– Да? – Ник был несколько удивлен. – Звонить куда будешь? В отель?

– Она дала мне визитку с номером мобильного.

– А вот мне моя панамка ничего не дала, – с наигранной грустью в голосе сказал Ник. Бедняга даже не знал, насколько верны были его слова.

– Зато тебе сон хороший приснился, – съехидничал я.

Ник непонимающе покосился на меня, и в его глазах отразился усиленный мыслительный процесс.

– Мне почему-то кажется, что ты надо мной все утро стебешься.

– Не бери в голову.

Вскоре на дороге появился полицейский пост, и пока у нас проверяли документы на машину, я зашел в небольшую лавку и купил телефонную карточку. Продавец, предвосхищая мой вопрос, указал мне, где расположены телефонные автоматы. Я поблагодарил и вышел. Телефон долго не отвечал, и я уже хотел повесить трубку, когда на другом конце линии ответил знакомый женский голос.

– Здравствуй, Камила, – поприветствовал ее я, не думая, что она узнает меня.

– Глеб? – радостно воскликнула она.

– Да.

– Ты где?!

– Я на дороге в Мериду.

Она немного помолчала, а потом спросила:

– Ты вернешься в Канкун?

– Нет.

– Сколько ты пробудешь в Мериде? – голос ее немного дрожал, хотя она и пыталась скрыть это.

– Дня два. Завтра мы хотели посмотреть Ушмаль, Сайиль и Лабну[12].

– А потом?

– Потом мы едем в Кампече, а оттуда в Чиапас.

Камила снова замолчала. По ее голосу я чувствовал, что она загрустила.

– Когда ты улетаешь?

– У нас билеты с открытой датой вылета, но думаю, что недели через две.

– Ты знаешь, где вы остановитесь в Мериде?

– Да. В « Каса-дель-Балам». У нас там заказан номер.

– Хочешь, я приеду туда? – спросила она после некоторой паузы.

– Да, – честно ответил я.

– Правда? – в ее голосе послышались кокетливые нотки.

– Правда. – Я рассмеялся.

– Хорошо, милый, – радостно ответила она. – Я сейчас возьму в аренду машину и ночью буду у тебя.

– Что-то не так? – спросил я, уловив в последних словах неуверенные нотки.

– Вы не будете против, если моя подруга приедет со мной? Мне неудобно оставлять ее одну. Не хотелось бы ее обижать.

– Конечно. Думаю, Никита будет только рад. Целую тебя, Камила.

– Поцелуешь, когда я приеду, – рассмеявшись, сказала она, и мы закончили разговор.

Когда я танцующей походкой подошел к машине, Ник посмотрел на меня, как на убогого, и насмешливо спросил:

– Мы возвращаемся?

– Нет. Камила приедет в Мериду.

– Да-а-а… – протянул он и закурил сигарету. – Вы оба точно сбрендили.

– Кстати, надо будет поменять наш номер на два двухместных, – оскалился я в торжествующей улыбке.

– Конечно! Вам же уединиться надо, – в голосе его прозвучали грустно-иронические нотки беспредельной зависти.

– У тебя только одно на уме. Зачем ты вообще сюда приехал? Поставил бы туристическую палатку где-нибудь на Тверской с вывеской: «Приму всех и в любое время», – отмахнулся я. – Камила приедет с панамкой.

Ник от удивления выронил сигарету на асфальт, поднял ее, сдул с фильтра пыль и, снова зажав ее в зубах, задумчиво произнес:

– Интересно, здесь все бабы такие декабристки?

– Надеюсь, что нет.

– А я надеюсь, что да! Представляешь, тогда к концу поездки за нами будет ездить целый автобус с фанатками, – мечтательно проговорил он.

Путь от Канкуна до Мериды занял у нас часа четыре, и около восьми вечера мы уже входили в отель «Каса-дель-Балам», находившийся в самом центре города.

– Может, потом номер поменяем? – спросил Ник, подходя к стойке.

– Почему?

– А вдруг не приедут, и будем куковать по одному на двух кроватях.

– Не будем, – рассмеялся я, хотя некая логика в его словах прослеживалась.

– Ладно, не приедут, других найдем, – Ник поставил точку в нашем споре и пошел оформлять номера.

Побросав вещи и приняв душ после долгой поездки под жарким январским солнцем, мы отправились поужинать и осмотреть город. Испанцы основали Мериду еще четыре века назад, но она до сих пор сохранила в себе восхитительный дух колониальной эпохи. Множество маленьких ресторанчиков манило прохожих вкусными запахами, но мы сразу направились к двухэтажному старинному зданию, где можно было посидеть за столиком на выступающей террасе, обозревая сверху центральную площадь города. К нам подошел опрятный официант, индеец лет шестидесяти, и протянул меню.

– Сеньоры путешествуют? – вежливо спросил он.

– Да, мы приехали посмотреть развалины городов майя, – ответил Ник.

– Здесь их много, вам понравится. Вы немцы?

– Нет, русские.

– О! Русских я еще не встречал.

– Ничего, скоро их здесь будет много, – улыбнулся Ник. – Так что можете учить русский язык.

– Я уже старый, – покачал головой индеец. – Знаю испанский, майя, английский… немного говорю на французском, немецком и итальянском. Боюсь, что русский я уже не осилю.

Когда он принял заказ и удалился, мы с Ником посмотрели друг на друга.

– М-да! – протянул Ник. – Вот так.

Вообще, мексиканские официанты – народ удивительный. Они всем своим видом показывают, что готовы сделать для вас все, что в их силах, сохраняя при этом удивительное достоинство. Никакого подобострастия и никаких понтов. Люди просто с душой выполняют свою работу.

Старик вернулся и начал расставлять приборы, а мы насели на него с расспросами. Он отвечал, как и куда лучше поехать, что стоит посмотреть, а что нет, в то же время расспрашивая нас о нашей далекой родине. Было видно, что делает он это не только из вежливости, но и ему самому интересно поговорить с нами, узнавая что-то новое о людях из других стран. Верхняя пуговица воротника его белоснежной рубашки была расстегнута, и на шее висело ожерелье из нефритовых бусин, на которых были выгравированы какие-то знаки. Ник спросил старика, что они означают.

– Я не знаю, – ответил он. – Это очень древняя вещь, и она переходила в нашей семье от отца к сыну на протяжении многих поколений. Я родился в глухой деревушке в сельве Чиапаса среди лакандонов, но среди моих предков были еще и чонтали. Мой отец был шаманом, и сколько я его помню, всегда носил это ожерелье. По его словам, оно приносит удачу.

– Вы небось сами-то тоже шаманите между делом? – полушутя спросил Ник.

– Я нет, – улыбнулся старик, – но иногда могу видеть будущее.

– Может, и нам погадаете, что нас в будущем ожидает? – голос жующего Ника был полон пренебрежительного атеизма, перемежающегося ехидными нотками.

Старик пристально посмотрел на него, его глаза хитро прищурились, и, снова широко улыбнувшись, он тихо проговорил:

– Думаю, что даже больше, чем вы полагаете, – после чего извинился и вернулся к своей работе.

Поев, мы поблагодарили старика-официанта, а Ник, чувствуя за собой некоторую вину за проявленную невежливость, дал ему хорошие чаевые. Немного побродив по улицам города, мы вернулись в отель и, предупредив портье, что к нам могут пожаловать гости, поднялись в один из своих номеров.

Ник включил телевизор, а я взял со стола стопку проспектов, улегся на кровать и начал листать их. Громкий стук вывел меня из полусонного состояния. Я открыл глаза и поднял голову. Никита спал, телевизор вещал последние новости. Снова раздался стук. Кто-то дернул дверную ручку. Я вскочил с кровати, быстро подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла смущенная Камила, а за ее спиной широко улыбался рот панамки, ослепляя меня великолепными белыми зубами. Я сделал шаг вперед, Камила бросилась мне на шею. Пока мы стояли, прижавшись друг к другу, панамка проскользнула мимо, и с визгом плюхнулась на спящего Ника. Тот вскрикнул от испуга, уставился на нее широко раскрытыми глазами, после чего ткнул ее пальцем в бок и в восторге выкрикнул:

– Моя панамка вернулась!

Камила улыбнулась, глянув на развалившуюся парочку, поцеловала меня в щеку и прошептала на ухо:

– Здравствуй, Глеб. Я так рада, что ты рядом.

Я не ответил, но еще крепче прижал ее к себе и поцеловал в губы.

– Вы будете так стоять или мы все же дверь закроем? – проскрипел голос Ника из-под навалившейся на него мулатки.

– Идем, идем, – я потянул Камилу в комнату, не отпуская ее от себя.

Мы закрыли дверь и прошли внутрь. Панамка наконец-то слезла с Ника, и он сел на кровати, скрестив ноги.

– Как доехали? – спросил он, обращаясь к Камиле.

– Быстро, – пошутила она и снова обняла меня.

– А мне показалось, что вы ехали целую вечность. – Я поцеловал ее в щеку.

– Не надо было от меня уезжать, – она с укоризной посмотрела на меня.

– Это я его увез. Сам бы он не уехал, – вмешался Ник.

– Правда? – подозрительно взглянув на меня, спросила она.

– Конечно, – ответил я чистосердечно. – Я же не умею водить машину.

– Может быть, я зря приехала? – Она отстранилась и внимательно посмотрела на меня.

– Ой зря. – Глядя ей в глаза, я протянул обе руки. Она улыбнулась, взяла их и, покачав головой, вздохнула:

– Ой зря.

Мы стояли взявшись за руки, и смотрели друг на друга, но Ник быстро привел нас в чувство.

– Да-а-а, ребята, – протянул он на русском. – А вы точно – попали.

– Что он сказал? – спросила меня Камила, не отрывая взгляда.

– Он сказал, что ему кажется, будто мы смотрим друг на друга, как влюбленная парочка.

– Он ошибся?

– Думаю, что нет.

Камила кивнула и уткнулась мне лицом в грудь.

– Я думала, что больше не увижу тебя, – услышал я ее тихий голос.

– Так, сеньоры и сеньориты, что будем делать? – опять вмешался Ник, выползая из объятий панамки. – Пойдем в какой-нибудь клуб, ресторан или просто погуляем?

– Мы бы хотели немного привести себя в порядок после дороги, – ответила ему Камила, а потом взглянула на меня: – Хорошо?

– Конечно, мы сняли для вас соседний номер.

Камила закусила губу и вопросительно посмотрела на меня:

– А может…

– Да, да, конечно, – понял я ее замешательство и обратился к Нику: – Соседний номер ваш.

Панамка хихикнула, схватила протянутые мной ключи, и потащила Ника в соседний номер:

– Через пятнадцать минут я буду готова! Только душ приму, – выкрикнула она, исчезая в дверном проеме.

Когда дверь закрылась, Камила подошла ко мне и ладонями коснулась моего лица:

– Мне кажется, что это сон. Вчера, когда ты ушел, я не могла найти себе места. Ты ушел, а я даже не знала, как найти тебя. – Она улыбалась, но на ее глаза навернулись слезы. – Я ходила из угла в угол и думала. Так не должно быть. Я столького не успела тебе сказать, о стольком не успела спросить.

Она прижалась ко мне, поцеловала в щеку, в губы, а я чувствовал, как внутри меня просыпается давно забытое чувство нежности. За стеной соседнего номера раздался громкий, протяжный стон панамки, а потом еще один и еще один…

– Ну вот, они, кажется, нашли друг друга, – рассмеялся я.

Последовали ритмичные удары в стену.

– Он что, бьет ее головой об стенку? – на лице Камилы отразилось наигранное удивление.

– Да, – кивнул я. – Он такой. Свирепость его не знает границ.

– Ладно, я долго была за рулем, так что, пока твой друг убивает мою подругу, я пойду приму душ. – Она махнула мне рукой и направилась в ванную.

– Может, я помогу тебе?

Камила задержалась около ванной, повернулась ко мне и нарочито медленно сняла майку.

– Если ты начнешь мне… помогать, то наш ужин придется отложить до утра, – засмеялась она и закрыла за собой дверь.

Я пожал плечами, сел на кровать, закурил сигарету и стал ждать, уставясь в телевизор. Камила вышла минут через десять. Стройная, смуглая и обнаженная. Легкой походкой она медленно подошла ко мне, встала между моих колен и положила руки на плечи. Я обнял ее за талию и притянул к себе. У нее была удивительно нежная кожа. Губами я прикоснулся к ее животу и почувствовал, как пальцы Камилы сжали мои плечи.

– Ой! – в номер ворвалась панамка, таща за руку взъерошенного Ника, и я понял, что ее словам впредь следует верить. Ей действительно хватило всего пятнадцати минут, чтобы удовлетворить свои инстинкты, принять душ и привести себя в порядок. Через десять минут мы вышли на улицы ночной Мериды.

Я люблю этот город. Люблю с тех пор, как попал сюда первый раз. Складывается впечатление, что это город постоянного праздника. Сколько бы раз я ни бывал в нем, вечером жители собирались стройной толпой и шествовали по улицам под музыку возглавляющего процессию оркестра. Они наряжаются в лучшие одежды – мужчины в белых рубашках, женщины в старинных платьях. Но никто из них не может сравниться с детьми. Маленькие сеньориты в роскошных платьях и с огромными бантами на головах ловко лавируют среди взрослых, держа в одной руке веер или разноцветный шарик, а в другой мамину руку. Чтобы мама не потерялась. Иногда они строят веселые рожицы гостям города, за что бывают мягко отчитаны родителями. По улицам разъезжают открытые средневековые кареты, то там то здесь выступают артисты, льется удивительная по своей красоте мексиканская музыка. Сказочный город, в котором я хотел бы остаться жить. Мы вышли на улицу и слились с толпой.

Глава четвертая

14 ноября 1903 года. Город Мерида

«Неожиданно для себя я нашел ключ к расшифровке рукописи, проданной мне старым индейцем! Язык рукописи несколько отличается от известного мне языка юкатанских майя, но по прочтении ее вслух я легко стал узнавать большинство записанных в ней слов. Это легенда о Ягуаре (что на юкатанском наречии звучит „балам“, а на этом языке „балум“), Олене (чимай), Пауке (ах-той) и Солнце (кин). Они несли правителю некоего царства священную реликвию, обладающую огромной ценностью и мистической силой. Чем дальше я продвигаюсь в расшифровке текста, тем больше склоняюсь к мысли, что легенда сия основана на реальных событиях, произошедших много веков назад. Старый негодник не солгал мне. Эта рукопись действительно редкостная вещь – один из немногих дошедших до наших дней текстов, написанных индейцами майя времен конкисты. Она весьма ценна сама по себе, а кроме того, – и я более не сомневаюсь в этом – может привести меня к той самой реликвии. Послезавтра я отправляюсь в путь».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Гарсия вцепился в полоску солонины зубами, резанул ее ножом около самых губ и проглотил кусок не пережевывая. «Белые боги! – он усмехнулся, отрезая новый кусок. – Суеверные красножопые обезьяны… Одни плетут заговоры, другие о них сообщают в надежде занять место первых, а ты гоняешься теперь за ними по этим мерзким джунглям». Он разрезал остатки солонины на две равные части и бросил своим псам.

Нет, Гарсия не жаловался на судьбу. Напротив, именно здесь, в Мексике, он впервые почувствовал свою значимость и принадлежность к чему-то великому. Там, в Испании, он был никем. Обычным бедняком, промышлявшим мелким разбоем. Здесь же он стал воином, ревнителем христианства и рыцарем католической церкви, несущим язычникам слово Божье. И если кто-то противился этому, меч Гарсии всегда был готов призвать его к ответу. Он убил множество дикарей, но считал дело сие богоугодным, ибо, как сказано в Папской булле, «Всякий, оказавший сопротивление тому, должен считаться нанесшим оскорбление всемогущему Богу и святым апостолам Петру и Павлу». И сейчас он выполнял великую миссию – остановить гонцов, дабы не допустить объединения язычников. И никто не смел помешать ему в этом.

Гарсия много сражался с дикарями и на островах, и в северной Мексике. Их воинские способности оставляли желать лучшего. Но после событий сегодняшнего дня следовало быть настороже. Лошади были крепко привязаны к веткам деревьев. Пятеро солдат стояли на страже по периметру, а остальные, завернувшись в одеяла, спали на земле около разведенных костров. Гарсия посмотрел в сторону трех раненых соратников… Первая атака индейских лучников оказалась неожиданной, но не нанесла большого урона. Они убили одну из лошадей и исчезли в зарослях. Гарсия хотел пустить за ними собак, но в этот момент другая группа дикарей ударила с тыла, и одному из солдат стрела пронзила ногу. И в этом случае индейцы сразу же скрылись в сельве. Испанцы не слышали, как они бежали, просто в ту же секунду джунгли стихли, и только громкая брань солдат нарушала воцарившуюся тишину. «Трусливые скоты!» – в ярости крикнул Гарсия невидимому противнику. Их жалкие попытки остановить его вызывали лишь раздражение. Пока из бедра раненого извлекали стрелу и обрабатывали рану, люди и лошади смогли немного отдохнуть. Но вскоре Гарсия приказал снова продолжить путь. Солдат, лишившийся лошади, сел на лошадь погибшего в первом столкновении капитана. Индейцы начали выставлять заслоны, и это говорило о том, что они уже близко. Вторая засада была раскрыта благодаря боевым псам Гарсии. Но эти дикари не отступили, и бой выдался тяжелым. Краснокожие стреляли из луков и храбро ввязывались в схватку, ловко уворачиваясь от испанских мечей. Но на этот раз их копья били не по всадникам, а по лошадям. В итоге – убито три лошади и ранено два солдата. На тропе остались лежать четыре дикаря, еще, как минимум, двух в зарослях порвали собаки, и некоторые из них получили ранения. И снова индейцы растворились в сельве. Теперь Гарсия понял новую тактику краснокожих – если они не могли пробить испанские латы, значит, следовало перебить лошадей. Тогда, во-первых, белокожие не смогут преследовать их так быстро, а, во-вторых, передвигаясь пешими по такой жаре, они будут вынуждены снять с себя непробиваемые индейскими стрелами доспехи. «Хитрые обезьянки», – пронеслось в голове Гарсии.

Он был обеспокоен. Из отряда конкистадоров, состоявшего из сорока всадников, один был убит и трое ранено. Двое, оставленные хоронить капитана, так и не объявились. Кроме того, погибли четыре лошади и трое солдат вынуждены ехать за спинами своих товарищей. Люди и лошади устали так, что пришлось устроить привал на всю ночь, чтобы восстановить их силы. Его беспокоили не столько возможные нападения дикарей, а раненые и потерявшие лошадей солдаты. Он не мог тащить за собой первых, а пешие замедляли темп погони. Надо было спать. Гарсия растянулся на земле и закрыл глаза.

Одна из собак приподняла голову и зарычала, вглядываясь в темноту. Тут же к ней присоединилась вторая. Гарсия открыл глаза. Что-то было не так. Он начал подниматься, и в этот момент в темноте раздался свист спускаемых тетив, а с неба посыпались десятки стрел. И опять таинственные стрелки метили в лошадей. Животные заметались, несколько из них упало на землю и забилось в конвульсиях. Ложась спать, солдаты сняли свои доспехи, и в судьбе некоторых это сыграло роковую роль. Они выскакивали из-под одеял, хватая мечи и арбалеты. А затем из темноты в освещенный кострами круг ворвалось десятка полтора вопящих индейских воинов с копьями и палицами в руках. Впереди них мелькала фигура могучего дикаря, размахивающего над головой испанским мечом. Солдаты быстро пришли в себя. Индейцы намеревались пробиться к привязанным лошадям, и им это удалось. Несколько воинов кололи несчастных животных копьями, а остальные пытались сдержать наседавших испанцев. Завязался неравный бой. Насколько бы ни были ловки и умелы десять краснокожих, они не могли долго противостоять трем десяткам хорошо вооруженных испанцев. Через несколько минут они рассеяли дикарей, изрубив большую часть из них. Только троим, включая могучего воина с мечом в руке, удалось прорваться и скрыться в ночной сельве.

Гарсия отозвал псов, терзающих трупы дикарей, и они послушно подбежали к нему, тычась в ноги окровавленными мордами. Он хотел послать их за бежавшими дикарями, но потом передумал, не желая рисковать своими верными друзьями. Он мог доверять только им. Они не бросят и не оставят в беде, в отличие от людей. Испанец потрепал собак за ушами, и они ответили ему радостным повизгиванием. Надо было посчитать потери, и он пошел, раздавая по пути приказы солдатам. Двенадцать дикарей нашли свою смерть от испанских мечей. Но последствия ночного набега привели Гарсию в ужас – шесть лошадей мертвы, три ранены, один солдат убит, раненых двое. Испанец сел у костра и долго смотрел на огонь.

– Командир, три дикаря еще живы, – один из солдат оторвал его от размышлений.

– Выколоть глаза, отрезать яйца, а затем сжечь живьем. – Он даже не посмотрел на подошедшего солдата. – Остальные трупы повесить в назидание другим.

Солдат повернулся и ушел выполнять распоряжение. Надо было принять решение, как поступить дальше. Из оставшихся тридцати шести человек его отряда пятеро ранены, а в этих проклятых джунглях даже легкая рана вскоре начинает распухать, гнить и наполняться толстыми белыми червями. Лошадей осталось всего двадцать восемь голов, из которых три также ранены дикарями. Их ранения были легкими, но они все равно уже не смогут выдержать такую гонку. За сутки индейцы убили десять лошадей. Если так будет продолжаться дальше, скоро всем придется идти пешком. Раненых и безлошадных становилось слишком много.

И Гарсия принял решение. У него оставалось двадцать пять здоровых лошадей и, считая его самого, тридцать один здоровый боец. Завтра он отправит назад пятерых раненых, дав им в подмогу двух солдат и трех раненых лошадей. Четверо же безлошадных поедут вместе с его отрядом преследователей за спинами других солдат – по двое на одной лошади. Ветер донес до него запах паленого мяса. Гарсия встал и пошел к трем большим кострам, чтобы посмотреть, как сжигают живых индейцев.

Январь 2004 года. Мерида – Ушмаль
Позавтракав, мы прошли в закрытый двор отеля, сели в джип и поехали в сторону древнего Ушмаля. Ник расположился за рулем, мулатка примостилась рядом с ним на переднем сиденье, а мы с Камилой – на заднем. Она сразу придвинулась поближе, всунула свою ладошку в мою руку и опустила голову мне на плечо. Из Мериды мы выбирались медленно, поскольку дороги в этом городе существуют не для автомобилей, а для пешеходов. Лишь благодаря местным «гибэдэдэшникам», пытающимся свистком и взмахами жезла регулировать беспорядочное движение, нам удавалось продираться сквозь толпы людей. Никто сим гибэдэдэшникам не перечит, потому что у каждого из них за спиной висит большое ружье.

Дорога к Ушмалю была долгой, и Камила заснула на моем плече. Панамка о чем-то оживленно болтала с Ником, а я смотрел на проносящиеся мимо пейзажи, с сожалением думая о том, что завтра нам придется расстаться.

– Камила! – смеясь окликнул Ник, не отрывая взгляда от дороги. – Скажи, пожалуйста, твоя подруга как-нибудь выключается?

– А что?

– Она говорит не умолкая с тех пор, как я открыл глаза. Вернее, я открыл глаза оттого, что услышал, как она говорит.

– Да, она любит поболтать, – улыбнулась Камила и снова опустила голову мне на плечо.

Панамка рассмеялась, кокетливо шлепнула Ника по ноге и продолжила ему что-то рассказывать.

– Она даже когда трахается – либо стонет, либо говорит без умолку, – перейдя на русский, сказал Ник, обращаясь ко мне. – Все несет какую-то чепуху не по делу.

– А ты ей рот скотчем залепи, – посоветовал я.

– Говорите на испанском! – вмешалась в разговор панамка.

– Я сказал, что ты постоянно болтаешь, – честно признался Ник.

– Если тебе не нравится, я могу замолчать. – Она надула губки, отвернулась к окну, но тут же обернулась: – Но сперва дорасскажу про своего брата!

Рассмеялась даже полусонная Камила, а мы с Ником еще долго не могли успокоиться.

– Что я такого сказала? – не поняла нашего смеха мулатка.

– Ничего, говори, говори. – Ник вытер выступившую слезу, после чего не выдержал и забился в истерическом смехе.

Камила забралась на сиденье с ногами, положила мне голову на колени и свернулась калачиком. Я аккуратно убрал ей длинные волосы с лица. Она улыбнулась мне и, закрывая глаза, сказала:

– Спасибо, любимый.

Она заснула, а я откинул голову на подголовник и сидел не шелохнувшись, боясь потревожить ее сон…

Мы подъехали к развалинам древнего города. Когда-то он был огромным, но археологи пока смогли восстановить лишь малую его часть. Еще издали мы увидели жемчужину Ушмаля – величественную пирамиду метров тридцати, словно молчаливый страж, возвышающуюся над сельвой.

– Смотрите! Пирамида Волшебника! – радостно воскликнул Ник. – Я ее в книгах столько раз видел!

Это была первая майяская пирамида, увиденная Ником, и можно было понять его восторг. Года четыре назад все желающие еще могли спокойно взбираться на нее, но с тех пор власти разумно запретили делать это, поскольку иногда смельчаки по неосторожности падали вниз, а потому перед ней красовалась табличка, запрещающая проход на лестницу. Как и в некоторых других древних городищах, в Ушмале за соблюдением порядка наблюдают несколько смотрителей, но нам повезло, и вокруг никого из них не оказалось. Упустить такую возможность было бы непростительно, и, когда мы подошли ближе, я повернулся к Камиле:

– Полезли?

– Конечно! – ответил за нее Ник и потащил панамку за собой в сторону крутой лестницы.

– Нет. Нет. Нет, – несколько раз твердо произнесла панамка, с ужасом глядя на вершину пирамиды. – Я боюсь высоты.

– Да? – Ник удивленно посмотрел на нее, после чего прошептал что-то ей на ухо.

– Да? – удивленно посмотрела на него панамка, затем задрала голову и окинула взглядом находившуюся на вершине пирамиды постройку. – Ну, пойдем.

Надо сказать, что лестница действительно оказалась очень крутой. Когда взбираешься на пирамиды майя, чувствуешь, как по коже порой пробегает мерзкий холодок. Малейшее неверное движение, и ты мячиком полетишь вниз, пересчитывая острые выступы полуразрушенных ступеней. Кроме того, высота ступеней доходит до колен, и требуется немало усилий, чтобы попасть на вершину пирамиды, к расположенному там небольшому храму. Но великолепный вид, открывающийся оттуда, того стоит.

– Море сельвы, – сказала Камила, и сравнение было удивительно точным. Со всех сторон до линии горизонта город окружали ядовито-зеленые леса, и лишь кое-где возвышались большие холмы.

– Каждый из этих холмов когда-то был пирамидой, – тихо сказала Камила, спустилась на пару ступенек вниз и села, молча всматриваясь вдаль. Я присоединился к ней.

– Ник! Идите сюда, посмотрите, какая красота! – окликнул я друга, удалившегося вместе с панамкой в небольшое помещение храма, находившегося на вершине пирамиды.

– Не-е, мы храм осматриваем, – бодро ответил он мне.

– Ага… ага… смот… рим… х-храм… – подтвердила панамка срывающимся голосом.

Мне было нечего ответить им, и я лишь развел руками, а Камила покачала головой и тяжело вздохнула.

– Ты устала? – спросил ее я.

– Нет, мне просто грустно, – ответила она, беря меня за руку. – Завтра утром ты поедешь в одну сторону, а я в другую. Но ты не обращай внимания, сейчас я успокоюсь.

– Ты можешь поехать с нами.

– Нет, через два дня я должна вернуться на работу.

– Судя по твоему лицу, я тебе испортил отпуск.

Она покачала головой, высвободила руку и достала сигарету. Пальцы ее дрожали. Я поднес ей зажигалку, а потом прикурил сам.

– Ты хочешь, чтобы я после Чиапаса заехал к тебе?

Камила внимательно посмотрела на меня и кивнула.

– Я хочу, чтобы ты не уезжал. Чтобы поехал со мной. – Она затянулась, выпустила дым и добавила: – Я хочу, чтобы ты остался со мной.

– Остался? – я улыбнулся. – Но ты совсем не знаешь меня.

– Мне не надо тебя знать. Я тебя чувствую. Ты приедешь ко мне?

– Я приеду к тебе, но ты должна обещать, что приедешь ко мне.

– В Москву? – она удивленно заглянула мне в глаза.

– Да, – кивнул я.

– Ты хочешь, чтобы я там замерзла в вашем снегу? – укоризненно покачала она головой, но в ее голосе проскользнули веселые нотки.

– Только об этом и думаю.

– Тогда, конечно, приеду.

– И останешься?

– Ты делаешь мне предложение или боишься, что я могу остаться?

– Нет, я боюсь, что ты можешь уехать.

– Кто куда уехать? – панамка всунула голову между нами, обнимая нас руками за плечи.

– Сходи-ка ты лучше руки помой, – отстранился я.

– Ты чего мою девушку обижаешь, – раздался за спиной голос Ника, полный доброжелательного удовлетворения осчастливленного самца.

– Ник, тебе не стыдно? – я повернул голову и осуждающе посмотрел на него. – Здесь люди к богам взывали, а ты взял и все опаскудил.

– Это все она, – он указал пальцем на свою подругу. – Я ей говорю: посмотри, какая красота, а она…

– Тебе под юбку лезет, – закончил за него я.

– Ну, типа да.

– Ладно, не ссорьтесь, лучше пойдем дальше. – Камила встала и начала осторожно спускаться вниз по крутым ступенькам.

Спуск с индейских пирамид всегда дается гораздо сложнее, чем подъем на них. Ты смотришь себе под ноги и видишь лишь маленькие точки проходящих внизу людей. Многие спускаются, перенося свои ягодицы с одной ступени на другую – отлепил от одной, прилепил к другой, отлепил, прилепил, передохнул и снова отлепил. А ступеней обычно – ой как много.

Мы бродили по Ушмалю часа два, разглядывая творения людей, живших здесь много сотен лет назад. Повсюду со стен построек на нас взирали изображения Чака – Бога Дождя, напоминающего морду слона, с большими и круглыми, как мексиканские лепешки, глазами и змееобразным хоботом. В свою прошлую поездку мне не удалось попасть сюда, и теперь я ходил наслаждаясь величественными видами некогда могущественного города майя. Отдыхающих искателей приключений здесь хватает, но большую их часть чаще все же везут из Канкуна в другой город – вылизанную до блеска, сувенироподобную Чичен-Ицу, где каждый камешек говорит не столько о былом величии, сколько о хорошо налаженном туристическом бизнесе. Но Чичен-Ица не может сравниться с Ушмалем, где время останавливается и ты зависаешь между прошлым и настоящим.

Мы сверились с планом и, свернув на одну из многочисленных тропок, уводящих в сельву, пошли под сенью нависающих над головами ветвей в сторону развалин, находившихся вдали от центральной части города.

– Может, устроим перекур? Ноги уже отваливаются, – донесся до меня недовольный голос плетущегося позади Ника.

– Но только перекур, – оборачиваясь, погрозила ему пальцем Камила. – А то вы сейчас опять в кусты нырнете.

– О чем ты? – Ник закатил глаза к небу, обнял панамку. – Больше ко мне не приставать.

– И не буду. Ты меня абсолютно не интересуешь. – Панамка хихикнула и, сделав обиженную мину, отвернулась от него.

– Верю. Камила, например, сразу оставила Глебу номер своего телефона, а ты даже не подумала сделать этого. – Ник отстранил девушку и вытер со щеки несуществующую слезу. – Не любишь ты меня… дура.

– Не плачь, любимый. – Панамка сунула руку в сумку, достала оттуда портмоне и раскрыла его, вытаскивая свою визитку.

– Ой! Дай посмотреть! – Ник выхватил из ее рук портмоне, в пластиковый карманчик которого была вставлена небольшая фотография. На фоне одноэтажного дома стояли трое – пожилой мужчина с женщиной лет пятидесяти и мальчик лет тринадцати, удивительно похожий на панамку.

– Твои родители? – спросил Ник, рассматривая фотографию.

– Ага, – кивнула мулатка.

– Это твой брат? – я указал на мальчишку.

– Нет, это я, – выпалила панамка. – Незадолго до операции.

Я поперхнулся, догадываясь, что она имеет в виду, но Ник продолжал любознательно вглядываться в картинку.

– Какой такой операции? – наконец отвлекся он.

– По смене пола, – глядя на него невинными глазками, уточнила панамка.

Лицо Никиты несколько одеревенело, затем побледнело, после чего стало покрываться красными пятнами. Он вновь посмотрел на фотографию, на панамку, снова на фотографию и снова на панамку. Медленно закрыв портмоне, бедняга протянул его темнокожему представителю панамской молодежи, после чего сел, тупо глядя в землю, достал сигарету, вставил ее себе в рот фильтром наружу и прикурил. Едкий дым заставил его закашляться. Он отбросил испорченную сигарету в сторону и достал новую.

– Ну, что, Ник, – сказал я, присаживаясь рядом. – Теперь ты, как честный человек, должен на нем жениться.

– На ком? – спросил он, отрешенно глядя куда-то вдаль.

– На этом мужике с сиськами.

Он не ответил, а я взглянул на Камилу с… «панамком». Как теперь называть это чудо природы, а вернее, плодов цивилизации, я не знал. Они смотрели на нас с загадочными улыбками на лицах.

– Что-то смешно? – голос мой был раздраженным, но история, в которую попал Ник, честно говоря, и мне начинала казаться весьма забавной. – Можно было предупредить его сразу. Намекнуть как-нибудь.

Лицо Камилы стало серьезным, а Никитин «новый панамский друг» прикусил пухлые губки и смущенно опустил голову. И тут мне в голову закралась страшная мысль:

– Камила! – окликнул ее я. – А ты не это… мужиком никогда не была?

Она озабоченно взглянула на меня, замялась, а затем решительно кивнула.

– Твоя тоже? – в голосе Ника прозвучали мерзкие нотки надежды.

– Ага, – ответил я, вдумчиво всматриваясь в живописные изгибы сигаретного дыма.

– Хорошо, – злорадно протянул он.

Я поднял голову и посмотрел на Камилу. Лицо ее оставалось серьезным, но, встретившись со мной взглядом, она не выдержала и засмеялась. Панамка тоже перестала кусать губы и, согнувшись пополам, забилась в истерическом смехе.

– Да это шутка такая! – Камила вытерла с глаз проступившие слезы, а панамка, улыбаясь своим белозубым ртом, утвердительно закивала.

– Над тупыми иностранцами?

– И не только, – гордо вставила панамка. – Но шутка старая, и я даже подумать не могла, что вы на нее попадетесь!

– Правда? – наконец приподнял голову Ник.

Камила попыталась что-то ответить, но снова захлебнулась веселым смехом. А панамка ехидно ткнула в Ника пальцем и с гаденькими интонациями в голосе произнесла:

– Это была моя коварная месть. Тебе надо было внимательнее слушать меня в машине, когда я пыталась рассказать о своем младшем брате, а не говорить, что кто-то слишком много болтает.

– Никит, а она мне нравится, – ухмыльнулся я.

– А мне нет. И сейчас я ее убью! – протянул он и начал подниматься.

– Да, да! – согласился я. – Убей ее жестоко. Пусть ей это послужит уроком на будущее!

Панамка, увидев поднимающегося с земли Ника, радостно взвизгнула и бросилась бежать, преследуемая улюлюкающим самцом…

Глава пятая

28 ноября 1903 года

«Вот уже две недели, как я в пути, и каждый день похож на предыдущий. Сколько времени я проведу в джунглях на этот раз, трудно даже предположить. Первая цель моих поисков – это маленькая деревушка у древней пирамиды, на которой кровожадные дикари в прошлом приносили человеческие жертвы своим ненасытным богам. В рукописи говорится, что лестница ее украшена иероглифическими надписями, а неподалеку расположено озеро. Прошло много веков, и может случиться так, что деревушки той уже нет и в помине, озеро высохло, а пирамиду разрушила сельва или заросли покрыли ее настолько, что отличить ее от обыкновенного холма уже не представляется возможным. Тогда все мои усилия и затраты, пойдут прахом. Но мой проводник утверждает, будто знает такое место. Лжет он, намереваясь заработать на мне пару лишних песо, или говорит правду, покажет время, а сейчас мы ежедневно продираемся сквозь густую чащу. Впереди идут двое индейцев, острыми мачете[13] прорубающие дорогу для каравана носильщиков, несущих на своих спинах необходимые для долгого путешествия припасы…»

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Чимай вскинул голову, медленно поднялся с земли и прислушался. Доносившиеся с тропы голоса были едва различимы. Жестом призвав своих людей оставаться на месте, он осторожно прокрался к тропе и выглянул наружу сквозь стену зарослей. Белокожие, представшие перед его глазами, являли собой жалкое зрелище. Грязные, оборванные и уставшие, с лицами, поросшими волосами, они уже мало напоминали тех сильных бойцов, с которыми он сражался в течение последних дней. Они шли, сбившись в кучу, еле переставляя ноги, ведя на поводу трех лошадей. Животные также были не в лучшей форме. Две лошади хромали, и на них были видны следы свежих ранений, окруженные роем вьющейся мошкары. На спине третьей, всем телом припав к ее шее и едва держась в седле, сидел перевязанный окровавленными тряпками солдат. Его лицо было серым и искажалось гримасой боли при каждом шаге лошади. Кроме него еще шестеро чужеземцев шли по тропе, и четверо из них тоже страдали от ран. Состояние двоих было столь плачевным, что они могли передвигаться только с помощью своих товарищей.

Мягко ступая по земле, чтобы не быть услышанным врагами, Чимай скользнул в сельву.

– Там семеро белокожих, – тихо сказал он, вернувшись к поджидавшим его двум воинам. – Почти все из них раненые.

– Значит, наши усилия не пропали даром, – один из воинов сжал копье так, что его пальцы побелели. – Собаки с ними?

– Нет, – покачал головой Чимай. – Собак с ними нет. И на их телах нет защитных панцирей.

– Мы не должны дать им уйти, – глаза воина пылали ненавистью.

– Нам следует торопиться. – Чимай стоял в нерешительности. – Нас ждет Балум. Если мы ввяжемся в бой, то потеряем время или погибнем.

– Если мы оставим их в живых, они приведут новых бойцов, – настаивал воин. – Пошлют отряды в Лакамтун и разобьют их силы еще до нашего объединения.

– Хорошо, – после некоторого раздумья согласился с ним Чимай и, подняв с земли захваченный в последнем бою меч, направился к тропе.

Майя некоторое время следовали вдоль тропы, скрытно пробираясь через густые заросли. Испанцы двигались медленно, и нагнать их не составило труда. Когда до врагов оставалось всего несколько метров, индейцы выхватили из колчанов стрелы и наложили их на тетивы своих луков. В левой руке, сжимающей лук, каждый из них держал еще по несколько стрел наконечниками вниз. Это позволяло воину не тратить время на вытаскивание их из колчана. Выпустив одну, воин мгновенно хватал следующую, успевая выпустить несколько стрел еще до того, как первая достигала цели. Чимай дал команду, и три стрелы взметнулись в воздух. Затем еще три, и еще три. Испанцы не ожидали нападения, и каждая из смертоносных стрел нашла свою цель. Четверо белокожих с пронзенными спинами упали замертво. Пятый, с перекошенным от боли лицом, переломил торчавшее из ноги древко стрелы и, хромая, попытался скрыться в зарослях. Лошади испуганно шарахнулись в стороны, сбив на землю ведущего их на поводу человека, но раненый, которого перевозили верхом, сумел удержаться в седле, вцепившись в гриву лошади обеими руками. Чимай откинул лук и, схватив меч, бросился вперед. Он первым оказался рядом с упавшим испанцем и несколько раз вонзил меч в распластавшееся на земле тело. Два его воина побежали за скрывшимся в зарослях врагом, нагнали его и выволокли на тропу. Чимай выпрямился и медленно подошел к тяжелораненому бородачу, сидевшему верхом на лошади. Лошадь, почуяв запах краснокожего, начала пятиться от него, высоко задирая голову и в страхе закатывая глаза. Две другие лошади были настолько измотаны и так страдали от нанесенных прошлой ночью ран, что более не могли двигаться, и просто стояли на месте, склонив свои головы к земле. Чимай подошел к пятившемуся животному, и одним ударом меча отсек ему голову. Кровь брызнула ему на лицо и грудь. Обезглавленная лошадь сделала еще пару шагов назад и рухнула, в конвульсиях выбрасывая в воздух тяжелые копыта. Сидевший в седле раненый испанец был слишком слаб, чтобы успеть соскочить с нее. Его тело, безвольно свисающее вдоль бока лошади, оказалось придавленным свалившейся на него тушей. Ребра несчастного не выдержали огромного веса животного и переломились, разрывая осколками костей его легкие и печень. Чимай медленно подошел к нему и занес меч, но удара не последовало. Глаза врага были открыты, но уже не видели окружающего мира. Он был мертв.

Индеец повернулся и взглянул на брыкающегося белокожего, которого тащили его воины. Грязный, с поросшим шерстью лицом, со спутанной копной сальных, когда-то светлых волос, он больше напоминал больную обезьяну, чем человека. Воины бросили его к ногам Чимая, и тот невольно отстранился, стараясь избежать резкого запаха давно не мытого тела, исходившего от чужеземца. Человек стоял на коленях, в мольбе протягивая к нему руки и что-то говоря на непонятном языке. Его голос срывался, а по перепачканным щекам текли слезы. И эти люди пытаются выдавать себя за богов! Чимай с отвращением отпихнул белокожего ногой, и тот сжался на земле в комок, испуганно глядя на сгрудившихся над ним индейцев.

Чимай отвернулся и осмотрел поле боя. Тела шестерых чужаков и труп обезглавленной лошади валялись там, где их настигла смерть, еще две лошади, понуро опустив головы, стояли в отдалении. Они были измучены до предела, их многочисленные раны, полученные во время ночного нападения на лагерь преследователей, кровоточили, а на худых боках явственно проступали ребра. Он впервые увидел этих странных животных дней двадцать назад. Когда белокожие всадники появились на границах их государства, индейцы сперва приняли их за злых чудищ о двух головах, но быстро разобрались в своей ошибке. В их землях не водилось таких зверей, и они никогда не использовали каких-либо животных для верховой езды. Возникший было страх вскоре сменился жгучей ненавистью ко всему, связанному с бородатыми пришельцами. Чимай воткнул в землю меч, вытащил из колчана стрелу и наложил ее на тетиву. Он медленно натянул лук и выстрелил. Стрела просвистела в воздухе и, вонзившись между ребер лошади, утонула в ее боку по оперение. Костяной наконечник пробил сердце несчастного животного, его передние ноги подломились, оно завалилось на бок и затихло. К Чимаю подошел один из воинов. Он натянул свой лук, и такая же участь постигла вторую лошадь.

Плененный чужеземец лежал на тропе, пытаясь вытащить засевший в ноге обломок стрелы. Кровь струилась из разорванной мышцы, смешиваясь с покрывавшей тропу пылью. Стоявший над ним индеец с любопытством наблюдал за перекошенным от боли лицом чужеземца, не понимая его глупых действий. Смерть нависла над ним, а он пытается избавиться от поразившей его стрелы. Пленник застонал, напрягся и резким движением вырвал из ноги обломок древка. На острых зубцах костяного наконечника остались крохотные волокна его плоти, а из раны хлынула темная кровь. Индеец усмехнулся, отдавая должное мужеству белокожего, но в следующее мгновение чужеземец вскинул руку вверх, пронзая длинным наконечником живот своего стража. Краснокожий согнулся, а испанец, отталкиваясь от земли руками и здоровой ногой, кинулся к зарослям, оставляя за собой широкий кровавый след.

– Оставь, Чан-Пель, – окриком остановил Чимай воина, ринувшегося за удирающим на четвереньках белокожим. – Сельва не выпустит его. Она убьет его медленно и жестоко.

Январь 2004 года. Мерида – Кампече
Мы стояли с Никитой на развилке дороги и смотрели вслед отъезжающей машине. Метров в пятидесяти от нас она остановилась, дверца открылась, и Камила вышла из нее на трассу. Несколько секунд девушка стояла там, не обращая внимания на проносившиеся мимо машины, а затем медленно помахала нам рукой. Она прижала ладони к лицу, и я увидел, как начали вздрагивать ее плечи. В груди сдавило так, что стало тяжело дышать. Я быстро подошел к ней, крепко прижал к себе и провел пальцами по мокрой щеке:

– Не надо плакать. Я рядом с тобой. Все будет хорошо.

Камила кивнула, вытерла слезы и попыталась улыбнуться.

– Я не плачу. Тебе показалось, – тихо сказала она и уткнулась лицом в мое плечо. – Ты прилетел с другого конца света не для того, чтобы вытирать мне слезы. Ты поезжай. Просто потом возвращайся ко мне. Хорошо?

– Я же сказал тебе, что приеду за тобой и увезу с собой в Москву. Значит, так и будет.

– Ты все же хочешь, чтобы я замерзла в вашем снегу? – Она подняла голову и заглянула мне в глаза. – Хочешь сделать из меня… Как, ты говорил, зовут подругу вашего Санта-Клауса?

– Подругу зовут Снегурочка. А снег у нас не круглый год. Не волнуйся, на зиму будешь впадать в спячку около горячей батареи, а по весне я буду будить тебя с чашкой ароматного кофе в руке.

– Весьма романтично, – Камила наконец немного успокоилась и улыбнулась.

– А меня тоже возьмите с собой в Снегурочка, – из-за плеча Камилы показалась голова панамки.

– Куда? – раздался за моей спиной голос Ника.

– В Снегурочка.

– Н-да… ты в своем репертуаре, – задумчиво произнес Ник. – Это тебе, подруга, к Деду Морозу надо.

– Я к деду не хочу, – она кокетливо протянула ему руки. – Я к тебе хочу.

Спустя минут двадцать мы окончательно попрощались и сели по машинам. Отъезжая, Камила выглянула из окна и крикнула мне:

– Надо же подождать всего пару недель? Правда?

– Правда, – кивнул я, а Ник нажал на газ.

Мы ехали молча, говорить не хотелось, и каждый думал о своем… У меня с детства было два основных интереса, которым я отдавал себя полностью – боевые искусства и история американских индейцев. Часть времени я проводил в спортзалах, а часть в библиотеках. В итоге получился эдакий книжный червь с самурайским уклоном. И если путь в боевые искусства был открыт для любого, кто готов был не жалеть себя, проливая семь потов, то познакомиться с индейской культурой «на месте» чрезвычайно мешал вывешенный коммунистическими товарищами «железный занавес». Сегодня уже трудно представить, что еще лет двадцать назад очутиться за границей мог только «избранный», имеющий, как тогда говорили, «лапу» и язык, готовый лизать любую номенклатурную задницу. Первого у меня не было, а второе, спасибо родителям, не позволяло воспитание. Но времена изменились, коммунистических товарищей отправили тявкать с задворок истории, иногда используя в своих целях, чтобы призвать народонаселение голосовать неким местом, которое новая номенклатура почему-то назвала «сердцем». Вместе с ними исчез и «железный занавес». И тогда я начал путешествовать. Джунгли Мексики, Гватемалы и даже Южного Вьетнама. Я забирался в самые дебри, мок под тропическим ливнем, отбивался от собирающейся в настоящие тучи мошкары… С Никитой я познакомился год назад. Его, как и меня, с детства интересовала индейская культура, и мы быстро нашли общий язык. Зная, что я снова собираюсь отправиться в Мексику, он попросил меня взять его с собой. Чем он занимался по жизни, я не знал, но деньги у него водились. Причин для отказа у меня не было, и я даже обрадовался, что не придется скитаться в одиночестве, потому как в моем московском окружении странным образом никогда не находилось желающих отправиться за тридевять земель, чтобы провести время в джунглях, вместо того чтобы греть пузо на морском берегу. Пара месяцев ушла на разработку оптимального маршрута и оформление документов. И вот мы вместе едем в сторону Кампече…

У автобусной станции на выезде из города Ник притормозил.

– Мы забыли купить в дорогу воду и сигареты, – буркнул он и вылез из машины.

Разношерстная публика толпилась в ожидании междугородных автобусов, стараясь найти тень, чтобы не плавиться под палящим дневным солнцем. Стайки мальчишек носились друг за другом, оглашая улицу веселым смехом. Взрослые с улыбками провожали ребятишек глазами, вероятно немного завидуя их беспечности и беззаботности.

Ник открыл дверцу, бросил на заднее сиденье пакет с пластиковыми бутылками и молча сел за руль.

– Дай мне, пожалуйста, темные очки из бардачка, – попросил он голосом человека, который поутру обнаружил, что все рыбки в его любимом аквариуме почему-то плавают брюхом вверх.

Надев очки, Ник завел машину и высунул руку, намереваясь поправить зеркало бокового вида.

– Ты посмотри, кто стоит! – удивленно протянул он.

– Кто? – я взглянул на толпу ждавших автобуса людей, но никого не увидел.

– Старый индеец-официант!

К стыду своему, должен признать, что лица мексиканцев зачастую носят для меня однообразный характер. Не хочу сказать, что все они на одно лицо. Как раз нет. Не все… многие. Случалось, например, что девушку из пятизвездочного отеля большого города я спустя пару дней видел за несколько сотен километров от него работавшей в поле у какой-то маленькой, затерянной в сельве индейской деревушки. Правда, она могла оказаться немного повыше, или потолще, но готов поклясться, что это все же была именно она. И это не было единственным случаем. Передвижения сих единоликих мексиканцев так навечно и остались для меня загадкой.

Ник высунулся из машины и крикнул старику:

– Hola, amigo!

Старик заметил нас, широко улыбнулся и помахал рукой:

– Hola!

Мы вылезли из машины, а старик подошел ближе и пожал протянутые ему руки.

– Рады видеть вас, – сказал Ник, после чего спросил: – Куда едете?

– К сыну в Кампече, – ответил старик, продолжая широко улыбаться. Чувствовалось, что он рад видеть нас и тому, что мы запомнили и узнали его. – Он болеет, и надо ему помочь.

– Мы едем туда же. Если вы не против, мы с удовольствием подвезем вас, – вставил я.

С нашим скверным настроением иметь рядом с собой такого собеседника можно было посчитать великой удачей.

– О! – старик вежливо покачал головой. – Путь неблизкий. Мне нечем заплатить вам.

– Ну что вы, не надо никаких денег. – Я взял его под локоть и указал на заднее сиденье машины. – Мы вас подвезем, а вы нам расскажете что-нибудь интересное о майя. Идет?

– Идет, – улыбаясь кивнул старик, и полез в машину.

Мы немного поговорили о погоде, об отдыхе и отдыхающих. Проезжая какую-то маленькую деревушку, я указал Пабло, а старика звали именно так, на церквушку из необожженного кирпича:

– Я не первый раз на Юкатане, и меня всегда поражало, что на всех старых церквях видны следы пожаров.

– Это не потому, что мы любим играть со спичками, – рассмеялся Пабло. – Просто раньше майя постоянно восставали, и власти пригоняли сюда тысячи солдат, чтобы подавлять мятежи. Они жгли наши деревни, доставалось и храмам. Иногда жителей загоняли в храм и поджигали его.

– Поэтому на Юкатане я практически не видел белокожих мексиканцев? – задал я некорректный, но весьма интригующий меня вопрос.

– Может быть, – уклончиво ответил старик. – К сожалению, когда пришли испанцы, мой народ был разобщен. Существовало много различных царств, но они настолько погрязли в распрях, что не могли выступить единым фронтом. А потом уже было поздно.

– И никому не пришло в голову попытаться объединить силы?

– Был такой человек, но у него ничего не вышло.

– Расскажете нам про него? – вставил Ник.

Старик утвердительно кивнул, уселся поудобнее и начал говорить:

– Существует старая легенда о том, что, когда до правителя царства чонталей, Пачималахиша, дошли слухи о появлении на его землях белых чужеземцев, он решил объединить усилия с правителем другого царства майя и уничтожить пришельцев. К тому времени испанские конкистадоры успели завоевать ацтеков и посеять панику на юкатанской земле. Правитель чонталей был мудрым человеком, он знал, что и его людей ожидает та же печальная участь. Если бы его усилия увенчались успехом, как знать, может быть, история развивалась бы по иному пути. Надо было решить, кому доверить сию непростую и чрезвычайно ответственную миссию, от которой зависела судьба его народа, и выбор пал на сына правителя. Звали его Балум, что на языке майя-чонталей означает «ягуар». Юноша отличался острым умом и, несмотря на свои годы, уже успел отличиться в боях с врагами своего отца. С небольшим отрядом отборных воинов ему следовало отправиться из Ицамканака, главного города царства Акалан, находившегося на территории современного штата Табаско, к правителю царства Лакамтун. Путь был неблизким. Одноименный город царства Лакамтун был возведен на острове в центре озера Мирамар, посреди современной Лакандонской сельвы, что в штате Чиапас. Отец хотел заключить с лакамтунцами военный союз и изгнать белокожих. Балум по всем качествам подходил на эту роль. Обычно посылали большой кортеж с послами и многочисленными подарками, но чужеземцы уже подступали к границам его страны, и действовать следовало быстро и решительно. Войско Лакамтуна было очень сильно, но и оно не смогло бы в одиночку биться с испанцами. Пачималахишу был нужен союз с правителем Лакамтуна, но они были давними врагами. Поскольку отряд гонцов должен был двигаться очень быстро и налегке, отец передал сыну драгоценный дар для правителя Лакамтуна – украшенный искусной резьбой и драгоценными камнями сакральный череп Каб-Чанте, общего предка царских династий государств чонталей и лакамтунцев. Но случилась беда. Иногда человеческие зависть и жадность вершат судьбы целых народов. Так вышло и в тот раз. Родич правителя, желавший занять его место, предал его, сообщив о тайной миссии испанцам. Они также понимали, чем может им грозить объединение майя, а потому выслали погоню. Балум старался оторваться от них, но пешие люди не могут равняться с конными, и вскоре испанцы нагнали гонцов. Балум дал яростный бой, в котором с обеих сторон полегло много храбрых воинов, и смог бежать с горсткой своих людей. Но испанцы, как кровожадные псы, вновь последовали за ним. И снова был бой, и снова сыну правителя удалось оторваться от погони. И белые преследователи, и индейцы уже были обессилены, но каждая сторона продолжала выполнять возложенную на нее задачу. Но оторваться от всадников было невозможно. И наступил решающий миг. И произошла беспощадная битва, в которой погибли все, кроме Балума и командира конкистадоров. И тогда схлестнулись они в яростной схватке и убили друг друга. Балум не смог выполнить свою миссию, но умер как герой. Царство чонталей Акалан вскоре было завоевано, а его правитель казнен. Спустя некоторое время было разгромлено и разграблено царство Лакамтун. Вот такая история. – Старик улыбнулся. – Это всего лишь легенда, и я не знаю, было ли так на самом деле или нет. Но так рассказывал мой отец, а ему его дед.

– А череп предка? – оглянулся Ник.

– Куда делся резной череп Каб-Чанте, никто не знает. Возможно, это просто хорошая сказка с плохим, но героическим концом. – Старик на мгновение замолчал, а потом задумчиво посмотрев на нас, сказал: – Хотя я не сомневаюсь, что этот священный реликт действительно существует. Мой отец был шаманом и говорил, что череп Каб-Чанте обладает невероятной сверхъестественной силой. Как мощи святых у христиан…

Впереди показался крутой поворот. Ник снизил скорость и начал вертеть руль влево, мягко вписывая машину в поворот.

– Опа! Круто, – раздался его удивленный голос, и, отвернувшись от Пабло, я увидел на средине дороги группу одетых в каски и бронежилеты солдат с автоматами в руках.

От них отделился человек в офицерской форме, поднял руку, приказывая остановиться, и Ник нажал на тормоз, прижимаясь к обочине. Чуть далее рядом с дорогой располагался армейский дот, из которого на нас с укоризной взирало дуло большого, тяжелого пулемета. Странное ощущение возникает, когда из доброжелательных, наполненных смехом и весельем Канкуна и Мериды, ты попадаешь под дуло пулемета и суровые взгляды парящихся в бронежилетах солдат. Сразу начинаешь испытывать чувство вины за еще не содеянные грехи и вспоминаешь крылатую фразу прапорщика из армейской юности: «А если завтра война? ».

Офицер приказал нам выйти из машины и начал проверять документы. Нам пришлось объяснять, куда мы едем, зачем мы едем, зачем нам этот дряхлый старик и что он делает в нашей машине. Я видел, что Ник начинает злиться, но сам старался сохранять спокойствие. Пока мы объясняли, офицер недоверчиво разглядывал нас, ковыряясь при этом языком в зубах. Вещи наши он проверять не стал, но старика-индейца приказал обыскать, а сам вывернул наизнанку егосумку с вещами. На дне ее он обнаружил небольшую коробочку, в которой оказалась перетянутая резинкой пачка денег. Офицер с удивлением посмотрел на нее, потом повернулся к нам и велел ехать дальше, поскольку старик «останется до выяснения обстоятельств». Какие «обстоятельства» имелись в виду, он уточнять не стал, но по блеску в его глазах и тому, как в один момент сгорбились плечи Пабло, мы все поняли и сами. В лучшем случае старика просто собирались обобрать. На много километров вокруг простиралась дикая сельва, и что могли сделать с ним солдаты, завладев его деньгами, также было не сложно догадаться.

– Мой сын тяжело болен, – губы Пабло дрожали, когда он начал говорить.

Офицер сделал знак, и один из солдат направился к нам. Пока он, указывая нам на машину дулом автомата, попытался заставить нас сесть в нее и уехать до нас донеслись слова Пабло:

– Эти деньги… это все мои накопления за много лет и то, что мне удалось занять у друзей… Пожалуйста, не забирайте их, они нужны на оплату операции для моего сына…

Офицер грубо оборвал его, и тогда Ник взорвался:

– Вот, с-с-ука, – сквозь зубы прошипел он по-русски, отпихнул солдата в сторону и решительно шагнул к офицеру. – Та-ак, – Ник ткнул пальцем в нашивку на его форменной рубахе. – Твоя фамилия Гонсалес?

Офицер не ожидал такого поворота событий и на мгновение опешил, но затем быстро пришел в себя. Уголки его тонких губ вытянулись в подобие улыбки так, что верхняя губа немного приподнялась, обнажая в образовавшейся щелочке ряд больших, неровных зубов. Не улыбка, а звериный оскал. Его солдаты, завидев происходящее, обступили нас, взяв оружие наизготовку.

– Мой друг не хотел вас обидеть, – я втиснулся между офицером и Ником, примирительно приподнимая руки. – Просто он корреспондент правительственной российской газеты и пишет обо всем, что случается с нами в Мексике.

– Да, и напишу о вас в прессе! – подтвердил из-за моей спины Ник, а я склонился над самым ухом Гонсалеса и тихо прошептал: – Он зять самого президента России, а потому совсем без тормозов. Думает, что ему все позволено в этой жизни.

Офицер бросил на меня взгляд из-под бровей, просчитывая в уме, насколько правдивы мои слова и во что ему может вылиться стычка с таким человеком, если они окажутся правдой. Я же исходил из того, что чем бредовей будет выданная мной информация, тем лучше. Проверить ее он все равно не мог, но быстро сообразил, что проблемы с зятем русского президента грозят международным скандалом, крайним в котором придется быть ему, а потому с сожалением на лице повернулся к старику, протянул ему коробочку с деньгами и жестом показал, что все мы можем продолжать свой путь.

– Вы очень рисковали, вступая в конфликт с солдатами, – нарушил молчание Пабло, когда военный пост скрылся из виду. Он никак не мог успокоиться и, сидя на заднем сиденье, складывал в сумку разбросанные вещи, периодически тяжело вздыхая. – Спасибо вам.

– Не за что, – ответил Ник, а я спросил:

– Что они тут делают?

– Солдаты? – старик поднял голову и устало посмотрел на меня. – Кампече не очень спокойный штат. Солдаты ищут наркотики, оружие, контрабанду. А еще людей, бегущих через Мексику в США из Гватемалы, Никарагуа и других южных стран. Бедных людей, которые не могут выжить в своих странах и пытаются найти лучшую долю в другой стране.

Оставшуюся часть пути мы ехали молча и спустя час въехали в портовый город Кампече, столицу одноименного штата. Выйдя из машины, Пабло еще раз поблагодарил нас, пожал нам руки, после чего снял с шеи свое ожерелье из нефритовых бусин с выгравированными на них иероглифами и протянул Нику, жестом попросив, чтобы тот надел его себе на шею. Ожерелье явно было ценной вещью для старика, и Ник попытался вежливо отказаться, но тот проявил настойчивость, и ему пришлось выполнить его просьбу.

– Это самое малое, что я могу сделать для вас, – сказал он напоследок, повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и добавил: – И не бойтесь сельвы, она поможет вам, – после чего не оглядываясь быстро пошел прочь, оставив нас стоять в полном недоумении. Мы так и не поняли, что он хотел нам сказать, и, честно говоря, после истории на дороге настроение наше было настолько паршивым, что и думать ни о чем не хотелось.

Вырулив на авеню Руис-Кортинес, мы быстро нашли отель «Рамада-Инн», обустроились, перекусили в ресторане отеля и отправились смотреть город. Раньше на его месте стоял город майя – Ах-Кин-Печ, но потом сюда явился Франсиско де Монтехо. Он построил свой город, из которого начал успешное завоевание Юкатана, утопив его в индейской крови. Долгое время город оставался главным портом на всем полуострове, привлекая сюда многочисленных искателей приключений. Пираты не раз атаковали его, и после одного из таких нападений, когда они едва не вырезали все население города, до испанцев наконец дошло, что стоит выстроить крепость. Вот ее мы и хотели посмотреть в первую очередь.

Когда взбираешься на остатки прежних бастионов и крепостных валов, сразу возникает ощущение, что ты защитник города и спустя мгновение на горизонте обязательно появятся паруса кораблей беспощадных пиратов. Сии герои современных романов, овеянные романтичным ореолом джентльменов удачи, на деле были обыкновенным быдлом, жаждавшим только обогащения. И стоя на крепостной стене, ты в какой-то миг вдруг начинаешь чувствовать, что теперь во многом именно от тебя зависит, смогут они ворваться в этот город, чтобы грабить, убивать и насиловать, или нет. Странное ощущение, отголосок канувшей в лету эпохи. Спустившись вниз, мы пошли вдоль морского побережья, глядя, как на берег, взбиваясь в густую белую пену, набегают синие волны. Каждый из нас погрузился в собственные мысли, и незаметно для себя мы ушли достаточно далеко. Надо было выбираться, потому что скоро должно было стемнеть. Отряхнув ноги от мокрого песка, мы вошли в какие-то зловонные трущобы.

Глава шестая

5 декабря 1903 года

«Проводник говорит, что теперь нам осталось всего несколько дней до первой цели путешествия. Он не понимает, зачем мне сдалась эта старая, никчемная пирамида, постоянно предлагая показать, как он сам говорит „большие, хозяин, высокие пирамиды“. Но, по-моему, он просто наглый хитрец, пытающийся разнюхать мои намерения. А потому, пока мы не достигнем первой цели, я не расскажу ему о второй. Сельва в этих краях весьма отличается от юкатанской. Она очень влажная, и промокшие при пересечении речек вещи не сохнут, а лишь преют и покрываются плесенью, что доставляет мне множество неудобств. Носильщики жалуются, что сильно устают, но я подгоняю этих ленивых скотов, не давая им возможности отлынивать от работы. Я спешу отыскать затерянный в сельве остров, на котором стоит упоминаемый в рукописи город, как можно скорее, чтобы добраться до бесценной реликвии, пока не начался сезон дождей».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
«Каан-К'аш наконец-то», – пронеслось в голове Балума, когда джунгли расступились и перед ним предстало маленькое озеро. Белая птица, завидев неожиданно появившуюся группу людей, взмыла ввысь и, сделав круг, полетела в ту сторону, где находился Лакамтун.

– Хороший знак, господин, – один из воинов указал на парящую птицу.

Балум кивнул и посмотрел вдаль. Раньше здесь стоял древний город. Большой город. Но много поколений назад люди покинули его и ушли. Никто не знал, почему они ушли и куда. Может, их выгнала засуха или враги, а может быть боги через жрецов приказали им покинуть это место. Теперь только поросшие густым кустарником полуразрушенные пирамиды, вершины которых облюбовали стервятники, свидетельствовали о былой мощи города. В те времена, когда город еще был жив, его жители были сильны. Но сегодня хозяином города стала сельва, а от людских жилищ остались лишь безликие, покрытые зеленым мхом камни.

Тропа огибала маленькое озеро и терялась среди развалин домов и храмов. Но там, на противоположном выходе из города, с давних пор остались несколько выложенных камнями дорог. Три из них вели на земли Лакамтуна, и это давало возможность оторваться от преследователей. Если им удастся не оставить следов, белокожим будет сложно найти тот путь, по которому они ушли.

Справа от озера на окраине сельвы, возле невысокой, одиноко стоящей пирамиды располагалась индейская деревушка. Рассвет еще не наступил, и жители ее спокойно спали в своих крытых пальмовыми листьями хижинах. Это была чужая территория, и гонцам не стоило испытывать судьбу.

– Сейчас мы наберем воды, а потом обойдем озеро слева, чтобы люди деревни не увидели нас, – сказал Балум, отвязывая с пояса небольшой сосуд из тыквы-горлянки, вода в котором закончилась еще прошлым вечером.

Пока два воина стояли на страже, остальные проскользнули к озеру и припали к воде. Они напились, смыли с тела смешанную с потом грязь, после чего наполнили свои сосуды. Потом дали время напиться двум стражникам. Балум осмотрел свою свиту – усталые, грязные, голодные, с ввалившимися глазами и спутанными волосами, они уже мало напоминали тех великолепных бойцов, с которыми три дня назад он выступил в путь. Ноги многих из них были стерты в кровь. Им нужен был отдых, но здесь останавливаться было нельзя. Люди из деревни могли заметить их и напасть или указать выбранный ими путь преследователям… Собаки… С ними могли быть собаки. Балум вскочил на ноги. Он снял со спины кожаный мешочек, в котором хранился небольшой запас пищи, и вытащил завернутые в клочок хлопковой материи два стручка красного перца. Затем достал оттуда легкую плошку из скорлупы хикамы и бросил в нее оба стручка.

– Пусть каждый передаст мне стручки перца, которые взял с собой, – приказал он.

После того как указание было выполнено, Балум протянул плошку с десятком стручков высушенного перца одному из воинов.

– Растолки его в порошок и рассыпь по нашим следам, чтобы нюх собак пришел в негодность. Мы будем ждать тебя на окраине города вон у того храма, на вершине которого растут два больших дерева, – сказал Балум, указывая рукой на возвышавшуюся вдали пирамиду.

Воин взял плошку, подобрал подходящий камень и принялся за работу, а Балум с остальными людьми побежал к развалинам старого города, огибая озеро.

Узкая тропинка вилась между разрушенными постройками. Время не жалеет ни человека, ни созданные им творения. Когда люди ушли, сельва вошла в город. Балум бежал впереди отряда, перескакивая через корни деревьев, которые, словно огромные застывшие черви с иссушенной солнцем кожей, лежали на его пути. Ветви деревьев хлестали его мускулистое тело, но сын правителя не чувствовал их ударов. Его губы шевелились в беззвучной молитве, взывая к богам с просьбой помочь ему выполнить поручение отца. Балум смотрел на огромные камни, выкорчеванные из стен пирамид и городских построек корнями вековых деревьев, на провалившиеся крыши домов, в которых когда-то жили люди, и ледяные щупальца ужаса сжимали его сердце. Он понимал, что, если отцу не удастся заключить союз с правителями других государств майя, белокожие превратят его родной город в такие же развалины гораздо быстрее, чем на то способны время и сельва. Много рассказов доходило до владений его отца об этих новых врагах и их злодеяниях. Даже могучие ацтеки, живущие далеко на севере, не смогли противостоять им. Их правитель казнен, их армия разбита, их страна разрушена. Белокожие пришельцы, словно яростный ураган, сметали все на своем пути. Их оружие совершенно, их жестокость необъяснима.

Добравшись до возвышающейся над развалинами пирамиды, Балум взмахнул рукой, приказывая следующим за ним воинам остановиться.

– Здесь мы отдохнем, а с рассветом снова двинемся в путь, – сказал он, немного отдышавшись.

Воины сошли с тропы и расположились на привал в зарослях. Балум подозвал одного из них и велел взобраться на вершину пирамиды, чтобы следить за окрестностями. Воин почтительно кивнул и, крепко сжимая копье, начал взбираться по крутой, полуразрушенной лестнице. Балум лег на землю, закрыл глаза и моментально заснул…

Человек лежал на холодном камне, безвольно раскинув руки, не отрывая опустошенного взгляда от маленького облака, одиноко плывущего по небу. Его длинные, спутанные волосы, которых уже много дней не касался гребень, липли к покрытым потом лбу и щекам, мешая смотреть на небо. Облако медленно приблизилось к солнцу и закрыло его. Человек очень устал, он много дней был в пути, его глаза были готовы сомкнуться, но облако вдруг сменило очертания, и он увидел силуэт в белых одеяниях, окаймленный пробивающимися лучами солнечного света. Голос донесся до него:

– Ты тот, кто помогал мне?

– Да, я служил тебе верой и правдой, – его потрескавшиеся губы еле шевелились.

– Ты тот, кто нес людям добрую весть? Ты тот, кто наставлял их на путь истинный?

– Да, я был рыцарем католической веры. – Струйка крови потекла из треснувших губ, наполняя рот солоноватой жидкостью.

– Ты убивал во имя меня?

– Да, убивал… многих…

– Ты пытал во имя меня?

– Да, я пытал во имя тебя.

– Ты хорошо выполнил свою службу во имя меня. – Силуэт стал более отчетливым.

– Ты спасешь меня?

– Нет, ты мне больше не нужен. – Силуэт полностью заслонил солнце, и человек увидел, как почернели его одеяния, как злобно сверкнули его глаза, а изо рта демона извергся язык пламени.

Человек в ужасе закричал…

Странный сон заставил Балума резко открыть глаза. Он не знал человека из сна. Он не знал, что за чуждое божество явилось тому, да и значение увиденного ему было неведомо. Балум встряхнул головой, сбрасывая остатки сна, и встал. В бусинах нефритового ожерелья на его шее запуталось несколько травинок, и он аккуратно оборвал их. Надо было снова продолжать путь.

Январь 2004 года. Кампече, штат Кампече
В Мексике темнеет так быстро, что складывается впечатление, будто кто-то наверху выключает лампочку. Мы оказались к этому не готовы и спустя час блужданий по темным проулкам трущоб поняли, что окончательно заблудились.

– А не кажется ли тебе, друг мой Никита, что мы страдаем полной дезориентацией?

– И как же ты догадался? – в его голосе послышались издевательские нотки.

– Я не знаю, где наш дом.

– Наш дом в Москве.

– Мудро, но я имею в виду наш мексиканский дом.

– Даже спросить не у кого. – Ник огляделся и задумчиво ткнул пальцем в направлении темной аллеи, в глубине которой виднелись маленькие огоньки. – Может быть, там?

– Имеет ли мысль, посетившая тебя, какое-либо разумное объяснение?

– А мы уже везде блуждали, а там, по-моему, еще нет.

– Веское основание. Пойдем попробуем.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как в глубине аллеи послышались звуки какой-то возни и сдавленный женский стон.

– Ты слышал? – Я остановился, всматриваясь в темноту.

– Да.

– Пойдем, – я потянул его за собой.

– А стоит ли? Вдруг там люди любят друг друга повсеместно, а мы им настроение поломаем.

– Ты хочешь встретить здесь рассвет?

– Нет, но неудобно. – Ник стоял в нерешительности.

– Пойдем. Спросим, где наш долбаный отель, – настаивал я.

– Ладно, пойдем спросим.

Мы действительно помешали, но то, что происходило на аллее, назвать романтическим свиданием было нельзя. Двое парней прижимали девушку к земле, третий задирал ей платье, а четвертый стоял немного в стороне, роясь в ее сумочке. Обычная мерзкая история. Поиск проблем в наши планы не входил, но уйти и оставить девушку в грязных лапах этих скотов мы тоже не могли.

– Эй, козлы, отвлекитесь! – я даже не заметил, что заговорил по-русски.

Для парней наше появление было явно неожиданным, но, заметив, что нас всего двое, они быстро пришли в себя. Один остался держать испуганную девушку, а трое двинулись нам навстречу.

– По-моему, они собираются нас бить, – констатировал Ник.

– Точно. Мне тоже кажется, что они нас почему-то совсем не боятся, – съязвил я.

Шедший впереди длинный парень окинул меня взглядом, плюнул мне под ноги и, вытянув вперед руки, бросился на меня. Я этого ждал. Моя левая нога встретилась с его животом, сломав нападавшего пополам, а подъем правой ноги разбил его лицо в кровь. Голова мексиканца резко откинулась назад, и он, словно раненая птица, рухнул на асфальт. Я кинул взгляд на распластавшееся тело, и в голове пронеслись слова моего первого тренера по каратэ: «Длинных сразу же бей в пузо – они складываются, как шланги». Но оставалось еще трое парней, и теперь уже драки избежать было невозможно. Двое накинулись на Ника, а третий двинулся на меня. Он был крепок и не так тороплив, как Длинный. Мягко ступая, он держал сжатые кулаки на уровне головы, защищая локтями корпус. Парень явно был знаком с боксом, и это не предвещало легкой победы в честном бою. Он сделал выпад левой рукой, едва не достав меня, но я скользнул немного назад и правой ногой нанес ему мощный лоу-кик[14] в коленный сустав. Кость хрустнула, ноги мексиканца подломились, и с жутким воплем он покатился по асфальту.

Теперь можно было помочь Нику. Он валялся на земле, вдавливая одного из противников лицом в асфальт, а второй, лохматый, стоявший спиной ко мне, нещадно бил его ногами. Одним прыжком я оказался рядом и, схватив лохматого за плечо, впечатал свой локоть в его лоснящийся затылок. Он хрюкнул и начал заваливаться, но я вцепился в него мертвой хваткой и еще пару раз насадил на колено. Отбросив безжизненное тело лохматого, я повернулся к Нику, но тяжелый удар в спину отправил меня на землю. Длинный очнулся и пошатываясь направлялся ко мне. В его руке сверкало лезвие обоюдоострого ножа. Я начал было подниматься, но Длинный уже склонился надо мной, намереваясь пырнуть ножом в спину. Отбить удар возможности не было, и, если бы не Ник, неугомонный мексиканец сделал бы из меня решето. Ник отпихнул Длинного в сторону, но, падая, тот успел полоснуть его лезвием по животу. Через секунду подоспел я, и вдвоем мы быстро расправились с ним. «Сломанное колено» и «Разбитый затылок», опираясь друг на друга, ковыляли вниз по алее, «Лицо в асфальте» продолжал упираться лицом в асфальт, а мы с Ником с наслаждением били ногами Длинного. Кто-то может сказать, что это неправильно – бить вдвоем лежачего, но у нас было стойкое убеждение, что негодяй это он, а не мы. Когда наши ноги устали, а злость немного улеглась, мы без сил опустились на асфальт рядом с Длинным, чтобы передохнуть. Девушки видно не было. Вероятно, она воспользовалась предоставленной возможностью и улизнула.

– Да… Индиана Джонс – мальчик по сравнению с нами, – сказал я, задумчиво глядя на распоротую рубаху Ника, на которой расползалось большое кровавое пятно.

– Слушай, у меня, кажется, кишки вылезают, – убрав руку от живота, Ник с любопытством смотрел, как начинает расходиться разрезанная кожа. От его слов стадо холодных мурашек пробежало по моей спине.

– Так засунь их обратно, – я быстро прижал его руку к окровавленному животу. – Ты не дури, не до шуток. Держи их крепко, я сейчас перевяжу тебя.

Сорвав с себя рубаху, я свернул ее по длине и, убрав руки Ника, плотно обмотал вокруг его тела, затянув на спине в узел. Надо было срочно найти врача.

– Gracias, caballeros, – кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я повернул голову. Надо мной склонилась девушка. Платье ее было изодрано, а на щеке красовалась длинная ссадина.

– Ему нужен врач, – я кивнул в сторону Ника. – Где здесь больница?

– Больница далеко. Я помогу. Мой отец врач, а живем мы здесь рядом. – Она озабочено посмотрела на Ника. – Он сможет идти?

– Можешь?

– Могу, – голос его был слабым.

Я осторожно поднял беднягу и, аккуратно поддерживая его, последовал за девушкой.

– Мы с тобой прямо как семь самураев. Защитили бедную мексиканскую девушку от бандитов, – попытался пошутить Ник.

Дом девушки действительно оказался рядом. Не заплетайся у Никиты ноги от потери крови, мы бы дошли до него минут за пять. Нам потребовалось немного больше, но к тому времени Ник уже начал терять сознание. Девушка что-то быстро проговорила и побежала к дому, распахнула дверь и скрылась в проеме. Через секунду внутри раздался испуганный женский крик, громкие голоса, и из дома выскочил огромный молодой мексиканец. Он подбежал к нам, молча подхватил Ника и понес его в дом. Я двинулся следом.

Мы прошли в светлую комнату, где мексиканец уложил Ника на расположенную у стены кровать. Девушка стояла, уткнувшись в плечо дородной пожилой женщины, которая нежно обнимала ее одной рукой, а другой гладила по голове. Обе они плакали.

– Спасибо, сеньоры. Спасибо. Да хранит вас Господь, – вытирая слезы, проговорила женщина, с испугом глядя на залитого кровью Ника.

В комнату вошел мужчина лет шестидесяти, неся в руках тазик с кипяченой водой. Он поставил его у кровати, открыл шкаф и достал из него саквояж. Молодой парень принес чистую белую простыню и начал резать ее на части. Старик действовал четко, без суеты и лишних движений. Он склонился над Ником и ножницами быстро перерезал стягивающую его живот рубашку. Осторожно осмотрев рану, он начал аккуратно смывать кровь вокруг пореза.

Не могу сказать, что вид крови пугает меня, но в тот момент я отчетливо чувствовал, как дрожат мои колени. Надеясь на лучшее, я все же был готов увидеть вылезающие внутренности, но, к счастью, рана оказалась не столь опасной. Старик деловито обрабатывал рану и на мой вопрос о состоянии друга только немного приподнял руку, показывая, что сейчас ему не надо мешать. Судя по закрытым глазам Никиты, он был без сознания, что значительно облегчало работу врача, но и не менее сильно пугало меня. Не очень-то хотелось терять друга, даже если в далеком мексиканском городишке ему поставят памятник как национальному герою. Старик раскрыл саквояж, вытащил оттуда какие-то склянки, вату, бинты и прочие врачебные принадлежности. Он чем-то смазал рану, прикрыл ее сверху чистой материей и сделал Нику несколько уколов.

– С твоим другом все будет хорошо, – повернулся он ко мне. – Спасибо вам.

Я вздохнул с облегчением, а старик достал иглу и начал зашивать рану. Порез оказался длинным, но не глубоким. С меня было достаточно. Я подошел к стоящему у другой стены стулу и сел. Молодой мексиканец протянул мне сигарету и поднес зажигалку. Я кивком головы поблагодарил его и прикурил.

– Меня зовут Диего. Мари моя сестра, – он кивнул в сторону всхлипывающей девушки.

– Глеб, – отозвался я.

– Как? Гле-еп?

– Да, именно так.

– Спасибо, Гле-еп, – протянул Диего. – Спасибо, амиго, что помогли Мари.

– Не за что.

– Отец сказал, что с твоим другом все будет хорошо.

– Да, я слышал, и очень надеюсь, что так и будет.

– Извини, амиго. – Диего встал и через минуту вернулся с джинсовой рубашкой в руке. Он протянул ее мне, жестом показав, что я могу ее надеть.

Я только сейчас обратил внимание, что сижу обнаженным по пояс, а мои руки и тело перемазаны кровью Ника.

– Могу я где-нибудь умыться?

– Да, да, конечно.

Диего проводил меня в ванную комнату, где я смог смыть с себя кровь. Когда я вернулся, старик улыбнулся мне и сказал:

– Твой друг спит. Рана его серьезна, но не опасна. Но какое-то время ему придется провести в постели. А теперь давайте не будем ему мешать, – он жестом указал на дверь другой комнаты.

Мы все вышли, а старуха укрыла Ника одеялом и, погасив свет, последовала за нами. В центре большой комнаты стоял стол. Диего предложил мне сесть, сделал два звонка по телефону и только после этого сел за стол рядом со мной. Мари со старухой прошли на кухню, и по звону посуды я понял, что сейчас меня будут кормить.

– Ты вызвал полицию? – спросил я Диего. Большого желания связываться с мексиканским правосудием у меня не было.

– Нет. Не надо полиции, – спокойно проговорил он. – Я сам найду их.

– Ты знаешь, кто они?

– Нет, но Мари сказала, что вы задали им хорошую трепку и одному повредили ногу.

– Да, а другому, судя по всему, сломали несколько ребер. По крайней мере, мы очень старались.

– Хорошо. Если они обратятся в больницу в округе пятидесяти километров отсюда, я буду об этом знать. – Блеск в глазах молодого мексиканца не предвещал нападавшим ничего хорошего.

– Да… – протянул я. – Судя по твоим глазам, в полицейском участке им было бы безопаснее.

– Так и есть, – и он широко улыбнулся.

– И что ты сделаешь, когда найдешь их?

– Убью, – спокойно ответил он. – А если их первыми найдут мои друзья, то они убьют их. В Мексике нельзя обижать женщин безнаказанно. Особенно если у них есть братья.

В комнату вошел старик. Он отодвинул стул и сел с нами. Диего представил нас друг другу, выложил на стол пачку сигарет, и мы закурили. Старика звали Мигель, и он был отцом семейства.

– У твоего друга на шее интересное ожерелье, – первым делом сказал он, присаживаясь за стол. – Откуда оно у него?

– Его ему подарил старик-официант из Мериды, – ответил я. – Он лакандон.

– Это очень старая вещь. – Мигель на мгновение замолчал, внимательно посмотрел на меня, но потом сменил тему, спросив: – А сами вы откуда?

– Из России.

– Россия?! – Старик был явно удивлен. – Я еще ни разу в жизни не видел ни одного русского. Вы не мафия?

– Нет, – засмеялся я, уже привыкший к подобным вопросам. – Мы не мафия.

– А судя по словам Мари, вы разделались с этими подлецами, как мафия. – У глаз старика заиграли озорные морщинки, и было ясно, что он не совсем верит мне.

– На нашем месте так поступил бы каждый, – выпалил я слоган из пионерского детства.

– Россия очень далеко. Очень. – Мигель покачал головой. – Москва. Снег. Там много снега и холодно, я знаю.

– Да. Когда мы улетали из Москвы, там было минус двадцать.

– Сколько?! – в один голос спросили Мигель с Диего.

– Минус двадцать, – ответил я, не понимая их удивления.

– Минус двадцать? – снова вместе переспросили они.

– Да.

– У меня в холодильнике теплее. – Мигель поежился. – Как же вы там живете?

– Весело, – ответил я, не кривя душой.

В комнату вошли Мари со старухой и начали расставлять на столе тарелки с едой. Радушные хозяева угощали меня, как дорогого гостя. Мигель постоянно пододвигал мне пиалу с сальсой – самым любимым мексиканцами соусом. Но я знал, насколько сальса, подаваемая в Мексике, отличается от мексиканской сальсы, подаваемой в Москве. Это как пиво и безалкогольное пиво. Для меня нет разницы – зальют мне в рот расплавленный свинец, воткнут нож в горло или накормят сальсой – результат будет одинаковым и в том и в другом случае. Смерти своей я не желал, а потому с деланым сожалением отказывался, объясняя, что по рекомендации врача вынужден соблюдать строгую диету. Правда, при этом я поглощал любую другую пищу и думаю, что Мигель прекрасно понял особенности моей странной диеты. После еды он достал из холодильника бутылку текилы, а Мари нарезала лимон и принесла блюдечко с солью.

Текила! Я человек непьющий, но текила – это отдельный разговор. Не верьте псевдознатокам – текила не самогон, текила – нектар! Никто в Мексике не пьет ее так, как советуют в рекламных призывах – лизни, глотни, кусни и прочая ересь. Никто здесь не перемазывает солью края рюмки, и никто не режет лимон тонкими ломтиками. Я бывал и в Мексике, и в Гватемале, много пил ее с жителями этих стран, пил в разных условиях, но ни разу не видел такого безобразия. Вы никогда не поймете вкуса этого чудесного национального напитка такими способами и, как многие мои московские знакомые, будете гордо утверждать, что, да, лизали, пили, кусали – гадость. Но не надо лизать соленых рук, даже если они тщательно вымыты перед этим, и не надо портить текилу тонкой лимонной долькой. Еще один способ, о котором я слышал – пить ее из пупка знойной мулатки. Но по мне, мулатки существуют не для того, чтобы из них пить, и, судя по эротическим приключениям Ника, для знойных мулаток есть много других любопытнейших применений. По-настоящему и в запаршивленных забегаловках, и в шикарных ресторанах – везде и повсюду текилу пьют лишь одним способом. Из чистой, не обесчещенной солью рюмки текилу опрокидывают себе в рот, после чего жадно вгрызаются в обильно посыпанный солью добрый ломоть лимона. Я это знал, и Мигель с Диего это оценили. Надо было снять напряжение, и через час они узнали, как пьют русские, после чего Мари принесла вторую литровую бутылку. О чем мы говорили, распивая ее, никто из нас утром не помнил.

Глава седьмая

6 декабря 1903 года

«Сегодняшней ночью в лагере произошел страшный переполох. Когда все уже были готовы отойти ко сну, раздался приглушенный рык ягуара, и огромная пятнистая кошка вышла из зарослей прямо к нашей стоянке. Индейцы перепугались, но я быстро схватил свой винчестер и пальнул в зверя несколько раз. В спешке я промахнулся, и ягуар моментально скрылся в ночи, но индейцев это нисколько не успокоило. Всю оставшуюся часть ночи они не сомкнули глаз, твердя постоянно, что злой дух посетил их, предвещая каждому неслыханные беды, ибо настоящий ягуар никогда не выйдет к людям, чей лагерь окружен кострами, как наш. Поутру все они были не только подавлены морально, но и не могли двигаться быстро из-за бессонной ночи, а потому нам приходилось устраивать привалы едва ли не через каждые полчаса. К вечеру мы преодолели не более пяти миль пути. Индейцы удручены и напуганы и постоянно молятся, со страхом озирая джунгли. В их глазах я вижу ужас, каковой может испытывать только дикий человек, отягощенный суеверием и первобытным невежеством. С наступлением темноты страх их настолько усилился, что некоторые даже не смогли есть, когда повар позвал их к ужину».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Идущий по тропе индеец резко остановился, когда из-за поворота неожиданно появилась группа всадников. Он удивленно уставился на ужасных, странных зверей, на которых восседали люди в поблескивавших в лучах утреннего солнца латах, и, испуганно крича, бросился бежать прочь.

Гарсия свистнул помчавшихся следом собак, и натянул поводья, останавливая своего коня. Взмах руки, и два всадника поскакали за исчезающим за поворотом дикарем. Они быстро нагнали его, подъехали с двух сторон и, подхватив за руки, потащили назад к своему командиру. Маленький, худой человечек лет шестидесяти, которого солдаты волочили между своих громадных коней, мало походил на преследуемых ими гонцов. Всадники подтащили его к Гарсии и бросили наземь. Старик сжался в комок, прикрывая голову руками и не рискуя подняться, а Гарсия направил на него своего коня, и бедняга, подпрыгнув на четвереньках, словно маленькая обезьянка, быстро отскочил в сторону от надвигавшихся копыт. Испанец рассмеялся и, припоминая слова из языка майя, спросил:

– Кто ты?

Старик в ужасе поднял глаза на возвышавшегося над ним бородача и что-то быстро залепетал. Гарсия спешился, схватил стоявшего на коленях индейца за волосы, а затем резко дернул его голову вверх.

– Говори медленно, дикарь.

Старик вскрикнул от боли и испугано проговорил, указывая в сторону изгибающейся тропы:

– Деревня. Там.

– Ты видел гонцов-чонталей? – Испанец медленно вытащил из ножен остро отточенный клинок и приставил его к горлу краснокожего.

– Нет. – Старик дрожал от страха. Тоненькая струйка крови скатилась по его шее на впалую грудь.

– Не лги мне, старая обезьяна, – глаза испанца сверкали от ненависти.

– Я не видел их. Но я видел следы… Я могу показать. – Губы индейца дрожали, а узловатые пальцы застыли около приставленного к шее клинка, будто могли защитить его от острого лезвия.

Гарсия оттолкнул старика и приказал одному из притащивших его солдат:

– Посади на привязь, чтобы не сбежал.

Солдат тут же бросился выполнять распоряжение. Резким движением он поднял индейца на ноги, завел ему руки за спину и так туго стянул их веревкой, что пальцы бедняги безвольно скрючились и посинели, а вены на запястьях вздулись настолько, что, казалось, через мгновение лопнут от переполнявшей их крови. Старик громко застонал от боли, и солдат резко ударил его мыском сапога в щиколотку. Ноги несчастного подкосились, и он вновь рухнул на колени. Затем испанец потянул веревку к его шее, обмотал вокруг нее и затянул узел, а оставшийся конец длиной около полутора метров зажал в руке. Вставив ногу в стремя, он вскочил на коня, и потянул веревку на себя, принуждая индейца подняться. Старик с трудом встал на ноги, испуганно оглядывая пришельцев. Он боялся их, боялся их страшных зверей, на которых они передвигались. До их деревни давно уже доходили слухи о жестоких белокожих бородачах, ездивших верхом на огромных чудищах, но своими глазами он увидел их впервые.

Солдат дернул веревку, поставил ногу старику на плечо и смеясь повернулся к своему командиру:

– Гарсия! У меня теперь тоже есть верный пес.

Гарсия никак не среагировал на шутку. Он тронул коня и, проезжая мимо согнувшегося под сапогом испанца старика, бросил:

– Поможешь найти гонцов – оставлю тебя жить.

Через несколько минут испанцы выехали на прогалину. Впереди поблескивали голубые воды небольшого озера, и страдавшие от жажды лошади инстинктивно потянулись к нему, сопротивляясь воле своих хозяев. Собаки, радостно повизгивая, помчались к воде и начали жадно лакать. Люди хотели пить не меньше, чем животные, но были более осторожны в своих действиях. Именно здесь их могла поджидать засада. Солдаты осмотрелись. Тропа раздваивалась – одна уходила влево и огибала озеро, а вторая вела вправо, к индейской деревушке. Хижины ее группировались вокруг площади, на которой стояла невысокая каменная пирамида с храмовой постройкой наверху. Судя по суете, царившей в деревушке, краснокожие уже прознали о появлении нежелательных гостей.

Гарсия понимал, что в первую очередь людям и лошадям надо дать время отдохнуть и напиться воды. Подъехав к озеру, он выставил охрану по периметру, после чего разрешил остальным солдатам спешиться и подойти к воде. Испанцы действовали четко. Они разбились на четверки, и пока один солдат держал под уздцы четырех лошадей, трое его товарищей пили и наполняли водой свои бурдюки.

Собаки резвились в воде и тявкали, словно щенки, заигрывая с плескавшими в них водой солдатами. Гарсия вытер рукавом мокрый рот, подошел к своему коню и свистнул собак. Те, повинуясь приказу хозяина, нехотя выбрались на берег, отряхнулись, окатив брызгами находившихся рядом людей, и неспешно побежали к хозяину. Одна из них задержалась, склонила морду к земле и принюхалась, поводя черным носом. Она сделал два шага в сторону, а затем, резко отпрянув, взвизгнула и начала чихать. Гарсия улыбнулся забавному поведению любимицы, но собака закрутилась на месте, чихая и стараясь лапой смахнуть с носа невидимого врага. Он быстро подошел к ней, присел на одно колено и осмотрел нос животного, после чего провел пальцами по земле и поднес их к глазам. Резкий запах ударил ему в нос, а на кончиках пальцев остались ясно видны следы красного порошка. Чертыхнувшись, Гарсия взял собаку за ошейник и, подтащив к озеру, обмыл ей морду водой. Псина не сопротивлялась, полностью доверяя хозяину, а когда он закончил и пришло облегчение, лизнула его в щеку, а потом вдруг снова задрала вверх морду и, задергав брылами, громко чихнула. Испанец рассмеялся, потрепал собаку по холке, после чего легонько шлепнул ее по бедру, приказывая выбираться на берег. Он ополоснул руки, смывая прилипшие шерстинки, когда голос одного из солдат привлек его внимание.

– Гарсия, индейцы что-то замышляют!

Испанец тут же выпрямился и посмотрел в сторону деревушки. Около сотни воинов, разодетых в яркие хлопковые накидки, вооруженные луками и копьями, стройными рядами двигались в их сторону, прикрывая свои тела круглыми щитами. Впереди них шли три бойца в красочных головных уборах из длинных разноцветных перьев кецаля[15], державших в руках копья, чьи древки были обернуты шкурой ягуара и украшены яркими перьями попугаев. Гарсия призвал солдат готовиться к бою, быстро вышел на берег и вскочил на коня. Затем он выстроил своих людей в линию и, выехав вперед, взмахом руки приказал солдатам следовать за ним. Когда стороны разделяло не более двухсот метров, индейцы остановились и один из них твердым шагом направился к испанским всадникам. Гарсия на мгновение поймал себя на мысли, что залюбовался дикой красотой этого сына сельвы, с грацией кошки двигавшегося навстречу смертельной опасности. Длинные перья кецаля на его головном уборе развевались на ветру, едва не касаясь земли, и обрамляли силуэт индейца, словно лучи яркого, разноцветного солнца, придавая ему вид странного лесного бога. Гарсия тронул коня шпорами и поехал ему навстречу.

Они остановились между шеренгами своих бойцов метрах в десяти друг от друга. Гарсия возвышался на своем скакуне над индейским лидером, глядя на него сверху и размышляя, что может убить его в одно мгновение. Он понимал, что индеец тоже знает об этом, но не видел страха на его раскрашенном черной краской лице.

– Я говорю на твоем языке. Говори, но медленно, – начал он.

– Я батаб[16] этого селения. Мое имя Кин[17]. Что надо тебе на моей земле, чужеземец?

– Мне надо пройти по тропе. – Схватка с сотней краснокожих воинов не входила в планы Гарсии. Он не боялся их, но ему следовало спешить, чтобы нагнать гонцов. – Я пришел как друг. Мне надо только пройти по этой тропе.

– Ты лжец, чужеземец. – Кин указал рукой в сторону линии испанских всадников, один из которых держал на веревке связанного старика. – Ты пришел как враг. Ты пленил моего человека. Ты не знал, что здесь столько воинов, готовых защитить его.

Гарсия почувствовал, как гнев вскипает в его сердце. Грязный язычник, посмевший так говорить с белым человеком! Дьявольское отродье, осмелившееся выговаривать рыцарю католической веры!

– Я пройду по этой тропе – хочешь ты того или нет. Старика я тебе отдам, но взамен мне нужна еда для моих людей и животных. Встанешь на моем пути – я убью тебя и уничтожу твою деревню.

Индеец помолчал некоторое время, глядя в глаза испанца, только желваки ходили на его скулах. Затем он медленно поднял руку вверх. От строя воинов отделился человек с зажженным факелом в руке и бегом направился к ним. Оказавшись рядом со своим лидером, он воткнул его в землю, после чего сразу же вернулся в строй. Кин показал глазами на горящий факел и жестко произнес:

– Я даю тебе время, чужеземец. Ты должен отпустить старика и вернуться назад по тропе. Если ты еще будешь здесь, когда догорит факел, я атакую тебя.

Гарсия попытался что-то ответить, но индеец повернулся к нему спиной и медленно пошел в сторону своих рядов. Испанец плюнул ему вслед и крикнул, чтобы привели пленника. Когда приказание было исполнено, Кин уже стоял впереди шеренги своих воинов, наблюдая, как один из всадников передал предводителю чужеземцев веревку, на которой, словно собаку, тащил старика. Гарсия нагнулся, схватил несчастного за волосы и, потянув на себя, быстрым движением острого клинка отсек ему голову.

– Отец! – в бессильной ярости вскричал Кин.

Январь 2004 года. Город Кампече, штат Кампече
Ник пролежал под присмотром Мигеля пару дней, после чего старик разрешил ему вставать с постели и гулять во дворе. Мари не отходила от него ни на шаг, став ему заботливой няней, готовой в любую минуту прийти на помощь. Он был для нее настоящим героем, и я видел, какими восхищенными глазами она смотрела на него и как мужественное сердце моего ранимого соотечественника не выдержало такой нагрузки. В какой-то момент мне показалось, что, исчезни вдруг весь окружающий их мир, они бы этого даже не заметили. Я решил им не мешать и, поскольку Мигель с Диего настояли на том, чтобы мы провели оставшиеся дни в их доме, съездил в отель и перевез к ним наши вещи. Едва ли где-нибудь нашлись бы более радушные хозяева, чем наши новые мексиканские друзья.

На третий день после происшествия на аллее я позвонил Камиле. Говорить о случившемся я не собирался, но она будто почувствовала, что в программе нашего путешествия возникли непредвиденные изменения. Вопрос следовал за вопросом, я юлил, пока она не спросила, в каком отеле мы остановились. Частный домик мексиканских друзей на окраине Кампече еще больше насторожил ее, а когда я назвал район города, в котором располагался сей домик, она напряженно рассмеялась и сказала, что это район трущоб. Отпираться далее стало бессмысленно и, выслушав мой рассказ, Камила некоторое время молчала, после чего спросила:

– Вы обращались в полицию?

– Нет, – ответил я. – Нам не очень хочется впутываться в разбирательства. На это уйдет время.

– Эти люди могут искать вас.

– Насколько я понимаю, это их сейчас ищут друзья Диего.

– Ты уверен, что вам не нужна помощь? – ее голос был крайне взволнован. – Я могу приехать и решить все вопросы с властями и больницей для Никиты.

– Не переживай. Да и потом, любовь, конечно, великая сила, но властям она не указ, – слегка поддел ее я.

– Я офицер полиции, – сказала Камила после некоторой паузы.

– Кто-кто?

– Я офицер криминальной полиции и могу связаться с нашим управлением в Кампече. Вам не будут чинить препон для дальнейшего путешествия.

– Ты хочешь сказать… Если я тебя правильно понял… – ее слова обескуражили меня. – Ты говоришь о том, что та замечательная, хрупкая девушка, с которой я познакомился в Канкуне, зарабатывает деньги тем, что гоняется за кровожадными убийцами?

– Да, – спокойно ответила Камила. – Бывает, что и гоняюсь.

– Если я скажу, что удивлен, это не отразит всей полноты моей крайней растерянности.

– Понимаю. – По ее голосу я почувствовал, что ее развеселила моя реакция. – Потому и не говорила тебе об этом прежде. Мужчины почему-то пугаются, когда узнают, кем я работаю.

– Да нет. Пожалуй, я все больше восхищаюсь тобой.

К концу разговора Камила полностью успокоилась, и мы попрощались, предварительно договорившись созвониться после нашего приезда в Чиапас. Положив трубку, я вошел в комнату, где за столом сидел Мигель. Он пил чай и, заметив меня, жестом пригласил присоединиться к нему. По телевизору показывали новости, и старик убавил звук, после чего достал еще одну чашку и налил в нее чаю.

– То ожерелье, что на шее у Ника, – сказал он. – Ты говоришь, что ему его подарил лакандон. Как это произошло?

– Да, – ответил я, размешивая в чашке сахар. – Он работает официантом в одном из ресторанов Мериды, где мы ужинали, а потом подвезли его до Кампече. По дороге возникла неприятная ситуация, и мы помогли ему. Вы спрашиваете об этом уже второй раз. Почему?

– Вы раньше встречали лакандонов? – уклонился он от ответа.

– Ник первый раз в Мексике. А я в прошлом году встречал их около Бонампака. Необычные люди. Я видел фотографии лакандонов конца XIX века. Мне показалось, что с тех пор они ничуть не изменились – все те же снопы длинных черных волос и белые хлопковые балахоны, больше похожие на женские ночные рубашки, – ответил я, все еще не понимая, к чему он клонит.

– Да, они до сих пор охотятся с луками и духовыми трубками. – Мигель засмеялся, а потом, тяжело вздохнув, с некоторой тоской в глазах задумчиво добавил: – В молодости, после окончания университета, я около десяти лет работал врачом в сельве Чиапаса среди разных общин лакандонов… У меня осталось среди них много друзей, хотя некоторых уже, наверное, нет в живых. Если окажетесь в их краях, напомните старикам обо мне, Мигеле Родригесе, скажите, что вы мои друзья, и они покажут вам сельву такой, какой ее не увидит ни один турист.

– Спасибо, – поблагодарил его я, решив, что надо будет обязательно воспользоваться его предложением.

– Мне очень хочется как-то отблагодарить вас, – продолжил старик. – Если бы я был помоложе, то с радостью бы сам поехал к ним вместе с вами… Смотри, – он указал пальцем на телевизор и увеличил громкость. На экране промелькнул Путин, но сюжет быстро сменился другим, и Мигель с сожалением хлопнул себя по колену. – Жаль, тебе, наверное, было бы приятно увидеть знакомые лица.

– Нет, – рассмеялся я. – Они мне все дома надоели.

– Помню, показывали как-то раз вашего Ельцина, который разводил руками и сетовал, что из пяти миллиардов долларов, которые дали в долг его правительству, чиновники за несколько дней украли четыре. Он делал так, – Мигель смеясь встал из-за стола, приподнял плечи, немного развел руки и пробубнил: «Куда делись?». – А еще показывали, как он, будучи пьяным, дирижировал где-то в Европе встречающим его оркестром…

Старик запнулся, сел и тихо произнес:

– Ты извини меня, сынок. Я вовсе не желал обидеть тебя или твою страну.

– Ничего, – успокоил его я. – Просто мне стыдно за его поступки, ведь по нему судили обо всех нас.

Мигель утвердительно кивнул:

– Понимаю. Мы действительно смотрели на него и думали, что все русские алкоголики или бандиты, и благодарили Бога, что живем далеко от вас. Теперь я знаю, что вы хорошие, умные люди. – Он отхлебнул глоток горячего чая, после чего с любопытством спросил: – Но зачем вы выбрали себе такого президента?

– Тогда мы были неопытными, полагая, что хуже его предшественников, коммунистов, никого быть не может. Но когда вороватые люди пытаются вести страну к светлому будущему, единственный путь, который они могут предложить, это воровство. Может, среди них и были поначалу достойные люди, но белая ворона в вороньей стае либо перемазывается в грязи и становится черной, как все, либо пожирается сородичами.

– Везде воруют. – Мигель отставил чашку в сторону. – У нас тоже.

– Но у нас украли целую страну. Несколько человек просто присвоили ее себе.

– Надеюсь, что все у вас будет хорошо, – искренне сказал Мигель и встал из-за стола, – а сейчас мне пора отправляться на работу в клинику.

– Так почему вы спрашивали об ожерелье Ника? – я все же хотел удовлетворить свое любопытство.

– Нефритовые бусы? – Он на мгновение задержался, повернулся ко мне, некоторое время размышляя, говорить или нет, но потом сказал: – Я видел их раньше. В сельве. Их носил один молодой шаман… Он мог видеть то, что сокрыто от глаз обычных людей, и его слова слишком часто оказывались правдой, чтобы относиться к ним с пренебрежением… Сейчас ему должно быть приблизительно столько же лет, как и мне, и я думаю, что тот шаман и старик, которого встретили вы, – один и тот же человек.

Минут через десять после ухода Мигеля я вышел на улицу. Неподалеку от дома, устроившись в тени деревьев, в стареньком кресле-качалке сидел Ник. Он покуривал сигарету и с мрачным видом перелистывал местную газету. Я подошел к нему и спросил:

– Где Мари?

– Пошла с матерью делать покупки, – буркнул он, уткнувшись в газету.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, – раздраженно проворчал он.

– Хочешь побыть один?

– Да, – не отрывая взгляда, ответил он, и я, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти.

– Подожди, поговорить надо, – раздосадованно остановил меня он. – Мне две ночи подряд снятся кошмары.

– Не волнуйся. В твоем состоянии это не удивительно, – постарался успокоить его я, присаживаясь рядом на корточки.

– Да нормально я уже себя чувствую. Дело не в этом. – Ник несколько замялся и поправил на шее нефритовое ожерелье, будто оно мешало ему дышать. – Ты только не смейся надо мной. Хорошо?

– Хорошо, – пообещал я.

– С того самого дня, когда произошла эта драка на аллее, мне постоянно снится один и тот же сон. Очень страшный сон, – он снова замешкался, обдумывая, стоит ли посвящать меня в свои сновидения, а затем продолжил: – Ладно. Если говорить коротко, то ко мне является череп Каб-Чанте. То есть не он сам, а сперва мне снится какой-нибудь человек, обязательно индеец в одежде древних майя, или животное – ягуар или олень, и все идет хорошо, но потом вдруг из них начинают извергаться потоки крови, кожа сползает, обнажая мышцы, и изнутри проступает человеческий череп. Он именно такой, как его описывал старый Пабло – резной и усеянный камнями. Он смотрит на меня пустыми глазницами… Они пустые, но я точно знаю, я чувствую, что он видит меня насквозь. Кровь существа, из которого он появляется, заливает его. Он начинает… я не знаю, как это назвать… – Ник снова замолчал. Выглядел он удрученным и подавленным, и я не стал перебивать его, давая ему возможность собраться с духом. – Все это очень пугает меня, но не это главное. Он твердит, что драка на аллее и мой порезанный живот не случайны. Это наказание за мои действия… за непочтительное поведение в храме на пирамиде… Ну, ты помнишь… с панамкой… и наказание это не последнее. – Ник снова замолчал. Я видел, как начало подрагивать веко на его правом глазу. Он потер глаз рукой, а затем задумчиво продолжил: – Он говорит, что если я хочу, чтобы неприятности закончились, то должен сделать кое-что.

– Что? – спросил я, подбадривая его, потому что он вновь умолк.

– А вот этого я как раз не знаю! – Он поднял на меня глаза, и я увидел, что он по-настоящему напуган. – Он не успевает договорить, потому что каждый раз, когда он начинает говорить, я просыпаюсь в холодном поту.

– Боюсь, Ник, что тогда твоя миссия невыполнима. В следующий раз, когда он выйдет с тобой на связь, так ему и объясни, – я попытался перевести наш разговор на шутку, чтобы он стал относиться к своим сновидениям с долей иронии, но это не сработало.

Ник хмуро взглянул на меня.

– Зря ты так. Неспроста все это, – он был на редкость серьезен и напряжен. – Вещие это сны.

– Ты не волнуйся, Ник. У тебя было серьезное ранение, и, возможно, это его последствия.

– Я же сказал, что все хорошо. – Ник задрал рубашку, оголяя живот. – Мигель даже разрешил не перевязывать его. Говорит, так быстрее заживет.

Мне пришлось с ним согласиться. Шрам шел через весь живот, но выглядел уже довольно сносно.

– Мигель сказал, что, если будет заживать такими темпами, он швы мне снимет уже через пару дней.

– Хорошо, – кивнул я.

Рассказывать ему о разговоре с Мигелем о нефритовом ожерелье и молодом шамане, который его когда-то носил, я не стал, решив, что Ник, напуганный своими снами, может начать проводить какие-то ненужные параллели между легендой, шаманом и подаренным им ожерельем. В том, что старый индеец-официант и молодой шаман из юности Мигеля были одним и тем же человеком, я почему-то не сомневался. Может, мне просто хотелось так думать, тем самым становясь частью некой запутанной и весьма экзотической истории, может быть, это была просто интуиция…

Мигель, как и обещал, снял швы спустя два дня. Ник чувствовал себя хорошо, будто ничего и не произошло с ним несколько дней назад. Можно было только позавидовать его отменному здоровью. Диего с Мари посвящали нам все свое свободное время, показывали город, и, зная наш интерес к древней культуре своей страны, первым делом отвезли в Мусео-де-Эстелас-Майяс – городской музей, где мы смогли насладиться зрелищем не только реликвий индейской культуры, но и осмотреть коллекции колониального искусства, испанского оружия и не менее любопытные трофеи, захваченные и пиратами, и у пиратов. Диего с Мари осматривали музейные экспозиции с не меньшим интересом, чем мы, хотя я думал, что они начнут скучать уже через полчаса. Программа, задуманная ими, была столь насыщенна, что за два дня они смогли показать нам все кампечийские достопримечательности, и теперь мы знали их город как свои пять пальцев. Иногда к нам присоединялись друзья Диего, и большой, шумной компанией мы отправлялись на пляж или в один из ночных клубов, где беззаботно проводили время, радуясь мексиканской жизни изнутри. Это было замечательно, поскольку человек никогда не сможет узнать чужую страну и понять ее, если не постарается посмотреть на окружающий мир глазами ее жителей, пожить их жизнью и окунуться в мир их радостей и проблем.

Друзья Диего, как и он сам, были людьми небогатыми и не могли позволить себе многого, но с радостью отправлялись вместе с нами, чтобы посидеть за кружкой пива, поболтать и потанцевать. Да и мы не могли отказать себе в удовольствии потанцевать с мексиканскими девушками. Как же они танцуют! Я до сих пор не понимаю, что происходит и какие такие витамины начинают выделяться в мужской голове, когда рядом с ним танцует мексиканка. Самый убогий и трижды косолапый мужик начинает чувствовать себя лучшим танцором и величайшим мачо в мире. Какой бы сколиоз ни мучил его веками и сколько бы врачей ни билось над его искривленным позвоночником, достаточно одного танца с мексиканкой, чтобы его плечи гордо расправились, а позвоночник вытянулся в струну.

Лишь однажды мелкая неприятность едва не испортила нам настроение. Я не видел, что произошло, но, когда возвращался к нашему столику после очередного танца, вдруг заметил, что Диего стоит у стены, держа за грудки какого-то парня. Тот опускал глаза и нервно оправдывался, а Диего жестко выговаривал ему. К ним подошло еще двое незнакомых мужчин, и я уже хотел было вмешаться, но те извинились перед нашим другом, о чем-то поговорили с ним, после чего быстро покинули клуб, уведя с собой парня, вызвавшего недовольство Диего. Он не захотел говорить с нами на эту тему, но Мари позже объяснила Нику, что в прошлом Диего и его друзья состояли в одной из крупных молодежных банд, но теперь, повзрослев, начали гонять со своих улиц наркоторговцев, жестоко избивая их, если те сразу не понимали предупреждений и продолжали появляться в их районе. Больше мы к этой теме не возвращались, и наш дальнейший отдых не был омрачен какими-либо неприятностями.

Ник без остановки жаловался на свои ночные кошмары, мешавшие ему спать спокойно, однако это благотворно сказывалось на его отношениях с представительницами прекрасного пола, внимания которых он стал всячески избегать. Я был только рад такой перемене, поскольку более не желал краснеть за необузданную сексуальную распущенность своего друга. Я полагал, что, как только мы снова продолжим наше путешествие, новые впечатления приведут психику Ника в порядок и кошмары перестанут беспокоить его.

Целая неделя пролетела незаметно, словно один день. Живот Ника зажил, и ничто не мешало нам продолжить свое путешествие в Чиапас. Мы собирались доехать до реки Усумасинта, разделяющей Мексику с Гватемалой, и по ней на лодке добраться до развалин старого города майя Яшчилана. Путь был долгим, и мы покинули Кампече еще до рассвета, дабы часть пути провести не под палящим дневным солнцем. Семья Родригес провожала нас в полном составе. Мигель держал в руках какой-то сверток:

– Мне бы очень хотелось отблагодарить вас за то, что вы спасли Мари, и у меня есть небольшой подарок для вас. Думаю, вам будет интересна эта вещь. Я нашел ее в сельве, когда работал среди лакандонов. Как-то раз неподалеку от озера Мирамар мне пришлось заночевать в лесу, и я набрел на небольшую сухую пещеру, где обнаружил сгнившие тряпки, по-видимому одеяла, старый, покрытый ржавчиной винчестер и эту книгу. Она была плотно завернута в промасленные кожи и втиснута наверху в расщелину между камней, чтобы ее не достали животные.

Я взял протянутый мне сверток и развернул его. Это оказалась не книга, а небольшая тетрадь в кожаном переплете, с хорошо сохранившимися, пожелтевшими страницами. Хозяин ее, несомненно, относился к ней с большой бережливостью, стараясь уберечь от непогоды и случайных повреждений. Мелким убористым почерком было исписано всего несколько листов, но на первой странице большими, изящными буквами было выведено на английском языке «Дневник Брэда Честера о путешествии по мексиканской сельве в годах 1903 и 1904».

Мари с матерью всплакнули, а Мигель с Диего крепко пожали нам на прощание руки, старик растроганно обнял каждого из нас, словно мы были его сыновьями, и благословил, осенив крестным знамением. Было трудно расставаться с нашими новыми друзьями, которых мы успели полюбить всей душой. Мы провели в их доме целую неделю, и все же очень хотелось побыть у них еще хотя бы пару дней, но мы уже намного выбились из программы путешествия. Родригесы еще долго стояли около своего дома и махали нам вслед.

Глава восьмая

8 декабря 1903 года

«Сегодняшней ночью сбежали мои носильщики, прихватив с собой всю мою поклажу. Проводник тоже скрылся вместе с ними. Проснувшись с первыми лучами солнца, я вышел из своей палатки и обнаружил, что остался наедине с сельвой без проводника, вещей и припасов. Трусливые, суеверные свиньи покинули меня, пока я спал, и ушли в неизвестном направлении. Где я нахожусь в данный момент и в каком направлении мне следует двигаться, я знаю лишь приблизительно, но это не пугает меня, поскольку я не новичок в сельве и могу выжить в ней не хуже любого индейца. Предыдущие экспедиции многому научили меня. Из всех вещей у меня остался только винчестер, с которым я не расстаюсь даже ложась спать, фляга с водой да палатка.

Поутру я снова слышал далекий рык ягуара, а днем, взобравшись на холм, видел его. Он следует за мной, и мне представляется прекрасная возможность заполучить его великолепную шкуру, которая послужит прекрасным украшением гостиной моего дома в Нью-Йорке».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Языки пламени, словно стая грифов-падальщиков, с жадностью пожирали остовы индейских хижин, а поляна перед деревушкой была усеяна десятками трупов воинов. Их изуродованные тела не оставляли сомнений в том, кто оказался их противником. Только белокожие пришельцы обладали оружием, способным легко разрубать человека надвое. Легкий порыв ветра на мгновение рассеял клубы едкого дыма, и Чимай увидел почерневшие от копоти тела женщин и детей, повешенных за шею на ветвях огромной сейбы. Кими, Бог Смерти, торжествовал здесь свою победу.

Чимай на мгновение остановился, внимательно осмотрелся, а затем, осторожно ступая через останки погибших людей, медленно двинулся к деревушке. Он не видел ни единой живой души, и только вездесущие обезьяны оглашали окрестности испуганными криками, прячась в густой листве высоких деревьев. Бой был тяжелым, и чужеземцы тоже понесли потери. То там то тут индеец замечал тела белокожих, панцири которых не смогли защитить их от безумной ярости краснокожих воинов.

Чимай подошел к одному из них. Он лежал на спине с раскинутыми в стороны руками и искаженным в застывшем крике ртом. Его панцирь на груди был измят многочисленными ударами индейских палиц и копий. Рядом с ним, изогнувшись в предсмертной агонии, застыло тело индейского воина. Его спина была распорота ударом кинжала, но мертвые, посиневшие пальцы до сих пор продолжали сжимать ноги чужеземца. Чимай опустился перед воином на одно колено и прочитал молитву, восхваляя храбреца, пожертвовавшего своей жизнью, чтобы дать сородичам возможность прикончить врага. Чуть поодаль нашел свою смерть еще один чужеземец, и тела нескольких майя, валявшиеся вокруг него, говорили о жестокой схватке. Чимай поднялся, сжимая кулаки в приступе бессильного гнева. Слишком много жизней уносили столкновения с белыми бойцами. Он посмотрел в сторону догоравшей деревушки, и в этот момент длинная стрела ударила в землю около его ног.

Чимай сделал шаг в сторону стены джунглей, скрывавшей невидимого стрелка, развел руки в стороны ладонями наружу и крикнул:

– Мы чонтали! Мы преследуем чужеземцев!

Заросли расступились, и из них вышел молодой воин, сжимающий в руке лук. Его тело покрывала свежая кровь, струившаяся из многочисленных порезов, перепачканные волосы липкими прядями рассыпались по плечам, а по лицу причудливыми узорами растекались остатки боевой раскраски.

– Я Кин, – крикнул он в ответ. – Батаб этой деревни.

Следом за ним из зарослей постепенно начали выходить люди – сперва десятка три воинов, затем женщины, старики и дети. Чимай и его товарищ Чан-Пель остались стоять на месте, а Кин в сопровождении нескольких воинов двинулся им навстречу. Когда они оказались в нескольких метрах друг от друга, Кин поднял руку и произнес:

– Я приветствую вас, братья чонтали, на моей земле. – Он стоял прямо, гордо вскинув голову, но Чимай ясно видел скорбь в его глазах, которую тот пытался скрыть от него. – Мне жаль, что я не могу принять вас в своем доме. Его больше нет. Чужеземцы сожгли его. Мы накормим вас и дадим новую одежду. Но сперва нам нужно похоронить погибших. Мой человек позаботится о вас, – Кин указал на высокого, мускулистого воина, стоявшего рядом с ним. Лицо его пересекал ужасный шрам, половина носа была полностью срезана, а щека распорота так, что кусок кожи свисал вниз, обнажая поломанные зубы. Сгустки запекшийся крови покрывали его грудь и плечо со стороны страшного пореза. Он крепко сжимал рукоять тяжелой дубинки и, казалось, вовсе не замечал своей раны. Воин сделал шаг вперед и сказал:

– Мое имя Ах-Той[18]. Идите за мной. – Кровь снова потекла из разорванной щеки, капая на обнаженную грудь. Он поднял руку и прикоснулся к лицу, поправляя свисавшую кожу, затем посмотрел на окровавленные пальцы и, ухмыляясь, добавил: – Я убил того, кто сделал это, и зверя, на котором он ездил верхом, тоже. Идем.

Чимай и Чан-Пель последовали за ним в сторону сожженной деревни. Мимо проходили люди, укрывавшиеся прежде в джунглях. Они шли маленькими группами, склонив головы и тихо подвывая, по лицам их текли слезы. Только испуганные дети плакали навзрыд, не скрывая своих чувств, но взрослые сдерживались, насколько хватало сил. Придет ночь, и тогда по обычаю они смогут дать волю своим эмоциям. Некоторые шли сами, других вели под руки или несли на сделанных наспех носилках из двух жердей, перетянутых плотнойматерией. Сгорбленный старик с отрубленной рукой, женщина с отрезанной грудью и распоротыми гениталиями, мальчик, из бедра которого была вырвана плоть клыками натасканного на людей пса… Чимай сжал челюсти так, что заскрежетали зубы, не в силах бороться с нахлынувшей яростью. Молодая мать, нежно прижимающая к себе мертвого младенца месяцев трех от роду, прошла мимо него. Ее глаза смотрели вперед, но в них не было жизни. Она шла, не разбирая пути, спотыкалась и падала на колени, затем вставала и шла дальше. Какая-то старуха обняла ее за плечи и мягко попыталась взять из ее рук тело младенца, но женщина еще крепче прижала его к себе и зарыдала.

Чимай остановился и закрыл глаза:

– Ицамна, Бог Неба, обитающий на облаках! – его губы шевелились в беззвучной мольбе. – Порази белокожих демонов силой своей или надели меня силой наказать их. Пакок, Бог Войны, несущий ужас! Укрепи меня, направь мою руку в смертельном ударе, карающем демонов с заросшими волосами лицами!

Кто-то положил ему руку на плечо, и Чимай открыл глаза. Ах-Той внимательно смотрел на него, немного склонив голову вбок:

– Мы тоже убиваем на войне своих врагов. – Кровавая пена запузырилась из разорванной щеки, когда он заговорил. – Но мы не режем всех подряд. Я видел, как сражались белокожие чужаки. Они сильны, словно демоны Подземного мира, и убивают они с наслаждением. Им нравится убивать. – Глаза Ах-Тоя сверкнули. – Они пришли с запада, как и вы, но пришли как враги, захватив на тропе отца Кина. Мы вышли им навстречу, чтобы защитить своих людей и свою деревню. Сперва белокожие выпустили металлические стрелы из своих странных луков. Эти стрелы легко пронзали щиты и панцири наших воинов. А наши стрелы оказались не способны пробить их сверкающие панцири. Затем они врезались в наши ряды на своих длинноногих зверях, сбивая на землю попадавшихся на пути бойцов. Их оружие легко разрубало воинов на куски, а наши копья и палицы были бессильны и не причиняли им вреда. Мы храбро сражались, но вскоре нам пришлось отступать. Звери, на которых ездят чужаки, быстры, как олени, и белокожие начали нагонять тех, кто не мог оказать сопротивления, и хватать их.

Подошедшая старуха протянула чонталям плошки с маисовой мукой, разведенной небольшим количеством воды, и Ах-Той предложил им сесть на землю и поесть. Чимай пальцами зачерпнул горсть маисовой кашицы и отправил ее себе в рот. Люди сносили трупы погибших сородичей на край деревни и тушили догорающие хижины водой из озера. Ах-Той повернулся, отошел к старухе, которая ожидала его чуть поодаль, и сел рядом с ней на землю. Женщина развернула небольшой сверток, вытащила из него пару кусков домотканой материи, костяную иглу, длинную нить и несколько корешков. Промокнув материей кровь с лица раненого, старуха быстрыми, уверенными движениями сшила его разорванную щеку, прокалывая кожу иглой, после чего разжевала один из корешков и сплюнула его себе на ладонь. Произнеся несколько заклинаний, она осторожно втерла полученное зелье в рану, после чего четырежды дунула на нее. Торопливо замотав сверток, старуха встала и твердым шагом направилась к толпившимся у догорающей деревни людям. У нее еще было много работы. Ах-Той вернулся к чонталям, присел около них на корточки и продолжил:

– Белокожие схватили нескольких женщин и детей. Одних повесили, других замучили пытками или затравили собаками. Мы ничего не могли поделать. Когда мы проведем соответствующие обряды над телами погибших, Кин соберет воинов и отправится в погоню. Мы отомстим или погибнем. А пока отдыхайте. Силы вам потребуются.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
К тому времени, как мы пересекли границу штата Чиапас, солнце уже встало. Дорога, как и повсюду, шла через дикую сельву, и лишь изредка на нашем пути попадались небольшие поселки, где скорость приходилось снижать до минимума. Почти повсюду, как и на Юкатане, сельву от дороги отделяла проволочная ограда, тянущаяся на многие километры. Она преграждала путь всякой дикой живности, чтобы та случайно не попала под колеса несущихся машин. Временами мы проносились мимо одиноких индейцев, плетущихся на своих стареньких велосипедах. Некоторые из них добродушно махали нам вслед руками, другие провожали настороженными взглядами. Часам к десяти утра мы с Ником начали клевать носом, и он предложил где-нибудь выпить кофе, поскольку ехать нам предстояло еще довольно долго. Я достал из бардачка карту. До ближайшего поселка оставалось километров шестьдесят, но в пяти километрах справа от основной дороги находился довольно большой поселок, где, судя по нанесенному на карту значку со скрещенными ножом и вилкой, мы могли выпить кофе, чтобы не заснуть окончательно. Вскоре показалась проселочная дорога, и мы свернули на нее. Вслед за нами туда же свернула машина, в которой, как я мог разглядеть в зеркало заднего вида, сидели два молодых мексиканца, один из которых оживленно болтал с кем-то по мобильному телефону. Ребята явно спешили, но дорога была узкой, и мы не могли пропустить их. Ник прибавил скорости, и через некоторое время глаза его вновь начали слипаться.

– Кстати, что нового слышно от черепа старика Каб-Чанте? – повернулся я к Нику, желая отвлечь его от наплывавшего сна.

– А ты вперед посмотри, и сам увидишь, – напряженно проговорил он.

Впереди поперек дороги стоял красный джип, за которым, направив на нас автоматы, расположились четыре человека в черных одеждах, с натянутыми на головы масками с прорезями для глаз и рта, а следовавшая за нами машина начала поджимать нас сзади. Сворачивать на узкой дороге было некуда, поскольку с обеих сторон ее окаймляли густые заросли сельвы, и, не желая таранить красный джип или напороться на автоматную очередь, мы были вынуждены остановиться.

– Интересный дед твой Каб-Чанте, – мрачно сказал я, глядя, как к нам направляются двое в черном.

Ник ничего не ответил.

– Буэнос диас, уважаемые гринго, – начал один из них, подойдя к машине. – Вас приветствует Армия национального освобождения имени Эмилио Сапаты[19]. Просим вас выйти из машины и оплатить налог за проезд по нашим владениям.

– Мы не гринго, – открывая дверь и вылезая наружу, вставил Ник. – Мы русские.

– Это не имеет значения, – осклабился человек в черном. – Платить все равно придется.

Я молча последовал примеру Ника, поскольку говорить что-то или пытаться сопротивляться под дулами автоматов было бессмысленно. К тому же из подпиравшей нас сзади машины вышли еще двое. Один из сапатистов вытряхнул содержимое наших рюкзаков на сиденье, но в скудном наборе одежды не нашел ничего интересного.

– Попрошу предъявить к осмотру ваши документы, кредитные карточки, наличные деньги и драгоценности, – вежливо попросил он, подойдя к нам.

Ник вытащил из заднего кармана джинсов портмоне, а я отстегнул маленькую поясную сумочку. Быстро посмотрев документы, мексиканец вернул их нам, а кредитки и наличные деньги сунул себе в карман. Затем, немного подумав, улыбнулся:

– Поскольку вы не гринго, налог с вас будет несколько меньше, – сказал он и бросил в салон нашего автомобиля смятую банкноту в десять песо. – До свидания. Вы можете продолжать свой путь по нашей земле.

Сапатисты уже готовы были вернуться к своим машинам, когда один из остававшихся у красного джипа людей что-то крикнул им и быстро направился к нам. Он шел, держа в правой руке автомат, а левой стаскивая с головы черную маску. Когда тряпичная маска оказалась у него в руках, пред нами предстал наш старый знакомый – Длинный с кампечийской аллеи. В следующее мгновение я почувствовал, будто в мой затылок влетел терпящий бедствие космический корабль…

Когда я очнулся, Ник все еще был без сознания. Мы лежали на земляном полу в какой-то хижине со связанными за спиной руками. На улице слышались голоса, но внутри нашего нового пристанища никого, кроме нас, не было. Ник застонал, и я тихо окликнул его.

– Где мы? – он с трудом приоткрыл глаза и повернул голову ко мне. Судя по его виду, космический корабль влетел в него дважды.

– Полагаю, что мы в гостях у Длинного, – ответил я.

– Твою мать, этого еще только не хватало, – тихо выругался Ник. – Давай сваливать отсюда.

– Боюсь, хозяева будут против, – прошептал я, чувствуя, как внутри пробегает мерзкий холодок.

Снаружи послышались звуки шагов, дверь скрипнула, и в хижину проник дневной свет. Мы с Ником не сговариваясь закрыли глаза и затихли. Кто-то пнул меня ногой в бок, а потом несколько раз ударил ладонью по щекам, но я стойко продолжал оставаться «без сознания». Чьи-то пальцы коснулись моей шеи в районе сонной артерии.

– Живой, – услышал я голос склонившегося надо мной человека. – А второй?

– Второй тоже живой, хотя и выглядит, как мешок с дерьмом.

– Этот не лучше, – произнес голос надо мной, а затем скомандовал: – Принеси воду.

Было не сложно догадаться, что сейчас нас попытаются привести в чувство, и я надеялся, что Ник также подготовится к водным процедурам и будет до конца разыгрывать «бессознательный мешок с дерьмом». Нам следовало попытаться хотя бы немного потянуть время, чтобы спокойно оценить ситуацию и постараться разобраться в ней. Поток холодной воды обжег мое исцарапанное лицо. Видимо, где-то меня тащили либо через кусты, либо лицом вниз. Но я не вздрогнул. Следующим по очереди оказался Ник, и ему также удалось выдержать испытание.

– Хорошо же вы их отделали, – проговорил кто-то из столпившихся людей.

– Да, – я узнал голос Длинного. – Перестарались немного.

– Что будем с ними делать?

– Пусть валяются здесь. Ты, Хорхе, хотя они и полутрупы, не спускай с них глаз, – продолжил Длинный после некоторой паузы. – Я вернусь часа через три, и, думаю, к тому времени они уже оживут. Я хочу сам заняться ими, прежде чем мы передадим их брату.

Мексиканцы вышли, и через некоторое время я отважился немного приоткрыть один глаз. Мы снова остались одни. Хижина ничем не отличалась от множества других, встречающихся в южных районах Мексики – стены из тростника и крытая пальмовыми листьями крыша. Через щели в стене было хорошо видно спину привалившегося к двери охранника, но снаружи увидеть нас было невозможно. Я повернул голову к Нику:

– Как ты?

– Нормально, – прошептал он. – После воды даже лучше стало.

– Мне тоже, – тихо сказал я. – Надо как-то выбираться.

– И как же мы это сделаем? – в голосе Ника слышались упаднические нотки. – Может, «911» позвоним?

– Для начала давай руки развяжем. – Я пошевелил пальцами. Мы, видимо, были настолько плохи, что они не особо утруждали себя, связывая нас. По крайней мере, меня.

Мы повернулись друг к другу спинами, и я на ощупь начал пытаться распутать намотанные на запястьях Ника веревки. Задача оказалась не из легких, но спустя минут двадцать, разодрав пальцы в кровь и поломав ногти, мне все же удалось ослабить узлы и освободить его. Ник размял затекшие руки, после чего быстро развязал меня. Я привстал. Голова гудела, словно кто-то внутри нее бил в огромный и очень звонкий колокол. Уперевшись руками в землю, я поднялся, потянулся и несколько раз присел. Кровь медленно возвращалась в мышцы.

– И что теперь? – Ник вопросительно посмотрел на меня.

Я медленно и тихо подошел к стене и посмотрел сквозь щель между двумя столбами. На небольшой поляне среди сельвы стояло несколько хижин. Наша задней стороной примыкала к лесу, а дверь выходила на центральную часть поселка. Людей практически не было видно, но силуэт охранника оставался на своем месте. Уходить он никуда не собирался. Метрах в тридцати от места нашего заточения стояли несколько машин, среди которых я различил красный джип Длинного и наш «Ранглер». Когда я повернулся к Нику, он держал в дрожащей руке выуженную откуда-то большую ржавую сковороду на длиной ручке. Глаза его затравленно бегали.

– Оружие, – с надеждой глядя на меня, произнес Ник, вытягивая ее перед собой.

– Да, – скривившись, согласился я. – Против автоматов в самый раз.

– Как будем выбираться? – не унимался он, будто у меня был готовый ответ, который я тщательно от него скрывал.

– Как, как?! – сквозь зубы передразнил его я. – Сейчас ты выскочишь наружу и отхерачишь всех своей сковородкой. А потом я выеду на белом коне.

– Давай попробуем через крышу, – предложил он, и я кивнул в ответ, поскольку выбирать по большому счету было не из чего.

Мы тихо подкрались к задней стенке хижины, выходившей к лесу. Обхватив Ника за ноги, я приподнял его, и он попытался разворошить покрывавшие крышу пальмовые листья, но они настолько плотно прилегали друг к другу и в таком количестве, что проделать в них дыру без шума не представлялось возможным. Ник немного повозился, отколупывая маленькие кусочки от нижнего слоя листьев, а потом отрицательно покачал головой, показывая, что заниматься ему этим придется еще года полтора. Аккуратно опустив товарища на землю, я оглянулся на силуэт охранника. Тот продолжал оставаться на месте, надвинув шляпу на глаза и, вероятно, подремывая.

– Теперь план «Б», – отдышавшись, сказал я.

– Это что за план? – Ник снова взял в руку сковородку.

– План тупой, но может сработать, – прошептал я.

– Чтобы я всех сковородой? – он недоверчиво взглянул на меня.

– Всех едва ли, а вот охранника можно попробовать. Один из нас затаится у двери, а второй застонет или закашляется, чтобы охранник решил, будто мы начинаем приходить в себя. Я думаю, что должен же он заглянуть к нам и посмотреть, что происходит. Тут мы его сковородкой по башке и грохнем.

– Давай я. – В испуганных глазах Ника загорелись злобные огоньки.

– Хорошо, только оберни ее вон тем тряпьем, – я указал на валявшуюся в углу ветошь. – Чтобы смягчить звук. Подкрадись к двери, только очень тихо, посмотри внимательно в щель, и, когда убедишься, что на улице никого, кроме него, нет, подай мне знак.

Ник кивнул и на цыпочках двинулся к двери. Ждать долго не пришлось. Как мы и предполагали, когда я тихо, но протяжно застонал, охранник кряхтя поднялся, открыл дверь и зашел внутрь. После яркого солнца его глазам требовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте хижины, но Ник ему этого времени не дал. Сковорода резко опустилась на затылок нашего стража, и он начал заваливаться лицом вниз. Пока он падал, Ник успел ударить его еще раз, после чего тихо прикрыл за ним дверь. Моей помощи не потребовалось. Охранник лежал плашмя, а из его головы и рта текла темная, густая кровь, но он дышал. Я с облегчением вздохнул. Несмотря ни на что, я не был готов убить человека, даже если он был моим злейшим врагом. Оружия при нем не оказалось.

Я взглянул через щель на улицу. Она была пуста, только в моторе одной из машин ковырялся какой-то человек, но он был настолько увлечен своей работой, что едва ли мог заметить что-то из происходящего вокруг него.

– Будем его связывать? – Ник стоял над телом со сковородой наготове.

– Время только потеряем, – махнул рукой я. – Вдруг кто сейчас на улицу выйдет или заметят его пропажу. Бежим отсюда быстрее.

Я медленно приоткрыл дверь и сделал шаг наружу. Ник последовал за мной, пропуская впереди себя сковородку.

– Да брось ты ее сейчас же, – решительно остановил его я. – Как ты с ней по чащобам скакать собираешься?

Ник со скорбным лицом расстался со своим оружием, дававшим ему обманчивое чувство защищенности, после чего, пригибаясь на ходу, мы тихо проскользнули вдоль стены хижины и быстро добрались до края леса. Осторожно ступая в высокой траве, чтобы случайно не хрустнуть сухой веткой, мы вошли в заросли. Временами мы останавливались, прислушиваясь, не раздадутся ли за нашей спиной звуки погони, но пока все было тихо. Когда мне показалось, что мы удалились на достаточное расстояние, я побежал. Ник не отставал.

Спустя некоторое время мы выскочили из зарослей и очутились у подножия скалистой гряды, метров трех высотой. Ник ухватился пальцами за нависающий на расстоянии вытянутой руки каменный выступ, подтянулся, но тут же скатился вниз, раздирая в кровь руки. Я огляделся. Непреодолимая стена тянулась в обе стороны, отрезая нам все пути к отступлению. Делать было нечего, и мы побежали вдоль зарослей туда, где гряда казалась более низкой и не такой крутой. Деревья и кусты подходили к самому склону, и приходилось перепрыгивать через их толстые, корявые корни, выставляя на бегу руки перед собой, защищаясь от хлещущих по лицу ветвей. Неожиданно в стене гряды образовался просвет, в котором мы увидели огромное поле, густо заросшее высокими кустами. С двух сторон его окаймляли склоны, а вдали за полем, виднелись спасительные джунгли. Ник кинулся туда, ломая на ходу высокие стебли и сбивая наземь зеленые листья, а я последовал за ним. Он мчался по полю, словно ледокол, раскалывающий на своем пути могучие льдины. Признаться, такой прыти я от него не ожидал. Однако след, оставляемый нами на поле, смог бы заметить даже слепой преследователь, да и шум, создаваемый нами, казалось, должны были слышать все обитатели джунглей на сотню миль в округе.

Но, видимо, не все. Когда мы достигли противоположной стороны поля и вырвались из объятий густых зарослей на прогалину, перед нашим взором предстал толстый мексиканец. Он сладко спал у небольшого костерка под пестрым одеялом и сейчас, разбуженный нами, привстал на колени и протирал грязными руками заспанные глаза. Заметив нас, он неожиданно резво для толстяка вскочил на ноги, и его правая рука потянулась к висевшей на боку кобуре. Ник, бежавший впереди, не останавливаясь, врезался в него, сбив незадачливого стража с ног, и они покатились по земле, вцепившись друг в друга, словно давно не видевшиеся влюбленные. Мексиканец был тяжелее и явно сильнее, и спустя мгновение он уже оказался наверху, нанося Нику мощные удары кулаками по голове. Я подскочил к ним и, вложив в удар всю силу, с остервенением впечатал кулак в висок противника. Исходя из моего прежнего опыта, после такого удара противник должен был упасть и долго не вставать. Но мексиканец даже не шелохнулся. Он лишь немного ослабил хватку и удивленно посмотрел на меня. Его маленькие, заплывшие жиром злые глазки налились кровью, а короткие, толстые пальцы потянулись ко мне. Я отскочил, а он начал приподниматься с Ника, намереваясь схватить меня. Получив передышку, Ник выскользнул из-под грузного тела, извернулся и двумя пальцами ткнул мексиканца в глаза. Тот взвыл от боли и закрыл лицо ладонями, а я еще раз ударил его по голове. Но на этот раз уже ногой. Мексиканец пошатнулся, и я ударил еще раз, а Ник выхватил из костра горящую головню и стал в ярости бить его ей по голове и спине. Искры посыпались во все стороны, а волосы и рубаха толстяка начали тлеть сразу в нескольких местах, обжигая его кожу. С него было достаточно. Он завизжал и, не разбирая пути, все еще зажимая глаза одной ладонью, а другой хлопая себя по загоревшимся волосам, бросился бежать в сторону поля.

– Черт. – Ник бросил головню и сплюнул кровью себе под ноги. – Мало того, что выбил мне зуб, еще и убежал вместе с пистолетом.

Вдали послышался шум и крики. Погоня приближалась. Преследователям не составляло труда найти оставленный нами на поле след, и было необходимо что-то срочно предпринять, иначе они схватят нас в течение нескольких минут. Я посмотрел на поле, откуда вскоре должны были появиться гнавшиеся за нами бандиты. Легкий ветерок, дувший в его сторону, волнами склонял длинные сухие стебли…

– Раздувай костер! – крикнул я Нику. – Быстрее! Торопись!

Подгонять его не пришлось. Он сразу же понял мой замысел и, склонившись над затухавшим костром, начал дуть на него, а я схватил брошенное мексиканцем одеяло и свернул его. Благодаря усилиям Ника, языки пламени вырвались наружу, и я поджег одеяло с одного конца. Ширина поля, тянувшегося между склонами двух холмов, составляла метров тридцать. Ник выхватил из костра две горящие головни и побежал к одному краю поля, а я с одеялом к другому. Стебли были достаточно сухими, и огонь занялся сразу, посылая ввысь клубы темного дыма. Мы двигались с Ником с разных сторон навстречу друг другу, спеша поджечь как можно больший участок поля, а легкий ветерок раздувал огонь и плотной стеной уносил его в сторону преследователей. Удаляющиеся испуганные крики, донесшиеся до нас из-за завесы разгорающегося огня, свидетельствовали о том, что бандиты бегут, спасая свои шкуры, и сейчас им совсем не до нас.

– А мы случайно не спалим всю сельву? – с тревогой в голосе спросил Ник, глядя на плоды нашего труда.

– Огонь направляется к ним, вот пусть они его и тушат, – отмахнулся я и зашагал в противоположную сторону, а перед глазами встали полосы центральных газет с нашими фотографиями и скромным заголовком: «Сельвы больше нет».

– Кстати. – Ник нагнал меня. – Знаешь, что мы спалили?

– Поле какое-то, дикое.

– Нет. Поле вовсе не дикое. Это кока. Ее перерабатывают и делают кокаин.

– То есть теперь какой-то наркобарон сидит плачет и подсчитывает свои убытки?

– Ага, – Ник кивнул и озабоченно добавил: – А еще точит на нас большой ножик. Объяснения типа «мы случайно» у таких людей не проходят.

Глава девятая

14 декабря 1903 года

«После многих дней скитаний я наконец вышел к маленькому, почти пересохшему озеру, около которого располагается индейская деревушка, ветхие хижины которой ютятся вокруг древней, разрушенной временем пирамиды. Храм, возвышающийся на ней, а вернее сказать, стены его, с давно обрушившимся сводчатым потолком, все еще сохраняют причудливые, полустертые ветрами и непогодой барельефы, но вот широкая лестница, ведущая к нему, испещрена хорошо сохранившимися резными иероглифическими надписями, чье значение утеряно в веках и никому более не ведомо. Теперь я не сомневаюсь, что иду по верному пути, ибо озеро это, индейская деревушка и пирамида с барельефами на храме и иероглифической лестницей описаны в рукописи, купленной мною у старика в Мериде.

Не могу сказать, что местные жители встретили меня радушно, но и не чинили мне каких-либо видимых препятствий. Они не пожелали отвечать на интересующие меня вопросы, но не отказались продать мне достаточное количество провианта.

Покинув неприветливую деревушку, я миновал пересохшее озеро и вошел в развалины древнего города. Где-то за ним, говорится в рукописи, находится мощенная камнем дорога. Такие дороги не редкость в сельве, и индейцы называют их «сакбе». Был ли большим этот город, определить невозможно, поскольку сельва почти полностью поглотила его. Я мог пройти по нему и даже не понять, что когда-то здесь бурлила жизнь. Лишь на вершинах некоторых холмов, полностью поросших густым кустарником и высокими деревьями, с трудом можно разглядеть покрытые зеленым мхом развалившиеся каменные постройки. На одной из них я заметил пятнистую шкуру своего четвероногого преследователя, возлежащего в прохладной тени под нависшими ветвями какого-то дерева. Но он, как всегда, остается слишком далеко от меня, чтобы я смог сделать меткий выстрел…»

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
После еды чонтали отставили пустые плошки в сторону и встали, намереваясь помочь жителям сожженной деревни, но Ах-Той подошел к ним и жестом остановил их:

– Мы благодарны вам за желание помочь, но дальний путь измотал вас. Когда наши воины отправятся в погоню, они будут двигаться очень быстро, а потому вам следует отдохнуть и хорошо выспаться. Помощь таких мужественных воинов, как вы, потребуется нам, когда мы нагоним чужеземцев. Будет жестокий бой, и всем нам потребуются силы. – Ах-Той положил руку на плечо Чимая. – Я провожу вас, братья, в одну из оставшихся хижин, где вам никто не станет мешать. Там вы сможете спокойно выспаться.

Чимай устало кивнул, соглашаясь с предложением шрамолицего воина. Они слишком долго были в пути, страдая от голода и жажды, а схватки с могучими чужеземцами окончательно отбирали их силы. В течение последних дней они не позволяли себе расслабиться ни на секунду. Даже когда выпадали редкие минуты сна, чонтали все равно продолжали оставаться настороже. Если они хотели сразиться с белокожими, им следовало набраться сил. Ах-Той проводил их на дальний край деревни, помог обустроиться, после чего, остановившись в дверном проеме, повернулся и сказал:

– Нам удалось захватить одного из чужеземцев, и сегодня, похоронив близких, мы принесем его сердце и кровь в жертву богам. Через несколько часов я разбужу вас, и после жертвоприношения мы сразу же выступим в путь.

Чимай и Чан-Пель улеглись на циновках и моментально уснули. Жители деревни продолжали собирать тела погибших и уносить их на расположенную за деревней поляну. Раненых доставляли в специально отведенную хижину, где передавали в руки знахарей. Но чонтали уже не видели этого. Впервые за много дней они позволили себе крепко спать, не заботясь о мерах предосторожности…

Ах-Той, как и обещал, разбудил их через несколько часов. В сопровождении чонталей он прошел на центральную площадь разрушенной деревни, где перед небольшой каменной пирамидой, на вершине которой возвышался покрытый причудливыми фресками и барельефами храм, толпилось около полутора сотен людей. Когда они подошли ближе, люди расступились, с уважением пропуская их вперед. У широкой лестницы, ведущей на вершину пирамиды, ступени которой были украшены резными иероглифическими надписями, стояли два воина с копьями в руках. Лицо каждого из них было покрыто белой краской, а по линии рта шла черная полоса, которую пересекали короткие линии того же цвета, создавая иллюзию оскаленных зубов. На их головы были надеты шлемы, изображающие головы орлов и украшенные разноцветными птичьими перьями. Наверху пирамиды, у самого храма, рядом с дымящимися курильницами, скрестив руки на груди, стоял жрец в великолепном головном уборе из перьев кецаля, одетый в белый балахон из тонкой материи и увешанный разного рода амулетами. Рядом с ним суетились четверо чаков – его помощников. Под тихое песнопение они совершили ритуалы, изгоняющие злых духов, после чего вымазали жертвенный камень голубой краской. Где-то сбоку начали бить барабаны, а затем раздались резкие звуки, издаваемые большими раковинами.

Вдруг толпа зашевелилась, и Чимай увидел, как несколько воинов подвели к каменной лестнице белокожего пленника со связанными за спиной руками. Он был полностью обнажен, только вокруг талии был обмотан ровный кусок материи, скрывающий его стыд. На шею ему была накинута петля, а конец веревки держал в руке один из воинов. Сгорбившийся, с опущенными плечами, чужеземец еле перебирал босыми ногами, двигаясь за ним, словно робкое животное, а глаза его испуганно бегали по толпе, будто искали помощи у присутствовавших людей. Несколько женщин, стоявших рядом с Чимаем, прикрывая ладонью рот в знак удивления, пальцами показывали друг другу на его длинную, косматую бороду и торчащие в разные стороны усы. Они впервые увидели белого человека, и буйная растительность на его лице поразила их.

– Он словно обезьяна! Разве может быть у человека такое заросшее волосами лицо? – услышал Чимай голос одной из женщин и краем глаза заметил, как другие закивали, соглашаясь с ней.

Пленника подвели к лестнице, и он, понимая, какая участь ожидает его впереди, в ужасе начал упираться ногами, натягивая веревку так, что петля вдавилась ему в шею. Белокожий попытался закричать, но петля затягивалась все туже, и вместо крика раздался лишь протяжный, сиплый хрип. Рот его широко раскрылся, ловя ставший недоступным воздух, а глаза стали закатываться так, что зрачки уплыли под верхние веки. Следовавший за ним воин подошел ближе и немного ослабил петлю. Пленник глубоко вдохнул и в бессилии начал опускаться на колени, но острие копья, упершееся ему в подбородок, заставило его снова встать на ноги.

Откуда-то из толпы вышел Кин. В руках он нес большую плошку с темной жидкостью. Индеец подошел к пленнику и протянул плошку к его губам:

– Пей, чужеземец. Это поможет тебе не испытывать страха.

Но белокожий не понимал языка майя. Он в отчаянии замотал головой, выбивая плошку из рук Кина. Она упала на землю, и густая жидкость большими брызгами выплеснулась из нее, оставляя темные пятна на каменных ступенях.

– Тогда трепещи, чужеземец, – усмехнувшись, произнес Кин. – А теперь иди, боги ждут тебя.

Разум белокожего помутился, и он сам начал покорно подниматься вверх по крутой лестнице, будто там мог найти спасение. Бой барабанов и вой музыкальных раковин усилились, когда пленник и сопровождавший его индеец достигли площадки перед храмом. Два чака подошли к нему, сняли с его шеи петлю и развязали руки, после чего крепко взяли его под локти, чтобы он не смог попытаться сбежать. Музыка неожиданно стихла. Жрец подошел к человеку, приведшему пленника, и передал ему длинный обсидиановый нож. Перепуганный белокожий скосил на него глаза и резко дернулся, пытаясь вырваться из цепких рук двух чаков, но в этот момент еще двое схватили его за ноги и рванули их вверх. Чужеземец в ужасе закричал, а четверо чаков бросили его спиной на жертвенный камень, сильно перегибая тело вниз и вдавливая руки и ноги в холодный каменный пол. Палач с обсидиановым ножом тут же оказался над ним и отточенным ударом вонзил острие между его ребрами прямо под левым соском. В следующее мгновение индеец уцепился рукой за открывшиеся его взору ребра и, продолжая резать ножом плоть несчастного, разорвал ему грудь. Рука палача скользнула внутрь и через секунду взметнулась вверх, сжимая окровавленными пальцами трепещущее сердце чужеземца. Сквозь волны терзающей все тело боли белокожий услышал, как восторженно взревела стоявшая внизу толпа, и его глаза, устремленные на собственное, еще бьющееся сердце, медленно закрылись.

Палач водрузил вырванное сердце на специальное блюдо и почтительно передал его жрецу, который с торжественным видом подошел к изображениям богов, чтобы свежей кровью вымазать их лица. Когда боги насытились, чаки схватили истерзанное тело белокожего и скинули его вниз, после чего сами пошли следом, осторожно ступая по скользким, перепачканным кровью ступеням. Под гомон толпы они быстро содрали с трупа кожу, не тронув лишь его рук и ног, а спустившийся к тому времени жрец скинул с себя все одежды, оставшись совсем нагим. Вновь забили барабаны и зазвучали протяжные, словно вой ветра, звуки раковин. Жрец накинул на себя содранную человеческую кожу, плотно обернулся в нее, и его тело забилось в яростном, экстатическом танце.

Чимай нашел глазами Кина и стал пробираться к нему сквозь толпу. Надо было спешить, иначе преследователи могли нагнать Балума.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
Мы бежали уже около двух часов, и сил больше не было. Когда мы выскочили из зарослей на открытое пространство, Ник остановился, уперся плечом в дерево и медленно сполз вниз по стволу, показывая рукой, что дальше бежать не может.

– Лучше пристрелите меня, – наконец произнес он.

Я ничком упал на землю рядом с ним, пытаясь отдышаться. Прямо перед нами, почти на самом краю сельвы возвышалась старая, полуразрушенная пирамида, на вершине которой виднелись развалины храма. Время оказалось безжалостным к творению ее создателей. Судя по остаткам стены храма, раньше его покрывали причудливые барельефы, но сегодня они были практически стерты. Лишь широкая лестница, ведущая на вершину пирамиды, все еще сохраняла на своих ступенях резные иероглифические надписи. Если бы мы увидели эту пирамиду еще вчера, когда были обычными путешественниками, привлеченными в Мексику ее древней культурой, мы бы излазили ее вдоль и поперек, но сейчас нам было на нее абсолютно наплевать, как и на все остальные культурные ценности этой страны. Помимо всех перипетий, выпавших на нашу долю сегодня, из-за жары и длительного бега начинало давать о себе знать обезвоживание, и это могло стать очень серьезной проблемой. Ник лежал, жадно ловя воздух широко открытым ртом.

– Закрой рот и дыши носом, – посоветовал ему я и, отвечая на немой вопрос, добавил: – Когда дышишь ртом, организм теряет больше жидкости, и, соответственно, ты быстрее устаешь.

– Сколько мы еще сможем протянуть без воды? – устало спросил Ник.

– Я думаю, при таких условиях еще часов пять.

– Веселенькая перспектива. – Ник повернулся на бок, сорвал травинку и зажал ее между зубов.

– Ничего удивительного. – Я потянулся, стараясь расслабить мышцы. – Когда жарко и температура воздуха выше температуры тела, как это здесь, организм, чтобы охладиться, выделяет внутреннее тепло через пот. Но если помимо жары наличествует еще и большая влажность воздуха, опять же, как здесь, воздух не вбирает в себя излучаемое телом тепло…

– Слушай, лектор! – Ник приподнял голову и положил ее на руку. – Нельзя ли попроще, а то у меня уже глюки начинаются.

– Если сеньор позволит, я закончу, – подавив зевоту, укоризненно сказал я и продолжил: – Итак, пот ручьями стекает по вашему грязному, вонючему телу, но тело при этом не охлаждается. Так что, уважаемый, у вас случается обезвоживание и внутренний перегрев. И называется сей феномен тепловым истощением. В запущенных случаях приводит к летальному исходу.

– Н-да, – надрывно протянул Ник, – оптимистично.

Мы провалялись еще минут десять, полагая, что можно спокойно устроить небольшой привал, потому как найти нас в этих чертовых джунглях не смог бы никто. Но мы ошиблись. Неожиданно в зарослях хрустнула ветка, и из них вынырнул улыбающийся Длинный. Он поднял пистолет и навел его на Ника.

– По-моему, тепловое истощение нам не грозит, – только и смог выдавить из себя он.

Пистолет щелкнул, но выстрела не последовало. Он резко передернул его, нажал еще раз, но результат оказался тем же. Пистолет заклинило. Скривя рот в презрительной усмешке, Длинный откинул бесполезное оружие в сторону, сбросил висевший за спиной небольшой рюкзак и вынул из кармана нож. Щелчок, и наружу выскочило лезвие. Я увидел, как на челюстях Ника заходили желваки.

– Знаешь, как говорят в нашей стране? – с ненавистью процедил он, обращаясь к мексиканцу. – Кто к нам с мечом придет, тот от него, сука, и сдохнет!

Длинный даже не посчитал нужным что-то ответить. Он сделал пару неспешных шагов в нашу сторону, а затем молниеносно метнулся вперед. Мы едва успели отскочить от него в разные стороны. Выпад в мою сторону мгновенно сменился тычком в Ника. Доля секунды, и снова он очутился возле меня. Как же он владел ножом! Длинный оказался Мастером ножевого боя. Одним из лучших, которых я когда-либо видел. Но те, которых я встречал раньше, не были врагами. Кто-то из них ходил со мной в один спортзал, кто-то был моим учителем. Можно вспомнить пару уличных драк, но там тоже не было врагов – просто полупьяные уроды, насмотревшиеся боевиков и возомнившие себя терминаторами. Бить их было легко, но с Длинным дело обстояло иначе. Он не наносил тех смешных, размашистых ударов сверху и снизу, которые мы видим на показательных выступлениях ВДВ. От таких ударов боец защищается легко и непринужденно. Длинный резал и наносил резкие тычки. Лезвие его ножа выписывало такие невероятные фигуры, и так быстро летало передо мной, что уследить за ним, а тем более отбить его не представлялось возможным. Резкий тычок в голову, затем нож мгновенно падает вниз в попытке перерезать мышцы ног, восьмеркой взвивается вверх, чтобы перерезать руки, и так до бесконечности. Длинный был мастером. Он прекрасно знал, что незачем пытаться сразу нанести противнику смертельный удар – достаточно серьезно порезать ему руку или ногу, и он повержен. Даже если не будет задета артерия, через минуту он все равно ослабнет от потери крови, движения его и реакция станут замедленными, а в глазах начнут плясать темные зайчики. И вот тогда можно будет нанести смертельный удар, не подвергая себя опасности.

Очень хотелось бы сказать, что мы с Ником мужественно и ловко, как в китайском кино, боролись против Длинного голыми руками, но, к сожалению, все было не так. Мы просто бегали от него. Сперва Длинный гонится за Ником, а я на цыпочках бегу за ним, надеясь, что он предоставит мне возможность дать ему сзади по голове. Затем история повторяется, но только теперь уже Длинный гонится за мной, а Ник подкрадывается к нему сзади. Но Длинный был опытным бойцом, и, как только кто-нибудь из нас слишком близко подходил к нему со спины, следовал мгновенный разворот, и лезвие ножа резало воздух перед лицом. Я прекрасно понимал, что это не может длиться вечно. Рано или поздно Длинный достанет одного из нас, и тогда другой, защищая друга, будет вынужден вступить с ним в рукопашную схватку, а исход ее я знал заранее.

– Ник, найди какую-нибудь палку! – в отчаянии заорал я во всю глотку по-русски и, схватив две горсти земли, кинулся на Длинного, отвлекая его от Ника. Еле увернувшись от промелькнувшего лезвия, я резко бросил обе горсти ему в глаза. Длинный не ожидал этого, однако фокус не удался, потому что он успел заслониться свободной рукой. На мгновение он потерял меня из виду, и этого времени мне хватило, чтобы ударить его ногой в грудь. Мексиканец упал на спину, но ножа не выронил. Я кинулся к нему. Лезвие, рассекая воздух, сверкнуло в нескольких сантиметрах от моих ног, едва не перерезав их, и я вынужден был отскочить назад. Длинный легко вскочил на ноги и снова метнулся ко мне. Краем глаза я видел, как Ник, чертыхаясь, ковырялся в зарослях, отыскивая подходящую дубину. Длинный тоже заметил его странные действия и, сразу поняв в чем дело, побежал к нему. Но Ник уже вытащил толстую палку метров полутора длиной и начал раскручивать ее над головой, не давая ему приблизиться. Зная, что у меня больше опыта владения подручными средствами, он пытался как-нибудь передать ее мне, но Длинный не давал ему такой возможности. Надо отдать Нику должное, судя по описываемым палкой кругам, из него мог бы получиться хороший метатель молота. Я быстро осмотрел землю, и мне повезло. Зажав в руках два камня, я подбежал ближе и метнул один из них в Длинного. И опять мне повезло. Булыжник размером с кулак ударил его прямо в ухо, заставив на мгновение потеряться в пространстве. Перехватив другой камень в правую руку, я замахнулся для нового броска, но Ник, увидев состояние противника, и не переставая раскручивать дубину, быстро сориентировался и сделал шаг к нему. Дубина, просвистев в воздухе на очередном круге, наткнулась на другое ухо Длинного и переломилась. Удар был жутким по силе. Тело его пролетело метра два в мою сторону и упало на землю лицом вниз. На всякий случай я пару раз ударил поверженного мексиканца ногой по голове, а подбежавший Ник, тоже на всякий случай, пару раз огрел его дубиной по спине. Теперь Длинный лежал тихо и неподвижно, но все еще сжимая нож в руке.

– Вот тварь настырная. – Ник попытался разжать его пальцы, чтобы забрать оружие, но ему это не удалось. Тогда он хладнокровно поднял дубину и ударил ей по сжатому кулаку, словно хотел расколоть орех. Кости хрустнули и пальцы разжались.

– Я его возьму себе как сувенир, – сказал он, разглядывая нож.

– Возьми, – я пожал плечами и перевернул тело Длинного на спину. Он дышал, но был без сознания. – Его надо связать.

– Чем? – Ник удивленно посмотрел на меня.

– Сними с него ремень, а мне дай нож, – я протянул руку, и Ник передал его мне.

Пока он возился с ремнем, я содрал с Длинного рубашку. На его смуглом теле различными оттенками фиолетового цвета переливались большие синяки, оставленные нами при прошлой встрече на аллее. Я порезал рубаху на полосы, которые связал вместе. Когда все было готово, мы перевернули мексиканца на живот, завели ему руки за спину и туго связали их получившейся веревкой, а ноги перетянули его же ремнем. От рубашки остались нетронутыми рукава, и, чтобы не пропадать добру, я нарезал из них новые полосы и сделал еще одну веревку. Откинув голову Длинного назад, я ножом разжал его челюсти, вложил ему в рот среднюю часть веревки, затянул ее в узел на задней стороне шеи, после чего подтянул связанные за спиной руки вверх и привязал к ним оставшиеся концы веревки. Теперь он не мог освободиться самостоятельно, а мы могли спокойно передохнуть.

– Что будем с ним делать? – я устало ткнул пальцем в сторону Длинного.

– Давай его грохнем, – не раздумывая ответил Ник, с ненавистью глядя на связанного бандита.

Тот уже начал приходить в себя. Сдавливающая разинутый рот веревка заставила его закашляться. Ник одним прыжком подскочил к нему и с силой ударил ногой в живот:

– Заткнись, сука, а то я тебе сейчас язык через ноздрю выну, – прошипел он, и согнувшийся от боли Длинный испуганно притих.

Ник еще раз пнул связанного, после чего сходил за валявшимся рюкзаком Длинного и вернулся на место.

– Ты не зверей, Никит, – меня начинала раздражать его чрезмерная жестокость.

– А я не зверею. – Он остервенело взглянул на меня, а затем продекламировал: – Просто таковы обстоятельства, и, чтобы из них выпутаться, нам следует быть предельно жесткими.

– Согласен, – кивнул я. – Но только уподобившись этому уроду один раз, навсегда останешься таким же, как он.

– Ничего, – кусая губы, процедил Ник сквозь зубы. – Что нас не убьет, то сделает сильнее!

– Один скажет красивую глупость, а другие ему, как попугаи, вторят. – Я пристально посмотрел ему в глаза. – Я видел многих, которых обстоятельства не убивали, но и не делали сильнее. Они их ломали. И это то, что сейчас происходит с тобой. Ты напуган, ты паникуешь и оттого вымещаешь свой страх на беззащитном враге. Но нам сейчас нужна не паника, а холодный расчет.

Ник хотел что-то ответить, но потом отвел глаза и закрыл лицо ладонями.

– А как ты думал? Я, наверное, должен радоваться чудным приключениям, свалившимся нам на голову? Конечно, я боюсь, – сказал он, не отрывая ладоней от лица. – Ты представляешь, что будет, если он выживет и снова выловит нас? – Ник поднял голову и указал на скрючившегося на земле Длинного. – Он испытает оргазм, если сдерет с нас живьем кожу.

– Знаю, но я не могу просто взять и перерезать ему глотку, как барану. Ты можешь?

– Наверное, нет, – он растерянно покачал головой.

– Вот то-то и оно. Не уподобляйся ему, оставайся человеком. И паниковать не надо. Выберемся.

– Как выберемся? Ты знаешь, где мы или куда нам надо идти? Со всех сторон чертовы джунгли! – он развел руками, окидываявзглядом окружавшую нас стену густых зарослей. – Мало того, что за нами гонится банда идиотов с автоматами, у меня от голода живот сводит, а от жажды язык уже одеревенел. Даже если предположить, что эти сволочи потеряют наш след, мы умрем здесь от жажды и голода.

Я присел на корточки напротив него. Вид его был удручающим. С ввалившимися щеками, небритый, грязный человек со следами спекшейся крови в волосах и на рубашке. Человек, пересекший тысячи километров, чтобы отдохнуть и набраться новых впечатлений, волей рока оказавшийся где-то в непролазных джунглях Центральной Америки. Я хорошо понимал состояние Никиты, поскольку и сам пребывал в некоторой растерянности, но я знал, что нельзя поддаваться панике. Нам не на кого было рассчитывать, и только от нас самих теперь зависела наша дальнейшая судьба. Следовало найти какие-то слова, чтобы вывести его из подавленного состояния, приободрить и заставить собраться с духом.

– Лет пятнадцать назад в амазонских джунглях разбился самолет. Выжила только одна девочка лет одиннадцати. Она скиталась около двух недель, пока ее не подобрали индейцы. Представляешь, две недели маленькая испуганная девочка провела в одном из самых диких уголков земного шара, где все и вся было против нее. И она выжила! А нам с тобой уже далеко не по одиннадцать, и мы два здоровых мужика. Да к тому же мы не изнеженные америкозы, которые даже в зоне боевых действий для своих солдат супермаркеты развертывают и у которых солдаты воевать отказываются без должного обеспечения туалетной бумагой. Мы с тобой два российских мужика. А если человек научился выживать в нашей веселой стране, он выживет в любых условиях.

– Не любишь американцев? – Ник поднял на меня глаза.

– Нет. А за что мне любить тех, кто повсюду сует свое свинячье рыло и всем пытается навязать свои правила? Мне не нравятся люди, которые всей страной визжат от восторга, когда их солдатня бомбит чужие города, сотнями убивая невинных женщин и детей, а когда грохнут кого-нибудь из них, начинают визжать, что их не устраивает такая война. Наглые и бездушные.

– Играешь на патриотических чувствах? – глаза Ника несколько оживились.

– Нет, просто говорю то, что думаю. Сейчас нам надо немного отдохнуть, а куда идти дальше, мы спросим у нашего длинного друга.

– Рассчитываешь, что он тебе скажет?

– Я его очень попрошу, – ответил я и, протянув руку, взял рюкзак мексиканца, раскрыл его и начал доставать из него содержимое. В нем лежали сигареты, фонарик, огромная фляга с водой, компас, рация и, слава Богу, наши документы и подаренный Мигелем Родригесом «Дневник Брэда Честера». О лучшем наборе нельзя было и мечтать. Все это могло пригодиться нам в дальнейшем. Первым делом открыв флягу, я сделал два больших глотка, после чего протянул ее Нику:

– Много не пей, воду надо беречь.

Ник кивнул, немного отпил, после чего закрутил крышку и положил флягу около ног.

– Вот так он, видимо, и узнал о нашем побеге, – сказал я, повертев в руках рацию. – Будешь курить?

Ник снова кивнул и, вытащив из пачки две сигареты, я протянул одну из них ему. Мы закурили. Некоторое время мы сидели молча, отдыхая и обдумывая сложившееся положение, после чего Ник встал и направился к Длинному. Тот в испуге съежился, но на этот раз Ник не стал его бить. Он пошарил по его карманам и вытащил пачку купюр.

– Раздели их на две части на случай, если мы вдруг потеряем друг друга, – посоветовал ему я. – С деньгами выбираться будет проще.

Сунув в карман часть денег, я подошел к Длинному и присел рядом с ним. Памятуя об угрозе Ника, я для большей убедительности вставил ему нож в ноздрю, после чего спросил:

– Исповедаться не хочешь?

Мексиканец в ужасе вытаращил на меня глаза и попытался вжаться в землю, стараясь избежать проникающего в нос острого лезвия. Приставь я нож к его шее, это не произвело бы на него такого неизгладимого впечатления.

– Я тебе буду задавать вопросы, а ты мне будешь на них честно отвечать. Если мне покажется, что ты врешь, я проткну тебе мозги. Согласен?

Длинный испуганно захлопал глазами, подтверждая свое искреннее желание сотрудничать.

– Как ты узнал о нашем побеге? Тебе сообщили по рации?

– Нет. Я увидел дым, а уже потом запросил базу, – веревка мешала говорить ему внятно, но он старательно пытался выговаривать слова, чтобы не навлечь на себя моего гнева. – Мне сообщили о вашем побеге и о том, что предположительно вы двигаетесь в мою сторону. Вас я случайно заметил с холма, потом вышел на ваши следы и пошел по ним. Тут земля рыхлая, очень хорошо видно следы.

Подошедший Ник молча встал за моей спиной. Я включил рацию, но услышал лишь тихое потрескивание.

– Как нам связаться по ней с полицией?

– Здесь она не возьмет. Слишком далеко от базы.

– Как нам добраться до ближайшего города или деревни?

– Километрах в двадцати к западу отсюда есть полицейский пост на дороге. – Глаза Длинного в ужасе расширились, когда он заметил недоверие на моем лице. – Я не вру. Не убивайте меня. Здесь вокруг только джунгли. Вам надо пойти прямо на запад. Там большая дорога. Сверните налево и идите вдоль нее. Километров через десять и будет этот пост. Я могу провести вас туда, только не убивайте. Пожалуйста.

Из-за врезающейся в рот веревки ему было трудно говорить, а потому я высвободил ее, после чего продолжил допрос.

– Кто вы?

– Мы… – Длинный замялся, и я немного вдавил нож внутрь его носа, призывая тем самым быть предельно откровенным. Струйка крови побежала по его лицу, и, сообразив, что лучше говорить порасторопнее, он быстро продолжил: – Раньше мы были частью армии сапатистов, а потом повзрослели и поняли, что одной революцией не прокормишься. Коку выращиваем, переправляем кокаин, контролируем несанкционированные раскопки, налоги берем… то есть иногда грабим… много разных дел.

– Тебе, урод, здесь баб не хватает? – Ник склонился над Длинным, еле сдерживая свои эмоции. – Зачем в Кампече на девушку напали?

– Нас просили брата ее наказать. – Мексиканец сжался в комок. – Дорогу он кому-то перешел со своими друзьями. Денег хороших нам дали.

– А объясни-ка мне, гаденыш, почему тебе твои бандюки подчиняются? – не унимался Ник. Его всего трясло от ненависти. – Ты же тупой как пробка.

– Мой брат заправляет здесь всем. – Было видно, как задели Длинного слова Ника, но страх заставлял его скрывать свои истинные чувства. – А у меня свой отряд. Маленький.

– Таких отрядов у твоего брата много? – спросил я.

– Я не знаю точно, может, семь-восемь. Всего человек двести. Все подчиняются брату.

– Нас оставят в покое, если мы отпустим тебя?

Длинный некоторое время молчал, видимо опасаясь отвечать честно, но потом все же решился:

– Дело не только во мне, – Длинный говорил очень серьезно. – Мой брат не оставит вас в покое. Вы испортили нашу работу в Кампече, и брату пришлось оправдываться перед заказчиком. Он вам этого не простит. Теперь вы еще и целую плантацию коки сожгли. Очень много денег брат потерял. Охранника при этом вы покалечили да еще одного на базе почти до смерти забили. Если после всего этого брат позволит вам скрыться, люди начнут смеяться над ним. Вы не сможете сбежать от него, он достанет вас, где бы вы ни были. Для него теперь это дело чести.

– Ничего, мы как-нибудь справимся. – Я вытащил нож из его ноздри и вытер о траву. – Живи, гнида. За полдня ты до своих допрыгаешь. Руку лечи, не запускай и ухо тоже. Но если снова будешь гоняться за нами, я тебя убью.

– Давай с него хотя бы скальп снимем, – голос Ника был грозен, но на этот раз он говорил лишь для того, чтобы еще сильнее запугать мексиканца.

– Вот при следующей встрече и скальпируем, – ответил я, вставая.

Надо было срочно уходить. Я подошел к кустам, в которых валялся пистолет Длинного, и поднял его. Затворная рама была в незакрытом положении, ствол торчал из нее наружу, а саму раму вышибло из пазов. При подаче в ствол патрон перекосило, и с правой стороны из патронника выглядывала гильза.

– Ну, что с ним? – спросил подошедший Ник. – Патроны кончились?

– Нет, заклинило по полной программе, – ответил я.

– Можешь починить?

– Даже пытаться не буду, – сказал я, повертев пистолет в руках, и объяснил: – Это «ТТ» китайского производства. Уж если он так поломался, то лучше им больше не пользоваться.

Выкинув неисправный пистолет в кусты, я вернулся к рюкзаку, забросал в него вытащенные ранее вещи, после чего повесил его себе на плечо. Мы были готовы отправиться в путь, но Ник неожиданно поднял вверх палец, останавливая меня.

– Одну секундочку, – пробубнил он, быстро подошел к Длинному, дал сильного пинка по его оттопыренной заднице, после чего повернулся ко мне и, довольно улыбаясь, добавил: – А вот теперь можем идти!

Я раздвинул кусты и снова вошел в сельву, Ник неотступно следовал по пятам. Минут через пять он поравнялся со мной и, несколько замявшись, нерешительно произнес:

– Кстати, там было не до того… Ну, в общем… Мне кажется, что эту пирамиду я уже видел позавчера.

– Где? – я удивленно посмотрел на него.

– В ночном кошмаре. Только вокруг нее была индейская деревня, а рядом небольшое озеро.

Глава десятая

23 декабря 1903 года

«Ягуар преследует меня по следам уже который день. Время от времени я вижу его либо слышу в ночи его ужасающий рык, заставляющий кровь стыть в жилах моих, но никогда он еще не приближался ко мне так близко, как сегодня. Он не стал нападать, а просто долго наблюдал за мной сквозь густые заросли, словно изучая, но я видел его светящиеся в ночи глаза, а когда огонь разгорелся, то заметил в отблесках пламени и его пятнистую шкуру. Я боюсь его, и он (я уверен в этом наверняка) чувствует это. Мое ружье всегда при мне и готово к выстрелу, но я не стреляю в него, опасаясь ранить. Если сейчас у меня теплится крохотная надежда, что, удовлетворив свое любопытство, он уйдет прочь, то, будучи раненым, зверь станет преследовать меня, пока не изыщет возможность наброситься на меня, когда я меньше всего буду ожидать сего. Я ложусь спать, разводя несколько больших костров вокруг себя, и, возможно, именно это сдерживает его. Я боюсь, я трепещу, находясь в этих диких местах один на один с этим пятнистым дьяволом, но я не позволю ему вынудить меня отказаться от цели своего нелегкого путешествия».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Балум увидел, как человек, которого он выслал вперед, чтобы разведать путь, появился на вершине холма и начал подавать знаки, призывая быстрее присоединиться к нему. Он ускорил бег. Ведомые им воины старались не отставать от своего предводителя. Теперь они передвигались по холмистой территории, и бежать становилось все труднее. Постоянный бег выматывал их, отбирая остатки сил. Те небольшие запасы еды, которые они взяли с собой, закончились, и голод давал о себе знать резкими спазмами живота. Воды, набранной в озере у индейской деревушки, почти не осталось.

Сакбе, мощенная камнем дорога, выбранная ими на выходе из разрушенного города, была одной из трех, ведущих к землям царства Лакамтун, и Балум надеялся, что преследователи пойдут по другому пути. Если у них были собаки, порошок толченого перца должен был убить их нюх, и тогда только опытный следопыт сможет обнаружить следы гонцов. Дорога вильнула в сторону, огибая огромную скалу, а затем резко пошла вверх по холму.

Когда чонтали добрались до вершины, разведчик указал в сторону, откуда они пришли. Клубы дыма вдали поднимались к небу плотными, черными столбами, рассеиваясь в белых облаках.

– Это горит деревня у разрушенного города, – тихо сказал разведчик, опуская руку. – Чужеземцы сожгли ее.

– Им нужны мы, но они разрушают все на своем пути, – задумчиво произнес Балум, сжимая кулаки. – Сейчас их мало, но сколько бед они уже принесли. Я с ужасом думаю о том, что будет, когда их станет много.

Разведчик не ответил, опасаясь вступать в беседу с сыном своего повелителя. Он и представить себе не мог, что человек царского рода когда-либо заговорит с ним, и сейчас молча стоял рядом, вглядываясь вдаль своими зоркими глазами. Верхушки деревьев вдруг затрепетали и ожили, когда десятки птиц взметнулись ввысь.

– Смотрите, кто-то вспугнул птиц! – раздался за спиной Балума голос разведчика. С вершины холма ему было хорошо видно, как в просветах между деревьями на дороге стали мелькать быстро приближающиеся тени. Они еще были достаточно далеко, и пока не представлялось возможным разобрать, кто они, но чонтали и без того знали, что вскоре пред ними предстанут чужеземцы, ездящие на спинах странных, неведомых им ранее зверей.

На равнине можно было постараться бежать в сельву, но здесь, на холме, где непроходимая чаща перемежалась глубокими ущельями, чьи песчаные склоны резко обрывались вниз, в бездну и осыпались при малейшей попытке слезть по ним, выбора не было. Оставалось либо положиться на скорость своих ног, либо принять бой. После недолгих размышлений Балум выбрал последнее, благо местность давала ему определенные преимущества. Крутизна сакбе, поднимавшейся здесь на вершину холма, была такой, что противник оказывался на уровень ниже и должен был прилагать усилия, взбираясь вверх, подставляя себя при этом под удар.

Ввязываться в прямое столкновение Балум не хотел, потому что это было сродни самоубийству. Он не боялся умереть. Нет для воина смерти лучше, чем в бою, и нет смерти хуже, чем от старости, когда глаза уже не видят, беззубый рот не способен насладиться вкусной пищей и женщина не может подарить радости тщедушному телу. Но сейчас от него зависели жизни многих людей его царства, а потому он должен был драться так, чтобы выжить. Потом, когда задача, поставленная перед ним его отцом, будет выполнена, он с радостью умрет в сражениях с чужеземцами, вторгшимися в его страну. Но не сейчас.

Балум осмотрел место будущей схватки. Сила была на стороне преследователей, их было больше, их оружие совершеннее, а огромные звери, верхом на которых они передвигались, быстрее любого из людей. Он понимал, что сейчас их можно было задержать, но не победить. Ему нужно было выиграть время, чтобы оторваться от них, и он мог оставить здесь часть воинов и продолжить свой путь, но решил задержаться, чтобы лично организовать укрепление, и провести ритуал, дарующий силу ему и его бойцам.

Балум обладал огромным опытом военного руководства и побывал во многих битвах. Он не всегда выходил победителем, но каждое поражение учило его военному искусству. Он помнил, как несколько лет назад во главе большого войска преследовал разбитых врагов, атаковавших деревни земледельцев на границе его царства. Он нанес им сокрушительное поражение в открытом бою, и многие из плененных врагов нашли свою смерть на жертвенных камнях чонталей. Но Балум желал полностью добить остатки вражеского войска, в панике удирающего прочь, чтобы никогда более у них не возникло желания попытаться вновь напасть на землю и подданных его отца. Он нагнал их в узком ущелье. Но оказалось, что враги не бежали в панике, а отступили туда, где местность давала им некоторые преимущества. Они возвели на входе в ущелье укрепление из бревен – высокую изгородь в форме полумесяца с бойницами для лучников, вогнутую внутрь, причем края ее были скрыты в зарослях. Когда воины Балума атаковали центр изгороди, с ее боковых сторон их осыпали тучами стрел и дротиков, а с вершины скал в них полетели большие камни. Чонтали отступили, потеряв многих, перегруппировались и снова бросились вперед, и вновь, понеся тяжелые потери, им пришлось отступить. Балум послал бойцов на скалы, чтобы выбить засевших на них врагов. Получись у них это, и защитники укрепления оказались бы беспомощны против обстрелов сверху, но те держались мужественно и не покинули своих позиций. Только с наступлением темноты группа отборных воинов Балума сумела прокрасться к изгороди и поджечь ее, после чего судьба ее защитников была предрешена. И теперь, стоя на вершине холма, Балум решил воспользоваться тактикой своих бывших врагов. Индеец надеялся, что она поможет ему остановить преследователей и измотать их длительным боем.

Балум быстро отдал своим воинам необходимые указания, и те приступили к их исполнению. Одни рубили деревья, другие вырывали из мощеной дороги камни, чтобы на их место вкапывать столбы, а камни сбрасывать вниз на преследователей. Жители разрушенного города построили эту сакбе давным-давно, может, сто, а может, и двести лет назад, но камни, выложенные заботливой рукой древних строителей, продолжали крепко удерживаться в земле, и хотя некоторые из них уже были разбиты временем и вымыты проливными дождями, чонталям приходилось прилагать много усилий, чтобы выкорчевать их. Балум рубил лес наравне с остальными. Во влажных лесах древесина мягкая, и обсидиановые топоры легко срубали толстые стволы и ветви, необходимые для постройки укрепления. Вскоре часть людей начала вкапывать столбы так, чтобы изгородь пересекала дорогу и, закругляясь, концами своими уходила далеко в заросли сельвы. Врытые столбы переплетали гибкими лианами, а пространство меж ними заполняли крепкими сучьями. Когда изгородь была готова, площадку перед ней и большой участок дороги утыкали короткими, острыми палками, чтобы падающий человек пропарывал на них свое тело. За изгородью сложили груды больших камней, которые воины могли кидать в нападавших. По флангам изгородь полумесяцем охватывала подступы и уходила глубоко в непролазные заросли. Всего несколько человек легко могли удерживать там многочисленных врагов.

Когда все было готово, Балум оставил двух человек следить за приближением врагов, а остальным велел отдыхать, чтобы набраться сил перед предстоящим боем.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
Мы медленно шли в западном направлении, как и советовал мексиканец, постоянно сверяясь с компасом. Иногда нам попадались тропки, и, даже если они уходили немного в сторону, мы все равно следовали по ним, поскольку пробираться через заросли было значительно сложнее.

– А ты не думаешь, что он нас отправил совсем в другую сторону? – через некоторое время спросил Ник. Он явно нервничал.

– Нет. Скорее всего он сказал правду. Зачем ему врать? Так он, по крайней мере, знает, в каком направлении нас искать. Я бы на его месте поступил именно так. Часть отряда пустил бы по нашим следам на случай, если мы вдруг в другую сторону свернем, а часть рассредоточил на подходах к полицейскому посту. И рыбку бы съел, и… нас бы поймал.

– Логично, – немного подумав, Ник кивнул. – Если преследователи потеряют наши следы, то нас перехватят те, которые будут ждать вокруг поста, а если мы не пойдем к посту, нас поймают те, кто пойдет по нашим следам. Тогда нам надо идти быстрее, чтобы время выиграть и к вечеру добраться до полицейских. Пока Длинный не допрыгал до своих.

Ник ускорил шаг, обгоняя меня, но я окликнул его, призывая не торопиться:

– Не беги. Если будем быстро двигаться, то на такой жаре и при таком влажном воздухе, голодные и с минимумом воды, мы окончательно выбьемся из сил уже минут через двадцать. – Я остановился и положил рюкзак в траву у края тропы. – Лучше кидай свои кости, отдыхать будем.

– Нам надо спешить. – Ник кусал губы и настойчиво желал продолжать путь, но я устало махнул рукой, призывая его сесть. Нехотя он вернулся ко мне и уселся рядом.

– Сейчас для нас самое главное – беречь силы и найти еду и воду. К вечеру мы все равно не доберемся до поста, так что в любом случае придется ночевать в джунглях. Сам подумай. Длинный сказал, что до дороги около двадцати километров плюс еще вдоль нее десять. Итого тридцать. Человек проходит за час пять километров. То есть до поста нам шесть часов ходу по ровной дороге и без перерывов на отдых, а здесь, через заросли, мы в лучшем случае сможем пройти километра два за час. Вот и посчитай. Если без всяких приключений, переправ через речки и тому подобное, получается часов пятнадцать. Да и то если спать и отдыхать не будем.

– Тогда выходит, что Длинный успеет добраться до своих? – Ник напрягся.

– Да, успеет. А еще успеет обложить нас со всех сторон. Так что, пока он сейчас прыгает к своей базе, мы можем спокойно двигаться по тропе, но потом надо будет постараться скрыть свои следы и пойти окольными путями. Вот у полицейского поста, судя по всему, нам придется приложить все силы и всю хитрость, чтобы проскочить заслоны.

– Понятно, – медленно протянул Ник и опустил голову. – Может быть, хотя бы покормят, перед тем как грохнут.

– Ты не раскисай, – я положил ему руку на плечо. – Еда здесь растет на деревьях и бегает по лесу. С водой, если не наткнемся на водоем или речку, несколько проблематичней, но можно найти какие-нибудь сочные плоды или, позаботившись с вечера, утром собрать росу. Кокосов здесь опять же много, только их надо найти и достать с пальмы. Разберемся.

– Надеюсь, что так, – сказал Ник, после чего мы встали и отправились дальше.

Путешествие по джунглям в действительности мало чем отличается от похода в обыкновенный малопосещаемый российский лес. Непроходимые буреломы, пробираться через которые следует, прорубая себе дорогу мачете, встречаются не так часто, как об этом принято думать. Лишь в некоторых местах, где поваленные временем и сыростью огромные деревья образуют завалы, обрастающие густым кустарником, пройти можно, только переломав себе по пути пару костей. Но их всегда можно обойти, потратив на это немного лишнего времени, хотя порой попадаются пространства настолько спутанной чащобы, что пробраться через них не поможет и мачете.

Джунгли совсем не похожи на те ярко сияющие журнальные картинки, поражающие сидящего в городской квартире обывателя своим многоцветием. Джунгли – это зеленая трава, зеленые кусты, зеленые листья и светло-зеленые лианы. То, что по природе своей имеет цвет, отличный от зеленого, как правило, покрыто зеленым мхом. Иногда из этой всеобъемлющей зелени вылетают стайки зеленых попугаев, наполняя окрестности своим сварливым гомоном. Через некоторое время ты закрываешь глаза, и зеленая пелена встает перед тобой. Лишь многочисленные бабочки размером с человеческую ладонь скрашивают сие унылое, зеленое однообразие вспышками переплетающихся огненно-красных, ярко-желтых, насыщенно-бордовых и нежно-голубых узоров на своих легких крылышках. Невероятные расцветки этих удивительных созданий способны заставить любого человека остановиться и завороженно разглядывать их, забывая о времени. И мы не были исключением, давая себе возможность немного передохнуть, памятуя, однако, при этом о возможных преследователях.

То тут то там постоянно попадаются узкие тропки, протоптанные разного рода зверьем и людьми. Первые стараются не сталкиваться с человеком, хотя поутру часто можно увидеть разных зверьков, спешащих по своим, одним им ведомым делам. Но днем и к вечеру, почуяв нежелательных двуногих гостей, они сразу же прячутся. Только наглые обезьяны, полностью уверенные в своем превосходстве над всеми, кто «рожден ползать», спокойно взирают свысока на проходящих под ветвями высоких деревьев путников. Да еще мелкие, размером с кошку полусуслики-полуеноты, называемые коати, беспардонно рассматривают неожиданно появляющихся людей. Живут они большими стаями, и мы периодически замечали, как из кустов вытягивалось с десяток маленьких мордочек с черными бусинками любопытных глаз.

– Мясо, – застыв на месте, сквозь зубы прошептал Ник, вперив голодный взгляд в одного из неосторожно приблизившихся к нам зверьков. Он медленно нагнулся, поднял с земли камень и, словно дикий неандертальский охотник, яростно бросился за добычей, сминая попадавшиеся на пути кусты. Но не успел он сделать и пары прыжков, как все зверьки растворились в сельве, оставив ему на память лишь клочок зацепившейся за кусты шерсти.

– Гады, – констатировал он, разочарованно поглядывая на опустевшие заросли, и, бросив камень вслед убежавшему завтраку, поспешил за мной.

Мы шли по вьющейся между деревьями тропинке, оставленной то ли животными, то ли людьми. Последние, как это ни покажется странным, также не редки в сельве, и некоторых из них можно смело отнести к представителям местной фауны. В поисках дерева чикле сюда временами наведываются чиклерос – люди, добывающие смолу этого дерева, идущую на производство банальной жевательной резинки. В принципе встреча с ними не предвещает опасности, но все же держаться надо настороже, потому как парни они суровые и вполне могут совместить работу с мелким грабежом незадачливого путешественника. Изредка путник неожиданно натыкается на затерянные в сельве возделанные поля, принадлежащие индейским семьям, живущим вдали от цивилизации. Их крытые пальмовыми листьями дома мало чем отличаются от тех, в которых тысячу лет назад жили их предки, а весь набор мебели сводится к нескольким гамакам и циновкам. Потомки древних майя обычно люди простые и весьма доброжелательные, и всегда можно надеяться найти приют в их незамысловатом, скромном жилище. Но встреч с ними нам также следовало избегать, поскольку они нередко бывают связаны с партизанами-сапатистами, а такие «порочные связи» в нашем случае гарантировали массу проблем.

Небольшая кочка посреди тропы неожиданно ожила, развернулась в длинную ленту и, извиваясь по земле, исчезла в густой траве. Змея. Мы остановились, не рискуя двигаться дальше. Со всеми неприятностями, навалившимися на нас, я абсолютно забыл об опасности, исходящей от них. Сельва кишит змеями. Есть среди них твари безвредные, но есть и такие, чей укус несет мгновенную смерть. Индейцы, отправляясь в лес, порой надевают обыкновенные резиновые сапоги. Змея не может прокусить их, и во время атаки не достает выше края сапога. Наши кроссовки и джинсы не давали такой защиты.

– Возьми, – я протянул Нику рюкзак, уже порядком натерший мне плечи, вытащил нож и углубился в заросли, где срезал пару тонких, в два пальца толщиной прямых деревьев высотой в человеческий рост. Одна предназначалась для Ника, другая для меня.

– Видел когда-нибудь, как слепые ходят? – спросил я его, передавая палку. – Держи ее перед собой и постукивай по земле. Если впереди будут спать змеи, они услышат тебя и уползут. Обычно они нападают, только если ты случайно наступаешь на них.

Ник на всякий случай несколько раз сильно ударил по траве в том месте, где недавно скрылась спавшая на тропе змея, желая убедиться, что ее там нет. Ничего не произошло, и он пошел дальше. Я последовал за ним, на ходу обстругивая конец палки, намереваясь заострить его. Слабенькое, но все же оружие. Еще около часа мы шли в западном направлении, практически не разговаривая друг с другом.

Завидев небольшое деревце с зелеными, напоминавшими грушу плодами, идущий впереди Ник неожиданно остановился, а затем начал продираться к нему через кусты. Подойдя ближе, он сорвал один из висевших над головой плодов.

– Думаешь, съедобный? – спросил он меня, но его голодный взгляд ясно показывал, что мой ответ в данный момент его интересовал меньше всего.

– Постой, – попытался остановить его я, когда он уже вгрызался в жесткий плод.

Ник оторвался от «груши», поморщился и сплюнул:

– Кислый какой-то.

– Нельзя в джунглях есть все, что ни попадя. Ешь либо то, в чем уверен, либо, в крайнем случае, что едят обезьяны.

– Надо было все же взять Длинного с собой. – Ник со злостью закинул в кусты заманчивый плод. – Мы бы сперва этому гаду все скармливали, как менее ценному члену экипажа. Выжил – едим, помер – не едим. Так бы каждый раз и ели в зависимости от результатов эксперимента.

Живот действительно сводило от голода. С водой у нас проблем пока не возникало, потому что отобранная у Длинного фляга была полна, и мы могли понемногу пить из нее, но отсутствие еды уже явно сказывалось на наших силах. Драка с Длинным тоже не лучшим образом отразилась на нас. Измотанные и голодные, мы еле передвигали ноги, но останавливаться надолго было нельзя. Иногда тропу пересекало поваленное дерево, и мы с трудом перебирались через него, цепляясь руками за торчащие вверх сучья. Наши рубашки были мокрыми от пота, а запекшаяся кровь расползалась на них, оставляя на материи замысловатые узоры безумного художника. Воздух в джунглях горячий и невероятно влажный, и это одна из самых серьезных проблем, с которыми сталкивается попавший в них человек. Когда я первый раз оказался в сельве, не прошло и полутора часов, как я почувствовал, что уже выбился из сил. Признаюсь, что в тот момент мысли о преждевременно нагрянувшей старости посетили меня, но индейцы объяснили, что так происходит со всеми из-за очень высокой влажности.

Через некоторое время справа от тропы послышался какой-то гул и, прислушавшись, мы поняли, что это шумит вода. Наконец-то! Наконец можно было смыть с себя всю грязь, пот и кровь. И дело здесь не только в чистоплюйстве. Конечно, противно видеть свои почерневшие от грязи руки и чувствовать вонь, которую источает твое немытое тело. Но в нашем положении все это было меньшим из зол. Пот привлекает к себе мошкару и всевозможных насекомых, укусы которых могут оказаться весьма болезненными и даже опасными. Если у вас вдруг распухает лицо, а заплывшие глаза превращаются в узкие щелочки, бегство от преследователей становится еще более затруднительным. Кроме того, забитые потом и грязью поры человека хуже «дышат», и он быстрее устает и дольше восстанавливает силы.

Мы сошли с тропы и направились в сторону шумевшей воды. Как же нам хотелось окунуться в прохладную воду! Несколько минут, и мы выступили из зарослей на небольшой песчаный пляж, со всех сторон окаймленный джунглями. Речка поблескивала перед нами мелкой рябью прозрачной голубой воды. Стайка птиц, потревоженная нашим неожиданным появлением, поднялась с воды и вспорхнула ввысь. Вода манила к себе прохладой и свежестью, и даже мысли о преследователях отошли на второй план.

Ник аккуратно положил рюкзак на песок и начал стягивать с себя одежду. Я хотел последовать его примеру, но свалившаяся сверху ветка заставила меня поднять голову. Большая черная обезьяна сидела на ветке метрах в четырех от земли и внимательно наблюдала за нами. Скорчив рожу, она ловко свесилась вниз и протянула ко мне одну из лап. На всякий случай я направил палку острием к ней и отступил в сторону. Ник, не обращая внимания на происходящее, уже шел к воде, и я окликнул его:

– Я, пожалуй, останусь здесь и искупаюсь после тебя, а то эта мартышка стащит наши вещи, и будем тогда голыми бегать по джунглям, как два Тарзана.

Ник не ответил, а лишь кивнул головой и поспешил к воде, но, не дойдя до края берега, внезапно остановился и, повернувшись ко мне, крикнул:

– Здесь следы от лодки.

Я подхватил рюкзак и его вещи, чтобы не испытывать свешивавшуюся с ветки судьбу, и направился к нему. Действительно, из воды на песок тянулся широкий след, будто здесь на берег вытаскивали лодку. Ник вошел в воду по колено и, приложив ко лбу ладонь, прикрывая глаза от слепящего солнца, посмотрел вдаль сперва вверх по реке, а затем вниз по ней.

– Никого нет, – наконец сказал он. – Все, я полез плавать.

Что-то было не так с этим следом, и я опустился на одно колено, внимательно рассматривая его.

– Ник, – окликнул его я. – Иди быстрее сюда.

– Ну что там еще, – повернувшись, недовольно проворчал он, после чего ладонями зачерпнул горсть воды и с наслаждением плеснул ее себе на лицо.

– Судя по следам, эта лодка была с четырьмя лапками.

– Что? – он на мгновение застыл, осмысливая сказанное.

– Это не лодка, – сказал я, поднимаясь. – Это аллигатор.

Больше мне говорить ничего не пришлось, потому что Ник мигом выскочил из воды. Он осмотрел следы и задумчиво произнес:

– Что-то мне больше не хочется купаться, – после чего подобрал свои вещи и направился к кромке леса. – Невезуха сплошная, – чертыхнулся он, начав натягивать джинсы и рубашку на мокрое тело.

Как же он оказался прав. Обезьяна, наблюдавшая сверху за нашими действиями, завизжала и, прыгая с одного дерева на другое, скрылась из виду. В зарослях треснула ветка, и из них, мягко ступая могучими лапами, вышла крупная пятнистая кошка, чье разорванное ухо и длинный, широкий шрам через всю морду свидетельствовали о былых схватках. Мы схватили свои палки, словно копья, выставив их перед собой. А что еще мы могли сделать?

Судя по всему, ягуар пришел сюда на водопой. Ветра не было, и, видимо, он не мог почуять нас заранее. Мог ли он нас услышать, я не знаю. Может быть, он просто был старым и глухим, но встреча с нами явилась для него такой же неожиданностью, как и для нас, только мы испугались, а он нет. Взгляд ягуара отражал недоумение. Он на мгновение остановился, помахал нам кончиком хвоста, а затем ощерился, обнажая свои огромные клыки.

– Да это же тигр саблезубый! – Ник сделал решительный шаг назад и медленно потянулся рукой к ближайшему дереву.

– Нет, – остановил его я, с ужасом глядя на застывшего в ожидании зверя. – Он на дереве, как рыба в воде.

– В воду я больше не полезу. – Он начинал паниковать.

– Бесполезно, он хорошо плавает. – Я не отрывал взгляда от дикой кошки, лихорадочно пытаясь сообразить, что же нам предпринять. – Давай на него орать и махать палками, – в итоге прошептал я, вспомнив, как индейцы рассказывали, что сим нехитрым способом иногда удается отгонять хищников. – Только не приближайся к нему, а то он бросится.

– Ага, – Ник нервно кивнул и вдруг заголосил во всю глотку, выплескивая на страшного зверя всю накопившуюся за этот день ярость. – У-у-у-у-у… Козлина гребаный, пошел на хер отсюда, пока я тебе хвост на башку не намотал!

Я от неожиданности потерял дар речи, но, быстро собравшись, присоединился к его пустым угрозам, бешено размахивая палкой над головой. Ягуар шарахнулся в сторону, посмотрел на нас, как на двух придурков, и, порыкивая на ходу, не спеша ретировался в заросли. После того как зверь скрылся в джунглях, мы орали не переставая еще минуты три, потом переглянулись и одновременно умолкли. Ник опустился на землю и охрипшим, но торжествующим голосом произнес:

– Как мы его!

Я не ответил, бросил палку и присел рядом, вытирая со лба холодный пот. Руки дрожали, ноги дрожали, а сердце медленно возвращалось из пяток. Ника колотило не хуже моего.

– А ведь мы победили, – я протянул ему руку, и он крепко пожал ее.

– Что-то многовато для одного дня, – кусая губы, наконец выдавил он, после чего добавил: – И день-то еще не кончился.

– Ладно. – Я встал. – Пожалуй, нам действительно лучше убраться отсюда побыстрее.

– Куда пойдем? – отрешенно спросил Ник, указывая руками в разные стороны. – В кустах ягуар, а в воде аллигаторы.

– А мы не пойдем ни туда ни туда, – ответил я, ловя на себе его недоумевающий взгляд. – Нам здесь представляется хорошая возможность попытаться сбить со следа сапатистов, если таковые за нами гонятся.

Глава одиннадцатая

29 декабря 1903 года

«Ягуар ушел, и я торжествую! Три дня уже не замечал я никаких его признаков и не слышал его ночных рыков. Сегодняшняя охота была на редкость удачной, и мне удалось подстрелить пекари. Отобедав и передохнув, я продолжил путь по выложенной камнем дороге древних строителей. Двигаться по ней намного проще, чем сквозь чащу, и в день мне удается преодолеть расстояние в пятнадцать – двадцать миль. Трудно представить, что сегодняшние мексиканские крестьяне – никчемные существа, чей мозг сродни мозгу малого дитя, являются потомками людей, возводивших в этих диких краях величественные города и великолепные дороги».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Гарсия скакал по мощеной дороге впереди своего поредевшего войска, держа на руках одну из своих собак. Краснокожий ублюдок ударил ее палицей, утыканной острыми кусками обсидиана. Рана была страшной, и собака умирала, но Гарсия не мог ее бросить. В нем еще теплилась надежда спасти ее, хотя он прекрасно понимал, что спасти ее может лишь чудо. Но он повидал на своем веку слишком много смертей, чтобы верить в чудеса. Собака умрет, он знал это, но гнал пугающие его мысли прочь. Гарсия никогда не был трусом, и мало что могло испугать его. Но его псы! Единственные любимые им существа в целом свете и единственные существа на всем белом свете, которые когда-либо любили его. У него всегда были собаки, и он никогда не расставался с ними. Первая псина, которую он много лет назад привез с собой из Испании, с трудом пережила тяжелое путешествие через моря-океаны и, попав на один из островов, где команда каравеллы запасалась пресной водой, просто сбежала от него, как только лодка пристала к берегу. Гарсия сильно горевал по ней, но в душе понимал ее нежелание возвращаться на борт корабля. Спустя год он снова очутился на этом острове, и каково же было его удивление, когда из кустов на него вылетела огромная, растолстевшая собака с лоснящейся шерстью и довольной, сытой мордой. Она повалила его наземь и долго вылизывала ему лицо, радостно размахивая своим длинным, словно плеть, хвостом. С тех пор прошло много лет, и ее уже нет, но три маленьких, смешных щенка, которых она принесла ему во время одного из походов, выросли в крупных, сильных псов, не раз спасавших его от опасности. Вместе с ними Гарсия побывал во многих боях, и всегда они дрались рядом с ним, как настоящие, верные друзья. Но теперь рядом с его конем бежал только один пес. Второй, лежащий поперек его седла, умирал, и его длинный розовый язык болтался в приоткрытой пасти, безжизненно вздрагивая в такт движениям лошади. Другого пса индейцы убили еще раньше. Всего за несколько дней Гарсия потерял двух своих верных четвероногих друзей, и ярость кипела в нем, обжигая изнутри, словно раскаленный свинец. Когда он настигнет этих косоглазых, яйцеголовых уродов, он утопит их в крови, вырежет им внутренности и повесит на сучьях на их же собственных кишках…

Когда Гарсия впервые увидел индейцев майя, они сперва показались ему смешными и забавными. Было это в году 1517 от Рождества Христова. Вместе с экспедицией под командованием Франсиско Эрнандеса де Кордовы отплыл он с острова Куба. На острове Косумель и на мысе Коточ индейцы хорошо приняли их, удивляясь странным пришельцам. Они робко подходили и трогали их одежду, тела и бороды. Гарсия был не менее удивлен их видом. Косоглазые, со лбами, приплюснутыми так, что голова больше напоминала вытянутое яйцо, чем человеческую голову. Позднее он узнал, что уродовали они себя так красоты ради… Дикари… Младенцу двумя дощечками сдавливали череп, и если он выживал, то вдобавок, для пущей красоты, между глаз подвешивали шарик, чтобы, следя за ним, он скашивал глаза и в итоге зарабатывал еще и косоглазие. Какими же надо быть тупыми дикарями, думал Гарсия, чтобы так уродовать дарованный Господом Богом лик. Дальше три каравеллы проследовали вдоль берега полуострова Юкатан и достигли Кампече. И здесь Гарсия увидел, как могут сражаться майя. Даже выстрелы из пушек не остановили их атак! Потери испанцев оказались слишком велики, чтобы продолжать путь, и экспедиция вернулась на Кубу. Гарсии повезло в том бою, он получил всего два легких ранения, но на теле командира Франсиско Эрнандеса насчитали тридцать три раны, от которых он позднее и умер. С тех пор прошло много лет. Вместе с Эрнандо Кортесом Гарсия участвовал в покорении страны ацтеков, и война с ними была тяжелой. А теперь, спустя тринадцать лет, он вновь столкнулся с майя. Если всего лишь месяц назад он только предполагал, что завоевать их будет гораздо труднее, чем ацтеков, то теперь он знал это наверняка.

Мощеная дорога вильнула в сторону, огибая огромную скалу, а затем резко пошла вверх по холму. Гарсия ударил заартачившегося коня шпорами и шагом пустил его вверх. Животное с трудом передвигало ноги, устало опуская голову вниз. Испанец остановил его и, аккуратно придерживая собаку, спешился, после чего приказал своим людям последовать его примеру. Людей своих он не жалел, но кони представляли огромную ценность. Здесь, на землях Новой Испании, не было ни диких, ни домашних лошадей, и привозить их приходилось из-за моря. Путь был долгий и тяжелый, не все выдерживали его, и часть животных погибала.

Гарсия положил собаку на землю у края дороги и осмотрел. Глаза ее были открыты, а язык вывалился на землю. Она не дышала. Испанец постоял некоторое время рядом, склонив голову, а потом взял коня под уздцы и повел за собой вверх по холму. Оставшийся пес, будто понимая печаль хозяина, подбежал к нему и лизнул руку, и Гарсия не выдержал нахлынувших эмоций. Он присел на корточки, обнял пса за шею и крепко прижал к себе. Минутная слабость, которую видели все, но ему было плевать. Он был храбрым и беспощадным бойцом, и все знали об этом, а потому никто не позволил себе даже глазами выказать неуважение или усмешку.

Он отомстил ублюдкам из приозерной деревни за их упрямство. И за собаку отомстил тоже. Он хотел просто разогнать их и набрать припасов для дальнейшего пути, но они решили проучить его за смерть маленькой красножопой мартышки. Надо отдать им должное, сражались они славно, но мощь испанского оружия вскоре переломила ход битвы и вынудила их бежать. Но когда Гарсия увидел своего пса со вспоротым боком, из которого хлестала кровь, его рассудок помутился от ярости, и он приказал спалить деревню. Захваченных пленников затолкали в одну из хижин и хорошенько завалили вход в нее, потому что дверей в их домах не было. Он лично подпалил хижину и стоял рядом, слушая, пока не затихли визги метавшихся внутри дикарей. Перед тем как сжечь деревню, солдаты обшарили ее, вытаскивая наружу запасы маиса и бобов. Отобрав количество, необходимое для собственных нужд, остальное побросали в огонь. Позже солдаты нашли еще нескольких прятавшихся среди хижин индеанок и притащили их к нему, волоча за волосы. И Гарсия, зная, как давно они не имели женщин, отдал их на волю солдатни, а потом их истерзанные тела повесили коптиться на ближайшем суку…

Мощеная дорога поднималась к вершине холма, и Гарсия чувствовал, как пот ручьями стекает по его спине, а липкая ткань натирает кожу. Многодневная скачка, постоянные столкновения с индейцами, голод, жажда и тучи москитов, набрасывавшихся вечерами на людей и животных, окончательно отобрали все силы. Почти пятнадцать лет провел он в этих далеких от родины краях, но непомнил, чтобы когда-то ему было так тяжело. Он никогда не жалел, что покинул Испанию, и чувство ностальгии, мучившее многих его соратников, ни разу не посещало его. Ему нравились эти края, где можно было добыть золото, построить хороший дом и завести много рабов. Но ему не нравились люди, обитавшие здесь. Он больше не верил, что из этих дикарей можно сделать добрых христиан. Только рабов, пригодных лишь к тому, чтобы ублажать волю своих хозяев. Да и рабы получались из них прескверные. Дохли на рудниках, словно мухи перед зимой, или сами вешались после нескольких дней пребывания в плену. Вот негры – это другое дело. Сильные, выносливые и послушные, готовые сделать все, что от них потребуют, лишь бы получить плошку вонючей еды, которую не стали бы есть даже голодные собаки.

Когда до вершины холма оставалось около двухсот метров, Гарсия увидел пересекавший дорогу частокол, переплетенный лианами и колючим кустарником, из-за которого выглядывали головы нескольких краснокожих.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
– И как же ты думаешь сбить их здесь со следа, если ни в джунгли мы не пойдем, ни по воде не поплывем? – На лице Ника отразилась такая безысходность, что мне даже стало его жалко. – Взлетим, что ли, аки два горных орла?

– Нет, взлетать пока не будем, – покачал головой я. – Но немного рискнуть все же придется. Пойдем, кое-что покажу.

Я подошел к самой кромке воды, еще раз осмотрел следы аллигатора, а затем указал Нику вниз по реке:

– Смотри. Видишь, там, метрах в двадцати отсюда, джунгли подходят к самому берегу и несколько крепких ветвей нависает метрах в двух над водой?

Ник нервно кивнул.

– Видишь ту толстую лиану, которая своим концом уходит прямо в воду?

– Да, – подтвердил он, все еще не понимая, к чему я клоню.

– Если бандиты выйдут сюда и обнаружат, что здесь наши следы обрываются, что они сделают?

– А я-то откуда знаю? – раздраженно развел руками Ник.

– Подумай, чтобы ты сделал на их месте в такой ситуации.

Ник немного постоял в нерешительности, после чего неуверенно сказал:

– Я бы, наверное, решил, что мы либо поплыли по реке, либо переплыли через нее на другой берег, либо пошли вниз или вверх по ней в воде вдоль берега, чтобы скрыть следы.

– Правильно! И что бы ты предпринял на их месте? – не унимался я.

– Послал бы людей осмотреть берег с этой и другой стороны в обоих направлениях, чтобы найти, где мы на него выбрались. Догнал бы нас и грохнул, – продолжил он, после чего решительно заявил: – Но только я тут плавать больше не буду.

– А плавать и не придется, – успокоил его я. – Нам надо только добраться до той лианы, и все. Здесь мелко, максимум по пояс. Дно каменистое, а течение быстрое, так что, когда сапатисты появятся, наших следов на дне уже не останется.

– Ага, – поддакнул Ник, нервно потирая руки, – потому что нас сожрут аллигаторы.

– Не бойся, – сказал я нарочито серьезно. – Один деятель пару лет назад выпустил в Минске книжку по выживанию, так он предлагает, если нападения крокодила не избежать, надавить ему пальцами на глаза. А аллигатор поменьше крокодила будет.

Ник удивленно посмотрел на меня и вытянул руки вперед, пытаясь поймать все еще дрожащими пальцами глаза на морде воображаемого крокодила, после чего задумчиво произнес:

– Он, видимо, крокодила со своей женой спутал.

– Скорее видел его только на картинке в книжке и решил, что он там изображен в натуральную величину, – сказал я в ответ. – Но если говорить серьезно, риск, конечно, большой, но есть вероятность, что прорвемся.

Ник закатил глаза и, взглянув на меня как на полоумного, с издевкой в голосе спросил:

– А на тебе, случайно, тепловое истощение с обезвоживанием не сказывается?

– Посмотри на следы, – я присел, и указал на самый четкий отпечаток лапы аллигатора. – Видишь, здесь по краям следа земля сухая и уже осыпалась внутрь самого отпечатка. Это говорит о том, что след старый. Можешь сравнить со следами ягуара. Кроме того, взгляни, какая чистая вода в реке. Думаю, если появится аллигатор, мы заметим его издалека.

Ник с тревогой в глазах повернул голову в сторону зарослей, где скрылся ягуар, и, отрицательно помотав головой, тихо произнес:

– Я тебе на слово поверю. Не хочу туда идти. Вдруг он там затаился и ждет удобного момента.

– Не переживай, он ушел. Ягуары очень редко нападают на людей, стараясь обходить их стороной, потому как понимают, что человек, несмотря на свою мнимую физическую слабость, животное крайне опасное. А вот аллигаторы, кстати, этого не понимают, и, конечно, с ними надо быть очень осторожными.

– Ладно, – он махнул рукой. – Хватит меня запугивать, лучше скажи, на кой черт тебе сдалась эта лиана. Хочешь, чтобы мы на ней повесились от безысходности?

– Нет, – я выдавил из себя подобие улыбки.

Несмотря на всю критичность ситуации, мы снова начинали беззлобно подтрунивать друг над другом, и это давало силы не поддаться пессимизму, не дать ему окончательно подавить себя морально. Признаться, мы были сильно напуганы, но полного осознания того, что все это происходит с нами на самом деле, еще не пришло. Нельзя сказать, что мы не понимали всей серьезности сложившегося положения, но поверить в то, что нас могут убить… Будто мы с Ником просто стали участниками какой-то дешевой театральной постановки бездарного и абсолютно сумасшедшего режиссера. Мы были в грязи, в крови, нас били, мы били, но полного ощущения смертельной опасности не было. Может быть, постоянные потоки крови на телеэкране приучают к тому, что даже в жизни начинаешь воспринимать подобные ситуации как некую игру, где подыхают только понарошку. Не знаю…

– Ты что-то хотел мне объяснить, – Ник тронул меня за локоть.

– Да… Смотри, как близко друг к другу здесь растут деревья. Если мы по лиане влезем на ту ветку, – я указал пальцем на нависающую над водой толстую крепкую ветвь, – то сможем дальше перебираться в глубь леса с одного дерева на другое, не оставляя никаких следов. Там никто их искать не будет. Согласен?

Ник покрутил пальцем у виска.

– По-моему, тебе пора к доктору, – зло пробубнил он, решив, видимо, что я издеваюсь над ним. – Я что, должен скакать по веткам, как обезьяна, или я, по-твоему, похож на Маугли?

– Подумай, – попытался успокоить его я. – Кому в голову придет, что мы можем так поступить? От поверхности воды до веток метра два. Допрыгнуть до них из воды невозможно. А лиану мы срежем, и она уплывет по течению. Если мы сможем уйти по деревьям далеко вглубь, сапатисты нас не найдут. Они, как ты правильно сказал, будут искать следы на земле вдоль берегов реки.

Ник сел, устало посмотрел в сторону свисающей лианы и, немного подумав, кивнул:

– Да, ты прав. Стоит попробовать. Только как быть с аллигаторами?

– Давай сделаем так. Я пойду первым, а ты будешь смотреть с берега, не появятся ли они. Если мне удастся влезть на ветку не сожранным, я сверху буду следить за водой, пока ты не заберешься на нее. Нож останется у тебя, и ты потом срежешь лиану.

– Хорошо, – тяжело вздыхая, согласился Ник.

– Только в воду входи в другом направлении, не к лиане, а как бы от нее, чтобы следы на берегу говорили преследователям, что мы пошли вверх по реке, а не вниз по ней.

Мы сняли одежду и кроссовки и сложили их в рюкзак, после чего я набросил его на плечи. Ник помог мне подтянуть лямки рюкзака потуже, чтобы он крепко держался на спине, поднял с земли заостренную с одного конца палку и протянул ее мне. Я повернулся, а он подбадривающе похлопал меня по плечу, после чего я вошел в воду. Признаться, на этот раз было гораздо страшнее, чем при встрече с ягуаром. Если в случае нападения пятнистой кошки еще был хотя бы минимальный шанс выжить или сбежать, то неожиданная атака аллигатора таких шансов не оставляла. И хотя поверхность воды была гладкой, а чистая голубая вода позволяла увидеть все, что происходило в пределах нескольких метров вокруг меня, я знал, насколько ловка и молниеносна эта кажущаяся медлительной рептилия. Я чувствовал, как холодный пот ручьями струился по моей спине, и, несмотря на палящее солнце, ощущал мерзкий озноб, охватывающий каждую мышцу. Сердце стучало так, что я отчетливо слышал каждое его биение. А любая неровность речного дна казалась мне притаившимся аллигатором, ждущим, когда же я подойду ближе, чтобы сцепить меня меж своих мощных челюстей и утащить в глубину. Снова в голову полезли мысли о том придурке, советовавшем надавить крокодилу на глаза, и в душе возникло искреннее желание, чтобы сейчас он оказался на моем месте, и пусть бы отдавливал злобной рептилии все, что душа пожелает. Никогда в жизни я еще не испытывал такого ужаса, как в этот раз.

Свисавшая лиана находилась приблизительно метрах в полутора от берега, но я старался двигаться не более чем в метре от берега, поросшего густым лесом. В случае первых же признаков опасности, я намеревался ринуться к берегу, но прекрасно понимал, что мне потребуется слишком много времени, чтобы выбраться на него сквозь такую чащобу. Я шел по пояс в воде, двумя руками держа палку над головой острием к воде. Едва ли мне удалось бы воспользоваться ей, словно копьем, но это придавало хотя бы некоторое, пусть и обманчивое чувство защищенности. Никита стоял у кромки воды и внимательно осматривал поверхность реки, постоянно поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Когда я добрался до свисающей лианы, он подал мне знак, что все спокойно, и, отпустив палку, я обеими руками вцепился в лиану, пару раз дернул, проверяя ее на прочность, после чего начал взбираться вверх. Два метра лианы я преодолел быстрее любой местной обезьяны, затем уцепился за ветку обеими руками, подтянул ноги и в одно мгновение очутился на ней.

Ветка оказалась достаточно толстой, чтобы выдержать нас двоих – сантиметров тридцать в диаметре. Я осмотрел лиану. Она обвивала немного склоненный в сторону реки ствол дерева, кольцами уходила вдоль спасительной ветви на полтора метра, после чего резко обрывалась в воду. Если аккуратно обрезать ее на верхней поверхности ветви, никто и никогда не сможет снизу обнаружить этого.

Сверху было хорошо видно все происходящее на реке, и пока ничто не предвещало беды. Я махнул Нику рукой. Он осмотрелся и быстро вошел в реку, держа нож перед собой в вытянутой руке. Его тело рассекало воду, оставляя за собой широкий, пенящийся след. Он побежал. Брызги летели во все стороны, а шум поднялся такой, что с деревьев в испуге начали взлетать маленькие птицы. Через минуту Ник оказался у лианы, сложил нож и, зажав его между зубов, уверенно полез вверх. Но, как оказалось, его передвижения взбудоражили не только птиц. Краем глаза я увидел, как из зарослей на противоположном берегу реки в воду выпало длинное, темное бревно и стремительно направилось в нашу сторону. Еще пара бревен плюхнулась в воду и последовала за первым. Ошибиться было невозможно.

– Аллигаторы! – закричал я. – Быстрее, быстрее!

Глаза Ника расширились от ужаса, он что-то промычал сквозь сомкнутые на рукояти ножа зубы и начал быстро перебирать руками. Я отполз по ветви к стволу, освобождая ему место, и спустя несколько секунд Ник уже был наверху. Он обхватил ветвь ногами, вытянул руку, показывая подплывающим аллигаторам поднятый вверх средний палец, и начал перерезать лиану.

– Быстрее, Ник, торопись! – подгонял его я, но он спокойно продолжал делать свое дело, свешивая ноги в двух метрах над водой. Лезвие было очень острым, и особых усилий ему не потребовалось.

– Убери ноги, болван! – снова заорал я. Ник повернул голову, непонимающе глядя на меня, и в этот момент лиана упала вниз прямо на голову одного из подплывших аллигаторов.

Такой удар не мог причинить ему ни малейшего вреда, но еще больше разозлил рептилию. Словно в замедленном кино, я увидел, как Никита поджал ноги, взбираясь на ветвь, а из воды, вытягивая за собой снопы брызг, вертикально взметнулось отвратительное чешуйчатое тело. Морда, туловище, а затем и задние лапы аллигатора на мгновение зависли над поверхностью реки. Два пустых, бессмысленных глаза вперили неотрывный взгляд в ускользающую жертву, огромные мощные челюсти разомкнулись, открывая нашему взору бездну омерзительной пасти и ряды больших острых зубов, а затем с ужасающим чавкающе-щелкающим звуком захлопнулись всего в двух десятках сантиметров от босых ног Ника. Аллигатор упал вниз, и его туловище погрузилось в воду, оставляя за собой большую воронку и обдавая нас при этом холодными брызгами.

– А-а-й-яяя… – Ник удивительно ловко и быстро пробежал на четвереньках по ветви к стволу дерева, едва не сбив меня вниз. Но, надо отдать ему должное, ножа он не выронил.

Аллигаторы, поняв, что добыча ускользнула, остались лежать на воде безжизненными бревнами, надеясь, вероятно, что мы забудем об их присутствии и снова начнем свешивать с веток ножки. Тупые, бессердечные твари, недооценивающие наши интеллектуальные способности.

Я перелез на соседнюю ветку, а Ник остался стоять на прежней, крепко обнимая ствол дерева и мелко дрожа. Губы его тряслись, он пытался что-то сказать, но у него это никак не получалось. Я вытащил нож из его руки, после чего он наконец сумел выдавить из себя мучивший его вопрос:

– Чей-то он так прыгает?

– Извини, не успел тебя предупредить, – резко ответил я, убирая нож в карман рюкзака.

– Ты в следующий раз информируй меня заранее, пожалуйста, – голос его дрожал.

– Хорошо, – согласился я, немного успокоившись. – Ну что, начинаем превращаться в бандерлогов?

Ник сквозь листву посмотрел на меня и нервно закивал. Он все еще никак не мог отойти от неожиданного нападения аллигатора.

Деревья здесь росли чуть ли не впритык, и их ветви сплетались друг с другом, а извивающиеся лианы спускались по ним застывшим зеленым дождиком, образуя настоящий рай для страдающей артритом обезьяны. Обладая определенной ловкостью, здесь вполне можно было попытаться проделать нелегкий путь, задуманный мной. Я взглянул вниз. Густые заросли кустарника простирались под нами, устремляя ввысь свои крепкие, острые стебли, и падение на них с трехметровой высоты не предвещало мягкого приземления. В лучшем случае можно было рассчитывать на изодранную кожу, а в худшем – на пропоротые внутренности и выколотые глаза. Но ни один человек в здравом уме не смог бы предположить, что кто-нибудь сможет выбраться здесь из реки на берег.

Я оглянулся на воду. Аллигаторы продолжали оставаться на своем боевом посту и караулить странных белокожих обезьянок, не оставляя надежды попробовать на зуб эту доселе не виданную ими разновидность. Но больше всего меня интересовала срезанная Ником лиана. Прибей ее к берегу, и мой план можно было считать проваленным. Но на этот раз фортуна повернулась к нам лицом, и я увидел, как лиана мирно уплывала вниз по течению, напоминая длинную дохлую анаконду. Скоро уже должно было начать смеркаться, и нам следовало продолжить путь, чтобы к наступлению темноты оказаться подальше от возможных преследователей, да и от реки тоже. Ночью у воды соберутся такие тучи разного рода мошкары и кровососущих гадов, что встреча с сапатистами покажется мелкой неприятностью.

В первую очередь нам следовало одеться. Я снял рюкзак, повесил его на ближайший сук и достал рубашку, надел ее, затем натянул джинсы, носки и кроссовки. Ник уже справился с испугом и оделся вслед за мной, после чего мы начали двигаться от реки в сторону оставленной ранее тропы. По моим расчетам, мы должны были вернуться к ней метров за сто от того места, где свернули к реке. Так поступают хищные звери – делают круг, возвращаются к своим следам и ложатся в засаде в ожидании ничего не подозревающего охотника, после чего нападают на него со спины. Правда, нападать мы не собирались, поскольку слишком уж неравны были силы, а всего лишь хотели пересечь тропу в самом неожиданном для преследователей месте.

Ник первым перелез на соседнее дерево, после чего жестом предложил мне последовать за ним. Может, в чем-то он и не имел опыта, но лазать по деревьям у него получалось великолепно. Ему абсолютно было неведомо чувство боязни высоты, и он легко перебирался с одной ветви на другую, цепляясь за висевшие повсюду лианы. Глядя на него, я лишний раз убедился, насколько же прав был старина Дарвин. По крайней мере, в отношении Ника. Я двигался по проторенному им пути, уже зная, за что можно хвататься, а за что нет. Поначалу задача казалась довольно простой, хотя и требовала некоторого времени и физических усилий. Главное было только удержаться и не упасть вниз. Да стараться, насколько возможно, соблюдать тишину. Но метров через десять чащоба начала редеть, и перебираться с одного дерева на другое стало гораздо сложнее. Кущи внизу также поредели, и среди них стала проглядывать поросшая травой земля. Я увидел, как Ник оттолкнулся ногами, пролетел в воздухе и вцепился в висевшую метрах в двух от нашего дерева лиану. Она натянулась вниз, но выдержала. Тело Ника изогнулось, и он начал раскачиваться на лиане, пока амплитуда движения не стала такой, что он смог зацепиться рукой за одну из ветвей стоявшего поодаль дерева. Резким движением он толкнул лиану мне, и я поймал ее, после чего, покрепче сжав ее в руках, последовал его примеру. Меня закрутило, но когда я оказался в пределах его досягаемости, он схватил меня за рюкзак и подтянул к себе.

Мы уже достаточно удалились от берега реки, и далее испытывать судьбу становилось крайне опасно для здоровья. Ник порывался прыгнуть на другую лиану, но я остановил его. Не хватало еще грохнуться с трехметровой высоты. Тем более до тропы оставалось метров тридцать, и нас могли услышать преследователи.

Мы осторожно спустились вниз и, оказавшись на земле, осмотрелись. Все было тихо. Теперь нам следовало добраться до тропы и пересечь ее, не оставив следов. Последнее сделать было не просто. Я объяснил Нику, как надо передвигаться – не наступать на участки рыхлой земли, стараться не вдавливать траву и лежащие на земле опавшие листья и сухие ветки, не ломать кусты, а аккуратно раздвигать их… Мы шли медленно, не спеша выбирая, куда поставить ногу при следующем шаге. Я вспомнил, как старик-индеец учил меня несколько лет назад: «Представь, что ты – ягуар. Двигайся, как он. Не подражай ему, а почувствуй его в себе, и тогда ты сможешь пройти, не оставляя следов, и тогда олень не услышит тебя, когда ты станешь подкрадываться к нему». Даже птицы не вспорхнули с ветвей, когда мы медленно проходили мимо.

Когда до тропы оставалось не более метра и надо было лишь пробраться сквозь окаймлявшие ее густые заросли, я услышал легкое шуршание и, повернувшись к Нику, приложил палец к губам. Мы опустились на корточки и застыли на месте. Теперь шуршание слышалось более отчетливо, и стало ясно, что эти звуки исходят не от животных. Так шуршит трущаяся ткань. Сделав жест Нику, чтобы он стоял на месте, я осторожно продвинулся вперед и через плотную завесу зарослей выглянул на тропу. Люди в одежде цвета хаки, с автоматами в руках, быстро двигались по тропе. Я пригнулся и затаился. Два десятка ног в высоких, шнурованных ботинках прошли мимо буквально в полуметре от меня. И вдруг последний из преследователей резко остановился и сделал шаг в нашу сторону. Каждый мускул моего тела напрягся, и я поднял глаза, готовый увидеть черную дыру автоматного дула.

Глава двенадцатая

3 января 1904 года

«Сегодня я наткнулся на следы этого дьявола. Он не ушел. Просто теперь он идет впереди меня, даже не пытаясь сокрыть свои следы. Мы двигаемся в одном направлении. Может, он думает, что я преследую его? Или играет со мной в некую, одному ему ведомую игру? Странный зверь. Я начинаю привыкать к его незримому присутствию, но все равно постоянно остаюсь настороже. Я выдержу и пройду путь, уготованный мне судьбой, явившейся предо мной в Мериде в лице старого индейца. Судьба распорядилась так, чтобы я завладел сим бесценным сокровищем, что долгие годы бездарно пропадало в диких джунглях Чиапаса. Оно займет достойное место в моей коллекции, либо я продам его с аукциона, а вырученные деньги позволят мне покрыть расходы по этой экспедиции, оплатить счета и безбедно жить до конца дней своих».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Когда страж подал знак о приближении врагов, Балум подошел к изгороди и посмотрел вниз. Цепочка чужеземцев медленно поднималась по мощеной дороге, ведя на поводу длинноногих зверей. Впервые он увидел людей, гнавшихся за ним в течение нескольких дней. Они не были похожи ни на один из тех народов, с которыми ему приходилось сталкиваться раньше. Их кожа была светлой, а нижняя часть лиц поросла темными волосами. Даже одежда и оружие у них были иными.

Заметив преграду, чужаки остановились, а затем несколько пеших бойцов начали приближаться к изгороди, неся в руках какое-то странное оружие, напоминавшее луки, приделанные к коротким палкам[20]. Остановившись в отдалении, они выстроились в ряд, подняли свое необычное оружие на уровень глаз и выпустили стрелы. Балум видел, как они быстро пролетели в воздухе и с огромной силой вонзились в деревянные столбы укрепления. Воин, стоявший рядом с Балумом, резко согнулся и упал, обхватив руками живот. В его спине зияла огромная дыра, а короткая стрела с широким наконечником, пролетевшая между столбов сквозь спутанные ветви изгороди и пробившая его тело, по самое оперение ушла в мягкую почву около края выложенной камнем дороги. Балум вытащил стрелу из земли и осмотрел. Ее древко было сделано из какого-то чрезвычайно прочного материала, неизвестного майя. Он попробовал согнуть его, но из этого ничего не вышло.

Чужеземцы снова наложили на свое грозное оружие стрелы и дали новый залп, но на этот раз индейцы, наученные горьким опытом, низко пригнулись, опустившись на корточки. Снова несколько стрел вонзились в плотно врытые столбы укрепления, но две из них проскочили между ними и упали далеко за оградой. Индейцы в ответ осыпали врагов градом стрел, вынудив их немного отступить. Балум был поражен силой странных луков белых людей. Они легко посылали свои тяжелые стрелы вверх по склону, и те не только пролетали большое расстояние, но и пробивали сплетенные ветви укрепления. Индейский лук не был способен на это.

Теперь чужаки изменили тактику. Группы из нескольких бойцов попытались войти в заросли и обойти укрепление с флангов. Но и там они натолкнулись на длинную изгородь, за которой их уже ожидали воины. Здесь все преимущества оказались на стороне майя. Враги не сразу увидели их среди густой чащи и не могли с легкостью воспользоваться своими длинными мечами. После короткой, но жестокой схватки белокожим пришлось отступить. На некоторое время они оставили защитников в покое, но вскоре перегруппировались и нестройной толпой ринулись вверх по дороге. На этот раз в них полетели тяжелые камни, выкорчеванные ранее из сакбе. Камни быстро скатывались вниз, сбивая нападавших с ног, разламываясь на куски и раня их острыми осколками. И вновь атака захлебнулась, и чужеземцы поспешили ретироваться.

Балум задумчиво смотрел сквозь переплетавшие ограду ветви на отступавших врагов, понимая, что период затишья не вечен, и вскоре последуют новые попытки захватить укрепление. Судя по всему, частокол стал для них серьезным препятствием, но он знал, что белокожие не оставят его в покое и не повернут назад.

Он видел, как основная часть испанцев начала устраиваться на привал, а группа из нескольких человек принялась рубить деревья своими острыми мечами. Зачем им понадобилось делать это, индеец не понимал. Может, они готовились к долгой осаде и решили построить хижины? Но это глупо. Тогда зачем? Некоторое время он обдумывал необъяснимые действия врагов, но затем отвернулся. Время покажет, что замыслили белокожие. А пока у него было дело, которое не терпело отлагательств. Ему следовало поблагодарить богов за помощь и заручиться их поддержкой на будущее.

Индеец отдал несколько указаний, после чего сел на колени и склонил голову. Один из воинов, удостоенный чести оказать ритуальную помощь отпрыску царской семьи, медленно приблизился к нему и поставил перед ним плошку, на дно которой положил кусок чистой белой материи. Балум запел. Его монотонная песнь звучала все громче и громче, призывая богов обратить свои взоры на страждущего, готового накормить их своей кровью. Боги любят человеческую кровь, боги насыщаются ею. Когда-то кровь богов дала жизнь людям, а на этой земле богов представляет правитель и его семья, и потому кровь царской семьи священна и наиболее любима ими. Именно в крови содержится душа человека, и в жертвуемой богам крови человек отдавал им частичку своей души. Помощник опустился на колени рядом с Балумом, аккуратно взял его за мочку, и кончиком кремниевого ножа сделал на ней глубокий надрез. Капля крови упала на лежавшую в плошке материю, затем другая, третья, и вот уже заструилась она, пропитывая лежавший в плошке клочок материи. Помощник сильнее вдавил острие, прорезая ухо своего повелителя насквозь, но тот продолжал петь, словно совсем не чувствовал боли. Пронзительный голос Балума разносился по сельве, взывая к богам, умоляя их принять его жертвенную кровь, и даровать помощь свою в деле его, и обрушить гнев свой на врагов его. Он молился Ицамне, всесильному Богу Неба, и Кит-Хишу, Богу-Ягуару, покровительствующему воинам и владыкам.

Чонтали застыли вокруг своего лидера, наблюдая за торжественным ритуалом жертвоприношения. Мало кому из них ранее доводилось видеть подобную церемонию, ибо не всякого человека допускали к царствующему двору. Но каждый из них знал, что чаще кровь богам даровалась правителями двумя другими способами. Они либо прокалывали себе язык, пропуская в разрез усеянный колючками шнур, либо то же самое проделывали с пенисом, пронзая его сразу в нескольких местах. Воины понимали, почему Балум жертвовал кровь из уха. Раны, причиненные языку или пенису, долго заживали, требовали особого лечения и лишили бы его возможности далее продолжать путь. Этого сын правителя себе позволить не мог.

Когда клочок материи полностью окрасился кровью, голос Балума стал еле слышен, песнь затихала, и через некоторое время только губы его шевелились в беззвучной мольбе. Помощник протянул ему горящую веточку, зажженную в специально разведенном для этого костре, и он склонился над плошкой, поджигая пропитанную кровью материю. Она занялась не сразу, но через некоторое время все увидели, как тоненькие струйки дыма начали подниматься к небесам. Теперь боги насытятся.

Краем глаза Балум заметил, что один из следивших за врагами стражников нервно поглядывает то в сторону противника, то на него. Что-то происходило внизу на дороге, но он не мог прервать священный ритуал. Закончив, он встал и направился к частоколу. Кровь все еще стекала из рваного уха по его шее, но он не замечал этого. Враги снова предприняли атаку, но на этот раз они действовали хитрее. Теперь Балум понял, зачем они рубили деревья. Из их стволов они соорудили нечто вроде двух больших щитов, прячась за которыми, поднимались вверх. Индейцы осыпали их градом стрел, но те уже не представляли опасности для нападавших. Все ближе и ближе подходили они, укрываясь за поставленными клином щитами, временами выстреливая из арбалетов по высовывающимся из-за частокола защитникам. Пролетевшая мимо стрела содрала кожу на плече Балума и ударила в грудь стоявшего за ним воина. Через мгновение упал лучник, стоявший шагах в трех от него. Летевшие вниз камни теперь не причиняли вреда чужеземцам. Они отскакивали от их деревянного заслона и катились вниз.

Когда от частокола врагов отделяло метров десять, несколько воинов подошли к Балуму, и один из них, почтительно склонив голову, сказал:

– Вам надо уходить, а мы останемся здесь, чтобы задержать преследователей.

Воин был прав, и сын правителя понимал это. Если бы они только знали, сколько сил требуется ему, чтобы избегать прямой схватки с врагами, чтобы поворачиваться к ним спиной и бежать прочь, словно трусливая мышь. Если бы они знали…

– Пусть боги помогут вам, – сказал он в ответ, печально оглядел своих верных бойцов, назвал имена четверых, которые должны были отправиться с ним, после чего подошел к паланкину, взял с него священную реликвию и, держа ее в руках, побежал по дороге в сторону Лакамтуна. Через некоторое время он остановился, снова повернулся к остававшимся у укрепления воинам и поднял руку в прощальном жесте. Они оставались умирать, чтобы он смог выполнить свою миссию.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
Я был готов увидеть дуло автомата и услышать разъяренный голос, но вместо этого в метре от меня о землю забила струя. Возможность завладеть автоматом, пока бандит находился в столь беззащитном состоянии, была весьма заманчива и забавна, но я смог сдержать себя, понимая, что один автомат против десятка явно не пойдет нам на пользу. Справив нужду, бандит побежал догонять своих, а я вернулся к Нику. Когда шаги сапатистов стихли, мы выждали еще некоторое время, а затем осторожно, стараясь не создавать излишнего шума и не оставлять следов, прокрались на край тропы, аккуратно перешагнули через нее и, медленно раздвигая кусты, дабы случайно не сломать какую-нибудь веточку, которая впоследствии могла выдать нас, скрылись на другой стороне зарослей.

Мы продвигались по чаще, внимательно следя за каждым своим шагом, и, думаю, нам удалось проделать этот путь так, чтобы не оставить следов. В тех местах, где ветви деревьев росли слишком низко, мы пригибались и пролезали под ними на корточках, а порой и на четвереньках. Открытые участки рыхлой земли мы обходили или ставили ноги под широкие листья стелящихся растений, а иногда даже перебирались на руках по ветвям. Основной проблемой были лишь попадавшиеся колючки, цеплявшиеся за одежду и царапавшие кожу, но после происшествий сегодняшнего дня мы легко сносили это мелкое неудобство. Мысли о затаившихся в кустах змеях не покидали меня, и каждая сухая ветка или переплетение корней, отдаленно напоминавшие спящую в тени гадину, бросали меня в холодный пот. Но Нику о своих опасениях я говорить не стал, не желая отягощать его легко возбудимую душу. Так мы шли еще приблизительно в течение часа. Ник пыхтел позади меня, а потом, не выдержав, выпалил:

– Как же меня здесь все достало. Как только выберемся, сразу же возьму билет на самолет и свалю отсюда.

Я не ответил, но мысль его показалась мне весьма любопытной. Чиапас почему-то больше не манил меня своими индейскими достопримечательностями, а сельвой я наелся сегодня на много лет вперед. Но улететь мы не могли, и надо было двигаться дальше. Сколько было времени, мы не знали, потому что люди Длинного не преминули снять с нас обоих часы, но, судя по всему, скоро должно было начать темнеть. Через некоторое время мы окончательно выбились из сил и устроили небольшой привал. Если голова и руки еще хоть как-то функционировали, то ноги отказывались двигаться. Я очень надеялся, что нам удалось сбить сапатистов со следа, а потому, допив остатки воды и покурив, мы прилегли, чтобы немного отдохнуть. Я растянулся на траве и вскоре задремал, но минут через пятнадцать усилием воли все же заставил себя открыть глаза. Уже начинало смеркаться, а над землей собирался туман. Следовало поспешить. Ник сладко спал, и мне стоило больших трудов растолкать его.

– Вставай, – тряхнул я его за плечо. – Нам еще надо найти место для ночлега.

– У-у-м, – простонал он, переворачиваясь на другой бок.

– Давай, давай, – подгонял его я. – Сейчас стемнеет, и придется спать здесь на голой земле.

Ник приоткрыл один глаз и зевнул. Потянувшись, он поднялся, смахнул со лба прилипшую травинку и, повернув ко мне сильно помятое лицо, спросил:

– Ты хочешь построить хижину?

– Было бы неплохо, но уже смеркается, и у нас на это нет времени, – ответил я. – Давай найдем какую-нибудь толстую, разлапистую ветку на дереве и там обустроимся, чтобы ночью нас зверье не беспокоило.

Подходящее дерево, огромную сейбу с крепкими ветвями, мы нашли достаточно быстро. Теперь оставалось только взобраться на нее и устроиться поудобнее. Туман рассеивался, что было весьма странно, но думать об этом было некогда, и я полез на дерево вслед за Ником, который с ловкостью обезьяны первым забрался наверх. Он протянул мне руку и втянул к себе.

Оказавшись наверху, мы выбрали места недалеко друг от друга и привязались к веткам ремнями и шнурками от кроссовок, чтобы, заснув, случайно не упасть вниз. Рядом свисала тонкая лиана, и я на всякий случай дополнительно обмотал ее вокруг своего запястья. Ночь на дереве мало похожа на сон в мягкой постели, но в сельве, когда по каким-то причинам нельзя развести костер, это, пожалуй, самое безопасное место. Наверху до нас могли добраться только обезьяны да ягуары. Первые особой угрозы не представляли, а вторые скорее всего, почуяв человека, прошли бы мимо. На земле же большая опасность могла исходить от всевозможных ползучих гадов.

Но даже постараться заснуть в ветвях оказалось задачей весьма сложной. Ни тебе вытянуться, ни тебе перевернуться. Там в бок упирается острый сук, а здесь часть твоего тела зависает в воздухе. Если бы у нас было достаточно времени до наступления темноты, можно было попытаться соорудить на ветвях настил, но мы забирались вверх, когда уже стало достаточно темно, и должны были спешить, поскольку в полной темноте найти подходящие ветви стало бы практически невозможно.

Итак, мы лежали, ожидая, когда же наконец стемнеет, но это все никак не происходило. Первым тишину робко нарушил Ник. Он приподнял голову и удивленно произнес:

– А тебе не кажется, что стало немного светлее да и туман уже рассеялся?

– Да-а, – задумчиво согласился я, наблюдая, как сквозь густую листву начали пробиваться солнечные лучи. – Насколько я знаю, когда темнеет, солнце заходит, а не восходит. И птицы так горлопанят по утрам, а не с наступлением ночи, – судя по всему, ночь уже безвозвратно прошла, но мне показалось, что я прилег всего на пятнадцать минут.

– Видимо, мы проспали всю ночь, даже не заметив этого, – голос Ника был растерянным.

Пока мы занимались построением логической цепочки, стало совсем светло, и данный факт окончательно убедил нас в том, что первую ночевку в сельве, как бы это глупо ни звучало, мы благополучно проспали. Надо было снова отвязываться, спускаться с дерева вниз и продолжать путь.

Для начала мы снова срезали два шеста, чтобы по ходу распугивать змей и опираться на них, как на посохи. Теперь мы уже не пытались прилагать особых усилий, чтобы скрыть следы, хотя и старались обходить участки, где они могли хорошо пропечататься. Сейчас перед нами вставали две серьезные проблемы, которые надо было решить как можно скорее. Во-первых, мы не ели уже вторые сутки, и в условиях постоянного «бега с препятствиями» это не лучшим образом сказывалось на нашем состоянии. Но без пищи можно было еще продержаться по меньшей мере пару дней, а мы все же надеялись добраться до полицейского участка, если таковой существовал в действительности, а не только в воображении отправившего нас туда мексиканца. Во-вторых, и именно эта проблема была основной, необходимо было в кратчайшие сроки решить вопрос с водой. В тропиках хочется пить постоянно, даже если не совершаешь длинных переходов, а мы пробегали по джунглям весь предыдущий день, и единственным источником воды у нас была лишь фляга, отобранная у Длинного, вода в которой закончилась еще вчера. На листве лежали крохотные капельки росы, но от этого зрелища жажда только усиливалась. Индейцы учили меня, что росу можно собрать, проводя тканью по траве, а затем выжимая впитавшуюся в нее воду в какую-нибудь бадью. Но единственной тканью, имевшейся у нас, была наша грязная, насквозь пропитанная потом одежда, и мы не могли использовать ее для сбора росы, поскольку пить отжатую с потом и грязью воду было крайне опасно.

Очень хотелось хотя бы просто смочить пересохший рот. Было ощущение, будто вместо языка у меня там застрял кусок плохо обструганной доски. Я не видел пока ни одного растения, из которого можно было добыть воду, и на память приходили истории об апачах, североамериканских индейцах, которые последними покорились американской армии. Они жили в пустынной местности, где им порой приходилось сутками обходиться без воды. Когда становилось совсем невмоготу, они сосали во рту обычный камешек, и это вызывало слюноотделение, что уменьшало жажду. Чтобы как-то отвлечься от обуревавших нас обоих грустных мыслей, я начал рассказывать о них Нику. Услышав об апачских способах борьбы с жаждой, он опустился на корточки, осматривая плотно утрамбованный грунт.

– Здесь земля сплошная, а камни, если и попадаются, то такие, что в рот не влезут, – с тоской в голосе сказал он, поднимая булыжник размером с кулак.

Сапатистов мы более не опасались, полагая, что они потеряли наш след, иначе бы нас давно схватили. Временами мы вновь натыкались на звериные тропки и шли по ним, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. Идти по влажным тропическим джунглям, даже по хорошо протоптанной, широкой тропе, всегда тяжело, и после трехчасового перехода человек начинает напоминать выжатый лимон, а после пяти часов валится с ног. Без воды силы истощаются намного раньше. Но в этот день нам явно везло, и, наконец, я увидел лианы, из которых можно было добыть воду.

– Сейчас будем пить! – радостно воскликнул я, а Ник удивленно посмотрел вокруг, видимо ожидая увидеть долгожданный источник чистой воды.

Вытащив из рюкзака нож и флягу, я подошел к дереву, которое обвивала лиана, подозвал к себе Ника и передал ему открытую флягу. После этого, приподнявшись на мысках и вытянув руки как можно выше, я перерезал лиану, а затем опустился и срезал ее в самом низу. Через некоторое время из нее, капля за каплей, появилась вода.

– Держи флягу внизу, – сказал я Нику, и он быстро подставил ее под срезанный участок лианы, с жадностью глядя на просачивающуюся жидкость.

– Так что же ты раньше об этом не вспомнил? – укоризненно проговорил он и, поднимая на меня глаза, добавил: – Тут же таких кранчиков на каждом дереве понавешано! Нас жажда мучает, а здесь, оказывается, упиться можно!

– Не все лианы подходят, – поглядывая, как вода набирается во флягу, ответил я. – Во многих млечный сок, и он ядовит. Да и эту воду сперва надо будет проверить.

– Как?

– Сначала выпьем по глотку, подождем с часик, и, если все обойдется, сможем выпить больше.

– Может, прямо сейчас и попробуем? Чего ждать-то?

Я кивнул, Ник сделал глоток и протянул флягу мне. Вкуснее воды я, пожалуй, не пробовал никогда, но рисковать, выпивая больше, все же не стоило. Когда вода перестала капать, я снова отрезал снизу небольшой кусок у той же лианы, и капли вновь начали падать во флягу. Рядом я разглядел еще несколько лиан того же вида и обрезал ближайшую из них. Пока Ник держал флягу над первой лианой, я набирал воду в крышку из второй и сливал ее во флягу. Приблизительно через час вода набралась до краев и, поскольку ничего дурного с нами не произошло, мы позволили себе напиться вволю. Когда вода закончилась, мы провели еще около часа, заново набирая ее из других лиан. Плотно закрутив крышку, я положил флягу в рюкзак и повесил его себе на плечи.

Дальнейший наш путь проходил на удивление спокойно – ни ягуаров, ни сапатистов, ни аллигаторов, ни змей мы не видели. Только скачущие по ветвям обезьяны да разнообразные птицы скрашивали наше унылое путешествие. Иногда появлялись коати, но Ник уже не бегал за ними с дикими воплями, не обращая на них никакого внимания. Если раньше мы еще подтрунивали друг над другом, то теперь желания шутить больше не возникало. Мы шли, шли, шли. Потом садились, устраивали перекур, вставали и снова шли, шли, шли. Зеленый цвет, со всех сторон окружавший нас, начинал раздражать своим однообразием, и даже Ник сказал, что наконец понимает, почему джунгли называют зеленым адом. Наши рубашки настолько пропитались потом, что их можно было выжимать, и это начинало доставлять определенные неудобства. А потому, выйдя на очередную поляну, мы сняли их и развесили на ветвях так, чтобы они проветрились и просохли на солнце. Влажная одежда не только натирает кожу, но на нее вдобавок слетается всякая мелкая кусачая нечисть. Сами мы устроились в тени. Ник закурил сигарету и, выпуская дым, сказал:

– Давай, когда выберемся отсюда, сразу же махнем назад в Канкун, – снова он начал размышлять о будущем. – Сельву я уже за эти два дня посмотрел в достаточном количестве, и с меня хватит, а развалины индейских городов Чиапаса… – Он со злостью сплюнул. – Я куплю себе большую, красивую книжку про эти развалины и буду на досуге пролистывать ее за бокалом хорошего вина перед вкусным ужином.

– Ты же хотел первым делом взять билет на самолет, – напомнил я, глядя на его умиротворенное лицо. Судя по всему, он уже не сомневался в том, что наши злоключения с сапатистами благополучно закончились. Я придерживался другого мнения, а потому предложил: – Давай сперва выберемся, а уже потом будем решать.

– Хорошо, – кивнул Ник и мечтательно добавил: – Сейчас бы лежали где-нибудь на пляже Канкуна кверху пузом с классными тетками под боком, вместо того чтобы бегать по лесу, как два идиота.

Когда рубашки высохли под палящими лучами солнца, мы надели их и пошли дальше. Насколько прошлый день был насыщен событиями, настолько этот оказался заунывен своим однообразием. Лишь в одном месте на нашем пути попалась мелкая речушка метров пятнадцати шириной, и Ник остановился возле нее в нерешительности.

– Может, обойдем ее как-нибудь? – растерянно спросил он. – Я уже вчера бегал по лианам от аллигаторов, и больше испытывать судьбу мне не хочется.

– Если мы хотим добраться до полицейского поста, нам надо переправиться через нее, – я взглянул вдоль реки, оба конца которой уходили вдаль, перпендикулярно направлению нашего движения. – Либо можем пойти вдоль берега, но тогда лишь углубимся в джунгли, и неизвестно, когда из них выберемся.

– Я боюсь, что здесь могут быть аллигаторы. – Он был по-настоящему напуган перспективой переправы.

– Понимаю, но они не так часто встречаются, как ты думаешь, – постарался успокоить его я. – Можно сказать, нам повезло, что мы увидели их. Не всем выпадает такой шанс.

– Хороший шанс, – мрачно проговорил Ник. – Еще бы немного, и этот шанссожрал бы меня с потрохами.

– Змеи в местных водах попадаются чаще, чем аллигаторы, – пример, выбранный мной, был явно неудачен.

– Отлично! – воскликнул он. – Час от часу не легче.

– Не дрейфь, здесь мелко и все видно, а аллигаторы и правда встречаются крайне редко. Пойдем.

Не дожидаясь его ответа, я вошел в воду, ощупывая дно палкой, и ему не оставалось ничего другого, как последовать моему примеру. Он с грозным видом шел рядом со мной, занеся над головой палку, готовый в случае необходимости огреть внезапно появившуюся рептилию. Речка была неглубокой, и мы быстро добрались до ее середины, когда Ник вдруг ойкнул и с головой ушел под воду. Он всплыл на поверхность, ловя ртом воздух, и, бешено размахивая руками, поплыл ко мне. Палка уплывала вниз по течению. Признаться, в первый момент я испугался, решив, что его утащил аллигатор, но увидев бултыхавшие по воде ноги, успокоился.

– Надо было ощупывать дно палкой, тогда бы не провалился в эту яму, – крикнул ему я, протягивая руку.

– Ужас! – он все еще пытался справиться с испугом.

Уцепившись за мою руку, Ник подтянулся и, нащупав ногами дно, встал. Вода стекала с его мокрых, прилипающих к лицу волос. Я повернулся и пошел дальше по пояс в воде, продолжая ощупывать палкой дно. В одном месте на нашем пути попалась новая яма, но мы быстро переплыли ее и вскоре оказались на другом берегу. Рюкзак мне удалось не замочить, держа над водой на вытянутой вверх руке, но одежда вымокла, и нам пришлось снять ее и хорошенько выжать. Поскольку никаких рептилий мы не встретили, страх перед ними несколько поутих, и, пока одежда сохла на солнце, мы смыли с себя накопившуюся грязь. С засохшей в волосах кровью оказалось намного сложнее, потому что любое прикосновение к содранной коже и большой, мягкой шишке на затылке отбивало всякое стремление к чистоте.

Когда одежда просохла, мы двинулись дальше и через некоторое время вышли на заболоченную местность. К счастью, здесь обошлось без приключений, но мы снова перемазались в грязи с ног до головы.

К шоссе мы вышли неожиданно. В очередной раз пробираясь через заросли, мы вдруг уткнулись в проволочную ограду, за которой пролегала широкая асфальтированная дорога. Ездили по ней, видимо, не часто, потому что шума машин мы не слышали. Дорога была пуста, а слева виднелся полицейский пост. Так, не встретив ни одного сапатиста, мы добрались до цели нашего путешествия. Длинный нас не обманул.

– Странно, – выглядывая из-за кустов на дорогу, сказал Ник. – Никто нас, кажется, не ждет.

– Да, – согласился я. – Едва ли они устроили засаду около самого поста. Может, мы мимо них проскочили?

– Может, и так, – кивнул Ник. – Но все равно, как-то странно.

Мы не стали выходить на дорогу и пробирались к посту вдоль нее через заросли. Один-два шага, затем притихли-прислушались, опять пару шагов и опять затаились. Но ничего страшного не произошло, и спустя полчаса мы оказались прямо напротив поста – одноэтажного строения, рядом с которым стоял полицейский в форме дорожной полиции, покуривая и со скучающим видом перелистывая какой-то журнал. Около поста была припаркована полицейская машина, мотоцикл, а чуть поодаль, ближе к сельве стояла пара искореженных в авариях автомобилей. Некоторое время мы осматривали окрестности и следили за поведением полицейского, но ничего подозрительного не заметили. На шоссе появилась машина, и полицейский оживился. Казалось, он был рад некоторому разнообразию. По его знаку автомобиль остановился, полицейский проверил у водителя документы, после чего вновь вернулся к просмотру журнала. Не увидев ничего подозрительного, мы выбрались из зарослей, перелезли через проволочную ограду и вышли на дорогу.

Заметив движение, полицейский вздрогнул, оторвал глаза от журнала и поднял голову. Он смотрел на нас так, будто привык, что каждый день с периодичностью в час-другой к нему из джунглей выходят мрачные типы вроде нас – осунувшиеся, грязные и в изодранной одежде: «Здравствуйте-проходите-чем-могу-помочь», – услышали мы.

Глава тринадцатая

6 января 1904 года

«Странный индеец посетил сегодняшней ночью мой лагерь. Он вышел из зарослей так тихо и неожиданно, что я в испуге вскочил, направив на него свое ружье, которое теперь постоянно держу под рукой на случай появления преследующего меня зверя. Он был полностью обнажен, если не считать куска белой материи, охватывающего бедра так, чтобы скрыть естество, а на плечах была накинута истрепанная шкура ягуара. Его длинные черные волосы на затылке стягивал кожаный ремешок, грудь покрывала замысловатая татуировка, а лицо было изуродовано длинным, широким шрамом. Его разорванное, практически отсутствующее ухо делало вид его еще более диким и отталкивающим. Он постоял несколько мгновений у края зарослей, давая мне возможность лучше разглядеть себя в свете пылающего огня и успокоиться. Незнакомец был безоружен и не имел при себе никакого скарба. Я опустил ружье и жестом пригласил его присоединиться к своей скромной трапезе. Индеец сел у костра, скрестив ноги, как это делает большинство краснокожих, и долго смотрел в огонь. От еды он отказался и лишь молча сидел, так и не проронив ни единого слова. Он был весьма необычен и одеянием своим, и поведением. Я много путешествовал по этой стране и встречал представителей различных народов, населяющих сей чуждый нам край, но никогда не видел людей, подобных ему. Он словно сошел с одного из древних барельефов, каковые во множестве можно найти в разрушенных городах майя. Так просидел он у моего костра, не шелохнувшись и не вымол вив ни единого слова, может быть, с час-другой, после чего поднял на меня глаза, внимательно посмотрел и встал. Он указал мне рукой в ту сторону, откуда я пришел, после чего сказал на ломаном испанском: «Твой надо уходить туда, иначе беда», – и скрылся в джунглях так же тихо, как и появился. Незнакомец оставил меня в полнейшем недоумении, и я долго размышлял о нем и его словах. Мне раньше не доводилось слышать, что в здешних местах до сих пор сохранились дикие племена, но, видимо, он является представителем одного из них. Другого объяснения я не нахожу. В эту ночь ягуар не оглашал округу своими рыками, и я спокойно проспал до рассвета».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
То, чего Гарсия опасался более всего, все же произошло. Лошадей, измотанных долгой дорогой, постоянной жаждой и невыносимой жарой, начали покидать последние силы. За прошедшие несколько дней из лощеных, сытых животных они превратились в жалких кляч с ввалившимися боками. Некоторые из них уже не могли выдерживать на своих спинах всадников, и их приходилось вести под уздцы. После подъема на вершину холма несколько лошадей остановились, понуро опустив головы. С трудом отмахиваясь от наседавшей мошкары хвостами, они остались стоять там, несмотря на все попытки хозяев заставить их передвигать ноги. Их покрытые густой пеной бока тяжело вздымались, а глаза закатывались под веки. Одна лошадь упала на колени, не в силах выдержать напора тянущего за узду хозяина, а потом медленно повалилась на бок и забилась в предсмертной агонии. Животным, как и людям, требовался отдых, но Гарсия не мог ждать. Его пес рвался вперед, показывая, что несколько индейцев избежали побоища и продолжают свой путь. Беглецы были совсем рядом, и устроить сейчас привал означало упустить их, дать им уйти от погони. Еще совсем немного, и он схватит этих скотов, и тогда можно будет разбить лагерь на сутки, чтобы дать людям и животным хорошенько выспаться и окрепнуть перед обратной дорогой.

Он с сожалением окинул взглядом трех упирающихся лошадей. Две из них были ранены в прежней схватке, и раны уже превратились в разбухшие, посиневшие язвы, покрытые водянистой пленкой, которую плотным слоем облепили большие сине-зеленые мухи. Гарсия приказал пытавшимся сдвинуть их с места солдатам оставить их и продолжить погоню. Люди, еще несколько минут назад яростно рубившиеся с засевшими за частоколом индейцами, понуро глядели на него из-под бровей, но не решались вступать в пререкания. Грязные, перемазанные в своей и чужой крови, в течение нескольких дней спавшие всего по три-четыре часа в сутки, они страдали от изнеможения не меньше, чем животные. В глазах некоторых из них Гарсия видел готовность перерезать ему глотку и вернуться назад, но дезертира ждала виселица, и перспектива болтаться на веревке нравилась им гораздо меньше, чем дальнейшая погоня за краснокожими ублюдками. Тем более все они понимали, что вот-вот уже настигнут их.

Гарсия взял одной рукой своего коня под уздцы, а другой демонстративно поправил висевший на поясе меч. Он знал, что, если им не удастся нагнать краснокожих в ближайшее время, он не сможет предотвратить бунт. Еще немного, и ему придется постоянно следить за своей спиной, чтобы кто-нибудь «случайно» не воткнул в нее кинжал. Пойти с ним на прямую схватку никто не решится, он был уверен в этом, но напасть со спины или в редкие часы сна – на это способен любой из его людей. Но для защиты спины у него есть верный пес, который не даст хозяина в обиду. Его последний пес…

– Там, внизу, остался один раненый, – голос подошедшего солдата был растерян, словно он уже знал, каким будет ответ.

– И что? – Гарсия вопросительно посмотрел на него.

– Он лежит там и истекает кровью, – нерешительно проговорил солдат, опуская глаза.

– И что предлагаешь ты сам? – Глаза Гарсии сузились. – Хочешь тащить его на себе?

– Я? – Солдат отшатнулся и замотал головой: – Нет.

– Тогда кто? – Он заметил, что остальные обступают их со всех сторон, с любопытством наблюдая за происходящим. – Кто из вас готов тащить его на себе? – Он повернулся к своим людям и встал, широко расставив ноги, будто готовясь отразить неожиданное нападение.

Никто не ответил. Все они были закаленными в битвах и тяжелых походах бойцами и хорошо понимали сложившуюся ситуацию. Лошади даже седла тащили на себе с трудом, люди были изнурены до предела, а впереди им предстоял не только нелегкий путь без воды и пищи, но и яростное сопротивление гонцов-чонталей. Нести раненого или остаться с ним было некому. Каждый из собравшихся понимал это, но каждый из них понимал и то, что, доведись ему оказаться на месте несчастного, его так же бросят истекать кровью в этих чертовых джунглях.

– А с ними что делать? – солдат указал на пять тел погибших в бою товарищей. – И еще двое внизу, у подножия холма.

– Сложите тела в зарослях и прикройте ветвями, – жестко приказал Гарсия и услышал, как солдаты начали тихо перешептываться друг с другом. Он знал, что смерть не страшила их, трус никогда бы не оказался в здешних краях, но каждый христианин хочет быть похоронен соответствующим образом, а не брошен в кусты, словно никчемный варвар. – Пусть кто-нибудь прочтет над ними молитву, а похороним их на обратном пути. – Он оглядел притихших солдат и добавил: – Со всеми почестями, которых они заслужили, сражаясь во имя Господа нашего.

Кто-то из собравшихся кивнул головой, кто-то скривился в усмешке, но большинство ничем не выразило своего отношения к происходящему. Мало кто из них оказался на этой неизведанной земле, дабы нести дикарям божественные откровения или позаботиться об их заблудших в ереси душах. Ради процветания королевской семьи и далекой Испании? Тоже нет, хотя многие и прикрывали свои помыслы и тем и другим. Золото, слава и еще раз золото – вот что влекло их сюда, вынуждая рисковать жизнью во влажных, жарких лесах нового континента. И всего этого было здесь предостаточно. Просто кому-то повезет, и он проведет свои дни в роскоши, а кому-то нет, и найдет он погибель свою в столь неприветливых местах от краснокожего дикаря или хищного зверя.

– Гонцы не могли уйти далеко, – Гарсия окинул взглядом своих собратьев по оружию, вставил ногу в стремя и легко вскочил на коня. – Еще немного, и они окажутся в наших руках. Но если мы не поторопимся и задержимся здесь, то можем потерять их следы. И тогда все пережитые нами лишения и смерть наших товарищей будут напрасными.

Солдаты нехотя последовали его примеру. Собака радостно залаяла в предчувствии новой погони и помчалась впереди колонны, опережая солдат, пытавшихся ударами шпор принудить лошадей перейти на рысь. Конь Гарсии, сильный и выносливый, нес его за бегущим псом, еще несколько всадников скакали рядом, но большинство солдат отстали практически сразу же. Их лошади не могли выдержать заданного передовой группой темпа и устало плелись позади. Те же, кто лишился своих лошадей или чьи животные совсем выбились из сил, следовали за ними пешими. Вскоре цепочка испанцев растянулась по мощеной дороге.

Спустя пару часов собака вдруг остановилась, принюхалась и, ощерив огромные клыки, утробно зарычала, показывая тем самым, что почуяла людей. Гарсия с силой вонзил шпоры в бока своего коня, и тот, заржав от резкой боли, помчался вперед. Гарсия оглянулся. Всего семеро солдат скакали за ним, другие же оставались далеко позади. Несколько мгновений спустя испанец увидел впереди блестящие от пота спины бегущих краснокожих. Чонтали тоже заметили преследователей и ускорили бег. Их было всего пятеро. Когда стало ясно, что уйти от погони не удастся, четверо из них остановились и повернулись лицом к преследователям, готовясь принять свой последний бой, чтобы дать возможность скрыться пятому – воину в накинутой на плечи шкуре ягуара, держащему в руках небольшой сверток.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
– Меня зовут Карлос, – представился полицейский, протягивая нам руку, после чего спросил: – Вы заблудились в сельве?

– Нет, – с облегчением в голосе выпалил Ник. – Нас захватили сапатисты, но нам удалось сбежать от них.

– Ну, теперь все будет хорошо, – успокаивающе кивнул Карлос. – Пройдемте внутрь, и вы расскажете о своих злоключениях, а потом мы вызовем группу, которая сопроводит вас до ближайшего города.

Мы прошли в помещение полицейского поста, где находился еще один представитель мексиканского закона. Звали его Марко. Он сочувственно посмотрел на нас, а когда Карлос сообщил ему о том, что нам удалось сбежать от сапатистов, широко улыбнулся и поздравил нас с освобождением от смертельной опасности.

Усадив нас напротив себя за большим столом, рядом с которым на стене висела карта Чиапаса, Карлос взглянул на наши осунувшиеся лица, после чего спросил:

– Вы давно ели последний раз?

– Вчера рано утром, – ответил я, чувствуя, как при упоминании о еде голод напомнил о себе спазмами в животе.

– Тогда сперва мы вас накормим. – Он сделал знак Марко, тот подошел к небольшому холодильнику и открыл его.

– Можем для начала предложить вам сэндвичи с ветчиной и кофе, – сказал он, доставая из холодильника несколько завернутых в фольгу свертков, – а потом приготовим что-нибудь посущественнее.

– Конечно-конечно. – Ник сглотнул слюну так, что Карлос не смог сдержать улыбку.

Мы не стали дожидаться, когда вскипит кофе, и начали с жадностью вгрызаться в протянутые нам сэндвичи. Они оказались восхитительными – ветчина, помидоры, какие-то травы и специи.

– Моя жена готовила, – похвалился Марко, видя, с каким аппетитом мы уплетаем их за обе щеки. Ответить мы не могли и лишь выказали свое восхищение кулинарным способностям его супруги, усиленно закивав головами.

Пока мы жевали, Марко сменил Карлоса на посту, а тот остался с нами. Расспрашивать нас о чем-то, пока мы не поели, было бесполезно, да и он не спешил проявлять любопытство. Разлив кофе по большим чашкам, он поставил их перед нами и сел напротив.

– Не часто кому-то удается вырваться из лап этих боевиков, – проговорил он, глядя, как мы поглощаем огромные сэндвичи. – Обычно они не берут в плен туристов, просто грабят и отпускают, но если уж увозят с собой, то не отпускают, пока не получат за них выкуп. Бывает, что убивают их. В этом месяце в Чиапасе уже трое туристов пропали бесследно. Выехали из отеля, но не вернулись, и никаких следов до сих пор не найдено. Видимо, их уже нет в живых. Как же вам удалось сбежать?

– С помощью сковородки, – набитый рот Ника мешал ему говорить внятно, и полицейский подумал, что неверно расслышал сказанные им слова.

– С помощью чего?

– Сковородки, – ответил Ник, проглотив большой кусок. – Дали охраннику по голове сковородой и удрали.

– Вы с собой таскали сковородку? – Карлос непонимающе заулыбался.

– Нет, мы ее нашли в той хижине, где нас держали. – Ник отхлебнул горячего кофе и снова вцепился зубами в свой сэндвич. – А потом еще набили морду сапатисту, который охранял поле коки.

– Молодцы! – усмехнулся Карлос и удивленно покачал головой.

– Поле мы тоже сожгли, – с гордостью добавил Ник, проглатывая очередной кусок.

– Поле коки? – лицо Карлоса вытянулось.

– Да, спалили все на корню, – подтвердил Ник. Наши злоключения были позади, и он начинал вести себя несколько по-мальчишески. – А потом еще набили морду их главному сапатисту.

– Ну, вы, ребята, просто монстры, – засмеялся полицейский, подливая кофе в наши опустевшие чашки. – Сколько же морд вы в итоге набили?

– Всего три. – Ник оторвался от сэндвича. – А что, разве мало?

– Да нет, достаточно, чтобы они теперь гонялись за вами по всему Чиапасу, – успокоил его Карлос. – Долго вы скитались по сельве, пока нашли наш пост?

– Нет, всего два дня. Нам их главный посоветовал к вам обратиться.

– Странно, это на них не похоже, – удивился Карлос и спросил: – Он боялся, что вы еще кому-нибудь морду набьете?

– Мы его очень попросили, – вставил я, заметив, что Ник не может ответить на вопрос, набив рот большим куском сэндвича. – И он счел, что лучше ему говорить правду.

– А еще нас чуть не сожрал огромный ягуар с порванным ухом, – снова встрял Ник, наконец проглотив кусок, так ему хотелось поделиться с кем-нибудь своими приключениями. – А потом меня едва не сцапал аллигатор.

– Да-а, – задумчиво протянул Карлос, – много же выпало на вашу долю. Как же вы попали в такую историю?

Работа на этом посту, по его собственным словам, была весьма скучна и не отличалась разнообразием. Машин было мало, и в основном все проезжающие мимо люди были местными и давно примелькавшимися. Чрезвычайные происшествия случались редко, да и то ограничивались автомобильными авариями. Наше появление, судя по всему, внесло некоторое оживление в его работу. Ник, окончательно расправившись с предоставленными ему сэндвичами, с радостью рассказывал о произошедшем с нами, приукрашивая некоторые подробности, а Карлос внимательно слушал, иногда уточняя отдельные детали. Я не очень хотел связываться с полицией, будучи немного наслышанным о мексиканской юриспруденции, до сих пор основывающейся на наполеоновском кодексе, по которому тебя считают виновным, пока ты не докажешь обратного, а на нашем счету было уже достаточно всяких перипетий, и какие выводы будут сделаны из них представителями мексиканского закона, никому не ведомо. Нас могли задержать на трое суток без объяснения причин, могли попытаться через нас найти базу сапатистов или даже обвинить в связях с ними. Я полагал, что, как и в нашей стране, в любой другой также лучше постараться избежать лишнего общения с представителями закона. Но сейчас у нас не было выбора.

Выслушав Ника, Карлос подошел к карте и попросил показать, где на нас напали сапатисты и где они предположительно нас держали. Он ткнул пальцем, указывая наше местонахождение в данный момент, и через некоторое время общими усилиями нам удалось приблизительно очертить участок, в котором располагалась база боевиков. Полицейский что-то записал, а потом улыбнулся и предложил нам отдохнуть, пока за нами не приедет группа сопровождения.

– Карлос, – обратился к нему я. – Мы приехали издалека, чтобы отдохнуть и набраться новых впечатлений.

– Чего-чего, а впечатлений вы, по-моему, набрались уже предостаточно, – улыбаясь, повернулся он ко мне.

– Так и есть, – подтвердил я. – Но нам все же хотелось несколько иного. У нас была разработана большая программа, мы хотели посетить много разных мест, но все вышло из-под контроля, и мы нигде так и не побывали. Скоро нам уже возвращаться домой, и, если сейчас начнется разбирательство, нас продержат еще, как минимум, несколько дней.

Пока я говорил, Карлос кивал головой, показывая, что прекрасно понимает меня.

– Я не могу не сообщить о вас руководству, – сказал он, немного подумав. – Это слишком серьезное происшествие, и, если о нем станет известно, а так скорее всего и будет, меня выгонят с работы. Кроме того, вы доставили слишком много хлопот этим бандитам, а если к тому же, как вы говорите, сожгли поле с кокаиновыми кустами, то еще и ввели их в огромные расходы. Они не позволят вам уйти безнаказанно, иначе потеряют лицо и их поднимут на смех. Вы действительно думаете, что сможете после этого спокойно разъезжать по Чиапасу?

– Мы отблагодарим тебя и Марко за вашу заботу. – Я достал из кармана пачку купюр. – А вы договоритесь с кем-нибудь из людей, которым можно доверять, чтобы нас вывезли из Чиапаса. Хорошо? Их мы тоже отблагодарим.

– Что я могу на это сказать, – задумчиво проговорил Карлос, поедая глазами толстую пачку денег. – В принципе это возможно, но вам все равно придется решать вопрос с агентством по аренде машин. Ведь арендованный вами джип захватили сапатисты. И тогда может всплыть эта история.

– Не волнуйся. – Я начал отсчитывать банкноты. – Мы скажем, что ее угнали, и полностью оплатим все расходы. Это не проблема.

– Хорошо, – в конце концов согласился Карлос, засовывая деньги в задний карман брюк. – Мы с Марко все устроим.

Он подошел к холодильнику, достал три бутылки пива «Корона» и откупорил их, после чего порезал лимон тонкими дольками. Я взял дольку и пропихнул ее в горлышко бутылки, ибо так «Корону» пьют в Мексике.

– Вы пока отдохните там, – сделав глоток, Карлос указал на дверь в другую комнату, – чтобы вас никто случайно не увидел, а я позвоню своему родственнику и обо всем договорюсь. Возьмите пиво. Там есть кровать, так что можете поспать. А часа через два за вами приедут.

Вторая комната была менее просторной и соседствовала с пустующим «обезьянником», чистота которого свидетельствовала о том, что в нем редко кому приходится проводить время. Ник разлегся на кушетке, а я сел на стул, закинув ноги на край стола. Некоторое время мы пили пиво молча, расслабляясь после тяжелых перипетий прошлых дней.

– Куда поедем? – спросил Ник. – Может, махнем сразу в Канкун?

– Можем и в Канкун, – ответил я, наконец почувствовав внутреннее успокоение. – Но я хотел бы съездить к Камиле. Во-первых, я обещал, а во-вторых, соскучился. Если хочешь, можешь ко мне присоединиться. Найдем тебе какую-нибудь панамку.

– Конечно присоединюсь, – сказал он. – Только панамок мне больше не надо.

– Ладно, – улыбнулся я, вставая. – Пойду спрошу, можно ли ей позвонить отсюда.

Когда я вошел в комнату, Карлоса не было, а за столом восседал Марко, просматривая какие-то бумаги. Он поднял голову, и я спросил, указывая на стоявший на столе телефон:

– Могу я позвонить?

Тот несколько замешкался, и в этот момент краем глаза я увидел в окно, как у поста остановился большой красный джип, дверь открылась, и из него выбрался высокий человек, обмотанная бинтами правая рука которого висела на перевязи, нос был перехвачен широким пластырем, а область лица около левого уха отливала огромным фиолетовым синяком, отчетливо заметным даже на его смуглой коже. Это был Длинный. Карлос быстро подошел к нему, протянул правую руку для рукопожатия, и тот пожал ее левой, здоровой рукой. Пока они, улыбаясь друг другу, о чем-то оживленно разговаривали, из джипа вылезли еще двое громил. Теперь стало ясно, почему нас никто не ждал в засаде около полицейского поста.

Марко, заметив мой опешивший взгляд, повернул голову к окну и тоже увидел подъехавших людей. Он резко встал из-за стола, его рот скривился в усмешке, а рука потянулась к висевшей на поясе кобуре. Но я оказался быстрее. Удар кулаком в солнечное сплетение заставил его согнуться. Он захрипел, хватаясь руками за живот, и начал оседать, ловя ртом воздух, а я схватил его двумя руками за волосы, и дважды ударил головой о край стола. Кровь брызнула из рассеченного лица, заливая лежавшие на столе бумаги. Ноги его стали гибкими, как вареные макароны, и он тяжело рухнул на пол. На всякий случай я нагнулся над ним и добил ударом кулака в висок. Марко стих, но на шум из комнаты выскочил Ник. Увидев, что я сотворил с мексиканским полицейским, он в ужасе схватился за голову:

– Ты зачем его так? Ты… ты… совсем одичал?

– Эти сволочи позвонили Длинному, – быстро ответил я, указывая в окно.

Глаза Ника еще более расширились.

– Что же делать? – в панике пробубнил он, не выпуская свою голову из рук. – Что же нам теперь делать?

– Успокойся, – прошипел ему я, вытаскивая из кобуры Марко пистолет.

– Они идут сюда! – Ник заметался по комнате, ища место, где бы провалиться сквозь землю. – Они нас сейчас убьют!

– Успокойся! – снова прорычал я, снял пистолет с предохранителя и встал за дверью, чтобы входящие не заметили меня. – Скройся отсюда с глаз долой.

Сердце в груди билось так, что казалось, вот-вот вырвется наружу. Когда Карлос, Длинный и один из его громил вошли в комнату, я прикрыл за ними дверь и обрушил рукоять пистолета на затылок последнего. Тот упал, даже не охнув, а Карлос с Длинным на мгновение застыли на месте, после чего, оценив ситуацию, благоразумно подняли руки. Длинный, с его перебинтованной рукой, выглядел при этом весьма забавно, а по его глазам было видно, что он уже и сам не рад новой встрече со мной.

– Дернетесь – пришибу, как его, – процедил я сквозь зубы, показав пальцем на валявшегося рядом со столом Марко. Карлос удивленно посмотрел на окровавленное тело напарника, и в его глазах застыл немой вопрос. Он явно не ожидал такого поворота событий. Марко был жив, но по положению его тела сказать этого с уверенностью было нельзя, и, судя по всему, Карлос решил, что мы его убили. Из-за шкафа появился растерянный Ник, а я продолжил: – Сейчас вы медленно ляжете, упретесь своими рожами в пол, а руки положите себе на затылок.

Они выполнили команду, и, пока я держал их под прицелом, Ник забрал их оружие, взял наручники, и сцепил их на запястьях каждого из них, заведя им руки за спину. С перебинтованной рукой Длинного вышла некоторая заминка, но Ник действовал бесцеремонно и безжалостно. Лицо бандита исказилось от боли, но он был настолько напуган, что сдержал стон. Следующими в наручниках оказались лежавшие в беспамятстве Марко и получивший по затылку громила. Теперь в наших руках было четыре пистолета и четыре пленника. Оставался еще один боец, ожидавший на улице. Я украдкой посмотрел в окно. Он стоял у машины и беззаботно покуривал сигарету. У нас еще будет время разобраться с ним, а пока надо было что-то делать с пленниками. Сперва мы перетащили их в дальнюю комнату и посадили в « обезьянник», где прицепили к металлической решетке дополнительными наручниками всех, кроме Длинного. Ник остался с пленниками, поигрывая в руках двумя пистолетами, а я взял Длинного за шкирку и вывел в первую комнату.

– Сейчас ты позовешь своего человека с улицы, – сказал я, и Длинный согласно закивал. – Сделаешь что-то не так – пристрелю и его, и тебя.

Я приоткрыл дверь, Длинный просунул в образовавшуюся щель голову и приказным тоном велел бойцу зайти внутрь, якобы для того, чтобы помочь вытащить нас. Тот повиновался и через две минуты оказался в «обезьяннике» вместе со всеми. Как ни странно, пистолета при нем не оказалось. Видимо, он был простым водителем. Теперь можно было расслабиться и обдумать сложившуюся ситуацию. А оно получалось незавидным. Мало того, что за нами гоняются боевики, теперь нам еще припишут нападение на полицейский участок. И если существовала надежда отделаться от бандитов, покинув пределы Чиапаса, то с полицейскими все обстояло гораздо сложнее. Теперь вся мексиканская полиция будет охотиться за нами по всей стране.

Долго оставаться в участке было нельзя, и мы начали готовиться к бегству. Для начала обыскали сидевших в «обезьяннике» людей, изъяв из карманов ключи от наручников и пару перочинных ножей, чтобы они не смогли сами выбраться после того, как мы уйдем. Их личные вещи, кроме мобильных телефонов, мы брать не стали, а телефоны сразу же разбили о стену. Воспользоваться ими сами мы не могли, поскольку эти звонки могли быть отслежены. Только у Карлоса я забрал переданные ему мной деньги. Ник сорвал со стены запаянную в пластик карту Чиапаса, свернул ее и сунул в рюкзак. Туда же последовали три пистолета. Вещей мы набрали довольно много – несколько банок с консервами, три бутылки кока-колы, пару зажигалок, сигареты, два одеяла, пару перочинных ножиков и моток тонкой, но весьма прочной веревки.

– Как мы все это унесем? – спросил Ник. Его снова начинало трясти.

– Увезем, – ответил я, взял в руку стоявшую на столе тяжелую бронзовую статуэтку и разбил ею рацию, после чего швырнул об пол телефонный аппарат. – Вот теперь, кажется, мы оставили их без связи.

Мы полностью набили рюкзак, а одеяла взяли в руки, после чего вышли на улицу. Пока Ник привязывал одеяла к сиденью большого, мощного полицейского мотоцикла, бак которого оказался полон, я вырвал из полицейской машины рацию, проколол шины у нее и бандитского джипа, открыл у них капоты и разворотил там все, что мог. Дорога действительно оказалась пустынной – за все время после приезда Длинного по ней не проехало ни одной машины.

– Все, теперь можно ехать, – наконец подвел итог я. – Пойдем с нашим другом попрощаемся.

Я вошел в «обезьянник» и присел рядом с прикованным к решетке Длинным. В левой руке я держал пистолет и настроен был весьма решительно:

– Помнишь, когда мы встречались последний раз, я предупреждал, что убью тебя, если увижу еще раз?

Он сжался, испуганно глядя на меня. Никогда еще я не испытывал такой ненависти. Он был причиной всех бед, выпавших на нашу долю, а теперь, после событий в полицейском участке, проблема стала практически неразрешимой. Я готов был разорвать его на части.

– Не убивай меня, пожалуйста, – взмолился он. Из его глаз хлынули слезы, и дрожащим голосом он произнес: – Больше я никогда не попадусь вам на глаза.

Я смотрел на эту тварь, и меня охватывало непреодолимое желание нажать на спусковой крючок. Ник подошел сзади.

– Надо уходить, – тихо произнес он по-русски. – Не убивай его. Вспомни, что ты говорил мне в сельве.

– Хорошо, – кивнул я через некоторое время, справившись с нахлынувшими эмоциями. – Но бегать он за нами больше не будет.

Я ударил его рукоятью пистолета без замаха, но вложил в удар всю свою злость. Было слышно, как хрустнула коленная чашечка Длинного. Он истерично завизжал. Тогда я сделал ему анестезию, врезав правым кулаком в челюсть. Голова Длинного откинулась, он потерял сознание и затих.

– Все, теперь уходим, – сказал я.

Мы взяли два шлема и ключи от мотоцикла и вышли на улицу.

Водрузив себе на голову шлем, Ник сел за руль, а я надел рюкзак и примостился за его спиной. Спустя минуту мы уже мчались по пустынной дороге, намереваясь уехать как можно дальше от полицейского поста, найти какую-нибудь проселочную дорогу и скрыться в джунглях. Что делать дальше, мы не знали.

Глава четырнадцатая

8 января 1904 года

«К полудню сегодняшнего дня дорога вывела меня к подножию очень высокого холма. Крутой подъем оказался необычайно тяжел, и, очутившись на вершине, я нашел себя вконец обессиленным, а потому был вынужден устроить привал на несколько часов. Дорога, хорошо сохранившаяся на всем протяжении моего пути, на вершине холма оказалась совершенно разбитой, будто кто-то злонамеренно выкорчевал из нее тяжелые камни. Странный индеец, посетивший мой скромный бивуак три дня назад, более не появлялся, но ягуар упрямо не оставляет меня в покое. Вчерашним вечером он вновь осмелился появиться у моего лагеря, но только я схватил в руки ружье, как он мгновенно растворился во мгле. Этот неугомонный зверь пугает меня своей настойчивостью, постоянно держа в напряженном ожидании беды. Может быть, бежавшие от меня индейцы-носильщики были правы и он являет собой демоническое олицетворение преисподней, а не местной фауны. Слова странного индейца также не дают мне покоя».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Ах-Той бежал по сакбе впереди всех, сжимая в могучей руке тяжелое копье. Кин, Чимай и Чан-Пель следовали метрах в пятидесяти позади него, сопровождаемые отрядом из пятнадцати воинов. Это были все, кого молодой батаб смог собрать для погони, оставив два десятка бойцов охранять жителей сожженной деревни и помогать им отстраиваться заново. Жажда мести овладевала всеми его подданными, но он взял с собой лишь тех, кто был способен выдержать столь тяжелое путешествие. Если бы у него было хоть немного времени, он мог бы послать вестников в соседние селения и получить подкрепление, но времени не было.

Они выступили еще до рассвета, сразу после того, как был совершен обряд жертвоприношения, во время которого жрец вырвал сердце из груди ненавистного белокожего врага. Если чонталям удастся добраться до Лакамтуна, Кин сам встанет рядом с ними, чтобы рассказать правителю о жестокости чужеземцев и убедить его присоединиться к союзу, предлагаемому Пачималахишом. Он засвидетельствует перед ним, что слова чонталей правдивы, и теперь новый, страшный враг подходит к границам майяских государств, и настало время забыть прежние распри и объединить усилия в борьбе с ним. Он сам испытал на себе мощь оружия чужеземцев и вправе говорить об этом. Всего несколько десятков белокожих, восседавших на необычайных зверях, смогли сокрушить его войско, смять его и разогнать, будто не воины вышли против них, а дряхлые старухи, вооруженные мотыгами. Кин был испуган, но боялся он не за себя, а за народ свой, сознавая, какая беда ожидает его, если враг не получит достойного отпора. Он понимал, что даже в случае объединения чонталей с лакамтунцами и присоединения к ним других государств война будет долгой и жестокой и многие погибнут в сражениях. Потоки крови зальют сельву.

Когда спустя много часов они приблизились к высокому холму, вверх по которому уходила сакбе, Ах-Той резко остановился и жестом показал, что наткнулся на что-то. Индейцы, готовые в любой момент ввязаться в схватку, застыли в ожидании, пока разведчик осматривал окрестности, но вскоре он махнул рукой, давая знать, что все в порядке и можно без опаски приблизиться. У подножия холма, там, где дорога начинала резко подниматься к его вершине, валялись трупы трех чужеземцев, пробитые стрелами. Когда Кин и Чимай подошли ближе, Ах-Той, осматривавший одно из тел, поднялся и произнес:

– Двое погибли сразу, но раны третьего не смертельны. Он истек кровью после того, как его бросили здесь умирать.

Чимай с омерзением взглянул на трупы своих врагов. Бросить умирать раненого товарища! Что же они за существа, если способны на такое бездушие к своим же бойцам? Их действия можно было бы понять, если бы они бежали, спасаясь от преследователей, но преследователями были они сами. Чонталь покачал головой, а стоявший рядом с ним Кин положил руку на его плечо:

– Они не боги, друг, но они и не люди.

Дорога до вершины холма была усеяна стрелами и осколками камней, а на самой вершине виднелись остатки частокола. Не оставалось сомнений, что здесь гонцы-чонтали дали серьезный бой своим врагам и надолго задержали их, но победить не смогли. Земля вокруг разрушенного укрепления была покрыта кровью, и повсюду валялись тела защитников… Вернее, не тела, а куски тел. Сказать сразу, сколько человек погибло с их стороны, не представлялось возможным. Чужеземцы изрубили их на мелкие части. Кисти рук, стопы, размозженные головы, окровавленные куски костей и ребер были раскиданы вокруг частокола, в центре которого атакующим удалось прорубить большую брешь. Многие из растущих поблизости деревьев были увешаны кишками погибших людей, словно некто, чей разум забрали злые духи, старался украсить их ветви.

Индейцы стояли, опустив руки, отрешенно разглядывая истерзанные останки соплеменников. Все они были закаленными бойцами, но никогда еще не сталкивались с такой звериной жестокостью. Ах-Той подошел к Чимаю, стараясь не смотреть на него. Краем глаза он видел, как по щекам того текут слезы. Чонталь стоял не двигаясь, словно каменное изваяние, его побелевшие губы были плотно сжаты, вены на висках набухли, а ноздри раздувались, словно у хищника, почувствовавшего жертву. Ах-Той знал, что Чимай мужественный воин. А слезы… Слезы порой посещают даже великих бойцов, но они не размягчают их сердца и не делают их трусами.

– Они были моими близкими друзьями, – тихо произнес Чимай. Голос его был на удивление спокоен, только как-то неестественно сдавлен, будто доносился из глубокой пещеры.

– Иногда мы теряем друзей и не в силах предотвратить этого. Но когда Бог Смерти заберет нас в другой мир, мы снова увидим их всех. Теперь они ждут тебя там.

Чимай кивнул, но ничего не ответил. Он начал ходить вокруг, то там, то здесь склоняясь над останками погибших и осматривая их. Через некоторое время он повернулся к Кину и сказал:

– Балума среди убитых нет. Он продолжает свой путь, и с ним еще несколько воинов. Судя по всему, бой произошел здесь совсем недавно и чужеземцы сразу же, не делая передышки, снова пустились в погоню. Они еле держатся на ногах от усталости, а их быстрые звери давно потеряли свои силы и не могут переносить их на своих спинах с такой же легкостью, как прежде. Если мы поторопимся, то сможем нагнать их до наступления темноты.

Один из воинов вышел из зарослей, быстро подбежал к Кину и что-то тихо проговорил ему. Кин улыбнулся и направился за ним, жестом позвав за собой остальных краснокожих.

Метрах в десяти от сакбе в густых зарослях лежали тела еще пятерых белокожих. Они были сложены рядом друг с другом и укрыты наброшенными сверху ветками. Ах-Той подошел к ним и ногой раскидал ветви. Судя по ранам на телах, эти люди погибли в рукопашной схватке. Теперь стало ясно, насколько яростным и жестоким был этот бой, если с обеих сторон погибло столько бойцов. Кин с отвращением плюнул в застывшее лицо одного из трупов. Они пришли на его землю, чтобы сеять смерть, и теперь валяются здесь, чтобы послужить кормом для падальщиков.

Чимай отстранил Кина и занес испанский меч, захваченный в одной из предыдущих схваток с чужеземцами. Сперва он отсек голову одному трупу, потом другому, третьему. Когда все тела были обезглавлены, индеец собрал головы вместе, ухватил их за волосы и понес к частоколу. Воины расступились, пропуская его, а Кин молча посмотрел ему вслед. Он понимал безумную ярость, обуревавшую чонталя.

Чимай подошел к частоколу и бросил головы белокожих вниз. Он долго стоял, глядя, как скатываются они по сакбе к подножию холма, подскакивая на выступающих камнях дороги, словно каучуковые мячи для игры в пок-та-пок[21]. Чимай улыбался, но глаза его горели ненавистью. Теперь души чужеземцев не найдут путь в мир иной, а будут вечно скитаться по земле, в поисках своих омерзительных голов.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
Мы мчались по шоссе со скоростью сто километров в час, стараясь подальше убраться от этих негостеприимных мест. Дорога была пустынна, и лишь один раз нам попались местные крестьяне, ехавшие на старом, полуразвалившемся автомобиле. Они проводили нас удивленными взглядами, и один из них даже высунулся из открытого окна и, улыбаясь во весь рот, вытянул руку с поднятым вверх большим пальцем, показывая нам свой восторг. И действительно, зрелище мы представляли собой весьма живописное – два туриста с набитым рюкзаком, намотанными позади одеялами, явно отправившиеся куда-нибудь на пикник, но восседавшие верхом на полицейском мотоцикле, и в полицейских шлемах на головах. Догадаться о происхождении собственности стражей порядка, оказавшейся в руках простых обывателей, было несложно. Правда, в отличие от мексиканских крестьян, мы ничего забавного в нашем положении не видели. Не могу сказать, что нас гнал панический страх. Да, нам было страшно, но страх этот начинала затмевать нарастающая внутри дикая злость на людей, поставивших нас в столь плачевное положение.

Километров через пятьдесят, решив, что далее рисковать, передвигаясь на таком приметном транспорте, не стоит, мы съехали с шоссе на проселочную дорогу и, углубившись в сельву, остановились и втащили мотоцикл в заросли, чтобы его не заметили случайные люди. Если после бегства из лагеря сапатистов мы вздохнули с облегчением и уже было начали расценивать произошедшее как замечательное приключение, которым не сможет похвастаться никто из наших московских знакомых, и даже как-то выросли в собственных глазах, то после стычки в полицейском участке осознание полной безнадежности положения достаточно быстро и основательно вселилось в наши сердца. Помощи искать нам было не у кого, поскольку теперь мы не могли доверять ни местному населению, ни представителям власти. За нами охотились бандиты, готовые убить нас без особых разглагольствований, а спустя некоторое время нас будет ловить вся полиция страны, встреча с представителями которой закончится, в лучшем случае долгими годами освоения порядков, принятых в здешних тюремных заведениях. События развивались с ужасающей быстротой, и следовало как можно скорее решить, что же нам следует делать дальше.

Казалось, что мы должны были впасть в панику, забиться в истерике и клясть себя на чем свет стоит за то, что покинули пределы горячо любимой родины в поисках новых ощущений. Но, как ни странно, присутствие духа не покинуло нас и мы, сжав зубы, были настроены весьма решительно. Слишком много всяких перипетий выпало на нашу долю за последние дни, и, по крайней мере пока, нам удавалось весьма успешно выпутываться из них. Возможно, именно сознание этого придавало нам сил, хотя стоит признать, что чем больше мы из них выпутывались, тем туже затягивалась смертоносная петля на наших тонких шеях. Но чем настойчивее превратности судьбы загоняли нас в угол, тем тверже мы становились в своем стремлениизащищать себя всеми доступными средствами.

Ник достал из рюкзака карту и расстелил ее на траве. Длинный действительно не обманул нас. Полицейский пост, куда он нас отправил, был единственным на сотню километров вокруг, и теперь стало ясно, почему он так поступил. Там находились его люди. Или люди, связанные с его братом. Кое-где на карте были обозначены мелкие деревушки, но и вокруг них простирались сплошные джунгли. Если еще вчера мы бы с горечью отнеслись к подобной информации, то теперь она играла нам на руку, потому что для начала нам следовало скрыться от всех, чтобы попытаться спокойно найти какое-то решение возникшей проблемы. Основная часть поселков располагалась вблизи шоссе, и до ближайшего города можно было добраться, только проделав длинный путь по нему, выводящий на одну из государственных трасс. Но путь туда нам был «заказан», потому что вскоре каждый полицейский будет иметь в своем распоряжении копии наших фотороботов анфас и в профиль. Фотороботов двух отъявленных негодяев, совершивших дерзкое нападение на участок дорожной полиции, жестоко избивших ничего не подозревавших, готовых протянуть им руку помощи служителей закона и нагло завладевших их оружием и транспортным средством. Да после такой рекламы первый же встреченный полицейский с энтузиазмом всадит в нас всю обойму, а уже потом зачитает права нашим бездыханным телам.

Мы долго спорили с Ником, решая, как же поступить дальше. Возможностей оказалось до противного мало. Мы сразу решили, что не будем пытаться просить помощи у Камилы или Родригесов, опасаясь, что таким образом навлечем на них беду. Можно было попытаться добраться до российского посольства в Мехико, но проделать такой путь и не попасть в лапы полиции было нереально. В крайнем случае можно было выбраться из Чиапаса в другой штат, например в Табаско или Кампече, и там явиться с повинной, но мы оба согласились, что скорее всего в результате столь опрометчивого шага мы геройски сгнием в мексиканских застенках. Немного подумав, Ник от безысходности предложил бежать в Штаты, после чего мне пришлось доходчиво объяснять ему, что они еще дальше, чем Мехико, а потому это вдвойне невозможно. Всплыла Гватемала, граница с которой находилась совсем рядом, но до российского посольства, находившегося в Гватемала-Сити, ее столице, было так же далеко, как и до Мехико. Ник возразил, что, по крайней мере, нас там никто не станет искать, но я бывал в Гватемале, а потому мог утверждать, что там мы найдем еще больше проблем, чем здесь. Страна эта самая агрессивная в Центральной Америке, и полиция вместе с эмиграционной службой лютуют на всех направлениях. Пройти до столицы, ни разу не нарвавшись на проверку военных или полицейских, практически невозможно, а без гватемальской визы в паспортах на нас сразу же наденут наручники. Наличие в паспортах мексиканской визы приведет к обвинению в незаконном пересечении границы, что везде карается весьма жестоко, а всего лишь один запрос к мексиканским коллегам добавит еще и информацию о нашем нападении на полицейский пост.

– Мне кажется, – подытожил я, – что нам пока следует просто отсидеться в сельве.

– Ты об этом так говоришь, будто отсидеться в сельве равнозначно отдыху в Канкуне, – отрешенно проговорил Ник. – А если и отсидимся и не одичаем, нам все равно надо будет потом ехать в аэропорт и садиться на самолет. Там нас и сцапают.

– Пока другого выхода я не вижу. Сейчас самое главное для нас – скрыться в этих дебрях и переждать, а там, может, и найдем какое-нибудь приемлемое решение. В конце концов, люди жили в джунглях в течение многих тысяч лет. Оружия у нас достаточно, боеприпасы есть. Охотиться будем, прокормимся.

Мы снова вытащили мотоцикл из чащи на проселочную дорогу и поехали дальше. Дорога – глинозем, утоптанный за долгие годы сотнями ног, – была настолько узкой, что по ней могла проехать только одна машина, и ветви деревьев порой так низко нависали над ней, что нам приходилось пригибаться. Иногда на дороге можно было различить старые следы автомобильных шин и отпечатки подкованных копыт мулов и лошадей, но пока мы никого не встретили на своем пути. Дорога петляла, тут и там попадались поваленные ветви, и нам приходилось слезать с мотоцикла и расчищать себе путь. Судя по всему, пользовались ей редко. Мы не могли ехать по ней быстро, но все равно это было лучше, чем идти пешком.

Часа через три после нашего бегства с полицейского поста до нас неожиданно донесся гул приближающегося мотора. Ник заглушил мотоцикл, чтобы мы смогли определить направление движения. Кто-то приближался к нам, но мы не могли понять, с какой стороны.

– Это вертолет! – наконец выпалил я. – Быстрее, надо спрятать мотоцикл.

Соскочив на землю, мы загнали его в ближайший подлесок под густые кроны деревьев. Одно из них было низким, и его многочисленные ветви с огромными, широкими листьями торчали во все стороны, закрывая небо плотным занавесом. Мы успели вовремя. Ник придерживал мотоцикл за руль спереди, а я толкал сзади. Едва мы очутились под защитой листвы, как вертолет пролетел совсем низко над нами. Его лопасти разрубали воздух, и листва на деревьях затрепетала, волнами расходясь под ними. Но нам повезло, потому что над деревьями, укрывавшими нас, возвышалось несколько огромных сейб, и именно они приняли на себя исходившие от лопастей воздушные потоки и не дали вертолету опуститься ниже.

Нас не заметили, но в крохотные просветы между листвой мы ясно различили надпись на «пузе» вертолета – «Полиция». Судя по всему, поиски двух российских разбойников, совершивших ничем не обоснованное нападение на служителей закона, начались.

Когда вертолет скрылся, мы переждали некоторое время под защитой листвы, а потом снова продолжили путь. В некоторых местах дорога разветвлялась, и мы сворачивали туда, где было поуже, что свидетельствовало в пользу малопосещаемости ответвления и, соответственно, позволяло нам надеяться не наткнуться на людей, встреч с которыми мы разумно старались избежать. Если нам повезет и нас не схватят, сельва должна была стать нам родным домом, а любой встреченный человек – потенциальным врагом. Нас больше не пугали дикие звери. Нас пугали люди.

Еще несколько раз мы слышали отдаленный гул моторов проносящихся мимо вертолетов, но всегда успевали вовремя спрятаться. То, что искали нас, уже не вызывало сомнений.

Очередная тропинка вывела нас к одной из старых индейских дорог, которые иногда попадаются в сельве. Их называют «сакбе». Древние майя так умело строили их, выкладывая камнями, а затем заливая каким-то раствором, что во многих местах они прекрасно сохранились до сих пор. Мы вытолкали на нее мотоцикл и поехали дальше. Трясло сильно, но продвигаться стало гораздо проще, чем по виляющим тропкам. В некоторых местах встречались выбоины, но Ник легко объезжал их. Иногда, как и на тропинках, дорогу преграждали поваленные деревья или заросли так низко склоняли свои ветви, что приходилось останавливаться и руками толкать мотоцикл под ними.

Через некоторое время дорога подошла к высокому, пологому холму и повела вверх по нему, но мощный мотор мотоцикла легко справился с поставленной перед ним задачей, и вскоре мы оказались наверху. Здесь большое пространство дороги было разрушено, многие камни отсутствовали, но через несколько метров она начиналась вновь. Отсюда открывался прекрасный вид на простиравшуюся внизу сельву, но нас это уже не радовало, как прежде. Небо было чистым, без единого облачка и вертолета, и, осмотревшись, мы не заметили никаких признаков погони. Кое-где возвышались покрытые джунглями холмы. Сельва была повсюду, и нам предстояло научиться стать ее частью.

Найдя небольшой просвет среди деревьев, мы втащили туда мотоцикл, чтобы передохнуть. Прошло уже часов шесть с тех пор, как мы сбежали из полицейского участка и по самым скромным подсчетам удалились от него километров на семьдесят. Расстояние было достаточным, чтобы немного расслабиться, а день близился к концу. Посовещавшись, мы приняли решение заночевать здесь, на вершине холма. Я прошел немного вглубь зарослей и нашел место, где мы могли бы расположиться. Оно находилось метрах в тридцати от сакбе, и если бы кто-то прошел по ней, то едва ли смог бы нас услышать, а уж тем более заметить. Оттащив туда мотоцикл, мы соорудили импровизированные веники из веток и листвы, вернулись к дороге и тщательно замели все следы. Насколько бы избитым и банальным ни казался сей метод сокрытия следов, на деле он весьма практичен и результативен. Конокрады пользовались им во все времена и на всех континентах. Вот и мы, два мотокрада, успешно испытали его на практике.

Костер разводить мы не решились. Выложить его так, чтобы никто в чаще не смог разглядеть мерцающего огня, было не сложно. Для этого существует много разнообразных способов, но отделаться от запаха дыма невозможно, а рисковать мы не хотели. Вода у нас была, еда тоже. Пока Ник, расстелив под сенью деревьев одеяла, открывал перочинным ножиком консервную банку с бобами, я достал оружие и осмотрел его. Обоймы всех четырех захваченных пистолетов оказались полными. Один из них я отдал Нику, предварительно спросив, умеет ли он им пользоваться, в ответ на что он посмотрел на меня с укоризной и, ничего не сказав, принялся открывать банку с мясом. Чудесный запах, исходивший от него, оказался таким, что могли сбежаться все хищные обитатели сельвы, а потому я положил рядом с собой пистолет.

Перочинные ножики имели в своем арсенале все, что могло потребоваться путнику, даже маленькую пилку, не говоря уже о вилке. Поэтому нам не пришлось есть руками, и мы с удовольствием поглощали консервы, запивая национализированной у слуг мексиканского закона кока-колой. Если бы мы ежесекундно не ожидали, что из кустов могут вынырнуть ненавистные сапатисты с автоматами или того хуже – полицейские, получился бы весьма миленький пикничок. Краем глаза я уловил движение в кустах и внутренне сжался, но это оказалась всего лишь маленькая лисичка, привлеченная запахом нашего ужина. Увидев нас, она быстро развернулась и неслышно скрылась в зарослях. Больше нас никто не побеспокоил, но мы с Ником все равно держали пистолеты под рукой. Чтобы больше никого не привлекал запах пищи, опустевшие банки мы поглубже закопали в землю на некотором расстоянии от своего лагеря. Довольно плотный ужин и навалившаяся усталость подействовали на нас расслабляюще.

Солнце уже опускалось, и вскоре должно было начать смеркаться. Нам предстояло провести вторую ночь в джунглях. Сил сооружать хижину уже не было, о чем я не преминул сказать Нику, и он, соглашаясь, кивнул. Ночью в сельве становится сыро и холодно, поэтому, чтобы не спать на голой земле, мы нарезали побольше длинных, широких листьев и соорудили из них себе ложе. Мы уже начинали привыкать к тому, что за нами постоянно кто-то гонится, но прекрасно понимали, что следует соблюдать все меры предосторожности.

– Будем спать попеременно, – сказал я. – Сперва подежурю я, а потом разбужу тебя, и сторожить будешь ты. Поскольку часов у нас нет, я подниму тебя, когда почувствую, что засыпаю сам. Потом ты сделаешь то же самое. Так и будем меняться до утра.

Долго уговаривать Ника не пришлось. Он сразу же устроился на импровизированном ложе из листьев, поплотнее завернулся в одеяло, чтобы не беспокоила мошкара, и спустя мгновение заснул.

Пока еще не стемнело, я вытащил из рюкзака подаренную Мигелем тетрадь и, привалившись спиной к дереву, начал листать ее. С тех пор как я первый раз взял дневник Брэда Честера из рук Мигеля в Кампече, мне так ни разу и не представилась возможность просмотреть его. Почерк у Честера был великолепным, и разобрать выписанные им аккуратные, ровные буквы оказалось несложно. С первых же страниц история его путешествия захватила меня. За последние двое суток нам с Ником удалось пережить столько, что мозг, видимо, с радостью ухватился за возможность отключиться от пережитых нами злоключений, и лишь лежащий рядом пистолет иногда напоминал о серьезности нашего положения.

Записки Честера читались как добротный приключенческий роман, но некоторые моменты все же оставались недосказанными. Он приехал на Юкатан, намереваясь нанять проводника и отправиться в сельву на поиски древних городов майя, чтобы найти какие-нибудь артефакты, которые впоследствии собирался с выгодой продать на аукционе собирателям разного рода древностей. Но неожиданная встреча со старым индейцем в Мериде несколько изменила его планы. Старинная рукопись, купленная им у старика, оказалась подробным рассказом о путешествии легендарных героев, несущих бесценную реликвию, и Честер, будучи по натуре авантюристом, не мог не заинтересоваться ею. Он нанял проводника, носильщиков и отправился в путь, влекомый желанием разбогатеть и азартом охотника.

Мне хватило получаса, чтобы полностью прочитать дневник, и с каждой перевернутой страницей мое сердце начинало биться все сильнее и сильнее. И дело было не только в том, что легенда из старинной рукописи во многом совпадала с той, что рассказал нам старик Пабло по дороге из Мериды в Кампече, и несомненно являлась одной из ее версий, что довольно часто встречается в индейской мифологии. Тот же сын правителя чонталей по имени Балум, что на их языке означает «ягуар», священная реликвия, о которой Честер упоминал весьма расплывчато, видимо опасаясь, что его дневник может случайно попасть в чужие руки. Но мы с Ником знали от Пабло, что реликвией этой был резной череп Каб-Чанте. Некоторые детали совпадали, некоторые нет, но легенда, несомненно, была та же самая.

По пути с Честером начали происходить странные вещи, которые он сперва отметал, потом начал приписывать всевозможным мистическим силам, а затем и вовсе, как мне показалось, постепенно сошел с ума. Даже почерк его изменился, к концу дневника став каким-то раздерганным и нервозным. Ровные, округлые и с изящными завитками буквы первых страниц превратились в корявые, наползающие друг на друга уродливые каракули.

Но не новая версия известной легенды заставила учащенно биться мое сердце и еще раз внимательно перечитать дневник. Брэд Честер довольно точно описывал места, которые он проходил на своем пути, и некоторые из них показались мне очень знакомыми. Более того, отдельные детали повествования, замеченные мной при втором прочтении, и необъяснимые совпадения ввели меня в полнейшую растерянность. Я достал сигарету и закурил. Теперь сны Ника более не казались мне странными. Вернее, они казались настолько странными… Я просто перестал что-либо понимать и почувствовал, как волосы на голове начали медленно подниматься, будто кто-то неведомый из иного мира наблюдал за нами со стороны. Мне стало страшно. Складывалась весьма любопытная цепочка схожих событий, участниками которых были чонтали, Честер и… мы… Ожерелье из нефритовых бусин с выгравированными на них иероглифами на старике-лакандоне из Мериды, встреченном Честером, и ожерелье, подаренное Нику старым лакандоном Пабло из того же города, и слова Мигеля о том, что он видел его на шее шамана в Лакандонской сельве, куда направлялись гонцы-чонтали. Древняя пирамида с иероглифической лестницей у пересохшего озера и индейской деревушки, которую искал и нашел Честер, и слова Ника о том, что он видел во сне рядом с похожей пирамидой, у которой произошла наша драка с Длинным, деревушку и озеро. Сакбе, поднимающаяся на пологий холм, на вершине которого из дороги были выкорчеваны камни. Может быть, именно здесь, где мы устроили свой привал, стоял лагерем Честер в 1904 году… Да и сам дневник Честера, странным образом оказавшийся в наших руках, потом отобранный Длинным, и снова вернувшийся к нам…

Глава пятнадцатая

15 января 1904 года

«Сегодня я видел привидение. Еще месяц назад я бы рассмеялся над любым, кто посмел бы при мне рассказывать о таком явлении, но случай дал мне возможность убедиться в их существовании. Я сидел у костра, когда вдруг заметил в темноте какое-то движение. Белый, призрачный силуэт проскользнул в зарослях вблизи моего временного пристанища, но, когда в испуге я схватился за ружье, силуэт затрепетал и бесследно исчез. Все длилось не более пяти секунд, но я смог отчетливо разглядеть его. Может, это души убиенных конкистадорами индейцев неприкаянно бродят по сельве, пугая редких путников? Или я схожу с ума?»

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Гарсия не раздумывая направил своего коня на четверку смельчаков, преградивших дорогу с натянутыми луками в руках. Его верный пес бежал вровень с ним, а несколько солдат скакали следом, обнажив мечи. Гарсия припал к холке коня, пропуская над собой рой смертоносных стрел, услышал позади сдавленный вскрик и краем глаза увидел, как один из солдат выпал из седла и растянулся на земле. Чонтали снова натянули тетивы, и одна из стрел вонзилась в шею его белого коня по самое оперение. Гарсия едва успел резким движением вытащить из стремян мыски сапог, как благородное животное рухнуло на каменную дорогу, увлекая его за собой.

От сильного удара о сакбе Гарсия на мгновение потерял сознание, а когда вновь открыл глаза, то увидел проносящиеся мимо копыта лошадей. Он вскочил на ноги, схватил с земли выскользнувший при падении меч и бросился бегом догонять шестерых всадников. Остальные солдаты, безлошадные и те, чьи лошади совершенно вымотались за время путешествия, отстали настолько, что их еще даже не было видно в конце дороги.

Когда стрелы в колчанах закончились, чонтали отбросили в сторону луки и, крепко сжимая в одной руке копье, а в другой палицу, стали молча ждать приближающихся врагов. Дорога была узкой и не позволяла атакующим сообща наброситься на своих противников. Гарсия видел, как всадники, шестеро солдат на покрытых лохмотьями пены лошадях, разбились на тройки и двумя плотными рядами, следующими друг за другом, врезались в стоящих на их пути индейских воинов. Первая тройка должна была смять, разметать краснокожих, а второй тройке предстояло изрубить их и истоптать копытами лошадей. Но в последнее мгновение, когда казалось, что столкновение уже неминуемо, недвижимо стоящие доселе чонтали вдруг проворно отскочили в стороны и меткими ударами вонзили свои копья в незащищенные бока проносящихся мимо лошадей первой тройки. Ноги животных подкосились, они начали падать, когда вторая тройка всадников, следующая прямо за ними, налетела на них сзади. В создавшемся столпотворении у ослабленных лошадей не хватило сил, чтобы перепрыгнуть через образовавшуюся груду тел, и они повалились на нее сверху, придавливая собой людей и животных. Лишь одному всаднику из первой тройки удалось удержаться в седле, поскольку удары копий приняли на себя скакавшие по бокам от него лошади. Пока он разворачивал своего коня, чонтали бросились на смешавшихся при падении солдат и животных. Из пятерых испанцев только двое подавали признаки жизни и пытались высвободиться из-под навалившихся на них лошадей. Двое других лежали неподвижно, а голова третьего была столь неестественно вывернута, что судьба его не вызывала сомнений. Тяжелые, утыканные острыми камнями дубинки чонталей быстро завершили дело, отправив четверых упавших чужеземцев к праотцам. Затем та же участь постигла и их лошадей.

Все произошло настолько быстро, что ни оставшийся в живых солдат, ни бежавший к ним Гарсия со своим псом не смогли ничего поделать. Они опоздали буквально на несколько секунд.

Чонтали соскочили с груды мертвых тел и встали на дороге, прижавшись спиной к спине. Воины сельвы, они представляли собой страшное зрелище. С ног до головы забрызганные чужой кровью, с растрепанными по плечам черными волосами, сжимая в уставших руках боевые дубинки, они застыли в ожидании новой схватки, глядя на приближавшихся врагов полными ненависти глазами. Они считались одними из лучших бойцов своего правителя и с честью выполнили свой долг. Теперь они готовились умереть.

Одинокий всадник, видевший, что произошло с его соратниками, придержал коня, опасаясь приближаться к четверке индейцев, но отрезал им пути к отступлению. Гарсия с псом бежали к ним с другой стороны. В конце дороги появилось еще несколько всадников – часть отставших солдат, чьи лошади еще были в силах везти их на своих спинах. Остальные плелись где-то далеко позади.

Гарсия посмотрел на застывших в ожидании индейских воинов, затем на удалявшуюся спину краснокожего в шкуре ягуара и, яростно размахивая мечом, проскочил мимо дикарей к восседавшему на коне солдату. Он свистнул пса, злобно кидавшегося на отбивавшихся дубинками майя, без слов ухватил всадника за пояс и сбросил его с коня. Пока растерянный солдат поднимался с земли, испанец легко вскочил в седло, развернул коня и поскакал вслед за скрывшимся индейцем. Его не волновали четверо ожидавших боя чонталей, с ними разберутся спешащие на подмогу солдаты. Он наконец впервые увидел того, за кем так долго гнался. Сына правителя Акалана, несущего реликвию в Лакамтун. Именно его он должен перехватить и уничтожить.

Индеец, услышав топот лошадиных копыт, оглянулся и, поняв, что от погони не уйти, метнулся в сельву, продираясь через густые заросли. Он наверняка смог бы скрыться там, если бы не пес, чей чуткий нюх вел Гарсию за собой. Быстро ехать на коне сквозь чащу оказалось трудно. Ветви деревьев в этом месте росли так низко, что всаднику приходилось постоянно прижиматься к шее своего скакуна, чтобы не пораниться о торчавшие сучья. Пес скрылся из виду, убежав вперед по свежему следу, и через некоторое время испанец услышал его утробное ворчание. Пес настиг беглеца! Гарсия соскочил с коня и побежал на шум начавшейся борьбы. Рык, лай, затем снова громкое рычание, разносившееся по сельве на многие лиги[22] вокруг. Гарсия ускорил бег, мечом перерубая на ходу мешавшие заросли, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветви. К шуму борьбы примешался другой звук. Низкий, нескончаемый гул. Шум бегущей воды. Через минуту он выскочил на небольшую прогалину.

Индеец стоял на краю обрыва, держа в левой руке большой сверток, а в правой копье с костяным наконечником. Он так ловко орудовал им, что беснующийся пес никак не мог приблизиться к нему. Зверь прыгал из стороны в сторону, рычал, скалил огромные клыки, но все же не решался кинуться на свою жертву. Пес был слишком опытен, чтобы понимать опасность, исходившую от копья этого человека, но все ближе и ближе прижимал его к краю обрыва, в то же время избегая острого наконечника.

Гарсия свистнул пса, отзывая его от краснокожего, и присел на корточки, чтобы немного отдышаться. Бежать чонталю было некуда.

– Вот и пришло твое время, – скривясь в ухмылке, произнес испанец. Убивать индейца сразу он не хотел. Надо было сперва побеседовать с ним, да и не заслужил он того, чтобы умереть легко. Слишком много хлопот доставил.

Испанец внимательно рассмотрел своего противника. Ему было любопытно, кто же этот искусный враг, сумевший так долго и умело отбиваться от преследовавших его конкистадоров. Гарсия много сражался с дикарями, но так тяжело, как на этот раз, ему не приходилось никогда. Сильные противники всегда вызывали у него уважение, кем бы они ни были.

Индеец был молодым, от силы лет двадцати пяти. Его мускулистое тело покрывала замысловатая татуировка, на шее висела нитка нефритовых бус, а на плечи была накинута шкура ягуара. Он был босым.

Они некоторое время молча смотрели друг на друга, после чего индеец быстро что-то проговорил. Слов Гарсия не разобрал, но заметил сточенные в треугольную форму зубы дикаря, инкрустированные маленькими черными камнями.

За спиной послышались шаги, тяжелое дыхание, и из кустов вышел запыхавшийся солдат, чьей лошадью Гарсия воспользовался чуть раньше. Теперь дикарю противостояли два чужеземца и огромная, кровожадная собака. Силы были явно неравны, и надежды вырваться у него не оставалось. Загнанный краснокожий бросил копье в сторону, крепче прижал к груди сверток и смело прыгнул с обрыва.

Гарсия медленно подошел к тому месту, где только что стоял дикарь. Внизу, метрах в десяти бурлила широкая река, вспениваясь вокруг торчащих то там то здесь валунов, чьи стремительные воды уносили индейца вдаль, временами накрывая его волнами с головой.

Январь 2004 года. Штат Чиапас
Птичий гомон разбудил меня, заставив приоткрыть слипающиеся глаза. Ник сидел, завернувшись в одеяло, сторожа мой покой, а над его головой дралась стая маленьких попугаев. Чего не поделили между собой эти Божьи твари, так и осталось для меня загадкой, но орали они на всю округу громче любой сирены. Уже светало, и джунгли просыпались вместе со мной. Густой туман плотным покрывалом стелился по земле, а трава и листья блестели крохотными капельками росы. Прошедшая ночь оказалась настолько влажной, что наши одеяла отсырели. Солнце еще не выглянуло, не прогрело сельву своими жаркими лучами, и мы с Ником дрожали от холода. Пытаясь согреться, я встал, несколько раз присел, а затем начал отжиматься, приглашая Ника последовать моему примеру, но он лишь покачал головой и продолжил дрожать, накрывшись с головой одеялом.

Мы позавтракали, опустошив еще одну банку консервов, после чего собрались, вытащили мотоцикл на сакбе, снова замели следы и поехали дальше. О прочитанном в дневнике Брэда Честера я Нику рассказывать пока не стал. Слишком много было там странностей, чтобы отягощать ими его легко ранимую душу. Ему хватало постоянных ночных кошмаров, мучивших его еще с Кампече. Но теперь я знал, где мы сможем укрыться. Мы пойдем по пути Честера, благо, судя по его записям, для этого просто нужно было не сворачивать с сакбе, и она выведет нас к озеру Мирамар, посреди которого находится остров. Вот на нем, там, где много веков назад стоял город Лакамтун, мы и спрячемся. Едва ли кому-нибудь придет в голову искать нас в такой глуши. Главное добраться до острова незамеченными. Несмотря на удаленность от цивилизации, здесь можно наткнуться на людей, чего нам следовало всячески избегать.

И для этого в первую очередь надо было избавиться от нашего железного коня. Рассекая на нем по сельве, мы создавали много шума, оставляли много следов и передвигались слишком быстро, чтобы избежать случайного столкновения с людьми, которые, как и мы, могли вдруг воспользоваться сакбе. Идти пешком было сложнее, но такой поход позволял двигаться без шума, практически не оставлять следов, а при малейшей опасности юркнуть в чащу и переждать.

Когда слева от дороги вдруг послышался отчетливый шум бегущей воды, я крикнул Нику, чтобы он остановился, слез с мотоцикла и, продираясь через густые заросли, пошел в сторону все нарастающего гула. Вскоре шум вывел меня на край обрыва. Внизу, метрах в десяти, бурлила быстрая глубокая река. Именно здесь нам и предстояло расстаться с нашим верным, экспроприированным у полицейских мотоциклом. Ник некоторое время пытался спорить, и понять его было можно, поскольку ехать лучше, чем идти, но мне удалось убедить его в разумности своего предложения.

Нам потребовалось немало усилий, чтобы протащить огромный мотоцикл по чаще и буреломам до небольшой прогалины на самом краю обрыва и столкнуть его вниз. Тяжелая, блестящая в лучах солнца машина быстро пролетела в воздухе и с громким всплеском моментально ушла под воду. Ник склонился над краем и с сожалением посмотрел вслед исчезнувшему в реке мотоциклу.

Дальнейший наш путь оказался нудным и однообразным. Живность, населяющая сельву, более не производила на нас особого впечатления. Видимо, мы инстинктивно начинали действовать по принципу, что объекты, не представляющие для нас опасности, не должны отвлекать нашего внимания от основной цели – выжить.

Сколько нам еще предстояло пройти до озера Мирамар, мы не знали. День, два, а может, неделю. Погода была жаркой, пот струился с нас градом, а рюкзак и два одеяла, которые мы теперь попеременно несли на своих плечах, казались неподъемными.

К вечеру мы устали настолько, что сил сооружать временное жилище не осталось. Ноги гудели так, что, побросав вещи, я первым делом стянул с себя кроссовки и носки и лег на спину, задрав ноги на ствол дерева. Пока я таким образом отдыхал, Ник достал из рюкзака последнюю бутылку кока-колы и две оставшиеся банки консервов. Больше ни еды, ни воды у нас не было, но теперь нас это уже не беспокоило. Солнце быстро садилось, и мы поспешно отправились собирать листья, чтобы не спать не голой земле. Поблизости их было в достатке, но стоило нам удалиться всего на десяток шагов, как на землю неслышно спустились две обезьяны и осторожно направились к нашим вещам. Мы вовремя заметили непрошеных гостей и ринулись спасать свои вещи. Одна из обезьян сразу же забралась высоко на дерево, но вторая оказалась более смелой и настырной, схватила банку консервов и юркнула в густые заросли. Ник бросил ей вдогонку нож, но не попал. Поступок его был необдуманным, поскольку найти нож мы не смогли даже следующим утром.

В этот вечер мы впервые развели небольшой костер. Нам казалось, что мы уже довольно далеко ушли от полицейского поста, людей ни разу не встретили, а потому могли теперь позволить себе эту маленькую роскошь. Кроме того, ночь спустилась такая темная, что складывалось впечатление, будто нам закрыли глаза и вдобавок на голову надели мешок из плотной ткани. Невозможно было разглядеть даже собственную ладонь, поднесенную к лицу почти вплотную. Мы еще никак не могли научиться улавливать момент, когда в сельве наступает ночь. Короткие сумерки неожиданно сменялись непроглядной мглой. Если луна была полной, она еще хоть как-то освещала окрестности, но молодой месяц с этой задачей не справлялся, а когда его скрывали облака, ночь становилась просто сплошной чернотой.

Сидя поближе к костру в накинутых на плечи одеялах, мы доели последнюю банку консервов, допили кока-колу и закурили, когда Ник вдруг неожиданно вздрогнул, выронил сигарету и начал что-то мычать, указывая пальцем мне за спину. Я оглянулся, но не увидел ничего, кроме черной стены мрака.

– Там п-п-при-видение, – заикаясь, наконец вымолвил он, шаря рукой рядом с собой в поисках пистолета. – Б-б-белое…

– У-у-верен? – передразнил его я, понимая, что парень переутомился до галлюцинаций, но на всякий случай оглянулся еще раз и положил руку на рукоять пистолета.

– Я что, дурак, по-твоему? – настаивал он на своем. – Приведения отличить не смогу?

– От кого? – мой логичный вопрос поставил его в тупик.

Ник замялся, после чего буркнул:

– От не приведения, конечно. А от кого же еще?

И хотя я не сомневался в том, что Нику почудилось, его страх начал передаваться и мне. Я встал, достал из рюкзака фонарик и, немного отойдя в сторону от костра, посветил им в темноту. Луч фонарика выхватил из непроницаемой мглы причудливые хитросплетения ветвей и лиан и даже спугнул какого-то крохотного, но весьма любопытного зверька, наблюдавшего за нами из темноты. Ник стоял рядом, направляя пистолет вслед за движениями луча. Я осветил все вокруг, но ничего опасного не заметил. Мы снова сели к костру, Ник все никак не мог успокоиться, постоянно озираясь и высматривая во тьме причину своих переживаний.

Спустя полчаса он наконец решился выпустить из руки пистолет, согласившись, что ему показалось. Мы сидели у костра напротив друг друга, размышляя о случившемся и выкуривая одну сигарету за другой. Надо было ложиться спать, но что-то удерживало нас. Оба мы сошлись на том, что бандиты и продажные полицейские, гонявшиеся за нами на протяжении нескольких суток, а также дремучие леса, кишащие диким зверьем и наполненные непонятными городскому человеку звуками, не лучшим образом подействовали на нашу нервную систему.

Когда глаза уже начали слипаться, я вдруг заметил легкое движение во тьме. Огромное белое чудище медленно двигалось на нас из кустов, четко вырисовываясь на фоне кромешной черноты ночи. Я в ужасе не мог двинуться с места, видя, как оно все ближе и ближе подступает к нашему лагерю. Ник оказался прав. Это было настоящее привидение. Узрев мое вытянутое лицо, Ник повернул голову, и застыл, подобно мне, не в силах что-либо предпринять.

– Здравствуйте, сеньоры, – раздался голос чудища, которое постепенно приобрело более четкие, человеческие очертания. – Простите, я не желал вас пугать.

Он стоял перед нами – старик в просторном белом балахоне, доходившем ему практически до самых щиколоток. В ночи его длинные черные волосы и бронзовая кожа сливались с темнотой, и нет ничего удивительного в том, что мы видели лишь белый безголовый силуэт с оттопыренными рукавами-руками. Любой атеист принял бы его за привидение и впредь с пеной у рта доказывал бы другим существование потусторонних сил. Это был лакандон. В руке он держал длинную палку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся духовой трубкой. Я первым оправился от испуга и указал ему на место у костра.

– Только, к сожалению, нам нечем накормить вас. Да и воды у нас тоже нет.

– Ничего страшного, – улыбнувшись, сказал старик. – Я сыт, а водой могу с вами поделиться сам.

Он скинул с плеча мешок, но огромный мачете, висевший в ножнах за спиной на широкой, проходящей через грудь перевязи, снимать не стал. Видимо, осторожничал и хотел, чтобы оружие было всегда под рукой. Из мешка индеец вытащил сосуд из тыквы-горлянки и поставил его поближе к нам.

Мы угостили старика сигаретами. Индеец взял одну, размял над ладонью так, чтобы часть табака высыпалась на нее, и бросил образовавшуюся горстку в костер. Произнеся короткую молитву, он пояснил, что это жертва духам, а затем с удовольствием закурил, каждый раз задирая голову вверх, когда выпускал дым. Первое время разговор не получался. Нас не очень радовала встреча, потому что теперь о нашем местонахождении могло стать известно бандитам или полиции, а лакандон, судя по всему, привык к одиночеству и не стремился начинать беседу первым. Он просто сидел и курил, не обращая на нас никакого внимания, лишь изредка поглядывая в сторону Ника.

– Вы заметили наш костер в ночи? – не выдержав затянувшейся паузы, спросил его Ник.

– Нет. – Старик затянулся, после чего затушил о землю выкуренную до фильтра сигарету. – Я увидел вас еще днем. – Он улыбнулся, глядя на нас простодушными глазами, но увидев напряжение на наших лицах, добавил: – Иногда устаешь от сельвы и хочется услышать человеческую речь, поговорить с кем-нибудь.

– Здесь, наверное, трудно жить? – Я снова протянул ему пачку сигарет, положив ее рядом с ним.

– В городе труднее. – Старик поблагодарил меня кивком, взял еще одну сигарету, затем вытащил из костра тонкую ветку и прикурил от нее. – В городе надо много работать, чтобы жить, а здесь в достатке есть все, что надо человеку. Еда, вода, ночлег.

– Но здесь же опасно, – вставил изумленный Ник. – Хищники кругом, змеи разные.

– Если знать их повадки, они не страшны. А в городе много машин, которые могут тебя убить, если ты не будешь осторожен, и много хищных людей, которые могут убить тебя только потому, что им не понравится твой взгляд. А еще город убивает душу. Одно время я жил в городе. Мне не понравилось, и я вернулся домой, – старик обвел руками окружавшие нас джунгли. – В городе нет воздуха, и мне, индейцу, там нечем дышать, а тут его много.

Мы еще некоторое время говорили, рассуждая о жизни в городе и дикой природе. К нашему облегчению, лишних вопросов индеец не задавал. Он даже не спросил, как нас зовут, откуда мы и что делаем здесь, но (и я не смог не обратить на это внимания) периодически весьма странно поглядывал в сторону Ника. Так продолжалось некоторое время, пока он, как бы невзначай, не спросил его:

– У тебя интересное ожерелье. Откуда оно?

– Мне подарил его один человек из Мериды, – ответил Ник, подбрасывая в костер несколько сухих веток.

– Это очень ценная вещь, – старик смотрел на него с явным недоверием, а голос прозвучал сухо, и не столь приветливо, как в начале нашей встречи. – С такими вещами люди не расстаются просто так, и у того человека из Мериды, должно быть, имелись веские причины, чтобы преподнести тебе такой дар.

– Мы помогли ему. – Ник почувствовал перемену в интонации у индейца и внимательно взглянул на него. – Отмазали его от солдат по дороге в Кампече.

– Можешь рассказать мне об этом? – лицо старика стало очень серьезным, и в слабых отблесках костра я увидел, как прищурились его глаза.

Признаться, меня уже начинало настораживать постоянное внимание, которое уделяли встреченные нами люди к нефритовым бусам. Сперва Мигель, потом этот неожиданно появившийся из джунглей лакандон. Ник рассказал ему про старика-официанта в Мериде, о том, как мы вызвались подвести его к сыну в Кампече, и об офицере, который собирался обобрать его, лишив денег, необходимых для лечения сына. И о драке на кампечийской аллее, где мы выручили Мари, отбив ее от бандитов, и об ее отце, Мигеле Родригесе, который когда-то работал врачом среди лакандонов и видел это ожерелье на молодом шамане. Он не преминул добавить, что, по словам Мигеля, этот старик-официант из Мериды скорее всего и был тем самым шаманом. Индеец внимательно слушал Ника, устремив глаза в землю, иногда кивая головой, будто подбадривая его продолжать свой рассказ, а когда тот закончил, закрыл лицо ладонями и долго молчал. Ник удивленно смотрел на сгорбившегося старика, не понимая, чем так расстроил его.

– Я знал, что Хуан серьезно болен… Духи сказали мне об этом во сне. – Лакандон поднял голову и с благодарностью посмотрел на нас. – Спасибо вам за то, что помогли Пабло. Солдаты могли убить его, чтобы завладеть деньгами.

Я хорошо помнил, что Ник ни разу за весь свой рассказ не упомянул, как звали Пабло, а имя его сына было нам неизвестно. Не сложно было догадаться, что этот человек лично знал их. Именно поэтому его так заинтересовало висевшее на шее моего друга ожерелье и он решил выйти к нашему костру. Теперь я уже не сомневался в своей догадке. Как не сомневался и в том, что, если бы мы не смогли объяснить ему происхождение нефритового ожерелья, нас ожидали серьезные неприятности.

– Пабло мой брат, – будто уловив мои мысли, сказал старик. – Меня зовут Руис. Мы вместе уехали в город, но я не смог там жить, а Пабло остался. Мы не видели друг друга уже много лет. И Мигеля Родригеса я тоже хорошо знал. Он вылечил многих наших людей. – Индеец на мгновение задумался, а потом хитро ухмыльнулся: – Мы иногда спорили с ним по поводу методов лечения.

– Так шаман – это вы, а не Пабло, – догадался я.

– Да, – кивнул Руис. – Уезжая, я подарил ему ожерелье, чтобы он не забывал о родной земле и обычаях нашего народа. Это старинная вещь, передававшаяся из поколения в поколение. Отец говорил, что когда-то она принадлежала великому герою, и наш род ведется от него.

Видя, насколько опечалился старый индеец после его рассказа, Ник начал снимать с шеи ожерелье, чтобы вернуть ему, но тот жестом остановил его.

– Нет, оно должно остаться у тебя. Пабло отдал его тебе не только из-за того, что ты спас его. Значит, на то у него были и другие причины.

– Какие? – Ник удивленно посмотрел на индейца.

– Я не знаю, – он развел руками. – Возможно, духи велели ему поступить так.

– Духи? – Ник с сомнением посмотрел на старика.

– Иначе я не могу объяснить его поступка. Слишком дорога для нашего рода эта вещь, – ответил Руис. – Если вы расскажете мне все, что произошло с вами в Мексике, может быть, я смогу найти ответ на твой вопрос.

Мы с Ником переглянулись. С одной стороны, было опасно говорить индейцу о наших проблемах, но в то же время, не зная о том, что нас преследует столько людей, он мог случайно рассказать о нас кому-нибудь. Старик казался хорошим человеком и явно был благодарен нам за спасение своего брата. Кроме того, он был дружен с Мигелем и знал, что мы спасли его дочь. Индеец вызывал доверие, а нам нужен был друг в этих диких краях, способный помочь выжить и выбраться отсюда. Поэтому мы решили рассказать ему все без утайки. О наших похождениях в Канкуне, о Камиле и панамке, о драке на кампечийской аллее и порезанном животе, о снах Ника и Длинном с его сапатистами, о бегстве из полицейского участка… Старик внимательно слушал, а когда мы закончили, некоторое время сидел в глубокой задумчивости, после чего сказал, что ему надо посоветоваться с духами.

Руис достал из своего мешка какие-то травы, растер их ладонями в порошок и, бросая щепотки полученного зелья в костер, начал тихо петь. Его голос то затихал, то становился громче, тело ритмично покачивалось, а зрачки начали закатываться под веки. Я первый раз видел, как человек входил в транс, и зрелище это производило жуткое впечатление. Мы сидели с Ником, завороженно глядя на шаманский ритуал лакандона. Старик упал на землю возле костра, и его тело начало изгибаться так, что, казалось, сейчас переломается сразу же в нескольких местах. В какой-то момент я даже испугался, что он может убить себя. Пот градом струился по его лицу, а судорожно растопыренные пальцы цеплялись за мягкую землю, оставляя на ней глубокие, длинные следы, будто от когтей хищного зверя. Неожиданно его тело обмякло, и шаман начал что-то быстро говорить на непонятном нам языке. Губы его оставались неподвижными, но утробный голос, казалось, выходил из каких-то глубин… Через несколько минут старик затих, порядком перепугав нас. Ник даже спросил меня, не умер ли он, но вскоре шаман пришел в себя, поднялся и сел у костра, стирая с лица пот.

– В сельве происходит много событий, понять умом которые невозможно, – устало начал говорить он. – Сельва… она все такая же, как и тысячу лет назад. Здесь все иначе, чем в том мире, где господствует человек. Иначе, потому что здесь живут духи. Много разных духов. И зачастую они вершат человеческие судьбы. Они не могут напрямую говорить с людьми, но способны посылать им знаки, наставляя на истинный путь, или говорят с ними через избранных ими людей – шаманов и тех, кто умеет слышать голоса. А иногда они приходят во сне, как это случилось с Ником. Духи бывают злыми, и они насылают всевозможные беды и болезни. Но есть еще добрые духи, которые помогают людям. Между добрыми и злыми духами идет постоянная борьба. Но даже добрый дух может разгневаться на человека, если тот поступает скверно. Вас ведет добрый, но очень разгневанный дух. Он защищает вас от беды, пока вы следуете по пути, указываемому им… Большего я вам сказать не могу.

Глава шестнадцатая

19 января 1904 года

«Я дошел! Наконец я достиг цели своего долгого и мучительного путешествия. Я стою на берегу огромного озера, в центре которого вижу искомый мной остров. Словно молчаливые стражи прошлых эпох, возвышаются на нем величественные пирамиды. Именно там, согласно легенде, сокрыта величайшая реликвия, способная даровать магическую силу страждущему. Мне же она дарует безбедную старость. Близится ночь, и сегодня уже не представляется возможным добраться до вожделенного острова, но завтра утром я построю плот и еще до полудня окажусь там».

Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
– Чужеземцы скоро нагонят Балума, – сказал Чимаю подошедший Ах-Той. – Мы можем опоздать.

– Тогда в путь. – Чимай оторвал взгляд от катящихся вниз по сакбе голов.

– Неподалеку отсюда протекает быстрая река, – раздался за их спиной голос Кина. – Она течет вдоль сакбе, и если мы поплывем по ней, то сможем нагнать Балума раньше, чем его схватят белокожие.

– Мы потеряем время, строя плоты, – Чимай повернулся к Кину. – Лучше не рисковать.

– Нам не придется строить плоты. Там, – он указал рукой на заросли сельвы, – прямо у реки стоит маленькая деревушка, где мы сможем взять пирогу.

Как и говорил Кин, деревушка оказалась совсем рядом. Хижины лепились друг подле друга, возвышаясь над землей на высоких, прочных сваях так, чтобы в сезон дождей выходящая из берегов река не затопила их. Жители ее были рыбаками, обменивавшими свежую и вяленую рыбу на маис и прочие товары у земледельцев. Несколько больших и малых пирог сиротливо притулились к хижинам своих хозяев, а на высоких распорках сушились плетеные сети. Мальчишка, охранявший от вороватых птиц и обезьян коптившуюся на слабом дыму рыбу, первым заметил вышедших из леса воинов и испуганно закричал. Как и повсюду, случалось, что и в эту глухую деревушку порой забредали вражеские отряды, грабившие, убивавшие и уводившие в рабство ее обитателей. Но возникший было переполох быстро прекратился, когда вышедший вперед Кин прокричал, кто он и зачем пришел. Его хорошо знали здесь, а потому гостей приняли радушно, сразу же предложив еду и питье. Но Кин покачал головой, поблагодарил за оказанное гостеприимство и объяснил цель своего визита.

Столпившиеся вокруг жители деревушки с ужасом в глазах слушали его короткий рассказ о зверствах белых чужеземцев и мужественных гонцах-чонталях, направлявшихся в Лакамтун.

Они будут рады помочь, сказал седовласый старец и указал на пироги, позволяя выбрать любую. Кин достал из висевшего на поясе мешочка горсть бобов какао[23], желая расплатиться за лодку, но старец жестом показал, что платы он не возьмет.

– Прими лодку в дар от нас, – сказал он. – Негоже наживаться на помощи давним друзьям, оказавшимся в такой беде. Но будьте осторожны на нашей реке, она чрезвычайно опасна.

Кин не стал терять времени. Еще раз сердечно поблагодарив жителей рыбацкой деревушки, он отобрал самую большую пирогу, способную вместить весь его отряд, и приказал воинам перетащить ее к воде. Когда все погрузились в нее, он еще раз выкрикнул слова благодарности, призывая богов позаботиться об обитателях деревушки и даровать им благополучие и легкую жизнь.

Длинная, выдолбленная из цельного ствола большого дерева пирога скользнула по воде от берега, и гребцы налегли на весла. Их сильные руки работали без устали, выводя тяжелую лодку на середину реки, где течение было наиболее быстрым, и вскоре деревушка скрылась из виду. Через некоторое время река стала уже, течение сильнее, а на поверхности неожиданно возникали огромные валуны, но гребцы ловко лавировали между ними, избегая опасных теснин. Сидевший на носу пироги индеец вдруг резко вскочил на ноги, едва не перевернув ее и что-то крича, – из-за шума бурлящей реки разобрать его слова смогли только сидящие рядом – начал показывать рукой вдаль.

На берегу, наполовину в воде, лежал человек, в котором зоркие глаза Чимая сразу же признали своего предводителя. Он недвижимо лежал на спине, прижимая к груди какой-то сверток. Набегавшие волны раскидывали его длинные волосы, едва не заливая рот и нос, но несчастный, казалось, совсем не замечал этого. Издали было неясно, жив он или мертв, но, когда пирога пристала к берегу и выскочивший из нее Чимай склонился над телом, Балум с трудом приоткрыл глаза и посмотрел на него.

– Я думал, что ты уже мертв, – едва размыкая губы, прошептал он и попытался улыбнуться.

– А я думал, что не успею к тебе. – Чимай тяжело вздохнул и, осторожно приподняв Балума, перенес его подальше от набегавших волн.

Положив обессиленного предводителя на мягкий песок, он начал осматривать его раны. Все тело Балума покрывали ссадины, синяки и порезы, правая сторона лица была изодрана, а почти оторванное ухо висело на тонкой полоске кожи.

– Камни, – прошептал Балум, закрывая глаза. – Я прыгнул вниз, и течение понесло меня, ударяя об острые камни. – Он закашлялся, и струйка крови сбежала с уголка его губ. – Внутри все разбито, кости переломаны.

– Мы понесем тебя на руках, – попытался успокоить его Чимай, но Балум остановил его.

– Не перебивай, у меня осталось слишком мало времени… Возьми сверток, в нем священный череп Каб-Чанте. Отнеси его в Лакамтун и передай Кабналю… Сними с моей шеи нефритовое ожерелье, символ семьи владык Акалана. Теперь оно твое. За верность твою и бесстрашие я нарекаю тебя братом своим, а потому ты сможешь говорить с Кабналем как равный… А теперь уходи… тебе надо спешить… Бог Смерти Ум-Цек, Владыка Черепов, уже идет за мной…

Балум закрыл глаза, показывая тем самым, что разговор закончен. Чимай снял с его шеи ожерелье из нефритовых бусин, надел на себя, после чего взял в руки сверток с черепом Каб-Чанте, встал и почтительно склонил голову:

– Прощай, Балум, сын правителя.

– Прощай, брат мой, – прошептал Балум через некоторое время, глядя вслед уносящейся вниз по течению пироге.

Чимай сидел в конце заполненной воинами лодки вместе с Кином и Ах-Тоем, аккуратно держа на коленях священную реликвию. Сердце его сжималось от сознания того, что ему пришлось покинуть Балума, оставив умирать на мокром песке в чужом краю, как никчемного, издыхающего раба. Он даже не заметил, как течение стало настолько быстрым, что пирога понеслась по пенящейся, захлестывающей через борта воде уже без помощи гребцов, а те лишь пытались удержать ее на плаву и не налететь на камни.

Громкий крик Кина вернул его к действительности. Гребцы более не могли справиться с могучим течением, увлекавшим пирогу к внезапно появившейся поперек реки ровной линии, где вода вздымалась, будто натыкаясь на невидимое препятствие. Индейцы попытались направить лодку к берегу, но было уже поздно, и ее лишь закрутило в неумолимом потоке. Гребцы побросали весла, хватаясь руками за скользкие борта, но двое все же не удержались и вывалились наружу. Их тела скрылись под водой, затянутые в воронку ближайшего водоворота. Через несколько секунд пирога достигла края водопада, взметнулась вверх, и Чимай увидел разверзшуюся под ними бездну. Кричащие люди летели в воздухе рядом с ним, в ужасе размахивая руками и ногами, словно могли превратиться в птиц и удержаться над простиравшейся далеко внизу водной гладью. Но Чимай не выпустил сверток из рук.

Ему повезло, он ровно вошел в воду ногами вперед, успев набрать полные легкие воздуха, но удар о водную поверхность оказался настолько сильным, что сознание на миг покинуло его. Многим его соратникам повезло меньше, и их тела плашмя бились о воду. Их кости ломались, рвались внутренности. Спустя мгновение большая, тяжелая лодка ударила сверху нескольких уцелевших людей, кроша их черепа, когда они уже всплывали на поверхность.

Чимай вынырнул, жадно хватая ртом воздух, и медленно поплыл на боку к берегу, удерживая святыню одной рукой. Здесь, внизу – под водопадом, – река была на удивление спокойной.

Он долго лежал на берегу, отдыхая и глядя вверх на стену воды, падающую вниз с огромной высоты. Солнце слепило глаза, и Чимай закрыл их, пытаясь справиться с головокружением. Казалось, будто неведомая сила раскручивает его, выворачивая наружу внутренности. Прошло некоторое время, и он услышал слабое шуршание, а потом почувствовал, что кто-то стоит над ним, загораживая собой слепящее солнце. Он разомкнул веки и увидел могучую фигуру Ах-Тоя, держащего на плече бездыханного Кина.

– Боги сохранили тебе жизнь, чонталь? – он щурился от попадавшей в глаза воды, струящейся с волос по изуродованному шрамом лицу, но не мог стереть ее, двумя руками удерживая тело своего предводителя.

– Кин мертв? – Чимай поднялся и помог Ах-Тою снять тело с плеча. Вместе они аккуратно положили его на горячий песок.

– Нет, – покачал головой воин и присел рядом с бесчувственным Кином. – У него сломано несколько ребер, но он будет жить. Скоро он придет в себя, но не сможет продолжить путь вместе с тобой. Прости, друг, я должен остаться вместе с ним.

Чимай кивнул. Он понимал, что теперь ему придется продолжить опасный путь в одиночку.

Январь 2004 года. Штат Чиапас, озеро Мирамар
После того как старый лакандон закончил говорить, мы с Ником еще долго сидели молча, глядя на догорающие угли. Индейский шаман, впадающий в транс в отблесках мечущегося в небольшом костерке огня, горящего посреди бескрайних, диких джунглей, а потом, после «разговора с духами», предложивший нам свою помощь, произвел странное, пугающее впечатление и в то же время вселил в наши души нелепую надежду на спасение. Ник, замученный ночными кошмарами, задумчиво притих. Ответ старика был весьма расплывчат, но, по крайней мере, несколько успокоил его.

Когда следующим утром мы проснулись, Руис уже успел развести потухший за ночь костер и жарил на нем общипанную тушку довольно крупной птицы. Он с улыбкой посмотрел на нас и жестом пригласил присоединиться к трапезе. Туман еще не рассеялся, и было довольно сыро. Поежившись, я подошел к костру и протянул руки к огню, чтобы согреться. Вскоре ко мне присоединился Ник.

– Вы скоро привыкнете, – произнес старик, переворачивая тушку так, чтобы она прожарилась со всех сторон.

Мы уже давно не ели горячей пищи, а запах от мяса исходил такой, что я готов был проглотить всю птицу целиком.

Пока мы с Ником жадно вгрызались в куски вкуснейшего мяса, Руис с любопытством рассматривал нас – двух еле державшихся на ногах, грязных, осунувшихся, бледных от усталости и недоедания беглецов.

– Что вы собираетесь делать? – в итоге спросил он, и я, с трудом оторвавшись от еды, сказал, что мы намеревались пойти дальше по сакбе, полагая, что она выведет нас к озеру Мирамар, где мы предполагали спрятаться и провести там некоторое время, пока не найдем выход из сложившейся ситуации.

– Да, эта дорога выведет вас туда, – Руис кивнул, соглашаясь, что на первое время нам было бы неплохо укрыться на острове. – Люди редко появляются там, и, думаю, вы будете в безопасности. Да и искать вас вряд ли кто там станет. Я провожу вас к озеру и помогу переправиться на остров.

Общение со стариком-лакандоном внесло некоторое разнообразие в нашу мрачную действительность. Пока мы шли по сакбе, он рассказывал нам о том, как жить в джунглях, показывал по пути растения и фрукты, которые можно употреблять в пищу, и, самое главное, как найти воду там, где поблизости нет рек. Например, говорил он, если срубить банановое дерево на высоте сантиметров тридцати от земли и вынуть сердцевину, то через пару часов очищенное пространство внутри пня наполнится водой. Этим источником можно пользоваться некоторое время, потому что пень еще несколько раз будет наполняться хорошей и довольно чистой водой. Главное – не забывать накрывать пень широкими банановыми листьями, иначе вода может испариться, и, кроме того, ее заполонят всевозможные насекомые. Руис также указал нам на походивший на широкую бочку кактус высотой около метра. Надо срезать его верхушку и растолочь находившуюся внутри мякоть в пюре, которое потом следует выжать в какой-нибудь сосуд. По словам лакандона, полученная жидкость по цвету напоминает молоко, не очень приятна на вкус, но вполне пригодна для питья. Старик также рассказал, как охотиться и на кого охотиться. Как выслеживать ту или иную добычу. Когда мы проходили мимо термитника, он указал на него и подвел нас к нему поближе.

– Это тоже хорошая еда, – сказал он, – и если вы по каким-то причинам не сможете охотиться, то некоторое время вполне протянете на термитах.

Ник судорожно поморщился, а Руис отломал длинную тонкую ветку, подошел к термитнику и всунул ее в одно из отверстий на его боковой поверхности. Буквально через несколько секунд он вытащил ее наружу и показал нам. Вся ветка оказалась усеяна напоминающими муравьев насекомыми, достигавшими в длину двух-трех сантиметров. Ник поглядел на них и сказал, что лучше помрет от голода, чем засунет себе в рот такую гадость. Увидев его реакцию, Руис рассмеялся, воткнул палочку в землю и снял с нее одного из термитов. Аккуратно оторвав ему голову и лапки, он отправил его себе в рот, раскусил зубами, и проглотил.

– Вкусно, – улыбаясь, проговорил он, протягивая палочку с вцепившимися в нее насекомыми Нику, но тот отрицательно помотал головой. Я тоже отказался от экзотического блюда, упирая на то, что сегодня хорошо позавтракал, на что лакандон вновь весело рассмеялся, обнажив редкие зубы, но потом серьезно добавил: – Ничего, зато, когда проголодаетесь, будете знать, где легко можно найти еду.

Сколько времени нам предстояло провести в диком лесу, мы даже боялись загадывать. Многое мы узнали от нашего нового друга, и жизнь в джунглях уже не казалась нам такой безнадежной. Я шел рядом со старым лакандоном и внутренне восхищался этим маленьким, щуплым человеком, двигавшимся с мягкостью кошки. Казалось, само провидение послало нам его в минуту отчаяния, чтобы он передал нам необходимые знания, и старик использовал каждую возможность, чтобы научить нас различным тонкостям выживания в сельве.

К берегу озера Мирамар мы вышли к полудню, и Руис, указав на находившийся вдали остров, сказал:

– Здесь вы сможете чувствовать себя в полной безопасности. В восьмидесятые годы археологи проводили здесь раскопки, но теперь сюда редко кто-либо забредает.

– Как нам перебраться туда? – Ник сел на теплый песок, снял кроссовки и вытянул уставшие ноги.

– У меня здесь припрятана лодка, – Руис опустился рядом с ним на корточки.

Ник вопросительно взглянул на старика, и тот, отвечая на его немой вопрос, пояснил:

– Я живу сегодня здесь, завтра там. Иногда я пользуюсь этой лодкой, чтобы добраться по впадающей в озеро речке до ближайшего поселка, где закупаю разную мелочь.

Мы посидели еще некоторое время на берегу, отдыхая, после чего старик предложил нам немного подождать его, а сам скрылся в зарослях. Минут через двадцать он появился на небольшой пироге, выдолбленной из цельного ствола дерева. Я засомневался, сможем ли мы уместиться в ней втроем, но старик успокоил меня, сказав, что индейские лодки довольно устойчивы и способны выдерживать грузы и побольше. Ника волновали аллигаторы, но Руис уверил его, что твари эти в здешних водах не водятся. Так это было на самом деле или нет, я не знаю, но Никита поверил ему сразу же. Забравшись в лодку, мы уселись на ее носу, а старик устроился позади и начал грести длинным веслом, опуская его то с одной, то с другой стороны пироги. От нашей помощи он отказался, пояснив, что управлять пирогой без должных навыков весьма непросто и неумелый человек может легко перевернуть ее.

От острова нас отделяло не менее четырехсот метров, и все то время, что мы плыли к нему, я молча смотрел вдаль, стараясь свыкнуться с мыслью, что нам придется прожить здесь долгое время. Над прозрачной, голубой водой летали чайки, иногда ныряя в нее, чтобы потом взмыть с маленькой рыбешкой в клюве. Яркий солнечный свет бликами отражался от поверхности озера, создавая полную иллюзию безмятежности, но в душе я не чувствовал ничего, кроме всепоглощающей тоски. Последние несколько дней оказались сплошным кошмаром, которому, казалось, теперь уже никогда не будет конца. Вместо занимательного путешествия мы впутались в отвратительную ситуацию, грозившую нам либо мучительной смертью, либо долгим заключением в мексиканской тюрьме. Ник сидел рядом со мной, понуро глядя на водную рябь, и я видел, что он готов взвыть. Мне хотелось как-то взбодрить его, но я не нашел нужных слов и промолчал. Только теперь, добравшись до нашего будущего убежища, мы полностью ощутили, насколько изменилась наша жизнь. Родной дом и люди, которых я искренне любил, остались далеко-далеко, и я уже не верил, что смогу их когда-нибудь увидеть. Впереди же нас ожидали только страдания, голод, боль и страх, который будет неотступно преследовать нас на каждом шагу. Страх оказаться замеченными случайными людьми, которые передадут нас в руки бандитов или полицейских, страх перед диким зверьем, перед возможными болезнями или несчастными случаями, ведь малейшая рана в этих влажных местах могла привести к заражению крови, а без лекарств даже такая мелочь, как зубная боль, способна свести человека с ума. Я почувствовал, как ледяные щупальца ужаса начали медленно сжимать мое сердце. Старый лакандон успел многое рассказать нам о способах выживания в джунглях, но он не в силах был вернуть нас к нормальной, привычной для нас жизни. Я знал, что сотни людей считают се льву своим домом, но, в отличие от нас, у них была возможность хотя бы иногда появляться в ближайших деревушках. Нам же теперь предстояло постоянно скрываться от людей. В чужой стране, в чуждых нам условиях и без единого шанса на спасение.

Погруженный в раздумье, я и не заметил, как пирога пристала к острову. Он был сплошь покрыт лесом, и лишь кое-где различались развалины древнего города. Руис жестом показал, чтобы мы выбирались на берег, после чего втащил пирогу в ближайшие заросли, подальше от чужих глаз.

Берег оказался заболоченным, и первыми звуками, приветствовавшими нас на острове, кроме плеска воды, стало громкое, не смолкающее ни на минуту кваканье лягушек. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как со всех сторон налетела озверевшая мошкара, чьи укусы вызывали нестерпимый зуд. И здесь Руис пришел нам на помощь. Пока мы безрезультатно пытались расправиться с кровососущими гадами, старик сорвал несколько каких-то листьев, протянул нам и велел размять их, а сок втереть в кожу. Мошкара действительно отстала, сразу же потеряв к нам всякий интерес, и Руис порекомендовал хорошенько запомнить это растение на будущее.

По совету старика для начала мы соорудили небольшую хижину, покрыв ее крышу большими пальмовыми листьями. Место для нее лакандон выбрал в чаще, чтобы никто, высадившийся на острове, не мог случайно заметить нас. Пока мы рубили стволы тонких деревьев, вкапывали их в землю и связывали гибкими лианами, индеец отправился на охоту, чтобы раздобыть нам еду на ужин. Он вернулся, когда мы уже почти закончили постройку, и бросил на землю небольшую мохнатую обезьянку. На ее шее виднелись следы крови и, присмотревшись, я заметил маленькое отверстие, свидетельствующее о том, что старик убил ее с помощью своей духовой трубки. Он с любопытством осмотрел творенье рук наших и нашел хижину несколько перекошенной, но вполне пригодной для жилья. На первое время, как сказал он.

Взяв в руку нож, Руис распластал тело мертвой обезьянки на спине, сделал надрез и начал снимать с нее шкуру. Я заметил, как перекосилось лицо Ника, когда старик принялся разделывать тушку. Невольный позыв тошноты постиг и меня. Обезьянка видом своим слишком походила на смешного человечка, чтобы спокойно воспринимать открывавшиеся взору внутренности. Никита не выдержал первым. Он кинулся в кусты, и я услышал, как он начал давиться приступами рвоты. Руис поднял на меня глаза, в то же время окровавленными руками вытаскивая из обезьянки кишки и бросая их рядом с тушкой. Тут пришла моя очередь присоединиться к Нику, согнувшись в кустах пополам в безуспешной попытке перебороть тошноту.

– Я ее есть не буду, – донесся до меня угрюмый голос Ника. – Это все равно что человека сожрать.

Я закивал, соглашаясь с ним, и попытался ответить, но снова согнулся в очередном приступе. Когда мы вернулись назад, то старались не смотреть на освежеванную тушку хвостатого зверька, рядом с которой валялись шкурка, внутренности и отрезанная обезьянья голова. Меньше всего нам в этот момент хотелось есть.

Лакандон сидел в ожидании нас, хмуро глядя перед собой из-под густых темных бровей.

– Если вы хотите выжить, то должны перестать вести себя как пижоны, – в итоге проговорил он, и в голосе его прозвучали нотки разочарования. – Если вы хотите жить, то должны есть, а чтобы есть, вы должны научиться убивать. Здесь нет светящихся красивыми рекламами супермаркетов, как у вас в городе, и вы не можете пойти в магазин и купить консервы, на которых будет изображена счастливая корова. Почему вас не смущает кусок жареного бифштекса на вашей тарелке? Только потому, что вы не видели, как эту корову убили на бойне?

– Просто она очень похожа на человека, – выдавил из себя Ник, показывая рукой на тушку обезьянки, не глядя в ее сторону.

Руис кивнул, соглашаясь с ним, но не ответил. Он поднялся, собрал хвороста, срезал две палки с рогатинами на концах и воткнул их в землю на некотором расстоянии друг от друга. Затем индеец заточил еще одну палку, насадил на нее обезьянью тушку и положил этот импровизированный шампур на рогатины. Разведя костер, он молча сидел рядом с ним, периодически переворачивая тушку, чтобы она хорошо прожарилась со всех сторон. Когда мясо было готово, мы с Ником пересилили себя и поели. Обезьянье мясо оказалось очень вкусным.

После ужина Руис попрощался с нами, сказав, что вернется через несколько дней, а сейчас ему следует переплыть озеро, пока не стемнело. Нам было жаль расставаться со стариком, но мы прекрасно понимали, что он не может постоянно оставаться вместе с нами.

Мы провели первую ночь на острове, забившись в свое убогое пристанище, внутри которого развели небольшой костер, чтобы согреться. К полуночи начался дождь, сперва едва моросивший, а затем обрушившийся с неба сплошным, нескончаемым потоком. Крупные капли молотили по крыше, но благодаря советам Руиса мы смогли выложить ее так, что пальмовые листья не пропускали воду. Следуя указаниям старика, мы построили наше жилище на пригорке, и первые несколько часов внутри него было довольно сухо, но постепенно утрамбованный земляной пол все равно пропитался влагой, и на нем образовались лужицы. Листья, из которых были выложены наши «постели», намокли, и спать на них стало совершенно невозможно, а потому половину ночи мы просидели у костра, молча подбрасывая в него хворост и слушая мощные раскаты грома. Влажные сучья отказывались гореть, а лишь наполняли хижину едким дымом, и вскоре костер стал постепенно затухать. Заснуть в эту адскую ночь мы так и не смогли, проведя остаток ее, скрючившись на корточках около тлеющих углей. К утру вся наша одежда была сырой и мы дрожали от холода так, что стучали зубы.

День выдался хмурым и промозглым, а с серого неба время от времени лил ледяной дождь. Когда он заканчивался, вода продолжала капать с листьев и веток. Угрюмые, мокрые насквозь джунгли доводили до исступления, но к полудню тучи рассеялись, и, к нашей бурной радости, наконец-то выглянуло солнце. Воздух прогрелся быстро, и уже через час мы с Ником смогли немного прийти в себя. Памятуя о бессонной ночи, мы решили исследовать находившиеся поблизости развалины древнего индейского города, чтобы найти в них более подходящее укрытие на случай нового ливня, но сперва нам следовало позаботиться о пропитании. Первым делом мы отправились к озеру в надежде, что во время бушевавшей грозы волны выбросили на берег хотя бы пару рыбешек. Ноги утопали в вязкой грязи, но после бессонной ночи это было меньшим из зол, и мы, пошатываясь, двигались к берегу, с трудом пробираясь по щиколотку в мокрой, засасывающей кроссовки жиже.

С рыбой нам не повезло, но после долгих скитаний мы набрели на горку то ли черепашьих, то ли птичьих яиц и тут же набросились на них и съели сырыми, немного заглушив чувство голода. Когда мы уже хотели вернуться к хижине, наше внимание привлек тихий, но нарастающий гул со стороны озера. И вскоре, к ужасу своему, мы увидели, как в нашу сторону стремительно движется большой, набитый людьми катер. Остров оказался не таким безлюдным, как нам того бы хотелось. Ник первым бросился в заросли, а я побежал за ним. Нам хватило самообладания, чтобы не удариться в панику, и мы спрятались в чаще, чтобы, затаясь, сквозь густые, мокрые заросли посмотреть, кто же сюда пожаловал.

Глава семнадцатая

Ночь с 19 на 20 января 1904 года

«Прошло всего несколько часов с той поры, как я сделал предыдущую запись в дневнике, и сейчас джунгли погрузились во тьму. Наступила ночь, но мне нельзя спать, и потому я пишу, сидя возле костра, разведенного внутри небольшой, сухой пещеры. У входа в нее я развел еще один костер. Большой костер, в который мне приходится постоянно подбрасывать хворост, чтобы огонь закрывал проход в пещеру. Едкий дым заполоняет все пространство моего временного убежища, но я не в силах что-либо поделать с этим и вынужден дышать через клочок материи, смоченный остатками воды. Пятнистая бестия, преследовавшая меня на протяжении всего пути, то появляясь вдали, то исчезая, едва не разорвала меня, когда я стоял на берегу, наслаждаясь открывавшимся передо мной видом. Ягуар подкрался со спины, готовый наброситься на меня, но я вовремя обернулся и дважды выстрелил. Одна из пуль задела его, и он бежал в чащу зализывать рану. Полагая, что зверь может вернуться, я решил расположиться на ночь в замеченной ранее пещере и остаток вечера провел, собирая достаточное количество хвороста для костра, чтобы его хватило на всю ночь. Задача оказалась не из легких, поскольку приходилось постоянно держать в руке винчестер, дабы иметь возможность отразить новую внезапную атаку беспощадной твари. Устроившись в пещере, я первым делом развел костер на входе в нее. Раненый ягуар появился вновь спустя некоторое время, и теперь бродит совсем рядом, постоянно оглашая округу своим свирепым рычанием. Страх охватил меня, что стена пламени, отделяющая нас друг от друга, не остановит его, и я развел в глубине пещеры еще один костер… Порой мне кажется, что этот ягуар, словно некая Высшая Сила, пытается противостоять достижению моей цели. Может, прав был тот странный индеец, советовавший мне оставить свои помыслы и вернуться назад?»

Январь 1530 года. Озеро Мирамар
– Скоты, – выругался Гарсия, глядя на толпившихся напротив него хмурых, озлобленных солдат. Каждый из них сжимал в руках оружие, готовый при необходимости воспользоваться им против своего командира и тех, кто решится встать на его сторону. Испанец понимал, что на этот раз они настроены решительно и пойдут на крайние меры, чтобы добиться своего. От толпы отделился человек и, сделав шаг вперед, твердо сказал:

– Мы уходим. – Он сплюнул под ноги и вытер губы грязным рукавом. – Дальше гоняться по джунглям не имеет смысла, все индейцы погибли.

– Нет, мрази! Нет! – не сдерживая гнева, заорал Гарсия. – Он жив! Я видел, как река уносила этого ублюдка!

– Ты не кричи, Гарсия, – тихо проговорил солдат, пригибая голову так, будто готовясь броситься на обидчика. – При таком быстром течении и с таким количеством торчащих повсюду в реке камней он выжить не мог, и ты это знаешь не хуже нас. Если тебе взбрело в голову вечно гоняться по сельве за духом сдохшего краснокожего ублюдка, ты волен делать это сам, но не волен заставлять нас. Мы возвращаемся. Ты можешь присоединиться к нам, но, если попробуешь нам помешать, мы будем вынуждены тебя убить.

– Вы мятежники, бунтовщики. – Он стоял в одиночестве против двух десятков солдат, сжимая одной рукой меч, а другой удерживая за ошейник рвущегося пса. – Вас повесят как дезертиров, а я буду смотреть, как сломаются ваши шеи, а из ваших поганых ртов вывалятся посиневшие языки.

– Никого не повесят, Гарсия, – спокойно ответил солдат, с сожалением глядя на беснующегося командира. – Мы убили всех чонтальских гонцов, а их вожак утонул в реке. Если ты не вернешься с нами, то погибнешь здесь.

– Он жив, – настаивал Гарсия. – Я чувствую, что он жив.

– Ты просто сошел с ума, – покачал головой солдат, понимая, что говорить с ним далее бесполезно.

Гарсия не стал дожидаться, когда нестройная толпа скроется из виду. Он повернулся, дернул за ошейник давящегося лаем пса, пытаясь унять его, и пошел к привязанному у края зарослей коню. Сняв наброшенную на ветви уздечку, испанец легко вскочил в седло и, грозно прикрикнув на собаку, поскакал по сакбе в противоположном направлении. Он не сомневался, что гонец жив, и повернуть назад означало предать всех тех, кто погиб, преследуя его… Гарсия в сердцах чертыхнулся… Красивые слова. Нет ему дела до тех, кто остался кормить собой падальщиков на этой тропе. Плевать на них. Он больше не собирался лгать самому себе. Не желал он дарить этому краснокожему скоту жизнь, которой тот не достоин! Из-за него Гарсия рисковал своей головой, страдал от голода и жажды, сутками скакал, не слезая с коня, стирая в кровь кожу… Из-за него он потерял двух своих лучших боевых псов, верой и правдой служивших ему во многих походах. Они бы не бросили его сейчас, как это сделали струсившие солдаты… И теперь он должен повернуть назад, чтобы яйцеголовый, косоглазый урод смеялся над ним всю оставшуюся жизнь? Никогда! Он сам поймает его, вырвет ему кишки и заставит сожрать их. А потом вернется назад и проследит, чтобы каждого из покинувших его солдат вздернули на виселице. Каждого!

Сколько времени он провел в седле, преследуя последнего из дикарей, Гарсия не знал. Глаза его иногда закрывались и, не в силах преодолеть нахлынувшую усталость и разлепить распухшие веки, он засыпал, а вернее, забывался, проваливаясь в полуобморочное состояние, которое едва ли можно было назвать сном. Он чувствовал, что сакбе должна привести его к цели чонтальских гонцов, и полагал, что выживший индеец обязательно вновь выйдет на нее. Испанец надеялся, что пес почует зловонный запах дикаря и укажет своему хозяину его след. И тогда карающий меч Гарсии одним ударом завершит жизнь этого навозного жука.

И ожидания его оправдались. Собака неожиданно остановилась, шерсть на ее холке вздыбилась, и глухое рычание возвестило ему, что след найден. Гарсия ударил утомленного коня шпорами, но тот уже не мог перейти даже на рысь. Испанец соскочил с обессиленного коня и побежал вслед за бросившейся вперед собакой, выхватывая на ходу меч из ножен. Он попытался остановить пса, свистнув ему вдогонку, опасаясь, что тот первым прикончит краснокожего, но зверь уже скрылся за изгибом дороги. Гарсия бежал, жадно ловя воздух широко раскрытым ртом. Он должен сам убить настырного дикаря. Сам… только сам. Он должен заглянуть в его поганые косые глаза и увидеть, как ублюдок будет корчиться в предсмертных муках, прежде чем жизнь покинет его.

Лай пса, раздавшийся совсем рядом, где-то за плотной стеной деревьев, свидетельствовал о том, что зверь настиг беглеца. Гарсия попытался бежать быстрее, но споткнулся и упал, не успев выставить руки перед собой. Он ударился о каменную кладку сакбе, раздирая лицо в кровь. Боль от удара была страшной, но испанец снова вскочил на ноги и подхватил выпавший при падении меч. Еще минута, и он увидел своего противника.

Индеец стоял на берегу спиной к озеру, прижимая к груди какой-то сверток, длинной палкой отбиваясь от наседавшей собаки. Другого оружия при нем не было. Гарсия почувствовал, как его затрясло от нахлынувшего бешенства. Наконец он добрался до мерзкого дикаря, вынудившего его пережить столько злоключений. В ярости он готов был броситься на краснокожего и прикончить его, но смог сдержать затмевавшую разум жажду мести. Испанец отозвал пса и заставил его сесть рядом. Зверь порывался вскочить и продолжить атаку, но Гарсия охладил его пыл резким ударом сапога по ребрам. Пес взвизгнул, отскочил в сторону и испуганно посмотрел на хозяина, поджав хвост так, что, казалось, тот прилип к его поджарому животу. Но Гарсия даже не заметил реакции своей собаки. Его интересовал только индеец.

Они стояли друг против друга, напряженные, не отрывая глаз, готовые в любой момент схватиться в решающем поединке. Испанец с длинным, острым мечом в руке и индеец с сучковатой палкой. Лишь десяток метров разделял их. Дикарь, не сводя глаз со своего противника, нагнулся и аккуратно положил сверток на землю, после чего крепко сжал обеими руками свою никчемную палку. Он был готов драться против чужеземца и его зверя, понимая в то же время, что выйти победителем ему вряд ли удастся.

Гарсия занес свое грозное оружие и шагнул в сторону краснокожего, не в силах сдержать довольной ухмылки. Глупый дикарь проделал такой тяжелый, изнуряющий путь и теперь стоял на берегу озера спиной к острову, на котором возвышались пирамиды индейского города. Испанец не сомневался, что именно этот город был целью гонцов-чонталей, и теперь вот он, совсем рядом, но дикарю не суждено попасть туда. Потому что он, Гарсия, сейчас убьет его.

Собака боязливо сделала шаг в сторону своего хозяина, все еще не понимая, чем вызвала его гнев, но неожиданно раздавшийся в зарослях шорох заставил ее обернуться. Ветер донес до ее чуткого носа запахи чужих людей, и она зарычала, оскалив огромные, пожелтевшие клыки. Не менее десятка стрел вылетело из чащи, с глухим звуком вонзаясь в собачьи бока. Увидев, как собака замертво повалилась на землю, Гарсия закрутил головой, пытаясь разглядеть невидимых врагов, и в тот же миг из сельвы высыпала толпа индейцев.

Их было человек пятьдесят – сильных, хладнокровных воинов, чьи тела и лица покрывала черная краска войны. В руках они держали натянутые луки, готовые в любой момент выпустить в двух незнакомцев смертоносные стрелы. Испанец, не веря своим глазам, растерянно вертелся на месте, выставляя перед собой острие меча. Злость и негодование переполняли его. Ведь после стольких дней безумной гонки он наконец настиг своего врага и уже готов был изрубить его на куски, уничтожить, как болезнетворную гниду, а теперь стая выскочивших из леса мартышек пытается лишить его этого удовольствия. Гарсия в ярости закричал и кинулся на стоявшего у края воды Чимая, занося над головой сверкающий на солнце меч. Он быстро преодолел разделявшее их расстояние и уже намеревался нанести своему противнику смертельный удар, когда в стороне зазвенела тетива и длинная стрела пронзила его бедро. Гарсия рухнул под ноги спокойно стоявшего Чимая, и тот, сделав шаг вперед, выбил из его руки меч. Упираясь руками в землю и подтягивая залитую кровью ногу, испанец пополз к ненавистному врагу. Он исступленно кричал, стараясь ухватить дикаря, но было поздно. Чимай, не обращая внимания на поверженного врага, перешагнул через него и направился к стоявшим поодаль воинам. Он легко определил их предводителя по богатым одеждам и украшениям.

– Мое имя Чимай, – обратился к нему он, протягивая завернутый в материю череп Каб-Чанте. – Я прошел долгий путь из Акалана, государства чонталей, чтобы говорить с вашим правителем, Кабналем.

Опираясь на длинное копье, предводитель лакамтунцев мрачно оглядел чонтальского гонца. Некоторое время он не двигался с места, словно застывшее изваяние, а затем с невероятной скоростью крутанул копье, обрушив тяжелое древко на голову пошатывающегося от усталости Чимая.

– Не пристало грязной чонтальской собаке говорить с моим правителем, – сказал наконец он, ставя ногу на шею распластавшегося на земле бесчувственного Чимая. – Верховный жрец решит твою судьбу.

Январь 2004 года. Штат Чиапас, озеро Мирамар
Катер пристал к берегу, и из него высыпало семь человек, сразу же приступивших к разгрузке. Они быстро вытащили на берег какие-то ящики, мешки и плотно набитые рюкзаки. Люди эти мало походили на археологов, да и за спиной у каждого из них висел автомат. Когда вся поклажа была выгружена, двое незнакомцев вернулись к катеру и помогли выбраться из него еще одному человеку, который, судя по всему, не мог передвигаться самостоятельно. Когда они несли его на берег, я отчетливо смог разглядеть, что правая рука его висела на перевязи, нос был перехвачен широким белым пластырем, а левая нога, затянутая в толстый, ясно проступающий через намотанные серые тряпки гипс, несгибаемо торчала вперед, словно указывая им наиболее верный путь. Этим человеком был Длинный.

– И сюда добрался, гад, – затаившийся рядом со мной Ник едва не поперхнулся от злости.

Ситуация складывалась отвратительная. Только мы начали свыкаться с мыслью о том, что смогли сбить с толку всех преследователей и нам предстоит провести в одиночестве долгое время, как снова появился этот настырный урод. Вид его мог бы вызвать у постороннего человека приступ праведного сочувствия. Порезанный нос, разбитое лицо, сломанная рука, сломанная нога – бедняга, попавший под паровоз, да и только, – но мы знали, насколько этот человек опасен.

– Что же еще ему надо было сломать, чтобы он оставил нас в покое? – с трудом выдавил я из себя.

– Шею, – ответил Ник, разглядывая собравшихся на берегу людей, которым Длинный отдавал указания.

Высадившиеся на остров люди представляли для нас смертельную угрозу, но более всего меня в данный момент беспокоили оставленные нами на берегу следы. Много следов. На мокрой, впитавшей потоки воды земле отпечатки наших ног были слишком хорошо видны издалека, чтобы находившиеся поблизости боевики не заметили их. Это было лишь делом времени, и вскоре один из сапатистов наткнулся на них. Бандиты отвлеклись от своих дел и схватили автоматы, настороженно оглядывая окружавшие их джунгли. Длинный, которого вынесшие на берег люди усадили на один из ящиков, выкрикнул какой-то приказ, и двое трусцой побежали в нашем направлении.

– Пора сматывать отсюда, – я дернул Ника за рукав и начал пробираться вглубь чащи.

Комья грязи липли к кроссовкам, мешая идти, ветви цепляли одежду, а густые заросли порой вставали плотной стеной, вынуждая нас искать обходной путь. Местами приходилось на четвереньках пролезать под склонившимися стволами деревьев, и когда мы наконец добрались до своей хижины, то с ног до головы были перемазаны в зловонной грязи. Ник быстро покидал в рюкзак наши скудные вещи и набросил его себе на плечо, а я вытер испачканные ладони о листья и взял в руку один из пистолетов. Куда нам теперь бежать, мы не знали, но первым делом надо было постараться подальше уйти от высадившихся на острове боевиков и найти место, где можно было бы спрятаться. Они наверняка постараются выяснить, кто, кроме них, находится на острове, а то, что они смогут выследить нас, сомнений не вызывало.

Едва мы проскользнули в сельву, как позади послышался шум ломаемых кустов. Люди Длинного нагоняли нас. Ноги вязли в грязи, а порой приходилось бежать по щиколотку в воде, где в темной жиже скрывались предательские сплетения корней. Мокрые ветви хлестали нас по лицу, но мы бежали вперед не разбирая дороги, лишь бы оторваться от преследователей. Бандиты гнались за нами по пятам.

Они были уверены в себе, полагая, что два беглеца не представляют для них опасности. Боялись ли мы их? Нет, нет и еще раз нет. Слишком многое произошло с нами за последние дни. Может, мы просто устали бояться или в какой-то момент страх поглотила жгучая ненависть к врагам, переполнявшая нас. И не страх гнал нас сейчас, а сознание того, что шансы на победу в данный момент не на нашей стороне. Остановиться и принять бой было сродни самоубийству, а это в наши планы никак не входило. Мы собирались выжить любой ценой и вернуться домой, невзирая ни на какие преграды.

Преследователи начали перекликаться друг с другом, и по голосам мы поняли, что они разделились на три группы. Одна шла по нашим следам, а две другие обходили с флангов. Позади послышался громкий голос, приказывающий нам остановиться, после чего автоматная очередь резанула воздух над моей головой, осыпав меня срезанными листьями и обломками веток. Я упал на землю и несколько раз нажал на спусковой крючок, целясь в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Бандиты явно не ожидали такого отпора, и, судя по всему, остановились и залегли. Я снова вскочил на ноги и помчался вслед за Ником, а спустя несколько мгновений шум преследования снова возобновился.

Так мы бежали еще минут пять, когда заросли вдруг расступились и мы выскочили к развалинам индейского города. Остатки древних, полуразрушенных строений не могли укрыть нас так хорошо, как густой лес, и мы метнулись назад, но было уже поздно. Я увидел между деревьями несколько темных силуэтов, выстрелил в них пару раз, но ответом мне стали длинные автоматные очереди сразу из нескольких стволов. Мы бросились за деревья, слыша, как совсем рядом просвистел рой пуль. Еще один автомат застрочил справа от нас. Складывалось впечатление, что бойцы Длинного специально гнали нас в сторону открытого пространства разрушенного городища. Я видел, как они бегут за нами между деревьев, низко пригибаясь к земле. Человека три. Справа показался еще один.

Нам ничего не оставалось, как ринуться напролом по открытой местности, лавируя между низкими стенами развалившихся от времени домов. Пули засвистели над нашими головами, рикошетом отскакивая от каменной кладки, вгрызаясь в мокрую землю и обдавая нас фонтанчиками брызг. Ник споткнулся, упал, но тут же вскочил и побежал, заворачивая за ближайшую постройку. Бандиты обходили нас со всех сторон, постоянно стреляя из автоматов короткими очередями. Едва мы заскочили за полуразрушенную постройку, защищавшую нас от гнавшихся позади людей, и добежали до стоявшей рядом пирамиды, как впереди застрочил автомат, вынуждая вжаться в холодную, покрытую влажным мхом стену. Чуть поодаль вдоль нее, примыкая вплотную к каменной кладке, тянулись плотные заросли буйной растительности, и мы проскользнули в них, надеясь укрыться там. Мы прекрасно понимали, что убежище это ненадежно, но все остальные пути к отступлению были отрезаны. Ник первым продрался сквозь высокие, колючие кусты, и я полез следом. Я уже слышал позади приближающий топот ног,когда Никита вдруг обернулся, и прошептал:

– Тут стена разрушена, и в ней глубокая щель.

– Лезь в нее, – велел ему я. – Они скоро поймут, что мы спрятались здесь, в кустах, и нескольких выстрелов будет достаточно, что отправить нас на тот свет.

Ник скинул рюкзак и начал втискиваться в узкий черный проем.

– Тут есть проход, – прошептал он, очутившись внутри. – Просунь мне рюкзак, там фонарик, и лезь сюда.

Я быстро затолкал рюкзак в спасительную щель и едва просунул голову в темноту, как автоматная очередь ударила в стену, осыпая меня дождем каменной крошки. Я почувствовал, как рука Ника ухватила меня за шиворот и втащила внутрь. Бандиты продолжали обстреливать заросли, но пули уже не могли причинить нам вреда. Пока они не разобрались, в чем дело.

Ник на ощупь вытащил из рюкзака фонарик и нажал кнопку. Нам чертовски повезло, что за время скитаний по джунглям его батарейки не пришли в негодность. Яркий луч осветил узкий проход, ведущий куда-то вниз пирамиды, и сотни летучих мышей, висевших на сводах его потолка сливающимися воедино гроздьями. Луч фонаря выхватил их крошечные, ослепленные неожиданным светом глазки, и мы увидели, как зверьки беспокойно расправили свои перепончатые крылья, а затем сорвались с мест, тучей проносясь над нашими головами. Их было так много, что нам пришлось упасть на пол, чтобы избежать прикосновений этих омерзительных тварей.

– Здесь никого нет, – раздался с улицы громкий, хриплый голос. – И тут в стене какая-то дыра. О Господи!

Стая летучих мышей вырвалась наружу как раз в тот момент, когда бандит попытался заглянуть в наше убежище, и мы слышали, как их маленькие тела врезаются в него. Чертыхаясь, мексиканец отскочил от прохода, ломая кусты, и спустя мгновение испуганные зверьки очутились на воле. Ник вытащил из рюкзака один из пистолетов, и мы отправились вглубь узкого прохода. Ник со включенным фонариком шел впереди, исследуя дорогу, а я двигался за ним, то и дело оглядываясь, чтобы держать под прицелом вход в пирамиду. Моя осторожность оказалась нелишней. Просвет в темноте был хорошо виден, и, когда в нем показалась сжимающая автомат рука, я толкнул Ника и сам упал на каменный пол. Яркие вспышки пламени вырвались из дула автомата, и оглушительный грохот наполнил наше убежище. Пули рвали воздух совсем рядом и рикошетили от стен, не давая поднять головы. Наклони мексиканец автомат чуть ниже, и нам было бы несдобровать. Казалось, этот безумный обстрел продолжался целую вечность. Я вытянул руку вперед и несколько раз выстрелил в ответ. Позади меня дважды грохнул пистолет Ника. Мы били наугад, опасаясь даже приподнять головы от пола, но одна из наших пуль все же достигла цели. Бандит вскрикнул и выронил автомат. На некоторое время нападавшие оставили нас в покое, но мы получили хороший урок и ускорили шаг, стараясь уйти подальше от опасного входа.

– Говнюк херов, – остервенело выругался идущий впереди меня Ник. – Я вам помогу, я вам помогу… А сам взял и сразу же заложил нас Длинному. – Ник все больше расходился, срываясь на крик: – Еще, скотина, глаза закатывал, как эпилептик, про духов втирал, а мы, два дурака, уши развесили. Помоги нам, дедушка, мы же твоего братана выручили…

– Заткнись, – резко осадил его я, стараясь остудить бушевавший в нем гнев, хотя и сам прекрасно понимал, что кроме старика-лакандона донести о нашем местонахождении Длинному было некому.

– Чего ты мне рот затыкаешь? – заорал он. – Или я не прав? Я тебе еще в первый раз сказал, что Длинного надо было грохнуть, а ты со своими нравоучениями влез. А теперь он бегает за нами весь в гипсе, как Франкенштейн. Сука настырная.

Я не успел ответить, потому что в этот момент снаружи в щель начали падать горящие ветки. Одна за другой они влетали внутрь, наполняя помещение едким дымом. Мы побежали. Оставалось только надеяться, что тоннель окажется достаточно длинным и выведет нас наружу. Боевики применили старый, испытанный способ – человек всегда выскакивает из горящего или сильно задымленного помещения, даже если снаружи его ждет смерть.

Мы бежали, освещая путь фонариком. Тоннель свернул вправо, затем почти сразу же влево, потом уперся в глухую стену. Дальше пути не было.

– Мы в ловушке, – полным отчаяния голосом тихо проговорил Ник, сползая вниз по холодной стене. Дым быстро распространялся по тоннелю, и вскоре стало невозможно дышать. Я скинул рубашку и прикрыл ей лицо, но дыма было столько, что даже луч фонаря уже с трудом пробивал его тяжелую завесу. Ник закашлялся, начал кричать, что все потеряно, что теперь мы задохнемся. Он вскочил и в ярости ударил ногой в стену. Поступок был неразумным, поскольку пинок оказался очень сильным, и он упал на пол, схватившись за ногу, дико воя от боли. Я подхватил выпавший фонарик, и осветил несчастного. Ник катался по полу с искаженным лицом, обеими руками держась за поврежденную ступню. Я попытался его успокоить, но он отмахнулся от меня, едва не выбив фонарик. Луч света качнулся в сторону и осветил стену, вызвавшую гнев Ника. То, что я увидел, заставило меня застыть на месте, а сердце забиться от радости. Камень в стене, в который пришелся удар Ника, был сдвинут внутрь и едва держался на своем месте. Я бросился к нему, надавил на него рукой, и он с шумом упал вниз с противоположной стороны стены. Зажав фонарик в зубах, я двумя руками уперся в соседний камень, расшатал его и также скинул вниз. То ли строитель, выкладывавший эту стену, был никчемным работником, то ли он спешил, маскируя проход, но нам его безответственная работа сослужила хорошую службу. Не так, чтобы каменная кладка рассыпалась при первом же прикосновении, но при определенном усилии ее можно было сломать. Когда мне удалось протолкнуть еще два камня, я посветил фонариком в проем и увидел продолжение тоннеля. Дышать стало немного легче.

Не теряя времени, я подхватил стонущего Ника под руки и запихнул в образовавшуюся дыру, после чего протиснулся в нее сам.

– Бежим, – окликнул я скрючившегося на пыльном полу Ника и посветил фонариком вглубь тоннеля.

– Не могу, – заскрежетав зубами, простонал он в ответ. – Я, кажется, ногу сломал.

– Надо, Ник, – я склонился над ним, опустился на корточки, и постарался отодрать его руки от поврежденной ноги, но безуспешно. Тогда я закатал штанину его джинсов и осмотрел распухшую щиколотку, освещая ее фонариком. Ник резко откинул голову и закричал от боли. Травма действительно выглядела серьезной, но оставаться здесь нам было нельзя. Скоро сапатисты обязательно сунутся в подземелье, чтобы отыскать нас, задохнувшихся в дыму. Я не очень-то надеялся, что тоннель выведет нас наружу, но отметать такую возможность тоже было нельзя.

Я снова подхватил его и потащил на себе вглубь секретного хода. Ник висел у меня на плече, старательно прыгая на здоровой ноге. Дым остался позади, но дух в подземелье оказался таким сухим и спертым, что я задыхался, ловя воздух широко открытым ртом. Вскоре луч света вырвал из тьмы низкий лаз, боковины которого украшала изумительная резьба – древние боги, глаза и рты которых были инкрустированы мерцающими в свете фонаря полудрагоценными камушками, надменно взирали прямо на нас, скаля свои огромные клыки. Ник отпрянул назад, и я решил, что ему почудились ожившие чудища темного подземелья, но он остановился как вкопанный, забыв про свою боль и тыча в выступающие по бокам лаза барельефы пальцем. Его глаза были широко раскрыты от удивления, и он бормотал себе под нос какие-то слова, разобрать которые я так и не смог. Выхватив у меня фонарик, и опираясь рукой о стену, он запрыгал к лазу, держа на весу распухшую ногу, бросился на пол и, словно уж, ловко пролез внутрь. Я не мог понять, что же так подействовало на него. Еще несколько секунд назад он выл от боли и едва двигался, а теперь ожил, словно и не было никакой травмы и нескольких суток изнурительного бегства, измотавшего нас и лишившего последних остатков сил.

Когда я очутился внутри, Ник сидел посреди комнаты, представлявшей собой квадрат метра четыре на четыре, направляя луч на стены и продолжая что-то еле слышно бубнить, будто разговаривая с невидимым собеседником. Его тело покачивалось, а отрешенный взгляд скользил за лучом фонарика. Стены таинственной комнаты пестрели цветными фресками, реалистично изображающими людей, над которыми были выписаны замысловатые иероглифы. Роспись опоясывала всю поверхность стен, местами краска от времени стерлась, но общая картина хорошо сохранилась.

Сперва изображения показались мне неким сумбурным набором рисунков, но, приглядевшись, я понял, что художник пытался передать потомкам некую давнюю историю… И эта история была мне знакома. Следуя взглядом за лучом фонарика, я будто смотрел кино, показываемое с помощью стоп-кадра. Вот человек в шкуре ягуара бежит, держа в руках большой сверток, а рядом с ним бежит другой человек, над головой которого изображен олень, и за ними следуют воины с копьями в руках. На следующей фреске человек-ягуар дает человеку-оленю какие-то указания. Сам он продолжает путь, а человек-олень остается и сражается с чудовищами о двух головах и шести ногах. Луч света задержался на изображении чудищ, и они отдаленно напомнили мне всадников на лошадях. Художник вряд ли видел их сам и нарисовал, судя по всему, исходя из рассказов очевидцев. Но вот человек в шкуре ягуара лежит на земле. Он весь в крови, а над ним склонился человек-олень. Они одни. Раненый одной рукой протягивает тому искусно украшенный человеческий череп, а другой надевает ему на шею ожерелье, очень похожее на то, что старый Пабло подарил Нику. Теперь человек-олень бежит один, и страшные чудища гонятся за ним. На следующем участке стены фреска испорчена, и луч света устремляется дальше. Здесь человек-олень распростерт на жертвенном камне, четверо людей держат его руки и ноги, а жрец с занесенным ножом готов вырвать сердце из его груди. В следующей сценке мало что изменилось. Лишь над грудью человека-оленя витает красивая птица да жрец пал ниц, вскидывая к небесам свои руки. Птицу нельзя не узнать – это кецаль. Его длинные хвостовые перья будто прикрывают распростертого для жертвоприношения беднягу. Луч фонарика освещает следующую фреску. На возвышении сидит, слегка наклонившись вперед, толстый человек в фантастическом головном уборе, он явно знатен, возможно, правитель. Его обступили сановники. В руке правитель держит все тот же человеческий череп. Рисунок четкий, все детали прописаны до мелочей. Череп украшен резьбой и цветными каменьями. И вот последняя фреска. И снова правитель в окружении сановников, но теперь он стоит, протягивая человеку-оленю копье, древко которого обернуто шкурой ягуара. Оно с большим обсидиановым наконечником и украшено яркими перьями. Такими копьями владели только очень влиятельные воины, и этот ценный дар человек-олень принимал от правителя.

Закончив изучать стены, Ник осветил пол комнаты. Повсюду лежали покрытые слоем пыли расписные чаши, миски и блюда с пробитыми по центру дырами. Я знал, что майя «убивали» вещи, помещаемые в могилу, чтобы умерший человек мог пользоваться ими в загробной жизни. Вдоль стен рядами стояло множество разнообразных глиняных фигурок. Несомненно, мы находились в древней усыпальнице. В дальнем углу комнаты луч фонаря выхватил большую плиту, покрывавшую прямоугольный каменный саркофаг. Ник быстро вскочил, насколько ему позволяла больная нога, и запрыгал к нему.

– Помоги, – крикнул он мне, упираясь в плиту, покрытую причудливой резьбой.

Я поспешил ему на помощь, и после некоторых усилий нам удалось немного сдвинуть ее с саркофага. Ник перегнулся через его край и осветил лежащий на дне скелет. Среди костей поблескивали разноцветные камешки, а голову усопшего покрывала надтреснувшая в нескольких местах маска из зеленого нефрита с глазами и зубами, инкрустированными перламутром. Мы увидели рядом с останками подвески из раковин с вырезанными на них миниатюрными профилями человеческих голов, рассыпавшиеся бусины и части браслетов. Большой обсидиановый наконечник копья, лежавший справа от скелета, очень напоминал тот, что был изображен на последней настенной фреске. Древко копья, перья и шкура ягуара давно превратились в прах, но уничтожить сам наконечник время оказалось не в силах.

– Это останки человека с фресок, – сказал я, но Ник, казалось, даже не слышал меня.

Он завороженно смотрел куда-то в угол саркофага, скрытый от меня частью закрывавшей его плиты. Я перегнулся, и заглянул туда. В дальнем углу на небольшом каменном помосте лежал человеческий череп. Искусный мастер, украсивший его изысканной резьбой и вставками из жадеита, нефрита и перламутра, потратил много времени на свое творение, чтобы превратить его в предмет необычайной красоты и в то же время заставить людей, смотрящих на него, испытывать благоговейный трепет. В том, что мы нашли череп Каб-Чанте, сомнений не было.

– Это он, – стараясь унять дрожь в голосе, тихо произнес Ник. – Тот череп, который я видел во сне…

Но договорить он не успел. В тоннеле послышались приглушенные голоса. Бандиты наконец отважились проникнуть в подземелье, чтобы выяснить нашу судьбу. Их следовало остановить, потому что, подойди они к входу в усыпальницу, мы бы оказались у них как на ладони. Я схватил в руки два пистолета и поспешил к лазу. Быстро миновав его, я побежал по тоннелю навстречу рыщущим по полу подземелья лучам фонарей. У первого поворота я остановился, припал на колено и осторожно выглянул из-за угла. Три темных силуэта, пригнувшись, медленно двигались мне навстречу. Времени на размышления не было, я стремительно выскочил в проход и несколько раз выстрелил из обоих пистолетов. Яркие вспышки мгновенно осветили тоннель, а грохот стрельбы едва не оглушил меня. Я услышал крики боли и, не дожидаясь ответного огня, метнулся за угол. Краем глаза я успел заметить, как два фонарика упали на каменный пол и погасли. Автоматная очередь ударила мне вслед. Пули, вгрызаясь в каменную кладку, рикошетом пролетали мимо меня. Когда автомат смолк, я, не рискуя выглянуть, высунул руку и несколько раз выстрелил вслепую. Доносившийся до меня шум свидетельствовал о том, что бандиты поспешно удирают прочь. Надо было занять позицию у входа в гробницу, а потому я осторожно последовал за ними.

Глава восемнадцатая

21 января 1904 года

«Вот уже двое суток я не выхожу из этой чертовой пещеры. Хитрая тварь, готовая разорвать меня на части, ждет снаружи своего шанса. Пища и вода закончились еще вчера, и я страшно страдаю от жажды в этой душной пещере. Глаза слипаются, но я не могу позволить себе заснуть. Я ослаб, тело становится непослушным. Хвороста для костра больше нет. Полная луна слабо освещает вход в мое пристанище, и я сижу в нем, сжимая в руках винчестер и всматриваясь во мрак ночи. Мне видны темные пятна колышущихся на ветру деревьев. Словно руки, тянут они ко мне свои корявые сучья. Время от времени в проходе появляется силуэт ягуара. Я вижу, как мерцают в ночи его злые, дьявольские глаза. Он ждет, когда я засну, чтобы покончить со мной. Я стреляю в него, и он исчезает. В запасе у меня осталось всего несколько патронов, и я понимаю, что долго так продолжаться не может. Кто-то из нас должен будет умереть. Завтра утром я выйду наружу и постараюсь убить его, после чего смогу перебраться на остров и начать поиски древнего сокровища».

Январь 1530 года. Озеро Мирамар. Государство Лакамтун
По знаку своего предводителя воины схватили обоих пленников и крепко связали им руки за спиной. После этого один из индейцев подошел к Гарсии и, пока двое его соплеменников удерживали того, присел перед ним на корточки. Стрела, пробившая ногу испанца, ушла в мышцы по оперение, а зазубренный наконечник ее торчал с другой стороны. Индеец крепко ухватил древко около наконечника, и резко дернул его, вырвав стрелу из плоти раненого чужеземца. Гарсия взвыл от боли, а краснокожий спокойно обтер со стрелы кровь травой, и положил ее себе в колчан.

Связанных пленников бросили в лодку и перевезли на остров, где сразу же передали в руки людей верховного жреца. Три дня провел Чимай в заключении, сидя в одиночестве в темном, сыром склепе. Он не знал, что происходит и какова будет его судьба. Лишь вечером второго дня старик, приносивший ему еду и питье, остановился на выходе и шепотом, чтобы не слышали стражники, сказал, что верховному жрецу были посланы знаки, истолковав которые, он убедил правителя, Кабналя, в том, что боги требуют крови плененных врагов и Лакамтун сможет самостоятельно победить белокожих чужеземцев без помощи чонталей. Кроме того, уверял жрец, теперь, когда священная реликвия, обладающая великой магической силой, – череп Каб-Чанте – находится в руках лакамтунцев, они легко победят и чонталей.

Старик не солгал. На третий день, в полдень, стражники вывели Чимая наружу и препроводили в помещение, где уже находился Гарсия. Они хмуро взглянули друг на друга и отвернулись. Чимай с радостью убил бы ненавистного чужеземца, но еще большую ненависть у него вызывал теперь глупый правитель Лакамтуна, не пожелавший даже выслушать его. Чимай знал, что самоуверенность Кабналя станет причиной гибели их народов…

Когда в сопровождении помощников верховного жреца – чаков пленники поднялись по высокой лестнице на вершину пирамиды и были брошены на колени перед изображениями богов, Чимай поднял голову, печально глядя на белое облако, лениво плывущее по голубому небу. Он прошел такой опасный путь, чтобы заключить союз Акалана с Лакамтуном перед лицом нового врага, сметающего на своем пути всех майя, столько хороших людей погибло ради этого, и все их усилия и страдания оказались напрасными только потому, что верховный жрец неверно истолковал знаки.

Чимай увидел, как прилетел кецаль и опустился на край крыши храма. Священная птица с любопытством наблюдала сверху за происходящим. Чонталь перевел взгляд на белокожего чужеземца, стоявшего на коленях чуть поодаль под охраной двух чаков. Он был обнажен, как и Чимай, все тело его вымазано голубой жертвенной краской, а грязные, спутанные волосы липли к покрытому капельками пота лбу. Взор чужеземца был затуманен, казалось, он не понимал, что происходит вокруг него. Он уже не сопротивлялся и не кричал, как прежде. Просто стоял на коленях, сгорбившись и склонив голову.

Верховный жрец, заметив сидящего на крыше храма кецаля, вознес руки к небесам и, указывая на птицу, закричал так, чтобы слышали сотни людей, собравшихся внизу у подножия пирамиды:

– Бог Неба Ицамна шлет знак нам, детям его! Птица кецаль, вестник богов, послана к нам, чтобы показать, что Ицамна жаждет жертвенной крови, и готов принять ее!

Толпа восторженно взревела, и чаки, подхватив Гарсию за руки и ноги, быстро перенесли его и положили спиной на холодный жертвенный камень. Пока жрец с длинным обсидиановым ножом в руке шел к нему, испанец лежал, удерживаемый чаками за руки и ноги, не отрывая опустошенного взгляда от маленького облака, одиноко плывущего по небу. Он молился. Яркий свет слепил его глаза, но Гарсия продолжал неотрывно вглядываться ввысь, наблюдая, как облако медленно приблизилось к солнцу и закрыло его. Испанец продолжал шептать молитву, когда облако вдруг сменило очертания, и он увидел силуэт в белых одеяниях, окаймленный пробивающимися лучами солнечного света. Голос донесся до него:

– Ты тот, кто помогал мне?

– Да, Господи, я служил тебе верой и правдой, – его потрескавшиеся губы еле шевелились.

– Ты тот, кто нес людям добрую весть? Ты тот, кто наставлял их на путь истинный?

– Да, Господи, я был рыцарем католической веры. – Струйка крови потекла из треснувших губ, наполняя рот испанца солоноватой жидкостью.

– Ты убивал во имя меня?

– Да, убивал… многих…

– Ты пытал во имя меня?

– Да, Господи, я пытал во имя тебя, – надежда на спасение затеплилась в сердце Гарсии.

– Ты хорошо выполнил свою службу во имя меня. – Силуэт стал более отчетливым.

– Ты спасешь меня, Господи?

– Нет, ты мне больше не нужен, – силуэт полностью заслонил солнце, и человек увидел, как почернели его одеяния, как злобно сверкнули его глаза, а изо рта демона изверглись языки пламени.

– Ты, Дьявол! – в ужасе закричал Гарсия. – Господи! Прости меня Господи! Ибо заблуждался я, служа Дьяволу думая, что сражаюсь во имя твое!

И в этот миг острый обсидиановый нож вспорол его грудь, и спустя мгновение Гарсия увидел свое сердце в окровавленной руке жреца.

Когда растерзанное тело иноземца скатилось вниз по ступеням храма, жрец повернулся к Чимаю, приказывая своим помощникам бросить его на жертвенный камень. Но едва они распластали его на камне, как маленькая, яркая птица с длинным, переливающимся цветами радуги хвостом взмыла с крыши храма, а затем плавно опустилась вниз, кружа над телом чонталя, словно пытаясь прикрыть его своими крылышками.

– Это знак… это знак, – пронесся ропот по толпе зевак. – Кецаль, священная птица богов, защищает его. Боги хотят, чтобы он жил.

Помощники в страхе отпрянули, а испуганный жрец выронил нож, прикрывая перепачканными кровью Гарсии руками лицо, и пал на колени, умоляя богов не наказывать его за едва не совершенную ошибку.

– О, Ицамна, грозный Бог Неба! – вскричал он, вознося руки к небесам. – Пощади меня, раба твоего, неверно истолковавшего указания твои…

На этот раз Кабналь, правитель Лакамтуна, радушно принял Чимая. Большой толстый человек в красивом головном уборе, с наброшенной на плечи накидкой, сотканной из маленьких птичьих перьев, он сидел на троне в окружении коленопреклоненных сановников. Его запястья и щиколотки украшало множество браслетов из драгоценных камней, мочки оттягивали тяжелые подвески, а над верхней губой торчала нефритовая трубочка, пронзающая носовую перегородку. В левой руке он держал череп Каб-Чанте.

Чимай вошел во дворец в сопровождении стражников и по обычаю пал ниц перед властителем Лакамтуна.

– Поднимись, храбрец, вернувший моему народу святую реликвию. – Кабналь слегка повел короткими пальцами, унизанными изящными кольцами. – И подойди ко мне.

Чимай встал и медленно приблизился к трону. Сановники почтительно склонили головы, искоса поглядывая на изможденного чонтальского гонца завистливыми глазами, ведь мало кому выпадала честь стоять у трона правителя. Все они знали, что боги вступились за чонталя, послав священную птицу. Знали они и о том, какая жестокая участь постигла жреца за неверное истолкование воли богов. И они трепетали, боясь выказать Чимаю неуважение.

– Передай владыке чонталей Пачималахишу, что я готов забыть былые распри, – голос Кабналя был очень благожелательным, – и вступить с ним в союз против белокожих бородачей, если такова воля богов.

Чимай почувствовал, как учащенно забилось сердце в его груди. Значит, не зря он проделал полный тяжких испытаний путь, не зря погибли его друзья. Но в этот момент, тяжело дыша, в зал вбежал один из старших жрецов. Он резко остановился на входе, и упал на колени. Сановники удивленно обернулись на него, поражаясь бесцеремонности наглеца, но Кабналь, бросив строгий взгляд на застывшего в ожидании жреца, сделал легкое движение пальцами, позволяя ему приблизиться. Согнувшись в поясе и не глядя на своего повелителя, жрец быстро подошел к нему, снова упал ниц и что-то зашептал. Когда он закончил, Кабналь долго и недвижимо сидел в раздумье, будто заснул с открытыми глазами, но потом поднял голову и подозвал одного из своих телохранителей. Тот немедля повиновался, удивленно передал повелителю свое копье и дрожащими руками принял от него священный череп Каб-Чанте.

– Печальную весть принес этот человек, – вставая с трона, произнес Кабналь. Голос его был тверд, но взволнован. – Огромное войско белокожих чужеземцев, ездящих верхом на страшных зверях и убивающих людей из огненных трубок, вторглось с севера в границы Лакамтуна, уничтожая на своем пути моих подданных. Они быстро приближаются к нам, сметая все на своем пути. – Кабналь замолчал. Он стоял, широко расставив ноги, крепко сжимая в обеих руках обернутое шкурой ягуара древко длинного копья, и сейчас стало видно, что за тучностью правителя скрывается храбрый и яростный боец. – Подойди ближе, Чимай, – продолжил владыка Лакамтуна. – Ты доказал свое великое мужество в схватках с чужеземцами, и можно позавидовать Пачималахишу, если у него есть такие умелые воины, как ты. Мне жаль, что для объединения наших царств уже нет времени, но я дарю тебе это копье в знак уважения и прошу сражаться на нашей стороне против общих врагов. Согласен ли ты, отважный чонталь, пойти в бой рядом со мной или хочешь вернуться в свою страну? Выбор за тобой.

Чимай не раздумывал. Если белокожие чужеземцы разрушат Лакамтун, следующим станет его родной Акалан. Он сделал шаг вперед, преклонил колено перед правителем Лакамтуна, и протянул руки, принимая украшенное шкурой ягуара копье…

Январь 2004 года. Штат Чиапас, озеро Мирамар
Я двигался в кромешной темноте, стараясь не выдать себя случайными звуками. Пистолеты я засунул за пояс за спиной и, упираясь в каменный пол ладонями, на коленях медленно полз вперед, пока рука моя вдруг не опустилась в липкую лужу… Кровь… Я протянул руку и ощупал пространство вокруг себя.

Тело бандита лежало на спине, перегораживая проход. Почувствовав на себе мою руку, раненый застонал и попытался привстать. Холодное дуло автомата уперлось мне в грудь, и я отпрянул в сторону, резко выбросив вперед правый кулак. Удар пришелся ему в кадык, кость хрустнула, и мексиканец, выронив автомат, хрипя, повалился наземь. Через несколько секунд его тело судорожно дернулось, он обмяк и затих. Я наклонился и, нащупав рукой тело бандита, нашел его шею и приложил пальцы к сонной артерии. Пульса не было.

За свою долгую жизнь я убивал мух, комаров и тараканов. Но людей никогда. По книгам и кино я знал, что сейчас у меня должна закружиться голова, а потом подступит непреодолимая тошнота, но ничего подобного не произошло. Может быть, потом, гораздо позже, по ночам во сне ко мне начнет приходить душа сего убиенного душегуба, с укоризной заглядывая в мои глаза, но сейчас меня это абсолютно не беспокоило. Одним бандитом стало меньше, и наши шансы на спасение несколько возросли.

– Гле-еб, – донесся до меня слабый голос Ника. – Ты живой?

– Да, – прошептал я в ответ и услышал, что он начал двигаться в мою сторону. Судя по всему, давалось ему это с большим трудом.

Оказавшись рядом, Ник включил фонарик и увидел валяющийся в луже крови труп.

– Ну вот, – задумчиво вымолвил он через пару секунд. – Это другое дело. Теперь не сунутся.

Опираясь свободной рукой о стену, Никита опустился на пол и аккуратно снял с плеча удивительным образом разбухший рюкзак.

– Там череп, – сказал он, заметив мой удивленный взгляд. – Его надо спрятать от бандитов, чтобы он им не достался. Они ведь продадут его какому-нибудь буржую, чтобы бабок срубить. Лучше мы его в музей сдадим.

– Если выберемся.

– Обязательно выберемся, – ответил он, освещая фонариком уходящий вдаль тоннель. Метрах в двух от трупа бандита валялся автомат, и я встал, подошел к нему и взял в руки. Он был в рабочем состоянии, а магазин его оказался почти полным.

– Я думаю, – повернулся я к Нику. – Нам надо занять позицию у самого входа в тоннель, иначе они смогут загнать нас в угол, и тогда мы уже ничего не сможем поделать.

Ник кивнул, соглашаясь, и мы осторожно направились ко входу. Было темно, но включать фонарик мы не рискнули. Я медленно шел впереди Ника, стараясь неслышно ступать по каменному полу подземелья, чтобы не выдать своего присутствия, если кто-нибудь из бандитов вдруг остался здесь поджидать нас. Но никаких неожиданностей по пути не возникло, и вскоре мы оказались у щели, служившей входом в тоннель пирамиды. Люди Длинного вырубили все заросли, скрывавшие проход, и я смог осмотреть окрестности, не высовываясь при этом из темноты. Снаружи увидеть меня было нельзя. Услышав, как сзади подошел Ник, я оглянулся и даже в полумраке смог разглядеть, как по его посеревшему лицу струятся капли пота. Он склонил голову, закрыл глаза и облокотился на стену, стараясь не наступать на травмированную ногу. Боль была такая, что иногда он не сдерживался и тихо стонал.

Мексиканцы стояли в сотне метров от пирамиды, что-то оживленно обсуждая между собой. Один из них держался за окровавленную руку. Видимо, его тоже задело в тоннеле. Длинный сидел на земле, привалившись спиной к стволу дерева, вытянув перед собой закованную в гипс ногу. Он отчаянно жестикулировал здоровой левой рукой, постоянно тыча ей в сторону нашего укрытия, пытаясь в чем-то убедить напряженно взиравших на него людей. Судя по всему, в их рядах произошел раскол и они отказывались повиноваться своему предводителю.

До меня доносились обрывки фраз, из которых я понял, что бандиты полагали, что мы не отважимся вылезти из этой норы и будем сидеть в глубине ее, безропотно ожидая своего часа. Они не знали, есть ли у нас вода и пища, но в любом случае намеревались взять нас измором. Длинный же настаивал, что надо снова проникнуть внутрь тоннеля и расправиться с нами как можно быстрее. Им потребовалось некоторое время, чтобы о чем-то договориться, после чего один из них твердым шагом направился в нашу сторону. Я тихо сказал Нику, что ему надо уходить, но он лишь помотал головой, положил на пол рюкзак и, подтаскивая за собой больную ногу, подошел к проходу, встав возле него напротив меня.

Когда мексиканец оказался у самой щели, мы затаились, вжимаясь в холодные стены, а он прокричал:

– Эй, русские! Вы меня слышите?

Нас разделяло не более полуметра, но бандит не знал об этом.

– Вы нам не нужны! – снова прокричал он и, осмелев, просунул голову в темную щель. – Давайте решим все мирно!

– Знаем мы ваше «мирно», – услышал я тихий голос Ника и увидел, как невесть откуда взявшийся в его руке пистолет уперся в лоб бандита. – До свидания, – спокойно проговорил он и нажал на спусковой крючок.

Случившееся оказалось для меня не менее неожиданным, чем для мексиканца. Грохнул выстрел, и брызги крови, смешанные с ошметками мозга, полетели мне в лицо. Ник мгновенно вытолкнул наружу застрявшее в проходе тело бандита и выпустил в стоявших поодаль мексиканцев всю обойму. Те бросились врассыпную, пытаясь скрыться за разрушенными постройками и росшими повсюду деревьями, но я успел заметить, как один из них выгнулся, плашмя упал на землю и затих. Длинный перевернулся на живот и, отталкиваясь от земли двумя здоровыми конечностями, быстро заполз за дерево. Его загипсованная нога со стороны напоминала хвост огромной ящерицы и, если бы наша ситуация не была настолько плачевной, могла бы вызвать взрыв веселого смеха. Но в тот момент ничего потешного я в этом не увидел. Бандитам хватило нескольких секунд, чтобы оправиться от паники и открыть по нам ураганный огонь из автоматов.

– Было семеро, минус трое, – прячась от влетавших в тоннель шальных пуль, констатировал Ник. – Осталось четверо полноценных бойцов плюс калека Длинный. Итого четыре с половиной.

– Этого вполне достаточно, чтобы держать нас здесь до тех пор, пока мы не сдохнем от жажды.

– Может, повезет и дождь снова пойдет, – в голосе его слышались слабые нотки надежды. – Тогда и воды наберем.

– Может, и повезет, – ответил я, вспоминая ночной ливень, который еще несколько часов назад мы проклинали на чем свет стоит, а теперь ждали как величайший дар.

Мексиканцы перестали стрелять, и я рискнул немного выглянуть наружу, скрываясь под покровом темноты тоннеля. Площадка перед пирамидой пустовала, словно и не было здесь никогда Длинного и его людей. Только бандит, подстреленный Ником, так и оставался недвижимо лежать на том самом месте, где его настигла пуля, а вокруг его головы растекалось темно-красное пятно.

Больше они нас в тот день не беспокоили, лишь изредка выкрикивали проклятия в наш адрес и в красках расписывали все, что сделают с нами, когда мы попадем к ним в руки. Мы же оставались у входа в тоннель, ничем не выдавая своего присутствия, готовые защищаться до конца, благо имели в наличии довольно солидный арсенал – автомат, захваченный у убитого бандита, два пистолета с полными обоймами и один с четырьмя патронами.

Пока было еще светло, я осмотрел ногу Ника. Лодыжка распухла так, что увеличилась в два раза, кожа почернела, на ощупь была очень горячей, и от любого прикосновения к ней бедняга не мог сдержаться и стонал. Ножом я разрезал шнурки на его кроссовке, и стал снимать ее. Но, несмотря на всю мою осторожность, едва я начал стягивать кроссовку, Ник громко вскрикнул и потерял сознание. Пока он лежал без чувств, я разрезал его носок, и моему взгляду предстало зрелище, от которого я содрогнулся. Сбоку из разбухшего, сине-черного куска плоти, мало напоминающего человеческую стопу, наружу торчала кость. Вправить ее в наших условиях было невозможно.

Эта ночь оказалась самой мучительной за последние дни. К вечеру температура воздуха опустилась, но Ника лихорадило и бросало в жар. Он впадал в беспамятство, бредил, а когда приходил в себя, то постоянно просил воды. Мы весь день провели в подземелье без воды и очень страдали от жажды, но если я еще мог терпеть, то Нику она была необходима, чтобы выжить. Бандиты периодически напоминали о себе, обстреливая вход в тоннель со всех сторон. Они ждали, что мы постараемся выбраться наружу под покровом ночи, и были к этому готовы. Нику становилось все хуже и хуже, а я ничего не мог сделать для него. Если бы у нас была вода, можно было бы хоть как-то облегчить его мучения. Но воды не было, и я понимал, что с начавшимся у него заражением и обезвоживанием Ник может умереть к вечеру завтрашнего дня.

Как я ни пытался не смыкать глаз, но незадолго до рассвета не выдержал и заснул. Я сидел, прислушиваясь к звукам, раздающимся в темноте, чтобы быть наготове, если бандиты вдруг вновь решаться проникнуть в тоннель, а потом просто отключился. Нам очень повезло, что Длинный не послал своих людей, пока я спал. Разбудил меня дождь. Сначала мне снилась вода, много воды – я купался в ней, пил ее большими глотками, а потом вдруг снаружи тоннеля забарабанил такой сильный ливень, что от неожиданности я резко открыл глаза, пытаясь сообразить, где же я нахожусь. Ник спал неподалеку, положив под голову набитый рюкзак. Поняв, что заснул на посту, я сразу же выглянул наружу, но все там оказалось спокойно. Уже светало, мексиканцев видно не было, но дождь начал постепенно ослабевать, а потому следовало поспешить. Фляга осталась в нашей хижине, и надо было срочно решать, во что же набрать воду. Рядом валялась кроссовка Ника. Она была грязной, но другого «сосуда», в который можно было бы набрать воду, мы не имели. Я схватил кроссовку и бросился к выходу. Вокруг все казалось чисто и, решив, что бандиты укрылись где-нибудь на время дождя, я рискнул немного вылезти наружу. Прошли сутки с тех пор, как мы пили воду последний раз, и причиняемые жаждой страдания уже становились невыносимыми. Перешагнув через труп убитого вчера Ником мексиканца и держа в вытянутой руке кроссовку, я запрокинул голову, пытаясь поймать пересохшим ртом капли воды.

И в следующее мгновение пуля пробила мне грудь. Боли я не почувствовал, просто какая-то невидимая сила резко развернула меня и бросила лицом в бурую грязь. Я попытался вскочить на ноги, но снова упал. Двое мексиканцев бежали ко мне с автоматами наперевес, а Длинный собственной персоной появился из-за находившихся метрах в пятидесяти от меня развалин, поддерживаемый под руки двумя другими бандитами. Его рот растянулся в широкой, торжествующей улыбке.

Сил подняться или уползти у меня не было, все тело будто сковало цепями, и я мог только беспомощно лежать в ожидании приближавшихся боевиков Длинного. На Ника я не надеялся, слишком плох он был. Надежды вообще не было. Моя несдержанность, моя неосторожность… Нет, моя роковая глупость теперь станет причиной нашей гибели… Глупо… После стольких испытаний, преодолев столько преград и выйдя из стольких передряг, допустить такую глупую ошибку. Я чувствовал, как сознание покидает меня. Окружающий мир расплывался, превращаясь в разноцветные пятна… Хотелось закрыть глаза и уснуть… Я увидел ноги подошедших ко мне бандитов, обутые в высокие, шнурованные ботинки… На одной ноге шнурок развязался… Надо завязать, а то можно случайно наступить на него и упасть… Надо сказать ему… об этом… А это что такое? A-a… Это висит загипсованная нога Длинного… Значит, и он подошел ко мне… Он наклонился, приблизил ко мне свое лицо. Он смеется… А зачем человек с развязавшимся шнурком лег на землю и закрыл глаза?… Из его спины почему-то торчит стрела… Зачем? Ноги куда-то побежали, а Длинный упал рядом со мной… Он кричит, в его глазах смешались боль, ярость… и испуг… Какая-то женщина осторожно переворачивает меня на спину… Камила… Она плачет… Надо ей улыбнуться и сказать, что плакать не надо… Я знаю, что ранен… Понимаю, что брежу… Но оказывается, это так приятно… Диего… Я рад видеть тебя, друг мой, Диего… И Длинный тоже плачет… Почему ты плачешь, скотина, ты же добился своего… Ой! Руис… Зачем ты нас предал, Руис? Из-за этого мы с Ником теперь умрем… Извините, что я закрыл глаза… Сейчас… Я немного отдохну и снова открою их… Я очень устал, но я могу говорить с вами и с закрытыми глазами… Зачем же меня так трясти…

Я с трудом приоткрыл глаза и тут же почувствовал резкую боль в груди. Камила склонилась надо мной, вытирая мое лицо влажной тряпкой. Рядом горел костер, у которого суетились Руис и Диего, Ник жадно поглощал содержимое из какой-то консервной банки, а у ближайшего дерева сидел привязанный к стволу за шею Длинный. Заметив, что я пришел в себя, все отвлеклись от своих занятий, а Руис быстро подошел ко мне.

– Пей, – старик протянул мне кружку с бурой жидкостью. – Это кока.

– Кока-кола? – Ник заботливо склонился надо мной, вопросительно заглядывая в кружку.

– Нет, – старик сдержанно улыбнулся. – Отвар из листьев коки. Наркотик, чтобы твой друг не чувствовал боли во время операции. Другой анестезии у нас нет.

Я опустошил протянутую кружку в несколько больших глотков. Вкус оказался отвратительным, но ощущения, нахлынувшие на меня через некоторое время, мне понравились. Тело расслабилось, обмякло, и приятная лень накатилась на меня теплыми волнами. Боль стала затихать, а потом и вовсе исчезла, лишь изредка напоминая о себе, пронзая тело в районе груди раскаленными иглами. Я лежал с открытыми глазами, наблюдал за копошащимися надо мной людьми, лица, которых расплывались, причудливо изгибаясь и принимая с каждым разом все более и более странные обличия. Вот надо мной склонился ягуар с оборванным ухом, а вот подошел олень. Паук заполз на мою грудь, побегал вокруг раны, после чего начал лапками выковыривать из нее пулю. Страшно мне не было. Скорее забавно. Когда паук закончил свою работу и положил изъятую из раны пулю в стоящую рядом плошку, ягуар протянул мне лапу, и мы взмыли в воздух. Я расправил ярко-зеленые крылья, и мы легко воспарили над землей, обозревая округу. Вот на берегу лежит растерзанное тело, а рядом разбросаны какие-то вещи. Я завис над ним, но ягуар махнул мне лапой, показывая, что надо спешить, и мы полетели дальше, к видневшемуся за водой острову. Развалины индейских пирамид, возвышавшиеся на нем, сплошь были покрыты зеленой травой, то там, то здесь из каменной кладки пробивался густой кустарник, а в некоторых местах высились деревья, опутывающие своими корнями вырванные из древних построек камни… Внезапно налетевший вихрь закрутил меня, поглотил в себя, закрывая все вокруг пеленой мглы, а затем так же неожиданно выплюнул над островом… Город под нами кипел жизнью. Я опустился на крышу небольшого храма, сооруженного на вершине пирамиды, и стал наблюдать за происходящим. Сотни людей толпились внизу, а на площадке возле храма четверо индейцев держали за руки распластанного на жертвенном камне бородатого человека. Тот кричал и дергался, пытаясь вырваться, но краснокожие крепко прижимали бородача, перегибая его спину так, что обнаженная грудь несчастного выпячивалась высоко вверх. Молившийся в стороне жрец подошел к удерживаемому бородачу, вскинул над головой огромный обсидиановый нож и резко вонзил его в грудь бедняги. Я ужаснулся, когда он вырвал из рассеченной груди еще живое, трепещущее сердце. Едва жрец закончил, как его помощники схватили и потащили к жертвенному камню еще одного человека – молодого индейца с гордо вскинутой головой. Он не противился тянущим его помощникам. Я не заметил в его глазах страха, но застывшая в них глубокая печаль настолько поразила, что безумная жалость к нему охватила меня. Помощники бросили индейца спиной на камень и растянули в стороны, вцепившись в его руки и ноги. Я хотел защитить его, спасти от страшных людей, сгрудившихся вокруг него. Жрец сжал в руке окровавленный нож и направился к нему, чтобы продолжить свое черное дело… И я не выдержал… Я вспорхнул с крыши храма и устремился вниз, расправляя свои крылья, будто мог прикрыть ими гордого индейца… Маленькая птица с длинными, красивыми перьями на хвосте… и… О чудо! Жрец отпрянул, выронил нож и пал на колени, в страхе глядя на меня и бормоча какие-то молитвы… Молодой индеец поднялся с камня и протянул ко мне руку, благодаря за спасение… Но движение было слишком резким для маленькой птицы. Я инстинктивно зажмурился, а он коснулся моего крыла… Я тут же открыл глаза… старик-лакандон склонился надо мной, прощупывая своими пальцами пульс на моей руке:

– Ты долго спал, – сказал он уставшим голосом. – Пулю я вынул, но рана еще некоторое время будет беспокоить тебя.

Я лежал на мягком ложе в тени большой индейской хижины, по грудь накрытый тонким домотканым одеялом. Еще несколько хижин стояли поодаль. Около них бегала голопузая детвора, и женщины в белых рубахах и цветастых юбках пекли лепешки. Чуть в стороне стояла Камила, разговаривая с двумя вооруженными людьми в военной форме, а неподалеку под сенью деревьев сидели Диего и Ник, покуривая и о чем-то оживленно болтая. Дополнял картину армейский вертолет, около которого, понурив голову, под охраной сурового солдата находился Длинный.

– Где мы?

– В лакандонской деревне, – ответил Руис. – Ты все еще был без сознания, когда мы перевезли вас с Ником сюда. Здесь есть телефон, и Камила вызвала вертолет, чтобы доставить вас в госпиталь.

– Мыдумали, что ты предал нас, – проговорил я, глядя на него.

– Я знаю, – старик улыбнулся и встал. – Тут много желающих поговорить с тобой, но я запрещал им беспокоить тебя. А теперь можно, так что я, пожалуй, не буду мешать вам. Пойду еще раз обработаю ногу Нику.

Едва он отошел, как ко мне подсела Камила. Волосы ее были стянуты на затылке в пучок, и одета она была в рубаху свободного покроя, заправленную в джинсы. На поясе ее висела кобура с пистолетом.

– Ты похудел, – сказала Камила, осторожно стирая пот с моего лба.

– Да, – слабо кивнул я. – Отдых выдался слишком активным. Сапатисты помешали.

– Они не сапатисты, – Камила покачала головой. – Обыкновенные бандиты, выдающие себя за сапатистов.

– Откуда вы здесь взялись?

– Поблагодари Руиса. Если бы не он, вас бы сегодня убили.

Камила махнула рукой, подзывая Диего, который топтался в стороне, явно желая подойти, но опасаясь помешать нам. Он широко улыбнулся и поспешил к нам.

– Здравствуй, дружище, – Диего протянул руку, касаясь моего плеча. – Рад, что мы успели вовремя.

– Я тоже, Диего, – говорить было тяжело, и я замолчал.

– Когда вы не позвонили из Чиапаса, – продолжила Камила, – я связалась с семьей Родригес и полицией штата, но никто ничего о вас не знал. Потом мне пришел ответ из полицейского управления Чиапаса о том, что двое русских совершили дерзкий налет на пост дорожной полиции. К нему прилагались фотороботы, в которых несложно было узнать вас. Я связалась с Диего, как он просил, если я вдруг выясню что-либо по своим каналам. Мы не знали, что делать, и очень беспокоились за вас. А потом в дом к Родригесам пришел Пабло. Он рассказал, что его брат Руис позвонил в Кампече, где он в тот момент находился у сына, и поведал ему о ваших злоключениях. Руис рассказал, что спрятал вас на острове Мирамар, и оставил адрес, по которому мы могли его найти. Диего в свою очередь позвонил мне, и вечером того же дня мы с ним уже прибыли в Чиапас, где встретились с Руисом, а тот отвез нас сюда на взятом у друзей катере. На острове мы обнаружили другой катер, а осмотрев следы, поняли, что дела ваши плохи. Следы вывели нас к развалинам города. Появись мы спустя час, было бы уже поздно. Мы увидели, как тебя подстрелили, и сразу же вмешались. Одного боевика подстрелил Руис, одного я, а двух других убил Диего.

– Но как же Длинный нашел нас? – Этот вопрос не давал мне покоя, а рассказ Камилы так и не прояснил его.

– Кто?

– Длинный, – я глазами показал в сторону пленника.

– Его зовут Гарсия, – уточнил Диего. – Гарсия Карраско.

– А он вас и не искал, – продолжила Камила. – Вы для него явились такой же неожиданностью, как и он для вас. Он приплыл на остров, чтобы найти древнюю реликвию, описанную в дневнике, переданном тебе отцом Диего. По его словам, это какой-то череп. Когда вы первый раз попали ему в руки, он нашел у вас дневник и заглянул в него. Оказывается, он знал все места, описанные в нем, и посчитал, что сможет найти реликвию самостоятельно. Деньги от наркоторговли шли его брату, а ему перепадали лишь малые крохи. Жил он лишь за счет грабежей да выполнения мелких поручений. Серьезных дел ему не поручали. Вот он и решил, что сможет хорошо нажиться на продаже древней реликвии. Обнаружив на острове следы, он, естественно, решил выяснить, кто вы, а во время преследования один из его бойцов узнал вас. Вот и все.

Наша история наделала много шума в Чиапасе. Гарсия дал показания на своего брата и сотрудничавших с ним представителей полиции. Многие люди, в том числе и Марко с Карлосом, были арестованы и предстали перед судом. Камила, а вернее, капитан криминальной полиции, следователь по особо важным делам Камила Эрнандес в своих отчетах преподнесла Диего (с его личного согласия), как «своего давнего осведомителя», семье которого пытались отомстить люди из наркокартеля, одним из которых был Гарсия Карраско, но наше вмешательство расстроило их планы. В результате случайной встречи на дороге в Чиапас мы попали в руки Гарсии, сумели бежать, после чего он со своими боевиками устроил за нами настоящую охоту. Но о нашей с ней встрече в Канкуне Камила не упомянула вовсе, как, впрочем, и о найденном нами черепе Каб-Чанте, который теперь навсегда останется у старого шамана. Мы с Ником решили, что негоже черепу великого правителя майя пылиться на музейной полке, и священная реликвия должна остаться у майя, а потому мы отдали череп старому Руису. Кроме того, что-то подсказывало нам, что Руис и Пабло – прямые потомки человека-оленя. Недаром нефритовое ожерелье, изображенное на его шее на фресках, так схоже с ожерельем, подаренным Пабло Нику… С того дня ночные кошмары больше не беспокоили Ника.

Спустя два месяца, когда мексиканские врачи залечили наши с Ником раны, а правоохранительные органы страны получили от нас все необходимые им свидетельства, мы смогли вернуться домой. В аэропорт Канкуна, откуда я, Ник и Камила вылетали в Москву, проделав долгий путь, приехали все наши друзья – Мигель, Диего, Мари, Пабло и Руис. Никогда мне не забыть их глаз, когда настала минута прощания. Теперь нас разделяют тысячи километров, но я знаю, что в далекой Мексике у меня есть верные друзья, готовые пойти ради меня на смертельный риск.

Послесловие

Апрель 2004 года.Москва
Я не могу объяснить всего, что произошло с нами в Мексике с позиции «здравомыслящего человека». Словно некая неведомая Сила, разыгрывая мудреную шахматную партию, в которой основными фигурами стали наши жизни, планомерно выстраивала цепочку странных событий и случайных встреч, на поверку оказавшихся вовсе не случайными, сплетя их в итоге в запутанный, но логически выверенный клубок. Но, создавая нам нечеловеческие условия, и подвергая нас постоянной опасности, она оберегала нас, в то же время предоставляя самим выбирать возможные выходы из сложившейся ситуации. Я постоянно вспоминаю слова лакандонского шамана о духах, способных вмешиваться в дела людские, наказывать их или помогать им. Я не верю в духов, я человек иной культуры. Но есть ли разница, как мы называем Высшую Силу – духами, богами или Господом Богом? Мы не знаем, какова эта Сила, но каждый из нас хотя бы раз в жизни обращался к ней за помощью…


Примечания

1

Чак-Чан – Красный Змей (майя-чонтали).

(обратно)

2

Балум – Ягуар (майя-чонтали).

(обратно)

3

Чимай – Олень (майя-чонтали).

(обратно)

4

Ах-шак-к'атун – отряд шпионов (майя).

(обратно)

5

У-какиль-к'атун – самые сильные, отборные воины (майя).

(обратно)

6

Лакамтун – Белый Камень (майя).

(обратно)

7

Чонтали – один из народов майя.

(обратно)

8

Священный Круг – временной цикл майя, составляющий 52 года.

(обратно)

9

Каан-К'аш – Высокий Лес (майя).

(обратно)

10

Una tekila – одна порция текилы (исп.).

(обратно)

11

Эскудо – испанские золотые монеты.

(обратно)

12

Ушмаль, Сайиль, Лабна – древние города майя.

(обратно)

13

Мачете – большой нож, с лезвием около 70 см длиной.

(обратно)

14

Круговой удар ногой из арсенала тайского бокса и кикбоксинга. Отличается огромной пробивной силой и обычно наносится по внутренней или внешней части бедра противника.

(обратно)

15

Кецаль(Pharomachrus mocinno) – птица, распространенная в джунглях Центральной Америки. Самцы имеют красивые хвостовые перья длиной до 80 см. Кецаль считался священной птицей у ацтеков и майя. Сегодня эта птица охраняется законом и является национальной эмблемой Гватемалы.

(обратно)

16

Батаб – наместник правителя в деревне майя.

(обратно)

17

Кин – Солнце (майя-лакандон).

(обратно)

18

Ах-Той – Паук (майя-чонтали).

(обратно)

19

Сапата Морелос Эмилиано (1879-1919) – один из лидеров мексиканской революции 1910-1917 гг. Ему принадлежат слова: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Сапатисты – члены национально-освободительного движения, именуемого Армией Национального Освобождения.

(обратно)

20

Речь идет об арбалетах – оружии, неизвестном американским индейцам.

(обратно)

21

Пок-та-пок – ритуальная игра в мяч у майя, во время которой удары наносились бедрами, а целью игры было забросить мяч в узкое каменное кольцо. Проигравшую команду приносили в жертву богам (майя).

(обратно)

22

Лига – мера длины, равная 5572 метрам.

(обратно)

23

Бобы какао высоко ценились древними майя и использовались ими в качестве денег.

(обратно)

Оглавление

  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая
  • Глава восьмая
  • Глава девятая
  • Глава десятая
  • Глава одиннадцатая
  • Глава двенадцатая
  • Глава тринадцатая
  • Глава четырнадцатая
  • Глава пятнадцатая
  • Глава шестнадцатая
  • Глава семнадцатая
  • Глава восемнадцатая
  • Послесловие
  • *** Примечания ***