Сага о голубой планете [Валерий Витальевич Строкин] (fb2) читать онлайн

Валерий Строкин САГА О ГОЛУБОЙ ПЛАНЕТЕ _{(повесть)}

Часть I

ЗАСТЫВШИЕ ОБЛАКА

— Тебе никогда ни до кого нет дела! — Клара раздраженно бегала по комнате, напоминая в эту минуту разъяренную пантеру.

Вик грустно наблюдал за ней — он знал, что в такие минуты лучше промолчать, чтобы избежать большего.

— Нет! — Клара всплеснула руками. — Как ты смел?! Я не понимаю, как ты мог отказаться лететь? Тебе больше нравится остаться здесь и заживо гнить, дышать дерьмом, пить неизвестно что, но только не то, что раньше называлось водой? Ты до сих пор не хочешь понять, что здесь жизнь обречена на смерть — возрождения не будет, планета умирает. На что ты надеешься? Кто капитан корабля? Корвин?

— Да, — кивнул Вик.

— Позвони ему! — потребовала Клара. — Позвони ему и скажи, что ты передумал — думаю, что для тебя он найдет место.

Вик пожал плечами:

— Он стартует сегодня вечером. Караван летит в скопление Плеяд.

— И ты, — Клара задохнулась от возмущения. — Ты только сегодня об этом сказал?! Я ненавижу тебя! — выкрикнула она и выбежала в спальню.

Вик скорбно поднял брови, поднялся с кресла и подошел к окну. Внизу сеть улиц скрывал густой свинцовый туман — смог завис над площадями и остатками скверов, скрывал первые этажи домов, давно брошенные жильцами, эмигрировавшими или перешедшими на верхние этажи небоскребов. Такого же цвета небо висело почти вровень с квартирой Вика, а его квартира считалась одной из благополучных. Нигде ни одной маленькой черной точечки. «Неужели все-таки вымерли?» — подумал Вик о птицах, с болью и грустью вспомнив, как гонял и кормил хлебом голубей в парке.

Экологическая катастрофа, которая лишь грозила прошлым столетиям в начале 212… вдруг неожиданно разразилась. Всемогущий человек, великан и создатель, сравнивавший себя теперь только с богом, совсем забыл о своей праматери, а когда вспомнил и, оглянувшись назад, ужаснулся и понял, что дороги обратно нет, кризис стал необратимым. Он был, как цепная реакция — огромный, смертоносный вал, после которого не остаётся ничего привычного и знакомого.

Реки превратились в гниющие стоки, озера и моря — в бурлящие химические реторты, океаны стали сине-зеленой топью, над водой постоянно стояла фиолетовая дымка: отвратительные, смертоносные запахи гниения органических останков. Быть может, пройдут миллиарды лет и там обнаружат месторождения нефти, газа, угля, чтобы опять обратить их на пользу прогресса. А сейчас жирная нефтяная пленка, переливаясь различными цветами радуги, покачивалась под неожиданно выглянувшим солнцем на неизвестной субстанции, которую называли водой.

Атмосфера не задерживала солнечную радиацию, которая возросла до опасных пределов. Джунгли, саванны, тайга… Не было больше беспредельных зеленых лесов, деревья превратились в однообразные, скрученные радикулитом, чахлые, вырожденные и мутирующие кустики с перекрученными артритом ветками и бледными колючками вместо листьев. Кислород стал проблемой…

Щедрый, некогда плодородный, питающий слой почвы исчез, земля оказалась обнаженной и моментально покрылась сетью морщин — оврагов, трещин, неизвестно в какой ад уводящих провалов. Пустыни и берега океанов атаковали дюны, солончаки и пылевые бури — под их быстрым блицкригом навечно оказались погребенными вечные города вроде Рима, огромные страны вроде России.

Человечество отступало, паниковало, бежало, сходило с ума в оргиях новых религий, революций и продолжало бороться с ожесточенностью бойца, знающего, что это может быть его последней схваткой. Всего лишь дилемма — приспособиться или с честью уйти.

Гигантские заводские комплексы-города продолжали работать в безостановочном аварийном режиме, над ними зависли огромные свинцовые облака, которые был не способен разогнать сильный ветер, солнце сквозь них не проникало, заводские зоны называли сумеречными. Застывшие облака… Огромные воздушные острова иногда подергивались рябью, слегка покачивались и медленно дрейфовали — создавалось впечатление, что если когда-нибудь они рухнут, то это будет огромной свинцовой могильной плитой на общем саркофаге Земли.

Редкие кислотные дожди дожигали то, что еще пыталось расти, превращая города в рыжие руины, кое-где вспыхивающие яркими пятнами ядовитого фиолета, серебрянки, пурпура различных окислов.

Животные вымирали, мутировали, как и человек… Районы вне городов стали загадочными безлюдными пустынями: зонами реакций, их не посещали даже исследователи кабинета по охране экологии, он образовался тогда, когда уже нечего было охранять. Никто не мог объяснить, кто и что там живет, иногда на окраинах городов, среди покинутых руин, можно было услышать дикий, леденящий кровь в жилах, нечеловеческий вой, вырывающийся из клубов ядовитых испарений.

Люди выбрали решение проблемы под номерами два, правда, речь уже шла не как с достоинством уйти, а как, пока не поздно, бежать. Человечество в каком-то исступлении принялось строить, выводя на орбиты и там производя монтаж серии Звездных Скитальцев, мега-модулей, рассчитанных на долгий межзвездный перелет, настоящих ковчегов. Строили и спешно покидали планету-мать, превратившуюся в чудовище из-за под глупых шалостей своего ребенка. Чудовище устраивало великолепные проводы человечеству, один философ-юморист объявил новую эру Эрой Дантевого Ада. Его друг математик насчитал в нем тринадцать постепенно меняющих друг друга кругов — по его подсчетам шел всего лишь пятый.

Пришла тьма, что люди давно предвидели, предсказывали, опасались, но по глупости ли, из-за лишней самоуверенности ли, все-таки допустили. Катастрофа стала неуправляемой и необратимой, как взбесившийся реактор на станции.

В страхе и проклятии люди покидали свой дом, уносясь в огромную черную бездну на гигантских Звездных Скитальцах, в надежде обрести новую Родину, похожую на молодую прародину.

Жизнь в городе как-то пробовала функционировать и от этих проб была тяжелой и жуткой. В жилых домах и учреждениях была лимитированная подача воды, энергии, кислорода, без специальных масок для дыхания выход на улицу гарантировал смерть от удушья — что-то похожее на действие иприта. На углах стояли дежурные кислородные будки, которыми мало пользовались из-за дороговизны. На смену изящным костюмам, легким рубашкам, майкам и сорочкам пришли однообразные по фасону, но ярко раскрашенные в соответствии со вкусом и заказом владельца гидрокостюмы, специальные комбинезоны, защищающие от случайных капель кислотных дождей, радиационного фона, накопленного свинцовыми облаками и просто от случайных ядовитых выбросов, которые иногда грибообразным облачком выплывали из канализационных лючков, провалов в местах заброшенных туннелей метро.

Органом государственной власти и фактическим диктатором стал кабинет экологии, поговаривали, что у главного эколога есть супербаза на Андах, но не в этом дело, последнее государство в котором доживал человек, было полицейским государством, при такой нестабильности и борьбе за жизнь демократии не могло быть, побеждал сильнейший, после него — хитрейший.

Что это — затянувший кошмар или апокалипсис?!

— Пришли воздаяния за грехи человечества, станет дом наш геенной огненной: кричали офанатевшие проповедники, прикрываясь Христом, Сатаной или новым богом, символом мутантов — «Я чужой, я измененный».

После мыльных опер, так любимых из-за показа старого мира, теперь никто не снимал кино, с экранов телевизоров вещало лицо в маске из секты Чужих, купивших эфирное время:

— И придет зло, и вместе с ним слуги его, призванные Хаосом, чтобы стереть из памяти воспоминания о матери, что вскормила семя неразумное, некогда прозываемое Человеком.

Только после того, как Вик одел на голову прозрачный пластиковый шлем, шлюзовая камера раскрыла двери, выпуская его из дома, а над входом загорелась красная сигнальная лампочка.

Привычным движением Вик включил на груди зеленый фонарик — туман плотно охватывал всю улицу, вися над землей метра на полтора густым ватным одеялом. Оглянувшись, Вик заметил рядом с собой черные ботфорты полицейского. Вик услышал, как полицейский закричал в мегафон, обращаясь ко всем находящимся в тумане:

— Машинами пользоваться временно запрещается, аварийная обстановка — на седьмом пути крупная авария. Повторяю…

В этот момент он, наверное, по неосторожности вдохнул в себя уличный воздух — послышались кашель и проклятия.

Вик осторожно пошел по улице, придерживаясь края тротуара и видимой части земли. Прохожих почти не было, ушли в прошлое снующие, юркие клерки, рабочие и булочники, все производилось автоматическими линиями в городах-изготовителях. Иногда он слышал сквозь туман чьи-то осторожные шаги, мелькнули ноги и даже Вик чуть не столкнулся с одним толстым господином, присевшим на корточки и что-то рассматривающим на тротуаре. Вик ударил его ногой и тут же извинился.

— А чтоб вас! — рявкнул, выпрямляясь, толстяк.

— Извините, еще раз — всему виной этот проклятый туман.

Толстяк раздраженно отмахнулся, за туманной зеркальной поверхностью шлема черты его лица были искажены и плохо различимы.

— Посмотрите, — толстяк ткнул себе под ноги большим пальцем. — Раньше я такого не видел.

Вик взглянул — возле канализационного люка выросла какая-то невысокая серая кочка, состоящая из тонких переплетенных и подрагивающих волосков.

— Что это? — изумленно спросил Вик.

Толстяк пожал плечами:

— Видимо, новая форма мутации растений — интересно, что это за волоски?! Ха, живет без солнца и почти без кислорода! — в руках толстяка появился небольшой пакетик и скальпель, он осторожно срезал часть верха кочки, растущая рядом лиловая плесень осталась без внимания…

* * *

Больше часа понадобилось Вику, чтобы дойти до своего департамента. Он с наслаждением стянул с себя после инфекционной обработки защитный комбинезон, одел темный деловой костюм, в котором раньше безопасно гулял по улицам города, не опасаясь ни дождей, ни газов, ни другой заразы.

Вик бодро вошел в приемную, ему навстречу поднялась секретарша — молодая, бледная, но миловидная девушка с яркими васильковыми глазами, в которых застыли еще только ожидаемые безысходность и отчаяние.

— Здравствуйте Керолл, что нового?

— Нас распускают, — ответила девушка.

— Что?! — улыбка Вика стремительно испарилась. — Как распускают?

— Позвонил Координатор и сказал, что планета и так обречена, поэтому в услугах Гринписа больше не нуждаются.

— Но он не имеет права нас распускать! — воскликнул Вик. — Я позвоню Главному Экологу.

— Координатор сказал, что согласовал с Кабинетом Эколога.

Вик промолчал — случилось то, что должно было случиться, он это ждал.

— Извини, Керолл, подготовь сегодняшнюю документацию, что ж… будем закрывать дела. Я скоро вернусь.

Вик вышел в коридор — прямая стрела с ответвлениями, красными дверями и синими лифтовыми кабинами, ведущая в бесконечность.

Здание, в котором служил Вик, было поистине гигантским и бесконечным, в нем находились все структуры управления, надзора и координации города-мегаполиса. Этот правительственный лабиринт назывался просто Центром координации.

Вик вошел в кабину лифта, набрал код, лифтовые шахты были вертикальными и горизонтальными, скорость движения можно было регулировать.

Через несколько минут Вик оставил кабину недалеко от резиденции Главного Координатора. В приемной, как всегда, бурлила огромная толпа посетителей: капитаны-межпланетники в темно-синих золотых мундирах (эполеты вместо погон и на них золотые летящие кометы), руководители промышленных отделов в таких же деловых костюмах, что и у Вика, с папками, из которых торчали бумага и машинные ленты, военные, множество незнакомых людей. Кто-то дернул Вика за рукав.

— Вик, привет!

Вик обернулся — рядом стоял вечно улыбающийся, вечно жующий резинку — Тур Свиннегура, главный энергетик.

— Сегодня день сенсационных новостей!

— Каких?

— Маленькая новость, это Парижское землетрясение, — ответил Тур.

— Там каждую неделю землетрясения, — отмахнулся Вик.

— Это было последним.

— В смысле?

— Города больше нет, ушел под землю.

— О, Господи! — Вик погладил подбородок рукой.

— У тебя там были родственники?

— Нет, но триста миллионов человек! — прошептал потрясенный Вик.

— Да, они запустили только один корабль типа Ковчега… Не успели.

— Не успели…

— А у тебя какие дела к Координатору?

— Мелочи… Отдел мой распускают, только причем здесь главный Координатор, если я раньше напрямую был связан с Кабинетом Эколога.

Тур рассмеялся и хлопал Вика по плечу:

— Ладно, через час эта сенсационная, большая новость уже не будет новостью.

— О чем ты?

— Еще вчера правительство тихо вылетело на Марс, у них оказался последний Шатлл.

— Они сбежали! — потрясенный Вик схватил Тура за руку.

— Они не сбежали — они воспользовались служебным положением и драпанули! — весело ответил Тур. — Их базу на Андах уже заняли ребята генерала Макашова, это анекдот, но они уже отделились — объявили собственный суверенитет.

— Значит, теперь наше правительство — это кабинет Главного Координатора, — сказал Вик.

— Да, его можно поздравить с повышением, — согласился жизнерадостный Тур. — Пришел час пик.

— Что? — переспросил Вик.

— Повальное бегство — если уж Экологи побежали первыми, они-то могли предсказать ситуацию, теперь сам видишь: иного выхода нет.

— Какой выход?

— Бежать, — Тур выплюнул под ноги резинку, достал новую. — Будешь?

— Нет.

— Напрасно, — Тур ловко закинул в рот розовую резинку. — Координатор сходит с ума, — продолжал Тур. — С сегодняшнего дня начнется закрытие городов-изготовителей и отправка материалов — еще три Ковчега надо закончить. Начнётся отправка людей — кому повезет, не секрет, что всех эвакуировать мы не сможем.

— Да, да.

— Москва объявила, что им скопления Гиады, а нам — скопления Плеяды, все в…

— Созвездии Тельца, — подсказал Вик.

— Правильно, в созвездии Тельца, это слишком далеко — долетят, если долетят, правнуки наших правнуков.

— Зато они точно уверены, что там есть планеты типа Земли.

— Ничего, — Тур подмигнул, — у меня, — шепотом сказал он, — направление на Луну, тоже неплохое место и поближе к старушке-Земле. У меня уже есть лунный паспорт, я прошел все их тесты.

— Тебе повезло, что они лет десять назад объявили о своей самостоятельности.

— Чепуха! — отрезал Тур. — Им нужен хороший генофонд. — Тур гордо выпятил могучую грудь. — Я привлек их только в этом плане, ты ведь знаешь, у меня восемь детей и все здоровые, теперь, наверное, ни у кого нет таких семей. Почти в каждой рождается хотя бы по уроду.

— Матери убивают своих детей, раньше за это…

— Да хватит тебе — раньше! «Раньше» больше нет, осталось только «теперь» и то оно скоро станет «сейчас»! — Тур стал смеяться. — Не хмурься, принимай все с юмором, как я — это не дети, это мутанты.

— Я тоже проверялся вместе с Кларой у врача.

— И что?

— Большая доля риска, как ты говоришь, заиметь мутанта.

— Найди другую женщину, у меня их было…

— Хватит! — раздраженно перебил Вик.

— А у тебя есть эмиграционный билет? Должен быть.

— Я — никак, — Вик пожал плечами.

— Через месяц город полностью лишится любых видов энергии, — сказал Тур. — Все остановится и жизнь замрет. — Тур рассмеялся. — С Луны можно будет наблюдать конец Земли.

— У тебя жизнерадостности хоть в долг бери — прет через край! — хмуро бросил Вик и стал пробиваться к выходу.

— Вспомни лозунг древних «После нас хоть потоп!», они оставили нам такое, что и за век не расхлебаешь! — в спину Вика ударил здоровый жизнерадостный хохот.

«Вот и все, — думал Вик, — никаких проблем, все быстро разрешилось. Вот и все, только почему-то хочется спуститься вниз, в подвал, на самый нижний уровень, чтобы рвануть это здание, а с ним и весь город, черт побери!»

Вик молча прошел к себе в кабинет, на столе ждали последние бумаги. Вик поднял желтую карточку, на которой отмечался уровень радиации в городе и прилегающем к нему районе. Быстро глянув, он отбросил ее в мусорную корзину — что толку в этих показаниях, если Цензор из отдела массовости и передач уже год занижает в три раза те цифры, которые он ему передает. Не посмотрев остальные бумаги, он сгреб всю шуршащую кучу и выкинул вслед за желтой карточкой.

Вик механически, словно находился в глубоком трансе, набрал основной код Электронного мозга, огромного компьютерного центра, объединяющего всю систему информации и приказов их дома, подключенного к центрам других городов. Мозг, окруженный огромной сетью принимающих, передающих, фильтрующих и исполняющих команду компьютеров, обслуживаемых привилегированной и молчаливой кастой операторов, которые часто любили повторять:

— Признак цивилизации — это наш Мозг.

Визор был отключен, но из динамика донесся живой голос:

— Пост 08-148.

— Отдел прекращает работу, передайте информацию дальше и по бригадам.

— У нас уже введена программа ликвидации, — ответил голос и отключился.

Внезапно зазвонил городской Визор. Вик досадливо поморщился, решив что это Клара со своими скандалами. Вик нажал клавишу, на экране появилось лицо — блин утреннего толстяка, с которым Вик, познакомившись, обменялся номерами.

— Ты знаешь, что это за плесень? — сразу заговорил толстяк. — Новый грибок, причем, — толстяк поднял палец, — он нашел новый способ добывать себе пищу, он поглощает кислород! — торжественно объявил толстяк. Если природа уже не может его выделить с помощью своих растений, она придумает такие, которые будут поглощать. Это новый виток на спирали общей цивилизации. Развивается грибок медленно и я еще не знаю пределы его роста. Будь спокоен, скоро он появится везде — тебе надо что-то сделать, чтобы не дать ему расти.

— Спасибо, Бленд, — перебил Вик разговорчивого толстяка, поймав паузу, — но наш отдел больше не существует, смотри новости.

Чтобы избежать вопросов, Вик поспешно отключился.

«Итак, — подумал он, — история человечества на Земле подходит к завершающему концу. Катастрофа ускорила освоение космоса, гений человека безграничен, даже китайцы, перед тем как покинуть Пекин, заявили, что скорость Эйнштейна для них не предел. Небольшая часть счастливчиков останется на старых базах и колониях Луны и Марса, будет наблюдать за Землей, ждать, иногда посещать с целью мародерских проникновений брошенные города в поисках материалов и инструментов. Остальные, остальные — это большинство, что их ждет в великих звездных одиссеях? Где они — райские острова с вечной жизнью?! Говорят, раньше они были на Земле… Раньше…, а теперь новые поиски земли обетованной».

* * *

Вик отошел от холста, сложил краски — картина его еще не была завершена, рисование для него являлось увлечением, многие знакомые в шутку называли его ретрохудожником.

На полотне был изображен залитый ярким солнцем живой, зеленый луг. Голубой чертой горизонта даль окаймляла лес, взбегая вверх и вниз по крутым холмам. В центре картины почему-то с неба падало хрустальное полотно водопада, окруженное сияющим нимбом радужных брызг.

Вик закрыл глаза: «Это было когда-то, слишком давно, а может, и ничего не было… Детство в зрелом возрасте, оно превращается в миф, кажется, что его не было вовсе. Смешно и грустно, грустно и смешно, у моего отца когда-то было ранчо, я видел такой яркий, заливной луг. Речка, тихая ленивая речка, спящая зимой под ледяным панцирем, отец рассказывал, что в ней когда-то он ловил рыбу — удивительно, смешно и грустно… Прохладный темный лес, он еще дарил ягоды и грибы, после обработки их можно было есть. Я носился по темным лесным тропинкам с воинственными криками древних индейцев, нанеся на лицо черную мамину тушь. Там, в лесу, было небольшое озеро, на котором он построил неловкий и неустойчивый плот, на нем он превращался в отважного путешественника, пересекающего моря и открывающего дикие земли. Это было слишком давно, чтобы оставаться правдой — романтизированная, сладкая история человечества, он застал начало его конца. Если я закрою глаза, то до сих пор вижу свою волшебную поляну, посреди которой стоит старый замшелый пень — таких толстых гигантов-деревьев он никогда не видел, остался только пень. Теперь нет ни той поляны, ни того пня — катастрофа в Тэнесси превратила все в пустыню.

Рыжая Стрелка — ему понадобилась целый год, чтоб приручить белку. Каждый день он подносил к дереву сладости, ореховое печенье, шоколад, конфеты, пока однажды не почувствовал прикосновение пушистого хвоста к лицу. Привыкнув к Вику, рыжий товарищ часто восседал у него на плече во время прогулок Вика по лесу».

«Я все помню, я все слишком хорошо помню… Старое ранчо, запах конюшни, напоминающий о лошадях, седлах, стременах, ветре, бьющем в лицо и треплющем волосы. Старый мостик со скрипящими половицами, запахи цветущих трав и радостные крики жизни».

Теперь многое изменилось, многое, если не все. Остались одни болезненные воспоминания, если бы можно было вывернуть, прооперировать душу, чтобы искоренить эти глупые закоулки памяти, разгладить ненужные теперь извилины в черепе, чтобы лишиться этих бессмысленных желаний, вернуть все обратно. Поздно… поздно… Все осталось в далеком прошлом, превратившемся в миф, в закат золотого века.

Дверь мастерской со стуком распахнулась.

* * *

В комнату походкой локомотива, сметающего все на своем пути, стремительно вошла Клара.

— Мы улетаем! — победно заявила она, смерив Вика не терпящим возражений взглядом. — Звонил Люк, он сказал, что мы полетим на его корабле, билеты он привезет сам. У Цеткиных сегодня вечеринка.

— Куда? Вечеринка? Куда летим?

— Не знаю, разве это так важно? Люк скоро приедет, спросишь у него. Он сказал, что старт через четыре дня, так что готовься.

— К чему?

— К полету, — Клара остановилась напротив картины, в уголках рта появились жесткие складки. — Это все, на что ты способен, — пробормотала она. — Рисуешь всякую чепуху — мечты, мечты…, — она вздохнула. — Не расстраивайся, может быть там, — она указала зеленым ногтем на потолок, — ты найдешь настоящие, а не выдуманные пейзажи, картины с оранжевым небом и лиловыми полями, — Клара рассмеялась. — А здесь, мой милый Вик, — она похлопала мужа по плечу, — этого уже нет и не будет никогда, ты ведь сам это понимаешь. Да-а, полет займет, Люк говорил, около сорока лет, может, тебе повезет и ты доживешь до посадки.

— Ты думаешь, эти сорок лет на борту Ковчега, они будут лучше, чем здесь?!

— Уверена, — твердо ответила Клара.

Вик не спешил отступать, хоть и знал, что отступление будет неизбежным: Клара никогда не меняла своих взглядов и убеждений — то, что она решала, превращалось в закон, а затем и в догму.

— Представь — тесные комнатки-каюты для семей, несвежий воздух…

— Точно такой, как и здесь.

— …синтетическая еда, однообразная, на корабль не возьмешь сотни километров подземных полей, вода после тысячной очистки…

Клара фыркнула:

— Не говори мне, что здесь тебе живется лучше, там ведь все рассчитано для глубоких полетов в космос.

— Здесь мне лучше, кроме того это будет не полетом, а межзвездным дрейфом, нет никакой гарантии, что колонистам Ковчега повезет у первой же звезды.

— Конечно нет, ты всегда отрицал борьбу и презирал любые соревнования, тебе лучше остаться здесь и заживо сгнивать. О, не делай таких глаз, ты все еще не можешь поверить, что твоя планета мертва, это уже продукт издержки нашей цивилизации, мы взяли от нее все, что хотели, а теперь ничем не поможешь. Ничем! Хватит! И оставь свои глупости!

— Ты не понимаешь меня — это мой дом, другого мне не надо!

— Перестань! — Клара стремительно выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.

* * *

Что есть наш дом? Дом? Человек считает своим домом ветки шалаша, натянутую, сшитую из шкур, деревянную, каменную, железную, бетонную крышу над головой и такие же четыре стены вокруг, постройку, в которой он живет. Улицу, на которой стоит его дом рядом с домами дружелюбных и злых соседей, поселок, город, в котором проходит большая часть его жизни и при встрече со знакомым переулком или тупичком человек радостно улыбается, шепотом разговаривает сам с собой и с тенистой аллеей, которая росла вместе с ним, пожимает грустно плечами. Такова жизнь, человек замечает, что вместе с ним стареют дома, осыпается штукатурка, стены бороздят трещины, морщины, а то старое дерево вдруг рухнуло после вчерашнего сильного ветра — оказалось, что оно давно сгнило. Дом — жизнь. Дом — Родина, земля, на которой стоит твой дом и дома друзей и соседей, входящих в общее понятие «народ», который живет вокруг тебя и вместе с тобой, который хранит твою и общую память, историю тех, кто жил здесь до тебя и был связан с этой землей. И, наконец, вот оно — самое главное. Дом — эта наша память-Земля, она хранит все, эта наша маленькая голубая планета.

С детским восторгом неожиданности умиления и наивности мы готовы часами рассматривать ее из космоса, борясь с искушением взять и потрогать этот мячик, окруженный атмосферной дымкой, покачать его, прижать к груди, словно что-то теплое и живое, может, это и есть наше сердце? Гордимся — смотрите, вот она какая, единственная и неповторимая, самая прекрасная во всей необъятной Вселенной, наша мать, наша колыбель, вскормившая нас и позволившая вырасти такими, какие мы сейчас есть. Может так оно и должно случиться? Может так оно и должно быть? Растем и многим эта колыбель начинает казаться маленькой и ненужной, нужно новое пространство, хочется других миров, других расстояний, мы выросли из этого дома, он перестал быть домом, пришло новое понятие дома.

Домом должна стать Вселенная — так можно покорить и исследовать бесконечность, побывать возле миллионов солнц, обработать миллионы планет. Это невообразимо бесконечное пространство, пронзенное огнями далеких звезд, прошитое облаками туманностей и скроенное хвостами комет и ожерельями метеоритных поясов превращается в новый дом человека.

Дом длинною в бесконечность.

* * *

С Люком Вик познакомился во время учебы в университете, правда, учились они на разных потоках, но их подружки знали друг друга и вроде бы считались какими-то далекими родственницами: они и свели их на одной из вечеринок.

Высокий и худой, похожий на пустынный саксаул, Люк обладал замкнутым, ненастырным характером, что особенно оценил Вик, и немногословным речевым аппаратом, но сейчас с ним произошли необратимые перемены, превратив его в возбужденного, лихорадочно рыскающего руками по сторонам человека.

— Вик, ты далеко не маленький ребенок, чтобы тебе объяснять, ты сам все прекрасно понимаешь. Город встал, скоро он полностью лишится энергии, люди оставляют его. Ты останешься один в компании жутких мутантов — говорят, у них появился какой-то культ Темного, требующий человеческих жертвоприношений — тебя, старого осла, поймают и сварят живьем! — Люк дребезжаще рассмеялся, довольный своим юмором, его смех — это грохот подземного поезда.

Вик задумчиво улыбнулся:

— Куда вы летите?

— Курс на созвездие Стрельца.

— Далековато это, не похоже на сорок лет.

— Кто тебе сказал?

— Клара.

Снова лязг подземных вагонов:

— Сто сорок шесть.

— Теперь — похоже, — Вик приготовил два коктейля и протянул высокий, холодный бокал Люку.

— Спасибо, — поблагодарил Люк, он пригубил белый ледяной напиток и вздохнул: — Я никогда не научусь готовить этот «Ледяной айсберг», ты мне нужен на корабле в качестве стюарта.

Вик усмехнулся:

— Сколько тебе лет?

— Возраст настоящего мужчины, — Люк подмигнул. — Тридцать восемь — кстати, вместе с нами улетает Кабинет Главного Координатора.

— Хорошая новость! Зачем они нужны?

Люк проигнорировал иронию:

— После кризиса кабинета Экологов правительства больше нет, все мегаполисы объявили о своей самостоятельности.

— Меня мутит от политики.

— У нас будут соседи, параллельным курсом идет межзвездный комплекс. Москва.

— Я давно знал, что мы не покидаем землю, а позорно бежим.

— Это не было секретом, — Люк протянул пустой бокал.

— Повторить?

— С удовольствием, эх-эх, — Люк потянулся, расправляя плечи.

Вик отошел к стойке бара, принялся химичить над секретом «Ледяного айсберга», продолжая разговор:

— Сейчас уровень жизни сократился почти вдвое и средний процент составляет шестьдесят лет, несмотря на нашу помпезную медицину.

— Ну и что?

— В полете твои шансы падают до пятидесяти.

— Облучение?

— Да — представь, какие у вас будут проблемы с рождаемостью и с детьми, и с их наследственностью. На ваших кораблях будет еще хуже, чем сейчас на сабобзах-окраинах крупных мегаполисов. У твоих правнуков шансы долететь до желанной планеты тоже очень невелики — до первой крупной катастрофы.

— Ковчег, это десяток отдельных модулей, — перебил Люк. — Ладно, Вик, ты всегда был пессимистом — хватит пугать, все будет не так мрачно, как ты расписываешь, мы сохраним наших детей и род человеческий: для этого есть стазис-камеры.

— На всех не хватит.

— На всех — не обязательно, лет через десять и ты, и я уйдем в стазис-камеры и проснемся уже на финише свежими, здоровыми и отдохнувшими. Где там твой коктейль?

— Несу. Просто я считаю, что мы бежим от самих себя, мы умерли вместе с этой планетой, — Вик протянул Люку новую порцию, — Держи.

— Ты стал исповедовать религию Чужих?

— Нет, просто я не хочу оставлять Землю, я не могу тебе объяснить причин, я сам не понимаю до конца, что меня удерживает, но как капитан на корабле, я должен быть вместе с ней до конца, я ее человек, я должен видеть ее в последний час и принять ее в этот час.

— Вик, перестань меня разыгрывать, мы найдем такую планету, не понравится, найдем другую.

— Такую не найдем.

— Найдем похожую.

— И похожую не найдем. У нас тоже агония, мы стремимся продлить свою жизнь за счет звезд, но не замечаем, как отрезали себе сами свои корни здесь.

— Ха, найдем другие, Вселенная пронизана жизнью, она не похожа на пустыню, это тоже живой организм.

— Новая теория космогонии?

— Нет — старая.

— Люк, ты сам боишься сознаться себе.

— В чем?

— Все эти полеты…Они придуманы вами только для самоуспокоения, а на самом деле это просто авантюра — вы, никуда не долетев, вымрете в этих коробках.

— Хорошо, — Люк поставил пустой бокал и медленно поднялся из кресла. — Да, да, да. Да! Я вижу, Вик, мы просто с тобой разные люди и на одну проблему смотрим под разными углами, от этого все путается, ты видишь одно, я вижу и понимаю другое, — Люк рубил словами с таким ощущением, словно он их извлекал из воздуха, топором отделяя друг от друга. — Может, все будет и так, как ты тут каркаешь, но я не привык просто ждать, терпеливо ждать начала Апокалипсиса. Я и другие, похожие на меня — мы бойцы, мы не будем ждать и хныкать — все пропало, это конец, аллилуйя! Конец — это тоже начало. Ты иди своим путем вместе с мутантами, безумцами, Чужими и Темными, а мы полетим своим путем!

— Неся блага цивилизации на другие миры, чтобы и с ними тоже покончить?

— Мир, он не такой пасторальный, как ты рисуешь, он привык, чтобы с ним боролись, он сам вызывает на борьбу. Согласен, здесь мы наломали дров, но на ошибках учатся, это не значит, что на другой Земле повторится то же самое. Человек появился не просто так, он был нужен Земле — твоя ошибка, что ты не веришь в это. Мы будем продолжать бороться, чтобы жить, жить и продолжать бороться, без всяких сантиментов, всхлипываний и стонов об утраченном — зеленая травка и голубое небо! Ну что же — мы росли, мы развивались.

— Но почему ты считаешь, что именно этот путь правилен?!

— Главное, что ты считаешь по-другому, люди никогда не шли проторенными дорогами, из упрямства и гордости они всегда шли напролом нехожеными тропами, — Люк хлопнул Вика по плечу: — Ладно, что мы с тобой завелись, оставим споры на время полета, это все философия, Вик?! Отними у человека все его блага и достижения, увидишь, как он взвоет и тут же потребует все обратно — мы привыкли, иначе мы не можем. Пришло время покинуть нашу старушку, а дом… Кто сказал, что это наш дом? Это только чрево, которое мы, наконец, должны покинуть, чтоб выйти в настоящий мир-дом. Мы покидаем ее без сожаления, мы родились для того, чтобы покорять звезды — к этому нас вели тысячелетия и, как ты говоришь, прогресс. Не знаю, Вик, что тебя пугает? Разве я не прав? Скажи мне, скажи!

Вик тоже поднялся, ему надоела сухая длинная палка-Люк, нависшая над ним.

— Что сказать? Ты веришь в одно, я верю в другое, не знаю, может, я не прав, хотя, Люк, я чувствую себя правым. Я всегда считал, что удел человека не природу подгонять под себя, а себя — под природу, он должен расти в гармонии со всем миром. Среди звезд вспомни профессора Месмера — он говорил, что человеку стоит только захотеть и он сможет путешествовать среди звезд без ракет.

Люк резко и грубо рассмеялся:

— Бред! Если бы я не знал тебя так долго, я подумал бы, что ты сошел с ума!

— А так что думаешь?

Они долго и пристально смотрели друг на друга.

— Ты летишь с нами? Нам нужны такие люди.

Вик молчал, он подумал, что такие, как он, найдутся среди экипажа. Затянувшееся молчание стало больше походить на прощание. Люк без слов протянул руку.

— Вылет перенесли на сутки вперед, — напомнил он и поспешил уйти.

* * *

Одинокий, тоскливый вой донесся с крыши покинутого небоскреба. Вик, вздрогнув, оглянулся — на крыше мелькнуло бесформенное белое пятно. Через секунду вой повторился — долгий, жалобный и вместе с тем зловещий.

«Земля останется в руках диких мутантов, своих новых хозяев», — с тоской подумал Вик. Он еще не сталкивался с ними, но знал, что целые колонии мутантов обложили покинутые и полуразрушенные окраины города, а теперь их вой можно было услышать почти в центре. Полиция перестала существовать — охранять и поддерживать хотя бы видимый порядок желающих не было.

Мусорный ветер гулял по городу, таская по улицам ворох старых шуршащих и шепчущихся друг с другом бумаг, весело звенящих на тротуарах пустых бутылок и банок. Мусорный ветер забивал всем этим проемы подъездов, проходы улиц, он шелестел, звенел, гудел и свистел, словно толпа панков-анархистов, собравшихся на пиршество в честь погребения усопшего мира.

Вик медленно гулял по центру улицы с таким ощущением, словно совершал последнюю прощальную прогулку.

«Быть или не быть? Остаться или улететь!» — думал он. Клара была настроена решительно и не собиралась оставаться вместе с ним здесь. Вик тут же услышал ее раздраженный и нервный голос: «Я еще не настолько сошла с ума, чтобы думать — лететь или нет». Но там, на корабле — что будет с ними? Интуиция подсказывала Вику, что там может быть еще хуже. Он не мог выносить замкнутых, тесных пространств, они поглощали его, растворяли, там он переставал быть самим собой, но такие, как Клара или Люк, они были более приспособлены к новым переменам. Клара, она ненавидела открытые пространства, а теперь и вовсе перестала выходить на улицу с тех пор, как у них пропал новенький автомобиль. На улицах все чаще встречались брошенные, разбитые машины, разбитые витрины пустых магазинов, переломанная, выброшенная из окон мебель — люди отмечали свой отъезд.

Вик прислушался — где-то на углу улицы ревели мотоциклы, скрытые разграбленным магазином, их шум увеличивался. Вик поспешил сойти в сторону и скрыться в полутьме подъезда. На дорогу выскочил пестрый размалеванный отряд мотоциклистов — бесшабашная и безумная молодежь, которой все было нипочем.

«Они-то точно остаются! — ироничная улыбка появилась в уголках губ Вика. — Праздник жизни для них только начинается — полная свобода, когда ничего уже не надо создавать, весь кайф в разрушении, пир во время чумы. Только теперь осуществляется пословица древних римлян — после нас хоть потоп». Мотоциклисты, одетые в странные черные одежды, похожие на костюмы древних воинов, приготовившихся к битве, проносились с веселыми криками и ревом мощных моторов мимо. На раскрашенных шлемах с затемненными, опущенными забралами развивались синтетические плюмажи в виде хвоста из волос и разноцветных перьев. Из мчащегося потока рыцарей вылетела пустая пивная бутылка и упала к ногам Вика, вслед за кавалькадой механизированных всадников помчался, шурша и гремя, мусорный ветер, веселый попутчик грядущего праздника.

Вику стало страшно — что будет с ним, когда он останется один, совсем один с этими тайными обществами, сумасшедшими и деградирующими мутантами?! Он почувствовал себя слабым и больным человеком, который нуждается в заботе и внимании. «Может, действительно лучше со всеми скопом совершим прыжок в звездную пропасть?»

Кампания по эвакуации землян завершалась, оставались последние рейсы. Оставались последние чудаки, еще колеблющиеся и сомневающиеся в правильности выбора.

Вик посмотрел вверх, он стоял на дне глубокого, каменного городского колодца. Там, над собой, он увидел огромные свинцовые облака, навеки застывшие над городом, эти, поднявшиеся каким-то чудом свинцовые скалы — ветер не в силах был их сдвинуть, существовала прочная магнетическая нить между городом и застывшими облаками. Дамоклов меч, угрожающе зависнув, предупреждал, что когда-нибудь настанет такой миг и он сорвется вниз, и погребет под собой жалкие останки вымирающего города. Застывшие облака, они невыносимо давили, заставляя отворачиваться, опускать голову и тогда возникало ощущение катастрофы, если в этот миг поднять голову, то можно будет увидеть (или пока еще кажется), как они уже несутся вниз.

Вик быстро зашагал в обратном направлении домой, иногда перепрыгивая через росшие беспорядочными кучками холмики лилового лишайника. За спиной, вызывая дрожь во всем теле, опять раздался нечеловеческий, полный сумасшедшей тоски вопль. Вик не выдержал и побежал, ужас гнал его вперед, готовый вот-вот вцепиться в позвоночник холодными зубами, настичь и растоптать на плитках тротуара, ткнуть лицом в один из этих лиловых холмиков. Автоматным треском в спину ударил животный, безумный хохот.

Вик бежал…

* * *

— Что сдерживает меня, что?

Вик устало опустился в кресло.

Это нечто оказалось сильнее страха остаться одному. Вик посмотрел на стены в этой комнате, их украшали его картины.

— Память? Детство? Сама планета? Здесь еще остались души моих предков. Мои корни? Загадочное нечто, которое не может позволить ему уйти и все настойчивей шепчет: «Не уходи, не уходи».

Клара бесшумно появилась в комнате, молча остановилась перед Виком, глядя на него с таким выражением, словно готовилась отдать приказ о его расстреле — здесь и сию минуту.

— Ты летишь? — спросила она, почти не разжимая губ.

Вик растерянно улыбнулся, чувствуя, что краснеет и какая у него жалкая и глупая улыбка, его руки впились в подлокотники. Он прожил с Кларой 8 лет и теперь в последние минуты попытался понять, что же их связывало: любовь, интересы, каких он не знал — если их и связывало что-то, то, наверное, это было очень давно, восемь лет назад…

— Нет, — медленно выдавил из себя Вик.

— Тогда прощай.

— Прощай.

Они молча смотрели друг на друга, по-новому воспринимая все то, что у них было, анализируя все то, что еще у них будет, по-новому понимая один одного.

— Ты летишь? — другим голосом спросила Клара.

Вик молча покачал головой.

Они опять долго молча смотрели друг на друга, понимая, что каждый сделал свой выбор и отступать не будет, они расстаются и расстаются навсегда, расставание с небольшой толикой боли и ущерба, все это должно будет быстро пройти.

И все же Вик надеялся, что осталось еще что-то непонятное и недоговоренное, разделившее их прозрачным стеклом, но отчего так вдруг тяжелы стали эти минуты?

— Ты?..

Вик рывком поднялся с кресла:

— Ничего не говори!

Он порывисто обнял жену и быстро поцеловал.

— Теперь — прощай, — прошептал Вик.

— Прощай, — изменившимся голосом ответила Клара.

— Счастливого полета.

— И тебе счастливо! — опустив голову, Клара быстро вышла из комнаты.

Вик медленно опустился в кресло. Откинувшись головой на мягкую спинку, он едва слышно пробормотал:

— Ну — вот и все.

* * *

Вик остался. Зачем? Он не знал, как ответить на такой вопрос — знал только, что должен был остаться здесь, на Земле. Пусть это выглядит сентиментально, но… Вик не жалел. Целую неделю он не вылезал из своей мастерской, его посетило запойное вдохновение и он, не отрываясь, рисовал один за другим пейзажи, в которых преобладали зеленые и голубые краски. Иногда он слышал отдаленные взрывы, автоматные перестрелки, ночные истерические вопли, стараясь не думать о том, что может происходить в городе. «Зато не один!» — рисуя, думал Вик. «Но сегодня впервые пропал свет, останки цивилизации стали быстро разлагаться», — иронизировал Вик.

С наступлением темноты вместе с сумерками в комнату вползали чувства одиночества и страха. Сидя в кресле, Вик в отчаянии кусал губы — он запутался в сетях предательских мыслей, которые, сбившись в кучу, кричали о его ослином упрямстве, глупом ханжеском патриотизме к старушке-Земле, теперь покинутой и больше похожей на заброшенную свалку. Все выглядело романтичным, но бесполезным, от его присутствия ничего не изменится и лучше не станет.

Вик закрыл глаза и прислушался к чувству жалости и страха, растущих у него внутри — неужели с такими чувствами ему придется доживать здесь свой век?!

Вик захохотал, смеялся долго и истерично, пока не стал икать. Он встал и, пройдя в зал, сделал себе особый крепкий коктейль, трясущимися руками быстро выпил и хлопнул пустым стаканом о стенку, затем вернулся к себе в мастерскую. Темнота стала гуще, казалось, что ее можно взять и мять, как глину, руками, придавая ей разные, по большей части кошмарные формы — ничего иного из мрака не вылепишь.

Вик остановился перед темным окном, свинцовый туман осел еще ниже и теперь скрывал от него город, глушил любые звуки.

— Все-таки я прав! — закричал Вик. — Прав, что остался — это будет честно, да — честно! Схватив тяжелый мольберт, он швырнул его в окно. Посыпались осколки стекла, в комнату вползли холодные щупальца свинцовых облаков.

— Прав! — закричал Вик в ночь. — Я с тобой, Земля!

Он закашлялся, готовый выплюнуть изо рта заживо гниющиелегкие. Голова закружилась и, последний раз вдохнув, Вик медленно опустился на пол.

Что-то коснулось его лица. Безобразный лохматый мутант летучей мыши раскачивался на люстре, с любопытством рассматривая лежащего внизу возле окна человека, его искривленное, застывшее в последней судороге лицо. Оно было смешным и забавным — выпученные глаза невидяще смотрели на мутанта.

В это время в городе на окраине что-то взорвалось, огромный лиловый язык неожиданно взметнулся в ночь, на миг завис окровавленным призраком и рухнул вниз, по земле прошла дрожь, люстра раскачалась, а испуганная новая мышь метнулась в разбитое окно — может, ей показалось, что это наконец-то рухнули застывшие каменные облака и древнее проклятие сбылось — нет рода человеческого больше на земле, сам себя искоренил.

Июль 1992 года г. Брест

Часть II

КРЫСИНЫЙ МИР

Чиф осторожно вошел в старый гараж, ведя перед собой мотоцикл. Медленно огляделся, чутко прислушиваясь к любому, самому мельчайшему звуку и шороху. Ничего на заподозрив, смело направился вглубь гаража и вскоре наткнулся на ступени, ведущие вверх. Поставив мотоцикл на ногу, Чиф опустил руки на широкий кожаный пояс, крепко охватывающий его талию. К нему были прикреплены: висящая на левом бедре остро заточенная длинная шпага, на правом из кобуры выглядывала значительная рукоятка револьвера, за спиной в кожаном колчане тускло поблескивали короткие метательные стрелки. Он здорово подготовился к этой опасной экспедиции. Весь во внимании, Чиф осторожно стал подниматься вверх по ступеням. Густо заросшие лиловым мхом ступеньки скрадывали шаги. На верхней глухой площадке не оказалось ничего опасного, не было противного и смрадного запаха слизняков, гнезда призрака и следов мутов. Чиф прокрался к серому оконному проему, наполовину заросшему пурпурными шапками мха, серые блеклые сумерки успели почти полностью поглотить руины бывшего мегаполиса, постепенно медленно и неизбежно исчезающего в пурпурных волнах, под которыми он молча и безропотно разрушался и превращался в прах, в то, из чего некогда был сотворен.

Чиф вернулся к мотоциклу, расстегнул верхнюю гофрированную и жесткую горловину черной куртки и, облегченно вздохнув, растянулся тут же на полу, мечтая выспаться перед новой дорогой, ожидающей его завтра. Это место не пахло опасностью, хотя он вступил в опасную зону, давно брошенную людьми и предоставленную тем, кто шел им на смену.

Планета задыхалась, погибала судорожно, астматически вдыхая то, что некогда было воздухом, опрыскивала себя уже неистребимым ядом дождя, его круговорот давно был нарушен и уже никогда не может быть установлен, и вместе с планетой погибал, не желая сдаваться, человек, продолжая упорно бороться в новом мире, в котором ему же не было места. Он осознавал это и чувствовал, что обречен, но инстинкт выживания был сильнее, эти новые люди теперь слишком отличались от тех далеких предков, которые им оставили такое жестокое наследство. Может, это были уже и не люди.

* * *

Чиф представлял собой новую расу людей, осмелившихся остаться в последнем периоде катастрофы и катаклизмов, бросивших вызов жизни и планете.

Чиф был невысок ростом, но с огромной бочкообразной грудью, которой бы позавидовал любой атлет древности, внутри грудь обладала удивительным аппаратом, отдаленно напомнившем то ли легкие, то ли трахеи сверчка, еще способные добывать из атмосферы, насыщенной любыми ядовитыми газами, жалкие крохи кислорода. На смугло-сером лице гордо выступал, словно океанский лайнер, хищно изогнутый полунос-полуклюв, в разрезе напоминающий по сложности внутренних извилистых ходов нос вымерших степных муфлонов. Узкие серые глаза скрывала прядь черного крыла густых и жестких волос, рассыпанных ниже плеч.

Чиф спал глубоким, ровным сном, его грудь как морская волна, то опадала, то резко взмывала вверх и вместе с тем рука его крепко сжимала эфес шпаги, украшенной красивой, витиеватой гардой. Шпага принадлежала когда-то очень давно, лет двести назад, а может, больше адмиралу звездного крейсера-корабля типа «Ковчег», предназначенного для межзвездной миграции.

…Из-за какой-то поломки корабль с обезумевшими беглецами вынужден был совершить аварийную посадку на Землю. Что происходило на корабле, об этом лучше не думать, безумия и оргии, люди семьями, каютами принимали яд из-за страха вновь встретиться с покинутой Землей. Они не верили уже в свое будущее, приготовились к смерти, заранее зная, что встретит их — безжизненные океаны и реки, кора растрескавшейся и бесплодной земли, разрушенные развалины городов, в которых теперь хозяйничали муты и крысы, лиловые заросли, стремительно покрывающие обжитые места и потребляющие теперь слишком дорогой кислород.

Выжили сильнейшие…

…Ремонт затягивался, да никто и не верил, что «Ковчег» можно было поднять — надежда была на несколько спасательных модулей, с их помощью можно было добраться до Лунной республики или Марсианских колоний, на работе мешали участившиеся стычки с мутами, ужас и страх, навсегда покорившие колонистов-неудачников, лишившие их законов и дисциплины, болезни. Адмирал, собрав сильнейших и согласных попробовать продолжать жить на этой, теперь чужой для людей, планете, прихватив с собой все, что только можно было унести, отправился в страну горных озер…

…В горной долине появилась новая колония. Люди сражались и гибли, приспосабливались, меняя свой облик и свою сущность, чтобы только выжить в новом мире, только планета, ощутившая всю горечь предательства своих выкормленных детей, не хотела больше жить и медленно умирала…

Так гласили легенды и об этом было написано в старом дневнике с приложенной к нему картой, которые Чиф месте с Толстым Доном и Рыжей Кит обнаружили в старой полуобвалившейся пещере, в которое уже давно складывали всякое старье и хлам. Больше всего они заинтересовались маленьким красным крестиком, указывающим местонахождение одного из спасательных модулей.

Через неделю Толстому Дону посчастливилось и он откопал ящик технической документации. Толстый Дон, его голова — дом советов, он сразу объявил Чифу, что если тот и отыщет модуль-ракету, то для него поднять ее — пара пустяков. У друзей появился авантюрный и безумный план — найти старый модуль и добраться на нем хотя бы до Луны, они знали по рассказам Адмирала и по песням семьи, что там должны жить люди, но если их там не окажется, то есть еще Марс, а за ним — бесконечный космос, в котором исчезло племя людей.

— Пройдет не так уж много времени, — обещал Дон, — и на старушке-Земле о присутствии человека будут говорить только скалящиеся по углам пещер черепа с высокой и широкой лобной костью.

Верховный Адмирал — пост старейшины в их маленькой общине, затею Чифа и Дона не одобрил:

— Нет там уже ничего, слишком поздно. Мы остаемся здесь. Я сказал.

Чиф оказался хитрее и упрямее…

* * *

Чиф резко открыл глаза, тело напрягалось, готовое к действию. В проход робко сочился рассвет, но не первые лучи солнца разбудили его совсем недалеко от Чифа — метровая белая крыса изготовилась для прыжка. Крыса прыгнула, Чиф мгновенно выставил перед собой шпагу и наколол красноглазую тварь на клинок, вспоров ей острым лезвием белоснежное брюхо. Отбросив крысу, Чиф отпрыгнул в сторону и повернулся лицом к ступеням. На верхней площадке выжидающе замерла вторая огромная крыса, принюхиваясь и поводя беленькой мордочкой, она косилась в сторону бьющейся в конвульсиях подруги. Чиф взмахнул шпагой и крыса, отпрыгнув, скрылась в темном углу площадки. Чиф с отвращением посмотрел на мертвое чудовище. Верхняя губа крысы задралась в предсмертной злорадной усмешке, обнажив два острых передних клыка, похожих на пару отточенных ножей. Чиф яростно пнул мертвое тело — еще мгновение и он мог бы никогда не проснуться.

Чиф, расстегнув карман куртки, достал горсть сухих галет и старый измятый листок-карту. Тщательно и долго разжевывая свой скудный завтрак, он изучал карту.

За стеной гаража бежала некогда широкая, а теперь скрытая пурпурным покрывалом дорога, она должна была вывести его к мосту, если он еще сохранился.

Чиф мчался вперед по темным проблескам некогда широкой улицы, огибая лиловые пятна, торчащие над ними руины, стараясь близко не прижиматься к облезлым развалинам домов, следящих за ним слепыми глазами темных оконных провалов, кричащих ему вслед немыми ртами балконных ниш. Один раз Чифу показалось, что он увидел что-то непонятное в одном из таких провалов с явными признаками жизни, но быстро промчался мимо, не испытывая желания разузнать, что это было.

Покидая семью, возбужденный идеей спасения останков человечества, он вдруг с испугом подумал — а что, если ничего не получится и тысячу раз прав будет Адмирал, посмеявшийся над найденным дневником с картой, сказав, что все это сказки древних, нет никакой ракеты — спасательного модуля, люди никогда не летали к звездам, сомнительно, что они строили города, превратившиеся в лиловые руины, есть только их семья и больше никого, так было всегда.

— Не слишком ли я самоуверен? — спросил себя Чиф и, увеличив скорость, попытался отогнать страх. — Что такое страх? Может, это отчаяние, порожденное непонятными и неизвестными обстоятельствами? Страх, превратившийся в неразрывную, пеструю ленту перед глазами. Город, — с благоговением пробормотал под шлемом Чиф.

Он верил, ему хотелось верить, что некогда люди обитали здесь, тогда они были сильны и могущественны и вполне могли полететь к звездам. В песнях поется о ночном глазе — Луне, прекрасной девушке Луне, превращенной в небесного скитальца, подружку своей старшей сестры — Земли. Говорят, что на ней тоже есть семьи людей…

Чиф заскрипел зубами, он почувствовал лютую ненависть к тем, кто жил раньше, он и его семья совсем другие, у нас нет родства и не может быть.

— Глупцы! — Чиф чуть не сплюнул в свой шлем.

Его дед любил рассказывать забавные истории о том, что раньше люди не боялись купаться в озерах, ловили в них съедобную рыбу. Что это — рыба? Дед рисовал ему что-то непонятное, вытянутое в длину и говорил, что по цвету она напоминает сумеречного вирля. Чиф смеялся, потому что дед сам никогда не видел рыбу и не знал, что это такое — древние, теперь их все чаще называют ушельцами, это знали и поэтому их ненавидят. Деревья раньше были почему-то высокие, с зелеными листьями — говорят, хотя это и смешно, они выделяли кислород. В это тяжело было поверить, но в семье еще сохранились пять микрофильмов, их бережно хранит Адмирал, только в большие праздники он устраивает их показ. Странный мир, волшебство и сказка, когда смотришь эти фильмы. Сам показ — великий ритуал. Невозможно поверить, что все это было на Земле, эти странные леса — так называются большие скопления зеленых деревьев, океан, живший в нем огромный зверь-великан, со смешным маленьким названием — кит. Неужели все это было? Невозможно поверить, невозможно описать словами то, что видишь — мир похожий на мокрый отпечаток копыта Единорога, непонятный и невидимый.

Больше ничего подобного не сохранилось и, как это не покажется странным, но уничтожали все сами люди — для этого не потребовалось ни войн, ни столкновений с блуждающей кометой.

И все-таки — как они жили, эти ушельцы, в старом мире? Чиф мечтательно улыбнулся, совсем позабыв, где он и куда едет. Дорога вела прямо и никуда не надо было поворачивать.

«Если я найду ракету, мы обязательно вырвемся из этой гниющей могилы и, кто знает, кого и что мы еще увидим. Колония, несмотря на все старания многих поколений Верховных Адмиралов, все-таки вымирала, а разве хочется умирать, когда где-то еще, может быть, совсем рядом живут потомки этих ненавистных Ушельцев, такие же или чуть-чуть другие, уже забывшие о своей прародине, живут и боятся жить. Луна? Она совсем рядом, не может быть, чтобы там не было колонии, не было семьи. Марс! Верховный Адмирал знает древнюю песню про первого Рашена и Америкена, добравшихся до этой планеты, может, она уже несколько веков является новой родиной…»

Чиф резко затормозил, чуть не вылетев из седла — прямо перед ним на дороге лежал огромный, перегораживающий дорогу слизняк, с десяток белых крыс с остервенением терзали мертвое тело. Три крысы, помаргивая красными глазками, с интересом посматривали в сторону мотоциклиста — они и не думали убегать и уступать дорогу с добытой в бою добычей.

«Ну вот! — с иронией и страхом пронеслось в голове Чифа. — Появились новые хозяева на Земле». И тут же страх сменился яростью. Чиф страшно закричал — полностью выжимая газ и отпуская сцепление, он выдернул из ножен шпагу и послал мотоцикл вперед. Крысы прыгнули ему навстречу. Хватило двух взмахов шпаги и резкого удара передним колесом, чтобы на грани падения перелететь через слизняка, оставив позади три дергающихся белых тела, измазанных кровью.

Ветер снова пел песню странствий, а Чиф с удивлением смотрел на разодранный рукав куртки, а на левом плече был вырван целый кусок кожи и рваные края весело что-то бормотали ветру о схватке на дороге. Чиф, не оборачиваясь, гнал машину вперед, выжимая из нее все силы, словно за его спиной мчались адовы исчадия, вот-вот готовые догнать, смять и перемолоть свою жертву страшными зубами.

«Выбора нет — или мы, или они. Крысы гораздо приспособленнее, чем человек, сильнее и давно считают себя нашими врагами: раньше в них не было такой отчаянной готовности сражаться с человеком, с каждым годом их все больше и больше, города принадлежат им, они становятся хозяевами жизни на Земле. Эти городские, они крупнее, чем те, которые обитают в горах. Крысы. Крысиный мир!»

Все в Чифе дрожало от гнева и, не выдержав, он закричал:

— Я найду ее! Слышите!

Если бы Чиф снял шлем, то услышал бы совсем рядом ответный вой дикого мута.

* * *

Чиф остановился перед мостом. За спиной в лиловой дымке лишайника остался город. Огромный, покрытый ржавчиной железнодорожный мост был перекинут через некогда широкую, а теперь обмелевшую узенькую речушку с изъеденными темными оврагами берегами, с покрытыми белыми кляксами застывшей пены пляжами. За рыжим мостом простиралась серая мертвая степь, запорошенная серой перхотью — прахом лесов, хранившая вечное безмолвие. Дорога, перебегая через мост, отчаянно ныряла в степь, навсегда исчезая в ней, как в могиле, но такой пейзаж был более привычен Чифу. Он медлил трогаться вперед, ему совсем не хотелось этого делать, потому что прямо перед ним разыгралась целая драма, застыв в кровавой судороге.

Неизвестно по каким причинам, но на мосту столкнулись муты и крысы. Пять изуродованных страшных тел мутов, а вокруг них восемь трупов белых крыс. На мутов жутко было смотреть — во что превратили их крысы, такой смерти Чиф не пожелал бы никому! Теперь он сам увидел, что с ним будет, если он не сможет уйти от крыс.

Три огромные ручищи ближнего мута все еще смыкались на переломанном теле крысы и Чиф готов был поклясться, что это случилось не более часа назад.

Чиф с тоской посмотрел вперед — розовое солнце, наконец, прорвалось через свинцовые тучи и серая степь впереди показалась желаннее и безопаснее оставленного позади города и этого треклятого моста со сценой кровавой бойни: кроме пылевых червей в ней никого не было, разве что эти крысы.

Чиф медленно тронулся, объезжая изуродованные тела мутов и специально наезжая на задушенные тела крыс. Железный мост, словно живой, задрожал и завибрировал — когда Чиф с опаской въехал на него, ржавые пузыри звонко лопались под шипами шин. Солнце ярко блестело на черном шлеме Чифа — дожно быть таким же огнем горели под забралом его глаза.

Он тихо застонал от отчаяния и выхватил шпагу, когда увидел вынырнувшие из тонкой завесы пыли, пропыленные бурые спины крыс. Сквозь рев мотоцикла и вибрирование моста было слышно, как звякают о метал их когти. Их оказалось не так много, чтобы остановить Чифа, но ему опять пришлось пробиваться с боем.

Под шлем пробивался яростный писк, крысы прыгали на Чифа и ему казалось, что в их глазах-бусинках застывшей алой капелькой, похожей на ранку, бьется невиданный до сих пор разум, разум крыс. Они прыгали и тут же отлетали прочь, сраженные шпагой, перемолотые и раскатанные шинами колес. Слышался звонкий хруст переломанных хребтов за спиной Чифа. «Просто повезло — в последний или в очередной раз?!» — гадал он.

Он жутко смеялся, вырвавшись целым и невредимым в открытую серую степь, она тут же накрыла его своим серым облаком, только в куртке стало больше рваных дыр. Мотоцикл бросало и метало по сторонам — серая пустыня гасила скорость, заставляла вязнуть в себе мотоцикл. Где-то там впереди должен быть космопорт или его остатки. Чиф запрокинул голову: еще день или уже вечер — непонятно. Чиф откашлялся и запел:

Ночь Чиф провел на дне оврага. Сон приходил урывками, вперемешку с кошмарами. Проснувшись утром, он понял, что так толком и не отдохнул. Перед глазами, стоило только их закрыть, начинали беспорядочно мельтешить красноглазые белые крысы…

Стиснув зубы, молчаливый и сосредоточенный Чиф вел мотоцикл. Позади тонким шлейфом вилась серая пыль, тут же заметая следы. Впереди ровным сплошным горизонтом до бесконечности простиралась обескровленная серая пустыня. Здесь совсем ничего не росло, ни ржавки, ни лиловой пыльцы, ничто не могло привиться. Серая обезличенная пустыня — мрачная и одинокая. Сегодня ветра не было и она просматривалась до ровной глади горизонта, изредка ее поверхность вспучивалась невысокими холмами или расходилась трещинами замаскированных оврагов и руслами пересохших речек.

Небо тоже за ночь очистилось и умылось, блестело редкой, ослепительной синевой в лучах жаркого солнца — плохой признак, к вечеру могут задуть пылевики! Бескрайнее, иссушенное, перемолотое пространство. Казалось, что в нем замерло время, а мир превратился в абстрактную сюрреальность, которую так любил рисовать Сальвадор Дали. Эта серая пустыня, просто другая вселенная, где материя умерла, оставив серый прах, а время, тягучее и вязкое, еще не обратилось в вечность. Попробуй упади и никогда не отмыться от прилипших комочков праха мертвой материи.

Сегодня вечером Чиф должен был добраться до космопорта…

— Адмирал, а что такое «космопорт»?

— Место, где стоят звездные корабли.

— Адмирал, я знаю где находится могила звездного крейсера, а недалеко от него ангар со спасательным модулем.

— Я уже раньше говорил — нет.

— Но если он там есть, можно попытаться покинуть эту проклятую планету.

— Нет.

— Мне нужен твой мотоцикл, Толстому Дену удалось его починить. Он сказал, что энергии как раз хватит, чтобы только добраться до места.

— Я оторву ему голову, чтобы не трогал то, о чем не просят. Мотоцикл нужен семье, нет!

— Но…

— Успокойся, Чиф! Я сказал нет.

— Я…

— Зачем тебе это? Ты живешь на своей родной планете, какой бы она ни была — приспосабливайся, но не сдавайся, тогда ты выживешь. Наши прадеды, оставшись здесь, решили все за нас.

— Но в дневнике написано, что вместе с Адмиралом ушли не все, часть осталась в космопорте.

— Я читал этот дневник, там также было написано, что в это время в космопорте свирепствовала эпидемия. Они погибли, а может — завершили ремонт и улетели, — Адмирал положил руку на плечо сыну: — В любом случае, сын мой, это всего лишь красивая легенда, Земля всегда была такой, какой она есть.

— Но кто строил города, у нас есть фильмы, мотоцикл и та сломанная машина, куча других непонятных вещей.

— Это были ушельцы, у них был свой мир, они похожи на нас, но это не значит, что мы — это они. Забудь об этом, сынок, мы должны жить только на этой планете…, — доносится откуда-то издалека голос Адмирала, вождя, старейшины.

Чиф успехается:

— Нет, отец, ты не прав, настоящие Адмиралы давно покинули эту планету. Я не верю этой планете, а ты веришь, что эта пустыня может ожить. Толстый Дон говорит, что есть другие миры, он вычитал, что горящие в небе звезды — это такие же солнца, только они дальше нашего и значительно ярче. Поздно, отец, — шепчет Чиф. — Слишком поздно, мне хочется верить в другое, это тоже не легкий путь. Наше время отсчитывает последние года, я чувствую, что этот мир скоро завоюют крысы.

Чиф слышит упрямый смех Адмирала, он упрямо мотает головой, пытаясь выгнать из нее давно решенный и законченный спор, но память упорно навязывает его, предлагает продолжить, но с кем?

Чиф прищурился — на горизонте появились легкие рваные облачка. Неужели пылевик, но ветра совсем нет?!

Легкая пылевая волна быстро надвигалась и вскоре Чиф узнал, что это такое.

* * *

— Крысы! — Чиф не мог даже представить такое количество крыс, заполнивших всю степь от края до края: серо-белое море кипящих голов с алыми бусинками глаз.

Они бежали. «…Откуда, какие пустыни они оставили за собой, мигрируя на юг, словно вымершие муравьи-кочевники или саранча, оставляющие за собой лишенные жизни пространства. Кто мог подумать, что именно таким будет конец мира — в этом кровожадном, визжащем, колыхающемся крысином море, затопившем весь мир, бегущем только вперед, туда, куда ведет их вожак, не останавливающимся ни перед какими преградами».

Чиф резко развернулся влево. Пока они еще далеко, он хотел попытаться обогнуть их с краю, ведь где-то эта лавина должна кончаться. Бежать обратно впереди крыс и в конце-концов оказаться разорванным и съеденным, подобно слизняку в городе?! Неужели он затеял эту рискованную экспедицию только для того, чтобы попасть под ножи зубов этих тварей?!

— Нет, нет! — быстро прошептал Чиф, стараясь выжать из мотоцикла все силы.

Чиф чувствовал, как холодный пот страха льется под курткой по спине, по лицу, заливая глаза, волосы на затылке поднялись дыбом.

Впереди он увидел невысокий холм, а на нем, подобно старому гнилому зубу, вылизанный ветром скалистый утес. «Успеть уйти, успеть спастись!» — застучали мысли в голове, но с отчаянием Чиф увидел, как из-за холма наперерез ему вылился маленький ручеек грязно-белых крыс.

В эту минуту лицо Чифа исказила гримаса ужаса и ярости, он обнажил свою шпагу. Теперь Чиф был похож на древнего рыцаря, вступившего в битву с неистребимым воинством хаоса.

— Посмотрим, кто кого! — сквозь зубы просвистел Чиф.

Чиф, подняв переднее колесо, въехал в полноводную крысиную речку. Мотоцикл прыгнул на серые спины, давя в какофонии визга новую расу хозяев планеты. Чиф мрачно улыбался, продолжаю рубить и рубить кипевшую вокруг него крысиную массу, метровые крысы прыгали ему на грудь, спину, яростно визжа рвали в лохмотья куртку и плоть.

Холм был уже недалеко.

Живая река кипела, грызла, визжала, не давая никакого шанса проехать и мотоцикл, подобно верному, смертельно усталому коню, с истрепанными и разорванными острыми клыками покрышками, с кровавыми полосами, забрызганным алыми кляксами передним щитком вдруг вздрогнул, захлебнулся в последнем яростном вое и пал. Чиф выпрыгнул вперед — до холма с указующим перстом оставалось совсем немного. В левую руку с готовностью прыгнул револьвер, начавший тут же изрыгать пламя, расколов и разбив на осколки визгливую ноту, висящую над крысиным морем… до тех пор, пока не кончились патроны. Опять засверкала шпага, рубя хвосты, морды, лапы низвергающихся сплошным потоком крыс. Чиф сумел добраться к подножию холма, но дальше крысы образовали вокруг него сплошное шипящее кольцо, белые пасти сплевывали комья желтой пены.

— Да здравствуют люди! — закричал Чиф.

По холму прошла дрожь и Чиф, не удержавшись, продолжая махать своей шпагой и крича от ужаса, полетел в крысиное море.

Холм опять вздрогнул и по степи прокатился какой-то утробный гул или сон, заглушивший крысиный писк. Волна страха и ужаса на миг парализовала степь в наступившей вдруг зловещей тишине, заставляя рассудок сходить с ума и немо кричать, разрывая голосовые связки. Падая, Чиф увидел огромную крылатую тень, вставшую над холмом. Водоворот первобытного, необъяснимого ужаса подхватил его и унес в темные глубины. Чиф потерял сознание, крысы сомкнулись над ним и по степи пронеслась еще одна волна парализующего ужаса. Наступила тьма. Черный призрак еще дальше распростер свои крылья, словно указывал: все, что подо мой — все мое и с пронзительным криком торжества, от которого дрожала степь и стыла кровь у замерших жертв, упал вниз.

* * *

Чиф пошевелелися — сколько прошло времени, как он находится без сознания? «Мне опять повезло, я остался живым», — Чиф вздрогнул и подавил готовый вырваться из глотки крик, нервы звенели и трепетали, вспоминая обрушившийся с неба ужас.

Чиф стал торопливо выбираться из-под груды наваленных на него сверху мертвых тел. Раздался страшный треск, словно рвали материю. Чиф огляделся — на огромном, в сотни метров, пространстве лежали мертвые тела крыс, покрытые сверху странной застывшей, светло-зеленой пленкой, которая издавала такой странный треск. От крыс, которые лежали под пленкой, осталась грязно-белая шкурка, из которой выпирали раздробленные костяные хрящи, словно какой-то неведомый огромный рот их выжал высосал и выплюнул в светло-зеленой оболочке слюны.

Что это было? Чиф схватился за голову — в ней еще отдавалось эхо кричащего ужаса. Ничего подобного раньше не существовало и ни с чем таким семья Чифа и его предки еще не встречались. Новая форма жизни, охотящаяся на крыс, если больше нет ничего другого подходящего. Чиф со страхом посмотрел на холм, с которого слетело чудовище, но ничего интересного не увидел, кроме странного, указывающего в небо, каменного пальца. Что это сооружение представляет из себя вблизи, Чиф выяснять не стал — шатаясь, он побрел через трупы по хрупающей под ногами пленке прочь от холма, прочь от этого проклятого неведомым страхом места.

Солнце продолжало, вопреки всем правилам, ярко светить на пустынном диком небе. Сколько прошло времени? Чиф посмотрел на часы, но стрелки замерли и не шли. Чиф покрутил головку будильника, но стрелки продолжали упрямо стоять на месте.

Шатающейся походкой Чиф брел по мертвой пустыне, теперь она точно оправдывала свое название — молчалива и пуста. Ничего не осталось от мигрирующих крыс, ни малейшего упоминания и ничего о том, новом ужасе.

«Странно, что я продолжаю жить после всего того, что со мной было», — Чиф вяло усмехнулся, лизнув шершавым языком, высохшие губы. Он продолжал терпеливо, с надеждой на чудо двигаться на запад, рассчитывая найти легендарный космопорт и ангар со спасательным модулем. На ходу он достал из внутреннего кармана обглоданной куртки аптечку и проглотил пару прозрачных ампул, пытаясь обмануть свое обессиленное тело и голодный желудок — все же боль в голове стихла.

Чиф молча порадовался тому отупению, с которым он очнулся возле холма, и теперь механически, подобно заведенной фигуре, продолжал вышагивать только вперед, только на запад. Раздражало одно, что он потерял чувство реальности и теперь не знал, сколько прошло времени до пробуждения и после. Время превратилось в абстрактное понятие «бесконечности». Его больше не существовало. Какая разница сколько его прошло, ночь или день — есть цель и желание выжить.

Иногда приходила кощунственная мысль, что во всем мире кроме него больше никого не осталось, он один — древний и бессмертный вечный странник, и солнце превратилось в навязчивое видение, застывшее в одной мертвой точке и ухмыляющееся ему с неба. В такие минуты Чиф грозил ему кулаком и что-то угрожающе бормотал.

К вечеру местность стала меняться — в заставшей земляной корке-коросте стали попадаться россыпи мелких камешков, а дальше — отдельные огромные глыбы. Чиф вспомнил о карте, хотел с ней свериться, но обнаружил в кармане рваную дыру. Чиф закрыл глаза: «Ничего страшного, я прекрасно помню ее по памяти, это где-то здесь, совсем рядом». Он нащупал в кармане аптечку и проглотил еще пару таблеток. Почему-то Чиф стал страшиться той минуты, кода выйдет в космопорту — вдруг там ничего нет, ведь прошло столько времени?! Чиф горько усмехнулся: «Тогда обратной дороги у меня не будет».

На ночь Чиф остановился на дне высохшего каменного русла речки — засыпая он думал о том, что завтра сможет быть на месте.

* * *

Завороженный и восхищенный, с любопытством и страхом осматривал Чиф громаду звездного крейсера протяженностью в несколько миль. Чиф ликовал: вот он — Звездный Ковчег, он нашел то, что искал. Нашел!!! Осталось заставить его послужить последним людям на этой треклятой планете. Толстый Дон, старина Толстый Дон должен справиться с этим металлическим монстром, он заставит его вырваться из плена этой планеты. «Великий Хаос, сколько времени ты ждал меня!» — шептал возбужденно Чиф, двигаясь вдоль огромного темного корпуса, покрытого, словно броней, огромными металлическими листами. Иногда он осторожно и нежно дотрагивался до вороненой обшивки.

— Теперь я верю, я вижу, что это не сказки! — Чиф весело рассмеялся, легко и беззаботно, он так давно себя не чувствовал, с того времени, когда терзаемый различными сомнениями, покидал лагерь. — Мы найдем новый мир, созданный для нас.

Оставалась еще одна проблема — вернуться назад в семью и проблема поменьше — отыскать еду и воду. Мучительно хотелось есть и пить — таблетки не могли заглушить ни чувство голода, ни чувства жажды.

Недалеко от корабля возвышались похожие на маленькие правильные коробочки кубические помещения из серого бетона. Чиф направился к ним, к темным провалам в стенах, на ходу извлекая из ножен шпагу — кто знает, какие сюрпризы его там могут ожидать.

Внутри оказалось пусто и тихо, никаких следов от проживающих здесь некогда людей — только толстый слой песка, перемешанного с серой пылью.

Чиф стал медленно подниматься на второй этаж, вокруг сапог вздымались серые облачка пыли. Он вышел в огромный зал, в потолке зияла, давая достаточно света, рванная по краям дыра. Шпага в руках Чифа нервно заплясала — железо, изъеденное ржавой пылью, песок и… множество лежащих в беспорядке скелетов, улыбающиеся пустые глазницы черепов — все, что осталось от последних звездных мигрантов. Чиф в страхе отшатнулся и нечаянно наступил на один из черепов — тот, крякнув, рассыпался в прах.

«Что с ними случилось, какая трагедия здесь произошла? Загадки, загадки, все это минуло и даже не превратилось в историю, потому что об этом некому было вспоминать — мы, далекие потомки ушедшего некогда в степь отряда, больше не возвращались на это место и, наконец, просто забыли о нем», — стараясь не наступать на желтеющие под ногами кости, Чиф стал обходить комнаты, пока не наткнулся на старую холодильную камеру, уже давно свое обработавшую, она была точно такой же, как и у них в семье. Но самое главное — тут же стояли ящики рациона, запечатанные и запломбированные пищевые контейнеры. На праздник Нового года Чиф пробовал еду, хранящуюся в таком контейнере — за старыми запасами Адмирал строго следил.

— Значит, они умерли не от голода.

Адмирал рассказывал, что в таких контейнерах находится еда, специально сделанная ушельцами для дальнего пути в космосе. Она хранится очень долго, почти вечно и не портится, это звездные пайки. Правда, затем, Адмирал, смеясь, добавил, что скорее всего эти контейнеры нашли их предки в покинутых городах ушельцев, он не хотел верить в старую историю, твердо веря, что создает свою.

Чиф распечатал один из контейнеров и восхищенно присвистнул — такого богатства и разнообразия пищевых тюбиков, консервов, он не ожидал увидеть, в такую удачу было трудно поверить. Подобно маленькому ребенку, Чиф восторженно смотрел на содержимое контейнера, осторожно перебирая руками тюбики, медленно, по слогам, пробуя прочесть, что на них, написано.

— Машина!

В такое не хотелось верить. Чиф мчался через пустыню внутри огромной и мощной машины, в которой можно будет перевезти всю семью. Машина была создана для таких дорог — огромный механический зверь, легко преодолевал любые препятствия на пути: боевая, имеющая вращающуюся башню, из амбразуры которой легко выскакивала лазерная пушка, снабженная системой биозащиты и не растратившая еще своей энергии. Возможно, на такой машине предки его семьи уходили в горы, но в семье даже песен не было об этом металлическом чуде. Почти совсем новенькая. Чиф обнаружил ее в самом дальнем бетонном кубе. Провидение и чудо законсервировали машину и она покорно ждала Чифа все эти годы. Чиф улыбался: теперь Адмиралу не отпереться, он доказал то, что хотел. «Возможно, когда-нибудь обо мне будут думать, как о великом герое, сложат песни, выберут Адмиралом и занесут в книгу памяти. Адмирал и теперь из меня может получиться, я нашел корабль. Толстый Дон проверит его исправность, я управляю такой чудесной машиной, я спасу людей от прозябания на этой планете, теперь это не наш мир, это мир крыс. В багажном отсеке гремят ящики с контейнерами, там много вкусной и питательной еды, я могу накормить всю семью, никто не останется голодным. Да, Чиф ты настоящий герой, ты сделал невозможное, ты возвращаешься живым!» — Чиф ликовал, он что-то весело насвистывал себе под нос и время от времени нежно поглаживал руль машины, словно она была живой.

Почти неделя понадобилось ему для того, чтобы изучить ее как следует и отравиться в обратный путь.

Теперь он никого не боялся — Чиф с легким испугом вспомнил, что осталось от одного из бетонных кубов, когда он случайно запустил в действие лазерную пушку — куча пыли и больше ничего. Толстый Дон обязательно разберется с модулем или крейсером, ему это труда не составит, он в чем угодно разберется, такой головы еще не было ни у кого на Земле.

Не выдержав, Чиф запел — все страхи и опасения остались позади, а впереди ему грезился полет к звездам: «Зачем нам Луна или Марс, когда космос так безграничен. Пусть эта планета остается крысам и загадочным, летающим пустынным тварям — когда-нибудь они пожрут сами себя и планета полностью омертвеет, на ней не будет никакой жизни. Если что — я смогу подобрать остатки людей на бледном призраке-Луне и на красной планете Марс и будем вместе искать новую Родину среди звезд».

Чиф проехал пустыню и город, кишащий белыми крысами — несколько раз он не выдерживал и стрелял в особенно большие скопления красноглазых тварей. Один раз крысы попробовали его атаковать и он включил тумблер с надписью «АКТИВНАЯ БИОЗАЩИТА». На блестящем корпусе машины вспыхнуло ослепительное белое пламя и вокруг осел серый пепел — все, что осталось от крыс. После этого крысы исчезли с его дороги, словно впереди машины летела страшная молва о новом непобедимом звере…

Чиф ликовал, пел, кричал — он с победой возвращался домой. Но одно ему не нравилось, словно соринка в глазу, омрачало весь праздник — на стекле прямо перед ним была приклеена небольшая картинка, уже пожелтевшая от времени. На ней было изображено странное уродливое лицо нелюдя — высокий лоб, тонкие, не сходящиеся на переносице брови, маленький, какой-то короткий, отвратительный нос, голый подбородок и тонкие улыбающиеся губы, черные волосы были замысловато зачесаны назад. Но, главное глаза — умные, внимательные, живые, смотрящие на него.

— Тьфу! — Чиф, не первый раз сплевывал, его мутило от этого лица нелюдя, тем более, он это чувствовал — так выглядели его предки.

«Неужели мы были такими уродами?!» — тоскливо размышлял Чиф.

Чиф пробовал ее отодрать, но безрезультатно — лицо ушельца продолжало скалиться на него и пристально рассматривать.

И еще эта дурацкая надпись на древнем, которую Чиф с трудом разобрал — корявые и едва знакомые буквы с архаическими завитушками — «ПОМНИ МЕНЯ…»

Машина взлетела вверх по каменистой насыпи, оставшейся от старой дороги и, вздрогнув, резко остановилась перед выветривавшимися старыми грядами с черными провалами пещер, дальше дорога круто бросалась вниз к глубокому, с темной водой озеру.

Чиф откинул люк и гордо вытянул голову, ожидая, что сейчас оживут напуганные им пещеры и все высыпят ему навстречу, поднимая восторженные крики и восхищенно пялясь на машину, но никто не выходил — над пещерами висела осторожная пугливая тишина.

— Чиф! — донеслась из бойниц верхней пещеры, — Чии-иф!!

Это кричала Рыжая Кит.

Страх, неожиданно появившийся в самом дальнем, защищенном уголке сердца, лавиной пронесся по всему телу и выплеснулся в хриплом и глухом крике:

— Где? Где все остальные?

В темном провале появились две головы: одна рыжая, другая почти лысая. Кит плакала.

— Нет никого, только мы! — прокричал Дон.

— Что случилось? — Чиф огляделся, не было никаких следов сражения, но что-то подсказало ему возможный ответ.

— Крысы, полчища крыс — они напали на нас в сумерках, такие большие белые крысы, я никогда таких не видел! — голос Дона сорвался до визга.

— Как вы попали в верхние пещеры?

— Адмирал… Он страшно рассердился, когда ты уехал и запер нас в наказание до твоего возвращения. Я думал, что здесь проведу всю оставшуюся жизнь.

— О, Чиф, ты вернулся! — всхлипнула Кит.

— Где крысы?

— Они давно ушли: это случилось четыре дня назад, мы так голодали! — завыл Дон. — Откуда у тебя эта машина? Ты, значит, нашел, что искал?

— Заткнись! — Чиф выпрыгнул на край насыпи, внутри образовалась непонятная пустота, никого больше нет…

«Адмирал, семья, остались мы трое — последние люди, на этой ужасной планете, забывшей закон гостеприимства».

— Я сейчас выпущу вас, — крикнул он друзьям.

— Значит, ты нашел?! Чиф, ты нашел?! Мы нашли! — кричал Толстый Дон.

— Да, нашел, — хмуро ответил Чиф.

Он осторожно вытащил свою заветную шпагу и пошел к центральному входу в пещеры. Он прошел в полумрак из зала собраний — никого и ничего, крысы уничтожили все, не оставив никаких следов. Он быстро пересек зал, стараясь не смотреть на стены, они пахли смертью, нырнул в узкий боковой проход, круто уходящий вверх, к камере наказания, она запиралась на толстую, обитую железом дверь. Рыжая Кит и Толстый Дон с воплями бросились его обнимать и целовать. В полумраке пещеры они не видели, как из глаз Чифа лились слезы.

* * *

Несколько месяцев спустя вся троица стояла в адмиральской командной рубке звездного крейсера. Чиф был похож на человека, который долго и тяжело болел, Толстый Дон мог себя называть Худым Доном, он стал полностью лыс, у Рыжей Кит появилась тонкая серебристая прядь в челке, но работа, которую они проделали за это время, была работой титанов — корабль был готов к старту.

Они стояли перед центральным обзорным монитором, который проецировал на экран окружающую их пустыню. Чиф, откашлялся, прочищая горло:

— Наконец, мы уходим из этого мира — человечество расплатилось с этой планетой звонкой монетой. Мы последние. Крысиный мир — будь ты проклят!

Кит:

— Кто знает, может человеку когда-нибудь захочется вернуться на эту планету.

— Не говори глупостей, она умерла, ты тоже не понимаешь этого, как не понимал старый Адмирал, — Чиф заскрипел зубами, вспоминая отца.

Дон:

— Да, нам повезет, если мы доберемся хотя бы до Марса.

Чиф:

— Ты ведь говорил, что можно пересечь всю галактику — топлива хватит?!

— Нас может не хватить, я ничего не могу гарантировать, я знаю ненамного больше, чем ты. (Чиф скептически хмыкнул) Нам нужны люди — возможно, на Марсе мы застанем еще колонии ушельцев. Кстати, до старта полчаса, все настроено на автоматический режим.

— Дон, ты гений?

Кит:

— Через полчаса Землю покинут последние люди, тогда она станет еще более мертвой и покинутой.

Чиф:

— Ничего страшного, это уже не наша планета и мы не ее дети, так — приемыши, она вырастила новую расу — крыс. А на Марсе мы встретим себе подобных — тоже людей из одной семьи, одного племени, кошмары для нас закончатся, одиночество тоже, здесь же — ни родственников, ни родни.

— Если бы старый Адмирал сейчас был с нами, он бы не полетел, остался здесь.

— Он был дураком и упрямцем, он сам отказался от старого, не верил ни в песни, ни в легенды, а нового ничего не было, никакого движения вперед, он не понимал этого и все время топтался на месте. Если бы не мой побег, тогда нас тоже сейчас бы не было, только дерьмо, оставленное крысами. Вы забыли, что сейчас творится в городах, я возил вас на экскурсию — это агония, смерть, которая просто затянулась на века, для планеты это секунды, а для нас — целые поколения!

— Ладно. хватит читать мораль, мы уже сделали выбор.

— Можно подумать, он у вас был.

Кит:

— Мы еще вернемся, но это будет не скоро.

Чиф:

— Мы улетаем навсегда.

Минут через двадцать от планеты Земля оторвалась маленькая яркая звездочка, по степи пронесся утробный гул и ветер, которые замерли, докатившись до города.

По улице, перепрыгивая лиловые шары, неторопливо пробегала большая белая крыса. Вот она зачем-то остановилась, тревожно принюхалась, шмыгая черным носиком с жесткой щетиной коротких желтых усов. Крыса запрокинула морду к небу, ее алые глаза бусинки увидели яркую, постепенно уменьшающуюся и, наконец, исчезнувшую звездочку. Крыса сердито фыркнула и побежала дальше неторопливой трусцой к темнеющему проходу в метро. Она ничего не боялась, потому что была полновластной хозяйкой этого города в руинах. Она не знала, что видела, как улетели последние люди и теперь ей принадлежал не только этот город, но и весь мир.

октябрь — ноябрь 1992 года.

Часть III

Одна жемчужина во всей вселенной —

Любовь, бродила по Земле

И ожидала человека…

(Хроника-хроник)

— Дорогая, только не волнуйся, мы проведем наш медовый месяц, как и полагается новобрачным, я просто взгляну на ту планету, если она есть, затем спокойно повернем на Стикс к Волопасу.

— Милый, я знаю — ты надеешься, что она все же существует. Тебе хочется верить в эту красивую сказку. Ты у меня такой романтичный, такой мечтатель…

Они слились в поцелуе, а когда, наконец, оторвались друг от друга, юноша упрямо повторил:

— Не знаю, но что-то подсказывает мне, что это может быть правдой.

— Это всего-навсего легенда, красивая легенда, милая сказочка про планету, про родину — наша родина, это скопление Андромеды, а не эти задворки Вселенной.

— Легенда, — мечтательно протянул юноша и задумчивоспросил: — Но что в ней может быть неправдой, если может быть правдой? Помнишь, что написано в хронике: «…Это было давно, очень давно. Человек, был еще слишком слаб и глуп, это был порок, а не болезнь, от которой не знали, как избавиться. Это было слишком давно… человек совершил преступление, он уничтожил, он умертвил свой дом… это было давно, очень давно. Думая, что он властелин, человек стал добровольным рабом своей страсти, своего порока, ему пришлось бежать из своего дома, но ему казалось, что он сделал добровольный выбор и просто покинул его, свой дом — прекрасную и голубую планету… Это было давно, очень давно, мы не помним, как давно это было… Люди, читающие и чтящие Хронику-Хроник, помните о своей первой родине — планете, давшей вам имя и жизнь, прекрасной планете, ставшей страшной и трагической язвой вашей души, ставшей вашей болезнью. Помните, человеки, планету — она изгнала вас, но теперь она ждет вас, потому что это было давно, очень давно, так давно, что почти не похоже на правду. Хроника-хроник…»

— Молодец, у тебя хорошая память.

— Я давно занимаюсь Хроникой, мне нравится ее поэзия, я собираю Летопись — говорят, что она велась задолго до легендарной империи царицы Леониды. Ее появление связывают с песнями об исчезнувших богах.

Девушка обняла юношу:

— Это грустные сказки, детские сказки, — пропела она в ухо юноши. — История живет с нами, пока мы сами живем — не важно, с ней или без нее, потому что мы сами — осколки истории. Вот видишь, я могу говорить словами Хроники! — девушка рассмеялась.

— Радость моя, но я верю, мне очень хочется, чтобы это было правдой.

— Мы жили и родились на Андромеде всегда. Всегда. Другой родины у нас не может быть.

— Кто же писал Хронику?

— Мы сами, человеку всегда хотелось выглядеть старше, чем он есть, он хочет быть равен богу в своем существовании, до существования Вселенной, потому что только боги приходят ниоткуда. Хронику писали поэты-романтики, потому и звучит она, как песня.

— Как песня вечности.

— Ничего, мой дорогой, скоро ты убедишься, что легенды, это только легенды и мы полетим к Волопасу.

— Правда — есть правда, какая бы они не была.

— Милый мой, ты у меня романтик, я люблю тебя такого — воинственного, с пылающими глазами, влюбленного в свою мечту.

— А ты любишь сказки?

— О, я обожаю тебя…

Поцелуй длинною в главу.

Двое влюбленных — они летели навстречу легенде, куда-то на край галактики. Что для них время и расстояние?! Был период, когда человек вплотную подступил к силе и могуществу богов. Двое влюбленных, пересекающих гениальную бесконечность вселенной. Они спорили, целовались, с неистощимой силой и энергией любили друг друга, они открывали новые звезды и дарили им свои имена, щедро распространяя свою молодость и любовь на весь Космос.

Может, они оба не верили? В красивые легенды Хроники-Хроник, написанной древними поэтами, полной символов, непонятных толкований и незнакомых слов. Они не знали, что такое язва или порок, плохо понимали понятие «дом», все действительно было нереальным и похожим на сказку. Не верили, пока однажды на горизонте, если принять такой символ для космоса, не увидели маленькую голубенькую искорку и, прильнув к иллюминаторам, не увидели, как она превращается в планету из легенды.

* * *

Они сели на вершине высокого, зеленого холма, который разделял, словно межевой столб — с одной стороны зелено-желтое поле, густо усыпанное разноцветьем цветов, похожее на яркий пестрый ковер, за ним темной границей возвышался таинственный лес, с другой стороны — белый, ярко блестящий на солнце пляж, усыпанный белыми чашечками ракушек и мелких красных камешков. Дальше — бескрайний младший брат космоса — океан, спокойно вздымающий и опускающий свою бирюзовую теплую грудь, по которой, как седые завитки волос, катались белые барашки волн.

— Посмотри!!! — кричал юноша, широко раскинув руки.

Он сбежал вниз с холма и остановился перед волной, облизавшей пляж. За ней спешила другая.

— Вот она! Планета из легенды! Здравствуй! Ты видела когда-нибудь такое великолепие!?? Здравствуй, наша родина! Мы вернулись к тебе!

Он опустил руки в набегающую волну, словно здоровался с планетой, опустился на песок и стал с хохотом его подбрасывать вверх, с наслаждением ощущая, как он прилипает к мокрым ладоням и какой он теплый.

— Смотри! — кричал он. — Ты видела когда-нибудь такое? Спускайся же, ну! Давай!

Девушка несмело ступила на пружинящий мягкий зеленый ковер и легко, подобно несомой ветром паутинки, побежала вниз, перепрыгивая с одной изумрудной ступени на другую.

Наверху, возле раскрытой настеж двери тамбура остались лежать сумка с биоакклиматизационными шприцами и два легких лучевых пистолета — зачем они им нужны? Если эта планета, как они убедились раньше, еще на орбите вполне безопасна и принадлежит только им двоим? Они — первые.

— Вот видишь, — восторженно кричал он, раскачивая ее в своих объятиях.

— Предсказание сбылось, а ты мне не верила. Ур-ра-аа!!!

— Ур-ра, — подхватила она. — Мы проведем время просто замечательно, никто не мог о таком даже мечтать. Девственная планета. Одни, никто нам не помешает — делай, что хочешь, — смеялась она.

— Никто, — вторил он. — Это наша планета — мы открыли ее заново и поэтому, пользуясь правом первооткрывателя, я дам ей твое имя, оно самое красивое на свете — Земля! Эге-гей!!! Земля!!! Отныне и вовеки веков ты будешь называться Землей.

Он подхватил девушку на руки и легко побежал к океану.

— Сумасшедший, — смеялась она, колотя его по спине. — Отпусти, что ты делаешь?!

— А он с размаху влетел в огромную волну и, сбитый ею с ног, хохоча, упал, но тут же вскочил, смеясь и отплевываясь. — Какая соленая вода!

— Какая теплая вода! — возразила она.

— Какая чистая вода! — он поднял ее на руки и понес по мелководью.

— Смотри, какое красивое дно!

— Смотри, какая красивая раковина! — воскликнула девушка.

— Я хочу ее, — он бережно опустил руки.

Она иногда выхватила из воды большую перламутровую раковину.

— Смотри, она как труба, в нее можно дуть, — она поднесла раковину к его губам, он дунул — по пляжу пронесся низкий глухой сон.

Оба рассмеялись.

— Как здорово! — воскликнула девушка. — Ты молодец! — она звонко поцеловала его в нос.

— Конечно здорово! — согласился он.

— Мы будем дуть в раковину утром, чтобы солнце не смогло проспать восход и по вечерам, чтобы оно вовремя ложилось спать, — сказала она и еще раз дунула в раковину.

— А ты прислушайся, послушай, как она шумит и рассказывает о море, о его тайнах, его глубинах.

Девушка прижала раковину к уху и загадочно улыбнулась.

— Я слышу песнь сирен.

— Ну да?! Что же они поют?

— Как заманивать в сети мужчин и как легче с ними расправляться.

— Я люблю тебя.

— Вот ты уже и попался в ловушку.

— Я люблю тебя! — закричал юноша во всю силу своих легких, и эхо подхватило его крик и умчалось в лазуревую даль океана, обогнуло кругом весь земной шар и отразилось в далеком лесу, за холмом, за гомоном птиц.

Девушка обхватила его за шею и медленно, обворожительно улыбаясь, прошептала:

— Я тоже, я люблю тебя! Ты мой, только мой, ты весь мой, ты принадлежишь только мне! Мы проведем здесь самый замечательный медовый месяц.

— Ты и я.

— Ты и я.

— И больше никого.

— Никого.

— Мы любим.

— Мы любим.

— Это наша планета.

— Она принадлежит нам.

Они шептали друг другу своеобразную клятву и, как всякую клятву, они скрепили ее печатью — поцелуем. Океан, играя, обрушил на них волну, которая опрокинула их и затопила. Смеясь и отфыркиваясь, они встали из облака соленой, морской пены.

— Догоняй! — крикнула девушка и побежала вперед, разбрызгивая воду, за ней веером тянулись радуги.

Он стоял и любовался ее легким и грациозным бегом.

— Как хорошо, что это не сон, а явь! — прошептал он.

Она обернулась:

— Ну что же ты — догоняй?!

Он, очнувшись от грез, бросился за ней вдогонку, задыхаясь от радостного, неподдельного смеха и от мысли, что вот она, оказывается, какая — эта живая легенда, прародина человечества. Почему ее оставили люди, для него было загадкой.

* * *

От постоянных прогулок по пляжу под лучами яркого и щедрого солнца они превратились в бронзовокожих людей, Они были вдвоем на многие сотни световых лет, предоставленные впервые самим себе, такому сладостному и ненавязчивому единению. Нагие, они бесились, гоняясь друг за дружкой по пляжу. Разгоряченные, бросались в зеленоватые волны, затем, обессиленные, выползали на пляж, чтобы в полузабытьи под мерный шум океана вкусить сладость гармонии слияния и общения с девственно чистым и прекрасным миром. Только их отпечатки — вереница босых ног и оттиски тел на мокром берегу говорили, что планета заселена.

Забытая ракета одиноко стояла на вешине холма — брошенная, сиротливая, не вяжущаяся с окружающим миром — куча металлолома.

Они совершали дальние бесцельные прогулки вдоль пляжа. Он никогда не брал с собой оружия. Зачем, если он дома у своей матери, доброй старой ласковой матери, бескорыстно дарящей им все самое лучшее, что у нее есть, как после слишком долгой разлуки?!

Питались они сухими безвкусными рационами из ракеты, но забыли о них, как только он однажды совершенно случайно поймал серебристую рыбу, и вечером они ее приготовили на костре.

— Я не ел ничего вкуснее, — приговаривал он, подбрасывая на ладони горячие куски. Она, улыбаясь, что было сил дула на свой кусок.

Они были счастливы, по настоящему счастливы, как могут быть счастливы первые люди на этой планете, а первыми могут быть только боги.

Во время одной из дальних прогулок они вышли к невысоким береговым скалам. Старая скальная гряда походила на робкого пловца — медленно, не торопясь, она уходила в воду, блестя далеко среди волн острыми гранями спинного плавника и круглыми отшлифованными океаном выступами каменных башен.

Поначалу они забавлялись тем, что ныряли с гладких каменных спин в море, загорали и, наконец, просто бродили среди каменных россыпей, среди которых они случайно наткнулись на пещеру, больше похожую на грот — в момент прилива он иногда заполнялся, но не полностью.

— Смотри! — воскликнул он. — Я нашел наш дом!

Она радостно рассмеялась и проскользнула внутрь. Там оказался уютный, маленький зал, красные стены с золотыми вкраплениями переливались — казалось, что в зале играет медленная, торжественная и тягучая мелодия.

— Очень красивая комната! — восхищенно протянула девушка, гладя кончиками пальцев холодный блестящий камень.

— Она твоя, здесь все твое! — отозвался он и обнял ее за плечи.

— Ты, правда, хотел бы здесь жить? — девушка посмотрела ему в глаза, в них светились радость и счастье, отражалась мелодия этой красной комнаты.

— Ты не слышала старую легенду о рае?

— Нет.

— Была когда-то и где-то Земля, на которой жили люди и были счастливы. Планета была щедрой и богатой, она бескорыстно отдавала свое богатство людям, но люди есть люди. Вскоре они пресытились счастьем, потому что не ценили его, или оно стало для них также естественным как воздух или вода, они стали слишком самонадеянны и глупы, принимая подарки планеты, как нечто должное. Хроника умалчивает, но однажды они совершили какое-то страшное преступление…

— Ох, опять твои легенды и песни Хроники-хроник?!

— Разве ты теперь не веришь в эти легенды? Людей изгнали из рая, забрали у них беспечность, покой, вечную жизнь, чтобы они познали, что такое жизнь и смерть. Их заставили забыть то место, где находится рай. Много лет прошло для них — людей, для мира — новая капля в океан бесконечности, люди хотели бы вернуться, но не могут, потому что не помнят, откуда их изгнали. То преступление, которое они совершили, видимо легко не прощается…

— Достаточно, ты готов цитировать эпос целый день.

— Так вот — может быть, мы оказались в таком мире, который наши предки называли раем?!

— Рай? В таком случае он принадлежит только нам по праву первооткрывателей.

— Только нам.

— И ты хотел бы здесь остаться навсегда? — вновь спросила она.

Он долго молча смотрел на нее. Она сама стала легендой: напоминала собой сказочную богиню — бронзовая от солнца, стройная и длинноногая, немного похудевшая, но теперь это еще больше подчеркивало ее огромные темные глаза, в которых отражался весь мир и он в центре этого мироздания.

— А ты? — шепотом спросил он и нежно привлек ее к себе, припал к роднику губ и долго пил из него распаляющий кровь родник любви, чувствуя мягкость и чувственность живого, бархатного, трепещущего родника.

Стены грота переливались, они лежали в центре зала на желтом прохладном песке. В пещеру врывался шум океана, звучала торжественная музыка волн — первозданный ритм жизни, а камни молчали, они всегда молчат, потому что могут только видеть, а не говорить.

Вечером они с неохотой вернулись к зеленому холму. Легко и свободно, почти паря, они бежали по кромке пляжа, держась за руки, сбивая с мелких волн седые завитки. Они обогнули холм и остановились перед маленьким овражком, там в его тени журчал маленький родничок, чистая прохладная вода несла из недр земли свежий непередаваемый вкус.

— Привкус рая, — сказал он, становясь на колени и припадая солеными губами к холодной неге ключа.

* * *

Они нанесли визит вежливости отливающему голубым, далекому лесу. Это был старый и мудрый лес: высокие, прямые стволы круто поднимались к небу и выстреливали в него темно-зеленым фейерверком пышных и густых крон, о чем-то шепчущихся с ветром и щебечущих с птицами. Почва под ногами, мягкая, пружинистая, плотно заросшая изумрудным ковром, хранила тишину, поглощая звук шагов.

Чтобы попасть в лес, им пришлось пересечь большое поле, заросшее белыми, ярко-голубыми, красными, лимонными и фиолетовыми цветами. Она сплела себе венок и водрузила на голову разноцветную благоухающую корону.

— Какие красавцы и гордецы! — прошептал он, поглаживая ладонью шершавый теплый ствол. — Там у нас таких нет, они живые.

Он запрокинул голову, пытаясь рассмотреть в кружащейся зелени певцов, поразивших его своим чудесным исполнением сложных трелей.

— Ты только вслушайся! — восхищенно сказал он.

Она улыбалась и, перебегая от дерева к дереву, пряталась за толстыми стволами, окликая его. Он легко и быстро догнал ее и прижал к теплой коре лесного гиганта:

— Ты чувствуешь, какой силой веет от этого леса?! Он перекачивает в тебя эту силу через ствол этого дерева. Приложи ладонь к стволу, ты почувствуешь живое тепло, услышишь ток силы, бьющийся под этой шершавой корой, он входит в нас, лес безвозмездно дарит нам свою силу.

— Этот лес, наверное, такой же бескрайний, как и океан, — прошептала она, закрывая глаза и чувствуя, как возбужденно дрожит ствол и осыпает ее изумрудными листьями.

— Да, — юноша наклонился к ее лицу, — безбрежное зеленое море, как твои глаза, в которых растворился полумрак леса, как твои волосы, пропитанные солью моря, ветром и цветами. Мы будем здесь счастливы.

— Ты хочешь здесь остаться?

— А ты?

— Мы можем сюда прилететь вместе с друзьями, будет еще веселее — представь, какие здесь можно устраивать пикники?!

Он вздохнул:

— Но разве нам двоим здесь так плохо? Быть только вдвоем, по моему — это счастье. Что тебе Артур, забудь о том мире?! На этой планете-рае нет еще никаких следов от людей, она еще не изнасилована прогрессом и пусть она избежит такой встречи, я чувствую себя здесь больше, чем должником и больше, чем гостем. Это наша, только наша планета. Может я эгоист, но пусть она принадлежит только нам, слишком долго я мечтал и искал такую планету, я хочу сохранить ее от нас — людей.

— Хорошо, — она провела рукой по его вьющимся, отросшим и спутанным волосам, откинула длинную прядь с глаз. — Хорошо, — нежно проворковала она целуя его в щеку. — Пусть мы будем одни — изредка, в свободное время станем наведываться к ней в гости, если ты так хочешь.

— Ты не поняла меня, я хочу здесь остаться.

— Смотри, — она показала на маленького рыжего зверька, любопытно глазеющего на них с нижней ветки. — Какой смешной и пушистый малыш! — она засмеялась.

Видимо, смех испугал пушистого малыша и он рыжей молнией взвился вверх по стволу, затем зверек вновь объявился, но уже на соседнем дереве. Он сидел на коротком сучке и умывал лапками свою остренькую мордочку, иногда с настороженным любопытством посматривал на незнакомцев.

— Так вот, высококультурный дикарь-романтик, — девушка потрепала его волосы. — Медовый месяц мы провели отлично, я такого не ожидала, я даже не жалею, что мы не провели его на Стиксе, но… я считаю, что нам нужно возвращаться.

— Дорогая, но…

Она приложила свой пальчик к его губам и ласково улыбнулась.

Он молча отошел в сторону. «Неужели она ничего не видит и не понимает?! — с грустью подумал он. — Как здесь хорошо, о как хорошо! — раскинув руки, он упал на мягкий зеленый ковер лицом к небу, высоко над ним раскачивался, шумя, океан зелени. — Перевернутое море!», — улыбнулся он.

Она прилегла рядом, покорно положив голову ему на грудь. Так они долго молча лежали, думая, каждый о своем, прислушиваясь к запутавшемуся среди деревьев ветру, впитывая силу земли, струящуюся под мягким ковром мха, наблюдая за перевернутыми над головой волнами из листьев. Незаметно они заснули, убаюканные мягким лесным шумом, его свежестью и прохладой.

Они проснулись от чьего-то возмущенного фырканья. Он резко открыл глаза, чувствуя, как каменеет и твердеет тело. Сумерки унылыми тенями собирались под деревьями, парили над и под кронами, начиная ткать ночной покров. Она шумно зевнула и невинно спросила:

— Что случилось?

Фырканье повторилось — оба посмотрели в ту сторону. Недалеко от них настороженно замерла большая черная кошка. Она опять фыркнула на миг, показав большие, ярко блеснувшие, острые передние зубы. В сумерках ее изумрудные глаза ярко горели, как два маленьких прожектора. Девушка испуганно схватила юношу за руку, он стал медленно подниматься, смотря прямо в изумрудные огоньки.

Огромный зверь неожиданно миролюбиво зевнул, опять блеснули его зубы, он явно не испытывал желания нападать на людей — просто с любопытством, как и рыжий малыш, смотрел на невидимое диво — людей. Медленно, не чувствуя страха, юноша стал приближаться к дикой кошке. Зверь замурлыкал.

— Какая ты, красивая! — прошептал он, протягивая к кошке руку.

Она фыркнула, его запах был для нее неведом. Неожиданно она отпрыгнула в сторону и скрылась в вечерней мгле леса. Он стал весело смеяться приговаривая:

— Трусишка, она испугалась меня.

Его подруга обняла его за талию:

— Ты у меня смелый, сильный!

— Я люблю этот мир, — вздохнул он.

— Пойдем домой? — тихо попросила она.

— Пойдем, — ответил он, про себя подумав: «Мы и так дома — нам некуда идти».

* * *

Все чаще она стала упоминать об отлете, он только хмурился и молчал, стараясь с ней просто не спорить. Наконец, она сама назначила день отлета и рьяно стала готовиться к нему. Он опять промолчал, только еще чаще стал уходить один в лес или красный блестящий грот, думая о чем-то своем. Она думала, что он прощается с планетой, ей тоже было грустно, но она предпочитала поменять эту грусть на цивилизацию Артура, веселые сборища друзей, праздники на Селесте или курорты Стикса, но его отлучки, ставшие постоянными, раздражали ее.

— Что случилось? — однажды не выдержав, резко спросила она, взяв в свои ладони его хмурое, загорелое лицо.

Он закрыл глаза.

— Я не хочу улетать, — глухо ответил он.

— Почему? — удивилась она, отказываясь всерьез принимать его признание.

Он молчал.

— Почему? — волнуясь, повторила она вопрос.

— Я мечтал об этом всю жизнь! — простонал он.

— О чем?

— О такой планете.

— Но надо возвращаться, наш медовый месяц заканчивается — у тебя и у меня есть работа, друзья, дом.

— Здесь тоже. Хватает всего с избытком и лучшего качества. Подумай, сколько здесь всего нужно и можно сделать нам двоим, — открыв глаза, он пристально смотрел на нее.

— Мы можем сюда прилетать.

— Зачем тогда улетать?

— Ты любишь меня?

— Очень, — честно ответил он.

— Тогда сегодня же вечером улетаем! — решительно объявила она.

Он промолчал.

— Все — решено! — она рассмеялась и поцеловала его в губы. — Милый мой, не надо хмуриться!

Он тоже улыбнулся и спросил:

— А ты меня любишь?

— Конечно, люблю! — она опять поцеловала его.

— Ради меня ты смогла бы остаться на этой планете?…

— Но, дорогой мой, сейчас не об этом речь.

— А о чем?

— Нам пора улетать.

— Почему?

— Перестань задавать глупые вопросы!

Они молча рассматривали друг друга.

— Я… я не могу… так сразу… отказаться от всего, — ответила она.

— От чего «от всего»?

— Нам надо лететь.

— Почему?

— Я улетаю сегодня вечером, — девушка поднялась и пошла к берегу моря, он остался на месте.

— Но почему?! — кричал он ей вслед. — Отчего и зачем нам надо улетать и куда?!

Он сжал руками песок, оглянулся на холм и стоящую на нем ракету — кривая улыбка, перечеркнула его рот.

— Глупо, — забормотал он. — Зачем нам все это терять, ради чего?! Такого больше нет нигде и ни у кого…

Он упал в горячий песок, загребая его под себя руками, чувствуя, как он медленно ускользает через пальцы.

* * *

Вечером она спросила его:

— Ты летишь?

Она уже успела переодеться в легкий летный комбинезон.

Он стоял перед ней по-прежнему нагим, с его тела капельками стекала вода, он только вышел из океана.

— Иди, одевайся.

Он молча стоял и смотрел на нее, с любопытством разглядывая уже забытую одежду, иронично наклонив на бок голову и не в силах скрыть глупую ухмылку.

— Давай скорее! — торопила она.

— Давай останемся?! — попросил он.

Она деланно рассмеялась:

— Ты что — сумасшедший?!

— Да! — его ухмылка стала шире.

— Ты действительно хочешь остаться?

— Да.

— Я не шучу — перестань улыбаться. Я спрашиваю серьезно.

— И я не шучу — я уже ответил.

— Нет — ты точно сумасшедший, полетели!

Он покачал головой:

— Я решил остаться.

— Здесь?! Один?! Это ты мне говоришь после медового месяца? Великолепно!

— Но ты ведь тоже можешь остаться, я знаю что тебе здесь тоже нравится.

— Нет! Я ненавижу эту планету!

— Я ненавижу наш мир.

— Я улечу одна.

— Я останусь один.

Она ударила его по щеке.

— Мы полетим! — яростно закричала она.

Он покачал головой.

— Нет — я останусь, — упрямо повторил он.

— Я ненавижу тебя, ненавижу!

— Останься.

— Будь ты проклят вместе с этой планетой! Ты умрешь здесь через месяц, не выдержав одиночества, тебе уже не надо сходить с ума.

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Ты — ничтожество!

Он закрыл глаза, прозвенела еще одна пощечина.

— Ты не человек! — в ярости прокричала она. — Ты всегда избегал людей, стремился к одиночеству, закапываясь в легенды и дребедень Хроники! Ты не любишь меня!

— А ты?.. Я мечтал о такой планете! Она наша, ни у кого больше нет такого богатства! Посмотри вокруг, — он обвел руками. Какое это сокровище! Такая жемчужина во вселенной только в одном-единственном экземпляре — больше такой не найдешь! В конце концов — это наш дом, прародина всего человечества, мы вернулись, к себе домой. Море лес, Эдем — мы счастливы, что нам еще надо?! Она твоя, я подарил ей твое имя…

— Я дарю ее тебе! — девушка развернулась и стала подниматься вверх по склону.

В середине пути она повернулась посмотреть, что делает он — он продолжал стоять на месте и улыбка была какой-то напряженной, словно ее неожиданно заморозили. Девушка усмехнулась:

— Может быть, я навещу тебя с друзьями.

Он промолчал.

— Ты не хочешь ничего мне сказать на прощание?

Он отвернулся к морю.

— Ты твердо решил остаться?

Он стал насвистывать сквозь зубы. Она не видела, что в его глазах дрожат слезы.

— Ты глупец! Я прилечу через год — где тебя найти?

Он рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Вряд ли ты прилетишь.

— Почему?

— Потому, что ты не найдешь эту планету.

— Значит — прощай.

— Значит, — он кивнул головой, — прощай.

— Тебе было плохо со мной? — девушка опустилась на склон.

— Нет, — он тоже, сел. — Я был счастлив.

— Тогда почему ты не хочешь со мной лететь?

— Я не хочу улетать.

— Но…

— Я хочу, чтобы мы остались на этой планете вдвоем. Я люблю тебя, а ты?

— Но ты первый меня бросаешь.

— Это ты меня бросаешь.

Оба грустно усмехнулись — оба устали от словесной дуэли.

— Я улетаю.

— Я остаюсь. У этой планеты твое имя — значит, твоя частичка остается со мной.

— Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!!! — она бросилась вниз по склону к нему в объятия.

Он, поймал ее, поднял на руки и крепко-крепко прижал к себе.

— Я ненавижу тебя! — плакала она, кусая его плечо.

Он ласково баюкал ее и беспрерывно шептал:

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

* * *

Он и она шли по берегу моря, легкий бриз овевал их обнаженные тела. Далеко в море тонула луна, растворяясь в море. Дождем чистого серебра звезды сыпались вниз, с шипением погасая в серебряной воде. Серебряные волны почти бесшумно подкатывали к берегу, хватая идущую пару мягкими, теплыми руками.

Он обнимал ее, за плечи и нежно шептал.

— Дорогая моя, любимая моя, смотри, — он обводил пляж и темнеющий горизонт рукой, — это все твое. Ты одна — единственная хозяйка этого прекрасного мира. Владей и наслаждайся этим миром, который носит твое имя — не у каждого есть такой бесценный подарок. Прости — ни у кого!

Он крепко поцеловал ее в пахнущие морем губы.

— Любовь бродила по Земле и ожидала человека! — продекламировала она.

— Это из Хроники?

Она улыбнулась:

— Мы напишем новую Хронику.

Они остановились на кромке берега, повернувшись в сторону исчезающей, серебряноликой луне. Последняя темная, голодная волна слизнула остатки серебра и проглотила позднюю, запоздавшую, падающую звезду. Только мир не успел провалиться во тьму — из-за холма брызнули красные стрелы восходящего солнца…

Жизнь никогда не умирает — она всегда продолжается…

5 декабря 1992 года г. Новополоцк.

Оглавление

Часть I

Часть II

Часть III