Секретная карта [Майкл Стэкпол] (fb2) читать онлайн

Майкл Стэкпол Секретная карта

Глава первая

Тридцать второй день Месяца Летучей Мыши. Год Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Южная Императорская дорога.

Наленир.

Моравен Толо добрался до вершины холма, опередив своих попутчиков на несколько шагов. Полуслепой старик, взбиравшийся, тяжело дыша, вслед за ним, едва не задохнулся от изумления, оглянулся на присоединившихся к нему внука и правнука и указал рукой на город, показавшийся вдали.

— Вот он, Морианд — величайший город мира.

Воин кивнул в знак согласия. Дорога сбегала вниз по заросшему лесом склону холма и пересекала долину Золотой реки. Многие годы минули с тех пор, как он последний раз видел столицу Наленира. За это время город вырос, но был все так же удивительно узнаваем. Вентокикан, самая высокая из девяти городских башен, словно маяк возвышалась над восточной частью города, как бы помогая стороннему наблюдателю расставлять по привычным местам все остальные архитектурные шедевры.

Жидкую бороденку старика теребил легкий ветерок, он пригладил ее и кивнул в направлении Морианда.

— Самая большая башня на востоке — это дворец Императора. Пусть я стал плохо видеть, но его различаю ясно. И одновременно вспоминаю, при как обстоятельствах мне довелось увидеть дворец в последний раз.

Моравен продолжал хранить молчание, хотя вид столицы внушал ему не меньшее благоговение, чем остальным странникам. Морианд, несомненно, разросся, отразив произошедшие в мире перемены. Вырвавшаяся на свободу неуправляемая магия больше не разрушала цивилизованные земли; развитие торговли способствовало богатству и процветанию. Морианд стал символом надежды. И хотя люди все еще боялись возвращения Времен Черного Льда и породившей их магии, теперь они верили, что темные силы можно обуздать. Морианд вырос не благодаря чарам и суевериям, напротив — одержав над ними победу.

Стремительность этих изменений удивила Моравена. Совершенно очевидно, что рост города еще более ускорился в последние годы, когда к власти пришла Династия Комира. Задолго до событий этого дня Моравен услышал историю, как старик побывал в Морианде на первом Празднестве в честь Комирской Династии. Династия правила девять раз по девять лет, и еще два года, когда Моравен слушал эту историю. Нынешний Правитель властвовал девятый год, и люди знали, что Празднество будет особенно пышным. Надежды старика чего-нибудь выгадать от этой пышности и побудили его отправиться вместе с отпрысками в далекое путешествие на север.

Город был так огромен, что, казалось, идти до него всего ничего — между тем, они находились в двух днях пути от Морианда. Перед их взорами прозрачный поток Золотой реки разделялся посередине, к северу уходил широкий рукав. Шесть из девяти городских башен возвышались над северной половиной города, три остальные, включая Вентокикан, Императорскую Башню Дракона, — виднелись на юге. Столь же величественно выглядели девять подвесных мостов, перекинутых над сверкающей рекой, хотя их и труднее было разглядеть с такого большого расстояния. Высота мостов позволяла самым большим кораблям свободно проходить по реке, а в сравнении с их шириной Императорская дорога казалась узенькой тропинкой.

Старика звали Матут. Он взъерошил вихры на голове у правнука изуродованной возрастом рукой с узловатыми суставами.

— Мне было десять лет, когда я приехал на Празднество. А тебе сейчас девять, совсем как нынешнему двору, и в десять раз меньше, чем мне. Я уверен, это неспроста, боги не останутся к этому безучастны. Твоя беда легко поправима, вот увидишь, Данос.

Мальчик серьезно кивнул. Посмотрев на Моравена, он потер правой рукой левую — сухую, как плеть, и безжизненно повисшую.

— Ведь правда, достойный воин, все будет так, как говорит дедушка?

Моравен наклонился к русоволосому мальчику и согласно кивнул.

— Он прав; но, как сказал Учитель моего Учителя — «Боги даруют орудия и талант, остальное — в твоих руках». Боги исцелят тебя, в этом я не сомневаюсь, — но и тебе самому придется как следует поработать.

— Я буду работать. И тогда тоже смогу стать воином.

— Возможно, на мельнице нам понадобятся не только воины, сынок. — Отец мальчика улыбнулся и похлопал по поясному кошельку, отчего монеты приглушенно звякнули. — Мы совершим пожертвование богам, как положено, а затем насладимся Празднеством.

— Разумеется, Элайт, разумеется. — Старик громко засмеялся, но смех тут же сменился свистящим хрипом. — Для молодых людей, как ты и наш приятель, в городе полно удовольствий. Ну, а я в прошлый раз был слишком молод, теперь же слишком стар.

Выпрямившись, Моравен улыбнулся и пригладил длинные черные волосы.

— Ты в благословенном возрасте, дед. Многие станут искать твоего прикосновения, как залога удачи.

— Надеюсь, все они будут так же любезны и приятны в обращении, как Госпожа Нефрита и Черного Янтаря. — Старик посмотрел на Моравена слезящимися карими глазами и выставил вперед руку с выпрямленной ладонью. — Вижу я теперь плоховато, но чувствовать не разучился.

Элайт рассмеялся, Моравен присоединился к нему. Данос выглядел озадаченным, а богато одетая супруга купца презрительно фыркнула, как часто делала, когда разговор касался воспоминаний Матута о Празднестве и чувственных удовольствиях, которым предавались его участники. Женщина ехала в столицу по приглашению «знакомых» (как было сказано попутчикам), надеясь получить для мужа должность при дворе. По крайней мере, так она говорила, не уточняя, впрочем, что это за должность и почему она путешествует одна, без мужа.

В разношерстную компанию входили не только путешественники из Наленира, хотя они составляли большинство. Четверо были фокусниками из Эрумвирина. Все попутчики соглашались с тем, что восемнадцать человек — на редкость благоприятное число. Чтобы еще больше расположить к себе богов, они на протяжении всего пути останавливались возле мест поклонения и совершали должные приношения, каждый сообразно своим средствам: крестьяне в серой или коричневой домотканой одежде вели себя потише и поскромнее, чем более богато одетые путники. За Даноса тоже совершались подношения — в награду за исполнение мелких поручений на дороге.

От жены купца Даносу ничего не доставалось; впрочем, она и не прибегала к его услугам, с фырканьем отмахиваясь от предлагаемой помощи. По выражению деда, она была «щедра на молитвы, скупа на дары».

Моравен Толо не принадлежал ни к одной группе путников, будучи не богат, но и не беден. Одет он был в простую рубашку из некрашеного льна и черные шерстяные шаровары, заправленные в кожаные сапоги. Только расшитая с обеих сторон изображениями черных пантер стеганая безрукавка из белого шелка с широкими плечами свидетельствовала о некотором достатке. Она была наглухо застегнута и подпоясана черным кушаком.

Моравен забрал у мальчика меч и быстрым движением вернул его на законное место за поясом. Данос с гордостью исполнял во время пути обязанности его оруженосца, и Моравен вознаграждал его, совершая достойные пожертвования богам. Он единственный из путников носил меч, что, впрочем, не означало, что все прочие были безоружны. Двое откупщиков несли с собой перекинутые через плечо цепы.

Старик полуприкрыл глаза и зябко поежился.

— В прошлый раз именно здесь это и случилось. Я сейчас вспомнил.

Данос схватил деда за руку.

— Разбойники?

Жена купца шикнула на него.

— Молчи, дитя! Не искушай богов.

Моравен бросил взгляд на дорогу, на середину которой в отдалении выскользнули из зарослей три фигуры — две мужские и одна женская.

— Боги к этому отношения не имеют, — проговорил он.

Женщина — разбойница, одетая в черное платье и алую с золотом накидку, вытащила меч и ленивым жестом указала своим компаньонам на путешественников. Слева от нее стоял, прилаживая стрелу к тетиве лука, мужчина в пестром коричнево-зеленом одеянии. Он слегка откинулся назад, выбирая положение для безошибочного выстрела.

Третий разбойник был облачен в рваный коричневый балахон, который едва прикрывал бедра, хотя обычному человеку он доходил бы до лодыжек. Копну длинных нечесаных волос дополняла жидкая бородка. Грязь щедро покрывала каждый дюйм видневшегося в прорехах дырявой робы тела и украшала ногти на руках гиганта. Огромный молот с длинной рукоятью производил впечатление еще более сильное, чем облик его хозяина. Размером он был не меньше дыни, кое-где покрыт темными пятнами, и явно предназначался для того, чтобы с легкостью проламывать головы.

Разбойница улыбнулась, но тянущийся через левую щеку шрам исказил улыбку, превратив ее в уродливую гримасу.

— Приветствуем вас на Императорской дороге. Мы охраняем ее, чтобы честные люди могли спокойно путешествовать. Разумеется, вы с радостью покажете нам свои приглашения.

Конорсаи, жена купца, сделала изысканный и высокомерный жест, желая отстранить их с дороги.

— Это столбовая дорога Императора, — сказала она, — ее охраняют отряды Верховного Правителя.

Женщина покачала головой.

— В таком случае они довольно беспечно относятся к своим обязанностям, мамаша. — Она намеренно употребила это, обычно почтительное, обращение, чтобы взбесить Конорсаи, и ее усилия не пропали даром: раздалось обиженное шипение. — Поскольку мы уж явно не отряд Верховного Правителя, следовательно, мы разбойники. Решим все полюбовно или предпочитаете быть жертвами?

— Именно так все и начиналось в прошлый раз… — простонал Матут.

Моравен похлопал его по плечу:

— На этом месте путники издавна в благоговении останавливаются, чтобы посмотреть на город. Разбойники пользуются этим и неожиданно нападают на ничего не подозревающих людей.

Мальчик наклонился и поднял с дороги камень.

— Я им сейчас покажу!

— Погоди, храбрец. — Моравен Тало легко проскользнул мимо Конорсаи и вновь оказался впереди, жестом попросив двух откупщиков оставаться на месте. Оказавшись на середине дороги, он поклонился в сторону разбойников.

— Я — ксидантцу. Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал. Эти люди под моей защитой. Вы можете просто пойти дальше своей дорогой.

— Ксидантцу! — презрительно выплюнула женщина и одернула накидку. — Последний настырный бродяга, тоже совавшийся не в свое дело, оставил мне эту накидку, а те, которых он пытался защищать, отдали нам все свои деньги.

Моравен прищурился. На алой накидке были вытканы изображения летучих мышей. Он знал человека, которому принадлежала вещь.

— Ты ее украла, или Джейт Мацил убит?

Женщина указала мечом на запад, а затем взмахнула им, и лезвие описало короткую дугу.

— Он покоится на этой дороге. По частям. У него была только Шестая Ступень. Мое имя Павинти Сьолсар. Высший Ранг.

Мгновение Моравен размышлял. У Джейта Мацила действительно была Шестая ступень. Его поражение могло означать, что у нее Седьмая. Либо ей просто повезло. Моравен склонялся к последнему варианту, для первого женщина была все же слишком молода. С другой стороны, он прекрасно знал, что внешность бывает обманчива.

— Я Моравен Толо из Школы Ятана.

Разбойница фыркнула.

— Мацил тоже был из серрианской Школы Ятана. Твои слова меня не пугают.

Моравен покачал головой.

— Мацил учился у Эрона Ятана. Моим учителем был его дед.

Выражение ее лица слегка изменилось.

— Фойн Ятан?

— Да. Я несколько старше, чем кажусь. — Моравен старался не обращать внимания на шептавшихся за его спиной попутчиков. — Если ты все еще хочешь сразиться, назови свои условия.

— Я тебя не боюсь. — Карие глаза Павинти сузились. — Разумеется, драться будем до последнего. Пока один из нас не будет убит.

Он кивнул.

— Очерти круг.

На мгновение она замерла. Остальные путники изумленно замолчали. Данос восторженно завопил, но отец сразу же зажал мальчику рот и оттащил подальше. Большая часть путников последовала этому примеру, подавшись назад за вершину холма, которая теперь отделяла их от Моравена и Павинти. Кто-то очертил себя охранительным кругом, другие вытаскивали спрятанные до поры талисманы для защиты от магии, а один из откупщиков стащил с руки браслет из конского волоса и приложил к глазу, — чтобы чувствовать себя в безопасности, даже рискнув наблюдать за происходящим на холме.

— К-круг? — На лице женщины появилось напряженное выражение.

— Ты слышала. — Моравен вытащил из-за пояса меч, пока еще вложенный в деревянные ножны. — Так будет лучше.

Дрожа, она принялась чертить в дорожной пыли тонкую линию. Ее товарищи, осознав серьезность происходящего, начали действовать. Лучник выстрелил, гигант заревел и бросился в атаку. К тому времени, как он миновал Павинти, лучник успел выстрелить еще два раза.

Моравен Толо отвел правое плечо назад, пропуская первую стрелу. Вторая прошила насквозь ткань безрукавки, но не задела плоть. Он сделал едва заметный шаг вперед, позволяя третьей стреле пройти у него за спиной, и побежал к великану, перехватив левой рукой посередине наполовину вынутый из ножен меч.

Великан поднял молот над головой. Его рот открылся, обнажив кривые желтые зубы, черные глаза сощурились, на лбу и шее вздулись пульсирующие вены. Раздался нечленораздельный воинственный вопль, напоминающий рев буйвола. Молот, рукоятка которого согнулась от невероятной силы размаха, описал дугу и обрушился на Моравена.

Нырнув под молот, Моравен проскользнул внутрь очерченной страшным орудием невидимой дуги и с размаху ударил гиганта в живот рукоятью меча, а затем, перехватив ножны снизу правой рукой, нанес великану удар в пах. Рев оборвался, сменившись всхлипом. Моравен выпрямился и крутанулся на месте, перебрасывая противника через плечо. Великан упал на спину и дернулся. Следующий разворот позволил Моравену избежать четвертой стрелы, а для его поверженного соперника на этом все закончилось; удар тяжелыми ножнами по голове надолго лишил его сознания.

На излете разворота Моравен отпустил меч. Рукоять летящего по инерции меча сама легла в правую ладонь. Моравен крепче сжал ее. Ножны освободились, обнажив клинок, описали широкую дугу и ударили лучника по кисти левой руки. Как Моравен и рассчитывал, ножны перебили лучнику пальцы, сжимавшие лук, и остановили пятую стрелу. Лучник пронзительно закричал, уронив свое оружие, и отбежал, придерживая здоровой правой рукой искалеченную левую.

Моравен Толо поднял меч. Серебряный клинок указывал точно на горло Павинти.

— Ты закончила круг?

Она отбросила свой меч и упала на колени. Потом легла навзничь, опустив лицо прямо в дорожную пыль.

— Джесейсерр, простите этой несчастной ее жалкую гордыню.

— Гордыню, Павинти? Что ты имеешь в виду? То, как присваивала себе Степени, которых не имеешь? То, что считала проходивших здесь путников своей законной добычей? — Его голос стал холоднее и серьезнее. — Или то, как позволила своим напарникам бесчестно напасть на меня, прежде чем мы вступили в поединок?

— Все это, Мастер.

— Встань. Сними эту накидку. Подними меч.

Широко раскрыв глаза, в которых отражалось недоверчивое изумление, женщина поднялась, отряхнула накидку, а затем сняла ее. Нерешительно нагнулась за мечом. Небольшой округлый серебряный талисман, подвешенный на ремешке из сыромятной кожи, выскользнул из складок одежды. Павинти медленно выпрямилась.

— Мне продолжать чертить Круг?

Он покачал головой.

— Для начала — Скорпион.

Она прикрыла глаза, затем выполнила движение. Он кивнул и дал ей следующее задание, а затем еще и еще. Она справлялась неплохо и достаточно быстро. Лучше всего удались Ворон и Орел, хуже обстояло дело с Волком и Собакой. Он продержал ее в этой позе девять минут. За это время его попутчики снова поднялись на холм. Двое откупщиков приготовились как следует врезать великану, если тому вздумается вдруг прийти в себя.

Когда Павинти уже обливалась потом, он объявил передышку, и женщина обессилено припала на одно колено. Ему показалось, что она собирается вонзить меч в землю и опереться на рукоять, но Павинти была не так проста, чтобы настолько неуважительно отнестись к своему оружию. Тяжело дыша, она подняла глаза на Моравена.

— Что еще я должна сделать, Мастер?

— Ответь на мой вопрос.

— Да?

— Ты носишь одежду Джейта, но не его меч. Что с ним сталось?

Павинти прищурилась.

— Я разбойница, господин, но не дикарка. Клинок был отправлен его семье, чтобы они могли воздать ушедшему подобающие почести.

Моравен ничего не ответил. Он подошел к съежившемуся лучнику и ударом ноги зашвырнул его лук в колючий кустарник. Затем, вложив в ножны меч и убрав его за пояс, жестом приказал лучнику отойти подальше от оружия. К тому времени, как он обернулся к своим спутникам, Конорсаи выступила вперед и подняла хлыст, намереваясь ударить разбойницу.

— Не делай этого.

— Она собиралась всех нас прикончить! — возмущенно прошипела женщина. — Ее надо немедленно наказать. Ты должен убить ее!

Моравен медленно покачал головой.

— Сломанную жизнь еще можно исправить. Отнятую — нет.

— Так сломай ее. — Конорсаи сделала повелительный жест, впрочем, уже не так уверенно, как прежде. — Прикажи откупщикам расправиться с великаном и лучником.

— Они напали на меня, а не на тебя. Их судьба в моих руках.

— По какому праву?

Моравен нахмурил брови, а затем посмотрел поверх ее головы на Даноса, который поднял накидку Мацила и бережно свернул ее.

— Почему бы тебе не взять пример с малыша? Как говорится — одно дело стоит больше, чем десять тысяч слов.

— Ее делом было убить нас.

— Нет. На деле она оказала уважение поверженному противнику. А ее слова, как и твои, не значат ничего. Теперь помолчи, — я прошу. Не вынуждай заставлять тебя.

Под ее сердитым взглядом он отвернулся и обратился к лучнику.

— Сколько вы украли у путников, отправляющихся на Празднество?

— Ничего. Ни единого гроша из имперской казны.

— И, тем не менее — это уже слишком много. Ты и ваш великан отправитесь на Празднество и вернете все награбленное. Вы раздадите нищим все, что у вас есть, до последней монеты, а затем отправитесь на запад.

— Но на западе вируки, и Соты, и дикари… Наши шансы там выжить…

— …намного выше, чем здесь, — усмехнулся Моравен. — Шансы просто великолепные: на западе вы больше никогда не встретитесь со мной.

Лучник размышлял не дольше одного мгновения.

— Здесь, в самом деле, становится чересчур многолюдно. Что ж, значит — на запад…

Конорсаи возмущенно фыркнула, но промолчала. Моравен, не обращая на нее внимания, повернулся к Павинти.

— Теперь нужно определить твою судьбу.

— Воля моего господина будет исполнена.

— Ты отправишься в Деррос, на юг, к виринскому побережью, в Школу Истора. Скажешь Главному Учителю, что тебя прислал я. Он будет помогать тебе тренироваться. Когда отпустит, ты покинешь Школу и в течение девяти лет будешь ксидантцу. Тебе придется странствовать и иметь дело с разбойниками — такими же, как когда-то была ты сама.

— Да, Мастер. — И она вновь распласталась навзничь в земном поклоне.

— Сегодня позаботься о своих напарниках, а завтра отправляйся в дорогу. Такова моя воля.

Откупщики, объединив усилия, подняли молот великана и переломили рукоять. Остальные продолжили путь, устремившись им вслед; Конорсаи ничего не оставалось, как присоединиться. Все путники держались на почтительном расстоянии от Моравена. Он прошел мимо разбойников и остановился, помедлив, пока их миновали старик со своей семьей, замыкающие шествие.

Моравен улыбнулся мальчику.

— Когда мы будем в Морианде, отнесешь эту накидку семье Мацила. Они вознаградят тебя. Береги ее.

— Да. — Данос кивнул и прищурился. — А вы и вправду Мистик?

— Данос, помолчи. — Элайт положил ладонь на затылок мальчика. — Не обижайтесь на его слова, Господин. Он еще ребенок.

— Я и не обижаюсь. — Моравен снова наклонился к мальчику, встретившись с ним глазами. — Я учился долгие годы, и был вознагражден мастерством. Я джесейсерр, но не стоит верить всему, что об этом болтают.

Он взял мальчика за левую безжизненную руку и ласково погладил ее.

— Если бы я мог использовать свою магию, чтобы исцелить тебя, я бы сделал это при нашей с тобой первой встрече. Увы, моя магия бессильна тебе помочь. Но в Морианде найдешь то, что способно исцелить тебя.

Мальчик серьезно кивнул.

— Спасибо, Мастер. — Он посмотрел на отца, и вдвоем они продолжили путь.

Матут протянул руку и положил на плечо Моравена, придерживая его возле себя.

— Удели мне еще немного своего времени, Мастер.

Воин кивнул, пропуская вперед двух более молодых путников.

— Что случилось, дед?

Старик понизил голос.

— На этом самом месте, девять раз по девять лет тому назад молодой человек, путешествовавший вместе с нами, вызвал разбойников на поединок. Он попросил их очертить круг, и они выполнили его просьбу…

— Что же было дальше?

— Он убил их. Легкий осенний ветерок, поднимая в воздух сухие опавшие листья, тратит больше сил, чем понадобилось ему, чтобы прикончить их всех. Его звали иначе, чем тебя, но одежда тоже была украшена изображениями охотящейся черной пантеры.

— Должно быть, такое трудно забыть.

— Я и не забыл. — Старик вздохнул. — Тогда глаза у меня, помнится, были зоркие, и теперь я вижу — ты и есть он. Годы не тронули тебя. Почему же на этот раз ты не убил разбойников?

— Ты же согласился со мной, дед, такую схватку нелегко забыть. — Взгляд голубых глаз Моравена был устремлен на далекий Морианд. — Я не забыл. С тех пор я многое понял.

Глава вторая

Тридцать шестой день Месяца Летучей Мыши года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Келес Антураси оперся о мраморную балюстраду висячего сада в Антурасикане. Он мог едва ли не на ощупь определить, на какой каменоломне был добыт и как долго путешествовал, прежде чем достичь столицы, прохладный камень под его ладонями. Его привезли из Солета, сначала на корабле через Темное море, затем по Золотой реке. Он улыбнулся самому себе. Блестящие светло-карие глаза выделялись на красивом лице с резко очерченными скулами и немного искривленным носом — его сломали в детстве. В этом саду прошло много счастливых дней, но Келес был уверен, что сегодняшний будет самым счастливым.

Он окинул взглядом город, задержав внимание на юго-востоке, где возвышался дворец Императора. Мысленно он перебрал с полдюжины путей, которыми можно добраться из крепости Антураси до владений Верховного Правителя. Можно держать путь по широким главным улицам, теперь, во время Празднества, наводненным приезжими, или выбрать дорогу через узкие и запутанные городские улочки и подворотни. Вздумай он пробираться там в своем пышном праздничном наряде — неминуемо стал бы добычей грабителей. Все эти места ему хорошо знакомы с детства, мальчиком он безбоязненно исследовал город. По крайней мере, гораздо больше он боялся гнева отца, который неминуемо бы вызвала выказанная робость.

Таков был жребий Антураси. Их семья славилась талантом в составлении карт. Во Времена Черного Льда это было почти бесполезное умение. Не имеет значения, известна ли тебе верная дорога из одной долины в другую, если на этой дороге поджидает неизвестный ужас. После того, как эпоха льда, холода и неуправляемой магии завершилась, дар Антураси приобрел гораздо большее значение. Но дед нынешних Антураси еще застал время, когда у Наленира не было ни могущества, ни средств для его достижения.

Пятьдесят шесть лет тому назад, — когда дед Келеса был в его возрасте, а мир меньше нынешнего, — в горах на севере свирепствовал, нападая на пасущиеся стада, огромный волк. Правитель Наленира — отец Правителя Кирона — решил отправиться на охоту. У него была мечта — убить чудовищного зверя. Однако год за годом проходили в бесплодных усилиях, пока Киро Антураси не совершил чудо. Он изучил местность, где скрывался волк, и преподнес Правителю карту, которая вывела прямо к жертве. Правитель убил зверя, а Киро в награду пожаловал личной аудиенцией.

Эта история стала частью семейной легенды, так же как и прочие, касающиеся последующего путешествия Киро на запад с целью вернуть Налениру Путь Пряностей. Эта задача оказалась ему не по силам; тем не менее, Правитель оказал его семье большие почести. Киро стал главой семьи, обойдя даже собственного отца. Он полностью подавил своего брата Улана. Железная воля Киро помогала ему держать в подчинении и потомков Улана, и собственных внуков. Келес, его братья и сестры хорошо знали, чего от них ждет дед, и подчинялись — в той или иной степени.

Я уступаю, а Джорим — нет. А у Нирати ничего не выходит, хоть она и старается изо всех сил. Келес поежился. Его сестре не приходилось беспокоиться по поводу гнева Киро, и они с Келесом оба делали все возможное, чтобы защитить своего младшего брата Джорима. Без их стараний Киро сломал бы его, приковав к чертежной доске подле кузенов и навечно похоронив его желание исследовать мир.

Келес прекрасно понимал, что в один прекрасный день Джорим окажется беззащитен. И даже его самого ничто не спасет от подозрений Киро. В свое время Киро захватил власть, принадлежавшую его отцу. Рин Антураси, отец Келеса, до самой смерти яростно боролся с Киро. Старик явно был уверен, что Келес или Джорим попытаются занять его место. И, если, конечно, благосостояние Антураси не исчезнет, а, как и прежде, будет умножаться — одному из двух братьев однажды это удастся.

Не стоит об этом думать. Не сегодня. Не перед началом Празднества.

Келес очистил свой ум от мрачных размышлений и снова взглянул на город. Помолодевшую столицу расцветили яркие полотнища флагов и сияющие свежей краской дома. Прошедший год был удачным. Несколько парусных кораблей вернулись в город с набитыми трюмами. Они привезли диковинные товары из далеких Тас Эль Ода и Эфрета, в том числе краски для тканей, специи, предметы искусства, а также невиданных зверей для Императорских охотничьих угодий. Послы из чужеземных стран прибыли в Морианд на судах Императора, чтобы поучаствовать в праздновании юбилея Династии.

Имперские пошлины, взимаемые с таких грузов, с лихвой возмещали все затраты на Празднество. Что касается Антураси, то им причитался процент с прибылей от владельцев кораблей, поскольку на многих суднах пользовались морскими картами Киро. Купец получал прибыль, только когда его корабль возвращался с товаром, Киро — когда возвращался любой корабль. Это ни для кого не было тайной, в первую очередь — для Верховного Правителя.

Шорох шагов на посыпанной гравием дорожке заставил Келеса обернуться. Слуга в коричневом одеянии поклонился обритой головой.

— Прошу прощения, Господин Келес. Прибыла госпожа Маджиата Фозель.

— Пожалуйста, пригласи ее сюда.

Приглашение было формальностью: девушка стояла невдалеке от него в тени крепостных ворот. Однако формальности следовало соблюдать, — Маджиата была из знатного рода. Несмотря на то, что они были обручены и близко знакомы, фамильярность не допускалась. Он низко поклонился в сторону девушки и подождал, пока подол ее синего платья не оказался прямо перед глазами, после чего выпрямился, изо всех сил пытаясь спрятать улыбку.

Изящно переступая, девушка вошла в сад, миновав каменные чаши с самыми прекрасными во всей столице, — разумеется, исключая дворец Императора, — цветами бхотри. Некоторые из растений в саду были выращены джекайбхотами, чьи умения в этом деле достигали уровня волшебства. Миниатюрное деревце сосны по правую руку от девушки, примостившееся на выступе скалы, трепетало от едва уловимого ветерка. Другие карликовые деревья круглый год приносили плоды размером с горошину, такие же сочные и вкусные, как их родня обычного размера, — так искусен был маг-садовник, состоявший на службе у Антураси.

Маджиата, как всегда, немногим уступала в сравнении с великолепным цветником. Шаровары и пояс из золотистого шелка дополняли глубокую синеву платья, золотое ожерелье с сапфирами украшало шею, такие же сережки сверкали в мочках ушей. Темные волосы были собраны и подняты наверх. Прическу скрепляла окаймляющая лоб золотая цепочка, в центре которой сиял сапфир. Девушка, несомненно, была очень красива, хотя черты ее не имели той утонченности, которая присуща отпрыскам старинных родов. Густые ресницы и затемненные краской веки подчеркивали цвет лазорево-голубых глаз, напоминая ему, как она выглядела в полумраке полночных часов.

— Добро пожаловать, моя госпожа!

В ответ она лишь слегка склонила голову, давая ему повод для неприятных предчувствий.

— Благодарю за любезное приветствие, Келес.

— Что случилось, Май?

Он шагнул вперед, протягивая к ней руки, но она не ответила на его порыв. Мельком он подумал, что, возможно, ей пришелся не по вкусу его сегодняшний наряд. Рубашка яркого желтого цвета плохо сочеталась с золотом ее одеяния, а его зеленые брюки и куртка были гораздо бледнее, чем ее платье. Он опустил руки и выпрямился.

На ее лице не отражалось и следа гнева, но, тем не менее, Келес явственно его ощущал. Ее слова прозвучали мягко, но даже произнесенные почти шепотом, они напоминали не вопрос, а утверждение.

— Ты все еще ему не сказал.

— Да, милая, но не сердись на меня! — Келес широко улыбнулся. — Не так-то просто сказать что-либо моему деду. Ты же знаешь.

— Но ты даже не попытался. — Она высвободила левую руку из рукава одеяния, и подаренное им кольцо с алмазом блеснуло в солнечных лучах. — Если бы ты и в самом деле любил меня, ты бы сказал ему, как я просила.

— Май, ты знаешь, что я тебя люблю. — Он сложил ладони. Сердце его переполняла радость. — Я придумал кое-что получше, гораздо лучше. Это будет замечательно!

— Замечательно для нас, любимый, было бы остаться вместе, а не расставаться. И это случится, если ты уплывешь на «Волке Бури». Я понимаю, что твой дед оказал тебе великую честь, решив отправить в путешествие вокруг Восточного Моря. Я знаю, что там будет на что посмотреть и что исследовать. Я знаю, что ты очень хочешь поехать, но ведь тебя не будет год, два или пять лет! Как насчет нас?

— Я знаю, знаю, но этим-то и хорош мой план, Маджиата. — Он восторженно посмотрел на нее своими карими глазами. — Ты приняла мое кольцо, зная, чем мне предстоит заниматься, какая меня ждет жизнь. Я хочу быть с тобой, и у меня есть отличное решение. Я обо всем договорился. Ты сможешь поехать на «Волке Бури» со мной.

Вздрогнув, она взглянула на него и беззвучно прошептала:

— Поехать с тобой?

— Да, милая, да, это будет замечательно! — Он взял ее руки в свои и сжал их. — Истор Аразет, бхоткаи, едет с нами, и ты сможешь многому у него научиться. Подумай, сколько новых растений ты увидишь, сколько неизведанных чудесных мест! Мы пройдем там, где не ступала нога человека. Мы попробуем самые диковинные плоды и увидим невиданных зверей. Ты будешь очень нужна мне там. У нас даже будет отдельная каюта! Командовать кораблем буду не я, его поведет Энейда Грист. Но она прекрасный капитан, она была в Эфрете, и ее корабль вернулся из плавания быстрее, чем какой-либо раньше… Она за то, чтобы ты поехала… Что случилось?

Он осекся — девушка вырвала свои руки из его ладоней.

— С тобой? — Она смотрела на него с изумлением в глазах. — Ты настолько мало любишь меня, что способен такое предложить?

Келес удивленно заморгал.

— Ч-что ты имеешь в виду? Я люблю тебя, люблю так сильно, что хочу взять с собой!

— Но ведь ты совсем не подумал обо мне, не так ли? Ты думаешь только о себе. — Она развела руками. — Ты хочешь увезти меня от семьи и друзей?

— Я буду твоей семьей.

— А если ты погибнешь во время путешествия? — Она отвернулась. — Ты описываешь чудесные вещи, но забываешь об ужасных. Болезни. Жажда. Несвежая пища. Бури. Бури, способные разломать корабль пополам, как щепку! Вы поплывете на юг, где, может быть, действительно найдете легендарные Ледяные горы. И что тогда? Долгие месяцы будете стучать зубами от холода, отморозите себе пальцы на руках и ногах… Ты хочешь, чтобы я отморозила себе руки и ноги, Келес?

— Ты не поняла…

— А ведь мороз — еще не самая страшная из возможных бед. Как ты не понимаешь? Как будто не знаешь, почему я хочу, чтобы ты остался в Морианде и учился мастерству у деда! — Голос ее стал ледяным. — Ты забыл, что случилось с твоим отцом? Что сделал с ним Киро?

— М-маджиата, неужели ты веришь в эти бабушкины сказки?!

— Это ты отворачиваешься от правды, называя ее вымыслом. — Ее глаза сузились. — Тебе уже исполнилось семь лет, когда это произошло, а меня в то время едва отлучили от груди кормилицы. Твой дед отправил твоего отца в такое же путешествие. Киро завидовал ему, а твой отец вел себя дерзко, и твой дед убил его. Твой отец, Волноволк и все, кто был на его борту — все погибли!

— Нет, это неправда. Это все неправда. — Келес провел рукой по лицу, затем с мольбой посмотрел на нее. — Как ты не понимаешь, Маджиата? Я должен плыть на «Волке Бури». Это мой долг перед семьей, залог благополучного будущего. Нашего будущего. Пойми это!

— Я все понимаю, Келес. Я понимаю, как эгоистична твоя любовь — ты ставишь интересы Антураси выше любви ко мне. Я хочу, чтобы ты остался, не только потому, что здесь твой дед не сможет тебе повредить. Я могла бы помочь тебе.

Она сжала руки, опустила глаза и заговорила — тихим, безнадежным голосом.

— Тебе известно, что выращивание цветов — не мое призвание. Зато я умею, как никто другой, использовать связи своей семьи при дворе и влиять на мнение высокопоставленных людей. Я могла бы поговорить с ними о тебе. Я хочу быть полезной, но если ты собираешься оставить меня, я не смогу помочь твоему успеху… Ты можешь думать обо мне дурно, но мне небезразлично процветание Антураси. Вашими картами пользуются не все уходящие из гавани корабли. С моей помощью может быть принят специальный закон, и ваши карты будут на всех отплывающих кораблях! Разве ты не хотел бы этого?

— Конечно, хотел бы, Май.

— Но, полагаю, еще больше тебе хочется приключений. Поэтому ты желаешь отправиться в далекое путешествие. Подальше от меня. Почему ты хочешь уехать от меня, Келес?

Всхлип, оборвавший ее последние слова, помешал ему ответить — у него словно застрял комок в горле. Он поднял руки и положил ей на плечи, но она освободилась, опустила голову и заплакала. Келес замер, не зная, что предпринять. Внутри у него все сжалось, руки опустились.

Если бы даже в моем распоряжении было все время на свете, я бы не смог придумать, что ей сказать.

— Ответ на твой вопрос очевиден, Май Фозель.

Келес обернулся и увидел свою сестру-близнеца, входящую в сад. Она была такая же высокая, как брат, с более светлыми русыми волосами, зеленоглазая. За тонкие, острые черты лица в детстве ее прозвали Лисицей. С тех пор она повзрослела и превратилась в настоящую красавицу, но что-то от лисы все же осталось — правда, скорее, в выражении глаз и быстроте ума, чем во внешности. Чтобы окружающие не забывали об этом, ее черное платье было расшито изображениями резвящихся лисиц.

Май обернулась и фыркнула.

— Опять шпионишь, Нирати?

— Вряд ли это имеет хоть какой-то смысл: твоя песенка всегда об одном и том же. До сегодняшнего дня я ничего не говорила брату. А теперь скажу, потому что вопрос, который ты задала, касается всей нашей семьи. Я люблю тебя не меньше, чем прочие, дорогой братец, но ее настырность перешла всякие границы.

Келес нахмурился.

— Знаешь, Нирати, я не думаю…

— Ты думаешь, братец, когда тебе дают такую возможность, но ты не видишь, что тебя используют. — Нирати указала на Май, которая вся как-то сникла. — Она хочет помочь тебе, ну, разумеется. Она упомянула о кораблях, которые уходят в плавание без карт Антураси. Что ж, торговая компания ее отца как раз долго обходилась без наших карт. Когда была объявлена ваша помолвка, ее отец пришел к нашему деду и потребовал полного доступа к картам, потому что, видите ли, мы теперь «почти одна семья». Дед посоветовал ему приходить, когда ты на самом деле женишься на ней, и она будет носить в чреве ребенка, причем — твоего.

Май задохнулась от ужаса и возмущения. Келес кинулся к ней, чтобы успокоить.

— Не утруждай себя, братец, — она этого не стоит. Ее подвело тщеславие. — Взгляд Нирати стал жестким. — Предполагалось, что она побыстрее забеременеет от тебя, но ей это не удалось. Ты испугалась дурноты по утрам, Маджиата, или того, что станешь жирной и уродливой — такой же уродливой, какова ты изнутри?

— Ни того, ни другого. — Маджиата положила руку на живот. — Ты глупа, Нирати. Две ночи тому назад твой брат и я были вместе. И сейчас его ребенок растет у меня под сердцем.

— Нет, малышка Май. — Нирати качнула головой, и ее блестящие русые волосы сияющей волной рассыпались по плечам. — Для того, кто заявляет пусть даже о пустячных способностях к бхотри, ты слишком долго пренебрегала занятиями. Ты не могла не заметить легкую горечь в вине, который выпивала перед сном. Это была настойка когтелапки.

— Ты отравила меня! — Май приоткрыла рот в испуге, затем взглянула на Келеса. — Твоя сестра пыталась убить меня!

Келес посмотрел на сестру, и бешенство на ее лице заставило его подавить возмущение, которое вызвали в нем слова Май.

— Ты преувеличиваешь, Май. Она не причинила бы тебе вреда.

— Я и правда не причинила ей вреда. — Нирати с безразличным видом пожала плечами. — Собственно говоря, это ваш служитель добавлял в вино настойку, его услуги были куплены и оплачены золотом Антураси. Но приготовлена настойка была с мастерством, далеко превосходящим твои умения.

— По крайней мере, у меня есть хоть какой-то талант, Нирати, — огрызнулась Май.

Келес шагнул вперед и встал между ними, повернувшись лицом к Маджиате.

— Прекрати. Хватит, не заходи дальше!

— Ты снова отрицаешь очевидное, Келес. Всем известно, что твоя сестра достойна разве что жалости. Она бездарна. Не способна ни к чему — ни к составлению карт, ни к выращиванию растений и целебных трав. Прочим, обреченным на такой позор, хватило ума, чтобы избавить мир от своего бесполезного существования!

Келес сжал кулаки.

— Я просил тебя остановиться. — Голос его стал сухим и резким. — Многое можно назвать позором, Маджиата. Вспомни, к Императрице Кирсе ее дар пришел поздно.

— Твоя сестра — не Кирса.

— Но она моя сестра, и я люблю ее. — Он вздернул подбородок. — Если ты меня любишь, то прекратишь позорить Нирати. Немедленно.

Маджиата запнулась, обдумывая ответ, взгляд ее голубых глаз беспокойно метался. Келес страстно хотел, чтобы гнев ее рассеялся, чтобы она попросила прощения за свои слова. Она молчала. С каждым ударом сердца Келес все яснее осознавал, что его надежды напрасны, и прежнее ощущение счастья рассыпалось в пыль, словно гнилая труха.

— Так значит, ты выбираешь свою сестру, а не меня?

— Я не собираюсь делать такой выбор. Я люблю ее, люблю тебя, люблю вас обеих. Я не выбираю. — Он нахмурился и тихо добавил: — И ты не должна заставлять меня выбирать.

— О нет, Келес, я бы не стала заставлять тебя делать выбор! Но ведь мое мнение ничего и не решило бы, не так ли? — Глаза Маджиаты наполнились слезами. — Я предлагала тебе все. Я предлагала тебе будущее, твое собственное будущее, Келес, а ты сам отказался от него!

Нирати подошла и встала рядом с братом.

— Нет, Маджиата, ты предлагала ему иллюзию. Его будущее должно было стать твоим будущим, ради процветания твоей семьи. Для тебя он был не более чем каким-то мальчишкой, глупцом, умеющим чертить карты.

Май размахнулась и ударила Нирати по лицу так, что голова дернулась в сторону. Она подняла руку для следующего удара, но Келес перехватил ее запястье.

— Не надо!

Май в бешенстве завизжала, выдернула руку и вцепилась ногтями в его щеку. Келес оттолкнул ее, и она отступила. Пальцы на ее руках судорожно сжимались, злоба исказила лицо, превратив его в уродливую маску.

— Ты мне не нужен, Келес Антураси! Ты и твоя семья вечно будете прозябать здесь. Я не собираюсь разделять вашу участь. Наша помолвка расторгнута!

Она стремительно двинулась в сторону ворот, но Нирати скользнула вслед за ней и ухватила за пояс платья:

— Кольцо.

— Что?

— Кольцо. Ты разорвала помолвку, Маджиата. Кольцо останется здесь.

Май повернулась и взглянула на Келеса. Слезы, смешанные с краской, прочертили на ее щеках две темные дорожки.

— Ты ничем не отблагодаришь меня за мою любовь?

Келес смотрел себе под ноги, чувствуя, как внутри ворочается ледяной ком.

— Нирати резко рассмеялась.

— Ты не заслуживаешь ничего, Май.

— Прекрасно. — Она сдернула кольцо с пальца и швырнула в Келеса. Кольцо отскочило от его груди и упало. — Мне ничего не нужно от Антураси. Для меня ты мертв.

Май подождала мгновение в ожидании ответа — но Келес не произнес ни звука. Она тряхнула головой, развернулась и ушла — горделивой походкой, окруженная шелестящим шелком и голубым сиянием одежд. Казалось, сад с ее уходом померк, словно она унесла с собой все яркие цвета.

Нирати нагнулась и подняла кольцо. Медленно выпрямившись, она протянула его брату.

— Она недостойна тебя.

Келес попытался что-то сказать, но не смог — у него пересохло в горле. Он с трудом сглотнул и хмуро посмотрел на сестру.

— Ты поступила очень жестоко.

— С ней? Она и не такое заслужила. Все эти месяцы она хвасталась, что может делать с тобой все, что ей заблагорассудится. Она говорила, что ты будешь вынужден жить в нашем доме, словно в заточении, в то время как она будет наслаждаться свободой и развлечениями при дворе. Она родила бы от тебя детей, но их воспитанием занималась бы ее семья. Она прекрасно знала, что ты не будешь ограничивать ее свободу. Она все распланировала заранее.

Он подавил желание зажать уши руками.

— Почему вы просто не рассказали мне об этом?

— Почему мы не рассказали? — Нирати положила свою ладонь на его плечо. — Ты видел в ней женщину, которой она могла бы стать, если бы не жажда власти, жадность и тщеславие. Ты бы не услышал наших слов. Ты и не слушал. Матушка предостерегала тебя от близости с ней, но ты не пожелал вовремя остановиться и все равно сделал это.

Келес медленно кивнул.

— Знаю, это было глупо и безрассудно. — Он тяжело вздохнул. — Полагаю, это хорошо, что матушка приготовила настойку когтелапки и подкупила слугу, чтобы он давал ее Маджиате.

Нирати рассмеялась.

— Мы не подкупали слугу, и уж, конечно, не давали Маджиате отраву. Я немного слукавила, сказав, что настойку ей подливал один из служителей семейства Фозель. Как ты понимаешь, теперь она не успокоится, пока не отыщет виновного. А это будет невыполнимой задачей…

— Но… — Он махнул рукой в сторону простиравшихся по другую сторону реки владений семьи Фозель. — Маджиата и я… мы и в самом деле были близки. Если она… если вы не… тогда она может бытьбеременна!

— Келес, дорогой братец, мы ничего не давали Маджиате. — Нирати потрепала его по щеке. — Матушка очень искусна. Ты ни разу даже не заметил привкуса травы-бегунка в вечернем бокале вина, не так ли?

— Мне казалось, что вино просто немного кисловато. В это время года, когда новый урожай еще не снят…

Он уставился на свои пустые ладони.

— Я был круглым дураком, верно? Я убедил себя, что она захочет поехать со мной. Что она любит меня.

— Возможно, какой-то частью души она и любила тебя, Келес. — Нирати погладила его по руке. — Мы с матерью не хотели причинять тебе боль, но знали, что она причинила бы куда большую. Она причинила бы вред всей нашей семье. И хорошо, что за дело взялись мы, а не дед. Он никогда бы не позволил ей поехать с тобой. Ты знаешь это.

— Ну, я подумал, что можно и не говорить ему.

Нирати взяла его за подбородок, приподняла и взглянула в глаза.

— Келес, во время путешествия ты будешь постоянно общаться с ним, твой разум будет соприкасаться с его разумом. Я знаю, что обделена этим талантом, — у меня никогда ничего не получалось, несмотря на упорные занятия. Тем не менее, я знаю, что дед способен проникнуть в твое сознание в любое время, а не только при мысленной беседе. Неужели ты всерьез полагал, что сможешь скрыть от него присутствие Маджиаты на корабле?

Келес поморщился.

— Он не стал бы возвращать нас после выхода в море.

— В одном из приступов неистового гнева? Ты и в самом деле думаешь, что он не пошел бы на это?

— Ты права. Он вполне на такое способен. Или он мог бы просто приказать высадить ее на берег. — Он глубоко вздохнул. — Это был не самый лучший из моих планов.

— Келес, ты умен, дисциплинирован и старателен. Поэтому однажды именно ты сможешь заменить деда. — Нирати подняла кольцо повыше, и алмазные грани заискрились радужными бликами в солнечных лучах. — Маджиата не позволяла тебе думать. Со временем ты сможешь посмотреть на произошедшее нашими глазами.

— Уверен, что ты права. — Келес с трудом сглотнул и снова тяжело вздохнул. — Надеюсь, что у нее все будет хорошо…

— У Маджиаты? — Нирати качнула головой. — Ну, свое мнение я лучше оставлю при себе. С твоей стороны очень благородно все еще беспокоиться о ней, хоть и не стоило бы. Полагаю, милый братец, она оправится.

Лицо Нирати и без всяких слов выражало мысль, которую она предпочла не высказывать вслух. Она считает, что к окончанию Празднества Маджиата найдет нового поклонника. Возможно, раньше…

— Мне придется сказать Капитану Грист, что Маджиата не едет с нами.

Нирати подняла одну бровь.

— Она и в самом деле сказала тебе, что не возражает против присутствия Маджиаты на корабле?

— Она сказала, что найдет способ взять ее на борт.

— Разве что в качестве груза в трюме. Насколько мне известно, Энейда Грист не из тех людей, кто стал бы долго терпеть сумасбродства Маджиаты. — Нирати усмехнулась. — Впрочем, балласт на корабле может и пригодиться, а в случае чего всегда можно отправить его за борт…

— Нирати!

— Прошу прощения, Келес. — Она ласково улыбнулась ему. — Просто я ее не любила, и рада, что все закончилось, — хотя, я в этом и сомневаюсь. Мы еще столкнемся с последствиями… Впрочем, ничего особенного. Нет ничего, с чем мы бы не справились.

— Последствия… — Келес зябко поежился. — Чего мне ожидать от деда и Джорима?

— Со стороны деда — ничего. Он вообще не вмешивался в ваши дела с Май, и ее отец не сможет ничего от него требовать. Да и в любом случае, дед не раз имел дело с разозленными торговцами… Джорим не одобрял ваших отношений, но своего мнения не высказывал. Тем не менее, последняя дуэль у него была с ее кузеном.

Келес вздрогнул.

— Деду об этом известно?

— Нет, но он узнает.

— А мы не можем… — Келес смолк, увидев выражение ее лица. — Что такое?

— Сегодня вечером сюда прибудет Правитель, чтобы побеседовать с дедом. Ты и Джорим должны присутствовать. Все прекрасно поймут, что Джорим участвовал в очередной дуэли.

Келес тряхнул головой.

— Ведь сейчас же Празднество! Делам должна сопутствовать удача, а не наоборот…

— Выше голову, братец! Все не так уж плохо.

— В самом деле?

— В самом деле. — Нирати ободряюще улыбнулась ему. — Ты только подумай, — теперь твое вечернее вино вновь будет сладким. Возможно, это немного, но…

— Я знаю, Нирати. — Он поцеловал сестру в лоб. — Бывают времена, когда даже такую малость следует ценить.

Глава третья

Тридцать шестой день Месяца Летучей Мыши года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Гостиница «Три журавля», Морианд.

Наленир.

Раздался тихий стук в дверь, и Моравен Толо почувствовал, как сердце его забилось быстрее, чем когда-либо во время тяжелого, кровопролитного боя.

— Добро пожаловать.

Щеколда поднялась, и дверь бесшумно отворилась, повернувшись на недавно смазанных петлях. На пороге стоял черноволосый юноша с блестящими голубыми глазами, согнувшись в глубоком поклоне. Моравен поспешил ответить тем же — не для того, чтобы поприветствовать юношу, а чтобы почтить человека, который, тяжело переступая, вошел следом.

Фойн Ятан никогда не отличался высоким ростом. Годы еще больше согнули его, и теперь в нем не было и пяти футов. Поредевшие волосы больше не имело смысла окрашивать. Тонкие седые пряди почти не прикрывали череп, весь в коричневых пятнах, а серое одеяние только подчеркивало изможденную худобу. Шаркающие шаги тяжело опирающегося на сучковатый посох старика казались насмешкой над тем гибким, стремительным воином, которым он когда-то был.

Моравен опустился на одно колено.

— Навестив меня, Мастер, ты оказал мне большую честь.

— И ты оказал мне честь, джесейсерр, совершив по моей просьбе это путешествие. — Голос Ятана с годами почти не изменился.

Моравен выпрямился, не вставая с колена, и указал на невысокую лежанку у стены комнаты. Перед приходом гостя по требованию Моравена ему принесли все подушки, какие только нашлись в гостинице.

— Если бы я предполагал, Мастер, что ты посетишь меня, то остановился бы в более подходящем месте.

Старик, отмахнувшись от извинений Моравена, добрался до лежанки и расположился на ней. Сопровождающий его юноша прикрыл дверь, взял посох старика и опустился на колени по правую руку от Ятана.

— Я просил тебя навестить меня во время Празднества. Оно начинается завтра, но мне хотелось увидеть тебя раньше. Благодарю, что ты прислушался к моему желанию.

Моравен уловил усмешку, засветившуюся во взгляде старика.

— Как ты узнал, что я здесь?

Ятан откинулся на гору подушек.

— Ты спрашиваешь об этом, Моравен? Между прочим, мне нравится это имя. Очень сильное. Подходит тебе больше всех прочих.

— Благодарю, Мастер. — Он преклонил второе колено и устроился на лодыжках. — Но это не ответ на мой вопрос.

Ятан обернулся к юноше.

— Учись, Джейас, перед тобой настоящий Маг — и по наружности, и по сути. Он — лучший пример, чем я.

Моравен взглянул на Джейаса.

— Но мой Учитель — лучший пример того, как можно незаметно ускользать в нужную минуту. Если бы шрамов на его теле было бы столько же, сколько правителей, которых он застал, — то разве что оттого, что на прошлой неделе он по неосторожности позволил кошке поцарапать себя.

Старик рассмеялся.

— Я очень скучал по тебе, Моравен. Как часто любил говорить мой Учитель: «Сметливый воин стоит дороже острого лезвия».

— Тогда, может быть, ты ответишь на мой вопрос, или мне придется стать еще сметливее?

Ятан медленно кивнул.

— Я могу сказать тебе, что четыре дня тому назад почувствовал твое приближение, — когда ты сражался с разбойниками на дороге. Но ведь ты же ответишь, что я просто вспоминал прошлое.

Моравен приподнял бровь, но промолчал.

— Да, я знаю, что ты, единственный из моих учеников, не поверил бы, даже если бы это было правдой. — Старик закашлялся. — Два дня назад мальчик с больной рукой пришел к серрианцам, и в руках он нес накидку Мацила. Он принес ее семье Джейта, и они пожелали, чтобы она хранилась у нас. Мальчик и его семья щедро отблагодарили меня за моего ученика — его имени я, разумеется, не знаю, — и за то, что он спас их от разбойников.

— Это был самый обыкновенный случай, Учитель, но, боюсь, он обрастет легендами.

— Уже — но вышло неплохо. По их словам, лучник был обезоружен при помощи джейдана. — Старик улыбнулся. — Не уверен, что они ошибались, хотя рассказы о сверкавших при этом молниях и гремевшем громе я в расчет не принимал. Ты ведь еще не стал настолько могущественным?

— Если бы имелась возможность вызывать гром с молниями, ты бы это непременно показывал, — хотя, пожалуй, не таким недостойным ученикам, как я.

— Ты никогда не был недостойным, Моравен. — Ятан снова закашлялся. — Ты всегда был умным.

— Нет, Учитель. Был бы умным, не приехал бы по первой твоей просьбе. — Моравен приподнялся и протянул руку к своему кожаному походному мешку. — Мне удалось раздобыть на Западе немного вирлу. Изготовлено в Вирине. Будете?

— Джейас, совершенно необязательно рассказывать об этом маме.

Мальчик кивнул.

Старик улыбнулся и потер руки; тем временем Моравен вытащил бутыль, откупорил ее и разлил янтарную жидкость в две небольшие чашечки.

— Жена Эрона хорошо заботится о нем и о других учениках; но вечно слишком беспокоится из-за меня, — проговорил Ятан.

— Я, кажется, припоминаю и других Хозяек Дома Ятана, которые беспокоились так же. — Моравен протянул старику одну из чашек. — Я не жалуюсь. Если бы обо мне беспокоились не слишком, я бы не выжил.

Ятан вдохнул запах напитка, а затем залпом выпил до дна. На мгновение старик зажмурился, потом тяжело сглотнул и снова закашлялся. На этот раз не так отчаянно.

— Ты недооцениваешь свою живучесть, — проговорил он хриплым шепотом.

— Нет, Учитель, просто я помню о том, что смертен.

Моравен Толо впервые встретился с Фойном Ятаном в Морианде, очнувшись на циновке для сна в имении Сошира, где лежал лицом вниз с перевязанной грудью. Он не помнил, ни кто он, ни откуда пришел. Окружающие предметы казались ему смутно знакомыми, но при этом все равно оставались чужими, словно кто-то разорвал на кусочки сотню картин, написанных на рисовой бумаге, а затем склеил без какого-либо определенного порядка.

Единственное, что он знал о себе — что ему нанесли страшную рану мечом. Меч прошел с левой стороны, не доходя до позвоночника на ширину ладони. Шрам длиной в два дюйма до сих пор был виден на груди Моравена, а второй шрам — с мизинец — на боку. Удар должен был убить его; но он остался жить, недоумевая: ударили ли его в спину, потому что он бежал, как трус, с поля боя, или враги, которых он даже не помнил, намеревались убить его?

Фойн Ятан и его тогдашняя жена, Хириналь, выходили Моравена. Ятан основал школу владения мечом в бывших владениях своего Учителя. Со временем эти места стали частью выросшего Морианда. Скоро стало ясно, что, каково бы ни было прошлое Моравена, в мастерстве владения мечом он не из последних. То, что он мог струсить во время боя, казалось крайне маловероятным. Тем не менее, Моравен усердно тренировался, чтобы подобное обвинение никогда не прозвучало. Именно поэтому восемьдесят один год тому назад на дороге в Морианд были убиты напавшие на путников разбойники; и до них многие пали от меча Моравена по этой же причине.

— Смерть, Моравен, суждена всем нам. — Ятан протянул чашку, ожидая, чтобы ее вновь наполнили. — Как-то я узнал, что сюда приехал человек, называющий себя моим учеником. Я послал своих настоящих учеников, чтобы они разыскали этого славного воина. Известен ли тебе молодой человек, называющий себя Дешейл Толо, якобы твой кузен? Он носит в качестве герба изображение охотящегося леопарда и говорит на южном диалекте.

— Нет, я его не знаю, но недавно в Эрумвирине произошла одна история, из-за которой, возможно, он решил так назваться. — Моравен налил еще немного напитка из зерен в протянутую Учителем чашку. — Он оказал мне честь, или придется силой отобрать у него это имя?

— Эрон наводит справки. — На этот раз старик отхлебнул из чашки лишь маленький глоток. — Мальчик, которого ты прислал, рассказал мне свою историю.

— Я никого не присылал.

— Прошу тебя, Моравен! — Старик покачал головой. — Мой Учитель, помнится, как-то рассказал, как он охотился с соколом на лесных голубей. Его сокол устремился вниз с высоты и сбил голубя в воздухе. Голубь упал прямо в котелок, в котором крестьянин варил свою жидкую похлебку, и почти вся она пролилась в огонь. Крестьянин потребовал вознаграждения за пропавший ужин, ведь все началось с сокола, принадлежавшего Мастеру Вирискену. Точно так же ты отправил мальчика к семье Мацила, и это стало первым звеном в цепи событий.

Моравен нахмурился и выпил содержимое своей чашки до дна, ощущая, как обжигающая жидкость струится по горлу.

— Насколько я помню, Мастер, твой учитель заплатил крестьянину, а потом потребовал деньги назад в качестве уплаты за голубя, которого крестьянская семья к тому времени уже поджаривала. Когда крестьянин ответил, что голубя послали им боги и отказался платить, Мастер Вирискен убил его за богохульство.

— Верно, верно! Но тогда Империя еще не была разделена на Девять Княжеств, и все было иначе. А твоя попытка уйти от вопроса была достойной, но безуспешной.

— Рассказывать почти нечего. Они пришли с юга, из местечка в одном дне пути от Эрумвирина. Это семья мельников. Мальчик как-то пробирался вверх по мельничному ручью и нашел место, где берег реки был сильно изрезан. Там образовалось подобие норы, и мальчик прополз внутрь. В глубине что-то мерцало голубым светом, и он попытался достать это левой рукой. — Моравен пожал плечами. — Больше он ничего не помнит. Отец увидел его, бездыханного, в волнах реки и подумал, что он мертв, но пострадала только рука.

Брови старика сдвинулись.

— Они подозревают, как это могло изменить его?

— Полагаю, они не заметили ничего, помимо высохшей руки. Они говорят, что пытались разыскать место, где это произошло, но пошли дожди, река переполнилась и уничтожила все следы. Нора находилась примерно в миле выше по течению, и они приписывают богам то, что мальчик чудесным образом спасся и не утонул в реке. Они очень неохотно обсуждали эту тему и рассказали мне, что случилось с рукой мальчика, только после того, как узнали, кто я такой.

— Да, память о Временах Черного Льда еще жива даже в сердцах тех, кто не застал тех лет. — Ятан жестом попросил налить ему еще вирлу, и Моравен вновь наполнил чашку, дрогнувшую в руке старика. — В некотором смысле я заслуживаю гнева моего Учителя. Он вместе со своими лучшими воинами отправился в путь, чтобы присоединиться к Императрице Кирсе во время похода на Турасинд. Это была именно его идея — захватить самое ценное, что было у Наленира, и поехать на северо-запад по Пути Пряностей, чтобы изгнать варваров из цивилизованных земель. Он и его воины отправились на смерть, но меня он не взял с собой, а оставил защищать Наленир. Думаю, он не знал, какие силы вырвутся на волю.

Моравен медленно кивнул. Лучшие, воины отправились с Императрицей, чтобы спасти Империю от варваров пустыни Тарка. Воины, обладающие достаточным мастерством — как он, Мастер Ятан или Вирискен Сошир — могли достичь состояния джейданто. Мастерство соединяло их с джейданом — магией, пронизывающей все существующее в этом мире. Когда такие воины вступали в сражение, особенно с такими же джейкаи, излишки магии словно выплескивались вовне. За пределами селений во множестве встречались очерченные круги, во время поединков удерживавшие внутри магию, и в этих местах происходили странные вещи. Землю мог покрывать снег, несмотря на летний зной. Могли всегда идти дожди, даже тогда, когда на небе не было ни облачка. Считалось, что при вязке лошадей или собак в таких кругах под действием магии в потомстве могут появляться животные необыкновенных качеств; однако этим местные жители всегда занимались глубокой ночью, — чтобы соседи, чего доброго, не узнали об их играх с магией.

Жителей Турасинда, населявших пустынные места на севере, мало беспокоили последствия магии. Она вряд ли могла причинить какой-либо вред их бесплодным землям. Часто случалось так, что магия только помогала им — стада лучше плодились, урожай оказывался обильнее. Когда турасиндцев стало чересчур много, шаман собрал все племена, и они вторглись в земли Империи. Императрица заманила их на северо-запад, подальше от центральных областей Империи. И тогда произошла великая битва, подобной которой мир не видел ни до, ни после того.

— Все небо затянули чудовищные облака, скрыв солнце. Пошел снег — невероятный, ужасающий черный снег. Свирепые ветры принесли с собой черные метели, — ветры, способные заживо сорвать плоть с костей. Но даже такая смерть во время бури была все же лучше прикосновения магии. — Взгляд Ятана был устремлен вдаль. — Мальчик заплатил всего лишь больной рукой за способность дышать водой, или не дышать вовсе, потому что магия теперь очень слаба.

Он бросил взгляд на Джейаса и продолжил:

— Селения были погребены под снежными завалами. Ледники ободрали землю до голых камней. В горах все еще можно найти ледяные деревни — дома, люди, повозки, животные, все так и остались, навечно заледеневшие, на тех самых местах, где их застала буря.

Моравен кивнул.

— Я видел это, Учитель, хотя теперь почти все растаяло. Дикая магия и сейчас иногда проявляется и действует, но редко на землях Девяти. Только в Пустошах — Долосане и Иксилле. По крайней мере, мне так говорили.

— Но страх остался — вот почему, Джейас, тебе приходится так много учиться. — Ятан снова кашлянул, но не стал пить. — Когда Империя была восстановлена, люди постепенно становились все неосторожнее. Мы изучали искусство владения мечом для достижения джейдана, но прочие хотели заполучить магическую силу побыстрее. Правитель Нелесвин и его ваньеши изучали ксингна, чтобы достичь джейдана. Когда в их распоряжении оказалась магия, они использовали ее для увеличения степени своего мастерства. Они искали самый легкий путь, и их глупость стала причиной Катаклизма.

Моравен кивнул — больше из уважения к своему Учителю. Мастер Ятан был одним из немногих джейкаи, оставшихся на землях Девяти Княжеств, на которые Кирса разделила Империю для безопасности государства. Он пытался убедить Правителя Наленира, что ваньеши должны быть уничтожены. Более того, он считал что изучение магии должно быть ограничено. По его мнению, воины Империи могли держать в узде свои магические способности, а неумелые ваньеши — нет.

Но это оттого, что Правитель Нелесвин и твой Учитель ненавидели друг друга. Ты — мой Учитель, но я вижу, что их ненависть заразила и тебя.

После наступления Катаклизма, когда на земле свирепствовали магические бури, долгие годы не приходило лето, и люди умирали от голода или еще худших напастей, все большее значение приобретали школы, где обучали различным умениям. Простые люди не особенно верили в магию, зато были убеждены, что вполне можно верить в сверхспособности человека, достигшего определенного уровня совершенства. В самом деле, такого мастерства достигали немногие. Даже теперь, когда население выросло и вновь стало таким же, как до Катаклизма, положение не изменилось. И до сих пор люди боялись; так что, если бы не Данос и его семья, последние два дня пути Моравен провел бы в одиночестве.

Школы воинского искусства также положили начало традиции ксидантцу. Лучшие воины должны были путешествовать по землям Девяти и даже за их пределами, сражаясь с несправедливостью и жестокостью, не обращая внимания на национальности и соображения государственной политики. Никто не имел права повелевать ими, и, несмотря на то, что многие талантливые ученики поступали на гарнизонную службу или в охрану, самые лучшие высоко ценили свою свободу. Появление ксидантцу означало, что ни одному властителю не удастся больше собрать войско, подобное армии Кирсы; а значит, стало почти невозможным повторение битвы, достаточной для еще одного Катаклизма.

— И воспоминание об этой глупости, Моравен, заставило меня просить тебя об этой встрече.

— Да, Учитель?

— То, что случилось с мальчиком, может произойти и с Девятью. — Ятан подался вперед, и подушка за его спиной соскользнула вниз. — Как ты сказал, магия почти исчезла. И, отчасти, исчез страх, который она вызывала. Находятся те, кто отправляется в Пустоши. В поисках древнего оружия они разоряют захоронения — новые и древние, надеясь найти нечто, что поможет им создать непобедимую армию.

Моравен нахмурился. Оружие и вещи тех, кто обладал мастерством, не могли прибавить умения другим, но были пропитаны магией, которую в свое время применяли их обладатели. Как бы там ни было, оружие мастеров могло сделать более успешными тренировки. Он задал разбойнице вопрос о мече Мацила, поскольку знал, что клинок принадлежал его семье на протяжении многих поколений и был очень могущественным. Мацил упорно трудился, чтобы достичь мастерства, и не позволял мечу помогать себе, но такие, как он, были редкостью.

— Учитель, ты видел что-то подобное в Морианде?

— Немного, они продавались как старинные безделушки, но это были прекрасные образчики. Один-два явно побывали в свое время в Турасиндском походе. — Глаза Ятана сузились. — Где-то, далеко за пределами Девяти, в Иксилле, расположено древнее поле битвы, где пало великое множество воинов. Оружие, погребенное там, пропитано магией, и кое-кто вполне может возомнить, что с его помощью он может стать Императором.

Моравен поднял бровь.

— Не Правитель Кирон. Его старший брат, возможно, стремился к этому, но у богов оказались другие планы относительно него. Правитель Пируст?

— Пируст? Разумеется. Дезейрион хочет закрепить завоевание Гелосунда, а затем захватить Наленир. Хотя есть и другие, кто, возможно, не возражал бы против появления в Морианде новой правящей династии. — Ятан пожал плечами. — Что до меня, то единственное, чего я хочу — чтобы никто не потревожил могилы моих товарищей и моего Учителя. Но я слишком стар для путешествия в Пустоши, чтобы самому проследить за их могилами. Поэтому я хочу, чтобы ты сделал это вместо меня.

— Отправился в Иксилл? — Моравен ощутил волну ужаса. Земли далекого Иксилла были изуродованы вырвавшейся на волю неуправляемой магией. Он не верил ничему из того, что слышал о начале Катаклизма и его причинах, однако прилагал достаточно усилий, чтобы даже не слушать. Если в голову приходили непрошеные мысли, Моравен старался отогнать их подальше, и это ему вполне успешно удавалось.

— Ты сделаешь это для меня, Моравен Толо?

— Учитель, ради тебя я пошел бы приступом на Девять Кругов Ада. Я отправлюсь немедленно.

Ятан поднял руку, а затем снова протянул пустую чашку.

— Если ты уедешь сейчас, мы не увидимся во время Празднества. И не успеем допить эту бутылку прекрасного вирлу. Дело, которое я тебе поручаю, очень серьезно, но даже те, с кем оно связано, будут участвовать в Празднестве. Останься и ты.

— Доброта моего Учителя не имеет границ.

— Нет, Моравен. Это не так, далеко не так. — Он поднял чашку и сделал маленький глоток. — Я посылаю тебя спасти мир. Наслаждайся Празднеством и запомни мир с его лучшей стороны. Это не сделает твою работу труднее, но, может быть, подбодрит, когда тяжесть задачи станет непосильной.

Глава четвертая

Тридцать шестой день Месяца Летучей Мыши года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Его Императорское Высочество Верховный Правитель Кирон терпеливо ожидал решения Киро Антураси. Правитель прибыл в крепость картографа в сопровождении лишь нескольких телохранителей школы Керу. Они, в соответствии с указом, подписанным еще отцом нынешнего Правителя, ожидали аудиенции в цокольном помещении перед воротами, ведущими внутрь цитадели. Антурасикан был настоящим лабиринтом, состоящим из общих и личных помещений, и лишь немногим был открыт доступ в личные покои и мастерскую. Хотя Керу и поклялись жизнью служить Кирону, даже им не позволялось миновать золотые ворота.

Не имело значения, что крепость была построена самыми знаменитыми архитекторами Империи и отделана прославленными мастерами, что залы наполняли диковинные вещи, привезенные из самых разных уголков мира. Это была тюрьма. Отец Кирона двадцатью годами раньше объяснил ему, почему Киро Антураси нельзя выпускать из крепости. Его мастерство в составлении карт и его познания о мире были для Наленира ценнее, чем все известные сокровища Девяти Княжеств. В голове Киро были заключены важнейшие подробности, позволявшие Налениру процветать; так что самого Киро следовало запрятать подальше.

Потерять его означает потерять все. Когда Императрица разделила Империю на Девять Княжеств, по ее воле жены последнего Императора с семьями стали править Княжествами. Она заставила честолюбие спорить с честолюбием; и повела самых честолюбивых в поход на Турасинд. Несмотря на то, что изначально Наленир не был самым могущественным княжеством из Девяти, возобновление торговли с другими странами наполнило его казну золотом. Это позволяло Кирону нанимать новые военные отряды, чтобы сдерживать владыку Дезейриона.

Киро дал нам все, а мы отняли у него свободу. Вначале Правителю такое положение вещей казалось пределом жестокости, но скоро он осознал, что это необходимость. Гений Киро Антураси был заключен в самой сердцевине его личности и неотделим от неспособности выносить глупость и неповиновение. Из-за этого Киро бывал груб, резок и непредсказуем. Он полагает, что вправе заставлять ждать даже Правителя.

Кирон рассмеялся, поскольку знал, что ждать и в самом деле придется. И он ждал.

Ожидание было частью жизни, и Кирон развивал в себе терпение — за терпение еще никого не убивали. Его брат, наследный принц Арайлис, потерял терпение, потерпев неудачу в Гелосунде, и заплатил за несдержанность своей жизнью. Ходили слухи, что Правитель Пируст, командовавший отрядами Дезейриона и прибывший в этом году на юг, чтобы поучаствовать в Празднестве, своими руками и убил брата Кирона. Благодаря этому Кирон взошел на трон, однако он не испытывал желания поблагодарить Пируста, поскольку знал: тот был бы более чем счастлив, если бы мог умертвить всех Комиров и занять трон Наленира.

Вот тогда бы у Киро появился достойный по силе характера и степени упрямства соперник.

Киро отправил Правителю прошение о разрешении покинуть крепость на время Празднования годовщины и его собственного дня рождения. Причины казались убедительными, и Кирон был бы счастлив удовлетворить прошение, если бы не огромное число гостей, съехавшихся в город со всего мира, якобы для того, чтобы присоединиться к всеобщей радости по поводу процветания правящей династии. Его Мастер Теней жаловался на прибытие множества шпионов на время Празднества, и Кирон был не вправе рисковать — Киро могли похитить или подстроить убийство.

Кирон полагал, что вряд ли Правитель Пируст приехал в южные земли для того, чтобы лично убить Киро или совершить что-либо подобное, но не исключал возможности, что Пируст попытается извлечь выгоду из сложившегося положения. У него вполне может оказаться наготове сотня-другая планов, которые он жаждет воплотить в жизнь. Чтобы как-то оградить себя от возможных неприятностей, он выделил Пирусту со свитой покои в Ширикане, на северной окраине города.

По этой же причине приехавших из разных мест — от Эрумвирина до южных пределов — поселили в Квиикане, а посланники народов Пяти Правителей расположились в крепостях, соответствующих божествам своих владык. В Койякане — цитадели Собаки — никто официально не остановился, так как Гелосунд все еще был захвачен Дезейрионом, и Совету Гелосунда пока только предстояло избрать Правителя. Кирон по-прежнему позволял своим воинам Керу размещать в цитадели Собаки почетный караул. И Керу были счастливы, и Правитель Пируст посрамлен.

Приготовлениями занимались министры и их помощники; Правитель лишь поверхностно следил за подготовкой к Празднествам. Почетная Стража была размещена в соответствии с прямым приказом Кирона, хотя чиновники с астрологами считали решение Правителя неправильным. Они объясняли ему, что небеса не благоволят этому, что сила Койа убывает, однако Кирон не обратил внимания на их объяснения и оставил воинов школы Керу в Койякане.

Чиновники стремились ублажить и небеса, и геенну, и землю. Правитель же уделял земле гораздо больше внимания, чем прочему. В противостоянии Дезейриона и Гелосунда главную роль играли не расположение созвездий и промысел богов, а то, что первый правитель Гелосунда был рожден женщиной из Дезейриона. Она заставила сына захватить свою родную провинцию — в качестве первого шага к тому, чтобы стать новым Императором. С тех пор на границе тлела война — долгие годы до того, как Пирусту и его отцу удалось завоевать Гелосунд. Если бы не поддержка, которую оказывал Наленир Гелосунду в торговых делах, Дезейриону удалось бы закрепиться на захваченных землях гораздо раньше.

С государственной точки зрения было разумным поддерживать Гелосунд, так как его земли отделяли Дезейрион от Наленира. Но, помимо этого, Кирону просто нравилось выводить из себя Пируста. Он полагал, что доставляемые северному соседу неприятности скажутся на пророческих сновидениях, в которые Правитель Дезейриона искренне верил, и отвлекут его от совершения черных дел наяву.

Отказ на прошение Киро мог передать ему один из министров; но Правитель и здесь распорядился по своему усмотрению.

Во-первых, Кирон подозревал, что управляющий никогда не осмелился бы сделать это в присутствии Киро, и, без сомнения, спасовал бы перед гневом картографа.

Во-вторых, что было гораздо важнее, Правитель чувствовал, что, будучи тюремщиком Киро, именно он должен был лично передать ему отказ.

Двери, ведущие в маленькую ротонду, где ожидал Правитель, распахнулись, и в помещение шаркающей походкой вошел сутулый, небольшого роста человечек, второй картограф, брат и соперник Киро по имени Улан. Его лицо осветила улыбка, и он поднял голову так высоко, как только позволяла сгорбленная спина.

— Ваше Высочество, девять тысяч извинений за то, что заставил вас ждать.

Правитель низко поклонился, выражая свое почтение к вошедшему.

— Ты оказал мне почет, Улан, лично выйдя сюда. Твоя работа слишком важна, чтобы тратить время на такие пустяки. — Кирон нарочно избегал величественно-высокомерного «мы», хотя положение, в общем, обязывало его говорить о себе именно так. Но он знал, что Улан непременно начнет ворчать, мол, Правитель разговаривал с ним чересчур бесцеремонно; а Киро, сопоставив его жалобы с уважительным обращением, которого удостаивается сам, воспримет это как подтверждение своего более высокого положения.

Улан откинул с лица длинную прядь седых волос.

— Мне по праву принадлежит удовольствие видеть вас, Ваше Высочество. Мой брат сказал, что этой чести удостоится тот из нас, кто составит более совершенную карту Тирата, и я не проиграл.

— Ты мог бы проиграть лишь в том случае, если бы твой брат сам взялся за перо, и даже в этом случае ему пришлось бы основательно потрудиться, чтобы победить.

— Вы не должны так говорить, Ваше Высочество. — Старик качнул головой. — Здесь единственное место, где я могу решать, что вы можете и чего не можете делать.

— В Доме Антураси многим приказывают, и они подчиняются.

— Верно, верно.

Старик повернулся и жестом пригласил Правителя войти в двери, затем закрыл их и, шаркая, направился по коридору, который, закручиваясь по спирали, вел наверх, в расположенную на пятом этаже мастерскую. Правитель шел впереди Улана, его правая рука скользила по кованым перилам, помогая взбираться по лестнице. Он вошел в ярко освещенную мастерскую. Хотя он уже бывал здесь множество раз, зрелище по-прежнему впечатляло его.

Лестница выходила на середину круглого зала диаметром в сотню футов. Северный отсек скрывала занавесь, остальное пространство заполняли доски для дублирования карт, чертежные столы, шкафы с большими плоскими ящиками и полками, заполненными свернутыми картами. Сводчатый потолок поддерживали колонны. Через многочисленные высокие окна лился свет. Чтобы уменьшить риск пожара, Княжество обеспечивало мастерскую магическим светом для работы по вечерам, и после заката башню часто окутывало призрачное голубое сияние.

За столами трудились дюжины отпрысков Антураси. Самые юные — правнуки и праправнуки, потомки Улана — приносили бумагу, наполняли чернильницы, затачивали перья и аккуратно припудривали готовые карты. Их братья и сестры чуть постарше чертили копии городских карт и схемы военных укреплений — это помогало им в совершенствовании мастерства, необходимого для выполнения действительно важной работы. Взрослые под руководством Улана работали за самыми большими столами, составляя морские карты невероятной точности. По мере того, как из странствий возвращались путешественники с новыми подробностями, карты исправлялись, чтобы следующий покупатель получил самые подробные сведения, какие только что стали доступны.

Этот упорядоченный хаос был заполнен скрипом перьев по бумаге, чирканьем ножей для заточки; изредка раздавался звон разбившейся чернильницы, и еще реже — в сердцах брошенное проклятие. Антураси работали быстро, аккуратно и тихо — это было единственным способом избежать гнева Киро.

Владения Киро располагались отдельно от общего пространства мастерской, скрытые за синими занавесями от пола до потолка. Правитель Кирон отодвинул занавесь и улыбнулся, направляясь в образовавшийся проход. Вторые занавеси — белого цвета — располагались десятью футами дальше, так что секреты Киро не могли быть раскрыты благодаря случайности. Он удостоверился, что синие занавеси позади плотно задернуты, и отодвинул следующие.

И непроизвольно раскрыл рот в изумлении. На выбеленном участке сводчатой стены была начерчена карта всего известного мира, высотой в двадцать футов и шириной в сорок. Девять Княжеств находились посередине, в соответствии со своим значением. Пустыни Турка соседствовали с ними на севере, на востоке земли Империи ограничивало Восточное море. На карте были изображены провинции и необжитые земли к западу от Девяти, вплоть до восточного побережья далекого Эфрета. Над ним с мельчайшими подробностями были прорисованы легендарные земли Этрузии.

До наступления Времен Черного Льда Империя вела торговлю с народами Этрузии, пользуясь наземным путем; но Катаклизм, разрушивший существовавший мир, уничтожил эту дорогу. Пятьдесят лет тому назад экспедиции Киро удалось проникнуть дальше, чем кому бы то ни было; но далее путь был закрыт. Кирон обсуждал с картографом возможность снова попытаться наладить наземное сообщение; однако успехи в мореплавании сделали это почти ненужным.

Впрочем, большая часть океана оставалась неисследованной, так как корабли, в основном, отправлялись на юго-запад, по хорошо известным маршрутам. Кирон был уверен, что на востоке ждут великие открытия. Для этого был построен и готовился к плаванью «Волк Бури» — величайший и лучший корабль имперского флота.

Правитель нашел, что созерцаемая им карта — зрелище одновременно удивительное и печальное. Подробности мироустройства, подтвержденные Антураси, были выписаны на стене достойнейшим образом. Исследованные земли занимали значительную часть карты, — но все же белых пятен было больше. Даже отдельным участкам Темного моря на карте соответствовали незаполненные места; именно оттуда пираты совершали вылазки, нападая на местные суда. Давнее и страстное желание Киро заполнить эти пустые места на картах побудило его отправить собственного сына Рина в злополучное путешествие. Но даже боль от потери сына не притупила его неутолимую страсть к исследованиям новых земель, и всего лишь пять лет тому назад Кирон отклонил очередное прошение Киро, желавшего отправиться в длительное путешествие.

Правитель оторвал взгляд от карты и увидел то, чего не ожидал. Внуки Киро, Келес и Джорим, стояли рядом со своим дедом, но, кроме них, в помещении находился еще один человек. Правитель нашел это примечательным, поскольку никогда не видел в мастерской людей, не принадлежавших клану Антураси — исключая себя и свою родню. Согласно существовавшему закону, проникновение в мастерскую без специального разрешения считалось тяжким преступлением. Присутствие четвертого человека говорило о его чрезвычайной значимости, а повязка на его глазах — о том, что Киро пока не сошел с ума.

Киро улыбнулся и быстрым шагом направился к Правителю. Высокий и худощавый, с белоснежной копной седых волос, он носил усы и небольшую бородку. Светлые глаза казались почти бесцветными, а зрачки, напротив, были яркими; все вместе придавало его взгляду нечто нечеловеческое. Несмотря на то, что на этой неделе Киро собирался отпраздновать восемьдесят первый день рождения, он двигался с энергией человека вдвое моложе своего возраста. А его звучный голос, казалось, с годами лишь выигрывал.

— Ваше Высочество, вы оказали своим посещением честь Дому Антураси. Вы знакомы с моими внуками, Келесом и Джоримом?

Правитель обменялся с Киро рукопожатием, а затем поприветствовал братьев.

— Я знаком с ними и ценю их не менее чем тебя, дисейкир Антураси. Джорим, полагаю, тебе будет интересно узнать, что у пары пятнистых кошек, которую ты в прошлом году привез из Уммумморара, появилось потомство, девятеро котят. Они — гордость моего заповедника.

Джорим улыбнулся. Более приземистый и коренастый, чем брат, он носил заплетенные в косы длинные волосы и густую бороду — по моде Уммумморара. Несмотря на то, что носил он дорогую и приличествующую обстановке одежду, прическа и борода придавали его облику нечто варварское, что вызывало среди наленирской знати определенные пересуды. Синяк под глазом, разбитая губа и сбитые костяшки пальцев ясно говорили, что Джорим не пренебрегает боевыми навыками, позволявшими ему выживать в диких местах.

До того как Джорим успел что-либо ответить, человек с повязкой на глазах рассмеялся.

— О да, отлично! Кошки, гордость вашего заповедника! Великолепная шутка, Ваше Высочество; превосходная. Она понравится многим на этом Празднестве.

Кирон неодобрительно нахмурился.

— Кто это, и что он здесь делает?

Киро расцвел улыбкой, сбавившей ему бы лет семьдесят, если бы в выражении глаз при этом не угадывалось нечто неистовое.

— Это Джесбор Грист, и у него с собой кое-что примечательное. Я уже приобрел эту вещь, и с ее помощью наше превосходство в мире станет несокрушимым.

Кирон еще больше нахмурился, глядя на то, как Киро подошел к столу и указал на ящичек из красного дерева. Крышка была откинута, и Правитель, подойдя ближе, увидел две стеклянные панели, разделенные деревянной вставкой, которые закрывали нижнее отделение ящичка. Под каждой из панелей были видны часы, показывавшие точное время.

— Как это позволит нам властвовать над миром? — Кирон сложил руки на груди. — Не думаю, чтобы пара часовых механизмов могла остановить легионы Пируста; мне уже прекрасно известно, как быстро они способны передвигаться.

— Вы не понимаете, Ваше Высочество. — Киро стремительно подошел к карте, начерченной на стене. — Наши корабли, Ваше Высочество, ходили в далекие плавания. Мы исследовали континент от земель Девяти до Эфрета, и мы работаем в поте лица, чтобы создавать точные карты. Если сравнить эту карту с той, что была нарисована сто лет назад, разница будет видна сразу.

Он указал на верхнюю часть карты и опустил руку.

— Наши морские карты северных и южных пределов поразительно точны. Почему так? Легко вычислить долготу, Ваше Величество. Всего только и нужно, что измерить направление тени ровно в полдень; после этого любой, мало-мальски обладающий представлением о геометрии, может определить, насколько ниже или выше экватора он находится. Очень просто вычислить расположение судна. С восточным и западным направлениями дело обстоит сложнее. Для долготы есть неизменная и всеми признанная точка отсчета: экватор. Северное направление мы также можем определять по полярной звезде; я уверен, что со временем мы найдем нечто подобное и для юга, предположительно над Ледяными Горами, если они на самом деле существуют. А отсчет расстояний в восточном и западном направлениях произволен.

Кирон покачал головой.

— На всех картах отсчет ведется от Морианда. Если точнее, от Вентокикана.

— На всех наших картах, верно; Дезейрион использует для своих карт в качестве точки отсчета Феларати, а Эрумвирин — Келуван. Но сам по себе выбор начальной точки не так уж важен, поскольку задача состоит в другом: как можно точнее определять расстояния между интересующими нас участками.

Правитель бросил взгляд за спину Киро, на его внуков и на человека с завязанными глазами:

— Но ведь вы проводили измерения. Посылали людей, чтобы определить расстояния в шагах.

Киро резко развернулся, рукава и полы его золотой накидки взметнулись, словно вспыхнув.

— Верно, Ваше Высочество. Но у нас нет людей, которые могли бы ходить по воде, чтобы вымерять расстояния. Мы в состоянии определить, с какой скоростью идет корабль; но нам неизвестны точные скорости и направления морских течений. Все карты, включая и мои, содержат некий парадокс: расстояние от Морианда до Эфрета, определенное по времени пути «туда», будет отличаться от расстояния, определенного по времени обратного пути. Когда-то мы пытались поработать с этими различиями, учесть скорости течений, однако все равно результат получался недостаточно точным. Одна-единственная буря могла сделать совершенно бесполезными все сведения о скорости и направлении течений.

Правитель медленно кивнул.

— Кажется, я понял, в чем суть. Каким образом этот предмет поможет разрешить трудности?

Киро хлопнул в ладоши.

— Джесбор Грист, прошу, объясни, как это работает.

— Ваше Высочество, прежде всего хочу сказать, что это не мое изобретение. Его придумал мой сын. Видите ли, я чиню различные вещи, и мой сын, Боросан, всегда присматривался к моей работе; но он пошел дальше. Он увлекся новым искусством джианри, хотя здесь и нет школы этого мастерства.

Кирон кивнул, затем, вспомнив, что у Джаспера завязаны глаза, прибавил:

— Разумеется.

Джианри было новым магическим искусством — основанным на механике и точных расчетах. К традиции обучения мастерству, позволяющему достичь состояния джейданто, с уважением относились во всех княжествах Девяти, однако лучшие школы находились в Наленире и Эрумвирине, и, таким образом,важнейшие мастера проживали в Наленире. Другие народы начали практиковать джианри, заставляющее работать механические устройства за счет магической энергии — в основном, оставшейся со времен Катаклизма. Неопытный боец, держа в руках меч, наделенный силой джианри, способен мастерски сражаться, по крайней мере, до тех пор, пока хватало магической энергии. Создать сотню таких зачарованных мечей было проще, чем воспитать одного джейсесерра. Среди использовавших подобное оружие почти не было действительно хороших воинов; однако немногие в результате действительно стали Мистиками. В случае продолжительной войны джианри вполне могли одержать верх над мастерами старой школы.

— Так вот, у Боросана возникла мысль об устройстве, позволяющем общаться на большом расстоянии путем переписки. Он уехал, велев мне каждый день ровно в полдень ждать сообщений. Я так и делал, но сообщения не приходили. Боросан расстроился, поскольку получалось, что его прибор работает только в пределах одной комнаты, но не на расстоянии.

— Очаровательно, Мастер Грист. Там, на столе, лежит именно это устройство?

— Нет, Ваше Высочество, конечно же, нет. — Джесбор улыбнулся, сложив руки на поясе. — Видите ли, мой сын понял, что в то время как я пытался получать его сообщения в полдень по столичному времени, он посылал мне их в полдень по местному времени. Поэтому прибор работал, только если его увозили точно на юг или север от столицы. И тогда Боросан изобрел эти часы. Это работа джианри. Они используют таумстон для работы. Боросан сделал два циферблата на случай, если одни часы сломаются или им необходимо будет больше таумстона. Оба выставлены на столичное время. Понимаете, таким образом он мог всегда посылать сообщения в соответствии со временем в Морианде, где бы ни находился.

Правитель на мгновение приоткрыл рот в изумлении. Киро высоко оценил двойные часы, но все их достоинства были ничем в сравнении с возможностями, которые открывал перед своим владельцем другой описанный Джесбором прибор. Если бы у Правителя была возможность мгновенно передавать и получать сведения на большом расстоянии, — к примеру, разговаривать с военнокомандующими прямо на месте боевых действий, — он мог бы управлять обороной и быстро пресекать вторжения.

— Это устройство работает?

— Часы работают безупречно, Ваше Высочество.

— Нет, нет, устройство для передачи сообщений.

Джесбор покачал головой.

— Мой сын пока не довел его до совершенства. И сейчас он путешествует, работая над прибором. Полагаю, он сумел прочесть некоторые из посланий, которые я пытался ему отправить, поскольку в своем последнем сообщении просил передать вам пожелание радостного Празднества.

— Очень мило с его стороны; однако если он где-то в дороге, что здесь делают эти двойные часы?

Мастер улыбнулся.

— О, видите ли, Ваше Высочество, Боросану надоело таскать с собой этот ящик, и он изготовил другой прибор, поменьше. Умещается в кармане или дорожной сумке. У меня талантливый сын.

Чересчур талантливый для того, чтобы уезжать, куда бы то ни было. Правитель посмотрел на Киро.

— Каким образом двойные часы могут вам помочь? — Кирон приложил руку ко лбу и заставил себя сосредоточиться. — Погоди-ка… Если находишься за пределами столицы, достаточно посмотреть на них в полдень по местному времени, и можно определить разницу. Разницу во времени можно перевести в мили.

Киро хлопнул в ладоши, словно бы в восторге, однако во взгляде его чувствовалась напряженность, как будто он был чем-то слегка недоволен.

— Именно, Ваше Высочество, вы верно все описали. С этим прибором мы сможем составить точные морские карты. Сможем исследовать места, прежде недоступные.

Он вновь обернулся к карте и положил руку на ничем не заполненные пространства океана.

— Новые земли скрывают несказанные богатства, я уверен в этом, и они будут нашими. Мне необходимо разрешение, Ваше Высочество, чтобы оснастить «Волка Бури» этими часами и отплыть как можно скорее. Теперь в наших руках сведения, которые позволят кораблям отправляться куда угодно. Мы сможем заселять новые земли, открывать новые виды растений, зверей и неизвестные прежде сокровища. Наш народ станет еще более великим, чем сейчас, а у вас, Ваше Высочество, появится возможность вновь объединить Княжества в Империю и по праву занять Небесный Трон.

Глава пятая

День тридцать шестой Месяца Летучей Мыши года Собаки.

8 Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Келес изо всех сил старался не выказать изумления, и видел, что брату это не удалось. Ему были известны сложности, связанные с определением местонахождения корабля. Следить за временем можно было, используя самые разнообразные приспособления: от песочных часов и свечей с насечками до водяных или пружинных часов. Но все они были недостаточно совершенны, чтобы проводить измерения во время длительных путешествий. Киро долгие годы экспериментировал с различными часами, но, несмотря на то, что Келес и Джорим тщательно ухаживали за ними, каждый раз по возвращении в столицу оказывалось, что разница во времени несопоставима.

Но Келеса поразило, что дед превозносил устройство, созданное джианридином. Джианри появилось недавно, и развито, в основном, за пределами Наленира; здесь сильны были предубеждения против него. Кроме того, Киро не раз говорил, что с помощью джианри создаются вещи, вкладывающие навыки мастерства в неумелые руки, а раз так, то годятся эти вещи лишь для грубой, не требующей особого ума работы. В соответствии с общепринятым мнением, Киро полагал, что лишь беспробудные лентяи могут полагаться на подобные устройства, вместо того, чтобы совершенствовать собственные умения. Он каждый раз отсылал прочь людей, приносивших ему приборы для копирования карт или для составления схем расположения солнца и звезд.

А теперь он расхваливает это устройство. Казалось, что двойные часы — это ответ на их бесчисленные молитвы, но то, что Киро переменил свое мнение, было настолько неожиданным и странным, что у Келеса возникло подозрение, не сошел ли его дед с ума. Будь на месте Киро кто-то другой, Келес бы подумал, что он просто что-то для себя понял и отказался от прежних решительных взглядов, но его дед был не так прост, чтобы это объяснение могло удовлетворить молодого человека.

Правитель улыбнулся.

— Я могу лишь рукоплескать твоей дальновидности, дисейкир Антураси. Разумеется, существование этого прибора должно держаться в тайне. Я могу положиться в этом на тебя, Мастер Грист?

Человек с повязкой на глазах кивнул.

— О да, Ваше Высочество. Мой сын также будет хранить молчание. Я уверен, что он уже почти и позабыл про этот ящичек — теперь, когда у него есть новые карманные часы. Он так их называет — карманные часы.

— Великолепно. — Кирон сложил руки, спрятав их в рукавах своего одеяния. — А где сейчас твой сын? Мне хотелось бы поговорить с ним.

— Я уверен, что он также был бы счастлив побеседовать с вами, Ваше Высочество. Это было бы честью для него. Я знаю наверняка.

— Отлично, передай ему, что я желаю побеседовать с ним как можно скорее. Возможно, сразу после Празднества, но лучше — еще раньше.

— О, Ваше Высочество, если бы я мог исполнить вашу просьбу! Но мой сын сейчас, скорее всего, находится в Солете, а, возможно, и в Долосане.

Бровь Правителя поползла вверх.

— Он в пустынных землях?

— Это необходимо. Именно там можно отыскать таумстон, Ваше Высочество.

— Да, верно. — Правитель посмотрел на Киро. — Могли бы вы проводить Мастера Гриста к воротам? Я хочу побеседовать с ним у себя. После того, как мы перекинемся парой слов.

— Конечно, Ваше Высочество. Джорим, пожалуйста, проводи гостя.

— Да, дед. — Джорим подошел к Джесбору и взял его под руку, после чего они вдвоем скрылись за занавесями.

— Позвольте угостить вас, Ваше Высочество, — Киро указал на стол, где стояли кувшин и стеклянные бокалы. — Келес, налей нам вина.

— Нет, дисейкир, благодарю тебя.

Келес взглянул на деда.

— Наполнить твой бокал, дед?

— Не надо. — Киро поднял подбородок и скрестил руки на пояснице. — О чем вы хотели поговорить, Ваше Высочество?

— Первым делом разреши поздравить тебя с приобретением этих часов и новыми возможностями, которые они предоставляют. Ты, разумеется, понимаешь, что устройство, над которым сейчас работает Боросан Грист… не менее ценно. Его можно использовать в том числе для защиты Наленира от Дезейриона, и в этом отношении подобный прибор был бы бесценен.

Киро серьезно кивнул.

— Я нашел это устройство ценным и для моих целей, Правитель. Келес и Джорим наделены талантом посылать мне мысленные сообщения или передавать изображения. Хотя подобные сведения и не всегда настолько точны, как мне хотелось бы, все же это неоценимая скорость. А с таким прибором я мог бы посылать больше людей для исследования, а заодно проверять точность показаний этих часов.

— Прекрасно. Значит, наши интересы совпадают.

— А именно, Ваше Высочество?

— А именно — позволять Боросану Гристу путешествовать по пустынным землям слишком опасно. Мне понадобится твоя помощь. Необходимо составить карты, чтобы снарядить отряд в пустынные земли. Мы должны отыскать Боросана и привезти в столицу.

— Экспедиция в Пустоши, Ваше Высочество?

— Именно, Мастер Антураси. Мы давно обсуждали эту возможность, пришло время осуществления планов. Разумеется, понадобятся ваши карты, без них вероятность успеха будет ничтожной.

— Мои карты этих мест — лучшие в мире, и, тем не менее, их нельзя назвать превосходными. — Киро потер лоб рукой. — Когда во время Катаклизма необузданная магия вырвалась на свободу, пустынные земли изменились. С тех пор прошли века, и магия почти исчезла, — но все же не окончательно. Там все еще бывают бури — сильные и не очень, и, возможно, они продолжают вносить изменения, о которых мы ничего не знаем. Я составлю карты — разумеется, основанные на моих собственных сведениях — но не могу поклясться, что они будут точными.

Правитель кивнул.

— Делать нечего, хотя, разумеется, мы должны будем исправить это положение. Если искусство джианри способно создавать вещи, настолько полезные, как те, о которых мы говорим, а Пустоши — источник необходимого для их работы таумстона, — значит, придется разыскать его месторождения и завладеть ими — или уничтожить их. Это вопрос государственной важности.

Ледяные глаза Киро блеснули.

— Можно даже сказать — вопрос государственной важности для Империи.

— Верно. — Кирон кивнул, но заставил себя удержаться от грез наяву о восстановлении Империи. — Карты понадобятся мне к завершению Празднества.

— Договорились, Ваше Высочество. — Киро улыбнулся. — Мне будет позволено установить двойные часы на «Волке Бури»?

— Да, разумеется. И чем скорее, тем лучше. Но корабль не должен отплыть раньше завершения Празднества. Поспешное отплытие привлечет ненужное внимание.

— Как вам будет угодно, Ваше Высочество.

По спине Келеса пробежал холодок от волнения. Он боялся пошевелиться, чтобы разговаривавшие не вспомнили о его присутствии, и лишь жестом попросил вернувшегося брата также вести себя тихо. Его дед и Правитель принимали решения, определяющие будущность мира. Пустые места на картах будут заполнены, огромные владения Наленира станут еще более обширными — возможно, достаточными, чтобы покорить остальные Княжества или полностью разорить их.

Правитель Кирон кивнул.

— Хорошо, очень хорошо. Я пришел к тебе с плохими новостями, но ты сумел сделать этот день радостным.

Киро наклонил голову.

— С плохими новостями, Правитель?

— Да. Твое прошение о разрешении покинуть Антурасикан отклонено. Я, разумеется, приеду сюда, чтобы участвовать в праздновании твоего дня рождения.

На мгновение в глазах Киро вспыхнул огонь, но затем он непринужденно взмахнул рукой.

— Считайте, что я отменил свой запрос, Ваше Высочество. У меня столько дел, что, возможно, я даже отменю прием.

Правитель покачал головой.

— Это вызовет любопытство, что будет совершенно лишним. Нет, все должно идти так, как и предполагалось. Мы с тобой примем гостей из Дезейриона и Эрумвирина. Мы покажем им, насколько щедрыми и великодушными можем быть. В будущем они еще вспомнят с тоской о нашем великодушии.

Киро улыбнулся своей резкой хищной улыбкой, обнажив зубы.

— Как вы решите в своей мудрости, Ваше Высочество, так и будет.

— Прекрасно. — Кирон поклонился, затем направился к занавесям, которые Джорим отодвинул, держа открытым проход для Правителя. — Доброго здравия тебе и нашему Княжеству.

Келесу не нравилось выражение лица Джорима. Его брат подождал, пока белые занавеси плотно закрылись, а затем произнес, обращаясь к деду:

— Старый лицемер!

— Осторожнее, Джорим! — Взгляд Киро стал жестким. — У меня хорошее настроение. Смотри, не испорти его!

— Мне наплевать на твое настроение! — Джорим тяжело дышал, его ноздри раздувались. — Я рассказал тебе об устройстве, изобретенном Боросаном Гристом, много месяцев назад, когда вернулся из Уммумморара! Ты отмахнулся от этого. Ты выбранил меня за глупость и лень! Ты сказал, что я все равно не сумею вовремя заводить часы, так что мне не пригодится подобный прибор. И вот теперь выясняется, что ты разыскивал его! Ты просто ублюдок!

— Я изменил свое мнение. — Голос Киро был по-прежнему ровным, но чувствовалось, что он держится на пределе.

— Изменил мнение об устройстве, конечно, но не обо мне! Как насчет меня? — Джорим развел руками. — Ты полагаешь, что я глупец? Что я… не знаю. Почему ты не сказал мне, что я был прав?

— Потому что, Джорим, тот единственный раз не может искупить все те случаи, когда ты был ленив и небрежен и плохо выполнял свои обязанности передо мной и перед всей семьей.

— О, эту песенку мы уже слышали! — Джорим ударил кулаком по ладони другой руки, вновь ободрав до крови сбитые костяшки. — Ты обвиняешь меня, и я должен устыдиться и покаяться. Неважно, что сам ты никогда не признаешь своих ошибок!

— Это не было ошибкой, Джорим. Ты хочешь знать, что я подумал тогда, когда ты пришел ко мне с этой новостью? Действительно хочешь? Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

Пососав кровоточащую царапину на руке, Джорим кивнул.

— Да, хочу.

— Я подумал — вот очередная из его выдумок, лишь бы была возможность полениться, избежать дополнительной работы и оправдать свою невнимательность. Твоя поездка в Уммумморар была полезной, но результаты могли быть и получше. Ты отправился туда, ты исследовал местность, открывал новое, но ты работал поспешно и неаккуратно. Ты позволил себе расслабиться. Я видел твое лицо, только что, когда Правитель благодарил тебя за кошек новой породы, привезенных для его угодий. Это хорошо для тебя, но бесполезно для нас.

Джорим облизнул разбитые губы.

— Ты имеешь в виду — для тебя.

— Нет, я имею в виду — для нас. Какую пользу это принесло твоему брату? Твоей сестре? Твоему дяде и кузенам? Что они получили?

— Я делаю то, что делаю, думая обо всем мире.

— Юный глупец! Я и есть мир! — Киро крутанулся на месте, и Келес вздрогнул, когда взгляд деда скользнул по нему. — Мир не существует, не существует, пока я не помещу его на карты! Ты привозишь новых животных и новые растения из мест, которых нет — нет, пока я не укажу их расположение. После Катаклизма земля была погребена под черным льдом. Во время черных бурь погибли почти все. Мир превратился в безжизненную снежную пустыню. Небольшие горстки уцелевших жались друг к другу среди развалин некогда величественных городов Империи. Мир сжался до предела — и лишь я вновь начал расширять его.

Киро указал дрожащим пальцем на Джорима, но переводил взгляд то на него, то на Келеса.

— Вы — мои глаза и уши, мои ноги и руки! Вы существуете для того, чтобы служить мне, добывать для меня новые сведения, а не потакать своим прихотям, собирая цветочки и охотясь на необычных зверюшек! Или того хуже — позоря нашу семью участием в безобразных уличных потасовках! Ты стоишь передо мной с окровавленными руками и лицом, и это лучше всяких слов подтверждает мою правоту!

Пальцы Джорима сжались в кулаки, лицо стало пунцовым. На шее у него вздулись вены. Келес шагнул вперед и встал между Киро и Джоримом. Он положил правую руку на грудь брата и почувствовал, как его сотрясает сдерживаемая ярость.

— Прекратите, вы, оба.

— Не пытайся защищать своего брата, Келес. Он зашел слишком далеко. — Киро фыркнул. — Я позабочусь, чтобы это больше не доставляло нам неприятностей. С этого момента он никуда отсюда не уедет.

Келес умоляюще протянул вторую руку к деду.

— Перестань. Ты ведь не сделаешь этого. Ты не настолько глуп!

— Что?

— Не притворяйся, что не расслышал меня!

— Ты никогда прежде не слышал от меня подобных слов. Возможно, пришло время услышать.

Келес взглянул на брата.

— Хватит, Джорим. Успокойся.

— Это не твое дело, Келес! Эта битва длится уже много лет.

— Полагаю, на сегодня уже достаточно сражений, Джорим.

Дрожь сотрясла все тело его младшего брата. По щекам побежали предательские слезы, в словах звучала горечь:

— И ты, Келес! Все, что я делаю, недостаточно хорошо. Я лентяй. Я не выполняю свою работу. Я отвлекаюсь. Я недисциплинированный. Я не такой, как ты!

— Джорим!

Юноша запнулся, безмолвно открыл и закрыл рот, потом приступ гнева прошел, и он добавил:

— Я не хотел. Я беру назад последние слова.

— И напрасно, Джорим! Было бы неплохо, если бы ты чуть больше походил на своего брата!

Келес почувствовал, как в груди становится тесно от гнева. Он повернулся к деду.

— Нет, ему не нужно становиться похожим на меня. Это мне хорошо бы стать похожим на него!

Киро выпрямился.

— Что именно ты имеешь в виду, лиркирдин Келес? — проворил он тихим голосом, почти шепотом, холодным и твердым, словно лед.

У Келеса засосало под ложечкой.

Возможно, ты отправил в последнее путешествие нашего отца в таком же припадке холодного гнева… Киро назвал его формальным именем, чтобы подчеркнуть, как долго еще предстоит учиться Келесу; вдобавок это означало, что дед был очень зол.

— Несмотря на то, что у меня пока всего лишь Верхняя ступень, я отправлялся всюду, куда ты меня посылал. Я научился всему, что ты считал необходимым для меня. Я был послушен и исполнителен. В качестве награды мне досталось место на «Волке Бури». И все же ты не рассказал мне о двойных часах. Ты решил, что я поеду на корабле, до того, как узнал об их существовании, подвергая меня риску заблудиться или привезти назад неточные данные? Или я просто настолько мелкая сошка, что мне можно не рассказывать о новых приборах? Я должен был подготовиться к работе с двойными часами.

— То есть ты полагаешь, что я считаю тебя ненадежным.

— А разве я могу сделать другие выводы? — Келес тяжело вздохнул. — Полагаю, ты не доверяешь нам обоим.

— В каком смысле?

Откликнулся Джорим.

— В том смысле, что тебе восемьдесят один год. В том смысле, что Улан не может — из-за своего положения и недостаточной подготовки — занять твое место. Его сыновья и внуки тоже. В том смысле, что нашего отца, который мог бы это сделать, давно нет в живых. В том смысле, что ты отправляешь Келеса, который мог бы заменить тебя, в длительное путешествие, а он пока не приобрел необходимых умений, чтобы выполнять твою работу! Ты жалуешься, что я совершаю поступки, которые не приносят пользы нам, но сам ведешь себя точно так же.

— Келес не готов занять мое место. А ты — тем более.

— О, даже если ты прикуешь меня цепями к этому столу — я никогда не поверю, что ты станешь готовить меня как свою замену.

— Так. Значит, у вас и в самом деле возникли подозрения, что я вас ограничиваю. Прекрасно. — Киро прищурился. — Вероятно, вы полагаете, что мне пора уступить место новому поколению, но я забыл больше, чем вы когда-либо будете знать!

— А вдруг ты забудешь и остальное, не успев научить нас?

— Да прекратите же вы. — Келес посмотрел на брата. — Благодарю, но я в состоянии говорить сам за себя.

— Тогда говори.

Киро и Джорим хором произнесли эти слова, глядя на Келеса.

— Хорошо. — Келес выпрямился. — Совершенно очевидно, дед, что Джорим больше годится для путешествия на «Волке Бури». Я и в самом деле плавал больше, чем он, но ненамного. Ты снарядил этот корабль для путешествия в неведомое. Его команду ожидают новые земли, неизвестные растения и животные, встречи с незнакомыми народами. Мне все равно, что тебе до этого нет никакого дела, зато это нужно Правителю и нашему народу. Джорим лучше подготовлен для того, чтобы получить и привезти сюда эти сведения. Я могу проводить исследования и делать вычисления, а он способен открывать новое. Ты же не настолько глуп, чтобы поддаться своему гневу и рисковать величайшей в жизни экспедицией, позволив «Волку Бури» уплыть без Джорима, правда? Ты злишься на него, потому что вы с ним очень похожи, это так очевидно для всех, кроме тебя самого!

— Значит, вот как обстоит дело? — Киро полуобернулся и жестом указал на карту. — Ты унаследуешь мое место? Будешь делать мою работу? Утирать мне рот, подтирать задницу? Заботиться обо мне, когда я впаду в старческое слабоумие?

— Нет, дисейкир, я буду учиться у тебя. Я буду слушаться тебя во всем, чтобы твое дело жило вечно.

— О, разумеется, Келес, почему я должен думать иначе? — Киро повысил голос. — Ты учился у меня, пока эта девчонка, торгашеское отродье, не заставила тебя выдавать наши тайны своей семейке. Тебе меня не одурачить.

Келес вспыхнул.

— Маджиата больше не доставит хлопот. Ей дана отставка, ради благополучия семьи.

— В самом деле?

— В самом деле. — Келес обнаружил, что его руки стиснуты в кулаки, и заставил себя разжать их. — Я не собираюсь занимать твое место. Я знаю, что и не смог бы заменить тебя. Я всего лишь хочу приобрести умения, которые позволят мне продолжить твое дело.

Старик медленно кивнул.

— Посмотрим, посмотрим.

Джорим, казалось, собирался что-то добавить, но Келес схватил его за накидку и подтолкнул к выходу. Согнувшись в низком поклоне и увлекая за собой Джорима, Келес мягко произнес:

— Твоя мудрость неоспорима, дед. Мы служим твоей воле и твоим желаниям.

Они выпрямились. Киро слегка наклонил голову в сторону внуков.

— Эти слова могут стать для тебя благословением или проклятием, Келес. Молю небеса, чтобы тебе хватило мудрости отличить одно от другого.

Глава шестая

Первый день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд.

Наленир.

Моравен Толо пробирался через веселящуюся толпу с легкостью дыма, проникающего сквозь листву дерева. Там, где другие видели людей в причудливых, украшенных разноцветными перьями маскарадных костюмах, с лицами, скрывающимися за масками, он различал потоки энергии. Толпа временами двигалась медленно, иногда — стремительно катилась, словно огромная волна. Поводя плечами или немного разворачивая бедра, Моравен двигался своим путем, почти не обращая внимания на людей вокруг.

Он миновал толпу и углубился в город. Ему нравилось Празднество, и он множество раз наслаждался им в Морианде. Даже если бы Мастер Ятан не послал за ним, Моравен обязательно бы приехал именно в этот особенный год. Постепенно его захватило чувство нетерпения; он удивился, поскольку полагал, что давно научился с ним справляться.

Он улыбнулся сам себе. Ему нравились представления, и он любил пышные, величественные зрелища. Проводя столько времени в дороге, Моравен почти не имел возможности потакать своей склонности, что, как он полагал, неплохо для совершенствования души и его искусства. И, тем не менее, он завидовал гуляющим и задавался вопросом: как это выглядело столетия назад, когда еще существовала Империя? Он совершенно точно знал что Празднества были еще великолепнее и восхитительней; если бы Моравен мог вместо путешествия по улицам Морианда совершить прогулку назад во времени, он, не задумываясь, воспользовался бы возможностью побывать на древнем гулянии.

Празднество Урожая всегда — за исключением голодных лет — было необыкновенно изобильным. После тяжелой весенней и летней работы можно было набить желудки свежей и вкусной едой; в кошельках звенели вырученные с продажи излишков урожая монеты. Выдержанные многолетние вина наконец разливались по бутылкам; лучшие пивовары соревновались друг с другом в мастерстве; торговые суда привозили невиданные предметы роскоши, — это добавляло новизны Празднеству и приводило в восторг всех его участников. Приезжало множество иноземных гостей, фокусников, торговцев, так что глаза разбегались при взгляде на эту суматоху.

Толпа расступилась — один человек принялся жонглировать, другой выдувал длинные, поднимающиеся к небу языки пламени. Дети в восторге завизжали, чья-то собака залаяла, прячась в ногах у хозяина. В воздухе плыл аромат хорошо приправленного жарящегося мяса, легко перебивающий горьковатый запах скисшего пива; тут и там звучал громкий смех. Иногда Моравен замечал устремленный на него взгляд, но никого не узнавал. Любой из этих людей мог быть тем, кто ранил его в прошлом, но Празднество — неподходящее время, чтобы поминать былое.

Пробираясь по переполненной народом улице, Моравен отыскал нужный переулок. Высоко на стене возле поворота он различил символ, который любому другому показался бы просто треугольной трещиной в штукатурке. Моравену же знак говорил, что здесь он отыщет Фойна Ятана. Он не знал, почему его не вызвали к серрианцам раньше, однако решил не задавать Учителю вопросов.

Несколько человек направлялись по переулку в сторону улицы; Моравен миновал его беспрепятственно. Он оканчивался небольшим внутренним двориком. Второй переулок, слева, вел на улицу, где встречалось значительно меньше гуляющих. Воин приблизился к дворику и миновал ворота в высоком деревянном заборе.

Деревянные стены окружали маленькую двухэтажную гостиницу. На вывеске над дверями была изображена жонглирующая собака. Моравен улыбнулся: именно так Учитель Мастера Ятана называл Правителя Нелесвина. Моравен подозревал, что владелец гостиницы понятия не имеет об этом значении вывески; он оценил чувство юмора своего Учителя.

Во дворе находилось несколько молодых людей и девушек, одетых в черные ученические шаровары и рубашки. Среди них был Джейас, но он и виду не подал, что узнал Моравена, только незаметно кивнул. Остальные, казалось, вообще не обратили на него внимания, но он чувствовал их настороженные взгляды и слышал перешептывания, поднимаясь по ступеням невысокой лестницы. Он присел на скамью возле двери, снял обувь и взял у слуги пару башмаков. Отдал меч другому слуге, затем, пригнувшись, прошел через низкий дверной проем на лестницу, ведущую на второй этаж.

Наконец он выпрямился в общей комнате, чуть было не стукнувшись головой о низкие стропила. Напротив него находились двери, ведущие в задние комнаты и спальни. Слева помещалась стойка; хозяин таверны наливал в небольшую бутыль рисовое пиво. Он поставил на поднос две кружки, и девушка отнесла его к столу в другом углу комнаты.

Двое сидящих за столом внимательно разглядывали Моравена. Более рослого из них вполне можно было бы назвать близнецом гиганта, встреченного по дороге к Морианду, только он носил повязку на левом глазу. Второй была женщина — тоненькая как тростинка, с длинными черными волосами, убранными в косу с вплетенной алой лентой. Она бросила на Моравена взгляд, мгновенно осмотрев его с головы до пят, и коротко кивнула. Моравен слегка поклонился в их сторону — по обычаю ксидантцу, встретившего путешествующих товарищей, а затем с улыбкой повернулся к человеку, сидевшему за столом возле лестницы.

— Спасибо Девяти Богам, ты выглядишь прекрасно, Эрон. — Моравен поклонился и замер. Тот, к кому он обращался, встал и ответил на поклон. — Это, должно быть, твои ребята внизу?

— Достойнейший серриан Ятан должен это решить.

— Тогда во дворе я миновал лучших воинов в мире, и среди них твой сын — не последний.

Эрон, казавшийся чуть старше Моравена из-за седой пряди в волосах, улыбнулся.

— Они лучшие только в моих мечтах.

— Ты слишком строг к своим ученикам.

— А ты всегда умаляешь свои собственные умения.

— А вот это я буду с любезным видом выслушивать от твоего деда, но не от тебя! — Моравен подошел ближе и обменялся с Эроном рукопожатием. — У нас есть время побеседовать, или Учитель ждет?

Эрон взглянул на ведущие вверх ступени лестницы.

— И то, и другое. Дед ждет тебя, но я присоединюсь к вашей беседе. Поднимайся поживее; тебе стоит это увидеть.

Ощущая любопытство, Моравен поднялся по лестнице. На верхней ступеньке он посторонился, пропуская Эрона, а затем склонился перед Фойном Ятаном. Учитель сидел за столом возле окна и смотрел на двор. Моравен наклонился ниже и не поднимал головы, пока не раздался хриплый кашель Ятана.

Моравен улыбнулся и вытащил из рукава маленькую бутыль с вирлу.

— Честь для меня снова видеть тебя, джесейсерр Фойн Ятан.

Фойн устроился поудобнее в большом кресле, переложив подушки.

— Я вижу, ты времени даром не терял, Моравен. Тоже из Эрумвирина?

— Мне сказали, что это — из Церискорона, хотя на бутылке метка гончара из Грии. — Моравен бросил взгляд на стол, где стояли три пустых кубка. — Вижу, ты предугадал мое появление.

— Мудр ученик, угадывающий желания учителя.

Эрон уселся напротив Ятана.

— Прошлую ночь дед спал очень крепко, — заметил он. — И сказал моей жене, что дело тут в магической настойке, которую он достал у бхоткаи. Если бы не Празднество, она ни за что бы ему не поверила.

Моравен занял место за столом, сев лицом к окну, и поровну налил в кубки.

— Радостного Празднества вам обоим.

— И тебе тоже.

Они выпили вирлу, и Моравен заново наполнил сосуды. На этот раз сидящие за столом не торопились их осушить.

— Я не предполагал, что ты снова призовешь меня.

Ятан медленно кивнул.

— Я собирался послать за тобой на пятый день, однако у серрианцев кое-что произошло. Возможно, мне придется возложить на тебя еще одну ношу, Моравен.

Воин положил свою ладонь на спрятанную в широком рукаве руку старика и удивился, какой тонкой и легкой она оказалась.

— Как говорил тебе твой Учитель — «Ношей становится вызов, если ты его не принял. Только глупец взваливает на себя ношу».

Фойн взглянул на Эрона.

— Видишь, он помнит даже старые уроки, — проговорил старик.

— Он всегда был твоим лучшим учеником, дед…

Моравен нахмурился.

— Ну, и кто сейчас преуменьшает собственные достоинства, Эрон? Не думаю, что…

Старик поднял руку, жестом призывая Моравена не продолжать.

— Хорошо, что кто-то помнит старые уроки, потому что я больше не учу. Эрон — дисейсерр серриана Ятана. Джейас продолжит наше дело. Они — хорошие учителя, и были бы счастливы, если бы им попался ученик, столь же талантливый, как ты.

Моравен, пожалуй, возразил бы, но взгляд Фойна заставил его замолчать. Фойн Ятан был учителем искусства сражения на мечах дольше, чем существовал Наленир. В его жилах текла истинная кровь, поэтому он был долгожителем — так же, как Моравен или Эрон, однако так долго его хранило магическое мастерство владения мечом. При взгляде на Фойна с Эроном можно было предположить, что это дед и внук, — или, возможно, правнук, — но Моравен сильно удивился бы, окажись, что их разделяет меньше девяти поколений.

Во двор вошел молодой человек в белоснежном шелковом костюме и такой же накидке. Их украшал карминовый орнамент. Поверх был повязан красный кушак, удерживающий ножны алого цвета. Обувь также была белой с красными и желтыми языками пламени. Вышивка на рукавах повторяла этот рисунок. Хорошо сложенный юноша с аристократическими чертами остановился в воротах и уперся руками в бока.

Ученики Эрона поспешно собрались вместе. У всех за поясами имелись деревянные учебные мечи. Молодой человек кивнул, затем устремил взгляд на распахнутое окно.

— Я снова вижу учеников, в то время как пришел к учителю. — Его ноздри затрепетали, затем он убрал руки с пояса и отвесил поклон — не слишком глубокий и не слишком долгий. — Мое имя — Кирас Дейот. Я приехал из Тирата, от серриана Фоахина. Я научился всему, чему могли научить, и меня отправили в Морианд тренироваться у мастера.

Моравен сдвинул брови.

— Отправили странствовать и искать другого учителя?

Ятан пожал плечами.

— Возможно, там, в Тирате, такие странные обычаи. Понятия не имею.

Эрон встал и высунулся в окно.

— Сегодня утром ты оскорбил моих учеников. Ты отказался сразиться с ними.

— Ты выставил против меня детей.

— Они не дети, — он хлопнул в ладоши. — Добил, давай.

Один из самых маленьких учеников вышел вперед, мгновенно выхватив деревянный меч и принимая первую стойку Кобры. Он взмахнул оружием и сделал ложный выпад, целясь словно бы в глаза противнику, а затем нанес косой удар, который должен был прийтись на левое плечо Кираса.

Кирас развернулся, уходя от угрозы, а затем, пригнувшись, шагнул к ученику. Левый локоть чужака взлетел с невероятной скоростью и врезался в переносицу Добила. Раздался внятный треск, заставивший Эрона вздрогнуть и сморщиться, словно от боли. Брызнула кровь, по рукаву растеклись красные пятна. Добил на мгновение замер, а затем опустился на землю, закрыв руками лицо.

Кирас забрал у него деревянное оружие и ринулся в атаку. Он уклонился от очередного выпада, а затем ударил бойца по лицу рукоятью учебного меча. Вертясь на месте, он подпрыгнул, пропуская подсечку снизу, и без малейших усилий избавился от очередного атакующего, нанеся удар по голове. К нему ринулась девушка, переходя от Тигра к Дракону, но Скорпион Кираса оказался быстрее; удар пришелся на локоть, и девушка, вскрикнув от боли, выронила меч из онемевших пальцев.

Следующий ученик выпрыгнул из-за ее спины и, пригнувшись, устремился к Кирасу. Деревянный меч уперся в левое бедро чужака, но тот крутанулся на правой ноге и сделал выпад, прежде чем ученик успел увернуться. Если бы они сражались на настоящих мечах, рана на бедре Кираса замедлила бы его движения, — впрочем, не настолько, чтобы помешать приставить клинок к горлу соперника. Но мечи были деревянными, и Кирас заработал всего лишь синяк, а шея его противника осталась цела. Теперь пришелец из Тирата мог лицом к лицу сойтись с Джейасом.

Сын Эрона шагнул назад и принял позу Скорпиона. Кирас выбрал позу Тигра, и Джейас ответил Богомолом. Кирас нетерпеливо топнул ногой, ожидая нападения; Джейас собирался с силами, чтобы ответить на вызов.

Моравен поднялся на ноги и взял Эрона за руку.

— Твой сын умен и не нападает первым.

— Мой сын знает свои обязанности. Смотри.

Джейас шагнул влево, а затем вперед, прокладывая себе дорогу движениями меча — крест-накрест, начиная сверху справа и заканчивая снизу слева, затем наоборот. Он повторил этот прием три раза; Моравен приготовился увидеть, как Джейаса постигнет та же участь, что и прочих. Хотя он и был лучше остальных, повторение означало, что сын Эрона достиг предела своих умений. Тигр нападет на Скорпиона, и он ударит Джейаса прямо по ребрам.

Словно подслушав мысли Моравена, Кирас шагнул влево и начал изменять позу. Когда Джейас завершил очередной выпад, Кирас был готов к нападению. Ему оставалось лишь следовать за движениями меча Джейаса, и он смог бы нанести удар по незащищенному месту.

Однако мастерство Джейаса было сравнимо с умениями Кираса. Вместо того чтобы нанести удар по косой, он перекинул деревянный меч в левую руку и развернулся на правой ноге. Меч взлетел и описал полукруг, направляясь в живот Кираса. Только чудо могло спасти чужака от смертельного удара, поскольку он уже начал свой собственный выпад.

Кирас извернулся, выбросив вверх правую пятку, его тело выпрямилось и скрутилось, словно пружина, живот втянулся, позволив мечу Джейаса пройти выше. Одновременно Кирас ударил соперника по запястью, выбив из его руки оружие, а затем тяжело упал на спину. Прежде чем Джейас успел хоть как-то ответить, Кирас с размаху ударил его деревянным мечом по коленям, свалив наземь. Словно собственный клинок тянул его вверх, Кирас вновь вскочил на ноги и самоуверенным движением отбросил меч Джейаса в сторону.

Эрон взглянул на Моравена.

— Ты видел?

Моравен медленно кивнул, а Фойн с сухим смешком проговорил:

— Он чувствовал.

— Да я чувствовал, — Моравен сел на место. Это произошло, когда Кирас выбросил правую ногу назад и перевернулся. Вспышка, мгновенный ожог. Его кожа словно загорелась, в плоть болезненно впились тысячи невидимых иголок, как будто кровь постепенно возвращалась в онемевшие члены. Моравен почувствовал, и еще как.

Над ними прокатилась волна джейдана, исходившая от Кираса.

Моравен нахмурился.

— На какой он, по его словам, ступени?

— Лирсеррдин. Его Учитель присвоил ему Высшую ступень. — Фойн медленно выдохнул и слегка сморщился. — Полагаю, его Учитель не знал, какого уровня достиг его ученик, но догадывался, что он немного лучше остальных. Если бы Фоахин хоть что-то подозревал, то не отослал бы его к нам. Такой искусный ученик принес бы школе великую славу.

— Он принесет великую славу серриану Ятану.

Эрон покачал головой.

— Я воин, Моравен, но я не Мистик. Я не могу учить его.

Моравен повернулся и посмотрел на старика.

— Ты не можешь поручить мне тренировать его! Я не учитель. У меня нет своей школы.

— Ему не нужна школа. — Старик наморщил лоб. — Ты пришел ко мне, уже обладая необходимыми умениями. Я просто направил тебя по верному пути. Ему нужно помочь — но не пройти нетореными дорогами, а сделать верный выбор на перепутье!

И есть дороги, по которым ему лучше не ходить. Состояние джейданто имело свои преимущества — давало возможность использовать магию, обеспечивало долголетие. Но цена могла оказаться слишком высокой: джейдан способен усиливать личные качества джейсесерра. Наделенные чуткостью, добротой и милосердием люди только выигрывали. Но если ученик высокомерен и честолюбив, это ожесточит его.

Кирас швырнул деревянный меч на крыльцо. Раздался глухой стук.

— Мне нужен учитель. Эрон или серриан Ятан. Я поборол ваших лучших учеников. Вы возьмете меня?

Моравен взглянул на Фойна.

— Ты хочешь, чтобы я взял на себя еще и ученика, вдобавок к уже данному поручению?

Старик пожал плечами.

— Попутчик вряд ли сделает твою задачу труднее или опаснее.

— Не думаешь ли ты, что это предложение меня обрадовало?

— Нет. Полагаю, оно тебе совершенно не в радость. — Старик поднял кубок с вирлу. — Но мы все будем чувствовать то же, если ты не справишься с какой-либо из задач. Да снизойдет на тебя мир на этом Празднестве, Моравен Толо, и пусть боги будут милостивы, определяя твою дальнейшую судьбу.

Глава седьмая

Второй день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Келес вошел в комнату брата, не обращая внимания на его ворчливое «Уходи!». Джорим бросил на него сердитый взгляд, который потерял часть силы, отразившись в зеркале. Младший Антураси отчаянно сражался с шейным платком из золотого шелка, пытаясь безупречно его завязать; но у дурного настроения Джорима имелась и другая причина. Келесу это было известно, но он должен обсудить с братом ряд вопросов, иначе, хотя неприятности и так ожидались, грядущий вечером прием мог превратиться в стихийное бедствие.

— Позволь мне помочь тебе с узлом.

— Я и сам справлюсь.

— Да, приблизительно к следующей зиме; ты опоздаешь на прием.

— Да я вообще никуда не хочу идти! Никуда! — огрызнулся Джорим.

Келес положил руки на плечи брата и мягко развернул его лицом к себе.

— Если ты не пойдешь, то расстроишь Нирати и нашу мать. Тебе известно, как они старались, подбирая облачение, чтобы ты мог выглядеть подобающе, оставаясь при своих косах и бороде. Я знаю, тебя не заботит, что подумает дед, но их чувства ты должен уважать.

— Разумеется. Уважать их чувства, но не свои. — Руки Джорима скользнули вдоль золотого полотна, сжимаясь в кулаки. — Почему всегда имеют значение не мои чувства, а чьи-то еще?

Келес взялся за платок и одним движением затянул его под жестким, накрахмаленным воротником рубашки Джорима.

— Ты имеешь в виду — почему я, как тебе кажется, не уважаю твоих чувств? Прости. Мне жаль, что ты чувствуешь себя преданным.

— Нет, тебе не жаль! Ты знал, что мне будет больно.

— Совершенно верно. Но еще я знал, что должен остановить тебя, пусть даже это будет болезненно. Я предал тебя — хорошо, пускай так. Но я не позволил тебе предать самого себя.

Джорим насупился.

— Прочитал мои мысли, да?

— Не иронизируй. Я могу прикоснуться к твоему разуму, только когда мы оба сосредоточены и мысленно тянемся друг к другу. И, в отличие от деда, в мои намерения не входит выведывать то, что ты предпочел бы скрыть. И нет такого желания. Я уважаю твои чувства и тебя.

— Уважаешь меня, в самом деле?

Келес вздохнул. С тех пор, как состоялся их разговор с дедом, Джорим отдалился от брата.

— Я знаю, что предал тебя, но ведь дело не только в этом. Что происходит?

Джорим отбросил от себя руки брата и полуобернулся к зеркалу.

— Ты высмеял меня перед стариком.

— Я не делал ничего подобного.

— Ну, конечно же, нет! С твоей точки зрения. — Джорим пересек комнату и плюхнулся в кресло, чуть было не опрокинув его. — Келес Мудрый и Предусмотрительный! Дед отправит меня на «Волке Бури», потому что ты это предложил, а не потому, что я это заработал — хотя я действительно достоин этого!

— Так в чем же дело? Ты получил, что хотел.

— Ты не понимаешь. — Джорим стукнул кулаком по подлокотнику. — Почему ты не слушаешь меня? Знаю ли я, что для всех будет лучше, если именно я отправлюсь на «Волке Бури»? Разумеется, знаю. Я знаю в два раза больше языков, чем ты, и легко выучиваю новые. Я составил описания всех виденных мною животных и прекрасно рисую. Если мы не сможем привезти новых зверей, у нас будут хотя бы рисунки. Я знаком с вашим бхоткаи и кое с кем из команды мне уже доводилось работать. Я идеально подхожу для этого путешествия и должен плыть, но хотел чтобы дед дал мне эту возможность, прислушавшись к моим словам, а не твоим!

Келес сжал пальцами виски.

— Но это неважно, Джорим. Ты получил назначение. Какая разница, что попросил я?

— Ты что, не слушал меня?

— Нет, не слушал! А ты разве обращаешь внимание на мои слова? — Келес многозначительно наклонил голову, затем опустил руки и продолжил. — Дело не только в этом. Ты боишься, что дед оставит тебя здесь и сломает — так же, как сломал дядю Улана? Ведь так?

Джоримнеуверенно пожал плечами.

— Нет, об этом я и не думал. Спасибо, что подсказал.

— Джорим, пойми, дед все равно не смог бы этого сделать. Ты для него — слишком крепкий орешек.

— Ты так думаешь? Правда?

Келес кивнул.

— Правда. Он, возможно, попытался бы, но ты умеешь сопротивляться. И для вас обоих это стало бы Девятью кругами ада.

— Хм. — Лицо Джорима просветлело, но не более чем на мгновение, а затем снова стало угрюмым.

— Итак, дело не в этом, Джорим. Тогда чего ты боишься?

Джорим нахмурился. Он оперся локтями о колени и, ссутулившись, опустил голову на руки. Золотая одежда шелестела от малейшего движения.

— Я боюсь, что Киро пошлет тебя, и с тобой случится то же, что с нашим отцом.

— Что?

Джорим поднял голову. На его лице появилось выражение страдания.

— Я хотел спасти твою жизнь, сам отправившись в путешествие.

Келес покачал головой.

— Неужели ты веришь, что наш дед мог бы послать меня на смерть? Неужели ты можешь думать, что он виновен в смерти отца?

— Могу и думаю, Келес.

— Ты был слишком мал, чтобы…

— Ты тоже. Мне было два года, тебе пять. Я не помню отца. Ты и Нирати помните; она говорит, что ты — вылитый он. Остальные считают, что вы с ним очень похожи, за исключением одной черты. Точнее, двух. Во-первых, ты не перечишь старику, по крайней мере, раньше такого не случалось.

Келес вздохнул.

— Случалось.

— Ну конечно же. Ты сказал ему, что составленная тобой карта недостаточно хороша.

— Так оно и было.

— Келес, признаться в собственной ошибке Киро прежде, чем он сам укажет тебе на нее, не означает — перечить. — Джорим покачал головой. — Ты талантливее нашего отца. Рин полагал, что они с Киро равны, возможно, так и было. Но ты — лучше. Ты можешь превзойти Киро. А дед не сможет с этим смириться, поэтому он попытается убить тебя.

— Это бессмыслица. — Келес запустил пальцы в свои темные волосы. Он не хотел признавать, что дед может быть настолько хладнокровным и безжалостным; хотя с Уланом он обращался довольно жестоко. Неужели он убил нашего отца? И убьет точно так же и меня?

— Это не бессмыслица, Келес. Ты лучше кого бы то ни было можешь заменить Киро и продолжить семейное дело. Если ты превзойдешь Киро — возможно, он будет забыт.

— Это невозможно.

— Нет? Правитель Арайлис должен был править нами, а теперь на троне его младший брат. Кто помнит его или их отца — Правителя Джогиско? Через девять лет успешного правления Кирон затмил их. Это случится и с Киро, вот он и боится.

— Ты забываешь об одном, Джорим. — Келес понизил голос. — Что, если Киро достигнет джейданто?

— Невозможно.

— А если это уже произошло? Взгляни на него. Улан моложе Киро, а выглядит вдвое старше. Да, у нас всех в жилах течет Истинная Кровь, поэтому мы живем дольше прочих; но мы все-таки старимся. А он — нет.

Джорим покачал головой, не соглашаясь.

— Джейданто возможно во многих искусствах, но в составлении карт? Это предмет, требующий собственных, приобретенных навыков, а не просто бумагомарание. Киро просто хорошо сохранился. Дядя Улан выглядит так, потому что он всю жизнь прислуживал Киро. Нет, старику не получить магического бессмертия. Он проживет еще долго — ни Небеса, ни Геенна не рвутся заполучить его, — но все же умрет, а ты станешь величайшим картографом мира. И то, и другое его совершенно не устаивает. Он определенно думает, что недостижимо хорош во всем, что делает.

— Это всего лишь одно из его заблуждений.

— Полагаю, он считает, что у него в запасе по меньшей мере еще восемьдесят один год, а может, и больше, — сказал Джорим.

— Пусть считает, что хочет. Он все равно когда-нибудь умрет. Он же не вирук.

Джорим фыркнул.

— Отчего же, по характеру — вполне.

Келес не мог не рассмеяться.

— Не спорю. Но, тем не менее, в глубине души он осознает, что смертен. Если ты или я сможем достичь того же уровня мастерства, наших способностей хватит для выполнения его работы, и ему придется это понять. Если бы у Нирати был талант, то…

— Если бы у Нирати был талант, Киро уничтожил бы ее.

Келес моргнул.

— О чем ты говоришь? Нирати — его любимица. Нам с тобой пришлось спорить с дедом, чтобы ты получил разрешение плыть на «Волке Бури». Ей достаточно было бы шепотом предложить это, и ты оказался бы на борту, не успев перевести дыхания!

Джорим помолчал.

— Это оттого, Келес, что ему нечего бояться Нирати. У нее нет способностей ни к исследованию земель, ни к составлению карт, и дед балует ее и все ей прощает. Хвала небесам, что Нирати унаследовала здравый смысл от нашей матери — иначе она превратилась бы в испорченную, никудышную девицу. Стала бы такой же, как Маджиата.

— Не пытайся сбить меня с толку. — Келес подошел к брату и снова взялся за платок. — Сегодня дед огласит наши назначения.

— Хвала Киро… Эй, не так туго!

— Прости. — Келес немного ослабил узел. — Он должен объявить, что ты отправишься на «Волке Бури»…

— Ты знаешь точно или догадываешься? — Джорим прищурился. — Ты ведь попросил Нирати, чтобы она с ним поговорила?

Келес улыбнулся.

— Она полагала, что нужно помочь и тебе. Мне она уже сделала одолжение, выгнав Маджиату.

— Что он ей сказал про тебя? Чем ты будешь заниматься?

— Ничего не сказал. — Келес покачал головой и хлопнул Джорима по груди. — Когда она попыталась спросить, Киро замкнулся и ничего не ответил.

— А вдруг он запрет тебя здесь и превратит твою жизнь в сплошное несчастье?

— Только не говори, что ты прочел это в его мыслях.

— Ты совершенно верно заметил, что тут необходимо желание обоих, а мы с дедом определенно не желаем что-либо делать вместе. — Джорим обернулся к зеркалу. Он слегка поправил завязанный братом платок и улыбнулся. — Спасибо. У меня бы так не получилось.

— Пожалуйста. Но ведь на самом деле ты не веришь в то, что говорил о «Волке Бури»?

Джорим нахмурил брови.

— С чего ты взял?

— Это же ясно. Работа предстоит важная, и ключом к ее выполнению станут двойные часы. Я несколько тщательнее делаю замеры и вычисления, чем ты, однако ты умеешь то, чего не умею я. Что бы ты сделал, если бы часы вдруг остановились?

Джорим на мгновение прикрыл глаза, а затем кивнул.

— Ну, я собирался время от времени дополнительно использовать водяные часы — просто, чтобы проверить точность этих, новых. Я бы отмечал в журнале скорость и направление корабля, точно бы представлял себе обратный маршрут; таким образом, в любой момент у меня имелись бы все данные о предстоящем и пройденном пути; а потом я бы нашел какого-нибудь джианридина, чтобы он помог починить часы.

Келес улыбнулся.

— Вот видишь, ты уже обо всем подумал. Мне бы это и в голову не пришло. Мое мастерство ограничивается вычислениями и составлением карт. Я не такой сообразительный, как ты. И вот еще что: я знаю, почему вы с дедом так часто сталкиваетесь лбами — словно те козы со спиральными рогами, которых ты видел в Теджанмореке.

— Да что ты? И почему же?

— Ты полагаешь, что дед боится меня, потому что я напоминаю ему нашего отца.

— Я не единственный, кто так считает.

Келес взял брата за плечи и снова развернул к себе.

— А вы с ним не ладите, потому что в тебе он видит себя.

— Что? Ты с ума сошел!

— Отнюдь; ты слышал о его приключениях в твоем возрасте.

— Он путешествовал, исследовал новые земли, и он привозил Правителю диковинные вещи — совсем как ты. — Келес улыбнулся. — Но он никогда не бывал так далеко, не видел так много и не привозил ничего настолько удивительного, как ты. По сути, он совершил только одно большое путешествие на северо-восток, и оно было неудачным. А потом погиб наш отец, а Киро заперли в этой золоченой клетке. Он потерял свою былую свободу.

Джорим отступил назад.

— И ты хочешь для себя такой же судьбы? Быть заключенным в этой крепости? «Волк Бури» стал бы для тебя величайшим приключением и избавлением от участи узника!

— Возможно. А может быть, стал бы величайшим несчастьем. В каком-то смысле, — признался Келес, — заточение в Антурасикане лучше, чем неудачная экспедиция.

— Но неужели тебе не претит всю жизнь оставаться здесь, словно в ловушке? Это же убьет тебя!

— Меня не убьет, Джорим, — Келес покачал головой и подумал: «Но может убить тебя, братишка».

Джорим нахмурился.

— Все равно что живым улечься в гроб. Ты будешь составлять карты, позволяющие людям путешествовать все дальше и дальше, а сам останешься привязанным к крохотному клочку мира в Морианде.

Келес почувствовал, как когтистая лапа сжимает его сердце. Заключение в родовой крепости пугало его. Конечно, это обеспечивало безопасность, но безопасность без свободы не имела никакого смысла. Никогда больше не увидеть заката над горами или разноцветных птиц, пролетающих над джунглями…

— Полагаю, Джорим, ты должен будешь привезти мир сюда. Это то, что мне суждено. Мы с тобой станем джесейкирами и проживем долгую счастливую жизнь. Правитель позволит нам меняться ролями — в то время как один будет глазами и ушами, исследующими мир, другой на время останется здесь. Если нет — я буду зависеть от тебя, наших детей и, возможно, детей Нирати. Это то, что я должен принять ради нашей семьи и нашего народа.

— Снова защищаешь меня, братец? — Джорим улыбнулся, затем жестом указал на дверь своей комнаты. — Мне известно, что вы делали в мастерской. То же, что всегда. Нирати сбивала деда с толку, в то время как ты взывал к его благоразумию. Это меня просто бесит, хотя я прекрасно понимаю, что только выигрываю!

Келес протянул руку и дернул брата за его косу.

— Выигрываешь! А ведь нам приходится для этого расстараться, ты это понимаешь?

— Для того и нужны младшие братья, чтобы для них стараться. В сказках так всегда бывает.

— А я думал, ты предпочитаешь быть единственным в своем роде. — И Келес первым вышел из комнаты, произнеся напоследок: — Прошу тебя, сегодня вечером не нужно ни с кем драться. У тебя все еще кровоподтек под глазом, а синяки не подходят по цвету к одежде!

— Да, фиолетовый не годится для высшего света, а желтый по краям не того оттенка, как золотой шелк! — Джорим положил руку на плечо брата. — Не волнуйся, братец, я буду безупречно себя вести. Если то, что ты мне рассказал, правда, я больше не дам деду повода сомневаться в принятом решении.

— Отлично. — Келес шумно выдохнул. — Это его вечер. Позволим ему делать то, что он хочет, и все будет прекрасно.

Глава восьмая

Второй день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Нирати было трудно дышать, и в этом был повинен не только тесный корсет. Она и так была стройной, а корсет превращал ее талию в нечто невообразимо тонкое. Фрейлина туго зашнуровала его, приговаривая: «Такой девушке, как вы, госпожа, и не нужно глубоко дышать; пусть кавалеры думают, что у вас перехватило дыхание от их вида!». Нирати рассмеялась, а служанка еще чуть туже затянула корсет.

Нирати оглядела наполовину пустой Большой Бальный зал, и у нее зарябило в глазах. Праздничные одеяния семьи Антураси отливали золотом. Она сама, ее братья, кузены, мать, дед — все были одеты в золотые шаровары, рубашки и накидки, отороченные пурпурной тесьмой. Одеяния Правителя и его семьи — пурпурными с золотой отделкой. Прочие гости оделись в соответствии со своими собственными представлениями, однако обязательно присутствовали пурпурные или золотые детали — как знак принадлежности к королевскому роду. Или как признак желания произвести впечатление на окружающих.

Хотя Правитель еще не прибыл, он уже успел произвести впечатление, разместив своих Керу в воротах, возле парадного входа и у дверей Бального зала. Отряд телохранителей состоял из гелосундских женщин-изгнанниц. Они посвятили себя служению королевскому дому Наленира, отказавшись от замужества и рождения детей, и жили как отшельницы, проводя дни в тренировках и выполняя обязанности охраны. И совершая странные обряды, если верить легендам.

В золотые волосы всех Керу были вплетены белые ленты — в знак скорби по навек утраченной родине. Они все красивы, но красивы не по-женски — тела их были сильными, как у мужчин, лица суровы, глаза смотрели твердо и холодно. Каждая носила меч и копье. Всех Керу отличали вежливость и почтительность. Интересно, подумала Нирати, сохранят ли они хладнокровие, когда в зале появится Правитель Дезейриона?

Вдоль западной стороны прямоугольного зала шли высокие окна, из которых открывался чудесный вид на ночное небо. По другую сторону — слева от входа — располагались пышно накрытые столы, ломившиеся от разнообразных яств. Купцы и торговцы, желавшие заслужить благосклонность Антураси, преподнесли к празднику разнообразные сыры, вина и другую диковинную еду. Пристрастие Киро к пряной пище было хорошо известно; повара вносили в зал восхитительно благоухающие приправами блюда и располагали их на центральном столе. Ароматы дополнялись чудесными звуками: в юго-западном углу зала играли музыканты.

Осматривая зал, Нирати вгляделась в широкий — около шести футов — подиум, идущий по периметру зала на высоте, по меньшей мере, пятнадцати футов. В юго-восточном углу подиум расширялся, образуя нечто вроде треугольной площадки. Здесь стояли кресло и небольшой столик, по бокам застыли двое Керу. Дед Нирати должен был пройти через дверь в восточной стене и именно отсюда наконец огласить подробности предстоящей экспедиции на «Волке Бури».

Нирати слабо улыбнулась. Она знала, что новости понравятся Джориму. Единственное, о чем она беспокоилась — как бы их дед, по рассеянности или умышленно, не объявил о своем решении так, что это выведет Джорима из себя. Она нежно любила своего младшего брата, однако известен ей и его вспыльчивый нрав. Прием в честь Киро был не лучшим местом для проявления характера.

Она поежилась. Если Джорим полезет на рожон, это не просто испортит вечер. Нирати не помнила праздника по случаю шестидесятитрехлетия Киро, но знала, что тогда между Киро и Рином Антураси разгорелся скандал. Насколько ей было известно, Рин просто защищался. На следующий день он отплыл на «Волке Волн», не обмолвившись с отцом ни единым словом — и не вернулся. Поэтому и поползли слухи, что Киро причастен к смерти собственного сына.

Нирати взглянула на мать и улыбнулась. На Сьятси Антураси было золотое платье, отделанное по краям белыми лентами, талию обхватывал пурпурный пояс. Она была высокой — выше Нирати, хотя до Керу и ей было далеко. Превратившись из грациозной девушки в зрелую женщину, она продолжала цвести, ничуть не уступая себе в молодости. Темные волосы Сьятси были уложены в высокую прическу, скрепленную золотыми шпильками. На набеленном лице сверкали золотые блестки — на веках, скулах, возле глаз; губы и веки были подкрашены золотым. Мать Нирати выглядела, словно ожившая прекрасная мраморная статуя.

У Сьятси была интересная судьба. И ее собственной семьей, и семьей мужа управляли властные патриархи, но Сьятси умудрялась использовать это себе во благо. Ее родные, Истуркены, процветающие торговцы, выдали ее замуж за Рина Антураси, надеясь извлечь из этого выгоду для себя. Дела у Истуркенов продолжали идти прекрасно, пока не умер отец Сьятси. Место занял ее брат Йорч. Он был азартен, и не только в делах. Истуркены лишались прибыли и своих кораблей, и в конце концов семья разорилась.

Когда погиб Рин, все ожидали, что Сьятси останется хозяйкой в доме Киро, но она вернулась к своей семье и взяла все дела Йорча в свои руки, хотя и негласно. Она заставила Киро предоставить ей карты в обмен на возможность видеть внуков и учить их. До Нирати доходили слухи, что их мать была одной из любовниц Правителя Арайлиса, и потому Истуркены платили очень низкие таможенные пошлины за ввозимые товары. Однако Нирати никогда не говорила с матерью об этих привилегиях.

Они вдвоем поработали на славу над обликом Киро и Джорима. По обоюдному согласию с Джоримом они не советовались. Джорим часто и сам не знал, что ему нужно, и в конце концов приходил к выводу: мать с сестрой были правы.

Нирати услышала, как по залу пробежал шепоток, и неспешно обернулась. Платье не стесняло ее движений — при выборе фасона учли танцы в конце вечера. Она мысленно приготовилась к чему угодно — от пролитого кубка с вином до появления в зале Джорима, всего в крови. И все равно у нее перехватило дыхание.

Керу отступили, пропуская посланницу вируков с супругом. Облик Иерарии Нессагия, несомненно, был достоин изумления. Густая волна блестящих, черных как смоль волос, такие же темные глаза. И бледно-зеленая кожа, выдававшая нечеловеческую природу гостьи. На ней было платье цвета морской волны, подходившее ей как нельзя лучше. Дань вечеру отдавала массивная аметистовая брошь в золотой оправе в форме паука, сверкавшая на пышной груди посланницы.

Но ее супруг не просто поражал воображение. Он словно явился из ночного кошмара. Его жена была среднего роста. Если бы он выпрямился, то, несомненно, оказался бы ростом футов в восемь. Нирати подозревала, что он вполне смог бы дотянуться рукой до подиума вдоль стены. На нем были шаровары и накидка без рукавов, позволявшая рассмотреть костяные пластины на длинных руках. На горле, груди, животе и внутренних сторонах рук кожа и у него была бледно-зеленая; остальное, включая лицо, было гораздо темнее. Черные волосы были такими же длинными, как у Джорима; возможно, ему даже пошли бы такие же косы, только пришлось бы заплести их вдоль всей спины. Пальцы на руках и ногах оканчивались острыми когтями. Локти и голову прибывшего украшали внушительного вида шипы. Он улыбнулся, обнажив ряд острых, словно иголки, зубов цвета слоновой кости. Оружия при нем не было, но никто бы не рискнул назвать его беззащитным.

Нирати поспешила к гостям, постаравшись подойти к ним одновременно с матерью. Сьятси остановилась в десяти футах и поклонилась — так, как подобало, приветствуя родственных людям вируков. Нирати повторила ее движение. Обе одновременно выпрямились и улыбнулись.

— Дисейрон Нессагия, благодарим за то, что почтили нас своим приездом.

Женщина улыбнулась, правда, не без некоторого усилия.

— Нам было очень приятно получить приглашение на прием в честь человека, заново открывшего потерянный мир.

Нирати сдержала улыбку. Любой другой посчитал бы, что посланница имеет в виду Катаклизм и то, к чему он привел: потерю четких представлений о резко изменившемся мире. Однако внучка Киро знала больше, чем прочие. Миллион лет тому назад вируки правили огромной империей. Они властвовали и над землями Девяти Княжеств, а людей, живших здесь, сделали своими рабами. Другие народы тоже стали их невольниками.

Их столица — Вирукадин — была расположена там, где ныне шумели волны Темного моря. Она исчезла под водой после потопа, в котором повинны были сами вируки. Правители окраинных земель внезапно лишились военных отрядов, обеспечивающих им безопасность. Здесь и там вспыхивали восстания; во многих местах власть вируков была свергнута. Люди сбросили узы рабства, хотя не везде. Не всегда удавалось и удержать отвоеванную свободу. Однако немногим более двух тысяч лет назад люди Истинной Крови собрали огромное воинство и нахлынули на Империю вируков, вытеснив их из земель Девяти. Разрозненные группы вируков продолжали жить в некоторых областях. В далеком Ирусвируке, откуда прибыли посланники, люди никогда не были желанными гостями. В основном, между двумя народами поддерживался мир. Однако за пределами Девяти Княжеств в это верилось с трудом.

Сьятси, без сомнения, заметила подтекст в приветствии.

— Мир велик. Не все, что было потеряно, возможно найти заново; а некоторые вещи, будучи однажды открытыми, уже никогда не забудутся. Например, удовольствие, которое мне доставил ваш визит. Пусть снизойдет на вас мир и благодать. Счастливого вам Празднества!

Супруг Нессагии поднял голову и вновь обнажил зубы в улыбке. Нирати чувствовала, что улыбаться он привык не больше, чем Иерария. Ему просто нравилось наблюдать за впечатлением, которое его ухмылка производила на окружающих. Девушку передернуло — из уголка его рта протянулась тонкая нить слюны. К некоторому облегчению Нирати, он слизнул ее толстым черным языком прежде, чем слюна упала на пол.

Она кивнула.

— Мы высоко ценим ваше гостеприимство. Благодарю!

Они удалились, и Сьятси взяла дочь под руку.

— Присмотри за Джоримом, когда он появится. Проследи, чтобы он не приближался к вирукам. В Уммуммораре произошла довольно темная история, Джорим убил двоих воинов. Надеюсь, сегодняшний вечер не будет располагать к насилию; но ведь Джорим непременно ввяжется в ссору, если появится повод.

— Но посланница не станет…

Мать покачала головой.

— Общество вируков состоит из каст; это для них имеет большое значение. Супруг Иерарии, Рекарафи — воин. И они считают своим долгом в любых обстоятельствах защищать честь своего народа.

— Зачем дед пригласил их?

— Это тешит его самолюбие: пригласить представителей древней расы на прием в свою честь.

— Но подвергать Джорима опасности…

Сьятси подняла изящно очерченную бровь.

— Возможно, никакой опасности и нет. Вполне вероятно, что для Рекарафи те двое были всего лишь неотесанной деревенщиной, как для нас — дикари из Пустошей. А в случае еще большего везения они были его врагами. Но у меня нет желания испытывать судьбу. Не стоит забывать, что наши гости помнят очень древние времена — возможно, они были свидетелями не только появления людей Истинной Крови, но и падения Вирукадина. Такая долгая жизнь приводит к тому, что нас они считают чем-то вроде надоедливых насекомых, которых при необходимости можно прихлопнуть без раздумий. А я не хочу, чтобы Джорима прихлопнули.

— Если бы ты сама хоть раз хорошенько отшлепала его в детстве, сейчас он, возможно, доставлял бы нам меньше хлопот.

— А если бы я шлепала тебя в детстве, возможно, ты бы не была так остра на язык.

Нирати рассмеялась.

— В этом я похожа на свою мать.

— Если ты не справишься сегодня вечером со своей задачей, то не справится и твоя мать. — Сьятси вздохнула. — И будь осторожна; для этого есть веская причина — ваш дед в дурном расположении духа, и тут я бессильна. Постарайся держать происходящее в руках, постарайся заметить, что где-то намечаются неприятности.

— Да, Матушка. — Нирати кивнула в сторону стола с напитками. — Кстати, о неприятностях… Взгляни на дядю Йорча. Это уже третий кубок вина за последний час. Если он узнает о вируках, то может нарочно подстроить ссору — чтобы не упустить возможность поставить на победителя в поединке.

— Спасибо. — Мать ласково поцеловала Нирати в щеку и поспешила к брату.

Нирати проводила ее взглядом. Затем обернулась, наблюдая за прибывающими гостями. Ее внимание привлекла молодая женщина в сопровождении мужчины раза в два старше нее. Через мгновение Нирати узнала гостью. Вначале ее сбил с толку статный незнакомец рядом с девушкой. Уж лучше бы еще дюжина вируков, чем это. Вот и неприятности. По твоей вине, дед…

Нирати двинулась им наперерез.

— Не думала, что увижу тебя здесь, Маджиата. Хотелось бы думать, что у тебя есть хоть капля самоуважения. — Голос Нирати был ледяным.

Маджиата хотела что-то ответить, но не успела. Подал голос ее спутник.

— Простите великодушно, но это всецело моя вина. Я здесь впервые. Приглашение от вашего деда было неожиданным, и мы предположили, что госпожа Маджиата может меня сопровождать.

Он старательно выговаривал слова — с акцентом жителя Дезейриона. Одет незнакомец был в темно-синий костюм, пурпурная накидка оторочена золотом. Талию перехватывал белый пояс, что свидетельствовало о трауре или выражении скорби. Однако затем Нирати разглядела, что пояс завязан определенным способом. Спутник Маджиаты был изгнанником. Но это означает, что он…

Нирати поклонилась — соответственно его положению, однако задержала поклон дольше, чем того требовал этикет.

— Простите меня за грубость, граф Эйриннор. Вы долгожданный гость в нашем доме. Моему деду, безусловно, будет очень приятно, что вы откликнулись на его приглашение.

Мужчина поклонился в ответ, увлекая за собой и Маджиату. Выпрямившись, он улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Мужественное лицо, голубые глаза, темные борода и усы. Небольшой шрам на правой скуле нисколько не портил его внешность, скорее, наоборот. Он побледнел, услышав слова Нирати, обращенные к Маджиате, и это расположило к нему внучку Киро; кроме того, ей всегда чем-то нравился северный акцент.

— Пожалуйста, называйте меня по имени. Джанел. Вряд ли упоминание моего титула уместно, так как земли нашего рода теперь принадлежат престолу.

— Я слышала об этом, Джанел.

Нирати улыбнулась — ей понравилось, как его имя прозвучало из ее собственных уст. А недовольство Маджиаты тем более забавляло Нирати. Она продолжила:

— Вам известно, что должен прибыть Правитель Пируст?

На лице Джанела появилось угрюмое выражение, затем он коротко кивнул.

— Я предполагал это, так как слышал, что он в Морианде. Но до ваших слов не знал, какое произведет на меня впечатление встреча с ним. Не беспокойтесь, я не причиню вам хлопот в этом смысле. Спасибо за предупреждение. Это так любезно с вашей стороны. Если я могу как-то отблагодарить вас, стоит только попросить.

— У меня даже две просьбы. Обе простые, но, прошу вас, выполните их.

— Вы хозяйка дома, а я гость, — я бы выполнил обе ваши просьбы, даже если бы они обе были сложными.

— Благодарю вас. — Нирати улыбнулась. — Во-первых, умоляю, не подпускайте Маджиату к моим братьям, ни к одному из них.

Джанел посмотрел на Маджиату. Она залилась краской. Он кивнул.

— А вторая просьба?

Нирати взглянула прямо в глаза Маджиате.

— Обещайте мне последний танец на сегодняшнем приеме, Джанел.

Глава девятая

Второй день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Келес Антураси стоял на пороге Бального зала. Все шло так, как он и предполагал. Стражи Керу пропустили их с Джоримом в зал, и братья обменялись многозначительными улыбками. Многие юноши в Наленире предавались мечтам о высоких и стройных, довольно соблазнительных Керу. Все они были прекрасно осведомлены о том, что Керу отвергают подобные развлечения, однако, разумеется, ходило множество увлекательных слухов. У кого-то всегда находился приятель, у которого был друг, а у друга как-то раз случилось запретное приключение с Керу… Эти слухи нельзя было ни проверить, ни опровергнуть, так что юношеские мечты не умирали.

Джорим сразу же ускользнул, чего Келес и ожидал. Его брат пробирался через толпу гостей, не пропуская ни одной хорошенькой женщины. Он направлялся в сторону площадки для танцев, расположенной в той части зала, где играли музыканты. Джорим славился своим умением танцевать, и поэтому его охотно приглашали на приемы.

В следующее мгновение Келес увидел направляющуюся к нему сестру, что тоже было неудивительно. Она подошла к брату, заняв место улизнувшего Джорима. На лице Нирати было написано беспокойство, и Келес невольно встревожился.

— Добрый вечер, Нирати. Счастливого Празднества.

— И тебе того же, братец. — Она взяла его под руку и увлекла за собой в северо-западную часть зала, где было меньше народу. — Матушка попросила меня приглядеть за Джоримом. Посланница вируков приехала с супругом, и он из касты воинов. Матушка боится, что он, возможно, слышал, что Джорим убил двух из них во время одного из путешествий. Если он бросит вызов Джориму…

— …то Джорим его примет. И, как бы это ни закончилось, ничего хорошего не выйдет. Ты хочешь как-то помочь делу?

— Вряд ли получится, но, боюсь, придется весь вечер стараться. Хочу предупредить тебя еще кое о чем.

— О чем же?

— Маджиата приехала. Со спутником, опальным дворянином из Дезейриона. Дед отправил ему приглашение, предложив взять с собой Маджиату. Гость довольно-таки учтив, а она… это она.

Келес почувствовал себя так, словно внутри у него свивала кольца ядовитая змея.

— Ты хочешь, чтобы я к ней не приближался? Мне, честно говоря, наплевать, что она приехала. — Он постарался сказать это так, чтобы звучало убедительно.

— Полагаю, ты сам знаешь, как лучше. Делай, как считаешь нужным, и все будет в порядке. — Нирати поцеловала брата в щеку. — Мне бы только хотелось, чтобы ты от души повеселился. Сегодня я прослежу за тем, чтобы у Джорима не возникли новые неприятности. Но после вечера и до конца Празднества это станет твоей задачей.

— Отлично. — Келес вздохнул, но заставил себя улыбнуться. — Ты постарайся, по возможности, развлечься. Я тоже буду настороже.

— Хорошо. Я люблю тебя, братец.

— И я тебя люблю, Нирати. Идем.

Нирати упорхнула в облаке золотого шелка, а Келес задержался. Он не ожидал, что Маджиата решится приехать на прием в честь дня рождения Киро. С тех пор, как она вынуждена была вернуть ему кольцо, — это случилось совсем недавно, — он успел обдумать их отношения во время помолвки. Они обручились два года тому назад, однако значительную часть этого времени Келес провел вне дома, на западе, исследуя судоходные притоки Золотой реки. Во времена Империи можно было водным путем пройти от Темного моря до побережья, но во время Катаклизма при сходе ледников во многих местах реки завалило породой. Правитель хотел знать, возможно ли восстановить древний торговый путь, и что для этого необходимо. Киро поручил исследования Келесу.

Во время пребывания в Морианде, когда выдавалось свободное время, Келес бывал на светских приемах. И в этих случаях Маджиата составляла ему отличную компанию. Она была вежлива, остроумна, всегда помогала ему вовремя остановиться, когда он, увлекшись рассказом о своих путешествиях, начинал вдаваться в утомительные для публики подробности. Когда они были наедине — просто наедине, не в постели, хотя это случалось довольно редко — Маджиата забывала о своем здравомыслии и становилась требовательной, капризной, как ребенок, настойчиво выпрашивала у Келеса подарки. Келес чувствовал вину за то, что проводит так много времени вдали от Маджиаты, и поэтому терпел все ее выходки, полагая, что все изменится, когда они поженятся и будут жить вместе.

Но теперь он понимал, что Нирати была права. Она с самого начала видела все в истинном свете: после свадьбы ничего бы не изменилось. Некоторые люди способны меняться, большинство — нет. Маджиата не собиралась меняться, ведь Келес выполнял все ее требования. И родные всегда твердили ей, что она ведет себя единственно верным образом.

Келес поежился. В некотором смысле было бы проще, если бы люди были устроены так же, как Соты. У Сотов каждый этап жизни заканчивался спячкой. Так гусеница становится куколкой, из которой вылетает бабочка. Хотя Соты и не менялись настолько сильно — от безобразного к прекрасному, — нечто подобное происходило и с ними. Как гласили легенды, чувствуя, что наступила пора изменить свою жизнь, они подыскивали место для спячки и уходили из мира на месяцы или годы. За это время полностью менялось их мышление, а затем и внешний облик. В мир возвращались новые, более мудрые существа.

Говорят, что Соты высшей ступени способны заглядывать в будущее, но это приводит к печальным последствиям для тех, за чьими жизнями они наблюдают. Келес усмехнулся. Должно быть, один из них видел мою первую встречу с Маджиатой.

Хотел бы он вот так, запросто, выкинуть ее из головы. Но пока не удавалось. Он словно наяву видел ее улыбку, слышал воркующий голосок. Впрочем, она была не слишком внимательна к нему. Келесу хотелось, чтобы кто-то смотрел на него с подлинной страстью, ему не хватало уверенности в завтрашнем дне. Он не хотел снова чувствовать, как внутри все сжимается от ужаса.

Келес покачал головой, наблюдая, как Джорим подходит то к одной, то к другой стайке хихикающих молодых женщин. В искусстве обольщения брат Келеса был настоящим джейкаи. Прическа, синяк под глазом, многочисленные истории, в которых упоминалось его имя… Джорим производил необычное, загадочное впечатление. Он был дерзким, вызывал ощущение опасности; женщинам в столице не хватало именно этого.

А вот я совершенно безопасен.

Келес вздохнул. Он никогда не пользовался таким успехом у женщин, как его брат. Отчасти поэтому он так промахнулся с Маджиатой. Она ловко обманывала его, изображая страстную любовь. Келес мечтал встретить девушку, с которой захочет разделить свою жизнь, но теперь он боялся, что вновь не сможет отличить истинные чувства от подделки.

Послышались глухие удары копий Керу об пол — прибыл кто-то из высокопоставленных гостей. Келес посмотрел на двери, ожидая, что увидит Правителя Кирона со свитой. Но вместо этого в дверях показался высокий человек в темно-синем одеянии. Левый рукав обвивала золотая лента. Правитель Пируст ждал, когда Керу снова поднимут скрещенные копья, чтобы он мог пройти в зал, не склоняя головы. Он ждал долго — не меньше, чем длился бы поклон в честь особы королевской крови, и только после этого Керу пропустили его.

Вошедший в зал помедлил у входа, предоставив стражам возможность лицезреть его незащищенную спину. Затем поднял левую руку и погладил маленькую аккуратную бородку. В темно-русых волосах пробивалась седина, но старым гость не выглядел. Келес даже издалека разглядел, что у Правителя не хватает двух пальцев на левой руке. Внушительных размеров перстень сверкал на обрубке среднего пальца.

Даже Келесу была известна история этого кольца. Гелосунд был завоеван задолго до того, как Пируст занял трон Дезейриона, но бывший гелосундский правитель не оставил замыслов возвратить отнятое, и собранное им войско внезапно вторглось на когда-то принадлежавшие ему земли. Пируст лично возглавил армию и повел ее на противника. Он со своим отрядом попал в засаду, был ранен, потерял два пальца на руке и вместе с ними — королевский перстень Дезейриона. Тем не менее, Пируст выжил и впоследствии разбил сопротивление гелосундцев, убив Верховного Правителя. Новый королевский перстень был отлит из золота короны, снятой Пирустом с убитого.

Келес двинулся к Правителю, чтобы поприветствовать его. Пируст заметил молодого человека и направился ему навстречу. Жестом он попросил Келеса оставаться на месте и остановился в десяти футах от него. Подождал, пока Келес поклонится, и почтительно ответил тем же.

Оглядев Келеса, Пируст заметил:

— Ты явно один из Антураси. Келес, полагаю?

— Это честь для меня, Ваше Высочество.

— Для меня — не меньшая. Я мечтал познакомиться с тобой.

— Надеюсь, это были приятные мечты.

— Вполне. — Правитель подошел ближе и слегка улыбнулся. — Антурасикан восхитителен. Я мечтал, как пройдусь по нему с моим братом, Зейралом. Ему бы здесь непременно понравилось.

— Не знал, что у вас есть брат, Ваше Высочество. Он не приехал с вами?

— Нет, его уже нет в живых. — Пируст поднял изуродованную руку. — Заранее благодарю за сочувствие. Иногда я скучаю по нему. Не стоит сожалеть, что вы не были знакомы. Моя семья ведет уединенный образ жизни. А вот ваша известна далеко за пределами Наленира. Разумеется, ведь вы — образец для подражания для картографов всего мира. Совершенно ясно, почему Правитель Кирон столь ревностно сторожит вас.

— Мы очень ценим заботу Правителя о нашем благополучии. — Келес почувствовал себя немного не в своей тарелке. — Выпьете немного вина, Ваше Высочество? Для меня будет честью принести для вас кубок.

— Возможно, но попозже.

Пируст придвинулся к Келесу, положил руку на его плечо и проговорил, понизив голос:

— Я слышал, что ты исследовал окрестности Золотой Реки. Ты знаешь, что прямо через сердце моих владений протекает Черная река?

— Да, мой господин. — Келес согласно кивнул, хотя Черная река издавна служила границей между Гелосундом и Дезейрионом. — Это одна из трех великих рек.

— Нет нужды в излишней вежливости, Келес Антураси. Я прекрасно вижу, что тебе неловко.

— Простите, сир.

— Хотя я сам и вызвал эту неловкость, она говорит в твою пользу. Это свидетельство твоей надежности. — Пальцы Пируста теребили одну из пурпурных лент, украшавших накидку Келеса. — Мне нужно исследовать Черную реку.

— Боюсь, Ваше Высочество, что я не смогу взять это на себя.

— О, да, разумеется. Я и не прошу тебя делать это лично. Я надеялся, что ты сможешь помочь мне с выбором картографа. Возможно, здесь или в моих владениях есть человек, которому ты мог бы доверить подобную задачу. — Пируст продел пурпурную ленту сквозь прорезь в золотом рукаве и наконец отпустил ее. — Но, конечно, если ты вдруг поймешь, что не хочешь оставаться в Наленире, мы с радостью примем тебя у нас.

— Ваше Высочество, вы очень великодушны. Я уверен, что Дезейрион — чудесная страна.

— Дезейрион по-своему хорош. Хотя, как тебе известно, ледники превратили большую часть наших земель в бесплодные каменистые пустоши. Вот почему дезеи такие неуступчивые, даже упрямые: мы привыкли упорно работать, чтобы выжить. И поэтому хватаемся за любую возможность, чтобы улучшить свою жизнь. Как я сказал, твоя помощь будет очень высоко оценена. Если бы ты мог возглавить экспедицию, ваша семья, несомненно, могла бы узнать гораздо больше о землях Дезейриона. Может быть, ты обсудишь это с дедом?

— Если того желает мой господин.

— Прекрасно! Благодарю. А теперь я бы с удовольствием выпил немного вина, если не возражаешь.

Келес кивнул, и они направились к столам с напитками. Миновав дядю Йорча, прошли к столу с лучшими винами. Келес взял кубок с дезейским, хотя оно, на его вкус, часто бывало чересчур сухим и терпким. Пируст выбрал сладкое вино из Эрумвирина. Они выпили, произнеся пожелания здоровья друг другу.

К ним подошли какие-то наленирские дворяне, поздоровались и начали представляться, освободив Келеса от обязанностей гостеприимного хозяина. Далеко он не отходил — на случай, если вдруг понадобится. Тут он увидел Маджиату и ее спутника. Они беседовали с какими-то людьми, которые казались Келесу смутно знакомыми, однако имен он не помнил. Рядом с Маджиатой стояла посланница вируков, возле нее с угрожающим видом переминался супруг. Казалось, все его внимание приковано к площадке для танцев. Даже не глядя в ту сторону, Келес был уверен, что его младший брат сейчас развлекает беседой какую-нибудь хорошенькую молодую женщину.

В это мгновение все и случилось. Какие-то обрывки, отдельные кусочки событий потом мелькали в памяти Келеса. Но восстановить всю картину удалось лишь значительно позже, когда он обсудил с семьей свои и их воспоминания. Келес пытался понять, имелись ли у него хоть какие-то дурные предчувствия. Нет, не было ничего — ни ощущения надвигающейся беды, ни посланного богами предзнаменования. Все произошло совершенно неожиданно. И это было ужасно.

Наверху, на образованной подиумом площадке в юго-восточном углу зала, Керу одновременно ударили в пол копьями, возвестив о прибытии Киро. Предполагалось, что за появлением деда последуют рукоплескания и хвалебные речи в его честь. Затем прибудет Правитель Кирон, после чего сделают все необходимые объявления и начнется собственно празднование.

Звук копий заставил Маджиату повернуться и чуть отступить назад. Взгляд ее был устремлен наверх. Нечаянно она толкнула Нессагию, которая в это мгновение подносила к губам кубок с вином. Вино выплеснулось ей на грудь, на платье расплылось пятно цвета крови. Посланница прошипела оскорбление на своем родном языке, переводить которое, тем не менее, не было никакой надобности.

Кубок Маджиаты тоже опрокинулся, и вино залило рукав и платье. Услышав слова посланницы, она обернулась, покраснев от негодования. Совершенно бездумно, отдавшись вспышке ярости, Маджиата размахнулась и дала Нессагии пощечину. Глаза ее сузились от гнева, она собиралась потребовать извинений.

Но с ее уст не успело слететь ни слова. Рекарафи движением руки подхватил свою супругу и заслонил собой. Другая рука взлетела вверх. Келес надолго запомнил эту картину: дрожащий силуэт огромной когтистой лапы на фоне потолка. Потом страшная рука устремилась вниз. Ее обладатель был так велик в сравнении с Маджиатой, что удар мог просто разорвать ее пополам.

Спутник Маджиаты схватил девушку и подтащил к себе. Он пытался защитить ее от когтей Вирука своим телом, но его самоотверженность ни к чему не привела. Маджиата, рассвирепев, сопротивлялась, обрекая себя на смерть.

Келес почувствовал себя Сотом: перед его мысленным взором словно промелькнуло ближайшее будущее. Он начал действовать мгновенно, бросившись к вируку и что было сил оттолкнув того двумя руками. Отдачей его отбросило назад; с таким же успехом можно было попытаться столкнуть с места каменный обелиск. Однако усилия Келеса не пропали даром. Вирук едва заметно качнулся, и страшный удар миновал Маджиату.

К несчастью, Келес в результате сам оказался в опасном месте. Когтистая лапа Рекарафи ударила его по левой лопатке и подбросила вверх, словно щепку. Келес оказался в воздухе и полетел в толпу гостей. В следующее мгновение он тяжело упал на грудь, сумел перевернуться и затих. Он чувствовал спиной холодный камень пола. Это означало, что когти вирука пропороли накидку, рубашку и достали плоть. Келес скосил глаза и увидел, что пол залит кровью.

Ох, как плохо. Он попытался вдохнуть, но не смог. Приподняться и сесть тоже не удавалось. Но паника не успела охватить его. Когда судороги сотрясли его тело, он, к счастью для себя, потерял сознание.

Глава десятая

Второй день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон со свитой ждал снаружи у входа в Большой Зал. Он бы с превеликим удовольствием зашел внутрь немедленно, но церемониймейстер был непреклонен. Он объяснил Правителю, что тот должен непременно появиться в зале только после того, как собравшиеся поприветствуют Киро Антураси. Таким образом, создастся впечатление, что картограф — более важная фигура, чем Правитель Пируст; его встретят, как и подобает встречать хозяина торжества. В то же время Киро не будет выглядеть значительнее Правителя Кирона.

Хотя все это по большей части казалось Кирону сущей глупостью, он подчинялся. Его отец прекрасно знал, что Кирон нетерпелив, когда речь идет о правилах этикета, и всегда напоминал сыну, что подобные правила и традиции для общества — как сухожилия для тела. Если я перестану выполнять правила, остальные последуют моему примеру, и государство развалится. Кирон не был уверен, что слова отца полностью справедливы. Впрочем, во времяПразднества соблюдение традиционных светских условностей было даже приятным и волновало кровь.

Крики, донесшиеся из зала, свидетельствовали совсем о другом волнении. Стоявшие на входе стражи Керу устремились внутрь. Правитель обернулся — достаточно быстро, чтобы увидеть на полу в дальней части зала бездыханное тело в золотых одеждах. Стражи, быстро раздавая приказания и потрясая копьями, пробирались к месту происшествия. Кирон бросился к лежащему на полу телу. Большинство гостей замерли в ужасе, и Правителю никто не помешал добраться до истекающего кровью человека.

Келес Антураси? Правитель и представить себе не мог, что Келес совершил нечто, приведшее к нападению. Джорим — это было бы неудивительно, но Келес?

Он опустился на колени слева от тела. С другой стороны над Келесом склонилась молодая женщина. Это его сестра, Нирати, вспомнил Правитель. Подол ее платья уже успел насквозь пропитаться кровью. Она безуспешно пыталась перевернуть брата на живот. Правитель помог ей.

Накидка Келеса была распорота, по левому боку тянулись четыре глубокие рваные царапины. Из них вытекала кровь, но не била струей. Кирон знал, что это хороший знак, — главные сосуды не повреждены. Однако крови было очень много, она залила пол, пропитала одежду Келеса. Без сомнения, раны были очень глубокие.

Кирон стянул через голову накидку, ослабив пояс, и, свернув, прижал ткань руками к ранам. Нирати положила свои руки рядом, хотя была очень бледна, и губы ее дрожали.

Мать Келеса и Нирати пробралась сквозь толпу и опустилась рядом с Правителем.

— Благодарю, Ваше Высочество, но я…

— Нет, Госпожа Антураси, нет! — Кирон поднял голову. — Где мой лекарь? Гезелькир! Сюда, немедленно, или ты вместе со своей школой будешь навсегда отстранен от придворной службы!

Плотный человечек в торжественном пурпурном одеянии с волочащимся по полу подолом и невероятно длинными рукавами подбежал, но медлил, не подходя вплотную:

— Да, Ваше Высочество?

— Для тебя есть работа. Приступай. Немедленно!

Человечек поднял руки. Отвороты рукавов доходили ему до колен.

— Но моя одежда!

— Она послужит тебе саваном, если Келес Антураси умрет!

Одна из Керу подтолкнула лекаря в спину древком копья. Он упал на колени, взглянул на Правителя и начал раздавать указания, прибегнув к помощи находившихся поблизости гостей.

Правитель поднялся и вслед за Керу направился к вирукам, возле которых уже стояли двое стражей. По дороге Керу шепотом вкратце передали ему, что произошло. Супруг посланницы замер с поднятыми руками, когти на левой руке были в крови. Правитель заметил след от пощечины на лице Нессагии, вино на ее платье. Справа от них стояли еще двое: высокий мужчина, одежда которого выдавала изгнанника из Дезейриона, и молодая женщина, прячущая лицо на его груди.

Посланница низко поклонилась, вирукианский воин опустил голову.

— Правитель Кирон, я приношу извинения за поведение моего супруга. Что с молодым Антураси?

— Истекает кровью. — Кирон отвернулся от них и посмотрел на опального дезейрионца. — Что с твоей девушкой?

— С ней едва не случилась то же, что с Антураси.

— Повернись, девочка. Посмотри на меня.

Молодая женщина обернулась, не отходя от своего спутника, словно продолжала прятаться в его надежных руках. Затем поклонилась — очень низко.

— Простите меня, Ваше Высочество!

— Простить за что, дитя мое?

— Кто-то толкнул меня под локоть, Ваше Высочество, и вино пролилось на мое платье. Оно совершенно испорчено. Я всего лишь ответила на обиду…

Девушка попыталась выпрямиться, но Правитель рявкнул, предостерегая ее:

— Не смей поднимать головы! На этом празднике ты гостья, а не хозяйка! Ты еще слишком молода, чтобы как следует знать этикет, и уж, конечно, у тебя недостаточно опыта, чтобы ставить на место других. Тем более, если произошла случайность. Ты обернулась и ударила гостью, далеко превосходящую тебя по положению! Ты это понимаешь?

— Да, Ваше Высочество.

Кирон вновь взглянул на посланницу.

— Наказание должен назначить я. Оно будет приведено в исполнение завтра утром. Я учту ваше мнение, Иерария. Полагаю, подойдут пять ударов плетьми — за пощечину и нанесенное таким образом оскорбление.

Мгновение она размышляла, затем собралась что-то сказать, но тут девушка жалобно всхлипнула. Нессагия произнесла:

— Мне не хочется, чтобы на ее спине остались шрамы. Ведь она не сделала ничего такого, что оставило бы шрамы на моем теле.

— Вы очень снисходительны, Иерария. — Кирон посмотрел на девушку. — Встань прямо, девочка!

Она выпрямилась. Краски размазались, превратив ее лицо в нелепую маску.

— Благодарю вас, госпожа!

Кирон снял ненужный пояс и отбросил его в сторону.

— Иерария добра, но я не расположен к милосердию. Шрамов от твоей пощечины и в самом деле не останется. Но у Келеса Антураси будет четыре шрама, если он выживет! Так что утром ты получишь четыре удара плетьми, а если он умрет — еще по четыре за каждый год его жизни!

Девушка застонала и рухнула на колени.

— Но ведь это сотня плетей! Я могу умереть!

Правитель присел рядом и приподнял за подбородок ее лицо.

Он понизил голос и проговорил почти шепотом:

— Нет, дитя мое, я прослежу, чтобы ты не умерла. Ты останешься калекой, твоя спина превратится в уродливое месиво из шрамов. Не сомневайся, я не отменю своего приказа. Я приглашу для тебя лучшего джейкатси, и ты будешь вспоминать об этом наказании каждое мгновение своей жизни, даже когда тебе исполнится восемьдесят лет!

Он вытер испачканные руки о ее платье, поднялся и посмотрел на графа Эйриннора.

— Проводите ее домой. Скажите ее родителям, что я останусь глух к любым мольбам о пощаде. Напротив, они только еще сильнее раздражают меня.

— Как прикажете, Ваше Высочество. — Мужчина подхватил девушку на руки, миновал вируков и вышел со своей ношей из зала.

Иерария подняла руку.

— Я тоже удалюсь — мое присутствие на празднике теперь нежелательно. Тем не менее, я прошу Правителя высказать мнение относительно моего супруга. Рекарафи ранил Келеса Антураси. Он должен быть наказан.

Кирон заглянул в темные глаза воина.

— Ты ударил, защищая свою жену, верно?

Он кивнул.

— Если бы ты довершил удар, то пропорол бы ему бок и сломал спину, не так ли?

Воин снова кивнул. Глаза его едва заметно сузились.

— Ты намеренно смягчил смертельный удар.

Посланница заговорила, прежде чем воин успел кивнуть.

— И тем не менее, он вел себя недопустимым образом, Ваше Высочество. Назначьте наказание.

— Я оставляю это на ваше усмотрение, Иерария. — Кирон полуприкрыл светлые глаза. — Я накажу женщину, нанесшую вам оскорбление. А вы назначьте сами подобающее наказание для Рекарафи.

Нессагия учтиво поклонилась.

— Ваша мудрость столь же очевидна, как и ваша справедливость. Если я могу чем-либо помочь семье Антураси, скажите — я сделаю все, что в моих силах.

— Я приму это к сведению. Благодарю. — Правитель поклонился в ответ. — Жаль, что вам придется так рано уехать.

— Да, Ваше Высочество, я тоже сожалею. — Иерария выпрямилась и взглянула наверх. — Вам, Киро Антураси, я желаю радостного Празднества, доброго здоровья, долгих лет и процветания. Простите нас за случившееся.

Речь Нессагии привлекла внимание Кирона к площадке в восточной части подиума. Только сейчас он заметил, что Киро уже здесь. Удивительно, что Правитель раньше не почувствовал его присутствия — от старшего Антураси словно исходили жаркие волны ярости. Одеяние Киро из лучшего золотого шелка было расшито пурпурными звездами. На груди горел медальон в форме солнца. Золотые блестки сверкали в волосах, на лбу и скулах картографа. Киро окружало ослепительное сияние, словно он сам был солнцем. Прозрачные глаза пылали гневом.

Кирон низко поклонился ему. Выпрямившись, он заговорил:

— Когда династии исполнилось столько же лет, сколько тебе сейчас, Киро Антураси, мы владели неосвоенными землями, не зная их географии. Сейчас Налениру два раза по столько лет, и снова снаряжаются экспедиции в неизведанные места. Они не существуют до того, как их нанесут на карты. Ты — драгоценнейший из граждан Наленира, с тобой и твоим будущим связаны наши процветание и счастье. Мы собрались, чтобы отпраздновать твой день рождения; сегодня прими от нас уважение и восхищение, которых ты достоин.

Выражение глаз Киро едва заметно смягчилось, но Кирон чувствовал — что-то не так. Он не мог понять, что его насторожило, но странное ощущение не покидало, и только усилилось, когда Киро заговорил — ровным, хотя и слегка напряженным голосом. Все присутствовавшие в огромном зале без труда слышали его слова.

— Правитель Кирон, вы в своем великодушии отвели мне значительную роль в истории Наленира, но я всего лишь вожу пером по бумаге. Моя семья — мой брат, мои племянники, их дети и даже внуки — вот кто создает карты. Меня считают золотым рудником, но тогда именно они — рудокопы, а на что годится первое без последних? Однако у меня есть и собственные внуки. Нирати — моя отрада, свет моих очей. Она развлекает меня своими песнями и загадками и мягко предостерегает от излишней резкости, иногда мне свойственной.

Киро принялся мерить шагами площадку. Кирону он напомнил запертого в клетке крупного хищника, который расхаживает по своей тюрьме, приходя во все большее возбуждение.

— В моем возрасте принято передавать свое дело следующему поколению. Мой сын давно покинул нас, так что мою мантию унаследуют его сыновья. Оба они достойны этого. Мой брат и его потомки отмывают золото, но мои внуки ищут новые золотоносные жилы. Без них мой рудник давно бы иссяк.

Он махнул рукой в сторону площадки для танцев.

— Джорим — не просто картограф. Он исследователь и искатель приключений. Он привозит домой не только карты. Он привозит животных и растения, новые плоды, лекарства, пряности — все, что может сложить в свою походную сумку. Он рассказывает нам об иноземных обычаях, которые затем входят в моду здесь — или нарушают все наши традиции. Полагаю, Джорима устраивает и первое, и второе.

По залу пробежал смешок, и Киро коротко кивнул.

— Я бы хотел, чтобы Джорим остался здесь, со мной; я учил бы его всему, что пригодится ему в будущем, если он займет мое место. Однако мы готовим великое путешествие. Правитель Кирон был так добр, что повелел построить и снарядить корабль, который предоставил в наше распоряжение для этой долгой экспедиции. Джорим лучше, чем кто бы то ни было, подходит для поездки на «Волке Бури». Я отдаю ему это место. Корабль вернется в Морианд с бесценными грузами в трюмах. Мы узнаем о мире много нового, и многие тайны наконец будут раскрыты.

Кирон высоко поднял голову и с усилием выпрямил спину, явственно услышав, как хрустнули позвонки, вставая на место. Ощущение неправильности происходящего становилось невыносимым. Сначала Киро придерживался заранее подготовленного текста речи; но затем словно забыл о нем. Правитель полагал, что Киро собирается запереть Джорима в Антурасикане, наказывая за какое-то — одним богам ведомо, какое именно — прегрешение. А ведь если бы Джорим не был назначен на это место, его получил бы Келес.

Киро остановился и медленно улыбнулся.

— Я полагал, что, возможно, Келесу придется по нраву пребывание в Морианде. Он мог бы помогать мне в делах. Однако теперь я вижу, что для него важнее игры собственного воображения и жажда приключений, которая толкает его на безрассудные поступки. Я долго обдумывал возможность еще одной экспедиции. Я хотел бы сам вновь отправиться в путешествие, но мне не дают на это разрешения. Ваше Высочество, мы с вами много раз обсуждали это, но пришли к выводу, что нашим планам не суждено осуществиться.

Киро скрестил руки за спиной и продолжил — в точности так же он часто говорил с Кироном:

— Как всем известно, до Катаклизма Империя вела торговлю с другими странами, вплоть до далеких западных земель. Путь Пряностей начинался на землях Империи, проходил через Солет, Долосан и Иксилл и продолжался за их пределами. На землях Иксилла войско Императрицы Кирсы — в честь которой был назван наш Правитель — настигло и уничтожило орду турасиндцев. Это привело к Катаклизму. Принято считать, что так навсегда был утерян Пряный Путь. Однако прошли века, и магия ослабла. Но мы все еще почти ничего не знаем о Солете и очень мало — о Долосане. Келес, мой доблестный внук, оправится от ран. В этом я уверен. У него слишком сильная воля, чтобы какие-то царапины могли взять над ним верх.

Раздались одобрительные рукоплескания — вежливые и негромкие, и Киро вновь кивнул гостям. Правитель не смог бы сказать точно — рукоплескали идее нового путешествия или уверенности Киро в выздоровлении Келеса; а вполне возможно, гости просто боялись не оправдать ожиданий хозяина вечера.

— Когда Келес поправится, он возглавит экспедицию в земли, где когда-то проходил Пряный Путь. У него достаточно мастерства, он доказал это, исследовав западные пределы Золотой реки. Он отправится в места, о которых ничего не было известно на протяжении семисот двадцати девяти лет. Он должен победить или погибнуть. Лично я не сомневаюсь в исходе дела.

Старик хлопнул в ладоши и взял кубок с вином с подлокотника кресла. Подняв его, он обвел взглядом толпу.

— Знание — это наша победа над миром, и оно стоит любой цены, которую мы можем заплатить.

В руках у Правителя не было кубка, и он был этому рад. Он не отводил глаз от Киро, понимая, что тот собирается отправить Келеса на верную смерть. Кирон надеялся, что причиной этой невероятной, необъяснимой ненависти была невидимая для посторонних глаз давняя вражда в клане Антураси. Иначе пришлось бы признать, что Киро поразило безумие, а Кирон понятия не имел, как с этим бороться.

Если ты убиваешь Келеса только потому, что его ранение испортило твой торжественный выход…

Правитель покачал головой. Не может быть. Даже боги не бывают так своевольны.

Киро приветственно кивнул Правителю и поднес кубок к губам.

Нет, ни одно божество не может быть настолько своевольным. Но человек, возомнивший себя богом, может, и с легкостью.

Глава одиннадцатая

Третий день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд, Наленир.

Моравен Толо шел по кладбищу в тени Грийякана. Небольшие холмы перемежались лощинами, тут и там виднелись рощицы и живые изгороди, скрывающие гробницы. Моравен проходил мимо мест, где покоились стихотворцы и жрецы, купцы, дворяне и воины. Возле каждой гробницы лежали подношения: еда, свечи, иногда стопки фетсун — забавных бумажных денег, которые жрецы собирали и сжигали. Дым от них достигал Небес, а пепел попадал в Геенну, так что в любом случае те ушедшие из этого мира, кому они предназначались, получали свою долю.

Моравен нес небольшой кувшин, завернутый в ткань для сохранения тепла. Хотя лето еще не уступило место осени, ночь была холодная. Как Моравен и предполагал, Кирас Дейот сидел, скрестив ноги и положив поперек них меч, перед тем же надгробием, где они расстались. Моравен нарочно наступил на веточку и она с треском сломалась. Юноша вскочил было, но серркаи жестом попросил его оставаться на месте.

— Это была долгая и холодная ночь. — Моравен присел на корточки и поставил кувшин перед Кирасом. Он снял крышку, и в воздухе поплыл аромат тушеного цыпленка с приправами. — Присоединишься к завтраку?

Кирас покачал головой, хотя в животе у него бурчало.

— Прошу вас, Учитель, ешьте. Если что-нибудь останется, я доем.

— Хорошо. — Моравен уселся и снова закрыл кувшин. — У тебя есть ко мне вопросы?

— Нет, Учитель.

— Неужели? Твой желудок правдивее тебя. Мы встретились в первый день Празднества. Я согласился взять тебя в ученики. Ты рвался учиться, а теперь у тебя нет вопросов?

— Нет, Учитель.

— По-прежнему нет? Ты приехал из Тирата, чтобы найти учителя. Тебя отдали на мое попечение, а ведь ты хотел, чтобы твоим учителем стал серриан Ятан. И у тебя нет вопросов?

— Нет, Учитель.

Моравен отбросил шутливое выражение лица. Теперь он был серьезен.

— Если у тебя не будет вопросов, то я не смогу ничему тебя научить. Ты можешь прямо сейчас возвращаться в Тират. Тебе не хочется узнать, почему ты отправился со мной?

Юноша колебался лишь мгновение, а затем кивнул:

— Хочется.

— И?..

— И я полагаю, что Великий Мастер Ятан рассудил, что учиться у вас — лучше для меня.

— Прекрасно. — Моравен прислонился к надгробию какого-то поэта. — Ты ждешь подтверждения своему предположению?

— Нет… То есть, да… — Кирас смущенно пожал плечами. — Я уверен: вы знаете, что делаете.

— Нет, ты не уверен, но это и правильно. Я сам не уверен.

Кирас удивленно заморгал, потом опустил глаза, чтобы не выказать своих чувств. Моравен помолчал, позволив ему собраться с мыслями. Когда Кирас вновь поднял голову, воин продолжил с полуулыбкой на губах:

— Если у тебя возник вопрос по поводу решения дисейсерра Ятана, значит, есть и другие вопросы. Какие же?

Кирас открыл рот, потом закрыл его. Всю сонливость с него как рукой сняло.

— Учитель, не сочтите это за неуважение…

— Да?

Кирас развел руками, словно пытаясь охватить все кладбище, посреди которого они находились.

— Почему я здесь?

— А как ты сам полагаешь?

— Я не знаю. Вы велели мне ждать здесь. Я ждал. Я не сдвинулся с места ни на дюйм. Я был начеку. Я ожидал чего угодно — призраков, грабителей, расхитителей гробниц — но не увидел никого и ничего.

— Ничего?

— Конечно, кое-что я видел. — Кирас положил меч на землю и встал. Он помедлил, опершись о памятник, затем встряхнул по очереди обе ноги и сделал несколько нерешительных шагов. — Я видел родственников и почитателей, приносивших дары покоящимся здесь. Большинство были безмолвны; некоторые смеялись.

Моравен позволил себе широко улыбнуться.

— Смеялись, в самом деле? С чего бы это?

Кирас широко распахнул глаза.

— Разве вы не знаете, где оставили меня?

— Ну, расскажи мне.

Кирас легонько стукнул по камню носком сапога.

— Это могила стихотворца и создателя множества известных пьес, Яора Диркси. Вы знаете, кто это?

Моравен пожал плечами.

— Возможно, я когда-то видел одну-две пьесы.

— Он прославился тем, что высмеивал воинов. В своих стихах он издевается над нами и нашими делами. Его пьесы превращают нас в шутов. Некоторым нравится. Он все ставит с ног на голову. Крестьян ставит выше воинов, послушать — так сражение с саранчой на полях важнее защиты Империи от полчищ дикарей. Если бы он не был любовником правительницы Наленира, то ни за что не лежал бы здесь, а его стихов никто бы не помнил!

— Значит, тебе не понравилось, что над тобой смеялись — смеялись над воином, сидящим на страже на его могиле?

— Нет, не понравилось. — Кирас остановился. — Но лучше уж это, чем унижение, которому я подвергся вчера, когда вы велели мне стоять на страже во дворе «Трех Жемчужин»!

— Тебе не понравилось? — Моравен приподнял бровь, а потом снова открыл кувшин. — Я провел прошлый вечер там же, и остался вполне доволен.

— Но как вы могли? «Три Жемчужины» пользуются самой дурной славой по всему Морианду, нет, даже во всем Наленире!

— Да что уж там, во всех Девяти Княжествах.

— Тем хуже. — Кирас фыркнул. — Это даже не порядочный публичный дом, просто сборище распутниц. Они приводили посетителей прямо с улицы, и что это были за посетители! Сомнительного вида, нетрезвые, полуразорившиеся люди… Они дразнили меня, дотрагивались, нашептывали непристойности. Одна из них даже обслужила посетителя прямо у меня на глазах, она стонала, рычала и вообще издавала все мыслимые звуки, которые только в состоянии породить человеческое горло!

Моравен зачерпнул немного похлебки и проглотил, чувствуя, как внутри распространяется тепло.

— Я знаю. Я ей за это заплатил.

— Вы заплатили за мое унижение? — Глаза Кираса сузились, в голосе слышалась ярость. — Чего вы добиваетесь — хотите унизить меня? Или вы заставили меня сторожить двор в обмен на вознаграждение от хозяина этого заведения?

— А если бы и так?

— Это недостойно.

— Да? И почему же? — Моравен рывком поднялся и взялся за рукоять меча. — Если я — твой Учитель, и поручаю тебе работу, то твое вознаграждение принадлежит мне, не так ли?

Кирас растерялся.

— Да, но…

— Но что? Тебя не устраивает, что я воспользовался своим правом в притоне с распутными девками? Полагаю, ты не стал бы возражать, если бы я принял от какого-нибудь крестьянина еду в обмен на твою работу. Так почему же не принять от других то, что они могут дать?

— Но, Учитель, ведь вы же серркаи!

— И что из этого?

— Вы достойны большего! Так же, как я достоин большего, чем сидеть на могильном камне на кладбище, когда весь город веселится, отмечая Празднество. Я из благородной тиратской семьи. У нас есть средства. На второй день Празднества мы всегда устраиваем пышный прием для самых прославленных, богатых и мудрых граждан Девяти. Учитель, вас приняли бы с почетом на нашем празднике. Вам предоставили бы все, что душе угодно. Вам не пришлось бы иметь дело с девками. Мы нашли бы для вас лучших женщин на острове или даже привезли бы с материка. Моя семья с радостью сделала бы это для вас. С радостью.

Моравен вновь приподнял бровь.

— Но не теперь?

— После того, как вы так со мной обращались? С какой стати? Вы обесчестили их, меня и себя. Я доверял Мастеру Ятану, а он подсунул мне вас, шутника, развлекающегося с грязными блудницами и еще приплачивающего им, чтобы они измывались надо мной, выставляя напоказ свои мерзкие тела. Вы достойны уважения или должны быть достойны, но я не испытываю к вам ничего, кроме презрения!

Моравен сделал еще один глоток и поставил сосуд на землю.

— Может быть, остановишься?

— Замолчать? С какой стати? Вы спросили, нет ли у меня вопросов, так вот: они у меня есть. — Краска залила лицо Кираса. — Зачем вы заставили меня сторожить публичный дом? Какая из этого могла выйти польза? И зачем держали меня здесь, на могиле поэта, который ненавидел таких, как я?

— Хватит. Достаточно. — Моравен поднял правую руку. — Сядь.

Сталь в его голосе заставила Кираса подчиниться. Он опустился на колени, опустил голову и положил руки на бедра.

— Как скажете, Учитель.

Моравен опустился рядом с юношей и тихо проговорил:

— Я объясню тебе, какая в этом польза. Я испытывал тебя, и буду испытывать впредь. Это позволит мне лучше узнать тебя. А чем больше я знаю о тебе, тем лучше смогу указывать на твои ошибки. Только так мне удастся сделать из тебя настоящего серридина.

Он пододвинул кувшин ближе к Кирасу.

— Пей. Ты голоден и тебя мучает жажда. Но не торопись. Похлебка горячая.

— Да, Учитель.

— Позволь рассказать тебе, что я уже успел узнать, Кирас. — Моравен помолчал, глядя, как юноша отпил из кувшина и облизал губы. — У тебя донельзя романтические представления о жизни воина. Я почти не сомневаюсь, что тебе приходилось убивать — вероятней всего, грабителей и разбойников, нападавших на честных людей. Возможно, они даже заслуживали смерти. Ты считаешь себя наследником великих, героических традиций, восхваляемых в песнях, сагах и легендах, навеки запечатленных в скульптурах и на картинах. Ты знаком с книгами классических авторов Империи — Джонтса, Вирона Даннола, причем, последнего ты уважаешь больше, потому что он сам был серркаи. Ты придерживаешься Девяти Добродетелей, избегаешь Девяти Прегрешений, и намерен полностью пройти Восемьдесят Одно Испытание, положенное имперскому серркаи. Сколько ты уже прошел?

Кирас робко поднял глаза, но в словах его звучала гордость:

— Тридцать одно, Учитель.

Моравен улыбнулся.

— На это требуется больше года. И я прошел меньше.

Кирас едва не выронил кувшин.

— Что? Учитель!

Глаза Моравена сузились.

— Придержи язык. Он мешает слушать твоим ушам.

Он подождал, а затем продолжил:

— Ты был удивлен назначенными мной заданиями. Они были частью твоего обучения искусству воина. Они заключали в себе правила — и те, с которыми ты знаком, и те, о которых понятия не имеешь. Одновременно это были уроки. С уроками ты не справился, а вместо этого слепо следовал известным тебе правилам. Позволь, я объясню, что имею в виду. Ты знаешь определенные правила. Ты читал о них, и ты долго учился. Ты знаешь, что отвечаешь честью за выполнение приказов Учителя, и должен подчиняться беспрекословно. Прошлой ночью я велел тебе «стоять здесь на страже». Ты воспринял мои слова так, словно я приказал тебе ни на мгновение не сходить с одного-единственного места, несмотря на то, что тебе было холодно, ты выглядел смешным и ты был голоден.

Кирас пожал плечами, но промолчал. Моравен улыбнулся.

— Прекрасно. Ты голодал, хотя люди приносят сюда еду — в качестве подношений умершим. Здесь полно еды, а ты не притронулся ни к чему.

— Но, Учитель, это же подношения для умерших и богов! Взять что-нибудь из этого — это было бы…

— Было бы чем? Разве ты не видел, как звери, птицы и прочие живые твари приходят на могилы и поедают сладости и плоды?

— Да, разумеется, видел.

— Разве боги покарали их? Разве мертвые восстали из могил, чтобы защитить то, что принадлежит им? — Моравен понизил голос. — Жрецы Грийи нечасто отличаются худобой, хотя и служат богу Смерти. Ты что, полагаешь, что они сжигают все, что сюда приносят люди?

— Нет, но… Это неправильно.

— Прекрасно, Кирас. Это говорит в твою пользу. Ты согласен терпеть неудобства, если иначе придется поступиться своими принципами. — Моравен одобрительно кивнул и указал на кувшин. — Выпей еще похлебки. Так вот. Ты должен понимать, что в определенных обстоятельствах прежние, знакомые тебе правила могут и не годиться. Можно загладить почти любой неверный поступок. Если точнее, нельзя исправить только одно.

— Что именно? — Кирас прикрыл глаза; щеки его залил румянец. — Простите, Учитель. Я достоин ответа.

— Верно. Почему прошлой ночью я заставил тебя сидеть здесь, смотреть на далекие огни, прислушиваться к звукам Празднества? Все лежащие здесь когда-то тоже участвовали в общем веселье. Такие, как ты или я, могут лишать людей этой возможности.

— Простите меня, Учитель. Теперь я понял. А «Три Жемчужины»?

— Я надеялся, что это тоже очевидно. — Моравен вздохнул. — Там ты увидел страсть, которой подвластны все люди — без исключений. Каждой из Девяти Добродетелей соответствует одно из Девяти Прегрешений. Похоть — одно из них. В публичных домах она именуется вожделением и, таким образом, перестает быть прегрешением. Всех людей обуревают желания, которыми они либо могут, либо не могут управлять. И даже если удается держать себя в руках, то лишь непродолжительное время. Затем желания все равно одерживают верх. Ты продержался всю ночь, а ведь тебя никто не заставлял. Я сказал тебе — «оставайся здесь», ничего больше. Ты мог попросить о ночлеге — и получил бы в свое распоряжение отдельную комнату, где спокойно проспал бы до утра, как это сделал я.

Воин поднял указательный палец.

— В «Трех Жемчужинах» ты увидел, насколько сильным может быть желание. Я полагал, там ты поймешь, что на самом деле хотел сказать своими стихами Яор Диркси. Да, он действительно насмехался над воинами, но почему? Потому что боялся. Он и многие другие с ужасом ждали дня и часа, когда воины станут править миром, и того, что произойдет еще один Катаклизм. Многих военачальников и диктаторов останавливал острый язык Яора — они боялись насмешек над собой и думали дважды, прежде чем предпринять очередную попытку захватить власть. Я хотел показать тебе, что люди не остановятся почти ни перед чем, чтобы удовлетворить свою страсть. А страх смерти побуждает людей совершать самые разные поступки, в том числе и отважные. Все, что угодно — лишь бы остаться в живых. Не усвоив этих уроков, ты не научишься понимать людей. Не понимая людей, ты никогда не сможешь определить, достоин ли твой противник смерти, или ты должен оставить ему жизнь.

Лицо Кираса просветлело, он кивнул, соглашаясь.

— И еще одно, Кирас.

— Да, Учитель?

— Ты упомянул о своей семье.

— Да.

— Они сейчас здесь?

Кирас покачал головой.

— В Морианде? Нет, Учитель.

— Им известно, что ты здесь?

— Нет.

— Они могут как-то повлиять на происходящее здесь?

— Нет, не думаю.

Моравен поднялся на ноги, вытащил меч и приставил трепещущее лезвие к горлу Кираса.

— Они могут остановить меня, если я решу убить тебя на этом самом месте?

Кирас с трудом сглотнул.

— Нет, Учитель.

— Прекрасно. — Моравен убрал меч в ножны. — Все, что у тебя есть, Кирас — это ты сам. Ты сам совершаешь поступки, которые могут улучшить этот мир. Деньги, положение в обществе, семья, даже твое собственное прошлое — все это теперь не имеет значения. В этом мире мы все сами по себе. Если мы не в состоянии самостоятельно решать задачи, которые ставит перед нами жизнь, то никакая помощь извне этого не изменит.

Кирас кивнул. С его уст готов был сорваться следующий вопрос, но тут они увидели двух стражей Правителя, сопровождающих пожилого человека, в одежде и с бородкой придворного служащего. Они забрались на невысокий холм и подошли к сидящим воинам. Моравен поднялся.

Чиновник поклонился.

— Я имею честь видеть перед собой Моравена Толо, не так ли?

— Совершенно верно. — Моравен поклонился в ответ, почтительно и низко, словно перед ним стоял сам Правитель.

Старик вытащил из рукава свиток цвета слоновой кости и протянул Моравену. Затем вынул маленькую бронзовую печать и показал воину. Рисунок на ней соответствовал оттиску на красном воске, которым был запечатан свиток. Моравен сломал печать и развернул бумагу. Прочтя, он проговорил:

— Советник, должно быть, произошла какая-то ошибка.

Старик покачал головой.

— Нет, серркаи, никакой ошибки нет. Вы должны явиться в Вентокикан на шестой день Празднества. Там вам предстоит показать ваше мастерство во время поединка.

— Однако я никому не предлагал своих услуг.

— Это не имеет значения. Его Высочеству было предложено насладиться вашим искусством в качестве подарка к годовщине правления династии.

Моравен усмехнулся.

— В качество подарка? Кто же предложил ему меня?

Чиновник склонил голову.

— Госпожа Нефрита и Черного Янтаря.

— О, понятно. — Моравен тепло улыбнулся. — Ее желание для меня закон.

Глава двенадцатая

Третий день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Вентокикан, Морианд.

Наленир.

Официальное одеяние Правителя тяготило Кирона больше, чем боевые доспехи. Он охотно променял бы роскошный пурпур, сплошь расшитый изображениями драконов, земных воплощений богов, на тяжелую броню. Если бы вдобавок можно было укрыться за тяжелой маской дракона! Кирон знал, что ему придется каждое мгновение следить за выражением своего лица. Малейший промах был недопустим. Сейчас даже удар мечом будет лучше самой незначительной ошибки.

Двери длинного приемного зала медленно отворились. Внутреннее пространство было разделено на три равные части восемью колоннами; каждая колонна символизировала одно из божеств Зодиака. Трон Дракона, на котором восседал Правитель, представлял Вентико — девятую звезду и главное божество, подчиняющее себе всех прочих. Широкая красная ковровая дорожка, отороченная по краям пурпуром, начиналась возле трона и заканчивалась у дверей. Только особы королевской крови имели право ступать по ней. Простой смертный оскорбил бы этим Небеса и лично Правителя. Это привело бы к страшным несчастьям; астрологи и советники Кирона могли бы подробно их перечислить. Во избежание вышеупомянутых последствий преступник был бы предан ужасной смерти; подобающие способы казни советники Правителя также знали наперечет.

Советники присутствовали в зале в обязательном порядке. Однако они наблюдали за происходящим, сидя на циновках из тростника возле внешних стен зала. Чиновники Кирона расположились в верхней правой трети помещения, тогда как строго определенное число прибывших должно было разместиться напротив, по правую руку от своего Господина, каждый в соответствии с возрастом. Равновесие будет соблюдено, гармония сохранена.

Несмотря на то, что я ненавижу их господина, а он ненавидит меня.

Кирон сохранял невозмутимое выражение лица, наблюдая, как Правитель Пируст входит в зал. Он также был одет официально. В одеянии преобладал темно-синий цвет. Вышивка была не столь богатой, как на мантии Кирона. Кроме Ястреба, присутствовали изображения еще двух божеств. Собаки — символ Гелосунда — бежали по подолу накидки, так что Правитель при каждом шаге словно пинал одну из них. На одеянии Пируста спереди, на рукавах и на спине повторялся один и тот же узор: огромный ястреб вонзил когти в змея, утверждая превосходство Дезейриона над Налениром.

Кирон нашел, что это, пожалуй, чересчур дерзко и самоуверенно. Впрочем, Пирусту было свойственно подобное поведение. По крайней мере, у змея не было гривы огненно-рыжего цвета, как у погибшего брата Кирона. На первый взгляд могло показаться, что со стороны Пируста было грубо или, по меньшей мере, неумно облачиться в такое вызывающее одеяние именно на этом Празднестве. Но так рассудившие недооценили бы Правителя Дезейриона. Несмотря на деньги и оружие, которые Наленир передавал повстанцам Гелосунда, дезеи продолжали удерживать власть на землях захваченного княжества. И хотя у Кирона перед глазами находился пример — Керу, несравненных в воинском искусстве, он сомневался, что Гелосунд когда-либо снова станет свободен. Это означало, что рано или поздно Пируст доберется и до Наленира.

Пируст был грозным соперником. Однако и у него имелись слабые места. Правитель Дезейриона верил в пророческие сны. Кирон давно уже не обращал внимания на подобную суеверную чепуху; тем не менее, он прислушивался к советам придворных астрологов и предсказателей. Это умиротворяло советников Правителя и, таким образом, сильно облегчало Кирону жизнь. Главное, чтобы Пируст поступал так же, тогда все будет в порядке.

Пируст ступил на ковровую дорожку, и в то же мгновение его советники прошли в двери и заняли заранее отведенные им места. Вторя им, советники Кирона расположились на своих местах. Все вместе напоминало хорошо разученный сложный танец. Кирон знал, что каждый внимательно присматривается, оценивая противников, строя разнообразные предположения и тщательно запоминая всевозможные мелочи, которые чуть позже смогут помочь во время переговоров. Если бы они прикладывали хоть малую толику подобных усилий к своим обычным делам, Княжества давно бы достигли небывалого расцвета.

Пируст прошел половину пути от дверей, и Кирон поднялся, положив скипетр с набалдашником из конского волоса на подлокотник трона. Краем глаза он заметил, как дернулся при этом старший советник. Он разочаровывал Кирона все больше. Правитель втайне почти надеялся, что советника хватит удар. Тогда на его место можно было бы назначить кого-нибудь, кто не был в преклонных годах еще во времена правления отца Кирона.

Когда Кирон опустил скипетр, лицо Пируста не дрогнуло, оставаясь неподвижным, словно каменная маска. Однако на мгновение он замер посреди алой дорожки. Один из его советников заметил это и застыл в растерянности. Невидимый счет сравнялся. Пируст продолжил путь, едва заметно прибавив шагу, вновь и вновь отшвыривая гелосундских собак на подоле. Наконец он остановился между двумя последними колоннами и поклонился.

— По случаю годовщины правления твоей династии, Правитель Кирон, я от лица всех дезеи желаю тебе радости, процветания и долгих лет жизни.

Поклон был достаточно низким и долгим, чтобы произвести на Кирона впечатление. Вполне можно поверить, что он искренен.

Кирон подождал, пока Пируст выпрямится, и поклонился в ответ — далеко не так низко. Более глубокий поклон не соответствовал бы месту и обстоятельствам встречи. Однако Кирон выпрямился не раньше, чем это сделал Пируст. Старший советник посерел.

— Ты желанный гость в наших краях, Правитель Пируст, — Кирон взглянул на советников. — Пускай принесут кресло для Правителя.

Старший советник изменился в лице и прижал руку к груди. Двое служащих низшего ранга встали и подошли к дверям. Стражи Керу передали им небольшое кресло. Его установили неподалеку от трона, справа, на одной линии с колоннами. Служащие удалились — удивительно быстро, хотя и мелкими шажками, при этом не переставая почтительно кланяться обоим Правителям.

Пируст обернулся к своим советникам и рискнул улыбнуться.

— Походное кресло. Как заботливо.

— Хорошо известно, что ты чувствуешь себя удобней всего именно в таком, Правитель. — Кирон едва заметно кивнул. — Возможно, седло было бы еще удобней, но провести сюда лошадь довольно затруднительно.

Пируст неловко опустился на сиденье.

— Понимаю.

Кирон тоже сел, намеренно расправив одеяние на коленях, так что стал ясно виден рисунок спереди накидки. Собака, терзающая ястреба. Кирон уже сделал первый выпад, упомянув о лошади в тронном зале. Согласно легенде, когда пала столица Гелосунда, дед Пируста въехал во дворец Правителя на своем коне и вылетел из седла, ударившись лицом о низкую балку. Это было, по мнению многих, крайне дурное предзнаменование для захватчиков Гелосунда.

— Я польщен, что ты принял мое приглашение посетить Морианд во время этого Празднества. Надеюсь, времяпрепровождение будет приятным.

— Даже более чем, я уверен в этом и рад, что ты тоже способен развлекаться на собственном Празднестве.

Кирон нахмурился, со стороны советников донесся тихий стон.

— Не уверен, что понимаю, о чем ты.

Пируст хищно улыбнулся.

— Тебе явно нравилось вчера вечером запугивать ту девчонку. Сегодня утром по твоему приказу ее выпороли.

— Я с радостью сделал первое, но не второе. — Глаза Кирона сузились. — Ты наверняка сталкивался с такими, как она, — рожденными в роскоши и при этом не имеющими ни малейшего представления об ответственности, которую возлагает на них высокое положение в обществе. Как бы ты поступил на моем месте?

— Ты сам знаешь ответ. Я бы приказал выпороть ее немедленно, на том самом месте. Никаких просьб о помиловании, ничего подобного. Чтобы все присутствующие поняли, какое серьезное оскорбление она нанесла гостье, и насколько справедливо назначенное наказание. Зачем откладывать восстановление справедливости?

— Возможно, и незачем, но я придерживался иного мнения.

— Какого же?

Кирон улыбнулся.

— Я полагал, что даю ей возможность кое-чему научиться. В ее распоряжении были восемь часов, чтобы подумать о предстоящем наказании. О том, как плеть касается ее тела. Если бы она раскаялась, просила прощения, если бы осознала, что должна смиренно принять наказание, поскольку заслужила его, — я простил бы ее во имя Празднества. — Правитель пожал плечами. — Однако она не раскаялась. Ее родные требовали от меня прощения в честь нынешних торжеств. Я предложил кому-нибудь из них занять ее место. Никто не согласился.

Пируст нахмурился.

— Среди жителей Дезейриона бытует мнение, что наленирцы вырождаются. Однако я не думал, что ваша мораль так извращена. Даже родной отец не пожелал спасти дочь от порки.

— Не пожелал. Однако я предупредил их, что мой джейкатси добавит любому из них столько ударов, сколько лет наказанной девушке, и это их добило. Хотя ее спутник предложил себя. Он из ваших, так что, возможно, дезеи и правы насчет Наленира, а может быть, просто вы добродетельнее нас.

Пируст фыркнул.

— Ты так говоришь лишь потому, что он — изгнанник, то есть больше не один из моих подданных. Иначе ты бы назвал его умалишенным.

— Или по-настоящему влюбленным.

— Часто это одно и то же.

— Увы. — Кирон позволил себе улыбнуться. — Ее привели на базарную площадь, раздели до пояса, — полагаю, это ей понравилось еще меньше, чем мысль о предстоящей порке, — и высекли. Согласно моим указаниям, джейкатси ударил в первый раз достаточно больно, так что она потеряла сознание. Три оставшихся удара были полегче, и только от одного осталась небольшая отметина, прямо вдоль лопатки. Она сама никогда не увидит шрама, но его будут видеть ее служанки.

— Полагаешь, это и есть справедливость?

— Для меня — в достаточной степени. Ничто не способно превратить эту девушку в добропорядочную горожанку, но она послужила хорошим примером. Возможно, мне бы и хотелось надеяться на большее, но придется довольствоваться этим; что ж, и такой результат неплох. — Кирон наклонил голову. — Знаю, ты бы на моем месте вел себя жестче, но я поступил так, как считал нужным. Наши мнения здесь явно расходятся. Более того, я уверен, что в будущем мы еще не раз разойдемся во мнениях.

— Ты откровенен.

— У меня при дворе это приветствуется.

Правитель Пируст кивнул и похлопал по подлокотникам походного кресла.

— Ты позаботился о моем удобстве и обходишься со мной по-дружески, братец, так что предлагаю прямо сейчас разрешить все наши разногласия. Тебе прекрасно известно, что я не мог отказаться от приглашения на празднование годовщины правления вашей династии, так как двадцать лет тому назад твой отец приезжал в Феларати по такому же случаю.

— С ним был мой брат.

— Припоминаю встречу с ним. — Глаза Пируста чуть сузились. — Отважный человек твой брат.

«Но не отважнее тебя, — Кирон улыбнулся. — Ты сравниваешь меня с ним, и сравнение не в мою пользу. Убеждать тебя в обратном опасно, но еще опаснее позволять тебе продолжать так думать».

— Предлагаю забыть о разногласиях. Я хочу, чтобы ты знал: твое присутствие здесь и сейчас ни в коей мере не означает, будто мой народ выше твоего, хотя моя династия и древнее твоей, по меньшей мере, в два раза. Также я хочу поблагодарить тебя за прекрасную древесину и резное дерево, переданные в дар Налениру.

Лицо Пируста оставалось неподвижным.

— Надеюсь, ты не счел, что наши подарки намеренно чересчур скромны.

— Ни в коей мере.

Дезейрион действительно прислал прекрасную, хорошо просушенную ценную древесину. В придворных мастерских Наленира подарок вызвал искреннее восхищение. Готовые вещи из дерева также были сработаны с достойным изумления мастерством. Кирон даже оставил себе небольшие походные шахматы, распределив прочее среди советников и друзей. Единственное, что было не так, — по сути, Дезейрион должен бы прислать гораздо больше подарков, чем Наленир на этот раз от них получил.

Кирон подался вперед.

— Слышал ли ты, что Эрумвирин прислал нам миллион кворов риса?

Взгляд Пируста стал жестким.

— Слухи об их щедрости распространились далеко за пределы Морианда. Даже глухие слышали об этом.

— О скудном урожае в Дезейрионе также слышали все.

Кирон намеренно употребил слово «скудный», хотя правда была еще более сурова. Дождей в прошедшемгоду было мало, Черная река пересохла. В Дезейрионе пропал почти весь урожай риса. Квора риса в год хватало на одного человека, но в этом году на каждого жителя Дезейриона приходилось не более половины этого количества.

— Я решил распределить черный эрумвиринский рис между жителями моего княжества, почтив тем самым приславших этот щедрый дар.

— Значит, твои люди будут сыты и счастливы.

— Да, они будут счастливы. Это то, чего я для них хочу. — Кирон положил подбородок на сплетенные пальцы рук. — И я намерен взять миллион кворов нашего золотого риса и отправить на север. В Дезейрион.

Пируст умело скрыл изумление под маской подозрительности.

— Зачем тебе это нужно?

— Мне казалось, что мои мотивы ясны. — Выпрямившись, Кирон шумно выдохнул. — Твой народ будет страдать от голода этой зимой. Многие умрут. Если и на следующий год ваш урожай будет столь же скуден, — а это, по мнению моих астрологов, вполне вероятно, — у тебя не останется выбора. Ты соберешь войска и двинешься на юг, чтобы забрать у моего народа то, в чем так нуждается твой. Но после двух голодных лет твое войско ослабнет. Так что, если хорошенько подумать, выступать надо уже в этом году, а точнее — в следующем месяце, иначе голода не миновать. Лишь глупец стал бы ждать до следующего года, а ты совсем не глупец.

— Ты говоришь, что я не глупец, и тем не менее пытаешься подкупить меня пищей?

— Не думаю, что волки глупы. Однако если один из них придет к моему порогу, я накормлю его, чтобы спасти свой дом.

На мгновение Пируст погрузился в свои мысли, затем кивнул.

— Ты ставишь меня в затруднительное положение. Мой народ нуждается в пище, а ты предлагаешь ее прямо сейчас. Но не даром; уверен, ты назначишь цену. Так как ты тоже весьма неглуп, цена будет достаточно высока. Тебе ведь известно, что наши народы неравны не только в этом. Если бы так. Наленир ведет торговлю со всем миром и все больше богатеет. Если я соглашусь, ты будешь давать нам пищу и золото, и постепенно я стану полностью зависим от тебя, а потом ты откажешь мне в помощи, и нам придет конец.

— Не будем спорить о твоей способности предвидеть будущее, Правитель. Однако хочу заметить, что это всего лишь один из возможных путей.

— Ха! Ты точно так же страстно желаешь воссоединить княжества и заново создать Империю, как и все прочие Правители. Только ты хочешь подкупить, а не завоевать нас.

Кирон поднял бровь.

— Разве это плохо, если княжества добровольно объединятся в империю?

Северный Правитель поколебался и произнес:

— Это неправильно. Твой брат это понимал. Ты пытаешься сделать из всех остальных рабов, уничтожить наш дух.

Кирон поднял бровь.

— А завоевание не уничтожит его?

— В такой войне выживают лишь трусы. Мужественные предпочитают погибнуть, защищая свой дом.

Правитель Наленира кивнул.

— Хорошо. Теперь позволь мне объяснить подробнее. Я буду отправлять зерно на север, но лишь через определенные промежутки времени. Если твое войско перейдет нашу границу, все склады — и большие, и маленькие — будут сожжены. Мое войско отбросит вас на юг, а мой флот сожжет Феларати. У Гелосунда людей куда больше, чем ты можешь себе представить, и они отрежут твою армию от подкреплений на юге. Вы будете голодать. Сокрушив твое войско, я двинусь на север, привезу твоему народу зерно и захвачу власть в Дезейрионе, назначив гелосундского наместника. Все три княжества будут объединены под моими знаменами.

— Звучит неплохо, братец-правитель, однако чтобы сокрушить мое войско, потребуется нечто большее, чем длительный поход и усилия кучки повстанцев, перебравшихся через горы. — Пируст поднял руки. — Но будущее, предсказываемое тобой, действительно возможно. И оно не устроит никого из нас. Мне не остается ничего иного, как спросить: чего же ты требуешь в обмен на зерно?

— Мои советники встретятся с твоими и обсудят подробности. Однако суть моих требований такова: я хочу, чтобы ты отозвал войска из Гелосунда.

Правитель Дезейриона задумался, а затем кивнул.

— Ты мог бы потребовать и больше. Соглашение о ненападении на пять лет.

Крон покачал головой.

— Ты не станешь его соблюдать. Я не доверяю тебе.

Оба правителя замолчали. Стало слышно, как взволнованно перешептываются советники. Это было забавно, и оба улыбнулись. Пируст пожал плечами.

— Ты все равно будешь защищать свое княжество, — не имеет значения, отправишь ли ты нам зерно или нет. Так почему же тебя волнует, что мы будем голодать?

— Потому что ты не будешь голодать, братец, — Кирон едва заметно качнул головой. — Как ты не понимаешь? Голодать будет твой народ. Я хочу спасти их от страданий и смерти.

— Но ведь тебе нет до них никакого дела.

— Но ведь должно быть, не так ли?

— Некоторые согласились бы с этим утверждением. — Пируст медленно поднялся. — Я не из их числа. Свою власть мы должны использовать для преумножения славы наших династий. Недостаточно просто выживать. Мы должны процветать, а остальные — склоняться перед нами, чествуя наше превосходство.

Эти слова мог произнести и мой брат перед смертью. Кирон поднялся следом.

— Возможно, Правитель, но даже если и так, на сегодня сложилась иная обстановка.

Пируст усмехнулся.

— Верно. Но впереди еще много лет.

Глава тринадцатая

Третий день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Придя в себя, Келес Антураси услышал приглушенное бормотание нескольких голосов. Он пошевелился, и голоса мгновенно смолкли. В воздухе резко пахло нюхательными солями, и Келес чихнул, почувствовав, как жгучая боль пронзает спину. Он лежал на животе. На раны уже наложили швы, но Келесу казалось, что их зашили докрасна раскаленной проволокой, насыпав внутрь битого стекла.

Ловя ртом воздух, Келес хотел вскрикнуть, но не смог. В горле у него пересохло, язык словно распух и не двигался. Он попытался поднять голову. Простое движение отозвалось новой волной боли во всем теле. Келес вцепился зубами в подушку, из горла его вырвалось рычание. Чья-то полная белая рука поднесла к его лицу нюхательную соль.

Келес услышал высокомерный голос, шедший словно откуда-то издалека.

— Ему нельзя двигаться, иначе откроются раны. Он проспал достаточно долго, и припарки выгнали большую часть яда, а раны начали затягиваться, однако пока прошло очень мало времени.

Келесу голос был незнаком. Однако тут заговорила его мать.

— Вы уверены, что он поправится?

— Госпожа, я личный лекарь Правителя.

— Мне это прекрасно известно, Гезелькир. Но вопрос можно поставить иначе. У меня достаточно влияния при дворе, чтобы у вас была причина очень стараться!

— Ах, вот как!

Келес слабо улыбнулся, несмотря на то, что чувствовал себя пульсирующим комком боли. Его мать редко показывала свой стальной характер. Но если уж приходилось, каждый раз она неизменно добивалась своего.

— Вы все еще остаетесь при мнении, что ему не следует завтра вечером присутствовать на исцелении?

— Ни в коем случае. Я с самого начала твердо стоял на этом, и не передумаю. — В словах лекаря звучало неприкрытое отвращение. — Это суеверная чепуха, и, кроме того, опасная. Возможно, любимец Правителя и искусен, однако это не всегда было так. В любое мгновение все может снова перемениться. Оставлять ваньеша в живых — это просто безрассудство.

— Его жизнь меня не волнует, Гезелькир.

— Келесу нужен покой еще несколько дней. Я вернусь, чтобы снять швы. Держите раны в чистоте и меняйте припарки почаще, и он быстро пойдет на поправку. Если кожа вокруг ран покраснеет, и особенно — если краснота начнет распространяться, сообщите мне.

— Вы увидите все сами, когда будете навещать его.

— Госпожа, если вы полагаете… Да, разумеется, если вы того хотите.

Келес вдохнул так глубоко, как только мог, и прислушался к болезненным ощущениям в своем теле. Ребра рядом с пылающими ранами ныли. Четыре глубокие царапины на боку поочередно вспыхивали острой болью, словно невидимый скрипач в случайном порядке дергал за струны. Келес осторожно выдохнул, надеясь, что боль ослабнет. Однако вместо этого его тело отозвалось новой мучительной мелодией.

Он открыл глаза и поймал на себе взгляд полного человека, все еще одетого в праздничное платье. На коленях и рукавах виднелись бурые пятна — явно кровь, и явно его. Келес смутно припоминал что-то, но голова его гудела, и он был не в состоянии сосредоточиться, чтобы вспомнить подробности.

Келес подтянул подбородок к груди и посмотрел на мать. Она тоже еще не успела переодеться. Он ясно видел, что мать даже не ложилась этой ночью, и тем не менее, она была, как всегда, очень красива. Возле нее стояла его сестра. На ней было обычное повседневное платье. Келес был уверен, что мать заставила Нирати немного отдохнуть. Впрочем, и она вряд ли спала больше пары часов, хотя тоже прекрасно выглядела.

Келес попробовал широко улыбнуться, и у него получилось. Ему даже удалось произнести несколько слов хриплым, дрожащим голосом:

— Как долго я спал?

— Недостаточно долго, — отозвался Гезелькир над самым ухом у Келеса.

Сьятси улыбнулась сыну.

— Тебе нужно будет еще поспать, но хорошо, что сейчас нам удалось тебя разбудить. Благодарю, дисейфикстси, вы свободны.

— Если вы наивно полагаете, госпожа Антураси, что я хоть немного одобряю то, что вы намереваетесь сделать, вы ошибаетесь.

— Я уже приняла ваше мнение к сведению.

— Но вы не понимаете! Теперь я отвечаю за него — по вашей воле и по воле Правителя. А вы собираетесь…

— …Сделать то, что совершенно необходимо. — Голос Сьятси оставался ровным и спокойным, но на лице застыло решительное выражение. — Вы не оставили мне выбора. Раз вы полагаете, что он не сможет присутствовать на исцелении, что ж — значит, придется сделать это прямо здесь.

— Это опасно, это даже хуже, чем допустить к нему ваньеша. Вы рискуете жизнью вашего сына!

— Неужели вы изменили свое мнение о ваньешах?

— Нет, и меня обижает то, что вы сомневаетесь в моей способности здраво судить об этом.

— Неужели? — Сьятси вздернула подбородок. — Скажите-ка, сколько раз вам доводилось лечить раны от когтей Вирука?

— Ну…

— Ни разу, верно?

— Я видел таких раненых, — Гезелькир помолчал и едва слышно прибавил: — Все они были уже мертвы.

— Подождите снаружи.

— С радостью. Я не хочу в этом участвовать.

Келес подождал, пока лекарь выйдет, и попросил:

— Пить…

Мать удержала Нирати, собиравшуюся выполнить просьбу брата.

— Пока нельзя.

— Но я хочу пить! — Келес безуспешно пытался говорить четко, но слова застревали в пересохшем горле.

Сьятси наклонилась к сыну, почти коснувшись его лица.

— Сейчас тебе необходимо кое-что другое. Нирати, пригласи войти нашу гостью.

Нирати безмолвно вышла и вскоре вернулась в сопровождении посланницы вируков. При виде нее внутри у Келеса словно все перевернулось. Она подошла очень близко, он почувствовал ее запах. На лбу и на верхней губе у него немедленно выступили капельки холодного пота, дыхание участилось, губы задрожали. Келес ощутил, как его желудок сжимается в комок.

Иерария отстранилась.

— В его крови несгинесфаль. С вашего позволения, я могу сделать так, что он больше не принесет вреда.

Сьятси кивнула.

— Пожалуйста, сделайте это.

— Тогда отойдите от него подальше.

Сьятси отступила. Иерария осталась на прежнем месте. Она направила сложенные вместе ладони в сторону Келеса. Он почему-то обратил внимание на большие пальцы ее рук — они были скрещены. Потом ее руки разлетелись в стороны, словно олени, спасающиеся бегством от охотничьих собак.

Воздух между руками Нессагии задрожал, словно в полдень перед раскаленной скалой. Ее фигура затрепетала и исказилась, а затем волна жара накрыла Келеса с головой. Жар тек по ранам, расплавляя битое стекло и опаляя плоть. Горячая желчь поднялась из желудка и обожгла горло Келеса; его едва не стошнило. Невыносимая боль неожиданно словно рассыпалась на мелкие кусочки и почти исчезла, — но это продолжалось не более одного-двух мгновений. Жар все усиливался, и Келес закричал, а затем затих на постели. Силы покинули его. Жар исчез. Мокрые простыни снова холодили кожу.

Келес с трудом вздохнул. Его била легкая дрожь, и ему хотелось перевернуться на бок и подтянуть колени к груди, но не получалось. Каждый вдох стоил Келесу таких усилий, словно он в одиночку взваливал на плечи всю крепость Антураси, а каждый выдох казался ему последним.

Он почти испугался, что очередной вздох действительно окажется последним, но тут его мать шепотом спросила:

— Что мы должны делать?

— Припарки не помешают. И раны действительно должны быть чистыми. Ему следует оставаться в постели несколько дней. Знаю, его дед будет против. Однако у меня есть древние карты, которые я предложу Киро в обмен на время, необходимое Келесу. Легкая пища, — и не давайте ему мяса, чтобы не тревожить кровь. — Иерария тоже говорила тихо, хотя и не шепотом.

— Ваша магия исцелила его?

— Относительно. — Посланница кивнула в сторону Келеса. — Возможно, действие яда не устранено полностью.

— Что вы имеете в виду?

— Я покажу. — Она вынула из рукава одеяния платок и отерла пот со лба, затем подошла к Келесу и поднесла платок к его лицу. — Ты чувствуешь мой запах, Келес?

Он вдохнул, хотя и неглубоко, потому что вновь почувствовал страх, отозвавшийся болью в спине. Как только запах достиг его ноздрей, внутри него поднялась волна отвращения, сдержать которую не было ни малейшей возможности. Его стошнило прямо на платок и руки посланницы. Хуже того, опорожнились его мочевой пузырь и кишечник. Тело его сотрясли судороги. Он подавился рвотой и закашлялся.

Иерария вытащила мокрую подушку и поддержала голову Келеса, когда его снова затошнило. Он опять тяжело закашлялся, и боль пронзила его спину. Он подавился и начал хватать ртом воздух, безуспешно пытаясь вздохнуть. Его вновь скрутило судорогой, и мир провалился в черноту.

Глава четырнадцатая

Четвертый день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Министерство Гармонии, Лианкан, Морианд.

Наленир.

Пелат Внил взглянул поверх небольшого столика, возле которого он сидел на коленях. На столике лежал большой лист рисовой бумаги. Мгновение назад он быстро начертал на листе изображение черной сосновой шишки; оно еще не просохло и влажно блестело. Он отложил кисть и улыбнулся склонившемуся в поклоне Кану Хизаталю.

— Благодарю вас за то, что так быстро прибыли по моей просьбе, советник Хизаталь.

— Мне доставляет удовольствие выполнять ваши поручения, советник. — Высокий, крупный мужчина задержался в поклоне чуть дольше, чем этого требовали условности, затем шагнул вперед и опустился на колени возле настила. — Чем я могу служить вам?

Пелат ничего не сказал в ответ. Его помощник, безусый стройный юноша по имени Йезол Пелмир, опустился на колени перед столиком. Аккуратно и быстро освободил крышку, не повредив лист с рисунком. Затем подошел к Хизаталю и подал ему подушку для ног, после чего удалился на свое место в углу и, к нескрываемому удивлению прибывшего, остался в комнате, опустившись на голый деревянный пол.

Пелата это вполне устраивало. Хизаталь рассчитывал на беседу с глазу на глаз. По крайней мере, все предыдущие разговоры, касающиеся предстоящего отплытия на «Волке Бури», они с советником вели наедине. Ни одному из них не требовались свидетели. Присутствие Йезола означало, что помощника скоро ожидает повышение в должности, или же, что во время разговора не будет упоминаться ничего, что нельзя предавать огласке. И ни то, и ни другое, но если позволить ему так думать, он будет выискивать в моих словах скрытый смысл. Это собьет его с толку, а я именно этого и хочу.

Пелат посмотрел на Хизаталя.

— Нам с вами необходимо обсудить ряд вопросов, касающихся будущего. Вашего будущего и будущего нашего народа, поскольку они связаны.

— Надеюсь, оно будет благоприятным и для меня, и для нас всех.

Полагаешь, я не уловил в твоих словах всех оттенков смысла? Пелат сдержал улыбку. Он убрал руки в рукава одеяния, подчеркивая свое высокое положение. Как и все придворные чиновники, он носил голубое платье, перехваченное золотым поясом. Одежда прочих присутствовавших была из хлопка, а одеяние Пелата — из шелка. Рукава и подол украшала широкая золотая тесьма, расшитая изображениями пурпурных наленирских драконов. На концах поясов такие же драконы были вышиты у всех троих. Пелат был облечен властью — властью, которой жаждали двое других людей в этой комнате. Хизаталю в особенности необходимо было об этом напомнить.

— Сначала о самом важном…

Кивнув, Хизаталь перебил советника:

— Не думаю, что экспедиция пострадала из-за того, что на борту «Волка Бури» не будет Келеса Антураси. Исход предприятия от этого никак не изменится.

Для тебя — да. Пелат склонил голову набок.

— Нет, Советник, сначала — о самом главном.

Хизаталь смолк. На лице его играли желваки. Он опустил глаза, щеки его порозовели:

— Прошу прощения, Советник.

— Ваша ошибка вполне понятна. — Пелат выпрямился; лицо его оставалось серьезным. — Самое главное сейчас — это решение Правителя послать зерно в Дезейрион. Он настоял, хотя мы, как могли, пытались разубедить его. Старший Советник Линсорат не преуспел в уговорах. Мы в полном смятении.

Хизаталь мрачно кивнул.

— Гелосунд подал множество прошений об опротестовании. Они обращались даже ко мне, хотя известно, что я скоро уезжаю. Они восприняли это как поощрение их врага, и им это не нравится.

— Я слышал об этом. Но это их собственные трудности. Их Совет Министров существует сам по себе, он не в состоянии управлять делами страны.

Хизаталь пожал плечами.

— Но без руководства в Гелосунде настанет хаос. В этом и заключается наша задача — поддерживать порядок.

— Но при этом сообразуясь с устройством государства, Хизаталь. Решают правители, — но мы предлагаем им решения на выбор. Правители приходят и уходят, но чиновники будут существовать всегда. Для народа мы — орудие государственной власти; мы выполняем волю правителя. Для правителей же мы — глаза и уши, руки и ноги, только благодаря нам они в состоянии управлять государством. До Императора Тайхуна империя была сплошным хаосом; бесчисленные войска сражались друг с другом за власть, и Император мог сохранить свое превосходство только за счет огромной армии.

Голубые глаза Пелата сузились. Он продолжил:

— Гелосундский Совет правит от собственного имени; это не может вызывать ничего, кроме возмущения. Ни Правитель Пируст, ни Кирон не прислушиваются к ним, поскольку советники не могут говорить с ними на равных. Если бы советники продолжали удерживать власть, опасаясь назначения плохого правителя, это было бы понятно и достойно; но они всего лишь не хотят терять своего положения и отказываться от богатства, которое оно дает.

В его голосе угадывалось раздражение, и Хизаталь почувствовал нечто похожее на угрызения совести. Щеки его окрасил румянец. Для Пелата не представляло никакой трудности через доверенных лиц узнать о соглашениях, заключенных Хизаталем с владельцами кораблей и составителями карт. Сведения, привезенные «Волком Бури», будут стоить дорого. Семья Хизаталя станет очень богата; это богатство он сможет использовать, чтобы добиться высших должностей в Совете.

— Вы правы — мы должны поддерживать порядок, однако важно и то, как мы это делаем. Нельзя разделить первое и второе. — Пелат, вынув руки из рукавов, повернул их ладонями вверх. — Людям нужна уверенность в завтрашнем дне. Они хотят надеяться на лучшее. Они верят, что если усердно трудиться, в один прекрасный день их ждет награда — джейданто, а следом — слава, удача и прочие блага. На самом деле для большинства это не более чем несбыточные мечты. Как бы усердно мы ни работали, как бы прилежно ни учились, джейдан остается недостижимым. Говорят, что Главный Советник Тайхуна Урмир достиг состояния джейданто. Но он был прославленным воином и лишь затем стал советником. Кроме того, о его жизни ходит много легенд. Но он действительно существовал, и его наставлениям следуют до сих пор.

Пелат взглянул на Йезола.

— Что из сказанного им подойдет к нашему случаю?

Юноша склонил голову.

— Книга седьмая, глава четвертая, строфа двадцать седьмая. «Взяв в руки орех, Учитель сказал — мы ценим сердцевину и отбрасываем ненужную скорлупу».

На лице Хизаталя появилось презрительное выражение.

— Верно, важно видеть во всем суть. Однако вы сами только что сказали, что мы должны скрываться в тени, предоставив действовать правителям.

— Да, но слова Урмира предназначались нам, а не им. — Пелат улыбнулся уголком рта. — Решение Правителя отправить зерно поставило нас в затруднительное положение, поскольку против этого протестуют гелосундцы и наши собственные провинции, которые обязаны отправлять рис в Морианд. Теперь войско Пируста будет сыто, и это плохо. Мы должны попытаться удержать двенадцатую часть зерна, чтобы при необходимости продавать его.

Хизаталь кивнул.

— Мудрая предосторожность, Советник.

— И требующая мужества для выполнения. Я собираюсь препоручить это вам, Советник.

Хизаталь выпрямился, во взгляде его сквозило изумление.

— Но, господин, ведь я уезжаю. Все уже готово. Мои вещи уже на борту «Волка Бури»!

Пелат покачал головой.

— К вашему возвращению домой вещи, вне сомнения, уже доставят с корабля.

— Вы не можете…

— Могу и должен. Должен, поскольку вы не следовали наставлениям Урмира. — Пелат больше не скрывал презрения. — Йезол, что сказано про опасности, подстерегающие жадных? Те слова, о реке.

— «И Учитель сказал — честный отхлебнет из реки Вознаграждения, жадный утонет в ней».

— Но, Господин…

— Ты глупец, Хизаталь, и, если бы я раньше знал об этом, я не назначил бы тебя на такую высокую должность на «Волке Бури»! Разумеется, ты полагал, что сумеешь на этом нажиться. Полагаю, десятая часть запасенного риса окажется в твоих собственных амбарах, но разве я возражаю? Нет. Я знаю, что так будет непременно, но ведь ты поделишься со мной и прочими достойными людьми. Именно так должно быть. Мы вознаграждаем тех, кто помогает нам. А ты собирался сохранить скорлупу и выбросить сердцевину. Я намеревался отправить тебя на «Волке Бури», чтобы ты позаботился о Келесе Антураси. Ты должен был завоевать его доверие и помогать во всем. Так ты бы не смог украсть их секреты, однако в будущем Келес стал бы прислушиваться к твоему мнению. Киро Антураси не вечен, и когда-нибудь Келес займет его место. Какой смысл сегодня набивать карманы золотом, если завтра весь мир может стать твоим?

— Я об этом не подумал, Господин.

— Ничего подобного. Ты думал об этом, но не слишком утруждая себя. Нет труда — нет и порядка. И тогда наступает хаос. Мир был разрушен хаосом; лишь мы смогли возродить его, установив порядок.

Хизаталь глубоко поклонился, прижавшись лбом к полу. Пелат подождал, пока капли пота с его лица не начали падать на пол, и лишь затем произнес:

— Достаточно.

— Благодарю, Господин.

Пелат покачал головой.

— У тебя Пятая Ступень, Хизаталь, но ты успел позабыть все, чему научился, когда был на Третьей, как вот этот юноша. «Дом продолжает стоять, и сгнив изнутри, но лишь до первого легкого ветерка». Помнишь ли ты это?

— Да, Господин.

— Может быть, ты плохо слушал или действительно превратился в такого глупца? Йезол, где это сказано у Учителя?

— Размышления о гибели. Книга третья, глава восьмая, строфа четвертая.

— Советник! Я просто отвлекся…

Пелат прикрыл глаза.

— Так соберитесь, Советник. Иначе мне придется поспособствовать вашему сосредоточению. Я хотел бы, чтобы вы отправились в Иксилл вместе с Келесом Антураси, но пока вы точно так же не годитесь для этого путешествия, как и он. Келес умирает от ран. Я вами недоволен, но, несмотря на это, не вижу причин, чтобы вас постигла та же участь в ближайшее время.

— Благодарю, Господин. — Хизаталь замер с приоткрытым ртом, и Пелат понял, что он пытается извлечь из памяти подходящее к случаю изречение Урмира.

Пелат не стал сдерживаться:

— «Мудрый человек предпочтет промолчать и прослыть глупцом, нежели своими словами подтвердить это мнение».

Хизаталь отрывисто кивнул, не проронив ни звука.

— Нам необходимо немедленно решить одну задачу, Хизаталь, а именно — найти того, кто поплывет вместо вас на «Волке Бури». Джорим никогда не встанет во главе дома Антураси, поэтому, возможно, он — не слишком важное лицо. При этом следует учесть, что последующие два года будут очень трудными, поэтому на корабле должны отправиться самые знающие и хитроумные. Вы знаете кого-либо, кто подойдет? Кто устроил бы лично вас?

Хизаталь задумался, но, прежде чем он успел что-либо ответить, Йезол тихо кашлянул в своем углу. Пелат скосил глаза на юношу.

— Ты хочешь что-то предложить?

— «Учитель сказал: плоды в саду соседа выглядят более сочными, но достойный человек собирает свой собственный урожай».

Лицо старшего советника осветила улыбка.

— Что ты имеешь в виду?

— Господин, Советник Хизаталь поручит своим доверенным лицам сбор зерна. Вы же можете найти в своем окружении надежного человека, который отправится на «Волке Бури».

— И кого же?

— Я предложил бы себя, господин. — Юноша низко склонился и остался в таком положении.

Пелат потер подбородок. Йезол был очень полезен, даже незаменим при выполнении утомительных дел, которые по плечу немногим, и большинство предпочитало сразу же забыть о том, чем им довелось заниматься. Он бы далеко пошел, если бы не отсутствие решимости. Йезол никогда не смог бы командовать другими, вдохновлять людей. Впервые он отважился предложить свои услуги в таком значительном предприятии, — до этого его честолюбие не переходило даже самых скромных границ.

— Ты не заключал никаких соглашений, которые должны принести тебе прибыль после окончания экспедиции?

— Нет, господин.

— Не бежишь от кровной вражды, не пытаешься выпутаться из затруднительного положения?

— Нет, господин.

— Поднимись, Йезол. Посмотри на меня. — Пелат взглянул в лицо младшему чиновнику. — Почему ты хочешь поехать?

— Я видел корабль, господин. Я понял, какую славу он принесет Налениру. Я всей душой хочу служить своему народу, и нет лучшего пути, чем способствовать успеху этой экспедиции.

— Ты полагаешь, твой вклад будет заметен?

— «И большой костер не разгорится без щепок».

Йезол снова привел слова Урмира; это уязвило Пелата. Он наказал бы юношу за самоуверенность, однако прекрасно знал, что на самом деле это не самоуверенность, а всего лишь честность. Если наградить его назначением на место Хизаталя, последний будет усерднее следовать заветам Урмира. Кроме того, я всегда смогу избавиться от него.

— Ты надеешься, что министерство вознаградит тебя по возвращении?

— Мое дело служить, а не мечтать, господин.

— Ты можешь рассчитывать на вознаграждение, Йезол, если я буду удовлетворен твоей работой. — Пелат произнес эти слова с особым выражением, чтобы Хизаталь отнес их и к себе. — Вы оба должны верно служить мне. Будущее известно лишь богам. Если они будут милостивы ко мне, то и вас ждет удача. Служа мне, вы служите народу. Не разочаруйте меня.

Глава пятнадцатая

Четвертый день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Ксингнакан, Морианд.

Наленир.

Нирати поежилась, подходя к громаде Ксингнакана. Крепость возвышалась над северо-восточной частью города и когда-то представляла собой огромный открытый амфитеатр. Уже долгое время он был закрыт сверху куполом на восьми полукруглых опорах, сходившихся в центре. Купол венчал высокий шпиль; на верхушке виднелось голубое сияние магического света, поддерживаемого джианри. Днем сияние было не слишком заметно, но ночью слабо освещало все девять городских мостов. Большинство горожан хватались за амулеты, ловя на себе отблески магического света.

Дрожь Нирати не имела никакого отношения к страху, — уже рассвело, и наступил теплый, солнечный день. Причина была в другом. Ранним утром она вышла из ворот Антурасикана и отправилась по улицам города. Улицы наводняли празднующие, но при виде Нирати люди расступались и освобождали дорогу. Некоторые сжимали в руках амулеты, другие наскоро очерчивали вокруг себя небольшие круги в дорожной пыли. Те же немногие, кто знал Нирати лично, смотрели мимо, делая вид, что не замечают ее.

При других обстоятельствах она бы обиделась. Но теперь Нирати почти что радовалась, что друзья отворачивались от нее. Могло быть и хуже. Сейчас любые круги, даже зрачки устремленных на нее глаз, могли помешать ей. Кроме того, я не вынесла бы жалости в их глазах.

Было нетрудно догадаться, что Нирати и прочие рядом с ней направлялись в сторону Башни Магии для участия в исцелении. Так как любое подобие круга могло помешать действию магии, на путниках была одежда из необработанного холста с торчащими нитками и узелками; пояса отсутствовали, петли тоже, короткие завязки обматывали пуговицы квадратной формы или грубые узлы. Рукава были разрезаны по всей длине. Ни на ком из идущих в сторону Башни не было украшений. Кольца, браслеты, ожерелья имели форму круга и были неуместны.

Еще более примечательны были попытки избавиться от кругов на лице. Через глаза Нирати наискось были проведены две черные полосы, красной краской перечеркнут рот. Некоторые зажимали ноздри и закрывали ушные отверстия кусочками ткани; но Нирати считала, что это уже излишняя предосторожность.

Приближаясь в башне, она вошла на базарчик, где в небольших палатках и прямо с повозок торговцы продавали разные причудливые вещицы. Везде были круги самых разнообразных размеров: от обычных небольших амулетов до обручей в обхват талии. Один из торговцев предлагал прозрачные кружки, сквозь которые можно было безбоязненно наблюдать за любыми событиями. Прочие расхваливали свои мази и снадобья, позволяющие обойтись без магии или же предохраняющие от ее действия. Один человек предлагал направляющимся в сторону башни оставить ему на хранение кошельки, наполненные круглыми монетами. Нирати сомневалась, что после церемонии его повозка все еще будет стоять на месте; такие находчивость и бесстыдство ее восхитили. Однако сосед портил ему все дело; орудуя молотком на небольшой наковальне, за небольшую мзду он просто-напросто изготавливал из круглых монет квадратные.

Здесь и там виднелись кучки крепких здоровяков, хихикающих и показывающих пальцами на толпу немощных и покалеченных, тянувшуюся в Ксингнакан.

— Удачи, одноногий сморчок! — выкрикивали они, разражаясь смехом. — Тебя и вся магия мира не исцелит!

Один из обидчиков, издеваясь, стал подражать походке ковылявшего мимо на костылях хромого. Нирати искренне понадеялась, что хромой излечится и на обратной дороге как следует поколотит мучителя.

Знакомые Нирати, увидев ее, должно быть, недоумевали — неужели она нуждается в исцелении? Ее беда была незаметна снаружи, но исцелить ее, пожалуй, было труднее всего. Нирати была бесталанна; окружающие убеждали ее, что она еще откроет в себе дар к какому-либо искусству, но сама она давно уже в это не верила. Даже у Маджиаты был талант; и Нирати раздражало, что та разбазаривает его попусту. Маджиата недостаточно хорошо знала травы, но даже ее невеликое мастерство помогло бы Келесу больше, чем все старания Нирати.

Нирати встряхнулась, мысленно запретив себе погрузиться в пучину жалости к себе. Она сделала все, что было в ее силах. Она сидела возле постели Келеса и, пока он спал, тихо читала вслух воспоминания Амениса Дукао. Они очень нравились Келесу в детстве, — да и Нирати с Джоримом их обожали, — и он лучше спал, когда она читала. Она сменяла мать возле постели брата, и та могла отдохнуть и поспать, что тоже хорошо. Однако Нирати с радостью дала бы отрезать себе руку, только бы иметь возможность сделать для Келеса больше.

Возле крепости она увидела мальчика с иссохшей рукой, и краска стыда залила ее щеки. По крайней мере, мне есть чем жертвовать!

К мальчику наклонился мужчина, — его отец, подумала Нирати. Не заходя за камни первого охранного круга вокруг башни, он взъерошил волосы на голове у сына и ободряюще произнес:

— Данос, ты знаешь, что я не могу пойти с тобой. Но я буду ждать тебя здесь. Ничего не бойся!

— Я и не боюсь, отец. — Но дрожь в голосе мальчика выдавала его.

Нирати подошла к ним и поклонилась.

— Счастливого Празднества вам обоим. Могу ли я попросить об одолжении?

Мужчина выпрямился и ответил на поклон, мальчик присоединился к отцу.

— И вам всяческой благодати, госпожа. Чем мы можем вам помочь?

— До Ксингнакана еще далеко, и я опасаюсь идти одна, без спутника. Не согласится ли ваш сын сопровождать меня?

Мужчина кивнул. Вытер темный подтек на щеке сына.

— Данос с удовольствием проводит вас.

Мальчик кивнул. Нирати взяла его за руку.

— Благодарю вас. Мы вместе вернемся сюда. Меня зовут Нирати.

— Это Данос, а я — Элайт. Я буду ждать вас. Спасибо вам.

— Пока, отец!

Нирати под руку с мальчиком двинулись через огромный замощенный двор. Через каждую сотню ярдов им приходилось пересекать круги из гранита, вначале черные, а затем серые и белые. Круги предупреждали, что необходимо держаться подальше от крепости. Прочие улицы и площади столицы в это время были наводнены людьми. Двор Ксингнакана был пуст, если не считать больных и увечных, вереницей тянувшихся ко входу. В городе царило веселье, местные жители и гости радостно отдавались Празднеству; здесь же собрались потерявшие надежду, отчаявшиеся люди.

Данос поднял голову и посмотрел на Нирати.

— Зачем вы идете на исцеление, госпожа? Вроде бы у вас все в порядке.

— Некоторые увечья не увидишь с первого взгляда.

— Вы имеете в виду «женские дела»? Мама так говорит, а потом велит мне оставить ее в покое и идти помогать отцу.

Нирати улыбнулась.

— Возможно. Хотелось бы мне так же достойно справляться со своим несчастьем, как ты справляешься со своим.

Данос кивнул и вытянул, насколько мог, изувеченную руку.

— Когда я выздоровею, буду учиться, чтобы стать воином.

— Прекрасное решение!

Рука Даноса задрожала. Он опустил ее.

— Вы когда-нибудь видели Кайринуса?

Нирати покачала головой.

— Его можно увидеть лишь раз в жизни, Данос.

Она уже многократно слышала, что в этом году обстоятельства более чем когда-либо, благоприятствовали исцелению. Об этом говорили предзнаменования, к тому же год был одним из тех, когда магия необычайно сильна. Говорили, что в этот раз Кайринус исцелил бы и мертвого, если бы тот мог прийти в Ксингнакан.

— А почему ты спрашиваешь, Данос?

Мальчик пожал плечами.

— Ну… это вовсе не оттого, что я боюсь, честное слово, но ведь рассказывают всякое… Он был вместе с Правителем Нелесквином в Иксилле. Он — последний из ваньешей. Он пережил Катаклизм. Он очень стар, и он — настоящее чудище.

— Я тоже все это слышала. — Она мягко посторонилась, пропуская его вперед в один из узких проходов, ведущих внутрь Башни. Проходы тоже имели форму кругов; чтобы пройти, нужно было перешагнуть через небольшой порожек. Самой ей не доводилось этого видеть, но говорили, что во время церемоний через эти отверстия струилась магическая энергия.

Мальчик миновал порог первым и подал Нирати руку.

— Полагаю, Данос, даже если он и вправду чудовище, то не совсем уж плохое, раз помогает людям исцелиться.

Мальчик кивнул, обернувшись.

— Вам ведь не придется раздеваться догола во время церемонии, или что-нибудь вроде этого, правда?

Нирати улыбнулась.

— Нет.

— Отлично. Мне придется снять одежду, чтобы он увидел мою руку.

— Да.

Они дошли до конца круглого коридорчика и остановились наверху крутой лестницы. Еще со времен Империи места возле восточного круга принадлежали знати. Данос потянул Нирати налево, намереваясь остаться на верхних рядах, где собрались самые бедные, но она покачала головой, удерживая его.

— Мы спустимся вниз и подойдем поближе.

— Но отец сказал…

— Ты ведь сопровождаешь меня, забыл? — Она подмигнула мальчику. — Мы подойдем поближе и наверняка исцелимся.

Они начали спускаться. Нирати предполагала, что они займут места прямо у границы внутреннего круга, но на половине дороге замерла. Ее опередила Маджиата; девушка стояла там с гордо поднятой головой, по плечам рассыпались блестящие черные волосы. Ее платье, хотя и простого покроя, тем не менее, было сшито из шелковой ткани. Нирати не желала разговаривать с Маджиатой, но ей было любопытно посмотреть на нее, и она выбрала место позади девушки, несколькими рядами выше.

Люди все прибывали. Данос осматривался, изумленно распахнув глаза. Вдруг он выпустил руку Нирати и махнул в сторону какого-то мужчины. Нирати посмотрела на вновь прибывшего, недоумевая, зачем он здесь. Человек, на которого указывал Данос, не выглядел увечным — точно так же, как и она сама. Он легко спустился вниз и занял место в ряду перед ними. Данос радостно улыбнулся.

— Зачем вы пришли сюда, Мастер?

— У всех свои раны, Данос.

Мальчик кивнул.

— Это Нирати. Она здесь по поводу женских дел.

Мужчина улыбнулся.

— Моравен. Счастливого Празднества!

— И вам также. — Нирати улыбнулась в ответ, стараясь, чтобы голос звучал потише. При упоминании ее имени Маджиата дернулась и наполовину обернулась. Не обращай на меня внимания, Маджиата, иначе я спущусь и надаю таких тумаков, что тебе и правда понадобится исцеление!

Откуда-то издалека, из глубин крепости, донесся приглушенный барабанный бой. Нирати ощутила, как задрожал воздух, еще до того, как услышала звуки. Толпа смолкла, и эхо барабанной дроби наполнило амфитеатр. Звуки множились, отражаясь от стен, и людьми овладел страх. Некоторые побежали к выходам, вслед за ними устремились соседи, заразившиеся паникой.

Нирати подозревала, что Маджиата струсит, но она ошиблась. Та снова метнула взгляд наверх, и Нирати поняла: Маджиата определилась с правилами игры. Пока я здесь, она не двинется с места. Это не остановило бы Нирати, но если уйдет она, уйдет и Данос. А мальчик нуждается в исцелении больше, чем я.

Она решила остаться, отчаянно борясь сама с собой; со времен Катаклизма и даже ранее считалось крайне рискованным привлекать к себе внимание мага. Кайринус был последним из ваньешей, он прожил невероятно долго и был способен совершать настоящие чудеса. Как говорилось в пословице — боги оставались на небесах, страшась, что Кайринус найдет их и отправит назад.

Сила, подобная той, которой владел Кайринус, когда-то разрушила мир. Из-за этого наступили Времена Черного Льда и погибли миллионы людей. Великие города и маленькие селения были стерты с лица земли; рушились горы. Род людской был близок к исчезновению. Теперь сказками о странствующих ксингнаридинах пугали непослушных детей, и люди перешептывались о них, собираясь вместе. Ксингнакан был построен для того, чтобы сдерживать магию Кайринуса — люди боялись, что она может породить еще один Катаклизм.

Серый туман заклубился возле круглого выхода на арену. Сквозь него пробивались вспышки яркого голубого света — то ли пламени, то ли небольших молний, при этом раздавался резкий треск. Нирати почувствовала покалывание во всем теле. Туман сгущался, заполнив выход, голубой огонь вспыхивал все чаще, мелькали трезубцы молний.

Вокруг нее все выставили напоказ свои увечья. Данос безуспешно сражался с пуговицами на рубахе. Нирати наклонилась, чтобы помочь ему, и увидела, как на его коже пляшут голубые блики, высвечивая вены на теле мальчика. В следующем ряду Моравен стащил свое одеяние, обнажив ужасный шрам на левой половине груди. Нирати и Данос оба уставились на него, не в силах отвести глаз от шрама. Она мельком удивилась, что человек, сумевший пережить такое, счел нужным придти на исцеление.

В первом ряду Маджиата расстегнула платье и обнажила плечи и верхнюю часть спины. Она перехватила ткань, чтобы прикрыть грудь. Нирати покачала головой. Это же круг, глупая девчонка… Будь на месте Маджиаты кто-то другой, Нирати бы предупредила об оплошности. Омерзительный шрам на ее лопатке напоминал красного червя. Но причиной его появления была глупость Маджиаты; что ж, ее же глупость приведет к тому, что шрам останется на ее теле навсегда.

По толпе пронесся вздох. Из глубины прохода на арену вышел Кайринус. На нем было пурпурное одеяние безо всяких украшений, с высоким воротником, наполовину скрывавшим его голову. Лицо было спрятано под капюшоном, но глаза все равно были видны, — глаза, излучавшие яркий голубой свет. По мантии сверху вниз струились лазурно-голубые молнии.

Нирати сразу же осознала две подробности, связанные с Кайринсом, и у нее засосало под ложечкой.

Во-первых, она четко видела, что он не нагибался, перемещаясь по проходу. В то же время фигура, стоявшая на арене, достигала по меньшей мере десяти футов роста. Нирати была уверена, что проход недостаточно широк для Кайринуса; он неизбежно должен был бы упереться плечами в боковые стенки. Подумав об этом, Нирати с ужасом увидела, что Кайринус словно бы еще вырос; теперь и Вирук из касты воинов показался бы рядом с ним карликом.

Второе открытие было еще более пугающим. Кайринус перемещался мягко и очень медленно, но на самом деле он как будто не двигался! Не шелохнулась ни одна складка одежды. Он плыл вперед в сером тумане, словно носовая фигура корабля по спокойным водам Золотой реки.

Неожиданно — в самой середине восточного круга — он остановился. Остановилось и окружавшее его облако тумана. Он помедлил не дольше мгновения, а затем начал поворачиваться. Некоторые падали замертво, встретившись с ним взглядом. Другие просто теряли сознание. Данос схватил Нирати за руку и сжал ее; даже Моравен зябко повел плечами. Встретившись глазами с магом, Нирати мельком испытала какое-то знакомое чувство. Словно надзиратель, проверяющий поголовье скота, ничего больше.

Смолкла барабанная дробь. Молнии больше не разрывали серый туман, окутывающий мага. Голубой огонь в его глазах сменился красным, и языки адского пламени, мелькавшие вокруг него, тоже сменили цвет. Нирати услышала слова, которые он произносил. Или не произносил? Она осознала, что на самом деле ничего не слышит, и над ареной царит молчание.

Так вот как братья мысленно разговаривают с дедом?

В ее сознании мелькали образы. Она увидела, как мальчик тянется к магическому кристаллу. Почувствовала, как кожу на ее спине рассекает плеть. Обжигающая боль пронзила еегрудь, отозвавшись в ребрах. Нирати поняла, что это прошлое Даноса, Маджиаты и Моравена; все прочие ощущения относились к другим людям. Но все это перекрывал несшийся над толпой вопль, не то человеческий, не то звериный, — крик боли, невероятной боли.

Нирати поняла, что и она сама кричит в голос. Кричали все; под куполом металось эхо, многократно умножая чудовищный звук; он пронизывал насквозь, до самых костей. С барабанами это не шло ни в какое сравнение. Их Нирати просто слышала, а этот вопль пробирал изнутри, пробуждая в ней ее собственную затаенную боль, ее тайные страхи. До начала крика она отличалась от остальных — была вполне здорова, просто бесталанна — а теперь ее, как и прочих, разрывало на части, и, как и прочие, она понятия не имела, сумеет ли оправиться.

Туман вокруг Кайринуса начал вытягиваться толстыми искрящимися плетьми. Одна из плетей хлестнула сгорбленную старуху, сбив ее с ног. Вокруг ее бедер обвились багровые молнии, вытягивая их. Голова старухи откинулась назад. Уродливый горб исчезал на глазах, спина выпрямлялась. Она пронзительно закричала и обмякла. Туман вокруг нее рассеялся.

Снова и снова закручивающиеся посолонь щупальца тумана хлестали толпу. Туман все расползался, он уже заполнил арену целиком. Кайринус поднимался все выше в серых клубах, щупальца со свистом рассекали воздух, и клочья тумана разлетались за пределы арены. Серая волна накрыла Маджиату. Шрам на ее спине вспыхнул нестерпимым багрянцем; Нирати было больно смотреть на него. Маджиата закричала и отпустила платье; почти согнувшись пополам, она опасно наклонилась вперед. Нирати испугалась, что Маджиата сейчас бросится вниз головой в клубящуюся тьму, но та уцепилась за кромку круга и осела. Платье соскользнуло с ее груди, Маджиата лежала, обнаженная до пояса. Глаза ее смотрели в пустоту. В зрачках плясали багровые отблески. Маджиата выглядела так, словно была пьяна, — или так, словно на нее напала орда турасиндских кочевников.

Нирати всего мгновение наблюдала за происходящим, а потом ее саму накрыло с головой. Туман ворвался внутрь ее существа; Нирати почувствовала, что стоит обнаженная под дождем из стальных иголок. Она взглянула вниз, ожидая увидеть собственную кровоточащую плоть, но в ту же минуту потеряла последнюю нить, связывавшую ее с окружающей действительностью.

Она снова была маленькой девочкой, видела происходящее одновременно и своими глазами, и со стороны. Она шла по саду в Антурасикане, держась за руку деда. Светило солнце, но не обжигало, а приятно грело их лица.

Она почти забыла этот случай, но теперь произошедшее явилось перед ее внутренним взором, словно Сот, выбравшийся из своего кокона. Киро отпустил руку Нирати и обернулся к подошедшему Улану. Ее дядя был моложе, гораздо моложе, чем сейчас, а дед выглядел точно так же — высокий, седовласый, явно облеченный большим могуществом. Улан приблизился к ним и развернул принесенную карту, чтобы Киро оценил работу. Но, прежде чем Нирати успела разглядеть хотя бы очертания на карте, на Улана обрушилась свирепая ругань.

Нирати не слышала слов, она видела острые стрелы, пронзающие тело ее дяди. Брызнула кровь. Одна из стрел изуродовала череп Улана, другая выбила левый глаз. Отточенный дротик пригвоздил его язык к нижней челюсти, второй кастрировал его. Улан скрючился, смялся, словно карта в руках Киро.

Она взглянула на деда полными слез глазами. Наклонилась, чтобы поднять карту, хотела разгладить ее, но Киро забрал свиток из ее рук и отшвырнул прочь. Он улыбнулся внучке, уводя ее от Улана в глубину сада. С его уст сыпались цветы, хотя и не столь прекрасные, как те, что благоухали вокруг.

И тогда она почувствовала, как сердце ее оделось железным панцирем. Она ничего не сказала деду, потому что была слишком мала и не нашла подходящих слов. Но теперь она знала. Именно тогда я решила, что никогда не позволю ему причинить мне такую же боль, какую он причинил Улану. Я не бесталанна. Я прячусь от собственного таланта.

Осознание взорвалось внутри Нирати, наполнив ее мысли. Все, что она делала раньше, было ошибкой. Она усердно работала, но ничего не добивалась. Я сама не позволяла себе чего-либо добиться. Я не хотела, чтобы меня осудили, скрутили и переломали. Возможно, мне и не нужно было исцеление.

Она вновь обрела способность видеть. Кругом бушевало сплошное серое море, а в самом центре полыхало багряное пламя. Кайринус поднялся достаточно высоко, чтобы туман заполнил башню целиком и коснулся всех присутствовавших. Что случилось? Мне не нужно было исцеление или это все-таки произошло?

Нирати чувствовала, что Кайринус видит ее, но не получила ответа на свой безмолвный вопрос. Нирати оглядела себя. В тумане она различала призрачные фигуры — Даноса, Моравена, Маджиаты. Прочие расплывались смутными тенями. Когда Нирати вновь подняла голову, Кайринус превратился в черную жемчужину, светившуюся изнутри багровым пламенем. Он вращался, словно окруженный огненным венцом огромный глаз с чудовищным багровым зрачком. Он смотрел на Нирати. Он видел ее. И она видела себя на темной поверхности, свое зыбкое, искаженное отражение.

Она вытянула руку и дотронулась до сферы. Она чувствовала, что там, внутри, заключено нечто древнее и опасное; ей следовало бы бояться, но она не боялась. Она снова прикоснулась к шару, и ощущение гладкой, твердой поверхности пропало. В ее плоть вонзились тысячи мелких стеклянных зубьев, в нее ударила молния. Нирати закричала от боли и отдернула руку.

Открыв глаза, она увидела склонившихся над ней Моравена и Даноса. Нирати задрожала и прикусила нижнюю губу.

— Ч-что это было?

Моравен невесело улыбнулся.

— Думаю, для каждого это было что-то свое. Нами всеми владела магия — лишь одно мгновение. Потом все исчезло вместе с Кайринусом.

С их помощью Нирати приподнялась и села. Она взглянула туда, где лежала Маджиата.

— Что случилось с той женщиной?

— Она ушла, совершенно оглушенная.

Данос кивнул и протянул вперед руку, через которую было перекинуто шелковое платье.

— Она забыла вот это.

Нирати улыбнулась, но осеклась, увидев левую руку Даноса. Она по-прежнему висела безжизненной плетью. Она бросила взгляд на Моравена и увидела край шрама.

— Мне так жаль…

— Жаль чего, госпожа?

— У вас остался шрам, а Данос…

Мальчик помрачнел. Глаза его заблестели, но ни одна слезинка не скатилась по щеке.

— Со мной все в порядке.

Моравен перегнулся через Нирати и бережно взял больную руку Даноса в свои руки.

— Помнишь, что я сказал тебе по дороге в Морианд, Данос?

— Вы сказали, что я исцелюсь. — У мальчика задрожала нижняя губа. — Но ведь и вы можете когда-то ошибиться, Мастер.

— Я не ошибался, Данос. — Моравен говорил тихо, но уверенно. — Магия Кайринуса может исцелить, а не дать каждому то, о чем он мечтал.

— Я хотел стать воином.

— Кто говорит, что ты не сможешь им стать? — Моравен улыбнулся и погладил мальчика по голове. — Сначала ты должен понять, в чем заключалось твое исцеление. Лишь тогда ты сможешь найти свою судьбу.

— Да, Мастер. Спасибо.

Нирати посмотрела на Моравена.

— А вы получили то, в чем нуждались?

Он пожал плечами.

— Может быть.

— Звучит не слишком убедительно.

Моравен улыбнулся, встал и помог Нирати подняться.

— Исцеление — дело долгое, неважно, замешана в этом магия или нет. Мне потребуется время, чтобы понять, что во мне изменилось. И Даносу нужно время. А вы, госпожа, уже знаете, или вам также предстоит это выяснить?

— Полагаю, мне уж точно потребуется время.

Нирати помолчала и, кивнув, добавила:

— Время, чтобы исцелиться, и время, чтобы понять, что с этим делать дальше…

— Удачи вам в этом, госпожа. — Моравен натянул одежду. — Вы в начале пути, на который многие и не помышляют вступить. Если сегодня вы получили возможность это понять — что ж, тогда вам повезло больше, чем нам всем!

Глава шестнадцатая

Шестой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Келес проснулся на широкой кровати в затемненной комнате. Он лежал на свежих простынях и новом матраце. Келес чувствовал запах притирок и целебных трав. Запахи были приятны. Ему стало немного лучше; хотя спина по-прежнему болела, раны начали затягиваться.

Он повернул голову и увидел мать, которая сосредоточенно вышивала на ткани какую-то эмблему. Услышав шуршание простыней, она посмотрела на Келеса.

— Как ты себя чувствуешь?

— Очень хочется пить!

Она поднесла к его губам небольшую чашку с водой и, держа его голову, следила за тем, чтобы он пил маленькими глотками. Келес сдерживался, чтобы не осушить чашку одним махом, понимая, что вода попросту тут же выльется обратно. Так что он старался насладиться ощущением холодных капель в иссохшем горле. Он выпил столько, сколько смог, и кивнул. Мать отставила в сторону почти пустую чашку.

— Сколько я проспал?

— Долго, и это очень хорошо. Сегодня шестой день Празднества.

Келес попытался сосредоточиться.

— Значит, сегодня прием во дворце Правителя.

Сьятси рассмеялась и убрала прядь волос с его лба.

— Твои брат с сестрой отлично представят нашу семью.

— Ты должна была пойти.

Она покачала головой.

— Чтобы все сплетницы княжества интересовались у меня, что я думаю по поводу произошедшего? На этом Празднестве все только о тебе и говорят, Келес, но я не собираюсь в этом участвовать.

Келес кивнул. Или ему показалось, что он кивнул. На щеке его горел след от подушки.

— Я помню, как приходила посланница вируков. Что со мной произошло?

Сьятси вздохнула.

— Джорим наверняка рассказывал тебе о ядовитых лягушках и жабах, которых он видел в Уммуммораре. Их яд отпугивает хищников. Туземцы используют его на охоте.

Келес кивнул.

— Нечто подобное есть и у вируков. Когда человек волнуется, его пот становится едким. И выделения вируков меняются в зависимости от обстоятельств. Когда воин ранил тебя, яд с его когтей попал в твою кровь. Ты был отравлен — не смертельно, но все же достаточно сильно. Магия его супруги почти полностью устранила действие яда, однако кое-какие мелочи пройдут лишь со временем. Понадобится год или чуть больше. А пока тебе будет становиться плохо даже от запаха вируков.

— К счастью, на «Волке Бури» вируков не будет.

— К счастью для команды, но не для тебя, Келес.

Стараясь говорить мягко, Сьятси рассказала сыну обо всем, что произошло тем вечером, о решении, провозглашенном Киро.

По телу Келеса побежали мурашки. Предстоящее путешествие пугало его меньше, чем гнев Киро. Возможно, дед и предполагал, что Келес не вернется из экспедиции на «Волке Бури», однако теперь он собирался отправить внука в дебри Иксилла — на верную смерть.

Несмотря на скудное освещение, Келес видел, что мать очень бледна. Она погладила его по волосам, — пальцы дрожали.

— Я говорила с Киро. Он непреклонен, как скала. Мне не удалось переубедить его, как я ни старалась.

— Пусть пройдет какое-то время, матушка.

— Мой дорогой мальчик, тут и всего времени мира не хватит. — Сьятси нахмурилась. — Поверь, я хорошо знаю, какими способами можно заставить Киро отступить. Но пойми одну простую вещь: он объявил о своем решении во всеуслышание. Его слышали Правители. Он не может отказаться от своих слов, для него это дело чести. Отказаться — значит, признать, что один из вас или вы оба — слабаки, а такого Киро не допустит.

— Ты полагаешь, он желает мне смерти?

— Твой дед на это способен.

— Он желал смерти моему отцу?

Сьятси помрачнела, а затем горько вздохнула.

— С тех пор прошли годы, Келес, и было столько разных слухов… Поверить в такое объяснение проще всего, но Киро и Рин не были так уж просты. Твой отец яростно спорил с Киро. У Рина был дар — и, представь себе, дар более великий, чем у Киро. Твой дед понимал, что Рин способен прославить семью Антураси в веках, если будет усердно работать. Но твоему отцу не хватало терпения. У него — как у твоего брата Джорима — были другие интересы. Киро пытался заставить Рина сосредоточиться на картах. В конце концов он отправился на том злополучном корабле… Возможно, в какой-то степени Киро желал сыну смерти, ведь они всю жизнь свирепо враждовали. Но частью души Киро отчаянно горевал, когда Рина не стало. Он до сих пор оплакивает сына.

— Но мне желает смерти.

— Нет. Он хочет, чтобы ты вернулся домой, выполнив порученную работу. — Сьятси улыбнулась. — Не такой уж ваш дед бессердечный.

Келес мрачно произнес:

— Он приговорил меня к путешествию длиной в две тысячи миль — по прямой, как могут летать только птицы. Мне придется пройти там, где до сих пор буйствует магия, куда не решаются отправиться и герои. Только безумец может добровольно отправиться в Иксилл. Или джианридин — но они и ведут себя, словно безумцы… Мне придется переплыть Темное море, рискуя погибнуть во время страшных бурь или встретиться лицом к лицу с пиратами. Я должен буду миновать Ирусвирук. Я пройду достаточно близко от их земель, чтобы иметь прекрасную возможность повидаться с их воинами! Возможно, среди них найдутся родственники убитых Джоримом, но даже если и нет — мне все равно станет плохо при встрече с любым из них! Возможно, дед и не бессердечен, раз ты так считаешь, но мне он этого не показывает!

Его мать рассмеялась.

— Кажется, я не сказал ничего смешного.

— Конечно, Келес, знаю.

— Так в чем же дело?

— Видишь ли, по слухам, Маджиата описала предстоящее тебе путешествие точь-в-точь теми же словами. Только говорила она безо всякого сожаления…

— Правда? — У Келеса кольнуло сердце. — Ты мне так и не рассказала, высекли ли ее по приказу Правителя?

— Да. Она сразу же потеряла сознание. А теперь остался лишь небольшой шрам на спине. Нирати видела его собственными глазами на церемонии исцеления.

Келес моргнул.

— Нирати пошла туда? И ты ее отпустила?

— Для нее это было очень важно. — Сьятси вздохнула. — Она провела с тобой много времени, сынок, и делала все, что могла, чтобы помочь тебе. Ее помощь была неоценима. Но она все время чувствовала свою обделенность. Она смотрела, как я смешиваю травы и готовлю для тебя целебные мази, и я видела по ее глазам: она что угодно бы отдала, чтобы научиться этому. Она отправилась на исцеление в надежде обрести свой дар.

— Я все время напоминаю ей о Кирсе. Нирати еще откроет свой талант.

— Знаю, Келес. Ты правильно делаешь. Но историей Кирсы утешить можно разве что ребенка.

— И как Нирати после этого?

Сьятси пожала плечами.

— Говорит, что все хорошо, но и только. Все больше рассказывает о каком-то маленьком мальчике с юга, с которым там познакомилась. Поговори с ней сам, возможно, что-то и узнаешь.

— Обязательно поговорю. Так что же, никаких изменений?

— Возможно, что-то и изменилось, но Нирати говорит — потребуется время. Ты же знаешь свою сестру. В большинстве случаев она так же нетерпелива, как и твой брат. — Сьятси улыбнулась. — Она проявляет терпение, лишь разговаривая с дедом.

— Верно. Хотя я предпочел бы, чтобы она стала твоей преемницей, а не его.

— Я тоже. Но Нирати с удовольствием занималась бы картами. Будь с ней помягче. Думаю, если бы в ней проснулся талант к составлению карт, Киро предложил бы ей занять твое место.

— Если кто и годится на это еще меньше, чем я, так это Нирати.

Мать улыбнулась.

— Согласна. А вот Джорим так не считает.

— Да?

— Он говорит, что это путешествие убьет тебя или искалечит, а нет — так сведет с ума. И еще он говорит, что отдал бы все на свете за возможность поехать вместо тебя.

Келес ухитрился усмехнуться.

— Да уж разумеется. Кто бы сомневался…

— Конечно. Но он понимает, что ты ему не позволишь. Однако придумал какой-то план, который позволил бы вам с ним тайно поменяться местами.

— Не пойдет. Киро обо всем догадается, как только мы с ним станем мысленно общаться.

— Джорим это понимает. Но он считает, что это не так уж страшно, главное — чтобы не узнал никто, кроме членов семьи, а там будь что будет.

— Но это невозможно, матушка. Многие узнают. Команда «Волка Бури». И те, кто должен будет сопровождать меня. — Келес вздохнул. — Нет, если Киро не передумает — или если Правитель по каким-либо причинам не заставит его передумать, — что ж, значит, я отправлюсь в Иксилл.

Сьятси печально кивнула.

— Джорим так и сказал — Келес сочтет это делом чести.

— Он хорошо меня знает.

— Но достаточно ли хорошо? Он считает, что я не способен выжить, столкнувшись с трудностями. Он прав?

Келес много раз бывал в экспедициях и исследовал малоизученные земли. Однако все это были земли Наленира или соседних княжеств. Не потому, что Келесу не доверяли сложных задач. Просто он отлично справлялся с той срочной работой, которая была насущно необходима. Так было с исследованием верхних пределов Золотой реки. Способность сосредоточиться на решении подобных задач каждый раз приводила Келеса к успеху. Однако он не был уверен, что его способности и навыки пригодятся в стране, где местность менялась под действием неуправляемой магии.

Он рассмеялся. Даже размышляя о путешествии в Иксилл, он продолжал в первую очередь волноваться о том, что умел делать лучше всего. Его заботило составление карт. А между тем магия в тех местах могла непредсказуемым образом влиять на всех и все: на растения, животных, реликвии прошлого. Пусть в одно мгновение гора может стать равниной, — это не так уж страшно. Но ведь в Иксилле его на каждом шагу могло поджидать нечто гораздо более опасное и неожиданное.

Келес улыбнулся матери.

— На «Волке Бури» Джориму придется показать все, на что он способен. Ему понадобятся и его, и мои навыки. Так что Джорим будет работать за нас двоих. Ну, а мне предстоит научиться выживать так же, как это умеет он. Приспосабливаться и подстраиваться под обстоятельства. Мне придется действовать так же быстро, как действует магия Иксилла — даже быстрее. Непростая нас с ним ждет работа.

— Действительно, непростая. — Сьятси улыбнулась и поцеловала сына в лоб. — Спи. Поправляйся. С этого следует начать, если ты собираешься добиться успеха в будущем.

— Думаешь, я преуспею, матушка?

Она кивнула.

— Больше, чем мы можем предполагать.

Глава семнадцатая

Шестой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Койякан, Морианд.

Наленир.

— Сестренка, ты слишком волнуешься. — Джорим Антураси медленно склонил голову, под руку с сестрой минуя стражей Керу при входе в большой зал для приемов в Койякане. — Увы, от этого тебя ничто не сможет исцелить!

Нирати быстро показала ему язык.

Шестой день Празднества был днем чествования героев. Чтобы показать свое превосходство и досадить Пирусту, Правитель Кирон остановил выбор на Койякане, — крепости, связанной с Гелосундом. Пируст прислал извинения, объявив, что не сможет присутствовать на приеме. Гелосундцы торжествовали. Для них это была маленькая победа.

Нирати, одетая в зеленое шелковое платье, расшитое изображениями желтых, голубых и красных птиц, метнула на брата сердитый взгляд.

— Не помню, чтобы хоть раз на чествовании героев ты не ввязался в какую-нибудь потасовку.

— Ребяческие выдумки.

— Если тебя можно было от этого исцелить! — Нирати слегка смягчилась. — Джорим, матушка доверила нам честь семьи, так что, пожалуйста, будь осторожен.

— Хорошо, Нирати. — Они замерли на пороге огромного зала. Стены были обшиты светлым деревом, свет струился из проемов, закрытых рисовой бумагой цвета слоновой кости. Выбор отделки был неслучаен, он напоминал всем присутствовавшим о Керу и их преданной службе Правителю Наленира.

Джорим оглядел зал и пышно разодетых гостей и улыбнулся Нирати.

— Вируков я здесь не вижу, так что неприятностей не будет, я уверен.

Зеленые глаза Нирати превратились в узкие щелочки.

— Ты помнишь, что должен отвечать на расспросы?

Джорим кивнул.

— Келес поправляется, у него все прекрасно, ожидается полное выздоровление, даже шрамов не останется; он уже готовится к предстоящему путешествию. О котором понятия не имел, пока не пришел в себя час назад…

— Джорим!

— Да знаю я, Нирати. Не беспокойся, я не скажу ничего такого, чего говорить не должен.

— И не будешь ни во что ввязываться.

Джорим угрюмо посмотрел на сестру, но Нирати спокойно выдержала его взгляд. Она была достойной ученицей их матери. И я всегда буду ее младшим братишкой — с этим не поспоришь, и она вечно пользуется этим преимуществом! Джорим понимал, что Нирати всего лишь пыталась защитить его, даже если вела себя при этом резко, и он был вынужден каждый раз смиряться.

— Не буду.

— Спасибо. — Нирати потянулась к нему и поцеловала в щеку. — А теперь иди и повеселись.

— Как получится. Все, все, иду! — Джорим улыбнулся, предупреждая ее укоризненный взгляд, и смешался с толпой гостей.

Уже не в первый раз Джорим осознал, что смотрит на собравшихся с теми же чувствами, что и на туземцев во время своих путешествий. Не с ощущением превосходства, нет, — но с любопытством исследователя.

Могу поклясться, эти люди понятия не имеют, как они выглядят со стороны. Слишком увлечены своими играми…

Джориму было достаточно одного беглого взгляда, и он уже многое мог сказать о присутствовавших. Самые влиятельные гости заняли места вдоль стен зала, чтобы их было хорошо видно. В то же время они имели возможность участвовать в происходящем. Высокопоставленные особы редко занимали места по углам; скорее, там можно было увидеть тех, кто лишь хотел казаться облеченным властью.

Последние часто появлялись вместе с кем-то из высшего света, что позволяло им чувствовать себя увереннее. Если бы Джорим разослал приглашения своим многочисленным приятельницам, он тоже появился бы в зале под руку с одной из них. Женщины боролись бы за это право — хотя их не так интересовало бы внимание Джорима, как какого-нибудь высокопоставленного человека постарше, который мог позволить себе содержать любовницу. Здесь они могли также познакомиться со знатными дамами в возрасте, имеющими взрослых сыновей и мечтающими о внуках. На глазах Джорима разыгралось уже не меньше дюжины подобных сцен.

Зал наполняли государственные деятели самых разных сортов, а также слухи и сплетни самого разного толка. Гости распределялись в соответствии со своим положением в обществе. Придворные льстецы пытались занять места повыгоднее, надеясь перемолвиться хоть одним словечком с Правителем, когда он появится в зале, или, по крайней мере, попасться ему на глаза.

Друзья при встрече приветствовали друг друга, но очень сдержанно — так, как этого требовали приличия, не более. Время для дружеских встреч еще не пришло, оно наступит после Дня Скорби, перед торжествами в честь Правителя. А пока, в день чествования героев, все собравшиеся в зале и сами хотели выглядеть героями, поэтому вели себя преувеличенно торжественно.

Джорим не считал себя героем, хотя и надеялся, что некоторые полагают именно так. Немногие из присутствовавших могли похвастаться тем, что видели места, в которых побывал Джорим; мало кому доводилось совершать такие поступки, которые совершал он. Большинство позавидовало бы его приключениям, объявив, что хорошо бы в один прекрасный день тоже отправиться в подобное путешествие. Но на самом деле они предпочитали спокойную, безопасную жизнь в стенах собственного дома. Джорим не винил и ни в коей мере не презирал их.

Просто он знал, что такая жизнь не для него.

Кто-то, возможно, считал, что из дому Джорима гонит ненависть к деду или страх ослушаться его приказов, но они ошибались.

Им не было известно, что во время путешествий Джориму приходится очень тесно общаться с Киро. Талант к составлению карт был в крови у Антураси, но, помимо того, Келес и Джорим, упорно работая, научились мысленно передавать деду все, что видели и узнавали во время экспедиции. Для этого требовалось крайнее сосредоточение, и сведения были достаточно общими, но, тем не менее, Киро мог немедленно использовать их для составления более совершенных карт мира. Подробности становились известны лишь после возвращения исследователей; но, к примеру, пройденные за определенное время расстояния, высота гор и прочие подобные сведения могли быть переданы Киро немедленно, невзирая на отделяющие его от внуков сотни и тысячи миль.

Келесу это удавалось гораздо лучше, чем Джориму, главным образом потому, что он упорно старался научить брата всему, что умел сам. Учить Нирати было совершенно бесполезно, у нее отсутствовали способности. В этом были и положительные стороны. Киро не считал Нирати опасной для себя, и поэтому не подвергал опасности внучку. Джорим мог посылать Киро сведения, но далеко не такие точные, как требовалось; каждый раз, возвращаясь в Морианд, он клялся самому себе, что уж теперь-то станет упорно тренироваться и сравняется с Келесом.

Нет, Джорим не бежал от деда. Ему нравились приключения. Он позволял своей любознательности вести непроторенными путями. Он доверялся своей удаче, и она ни разу не подводила его. Много раз Джорим оказывался на волосок от гибели, но ничто не могло удержать его от желания вновь и вновь отправляться навстречу неизведанному.

А теперь я поплыву на «Волке Бури». Корабль начали строить еще до того, как Джорим отправился в последнее путешествие. Он был уверен, что честь плыть на нем достанется Келесу, и завидовал брату. Именно поэтому он рассказал деду о часах, изобретенных Гристом. Он надеялся, что, может быть, и для него найдется место на «Волке Бури».

Джорим одновременно и ликовал, и тревожился. Это путешествие позволит ему в полной мере удовлетворить любознательность. Они отправятся за пределы известного мира, в места, описанные лишь в сказках и легендах, своими глазами увидят Ледяные горы и неведомые земли за Восточным морем. Он сможет делать открытия, привезет домой диковинные вещи. Мир будет расширяться с каждой пройденной им милей! Слухи станут действительностью, легенды подтвердятся или рухнут, неизвестное станет известным. Все это сделает он, к вящей славе Наленира и семьи Антураси.

В то же время Джорим рассчитывал, что Киро оставит Келеса дома и будет учить его, чтобы передать дела. Он даже надеялся, что сможет мысленно связываться с братом, а не с Киро, — Джорим был уверен, что сможет передавать сведения Келесу гораздо быстрее, и они будут более точными. А скоростью не следует пренебрегать, когда речь идет об освоении мира.

Теперь же Келесу предстояло отправиться в Пустоши. Джорима пугала мысль об этом. Он бывал в землях, изуродованных Катаклизмом много веков назад. Во время схватки воинов Императрицы Кирсы и орды Турасинда магия выплеснулась на земли Иксилла и хлынула за его пределы, уничтожив полмира. Небеса потемнели и разразились черным снегопадом. История гласила, что за этим последовала долгая, нескончаемая зима, и умирало все больше людей. До Катаклизма Империя насчитывала несколько десятков миллионов жителей. Через десять лет во всех девяти княжествах осталось не более полумиллиона людей. Большинство теснились поближе к долинам реки на землях трех крупнейших княжеств. Остальные разбрелись кто куда.

С северо-востока налетали противоестественные черные бури, предсказать погоду было невозможно. Княжества словно отбросило на века назад. Лишь девять дней ежегодного Празднества служили слабым напоминанием об исчезнувшем лете. Цивилизация была разрушена почти полностью. На землях Девяти воцарился бы хаос, однако этого не допустили советники Империи, следившие за соблюдением порядков. История прославляла их дела. Джорим подумал, что, должно быть, они во многом напоминали своих наследников. Раздражали, но продолжали служить определенной цели, и лишь благодаря их действиям народ дожил до того дня, когда началось медленное, но неуклонное улучшение.

Раньше Джорим был более резок. В юности они с Келесом много спорили о советниках. Келес считал, что требовались недюжинная отвага и решимость, просто чтобы поддерживать порядок и обеспечивать людей пищей; Джорим возражал, считая, что советники вели себя излишне самоуверенно, принося в жертву порядку все прочее и не позволяя Княжествам восстановиться быстрее. Каждый из близнецов признавал, что слова другого могут быть справедливы, но подтвердить или опровергнуть что-либо было невозможно. На том и порешили. Каждый остался при своем мнении, но ни Келеса, ни Джорима это не раздражало.

Джорим пробирался через толпу, прихлебывая вино из маленького кубка. Он искал глазами таких же, как он сам — кто держался бы особняком. Он увидел нескольких незнакомых людей, судя по платью — иноземцев. Прочие были людьми известными в определенных кругах, и неизвестными для всех остальных. Джорим увидел Госпожу Нефрита и Янтаря, стоящую поодаль, возле стены. Ее окружали ученицы.

Он скрыл улыбку, отхлебнув из кубка. Госпожа все еще была прекрасна, несмотря на годы. Он слышал, что она была наложницей правителей Наленира задолго до прихода династии Комира. Джорим не знал, верить ли этим слухам. А может быть, Янтарной Обителью управляли наследницы Госпожи, по очереди перенимавшие ее титул и продолжавшие легенду? Джорим не был уверен, что ее можно отнести к героям, но многие герои посещали ее заведение, это уж было наверняка.

Интересно, Правитель отправит меня к ней, когда «Волк Бури» вернется в Морианд?

Он хотел подойти поближе и представиться, но ее помощницы были очень разборчивы и не подпускали к Госпоже всех гостей подряд. Так что Джорим решил не рисковать — вдруг его тоже прогонят? — и воздержался от попытки.

Пробираясь дальше, он заметил двух мужчин. Младший, скорее даже юноша, держал в руках кубок с вином. Старший наблюдал цепким взглядом за происходившим в зале. Пояс юноши был завязан по обычаю воинов, однако меча при себе не было ни у одного из них. Неудивительно — в присутствии Правителя никто не имел права носить оружие. Но юноше явно было из-за этого не по себе. И все же, несмотря на явную неловкость, он, казалось, чувствует себя увереннее на роскошном приеме, чем его старший спутник.

Джорим обнаружил еще двоих примечательных гостей. Взгляд одного из них был не менее проницателен, чем у воина; однако он умело скрывал его под маской человека, привыкшего бывать на подобных мероприятиях и уверенного в полнейшей безопасности. Действия безумца, осмелившегося нарушить спокойствие, будут немедленно пресечены Керу.

В этом городе нет никого, настолько безумного. Разве что Кайринус. В детстве Джорим, как и все прочие дети в Наленире, ужасно боялся последнего из ваньешей. Однажды он спросил Келеса, почему чародея оставили в живых, если все его так боятся? Келес мрачно взглянул на младшего брата и ответил, понизив голос:

— Если бы его можно было убить, думаешь, он был бы жив? Он не может умереть.

Слова Келеса еще больше напугали Джорима. Описание Нирати, побывавшей на церемонии исцеления, тоже не слишком обнадеживало. Общепринятая история — ее все знали, и никто в нее не верил, — гласила, что Кайринус вернулся с запада, повредившись умом. Впал в детство. Несмотря на невероятное могущество, он хотел только исцелять людей и творить добро. Если так, зачем же правители Наленира держат его взаперти в Ксингнакане?

Уже который раз Джориму в голову пришло, что его дед и Кайринус чем-то похожи. Чародей пребывал в заточении, поскольку обладал силой, способной разрушать. Свобода Киро тоже могла повредить Налениру. Если бы их карты попали в Дезейрион или Эрумвирин, те смогли бы тягаться с Налениром. Преимущество в торговле испарилось бы бесследно, а с ним — и богатство Наленира, но прежде Кирону пришлось бы вступить в войну с враждебными княжествами.

Джорим сделал большой глоток вина. Возможно, Келес не был так уж неправ. Пускай Джориму стоит многих усилий живым пробраться через неведомые болота, вернуться в Наленир и привезти Правителю какую-нибудь невиданную ящерицу. Но, возможно, кому-то приходится проявлять еще большее мужество, чтобы Джориму было куда возвращаться. Когда вернется «Волк Бури», что станет с Мориандом, со всеми этими людьми?

Джорим посмотрел вокруг, не в силах найти ответ на собственный вопрос. Он прогнал прочь темные мысли. Он сможет подумать об этом завтра, в День Скорби. А сегодня вечером нужно наслаждаться жизнью. Возможно, это чествование героев станет для нас последним, так что я должен повеселиться на славу!

Глава восемнадцатая

Шестой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Койякан, Морианд.

Наленир.

Нирати неохотно отпустила брата. Она была уверена, что он не станет намеренно искать неприятностей, но знала и то, как часто неприятности сами его находят. Правда, сегодня с ним, скорее, станут обращаться, как с героем, и расспрашивать о подвигах, а не вступать в разногласия. Ей хотелось, чтобы этим вечером Джорим отдохнул и повеселился. Скоро ему предстоит отправиться в путешествие, не предполагающее ни того, ни другого.

Она двинулась через зал, намеренно избрав такой путь, чтобы не столкнуться с Джоримом. Ее наряд отличался таким же изяществом, как и платье, которое она надевала на день рождения деда, но был менее официальным. Шелковые шаровары не стесняли движений и как нельзя лучше подходили для танцев, превращая их в удовольствие, а не в сражение с силой тяжести и собственным подолом. Нирати самостоятельно вышила часть рисунков и очень этим гордилась. Она одобрительно взглянула на свою работу и попыталась оценить ее качество. С тех пор, как Нирати вернулась с исцеления, она смотрела на мир другими глазами, переосмысливая всю свою жизнь. Мой дар существует, теперь я знаю точно. Мне нужно просто его найти. Но каким образом?

Она встретилась взглядом с Госпожой Нефрита и Янтаря и задумалась о ее искусстве. Перед ней столько возможностей! Нирати могла открыть в себе способности к чему угодно. Что, если мне суждено стать наложницей? Нирати попыталась представить, на что это может быть похоже — быть одной из учениц Госпожи. Действительно ли можно достичь такого совершенства в искусстве любви, что оно становится магией? Опыт Нирати по этой части ограничивался неуклюжими объятиями прислуги и подвыпивших дворян, так что эта мысль была для нее удивительной и непонятной.

Она слышала истории о легендарных мастерах — джейкаи. Их мастерство могло заключаться в чем угодно. Говорили, что оно продлевает им жизнь, а совершенствование своего искусства прибавляет джейкаи сил. Глядя на неувядающую красоту Госпожи, на то, как она с утонченным и безмятежным видом пьет вино, стоя в окружении учениц, Нирати пыталась угадать, сколько же ей на самом деле лет. Неужели она и правда была наложницей последнего правителя династии, смещенной Комиром? Госпожа выглядела столь же юной, как сама Нирати. Только в ее необычных, притягательных серебристых глазах светилась мудрость веков.

— Я полагаю, она отметила приблизительно одиннадцать девятилетий.

Нирати резко повернула голову, но едкое замечание так и не слетело с ее губ, — она узнала голос.

— Граф Эйриннор, вы считаете меня вульгарной настолько, чтобы размышлять о возрасте дамы?

— Прошу прощения, госпожа Антураси. — Темноволосый дезейрионец склонил голову. — Вот я и выдал свою неотесанность, да еще и обидел вас дерзостью!

— Передайте мне в качестве извинения один из тех кубков с вином, граф, и я охотно прощу вас. — Нирати улыбнулась, принимая из его рук кубок. — Вы здесь один? Неужели наша прелестная маленькая бедняжка Маджиата еще не оправилась?

Он радостно улыбнулся в ответ.

— Выпьем за ее здоровье?

— Госпожи Нефрита и Янтаря? С превеликим удовольствием.

Улыбка Джанела стала еще шире.

— Я вижу, с вами надо держать ухо востро!

— А, так вы имели в виду Маджиату? — Нирати приподняла кубок. — Что ж, пусть побыстрее поправляется.

— Да будет так. — Он сделал глоток вина. — Она собиралась сопровождать меня, но услышала, что джейкатси, высекший ее, будет показывать здесь свое мастерство.

Нирати улыбнулась.

— Не думаю, что он станет приглашать добровольцев. Вы присутствовали при ее наказании?

Лицо его приняло угрюмое выражение.

— Да. Я чувствовал, что обязан там быть. Ваш брат пожертвовал собой вместо меня, его раны должны были быть моими. Сознаюсь, я дрогнул, когда вирук бросился на нас. Такой огромный и стремительный!

— Возможно, вы и дрогнули, граф, однако я присутствовала при этом. Я видела, что вы без колебаний начали действовать. Вы заслонили Маджиату своим телом. Если бы мой брат не вмешался, его раны и правда достались бы вам.

— Я должен поблагодарить его. Я слышал, он поправляется?

— Да, спасибо. Он будет рад вас видеть. Я часто бываю с ним — подменяю мать.

— Тогда я непременно засвидетельствую ему свое почтение. — Джанел отхлебнул вина. — Правитель не позволил мне принять наказание вместо Маджиаты, но джейкатси рассек кожу на ее спине только в одном месте, и ее родные разыскали для нее, кажется, все существующие целебные мази, чтобы не осталось рубца. Она даже ходила на исцеление к ваньешу.

— Не помогло?

— Не знаю, близко не видел, но, на мой взгляд, это ее ничуть не уродует. Но Маджиата и ее семья восприняли это как бесчестие. — Джанел поморщился. — Мне не доставило никакого удовольствия смотреть на порку, но что-то подсказывает мне, что Маджиата давно уже заслуживала подобного наказания.

Нирати улыбнулась.

— Вы необыкновенно проницательны. Или это присуще всем жителям Дезейриона?

— Просто я все быстро схватываю, госпожа. — Он тоже улыбнулся, но невесело. — После этой истории нужно было бы очень постараться чтобы не услышать о Маджиате… разное. И я сам убедился, что слухи не врут. Когда я навещал ее в последний раз, она только и спросила, не сделал ли шрам ее безобразной. Я ответил, что ваш брат идет на поправку, но у него осталось четыре шрама. А она сказала, что только рада этому.

— Она собиралась заполучить моего брата, чтобы обеспечить процветание своей семье. Ему потребовалось долгое время, чтобы понять это. Вам повезло больше, — вы прозрели быстро.

— Ее семья любезно предоставила мне крышу над головой, так что я должен был прозреть неминуемо. — Джанел оглядел зал. — Здесь для меня многое в новинку. Кое-что я вижу впервые и не уверен, что понимаю.

— Например?

Он едва заметно кивнул в сторону Госпожи.

— В Дезейрионе подобных ей вряд ли бы пригласили на такой прием. Нет, она очень красива, и такие заведения посещают благородные люди и в нашем княжестве, отдавая должное этому искусству… Но они не захотели бы, чтобы кто-то об этом знал.

— У нас в Наленире нравы чуть более свободные. И мы от этого только выигрываем.

Граф сдвинул брови.

— Ваши слова можно истолковать по-разному. Объясните, пожалуйста.

— Разжечь желание, граф, можно двумя способами. Первый — отрицать само существование плотских утех, провозгласить воздержание главной добродетелью и закрывать глаза на тайные — хотя и многочисленные — любовные свидания. Запрещая что-либо, можно добиться лишь того, что это станет еще более желанным. Отсюда такая тяга к незаконным наслаждениям. А ведь многие предпочли бы не обращать внимания на связи на стороне, если при этом супружество не подвергается опасности. Очень часто союзы заключаются из династических соображений, и отношения вступающих в брак не имеют особенного значения. У моего народа это очень распространено, и не остается ничего другого, кроме как смириться с существующим положением вещей.

Теперь поговорим о чувственном опыте. Всем нам известно, что разнообразие — это хорошо. Если есть одну и ту же пищу, пить одно и то же вино, слушать всегда одну и ту же музыку, вдыхать аромат одного-единственного цветка, — это быстро надоест. Никому и не приходит в голову ограничивать себя — ни в чем, кроме чувственного влечения, что, несомненно, противоречит нашей природе. А Госпожа Нефрита и Янтаря помогает нам избежать скуки и удовлетворить все возможные желания, и, таким образом, союзы становятся лишь крепче.

Нирати посмотрела на него поверх своего кубка.

— Если вы решитесь связать себя с семьей Маджиаты, вам уж точно понадобится отдушина.

Джанел приподнял бровь.

— Вы даже более догадливы, чем я предполагал, госпожа Антураси. Но скажите мне, вам никогда не приходило в голову, что брак может распасться, если куртизанка и ее посетитель влюбятся друг в друга?

— Вы правы. Однако это может произойти с кем угодно, если сильные когда-то чувства, приведшие к браку, угасли, или если брак не удовлетворяет потребностей сторон в чувственной любви и духовной близости.

— Я впечатлен вашими доводами. — Он почтительно кивнул. — Вы глубоко мыслите и очень четко выражаете свое мнение.

— Сказываются годы, проведенные в спорах с братьями. Мы с ними обсуждали подолгу каждую мелочь. Это нас весьма развлекало. — Нирати повертела кубок в руке и опустила глаза. — Вы здесь еще так недавно, но уже знакомы с Госпожой. Собираетесь воспользоваться ее услугами?

— Я? Нет, просто…

Нирати с трудом сдерживала улыбку, наблюдая, как он неумолимо краснеет.

— Да?

Он захлопнул рот и посмотрел себе под ноги.

— Я солгал бы, сказав, что эта мысль не приходила мне в голову. Подозреваю, вы можете счесть меня деревенщиной, но, обращаясь к началу нашего с вами разговора… Мне было бы как-то не по себе с женщиной, которая вполне могла быть знакома с моим прапрадедушкой.

Нирати подумала и кивнула.

— Понимаю. Хотя некоторые считают, что выдержанные вина лучше молодых.

— Верно. Но есть и те, кто предпочитает вина последнего урожая.

Нирати отпила из кубка и неожиданно поняла, что рядом с этим иноземцем чувствует себя совершенно свободно. В его присутствии она отдыхала. Он был знаком с немногими; казалось, ему хватает беседы с ней одной. Остальные, видя рядом с Нирати спутника, не подходили к ней, и это было хорошо. Ей все равно, что могут пойти слухи, будто она отбивает поклонника у Маджиаты. Кто-то подумает, что Маджиате так и надо, прочие примутся рассуждать, что же теперь будет с картами Антураси, с опальным графом и с семьей Фозель.

Но она находила, что граф — отличная компания для нее. Они вдвоем медленно перемещались по залу, и Нирати рассказывала ему, кто есть кто. Она воздерживалась от того, чтобы пересказывать сплетни, но объясняла, с кем враждуют те или иные гости. Только увидев, что взгляд его становится рассеянным, она подумала, что у него в голове, наверное, уже сплошная путаница, и замолчала.

Она по-прежнему не видела Джорима, когда прозвучал гонг и в зале воцарилась тишина. Шестеростражей Керу с длинными копьями, украшенными вымпелами с изображением драконов, прокладывали путь через толпу гостей. Под их защитой Правитель Кирон прошел в дальний конец зала и взобрался на небольшой помост. Стражи заняли места вокруг. Правитель поклонился присутствовавшим.

Ему ответили все. Нирати сосчитала до пятнадцати, а потом и до двадцати — в честь годовщины династии. Она досчитала бы и до тридцати в знак благодарности за то, что Правитель приказал выпороть Маджиату. Но когда она дошла до двадцати пяти, кто-то из родственников Правителя выпрямился. Вслед за ним с ощутимым облегчением поднялись и остальные.

Правитель развел руки, приветствуя гостей.

— Добро пожаловать! Сегодня мы чествуем героев. Мы особо чтим этот день, ведь наш народ — народ героев! Все вы достойны этого звания, или, без сомнения, еще заслужите его. Нашему народу нужны герои, и мы вознаграждаем героев щедро! Я знаю, что все вы с радостью откликнетесь на мой призыв.

Служащие принесли кресло и установили его в середине помоста. Вперед выступил церемониймейстер — судя по покрою платья, старший помощник министра этикета, — и обратился к гостям.

— Сегодня нас ожидают специально подготовленные зрелища. Захватывающие зрелища!

Он спустился к гостям и вытянул вперед жезл. Толпа медленно отступила. Он сжал жезл в правой руке и принялся очерчивать круг изнутри толпы, приговаривая:

— Будьте так любезны, не переступайте через черту, и увидите удивительные, необыкновенные вещи.

Граф, несмотря на сердитые взгляды, не отступил, как прочие, а, напротив, протиснулся вперед, увлекая за собой Нирати. Он освободил для нее место в самом первом ряду, а сам встал позади и положил руки ей на плечи. Она улыбнулась, вспомнив, что последний раз вот так стояла много лет назад — со своим отцом.

Представление и вправду многого стоило. Сначала Керу исполнили ритуальный танец с копьями. Развевались вымпелы, древки копий с треском ударялись оземь, копья свистели, вращаясь в воздухе с бешеной скоростью. Движения женщин были отточенными до совершенства, быстрыми и поразительно плавными, словно на арене двигались не люди, а хищные звери. Из толпы им намеренно бросали яблоки и другие фрукты — Керу мгновенными выпадами копий рассекали или сплющивали плоды. Воздух наполнило сладкое благоухание.

Вслед за Керу выступали фокусники, потом акробаты, возможности которых, казалось, ограничивает лишь потолок зала. Гимнасты изгибались под немыслимыми углами. Кружились танцоры, скользя перед изумленными зрителями, и их тела превращались в трепещущие тени.

Каждое последующее выступление, как ни удивительно, превосходило предыдущее. Церемониймейстер указывал, кто именно нанял исполнителей очередного диковинного номера, и наградой им были рукоплескания гостей. Меценатам позволялось произнести лишь несколько слов в честь Правителя, а затем объявлялось следующее выступление.

Последняя труппа танцоров исчезла, и церемониймейстер все таким же ровным, хорошо поставленным голосом произнес:

— В заключение мы приготовили для вас нечто особенное, достойное вечера в честь дня чествования героев! С нами сегодня двое дисейсерров. Они покажут нам свое мастерство в сражении на мечах. До вас такого не видел никто! Правитель приветствует Моравена Толо и нашего гостя из Турасинда, Чирата Скока!

Нирати улыбнулась. Она узнала от Даноса на церемонии исцеления, что Моравен — воин. Тогда она решила, что мальчик, восхищающийся Моравеном, преувеличивает его достоинства, но Данос, оказывается, был прав. Его наняли для выступления здесь. Это означает, что он очень умелый воин. Возможно, даже джесейсерр.

Руки Джанела на плечах Нирати дрогнули. Нирати обернулась и взглянула ему в лицо.

— Что случилось?

— О Моравене Толо я никогда не слышал, но вот турасиндец… Возможно, его и пригласили показать мастерство. И он покажет — но не так, как предполагали наниматели…

— Что вы имеете в виду?

Он наклонился к Нирати, провожая глазами высокого, худощавого и темноволосого человека, вошедшего в очерченный круг, и произнес:

— Когда он снимет лишнюю одежду, вы увидите на его груди изображение черного орла. Он исповедует один из варварских культов. Неважно, что ему сказали перед выступлением. Если он обнажит клинок, бой окончится только со смертью одного из них.

Глава девятнадцатая

Шестой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Койякан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон подался вперед в кресле, пытаясь разглядеть приближавшихся воинов в толпе гостей. Турасиндца найти было легко, он был выше всех прочих на целую голову. На нем была одежда выходца из Пустыни Тарка, хотя родился он в Солете. Безусый и безбородый, очень худощавый, он носил черную кожаную безрукавку, открывавшую покрытые шрамами руки. Белые шрамы ярко выделялись на почти красной коже. Полоска повязки охватывала его лоб, концы ее были вплетены в длинные черные волосы.

По рядам гостей пронесся гул, когда турасиндец вошел в круг. Для большинства он был ожившим воплощением ужаса. Его народ стал причиной Катаклизма. Многим из присутствовавших довелось лично участвовать в отражении неожиданных набегов. Все, включая Правителя, слышали о коварстве турасиндцев. Кирон чувствовал исходящую от них угрозу, хотя Наленир и отделяли от Турасинда Дезейрион и Гелосунд.

Чират выглядел не старше чем на пятьдесят, это было немного даже для турасиндца. Однако Правитель бы не поручился, что это его настоящий возраст. Они располагали вескими доказательствами, что он действительно настоящий мастер в искусстве владения мечом, даже, возможно, джесейсерр. В последнем случае он, скорее всего, был гораздо старше, чем казался. Правитель сомневался, что он — один из турасиндцев, переживших Катаклизм. По слухам уцелевшие были страшно искалечены. Но, возможно, он учился у одного из них.

Немногие из присутствовавших шептались, поскольку узнали в Чирате наемника Черного Мириана, темной личности, наживавшейся на совершаемых в Наленире преступлениях. Иногда «хозяин» случайно приносил пользу Короне — к примеру, убивая соглядатаев Дезейриона или раскрывая их карты, так что Правитель полагал, что не стоит его уничтожать. В свою очередь, Черный Мириан соблюдал умеренность в делах, во всяком случае, дело никогда не доходило до открытого противоборства.

Странные настали времена. Приходится вступать в сговор с преступниками, чтобы сохранить общество. Другого пути нет, и Правитель снова и снова смирялся с неизбежностью. Люди, живущие вне закона, будут всегда. Если кто-то в состоянии навести порядок среди нарушителей, — что ж, пусть и они послужат государственным интересам. Мириан придавал хаосу подобие упорядоченности, а советники Правителя ценили упорядоченность превыше всего.

Человек, которому предстояло сражаться с турасиндцем, вошел в круг следом за соперником. Он двигался неспешно и осторожно, что смахивало на робость — особенно этим вечером. На нем была белая рубашка, отороченная зеленым, зеленые шаровары и черные сапоги. Черная накидка и такой же пояс довершали картину. Темные волосы, не такие длинные, как у Чирата, были распущены. Он легко поклонился противнику, затем обернулся и глубоко поклонился Правителю.

Правитель прищурился. На первый взгляд казалось очевидным, что турасиндец намного превосходит своего соперника, но это лишь означало, что на самом деле все обстояло совсем иначе. В одежде воина преобладали черные и зеленые цвета, из чего следовало, что он приглашен Госпожой Нефрита и Янтаря. В свою очередь, это говорило о том, что он находится здесь не только из-за своих умений. На накидке его не было знаков принадлежности к какому-либо народу; это произвело на Правителя впечатление, ведь во время Празднества наленирцев и приезжих обычно можно было легко отличить по одежде. Вместо этого на накидке в качестве собственного герба незнакомца были вышиты изображения тигров. Кирон узнал этот герб, хотя имя воина ни о чем ему не говорило.

Это тот самый ксидантцу. Правитель улыбнулся и поклонился Моравену в ответ. Вольным Братством никто не управлял; его члены не принадлежали ни одному народу. Они могли действовать исключительно в собственных интересах; среди них попадались наемники и наемные убийцы, во время военных столкновений они могли присоединяться к любой из противоборствующих сторон. Но они были не просто героями напрокат. Они странствовали, где и как хотели, и — в рамках существовавших законов — делали, что хотели. А между делом служили Короне — если это не противоречило их интересам.

Правителю стало интересно, почему Моравен путешествует под новым именем, и почему Госпожа выбрала его в качестве подарка гостям. Если бы Правителю было известно о прибытии Моравена в Морианд, он давно пригласил бы его для личной беседы, — хотя никто не мог быть уверен наверняка, что ксидантцу примет приглашение. Кирон посмотрел на Госпожу. Было ли ее приглашение подарком Моравену, ведь он получил возможность показать свое искусство?

Если он выживет в этом поединке, я сочту его весьма полезным.

Турасиндец снял безрукавку, и все, даже Правитель, изумленно приоткрыли рты. На груди, плечах и спине варвара словно распростер крылья черный орел. Сходство было полным, а к тому же на оперении птицы играли отблески солнца. Ни одна татуировка в мире, даже сделанная Магом, — не могла бы выглядеть так естественно.

Холодок пробежал по спине Кирона. Он понял. Это была не татуировка. Сотни перьев были выщипаны у настоящих черных орлов. Их концы заострили и вонзили в плоть Чирата. Обряд был частью какого-то турасиндского ритуала. Несколько дней Чират сражался внутри охранного круга с другими воинами, и это позволило освободить магию, навсегда срастившую черные перья с его плотью.

Кирон слышал о подобных обрядах, но считал, что это не более чем безумные выдумки. Допустить, что кто-то мог добровольно пойти на такое… Правитель покачал головой. Ему и церемония исцеления казалась чересчур опасной, но с этим ничего поделать было нельзя — традиция существовала до прихода к власти его династии и, несомненно, будет существовать, пока не исчезнет последний ваньеша.

Двое Керу приблизились к границам круга. У каждой в руках было оружие. Керу передали его соперникам. Чират взял слегка изогнутую турасиндскую саблю. Клинок был заострен на конце, что позволяло наносить колющие удары, но в основном сабля приспособлена для рубящих ударов. С таким оружием удобно сражаться, сидя в седле. Рукоять украшала пара зеленых атласных шнуров, оканчивающихся нарядными кистями; однако поношенные ножны говорили о том, что сабля достаточно старая и повидала на своем веку множество битв.

Моравен Толо принял свой меч из рук Керу. Меч уступал турасиндской сабле и длиной, и шириной. Он сунул меч в узких ножнах за пояс у левого бедра. На рукояти не было никаких украшений. Привычное движение, которым Моравен, не глядя, убрал клинок, говорило само за себя.

Противники поклонились Правителю, затем друг другу. Выпрямившись, Чират выхватил свой клинок и отшвырнул прочь ножны. Она взревел и взмахнул саблей. Люди, стоявшие вплотную к краям круга, отшатнулись, кто-то даже потерял сознание. Лицо Чирата исказилось такой ненавистью, что даже Правитель на мгновение задохнулся.

Моравен Толо стоял совершенно спокойно. Он не вытащил меч. Но Правитель видел, что это не просто бездействие. Воин не двигался, но его светлые глаза внимательно, оценивающе изучали противника.

Турасиндец начал действовать. Он размахнулся, собираясь нанести сокрушительный удар, который должен был снести сопернику полголовы. Но попытка оказалась неудачной. Моравен пригнул голову и шагнул вперед, пропуская удар. Если бы в руках у него был меч, он мог бы с легкостью проткнуть варвара насквозь, всего лишь слегка развернувшись вправо.

Чират взмахнул правой рукой, поворачиваясь лицом к сопернику. На правом плече вздыбились перья, помогая ему. Следующий косой удар сабли должен был рассечь спину Моравена. Но к этому времени тот уже вытащил свой меч и парировал выпад. Клинки скрестились, лязгнул металл. Моравен, перекувырнувшись, полетел вперед и поднялся на ноги на самом краю круга. Быстро обернувшись, он занял оборону. В этом положении меч защищал его от пояса и выше.

Варвар вновь взревел и ринулся в бой, но Моравен не стал его дожидаться и двинулся навстречу. Они встретились в центре круга. Но теперь они не выжидали, а приступили к настоящей схватке, обрушивая друг на друга замысловатые выпады. Правитель почувствовал, как волоски на его коже встали дыбом. В середине круга двое воинов стремительно двигались, бросаясь вперед и отступая, нанося удары снизу, сверху, наискосок и отражая их. Очертания их фигур расплывались, мечи превратились в серебристо поблескивающие призрачные тени, уследить за их движениями было почти не под силу человеческому взору.

Правитель, как можно было легко догадаться, был не понаслышке знаком с искусством боя на мечах. Хотя ему так и не удалось сравняться в мастерстве с братом, он знал достаточно, чтобы оценить происходившее на его глазах. Участники поединка были настоящими мастерами своего дела а, возможно, даже больше, чем мастерами. Их искусство превосходило все виденное Правителем прежде. Казалось, каждый из них был способен предугадывать действия противника. Моравен Толо вновь и вновь парировал удары или отступал, — мгновением раньше, чем можно было увидеть в этом необходимость.

Кирон заметил еще одну любопытную деталь, которая придавала битве еще большую красочность. Турасиндец был уверен, что ему ничего не грозит, так как они всего лишь показывали зрителям свое мастерство. Поэтому он сражался, не опасаясь, что противник ранит его. Они оба владели собой настолько хорошо, что кровь могла пролиться лишь по случайности. Чират открывался снова и снова, нападая на Моравена, а тот в ответ парировал удары, уходил, оборонялся, но ни разу не воспользовался возможностью уязвить соперника.

Но это и приводило турасиндца в ярость. Он зарычал и удвоил свои усилия. Его сабля с визгом рассекала воздух. Клинки скрещивались, высекая искры, металл звенел громче, чем любой сигнальный гонг. Чират безуспешно пытался пробиться через оборону Моравена. Казалось, еще немного, и его сила и ярость захлестнут противника с головой.

Моравен отступал под натиском, но это, казалось, только усиливает бешенство варвара. Его удары становились все более свирепыми и неистовыми, он чуть было не ранил нескольких зрителей, в волнении подступивших слишком близко к границам круга. Клинки сплетались в воздухе, словно потеряв всякую жесткость.

Варвар нанес косой удар и торжествующе закричал. Маленький треугольный кусочек ткани мгновение колыхался в воздухе, а затем медленно опустился на пол. Сабля задела рукав накидки Моравена, но Чират взревел так, словно это было сердце ксидантцу.

Никто не шелохнулся. Все взоры были устремлены на смятый черный клочок ткани, лежащий на светлом полу. Для всех присутствовавших — исключая турасиндца, — это было страшным предзнаменованием возвращения варварских орд и разрушения привычной жизни.

И тут все увидели, как верхушка черного пера закружилась в воздухе и плавно опустилась сверху на клочок ткани.

Правитель постучал по подлокотникам кресла. Церемониймейстер взглянул на него, — Кирон едва заметно кивнул, — хлопнул в ладоши и объявил:

— Представление окончено!

Возможно, турасиндец не расслышал его слов из-за бури рукоплесканий. Как бы то ни было, он не обратил на них никакого внимания. Моравен Толо подпрыгнул, пропуская низкий удар, отбил еще один. Он отступил, медленно двигаясь вдоль границ круга. Турасиндец последовал за ним, чуть помедлив напротив церемониймейстера.

Тот снова провозгласил, что представление окончено.

Чират размахнулся левой рукой и отшвырнул чиновника. Не остановившись ни на мгновение, турасиндец снова ринулся на Моравена. Он поднял саблю над головой двумя руками и размахнулся, намереваясь нанести сопернику страшный удар, разрубив его напополам до пояса.

Правитель отвел глаза, не желая видеть последствий ответного удара. Он не имел ничего против смерти турасиндца. Однако зрелище ползающего по полу варвара с распоротым животом, со стенаниями пытающегося вернуть на место собственные внутренности, явно положит конец какому бы то ни было веселью. Но у Моравена Толо не было выбора. Ему придется сделать это, так или иначе.

Сабля турасиндца начала опускаться. Моравен перехватил свой меч так, что рукоять теперь смотрела вперед, а лезвие шло вдоль руки к локтю и выше. Он поднырнул под удар. Если бы он придвинулся еще чуть ближе и немного сдвинулся влево, то, без сомнения, смог бы нанести варвару удар прямо в живот. На его месте и с его умениями я бы так и сделал.

Раздался глухой удар сабли Чирата о деревянный пол. Но даже этот звук не смог заглушить хруста, с которым рукоять меча Моравена сокрушила челюсть турасиндца. Голова гиганта откинулась назад, колени его подкосились. Он выронил саблю. Моравен отступил и высоко поднял свой меч над головой. Турасиндец замер на мгновение, — казалось, он сам себя поддерживает в воздухе. Легким движением руки Моравен мог снести с плеч голову противника.

Чират попытался что-то сказать, но сломанная челюсть совершенно его не слушалась. Он слегка покачнулся и упал лицом вниз. По черным перьям на его спине прошла легкая рябь. Слышно было, как тяжело он дышит. Моравен же, казалось, даже не запыхался.

В круг вошел юноша и поднял с пола саблю варвара. На мгновение Моравен слегка нахмурился, а затем опустился на одно колено и положил свой меч на пол перед креслом Правителя.

— Представление окончено, Ваше Высочество.

Кирон поднялся и кивком указал на поверженного варвара.

— Он был достойным противником?

— Один из лучших, с кем мне доводилось сразиться.

— Вам угрожала опасность?

Воин слегка склонил голову.

— Вошедший внутрь круга всегда в опасности. Но противник может нанести удар лишь в том случае, если ему это позволят. Любая ошибка может стать последней.

Правитель улыбнулся.

— Благодарю вас, дисейсерр Моравен Толо. До вашего отъезда из Морианда мне хотелось бы побеседовать с вами в Вентокикане.

— Благодарю за честь. — Моравен обернулся и взглянул на юношу, вертевшего в руках оружие Чирата. — Если мой ученик к тому времени выучит хорошие манеры, будет ли мне позволено представить его вам, Ваше Высочество?

— Разумеется, да.

Слова Моравена заставили ученика вздернуть голову. Он быстро опустился на колени, отложив саблю, и поклонился Правителю. Юноша не поднимал головы, пока Моравен не подал ему знак, едва заметно приподняв каблук сапога. Тогда он выпрямился, не поднимаясь с колен.

Правитель развел руки в стороны.

— Благодарю всех вас за внимание к предложенному представлению. Продолжайте веселиться, радуйтесь изобилию нашего урожая, наслаждайтесь Празднеством! Сегодня мы видели поединок героев, и это было поучительно для всех нас. Первое — мы увидели, что только самоотверженность и мастерство, поддерживаемое постоянными тренировками, могут принести победу. Второе — если не приложить всевозможные усилия для достижения успеха, мы будем повержены еще до начала битвы.

Глава двадцатая

Шестой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Койякан, Морианд.

Наленир.

После речи Правителя заиграли музыканты, и круг, где происходило представление, постепенно заполнили танцующие пары. Керу забрали оружие воинов и увели турасиндца. Моравен Толо улыбнулся в ответ на поздравления и смешался с толпой; Кирас последовал за ним.

Когда Моравен остановился, Кирас обошел его, встал впереди и глубоко поклонился.

— Прощу прощения, Учитель. Я даже не хотел вас так обременить.

— Это я понимаю. Но ты можешь искупить свою вину. — Моравен говорил тихим голосом. Он указал юноше на незанятое место в укромном углу и двинулся в том направлении. Кирас молча последовал за учителем. Юноша остановился и обернулся лицом к гостям, заняв наблюдательную позицию. Однако Моравен взял его за плечи и развернул лицом к себе. Таким образом, они поменялись местами.

— Простите меня, серркаи Моравен Толо.

— Возможно. Объясни мне, за какой проступок ты просишь прощения, и почему ты его совершил.

Кирас насупился.

— Я был самонадеян настолько, что решил, будто вы представите меня Правителю.

— Почему?

— Я дворянин из Тирата. Я предполагал, что вы представите меня знатным особам Наленира. — Кирас вздернул голову. — А это противоречит уроку, который я получил на кладбище. Здесь я — никто.

Моравен улыбнулся.

— Все это прекрасно, с твоей точки зрения, но попробуй взглянуть на вещи моими глазами. Ты считаешь, что я настолько плохо воспитан, что не представил бы тебя Правителю?

— Нет, Учитель, но…

Моравен предостерегающе поднял руку, заставив Кираса замолчать.

— Тогда что за причина могла заставить меня так выразиться?

Юноша нахмурил лоб, пытаясь сосредоточиться.

— Я никак не могу понять, Учитель!

— Полагаю, все же можешь. — Моравен прислонился к стене. — Ты видел все, что для этого нужно, и тебе известно все, чтобы найти ответ. Сосредоточься. Что ты видел?

— Вы победили это чудовище из Турасинда, но ведь исход битвы был ясен с самого начала.

— В самом деле?

Кирас распахнул глаза.

— Как вы можете думать, что я хоть на мгновение в вас засомневался? Он был силен, и стремителен, и огромен, но ведь он не прошел классического обучения! Ни одного законченного движения, он даже не пытался уходить от ударов или поставить защиту. Он просто бесконечно нападал. Он знал, что вы будете защищаться, но не станете убивать его, так что ему не о чем было беспокоиться!

— Но он пытался убить меня?

— Нет. Или… пытался?

Моравен медленно кивнул.

— Именно это он и намеревался сделать. Черные Орлы и ксидантцу не испытывают друг к другу особой любви.

Кирас улыбнулся.

— Это хорошо известно даже у нас в Тирате.

— Как правило, ксидантцу сталкиваются с ними в провинциях. Я прежде не сражался с Орлами, но говорил с теми, кому довелось.

— Ты считаешь его недоучкой, — Моравен поднял правую руку, так, что стал виден порванный рукав, — но он сражался очень хорошо. Так могут сражаться лишь лучшие.

— Если вы так считаете, Учитель…

— Ты мне не веришь?

— Нет, конечно же, верю. Он очень хорошо сражался… слишком хорошо для такого, как он.

— Совершенно верно. О чем это тебе говорит?

Кирас задумался, а потом изумленно прикрыл рот обеими руками. Моравен наблюдал, как глаза юноши сузились и вновь расширились. Кирас снова проигрывал в мыслях ход битвы. На его лице отразилось понимание. Постепенно в его сознании все вставало на свои места.

— Ох, Учитель, я… я так заблуждался!

— Объясни.

— Его сабля. Должно быть, над клинком поработал джианридин. Я прикасался к нему, вы боялись, что это может причинить мне вред. Вам нужно было заставить меня положить его на место. Поэтому вы и обратили внимание на то, что я нарушил этикет… чтобы отвлечь меня от сабли. — Кирас сжал руками ткань своего платья, словно пытаясь стереть яд. — Ведь так, Учитель?

— Почти, Кирас, почти. — Моравен сложил руки кончиками пальцев вместе. — Многие славные воины последовали за Императрицей в Пустоши, намереваясь уничтожить орды Турасинда. Все они погибли.

— Вы не верите, что Императрица и ее уцелевшие воины вернутся, когда настанет необходимость?

— Все возможно. Однако прошло уже семь столетий, и они не вернулись. Почему же они должны появиться сейчас? — Моравен продолжил, прежде чем Кирас успел что-либо ответить. — Даже в руках превосходного воина оружие не становится лучше. Однако меч, которым владел великий мастер, может помогать другим в совершенствовании своего искусства. Это более простой способ достичь джейдана.

— Мне это известно, Учитель. Я иногда тренировался с таким клинком.

— Замечательно. Тогда тебе понятно, как важно то, что мы только что видели. Мастер Ятан передал мне, что, по слухам, где-то в Пустошах обнаружены тайные склады подобного оружия. Я успел достаточно хорошо рассмотреть саблю турасиндца. Она определенно пережила Катаклизм. Кто-то вывозит из Пустошей оружие.

— Дезейрион?

— Возможно. Или кто-то еще. Но что из моего рассказа совершенно точно не может быть правдой?

На мгновение Кирас задумался.

— Такое оружие не может во множестве лежать в тайниках. Мечи должны быть захоронены вместе со своими владельцами или отосланы семьям погибших. Их не сваливают вместе, словно какие-то безделушки.

— И что это означает?

— Все, что угодно. — Кирас нахмурился. — В том числе и то, что кто-то раскапывает могилы. То есть…

— Продолжай.

Кирас покачал головой.

— Это так отвратительно, даже думать не хочется.

Врилксингна — самое мрачное из искусств, и самое опасное. Было хорошо известно, что даже искуснейший маг не может возродить к жизни мертвых. Однако это не означало, что мертвых нельзя использовать. Врилксингнаридины разыскивали и разрывали могилы воинов, известных своим мастерством. Они растирали останки в муку и продавали этот порошок. Поверье гласило, что вдохнувший прах великого воина обретает его способности. И это было далеко не самое непотребное из того, что делали врилксингнаридины. Но и мысли о том, что тела великих воителей прошлого могут быть растерты в порошок, которого хватит на целую армию, было достаточно, чтобы посеять ужас в людских сердцах.

— Вдыхающие Смерть и в самом деле отвратительны, но подумай, что ты видел? Темный хозяин дал понять всем присутствующим, что существует способ создавать искусных воинов. Гелосундцы с радостью бы использовали такую возможность, чтобы отвоевать свои земли. Наленирские дворяне из провинций, возможно, решили, что таким способом они могут собрать войско и свергнуть нынешнюю династию.

— Хорошо хоть здесь не было Правителя Дезейриона.

Не принадлежащий Моравену голос произнес:

— А вам не кажется, лирсеррдин Дейот, что для Правителя Пируста могло быть подготовлено отдельное представление, так что он, возможно, прекрасно обо всем осведомлен?

Моравен повернулся направо и поклонился обладательнице голоса.

— Ваше внимание — честь для нас, Госпожа.

Госпожа Нефрита и Янтаря улыбнулась — приветливо и, тем не менее, сдержанно.

— Вы оказали мне честь, сражаясь от моего имени. Надеюсь, вы не сочли мою просьбу чересчур самонадеянной?

— Я был польщен.

Она протянула ему левую руку, и Моравен предложил ей правую.

— Давайте немного прогуляемся. Вам не придется скучать, лирсеррдин. — При этих словах двое из ее учениц взяли Кираса под руки и увлекли в сторону танцующих. Остальные окружили Моравена и свою Госпожу, скрыв их от посторонних глаз.

— Следует ли мне сердиться, что вы не пришли навестить меня? Или, возможно, вы полагали, что я не узнаю вас под новым именем? — Она говорила мягким, мелодичным голосом, облекая свою обиду в шутливую форму. — Иногда мне даже казалось, что вы избегаете Морианда из-за меня.

Моравен прижал женскую руку локтем и провел Госпожу через череду двойных дверей в небольшой внутренний сад.

— Не из-за вас. Из-за того, что случилось во время моего прошлого пребывания здесь. Каждый раз, когда я хотел вернуться, меня посещали дурные предчувствия. — Он улыбнулся ей. — Мне казалось, что сами боги препятствуют нашей встрече.

— Вы хотите сказать, что по прибытии в столицу проводили ночи в «Трех Жемчужинах» из почтения к воле богов?

— Не говорите со мной так сердито, моя госпожа.

— Как вы холодны и официальны!

— А теперь ты пытаешься сбить меня с толку. — Моравен прикрыл глаза. — Если хочешь, называй меня привычным именем.

— У тебя может быть только одно имя. — Она подняла руку и нежно погладила его по щеке. — Я никогда не забывала о тебе. Мне нравится твое новое имя. Я буду называть тебя так, Моравен. Это имя подходит тебе гораздо больше. Оно предполагает большую осмотрительность, страсть не сиюминутную, а истинную…

— Твое имя, Парисса, всегда означало для меня именно такую страсть. — Моравен наклонился и взглянул на ее совершенное лицо с бездонными светлыми глазами. В эти глаза за прошедшие годы заглядывали тысячи, но кто из них видел то же, что и он? За ее ослепительной красотой, за отточенными движениями скрывалось искусство, которым она владела в той же степени, в какой Моравен владел мечом.

Он вспомнил, как они впервые были вместе. По его телу пробежал трепет, и кровь прилила к щекам. Он был еще молод — не так юн, как Кирас, но молод, — и она была молода. Он победил в поединке, сражаясь от ее имени, — хотя последнее занимало его тогда меньше, чем убеждение, что противник и в самом деле заслуживал смерти. Он уже испытал на себе, что такое магия меча, но тогда победы впервые следовали подряд, и он впервые поверил, что новые способности уже не покинут его.

То же самое происходило тогда и с ней. Вместе они испытали невероятные по силе ощущения, прежде неведомые ни ему, ни ей; это поразило обоих. И каждый раз наслаждение становилось все острее и сильнее. Для обычных людей, случайно испытавших такое наслаждение, связь превратилась бы в пагубную страсть, захватила бы их полностью, не оставив в жизни места ни для чего другого. Но эти двое владели собой настолько, что умели вовремя остановиться. Перед ними открылось море новых возможностей; одновременно пришло и знание, как не погрузиться в эту пучину навек.

Ее пальцы задержались на его щеке. Потом она притянула его к себе, ухватившись за накидку, и положила голову ему на грудь.

— Мы оба знаем, почему ты избегал нашей встречи, и почему я сама не сделала первый шаг. Но в такой вечер, как сегодня, — когда в Морианде чествуют героев, — в такой вечер не будет ли правильнее для нас быть вместе, а не врозь?

— Это верно, хотя, возможно, сегодня вечером мне придется сделать еще кое-что, чтобы подтвердить звание героя.

— Что именно?

Он приподнял ее лицо, взявшись пальцами за подбородок.

— Ятан рассказал мне о слухах относительно Пустошей. Совершенно ясно, что ты не случайно выбрала меня для поединка с наемником Черного Мириана. Ты хотела дать мне знать, что происходит. Вы с Ятаном не договаривались об этом?

— Нет, Моравен. Мне всего лишь стало известно, что ты посетил его и взял ученика. — Она сильнее сжала в пальцах ткань его накидки. — У меня была договоренность с Черным Мирианом. Моя любезность была оплачена, но знай я, что его человек попытается убить тебя, я потребовала бы большего.

— Сегодняшним вечером Черный Мириан хотел показать всем, какими возможностями обладает. Но к тому же он предупредил Кирона о непредвиденных трудностях, с которыми он может вскоре столкнуться.

— Он ничего не делает бесплатно. Его верность Короне имеет свою цену.

— Правителю Кирону это известно.

Госпожа поцеловала его в шею.

— Черный Мириан часто имеет дела со знатью из провинций. Столичные купцы богатеют с каждым днем, но дворяне во внутренних землях почти не имеют никаких прибылей. В прошлом они неохотно вкладывали средства в торговлю, и теперь купцы не пылают желанием щедро вознаградить их за былую скупость. Провинциальные дворяне хотят приобретать пряности и прочие товары, которые прибывают в Наленир на торговых судах, но у них нет золота, чтобы за это платить. В довершение всего, они видят, что Правитель озабочен в основном тем, что творится между Гелосундом и Дезейрионом. В этом году в Наленире собрали очень неплохой урожай, однако Правитель не снизил пошлины. Если бы в провинциях осталось больше зерна, дворяне смогли бы и выручить больше от продажи риса. Вместо этого Правитель забрал их зерно и, кроме того, потребовал, чтобы они прислали свои отряды для обороны от Дезейриона. Кто-то из них полагает, что личное войско спасет их в случае нападения дезейрионцев. Прочие считают, что армия понадобится, чтобы свергнуть Кирона, если он не начнет прислушиваться к их мнению.

Моравен медленно кивнул.

— Полагаю, и здесь, в городе, найдутся менее обеспеченные торговцы, считающие, что иметь личное войско было бы очень полезно, чтобы помешать остальным и способствовать процветанию своих собственных дел. Ведь единственное, что сдерживает их, — это то, что пока торговля всем приносит неплохие прибыли?

— Да. Правителю известно о недовольстве в провинциях, и он требует, чтобы некоторые купцы взамен на возможность пользоваться картами Антураси заключали денежные договоренности со знатью. Карты Антураси приносят удачу и ни разу не подводили, тогда как многие картографы были разорены из-за неудачных торговых предприятий. Однако сейчас достаточно краха одной-единственной экспедиции, и это станет крахом государства. Конец торговле, конец процветанию, и клинки надолго покинут ножны.

— Экспедиция на «Волке Бури»?

Она улыбнулась ему.

— Для человека, достаточно давно не бывавшего в Морианде, ты неплохо разбираешься в государственных делах.

— Сегодня — Морианд, столетия назад — Келеван… — Моравен нахмурился. — Разница в том, что тогда сражались настоящие воины. Было проще разобраться, что происходит, и оценить силы — свои и противников. Теперь же мы будем иметь дело с древними клинками и прахом; целое войско уместится где-нибудь на складе, и явится на свет по мановению руки. Никаких расходов по содержанию армии, и во всей этой армии ни одного, обладающего мудростью воина…

— Ты знаешь, что с этим делать?

— Нет. Пока что — нет. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Мне необходимо многое узнать, но в запасе еще есть немного времени. С «Волком Бури» не может ничего произойти прежде, чем он покинет Морианд.

— И ты сможешь провести часть этого времени со мной?

Моравен приблизил лицо к ее губам.

— Разве может быть что-нибудь лучше, чем провести его с тобой?

Глава двадцать первая

Шестой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Ширикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Пируст откинул крышку ящичка из черного дерева, стоящего на столе в одном из покоев, отведенных для него и свиты. Внутри, на красном бархате, лежали девять фигурок из металла. Все они, кроме одной, были искусно расписаны. Самая высокая фигура — два с половиной дюйма в высоту — была полностью черной, исключая лицо. На груди виднелось изображение белого ястреба. Пируст вынул эту фигуру из ящичка и поднес к горящей свече. Он вертел ее в пальцах, поворачивая то одной, то другой стороной к свету, любуясь больше чеканкой, чем росписью — последняя была выполнена явно торопливо и достаточно небрежно.

Он улыбнулся.

— В этом году они более снисходительны ко мне, чем в прошлом. Это оттого, что я присутствую лично, или так распорядился Кирон?

Ему ответил тихий, надтреснутый голос, принадлежавший старой женщине:

— Точно сказать нельзя, Ваше Высочество. Кирон, в отличие от своего отца, не склонен издавать официальные указы по любому поводу.

Голос исходил из угла комнаты. Говорящую окутывала тень. Надвинутый капюшон скрывал лицо, видны были лишь длинные пряди седых волос.

Пируст поставил свою игрушечную копию на стол и вытащил из ящичка фигуру Кирона. Она была расписана с превосходным умением, одеяния выглядели чуть ли не лучше настоящих, в которые Кирон был облачен во время их последней встречи. Золото на его платье сверкало даже при тусклом освещении; будь пламя свечи поярче, блеск отделки, должно быть, слепил бы глаза. Художник постарался и в мельчайших подробностях изобразил поверженного драконом ястреба с летящими в разные стороны перьями.

— Забавно, не правда ли? Вот сейчас я держу его в руках и с легкостью могу сделать, что мне будет угодно. В жизни управлять его поведением значительно труднее.

Его гостья медленно покачала головой.

— Все это иллюзия. Он полагает, что управляет вами.

— Неужели? — Пируст поставил фигурку Кирона рядом со своей собственной, с удовлетворением отметив про себя, что его подобие выше ростом. — Он предлагает мне пищу, и это не то предложение, от которого я могу отказаться. Он ставит свои условия. Я нарушу их — иначе мой народ ждет гибель.

— Да, мой повелитель?

— Разве это не очевидно, Делазонса? Именно благодаря твоим наблюдателям я имею полное представление обо всем, что происходит в моих землях. Чиновники прячут истинную картину за числами, для двора у них имеются приглаженные, ни о чем не говорящие отчеты. Плохие новости перемежают слоями хороших. Это их способ поддерживать порядок, ведь на самом деле они ничего не смогут сделать, столкнувшись с хаосом. Они считают себя наследниками Империи, упраздненной Кирсой столетия тому назад. Она распределила власть между девятью правителями, но поддерживать их правление должны были чиновники. Они давно бы сместили правителей и сами захватили власть, и не сделали так лишь потому, что это было бы вопиющим нарушением порядка, провоцирующим наступление хаоса.

Она подняла вверх палец, но из рукава ее одеяния показался лишь длинный скрюченный ноготь.

— Вас не удивила осведомленность Правителя Кирона о нашем урожае. Вы — и небезосновательно — предположили, что эти сведения передали ему гелосундские шпионы. На самом деле это уже давно было известно вашим собственным чиновникам. Они начали переговоры с чиновниками Кирона о покупке риса, и о положении Дезейриона немедленно стало известно в Наленире. Задолго до того, как урожай был собран.

Пируст подергал себя за бородку искалеченной рукой.

— Точно так же он узнает и о любом готовящемся вторжении. Так он узнал и о моих попытках подавить мятежи гелосундских повстанцев.

— Да, это так. Но лишь отчасти. Мы об этом позаботимся. — Капюшон покачнулся. — Чиновники — это и наше благословение, и наше проклятие. Они необходимы, они обеспечивают быстрое выполнение приказов и передачу сведений, многократно копируя и рассылая с гонцами нужные бумаги. В их руках собраны все отчеты с точно выверенными датами, так что в любое мгновение можно проверить, как идет работа. Когда необходимо выполнить ваш приказ, он выполняется немедленно.

— Верно. Я использую эти же методы при военных действиях, чтобы управлять своим войском в походе.

— Разумеется, Ваше Высочество. Именно поэтому ваши походы всегда удачны, и будут удачны в будущем.

— Ты можешь не льстить мне, Темная Мать. Оставь это другим. — Пируст снова наклонился к ящичку и извлек фигурку Киро Антураси. Держа ее в руках, он обернулся. — Вот ключ к успеху в будущем.

— Позвольте мне убить его, Правитель.

Пируст посмотрел поверх красно-белой фигурки на то, что казалось ворохом черных лохмотьев в углу комнаты.

— Ты не в первый раз просишь разрешения убить его. Что за личные счеты у тебя с Киро Антураси?

— Никаких. Ваше Высочество. — Она едва заметно усмехнулась. — Это было бы для меня вызовом. Антурасикан надежен и безопасен. Как тюрьма. Так было задумано; и отец Кирона, и Кирон сделали все, чтобы так и было. Проникнуть внутрь непросто. Выбраться — еще сложнее. Попасть в Антурасикан, убить Киро так, чтобы это выглядело, словно естественная смерть, и незаметно исчезнуть — вот это, пожалуй, была бы самая трудная задача за всю мою жизнь.

— Кроме разве что побега из Девяти Кругов Геенны.

— Или с Девяти Небес. Да, Господин.

Мгновение Пируст наблюдал за ней. Она была такой всегда, сколько он себя помнил: дряхлая старуха, сгорбившаяся словно под тяжестью прожитых веков. Его отец говорил то же самое, поэтому Пируст сильно сомневался, что это ее истинная внешность. Так или иначе, скорее всего она принадлежала к джейкайврилам — темным мастерам, одно прикосновение которых само по себе могло убивать. Она долго служила интересам государственной безопасности в Дезейрионе, отвечая как за видимые силы, так и за тайные. Во многих поколениях представителей тени текла ее кровь. Это была ее семья.

Не сомневаюсь ни на мгновение, что ты можешь убить Киро Антураси. Он положил фигурку на ладонь и сжал ее в кулаке.

— Я вынужден отказывать тебе в просьбе, хотя мне и не хочется этого делать. Но, пока у Киро есть уязвимые места, он полезнее для нас живой, нежели мертвый. Кроме того, он не слишком важен для решения вопроса, который мы сейчас обсуждаем. Даже если вырезать всю его семью, уничтожить все их карты, это лишь на время приостановит Наленир, и только. Они исследуют мир — и благодаря этому могут торговать со всем миром. Это приносит Налениру золото. Кирон может позволить себе содержать и обучать армию гелосундских наемников. Они представляют угрозу для меня, они обеспечивают защиту для него. Если возникнет необходимость, он сможет позволить себе нанять еще больше воинов. Любые действия с моей стороны встретят отпор гелосундцев, купленных Кироном. А затем он поднимет собственную армию, и мы умрем от голода прежде, чем сможем завоевать хоть пядь наленирской земли.

— Поэтому вы снаряжаете экспедиции в Пустоши и поддерживаете изучающих джианри. Если вам удастся собрать достаточно магических реликвий — или, возможно, джианридины смогут улучшить свои машины, — вы сможете создать армию, превосходящую войска Кирона. Он ищет способы обогатиться еще больше; вы должны искать способы отнять у него золото.

— Не нравится мне это положение, — Пируст поставил фигуру картографа рядом с двумя другими. — Словно Кирон замахнулся хлыстом, а я вынужден пятиться, будто какая-то дворняжка.

— В этом есть свои преимущества, Правитель.

— Правда?

Старуха сделала неопределенное движение в сторону Койякана.

— Кирон полагает, что он главный герой сегодняшнего чествования, а вы — дворняжка, не отводящая взгляда от кончика его хлыста. Он пригрозил вам голодом в случае неповиновения. Вы полагаете, его всерьез беспокоит, продолжит ли Дезейрион военные действия в Гелосунде или нет?

Пируст нахмурился.

— Верно. Он поддерживает эту войну. Она изматывает меня, а его — ничуть. Даже напротив, это ему на руку.

— И в том случае, если вы продолжите войну, он сделает вывод, что вы глупец, поскольку рискуете потерять обещанное вам зерно. Как вы понимаете, он может отказать вам в пище, но не откажет своим союзникам. Мы можем просто-напросто захватить зерно, предназначавшееся им. Тогда Кирон прекратит помогать и им, но вы в любом случае останетесь в выигрыше.

— Это ничего мне не даст.

— С другой стороны, это даст вам многое.

Пируст выпрямился.

— Он решит, что я очень глуп и мои действия легко предсказуемы.

— И будет очень доволен, ведьэто как раз то, что его вполне бы устроило. В конце концов, поверил же он, что вы слепо следуете указаниям, полученным из вещих снов. — Она ткнула пальцем в сторону ящичка с фигурами. — Ваше Высочество, выньте фигуры Стражей — Облачного Дракона и Речного Дракона.

Понимая, что она что-то задумала, и зная, как ценны ее советы, Пируст повернулся к столу и взял из ящичка две фигуры, представлявшие самые ценные отряды наленирской армии. Цвета одежды и знаки отличия на оружии и щитах разнились, но в остальном фигуры были совершенно одинаковые, словно близнецы. Для отливки мастер взял одну и ту же форму, и лишь роспись позволяла отличать Стражей друг от друга.

— Они одинаковые.

— Да, действительно. Их можно отличить лишь по одежде и знакам на оружии.

— Совершенно верно, мой повелитель. В Гелосунде сражаются ваши Темные Ястребы и Горные Ястребы. Они пересекают реку и совершают карательные вылазки — в те места, где возникает в этом необходимость. Что, если бы в Гелосунде остался один отряд, но обе формы? Что, если чиновники по-прежнему отправляли бы отчеты о местонахождении и действиях двух отрядов? По существу, один из них оказался бы в вашем полном распоряжении, не привлекая к себе внимания.

— И для одного отряда нужно меньше продовольствия, чем для двух, так что я сумею сберечь часть захваченных запасов. Это понятно. И что же дальше?

— Я полагала, что все и так достаточно ясно, Ваше Высочество. — Ее смех задел его за живое. — Кирон полагает, что вам никогда не одолеть его, поскольку Наленир может позволить себе покупать отряды хорошо обученных наемников. Предполагается, что вам, чтобы сравняться с ними, необходимы мечи, прошедшие через руки джианридинов, или оружие давно погибших великих мастеров, или прах павших героев и прочие нелицеприятные способы. Мы с вами уже пришли к выводу, что это может пригодиться вначале, чтобы отвлечь внимание наленирских отрядов, в то время как лучшие, обученные отряды Дезейриона беспрепятственно двинутся дальше к цели.

— Верно.

Старуха поднялась с кресла и заковыляла к столу. Низко опущенная голова даже спереди не скрывала выпирающего горба.

— Что, если лучшие воины из ваших отрядов будут обучать ваш народ? Хотя бы простейшим умениям и дисциплине. Вместо того чтобы посылать на верную смерть ничего не умеющих крестьян, вы отправите сражаться людей, обладающих начальными навыками. У них будет возможность выжить, и это пойдет на пользу Дезейриону. Не стоит волноваться, что они обучатся чересчур многому — вы научите их следовать командам и правильно вести себя в походе, и только.

Пируст сдвинул брови, а затем медленно кивнул.

— Показавшие себя с лучшей стороны смогут учиться дальше в военных школах. Что ж, это может сработать. Обучение населения военным навыкам можно выдать за попытку подготовиться к тяжелой зиме. Будет голод, и народные отряды пригодятся, чтобы поддерживать порядок в провинциях. Кирон воспримет это как очередное неповиновение и начнет еще в большей степени недооценивать меня.

Делазонса прошла мимо Правителя к столу и щелкнула ногтем по голове уменьшенной копии Киро Антураси. Фигурка опрокинулась и упала на стол.

— Правитель Кирон посчитает, что вы обратили свое внимание на трудности внутри своей державы, пытаясь предотвратить последствия скудного урожая. Нам же следует изыскать способы изменить положение, при котором лишь Наленир может позволить себе исследовать мир и получать от этого прибыль. Как вам хорошо известно, у нас есть определенные планы. Вы говорили с его внуком, Келесом?

— Да, но пока что лишь предварительно. Насколько я успел понять, у него нет никакого желания выбираться из-под крылышка Киро.

— Да, Келес послушный внук. Второй менее сдержан, возможно, его удалось бы соблазнить. Но он отплывает на «Волке Бури», и здесь я бессильна.

Пируст ухмыльнулся и поставил фигуры Стражей на стол.

— Тебе так и не удалось подослать на судно шпиона.

— Это все равно было бы пустой тратой времени. Никто из обладающих умением копировать работу Джорима Антураси не смог бы хоть сколько-нибудь оставаться незамеченным на борту корабля. Способности возможных исполнителей передавать нам украденные сведения на расстоянии пока более чем сомнительны; а в том случае, если на борту обнаружили бы нашего человека, разразилась бы настоящая катастрофа. Вместо этого я предполагаю за время отсутствия корабля договориться с нужными людьми, оставшимися здесь. Тогда после возвращения «Волка Бури» мы выиграем значительно больше.

— А как насчет наших попыток заполучить карты Антураси или хотя бы других картографов?

Она рассмеялась.

— Карты Антураси охраняются лучше, чем сокровищница Наленира, так что здесь нам преуспеть не удалось. Мы достали другие карты, однако они очень похожи на те, которыми мы и так обладаем. Тем не менее, удалось заметить кое-что интересное.

— О, в самом деле?

— У нас есть собственные карты почти всего побережья бывшей Империи. За долгие годы произошли кое-какие изменения, в частности, образовались новые отмели, затрудняющие судоходство, и исчезли некоторые из старых. Любопытно, что на этих новых картах кое-где не отмечены имеющиеся отмели, и напротив, обозначена опасность там, где на самом деле совершенно чистая вода. Вывод очевиден: у Антураси есть свои люди в других домах, они-то и вносят в карты ошибочные поправки, стоящие жизни тем, кто ими пользуется.

Правитель Дезейриона поднял фигуру Киро и снова поставил ее рядом с остальными, заметив:

— А он, выходит, гораздо хитрее, чем я думал.

— Но, как вы верно заметили, Ваше Высочество, он уязвим.

Она развернулась и подняла руку, указывая пальцем на запад.

— Келес Антураси отправится в Пустоши. Я отправлю вслед за ним своих людей. Если удастся, один из них проникнет в его ближайшее окружение. Меня не слишком заботят его исследования, но я предприму все возможное, чтобы он попадал в положения, ставящие его в зависимость от нас. Если мы завоюем доверие, спасая его жизнь — великолепно. Если придется захватить его и держать в плену — что же, и это сойдет. По крайней мере, он будет у нас в руках, а значит — и способ держать в руках всех Антураси.

Пируст задумчиво кивнул.

— Кроме того, всегда есть еще один выход.

— Ваше слово, Ваше Высочество, и я это сделаю!

— Не сейчас. — Пируст оставил в покое фигуру Киро и щелчком сбил с ног двойника Правителя Кирона. — Я не хочу использовать эту возможность до срока. Это не то решение, которое можно принять с легкостью.

— Короне не угрожали наемные убийцы со времен разделения Империи.

— Тебе лучше знать, Темная Мать.

Он заметил, как под капюшоном блеснули в улыбке зубы.

— Никто не знает этого лучше, чем я, Ваше Высочество. Это не был наемный убийца. Я знала бы.

— Я так и подумал. — Пируст утвердительно кивнул. — Это может сработать лишь в подходящее время. Когда наступит такой день, и все будет зависеть от его решений, когда не останется ничего другого — я это сделаю. Неважно, действительно ли он герой из героев или нет. Будет иметь значение лишь одно — что он мертв. После этого наступит хаос, и определять новые порядки станет меч, а не чиновничье перо.

Глава двадцать вторая

Восьмой день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Келес Антураси отложил книгу и медленно поднялся с кресла навстречу вошедшему брату. На лице Джорима отразилось удивление, и Келес удовлетворенно улыбнулся. Он решил не показывать брату легкого недомогания, которое пока не прошло. Он заставил себя выпрямиться, несмотря на занывшую спину.

— Ты встал на ноги куда быстрее, чем мы предполагали, Келес! Это не повредит тебе?

— Я чувствую себя великолепно. Спасибо за внимание. — Келес улыбнулся еще шире. — Магия посланницы пошла на пользу моей спине. Я должен как можно быстрее не только встать на ноги, но и начать на них ходить. Иначе дед запрет меня здесь и будет вымещать на мне всю свою ярость.

— Он тебя навещал?

— Нет, но присылал вместо себя Улана с горой предписаний и указаний — Урмир и то оставил чиновникам меньше. Меня уже от них тошнит.

Джорим понимающе кивнул и засунул большие пальцы рук за черный пояс, скреплявший на талии его зеленое платье.

— Понимаю. Мне жаль, что людям, занятым подготовкой «Волка Бури» к отплытию, приходится работать во время Празднества. Но мне уже не терпится отправиться вниз по реке, подальше отсюда. Никогда не может быть слишком рано для путешествия!

— Дай мне еще пару дней, и я сам отправлюсь отсюда вверх по реке.

— Отлично.

Джорим подошел ближе и взял в руки потрепанный томик в кожаном переплете.

— «Воспоминания Амениса Дукао»? Ты ведь не воспринимаешь это всерьез? Не считаешь, что это поможет тебе в путешествии?

— Нет, разумеется, но кое-что полезное там есть. — Келес с облегчением опустился обратно в кресло, положил ноги на невысокую скамеечку и жестом предложил брату сесть напротив. — Детьми мы любили эту книгу. А недавно Нирати читала мне из нее вслух, и мне понравилось. К тому же, там вовсе не все выдумка. Дукао действительно побывал в Пустошах, и он сражался с турасиндцами плечом к плечу с Императрицей.

— Кое-что полезное? О, боги. — Джорим придвинул другое кресло, уселся и тоже закинул ноги на скамеечку. — Келес, Келес, ну что мне с тобой делать?

Он хлопнул рукой по переплету книги. Келес примиряюще поднял руки.

— Я знаю, что ты собираешься сказать. Эта книга — сборник древних легенд, и, согласно описанной в ней же истории, когда-то в Пустошах рыскавшими в поисках наживы бродягами случайно была найдена рукопись самого Дукао. Нашедшие рукопись передали ее какому-то ценителю, тот ее перевел, после чего манускрипт таинственным образом пропал.

— Совершенно верно. Кида Джамит — псевдоним какого-то виринского дворянина, который и севернее ближайших гор-то никогда не бывал, и ни разу даже не приближался к Иксиллу, разве что побывал на побережье Темного моря. Он выбрал имя Амениса Дукао, поскольку из истории о нем было известно очень мало.

— Мы об этом и раньше спорили. — Келес вздохнул. — И все-таки, некоторые замечания относительно условий в Пустошах верны.

Джорим тоже вздохнул и сдвинул брови.

— В Уммуммораре и Тейджанмореке есть очень странные места. Их лишь слегка коснулся Катаклизм. А ты собираешься отправиться гораздо дальше и столкнешься с еще более странными вещами.

— Именно об этом и говорится в книге.

— Но неправильно, дорогой братец. Я побывал там, и я видел такое, что Джамиту никогда и не снилось. Я видел дерево, — одно-единственное дерево посредине густого леса, — ставшее полностью прозрачным, словно хрусталь. Его листья, опадая, превращались в обычные. Его фрукты, собранные с веток, мгновенно сгнивали. Цветы сладко благоухали, но, сорванные, увядали во мгновение ока.

— Но автор пишет именно о таких вещах.

— И все равно — он в этом не разбирается. Я видел дерево, а у него целая роща, но, боюсь, тебе придется проехать через хрустальные леса, а возможно, и что похуже. — Джорим раскрыл книгу и указал на изображение воина в боевых доспехах. — Аменису Дукао повезло. Он погиб в великой битве и достиг Кайанманга значительно раньше, чем его братья. Он смог приветствовать их на Небесах, когда они погибли вслед за ним. Он не выжил, и, возможно, к лучшему — он не успел увидеть, что сотворил Катаклизм с Иксиллом.

Келес кивнул. Пряча улыбку, он наблюдал за Джоримом, который уже начал горячиться. Он знал, что еще некоторое время может вот так поддразнивать брата, но решил остановиться на этом, чтобы не раздражать Джорима.

— Твоя точка зрения хорошо обоснована. Все же, возможно, эти истории отчасти подготовят меня к тому, что мне предстоит увидеть.

Джорим неожиданно легко согласился.

— Верно. Но, по правде говоря, мне бы хотелось, чтобы в этом путешествии тебя сопровождал кто-то вроде Амениса Дукао.

— Я в состоянии сам о себе позаботиться.

Джорим отложил книгу, убрал ноги со скамеечки и наклонился к Келесу. Он оперся локтями на колени и сложил вместе ладони.

— Келес, ты должен запомнить две вещи. Первое — я очень уважаю тебя и твою работу. Исследование притоков Золотой реки было выполнено безупречно. Я завидую твоей способности замечать малейшие детали, твоей точности. И второе. Я знаю, что ты будешь так же, если не более, старателен во время предстоящего путешествия. Ты великолепно справишься со своими задачами, я в этом ничуточки не сомневаюсь.

— Но?

— Но я беспокоюсь о тебе.

— Джорим, я твой старший брат. Это я должен беспокоиться о тебе.

Младший Антураси улыбнулся, но тут же опять стал серьезен.

— Келес ты превосходный картограф. А я — искатель приключений, в эту экспедицию в Пустоши совершенно точно должен был отправиться такой, как я.

Келес махнул рукой в сторону реки.

— А на «Волке Бури» искатели приключений не пригодятся?

— Пригодятся. Но не в такой степени. — Джорим встал и принялся расхаживать по комнате. — Я был в подобных местах, Келес. Ничего хорошего для тебя там нет, совершенно ничего. А в Пустошах будет еще хуже. Воин из тебя никудышный. Когда-то ты сносно стрелял из лука, однако давно забросил тренировки. Там ты будешь беззащитен!

Келес откинулся на спинку кресла, сложив ладони и поглаживая большими пальцами уголки губ. Неподдельная тревога брата отозвалась в нем, всколыхнув волну старательно подавляемого страха. Кроме того, что было описано в книге Джамита и еще сотне подобных ей, восхищающих детей и с презрением отвергаемых большинством взрослых, Келес действительно ничего не знал о том, с чем ему предстоит столкнуться в ближайшем будущем. Его брат совершенно прав, говоря о его владении мечом, и мысленно Келес наказал себе непременно включить в список необходимых вещей лук и стрелы.

Джорим был прав, но прямо сейчас обсуждать это Келес не хотел, поэтому сделал единственное, что мог: перевел разговор на другую тему.

— Ты ошибаешься, Джорим, считая, что на «Волке Бури» такой, как ты, почти не понадобится. По крайней мере, я знаю, чего можно ожидать. А у тебя ни малейшего намека. Там, впереди, может быть что угодно или вообще ничего. А если вы свалитесь с края мира?

Джорим рассмеялся. Многие никогда не имевшие дела с картами и не изучавшие устройство мира люди продолжали суеверно держаться мнения, будто мир плоский и имеет края. Но им было хорошо известно, что мир представляет из себя шар определенного размера. Их дед даже вычислил этот размер, и, исходя из его расчетов, путешествие на «Волке Бури» должно было занять два года.

— Вы можете столкнуться с чем угодно, и, возможно, столкнетесь. — Келес расширил глаза, словно от ужаса. — Людоеды. Демоны. Чудовища. Надеюсь, ты владеешь мечом даже лучше, чем говорят!

Джорим молча кивнул, воздержавшись от ответа. Помедлив, он произнес:

— Я об этом думал, представь себе. Что бы ни ожидало «Волка Бури» в океане, — оно убило нашего отца. Не думаю, что мне суждено повторить его судьбу, но признаю, что опасность существует. Что до людоедов, демонов и чудовищ, так мне рассказывали, что Уммумморар и прочие подобные места кишат ими. Оказалось, что все это далеко от истины. Я ни разу ни с чем таким не сталкивался, так что это не слишком меня беспокоит.

— Неужели? — Келес нахмурил брови. — Тогда зачем же ты пришел ко мне?

— Думаю, для «Волка Бури» я слишком уж люблю приключения, Келес. У меня отлично получается возглавлять экспедиции в неизведанные земли, исследовать новые места, охотиться на диких зверей.

— Именно этим ты и будешь заниматься.

— Но не на корабле. У корабля есть капитан, очень хороший капитан, так что проку от меня? Ты-то придумал бы, чем полезным заняться во время плавания.

— Подойди-ка сюда. Сядь. — Келес опустил ноги на пол. Джорим ничего на это не сказал. — Ты будешь делать то, что должен, Джорим. Измерять широту и долготу и возглавлять экспедиции в новые земли, которые вы откроете. Вот твоя задача, и для ее выполнения тебе потребуются вся твоя смелость и хладнокровие перед лицом опасностей. Вот чего от тебя ждут. Ты отправляешься в величайшее путешествие в истории. Наш отец для меня всегда был великим человеком, я очень любил его. Но тебе предстоит совершить нечто большее и превзойти даже его.

Джорим нахмурился и смахнул с лица слезинку.

— Это у меня от пыльцы какого-то растения…

— Конечно.

— И как ты успел набраться такой мудрости, будучи всего на два года старше?

— Ну, это совершенно естественно, а еще нужно иметь маленького братца, которому так часто бывает необходим мудрый совет.

— Ага. Был бы и в самом деле таким умным, не попался бы Вируку под острые когти.

Келес засмеялся.

— Это уж точно. — Он согласно кивнул брату. — Я внимательно слушал тебя. Я возьму с собой лук и буду тренироваться.

Джорим широко улыбнулся.

— Рад это слышать. На самом деле я уже взял на себя смелость и добавил к твоей поклаже второй из двух моих лучших луков. Я бы отдал тебе свой любимый, но пока ты не сможешь его натянуть. Но и тот, который я тебе отдаю, способен пробить броню на расстоянии в сорок пять ярдов.

— Ты отдаешь мне свой лук, чтобы мне не пришлось подходить слишком близко и вынимать из ножен меч, правда?

Джорим наклонился и похлопал брата по колену.

— Келес, я постараюсь выразиться помягче. Ты настолько плохо владеешь мечом, что даже яблоку не о чем беспокоиться, если ты вдруг решишь разрезать его ножом.

— Я не настолько плох.

— Почти что настолько. Впрочем, это не имеет значения. — Джорим запустил руку в правый рукав и достал кольцо из нефрита с длинным, около дюйма, выступом, закручивающимся на самом конце. — Это кольцо я разыскал здесь, в Морианде. Когда-то оно принадлежало Панилу Иширу. О нем даже упоминается где-то в твоей книжке, хотя и мельком. Он был одним из лучших лучников Империи. Тренируйся с этим кольцом, и скоро ты будешь стрелять лучше кого бы то ни было во всем мире.

Келес принял из рук брата гладкое, блестящее кольцо. Выступ защищал подушечку большого пальца в том месте, где ее резала натянутая тетива. От прохладного камня не исходило никакого ощущения магии, ничего, что указывало бы на принадлежность кольца великому герою древности. Но Келес ничуть не сомневался, что оно будет действовать именно так, как сказал Джорим, помогая ему совершенствовать свои умения. И еще он знал, что брат заплатил за кольцо немалую цену.

— Это чересчур щедрый подарок, Джорим. Я не могу взять такую вещь с собой в Пустоши. И тебе самому оно понадобится не меньше моего там, куда ты направляешься.

— Ерунда. — Джорим взял брата за руку и заставил его сжать ладонь с лежащим на ней кольцом. — Тебе оно пригодится, я в этом уверен.

Келес вздохнул.

— Я возьму его, но только потому, что предполагаю нечто большее. Панил Ишир — один из тех, кто предположительно пережил наступление Катаклизма. Он где-то там, вместе с Бессмертной Императрицей, готовый по-прежнему служить ей, когда наступит решающий миг и она вернется, чтобы защитить свои Девять Княжеств.

— Да что ты говоришь? — Джорим расхохотался. — Нет, уж лучше читай воспоминания Амениса Дукао. Им и то можно верить больше, чем сказкам о Спящей Императрице!

Келес смущенно пожал плечами. Спина мгновенно отозвалась резкой болью.

— Ты просто не вполне правильно это воспринимаешь. И в сказках есть смысл.

— Да ты несешь полную бессмыслицу, так что мне даже любопытно, какие доказательства ты можешь привести, хотя и ясно, что они будут совершенно дурацкими!

— Они вовсе не дурацкие. Силы Империи, несомненно, победили в той битве, иначе варвары давно захватили бы Княжества. Кирса вместе с прочими выжившими воинами оказалась в западне на месте битвы. Катаклизм изменил это место, там появились чудовища и прочие вещи похуже турасиндцев, представляющие куда большую угрозу для Империи. Императрица и уцелевшие воины остались там, чтобы сдерживать это, чем бы оно ни было. Иначе чудовищные твари давно заполонили бы земли Княжеств. Это звучит вполне разумно.

— Это было бы разумно, если бы ты не занимался построением предположений на заведомо ошибочных предпосылках. Ты полагаешь, что из Пустошей в Княжества не являются чудовища, поскольку их оттуда не выпускают. Если чудовища действительно существуют, и если их действительно кто-то уничтожает в Пустошах, не позволяя распространиться по остальному миру, — почему ты считаешь, что это дело рук Кирсы и ее войска? К тому же, хотя они и были поголовно великие герои, с тех пор прошло не одно столетие. Сомневаюсь, что кто-то из них может быть жив до сих пор.

— Кайринус жив.

— Он не был героем.

— Неважно. — Келес кротко улыбнулся. — Если выжил хотя бы один, и если это окажется Панил, разве это будет не прекрасно — столетия спустя вернуть принадлежащее ему по праву?

— Если только он не примет тебя за расхитителя гробниц и не пристрелит без долгих разговоров. — Джорим покачал головой. — Временами, Келес, ты меня просто поражаешь. Не иначе как тебе в голову ударил яд с когтей Вирука.

— Ну и ну. По-моему, ты верил в эту чепуху не больше меня.

— Точно. Но теперь я поумнел. Одна из причин, по которой я тебе так отчаянно завидую — ты наверняка увидишь вещи куда более удивительные, чем Спящая Императрица.

— А может быть, и ее тоже.

— Может быть. О тех местах ходят разные слухи, вдевятеро причудливей описанного в этой книге. — Джорим на мгновение нахмурился. — Странно другое. Что остановило вируков? Почему они не воспользовались Катаклизмом и не вернули себе утерянную власть над миром? Они лучше переносят холод, чем люди, и менее подвержены действию магии. Они могли вернуться. Но они не вернулись.

— Вот видишь! Что, если это она?

— Или это они убивают тварей, а ты приписываешь их дела ей.

— Возможно. Не слишком-то приятно думать, что это может оказаться правдой. — И Келес осекся. Он внезапно осознал, что слова Джорима могут иметь совсем другой смысл. В голову ему пришла нежданная мысль. Келес почувствовал, как страх сжимает его сердце. — Во время той битвы в мир выплеснулось достаточно магии, чтобы изменить привычный ход вещей. Что, если последствия были еще более ужасными?

— А именно?

— А именно, открылся проход, через который к нам могут свободно попадать существа из иного мира? Что, если Вируки провели годы, сражаясь с тем, что выплескивалось в наш мир через эту дверь, а иначе они не выжили бы?

— Ну, Келес, если все случилось именно так, я могу сказать тебе вот что. Во-первых, научись хорошо стрелять. Очень хорошо. — Глаза Джорима сузились. — И внимательно следи за тем, что творится у тебя за спиной. Не стоит приводить домой непрошеных гостей.

Глава двадцать третья

Девятый день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Вентокикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон взмахом руки отослал служителей и младшего советника.

— Я сам закончу одеваться. Советник Делар, подождите снаружи, пока мы с Мастером Антураси не закончим. Потом вы проводите его обратно в зал.

Советник молча поклонился, подождал, пропуская служителей, и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

Правитель подергал ткань, расправляя одеяние, и взглянул на Келеса Антураси. Молодой человек был бледен и выглядел немного напуганным. И то, и другое было вполне объяснимо. Кирон улыбнулся, опустил руки и расправил плечи.

— Ну что, смотрится?

— Да, Ваше Высочество, — хрипло проговорил Келес. На нем самом была простая черная накидка, лишь спереди украшенная вышитым гербом семьи Антураси, под накидкой — зеленая туника и шаровары. — Да, Ваше Величество, это что-то необыкновенное.

— Но не то, что вы ожидали на мне увидеть? — Правитель подошел к низенькому круглому столику, по бокам которого стояла пара кресел. Келес увидел на столешнице, точно посередине, небольшой ящичек из темного дерева. Правитель опустился в кресло и жестом предложил сесть Келесу. Тот неловко поклонился и сел, чувствуя себя неуверенно.

— Прошу вас, Келес, не волнуйтесь. Я позвал вас не для того, чтобы отчитывать или давать указания. Я считаю вас другом, и мне небезразлична ваша судьба. Мой лекарь сообщал мне о состоянии вашего здоровья. Он протестовал против вирукианской магии, но вынужден признать, что это вам помогло. — Правитель с удобством расположился в кресле. Он даже вытянул ноги и положил одну на другую. — Вы оказали мне честь, посетив вместе с семьей сегодняшний прием. Я даже рискну предположить, что вы собираетесь отплыть вверх по реке одновременно с братом, который отправится вниз по течению на «Волке Бури».

— Да, Ваше Высочество. — Келес поморщился и откинулся на спинку стула. — Ваше Высочество, я польщен, что вы называете меня другом, но одновременно и озадачен. Вы знакомы с моим братом гораздо лучше, чем со мной. Я бы понял, если бы сейчас он сидел перед вами, но почему я?

— Мы уже беседовали. Не сегодня, раньше. А сегодня ваш день. — Кирон поднял руки, обводя широким жестом помещение. В отделке покоев преобладало благородное дерево золотистого оттенка. Двери и окна обрамлял четкий узор из полосок более темной древесины. Движущиеся панели закрывали входы и выходы, ширмы сглаживали углы, отлично подогнанные дверцы шкафов с одеждой были плотно затворены. Кроме столика и двух кресел, мебели в комнате было немного, и каждая вещь имела свое назначение, — как вешалка для одежды или небольшой шкафчик для вина и кубков.

— Я пригласил вас, чтобы дать понять, как высоко ценю сделанное вами для Наленира, и то, что еще предстоит сделать. Если позволите, я буду говорить откровенно.

Келес моргнул, его голубые глаза расширились от изумления.

— Вам не нужно спрашивать у меня разрешения, Ваше Высочество.

— Но ни слова из услышанного здесь не должно слететь с ваших губ.

Келес прижал к груди обе руки и собрался упасть на колени, но ноющая боль в спине остановила его.

— Никогда, Ваше Высочество!

— Прекрасно. — Кирон подался вперед, опираясь на подлокотник кресла левой рукой. — Меня охватил страх, когда ваш дед объявил, что собирается послать вас в Иксилл. Мы с ним действительно обсуждали необходимость такой экспедиции. Когда-то именно через земли Иксилла пролегал торговый путь на Дальний Запад. Не попытаться выяснить, что там творится теперь, было бы просто глупо. Если бы появилась возможность восстановить древнюю дорогу, возможно, и не понадобилось бы отправлять в плавание «Волка Бури». И все же… оттуда до нас почти не доходило вестей, так что мы были почти уверены, что путь все еще закрыт, и будет пока закрыт — лет на девяносто. За это время так или иначе Налениру удалось бы добиться еще большего благосостояния, и тогда мы нашли бы не этот, так другой способ снова восстановить Империю.

Но ваш дед выбрал вас и произнес при этом мое имя, что поставило меня в непростое положение. Как вам хорошо известно, он иногда бывает… немного упрямым.

Келес рассмеялся, почувствовав, как робость наконец отпускает его.

— Вы очень деликатны, Ваше Высочество.

— Стараюсь. Однако, полагаю, с вами я могу говорить открыто. Ваш дед время от времени откровенно пренебрегает моей волей, в последние годы все чаще и чаще. Если бы не его заслуги перед Налениром, я, честное слово, приказал бы выпороть его на базарной площади. Вам не хотелось бы на такое посмотреть?

— Посмотреть? Иногда я чувствую, что с удовольствием помог бы!

— Ну, я сомневаюсь, что вам представится такая возможность. Однако помочь вы можете, хотя и иным способом. — Кирон понизил голос, и Келес наклонился вперед, чтобы лучше слышать. — Выполнение поставленной перед вами задачи очень важно для Наленира. Пойдут разные слухи. Вы еще их услышите. Этим слухам я сам и положил начало. Люди должны поверить, что вы тайно вернулись ко двору, так как представляете слишком большую ценность для государства, чтобы скитаться в Пустошах, — с последним, кстати, я совершенно согласен.

— Не уверен, что понимаю вас, сир.

— Все это делается ради вашей безопасности. Ваш отъезд станет настоящим представлением. Я уже нашел кое-кого, кто сможет подменить вас. Я подобрал людей, которые будут сопровождать вас вверх по реке; они привлекут внимание к вашему двойнику, но не позволят чересчур приближаться посторонним. Они двинутся медленно, вызывая всеобщий интерес. Наших врагов отвлечет эта компания. А вы поплывете незамеченным на том же судне, сменив имя и облик.

— Простите, Ваше Высочество, но не благоразумнее ли отправить меня на другом судне?

— Нет. Враги попытаются выведать как можно больше у актера, играющего вашу роль. Вряд ли у них останется время и силы на других. Более того, мы сможем легко вычислить тех, кто станет назойливо втираться в доверие к вашему двойнику.

— Понимаю, Ваше Высочество. — Келес зябко обхватил себя руками. — Вы полагаете, путешествие будет опасным? Я не имею в виду те опасности…

Кирон громко рассмеялся.

— Вы ведь Антураси. Для врагов вы — ключ к вашему деду. Но и сами по себе представляете немалую ценность. Я знаю, что Правитель Пируст предлагал вам работать на него.

— Я отказался, Ваше Высочество, немедленно и без всяких оговорок.

— Успокойтесь, Келес, я знаю, знаю. Я знаю, что вы любите свою семью и свой народ, и знаю, что могу вам доверять, — Кирон снова заговорил тихо. — Ведь я могу вам доверять, верно?

Келес поморщился от боли, но опустился на одно колено и склонил голову, едва не коснувшись лбом поверхности низкого стола.

— Во всем, Ваше Высочество.

— Я так и предполагал. Примите мою благодарность. Я знал, что не ошибаюсь в вас, когда решил говорить откровенно. А теперь послушайте меня. — Правитель откинулся назад. Взгляд его стал жестким. — Я позабочусь о вашей безопасности. Вы должны довериться мне, независимо от того, как это будет выглядеть. Под моей защитой вы сможете выполнить то, чего хочет ваш дед. Но, возможно, я попрошу вас еще о паре услуг. В этом случае попытаюсь найти способ передать вам мое сообщение.

Кирон приподнял правую руку, и Келес выпрямился, присев на краешек кресла. Правитель положил руку на деревянный ящичек в центре стола.

— Вам наверняка известна легенда о моем прадеде, который в детстве любил играть с игрушечными солдатиками, и поэтому смог захватить трон и основать нашу династию. Пока другие дети обучались военному искусству и владению мечом, болезненный ребенок бесконечно командовал своими выдуманными войсками и учился, как выгодней всего использовать в бою имеющиеся отряды.

— Да, Ваше Высочество. В детстве мы с братом часто играли в солдатиков. Отец, — а иногда и дед, — показывали нам фигуры, изготовленные по случаю Празднества, но нам никогда не разрешалось играть с ними.

Кирон улыбнулся.

— Думаю, с ними никто никогда не играл, а жаль.

Он открыл ящичек. На красном бархате лежали девять фигурок.

— Тогда вам известно и то, что Правитель преподносит такой набор каждой семье, приглашенной на прием в Вентокикане. Вы первый, кто видит фигуры этого года, исключая мастеров, изготовивших их, и меня самого. Наборов ровно столько, сколько необходимо; если останутся лишние, они будут уничтожены.

— Они такие красивые, Ваше Высочество.

— Мне тоже так кажется. — Кирон улыбнулся. — Ежегодно я определяю, кто будет запечатлен в следующем наборе.

— Это великая честь — получить такой подарок, Ваше Высочество. — Келес не отводил взгляда от открытого ящичка. — Трудно даже представить, что нужно сделать, чтобы заслужить право попасть в очередной набор в качестве фигуры…

— Попробуйте представить, Келес Антураси. — Правитель взял в руки фигуру Киро. — Ваш дед принес неоценимую пользу Налениру, и в этом году ему исполнился восемьдесят один год. В честь его заслуг и юбилея была изготовлена эта фигура. Вас с братом ожидает то же. Вы оба станете достойны даже больших почестей, если вернетесь с победой.

Выражение благоговения медленно стерлось с лица Келеса. Он взглянул на Правителя.

— Если мой дед хотя бы заподозрит, что такое возможно, он может выкинуть что-нибудь… даже страшно подумать.

Кирон кивнул.

— Верно. Поэтому пока мы не будем ему ничего рассказывать. — Он положил копию Киро обратно в ящичек и захлопнул крышку. — Эта маленькая тайна будет храниться, как эти фигуры. И я позабочусь, чтобы вам ничего не угрожало.

— Да, Ваше Высочество. Благодарю вас.

Правитель развел руками.

— Что ж, возвращайтесь к гостям и наслаждайтесь праздником. Скажите им, что я где-то услышал про лесную кошку цвета красного песка с черными полосками и хотел непременно взять обещание, что привезете с полдюжины таких для моего зверинца, хотя вы и не Джорим. Или что-нибудь в этом роде, неважно. Для большинства вполне сгодится, а прочие все равно не поверят, что бы вы ни сказали.

— Да, Ваше Высочество. — Келес поднялся с кресла и поклонился.

Прежде чем он успел выпрямиться, Правитель встал и легонько похлопал его по плечам.

— Вы поклонились, хотя это и причиняет вам боль. Это показывает глубину вашей души, Келес. Ваше будущее и будущее нашего народа отныне тесно связаны. Вместе нас ждет процветание. Никогда не забывайте, что здесь вас любят, чтят и с нетерпением ожидают вашего возвращения.

Келес кивнул, выпрямившись, и вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Правитель обернулся к ширме в углу комнаты.

— Теперь мы можем спокойно поговорить.

В комнату шагнул Моравен Толо, одетый во все черное. Только накидку украшали изображения тигров.

— Я слушал, как вы и просили, Правитель Кирон.

— Прошу прощения, серркаи, что вовлек вас в этот небольшой обман, но мне необходимо было, чтобы вы услышали две вещи. Во-первых, как вы могли убедиться сами, он не имеет ни малейшего представления о том, с чем может столкнуться. Он простодушен, как дитя, и ему необходима защита.

Воин склонил голову.

— Вы хотите, чтобы я защищал его?

— Я никогда не предложил бы вам роль простого наемника, серркаи. Но мне показалось, учитывая поручение, данное вам дисейсерром Ятаном, что по дороге вам вполне может пригодиться умелый картограф.

— Ваши слова мудры, Ваше Высочество, не стану отрицать. — Моравен обернулся и посмотрел в сторону двери. — Мне ведь не придется в одиночку наблюдать за успешным завершением его путешествия?

— У вас есть ученик.

— Верно, Ваше Высочество. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Он будет не один. — Правитель вытащил из складок накидки запечатанный красным воском бумажный пакет. — У меня есть еще одно поручение для вас обоих. Откройте пакет, когда встретитесь с ним в Грие.

Глаза Моравена сузились.

— Я не отказываюсь от службы Короне, Ваше Высочество. Мы оба знаем, чем я обязан вашей семье. Однако вы поручили мне выполнение двух заданий. Оба трудны, и оба подразумевают большую ответственность. Вы многого от меня требуете.

Кирон спрятал в уголках губ появившуюся было улыбку.

— Намедни вы развлекали меня по просьбе друга. Теперь я прошу вас отдать долг чести Дому Комира. И после этого Дом Комира будет, в свою очередь, обязан вам.

Моравен едва заметно поклонился и снова поднял голову.

— Даже играя мной, словно игрушкой, вы не поможете мне отдать долг.

— Некоторые долги невозможно вернуть, Моравен Толо. Давайте думать в первую очередь о деле.

Голос Правителя смягчился, и он продолжил, но уже тише:

— Во время странствий вы спасаете отдельных людей от постигших их несчастий. Сейчас же вам предстоит найти способ предотвратить войну и спасти многих. Я возьму на себя долг, ведь мы оба понимаем, что в случае вашего успеха выиграет государство.

— Если бы положение не было настолько серьезным, я отказался бы, Правитель Кирон. — Моравен почтительно поклонился. — Надеюсь, мне удастся преуспеть.

— И я на это надеюсь. — Кирон поежился. — А если нет… Возможно, Дом Комира канет в небытие, и долги будет возвращать некому.

Глава двадцать четвертая

Девятый день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Вентокикан, Морианд.

Наленир.

Келеса ничуть не удивило, что первой после возвращения из покоев Правителя к нему подошла сестра. Многие видели, как Келеса увели, и, разумеется, всем было любопытно: он отправился за наградой или наказанием? Он вернулся без видимых признаков милости Правителя, и большинство решило на всякий случай не обращать на него внимания.

— Чем ты так обеспокоен, Келес? — Нирати взяла брата под руку и погладила по спине. — Ты напуган.

Он взглянул на сестру, осознав, что она совершенно права.

— А я думал, ты не умеешь читать мои мысли.

— У тебя все написано на лице. — Она ободряюще улыбнулась. — Но даже если бы и обладала таким даром, то не смогла бы читать твои мысли, а уловила лишь то, что ты сам захотел бы мне передать.

— Тогда промолчим. — Келес увлек Нирати в сторону стола с напитками. Слуга поднес ему небольшой фарфоровый кубок со сладким вином. Он отпил и повел плечами, словно намереваясь отбросить прочь болезненные ощущения в спине.

— Правитель не сделал ничего, что могло бы меня напугать напротив, он старался сделать все, чтобы придать мне уверенности. Знаешь, я принял его слова близко к сердцу, и ты бы на моем месте чувствовала то же, Нирати. Не бойся за меня.

Сестра взяла кубок с вином и прищурилась.

— Я пообещаю, что не буду волноваться, ты расскажешь мне?

— Не могу. Он запретил мне касаться вопросов, которые мы обсуждали, с кем бы то ни было. Я могу рассказать историю для гостей, но ведь ты все равно поймешь, что это неправда.

Нирати посмотрела на него поверх кубка.

— Объясни мне, чем же ты напуган?

— С этим все еще сложнее. — Келес глотнул вина, мельком подумав, что, возможно, стоит выпить его залпом. Может быть, это поднимет настроение? Но умом Келес понимал, что лучше не станет. Это не упростит положения, в котором он оказался. Лучше уж смотреть трудностям в лицо, чем отворачиваться от них. — Пока мы с Правителем беседовали, я осознал, что на меня возложена огромная ответственность. На днях мы с Джоримом обсуждали предстоящее путешествие, и он обрисовал возможные опасности. Я решил, что все это не смертельно. Одна-две метко пущенные стрелы — и неприятности позади.

Нирати рассмеялась.

— Ну, умение метко стрелять в любом случае тебе не помешает.

— Это так, но Правитель недвусмысленно дал мне понять, что моя задача гораздо значительнее, чем кажется на первый взгляд. Я еду в Пустоши не только потому, что вызвал гнев деда, испортив ему праздник. Это важно для Наленира, возможно, жизненно важно. Я-то полагал, что все дело в более бурной, чем обычно, семейной разборке. Нет же, все куда серьезнее.

Она понимающе кивнула.

— Он поднял ставки. Теперь цена гораздо выше.

— Как будто мало простой возможности погибнуть. Совершенно верно.

— И ты хотел, чтобы я не волновалась?

Келес нагнулся и поцеловал сестру в лоб.

— Точно. Моих переживаний вполне хватит на нас двоих. Я хочу быть уверен, что ты осталась в безопасности здесь, в Морианде, что ты веселишься, разбиваешь сердца поклонников и так далее. Найди кого-нибудь, кто станет достойным прибавлением для нашего семейства!

В глазах Нирати промелькнули озорные огоньки.

— Тогда моя задача посложней твоей, учитывая, что дед с матушкой день-деньской неусыпно следят за мной. Но все-таки надежда есть.

Келес обернулся, проследив за направлением ее взгляда. В зал входила Маджиата Фозель с семьей. Вместе с ними шел высокий человек, одежда и манеры которого выдавали уроженца Дезейриона. Он был, несомненно, красив, и принадлежал к тому типу мужчин, который определенно нравился Нирати. Граф навещал Келеса во время болезни, и тот нашел, что он к тому же умен. Это тоже хорошо; Нирати не выносила идиотов.

— Ну-ка, Нир, скажи: он тебе нравится сам по себе или потому, что с ней?

Он почувствовал, что Нирати поражена его словами.

— Ну и ну. Твои губы двигаются, а я слышу слова Джорима.

— Ты не ответила.

— Одна из причин важнее, но другая добавляет ощущениям остроты, дорогой братец. — Нирати смотрела, как Маджиата оставила спутников и двинулась в их сторону. — Я вас оставлю.

— А может, ей нужна ты. Что, если она собирается заявить, чтобы ты не вмешивалась?

— Пусть отправит мне письмо. Правда, для этого придется выучиться писать. — Нирати поцеловала его в щеку и прошла мимо Маджиаты, не удостоив ту даже кивком.

Келес кивнул подошедшей к бывшей невесте.

— Счастливого Празднества.

— Тебе того же. — Маджиата сложила руки на талии. — Рада видеть, что твои раны зажили.

— Почти. Но скоро я окончательно поправлюсь.

Мгновение она колебалась, а затем прибавила:

— Мои раны тоже заживают.

— Твои раны?.. Ах, да, верно. Я слышал, ты ходила на исцеление. Я все это время пролежал в беспамятстве. — Келес попытался представить красный рубец на ее нежной белой коже. Как-то раз она сильно испугалась, и у нее на подбородке выступило красное пятно. Он не чувствовал ничего, кроме любопытства — ни жалости, ни желания как-то помочь. Ему просто хотелось увидеть этот уродливый шрам, чтобы навеки стереть из памяти ее красоту.

Он снова взглянул на Маджиату. На этот раз ее лицо казалось маской из слоновой кости с яркими пятнами на губах и щеках.

— Я хочу, чтобы ты знал. Я не сержусь на тебя за то, что со мной произошло. Я прощаю тебе все во имя Празднества. Это случилось не по твоей вине.

— Не по моей вине? — Келес нахмурился. — Боюсь, я не понимаю.

— Не притворяйся, Келес. Хотя ты и отверг меня, мы с тобой знакомы очень близко. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь.

— И что же, если не секрет?

— Многое. В основном — сожаление и гнев. — Маджиата говорила тихо, и сплетники из числа гостей пытались подобраться поближе, чтобы ничего не упустить. — Ты сожалеешь, что отказался от меня. Сожалеешь, что не смог уберечь.

— Я полагал, что как раз уберег тебя, — заметил Келес, отдавая слуге кубок, чтобы тот вновь наполнил его. — Иначе, выходит, зря я заполучил эти шрамы.

— О, я не об этом. — Ее рот скривился в презрительной гримасе, уродовавшей лицо. — Ты не смог попросить Правителя, чтобы он отменил порку.

— Что?

— Ты не настолько жесток, чтобы намеренно причинить мне боль, хотя и разбил мне сердце.

— Я разбил тебе сердце? — Келес отхлебнул из кубка, раздумывая. Он пытался найти в ее словах хоть какой-то смысл. — Ты сама порвала со мной, разве не помнишь? Ты отказалась поехать со мной на «Волке Бури».

— Если бы я согласилась, мне пришлось бы ехать в Иксилл.

Он зажмурился, надеясь, что поймет логику девушки, хорошенько обдумав ее слова.

— Нет. Если бы ты согласилась, никаких Пустошей не было бы и в помине.

— Видишь? Ты сам во всем виноват, Келес.

— Ты только чтозаявила, что я ни в чем не виноват.

— Нет, я сказала, что прощаю тебя. — На лице ее появилось выражение разочарования, но она по-прежнему держала себя в руках и говорила спокойно. — Я хочу, чтобы ты знал, — я всегда буду любить тебя.

Келес запрокинул кубок и допил вино до дна. На мгновение кубок скрыл Маджиату, и все сразу встало на свои места. Для Маджиаты главным всегда оставалась она сама. Однако так далеко она прежде не заходила. Келес рискнул бы предположить, что порка что-то изменила в ней, но видел, что за ее словами скрывается трезвый расчет.

Все объяснялось крайне просто. Она и ее семья преследовали собственные цели. Им было выгодно остаться в хороших отношениях с Антураси; лишь в этом случае в будущем они смогут вести дела с Киро. Возможно, они также полагали, что этим угодят Правителю. Более того, если он благополучно вернется, — Келесу даже думать не хотелось об этом «если», — возможно, он привезет карту старого наземного торгового пути на запад. Вот когда семейству Фозель действительно пригодится дружба с Келесом. Они смогут обогатиться.

Он проглотил остатки вина, и улыбающийся слуга вновь наполнил кубок.

— Маджиата, я должен кое-что тебе сказать.

— Да? — спросила она шепотом, напомнившим ему ночи, проведенные вместе. — Скажи мне, Келес Антураси.

— Сейчас я подмечаю многое. Многое, что касается нас с тобой. И это правда, которую невозможно отрицать. Ты сказала, что любишь меня, и всегда будешь любить. — Он прижал левую руку к груди. — И я в самом деле кое-что чувствую.

— Да, Келес? — На ее лице застыло выражение ожидания. — Что ты чувствуешь?

— Откровенно говоря, — начал он с колотящимся сердцем, — меня просто-напросто тошнит.

— О, бедняжка Келес!

— Нет, думаю, ты не поняла. Меня тошнит от сознания того, что я мог так долго ошибаться относительно тебя, твоих чувств и твоих целей. Ты была совершенно уверена, — возможно, с самого начала, — что можешь вертеть мной, словно тряпичной куклой. Ты играла моими чувствами. Ты и сейчас полагаешь, что можешь играть ими, что, воркуя, шепча, соблазнительно виляя бедрами и предлагая мне поцелуи, можешь добиться того, чего на самом деле хочется лишь тебе. И что же тебе нужно? Мое вечное обожание? Богатство моей семьи, наши карты? Удача, не покидающая наш дом? Не знаю. Я предлагал тебе свое сердце, преданность, свою любовь. Ты их с презрением отвергла. А теперь подходишь и говоришь, что прощаешь меня, и я не должен чувствовать себя виновным в том, что тебя выпороли. Сейчас, Маджиата, слышишь, прямо сейчас, — он перестал сдерживаться и заговорил во весь голос, — я жалею, что ты не получила все сполна! Я был бы мертв, но ты получила бы по заслугам! Лучше бы я умер, но и твоя жизнь была бы сломана, и ты перестала бы верить в собственные глупые выдумки!

— Ты болен. В твоей крови яд Вирука, у тебя помутился рассудок! — Маджиата побледнела. Она развернулась и собралась уйти, но он схватил ее за руку и повернул к себе.

— Не так быстро, милая!

— Пусти меня!

— Нет, постой. Именем Празднества, я должен еще кое-что сказать. — Он продолжал сжимать ее руку, догадываясь, что на ее запястье останутся синяки. — Я согласился бы забыть о шрамах на моей спине, о том, что меня отправляют в Пустоши, но в этом случае и от тебя кое-что потребуется. Первое. Ты должна уяснить, что ответственность лежит на тебе и больше ни на ком. Да, я хотел спасти тебя от смерти, отрицать не стану, но знай я, что на самом деле ты настолько легкомысленна, нахальна и глупа, то не стал бы этого делать. Ты не видишь ничего, кроме себя самой, словно ты — пуп земли!

В ее глазах ничего не отражалось, и Келес знал — она не поняла и не приняла ничего из только что сказанного, но ему было уже все равно. В конце концов, его слышала не только Маджиата. Он продолжал:

— Однако, Маджиата, кому как не нам, Антураси, знать, что ты-то уж точно не пуп земли! Мы исследуем мир. Мы расширяем его границы. Люди, способные оглядеться вокруг и увидеть не только себя, знают, что в мире множество вещей, достойных изумления и восхищения, и ценят нашу работу! Благодаря нам мир становится больше, а ты — только меньше. Ладно, не стану тебя унижать — ты и сама отлично с этим справляешься… Но знаешь, что?

Он с удовольствием выпил последний глоток вина и впихнул ей в руки пустой кубок.

— Я еду в Пустоши… И я рад этому, я просто счастлив… Потому что там не будет тебя.

Глава двадцать пятая

Третий день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Волк Бури, Морианд.

Наленир.

Джорим Антураси поднялся на палубу «Волка Бури» и остановился, уперев руки в бока. Огромный корабль едва заметно покачивался. Волны медлительной Золотой реки разбивались о борт судна, но корабль был так велик и тяжел, что оставался почти неподвижен. Алые шелковые паруса на всех девяти мачтах были свернуты. На любом другом корабле некоторые мачты служили бы исключительно для украшения, но на «Волке Бури» не имелось ничего бесполезного.

— Прошу прощения, — раздалось за его спиной, — но вы загораживаете проход.

— О, конечно. — Джорим отступил. По сходням поднялся худенький, невысокий человечек, чуть ли не вдвое согнувшийся под тяжестью переполненного дорожного мешка. Он был одет в голубое платье и казался очень юным, хотя впечатление портила лысина. Определенно — не воин и не матрос. Что он здесь делает?

Джорим сгреб в охапку его вещи и легко поднял мешок одной рукой.

— Не иначе как вы спрятали там наложницу.

Человечек выпрямился, на лице его мелькнуло удивление.

— Нет, я взял только самое необходимое. — В голосе его прозвучало раздражение. — И, простите, я не нуждаюсь в вашей помощи.

Джорим подавил желание ответить колкостью. Голубое одеяние стоящего перед ним человека было стянуто на талии желтым поясом. Такой пояс носили младшие чиновники большинства министерств, вышитые драконы, обвивавшие его концы, говорили о какой-то должности при дворе. Если по решению двора настолько неприспособленный к походным условиям человек получил назначение на «Волка Бури», не стоило шутить с ним, хорошенько не присмотревшись.

Джорим опустил мешок на палубу.

— Прошу прощения. Джорим Антураси.

— А я… вы сказали — Антураси?!

— Да.

Человечек согнулся в глубоком поклоне.

— Простите мои дерзкие слова, Мастер Антураси.

Джорим взял его за плечи и заставил выпрямиться.

— Вам не за что извиняться. Вы собирались представиться.

— Должно быть, его имя Йезол Пелмир.

На палубе стояла высокая темноволосая женщина с карими глазами. Несмотря на изящество фигуры и молодость, ее взгляд и облик свидетельствовали о недюжинной силе воли. В голосе звучала сталь. Платье красноречиво говорило, что перед ними капитан «Волка Бури».

— Я хочу видеть вас обоих у себя в каюте. Немедленно.

— Как скажете, капитан Грист. — Йезол нагнулся, ухватился за мешок и безуспешно попытался поднять его.

Джорим снова подхватил поклажу и легко закинул себе на спину. Выражение суеверного ужаса на лице Йезола показалось достаточным вознаграждением. Джорим пропустил чиновника и зашагал в сторону кормы вслед за капитаном. Он оставил мешок в узком коридорчике перед каютой и сразу за Йезолом вошел внутрь.

Он ожидал увидеть маленькое, тесное помещение, но был приятно удивлен. Задняя стена оказалась раздвижной. Сейчас панели были отодвинуты, в каюту свободно проникали яркий свет и свежий речной воздух. Джорим залюбовался чудесным видом на реку и Морианд. Посередине каюты стоял старинный рабочий стол. Сверху свисали четыре лампы, подвешенные на цепях к потолочным балкам. У стены справа помещались койка и платяной шкаф. Слева располагались столик и кресла, предназначенные для еды и развлечений.

Но хозяйка каюты не предложила присесть ни Йезолу, ни Джориму. Маленький человечек испуганно озирался вокруг. Джорим стоял спокойно, сложив руки на пояснице. Он не представлял, зачем они понадобились капитану, и ожидал чего угодно.

Энейда Грист встала между столом и раздвижной стеной, Йезол и Джорим различали ее силуэт на фоне видневшегося вдали города. Она облокотилась на стол и некоторое время внимательно изучала какие-то бумаги, исписанные колонками текста. Затем заговорила — тихо, но Джорим различал стальные нотки.

— Этот разговор должен был состояться у меня с вашим братом, Джорим. Ему хватило бы одного раза. Вам, возможно, придется выслушать это дважды, но третьего раза не будет. Вы просто останетесь на ближайшем клочке суши, где найдется пресная вода. Что до вас, советник Йезол, то я вообще не предполагала, что придется говорить с вами. Мне известно, что советник Хизаталь не смог плыть, так как на него возложены новые обязанности на суше, и поэтому нам навязали вас.

— Да, госпожа.

Она вздернула голову. Йезол съежился под ее взглядом.

— Когда мне потребуется ваш ответ, советник, я дам вам знать. Я не задавала вам вопросов, и мне не требуется подтверждения собственных слов. Не представляю, почему вместо него выбрали вас. Какими правдами и неправдами вам удалось получить это назначение?.. Вы хотите что-то сказать?

— Это вопрос, капитан?

Она прищурилась. Джорим начинал находить ее привлекательной. Она была старше его, по меньшей мере, на десять лет; кожу покрывал темный загар, как следствие долгих лет, проведенных в море, на солнце и ветру. Карие глаза отвечали самым изысканным канонам красоты, а светившаяся во взгляде сила воли интриговала. В отличие от женщин его круга, эту явно отличала железная хватка и пренебрежение к условностям. Ее интересовали лишь действительно важные вещи, имеющие отношение к жизни и смерти.

— Говорите, советник.

— Я… я попросил о назначении на «Волка Бури».

Она склонила голову набок, не говоря ни слова. Потом окинула взглядом фигуру Йезола с головы до пят.

— Это уже интересно. Что ж, значит, беседа тем более важна, так что слушайте меня внимательно. Мы находимся на борту «Волка Бури». Я — его капитан. На этом корабле мое слово — закон. В бортовой журнал должны попадать только проверенные сведения. Прочее не допускается. Я буду тщательно следить за записями в журнале и счетных книгах и без колебаний вносить или вычеркивать то, что сочту нужным. Правитель в своей мудрости желает знать обо всем, однако ни к чему утруждать его маловажными подробностями.

Она перевела взгляд с чиновника на Джорима.

— Вы — искатель приключений. Рисковать — ваша страсть, ваше призвание, смысл жизни. Именно это вам и предстоит. На суше. Попытайтесь учинить что-нибудь на моем корабле, и я велю заковать вас в цепи и держать в трюме вместе с кошками-крысоловами и прочей живностью. Я понятно объясняю?

— Да, капитан.

— На этом корабле тысяча с лишним человек команды. Сто восемьдесят наложниц. А также гости, ученые и так далее — общим числом девяносто. На самом деле мне нужны четыре сотни и еще пятьдесят человек, и все. Разумеется, потери неизбежны, но моя задача — свести их к минимуму. Я собираюсь вернуться домой, потеряв не более одной десятой доли людей. Если удастся потерять меньше, я буду очень довольна.

Это не просто корабль, это целый город. В команду вошли лучшие моряки наленирского флота. Все — добровольцы. Все надеются обрести славу и богатство, но прекрасно знают, что рассчитывать можно лишь на пищу, воду и годы, проведенные вдали от дома. Мне до этого дела нет. А вот до чего есть дело: не вздумайте распространять среди экипажа слухи, не стоящие и выеденного яйца.

Она указала пальцем на Джорима.

— Вы, именно вы беспокоите меня в первую очередь. Вам почти нечего будет делать на борту. Я хочу, чтобы вы нашли себе занятие. Выучитесь играть на музыкальном инструменте. Посетите всех наших наложниц. Обсуждайте вместе с учеными интересующие их вопросы. Делайте хоть что-нибудь, потому что если начнете мне мешать, я сама найду вам занятие — и, ручаюсь, приятным оно не покажется. Что же касается вас, советник, именно вас я заставлю поработать как следует. Если вам и удастся побездельничать, это будет лишь означать, что вы уклоняетесь от своих обязанностей! В любое время дня и ночи будьте готовы к выполнению моих приказаний. Отчитываться будете постоянно — записывать указания, исполнять их и докладывать мне, четко и быстро. Без оговорок, без задержек, и никакой лени!

Йезол закивал.

— Кто-нибудь из вас хочет еще что-нибудь сказать?

Джорим кивнул.

— Разрешите говорить, капитан?

Она смерила его взглядом и кивнула.

— Говорите.

— Во-первых, я хотел принести извинения за то, что прибыл так поздно. Я знаю, что корабль отплывает сегодня во время вечернего прилива. Но я провел все это время, совещаясь с дедом; и у меня с собой наши лучшие карты.

— Прекрасно.

— Во-вторых, я буду всецело подчиняться вам, как капитану корабля. Во всем, кроме одного.

Энейда Грист прищурилась.

— Вы что, не слышали, что я сказала?

— Умоляю, капитан, — Джорим поднял руку. — Это не проявление неуважения к вам. Однако мне приказано именем Правителя иметь постоянный доступ к устройству в моей каюте. Если я сочту, что в данную минуту работа с ним важнее ваших указаний, то стану выполнять свои обязательства перед Короной.

— Мы обсудим это попозже, мастер Антураси. — Она скрестила руки на груди. — А вы, советник? Вам есть что сказать?

Йезол поклонился ей.

— Я понял ваши слова и буду беспрекословно подчиняться. Я попал на корабль чудом, но буду усердно трудиться, чтобы доказать — судьба не ошиблась, направив меня к вам. Возложите на меня любое поручение, капитан, я вас не подведу, ручаюсь.

Она едва заметно улыбнулась.

— Из какого вы министерства?

— Я изучил все, что необходимо в Министерстве Этикета и Дипломатии, а также Управления; имею навыки работы с Учетом и Казной. До назначения на корабль я служил в Министерстве Гармонии.

— Вы не ответили на вопрос.

Его плечи опустились.

— Пока что, капитан, я был лишь стажером.

Джорим почувствовал, как у него кольнуло сердце от жалости к маленькому человечку. Разумеется, любой, кто хотел занять достойное место, должен усердно учиться и работать. Энейда Грист предыдущими плаваниями доказала, что достойна чести быть капитаном корабля. И сам Джорим заслуженно получил место на «Волке Бури», хотя дед часто бывал им недоволен. Джорим — хороший картограф. И Джорим, и капитан знали, на что могут рассчитывать. Закон определял их жалование, положение в обществе и прочее.

А Йезол не был принят на должность. Он, возможно, успел поработать во всех перечисленных Министерствах, но не был принят ни в одно из них. Следовательно, прав у него почти не было, а скорее — не было вовсе. Если бы он имел могущественного покровителя, Министерство наверняка подтвердило бы его назначение, и это стало бы первым шагом к надежному будущему. А так он лишь исполнял чужие прихоти, и любой мог использовать его как пешку в политической игре.

— Вам было обещано назначение по возвращении?

— Не совсем так, капитан, но мне дали понять…

Она кивнула.

— Как я уже сказала, мое слово — закон. Служите мне верой и правдой, и вас ждет достойная судьба. Предполагается, что мы потратим на экспедицию два года. Это достаточно долго, чтобы Морское Министерство приняло вас на должность. У них на этот счет договоренность с другими министерствами. Похоже, тот, кто помог вам устроиться на корабль, не думал, что вы вернетесь живым. Они же просто-напросто останутся в дураках.

Йезол кивнул, словно не веря своим ушам.

— Очень благородно с вашей стороны, капитан. — Джорим улыбнулся и слегка поклонился в ее сторону.

Она помрачнела.

— Разве я давала вам разрешение говорить?

Джорим снова поклонился.

— Нет, капитан.

— Вот именно. И запомните это, Джорим Антураси. — Она отвернулась и похлопала по столешнице. — «Волк Бури» — величайший из кораблей наленирского флота. Наше путешествие навеки останется в истории. Выполняйте мои приказы, когда и что бы я ни приказывала, и мы благополучно вернемся в Морианд. Ослушаетесь меня, и корабль все равно вернется. Вы же, скорее всего, нет. Я понятно объясняю?

— Да капитан.

— Хорошо. Советник Пелмир, возьмите ваши вещи и отправляйтесь вниз. Вам покажут каюту. Вы будете делить ее с двумя юными матросами; не думаю, что они на что-то годятся, слишком уж молоды. Но вы можете научить их чему-нибудь полезному: писать и складывать числа, к примеру.

— Да, капитан. — Йезол поклонился и, согнувшись, попятился к выходу.

Энейда Грист обошла стол и оперлась о старинные доски, стоя лицом к Джориму.

— Вы ведь собираетесь доставить мне массу хлопот, да, Мастер Антураси?

— Я буду изо всех сил стараться, капитан.

— Надеюсь. — Она подняла палец, указывая на палубу. Джориму показалось на мгновение, что она требует от него преклонить колени, чего он совершенно не собирался делать. — Это устройство в вашей каюте, — мне известно, что это такое.

— Откуда?!

— Не волнуйтесь. Государственная тайна в полной сохранности. Боросан Грист, изобретатель, — мой кузен. Он мне рассказывал, что хочет смастерить нечто подобное. На корабле эту штуку устанавливал мой дядя. Я знаю, как она работает, и знаю, почему Правитель дал вам такие указания.

Джорим улыбнулся.

— Рад, что вы понимаете их важность.

— Понимаю. Но есть одна трудность. — Она взглянула ему в глаза. — Как я говорила, на этом корабле мое слово — закон. Закон, даже если это и противоречит воле Правителя. Я не могу допустить и не допущу, чтобы вы продолжали подчиняться его приказам в то время, когда нужны мне. Если вы ослушаетесь, это может поставить под угрозу всю экспедицию, а помимо того — вы и сами, возможно, окажетесь в очень неприятном положении. Многие в команде «Волка Бури» долгие годы плавали вместе со мной. Они очень уважают меня и мою волю. Ослушаетесь меня, возразите мне, и кому-то из них вполне может прийти в голову, что вам необходим урок послушания.

— Я об этом не подумал… простите, вы не разрешали мне говорить.

— Быстро учитесь. — Она снова подняла палец. — Вы все равно станете выполнять приказ Правителя, даже вопреки моей воле, я это знаю; так что придется что-нибудь придумать. Вот что. Я приказываю вам прямо сейчас: вы должны будете безоговорочно выполнять свои обязанности, касающиеся этого устройства. Безоговорочно, вы меня поняли? Этот приказ важнее всех последующих.

Картограф улыбнулся.

— Я прекрасно вас понял, капитан.

— Хорошо. — Ее карие глаза потемнели. — Все, что я сказала до этого, остается в силе. Если понадобится, я напомню еще раз: вы не должны мешать на борту. Третьего раза не будет. Корабль поплывет дальше без вас. Единственное, для чего вы годитесь в море — умение составлять карты и передавать новые сведения вашему деду. Карты могу составлять и я, и я могу использовать устройство Боросана. Я уверена, что Правитель не станет возражать, если получит карты несколько позже, и они будут не менее точными и тщательно составленными.

— А если вы не сможете привезти их, капитан?

Она легко улыбнулась.

— Разве что Восточное море поглотит нас, Джорим Антураси. Тогда мы действительно не вернемся. Подчиняйтесь мне, и останетесь на борту «Волка Бури», когда мы снова увидим Морианд.

Глава двадцать шестая

Третий день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Речной Сом», Морианд.

Наленир.

Келес Антураси стоял на палубе «Речного Сома», держась за поручни. Маленькая речная плоскодонка разительно отличалась от видневшегося вдали огромного «Волка Бури» с его многочисленным экипажем и парусами, алевшими на девяти высоких мачтах. Вверх, против течения, «Речного Сома» тащили, взмахивая длинными веслами, тройки гребцов. Выше их ждут отмели, и они станут отталкиваться шестами от дна. Но в устье реки прорыты глубокие каналы для кораблей вроде «Волка Бури»; «Речной Сом» мог пройти эти места лишь на веслах, борясь с сильным течением.

Приближался закат, и Келес знал, что брат уже поднялся на палубу корабля. На мгновение его кольнула зависть, а потом — чувство утраты; и то, и другое оказалось для него неожиданностью. Он ожидал, что сам поедет на «Волке Бури», но для него путешествия значили гораздо меньше, чем для брата. Когда они с Джоримом прощались в родовой крепости, Келес видел, что брат полностью захвачен предстоящими приключениями.

Келес предпочел бы попрощаться на борту «Волка Бури» или, возможно, «Речного Сома», но им не разрешили ни того, ни другого. Правитель приказал Келесу выкрасить волосы в цвет соломы, как у гелосундцев, и отпустить бороду. За три дня Келес не очень-то оброс, но, в общем, узнать его стало труднее. Разговоры Келесу было приказано сводить к неопределенному хмыканью, — или, в крайнем случае, обходиться короткими предложениями.

Правитель сдержал слово и нашел актера, невероятно похожего на Келеса. Сьятси Антураси, увидев его, на несколько мгновений лишилась дара речи. Нирати побывала на «Речном Соме» и попрощалась с двойником. Она прекрасно сыграла роль любящей сестры, в слезах провожающей брата в опасное путешествие. Келесу от нее на прощание досталось немногим больше одного мельком брошенного взгляда.

Келес старался не обращать внимания на сопровождавших двойника людей, но иногда любопытство брало верх. Он нашел, что актер чересчур напыщен и изображает изнеженного дворянина, каким Келес никогда не был. Мнимый Келес произнес речь о Золотой реке, написанную для него настоящим Келесом, но ударение он делал не там, где нужно. Это раздражало Келеса; впрочем, он не мог не признать, что двойник отвлек на себя все внимание, а на него, смешавшегося с толпой, никто и не смотрел.

Тем не менее, Келес держался настороже, опасаясь шпионов из Дезейриона. Но единственный северянин, которого он разглядел возле судна, был граф Эйриннор, провожавший его сестру с «Речного Сома» в Антурасикан. Келес понимал, что шпионы, как и он сам, постараются походить на кого угодно, лишь бы не выглядеть чужаками, так что попытки их выследить были заранее обречены на провал.

Когда «Речной Сом» покинул причал и начал свой путь, борясь с течением, Келес внезапно осознал, что его жизнь очень осложнилась. Не то чтобы раньше она была совсем простой, но он мог управлять собой. Он решал определенные задачи, вроде исследования Золотой реки, и всегда четко знал, что требуется для успеха, а что приведет к провалу.

Задача, с которой он столкнулся теперь, казалась совершенно невыполнимой. Он с трудом мог даже очертить ее границы. Он отправлялся навстречу неизведанному, ему предстояло столкнуться с неведомыми противниками, принимать помощь от сомнительных друзей. Где-то там, впереди, его ждали пока неизвестные поручения Правителя. Он не знал о предстоящих землях ничего, кроме бесполезных слухов и обрывков легенд. Единственное, в чем он мог быть уверен, — за ним охотятся враги, которые непременно доставят ему неприятности, если сумеют обнаружить.

Он посмотрел на зеленоватую воду. Что, если прямо сейчас броситься за борт? Но быстро прогнал мимолетную мысль. Это до чрезвычайности бы все упростило, но значило бы, что я проиграл. А я не хочу проиграть.

— Как приятно встретить на борту соплеменника.

Келес обернулся и поднял глаза. У подошедшей женщины были длинные светлые волосы, кудрявой волной ниспадавшие на плечи и спину, тонкий, изящный нос, высокие скулы, волевой подбородок и очень светлые голубые глаза. Она выглядела бы хорошенькой, если бы не портившее впечатление бесстрастное выражение лица. А во взгляде пылал затаенный огонь, и это противоречие насторожило Келеса. Ее одеяние из коричневой шерстяной ткани, просто скроенное и нарочито бесформенное, не могло скрыть ее широкие плечи.

— Да. Это утешительно.

— Тайрисса Джоден.

Келес вздрогнул.

— Кульшар Джоден.

Он неосознанно произнес имя, которое предложили ему советники Правителя, и спохватился. Ему не понравилось, что девушка носит ту же фамилию.

— Знаю. — Она едва заметно улыбнулась, затем бросила взгляд на реку. — О, отсюда виден Вентокикан. Как вы думаете, вон тот человек, в окне — это сам Правитель? Наверняка он наблюдает за отплытием Келеса Антураси, верно?

— Возможно. — Келес судорожно пытался собраться с мыслями. — Или одна из Керу.

Ее улыбка стала шире.

— Возможно. У нас с вами одинаковые фамилии. Я не верю в совпадения, а вы?

— Я тоже. — Он огляделся. Рядом никого не было. — Вы — Керу?

— И на мне лежит ответственность за вашу безопасность. — Она понизила голос. — Продолжайте вести себя тихо. Имейте в виду: ваш акцент ни при каких обстоятельствах не сойдет за гелосундский. Оставайтесь на нижней палубе с прочими пассажирами и командой и помните, что вторая лучшая каюта на судне отдана вашему двойнику. Будьте очень осторожны.

— На борту есть шпионы?

Она фыркнула.

— Тех, кто вздумает вести себя слишком навязчиво, я найду. Они будут иметь дело со мной. Тем не менее, не теряйте бдительности, кто-нибудь может заметить ваши странности. Поползут слухи, они достигнут чьих-нибудь ушей, и так, постепенно, дойдут до ваших врагов.

Келес открыл рот, но тут она прибавила:

— А врагом может оказаться кто угодно.

Келес мрачно усмехнулся.

— Спасибо, что объяснили.

— Стараюсь. — Она указала на южный берег реки. — Можете прикинуть расстояние до берега?

Келес пожал плечами, но попытался выполнить просьбу. Он оценил расстояние, а потом ответил:

— Шестьдесят семь ярдов. Приблизительно.

— Великолепно. Вы только что выдали себя с головой.

— Что?

— Никто, кроме картографа или исследователя, не смог бы точно определить расстояние. Большинство людей сказали бы что-то вроде: «примерно один полет стрелы», или «мне туда камень не добросить».

— Но ведь вы будете меня защищать.

— А откуда вам это известно?

Келес мысленно повторил разговор и почувствовал, как палуба уходит у него из-под ног. Он невольно отступил вдоль поручней.

— Да, я не могу быть в этом уверен.

Тайрисса сжала его плечо. Келес попытался сбросить ее руку, но ему было не под силу разжать железную хватку. Он убеждал себя, что это лишь подтверждает — перед ним действительно Керу, и она на судне, чтобы охранять, но чувствовал только одно: вот и неприятности.

— Остановись, Кульшар. — Она ослабила хватку. — Мне велели передать тебе следующее: скульпторы не обратят никакого внимания на бороду, а художники раскрасят волосы какой-нибудь темной краской.

Это слова Правителя. По его телу пробежала дрожь. Тайрисса убрала руку.

— Тебе со мной нелегко придется, верно?

— Верно. Однако есть и свои преимущества. Я знаю, что ты способен учиться. И полагаю, что ты будешь подчиняться приказам.

— Да. И то, и другое справедливо.

— Хорошо. В первом ты напоминаешь Правителя, а во втором — хорошо бы он напоминал тебя…

Келес улыбнулся.

— Поэтому ты здесь?

— Что ты имеешь в виду?

— Я попал на это судно, поскольку заслужил гнев своего деда.

— У меня нет деда. Он погиб в Гелосунде.

— Соболезную.

Тайрисса отвернулась и облокотилась на поручни.

— Незачем соболезновать. Вы не были знакомы. По словам моих родных, твой дед и то приятнее, чем был мой.

— И все равно я не скажу, что счастлив за тебя. — Он тоже повернулся и оперся локтями о поручни. — Но ты прекрасно поняла, что я хотел сказать, и не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Почему ты плывешь на этом корабле?

Она молча кивнула в сторону Вентокикана.

— Мне дали приказ. И вот я здесь.

— И это все?

Она покосилась на него.

— Все, что тебе нужно знать.

Он нахмурился.

— Возможно, мне нужно знать больше.

— Это все, что я хочу тебе сказать.

— Но ведь предполагается, что я должен доверять тебе…

Тайрисса покачала головой.

— Ты не должен доверять мне. Ты всего лишь должен верить, что я знаю: что, когда и как делать, и останусь верна своему долгу. Все остальное не имеет значения. Правитель нам доверяет. Почему ты не должен?

— Если бы он задал тебе тот же вопрос, что ты бы ответила?

— Это, Кульшар, пустые размышления, так что я не стану отвечать.

— Понятно. — Келес помолчал, вдыхая резкий, тяжелый запах речной тины, смешанный с ароматом пряностей — на судне готовили ужин. — Прости. Я не хотел рассердить тебя.

Он ожидал ответа, но тщетно. Обернувшись, Келес увидел что Тайрисса ушла. Он хотел догнать ее, но не решился — незачем привлекать к себе лишнее внимание. Более того, Тайрисса могла что-то заметить и отправиться на разведку. Келес почувствовал себя растерянным и беспомощным. Он вспомнил прием во дворце Правителя.

Он говорил с Маджиатой резко и ожидал, что она начнет произносить оскорбления. Именно тогда Келес понял, как подло она с ним обошлась, и отдался захлестнувшему негодованию. Он предполагал, что она даст отпор — грубый и некрасивый.

А она посмотрела на него и заплакала. Ее глаза, подведенные краской, наполнились слезами, слезы катились по щекам, оставляя темные дорожки. Он полагал, что это — сплошное притворство, но она все плакала и плакала, слезы капали на платье. У нее дрожала нижняя губа, из носа текло. Она смотрела на него, в глазах стояла мука, и он почувствовал угрызения совести.

Она молчала.

Сознание Келеса словно раздвоилось. С одной стороны, он видел ее прежнюю игру. Маджиата бессердечно использовала его, разве она может быть настолько ранима? Он понимал, что это очередная из ее штучек, способ пробраться ему в душу и причинить боль.

С другой стороны, он искренне переживал за нее. Перед ним стояла женщина, которую он когда-то любил, он обошелся с ней жестоко. Довел до слез, что уже само по себе плохо, да еще и на приеме у Правителя. Все гости видели, как он ее унизил.

Первым побуждением Келеса было подойти и обнять, как-то утешить, но он не смог и руки поднять. Маджиата казалась такой маленькой и хрупкой, такой обиженной, что он засомневался в своей правоте и начал обвинять себя в излишней горячности. А если я во всем ошибался? Может быть, она и в самом деле любит меня.

Две половинки его души отчаянно сражались друг с другом, и Келес стоял растерянный и обессиленный. Лучше бы он сделал хоть что-нибудь, пусть не слишком уместное, но Келес словно окоченел. Повернуться и уйти? Это было бы еще более жестоко и грубо. И чем дольше он стоял на месте, тем больше усиливалось ощущение неловкости. Это было невыносимо.

В смущении Келес повернулся к столу с напитками. Он решил предложить Маджиате немного вина, но, обернувшись, увидел, что она уходит, стремительно пробираясь через толпу гостей. По ее лицу все еще текли слезы, и он слышал ее рыдания. Многие переводили взгляды с нее на Келеса — некоторые с удивлением, прочие с гневом. На их лицах, казалось, было написано: «Возможно, она это и заслужила, но зачем же устраивать такое сейчас?!»

Его спас Джорим. Младший брат подошел к Келесу, взял со стола кубок и поинтересовался:

— С тобой все в порядке, Келес?

— Да.

— Что произошло?

— Она подошла, чтобы простить меня. Сказала, что это была не моя вина.

Джорим от души рассмеялся и заговорил, пожалуй, чересчур громко:

— Она простила тебя? Тебя, спасшего ее от участи быть разорванной на мелкие кусочки? Она простила тебя?

Результат не замедлил себя ждать. Слова Джорима, подхваченные придворными сплетниками, разошлись по залу. Неожиданная и нежелательная ссора превратилась в очередное развлечение.

Сейчас, на борту «Речного Сома», он пытался заново осмыслить, что произошло. Тогда он убедил себя, что мнение собравшихся гостей не имеет для него ни малейшего значения. Он не сделал ничего дурного. Он старался, как мог, обращаться помягче, но она сама напросилась.

И сейчас тоже неважно, что он думает о Керу, а она о нем. У каждого свои цели, и они оба постараются их достичь. Тайрисса позаботится о его безопасности, а он станет проводить исследования. Так и должно быть.

Рассуждения на первый взгляд казались правильными, но, поразмыслив, Келес заметил явную брешь. Тайрисса могла думать о нем одно, а про его поведение — совершенно другое. Ему стоило бы у нее поучиться наблюдательности и еще многому другому. Она отвечала за его безопасность, но Келес не мог переложить всю ответственность на ее плечи. Он обязан быть настороже; возможно, в один прекрасный день ее не окажется рядом, чтобы помочь.

Раньше, Келес, ты всегда находился под надежной защитой. Он научился обращаться с собственным дедом, но это не означало, что готов к встрече со всем миром. Наверняка ему не раз встретятся люди, подобные Маджиате. Люди, которые захотят использовать его по своему усмотрению. Нужно быть готовым к их встрече.

Промахнись один раз, и ты будешь стоить меньше, чем кусочек свинца для отливки. Он улыбнулся. Одна ошибка, и ты недостоин даже окалины на краях литейной формы.

Глава двадцать седьмая

Четырнадцатый день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Гостиница «Джандетокан», Морианд.

Наленир.

Переступив порог гостиницы, Нирати откинула с лица капюшон белого траурного одеяния. Собравшиеся в общей зале на первом этаже люди притихли, увидев ее. Так как она сняла капюшон, и на ее набеленном лице не было заметно дорожек от слез, траур не относился к кому-то из членов семьи. Присутствовавшие снова загомонили, но уже тише, приглушенными голосами. Нирати знала, что они будут вести себя сдержанно, пока она не уйдет.

Ей пришлось по душе такое почтительное отношение. Нирати все еще не пришла в себя от жуткого потрясения. Случившееся с ней было ужасно, хотя она и слышала всего лишь обрывки слухов и разговоров. Ее родственники мгновенно замолкали при одном появлении Нирати, полагая, что подробности совсем не подходят для ушей юной женщины, и она оставалась в полном неведении. Воображение рисовало ей картины одну страшнее другой. Нирати хотелось бы увериться, что ее выдумки ужаснее правды, — но каким-то образом знала, что все обстоит в точности до наоборот.

К тому же Нирати чувствовала себя немного виноватой. Когда-то она пыталась стать Маджиате подругой. Маджиата была младше и всегда немного сторонилась постороннего общества. Нирати старалась полюбить ее, когда Келес начал ухаживать за Маджиатой, но подругами они так и не стали. Нирати быстро поняла, что они с Маджиатой никогда не станут близки, словно сестры. А вскоре и вовсе разобралась, что молодая женщина просто использует ее брата.

Ее не слишком удивляло, что Келес не замечает, как отвратительно Маджиата с ним обращается. Брат имел склонность замечать в людях только хорошее, и вел себя так, словно окружающие были ожившими идеальными картинками. Подчас он сильно ошибался.

Но, по крайней мере, обращаться с Маджиатой он научился. Их ссора на приеме у Правителя вдохновила Нирати. Она означала некую перемену в характере Келеса. Нирати очень надеялась, что приобретенные качества пригодятся брату в Пустошах. В то же время с трепетом думала, что случится, если вернувшийся Келес поссорится с Киро.

Нирати при всем желании не могла предсказать, как Келес отнесется к смерти Маджиаты. Если бы не тот случай во дворце Правителя, она бы считала — ему будет очень больно. Келес мог бы решить, что это его вина, и попытался ее загладить. Семейство Фозель, скажем, заполучило бы карты на самых выгодных условиях, выиграв от смерти Маджиаты даже больше, чем от ее помолвки с Келесом.

Теперь же брат перестал быть настолько предсказуемым. Возможно, он вернулся бы к своим прежним привычкам и решил покровительствовать семье Маджиаты, но Нирати в этом сильно сомневалась. Хотя в любом случае он не рассмеется и не поднимет тост во славу убийцы. И не поклянется отомстить, вот от Джорима она могла бы ожидать чего-то подобного. Но, что бы он ни чувствовал, она обязательно будет рядом с ним.

Нирати выкинула из головы размышления о брате и принялась подниматься по ступенькам на второй этаж, где помещались сдаваемые внаем комнаты. Прежде она здесь не бывала, но безошибочно двигалась в верном направлении. Кто-то мог бы решить, что дело в семейном таланте, но все гораздо проще. Ее информатор не забыл ни об одной подробности и добавил, что интересующий Нирати постоялец не хочет, чтобы его беспокоили.

Наверху она повернула налево и подошла к средней двери. Тихо постучала и подождала.

Никто не отозвался, и Нирати снова постучала, уже громче. Ответа не последовало, и она что было силы ударила кулаком по двери, а потом громко произнесла:

— Это Нирати Антураси. Я не уйду, не поговорив с вами, и буду колотить в эту дверь, пока не разобью кулаки в кровь!

Внутри раздался какой-то шелест, внизу, у порога, появилась полоска света, словно в комнате кто-то отдернул с окон плотные шторы. За дверью кто-то тяжело, хрипло дышал. Явно слишком много выпил и мало спал.

— Открыто.

Нирати повернула ручку и открыла дверь, но на мгновение задержалась на пороге. Несмотря на открытые окна, в комнате стоял удушливый запах пота и немытого тела. Нирати, в общем-то, предполагала, что будет куда хуже. Посередине комнаты на полу валялись высокие сапоги, перчатки были разбросаны по противоположным углам, возле постели лежал опрокинутый винный бочонок. И это был весь беспорядок.

С графом Эйриннором дела обстояли хуже. Он сидел на постели, сгорбившись, одетый в грязную, покрытую какими-то пятнами ночную рубашку, лицо покрывала двухдневная щетина. Волосы явно нуждалась в хорошем гребне, под красными, воспаленными глазами темнели круги. Он был так бледен, что Нирати не удивилась бы, если бы прямо сейчас его стошнило. Ей захотелось на всякий случай поднять пустую бадью и поставить перед графом. Нирати прикрыла дверь и подошла к небольшому креслу возле окна.

— Я не хотела показаться назойливой и помешать вам в вашем горе, граф Эйриннор. Но, насколько мне известно, у вас здесь больше никого нет.

Он поднял лицо. Губы его скорбно кривились.

— Семейство Фозель не пожелало навестить меня. Я принес им дурные вести. Отец Маджиаты попросил рассказать, что я видел, и я сказал правду. У нас на севере прямота ценится по достоинству.

Нирати присела, не дожидаясь приглашения.

— Я слышала об этом. Вас попросили опознать ее вместо родных?

Он прикрыл глаза правой рукой.

— Это звучит так… просто. Один из констеблей, присутствовавший при порке, узнал ее. По дороге к дому Фозель он случайно встретил меня. Я согласился его сопровождать, но лучше бы этого не делал!

Джанел уронил руку на простыни и уставился в пространство за спиной Нирати невидящими глазами.

— Некоторых вещей людям лучше не видеть.

Нирати кивнула. По телу ее пробежал холодок.

— Что я могу для вас сделать? Если хотите рассказать…

Он поперхнулся.

— Кто-то другой мог бы попросить об этом из любопытства. Начались бы сплетни… Только не вы, Нирати. Вы никому не проболтаетесь.

— Так расскажите.

Джанел покачал головой.

— Нет. Тогда вам тоже пришлось бы держать в себе эту ношу, как приходится мне. Я не хочу ни с кем делиться тяготами.

Она расстегнула пряжку на плаще и позволила накидке соскользнуть на кресло.

— Полагаю, мой господин, я сильнее, чем кажусь. Вы один несете эту тяжесть. Представьте, насколько вам станет легче. Поделитесь со мной. Я не буду винить вас.

Он криво улыбнулся.

— Я знаю, что Антураси отважнее Фозелей, однако…

— Мне кажется, вы чувствуете вину за то, что не сумели предотвратить несчастье. Но вы ни в чем не виноваты.

— Откуда вам знать?

— Я знаю вас. Однажды вы уже спасли ее от вирука. И сделали бы это и снова.

— Так вот что говорят люди. Вирук. Тот самый вирук? — Он прищурился. — Он ведь и так уже заработал крупные неприятности.

Нирати кивнула. Самая свежая сплетня в городе: вирук Рекарафи убил Маджиату, чтобы смыть пятно со своей чести, или что-то в этом роде. Его пытались найти и призвать к ответу, но посланница заявила, что ее супруг давно покинул город. Она даже разрешила обыскать посольство, Рекарафи там действительно не оказалось.

Болтали даже, что, отомстив Маджиате, вирук отправился вдогонку Келесу. Нирати этот слух напугал. Она видела шрамы на спине брата и не сомневалась, что Рекарафи способен разорвать Келеса на куски, если сумеет его найти. Надеюсь, придуманное Правителем представление сработает, и у Келеса будет достаточно времени, чтобы обогнать вирука.

Она моргнула и снова сосредоточила внимание на Джанеле.

— В основном, обвиняют вирука, но ходят разные слухи. Говорят даже, что это сделал один из моих братьев.

— Келес или Джорим?

— Келес. Говорят, что на самом деле он не отправился вверх по реке вместе с прочими, а нагнал их позже, совершив задуманное, — Нирати покачала головой. — А теперь расскажите мне, что произошло?

Джанел вздохнул и сгорбился еще больше.

— Все совершенно непонятно. Я жил в доме Фозелей, но прекрасно понимал, что мы с Маджиатой — не пара. Ее отец все еще был вне себя после их разрыва с вашим братом. Меня же держали про запас. На худой конец, лучше уж я, чем никто. Отец Маджиаты вел себя очень вежливо, но не скрывал своего мнения по этому поводу.

Я объяснил Маджиате, что меня не устраивает такое положение вещей, и что я не вижу смысла долее оставаться в их доме. Три дня тому назад, проснувшись утром, я обнаружил записку от нее под дверью комнаты. Она умоляла меня не совершать необдуманных поступков и просила о встрече в городе после наступления темноты. Там, где нам не могли помешать ее родные. Записку она просила сжечь, что я и сделал.

Лицо Джанела приняло угрюмое выражение.

— Я понимал, что соглашаться не следует, но что-то в записке тронуло меня. Маджиата всегда вела себя, словно избалованный, капризный ребенок, но на этот раз я почувствовал нечто необычное. Я решил встретиться с ней и вышел из дома загодя, чтобы родные ничего не заподозрили. Я намеревался явиться к назначенному времени, но по дороге меня задержали. Я опоздал не более чем на четверть часа, и полагал, что это не имеет значения.

Нирати фыркнула.

— Маджиата никогда не отличалась точностью. Вам все равно пришлось бы ее ждать.

— Именно так я и думал. Я прождал час; потом решил, что, видимо, она по какой-то причине передумала и уже не придет. Вернулся к себе и уснул. На следующее утро я встал рано — мне нужно было встретиться с людьми, накануне задержавшими меня по дороге на встречу. На улице я увидел констебля.

— Что же дальше, мой господин?

— Вам лучше не знать.

— От его голоса по телу Нирати побежали мурашки.

— Я обязательно должна знать. Не один вы чувствуете себя виноватым.

— Вы не понимаете, о чем просите.

— И все же я прошу.

— Ладно.

Он выпрямился и заговорил — безжизненным голосом, избегая смотреть ей в глаза.

— Что бы это ни было… Кто бы это ни был, он встретил ее на улице. Они, вероятно, были знакомы, и она пошла по своей воле. Илитот был достаточно силен, чтобы унести ее на руках. Они выбрались на крышу, откуда открывался прекрасный вид на южную сторону неба с ярко сиявшими созвездиями и тремя лунами, догоняющими одна другую. Очень красиво. Возможно, эта красота — последнее, что она увидела перед смертью…

Голос его дрожал, и Нирати поняла, что надежды Джанела не оправдались.

— На крыше с нее сняли, разрезав, всю одежду. Но она либо почти, либо вовсе не сопротивлялась. Констебль сказал, что остались бы синяки или порезы на руках и плечах. «Признаки самообороны», как он назвал. Еще он сказал, что она могла поцарапать нападавшего, и они нашли бы у нее под ногтями частички его кожи. У Маджиаты были такие длинные ногти… — Он нервно фыркнул. — Но для этого им пришлось бы сначала отыскать ее руки…

Нирати открыла рот. Об этом она не слышала ничего, ни малейшего намека. Она и представить себе не могла, зачем кому-то понадобились руки Маджиаты. Ее замутило.

— Он перерезал ей горло, аккуратно и быстро, почти обезглавив. Она, видимо, была удивлена, — на ее лице застыло изумленное выражение… А потом он вскрыл ей живот, разрезал от горла до бедер и разделал, словно охотник убитого оленя. Он выпотрошил ее и разбросал по крыше внутренности. И, как я уже сказал, забрал ее руки.

Нирати прижала ладонь ко рту.

— Нет, не может быть, это слишком ужасно!

— Ужасно. Забавно, насколько бледны и невыразительны слова по сравнению с тем, что произошло, правда? — Джанел медленно выдохнул. — Констебль сказал, что ему понадобился бы топор, чтобы сделать такое. Или чудовищные зубы. А горло… один-два удара ножом. Или когтями. Думаю, тогда они и подумали о вируке.

Когда я увидел это, то упал на колени и меня вырвало. Если бы я пришел вовремя, возможно, он бы не осмелился напасть. Если бы я не решил разорвать с ней всякие отношения, она бы не захотела встретиться в городе… Если бы… если… если…

Он нагнулся, закрыл руками глаза и разрыдался, снова и снова повторяя одно-единственное слово.

Нирати поднялась, подошла к постели и, присев на краешек, обняла его. Он спрятал лицо у нее на коленях, трясясь в беззвучных рыданиях. Нирати крепче сжала объятия, несмотря на неприятный запах. Она гладила его по грязным волосам и успокаивающе шептала что-то, пока он не затих у нее на руках. Дыхание его стало ровным.

Тогда она уложила его, встала и помогла закинуть на постель ноги. Накрыла тонким одеялом и тут увидела его лицо. Во сне он, казалось, почти успокоился, и она едва заметно улыбнулась.

Бедный Джанел. Сострадание к нему переполняло ее душу, но в то же время Нирати едва сдерживала ярость. Он страдал из-за смерти Маджиаты, и это несправедливо. Маджиата была недостойна таких переживаний. Будь она жива, то думала бы лишь о том, как использовать графа себе во благо. Но она была мертва. Что ж, по крайней мере, больше она не сможет мучить Келеса.

Надеюсь, он еще долгое время не узнает о ее смерти. Я поговорю с дедом об этом. Как бы то ни было, сейчас я должна в первую очередь думать не о Келесе.

Нирати нагнулась и подняла с пола пустой бочонок. Выйдя из комнаты, она притворила за собой дверь и спустилась вниз, в общую залу. Жена хозяина, пухлая розовощекая женщина, забрала у нее опустевший сосуд и спросила:

— Наполнить его снова?

— Ни в коем случае. — Нирати говорила тихо, но твердо. — Принесите ему свежего бульона, когда он проснется, что-нибудь легкое из еды и воды с вином. И еще: я хочу, чтобы вы поднялись к нему и помогли помыться.

Женщина неодобрительно нахмурилась.

— Он взрослый человек и сам может о себе позаботиться.

Ноздри Нирати затрепетали.

— Вы имеете представление о том, кто я такая?

Женщина, не поколебавшись ни мгновения, ответила:

— Нет. Не думаю, что все это может иметь хоть какое-то значение.

— Может. Я — внучка Киро Антураси. Если людям станет известно, что гостиница «Джандетокан» заслужила мою благосклонность, вы станете процветать. Если я дам знать, что вы меня разочаровали, заведение разорится. Если понадобится, я попрошу Правителя, и гостиницу просто-напросто закроют. Я вижу, вы меня хорошо поняли, но не стоит бояться. Я прошу вас об одолжении и отплачу вам добром.

— Д-да, моя госпожа?

— Сделайте то, о чем я вас попросила. Позаботьтесь о графе, и вас ждет счастливое будущее. За труды вам хорошо заплатят, очень хорошо, — разумеется, в разумных пределах, — без промедления, чистым золотом.

— Или специями?

— Если пожелаете. У нас есть кое-какое влияние. — Нирати сдержала улыбку, хотя нужды притворяться не было: они с хозяйкой прекрасно друг друга поняли. — Я хочу в следующий раз видеть его трезвым, пообедавшим, чистым и причесанным. Я буду приходить сюда каждый день, навещать его и оплачивать счета.

Женщина кивнула.

— Я поняла, госпожа Антураси. Я давно здесь работаю и умею, когда надо, поставить человека на ноги.

— Хорошо. И еще одно.

— Да?

— Если его будет спрашивать еще кто-нибудь, — он уехал, но куда — вы не знаете. Можете сказать, что он не заплатил вам за комнату.

— А если они захотят остановиться у нас, я могу взять у них деньги?

— Да. Более того, я приплачу вам, если вы выведаете, кто именно его спрашивал. — Нирати кивнула, принимая почтительный поклон. — Я щедро вознагражу вас за помощь.

— Благодарю вас, госпожа. — Хозяйка понизила голос до шепота. — Я сделаю все, как вы пожелали, но позвольте спросить, зачем это вам? Он всего лишь какой-то дворянин из Дезейриона. Зачем вы ему помогаете?

Нирати поразмыслила над вопросом женщины, но не нашла ни одного простого ответа, который был бы понятен хозяйке. По правде говоря, она и сама не смогла бы объяснить себе, зачем ей это понадобилось. Она улыбнулась и шепотом же ответила:

— Считайте это вложением средств в расчете на будущее. Он задолжал мне танец-другой, и я не собираюсь забывать об этом долге.

Глава двадцать восьмая

Двадцатый день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Волк Бури, Морианд.

Наленир.

Корабль мерно поднимался и опускался на волнах, и Джорим Антураси использовал это монотонное движение, чтобы успокоиться и настроить сознание на нужный лад. Он сидел на полу в своей тесной каюте, скрестив ноги и выпрямив спину. Его личный бортовой журнал, заполненный измерениями, наскоро начерченными контурами карт и точным временем, лежал перед ним. В полутьме каюты, освещаемой лишь одной горящей свечой, страницы едва виднелись, но Джориму этого хватало, чтобы освежить в памяти необходимые сведения. Впрочем, он и так прекрасно помнил все, что должен мысленно передать деду.

Джорим старался дышать ровно и спокойно, что было трудно, поскольку от Киро исходили волны раздраженного нетерпения. Каждый день, приблизительно во время, соответствующее полудню в Наленире, Джорим готовился к общению с дедом. Это всегда было не слишком-то приятно, но в последние дни стало еще хуже. Киро изменился, и не в лучшую сторону.

Когда Джориму впервые в жизни удалось мысленно связаться с дедом, было гораздо легче. Мысли текли медленно и спокойно, поднимаясь и опускаясь, словно волны под кормой стоящего на якоре «Волка Бури». Киро был предупредителен и деликатен, беззвучно уточняя подробности. Джорим всегда старался передавать сведения как можно более точно, без искажений. Он хотел угодить деду и всегда с радостью отмечал, когда Киро оставался доволен.

Но теперь дед воспринимал недостаток сведений как признак скрытности. Деликатные подсказки превратились в грубые пинки. Несколько раз, когда Джорим слишком уставал, чтобы сопротивляться, дед пытался шарить в его мыслях во время сна, и Джорим просыпался с жуткой головной болью.

Он не слишком беспокоился, что Киро выведает его секреты, даже когда дед без спросу проникал в сознание. Числа передавать проще всего. С относительными понятиями, такими, как красота или оттенки цветов, дело обстояло сложнее, искажений было больше. Даже работая с Келесом, Джорим часто не мог справиться с подобными задачами, хотя они с братом и были очень близки. А с дедом их разделяла целая пропасть из-за огромной разницы в возрасте и натянутых отношений. Поэтому Киро получал от Джорима меньше, чем мог бы, и его мало заботили личные переживания потомка.

Старику были нужны точные данные, необходимые для составления карт.

На этот раз он получит достаточно. «Волк Бури» путешествовал не в одиночестве. В кильватере шла дюжина кораблей поменьше. Они везли пищу и пресную воду, корм для лошадей, и все прочее — тросы, якоря, древесину, запасные паруса. По прибытии на остров Картайн корабли разделились. Часть картографов отправилась на юг, часть отплыла на север, экспедиция вновь соединилась в западном порту Нисанта. Джорим работал всю ночь, составляя подробную карту острова, исходя из вновь полученных данных. Он отметил на карте безопасные глубокие места в южной бухте и путь к ним в обход подводных скал.

Джорим закрыл глаза и ясно, словно наяву, увидел Антурасикан и рабочий кабинет деда. Теперь он легко мог слышать Киро. Тот набросился на новости с жадностью изголодавшегося человека, впившегося зубами в кусок оленины. Джориму показалось на мгновение, что он видит карту на стене в комнате Киро. Очертания Картайна менялись на глазах.

Он собирался продолжить, но Киро резко оборвал связь. От неожиданности Джорим откинулся назад и ударился головой о переборку. Шишку он не набил, но пришел в себя. Выпрямившись, Джорим в задумчивости потер затылок.

Надеюсь, с ним все в порядке. Что, если дед оборвал обмен сведениями, потому что ему стало плохо с сердцем или его хватил удар? Его даже могли убить! Но последнее соображение Джорим немедленно отверг. Дядя Улан сам никогда на это не решится и не позволит кому-либо еще даже приблизиться к Киро. Предосторожности, предпринимаемые Правителем, остановят любого наемного убийцу. Так что старику ничего не угрожает, кроме болезней — или кары богов.

Точно так же Джорим отказался от идеи, что дед заболел. Он был уверен, что до него дошли бы отголоски боли, потрясения или испуга. Киро был невероятно себялюбив, и ему не удалось бы скрыть страх, если бы он оказался один на один со смертельным недугом.

Джорим сам не ожидал, что его первой мыслью будет беспокойство о старике. Он предполагал, что в подобных обстоятельствах почувствует нечто вроде облегчения, даже радость. Он давно уже не испытывал добрых чувств к Киро, да и не слишком его уважал во всем, что не касалось искусства составления карт. Лишенный своего дара, Киро был бы просто жалким созданием.

Раздался стук в дверь, оборвавший размышления Джорима.

— Со мной все в порядке, — крикнул он. — Вы слышали удар, но ровным счетом ничего не произошло!

Дверь отворилась. На пороге стояла Энейда Грист.

— Рада это слышать. Мы отправляемся на берег.

— О, я подумал… — Джорим вскочил на ноги, подхватив с пола журнал. Она прищурилась. — Как прикажете, капитан. Позвольте, я уберу это.

— Поторопитесь. И захватите с собой меч.

Он откинул крышку рундука и спрятал журнал, вытащив скромный на вид одноручный меч, длиной не более ярда от рукояти до кончика лезвия, в простых деревянных ножнах. Меч был легким и удобным, предназначался для стремительных поединков, хотя в случае необходимости за рукоять можно было взяться и двумя руками. Джорим не учился мастерству у серрианцев, но Правитель проследил, чтобы наследники Антураси могли при случае постоять за себя. Джорим по собственной воле много занимался и вполне мог бы получить Пятую ступень после испытания в столичной школе.

— Думаете, нас могут поджидать неприятности?

— Если бы я так думала, нас с вами сопровождала бы вооруженная до зубов кавалькада.

Джорим закрыл рундук и запер замок.

— Я вижу, сами вы безоружны.

Она улыбнулась.

— Тем, кого мы встретим на берегу, хорошо известно, как опасно мне противоречить. А вам меч прибавит чуточку их уважения. На первое время этого хватит. Идемте, у нас мало времени.

Вслед за ней он поднялся на палубу, а потом, петляя, они спустились вниз, где их уже поджидала подскакивавшая на волнах небольшая лодочка. Четверо гребцов и рулевой уже ждали. Энейда Грист заняла место на корме, Джориму поневоле пришлось сесть на скамью, идущую вдоль борта. Матросы взмахнули веслами, и лодочка направилась к видневшемуся на расстоянии полумили берегу.

Когда-то, столетия тому назад, Нисант был аванпостом вируков. Теперь от величественных крепостей почти ничего не осталось; их разобрали по камушку, а на развалинах там и тут прилепились, словно осиные гнезда, убогие домишки местных жителей. Хижины выглядели насмешкой над былым великолепием Нисанта. Перекошенные крыши, кривые линии разительно отличались от безупречной архитектуры вируков, на останках которой они расположились. Должно быть, когда-то точно так же последние из рабов-людей наблюдали за угасанием своих хозяев-вируков.

Когда самое сердце Империи вируков погрузилось в пучину Темного моря, колония на Картайне начала постепенно слабеть. На острове было достаточно рабов — и людей, и Сотов, — для работы на самоцветных рудниках и плантациях. Это способствовало процветанию Империи, но не могло обеспечить жителей острова всем, что необходимо. Вируки покинули Картайн. Дальнейшая судьба рабов их не волновала.

Спустя столетия Нисант стал центром торговли. Корабли с востока легко достигали острова благодаря попутным ветрам и благополучно возвращались, используя прибрежные течения. По пути они наполняли трюмы самыми разными товарами, за которые в родных городах можно было выручить хорошие деньги. До тех пор, пока наленирские суда не начали плавать на запад, Нисант для Наленира был источником всех западных богатств, и до сих пор оставался им для некоторых княжеств. Корабли под флагами всех Пяти Правителей бросали якоря в его гавани.

Джорим с капитаном взобрались по лестнице на причал и ступили на землю Картайна. Они прошли мимо многочисленных портовых складов и очутились на небольшом открытом рынке, где продавцы во весь голос расхваливали товары со всего мира. Ткани, пряности, невиданные животные и невольники — здесь можно было найти все, что угодно. Энейда Грист старалась держаться подальше от рядов, где стояли закованные в цепи полуобнаженные чернокожие невольники из Эфрета и шел оживленный торг. Продавец — смуглый полукровка с неопределенными чертами лица — мастерски набивал цену, ухитряясь одновременно и льстить, и угрожать покупателям. Он говорил на местном наречии, и Джорим понимал его через слово. Он не мог не отдать должное музыкальному журчанию речи хитрого продавца, хотя совершенно не одобрял торговлю живым товаром.

Они продолжили путь — мимо рядов с фруктами и овощами, пронзительно кричащей домашней птицей, диковинными безделушками. Энейда вывела Джорима с базара через восточный выход и повернула на север. Они нырнули в сумеречное хитросплетение узеньких улочек. Несмотря на свои способности, Джорим очень скоро потерял всякое представление о направлении и подозревал, что таков и был замысел капитана.

Наконец она остановилась перед входом в небольшую лавочку и вошла внутрь, отодвинув дырявое одеяло, которым был занавешен вход. Джорим последовал за ней и оказался в маленькой комнате. Пол накрыли ковром, повсюду лежали пышные подушки. Ковер был явно привезен из Тac Эль Ода. В Морианде он стоил бы целое состояние, так же как и искусно вышитые подушки.

Сидевшая посередине этого богатства маленькая, высохшая старушка, казалось, не придавала окружающему ее великолепию ровным счетом никакого значения. Она курила длинную трубку; вокруг, заполняя комнату, распространялся сладковатый дым. Энейда Грист поклонилась, а затем опустилась на колени, слегка разогнав облако дыма. Джорим также поклонился, чувствуя, что нужно держать поклон подольше в знак величайшего почтения, и опустился на пол за правым плечом капитана.

Старая женщина улыбнулась, не разжимая губ.

— Рада, что ты вернулась, Энейда. Тебя здесь очень не хватало.

— Я тоже тяжело переживала разлуку, бабушка. — Энейда снова склонила голову. — Я приехала, как только до меня дошли вести, что ты желаешь меня видеть.

— Могла бы и поторопиться. Мой дом — твой дом, тебя здесь всегда ждут. Но «Волк Бури» требует большей заботы, чем я. — Она указала на Джорима трубкой. — Он не твой охранник. Возможно, любовник?

— Мой попутчик, бабушка.

Старая женщина выдохнула порцию дыма и зажала трубку в зубах.

— Ты на этом не остановишься, я-то знаю.

Она пододвинула к себе одну из подушек и взяла лежащую на ней бамбуковую трубку, запечатанную с обоих концов, сняла крышечку и вытащила свиток. Развернув, женщина разложила его на ковре, наступив на край босыми ногами. Придерживать другой край она предоставила Энейде и Джориму.

Джорим попытался сдержать изумление, но Энейда и не думала скрывать чувств. Она радостно воскликнула:

— Великолепно, бабушка! Что скажете?

Последнее относилось к Джориму. Он потер свободной рукой подбородок. Перед ними лежала карта южных земель Империи — вплоть до Эфрета, — начерченная на куске рисовой бумаги размером примерно два на четыре фута. Картайн располагался прямо по центру, хотя, насколько было известно Джориму, должен быть изображен несколько западнее. По его мнению, ошибка составляла около трех сотен миль, К югу от Картайна Джорим увидел цепь островов. Архипелаг плавно огибал невидимую дугу и заканчивался неподалеку от легендарных Ледяных гор на востоке, у самого края мира. Эти острова Джорим видел впервые. На одном из них виднелось обозначение города. На других были изображены местные жители в причудливых одеждах и странные, невиданные создания, — как и на землях Эфрета на левой половине карты. Джорим подозревал, что рисунки служили больше для украшения и не имели особого значения; однако прежде ничего подобного он не видел, и это было любопытно.

Разумеется, скорее всего, это выдумки вроде Ледяных гор.

Он поднял глаза на старую женщину.

— Где вы это нашли?

— Она была составлена по мере того, как корабли возвращались из плаваний.

Джорим не стал спорить, но добавил:

— Многих и многих плаваний. В разное время, в разных местах.

Энейда посмотрела на него.

— Откуда вы знаете?

Он провел пальцем вдоль линии побережья континента — с юга на север.

— Эта часть была составлена достаточно недавно. Скорее всего, мастер опирался на карты из Дезейриона, — об этом говорит форма залива, вот здесь, в южном Уммуммораре. Двести лет тому назад произошло извержение вулкана, и левый берег бухты осыпался, так что залив стал больше. Побережье Эфрета начерчено в точности так, как на их собственных картах.

Он указал на Картайн.

— Расположение Картайна посередине характерно для карт, составленных Сотами. И остров меньше, чем нужно. Соты рисовали его таким маленьким, чтобы подчеркнуть ничтожность в сравнении с Вирукадином. Таким образом они пытались польстить своим хозяевам, вирукам. Так что этой части карты не меньше тысячи лет. Вопрос вот в чем: этот архипелаг появился уже на карте Сотов, или позже кто-то совершил путешествие на юг, к Ледяным горам?

Старая женщина ухмыльнулась. В глазах ее блеснул огонек.

— Возьми его в любовники, Энейда. Роди от него детей, — они будут смышлеными.

— Я приму твой совет во внимание, бабушка. Но ты не ответила на его вопрос.

Старушка поджала ноги и подтянула колени к груди. Край карты с ее стороны снова скрутился. Она глубоко затянулась и выдохнула облачко дыма, на мгновение скрывшее ее лицо. Затем женщина кивнула.

— Полагаю, ее срисовали с более старой карты.

Джорим заставил себя говорить тихо:

— У вас есть эта старая карта?

Она наклонила голову и прикрыла глаза. В темной глубине ее трубки разгорался багрово-красный уголек.

— Думаю, его можно найти. Что вы можете предложить в обмен?

Энейда быстро взглянула на Джорима, но в этом не было необходимости: он и так не собирался ничего говорить, хотя в голове у него пронеслась тысяча мыслей о том, что он мог бы предложить. Она низко поклонилась, прижавшись лбом к разложенной на полу карте, и заговорила тихим голосом, почти шепотом.

— Мы мало что можем предложить. Но твоя карта нам пригодится, так что мы готовы в обмен предоставить тебе другую. К юго-востоку отсюда есть еще одна гавань. У нас имеется карта, которая позволит кораблям беспрепятственно заходить в ту бухту даже ночью. Считается, что путь туда закрыт для торговых судов. Но теперь для вас он станет открыт.

Джорим исподтишка наблюдал за выражением лица старушки, но так и не смог понять, что она думает о предложении Энейды. Его бы не удивило, если бы старушка имела отношение к местным контрабандистам. Даже копия старинной карты, которую она им показала, представляла огромную ценность. Кто угодно купил бы ее за большие деньги. Но, согласившись на предложенные сейчас условия, она выиграет больше.

Наконец она кивнула.

— Это подойдет, Энейда.

Капитан Грист выпрямилась.

— Твоя щедрость безмерна, бабушка.

— Верно, дитя мое; мне доставляет радость быть такой с тобой. — Старушка повернулась, чтобы лучше видеть Джорима. — Но ты, кажется, хочешь еще что-то спросить?

— Да, бабушка. Где вы нашли эту карту?

Она улыбнулась.

— На этом острове полно мест, где когда-то жили вируки. В одном из таких мест, на скале, нарисована карта известного им в то время мира. Она не в слишком-то хорошем состоянии, почти все заросло плесенью, мхом и лишайниками, но кое-что сохранилось. Я отведу тебя туда, и ты сможешь сам сделать копию.

Джорим низко поклонился.

— Ваше великодушие оставляет меня в должниках.

— Я принимаю этот долг, Антураси. — Старушка рассмеялась. — Да, я знаю, кто ты такой, вот почему сделала вам это предложение. Только Антураси, способный убить вирука, отважится посетить развалины одного из их городов. Если мужество тебя не подведет, в твоем распоряжении окажется эта карта, а возможно, и кое-что другое.

Глава двадцать девятая

Двадцатый день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Асат.

Наленир.

Тайрисса рывком подняла его на ноги, и Келес очнулся. Она прижалась губами к его губам и крепко поцеловала. От поцелуя Келеса пробрала дрожь. Он был удивлен и растерян. Она немного отстранилась и обняла его за плечи левой рукой.

Ее голос легко перекрыл смех собравшихся в общей зале постоялого двора.

— Мне надоели эти матросы. Я скучаю по дому. Ты пойдешь со мной.

Тайрисса потащила его по грубой деревянной лестнице на второй этаж. Вдогонку им неслись смешки и гиканье. Она продолжала сжимать его плечи, так что он при всем желании не мог бы вырваться. Пришлось обнять ее за талию. Ему тут же пришла в голову мысль, что уж Джорим непременно воспользовался бы случаем и подыграл задуманному Тайриссой представлению, положив руку на одну из ее твердых, аппетитных ягодиц, но Келес никогда бы на такое не решился. Нет уж; так, по крайней мере, моя рука точно останется в целости.

Он лениво встряхнул головой, разгоняя остатки тумана, и попытался понять, что именно заставило Тайриссу вырвать его из сна.

Он воспользовался свободной минуткой и погрузился в своеобразное забытье, намереваясь связаться с дедом и кое-что ему передать. «Речной Сом» шел вверх по реке с предельной скоростью, но пришлось задержаться на месте, где реку почти завалило породой в результате бури. Справившись с преградой, они благополучно достигли Асата. Двигаться дальше «Речной Сом» не мог — выше по течению тянулись непроходимые отмели. Судно разгрузили и переправили в Урисоти наземным путем. Впереди их ждала Грия.

Они прибыли ровно в полдень, и Келес сразу же отметил, что работа по расчистке и углублению реки идет куда медленнее, чем полагают в столице. Он читал донесения, где говорилось, что все почти закончено, но картина перед его глазами мало изменилась с тех пор, когда он побывал здесь в прошлый раз. Золото из казны Наленира растрачивалось впустую. Необходимо как можно скорее сообщить о положении дел в Асате.

Келес настроил свое сознание на общение с Киро и сразу же почувствовал присутствие деда. Но связь была не такой, как обычно. Мысли деда всегда достигали разума Келеса быстро, и он прекрасно знал, какие настроения владеют Киро. Келес ожидал, что новости заставят Киро разгневаться, но ничего подобного не почувствовал. Ощущения были каким-то смутными, неопределенными, и Келес забеспокоился, — но почему, он и сам не смог бы ответить. Тем не менее, он успел передать деду все, что хотел, раньше, чем Тайрисса прервала его.

Она молча втолкнула Келеса в их комнату. Он с размаху налетел на кровать, больно стукнувшись коленом об изголовье, и закричал:

— Да что, в конце концов, проис…

Тайрисса зажала ему рот.

— Тише. Собирай вещи. Мы уходим. — Ее голос был резким.

Он отодвинулся и понизил голос.

— Что такое?

— Ты, вот что такое. — Она отпустила его и подхватила свои пожитки — битком набитую заплечную сумку с пристегнутым к ней скрученным одеялом, поясной мешок и меч в ножнах на перевязи. — Полагаю, все решили, что ты просто задремал. Не слишком подозрительно; правда, сейчас немного рановато для сна. Если кто-то понял, что ты вовсе не спишь, он вполне мог догадаться, кто ты такой на самом деле.

— О чем ты говоришь? — Келес потер ушибленное колено, а потом начал собираться. Он сложил вместе свой дорожный мешок, лук с колчаном стрел, сунул за пояс нож.

— Там было четверо. Двое местных, остальные — из команды. Они вроде бы не замечали нас. Но очень уж старательно не замечали.

Келеса снова пробрала дрожь, но на этот раз не похожая на ту, которую он ощутил, когда Тайрисса поцеловала его.

— Шпионы Дезейриона?

— Может быть. Всем прекрасно известно, что в Асате останавливаются все прибывшие снизу суда. Дальше дорога одна — в Урисоти. Имеет смысл именно здесь оставлять наблюдателей. — Она подошла к окну и распахнула ставни. — Вылезай. Будь осторожен. Выходи на улицу. Мы отправимся на конюшню и возьмем лошадей. Будем ехать всю ночь и обгоним прочих с «Речного Сома» на один дневной переход.

Он нахмурился.

— А тебе не кажется, что безопаснее ехать вместе с остальными?

— Не тогда, когда остальные на тебя охотятся.

— Хорошо сказано. — Келес вскарабкался на подоконник и вылез в окно. Не дожидаясь Тайриссы, он начал пробираться по балкону, идущему вдоль наружной стены, на другую сторону здания. Наконец он присел на корточки и спрыгнул на землю. Не удержавшись на ногах, он опрокинулся назад, ударившись копчиком.

Его не успела смутить собственная неуклюжесть. Рядом со щекой в темноте просвистела и ударилась о стену, задрожав, метательная звездочка с четырьмя лучами. Келес откатился в сторону и вскочил на ноги. Отпрыгнув, он увернулся от кинжала, который метнул в него появившийся невесть откуда человечек маленького роста. Келес налетел на одну из опор, поддерживающих балкон, и хотел свернуть налево, но намертво зацепился дорожным мешком за какой-то гвоздь.

Нападавший злорадно ухмыльнулся, но тут сверху на него обрушилась Тайрисса, ударив по лицу ногами в сапогах. Он тяжело упал на спину, и следующий клинок ушел в темноту, не достигнув цели. Тайрисса перекувырнулась и проворно поднялась на ноги. Перекинув меч в левую руку, она освободила Келеса.

— Беги!

Он помчался вниз по улице в сторону городской конюшни. Ошибиться он не боялся: благодаря навыкам и врожденному таланту он уже успел составить мысленную карту Асата. В прошлый приезд ему не довелось побывать в этой части города, но сегодня они проходили здесь, и этого было достаточно, чтобы отметить все подробности. За третьим перекрестком налево, и потом еще два квартала.

Позади шло сражение; изредка лязгали, скрещиваясь, клинки. Келес ждал, что снова раздастся свист метательной звезды или крик Тайриссы. Шум драки все усиливался, и Келес уже хотел обернуться и натянуть лук. Впрочем, как он тут же осознал, в такой темноте он, скорее, будет помехой, чем подмогой.

Келес завернул за угол и выбежал из переулка на широкую улицу. Прямо впереди, примерно в полутора кварталах, посреди мостовой стояли двое. Еще несколько головорезов с обнаженными мечами или ножами высыпали на улицу между этими двумя и Келесом. Он начал отступать, но увидел, что их окружили. Нападавшие уже поняли, как опасна Тайрисса, и держались на расстоянии, но все же постепенно подступали.

Тайрисса на ходу умоляюще взглянула на Келеса и жестом велела двигаться дальше, но тут она тоже завернула за угол и поняла, почему он остановился. Она припала на одно колено и попыталась отдышаться. Одновременно взмахнула мечом, отбив метательную звездочку.

Один из нападавших выступил вперед.

— Нам нет надобности убивать тебя.

Тайрисса поднялась.

— Вам придется иметь дело со мной, пока я жива.

Он пожал плечами.

— Убейте ее. Заберите его ноги.

Дюжина головорезов начала медленно сходиться вокруг них. Тайрисса прижалась спиной к Келесу.

— Беги! Ну! Нам нужно добраться до конюшни.

Они сорвались с места. Длинные ноги Тайриссы обеспечивали ей преимущество, хотя и небольшое. Разбойники, стоявшие впереди, двинулись им наперерез. Не останавливаясь, Тайрисса отбила вражеский удар. Нападавший отлетел и упал с раскроенным черепом. Еще одному она врезала по лицу кулаком. Но их было слишком много. Неожиданно в драку, обнажив мечи, вмешались еще двое. Их движения отличались большей точностью и аккуратностью.

Бесстрашно прорвавшись вперед, младший из этой парочки взмахнул мечом. Один из разбойников упал, сраженный искусным ударом. К нему обернулся другой, но младший двигался так стремительно, что разбойник даже не успел понять, что произошло, прежде чем меч пронзил ему грудь. Юноша парировал очередной удар и сразил третьего нападавшего. Путь к конюшням был свободен.

Келес устремился в образовавшийся просвет, Тайрисса последовала за ним. Они приостановились и обернулись. Двое воинов продолжали драться с их преследователями. Старший обернулся к своему попутчику и тихо сказал:

— Молодец, Кирас. А теперь проводи их на конюшню.

Тем временем предводитель добрался до места, где лежали раненые и убитые разбойники. Он мельком глянул на лежащие на мостовой тела и обратился к старшему воину:

— Ты вмешиваешься не в свое дело.

Воин улыбнулся.

— Вы осведомлены о моих делах?

— Нет, но… — Глава разбойников нахмурился. — Убирайся с моей дороги, не то мне придется тебя убить.

— Похоже, наши намерения сходятся. — Воин кивнул, шагнул вперед и остановился. — Кирас, сейчас ты должен быть уже куда ближе к конюшням.

— Да, Учитель. — Кирас сжал плечо Келеса. — Мой Учитель просит проводить вас. Пойдемте.

— Но мы не можем оставить его одного! Тут же семь человек бандитов… восемь! — Келес помотал головой. — Нет, все-таки семь. Этот опять упал…

— Хоть девять. Или девять раз по девять. Идемте, пора убраться отсюда.

Келес неохотно последовал за Кирасом, Тайрисса присоединилась к ним. Обоим не слишком нравилось происходящее. Позади них вокруг одиноко стоящего человека смыкалось кольцо головорезов. Многие были выше его ростом и мощнее, почти все — вооружены до зубов. Они вытирали об одежду вспотевшие ладони и поудобнее перехватывали рукояти мечей. Двое остановились и заняли оборону; прочие, невразумительно рыча, дюйм за дюймом подбирались все ближе. Вот-вот они всей шайкой накинутся и растерзают… В двух шагах от воина вожак издал нечленораздельный вопль, и живая волна обрушилась на одиночку.

Разбойники подступили вплотную, образовав вроде полумесяца. Двое отделились и бросились за удалявшейся в направлении конюшни тройкой. Оставшиеся пятеро словно превратились в сплошную ревущую стену из мышц и обнаженных клинков. Келес против своей воли не мог оторвать от происходящего глаз. Он был уверен, что учитель Кираса через несколько мгновений окажется мертв.

Воин развернулся и, словно бесплотный призрак, проскользнул через строй бандитов. На мелькавших в воздухе клинках играли отблески лунного света. Казалось невероятным, что ни одному из них не удается на таком близком расстоянии даже задеть одинокого противника. В ночной тишине, заглушая звуки шагов, раздавались лишь воинственные крики разбойников, но ни разу не лязгнул металл, встретившийся с металлом.

Один из криков оборвался всхлипом. Вожак шайки согнулся пополам, держась за распоротый живот, и упал. Воин тенью метнулся обратно, держа в левой руке меч убитого разбойника, остановился и крутанулся на месте, перенеся вес тела на одну ногу. Два стремительных выпада — и убиты еще двое, собиравшиеся напасть. Они откатились, выронив свое оружие, — один со сквозной раной в груди, второй с перерезанным горлом.

К тому времени, как их тела рухнули на мостовую, оставшаяся пара приготовилась атаковать. Правый вдруг стремительно прыгнул вперед, но воин легко уклонился от удара. Он взмахнул мечом, и нападавший остановился; глубокая рана шла от паха и закачивалась на уровне ключиц… Еще один удар, и голова несчастного скатилась с плеч. Он не успел закричать, но на лице застыло выражение ужаса.

Последний оставшийся в живых разбойник шагнул вперед и совершил ложный выпад. Отступив, он занял оборону, закрыв грудь и голову. Парировав встречный удар, — брызнули искры, — он даже начал самодовольно улыбаться, когда воин снова попытался повторить то же самое движение.

Меч в левой руке воина описал дугу и ударил разбойника по кистям рук. Брызнула кровь. Тот выронил меч. Следующим движением воин перерезал ему горло. Издав булькающий звук, головорез осел на землю.

Тем временем Кирас с Тайриссой остановились и повернулись к двоим оставшимся бандитам, приготовившись противостоять им. Те замедлили шаг. Их товарищи были мертвы, и они дрогнули. Не сговариваясь, развернулись и побежали, один налево, другой — направо, намереваясь скрыться в спасительной тени. Они мчались с такой скоростью, словно за ними гнались демоны пятого круга Геенны.

Но их преследовало кое-что похуже.

Воин ринулся влево, и один из бандитов со сломанной спиной покатился по мостовой, поднимая пыль. Не теряя ни мгновения, воин стремительно развернулся и метнул меч убитого вожака во второго убегавшего. Вращаясь, меч описал широкую дугу и подкосил разбойника, не причинив ему особого вреда. Тот просто начал падать вперед лицом, натолкнулся на стену и свалился наземь, не удержавшись на ногах.

Воин молча вытащил маленький кинжал и перерезал горло обоим. Присев на корточки, он вытер кинжал и лезвие своего меча о платье одного из убитых. Поднявшись, он направился к Келесу, все еще не вложив меч в ножны и не спрятав кинжал. Он остановился на расстоянии примерно в десять футов, глубоко поклонился и произнес:

— Прошу вас простить мне спешку и вызванную ею досадную неряшливость.

Келес, все еще не веря собственным глазам, ответил тем же. Он держал поклон так же долго, как их неожиданный покровитель, и уже хотел выпрямиться, но увидел, что Тайрисса не торопится, и взял пример с нее. Но задерживаться на заваленной телами разбойников улице было непредусмотрительно.

Воин убрал оружие.

— Мое имя — Моравен Толо. Моего спутника зовут Кирас Дейот. Нам нет нужды знать ваши имена. Произносить их вслух сейчас более чем неуместно.

Келес, открывший рот, захлопнул его и пожал плечами, чувствуя неловкость.

— Как вы нашли нас?

— Правитель Кирон поручил сопровождать вас в Иксилл. Полагаю, Тайрисса, у вас с собой запечатанное письмо с указаниями от Правителя, которое нужно будет открыть в Грие?

Тайрисса кивнула.

— Оно у меня.

— В нем наши рекомендации. Мы собирались присоединиться к вам позже, но возникшие обстоятельства вынудили нас действовать.

— Я понимаю это и благодарна вам. — Керу убрала меч в ножны. — Я подозревала, что Правитель пошлет еще кого-то.

Келес нахмурился.

— Подозревала? Почему же ты ничего не сказала мне?

Она не ответила и обратилась к Моравену:

— Вы были на «Речном Соме»?

Моравен указал в сторону конюшен.

— По дороге у нас будет время все обсудить. Мы должны торопиться.

Они быстро двинулись по улице и вскоре оказались на месте. Тайрисса и Келес остались снаружи, Моравен и Кирас вывели лошадей. В Урисоти они смогут получить назад часть уплаченного золота, вернув лошадей доверенному лицу их владельца. Лошади вместе с упряжью стоили меньше, чем за них нужно было заплатить на конюшне, так что ни у кого не возникало желания украсть животных.

Воин выбрал для каждого из путников по две смирных, хорошо объезженных лошади, — они собирались сократить срок путешествия до Урисоти, обычно занимавшего около пяти дней, и доехать как можно быстрее. Келес приторочил свой мешок, забрался в седло и присоединился к остальным.

Они двигались почти молча, пока не отъехали на порядочное расстояние от Асата. Наконец Тайрисса заговорила, повторив свой вопрос:

— Так вы были на судне?

Моравен кивнул.

— Были.

— Я вас не видела.

— Помните юного священнослужителя, сопровождавшего свою тетку, престарелую старую деву, назад в Грию? Она громко восхищалась чудесами, увиденным на Празднестве в столице.

Келес моргнул. Он прекрасно помнил пожилую женщину, — от ее пронзительного голоса переборки на судне дрожали, словно были сделаны из рисовой бумаги. Она раз десять повторила свою историю. По сравнению с ней и напыщенный актер, изображавший Келеса, был немногословен. Она была полной, неповоротливой, жаловалась на приступы подагры и прочие болячки, которые, по ее мнению, могли излечить только воды горячего источника высоко в горах, где-то к юго-востоку от Грии.

— Это были вы?!

Воин улыбнулся.

— Я. А Кирас был несчастным тихим племянником.

Тайрисса обернулась и взглянула на Кираса, а затем снова обратилась к Моравену.

— На борту вы были неузнаваемы. Зачем было сбрасывать маски в Асате?

За Моравена ответил Кирас.

— Учитель приказал мне прислушиваться к словам всех окружающих, кроме него самого. На борту «Речного Сома» двое из Асата очень уж внимательно наблюдали за Келесом Антураси. Точно узнать — зачем, нам не удалось. А потом корабль пристал в порту Асата, Келеса встретили официальные лица и, как почетного гостя, препроводили в дом лорд-мэра Йиритара. Видимо, актер повел себя неправильно, сделал что-то не так, и мэр заметил подмену.

— Наоборот. Он не сделал то, что должен был.

Келес надеялся, что в темноте никто не заметит залившего его щеки румянца.

— В свой прошлый приезд я побился об заклад с лорд-мэром и проиграл. Но он схитрил, и мы оба это знали. Так что я пообещал ему, что самолично привезу из Морианда дюжину бутылей лучшего бренди. Мы оба знали, что я лгу, потому что возвращаться в Асат не собирался. Я никому об этом не рассказывал и почти забыл про тот случай. Мой двойник, конечно, ничего об этом не знал и, очевидно, попал впросак.

Тайрисса покачала головой.

— Но зачем посылать шпионов, чтобы следить за нами?

Моравен поудобнее устроился в седле.

— Лорд-мэр, раскусив обман, счел нужным следить за всеми, кто сошел с палубы «Речного Сома». Он хотел выяснить, не послал ли Правитель в Асат шпионов. Возможно, узнав, что Келеса изображал актер, он решил, что Келес и есть этот шпион.

Келес кивнул.

— Кто лучше меня смог бы понять, что он растратил впустую золото из казны и не выполнил ничего из обещанного? Разумеется, если бы он не ослушался приказа, суда смогли бы беспрепятственно проходить по реке, и Асат быстро зачах бы — за ненадобностью.

Старший из воинов кивнул.

— Это прекрасно все объясняет. Благодарю вас за решение головоломки.

— Рад, что сумел оказаться полезным. А вы могли бы помочь мне разгадать одну загадку?

— Да?

— Вы можете рассказать, что за предписания Правитель оставил в запечатанном письме, которое передал Тайриссе?

— Я не знаю. У меня есть кое-какие соображения, и только.

Келес улыбнулся.

— Ну так выскажите свои соображения!

Моравен медленно покачал головой.

— Думаю, не стоит. До Грии пока далеко; возможно, по дороге нас подстерегают серьезные опасности. Пустые размышления только собьют с толку. Мы доберемся до назначенного места и узнаем волю Правителя.

— Но что, если мы не сумеем благополучно добраться?

— Тогда содержание письма уже не будет иметь никакого значения, не так ли, Мастер Антураси? — Моравен усмехнулся. — Едем в Грию. Докажем, что Правитель не зря нас выбрал.

Глава тридцатая

Двадцать седьмой день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Тайринкан, Феларати.

Дезейрион.

Правитель Пируст плотнее завернулся в свою черную накидку и что-то неразборчиво пробурчал. Его отражение в зеркале напоминало игрушечного солдатика из набора, созданного наленирскими мастерами к последнему Празднеству. Темная Мать убедила Пируста, что никто не сможет играть им, а то, что Правитель Кирон недооценивает его, даже к лучшему. Но Правителя задевало, что какая-то игрушка так похожа на него.

Но не только эта мысль терзала Пируста. Он был мрачен, словно тьма, накрывшая его город. Сразу же по возвращении из Наленира он призвал к себе главных советников и потребовал полных и правдивых сведений об урожае. Они медлили в нерешительности, и ему пришлось объяснить, что, хотя сыновья и дочери Дезейриона по-прежнему будут вступать в ряды чиновников, их детей среди них может и не оказаться. Он не стал вдаваться в подробности, предоставив оставаться один на один с собственными страхами. Это подействовало.

Дело с урожаем обстояло даже хуже, чем предполагал Правитель Кирон. Ранее Пируста ввели в заблуждение, заставив полагать, что потери преувеличены. В действительности же положение было бедственным даже при самых щедрых расчетах. Людям придется есть зерно, которое они должны были бы следующей весной посеять на полях. Без помощи Наленира его народу не выжить.

Министры даже предполагали, что погибнет от пяти до десяти процентов населения. Они со скорбью отмечали, что, скорее всего, это будут, в основном, старики и дети. Даже Кирон так считал. Именно это он имел в виду, сказав, что не Пируст будет голодать, а его народ.

Правитель Дезейриона криво усмехнулся. Ни его южный сосед, ни его собственные министры не понимали, какое это наслаждение — обладать огромной властью, и как ее можно использовать для достижения любых целей. Если ему заблагорассудится, он с легкостью сделает так, что дети и даже старики непременно выживут. Он просто прикажет, чтобы их кормили лучше прочих, а если от голода умрет хоть один ребенок или старик, всех их родственников казнят, имущество разделят, а прах предков развеют поветру. Да ему и не потребуется исполнять угрозу, достаточно просто распустить слухи, что в паре мест такое уж произошло, и вести мигом разнесутся по всему княжеству. На следующее утро жители любого города, любого крохотного селения будут знать, что приказа ослушаться нельзя, иначе их семьи постигнет несчастье.

Впрочем, Пируст не видел ничего страшного в том, чтобы и в самом деле привести подобный приказ в исполнение. Он может выбрать любую семью, пусть совершенно невиновную, обвинить в том, что они уморили голодом одного-двух детей, и уничтожить. Кстати, это была отличная возможность устранить провинциальных нарушителей спокойствия; к тому же Пируст полагал, что одна невыдуманная история лучше, чем сто придуманных.

И все же потеря десятой части населения, причем слабой, не способной к работе, скорее, была благословением, чем проклятием. Население Дезейриона чересчур выросло, и его скудная земля не могла прокормить всех. Кто-то неминуемо должен погибнуть. Погибнут самые слабые; выживут сильные, и им не надо будет заботиться о немощных. Все это сделает его народ только крепче.

Пируст понимал все это умом, но не желал смириться по одной простой причине: он ненавидел, когда его к чему-то принуждали, а люди или боги — неважно. Если ему удавалось найти способ настоять на своем, он был доволен. Немедленно после возвращения в Феларати он предпринял кое-какие шаги, и дело потихоньку тронулось. Результаты должны уже вскоре стать очевидными, но у Пируста имелись планы и на более отдаленное будущее.

Предложение Делазонсы разделить на два один из военных отрядов и использовать другой для обучения крестьян уже осуществлялось. По приказу Пируста каждое поселение обязали предоставить людей для подготовки. Вызвавшихся Правитель обещал обеспечивать пищей, а их деревням выделить дополнительно по квору риса. Разумеется, пока зерно еще не отправили, ближайшие несколько месяцев людям будет что есть, а так они быстро растратят запасы, необходимые армии Пируста. Солдат будут кормить зерном из Наленира. Это была не просто злая насмешка: золотой рис с юга питательнее местного.

Пируст предполагал, что обучение крестьян займет около месяца. Затем начнет работать вторая часть плана. В такие тяжелые времена, когда пусты и кошельки, и прилавки, беспорядка всегда больше, полно контрабандистов и торговцев, уклоняющихся от выплаты пошлин. По его приказу отряды добровольцев перекинут в большие города и будут заниматься устранением уклоняющихся от исполнения государственных законов. Они обнаружат запасы ворованного зерна, часть его им позволят увезти домой. Таким образом, они приобретут опыт боевых действий и заодно поймут, как здорово вернуться в родные деревни героями. Их ждет слава в награду за верную службу Короне, и они почувствуют себя частью государства. С этого мгновения они станут всецело преданы интересам Пируста.

В донесениях говорилось, что примерно один из каждой пятерки новичков достаточно талантлив, чтобы обучаться дальше в военной школе. Это не удивило Пируста; новобранцев призывали достаточно часто, и выжившие почти безо всякой подготовки к бою явно обладали определенными способностями. К тому же для жатвы и молотьбы использовали цепы и серпы, так что у крестьян имелись некоторые необходимые навыки, которые были на руку при военной подготовке. Семьи добровольцев, решившихся учиться дальше, получали вознаграждение, так же как жители деревни и деревенский голова. Так что молодые люди и девушки охотно отправлялись в школы.

Накануне Пируст получил сообщение, что в Наленире недовольны продолжением военных действий на землях Гелосунда. Недовольство высказывалось очень осторожно, поскольку Дезейрион лишь отвечал на выступления повстанцев. Однако смутьянов было очень легко раздразнить, а ответные удары отличались стремительностью и жестокостью. И Кирон, и его чиновники прекрасно понимали, кто зачинщик. И все же Пируст знал, что не только его пытаются убедить прекратить войну, но и гелосундцев; это вполне его устраивало.

Пируст ухватился за бородку изуродованной рукой и в задумчивости подергал ее. Существовала опасность, что зерно задержится или вообще не будет доставлено по назначению, как предсказывала Делазонса, но он не мог себе позволить окончательно оставить Гелосунд в покое. Кирон же сам сказал, что предпочтет накормить голодного волка, чем пустить его на порог. Если я спрячу клыки, он забудет, что перед ним волк.

Пируст прошелся по скрипящим кедровым половицам, открыл дверь, ведущую на балкон с южной стороны башни, и вышел в ночную мглу. Фрил, самая большая, молочно-белая луна, уже появилась на горизонте и медленно поднималась из-за моря, освещая изломанные контуры городских крыш.

Туман расползался по пристаням в центре, клубился над медлительными водами Черной реки, его щупальца пробирались по городу. В окнах и уличных фонарях зажигались огни, но мгла вскорости поглотила и их. Только голубое сияние джианри на трех самых больших городских мостах не поддавалось туману. Магические огни светились, словно сапфиры, образуя узор, напоминавший созвездие Шайри — Ястреба.

Пируст оперся о балюстраду. Крепость была выстроена из черного камня; так меньше бросались в глаза копоть и грязь, покрывавшая все дома в городе. Тайринкан словно передразнивал белоснежные башни Морианда. Веками Феларати бросал вызов столице Наленира, хотя южане редко обращали на это внимание.

Дезейрион располагался на границе бывшей Империи. Единственным его назначением когда-то было размещение военных отрядов, сдерживавших варваров. Первые Императоры выстроили здесь несколько хорошо укрепленных крепостей для своих войск. Постепенно вокруг них разрослись поселения. Феларати был самым большим и самым важным из них, так как через него проходили, отправляясь вверх по Черной реке и ее притокам, судна с продовольствием для других крепостей.

Чума, распространившаяся среди турасиндцев, скосила столько варваров, что в течение нескольких веков до наступления Времени Черного Льда Империи нечего было опасаться их нападения.

Наступила эра мира и процветания, и о Дезейрионе забыли. Поставки прекратились, но некоторые смельчаки, когда-то приехавшие сюда, решили остаться. Дезейрион стал их домом. Старатели нашли залежи железа, меди и каменного угля. В литейных цехах изготавливались прекрасные изделия из стали, чугуна и бронзы. Взамен Дезейрион получал золото и рис. Выжить на этих землях было не так просто, как на юге, но местным жителям это даже нравилось.

Императоры и знать отправляли в Дезейрион непокорных отпрысков и смутьянов-военачальников. Здесь их принимали с раскрытыми объятиями, учили и помогали выжить в негостеприимных условиях. Жители приграничного Дезейриона понимали, что им необходимо оставаться сплоченными. Они не могли позволить себе распускаться, словно жители южных провинций. Они должны были оставаться самыми достойными и бесстрашными из народов Империи, чтобы сдерживать нашествия варваров.

Когда Императрица отправилась в Иксилл на битву с турасиндцами, она забрала из Дезейриона последние остававшиеся здесь войска. Она поручила управление княжеством внешне незначительному, но умному человеку. Будучи на словах искусным стратегом, он сумел удержать завоевателей из Гелосунда за пределами Дезейриона, подкидывая им ложные донесения о якобы выигранных его воинами сражениях с ордами варваров на подступах к Черной реке. Этим донесениям можно было верить не больше, чем россказням о Ледяных горах. Его кузен и противник, гелосундский правитель, был великим воином, но очень недалеким человеком, с трудом отличавшим и день от ночи. Он принял хитрость соседа за чистую монету и начал готовиться к защите от вторжения, перестав даже помышлять о нападении на Дезейрион.

А потом произошел Катаклизм. Честолюбивые помыслы канули в небытие вместе с большей частью населения Империи. С тех пор в Дезейрионе каждые девяносто — сто двадцать лет сменялись правящие династии. В провинциях считали, что роскошная городская жизнь ослабляет правителей, превращая их в избалованных южан. Отец Пируста понимал, что и его, и его наследников ожидает та же судьба, если не предпринять решительных шагов, поэтому он напал на Гелосунд. Успех вторжения наполнил гордостью сердца его подданных; кроме того, теперь им было некогда думать о слабостях правителя. Они оказались меж двух огней: кочевники с севера и гелосундцы с юга.

Пируст ухмыльнулся и посмотрел на свою руку, лишенную двух пальцев. Кожа светилась мертвенно-белым на фоне холодного черного камня. Тогда он показал всем, что его нельзя назвать избалованным слабаком. Символом Дезейриона был ястреб; на личном флаге Пируста на левом крыле ястреба не хватало двух перьев. Четыре его лучших военных части боролись между собой за почетное право хранить останки его отрубленных пальцев, как драгоценную реликвию.

Феларати, Темный Город, расстилался перед его взором. Фабрики и кузнечные мастерские испускали клубы черного дыма, выбрасывали снопы багровых искр. Их отвратительные испарения и стоки пропитывали все вокруг, перебивая ароматы, приносимые южными ветрами. Воздух был отравлен, еда отдавала этой вонью, вино горчило. Снег и то был словно пропитан копотью; Черная река ниже по течению становилась из-за нее еще темнее.

Пирусту было вовсе не по душе то, что творилось с его городом. Но он не видел способа исправить положение вещей. На многочисленных фабриках трудились над своими изобретениями джианридины. Приблизительно одно из сотни устройств действительно работало, и еще одна из сотни таких машин могла и в самом деле пригодиться. Пируст не сбрасывал со счетов ни одно из устройств — от самодвижущихся лодок до трехногих механических гигантов, неуязвимых, словно скала, способных в одиночку рушить крепостные стены и переносить на огромные расстояния отряды воинов. Пока что не удалось воплотить в жизнь ничего из изобретенного джианридинами, но в будущем их работа ему еще пригодится.

Если у меня хватит золота, чтобы они могли продолжать. У Наленира было богатство, у Дезейриона — дух, но последнее мало помогало в делах, требующих больших затрат и длительных поездок. Множество людей отправлялись на запад за таумстоном, без которого устройства джианридинов не работали, но западные земли были недружелюбны, и таумстон привозили в столицу слишком редко и в недостаточном количестве.

Правитель услышал шорох шагов и узнал походку. Он прекрасно понимал, что гостья хотела, чтобы ее заметили, — иначе он не услышал бы ни звука. Не оборачиваясь, он оперся на камень локтями.

— Какие вести ты принесла мне, Темная Мать?

Делазонса в надвинутом на глаза капюшоне оставалась в тени дверной ниши.

— Разные, Правитель. Слухи, которые мы распространили среди гелосундцев, делают свое дело. Они уверены, что вас заставят отступить, и собираются наказать вас. Они намерены отпраздновать Новый Год в Мелесвине. Они будут преследовать отступающие войска и убьют всех, кого только смогут, а потом захватят город.

— Очень хорошо, что нам стало об этом известно. У нас есть еще два месяца, чтобы обучить дополнительные отряды солдат и подготовить захват Мелесвина. Я сам поведу войска. Я хочу, чтобы ты узнала, кто из гелосундцев возглавит взятие города. Накануне нашего выступления самый известный из их военачальников должен быть убит. Вина падет на кого-то из прочих. Пусть они перессорятся друг с другом до смертоубийства. Проследи за тем, чтобы городские склады с вирлу и рисовым пивом ждали их в полной боевой готовности, — тогда об их солдатах на следующий день уж точно нельзя будет этого сказать.

— Разумеется, мой господин. — Она помолчала, тяжело, с присвистом дыша. — Я могу наслать на них чуму или подкинуть больное зерно. Пиво будет испорчено, и они обезумеют.

— Нет, не нужно. Их должны сгубить собственные глупость и разгильдяйство. Это разобщит их. И победить должны мы, войдя в город. Иначе Кирон забудет, что у нас есть клыки.

— Да, Ваше Высочество. У меня есть новости, касающиеся Келеса Антураси. Он добрался до Асата и направляется в Грию. Они не скрываются и передвигаются довольно медленно.

— Это обман.

— Безусловно. Вечером в день их прибытия в Асат в уличной потасовке были убиты двенадцать людей местного градоначальника. Четверо из команды корабля не вернулись в гостиницу и не присоединились к оставшимся. Келес и Керу, изображающие гелосундцев, и еще двое ксидантцу, которые ехали на судне под видом жреца и его престарелой тетушки. После той ночи мы их потеряли, но возьмем след в Грие.

Пируст кивнул.

— Если Келес покинул компанию актеров, он не сможет передавать новости в Морианд, — только через Киро.

— А это может оказаться трудным или невозможным, и нельзя сказать точно, что именно из услышанного от внука Киро расскажет Правителю. Если бы Келес передавал новости Кирону, отправляя гонцов, мы бы знали, Ваше Высочество. Ни разу он этого не делал.

— Это хорошо. Следовательно, Кирону неизвестны подробности, и он не сможет помочь им. Странно, что он подвергает опасности такое значительное лицо, как Келес; видимо, овчинка стоит выделки!

Правитель Дезейриона обернулся и взглянул на нее.

— Отправь за ними нескольких твоих лучших бойцов. Я хочу, чтобы Келес Антураси, живой и невредимый, до конца года прибыл сюда, в Феларати.

— Раньше вы об этом не заговаривали.

— Верно. Но мне необходимо от него нечто большее, чем простая признательность. Я хочу, чтобы он оказался у меня в руках. Если «Волк Бури» благополучно возвратится, мы сможем обменять Келеса на привезенные ими карты. Это лучше, чем его добровольное сотрудничество с нами. Кроме того, чем больше времени он проведет с нами, тем больше полюбит нас. Возможно, он сам не захочет уезжать.

— Как пожелаете, мой господин. — Она слегка понизила голос. — Хотите, я разыщу самых прекрасных и знатных дочерей Дезейриона и выберу нескольких, чтобы кто-то из них завладел его сердцем?

— Это может пригодиться, но только как запасной план. — Пируст улыбнулся. — Когда Келес окажется здесь, он увидит, что может сделать для нас больше, чем его дед сделал для Наленира. Киро велик, но я могу сделать Келеса еще более великим. Лесть, жадность и похоть, — вот наше оружие, и мы завоюем Келеса. Если нет, — что ж, значит, в мире станет на одного надоедливого Антураси меньше.

Глава тридцать первая

Тридцать шестой день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Волк Бури», Арчарко.

Эсги.

Джорим Антураси наблюдал за тем, как гребцы на одной из лодок «Волка Бури» бешено работали веслами, приближаясь к кораблю. С палубы казалось, что группа высадившихся на острове моряков и местные жители встретились вполне мирно. Тем не менее, поспешность, с которой они возвращались, что-то означала. С моря дул бриз, и при всем желании невозможно было расслышать ни слова из переговоров на острове. По этой же причине моряки в лодке молчали — кричать было бесполезно, — и просто гребли изо всех сил.

Спустя день после того, как он увидел в Нисанте копию старинной карты, ему показали и подлинник. Проводник уверенно пробирался через джунгли, и у Джорима появилось подозрение, что этот малый тем и кормится, что разыскивает и грабит развалины старых вирукианских домов. Несколько веков тому назад в Эрумвирине подобные вещи дорого ценились; с тех пор вкусы успели измениться, однако старинным диковинам продолжали приписывать магическую силу, хотя и не было никаких подтверждений.

Последнюю часть пути они проделали, пробираясь через руины. Наконец проводник остановился. Джорим оказался в старинной комнате, каким-то чудом уцелевшей спустя целую вечность. Проводник, тощий смуглый парень с чересчур большим для узкого лица носом, держал факел, пока Джорим изучал начерченную на стене карту. Копия, попавшая в его руки накануне, была всего лишь наброском, притом — выполненным не слишком аккуратно. На подлинной фреске океан был лазурно-голубым. Края карты разъел грибок, но белая краска, которой были выписаны Ледяные горы, очевидно, содержала вещество, предохранившее ее от порчи. Изображение архипелага, также прекрасно сохранившееся, ярко белело на фоне синевы океана.

Джорим внимательно рассмотрел карту, а потом начал тщательно срисовывать, делая вид, что не замечает растущего восхищения проводника. Однако сохранять отстраненное выражение лица было непросто; копирование требовало полного сосредоточения. На показанном ему наброске многое было начерчено небрежно, тогда как на настенной карте тщательно выписаны подробности. Джорим старался ничего не упустить. Он заметил, что предыдущий картограф принял за горы и линии рек древние символы Сотов, обозначающие вирукианские слова. Джорим их знал очень хорошо.

Остров Эсги, возле которого бросил якорь «Волк Бури», был самым большим в цепи островов на карте и единственным с обозначением поселения. На наброске бухту окаймляли горы. На старинной же карте было изображено совсем другое — плоский атолл, окруженный кольцом рифа. За горы копировальщик принял символ, обозначавший старинное вирукианское слово «эсхджи». Это означало, что остров населен демонами и его следует избегать любой ценой.

Они добрались до Эсги без происшествий, разве что попутный ветер был очень слабым. Матросы работали не покладая рук, по приказу капитана поднимая и опуская паруса, расчищая место на палубе на случай вооруженного столкновения, бесконечно устраняя мелкие поломки. Энейда запретила Джориму даже произносить слово «демон» или пытаться объяснить морякам, с чем они могут столкнуться на Эсги, — неважно, что теперь древнее слово произносилось немного иначе.

«Эсхджи» на языке вируков означало «фенны». Джорим видел одного-двух во время своих путешествий, но ему никогда не приходилось встречать их во множестве, — и это было хорошо, одинокие фенны или парочки были умными, забавными, даже очаровательными существами, они проявляли способности к пению, танцам, играм и соревнованиям на силу и ловкость. Они часто появлялись в качестве комических персонажей в историях о похождениях героев. Люди считали встречу с феннами хорошим предзнаменованием.

Вирукам фенны не казались забавными. Хотя самые высокие из феннов едва достигали трех футов, они были крепкими и невероятно сильными. В самом человеческом из возможных обликов они обладали прекрасным зрением и слухом, острыми зубами и когтями. На голове топорщился короткий мех, обычно серый с черными пятнами или полосами. Но фенны обладали способностью менять свою внешность, напоминая самых разных мелких и средних по размеру животных. Фенн мог выглядеть, словно причудливая помесь собаки с волком, дикой горной кошки с медведем или барсуком. Встречались любые сочетания. Но вируков пугало другое. Плоть вируков была для феннов желанным лакомством, и справиться с ними было нелегко. Собравшись в стаю, фенны становились дикими, неуправляемыми животными, и обуздать их становилось почти невозможно. Они раскапывали могилы и поедали мертвецов, но охотно нападали и на живых, не разбирая, кто перед ними — мужчина, женщина, взрослый или ребенок.

У Джорима не было сомнений насчет того, почему феннов в основном видели враждебные вирукам люди. Собравшись вместе, фенны превращались в кровожадных хищников, их симпатия к людям испарялась. Прожорливое полчище валом катилось по лесу, сметая препятствия на своем пути и пожирая все живое, будь то растение или животное.

Лодка уткнулась в борт «Волка Бури». Помощник капитана Джересса Торон поднялась на палубу и подошла к ним, чтобы отчитаться. Джересса отличалась от капитана и ростом, и цветом волос, и тем не менее, они были чем-то неуловимо похожи. Обе были преданы морю и своему кораблю. Джересса взглянула на Джорима, ожидая, что он оставит их с капитаном наедине, но Энейда покачала головой.

— Докладывайте, помощник. Мастер Антураси должен это услышать.

Женщина кивнула. На ярком солнце ее светло-русые волосы отливали золотом.

— Местные жители приняли нас радушно. Но они живут впроголодь. Большинство занимается ловлей рыбы. Они забрасывают сети в открытом море, но всегда в виду острова. Остальные возделывают огороды на окраине леса. Они расчищают один участок, выращивают растения, а потом, когда земля истощится, расчищают следующий. Они подносят рыбу и другую пищу лесным духам. Последние несколько лет урожай был обильным, и рыбы в море много, но сейчас голодный год. Сети пусты; дождей не хватает, и земля высохла. Они говорят, лесные духи рассержены. Те, кто пытался расчищать новые участки земли, были убиты.

Они встретили нас с радостью, поскольку в прошлый раз, когда их поселение терпело такое же бедствие, жрец предсказал, что в следующий раз на остров приплывет корабль и увезет их прочь. Старейшая из них, ей сто три года, утверждала, что это было еще до ее рождения. Они верят, что «Волк Бури» и есть этот корабль.

Энейда подошла к поручням и посмотрела на остров.

— Сколько там жителей, по их собственным словам?

— Пять сотен. Но, полагаю, они лгут. Я видела всего нескольких детей и еще меньше женщин детородного возраста.

Энейда взглянула на Джорима.

— Что вы об этом думаете, Мастер Антураси?

— Я думаю, что за предыдущие благополучные годы поголовье феннов непомерно выросло. Если это действительно не впервые, значит, прежде островитяне уже переживали нападение стаи феннов. — Джорим вздохнул. — Даже если они не лгут, корабль не сможет вместить всех. Они истощены, у них нет самых простейших знаний и навыков, кроме самых примитивных. Скорее всего, они просто не смогут прижиться за пределами острова.

Энейда приподняла одну бровь.

— Вы предлагаете оставить их здесь умирать?

— Ничего подобного я не предлагаю. Но мы не можем позволить сбить нас с толку какими-то пророческими выдумками. Подумайте сами, капитан, — ведь когда-то люди приплыли сюда, по собственной воле или на кораблях вируков. Им известно, что они могут уплыть, но они даже не пытались. Мы в неделе пути, — или около того, — от Нисанта, при условии сносного попутного ветра. Они могли бы сами себя спасти, если бы хотели. Вместо этого они ждут, что их спасет кто-то другой. Мы оказались здесь по воле случая, доверившись старинной карте. Они вполне могли никогда и никого не дождаться.

Энейда улыбнулась.

— Говорите убедительно. Но это не поможет их беде. С собой их взять мы не можем, равно как и отправить в Нисант на одном из наших судов. Если они окажутся на борту, матросы воспримут это как дурной знак. Кроме того, среди них могут оказаться больные, или — что еще хуже, — из-за них нам не хватит припасов продовольствия. Но если мы бросим их здесь, команда будет считать, что все неприятности объясняются местью духов несчастных островитян. Необходимо придумать, как мы можем им помочь. Есть предложения?

Джорим кивнул.

— Да. Я никогда не видел буйствующих феннов, но в Уммуммораре крестьяне рассказывали, как они справляются с этой напастью. Нам придется потратить часть припасов, но, надеюсь, матросы отнесутся к этому с пониманием.

Он посмотрел на небо.

— До наступления темноты еще долго. Мы успеем все подготовить. Капитан, прикажите «Звездному Волку» пристать в гавани Эсги, и мы сможем уладить все за минуту.

Джорим и несколько солдат с «Волка Бури» ждали заката возле леса на окраине Арчарко. Тесно стоящие хижины и общие дома из бамбука — вот и все, что представляло из себя поселение. Его огораживал выкопанный в незапамятные времена ров. Не менее древнюю изгородь тщательно чинили, заменяя пришедшие в негодность заостренные колья из бамбука на новые. Эти преграды не могли даже замедлить движение стаи феннов, — они легко запрыгивали даже на высокие курганы, но устрашающий вид изгороди обнадеживал людей.

Джорим был несказанно рад, когда капитан Грист позволила ему сопровождать команду бойцов на остров. Солдаты заняли намеченные посты, а он разговорился со стариками, пытаясь узнать больше об истории острова. Его не удивило, что их вождь был одновременно и жрецом Кууна — Медведя. Поклонявшиеся этому богу превыше всего ценили твердость духа и верность традициям. Они видели себя частью целого и считали своим долгом чтить законы предков.

Но кое-что его все-таки удивило. Он спросил, какую рыбу они ловят, и ему показали. Все виды были ему знакомы, но он ожидал увидеть большее разнообразие. В Нисанте продавали раза в три больше видов рыбы. Джорим поинтересовался, почему они не едят другую рыбу, и в ответ услышал: «Это против наших обычаев. Мы не можем этого делать».

Поговорив с другими, он обнаружил еще множество вещей, которых они «не могли делать». Отплывать далеко от острова нельзя, это означало бы нарушить обет, данный богам. Изготовление и употребление спиртных напитков запрещалось по той же причине. Запреты распространялись на очень и очень многое, оставляя людям возможность заниматься лишь насущными делами, делать только то, что необходимо для выживания.

Постепенно перед мысленным взором Джорима складывалась единая картина того, что происходило на этом острове в течение многих столетий. В трудные времена жители маленького поселения надеялись, что жрецы укажут им путь к спасению. А жрецы объявляли вне закона одну вещь за другой. Возможно, в особенно неурожайный год вождь запретил пивоварение. Или, может быть, случилось так, что на каком-то празднике мужчины выпили слишком много и начали драться, что и привело к запрету на употребление спиртного. Кто-то отравился рыбой, и этот вид перестали использовать в пищу. Страх погибнуть во время шторма далеко за пределами гавани привел к тому, что появился закон, запрещающий далекие морские переходы.

Вместо того чтобы расширяться и расти, их общество сжимается и закрывается в себе. Мысль о людях, все больше замыкающихся в тесном мирке, ужаснула Джорима. Его жизнь, и то, чем жила семья, — все было посвящено тому, чтобы расширять мир, открывать новые горизонты для общества. Жителей Эсги невозможно было увезти куда-то; это означало бы уничтожить их. Нисант показался бы им средоточием греха и порока, — впрочем, отчасти Джорим и сам согласился бы с этим, — и эсгинцы сбежали бы обратно на свой остров так быстро, как только смогли бы.

Стемнело. Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих факелов и шорохом проносящихся летучих мышей. Солдаты оставались на своих постах, всматриваясь и прислушиваясь. Ветерок беспрепятственно относил их запах вглубь леса. Но он нес и другой запах, притягательный для феннов, словно свет для мотыльков.

Матросы и солдаты не выказали особого восторга, когда бочонки с рисовым пивом погрузили в лодки и отправили на берег. Жители Арчарко помогли отнести их на окраину леса. Бочонки вкопали в землю, оставив снаружи примерно по футу, и сбили крышки. Джорим не представлял себе, сколько феннов может быть на острове, поэтому велел переправить на Эсги двадцать бочонков. О каждой их них экипаж горевал, словно о прекрасной возлюбленной.

Джорим надеялся, что это сработает. В Уммуммораре фрукты и коренья перемешивали и оставляли сбраживаться перед началом «гона феннов». Если нашествие феннов не грозило деревне, крестьяне выпивали брагу сами во время разгульной праздничной оргии. Если надвигалась опасность, брага разливалась в деревянные кадушки и выдолбленные колоды и выставлялась на окраины деревни.

Как ему и рассказывали в Уммуммораре, вначале фенны отнеслись к спиртному с осторожностью. Джорим с трудом различил в темноте одного, подползавшего к крайнему бочонку. Размером с небольшого медведя, но с длинным хвостом и ушами с кисточками, он запустил в пиво лапу, облизал ее, зарычал и попробовал еще раз. Наконец он ухватился обеими лапами за края бочонка и засунул внутрь голову.

Не успел он толком отхлебнуть, как из леса высыпали остальные и тоже направились к бочонкам. Через мгновение фенны, фыркая, лакали пиво. Те, кому не хватило бочонков, столпились вокруг, отталкивая друг друга, словно щенята, ищущие сосок с молоком. Некоторым удавалось отпихнуть сородичей от бочонка; прорвавшись без особых повреждений, они с восторгом принимались лакать напиток, не забывая отбиваться от страждущих. Другие, отведав уже достаточно пива, неуверенно бродили вокруг с опущенными мордами.

Кругом раздавалось бормотание и сердитое рычание, перемежаемое долгими горестными стонами. Постепенно все затихло; взошла полночная луна, осветив мохнатые коренастые тела, в беспорядке лежащие тут и там среди пустых бочонков. Мертвецки пьяные фенны беспокойно подергивались и храпели во сне. Один-два пока что оставались на ногах; они безуспешно пытались растолкать товарищей, но в конце концов и сами свалились под действием пива и силы тяжести.

Когда Капитан Грист сочла, что опасность миновала, по ее приказу солдаты покинули наблюдательные посты за изгородью и двинулись к бездыханным чудовищам. Джорим шел впереди всех и добрался до феннов первым. Они еще не начали приобретать свой более обычный вид, но и угрожающими вовсе не выглядели. Джорим начал осматривать одного за другим, проверяя зубы и когти. Осмотрев около полудюжины, он остановился на третьем из обследованных феннов.

Перевернув молодого самца на живот, он поднял его за загривок.

— Вот этот, капитан.

Энейда кивнула.

— Остальных убейте. И возвращайтесь на корабль.

Сержант из Морских Драконов посмотрел на нее.

— Прошу прощения, капитан…

— Да, сержант Солок?

— После этой работенки нас будет мучить жажда. — Он криво усмехнулся, глядя, как его люди принимаются убивать спящих феннов. — Как бы после этого пиво не закончилось вовсе, капитан.

Глава тридцать вторая

Четвертый день Месяца Крысы года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Теларунд.

Солет.

Если бы картина, представшая их глазам в Теларунде — маленьком захолустном городишке, — не была чревата опасными последствиями, Моравен Толо рассмеялся бы от души. Вместо этого он ухватил за плечо Кираса, сдерживая его первый порыв. Тайрисса была столь любезна, что выжидающе взглянула на Моравена. Келес Антураси натянул поводья и остановился. Прищурившись, он рассматривал городскую площадь, словно пытаясь сосредоточиться и прогнать прочь туман, как будто заволакивавший его сознание.

Путь от Асата до побережья Темного моря они проделали быстро. Они решили на всякий случай не заезжать в Грию. Вместо этого Моравен привел их к небольшой, надежно укрытой среди скал бухточке, служившей притоном контрабандистам. Последние были не особенно разборчивы и охотно приняли лошадей в качестве частичной оплаты за переправу. Им часто случалось подвозить ксидантцу, и они не имели ничего против того, чтобы оказать услугу еще одному. Моравен и раньше прибегал к их помощи, и находил, что они обладают по меньшей мере одним неоспоримым достоинством: удивительно плохой памятью на лица, исключая разве что хороших друзей.

До Йолота путники добрались быстро, и путешествие прошло нетипично гладко. Им не встретились пираты, погода была благоприятная. Разве что еда доставалась чересчур соленой и всегда остывшей. Под конец они с тоской вспоминали даже об отвратительных пайках на «Речном Соме». Впрочем, не прошло и трех дней, как они сошли с борта судна и оказались в самом большом городе Солета.

Дома в Йолоте были трех- четырехэтажными; для построек использовали глиняные кирпичи, которые затем оштукатуривали и белили. Жители гордились своими домами и украшали их, как могли. Стены вокруг дверей и окон пестрели стихотворными строчками, выписанными яркой краской; на других домах был изображен плющ, — настоящий не приживался в холодном и сухом климате. Самые яркие краски и причудливые рисунки украшали богатые дома; впрочем, Келес с Кирасом полагали, что у жителей Йолота очень ограниченные представления о богатстве.

В этом они были схожи, — оба с ранних лет привыкли к роскоши и хорошим манерам. Кирас продолжал соблюдать все правила и обряды. Он не изменял себе, даже обливаясь потом от жары, будучи голодным и усталым, — а ведь все это им приходилось почти постоянно испытывать в тесных, душных корабельных каютах. Моравен восхищался упорством Кираса и его нежеланием идти на уступки при любых обстоятельствах, кроме тех, когда это могло обеспечить им очевидное преимущество.

Келесу тоже приходилось нелегко, но он бодрился изо всех сил. Моравену казалось, что Келес довольно сообразителен, однако иногда он совершал ошибки, хотя нельзя было сказать, что постоянно; все они были одного сорта. Часто Келес словно погружался в себя; несколько дней подряд он просыпался с жалобами на жуткую головную боль, как при тяжелом похмелье.

Тайрисса оставалась для Моравена загадкой. Она обладала поразительной для своего возраста выдержкой, определенно была хорошо обучена, но при этом охотно прислушивалась к его мнению по поводу осуществления их целей. Обычно воины, служащие какому-либо народу или отдельному дворянину, свысока смотрели на ксидантцу, полагая, что те слишком независимы, чтобы на них можно было положиться в деле. Казалось, Тайрисса не придает этим традициям никакого значения. Ее интересовала лишь безопасность Келеса.

Когда они миновали Грию, Тайрисса распечатала письмо с указаниями от Правителя, которое было передано ей еще в Морианде. Она передала Моравену предназначенное ему послание и пробежала глазами оставшиеся бумаги. Просмотрев их еще раз, она отдала их Келесу. Он прочитал их, хмурясь, и прислонился к переборке.

— Это будет непросто.

Моравен улыбнулся.

— В Пустошах непростой окажется любая задача. Зато скучать не придется.

Правитель возлагал на Келеса выполнение еще двух дополнительных заданий. Он должен был помочь Моравену в поисках тайников с древним оружием, помнящим еще времена до наступления Катаклизма. В его обязанность входило составление подробных карт их расположения. Сведения об этом он не должен был передавать никому, даже собственному деду. Последнее распоряжение Правителя смутило Келеса, но он согласился с ним, заметив:

— Что ж, значит, я должен завалить его другими ценными сведениями, так, чтобы у него не было никакого повода заподозрить, что я что-то скрываю.

Правитель также просил Келеса помочь найти Боросана Гриста. Келес помнил, кто это, и обрадовался возможности встретиться с ним. Он начал было объяснять остальным, что за вещь может быть с собой у Боросана, но стушевался и умолк. Все заметили, что Келес не хочет говорить, но промолчали, справедливо полагая, что и сами все увидят, если Боросан отыщется.

Послание для Моравена Правитель написал лично, и закрыто оно было отдельной печатью.

«Найдите Гриста. Остальное неважно». — Моравен прочел эти слова вслух и сжег письмо, добавив:

— Правитель желает нам удачи. Дым сожженного письма поднимется к небу, и боги, услышав его пожелание, помогут нам.

Остальным пришлось смириться с тем, что он не дал им возможности самим прочесть письмо. Моравену не нравилось, что Правитель пытается заставить их сосредоточить все усилия на поисках одного-единственного человека. Но власть имущие всегда в первую очередь думают о своих интересах. Подтекст письма был недвусмысленным: остальные могут погибнуть или быть убиты, но Боросан Грист должен вернуться в Морианд.

Моравен почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Когда-то он и сам рассуждал таким же образом, легко сбрасывая со счетов жизни других людей. Он был рад, что с тех пор изменился. В Асате ему пришлось убить напавших на Келеса бандитов, поскольку выжившие могли отправиться за подмогой. Тогда возможно их преследовали бы до самого Солета, или, что еще более вероятно, привлекли бы к их группе ненужное внимание.

Для Правителя смерть тех людей едва ли значила хоть что-то. Если бы только Кирону представился случай понять, что каждая жизнь бесценна… Но Моравен сомневался, что это возможно. Правитель был занят задачами государственной важности, и его советники тщательно скрывали от него неприглядные стороны жизни, а жаль. С другой стороны, возможно, иначе Правитель просто не смог бы выполнять свой долг перед народом Наленира.

Моравен размышлял об этом и других вещах, пока они добирались до Теларунда. Слава богам, мне не довелось оказаться на его месте. Словно эхо его мыслей, в вышине над ними разнеслось пронзительное карканье черной вороны.

Солет был не просто пограничной провинцией, по сути, так и не ставшей полноценной частью Империи. Его города с переплетающимися сетями улиц отличались собственным неповторимым обликом. Давным-давно эти земли были раздроблены на суверенные части, хотя в правящий совет Йолота постоянно посылали представителей, напоминая, что на самом деле официально ими правит Верховный Губернатор.

Моравена больше всего поразила одна вещь, резко отличавшая Солет от прочих провинций Империи. Здесь были очень широко распространены устройства, созданные при помощи джианри. Ночью большие города освещал голубоватый магический свет. Насколько было известно Моравену, это стоило очень дорого. Но голубые огоньки горели и на брошках, и на инкрустированных рукоятях мечей. Моравен не сомневался, что их ненадолго хватает, — таумстон, необходимый для поддержания такого света, стоил дорого. В Морианде о таком не могли мечтать даже первые люди княжества. А здесь к подобным вещам относились как к простым безделушкам.

Джианри было повсюду, и разговоры об этом казались вполне естественными. Моравен и остальные путники притворялись, что поражены увиденным. Они без труда заводили с окружающими беседы о магических устройствах и незаметно расспрашивали о Боросане Гристе. К вечеру они напали на верный след и отправились почти точно на север, в сторону Теларунда.

Из Теларунда в столицу не так давно прибыли гонцы с мольбой о помощи. Поселение располагалось у подножия горы, где сохранились развалины древней крепости. Там обосновалось чудовище, охотящееся на коз, овец и коров, а иногда убивавшее и пастухов. В последнее сухое лето оно совсем осмелело и уносило в свое логово гораздо больше жертв, чем когда-либо прежде. Крестьяне подозревали, что у него появилось потомство, и были напуганы.

Боросан Грист с полной повозкой своих изобретений отправился в Теларунд, чтобы уничтожить чудовище. Он сказал, что это все равно по пути в Долосан, и что он будет счастлив помочь. Он уехал вместе с прибывшими гонцами. Однако те, кто рассказывал эту историю четверым путникам в Йолоте, были полностью уверены, что этой истории не суждено завершиться счастливым концом, как в сказках, где после победы над чудовищем все живут долго и счастливо.

И они не ошиблись. Моравен невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как старательно трудятся жители Теларунда над сооружением на городской площади. Они приносили и сваливали в кучу в центре вязанки сухих веток, охапки соломы и даже поломанную мебель. Они что-то невразумительно бормотали; иногда раздавался резкий окрик, и все смолкало, — а после постепенно снова нарастало приглушенное жужжание голосов.

В центре площади, привязанный к столбу толстыми веревками, стоял Боросан Грист. По крайней мере, Моравену показалось, что это именно Боросан. У него были русая шевелюра с рыжеватым оттенком и необычные глаза — не то синие, не то карие. Он был не слишком высоким, и туго стянувшие его тело веревки не скрывали наметившееся брюшко. Этого было достаточно, чтобы Моравен уверился в правильности своего предположения. Когда привязанный человек заговорил, последние сомнения отпали.

— Нет, да нет же, ну почему вы не слушаете? Вязанки прутьев следует укладывать под углом прямо возле столба. Прислоняйте их прямо к моим коленям! Растопку нужно подкладывать под дрова. А вот этот кусок дерева вообще унесите, он слишком большой, и это твердая древесина, она будет долго разгораться и тлеть. Вам нужно мягкое дерево, оно горит жарче. Слушайте, что я говорю. Вы хотите, чтобы костер загорелся, или нет? — Раздражение сквозило в каждом его слове.

Толпа отвечала ему гулом, демонстрируя полнейшее нежелание прислушиваться к его советам. Его увещевания приводили лишь к тому, что горожане принимались еще усерднее и беспорядочнее наваливать дрова вокруг столба. Чем больше он говорил, тем меньше внимания они на него обращали.

— Побереги силы для воплей, придурок! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Я же говорил, что нужно заткнуть ему рот кляпом! — отозвался другой.

Моравен пришпорил лошадь и двинулся к толпе.

— Добрые люди Теларунда, меня и моих попутчиков разбирает любопытство. Что здесь происходит? — выкрикнул он.

— Они складывают совершенно никудышный костер. Им понадобится не меньше часа на то, что можно сделать за десять минут, потратив гораздо меньше дерева!

Воин поднял вверх ладонь.

— Поверьте, Мастер Грист, я прекрасно вас понимаю. Мне интересно другое. Каким образом получилось, что вы стоите здесь и учите этих добрых людей складывать костер?

Пожилой крестьянин, тот самый, что ратовал за кляп, прищурившись, посмотрел на Моравена.

— Я охотно вам все объясню! Он приехал к нам и обещал прикончить чудовище, живущее в скалах. Он вытащил из своей повозки какую-то штуку, потом еще одну, и еще, и наконец собрал из них что-то круглое, похожее на горшок, указал на крепость и послал его вверх по дороге, словно гончую, взявшую след лисы. Он сказал, что эта штуковина разберется со всем сама, и мы принялись праздновать освобождение. — Крестьянин указал на общий дом на северной окраине селения. Треть крытой соломой крыши отсутствовала. — Мы сидели там, восхваляя его и благодаря богов за их милость, когда явилось чудовище и разнесло половину дома. Оно схватило трех мужчин — взрослых мужчин, не каких-нибудь сосунков-пастухов! — и убралось обратно в свою берлогу. Он сказал нам, что нужно время; оговоренное время прошло, и теперь мы собираемся поджечь этот костер.

Моравен покачал головой.

— На вашем месте я бы не стал торопиться. Боросан Грист был с вами честен.

Старик скривился.

— Вы нездешние, а нас так просто не провести каким-то заезжим молодцам. Нас уже один раз провели. Говорите прямо! И имейте в виду, дерева у нас достаточно!

Воин сурово взглянул на Гриста, и тот, собравшийся было что-то сказать, промолчал.

— У его прибора множество назначений. Он отправился в крепость и нашел чудовище. Выяснив, что зверь слишком силен, он отправил послание мне. Я вместе с товарищами приехал, чтобы помочь ему завершить работу.

Жители Теларунда столпились вокруг. Старик словно пытался решить, — верить Моравену или нет. Наего лице одно выражение сменялось другим. На мгновение Моравену показалось, что он победил. Но потом старик нахмурился и открыл рот, собираясь заговорить.

Он не успел. Келес Антураси спрыгнул с седла и указал рукой в сторону крепости.

— Все верно. Это Ксонкир. Точно так ее и описывал тот, первый. Там обитает его сестра.

Старик недоуменно моргнул.

— Первый? Кто это — первый?

Тайрисса подъехала ближе и перегнулась через седло.

— Первое чудовище, которое мы уничтожили. Боросан — наш разведчик. Что же, вы полагаете, мы явились бы к вам, не разведав, как здесь обстоит дело? Мы собирались добраться быстрее, но та тварь была ее старшим братом, и его подружка только что отложила с дюжину яиц, так что оба были крайне неприветливы.

Крестьяне принялись перешептываться. Но старик был непреклонен.

— Непохоже, что вы только что вернулись с битвы.

Кирас тихо проговорил:

— Нас задержала не битва. Мы должны были воздать должные почести пятерым нашим погибшим товарищам. Вначале нас было девятеро.

Упоминание девяти возымело должное действие. Старика оттащили, а прочие принялись разбирать сложенный костер. Один даже спросил Боросана, как оттаскивать дрова наилучшим образом, и тот охотно предложил свой совет.

Моравен взглянул на сельского голову.

— Позвольте нам осмотреть разрушения и посовещаться с нашим товарищем. Тогда мы сможем лучше подготовиться.

— Да, конечно. — Старик понял вверх обе руки. — Подождите здесь. Я все подготовлю.

Он умчался, и Келес спросил:

— Мы заберем Гриста и уедем, верно?

Моравен покачал головой.

— Свобода Мастера Гриста куплена ценой обещания.

Глаза Келеса расширились.

— Вы шутите? Вы собираетесь пойти туда и убить эту тварь, кем бы она ни оказалась?

— Я? Нет.

Картограф улыбнулся.

— Рад это слышать.

— Нет, Келес, я не собираюсь идти туда один. — Моравен усмехнулся. — Мы сделаем это вместе.

Глава тридцать третья

Пятый день Месяца Крысы года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Вентокикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон восседал на троне, вновь задыхаясь под тяжестью парадных одежд. Красная ковровая дорожка, отороченная пурпуром, бежала от трона к выходу из покоев; на этот раз она была уже, двоим на ней не разойтись. Между дорожкой и колоннами виднелись широкие полосы светлого дерева. Поэтому двум советникам, преклонившим колени по обе стороны ковра, и было дозволено находиться в центре зала. Коснись один из них дорожки хотя бы краем одеяния, — и Правитель приказал бы казнить преступника.

Кирон припомнил историю императора, самолично вычистившего платье ненавистного ему, но хитрого и изворотливого министра, чтобы найти на нем пурпурные волокна. История умалчивала о том, действительно ли министр коснулся ковра, или император подбросил волокна, поместив их между волосками на щетке. Правитель сомневался, что сам он способен зайти так далеко, чтобы избавиться от неугодного советника, но иногда чувствовал очень сильное искушение.

Его Министр Гармонии, Пелат Внил, преклонил колени по правую руку Правителя. В соответствии с его знатностью и занимаемой должностью, он был облачен в голубое одеяние, на спине и груди расшитое изображениями свернувшихся кольцами драконов; рукава, вырез и подол платья были подбиты пурпуром. Внил не был старшим советником, но уже достиг довольно высокого положения в Министерстве Гармонии благодаря хитрости и еще одному ценному качеству: он редко отстаивал перед Правителем необходимость сохранения формы в ущерб содержанию. Но сегодня был как раз такой случай, и Правитель чувствовал постепенно нарастающее раздражение.

С другой стороны склонился Министр Иностранных Дел Гелосунда — Койр Йорам. Он был молод, моложе Правителя, и страстно хотел лишь одного: освобождения своего народа и восстановления гелосундского государства. Его пылкость приводила к тому, что он не мог спокойно выслушивать новости, которые были ему не по душе. Со времени последнего Празднества произошло многое, что ему не понравилось, и Кирон был уверен, что Йорам просто-напросто выклянчил позволение напроситься на прием и выдвинуть свои требования.

Пелат не скрывал раздражения, объясняя Кирону, почему необходимо согласиться на беседу с гелосундским министром. Кирон знал, что чиновники выказывали излишний патриотизм, пытаясь сохранить устоявшееся положение вещей, при котором они благоденствовали, а не защищая свой народ от насилия и грабежа. Требование аудиенции, исходившее от Койра, было слишком неожиданным, и оно относилось лично к Правителю, что казалось последнему непозволительным.

В конце концов Кирон согласился принять Йорама, поскольку это не противоречило его собственным планам, скорее, даже напротив. Его более чем устраивала возможность содержать войско гелосундских наемников, — он предпочитал проливать их кровь, чем кровь собственных граждан. Трудность состояла в том, что гелосундцы вовсе не считали себя наемниками. Они считали себя народом и полагали, что имеют право отстаивать собственные интересы. Более того, они вели себя так, словно являлись полноценными союзниками Наленира, а не бедняками, просящими о милостыне; они осмеливались давать Кирону советы и выдвигали требования.

Пелат Внил, с опущенными и прижатыми к бедрам руками заговорил.

— Послушайте, советник, мы никогда не скрывали от вас поставки риса в Дезейрион. Вашим подчиненным отправили все необходимые сведения. Мы приносим свои извинения за то, что по ошибке они оказались в неподобающих случаю конвертах, и потому не были прочитаны. После этого мы отправили новые депеши, в правильных конвертах, закрытые моей личной печатью.

Койр склонил голову. На молодом человеке было платье зеленого цвета с вышитыми золотой нитью собаками, — но ничего, что указывало бы на покровительство наленирского Дракона, под защитой которого жили эти собаки. Как прекрасно были бы видны на этом изумрудном шелке пурпурные волокна… Койр намеренно оделся так неуважительно, и все трое это знали. Но все понимали и то, что обратить на это внимание — значило бы позволить ему торжествовать победу.

— Советник, мы ценим вашу внимательность. Но вопрос состоит в следующем. Вы помогаете нашему общему врагу в то время, когда он слабее всего. Впервые за множество девятилетий у нас появилась, наконец, возможность изгнать его из Гелосунда. Ваше зерно делает сильнее его солдат. В то же самое время, вы замедлили поставки риса в Гелосунд. Мы не понимаем, в чем состоит ваш план?

Кирон старался дышать ровно. Гелосундцы все еще не пришли к соглашению, кто должен стать наследником последнего Правителя, единственный талант которого, похоже, состоял в способности заводить детей от кого угодно, кроме собственной супруги. Впрочем, я и сам встречался в его вдовой и нашел ее настолько уродливой, что предпочел бы постричься в монахи, чем лечь с ней. Гелосундские чиновники собрали совет, который и должен был решить, кто из бастардов Правителя взойдет на трон, — в равной степени преследуя целью сохранение собственной власти и устранение всяческих притязаний со стороны вдовы Правителя. Это сделало ее еще менее привлекательной в глазах Кирона, и он оставил всякую мысль о женитьбе на ней из политических соображений.

Наленирский министр тихо ответил:

— Мы помогаем зерном не солдатам Дезейриона, а голодающим людям.

— Но, советник, вам должно быть известно, что Пируст забирает рис у своих людей, чтобы накормить войско!

— Разумеется. Мы предполагали, что так и будет. Пускай солдаты набивают животы плохим местным рисом, а наше золотое зерно попадает на стол к жителям Дезейриона. Вы думаете они не догадываются, откуда оно взялось? Им прекрасно это известно, и они знают, кого благодарить за то, что их старики и дети смогут выжить. Они будут считать Наленир божественной землей.

— Что только убедит их присоединиться к армии Пируста, когда он двинет войска на юг, чтобы захватить все это богатство! Они пройдут через Гелосунд, и мы не сможем остановить их, поскольку наши воины связаны по рукам и ногам. Наши возражения справедливы!

Пелат кивнул.

— Верно, справедливы, но ведь вы думаете не о защите, а о нападении. Вы собираетесь захватить Мелесвин.

Нижняя губа Койра недоуменно задрожала. Он был поражен осведомленностью Пелата и тем, как грубо и откровенно высказался министр. Если бы все происходило согласно установленным правилам, беседа бы неспешно продолжалась, слово за слово приближаясь к этой теме, и прошло бы еще достаточно времени, прежде чем Койр заговорил бы о намерении занять бывший третий по величине гелосундский город.

— Нашим доверенным лицам стало известно, что, побеседовав с Его Высочеством Правителем Кироном, Пируст согласился отозвать войска из Мелесвина. Мы хотим вернуть себе город и освободить наших людей.

Кирон знал, что это ложь. С давних пор Мелесвин находился во владении Дезейриона; город разросся, половина его располагалась уже на северном берегу Черной реки. После завоевания Мелесвина гелосундцы покинули его, и город заселили дезеи. По сути, он давным-давно перестал быть гелосундским городом. Попытка отобрать Мелесвин у Дезейриона окончится кровопролитием, и Пируст будет вынужден ответить тем же.

— Советник Йорам, мы во всех подробностях изучили положение вещей, — Пелат сложил ладони вместе, — и полагаем, что нападение на Мелесвин — неудачная мысль. Мы не станем поддерживать вас в этом начинании.

Койр даже не пытался скрыть возмущение.

— Вы хотели сказать, что не позволите нам это сделать! Это говорите вы. Мои слова более обдуманны и больше соответствуют действительности.

— Я позволю себе напомнить вам, советник, что Гелосунд — суверенное княжество, и мы имеем право защищаться от врагов и преследовать свои собственные интересы. Мы всего лишь хотим вернуть себе земли, отобранные жадными захватчиками, и это тоже наше право! Более того, чем сильнее мы, тем в меньшей степени Дезейрион угрожает вам!

Движением запястья Кирон с треском раскрыл веер, который держал в правой руке. Золотой дракон на пурпурном поле развернул крылья, скрыв нижнюю половину лица Правителя.

— «И Учитель сказал — хорошая собака слушается хозяина, и бывает вознаграждена. Пустолаи же лишь раздражают».

Койр остолбенел, Пелат тоже боролся с изумлением. Согласно предписаниям, Кирон не должен был ничего говорить, оставаясь внешне безучастным и неподвижным. Он закрыл лицо веером, так что правила этикета обязывали их делать вид, будто ничего не произошло, хотя оба прекрасно слышали цитату из предписаний Урмира. Но в то же самое время они не могли не обратить внимания на слова Правителя.

В голубых глазах гелосундца вспыхнула ярость, но он молчал, ожидая, пока Кирон сложит веер. Наконец он заговорил:

— Гелосунд помнит о своем долге перед Налениром, — он так же священен для нас, как обязательства перед нашим собственным народом. Мы не забыли, как много вы для нас сделали. Мы хотим встать стеной между благородным народом Наленира и подлыми дезеями, — так же, как Керу стоят между Правителем Кироном и его врагами.

Пелат позволил себе прикрыть глаза.

— Наленир никогда не станет препятствовать гелосундскому Правителю в том, что он сочтет необходимым, но в вопросе о Мелесвине мы вынуждены настаивать на чрезвычайной осторожности и осмотрительности.

Выражение лица Йорама выдавало его мысли. Пелат сказал, что Наленир поддержит решения гелосундского Правителя. Это вынуждает совет прийти к соглашению относительно наследника до окончательного решения об осаде Мелесвина. Но обсуждение этого вопроса может затянуться на месяцы, если не на годы, и подходящее для атаки время будет упущено.

В ином случае будет допущена излишняя поспешность, а это не приведет ни к чему, кроме краха.

Кирон подавил желание покачать головой. Будь на его месте Пируст, он давно бы уже сорвался с места и собственными кулаками выбил из Йорама дерзость. Даже если для этого понадобилось бы избить его до смерти. Кирон бы и сам с удовольствием надавал тумаков строптивому министру; впрочем, с другой стороны, он с удовольствием заплатил бы ему и его приспешникам, только чтобы они угомонились. К несчастью, это было невозможно. Они взяли бы золото и потратили на осуществление своих планов, при этом сговорившись с его собственными министрами, чтобы он не сумел вовремя узнать о неприятных последствиях.

Койр поклонился, но недостаточно низко, чтобы коснуться головой ковра.

— Мудрость и доброта дракона — величайшее сокровище, которым владеет народ Гелосунда. Я удаляюсь, чтобы обсудить это в кругу совета. Да пребудет с Домом Комира Сила Девяти.

Он поднялся и, пятясь, покинул покои. Пелат проводил его взглядом, затем обернулся к Кирону и поклонился.

— Все прошло согласно нашему плану.

Кирон фыркнул.

— Согласно плану? Неясно, будут ли они бездействовать, или станут упорствовать в своем решении, осуществление которого чревато многими опасностями. Мелесвин — вот повод для тревоги. Если они не видят, что Пируст приготовил им ловушку, они просто глупы. Остается лишь надеяться, что Койр сам и поведет войска на приступ.

— Сомневаюсь, Ваше Высочество.

— Вот и я сомневаюсь. А это значит, что умрут отважные, а идиоты останутся. — Кирон снова раскрыл веер, давая понять, что разговор окончен. — Дракон скорбит, не осуждая, но оплакивая смельчаков, которым суждено бесцельно погибнуть.

Глава тридцать четвертая

Пятый день Месяца Крысы года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Волк Бури».

Южные моря.

Прошло не больше пяти дней с тех пор, как они покинули Арчарко, а Джорим уже знал о феннах больше, чем кто-либо в мире, — или, по крайней мере, чем кто-либо из людей. Он не сомневался, что вируки знали о них очень много, но полагал, что описывали их с предубеждением. Он внимательно наблюдал за удивительным существом, постоянно держа его при себе первые три дня; потом позволил ему самому бродить по кораблю, так как капитан Грист уже уверилась, что новый пассажир не причинит никому вреда.

Джориму приходилось встречаться с самыми разными созданиями, — к примеру, радужной ящерицей, — которые были способны менять окраску под цвет окружающей обстановки. Фенн, казалось, мог менять не только форму тела, но и свой характер. Увезенный от сородичей, он немедленно принялся приспосабливаться к жизни среди людей. Пропорции его тела стали больше напоминать человеческие, хотя голова, глаза, уши остались большими. На самом деле, согласно проведенным Джоримом измерениям, голова, глазные впадины и уши фенна стали даже больше прежнего.

Джорим быстро объяснил Йезолу причины этого явления:

— Он определенно проявляет склонность к неотении*^[1] — его тело меняется так, чтобы напоминать человеческое дитя, поскольку детские черты пробуждают во взрослых желание помочь и защитить.

— Но у нас на борту нет детей.

— Верно, но большие голова и глаза свойственны детенышам большинства видов. — Джорим кивнул в сторону фенна, который выпрыгнул из укрытия и принялся ловить обрывок каната, который играючи раскачивал матрос. — Игровое поведение тоже обычно для детей. Он постепенно осваивается в мире людей, находя способы получать внимание и пищу и избегать неприятностей.

Но фенн не только подражал поведению, которое было для него выгодно; довольно скоро он выучился говорить. Он выказал поразительные способности к распознаванию и различению звуков; Джорим даже предположил, что необычно большие уши нужны ему именно для этого, поскольку они определенно не слишком напоминали человеческие. На синтаксис фенн, казалось, не обращал ни малейшего внимания, зато проявлял ненасытное желание узнать «имья» всего и всех вокруг. Его «Джрима имья», сопровождаемое похлопыванием лапы по очередному предмету, стало для Джорима настолько привычным, что он отвечал даже во сне.

Изучение языка тоже, несомненно, относилось к разряду приспособлений, но то, что фенн был способен и к умозрительным заключениям, связывая значения слов с отвлеченными понятиями, говорило о его недюжинном уме. Через несколько дней фенн назвал и собственное «имья», похлопав себя по груди и произнеся: «Шимик». Он также часто бормотал что-то на незнакомом мелодичном языке, но отказывался учить Джорима, как тот ни упрашивал.

Шимик очень быстро научился, что можно и чего нельзя делать, — например, будить крепко спящих людей или путаться под ногами во время работы. Он выучил и некоторые бранные словечки, прибавив их к своему словарному запасу. Так все поломанное или неприятное превратилось в «деммо». Выступления Шимика сопровождались всеобщим смехом, так что скоро он стал эдаким шутом, веселящим экипаж судна. Впрочем, он сразу же прекращал свои шалости в каюте Джорима, если тому нужна была тишина для проведения измерений, записи новых данных или общения с Киро.

Несмотря на то, что он наблюдал за Шимиком меньше недели, Джорим уже сделал некоторые выводы относительно известного ему и ранее противоречия. Как могли такие умные и покладистые создания превращаться в свирепых зверей, собравшись в стаю? Будучи один, Шимик позволял Джориму разжимать себе челюсти, осматривать зубы, вытягивать и изучать когти, — он послушно все это терпел, разве что иногда глухо ворча. Все то, что позволяло феннам убивать вирукианских воинов, оставалось при Шимике, но он не использовал свое оружие.

Джорим решил, что фенны, будучи исключительно умными созданиями, были также хорошо приспособлены к общественному существованию. Вне стаи они чувствовали себя очень неуверенно, и не зря: одинокий фенн мало кому мог бы противостоять, и, определенно, не справился бы с вируком. Вместе же им было почти некого бояться. Стая феннов могла сокрушить все на своем пути, и чем больше она была, тем меньше становилась вероятность того, что погибнет хотя бы один фенн. При таких обстоятельствах никакого ума не требовалось, и фенны просто действовали, как единое целое.

На Эсги, скорее всего, произошло вот что. Обычно фенны жили обособленно на отдельных участках. Разумеется, они искали и находили представителей противоположного пола для спаривания; Джориму было бы очень любопытно взглянуть на их детенышей, выяснить, какого они размера и как выглядят. Подросшие молодые фенны отправлялись на поиски собственных участков. Постепенно поголовье увеличивалось настолько, что феннам становилось тесно. Тогда они и собирались в стаю. Убивая все живое, они проникали на новые территории, где снова могли спокойно размножаться. Все начиналось сначала, а время спокойного существования определялось многими причинами, сдерживающими увеличение поголовья феннов — доступностью пищи, наличием хищников и прочим. На Эсги бежать было некуда, разве что в селение, и не было другой добычи, кроме людей; отсюда бедственное положение, которое застала на острове команда «Волка Бури».

Наблюдения за Шимиком и вычисления, — вот и все, чем мог заняться Джорим на борту. Если бы не фенн, он, наверное, сошел с ума от скуки. «Волк Бури» плыл на юг; они искали подходящее течение, чтобы повернуть на восток. Они ожидали увидеть следующие острова архипелага, но горизонт был чист. Джорим чувствовал растерянность, — ему казалось, что карта Сотов заслуживает доверия. В конце концов, они же нашли Эсги.

Капитан Грист была не так разочарована отсутствием островов. Стоя вместе с Джоримом на корме, возле рулевого колеса, она вглядывалась в слабо светящийся след, тянущийся за кораблем. Приближался закат.

— Может быть множество объяснений тому, почему мы не нашли островов, Джорим. Этой карте больше трех тысяч лет. То, что обозначено как острова, может в действительности оказаться атоллами, которые когда-то, когда уровень моря был ниже, выходили на поверхность. Кроме того, нам доподлинно не известно, что вируки лучше нас умели замерять долготу, так что на самом деле, возможно, мы находимся на расстоянии многих лиг от этих островов.

Джорим покачал головой.

— Еще скажите, что с небес сошел один из богов, поднял их с морского дна и перенес в другое место. Они должны быть здесь. Начало архипелага начерчено верно. Может быть, это были потухшие вулканы или что-то подобное…

— А может быть, просто легенды вируков? Мы же рассказываем истории о Ледяных горах.

— Что вы говорите? — Джорим вздернул бровь. — Ледяные горы существуют.

— Почему вы так уверены в этом, Мастер Антураси?

— Это разумно. Если отправиться на север, миновать пустыню Тарка и земли за ней, попадешь в страну вечного льда. Здравый смысл подсказывает, что и на юге должно быть то же самое. К тому же существуют легенды, — все это вместе доказывает, что Ледяные горы — не выдумка.

Шимик, чья шерсть стала короче и приобрела медовый оттенок, напоминая дубовую палубу корабля, подпрыгнул, поднял вверх лапы и попросил:

— Джрима верх-верх!

Маленькие пальчики растопырились, и Джорим поспешил подхватить Шимика на руки, а то он начал бы карабкаться по его ногам, цепляясь острыми когтями.

Энейда улыбнулась, когда Шимик приветственно помахал ей.

— Вы интригуете меня, Мастер Антураси. Вы производите вычисления, чтобы дать нам более четкие представления о мире и возможность лучше его узнать. Вы внимательно наблюдаете за этим фенном и записываете все, что удалось выяснить. Точно так же вы зарисовываете рыб, которых мы ловим, птиц, которых встречаем, и созвездия, которые невозможно увидеть в Морианде. И в то же время вы верите в существование мест, где горы состоят изо льда, причем о них говорится исключительно в легендах, относящихся ко временам великих героев. Как вам удается примирить непримиримое?

Морской бриз трепал его косы, и Шимик пытался поймать лапами одну из них.

— Не уверен, капитан, что нуждаюсь в этом примирении. Множество людей, живущих высоко в горах, верят, что земля плоская, а небо — прикрывающая ее сверху чаша. Они, бесспорно, уверены, что мы уже свалились за край земли.

Но я все же полагаю, что горы находятся там, где и предполагается. И вот почему. Частично это подтверждают истории, которые я слышал. Они есть на всех древних картах. И, как я уже говорил, на крайнем севере лежит ледяная страна, почему бы и на юге не быть чему-то подобному? Измерения, которые я провожу, показывают, что становится холоднее. Многие виды рыб и птиц, встречающиеся здесь, напоминают тех, которых я встречал в северных краях. Разумно предположить, что Ледяные горы существуют.

— Принимаю ваши доводы. Но где в таком случае проходит черта между правдой и вымыслом? — Усмешка искривила ее губы. — Некоторые верят, что за Ледяными горами располагается дверь в Преисподнюю. Отважившийся добраться туда найдет все золото, пожертвованное ушедшим предкам. Держу пари, если мы действительно доберемся до Ледяных гор, найдутся желающие пойти дальше.

Джорим покачал головой.

— Я знаю эту легенду, но верю в нее не больше, чем в сказки о возвращении Императрицы Кирсы из Пустошей в тяжелые для Девяти княжеств времена. Рассказы о том, что она и ее выжившие воины просто спят, бессмысленны. Нет никаких подтверждении. Когда она не вернулась, народ придумал легенду. Так люди чувствовали себя увереннее. У них была тяжелая жизнь, они нуждались хотя бы в небольшом утешении, вот и выдумали историю о спасителях, которые непременно придут, если станет еще хуже.

Энейда кивнула.

— Возможно, все именно так и произошло. Или она действительно до сих пор там, в ожидании.

— Ну, капитан, я не думал, что вы верите в подобные глупости!

Глаза капитана сузились.

— Не считайте, что только вы один способны убедительно защищать свою точку зрения. Вы привели достаточно доказательств в пользу существования Ледяных гор. Но причин полагать, что существовала Императрица Кирса, еще больше, и, возможно, она до сих пор жива. Нам обоим известно, что джейкаи отличаются долголетием. Нам известно, что Кирса и ее воины присутствовали при зарождении Катаклизма, в результате которого на земли Иксилла выплеснулось невероятное количество магии. Вы видели последствия.

Подумайте об этом, Мастер Антураси. На окраинах многих поселений существуют круги, где когда-то встретились двое джесейсерров. Внутри некоторых из них никогда не бывает зимы, в других никогда не тает выпавший снег, несмотря на то, что кругом стоит летняя жара. Магия может как уничтожать, так и сохранять; почему бы не предположить, что Кирсе магия помогла остаться в живых?

— Очень убедительно, капитан. — Джорим взглянул на Шимика. — Однако ты тяжеловат, и тебе определенно не помешала бы зарядка. Ну-ка, вперед, Шимик!

Восторженно взвизгнув, фенн спрыгнул с рук Джорима, перескочил через поручни и стремглав помчался по палубе. Нырнув в ближайший люк, он скрылся в недрах корабля. Ему позволялось перемещаться по судну без сопровождения, потому что Шимик превосходно ловил крыс. Гораздо лучше, чем взятые на борт с этой целью собаки.

— Так вот. Вы были очень убедительны. Она действительно может быть там. — Он сложил руки на груди. — Почему вы завели этот разговор?

Она оперлась о поручни и тихо произнесла:

— Я читала ваши записи и кое-что добавляла от себя. Я изучила ваши измерения и сравнила их с собственными. В большинстве случаев они сходятся. Я только что убеждала вас, что нет ничего особенного в том, что мы не обнаружили острова с той карты. На самом деле меня кое-что беспокоит.

— А именно?

Энейда медленно выдохнула.

— Острова просто так не пропадают. Мы могли пропустить их — просто проплыть мимо ночью, — но ведь мы движемся не настолько быстро, чтобы не заметить признаков находящейся поблизости суши. Мы увидели бы облака или птиц, или плывущие бревна. Что-то непременно бы подсказало, что рядом берег.

— То есть у нас нет никаких доказательств, что мы проплыли мимо, не заметив островов. Но ведь это еще ничего не значит. — Джорим понизил голос. — Вы чего-то не договариваете, верно, капитан? Есть еще что-то, что-то менее объяснимое.

— Я плаваю с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, то есть почти двадцать семь лет. Я всякое повидала, и, поверьте мне, происходит что-то странное. Что-то неправильное. Возможно, дело в ваших Ледяных горах, но не исключено, что они ни при чем.

Джорим нахмурился.

— Полагаете, мы заплыли в места, где когда-то давно произошла, предположим, грандиозная морская битва, и магия до сих пор сохранила силу?

— Не знаю. Это лишь одно из возможных объяснений. Возможно, магия тоже способна образовывать течения, как и вода, и мы попали прямо в магический водоворот. — Она пожала плечами. — Может быть, дело обстоит совершенно иначе. Вроде бы с командой все в полном порядке; запасов достаточно, приборы показывают, что мы довольно быстро продвигаемся в южном направлении. Я не могу объяснить, что именно меня беспокоит, но это может представлять угрозу для наших кораблей. А я не люблю, когда моим кораблям что-то угрожает.

— Я вас понимаю. — Джорим задумался на мгновение, затем кивнул. — Думаю, дед не сможет помочь, если я обращусь к нему за советом. Очень жаль, что здесь нет моего брата. Он помнит все на свете старинные предания. Он бы вспомнил, если в этих местах что-то произошло.

— Подумайте, может быть, вы что-нибудь вспомните? Пригодятся любые соображения. — Она выпрямилась и взглянула ему в глаза. — Нет нужды предупреждать, что об этом не должна проведать ни одна живая душа. Даже Йезол.

Джорим улыбнулся.

— Не хотите узнать, что в подобном случае изрек бы мудрый Урмир?

— Я еще не отчаялась до такой степени. Попробуем прояснить этот вопрос, не привлекая лишних людей. Любая странность может напугать экипаж, а если мы действительно попали в неприятное положение, лучше бы они нас поддержали.

Джорим хмыкнул.

— Так вот почему вы позволяете Шимику бегать по кораблю? Он отвлекает внимание команды?

— Нет, просто мне нравится, как ловко он ловит крыс. И матросы считают его присутствие благоприятным знаком. Они верят в хорошие приметы. Думаю, их вере придется пройти через серьезные испытания, прежде чем мы вернемся домой.

Глава тридцать пятая

Пятый день Месяца Крысы года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Теларунд.

Солеш.

Они взбирались по склону горы, приближаясь к развалинам крепости Ксонкир. Келес с иронией подумал, что его брат с радостью бы взялся уничтожить чудовище. Джориму бы не нужны были помощники, он отправился бы в крепость один и вернулся, справившись с ужасным существом с той же легкостью, с какой осенний лист отрывается от ветки и падает вниз. Это стало бы еще одним из его великих подвигов, взбесило бы деда и вызвало восхищение всего цвета общества.

Он улыбнулся, карабкаясь вслед за Кирасом. Тайрисса еще утром при разговоре с Моравеном Толо высказалась в том смысле, что Келес не приспособлен для подобных приключений. Она указала на них с Боросаном и произнесла:

— Эти двое должны остаться внизу, а мы разберемся с этой тварью.

Боросан, который провел почти все утро, возясь с лежащим в большой кожаной сумке небольшим металлическим шариком, собранным из мелких и совсем крошечных кусочков, поднял голову и, поморгав, возразил:

— Ни за что.

Керу улыбнулась и присела на корточки рядом с ним.

— Я восхищаюсь вашим решением отправиться в Теларунд и освободить его жителей от этого чудовища, но ваша попытка провалилась.

— Ничего подобного. — Боросан отложил работу и указал на развалины крепости, которую местные жители называли Допунканом. — Мой танатон уже где-то там. Если он еще не убил чудовище, значит, просто пока не вычислил, как это лучше сделать.

Прежде чем кто-либо из них успел спросить, что такое танатон, Боросан снова взял в руки свой шарик, отодвинул одну из панелей и подкрутил что-то внутри. Он метнул шарик на землю в центре их хижины. Шарик отскочил от пола и выпустил четыре металлических ножки, потом наклонился и повернул налево. На его поверхности появилось круглое отверстие. Раздался тонкий тренькающий звук, и крыса, пригвожденная к стенке металлическим дротиком приблизительно с палец длиной, пронзительно заверещала.

Кирас вскочил и схватился за меч. А шарик втянул ножки и теперь лежал на земле, неподвижный и на вид совершенно безопасный. Моравен изучающе рассматривал его одно-два мгновения, а затем, обменявшись взглядами с Тайриссой, наклонился к джианридину.

— Танатон, который вы отправили в крепость, больше размером?

— И намного. Я собрал его из частей, которые вез в своей повозке. Этот мышелов — всего лишь модель. А настоящий там, в крепости, изучает чудовище и вычисляет, как лучше убить его.

Керу взяла точильный камень и принялась за копье, одолженное у одного из местных.

— С грызунами он определенно справляется неплохо, но там, наверху, нам явно придется столкнуться с кое-чем другим.

Ответом на это зловещее предсказание послужило молчание. Келес снова подумал о Джориме, — тот бы смог лучше понять, к чему следует приготовиться. Пытаясь собрать как можно больше сведении, Келес расспрашивал всех, кто когда-либо видел чудовище или бывал в крепости. Последних было куда больше, чем первых; а из тех, кто утверждал, будто видел зверя, убедить в этом Келеса удалось лишь одному-двум. Судя по самому лучшему описанию, это была огромная змея, выбрасывавшая яд. Змея обладала гривой и была покрыта шерстью. Она способна справиться разом с тремя взрослыми мужчинами, как произошло в ту ночь, когда змея приползла в деревню.

Келес никогда прежде не слышал ни о чем подобном. Но если это существо явилось из Иксилла или Долосана, его могла породить магия. Как заметил Боросан, у змеи могла быть очень толстая шкура; возможно, она вообще неуязвима, за исключением тех мгновений, когда открывала рот, обнажая беззащитное мягкое нёбо. Как уверял их Боросан, его танатон разберется, просто ему нужно время.

Как раз времени у них и не было. Ни один из них не допускал мысли сбежать, не убив чудовище, хотя опасность погибнуть в битве с ним очевидна. Моравен был полон решимости выполнить обещание, данное жителям Теларунда; после этого, вероятно, к историям о подвигах ксидантцу добавится еще одна.

Келес сделал все, что мог, для подготовки к нападению на зверя. Исходя из выслушанных рассказов, он набросал почти полный план крепости. Он действительно полагал, что это и есть Ксонкиркан, упомянутый в воспоминаниях Амениса Дукао, так как очертания крепости и высокая башня в центре очень напоминали описанные в книге. Местные называли ее Дорункан по имени последнего хозяина, от которого, как они утверждали, произошли некоторые из них. Об Аменисе Дукао они никогда даже не слышали, что в глазах Келеса делало их полными невежами, хуже овец, которых они пасли.

Но при всем том крепость они знали достаточно хорошо, и Келесу удалось разузнать море подробностей. Крепость была построена при одном из последних императоров, лишь одной из многих твердынь, назначение которых состояло в том, чтобы сдерживать турасиндцев. Она стояла на естественном холме, располагавшийся рядом обрыв делал ее еще более недоступной; в камне под крепостью были выдолблены туннели и потайные комнаты. В этих темных переходах и обитало чудище.

Моравен сказал, что Боросана они возьмут с собой, однако Тайрисса продолжала настаивать, чтобы Келес остался. Келес определенно не пылал желанием находиться поблизости от чудовища, которое способно с легкостью утащить нескольких мужчин, однако он решительно воспротивился ее уговорам. Указав на один из своих набросков, он сказал:

— Взгляните сюда. В те времена крепости строились согласно нескольким общепринятым планам. Оказавшись внутри, я смогу определить, где выход для мусора и прочие отверстия, через которые можно попасть внутрь, в конюшни, где находится его логово.

Тайрисса покачала головой.

— Это слишком опасно.

— Слишком опасно, если с вами не будет меня. У меня с собой лук, и я неплохо стреляю. Кроме того, здесь я тоже не в безопасности. — Он указал большим пальцем через плечо на дверь хижины. — Если вы не преуспеете, я окажусь на месте Боросана.

Тайриссе не понравились его доводы, но ей пришлось признать, что они звучат разумно. Келесу самому они не нравились, но он был рад, что воины согласились взять его с собой.

— Со мной все будет прекрасно. Вирук не смог меня убить, так что, думаю, и эта тварь не сможет.

Спали они мало и, проснувшись, приступили к завтраку, который был, мягко говоря, довольно скромным. В Теларунде считали неразумным тратить еду на мертвецов. Келес ничего не имел против размера своей порции каши — она была какой-то водянистой, и сварена из незнакомого ему странного красно-синего зерна. Этот цвет и лишние пальцы или даже дополнительная пара лап у некоторых кошек в деревне напоминали Келесу, что они уже добрались до мест, которые изменила магия.

У него засосало под ложечкой, и не только из-за невкусной каши.

Наконец они отправились в сторону крепости. Келес надеялся, что выглянет солнце и они смогут согреться, пока преодолевают путь длиной около двух миль через золотые поля. Но наступивший день оказался пасмурным, и вскоре пошел холодный дождь. Моравен заметил, что дождь прибьет пыль, но, на взгляд Келеса, это преимущество плохой погоды было чересчур маленьким по сравнению с ее недостатками.

Холм, на котором стоял Ксонкиркан, окружала узкая стена длиной около пятидесяти ярдов. Когда-то стена достигала в высоту десяти-двенадцати футов, но теперь была почти разрушена. Местные жители годами выламывали из нее камни для своих построек. Флигель во дворе, где могло разместиться войско, сохранился неплохо; правда, крыша отсутствовала. Внушительное основное здание — высотой около тридцати футов, венчавшая гребень холма, когда-то явно служила прибежищем черным воронам. Их помет пестрел на серых камнях. Но теперь, как показалось Келесу, вороны покинули крепость. Он сделал вывод, что чудовище распугало птиц; добраться до них оно не смогло бы, даже будучи вдвое больше, чем описывали очевидцы.

Посередине между башней и главным входом в стене зияла темная дыра. Через нее, очевидно, и вылезало чудовище. Низкие облака повисли над крепостью, окутав ее туманом. Они подходили все ближе, и с каждым шагом становилось понятнее, что отверстие в стене огромно. Чудовище было явно больше, чем хотелось думать.

Из-за тумана на расстоянии больше дюжины футов ничего не было видно. Тайрисса первой перелезла во внутренний двор через пролом в стене. Все они двигались с предельной осторожностью. Попав внутрь, Келес осмотрел руины и, пригнувшись, указал на ближайший блокгауз.

— Здесь, скорее всего, располагалась кладовая. Отсюда должны идти тоннели вниз, к конюшням, и дальше заворачивать налево, вот за этот угол. Где-то там располагается главный коридор, по которому воины могли прямо на лошадях выезжать во двор. Выход, должно быть, не меньше дыры в стене.

Кирас поднялся и двинулся в сторону кладовой. Он обогнул огромный камень, вывалившийся из стены, и тут из-за него появилась голова черной змеи. Гривастая голова поднялась на высоту не меньше девяти футов, туловище было обхватом с ногу Келеса. Змея зашипела и подалась назад. Прежде чем она бросилась на него, Кирас выхватил меч из ножен и взмахнул им. Серебристо сверкнув, меч описал широкую дугу и разрубил змею пополам с такой легкостью, словно она и сама состояла из окутывавшего ее тумана. Голова покатилась по камням, а нижняя половина туловища забилась в судорогах, истекая кровью.

Кирас отскочил. И его меч, залитый кровью, и накидка — в тех местах, где на нее попали брызги, — дымились грязно-серым. Келес почувствовал жжение на правой щеке и смахнул капли змеиной крови пальцами. Руку защипало, но он подавил желание сунуть пальцы в рот.

Кирас сорвал накидку, краем подола вытер испачканное лезвие и отшвырнул прочь испорченную одежду. Убрав меч, он коротко рассмеялся:

— Скажите, Мастер Грист, как получилось, что ваш хваленый танатон не смог с этим справиться?

Боросан нахмурился.

— Он должен был справиться. И он должен быть уже здесь, снаружи, если бы это была та тварь, за которой он охотился.

Юный воин фыркнул.

— Приберегите магию для мышеловов, — у вас они отлично получаются. Чудовище мертво; мы выполнили обещанное.

Учитель Кираса опустился на одно колено.

— Ты ошибаешься, Кирас.

— Почему? Именно так крестьяне и описывали эту тварь в разговорах с Келесом, — хотя они малость и преувеличивали. Эта змея была достаточно крупной, чтобы уносить и овец, и людей.

— Верно, но взгляни-ка сюда. — Моравен указал на обрубок туловища с видневшимся позвоночным столбом: тоненькой трубкой в окружении хряща. — Унести человека или овцу она, вполне вероятно, могла, но вот проглотить — явно нет.

Кирас сдвинул брови.

— Ну, возможно, она питалась наподобие пауков. Выпускала в добычу ядовитую слюну, а потом высасывала растворившуюся плоть.

— Или же, — тихо проговорил Моравен, поднимаясь с колен, — это детеныш кого-то, кто несколько побольше размером.

Земля под их ногами дрогнула и загудела, — словно обломок скалы откололся от вершины башни и упал во двор. Это повторялось снова и снова, звук все усиливался. Невольно на ум Келесу пришло видение куда более огромного существа, скользящего вверх по узкому тоннелю, скребущему когтями о каменные стены. Он посмотрел в сторону предполагаемого выхода из конюшен и нашарил в колчане стрелу.

Время словно замедлило ход, и все происходящее обрело немыслимую четкость. Обожженные змеиной кровью пальцы нащупали мягкое оперение стрелы, скользнули ниже и сомкнулись на твердом дереве. Зеленоватый камень кольца оставался холодным. Стрела с серебряным наконечником скребнула по изнанке колчана. Лук заскрипел. Правое плечо Келеса заныло от напряжения, стрела задрожала на натянутой тетиве. Моравен вытянул из ножен свой меч, Кирас вскочил на ноги.

Сначала из тумана, окутывавшего казармы и природный скальный выход, выкатился сыплющий искрами танатон Боросана. Перед сужавшимся участком он с громким лязганьем выпустил четыре ноги. Закругленная панель на передней стороне танатона отъехала назад, обнажив тяжелый арбалет. Он накренился и уперся в стенку. Две тонкие руки вставили в гнездо стрелу, третья, более массивная, подняла арбалет. Танатон припал к земле; колени его суставчатых ног задрались выше корпуса.

Чудовище приближалось. В мутной мгле появилась черная извивающаяся тень. Оно поднялось на дыбы, и в расступившемся тумане Келес отчетливо разглядел покрытую золотой чешуей тупую клиновидную голову. Глаз не было, только длинные ноздри. Чудовище разинуло пасть, обнажив зубы цвета слоновой кости. Оно зашипело, и ужас приковал Келеса к месту.

Танатон не умел испытывать страха. Он выстрелил с близкого расстояния, попав прямо в горло змее. Стрела пронзила ее плоть, и шипение оборвалось, но лишь на миг — скорее от удивления, чем от боли. Этой твари заточенный железный болт мог причинить не больше вреда, чем осиный укус — слону.

Голова змеи метнулась вперед, шипение внезапно смолкло. Изо рта чудовища выплеснулась струя прозрачного, словно стекло, яда, окатив танатон. Деревянную рукоять арбалета немедленно охватило пламя, камни под механическим охотником задымились. Танатон словно начал плавиться, из него с дребезжанием выскакивали какие-то пружинки и проволочки. Сначала одна, а потом другая нога подломилась и отвалилась. Боросан переживал агонию своего творения горестными воплями.

Келес выстрелил. Он не ожидал такого хорошего результата и порадовался подарку брата, — стрела ушла точно в то место, куда он целился. Но радость быстро сошла на нет — стрела скользнула по плоской голове змеи и пролетела насквозь через черную гриву. Она не нанесла чудовищу никакого вреда, разве что оставила небольшую вмятину на чешуе. Чувствуя, как желудок проваливается в пустоту, Келес понял, что даже если бы стрела ранила змею, то не сильнее, чем танатон.

Однако этот выстрел повлек за собой неожиданные последствия. Стрела, прошив черную гриву чудовища, вонзилась в плоть змеи поменьше, в точности напоминавшей убитую Кирасом. Еще двое, потом трое и четверо, и, наконец, целая дюжина змеенышей поднялась из черных зарослей на спине матери, свирепо шипя и выплевывая смертоносный яд. Хуже того, стрела, пущенная Келесом, не убила змею, и он сомневался, что сможет еще раз попасть в одну из них, — они извивались и скручивались, как безумные.

Неожиданно он почувствовал, что разделился надвое. Один Келес натянул следующую стрелу и выпустилее, второй, отступив назад, наблюдал за его действиями со стороны. Наблюдатель отмечал все подробности во внешнем облике зверя и делал выводы. Келес надеялся, что, возможно, это его второе я сможет передать деду или брату рассказ обо всем произошедшем, даже если первое я будет мертво.

Змеиная молодь жила в гриве матери и, вероятно, кормилась там же. Мать их была слепа от природы; по крайней мере, Келес не заметил никаких шрамов или рубцов на ее морде. Очевидно, детеныши помогали ей находить добычу, которую она затем убивала и скармливала им. Оставалось только надеяться, что какие-то хищники могут охотиться на молодых змей; иначе они расплодятся и сдерживать их будет все труднее.

Моравен, Кирас и Тайрисса бросились в атаку. Керу метнула копье, пронзившее нижнюю челюсть чудовища. Острие копья застряло во рту и определенно доставляло змее боль. Густой яд, уже обволакивавший тут же задымившееся копье, смешивался с черной кровью, льющейся из раны в горле. Вытащив меч, Керу бесстрашно бросилась к змее, намереваясь нанести чудовищу еще более чувствительные увечья.

Двое ксидантцу атаковали зверя вслед за ней. Движения их были скупыми, но это не обмануло Келеса, уже видевшего их в деле. Оба в совершенстве владели своими телами и оружием. Но то, что творилось теперь на глазах Келеса, превосходило все виденное им прежде, даже битву Моравена с разбойниками в Асате. Он мог лишь изумляться. Мечи обезглавили нескольких змеенышей, Моравен с Кирасом отступили, готовясь к следующему рывку.

В отдельные мгновения Келесу казалось, что они начинают побеждать. Змеенышей становилось все меньше, трое сражавшихся подобрались вплотную к брюху чудовища. Вторая стрела Келеса попала змее в челюсть. Конечно, копье Тайриссы ранило ее куда сильнее, но все же она дернулась от боли.

И тут одна из меньших змей хлестнула хвостом и обвилась вокруг ног Керу. Она упала. Одним прыжком Моравен оказался рядом и разрубил змею. Справа тем временем появилась еще одна змея. Она выбросила струю яда. Кирас попятился. Он выронил меч, со звоном покатившийся по камням, и зажал лицо руками, надсадно кашляя. Келес прицелился в напавшую на Кираса змею, выстрелил и промахнулся, обрекая юношу на смерть.

Тут подоспел Боросан. Он вытянул руку и швырнул вперед мышелова. Шарик завертелся в воздухе, змея бросилась на него и схватила. Неожиданно мышелов выпустил ноги, пронзив насквозь ее череп. Змея упала и забилась в корчах. Но это была лишь минутная передышка, — змееныши были явно не главным, что им угрожало.

Моравен нагнулся, помогая Тайриссе подняться. Над ними нависла мать змеиного семейства; полуразложившиеся обломки копья посыпались вниз. Она могла облить их ядом или ударить, — в любом случае, Моравен и Тайрисса были бы мертвы.

Над крепостью разнесся леденящий душу, полный презрения, исступленный вопль. В тумане позади чудища появилась темная угловатая фигура и нанесла удар по хребту змеи. Чудовище вздрогнуло. Нападавший исчез, нырнув в спутанную гриву. Голова змеи поднялась, ударившись о стену башни, ноздри раздулись, она принялась извиваться, словно пытаясь сбросить неведомого наездника. Она свирепо шипела; шипение сменилось жалобным писком. Все ее тело сотрясла дрожь, хвост хлестнул основание башни. Гигантское туловище обмякло и, словно кусок огромного каната, обвалилось на камни двора, круша древние известняковые плиты.

Келес осел на землю, мысленно застонав; его колчан упал, стрелы рассыпались по камням. Встав на колени, он схватил одну из стрел и дрожащими руками попытался приладить ее к луку. Его замутило. Стрела не хотела подчиняться. Он посмотрел на лук, чтобы наконец справиться с ней, потом снова поднял глаза и посмотрел на лежащую в пяти ярдах от него голову поверженного чудовища, — высотой вдвое больше его роста.

Кто-то возился в гриве, а потом выпрямился во весь рост. Он весь был в дымящейся черной крови, она стекала по плечам, капала с локтей. В глазах его горел огонь. Он поднял мощные когтистые руки к небу и снова издал пронзительный вопль. Опустив руки, он взобрался на отливающую золотом морду чудовища.

— Келес Антураси. Очень хорошо.

Шрамы на спине Келеса вспыхнули огнем. Он узнал вирука. Тот продолжил:

— Путешествие было долгим. Я пришел за тобой.

Глава тридцать шестая

Четырнадцатый день Месяца Крысы года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан.

Наленир.

Нирати недолюбливала Маджиату при жизни, но все же теперь ее раздражало выражение радостного предвкушения на лице господина Марутзара Фозеля. Перед ней стоял худощавый, небольшого роста мужчина с аккуратно подстриженными усами и бородкой. Волосы он подкрашивал, чтобы скрыть следы возраста. На его черном одеянии и спереди, и сзади были вышиты золотые журавли, узкий золотой пояс дважды охватывал талию. Его многие считали обаятельным и красивым; рассказывали, что у него бесчисленное множество любовниц. Для Нирати он был отцом Маджиаты, и это, по ее мнению, убивало всякую возможную привлекательность.

Она поправила сама себя. Дело не в том, что он ее отец, а в том, что по его указке Маджиата пыталась заполучить Келеса. Вот что уродует его в моих глазах.

Единственным напоминанием о трауре в одежде господина Фозеля была белая нижняя рубашка. Белые отвороты для многих означали, что отец Маджиаты прячет свое горе глубоко внутри, Нирати же была уверена, — господин Фозель просто считает, что белое ему не особенно к лицу. Сама она не слишком горевала о смерти Маджиаты, но ей казалось, что отец девушки мог бы проявить свои чувства более открыто.

Господин Фозель на мгновение задержался на пороге, прежде чем войти в переднюю приемного покоя Киро Антураси. В прошлый раз Киро принимал его в другом кабинете, — значительно ниже этажом и гораздо менее личном. Эта комната с гладкими белыми стенами и простым деревянным полом разительно отличалась от предваряющих ее роскошно отделанных залов.

Здесь же были всего две вещи, которые с некоторой натяжкой можно было бы назвать украшениями. Наиболее примечательная — многогранная клетка из золотых прутьев, — помещалась в центре комнаты, занимая все пространство от пола до потолка. Задней стенкой клетки служила дальняя стена комнаты, где виднелась низенькая, не более четырех футов в высоту дверь, тоже отделанная золотом.

Нирати ожидала посетителя внутри клетки. Она поприветствовала господина Фозеля.

— Прошу вас, входите и подождите возле следующей двери.

Он кивнул, оглядываясь вокруг.

— Я никогда прежде здесь не бывал.

— Немногие могут этим похвастаться. — Нирати обошла его и захлопнула дверцу клетки. Раздался негромкий щелчок. Вторя ему, по комнате разнесся еще один похожий звук, и маленькая золотая дверь поднялась, скрывшись в стене комнаты. — Мой дед ждет вас, проходите.

Господин Фозель подошел к низенькой дверце, нагнулся и заглянул внутрь. Обернувшись, он с испуганным недоумением посмотрел на Нирати. Но она молчала. Тогда он двинулся вперед, присев на корточки. Внезапно его нога провалилась в пустоту, он взвизгнул и плюхнулся на пол животом вниз.

Как дед и предполагал.

Нирати опустилась на четвереньки и поползла по коридорчику. Миновав его, она выпрямилась в следующей комнате. Клетка продолжалась и здесь, в нее и вел лаз в стене. Нирати поклонилась деду, затем махнула рукой в сторону отца Маджиаты, который так и не поднялся с колен.

— Вы знакомы с господином Фозелем. — Киро, внимательно изучавший инкрустированный золотом человеческий череп, привезенный лично им из Пустошей, кивнул.

— Мы встречались прежде. — Старик взглянул напоследок в пустые глазницы черепа и поставил его обратно на небольшой пьедестал. Он улыбнулся, посмотрев на купца, но ничего не прибавил.

Господин Фозель, стоя на коленях, озирался вокруг. Комната была сверху донизу заполнена сокровищами. Внутри золотой клетки не было ничего, исключая его и Нирати. Но снаружи, на расстоянии протянутой руки от прутьев, лежали деревянные бочонки и окованные сундуки. Огромные гобелены и картины закрывали стены. В углах было свалено разнообразное оружие. Комнату заполнял аромат специй, хранящихся в многочисленных ящичках, сложенных один на другой. В приоткрытых сундуках сверкали драгоценные камни, из туго набитых мешков сыпались золотые монеты, устилая пол сверкающим ковром.

Череп, который так внимательно рассматривал Киро, был настоящим произведением искусства, но далеко не самым необычным предметом в этой комнате. Стены украшали головы диковинных животных, от четырехрогих антилоп и саблезубых тигров до огромных распахнутых челюстей акулы из Темного моря.

Трон напротив задней стены покрывала шкура какого-то неизвестного зверя с роскошным, густым мехом; обрядовые маски, оружие, колчаны со стрелами украшали перья невообразимо нежных расцветок.

Здесь были собраны сокровища со всего мира. За деньги, вырученные от продажи всего этого, можно было бы выкупить правителя из плена. Но они лежали здесь, наваленные в беспорядке, томясь под слоем пыли, словно были ничем. Киро мог свободно бродить посреди сокровищ, а его посетители оставались запертыми в клетке.

Наконец господин Фозель снова обрел дар речи.

— Благодарю, что согласились принять меня, Мастер Антураси… Великий Мастер Антураси. Вы не представляете, как я ценю вашу доброту.

Киро опустился на трон и пробежался пальцами по блестящему полосатому меху.

— Я согласился с вами встретиться по просьбе моей внучки. Давайте не будем заблуждаться насчет причин, по которым вы смогли здесь оказаться. Лично я никогда не стал бы с вами даже разговаривать.

Отец Маджиаты собрался было встать, но снова опустился на колени и низко поклонился Киро.

— Я чем-то обидел вас, Великий Мастер. Как я могу загладить свою вину?

— Действительно, вы обидели меня, и я не думаю, чтобы вы могли как-то это исправить.

— Но я определенно могу что-либо для вас сделать! Что послужило причиной вашего гнева?

Киро медленно улыбнулся. Нирати почувствовала, как в животе у нее словно заворочались ледышки. Она просила за Фозеля, желая сделать приятное Джанелу. Но Киро не понравилось, что отец Маджиаты использовал Нирати, чтобы добраться до него, и купцу придется заплатить за это сполна.

— Господин Фозель, вы заключили договор с Домом Тилмира о составлении карт для «Золотого Журавля». Ваш корабль отправился в Нисант и шел подозрительно близко от курса «Волка Бури».

— Великий Мастер, мой корабль не преследовал экспедицию. «Золотой Журавль» плывет на запад, в Эфрет.

— Неважно. Вы заключили договор с моими соперниками. Их карты хуже моих.

Господин Фозель снова низко поклонился.

— Да, Великий Мастер, мне стало это известно, и вот почему я здесь. Я надеялся, что смогу получить от вас новые карты, чтобы «Стриж» отплыл с ними. Он последует за «Золотым Журавлем».

Киро внимательно разглядывал свой ноготь.

— Возможно. Вопрос в оплате.

— Да, Великий Мастер. Мне придется заплатить Тилмиру, но, тем не менее, я смогу заплатить и вам столько, сколько вы обычно берете.

Уголки губ Киро поползли вверх.

— Тридцать процентов всей прибыли. Ваши издержки меня не касаются.

— Три… тридцать процентов? — Господин Фозель помотал головой. — Но обычно вы берете пятнадцать, и к тому же с учетом издержек!

— Но вы в отчаянном положении, верно, Марутзар? «Серебристая Чайка» отплыла с картами Тилмира на борту и села на мель возле Миромила. Если вы и сможете поднять корабль, то не раньше следующей весны. В тех краях есть и другие скрытые опасности. А вы никак не можете позволить себе потерять «Золотого Журавля».

— Но это вымогательство!

— Не сказал бы. Напротив, я делаю вам одолжение.

— Одолжение? — Господин Фозель привстал, в лицо ему бросилась краска. — После всего, что наши семьи значили друг для друга, вы называете это одолжением?

Киро взвился на ноги. Светлые глаза пылали яростью.

— Не пытайтесь провести меня! Я вижу больше, чем вы, гораздо больше, чем вы способны увидеть! Я вижу мир! И эти безделушки кругом не мешают мне видеть правду! Вы глупец, Марутзар Фозель, вы не понимаете, что я действительно делаю вам одолжение. Есть вещи, не отмеченные ни на одной карте Тилмира — опасности, которые могут разве что присниться в кошмарном сне, они поглотят ваши корабли. Мне это известно. Известно уже много лет! Я знал, что вы не пользуетесь моими картами. Вы наводили справки, вы знаете, что я никого прежде не удостаивал подобной беседы. Вот в чем заключается мое одолжение. Вы уже сделали ошибку; не упорствуйте.

Фозель снова опустился на колени.

— Тридцать процентов?

— Да. Сегодня я расположен к щедрости.

Отец Маджиаты вздернул голову.

— Иначе «Журавль» погибнет?

Киро склонил голову набок.

— Если еще не погиб. Молитесь, чтобы он подольше задержался возле Нисанта из-за мертвого штиля, чтобы «Стриж» успел догнать его. Времени пока достаточно.

Купец медленно кивнул.

— Я немедленно велю подготовить все бумаги и представить вам для подписи. После этого я смогу получить карты?

Глава дома Антураси неодобрительно нахмурил брови.

— Дорогой Марутзар, я вам доверяю. Вспомните, наконец, о близких отношениях между нашими семьями. Карты уже готовы, — уходя, вы сможете их забрать. «Стриж» может отправляться хоть сейчас. Бумаги подготовите и принесете к концу недели.

— Ваша доброта безгранична, Великий Мастер.

— Вот-вот, верно. — Киро прищурился. — И еще, Марутзар: я сожалею о вашей потере.

Стоящий на коленях человек кивнул.

— Да, «Чайка»… настоящая трагедия.

— Я имел в виду вашу дочь.

С его лица отхлынула вся кровь. Нирати испугалась, что его сейчас стошнит. Он низко склонился, прижавшись лбом к полу, а затем выпрямился, но лишь наполовину.

— Благодарю, Великий Мастер. Да пребудет процветание и удача с Домом Антураси.

— Они пребудут, Марутзар. Определенно пребудут.

Отец Маджиаты покинул комнату, так и не поднимаясь с колен. Нирати собралась было последовать за ним, но Киро поднял руку. Она остановилась. Господин Фозель открыл внешнюю дверцу клетки в соседней комнате, и маленькая дверь в стене снова закрылась.

Нирати вздернула подбородок.

— Ты что-то хотел, дедушка?

Старик, сидящий на троне, улыбнулся, — на этот раз тепло.

— Ты сделала это ради твоего дезейского друга. Он стоит того?

Вопрос удивил ее.

— Полагаю, да. Мы с ним стали очень близки.

— Насколько мне известно, он зарабатывает на жизнь, служа посредником при торговых сделках и обеспечивая доставку грузов. Ему выгодна дружба с нами.

— Верно, дед. Но он меня ни о чем не просил для себя лично. А Фозелю он просто сочувствует.

Глаза Киро блеснули.

— Ты рисковала навлечь на себя мой гнев, и все это ради него. Он, должно быть, действительно особенный. Он сумел пережить гонения Пируста, уехал на юг, — все это говорит в его пользу. Он не участвует в каких-нибудь темных делах?

Нирати нахмурилась.

— Он встречался с кем-то из провинциальной знати, помог им вложить деньги в торговые предприятия. Мне известно, что он предостерегал их от сделок с теми, кто не использует карты Антураси. Вот как обстоит дело.

— Тебе с ним хорошо, Нирати?

Она запнулась, пытаясь спрятать улыбку, но потом бросила безуспешные попытки. Джанел был очарователен и очень хорошо воспитан. Он наслаждался ее обществом так же, как она — его. Он ни на чем не настаивал; когда они наконец стали близки, это произошло совершенно естественно. Их встречи напоминали свидания из романов, а при одном воспоминании о его ласках кожа Нирати покрывалась мурашками.

— Да, дедушка, мне с ним хорошо.

— Я доволен этим. — Киро медленно кивнул. — Я хотел бы попросить тебя только об одном, Нирати.

— О чем, дедушка?

— Ты мне очень дорога. Знаю, некоторые говорят, что ты — не часть нашей семьи, поскольку у тебя нет таланта к картографии. Но если ты счастлива, то счастлив и я, и твои братья. Если ты почувствуешь, что несчастна, ты ведь расскажешь мне, правда?

— Если ты этого хочешь, дедушка.

— Хочу. — Он развел руками. — Я сижу здесь, среди этих сокровищ, но действительно дорогое для меня сокровище стоит там, за золотыми прутьями. Если тебя кто-нибудь обидит, я весь мир порву на куски. Помни, что для меня ты — величайшее сокровище мира, Нирати. Если ты позволишь кому-то отнять тебя у меня, пусть он будет действительно достоин этого!

Она низко поклонилась.

— Да, дедушка. Спасибо тебе.

Ей хотелось выпрямиться, выбежать из башни, найти Джанела, но Нирати взглянула в глаза деду, и это желание пропало. Он так обеспокоенно смотрел на нее, что она снова почувствовала себя маленькой девочкой.

— Можно попросить тебя еще об одном одолжении, дедушка?

— Конечно.

— Позволь мне провести с тобой этот день. Я хочу побывать в мастерской, посмотреть, как ты работаешь, что нового обнаружили мои братья. Я так давно — слишком давно! — этого не делала…

— Да, Нирати, твоя просьба мне в радость. — Он поднялся с гордой улыбкой. — Идем в мастерскую, погрузимся в мой мир!

Глава тридцать седьмая

Двадцать пятый день Месяца Крысы года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Волк Бури».

Южные моря.

Прошло еще две недели, и «Волк Бури» наконец пристал в небольшой гавани одного из островов с карты Сотов, — и вовремя, поскольку с юго-запада налетел неистовый шторм. Остров представлял собой потухший вулкан, склоны которого поросли лесом; в поперечнике он составлял не более трех миль, но все же они смогли укрыться от бури. Лишь один из меньших кораблей, «Туманный Волк», пострадал; порвались якорные цепи, и судно выбросило на мель.

В какой-то степени это можно было назвать подарком богов; команда корабля помогла быстро устранить поломки на остальных судах. Припасы продовольствия, которые вез «Туманный Волк», распределили по кораблям, а севшее на мель судно освободили. У него осталась всего одна мачта, и оно не могло продолжать дальнейшее путешествие. Капитан Грист отправила его обратно на север, в сторону Наленира, с немногочисленной командой на борту и новостями об успехах экспедиции и местонахождении «Волка Бури».

Джорим собирался отправить на «Туманном Волке» Шимика, — порадовать правителя, но передумал, поскольку экипаж очень привязался к фенну. По крайней мере, так было записано в дневнике Джорима. Дальше он замечал, что продолжит наблюдения за необычным существом и его способностями к приспособлению к новым условиям. На самом деле Джорим и сам очень увлекся Шимиком и не хотел разлучаться со зверьком.

Шимик продолжал приспосабливаться к жизни на корабле. Он проводил много времени в трюмах, охотясь на крыс, и его мех постепенно потемнел, приобретя оттенок красного дерева. Пальцы удлинились, на них и на тыльных сторонах рук — там, где раньше часто виднелись следы от крысиных укусов, — появились костяные щитки. Шимик стал стройнее и с легкостью лазил по снастям вместе с лучшими из моряков. Он продолжал забавлять экипаж своими выходками и ужимками, но иногда его шутки были довольно злыми, — к примеру, он изображал капитана Грист. Как ни странно, она не замечала, что Шимик ее передразнивает, и Джорим часто видел их вдвоем, склонившихся над столом и внимательно изучающих какую-нибудь карту.

Они больше ни разу не попадали в такой сильный шторм, как тот, что налетел с юга и застал их у берегов Байоранга — «Острова Бурь», как они его назвали. Однако сильные ветры и проливные дожди продолжали трепать их корабли с завидной частотой. Море стало на редкость неприветливым, — огромный «Волк Бури» подпрыгивал на волнах, словно игрушечный кораблик. В такие дни Энейда напоминала Джориму, что он должен использовать обе руки — одну для себя, другую для корабля, а то легко окажется за бортом. Впрочем большую часть времени он проводил у себя в каюте, — в дождливые дни изучать созвездия было невозможно.

Когда Джорим выбирался на палубу, он просто смотрел на воду, — на мириады ее причудливых переливов, наблюдал за тем, как стихии — вода и воздух, — упорно пытаются разрушить деревянный остов корабля. Он наблюдал за остальными кораблями, то появлявшимися на гребне волны, то исчезавшими за водяными валами, никогда не будучи уверен, увидит ли он их снова, или буря разнесет их в щепки в следующий миг.

На «Волка Бури» обрушивались потоки дождя. Тяжелые капли барабанили по дереву, сливались с водяными потоками, заливавшими палубу. Волны разбивались о нос корабля, темная вода расцветала пенными лепестками. Ветер туго натягивал паруса; мачты скрипели, Энейда приказывала то поднять один из парусов, то опустить другой. Они рисковали — очередной сильный порыв ветра грозил порвать паруса или сломать одну из мачт, но без парусов они могли полагаться только на руль. Ветер легко развернул бы судно бортом вдоль линии волн, а это означало бы верную гибель для любого корабля, даже для такого большого, как «Волк Бури».

Большинство моряков прекрасно переносило шторм; но о пассажирах этого сказать было нельзя. Йезол большую часть времени жестоко страдал от приступов тошноты. Когда ветер стихал, он со рвением принимался за работу, чтобы наверстать упущенное, ужасно уставал и поэтому еще больше мучился, когда море волновалось. Остальные бездельничали, но задавали работы поварам, которые беспрестанно готовили настойки для облегчения морской болезни.

Самый неприятный шторм настиг их на двадцатый день месяца Крысы и продолжался три дня. Он внезапно прекратился в полдень двадцать третьего числа. Облака рассеялись так быстро, что, казалось, и не было никакого шторма. Корабли продолжали плыть на юг; при этом, согласно существовавшей договоренности, каждые три часа они поворачивали на запад, а потом возвращались обратно. Таким образом, к ним довольно быстро присоединились семь из девяти сопровождавших «Волка Бури» кораблей.

Два пропавших корабля не нашлись ни двадцать третьего, ни двадцать четвертого. Вся команда «Волка Бури» придерживалась мнения, что «Лунный Дракон» и «Морской Конь» погибли во время шторма. Но на рассвете двадцать пятого числа дневальный рассмотрел на горизонте очертания корабля. Энейда отдала приказ двигаться в его направлении.

Джорим стоял на носу, всматриваясь вдаль; у него неприятно, сосало под ложечкой. Один из моряков опознал в корабле «Лунного Дракона»; если так, то судно потеряло две из четырех рабочих мачт. На двух оставшихся виднелись остатки парусов, ветер трепал оборванные канаты. Они подошли ближе. Судя по всему, на борту живых не осталось. Однако Джорим не увидел ни одной из лодок, и решил, что это хороший знак.

Он высказал свои соображения капитану, когда она к нему присоединилась. Но она лишь покачала головой.

— На самом деле ничего обнадеживающего в этом нет. Возможно, они подумали, что корабль тонет. Но садиться в лодки в такой шторм — это самоубийство, это ничуть не лучше, чем остаться на тонущем корабле. И посмотрите вон туда, на корму. Туда, где руль.

Джорим прищурился.

— Где руль?

— Вот именно. Руля нет. Они пережили бурю, а потом спустили на воду лодки с привязанными тросами, чтобы выправить потерявший курс корабль.

— Если так, то где же лодки и где экипаж?

Она тяжело вздохнула.

— Не знаю.

Обернувшись, она выкрикнула приказ:

— Лейтенант Минан, спустить на воду мою лодку! Мы с Мастером Антураси отправляемся на «Лунного Дракона». Нам нужен отряд солдат. Вслед за нами во второй лодке отправьте людей, чтобы они привели судно в порядок.

Лейтенант бросился выполнять приказ. К тому времени, как они подошли к середине корабля, лодка уже была спущена. Энейда первой спустилась по лестнице, Джорим последовал за ней. Шимик вниз головой, словно белка, проворно скатился по лестнице вслед за ними. Энейда заметила фенна, но ничего не сказала, а Шимик притих и спокойно сидел в лодке, пока спускались солдаты. Гребцы взмахнули веслами, и лодка направилась к «Лунному Дракону».

Джорим и на близком расстоянии не заметил никаких существенных повреждений на судне. Энейда приказала матросам один раз проплыть вокруг корабля, а потом подвести лодку к левому борту в том месте, где свешивалась лестница. Первыми на палубу взобрались солдаты. Когда все девятеро оказались наверху и подали знак, что все в порядке, за ними последовала Энейда. Шимик уцепился за Джорима, и они проделали путь наверх вместе. Затем фенн спрыгнул на палубу, добежал до люка и нырнул вниз, в недра корабля.

Капитан Грист двинулась к каюте, принадлежавшей капитану Калон. Джорим ни на шаг не отставал от нее. В каюте все находилось на своих местах; казалось, шторм не причинил ей никакого вреда.

— Они справились с бурей. Они вполне могли выправить курс.

Энейда подошла к небольшому столу возле переборки и открыла бортовой журнал на последней странице.

— Направление, скорость, записи о причиненных бурей повреждениях, — вплоть до утра двадцать четвертого. По приказу капитана лодки были спущены на воду, — но только две из них. В журнале нет записи о том, что еще две были утеряны во время шторма. Здесь нет ничего, что выдавало бы страх. Она не оставила бы здесь журнал, если бы покинула корабль.

Джорим посмотрел на масляную лампу, подвешенную на тонкой цепи над койкой капитана.

— Пустая. Ни капли масла. Она уже остыла, но, вероятно, горела со вчерашнего утра.

— Верно. В такую лампу можно залить только однодневный запас масла. Скорее всего, ее заполнили вчера при утреннем обходе. — Энейда захлопнула журнал и спрятала его под мышку. — Идемте, проверим камбуз.

Прежде чем они успели добраться до камбуза, прибыл лейтенант Минан с командой. Капитан Грист приказала им вычистить палубу и приготовиться поднять паруса. Матросы, недовольно ворча, принялись за дело. Джорим догадался, что, судя по обрывкам разговоров и широко раскрытым глазам моряков, никому из них не по нраву оставаться на корабле, который покинули их товарищи.

— Капитан, сколько было людей на судне?

— Две сотни. — Она пригнулась и начала спускаться в камбуз.

Огонь в плитах угас, в большом черном котле, из которого торчала деревянная ложка, обнаружился холодный слипшийся рис. Энейда ухватилась за ложку и попыталась вытащить ее, но не преуспела, — ложка просто сломалась пополам.

Мгновение она разглядывала сломанный черенок, потом сказала:

— Что бы здесь ни случилось, это произошло не позже вчерашнего утра. Давайте смотреть дальше.

Джорим повернулся и прошел мимо лестницы в длинное помещение под главной палубой. Там покачивалась сотня пустых гамаков. Одеяла валялись на полу, свешивались с гамаков. На первый взгляд все выглядело так, словно матросы только что проснулись и бросились выполнять срочное задание, но вот-вот вернутся, чтобы заправить постели, накрыть столы и насладиться горячим завтраком.

Джорим поддел носком сапога одно из одеял. Оно было жестким и словно прилипло к полу.

— Мне это не нравится.

Энейда обернулась.

— Кровь?

— Полагаю, да.

Она кивнула.

— Мне тоже так кажется. Запах.

Она начала пробираться между гамаками в направлении кормовой части корабля, по дороге заглядывая во все каюты. Деревянные щеколды и наличники были искорежены, в каютах царил беспорядок, словно там происходила яростная борьба. Каюты младших офицеров были залиты кровью. В каюте священнослужителя из Вентико на полу валялась окровавленная накидка, изорванная в клочья.

Энейда наклонилась над накидкой. Джорим рассматривал царапины на двери.

— Взгляните, здесь, на уровне плеч… словно кто-то ломился в дверь и…

Джорим протянул руку и снял с двери чешуйку размером с ноготь на его мизинце.

— Это чешуя какой-то рыбы. Но такой рыбы я никогда не видел.

Энейда выпрямилась.

— Нечасто мне попадалась рыба с когтями. Идемте дальше.

Дверь, ведущая в корабельный лазарет, была цела, но и на ней виднелись чешуйки на уровне человеческого плеча. Энейда сняла с пояса нож и, просунув его в щель между дверью и косяком, подняла засов. Отодвинув подпиравший дверь тяжелый сундук, они протиснулись в узкую щель и вошли внутрь.

Лазарет представлял собой довольно просторную каюту. Здесь было достаточно места для двух коек для больных и постели лекаря. Вдоль задней стены громоздились сундуки, в углу стоял рабочий стол. Две дальние койки были пусты. Но не третья.

На ней лежало тело дородного человека. Распухший язык вывалился изо рта, на губах застыли белые потеки высохшей пены. Возле кровати валялись осколки разбитой глиняной чашечки. Под ними на полу расплылось темное пятно.

Энейда прикоснулась к его щеке тыльной стороной запястья.

— Он мертв.

— И, кажется, он сделал это собственными руками.

Она взяла со стола бумажный пакет и прочла надпись.

— Сердцецвет.

— Это лекарство от морской болезни. Йезол постоянно его принимает…

— Да, но он его разбавляет во много раз. Пакет наполовину пуст. Он хотел умереть наверняка, и быстро. — Она перелистала страницы журнала, захлопнула его и пробурчала:

— Он был напуган достаточно, чтобы покончить с собой, но ничего не записал в журнале.

За дверью раздалось топотанье. Шимик подпрыгнул, ухватился за край люка и повис. Его когти царапали обшивку, сдирая тонкие полоски дерева.

— Итти-итти, каппитана Нейда итти, Джрима итти! — Он выпрыгнул из люка, перевернувшись в воздухе, и помчался в сторону носовой части корабля.

Джорим и Энейда поспешили за ним, но им мешали гамаки. Шимик ждал их на лестнице, ведущей на нижний этаж. Он выглядывал наружу, высматривая их. Когда они миновали последний гамак, фенн ринулся вниз по ступенькам. Джорим с капитаном кинулись за ним. Он последний раз бросил на них взгляд и повернулся к открытому люку, ведущему в оружейную кладовую.

Энейда первой добралась до люка и остановилась. Шимик прижался к ее ногам, так что она споткнулась бы о фенна, если бы решила пробраться внутрь. Но ей, казалось, хватило беглого взгляда. Ухватившись за край люка и немного наклонившись вперед, она посмотрела вниз, а затем выпрямилась и обернулась.

— Думаю, Мастер Антураси, я уступлю вам право первого голоса.

Она отступила и Джорим смог заглянуть внутрь. Кладовую освещал лишь свет, льющийся из открытого люка. Этого было достаточно, чтобы разглядеть тела, распростертые на полу. Одно принадлежало лысому человеку в одежде матроса. В руке у него был зажат кузнечный молот. Большая часть его лица превратилась в кровавое месиво, левый глаз вытек. Ворот платья был порван, кузнец лежал в застывшей луже крови, вытекшей из перерезанной сонной артерии.

Но не это зрелище остановило Джорима от того, чтобы спуститься вниз. Рядом с мертвым кузнецом на полу распласталось существо, убившее его. Оно отдаленно напоминало человека, — правда, его руки и ноги в поперечном сечении скорее были четырехгранными, а не округлыми. То же самое можно было сказать о длинном хвосте и туловище, сужавшемся в области груди. Точно определить форму головы не представлялось возможным, поскольку удар молотом почти расплющил ее. Тело покрывала серебристая чешуя. Некоторые чешуйки наполовину отошли и поблескивали на свету.

Между пальцами на лапах существа виднелись перепонки. Длинные пальцы заканчивались острыми когтями, — должно быть, с их помощью оно и убило корабельного кузнеца. Джорим рассмотрел также острые треугольные зубы, — удар молота выбил некоторые из них.

Он указал на странное существо.

— Вот и чешуя. Вон там, полагаю, у него жаберные щели.

— Согласна. Так что это такое?

Он покачал головой.

— Понятия не имею. Даже не припомню, чтобы о чем-то подобном говорилось в сказках или легендах. Но чем бы оно ни было, оно приспособлено к жизни в море. Может быть, именно из-за этих созданий корабли, отправившиеся на юг, редко возвращались? Впрочем, в этом я сомневаюсь.

— Почему, Мастер Антураси?

Он выпрямился и посмотрел прямо ей в глаза.

— Если допустить, что стаи этих человеко-акул нападали на экипажи кораблей и уносили их тела в море, придется принять во внимание еще кое-что. Они охотятся очень успешно. Это означает, что у них есть некоторые навыки. Очевидно, они и прежде нападали на людей. Они знают, что на кораблях можно хорошо поживиться, и знают, как именно надо действовать.

Энейда кивнула.

— Звучит убедительно.

— Но если они занимаются этим в течение сколько-нибудь продолжительного времени, они успели бы распространиться. Им ничего не стоило бы целиком вырезать поселения вроде того, на Эсги. Они заходили бы и в населенные дельты больших рек. Мы услышали бы рассказы о них, узнали бы, что они существуют, до того, как столкнулись с ними.

— Очень может быть, Мастер Антураси. Но, возможно, они обитают только в более холодных водах?

— Когда-то считалось, что турасиндцы не могут жить нигде, кроме своих холодных и засушливых равнин. Но когда их стало чересчур много, выяснилось, что могут. — Джорим покачал головой. — В прошлом мы о них ничего не слышали. Но, держу пари, в будущем нам придется столкнуться с ними еще не раз.

Энейда потерла лоб рукой.

— Две сотни наших людей убиты. И только один из них мертв. Как это могло получиться?

Джорим наклонил голову.

— Возможно, были еще убитые, но они забрали тела сородичей.

— Думаете, они ко всему прочему еще и каннибалы?

— Не знаю. Нужно вскрыть эту тварь, тогда, может быть, что-нибудь прояснится.

Капитан уперлась руками в бока и прищурилась.

— Так сделайте это. Я хочу знать, кто они такие, и во что мы влипли.

Шимик поднялся с четверенек и принял ту же позу, что и Энейда. Он посмотрел на нее, на лежащие тела и покачал головой.

— Деммо. Большое деммо!

Глава тридцать восьмая

Семнадцатый день Месяца Медведя года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Долосан.

Через пять с половиной недель после того, как они убили чудовищную змею и ее потомство в Теларунде, путники продолжали медленно двигаться на запад. Келес Антураси был причиной тому, что они ползли, словно черепахи. Идти слишком быстро он не мог. Спешка повредила бы его работе. Моравен соглашался, что, хотя его личная задача состояла в уточнении мест торговли древним оружием, исследование земель Долосана должно было стать ключом к ее выполнению. Мнение Моравена по этому поводу лишь отчасти успокаивало Кираса, который еще не оправился от битвы, но упорно отказывался это признавать.

На самом деле всем шестерым требовалось время, чтобы прийти в себя. Боросан, казалось, чувствовал себя хуже всех, хотя он и остался совершенно целым и невредимым. Он оплакивал свой танатон, словно тот был его любимым домашним псом. Больше всего Боросан переживал из-за того, что джианригот не справился с заданием, и он бесконечно извинялся перед остальными за последствия своей неудачи. Моравен предположил, что танатон не смог убить змею, поскольку вместо одной цели в крепости его ожидало множество, но и эти соображения не утешили Боросана. Он поклялся, что соберет танатон получше; остальные дружески подшучивали над ним, но в душе надеялись, что еще одна подобная змея, чтобы проверить новый джианригот, им по дороге не встретится.

Необходимо было помогать картографу, чтобы работа Келеса шла успешнее. Они посещали поселения западного Солета и Долосана и разговаривали с местными жителями, чтобы узнать побольше о здешних местах. Если это было возможно, нанимали проводника, который указывал им дорогу к следующему селению или любопытным местам в окрестностях. Они двигались все дальше на запад. Поселения стали редкими, а любопытные места попадались все чаще. Это еще больше замедлило путешествие.

Сначала они составляли приблизительное представление о местности, потом принимались за подробное исследование. Келес старался поточнее определить скорость их передвижения и пройденные расстояния. Глаз у него был наметанный, и он измерял расстояния, прося Тайриссу доехать на лошади до нужного места и прикидывая, насколько уменьшилась ее фигура. Келес записывал все, любую мелочь: отмечал расположение ручьев и пещер, перечислял виды рыбы, встречающейся в местных водоемах, подсчитывал количество сухого валежника на акр земли.

Когда Боросан бросил убиваться по танатону, оказалось, что его умения могут принести немалую пользу. Он починил своего мышелова и собрал новый танатон, поменьше прежнего, примерно с волка размером. Он задавал им точную скорость, а затем посылал в определенное место и обратно, таким образом очень точно измеряя расстояния. Джианриготы могли даже вычислять высоту деревьев и скал.

Даже вирук им помогал. Рекарафи называл им древние вирукианские имена гор и рек. Он указывал им на беспорядочно наваленные груды камней, которые когда-то были грозными крепостями вируков. Он знал даже, где леса когда-то были вырублены вируками или людьми, а потом снова восстановились.

Когда Келес увидел вирука, поднявшегося над трупом чудовища, — Рекарафи сказал, что на их языке оно называлось «этхарсааль», — сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от ужаса. Он был уверен, что вирук явился убить его, чтобы отомстить — за произошедшее в столице или за погибших от руки его брата сородичей. Желудок Келеса свело коликой, он перегнулся пополам, его стошнило.

Воин и в самом деле пришел за ним, но не для того, о чем подумал Келес. Он объяснил Тайриссе и Моравену, что супруга послала его защищать Келеса. Нессагия предположила, — и это было верно, — что Келеса не отправили бы в Пустоши, если бы не случай на приеме; таким образом, его безопасность стала для ее супруга делом чести. Рекарафи догадался, что они поедут через Йелот, и поджидал их там. Он так и не объяснил путникам, как ему удалось так быстро добраться до главного города Солета. Келес полагал, что дело не обошлось без магии, и недоумевал: как людям удалось вырваться из-под власти таких могущественных хозяев?

Вирук очень помогал им, но вместе с тем был и величайшей помехой. Келес не мог находиться рядом с ним дольше пяти минут. Однажды он совершил большую глупость: выпил воды из реки ниже по течению от Рекарафи. Вода, которой касался вирук, оказалась для Келеса ядом, — он ужасно мучился первые два дня, будучи вообще не в состоянии двигаться, и весь остаток недели чувствовал себя больным. Ему снились кошмары, все чаще и чаще он просыпался неотдохнувшим, со страшной головной болью, чувствуя себя так, словно во сне был привязан к лошадям, и те всю ночь таскали его по кочкам.

Головная боль и болезненные ощущения мешали ему передавать сведения деду. Много раз он просто был не в состоянии сосредоточиться, а если все же удавалось связаться с Киро, то ненадолго, и Келес чувствовал, что связь очень слабая. Он привык к тому, что дед требовал от него новостей, но теперь старик делал это все реже. Келес объяснял это тем, что в случае удачи он старался сразу сообщить Киро обо всем, что удалось сделать, и деду просто требовалось время, чтобы разобраться. О том, что, возможно, дед просто стареет и его ум теряет былую живость, Келес даже и думать не хотел.

Вместо того чтобы размышлять о возрасте Киро, Келес ухватился за другую мысль. Возможно, думал он, дело не в них с дедом, а в особенностях Долосана. Над Долосаном прокатилась первая волна магии после сражения в Иксилле. Последствия были очевидны. Катаклизм исковеркал здешние места. Над землей возвышались широкие скальные плато, небо пронзали гигантские каменные пики. Их края были как будто оплавлены. Магия обрушилась на Долосан, сметая с лица земли горы, разрушая камень и изменяя все, чего коснулась.

Келес не поверил бы сам себе, если бы не проводил точных измерений. Кое-где огромные валуны сами собой двигались по ночам, и с утра начерченные Келесом накануне карты уже не соответствовали действительности. Он отправлялся проверить, не откатил ли их кто-то, — Келес и представить себе не мог, кто именно, — в сторону, но никаких следов на земле не было. Он пометил северную сторону одного из таких камней мелом. На следующий день метка оказалась точно с противоположной стороны. Она переместилась, а выступ на камне, который Келес и обвел мелом, — нет.

Долосан пропитался магией насквозь; с годами ее действие ослабло, но не исчезло окончательно. В одной из долин они обнаружили рощицу медных деревьев. Более того, их ветви и стволы вяло колыхались, словно водоросли на дне моря. Компания путников приостановилась у края рощицы, раздумывая, стоит ли туда соваться, или они рискуют утонуть в невидимой жидкости. Они все же въехали туда и почувствовали сопротивление, заставившее их двигаться медленнее. Голоса их стали глуше. Келес чувствовал, как невидимое течение колышет его волосы и края одежды.

Он осматривался, пытаясь увидеть растения и животных, обитавших здесь. Как это место изменило их? Может быть, птицы здесь огнедышащие, и они расплавляют дыханием медные ветки и листья, чтобы вить из них гнезда? Возможно, они стали похожи на рыб, и не летают, а плавают в этом странном подобии жидкости. А вдруг здесь могли бы жить и настоящие рыбы? Он не находил ответа на эти вопросы, но, задавая их себе, начал лучше понимать своего брата, его страсть к исследованию мира. Для Келеса такие вещи всегда были частью земли; для Джорима они и были землей.

Они прошли еще немного на запад и оказались в настоящих Пустошах. Днем над этими местами словно струился горячий воздух, — хотя в одной из долин изо рта у них пошел пар от мороза, а земля в другой на ощупь напоминала раскаленный металл. Холмы перемещались, — неспешно, но заметно, словно одеяла, под которыми ворочаются спящие дети. Иногда Келесу попадались знакомые растения, но они были либо больше, либо меньше обыкновенного размера. Цветки часто не соответствовали размерам всего растения и были окрашены в немыслимые яркие цвета.

Боросан Грист был счастлив, оказавшись в Пустошах, а Рекарафи и Кирас еще больше помрачнели. Для джианридина Пустоши были местом, где сохранилась магия, и где можно было отыскать необходимый для изобретений таумстон. Рекарафи же смотрел на земли, где когда-то жил его народ, и не узнавал их. Для Кираса это была колыбель магии, угрожавшей мастерству, которое он с таким усердием совершенствовал.

Однажды вечером Кирас был особенно раздражителен. Днем жаркое солнце напекло ему обожженную змеиным ядом щеку. Кирас отшвырнул ногой в сторону приблизившегося мышелова и прошипел:

— Уберите от меня эту мерзость.

Боросан удивленно поморгал.

— Мерзость? Он убил одну из тех змей с той же легкостью, что и вы!

Юноша покачал головой.

— Он убивает бесчестно, не имея понятия о том, что делает. Это мерзкое создание не представляет, что творит!

Моравен подкинул в огонь сухую палку.

— Вы неправы, лирсеррдин Дейот. Раз это творение Мастера Гриста, разве не он несет ответственность за действия джианригота?

— Согласиться с этим, Учитель, означало бы признать, что кузнец, выковавший мой меч, отвечает за его дальнейшую судьбу в большей степени, чем я. Изначально меч может поражать кого угодно, но выбор остается за мной. И за последствия отвечаю я.

— А вам не кажется, что и Мастер Грист отвечает за последствия? Вспомните, он ведь извинялся за неудачную попытку своего танатона убить чудовище.

Кирас прижал к правой щеке мокрую тряпицу. Яд змеи обжег его, кожу от уголка губ до глаза словно опалило огнем.

— Я помню, Учитель. Мастер Грист отвечает за свой джианригот, но найдутся и такие, кого это не будет беспокоить. Вы ведь видели танатон в действии. Представьте целую группу таких машин, охраняющую крепость, или еще хуже, — посланную выгнать жителей из их деревни. Они выполнят задание независимо от того, правильно это или нет. Они не прислушаются к уговорам, их невозможно будет убедить, что их хозяин жесток и несправедлив.

Тайрисса раскатала на земле одеяло.

— Боитесь, что джианриготы заменят ксидантцу?

— Нет. Это невозможно.

— Тогда чего же вы боитесь?

— Я ничего не боюсь. Но джианри дает необученным людям возможность обладать искусством, для постижения которого требуются годы. Всякое уважение к мастерам исчезнет. Усердные тренировки останутся в прошлом. Люди перестанут уважать магию, бояться магии, и это откроет дорогу для возвращения ваньешей.

Келес, вспомнив, как они часами спорили о подобных вещах с братом и сестрой, поднял руку.

— Простите, Кирас, но вы перескакиваете от одного к другому. Если джианриготы будут работать на людей, это вовсе не означает, что все захотят стать волшебниками.

— Ничего подобного я и не говорил.

— Но подразумевали именно это. Если освободить крестьянина от необходимости возделывать землю, заботиться о посадках, собирать урожай, он сможет много чем заняться. Например, стать великим поэтом или художником, умелым гончаром или даже воином.

Кирас прищурился.

— Или магом.

Келес пожал плечами.

— Да кем угодно. Не думайте, будто люди настолько глупы, чтобы все поголовно захотели стать магами.

— Вы верите в здравый смысл в большей степени, чем я. — Кирас указал на мышелова. — Сейчас он путешествует с нами и измеряет для вас расстояния, но ведь он может работать на кого угодно, не так ли? Учиться чему-либо уже необязательно. Порвана связь между умением держать себя в руках и способностью управлять магией. Когда люди поймут, что можно так просто управлять магией, они станут использовать ее для чего угодно. Этот джианригот прокладывает для нас дорогу, а прочие поведут мир к безумию, которое уничтожит его!

Моравен Толо сдвинул брови.

— Твои мысли более чем интересны, но выводы скорее ошибочны.

Кирас уселся, держа спину прямо.

— Почему же, Учитель?

— Ты считаешь, что ваньеши — чистое зло, поскольку тебя научили так считать. Они присоединились к Нелесвину, — как и многие серридины. Воины, сражавшиеся на стороне Нелесвина, тоже были злом?

— Должно быть, да.

— Или их ввели в заблуждение?

— Это тоже возможно.

— Что означало бы, Кирас, что и некоторые из ваньешей могли быть обмануты, а не творили зло сознательно. — Моравен указал на мышелова. — Это устройство — всего лишь способ достичь определенной цели. Точно так же можно использовать и людей. Различие в том, что люди могут управлять своим поведением. Тебя должно заботить не то, как заставить людей вести себя так или иначе, а то, как убедить их в том, что они несут ответственность за свои поступки. Любые запреты рано или поздно перестанут действовать. Чувство ответственности никуда не денется.

Кирас замер в нерешительности, а затем склонил голову.

— Прошу прощения. Я недостаточно обдумал свои слова.

Взгляд Моравена стал жестче. На его черных волосах играли отблески костра.

— На этот раз необдуманные слова будут прощены. Ты позволил себе говорить бездумно, вести себя, словно джианригот, — а ведь ты сам только что говорил о том, как это опасно. Единственное, что отличает нас от них, — возможность думать. Но люди часто путают способность думать с собственно мыслью. А худшей ошибки и быть не может.

Наконец они добрались до самого сердца Долосана, оказавшись на южной стороне огромной впадины — приблизительно две сотни миль с юго-запада на север-восток и около ста пятидесяти миль с востока на запад. Внизу пестрели пятна красочного кустарника, бесчисленные овраги служили прибежищем буйной растительности необыкновенных расцветок.

Рекарафи молчал, пока они спускались по пологому склону. Через несколько миль он проговорил:

— Это был Издазар.

Келес сплюнул кислую слюну.

— «Сияющая вода»?

Вирук кивнул.

— Огромное озеро. Когда-то я плавал по нему на лодке с моей Иерарией.

Моравен развернулся в седле и взглянул на вирука, прыжками спускавшегося вниз.

— Здесь было большое поселение?

— Да-да. Давным-давно. — Рекарафи указал на север длинным когтистым пальцем. — Тавлиарх был домом для многих из нас. Когда пришел тавам алфель, вода в озере вскипела. Она испарилась и превратилась в горячее облако, разразившееся черным дождем. Все, чего касались его капли, умирало. Черный дождь уничтожил Тавлиарх. Вода стекала обратно в озеро и снова испарялась. Так повторялось снова и снова, пока озеро не высохло.

Боросан кивнул.

— Благодаря повторяющемуся испарению и выпадению дождей возникли отложения минералов. Много и пустой породы, но есть целые пласты, представляющие большую ценность. Именно здесь находят богатые залежи таумстона, хотя часто они почти не имеют никакой магической силы.

— Как это может быть? — Келес привстал на стременах и указал на растение с гроздью оперенных ягод. — Мы же возле самого Иксилла. Здесь все пропитано магией.

— Нет, Келес. Понимаешь, оказалось, что вода из этого озера была почти не способна проводить магию, — возможно, из-за примесей минералов. На нее саму магия подействовала, но это мало повлияло на землю. То, что мы видели раньше — результат непосредственного действия магии. Здесь же воды озера ушли под землю. Западнее, на высокогорьях, вы увидите еще более странные вещи, особенно в местах, где магия все еще действует. А здесь — всего лишь следы.

Особенность таумстона в том, что он может собирать и сохранять магическую энергию. Люди его выкапывают и оставляют в местах, где он может зарядиться.

Келес нахмурился.

— Зарядиться?

— Да, это довольно просто. Нужно положить кусочки таумстона в металлический ящик, укрепить наверху нечто вроде мачты, или начертить вокруг направляющие бороздки, — способов много… Потом остается только подождать.

— Подождать чего?

— Бури. Особенной бури. Небольшого магического шторма. Немного хаоса, чтобы зарядить таумстон, но не более того. К счастью, в этой котловине как раз случаются такие бури.

Моравен приподнял бровь.

— А если шторм окажется слишком сильным?

— Он убьет нас. — Боросан широко улыбнулся. — Но не стоит переживать по этому поводу. Поверьте, это будет самый незабываемый способ умереть.

Глава тридцать девятая

Третий день Празднества Нового Года — года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Мелесвин (Гелосунд).

Дезейрион.

Правитель Пируст с размаху ударил гелосундца по лицу краем своего щита. Тот отлетел. Взмахнув мечом, Правитель сделал выпад и пронзил второго воина. Лезвие вышло с громким хлюпающим звуком. Пируст отшвырнул ногой поверженного противника и двинулся дальше.

Его окружали Золотые Ястребы. Воины шли по главной улице Мелесвина, рубя и пронзая все, что было способно двигаться. Большинство гелосундцев были мертвецки пьяны и совершенно обессилены. Захватив Мелесвин, дезейрионцы никого не жалели. Мужчин убивали, женщин насиловали, детей увозили в рабство. Делазонса предсказывала, что так и будет, но даже Пируст не ожидал увидеть улицы, заваленные телами. По телам бегали крысы и бродячие собаки. Из-за закрытых ставней раздавался хриплый хохот.

План, целью которого было посеять раздор среди гелосундских чиновников и уничтожить их, полностью оправдал себя. Совет Министров Гелосунда после яростных споров избрал в качестве правителя Эйрана — никому не известного молодого дворянина со скромными запросами и миловидной сестрой, на которую многие смотрели как на верный путь к трону. Эйран вообразил себя военным гением, хотя прежде выигрывал разве что битвы, в которых участвовали игрушечные солдатики. Отряды Дезейриона, покинувшие Мелесвин, сопротивлялись еще меньше, чем его воображаемые противники, так что он вместе с плохо обученным войском беспрепятственно вошел в город.

Пируст предполагал, что они атакуют Мелесвин позже, однако слухи о непорядках заставили его выступить раньше. Генерал Падес, который сам рассчитывал на пост правителя Гелосунда, заявил о своих правах на товарные склады, расположенные вдоль реки, и запер их. Эйран отозвал отряды, охранявшие Южные Врата, чтобы противостоять мятежному генералу.

Оставшиеся в городе необученные юнцы и калеки даже не успели поднять тревогу. Темные Ястребы прикончили их и вошли в южную часть Мелесвина. Они переходили от дома к дому, перерезая глотки одну за другой, пока не осталось никого. Золотые Ястребы, Горные Ястребы и Серебряные Ястребы вошли в город вслед за ними и заполнили улицы. Золотые Ястребы и Темные Ястребы, двигаясь с двух сторон, сошлись в центре города, возле дворца губернатора. Еще два отряда заняли восточную и западную части города, чтобы перехватить генерала Падеса и его людей с севера.

На подходах к дворцу обнаружились стражи. У большинства воинов был такой вид, словно они едва успели натянуть на себя первую попавшуюся одежду и схватить мечи. Они не понимали, кто на них напал и зачем; некоторые кричали, что их предал Падес. Те, кто вырвался из сражения на севере, сложили оружие в надежде на пощаду.

Пощады они не дождались.

Пируст ехал по улицам города. Он прижимал к себе щит так крепко, что скорее потерял бы руку, чем выпустил его. На черных доспехах сверкало изображение Золотого Ястреба. Пируст даже приказал, чтобы при росписи не забыли про два недостающих пера. Его советники считали, что это неблагоразумно; Пируст полагал, что гелосундцы, скорее всего, все равно не поймут значения этого знака. Но ему все же приятно было увидеть, что многие из Золотых Ястребов стерли и на своих щитах два пера на том же самом месте, чтобы запутать противника, дать ему вместо одной главной цели — множество, и защитить своего Правителя.

На улицах появлялось все больше гелосундских воинов, — полуодетых, с заплывшими глазами. Самые мудрые из них, бросив взгляд на вооруженное до зубов войско Пируста, спешили спастись бегством. Но их участь все равно была предрешена, — Темные Ястребы не жалели никого. Прочие, со свойственной гелосундцам слепой верой в свою удачу, выкрикивали воинственные кличи и бросались в атаку.

Их крики обрывались, превращаясь в стоны, затем в глухие удары падающих тел о землю. И наступила тишина.

На ступенях, ведущих во дворец, стояло несколько гелосундцев. Они размахивали копьями и мечами, пытаясь приготовиться к бою, но при этом тряслись, в точности как дворняжки, обгладывающие трупы погибших на улицах Мелесвина. Если бы у них были хвосты, то они были бы трусливо прижаты к животам.

На мгновение Пируст почувствовал жалость. В судьбе этих людей был повинен Правитель Кирон. Возможно, увидев его воинов, они это осознали. Солдаты, купленные Кироном, защищали Наленир. Лучшие из них — Керу, никогда даже не участвовали в сражениях. Если бы наленирский Правитель позволил им вступить в бой, битва за Мелесвин действительно была бы серьезной.

Я мог бы даже испугаться.

Пируст выхватил меч. Клинок лязгнул, задев о край щита.

— Без пощады!

Он отдал приказ тихим голосом, и его слова быстро разошлись по рядам воинов. Снова раздался звон меча о край щита, и Пируст бросился вперед.

В ответ гелосундцы метнули копья. Они упали на землю перед Пирустом, — бросавшие были слишком слабы. Одно все же ударило воина, бегущего рядом с Правителем. Остальные просвистели над головами дезейрионцев, не причинив никому из них вреда. Гелосундцы, глядя на целых и невредимых Ястребов, поняли, что лучше уж было приберечь копья для рукопашной.

Пируст поднял щит, защищаясь. Удар сплеча заставил его вздрогнуть; клинок вошел в край щита, но все же Правитель устоял. Гелосундец рывком освободил свой меч, но к этому времени Пируст размахнулся и разрубил левую скулу противника. Тот закричал и упал, увлекая за собой еще одного гелосундца. Два быстрых взмаха мечом, — и оба были мертвы. Их тела покатились по мраморным ступеням, окрашивая их алым, — словно устилая лестницу для Пируста красной ковровой дорожкой.

Солдаты, обогнув кучку гелосундцев, распахнули двери. Изнутри градом посыпались стрелы. Воины отпрянули; у кого-то было проткнуто горло, у кого-то руки или ноги. Но все больше людей обрушивалось на защитников дворца, и к тому времени, когда Пируст прорвался к дверям, шестеро или семеро лучников лежали мертвыми.

Пируст помог подняться воину, раненному в ногу. Тот наклонился, выдернул стрелу из раны и презрительно отшвырнул.

— Это всего лишь царапина, мой господин!

— Это знак доблести. — Пируст начал медленно взбираться по ступеням, подстраивая свою поступь под шаги раненого. Остальные Золотые Ястребы опередили их и, взлетев по ступеням, подошли ко входу в главный приемный покой. Пируст поднял руку, и воины, приготовившиеся было взломать дверь, остановились.

Правитель стал возле дверей и постучал по медной поверхности рукоятью меча.

— Правитель Эйран, это Пируст. Я пришел вернуть свой город. Откройте двери, и мы не причиним вам никакого вреда.

Не услышав ответа, он нахмурился. Обернувшись, он повелительно взмахнул мечом, и солдаты расступились, освободив пространство перед дверью.

— Постойте.

Снова повернувшись к дверям, Пируст отступил в сторону, убрал меч в ножны и кивнул солдатам.

— Теперь открывайте.

Они навалились на веревки, привязанные к ручкам. Двери медленно раскрылись, словно занавеси в театре. Град стрел обрушился на двери и пол. Пируст наклонился, поднял одну и рассмеялся. Зажав стрелу в правой руке, он перешагнул через порог и вошел в покои.

Помещение было слишком маленьким, чтобы показаться кому-то величественным. Однако отделанные мрамором и гранитом пол и подиум возле дальней стены впечатляли. Сочетание камней образовывало рисунок — Гелосундского Пса. Отец Пируста, захватив город, повелел оставить мозаику в неприкосновенности — она придавала залу определенное благородство. Но фрески на стенах были переписаны, и теперь изображали сцены из великого прошлого Дезейриона. Пируста позабавило, что его собственный портрет на восточной стене был испорчен — лицо стерлось от постоянных ударов чем-то вроде медного сосуда с зазубренными краями.

На полу между подиумом и мозаикой неуклюже развалилось несколько очень молодых и очень крепко выпивших гелосундцев. Это напоминало насмешку над заваленными трупами улицами города. Там, снаружи, мертвые тела тонули в лужах крови, мочи и испражнений; дворяне же захлебывались в пролитом вине и собственной рвоте. Их оружие, — ни на одном клинке не было и следов битвы, — было небрежно свалено в углу. Их разбросанной одеждой испуганно прикрывались женщины, с ужасом глядевшие на Пируста широко открытыми глазами. Около полудюжины дворян, в том числе и новоиспеченный Правитель, — нашли в себе силы подняться и выстрелить; однако никто из них не натянул луки во второй раз, и только двое стояли, нащупывая в колчанах стрелы.

Пируст поднял вверх подобранную стрелу.

— Попытаетесь еще раз?

Ответом ему был грохот падающих на каменный пол луков. Их хозяева, пепельно-бледные, свалились вслед за своим оружием. Только Эйран оставался на ногах, но и он шатался и в страхе сглатывал слюну. Пируст сверлил его взглядом, приближаясь, и медленно вертел в пальцах стрелу. С каждым его шагом гелосундец дрожал все сильней.

Пируст посмотрел за его спину, — на сидящую в кресле губернатора молодую женщину. Обликом она в точности напоминала Керу, правда, была не так высока ростом и широкоплеча, как они. Светлые волосы, ледяной взгляд, в котором сквозила неприкрытая ненависть. Пируст ускорил шаги; миновав Эйрана, он взошел по ступеням к трону. Отбросив стрелу, он схватил женщину за горло и слегка приподнял. Она молчала.

Его окровавленная перчатка запачкала ее кожу. Она сглотнула, он ощутил движение под своими пальцами. Он чувствовал, что ее жизнь в его руках, слышал биение ее сердца. Только сузившиеся зрачки да легкое трепетание изящно очерченных ноздрей выдавали ее чувства.

Она плюнула ему в лицо.

Пируст отпустил ее и вытер плевок со щеки, потом размахнулся и ударил ее. Голова ее дернулась, она невольно откинулась на спинку кресла, но сдаваться не собиралась. На правой щеке краснело пятно от пощечины. Она выпрямилась, глаза ее сузились.

Пируст поднял руку, словно защищаясь.

— Не вздумай снова плеваться. Я буду разочарован. Не думай, что наказание не последует.

Он повернулся, умышленно показывая ей спину, и спустился по трем ступеням вниз, туда, где все еще стоял ее брат. Рука Пируста тяжело легла на плечо Эйрана. Слегка нажав, он мог бы заставить Правителя упасть на колени. Вместо этого он крепко ухватил его и, держа перед собой, зашептал прямо ему в ухо:

— Ты обязан жизнью сестре. Вот ведь как, а? Сам по себе ты никому не интересен, в отличие от нее, неважно, что корона на твоей голове!

Пируст обернулся и взглянул на девушку.

— А ты, Джейсаи? Когда твоего брата избрали правителем, сделали ли тебя правительницей?

Она свирепо посмотрела на него.

— Нет.

— Тогда я сделаю.

Эйран сбросил его руку со своего плеча.

— Нет!

Пируст протянул левую руку и заставил юного Правителя развернуться. Голос его был холоден.

— Ты должен кое-что понять, Эйран. Ты трус и глупец. Ты говоришь мне — «нет», но ты ничего не можешь поделать. Видишь ли, если бы я решил взять твою сестру прямо сейчас, на этом самом кресле, я мог бы заставить тебя держать ее, и ты бы держал. Взгляни на нее. Она знает, что я прав.

Эйран вздернул голову и встретился глазами с обжигающим взглядом сестры. Упав на колени, он наклонился вперед, и его стошнило на сапоги Пируста.

Правитель Дезейриона пнул его, перевернув на бок, — в меньшей степени, чтобы он не захлебнулся, в большей, — чтобы вытереть обувь, и снова поднялся по ступеням.

— Ты, Джейсаи, — графиня, герцогиня, или как они там тебя назвали в своем безрассудстве, — станешь Правительницей Дезейриона. Таким образом ты немедленно получишь одну вещь: жизнь твоего брата. Я присмотрю за тем, чтобы его и его приспешников, когда они протрезвеют, посадили на лошадей и препроводили в места, откуда они смогут беспрепятственно добраться до Наленира. Ты получишь второе преимущество, когда мы поженимися: мир на твоей земле. Больше никаких нападений на твои народ. Никакого вынужденного переселения.

Джейсаи сверкнула глазами, и на мгновение Пируст смолк. На ее лице была написана ярость, без сомнения, — но и честолюбие. Ее глупый брат опьянел от собственного успеха и удачи в Мелесвине, но она оставалась совершенно трезвой. Она намеревалась подняться к вершинам власти.

— Ты мне не доверяешь. Что ж, это мудро. Но со временем ты поймешь, что можешь мне довериться. — Пируст подошел к ней и взял за руку. — Ты получишь и еще кое-что. Роди мне сына, и он станет править Гелосундом, как должен был править твой брат. Ты будешь наместницей.

Она наморщила лоб.

— Почему вы предлагаете мне Гелосунд?

— Если я не сделаю этого, ты будешь всю жизнь меня ненавидеть.

— Уверяю, мой господин, я всегда буду ненавидеть вас.

— Но будешь терпеть, — ради спасения своего народа. И моему народу станет полегче жить. Не слишком роскошное приданое, но мне подойдет.

Джейсаи вздернула подбородок.

— Полагаю, господин, вы умолчали о самом главном подарке, который вы получите в придачу ко мне.

— И что же это?

— Если я стану править Гелосундом, у вас будут развязаны руки для всего остального. — Она улыбнулась. — Вы сделаете меня правительницей, вы подарите мне Гелосунд, но я сделаю вас Императором.

Пируст прикусил язык, чтобы спрятать улыбку.

— На Празднестве новых начинаний это, возможно, самое лучшее. Следующий год обещает быть примечательным, честное слово.

Глава сороковая

Третий день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Волк Бури».

Южные Моря.

С тех пор, как они нашли потерявшегося «Лунного Дракона» со странным созданием на борту, путешествие стало довольно безрадостным. Отчасти в этом виновато было течение, уносившее корабль все дальше на юг. Море стало враждебным, погода ухудшилась. Заметно похолодало. Шимик принялся отращивать густой мех. Палубу часто покрывала тоненькая скользкая корочка льда, что добавляло опасности и без того непростой жизни на судне.

Капитану Грист хватило бы и соображений Джорима насчет морского дьявола, но картограф созвал на «Волка Бури» ученых, чтобы вместе исследовать неизвестное существо. Они вскрыли его и поместили различные органы в сосуды с жидкостями, чтобы сохранить, зарисовали части тела, обследовали когти существа и обнаружили на них яд, напоминающий яд вируков. Он вызывал у мелких животных паралич, и исследователи предположили, что многие из экипажа были обездвижены ядом и, следовательно, не смогли оказать напавшим на них тварям никакого сопротивления.

В желудке морского дьявола обнаружились полупереваренные рыбьи кости и остатки человеческих пальцев. Похоже, что остальные члены экипажа никогда не найдутся. Кусочки плоти существа скормили кошкам и нескольким пойманным крысам. Никто не отравился. Кошки ели мясо с удовольствием, но люди не пылал желанием к ним присоединиться.

Однако в целом исследование мало что дало. Единственное, в чем ученые могли быть уверены, — ничего подобного им прежде видеть не доводилось. Предлагались самые разные объяснения, выдвигались теории происхождения невиданных созданий. Некоторые считали, что боги остались недовольны людьми и создали морских дьяволов, чтобы они вытеснили тех с лица земли. Другие говорили о еще более отвратительных и странных вещах, — будто бы пропавшие без вести моряки предавались непристойным удовольствиям с морскими женщинами, и так появились полулюди. Джорим продолжал придерживаться мнения, которым поделился с Энейдой: они встретились с прежде неизвестной людям расой. Его беспокоило отсутствие хоть каких-то упоминаний о них в легендах или сказках, но он с этим смирился. Ничего другого, кроме внезапного решения богов породить новых существ, он придумать не смог, но такое объяснение его не удовлетворяло. Он не верил во вмешательство богов в дела земные.

Джорим помнил последний разговор с Келесом накануне отъезда. Келес предположил, что Императрица Кирса до сих пор жива и остается в Иксилле, чтобы сдерживать нечто, угрожающее бывшей Империи. Келес даже допускал, что Катаклизм открыл дверь в другой мир и впустил сюда то, с чем люди прежде не сталкивались. Джорим не слишком-то поверил брату, однако его гипотеза хоть как-то объясняла, почему о морских дьяволах прежде никто не слышал.

В конце концов Джорим махнул рукой на рассуждения и просто смирился с фактом их существования. Не так важно понять, откуда явились эти создания, как определить, где они обитают и что намерены делать в будущем. То, что они смогли, напав на корабль, перерезать всю команду и почти без потерь исчезнуть, пугало Джорима. Возможное нападение на «Волка Бури» беспокоило его куда меньше, чем мысль, что дьяволы могут появиться на каком-нибудь населенном людьми островке или зайти в речную дельту и приняться опустошать поселения.

В течение месяца Медведя они нашли еще несколько островов архипелага и каждый раз посылали отряд на разведку. Им попадались следы обитания людей, но и только. Селения опустели много лет назад. На одном из островов удалось набить диких свиней и изрядно пополнить запас свежего мяса, так что Новый Год отпраздновали с размахом. Само количество свиней означало что морские дьяволы никогда не бывали на этих островах, и все вздохнули с некоторым облегчением.

Празднества в честь наступления Нового Года прошли без штормов. Это было приятно, хотя и очень необычно. Впрочем, никто не жаловался. Все праздновали. Люди обменивались подарками, в основном, безделушками, изготовленными собственноручно в краткие минуты отдыха; дарили украшенную ручной вышивкой одежду, исполняли для развлечения экипажа серенады. Повара превзошли сами себя, приготовив нечто необыкновенное из скудных корабельных припасов.

Шимик тоже подготовил подарок для команды «Волка Бури». Оказалось, что Алоция, одна из наложниц, ученица Госпожи Нефрита и Черного Янтаря, целыми днями учила фенна танцу. Джорим не возражал, когда она просила отпустить с ней Шимика, поскольку был занят исследованием найденного существа. Только теперь, когда Шимик предстал перед всеми, одетый в голубое платье с вышитыми золотыми тиграми, Джорим понял, что понятия не имел, чем они с Алоцией все это время занимались.

Традиционный танец, носивший название «Чедолонг-дей», обычно исполнялся в честь наступления Нового Года юной женщиной в возрасте невесты, искавшей жениха. Это был танец-обольщение, предполагающий плавные, быстрые движения, показывающий всю прелесть и чувственность девушки. Джорим много раз видел этот танец на землях Девяти и за их пределами.

Но он никогда не видел такого исполнения, как у Шимика. Изящные, утонченные движения превратились в олицетворение силы и гордости. Исполняющая танец девушка была тигрицей, скользящей по лесу в поисках самца. Она не обращала внимания ни на что другое, а Шимик стал охотящимся тигром. Он прыгал и кувыркался, снова вскакивал, его когти пропарывали воздух, оскаленные зубы сверкали. Он превратился в комок мускулов и жил, его движения были яростными и в то же время отточенными. Моряков настолько впечатлило выступление, что они испуганно отскакивали, освобождая место, когда Шимик приближался.

А потом музыка стихла, и танец закончился. Шимик снова стал самим собой. Он побежал к Алоции и запрыгнул к ней на руки. Все захлопали в ладоши. Тигриные повадки куда-то пропали, Шимик по-детски прижался к девушке. Она в ответ крепко обняла фенна; вместо воинственного рычания он что-то нежно залепетал. Восторги зрителей усилились, раздались оглушительные рукоплескания. Оба — и ученик, и наставница, — с благодарностью поклонились и пожелали зрителям счастливого Нового Года.

Представление имело такой успех, что капитан Грист распорядилась повторить его на всех кораблях. После каждого выступления на «Волке Бури» появлялась делегация с подарками. К концу месяца Тигра у Шимика собралась форменная одежда всех кораблей, а также великое множество разных безделушек. Он сложил их в деревянный ящик и, когда плохая погода заставляла его остаться в каюте, охотно перебирал подаренные вещицы.

Во время Празднества погода стояла на удивление хорошая, и плохие предзнаменования не портили путешественникам настроения, но последующий месяц оказался полной противоположностью. Чейдо, Небесный тигр, скользил во тьме, принося несчастья прогневавшим его. В дни солнцеворота густые облака затянули небо, туман накрыл флотилию; горящие на носу и корме соседних кораблей лампы были почти неразличимы в сизой мгле.

Моряки переговаривались при помощи сигнальных фонарей — способа трудоемкого, но единственно возможного. Для передачи требовалось немало времени; к тому же порой они не все понимали. Множились слухи, основанные на недомолвках и неопределенности. От праздничной радости не осталось и следа.

Их преследовали.

Все знали о морских дьяволах; новости о находке не замалчивались. Чтобы как-то противостоять страху, ученым было предписано выяснить, что за тварь нашли на «Лунном Драконе». Капитан Грист продолжала тщетно надеяться, что, может быть, кто-то все же вспомнит хоть что-нибудь. Хотя ее надежды и не оправдались, все же она полагала, что живое обсуждение и споры отвлекут моряков от мрачных мыслей. К несчастью, экипаж единодушно отвергал все предположения ученых, полагая, что раз море — их дом, то они и знают его лучше, чем кто бы то ни было. А знали они вот что: эти твари опасны, они напали на корабль и утащили их товарищей; а значит, и сейчас дьяволы могут поджидать очередную добычу — корабль, команда которого потеряла бдительность. Они могут напасть и во второй, и в третий раз, — пока не убьют всех.

Джорим понимал, что моряки непременно должны были выдумать что-нибудь эдакое, и не хотел верить россказням, но не мог не обращать на них внимания. Чувствуя стыд за то, что пал жертвой суеверий, как-то вечером, во время партии в шахматы, Джорим поделился своими мыслями с капитаном.

Она отвела глаза от доски и посмотрела на него.

— Нет надобности рассказывать вам о том, какие странные вещи могут происходить в океане. Если вдуматься, ведь океан — это всего лишь толстая пелена над огромными пространствами земли. В воздухе летают птицы, в океане плавают рыбы. А что там, внизу — мы и понятия не имеем, точно так же, как не знаем, что творится высоко над облаками. Вдумайтесь, — возможно, тогда вам придет в голову вполне трезвая мысль, что там, на дне, могут находиться империи морских дьяволов. Они нашли способ взлететь на свое небо, увидеть, что скрывается за их облаками. Они нашли нас.

Джорим зябко повел плечами, — от ее слов по спине пробежал холодок.

— Ведь сами вы в это не верите, не так ли?

— Я? Не верю. — Она сделала ход Мастером Теней. — Я не собираюсь тратить свое время и силы на то, чтобы в это верить. Но я допускаю, что такое возможно. Ответ на этот вопрос мне необходим, поскольку загадка не дает покоя моим матросам.

Где-то в отдалении, на верхней палубе, прозвучал сигнал тревоги. Они не успели отодвинуть стулья от стола, как лейтенант Минан открыл дверь в каюту капитана.

— Прошу прощения, капитан! По левому борту зеленый свет!

— Дорогу, лейтенант! — Энейда миновала его и бросилась на палубу. — Всем выполнять свои обязанности! Рулевой, четче курс!

Они побежали по палубе. Джорим поскользнулся на ледяной корочке и растянулся на досках. Поднявшись, он кинулся вверх, к носу корабля, забрался по лестнице и присоединился к капитану. Холодный ветер ударил в лицо, но Джорим не обратил на него ни малейшего внимания.

Облака расступились, показалась луна, залив все вокруг серебряным сиянием. Они увидели силуэт огромного корабля, гораздо меньше «Волка Бури», но тоже предназначенного для долгих путешествий по океану. На корабле было девять мачт, как обычно; с них свисали обрывки парусов. Джорим различил на одном из полуистлевших парусов остатки герба. Это был герб Наленира, но тех времен, когда Кирон еще не СТАЛ правителем.

Один из старых моряков вытянул руку.

— Это же «Волк Волн».

Джорим замер.

— Он пропал восемнадцать лет тому назад. На его борту находился мой отец.

— Теперь на его борту нет людей, Мастер Антураси.

Лунный свет заливал палубу старинного корабля, заполненную уже знакомыми им существами. Морские дьяволы — во всей своей красе. Они носились по палубе, прыгали, раскачивались на канатах. На «Лунном Драконе» им попался коротышка, а эти твари достигали в высоту половины среднего человеческого роста. На носу, корме, мачтах горели многочисленные фонари. Свет отражался от гладких морд дьяволов, вертящихся в неведомой безмолвной пляске.

Миллион мыслей разом взорвался в голове Джорима. Он попытался вспомнить, как выглядел его отец, и не смог. Образ отца, сложившийся из бесчисленных историй о нем, померк и испарился, когда Джорим увидел призрачный корабль, идущий параллельным курсом. Сколько тварей успело набить брюхо плотью его отца? Он не мог представить, как расскажет об этом матери, деду, сестре или брату. Мне повезет или и я пойду на корм?

Джорим очнулся от невеселого забытья оттого, что кто-то упорно дергал его за штанину. Он посмотрел вниз. Шимик протягивал ему его лук.

— Тянуть-тянуть!

Джорим мимолетно поразился, что фенн умудрился натянуть тетиву. Но эта мысль не помешала ему забрать у Шимика лук и взять стрелу из колчана, который фенн притащил на палубу. Он прицелился и выстрелил.

Стрела ушла в темноту. Джорим подумал было, что промахнулся, но тут один из морских дьяволов, скакавший по тросам, скорчился и упал вниз. Прочие замерли на мгновение, а потом набросились на лежащее на палубе тело, кусая его и разрывая когтями на части. Они растерзали сородича на куски и принялись игриво гоняться друг за другом по палубе, пытаясь отобрать добычу.

Джорим приладил к тетиве следующую стрелу. Энейда предостерегающе подняла руку.

— Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Еще одна стрела, капитан, пожалуйста! — Джорим тяжело сглотнул. — За моего отца!

Она кивнула и отошла. Он натянул лук и прицелился. Джорим медлил, пытаясь прикинуть расстояние и чувствуя, как палуба под ним вздымается и опускается. Он позволил себе слиться с этим ритмом и наконец выстрелил.

Стрела попала в цель. Мерцающий зеленым фонарь на вершине главной мачты сорвался и прочертил сияющий след в темноте, словно падающая звезда. Ударившись о палубу, он взорвался, разбрызгивая горящее масло. Палуба загорелась, огонь охватил мачту. Несколько пляшущих дьяволов превратились в живые пылающие факелы. Они, шатаясь, двигались по палубе. Корабль покачивался, и жидкий огонь распространялся все шире; воспламенялись снасти и остатки парусов, взорвался еще один фонарь, за ним следующий.

Что бы ни заставляло «Волка Волн» двигаться вперед, — оно исчезло. Охваченный пламенем корабль развернуло бортом по ветру. Облака на небе сомкнулись, но судно оставалось видимым, вздымаясь на вершину огромных валов, и пропадало, проваливаясь вниз. Они видели пылающий корабль целиком, а в следующее мгновение — напоминавшие горящие свечи мачты. Наконец даже мачты стали не видны. «Волк Волн» исчез.

Энейда Грист повернулась к Джориму.

— Видимо, стоит поздравить вас с удачным выстрелом?

Он покачал головой.

— Я был бы счастлив знать, что это были последние морские дьяволы, встретившиеся по пути. Но не думаю, что это так.

— И я не думаю. — Она вздохнула. — На самом деле очень похоже, что вы только еще больше разозлили их.

Глава сорок первая

Третий день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Долосан.

Противная естеству природа западных пределов Долосана по дороге в Иксилл беспокоила Моравена, он сам от себя такого не ожидал. В жизни ему довелось многое повидать, но ничего, вроде Пустошей, встречать прежде не доводилось. В то же время все вокруг казалось ему смутно знакомым, напоминавшим полузабытый сон.

В западных пределах встречались места, которые, казалось, вообще не имеют отношения к этому миру. Путникам потребовался день, чтобы пересечь заросшую темно-бордовыми растениями с тяжелыми голубыми цветами долину. Их стебли и листья пульсировали. Лошади отказались есть эти растения. Тайрисса сорвала цветок, и тут же словно рябь прокатилась по долине: цветы поочередно захлопнулись длинной полосой. Келес раскопал почву, и они уверились, что корни растений объединены, образуя сеть.

А потом долина начала смещаться. Двигалась сама земля, долина углублялась, принуждая путников поторопиться. Ни разу, впрочем, дело не доходило до грани, за которой им угрожала бы опасность быть раздавленными. Изменения происходили неторопливо и мягко. Моравен чувствовал, что долина подталкивает их вперед, словно живая; так пальцем стряхивают с листа гусеницу.

Он взглянул на вирука, рысцой двигавшегося рядом.

— Ведь эта долина не может быть живым существом?

— Не в большей степени, чем джианриготы; однако это не мешает им двигаться.

Им попадались все более странные вещи. Каждая следующая долина или равнинный участок были словно перестроены заново согласно какому-то плану. Они ехали через луг, когда Рекарафи вдруг остановился, как вкопанный, а потом принялся бродить с отсутствующим видом. Кирас шепотом произнес:

— В Тирате есть манускрипты, очень древние. На них изображены давно вымершие растения.

Он оглядел цветы и продолжил:

— Именно так они и выглядят.

Воин подъехал к вируку.

— Если хотите, мы можем побыть здесь какое-то время.

— И позволить мне провалиться в прошлое, которого уже не вернуть?

— Позволить вам погрузиться в радостные воспоминания.

Рекарафи внимательно посмотрел на Моравена.

— Даже счастливые воспоминания могут приносить боль. Противоречие…

Моравен отъехал, чтобы вирук мог побыть один. Слова существа, куда более древнего, чем люди, отозвались в его душе. В Пустошах было что-то неопределенное, что Моравену решительно не нравилось. Он пытался приписать свои чувства постоянному ощущению присутствия магии, однако прежде магия не вызывала у него никакой неприязни. Он привык управлять магией, а теперь ощущение неуверенности заставляло его постоянно быть настороже. Это выматывало.

Однако как бы беспокойно ни было на душе у Моравена, Кирас чувствовал себя еще хуже, и его учителя это волновало. Он был не так юн, как Кирас, когда впервые ощутил прикосновение джейдана, и перед этим он долго учился — в нескольких школах. Ничего из этого Моравен не помнил, но знания остались, и Мастер Ятан помог ему восстановить навыки, хотя память так и не вернулась.

Школа серрианцев научила его выдержке и умению учиться на собственном опыте. Он быстро схватывал знания, и вскоре сумел достичь уровня мастерства, достаточного для обретения магической силы. Фойн Ятан оценил его талант и возможности. Его заботила и дальнейшая судьба Моравена, он простыми словами объяснил ученику, что тот добрался до жизненного перекрестка. Если он станет рассматривать джейданто как нечто, дающее власть, эта сила исковеркает его. Он будет жить долго, очень долго, но потеряет покой.

Моравен принял близко к сердцу наставления Мастера Ятана и стал учиться сдерживать новообретенную силу. Однако учился он медленно. Лишь со временем Моравен понял глубину слов учителя. Он так и не смог забыть ужас в глазах юного Матута, когда на дороге в Морианд, не задумываясь, убил напавших на путников разбойников. С этого дня Толо избегал сражения, если это было возможно. Он избегал убийства, если приходилось драться. В противном случае он убивал быстро и почти безболезненно.

Кирас же пока не осознал разницы между совершенствованием мастерства и последствиями применения военных навыков. Он утверждал, что в убийстве бандитов в Асате не было ничего плохого, оно было необходимо, чтобы предотвратить шумиху вокруг исчезновения Келеса. Моравен соглашался и с тем, и с другим. Иначе он не стал бы убивать противников. Конечно, смерть негодяев мало что значила. Хотя любившие их, конечно, наверняка горевали. Но для Моравена важнее было другое.

Он не помнил всех своих жертв, и полагал, что дар джейданто помог ему освободиться от большинства неприятных воспоминаний. Но не от всех. Он убивал на полях сражений, на большой дороге, на поединках. Он помнил, каково это — чувствовать, как лезвие меча входит в плоть живого человека, распарывая живот, помнил, как кричат, когда отрубленная рука или нога отделяется от тела. Каждый раз, когда приходилось отнимать жизнь, Моравен приходил в подавленное состояние. Я совершенствуюсь, лишая этой возможности других.

Моравену было прекрасно известно, что в одной из школ это считается неотъемлемым свойством джейданто. Предполагалось, что для того, чтобы достичь высших уровней, воину необходимо вобрать силу тех, кого он поразил. Доказательство необоснованности такого мнения не нужно долго искать: взять хотя бы умелого сапожника, чье искусство не убивало. Совершенствуясь с каждым днем, сапожник все больше приближался к джейданто. Возможно, к джейданто вело множество путей или дело обстояло так же, как с гениальными произведениями искусства: автор шел к своему шедевру единственно верной дорогой, и никому другому не дано было пройти за ним.

Но независимо от различия во мнениях, все соглашались в одном: усердная работа, тренировки и терпение необходимы. Кирас же проявил во время их странствий нетерпимость, — хотя и не в бою, — которая легко обращалась в презрительное высокомерие, и это беспокоило Моравена. Кирас считал бесполезным Боросана Гриста и его джианриготы. В то время как Моравен восхищался тем, как наленирец собирал и перестраивал разные машины, Кирас обращал всеобщее внимание на то, что они быстро ломаются, или указывал на более простые, не требующие участия джианриготов способы выполнения различных задач.

Моравен, пытаясь отвлечь Кираса, дал ему поручение. Им часто попадались следы рыскавших в этих местах разбойников. Они обнаруживали последствия набегов на маленькие поселения искателей таумстона. Старатели были убиты, драгоценный минерал похищен. Они натыкались на надгробия, — от древних каменных пирамид до крошечных пещер. Многие заложенные камнями входы в эти склепы были разломаны, содержимое разграблено.

В обязанности Кираса входило внимательно отмечать все признаки деятельности разбойников. Это способствовало собранности. Его даже вдохновляла мысль о возможной встрече с головорезами, убийцами и осквернителями могил. Кирас был само внимание. Он даже дал некоторую волю воображению. Подробно рассматривая следы ног и лошадиных копыт, он научился различать отдельных людей и начал присваивать им вымышленные имена, а потом рассказывал товарищам о передвижениях других путников.

К несчастью, эта новая обязанность тоже требовала от Кираса терпения, которого ему так недоставало. Обнаружив свежие следы, он каждый раз рвался в погоню. Моравен запрещал это, ссылаясь на необходимость помогать Келесу. Кирас возражал, говоря, что поручение Мастера Ятана важнее, и они должны перехватить разбойников. Моравен напоминал ученику, что задание было дано ему, а не Кирасу; ему и решать, когда настанет время действий.

Наконец они наткнулись на нечто, явно требующее разбирательства. Их путь пролегал по низинной местности, а потом они вышли к ущелью, расколовшему надвое отвесную скалу. Бандиты въехали внутрь расщелины, но вскоре большинство вернулось внизину. Вернувшиеся продолжили путь на северо-восток. Но трое разбойников остались в ущелье, и Моравен почувствовал, как в нем просыпается любопытство.

Он въехал в расщелину первым, внимательно осматривая каменные стены. Проход был настолько узким, а скалы — такими высокими, что небо над головами превратилось в тонкую голубую полоску. Он не замечал на склонах никого; не было ни малейших признаков того, что кто-то пытался вскарабкаться по камням, но Моравен не терял бдительности. Он был уверен — бандиты понятия не имели, что их кто-то преследует, так что вряд ли устроили засаду наверху. Но предположить, что отставшая от своей компании троица мертва, означало бы признать, что их что-то убило. Что-то или кто-то, и точно так же эта неизвестность представляет угрозу для нас.

Они проехали около трех миль, и расщелина превратилась в неширокую долину длиной примерно в две мили. Она снова сужалась на дальнем конце. Моравен не смог разглядеть, что дальше, но предполагал, что дорога должна вести на вершину плато. На первый взгляд, это был очень удобный путь, и наверняка им пользовались и люди, и животные.

Но, похоже, путь этот не был безопасным. В тридцати сотнях ярдов от устья долины лежало небольшое озерцо диаметром приблизительно тридцать футов. Поверхность воды сверкала на солнце. Почти вся вода в Долосане на вкус была совершенно отвратительной, так что чистое на вид озеро казалось крайне привлекательным.

Картину портили только выбеленные временем кости, валявшиеся вокруг озерца, и явно свежие трупы. Большая часть лежала лицом к воде, но несколько мертвецов словно были застигнуты при попытке к бегству. Кольцо из мертвых тел доходило до стен ущелья. Скелеты привалились к камням. Среди них попадались и воины в полных боевых доспехах.

Моравен осадил лошадь. Остальные остановились поблизости, сгрудившись на безопасном клочке перед входом в долину. Вирук присел на корточки в тонкой полосе тени, протянувшейся на восток. Лошади переступали с ноги на ногу и порывались повернуть назад, не желая оставаться в этой долине смерти.

Келес потрепал своего коня по холке.

— Я понимаю, почему тебе не по нраву это место.

Кирас подъехал к Моравену и указал хлыстом на лежащего бандита.

— Это Деревянная Нога, а вон тот гнедой жеребец — его конь. Два других — Косая Пятка и Дыроступ. Деревянная Нога упал первым, за ним — Косая Пятка, их вышибло из седла. Дыроступ свалился вместе с лошадью и пытался убежать. Возможно он пытался спрятаться за конем Косой Пятки — или просто упал, — а потом и он погиб.

— Думаю, так все и было, ты совершенно прав. — Моравен прикрыл глаза рукой от слепящего солнца и всмотрелся в тела разбойников. Оттуда, где он находился, невозможно было разглядеть, от чего погибли лошади. Но у Дыроступа на спине накидка была прорвана, и прямо посередине зияло отверстие, напоминавшее глубокий ожог. Ткань вокруг словно опалило. Точно такое же отверстие, похоже, было на доспехах скелета, принадлежавшего погибшему здесь когда-то воину. Однако с такого далекого расстояния Моравен не мог определить, что именно могло поразить всех этих людей.

Он спешился.

— У этого круга определенно есть внешние границы. Оставайтесь здесь. Я хочу посмотреть, что произойдет, если…

— Разрешите предложить кое-что, Мастер Толо?

Кирас смерил Боросана презрительным взглядом.

— Помолчи, джианридин. Мой Учитель знает, что делает.

Моравен засмеялся.

— Вот и нет. Не имею ни малейшего представления о том, что собираюсь делать. С удовольствием выслушаю ваше предложение.

— Было бы проще, если бы мы не оставили в Теларунде мою повозку, ну да ладно. — Боросан слез с седла и направился к вьючной лошади, которую все это время вел в поводу. Вынув из сумки мышелова, он сказал:

— Попробуем использовать его, чтобы выяснить, что там происходит.

Воин кивнул.

— Отличная идея.

Джианридин размахнулся, и мышелов покатился по направлению к озерцу. Остановившись, он сразу же выпустил свои ножки, а потом стремительно побежал к мертвому жеребцу, делая крутые повороты то вправо, то влево.

Озеро заволновалось. По воде из центра побежала рябь — равномерно во все стороны, словно кто-то кинул камень в самую середину. Волна ударилась о берег, но вместо того, чтобы обратиться в пену, она словно отразилась от невидимого препятствия и побежала обратно. Она набрала скорость, и в центре озера взметнулся в воздух водяной столб высотой футов десять. От него отделилась сфера и повисла, ослепительно сияя на солнце, в то время как столб обрушился обратно в озеро.

Сфера пульсировала, очертания ее изменялись. Она расплющилась, превратившись в диск, потом в центре диска образовалось утолщение. Солнечные лучи свободно проходили через него. Неожиданно мышелов задымился. Маленький джианригот продолжал бежать к мертвой лошади; он двигался зигзагами, вынуждая диск перемещаться и менять форму. На поверхности мышелова дымилось несколько черных шрамов, но он успел добраться до лошади и спрятался за крупом.

От косички на лошадином хвосте поднялся легкий дымок. Диск снова превратился в сферу и спокойно парил в воздухе, лучась солнечным светом. Он казался приветливым и совершенно безобидным.

Если бы я не видел собственными глазами того, что произошло, то без долгих размышлений начал бы спускаться к гостеприимному озеру.

Керу, подобравшись к самому краю смертоносного круга, заговорила.

— Я не знаю, что это такое. Я не знаю, живое ли оно, и можем ли мы его уничтожить. Я не знаю, стоит ли нам вообще пытаться это сделать, но, кажется, я почти влюбилась в крошку-мышелова.

— Жаль будет потерять его. — Моравен потер рукой подбородок, потом взглянул на Кираса. — Что ты делаешь?

Его ученик аккуратно сложил свою накидку и принялся снимать рубашку, несмотря на холодный ветер.

— Я самый быстрый. Сбегаю за мышеловом и принесу его. Если я буду уворачиваться, как он, сфера не сможет меня убить.

— Жертвуешь собой ради того, к чему относишься с презрением? Может быть, ты и не безнадежен, Кирас…

Моравен поднял руку.

— Возможно, это несколько необдуманно. Мастер Грист, а вы не можете просто позвать его обратно?

Боросан погрустнел.

— Боюсь, что нет. Последний раз, как вы знаете, я отправлял его на поиски таумстона в небольшую пещеру. Думаю, он побежал к лошади, поскольку в сумке, притороченной к седлу, лежит таумстон. Он учуял его, и теперь уже не отойдет. А у меня с собой слишком мало таумстона, чтобы приманить его обратно.

Раздался звон доспехов и грохот костей, в которых рылся Рекарафи. Вирук швырнул в шар одетым в шлем черепом, но промахнулся. Его снаряд пролетел мимо сферы; вода снова мгновенно собралась в диск, и сфокусированный солнечный свет ударил по металлу.

— Неважно, что вы быстрее нас, Мастер Дейот. Вам придется двигаться быстрее, чем это. — Вирук покачал косматой головой. — А вы не настолько быстры.

Кирас не обратил внимания на слова Рекарафи и принялся разминать мышцы.

— Я не подведу вас, Учитель.

— Подождите! Я кое-что придумал. — Келес принялся рыться в своей седельной сумке, потом слез с лошади. — Боросан, оно ведь собирало солнечные лучи и направляло их на мышелова, верно?

— Думаю, да. — Джианридин широко улыбнулся. — Какая потрясающая целесообразность, правда? Пока светит солнце, в его распоряжении неиссякаемый источник силы, а ночью оно, очевидно, может использовать лунный и звездный свет. Некоторые из скелетов явно принадлежат ночным животным, и…

Кирас покачал головой.

— На небе ни облачка. Мы можем взять только скоростью.

Келес пожал плечами.

— Может быть, вы и правы. Но позвольте, я кое-что осмотрю.

Он передал поводья Тайриссе и направился вдоль границы круга на запад. Остановившись напротив вирука, он припал на одно колено и принялся рассматривать озеро. Келес взвесил в руке кожаный мешочек, потом развязал стягивавшие его тесемки. Он явно прикидывал расстояние до воды, и Моравен был уверен, что Келес определит его с точностью до дюйма.

А потом, вместо того, чтобы вернуться к остальным и рассказать, какое расстояние придется преодолеть Кирасу и с какой скоростью он должен бежать, Келес вскочил на ноги и бросился вперед. Он бежал прямо к воде, перепрыгивая через груды костей. Он обогнул оплавленный шлем. Его ноги так и мелькали, поднимая песок. Келес мчался изо всех сил, опустив голову и размахивая руками. Моравен не ожидал, что тот способен бегать так быстро.

Впрочем, это все равно не имело никакого значения.

Сфера ожила. По ее поверхности пробежала зыбь, внутри закружился сверкающий вихрь. Шар снова начал уплощаться, края засветились. Келес мчался прямо на него, и диск мог нанести удар, даже не разворачиваясь. Он просто слегка наклонился, отслеживая движения Келеса с хладнокровной неторопливостью хищной птицы, парящей над обреченным кроликом.

Моравен хотел предостеречь, но его перебил вопль Боросана:

— Великолепно!

На мгновение Моравен подумал было, что восклицание джианридина относилось к диску, но потом и он заметил то, что видел Боросан.

— Быстрее, Келес, ты почти у цели!

Келес торжествующе рассмеялся, однако чувствовалось, что он напряжен до предела. Он начал движение с участка, залитого светом, и добрался до узкой темной полоски. Стену расщелины там венчала высокая острая скала, отбрасывавшая тень прямо на середину озера. Минута-другая — и солнце лишит Келеса этого укрытия. Но он был намерен действовать быстро.

Но что он собирается делать, добежав до озера?

Грудь Келеса тяжело вздымалась. Он упал на колени, раскрошив в пыль ветхий череп, лежащий у самой кромки воды, и выбросил вперед и вверх руку с раскрытым кожаным мешочком. Черный порошок посыпался прямо на сияющий диск. Поверхность диска вскипела, он потемнел, а Келес перевернул мешочек и высыпал остатки порошка в озерцо. Прозрачная вода помутнела и теперь напоминала чернила.

Тайрисса захлопала в ладоши.

— Ну надо же! Чернильный камень!

Келес и сам покрылся чернильной пылью, только белки глаз и зубы сверкали на темном лице. Он громко рассмеялся.

— Если он не будет пропускать свет, то не сможет и убивать.

Моравен присоединился к рукоплесканиям.

— Славная работа, Мастер Антураси!

Ученик Моравена угрюмо спросил:

— Откуда вы знали, что это сработает?

Келес тряхнул головой.

— Попытаться спрятаться в тени было разумно.

Кирас кивнул.

— Понятно. Я тоже видел тень, но она была далеко от мышелова. Я имел в виду другое. Чернила.

Картограф сел на корточки.

— Вообще-то я не знал, сработает это или нет.

— Возможно, нам надо поторопиться. Неясно, как долго это будет работать. — Моравен взобрался в седло и тронул поводья. — Если оно и в самом деле живое, то, вполне вероятно, сможет очиститься от чернил. Если им управляет магия, то, без сомнения, дело обстоит ничуть не лучше.

Келес кивнул, поднялся на ноги и подобрал мышелова.

— Хотите, я заберу и таумстон?

— Да, пожалуйста! Это то, чего не может быть слишком много.

— Кирас, осмотри тела разбойников и забери все, что может нам пригодиться, в том числе таумстон. Возможно, ты найдешь что-то, что подскажет нам, кто они такие. — Моравен взял поводья лошади Кираса. — И поторопись. Если сквозной путь через это ущелье существует, мы окажемся наверху прежде, чем остальные бандиты из этой компании. Если мы узнаем, куда они направляются и что собираются делать, это сильно облегчит нам жизнь.

Глава сорок вторая

Десятый день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Вентокикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон видел ярость Эйрана так ясно, словно о ней было написано черными чернилами на чистейшей бумаге. Но ему было все равно. Весь день шел снег — ярко-белый снег. Кирон не соглашался с тем, что снег — предзнаменование дурных времен. Он считал, что это очень красиво, и наслаждался каждым шагом по заснеженному зверинцу.

Восходящая луна посеребрила снежный ковер. Света было достаточно, и Кирон видел, как просыпаются в своих клетках ночные звери. Некоторые плохо переносили холод и оставались в теплых укрытиях, пока служители не приходили покормить их. Но любимцы Кирона услышали его шаги и выбрались навстречу Правителю, надеясь на угощение.

Кирон остановился возле клетки и улыбнулся. Внутри прятался среди ветвей дерева пятнистый линзанг. Рыжевато-коричневый мех с четкими черными полосами и пятнами покрывал его тело. Правителю он казался помесью кошки и ласки. Почти как ты, Эйран. Правда, тебе недостает его изящества, самообладания и обаяния. Кирон поцокал языком, и животное повернуло голову.

— Двух таких зверей — самца и самку — привез для меня из южного Уммумморара Джорим Антураси. Они очень плохо переносят заточение, лучше бы им свободно бегать по саду. Но, к сожалению, я не могу им этого позволить. Они любят лакомиться яйцами и могут повредить моим птицам.

Эйран выглядел жалко. Путешествие в Морианд было очень поспешным, но вчера вечером Кирон не принял Эйрана, не проявил даже малейшего интереса к его особе.

— Значит, моя сестра тоже на них похожа.

— Ваша сестра любит высасывать яйца? — Кирон распахнул плащ и вытащил маленькую корзинку, полную изящных голубых яиц. Он взял одно из них и поднес к прутьям клетки. Линзанг встрепенулся и сел. Он взял яйцо передними лапами, сломал скорлупу и принялся лакать вытекающий белок.

— Нет, Правитель Кирон. Она тоже в плену. Правитель Пируст увез ее. Они, наверное, уж в Феларати. Как муж и жена.

— Спасибо, что напомнили. Нужно будет послать им подарок.

Эйран задрожал от гнева, бледное лицо залил румянец. Впрочем, если бы Кирон не научился в совершенстве владеть собой, его лицо сейчас тоже искажала бы ярость. Он не ожидал, что Совет Министров Гелосунда так быстро выберет правителя, и уж совсем не предполагал, что они остановят выбор на Эйране. Джейсаи была бы и то лучшим выбором, но гелосундцы, похоже, считали, что достойные уважения женщины могут быть только матерями, наложницами или Керу, а Джейсаи не относилась ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Кирон не сомневался, что Эйрана сделали правителем в расчете на то, что кто-то женится на его сестре и этим проложит себе дорогу к успеху. Именно так и поступил Пируст. Единственное, что Кирон мог сделать, чтобы воспрепятствовать восхождению Пируста на трон Гелосунда, — оставить Эйрана в живых и присматривать за ним, хотя больше всего на свете ему хотелось швырнуть этого идиота и тех, что избрали его, в клетку к тиграм.

Кирон полагал, что в случае необходимости быстрого выбора правителем станет генерал Падес. Это был бы разумный выбор, — он в прошлом воевал, и успешно. Пируст собственными глазами видел, как может быть опасен Падес, и, несомненно, ему доставило большое удовольствие отправить к Кирону Эйрана с отрубленной головой поверженного генерала.

При взятии Мелесвина погибли почти все лучшие военачальники Гелосунда и большинство достойных воинов, — кроме Керу, разумеется. Наемники, или Почетная Стража, как они назывались, чтобы умилостивить богов и не дразнить людское самолюбие, оставались в своих горных крепостях. Пируст по-прежнему был недостаточно силен, — и не настолько глуп, — чтобы сунуться на юг, особенно во время снегопадов. Так что до весны положение на севере не изменится.

Видимо, мне стоит надеяться, что зима предстоит долгая и холодная. Тогда он вынужден будет остаться дома, а я легко смогу найти оправдание, чтобы урезать поставки зерна в Дезейрион. Кирон вздохнул, отвергая эту мысль. Жители Дезейриона тоже были узниками, в точности, как его линзанг. Если Кирон не накормит их, они будут голодать. А он не хотел, чтобы это случилось.

Правитель покачал головой и двинулся дальше по дорожке. Он слышал, как хрустит снег под ногами Эйрана, следующего за ним. В героических балладах обычно одна-две строчки посвящались описанию тяжелой судьбы, свидетелем которой стал герой; увидев чужое страдание, он обещал, что когда-нибудь обязательно сотворит великое добро. Если бы Кирон был достоин подобной баллады, какой-нибудь бард придумал бы, почему он не позволил Дезейриону голодать. Возможно, это был бы рассказ о каком-то невиданном звере, купленном на мориандском базаре и выхоженном Кироном.

Голод в стане врага дал бы Кирону преимущество, но он не мог этого допустить.

Его отец или дед не стали бы сомневаться; они, не моргнув и глазом, обрекли бы дезейрионцев на голод. Но их детство прошло в более тяжелые времена, когда жестокость считалась достоинством. Для Кирона же, во многом благодаря исследованиям, поощряемым его отцом, мир стал чем-то постоянно расширяющимся, дающим неограниченные возможности. Он не считал, что нужно пытаться захватить все богатства мира, распределяя в соответствии со своими замыслами. Благодаря торговле благосостояние народа Наленира росло, государство окрепло; большинство населения было довольно жизнью, а те, кто протестовал, просто не желали немного потерпеть, чтобы дождаться богатства. Но и они признавали, что Кирон тратит золото не зря, его начинания шли на благо народу, — к примеру, расчистка вод Золотой реки.

Наленирцы были хозяевами растущего мира, и у Кирона имелось время подумать о прошлом, — о разделении Империи. Во Времена Черного Льда народы Девяти отдалились друг от друга.

Людям нужно было чувствовать, что они не одиноки, что вокруг свои, нужны сплочение и общая цель. Снежные завалы разъединили Княжества, новости о том, что творится в остальном мире, почти не доходили, добраться до соседей было почти невозможно. Люди с трудом выживали, торговля стала роскошью, дерево шло на дрова, а не на постройку кораблей для далеких экспедиций.

Прочие Правители считали, что разделенная Кирсой Империя должна вновь объединиться — огнем и мечом. Несомненно, Императрица в свое время остановила выбор на семьях, которые должны были начать соревноваться между собой в могуществе.

Она хотела, чтобы ни один из правителей не смог получить преимущества и противостоять ей по возвращении из похода. Это было целесообразно — для срока в год или два, — но после Катаклизма перестало работать.

Кирон не видел необходимости в том, чтобы прокладывать себе путь мечом. Гелосундцы, похоже, легко продавались. Эрумвирин охотно торговал, расширяя дела, и, казалось, не возражал против того, что большинство торговых путей проходило через Наленир. Их благоприятный климат способствовал ленивому ничегонеделанью. Виринцы посапывали в спячке, словно их покровитель — Медведь. Кирон сомневался, что Медведь будет представлять большую угрозу, даже если и проснется.

В следующем поколении я мог бы соединить наши дома через браки и объединить княжества.

— Брат мой, вы не слышали ничего из моих слов!

Кирон остановился и смерил Эйрана холодным взглядом.

— Посмотрите вокруг, братец. Что вы видите?

— Снег. Сад. Животных.

— Посмотрите еще раз. Как следует.

Эйран повел плечами под запорошенным снегом плащом.

— Я вижу лишь то, о чем сказал вам.

Кирон кивнул.

— Так расскажите мне о том, чего не видите.

— Не понимаю…

— Верно, не понимаете. Поэтому-то вы и попали в такое затруднительное положение. Поэтому отцом ваших племянников и племянниц будет человек с покалеченной рукой. — Кирон махнул в сторону клеток. — Знаете, Эйран, чего вы не увидите здесь? Вы не увидите дракона. Все, что угодно, но не его. Ястреба Собаку, но не Дракона. И знаете, почему?

Гелосундец фыркнул.

— Потому что ваш прославленный Антураси не смог раздобыть его?

— О, уверен, попроси я Джорима, он нашел бы для меня и дракона. Да что там, он нашел бы дюжину и привез мне их всех. — Кирон опустил руку, спрятав ее под плащом. — Но я не просил его об этом. Дракон зачахнет и умрет в заточении. Дракон не сможет жить в клетке, ему нужно больше.

— Собаке тоже!

— Ха. — Кирон шагнул вперед и сгреб Эйрана за отвороты плаща. Он потащил спотыкавшегося правителя по дорожке и, остановившись возле одной из клеток, подтолкнул его к прутьям. — Вот ваш Гелосундский пёс. Он великолепен. Мои Керу очень хорошо о нем заботятся. Он их любимец.

Пёс, который лежал, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в мех на хвосте, встал и встряхнулся. Он был покрыт пушистым зимним мехом. Черный, с белой маской на морде и в белых чулках, пёс был достаточно крупным и мощным, чтобы одолеть волка. Керу перед сражением рисовали на лице маску белой краской в честь символа своего народа.

Пес принюхался к Эйрану, а затем отступил, обнажив зубы и глухо зарычав.

— Единственное, чего не выносит Гелосундский пёс — это трусость, Эйран. — Кирон понизил голос до громкого шепота. — Если то, что вы рассказали мне о произошедшем в Мелесвине между Джейсаи и Пирустом — правда, это означает, что она пошла за него не по принуждению. С этим можно спорить, говорить, что она купила вашу жизнь, рассчитывая, что вы освободите ее в будущем. Ее заточение станет предлогом для сплочения сил и похода на север.

— Именно поэтому она и согласилась.

— Взгляните на него, Эйран; он все еще рычит на вас. Он знает, что вы боитесь Пируста. Ваша сестра тоже это знала. Она знала, что вы никогда не приедете за ней. Она знала, что вы уцепитесь за любую отговорку, лишь бы не делать этого. Она видела, как перерезали вашу армию.

Нет, она согласилась на предложение Пируста, полностью отдавая себе отчет в происходящем. Ее согласие дало Гелосунду определенную независимость и освободило от гнета Дезейриона. В Гелосунде больше не будет войны. Керу и остальные Стражи останутся в Наленире. Я даже позволю вам командовать построениями некоторых отрядов. Но не бойтесь. Вы — гончая, которую никто не собирается брать на войну.

Эйран оторвался от прутьев клетки.

— Вы будете держать моих людей взаперти, как вот этого цепного пса, да?

— В клетке вы будете в безопасности, как и этот зверь. Я подберу для вас одну из моих кузин, вы женитесь на ней, и у вас будут дети. Один из моих сыновей женится на одной из ваших племянниц, и наши дома объединятся. А ваши дети вступят в брак с детьми из домов Пяти Правителей. Вы будете полезны, но не опасны, так что Пируст не будет чувствовать необходимости подсылать к вам убийц.

Гелосундец смотрел на него, широко распахнув изумленные глаза.

— Вы не можете этого сделать! Я не сижу в клетке! Я не домашнее животное!

— Конечно, нет. Вы — тот, кто должен был умереть, но до сих пор почему-то жив.

Откуда-то из глубины зверинца раздался леденящий душу вопль ястреба, требующего пищи.

— Слышите? Даже он знает, что вас должны были убить в Мелесвине. И убили бы, если бы не было очевидно, что живой вы принесете мне больше хлопот, чем мертвый. В случае вашей смерти мне пришлось бы принудить Совет Министров сделать новый выбор — избрать кого-то, кто был бы покорен моей воле, — или вообще не выбирать. Пируст отправил вас ко мне, предоставив мне решать, жить вам или умереть. Так что, когда мы будем проходить мимо тигров, старайтесь держаться подальше от клеток!

Эйран вздрогнул.

— Вы не сделаете этого!

Будь у него хоть капля ума, он бы понял, куда именно ему позволили «заглянуть».

— Не сегодня. Тигров уже покормили. Но в будущем вы будете стараться и делать все, что я сочту нужным. Иначе я приглашу вас еще раз прогуляться по моему зверинцу.

Лицо гелосундского Правителя приняло угрюмое выражение. Он опустил глаза и стоял неподвижно. Только пар от дыхания говорил, что это живой человек, а не статуя. Наконец он поднял голову и понуро взглянул на Кирона.

— Моя жизнь кончена, верно?

Кирон пожал плечами.

— Скажите, о чем вы подумали, когда вас избрали Правителем?

— Я подумал… Я подумал, что буду выглядеть очень впечатляюще в мантии Правителя. — Он вздохнул, выпустив облачко пара.

— Даже самые блистательные одежды не делают правителя правителем, так же как забрызганные грязью лохмотья не могут превратить его в обычного бродягу. Вас избрали, Эйран, чтобы управлять вами. Те, кого вы повели на Мелесвин, не знали этого. Они признали вас. — Глаза Кирона сузились. — Я намерен дать вам еще одну возможность. Отчасти потому, что вы можете принести мне пользу, но, в основном, потому, что для Пируста это станет еще одним поводом для беспокойства.

Молодой человек выпрямился.

— Что?!

— Я собираюсь дать вам достаточно золота для покупки сотни тысяч кворов риса. Я хочу, чтобы вы потратили их на нужды тех, кто поверил вам. Я хочу, чтобы вы жили с ними, учились у них, узнали, что им нужно, что им действительно нужно. Я хочу, чтобы после этого вы дали им возможность осуществить желаемое.

— Я не понимаю вас.

— Если за год вы не сумеете разобраться, я подберу для вас крепость, которая станет позолоченной клеткой. Вы никогда не изведаете нужды или страха внутри этой клетки, но никогда и не выйдете из нее. — Кирон просунул руку через прутья и потрепал пса за ухом. — Учитесь прилежно, выполняйте то, что должны, и тогда мы действительно станем братьями. Станьте полезным, и тогда моя щедрость и признательность будут безграничны.

Глава сорок третья

Тринадцатый день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Волк Бури».

Вблизи Ледяных гор.

— Спасибо, что выбрали время, чтобы поговорить со мной, капитан, — Джорим поклонился. — Я попросил Йезола подтвердить верность моих вычислений.

Энейда убрала все предметы со стола.

— У вас с собой карты. Что-то, непосредственно связанное с нашим курсом?

— И да, и нет. — Джорим положил сверток на стол и развернул первый свиток. — Это карта пройденных нами мест. Я постарался как можно точнее сопоставить то, что мы узнали сами, и то, что обнаружил на карте Сотов. Я уже начертил побережье, к которому выходят Ледяные горы, — по крайней мере, ту его часть, что мы уже начали исследовать.

Несколько мгновений Энейда внимательно рассматривала карту, ведя указательным пальцем вдоль линии пройденного курса. Линия шла вниз на юг и заворачивала на восток, в неизведанные пространства океана, где их ждали неизвестные острова и мифические Ледяные горы.

— Вроде бы все правильно. В чем же вопрос?

Джорим сделал глубокий вдох, пытаясь унять трепетание внутри, — у него в желудке словно бились бабочки.

— Помните, как оказалось, что изображенные на карте Сотов острова находятся гораздо дальше? И то, как я сказал, что Картайн на этой карте меньше, чем должен быть?

— Чтобы умилостивить вируков, верно?

— Да. Так меня учил дед. Понятия не имею, откуда он это знал, но он был вполне уверен в своих словах. Ему приходилось работать с картами Сотов, он делал кое-какие уточнения. Деду было известно, что мир имеет форму шара. Он даже вычислил его диаметр.

Капитан кивнула.

— Мне известно об этом и о том что, двигаясь на восток, мы можем достичь западного побережья Эфрета. Это вполне разумно, вопрос только в том, какой путь быстрее — может быть, стоит плыть на запад? Я плавала достаточно и слышала истории о тех, кто якобы нашел земли Истинных Людей. Говорят, будто мы пришли из другого мира, чтобы исполнить предназначение судьбы. Другие считают, что мы просто сбились с курса. Судя по здешним штормам, я сказала бы, что второе вполне вероятно.

Она скрестила руки на груди.

— Но я по-прежнему не вижу ничего странного.

— Странно то, капитан, что вычисления моего деда оказались неверными. — Джорим развернул вторую карту. — Искусство измерения расстояний несовершенно. Морские и сухопутные мили различаются. В разных княжествах мили немного разнятся. Большинство людей не обращает на это внимания, им это не нужно. Они и так знают, что до одного города день пути, до другого — неделя, а третий вообще слишком далеко. Даже наши с братом измерения отличаются. Чем дальше мы от Морианда, тем больше погрешности, и они накапливаются.

Устройство, изобретенное вашим кузеном, позволяет добиться большей точности, однако я понял, что ошибался в расчетах с сухопутными, а не морскими милями. Я передавал деду неверные сведения. А потом я нашел ошибку и неожиданно обнаружил, что размеры Картайна на древней карте не так уж преуменьшены. — Он обернулся и положил руку на плечо Йезола. — Я попросил советника проверить расчеты; он проверил их сам и попросил о том же учеников.

Энейда прищурилась, рассматривая новую карту.

— И какова ошибка?

— Двадцать пять процентов.

Она вскинула голову.

— Мы сбрасывали со счетов четверть мира?

— Да.

Она опустилась в кресло и провела рукой по глазам.

— Значит, плывя на восток, мы доберемся до Эфрета, но значительно позже, чем предполагалось.

Джорим оперся о стол обеими руками.

— Если вообще сможем добраться.

Энейда откинулась на спинку кресла и скрестила пальцы.

— Объясните.

— Течения. Мы находимся южнее экватора, течение движется справа налево. Отсюда теплые течения идут к южному полюсу. Выше экватора течения движутся в обратном направлении. Если бы прежние расчеты были верны, южное течение вынесло бы нас к Эфрету, а северное — к землям по другую сторону Пряного Пути. Но мир гораздо больше, чем мы предполагали, вот в чем трудность. Известно, что течения тем холоднее, чем дальше от суши, и наоборот — теплее поблизости от нее. Думаю, если бы на этом неизвестном нам участке не было земли, течение, пересекающее экватор, охладилось бы и не могло сохранять такую мощь возле нашего побережья.

Энейда улыбнулась уголками губ.

— Хорошо, что вы узнали столько нового на борту «Волка Бури». Вы превосходно разбираетесь в течениях, но ваши рассуждения ошибочны. Ведь вполне возможно, что побережье Эфрета заходит в море, преграждая путь течению. Вода нагревается, и течение изменяет направление, а дальше идет на запад вдоль экватора.

Она нагнулась над картой и принялась всматриваться в просторы океана к востоку от Девяти.

— Впрочем, хоть я и привожу доводы против ваших слов, я сама в них не верю. В мире — по крайней мере, в том мире, который мы знали до этого, — существует равновесие пропорций воды и суши. Признать, что в этой четверти мира только вода и ничего больше, было бы безумием не меньшим, чем вера в существование каменной стены, поднимающейся до самых звезд. И, возможно, нам доведется разгадать тайну происхождения Истинных Людей. Или найти родину морских дьяволов. Вдруг в самой середине этой пустоты лежит совершенно новый мир? Это вполне вероятно. Однако тогда встает еще один вопрос.

Джорим поднял бровь.

— А именно?

— Почему этого огромного пустого пространства, — или того, что там находится на самом деле, — нет на карте Сотов?

Йезол склонил голову и извиняющимся голосом произнес:

— Разрешите сказать, капитан?

— Пожалуйста, говорите, советник.

— Соты были рабами вируков. Они служили им во всем, учили тому, что умели сами, были хранителями знаний. Возможно, это они решили скрыть от вируков, чтобы защитить живущий на неведомых землях народ.

— Возможно, советник. Однако вируки были опытными мореплавателями и исследовали большую часть мира. Соты-чиновники не смогли бы просто взять и спрятать от своих хозяев четверть мира. Эта мысль невероятна.

Джорим выпрямился.

— У меня есть другая, капитан.

— Какая же?

— Возможно, эта часть мира еще не существовала во времена расцвета Империи вируков.

Энейда сдвинула брови.

— Мысль об обмане и то звучит правдоподобнее.

— Постойте. Давайте немного подумаем. Мы знаем, как сильно Катаклизм изменил наш мир, но это ничто в сравнении с произошедшим во время падения Вирукадина в пучину Темного моря. Вируки противостояли магии, — магии настолько могущественной, что нашим величайшим волшебникам из легенд не удалось бы сравняться с ней. Попробуйте представить, что погрузившиеся в морские воды земли превратились в нечто, подобное таумстону. Могло произойти все, что угодно. Мы видели, как извержения вулканов расширяли береговую линию. Может быть, там взорвались сотни вулканов, и мир расширился.

— И вы полагаете, Мастер Антураси, что остров Картайн на карте Сотов изображен слишком маленьким, поскольку Соты смогли определить, что мир стал больше?

Джорим покачал головой.

— Не знаю, капитан Грист. Я составляю карты, я описываю новых животных. Я, как вы верно сказали при нашей первой встрече, искатель приключений. Мне все равно, что именно было причиной возникновения новой земли. Боги. Магия вируков. Хитрость или небрежность картографов-Сотов. Все это неважно. Я хотел бы просто попасть туда и собственными глазами увидеть, что же мы нашли.

Энейда встала и поклонилась в его сторону.

— Я ценю ваш обстоятельный подход к делу. У нас есть одно определенное обязательство: исследовать Ледяные горы. Я собираюсь выполнить это задание. Куда мы направимся дальше, будет зависеть от ответа на следующий вопрос. Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.

— Да, капитан.

— Поскольку я осведомлена о ваших отношениях с дедом, то полагаю, что он ничего не знает о ваших ошибках в расчетах?

— Нет, капитан.

— Я также предполагаю, что вы будете избегать этой темы вплоть до нашего возвращения. Возможно, мы откроем новые земли, найдем места, откуда явились Истинные Люди, что-то другое, не менее значимое. Это отвлечет его, и он не обратит внимания на ошибки. Вы сможете избежать больших неприятностей.

— Верно.

— И вот мой вопрос. — Она пристально взглянула на него. — Готовы ли вы скрывать от вашего деда то, что мы откроем, и способны ли вы на это?

Джорима пробрала дрожь. Он не беспокоился, утаивая сведения от Киро. За свою жизнь Джорим бесчисленное множество раз обманывал деда по разным мелочам, — допущенных по невниманию недочетов и ошибок. Киро ничего не знал о фенне и их встрече с «Волком Волн». Дед вел себя грубо, врываясь в сознание внука шумно и без предупреждения; Джориму не приходилось прикладывать особых усилий, чтобы утаивать от него некоторые сведения. Он знал, что почти наверняка сможет обмануть Киро, но если они действительно обнаружат что-то важное, вряд ли сумеет скрыть восторг.

— Я несу ответственность не только перед Домом Антураси, Капитан, но и перед Правителем Кироном. Если я предам деда, то предам и Правителя. Подумайте об этом, и поймете, почему я колеблюсь.

— Я понимаю. Но в первую очередь мы несем ответственность перед Короной и Налениром. В остальных княжествах верят, что если нам повезет вернуться, мы, скорее всего, откроем новый путь в Эфрет. Это их пугает, поскольку означает, что Наленир от торговли с ним еще больше разбогатеет. Но к этому они уже привыкли. А вот если мы найдем новый континент, то откроем не просто сокровищницу Эфрета для своего народа, а целый новый мир. В мгновение ока Наленир окажется способен разорить все соседние княжества. Им придется стать частями Империи Наленира. Дезейрион не смирится с этим, возможно, даже виринцы решатся на боевые действия.

Джорим медленно кивнул.

— И тогда мы, возможно, вернемся в разоренный войной Наленир. Или он к тому времени вообще перестанет существовать.

— Разрешите? — Йезол робко глядел на них из глубины кресла. — «Учитель сказал — сны опасны, если действовать, считая их пророческими».

Джорим нахмурился.

— Объясните, пожалуйста.

— Вы говорили о внешних опасностях. Но Налениру угрожают еще две опасности; обе основаны на алчных мечтах. Одна угроза — внутренняя: дворянам из провинций не захочется оставаться в стороне от вновь открытых богатств. Они потратят много золота на снаряжение экспедиций, которые не вернутся. Это сокрушит их. Крестьяне бросят землю и отправятся в большие города в надежде получить место на каком-нибудь корабле или работу на верфи; урожай пропадет, и народ будет голодать. Это подорвет самые устои нашего общества.

Человечек поежился. Он сам был чиновником и не мог спокойно думать о хаосе, который неминуемо наступит при таких обстоятельствах. Джорим видел страх на его лице и слышал испуг в голосе Йезола, но постепенно интонации изменились. Страх улетучился, уступив место гневу.

— Вторая угроза исходит от наших собственных министров. Вы, капитан, и вы, Мастер Антураси, обращались со мной с куда большими добротой и уважением, чем кто-либо из чиновников. Министры лелеют порядок, ценя его превыше всего остального, и им не нравится, что богатство Наленира мешает им возвыситься над народом. Они не остановятся ни перед чем, чтобы сохранить порядок.

Энейда прищурилась.

— Даже перед изменой?

— И даже больше, хотя, разумеется, никогда не назовут это изменой. Если бы Правитель Кирон позволил недостойным прибрать власть в государстве к рукам, они легко заменили бы Кирона каким-нибудь дворянином с удобными для них убеждениями. На кого-то, кем было бы легко управлять. Они подделывали бы донесения, и Правитель ничего не знал бы о готовящемся мятеже. Возможно, они даже передали бы Кирона в руки врагов, если бы не решились сами открыто убить.

Джорим сдвинул брови.

— Это уж чересчур.

— Вспомните историю, Мастер Антураси. Совет Министров Гелосунда не захотел делиться властью с законным Правителем, и многие полагают, что измена чиновников была неопровержима. Министры Наленира, столкнувшись с чем-то, чего раньше им видеть не доводилось, могут решить, что создание подобного Совета не помешает.

А я — единственное, что продолжает связывать «Волк Бури» с Налениром. Джорим мгновение размышлял, так ли это на самом деле. Возможно, кто-то из ученых на борту может связываться с родными, как он с дедом. Впрочем, никому из них не известно, где мы; так что если обнаружим сушу и скажем, что это Западный Эфрет, именно это они и передадут домой.

Джорим посмотрел на своих товарищей.

— Вы понимаете, что наше молчание можно будет с легкостью назвать предательством? Когда мы вернемся, Правитель, может быть, прислушается к нашим доводам и одобрит наше решение. Или решит, что мы впустую потратили время и нанесли ущерб Налениру, и велит повесить нас за измену.

— Полагаю, Мастер Антураси, вы сможете убедить Правителя, что мы действовали из лучших побуждений. Ему ведь так нравятся животные, которых вы привозите для его зверинца. — Энейда Грист улыбнулась. — Мы сохраним все в секрете, и ваши подарки станут для него приятной неожиданностью. Неужели он будет недоволен?

— Он не так прост.

— Верно. Но он благоразумен. В конце концов, мы плывем на восток с одной-единственной целью. Если мы не сможем вернуться, значит, этим путем никто не сможет пользоваться в будущем. — Она ткнула пальцем в новую карту мира. — Посмотрим что там находится. Выясним, легко ли вернуться назад, а потом будем думать о тех, кто решит перерезать всех вокруг в драке за открытые нами богатства.

Глава сорок четвертая

Семнадцатый день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Долосан.

Келес Антураси осторожно пошевелился, надеясь, что головная боль немного утихнет. Надежды не оправдались. Он не открывал глаз, — даже слабый проблеск света отозвался бы болезненной дробью в его голове. Он знал, что Рекарафи не хотел причинять ему неприятные ощущения; тошнотворные приступы, преследовавшие его первое время после появления вирука, давно не повторялись. Но головная боль никуда не делась. Она начиналась после заката и мучила Келеса всю ночь, не давая толком выспаться. Он вставал больной, и весь остаток дня ему нездоровилось.

Он надеялся, что его кровь наконец очистится от яда Вирука, и послушно делал все то, что советовали ему его спутники, — ел совершенно незнакомые растения, которые они собирали в здешних местах, выполнял упражнения. Лучше всего помогали покрытые перьями ягоды, которые приходилось ощипывать перед тем, как есть. Их резкий кислый вкус если не и не мог излечить Келеса, то, по крайней мере, определенно отвлекал его от головной боли.

Кирас добровольно взялся учить Келеса обращаться с мечом. Картограф был уверен, что юный воин все еще находился под впечатлением от того, как легко он разобрался с опасным водоемом. Моравен указывал ученику на успех Келеса, как доказательство превосходства разума над бездумным действием. Кирас, по всей видимости, принял его слова близко к сердцу, и теперь старался как-то отблагодарить Келеса за оказанную им всем услугу. Кроме того, это позволяло Келесу сосредоточиться на чем-то еще, кроме собственного отвратительного самочувствия.

Тайрисса тоже старалась помочь Келесу, но другим способом. Они вместе отправлялись на непродолжительные прогулки по окрестностям. Благодаря этим «короткометражным» путешествиям Келес какое-то время находился вдали от Рекарафи, а самое главное — от своего полевого дневника и карт. Тайрисса с бесконечным терпением рассказывала ему о растениях, их цветах и семенах, о местных животных, показывала Келесу звериные следы, учила как правильно определять, что съедобно, а что — нет. Она каждый раз прилагала огромные усилия, для того чтобы не ошибиться в выводах, и чаще всего, когда им удавалось увидеть какого-нибудь зверя вживую, ее предположения, основанные лишь на сведениях о его следах и издаваемых им звуках, подтверждались.

Келес внимательно слушал все, что она ему говорила, и постепенно начинал понимать, почему его брата так привлекали подобные экспедиции. Он вычислял расстояния и чертил карты, но это не давало полной картины. Было так здорово вдыхать полной грудью свежий воздух, чувствовать тонкий аромат цветов, или, заметив в колючих зарослях клочок меха, догадаться, какому зверю он принадлежал.

— Странно, Тайрисса, но я всегда считал, что Керу — городские жители, а ты так много знаешь обо всем этом. Вряд ли ты могла приобрести в Морианде подобные знания.

Она засмеялась и, опустившись на корточки, провела большим пальцем по жестким фиолетовым цветам горного вереска.

— Для наленирцев мы действительно городские жители. И для вас мы все на одно лицо. Я старше тебя на десять лет. В Морианде я провела всего семь.

— А до этого?

Она нахмурилась.

— До этого я жила не в Морианде.

Келес подошел и опустился рядом с ней на колени.

— Тайрисса, я помню твои слова, — той первой ночью на «Речном Соме». Ты сказала, что мне необязательно знать некоторые вещи. Я уважаю твое право на скрытность. И буду уважать впредь, но мне ужасно любопытно. Полагаю, большую часть того, о чем рассказываешь, ты узнала в Гелосунде. Я не хочу совать нос в твои дела, но хочу иметь хотя бы приблизительное представление о тебе.

Светловолосая женщина обернулась к Келесу и смерила его взглядом, который показался ему куда холоднее пронизывающего ветра. Но это длилось всего мгновение. Потом глаза ее потеплели, впрочем, не намного.

— Келес, я очень уважаю тебя за преданность делу и за твою находчивость. Ты говоришь о «приблизительномпредставлении», но я знаю по опыту, что этим дело не ограничится. Я знаю, что мальчики в Наленире вырастают, мечтая о Керу. Я помню, как вы с вашим братом смотрели на меня, входя в приемную залу на праздновании дня рождения вашего деда. Да, я была одним из Стражей в тот вечер.

Келес залился румянцем.

— Я не хотел…

— Не переживай. Остальные мужчины смотрели на нас точно так же, а ваши с братом взгляды были куда теплее, чем взгляды большинства женщин. Ваши представления о Керу складывались из бесчисленных слухов. Ты слышал, что мы держимся сами по себе. Не заводим любовников, не рожаем детей, участвуем в странных обрядах, позволяющих нам черпать силы прямо из Гелосунда. Наверняка, ты слышал также, что мы занимаемся любовью только с женщинами, или что Правитель — единственный мужчина, которого мы допускаем на ложе. Некоторые полагают даже, будто мы имеем неограниченную власть над Правителем, как до этого — над его отцом, и тайно растим наследника, который займет трон Наленира, когда мы решим, что Кирон больше не нужен Гелосунду.

— Я слышал многие из этих историй, но никогда в них не верил.

Она помолчала, потом опустила глаза и кивнула.

— Не верил, ясное дело. Ты отбросил прочь все истории, которые рассказывают друг другу юнцы в Наленире, и никогда больше ни о чем таком не вспоминал. Неудивительно. Скорее, печально.

Келес выпрямился и отряхну красную пыль с колен.

— Печально? В каком смысле — печально?

— Это показывает, насколько ты далек от жизни, Келес. — Она обернулась и посмотрела на него. — Ты любил женщину, из-за которой твою спину украшают шрамы?

— Да, конечно.

— Расскажи мне о ней.

Келес скрестил руки на груди.

— Ну… она была хорошенькая, и из хорошей семьи, и…

Он запнулся и едва слышно добавил:

— И мой отец был женат на женщине из купеческой семьи, и мой дед. Все шло так, как положено.

— Как положено. — Тайрисса сорвала веточку вереска и воткнула в волосы за левым ухом. — Ты любил ее, поскольку полагал, что должен любить ее. Что ж, это вполне соответствует твоим представлениям о мире. Числа и измерения позволяют тебе упорядоченно описывать мир. Точно так же и она была частью установленного порядка, а тебе это необходимо. Ты смотрел на нее, как на недостающий кусочек в мозаике собственной жизни.

— Неправда! — Но он не мог найти ни одного доказательства ее неправоты. Верно, он убедил себя, что любит Маджиату, поскольку хотел полюбить ее. Я нуждался в том, чтобы кто-то любил меня так же, как моя мать любила отца.

Тайрисса подняла руки и обвела широким жестом пространство вокруг.

— Взгляни на эти места, Келес. Они существовали задолго до того, как пришел ты, чтобы измерить и описать здесь каждый клочок земли. И будут существовать после того, как твои карты рассыплются в прах.

Он поежился.

— Замечательно. Большое спасибо. Я понял. Все, что я здесь делаю, не имеет никакого значения.

Она покачала головой.

— Да нет же, дурачок, ты все перевернул с ног на голову. Я не имела в виду, что твоя работа бессмысленна. Я хотела сказать что пребывание здесь действительно имеет для тебя значение. Сейчас ты просто игрушка в руках деда. Хуже того, он так вымуштровал тебя, что ты продолжишь плясать под дудку деда даже после его смерти. Любому кукольнику остается только мечтать о таких куклах!

Ты ведешь себя так, словно не понимаешь, как важна твоя работа. Составленные тобой карты откроют дорогу в эти земли. Сюда придут люди. Но если ты не осознаешь, что не только твои вычисления имеют значение, то не сможешь помочь им ни благополучно добраться до этих мест, ни подготовиться к жизни здесь.

— Тайрисса, до поселений в этих местах еще очень далеко. Да, здесь живут грабители и расхитители гробниц, но ведь это для них даром не проходит. Здесь до сих пор сильна магия.

— Верно, Келес. А для тебя это пройдет даром или нет?

— Не понимаю.

Тайрисса вздохнула.

— Не сомневаюсь, что не понимаешь. Послушай, что я скажу. Я жила в очень тесном мирке. Да, я приехала в Морианд из Гелосунда, где прошли мое детство и юность. Я убила нескольких дезейрионцев, вот почему меня выбрали, чтобы стать одной из Керу. Мой мир стал чуть шире, теперь он включал и Морианд. А сейчас мы здесь, и я вижу вещи, с которыми мне не приходилось сталкиваться никогда в жизни, и понимаю, что мир — это больше, чем один-единственный порабощенный народ. Люди Гелосунда борются за крохотный клочок земли, и им придется заплатить за него непомерно высокую цену. Не смотри на меня с таким изумлением, — ты прекрасно знаешь, что я права. Вместо того чтобы тратить время на подготовку набегов на захваченные Дезейрионом земли, и жаловаться на то, что боги от нас отвернулись, — лучше бы мой народ собрал пожитки, согнал в стада скот и отправился в Солет или Долосан, или вверх по Золотой реке. Мы могли бы создать новое государство. Но мы позволяем прошлому и собственным представлениям о долге довлеть над нами. Это ограничивает наши возможности.

Келес медленно кивнул.

— Ты хочешь сказать, что моя рабская приверженность к своей работе и воля моего деда точно так же ограничивают меня?

— Только в том, что не позволяют тебе увидеть мир таким, каков он на самом деле. — Она улыбнулась. — Каким образом можно описать мир, будучи отделенным от него пеленой чисел и лавиной бумажных свитков?

— Действительно, никаким… — Келес нахмурился. Он поднял глаза и встретился с Тайриссой взглядом. — То, о чем ты говорила… Наше путешествие не просто подтолкнуло тебя к подобным размышлениям, верно? Ты и раньше об этом думала. Вот почему выбрали тебя.

Тайрисса отвернулась и направилась к стоящим поодаль и щиплющим вереск лошадям.

— Это могло поспособствовать.

— Поэтому ты чувствовала одиночество, верно?

Она бросила на него свирепый взгляд.

— Предлагаешь мне облегчить душу?

— Нет, ни в коей мере. — Он смотрел себе под ноги. — Ты была одинока, поскольку твои взгляды были куда шире, чем у твоих товарищей. Со мной дела обстояли наоборот. Я замкнулся в своем мирке, и окружающие смирились с тем, что я упорно иду намеченным путем. Даже здесь вы все стараетесь не беспокоить меня, зато беспокоитесь сами.

— Может быть, сначала так оно и было. Но после ты сумел проложить путь мимо водоема. — Тайрисса улыбнулась. — Ты ведь не стал никому говорить, что надо делать. Ты просто сделал это сам. Ради общего блага. Ты стал частью целого — нашего отряда. Ты показал нам, что мы не просто чьи-то джианриготы.

Келес подошел к своей лошади и забрался в седло.

— Если вы все так думаете… Прости, я… Я не думал ни о чем таком, просто… Просто сделал то, что, по-моему, должен был сделать.

Она кивнула.

— Мы это поняли. Большинство из нас, по крайней мере. Боросан еще хуже тебя, а о чем подумал вирук, я вообще не имею понятия.

— Хуже меня? Вряд ли такое возможно. — Он рассмеялся. — Тайрисса, прости, что я так вел себя, наслушавшись россказней о Керу. Я не хотел тебя обидеть.

Керу развернулась и внимательно посмотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что не находишь нас гораздо соблазнительнее выросших на пуховых перинах наленирских девиц?

— Нет, то есть… Да, я… — Келес стушевался и поник. — Лучше убей меня прямо сейчас, и я больше не буду доставлять вам хлопот.

Тайрисса расхохоталась.

— Спящий дракон начал просыпаться. Медленно, очень медленно, но начал.

На обратной дороге Тайрисса показала ему еще множество интересных вещей, в том числе вход в небольшую пещерку, который двигался, словно вдыхая и выдыхая воздух. Келес жадно ловил каждое ее слово. Когда они подъехали к месту, выбранному Моравеном для лагеря, то обнаружили троих присоединившихся к их компании бродяг. Один, высохший старик, закутанный в шкуру какого-то невиданного зверя, сидел вместе с Моравеном и Боросаном немного поодаль. Джианридин во время их странствий часто выполнял обязанности толмача, помогая им разговаривать со старателями и расхитителями гробниц. Двое бродяг помоложе и явно покрепче возились с костром, что-то поджаривая на огне. Если бы у этого чего-то не было семи ног, Келес принял бы его за кролика.

Кирас сидел рядом с ними и пытался обмениваться любезностями, но получалось плохо, — разговор выходил натянутый. Рекарафи примостился у каменной глыбы с подветренной стороны лагеря. Его волосы ерошил ветерок, он прикрыл глаза и поднял лицо. Узкие ноздри трепетали, словно он мог целиком вдохнуть жарившуюся на костре дичь. Руки расслабленно лежали на коленях, на когтях играли отблески костра.

Кирас поклонился подъехавшим Келесу и Тайриссе.

— У нас гости. Они не встречали следов тех разбойников, но, по слухам, те направились в Опаслиноти, что возле самого Иксилла.

Келесу захотелось немедленно расспросить их о дороге, но он сдержался и лишь поинтересовался:

— А что такое Опаслиноти?

Один из их гостей усмехнулся, обнажив свои мерзкие желтые зубы.

— Место, куда ведут все дороги.

Рекарафи открыл глаза.

— Когда-то — город вируков. Тавам альфель изменил его, и теперь там могут жить разве что люди.

— Благодарю, Рекарафи. — Келес улыбнулся. — Я с нетерпением буду ждать дня, когда мы его увидим.

Вечер у костра продолжался. Боросан развлек гостей поединком между мышеловом и маленьким танатоном, Кирас спел тиратскую балладу, Тайрисса — грустную песню об утерянном Гелосунде. В ответ бродяги порадовали их грубоватыми куплетами, которые холодными ночами повсеместно согревали земли Долосана. Наконец они заключили соглашение отправиться в Опаслиноти вместе. Усталый Келес с трудом забрался в палатку, даже и не подумав связаться с дедом.

Рассвело быстро. Когда Келес наконец разлепил глаза, пульсирующая боль заполнила его голову. Он прислушался к этой боли, а потом улыбнулся. Совсем недавно он считал ее помехой для выполнения своего долга. Теперь это была просто боль, и ничего больше, всего лишь малая часть его мира. И он принял решение делать все от него зависящее, чтобы эта малая часть стала еще меньше.

Глава сорок пятая

Восемнадцатый день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд.

Наленир.

Нирати вздрогнула и проснулась. Ее вырвал из глубокого сна не посторонний звук или движение, не коснулся случайный солнечный луч. Она спала долго, хотя и беспокойно, а теперь каким-то образом поняла, что пора просыпаться.

Она лежала на постели вниз лицом. Мокрая наволочка холодила щеку. Она намокла не от слез, хотя Нирати была уверена, что во сне плакала; она спала с открытым ртом, и на подушку вытекла слюна. Она была настолько изнурена, что даже не смогла перед сном красиво улечься на кровать.

Нирати попыталась медленно приподнять руки, но это оказалось не так-то просто. Все тело ныло, особенно болели плечи и локти. Тупая, ноющая боль казалась знакомой, напоминая переутомление после долгого повторения одного и того же движения. Когда весной и осенью она помогала матери в саду, потом у нее точно так же болели плечи и поясница.

Она осторожно перевернулась на бок и замерла, пытаясь отдышаться. Нирати недоумевала, почему она до такой степени выдохлась, проделав всего одно простое движение. Она чувствовала ужасную слабость. Одеяла казались такими тяжелыми, словно были сделаны из свинца. Ночная рубашка обвилась вокруг ног, и она не могла освободиться, как ни старалась. Почувствовав себя в ловушке она испугалась, но тут же заставила себя успокоиться.

Страх воскресил в ее памяти сны. Нирати принялась вспоминать прошедшую ночь, желая отделить правду от вымысла. Она пыталась найти то, что могло лишить ее сил, хотя понятия не имела, что это может быть, и сомневалась, что сможет вспомнить. Но единственное, что ей оставалось, — думать, и ей была необходима хотя бы видимость действия, чтобы знать, что рано или поздно она сможет подняться с постели.

Вчерашний вечер прошел вполне приятно. Граф Эйриннор повел ее в театр, где шла пьеса по повести Яора Диркси «Меч-перышко». Это была лучшая из его историй, повествующая о девушке, пасущей гусей, которая настолько умело обращалась с гусиным пером, что побеждала всех воинов, которые встречались ей на пути. Постановка была довольно-таки посредственная, но остроты добавляло то, что побежденные воины носили одежды, свидетельствующее об их преданности Дезейриону, а главная героиня была прекрасной наленирской девой, а ее гусиное перо — золотым.

Потом они отправились в городской сад, а оттуда — в дом, который граф снимал с тех пор, как формально разорвал все отношения с семьей Фозель. Они пили вино, занимались любовью, а потом он проводил ее домой. Должен был проводить, — хотя Нирати этого и не помнила, тем не менее, она была дома.

Ее мать знала, что она спит с дворянином из Дезейриона. Разумеется, она боялась, что он разобьет сердце ее дочери. Но Сьятси подошла к делу с трезвой обстоятельностью. Она приготовила настойку когтелапки, которую Нирати приносили каждый день перед вечерней трапезой. Она сказала, что Нирати может смело довериться ей во всем, и даже предложила нанести визит Госпоже Нефрита и Янтаря, чтобы получить дельный совет.

Нирати отвергла последнее предложение. Ее прежний опыт сводился к свиданиям с такими же неопытными любовниками, как и она сама. Она не получала особого удовольствия от этих встреч, разве что ей доставляло радость видеть удовлетворение поклонников и их искреннее обожание. Ей казалось, что ее роль в этом и состоит, поскольку до Джанела не понимала, какое наслаждение может приносить любовное соитие.

Джанел был деликатным и нежным любовником. Он старался в первую очередь доставить удовольствие ей, медленно раздевая, лаская и целуя ее тело. Стоило ему приблизить губы к ее коже, дотронуться кончиками пальцев, тыльной стороной ладони, даже одетой в тонкую кожаную перчатку рукой, — огонь желания охватывал Нирати. Он говорил ей, как она красива и соблазнительна, спрашивал, чего она хочет, и как хочет. Медленнее, быстрее, мягче или жестче, — он делал все так, как хотелось ей, каждый раз открывая все новые глубины страсти.

Нирати полагала, что после такой бурной любви она будет спать вообще без снов или сны будут спокойными, или даже горячими, — но нет же. Тело болело так, словно сны воплощались в явь. Она чувствовала себя беспомощной, ее руки были скручены за спиной, ноги связаны. Она была словно опутана толстыми веревками. Сначала она подумала, что это кожаные ремни, но, присмотревшись, разглядела свернувшуюся кольцами и покрытую шерстью огромную змею. Она слышала ее шипение, чувствовала, как немеет сдавленное тело. Нирати пыталась освободиться, а змея смеялась и говорила, что спасения нет, и никогда не будет. Она попалась навсегда.

Потом пришел дед и разбудил ее. Нирати подумала, что сон продолжается, но, вынув руки из-под одеяла, увидела красные отметины на запястьях и многочисленные синяки. Она действительно боролась, она все еще слышала голос, приказывавший ей молчать.

Она уставилась на Киро.

— Дедушка?

— Да, дитя мое. Да, моя маленькая Нирати. Я должен был придти. — Он смотрел на нее, глаза его пылали. Потом выражение лица смягчилось, он присел на краешек постели и взял ее за руки. — Тебе приснился страшный сон.

— Да, очень страшный. — Она позволила ему помочь ей сесть. — Но как ты сюда попал? Это невозможно.

Киро Антураси покачал головой.

— Правитель думает, что надежно запер меня, но есть пути и тропинки, о которых ему не известно. Я знаю их все. Мне нетрудно было попасть сюда. То, что ты во мне нуждалась, стоило риска.

Нирати сжала его руки.

— Что-то не так, дедушка?

Старик гордо выпрямился, а потом тяжело вздохнул.

— По-правде говоря, Нирати, я тоже плохо сплю. И меня во сне преследуют демоны и чудовища.

Она тихо спросила:

— Ты что-то утаил от меня? Что с моими братьями? Они в опасности?

— С твоими братьями все в порядке, — настолько, насколько вообще может быть. Они связываются со мной, как и предполагалось. Джорим изо всех старается сосредоточиться. Келес и так всегда это умел. Я узнал от них много нового, и это пойдет на пользу всем нам.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Киро едва заметно улыбнулся.

— Верно. Они оба стараются кое-что скрыть от меня. Не для того, чтобы мне досадить; я бы почувствовал. Нет, они скрывают это от меня, чтобы я не рассказал тебе и твоей матери. Но я знаю, в чем дело. Келес болен, — не серьезно, дитя мое, не бойся. Но он плохо спит. Иногда он открывается, и тогда я вижу разные вещи. Пустоши необычнее, чем я помню. Для Келеса это настоящее испытание.

Что касается второго твоего брата, Джорима, он сильно увлечен путешествием, но все идет не совсем так, как было задумано. Он сделал замечательные открытия, однако многие тайны пока не раскрыты. Он ищет ответы на вопросы, которые, возможно, не имеют ответов.

Нирати пробрала дрожь.

— Ведь ты бы узнал, если бы случилось что-то ужасное, правда?

— Да, дитя мое, узнал бы. — Он посмотрел ей в лицо. — Не бойся. Я не позволю никому и ничему нанести вред моим внукам, покуда это в моих силах. Они способны на большее, чем сами предполагают. С ними все будет в порядке.

Она снова пожала его руки, не зная, что сказать. Он говорил о них с такой теплотой во взгляде и голосе, какой она никогда не слышала, когда Келес и Джорим находились поблизости.

— Ты их очень любишь, верно?

Киро нервно вздрогнул, взгляд его снова обрел ясность и четкость.

— Разумеется. Я суров с ними, потому что люблю их. — Он повысил голос, слова зазвучали резче. — Мир жесток, холоден и несправедлив. Антураси должны попытаться изучить его, укротить и приручить. Он сопротивляется, но будет побежден. То, что делают твои братья, поможет осуществлению нашей цели.

Он сжал ее ладони в последний раз, затем отпустил. Руки Нирати упали поверх одеяла. Киро встал.

— Но сейчас меня больше всего заботишь ты, моя малышка. Я не позволю нарушать твой сон. Помнишь нашу старинную игру?

Нирати невольно широко улыбнулась.

— О, конечно! Как я могу забыть!

В детстве она очень переживала, что не имеет таланта к составлению карт. И в то время как Келес и Джорим выполняли несложные задания Киро, он сидел и рисовал карты для Нирати. Вместе они создали чудесную страну Кунджикви; она описывала ее, Киро составлял подробную карту сотворенного ей мира.

Киро протянул руку. Нирати соскользнула с постели. Он подвел ее к стене и прикоснулся к камню. Часть стены плавно ушла вперед, открывая темный коридор.

— Я нашел путь в Кунджикви для тебя, Нирати. Идем. Я покажу тебе место, где тебе будет нечего бояться.

Она последовала за ним по коридору и вскоре вышла на залитый солнечным светом луг, который не мог существовать в действительности, — трава была шелковой, на деревьях пели искусно вышитые птицы. Ветви сгибались под тяжестью невиданных плодов, спелых и сочных. Нирати улыбнулась, увидев грушу в кожуре лимона. Она знала, что внутри скрывается сочная мякоть со вкусом того и другого одновременно.

Киро выпустил ее руку и позволил бродить по местам, которые они создали вместе.

— Ты стала старше, так что можешь пожелать чего-то еще. Сладкий чай, текущий по руслам здешних рек, может превратиться в вино. Звезды будут танцевать для тебя, стоит только захотеть. Плоды на деревьях придутся тебе по вкусу. Ветер будет теплым и приветливым, дождь — освежающим. В Кунджикви так будет всегда.

Его голос звучал все тише. Нирати обернулась и увидела, что Киро исчез, словно призрак. Это удивило ее, но не испугало, — здесь, в стране, созданной ее воображением, она чувствовала себя в безопасности. Нирати опустилась на шелковую траву и положила голову на землю, прислушиваясь к сладкому пению птиц.

Она заснула.

Проснувшись, Нирати собралась с силами и отбросила одеяло. Подойдя к стене, она прикоснулась к холодным камням, наполовину веря, что они подадутся назад. Разумеется, ничего не произошло. Эта стена не была внешней; кроме того, комната находилась на третьем этаже. Мне все это приснилось. Мне приснилось, что дед был здесь. Мне приснилось путешествие в Кунджикви.

Она бросила взгляд на свои руки. Красные отметины не исчезли, и синяки тоже. Она не смогла бы объяснить, откуда они появились. Нирати начала дрожать. Повернувшись, она прижалась спиной к каменной стене и медленно сползла на пол.

Что-то было не так, очень и очень не так. Но она не могла понять, в чем дело. Она знала только, что единственное место, где ей удастся обрести успокоение, — воображаемая страна, придуманная маленькой девочкой.

— Надеюсь, этого будет достаточно… — еле слышно выдохнула она.

Глава сорок шестая

Двадцать седьмой день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

«Волк Бури».

У Неприступных Берегов.

Исследование побережья Ледяных гор продолжалось два дня, а потом на корабли обрушился шторм, налетевший с запада. Небеса почернели в мгновение ока, так что даже Джорим начал подозревать, что они чем-то прогневили богов. Большинство моряков полагали, что они находятся вблизи от входа в Преисподнюю, и буря наслана, чтобы остановить их. Впрочем, вслух матросы вспоминали об этом, только ворча над тарелкой с остывшей едой. Ледяной ветер и проливной дождь не оставляли возможности думать ни о чем, кроме выживания.

Для Джорима эти четыре дня, когда корабли швыряло по волнам, были наполнены настоящим ужасом, только усиливавшимся из-за невозможности что-либо изменить. Он мало чем мог помочь, и его отсылали в каюту. Ему резко отказывали даже на просьбы сообщить направление и скорость. Корабли, похоже, относило все дальше на восток. Позже он узнал, что прибор для измерения скорости случайно уронил в море какой-то растяпа из новичков; веревку, к которой был привязан прибор, рвануло из его рук с такой силой, что он потерял палец.

Завывание ветра, стук дождя по палубе, жалобный скрип снастей напоминали Джориму, как непрочно их пристанище. «Волк Бури» был самым большим кораблем в мире, но бушующее море могло сокрушить его в одночасье, словно тележное колесо — бумажный фонарик. Единственное, что спасало их от такой судьбы — мастерство команды и сила тех, кто удерживал румпель. Корабль продолжал идти по ветру, прокладывая путь через вздымавшиеся до небес валы.

Шимик плохо переносил бурю. Он спрятался под одеялом в углу каюты Джорима и жалобно мяукал, когда раздавался гром, и стонал, вторя скрипу корабля. Джорим хотел бы спрятаться так же, как фенн; его удерживали только гордость и злость на свирепствующую стихию.

Его задача состояла в том, чтобы при помощи приборов как можно точнее определять их местонахождение. У него был хронометр Гриста, показывающий точное время почти без погрешности, — по крайней мере, если сравнивать с другими часами. Но он не мог понять, когда наступает полдень или полночь, не мог наблюдать за звездами, — шторм сделал его узником в собственной каюте, а тучи закрывали солнце, равно как и звезды.

Но его раздражала не только невозможность производить вычисления. Во время пути он сделал открытие, которое из-за бури не мог подтвердить. В северном полушарии полярная звезда служила ориентиром для моряков. Дед поручил ему найти нечто подобное на юге. Джорим решил, что Глаз Петуха вполне для этого подойдет, и решил сообщить об этом Киро, как только убедится в правильности своих предположений. На небе Морианда сам Глаз увидеть было нельзя; но оконечность созвездия была хорошо различима, и они знали о его существовании из древних текстов вируков и сотов. Южнее экватора эта звезда могла бы отлично послужить кораблям, и это открытие смогло бы достаточно смягчить гнев Киро по поводу ошибки Джорима в расчетах.

В некотором смысле единственной его обязанностью на борту стало хранение часов. Капитан Грист присылала к нему матросов спросить, который час. Шторм продолжался, и к Джориму спускались все реже и реже, — на корабле начинали забывать о времени, как и о хороших манерах. Моряки вначале говорили что такой сильный шторм не может продолжаться дольше двух дней. Через четыре дня многие пришли к выводу, что часы Джорима врут.

А потом вдруг буря прекратилась, и поверхность океана стала гладкой, словно зеркало. Джорим высунулся из каюты и занялся вычислениями. Он старался закончить как можно быстрее, потом два раза проверил получившиеся цифры, присвистнув от удивления. Шимик проснулся, сел, протер глаза лапами и посмотрел на Джорима.

— Мы очень-очень далеко уплыли, — сказал Джорим. Он присел и принялся рассматривать нанесенную на карту линию. Во время бури их отнесло на тысячу миль к востоку и еще немного на север. Они находились в той самой неизвестной четверти мира.

Два дня ушло на то, чтобы собрать вместе все корабли. Два корабля так и не нашлись, и оставшиеся в живых не знали, что лучше: считать, что пропавшие корабли разбились о Ледяные горы или просто пошли на дно. Последний способ умереть был много приятнее. Они дали себе слово, что предпримут попытку найти уцелевших на обратном пути. Однако все понимали, что это пустые обещания. Течением их отнесло на северо-восток, далеко от Ледяных гор. Добраться до тех мест по дороге обратно будет почти невозможно.

Они продолжали путь по пустым просторам океана еще два дня, подгоняемые течением и легким бризом. Джорим уже не надеялся когда-либо снова увидеть на горизонте сушу, когда на востоке появилась гряда облаков. К тому времени, как солнце начало клониться к закату, они увидели вдалеке темную линию гор. Прошел слух, что они добрались до Эфрета. Попутный ветер и спокойное море способствовали хорошему настроению, и капитан Грист позволила морякам немного расслабиться, после чего заявила:

— Что ж, повеселились, пора и за дело. Нечего сидеть сложа руки и ждать следующего шторма, который забросит нас неведомо куда.

К рассвету горы на горизонте заметно приблизились, и все увидели, что это очень высокие горы. Джорим припомнил, как в разговоре с ним Энейда упомянула о каменной стене до небес, сказав, что это не менее вероятно, как и отсутствие суши в этих местах. Однако на расстоянии однодневного перехода казалось, что посреди океана действительно возвышается стена. Горы все росли и росли, и побережье выглядело не слишком-то приветливо.

Они повернули на север и следовали вдоль берега. Удача улыбнулась им спустя несколько дней. Горы расступились, образовав бухту, куда выходило устье реки. Это обеспечивало им спокойное пристанище и пресную воду. Более того, на берегу лежал «Лунный Дракон», пропавший без вести во время последнего шторма. Моряки сочли, что корабль проклят, и его судьба предрешена. Но теперь многие считали, что мысль о проклятии была преждевременной. Судно явно вытащили не берег, чтобы залатать повреждения.

Однако вскоре они убедились, что палуба корабля совершенно пуста. Джорим присоединился к Энейде, стоящей возле руля. Остальные корабли следовали за «Волком Бури», направляясь в бухту. Джорим не видел никаких признаков жизни на берегу, — ни костров, ни палаток. Как и все прочие, он предполагал самое худшее, — что экипаж целиком утащили морские дьяволы, и теперь пируют, пожирая тела своих жертв.

— Морские дьяволы покажутся вам милосердными по сравнению со мной! — рявкнула Энейда. — Смотрите в оба, и ничего подобного с вами не случится! Лейтенант Линор, мне нужны два отряда солдат для разведки и охраны.

— Разрешите присоединиться к ним, капитан!

Она обернулась и вперила в него свирепый взгляд.

— Вы хотите быть съеденным морскими дьяволами, Мастер Антураси, или же намереваетесь сами перебить их?

— Ни то, ни другое. Если морские дьяволы где-то поблизости, мы быстро это поймем. Нам уже известно, что они используют захваченные корабли, так что, думаю, они бы в данную минуту суетились на палубе «Лунного Дракона». Я хочу всего лишь осмотреться. Я попал на борт вашего корабля именно для того, чтобы исследовать новые земли.

— Я предпочла бы, чтобы вначале берег осмотрели солдаты.

— Я не собираюсь препятствовать, но прошу вас выслушать меня перед тем, как вы примете окончательное решение Я лучше, чем кто бы то ни было на этом корабле, смогу разобраться в происходящем. Мне приходилось бывать за пределами Девяти в местах, у которых даже нет названий.

Энейда поджала губы, но кивнула.

— Но если вы уйдете из поля моего зрения, если вы покинете берег, — не возвращайтесь. Вы останетесь здесь.

— Как прикажете капитан! — Джорим поклонился ей и удалился в свою каюту. Он прицепил к поясу меч и вернулся на палубу, присоединившись к солдатам, которые один за другим спускались по лестнице в лодки. Капитан Грист стояла возле руля. Шимик выглядывал из-за ее ног.

— Лейтенант Линор!

Женщина, садившаяся в одну из двух лодок, подняла голову.

— Да, капитан?

— Выполняйте распоряжения Мастера Антураси, однако не позволяйте никому уходить от берега, пока я не отдам приказ!

— Слушаюсь.

Джорим занял свое любимое место на носу лодки. Они отплыли к берегу. Он рассматривал буйную растительность, горы, упиравшиеся вершинами в облака. Лишь небольшая полоса земли — около мили шириной, — примыкала к воде, и она полностью заросла густым лесом. Джорим удивился, что морская вода не убила все живое на берегу, но потом подумал, что, должно быть, во время штормов с гор стекает огромное количество пресной воды. Этого вполне хватает для жизни.

К тому же здесь есть река. Гребцы в лодках яростно ругались, борясь с сильным течением. Джорим подозревал, что в заливе вода почти пресная, и ему было любопытно, что за рыба должна здесь водиться, речная, морская или нечто среднее?

Лодка зарылась носом в песок, и Джорим выскочил на берег прежде, чем матросы подняли весла. Он припал на одно колено и набрал в ладонь песка, позволив ему свободно сыпаться сквозь пальцы. Песок выглядел совершенно обычным, Джорим различал частички раковин и кусочки водорослей. Он слышал, как поют птицы, и их пение тоже казалось ему смутно знакомым.

Он поднялся на ноги и присоединился к лейтенанту. Она обходила лежащий на берегу корабль.

— Ни единого следа морских дьяволов.

Она покачала головой.

— Ничего, что указывало бы на произошедшее сражение. Они прошли чуть дальше, и она указала Джориму на тропу, ведущую в лес.

— Они взяли с собой все, что смогли унести, и ушли по этой дороге. Возможно, они нашли пещеру или открытую вершину холма, где хотели соорудить убежище.

Они остановились возле берега реки. В воде играли серебристые рыбины; птицы охотились на них, пронзая острыми клювами. Джорим наклонился и набрал воды в пригоршню. Он понюхал ее и вылил обратно. Проведя мокрой рукой по щеке, он подождал. Никакого жжения или пощипывания.

— Похоже, с водой все в порядке. Вон та птица очень похожа на королевского аиста, разве что перья у нее голубые. А если аист пьет эту воду и кормится здесь, — значит, в этих местах вполне безопасно.

Он выпрямился и, обернувшись, посмотрел на покинутый корабль.

— Они высадились четыре или пять дней тому назад. Разгрузили корабль, подняли его на берег, начали чинить. Пусть они потратили на это два дня. А потом что-то произошло. Они прекратили работу, ушли и так и не вернулись. Что могло случиться?

Лейтенант Линор смотрела назад через плечо Джорима. Она была смертельно бледна. Джорим обернулся и получил ответ на свой вопрос.

На найденной ими тропе стоял человек с медно-красной кожей. Он был невероятно высоким, и таких мускулов Джориму прежде не доводилось видеть. На незнакомце были накидка из грубой ткани и набедренная повязка из более тонкого материала. И то, и другое украшали геометрические фигуры яркого желтого, синего и зеленого цветов. Кованые медные латы защищали его голени и предплечья. В левой руке незнакомец держал небольшой щит, в правой — необычной формы палицу. Насколько Джорим мог судить по первому взгляду, в палицу были вставлены острые куски черного камня.

Он мысленно пообещал себе позже изучить оружие подробнее, поскольку сейчас его больше интересовала маска пришельца. Она не скрывала его длинных черных волос, ниспадавших на спину и плечи. Маска была сделана из золота и инкрустирована нефритом. Отверстия для глаз и рта окружал янтарь. Три красочных зеленых пера с желтыми подобиями глаз на верхней части увеличивали рост гиганта еще фута на три, а сам он был не ниже семи футов.

Джорим предостерегающе поднял руку, предупреждая попытку лейтенанта Линор выхватить меч. Понимая, что, возможно, совершает самую большую и к тому же последнюю глупость в своей жизни, он поклонился, потянув за собой и напарницу, и остался в таком положении на некоторое время. Выпрямившись, он улыбнулся с безмятежностью которой на самом деле вовсе не испытывал.

— Да пребудет с вами милость богов.

Великан склонил голову и заговорил. Маска отражала его голос, отзываясь эхом.

— Да озарят их улыбки и вашу жизнь.

Джорим моргнул.

— Вы говорите с наленирским акцентом!

Человек кивнул.

— Идемте. Вас ждут друзья.

Глава сорок седьмая

Двадцать седьмой день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Опаслиноти.

Долосан.

По дороге в Опаслиноти Келес Антураси размышлял о названии города. Он решил, что само по себе оно уже вполне годилось для разного рода вымышленных историй. Отсюда до Морианда было очень далеко, и поэты могли не беспокоиться о достоверности своих произведений. Неуправляемая магия могла сотворить что угодно. А название представляло собой смесь вирукианских и имперских слов, намекая на уходящую корнями в глубокое прошлое и покрытую тайной историю города.

Но вся романтика постепенно бесследно испарилась, когда он понял, что в Опаслиноти не ведет ни одна дорога. Из прибрежного Силумака на северо-восток когда-то вел торговый путь. Однако пейзаж на западных границах Долосана постоянно менялся, и дорога редко появлялась второй раз на том же самом месте. Холмы уходили под землю, словно растворяясь под каплями черного дождя, долины превращались в плоские равнины, покрытые непроходимыми зарослями колючих деревьев. Их ветви выгибались и ловили пролетавших птиц, и растения пожирали их. Тех, кто осмелился бы войти в такой лес, ждала не менее печальная участь; танатон Боросана после безуспешной попытки исследовать чащу вернулся назад, украшенный ярко блестевшими царапинами.

В этих краях путешественников было немного. В основном, они прибыли из Силумака или пересекли Долосан, как и компания Келеса. Если кто-то и вернулся из Иксилла, то не хотел об этом говорить; все утверждали, что туда дороги нет, как и во времена, когда дед Келеса побывал на землях Пустошей.

Рекарафи внимательно наблюдал за присоединившимися к ним бродягами. Он не доверял им. Сами они предпочитали называть себя «охотниками за таумстоном», или «таумстонерами», — похоже, это занятие передавалось от поколения к поколению, — но вирук обращался к ним, используя слово талкиджио. Он говорил, что оно переводится как «разбойники», «искатели наживы», но произносил его с таким выражением, словно на самом деле это значило «вши» или «мокрицы». Их попутчикам это не нравилось. В отместку они говорили, что, видимо, Рекарафи бежал от наказания или был сослан, поскольку в Долосане законопослушным вирукам делать было нечего.

Келес пресек эти разговоры, указав, что Рекарафи сопровождает их, чтобы обеспечить его безопасность. О таком никто из них еще не слышал, и у таумстонеров появилась новая тема для обсуждения. Он переговаривались, бормоча что-то на неизвестном Келесу жаргоне, и он пожалел, что не обладает способностями Джорима к языкам.

Дорога привела их к западной границе Долосана, к основанию плоскогорья, на котором располагался Иксилл. Они подъезжали все ближе. Наступила ночь, и они увидели мерцающую магическую завесу над горизонтом; отдельные багрово-синие огни светились гораздо слабее, но вполне различимо. Сияние завесы затмевало звезды и окрашивало луны в странные цвета, но не более того; однако все равно Келеса охватывала дрожь при мысли о том, что им придется пройти сквозь нее, чтобы ступить на земли Иксилла. Лишь богам было ведомо, что ждет их по ту сторону.

Как-то вечером он стоял невдалеке от лагеря на вершине небольшого холма, наблюдая за перемещением разноцветных огоньков, словно колеблемых легким ветерком. Он не знал, как долго простоял так, но внезапно понял, что дрожит от холода. Только он успел подумать об этом, его мягко ударило по спине скрученное в тугой сверток одеяло.

Келес обернулся и увидел вирука, опустившегося на землю позади него, ниже по ветру. Это заставило его еще раз вздрогнуть.

— И давно вы здесь?

Рекарафи, почти невидимый в темноте, пожал плечами.

— Достаточно долго для того, чтобы понять, что вы, скорее всего, замерзли.

— Вы следили за мной?

— Вы имеете в виду, не преследовал ли я вас тайком? Я заметил, что вы дрожите, и принес ваше одеяло. — Он вытянул вперед руку, указывая в сторону Иксилла. — Я смотрел на это. На тавам эйзар.

Келес ослабил кожаные ремешки, стягивавшие одеяло, и завернулся в шерстяную ткань.

— Тавам означает «магия». Что такое эйзар, я не знаю.

— «Покрывало». Но не облачение. Пелена, скрывающая нечто. Эта пелена быстро угасла.

Он опустил руку.

— Вы используете девятеричное исчисление, а мы — десятеричное.

— У вас десять богов? — Келес поднял лицо к небу, пытаясь отыскать взглядом десятое созвездие.

— Нет. У наших рабов на руках было по десять пальцев. Мы не хотели, чтобы они ошибались при расчетах.

Вирук подошел ближе, держась с подветренной стороны.

— Так вот, семьдесят десятилетий тому назад произошла битва, послужившая причиной появления тавам эйзара. Сначала он был виден и при солнечном свете, он был ярче солнца, поскольку солнце почти не появлялось на небе во Времена Черного Льда. На землях Девяти княжеств тавам эйзар не был виден, но Ирусвирук он освещал ослепительным сиянием. У нас больше не было ночи. Красные, желтые, золотые, серебристые, зеленые голубые огни плясали и кружились. А потом магия хлынула сверху из Иксилла, разрушая все на своем пути.

Вирук ссутулился, словно согнувшись под тяжестью воспоминаний.

— Вам не понять, на что это было похоже, Келес. То что довелось увидеть вам по дороге сюда, тоже удивительно, и каждый раз это было что-то иное. Когда магия вырвалась на свободу она, она уничтожала все — но и творила все. Все, что вы видели и больше, чем можете себе представить, — все существовало здесь одновременно. Перемещалось прошлое и будущее, настоящее с несбывшимся, растения с животными; все, что не было хоть как-то защищено, полностью изменилось.

Картограф закрыл глаза и попытался осознать слова Рекарафи.

— Вы правы, я не могу представить подобное.

— Представьте тихое озеро, Келес, гладкую поверхность воды. Мир был похож на нее. А теперь представьте, что вода забурлила и превратилась в пену. Все изменилось. Здесь вместо воды была магия, и она исказила реальность. Все вещи существовали в одно и то же время, но ни одна не сохранялась надолго, — магия была слишком сильна.

— И озеро продолжало бурлить.

— Да. И ее сдерживал лишь тавам эйзар.

Келес открыл глаза и опустился рядом с Рекарафи. Вирук подошел совсем близко, но головная боль не появилась. Келес подозревал, что позже она все-таки начнется, но решил не обращать внимания. Рекарафи держался обособленно все время путешествия. Келес побаивался его, но хотел ответить на попытку вирука сократить расстояние между ними.

— Вы говорите о завесе так, что мне кажется, будто была и другая.

Рекарафи повернул к нему лицо. В зрачках его темных глаз отражался холодный свет звезд.

— Когда-то Вирукадин захлестнула волна магии такой силы, о которой вы никогда не могли бы даже помыслить. Катаклизм изменил эти земли и уничтожил внутреннее море. Гибель Вирукадина поглотила землю бесследно.

Там, где сейчас находится Темное море, Келес, когда-то возвышались величественные горы, касавшиеся вершинами звезд. Там был наш дом, и, даже находясь далеко оттуда, мы видели их. Самая высокая гора всегда была покрыта снегом, — ее вершину скрывали облака. Но тавамазари подчинили ветра своей воле и укротили солнце. У нас всегда было тепло, как в Миромиле, пышно росло и цвело все живое, словно в Уммуммораре. Наш дом был земным раем.

Келес покачал головой.

— Как можно было уничтожить подобное чудо?

Вирук издал клокочущий звук, словно что-то перекатывалось у него в горле.

— Мы находимся на земле, которая была разрушена по вине вашего народа, и вы спрашиваете об этом? Разве причины имеют значение спустя три тысячи лет? Те, кто владел силой, хотели получить больше, и ревниво охраняли от прочих то, что имели. Те, у кого не было ничего, хотели получить хоть что-то и не останавливались ни перед чем, чтобы добиться своего. И те, и другие пытались выставить свои деяния в лучшем свете, хотя дела не были ни благородными, ни справедливыми.

Когда все произошло, уцелевшие собрали оставшихся тавамазари и ушли за пределы бывшей столицы, чтобы создать вокруг тавам эйзар и не позволить разрушительной силе выплеснуться за пределы Вирукадина. Город погрузился в морские пучины, а Черная Жемчужина поднялась на небеса.

Картограф посмотрел наверх. Гол'дун, вторая по размеру луна, висела в небе, — черный шар, окруженный серебристо-зеленым сиянием.

— Гол'дун — сокровище, принадлежащее сразу всем богам. Она медленно проплывает мимо каждого из них, — они не в силах вынести долгого расставания с ней.

Из горла вирука снова вырвалось клокотание.

— Я мог бы рассказать вам об истинном происхождении ваших богов, Келес Антураси. Но вы не поверите мне. Во времена моей юности Черная Жемчужина не сияла на небе. Ваше название для нас ничего не значит. Мы называем ее гоал ньюан. Приблизительно на ваш язык это можно перевести как «камень души». Но это тоже плохой перевод. Он не отражает всех тонкостей.

— Пожалуйста, объясните мне.

Рекафари медленно прикрыл глаза.

— Это не поможет вам при описании нового мира.

— Но поможет мне понять мир, который я описываю.

Вирук сидел неподвижно, глаза его были закрыты; потом он поднял подбородок. Келес гадал, о чем он думает. Казалось, Рекарафи разговаривает с духами, спрашивая у них совета, прежде чем ответить ему. Может быть, он говорит с посланницей, — так же, как я — с дедом.

Наконец вирук открыл глаза.

— Мы верим, что после смерти каждого из нас ждет суд. Любое совершенное нами зло превращается в черный камень — гоал ньюан. Любое доброе деяние превращается в белый камень — гоал саам. Судья забирает их и кладет на весы. Если черных камней больше, душа обречена на вечное мучение. Если больше белых — душа отправляется в рай.

— А есликамней поровну?

Рекарафи кивнул.

— Камни забирают, а душа возвращается на землю в новом перевоплощении.

— Так вы верите… — Келес замолчал, увидев, что вирук предупреждающе поднял руку с блеснувшими в лунном свете когтями. Он почувствовал слабый запах яда. У него закружилась голова, и он отпрянул назад. — Что такое?

— Я рассказал вам об этом по двум причинам, Келес. Первое: нам могут встретиться могилы вируков. Если они будут открыты, вы, возможно, увидите внутри белые и черные камни. Когда тело хоронят, часто друзья или враги бросают в могилу камни, чтобы сдвинуть чашу весов в одну или другую сторону. Теперь вы знаете, как это объясняется.

Келес медленно кивнул, думая про себя, что хорошо бы в самом деле найти такую могилу, чтобы собственными глазами увидеть то, о чем говорил Рекарафи.

— Вторая причина заключается в том, что, ранив вас, я создал гоал ньюан для своей души. Я уравновесил этот поступок, служа вам. Я сделал с тех пор многое, что может прибавить мне белых камней, — к примеру, от моей руки погиб этхарсааль, — но я буду служить вам, пока не получу гоал саам от вас.

Келес нахмурился.

— Думаю, теперь я понял. Благодарю вас.

— Защищать вашу жизнь и служить вам — моя обязанность. — Вирук склонил голову набок. — Возможно, это будет не в тягость.

Они покинули холм и вернулись в лагерь, ориентируясь по голубому свету фонаря, работавшего на таумстоне. Келес забрался в палатку, вспоминая разговор с вируком. Он многое понял, но вопросов оставалось еще больше. Главный вопрос заключался в том, почему Рекарафи решил рассказать Келесу все это. Ломая над ним голову, он провалился в сон.

На следующее утро Келес проснулся рано и с привычной головной болью, но постарался не обращать на нее внимания. Они быстро свернули лагерь и отправились в путь по плоской равнине, покрытой тонким слоем черного снега, прибившего пыль земле. Цвет снега никому из них не понравился, и таумстонер все время подгоняли их, убеждая двигаться быстрее. Когда стало ясно, что Келесу нужно время для работы, попутчики бросили их и отправились вперед одни.

Следуя по протоптанным в снегу дорожкам, шестеро путников вошли в ущелье, гораздо шире того, с водоемом. Стены ущелья блестели, словно отполированные. Келес предположил, что его когда-то создал нахлынувший поток магии, и до сих пор ущелье иногда захлестывает шторм, поэтому камни такие гладкие. Он даже видел на скалах свое отражение, но образы быстро менялись. Чаще всего он видел себя ребенком, но очень грустным; несколько раз — согбенным и обессилевшим, как его дядя Улан.

Хуже всего было увидеть собственные глаза на лице Киро. Даже одетый в его одежду скелет, едущий верхом на скелете лошади, и то не поразил его так неприятно, как он в образе Киро. Прошлое и будущее больше не сталкиваются в этом месте, но отражение по-прежнему показывает их смесь.

Никто из путников не проронил ни слова, но все придержали коней, разглядывая отражения. Келес видел только их самих, но выражения их лиц — от ужаса до восторга — свидетельствовали о том, что и они видят самые разные картины. Лишь Рекарафи смотрел на скалы с презрительным безразличием, но в одном месте и он, взмахнув когтистой рукой, оставил на гладкой поверхности глубокие царапины.

Ущелье поворачивало и изгибалось. Впереди они увидели долину, простиравшуюся с севера на юг и ведущую дальше на запад, в Иксилл. Начали появляться признаки обитания людей, в основном, в виде разбросанного мусора. Там и здесь виднелись следы от мотыг на камнях. Келес увидел отражение человека, копавшего что-то, а в реальности там оказались лишь полузасыпанная яма и валявшийся рядом сломанный черенок лопаты.

Наконец они одолели небольшой подъем и увидели Опаслиноти. Боросан сложил руки на луке седла и улыбнулся.

— Он вырос.

Остатки романтических представлений окончательно выветрились из головы Келеса. Опаслиноти действительно был городом, но таких городов Келес прежде ни разу не видел. Здесь не было ничего, что намекало бы на вирукианское происхождение. Он попытался представить, что сейчас чувствует Рекарафи. Если бы Моравинд превратился в такое, мне захотелось бы умереть, чтобы не видеть.

Больше всего Опаслиноти напоминал большую мусорную кучу. Люди сновали по нему, словно личинки мух. Город был построен на пересечении двух каньонов шириной около двух миль и вплотную примыкал к юго-восточной стене одного из них. В дни былой славы вируков он располагался возле слияния двух рек. Келес представлял себе проплывавшие здесь корабли, башни, вздымавшиеся над водой… Правда оказалась другой.

Когда поселение людей было небольшим, нависавшие скалы, видимо, неплохо защищали от магических бурь. До этого места доходили лишь небольшие вихри. Потом поселение разрослось; породу, срытую при строительстве, отвозили на северную границу города. Получилось нечто вроде запруды. Скалы кое-где блестели на солнце, так что магия явно коснулась их, но блестели и внутренние стены плотины. Значит, во время бурь магия выплескивалась на расположенный ниже город, служивший ей превосходным вместилищем.

Они подошли ближе, но ничего обнадеживающего Келес не заметил. Рудники были расположены террасами; жилые дома прятались в глубине скал. По периметру огромного колодца расположились, словно шляпки гигантских поганок, крытые сводчатые здания, побольше и поменьше, служившие укрытиями. Возле самых больших укрытий в загонах стояли лошади и верблюды. Келес предположил, что во время бурь их тоже заводят внутрь.

Укрытия явно были построены из грязи и соломы, но укреплены по поверхности плоскими серыми камнями.

— Что это за камни, Боросан?

— Камни добывают ниже, в колодце. Они содержат примесь таумстона и впитывают магию. После шторма люди выламывают эти камни и продают их. Но это таумстон очень низкого качества, и он мало на что годится.

Он слегка пришпорил лошадь.

— Вперед. У меня есть друзья на нижних уровнях. Мы отведем лошадей в конюшню, и они примут нас.

Моравен подал голос.

— Нижние уровни — лучшие?

Боросан кивнул.

— Во время бурь магия переливается через край запруды, но редко заполняет Колодец полностью. Нужно избегать ливней во время шторма, и лучше всего находиться как можно глубже. Опаслиноти, что бы вы о нем ни думали, вполне безопасное место.

Кирас, подъехавший к многочисленным следам, ведущим к городу, покачал головой.

— Не думаю, что так будет и на этот раз, Мастер Грист.

Моравен нахмурился.

— Что такое, Кирас?

— Эти следы ведут к самому большому укрытию. И я знаю, чьи это следы. — Кирас положил руку на рукоять меча. — Каким-то образом разбойники опередили нас.

Глава сорок восьмая

Двадцать седьмой день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Токайан.

Каксиан.

Джориму удалось убедить воина в золотой маске подождать, пока они отправят лодку за капитаном Грист. Тот, казалось, понял, что означает слово «капитан». Джорим отправил на «Волка Бури» лейтенанта Линор. Оставшиеся солдаты окружили «Лунного Дракона» и заняли оборонительные позиции, бросая подозрительные взгляды в сторону леса.

Джорим остался на берегу с великаном. Хотя тот и ответил без запинки на приветствие Джорима, его знание языка Наленира было отрывочным. Он представился как Зихуа и, по просьбе Джорима, начал называть наиболее общеупотребительные слова на своем языке. Джорим быстро узнал, что племя Зихуа называло себя «Аменцутль», весь их народ — «Каксиан», а он сам прибыл с южных границ, из Токайана. Команду «Лунного Дракона» отвели туда ради их же безопасности, — так как было известно, что поблизости бродят лазутчики вражеского племени Мозойан.

Джорим постепенно начинал разбираться в их языке. Суффикс «йан», к примеру, означал принадлежность к какому-то месту. Племя Мозойан происходило извне, — они были так же чужды этому народу, как турасиндцы — народам Империи. Джориму понравилось, что язык Аменцутль подчинялся определенному порядку. Это означало, что его будет проще выучить.

Не прошло и часа, как капитан выбралась на берег, а с ней — Йезол и Шимик, а также ботаник «Волка Бури». Зихуа поприветствовал ее и разрешил оставить солдат на берегу. Он возглавил их небольшой отряд, и они двинулись вглубь леса. Зихуа, обратившись к Джориму, сказал, что они, без сомнения, могут не бояться шпионов Мозойян с такой хорошей охраной. Он взмахнул рукой, и из-за деревьев выступило около полудюжины молодых мужчин и женщин. Зихуа приказал им оставаться на берегу, якобы для того, чтобы «помочь» солдатам в случае надобности. Но обе стороны понимали, что эти люди — заложники безопасности прибывших с «Волка Бури».

Зихуа во все глаза глядел на Шимика, но, когда фенн поднял лапы и Йезол подхватил его на руки, словно ребенка, недоверчивая озабоченность гиганта заметно ослабла. Он уводил Джорима, Энейду и Йезола все дальше в лес. Они сделали не более полудюжины шагов, и берег пропал. Они очутились в зеленом полумраке. К ним постепенно присоединялись все новые воины. Тропинка вилась между стволами огромных деревьев; золотистые мартышки и какие-то другие, более мелкие, обезьянки пронзительно кричали, прячась в густых кронах; спустившись вниз, чтобы посмотреть на путников, они снова мчались наверх, без умолку стрекоча.

Джорим и Энейда молчали, но мысленно Джорим вторил Йезолу, без конца бормотавшему: «О, боги, о, боги!». Эти слова слетали с его губ так часто, что вскоре Шимик принялся нараспев произносить: «Обо-гибо-гибо!». Фенн принялся точно так же подражать и голосам обезьян, — достаточно громко для того, чтобы их мохнатые преследователи смолкли и удивленно склонили головы набок, услышав крики Шимика.

Джорим находил, что эти джунгли изумительны. Здесь было полно растений и животных, которых он нигде прежде не встречал. Он был более чем уверен, что ему не хватило бы и года, чтобы изучить хоть малую толику этого поразительного разнообразия. Ему попалось на глаза уже не меньше дюжины разновидностей ярко окрашенных цветов лиан, растущих на деревьях. Их воздушные корни свешивались с веток. Наличие мартышек, равно как и следы небольших оленей и других зверей на тропинке, свидетельствовало о том, что здесь должны водиться и более крупные хищники, но пока Джорим не видел ни одного. Он почувствовал укол страха, подумав об опасности; впрочем, его несколько обнадеживало то, что Зихуа и его соплеменники не слишком беспокоились, что скрывается в окружавших тропу зарослях.

Тропа шла вдоль реки. Джорим прикинул и сделал вывод, что они прошли примерно три мили точно на восток, пока река не повернула на юг, огибая холм. Из-за деревьев трудно было понять, насколько высок этот холм; тропа постепенно становилась шире по мере того, как они поднимались выше. К ней присоединялись другие тропинки. Внезапно подъем прекратился. Они вышли из леса на широкую зеленую равнину приблизительно в пять миль шириной. По краям равнины виднелись вплотную прилегавшие к джунглям возделанные участки. Некоторые из этих клочков земли выглядели сплошь заросшими, хотя Джорим видел, что это не зерновые культуры.

Они используют севооборот. Это наблюдение заставило Джорима осознать, как сильно они отличаются от людей на острове Эсги. Народ Аменцутль был мудр достаточно, чтобы понимать, — если намеренно давать земле отдохнуть один раз в пять-семь лет, она никогда не истощится полностью. Эта мысль промелькнула в его голове, словно молния; он понял, что общество Аменцутля стоит на довольно высокой ступени развития, несмотря на отсутствие стального вооружения — судя по внешнему виду Зихуа. В следующее мгновение Джорим отвлекся от полей, обратив внимание на то, что вначале показалось ему лишенными растительности холмами вдалеке, — и был вынужден пересмотреть еще раз свою оценку уровня развития этого народа. Холмы не были естественными образованиями.

Зихуа использовал для описания Токайана наленирское слово, означавшее «отдаленное поселение», «аванпост», но оно не вполне подходило. Джорим увидел четыре ступенчатых пирамиды, вздымавшихся к небесам в центре города. Ясно было, что камни для их постройки взяты с близлежащих гор, но это означало, что их каким-то образом перевозили на расстояние не меньше трех миль. Но на тропе, по которой они добрались сюда, — она уже превратилась в широкую дорогу — не было ничего, похожего на следы от повозок. Джорим не видел лошадей, хотя на полях вместе с работавшими людьми находились какие-то животные, напоминавшие небольших безгорбых верблюдов.

Кроме пирамид, — в высоту они составляли около сотни футов каждая, — Джорим увидел несколько сооружений округлой формы ниже раза в три. Они тоже были сложены из камня. Ничем не напоминая изысканную имперскую архитектуру, здания отличались четкостью и простотой линий. Единственное украшение — высеченные на камнях изображения змей и птиц — немедленно напомнило Джориму о символах Наленира и Дезейриона.

— Зихуа, сколько твоих людей в Токайане?

Воин поднял правую руку, выпрямив все пять пальцев, потом сжал ладонь в кулак и хлопнул им сперва по запястью левой руки, а затем по локтю.

— Понятно? Десять в руке. Еще десять. И еще.

Джорим понимал, что «тридцать» никак не может быть правильным ответом.

— Не уверен.

Йезол подал голос.

— Мастер Антураси, они используют вирукианское счисление, кратное десяти. Наверное, удар по запястью означал умножение на десять, а по локтю — вторичное умножение. Может быть, дальше они хлопают по плечу? В общем, он говорит, что там живет тысяча человек.

— Тысяча человек? В отдаленном поселении? — Джорим покачал головой. — Сколько лет здесь стоит Токайан, Зихуа? Токайан йан?

Пальцы Зихуа взметнулись, снова раздались хлопки.

— Сто двадцать лет?

Джорим оглянулся и посмотрел на Энейду.

— Они могли все это построить за сто двадцать лет?

— Не с населением в тысячу человек, если только не обладают техникой, пока неизвестной даже в Наленире. — Ее темные глаза сузились. — Но, возможно, советник Йезол уже предложил нам правильное объяснение.

— Что?

— Если они используют вирукианский счет, то, может быть, могут использовать и их магию?

— Это не…

Джорим запнулся и замолчал. Ему одновременно пришли в голову две взаимоисключающие идеи. Он знал, что вируки используют магию, и очень сильную магию. Посланница вылечила его брата; ни один лекарь из Наленира не смог бы сделать того, что она. В то время как людям приходилось усердно работать, чтобы достичь мастерства, позволяющего прикоснуться к магии, Для вируков, казалось, магия была чуть ли не игрушкой.

Ваньеши пытались приблизиться к подобному обращению с магией. Их попытки обернулись бедствием. Игры с неведомым привели к Катаклизму. Очевидно, людям не дано было широко использовать магию без пагубных побочных последствий.

Но Джорим знал, что обращению с магией можно научиться. Кое-что у ваньешей все же получалось. И у вируков тоже. Что, если народ Аменцутль открыл способ управлять магией при создании определенных условий? Если так, то самые могущественные из их магов могут быть Мистиками. На это не мешало бы посмотреть.

Подобная наука может стоить больше, чем все золото и драгоценности, которые мы привезем в Наленир. Поселение и поля вокруг означали, что, если магия действительно используется, отрицательные последствия сдерживаются. То, что кто-то сумел приручить дикую магию, означало, что и другие смогут. И дорога на запад, старый Путь Пряностей, будет открыт.

Джорима взволновала эта мысль, но он быстро одернул себя. Все это было замечательно — на первый взгляд, но пока что он не располагал сведениями, подтверждавшими, что эти люди вообще использовали магию. Все, что он видел, могло быть создано трудами огромной армии рабов, а мертвые тела могли удобрять землю на полях, мимо которых они проходили. Возможно, Аменцутли вообще не считали рабов людьми, так что Зихуа просто не посчитал их, говоря о населении Токайана. Впрочем, каким бы способом ни был построен город, на это потребовалось не более ста двадцати лет, что само по себе было выдающимся достижением, и Джорим намеревался подробнее разузнать его историю.

Когда они подъехали ближе, Джорим принялся всматриваться, пытаясь увидеть какие-нибудь знаки, указывавшие бы на использование магии, — но так ничего и не заметил. Удивительно, но больше всего улицы города напомнили ему Уммумморар. Женщины и мужчины носили одинаковые набедренные повязки; этим они и ограничивались, за исключением воинов в нагрудных доспехах. У всех были длинные черные волосы, собранные сзади в косу с вплетенными разноцветными нитями и немногочисленными бусинами. Одежда работавших на полях отличалась цветами от одежды воинов и людей, попадавшихся им навстречу в центре города. По всей видимости, разные цвета соответствовали определенным кастам. Зеленый носили солдаты, красный — торговцы, желтый — рабочие, черный — чиновники, пурпурный — кого Джорим принимал за священнослужителей. Основной цвет преобладал; детали контрастных цветов служили для уточнения подробностей; украшения на одежде, браслетах, кольцах, нагрудных пластинах отличали людей Змеи, Кошки и Орла.

Зихуа подвел их к одному из высоких круглых зданий. Совершенно очевидно, это был жилой дом. Они вошли внутрь. Он провел их к центральному покою и открыл перед ними дверь.

— Вот люди «Лунного Дракона».

Команда корабля действительно находилась в помещении. Моряки выглядели изможденными, но явно отдохнули и поели. Посередине округлой комнаты прибывшие увидели бассейн для омовений; вдоль стен оставалось достаточно места, чтобы гости могли с удобством расположиться на плетеных циновках для сна. Для моряков не пожалели еды, и недоеденная часть фруктов и хлебных лепешек была разложена в углу.

Лейтенант Минан оправил форму, шагнул вперед и поклонился капитану Грист.

— Я в вашем распоряжении, капитан. Назначьте наказание.

Энейда ответила на поклон, — так же как Йезол, Шимик и Джорим. Она выпрямилась первой.

— За что мне наказывать вас?

— Мы бросили наш корабль.

— Полагаю, вы найдете его на прежнем месте целым и невредимым. К тому времени все повреждения будут устранены. — Она огляделась. — Вроде бы вся команда на месте, или почти вся.

— Мы недосчитались четверых после того шторма, капитан. — Минан опустил глаза. — И еще двоих забрали по дороге сюда. Их поселили где-то в другом месте. Мы пару раз видели одного из них, второго — ни разу.

Энейда обернулась и посмотрела на Зихуа, а потом бросила взгляд на Джорима.

— Я хочу знать, где мои люди.

Джорим начал объяснять Зихуа, о чем спросила Энейда, но тут в комнату проскользнул один из двух пропавших моряков — Дирхар Пелалан. Он припал на одно колено перед капитаном и низко склонил голову.

— Я пришел, капитан, чтобы быть полезным вам.

Джорим полуобернулся к Минану и бросил через плечо:

— Не хватает еще Лезиса Осебора?

— Да. Как вы догадались?

Энейда неодобрительно поморщилась.

— У вас на борту было двое лингвистов, лейтенант. Они забрали Мастера Пелалана, чтобы научить его своему языку. А Мастера Осебора, полагаю, отправили на север.

Зихуа кивнул.

— В Немехиан.

Она посмотрела на Дирхара.

— Как это понимать?

— Мастер Осебор отправился в столицу Аменцутлей, Немехиан. Он должен научить нашему языку Короля-Чародея.

Джорим поднял бровь.

— Короля-Чародея?

— На их языке он зовется майкана-нетль. Майкана — правящая каста, владеющая древней и могущественной магической силой, передающейся от поколения к поколению. Король — сильнейший из них. Говорят, он может заморозить солнце на небе и сокрушить горы одним повелением.

Джорим улыбнулся.

— Хотел бы я на это посмотреть.

— И посмотрите. — Зихуа кивнул. — Теперь, когда ваша морская повелительница здесь, мы все отправимся на север, и майкана-нетль, мудрейший из всех, решит, что с вами делать.

Глава сорок девятая

Первый день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Опаслиноти.

Долосан.

Моравен Толо и через неделю пребывания в этом городе-свалке чувствовал себя беспокойно. Он не мог расслабиться, словно в тот первый день, когда они въехали на улицы Опаслиноти. Он понимал, что, несмотря на долгую прожитую жизнь, его опыт ограничивался землями Империи — в основном, Эрумвирином, Налениром и Пятью Княжествами. Он много знал о людях, и опыт часто подсказывал ему, как они поведут себя в определенных обстоятельствах, — но это были обстоятельства, которые могли сложиться в цивилизованных местах.

Уже на подъезде к городу Моравен ощутил растущее беспокойство. Он видел на отполированных камнях свое отражение. Временами он был ребенком, но не узнавал сам себя. Потом он увидел себя в полном боевом убранстве, в алой одежде, — но материал был незнакомый, очень тонкий, он никогда такого не видел. На лице у следующего двойника росла борода с проседью, а потом Моравен увидел собственный окоченевший труп с зияющей раной в спине, — там, где в реальности тянулся шрам.

Он не был уверен, что именно видит, и понятия не имел, как определить, имеет это какое-то значение или нет. Он попытался не обращать внимания, но не мог полностью отделаться от мыслей об отражениях. Со дня исцеления он чувствовал: что-то неуловимо изменилось. Эти видения каким-то образом находили отклик в его душе и усиливали что-то новое.

Возможно, ему необходимо иметь перед глазами что-то обыкновенное, легко объяснимое и привычное, чтобы подавить чувство беспокойства. Но Опаслиноти — не то место, где можно было отдохнуть от странностей. Жившие здесь с восторгом противопоставляли себя благовоспитанному востоку.

Шестеро путников явно выделялись и видом, и поведением. Жители Опаслиноти не имели ничего ни против, ни за. Они вообще не хотели иметь никакого дела с прибывшими. Если бы Боросан не ехал с ними, их просто-напросто выгнали бы обратно в Пустоши, и никому не было бы дела до их дальнейшей судьбы.

Но благодаря присутствию Боросана их терпели. Хотя большинство и считало, что Боросан все же слишком нормальный для того, чтобы быть настоящим охотником за таумстоном, он был джианридином, и его искусство вызывало уважение. По поведению Боросан очень походил на обитателей Опаслиноти, но, по крайней мере, выглядел он не настолько странно, как они, — это признавал даже Моравен.

Друг Боросана Вритив Маос приветил их в своем доме, расположенном на третьем из восьми городских уровней. Девятым уровнем назывался Колодец, но там никто не жил, насколько было известно. Третий уровень был вторым из лучших. Выше жили лишь гости и приезжие, на которых все косились с подозрением. Ниже четвертого уровня обитали либо те постоянные жители, от которых отвернулась удача, либо те, кому было на все наплевать. Они влачили жалкое существование, работая в Колодце или на подсобных производствах, обслуживавших надобности джианридинов.

Средоточием всего был Колодец. Его и почитали, и боялись. Когда из Иксилла налетал магический шторм, магия заполняла провал в центре города. Никто не знал, насколько глубок Колодец; ходили разные истории, — одни утверждали, что внизу находится целая сеть подземных пещер, другие — что там расположен вход в другой мир. Моравену было известно лишь, что Колодец заполняет магия; глубина его мерцала и искрилась фиолетовыми и голубыми огоньками, напоминая о завесе над Иксиллом.

В Опаслиноти было три главных занятия. Старатели работали в рудниках, добывая сырой таумстон; это могли быть куски размером с голову или просто мелкий песок, которым наполняли бадьи. Многие старатели работали прямо в Опаслиноти, прочие — на участках за пределами города. Искатели бродили по окрестностям, разыскивая новые месторождения чистого или уже заряженного таумстона.

Другие занимались тем, что очищали и перемалывали сырую руду, а потом перемешивали с водой и песком, разливали по формам и выставляли на солнце сушиться. В конце концов получались плитки самого разного размера: от небольших, с палец длиной, до вполне приличных пластин, годных для строительства. Но чаще всего, застывая, смесь превращалась в кирпичи длиной в девять дюймов, шириной в три и толщиной в два.

Эти болванки раскладывали на подносах или наполняли ими корзины и при помощи кранов и воротов опускали в Колодец. Моравен в течение двух дней наблюдал за людьми, занятыми на этой работе. Они обращали внимание на температуру воздуха, глубину, на которую опускали таумстон, и бормотали что-то вроде того, что это последняя партия перед сезоном штормов.

Ремесленники изготавливали самые разные устройства, работавшие на таумстоне. Некоторые были простыми, вроде фонарей, напоминавших те, что освещали самые величественные здания в Наленире. Часто попадались жестяные механические зверюшки, раскрашенные в яркие цвета. Почему-то, когда Моравен вместе с Рекарафи проходил по базару, продавцы все время предлагали вируку эти игрушки.

Рекарафи отмахивался когтистой рукой. Только один раз он бросил:

— Вы что, не понимаете, что у вируков больше нет детей, чтобы развлекаться с подобными предметами?

Моравена поразило это замечание. Сам он не помнил своего прошлого, но у него было будущее. Если у вируков больше не появляются дети, у них нет будущего. Он не знал, действительно ли вируки не могут иметь детей, или сознательно приняли такое решение. Если бы мой народ лишился своего былого величия, поступил бы я так же?

Доступность таумстона позволяла широко использовать искусственное освещение. Поэтому жизнь в Опаслиноти бурлила не только на поверхности, но и глубоко под землей. Городская ярмарка, начинавшаяся на поверхности возле одного из укрытий, плавно спускалась вниз до пятого уровня. На подземных террасах располагались места, принадлежавшие местным торговцам; приезжие боролись за места на центральной площади. Многие тратились на сияющие вывески, иногда выполненные с большим мастерством, чтобы привлечь внимание покупателей к своим прилавкам.

Впрочем, часто свет был совершенно ни к чему. Многих жителей Опаслиноти годы, проведенные в местах, где до сих пор буйствовала неуправляемая магия, страшно изуродовали. Редко изменения были незаметными; чаще всего даже свободные одеяния и маски не могли их скрыть. Хуже того, многие и не думали ничего скрывать, словно им нравилась их внешность.

Находились и такие, кто пытался измениться намеренно. Турасиндцы вживляли в свою плоть птичьи перья, и те становились частью их тела; здесь некоторые делали еще более немыслимые вещи. В одной из местных семей у всех было по четыре руки — одна пара позади другой. Рассказывали, что несколько десятилетий назад двое братьев искали таумстон за пределами Опаслиноти. Один из братьев сломал ногу, свалившись с обрыва; второй тащил его домой на себе, но тут их настиг шторм. Братья слились воедино, превратившись в одного человека; с тех пор все их потомки выглядели вот так.

Говорили, что после этого некоторые пришивали руки умерших к груди, надеясь, что магия заставит их прирасти. У них ничего не вышло, но на улицах Опаслиноти попадались люди с шевелящимися усиками насекомых на лбу или обросшие полосатой тигриной шкурой, защищавшей от холода. Значит, у кого-то все же получалось.

Моравену казалось, что намеренные превращения гораздо хуже случайных. Собственные мысли удивили его, — ведь он сам тренировался и упорно работал, чтобы усовершенствовать себя. Он вспомнил слова Кираса о бедствиях, ожидающих людей, если магия станет доступна любому. Увиденное в Опаслиноти свидетельствовало, что Кирас мог быть прав.

Он пытался понять, была ли какая-то упорядоченность в уродствах, причиняемых магией. Он часто видел людей, неуклюже передвигавшихся на сгибающихся в неправильном направлении ногах или волочивших за собой непомерно длинную руку. В некоторых вообще с трудом можно было признать людей. Самые тяжкие увечья приходились на долю упавших в Колодец или тех, кого шторм заставал вне укрытия. Были и такие, кто пытался совершить самоубийство, бросившись в Колодец намеренно. Мертвые никогда не всплывали на поверхность. Но время от времени Колодец выплевывал выживших; впрочем, после пребывания в его чреве они не были рады спасению и еще больше желали умереть.

Моравен так и не нашел ничего общего между причудливыми уродствами местных жителей. Видимо, это было невозможно. Когда-то он сказал Нирати и Даносу, что для исцеления понадобится время. Здесь время тоже имело значение, а вернее, то мгновение, когда магия касалась своей жертвы. То, что они испытывали при этом, то, что делали и кем были, — вот что могло играть главную роль. Сросшихся братьев, видимо, связывала прочная и искренняя любовь; один пожертвовал собой ради другого, и они остались живы, хотя и изменились. А человек, одна рука которого была длиннее другой? Может быть, он был жадным и скупым?

Моравен задумывался и еще кое о чем. Может ли мастерство владения мечом помочь ему управлять дикой магией и изменениями, которые она с собой приносит? Постоянное ощущение присутствия магии мучило его, не давая покоя. Кожа горела, словно ее опалило жаркое солнце. Ему это совсем не нравилось. Когда это ощущение становилось невыносимым, он пытался забыться. В Опаслиноти для этого существовало множество способов.

Как и в большинстве городов, привычная усталость от тяжелой работы и наличие свободных денег у народа приводили к бурному расцвету увеселительных заведений. Многочисленные таверны располагались под землей. Им недоставало утонченной простоты, свойственной тавернам в Наленире, однако это нисколько не смущало посетителей, наполнявших залы и днем, и ночью. В город поставляли напитки двое пивоваров; бочонки с пивом развозили джианриготы размером с тягловую лошадь. Публичные Дома, похоже, обходились без джианриготов, хотя Моравен не мог бы поручиться наверняка. Он не исследовал эти заведения, но предполагал, что каждое из них обслуживает определенный круг посетителей. В планы Моравена не входило случайно оказаться в месте, пользующемся не той репутацией.

Но самым примечательным в Опаслиноти были арены, где происходили публичные бои. Были и совсем маленькие арены, — просто вырытые в земле круги на заднем дворе таверны, и огромные амфитеатры, где могли разместиться сотни зрителей. Это не удивляло Моравена. Толпе всегда нравилось смотреть на сражения. Когда Кирас услышал об этом, он принялся просить разрешения поучаствовать в поединке и почти убедил Моравена.

Но в Опаслиноти на аренах не гибли люди. Здесь на поле боя допускались лишь джианриготы. Большие и маленькие машины строго разделялись по весу и сражались на радость зрителям. Джианридины со всего города с гордостью выставляли свои творения. Делались ставки, и из рук в руки переходили довольно большие деньги. Создатели победивших в схватке джианриготов получали в качестве награды славу и немного золота.

Казалось, изувеченные магией люди должны были бы драться на аренах, словно дикие звери. Но именно их положение удерживало сражение между собой. Жители Опаслиноти сторонились цивилизации, но не собирались забывать, что они люди. Они приняли решение не убивать друг друга; это сплотило их. Убийцу в качестве наказания выставляли вон из города, в места, где он был беззащитен перед штормом, чтобы магия рассудила — виновен он или нет.

Боросан Грист собрал новый большой танатон и некоторое время изучал городские арены, выбирая место, где мог бы сразиться его джианригот. Моравен, Кирас и Рекарафи отправились вместе с ним к выбранной им арене на третьем уровне. Келес свалился с приступом жесточайшей головной боли, Тайрисса решила остаться, чтобы присмотреть за ним, но оба упрашивали товарищей не обращать на них внимания и пойти как следует развлечься. Четверка заплатила за вход золотом, что, казалось, сильно удивило продававшего билеты; обычная плата составляла девять гранов порошка таумстона.

Они пробирались по верхнему ярусу, пока наконец не отыскали свободные места. Внизу, на красном песке арены, медленно описывал круги джианригот, больше всего напоминавший скорпиона. Шесть небольших ног поддерживали тело на расстоянии около ярда от поверхности арены. Две более массивные передние ноги оканчивались крупными клешнями с зазубренными внутренними краями. Изогнутый хвост, загнутый вверх, венчало устрашающе острое жало.

Против него выступил джианригот поменьше, имевший форму купола, края которого бороздили песок при движении. Он оставлял следы, свидетельствовавшие о наличии колес; однако двигался он довольно медленно. Купол усеивали шипы, некоторые оканчивались непрерывно вращающимися коническими головками. Посредством какого-то механизма джианригот был способен резко высвобождать некоторые из шипов, так что они пронзали противника, если тот подходил слишком близко. Частично шипы уже были обломаны, — скорее всего, клешнями скорпиона.

Боросан тихо произнес:

— Оба соперника предназначены для битвы на близком расстоянии. А вы ведь видели мой танатон. Он достаточно проворен, чтобы держаться за пределами досягаемости, и может поразить противника даже издалека. И он стреляет метко. Это значит, что я должен победить.

Моравен кивнул.

— Вы ведь уже присмотрелись к этим бойцам?

— Совершенно верно. Скорпион, скорее всего, победит. Его будет труднее убить, чем Дикобраза, но, полагаю, мы справимся.

Кирас постарался, чтобы в его голосе не звучало презрение.

— Забавные имена. А как вы назовете свой танатон?

Джианридин поморгал, словно не понял вопроса.

— Как назову?

— Мы ведь поставим на него, Мастер Грист.

— Поставите?

Моравен положил руку на плечо Кираса.

— Может быть, назовете его Змееловом?

— Я… э-э… ну, может быть… Вообще-то я называл его танатон номер Четыре… Конечно, на самом-то деле это третий танатон, лишь с небольшими изменениями, но, с другой стороны, я подумал, что этого вполне достаточно, чтобы считать его новым джианриготом…

Вирук положил ладони на плечи Гриста.

— Окажите мне честь. Назовите его Несреарк.

Боросан улыбнулся.

— Это по-вирукиански «Змеелов»?

— Что-то вроде того. И это имя очень ему подходит.

— Что ж, пусть будет Несреарк. — Боросан махнул рукой в сторону арены. — Мне пора идти. Танатон уже там. Я должен еще кое-что подправить перед боем, чтобы он одержал верх над победителем.

После того, как он ушел, Моравен взглянул на вирука и произнес:

— Простите, Рекарафи, но я уже слышал от вас это слово, и мне показалось, что оно бранное. Я ошибся? Вы ведь называли так те вещи, которые предлагали вам торговцы на ярмарке.

Смех вирука напоминал треск ломающихся костей.

— Простите мне этот розыгрыш. Несреарк означает «плохая игрушка».

Кирас фыркнул.

Моравен следил взглядом за Скорпионом, который сделал ложный выпад влево, потом дернулся вправо и достал Дикобраза клешней; быстро нагнувшись вперед, он рванул клешню наверх. Второй джианригот опрокинулся, взметнув тучу песка, и тяжело приземлился на спину. Шипы воткнулись в землю; маленькие колесики бешено вращались.

Скорпион обогнул Дикобраза и без всякой жалости принялся вырывать колесики. Его хвост задрожал, и все присутствовавшие затаили дыхание, ожидая, что он вонзит жало в беззащитное брюхо Дикобраза. Но тут на песок арены с бряцаньем шлепнулся кусок металлической цепи, ударил колокол, и Скорпион отбежал от поверженного противника и замер в дальнем углу арены.

Кирас взглянул на учителя.

— Учитель, посмотрите, — ведь эти машины насмехаются над жизнью. Танатон Мастера Гриста приносит пользу, не спорю, и мышелов помогал нашему исследованию. Но вот это неправильно.

Кирас махнул рукой в сторону арены.

— Разве вы не видите? Это насмешка над нашим с вами предназначением. Взгляните туда. Двое бойцов внутри круга. Они сражаются, но ради чего? Ради услаждения черни и нескольких унций магической пыли?

— Иногда, Кирас, и люди сражаются ради удовольствия. — Моравен усмехнулся. — Это достаточно распространенное развлечение, хотя иногда оно и заканчивается смертью бойца.

— Но, Учитель, ведь мы сражаемся, чтобы совершенствовать свое искусство. В случае победы мы приобретаем большее мастерство. А эти? После удачного боя вмятины на их поверхности выпрямляют, и они возвращаются на арену, чтобы снова бессмысленно драться.

Вирук нагнулся к Кирасу.

— Не хотите ли вы сказать, Мастер Дейот, что лучше, когда на аренах проливают кровь и умирают люди? Проще выпрямить искореженный металл, чем оживить мертвых. Разве битвы между такими джианриготами во время войн не были бы предпочтительнее той, которая привела к Катаклизму?

— А что, если они будут воевать против людей? — Кирас пошил голос. — Мы знаем, что за люди рыскали поблизости, и знаем что они теперь в Опаслиноти. Они наверняка видели эти поединки и поняли, какие возможности это дает. Если таумстона достаточно, можно создать Скорпиона большего размера, не так ли? На нем можно будет ездить верхом, а его клешни могут убивать и лошадей, и скот, и людей. Если мы хотим спасти наш мир, мы должны уничтожить джианридинов всех до одного.

Вирук нагнулся, перенеся вес тела на руки.

— У нас есть пословица: «Вода океана не может вновь подняться на горы». Джианри существует, и бесполезно пытаться его уничтожить. Более того, полагаю, вы должны радоваться его появлению.

Кирас широко раскрыл глаза.

— Как вы можете такое говорить?

— Вы негодуете, что эти машины не могут, подобно вам, принимать решения сами. В этом их слабость. Как и к любому другому сопернику, к ним нужно хорошенько присмотреться и использовать эту слабость.

Снова ударил колокол, приковав внимание зрителей к арене. Человек в красном одеянии вышел на середину круга и громко, так, чтобы слышали все, объявил:

— В следующем поединке участвует гость из далекого Наленира. Боросан Грист и его Несреарк Змеелов!

Зал разразился рукоплесканиями. Моравена это не удивило. Несреарк неподвижно лежал на песке, словно обычный шар. Моравен мог бы подумать, что Боросан намеренно не хочет раньше времени раскрывать все возможности своего танатона перед противником, но на Боросана это было не похоже. Просто он совершенно не умел себя преподносить.

А вот хозяин Скорпиона прекрасно знал, что для этого надо делать. Ведущий приветствовал победителя прошлых боев, и джианригот стремительно выбежал на середину арены. Устрашающего вида клешни громко лязгнули. Потом он медленно отступил к краю круга; хвост и клешни по-прежнему были задраны наверх. Толпа начала повторять:

— Скорпион! Скорпион!

Ведущий удалился, нырнув в дверь в деревянной стене, и колокол зазвонил, возвещая начало боя. Скорпион снова бросился на середину арены. Моравен уже начал опасаться, что Несреарк неисправен, — сфера продолжала неподвижно лежать на песке. Но тут панели отъехали, джианригот встал на ноги. Сверху показался зазубренный гарпун. Танатон прицелился. Прежде чем Скорпион успел что-либо сделать, гарпун вылетел из гнезда и проткнул его голову насквозь, выйдя наружу над первой парой ног.

Скорпион отшатнулся. Потом его ноги подогнулись, и он упал на песок с громким лязгом. Его окутало облако красной пыли. Клешни беспорядочно мотались в воздухе, хвост безжизненно повис. Левая клешня сомкнулась на древке гарпуна, но все попытки вытащить ее были безуспешны.

Несреарк дважды обошел Скорпиона кругом, держась к нему боком. Он готовился выстрелить второй раз. Второй снаряд — заточенный болт — был гораздо меньше первого. Клешни Скорпиона скрежетали, терзая гарпун, но при этом он, казалось, совершенно не замечал действий своего соперника. Его ноги подергивались, но больше всего это напоминало судороги.

Несреарк сделал еще один круг, а потом выстрелил. Панель, скрывавшая арбалет, встала на место. Раздался звонкий щелчок, потом еще один. Моравен подумал было, что это эхо, но затем увидел, что Скорпиону наконец удалось отломать древко остроги.

Он проворно поднялся на ноги. Ринувшись вперед, он почти без усилий ухватил Несреарка за ноги. Словно бхоткаи, подрезающий дерево, он отщипнул клешнями обе конечности танатона. Несреарк завалился на правый бок.

Но, даже будучи серьезно поврежден, Несреарк не собирался сдаваться. Он отполз назад, пытаясь избежать нового нападения. Но Скорпион двигался слишком быстро; он догнал танатон, все еще держа в правой клешне его оторванные конечности. Панели на спине Несреарка снова разошлись, арбалет выстрелил; все ожидали, что стрела проткнет Скорпиона насквозь. Единственная неприятность — заточенный болт, выскочив из недр джианригота, ложился в гнездо под действием силы тяжести; так что теперь, хотя механизм и сработал, болт просто выскользнул и упал на песок.

Скорпион взмахнул левой клешней и вонзил ее в брюхо Несреарка. Его ноги судорожно вытянулись и поджались. Звякнула цепь, упав на песок невдалеке от того места, где стоял Боросан. Ее метнул кто-то другой, — Боросан был слишком потрясен, и на лице отражались все его чувства.

Моравен тронул за плечо Кираса.

— Иди, помоги ему. Забери танатон и проводи Боросана к нам домой.

— Как скажете, Учитель.

Над ареной гремели рукоплескания; Скорпион разок пробежал по кругу, в то время как служители собрали разбросанные части Несреарка и унесли их с поля боя. Скорпион вернулся к месту, где стояли его хозяева. Они вытащили из него гарпун — раздался скрежет металла, — и швырнули в толпу. Кто-то поймал гарпун и, стиснув в руке, торжествующе поднял высоко над головой.

Ведущий вернулся на арену.

— Дамы и господа, уверен, Скорпион все еще полон сил, но сегодня больше нет желающих сразиться. Если кто-то хочет потягаться с нашим чемпионом, прошу, откликнитесь сейчас. Если нет, мы перейдем к более маленьким джианриготам.

Рекарафи встал во весь рост.

— Я хочу потягаться со Скорпионом.

Низкий голос вирука легко перекрыл бормотание, и все головы повернулись в их сторону. Люди отодвигались, чтобы ведущий смог ясно разглядеть стоящего в верхнем ряду.

— Давненько вирук не участвовал в битвах на этой арене. Что же, приведите свой джианригот, и мы…

— У меня нет реарка. Я буду драться сам.

Ведущий нерешительно произнес:

— Но мы не позволяем людям сражаться…

— Я не человек.

Над ареной пронесся клич — «Умри, вирук!». Его подхватывало все больше зрителей. Ведущий посмотрел на хозяев Скорпиона. Они твердо кивнули. Одетый в красное человек махнул рукой.

— Спускайся, вирук!

Моравен поймал Рекарафи за руку.

— Но зачем?!

Вирук расхохотался.

— Твой ученик боится игрушек. Я — нет.

Он повернулся и понесся вниз по узкой лестнице на всех четырех конечностях. Перепрыгнув черездевятифутовую стену, он приземлился на корточки; красная пыль заклубилась у его ног. Рекарафи вытянул руку и поманил Скорпиона пальцем.

Ведущий поспешно покинул круг. Победивший джианригот начал приближаться к вируку — медленно и осторожно. Рекарафи определенно отличался от его обычных соперников. То, что машина все же собиралась напасть на него, подтверждало предположение Кираса. Джианриготы могли сражаться против людей, и, скорее всего, их действительно будут использовать для этого.

Кирас наклонился к его левому плечу.

— Что он делает?

— Доказывает тебе свои слова. Он нашел слабое место Скорпиона и собирается его использовать.

— Что, если он ошибся?

— Тогда ты увидишь, какого цвета кровь у вируков.

Рекарафи, оставаясь на корточках, поворачивал то вправо, то влево. Он позволил Скорпиону расположиться в середине арены, что, видимо, было для джианригота привычным. Рекарафи выкинул вперед правую руку, потом левую, наблюдая, как в ответ дергаются клешни. Он быстро подался влево, словно пытаясь использовать в качестве преимущества слепой глаз Скорпиона. Машина мгновенно последовала его примеру, так что вирук по-прежнему находился точно на прямой линии между клешнями.

Он убрал руки, положив их на колени, сгорбился и приподнял поясницу, подавшись вперед; потом раскрыл челюсти и захлопнул их с громким лязгом. Скорпион ответил тем же и точно так же немного подался вперед. Затем он бросился в атаку, — так молниеносно, что очертания смазались.

Рекарафи прыгнул вверх и вперед, оттолкнувшись от земли мощными ногами. Он оказался достаточно высоко, чтобы избежать клешней джианригота — они сомкнулись в пустоте, — и даже выше его загнутого хвоста с острым жалом. Потом вирук начал падать. Выбросив вперед правую ногу, он перевернулся в воздухе.

Левую руку Рекарафи быстро завел за спину и, извернувшись, ухватил Скорпиона за хвост, точно под утолщением, где начиналось жало. Резким движением он опрокинул джианригот на спину. Полностью развернувшись, Рекарафи коснулся левой ногой земли. Его пальцы снова сомкнулись на хвосте Скорпиона. Правой ногой вирук нанес сокрушительный удар по основанию хвоста и оторвал его.

Безо всякого сожаления он размахнулся и сокрушил оторванный хвост о безжизненное туловище джианригота.

— За Несреарк!

Зал встретил его победу полнейшей тишиной, но Рекарафи, казалось было совершенно все равно. Он подошел к стене, окружавшей арену, и перемахнул через нее с той же легкостью, с какой одолел Скорпиона. Зрители испуганно отшатывались, когда он проходил мимо, смеясь почти что весело.

Кирас недоуменно нахмурился.

— Как он… что он… я не понимаю…

Моравен улыбнулся.

— Он нашел слабое место. Джианригот был похож на Скорпиона, и Боросан считал, что целиться нужно в голову. Поэтому выстрел танатона и пришелся туда. Ничего не вышло. Так что средоточие жизненных сил Скорпиона находилось где-то в другом месте. А вот на утолщение на хвосте никто не обращал внимания; при этом, заметь, Скорпион ни разу не использовал хвост по назначению.

— Теперь я понял, Учитель.

— Тогда ты должен был понять и еще кое-что, лирсеррдин Дейот. — Моравен указал на джианригот, остатки которого оттаскивали с арены служители. — Раздражение и попытки отвернуться от существующего положения вещей мешают тебе разобраться, с кем ты имеешь дело, Кирас. Возможно, тебе никогда не придется сражаться с джианриготами, но если ты поймешь, где пределы их возможностей, то сможешь быть уверен — им тебя не победить.

Глава пятидесятая

Второй день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Вентокикан, Морианд.

Наленир.

Солнце достигло зенита, но Правитель Кирон по-прежнему не мог стряхнуть с себя сон, который разбудил его девятью часами ранее. Ему редко снились кошмары, и он не верил в то, что сны могут быть пророческими, но на этот раз он никак не мог прийти в себя. Стоило ему вспомнить, и во рту пересыхало, а голова начинала гудеть.

Во сне он был драконом, который лежал, свернувшись кольцами, на земле. Каменистой, бесплодной земле, растрескавшейся под лучами жаркого солнца или, возможно, от сотрясения при его падении с небес. Казалось, у него были сломаны все кости; он попытался пошевелиться, и резкая боль вонзилась в мозг, словно кровоточащие обломки внутри начали двигаться. Осознание своей беспомощности мучило его даже сильнее, чем эта боль.

Он лежал, истекая кровью. Посмотрев вниз, он увидел, что его ноги пронзили насквозь острые каменные выступы; темная кровь била из вен и стекала на землю. Подумав о Черной реке, он попытался вспомнить географию Дезейриона. Возможно, дракон с переломанной спиной лежал на берегах Черной реки? Или он что-то упускал? С горькой иронией он подумал о том, что, будучи хозяином мира благодаря картам Антураси, он так плохо знал географию, что не мог понять, где находится.

Он не узнавал местность, все остальное было совершенно ясным. Огромный ястреб опустился на грудь дракона и принялся терзать его плоть своим острым загнутым клювом, расклевывая печень. На левом крыле не хватало двух перьев, но ястребу это ничуть не мешало. Внизу, на земле, собака лакала вытекавшую кровь. Виринский медведь неторопливо объедал мясо с хвоста дракона.

Эти символы были понятны Правителю. Но были и еще два — пока необъяснимые. За спиной медведя на земле появился живой ковер из черных муравьев, устремившихся к дракону. Кишащая масса без сожаления поглощала все на своем пути, и он понял, что это они были причиной царившего вокруг опустошения. Муравьи добрались до медведя. Тот взвыл, а в следующее мгновение на солнце показались его белые кости, полностью очищенные от плоти. Собака залаяла и убежала, и ястреб тяжело поднялся в воздух.

Черные муравьи облепили хвост дракона, но он не мог следить за ними, — на его морду опустились стервятники и устремились к ушам и глазам. Он бессильно щелкал челюстями, безуспешно пытаясь схватить и раздавить хотя бы одного из них. Птицы отщипывали кусочки от его языка. Потом они ослепили его. Затем он оглох. Немой, он не мог даже закричать от боли, когда муравьи принялись живьем поедать его.

— С вами все в порядке, Ваше Высочество?

Кирон моргнул, приходя в себя. Он сидел на троне, по правую руку от него стоял на коленях Пелат Внил. Они оба надели сегодня белые траурные накидки; впрочем, капюшоны были откинуты, позволяя вести беседу.

— Да, Старший советник, все в порядке.

— Я знаю, Ваше Высочество, что смерть Старшего советника Линсората была неожиданной. Мы все полагали, что он проживет в добром здравии еще много лет. Должно было пройти подобающее время, прежде чем я мог быть избран для служения вам вместо него; однако прошение, поданное его вдовой, и нынешние тяжелые времена вынудили нас забыть об условностях.

Кирон кивнул. Отлично; лучше пусть он думает, что я скорблю по усопшему, чем поймет, что я не могу отделаться от мыслей о собственном сне.

— Не сомневаюсь, Старший советник, что вы будете достойно служить мне вместо него. И даже лучше, — поскольку вы знаете меня ближе, чем знал он. К тому же вы лучше разбираетесь в нуждах государства.

Советник поклонился, прижавшись лбом к полу, а затем выпрямился.

— Я всего лишь желаю освободить вас от презренных забот, чтобы вы могли посвятить себя принятию действительно важных решений.

И в них наверняка не будет недостатка. Внил несомненно имел в виду Гелосунд. С этой стороны возникали все новые осложнения; все вместе напоминало спутанный клубок. Правитель Эйран принял близко к сердцу их давешний разговор, и теперь явно был намерен завоевать преданность своего народа. Он рьяно приступил к своим обязанностям, и риск, что к нему подошлют наемных убийц, во много раз возрос. Пируст не стал бы этого делать, но гелосундцы-соперники Эйрана могли прибегнуть к такому способу, так же как и наленирские мятежники.

Но Кирона гораздо больше беспокоило другое. Киро Антураси продолжал составлять карты, но донесения о происходившем на «Волке Бури», — а также новости об экспедиции в Иксилл — стали редкими и крайне скупыми. Кроме того, с побережья доходили сведения о появлении кораблей-призраков. Корабли Наленира не могли отыскать их. Купцы не желали отправлять свои суда без охраны, и это вредило торговле. В свою очередь, возникли разногласия в правительстве. Без золота Кирон не сможет продолжать осуществление своих планов. В конечном счете это может привести к победе Дезейриона.

Внил нахмурился.

— Вы чем-то озабочены, Ваше Высочество?

Правитель поколебался и кивнул.

— Да, меня кое-что беспокоит. Скажите, что вам известно о вещих снах?

Советник слегка вздрогнул, но ничем другим не выдал своих мыслей.

— Некоторые придают очень большое значение предзнаменованиям. Как вам известно, Правитель Пируст — один из таких людей. Я полагал, вы не верите в подобные вещи, Ваше Высочество.

— Не верю, советник. Не бойтесь, я вполне в своем уме.

— Я и не сомневался, Ваше Высочество. — Пелат улыбнулся. — Вас беспокоит сон?

Кирон прикрыл глаза и махнул рукой в знак отрицания.

— Нет, просто меня заинтересовал вопрос, — снятся ли Правителю Пирусту кошмары?

— Можно навести справки, Ваше Высочество. — Улыбка Старшего советника стала шире. — Впрочем, полагаю, вскоре Правитель Пируст получит новости, которые наверняка помещают ему спать спокойно. Я надеюсь также, что ваш сон эти новости сделают только крепче и здоровее.

— Благодарю. Надеюсь, что вы правы.

Кирон слегка улыбнулся советнику, пытаясь не обращать внимания на неприятный холодок, пробежавший по спине.

Ты один из тех стервятников, верно? Я слышу твои слова, я вижу то, что ты мне показываешь, и мои слова бессильны что-либо изменить. Умиротворение от сознания, что хотя бы одна загадка разгадана, снизошло на Кирона.

Но кто же муравьи и откуда они явились? Глаза Правителя сузились. Когда они придут, смогу ли я остановить их?

Глава пятьдесят первая

Второй день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Тиренкан, Феларати.

Дезейрион.

Сладкий серый дым затуманивал черты прорицателя. Курильница с фимиамом светилась темно-красными огоньками, но слабый свет почти не добавлял цвета его лицу, а лишь подчеркивал глубокие морщины. Полуприкрытые глаза с молочно-белыми белками, блестевшими в полумраке, казались незрячими. Дряблая кожа кое-где свободно болталась, словно ее обладатель когда-то был дородным человеком, но бессчетные годы иссушили его.

Пируст сидел молча, укутавшись в плащ и надвинув капюшон на глаза. Прорицателю сказали, что перед ним один из советников Правителя. Пируст даже надел на левую руку перчатку с двумя заполненными пальцами, чтобы скрыть увечье. Запах фимиама успокаивал его, но от дыма слезились глаза. Он старался дышать неглубоко, когда облако дыма проплывало над ним, а потом, по возможности, втягивал полной грудью свежий воздух.

Голос прорицателя был низким и звучным.

— Опасайся, Правитель-Ястреб, воя разъяренной суки. Она лишит тебя возможности летать. Пресмыкаясь по земле, лежа в своей берлоге, она заставит тебя забыть о высоте и о твоем собственном гнезде, забыть о том, что ты — Ястреб. Ястреб прислушивается к ее тявканью, но это недостойные его величия звуки.

Тощий, как скелет, старик запустил руку под низкий столик, разделявший их с Правителем, и достал медный котелок и яйцо. Провидец поднял яйцо, держа его кончиками пальцев; его окутал серый дым. Он разжал пальцы, и яйцо скатилось на ладонь. Другой рукой он ухватил котелок за край. Раздавив яйцо, он вылил его содержимое в котелок.

— О! Видите? Смотрите! — Старик отбросил прочь скорлупу и поднял котелок обеими руками. Пируст заглянул внутрь. Горящие позади него и наверху свечи давали вполне достаточно света для того, чтобы Правитель смог увидеть кровь на плавающем желтке. Он отшатнулся. Старик опустил котелок.

Его голос превратился в шепот.

— Это яйцо отложила курица, которой дали выпить мочу Правительницы Джейсаи. Таким образом, ее дурные намерения раскрыты. Это знак, на который Правитель должен обратить внимание. Пренебрегать им — значит навлечь на себя несчастья…

— Неужели?

— Да.

— Я не согласен.

— Вы видели яйцо. Боги подали нам знак.

— Сомневаюсь. Боги не прибегают к дешевым уловкам. — Пируст покачал головой. — Ты слишком стар, болван. Я видел пузырь с кровью, спрятанный в твоем рукаве.

Старик моргнул.

— Я не нуждаюсь в уловках, чтобы увидеть будущее. Нет? Тем не менее, ты используешь их, когда действуешь по указке министров. — Пируст откинул капюшон. — Тебе ведь известно, кто я такой.

Старик склонил голову.

— Да, Ваше Высочество.

— Я дам тебе еще одну возможность заглянуть в будущее.

— Да, господин?

Пруст выхватил острый, как бритва, кинжал с широким лезвием. Без малейшего колебания он вонзил его в живот старика и протянул лезвие налево, прежде чем выдернуть.

— Читай по своим потрохам!

Прорицатель сидел неподвижно. Дымящиеся внутренности спутанным бледным клубком вывалились на его колени.

— Я вижу Смерть.

Пируст рассмеялся.

— Я почти что жалею, что убил тебя.

Резким движением старик вскинул голову, словно его охватила судорога. Лицо перекосилось, а потом он заговорил — низким, рокочущим голосом, выплевывая слова. Это был совершенно не тот голос, которым он говорил раньше. Такие звуки вообще не должны были вырываться из человеческого горла.

— Ворота моего царства широко открыты для тебя, Правитель Пируст. Ты принесешь мне больше, чем кто-либо до тебя. Служи мне бестрепетно, и твои мечты исполнятся.

Прорицатель упал на спину, издал булькающий звук и затих.

Капли крови падали с кинжала Пируста на стол. Он не двигался. Моего царства? Сейчас месяц Волка, то есть Грийи, бога Смерти. Неужели бог Смерти говорил со мной через умирающего провидца? Мои чиновники сделали его своим орудием. Почему бы богу не последовать их примеру?

Правитель покачал головой. Люди думали, что он верит в вещие сны, — но лишь постольку, поскольку он сам хотел, чтобы они так считали. Когда кто-то хотел убедить Правителя в чем-то, он пытался преподнести это в виде пророчества. Пируст с легкостью вычислял их. Часто он послушно выполнял советы прорицателей и не менее часто объяснял пророческими снами свои решения или военные победы. Всем уже было известно, что Правителю приснилась Джейсаи перед походом на Мелесвин.

— Боги так же заблуждаются относительно меня, как и люди? Действительно ли Грийя говорил со мной?

Мертвый старик молчал, но Темная Мать, безмолвно появившаяся за правым плечом Пируста, поклонилась и произнесла:

— Боги редко говорят с людьми. Когда это происходит, к их требованиям трудно не прислушаться. Еще труднее их выполнить.

Еще две закутанные в темное фигуры появились из-за ее спины. Они подошли к телу и уволокли его из комнаты. Несколько мгновений — и не осталось ни единого следа только что свершившегося убийства. Те, кто мог что-то подозревать, будут молчать. Иначе им самим придется спустя краткое время миновать ворота, ведущие в царство Грийи.

— Ты слышала?

— Нет, мой господин, и даже знать не хочу.

Пируст усмехнулся и поднялся на ноги.

— Боишься богов?

— Одного. — Закутанные в черное фигуры покинули здание. Снаружи царила ночь. — Если прикажете, я доберусь до владений богов и убью Грийю своими руками.

— Он не сказал мне ничего плохого. — Пируст шагал за ней след в след. — Тебе известно, кто именно из министров заставил старика произносить свои собственные пророчества?

— Да, Ваше Величество. Они умрут быстрее, чем вы успеете прошептать приказ казнить их.

— Не стоит. Я пущу слух, что мне приснился страшный сон, и я отправился к предсказателю, но он исчез — точно так же, как и в моем сне. Министры станут допытываться, кто из них тайно убрал старика, чтобы послание не дошло до меня. Они сами вполне могут перерезать друг дружку, избавив меня от хлопот.

— Как пожелаете, Ваше Высочество.

Пируст кивнул.

— Мне нужно подумать над его словами. Возможно, ты и не хочешь этого знать, Делазонса, но они предназначались и тебе. Требования бога надо исполнять. Тебе придется хорошенько поработать.

Глава пятьдесят вторая

Второй день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Немехиан.

Каксиан.

Прежде чем они отправились в столицу Каксиана, капитан Грист договорилась об освобождении экипажа «Лунного Дракона». Договориться оказалось на удивление просто. Команда вернулась на судно и принялась за устранение повреждений; их сопровождали мастера из Токайана, чтобы научиться новым умениям и помочь с доставкой продовольствия.

Это было почти излишним, — припасов на наленирских кораблях хватало, — но Энейда охотно приняла подношения. Гости из Токайана занимались в основном тем, что наблюдали за работой команды «Лунного Дракона»; выяснилось, что народу Аменцутль искусство мореплавания было почти неизвестно. Они рыбачили на реках и побережье моря, однако явно смотрели на сушу как на основной источник своего процветания.

Поэтому Зихуа и сопровождавшие его ступили на палубу «Волка Бури» не без некоторого трепета. Немехиан располагался на крутом обрыве, выходящем в естественную бухту; причины, по которым Аменцутли не строили кораблей и не совершали плаваний, очевидно, крылись в их прошлом, — прошлом, о котором они все, казалось, говорили с большой неохотой. Но после изучения карт и вычисления расстояния выяснилось, что путь, занимающий полторы недели, на корабле можно пройти в три раза быстрее, и решение было принято.

Джорим поприветствовал воина со свитой на борту «Волка Бури» и проводил в отведенные им каюты. Он уже достаточно знал о разделении на касты, принятом в их обществе; воины занимали достаточно высокое положение. Плотники заранее передвинули переборки так, чтобы воины Зихуа могли расположиться вместе с солдатами «Волка Бури». Зихуа разделил каюту с Джоримом, и, казалось, все остались вполне довольны.

Великану пришлось нагнуться, чтобы войти в каюту, и двигаться внутри, ссутулившись, но он отнесся к этому с истинным добродушием. Его явно очень заинтересовало и удивило, что шерсть на морде Шимика, всю дорогу внимательно присматривавшегося к его маске, приобрела зеленый с золотом оттенок. Более того, на лбу у фенна отросли пучки из длинного меха, напоминавшие перья на маске Зихуа.

Джорим и его гость проводили большую часть времени в каюте. Главной причиной послужило взаимное желание выучить как можно лучше язык друг друга. Зихуа оказался очень способным учеником, — не таким, как Джорим, но все же очень сообразительным, — и схватывал новое на лету. Разные касты Аменцутль имели собственные диалекты. Зихуа должен был упражняться в наречии майкана, так как он недавно перешел в эту касту.

Его слова удивили Джорима.

— Возможно, я не вполне понимаю, как устроено ваше общество. У нас переход из одной касты в другую невозможен. Крестьянин не может стать чиновником, так же как ремесленник или воин. — Он задумался. — Впрочем, крестьянин может стать воином, правда, после многих лет упорных тренировок. Это случается очень редко.

Зихуа кивнул.

— Думаю, майкана — те, кого вы называете джейкаи. Когда кто-то из нас достигает уровня мастерства, позволяющего использовать магию, он становится майкана и обретает все их права, преимущества и обязанности.

— Майкана правят народом Аменцутль?

— Как и должно быть. Они всегда защищают нас от гнева богов.

— Наши боги не такие сердитые.

Улыбка осветила широкое лицо гиганта.

— У вас девять богов, а у нас — всего шесть. У них больше работы, вот они и злятся.

— Наши обычно не утруждают себя земными делами.

— Наши тоже — пока мы приносим им пожертвования. Если боги будут довольны нами, они помогут нам пережить сентенко.

— Этого слова я не знаю.

Глаза Зихуа еще больше потемнели.

— Не мне объяснять вам это, друг мой. Все, что вам нужно знать, — сентенко снова приближается, и вновь будет решаться участь мира.

Была и вторая причина, по которой Джорим и Зихуа оставались в уединении в каюте. На второй день путешествия разразился шторм, море разбушевалось. Воин был бледен, как смерть, и Джорим боялся, что его будет тошнить беспрерывно, пока он не уменьшится в весе вдвое. Шимик принимал в Зихуа живое участие, оттаскивая ведра в гальюн и выливая их содержимое. Но вскоре он начал сжиматься от ужаса, глядя, как выворачивает воина.

К счастью, шторм быстро кончился. Никто из людей Зихуа ничего не узнал о приступах дурноты, мучивших его во время бури. Он не просил об этом, но Джорим прекрасно понимал, какой урон это нанесло бы его достоинству. Он поговорил с корабельным бхоткаи, тот приготовил какую-то настойку, и ночью накануне прибытия в Немехиан тошнило всех воинов Аменцутль. Зихуа отправился к ним и ухаживал за ними, что заставило их смотреть на него почти как на бога.

Если он и подозревал, что здесь кроется какой-то подвох, то ничего не сказал Джориму.

Джорим побывал почти во всех столицах Девяти княжеств, и он видел Токайан. Но Немехиан поразил его. Джорим рисовал в воображении одинокую пирамиду, возвышающуюся на уступе над обрывом, но никто не сказал ему, что когда-то уступ был горой. Вершину ее словно срезало лезвие чудовищных размеров меча. Образовалась плоская площадка диаметром около пяти миль. На этой площадке и возвышались пирамиды, а также уже знакомые Джориму округлые здания. Замощенная камнем дорога вилась по склону горы; многочисленные повороты позволяли в случае надобности легко организовать оборону. Равнина у подножия горы уходила дальше к северу; там тоже виднелись дома и возделанные поля. Близлежащий участок леса на севере был вырублен; на восток вдоль побережья тянулось обширное болото, где трудились рабочие, добывая соль.

Если в Токайане тысяча жителей… Джорим быстро подсчитал в уме и пожалел, что рядом нет Йезола, чтобы проверить получившиеся числа. В этом городе может жить сотня тысяч человек. А это значит, что поля не могут прокормить всех. Они получают продовольствие из Токайана и прочих отдаленных мест.

Корабли причалили к берегу. Местные жители приветствовали гостей. Они размахивали яркими разноцветными полотнищами ткани и пели. Джориму не удавалось расслышать слова, к тому же эти люди были не из касты майкана, так что ему не хватало словарного запаса.

— Насколько я могу судить, капитан, эта песня восхваляет прибытие змея. Вполне уместно.

Энейда посмотрела наверх, на алые паруса «Волка Бури», которые украшали вышитые изображения драконов.

— Хорошо, что они встречают нас с радостью. Уверена, что ваша одежда тоже будет воспринята как благоприятный знак.

Джорим кивнул.

— Зихуа настоял, чтобы я надел это. Если бы не его просьба, я был бы в форме «Волка Бури».

— Это не имеет значения, Мастер Антураси. Вы все равно остаетесь членом экипажа. «Волк Бури» бросит якорь прямо здесь. Корабли, способные плавать по мелководью, исследуют бухту. Посмотрим; может быть, удастся подойти ближе. Здесь прекрасное место для пристани. Пока обойдемся лодками. Вы с Зихуа поплывете первыми.

— Я объясню, что вы просто пытаетесь встать на якорь в безопасном месте, а не боитесь предательства.

— Все может быть. Но эти люди удивительно миролюбивы. Меня даже удивляет, что у них есть каста воинов, причем — достаточно искусных, чтобы становиться джесейсеррами.

— Этот вопрос нужно как следует изучить. Как мы и договаривались, я ничего не рассказал деду.

Энейда подняла одну бровь.

— Он что-нибудь подозревает?

— Он всегда подозревает меня в чем-нибудь. Так что я постоянно держу про запас всякие мелочи, которые он после некоторого усилия может выведать. Кажется, его это вполне удовлетворяет, и он успокаивается. — Джорим пожал плечами. — Думаю, Келес делает успехи, и дед в основном занят общением с ним.

— Да будет наш обман благословен. — Она улыбнулась. — Будь вместо вас брат, сомневаюсь, что мы так преуспели бы в общении с народом Аменцутль. Поезжайте; мы должны преуспеть еще больше.

Джорим поклонился ей и бегом направился к лодкам. Токайанцы уже спускались по лестнице. Шимик догнал его у края палубы. Кроме пучков на лбу фенн отрастил бакенбарды, как у Джорима. Картограф вплел цветные бусины в мех Шимика. С разрешения Зихуа он взял фенна с собой в лодку.

Лейтенант Линор приказала морякам отчаливать. Гребцы налегли на весла. Погода стояла безветренная, и Зихуа спокойно перенес переправу на берег. Они миновали остальные корабли. Их команды приветственно кричали, воины Аменцутль в ответ радостно размахивали руками.

Но даже искреннее радушие моряков не могло сравниться с приемом, оказанным гостям жителями Немехиана. Лодка пристала к берегу. Джорим, который сидел по обыкновению на носу, выпрыгнул и подтянул лодку повыше. Зихуа присоединился к нему, и они быстро вытащили лодку на сушу. Остальные токайанцы выбрались вслед за ними; разделившись на две группы по пять человек, они встали по обе руки от Джорима, Зихуа и фенна. Шимик прошел немного вперед и, словно ребенок, озирался, широко распахнув большие глаза.

Жители Немехиана расступались и падали на колени, когда они проходили мимо. Они кланялись так усердно, что у многих ко лбу прилипла мелкая галька. Никто не смотрел в глаза Джориму или Зихуа; люди прятали лица. Вместо этого они благоговейно бормотали приглушенными голосами:

— Теткомхоа! Теткомхоа!

Когда они оказались у подножия ведущей вверх дороги, Джорим изумленно открыл рот. Люди заполняли все пространство до верхнего плато, — каждый дюйм дороги длиной около двух миль. На разной высоте стояли представители разных каст. Их отличал покрой и цвет одежд. Но все без исключения опускались на колени, повторяя: «Теткомхоа!». Джорим понятия не имел, что это означало, но такой прием ошеломил его. В Токайане ничего подобного не произошло. Но жители Токайана хорошо знали Зихуа. А здесь он — вновь прибывший майкана. Должно быть, «теткомхоа» — что-то вроде почтительного обращения; не знаю, почему Зихуа не рассказал мне об этом.

Они поднимались по дороге размеренным шагом. Добравшись до плато, они оказались на широкой улице, вдоль которой тоже стояли люди. Улица заканчивалась лестницей в стене ступенчатой пирамиды, в высоту составляющей не меньше ста пятидесяти футов. Они приблизились к пирамиде, приветствуемые людьми на дороге. У основания пирамиды сопровождавшие Зихуа воины остановились, но он продолжил путь. Люди, стоявшие на ступенях, не падали ниц, но глубоко кланялись и повторяли то же слово, что и остальные.

Джорим взбирался вслед за Зихуа все выше, начиная уже жалеть, что не остался внизу вместе с воинами. Они приветствуют его, а я только мешаю. Почти на самом верху пирамиды он протянул руку и ухватил Шимика за лапу, удерживая его рядом с собой, а потом улыбнулся Зихуа. Перед ними расстилалась дорожка из красной ткани. Темневший в стене вход вел вглубь венчавшего пирамиду квадратного здания.

— Идите, друг мой. Эта честь принадлежит вам. Благодарю, что позволили сопровождать вас.

Зихуа опустился на колени и мягко притянул к себе фенна.

— Честью для меня было позволение сопровождать вас. Войти туда должны вы. — Зихуа поклонился; перья задели камни.

У Джорима засосало под ложечкой. Наверное, ты чувствовал себя так же, когда волновалось море. Ему хотелось оглянуться, но он боялся еще раз увидеть это: тысячи людей, лежащих ниц, с опущенными прямо в дорожную пыль лицами. Он не понимал, чем обязан такому приему, но был уверен, что произошла какая-то ошибка. Непросто будет исправить положение. Но, очевидно, для начала нужно пройти через эту дверь.

Принять решение было легче, чем исполнить его. Он шагнул в густую тень и замер на пороге, привыкая к темноте. Внутри царила приятная прохлада. Сначала он смог рассмотреть огромные камни, из которых были сложены стены, потом — более мелкие детали. На задней стене небольшого помещения был укреплен массивный диск, толщиной по меньшей мере в фут, испещренный тысячами неизвестных Джориму символов. Он решил, что надписи сделаны на языке племен Аменцутль, но не знал, с какой стороны и подступиться к ним.

Но все эти мысли мигом вылетели у него из головы, когда из тени, скрывавшей каменный трон, выступила молодая женщина. Она приблизилась к Джориму. Высокая, тоненькая, с длинными, черными как смоль волосами, ниспадавшими на спину и грудь и наполовину скрывавшими золотые нагрудные украшения, она внимательно смотрела на него, и взгляд ее был полон печали, а не любопытства или благоговения. Ее набедренная повязка была сшита из черной рельефной ткани и отделана золотыми бляшками.

Сделав несколько шагов, она остановилась и оглядела Джорима с ног до головы. Ее взгляд задержался на зеленой накидке, расшитой на груди изображениями драконов. Она прищурила темные глаза. На лице ее появилось выражение уверенности.

— Так и было предсказано. Сентенко близится. Ты вернулся. — Она поклонилась. — Скажи, Владыка Теткомхоа, как мы спасем мир на этот раз?

Глава пятьдесят третья

Второй день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Опаслиноти.

Долосан.

Натягивая защитную одежду, Келес размышлял. Может быть, с ним что-то не так? Над Иксиллом бушевали магические бури. Магия свирепствовала на западе, поднимая чудовищные клубы серой пыли, которые пронизывали багровые и черные молнии. Раскаты грома и на расстоянии в пятьдесят миль заставляли Келеса вздрагивать. Напряжение росло. Кусочки местной породы и таумстон начали светиться.

В Опаслиноти бурлила жизнь. Город напоминал мастерскую Антураси в те дни, когда Киро гневался. Люди работали без устали, чтобы защитить свои жилища и имущество от надвигавшегося шторма. Жесткая ткань закрывала все окна и двери так плотно, насколько возможно. Пестрая серо-коричневая ткань напоминала ту, из которой была сшита выданная путникам одежда, — вернее, ее верхние слои. Все, что находилось на улицах, вносили в здания или прочно привязывали. Молодые работали, не покладая рук, в то время как старики, в глазах которых, казалось, отражались отблески грядущей бури, усмехались и предрекали, что на этот раз их ожидает самый ужасный шторм из виденных раньше.

Остальные, работавшие в Колодце — старатели, торговцы, рудокопы, — сновали вокруг, расставляя ловушки. Это могло быть все, что угодно — от кусков дымоходов и старых залатанных кастрюль до длинных труб, примотанных металлическими тросами на предполагаемом пути шторма. Внутри этих емкостей, заполненных необработанным таумстоном, во время бури накапливалась магия, способная заряжать его. В конце концов шторм захлестнет город, и магия стечет в Колодец; но те, кто не хотел платить за обработку таумстона, спешили воспользоваться случаем.

Единственная трудность состояла в том, что за ловушками необходимо было присматривать. Оставившие их слишком рано рисковали быть обокраденными. После шторма приходилось как можно быстрее выбираться и искать свои ловушки, пока их не присвоил себе кто-то другой. Сторожить ловушки до последнего, так же как и слишком рано покидать укрытия, было опасно, — шторм налетал почти внезапно, и мог вернуться, застав неосторожных снаружи. Защитная одежда помогала — по крайней мере, так им сказали, — но при таких обстоятельствах она оказалась так же бесполезна, как мокрая ночная рубашка во время снежного бурана.

До начала сезона штормов Келес с каждым днем все больше страдал от приступов жесточайшей головной боли. Все его тело сводило судорогой, и ничто, казалось, не в состоянии было облегчить боль. Каких только объяснений не предлагали окружающие! Самым интересным было, пожалуй, такое: южный ветер приносит из Ирусвирука запах, из-за которого Келесу так плохо. Но стоило первым раскатам грома прогреметь над Иксиллом, как Келесу стало немного легче. Он почувствовал себя так хорошо, как не чувствовал с того злополучного дня, когда Рекарафи ранил его.

Но все остальные, напротив, плохо переносили приближение бурь. Что касается жителей Опаслиноти, Келес объяснял их настроения резко увеличившимся объемом работы. Те, кто сооружал ловушки, собирались сразу же после окончания шторма отправиться в Иксилл. Мысли о предстоящем рискованном путешествии еще больше усиливали напряженность.

Некоторые из изувеченных магией мучились от приступов боли, — и это было еще не самое страшное. У человека в тигриной шкуре отросли когти, и его пришлось запереть в клетку. Беременная женщина родила прозрачное, как будто хрустальное, яйцо, — а ребенок внутри него, казалось, был в полном порядке. Старая ломовая лошадь сбросила кожу, словно змея, что вызвало некоторую сумятицу; впрочем, старожилы считали, что все дело в начале нового штормового цикла. В прошлый раз такие сильные бури бушевали в год, когда родился Киро Антураси. Охотники за таумстоном говорили, что надвигается очень сильный шторм.

Моравен и Кирас, пожалуй, чувствовали себя хуже всех остальных спутников Келеса. Они оба стали немного более рассеянными и раздражительными, словно приближавшаяся буря влияла на их способность. Боросан тоже не отличался любезностью и вечно был недоволен, поскольку пропитывавшая все кругом магия мешала его устройствам действовать так, как предполагалось. Он бесконечно разбирал их, в первую очередь те, что могли двигаться самостоятельно. Невозможность осуществить новые задумки до того, как бури закончатся, заставляла его чувствовать беспомощность и разочарование.

Тайрисса и Рекарафи держались молодцом, но это не делало их особенно приятными собеседниками. Вирук замкнулся в себе, отвергая бесчисленные предложения владельцев арен еще раз сразиться с джианриготами. Они предлагали ему золото и таумстон, но вирук отметал все просьбы. Эти люди не понимали причин его отказа, но Келес догадывался, что чувствует Рекарафи. В конце концов, люди были потомками рабов, желающими окончательно унизить бывшего хозяина, заставив его драться с игрушками к вящей радости тех, кого он приказал бы выпороть за такую дерзость миллионы лет тому назад.

Поведение Тайриссы сбивало Келеса с толку. В то время как остальные отправились смотреть на состязания джианриготов, она осталась и заботилась о нем. Она прикладывала мокрую ткань к его пылающему лбу и пела колыбельные песни. В такие мгновения она совсем не походила на Керу. Келес чувствовал себя совершенно потерянным даже тогда, когда она ненадолго отходила, чтобы наполнить сосуд с водой. Только ее убаюкивающий голос облегчал его мучения.

А как только ему стало лучше, Тайрисса исчезла. Он решил, что она отправилась немного поспать. Решив поблагодарить ее и предложить все, что угодно, в качестве вознаграждения за заботу, он принялся искать женщину, но не смог найти. Много позже он узнал, что Тайрисса, не предупредив его, отправилась в город и нашла место, где скрывались давешние разбойники.

Когда остальные вернулись и пришли проведать Келеса, они старались казаться веселыми, но никому не удалось скрыть озабоченности. Они не были уверены, что Келес сможет продолжить путь. Моравен Толо не был так непреклонен, как Кирас, но Келес видел, что воин не забыл о собственной задаче. Во время их путешествия он обращал пристальное внимание на места, где, по слухам, находились старые захоронения или поля былых сражений. Вдыхающих Смерть ненавидели все. Все понимали, что тайник с древним оружием, пережившим многие битвы, представляет страшную угрозу для Девяти.

В Иксилле они найдут то, что ищет Моравен, но, похоже, им придется сразиться с лазутчиками из Дезейриона, тоже охотящимися за старинным оружием. Келес настаивал на том, чтобы продолжать исследования, но понимал, что дело Моравена важнее. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь ему.

Итак, с приближением штормов Келес ожил; пульсирующая головная боль, изводившая его все путешествие, исчезла. Он не осмеливался даже строить предположения, в чем причина. С другой стороны, у него мелькнула мысль, что местная магия могла взять верх над отравой, все еще текущей по его жилам, и наконец исцелить его. Ему стало легче двигаться, в голове прояснилось.

Но все же он не знал, почему в непосредственной близости от бушующей магии ему стало лучше. На Моравена магия явно оказывала противоположное действие. Это оттого, что он был Мистиком, — решил Келес. Понять, что значило достижение такого уровня мастерства для воина, было довольно просто. А если бы настолько же одаренным оказался бы, к примеру, математик? Он мог бы быстрее считать или делать более сложные вещи? С певцами, писателями, художниками, — и даже с поварами, крестьянами и куртизанками — все было более-менее ясно. А картографы? Могли ли они достичь подобного уровня, и к чему бы это привело?

Они с братом задумывались о подобных вещах, но гораздо больше их занимали другие стороны их искусства. Келес добивался совершенной точности, — вот почему он прекрасно подошел для экспедиции в верховья Золотой реки. Джориму нравилось открывать новое. По его мнению, то, что находилось на земле, говорило о ней больше, чем все вычисления, вместе взятые.

Возможно, составитель карт и не мог достичь джейданто. Но Келеса это не огорчало, напротив, в некотором смысле даже радовало. Если бы такое могло произойти, то уже случилось бы с Киро. Келес вовсе не желал деду смерти, но мысль, что магия продлит его жизнь до бесконечности, — так что сыновья, внуки и правнуки Келеса будут работать на него, — немного устрашала.

Хотя для начала я должен выжить и вернуться в Морианд, а уж потом смогу рассуждать о собственных детях и внуках.

Защитная одежда, которую они надели, отправляясь в Иксилл заинтересовала Келеса. Ее особенностями легко объяснялись некоторые наиболее частые увечья у старателей и рудокопов. Одежда была двухслойной. Внутренний слой изготовлялся из шелка или хлопка, а внешний — из более плотной, иногда простеганной ткани. Материю вываривали в растворе, содержащем таумстон, до тех пор, пока серая пыль намертво не въедалась в волокна. Ткань становилась жесткой и натирала кожу, поэтому многие поддевали под первые два слоя одежды третий, из необработанного материала. Келес охотно последовал их примеру.

Внутренний слой состоял из чулок, шаровар и рубахи с длинными рукавами, которые оканчивались лоскутами для защиты тыльной стороны ладоней. Некоторые носили поверх шелковые перчатки. Шелковая шапочка полностью закрывала голову. Для глаз оставляли узкие прорези. Дышать через эту ткань было неприятно — раздражал кислый запах, словно ее вываривали в моче, а не в таумстоне. На ноги чаще всего надевали обычную кожаную обувь.

Поверх любой обуви одевали жесткие башмаки все из той же ткани. Помимо того, внешний слой включал штаны, доходившие до нижних ребер, а снизу заправленные в башмаки. Поверх нижней шелковой шапочки шла вторая, плотная, с точно такой же прорезью для глаз. Довершали наряд длинная, туго затягивавшаяся на талии накидка и рукавицы, плотно облегавшие руки поверх одежды. Их тоже завязывали тесемками посередине предплечий. На рукавицах Келеса с двух сторон шли разрезы, чтобы он мог натягивать лук; Моравену и Тайриссе рукавицы не мешали управляться с мечом, и они оставили их как есть.

Глаза защитить было трудно. Поэтому они страдали в первую очередь. Чтобы хоть как-то уберечь их, местные жители использовали ткань с редким переплетением, напоминавшую сетку от насекомых. Видно через нее было вполне прилично, но летом нагревалась и доставляла неудобства. Многие пренебрегали этим приспособлением, и их глаза страдали от постоянного воздействия магии.

Многие из тех, кто видел, как путники готовятся к путешествию в Иксилл, полагали, что все эти предосторожности излишни. Рекарафи, казалось, прислушался к этому мнению. Он надел только внутренний слой одежды, — и то, по всей видимости, лишь из соображений защиты от зимних холодов. Знающие люди говорили, что им не понадобится эта одежда для короткой вылазки в Иксилл. А если они попадут в шторм, ничто в мире не сможет им помочь. Но с последним утверждением соглашались лишь жалкие калеки, так что Келес предпочел все же одеться — и со всей возможной тщательностью.

Когда стало известно, что шторм уже близко, люди торопливо попрятались в глубоких пещерах и подземных укрытиях. Но Келес отважился задержаться на поверхности и наблюдал за надвигающейся бурей. Он был не один, многие старатели ждали до последнего, не желая оставлять без присмотра свои ловушки. Рекарафи тоже не торопился, к удивлению Келеса; присутствие вирука подбадривало его.

Приближался закат, когда над Иксиллом разразилась очередная буря. Шторм приближался к долине, где располагался Опаслиноти. Чудовищные пыльные клубы с багровыми проблесками разрывали черные молнии. Келес решил бы, что это похоже на обычную грозу, но молнии били не только сверху вниз, но и по горизонтали. Иногда они имели привычную форму рогатки, а иногда закручивались по спирали, обвивая столбы пыли, расцветавшие огненными прожилками. Сполохи появлялись все чаще, гремели раскаты грома, отдаваясь эхом. Шторм приближался к занавеси. Потом она испарилась бесследно, и шторм накрыл долину.

— Думаю, пора уходить, Келес.

Келес кивнул, и они с Рекарафи побежали в надежное укрытие, где уже находились остальные. Тайриссе удалось разыскать несколько подозрительных компаний. С помощью Кираса она выяснила, какая их них представляла несомненный интерес, а потом попыталась разузнать о разбойниках как можно больше. Они оставили вещи в другом укрытии и собирались в Иксилл сразу после того, как шторм минует Опаслиноти.

Насколько было известно, у разбойников не было карты Иксилла, что обнадежило Келеса. Он и сам, откровенно говоря, толком не знал ничего. Он располагал лишь старинными легендами да многочисленными слухами, в которые верилось слабо. Джорим сумел бы выведать все у местных или, на худой конец, смог бы понять, что из рассказанного имеет хоть какой-то смысл. Келес пытался найти совпадения с тем, что читал.

Даже внутри укрытия их защитная одежда слабо мерцала неестественным голубым светом, напоминавшим лепестки фиалок. Лошади, в попонах и бахилах из защитной ткани, испуганно шарахались из стороны в сторону, услышав завывания ветра и шорох песка, который буря швыряла на крышу укрытия. Боросан держал в рукахкакой-то прибор, назначение которого было Келесу неизвестно. Джианридин какое-то время внимательно наблюдал за своим устройством, а потом поднял голову и взглянул на товарищей.

— Он все усиливается. Я никогда не слышал о шторме такой мощи.

Келес взглянул на него.

— Старожилы говорят, что в этом году вершина цикла.

— Да, но зависимость арифметическая. А это шторм такой силы, что впору говорить о геометрической прогрессии. Это плохо. Очень плохо.

Неожиданно завывания ветра перешли в пронзительный писк, а потом звук стал еще выше и вовсе перестал восприниматься человеческим ухом. Келес чувствовал, как невидимая вибрация сотрясает его тело. Он огляделся, ожидая увидеть, как дрожат стены их убежища. Вместо этого они стали прозрачными. На мгновение укрытие заволокло тучей пыли, а потом завесу словно отдернули, и обнажилось средоточие шторма.

Келес смотрел на шторм во все глаза, краем зрения заметив, как Кирас рванул с головы защитный колпак и согнулся пополам в приступе тошноты. Небеса над ними разверзлись. Келес увидел серебристый шар, извергающий черные молнии и расцветавший длинными языками багрового пламени. Внезапно поверхность шара растрескалась, словно яичная скорлупа, зеркальный обломок откололся и исчез в выплеснувшемся наружу густом, словно кровь, красном потоке, тут же ставшем черным. Сверкнула молния. Поверхность шара снова была гладкой и блестящей.

Потом волнение на поверхности шара прекратилось, и на ней образовалось круглое отверстие. Теперь сфера больше всего напоминало Келесу удивленно раскрытый глаз. Чудовищный зрачок смотрел прямо на Келеса. Багровая пелена заволокла отверстие, а потом наружу выплеснулось пламя и захлестнуло купол.

Удар был сильным; земля задрожала, а Келеса сбило с ног. Казалось, прямо над головами загрохотал гром. Вокруг все рушилось, падали предметы. Келес поднял взгляд. Крыша снова стала непрозрачной, по потолку побежала паутина трещин. Всего лишь внутренняя отделка. Опасности, что дом обрушится, не было. Иначе их ждала бы неминуемая гибель.

Затихавшее эхо грома сменили завывания ветра. Двери больше не срывало с петель, плотно закрытые ставни перестали надсадно дребезжать. Пыль медленно оседала на землю. Тайрисса успокаивала лошадей, Моравен опустился на колени возле скорчившегося ученика. Боросан продолжал внимательно изучать свой прибор. Он щелкнул по нему пальцами и недоуменно покачал головой.

— Шторм кончился. Невероятно, но он кончился.

Келес бросился к ближайшей двери и распахнул ее.

Шторм, без сомнения, миновал. Купол их укрытия ярко светился, затмевая закатное солнце. Все вокруг покрывал порошок таумстона; мерцающая пыль толстым слоем лежала в углах и под дверью. Еще более поразительное зрелище представлял Колодец, заполненный до краев. Переливающиеся всеми цветами радуги языки лизали границы нижнего уровня, грозя смыть его обитателей.

На другом конце города две дюжины всадников, выведя из убежища навьюченных лошадей, поскакали на север. Среди них были и разбойники, искавшие древнее оружие, останки героев и месторождения таумстона. Они наверняка припрятали здесь то, что уже нашли; так что если Моравен с Кирасом и не смогут найти и остановить их в Иксилле, у них останется еще одна возможность — проследить за бандитами на обратной дороге и разведать, где находится тайник.

Мы их остановим.

Келес выпрямился. Это подумал я? Так мог бы сказать Джорим. Задача Келеса состояла в том, чтобы найти дорогу через Иксилл и, по возможности, захоронения, куда наведывались грабители. Приключения — это не для него.

Но почему бы и нет? Рин был и его отцом; в его жилах текла та же кровь, что и у Джорима. Может быть, я чересчур ограничивал себя? Что, если мне — и миру — нужнее то, что делает Джорим, а до него делал наш отец?

Охваченный этой мыслью, он обернулся и улыбнулся своим товарищам.

— Наши соперники уже торопятся в Иксилл. Если там что-то есть, мы найдем это первыми, я вам обещаю.

Моравен кивнул.

— Но, возможно, нам придется двигаться быстрее, чем нужно для вашей работы.

— Неважно, Мастер Толо. — Келес махнул рукой в печатке в направлении северо-востока. — Вы изрядно помучились со мной, и благодаря вам я здесь. Мне доставит удовольствие помочь вам добиться задуманного. Я уверен, что ваша задача важнее моей. Хотя моему деду это и придется не по вкусу, я полностью в вашем распоряжении.

Глава пятьдесят четвертая

Третий день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Это должно прекратиться. Нирати понимала, что дальше так продолжаться не может. Она посмотрела на свои руки, покрытые кровавыми синяками, местами уже пожелтевшими. Они все еще не прошли, хотя Джанел уехал неделю назад. Она, как могла, скрывала их, но была уверена, что слуги все равно заметили.

Они их заметили.

И они рассказали матери.

Последовало то, чего и следовало ожидать.

Мать предложила ей откровенно все рассказать. Предложение выглядело совершенно естественно. Они с Нирати часто открыто обсуждали самые разные темы, в том числе касающиеся даже плотской любви. Мать готовила для Нирати настойку когтелапки, чтобы она не забеременела. Тем не менее, Нирати чувствовала, что не может обсуждать с матерью то, что происходило с ней последнее время.

И вряд ли это бы мне помогло.

Сьятси всегда была умной женщиной и признанной мастерицей в искусстве бхотри. Она быстро догадалась, что Джанел чем-то опаивает Нирати, чтобы завладевать ее волей. Она добавляла в ее питье собственные настойки, чтобы помешать действию его снадобья.

Может быть, это и помогает, но, скорее всего, то, что он мне дает, уже просто перестало на меня действовать. Мое тело привыкло к зелью, его требуется все больше и больше, чтобы он мог делать то, что хочет.

Ей нравилось, что действие снадобья ослабевало. Она хотела быть с ним не из-за какой-то настойки; зелье всего лишь заставляло ее терять ощущение реальности, так что она могла без раздумий отдаваться его желаниям.

И его желания становились моими.

В своей темной ипостаси Джанел обладал невероятным, колдовским обаянием. Он мог быть резким, даже жестоким, он причинял ей боль в те мгновения, когда другой думал бы лишь о том, как доставить ей удовольствие. Он наглядно показал границы ее выносливости. Он подводил ее к самому краю и держал над пропастью. Каждый раз он уводил ее все дальше, поднимая на новую высоту; мысль о падении ужасала Нирати, но она пристрастилась к этим пугающим прогулкам и жаждала все новых впечатлений.

Нирати потрогала кровоподтек на левом запястье. Она надавила сильнее и почувствовала боль, но на сей раз — не такую уж сильную. Эта боль была ничем по сравнению с тем, что Нирати могла вынести, — теперь она точно это знала. Джанел восхищался ее выносливостью, напоминая ей о том, что она до сих пор не знает, в чем ее призвание, — и не узнает, если не будет стараться. Он предположил, что Нирати даже может оказаться джесейксаром — мастером, способным приобщиться к магии, используя боль.

Несметное число мыслей пронеслось в ее голове, когда он это сказал. Сначала ее захлестнула радость. Исцеление свершилось! Она нашла свой талант, она хотела двигаться дальше, узнать, на что она способна. Если у нее получалось, значит, нужно было понять, насколько она талантлива.

Но вслед за радостью Нирати начали одолевать сомнения. Что, если он ошибается? Что, если она схватилась за первое попавшееся предположение, таким образом сразу же ограничив я в поисках? Она провела всю жизнь в попытках отыскать вое предназначение. Если боль не была ее талантом, значит, она снова впустую теряла время.

Она доставляла удовольствие Джанелу почти так же, как угождала деду. Это придавало происходившему хоть какой-то смысл но что толку, если она так и не найдет свой талант?

На этот вопрос требовалось найти ответ. Джанел хотел властвовать над ней, заставлял ее исполнять все свои прихоти, делать то что он хотел и как он хотел. Ей было приятно позволять ему это. Она уступала, и он мог творить все, что ему заблагорассудится. С его помощью Нирати узнала о себе такое, чего и предположить не могла. Несомненно, сама она никогда не зашла бы так далеко.

Он помогает мне найти свой жребий или сбивает с истинного пути?

Прежде ее жизнь была простой. С появлением Джанела все изменилось. Он показал ей, что это всего лишь видимость. Она была смертной, как и все прочие, но обладала внутренней силой. Она могла вынести больше, чем другие, и, возможно, могла достичь таким образом джейдана. Возможно, она даже нашла способ это сделать. Она может стать джесейксаром!

Гордость переполняла ее, но в то же время мучило чувство противоречия. Какую пользу мог приносить людям маг, обладающий властью над болью? Может быть, к ее услугам станет прибегать Госпожа Нефрита и Янтаря, чтобы удовлетворять необычные запросы некоторых посетителей? Нирати не могла представить, для чего еще могло бы пригодиться это искусство. С его помощью нельзя было ничего создать. Возможно, она могла бы каким-то образом брать на себя чужую боль. Это было бы уже что-то, но ведь подобным образом нельзя исцелять людей, — разве что облегчать их участь. С помощью искусства, которым владела ее мать, можно было не только снимать боль, но иногда и лечить. А ей — если она когда-либо достигнет вершин этого мастерства, — не будет дано даже этого.

Нирати приходили в голову и еще более мрачные мысли. Синяки все дольше не проходили, Джанел давал ей все меньше своего снадобья, а его потребность причинять ей боль все росла. Он по-прежнему был очень нежен после испытаний, делал все, что она просила, натирал целебной мазью кровоподтеки на ее теле, утешал. Чем более жестоким он был, тем ласковее вел себя потом. Нирати боялась, что в один прекрасный день он сделает что-то такое, чего его ласки уже не смогут поправить. Он может потерять голову, в то время как она будет в его полной власти, и искалечить ее.

Вот почему это надо прекратить. Она боялась, и с этим не могсправиться никакое снадобье. Нирати могла смириться с его грубостью и даже жестокостью, но временами, когда его глаза сужались и пылающее лицо искажал звериный оскал, ей казалось, что он перестает быть человеком. Ей даже приходило в голову, что он и сам может быть джесейксаром, оттачивавшим с ее помощью свое искусство. От этой мысли ее пробирала дрожь.

Все это напоминало безумие. И, в свою очередь, приводило к другому безумию. Часто после очередной встречи, а в последнее время и во время встреч, часть ее ускользала в Кунджикви. Она переставала слышать собственные стоны, находя успокоение в этом раю, принадлежавшем только ей. Прохладная вода струилась по ее телу, теплый ветер овевал лицо, и постепенно жалобные мольбы о пощаде стихали вдали. Ее бездыханное тело оставалось где-то в другом мире, а она бродила по стране своей мечты.

Иногда к ней присоединялся Киро, и они гуляли вместе, — молча. Ни один из них не нуждался в разговорах. Кунджикви стала их убежищем. Оба чувствовали, что их предали; Нирати — Джанел и несправедливость жизни, Киро — собственный сын, внук, Правитель, да и все остальные — стоило лишь подвернуться случаю. Здесь, гуляя вместе с Нирати, омывая ноги в прохладных ручьях, где разноцветные рыбы легонько пощипывали пальцы, он почти забывал о своих страхах.

В Кунджикви дед никого не подозревал в предательстве, не испытывал ненависти. Он был просто уставшим стариком. Его вины не было в том, что на его плечи легла огромная ответственность. Две экспедиции, в которых участвовали его внуки, продолжались успешно, и Киро добавлял все новые линии, заполняя обширные белые пятна на картах и в собственных знаниях о мире. Но оставалось еще так много неизвестного.

Нирати наконец поняла, что он обращался так холодно с Келесом и Джоримом не потому, что боялся или ненавидел внуков. Он не хотел, чтобы испытания, подобные выпавшим на его долю, сокрушили внуков. Для их же блага ему приходилось быть с ними резким. Любовь к внукам составляла смысл его жизни. Но только в Кунджикви он сбрасывал свой панцирь. Только Нирати знала правду.

Я должна рассказать им. Я должна жить, чтобы рассказать им. Нирати решила, что поговорит с Джанелом, как только он вернется из провинции, куда отправился для переговоров с дворянами. Она была не намерена дольше выносить его издевательства. Пусть даже она никогда не узнает, действительно ли в этом заключается ее талант.

Я делаю то, что должна. Должна своей семье. Она подняла руки и подула на синяки. Они делали для меня все, что могли. Мой долг — ответить тем же.

Глава пятьдесят пятая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Немехиан.

Каксиан.

Они считают меня богом. Джорим медленно покачал головой. Шимик тут же повторил движение, передав замешательство, которое чувствовал картограф.

— Они считают меня богом.

Сказанные вслух, эти слова звучали ничуть не лучше. И сколько бы он ни повторял их, легче не становилось. Одного из богов племени Аменцутль звали Теткомхоа. Его изображали в виде пернатого змея, и четырнадцать сотен лет тому назад он жил на земле вместе со своим народом. Он был их предводителем в воине с племенем Ансатль. Насколько понял Джорим, они воевали с какими-то существами, напоминавшими рептилий. Когда то, что они называли сентенко, закончилось, их бог уплыл на корабле на запад.

Джорим жалел, что рядом нет Келеса. Его брат сумел бы разобраться, объяснить этой женщине из касты майкана Нойане, — что она глубоко заблуждается. Джорим, которого поселили в покоях на вершине пирамиды Теткомхоа, подошел к гигантскому колесу и провел кончиками пальцев по высеченным в камне знакам, составлявшим круги. Шимик взобрался на высокий каменный трон и уселся, откинувшись на спинку.

Нойана изо всех сил старалась объяснить Джориму, что означает его появление. Он не знал, то ли она решила, что он ничего не помнит, оказавшись в новом теле, то ли просто проверяет. Аменцутли использовали циклический календарь, основанный на движении и взаимодействии красной и белой лун. Черная луна, Гол'дун, не упоминалась, но Нойана сказала, что с ее рождения началось их время. Это ясно показывало, какая пропасть разделяла представления о мире здесь и на землях Империи. Календарь Аменцутлей состоял из циклов продолжительностью семьсот тридцать семь лет. Каждый цикл был поделен на периоды. В конце цикла линия времени сворачивалась спиралью и шла к центру диска.

Это и был сентенко — конец и начало всего сущего, предвещающий великие бедствия и катастрофы. В прошлый раз сентенко принес долгие годы без лета; наступила свирепая зима. Чудовищной приливной волной смыло корабли Аменцутлей, и пришел конец искусству мореплавания, благодаря которому они вышли победителями из давешней войны с Ансатлями. А два цикла назад их настигла ужасная эпидемия чумы, убившая сотни тысяч людей. Три цикла назад родилась черная луна, и это ознаменовало начало времен.

Джорим был бы и рад посчитать рассказанную историю чепухой, но, приблизительно переведя даты в имперское летоисчисление, почувствовал, как по спине пробежал ледяной холодок. Годы без лета соответствовали наступлению Катаклизма. Война с Ансатлями произошла во времена возвышения династии Тайхуна, правившей до тех пор, пока Императрица Кирса не разделила Империю на Девять Княжеств и не отправилась на битву с турасиндцами. Рождение черной луны совпадало с гибелью Вирукадина и началом угасания империи вируков; первый сентенко — с появлением Истинных Людей, отразивших атаку вируков и создавших первую Империю.

Более того, считалось, что войска Тайхуна сражались под знаменами с изображением дракона. Прежде никто из правителей или военачальников не осмеливался присваивать себе символы, принадлежавшие богам. Говорили, что Тайхун объявил себя богом или сыном бога. Предположительно, он приплыл на корабле с востока, и его окружали краснокожие воины.

Разумеется, позже историки назвали историю возвышения Тайхуна мифом. Прибытие с востока символизировало исключительность Тайхуна, ведь на востоке поднимается солнце, а он был светом, озарившим земли Империи и изгнавшим варваров. Его телохранителями, согласно позднейшим преданиям, были турасиндцы, а главным талантом — способность заключать союзы с полководцами, а потом предавать их в руки врагов; воины же продолжали хранить верность Тайхуну. Он основал Империю, учредил государственность и написал книгу законов, которые исполнялись и поныне.

Именно Свод Законов и смущал Джорима больше всего. Когда Нойана упоминала какое-либо высказывание Теткомхоя, Джорим с легкостью продолжал его, как Йезол смог бы продолжить любое из наставлений Урмира. Она восприняла осведомленность картографа, как подтверждение его божественной сущности, он же мучительно размышлял над открывшимися ему новыми страницами истории.

Джорим вздохнул. Шимик захихикал. Эту раздражающую привычку он перенял у местных детей, толпами собиравшихся вокруг него. Джорим хмуро посмотрел на фенна.

— Не очень-то ты мне помогаешь.

Шимик округлил глаза и улыбнулся, показав свои зубы. Это совершенно не напоминало раскаяние.

— Горе-горе, плохо!

Джорим рыкнул на него. Он пытался объяснить Нойане, что он не бог, в нем вообще нет ничего божественного, но она неизменно указывала на Шимика, как на очевидное подтверждение своих слов. Аменцутли никогда не слышали о феннах, так что появление Шимика само по себе означало для них, что Джорим — не обычный человек. К тому же фенн быстро усвоил, что драконов здесь очень почитают, и его мех по расцветке начал напоминать змеиную кожу. После этого ни у кого не оставалось сомнений в его божественности.

Конечно, Джорим находил и привлекательные стороны в том, что его считали богом. Кое-где в Уммуммораре его тоже почитали, в особенности после того, как он убил много вируков. Ему оказывали знаки внимания, его радостно приветствовали, предлагали женщин, чтобы они родили от него достойных сыновей, которые тоже могли бы стать отважными воинами. Он отказывался; ему нужны были приключения, а не власть.

С Аменцутлями дело обстояло гораздо хуже. Они определенно ждали от Джорима каких-то действий. Они ждали, что он спасет умирающий мир. Только он, по их мнению, мог помочь пережить сентенко. Теперь племени снова угрожала та же опасность, что и четырнадцать веков назад: нападение отвратительных земноводных тварей. Они не знали, как остановить захватчиков, и уповали лишь на помощь Теткомхоа.

— Владыка Теткомхоа, простите меня.

Нойана говорила тихо, но ее голос без труда заполнил помещение. Джорим почувствовал, как на душе светлеет, а мрачные мысли постепенно рассеиваются. Она оставалась верна своим убеждениям и продолжала верить в него, как бы он ни старался ее разубедить. Она рассказала о страшных предзнаменованиях появления седьмого бога — или десятого, поскольку некоторые боги Аменцутлей обладали тройственной природой. Джорим плохо понимал, о чем идет речь, но мысль, что Келес разобрался бы со всем этим за мгновение, заставила его сосредоточиться и вникнуть в суть рассказа.

Он обернулся и, протянув руку, почесал Шимика за ухом.

— Встань, Нойана. Я не хочу, чтобы ты стояла передо мной на коленях, даже на одном колене.

— Как пожелаете, господин мой. — Черноволосая женщина медленно выпрямилась. Дыхание ее все еще оставалось неровным после долгого подъема на пирамиду. — Я пришла сказать, что Мозойанская орда уже здесь.

— Они пришли с северо-востока? Как мы и предполагали?

— Как вы и предсказывали, господин.

— Все готово для обороны?

— Все сделано согласно вашим распоряжениям, господин.

Джорим кивнул и подхватил Шимика на руки.

— Очень хорошо. Зовите людей.

Нойана кивнула и, подняв голову, посмотрела ему в лицо. Он увидел страх в ее темных глазах и на мгновение испугался, что она боится его.

— Господин, вы должны это увидеть. Они наступают, словно туман.

Он кивнул и вслед за ней поднялся на плоскую крышу пирамиды. Посмотрев на северо-восток, он увидел, как тысячи и тысячи существ появляются из джунглей и заполоняют поля. У них не было ни знамен, ни флагов, ничего, что выдавало бы их организованность. Джорим не видел всадников, указывавших направление. Его обнадежило отсутствие чудовищ и великанов в рядах противника; впрочем, огромная орда создании ростом не больше ребенка все равно казалась зловещей.

Племя Мозойан — не варвары вроде турасиндцев, как полагал Джорим. Слово «Мозойан» означало не «чужеземцы», а «пришедшие из ниоткуда». Аменцутли не знали, откуда они явились, но беженцы из северного города Айаяна говорили, что существа выбрались из моря, как выходят черепахи, чтобы отложить яйца.

По просьбе Джорима Зихуа отправился в море на одном из наленирских кораблей, добрался до мест, где прошли рептилии, и привез в Немехиан мертвые тела. Ему не пришлось убивать их, он просто собрал трупы. Зихуа предоставил тела в распоряжение Джорима два дня назад; Джорим и ученые с «Волка Бури» уже успели вскрыть их и внимательно изучить.

Джорим сразу понял, что это не морские дьяволы. Но определенное сходство присутствовало. У этих существ на шее имелись недоразвитые жаберные щели; лишенная чешуи, их кожа напоминала акулью. Морды были шире, чем у морских дьяволов; во рту обнаружились многочисленные острые зубы; так же, как у акул, за первым рядом зубов располагалось несколько внутренних — на случай утери внешнего. На руках и ногах сохранились перепонки; ноги были лучше приспособлены к передвижению по суше, чем у морских дьяволов.

Эти создания выглядели так, словно находились с морскими дьяволами в отдаленном родстве; как будто те скрестились с акулами и гигантскими лягушками. Свидетели утверждали, что твари способны невероятно высоко прыгать; теперь Джорим убедился в этом, наблюдая, как они появляются на опушке леса. Их пальцы оканчивались когтями, но без яда, как показали опыты над мелкими животными. А вот укусы оставляли мучительно болевшие раны. Они использовали оружие — если можно так назвать простые камни и палки. Никаких доспехов эти существа не носили. Их сила заключалась в количестве.

Джорима поразило сходство с созданиями из его детских кошмаров. Ему было два года, когда Рин Антураси не вернулся из плавания. При нем взрослые старались не обсуждать смерть отца, но смышленый мальчик догадался о многом из недоговоренного.

И ему начали сниться кошмары.

Он продолжал видеть их, пока не вырос. Мать, как могла, успокаивала, пока он был маленьким. Она выслушивала его бессвязное бормотание, словно откровение; она ложилась вместе с ним и крепко обнимала, пока ему не удавалось заснуть. Позже он просыпался в своей постели, обливаясь холодным потом, и беспокойно ворочался, молясь, чтобы поскорее наступил рассвет.

Наконец он рассказал о кошмарах Келесу. Когда ему было десять лет, он однажды заснул в саду в крепости Антураси и проснулся в полнейшем ужасе оттого, что лягушка языком слизнула сидящую на его щеке муху. Когда Келес перестал смеяться над испугом по такому ничтожному поводу, Джорим объяснил, чего боится. Келес повел себя так, как и должен вести себя старший брат.

— Джорим, ты силен и проворен, а они — всего лишь какие-то земноводные. Они приспособлены, чтобы жить в воде. На суше ты их превосходишь. А они? Они не выдержат на земле долго. — Келес взъерошил волосы на голове Джорима. — Постарайся, и ты их победишь. Ты победишь во сне, и они больше не побеспокоят тебя, Джорим.

Ты ошибался, Келес, они здесь, и очень меня беспокоят.

Он пробормотал это вслух.

— Прошу прощения, мой господин?

Джорим, улыбаясь, повернулся.

— Все в порядке, Нойана. Я разговаривал с братом.

— Понимаю. — Ее голос выдавал мысли; она согласилась исключительно из вежливости. Нойана знала, что у Джорима есть брат, но знала и то, что у Теткомхоа не было божественного брата. Все это знали. Раз брат Джорима был смертным, он не мог услышать его слов. Что ж, привычка разговаривать с собой была еще одной странностью божества. Нойана приняла и это.

— Нойана, послушай. — Джорим указал на ясно различимые с их наблюдательной площадки траншеи, шедшие с северо-запада, где кончался лес, на юго-восток, к подножию скал. — Мы с моими помощниками постарались продумать оборону как можно лучше. Ваши воины будут достойно сражаться, и я уверен, что майкана сделают все от них зависящее, чтобы удержать вокруг города оквиви. Но мы все равно не уверены в победе.

Она улыбнулась своей необыкновенной улыбкой, и Джориму захотелось взять ее лицо в свои ладони и целовать, не думая ни о чем. Ее вера в него, казалось, была непоколебима, и когда она смотрела на него вот так, Джориму не хотелось ее разубеждать.

— Все будет, как вы повелели, господин.

Далеко внизу протрубил рог; люди, все еще остававшиеся в долине, — кроме солдат, — поспешили к дороге и начали подниматься на плато. Последние из уходивших подожгли опустевшие дома. Бриз относил дым в сторону подступавшей орды; Джорим надеялся, что это повредит жабрам и легким амфибий.

Первые из пришельцев уже приближались к брустверам. Рвы появились в долине накануне. Они были созданы при помощи магии майкана. Маги работали ночью. По двум причинам: чтобы вражеские лазутчики не заметили их, и чтобы жителей Немехиана не устрашило их могущество. Майкана могли бы вышвырнуть орду Мозойан обратно в море, или, возможно, даже закинуть их на вершины Ледяных гор. Но они никогда не стали бы этого делать. Война была делом касты воинов; отняв у них право на битву, майкана разрушили бы общество Аменцутлей.

У воинов было достаточно времени, чтобы подготовиться к атаке. Дно траншей и брустверы они утыкали острыми кольями. Но главное — воины изучили поле предстоящей битвы и хорошо знали ориентиры. Миновав их, амфибии окажутся на расстоянии полета копья. Серая мгла медленно заполняла долину, и солдаты обрушили на тварей град копий и дротиков. Воины использовали утяжеленные на концах шесты, и это позволяло им метать снаряды гораздо дальше.

Наконечники копий из вулканического стекла прошивали насквозь тела Мозойан. Те хватались руками за древки и валились наземь, чтобы вскоре быть затоптанными собственными сородичами. Ливень дротиков скашивал ряды амфибий. Темно-красная кровь струилась по серой плоти сбитых с ног тварей.

Но на место павших тут же заступали другие. Джорима поражало самообладание и сноровка воинов Аменцутль. Если бы амфибиям удалось прорваться за линию обороны, они мгновенно заполонили бы всю долину. Воины с северо-восточной стороны смогли бы укрыться в лесу, но вряд ли бы спаслись. Часть тварей наверняка вернулась бы в джунгли в поисках свежего мяса. Воины, находившиеся возле подножия скалы, попытались бы помешать орде прорваться наверх, но и они в конце концов пали бы под натиском бесчисленных врагов.

Защитники не могли этого допустить. К солдатам на юго-востоке, у которых кончались снаряды, уже спешила подмога. Часть воинов продолжала метать копья; остальные забирались на брустверы, чтобы отразить атаку первых Мозойан. Многие из тварей срывались с укреплений; колья пронзали их с отвратительным хлюпаньем, и они повисали на стенах. Успевших забраться на самый верх сражали дротики, и они падали в траншеи, где их ждала смерть. Перепрыгнувших через ров постигала та же участь, просто немного позже: удар палицей с каменным навершием убивал не хуже стального лезвия. Зихуа швырнул в яму одного из нападавших. Чудовищные лягушки приземлялись за его спиной, но и им не удавалось уйти от оружия воинов Аменцутль.

Их было слишком много. Окровавленные серые тела умирающих амфибий доверху заполнили рвы. Сплошная масса плоти грозила накрыть брустверы вместе с кольями. После этого тварям ничего не стоило бы пройти прямо по телам погибших через все укрепления. Воины отбили бы первую атаку, насилу — вторую, но в этой изматывающей битве победа не досталась бы Аменцутлям.

Джорим посмотрел вниз. Там, на верхних ступенях лестницы, ждал матрос с одного из кораблей. Джорим кивнул.

— Пожалуйста, подайте первый сигнал!

Моряк поднес к губам рог, и над долиной разнесся низкий, утробный звук. В скалах заметалось эхо. Внизу, на краю плато, наленирские солдаты выступили вперед и подняли луки. Они выстрелили одновременно. Сотни стрел свистели в воздухе и пронзали тела амфибий. Лучники намеренно целились в ближайших к основанию плато тварей; линия атаки сузилась, и у Аменцутлей появилось время, чтобы перераспределить силы.

Джорим кивнул.

— Что ж, вот и подмога. Но достаточно ли ее?

Нойана вновь улыбнулась.

— Господин, вы задаете вопрос, ответ на который вам уже известен.

— Хорошо бы так.

Он нагнулся, поставив Шимика на пол, а потом указал на сигнального.

— Иди, скажи ему.

Фенн оживился.

— Два-а?

— Два.

Шимик скатился по лестнице, перепрыгивая разом через три ступеньки. Подбежав к матросу, он с восторгом закричал:

— Два-а, два-аа, два-ааа!

Сигнальный улыбнулся фенну и снова поднял рог. На этот раз звук был прерывистым; одна и та же короткая мелодия повторялась вновь и вновь, словно вторя крикам Шимика.

Джорим посмотрел на Нойану.

— Возможно, и этого будет недостаточно для победы. Но это лучшее, что мы можем сделать.

Глава пятьдесят шестая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Иксилл.

Моравену Толо было страшно, и его это удивляло. Он не помнил, когда в последний раз ему было настолько страшно. Медный привкус во рту казался откуда-то знакомым. Его одолевала мучительная жажда, его знобило, и даже мысль о еде вызывала отвращение. Он знал, что когда-то уже испытывал то же самое.

Страх усиливало ощущение беспомощности. Моравен не мог вспомнить, как ни старался, почему эти чувства кажутся такими знакомыми, почему даже охвативший его ужас не внове. Воспоминания ускользали; ответ на все вопросы казался дразняще близким, но не давался в руки. У этого мучения нет ни формы, ни содержания. Мне не с чем сражаться. Я бессилен.

Все началось, когда они покинули Опаслиноти. Они миновали долину и оказались на пороге Иксилла. До магической завесы Моравену удавалось держать себя в руках; он был взволнован, но держался. Грубая ткань защитной одежды натирала кожу, и точно так же что-то саднило внутри. После того как тавам эйзар сомкнулся за их спинами, ощущение превратилось в пытку.

Он наблюдал за попутчиками, и это немного отвлекало его. Рекарафи оказался не самым необычным путником среди направлявшихся в Иксилл. Люди, которых они преследовали, опережали. Однако Келес считал, что те знают об этих землях не больше, чем он. Бывалые таумстонеры говорили, что после такого свирепого шторма местность наверняка полностью изменилась, так что всем предстояло увидеть совершенно новые места.

Опасности подстерегали их на каждом шагу. Некоторым не повезло больше других. То там, то тут над плоскогорьем поднимались в воздух небольшие смерчи, похожие на «песчаных дьяволов», иногда появлявшихся на землях Девяти. Один из них превратил всадника в огненный столб. Настигший другого смерч оставил после себя скопление жуков, еще несколько часов сохраняя форму человека; насекомые продержались бы вместе и дольше, если бы не чье-то дружеское похлопывание по подобию спины. Но Моравен не сомневался, что позже разрозненные жуки снова воссоединятся.

Если только их не расшвыряет следующий шторм.

Довольно быстро толпа путников рассредоточилась, словно жуки. Келес повел товарищей на северо-восток. В этом был определенный смысл, на северо-восток в древности вел Путь Пряностей. Правда, на первый взгляд, от него ничего не осталось. Они оказались среди бесконечных нагромождений крутых холмов. Единственное достоинство этой местности — пещеры, достаточно просторные для того, чтобы вместить всю компанию вместе с лошадьми. Их давешние попутчики советовали в случае шторма искать подземное убежище. Магические бури передвигали скалы, но редко проникали под землю.

Эта земля была искалечена магией. Тут и там лежали огромные валуны, вырванные из породы. Поверхность их была гладкой, словно щека младенца. Листья на деревьях кровоточили, истекая не смолой, а настоящей кровью; ветви обвивались вокруг птиц, ловили и пожирали. Растения появлялись из-под земли, расцветали и умирали в течение одного-единственного часа. Странные цветы невероятных расцветок, покрытые полосами и пятнами, напоминавшими разводы масла на воде, можно было бы назвать красивыми, если бы не исходивший от них отвратительный запах болотного газа или гниющего мяса.

Иксилл отнюдь не убивал все живое. Обнаженные штормом склоны на глазах покрывались пышной растительностью; путникам попадались огромные колонии насекомых. Жизнь так и кипела. Рекарафи нашел огромную муравьиную кучу, напоминавшую вулкан; потоки желтых муравьев струились по ее склонам, словно лава. Вирук сказал, что эти насекомые вымерли сотни лет тому назад. Они считались изысканным кушаньем в Вирукадине; впрочем, желающих остановиться и попробовать деликатес не нашлось.

Такие вещи не пугали Моравена. Напротив, они позволяли ему хотя бы частично вернуть утраченное чувство реальности. Его не удивило, что после шторма неожиданно появились вымершие насекомые. Его преследовало навязчивое ощущение, что он находится не только непонятно где, но и непонятно когда. Казалось, местность меняется и принимает новые формы, подстраиваясь под их мысли. Моравен видел очертания того, что Рекарафи назвал муравьиной кучей, но она стала ею только после его слов, и насекомые появились лишь тогда, когда вирук указал на них остальным.

Они увидели бы то же, что и я, если бы я указал на это первым?

Моравен поежился. Он сам толком не понимал, что именно видел, но его не покидало чувство, что все это происходит с ним не в первый раз. Воспоминания возвращались из неведомой бездны, процарапывая путь к его душе. Почти явственно слышимый скрежет их когтей пронизывал его страхом.

Где мы? Внутри у него ворочался ком. Когда мы?

Уже три дня они провели в бесплодных поисках древних захоронений или следов Пряного Пути. Им попадалось множество пещер, некоторые явно были обитаемыми, но они не нашли даже ни одной вирукианской могилы, не обнаружили и подземелий с останками славных имперских воинов. Конечно, Моравен точно не знал, как должно выглядеть такое захоронение, но его обескураживало полное отсутствие хоть чего-нибудь, пережившего Катаклизм.

Если бы я только знал, что мы ищем, я бы нашел.

Хуже того, они потеряли след обогнавших их бандитов. Келес решил повернуть на северо-восток, потому что верил в правдивость историй и легенд, вроде описанных в книге Амениса Дукао. Дорога на северо-восток когда-то была стратегически важной трассой. Здесь располагались аванпосты Империи. Кирса могла рассчитывать на больший успех, решив оттеснить турасиндцев в этом направлении. Но разбойники, похоже, отправились другим путем. Возможно, бандитам было известно что-то, чего не знал их преследователи. Может быть, они направлялись прямо к искомому погребению, в то время как Келес с товарищами слепо блуждали вокруг?

Путешествие измотало всех; передвижение по Иксиллу давалось нелегко. Рекарафи почти перестал спать; Кирас стал еще раздражительнее и тоже страдал от бессонницы. Тайрисса не слишком отличалась от него. Келес же, казалось, излечился от своей загадочной болезни, головная боль больше не мучила его, однако силы возвращались очень медленно. Боросан все время молчал, что было совершенно ему не свойственно, и занимался исключительно своими джианриготами. Он бесконечно подправлял что-то внутри мышеловов и нового танатона — номера Пятого. По его задумке, они должны были охранять путников. Но даже машины вели себя странно: те, что поменьше, забирались на спину большего джианригота, трусившего рысцой между лошадьми.

Все были напряжены, словно чего-то ждали. Моравен тоже ждал. Но он отличался от прочих. Остальные оказались перед лицом неведомого, а, возможно, и непостижимого. Но он-то знал, что ждет впереди; знал, но не мог выразить словами. Воина мучили дурные предчувствия; то, что таилось в грядущем, поджидало его.

Но что меня ждет?

На исходе третьего дня над ними слишком рано сгустилась темнота. В этих северных землях сумерки наступали поздно. Путники спустились с каких-то холмов и оказались на дне плоского котлована с сухой, растрескавшейся землей. Похоже, когда-то здесь было озеро. Вдалеке, на расстоянии около мили, виднелся обрывистый утес, уже почти скрывшийся в густой тени. Закатное солнце светило Моравену в глаза; тем не менее, он заметил промелькнувший среди скал отблеск, словно кто-то сигналил зеркалом. Он махнул рукой в ту сторону; оказалось, что и Кирас, и Тайрисса тоже видели свет.

Действительно видели или мое движение заставило их поверить в это?

Ни Келес, ни Боросан не обратили внимания на странные блики. Они оба внимательно рассматривали прибор для измерения уровней магической энергии. Когда Моравен указал на северо-запад, Келес как раз развернулся в седле и махнул рукой на северо-восток.

— Вы правы, Боросан, он приближается. Сюда идет шторм, и достаточно сильный.

Моравен обернулся и увидел сквозь тонкую ткань, закрывавшую глаза, на что указывал Келес. И до этого они замечали бушевавшие вдалеке бури. Но сейчас гроза шла прямо на них. Багровые тучи закручивались по спирали чудовищной воронкой, затягивая все на своем пути. Смерч пронизывали кровавые сполохи, наружу вырывались черные молнии. Загрохотал гром, и Моравен почувствовал, как дрожь передается его телу. Кирас застонал, и Моравен поспешил к ученику, чтобы поддержать его в седле.

Келес бросил взгляд на Кираса.

— Нужно найти укрытие.

Тайрисса указала на скалы.

— Мы увидели там свет. Вот он снова, видите? Еще одна вспышка.

Картограф кивнул.

— Это уж точно не отражение молнии. Едем. Думаю, мы успеем до начала шторма.

Они пришпорили лошадей, хотя сквозь толстые защитные попоны животные почти не чувствовали уколов; впрочем, их и не надо было особенно подгонять. Они сами спешили спастись от надвигавшейся бури. К счастью, местность оказалась совершенно плоской и ровной, и кони легко преодолели расстояние до скал.

Моравен, как мог, отгонял собственные страхи, пытаясь помочь Кирасу удержаться в седле. Но шторм приближался; завывания ветра становились все громче, накатывали волны невыносимого жара. Моравен боролся с желанием сорвать с себя тяжелую, теплую одежду. Ткань, пропитанная таумстоном, начала светиться. Лошади галопом неслись по равнине, одеяния путников развевались; они видели, как мерцают серебристо-голубым светом скальные выступы и вершины холмов по сторонам, тени в ущельях переливались фиолетовым.

Если шторм настигнет, они погибнут. Сомневаться не приходилось. Но Моравена пугала не возможность близкой смерти, а нечто другое. Из глубин его души поднималось что-то ужасающее, нечеловеческое. Отвратительное существо ворочалось, источая запах разложения. На нем были лязгающие доспехи и маска. Боевая маска с чертами дракона. Чудовище разевало рот, обнажая острые зубы, и из горла вырывался низкий, зловещий смех, переходивший в вой ветра…

Стуку копыт по высохшей земле вторили раскаты грома. В ярком свете багрового пламени стала видна дорога среди скал. Не слишком широкая, не очень крутая, тропа поднималась наискось и вела к темному провалу, достаточно высокому, чтобы не пришлось слезать с лошадей. Боросан добрался первым. Рекарафи свернул направо и принялся рассматривать скалу, кружа возле входа пока внутрь заходили лошади и вслед за ними вбежал танатон.

Моравен пригнулся, въезжая в пещеру, и соскочил с седла. Кирас обмяк, сидя на лошади, но пока держался. Прежде чем он начал соскальзывать, Келес и Моравен подхватили его и мягко опустили на землю. Тайрисса собрала лошадей и отвела их поглубже. Стук копыт отдавался гулким эхом под сводами. Моравен откинул с лица покрывало и сдернул с головы оба капюшона.

— Нужно утащить Кираса подальше. Помогите мне.

Келес кивнул и подхватил младшего воина под мышки, а Моравен взялся за ноги. Они медленно двинулись по проходу, полагаясь лишь на слух. По мере того, как они удалялись от слабо мерцавшего выхода, темнота сгущалась. Дрожащая тень вирука заслоняла свет. Моравен понимал Рекарафи: надвигавшийся шторм был завораживающим зрелищем. Но он знал, что вирук не настолько глуп, чтобы оставаться у входа, когда буря подойдет слишком близко.

Они добрались до проема, ведущего в следующее помещение. Боросан зажег фонарь, работавший на таумстоне. Вспыхнувший голубой свет выхватил из темноты высокий арочный проход, очевидно, ведущий в третий зал. Дальше по-прежнему лежала тьма. Джианридин поднял фонарь повыше и повернул направо, осветив каменную стену. В следующее мгновение стало ясно, что перед ними не просто скала, а плод долгой и искусной работы человеческих рук.

Моравен опустил ноги Кираса и молча выпрямился. Он хотел что-то сказать, но слова не шли с языка. Фонарь освещал величественную и одновременно жуткую картину. Моравен понял, что нашел источник своих страхов. Он отыскал то, что поручил ему найти джесейсерр Ятан. Колени его подогнулись.

Отблески голубого света играли на отполированной до блеска поверхности с прямоугольными каменными плитами высотой в человеческий рост. Искусная резьба покрывала их. На плитах были высечены имена и перечислялись славные деяния лежащих под ними. Позолоченные буквы ярко блестели.

Келес изумленно приоткрыл рот.

— Вон там… Там гробница Амениса Дукао! Он погиб вместе с Императрицей!

Прежде чем кто-нибудь отозвался, раздался пронзительный вопль вирука. Моравен обернулся. Он не понял смысла слов Келеса. Но это не имело никакого значения.

Вот шторм и настиг нас.

Силуэт Рекарафи заслонял выход. Вирук вцепился в края проема, когда ударил шторм. Песчаный вихрь ворвался внутрь, выбив землю у Рекарафи из-под ног. Вслед за ним золотисто-красное пламя заполнило вход и охватило вирука. Но он продолжал держаться, пока скала под его правой рукой не начала крошиться. Он, наконец разжав левую руку, отлетел внутрь и ударился о стену слева от входа.

Больше ничто не стояло на пути бушующего шторма. Мерцающий серебром шар вплыл в пещеру, приостановился, а потом разразился черными молниями. Трезубцы молний со свирепым треском ударяли в скалы и землю. Они напоминали чудовищные конечности, которые выпускал, медленно двигаясь,серебряный шар. Моравен мельком подумал, что тот очень напоминает танатон номер Пять. Или мы всего лишь воображаем его таким.

Шар разверзся. Образовавшееся отверстие истекало раскаленной магией. Багровый зрачок ворочался; он словно что-то высматривал.

Он заметил воина.

И взорвался.

Серебряный смерч сбил Моравена с ног и швырнул наземь. Его скрутило судорогой еще в воздухе. Каждый мускул его тела свело, а потом отпустило. Он ударился о землю, и его протащило по полу до самой стены.

Он смутно осознавал происходящее с его телом, но это его не волновало. Когда смерч ударил, в его сознание грубо ворвалось нечто. Оно пронзило его душу, оставив кровоточащую рану; голос наполняло презрение.

«Это ты. Ты вернулся. Хорошо. — Чувство реальности покинуло Моравена, остался только этот голос. — На этот раз тебе не уйти».

Глава пятьдесят седьмая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Тиренкан, Феларати.

Дезейрион.

Правитель Пируст увидел Джейсаи, ожидавшую его в приемном покое. Тлеющие в очаге угли обеспечивали лишь жизненно необходимую толику тепла. Несмотря на знобящую прохладу, на Джейсаи была лишь ночная рубашка, и она пришла босиком. Плотная шерстяная ткань рубашки облегала тело, так что Пируст видел проступающие очертания ее острых сосков. Джейсаи всегда одевала на ночь рубашки, но раньше предпочитала яркие цвета, распространенные в Наленире. Сейчас же встречала его в одеянии из некрашеной ткани; такую одежду носили простые дезейрионцы.

Он приблизился, и она опустилась на колени, склонив голову. Волна длинных белокурых волос рассыпалась по плечам и закрыла лицо, но Пируст чувствовал, что Джейсаи не испытывает ни страха, ни раскаяния. Ей ничего от него не нужно, и меньше всего она хотела получить его прощение. Угрызения совести ее тоже явно не мучили. Пируст был удивлен, но не показал вида. Он неторопливо поднял руку и расстегнул пряжку на черном шерстяном плаще, отделанном по краям волчьим мехом.

Плащ соскользнул на пол.

Не обращая внимания на Джейсаи, Пируст наклонился и подбросил несколько поленьев в очаг. Раздался громкий треск; сноп искр вылетел в дымоход. Волны тепла начали исходить от очага; вспыхнуло яркое пламя, осветив комнату и позолотив волосы Джейсаи.

Он стянул перчатки и бросил их поверх упавшего плаща. Протянув руки к огню, Правитель смотрел, как отблески пламени пляшут на закоченевших пальцах. Наконец он потер ладони одна о другую и тихо заговорил.

— Теперь здесь теплее. Мне не жаль для тебя тепла.

Ответ был таким, как он и предполагал. Пусть Джейсаи согласилась выйти за него замуж и уехать в Феларати, но все равно продолжала бунтовать, изобретая для этого бесчисленные способы. Она жаловалась на холод, и очаг в ее комнате горел дни и ночи напролет. Пируст объяснял, что его народ беден, и такая расточительность в отношении дров недопустима.

Ее это не остановило.

Пируст позволил ей продолжать в том же духе четыре дня, а потом приказал вообще не давать дров. Когда Джейсаи принялась жаловаться, он ответил, что она израсходовала весь отведенный ей запас; он же благоразумен, и ему дров хватает. Он сказал, что Джейсаи может перебраться в его покои, а он позаботится, чтобы ей было тепло, но она ответила, что предпочитает холод.

Она упорствовала еще один день. Возможно, продержалась бы и дольше, если бы он велел заменить мебель, которую она сожгла. Она пришла к нему. И предпочла остаться, хотя к концу недели ей снова предоставили топливо для очага.

Пируст не был глупцом. Они поспешно поженились в Мелесвине, и тем же вечером он подтвердил свои права мужа. В ту ночь она приняла его, поскольку это было частью сделки. Но с тех пор Джейсаи отвергала Пируста, пока холод не загнал к нему в постель. Хотя все равно она пришла не по своей воле; он прекрасно это понимал. С другой стороны, неважно, почему она согласилась разделить с ним ложе; имело значение лишь то, что она это сделала. Ненависть, безразличие, похоть — его вполне устраивала любая причина. Все, кроме непослушания.

Джейсаи так и не подняла головы.

— Вы объяснили мне, супруг мой, что в Дезейрионе не принято расточительство.

— Но ты тратила мои дрова, пока не поняла, что я подчиняюсь тем же законам, что и мои люди.

— Я вела себя глупо.

— А теперь поумнела?

— Отчасти, мой господин. — Она подняла лицо, и дорожки от слез заблестели в свете очага. — У меня для вас новости, Правитель Пируст.

Что еще за слезы? Он вгляделся в ее лицо и отошел, так что она могла видеть лишь его силуэт напротив пламени очага.

— Какие новости?

— Твой наследник растет у меня внутри.

Пируст сложил руки, зажав левую ладонь в правой; неожиданно он вспомнил о своем увечье. Что подумает об этом мой ребенок? Он вздрогнул; эта мысль пришла ему в голову так внезапно, словно это было очередное послание богов. Теперь он должен думать не только о своей жизни и о своем будущем. Он всегда был конечным звеном в цепи, теперь же стал просто одним из звеньев и должен приложить все усилия, чтобы сделать эту цепь прочнее.

Он прищурился.

— Мой наследник или наследник Гелосунда?

Джейсаи изумленно посмотрела на него, а затем низко опустила глаза.

— Ваш вопрос не должен меня удивлять. Вы обещали, что мой сын займет трон Гелосунда, и я стану править моим народом до его совершеннолетия. Это входило в условия сделки. Ради этого я согласилась разделить с вами ложе. Я знала, что смогу научить своего ребенка ненавидеть вас, как ненавидела сама, и отравить вашу жизнь, придав ей вкус горечи.

Она говорила с горячностью, но отнюдь не столь резко, как раньше. Что-то смягчило ее.

— Если это было условием сделки, почему, Джейсаи, ты говоришь теперь о моем наследнике?

Она медленно выдохнула.

— Я стала вашей женой полтора месяца тому назад. Вы сказали, что со временем я пойму — вам можно доверять. Я поняла то. Вы жестоки и не остановитесь почти ни перед чем, в том числе перед безжалостным убийством; но вы не лицемер. Вы заботитесь о своем народе. Вы мерзнете так же, как и ваши люди; вы тоже испытываете голод и подвергаете свою жизнь тем же опасностям, что и они.

Моя прежняя жизнь прошла среди наленирских дворян, много рассуждавших, но никогда не воплощавших свои слова в жизнь. Они хотят быть впереди, но их способ достижения цели заключается в том, чтобы наблюдать за происходящим, а в нужный момент броситься в первые ряды и объявить себя предводителями. Мой брат не подходил на роль Правителя Гелосунда; все это понимали, и он сам это понимал. Он знал, чего от него ждут, и действовал соответственно.

— Но теперь все изменилось. Кирон дал ему еще одну возможность. У вас и у вашего народа появилась надежда.

— Но эта надежда никогда не исполнится, верно? — Не дождавшись разрешения, она поднялась на ноги, подхватив с пола его плащ. Набросив его на плечи, она продолжала:

— Вы не позволите Гелосунду восстать. Ведь в этом случае Дезейрион потеряет прежнее выгодное положение, а Кирон перестанет чувствовать угрозу с вашей стороны. В свою очередь, Кирону тоже невыгодно, чтобы Гелосунд вновь окреп; тогда он не сможет контролировать его. Наш ребенок на троне Гелосунда — самое ужасное, что Кирон может себе представить. Это объединит наши народы, и границы Наленира останутся без защиты.

Пируст подошел к ней со спины. Положив руки ей на плечи, он проговорил:

— Ты рассуждаешь трезво. Но забыла прибавить, что твой сын, как наследник гелосундского трона, станет соперником твоего брата. Платой за власть неминуемо станет убийство одного из них.

— Или обоих, мой господин, поскольку Совет Министров не сможет управлять ни тем, ни другим.

Она полуобернулась, нагнула голову и потерлась щекой о его искалеченную руку.

— Вот почему наш сын должен стать Правителем Дезейриона. Я примирилась с этим, как и с другими вещами.

— А именно?

— Я должна остаться в Дезейрионе. Совет Министров рассчитывал выдать меня замуж за кого-нибудь — за кого угодно. Я не возражала. Теперь я замужем и могу освободиться от забот, связанных с Гелосундом. У вашего народа появится возможность полюбить нашего ребенка или наших детей. Ради этого я приму ваши обычаи и буду одеваться, как уроженка Дезейриона. Как и вы, я стану довольствоваться меньшим, чтобы у других оставалось больше. С вашего соизволения я сделаю для нашего народа все что в моих силах; супруги прочих правителей будут посрамлены. Если вы одобряете мои намерения, так тому и быть.

— Одобряю ли я? Несомненно. — Пируст приблизил губы к ее левому уху и заговорил резким шепотом. — Но поспешность принятого решения заставляет меня сомневаться в его искренности. Тебе должно быть понятно мое недоверие.

Она кивнула.

— О, не стоит заблуждаться относительно меня, мой господин. Я уважаю вас и даже восхищаюсь, однако по-прежнему ненавижу. Я выношу ваших детей, но никогда не полюблю вас. Но я буду любить их; они станут отдушиной для моих чувств. Но как бы то ни было, вас я ненавижу меньше, чем тех, кто поставил меня в такое положение. Они не принимали меня в расчет, думали, что меня можно просто сбросить со счетов. Я буду жить ради того, чтобы увидеть, как они раскаиваются в собственной глупости. В этом желании мы с вами, полагаю, единодушны.

Он позволил себе негромко рассмеяться.

— А как же твое намерение преподнести мне еще один подарок? Ты ведь обещала, что благодаря тебе я смогу стать Императором.

— Одно повлечет за собой другое. — Она встрепенулась и прижалась к нему спиной. — Наши дети будут лучше, чем мы, и они должны получить больше, чем кто-либо из нас. Вы станете Императором, а они — наследниками Империи. Это будет хорошо для них и хорошо для всего мира.

Пируст поцеловал ее затылок.

— Рад, что у моих детей будет такая умная мать. — Он протянул руку и игриво шлепнул супругу. — Иди, жена моя, и согрей нашу постель. Я скоро присоединюсь к тебе.

— Да, господин мой. Приходите, и тогда в нашей постели действительно станет жарко.

Джейсаи выскользнула из комнаты в его плаще, оставив перчатки лежать на полу. Пируст ногой зашвырнул их в темный угол и подошел к очагу, чтобы согреть руки.

Он ничуть не удивился, когда Темная Мать появилась перед ним, держа перчатки в скрюченной руке.

— Что-то тревожит вас, Правитель?

Пируст уставился на пламя подумав, что все равно, скорее всего, незаметил бы ее раньше, даже если бы не утратил ночное зрение.

— Прошло чуть меньше полутора месяцев, а она уже беременна.

— Вы же видели сами — она была девственницей до первой брачной ночи.

— Кровь появляется в куриных яйцах и на простынях по самым разным причинам. — Он помрачнел. — Возможно, она уже была беременна.

— Расспросы ни к чему не привели. По слухам, у нее не было любовника. — Делазонса пожала плечами. — По пути в Феларати у нее было кровотечение, а после приезда — нет. Скорее всего, она действительно беременна, и у нее не было никого до вас.

— То есть ребенок мой?

— Да.

— Могла ли беременность так повлиять на нее? Она совершенно изменилась.

Темная Мать усмехнулась.

— Полагаю, она просто осознала происходящее. Она старается ради своих будущих детей. Она молода, но отнюдь не легкомысленна. Материнство редко меняет женщину полностью; скорее, оно пробуждает ее истинную природу.

Пируст кивнул.

— Она нарисовала передо мной завлекательное будущее.

— Да, господин, но пока до него далеко. — Голос Делазонсы звучал приглушенно и мягко. — У нее может случиться выкидыш или ребенок родится нежизнеспособным. Убийцы не смогут добраться до нее, однако такие попытки будут, а в ее положении любое неприятное происшествие способно повлечь за собой несчастье.

— Разумеется, ты права. — Он обернулся и взглянул на Темную Мать. Протянув левую руку, он забрал свои перчатки. — Слухи о ее беременности не должны распространиться за пределы моих покоев. Все сплетники должны умереть. Кирон не станет подсылать к ней убийц, но гелосундский Совет попытается. Напомни моим министрам, что их благополучие зависит от моей жены, которой я не на шутку увлечен. После этого они из шкуры вон вылезут, чтобы угодить ей.

— Вы мыслите совершенно верно, мой господин.

Пируст вздохнул. Сунув перчатки за пояс, он продолжил:

— У моего убитого братца есть незаконнорожденный сын. Он может стать помехой, когда родится мой ребенок.

Она кивнула.

— Я разберусь с Тиралом.

— Не убивай его.

— Почему?

— Делазонса, возможно, ты сочтешь меня глупцом, однако не настолько бездушен. Отец этого мальчика мертв, поскольку позволял себе прислушиваться к речам наленирских лазутчиков и злоумышлял против меня. Его пришлось убить, и его родственников тоже. Его сын был тогда младенцем; сейчас ему шесть лет. Он не знает, кто он такой; самое время начать учить. Скажи ему, что он выбран для великой цели. Пусть он станет твоим учеником, а позже — телохранителем моего сына. Когда-нибудь он будет стражем Императора.

Темная Мать склонилась в поклоне. Медленно выпрямившись, она произнесла:

— Вы оказываете мне честь, вверяя ученика из вашего рода.

— Я рискнул сделать это, Делазонса, рассчитывая на то, что ты встанешь между ним и его честолюбием. — Пируст улыбнулся. — Это будущее должно наступить. Нам обоим придется поработать, чтобы этого добиться, но оно должно наступить. Такова воля богов. Такова и моя воля.

Глава пятьдесят восьмая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Немехиан.

Каксиан.

Над туманной низиной разнесся рев рога, и из джунглей на северо-востоке послышался ответ. Пять сотен конных наленирских воинов в ярко-красной форме выступили из леса; из-за расстояния и затянувшей поля дымки золотые драконы на их доспехах и алые вымпелы на легких копьях были плохо различимы. Каждый солдат держал круглый щит, — тоже с изображением дракона. Навершия шлемов украшали полосы ткани — своего цвета для каждого из пяти отрядов.

Нойана изумленно приоткрыла рот. По рядам собравшихся Аменцутлей пробежал шепот. Джориму не нужно было расспрашивать местных жителей, чтобы понять, что они никогда не видели лошадей. Они использовали вьючных животных, называемых кунья, и их родичей покрупнее — айана. Эти животные, по мнению наленирских ученых, походили больше всего на верблюдов. Иногда здесь ездили верхом на айана, но не использовали сбрую, у этого народа не было принято сражаться верхом.

По мере продвижения вперед воины разделились. Два отряда повернули налево, три — направо, освободив место между ними для дюжины боевых колесниц. Каждую везли четыре лошади. Возница сидел посередине; двое лучников стояли на небольших возвышениях, позволявших им стрелять поверх голов возницы и лошадей. Каждое колесо было снабжено тремя изогнутыми стальными лезвиями длиной в четыре фута. Прикрепленные к ступицам, они вращались, ярко сверкая на солнце.

Нойана посмотрела на Джорима широко раскрытыми глазами.

— Владыка Теткомхоа, вы сотворили чудо. Эти звери удивительны, а все прочее — еще удивительнее. Вы помогли нам победить.

Джорим покачал головой.

— Я лишь даю вам возможность победить. Насколько хороша моя помощь, Нойана, мы скоро увидим.

Она снова повернулась лицом к полю битвы. Ее люди все еще не могли оправиться от изумления. Они не знали лошадей, не использовали и колеса. Они жили в гористой местности, где перевозить грузы на спинах вьючных животных было более разумно, чем строить дороги для повозок. Но Аменцутли использовали колеса в своем календаре, и детские игрушки тоже часто имели колесики. Лошади и колесницы изменили их представления о мире, так же, как этот новый континент — наши.

Наездники рысью пересекали поля, то появляясь, то скрываясь в тумане. Джорим был совершенно уверен, что ни воины Аменцутль, ни их противники не видят приближающихся солдат. Впрочем, они наверняка слышали грохот копыт.

Стрелы мелькали в воздухе; Аменцутли храбро держали оборону, несмотря на устрашающий напор врага. Часть Мозойан вдалеке от подножия скал отделилась от основной массы и направилась на северо-восток. Джорим решил было, что они собрались противостоять кавалерии, но те двинулись к рядам Аменцутлей, туда, где воины стояли не так часто, а серые тела уже доверху заполнили траншеи. Случайно или преднамеренно они сумели выбрать самое уязвимое место и теперь готовились пойти в атаку. Твари явно превосходили соперников числом.

Серая волна хлынула в сторону воинов, но не успела подойти близко. Наленирские копейщики вынырнули из тумана и обрушились на Мозойан. Стремительные и неукротимые, они на лошадях врезались в толпу ничем не защищенных врагов, ломая кости и расшвыривая серые тела. Солдаты легко пронзали нескольких Мозойан разом и, отбросив унизанные телами дьявольских лягушек копья, выхватывали мечи. Они прорубали себе дорогу в рядах противника, отсекая конечности и снося головы врагам. Щитами они отбрасывали прыгавших сверху Мозойан; лошади затаптывали упавших стальными подковами.

Те, кому удавалось уйти от всадников и прорваться дальше все равно были обречены на верную смерть. Боевые колесницы приближались. Лучники стреляли беспрерывно, и каждая стрела попадала в цель, иногда поражая сразу двух амфибий. Но тем, кто пал под градом стрел, еще повезло. Оставшихся в живых ожидала страшная участь. Вертящиеся лезвия на колесницах скашивали Мозойан, словно траву, и перемалывали тех, кто уже упал на землю. Грунт под ногами амфибий, копытами лошадей и колесами превратился в кровавое месиво.

Растерянные, потерявшие всякую уверенность амфибии запаниковали и бросились назад к основным силам. Ужас охватил всех Мозойан. Они отпрянули от всадников, словно стая рыб от крупного хищника, и кинулись обратно на север. Те, кто был прежде в первых рядах, оказались последними, и они отчаянно прыгали в надежде спастись. Они исчезали в тумане, и всадники, пришпорив лошадей, устремлялись вслед за ними.

Ближайшие к траншеям твари, развернувшись, попытались бежать; но пути назад не было. Дротики, копья и стрелы настигли большую часть. Пешие воины перебрались через брустверы и атаковали амфибий. Зихуа перевел кучку солдат через заполненную доверху траншею; они оказались в самой гуще врагов. Их палицы взлетали и падали, разбрызгивая кровь; ряды противника заметно редели там, где прошли воины.

Подобие боевого строя Мозойан развалилось, и наступил полный хаос. Часть амфибий кинулась на северо-восток; их преследовали всадники, каждый миг убивая сотни бегущих. Колесницы поработали на славу, но было очевидно, что скоро им придется отступать. Колеса могли завязнуть в кровавой каше; мертвые тела не давали повозкам двигаться дальше. Тем не менее, лучники продолжали стрелять; доказывая свое мастерство, они выбирали все более сложные мишени.

Воины начали произносить что-то нараспев. Слов Джорим разобрать не мог, они принадлежали незнакомому диалекту, но воины, казалось, черпают в этом пении силу. Так же как и Зихуа, прочие предводители повели своих солдат в бой. Битва превратилась в побоище; воины Аменцутль предавали своих врагов смерти с такой одержимостью, какой Джорим никогда прежде не видел, и надеялся никогда больше не увидеть.

Быстрее, чем он предполагал, но все же не слишком быстро, сражение подошло к концу. Землю у подножия скал покрывал сплошной слой серых тел толщиной фута в два-три. Убитые были и среди наленирцев, и среди Аменцутлей, но гораздо больше было раненых, в том числе — серьезно. Однако по сравнению с неисчислимыми потерями врага это пустяки.

Джорим покачал головой.

— Интересно, сколько всего их там было.

Нойана взглянула на него.

— Вы сами наверняка это знаете, мой господин.

— Отнюдь. Хорошо бы пересчитать убитых по головам.

— Воля Владыки Теткомхоа будет исполнена.

Нойана подошла к краю площадки, провела рукой по горлу и заговорила. Ее голос разнесся над долиной. Джорим понимал не все слова, так как она говорила на самом распространенном диалекте, который он, тем не менее, знал хуже. А собравшиеся внизу ее прекрасно поняли. Пение прекратилось. Казалось, все население города направилось вниз по горной тропе на поле сражения.

Тем временем воины вернулись к брустверам и собрались в отряды. Они принялись бережно укладывать убитых и раненых товарищей, затем, повернувшись лицами к городу, хором запели ритуальное заклинание, снова и снова повторяя: «Наше время уходит, ваше лишь настает».

Спустившиеся сверху люди разделились на группы и рассредоточились по полю. Рабочие и невольники начали собирать тела и уносить их с поля битвы. Они без малейшего содрогания выполняли эту грязную работу. Многие на мгновение останавливались, чтобы намазать лицо и волосы кровью врагов. Джорима это удивило. И не только потому, что подобный обычай казался ему варварским, но и оттого, что работавшие все равно вскоре покрылись спекшейся кровью с ног до головы.

Они оттаскивали тела туда, где ремесленники и торговцы принимались разделывать их. С невероятной быстротой и аккуратностью одни освежевывали тела и сваливали снятую кожу в кучи. Другие отделяли плоть от костей, а кости разламывали, но оказалось, что внутри они все полые, так что в конце концов их начали просто складывать грудами. Внутренности сваливали в вычищенные траншеи.

Но самый большой интерес для Джорима представляла работа, которую выполняли чиновники. У основания скалы, на просторной площадке, которую рабы расчистили с большой поспешностью они принялись воздвигать некое сооружение из голов поверженных врагов. Через ничтожно малое время на площадке возвышалась огромная пирамида из черепов. Джорим не сомневался что количество понадобившегося строительного материала было тщательно подсчитано.

Он бы точно сбился со счета.

Оружие тоже разбирали и тщательно сортировали. Воины собрали собственное оружие и удалились, чтобы вычистить и заточить. Спустившиеся из города Аменцутли сложили в кучи и те подобия оружия, которыми пользовались Мозойан, но отказались притрагиваться к стрелам и копьям наленирцев. Сначала Джорим не понял, почему. Но потом догадался — только воинам было разрешено прикасаться к оружию. Он отправил послание капитану Грист, и она прислала людей, которые собрали наленирские стрелы и копья.

Конница и колесницы отправились на северо-восток и остались там на случай возвращения Мозойан; впрочем, маловероятно, что те захотят вернуться. К середине дня воины Аменцутлей разбились на небольшие отряды и отправились в джунгли. Наленирцы воспользовались возможностью вернуться на корабль и позаботиться о своих лошадях. К вечеру первые из отправившихся в лес патрулей вернулись с вестью, что амфибии исчезли. Жители принялись возносить благодарные молитвы, обратив взоры на пирамиду и смотревшего на них с вершины бога.

Джорим долго наблюдал за тем, как Аменцутли работают на поле сражения. Они принесли котелки, вертела и решетки для копчения. Полоски мяса земноводных Аменцули варили или раскладывали, чтобы высушить на солнце. Кожу Мозойан тоже отваривали, а затем растягивали. Высушенные кости перемалывали в муку, которая шла на удобрение. Даже кишки находили применение; их тоже высушивали и использовали в качестве струн для пептли, причудливо изогнутых палок с туго натянутой сеткой на одном конце, — для местной игры в мяч.

Казалось, в дело пошло все.

Аменцутли пели и смеялись, занимаясь своим делом, словно кровавая бойня была для них праздником. Даже Нойана спустилась вниз и какое-то время помогала своим людям. Она вернулась с наступлением сумерек, вся в крови, и принесла Джориму поджаренное мясо Мозойан.

Он покачал головой.

— У моего народа не принято есть поверженных врагов.

Она нахмурилась.

— Мы не людоеды, мой Господин. Мы не стали бы есть человеческую плоть, но было бы глупо не использовать мясо Мозойан или Ансатлей. Вы видели, — они разорили наши поля, вытоптали лес. Они отняли у нас то, в чем мы нуждаемся, чтобы выжить. Теперь то, что было их силой, принадлежит нам.

Он немного подумал и пришел к выводу, что ее слова вполне разумны. Ему, конечно, не приходило в голову съесть убитых им вируков; впрочем, он знал, что от их мяса ему станет плохо. Мозойан не были людьми. Ему приходилось разделять трапезу с дикарями из бесчисленных племен, верившими, что если съесть сердце убитого зверя, все его достоинства перейдут к охотнику. Джориму совершенно не хотелось получить в свое распоряжение что-нибудь из качеств Мозойан, но, отведав плоти одного из них, он подтвердит победу над амфибиями.

Или хотя бы избавит меня от кошмарных снов следующей ночью.

Он взял из ее рук небольшой вертел и откусил кусочек мяса. Жаркое ему даже понравилось; на вкус это было нечто среднее между лягушачьим, змеиным или черепашьим мясом. Джорим вспомнил, что эти существа, скорее всего, пожирали убитых ими людей, и желудок его сжался, но он подавил неприятное ощущение. Джорим понимал, что если он отбросит мясо и объявит его скверным и непригодным в пищу, то Аменцутли сделают то же самое, даже если из-за этого им впоследствии придется голодать.

Он улыбнулся Нойане.

— Так происходит каждый раз после битвы?

— Нам не так часто приходится сражаться. Дважды в год, — первый раз на север, второй раз на юг, — через наши земли проходят тохкхо. Воины загоняют часть их стаи к ближайшему городу и убивают. Жители выходят и забирают тела. Но с Мозойан мы не смогли бы управиться таким образом.

— Прежде вы никогда не сталкивались с этими тварями, верно?

— До наступления этого года — никогда. — Она улыбнулась ему, и запекшаяся кровь на ее щеке раскрошилась. — Но мы все время оставались бдительны, Владыка Теткомхоа, как вы и заповедали. Благодаря вам мы победили Ансатлей, а теперь — Мозойан.

— Значит, сентенко закончился.

Улыбка на ее лице угасла.

— Нет, господин мой, сентенко только начинается. В тот раз победа над Ансатлями была тоже великой, но битва с ними — лишь первой, а вскоре разразилась настоящая война. Появление Мозойан предвещает пришествие седьмого бога.

— Что вам известно об этом седьмом боге?

Она опустилась на корточки возле Джорима, который сидел на краю обзорной площадки, свесив ноги в пустоту. Шимик подскочил к ним и тоже присел, в точности в той же позе, что и Нойана. Но ее это не развеселило.

— Поймите, Владыка Теткомхоа, наши способности предсказывать грядущее многократно усилились с вашим прибытием, но близится сентенко, и иногда мы видим слишком многое, чего не можем понять и истолковать.

Джорим кивнул.

— Я понимаю. Но это нисколько не принижает вас. Сентенко все усложняет.

— Да. У седьмого бога два имени. Первое — Мозолоа.

— Мне было бы понятно имя «Мозохоа» — «чужой бог», или «бог ниоткуда». Почему «лоа», а не «хоа»?

Она вздохнула.

«Хоа» действительно означает «бог». Омхоа — бог-ягуар, вы — Теткомхоа. «Лоа» означает «мертвый бог». Омхоа убил и пожрал Зохоа, своего темного близнеца, так что теперь у него две ипостаси. Зохоа превратился в Золоа, но обычно это имя не употребляется, так как они с Омхоа теперь едины.

— Понятно. Значит, «Мозолоа» означает «мертвый бог, пришедший ниоткуда».

— Да. Мертвый бог, а не бог смерти, как Омхоа. — Нойана поскребла щеку ногтями, счищая присохшую к ней кровь. — У него есть второе имя — Нелетцатль. Оно означает, что он изменяет все существующие вещи, дословно будет звучать — «тот, кто дает имена». И все становится таким, как он пожелает, по одному его слову.

— Мертвый бездомный бог — создатель. Какая-то неразбериха. — Джорим протянул вертел Шимику, чтобы тот попробовал мясо. — Что еще вы о нем знаете?

— Мозолоа полон ненависти, и эта ненависть дает ему силу. Он зол и его гнев не знает границ. Он мертв — но ненавидит быть мертвым. Он долго ждал подходящего времени, чтобы вернуться, но до наступления сентенко это было невозможно. Теперь его сила растет.

Джорим поднял бровь.

— Но пока он не вернулся?

— Нет.

— Мы можем остановить его?

— Вы дразните меня, господин мой. Вы покинули нас, чтобы отправиться на запад, объявив, что оттуда придет Мозолоа. — Она взмахнула левой рукой, указывая на долину. — Вы вернулись, чтобы спасти нас от Мозойан. Теперь мы сможем верно служить вам. Если вам суждено одержать победу над Мозолоа, мы пойдем за вами куда угодно и сделаем все, что вы прикажете. Вы ведь для этого и вернулись, разве нет?

Джорима пробрала дрожь. Он чуть было не забыл, что она считает его богом, а его вопросы — способом проверить ее знания. Он не мог — особенно во времена сентенко — позволить себе растоптать искреннюю веру в него и убежденность в особом предназначении ее народа.

— Ладно, Нойана. Пока достаточно того, что я здесь, с вами. — Джорим подтянул ноги к груди. — Я хорошо знаю запад. Если Мозолоа придет оттуда, нам придется отправиться ему навстречу и победить. Я знаю, как это сделать.

Нойана низко поклонилась.

— Да, мой господин, этого достаточно. Мой народ долго ждал вашего возвращения. Они хотят служить вам. Мы последуем за вами куда угодно. Мы будем сражаться за вас до последней капли крови. Мы не подведем вас.

Глава пятьдесят девятая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд.

Наленир.

Хотя Нирати твердо решилась сказать Джанелу Эйриннору, что их отношения должны измениться, она совершенно забыла об этом, радуясь его возвращению из провинции. Он не пришел к ней, но отправил послание, в котором попросил прийти в гостиницу под названием «Киторан» на закате. Она появилась там в красной накидке, как он велел; ей предложили кубок с красным вином — последнего урожая, из горных сортов винограда. Оно было не слишком хорошим, но Нирати знала, что обычно в «Киторане» и такого не подают.

Хозяин гостиницы забрал ее накидку. Когда она допила вино, он принес черный плащ с капюшоном. Она запротестовала, но потом обнаружила небольшой внутренний кармашек, где лежало очередное послание. Девушка прочла его и стала выполнять указания. Покинув гостиницу, Нирати миновала мост через реку и направилась в восточную часть города. Она привлекла бы к себе внимание красной накидкой, если бы не переоделась, но теперь скользила по улицам незамеченной.

Когда Нирати подошла к назначенному месту встречи, из темноты появился Джанел и тихо произнес:

— Нирати, это очень важно. Поверни налево два раза — обойди этот квартал. Потом поверни еще раз и увидишь узкую улочку. Иди по ней. Постучи во вторую дверь справа. Тебя впустят. Поднимись по лестнице и войди в первую дверь с правой стороны. Не медли.

— Почему мы не можем пойти вместе?

— Тише. Я хочу удостовериться, что тебя не преследуют. Тебе могут причинить вред, чтобы добраться до меня.

От его хриплого шепота по спине Нирати побежали мурашки. Она сделала все, как он просил, стараясь идти ровной походкой. Про себя проклинала капюшон, закрывавший ей обзор, и с трудом подавляла желание обернуться и посмотреть, нет ли за ней погони. Она не понимала, что происходит, но предположила, что они были шпионами Дезейриона. До Маджиаты тоже добрались они?

Нирати почувствовала, как от этой мысли ее желудок сжимается. Она была уверена, что лазутчики Дезейриона не остановятся ни перед чем, — слышала множество историй о зверствах, которые они учиняли в Гелосунде. Но то, что случилось с Маджиатой, было гораздо ужаснее. Неужели эта участь ждет и меня?

Надеясь, что Джанел позаботится о ее безопасности, Нирати пробиралась по узкой улочке, обходя лужи. Она пыталась разглядеть графа впереди, но в наступившей темноте могла лишь смутно различать очертания. Она увидела дверь и постучала. Дверь открылась. На пороге встретил скрюченный карлик. Он молча указал ей на лестницу. Нирати начала опасливо подниматься по ступеням. Она была уверена, что лестница вот-вот развалится, — ступени надсадно скрипели под ногами. Но она благополучно добралась до второго этажа и вошла в комнату.

Нирати не ждала роскоши в таком месте. Комнату озаряли десятки горящих свечей, — толстых и тонких, коротких и высоких, простых и источающих аромат благовоний. Пламя свечей отражалось от поверхностей в комнате. Оно освещало высокое, в человеческий рост, зеркало, стоящее на полу. Постель знавала лучшие времена, однако матрас и простыни были свежими. Кувшин с вином и два кубка, а также блюдо с хлебом и сыром стояли на столике возле кровати.

Нирати нигде не видела Джанела. Когда он взял ее за локти, подойдя сзади, от испуга у нее душа ушла в пятки. Его руки обвились вокруг ее талии; он прижал ее к себе. Она по привычке крепко обхватила его руки, на мгновение позабыв, что хотела серьезно с ним поговорить.

Он развернул ее лицом к себе и улыбнулся.

— О, Нирати, я все время думал о тебе с тех пор, как уехал. Ты даже красивее, чем в моих мыслях. Ты слишком прекрасна для этого места; прости меня за то, что мы встретились здесь. Но я должен был увидеть тебя.

Нирати нахмурилась. Она была немного напугана, но в основном озадачена. Джанел по-прежнему оставался красив, но осунулся и выглядел изможденным; под глазами запали темные круги. Он похудел за время путешествия. В глазах появилось беспокойство, его вечная полуулыбка исчезла.

— Что такое, Джанел? Что случилось?

— Сядь, дорогая. — Он подвел ее к кровати. Нирати присела на край постели, и свежая солома заскрипела под ней. — Я встречался со знатью в провинциях. Там неспокойно. В большей мере, чем я ожидал, и чем ты могла бы представить. Не потому, что недостаточно умна — ни в коем случае, — но потому, что до столицы доходит лишь малая толика важных сведений.

Он подошел к столику и налил в кубки вина. Взяв оба, он поднес их Нирати, предлагая выбрать. Она взяла кубок из его левой руки и понюхала напиток, прежде чем отхлебнуть. Вино было из предгорий, но на этот раз с южных берегов Золотой реки — и самого лучшего качества. Его тонкий аромат легко перебила бы любая примесь, так что Нирати поняла — Джанел не добавлял в вино никаких снадобий.

Он опустился на колени возле нее.

— Я хотел бы о многом рассказать тебе.

— Сначала расскажи, кто нас преследовал? Правитель Пируст послал своих людей шпионить за тобой?

Опальный дезейрионец улыбнулся.

— О, его люди следят за мной с тех пор, как я сюда приехал. В Морианде трудно заметить шпионов, но в провинции я с легкостью их вычисляю. Они беспокоят меня меньше всего, и, полагаю, это вполне обоснованно.

— Не понимаю.

— Ты сама видела, что дворяне из провинций искали встречи со мной. Тебе так восхитительно ловко удалось не подпустить их ко мне на том приеме, и я был тебе благодарен. Но их приглашения посетить провинции я принял. Оказалось, что это было лучшее решение, какое я мог сделать с тех пор, как покинул отчизну.

Он понизил голос до шепота.

— Дворяне злятся на Правителя Кирона. Они не получают прибылей от торговли с другими странами, но им все равно приходится платить пошлины. Кирон отправляет это золото обратно на запад, чтобы осуществлять свои замыслы — к примеру, углубление Золотой реки, — но знать растрачивает деньги на свои личные нужды, и планы Правителя так и остаются планами. Дворяне считают, что подобные вещи лишь приносят все большую прибыль Морианду, поэтому Кирон должен платить за них золотом, полученным от торговли.

Нирати покачала головой.

— Но ведь они могли бы сами начать торговлю со всеми, кто благодаря усилиям Кирона ведет дела с Налениром.

— Разумеется. Однако они этого не понимают, дорогая моя. Жадность ослепляет их. — Он сверкнул глазами. — Они хотели, чтобы я помог им вложить средства в контрабандную торговлю. Они не желают платить пошлин и хотят сразу получить большие прибыли. Кроме того, они вполне откровенно намекали, что, если бы я оказался шпионом Дезейриона, они, возможно, отнеслись бы благосклонно к соглашению с Пирустом, направленному против Морианда и непокорных гелосундцев.

— Но это измена!

— В общем-то, да. — Джанел отхлебнул из кубка. — Имей они побольше солдат или древнего оружия из Иксилла, чтобы быть уверенными в своем преимуществе, они восстали бы открыто. Но пока что им не хватает золота, чтобы раздобыть необходимое оружие, и у них нет предводителя. Некоторые предлагали мне эту роль, но это была всего лишь лесть, причем — довольно грубая. Все они сами мечтают стать основателями новой династии.

— Какой ужас!

— Согласен, дорогая. — Граф поставил кубок на пол и принялся вертеть на пальце свое золотое кольцо с черным янтарем. — Правитель Кирон попал в крайне щекотливое положение. Эрумвирин — спящий гигант с населением в два раза больше, чем Наленир. Если там случится неурожайный год, голодная орда устремится на север, и тогда всего золота Кирона не хватит, чтобы накормить ее. Наленир поддерживает Эрумвирин, помогая им торговать, но в случае голода это не предотвратит их нападения. Дезейрион и Гелосунд — еще один сложный вопрос. Кирон поддерживает изгнанников и нанимает гелосундских воинов для охраны северных границ Наленира. Однако у него не хватит средств, чтобы продолжать в том же духе, если по каким-либо причинам прибыли от торговли упадут. Если Дезейрион и Гелосунд забудут о разногласиях и объединят усилия, Наленир окажется перед непреодолимой угрозой.

Он посмотрел ей в глаза, улыбаясь.

— Получается, что Морианд продолжает процветать лишь благодаря твоей семье, Нирати. Все ожидают возвращения твоих братьев. Если они найдут новые сокровища, всеобщее внимание сосредоточится на их открытия, и у Наленира по-прежнему будет достаточно золота, чтобы платить за мирную жизнь.

Она улыбнулась в ответ.

— Но ты не упомянул, Джанел, что существует способ сделать это положение менее щекотливым. Тебе известно, кто эти дворяне. Ты мог бы просто пойти к Правителю Кирону и назвать их имена. Он разберется с предателями, и можно будет не бояться, что они вступят в сговор с Дезейрионом. Они допустили промах. Они решили, что ты — агент Дезейриона, и это изобличает их глупость.

— Не их глупость, Нирати. — Джанел погладил ее по ноге, и неожиданно она почувствовала легкий укол там, где ноги коснулась его рука. Она отпрянула. — Не их, а твою. Видишь ли, я и в самом деле агент Дезейриона.

Он поднялся. Нирати ощутила, как ее нога немеет.

— Точнее, я Темный Мастер, врилкаи.

— Что?

Он рассмеялся.

— Да уж, Нирати; ты вполне могла бы разоблачить меня. Сама подумай. Те, кто не верил в то, что Маджиату убил вирук, полагали, что это дело рук лазутчиков Дезейриона, пытавшихся добраться до меня. Но неужели Правитель Пируст, вырезавший без сожаления всех прочих Эйринноров, оставил бы меня в живых просто так? Ну, разумеется, нет. Я был его человеком, я раскрыл ему глаза на предательство моей семьи. Продолжая служить ему, я отправился на север, единственный оставшийся в живых наследник благородного семейства, и меня приняли с радушием.

Я стал своим в высшем свете и свел знакомство с семьей Фозель. Маджиата умерла не потому, что кто-то хотел добраться до меня, а потому, что мне нужно было добраться до тебя.

Нирати откинулась на постель, не в состоянии сидеть прямо. Кубок выпал из онемевших пальцев; вино вылилось на простыни.

— Ты… это ты убил ее?

Он торжественно кивнул.

— Готовился к этой встрече, дорогая. — Он наклонился к ней и прикоснулся подушечками пальцев к ее бесчувственным губам. — В моем кольце был яд черной гадюки. Твое тело онемеет, ты будешь совершенно беспомощна, но в полном сознании. Я знаю, что ты принимала настойку желчного корня, чтобы ослабить действие моих снадобий, но это только лишь усилит влияние яда.

Ее голова упала на постель. Она хотела спросить, зачем он это сделал, но язык словно распух, а челюсти не слушались. Он собирается убить меня. Все, что происходило до этого, было подготовкой к сегодняшней ночи, — все, что мне пришлось вынести, все, чего он приучил меня желать. Теперь я могу вынести гораздо больше. Мое тело онемело, я не почувствую боли, только ужас, когда он начнет расчленять меня.

Джанел повернул зеркало так, чтобы она могла видеть себя. Нагнувшись к ней, он принялся аккуратно раздевать ее; закончив, свернул платье и сложил его в ящик стола. Она видела в зеркале свое отражение, обнаженное и прекрасное. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы это видение стало последним, но веки отказывались подчиняться.

Он выдвинул другой ящик и вытащил из него несколько ножей и кожаный фартук.

— Ты наверняка хочешь узнать, что я собираюсь делать и зачем. То, что случилось с Маджиатой — пустяки в сравнении с тем, что ждет тебя. Сначала я сниму с тебя кожу и подвешу на стене, словно одежду. Ты останешься жива. Потом я вырежу некоторые органы; ты сумеешь вынести и это, — правда, боюсь, без сердца жить уже не сможешь. Но знай — голову я не трону, а положу тебя так, что открывшие дверь первым делом увидят выражение твоего лица в зеркале. Сначала они увидят твое отражение, а потом и тебя во всем великолепии. Это будет потрясающе.

Его взгляд потеплел.

— Когда мне расскажут о твоей кончине, я буду просто убит горем. Думаю, ты должна быть признательна мне за это.

Твой дед будет раздавлен настигшим семью Антураси несчастьем. Он перестанет работать над картами, и всех, кто зарабатывает на торговле, охватит паника. Наступит хаос; мой хозяин может извлечь из этого выгоду. — Джанел взял в руки нож. Отблески горящих свечей играли на отточенном лезвии. — Ты станешь моим творением, твоя смерть — предзнаменованием гибели твоего народа.

Нирати выдержала гораздо дольше, чем она или Джанел могли предположить. Наступило утро. Он так увлекся, что не заметил: она ускользнула от него задолго до своей смерти. Она покинула эту отвратительную комнату и теперь шла по берегу прохладного, кристально чистого ручья, далекая от всех страхов, в Кунджикви. Приятно было снова почувствовать свои руки и ноги; вскоре она и вовсе позабыла, отчего они не слушались ее.

Она поднялась на невысокий зеленый холм и увидела высокого, мускулистого черноволосого человека, выходившего из вод небольшого озера. С обнаженного тела стекали капли. Он громко рассмеялся, и Нирати был приятен этот звук. Откинув длинные волосы с лица, он взглянул на нее своими светлыми глазами и улыбнулся. Его ничуть не смущала собственная нагота; впрочем, и Нирати не была смущена.

— Госпожа Нирати, я прошу у вас приюта и заранее благодарю.

Нирати пожала плечами; ее золотая шелковая накидка соскользнула на траву.

— Благодарите? За что?

— Это ваша заповедная страна. Ваш дед создал ее для вас. Но он разрешил мне временно оставаться здесь. — Он протянул ей руку; она приняла ее и спустилась к воде. — Я в долгу перед вамии отплачу не скупясь.

Нирати обвила его шею и посмотрела в глаза.

— Как вы это сделаете, господин мой?

— Тебе причинили боль. Я позабочусь о том, чтобы это никогда больше не повторилось. Я позабочусь, чтобы ты была отмщена. — Он приблизил свои губы к ее губам и сжал девушку в объятиях. Она прильнула к нему и подняла правую руку, запустив пальцы в его мокрые волосы, но он разорвал поцелуй и прошептал:

— Меня зовут Нелесквин. Я вернулся из очень долгого путешествия. Мои враги и твои враги скоро узнают, что такое страх.

Глава шестидесятая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Иксилл.

Выплеснувшийся из сферы поток магии сбил Келеса с ног. Упав, он толкнул бездыханного Кираса и чудом не задел отлетевшего к стене Моравена. Лошади испуганно заржали; они перебирали ногами, и железные подковы вышибали искры из каменного пола. Боросан тоже лежал на полу; фонарь откатился к стене и теперь освещал скрученное судорогой тело Моравена. Волосы его дымились.

Келес повернулся и посмотрел в сторону выхода, но ничего не смог различить, кроме подобия сетки с бесчисленными шестиугольными ячейками. Больше всего это напоминало пчелиные соты. Каждая ячейка была составлена из нескольких сотен меньших шестиугольников, мерцавших и переливавшихся всеми Цветами радуги. Снаружи по-прежнему бушевал шторм, но здесь, внутри, было совершенно тихо. Они оказались в безопасности, но Келес подозревал, что ненадолго.

Вирук лежал на пороге первого зала. Он пошевелился и попытался встать. Ему это удалось, хотя двигался он с трудом и довольно неуклюже. Его ноги подгибались и дергались, однако он продолжал идти, казалось, только за счет огромной силы воли. Он шипел от боли и не произносил членораздельных звуков.

Келес сбросил с себя Кираса и пополз к Рекарафи.

— Позволь помочь тебе.

— Нет! — Голос вирука звучал глухо и скрипуче. Звук его напоминал треск поленьев в пламени костра. Рекарафи предостерегающе вытянул вперед руку со скрюченными пальцами. Он начал светиться изнутри; костяные пластины на его теле стали черными, как ночь, но кожа вокруг ярко алела, словно тлеющие угли. В его глазах полыхало багровое пламя с золотыми искорками, словно его мысли превратились в раскаленную лаву.

— Не подходи ко мне. Я не знаю, сколько магии вобрал в себя. Убери отсюда остальных.

Келес вернулся на прежнее место и подтащил Кираса к стене. Тайрисса пыталась разогнуть ноги Моравена.

— Кирас жив. Что с Моравеном?

— Тоже жив, но дышит еле-еле. И сердце почти не бьется.

Подошедший Боросан опустился на колени рядом с ними и протянул Келесу прибор для измерения уровней магии. Прежде насыпанный между двумя слоями стекла красный песок при приближении бури начинал изменять цвета от оранжевого до фиолетового. Теперь ничего похожего на песок Келес не увидел — только стремительно закручивающиеся вокруг точки крошечные вихри голубого и фиолетового цветов. Джианридин показал на нее.

— Мы в самом сердце шторма. В самой середине. Должно быть, нас уже оттащило на много миль в неизвестном направлении.

Келес нахмурился.

— Разве такое возможно?

— Всякое рассказывают.

— Боросан, посвети-ка на ту дальнюю арку.

Келес поднялся на ноги и указал вглубь помещения. Джианридин встал и поднял над головой фонарь. Вдвоем они подошли к арке.

— Могу поклясться, здесь был проход, когда мы вошли.

Боросан пожал плечами.

— Возможно. Но теперь его нет. — Он протянул руку и провел пальцами по поверхности каменной глыбы, закрывавшей проход. — Это другой камень, не такой, как стены этой пещеры. Должно быть, мы замурованы внутри какой-то горы.

Келес дотронулся до холодной поверхности.

— Известняк. Его повсюду много, и этот — довольно мягкий. Возможно, мы вообще не сдвинулись с места.

Вирук с трудом переступил порог зала.

— Мы двигались. Неужели ты не почувствовал, Келес?

Картограф попытался понять, что он чувствовал, и пришел к выводу, что совершенно ничего.

— Нет Рекарафи. Но это не имеет ровным счетом никакого значения, верно? Мы даже не знаем, где находились до того, как грянул шторм, чего уж говорить о том, где можем находиться теперь.

Боросан снова посветил на стену.

— Это захоронение, и надписи очень старые.

Тайрисса поднялась.

— Времен Империи. Келес, ты что-то говорил об Аменисе Дукао. Ты сказал, что он умер вместе с Императрицей.

— Я читал истории об Аменисе Дукао, еще будучи ребенком. Мне известно, что он действительно существовал, но истории о нем — вымысел. Я не ожидал увидеть здесь его могилу.

Керу сложила руки на груди.

— Могила ждет всех живущих, что бы о людях ни рассказывали после смерти.

Келес кивнул и опустился на корточки.

— Твои рассуждения справедливы, Тайрисса. Здесь лежит Аменис Дукао, и это означает, что захоронения были сделаны вскоре после наступления Катаклизма. Кажется, я знаю, что мы можем здесь найти. Вы видите наследственные титулы на табличках с именами?

Боросан и Тайрисса принялись рассматривать позолоченные надписи, но не нашли ни одного титула. Тайрисса хмуро сдвинула брови.

— Это имеет какое-то значение?

— Вполне возможно, что имеет. — Келес наклонился и нарисовал пальцем на пыльном полу схему небольшого погребального зала с примыкающим к нему коридором. — Мы находимся здесь. Мой дед как-то сказал, что надеется на получение титула от Правителя; тогда нас не придется хоронить «снаружи». Во времена Империи такое помещение предваряло основной зал мавзолея, где покоились люди благородного происхождения. Верных слуг и храбрых подданных хоронили снаружи. Теперь это уже так распространено, но тогда это было законом.

Он вгляделся в темноту.

— Рекарафи считает, что мы уже в другом месте, и Боросан с ним согласился. Но мне так не кажется. По-моему, за этой плитой из известняка — главный зал мавзолея.

Келес пририсовал к первому залу второй, побольше, отгороженный лишь тонкой линией.

Моравен и Кирас снова забились в судорогах. Рекарафи хрипло усмехнулся.

— Мы двигались, Келес.

— Нет, Рекарафи, ты ошибаешься. — Он махнул рукой в сторону выхода. — Помнишь тот свет, который привел нас к пещере? Я думаю, объяснение ждет нас за этой плитой. Шторм, возможно, разрушил первоначальное устройство мавзолея. Уверен, здесь все было продумано, чтобы грабители не добрались до могил. Нужно как-то пробраться внутрь. Плита, скорее всего, не толще одного ярда. Известняк очень мягкий; можно просто прорубить в нем отверстие.

Керу кивнула.

— Да, но у нас нет для этого никаких приспособлений.

У Келеса упало сердце.

— Боросан, как насчет твоих джианриготов?

Изобретатель покачал головой.

— Над нами свирепствует шторм. Я не знаю, как они себя поведут. Кроме того, у меня слишком мало таумстона. Его не хватит, даже если шторм закончится, и я решусь приказать им прорыть отверстие.

Вирук снова выпрямился, вцепившись когтями в стену.

— Не дотрагивайтесь до меня, слышите? Если вам дорога ваша жизнь, не смейте приближаться ко мне.

Он посмотрел на Келеса горящими глазами.

— Говоришь, один ярд?

— Это обычная толщина для такой стены в древнем мавзолее.

Вирук кивнул и, волоча ноги, доковылял до арки. От него исходил горячий воздух, словно внутри горело жаркое пламя. Рекарафи прикоснулся к известняковой плите. Прижав ладони к камню на высоте около десяти футов от пола, он заговорил. Его голос, по-прежнему глухой, постепенно набирал силу. Он нараспев произносил грозно звучащие слова.

Свет под его ладонями из красного становился желтым, потом белым, потом снова красным. Камень покрылся паутиной тоненьких трещин; светившиеся ярко-красным щели расползались, становясь все шире. То и дело вспыхивал ослепительно белый свет и снова исчезал. В воздухе раздавалось гудение; лошади пугливо перебирали ногами.

Кусочки камня начали осыпаться на пол. Булыжники отскакивали от головы и плеч Рекарафи. На его волосах оседала серая пыль. Куски становились все больше. С грохотом посыпались камни. В плите появились сквозные щели. Огромный острый кусок камня накренился и закачался над головой Рекарафи. Через мгновение плита оглушительно затрещала и начала разваливаться.

— Рекарафи, беги!

Из стены вывалился огромный обломок, полетел вниз и ударился о мраморный пол. Он раздавил бы вирука, но тот успел вовремя отскочить. Он проехался по полу, оставляя за собой серые дорожки пыли. Из плиты вывалились еще два куска, и образовалось неровное отверстие высотой с человеческий рост.

Келес подбежал к Рекарафи, но не стал к нему прикасаться. Багровый свет исчез; дыхание все еще было неровным.

— Как ты? Что я могу сделать?

Вирук обессилено сполз на пол и прислонился к стене.

— Ничего. Дай мне спокойно отдохнуть несколько минут.

Келес посмотрел на отверстие в плите.

— Что ты сделал?

— Нечто обратное тому, что сделал раньше, когда разразился шторм.

— Сетка? Это сделал ты? Как? Ты же воин.

Рекарафи закашлялся.

— Сейчас я воин. Но я был им не всегда.

— Но то, что ты сделал… Это ведь магия, а магией у вируков пользуются лишь женщины! — Келес нахмурился. — Прости. На самом деле я ничего не знаю о вируках — только то, что ты сам рассказывал. Ты можешь объяснить мне?

— Когда-нибудь я подробно тебе все объясню. — Он с трудом поднялся. — Кратко говоря, — если что-то не разрешено, это еще не значит — невозможно.

Боросан вынул из седельной сумки еще один фонарь и протянул Тайриссе. Он снова посмотрел на свой прибор, постучал им по коленке и недоуменно пожал плечами.

— Что бы ты ни сделал, Рекарафи, песок совершенно черный. Прибор сломан.

Вирук отряхнулся.

— Ты сделаешь новый — лучше прежнего. Идемте. Посмотрим, что нашел для нас Келес.

Тайрисса кивнула в сторону лежащих воинов.

— А с ними все будет в порядке?

— Разве что здесь обитают привидения, Керу. — Рекарафи согнул руки в локтях и медленно отвел их назад. В спине у него что-то хрустнуло. — Им ничего не угрожает. Идем.

Они вчетвером подошли к пролому в плите. Келес почувствовал, что его начинает мутить от волнения. Он был уверен, что за этой стеной находится погребальный зал. Заглянув в отверстие, он убедился, что нарисованная им в пыли схема почти полностью соответствовала действительности, словно магия каким-то образом позволила ему заранее увидеть усыпальницу и в точности нарисовать ее. Дед был бы уверен, что это полная чепуха; однако Келес видел в голубоватом свете фонарей именно то, что представлял себе несколько минут назад.

Тайрисса пролезла в отверстие первой; за ней последовал Келес. Боросан и его джианриготы прошли за ними; вирук задержался возле пролома, шумно принюхиваясь.

— Этот зал давно запечатан, и здесь уже долго кто-то живет.

— Кто-то живет? — Боросан поднял фонарь над головой. Голубое сияние разлилось по помещению. — Я не вижу здесь никого живого.

— Я тоже не вижу. — Рекарафи потер переносицу. — Люди такие хрупкие.

Келес огляделся, хмурясь. В этом зале были не только стенные ниши с погребениями, но и стоящие рядами гробницы на полу. Все были вырезаны из известняка; на некоторых выбиты портреты покоящихся внутри воинов в полный рост.

А потом одно из изображений пошевелилось. Келес отпрянул, налетев на вирука.

— Призрак!

Рекарафи покачал головой.

Существо ростом с ребенка, с бледной кожей цвета слоновой кости, уселось на корточки и обхватило тонкими руками костлявые колени. Его голова с огромными глазницами и резко очерченными скулами казалась слишком большой для маленького тела. У существа было две пары глаз обычного размера, черных, с мелькавшими в них золотыми искорками; вторая пара располагалась посередине высокого лба. Но сверху и снизу виднелись глаза поменьше — золотого цвета, с крошечными черными зрачками.

Келеса пробрала дрожь. Он помнил детские считалки и истории о героях, пускавшихся в опасные путешествия и случайно встречавших Сотов высшей ступени — Глунов. Во времена могущества вируков те высоко ценили своих невольников-Сотов. Соты последовательно переходили с одной жизненной ступени на другую; Глуны встречались реже всего, насколько было известно людям. Говорили, что дополнительные глаза позволяют им видеть будущее. Встреча с Глуном считалась дурным предзнаменованием.

— Вирук? Никогда бы не подумал, что увижу здесь вирука.

Рекарафи выбрался из отверстия.

— Твои глаза слишком малы, чтобы видеть будущее вируков.

— У вируков нет будущего. Тут мне нечего видеть. — Глун покачал головой. — Эти люди — подходящая компания для тебя. В их будущем тоже пустота. И смерть только что подошла очень близко к одному из них.

Келес открыл рот, собираясь возразить, но внезапно его пронзила невыносимая боль. Нирати? Только не это! Нирати! Он почувствовал, что падает, попытался ухватиться за что-нибудь, но не сумел. Мир вокруг него рассыпался на куски и померк.

Глава шестьдесят первая

Седьмой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Немехиан. Каксиан.

Джорим посмотрел на город внизу и почувствовал, как к горлу подступает дурнота. Причиной было не съеденное им мясо Мозойан и не прочие события вчерашнего дня. Аменцутли приготовили роскошный пир со множеством блюд, и не только из мяса амфибий. Наленирцы добавили рис и прочие традиционные продукты, которые местным жителям казались не менее необыкновенными, чем лошади и колесницы. Джорим и наверху пирамиды слышал пение и звуки празднества, начавшегося, едва первые лучи солнца коснулись горизонта.

Энейда Грист посмотрела на восток.

— Снова алый встал рассвет — морякам покоя нет.

— Меня беспокоит не погода и не то, что предвещают небеса. И даже не то, что эти люди считают меня богом.

— Нет? — Энейда улыбнулась. — Полагаю, меня бы это беспокоило. Я несу ответственность за наши корабли, но вы — за всех этих людей.

— Я не бог.

— Почему вы так уверены в этом? — Йезол опустился на колени в дюжине футов по левую руку от Джорима. — Некоторые полагают, что те, кто достиг джейданто, могут пойти к следующей цели — стать божеством.

— Вы сами и ответили на собственный вопрос. Я не джейкаи. Мне не стать божеством.

— Прошу прощения, Мастер Антураси, но я хотел бы возразить. — Советник смиренно опустил руки и тихим голосом продолжил:

— «Учитель сказал: нет такой цели, которой нельзя было бы достичь различными путями». Как я сказал, некоторые полагают что существует подобный путь достижения божественности. Возможно, они ошибаются. То, что вы нам рассказали, означает, что есть другой путь, и вы действительно можете стать богом.

Джорим нахмурился.

— Не понимаю.

— Но ведь это просто, Мастер Антураси. Теткомхоа, когда-то уплывший на запад, вполне мог быть Тайхуном — Учителем Урмира. Здесь он был богом, а на землях Империи — человеком. Следовательно, бог может стать человеком.

— Да, но не наоборот. К тому же то, что его считали человеком, не обязательно означает, что он утратил божественную силу.

Йезол улыбнулся.

— Так же как и то, что мы считали вас человеком, не означает, что вы не обладаете божественной силой.

Джорим поднял руку.

— Не имею ничего против словесных игр, но только не сейчас, Йезол. Я не выспался и плохо соображаю.

Энейда опустилась на пол по правую руку от Джорима.

— Думаю, Йезол и не собирался играть. Вы не хотите признавать, что вы — бог или что можете им стать. Я вполне вас понимаю и даже восхищаюсь вашей скромностью. Но ведь эти люди верят в вас, как в бога. Они уверены, что с запада приближается Мозолоа. Насколько я поняла, местные легенды гласят, что Мозолоа каждый вечер проглатывает солнце и выплевывает звезды. И каждую ночь вы посылаете на небеса змею, сжимающую его своими кольцами с такой силой, что он в конце концов отпускает солнце.

— Мы же знаем, что это не так.

— Неважно, что знаем мы, Джорим. Дело в другом. Для этих людей Теткомхоа — божество, благодаря которому жизнь продолжается. Он — основа всего уклада их жизни, так же, как для нас Девять богов. И они считают, что Теткомхоа — вы; они уверены, что вы поведете их на битву с Мозолоа и победите.

Джорим вздохнул.

— Это невозможно. Не поведу же я их прямиком в Девять Княжеств. Во-первых, они не располагают подходящими кораблями, во-вторых — это было бы огромное и отнюдь не миролюбиво настроенное войско. Насколько я понимаю, они вполне могут принять Правителя Кирона за Нелетцатля и пойти войной на Наленир.

— Любопытно.

Картограф бросил взгляд на Йезола.

— Что такое?

— Вы наверняка заметили, что имена «Нелетцатль» и «Нелесквин» звучат похоже.

Энейда подняла глаза на советника.

— Правитель, погибший вместе с Императрицей?

— И ее соперник. Совершенно верно. Рассказывают даже истории, — правда, редко, и в основном за пределами Девяти, — что Нелесквин не упокоился в могиле, и когда-нибудь вернется, но не для того, чтобы помочь.

— Вернется? На земли Девяти?

— На земли Империи — которой когда-то он надеялся править. — Йезол кивнул. — Если он вернулся, возможно, пришло время вернуться и Тайхуну.

Джорим насупился.

— Кому еще пора вернуться? Нет-нет, Йезол, не стоит отвечать. Я сказал это сгоряча. — Картограф застонал. — Я не верю, что я — Теткомхоа. Но ведь во время всех прежних сентенко мир действительно оказывался на грани гибели. Что, если они правы? Что, если с запада надвигается опасность? Давайте посмотрим правде в глаза: Каксиан и Морианд разделяет огромное пространство. По большей части — мокрое. Относительно этого континента Наленир на западе.

Джорим посмотрел вниз. Подножие пирамиды пока что укутывали густые тени.

— Если сентенко действительно существует, значит, и угроза на западе реальна. Народ Аменцутль знает об опасности, но нашему народу о ней не известно.

— Вы не можете сообщить об этом деду?

— Нет. Я пытался. Я не собирался рассказывать ему об Аменцутлях; я помню о нашей договоренности. Я хотел сообщить Киро кое-какие сведения, касающиеся климата. Ничего не вышло.

— Что значит — ничего не вышло?

Он посмотрел на Энейду, не зная, как объяснить. Никогда прежде не случалось, что он не мог дотянуться до деда и сообщить ему то, что хотел. Ему редко удавалось скрыть от деда то, что тот пытался узнать. Но сам он не мог так же рыскать в мыслях Киро. Дед легко скрывал от Джорима свои тайны, в чем бы они ни заключались; Джорим же со временем научился прятать действительно важные вещи под броней разнообразных житейских пустяков. Это работало, и Киро ненавидел скрытность внука.

Из-за огромного расстояния связь между ними ослабла, но до этого дня она все же существовала. Но сейчас Джорим чувствовал лишь пустоту. Все попытки дотянуться до Киро были тщетными. Джорим пробовал связаться с Келесом, но тоже безуспешно; впрочем, брата он все-таки чувствовал.

— Мой дед как будто свалился с края мира.

Энейда прищурилась.

— Он мертв?

— Нет. Думаю, я бы почувствовал. — Джорим фыркнул. — Иногда я так страстно желал этого, что какая-то часть моего существа наверняка порадовалась бы его смерти. Но я вижу лишь пустоту. Келес где-то там, в Пустошах, но он не отвечает на мой зов. Я не могу с ним поговорить.

Энейда поднялась на ноги и принялась мерить площадку шагами. Подошвы звонко стучали о камень.

— Если Налениру угрожает опасность, мы обязаны предупредить Правителя.

— Мы также обязаны помочь Аменцутлям.

Энейда улыбнулась Джориму.

— Это слова бога, озабоченного дальнейшей судьбой своего народа.

— Не смешно. — Джорим с трудом встал. Они увидели Шимика, скачками поднимавшегося по лестнице.

Фенн запрыгнул на руки Энейде и указал на ступени.

— Нойана идти!

Нойана и правда поднималась по ступеням во главе вереницы людей. На всех были золотые головные уборы и платья, украшенные перьями. Самый младший из сопровождавших Нойану был по меньшей мере лет на десять старше ее; прочие различались по возрасту. Сморщенному старику, возглавлявшему шествие, на первый взгляд исполнилось никак не меньше сотни лет, и Джорим не удивился бы, узнав, что он застал времена, когда Теткомхоа жил с Аменцутлями.

Они поднялись на площадку и выстроились в ряд. Нойана вышла вперед и поклонилась так, как было принято в Наленире.

— Владыка Теткомхоа, это Старейшины касты майкана.

Старейшины поклонились и выпрямились не скоро. Джорим ответил на поклон и держал его так же долго. Йезол и Энейда последовали его примеру, но не поднимали головы еще дольше. Старейшины майкана заулыбались; им, казалось, понравился новый обычай, перенятый у иноземцев.

Нойана выпрямилась последней и мягко улыбнулась.

— Утро важных решений. Мы должны многое рассказать вам.

Она указала на север — туда, где на медленно светлеющем небе среди созвездий все еще мерцали луны. Джорим кивнул.

— А нам нужно многое рассказать вам.

Нойана склонила голову.

— Прошу. Владыка Теткомхоа, объявите нам свою волю.

— Я прибыл с запада, где пребывает Мозолоа. Я должен предупредить об опасности наш народ и заручиться их помощью, чтобы защитить народ Аменцутль. — Джорим посмотрел на капитана. Энейда кивнула. — Поэтому наши корабли отправятся обратно на запад как можно скорее.

Молодая женщина торжественно перевела его слова старейшинам. Это привело к последствиям, которых Джорим не ожидал. Он полагал, что их огорчит весть об его отъезде. Вместо этого они заулыбались еще радостнее и принялись одобрительно шептаться. Даже Нойана улыбнулась, оглянувшись на Джорима.

— Разумеется, так и должно было произойти, Владыка Теткомхоа.

Он нахмурился.

— Вы знаете, что я собираюсь уехать вместе с ними?

— Мы предполагали.

— Мы отплывем на этой неделе.

Нойана нахмурилась.

— Полагаю, это невозможно.

— У нас нет выбора, Нойана.

— Я поняла, господин мой. Это ваше решение. — Она торжественно кивнула. — Что ж, тогда мы начнем прямо сейчас, да, Владыка?

Джорим внимательно посмотрел на нее; она, казалось, говорила совершенно искренне, без всякой задней мысли.

— Может быть, Нойана, теперь вы скажете мне то, что собирались?

Она кивнула.

— До того, как вы покинули нас, Владыка, вы наделили нас своей силой. Вы создали касту майкана. Вы заповедали свято хранить ваш дар. Мы должны были учиться и совершенствовать свое мастерство, творить новое и преумножать могущество. Вы сказали, что когда-нибудь вернетесь и попросите нас показать, чего мы достигли; теперь мы должны вернуть вам ваш дар.

Нойана развела руки в стороны; длинная накидка распахнулась.

— Когда вы появились, у меня не было сомнений, что вы Владыка Теткомхоа, и мы должны вернуть вам вашу силу, но другие колебались. После чуда, сотворенного вами на поле сражения, последние сомнения развеялись. Старейшины подтвердили это. Они согласны вернуть то, что принадлежит вам по праву.

— Принадлежит мне по праву?

— Да, Владыка Теткомхоа. Вы дали нам всего одну неделю, но майкана сумеют научить вас. — Нойана посмотрела на Джорима с выражением бесконечной веры на лице, и его сердце забилось сильнее. — Вы вернулись к нам, обладая возможностями человека. Вы должны встретиться с Мозолоа, обладая могуществом бога. Когда мы вернем вам силу, никто и ничто — ни на земле, ни на небесах, — не остановит вас.

Глава шестьдесят вторая

Седьмой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Иксилл.

Келес очнулся с головной болью; царапины на лбу горели огнем. Он не помнил, что ему снилось; ощущение неведомого ужаса странным образом перемежалось со спокойным удовлетворением. Все это имело какое-то отношение к его сестре, но Келес не мог собрать из разрозненных обрывков целую картину. Боль прогнала мысли, и он снова чуть не провалился в забытье, но сумел усилием воли остаться в сознании.

Открыв глаза, Келес некоторое время не мог вспомнить, где он находился. Лампы Боросана освещали лишь небольшую часть огромного зала. В свете одного из фонарей Келес увидел Кираса и Моравена; казалось, они спокойно спали. Возле воинов неподвижно стоял на страже танатон. Вирук спал сидя, прислонившись к стене.

Тайрисса улыбнулась Келесу.

— Он сказал, что ты сейчас проснешься.

— Он? — Келес попытался сесть прямо, но слабость заставила его снова опустить голову. Он понял, что лежит поверх одной из гробниц, и его передернуло.

Тайрисса указала на Сота, присевшего на корточки рядом с Боросаном.

— Его имя Урардса.

Келес кивнул.

— Я долго был без сознания?

— Почти всю ночь. Ты спокойно спал. Боросан тоже. Шторм кончился, но Кирас очень плох. Моравен по-прежнему не приходит в себя. И Рекарафи сказал, что ему необходимо отдохнуть.

— А ты? Ты поспала хоть немного?

Она покачала головой.

— Со мной все в полном порядке.

Келес дотронулся до швов на лбу.

— Твоя работа?

Тайрисса кивнула.

— Останется шрам — в пару к тем, что на спине.

— Спасибо, Тайрисса.

Глун поднялся на ноги, предоставив Боросану возиться с джианриготами.

— Сознание возвращается к тебе.

— Да. — Келес с трудом приподнялся на локтях. — Спасибо за то, что спас нас.

— Почему ты решил, что это я вас спас? — Бледнокожее существо склонило голову набок.

— Сигнальный свет перед началом шторма. Ты указал нам дорогу к этому святилищу.

Урардса развел руки в стороны и повернулся на пятках, чтобы Келес мог получше разглядеть его тело и набедренную повязку, превратившуюся в грязные лохмотья.

— Ты видишь на мне что-то блестящее?

— Нет, не вижу. — Келес потянулся, чтобы почесать лоб, но Тайрисса перехватила его руку. — Ты отрицаешь, что подал нам знак?

— А у тебя есть подтверждения тому, что это был я?

— Нет. — Картограф опустил руку. — Ты собираешься и дальше отвечать вопросами на мои вопросы?

— А ты собираешься и дальше задавать вопросы, которые не подразумевают ответов?

Келес взглянул на Тайриссу.

— Ты долго это терпела, прежде чем решила, что пора бы разбудить меня?

Она улыбнулась.

— А ты как думаешь?

Келос застонал, и Керу рассмеялась. Он перевел взгляд на Сота.

— Как ты здесь оказался?

— Меня похоронили вместе с остальными. — Он взобрался на надгробие и присел на корточки рядом с Келесом. Подняв руку, он указал наверх, на одну из ниш в стене. — Я лежал вон там.

Келесу в голову немедленно пришла целая дюжина вопросов, но он решил хорошенько подумать, прежде чем что-либо спрашивать. Если Сота похоронили в этом мавзолее, его определенно посчитали мертвым. Могилы снаружи относились ко времени Императрицы Кирсы. Значит, разумно предположить, что Урардса вместе с прочими отправился в Пустоши, когда еще существовала Империя. Если он не покидал усыпальницу с тех пор, значит, находится здесь уже больше семи сотен лет.

— Тебя приняли за мертвого и похоронили. Кто это сделал?

Урардса пожал узкими плечами.

— Я над этим не задумывался. Сейчас я Глун, но прежде находился на ступени, называемой Миркаль. Я был больше, чем теперь, — хотя и не настолько, как тогда, когда был Анбором. Будучи Анбором, я познакомился со многими великими воинами Империи; позже я стал Миркалем. Тем не менее, они позвали меня с собой. Я по-прежнему мог сражаться, хотя этого от меня никто не требовал.

— И все же. Тебя сочли мертвым и похоронили вместе с этими воинами. Что произошло? Почему все они погибли?

Глун улыбнулся и сощурил четыре золотых глаза.

— Это звучит поразительно, Келес Антураси, но я не знаю. Я способен видеть будущее, но не прошлое. Мне неизвестны подробности. Однако я знаю, какие обстоятельства предшествовали моим похоронам. Я расскажу тебе обо всем, но прежде…

Урардса вытянул вперед руку с толстыми пальцами и провел ладонью над лицом Келеса, вокруг головы, над плечами, едва не касаясь его; он словно пытался поймать невидимое насекомое. Выражение его лица не менялось, но зрачки золотых глаз стремительно двигались, иногда одновременно в разных направлениях.

Наконец он опустил руку.

— Когда я увидел тебя, твое будущее было туманным и неясным. Потом ты упал и ударился головой; ты должен был умереть. Но ты не умер. — Глун посмотрел наверх. — Возможно, дело в магии. Впрочем, неважно. Теперь я вижу в твоем будущем не одну, а несколько линий жизни.

— Ты видишь мое будущее?

Глун прикрыл глаза и покачал головой.

— Настоящее — словно жемчужина в ожерелье. Прошлое предопределяет будущие события, одна бусина тянет за собой следующие. Будущее большинства людей выглядит именно так; длина ожерелья соответствует оставшемуся им времени. Грядущее может быть разным — бесконечно разным, но возможности отдельных людей изменять собственное будущее ограничены. Ты оказался здесь, и каким-то образом перед тобой открылись новые возможности, — хотя, казалось, все уже было кончено. Тебя может ждать великое будущее — или совершенно обычное. В отличие от прочих, ты, возможно, проживешь еще долго.

Келес нахмурился, — настолько, насколько позволяли швы.

— Ты ошибался насчет меня. Ты ошибаешься и насчет них. Не забудь — ты собирался рассказать нам, как оказался в этом зале.

Глун улыбнулся — широко и искренне; так мог бы улыбнуться ребенок.

— Тебе не хочется узнать собственное будущее?

Келес улыбнулся в ответ.

— Ты сам признал, что можешь ошибаться. Так зачем мне прислушиваться к твоим словам?

Глун снова открыл все свои глаза.

— Давненько мне не приходилось спорить с достойным собеседником. Мои погибшие товарищи и их призраки не слишком сообразительны. Хорошо. Вернемся к моему рассказу. Попробую вспомнить. Не знаю, что вам рассказывали о войне с турасиндцами. В Дезейрионе, Долосане и Солете то и дело происходили стычки с варварами. Императрица собиралась оттеснить их войска как можно дальше на запад. Она надеялась, что в этом случае магия, которая, возможно, вырвется на волю во время главного сражения, не нанесет ущерба Империи и ее народу. То, что вы здесь, означает, что ей удалось предотвратить катастрофу.

Тайрисса кивнула.

— Времена Черного Льда было непросто пережить. Но мы справились. С тех пор прошло семь сотен лет.

Глун молча выслушал ее и кивнул.

— Призраки говорят только о былом. Их не интересует ход времени. Императрица, — кстати, ее могилы здесь нет, и ее призрак ни разу не посещал меня, — хотела одержать полную и безоговорочную победу, чтобы Турасинд никогда больше не смог угрожать Империи. Она разделила свое войско; часть воинов осталась в Долосане. О них никто не знал. Согласно ее плану, турасиндцы должны были устремиться вслед за ней по Пряному Пути; в это время из Долосана подоспела бы подмога и застала врагов врасплох. Варвары оказались бы между двумя огнями и были бы полностью разбиты.

Келес посмотрел на Тайриссу. Она кивнула.

— Я считаю, что этот план был вполне разумен.

— Верно, Мастер Антураси. Мы тоже согласились с императрицей. Все восхищались ее умом. Ей посоветовали назначить Правителя Нелесквина предводителем тайного войска. Но она не учла того, что в жилах Нелесквина текла кровь императоров. Его не устраивало то, что Кирса занимала трон Империи. Для него и его семьи она была всего лишь любовницей Императора, убившей его и незаконно занявшей место. Они никогда бы не согласились признать, что он был всего лишь жалким, ни на что не способным трусом.

Келес кивнул. История восхваляла решительность и храбрость Императрицы Кирсы. Хотя было известно, что она действительно убила мужа и встретила его телохранителей на пороге спальни с окровавленным кинжалом в руках, об этом редко вспоминали. Это она разделила Империю на Княжества, и некоторыми из них до сих пор правили потомки назначенных ею правителей; поэтому и чиновники, и правящие династии оправдывали Кирсу и признавали ее права на трон. Но и Нелесквина можно было понять, — тем более, что он был современником Императрицы.

Глун ловко перепрыгнул с одного надгробия на другое и присел на грудь нарисованного воина.

— Нелесквин вступил в сговор с турасиндцами. Их предводителем был могущественный жрец. Нелесквин провел их в Иксилл, рассчитывая, что битва ослабит обе стороны, и он без труда уничтожит войска, после чего займет трон Империи. Кирса начала беспокоиться, не получая от Нелесквина никаких вестей, и отправила тех, кто теперь покоится здесь, узнать, — не нужна ли ему помощь. Отряд вел Вирискен Сошир. Мы обнаружили, что Нелесквин ведет переговоры с нашими врагами, и напали на них.

Они превосходили нас числом, но мы сражались достойно. Не думаю, что о наших телах позаботился Нелесквин. Он не стал бы хоронить нас. Значит, Императрица победила, уничтожив и турасиндцев, и Нелесквина.

Сот развел руками.

— Эта усыпальница в точности отвечает канонам Империи. Императрица позаботилась о погибших воинах. Ее потомки до сих пор правят Империей?

— Девять Княжеств все еще существуют. Мы прибыли из Наленира, чтобы найти древний Путь Пряностей. По крайней мере, я отправился сюда для этого. Ты сказал, что сражения происходили часто. Мертвых должны были хоронить с их оружием. Тебе известны места этих захоронений?

— Вероятно, их можно найти. Но для чего?

Келес перекатился на бок и спустил ноги на пол. Ноги отказывались сгибаться в коленях, и он оперся о надгробие, чтобы не упасть. Тайрисса поспешила поддержать его.

— Древнее оружие высоко ценится. К тому же мы полагаем, что за останками павших воинов могут охотиться негодяи, изготавливающие из них магический порошок.

— Я мог бы показать вам те могилы, которые видел сам, но все это, должно быть, пустяки в сравнении с захоронениями возле места последней битвы. Скорее всего, вам придется пройти еще дальше на запад, чтобы найти их.

Келес оттолкнулся от надгробия и встал.

— Тогда нам пора выбираться отсюда. Ты говорил, что не выходишь из мавзолея. Но ведь ты не бесплотный призрак. Где ты берешь воду и пищу?

Сот указал вглубь пещеры, куда не проникал свет магических ламп.

— Там есть источник, откуда сочится вода. И там живут летучие мыши. Я ем мало; в случае необходимости мне вполне хватает одной-двух.

— Если там живут летучие мыши, значит, есть и выход.

Урардса кивнул.

— В потолке есть щель; через нее они и вылетают из пещеры каждую ночь. Я не люблю высоты, так что не пытался выбраться таким образом.

— Я хочу на это посмотреть.

Тайрисса положила руку ему на плечо.

— Не один.

Келес кивнул и обернулся к Боросану.

— Мы с Тайриссой посмотрим, можно ли отсюда выбраться. Мы скоро вернемся.

Боросан на мгновение отвлекся от джианригота и кивнул, но ничего не сказал.

Келес взял один из фонарей, и они пошли вперед. Пещера постепенно сужалась, но пока что проход был достаточно широким и высоким, и нагибаться не приходилось. Келес не взял оружия; Тайрисса надела пояс с мечом. Ножны задевали о стены и пару раз за что-то зацепились, но это не слишком их задержало.

Они одолели крутой подъем, вышли в узкую щель между скалами. Келес присел на камни.

— Мне нужно немного отдохнуть.

Тайрисса опустилась на колени и поднесла фонарь к его лицу.

— Немного кровит, но в целом все в порядке.

— Главное, с глазами все в порядке. — Он посмотрел на нее. — Что ты думаешь об истории, рассказанной Урардсой?

Она пожала плечами.

— Он говорил убедительно. Не вижу причин сомневаться в его словах.

— Но кое-что мне непонятно. Мавзолей, подобный этому, не так просто построить. Для этого нужно время и рабочие руки. Это означает, что многие из войска Императрицы остались в живых.

— Согласна.

— Тогда почему они не вернулись домой?

Тайрисса наконец перевела дух.

— Не знаю.

— Как ты считаешь, может быть, она до сих пор где-то здесь, как говорится в легендах?

— Мое мнение имеет сейчас какое-то значение?

— Ну… Наверное, нет. Полагаю, все выяснится само собой.

Он поднялся на ноги.

— Идем. Посмотрим, есть ли там выход.

— Надеюсь, мы сумеем найти и вход. Здесь не пройдут ни наши лошади, ни Рекарафи.

Они принялись карабкаться наверх. Узкий проход расширился и превратился в довольно крутой подъем высотой футов тридцать. Он наверняка оканчивался выходом. Келес обрадовался, но тут почувствовал невыносимую вонь. Поблизости от выхода пол и стены были покрыты испражнениями; ноги увязали в смердящей массе, где копошились личинки насекомых и бились в конвульсиях умирающие летучие мыши. Тайрисса подняла фонарь повыше, и они увидели, что на потолке пещеры шевелится целое полчище крылатых зверьков.

Они торопились побыстрее миновать это место; им казалось, что они еле ползут. Наконец они увидели впереди полоску красного вечернего неба. Это воодушевило их. Келес был меньше Тайриссы, и ему удалось быстро пролезть сквозь узкое отверстие. Он выбрался на свежий воздух. Стоял холодный вечер, но Келес нашел его бодрящим.

Перед ним расстилался Иксилл. Умирающее солнце окрасило все в округе в кроваво-красные тона. Он бы непременно уделил внимание этому величественному зрелищу, но при его появлении от скалы отделились трое. У двоих в руках были натянутые самострелы, и они целились в Келеса. Небольшое углубление в скалах служило им прибежищем; Келес увидел небольшой костер.

Келес поднял руки.

— Спокойно! Я — Келес Антураси из Наленира. Это Тайрисса. — Он полуобернулся, мельком взглянув на напарницу. Тайрисса ухватилась правой рукой за край отверстия и подтянулась. — Шторм запер нас здесь.

Третий человек кивнул.

— Бури здесь свирепые. Вы сказали — Антураси? Из Наленира?

Келес кивнул.

— Мы знакомы?

— Нет, отнюдь. — Он махнул рукой в сторону Тайриссы, показавшейся на краю скалы. — Пристрелите ее. Мы нашли его.

Раздался звук спущенной тетивы. Тайрисса вскрикнула. Келес резко обернулся и увидел, как она снова исчезла в пещере. Вожак пробурчал.

— Убедитесь, что она мертва.

Двое бросились к выходу из пещеры. Но они не успели добраться. Оттуда вылетела стая летучих мышей, громко хлопая крыльями и пронзительно вереща. Огромное бурое облако нарыло небо. Бандиты завизжали и бросились навзничь, прикрывая головы руками.

Келес кинулся бежать, но удар в висок сшиб его с ног. Он извернулся чтобы не удариться головой о камни, и ему это удалось, — ценой сломавшейся с резким хрустом ключицы. Он перекатился на спину и закричал от боли, ухватившись левой рукой за больное плечо.

Вожак наступил ногой на его грудь.

— Лежите спокойно. О вас позаботятся. — Он улыбнулся. — Правитель Пируст будет вне себя, если с вами что-нибудь случится, Мастер Антураси. Теперь вы в безопасности, под его защитой. И очень скоро вам представится возможность лично поблагодарить его.

Глава шестьдесят третья

Девятый день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон почти сгибался под тяжестью белых траурных одеяний; полы накидки путались у него под ногами, когда он шел по Антурасикану. Такие же накидки были на сопровождавших его Керу. Картины, фрески на стенах, все яркие вещи закрывала белая ткань; на все предметы мебели были накинуты белые чехлы.

Казалось, воздух в фамильной крепости пропитала скорбь. Сьятси замкнулась в себе и так и не ответила на письмо с соболезнованиями, которое Правитель отправил ей, сразу как только узнал о смерти Нирати. Но она хотя бы послала гонца с благодарностью.

Киро не сделал и этого.

Кирону лично доложили о произошедшем, и он побывал на месте преступления. Даже если бы он был таким же безжалостным, как Правитель Пируст, ему все равно стало бы дурно, он был уверен. Заглянув в комнату, он увидел чудовищную, ни с чем не сообразную картину — голова прекрасной молодой женщины покоилась на ее собственных окровавленных останках. Ее расценили с невероятным мастерством. Его собственный Темный Мастер сказал, что на это наверняка потребовалось не меньше пяти часов, но ни он, ни Кирон не могли представить, кто способен был сделать подобное, оставаясь при этом в своем уме.

Бездыханного графа Эйриннора нашли в соседнем переулке с ножом в горле. Лезвие вошло на дюйм-два правее сонной артерии; это спасло ему жизнь. Он истекал кровью и наверняка умер бы, если бы на него не натолкнулись случайные прохожие. Он пришел в сознание только через сутки и рассказал, что его похитили агенты Дезейриона и привели на место убийства. Он видел, что они сделали с Нирати. Ему удалось вырваться и сбежать, но брошенный кинжал ранил его. Он не знал, почему они оставили его в живых, но сказал, что после смерти Нирати жизнь его так или иначе кончена.

Кирон немедленно выразил сочувствие семье Антураси и предложил им любую помощь. Он обещал, что его люди найдут убийцу Нирати; впрочем, убийство Маджиаты Фозель так и не было раскрыто, так что это обещание даже ему самому казалось неискренним. Кирон пообещал Киро отпустить его из Антурасикана на похороны Нирати и велел открыть фамильный мавзолей, чтобы она могла упокоиться во внешней усыпальнице.

Кирон ожидал, что Киро ответит хоть как-то, но тот молчал. Без сомнения, он был раздавлен горем. Возможно, он пытался связаться с внуками, чтобы поведать им печальную весть о смерти сестры. Кирон надеялся, что разрешение покинуть крепость и позволение похоронить Нирати в усыпальнице Комиров хотя бы немного порадует картографа. Но он не дождался ответа. Правитель послал в Антурасикан каменщиков, чтобы предложить любой камень для надгробия Нирати, но и это не сломило молчания Киро.

Кирон все понимал. Он хотел бы оставить Киро в покое на какое-то время, дать ему возможность пережить горе вдалеке от посторонних глаз; но почти сразу же узнал, что купцы выражают недовольство работой Антураси. Карты доставляли заказчикам слишком медленно; иногда они и вовсе не дожидались обещанного. Кроме того, капитаны кораблей жаловались, что карты старые; они говорили, что не видят никаких изменении на новых картах. Торговцы требовали снизить процент с прибылей, запрашиваемый Антураси, но и их требования оставались без ответа.

Керу расступились, и Правитель подошел к воротам, ведущим внутрь крепости. Он увидел по другую сторону кованой решетки сгорбленную фигуру Улана с понуро опущенными плечами и низко надвинутым на глаза капюшоном. Улан опустился на одно колено; он оставался довольно далеко от прутьев, чтобы Кирон не мог дотянуться до него и схватить.

— Добрый день, Ваше Высочество.

— Открывай немедленно, Улан Антураси! Мне необходимо срочно увидеть Киро.

— Это не поможет, Ваше Высочество.

Кирон расстегнул застежку на белом траурном плаще и распахнул его. Под ним находилась пурпурная накидка с вышитым золотым драконом.

— Взгляни на меня, Улан Антураси. Тебеизвестно, кто я и каково мое могущество. Не пытайся играть со мной. Делай, что я сказал. Открой ворота.

Старик по ту сторону ворот медленно поднялся с колен. Трясущимися пальцами он начал перебирать ключи в связке, приговаривая:

— Это бесполезно, Ваше Высочество. Киро здесь нет. Я не открывал ворот. Он не трогал моих ключей. Он сбежал. Не знаю, куда, но он сбежал!

Улан говорил об этом так, словно его брат и раньше пропадал, но в голосе сквозила неподдельная тревога, и это испугало Кирона куда больше, чем весть об исчезновении Киро Антураси.

Кирон решил рискнуть.

— Как долго он отсутствует на этот раз?

Старик дернулся, поднял голову и уставился на Правителя уставшими, воспаленными глазами.

— Вы знали?

— Я Правитель Наленира. Нет ничего, что укрылось бы от меня. Так когда он ушел, Улан? Как долго его нет?

— С той самой ночи… С той ночи, когда ее…

— С той ночи, когда убили Нирати. — Кирон отобрал у Улана ключи, вставил нужный в прорезь замка и повернул. Замок открылся. Правитель вошел в ворота и захлопнул за собой створки. Кинув ключи одной из Керу, он приказал:

— Никто не должен сюда входить. Пусть один отряд оцепит крепость, а второй займется поисками оставленных Киро следов.

— Да, Ваше Высочество.

Кирон направился вверх по спирально закручивающемуся коридору.

— Что, никто ничего не слышал, ничего не видел?

Улан тяжело дышал, едва поспевая за Кироном.

— Нет, Ваше Высочество. Ничего. В последний раз его видели за работой. Иногда он ночует прямо в своей мастерской. Мы звали его, но он не отвечал.

Кирон нахмурился.

— Что вы обнаружили, когда вошли?

— Вошли? Ваше Высочество, мы… — Улан в ужасе посмотрел на Кирона. — Никто… Никто не смеет войти в мастерскую Киро, пока он сам не позовет!

— Что? А если он умер и лежит там, а, Улан?

Старик изумленно приоткрыл рот; его пробрала дрожь, но потом он сказал:

— Нет, Ваше Высочество, Киро не умер. Я бы почувствовал. Он жив. Просто его здесь нет.

— Почему вы раньше мне не сообщили? Почему не послали за мной?

Улан проговорил скрипучим голосом:

— Правитель, вы — владыка Наленира, но он — Киро Антураси. Он и прежде уходил, но всегда возвращался. Я не хотел сердить его. Вам не понять, что такое гнев Киро.

Кирон вошел в мастерскую. Работавшие Антураси на мгновение замерли, уставившись на Правителя. Казалось, они напуганы появлением Правителя, но Кирон решил, что они боятся больше не его, а ярости Киро, когда тот узнает, что в мастерской в его отсутствие побывал посторонний.

Да, верно, но дело не только в этом. Их пугало отсутствие Киро; они были предоставлены самим себе и чувствовали растерянность. Возможно, они боялись его, ненавидели, но Киро уверенно вел их за собой.

Кирон кивнул, наконец сообразив, что надо говорить.

— Я — Правитель Кирон. Вам всем это хорошо известно. До возвращения Киро вы будете во всем подчиняться Улану Антураси. Вы должны уяснить одну очень важную вещь. Киро не рискнул бы оставить вас, если бы не доверял. Вы в ответе за дело Антураси. Не подведите Киро.

Закончив речь, Кирон ухватил Улана за плечо и подтолкнул в сторону личного кабинета Киро. Они миновали голубые занавеси, и Улан неожиданно вырвался, отшвырнув руку Правителя. Он упал на колени и взмолился:

— Простите, Ваше Высочество, что я посмел ударить вас! Убейте меня, если такова ваша воля, но я не могу войти туда!

Кирон подавил желание пнуть Улана. Он сжал кулаки, но потом заставил себя разжать их. Присев на корточки рядом со стариком, он заговорил ровным голосом:

— Улан Антураси, ты слышал, что я сказал им? Теперь за все отвечаешь ты. Такова моя воля. Я не собираюсь убивать тебя. Ты нужен мне. Ты нужен Налениру.

Улан пошевелился. Его трясло мелкой дрожью.

— Вы правда так считаете, Ваше Высочество?

— Да, разумеется. — Голос Улана дрожал, и Кирон мельком подумал, что, возможно, ответственность окажется старику не по силам. — Киро может разговаривать с Келесом и Джоримом на расстоянии. А ты можешь говорить с ним?

— Когда-то мог. Но это было очень давно. Киро запретил мне.

— Ты можешь связаться с ним?

Улан поднял голову. Правитель откинул капюшон, чтобы лучше видеть лицо своего собеседника; оно было пепельно-бледным, на нем застыло тревожное выражение.

— Я так долго этого не делал, Ваше Высочество. Я чувствую, что Киро жив, но он очень далеко…

— Насколько далеко, Улан? В Дезейрионе?

Старик моргнул и уставился себе под ноги.

— Я не знаю, где именно, Ваше Высочество, но он дальше, гораздо дальше!

— Постарайся выяснить это. Постарайся связаться с кем-нибудь из них. Приступай. — Кирон встал и кивнул в сторону внутренних занавесей. — Я должен осмотреть его кабинет. Возможно, он оставил какие-нибудь следы; что-нибудь, что подскажет нам, где его искать.

— Да, Ваше Высочество.

Кирон нерешительно помедлил перед занавесью, сам не зная, отчего, и прошел в кабинет. Комната выглядела почти в точности так, как во время его прошлого посещения, за исключением одной очень важной детали. Карта на стене разительно изменилась. Цепь островов доходила до Ледяных гор на юге; на северо-востоке пролегал Пряный Путь, вычерченный с невероятными подробностями вплоть до Долосана; кроме того, были и другие дороги через Пустоши. И Келес, и Джорим успешно справлялись со своими задачами.

— А я ничего об этом не знал! Ну, Киро, ты и в самом деле подлец!

Мир изменился, и Кирон знал, что должен бы радоваться этому, — ведь новые открытия обеспечат Налениру процветание и главенствующее положение на землях Девяти на протяжении многих поколений. Он мог бы снова объединить Империю и стать могущественнее, чем кто бы то ни было до него. Пируст стал бы его вассалом; весь мир принадлежал бы ему.

Но тут Кирон увидел на карте то, что заставило его кровь заледенеть в жилах. Там, где прежде плескались бескрайние воды Восточного моря, к северу от Ледяных гор, теперь располагался целый континент. По форме он напоминал падающую каплю, словно вытекшую сверху, из устья Золотой реки. Континент был огромен; на его землях с легкостью уместились бы Пять Княжеств и Эрумвирин в придачу.

Кирон смотрел на карту, не в силах отвести взгляд. На его глазах очертания континента изменялись, словно под пером невидимого картографа. Поднимались высокие горы и появлялись реки. Возникали новые города; они росли, исчезали без следа и вновь возрождались. Кирон видел изображения странных существ. На континенте само по себе появилось название. Правитель узнал почерк Киро.

Антурасиксан.

Весь континент целиком был начерчен кровью, медленно стекающей по стене. Кирон подумал, что она вот-вот начнет капать на пол, но струйки темно-красной жидкости, казалось, подчинялись собственным законам.

Как и эта новая земля.

На глазах Кирона капли сливались в буквы, а буквы — в слова. Во рту у него пересохло.

Под изображением континента появилась надпись. Подобные были на многих картах Антураси. Кирон вновь узнал руку Киро. Это было предупреждение, ясное и недвусмысленное. Предупреждение, которым невозможно было пренебречь.

Здесь обитают чудовища.

1

На самом деле, термин обозначает все с точностью до наоборот. В действительности, более уместен термин педоморфизм, хотя он и не столь благозвучен.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвертая

Глава сорок пятая

Глава сорок шестая

Глава сорок седьмая

Глава сорок восьмая

Глава сорок девятая

Глава пятидесятая

Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят вторая

Глава пятьдесят третья

Глава пятьдесят четвертая

Глава пятьдесят пятая

Глава пятьдесят шестая

Глава пятьдесят седьмая

Глава пятьдесят восьмая

Глава пятьдесят девятая

Глава шестидесятая

Глава шестьдесят первая

Глава шестьдесят вторая

Глава шестьдесят третья

*** Примечания ***