КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Семейные хроники Лесного царя. Том 2 [Антонина Львовна Клименкова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Семейные хроники Лесного царя. Том 2

Глава 7. Томил

Молодой рыцарь, которого Светозар героически спас от компании разбойников, оказался славным парнем. Больше того, за один лишь вечер Тишка и его новый знакомый сошлись, как будто друг друга всю жизнь знали. Чему, правда, немало поспособствовал бурдюк с вином, нашедшийся в багаже у оруженосца — это именно его защищал бравый слуга всеми силами от напавших, а вовсе не своего хозяина. Но ради спасителей оруженосец, скрипя зубами, согласился поделиться своим достоянием. Вина было много, из закуски нашлись только пережаренная рыба и подмоченный хлеб, поэтому очень скоро на полянке, где путники расположились на ночлег, зазвучал громкий смех, стали произноситься клятвы в вечной дружбе, естественным образом перешедшие в жалобы на сложности бытия странствующих искателей подвигов.

Когда угас огонь заката, а огонь костра разгорелся в полную силу, равно как пламя взаимной симпатии, вспыхнувшее и не собиравшееся тухнуть, от слов перешли к музыке, к этому откровенному разговору распахнутых душ. Светозар достал лютню, молодой рыцарь и так не расставался со своей средних размеров виолой, таская ее за спиной на ремне через плечо. Пристроив инструмент на колене стоймя, трепетно обхватив гриф рукой, точно это была женская шейка, он повел по струнам смычком, заведя меланхоличную мелодию неразделенной любви. Тишка прислушивался с минуту — и подладился согласным перебором струн, ведь ему тоже было что рассказать о трагичности амурной страсти.

Оруженосец к тому времени уполз дрыхнуть в сторонку, дабы своим неблагозвучным храпом не мешать легкому полету муз. Полкан, оголодав на хлебе, отправился на охоту — и спустя короткое время вернулся к кисло чахнущей Груше с жирным тетеревом в зубах, которого та от нечего делать взялась ощипывать для похлебки на завтрак. Сам же конь отужинал прямо в лесочке зайцем, экономно проглотив оного вместе со шкурой и костями, и по возвращении последовал примеру оруженосца — залег спать. Тоскливые мелодии двух менестрелей вполне годились вместо колыбельных.

Рыцарь назвался именем Эжен Флорантен. Имя это было не настоящее, разумеется, он сам себе его придумал. Истинное, данное при крещении, звучало гораздо менее вычурно и куда более тривиально — Жан-Жак. Рожденный пятым сыном у своих почтенных родителей, он не мог рассчитывать на наследство, поэтому отправился скитаться по свету в поисках собственной судьбы, едва научившись держать меч в руке — не дожидаясь, когда отец или старший брат благословят пинком под зад за дармоедство. Однако рыцарь получился из Эжена неважный. Поэтому, чтобы не пропасть с голоду, он освоил ремесло менестреля, что получалось у него куда лучше и приносило несравненно больше выгоды для него самого и пользы для общества.

— Моему оруженосцу и то больше повезло с именем — Хьюго Мартэн! — кивнул на храпящего слугу рыцарь. — Мне пришлось напрячь воображение, чтобы переплюнуть его в звучности.

— Имя для странствующего героя — это важная штука! — покивал Светозар с пониманием. — Родители совершенно не заботятся о будущем, нарекая сыновьям имена! Ну вот как можно с такими именами совершать геройства? Как попасть на страницы летописей? Стыдоба!

За это выпили — прямо из горлышка знатно опустошенного бурдюка, передав друг другу по-братски.

Другим немаловажным обстоятельством, из-за коего Светозар ощутил к рыцарю безграничную симпатию, была его безнадежная и безответная любовь к прекрасной принцессе — во всех отношениях высокомерной особе.

— Ах, Клер-Элиан-Жеральдин-Беранжер!.. — благоговейно выдохнул Эжен без запинки имя возлюбленной, вызвав в Светозаре новый прилив восхищения. За это снова выпили.

Это была та самая принцесса, которую держал пленницей в высокой башне огнедышащий дракон. Впрочем, на слове «пленница» Эжен неблагозвучно хрюкнул:

— Скажу тебе по секрету, сэр Светозар, никто ее в башне не держит насильно, — шепотом признался рыцарь, наклонившись к охотно подставленному уху собеседника. — Клер сбежала из королевского дворца из-за притеснений своего отчима, занявшего трон путем интриг и козней.

Принцессу собирались отдать замуж ради выгоды королевства, но против ее воли. Поэтому она уговорила первого встречного дракона разыграть похищение. Похоже, дракон в свою очередь рассчитывал на хорошие откупные от родителей похищенной красавицы. Однако венценосный отчим плюнул на своенравную падчерицу, за драконом погоню не послал, выкуп не объявил. Вместо этого король с чистой совестью отдал выгодному жениху младшую принцессу, свою родную покладистую дочку. Высокомерная Клер осталась жить в высокой башне дракона, что стояла посреди рощи дриад.

Поначалу к похищенной принцессе слетались со всех концов земли рыцари и принцы, желающие сразить дракона и получить руку красавицы. Однако дракон оказался слишком ловким, успешно отбивался от воинственных женихов. А принцесса оказалась слишком разборчива: указывала своему стражу, кого из претендентов выкинуть из рощи немедленно, а кого можно пустить ночевать. Но утром их ждала та же участь, что и менее удачливых кавалеров.

Со временем женихов становилось всё меньше. Весть о том, что принцесса в башне привередливая капризница, разнеслась с большей быстротой, чем собственно новость о похищении. Да и фрейлин у принцессы поубавилось: заскучав в одинокой башне, девушки одна за другой разъехались по странам и королевствам — на белых конях в объятиях раздосадованных принцев, согласных на подобное утешение. В итоге куковать в башне осталась сама принцесса, ее старая нянька, которой всё равно, где доживать свой век, и молодая горничная. Эту последнюю, к слову сказать, обхаживает оруженосец Эжена, иначе оба тоже не задержались бы.

Сам Эжен Флорантен поклялся никогда не покидать своего поста у подножия твердыни. Он готов был состариться, распевая баллады в честь своей возлюбленной, лишь бы та продолжала взирать на него с балкона под самой крышей, пусть даже делала это от невыносимой скуки. Ведь Эжен обязан принцессе спасением чести, что для рыцаря равняется спасению жизни.

На этом месте рассказа Светозар заинтересовался еще больше. Дабы поощрить собеседника, Тишка предложил выпить за красоту принцессы Клер-Элиан-как-ее-там-дальше. Эжен не мог отказаться. Раскрасневшись, смущаясь и заикаясь, молодой рыцарь поведал, как так получилось. Странствия занесли его в поместье барона, уже известного Светозару своими прихотливыми вкусами и любовью к музыке и красивым менестрелям. В поместье с Эженом случилось в точности то же самое, что произошло недавно с Тишкой: барон набросился с лобзаниями и заверениями в страсти, совокупно с обещаниями показать небесные блаженства и осыпать золотом. Эжен уступал Светозару как в телесной мощи, так и в твердости характера, он обмер под натиском барона, точно птичка в клетке под гипнотическим взглядом гадюки. И неминуемо ожидало бы его бесчестие, позор, и утром — кинжал в сердце от осознания собственного падения, кабы не подоспевшая вовремя помощь.

Оказалось, в это же самое время принцесса Клер от скуки ненадолго покинула свою башню и пожелала навестить соседа-барона с дружеским визитом. Однако визит мгновенно перестал быть дружеским, стоило ей войти в каминный зал и узреть прямо на ковре перед камином полураздетого и полузадушенного менестреля, над которым нависал растлитель жирной тучей воплощения похоти. Что говорить, с тех пор, испытав на себе праведный гнев принцессы, барон невзлюбил камины и завел привычку заикаться от одного вида кочерги. Он прекратил нападать на своих жертв в парадных залах — стал предусмотрительно уводить их в спальню, как недавно самого Светозара.

— Я обязан ей всем! Моя жизнь принадлежит только ей! — пылко заверил Эжен в окончании исповеди.

Светозар покивал, соглашаясь. Вспомнив собственный печальный опыт, приложился к бурдюку.

— Но брать тебя в мужья она всё равно не хочет? — подытожил Светозар.

Эжен сокрушенно помотал головой.

— Даже дракон на меня не обращает внимания, словно я муха какая-то, — всхлипнул рыцарь. — Он громогласно ржет, как жеребец, когда я заикаюсь о вызове на поединок. Клер терпит меня от скуки. Если бы она не была столь упряма, то давно бы сама уехала отсюда… Но если она покинет башню, у меня не останется ни единого шанса заслужить ее благосклонность — что я против принцев и рыцарей всего мира? Это здесь у нее никого нет, кроме меня и дракона. А в огромном мире ее бриллиантовая красота несомненно не останется без внимания более достойных поклонников.

— Мда, с этим нужно что-то делать, — твердо объявил Светозар заметно заплетающимся языком. — Так дело не годится! Раз я здесь, то просто обязан помочь тебе разобраться во всём этом. Всё, решено! Идем завтра сражать принцессу и завоевывать дракона! А теперь спать, утро вечера мудренее.

С тем он отполз под бочок к Полкану, по пути прихватив с собой Грушеньку. Прижал ее к своей груди и мгновенно заснул. Она, задыхаясь от смущения и от силы объятий, попробовала вырваться, однако трепыхание оказалось бесполезным. Пришлось смириться, стерпеть размеренное жаркое пыхтение в висок, пусть винные нотки в дыхании ужасно раздражали.

________

Той же ночью, но многие версты севернее и слегка восточней от местопребывания Светозара, играли не менее печальные и сладкозвучные мелодии.

— Вай-вай, кто ж болтал, что у эльфов такие веселые песенки, что ноги сами в пляс идут? — проворчала хозяйка гостиного двора, утирая кончиком цветастой косынки скатившуюся по круглой щеке слезу. Ее сросшаяся воедино густая бровь жалостливо приподнялась, а полные губы, над которыми пробивались темные усики, сложились в недовольное коромысло. Пусть она и не разбирала слов баллады, но по-женски высокий голос дивного менестреля передавал в полной мере щемящую печаль и боль по утерянному. Не хочешь, а прослезишься.

— Брешут люди, — мрачно кивнул один из завсегдатаев. Торговец успешно распродал весь свой товар и теперь спокойно поджидал здесь попутчиков, чтобы совместным караваном двинуться обратно вниз по Матушке до устья, где раскинулся шумный портовый город. Здесь же, во втором по величине городе Бурого Ханства, гулять по тесным многолюдным улочкам было и жарко, и опасно. Пусть к иноверцам здесь относились куда терпимее, чем в иных басурманских землях, хан даже особо распорядился на счет городской стражи, чтобы никаких притеснений пришлым никто не чинил. А другое дело, что умелые люди в толпе-толчее и обыщут, и обшарят с ног до головы, и срежут припрятанные под одеждой кошельки с выручкой так, что не заметишь. Оставалось одно занятие — сидеть в гостинице да пить прохладное вино. Заведение было не из самых дешевых, о развлечении постояльцев заботились, так что в трапезной всегда играли музыканты. Нынче аж удалось хозяйке заполучить эльфов! Вот только редкостные менестрели, пусть на деле оказались истинными мастерами услаждения ушей, одну лишь тоску навевали своей меланхолией, отравлявшей все их песни.

— А я вот гадаю, это вообще девка или парень? — в который раз усомнилась хозяйка. Ей явно хотелось поболтать с постоянным гостем, пока выдалась передышка в заботах. — Вот который на гуслях играет, тот вроде как мужик. А который голосит — непонятно что.

— Это у них арфа, а не гусли. А на счет полу, так думаю, не то и не другое, — усмехнулся торговец. — Не парень и не девка.

— Это как же? Разве ж такое бывает? — изумилась хозяйка.

— У эльфов всё может быть, — важно кивнул торговец.

— Да кастрат это, вот слово даю, кастрат! — вмешался в негромкий разговор другой постоялец, сидевший за соседним столом.

— А это что ж такое? — потребовала разъяснений хозяйка.

— Это у западных церковников забава такая: брать мальчишек посмазливее и поголосистее, да обрезать у них мужеское достоинство, чтобы с возрастом голос высоту не потерял, а личико не утратило смазливости, — охотно пояснил знаток-путешественник. — Я таких существ в приморских королевствах видал! В храмах на праздники поют — заслушаешься.

— А, так то же самое, что евнухи, получается? — сообразила хозяйка.

— Евнухов оскопляют, чтобы в гаремах к султанским женам не приставали. Нехристям без разницы, есть у них голос аль нету. А честные христиане такое только из любви к высокому искусству творят, а не распутства ради.

— Да ну? — не поверила хозяйка.

— Да то ж церковники! Они у бедняков детей отбирают для надругательства, — возразил торговец. — А тут эльфы! Кто из ушастых свое дитя для этакой казни отдаст? Они ж всем миром поднимутся, полкоролевства с землей сравняют, ежели кто только пальчиком их детей тронет. И без того вымирают, чтобы добровольно лишать себя возможности получить от сыновей внуков.

— Я про эльфов не ведаю, а вот про кастратов что знаю, то и рассказал, — не стал спорить путешественник, которому в эльфийских холмах, видимо, побывать не довелось. — Голосят они вот так же, девичьими голосами.

— Может статься, ради похожести на ушастых бедных хористов и оскопляют? — предположил торговец.

— Очень возможно! А врут, что подражают ангельскому-де пению. Кто ж ангелов-то слышал наяву? А эльфов вот можно услышать.

— Пока еще можно, как люди говорят, скоро эльфов на земле вовсе не останется.

— А что ж так? — заинтересовался путешественник.

— Да вот слыхал я, совсем их долина-то пустынная становится. Мор на их народ напал особый какой или еще что, точно не знаю.

— Мор? Господи, как бы эти вот не разнесли заразу-то! — забеспокоилась хозяйка.

— Да не бойся зря, эти по виду не больные, — отмахнулся торговец. — У ушастых специальная зараза, они от нее зеленеют, как гоблины, и покрываются коростой, как дерево. К людям такое не пристанет, разное у нас с ними строение организмов.

Хозяйка вздохнула с облегчением.

— А ты и гоблинов видал? — оживился путешественник еще больше.

— Приходилось, — отозвался торговец тоном бывалого человека, которого ничем на свете не удивишь.

— А правда, что они из камней сделаны?

— Брешут люди!

Дальше слушать пустопорожние рассуждения хозяйка не осталась, пошла проведать другого посетителя, осведомиться, не надо ли ему чего. Этот молодой мужчина с проседью в волосах, изможденный, как будто только встал от смертельной болезни, сидел в самом темном уголке, откуда огромными глазищами взирал на эльфов, прекрасных в ореоле золотистого свечного света. Занимательный разговор о кастратах заставил его прислушаться с чрезмерным вниманием, так что подошедшая хозяйка со своим вопросом, не принести ли ему еще чего выпить или откушать, заставила заметно вздрогнуть.

— Нет, благодарю, — бледно улыбнулся он в ответ.

Хозяйка вздохнула. В иное время, когда постоялый двор был бы полон разномастными купцами, привычно спешащими вверх и вниз по Матушке, от теплого моря до Ярмарки под Новым Городом, пришлось бы ей таких безденежных постояльцев, вроде этого сивого, гнать от порога. Но в пустопорожние дни можно дать волю милосердию, приютить горемык. Тем более оба мужчины, — этого болезного сопровождал заботливый приятель-богатырь, — выглядят людьми приличными, много не пьют, не буянят. Возвращаются из столицы аж с охранной грамотой от самого хана, позволяющей им беспрепятственно покинуть страну. Наверняка эта грамота далась им не легко, уж хлебнули горюшка…

С такими мыслями хозяйка вовсе закручинилась. Плюнув, подошла к эльфам и на ломаном языке, мешая все известные ей иностранные словечки, строго пригрозила выгнать менестрелей взашей, если немедленно не начнут играть хорошие, веселые песни!

Нэбелин и Рэгнет покорно стерпели вспышку хозяйкиного гнева. Собрались с духом, переглянулись — и завели мотив, подслушанный в здешних краях: про загадочную березку, которую почему-то непременно требовалось поломать. Для колориту добавили восточных струнных переливов.

— Другое дело! — заулыбалась хозяйка.

Эльфам-скитальцам было не до веселья. Долгий, извилистый путь они проделали в своих поисках. Достигли берегов ледяного моря, потом повернули назад — и лишь тогда встретили лесную царевну, которая их послала куда подальше. Делать нечего, согласно ее посланию они объехали по неприступной границе царство Яра от края холодных озер до юга. Забрались почти до теплых морей, повернули на восток — встретились с куда более разговорчивым, чем сестра, Светозаром Яровичем. После его рассказа о семье и отце неугомонная парочка менестрелей, окрыленная надеждой, рванула вверх по великой реке, что за суровость характера получила именование Батяня. Примкнув к каравану иноземных торговцев, доехали до речного поворота, где опять-таки вместе с купцами пересели на лошадей, что предоставляли местные проводники. Через пару дней перехода вышли к другой великой реке — к Матушке. Благо в этом месте русло делало извилину, словно одна река стремилась соединиться водами с другой рекой, Матушка спешила на встречу с Батяней, однако слиться воедино было не судьба… Прямо как эльфам со своим потерянным родственником. Далее уже по водам Матушки они поднялись с теми же торговцами вверх по течению — до шумного купеческого города, второго по многолюдности в Буром ханстве. Здесь с купцами дорожка эльфов разошлась, люди передали товар перекупщикам, сами же отправились в обратный путь. А Нэбелин и Рэгнет надолго застряли в городе.

Самое обидное, что граница Лесного царства — вот она уже, на другом берегу Матушки. Казалось бы, возьми лодку, переплыви реку — и будешь у цели. Как бы не так! Конечно, они пробовали: потратили деньги, наняли переправу. И только до середины доплыли — река вдруг опасно забурлила вокруг суденышка, завертела его, словно скорлупку.

— Шайтановы силы! — взвизгнул лодочник и бросил бесполезный руль, в панике выпрыгнул в воду. Во все лопатки дал деру своим ходом к родному берегу, оставив растерянных эльфов, даже свою лодку не пожалел.

Впрочем, обошлось без потерь: водяные духи потешились, раскачивая лодку, попугали, бросая на цеплявшихся в борта эльфов высокие волны, да и остыли. Оттащили непрошеных гостей обратно к бусурманской стороне, где задвинули на песчаную отмель в камыши.

Благодаря стараниям болтливого переправщика, который тем же вечером вернул себе посудину в целости, а полученное серебро разозленным эльфам назад не отдал, весть о чертовщине разнеслась быстро и широко. Ни один владелец судов не пожелал иметь дело с нелюдями, на которых лесной царь явно отчего-то гневается, раз не пускает на свой берег. Никто не хотел из-за чужаков накликать беды на свои караваны. Ведь ежели Владыка лишит людей милости, дело может обернуться плачевно: нашлет проливные дожди, встречный ветер, запутает проводников, наведет морок с туманом и заведет корабли в речные рукава, отрежет в гнилых старицах. Хуже, если проволочками и плутанием не удовольствуется. Может и на мель посадить, пробив днище, плот с товаром перевернуть, не дай боже русалкам разрешит мужиков на дно утянуть! Никто даже на кошель с золотом смотреть не желал, придумывая себе всяческие несчастья и ужасы. Плевались троекратно через левое плечо и быстрей прогоняли нелюдей подальше от причалов.

И вот эльфы сидели на гостином дворе, играли песни на заказ — и ждали, когда судьба смилуется и пошлет им сострадательного смертного, кто согласится провести их вглубь лесных земель, пусть даже это сострадание обойдется им в немалые деньги. Обидно было застрять в самом конце долгого пути. Вдвое обидно видеть, как люди спокойно пересекают невидимую границу, а эльфов неведомая сила упрямо разворачивает назад. Какая несправедливость…

Нэбелин стоило большого труда не сбиться на печальный мотив из-за усталости и безнадежности, тяжелым грузом легшей на хрупкие эльфийские плечи. Флейта в ловких изящных пальцах пела о постылой березке, а мысли летали где-то далеко, то воскрешая в памяти холмы, охранявшие родную долину, то уносясь вперед, стремясь к запретной Дубраве… Но в какой-то момент взгляд сосредоточился на настоящем: выхватил в полумраке зала новое лицо, бородатое, улыбчивое, при этом немного расстроенное, но всё равно светящееся изнутри тихим счастьем. С такой затаенной радостью люди возвращаются домой после нелегкого путешествия, повидав множество опасностей.

Нэбелин неприметно пнул по ноге глубоко задумавшегося Рэгнета. Спутник и без того попадал мимо нот на своей жалобно дребезжащей арфе, а тут смотреть надо было в оба, вернее в четыре глаза. Что-то подсказывало юному эльфу, что именно этот кудрявый русый бородач принесет им долгожданную добрую весть. Не обрывая музыку, эльфы напрягли тонкий слух, пытаясь понять, о чем этот богатырь завел разговор с седым парнем, к которому подсел с улыбкой, сияющей, но несколько напряженной и виноватой. К сожалению, их речь осталась для эльфов малопонятной из-за незнания певучего варварского языка.

— Что, Томил, истомился без меня? — привычно пошутил богатырь,

— Опять ничего? — сразу в лоб спросил седой, пододвинув другу свою кружку с пивом.

Тот покачал головой, пытаясь сохранить видимость веселости. На кружку покосился, к пиву не притронулся, хотя очень пить хотелось после суетливой беготни по береговым причалам. Но пиво дело такое — одну кружку выдуешь, захочешь еще, а на «еще» у них денег нет, так что лучше воду цедить, благо река рядом.

— Значит, на месяц здесь застрянем, — Томил наотмашь разрушил всё лицедейство друга. — Жаль, что деньги кончаются, придется затянуть пояса. И найти постоялый двор подешевле. Хотя куда уж дешевле, почти задаром пустили, из жалости.

Русобородый моментально сник, могучие плечи уныло опустились. Он пробормотал, отвернувшись:

— Пойду хоть грузчиком, не хитрое дело, но чтоб про голод ты у меня даже не заикался. И так у хана «в гостях» отощал, одни глазищи остались. Поседел больше прежнего! Меня моя Варька застыдит, когда тебя привезу.

— Шмель, хватит, разжужжался, — оборвал его тревожное ворчание Томил. Кивнул на музыкантов, чтобы немного разрядить напряжение: — Как думаешь, девка это или парень?

Русобородый пригляделся, прищурил один глаз, потом склонил голову к плечу и прищурил другой, изрек:

— А леший разберет! Второй-то носатый точно мужик, а это… Скорее девка, но не уверен. Тебя, Сивый, вечно к нелюдям тянет!

И тотчас вернулся к прерванному разговору.

— Эти нехристи, знаешь, как рассуждают: мол, вверх по Матушке сейчас ходить невыгодно. Сейчас они лучше развернутся и еще раз сходят порожняком вниз к устью, там дадут своим людям погулять в порту. А через месяц, когда дело ближе к Ярмарке, заломят цену повыше и повезут гуртом иноземцев с ихним заморским товаром. Чую, ежели сейчас мне не наскрести монет на два места в лодке, то через месяц вообще спросят такую мзду, что легче вплавь своим ходом!

— А сколько спрашивают за место? — уточнил Томил.

Шмель, закатив глаза, на растопыренных пальцах показал количество просимых монет. Сивый невольно фыркнул смешком: вспомнилось, как в босоногом детстве его приятель точно так же показывал количество яблок, сколько удалось нарвать при набеге на городской сад боярыни Дарьи Адриановны. Ох, умела заковыристо ругаться тетка на озорников, позоря без различия как тихого сына лекаря, так бойкого племянника воеводы и своевольного княжича. Всегда-то они втроем находили себе занятие… Пока княжич не сделался князем. Томил с усилием прогнал подальше темные мысли.

— И что возмущаешься? Еще по-божески просят, — возразил Сивый.

— Стал бы я торговаться с этими прохиндеями, если б в кармане серебришко звенело, — насупился Шмель. С огорчения глотнул-таки пивка.

Томил снова уставился на эльфов. Чувство вины жгло изнутри. Большую долю денег, что щедро выдал Рогволод своему младшему воеводе, велев употребить на возвращение его, Томила, домой из плена басурман, пришлось потратить на оплату счета, что выставил придворный лекарь за спасение от легочной горячки. (Из плена-то Томил сам себя вызволил, уболтал хана, проявил хваленый талант к переговорам. Вот удержаться от болезни не сумел. В темнице еще крепился из последних сил, а как выпустили, сразу слег, да так, что едва не отправился к праотцам — если б не исключительная милость ханской дочки. Та уговорила отца сжалиться над иноверцем и, по сути, врагом, приказала позвать к нему лекаря.) Потом потратили немало из собственных сбережений Богдана Шмеля, пока добирались от столицы ханства до этого торгового городка, стоящего на берегах Матушки. Матушки, степенным раздольем которой Томил когда-то любовался с высоты крепостных стен родного Нового Города… Как же давно он не был дома.

Погруженный в невеселые мысли, Томил не сразу осознал, что играет теперь лишь один эльф. Второй, молоденький, стройный как камышинка, нежданно явился из полутени возле их стола и, зардевшись, спросил нежным робким голосом, сияя надеждой в звездных очах:

— Скажите, вы направляетесь в Новый Город? Вверх по реке, верно?

От близости дивного создания Томил на мгновение потерял дар речи. Он, кто в свое время вел переговоры с дикими ордынцами, не пустив Рогволода развязать кровавую сечу. Он, не стушевавшийся перед басурманским ханом, за что провел несколько лет в темнице на цепи. Он, кого с юных лет слушали городские бояре на княжеском совете… Он — смешался и смутился от вида преисполненных надеждой эльфийских очей. И ладно бы девичьих, а то ведь, если судить по одежке, перед ними стоял мялся парнишка.

Богдан Шмель тоже был не лыком шит, иноземные языки разумел немногим хуже, чем приятель. Вопрос эльфа разобрал, ответил ворчливо:

— Направляться-то направляемся, да не берется нас никто везти. Плевать все хотели на ханскую грамоту, по которой нам даруется право сесть на любой попутный корабль, все только собственную выгоду блюдут.

— Если дело в деньгах, то мы оплатим расходы за четверых, — не веря в свою удачу, заявил Нэбелин. Помахал рукой Рэгнету, чтобы скорее присоединялся к разговору. — У нас достаточно средств, чтобы нанять корабль, не сомневайтесь. Но в ответ просим оказать взаимную услугу: сопроводите нас до обители лесного царя? Как нам сказали, это недалеко от Нового Города.

— О, это к тебе вопрос, Сивый, — Богдан со смешком пихнул Томила локтем в бок. — В кои веки пригодилась в жизни твоя тяга к нелюдям!

— Вы знакомы с Царем? — еще шире распахнулись эльфийские бездонные очи.

Томил машинально кивнул, тут же помотал головой:

— Не с самим Яром, с его женой и сыном. Давно, правда.

— Со Светозаром? — заулыбался Нэбелин, вгоняя собеседника в румянец. Эльф присел за стол рядышком с Томилом, заинтересованно захлопал ресницами.

— Светозаром? — непонимающе переспросил Томил, попытался отодвинуться. Но с другой стороны на лавке сидел Шмель, а его легко не сдвинешь, в итоге Сивый оказался беспомощно зажат с двух сторон. — Насколько я знаю, у Яра трое детей: Милена, Евтихий, Драгомир…

— Милена, да-да! — Нэбелин переглянулся с подошедшим Рэгнетом. — Мы с ней однажды имели честь беседовать.

— Неужели царь за это время завел себе четвертого? — Сивый обернулся к Шмелю, но тот безразлично и несколько ехидно пожал плечами. — В детские годы я знал младшего из них, Мира. К слову, он чем-то на вас похож. Глазами, что ли.

— Ах, как нам повезло вас встретить! — восхищенно воскликнул Нэбелин.

Рэгнет, доселе молчаливо слушавший с огромным вниманием, напомнил о своем присутствии, представив себя и своего спутника. Богдан Шмель назвался в ответ, приятеля отрекомендовал так: «Правая рука князя Новогородского Рогволода Всеволодовича, советник по всем вопросам, колдун и предсказатель Томил Сивый, любимый ученик болотного чародея Щура!» Чем поверг обоих эльфов в секундное онемение.

— Колдун точно сможет провести нас к Лесному царству! — расчувствовавшись едва ль не до слез, выдохнул Нэбелин. Не сводя с Томила почти влюбленных очей, вдруг спросил: — А у вас самого в роду точно эльфов не было?

— Вы мне льстите, — пробормотал тот.

— Жаль, — сказал Нэбелин, но против слов на его счастливом личике не было ни тени сожаления. Рэгнет чему-то многозначительно заулыбался.

И то ли от смущения под пристальным взором эльфийских очей, то ли от облегчения, что наконец-то они смогут уже завтра отправиться домой после всех мытарств, Томил Сивый напился до чертиков. Богдан не отставал в поглощении крепкого пива да под хорошие закуски, заказанные Рэгнетом в честь знакомства, но отменное здоровье и опыт княжеских пиров позволил богатырю продержаться несравненно дольше. Когда Нэбелин подхватил уплывшего в полуявь Томила под руку, почти что взвалив его себе на плечо, Шмель рыпнулся помочь унести приятеля наверх в комнату, но Рэгнет его остановил со смехом:

— Не волнуйся, несмотря на хрупкую внешность Нэбелин хватит сил, с лестницы твоего друга не уронит.

— Очень надеюсь, — проворчал Богдан, садясь обратно и проводив шатающуюся парочку настороженным взглядом. Добавил, кивнув на накрытый стол: — А должок я отдам, как только домой вернемся. Лишь бы только вернуться поскорее, надоело по чужим краям мыкаться, ты не представляешь!

— Прекрасно представляю, уверяю тебя. Что ж, буду рад ответному гостеприимству, — склонил голову Рэгнет.

Шмель заулыбался, набрался хмельной смелости и, приглушив голос, спросил доверительно:

— А этот твой Нэбелин — он всё-таки парень или девка? Вы учтите, Сивый у нас мужик честный, если твой меньшой его соблазнит по пьяной лавочке, то однозначно придется им жениться. Вот моя Варька меня отходит скалкой, если не догляжу за Томкой и прозеваю грехопадение!

На что Рэгнет лукаво стрельнул глазами и пальцем поманил подставить ухо, куда нашептал нечто такое, отчего Богдан расхохотался:

— Ну вы, эльфы, те еще путаники!

…Меж тем в комнате наверху, которую сняли для себя Томил и Шмель, Нэбелин с заметным усилием пытался уложить перебравшего собутыльника в постель. Кровать была далека от роскоши, жесткая и узкая, так что не удивительно, что мотающийся от внутреннего хмельного шторма Сивый норовил с ложа скатиться. Нэбелин его попытки сползти на пол пресекал, ловил под мышки или за шиворот, затаскивал назад на тощий соломенный тюфяк. В конце концов эльф умучился и, уложив в очередной раз протестующе мычащее тело, сел сверху, придавив своим невеликим весом для надежности.

Оседланный, Томил разлепил мутные глаза и обнаружил себя лежащим на спине, в знакомой комнатке, освещенной тревожным огоньком масляной лампадки. Опознал он также и того, кто его оседлал:

— Нэбе… лин… Небо ли?.. Вот же послало мне Небо ангела!.. — пробормотал он, вздыхая. Неуверенно поднял руку, положил ладонь на гладкую по-девичьи щеку эльфа.

Нэбелин замер, заметно напрягся. Однако не воспротивился, напротив, прикрыл глаза ресницами. И затаил дыхание.

Не возмутился эльф и тогда, когда вторая рука хмельного поклонника легла на грудь, пошарила, через одежду пытаясь найти мягкие прелести. Не отыскав характерных для женского пола округлых примет, пятерня продолжила свое путешествие — через живот прямиком к штанам, к широко расставленным ногам.

— Ох! — вырвалось чувственное у Нэбелин, щеки залил стыдливый румянец.

Ладонь беззастенчиво легла на промежность и слегка сжала, ища признаки, свойственные полу мужскому. Однако даже плотная ткань штанов не оставляла простора для сомнений: признаков не было. Брови Томила выгнулись в болезненном сочувствии, губы дрогнули, обронив роковое:

— Под корень? Начисто. Душегубы, загубили… Из парня — ангела… — Всхлипнув, он закрыл глаза и безвольно уронил руки.

Нэбелин, упивавшийся стыдливой двусмысленностью момента, не расслышал невнятного бормотания. Однако резкость, с какой отдернулись руки, встревожила эльфа, он с беспокойством наклонился над лежащим:

— Что такое? Том, тебе дурно?

Томил же не открыл глаз. Напротив, зажмурившись еще крепче, неожиданно обхватил эльфа, притянул за затылок и за плечи к себе ниже, ближе… Губами к губам. Нэбелин не стал вырваться, охотно припал всем телом, приоткрыл рот, толкнулся в чужой рот смелым языком, вызывая на чувственную дуэль… Томил и знать не знал, что поцелуем можно свести с ума. Впрочем, что он вообще знал о страсти и амурных удовольствиях? Взрослая служанка из княжеского терема, которой удалось на спор соблазнить вечно хмурого юнца, не в счет. А дальше было не до любовных утех — нескончаемые дела, заботы, которые охотно вешал на своего советника рано возмужавший Рогволод. Да и кто из девиц добровольно осмелится подойти к ученику болотного колдуна? А боярских дочек, которых подсылали ради выгодной женитьбы их же отцы, Томил сам обходил за версту, не собираясь усложнять себе жизнь интригами… И вот докатился — увлечен поцелуями с эльфом. Парнем. Кастратом!

Нэбелин первым разорвал возникшую между ними связь, осязаемую до звона в ушах, связь, которая увлекала обоих с каждым мгновением всё глубже в неизведанные пучины вспыхнувшего темного желания.

— Тебе нельзя, ты еще слишком слаб, — решил за обоих Нэбелин, погладив по впалой щеке, колючей от щетины. — Сейчас тебе нужно выспаться, завтра ведь в дорогу.

Томил, тяжело дыша, снова крепко зажмурился: целую седмицу, если не больше, провести на одном корабле с эльфами! С проницательным умным Рэгнетом, от цепкого взгляда которого ничто не укроется. С Нэбелин, который, кажется, вовсе не стыдится открыто показывать свои порывы. С Богданом, который не упустит возможности ехидничать и выразительно хмыкать, степенно оглаживая рукой кучерявую бородку… На краткое мгновение в голове вспыхнула пугающая мысль: не лежит ли он по-прежнему в горячке? Не лихорадочный бред ли это всё? Можно кое-как поверить, что Шмель отыскал его, что болезнь отступила. Но поверить в эльфов? В то, что один из эльфов — в него влюбился? Нет, это правдой быть не может…

Нэбелин разбил в осколки все умозаключения, коротко поцеловав в уголок рта. Затем слез с Томила и покинул комнату, но оглянулся на пороге и одарил на прощание многообещающим взглядом мерцающих очей. А Томил стиснул зубы, чтобы не выругаться в голос, закрыл ладонями пылающее лицо.

Если это бред пылающего в болезни разума, то чего ему бояться? Зачем отказываться?..

…Каким-то чудом ему всё же удалось выспаться. Томил не без основания подозревал, что в этом виновны чары Нэбелин. Во всяком случае, ранним утром садясь на корабль, нанятый Шмелем на деньги менестрелей, он ощущал себя превосходно. Взволнованно и немного растеряно, но гораздо лучше, чем накануне. Более того, Томил окончательно уверовал, что всё происходит наяву. Против ожидания даже качка, начавшаяся из-за поднявшегося попутного ветра, не омрачила солнечную ясность дня. А вот Богдан на удивление вцепился в борт и от завтрака отказался наотрез, сетуя на вчерашнюю свою несдержанность в выпивке.

Оба эльфа предусмотрительно закутались в длинные плащи с глубокими капюшонами, чтобы хозяин корабля не узнал раньше времени, кого именно взял на борт, повинуясь звону серебра и грамоте хана. Когда отошли от берега на речной простор, Нэбелин встал рядышком с напряженно замершим Томилом и незаметно взял его за руку, сплетя пальцы.

— Знаешь, это так удивительно! — шепнул ему эльф с легкой улыбкой. — Мы обошли полмира, но именно ты оказался тем, кто приведет нас к цели нашего долгого путешествия. Знаешь, мне кажется, я люблю тебя.

Томил не нашел слов, чтобы ответить. Он догадывался, но услышать собственными ушами…

— Не смотри на меня так, — смущенно рассмеялся на его изумление Нэбелин. — Мы, эльфы, ужасно влюбчивые создания. Но не верь тем, кто скажет, что мы легкомысленны. Нам одного взгляда достаточно, чтобы понять, достоин ли избранник нашей любви или нет. И сделав выбор однажды, мы уже никогда не откажемся от наших чувств. Мы, эльфы, ужасные собственники!

Он снова рассмеялся, и Томил понял, что очарован перезвоном хрустальных колокольчиков, что почудился ему в этом смехе.

— Всё, Сивый, ты пропал! — Следующим к Томилу подобрался Шмель, с физиономии которого не сходила довольная ухмылка несмотря на мучительное похмелье. — Скоро и тебя будет ждать дома своя женушка со скалкой и семеро по лавкам. Вот уж тогда по чужим странам не побегаешь, ханским дочкам глазки не построишь!

— Какие по лавкам? Какие дочки?! — зашипел в досаде Томил, настороженно косясь на остроухих спутников, устроившихся на корме среди ящиков с грузом. Хорошо хоть ветер сносил слова в сторону, а то ведь услышали бы, при их-то хваленом тонком слухе. — Это же парень! За что мне это вообще, за какие прегрешения?!

— Остынь, брат, это же эльфы, — многозначительно напомнил Шмель, явно наслаждаясь моментом. — У них всё не как у людей. Так что семеро по лавкам вполне могут случиться в твоем скором будущем! Радуйся, дети какие получатся красивые-то!

Томил испепелил бы приятеля взглядом, если б не был ему стольким обязан.

_________

— Господин драко-он! Эй! Вы спите? Извините за беспокойство, господин дракон, не могли бы вы уделить нам несколько минут вашего внимания?

От громкого шепота Руун Марр дернул ухом, как прядают ушами лошади, отгоняя назойливых мух. Стоило труда удержаться, чтобы пасть не расплылась в ухмылке: несколько минут? Да он уже с четверть часа сквозь щелочку приоткрытых век внимательно следит за гостями, осмелившимися явиться прямиком к драконьему логову.

Светозар подошел очень близко — бесстрашен до глупости, а вдруг на месте Рууна оказался бы чужой дракон? Впрочем, лесной царевич сейчас не мог узнать в нем своего недавнего знакомого. Крылатый ящер, разлегшийся на солнышке возле входа в свое логово, ничем не напоминал Рууна в человеческом облике. Разве только щетинистый гребень на длинной шее был такой же пестрый красно-черный, как волосы Марра двуногого. И еще глаза — вишневые с золотыми крапинками, с вертикальным зрачком, томные с ленцой и лукавинкой. Но дракон держал глаза прикрытыми, делая вид, будто дремлет и не чует назойливых визитеров.

Чуть вдалеке Марр заметил среди деревьев черную громадину ужасающего коня, на нем восседал и заметно трясся надоеда-рыцарь. Оруженосец прятался поодаль, боясь коня не меньше, чем дракона, что правильно, ибо Марр обычно после сна бывал не в духе. А вот гоблинки что-то нигде не видать. Неужели благоразумно не пошла с ними, предоставив мужчинам разбираться с ящером без ее участия?

— Господин драко-он! — снова позвал Светозар.

«Вот же дурень,» — мысленно усмехнулся Руун. Герой на цыпочках подкрался вплотную, целясь пощекотать ноздри на кончике клыкастой морды колоском сорванной травинки. Любой другой дракон на месте Марра просто поднял бы лапу и…

Руун Марр едва не выпустил клуб огня, едва не завопил, но невероятным усилием воли сдержался, стиснул челюсти. Вот только глаза невольно выпучились.

— Ой, вы не спите, — заметил Светозар. — Извините, что разбудили вас!

Дракон проворчал нечто невнятное. Приподнял голову на длинной гибкой шее и заглянул себе за спину: Грюнфрид! Нашлась. Лыбится, мелкая пакость. Пока Марр наблюдал за вежливо подкрадывавшимся Светозаром, эта мелюзга некультурно подобралась с тыла — и с размаху воткнула лежащему беззащитному дракону острую палку прямо в ляжку. Выбрала ведь местечко повыше сгиба коленки, где шкура тонкая и чувствительная. Ладно хоть силенок не хватило, не до крови ткнула. Но болеть будет еще долго, наверняка. Может быть, даже хромать начнет на эту лапу.

Руун Марр насупился, однако ничего не сказал гоблинке. Та невоспитанно показала обиженному дракону сиреневый язык. Отвернувшись, Марр словно невзначай дернул хвостом и смел Грюн подальше. Мелюзга, не пикнув, прокатилась вниз по склону через кустарник — аккурат на дно овражка, куда Руун долгое время заботливо стаскивал красивые белые кости и аккуратно раскладывал среди растительности, чтобы впечатлить чудовищной кровожадностью приезжих рыцарей и принцев. Никто ж из странствующих вояк не приглядывался к отметинам на костях, оставшихся не от клыков, а от топориков мясников. Никто ж не догадывался, что местные крестьяне платят крылатому ящеру дань при забое крупнорогатого скота — не столько мясом, сколько костями и вкусными хрящиками.

— Господин дракон, можно с вами обговорить одно важное дело? — не собирался отставать от чудища Светозар.

— Валяй, обговаривай, — разрешил Руун милостиво. Чтобы слушалось приятнее, перевернулся на спину, подставив теплому солнышку живот. А лапой дотянулся до пустого бочонка, валявшегося неподалеку, предложил гостю вместо стула.

— Благодарю! — Светозар чинно сел, хотя по его горящим глазам Руун видел, как любопытному полуэльфу хочется вместо разговоров пощупать драконью шкуру, потрогать лениво разложенные по земле крылья, даже гибкий хвост выглядел ну очень занимательным.

И всё же Светозар не счел возможным отвлекаться — его ждал изнывающий от сомнений Эжен. И Полкан изнывал не меньше, терпя чужого на своей спине.

Кратко и доходчиво изложив суть предложения, Светозар вопросительно уставился на уютно посапывающего дракона.

— Господин дракон, вы опять спите?

— Я думаю, — зевнув, отозвался Марр.

— И что ж вы думаете? — терпеливо поинтересовался Тишка.

— Я думаю, что Клер не поверит в то, что Эжен в состоянии сразить меня наповал, — высказался дракон.

— То есть в целом вы согласны нам подыграть? — обрадовался Светозар и ободряюще помахал рукой Полкану, чтобы подошел ближе. — Вот поэтому, чтобы сражение выглядело более достоверным, Эжен будет атаковать вас верхом на моем скакуне. Как видите, это не совсем обычный конь. То есть совсем не… В общем, вы сами видите.

Эжен судорожно цеплялся в поводья и мечтал провалиться сквозь землю, но теперь отступать было поздно. Тем более он не смог бы даже спрыгнуть из седла при всем нежелании общаться с драконом — ноги рыцаря ослабели от волнения до состояния ватного нестояния.

— Разумеется, я согласен, — вздохнул Руун Марр. — Клер давно пора замуж, а с эдакой разборчивостью она рискует навсегда остаться старой девой!

— Но вы уверены, что этот план не помешает вашим личным интересам, уважаемый дракон? — предусмотрительно уточнил Светозар. — Ведь зачем-то вы всё-таки похищали принцессу, потратили столько усилий и времени.

— Глупость сделал, что ж скрывать, — отрезал Руун Марр. — Думал, Клер быстро найдет себе жениха, благородная красавица не может оказаться залежалым товаром. К тому же я рассчитывал, что обжитая одинокая башня приглянется темным магам. Или хотя бы звездочетам. Но нет, япросчитался.

— Звездочетам? — удивился Светозар.

— Зря я старался, строил такую высокую? Знаешь, как приятно с крыши наблюдать за звездами! Особенно если есть хороший напарник, — мечтательно заявил дракон. — А в компании с темным магом с высокой башни удобно взирать на бренный мир свысока и чуточку презрительно, строить планы по захвату земель и городов… Но, к великому моему сожалению, не повезло нам обоим. Претенденты приезжали никудышные, ни для Клер жениха, ни для меня хозяина не нашлось… Вот ты — другое дело! Очень перспективный — и смелый, и красивый!

Отвесив искренний комплимент, дракон изящно потянулся, вытянув передние и задние лапы. Искоса глянул на полуэльфа снизу вверх, игриво вывернув голову.

— Кстати, если ты сам не собираешься просить ее руки, то лучше бы тебе вообще не показываться Клер на глаза, чтобы не отвлекать от этого хлюпика, — резонно заметил Марр, указав кончиком крыла в сторону Эжена.

— Хорошо, я учту ваш совет, — кивнул Светозар. — Простите за любопытство, но зачем вам хозяин?

— Понимаешь… — Дракон стремительно свернулся клубком, обвив всем гибким телом сидящего на бочонке Светозара, и поднес голову близко к лицу полуэльфа, заглянул своими огненными глазами в его голубые, широко распахнутые. — Тяжко жить, когда ты представитель вымирающего вида. А с хорошим заботливым хозяином всё-таки не так одиноко коротать век. Потому и на кражу принцессы польстился — хоть какой, а смысл в жизни.

— Ясно, — согласился Светозар. Улыбнулся, погладив ладонью искрящуюся глянцевую шкуру: — Вы очень теплый, господин дракон.

Дракон зарделся бы, если б умел… Долгий взгляд глаза в глаза прервало появление грязной и сердитой Грюнфрид, вылезшей на четвереньках из кустов.

— Ох, Груша, ты как там оказалась? — вскочив и перешагнув через драконий хвост, Светозар кинулся поднимать ее на ноги, отряхивать загубленную одежду. — Я же велел оставаться с Хьюго!

Грюн насупилась еще мрачнее: оруженосец стал для нее едва ль не противнее дракона! Стоило остальным отвернуться, как этот грубиян тотчас распускал лапы и норовил потискать ее самым наглым и оскорбительным образом! Лучше Грюнфрид сама будет приставать к дракону, чем позволит приставать к себе.

Бросив темный взгляд на гоблинку-замарашку, Руун Марр заметил:

— Если вы желаете, можем начать наш поединок прямо сейчас, не откладывая до полуденной жары. Клер в это время обычно только-только поднимается с постели, умывается, причесывается. Поэтому ее полусонное сознание легче воспримет шокирующее зрелище нашего невероятного поединка. Эжен, у тебя найдется хотя бы одно копье? Чем-то ты мне должен всё-таки угрожать.

Рыцарь помотал головой. На что дракон тяжко вздохнул и удалился в свое земляное логово, ворча о беспомощности современных женихов. Вскоре он возвратился, волоча в зубах внушительное турнирное копье с пышным плюмажем из фазаньих перьев.

— Дотащишь? — хмыкнул Марр, вручив копье Эжену. Светозар кинулся помогать, не хватало еще, чтобы претендент выпал из седла, не доехав до поля брани.

Вдвоем с оруженосцем они в итоге забрали копье себе, взвалили оружие на плечи и понесли. Дракон любезно указывал дорогу, шествуя впереди, широкими взмахами хвоста обламывая ветки, перегораживавшие тропинку.

Логово, как выяснилось, располагалось не столь уж близко к башне. Как объяснил по пути Марр, он любил, чтобы его сон не тревожили людские голоса. А поголосить Клер любила, не упускала повода развести суету из любого каприза. Расстояние не мешало исполнению долга: при появлении рыцарей дракона вызывала нянька принцессы, трубя в горн с вершины башни. Летать — не пешком ходить, спустя всего минуту или две крылатый ящер обрушивался на голову очередного претендента сверху, наводя смертный ужас. Если зов горна прерывал его послеобеденный сон, то сердитый Марр в полете еще и огнем поливал от всей щедрости души.

— Веселые были времена! Жаль, женихи быстро закончились, — посетовал Руун.

— Вы всех съели, господин дракон? — пошутил Светозар.

— Фу, как можно! — скривил морду ящер. — Нет никакого желания брать эту гадость в рот. Потные, вонючие, мясо жесткое, как у старого борова.

— Значит, всё-таки пробовали! — обличил Тишка.

Дракон кисло посмеялся.

…Поединок у подножия высокой башни начался, как положено, с вызова:

— Крылатое чудовище! Мое терпение закончилось, я собираюсь избавить мир от твоего существования! — Эжен Флорантен сумел произнести нужные слова внятно и достаточно громко, чтобы занавески на окне спальни принцессы заинтересованно шевельнулись.

— Эжен, так ты отблагодаришь меня за гостеприимство? За то, что позволял тебе денно и нощно орать баллады под окнами несравненной Клер-Элиан-Жеральдин-Беранжер, тревожа ее покой и мешая мне спать?

Голос дракона гремел куда увереннее, чем жалкий писк его противника. На его гневную реплику не то что занавеска отдернулась — на балкон немедля высыпали три изумленные зрительницы во главе с непричесанной принцессой, облаченной в светленький оборчатый пеньюар.

— Это я терпел тебя, Эжен! Но раз ты показал себя таким… хм… таким упрямым… нет — упорным и неутомимым поклонником нашей прекрасной принцессы!.. — сочинял на ходу Марр, так чтобы и дурочке Клер польстить, и ее кавалера не обидеть правдивым словом. — Так и быть, я приму твой вызов на смертный бой! Крепче держи копье, о смелый рыцарь! Крепче, говорю, и подними наконечник выше, иначе сейчас поскачешь и землю взроешь. Да, так уже лучше, спасибо, Полкан. О чем я? Ах, да! Кхе-кхе…

Из пасти вырвались сизые клубы дыма. Прокашлявшись, Руун Марр развернулся к балкону и обратился к ошеломленной принцессе:

— О, прекрасная Клер-Элиан-Жеральдин-Беранжер! Благодарю вас за честь быть вашим стражем! Мы провели с вами прекрасное время, наслаждаясь покоем и благодатью в этом тихом краю! Благодарю вас за всё! Теперь же разрешите попрощаться с вами. Не могу знать, какой исход будет у поединка, поэтому прошу простить меня за всё, что было вам не по вкусу в нашем совместном бытии. И не устану вас благословлять за вашу доброту и кротость нрава, о несравненная Клер, цветок души моей!

— Дорогой, ты с ума спятил? — крикнула растерянная принцесса. Причем адресовала эпитет «дорогой» она не к Эжену, а к ящеру, заставив Светозара, спрятавшегося в тени дворового колодца, хрюкнуть смешком.

— Желаю вам найти наконец-то семейное счастье в объятиях достойного рыцаря! — продолжал заливаться Руун. — И совместно наплодить множество крикливых детёнышей, чтобы я смотрел на них из бездны небытия и радовался, что хотя бы у вас, дорогая Клер, есть семья и потомство, чего не дано мне, одному из последних представителей своего вида… Прощайте, моя принцесса! Не поминайте лихом!

— Дорогой?! — взвизгнула принцесса, напуганная заупокойной тирадой.

— Шевалье Эжен Флорантен! Я к вашим услугам! — возвестил дракон и встал в горделивую позу.

У рыцаря сперло дыхание, ответить получилось лишь невнятным хрипом. Презрительно всхрапнув, Полкан сам головой подправил копье в трясущихся руках всадника, уместил конец между рогами — и поскакал вперед, во весь опор. На ждущего дракона.

Принцесса в ужасе смотрела, как ящер не пытается уклониться от нацеленного в его выпяченную грудь оружия. Перед самым столкновением Марр выпустил вверх в воздух струю слепящего пламени, рассыпавшуюся фонтаном брызг, от которых все зажмурились…

Раскрыв глаза, Клер вскрикнула: ее верный страж распластался на земле, сжимая под передней лапой вертикально торчащее копье. Принцесса, расталкивая обомлевших служанок, кинулась к дверям. Выскочила из покоев, подхватив подол пеньюара, понеслась вниз по крутой винтовой лестнице, в этот момент казавшейся особенно бесконечной…

— Ну, как? — прошептал Марр, весело кося огненным глазом на Светозара.

— Отличное представление! — похвалил тот. Чтобы не тратить время попусту, Тишка поднял из колодца ведро воды, которое собирался отнести запыхавшемуся от ржания Полкану.

Грюнфрид, о которой все благополучно забыли на время поединка, сметливо выгадала момент, когда ворота башни распахнутся, явив взлохмаченную свирепую принцессу. Именно в этот миг гоблинка, вооруженная заранее нарванным веником жгучей крапивы, метнулась к поверженному дракону — и с размаха стегнула его под хвостом.

Принцесса не добежала до любимого стража, на полпути кинулась назад, пораженная громкостью вопля. Дракон из лежачего положения взвился над землей, хлопая крыльями и дрыгая ногами, от жжения позабыв обо всём на свете. Увидев остолбеневшего Светозара с ведром воды в руках, Руун бросился к нему, как к своему спасителю. По пути оттолкнул зазевавшегося Полкана, да так что Эжен, охотно потерявший сознание при виде несущегося на них обезумевшего чудовища, скатился с седла, рухнув точнехонько на не успевшую убежать Грюнфрид.

Плеснув из ведра ледяной водой себе под хвост, дракон блаженно выдохнул длинной струей дыма в небо. И упал наземь, благодарно обняв передними лапами ноги растерянного полуэльфа.

— Ух ты ж! Вот это да-а!

Все, кто был в состоянии повернуть голову, оглянулись на восхищенный возглас. Восхищались гоблины, уже прекрасно знакомые Светозару и его спутникам.

— Ну, вы тут устроили! — похвалил старший гоблин, и все в его отряде согласно закивали. — Ну, вы того-этого! Ух, вообще!

Не дождавшись ни слова в ответ, гоблины понятливо задерживаться под башней не стали:

— Это… Ты, как всегда, наше рыжее не видал, да? — привычно кивнул старший Светозару. — Ну, чо ж. Мы тогда дальше пошли. А у вас тут было круто! Здорово. Ну, прощайте!

И зеленолицый отряд, довольный подсмотренным представлением, по своему обыкновению скрылся в кустах.

— Что всё это значит?! — первой опомнилась принцесса. — Эжен, что ты устроил?! Я никогда тебя не прощу!!!

Она хотела наорать на рыцаря, но Эжен валялся в обмороке, да и к прикрывшему его Полкану девушка остереглась подходить близко. Тогда Клер кинулась, чтобы высказать свое недовольство дракону. Тот развернул к ней несчастную морду со слезящимися глазами и объявил слабым голосом:

— То были конвульсии, милая моя Клер! Это значит, что копье противника поразило меня в самое сердце, и кончина моя близка. Я ухожу в свое логово, где прошу меня не беспокоить. Я собираюсь умереть в гордом одиночестве на закате солнца, как полагается драконам, честно исполнившим свой долг.

Закончив проникновенную речь, Руун Марр отлип от Светозара и действительно похромал в сторону своей норы, припадая на все четыре лапы и горестно волоча крылья по траве.

— Что?.. Зачем?.. Как?! — задыхалась от возмущения Клер-Элиан. Ее уютный мирок рухнул в одночасье с трагическим поражением стража.

Однако негодование принцессы угасло еще внезапнее, чем разгорелось. Ее взгляд наткнулся на застывшего столбом полуэльфа. Принцесса недоуменно похлопала ресницами, обвела придирчивым взором статную фигуру блондина с головы до пят, словно портной, собиравшийся снять мерки. В ее кудрявой головке сложилось уравнение, при котором потеря дракона перестала что-либо значить. На пухлых губах принцессы расцвела торжествующая улыбка:

— Я согласна быть вашей женой, о доблестный победитель дракона! — объявила Клер-Элиан. И скорей ухватила нового жениха за локоть, потащила ко входу в башню.

— Это не я победил, это Эжен! — запротестовал тот.

— Нет-нет, не нужно ложной скромности! Я всё видела своими глазами — чудовище победили лично вы!

— Но я вам ничего не предлагаю, мадам! — слабо возразил Светозар.

— Ах, да бросьте отговорки, вам не к лицу. Своим присутствием здесь вы уже подтверждаете, что преследуете одну-единственную цель — сразить дракона, дабы предложить мне руку и сердце, — уверенно сказала принцесса, решительно заталкивая жениха в двери. — Дракона вы победили, он валялся у вас в ногах, осталась вторая половина миссии — я! А предложение — это пустые слова. Знаете, сколько я этой риторики уже наслушалась? Избавьте мои ушки от лишнего шума, просто помолчите. Я знаю, что вы хотите сказать, я вам уже ответила согласием. Идемте же сразу в спальню!

— Постойте! Как можно так сразу?.. — Напор принцессы даже для опытного знатока женщин, каким был Евтихий, казался чересчур стремительным.

— Ох, верно! — спохватилась Клер-Элиан. Спросила строго: — Позвольте узнать, каков ваш титул? Ибо в будущем я не желаю носить титул ниже маркизы!

— Ц-царевич… — пролепетал Тишка. — То есть, мой отец — владыка северных лесов… Вы, кстати, на него удивительно похожи.

— То есть вы принц? — удовлетворенно кивнула принцесса. — Позвольте спросить, вы старший сын в семье или младший?

— Старший, — машинально подтвердил Тишка, тем самым подписав себе приговор.

Клер-Элиан разве только не взвизгнула от радости. Она стремительно протащила вяло сопротивлявшегося жениха вверх по лестнице, при этом даже нисколько не запыхалась — ее окрыляла открывшаяся перспектива скорого замужества. За красавца! За полуэльфа! За благородного иноземца! За наследного принца!

Красавица втолкнула избранника в скромную девичью спальню и с грохотом заперла за собою дверь, отрезав пути к отступлению. Очень кстати, что в покоях кроме них двоих больше никого не было — обе служанки выбежали во двор: молоденькая горничная успокаивала разволновавшегося оруженосца, старая нянька пыталась привести в чувства Эжена.

…Помятая и сердитая Грюнфрид смерила колючим взглядом башню, где скрылся Светозар. Пусть гоблинка с трудом выбралась из-под поверженного рыцаря, но она была не настолько оглушена, чтобы не услышать, как напористо вела себя принцесса и как неуверенно мямлил в ответ Тишка. У Грюнфрид не возникло сомнений: под таким натиском царевич падет и против воли нарушит обет целомудрия. Ведь красавица слишком соблазнительна в своем легком пеньюаре. Слишком она опытна в обхождении со странствующими героями! Куда до нее маленькой зеленой гоблинке, не стоит и тягаться.

Шмыгнув посиреневевшим носом, Грюн решительно направилась прочь от башни. Само собой, ноги понесли ее к логову дракона.

Глава 8. Драгомир

Лукерье Власьевне понравилось жить в городе. Не сразу, но понравилось. Одно только поначалу раздражало — очень уж много людей вокруг! Но она привыкла. Не сразу, но привыкла.

Зажила лесная ведьма, бывшая царица, теперь травницей — при аптекарской лавочке, лучшей в городе, потому что единственной. Сюда даже высокомерные барыни из свиты княгини захаживали. Потому что больше некуда — один лекарь на весь город, не считая двух бабок-повитух.

Раньше без помощницы Красимиру впору было разорваться: и за лавочкой присмотр нужен, мало ли кто и в какое время наведается, мало ли какая хвороба нагрянет. Горожане повыше сословием то и дело домой приглашают, детишек или барынь занедуживших посмотреть. Да зелья варить тоже надо. За травами-корешками в лес регулярно выбираться — немало времени требуется. Потому не мог нарадоваться на толковую травницу лекарь. А еще романтически о Лукерье вздыхал, любовался ею украдкой, однако не приставал и речей о любви не заводил, за что она ему была весьма благодарна.

Люди к молчаливой знахарке вскоре привыкли. Старушки постарше в ней признали ведьму, но шепотки и слухи только прибавили к ней уважения. Вскоре лекарь смог без опасений оставить лавочку и аптекарскую кухню на помощницу, а сам отправился в земли язычников, там сам Щур по болотам всегда самые лучшие целебные корешки собирал.

И получилось так, что именно в его отсутствии прислали в аптеку требование немедленно явиться в княжеские хоромы: княжич занедужил. Лукерья хмыкнула — видала она вчера, как сынок Рогволода, его наследник и прямое продолжение, вместе со своей неукротимой ватагой из барычей и дружинных отроков, напал на сад при женском монастыре. Решили они полакомиться сливами, не обращая внимания на слезные мольбы старушек и монашек, на предупреждение сторожа, что сливы зеленые есть не полезно. Княжич рассудил своим незрелым разумом, что всё полезно, раз в рот полезло. Ну, а теперь пускай вот мучается животом, авось впредь умнее будет.

Однако отказать прямому приказу перепуганной княгини-наседки Лукерья не осмелилась. Захватила с собой порошки от поноса, да побольше — барыням из княгининой свиты тоже потребуются для их сыновей, которых княжич угостил, а те отказаться не могли, — ну и пошла, куда повели.

Княжеские хоромы оказались занятным лабиринтом. Двор, огороженный частоколом, с массивными воротами, обитыми кованым железом. На дворе сумасбродица хозяйственных построек: конюшни, псарни, коровник даже, тут же открытые кухни для челяди. В дальнем конце будки с отхожими местами, а рядом с ними — темница-колодец с пристроенной сверху пыточной, ныне, к счастью, пустующей. На пороге приглашающе распахнутой двери уютно рассиживался княжеский палач, заплечных дел мастер, блаженно щурился на солнышко. А нет, показалось, не щурился — просто одного глаза у него не хватало. Лукерья также отметила его усохшую руку, подвязанную в болтающемся рукаве рубахи. Калека, и других калеками делать любит? Ведьму аж передернуло от такой мысли, она торопливо ускорила шаг, чтобы быстрее пройти мимо.

Сами хоромы вырастали из большого дома с парадными палатами, как опята из пня: пристройки, надстройки, островерхие башенки, терема с замысловатыми кровлями «бочонками», с балкончиками-гульбищами. И всё это соединялось внешними галерейками, переходами, лестницами. Без провожатых Лукерья здесь точно заплутала бы.

Княгиня, взволнованная, ломающая нервически пальцы, дожидалась травницу на высоком крыльце. Лукерья криво усмехнулась — какая честь! Пришлось ведьме в пояс кланяться молодой жене Рогволода и ее барыням, приличия обязывали. Княгиня оказалась женщиной милой, в ответ соблаговолила кивнуть, взяла знахарку под локоток, торопливо повела в покои, по пути сбивчиво расписывая симптомы кишечного расстройства своего оболтуса, словно то был не понос, а чума заморская. Лукерья не перебивала, делала вид, будто внимательно слушает, охала в нужных моментах. Сама же пыталась запомнить дорогу обратно, вдруг пригодится. В узких галерейках процессия вынужденно растянулась длинным хвостом: впереди княгиня и травница, за ней боярыни по степени доверия и по родовитости, за ними служанки и босоногие девчонки на посылках.

На одном из длинных балконов, опоясывающих центральный терем, они столкнулись с долговязой девицей в парчовом сарафане. Та задумчиво облокотилась о перила и устремила взгляд вдаль. Лукерья краем глаза отметила, что с высоты впрямь открывается чудесный вид, грех не полюбоваться: город точно игрушечный, зеленые склоны и прибрежные луга, синие просторы Сестрицы, в чьей спокойной глади вод отражаются белые горы облаков. И даже левый берег виднеется на горизонте. Красота! Только девушка была явно не из свиты княгини. При виде хозяйки дворцовых хором девица вздрогнула, поклонилась да и замерла с низко опущенной головой. Жена Рогволода Всеволодовича поджала губы, кивнула в ответ — и поспешила дальше, постаравшись пройти мимо девушки так, чтобы юбками не соприкоснуться, что было довольно затруднительно из-за ширины юбок и узости балкона.

Лукерья же, которую княгиня тянула за локоть, заставляя не сбавлять шага, смотрела на замершую красавицу, не отрывая глаз, пусть пришлось шею вывернуть, оглядываясь. В груди ведьмы гулко заколотилось сердце:

— Мир! — шепнула она одними губами.

Красавица бросила на нее быстрый взгляд исподлобья и отрицательно покачала головой.

Уходя, Лукерья услышала робкий оклик:

— Дарья Адриановна, прошу вас!

Одна из старших барынь оставила свое место в «процессии», подошла к девушке, снисходительно спросила:

— Что тебе, Мирославушка?

— Это с матушкой-княгиней кто? Знахарка?

— А тебе зачем? Приболела? Али понесла наконец?

Дальше Лукерья не услышала — свита затопотала по лестнице. В толчее слишком громко начали шушукаться между собой, не стесняясь присутствия княгини:

— Неужто впрямь понесла?

— Бедная девка, убьет он ее, точно пришибет, как и прежнюю полюбовницу! И ребеночка придавит, и ей не жить!

— Рогволоду Всеволодовичу ублюдки не нужны. Иной бы князь радовался, что он такой плодовитый, что у наследника будут единокровные братья, которых можно воспитать помощниками и верными соратниками. Нет же, нашему князюшке везде заговоры мнятся. И так полюбовницу лупит, я слыхала, а ежели прознает, что отяжелела по неосторожности — как бы своей рукой живот ей не вспорол да в реку не выбросил, как рыбу потрошеную.

— Замолчите, дуры! — не выдержала княгиня, шикнула на разошедшихся квочек, а сама губы кусает.

Лукерье чудилось, что она попала в какой-то странный сон. Неправда это всё, не может такого быть. Драгомир сейчас дома, при отце, в безопасности. Яр никогда такого не допустит, не позволит сыну уйти… Да как уйти! — в бесчестии погрязнуть! Лукерья отказывалась верить увиденному и услышанному, ее младшенький слишком невинен и чист душой, чтобы соблазниться сомнительной радостью сделаться княжеской любовницей. У нее это всё просто не укладывалось в голове!..

А боярыни продолжили шептаться уже в покоях, выставив служанок за двери, пока травница под бдительным присмотром княгини осматривала княжича. Мальчишка был уложен в постель с грелкой на пузо, с холодной тряпкой на лбу, хныкал и ныл, точно малолетний, хотя Рогволод в его возрасте уже с седла не слезал и вместе со своим отцом гонял язычников по лесам, это Лукерья собственными глазами видала и отлично запомнила. Когда травница мяла ему живот пальцами и терпеливо спрашивала, где болит, где не болит, сопляк не постеснялся пустить газы, вызвав у княгини новый приступ беспокойства. Лукерья с большим удовольствием прописала хворобому самые горькие порошки из тех, что принесла с собой. Всё равно терпения мальчишки хватит только на один прием лекарства, дальше быстренько вскочит с постели, няньки не догонят. Ведьме даже немного совестно стало, что за эти по сути бесполезные порошки княгиня стала так сердечно ее благодарить, аж в свои комнаты позвала, чтобы с дороги квасом напоить. От кваса Лукерья не отказалась, как и от щедрой горсти серебряных монет в пожалованном кошельке. Деньги аптеке пригодятся, Крас ведь иным беднягам микстуры вовсе бесплатно отпускает.

К обществу, рассевшемуся теперь в личных покоях княгини, присоединилась вернувшаяся Дарья Адриановна. Все кумушки снова побросали свои рукоделия, перестали даже делать вид, будто полезным делом занимаются, а не праздно языками чешут. Одна княгиня упрямо держалась за пяльцы, пыталась вышивать, как будто речи боярынь ее нисколько не касались. Но вместо стежков на ткани появились лишь пятнышки крови от проколотых иглой пальцев. Лукерья, которой разрешили присесть на низкий табурет возле княгининого кресла, со вздохом отставила кружку кваса и снова полезла в свою кошелку, теперь за мазью от порезов и ссадин.

— Ну что? Обрюхатил Рогволод Всеволодович свою новую зазнобу? — накинулись барыни с расспросами на более осведомленную товарку.

Та чинно уселась на свое место, будто решила продолжить вышивать шелковые вензеля на кружевном платке. И ответила не сразу:

— Мирослава Яровна просила прислать к ней травницу, когда та закончит со Всеволодом Рогволодовичем. Сказалась, будто у нее голова болит, хочет попросить травяного сбора для бодрости.

— Если матушка-княгиня меня отпускает, я готова идти, — кивнула Лукерья слишком торопливо.

Боярыня строго глянула на ведьму поверх рукоделия:

— Я провожу, чтобы ты не заблудилась.

Лукерья Власьевна, будучи лесной царицей, как-то отучилась, чтобы смертные называли ее на «ты». Она понадеялась, что кумушки не заметили, как ее невольно передернуло от такого обращения.

Дарья Адриановна в силу своей тучности не спешила вставать, ей требовался отдых после хождения по лестницам.

— Голова у нее болит! Надо же! — захмыкали барыни, закачали головами. — Как с князем в спаленке уединяться, что-то ни разу у нее головушка не заболела!

— И я видала: шла за ним, когда ни позовет, хоть в ясный полдень! Без стыда и смущения, как завороженная, точно овца на привязи, — презрительно поддакнула одна.

— Не девка, а ангелица кроткая, — вступилась другая. — Он ее лупит, как никого доселе! Не сдерживает удаль молодецкую, а она только всхлипывает, в голос ни разу не закричала. А после синячищи прячет, в шальки заморские шелковые, им подаренные, кутается.

— Откуда ж ты знаешь? Под дверью ночью сторожила лично? — уличили товарки.

— Зачем лично? — не смутилась барыня. — У меня ж мой младший заведует ночным караулом. Вот обходил посты, да под открытым окном и слышал. И скажу я вам больше, бабоньки, не девка это. Потому и не понесет никогда.

— Болтунья ты, Агафья, — фыркнула Дарья Адриановна, мельком глянула на Лукерью, затаившую дыхание. Но про травницу словно все забыли, говорили, не стесняясь ее присутствия.

— Как это не понесет? Бесплодная? — заквохтали барыни, теперь все единодушно сочувствуя. — Уже, выходит, был у нее выкидыш? Когда это Рогволод преуспел? Уже, значит, приложил ее хорошенько, чтобы бабьего счастья навеки лишить?

— Дуры вы и есть, — покачала головой Дарья Адриановна. — Парень это!

— Как?! — обомлели все, включая княгиню. Та аж про намазанные мазью пальцы забыла, схватилась за подлокотники кресла, словно боялась упасть. Лукерья полезла в кошелку за нюхательной солью от обмороков, а прежде чем дать княгине, к своему носу поднесла пузырек, шумно втянула острый запах.

— Моя горничная девка как-то раз заляпалась по уши да залетела в мыльню, пока он там плескался. По глупости рассудила: не велика птица князева полюбовница, подвинется, купальня большая.

— И что ж? — поторопила княгиня рассказчицу.

— Да вылетели вдвоем из мыльни стрелой, свекольно красные, — усмехнулась Дарья Адриановна. — Хорошо моей тетёхе хватило ума не заорать на весь терем. Тайна-то не Мирославкина получается, а князева! Уж он-то за столько ночей всяко определил бы, кто под ним стонет, баба или парень, не обманулся бы. А за разглашение князевой тайны служанку не розгами отделают, а насовсем палачу отдадут на потеху, он как раз скучает от безделья, вторую неделю ни одного вора ему не поймали.

Все удрученно молчали, переваривая услышанное. Молчала и Лукерья, делила нюхательную соль с княгиней, вдыхали поочередно.

— О душе своей не думает, — чуть слышно прошептала княгиня. — Как теперь на исповедь пойдет, как крест целовать станет?..

— Ясно теперь всё! — произнесла Агафья.

— Что тебе ясно? — прищурилась Дарья Адриановна.

— Ясно, отчего князюшка наш теперь такой счастливый ходит!

Дарья Адриановна плюнула, в сердцах шлепнув саму себя по коленке.

— Да не о том я! — поспешила пояснить Агафья. — Мой младший давеча пересказал, что Рогволод своим дружинникам объявил. Так и сказал мол: «Нечего нам теперь опасаться Лесного Царя! Эта нежить ничего против меня отныне не сможет сделать. У меня есть заложник мира по имени Мир!» — и гогочет, предовольный. Вот теперь и сложите одно к одному: Рогволод любовницу с того берега привез, дружинники ее ведьмой лесной называли. А ведьма оказалась парнишкой! И ведь Рогволод без тайного умысла с парнем не возляжет, пусть мальчишка смазливый на загляденье, а всё равно мужчин к себе в постель пускать князюшка всегда брезговал. Помните ль, было раз по молодости? Одного своего дружинника, уж на что верный был, а как признался по пьянке в своей инаковости, так Рогволод его собственноручно до смерти избил, следующим утром и похоронили в канаве, как пса. Так какой вывод?

Барыни понимающе покивали.

— Рогволод поймал сынишку самого Лесного Хозяина! — всё-таки произнесла вслух Дарья Адиановна. — Не дает нашему князю покоя тот берег. Будто на этом берегу ему забот мало!

— Мирославушку жалко, — вздохнул кто-то. — Глупый еще, несмышленый, раз такое позволяет с собой…

— Драгомира, — машинально поправила Лукерья. И тотчас вздрогнула, поняла, как саму себя подвела.

Барыни и княгиня на нее уставились во все глаза.

— Твой мальчонка, значит? — кивнула, удостоверившись в подозрениях, Дарья Адриановна.

— Мой, — сокрушенно кивнула ведьма, — младшенький

Княгиня, сглотнув слезный комок в горле, соболезнующее погладила травницу по плечу.

Дарья Адриановна грузно поднялась со своего места, вышла на середину горницы — и поясно низко поклонилась опешившей Лукерье:

— Благодарю тебя, царица лесная!

— За что? — выдохнула не своим голосом ведьма.

— За то, что дочь твоя со своим мужем моих внуков из реки вытащили и, утопших, назад к жизни вернули! — прочувствованно изрекла барыня. Остальные закивали, вспомнив недавний случай.

Лукерья Власьевна глазами хлопала: она слыхом не слыхивала о таком происшествии! Сколько ж всего она успела пропустить, уйдя из семьи?!

— Не меня надо благодарить, — пробормотала ведьма. — Если Миленка… да с мужем… Каким, к лешему, мужем?..

— Своего супруга царевна назвала по имени, мои оболтусы запомнили, мне слово в слово передали: Сильван Бессмертный! — с почтением сообщила Дарья Адриановна, садясь на место. — А тебе моя благодарность за то, что детей вырастила незлобливых, к простым смертным относящихся с пониманием и прощением. Боюсь подумать, что сделал бы с городом Мирослав… простите, Драгомир Ярович, если б был не столь кроток нравом, если б не прощал всё, что терпит от нашего князя. Любовь любовью, но я б на него месте давно в ответ огрела. Ох…

Лукерья согласно вздохнула. Допила квас — в горле пересохло. Сильван, значит? Неужто тот самый? Откуда только взялся?.. Рогволод, значит? Женатый, распускающий руки… Мужик… Дети без ее присмотра с ума сошли, что ли?! Оставила! На отца понадеялась! Будто сама не знала, что Яр ни в чем им не откажет, позволит им любое безумие!

— Вы не переживайте так, Лукерья Власьевна, — сказала княгиня смущенно, — мы за Мирославушкой присматриваем… ох, за Драгомиром Яровичем, верно. Ни в чем ей… ему недостатка здесь нет. Следим, чтобы кушал хорошо, чтобы одет был прилично и обут. Рогволод разрешил ему брать книги из прадедовой библиотеки, чтобы не скучал взаперти. Мы с собой на воскресную службу приглашали… Зря, да? Но он всё равно отказался, не волнуйтесь. Ему гулять разрешено по саду, в город выходит только с сопровождением. И… если я замечу, что Рогволод к нему охладел, я немедленно позабочусь, чтобы вам дали знать. И отошлю его на тот берег, если он попросится сам — тотчас, непременно!

— Спасибо, — рассеянно кивнула Лукерья. Она сейчас плохо понимала, что можно сделать, что нужно сделать и чем это всё может обернуться.

Когда распрощались с княгиней и ее свитой, Дарья Адриановна отвела ее в комнаты, отведенные княжеской зазнобе.

Мир сидел у окна, пригорюнившись. Но стоило матери войти, как тут же вскочил, засиял улыбкой. Барыня сказала, что подождет травницу за дверью.

— Как ты здесь оказался? — громким шепотом строго спросила Лукерья. Улыбка на устах сына не померкла, натянутая, уже словно бы ставшая ему привычной:

— Любовь зла, матушка, — сказал он в свое оправдание. — Сам удивляюсь, куда меня занесло судьбой.

— И не совестно тебе с женатым мужиком любовь крутить? — нахмурилась Лукерья, пристально разглядывая отпрыска, наряженного девицей. Одежда сидела ладно, постарались портные. Причесан, в волосах жемчужная нитка, украшения на шее золотые, самоцветные перстни и браслеты на руках. Вот привелось бы им на улице встретиться, не пригляделась бы — мимо родного сына прошла бы, не узнала бы!

— Нет, матушка, не совестно, — ослепил улыбкой Драгомир. — Между моим Рогволодом и его княгиней никогда не было ни любви, ни согласия.

— А между тобой и этим… — тьфу! — между вами двумя будто есть? — вспыхнула ведьма.

— Есть, мам, — застенчиво опустил ресницы врунишка.

Лукерья подняла руку, сдернула с его плеч вышитую полупрозрачную косынку, прикрывавшую шею по самый подбородок, спереди заправленную концами в ворот платья. Как и думала — синяки. И старые, и совсем свежие, и темные, и почти сошедшие. Драгомир не шелохнулся, позволяя на себя «любоваться». Мать косынкой не ограничилась, схватила его за руки, отдернула широкие рукава выше локтей — та же расцветка.

— Это, скажешь, от бурной страсти? — подсказала она ему с горечью.

— Да, мам, от страсти. На мне всё быстро заживает, так что я не против, чтобы он забывался со мною. Ему со мной хорошо, не нужно сдерживать порывы. Так крепко обнимать свою жену он никогда не станет.

— А тебе? Разве тебе с ним хорошо? — допытывалась Лукерья.

— Да, мам, мне хорошо, — сказал Драгомир, однако глаза не поднял. — Ты же знаешь, что я не мог остаться дома, с отцом. Рогволод меня спас, я медленно сходил с ума. За это я ему благодарен. Рогволод ни в чем мне не отказывает. Слугам приказано угождать мне в любых прихотях. Княгиня меня терпит. Одна барыня, Дарья Адриановна, ко мне почему-то особо расположена. Представляешь, она взяла с меня клятву, что, когда Рогволод зачнет мне ребеночка, я непременно первым делом скажу ей, а она тайно вывезет меня из города и спрячет в далекой деревне, где князь не сможет навредить мне или ребенку. Забавно, да? Конечно, я легко поклялся, что так и сделаю, чтобы она не волновалась.

— А в чем ты поклянешься, чтобы не волновались мы с отцом? — жестко спросила Лукерья.

— В чем угодно, — покладисто согласился Драгомир. Ожег мать коротким взглядом, и та поняла, насколько за это время он успел повзрослеть. — В чем хотите. Только не заставляйте меня бросить его. Это мой выбор. Я хочу остаться здесь. Здесь мне ничто не угрожает, я в безопасности. Тем более я сын своего отца, а значит убить меня или покалечить будет очень непросто при всём его желании, в которое я не верю.

Он улыбнулся безмятежной улыбкой. Лукерья тяжко вздохнула:

— Раз так уверен, то оставайся. Что ж с тобой поделать.

Она обняла своего упрямого сына, такого непривычного в этой парче, в золоте, в его твердой убежденности, достойной лучшей цели…

Лукерья объяснила, где она сама теперь живет в городе, как найти аптекарскую лавку. Взяла с Мира слово, что он навестит ее в скором времени, что придет к ней немедленно, если князь его обидит. В конце концов, через боярынь или служанок княгини пошлет ей весточку, если его вдруг запрут в чулане и начнут морить голодом… На это ее предположение Драгомир расхохотался, как на сущую нелепицу.

На том и простились.

Лукерья покинула княжеские хоромы с тяжелым сердцем. Она считала себя старой, многоопытной ведьмой, а оказалось, что она многого в жизни не умеет. Например, отпускать повзрослевших детей, решивших идти собственным путем, для нее неприемлемым. И совершенно непонятным.

___________

Драгомиру стоило немалых усилий удержать улыбку ради спокойствия матери. На самом деле он не ощущал никакой уверенности в своем будущем. Слишком шаткое положение ему отвели в княжеском дворце. А самое плохое — он понимал, что занимает в сердце самого князя отнюдь не то место, на какое надеялся по первому времени, ослепленный показной ласковостью.

— Что извздыхался? — спросил его Рогволод наступившим вечером, прижав к своему боку мускулистой тяжелой рукой.

Они только что закончили упиваться взаимной страстью… Вернее, упивался князь, торопливо, по своему обыкновению жадно. И закончил Рогволод к досаде распалившегося и неудовлетворенного Мира слишком скоро, после чего не помыслил доставить наслаждение любовнику. Использовал его, точно гулящую девку, недостойную ласки и ответной заботы… Драгомир поморщился, прогоняя назойливое ощущение прочь. Он лежит головой на груди князя, тот лениво перебирает ему волосы — так что же еще ему нужно для счастья? Ослепительный пожар чувственности, какой Драгомир испытал в первые их ночи? Слишком много чести с того, кто носит женские тряпки и согласен именоваться «любовницей».

— Что невесел? — настаивал Рогволод, с неудовольствием ощущая холодок в повисшем молчании.

— Я надоел тебе, — просто сказал Драгомир. Без жалобных нот, без сожаления, таким тоном, как сказал бы: «Сегодня ветрено».

— С чего ты взял? — внутренне напрягся князь. Удержать мальчишку подле себя ему было необходимо, иначе вся затея развалится, как гнилой шалаш.

Затеял Рогволод ни много, ни мало — избавиться от лесного царя. Он давно мечтал заполучить весь правый берег Матушки в свое пользование, ибо сейчас город занимал только угол междуречья, ютился, точно нищая приживалка в доме у богатой родни. Заповедный Лес обступал со всех сторон, от правого берега Сестрицы огибал городские земли дугой аж до самых вод Матушки ровно напротив слияния ее с Куманьком. А леса Заповедные были богаты! Непуганным зверьем для охоты и отменной древесиной для строительства кораблей. Корабли же были нужны, чтобы по Матушке возить иноземные товары от Ярмарки до городов соседних княжеств или вовсе устроить постоянную связь с торговой столицей Бурого Ханства, что безусловно обогатит городскую казну.

Пригодится лес и для города — с притоком людей нужно будет расширяться, закладывать новые улицы… Новые улицы в Новом Городе — каково звучит! Музыка для сердца Рогволода. Дед отстроил крепость — внук сделает из захолустного городишки богатый град. Лакомый кусочек для прочих князей, для южных соседей, все его богатству позавидуют! Ну да Рогволод сумеет отстоять своё наследие, передаст процветающие земли сыну, который мощь рода упрочит и умножит…

Всё бы хорошо… Даже с язычниками почти получилось договориться — подкупленные Рогволодом старейшины болотного народа хитростью вывели самых прытких молодых вождей на битву, подставили под меч князя, не дав возможности вернуться живыми. Без вождей разрозненные деревеньки будут слушаться только старейшин — как и нужно, как и было задумано… Если б не Леший Царь, который спутал все карты.

Да и плевать на болотных нехристей! Рогволод войдет в силу — сами явятся с повинной головой, попросятся под его руку. Когда весь правый берег будет в его полной власти, язычникам можно пообещать столько отличной земли, что у них глаза на лоб полезут. Хоть левый берег Сестрицы им отдать можно, пусть протаптывают тропки. Там не болота, Рогволод лично убедился: в угодьях лесного хозяина земля плодородная, кажется, хоть палку воткни, и та мигом расцветет и яблоками обвешается. Кто ж не захочет переселиться в такой рай после гнилых топей!

Рогволод лежал, глядя в потолок, размышлял, что будет говорить на завтрашней встрече хитрым старцам. Сколько пообещать землицы, чтобы самому не прогадать и чтобы заручиться безусловной поддержкой поганцев? Если городские жители боятся и уважают Хозяина, то болотные язычники ему поклоняются, как божеству, почитают наравне со своими страхолюдными истуканами, вырезанными из цельных бревен. Захотят ли они вообще селиться на месте его дворца?..

И так не вовремя Драгомир пристал к нему со своей хандрой! Подумаешь, не удовлетворил мальчишку, тот уже и скис, о своей любви беспредельной забыл.

— Ты не ласкаешь меня так, как ласкал дома, — признался под нажимом Мир, смутился, покраснел, спрятав глаза под ресницами. — Всё-таки брезгуешь прикасаться ко мне.

Рогволод хмыкнул — в очаровании полуэльф переплюнул всех красавиц, что перебывали в княжеской постели! А заметил мальчишка верно: привезя в город, князь больше не стремился ему угодить в постели, не трогал его рукой, чтобы ускорить для него миг блаженства. Наелся Рогволод запретным, противно стало ласкать мужскую плоть. Нет, зад потискать — это завсегда с удовольствием! Хотя и «этой стороной» Мир начал раздражать, худосочен тылом по сравнению с настоящими женскими бедрами. Вот если б мальчишке грудь бабскую — ох разгорелась бы страсть в князе не на шутку!..

— Отныне твой дом здесь, разве запамятовал? — напомнил Рогволод.

Драгомир упрямо помотал головой:

— Наверное, никогда не привыкну. Тут даже стены другие.

— Чем же другие? — выгнул бровь князь. — Сруб и есть сруб, хоть в избах, хоть в теремах.

Мир улыбнулся:

— Сруб, говоришь! У отца дворец из несрубленных дубов построен.

— Это как же? — навострился Рогволод.

— Его дворец — одно большое дерево! Под корой живой сок течет, общие корни, стволы сращены воедино. Крыша из ветвей, лестницы, ярусы — всё живое.

— Ни единого гвоздя? — хмыкнул Рогволод.

— Ни одного, — рассмеялся Мир, робко играя пальчиком с завитками шерсти на груди любовника.

— А если корни подрубить, весь дворец разом зачахнет? — предположил Рогволод без шуток.

— Как же ты его срубишь, дворец огромен, — напрягся Мир.

— А если отравой землю вокруг полить? — не унимался князь. — Знаешь, от сорняков огороды поливают же.

— Что тебе наш дворец покоя не дает? — неуверенно улыбнулся Драгомир, приподнялся на локте, чтобы заглянуть в глаза любовника.

— А если огнем выжечь? — предположил Рогволод. И с удовлетворением заметил, как испуганно расширились зрачки в прекрасных очах полуэльфа.

— Зачем? — прошептал Драгомир, отказываясь верить.

— Твой отец должен подвинуться, уступить мне весь правый берег до самого Бурого Ханства. Мне не нужно далеко вглубь, от воды полосу в версту шириной хотя бы, достаточно для начала. Сравни, сколько у него народа и сколько у меня! Зачем ему столько земли? Нам нужны плодородные поля. Мне нужен лес для строительства города и грузовых галер. А мужики боятся царя, блеют, что больше сотни стволов Хозяин срубать не разрешает. Что сотня даст? Нужно больше! Много больше!

— Значит, для этого ты меня взял? Потому что я его сын? — тихо спросил Мир.

— Поговори с отцом, — кивнул Рогволод. Сам себя поправил: — Напиши ему письмо! С просьбой выделить тебе «приданое». — Он хохотнул.

— Я не стану у него ничего просить, — твердо сказал Драгомир. Хотел подняться с постели, но Рогволод неожиданно вскинулся, схватил его железной хваткой за шею сзади, стиснул без всякой жалости.

— Ты напишешь ему, — повторил князь, опрокинув любовника на постель и перехватив второй рукой за горло.

— Нет, — одними губами упрямо прошептал Мир. Он не дергался, не пытался вырваться. Он словно окаменел от горя.

— Царь даст мне всё, что я скажу! — объявил князь. — Потому что у меня ты, его любимый сопляк.

— Отец ничего тебе не даст, — прошептал Драгомир, печально улыбнувшись.

— Увидим, — ухмыльнулся Рогволод. В последний раз провел ладонью по щеке мальчишки, погруди, животу, стиснул мужской отросток в кулаке, не думая усладить. С удовлетворением князь проследил, что тот даже не поморщился, не позволил себе такой малости, как показать ему боль, порадовать Рогволода напоследок своим томным стоном.

— Если твой батяня не соблаговолит торговаться, я возьму силой всё, что мне нужно, — вкрадчиво сообщил Рогволод, пристально глядя в затуманившиеся льдом глаза. — И ты мне расскажешь обо всех слабых местах вашего лесного царства. Сколько у вас войска, сколько конницы, сколько пушек в крепостях — и так далее, всё по порядку.

Драгомир скривил губы в презрении, и Рогволод милостиво ослабил хватку на горле, позволяя говорить:

— Хочешь знать? Слушай же! У отца столько воинов, сколько деревьев в лесах. А леса его тянутся от северных морей до южных степей, от восточных гор до западных озер. У него столько коней, сколько в реках окуней. У него столько стрел, сколько игл на всех соснах вместе взятых. А с тобой, лживым ублюдком, одни шуликуны легко справятся, раздерут на лоскуточки, разгрызут на косточки!..

Рогволод с размаху ударил кулаком по бледному лицу. Драгомир замолчал, слизнул кровь с разбитых губ.

— Коли рассказывать по-хорошему не хочешь, тогда запоешь под пытками.

С этими словами князь взял бывшего любовника за волосы и голым стащил с кровати. Заставил пинками подняться на ноги, поволок через терем и палаты — распахнув двери, выставил на парадное крыльцо.

Зычным криком Рогволод созвал снующих по двору слуг, стражников, дружинников. Толпа собралась изрядная, все уставились, выпучив глаза.

Подождав, когда воцарится почтительная тишина, Рогволод поднял полуэльфа за волосы, чтобы тот не корчился возле его ног.

— Люди добрые, видали это? — выкрикнул князь глумливо.

По толпе прошел шепоток.

— Али князь не признал свою зазнобу? — хмыкнул самый бойкий из дружинников.

— А вот полюбуйтесь истинным обличием чертовки! — возвестил Рогволод и заставил сгорающего от стыда Мира развернуться к толпе лицом.

— Ведьмина дочка оказалась оборотнем перевёртышем! — огласил свой вердикт князь.

— Это как же? — изумились в толпе.

— Ночью был девкой, днем — парнем! — любезно пояснил Рогволод Всеволодович. — Да раскусил я его подлое колдовство! Лишил тайных чар, теперь навсегда со стручком между ног останется.

По двору пронесся смешок.

Рогволод же швырнул еле стоявшего на ногах Мира вниз по крутой лестнице, тот прокатился кубарем по ступеням, свалился в дворовую грязь.

Князь демонстративно отряхнул ладони. Распорядился:

— В цепи его! Да скрутите крепко, чтобы не вывернулся. За обман и колдовство казнить велю! Не сегодня, после назначу, когда.

Мира чьи-то сильные неласковые руки встряхнули, подняли. Его провели голым через широкий двор до темницы, придерживая сзади за шею, чтобы не думал удрать. Да не столько вели, сколько нарочно грубо толкали в спину, чтобы спотыкался и падал, умываясь грязью и неубранным конским навозом. Через десяток шагов так выпачкался, что о наготе можно было забыть… Драгомир хотел бы потерять сознание, но чернота перед глазами была обычная, ночная, разбавленная теплым огнем факелов. Он хотел бы забыться и умереть, но глаза четко выхватывали из круговерти какие-то детали, разум против воли искал, за что бы зацепиться, где бы найти лазейку для побега. Мир очень пожалел, что не выучился в свое время, как сестра, превращаться в птицу. Сейчас бы обернулся быстрокрылым соколом и упорхнул на свободу. Непременно нагадив напоследок Рогволоду на башку. От этой нелепой мысли Драгомир весело рассмеялся, в голос, за что получил пинок, упал, заработал ударов сапогами столько, что на все ребра хватило.

Проснувшийся и вышедший на крики однорукий и одноглазый пыточных дел мастер ловко управился с приведенным к нему полуэльфом, ставшим грязным, как свинья, вылезшая из навозной лужи. Одной рукой княжеский палач обмотал запястья тонкой крепкой цепью, щелкнул замком, за цепь затащил не сопротивлявшегося Мира вглубь своей обители, возле стены вздернул за руки вверх и подвесил за крюк, ввинченный в потолочную балку, расцарапав ладонь до крови. Мира боль отрезвила, он перестал хохотать. Всхлипнул и замолчал, когда однорукий окатил его ледяной водой из ведра.

И не зря проморгался от зловонных потоков и перестал отплевываться: разобрал, о чем говорят снаружи за неплотно закрытой дверью. Оказалось, Рогволод не вернулся в хоромы, он следовал за бывшим любовником, наслаждался «торжественным шествием».

— Развлекайся, только мордашку не трогай, — напутствовал мастера князь.

— Как изволишь, батюшка.

— И не пользуй, как девку. Если узнаю — а я проверю! — то сделаю из тебя евнуха, понял?

— Понял… Э-э, не понял, прости неразумного, князь. Это что за звание? Стольник знаю, егерь знаю. А этот… евнух? Нет, не слыхал! — Великая надежда на обещанные почести явственно слышалась в голосе однорукого. Драгомир едва снова не начал хохотать.

— А вот будешь не в меру любопытен, тогда и узнаешь, — ласково пообещал Рогволод.

От такой ласки Мира передернуло. А мастер заткнулся, видимо, прочитав по княжьей морде нечто такое, что сразу осознал свою оплошность, и титулованным быть резко расхотел.

— Я завтра поутру уеду, — соизволил посвятить мастера в свои планы князь, — приеду через день или два. Сделай так, чтобы к тому времени он был разговорчив, как старухи у колодца.

— Сделаю, не изволь сомневаться, батюшка, — опрометчиво пообещал однорукий.

— Если заговорит раньше, всё хорошенько запомни, мне отчитаешься, — приказал Рогволод.

— Не извольте… А о чем расспрашивать, князь?

— О том, как проникнуть во владения его отца, о войсках, укреплениях… Он сам знает, что я хочу услышать.

— А кто у него отец?

Драгомир фыркнул смешком, услышав последовавший удар. Похоже, Рогволод съездил пыточнику по уху для проверки слуха. Вон как заорал:

— Ты глухой?!

— Никак нет, батюшка князь! — струхнул мастер.

— Весь город уже знает, что он сынок Лесного Царя! — гаркнул Рогволод.

— Ох ты ж, какая птица!.. Благодарю тебя, князь! Спасибо! — мастер рухнул на колени и принялся с воодушевлением лобызать сапоги князя, между поцелуями сплевывая прилипший навоз.

— Что за дурь? — поинтересовался князь с брезгливостью.

— Так как же! — объявил мастер. — Леший-тварь меня руки лишил и глаза! Я чуть с голодухи не помер, если бы не твоя милость, князь, что приютил и работу дал мне, увечному!

Рогволод раздраженно пробормотал: «Не переусердствуй!» — и ушел.

Драгомир, вися на вытянутых руках, напрягся всем телом. Это было нехорошо. Очень нехорошо!

Скрипнула дверь, мастер вернулся, внес в темноту зловонного помещения масляную плошку с чахлым огоньком. Единственным глазом цепко оглядел издалека худое тело в подтеках нечистот, предвкушающее заулыбался.

— Ну что, Мирославушка, спать не хочешь? Нет? Вот и славно, я тоже успел вздремнуть. Поговорим по душам до утра? Я тебе сказку расскажу, про охотника и лесное чудовище, а ты мне песенку споешь. Петь будешь, пока не охрипнешь.

Драгомир молчал.

Упрямо молчал до самого утра. Не стонал, не мычал, не стискивал зубы. Хотя чувствовал всё, ощущал каждое прикосновение. Каждый разрез. Каждый укол и ожег…

— Так не интересно! — разобиделся бывший охотник, когда утром вернулся, проспав пару часиков после трудовой ночи, и обнаружил все раны зажившими. Эльфийская кровь не позволяла изувечить тело.

Драгомир не смыкал глаз за предоставленные часы передышки. Боль не давала сосредоточиться, на чары не хватало сил. Впрочем, в отличие от сестры, в колдовстве он был отчаянно слаб… И всё же он додумался, как может избавиться от своего палача. Собрав всю волю в узел, сосредоточив оставшиеся крупицы силы — Драгомир ударил, когда пыточник подошел достаточно близко… Только вот чары рассыпались об него, что горох о стену, однорукий лишь пошатнулся, не ожидав удара.

С удивлением мастер поглядел на пленника, так смело не отводившего колючих глаз. И заулыбался гнилыми зубами, распахнул на груди рубаху, показав вырезанные на коже линии, рубцы, кривые, бурые, складывающиеся в сильнейший охранный знак.

— Что, подавился, гадёныш? — торжествовал бывший охотник. — Я все сбережения, что были за душой, отдал приехавшему на Ярмарку басурманскому колдуну, чтобы он мне сделал оберег, да такой, что никогда не потеряется и никто не отнимет. Больше твой батя мне ни черта не сможет сделать! Выкуси!

Вдоволь отходив пленника плетью с колючками на хвостах, мастер ласково потрепал его по щеке и сообщил, что сбегает к кузнецу за проволокой, пообещал скоро вернуться.

Сквозь красное марево, сквозь стук в ушах Драгомир кое-что расслышал, кое-как понял, что пыточник недалеко отошел, его перехватила женщина со знакомым голосом. Мир вспомнил ее имя: Дарья Адриановна, боярыня, что за ним приглядывала с момента появления в тереме, ближайшая наперсница княгини.

— …За что ж ты, барыня, змеей на меня шипишь? Я честно выполняю свою службу!

— Вот уедет князюшка…

— Вот пусть сперва уедет.

— …И княгиня тогда тебя собакам отдаст! — пригрозила боярыня. — Не смей мальчонку трогать!

— Кто ж его трогает? Припугнул только. Спит он теперь, не пущу тебя! Бедняжка всю ночь рыдал со страху, я его водой отпаивал, чтобы не икал. Нешто вы крики его слыхали истошные, что так скверно обо мне думаете? Неужто я такого паренька ладного увечить стану?!

— Смотри у меня! — бессильно пригрозила боярыня, прежде чем отступиться.

А Драгомиру от заботы этой незнакомой женщины сделалось так тошно, что слезы полились. И не мог он унять этот поток, щипавший глаза. Слабак, беспомощный кутёнок, который попусту лаять горазд, а дали ему тычок — и зубы пообломали. Захотел свободы! Захотел любви! Решил самостоятельность проявить, ушел из дома, рассорился с отцом. Матери наврал. Он теперь даже не может позвать родных на помощь — из города до Леса не докричаться! Да и какое он имеет право просить о помощи, если не достоин их заботы? Если заслужил свои мучения собственной глупостью?

Вернувшийся пыточник обрадовался слезам пленника, как крестьянин не радуется дождю после засухи. Дал выплакаться, сам в это время что-то из принесенной проволоки крутил одной рукой, зажимая другой конец гибкой стальной нити ногами. После дал пленнику напиться воды. Спустил с крюка. Справился с неловкими брыканиями играючи, мастерски. Распял на земляном полу, зацепив лодыжки проволочными скользящими петлями, больно впивавшимися в плоть всё глубже и глубже от каждого безмолвного рывка. А молчал Мир уже не по своей воле: пыточник рот ремнем перетянул через затылок, распялив челюсти, больно растянув щеки, а сверху на голову соломенный тюфяк навалил…

Через время, показавшееся вечностью, палача позвали, пришлось ему бросить увлекательное занятие, пойти открыть дверь. Женский голос потребовал предъявить «Мирослава Яровича». «Княгиня!» — с ожегшим стыдом понял Драгомир, из кошмара боли возвращаясь в мутное сознание.

— Урод! Убийца! Чтоб тебя черти драли! Вместе с твоим князюшкой, чтоб вам обоим пусто было! — зашипела на пыточника боярыня, сопровождавшая княгиню. Та, побелевшая до зелени, не осмелилась переступить порог, согнулась в пояс от тошноты, едва кинув взгляд на пленника, лежавшего в луже собственной крови.

— Прости, Мирославушка, мы не могли при князе вмешаться! — заохала над ним боярыня, а у него не осталось сил глаза разлепить, только головой дергал на каждое осторожное ее прикосновение, отзывавшееся новой пыткой. — Ирод только-только укатил со двора, обещался рано ускакать, да как специально задержался. Эх, что ж ты не кричал-то! Я этому уроду поверила на слово, понадеялась, что он прямь тебя не тронул… У, сволочь! Не жить тебе, раз своей госпоже княгине в глаза врешь!

Боярыня закутала Мира в простыню, моментально пропитавшуюся кровью. Драгомир отстраненно удивился, откуда в нем столько крови. Пока барыня и две доверенные служанки тихо переговаривались, примериваясь, как бы ловчее поднять и унести жертву палача, не причинив еще большей боли, Мир мучительно сгорал от стыда, беспомощно ёжась под простыней. После забав пыточника он не мог ни встать, ни рук поднять. Даже попытка пошевелить пальцами отзывалась острой режущей болью.

— Ох, что там такое? — С необычной для такой тучной особы прытью боярыня кинулась к двери, привлеченная чередой громких хлопков.

У Драгомира под зажмуренными веками плясали разноцветные вспышки. Эти вспышки в сочетании с донесшимися хлопками взрывов напомнили ему «огненные небесные цветы», которые однажды в его детстве отец привез с Ярмарки. Яр тогда запустил непонятные шары в небо, где начиненные порохом снаряды с оглушительным грохотом рассыпались чудесными яркими огнями — при этом до одури напугали Лес, заполошно принявший «шутихи» за невиданный небесный пожар…

— Мирош! Мирош!!! Что они с тобой сделали?! Драгомир, не смей умирать у меня на руках! — закричала ему в лицо Милена. Ее голос проник сквозь ватную тишину, безжалостно возвращая к действительности и режущей боли.

Драгомир с трудом открыл глаза шире, поверил: вправду сестра. Как она здесь очутилась? Неужели впрямь почувствовала, что ему плохо?

— Кто?! — потребовала указать виновных Милена. Не разобравшись, накинулась на боярыню, схватила ее за грудки, взялась трясти, словно кисель бултыхала.

— Милка, нет… — шевельнул высохшими губами Драгомир.

— А кто? — безропотно отпустила женщину лесная царевна, буркнула извинения.

— Урод этот! Безрукий! Сбежал! — обнаружила пропажу Дарья Адриановна, едва дыша от потрясения и трясения. Всплеснула руками, хотела бежать искать. Но дверь перегородили, в темницу вошел незнакомый Миру человек с длинными седыми волосами.

— Ванечка! — кинулась к нему сестра.

— Если вы о палаче, он далеко не удрал, — негромким глубоким голосом сообщил незнакомец. Драгомир догадался, что это, должно быть, и есть отцов некромант, за которого Милена собралась замуж.

— Убить его мало! — всхлипнула княгиня, невидимая для Драгомира, остававшаяся где-то снаружи.

— Совершенно верно, поэтому я оставил его жить, — кивнул Сильван. — Лишил второй руки и последнего глаза — и отпустил. Пусть медленно гниет заживо. Не умрет, пока плоть не осыплется с костей, а потом неприкаянным скелетом побродит годик-другой, народ пугая.

— Ванечка, ты у меня такой выдумщик! — восхитилась Милена, в нервном волнении не находившая себе места.

В отличие от невесты, некромант не суетился. Обсуждая участь палача, он изучал положение жертвы. Покачал головой, цокнул языком. И сказал нечто неожиданное:

— С ранами Яр разберется, тут всё несложно, за пару часов залечит. А вот магия в тебе, малыш, пробудилась страшно запутанная! Я сейчас сниму боль, не бойся.

От прикосновения его прохладной ладони к пылающему лбу действительно сделалось гораздо легче. Драгомир в блаженстве прикрыл глаза, но строгий окрик не позволил уплыть в заслуженный обморок:

— Нельзя! Потерпи, малыш, не теряй сознание, я знаю, ты можешь, ты выдержишь. Сейчас в тебе переплелись два потока ужасной силы: дар жизни и дар смерти. Если забудешься, дар смерти выпустишь наружу.

— И что тогда будет? — не утерпела, влезла с вопросом Милена.

— Он переродится в злобную нежить. Нечто подобное я только что сотворил из палача, но у того человека не было эльфийского бессмертия, он не умел колдовать и он не обретет способность выпивать жизнь окружающих существ. — Сильван поймал ее мелко дрожащую руку и ладонью приложил к голове Драгомира, к затылку: — Поделись капелькой силы с братом.

— Да я сколько скажешь! — с готовностью отозвалась Милка.

— Капелькой! Для равновесия, — повторил Сильван. — Похоже, от меня ему достался талант к некромантии, который доселе дремал, глуша также и магию целительства, унаследованную от Кса… от Яра. Он раньше жаловался, что не может овладеть простейшим колдовством?

— Постоянно ныл! — кивнула сестрица-ябеда.

— Пытки послужили толчком к пробуждению обеих взаимно противоположных энергий. Я даже не представляю, как мы будем расплетать эти потоки, в его теле невообразимые узлы и петли. Теперь понятно, почему Яр с ним так намучился во время беременности… Милена, можешь отойти. Мы обязаны как можно скорее доставить малыша к отцу.

Драгомир шевельнул губами, пытаясь выразить свое недовольство: этот маг упорно называет его малышом! По какому праву? Он же близнец его невесты!.. Мир поймал самого себя на каком-то непривычном пьяном веселье, будто внутри него клокочут два родника, смешиваясь и выплескиваясь радостно вверх — в голову, что ли?.. Сильван снял с себя черную длинную мантию, закутал Мира поверх алой влажной ткани, и осторожно поднял его на руки. У Мира от резкого разворота всё вокруг перед глазами закружилось. Он зажмурился, уткнувшись лбом в грудь мага.

— Я держу тебя, всё хорошо, — шепнул ему некромант. — Только не теряй сознание, умоляю!

— Там вас ждут, — кивнула боярыня в сторону двери.

Перед входом в темницу действительно выстроились пугающей шеренгой вооруженные дружинники.

— Всё в порядке, — успокоил всех Сильван, — это теперь мои мертвецы.

Княгиня не сдержалась, упала в обморок на руки клацающих зубами служанок.

Сильван переступил порог, за ним не отставала Милена. Драгомир поморщился на ударивший в глаза даже сквозь зажмуренные веки яркий солнечный свет.

— Малыш, посмотри, пожалуйста, — попросил Сильван.

Мир послушно, но нехотя открыл глаза и повернул голову, взглянул на дружинников и слуг, что некромант назвал мертвецами. На покойников они не были похожи, никаких видимых ран, никакой крови. Драгомир равнодушно скользнул взглядом по неподвижной шеренге — и воззрился на огромную дыру в частоколе. Стену, ограждавшую княжеские хоромы, прожгли круглым залпом огня, проделав идеально ровный проход рядом с запертыми неприступными воротами. Также превратилась в прах половина дозорной башенки, что возвышалась сразу за воротами. Видимо, залп огня пролетел гораздо дальше частокола — Драгомир скосил глаза и хмыкнул на прожженную дырищу в главном тереме, оставшемся без крыши и передней стены. Теперь ясно, что такое громыхало, как шутихи.

— Малыш, не отвлекайся, ты еще и не такое сам научишься вытворять, со временем, — пообещал некромант. — Пожалуйста, прикоснись к этим мертвецам. Постарайся забрать себе силу смерти, в них заключенную. Милена, помоги брату, у него руки не двигаются из-за перерезанных сухожилий.

— Угу! — Сестрица выпутала из-под мантии и кровавой простыни немощную руку, сложила пальцы в кулак, кроме указательного, который выставила вперед. — Так?

— Умница, — похвалил невесту маг.

Вдвоем они держали Мира, как будто не обращая внимания на то, как его колотит под черным бархатом мантии. Маг мысленно приказал первому мертвецу шагнуть ближе, что неупокоенный покойник покорно исполнил, ткнувшись грудью в выставленный палец. Драгомир снова зажмурился, пряча слезы бессилия… И тотчас забыл плакать, распахнул глаза, глотнул воздух открытым ртом, ошеломленный неожиданно хлынувшим потоком темной, но какой-то приятно сытной мощи. Через кончик указательного пальца, которым Милена дотронулась до мертвеца, поток промчался по руке и спиралью скрутился в часто забившемся сердце. Мертвец рухнул, рассыпался на земле серым пеплом.

— Простите, мы, пожалуй, пойдем, — пролепетала боярыня, делая знак служанкам скорее отнести княгиню в безопасное место.

На женщин никто не обратил внимания. Так же не обращали внимания некромант и его подопечные на прочих обитателей княжеского двора, что притаились по всем доступным щелям и укрытиям и оттуда не сводили с них глаз. Даже лошади понимающе не ржали, коровы понятливо пригнулись в своих коровниках. Никто из челяди больше не смел приблизиться к непрошенному гостю, который одним движением руки сотворил вихрь огня, пробивший всё на своем пути лучше пушечного ядра, а вторым движением руки заставил стражу и дружинников пасть замертво, а потом вновь подняться, мертвыми.

— Ну как? — спросил Сильван у близнецов.

— Щекотно, — пожала плечами Милена.

— Можно еще? — попросил Мир, облизнув пересохшие губы.

— Можно, малыш, пей на здоровье, — мягко улыбнулся маг. — Я убил их ради тебя, пей.

Мертвецы послушно подходили один за одним. Следующим приходилось неуклюже переступать через холмики пепла, оставшиеся от предшественников.

— А как вы меня нашли? — раскрасневшись, осмелился спросить Мир. — Неужели я звал на помощь?..

— Нет, я тебя не слышала, — надула губы Милена, продолжая держать его руку. — Но мог бы и позвать, в самом деле! Я беспокоилась за тебя, дурака! А нам про твоего князюшку рассказал теремной домовой. Как только стало возможно, он отослал свою кикимору к берегу Матушки, та выкликала Лещука Илыча, Лещук Илыч пересек реку и позвал Лильку, а уж Лилька растрезвонила по всему дворцу. Скажи спасибо, что папка второй день кукует с Щуром на болотах, не то бы ураганом разметал весь город к лешей бабушке.

— Спасибо, — растерянно произнес Мир. Не понял: — Как это — с Щуром? Он же помер?

— Он-то помер, а Ванечка его поднял, молодого и нового, — заулыбалась гордая невеста.

— Этому я тебя тоже научу, — пообещал Сильван удивленному Миру. — Причем если мне с вашим Щуром потребовалась помощь Яра как целителя, то ты, малыш, в подобном случае сможешь со всем управиться самостоятельно. Редкий целитель сможет и захочет работать в связке с некромантом, а тебе напарника искать не придется — совершенно уникальный дар!

— Ох, здорово! — восхитилась Милена. Сказала брату: — Не хлопай глазами, кушай! Поглощай, то бишь. Я тебе потом всё подробно расскажу, я всё сама видела.

За разговором и мертвецы закончились. После последнего Сильван строго сказал, что добавки нельзя, ибо переедать, то есть нарушать баланс энергий, вредно. Мир сыто вздохнул и разрешил нести себя к реке, где их дожидалась лодка и Лещук Илыч со своей мокрой ватагой.

Так удачно получилось, что там же они встретились и с Лукерьей Власьевной. Только сели в лодку и собрались отчалить, как услышали ее оклик с высоты откоса. Запыхавшаяся встрепанная ведьма бежала через весь город, не останавливаясь даже, чтобы дыхание перевести — от лавки сперва к княжеским хоромам, там ей кто-то молча указал трясущейся рукой в сторону реки, пришлось бежать дальше.

Дарья Адриановна еще с вечера тайно отослала ей записку в аптеку, но лавочка была некстати заперта: лекарь не вернулся из похода за травами, а ведьму вызвали в помощь к повитухе на сложные роды. Так что лишь утром Лукерья узнала о том, что произошло на княжеском дворе — и сразу же поспешила к сыну.

Однако все эти объяснения она отложила на потом:

— Что стряслось-то? Его избили, да? Ох, как сердце чуяло!..

— Простите, я должен помочь ему разобраться с пробудившимся даром смерти. — Сильван отказался передать стыдливо притихшего Мира матери.

— Смерти? — не понимая, повторила ведьма.

— Некромантии, — пояснил маг.

— Мам, это Ванечка! Мой муж! — представила матери своего жениха Милена. — Правда, он у меня красавец?

Лукерья растерянно кивнула. Дочь помогла ей забраться к ним в лодку, и Лещук Илыч дал отмашку водяницам отвести лодку на родной берег.

— Вот папа обрадуется, что ты тоже вернулась! — щебетала осчастливленная Милена. — Папка мне запрещал без тебя замуж выходить! Вот теперь, как Мирошку на ноги поставим, так свадьбу и сыграем, правильно?

— Почему у Мира руки не двигаются? — заплакав, спросила Лукерья, отмахнувшись от дочки. — Что с ним там сделали?

— Вам лучше не знать, — поджал губы Сильван, крепко обнимая молчащего Мира, который втянул голову в плечи и как мог зарылся глубже в мантию, стараясь скрыться от материнских глаз. — Яр всё исправит, не сомневайтесь.

— Ванечка уже всех наказал, мам, уж поверь! — громко тарахтела, не унималась Милена, для которой слезы матери стали последней каплей. Она торопливо свесилась с лодки и принялась плескать себе водой в лицо, в чем водяницы ей немедля принялись с воодушевлением помогать, так что вскоре все волосы вымокли и верх платья тоже. — А князя Мирош сам прибьет, когда поправится! Да, Мир?

— Угу, — вздохнул Драгомир, уткнувшийся носом в воротник мага.

— Теперь можешь поспать, мы расплели самый опасный твой узел, — шепотом разрешил ему Сильван, когда лодка мягко коснулась берега.

— Спасибо, — обессилено выдохнул Драгомир и с облегчением закрыл глаза, надеясь забыть случившееся, как страшный сон.

Глава 9. Руун Марр

Светозар надеялся, что совместное путешествие к эльфийским холмам сблизит его спутников между собой, растопит лед отчужденности и хотя бы немного их сдружит. По первому времени он настороженно следил за ними, как мог пытался сгладить натянутые отношения, и довольно скоро ему стало казаться, что у него получается: Руун под его настойчивостью сделался более мягок с Грушей, гоблинка же стала гораздо терпимее к дракону. Обрадованный, Тишка вздохнул с облегчением и наивно ослабил бдительность. Тут уже вздохнула с облегчением Грюнфрид — и продолжила с новой энергией доставать ненавистного спутника.

Полкан, который видел куда больше своего молодого хозяина, первое время тоже недолюбливал Марра, фырчал на него и смотрел грозно из-под нацеленных рогов. Однако вскоре чудо-конь почувствовал к дракону нечто, похожее на снисходительную жалость. На самом деле Руун, даже оставаясь наедине с гоблинкой, не позволял себе и пальцем ее тронуть. Рычал — да, угрожал утопить в ближайшем болоте — неоднократно. Но при этом без лишних слов брал ее за шкирку и нес на плече, если она поскальзывалась на крутом спуске тропинки, раскисшей после дождя. Не раз подсаживал в седло к Полкану или же помогал перебраться через препятствия вроде поваленного бурей дерева, перегородившего дорогу и по причине маленького роста для гоблинки трудно преодолеваемого. В общем, делал то же самое, что и сам Полкан или Тишка, смотря кто оказывался из них троих ближе к вечно отстающей Груше.

Грюнфрид в те отрезки пути, что они проделывали пешком, давая передохнуть Полкану от веса двух всадников, отставала от полуэльфа, коня и дракона не только по причине сравнительной короткости своих ног. Она не забывала зорко поглядывать по сторонам! И постоянно находила то, что могло пригодиться во время остановок. Например, белену или дурман, которые можно было подсунуть в миску дракону, а тот, увлеченный болтовней с Тишкой, жрал всё подряд, не замечая, где травка-приправа, положенная в варево полуэльфом, а где травка-отрава. Потом, держась за живот, бегал до кустиков «искать грибочки».

Или ядовитые колючки! Их так замечательно подкладывать под еловые лапы, из которых сооружали лежанки для ночлега. Правда, однажды Светозар по рассеянности улегся спать на том месте, что Груша «заботливо» приготовила для дракона — и через пару минут сквозь одеяло, наброшенное поверх лапника, ощутил все «прелести» ядовитого плюща на своей чувствительной полуэльфийской коже. Тут уж и Полкан одарил раздосадованную гоблинку укоризненным взглядом! Даже не пустил ее ночевать к себе под бок, хотя обычно именно с конем Груша делила одеяло.

К слову сказать, куда больше, нежели старые обиды, злость гоблинки подогревала банальная ревность: Тишка постоянно без умолку болтал с драконом! Они вечно находили, над чем посмеяться, что обсудить, что рассказать друг другу. Грюн иной раз было обидно до слез, ведь она не имела возможности присоединиться к веселой болтовне из-за своей немоты. А если б и умела разговаривать — о чем бы ей рассказывать? Что она видела в жизни кроме башни окаменевшего некроманта и деревушки гоблинов? В минуты тихого отчаянья она особенно ненавидела дракона и откровенно желала ему смерти, причем как можно более мучительной.

Кстати, если Светозар и Груша часть пути ехали на спине выносливого Полкана, то Руун трусил впереди на своих двоих, таща на плечах объемистый дорожный мешок со всем своим имуществом. Первое время Тишка, жалея спутника, предлагал делать лишние привалы. Или заглянуть в ближайшее селение и купить ему лошадь. Но Руун, смешками скрывая одышку, утверждал, что лошадь ему не нужна — конина невкусная, а ему полезно растрясти жирок. И действительно, довольно скоро даже в человеческом виде дракон сравнялся с Полканом в скорости рысью, более не сбиваясь в дыхании. Пояса на талии Руун подтянул, зато в мышцах прибавил. Оборачиваться же драконом он отказывался, утверждая, что нужно отойти подальше, иначе их кто-нибудь случайно заметит и донесет принцессе о том, что ее дракон жив и здоров. По этой же причине он не мог подняться в воздух, хотя по тоскливым взглядам украдкой Светозар догадывался, как его спутнику отчаянно хочется расправить крылья и взмыть в чистое небо.

В одну из остановок Грюнфрид заприметила на краю полянки, где они расположились, подходящее для ее целей засохшее дерево. Вернее, половину дерева — ствол когда-то обломился, и теперь среди зелени торчал эдакий пень примерно в четыре человеческих роста высотой, весь в длинных острых сучьях. В косых лучах красноватого заката он смотрелся особенно зловеще. Гоблинка выгадала момент: Руун и Светозар отошли к реке, чтобы наловить на ужин свежей рыбы, Полкан по своему обыкновению отлучился за зайцами. Ее же оставили «обустраивать лагерь», а вернее сказать — посадили сторожить сумки и следить за котелком с водой, подвешенным над костром. Рассудив, что ни с тем, ни с другим без присмотра ничего не случится, Грюн вооружилась топориком, позаимствованным из багажа Полкана, и отправилась по своим делам.

Разумеется, стук топора Тишка и дракон от реки услышали. Но когда они вернулись с уловом, в ответ на недоумение одного и молчаливое подозрение другого Груша с невинным видом продемонстрировала нарубленные хвойные лапы, уже разложенные на земле и заботливо накрытые одеялами. За что гоблинка с удовольствием получила похвалу от Светозара. И вдобавок насладилась зрелищем: Руун неприметно проверил оба спальных места на наличие спрятанных ядовитых колючек. Не найдя же искомое, дракон смерил хмурым взглядом веселящуюся Грушеньку, та не удержалась и показала ему сиреневый язык.

Вечер прошел на редкость тихо и миролюбиво, что уже изрядно напрягло дракона. Он как обычно ждал от противницы пинков и щипков исподтишка, пересоленной порции похлебки или полыни в травяном чае, но гоблинка вела себя, как примерная барышня, что вызывало еще больше справедливых опасений. Грюн в душе злорадно хохотала и наслаждалась предвкушением момента торжества.

Момент настал, когда все уснули — так посчитала Грюнфрид, покинувшая свое место под теплым боком громко сопевшего Полкана. Она бесшумно прокралась по краешку поляны, куда не достигал свет лениво догорающего костра, и нырнула за стену кустарника. Ей не понадобилось брать с собой топор, так как она предусмотрительно позаботилась обо всём на закате. Теперь сучковатый ствол держался буквально на щепке — Грюн хватит сил, чтобы одним толчком заставить его упасть туда, куда ей хочется. Не зря же она лично распределила на поляне спальные места!

Дракон, пока не думавший о сне и, кстати, отлично видевший в темноте, с вялым интересом проследил за крадущейся гоблинкой. Воспользовавшись ее отлучкой, он мягким движением по-кошачьи, или вернее сказать с грацией ящерицы, покинул свою лежанку и, прихватив одеяло, перебрался к начавшему задрёмывать Светозару. Улегся у полуэльфа за спиной, забрался под его одеяло, не забыв накрыться сверху и своим, прижался и настороженно замер.

— Ты чего? — сонным шепотом спросил Тишка.

Не расслышав в его голосе раздражения, Руун под одеялом просунул руки и обнял его, прижав лопатками к своей теплой груди. Извиняясь, шепнул:

— Я замерз немножко. Можно у тебя погреюсь?

Тишка смешливо фыркнул. Устроил чужие руки у себя на животе удобнее, чтобы не мешали, поправил под головой сложенный плащ, служивший вместо подушки.

— Это мне впору об тебя греться, такой ты горячий!.. Ой, кстати, у тебя нет жара? Ты не простудился? Что-то ты даже слишком горячий нынче.

Светозар, озаботившись здоровьем друга, развернулся к нему лицом. И без задней мысли приложился губами ко лбу дракона. Руун на такую заботливость не рассчитывал — оцепенел, распахнув глаза. Впрочем, полуэльф тоже неплохо умел видеть в темноте.

— Ох, у тебя румянец! Смотри, как щеки пылают!

Тишка осторожно погладил заалевшие смуглые скулы костяшками пальцев. Руун зажмурился и глубоко выдохнул. Пробормотал:

— Да нет же, мне просто стало холодно…

— Вот-вот! Озноб — первейший признак простуды! — строго прошептал Тишка. И провел ладонью по шее дракона, забрался без спроса под расстегнутый воротник, положил руку на грудь. Возвестил:

— Теперь ты дрожишь! И сердце частит неровно! Я же говорю, тебя продуло! А я предупреждал, что погода сменилась, ветер поднялся холодный — надо одеться теплее! А тебе лень в собственную сумку залезть, чтобы… Так! Кажется я видел где-то недалеко заросли малины. Драконам можно от простуды отвар малины?

Отчитывая спутника, Тишка крепко прижал его к себе, собираясь согреть теплом своего тела, отчего дракона почему-то заколотило еще сильнее.

— М-малины? Но я не…

— О! Мне же отец дал с собой всяких полезных зелий! — вспомнил Тишка. Хотел было вскочить, чтобы залезть в седельные сумки, но придумал еще кое-что. Сурово сдвинув брови, едва ль не нос к носу придвинулся к тяжело дышащему Марру: — Тебя надо растереть специальным согревающим бальзамом. Раздевайся!

Дракон шумно сглотнул:

— Растереть?

Обычно он легко расставался с одеждой, всё-таки в драконьем облике привыкаешь к наготе. Но теперь этот приказ, произнесенный тоном, не терпящим возражения… Это обещание… Руун невольно представил, как молодой прекрасный полуэльф будет прикасаться к его обнаженному телу, втирать сильными руками пахнущий душистыми травами бальзам, от которого его смуглая кожа станет гореть приятным теплом…

— Боже, у тебя кровь из носа пошла! — перепугался Тишка.

Он вскочил, уложил несопротивляющегося Рууна на спину на своем месте. Торопливо сняв с себя шерстяную теплую рубаху, свернул и подложил дракону под голову, чтобы получилась подушка повыше. Марр, увидев, как полуэльф навис над ним и взялся раздеваться, от еще сильнее подпрыгнувшего кровяного давления вообще закатил глаза.

— О, черт! Не надо в обморок! — засуетился еще пуще Тишка. — Потерпи немножко, я сейчас! Надо что-то приложить холодное ко лбу. И чем-нибудь нос зажать, чтобы остановить кровь. Черт, куда к лешему платок подевался?..

Тишка не успел сделать и шага в сторону, как оглушительно заскрежетало в ночной тьме сухое дерево.

— Что за?!.. — охнул Светозар и кинулся обратно к дракону, подхватил его, завернутого в одеяла, взвалил на плечо, шарахнулся к вскочившему спросонья Полкану.

Высохший длинный пень шумно рухнул поперек поляны, встряхнув зелень ближайших кустов, распугав спавших в окружающих зарослях птиц. Причем рухнул сгнивший на корню ствол так, что толстыми, крепкими еще сучками, словно мутовкой, пронзил ровно то место, где должен был нынче спать дракон.

Светозар ошеломленно взирал на седоватое бревно, кажущееся каким-то призрачным в пляшущем свете непострадавшего костра. Марру до бревна не было дела — он, осознав себя перекинутым через плечо полуэльфа, такого утонченного на вид и такого сильного на деле, едва держался на грани потрясенного обморока.

Полкан скалил клыки впереди них, инстинктивно встав в боевую стойку, пригнув голову к земле и выставив внушительные рога. Налитыми яростью глазами верный конь выискивал в темноте врагов, осмелившихся вероломно напасть на молодого хозяина, пока он спал. Зарычав, Полкан рванул вперед, среагировав на движение…

Грушу, выглянувшую из кустов, едва миновала судьба быть подцепленной на острые рога. Полкан сдержался лишь в самый последний миг, не то пришлось бы ей испытать на себе участь зайцев. Конь раздраженно всхрапнул ей в посиневшее от ужаса лицо, словно ругнувшись. И развернулся, хлеща себя по бокам змеиным хвостом, пошел обследовать поляну по кругу, вынюхивая возможные следы злоумышленников.

— Грушенька! Какое счастье, что тебя не задело! — воскликнул Тишка, бережно устраивая дракона. — Вовремя тебе в кустики приспичило отлучиться, не то могло бы зацепить! Смотри, какая хреновина рухнула!

Марра теперь уже колотило крупной дрожью по-настоящему: от досады за сорванный момент, от затаенной ярости, от того, что очередное покушение могло угробить не только его самого, но и неповинного Светозара. Грюн было сложно выдержать испепеляющий пристальный взгляд дракона, пусть побелевшее лицо того было нелепо измазано кровью, а Тишка суетился над ним, словно квочка над цыпленком. Но всё-таки Грюнфрид не отвела глаза, гордо вскинула голову… и запнулась о прижатое рухнувшим пнем молодое деревце, некстати преградившее ей путь, едва не взрыла лицом землю. Была б она хороша с расквашенным носом!..

— Это я виноват, — бормотал Светозар, выплескивая потоком слов нервное потрясение. — Я еще на закате подумал, что этот ствол наверняка прогнил и может упасть.

Полкан из темноты ответил насмешливо-сердитый ржанием.

— Ну и что, что ты чесал об него круп! — возразил коню Тишка. — Нашел бы себе другую чесалку! Да, я знаю, как ты чешешься, что крепкую сосну свернешь. Но ведь ты наверняка подходил только с одной стороны, верно? А корни могли сгнить с противоположной! Его нужно было срубить и пустить на костер, а не ждать, пока он сам упадет! Не упал бы сегодня на нас — рухнул бы позже на кого-нибудь другого. И кто знает, обошлось ли бы тогда так удачно. Кто-нибудь мог погибнуть! И я, сын лесного владыки, не подумал, что это нужно предотвратить! Я, кто рос вместе с Лесом, как же я мог упустить это, ведь бедный пень всем своим видом!..

Его причитания прервал Руун. Получивший два платка — один, чтобы вытереть кровь, а второй, мокрый и холодный, на лоб, — дракон, сидевший в одеялах, неожиданно чихнул. Огнем. Ладно успел отвернуться от отпрянувшего Тишки. Длинная струя пламени спалила испачканный кровью платок прямо в руке, пересекла половину поляны — и мгновенно подожгла сучковатое бревно. Огонь разбежался по сухому стволу, превращая сероватую древесину в черную с алыми проблесками горящих угольков.

Грюнфрид от этого чиха едва успела увернуться — с немым криком кинулась в сторону, снова запнулась, растянулась на притоптанной траве… Пламя пролетело над головой. Чуть замешкалась бы — и стала бы головешкой. Отползя подальше, гоблинка, стиснув зубы от злости, поднялась на ноги. Пока отряхивала одежду от травинок-листочков, исподтишка сверлила взглядом ворковавшую парочку.

— Вот видишь, ты чихаешь! — Светозар даже не оглянулся на запылавший высокой стеной дополнительный «костёр», он обличал дракона. — Больше никаких отговорок, ты вправду простужен! Сейчас я быстро вскипячу воду, благо есть куда котелок пристроить, заварю тебе малину. О, Полкан! Будь добр, раз всё равно тут рыщешь — вон там чуть подальше есть куст малины, нарви свежих веточек! А ты, Руун Марр, живо раздевайся! Буду тебя растирать папкиным бальзамом. На, понюхай, как пахнет приятно. Будешь благоухать, как имбирный пряник.

К несказанному облегчению Рууна, Тишка заставил его раздеться только по пояс, взялся хорошенько растирать ему спину, грудь и шею, после чего грозился нарядить в полушубок и замотать по уши в колючем шарфе. Бальзам оказался очень жгучим, Руун не удержался от жалобного стона. Грюнфрид зажала бы руками уши, чтобы не слышать ненавистный голос, мычащий в смешанном наслаждении смущения и легкой боли от крепкого массажа. Заливистый смех полуэльфа терзал гоблинку, окуная в нестерпимую ревность. Она хотела уйти в ночь, куда глаза глядят! Но наткнулась на что-то, подняла взор выше — и узрела мрачную морду Полкана. Конь осуждающе покачал головой, цапнул ее за шиворот зубами — и закинул к себе на спину. В наказание за неудавшееся покушение Грюнфрид пришлось самой рвать малину при слабом свете луны: балансируя в полный рост, стоя на седле, чтобы дотянуться до самых молодых веточек высокого куста, рискуя свалиться в колючки…

Приложенные усилия не пропали даром — утром дракон сиял здоровьем и счастьем. Проспав беспробудно до самого восхода солнца в объятиях утомленного заботами полуэльфа, Руун Марр ощущал себя, будто заново рожденный. Он с наслаждением выбрался из-под душной груды одеял, избавился от слишком теплой одежды, в которую его нарядил строгий «знахарь» — и удрал к реке, чтобы смыть с себя остатки жгучего бальзама, пока Светозар еще не проснулся и не начал опять распоряжаться. (К тому же в последнее время дракон почему-то стеснялся показываться своему спутнику в неглиже, при всей красе подтянувшейся мускулатуры.)

На Грюн, спавшую нынче отдельно от сердитого на нее Полкана, дракон даже смотреть не хотел. Она же, не подняв головы, проводила его многообещающим прищуром.

…Вспомнив мальчишек из родной гоблинской деревни, Груша обзавелась рогаткой. За утро она умудрилась насобирать по дороге сосновых шишек, набила ими все карманы и свою холщевую котомку. Она как раз размышляла, как бы эдак ловчее подстрелить идущего впереди нее дракона — когда узрела над его головой осиное гнездо, висящее на ветке, словно неприглядный запретный плод.

Марр как раз очень удобно остановился на пару минут, чтобы с невысокого обрывистого берега реки обозреть окрестности и лишний раз удостовериться, что они держат верный путь. Светозар ушел вперед и довольно далеко, поэтому за него Груша не волновалась. Полкан где-то бегал вокруг да около, выискивая любимых зайцев.

Грюнфрид была во всеоружии. Она не сомневалась ни минуты.

Один точный выстрел — и в разворошенном гнезде засияла дыра, насекомые мгновенно озверели. Угрожающе жужжащая черная туча без промедления набросилась на дракона. Застигнутый врасплох Руун в панике завопил и смешно замахал руками, заставив Грюн довольно ухмыляться.

— Спрячься в воду! — подсказал решение Светозар, спешивший назад к ним. Грюн, притаившаяся за своим кустом, поморщилась: не вовремя он решил вернуться к отставшим спутникам, как бы его тоже осы не покусали.

Дракон не усомнился в совете, спасаясь от жалящих укусов, с разбега сиганул в речку. Груша проводила его взглядом, и улыбка ее сделалась еще шире: она заметила рыболовную сеть, которую не увидел Руун, прямо на том месте,где сомкнулась темная речная вода над драконом.

Осы покружили над водой да и разлетелись. А дракон всё не выныривал. По поверхности виднелись круги, расходящиеся от подводных трепыханий горе-пловца, но Руун за несколько долгих томительных минут ни разу не высунул голову, чтобы глотнуть воздуха.

— Он же плавать не умеет! — вспомнил Тишка в ужасе. Торопливо скинул сапоги и прицелился броситься ласточкой в реку спасать…

Грюн, вылетев из кустов, подскочила к нему, ухватила за рукав, остановила — взволнованно указала на беспокойно скачущий в прибрежной осоке деревянный поплавок.

— Он еще и в сети запутался?! Он же так точно утонет!

Светозар решительно выдернул нож из ножен у пояса, стиснул рукоять в кулаке. Перед тем как кинуться в воду, он громко свистнул Полкану, чтобы конь бросил выискивать в лесу дичь и скорее поспешил к ним.

Второй плеск — и Грюнфрид осталась на берегу одна, в растерянности и с грузом двойной вины. Ведь если бы не ее выходка с гнездом, Светозар не дал бы опрометчивый совет дракону полезть в воду. Тот, доверившись ему, забыл, что не умеет плавать или понадеялся, что здесь мелко. И теперь Светозар наверняка будет винить себя, не подозревая, что во всём виновата Груша. А если Руун утонет, как того и желала гоблинка, то Светозар погрязнет в тоске и самобичевании! А если утонет и сам Светозар?! Неужели, пытаясь извести одного, ей судьбой суждено угробить и второго? Как вчера с бревном — упади пень иначе, зашибло бы сразу обоих!.. Грюнфрид не знала, что и думать. Вернее, связно думать у нее сейчас не получалось — только переживать. Изводить себя, воображая самый ужасный исход…

Когда две мокрые головы наконец-то показались на поверхности, отнесенные течением ближе к середине реки, Грюнфрид едва их разглядела за пеленой льющихся из глаз слез. Полкан, летевший на зов во весь опор, только-только подоспел — черной стрелой мелькнул мимо гоблинки, поплыл на помощь. Ухватившись за холку приблизившегося коня, Светозар другой рукой продолжал поддерживать Рууна. Пока они так возвращались к берегу, Грюн утерла слезы и торопливо отбежала в сторонку, к брошенным в спешке сумкам. Там она первым делом сломала свою рогатку и со злостью — на себя саму! — вышвырнула щепки в заросли, опустошила все карманы от сосновых шишек, высыпала «снаряды» из котомки. И только после этого взвалила на себя все сумки и поволокла к спутникам, чтобы те могли переодеться в сухое после «купания».

— Ты опять меня спас, — на берегу заметил Руун без улыбки, после того как достаточно пришел в себя и хорошенько прокашлялся.

— Прости, я не сообразил, что ты не дружишь с водой, — виновато ответил Тишка, отжимая в кулаке потемневшие золотые кудри, заметно отросшие за время странствий.

— Вода точно не моя стихия, — пошутил Руун.

— Тебе нужно было обернуться ящером и спалить пчел огнем! — осенило Светозара.

— Ос. Это были осы, — машинально поправил дракон. — Плеваться огнем я ведь умею и в человеческом облике. Я действительно сглупил, ты прав, так и следовало сделать. Впредь буду умнее!

— Впредь? — улыбнулся Светозар. — Надеюсь, осиные гнезда не каждый день будут сыпаться тебе на голову, чтобы ты успел к этому привыкнуть.

Руун тоже посмеялся, но без особого веселья. Он оглянулся на притихшую Грюн. И гоблинка не посмела отвести взгляд, увидев на дне глаз дракона виноватую печаль. Он знал, что гнездо сбила она, но не сказал Светозару, он даже ей ни слова не сказал в упрек! Как будто он сам был виноват больше нее в случившемся. В том, что сейчас едва не утонул. Или, вернее сказать, в том, что снова остался жив? Не исполнил ее сокровенное желание.

— Грушенька, ты что, плакала? — заметил ее состояние Тишка. Протянул к ней руки, зовя в утешающие объятия. — Маленькая, ты перепугалась за нас? Ну и зря! Ты такая молодец, что указала мне на сеть! В воде я бы не сразу разобрался, а благодаря тебе быстро сообразил! Сеть разрезал, Рууна выпутал — вдвоем вместе всплыли. Если б ты мне не сказала, мы бы оба запутались и нахлебались воды еще больше!

Гоблинка снова захлюпала носом из-за незаслуженной похвалы. Кинулась на шею, только не к Светозару, а ко всё понимающему Полкану.

— И тут ты права, Полкан тоже молодец! — с неловкостью улыбнулся Светозар. Он всё так же не выносил девичьих слез, особенно по малопонятной для него причине.

Руун чихнул. Отвернулся, прикрылся ладонью, постарался потише, но клуб дыма его выдал.

— Быстро переодеваться в сухое! — скомандовал Светозар, отбросив шуточки.

— Пожалуйста, только не надо больше мазать меня бальзамом! — жалобно взмолился дракон. — У меня от него всё чешется.

— Хорошо, — слишком легко согласился Тишка. — Я нашел лекарство получше, маминой рецептуры. Всего пара капелек на язык — и никакого першения в горле и чихания!

Дракон сам был бы не рад першению и чиханию, поэтому кивнул. Послушно открыл рот, высунул язык, подставил под крошечный пузырек, получил свои пару капель, рот закрыл… И замычал, выразительно выпучив глаза, принялся стискивать и разжимать кулаки, раз язык онемел от горечи и сказать крепкое словцо не получалось. Вскочил, энергично прошелся по берегу, пару раз пнув попавшиеся на пути травяные кочки.

— В отличие от папки мама у нас строгая, — пояснил Груше Светозар. — Она считает, что смягчать вкус снадобья мёдом или чем-то еще, чего не должно быть в рецепте, означает его испортить. Чем лекарство противнее, тем реже станешь болеть!

Зато себе на удивление Руун больше ни разу за день не чихнул. Удостоверившись, что лечение подействовало и простуда не возвратилась даже после «купания», Тишка ограничился тем, что на вечернем привале всех за компанию напоил ароматным чаем из отвара малины, коей благодаря Грушеному усердию запаслись на неделю вперед.

_________

Грюнфрид не находила покоя в сомнениях.

Они продолжали путь. Ее спутники посмеялись над произошедшим и оставили все неприятности в прошлом. Светозар и Руун, даже Полкан наслаждались дорогой и окрестностями. Чем ближе подходили к границам эльфийских земель, тем красивее делалась природа, перед путешественниками открывались виды, один прекраснее другого! Ради таких пейзажей Руун снял с самого себя запрет на полеты, пробормотав в оправдание, будто они достаточно далеко забрели, чтобы опасаться гнева принцессы.

Только Грюн сидела в седле унылая, как нахохлившийся зяблик. Что ей красоты? Водопады, луга, холмы, долины — чуть больше цветочков, чем везде, чуть иначе бугрится земля, чем обычно, чуть выше деревья и раскидистей кроны. Куда больше внешнего мира ее занимал свой собственный мир внутренний. В нем всё смешалось! Сожаление и ненависть, жажда мести и чувство вины, ревность и понимание бесплодности своих мечтаний, бесполезности порывов… У нее голова шла кругом!

— Грушенька, ты от Рууна простудой не заразилась? Какая-то ты вялая сегодня, — обеспокоился Светозар, ехавший в седле позади гоблинки. Он проверил прохладной ладонью ее лоб, приподняв кудрявую рыжую челку. — Да вроде не горячая… Если будет першить в горле, ты дай мне знать, хорошо?

Грюнфрид уныло кивнула. Если она заболеет и получит даже десяток капель уже известного снадобья — это будет несоизмеримо малое наказание за ее молчаливую ложь Светозару. Она с самого начала была обязана каким-то образом рассказать своему доверчивому светлому рыцарю о том, кто такой на самом деле Руун Марр. На что способен коварный дракон, разыгрывающий перед наивным полуэльфом веселого парня. Да что тут! Она Светозару даже о себе ничего не рассказала! Кто она и откуда, чья она дочь…

— Грушенька, что с тобой? Тебя укачало? — снова наклонился над ней Тишка.

Грюнфрид обернулась к нему, чтобы честно и прямо взглянуть в глаза, может быть, настало время объясниться…

В этот самый момент Полкан, на котором они ехали, вдруг вскинул голову вверх. Его внимание привлек Руун Марр, маячивший высоко в небе, выглядевший с земли не больше чайки. Доселе дракон летал над ними, описывая восьмерки и круги-спирали. Дурачась, подкидывал в воздух свой дорожный баул, тут же ловил его, на лету продевая узкую голову в широкую петлю ремня или хватая лапами, явно воображая, будто это охотничий трофей. Дракон мог позволить себе игры, не боясь отстать от спутников, ведь по земле Полкан рысил по сравнению с ним, летуном, куда медленнее. И неожиданно Марр рванул куда-то назад, как будто что-то заметив вдалеке, тут же вернулся — и камнем бросился вниз.

Вскинув голову и выгнув шею, Полкан нечаянно задел развесистыми витыми рогами Грушеньку, толкнув ее к Светозару. Светозара от сбившегося шага скакуна тоже слегка тряхнуло, подкинуло в седле, отчего он качнулся к Груше. И случайно вышло, что лица их оказались в роковой близости. Оба распахнули глаза, не замечая ничего вокруг себя. И крошечного движения навстречу друг другу от каждого хватило, чтобы сиреневые губы нашли розовые, розовые уста накрыли сиреневые в осторожном и вместе с тем требовательном порыве…

Жестко приземлившийся в затрещавшие кусты Руун Марр обиженно заорал:

— Я тут погоню высмотрел, а эти целуются?!

Полкан выгнул шею еще больше — и удивленным всхрапом подтвердил: действительно, лобызаются! Позабыв обо всём и вся, трепетно прильнув друг к дружке. Пусть Груше было не особо удобно, ей пришлось извернуться всем телом, чтобы обхватить руками его за шею. Но Светозар приподнял ее над седлом, бережно прижал к своей груди. Ошеломленный! Преисполнившись эмоциями, Грюнфрид страстно целовала его. Горько от сдерживаемых слез и отчаянья, терпко от невысказанных секретов, со сладостью надежд и тайно хранимой влюбленностью. В этот миг ее душа открылась для лесного царевича. Прежде всегда настороженная, всегда отгороженная от него, ее рыцаря, она легко открывалась для Рууна — чтобы показать глубину ненависти. Она почувствовала необъяснимую связь с Полканом, столь же странным чудовищем, сложенным из кусочков разных существ, как и она сама. Но перед Светозаром Грюнфрид в этом поцелуе впервые показала то, что накопилось у нее на сердце. И он отвечал, пораженный этим незримым и невообразимым водоворотом стихий. Этой скрытой молчаливой бурей!..

— Эй, влюбленные! — окликнул увлекшуюся парочку продравшийся сквозь кусты уже одетый дракон с сумкой за плечами. На лице его было кислое выражение недовольства, смешанного с разочарованием и досадой. — Эй, хватит вам! Ау-у? Ну? Имейте совесть — на вас тут облаву устроили с пяти сторон!

Он цыкнул, добавил тише:

— Впрочем, мне-то что? Я в любом случае улететь успею. Или еще проще — притворюсь левым путником. Клер ведь никогда не видела меня в лицо, так что не узнает в двуногом виде своего бывшего стража.

— Клер-Элиан? — встрепенулся Светозар. — Здесь?

Но Грушу из рук не выпустил. Ей деваться было некуда, спрятала стыд и радость на густо-фиолетовом лице у него за пазухой.

Руун Марр вытянул руку и принялся указывать поочередно в противоположные стороны:

— Вон оттуда к нам спешит отряд королевской Гвардии Правопорядка. Бравые военные, обычно они вылавливают по лесам разбойничьи шайки, но нынче, видно, их выслали за нами. Не удивлюсь, если Клер успела послать кляузу отчиму: мол, сбежал дракон, наверняка замыслил недоброе — жрать посевы и жечь стада. А вон оттуда, — он повернулся на полкруга, — летят всадники пострашнее: Летучие Стражи Гильдии Магов. Эти красавцы очень неохотно выезжают на вызовы. Ох, чую, злые должны быть, как черти! Допускаю, что Клер отправила им записку с иным содержанием: златовласый колдун-иностранец в одиночку уничтожил матёрого дракона.

Он снова развернулся:

— Там через лес ломятся гоблины. — Еще разворот: — А вот оттуда летит какая-то жуткая туча тьмы. Не то совы-переростки, не то страх ночной. Кошмар в общем, я таких страхолюдин в жизни не видывал, если честно.

— Глаза, как плошки, тела полупрозрачные, тьмой струятся, а на крыльях перья в колючках? — описал Светозар.

— Точно! Они, — изумился его спокойствию дракон.

— Поночуги, милейшие создания ночи, — пояснил лесной царевич с долей смущения. — Их все боятся, но напрасно, они безобидные и питаются мотыльками и болотными огнями. Это мой папка их выслал, меня проведать. Соскучился, небось, вот и беспокоится.

Руун Марр хмыкнул. Но заострять на этом внимание не было времени. Снова поднял руку, обозначив направление:

— Хуже всего, что по тебе соскучился не только твой отец. Там кавалькада поспешает: впереди на белой кобыле Клер-Элиан в белом платье и с вуалью, следом ее балбес Эжен, его охламон Хьюго и даже служанка, Эн-Мари. Ладно хоть няньку пожалели, оставили где-то старушку, чтобы не развалилась от скачки на куски. С ними за компанию барон-извращенец, живет по соседству с моей башней. При нем стража из поместья…

— О, не-е-ет! — не удержал страдальческий стон Светозар.

— Ты знаком с ним, с бароном? — нахмурился Руун.

— Довелось, — уныло вздохнул Тишка. Груша липнуть к нему перестала, чуть отстранилась, чтобы одарить сочувствующим взглядом. — Побывал у него «в гостях». Хорошо, что они меня вовремя вызволили!

Он благодарно потрепал по холке своего чудо-коня и погладил по кучеряшкам гоблинку.

— Поганый мужик, — согласился дракон. — В постели свинья свиньей, а строит из себя купидона с крылышками… Что? — заметил он шокированные взгляды спутников, даже у Полкана челюсть отвисла от такого признания. — Это давно было! Я от тоски волком выл, вот и повелся на уговоры, когда на охоте случайно познакомились — на одного оленя целились. Сосед тогда еще молодой был, не жирный, следил за собой и ресницы свои поросячьи подкрашивал. Кабы я знал наперед, что он только болтать горазд! Тьфу… — Он расстроился от собственных воспоминаний.

Полкан всхрапнул.

— Как мы убежим, если они на нас со всех сторон надвигаются? — Светозар возразил на мысленное предложение скакуна. — И нет, с поночугами я встречаться тоже пока не хочу. Знаю я эти папкины слёзные послания: «Приезжай скорее, я волнуюсь, аппетит потерял, не сплю — переживаю, как ты там!» Только настроение испортит, на совесть надавит. Я тоже скучаю, и что? Потерпит! Вот съездим в долину на родню поглядеть, тогда и вернусь, не раньше.

Руун снова ухмыльнулся, но промолчал.

— Вот что! — решительно объявил Светозар. — Руун! Возьми Грушеньку и улетайте с нею, пока можно спастись! Полкан, ты тоже уходи. А я задержу погоню…

— Вот еще выдумал! — перебил со смехом Руун Марр. А Полкан возмущенно заржал и топнул когтистым копытом, намекая, что в состоянии справиться с любой армией в одиночку.

Испуганная решимостью возлюбленного Груша вцепилась обеими руками в его воротник, умоляюще заглянула в глаза. Потом оглянулась на дракона, на сей раз взгляд ее не метал обычные молнии презрения и неприязни, а, напротив, был жалобно просительным и беспомощным. Руун снова хохотнул:

— Нет, Грюнфрид, не стану я твоего рыцаря отвлекать, чтобы ты убежала. И он не отдаст тебя гоблинам, не надейся.

— Зачем мне ее отдавать? — изумился Тишка. — Она же от них наоборот скрывается.

— Чтобы взамен она уговорила гоблинов задержать других преследователей, тем самым дала тебе время спастись, — пояснил дракон. — Какая героическая самоотверженность, оцени! Вы с нею две репки с одного поля.

— Погоди! — дошло до Светозара. — Как ты ее назвал? Грюнфрид?

Он даже спешился, чтобы наседать с расспросами было удобнее.

Груша, оставшаяся сидеть в седле, втянула голову в плечи. Ей хотелось удрать в кусты от стыда, но Полкан ухом не повел на мысленную просьбу, не пожелал пригнуться, чтобы дать ей слезть. Просить же у дракона, чтобы он помог ей спуститься с коня, было бы еще позорнее.

— Ну да, так ее зовут, — кивнул Руун понимая, что проговорился, причем не вовремя. Однако запираться и изображать неведение было бы смешно и бессмысленно.

— Как ты узнал? — Придерживаясь за луку седла, чтобы Полкан с Грушей никуда не делись невзначай, Тишка встал напротив Рууна и упер в того испытующий взор.

Дракон невинно похлопал своими длинными черными ресницами:

— Разве она с тобой не разговаривает?

— Она не может говорить! — зашипел оскорбленный небрежным замечанием Тишка. — Если ты до сих пор не заметил — она немая!

— Ах, да! Я ведь тоже не сразу сообразил, что к чему, как ни стыдно признать, — будто не заметив выпада, произнес Руун. — Если ты до сих пор не заметил, у нее глаза дракона. А у нас, драконов, когда мы в обличии ящера, пасти непригодны для человеческой речи. Мы можем только шипеть, рычать и что-то невнятно ворчать. Но ведь ты на это не обратил внимания, общаясь со мной, верно?

— Ну да, — озадаченно кивнул Тишка. — Ты это к чему?

— Ты принимал рычание за нормальную речь, — объяснил Руун Марр. — Потому что твои уши слышали одно, но одновременно с этим в голове у тебя звучал мой человеческий голос. У нас, драконов, есть особая способность — устанавливать мысленную связь с собеседником. Для этого нам нужен лишь один пристальный взгляд глаза в глаза. Некромант, создавший Грюнфрид, знал об этой нашей особенности. Похоже, он ничего не мог поделать с ее немотой, но взамен дал своему творению глаза дракона, чтобы она могла общаться мысленно. Подозреваю, она и этим даром не слишком хорошо владеет, но со мной вот в выражениях не стесняется.

Полкан согласно всхрапнул, подтверждая, что с мысленной речью у Груши проблем нет: выскажет всё, что имеет на уме.

Сама гоблинка сидела в седле, не смея дышать, от напряжения едва заметно дрожа. Спрыгнуть бы на землю и убежать от них подальше, но уж больно высоко, как бы ноги не переломать.

— Почему же она со мной не разговаривает? — обиделся Светозар.

— Она тебя стесняется, — растянул губы в широкой улыбке дракон. — Ты же такой красивый, ей стыдно на тебя пялиться. Еще стыднее открывать тебе свои мысли, ведь ты принимаешь ее за невинную девочку. А меня она ненавидит, вот и костерит, на чем свет стоит. Даже в эту самую минуту!

Он выразительно оглянулся на гоблинку. Грюн от негодования за раскрытые секреты вспыхнула, лицом сделалась ярче пурпурных фиалок.

— Подожди… — Светозар уловил в этом объяснении и еще кое-что важное: — Некромант? Так ты знаешь, кто она такая и откуда взялась?!

— Я знал ее создателя, — кивнул дракон уже без улыбки. — Я знаю, где она раньше жила вместе с ним. Но!.. — предупредил он не успевший сорваться с губ полуэльфа вопрос, — я не обязан рассказывать тебе об этом. Если она захочет, то сама с тобой поделится, это не моя тайна.

Светозар тяжело выдохнул, рассеянно пригладил волосы пятерней, пытаясь уместить в голове все эти новости.

— Так что будем делать с преследователями? — напомнил Руун. Полкан поддержал энергичным киванием рогатой головой, его чуткий слух уже улавливал перестук копыт.

— Сильван! — осенило Тишку не ко времени. Он ткнул пальцем в грудь дракона, уличая. Тот же выдал себя, вздрогнув и побледнев. — Ты утром со сна принял меня за него! Папка рассказывал, что дружил одно время с магом, которого так звали. Ты сказал, что родитель Груши некромант, твой знакомый. Сомневаюсь, что на свете много чернокнижников с таким именем! Так выходит, ты и есть бывший любовник Сильвана? — радостно объявил лесной царевич. — Дракон, который его любил и предал? Отправил на казнь на костре?

— Всё было не так… — пробормотал Руун Марр в замешательстве.

— Ы!

Светозар, осчастливленный собственной верной догадкой, оглянулся на Грюн — и сник. Столько боли во взгляде гоблинки он не ожидал увидеть.

— Как я мог не увидеть, что она тебя так ненавидит? — спросил Тишка упавшим голосом.

— Просто тебе незнакомо это чувство, — отговорился дракон, отпустив глаза. — Может, мне их всех зажарить к чертям, а? Этих преследователей.

— Эжена жалко, хоть он и трус, — покачал головой Светозар. — И лошадей жалко, невинная животина. И окружающий лес может загореться… О!

— Что? — без надежды в голосе спросил Руун.

— Зачем убегать или принимать бой, если можно спрятаться? — задорно улыбнулся Тишка, окрыленный новой идеей.

— Где? Под землю зарыться? — в шутку предположил дракон, впрочем, невесело.

— Ты почти угадал!

_____________

Спустя недолгое время на перекресток лесных троп выехал отряд королевской Гвардии Правопорядка.

— Здесь их и подождем! — объявил капитан с внушительными усами, в легком латном доспехе и в плаще с гербом. — Приготовить засаду!

В ловушку, включавшую в себя выстрелы из ручных пушек сетями с грузиками и ловко заброшенные веревочные петли арканов, угодил следующий подъехавший отряд — мрачные всадники из Летучих Стражей Гильдии Магов. Наброшенные сети и веревки мгновенно вспыхнули зеленым колдовским огнем, а участники засады по одному движению посоха старшего из магов взлетели над землей, болтая в воздухе ногами.

— Вы?! — опознали опростоволосившихся коллег маги.

— Вы?!! — зашипел усатый капитан, один оставшийся на ногах.

Старейший из магов, досадливо поморщась, взмахом руки освободил плененных гвардейцев, и те грохнулись на землю, отбив разные нужные части тел, но громко стонать и жаловаться не осмелились.

Принеся взаимные извинения через слово с руганью и приняв оные с ледяным презрением, обе стороны инцидент признали недоразумением и объявили преданным забвению.

— Вы тут зачем? — спросил маг у капитана.

— А вы? — парировал усач. Но осознав, что собеседник сильнее и по праву хмурит седые брови, соизволил раскрыть служебную тайну: — Нам приказано изловить банду гоблинов. Шастают в этом графстве, тащат по мелочи всё, что плохо лежит. Народ беспокоится.

— И вы приняли нас за них? Мы похожи на зеленых карликов? — выгнул бровь маг. Его подчиненные безуспешно попытались замаскировать смешки покашливанием.

Капитан и члены его отряда снова сравнялись цветом лиц со своими алыми плащами. Но промолчали, понимая, что усугублять конфликт бессмысленно.

— А вы что здесь забыли? Ваша братия предпочитает отшельничество. Только веская причина могла выгнать вас на свет божий, — сказал капитан, поглаживая усы, чтобы скрыть насмешливую ухмылку.

«Моль из балахонов решили вытрясти», — послышался шепоток среди гвардейцев. Судя по толкотне, смельчаку заткнули рот свои же.

— Нам сообщили о невиданных ночных чудовищах, что летают, словно тучи с глазами, подобными светящимся лунам, — сообщил маг, тоном и многословностью выдавая, как же взволнован он перспективой поймать эдакого редкостного монстра.

Описание заставило гвардейцев поежиться, что вызвало смешки среди магов.

— Шиш они поночуг поймают, — усмехнулся Светозар.

Руун заметил:

— Они нас не услышат?

— Только если громко кричать, — заверил довольный Тишка. — И не увидят, не волнуйся. Даже магия не поможет, листья отразят чары проницающего взгляда и поглотят любое иное колдовство. Кроме огня.

— Ну-ну, — попытался поверить Руун. Вернулся к наблюдению за «внешним миром» сквозь мелкую сеть веток и многослойный ажур листвы.

До появления преследователей Светозар в считанные минуты соорудил убежище, испросив помощи у здешнего леса. Природа охотно откликнулась на непроизнесенный зов лесного царевича.

Со стороны это выглядело так: Тишка встал столбом и закрыл глаза. И не шевельнул ни пальцем. А перед изумленными зрителями в лице Рууна и Груши свершилось древесное колдовство, иначе не скажешь, (впрочем, Полкан на своем веку и не такое повидал). Три рядом стоящих дерева, повинуясь воле Светозара, тесно сплелись кронами, устроив на порядочной высоте нечто вроде просторной корзины, хотя вернее было бы назвать это гнездом.

Стены, пол и купол гнезда оказались гибкими и очень прочными. Полкан, цепляясь своими когтистыми копытами за ветки, быстро вскарабкался на дерево, влез в гнездо через предусмотрительно оставленную в полу дыру, а плетение даже не сильно прогнулось под немалым весом чудо-коня. За скакуном последовали все остальные, причем Руун без предупреждения подсадил гоблинку на нижние ветки, до которых она бы просто не дотянулась, а уже потом подпрыгнул и подтянулся сам. Светозар, закончив с ворожбой, забрался последним, заверив, что снаружи их убежище выглядит абсолютно естественной массой густой зелени.

В гнезде Груша и Полкан с оскорбленным видом уселись по одну сторону от дыры входа, приготовившись всё время, что потребуется на прятки, гордо игнорировать присутствие дракона, расположившегося напротив. Светозар же составил компанию Рууну, пробормотав в свое оправдание, что в любом плетеном изделии вес надо распределять равномерно, чтобы ничего не затрещало.

— К тебе опять ветка тянется, — заметил дракон, будто бы случайно опалив жарким дыханием не только ухо и шею полуэльфа, но и обнаглевший росток, который немедленно отпрянул, поджав листики и усики.

— Спасибо, — в ответ шепнул Тишка. Добавил, словно извиняясь: — Папка предупреждал меня, чтобы я не разговаривал с незнакомыми лесами. Но раз такой случай, то вот… Если деревья будут слишком дружелюбны, ты ведь присмотришь за мной, правда?

— Постараюсь, — кивнул Руун, не очень понимая, что это может быть. Мельком вспомнился Яр в земляной пещере, полной своевольной зелени среди зимы… Для дракона это было неприятное воспоминание, он не стал копаться в памяти глубже. И без того много лет жалел, что не спалил ту зелень, не выдернул эльфа оттуда хотя бы за тем, чтобы выслушать. — О, смотри-ка! Гоблины подоспели. А шустро они бегают на своих кривых коротких ножках.

Грюн не удержалась от оскорбленного фырканья.

— Что ты-то фыркаешь? У тебя ножки не кривые, — заметил Руун. — Лягаешься ими больно, а в целом ничего.

На это замечание Груша надулась еще сердитей.

Отряд зеленолицых коротышек подошел со стороны, противоположной той, где препирались между собой маги и военные. Гоблины заметили странную густую крону, общую для трех стволов, и с интересом обошли деревья по кругу. От людей коротышек прикрывала стена невысокого кустарника. Похоже, они снова напали на след Грюнфрид и теперь недоумевали, почему тот резко оборвался среди корней. Учуять ее запах на ветках им не позволял рост, всё-таки Руун не зря подсадил ее так высоко.

— Кстати, почему ты убегаешь от них? Вроде бы они твои соплеменники, — спросил Светозар у Груши, с интересом высматривавшей «следопытов» через просветы плетения.

— Она не хочется, чтобы ее силой вернули домой, — передал ее мысли Руун. — Она еще не выполнила свою миссию.

— Какую?

— Убить меня, — хрюкнул Руун. — Вообще-то я вам не глашатай на площади, да и она не императрица, чтобы доносить ее мысли до подданных. Разговаривайте между собой сами!

Грюн отвернулась.

— Она не хочет, — расстроился Тишка.

— Ну и пусть тогда помалкивает, — припечатал дракон.

Руун не усидел — нырнул в дыру, ловко спустился по веткам, повис на самых нижних вниз головой. Шикнул гоблинам, помахал рукой подойти. Приложил палец к губам, призывая к тишине. Те удивились, конечно, но благоразумно не стали поднимать шум. Узнали в нем того чокнутого, кто раздавал на берегу реки хлеб.

— Это ты, твою ж! Наше рыжее не видал, да? — первым делом вместо приветствия спросили они шепотом.

— Видал! — заявил Руун тоже шепотом. Тишка наверху в изумлении только рот открыл, возмутиться хотел, да не решился, не уверенный, что именно задумал дракон. Груша, ожидая самого худшего, кинулась к дыре, едва не свалилась, если б Полкан за одежду не цапнул.

— Где видал? Далеко? Давно?

Руун зашипел, чтобы не шумели.

— Недавно, тут совсем близко, — заверил дракон гоблинов. Все в отряде разом встрепенулись, хоть сейчас готовые припустить вдогонку по свежему следу. Тем более след действительно был свежий, острый нюх никогда их не подводил.

Груша судорожно вцепилась пальцами в плетение, изо всех сил старалась не дрожать, но всё равно тряслась — и дрожь ее передавалась по древесине к тоненьким веточкам, те предательски трепетали вместе с листиками.

— Только должен вас предупредить, ваша пропажа попала в серьезную переделку! — напустил мрачности дракон, важно выставив вверх указательный палец. А так как он висел вниз головой, свесив хвост волос до земли, то получилось, будто указывает вниз.

Гоблины невольно за указующим перстом проследили, головы дружно опустили, озадаченно вгляделись в траву.

— Какую еще переделку? Во что наше рыжее переделали? — не понял старший. Пихнул локтем в бок ближайшего соратника, чтобы не отвлекался на постороннее, тот пихнул следующего члена отряда, тот другого и так далее по цепочке, пока крайние не заматюгались сквозь зубы.

— Вы ищете рыжее и зеленое, верно? — продолжал Руун шепотом. — Но теперь оно сделалось белокурое и светлокожее! Я собственными глазами видел, как случилось чудесное перевоплощение!

И тут челюсть у Тишки снова отвисла, а Груша, заслушавшись, едва не сверзлась. Дракон принялся расписывать гоблинам, как сильно изменилась та, кого они ищут. Он и рост новый показал рукой, и преобразившуюся фигуру четко обвел ладонями по воздуху, так что от непривычной женственности у гоблинов взгляд затуманился и во рту слюна набежала.

— А с чего это наше оно так? — сглотнув, уточнил старший.

— Ее поцеловал странствующий рыцарь, и поцелуй развеял чары безобразной внешности! — изрек Руун.

— Чой-то безобразной? — обиделись гоблины за Грушу. — Вполне миленькое было, кучерявое, зелененькое.

— Тот, у кого драконьи глаза, миленьким быть не может, — сурово отрезал Руун.

Гоблины спорить не решились, вовремя разглядев у собеседника такие же пламенные очи. Ну раз он сам так говорит, то конечно, ему виднее.

— Однако сразу после превращения вашу пропажу нашел тот самый злой чародей, который и навел на нее проклятье, — продолжал Руун Марр. — Жирный противный человечек. Он сделал так, что прекрасная девушка совершенно забыла себя прошлую, отвернулась от своего рыцаря-спасителя, и любовь превратилась в ненависть. Даже вашу богиню она позабыла!

— Вот злодей! — ахнули гоблины, заслушавшись. — Это ты точно о нашем рыжем? Ничего не путаешь?

— Точно-точно. Скоро они будут здесь, — предупредил дракон. — Мы обязаны победить чародея и воссоединить любящие сердца!

— Как же воссоединить, если нам наше рыжее надо к богине вернуть? — усомнились гоблины.

— А вы и рыцаря с собой возьмите, богиня сама с ними обоими разберется, — предложил Руун. — Тем более рыцарь поможет вам сладить с брыкающейся принцессой.

— А оно будет брыкаться? — опечалились гоблины, представив преобразившуюся Грюн во гневе.

— Скорей всего будет, — пожал плечами Руун. — Ведь проклятье ненависти с нее сможет снять только ваша богиня.

Этому утверждению отряд поверил легко.

Дракон предложил гоблинам пока что продолжать прятаться в кустах и ждать подходящего момента, после чего действовать стремительно, согласно обстоятельствам. А сам пообещал поддержать их с дерева.

— Погодь, чем поддерживать-то будешь? У тебя ж ни лука, ни арбалета! — остановил его старший гоблин. — Понятно, кабы на дуб ты сел, там хоть желуди бывают, пуляй сколько нарвешь!

Отряд дружно захихикал. Один из них великодушно снял с плеча свой короткий лук вместе с колчаном, одолжил стушевавшемуся от такой щедрости дракону.

— Раз хватает у вас секир и мечей, дайте два лука! — оглядев гоблинов, попросил Руун. Сообразил, что Грюн, заскучавшая в листве, наверняка отберет одолженное оружие себе.

— А чем тетиву натягивать станешь? У тебя ж всего две руки! — изумились гоблины. — Зубами?

— Нет, лучше дайте три!

— Дайте ему три лука! — шепотом приказал старший. — А то сейчас четыре попросит.

Гоблины вспомнили, что имеют дело с предполагаемым сумасшедшим, и больше спорить не стали.

— Ах, да! Ваше уже-не-рыжее теперь отзывается на имя Клер-Элиан, так ей внушил чародей, — напоследок напутствовал гоблинов Руун Марр, крутанувшись на ветке.

С тремя колчанами и тремя луками за спиной дракон ловко забрался обратно, скрылся из вида в густой зелени, дерево само услужливо прикрыло гостя от чужих глаз.

Светозар сверлил взглядом макушку и высокий черно-алый хвост Рууна, пока тот бесшумно лез наверх, и изумлялся, зачем он это всё затеял. И тем более — к чему им гоблинское оружие?! Но стоило дракону подняться, Груша мигом отобрала себе колчан и лук. Причем сразу стало видно, что с таким оружием она обращаться умеет чуть ли не с детства. Не теряя времени, она стала примериваться, как можно стрелять через сеть ветвей. Тишка вздохнул: значит, всё-таки переживает за своих сородичей.

Между тем к перекрестку троп подъехали принцесса и барон со свитой.

— Гвардейцы! Маги! Слава богу! — воскликнула Клер-Элиан. Спрыгнула с лошади, всё-таки сидеть в дамском седле крайне неудобно и утомительно. Ее примеру тут же последовали члены ее личной свиты, барон же и его люди остались верхом. — Как я и надеялась, батюшка не оставил меня в беде без поддержки и помощи!

— Мадам, кто вы такая? — строго спросил капитан-усач.

Принцесса слегка оскорбилась, но смиренно соизволила отдать приказ Эжену, чтобы рыцарь представил ее со всеми титулами, как положено.

— Разве у нашего короля есть такая дочь? — в недоумении переглянулись маги с гвардейцами.

— И что вы здесь делаете, позвольте спросить? — продолжил допрос усач с невозмутимым видом.

— Понимаете, — принялась объяснять Клер-Элиан, — недавно один статный красавец с золотистыми волосами заявился в мою скромную обитель…

— Он вас обесчестил? — деловито уточнил капитан.

Эжен, побагровев от ярости, схватился за меч. Но принцесса благоразумно остановила его царственным движением руки.

— В том-то и дело, что он пренебрег мною! — с плохо скрываемой обидой заявила она.

— И мной! — не удержался, поддакнул барон. Капитан на него и бровью не повел, а вот маги заинтересовались.

— В чем же тогда претензии? — спросил капитан.

— Он украл моего дракона! — звенящим голосом объявила Клер. — Как же мне теперь прикажете оставаться в башне — без охраны? Я ведь сделалась лакомой добычей…

— Вам нечего бояться, моя госпожа! Я жизнь положу, но защищу вас, о прекрасная!.. — Но пылкую клятву Эжена вновь остановил короткий резкий жест принцессиной руки.

«Самозваная дочь короля, у которой украли дракона? — прошел шепоток над перемешавшимися отрядами магов и гвардейцев. — Она сумасшедшая?»

— Не смейте злословить о моей возлюбленной госпоже! — взвился Эжен.

Старейший маг Летучих Стражей властным мановением руки призвал к тишине. В воцарившемся уважительном молчании он степенно заговорил:

— Я слышал о вас, мадам. Принцесса, добровольно заточившая себя в башне. И признаться, я очень рад тому, что вы наконец-то одумались и прервали свое бессмысленное затворничество. Рекомендую вам как можно скорее возвратиться к вашему отчиму и принести ему чистосердечные извинения за ваши капризы.

Принцесса вспыхнула, сочтя сию проповедь оскорблением. Однако даже верный Эжен не посмел возразить магу.

— Я очень рада, что встретила вас, уважаемые, — вновь заговорила Клер звенящим от обиды голосом. Сочтя военных бесполезными, теперь она обратилась к магам. — У меня есть твердые подозрения, что упомянутый мой блондин-странник является сильным колдуном. Ибо только колдун мог в короткое время очаровать меня настолько, что я позабыла о девичьей кротости и добродетели. В туманном забвении я воспылала к нему, незнакомцу, вожделением и страстью, мое тело загорелось огнем похоти…

Она подкрепляла свои слова обворожительными телодвижениями на грани приличия. Эжен не знал, куда глаза деть от стыда. Его оруженосец лыбился. Маги смутились, они все были книжниками и мало общались с красивыми женщинами вроде Клер-Элиан. Гвардейцы же скривились, по их мнению благородной барышне не пристало вести себя подобным образом.

— Мадам! — прервал ее самозабвенный рассказ маг. — Если у вас имеются претензии…

— Да, имеются! — повысила она голос. — Он опасен, разве вы не понимаете? Этот златовласый колдун очаровал не только меня, но и моего дракона!

Маги ахнули, гвардейцы фыркнули: «Он дракона тоже того-этого?»

Грюн в возмущении заткнула уши пальцами, Тишка прикрыл рот ладонью то ли в ужасе, то ли чтобы не хрюкнуть слишком громко, Руун Марр ухмыльнулся. Полкан меланхолично прикинул, успеет ли он тут вздремнуть, пока враги заняты болтовней, и положил голову на передние лапы.

— …А также моего верного рыцаря! — продолжала обвинительную речь Клер, указав перстом на Эжена, тот в скорби и раскаянии повесил виноватую голову, всем видом уверяя, что готов принять любое наказание.

— Ах, Эжен! Предатель! — прошептал Светозар, расстроившись. — Значит, всё ей выболтал.

— Ну, подозреваю, ей пришлось не слишком сильно на него надавить, чтобы он раскололся, как пустой орешек, — заметил Руун, которого тоже немало огорчил такой расклад, всё-таки столько времени знали друг друга.

— Колдун запутал его и заморочил! — возмущалась Клер-Элиан. — И заставил выкрасть у меня — у своей обожаемой госпожи! — вот эту вещь!

Она выхватила из-за края лифа бархатный мешочек, который берегла между высоких белых грудей. И помахала им над головой.

Руун ахнул, потрясенно впился в мешочек взглядом. Сморгнул с усилием, словно прогоняя чары, кинулся к своей сумке, принялся с безумным остервенением швыряться в вещах.

— И что же это за артефакт? — спросил скучающим тоном маг.

— Понятия не имею, — честно ответила принцесса. Она развязала шнурок на горловине мешочка и осторожно достала слегка свалявшийся локон некогда бесспорно блестящих и несомненно шелковистых волос.

Руун как раз нашел точно такой же мешочек у себя в вещах. Вытащил точно такой же локон, поднес его к носу, шумно втянул запах, сосредоточенно прикрыв глаза — и на выдохе зарычал от злости.

— Я не знаю, чей это локон, — пояснила принцесса, — но мой дракон согласился служить мне только после того, как я хитростью завладела этой памятной для него вещицей и отказалась вернуть оную раньше, чем дракон поможет мне найти подходящего супруга. Но он не сдержал своей клятвы! Я до сих пор не замужем, а его нет рядом!

«Память о возлюбленной? Предыдущая принцесса, которую он охранял и слопал в минутном озверении?» — зашептались любопытные маги.

— Руун! Сядь! — твердо приказал дракону Светозар. Тот, ослепленный гневом, рыпнулся было прямо сейчас возвратить свою потерю силой, но полуэльф встал на пути и заставил очнуться обещанием: — Я верну тебе эту вещь, не волнуйся. Не нужно рисковать, если можно сделать всё гораздо проще.

Руун кивнул, заставил себя выдохнуть. Почему-то он безоговорочно доверял полуэльфу. В знак покорности сел на место. Однако не мог скрыть клокочущее внутри бешенство, чуть заметно нервно раскачивался взад-вперед, в такт частящему сердцебиению.

— Как он смог так легко меня провести? — пробормотал Руун Марр, злясь в первую очередь на самого себя за беспечность. — Я совершенно отупел от безделия?..

— Если локон всё еще у вас, что же я отдал дракону? — потерянно спросил Эжен.

Его оруженосец, Хьюго Мартэн, неблагозвучно загоготал:

— Другой локон, вестимо! Для подмены я сшил точно такой же кошелек и срезал у тебя точно такой же клок волос, пока ты дрых. Так что ты выкрал у Клер подделку, лопух, свои же волосья! И причем так трясся, что мы с принцессой чуть не обоссались от смеха, подглядывая за тобой. Хреновый из тебя вор, скажу я тебе, не лучше, чем менестрель.

— Но как ты узнал? — Рыцарь перевел неверящий взгляд на предателя слугу. — И почему пошел против меня?..

— Да потому что госпожа пустила его в свою постель! — подала голос оскорбленная Эн-Мари, служанка принцессы.

Все, и маги, и гвардейцы, и люди из баронской усадьбы, и гоблины в кустах — все теперь уставились на кипящую от ревности девушку, посмевшую обличить прекрасную хозяйку. Эжен со стоном упал на колени на землю, раненый в самое сердце. Однако сама Клер-Элиан-Жеральдин-Беранжер на такой пассаж выщипанной бровкой не повела. Только губки поджала, в уме прикидывая, сколько плетей прописать болтливой девке.

— Хьюго всё меня обхаживал, а я была согласна на непотребство только после свадьбы, — пояснила Эн-Мари. — Так он, как услыхал, что господин рыцарь сговорился с господином драконом, что вернет тому мешочек, а дракон взамен позволит себя якобы победить на турнире и оставит башню… Ох, простите… — запуталась она в словах. Да и воздух в легких внезапно закончился, стоило глянуть на прищурившуюся госпожу и откровенно разминавшего кулаки бывшего жениха. Однако девушка зажмурилась от страха, но тонким криком на грани срыва завершила рассказ: — В общем, Хьюго с этой вестью сразу к госпоже! А госпожа его отблагодарила по-своему! Она так всех гостей благодарит за визиты! Только Эжену ничего не перепало от ее милостей, потому что он порядочный! И тот с золотыми кудрями тоже отказался от ее прелестей! Сбежал! И дракон с ним сбежал! Потому что надоело!!!

Она осеклась на высокой ноте — и метнулась к магам, спряталась за их балахонами. Эжен поднялся с колен и, метая очами молнии, наконец-то выхватил меч — направил на своего бывшего оруженосца. Тот мгновенно оставил мысль поймать и проучить болтунью, миролюбиво поднял вверх раскрытые ладони.

В это миг на Клер-Элиан, увлеченно взиравшую на разбирательства со снисходительной улыбочкой, спикировала сорока — и выхватила из руки мешочек. Принцесса всполошилась, попрыгала зайчиком, покрутилась юлой, заругалась на птицу, но тщетно. Той и след простыл.

Понятно, что спустя миг мешочек оказался в руках Руун Марра.

— Спасибо, — прошептал дракон, смаргивая слезы облегчения.

— Птичку поблагодари, — улыбнулся Тишка, поглаживая уместившуюся в его ладонях помощницу. Сорока блаженно подставила ласкающим пальцам голову и горлышко, растопырила крылья. От протянутой руки смущенно улыбнувшегося дракона птичка опасливо отодвинулась — и вообще предпочла закончить с нежностями, упорхнула.

— Когда Эжен успел с тобой расплатиться? — полюбопытствовал Тишка. — Пока я у Клер куковал?

Марр кивнул:

— Без этого я не ушел бы оттуда, Клер права. Эжен парень честный, сам уговаривал меня, чтобы я принял хоть какую-то плату взаимен за услугу. Я и попросил вернуть то, что принадлежало мне. Кто же знал, что он честен настолько…

Светозар не осмелился спросить, чьим же локоном столь дорожил дракон. Хотя было безумно любопытно! Грюнфрид, кстати, тоже смотрела за драконом во все глаза, не веря, что этому чудовищу не чужды глубокие чувства.

— Вы! —заорала принцесса на магов. — Вы всё видели! Сначала дракон, теперь проклятая птица!!! Вы должны вернуть мне мою собственность! Колдуйте! Колдуйте немедленно!!!

— Дракона или птичку вернуть-то? — хмыкнул усатый капитан.

— К дьяволу птицу!!! — завизжала Клер-Элиан и затопала ножками.

— Мадам! — Маг к женским воплям был нечувствителен. Повторил со скукой: — Если у вас есть просьбы, составьте заявление в письменном виде. Подайте прошение в соответствующую коллегию. Ваша проблема будет рассмотрена со всем тщанием и будут приняты соответствующие меры. — Он оглянулся на капитана Гвардии, усач согласно закивал, поддерживая. — Теперь же прошу извинить, у нас есть дела, не терпящие отлагательств.

— Но как же так? — пролепетала принцесса, быстро выдохшись, будто на нее ушат ледяной воды вылили. — Ведь я же дочь короля, вы обязаны мне помочь.

— Я помогу вам, дорогая! Как мы с вами и договаривались, — галантно поддержал принцессу барон.

Та покосилась на него с брезгливостью и безнадежностью:

— Что вы можете против колдуна и дракона? Тем более теперь, когда я утратила локон.

— А вы кто такой, простите? — обратился к барону капитан Гвардии.

Тот не успел ответить. Из кустов высыпали гоблины, ощетинившиеся всем имеющимся оружием.

Тишка застонал и закрыл глаза ладонью: то ли гоблины не слышали всех этих разговоров, пока сосредоточенно крались в обход через трескучие кусты. То ли слышали, но ничего не поняли. То ли оказались слишком наивны по натуре. Или же внутренние их убеждения не позволяли не верить словам того, кто бескорыстно угостил их хлебом, пусть даже подмоченным.

Гвардейцы застыли в изумлении — так радостно замирают волки, когда вдруг под самый нос выскочит заяц.

Никем не остановленные, зеленолицые коротышки наставили копья на барона. Конь под бароном нервно заходил на месте, опасливо перебирая копытами.

— Стой, злодей! Отвечай, как посмел ты опорочить невинное дитя нашего племени?! — грозно выкрикнули гоблины, пыша праведным гневом.

— Ну и зачем ты их-то впутал? — упрекнул Тишка Рууна.

Дракон успел оправиться от потрясений, расторопно собрал разбросанные вещи в сумку, на дно спрятал оба мешочка. И теперь наблюдал за происходящим с легкой улыбкой, блуждающей на черно-вишневых губах. В ответ он пожал плечами:

— Я подумал, так будет веселее — избавиться от всех докучливых проблем одним махом.

Барон от предъявленного обвинения побелел, от неожиданности едва справился с желанием развернуть лошадь и дать дёру. Глаза его забегали, выдавая движение прыгающих мыслей: в череде опороченных им юношей, (среди тех попадались и довольно юные, и даже несколько впрямь невинных), он натужно пытался припомнить того, кому подошло бы прозвание «невинное дитя гоблинов». Однако соблазнитель всё же предпочитал рослых и белокурых красавчиков, (пусть на их добровольное согласие и приходилось тратить львиную долю доходов от земельных наделов). Понятно, такая внешность определенно была не свойственна гоблинам. Барон промолчал в глубоких сомнениях.

— Отряд, готовность! — между тем негромко скомандовал опомнившийся капитан гвардейцам. Обратился к магам: — Не поможете ли слегка? Обездвиживающее заклятье нам сейчас не помешало бы.

— Что ж, отчего бы не пособить коллегам, — согласился старейший, кивнул своим подручным.

Груша, переживая за своих, взволнованно принялась дергать Тишку за рукав. Тот не отвечал, застыл, закрыв глаза — вступил в бессловесный разговор с местным лесом, тем самым заставляя Грюн волноваться еще больше. Гоблинка схватилась за луки — один сунула в руки удивленно вкинувшему брови дракону. Дрожащими пальцами она пыталась приладить стрелу к тетиве, чтобы хоть предупредить сородичей, заставит их оглянуться и заметить разворачивающиеся позади сети.

— Груша, не стреляй! — неожиданно остановил ее уверенный голос Светозара. — Иначе ты выдашь наше убежище магам. Прошу, подожди минуту.

— Простите, я не понял, о каких совращенных детях идет речь? — нахмурился маг, не спеша пускать в ход обездвиживающее заклятие, катая его на руке, будто полупрозрачный снежок.

— Не о детях, слава богу! — встряла служанка, осмелевшая за спинами гильдийцев-книжников, которые отнеслись к ней с уважением, точно к барышне какой-то! За попу не щипали, на плечи накинули запасную мантию, чтобы не смущала вырезом глубокого ворота, посадили ее на лошадь позади молоденького и самого легкого из собратьев. — Господин барон тут знатный извращенец! Всех смазливых парнишек в округе перепортил! Он даже вот его! — Она указала на побледневшего больше прежнего Эжена. — Вот его барон тоже пытался обесчестить! А она! — Эн-Мари перевела палец на бывшую свою госпожу. — Ей нечем было заплатить соседушке за лошадей, за помощь! И она пообещала ему, что прикажет своему рыцарю с ним провести ночь! Она собиралась отдать того, кто ее обожает больше жизни! Подарить, будто он раб, которого она купила на невольничьем рынке!

У девушки горели щеки и сияли глаза. Ее пламенная речь не оставила равнодушным никого из присутствующих. Над отрядами поднялся возмущенный ропот. Барон побледнел, его дряблые щеки задрожали, как кисель. Но больше всех оказался шокирован, естественно, Эжен.

— Госпожа моя? — выдохнул он, вновь падая на колени перед принцессой и устремляя на нее, брезгливо скривившуюся, взгляд, полный отчаянья и неверия.

— Пёс! — шипя, выплюнула Клер-Элиан. — Не гляди на меня так, не разжалобишь! Тебе такому самое место быть подстилкой!

— Вот злодей! — возмутились пуще прежнего гоблины, хотя, если честно, понимали в происходящем всё меньше и меньше. — Так дитя богини опоганил! Да она ж хуже гадюки стала! Бессердечная!

— Не смейте, это моя госпожа! — со слезами в голосе выкрикнул Эжен, и гоблины притихли. Рыцарь вновь обратился к принцессе, произнес со вселенским смирением: — Что ж, если на то ваша воля, я покорно принимаю свою судьбу. Распоряжайтесь мной, как вам угодно.

Клер брезгливо прищурилась на тихо льющиеся по его лицу слезы:

— Тряпка! И ты возомнил себя достойным добиваться моей благосклонности? Разрешить целовать мои туфли — и то для тебя слишком великая честь!

Эжен, окончательно проклявший в мыслях самого себя и за трусость, и за двойное предательство, (за то, что сперва сговорился с драконом, а потом не выдержал и признался в сговоре принцессе) — посчитал ее слова приказом. И склонился низко, едва не уткнувшись лицом в дорожную пыль.

Всем сделалось весьма неловко.

— Вовремя парнишка унизился, — заметил Руун.

И верно, в этот самый миг небо потемнело, будто настали неурочные сумерки.

— Поночуги прилетели, — пояснил Тишка в первую очередь для Груши, чтобы не испугалась.

Испугаться тут было отчего, не каждый день на землю падают черные тучи! Причем тучи живые и зубастые… Хотя можно ли полупризрачную нежить причислять к живым созданиям? В любом случае в собственном существовании поночуги не привыкли сомневаться. Как не усомнились нынче и свидетели, узревшие сих редкостных страшилищ. Гоблины матюгнулись, гвардейцы поддержали, маги просто молча восхитились.

Каждая «туча» одна могла застлать средних размеров крестьянский огород. Тела их при свете дня казались размытыми, зыбкими, но при этом каждая поночуга имела явные очертания головы, как у филина; в оной светились глаза, словно лимонно-желтые фонари, с вертикальной черточкой зрачка. Зрячие глаза, размером с колесо телеги! От мимолетного такого взгляда людей кидало в дрожь и оторопь. При этом поночуги имели вполне четкие птичьи лапы с длинными цепкими пальцами и загнутыми когтями, а также широкие крылья, пусть и просвечивающие в солнечных лучах насквозь, но с вполне осязаемыми жесткими перьями, на концах снабженными костяными шипами-спицами в локоть длиной. Вместо ожидаемого совиного клюва под парой глаз-колёс красовались широкие как будто улыбающиеся пасти, густо усеянные острыми клыками-саблями.

Так как развернуться эдаким птичкам на перекрестке было особо негде, пикировали поночуги по очереди цепочкой: одна цапнула себе гоблина когтями, взмыла ввысь, едва не зацепив верещащим коротышкой верхушки деревьев, за ней уже неслась следующая, за ними третья, четвертая, пятая… И так в мгновение ока расхватали весь зеленолицый отряд, упорхнули прочь.

Люди выдохнули. Протерли глаза, заслезившиеся от мерцания тьмы и света, от шквального ветра, поднятого огромными крыльями. В ушах помалу стих звон от истошных воплей гоблинов.

«Они их не съедят?» — услышал Светозар мелодичный девичий голосок. Удержался от соблазна тоже протереть глаза, уставился на Грюн. Она на него в ответ, вопросительно и тревожно.

— Это ты сейчас сказала? — переспросил Тишка.

— Она-она, соизволила наконец-то, — хмыкнул Руун.

Тишка расплылся в счастливой улыбке. Мотнул головой:

— Нет, конечно, не съедят. Это я через здешний лес попросил их поторопиться, прилететь поскорее и забрать гоблинов, чтобы их не поймали военные. А оказалось, что поночуги как раз за твоими родственниками и охотились. Вернее нет, не охотились — гоблинские женщины попросили их вернуть увлекшихся путешествием мужей домой. В какой-то новый дом, мне пробовали объяснить, только я не понял, если честно. Поночуги, они сообразительные и тщательно исполняют приказы, но внятно изъясняться у них получается туго. Они хотели мне какое-то послание передать от Милены, моей сестры, но я попросил позже, сейчас не до того.

Светозар замолчал, похоже, общение с чужим лесом и впрямь давалось ему с трудом, тем более двойная связь — через лес с неразговорчивыми страшилищами. Между тем Руун приметил полдюжины ростков, что исподтишка ползли к полуэльфу от ствола дерева. Дракон якобы случайно хлестнул ростки подвернувшимся под руку луком.

— Скорей! Догнать! По коням! Поймать хотя бы одну тварь! Изучить!!! — заорали наперебой маги, отойдя от впечатления.

Вдохновленный увиденным, Летучие Стражи Гильдии чародеев вскочили на своих скакунов и кинулись за поночугами. (С ними, обмирая от азарта и новизны, унеслась и Эн-Мари). Светозар проводил книжников снисходительным взглядом: поночуги-то летели, пусть не с огромной скоростью, но по воздуху, а отряду придется скакать через заросли и овраги без прямой дороги. Как тут догонишь! Гоблины и главные ночные страшилища Ярова Леса возвращались домой в полной безопасности. (С другой стороны, конечно, Тишке было немного жаль гоблинов, он-то думал, что они не знают, что за ними этот страх послали их заботливые жены, и сочувствовал зеленым коротышкам от всего сердца. Он лишь понадеялся, что они потом между собой разберутся, по прибытии.)

Так как Эжен согнулся в земном поклоне, налет поночуг его не коснулся. Ну разве только пылью занесло. А вот принцесса Клер-Элиан, стоявшая над ним в полный рост, оказалась в пределах размаха перьев-спиц. К счастью, в итоге пострадало лишь ее самолюбие и платье. Взъерошенная, она так и застыла, часто моргая глазами — полуодетая, в разодранном на лоскутья наряде.

Тем временем Хьюго воспользовался общим замешательством, а затем суматохой магов — и увел у гвардейцев коня, который ему понравился больше, чем клячи, одолженные у барона. Вскочив в седло, бывший оруженосец поддал под лошадиные бока пятками:

— К черту твоих драконов и блондинов! Обойдешься без них! — и на скаку подхватил безвольную принцессу, перекинул поперек седла. В общем, похитил для своих корыстных целей.

Никто не попытался их удержать или хотя бы вернуть коня.

— Простите, я так и не расслышал ваше имя? — вежливо и сухо поинтересовался капитан у барона. Глава отряда Королевской Гвардии Правопорядка справедливо рассудил: раз гоблинов утащили колдовские создания, так пусть теперь ими маги и занимаются.

Барон растерянно назвался. Его лошадь, как и многие другие, от страха наложила кучу. Теперь она неловко перебирала копытами, пытаясь не вляпаться, отчего наездника качало в седле и подкидывало, хотя его без этого подташнивало от увиденной жути.

— А, так вы тот самый самодур, на которого поступили многочисленные жалобы от населения за порочное поведение развратного характера? — припомнил капитан. Отдал приказ: — Взять его под стражу.

Расчет капитана был прост: возвращаться с задания без единого пойманного преступника было бы некрасиво и неудобно перед начальством.

Люди барона благоразумно не предпринимали попыток заступиться за своего господина. Барон лишь хлопал глазами и мямлил нечто невразумительное, когда ему связали руки за спиной, оставив сидеть на своей же лошади. Стражники из его поместья демонстративно пригорюнились, с поклонами пожелали хозяину скорейшего возвращения, явно имея на уме противоположные надежды. Помахав во след отряду гвардейцев и арестованному, они бодро и весело засобирались домой. При этом не забыли прихватить лошадь Эжена, проворчав, что барон сам виноват — связался с убогими. Где ж это видано, чтобы королевская дочь была распутницей, а рыцарь слизняком и плаксой. Эжен, сидевший на земле, обхватив колени руками, им не возразил. Впрочем, он, похоже, ничего не слышал, погруженный в свои горести.

Полкан, закинув на спину Грюн и мысленно велев ей крепко держаться за гриву и рога, первым покинул убежище. Скакун не скрывал жалости к несчастному рыцарю. Ловко спустившись с дерева, он подошел к несчастному брошенному влюбленному и, утешая, толкнул его мордой в плечо. Тот рассеянно похлопал коня по бархатной щеке. Груше тоже было жалко парня, однако она не понимала, как можно добровольно унижаться вот так, на глазах у толпы незнакомцев, позабыв о достоинстве и чести! И как можно беззаветно любить ту, что изменила со слугой, что насмехалась над высоким чувством, что продала извращенцу? Уж она-то, Грюнфрид, видела собственными глазами барона в самом откровенном виде — такого любовничка и врагу не пожелаешь! Даже Рууна сделалось немного жалко, что в прошлом от тоски подался к извращенцу. Это ж как надо тосковать-то?..

Последними в «гнезде» остались Руун и Светозар. Дракон со вздохом собрал и закинул луки с колчанами на плечо, подошел к дыре входа.

— Ты идешь? — оглянулся он на почему-то замешкавшегося полуэльфа. И поперхнулся дымом от неожиданности, от ощущения дежавю. Почти как картина, запечатлевшаяся в его памяти!

Из-за сетки тонких упругих ветвей, которых не было здесь мгновение назад, Светозар смотрел на дракона с испугом и мольбой. Его руки и ноги густо оплетали проворные побеги. Один из ростков перехватил поперек лица, заткнув рот плотным пучком листьев, лишив возможности окликнуть Рууна, позвать на помощь. Сок от закушенной зелени стекал по подбородку. Ствол за его спиной бесшумно открылся, распахнул кору, будто створки дверей, и побеги упрямо, пусть не слишком стремительно в меру своих сил, тянули полуэльфа к сердцевине дерева. Промедлит дракон — и кора сомкнется перед перекошенным лицом Светозара, навсегда замуровав внутри, как в тесном гробу, заживо.

— Сожгу к чертям! — зарычал Руун в ярости. — Спалю до корней, потом выкорчую и сложу костер из пней!

Чтобы не угрожать голословно, он плюнул коротким языком пламени на мгновенно истлевшую сеть-перегородку, сотканную явно с умыслом его удержать. Шагнул к Светозару, рванул острыми, нечеловеческими ногтями за стебли, слишком мягкие и сочные для оков, но зато многочисленные.

И дерево поняло его слова. Вернее, лес, соблазнившийся получить себе юного царя, осознал, что похищением не обретет желаемого счастья. Побеги ослабили путы, нехотя отпустили своего дорогого гостя из чересчур цепких объятий.

— Не слишком ли высока цена за помощь? — рыкнул дракон, поддержав полуэльфа. Тот свалился на руки Рууна, помятый и слегка придушенный.

— Мы так не договаривались, — сипло отозвался Тишка. — Извини их, увлеклись, занесло. Разум-то растительный!

Руун хмыкнул что-то неопределенное. Надел свою сумку на плечо слегка покачивающегося полуэльфа, а самого Тишку собрался посадить себе на закукорки — присел перед ним и велел обхватить руками за шею, а ногами за пояс. Светозар смутился, попытался заверить, что способен спуститься самостоятельно.

— Угу, спрыгнуть, например, — кивнул дракон. — Возможно, Полкан тебя внизу поймает на спину, но не уверен, что при этом конь не переломает себе позвонки. Или, если хочешь, я сейчас прожгу дыру побольше, и мы вылетим отсюда сквозь пламя, эффектно и красиво. Выбирай: героически верхом на меня сядешь? Или в лапах тебя понесу, как украденную принцессу в обмороке.

— Не надо ничего жечь, лес уже осознал и извинился, — еще больше смутился Тишка. Пробормотал: — Хорошо, давай на закукорках. Хотя это совсем не по-геройски.

Оказавшись внизу, Светозар присоединился к команде сочувствующих. Потрепал Эжена по волосам, вместо утешительных слов предложил:

— А давай вместе с нами к эльфам? Поедешь?

Рыцарь безразлично пожал плечами. Потом подумал — и согласился.

— Отлично! Новые впечатления жизненно необходимы для менестреля! — бодро объявил Тишка.

Но тут наткнулся взглядом на мрачного дракона и насторожился:

— Что?

— Я пойму, если теперь ты не захочешь продолжать путь в моей компании, — произнес Руун Марр с нарочитым равнодушием.

— Ты раздумал с нами ехать? — моментально расстроился Светозар. — Как же мы теперь без проводника… Мы же заблудимся. Тогда лучше сразу домой повернуть…

«Я не против, чтобы путешествовать всем вместе!» — заявила Грюнфрид, одарив дракона колючим взглядом.

— То есть, даже зная, что я… что Сильвана… — пробормотал дракон.

— А что мы знаем? — воспрял духом Тишка, уразумев наконец-то, отчего возник этот вопрос. — Мы как раз ничего и не знаем! Я верю, что ты порядочный мужик и не бросил бы друга в беде, если бы мог помочь. Правильно? А еще меня папка учил, что в тайны чужого прошлого без спроса лезть нельзя — запутаешься и не поймешь! Да еще человека обидишь зря. Может, он давно искупил свою вину? Если была вина. То есть не он, а ты… То есть, я ничего не спрашиваю! Мне не нужно объяснений и оправданий. Захочешь — поделишься, не захочешь — значит, так и надо. Еще папка говорил, что прошлое нужно помнить, но не пытаться переделать, а уже решенные проблемы незачем тянуть в будущее, чтобы не сделать лишних проблем. От злопамятности волосы седеют и выпадают…

— Хорошо-хорошо, я остаюсь, — усмехнулся Руун, поднятой ладонью остановив поток изречений. Светозар с облегчением перевел дух. — Только при одном условии!

Полуэльф снова насторожился.

— Человеческих поселений, где нам продали бы годную для верховой езды лошадь, мы здесь не встретим, — пояснил дракон. — Да и ни одна лошадь не сравняется в скорости с Полканом.

Чудо-конь самодовольно подтвердил. Но тут же пожалел о своей гордыне:

— Значит, если горе-рыцарь поедет с нами, то везти его придется Полкану, — продолжал Руун. — Думаю, этот дохляк не тяжелее тебя, значит, с Грюнфрид вместе получится терпимо. Ну, а ты геройски оседлаешь дракона! При таком раскладе мы достигнем эльфийских холмов на третий день пути.

— Оно, конечно, хорошо, что так быстро, — пробормотал Светозар в сомнении. Даже когда Руун оборачивался крылатым ящером, Тишка привык внутренним взором воспринимать его в человеческом облике. А садиться на шею голому парню было ну как-то неловко! — А может, ты повезешь Грушеньку? Она гораздо легче меня…

На это предложение возмутились оба, и дракон, и гоблинка.

Сошлись в итоге на компромиссе: Руун согласился иногда катать Эжена, когда менестрель придет в себя.

Глава 10. Дубрава. Яр

— Хорошо, что его не изнасиловали, — шепотом произнес кто-то над головой.

Голова Драгомира гудела, мозг был словно набит туманом. Глаза не слушались, веки не желали открываться. Говорил не «кто-то», а тот самый некромант, что вытащил его из города. Милка звала его Ванечкой… Сильван, друг отца. Значит, он дома? Наконец-то. Догадку подтверждал родной запах свежести, уюта, безопасности.

Мир смутно понял, что лежит на спине, раскинув руки и ноги. Руками Драгомир двигать не мог, лишь едва-едва ощущал, как подрагивают пальцы. Сосредоточился, ухватился за это ощущение, как за спасительный якорь, не позволяющий вновь уплыть во тьму: между пальцами длинный шелковистый ворс… Знакомый ковер, зеленый, пушистый, мягкий, всегда лежавший перед кроватью Яра в его спальне. В беззаботном детстве Мирош любил здесь играть с деревянными фигурками разных зверей, которые отец привозил для него с Ярмарки… Теперь Мир почему-то не мог двигаться, даже пошевелиться. Маг держал его голову у себя на коленях, одной рукой гладил по волосам, перебирая пряди, другая его ладонь, прохладная, лежала у Мира на лбу, успокаивая жар и тревогу.

— Ох, да. Это, пожалуй, единственная хорошая новость, — рассмеялся Яр.

Отец рядом, и это позволяло Миру дышать свободнее. Но в голосе его слышалось эхо рыданий сквозь напускную беззаботность. Драгомиру было больно понимать, что он стал причиной этих с трудом сдерживаемых слез.

— Я осмотрел его, пока он крепко спал, прости, — с долей смущения признался маг. — Но это важно.

— Ничего, тебе можно, — фыркнул смешком Яр. — Мне он всё равно не позволил бы к себе там прикоснуться. А матери тем более.

Драгомира бросило в дрожь от стыда. Стыд — вот что осталось ему после всего случившегося. И он сам выбрал свою судьбу, не послушав предостережений…

— Черт, надо же было сообразить такое! — продолжал говорить Яр, чем-то занимаясь. В его руках что-то коротко скрежетало, металлически щелкало, влажно и мягко прихлюпывало. Драгомир уловил в его голосе отчаянье, изумление, ярость — всё, что отец пытался скрыть под нарочито ровным тоном. — Вот прежний палач у князюшки был мужик простой. Он только розгами всех порол, до крови, но потом и сам же выхаживал. Лушиного лекаря слушался, человеческого лица не терял. На Мирошку у него вообще рука не поднялась бы! Он мальцов щадил всегда, только делал вид, что порет, даже если за воровство ловили… А нового палача, выходит, я сам сотворил.

— Вот здесь еще вытащи, пропустил, кусок в мышце остался, — прервав, указал куда-то Сильван. Спросил: — Ты-то при чем? Разве люди в городе не сами по себе живут? Твои владения — леса.

— Вот именно! Этот… Боже, его даже нелюдем назвать слишком много чести. Я поймал его за убийство медведицы на глазах у медвежат. И черт меня дернул его отпустить! Без руки и без глаза, понадеялся, что одумается, человеком станет. Нет же! Нельзя к таким проявлять милосердие, они принимают данный им шанс как твою глупость и слабость. Сколько раз мне твердила Лукерья: будь терпимей, не наказывай слишком строго! И вот однажды я решил ее послушать — отпустил выродка. И чем мне это милосердие вернулось! Придумал ведь — раз мальчишка полуэльф и на нем всё заживает в считанные часы, так он сухожилия перерезал, чтобы Мир никуда от него не убежал и сдачи дать не мог, а только ползал бы перед ним на животе! И по свежим ранам, по суставам, чтобы обратно всё не срослось, этот перетянул проволокой. Даже дикие звери в безумии бешенства не бывают такими жестокими.

— Ксавьер! Не надо, пожалуйста, — попросил маг, сам откровенно шмыгнув носом. — Не трави себя. И Лукерья не виновата, она сама не знала, что люди способны на такое.

— Нет, не пойми неправильно, я не ее виню, — тихо отозвался Яр. — Откуда ей было знать? Я сам ее воспитывал, сам и пытался ей доказать, что нельзя всех людей ненавидеть. Если никто ей и ее покойной бабке не помогал, когда они еле выживали вдвоем, умирали долгими морозными зимами от голода… Если ей никто не помог из родни ее матери, если выгнали из деревни, это же не значит, что люди все одинаковые. Да, Силь? Ты вот тоже до сих пор в людей веришь, после всего, что они с тобой… А теперь и с Мирошем…

— Яр, прекрати, — потребовал некромант.

— Расскажи, что ты сделал с палачом!

— Я уже тебе всё рассказал, и не один раз.

— Я хочу еще раз услышать!

— Достаточно! Забудь о нем! Возьми себя в руки.

— Я совершенно спокоен, уверяю тебя, — всхлипнул Яр. — Вот сейчас вытащу из своего сына всю ржавую проволоку, которой его замотали в городе добрые люди, и стану еще спокойнее.

— Ксаарз! — шепотом рявкнул на лесного царя маг.

— Что?! — так же надрывным шепотом крикнул в ответ Яр.

— Ты пугаешь малыша! Из-за тебя он проснулся и хочет открыть глаза.

— Это ты плохо его усыпил! Ему не надо это всё видеть! Он точно не ощущает боли?

— Я хорошо блокирую боль, он почти не чувствует тело. Но он слышит твой голос и пытается сопротивляться мне, — возразил Сильван. В голосе его странно смешалось беспокойство, удивление и доля гордости за упрямого мальчишку, у которого хватает решимости даже в таком положении противостоять его магии. — Успокой его и сам успокойся! Неужели ты не видишь, какие энергии в нем клокочут? Ты хочешь, чтобы он погиб или переродился в нежить?

— Прости, Силь, прости, — смирился перед справедливой отповедью Яр.

— Ну вот, теперь малыш злится на меня, — улыбнулся Сильван. Погладил Драгомира по волосам, убрал длинные волнистые прядки, влажные от болезненной испарины, упавшие на трепещущие сомкнутые ресницы.

— Правильно, мой мальчик не хочет, чтобы его любимого папку ругали всякие вредные некроманты, — пошутил, хлюпая носом, Яр.

Он торопливо вытер окровавленные руки об изрядно изгвазданное полотенце, на коленях подполз поближе по некогда зеленому ковру, теперь сплошь в бурых пятнах. Наклонился над Драгомиром, взял его бледное заострившееся лицо в свои ладони. Попросил мага чуть слышным шепотом:

— Позволь ему открыть глаза.

Мир наконец-то сумел справиться с непомерно тяжелыми веками, разлепил глаза. Вокруг всё плыло и покачивалось. Из серовато-белесого тумана с проблесками алых искр и черных кружащихся точек проявилось лицо отца. Испуганные мокрые глаза, морщинка между беспомощно вскинутых бровей, которой прежде не было. Яр скривил губы и не удержался, потерся носом об нос сына, кончик к кончику, как бывало в детстве.

— Драгомир? Сокровище мое… то есть наше! Ты меня слышишь? Хорошо, моргаешь осознанно, уже радуешь папку. Тебе сейчас нельзя разговаривать, потерпи еще немножко, пожалуйста. Не волнуйся, язык у тебя не отнялся, так надо. Не бойся ничего, мы с Силем тебя быстро подлатаем! На ноги поставим, ни единого шрамика не останется, обещаю. А хочешь, Лес тебе память закроет? О том… что случилось в городе. Так будет легче, хочешь?

Драгомир перевел взгляд справа налево и обратно, очень резко, так, чтобы отцу был понятен отказ, но от этого всё вокруг словно перевернулось и на мгновение закрылось чернотой.

— Нет так нет, как скажешь, — вздохнул Яр. — Прошу тебя, не упрямься, позволь Сильвану и дальше убирать боль. Он хороший, ему можно доверять, хотя он и вредный некромант. Это ничего, что ты не ощущаешь тело, это хорошо. Я скоро закончу, всё восстановлю, как нужно, потом закрою раны и перевяжу. Вот тогда тебе придется немного подвигать руками и ногами, пошевелить пальцами, чтобы проверить, правильно ли я всё соединил. А пока тебе смотреть не надо, понимаешь? Тут просто много крови, но это было необходимо, зато потом всё будет хорошо. Ты слышишь меня?

— Слышит он всё, — ответил за Мира некромант, отвернувшись в сторону, кашлянул, чтобы прогнать предательскую гнусавость. — Хватит мальчишку пугать своей жалобной физиономией, доделывай скорее! Вон, остались еще левая щиколотка и правое колено. Мне трудно с ним, словно табун жеребят пытаюсь удержать, а они все рвутся в разные стороны и брыкаются острыми копытцами.

— Мирош такой! — гордо улыбнулся, глотая слезы, Яр. — Вечный тихоня, но уж если что не по нему — весь Лес заставит трястись, как осинку! Этим он в тебя пошел.

— Тогда упрямством в тебя, — парировал Сильван. — Смотри, я пытаюсь заставить его заснуть — он ни в какую! Даже глаза закрывать больше не желает.

Сильван и Яр, оба не сговариваясь, поглядели на потолок спальни: сводчатый, с узором хитросплетения дубовых ветвей. Драгомиру, смотрящему вверх неподвижным мутным взглядом, только потолок был виден и верх окна, рама с переплетом разноцветных стеклышек. Ну и зеленая макушка отца, когда тот подсел поближе.

— Ладно, пусть не спит, — вздохнул Яр. Продолжил свое нерадостное занятие. — Я говорил, как мы с Щуром разобрались со старейшинами?

— Нет, расскажи! — заинтересованно попросил Сильван. Ему не было никакого дела до племени язычников, но маг надеялся, что болтовня поможет отвлечь обоих, и отца, и сына.

— Не люблю я эту топь-чащобу между Сватьинкой и Куманьком! — пожаловался лесной владыка. — Когда я бываю в тех местах, как будто наполовину глохну и на один глаз слепну!

— Отчего это? — поддакнул маг.

Яр охотно принялся объяснять, приводить примеры. В городах и деревнях — земли людей, лесной царь там не властен. Стоит войти в пределы, очерченные крепостными стенами или плетнём околицы, как он тотчас перестает ощущать Лес, связь обрывается. Но лишь шаг обратно, чтобы пересечь невидимую границу — владыка вновь обретает мощь и всесилие.

На левом берегу Матушки, где живет народ Щура, такой четкой границы нет. Люди там селятся не деревнями, а семьями. Избушки, землянки, теремки разбросаны среди рощ и чащоб. Свободолюбивый народ живет, где заблагорассудится, добывая пропитание охотой, рыболовством, собирая грибы-ягоды. Только большие семьи расчищают участки под огороды и редко под пашни, ведь в болотистом краю сложно прокормиться земледелием. Поэтому лес для них — продолжение родного дома, зверьё — почти родня. (Что, впрочем, не мешало идти на «родню» с ножом и рогатиной, ставить капканы и ловушки.)

Из-за такой невозможности отделить земли, принадлежащие людям, от лесных земель Яр не мог понять, куда ему деться, чтобы услышать голос Леса. Ведь куда ни двинешься, в какую сторону ни повернешь — всюду либо натыкаешься на тропку охотников, либо детишки с лукошками только что пробежали, наследили. Либо на лужайку хозяйка приводила коз пастись. Яр пытался звать Лес — и тот его слышал, отвечал. Но для Яра этот ответ был настолько невнятен, размыт, что было невозможно ничего разобрать. Всякий же раз возвращаться к устью Сватьинки, где связь с Лесом была слабая, но хотя бы относительно чистая — на это попросту не было времени. Яр не ради шуток увязался помогать Щуру.

— На третий день пребывания там у меня голова гудела, как колокол! — посетовал лесной царь.

Он осторожно накладывал на только что переставшие кровоточить раны примочки из целебных трав, поверх заматывая плотными повязками. На одну лишь магию в данном случае Яр не полагался, осторожничал, тем более травы приготовила Лукерья. Она вот уже полдня маялась под дверью его спальни, дожидаясь возможности повидать сына, а при ней Милена — сторожила мать, не давая ворваться без разрешения.

— Лучше бы я вообще Лес не слышал. Тогда бы и соображал быстрее, и вы просто прислали бы мне гонца с вестью. А так меня только предчувствия одолевали, а узнал обо всём, лишь когда в Дубраву вернулся. Да было уже поздно — Миленка вперед меня в город улетела. И правильно сделала, не растерялась, умница.

Сильван промолчал на это. Вряд ли он когда-нибудь сможет забыть, с каким лицом ждал их Яр на левом берегу Сестрицы. Маг заметил его ссутулившуюся фигурку еще от середины реки, а уж едва лодка носом ткнулась между кочками шелестящих прибрежных трав… Теперь Яр до скончания своих дней будет винить себя, что не распознал беду, не пришел на помощь сыну, когда был ему так нужен. А так как бывший эльф бессмертен, так что грызть ему себя этой горестью нескончаемо, пока с ума не сойдет.

— Ты хотя бы разобрался со старейшинами-то? — проворчал маг, с трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть друга, вновь погрязшего в тоске.

Яр закончил с перевязками и в прямом смысле опустил руки, виновато ссутулился, сидя на закапанном кровью ковре среди огрызков проволоки, алых и забуревших тряпок.

— Да, Щур сам справился, — послушно продолжил рассказ лесной владыка. — Я там был лишь для поддержки. Пугалом стоял за его спиной. Сначала старики не разобрали, кто посмел созвать их на совет. Потом изумились, как этот молодой и прыткий дурак сумел выжить — после того, как они лично договорились с Рогволодом, что тот избавит их от самых рьяных и непокорных вождей, мечтающих о войне с Новым Городом. Старики войны не хотели, они свое отвоевали давно. Им больше пришлись по вкусу подарки, которые князь присылал им тайком. Старики согласились избавить болотный народ от лишних «бойцовых петушков». Более того, пообещали склонить людей к объединению с давними недругами. Князь поклялся им, что не заставит их отречься от веры в деревянных истуканов… Врал, конечно, ну да леший с ним. Главное, что Щур вернулся и полон жизни. Как старики выпучили свои блеклые глаза, когда поняли, кто перед ними! Они смеялись, скрипели, не сразу поверили, когда Щур объявил меня лесным царем. Думали, их молодой вождь в уме повредился после битвы, привел с собой парнишку-дурачка из чужой деревни. Но когда уверовали, что Щур — это Щур, то наперебой кинулись мне сапоги целовать, лишь бы я им тоже устроил перерождение.

— Ишь, захотели, — фыркнул Сильван, успокаивающе поглаживая Мира по голове. Тот отчетливо заволновался, стал дышать неглубоко и часто при упоминании князя. Маг настороженно следил, чтобы от волны ненависти не открылись раны, что совсем не нужно после такой огромной потери крови.

— Угу, — уныло отозвался Яр, рассматривая свои руки с засохшими разводами. — Мне не пришлось ударить палец о палец. Люди сами сделали выбор. Щура все знали, все ему доверяли. А про то, как старики принимали подарки, никто ведь не слыхал… В общем, теперь нет у болотного народа совета старейшин, есть только один вождь. И первым делом Щур от имени совета послал за князем.

— Рогволод явился на встречу? — спросил вместо Драгомира маг.

Яр покачал головой:

— Нашлись предатели, на полдороги остановили, доложили о том, что старики приказали долго жить, а его ждет ловушка. Жаль… Если бы я знал, что произошло, Рогволод не покинул бы болота. Но ничего, князюшка от меня никуда не спрячется. Некуда ему прятаться от лесного царя! И он это уже понял. Недолго ему…

— Яр!!! — оборвал его злое бормотание некромант. Тот встрепенулся, словно очнулся от грез наяву. — Я больше не могу его удержать! Помоги!

— Сокровище мое! — кинулся к дрожащему всем телом сыну лесной владыка. Обнял его, подняв, посадил к себе на колени, прижался щекой к щеке, принялся гладить по спине, слегка укачивать. — Мирош! Мир! Драгоценность моя! Всё будет хорошо! Хочешь сам убить своего князя? Ладно, пусть. Тогда поправляйся скорее. А мы тебе поможем, да, Силь? Шш-ш, малыш, не плачь, не стоит он того…

Сильван тоже не отпускал, подсел к ним ближе, держа обе ладони у Мира на висках. Яр, осторожно вливая в сына жизненную силу Леса, сумел справиться с дрожью, утолил боль и стыд, одолел бурю гнева и ненависти. Несколько долгих минут — и отец передал притихшего Мира снова на руки некроманту. Тот со вздохом принялся заново расплетать взбухшие узлы темных энергий смерти, которые едва не придушили самого Драгомира.

— Миленка! — позвал Яр устало. Он с трудом поднялся на ноги с пола.

Дверь приотворилась, в спальню заглянула взволнованная дочурка, в глазах надежда, в спину напирает серая от переживаний Лукерья.

— Милка, мать пока не пускай, а сама иди сюда! — махнул ей Яр.

Та ловко нырнула внутрь, а дверью едва не прищелкнула ведьму по носу.

— Приберись тут быстренько, чтобы она не видела, — махнул отец на беспорядок на полу.

— Ковер тоже выбросить? — кивнула Милена.

— Сжечь, — подсказал Сильван.

Он поднял осоловевшего Мира и с помощью подоспевшей царевны переложил на постель. Укрыл его одеялом, чтобы не смущался бинтов по всему телу, и сам рядом остался, не убирал руку от его головы, хмельной после возвращения к жизни. Драгомир теперь понял, какова смерть на вкус, чужая и своя. Своей он больше не желал, а чужая подождет, никуда не денется, ведь он бессмертный полуэльф, полунекромант, сын лесного царя… Как же он смог так вляпаться, если так крут? Эта мысль показалась ему безумно забавной, он даже смог скривить губы в подобии улыбки.

Устроив брата и мимоходом благодарно чмокнув жениха в бледные губы, Милена просто свернула ковер со всем кровавым мусором, завязала в узел. И, распахнув окно, крикнула вниз слугам и приближенным, слонявшимся под стенами дворца:

— Эй, всем скажите добрую весть! Драгомир Ярович к завтрашнему утру будет полностью здоров! Готовьтесь к пиру!

Яр улыбнулся нестройному хору голосов, грянувших благословения царю-батюшке и его семейству.

— Пс-с, Заринка! — Милена помахала рукой младшей русалке подойти и встать ровно под окно. На нее лесная царевна и выкинула пятнистый узел ковра, перевалив через подоконник: — Сожги это немедленно! На заднем дворе и чтобы никто не подходил близко, ясно?

— Эх, Милена Яровна, ясно. Чуть по голове не попали, эдакой-то пакостью…

Драгомир тихонько фыркнул смешком.

— Ему вина не надо, он и так пьяный, — заметил Яр, обменялся улыбками с некромантом.

— Мир, не спи пока, — обратился маг к подопечному. — Я постепенно убираю неподвижность с тела. Будет неприятно, но не больно. Чтобы ничего не болело, я оставляю онемение. Ты сможешь двигаться, но ничего не почувствуешь, так что будь осторожнее, прошу тебя.

Мир что-то неуверенно произнес в ответ одними губами.

— Отлично, губы уже двигаются, — похвалил Сильван. — Не волнуйся, скоро и голос вернется. Сперва вернем тебе руки. Милена, возьми его за руку. Мир, попробуй сжать пальцы, постепенно, не переусердствуй…

Яр оставил их втроем. Вышел к жене в смежную комнату, дверь оставил приоткрытой. Вспомнил, усмехнулся уголком рта: к бывшей жене.

— Что ты сделал с нашим сыном?! — зашипела разъяренная неизвестностью ведьма, стремительно шагнула к нему.

— Что сделали с нашим сыном они, — холодно поправил Яр.

Лукерья мгновенно сникла. Кинулась к двери, замерла у порога, жадно следя за троими, занявшими всю широкую кровать ее супруга. Помрачнела еще больше, вспомнив: бывшего мужа. От которого она сама отказалась. Она не стала входить в спальню, чтобы не мешать магу и не смущать сына.

— Полей мне, пожалуйста, — попросил Яр, указав на кувшин и тазик для умывания, стоявшие на своем обычном месте в углу комнаты.

Лукерья рассеянно кивнула. Взялась за большой тяжелый кувшин. Серебро работы кобольдов. Такой привычный предмет… И как же она успела от всего этого отвыкнуть за время, проведенное в городе.

— Это моя вина, — прошептала Лукерья. — Я ведь была там, в городе! И не поняла. Не подумала, что такое может случиться. Понадеялась, что… Поверила Миру на слово, а ведь он совсем не умеет врать. Он клялся, что у него всё хорошо…

Яр тщательно отмыл руки, брызнул прохладной водой в глаза, чтобы смыть с ресниц едкую соль, выпрямился, отбросив растрепанные волосы назад. Лукерья подняла на него темный взгляд, подала полотенце.

— Нет, Луша, это моя вина, — твердо сказал он. — Я подозревал, что за человек этот князь. Я не смог Мира отговорить, не смог заставить остаться. Я был занят людскими проблемами в то время, когда был нужен собственному сыну.

— Нет, это я научила его на свою беду тянуться к людям, — упрямо зашептала она, не уступая. — Я сама его к этому подтолкнула своим уходом.

Яр просто обнял ее за плечи, крепко прижал к себе.

— …Ой, Ванечка, он сжал мне руку! Ой-ой, Мирош, пусти, не так сильно! — услышали они восторженные писки дочери.

— Твой некромант так заботлив к нашим детям, — заметила Луша с ноткой ревности.

Лесной царь улыбнулся, подумав, что самое младшее их чадо приходится отпрыском и Сильвану. Однако Яр сдержался, промолчал. Он не собирался хранить эту тайну долго, но решил поделиться с семьей немного позже. Сейчас же он лишь поправил:

— Он теперь не мой некромант, а Милкин. Наши дети выросли, Луша.

— Он будет ей хорошим мужем, полагаю, — сухо сказала Лукерья. — И примерным отцом нашим внукам.

— У Силя уже есть одна дочь, — заметил Яр.

— Потерянный приемыш? Я слышала от Миленки, она тарахтела без умолку, чтобы меня отвлечь.

— Грюнфрид скоро найдется, — уверенно заявил он. Усмехнулся, добавив: — Твоя ровесница. Думаю, вы с ней поладите. Скоро в нашем дворце станет шумно и многолюдно!

— Твой некромант не позволил мне даже прикоснуться к Драгомиру, — поделилась ведьма, высвободившись из объятий бывшего супруга.

— И правильно, — пожал плечами Яр. — В малыше пробудилось колдовство, сложное и противоречивое, как весь он сам. Любое прикосновение могло быть опасным для вас обоих. Сильван… сказал тебе, что сделали с ним?

Лукерья покачала головой:

— Ни слова. Я ничего не знаю. Он мне не сказал, не показал ничего, хотя я просила!

— Вот и хорошо, — кивнул Яр. — Тебе не нужно знать. Достаточно того, что это видели мы. Поверь, после такой жестокости Мирош не захочет иметь дело с людьми. Надеюсь, ты тоже останешься здесь и не вернешься в город?

— Да, — опустила она голову. — Если можно. Я хочу быть со своими детьми.

Яр подошел к ней вплотную, тронув за подбородок, заставил поднять голову и взглянуть ему в глаза:

— Здесь и твой дом тоже. И всегда будет твоим домом, куда бы ты ни уезжала и как надолго…

— Я больше не оставлю вас! Мою семью! — с горячность заверила Лукерья.

— Не вини себя в случившемся, — твердо повторил Яр. — Если тебе легче, считай, что мы виноваты оба — не досмотрели, не так воспитали. Но Мир вырос и сам решил уйти. Это был его выбор, я не вправе насильно запирать его на замок. Хотя мне очень хотелось это сделать, уж поверь!

Лукерья улыбнулась сквозь стоящие в глазах слезы. Яр не отказал себе в награде — придержав ее за подбородок, легонько поцеловал в губы, лишь невесомо тронул своими солеными ее сухие, плотно сжатые. И быстро отстранился. Она машинально слизнула его вкус — и распахнула глаза шире. Похоже, он уже проревелся за сегодняшний день вдоволь, теперь ее очередь.

— Луша, могу я сказать? — отойдя от нее на шаг, начал лесной владыка с осторожностью и неожиданной торжественностью, изумив ее еще больше. — Ты много лет была мне чудесной женой…

— А до этого была тебе названной дочерью, — напомнила она, гадая, к чему он клонит.

— Да, верно. Согласишься ли ты теперь остаться со мной названной сестрою? Поверь, я не буду любить тебя меньше, если мы перестанем делить постель. Ты для меня всегда была и останешься особенной, как бы я тебя ни называл — дочерью, женой, сестрой. Бабушкой?

— Что?! — выдохнула Лукерья. — Я скоро стану?..

— Возможно, не слишком скоро, но в будущем непременно станешь, — успокоил ее Яр, посмеиваясь. — Поэтому прошу тебя: не отказывайся от молодости, она тебе еще пригодится. Не отворачивайся от меня. Я готов стерпеть даже твоего нового мужа, лишь бы видеть тебя счастливой.

— Хорошо, уболтал, — вздохнула ведьма, пряча глаза. Добавила с ноткой оскорбления: — И у меня пока еще никого нет, не воображай, будто я тебе изменяла.

— А как же твой лекарь? — выгнул бровь Яр.

— Он мне не муж, — твердо стояла на своем Лукерья.

— Кстати, он сейчас в городе? — между прочим уточнил лесной царь.

— Нет, еще не вернулся, собирает травы где-то далеко отсюда. Погоди! — поняла она. — Ты ведь не собираешься снести весь город с лица земли?!

— Почему нет? — поинтересовался Яр. — Единственный порядочный человек, который там жил, сейчас странствует где-то далеко, собирает травы. Остальные не заслуживают моей жалости. Неужели ты надеешься уговорить меня не мстить за нашего сына, которого там подвергли пыткам и унижениям? Думаешь, я отступлюсь и разрешу им счастливо жить, словно ничего не случилось?

— Яр… — пролепетала Лукерья, не узнавая в стоящем перед нею лесном владыке своего вечно легкомысленного эльфа. Горячо заспорила, хватаясь за последнюю возможность спасти сотни жизней: — Неправда! Даже в княжеском тереме есть те, кто всеми силами помогал Драгомиру! Боярыни, сама княгиня, служанки — они все знали, кто он такой! Они поклялись мне, сами тоже матери, что будут присматривать за нашим сыном!

— И чего стоили их обещания? — презрительно скривил губы Яр.

— Отец! — оборвал их спор хриплый голос Мира.

Увлекшись друг другом, они забыли, что дверь оставалась открытой. Обернулись — и с трудом выдержали твердый взгляд Драгомира. Он уже самостоятельно сидел в постели, хотя Милена и Сильван готовы были поддержать его в любой момент.

— Отец, прошу тебя! — произнес Мир. — Не разрушай город! Поверь, я тоже хочу мести. Но не такой ценой.

— Хорошо, сокровище, обещаю, — покорно кивнул Яр. — Я не стану ничего делать, не посоветовавшись с тобой. Пока ты не поднимешься, я буду только следить за городом.

— Да, пожалуйста, пап, — согласился Мир, теперь сам теряясь под пристальным вниманием обоих родителей.

— Также я распорядился не выпускать Рогволода из-за крепостных стен, как и членов его дружины, — продолжал Яр, считая, что сын имеет право быть в курсе его решений. — Если они попытаются сбежать, они будут схвачены и доставлены сюда. И еще одно: больше никому из людей не позволено появляться в Дубраве и вблизи ее без личного моего разрешения. Равно всем вам, моей семье, я запрещаю покидать пределы дворца без должной охраны.

— Да, пап! — ответила за всех Милена. — Кстати, слушайте все! Я не успела рассказать отличную новость: поночуги сообщили, что Тишка и Полкан нашли Грюнфрид! Они их видели вместе. Ой, Ванечка, я так рада! Перед тем как мы с Ванечкой поехали за Мирошем, я тогда страшно перепугалась и отправила Тишке послание, чтобы бросал там свои приключения и поскорее возвращался домой. Так что ждите, привезет нам нашу маленькую зелененькую дочку!

— У нас будет внучка уже так скоро? — шепотом переспросила у Яра Лукерья. — Маленькая зелененькая старушка моих лет?

Яр не успел ничего ответить. Словно в подтверждении сей новости в покои, предварительно постучавшись, торопливо вошла старшая гоблинша, на редкость оживленная, с сиреневыми разрумянившимися щеками:

— Простите, ваше величество! Я искала по всему дворцу, но не нашла, чтобы спросить, поэтому подумала, что, может быть… — сбивчиво и негромко затараторила она, от волнения сама на себя не похожая. Наткнувшись взглядом на Сильвана, смутилась, но одновременно с тем выдохнула с облегчением, чуть успокоилась и спросила с нескрываемым благоговением: — Это правда? Дитя богини нашлось?

— Нашлось, не переживай! — откликнулась вместо отца Милена. — Скоро увидитесь. Не знаю, когда точно, но определенно скоро!

Гоблинша с облегчением пробормотала нечто неразборчивое, смахивающее на молитву, и благодарственно поклонилась царевне, чуть ниже — царю, и еще почтительнее — некроманту. Милена выразительно покосилась на жениха, тот возвел очи к потолочным сводам, упрямо делая вид, что не имеет отношения к гоблинскому пантеону.

Лукерья смерила низкорослую горничную округлившимися глазами.

— Дорогая, ты ведь еще не знакома с новыми обитателями Дубравы, — вспомнил Яр, повел рукою на служанку, та вежливо поклонилась ведьме. — Болотные черти, гоблины. Были привезены Миленой в качестве приданого ее избранника.

— Лукерья Власьевна, мать моих детей, — представил царь гоблинше свою бывшую жену. Ведьма невольно хмыкнула на свой новый «титул», впрочем он нравился ей больше, чем лесная царица.

Миленка через голову брата ехидно пихнула Сильвана в плечо:

— Слышал? Папка сказал, что гоблины — твое приданое. Значит, невеста у нас ты! Получается, что я за тебя не замуж выхожу, а беру тебя в мужья! Понял?

Сильван и Драгомир, не сговариваясь, одарили лесную царевну одинаковыми сумрачными взглядами, не оценив шутку. Та насторожилась:

— Папка-а! А чего это они оба на меня так странно смотрят?

— Солнышко, не обращай внимания, — посоветовал отец. — Просто они у нас маги смерти, а значит с весельем у них туго. А может и потому, что оба сходили замуж, и там им не понравилось. Вон, даже твоя мама объявила мне развод, хотя я лучший муж на свете.

— Что? — расстроился Мир, для которого эта весть оказалась новой. — Развод? Это шутка такая?

— Прости, малыш, — повинилась Лукерья.

— Мама решила, что так будет лучше, — вывернул по-своему Яр. За что получил от бывшей жены безжалостный щипок за филейную часть, но даже не поморщился. — Теперь она остается с нами, как моя названная сестра.

— Это что ж, мама для нас станет тетей? — фыркнула Милена. Вспомнила о своем: — А вот когда мы с Ванечкой поженимся, он для папки станет не названным братом, а законным затем. А для Мира кем же тогда будет?

— Вторым родным отцом так и останется, — вырвалось у Яра.

Все обернулись к лесному владыке, не поняв шутку. Он закрыл ладонью глаза, покаянно воскликнул:

— Простите! Я хотел объявить вам об этом, когда вернется Мышонок. Чтобы раскрыть давний секрет при полном семейном собрании.

— Любишь же ты сболтнуть лишнего, — осуждающе вздохнул Сильван. — Вовсе не обязательно ворошить прошлое. Мне вполне хватило бы роли твоего зятя и учителя твоего сына.

— Силь, я никогда не лгу своей семье, — произнес Яр абсолютно серьезно. Добавил: — Умалчиваю о чем-то до времени, это другое дело. Но не обманываю!

Лукерья устремила на некроманта испепеляющий взгляд. Мало того, что этот живой мертвец неизвестно где пропадал столько лет, после того как бросил на произвол судьбы ее мужа, (пусть теперь бывшего), в расстройстве и одиночестве! А теперь объявился тут, собирается отобрать ее дочь — он еще и на сына прицелился?! Милена приметила материнский взор и, дабы защитить возлюбленного, поспешно покинула свое место, обежала кровать и уселась с другой стороны, загородив собою жениха от гнева родительницы.

— Мир, мне нужно сказать тебе кое-что важное, — торжественно начал Яр. Подошел, сел на кстати освободившееся от Милены место. Взял сына за забинтованную руку. Проникновенно заглянул в испуганно распахнувшиеся глаза. — Я должен рассказать правду о твоем рождении. Почему ты получил в дар смешанную магию жизни и смерти. На самом деле у тебя трое родителей: Лукерья, я и Сильван.

— То есть у него двое отцов? Это как это? — вмешалась Милена, тогда как ее брат способен был лишь ошеломленно хлопать ресницами.

— Я бы сказал, у него полторы мамы и полторы папы, — честно попытался объяснить Яр. — Дело в том, что Мирош был зачат в чреве Лукерьи, одновременно с тобой, солнышко, как положено близнецам. Но из-за некоторых обстоятельств появился он на свет из моего живота, в тот же день, когда и ты покинула чрево матери, но немногим позже. То есть ему я как бы стал наполовину мамой.

— То есть ты, папка, грубо говоря, забеременел от Силя?! — восторженно объявила Милена.

— Нет, солнышко. Не подумай неправильно, Сильван к самому процессу прямого касательства не имел. Да и не мог — он же в это время стоял окаменевшей статуей! Я тогда вообще понятия не имел, где он пропадает, — возразил терпеливый отец. А некромант негромко фыркнул в сторону, смущенный объяснениями и озадаченный неожиданной реакцией невесты. — Я воспользовался позаимствованным у него когда-то давно кусочком плоти, чтобы придать Мирошу жизненных сил. Я же не знал, что тем самым сделаю из своего сына будущего некроманта. Впрочем, даже если бы и знал, то всё равно поступил бы так же. Иного выхода у меня не было, я не мог дать Миру погибнуть, не успев родиться. Луша забеременела от меня, потом я от нее, а потом… Ну да, получается, что потом я от Силя. Это если упрощать, но на самом деле всё не так страшно.

— Всё было еще страшнее! — мрачно перебила Лукерья. — Мне Щур перед смертью рассказал, как он резал тебя ножом, чтобы вынуть ребенка.

— Вот подлый старикашка, обещал же хранить тайну и на том свете! — рассердился на предателя Яр.

— Хотел облегчить душу от груза молчания и налегке взлететь на Небо, — пожал плечами Сильван. — Он же не предполагал, что мы его воскресим.

— Щур был провидцем, он должен был чувствовать! — отрезал Яр. Но опомнился, тон умерил, ласково обратился к молчаливому сыну: — Сокровище, мы тебя утомили, да? Прости! Тебе надо отдыхать. А хочешь кушать?

— Я б пообедала, — почесав нос, решила Милена. — Мы, кстати, про завтрак сегодня и не вспомнили.

— Пап, я не против, чтобы у меня было двое отцов, — произнес Драгомир, у которого и так голова шла кругом, как у пьяного, а тут еще откровение за откровением. И будто этого мало, сестрица рожицы строит, ухмыляется многозначительно! Он ткнул в Милку пальцем, не сдержал возмущения: — Но я не собираюсь делаться пасынком собственной сестры.

— А чем я тебе плоха мачехой?! — тотчас разобиделась Милена. Но под хмурым взглядом жениха миролюбиво объяснила: — Я просто о будущем думаю, Ванечка! Ежели папка от тебя родил такого славного моего братца, то какие же чудесные детки получатся у меня с тобой!

У Лукерьи, внимательно следившей за разговором, вырвалось раздраженное шипение. Гоблинша, до того стоявшая рядом с бывшей царицей и заворожено внимавшая открывающимся таинствам — от этого ругательского шипения отшатнулась.

— С вашего разрешения я распоряжусь на счет обеда, — отмерла и поспешила откланяться сиреневая от смущения служанка.

— Погоди, я с тобой! — окликнула горничную Милена. — У меня теперь двое тощих некромантов, мне надо их откармливать особыми кушаньями!

Уже из-за двери донесся громкий голос царевны:

— И не вздумай раззвонить по своим соплеменникам, что у вашей богини второе дитя обнаружилось! Сие есть приватная тайна, и оная должна остаться в семейном кругу!

— Ваше высочество, помилуйте! — ворчливо отозвалась довольная причастностью гоблинша. — Наше племя священные тайны чтит и хранить умеет! А ежели у нашей богини от тутошней богини сын нашелся, сам богинеподобный, так как же нам не возрадоваться? Ажно сердце в груди ликует!

— Я к тебе обращаюсь, а не к твоему племени! — повысила тон Милена. — Ты слышала — ты тайну и сохрани! На племя не распространяй!

— Да как же мне одной такую тяжесть знаний вынести, помилуйте? — гнула свое гоблинша. — Всем племенем-то справимся, а я одна не выдюжу!

Как заругалась царевна в ответ, было уже неслышно.

— Хозяйка выросла, — умилилась Лукерья вослед дочери.

_________

Было темно за окном, когда Драгомир очнулся от тяжелого мутного кошмара. Легкий шорох заставил его встрепенуться — это отец вошел в спальню. Скользил по комнате, как тень, боясь потревожить сон младшего сына. И расстроился, мгновенно заметив по изменившемуся дыханию, что Мир проснулся.

— Ох, я разбудил тебя, да? — неловко шепотом произнес Яр. Подошел к постели, посмотрел внимательно: — Ты как?

— И спасибо, что разбудил, — проворчал Драгомир, подтягиваясь на подушки повыше.

Яр покачал головой, догадываясь, какие сны могут сниться после всего, что случилось. Однако вместо пустых утешений спросил:

— Можно, я останусь на ночь здесь?

— Это твоя спальня и твоя кровать, — смутился Драгомир. — Прости, мне лучше перебраться в свою старую комнату…

— Нет, я не о том. Сейчас тебя нельзя оставлять одного, тем более спящего. В тебе пробудилась огромная сила, и она совершенно неуправляема. Либо я, либо Сильван должны быть поблизости, чтобы успеть помочь. Так что… если не хочешь, чтобы остался я, тогда позову Силя, он побудет с тобой. Он только что ушел, сидел в той комнате, чтобы тебе не мешать.

— Нет! — быстро ответил Мир. Робко добавил. — Давай ты.

— Тебе не нравится Силь? — уточнил отец. — Он хороший. Я пугал им вас в детстве просто в шутку, ты же знаешь.

Драгомир повел плечами. Думая совсем о другом, пробормотал первое, что пришло на ум:

— Он неплохой. Внимательный. Мне спокойно, когда он рядом, примерно, как с Тишкой или Миленой, но они оба шумные, а Сильван тихий. — И замолчал, поняв, что получилась ерунда. Сложно объяснить, что ощущаешь практически незнакомого человека почти так же легко, как родного. Однако именно «почти».

— Ты привыкнешь к нему, — по-своему понял неловкость сына Яр. Добавил с улыбкой: — В любом случае, вам обоим придется друг к другу притереться, потому что Милка его никуда от себя не отпустит. Ну а я, конечно, никуда отсюда не отпущу Милену. Хочу, чтобы вы все были при мне, такой я ревнивый родитель.

Яр за разговором погасил в комнате свечи кроме одной, отставив ее подальше от кровати, чтобы свет не достигал изголовья. Разделся до подштанников, не стесняясь насупившегося сына. В конце концов, не спать же ему одетым в собственной постели. Он лег на свою половину, на бок, подложив локоть под голову. В полумраке уставился на хмурого, как воронёнок, младшего. Драгомир неосознанно занял ту сторону постели, которая раньше законно принадлежала его матери. Яр рассеянно подумал, что теперь эта половина не принадлежит никому. Собственно, она ведь уже давно пустовала.

— Мир? Не говори, будто успел выспаться, ты продремал не больше часа. Сегодня был слишком долгий день, ложись давай.

— Угу. — И не шелохнулся, глядя в темный угол.

— У тебя болит что-нибудь? — встревожился отец.

— Нет, — отмер сын, неловко попытался оправдаться. — Жжет немного, под повязками зудит слегка, но терпимо. Милка перетянула, наверное, когда перевязывала.

— Это чтобы за ночь не сползли, если будешь ворочаться, — пояснил отец.

Мир кивнул, рассеянно потер завязанное колено через одеяло.

Сегодня с ним все носятся, как курица с яйцом. Отец и Сильван отмыли его от грязи и крови, когда принесли во дворец. Потом лечили… После передали Милене, та покормила его, как маленького, с ложечки. Заодно заставила поесть и своего будущего мужа. Сильван жевал, а сам следил за состоянием Мира так пристально, словно видел каждый проглоченный им кусочек или движение крови по сосудам… А, впрочем, возможно, что и впрямь видел. Забавно, некромант оказался таким же привередливым, как сам Драгомир, поэтому сестрице пришлось равно прикрикивать на обоих, чтобы хоть что-то соизволили пропихнуть в желудки.

Потом Милка опять потащила брата в купальню, сняла бинты, отодрав от стремительно сглаживающихся шрамов засохшие корки крови, заново отмывала, теперь уже не торопясь. Тщательно намылила шею в прямом и заодно в переносном смысле — ворчливо обругала его всеми известными ей бранными словами за глупость и недальновидность. При этом не забыла аккуратно подровнять волосы, чтобы выдранные на княжеском подворье пряди не были так заметны.

Сестрицу Драгомир никогда не смущался, как и она его, двойняшки ведь, пусть и такие непохожие. Пусть и рожденные по-разному, как сегодня выяснилось… Он молчал, позволяя делать с собой всё, что она считала нужным. А она не ждала от него ответов, то ворчала, то ругалась, то украдкой всхлипывала и тут же весело щебетала о чем-то, о разном. И только изредка прижималась к нему со спины своими мягкими большими грудями, словно бы случайно. Но он чувствовал биение ее сердца, оно выдавало, как же на самом деле безумно Милена волновалась за него.

Потом его натерли лечебными снадобьями, пусть по сравнению с чистой силой отца все эти мази были практически бесполезны, на Драгомире и без них всё заживало с нечеловеческой стремительностью. Но он не протестовал, если родным так спокойнее, он потерпит. Мама напоила его успокоительными отварами собственного приготовления, невыносимо горькими и противными, но Яр быстро прогнал супругу, чтобы не нервировала сына своим похоронным видом, при котором никакой отвар не успокоит. Затем Драгомира снова уложили в отцовскую широкую постель, в середину, обложили подушками. Он очень сомневался, что заслуживает такую заботу. От этих сомнений на глазах сами собой закипали слезы, обжигая веки, скрадывая голос и дыхание…

Яр взял его руку, лежавшую поверх одеяла, притянул к себе, прижался щекой к перебинтованному запястью.

— Мир, если ты можешь говорить, то лучше всё рассказать. Прямо сейчас. Не оставляй всё только себе, поделись, будет легче. Обещаю, я не стану злиться или ругаться, я просто выслушаю. Может быть, смогу дать совет. Но поверь, молчать больнее, чем сказать вслух. Каждое твое слово останется только здесь, об этом будем знать только мы вдвоем, никто больше.

— Я не хочу, пап, — прошептал Драгомир, отводя глаза и безуспешно пытаясь высвободить руку.

— Я тоже не хотел вытаскивать из твоих суставов проволоку, — произнес Яр. — Мне было больно смотреть, не то что разрезать плоть, только начавшую заново подживать. Но я заставил себя. Это нужно было сделать, чтобы ты смог ходить, владеть руками, держать ложку в конце концов. Было очень больно. Твою боль взял на себя Силь, но мою я никогда не забуду. Я бы с радостью поменялся в тот момент с тобой местами, пусть бы Силь кромсал меня, а не я тебя. Но я знал, что я сам себе не прощу слабости в такой момент. Я должен был сделать всё сам, ради тебя, ради себя. Поэтому, пожалуйста, ради нас всех — не молчи! Завтра заговорить будет уже сложнее, а болеть станет больше.

Яр не отпускал его руку, и Мир не посмел отдернуть с силой. Так же как не смел поднять глаза, посмотреть на отца.

— Пап, мне стыдно.

— Я понимаю.

— Мне стыдно за мою глупость. Я сам вошел в эту ловушку.

— Мирош, иногда такое бывает у всех, — заговорил Яр, пытаясь успокоить не словами, словами тут не поможешь, но убаюкать звучанием ровного голоса. — Просто случается. Умом осознаешь одно, но поступаешь так, словно наваждение находит. Тем более, когда вдруг влюбишься…

— Я не влюблялся в Рогволода, — твердо возразил Драгомир. — Ни на минуту. Я хотел, я заставлял себя думать, будто это ослепление и есть любовь. Но на самом деле… Я его боялся. Знаешь, когда вдруг среди леса встречаешь старого медведя, и он видит тебя и поднимается на задние лапы, рыча, огромный, косматый… Рогволод был еще страшнее.

Яр промолчал.

— Я мог отказать ему, — продолжал с горечью раскаянья Мир. — Прогнать его прочь или сразу позвать тебя, но ничего этого я не сделал. Хуже того, я наврал тебе в глаза. — Он сорвался на дрожащий шепот. — Пап, мне было так… плохо! Прости, пожалуйста, и за это.

— Малыш, я тогда правда очень удивился. Если не сказать больше, — признался Яр. — Я понял, что князь попал к тебе, но не сразу сообразил, зачем ты его спрятал от меня. Нет, сейчас я не злюсь на тебя нисколько. Да и тогда не злился, просто я сходил с ума от беспокойства. Прости и ты, что я слишком тебя опекал и не доверял, чем подтолкнул на такой отчаянный шаг.

— Тебе следовало бы запереть меня в подполе и всыпать розгами, — усмехнулся Драгомир, — как делают другие отцы.

— Возможно, так было бы легче для меня, — пробормотал тот, легонько растирая в своей руке тонкие пальцы сына, чтобы не были такими мертвенно холодными. — Но я боялся потерять тебя окончательно. Ты ведь в таком случае сбежал бы из-под замка.

— Да, наверное. Тогда я так и сделал бы, — согласился Драгомир. — Я шел за ним и думал: зачем? Я понимал, что должен послушать тебя и остаться здесь. Но я через силу заставил себя пойти с ним, хотя мне было очень страшно. Я… — он закрыл лицо свободной рукой. — Я отдался ему, чтобы наказать самого себя. Я хотел, чтобы он причинил мне боль. Унизил. Бросил в грязь…

Яр прижал к губам ледяные костяшки пальцев. Драгомир рассмеялся навзрыд:

— И в итоге я получил, что хотел — оказался в грязи! По уши в конском навозе, избитый, раздетый, без чести и гордости. Я хотел, чтобы меня наказали за преступную любовь к тебе, отец. А теперь, вместо того, чтобы выбросить меня за порог, ты уложил меня в свою постель. Жалеешь меня. Целуешь мне руки… Тебе не противно?!

— Мир! Мирош!.. Тише, не надо, не плачь, — зашептал Яр, привстав с подушки, придвинувшись ближе, погладил по вздрагивающему плечу. — Говори, не останавливайся. Дай этому гною вылиться из твоего сердца. Потом будет легче, обещаю. Ты только говори. Обо всём, что с тобой сделали. Расскажи мне всё, не утаивай ничего. Не бойся стыда, стыдно молчать и терпеть, а чтобы честно признаться, нужна сила. Ты у меня сильный, малыш, ты перешагнешь через то, что случилось, и станешь еще сильнее.

Он поцеловал сына в висок, погладил по влажной щеке. Мир всхлипнул:

— Как ты можешь?.. Со мной… так…

— Ты мое сокровище, — грустно улыбнулся Яр. — Мое продолжение, мое сердце. Я не могу допустить, чтобы тебе делали больно. Даже ты сам — не смей себя мучить!

И Драгомир сдался, стал говорить. О том, как грубовато-ласково обращался с ним Рогволод поначалу, пока князь гостил в тереме лесной ведьмы. Как потом ему жилось в княжеском дворце в облике девки-любовницы, как косились на него люди, фыркала презрительно челядь, кланялись с излишней почтительностью, насмехаясь. А Рогволод сделался холоден, отстранен. И в конце его выставил на двор и отдал заплечных дел мастеру.

— До самого последнего дня я мог сбежать оттуда, — всхлипывал он. — Я чувствовал, что этим всё и закончится. Даже когда мама пришла к княгине, я и ей наврал, что со мной всё хорошо. Я заставлял себя верить, что всё хорошо! Меня не держали насильно, я должен был воспользоваться помощью боярынь. Пап, они поначалу думали, что я правда женщина! Они боялись за меня, повторяли, что, как только я забеременею, Рогволод меня изобьет до смерти. Уговаривали меня на побег, обещали помочь!

Яр покачал головой:

— Это было невозможно. Тебе только мнилось, что за тобой не следят, будто тебя не держат. На самом деле князь тебя не выпустил бы. Живым — никогда. Стоило тебе сделать шаг со двора, тебя бы тут же схватили и бросили в подвал. Или где там у них темницы — в земляной яме? Поверь, Рогволод не для того заманил тебя с собой.

— Пап, он действительно верил, что у нас в Лесу есть крепости, солдаты, пушки, — сквозь слезы вспомнил Мир, рассмеялся. — Всё пытался выспрашивать у меня, как можно захватить твой дворец. Я не говорил — что я мог рассказать? И он злился, избивал, после чего заставлял… Он такой червь оказался! Я знал, я видел с самого начала, но не подозревал, что он настолько гнилой. Влюбиться? Нет, пап, я шел на это, только чтобы забыть о тебе. Я надеялся, что он настолько испачкает меня, что я больше не смогу тебя любить, не позволю себе… Но не получилось. Пап! Я грязный, но всё равно люблю тебя!

— Ш-ш, малыш, не мели ерунду, — обнял и прижал его к груди Яр. — Он не тронул твою душу, ведь ты его не любил, а значит ты нисколько не изменился, ты по-прежнему мой драгоценный сын. Прости, я попросил Сильвана осмотреть твое тело, не был ли ты взят насильным образом. Следы побоев он нашел, но тебя не порвали.

— Порвали? Взят? — смущенно переспросил Драгомир, пряча блестящие глаза под дрожащими ресницами. — Как это?

— Как мужчины берут женщин против их воли, ну почти, — пояснил Яр, пристально следя за сыном. Обхватил его лицо ладонями, заставил поднять голову. Покрасневшие щеки под усилием сплющились, дрожащие губы выставились утиным клювиком. — Тогда проливается кровь и это очень больно.

— Разве это возможно? Ведь я не женщина! — удивленно возразил Драгомир. — Рогволод постоянно об этом твердил. Он очень сожалел, что я не девушка и не могу подарить ему свою девственность. Мне просто не дано природой нужного отверстия в теле, ха-ха!..

У Яра округлились глаза:

— Он не забрал твою невинность?! Как же он тешил свою похоть? — вкрадчиво спросил отец.

— Папка, что ты со мной делаешь? Так нечестно! Я же совсем пьяный! — взмолился Драгомир, прикрывая мутные глаза трепещущими ресницами. — Прекрати колдовать на меня, пожалуйста…

— Он делал тебе больно постыдным образом? — не отставал ревностный родитель. — Насиловал? Ответь, я должен знать всё!

— «Постыдным образом», скажешь тоже! — криво усмехнулся Мир. — Да мне сгореть хочется от стыда за свою глупость.

— Неужели князь не знал, как обращаться в постели с юношами? — догадался Яр.

— У него не было до меня парней, — подтвердил сын. — И он брезговал лишний раз прикасаться ко мне, ну, там. Он… заботился только о своем удовольствии.

— Что именно он с тобой делал? — жестко приказал говорить отец.

И захмелевший от влитой энергии Мир медленно заговорил, болезненно зажмурив глаза:

— Ему нравился мой рот… Но он не целовал меня в губы. И не позволял целовать себя в лицо. Зато обожал, когда я ласкал его детородный орган, ртом или руками. Сам он такого со мной никогда не делал, ни разу.

— Мразь, четвертую, — вырвалось шипение у Яра.

— Он быстро заканчивал, я не успевал устать, — хмыкнул Мир, обвил отца руками за пояс, прижался мокрой щекой к животу. — Он был жадный… требовательный… грубый… Зато быстрый, ха… Он кидал меня на постель и наваливался сверху, требовал стиснуть его стручок ногами, и терся об меня… Мне было противно, но я пытался понять — неужели это и значит быть человеком, мужчиной?

— Он хоть раз доставил тебе удовольствие? — со смертельной усталостью спросил Яр.

— Угу, иначе я бы не бросился за ним в мир людей. Два раза я увидел звезды!.. Но не думаю, что Рогволод специально старался, скорей всего, у него получилось случайно. — Драгомир рассмеялся навзрыд. — Пап, это так странно! Я надеялся в его объятиях забыть о тебе, но вместо этого понял, что любовь может быть куда слаще, чем я себе представлял! Отец, прости меня!

Он зарыдал беззвучно. Яр, продолжая гладить его по растрепанным волосам, улыбнулся с невыразимым облегчением:

— О, боже! Какое счастье!

— Счастье? — сын отозвался судорожным вздохом, который должен был означать саркастический смех.

— Я не знаю, чего мне хочется больше — четвертовать твоего насильника или расцеловать за его глупость! — признался Яр. — Пожалуй, сперва можно сделать первое, потом второе. Он оказался настолько невежественен и слеп? Он не разобрал, какое сокровище выкрал из моего дворца! «Брезговал!» Ну надо же! Тобой?!

Лесной царь стиснул сына в порывистых объятиях, тот охнул от неожиданности — и был немедленно выпущен и ощупан на предмет целостности ребер. От щекотных легких прикосновений Мир неловко отбился, но тут же вновь попал в кольцо нежных рук и был поцелован в макушку.

— Он идиот. Слава всем богам! Какой же он идиот! — возвестил Яр, зарывшись носом в легкие пушистые локоны. — Малыш, он соблазнил тебя и при этом умудрился оставить невинным! Ты чист! Боже, какое счастье! Как я рад! Это значит, что тот, кого ты полюбишь по-настоящему, легко заставит тебя забыть об этом кошмаре. Ты не станешь шарахаться от ласки, ты сможешь открыться для страсти. А я уж позабочусь, чтобы твой следующий избранник был достоин твоей невинности, уж будь в том уверен, проходимцу я тебя больше не отдам.

— Пап, но ведь…

— Никаких «но»! — отрезал Яр, наконец-то вздохнувший с несказанным облегчением. — В следующий раз ты будешь разборчивее в любовниках.

— Это да, но… Ты так уверен, что у меня снова будет мужчина. Не женщина, — тихо заметил сын.

— Прости, малыш, но мне трудно представить тебя с женщиной, — фыркнул Яр. — Впрочем, на всё воля провидения, я ведь для себя нашел твою маму.

— Ты всегда знал меня лучше, чем я сам.

— Подозревал кое в чём, — поправил отец. — Но я с радостью приму в семью любое существо, человека, нелюдя или чудище, если он или она сделают тебя счастливым.

— Пап, а у тебя были мужчины? — мучительно покраснев, Мир в своем смущенном любопытстве забыл на время о слезах и горестях. — Сильван?

— Нет же. Силь до Милки был безумно влюблен в своего дракона и больше ни о ком другом слышать не желал, — отмахнулся Яр. — Он мой друг, пусть мы с ним и целовались, бывало. Даже Милка недавно чуть меня не прибила из ревности, пару раз застигнув в неподходящий момент. У меня были, скажем так, кавалеры на одну ночь. Исключительно из любопытства. Знаешь, это было больше неловко, чем приятно. Всё-таки с незнакомцами в постель лучше не ложиться, с ними попросту невозможно получить такую же радость, как с любимым существом. Настоящая пара будет чувствовать тебя до кончиков пальцев. И да, я тоже умею ублажить руками, губами и иначе, не думай, что ты один у нас в семье такой теперь «просвещенный». Да и Силь, подозреваю, что только со своим драконом ни вытворял, раз надолго потерял от него разум.

— И как оно? Ну, это «иначе»? Как это возможно, отдаваться возлюбленному не будучи женщиной? — чуть слышно поинтересовался Мир.

— А вот этого я тебе не расскажу! — усмехнулся отец. — Ишь, захотел! Пусть тебя твой будущий возлюбленный и просвещает. Объясню на словах, а ты вообразишь мерзость, от которой тебя стошнит, как уже было с Тишкой. Нет уж! Я не хочу, чтобы ты навсегда остался монахом. Если твой избранник окажется таким же несведущим невинным агнцем, как ты, то так и быть, объясню ему. Но не тебе! А он покажет тебе на деле. Тогда сам поймешь, как слова сильно отличаются от действий. И поблагодаришь еще папку за предусмотрительность!

— Хорошо, можешь не говорить. Я у Сильвана спрошу, — заявил сын, обидевшись. — Он же пообещал, что станет моим учителем, обязан будет ответить на все вопросы. Тем более как второй батя…

— Запрещаю! — шикнул Яр. — Сильван от Милкиных запросов в лес волком смотрит, а от такого ученичка точно сбежит. А станешь перечить — посажу в высокую башню и приставлю дракона, чтобы следил и никого к тебе не подпускал!

Он вновь шутливо накинулся на сына, повалил на постель, затискал его, защекотал, однако не забывая, разумеется, о помятых ребрах и повязках. Мир заливисто рассмеялся, как легко не смеялся уже давно. Очень давно.

— Папка, не вздумай даже! Я тебе принцесса, что ли?!

— При чем тут принцессы? — отговорился отец. — В зловещих башнях живут все темные маги, тебе любой некромант подтвердит! Спроси у Сильвана! Так что и тебе положено теперь. Вот разберемся с Городом, и к осени обустрою тебе любую башню дворца. Тебе какую — южную, восточную? Или лучше новую выращу, еще выше старых! Будешь из одного окна любоваться рассветами, а из другого — закатами. Ну и лесные пожары заодно выглядывать при случае. А что? Силь пообещал выучить тебя чернокнижию, а мертвечина не розами пахнет, как раз отдельное здание пригодится. Будешь экспериментировать. А что не поднимешь — отправишь дриадам на удобрение, тоже польза.

Драгомир опомнился, только когда оказался сидящим верхом на отце. Беззаботная улыбка медленно сползла с разрумянившегося лица, глаза заблестели — он понял, как ловко Яр воспользовался моментом и для чего на самом деле они катались по кровати, в обнимку, хохоча.

— Пап, не надо… — пробормотал Мир, не зная, куда деть глаза от нахлынувшего удушающего смущения.

Он рыпнулся было слезть, сидеть на бедрах лишь кажущегося легкомысленным папаши было и жестковато, и неловко, и… Сердце колотилось, закладывая уши. Но Яр не пустил, мягко удержал за талию, непонятно когда успел забраться теплыми ладонями под задравшуюся рубашку, теперь поглаживал бока, ребра.

— Какой же ты тощий у меня, — улыбнулся Яр.

— Пап, я… не могу, — проглотив жгучий комок в горле, шепотом признался Драгомир. Он понимал, что бессмысленно отворачиваться и смотреть в темный угол, отец видит его пылающее лицо отчетливо, полумрак не помеха.

— Мир? Мирош, — зашептал Яр. — Сейчас. Прошу тебя! Разорви все твои путы в один день. Пожалуйста, послушай меня наконец! Иначе всю жизнь себе искалечишь. Сокровище мое, умоляю!..

Драгомир сглотнул слезы, перед глазами всё мерцало, расплываясь.

— Папка, нельзя же, — выдохнул он навзрыд.

— Можно! Малыш, можно! И нужно.

— Я же этими самыми губами…

— Я ведь сказал, мои губы тоже многое попробовали в жизни. Не воображай, будто ты способен меня осквернить, мал еще.

Яр держал его за талию, чтобы не вздумал сбежать. И пусть он казался расслабленным, лежа на скомканной постели, невозможно прекрасным, обманчиво юным, однако Драгомир сквозь пелену слез видел, каким напряжением горят его глаза.

Мир неуверенно протянул руку и со вздохом зарылся пальцами в шелковисто мерцающие зеленые локоны, что разметались среди разбросанных в беспорядке подушек. Яр закрыл глаза, показывая, что полностью доверяется ему. И ждет.

И Драгомир решился — бросился отцу на грудь, словно в ледяной омут с головой нырнул, словно в бездну упал, добровольно и без оглядки. Припал губами к приоткрывшимся навстречу губам. Яр обнял его, прижимая к себе еще ближе, крепче, положив ладони на вздрагивающую спину, погладил, ободряя, успокаивая. Мир со всем отчаяньем, накопившимся за годы молчания, неумело целовал, солёно, неловко, горько и страстно. Целовал, пока не отняли такую возможность, пока позволяли это преступление. Он был уверен, что еще мгновение — и молния поразит его прямо на этом самом месте за противоестественную страсть. Небеса покарают его, да так, что вынесенная боль покажется ничтожной…

У обоих быстро закончилось дыхание, но один не смел оттолкнуть, а второй не имел силы оторваться… Пока в одно мгновение безумие внезапно не закончилось.

Мир, сгорая от стыда, вдруг дернулся бежать: отшатнулся, распахнув глаза в осмыслении. Но Яр вовремя опомнился — схватил его за обе руки, за тонкие запястья, не позволил кубарем скатиться с кровати. Один дрожал и сдавленно всхлипывал, часто глотал воздух приоткрытым ртом. Второй торжествующе рассмеялся — с несказанным облегчением:

— Наконец-то! Я уж испугался, что не подействует. Слава Небесам! — воскликнул Яр.

Смеясь, он бросил отчаянно пытающегося вырваться сына на постель, сам кинулся сверху, прижал его всем весом. Но теперь Драгомир не желал этой близости двух разгоряченных тел. Теперь их тесные объятия вызывали глубокий внутренний протест, казались кощунством над священной связью родителя и сына. Драгомир, распластанный под отцом, смотрел на него с неподдельным ужасом. Губы дрожали, в глазах застыли слезы — от безмерной вины, смертельного стыда, из-за которого впору сердцу остановиться.

— Ну что, сокровище моё? — ласково спросил Яр, нависая над затихшим сыном. Драгомир крепко зажмурился, мотнул головой, якобы уклоняясь от щекочущих лицо свесившихся прядей зеленый волос. — Очнулся?

Тот кивнул. Взглянув искоса из-под ресниц, губы скривил, готовый сорваться на плач. Выдохнул надрывно:

— Пап! Я… столько времени… Что же это было? Папка!..

Яр прижался, обнял, позволил обхватить себя за шею. На лице лесного царя играла солнечная улыбка долгожданного счастья. Он выпрямился, сел, уместив сына себе на колени. Драгомир, повиснув на отце, разрыдался в голос.

— Ну-ну, всё же хорошо теперь, — приговаривал Яр, похлопывая его по спине, словно маленького, слегка раскачиваясь, как, бывало, баюкал в детстве. — Это было наваждение, но теперь оно развеялось. Ш-шш, не надо, а то я тоже расплачусь.

Тот ревел, икал, крупно вздрагивал, уткнувшись мокрым носом в отцовское плечо, так что даже спутавшиеся волосы обоих скоро промочил горючими слезами. И Яр чуял, что быстро этот ливень не успокоится. Гроза прошла, гром отгромыхал, молнии больше не ослепляют и тьма прояснилась. Наконец-то слезы вымоют из измученного сердца все накопившиеся тревоги и страхи. Давно бы так!

Яр не шелохнулся, когда заметил за приоткрытой дверью застывший силуэт. Не отвел глаза, встретившись с изумленным взглядом Лукерьи, спокойно выдержал ее смятение, не чувствуя за собой ни капли вины. Даже усмехнулся: та зажимала себе рот руками, словно удерживала крик — как будто увидела нечто крайне неприличное! Ее так поразил их поцелуй? Забавно. Впрочем, возможно, с ее стороны всё действительно выглядело верхом непристойности. Приняв развод, Яр притащил в освободившуюся постель того, кто давно и искренне его обожал — родного сына. Для кровосмесительной связи! Яр расхохотался бы в голос, если б не опасался перепугать Мира. Бог с ней. С бывшей супругой он не собирался спорить, как не думал и оправдываться. Она обо всём знала давно, если даст себе труд трезво поразмыслить об увиденном, то поймет правильно. А сейчас пусть смотрит, если хочет, но лучше бы ей уйти так же тихо, как явилась. Этот момент принадлежит только Драгомиру. По счастью, сын не ощутил присутствия матери, иначе слезами раскаяния дело не ограничилось бы.

Яр с облегчением прикрыл глаза, мазнул губами по соленой щеке младшего: Лукерья догадалась отступиться и не объявлять о себе. Она бесшумно удалилась, скорбно опущенной головой выражая свое неодобрение. Что ж, она не была сама в подобной ситуации, ей не понять. Пусть думает что хочет…

— Пап, мне так жаль, что я тебя не слушался, — смущенным шепотом признался Мир.

— Малыш, ты помни главное: я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, пап.

— Но теперь понимаешь, что любишь правильно, как надо? — улыбнулся Яр. Отстранил от себя сына, взяв за плечи, пристально поглядел ему в мокрые глаза с покрасневшими веками. У Мира лицо слегка опухло от слез, но зато он легко улыбался в ответ:

— Теперь правильно, пап. Теперь-то я вижу отличие.

— Ну вот же, я ж говорил!

— Да, ты говорил, — подтвердил Драгомир.

Спустя несколько минут уютного молчания их уединение всё-таки нарушили. Дверь спальни бесшумно отворилась, Милка и Сильван, оба полуодетые, будто только что выпрыгнули из постели, уставились на них: одна с ехидной улыбочкой, другой с одобрением, плохо скрытым под хмурой озабоченностью.

— Яр, ты совсем мальчишку не бережешь, — заметил некромант. — Зачем влил в него столько энергии жизни? Он же переполнен! Так светится, что мне через стены видно стало. Завтра у него будет голова раскалываться, как с похмелья.

— Но ты же снимешь боль, да? — невинно спросил Яр.

Не отпуская сына, он протянул руку к другу. Тот подошел с напускным недовольством — и охнул, когда Яр со смехом дернул его за локоть и заставил плюхнуться рядом.

Милена же запрыгнула на кровать с разбега, ей приглашений не требовалось:

— Может, вам, некромантам, для подпитки свежих мертвецов раздобыть? — предложила она. — Вы только скажите, я сделаю! Да хоть… А! Комаров наловлю, вот! Дохлые комары подойдут? Их не жалко, их в болотах полно.

Пока она гадала вслух, что еще можно использовать для восстановления гармонии энергий жизни и смерти без ущерба для Леса, Сильван ненавязчиво проверил течение потоков магии у Драгомира. Изумлению его не было предела:

— Узлы исчезли! Совершенно пропали! Потрясающе! Это невероятное сплетение темного и светлого, это просто невозможно в принципе! Но я вижу это собственными глазами. Смотрю и не верю… Почему-то силы не смешиваются и не мешают друг другу. Яр, кого ты породил на свет?!

— Милый, не говори так, будто ты здесь совершенно не причастен, — прищурил глаза лесной царь.

Милка прыснула смешком, глянув на своего насупившегося жениха.

— Мирош пару минут назад плескал во все стороны любовным пылом, — выдала сестрица-предательница, вогнав притихшего братца в малиновую краску. — Я не сразу сообразила, отчего меня так вдруг проняло! Представляете, я и без того едва держу себя в руках в присутствии Ванечки, а тут прониклась настроением — и совершенно потеряла голову. Накинулась на него, давай целовать и тискать!

— Отца постыдись, о чем болтаешь, — попытался урезонить невесту некромант, который даже слегка зарделся, насколько позволяла его бледность.

— Да я ж не про то! — отмахнулась от мага царевна. — Я про то, что Мир у нас стал вроде огромного костра! Раньше тлел головешечкой, а теперь только жмурься, чтобы не ослепил. А я-то, бедная, к его настроению больше всех чувствительная, всё-таки близняшка ему родная, что вы там ни утверждайте. Так от нахлынувших чувств к Ванечке чуть его в объятиях не придушила собственными руками! Вот как бы я потом жила с таким преступлением на душе, мм?

— Я еле вырвался, — уныло подтвердил некромант. — Мне нравится смелость и напористость в партнере, но не до такой степени, чтобы через полдворца тащить меня на руках до спальни бегом, по пути осыпая слюнявыми поцелуями. Потом кинуть на постель и наскочить сверху, при этом едва не отдавив коленом самое нужное в браке.

Он выразительно и с долей укоризны поглядел на свою суженую.

Та же заинтересованно распахнула глазищи:

— Значит, тебе понравилось? Отчего же ты тогда брыкался подо мной, как будто я тебя покусать пыталась?

— Потому что ты была не в себе из-за брата, — невозмутимо пояснил некромант. — Какой прок от чужой страсти?

— А, точно, — согласилась Милена, перевела взор на Драгомира. Предъявила претензию: — В следующий раз, будь добр, попытайся сдерживать свою новоявленную силушку. Мне своей любви хватает больше чем.

— Я попытаюсь, — едва слышно вздохнул братишка.

— Больше подобного не повторится, — уверенно сказал Яр, улыбнулся сыну.

— Такого — не повторится. Но кто знает, что может случиться в следующий раз? Ему предстоит многому научиться, — покачал головой Сильван. — Сразу и по одному лишь желанию проснувшийся дар не обуздать.

Драгомир же не придумал ничего лучше как снова удариться в слезы:

— Простите меня! Вы так обо мне!.. А я не заслужил!.. — невразумительно завсхлипывал, уткнув лицо в ладони.

— Совсем беднягу развезло, — неодобрительно поджал губы маг. Уселся поудобнее, откинувшись на подушки изголовья, отобрал у Яра сына, невзирая на протесты обоих, перетащил его с колен отца на себя, уложил головой на грудь, обнял,строго шикая, чтобы не пытался удрать. В свою очередь принялся колдовать над балансом сил. Спустя всего пару минут Мир затих и благополучно погрузился в крепкий сон, ровно засопел опухшим от слез носом.

— О, боже! Неужто наконец-то он будет в порядке? — внимательно следивший за ними Яр перевел дух. Добавил без шуток, запустив пальцы в свои длинные не расчесанные кудри: — Силь, погляди, я не поседел, нет? Мне кажется, я постарел за этот день лет на двести!

— Папка, не волнуйся, ты как всегда свеж и зелен, как огурчик, — заверила отца Милена. — А вот мамку мы встретили в галерее — серая, как привидение! И почему это вас застукала она? Я так хотела поглядеть на ваш роковой поцелуй, так ждала, когда же это случится! А вот ей совсем не надо было. Черт, я огорчена… Пойдешь к ней, пап?

— Пусть она переварит сначала, — за Яра ответил Сильван.

— У меня сил нет! Ни на то, чтобы ссориться с ней, ни мириться, — капризно заявил лесной царь.

Яр зарылся в одеяла, всем видом показывая, что намерен отоспаться по крайней мере до обеда. С одной стороны он притиснулся к усмехнувшемуся некроманту и тихо сопящему Миру, а с другого бока к отцу Милка пристроилась. Сильван лишь тяжко вздохнул, поглядев на дружное семейство. Теперь это и его семья… Хорошо, что царская кровать широкая, всем хватило места.

Лишь Лукерья Власьевна бродила где-то по дворцу в скорбном одиночестве, как никогда ощущая на своих ссутулившихся плечах груз прожитых лет. В мыслях она кляла себя старухой, дряхлой старухой, не способной охватить закостенелым разумом наступившие перемены.

Глава 11. Долина эльфов. Орсааркс

Светозар рассудил так: если уж папка выслал за ним поночуг, значит, соскучился по старшему сыну до крайности. Если в этот раз Тишке удалось спровадить их под предлогом спасения гоблинов от людей, то при следующей встрече посланницы так легко не отступятся. Им приказ царя важнее просьбы царевича — обязательно передадут ему послание от отца. Тишка тут же расчувствуется, усовестится, что заставляет родителя волноваться, бросит всё и поспешит домой. Уж в таком обороте Светозар был уверен стопудово! Он прекрасно знал и свою натуру, и папино умение найти нужные слова в нужный момент, дабы получить желаемый результат.

Значит, если он всё-таки хотел поглядеть на эльфийскую долину хоть одним глазком, следовало поторопиться. А раз так, то придется воспользоваться предложением дракона: уступить Полкана Эжену и Груше, а самому лететь с Рууном. Пусть было крайне неловко садиться на шею друга… Нет, не в том смысле, что неудобно — напротив, оказалось, летать верхом на драконе очень здорово! Против опасения в воздухе не укачивало, боязнь высоты Тишку не мучила. А вид какой роскошный открывался! Признаться, в глубине души Тишка всегда немного завидовал Милене и отцу, их умению летать. Но теперь он наконец-то сам поднялся в воздух, да так высоко, аж дух захватывало!.. Нет, ну не «сам», конечно, а с помощью дракона, но всё равно, считай, мечта сбылась. От испытанного восторга даже совесть перестала мучить. Уже на второй день полетов Светозар не стеснялся крепче сжимать коленями узкую драконью поясницу, а в гребень из черно-алой жесткой длинной щетины судорожно цеплялся исключительно на резких разворотах.

Примерно такую же по силе бурю эмоций испытал и Эжен Флорантен, когда его посадили на Полкана. Несчастному рыцарю не позволили замкнуться в смаковании собственного горя. Ну как хандрить и лелеять менестрелю разбитое сердце, если его заставили ехать в одном седле с дамой? Пусть эта дама принадлежит другому, пусть она зеленолицая и вообще гоблинка, но всё равно ведь незамужняя девица! Непозволительная близость, почти объятия, вынужденные естественной тряской быстрого конского хода — как можно не замечать ее рук, крепко держащихся за его спину? Как упиваться несчастием обманутого влюбленного, если сзади пыхтят от злости и ревности?! (Он был не одинок в своем смятении, Грюнфрид тоже ужасно не нравилось, что приходится ехать за спиной этого задохлика, в то время как ее рыцарь наслаждается в небесах обществом дракона!)

Однако ко всему привыкаешь, и вскоре Эжен отбросил личные переживания. Вернее, отложил на более подходящее время: дал себе зарок печалиться, скажем, полчаса перед сном у костра. (Если, конечно, усталость не сморит раньше, чем об этом зароке вспомнит.) Ибо вдвойне грешно предаваться черной меланхолии, когда надо смотреть по сторонам в оба глаза. Всё-таки менестрелем Эжен был больше, чем рыцарем. Под седлом адский скакун, за спиной «прекрасная дама», над головой кружит самый настоящий крылатый огнедышащий ящер, путь их пролегает по эльфийским землям — какой поэт не мечтал о подобном путешествии? Эльфийские земли — это ведь отдельная песня! С их красотами не сравнятся даже королевские парки, а Эжен не видел в своей жизни ни того, ни другого. Естественно, что он проявил здравый смысл и стремился жадно впитывать впечатления.

Между тем кроме прочих прелестей полета Светозар порадовался возможности поговорить с Рууном наедине, чтобы Грюн не слышала. Очень его смутила внезапно обнаружившаяся способность гоблинки к мысленному общению. Не то чтобы Груша принялась «болтать» с ним безостановочно, нет, напротив, именно к Тишке она обращалась реже прочих спутников. С Полканом гоблинка держалась по-дружески, как и прежде. Эженом очень скоро принялась помыкать, что рыцарь воспринял безропотно и даже явно с облегчением ощутил себя на привычном месте. А вот Светозара Грюнфрид сторонилась больше прежнего. То ли недавний поцелуй тому был виной, смутив невинную деву. То ли она чувствовала, как переменился к ней сам Светозар.

А Тишка из-за нее заболел бессонницей. Редкостный случай для лесного царевича, который на своем веку уже обзавелся завидным списком влюбленностей и увлечений. Раньше у него подобного никогда не случалось, раньше всё было куда проще. А с Грюн сложно! Он привык к ней немой, а она на самом деле остра на язык, ну, образно говоря. Он думал, что она маленькая девочка, а выходит, что она старше него. К тому же она дочь папкиного друга, с которым Яр рассорился. И не просто мага, а некроманта! И теперь Тишка едет в гости к родне отца верхом на бывшем любовнике бывшего папкиного друга, в дочь которого, кажется, влюбился… Нет, для Светозара всё это слишком сложно!

— Руун! Ру-у!.. Кхе-кхе!.. Всё в небе хорошо, но такой ветрище, жуть!

«Вот что ты надрываешься? — ехидно отозвался дракон. — Ты меня слышишь?»

— Ага!

«И я тебя слышу. И не надо кричать, а то горло заболит.»

— Так если не кричать, я сам себя не услышу! — не понял Рууна Тишка.

«Ты слышишь мои мысли, разве забыл? Я же объяснял, — терпеливо напомнил дракон, размеренно взмахивая крыльями и подруливая хвостом, ловя воздушные потоки. — И я услышу твои мысли, без всяких криков. Ну, попробуй. Это же просто.»

«Что, всё мои мысли?!» — ужаснулся Светозар и невольно покраснел.

«Да нет же! Только те, что обращены ко мне.»

«А-аа… А если я буду размышлять о бу-бу-бу-бу…»

«Что ты там бормочешь?» — усмехнулся Руун.

«Всё-всё, я понял! — обрадовался Светозар. — Просто, разговаривая с тобой, надо думать громко!»

«Ну, да, как-то так,» — согласился дракон, рассмеявшись в мыслях, а в воздух выпустил клуб дыма.

Дымом Руун Марр подал сигнал вниз Полкану и его седокам, чтобы не сбились, куда им ехать. После полуденного привала и обеда дракон подробно объяснил смышленому чудо-коню путь к гряде холмов, что виднелись на горизонте. За этим хребтом и начиналась собственно долина эльфов. Вот только туда не вели ни дороги, ни даже тропинки, Полкану приходилось верить дракону на слово и пробираться через недружелюбные дебри буквально вслепую, ведь даже кружащего в вышине ящера не всегда было видно за густым сплетением крон.

Так как пешая часть их маленького отряда по лесистой местности двигалась гораздо медленнее, Руун частенько позволял себе делать широкие восьмерки, чтобы показать Светозару всю красоту здешних мест. При этом клубы дыма, оставленные драконьим дыханием, долго висели на одном месте, как маячки, неохотно рассеиваясь под ветром.

«Послушай, Руун, — наконец-то решился Тишка задать вопрос. — А этот маг, Сильван, он какой?»

Руун ответил не сразу, взял себе мгновение на размышление, и это короткое молчание прозвучало выразительнее любых слов.

«Разве твой отец не рассказывал тебе о нем? Они же были вроде как приятели не разлей вода.»

«Да я не расспрашивал особо, — вздохнул Тишка. — Это вот Милка обожала истории про их похождения, а я как-то к тому времени уже взрослым себя считал, чтобы сказки слушать.»

Тишка прекрасно помнил, как вытягивал из отца через связь с Лесом «живые картинки» воспоминаний о далеких землях, о чужестранных городах. Но с кем Яр по этим землям бродил, юного полуэльфа тогда мало волновало. Как теперь оказалось, зря.

«Сильван со мною был… тихим. Мягким. Словно иной раз он боялся дышать слишком глубоко, как будто ему было стыдно за потраченный на себя воздух. Каким его сделал твой отец, я не знаю. Силь как глина — бери и лепи из него то, что нужно тебе.»

«Хм, ясно, — смутился сам не зная отчего Тишка. Ощущение от слов дракона было такое, словно подсмотрел нечто личное, проходя мимо чужого окна. — Да я не о том! Скажи, он гоблин?»

«Кто? Силь?!» — изумился Руун.

«Ну да.»

«Гоблин?!»

Руун Марр поперхнулся дымом и загнул голову на длинной шее назад, чтобы взглянуть на своего всадника. Из-за этого движения дракон закружился в воздухе волчком. Тишка, оглушенный хлопаньем крыльев, зажмурился и вцепился в ало-черный гребень обеими руками, заорал:

— Прости, я не имел в виду ничего плохого! Я не хотел никого обидеть!

Но дракон не рассердился, он расхохотался, да так что закашлялся от влажного ветра и в конце чихнул огнем.

«Силь — гоблин!!! Ха-ха-ха!…»

«Но ты же сам сказал, что Груша наполовину человек! — попытался оправдаться Светозар. — Отец людей не любит, он не стал бы дружить с человеком. Вот я и подумал!»

«Ты видел гоблинов? По-твоему, кто-нибудь из их народа способен освоить чернокнижие? А я мог бы сойтись с гоблином?!»

Светозар призадумался… и смутился пуще прежнего, представив столь неравную пару. Буркнул:

«Нет, не мог бы, полагаю. — И тут его озарило: — Постой! Ты сказал, что он как глина! Неужели Сильван — голем?!»

Полуэльф мгновенно пожалел о своем предположении из-за подкатившей к горлу тошноты, так закружился дракон от переизбытка веселья:

«О, боже! Не смеши меня, я сейчас взорвусь!»

«Но ты сам сказал! — пискнул Тишка. — Пожалуйста, хватит кульбитов! Мне дурно!»

Дракону и его всаднику потребовалось время, чтобы успокоиться и вернуться к прежнему курсу полета. И всё равно Руун то и дело фыркал, икал и давился дымом от смеха, подкидывая на себе несчастного полуэльфа.

«Голем? О, боже! Надо же такое придумать! — не мог угомониться Марр. — Хотя действительно, как еще можно назвать того, кого магией возвращали к жизни из пепла…»

От этой мысли дракон мигом помрачнел. Тишка эгоистично порадовался — хотя бы трясти его перестал.

«Сильван некромант. Он был человеком, но после смерти переродился, поэтому на нормального человека мало похож. То есть, таким он был раньше, когда я его видел в последнюю встречу, лет сто назад.»

«То есть он мертвец? — поёжился Светозар. — Но как же мог покойник сойтись с гоблиншей и родить ребенка?»

Дракон ухнул вниз камнем. У Тишки сердце в пятки ушло, но тут же кинулось в горло. Над самыми макушками деревьев Руун взмыл в крутом пике, мощно хлопнув крыльями о затвердевший от скорости воздух.

«Меня крылья не держат от твоих речей! Послушай, я не некрофил, я не стал бы любовником смердящего трупа. А Сильван никогда не возлег бы с гоблиншей! Он вообще к женщинам равнодушен. Был.»

«Прости!!! Извини, но я правда не понимаю!» — в смятении и отчаянии мысленно воскликнул Светозар.

«Я не могу сказать точно, — проворчал дракон, — но скорей всего твоя ненаглядная Грюнфрид просто найденыш. Вероятно, Силь наткнулся на тело ребенка и не устоял перед соблазном воспользоваться своим даром исцеления и возрождения.»

«То есть это она мертвец?!» — ужаснулся Тишка. Вспомнил, как целовал ее в губы…

«Да что ты всё заладил? — досадливо воскликнул Руун Марр. — Впрочем, все влюбленные лишаются разума, уж мне ли не знать, эх… Нет, она вполне живая особа.»

Светозар не сдержал вздох облегчения. Дракон же продолжал объяснения, и в тоне его зазвучали нотки гордости:

«Сильван уникальный некромант. Он умеет не просто поднимать скелеты на погостах, он не только призывает неупокоенные души, но по-настоящему способен возвращать жизнь. Кстати, дар этот в полной мере у него проявился благодаря твоему отцу. Ох, и наслушался я баек про их совместные похождения! Как только стал свободен, полетел искать моего чернокнижника, чтобы вымолить прощение, чтобы он не считал меня предателем. Как же, дождался он меня, сидя на одном месте! Хотя, думаю, у него не было выбора, иначе люди снова его нашли бы и опять потащили на костер. Если бы не твой отец, у меня не осталось бы ни крупицы надежды — просто некому было бы меня прощать за всё, что я натворил. Когда вернешься, передавай родителю от меня благодарность. Чмокни в щечку!»

«Не сомневайся, расцелуемся.»

Разумеется, от плохо скрытой горечи в словах Тишка мгновенно проникся сочувствием, хотя и не всё понимал, что же такое произошло в прошлом. Однако было очевидно, что не для жалостливого соболезнования дракон приоткрыл ему свои мысли и чувства, но просто не смог удержать давнюю боль в себе. И Светозар ухватился за ниточку — потребовал рассказать, что же такое вызнал Руун о похождениях эльфа-изгнанника и перерожденного мага, пока шел за ними по следу. А след эта парочка оставила за собой извилистый, запутанный и яркий!

Расписывая то, что довелось застать самому, пересказывая то, что удалось выспросить у людей, дракон наслаждался вниманием и восхищением Тишки, с удовольствием живописал в подробностях невероятные фокусы, что вытворяли эти двое, сплетая столь разную магию жизни и смерти воедино. Для Тишки стало очевидно, что, несмотря на болезненный разрыв, некромант по-прежнему очень дорог Рууну. Только череда случайностей и досадных помех не позволила им встретиться вновь при удачных обстоятельствах и объясниться, начать всё заново.

Но когда они наконец-то встретились, главной помехой оказалась Грюнфрид, тогда еще имевшая разум зверька, не более того. От этого открытия Тишке стало стыдно за гоблинку, обидно за Рууна, горько за незнакомого ему мага — причем еще хуже было то, что ни один из троих не был виноват в произошедшем. Хорошо, что Руун увлекся рассказом и не почувствовал внутреннего смятения своего наездника. Однако в потаенных мыслях Светозар поклялся самому себе, что непременно поможет другу найти некроманта и объясниться! Правда, Тишка немедля усовестился, уличив себя в личном интересе — хотелось самому познакомиться с отцом Грушеньки, вернуть сбежавшее дитя с рук на руки, сделавшись для несчастного родителя настоящим героем.

«…Так вот, — продолжал дракон живописать очередной эпизод из похождений славной парочки, — пока Сильван был занят тем, что честно оживлял графу раздробленные на войне руки, твой папа времени не терял и развлекался, как умел. Вылечившись, граф обнаружил, что ушастый гость совратил его жену, обесчестил дочь и соблазнил сыновей-двойняшек. Разумеется, хозяин замка рассвирепел и спустил на гостей стражу с собаками. Собаки мигом подчинились эльфу и накинулись на стражников. А разозленный Сильван отсушил неблагодарному графу ноги — руки отрывать ему стало жалко, ведь столько трудился над ними. В общем, вскочили они на своего адского коня и испарились.»

«Значит, Полкан тогда уже был с ними? Так почему же он мне ничего об этом не рассказывал?» — обиделся Светозар.

«Он мог многое забыть, — вступился за скакуна дракон. — Всё-таки он конь, а у животных свои понятия о том, что важно помнить. Не встречал ни одного коня, который стал бы собирать воспоминания, чтобы в старости написать летопись своей жизни.»

«Так вот, после такого переполоха этот граф любезно предупредил всех соседей, чтобы опасались принимать у себя сих милых странников. А в это время в столице готовились к торжествам — старый король почил, и на трон собирался взойти его нелюбимый племянник. Во дворце прослышали о коварных чародеях, но праздник праздником, без странствующих менестрелей, фокусников и певцов не обойтись. Фокусников, говорят, перед воротами раздевали для досмотра до кальсон, вот позору-то старикам-колдунам было.

А наши красавцы нарядились танцовщицами — и проскользнули прямиком в королевскую сокровищницу. Там увешались драгоценностями, ведь плясуньи должны сверкать и блистать с ног до головы. Нет бы сбежать вовремя — из любопытства залезли в склеп. Там рядышком было, в одном подземелье, я потом тоже там лазил. Не иначе как твой папаня подговорил Силя поднять почившего короля. Заметь, только поднять, не оживить. Для смеха выкрали из спальни нового правителя церемониальный венец в алмазах, нахлобучили на ходячего мертвеца, мантию не забыли горностаевую. И привели его на торжественный пир. Представь: фанфары, все празднуют, клянутся в верности новому государю, тот сидит в запасном венце поплоше, какой нашли второпях на замену пропавшему. Тут распахиваются двери зала, и в призрачном сиянии является мертвец в короне! Мантию за ним несут две «прелестные эльфийки». Ну, так мне потом рассказывали. Мертвец поднимает руку и указывает пальцем на онемевшего от ужаса племянника, который готов под трон спрятаться: вот, мол, тот подлец, что меня придушил подушкой во сне! Потом переводит перст на приближенных: а это его пособники в злодействе! Сам понимаешь, все молчат, вино из трясущихся кубков льется на одежду. Племянник падает в обморок, придворные вопят и обнажают мечи. Но что клинки против мертвеца? В общем, я так понимаю, вельможи там сами друг друга больше покалечили, а мертвый король головы лишился. Это ему не помешало доковылять до трона, спихнуть племянника с места и самому сесть на бархатные подушки по старой памяти. Сильван молодец, не побрезговал, иссушил половину зала, пополнил в себе запас мертвой силы. Я так понял, он выбрал тех, кто всё равно потом свихнулся бы или прямо на месте скончался от нервического потрясения. И верно, зачем «добру» пропадать. В общем, некрасивый заговор они раскрыли, злодеев наказали. Умыкнули под шумок корону и побрякушки из сокровищницы — и снова исчезли.

Вскоре наша парочка объявилась в соседнем герцогстве. Там назревала война: герцог рассорился с племянничком короля, и тот собирался оттяпать в пользу казны хороший кус плодородных земель. Твой папаня по доброте душевной презентовал украденную корону ошеломленному такой щедростью герцогу. Впрочем, ему больше некуда было ее девать, ну не пилить же на куски для продажи и не выковыривать камешки по одному, верно? Жалко ведь, твой папа красоту ценил и в искусстве разбирался. Использовав корону для обмена, герцог в будущем легко откупился от нового наследника трона. Вот только и твой папа в накладе не остался. Говорят, ему приглянулись глаза герцога, очень уж красивого оттенка были. Проведя ночь в хозяйской опочивальне, эльф из замка упорхнул, прихватив рыдающего кровавыми слезами некроманта. Сам же герцог еще долго носил на носу темные стеклышки очков, зато потом до глубокой старости славился поразительной меткостью, на охоте стрелял без промахов, на зависть собственным правнукам.»

Светозар промолчал, ему было над чем подумать.

«Но вот что странно, — углубился в рассуждения дракон, — когда я виделся с Силем в последний раз, а это было уже после того, как их дорожки с эльфом разошлись, я не заметил разницы. У него были всё те же серебристо-серые глаза, какие я запомнил с нашей первой встречи. Неужели твой отец затеял кражу короны только ради того, чтобы выменять глаза герцога? Именно потому, что они были точь-в-точь как у Сильвана? А его, наверное, повредил огонь костра. Костра, на котором он оказался из-за моей просьбы поднять погост…»

«Если папка признал кого-то членом своей семьи, ради него ему будет не лень весь мир на уши поставить,» — заметил Светозар со знанием вопроса.

«Он у тебя такой заботливый!» — фыркнул Руун.

«Что есть, то есть. Этого у него не отнять, — согласился Тишка. Всё-таки решился, предложил осторожно: — Послушай, а ты не хочешь поехать к нам? После эльфийской долины мне придется сразу же вернуться домой, показаться родителям, заверить, что я жив и здоров. А уже потом мы могли бы вместе отправиться на поиски Сильвана. Заодно папка посмотрит Грушу, выяснит, что у нее с голосом, возможно даже вылечит ее немоту. К тому же он наверняка знает, где сейчас этот ваш некромант, подскажет, как нам его найти.»

«Они же с ним поругались,» — напомнил дракон, обуреваемый сомнениями. Ему не хотелось расставаться с очаровательным полуэльфом, но знакомиться с его родными? Не слишком ли рано?

«Ну и что, если и поругались, — возразил Светозар. — Ни за что не поверю, что отец выпустил своего друга из поля зрения. Уж как-нибудь, да наверняка за ним присматривает. Папке ведь жизнь не в радость, если он не может держать под рукой всех, кто ему интересен.»

«Тебя, например,» — хмыкнул Марр.

«Угу. С нас троих в первую очередь глаз не спускает: с меня, Милки и Драгомира,» — подтвердил Тишка.

«Драгомир? — заинтересовался Руун. — Какое красивое имя!»

«Это мой младший братишка, — пояснил Светозар. Сообразил: — Не заблуждайся, к драконам он не имеет никакого отношения! Просто имя означает «драгоценность».

«Ого! Неужели он красивее тебя, раз его так назвали? — подначил дракон. — Или ужасно талантливый?»

«Ужасно хорошенький, — признал Тишка. — И жутко бестолковый! Ну так что, поедешь со мной? А потом мы вместе вернем некроманту Грушу, и ты сможешь объясниться. Если что, я помогу, уговорю его выслушать тебя.»

«Благодарю, но… Честно сказать, когда я виделся с твоим отцом, мы с ним не поладили,» — неохотно выдавил признание Руун.

«Поссорились?» — удивился Тишка.

«Вернее будет сказать, не поняли друг друга,» — увильнул дракон.

«Да брось, ты не пережива…»

— А-ай!!! — не мужественно взвизгнул Тишка, ибо в этот самый момент Руун под ним совершенно неожиданно взбрыкнул, будто ударился о невидимую стену. И обернулся человеком.

— Держись!!! — заорал Руун Марр.

Лишившись крыльев, дракон камнем помчался вниз, к земле. Вместе с ним, понятное дело, полетел и Тишка, при этом не отпустив Рууна, продолжая сжимать того коленями и обхватив руками. Оба они были мужчинами не легкими, к тому же воздушности не добавляла сумка с вещами Марра, по-прежнему висевшая на шее у дракона. Поэтому нет ничего странного в том, что спустя несколько кратких мгновений они встретились с земной твердью — в виде кроны раскидистого дерева, коему не посчастливилось оказаться в тот миг ровно под ними.

С треском, хрустом, шорохом и воплями дуэтом, они пронеслись через пружинящие ветви, проломив крону насквозь. И, к счастью, благополучно зависли в сажени над землей. Руун, наученный разнообразным жизненным опытом, умудрился, падая, ухватиться за крепкую ветку. Дракон повис на дереве, а полуэльф повис на драконе. Сумка Марра зацепилась за сучок неподалеку.

— Ты живой? — вдохнув и выдохнув, уже вполне осмысленно спросил дракон у своего наездника.

Тишка, обнимая спутника со всей силой отчаяния, промычал нечто невразумительное и сильнее прижался вихрастой головой к его груди, щекоча золотыми кудряшками.

В ином случае Руун непременно умилился бы столь безоговорочному доверию полуэльфа. Ныне же подобное положение было неудобным по многим причинам. Во-первых, Светозар в порыве пережитого смертельного ужаса грозил сломать дракону ребра, так сжал его всеми четырьмя конечностями. Во-вторых, висеть на ветке на вытянутых руках и держать вес обоих было тяжеловато. В-третьих, обернувшись в воздухе, дракон не успел одеться. И не то чтобы ему было холодно висеть голышом, скорее наоборот — жарковато. И не то чтобы он был категорически против тесной близости со златокудрым красавцем, однако… Руун закатил глаза к небу, борясь с вспыхнувшими внутри противоречивыми желаниями и чувствами.

— Мы больше не падаем? — не сразу дошло до Светозара. Он перестал вжимать голову в плечи и прижиматься ухом к груди дракона. Оглянулся, обметя ключицы кудряшками.

— Пока нет, — отозвался сдавленным голосом Руун, старательно отводя глаза от вопросительного взгляда полуэльфа, полного чистой небесной синевы. — Но падать нам еще немножко осталось. Не смертельно, только ноги всё равно поломать можно, если неудачно сверзнуться.

Светозар поглядел вниз, оценил высоту, при этом совершенно не обращая внимание на состояние того, на ком висел.

— А, ну тут невысоко, — объявил Тишка. Неуверенно добавил: — Я мог бы призвать на помощь растения, но…

— Лучше не рискуй, — возразил Руун. — Деревья к тебе слишком неравнодушны.

— Угу, — согласился лесной царевич. — Тогда я сползу по тебе пониже, спрыгну, а потом ты отцепишься, и я тебя поймаю?

Не дожидаясь ответа, Светозар принялся приводить озвученный план в действие. Правда, держаться за голое тело, мускулистое и напряженное, было неудобно. И неловко. Тишка невольно покраснел — и обругал себя извращенцем за мелькнувшие непрошеные мысли. Руун же мучительно зажмурился и больно прикусил нижнюю губу, терпя карабканье и скольжение по коже, от волнения сделавшейся невозможно чувствительной.

Тишка спрыгнул — ойкнул, кусты отозвались сухим треском, всплеснули листвой.

— Я внизу! — обрадовано возвестил полуэльф, как никогда прежде счастливый почувствовать под ногами землю. — Тут, правда, колючки, но не беспокойся, я тебя не уроню!

И он впрямь протянул руки вверх, готовый ловить дракона. Руун похлопал глазами. Сглотнул. И расцепил порядком уставшие пальцы…

Хруст, удар.

— Уй!

— Ай-щщщ!..

— Прости, всё-таки не удержал, — повинился Тишка. Украдкой поморщился: лежащий на нем дракон впечатал его самого пятой точкой в колючки. Ладно, штаны крепкие оказались — плотные, домотканые, мастерицы кикиморы на совесть сработали.

Руун, слегка оглушенный, позволил себе крошечную слабость — прильнул к полуэльфу на секунду дольше, чем это на самом деле было необходимо.

— Это ты меня извини, я ведь первый нас уронил, — пробормотал дракон, торопливо приподнявшись, радуясь, что на смуглой коже румянец не столь заметен, да и распущенные длинные волосы заслонили лицо и плащом укрыли тело.

— Кстати, почему это с тобой случилось? С чего ты вдруг превратился в человека? — вспомнил причину падения Светозар. Просто рукой убрал с лица спутника мешающие встрепанные пряди. И заинтересованно уставился в широко распахнутые драконьи глаза, мерцающие огнем и расплавленным золотом.

Рууну стало душно, он глотнул воздуха, приоткрыв рот. Тишка перевел взгляд на губы, словно очерченные по контуру черным карандашом, отчего бордовая влажная сочность казалась еще ярче…

Высоко над их головами обломился от тяжелого груза сучок. Сумка с пожитками дракона грохнулась вниз — ровно на голову своему хозяину. От неожиданности Тишка испуганно вскрикнул. Руун же не успел даже охнуть. Под сумкой что-то громко хрустнуло, булькнуло. Дракон закатил глаза и без чувств повалился обратно на полуэльфа. Из-под волос на лоб, на побелевшее лицо Марра полились ручейки густой алой жидкости.

— Руун? О, боже! Руун?!

__________

Груша умоляла Полкана поторопиться. Хорошо, что Эжен увидел, как дракон упал с небес, унеся за собой и своего всадника. И разумеется, вовсе не за дракона переживала гоблинка! Не из-за него сердечко пропустило удар, а мир вокруг точно почернел на мгновение. Перед глазами явственно нарисовалась ужасающая картина возможных последствий такого катастрофического приземления!..

И лишь воочию узрев лесного царевича сквозь ажур колючего кустарника твердо стоящим на ногах, живого и невредимого, Грюнфрид позволила себе вольность упасть в обморок от переизбытка чувств — аккурат на руки Эжену, трясущемуся в седле у нее за спиной.

— Два обморока из-за какой-то ерунды, — фыркнул дракон.

Отдать должное гоблинке, она быстро пришла в себя. На ее счастье, Светозар был занят и не заметил ее слабости. Он по пояс нырнул в зеленые заросли, так что на виду оставалась лишь филейная часть полуэльфа, и что-то там увлеченно выкорчевывал и хрустко выламывал.

Полкан, не сбавляя хода, подрысил прямиком к нахохлившемуся Марру, утомленно сидящему на траве, обошел его, придирчиво осмотрел со всех сторон, потом потянулся понюхать. Руун поморщился, но не отстранился, терпя шумное пыхтение в лицо. А вот длинному лошадиному языку дракон не обрадовался! Полкан же без церемоний взялся по-собачьи его облизывать, не обращая внимания на попытки отпихнуть от себя и угрожающее шипение, даже в губы попал языком, вызвав бурю негодования. То ли скакун так обрадовался, что дракон в порядке, то ли просто соблазнился подтеками черничного варенья.

— Да отстань ты от меня, бегемот носорожий! — не выдержал Руун Марр. — Иди вон, расколотый горшок облизывай — там этого чертова варенья осталось еще много! Я-то думал взять маленький горшочек, в дороге, думал, пригодится! Пригодился, называется! Мало мне теперь волосы не отмыть, так всю сумку залило, половину шмутья перестирывать придется! Еле нашел, во что переодеться! За что мне всё это, а?!..

Руун схватился за голову, и стон тут же перешел в тихое рычание, ибо испачканные пряди волос прилипли к рукам.

На самом деле дракон преувеличивал несчастье: пострадали только праздничный сюртук, черная шелковая рубашка да теплая зимняя кофта грубой вязки. Ничего из этого он не планировал надевать в ближайшее время. К его великому облегчению мешочек с заветным локоном лежал в другом углу сумки, на него варенье не попало. Все испорченные вещи Тишка разложил для просушки на широких листьях лопуха, росшего по краю полянки. Руун, у которого всё еще слегка кружилась голова после удара, спокойно позволил любопытному полуэльфу самому пошвыряться у себя в багаже, всё равно ничего интересного он там не прятал.

Полкан слизал всё, что собирался, затем послушно развернулся и потрусил к лопухам, где над треснутым горшком с остатками варенья кружили мошки. Там наконец-то вспомнил, что на спине у него есть седоки: присел, позволил Эжену сползти на землю и снять ослабевшую от переживаний гоблинку.

— Слушай, твой конь ведь всеядный, да? Он не сожрет там у меня всё? — всполошился Руун. Ибо ему показалось, что чудо-конь облизнулся, примериваясь к праздничной рубашке с бесценными кружевами, которую было жалко больше всего.

— Не выдумывай, — рассмеялся Светозар. Он вылез наконец-то из зарослей с добычей — пучком мясистых стеблей какого-то приятно пахнущего растения и на ходу принялся их очищать от кожицы. — В крайнем случае пожует немного и выплюнет. Слышишь, Полкан? Не вздумай глотать тряпки, потом с животом будешь маяться и под кустиками часами кряхтеть!

Руун протяжно застонал… И мигом замолк, получив на ушибленную макушку прохладную примочку из зелени, блаженно зажмурился.

— Придержи рукой, а то упадет, — улыбнувшись, велел Тишка. Сел рядышком, поправил мятые стебли, истекающие полезным соком, чтобы легли на шишку ровнее.

Ненадолго руку дракона накрыла теплая узкая ладонь полуэльфа. И Руун на мгновение пожалел, что не взял с собой горшок потяжелее — так приятно чувствовать заботу, быть предметом ухаживаний очаровательного красавца.

— У тебя опять кровь носом пошла, — озабоченно прицокнул языком Светозар, сорвал с ближайшей ветки мягкий листок и приложил вместо платка. — Теперь точно поедешь со мной к отцу, пусть заодно посмотрит, что у тебя за недуг такой пакостный. Вдруг это твое огненное дыхание тебе изнутри всё выжгло? Мало ли что может быть, если ты постоянно то дымом, то пламенем чихаешь. Разве так можно?

Между тем чуткий драконий слух уловил нарастающее настырное жужжание. Шебуршание, чавканье… Руун Марр распахнул глаза — и поперхнулся собственным криком. Его вещи, лежавшие на лопухах, покрылись шевелящимся ковром насекомых. Паразиты с заметным аппетитом выжирали пятна от варенья. А ведь дракон взял с собой только самую лучшую и дорогую одежду, что у него имелась! Сюртук был почти новый, пошитый на заказ, с чудесной вышивкой! И рубашка ему была так к лицу! А любимая кофта грела в зимнюю стужу!.. Дракон готов был расплакаться — вот и в чем теперь он пойдет знакомиться с отцом Светозара? Опять явится к Яру нищий, голый и босый? Какой позор!

— Вот молодцы, так быстро откликнулись! — обрадовался Тишка, поглядев на насекомых. — Сейчас всё быстро почистят. Ты не волнуйся, я попросил их, чтобы выели только варенье. Тканям ничего не сделается, будут как новенькие. Зато представь, как задержала бы нас стирка, да еще потом пришлось бы ждать, пока всё просохнет! А если бы оставили лежать как есть, то в сумке однозначно завелась бы моль, причем самовольно, и в таком случае разрешения бы не спросила — погрызла бы всё подряд!

— Только мне в волосы их не запускай, — гнусаво взмолился дракон.

Полуэльф оказался не прав, а вот опасения Марра подтвердились: острые жвала насекомых были беспощаднее ребристых досок прачек — сточили ткани до дыр. Да, пятен от варенья не осталось. Но сюртук уже не спасти. Рубашка с кружевами погибла безвозвратно! Если бы дракон ее постирал хоть в болотной луже, и то было бы лучше. Оборки на манжетах вообще не запачкались проклятым вареньем, но именно они исчезли в первую очередь, превратившись в трухлявые огрызки нитей, будто насекомые знали, сколько просят на рынке за ярд таких кружев, и потому умяли деликатес без всякой деликатности. На сквозные дыры в шерстяной кофте Руун взирал уже с кроткой меланхолией — тут хотя бы можно попытаться заштопать.

— Прости, — обозрев результат «чистки», негромко повинился Светозар. — Я не подумал, что они могут увлечься.

Утешенный вниманием и сочувствием полуэльфа, Руун на закате печально прополоскал волосы в ближайшем ручье, высушил, пока сидели в сумерках у костра. А уж когда опустилась ночь, и Тишка взялся за гребешок, решив помочь с расчесыванием, дракон готов был пожертвовать за такое удовольствие всем своим гардеробом. Даже колючие завистливые взгляды гоблинки не смогли испортить ему минуты истинного блаженства.

— И всё-таки, почему ты резко сменил облик? — напомнил Светозар, осторожно пропуская шелковистую гриву сквозь пальцы, неторопливо водя гребнем сверху вниз по каскаду алых и черных прядей, от затылка до пояса, к кончикам, вечно норовящим запутаться в узелки.

— Из-за охранных чар. Я совершенно о них забыл, признаться. Вернее, понадеялся, что запрет сняли или он сам собой рассеялся после стольких лет. Оказалось, зря рассчитывал на легкий полет над долиной эльфов. Эти вредные остроухие… Прости, я не имею в виду тебя или твоих родных, — оговорился Марр. Тут же осекся: — Хотя… Ладно, не важно. Суть в том, что эти чары вроде крепостной стены вокруг города — последний рубеж охраны долины. Самый недоступный, непреодолимый для незваных гостей. Остроухие не желают, чтобы драконы летали над их вотчиной. Они требуют, чтобы мы приходили к ним со смирением, пешком, как простые смертные.

В голосе Рууна проскользнули нотки горькой обиды, плохо спрятанной за кривоватой улыбкой. Он продолжил:

— Вообще удивляюсь, почему до сих пор никто не вышел нас встречать. В прежние времена еще у той речушки, через которую мы переправились позавчера, нас поджидал бы вооруженный отряд почетного караула. Взяли бы нас под белы рученьки и отвели б прямиком на аудиенцию к владетельному князю Орсаарксу, мудрейшему из мудрых, да украсит его бессмертную жизнь бесконечная боль во всех его зубах мудрости. А нынче нет никого. Я уж грешным делом подумал, не вымерли ли все остроухие за те годы, что я к ним не заглядывал. Но если чары сработали, значит, в долине кто-то еще живет. Сегодня нас уж точно должны заметить.

— А это ничего, что мы явились без приглашения? — поздновато спохватился Светозар.

— Не беспокойся, — заверил его дракон, пристально глядя в огонь костра, словно видя там за языками пламени картины скорого будущего. — Нам будут рады. Особенно тебе.

— Но я слышал, что эльфы не любят полукровок, — вставил слово Эжен, внимательно следивший за разговором, позабыв о собственной ежевечерней хандре.

— Раньше да, ненавидели, — подтвердил дракон. — Иногда смесков истребляли с особой жестокостью, чтобы не плодить могущественных магов, опасных своей близостью к людям.

Светозар невольно поежился.

— Но теперь эльфы не столь непреклонны, — произнес Руун. — Они не брезгают внуками и правнуками от позорных союзов с людьми, сами ищут встречи. Ведь пред лицом вечности не приходится выбирать.

Однако против ожиданий дракона ни ночью, ни на рассвете к ним стражи не наведались. Даже во время подъема на рубежный холм никого не встретили.

В полдень после долгого пешего перехода странники задержались на вершине холма, на площадке, будто бы специально созданной для любования расстилающейся внизу долиной. Впрочем, наверняка специально, ведь эльфы существа дотошные, особенно в мелочах — обустроив долину, не забыли облагородить и места, с которых эта долина выглядела бы особенно выгодно и впечатляюще. Справа от площадки шумел изумительной красоты водопад, слева цвели сказочными цветами непролазные колючки. Вниз отвесно уходили обрывистые ступени скал под шапками буйных трав, между которыми Руун по известным лишь ему приметам разглядел пригодную для спуска узенькую тропку.

— И где же здесь эльфийские города? — недоуменно щурился Тишка против солнца, обозревая долину и не находя не то что крепостей, дворцов и замков — даже захудалой деревушки среди зелени было не видать! Ни единого дымка не вилось над ковром сомкнутых древесных крон, ничто не указывало на то, что в долине сохранилась хоть какая-то жизнь.

«Может, они ушли куда-нибудь?» — предположила Груша. Удивленная и несколько встревоженная, она даже забылась, обратилась к Светозару и Рууну одновременно.

— Да куда они денутся, — фыркнул дракон. Впрочем, он тоже всматривался в дикий ландшафт с заметным недоумением и подозрением, однако не торопился высказывать опасения вслух. Указал рукой, спросил у Светозара: — Вон там! Что ты видишь?

— Зеленый холм. Ровный такой, странный. Без единого кустика, только сплошная трава. Как могильник, ей-богу. Я слышал, степные народы подобные курганы насыпают в честь своих почивших вождей. Мне совсем не хочется подходить к этому лысому холму, аж до мурашек. Но нам ведь надо туда, верно? Раз ты спрашиваешь.

— Он отталкивает тебя, потому что ты наполовину человек, — пояснил дракон. — Люди без провожатых ни за что не подойдут близко к эльфийской цитадели, просто побоятся, испугаются чего-то неизвестного, непонятного, неосязаемого, но смертельно опасного. Похожий страх животным внушает вид огня. А теперь назовись и произнеси имя твоего отца. Громко! Так, чтобы ветер разнес твой голос над всей долиной.

— Зачем? — удивился Тишка. — Мой отец изгнанник. Сомневаюсь, что его сыну здесь будут рады. Я рассчитывал инкогнито…

— Просто назовись! Твой отец родился в долине, и ничьи запреты не могут помешать вернуться сюда ему или тому, в ком есть его кровь, — оборвал его рассуждения Руун. Добавил хмуро: — Недосуг рассуждать, скоро вечер, а нам еще вон сколько предстоит пройти. Пешком!

Светозар пожал плечами, дракону виднее, он здесь бывал прежде. К тому же, лишенный возможности летать, Руун стал заметно раздражительным. Настолько, что Груша не то что хамить, как обычно, но близко подходить к нему опасалась.

— Евтихий, сын лесного царя Яра, приветствует родину своего отца, Ксаарза, сына Орсааркса! — громко выкрикнул Тишка, обращаясь к горизонту в легкой дымке тумана и света.

— Евтихий? — повторил Руун, выгнув бровь.

Тишка смешался:

— Ну и что? У отца вон сколько имен, а у меня пока только два. Тем более менестрелю положено. Вот у него спроси! — он кивнул в сторону Эжена.

Эжен Флорантен, он же Жан-Жак, смущенно поддакнул.

— Ну да. Вы, что эльфы, что менестрели, обожаете простых людей запутать, — хмыкнул Руун.

— Это ты-то простой человек? — фыркнул Тишка.

Грушенька же тихо оторопела. И на то была причина. Прошлым вечером она подивилась, как сложно зовут эльфийского князя, потому и запомнила хорошо — Орсааркс. И вот теперь ее прекрасный рыцарь без запинки певуче произнес имена отца и деда. Очень сомнительно, что это простое совпадение! Она не знала об эльфах многого, но почему-то была твердо уверена, что у владетельного князя не может быть случайных тёзок. Что ж тогда выходит? Получается, что ей, непутевой дочери некроманта, которую и гоблины-то за свою не считают на самом деле, ей, кому достались глаза от ненавистного дракона — не повезло влюбиться в потомка эльфийского владыки? Не просто полуэльфа. Не просто сына северного государя. Но внука самого верховного правителя, хозяина эльфийских земель! От такого открытия Груше сделалось не по себе. На кого она замахнулась? Куда нацелилась? Аж сердце затрепетало от осознания невозможности подобного союза. Это ли не значит, что последние деньки они проводят вместе? Стоит войти в город, (или что там у них будет? замок?) как высокородная родня оттеснит гоблинку-нечистокровку от ее прекрасного… Да нет, не рыцаря — о, ужас, принца!

Если б Тишка знал, какие мысли вихрем кружатся в кудрявой рыжей головке его спутницы, он со всем пылом поспешил бы заверить свою ненаглядную Грушеньку, что вовсе не за тем сюда приехал, чтобы сделаться принцем. Есть у него титул лесного царевича, привычный и вполне звучный, иного ему не надобно. Однако Светозар не заметил легкой дрожи в зеленых пальчиках, слабой сиреневости на щеках и тяжких вздохов предчувствия.

Тишка, раскрыв рот, пялился на то место, где несколько минут назад собственными глазами видел холм-курган. Как оказалось, то был морок, под которым скрывалась крепость. Ажурными башенками она тянулась к небесам, а прочими архитектурными изысками напоминала скорее дворец, чем приграничное укрепление, имеющее своим долгом защитить внутреннюю часть долины от гипотетических врагов, буде таковые сумеют преодолеть гряду настоящих холмов. Величием своим крепость поражала. И вид не портили ни ковры ползучих растений, карабкающиеся по стенам вверх, ни заросшие внутренниедворы. Тишка, привыкший к живому дворцу Дубравы, на обилие зелени не обратил внимания. А вот Марр, рассмотрев такое бесчинство неукрощенной природы, нахмурился еще озабоченнее.

— Красиво, верно? — произнес дракон. — Клан твоих предков всегда защищал долину. Через них велись торговые сделки с людьми, они же первыми вступали в войны. Кажется, они единственные, кто охотно выходил за пределы эльфийских земель. Искусные маги и мечники, они составляли охрану эльфийских королей, из какого бы клана ни происходил сам владыка. — Руун на мгновение замолчал, словно перед глазами его мелькнуло яркое воспоминание. — Они ограждают прочие кланы ушастых от всех неприятностей внешнего мира. Поэтому их цитадель — настоящий неприступный замок. Другие семейства, насколько я слышал, предпочитают камню живое дерево, а высоким стенам открытые просторы. И лишь эти подавили в себе свободолюбие, взрастили суровость вместо эльфийского легкомыслия и мягкости, заперли себя в крепости ради блага соплеменников. За что прочие платят им почтением. А может, их просто боятся даже свои.

— Поверить не могу, что папка родился в такой строгости, — поежился Тишка.

Руун кивнул в сторону высоких башен, пронзающих небо, точно копья:

— Это всё могло принадлежать твоему отцу. Разумеется, бессмертные эльфы редко умирают по доброй воле, и потому часто наследники навечно остаются лишь принцами, так и не дождавшись завещанного королевства. Но мало ли что могло бы быть.

— Вот именно, мало ли что могло быть, — возразил Светозар. — Обидно, конечно, что папку выгнали. Но зато теперь у него свое царство, куда обширнее и богаче, чем эта долина. И по-своему я рад, что он не остался здесь, а ушел, чтобы встретить мою маму и произвести на свет меня и младших, пусть мы и получились наполовину людьми. Ты говоришь, чистокровные эльфы не желают ни с кем знаться. Зато у нас в Дубраве весело — кого только нет! — Он покосился на Рууна, добавил: — Даже вон, драконы скоро заведутся.

— В общем, мы тут ненадолго! — объявил всем своим спутникам Светозар. — Только посмотрим, как тут чего — и сразу домой. Если будут приглашать погостить подольше — не соглашаемся.

Дракон фыркнул на слове «подольше» — и, забросив сумку на плечо, первым начал спуск.

— А если уговаривать задержаться будут особенно настойчиво, — негромко сказал Тишка для взволнованной Грушеньки, но так, чтобы Эжен и Полкан тоже слышали, — то мы найдем, чем вежливо обосновать отказ. Вон хоть поночуг позову — зря они, что ли, неподалеку кружатся? Мигом на мой приказ явятся и освободят нас из-под любого гостеприимства.

Это его обещание буквально заставило Грушу расцвести. А сопровождавший слова теплый взгляд не просто ободрил гоблинку, но практически вернул ей смысл жизни.

Тропка, ведущая вниз, оказалась настолько крутой и сложной, что даже Полкан был вынужден осторожничать и цепляться за каменистую землю всеми своими когтями. В седло чудо-конь забросил лишь одну Грушу, попытавшуюся было возражать и требовать равноправия, однако притихшую после лицезрения очередного обрыва. Эжену, которому не хватало гибкости ящера и полуэльфийской ловкости, Полкан разрешил держаться за свой хвост. Молодой рыцарь с трудом подавил брезгливость и от чистого сердца кратко буркнул благодарность. Держаться за толстую, подвижную, мускулистую змею, имевшую свое начало в крупе коня, было не то чтобы очень противно, всё-таки не скользкая и теплая, но до мурашек неловко. Эжен старался хвататься за самую кисточку и лишь в самых сложных местах спуска. Он непрестанно мысленно напоминал себе, что богатырский конь животное необычное, чистоплотное, каждый день хвост полощет то в реке, то в ручье, он сам сколько раз видел…

Скалистые обрывы сменились откосом, тот в свою очередь делался всё положе — и наконец, на закате путники смогли позволить себе отдохнуть на ровной земле. Впрочем, привал получился недолгим, даже костер разводить не стали — перекусили, чем было, и поспешили вперед. Всем не терпелось поскорее добраться до крепости. Все не ощущали усталости, словно в воздухе долины носилось нечто бодрящее. Даже заход солнца не мешал — в отличие от пути через холмы, тропинки в долине не представляли опасности для прогулок в сумерки: выложенные большими плитами светлого камня, ровные, пусть и заросшие высокой травой, упрямо пробившейся из щелей.

И по-прежнему ни одного эльфа во всей округе.

— Даже запаха ушастых не чую, — пробормотал Руун Марр растерянно.

Против собственных слов дракон продвигался вперед со всё большей осторожностью. Глядя на него, красться начали и все остальные. В ярком свете неполной луны, среди кустов, усеянных светлячками, это казалось забавной игрой в прятки. Сам Тишка не ощущал ровно никакой опасности. Но раз Марру нравится хорониться от дерева до дерева, то надо подыграть, дракону виднее. Даже Полкан проникся общим настроением, добросовестно изображал невидимость, шуршал по кустам — и фыркал на Эжена, когда тот забывался и высовывался на видное место, чтобы понюхать какой-нибудь эффектный цветок, призрачно сияющий своими лепестками в полумраке, полюбоваться на заросший фонтан или поглазеть на статую, увитую плетистыми растениями. Такие достопримечательности у них на пути появлялись всё чаще и чаще.

Лучше всего сливаться с зеленью получалось у Груши. Когда она повязала голову темным платком, заметить ее среди растительности сделалось совершенно невозможно. Руун этим не преминул воспользоваться — мысленными приказами стал засылать гоблинку вперед, чтобы разведать местность. «Вон до той колонны дойди!» «До поворота дорожки добеги, посмотри, что там.» «Глянь, за тем деревом что-то шевельнулось? А, показалось.» Разумеется, терпеть приказы Марра было малоприятно. Но ведь за драконом шел Светозар! Ради своего рыцаря Грюн с удовольствием исполняла роль лазутчицы. Более того — вошла во вкус, вспомнив, как в свое время шныряла по гоблинской деревушке в компании с мальчишками, таскала горячие пирожки буквально из печек и скрывалась от старших, чтобы не нарваться на очередной скучнейший урок домоводства или лекцию о штопке. Ей оказалось легче научиться не цепляться одеждой за колючки, чем потом латать дыры!..

В приоткрытые ворота первая нырнула тоже Грушенька. Светозар не успел ее остановить, как не успел и толком за нее испугаться.

«Здесь никого нет!» — раздался обескураженный возглас гоблинки в их головах.

«Значит, впрямь вымерли», — вздохнул со смесью досады и облегчения Руун.

— То есть как это вымерли? — нахмурился Тишка. — Они же бессмертные!

— Возможно, просто покинули крепость, — поспешил взять свои слова назад дракон.

— Угу, все разом вдруг собрались и в гости поехали, куда-нибудь далеко, на другой конец долины, — поминутно озираясь по сторонам, нервно хихикнул Эжен, в волнении липнущий к Полкану. Бедняге не хватало полуэльфийской зоркости, обступившая кругом темнота пугала, шелест листвы представлялся шепотом, сердце колотилось. Лишь рыцарская гордость не позволяла менестрелю удариться в панику. Да и рассудком он понимал, что зашел слишком далеко, чтобы иметь возможность отсюда убежать — вернее заблудится, чем отыщет дорогу назад. Держась за хвост Полкана, Эжен с трепетом вошел в ворота крепости.

Распахивать ворота настежь было излишним — меньше скрипа в тронутых ржавчиной петлях из хваленого эльфийского сплава, (который по слухам никогда не ржавеет!) Им хватило одной приоткрытой створки, чтобы по очереди проскользнуть во внутренний двор, заросший чертополохом.

Тишка задрал голову, разглядывая высоченное здание дворца. Стрельчатые окна казались узкими за счет своей огромной высоты. За переплетами темных витражей ни единого огонька. Даже отсвета свечки нигде нет. Ни на одном этаже. Из труб приземистых хозяйственных построек не вьется дым. Вообще воздух чист и свеж, какой бывает лишь в безлюдной местности. Ни следа дыма… Ну, кроме того, что нервно выдохнул Руун, смущенно пробормотав извинения. А без огня даже эльфы и даже маги не смогут обогреть жилище, приготовить еду. Выходит, в цитадели не для кого готовить?

— Что ж, полагаю, нам не стоит опасаться настойчивого гостеприимства, — объявил Руун излишне громко.

На шум с крыши ближайшей конюшни сорвалась летучая мышь. Неровно облетела круг над головами пригнувшейся компании — и шлепнулась на землю, прожаренная узкой струей огня, прорезавшей темноту ночи.

— Извините, — вздохнул Руун, втайне ругая самого себя за несдержанность.

Полкан мысленно поблагодарил за угощение и подобрал «жаркое», захрустел косточками. Эжен поглядел на свисающие с клыков обугленные крылышки и зажал себе рот рукой, промычал на вопросительный взгляд коня:

— Нет, спасибо, тебе и одному здесь мало.

Удостоверившись, что крепость пуста, путешественники решили временно разделиться. Руун запалил кстати нашедшийся факел и повел спутников по широкой лестнице в главное здание, знакомиться с цитаделью. Полкан же остался внизу, сообщив, что намерен обследовать дворовые постройки на наличие мелкой живности, годной для его ужина. Конь не интересовался архитектурой вообще и эльфийскими изысками в частности, поэтому Светозар не стал возражать. Лишь условились, что по первому же свисту чудо-скакун немедленно явится к хозяину, если тому понадобится помощь. Уж что-что, а прыгать козликом в широкие окна, пробивая рогами стекла, Полкан умел прекрасно.

Внутри дворец эльфийского клана выглядел так, словно никто из обитателей не собирался никуда уезжать. Как будто они все пропали в одночасье. То тут, то там тревожный свет факела выхватывал оставленные личные вещи: куртуазный роман с закладкой на середине, женский шарф на спинке кресла, откушенное яблоко на подоконнике, сморщенное и засохшее. Домашние растения, некогда украшавшие залы и комнаты, либо превратились в труху без полива и ухода, либо вырвались на волю, разломали узорчатые кадки и глазурованные горшки, впились корнями в полы, выворотив мозаичные плиты — вернув себе дикий вид, сделались настоящими зарослями.

— Я ж говорю, могильник, — ежась, пробормотал Тишка, с неверием взирая на запустение.

— Пойдемте вниз, в подземелье, — бодро предложил Руун Марр.

Он развернулся к внутренней лестнице, не дожидаясь ответа спутников. У тех выбора не было — единственный зажженный факел в руке дракона стремительно отдалялся, оставаться же в кромешной тьме никому не хотелось.

— В подземелье? Проверить склепы? — хихикнул Эжен.

Груша украдкой взяла Светозара за руку. Он сжал ее холодную ладошку.

— В эльфийских дворцах не бывает склепов! — рассмеялся дракон. И, подхваченный эхом, его смех будто проскакал по ступеням винтовой лестницы, подгоняемый колышущимися тенями огня. — Нет, я хочу показать вам свои апартаменты, в которых провел очень долгое время.

— Ты жил здесь раньше? — осторожно уточнил Светозар. Чтобы гоблинка не спотыкалась на высоких ступенях и не задерживала всех, полуэльф просто взял ее на руки, посадил, как ребенка, на сгиб локтя. Ей же пришлось в ответ обнять его за шею. Оба, конечно, смутились и старались смотреть в разные стороны, делая вид, будто бы в таком передвижении нет ничего особенного.

— Если можно назвать жизнью вынужденную спячку, — фыркнул дракон. — Скажем так, мне не оставили выбора, поэтому пришлось согласиться погостить подольше.

Они шли по широким, как проезжая дорога, тоннелям подземелья, и шаги гулко отдавались под низкими сводами, подчеркивая замогильную тишину. Здесь даже мыши не шуршали, не сновали насекомые, обычные обитатели подобных мрачных мест.

— Светозар, тебе отец рассказывал что-нибудь о том, как погиб последний король эльфов? — спросил Руун Марр с какой-то горькой торжественностью.

— Почему последний? Разве лорд Орсааркс не король? — перебил взволнованный менестрель.

Дракон простил человеку бестактность, терпеливо пояснил:

— Владетельный князь принял обязанности короля, но не титул. Он объявил себя хранителем трона. Якобы он не достоин занять престол, но будет ждать истинного наследника, которому и передаст корону правителя всех эльфов.

«Какой щепетильный старик,» — во всеуслышание подумала Грюн.

— Да, по возрасту он древнее трухлявых каштанов, — усмехнулся Руун, — но выглядит, как и все ушастые, безусым юнцом. В глаза ты никогда бы не назвала его стариком.

— Мой папка такой же. С годами, кажется, только молодеет, — поддакнул Тишка. — Конечно, я знаю про убийство последнего короля. Отец не скрывал от нас ничего. Приняв имя Ксавьер, какое-то время после изгнания папка оставался на людских землях, граничивших с эльфийскими. Тогда он и услышал, что король отправился заключать союз с человеческим правителем. Это была невероятная новость, люди не верили, что верховный владыка покинул долину и решил показаться смертным. «Словно божество сошло с небес!» — так говорили об этом, с благоговейным придыханием.

— Еще бы! — негромко согласился Эжен. — Ведь эльфы прекрасны, как ангелы. А лорды из свиты короля внушали трепет, словно воплощенные серафимы, стратеги небесного воинства. Я знаю немало баллад о том событии. Простой люд был заворожен королевским выездом, и никогда след той красоты не сотрется из памяти человечества.

— Всё верно, — ворчливо продолжил Руун, которого раздражало поэтическое настроение менестрелей. Для него прошлое не было овеяно романтикой. — Ксавьер посчитал, что ему, изгнаннику, есть резон приблизиться к владыке. Пока он искал встречи, каким-то образом узнал о готовящемся покушении на жизнь бессмертного короля.

— Отец решил, что это его шанс обелить свое имя и возвратиться домой героем, — вздохнул Светозар. — Однако вышло ровно напротив.

— Покушение увенчалось успехом, — кивнул Руун. — Короля эльфов убили, союз с людьми не состоялся. А Ксавьера придворные лорды застали возле истекающего кровью владыки — и посчитали его убийцей.

— А ведь отец пытался вернуть его к жизни, — закручинился Тишка, — но ему никто не поверил, ведь от него отказался родной клан. Если б ему дали еще немного времени, король остался бы жив и сам бы назвал имя преступника.

— Не назвал бы! — усмехнулся Руун. — Они не были представлены друг другу, уж я-то знаю, я был там. Я видел, как мальчишке, в будущем ставшему твоим родителем, удалось сбежать. Но меня самого эльфы поймали. Потом я много раз говорил им, повторял, пытался доказать, что твой отец хотел помочь, а не навредить — нет, мне не верили. Слово дракона для ушастых ничего не значит.

— Отец говорил, что ему удалось вырваться из рук стражи лишь благодаря чей-то помощи, — догадался Светозар, — не твоей ли?

Дракон промолчал.

— Поэтому тебя и поймали? — убедился полуэльф. — Ты тогда спас моего отца, значит. Но из-за этого сам убежать не успел.

— Не знаю, что заставило меня это сделать, — честно ответил Руун Марр. — Но после я не пожалел: я всё равно был бы бесполезен, в отличие от Ксавьера. Оказалось, Сильван не справился со своей задачей и тоже попался. Я просил его лишь отвлечь горожан, отвести войско смертных подальше от дворца, где проходила встреча правителей. Защищенный армией поднятых мертвецов, Сильван должен был выиграть для меня время, а после скрыться из города и ждать в условленном месте. Ему ничто не грозило! Ничто не могло ему навредить… Кроме собственной сердобольности. Вместо того чтобы убедить смертных в своей силе, он запретил мертвецам калечить живых. Я не просил его убивать кого-то! Но парочка сломанных живых костей стала бы весомым доводом, что некроманта не нужно трогать. Сильван же запретил своим мертвецам причинять смертным вред. Разумеется, люди быстро это поняли и легко поймали его, скрутили как щенка. Поволокли жечь на костре… Даже если бы я вырвался и вернулся к нему, то застал бы лишь его мучительную смерть. Другое дело Ксавьер — он призвал вихрь на головы горожан, разогнал всех с площади, снял мага с позорного столба, вернул его к жизни. Понятия не имею, почему он это сделал, ведь любой другой на его месте постарался бы спасти свою шкуру, поспешил бы убраться скорее из города. Но не твой отец.

— Потом они стали неразлучными друзьями, — пожал плечами Тишка. — Ведь что-то было в твоем некроманте такое, что ты до сих пор не можешь о нем забыть, верно? Вот и отец тоже не сумел пройти мимо.

Увлеченные разговором, они не сразу обратили внимание, что дракон остановился — перед одной из массивных грубых дверей. Точно такие же двери тянулись по всему подземному коридору, но именно эту он почему-то выбрал, отличил от прочих.

— Темница? — сообразил Эжен. Поежился: — Не думал, что в обители эльфов есть настоящая тюрьма. Кого они здесь держали?

— Меня, — оскалился в ухмылке Руун Марр. — За все годы ни разу не слышал криков из других апартаментов. Меня удостоили особой чести — сделали единственным узником.

На стене напротив двери висело на гвоздике кольцо с большим узорным ключом. Руун сдернул ключ, с лязгом отпер дверь. Без колебаний шагнул вперед. Остальные, ёжась от неприятных мурашек, осторожно заглянули вовнутрь.

— Здесь даже факел прикрепить некуда, — с удивлением заметил Руун. Повернулся кругом, оглядывая голое помещение. — Мне казалось, здесь было больше места. Надо же, какой обман памяти. Или просто с запертой дверью смотрится всё иначе, да если сидеть на полу…

— Может, это не та камера, ты ошибся? — осторожно спросил Эжен.

Дракон указал пальцем на борозды от когтей на каменных стенах.

— И сколько ты здесь провел времени? — спросил Тишка, у которого от сочувствия в глазах защипало. Быть запертым в этом каменном мешке — это же просто ужасно!

— Лет двадцать или тридцать, — пожал плечами Руун, которому напротив, кажется, дышать стало легче после того, как он увидел то место, которое целый век являлось ему в кошмарах. — Мне не говорили, а я не особо считал. Трудновато считать, если от голода проваливаешься в спячку. Знаешь, я раньше не думал, что это наше умение на месяцы впадать в полусон окажется таким полезным! Но если тебе кидают краюху хлеба только раз в полнолуние, как подачку в честь местного праздника, крепкий долгий сон просто спасение. Ушастые думали, что я сойду с ума без возможности расправить крылья, осатанею с голода — черта с два! Не дождались! У них первых кончилось терпение, выпустили меня сами. Правда, извинений я так и не дождался.

— Как же долго ты здесь сидел… — пробормотал Тишка, с ужасом разглядывая стены и пол в зарубках драконьих когтей. — И никак нельзя было сбежать?

— Как сбежишь без помощника снаружи? Меня никто не сторожил — заперли, положили заклинание на замок — и всё. Мне некому было жаловаться через дверь и взывать к сочувствию, клясться в своей невиновности. Меня даже толком допрашивать не стали — заранее были уверены, что я не скажу им правду. Впрочем, в этом они не ошибались.

Светозар с болезненным любопытством оглядел желоб для слива нечистот, тянувшийся через весь пол камеры, от стены до стены, от круглой решетки до решетки. Через такие маленькие отверстия даже змея не могла бы проскользнуть.

— Когда шли дожди, получался журчащий ручеек, он смывал грязь, — пояснил Руун. — В окно тоже заливала вода.

Светозар в темноте не сразу заметил — под самым потолком впрямь имелось еще одно зарешеченное отверстие, которое дракон громко назвал окном.

«Но ведь с такой дырой в стене зимой было еще холоднее,» — заметила Грюнфрид.

— Зато по стене лилась дождевая вода, которую можно было пить, — сказал бывший узник, провел пальцем по особенно глубоким царапинам, в которых, вероятно, собирались капли. — Зимой, если были силы дотянуться, я соскребал немного льда или снега, это было даже вкусно, как хрустящая карамель. Спячки хороши тем, что не чувствуешь медленного течения времени и не ощущаешь голода. Чтобы выжить, мне хватало тех корок, которые кидали ушастые. Однако от жажды я бы быстро сгорел. В прямом смысле сгорел бы.

— Пойдемте уже отсюда, — всхлипнул мявшийся на пороге Эжен, растрогавшись. Груша была с ним полностью согласна. Ей совершенно не хотелось жалеть дракона, но против воли сердце переполнилось жгучим сочувствием.

Они в молчании покинули подземелье, поднялись на первый этаж.

«Давайте найдем тронный зал?» — предложила Груша, уставшая от мрачности спутников.

Все поддержали идею гоблинки, ведь парадный зал для церемоний во дворце эльфов должен поражать воображение. Побывать здесь и не увидеть его было бы ошибкой.

И это оказалось истинная правда — пусть в высокие окна лился свет луны, а не солнца, тронный зал был всё так же величественен и подавляюще красив, как и в свои лучшие времена. Оба легкомысленных менестреля, и полуэльф, и человек, тут же решили, что просто обязаны посидеть на престоле владыки, чтобы затем описать незабываемые ощущения в балладах. Их беготня наперегонки среди рядов стройных колонн, их громкие споры и дурашливые попытки спихнуть друг друга заставили даже приунывшего дракона рассмеяться. В конце Руун тоже не отказался взглянуть на игру теней и лунного света с почетного места, вознесенного на пьедестале со ступенями. Ковровая дорожка, эти ступени покрывавшая, потеряла свой дивный узор под слоем пыли и сора, занесенного в разбитые окна. Балдахин над троном украшала паутина и застрявшие в складках бархата и в кистях из золотой тесьмы сухие листочки, прилетевшие с прошлогодним осенним ветром.

«Так странно пусто становится внутри, когда понимаешь, что долго грелся мыслью о мести, а мстить оказалось некому,» — дракон послал мысль одной Грюнфрид. Та услышала, ответила косым взглядом, но промолчала.

Они не слишком задержались в тронном зале — стоило на минуту перестать шутить и веселиться, как тут же затылка касался необъяснимый холод.

Миновав череду залов и галерей, спутники остановились перед внушительными дверями. Закрытыми. Что само по себе уже выглядело необычно, ведь остальные помещения стояли открытыми, словно пропавшим хозяевам замка было безразлично, кто туда зайдет.

— Куда ты нас привел, Руун? — спросил Светозар, не торопясь открывать двери.

«В сокровищницу?» — с надеждой предположила Грюн.

— Туда, где тебя ждут, — мрачно отозвался дракон.

Эжен опасливо попятился, взявшись за рукоять меча. «Заманил в засаду?» — было отчетливо написано у него на лице. Тишка фыркнул на эту догадку, не желая верить в драконье коварство.

Руун сам распахнул перед ними двери. Грюн, ахнув, юркнула за Эжена. Менестрель, охнув, машинально спрятался за Светозаром. Тишка не двинулся с места. Сложив руки на груди, стоя на пороге, он внимательно осмотрел зал.

Всё огромное пространство, что было доступно полуэльфийскому взору, заполняли фигуры воинов в темных, неблестящих доспехах. Лиц не было видно под одинаковыми шлемами с масками. Стояли воины неподвижно, ровными рядами на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Их были сотни.

— Что это? — задумчиво произнес Светозар. — Я не ощущаю в них жизни, но и мертвыми их нельзя назвать. Они похожи на засушенные растения, выращенные садовником не для семян, а для пустого цветения.

— Это стражники, — ответил Руун, пусть от его слов и не стало понятнее. — Прежде они стояли перед каждым входом и выходом, охраняя замок. Теперь их всех собрали здесь.

— Какой прок от таких стражей? Это же статуи? — спросил Эжен. Он настороженно выглянул из-за полуэльфа и изо всех сил всматривался в пугающую темноту, наполненную черными силуэтами.

— Стоит тебе переступить порог, как они придут в действие, — уверенно предсказал дракон. — Хочешь, чтобы я их спалил в пепел?

— Сперва надо проверить, вдруг они испортились от времени, — заявил Светозар. И шагнул за условную черту.

С тихим скрипом, похожим на шорох сухого песка, стражи пришли в движение. Все сразу, одновременно сотни фигур, будто исполняли слаженный танец в честь гостей. Все стражники повернулись лицами, вернее непроницаемыми масками, к остановившемуся полуэльфу, обступив его полукругом. Три ближних ряда отточенным движением извлекли мечи из ножен — десятки клинков нацелились ровно на Тишку, замерев острыми кончиками на уровне глаз.

— Впечатляет, — признал Светозар. Сам он не сделал больше ни полшага вперед, поэтому и стражи остановились, не нападая без необходимости. — Что же они здесь охраняют?

Его вопрос повис в воздухе, потому что дальше случилось нечто глупое в своей непредсказуемости. Эжен, то ли слишком перепугавшись, то ли вообразив, что стражи более ни на что не способны кроме как вставать в эффектные позы, то ли вспомнив о своем рыцарском звании — вдруг выскочил впереди полуэльфа и красивым, но бесполезным ударом отбил десятки клинков собственным мечом, выкрикнув:

— Я не позволю тронуть моего друга!!!

Словно спущенная с крючка пружина, стражи задвигались с неуловимой для человеческого глаза быстротой. К счастью, полуэльф и дракон не уступили им в скорости. Эжен только пискнул, когда его швырнуло назад, за порог. Мечи стражей вжикнули в волоске от его горла, груди и живота — если б не Светозар, горе-рыцарь сейчас напоминал бы порубленную для закваски капусту. Сам Тишка также был вынужден обнажить меч, чтобы принять на клинок посыпавшиеся со всех сторон удары.

Дракон при себе оружие не носил, зато легко сумел отобрать два клинка у нападавших, мигом доказав, что одинаково ловко владеет обеими руками. Вдобавок Руун принялся поливать стражей огнем, причем слепящий поток бил не просто по прямой или по дуге, но слушался жестов дракона и следовал за его клинками хоть по спирали, хоть причудливыми зигзагами. Объятые пламенем ближайшие стражи падали, рассыпаясь на части, точно были куклами, внутри которых сгорали скрепляющие их веревки. Однако на место каждого выбывшего из битвы моментально вставали двое следующих.

Грюнфрид ничего не могла разобрать среди этих лязгов, бранных возгласов и вспышек. Испуганная, гоблинка приняла единственно правильное для себя решение — не лезть в этот ад. Она спряталась за каменным подножием колонны, куда вскоре затащила и ошарашенного Эжена, присела на корточки на пол, закрыла голову руками, зажмурилась и заткнула уши, чтобы не оглохнуть от взрывов огня… И честно признаться, Грюн изумилась, когда спустя минуту или меньше, кипящая битва внезапно прекратилось. Наступила звенящая тишина. Грюнфрид убрала руки от ушей, настороженно вытянула шею.

Стражники, словно по единой неслышной команде, подняли мечи для приветственного салюта и выстроились ровным коридором вдоль всего зала, изобразив почетный караул.

— Черт, они мне штаны порвали! — досадливо цыкнул Светозар, убрав свой клинок в ножны. — Вон, на коленке, на самом видном месте!

— Они тебе кожу рассекли до крови, — присев перед ним, обнаружил дракон.

— Да царапина, не жалко, сейчас заживет, — отмахнулся полуэльф. — А штаны-то зашивать придется!

— Я заштопаю тебе потом, не переживай, — усмехнулся Руун.

— Правда? Вот спасибо! — засиял Тишка, не чуя подвоха, готовый по первому слову приятеля снять штаны для починки.

— А… почему они вдруг… опять, ну, застыли? — осмелился сунуться в дверной проем Эжен.

Несмотря на значительные потери среди первых рядов, в зале всё еще оставались сотни стражей. И ни один более не стремился напасть на гостей. Напротив, всем видом «почетный караул» намекал им, чтобы прошли дальше, к еле виднеющимся в темноте противоположным дверям.

— Они умудрились его поцарапать, и кровь полуэльфа послужила своеобразным пропуском, — кивнув на Светозара, пояснил Руун. Он снял со стены новый факел и запалил от одного из вяло догорающих стражей.

Грюнфрид робко подошла и лично проверила прореху на коленке — как и уверял Светозар, от царапины не осталось и следа. Тишка улыбнулся на ее тревогу и потрепал рукой по рыжим кудряшкам.

— Пошли, раз приглашают, — решил он. А Грушу взял за руку, чтобы не боялась идти мимо длинной шеренги караула.

За очередными дверями оказался следующий зал, просторный и сильно вытянутый в длину. Некоторые сохранившиеся приметы свидетельствовали о том, что в прошлые времена это внушительное помещение использовали для пиршественных застолий. Эжен в мыслях поклялся, что, если бы здесь из конца в конец до сих пор стоял обеденный стол, он запросто проскакал бы по нему верхом на коне, причем галопом, причем конь успел бы запыхаться.

Однако подобный стол если и был здесь раньше, то его убрали, заменив на ряд тесно расставленных параллельно друг другу узких тумб. Вернее, то оказались стеклянные гробы на постаментах. Обнаружив это, спутники пораженно притихли. Даже Руун не решился острить.

— А вы говорите, у эльфов не бывает склепов, — пролепетал Эжен.

Светозар нерешительно протянул руку и стер пыль с крышки ближайшего гроба. Внутри лежала эльфийка, если судить по бальному платью с декольте и по очень длинным золотистым волосам, распущенным и вьющимся, одевающим стройную фигуру будто в парчовый мерцающий плащ. Когда Руун запалил очередной факел и поднес ближе, огонь словно оживил черты белого, как кость, лица. Тишка едва не отпрянул, пораженный безумным взглядом открытых ярко-синих глаз покойницы и навеки застывшей гримасой отвращения и ужаса. Стекло гроба не преломляло свет, из чего становилось ясным, что это и не стекло вовсе. Гроб был единым целым с содержимым, эльфийка была там запечатана, точно утонувший в янтаре мотылек.

— Я слышал, что эльфов поразила страшная болезнь, — почему-то понизив голос до шепота, стал рассказывать Руун. — Но не думал, что всё настолько серьезно. Смотри! — он указал на вырез платья, открывавший верхнюю часть небольшой женской груди. — Видишь эти отметины?

Светозар кивнул: теперь он тоже заметил на некогда гладкой чистой коже зеленоватые наросты, расположенные в форме колье.

— Она живая! — прошептал Тишка со смесью изумления и жалости. — Ее магией вморозили в этот лед заживо!

— Поняла, что тоже заразилась, и потому решила пойти на это в надежде, что кто-нибудь найдет лекарство, разморозит ее и вылечит, — предположил Руун. — У нее болезнь только началась, а вот эти ждали до последнего момента. Мучились ужасно, наверное.

Дракон повернулся к следующим двум гробам, стер пыль напротив лиц «мертвецов». Грюнфрид торопливо отвернулась. У этих уже невозможно было разобрать, где глаза, где нос — всё заросло побуревшими наплывами. От роскошных волос остались жалкие пегие пучки.

«Тебе нельзя здесь задерживаться! — взволнованно обратилась Груша к Светозару. — Ты можешь заразиться!»

— Не волнуйся за меня, думаю, это невозможно, — смущенно заулыбался Тишка. Признался: — Пусть мой отец из этого клана, но он и сам давно перестал быть настоящим эльфом, а я им и не был никогда. Я родился лесным царевичем. Если честно, у меня с эльфами еще меньше общего, чем с людьми. Вот смотри!

Он задрал рукав над запястьем к сгибу локтя и показал гоблинке: за несколько коротких секунд на ровной коже проявился отчетливый рисунок коры дуба.

— Я могу и корни с листьями пускать, если понадобится! — похвастался Тишка. — Так что заболеть, как они, и покрыться коростой мне не грозит. Я быстрее подхвачу тлю вместо вшей, ха-ха! Или короеда, тьфу-тьфу!..

Грюн от такой демонстрации слегка посиреневела, а Эжен откровенно позеленел.

— При них корни свои не выпускай, — посмеялся дракон. — А мне можешь показать. Когда останемся наедине.

— Чтобы укорениться, мне нужно залезть в воду, — не понял двусмысленности намека лесной царевич.

— Хорошо, я согласен принять вместе ванну, — понизил голос дракон. — А то несправедливо получается — ведь ты уже трогал мою чешую и крылья, а я о твоих корнях и ветках даже не подозревал.

— Хорошо, напомни, как будет случай, покажу, — тряхнул светлыми локонами Тишка.

Гоблинка свирепо засопела в спину лыбящегося дракона.

Они медленно, словно вдоль настоящих могил, прошли из конца в конец зала. Однако рассматривать изуродованные болезнью тела больше не стали, оставили пыль и паутину лежать нетронутой.

— Сколько же их! — сбился со счета Эжен.

— Все обитатели замка, — констатировал Руун.

— И все живые, ждут исцеления… — добавил Светозар.

На последнем постаменте тело покоилось без гроба. Самый стойкий из заболевших, продержавшийся дольше остальных — о чем свидетельствовало отсутствие паутины на неопрятной не по-эльфийски одежде. Более того, у существа имелась седая борода до колен, на конце с прозеленью и чернотой плесени, а потемневшую кожу на лице избороздили глубокие морщины. Руки старик сложил на животе, как положено покойнику. Длинные пальцы, некогда изящные и гибкие, сделались похожи на двух сплетенных пауков: узловатые кости обтягивала тонкая в бурых пятнах кожа, и даже массивные перстни с колюче поблескивающими каменьями не сглаживали отталкивающее впечатление.

— Бедняга, — вздохнул Тишка. — Его замораживать было уже некому. Может, покрывалом каким-нибудь накрыть или вон занавеской хоть? Ну, некрасиво бросать его просто так.

Руун же был поражен до глубины души:

— Дряхлый эльф! С бородой! Никогда не думал, что доведется увидеть такое собственными глазами. Если бы мне кто-нибудь рассказал, что это возможно, я бы не поверил.

Он даже обошел вокруг постамента, поглядел на одно ухо, торчащее из свалявшейся в паклю шевелюры, потом проверил второе, такое же остроконечное. Покачал головой: несомненно, старик точно был эльфом.

«Он живой!» — вдруг взвизгнула гоблинка и отпрыгнула к дверям. Эжен на всякий случай последовал ее примеру.

— Конечно, живой, — успокаивающим тоном подтвердил Светозар. — Грушенька, они все живые, просто крепко спят… — Тут он осекся.

Старик громко всхрапнул.

— Так он вправду спит? — шепотом сказал Тишка. — Но почему здесь? Жестко же, неудобно.

— Наверное, боится умереть во сне, а из личной комнаты перенести его останки в этот склеп было бы просто некому, — шепотом же ответил Руун.

Потревоженный сон старика, похоже, потерял глубину. Он заворчал, пробормотал что-то, не открывая глаз — было видно, как под тонкими коричневатыми веками беспокойно задвигались глазные яблоки.

— Что он сказал? — еще больше понизив голос, спросил Тишка.

Руун пожал плечами, показывая, что тоже не расслышал, и в любопытстве наклонился над лежащим. В это самое мгновение старик приоткрыл глаза. Моргнул. Руун замер, глядя на него.

— Дракон… — вздохнул старик. И снова смежил веки.

«Он узнал тебя?!» — перешел на мысленную связь Светозар, ибо ему показалось, что дальше шептаться в присутствии старика было бы некрасиво.

«Надеюсь, что это хороший знак и дряхлый ушастый в своем уме, — отозвался Руун Марр. — Вот только я не могу понять, кто он такой.»

«Не удивительно, — заметил Тишка. — Наверняка, когда вы встречались в прошлый раз, он не зарос бородой и выглядел моложе.»

— Определенно ты прав, — рассеянно вслух согласился Руун.

Старик распахнул глаза, уставился на него.

— Ты! — прошелестел он, от долгого сна осипшим голосом. — Руун Марр! Дракон! Ты снова здесь!

Он торопливо сел на своем ложе, спустил ноги. Вскинув руку, указал на Рууна, словно тот был сонным мороком, и этим жестом эльф пригвоздил его к месту, не позволяя рассеяться.

— Позвольте узнать, кто вы? — спросил Руун в свою очередь. — Если вам знакомо мое имя, значит, вы один из здешних обитателей. Почему же тогда вас не коснулась эта странная зараза?

— Не коснулась… — печально усмехнулся старик, покачал головой: — Уж лучше бы я первым покрылся коростой, чем наблюдать за мучениями всех моих близких и мучиться самому от невозможности помочь… Ты видишь, каким я стал? Никто не поверит, что я был прекрасным эльфийским лордом. Я растратил всю свою жизненную силу на тщетные попытки облегчить страдания заболевших. Но всё впустую. Я превратился в немощную тень самого себя прежнего, но никого не спас. Теперь я могу лишь удерживать в них последние крупицы жизни. У них есть надежда, пока я здесь. Но, к сожалению, оправдать эту надежду мне не дано. К тому же мое время на исходе.

— Вы же бессмертный, — растерянно сказал Тишка. — Как вы можете умереть?

Дряхлый эльф устремил на него пристальный взгляд.

— Я не умру, мальчик. Однако существование на грани смерти жизнью назвать сложно. И пользы такое бытие никому не принесет.

Он говорил, обрадованный возможностью общения с не призрачными собеседниками, а меж тем блеклый взгляд его, блуждающий по лицу Светозара, по богатырской фигуре полуэльфа, разгорался огнем:

— Мальчик, ты очень похож на него! Кто ты? Кто твой отец?

— Я Светозар, сын Яра, владыки северных безлюдных лесов, — представился Тишка и в свою очередь напомнил, что они так и не услышали имя самого старика.

Тот помрачнел отчего-то, поднявшись с ложа, побрел к дверям. На ходу ворчливо произнес:

— Можете называть меня Вард. Я не достоин своего былого имени.

— Значит, это вы погрузили всех в сон? Вморозили в стекло, чтобы зараза не распространялась еще больше? — поторопился за стариком Светозар, засыпал его вопросами. — Вы расскажете нам, что произошло здесь? Ведь это ужасно! Целая крепость пала без войны!

— Расскажу, мне незачем молчать, — уныло согласился эльф.

Он пригласил гостей перейти в более уютное помещение, располагающее к долгим беседам. В малой гостиной, куда они вошли следом за последним хозяином цитадели, Руун разжег камин. Хотя старику, кажется, было безразлично, он вряд ли отличал холод внешний от того холода, знакомого смертным, что сковывает кости и суставы. Эжена, пусть менестрель и обиделся, послали в винный подпол за бутылями доброго вина. Больше угостить гостей было нечем.

— Чем же вы здесь питаетесь? — изумился Тишка.

Старик пожал плечами:

— Своими горестями. Запас муки сгнил, зерно в хранилище погрызли мыши, растения в саду без ухода выродились и перестали плодоносить. Замок слишком велик для меня одного, я не сумел за всем уследить. Вино вот осталось, им заливаю печали.

Руун промолчал. Светозар не почувствовал в молчании дракона злорадства. Тот всё пытался и никак не мог узнать в старике никого из тех, кто в свое время заточил его в подземелье. Названное же эльфом имя не говорило Марру ровно ничего, похоже, старик взял его себе уже после случившегося несчастья.

— Позвольте начать мой рассказ издалека, — заговорил дряхлый эльф. Он не спешил опустошить свой кубок вина, держал его в руке, наслаждаясь ароматом, печалясь воспоминаниям о прежней жизни. — Почти два века назад в нашем роду появился мальчик с необычным для эльфа даром — врачевания. Тогда многие из нас недоумевали: к чему этот дар? Зачем среди бессмертных появился лекарь? Никто не мог предположить, что само Небо заранее послало нам избавление от беды, от которой суждено пасть нашему роду. Ведь эльфы не подвержены болезнями, в отличие от людей…

— И что стало с тем эльфом-лекарем? — спросил Светозар, поджав губы. Он взглядом предупредил своих спутников, чтобы не вмешивались в разговор.

Старик, увлеченный картинами прошлого, покорно признался:

— Он стал изгнанником. Обладателю редкого дара досталось исключительное испытание. Собственный отец прогнал юношу, заклеймил позором, отказался от сына. Чтобы заслужить такое, эльф должен был совершить ужасное преступление. Однако за Ксаарзом не было вины. Наш народ никогда не отказывается от своих детей. Мы часто впадаем в иную крайность — слишком любим, слишком балуем, слишком многое позволяем… Но прогнать… Орсааркс поистине был околдован своей второй женой, раз пошел на такой шаг. Я не сказал? Мать Ксаарза умерла при родах. От чрезмерной любви к младенцу она бездумно отдала ему всю свою жизненную силу и просто увяла, когда пришло время им разделиться. Такое случается с женщинами нашего народа, ведь, как я сказал, мы не знаем границ в нашей привязанности к детям. Ксаарза воспитывал нежно его любивший дядя — младший брат его почившей матери, лорд Виар.

— Постойте, но если эльфийки умирают при родах и это обычное дело, то где их хоронят? — перебил Эжен. — Если при замках нет склепов и кладбищ?

Старик простил любопытному менестрелю бестактный вопрос:

— Тела эльфов не гниют, подобно людским или звериным. После смерти покинутые духом оболочки в короткое время засыхают и превращаются в пыль. Обычно этой пылью принято удобрять садовые деревья, чтобы, вкушая плоды с ветвей такого дерева, следующее поколение хранило и чтило память о предках. Позвольте, я продолжу. Еще одно удивительное событие произошло в этом замке: лорд Орсаакс взял себе вторую жену. Никогда прежде до него эльфы не нарушали траур по почившим супругам, храня верность всю оставшуюся вечность. Однако же случилось и такое.

— Новая избранница настолько поразила владетельного лорда своей красотой? — хмурясь, уточнил Светозар.

Старый эльф покачал головой:

— Леди Эстервит была невинной юной эльфийкой. Не краше всех прочих дев ее возраста. Однако лорд Орсаарк воспылал к ней страстной любовью. Никто не выступил против этого союза, все лишь обрадовались, что глава вновь счастлив и, возможно, в будущем подарит роду нового наследника. Юный принц Ксаарз, так же как и все, был приветлив со своей мачехой, вернее, обращался с нею, как со старшей сестрой. И не мог предвидеть, что именно она привлечет на его голову несчастье. То ли по недоразумению, то ли по недалекости, леди Эстервит заметила, сколь нежная дружба укрепилась между дядей и племянником, между принцем Ксаарзом и лордом Виаром. Подобная близость смутила девичий ум, и леди приняла догадку за действительность: она имела неосторожность сообщить своему супругу, будто Ксаарз соблазнил собственного дядю и сделал его своим любовником.

Светозар стиснул челюсти, ему нелегко было сдержаться и не прервать рассказчика. Руун положил свою ладонь поверх руки лесного царевича, охладил волну гнева понимающим взглядом.

— Лорд Орсааркс запомнил ее слова. Он начал присматриваться к сыну и его воспитателю. И однажды оказался свидетелем сцены, которую не мог истолковать иначе, кроме как в пользу правоты слов леди Эстервит. — Старик вздохнул, выдавая свое напряжение. Однако голос его оставался ровным и бесстрастным. — Он увидел, как Ксаарз пылко поцеловал лорда Виара, когда они прогуливались в саду. И, что усилило ярость Орсааркса, Виар принял сей поцелуй со спокойствием, недостойным звания воспитателя принца.

— Пораженный отец не смог сдержать гнева, он подбежал к сыну и ударил его по лицу. Причем кольцо с камнем, что красовалось на его руке, оставило на лице юного эльфа кровавуюборозду, след от которой сохранился навсегда, — громко произнес Руун.

— Откуда ты знаешь? — изумленно прошептал Тишка.

— Я видел это в воспоминании Ксаарза, когда он заращивал мне рану на брюхе после встречи с Грюнфрид, — усмехнулся дракон.

Груша фыркнула, показывая, что не собирается извиняться за былое.

— Так значит, ты всё-таки нашел его? — распахнул глаза старик.

Руун поднял ладонь:

— Продолжайте вы, прошу. Я дополню рассказ, когда придет мой черед.

— Мое повествование почти закончено, — отозвался старик. — За недостойное поведение глава рода изгнал своего сына в людские земли, где и затерялся его след. Вскоре после этого на нас обрушилась скверная болезнь. Еще вчера жизнерадостные эльфы стали один за одним покрываться коростой. Лорд Орсааркс раскаялся в своем поступке, тем более лорд Виар поклялся собственной жизнью, что между ним и его воспитанником не было предосудительной связи, а тот поцелуй был единственным, что он позволил юному принцу, дабы проверить истинность чувств.

— Лорд раскаялся и послал гонцов в людские земли с наказом найти и вернуть изгнанника? — зло спросил Светозар. Старик опустил голову. — То есть, заразная болезнь заставила эльфов вспомнить, что у них в роду был единственный лекарь, которым они не дорожили, так?

— Истинно так, — тяжко вздохнул старик, не поднимая глаз. Его руки жили, кажется, собственной жизнью, пальцы одной руки нервно прокручивали перстни на другой.

— Но изгнанник затаил обиду и не пожелал, чтобы соплеменники его нашли, — заметил Руун.

— О какой проверке чувств вы говорите? — подал голос Эжен, которого отчаянно пихала в бок Груша. Она-то сама вслух этот вопрос задать не могла, вот и заставила рыцаря спросить, хотя тот от смущения хотел под землю провалиться.

— В нашем роду из поколения в поколение проскальзывает странный морок, свойственный лишь юным эльфам, не достигшим зрелости в полной мере. То ли от переизбытка любви со стороны взрослых, либо по иной причине, юноши и девушки становятся жертвами самообмана: им кажется, что они влюблены в своего родителя или в иного близкого родственника. Подобная любовь осуждается не только у людей, у эльфов из-за нашей малочисленности кровосмесительные увлечения грозят еще большим вредом для рода. Возможно, такое случается из-за обмана внешностью: юноша мужает, а его отец, — или дядя, как в случае с Ксаарзом, — не стареет, не изменяется, как это обыкновенно происходит у людей. Два эльфа выглядят ровесниками, равными друг другу по красоте и молодости, и в этом кроется причина морока. А возможно, что виновен просыпающийся в юноше магический дар, которому непременно нужно войти в согласную гармонию с более сильной и развитой магией родителя. Отсюда и появляется стремление быть рядом, соприкасаться, что неопытный ум принимает за любовь.

— И единственный поцелуй позволяет юноше понять, правда ли он влюблен, — подытожил Светозар. Добавил для Рууна: — Мой братишка Драгомир мается от такой же тоски к нашему отцу. Но глупый не хочет целоваться, как папка ни упрашивает — видишь ли, он стесняется!

Дракон недоуменно выгнул бровь:

— Я б с вашим отцом колебаться не стал.

Светозар кивнул, соглашаясь. Не рискнул распространяться, что в свое время сам от отцовских шутливых поцелуев заработал стойкую тошноту к мужским связям.

— Вы упустили кое-что, почтенный Вард, — заговорил дракон. — Между изгнанием Ксаарза и заразным поветрием случилось убийство короля эльфов.

Старик резко отвернулся, залпом осушил свой бокал вина, налил еще. Руун сделал знак Эжену, чтобы добавил вина в бокалы всем, кроме Груши, тем самым показывая, что повествование далеко от финала. Обнесённая Грюн надула губы, ей понравилось эльфийское вино, оно оказалось сладким, легким и волшебно пахло фруктами, цветами и свежим летним ветром. Наверное, она в одиночку смогла бы выдуть целую бутыль! Да кто ж ей даст.

— Когда в столицу близлежащего людского королевства приехал владыка всех ушастых, Ксаарз, сменивший имя на Ксавьер, тоже был там, — продолжил дракон. — И решил спасти повелителя от убийц, чтобы таким поступком заслужить прощение отца и получить разрешение вернуться домой. Отвести удар от владыки юный эльф не сумел. Однако он по наивности попытался использовать на раненном государе свой дар лекаря, за чем и был застигнут стражей, схвачен и жестоко избит эльфийскими лордами, объявившими его предателем собственного народа…

Светозар его перебил, желая дополнить:

— Он оказался в этом городе не по своей воле, его привезли туда люди. Разбойники. Они путешествовали под видом купцов. Юный эльф, лишившийся дома, не зная, куда податься, поверил их внешнему благочинию. Они же мнимой ласковостью усыпили его бдительность, опоили, схватили, применив простейшее, но сильное колдовство, и за огромные деньги продали в столичный бордель для развлечения вельмож и аристократов. Там он пробыл достаточно долгое время, чтобы растерять наивность и хорошо узнать людскую натуру. Там же он и услышал про готовящееся покушение.

Для старика эта подробность была откровенной новостью. Светозар с каким-то мстительным удовлетворением отметил выступившую влажность в уголках дряблых век. Старик молчал, жадно ловя каждое слово.

— К счастью, кое-кто помог Ксаарзу сбежать, — коротко оглянулся на дракона Тишка. — Иначе сородичи наверняка придумали бы для мнимого убийцы короля страшную казнь.

— А я говорил вам, что мальчишка невиновен! — воскликнул Руун. — Вы, хоть и ушастые, а со слухом у вас туго!

— Я помню, ты говорил это, — прошелестел со скорбью старик.

— Уж я-то знал! — торжествовал дракон. — Потому что вашего правителя убил я сам! Собственными когтями разодрал ему брюхо от шеи до штанов!

Старик выронил бокал из руки, благо тот оказался пустой и упал на мягкий пыльный ковер. Светозар тоже лишился дара речи, челюсть сама собой отвисла.

— Зачем тебе это было нужно? — уточнила через Эжена Груша. Она-то нисколько не удивилась признанию, ибо всегда подозревала, что дракон виноват во всех самых страшных грехах, что есть на свете.

— Мне? — усмехнулся Руун. Одним глотком выпил свое вино, стукнул бокалом по столу, так что узорчатая серебряная ножка погнулась, а выточенная из дымчатого хрусталя чаша покрылась мелкими трещинами. — Мне ваш король к чертям не сдался! Меня вынудили пойти на это. Знаешь, Светозар, перед этим ушастым я оправдываться не желаю, — он кивнул в сторону дряхлого эльфа. — Считай, что я скажу это только тебе. Бывают такие обстоятельства в жизни, когда самоубийство — недостижимая роскошь. Ну, умрешь сам, сбежишь во тьму, пусть и не хочется, пусть и жалко самого себя до соплей. Но этим ничего не решишь, понимаешь? Ты сбежишь, а хуже станет всем, понимаешь? И выходит, что никакого загробного покоя тебе не видать. Поэтому приходится делать то, что приказано. Потом смотреть в зеркале на себя противно, хоть глаза себе выцарапай, а выхода-то нет. Понимаешь? Хотя очень надеюсь, что ты никогда этого не поймешь, не дай боже тебе оказаться на моем месте.

— Руун, я не виню тебя, — мягко улыбнулся Тишка. — Ведь ты моего папку спас, а сам в темницу угодил на долгие годы.

— Вот именно! — обернулся дракон к старику. — Вы сами меня выпустили из заточения, поэтому я теперь могу говорить что угодно!

— Мы выпустили тебя, чтобы ты нашел Ксаарза, — негромко и твердо напомнил эльф.

— А я его нашел! — объявил Руун Марр. — Не поверишь, ушастый, я и сам отчаянно хотел догнать вашего лекаря, да только он слишком шустрый оказался, никогда не сидел на одном месте. Выпустили бы меня пораньше — глядишь, я б и привел его к вам. Но увы!

Дракон для Светозара пояснил:

— Так уж получилось, что первым я отыскал ее создателя, — Руун мотнул головой в сторону гоблинки. — С Сильваном поговорить толком не получилось… Мы повздорили. И зимним ветром меня занесло в северные дремучие леса, в дубраву при слиянии двух рек. Там я и повстречал эльфа, ставшего лесным царем. Яра. — Произнеся имя, Руун оглянулся на старика, который уже всё понял. — Владыка леса оказал мне любезное гостеприимство, вылечил, накормил. Жаль, приютить не приютил, а то бы я с удовольствием остался… Случайно я увидел в его воспоминаниях тот достопамятный момент поцелуя с дядюшкой, удар родительским кольцом по лицу. И это мимолетное видение обдало мою душу такой ненавистью к родне из эльфийской долины, что сразу стало понятно, почему он не захотел и слышать о ваших бедах, а тем более отправиться вам на помощь.

— Отец не смог бы сюда приехать, — подтвердил и Светозар. — Он связал себя узами с Лесом и не имеет возможности покинуть принадлежащие ему земли. Даже не из неприязни — Лес его не отпустит.

Старик понимающе покивал. Пробормотал:

— Значит, надежды не осталось. Что ж, дракон, освобождаю тебя от клятвы, ты привел к нам пусть не Ксаарза, но его сына. Отныне ты свободен, Руун Марр.

— Я и так был свободен с момента встречи с Яром, — проворчал дракон. — Я поклялся найти — и нашел. А то, что он не хотел о вас слышать, не моя вина.

— Простите, мне не достался от отца дар врачевания, — извинился Светозар, искренне сожалея, что не способен оказать дальним родственникам столь необходимую помощь. — Я чувствую, что все они спят, как деревья зимой. Я вижу, что жизнь в них есть, только она замерла вместе с остановившимся движением всех жидкостей в сосудах и венах. Но больше ничего толком я понять не могу. Не умею. Я обязательно расскажу отцу обо всём, что здесь узнал. Если он не захочет слушать, я его уговорю и заставлю! Он наверняка поймет, что нужно сделать — и тогда я приеду снова!

Дряхлому эльфу очень хотелось поверить в обещание молодого гостя. Но старик сделал над собой видимое усилие — и запретил пустой надежде проскользнуть в измученное сердце. Он махнул рукой:

— Я вижу, что ты веришь в свои слова, мальчик. Что ж, поступай, как считаешь нужным.

— Я сейчас же отправлюсь домой! — с горячностью заверил старика Тишка, не заметив настороженного взгляда дракона и опасливого от гоблинки.

— Благодарю тебя за добрые намерения, мальчик, — кивнул, не поднимая глаз, старик.

— Последнее, что я хотел бы узнать у вас, почтенный Вард, — произнес дракон. — Где теперь леди Эстервит? Ее нет среди заразившихся.

— Она оставила замок после гибели короля и до начала болезни, — сказал старик. — Мне неизвестно, почему она рассталась с лордом Орсаарксом. Возможно, они оба осознали, насколько серьезно они ошиблись.

— Куда она отправилась, вам, полагаю, тоже неведомо? — кривовато улыбнулся Руун.

Старый эльф покачал головой.

«Не хочешь ли ты сказать, что папкина мачеха прокляла весь род? — мысленно спросил Тишка. — Звучит нелепо. Это не людские аристократы, сам говорил, у эльфов наследства не дождешься. Да и от папки она легко избавилась.»

«Не исключено, что она. И дело тут явно не в наследстве,» — отозвался дракон.

«Ты знал ее? Кто она такая? Колдунья?»

На это дракон промолчал.

__________

Они покинули дворец спящих эльфов на рассвете. Нежное зарево абрикосового цвета расползалось под сизой тучей, накрывавшей горизонт над грядой холмов.

— Самое время выдвигаться в путь! Мы едем домой, Полкан! — объявил своему чудо-коню Светозар.

Полкан вылез навстречу спутникам из полуразрушенного сарая с недогрызенной крысой в зубах. Услышав о доме, скакун обрадовался, торопливо втянул в рот крысиный хвостик, проглотил — и мысленно заявил, что готов отправиться в путь немедленно.

Эжен задержался у эльфа. Менестрель увлекся обсуждением какой-то древней эльфийской легенды, известной и людям, но в искаженном виде. Старик, успевший отоспаться, охотно пустился в пространные рассуждения, радуя менестреля обилием подробностей в своей версии изложения событий. Эжен просто не мог найти в себе силы расстаться со столь богатым кладезем сведений, обретенным в лице дряхлого эльфа. Впрочем, вполне возможно, он просто хотел допить свой бокал чудесного вина, не слушая споров о мрачных событиях прошлого.

Грюн догнала лесного царевича и робко ухватила его за рукав, пытаясь обратить на себя внимание. Однако тот не заметил гоблинку и обернулся к дракону. Марру тоже хотелось спросить Светозара о кое-чем важном, однако сходу о таком не заговоришь. И пока дракон решался задать животрепещущий вопрос, Тишка его перебил:

— Ты сказал, что той леди нет среди заболевших. Значит, тебе известно, как она выглядит? Ты знаком с нею?

— Она способна изменять личину, — неохотно признался Марр. — Я узнал бы ее по запаху, ее запах не перебить никакими духами и не запереть даже в стеклянном гробу. Сбежать из зараженного замка до того, как болезнь проявилась! До того, как ушастые меня выпустили — какая хитрость! Я рад одному: я не сошел с ума. Время от времени в подземелье мне казалось, что я чую ее запах, этот обольстительный аромат, ни с чем несравнимый в своей упоительной сладости. Выходит, она знала обо мне и изредка подходила поближе, чтобы удостовериться, что я не сдох.

— Обольстительный аромат? Вот, значит, как она завлекла моего дедулю в свои сети?

— У нее в запасе множество чар и уловок, — вздохнул Руун.

— Уж не этой ли коварной особе принадлежит русый локон, что ты хранишь столь бережно? — ухмыльнулся Тишка.

Вопрос был подлый, но полуэльф бил точно в цель — не нашел сил отказаться от удовольствия полюбоваться смущением уличенного дракона. У того аж глаза забегали, он позорно удрал от дальнейших расспросов — отошел к заросшему кувшинками круглому фонтану, оскорблено сложил руки на груди.

— Я собираюсь позвать к нам сюда поночуг! — громко, чтобы все слышали, объявил Тишка. — Они недалеко, прилетят быстро. Прошу, не пугайтесь, если вдруг станет темно! Есть у них такая скверная привычка свет поглощать и появляться бесшумно, обязательно со спины, при этом глазами-плошками зыркать и клацать пастями, будто собираются вас сожрать. Не обращайте внимания на клыки, они питаются исключительно мотыльками!

Груша дала Светозару минутку, чтобы мысленно связался с чудищами ночи, а потом снова подергала его за рукав. Тот наклонился к ней:

— Что, Грушенька? Прости, ты устала, наверное. Уже утро, а мы не дали тебе отдохнуть ни минутки, да еще вином напоили!..

На такую внимательность гоблинка похлопала ресницами, растеряв все заранее приготовленные слова. Он до сих пор считает ее ребенком?

— Здесь страшно, да? — доверительно произнес Тишка. Присел перед Грушей на корточки, поправил ей выбившуюся из косички кудрявую прядку. — Я думал, здесь будет всё иначе. А вышло вот как… Даже жалко их. Ох, я ведь не спросил, не перекинулась ли зараза на всю долину!

Он поднялся, раздумывая, не поздно ли вернуться и продолжить разговор…

Но тут Руун позорно ойкнул от неожиданности и отпрыгнул от фонтана. Мутная, в бурой зелени вода забурлила, поднялась колоколом, вытянулась вверх, приняла форму женской фигуры, темной, глянцево мерцающей в слабом сиянии зари. На голове короной осталась большая белая лилия, стебли которой вместе с прочей водяной травой свесились на плечо явившейся «водяницы» болотно-зеленой косой.

— Тишка! — воскликнула «водяница» сердито. — Ты какого лешего пропал без вестей?! Поночуги с ног сбились, тебя обыскались!

— С ног сбились? Они что, пешком тут шастают или всё-таки летают? — ехидно уточнил Светозар.

— Чего? — не поняла Милена придирок. Но отмахнулась от пустословия, обдав братца водяными брызгами: — Ты где шляешься?!

Она догадалась оглядеться по сторонам:

— А кстати, впрямь, где это ты?

— У дедули в гостях, — заявил Тишка.

— В Долине? — изумилась Милена. — Каким ветром тебя туда занесло? Папка ругаться будет, знаешь же. Приедешь — трепку задаст!

— Не задаст, — заверил сестру лесной царевич.

— Ну и как поживает наш дедушка? — уперла руку в бок Милена, другой рукой поправила съезжающую на глаза кувшинку.

— Постарел, — сообщил Тишка.

— Скажешь тоже, эльфы не стареют! — фыркнула сестрица. — Ладно, это всё потом! Дома расскажешь и покажешь. Ты, давай, назад собирайся!

— Как раз поночуг позвал, — покладисто поддакнул Тишка.

— У нас тут столько всего случилось! — всплеснула руками царевна, расплескав воду во все стороны. — Папка с мамкой развелся. Она от него в город ушла, а потом назад вернулась и стала нам тётей.

Светозар поглядел на сестру недоверчиво, но промолчал, потому как на опыте знал, что, если назовет ее дурочкой за такую околесицу, то получит сдачу сторицей.

— Мирошка тоже в город сбежал, никому не сказался. С князем согрешил, ты представь! — взахлеб делилась новостями Милена.

На эту небылицу Светозар фыркнул, не удержался:

— Да полно врать-то! Чтобы Драгомир из дома сбежал? В город? С князем? Ты в своем уме, что городишь-то?

— Да я б сама не поверила, кабы кто сказал! — не унималась сестрица, даже не обиделась ни капли. — Но я сама с Ванечкой Мирошку назад вернула! Ванечка его с того света вытащил. Вместе с папкой, оба намаялись с ним… В общем, я тебе дома всё подробно расскажу, а то не поверишь. Драгомир у нас теперь колдун жизни и смерти в едином лице, представляешь! Папка говорит, он такой крутой стал, мол, объединил дары обоих отцов.

— Милка, ты белены объелась?! — не выдержал Евтихий. — Каких двух отцов?! Голову остуди!

— Вот ты ничего и не знаешь! — показала язык водяница-царевна. А на языке оказалась рыбка — тут удивилась сама Милена, когда изо рта ее волшебного двойника, дернув хвостом, брызнула жительница фонтана, случайно захваченная магий. — В общем, всё ты прогулял, всё пропустил. Так хоть на мою свадьбу не опоздай!

— Ты еще и замуж намылилась? За кого это?

— За Ванечку! То есть, за Сильвана, ну, помнишь, папкиного дружка закадычного… Ой, а кто это с тобой там рядом? Случайно не Грушенька ли?

Милена наконец-то отвлеклась от болтовни и заметила выглядывавшую из-за Светозара гоблинку.

— Откуда ты знаешь, что я ее Грушей зову? Это же мы с Полканом придумали! — надулся Светозар. — Откуда ты вообще ее знаешь?!

— Ой, а то как еще назвать Грюнфрид по-домашнему, любя? Конечно Грушенька! Ну неужели я свою доченьку да не узнаю? Привози ее скорей домой! Вот Ванечка обрадуется! Он за нее беспокоится, ночи напролет не спит, вздыхает, всё ворочается и мне спать мешает.

— Доченьку? — До Тишки стало доходить, что это всё не шутки. — Ты?! За Сильвана? Замуж?! И спишь с ним?!

— Ой, так получилось! Ну, каюсь, не утерпела, согрешила до свадьбы, — захихикала Милена. — Как же с ним утерпеть-то, он же такой у меня лапочка!

— Постойте! — подошел ближе к фонтану внимательно прислушивавшийся к незнакомой речи Руун. — Мне показалось или она произнесла имя Сильвана? Что с ним? Она знает, где он теперь?

— Знает, он дома у нас, — сказал Светозар.

— А вы кто? — перешла на понятный для дракона язык лесная царевна. Обратилась к брату: — Это кто? Какое ему дело до моего Ванечки?

— Она за твоего Сильвана замуж выходит, — махнул рукой на сестрицу Светозар.

— Замуж? — опешил Руун.

— Да! Я его расколдовала, так что имею право! — провозгласила царевна. Подбоченилась и самодовольно защебетала: — Бедняжка сто лет простоял каменным истуканом из-за своего дурака-дракона, а я привезла его домой, сама же его выходила! Папка мне помогал советами. Ну, и сама теперь его беру себе в мужья, буду о нем заботиться, лелеять и беречь. Он же такой ранимый и в быту беспомощный!.. О, привет, Полкаша! Я тоже по тебе соскучилась! — обрадовалась она подошедшему поздороваться коню.

Марр онемел.

— А что значит «за твоего Сильвана»? — грозно переспросила Милена, бросив гладить водяной рукой конскую морду, к тому же Полкан успел вдоволь напиться. Царевна ткнула пальцем в сторону Рууна: — Ой, так он и есть тот дракон дурной, что колдовать нормально не умеет? Так, Тишка, его тоже привози! Ух, я ему выскажу в глаза его бесстыжие красивые всё, что я о нем думаю! И Ванечка выскажет, у него наверняка накопилось за столетие молчания. И вообще, такого красивого мужика, Тишка, не отпускай. Тащи к нам поскорее! Что-то мне подсказывает, дракон в хозяйстве пригодится.

— Тебе виднее, ты же у нас ведьма, тебе и пророчествовать, — согласился Светозар.

— Ну, тогда прощай, ждем! Не задерживайся! — махнула рукой царевна. И водяная фигура обрушилась обратно в фонтан всей мокрой массой, выплеснувшись волной через бортик.

— Мда-а! — сочувствующе протянул Светозар и хлопнул ладонью по плечу дракона. — Не повезло тебе — сама невеста пригласила тебя на свадьбу, не отвертишься. Воочию узришь, как она окольцует твоего бывшего любовника. Что ж в нем такого, что вы все с ума по очереди сходите? Ты, папка, теперь Миленка.

Ошеломленный Руун без сил плюхнулся на сырой бортик фонтана. Пробормотал:

— Как же так? Сотню лет — окаменевшим? Ведь ему то заклятье было на секунду… Как, почему?.. Я не знал. Боже, я не думал!..

Он беспомощно оглянулся на Грюнфрид. Та сжала зубы. Побежала и с разбега пнула ненавистного дракона по коленке:

«Ты не думал! Ты не знал!!! Ты!!! Из-за тебя всё!!! Ненавижу тебя!!!»

Руун не защищался от ее ударов, всё равно половина пинков досталась каменному бортику, слезы на глазах мешали гоблинке метить точнее. Дракон не побоялся обнять ее, притянул ближе, прижал взлохмаченной кудрявой головой к своей груди. Она побрыкалась и затихла, зашлась беззвучными рыданиями, цепляясь в его куртку пальцами так крепко, что прорывала мягкую замшу острыми коготками.

— Ну, вы что так раскисли? Если его под венец снарядили, то всё с ним нормально, жив-здоров, к браку пригоден. А с сестрицей, чтобы с нею сладить, сил надо немеренно! Хилый бы с ней и дня не выдержал, не то чтобы ночами постель делить, — тоже расстроился Тишка, на них глядя. — Да мало ли, что было в прошлом? Было и прошло, нельзя же переживать так о том, чего уже нет. Если обо всех несчастиях помнить, под этаким грузом не уйти далеко вперед.

Бубня скорее для собственного успокоение, Светозар отошел к Полкану. Обнял верного скакуна за могучую шею, погладил по гриве, вздохнул:

— Что ж получается? Миленка назовет Грушеньку дочкой, следовательно, станет она мне племянницей? Эх, видно, судьба у нашего рода такая! А я-то надеялся, что меня не коснется проклятие греховного влечения к родной крови… Хотя по крови Груша мне не родная, стало быть, можно?.. Ох, нет! О чем я думаю, боже!..

Эжен наконец-то вспомнил о заждавшихся его спутниках, явился. И от души подивился увиденному: гоблинка, плача, висела на шее у дракона, сам Руун тоже едва сдерживал слезы, при этом умудрялся выглядеть виноватым и счастливым одновременно, а Светозар обнимался со своим конем и тяжко вздыхал о чем-то с крайне озадаченным видом. Один Полкан был доволен жизнью и поглядывал по сторонам с ясным интересом поймать что-нибудь хрустящее для поживы.

— Простите, я задержался, — повинился менестрель. — Мы разговорились с лордом Вардом. Удивительно, как много фактов и событий хранит память бессмертного!

— Да? И что же такого рассказал тебе мой почтенный дедуля? — спросил Тишка.

— О, лорд Вард!.. — воодушевленно начал было Эжен, но осекся, непонимающе захлопал глазами. — Ваш дед? Он? Я полагал, вы внук владетельного лорда Орсааркса?

— Думаешь, это он? — встрепенулся Руун, рассеянно продолжая гладить по волосам тихонько всхлипывающую Грюн. — Почему ты так решил?

— Неужели я родного деда не признаю? Даже за бородой и морщинами, — сказал Светозар. — Отец мне подробно объяснил все его приметы, чтобы я обошел его за версту, если «не дай боже» приключилась бы случайная встреча. К тому же у него на пальце красуется то самое приснопамятное кольцо с острым камнем. Вряд ли кто-нибудь осмелился бы снять перстень с руки умирающего правителя, чтобы носить самому возле его могилы. Да и нет среди остекленевших эльфов гроба с их лордом.

Все задумались, взвешивая сказанное. Даже Полкан насупил брови, понимая, что речь идет о важном.

— Вы заметили, когда Руун упомянул, что у моего отца остался шрам на лице — как старика перекосило! Он еще при этом кулак сжал, точно вспомнил, как бил собственного сына… — не сдержался Светозар, высказался. — А папке-то и нужен был всего один-единственный поцелуй, чтобы морок влюбленности рассеялся! Он с ума сходил, он думал покончить с собой, он изводил сам себя, грыз и корил за испорченность — пока дядюшка не понял, что с ним такое происходит. Потом Виар сам уговаривал папку на этот злосчастный поцелуй, который должен был освободить разум и развеять чары!.. Так и вышло. После одного поцелуя Ксаарз понял, что испытывает к дяде лишь почтительную привязанность, как и положено воспитаннику, зато отца ненавидит и презирает. За то, что тот не попытался понять, не захотел разобраться… Впрочем, это всё в пошлом, и тем более не в моем, так что не мне в это лезть.

Светозар замолк, пыл постепенно прошел, выплеснувшись в горчащих словах. Он пристально поглядел на небо, прищурился на слабо светлеющий горизонт, усеянный точками тьмы.

— Я рад, что побывал здесь, — чистосердечно подытожил лесной царевич. — Здесь теперь всё другое. Всё иначе, чем запомнил отец и показал нам. Даже замок эльфов время изменило до неузнаваемости, оно беспощадно не только к смертным…

— Лорд Вард разрешил мне остаться, — торопливо произнес Эжен. — Если вы собираетесь вернуться домой, сэр Светозар, могу ли я быть вам полезен на чужбине? Не лучше ли мне с благодарностью принять предложение лорда Варда?

— Сам-то ты чего хочешь? — прямо спросил Тишка.

— Я умею охотиться, — стал невпопад перечислять менестрель, — я мог бы готовить еду, ухаживать за садом, смотреть за домом… ой, то есть за жилыми покоями. Мне хотелось бы остаться, чтобы слушать рассказы о бессмертных эльфах. Потом, когда-нибудь, я непременно сочиню длинную балладу о погибшем короле, об изгнанном принце…

— Ох, что ж с тобой поделаешь, оставайся, сочиняй, — разрешил Тишка. Строго предупредил: — Но учти, если моему отцу не понравится то, что ты про него насочиняешь, он тебя найдет, превратит в липку, посадит в огород лет на сто, чтобы ствол отрос потолще, после чего обдерет кору, спилит под корень и отдаст кобольдам, чтобы сделали виолу!

— Виолы из липы не делают, — оскорбился в лучших чувствах рыцарь. — Тем более вы же сами сказали, что ваш отец не имеет возможности выходит за пределы своего царства. Не всё ли равно ему, кто будет рядом с вашим дедом во дни уныния и печали?

— Да боюсь, как бы ты не утомил дедулю до смерти своими балладами! — ехидно заметил Руун.

Груша глупые препирательства не слушала. Ее всецело занимала другая мысль: неужели это правда — ее родитель нашел себе жену? Грюн так долго мечтала, что когда-нибудь настанет день, и она сможет поговорить со своим отцом, сделать вместе что-нибудь, да хоть пойти с ним на рыбалку! Каждый день все семьи вместе занимаются разнообразными житейскими хлопотами — и не считают это счастьем. Гоблины, например, обычно всей семьей вскапывали огород, пололи грядки, готовили еду… Грюнфрид смотрела на них и завидовала, она была бы счастлива, если бы ей выпала такая же возможность. И вот теперь ее отец сбросил оковы заклятия. Так неужели он всё равно ей не достанется? Всё его внимание отберет молодая жена? Эта вот болотная дева с нелепой кувшинкой на голове? Как мог ее отец согласиться на столь нелепый брак, Грюнфрид искренне не понимала!.. Хотя, разумеется, некромант не может ошибаться, это она заблуждается. Ведь невеста — сестра Светозара. Значит, на самом деле она должна быть прекрасна, как прекрасен ее брат. Если Грюнфрид не может отвести взгляда от своего светлого рыцаря, точно так же ее отец любуется на свою суженую? От этой мысли гоблинке стало еще горше — в таком случае некромант названную дочь даже не заметит, Грюн потеряется в сиянии красавицы мачехи. Если ей пришлось бы выбирать, сейчас она предпочла бы и дальше привычно ненавидеть дракона, чем заранее пылать ревностью к неизвестной чужой женщине, к воровке, укравшей у нее отца, которого Грюнфрид так ждала…

Гоблинка не вырывалась из рук дракона. Даже когда слабый отсвет восходящего солнца померк в накрывшей небеса тьме. Бесшумные взмахи огромных крыльев всколыхнули воздух. Ее вместе с Рууном плавно подхватило что-то неосязаемо мягкое, подняло в воздух, высоко, выше башен эльфийского замка. И с огромной скоростью повлекло вперед, на север.

«Скажи своим страхолюдинам, чтобы меня отпустили! — рассерженно потребовал у Светозара Марр. — Я не привык болтаться в небе в людском облике! Я хочу сам лететь, на собственных крыльях!»

«Потерпи немного, так мы быстрее прибудем на место, — миролюбиво попросил Тишка. — Ты не сумеешь сравняться в скорости с поночугами, даже если станешь гнаться, прилагая все силы. А я не хочу, чтобы ты отстал и потерялся, меня за это Миленка пригладит ухватом. Возьми пример с Полкана, посмотри, как ему нравится! Просто наслаждайся моментом. Ведь ты катал меня на себе — теперь прокатись сам!»

Руун огляделся и увидел справа от себя в полупрозрачном облаке тьмы скакуна. Чудо-конь завис в кисельном плотном тумане брюха поночуги, раскинул когтистые копыта в разные стороны, явно воображая, будто летит сам по себе. Вытянул длинную шею вперед, блаженно прикрыл глаза, а пасть почему-то, напротив, распахнул, словно хотел попробовать ветер на вкус. Длинный язык вывалился наружу между клыков и болтался, будто трепещущий флаг на древке. Дракон хмыкнул — на этого коня полуэльф предлагал ему ровняться?

«Держи меня крепче! — приказала Грюнфрид Марру. — Только посмей уронить!»

Даже в мыслях голос ее предательски дрожал. Маленькая гоблинка прижималась к своему неприятелю с доверием отчаянного страха, пусть умом она и понимала, что чудовища, подчиненные Светозару, не позволят ей упасть с головокружительной высоты на мелькающую внизу далекую землю.

Глава 12. Новый Город. Щур

Лукерья Власьевна решила выйти к завтраку. Обиды на бывшего мужа никуда не делись и вряд ли быстро забудутся, однако если она хочет остаться с семьей, то обязана быть вместе со всеми.

Ее появление в трапезном зале никого не удивило. Или все искусно притворились, что она никуда не пропадала, не жила последние двадцать лет отдельно от супруга, не пыталась переселиться в город, не объявляла о разводе. Лешии воеводы и водяные начальники, как обычно, сидели на своих местах за длинным общим столом, русалки и мавки прислуживали. Сновали повсюду шуликуны: то солонку подать и заодно соль на скатерть просыпать, то ложку поднести, то яблочко почистить, а обнаруженного в сердцевине червячка подкинуть в травяной чай Весняну.

Младшие Яровичи со своим магом тоже были уже здесь. Милена наложила себе большую горку румяных блинчиков, щедро полила вареньем и творожным кремом, но больше волновалась о тарелке жениха, сидевшего рядышком. По другую руку от Сильвана устроился Драгомир, как всегда страдающий скверным аппетитом. Однако Лукерья сразу отметила, как непривычно оживленно и весело болтает ее младшенький с некромантом, тем самым заставляя сестрицу дуться за украденное внимание. Ради своего второго отца Мирош даже сел не на свое привычное место. Что ж, Лукерья тоже выбрала себе новое местечко, ибо она теперь не царица, а значит негоже ей заседать во главе стола по левую руку от бывшего муженька.

Самого лесного царя в трапезной пока не наблюдалось. Впрочем, это никого из семейства и придворных не смущало. Строгостей этикета его величество от свиты не требовал и, напротив, отругал бы за напрасно остывший по его вине завтрак.

— Мам? Ты… хорошо спала? — обернулся к ней Драгомир, не сумевший скрыть удивление от того, что она села рядом с ним.

— Да, Мир, я отлично выспалась. Спасибо, что спросил. А что отец?

— Проспал, — виновато улыбнулся сын. — Опять полночи меня караулил, похоже. А потом убедился, что никуда я не денусь, и заснул наконец-то.

— Я на рассвете к вам заглядывал, он еще только-только задремал, — вставил некромант.

Лукерья рассеянно кивнула мавкам. Те уже постарались, расторопно поставили перед ней тарелку, положили ложку и нож, налили в кружку брусничного морса — не забыли, что она любит, и это всё-таки было приятно.

Водяные и лешии, поздоровавшись с матушкой-ведьмой, кратко спросив ее о здоровье, продолжили между собой свои вечные разговоры об урожаях, засухах, дождях и зверином поголовье, годовом приплоде.

На столе радовало глаз разнообразие печёностей и закусок. Расточали приятные ароматы корзинки ажурного плетения, наполненные свежими яблоками, спелыми до медовости грушами, садовыми и дикими ягодами, что так вкусно бросить в горячий чай и, распивая, вдыхать текучий запах.

У отдельного столика с огромным самоваром ждали своего мига, чтобы услужить, невысокие тонкорукие мавки и рослые фигуристые русалки, все в опрятных платьях с вышитыми передниками, с аккуратно заплетенными косами. Рядом с ними, но чуть поодаль, застыла гоблинша. Похоже, под предлогом делового разговора с царем старейшина зеленолицего племени пришла насладиться лицезрением всех трех «богинь» за одним столом. Да вот незадача, «зеленовласая богиня» запаздывал, соня. Впрочем, гоблинша, сложив ручки на животике, недовольной не выглядела, ей и двух красавцев хватало для благоговейного созерцания.

Украдкой Лукерья смерила взглядом Сильвана, которого буквально поминутно с обеих сторон дергали за рукава ее неугомонные отпрыски. Красив, ничего не скажешь, не зря Яр с ним носился в свое время и теперь снова принял в семью. Однако красота эта была нездоровой, с оттенком неправильности. Под выразительными глазами болезненные тени. Кожа бледная, как у покойника, и вряд ли когда-нибудь загорит. Нос длинный и острый, точеные ноздри беспокойные, как у настороженного зверька. Губы пухлыми не назовешь, но и не тонкие, то растягиваются в неуверенной, какой-то пугливо-застенчивой улыбке, то сжимаются, словно он боится сказать лишнего. Зубы белые, как отметила Лукерья придирчиво, при такой безупречной белизне бледные губы кажутся даже слегка розовыми, как лепестки начинающего увядать шиповника. Милке целоваться с таким женихом, похоже, в удовольствие… Но тут Сильван извинился перед невестой и снова обернулся к Драгомиру, которому срочно потребовалось у него что-то уточнить про чернокнижие. Ведьма опомнилась и торопливо отвела взгляд. Еще не хватало, чтобы родная дочка ей высказывала потом претензии!

Милена всё равно успела заметить, с каким напряженным интересом ее матушка рассматривает мага. Лесная царевна сделала себе мысленную заметку, но сейчас промолчала.

Лукерья даже принюхалась: нет, покойником не тянет. От дважды умершего некроманта, против ее подозрений, вообще почти ничем не пахло. Ни человеческим запахом пота, ни приторной мертвечиной, ни алхимическими едкими составами. От серебристых волос с легким сиреневым отливом, вольно распущенных по спине и плечам, едва уловимо тянуло травяным настоем, которым Милка обычно полощет в бане свою косу для пущего блеска. Лукерья нахмурилась, в упор глядя на пирожок на своей тарелке: выходит, дочка стыд потеряла и самолично женишка парком угощает, веничком охаживает? Волосы ему намыливает-споласкивает? Что ж, Милка своего не упустит, играть с будущим мужем, как с куклой, ей наверняка в радость. От папки научилась! Бесстыдница! Хотя…

— Что-то не так, матушка Лукерья Власьевна? — сунулась к бывшей царице Лилька, подумав, что ей пирожок чем-то не угодил.

— Нет, всё хорошо, — отмахнулась от услужливой русалки Лукерья.

С горечью вздохнула: а ведь дочка в мать уродилась! В свое время лесная ведьма сама показала ей пример, как с мужем надо обращаться, вот Миленка и переняла манеру. Сильван же пусть не столь прелестен, как эльф, но еще более кроток и терпелив, чем был Яр в ту пору, когда Лукерье хотелось играть с ним и нежничать. Выходит, и ее, Лукерьи, здесь вина, что дочь выбрала в мужья не какого-нибудь здорового богатыря, а это хрупкое создание черного колдовства… Хотя, с другой стороны если посмотреть, кругом виноват Яр! Лукерья аж глаза распахнула в озарении: если б муженек во времена ее юности вел себя с нею иначе, строже, более мужественно, по-отечески сурово, то не пользовалась бы она вседозволенностью. Не играла бы с ним, коли он не позволил бы! А значит, Яр и в этом виноват!..

Легок на помине, в трапезный зал вошел, зевая на ходу, лесной владыка:

— Доброе у-у-утро-о!..

— И тебе здравствовать, ваше величество, царь-батюшка! — нестройным хором откликнулись придворные и служанки.

Яр, потирая слипающиеся глаза, свободной рукой небрежно помахал, чтобы прекратили кланяться. Водяные и лешии, вставшие при появлении царя, снова сели на места и возобновили разговоры.

Лукерья поежилась, ей стало совестно за нелепые мысли: в свое время Яр любил ее, приемную девчонку, пожалуй, не менее сильно, чем сейчас обожает своих родных детей. Значит, запрещать ей ничего не мог просто в силу своей натуры. Вон, как с Драгомиром. А она и пользовалась, не понимая, сколько терпения ему требуется, чтобы выносить все ее прихоти.

— Мирош, сокровище мое, ты почему меня не растолкал? — капризно спросил Яр.

— Жалко было будить, ты спал так сладко, — негромко отговорился Драгомир, смущенно опустив взгляд.

— Выскользнул из кровати, я даже ничего не услышал, — продолжал тянуть свое Яр. — Проснулся поздно, шарю рукой по одеялу, по подушкам, а нету моего драгоценного!

— Прости, — улыбнулся Мир.

— У меня ж столько дел на сегодня назначено, ужас сколько!.. — не слушал оправданий отец.

Он обошел стол по кругу, сперва поздоровался с каждым водяным и лешим, потом направился к детям: поцеловал Милку в щечку, Драгомира в лоб. Как ни в чем не бывало чмокнул Лукерью в макушку, приобняв на мгновение за плечи. Сильвану же достался поцелуй в губы.

— М-м, клеверный мёд? — узнал вкус Яр, облизнувшись. Маг даже взглядом не возразил против такого с собой обращения, привык.

Покрасневшая от ревности Милена возмутилась:

— Отец!

— Да, солнышко?

Яр сел на свое место, и русалки с мавками тут же кинулись наперебой за ним ухаживать. Впрочем, Лилька быстро всех конкуренток отодвинула упругим филеем, сама владыке налила чая в кружку, заботливой рукой наложила на тарелочку разнообразных вкусностей, лишний раз протерла для его величества ложку чистым полотенчиком.

— Пап, ты посмотри, что Ванечка кушает! — не унималась, предъявила обиду дочка.

Сильван не смутился:

— Извини, Яр, мы не стали тебя дожидаться. На утреннем уроке мы с Мирошем столько сил потратили!

— Да я не об этом! — оборвала жениха царевна. Не смущаясь покхекивающих смешками воевод и водяных, снова обернулась к отцу: — Вот смотри! Молоко с мёдом! Сочни с творогом! А до этого была пшенная каша со сливками!

— Каша? — развеселился Яр. — И куда ж в тебя влезло, Силь?

Тот лишь пожал плечами и собрался вернуться к надкушенному сочню, но бедный пирог отобрала невеста, потрясла в руке:

— Белое! Пап, он трескает всё белое! И отказывается есть то, что приготовила я!

— Милена, ты прекрасно готовишь, — мягко возразил некромант, забрав пирог назад. — Но прости, я уже видеть не могу чернику, черную смородину и всё остальное съедобное черное! Кроме черных груздей, — добавил он, кивнув сидевшему напротив воеводе Березополья, основному поставщику царского двора по части соленых и маринованных грибов.

Яр порадовался: его друг, вечно смущавшийся по пустякам, имевший привычку теряться в любом окружении, наконец-то вполне освоился, познакомился со здешними обитателями и почувствовал себя в Дубраве, как дома.

Веснян кисло улыбнулся в ответ на комплимент. Не то чтобы лешему был неприятен маг лично, однако и симпатии особой не вызывал. Он-то надеялся, что с отъездом старшего царевича наконец-то Лилия обратит свое внимание на него, Весняна. Не всё же вздыхать по царю без пользы и проку. Ан нет! То Лукерья объявляет о разрыве, то Милена привозит из-за границы красавца жениха. Теперь и младший царевич снова обосновался во дворце. Вернувшись из города, восстановившись, Драгомир Ярович переменился не только душевно, но и внешне. Больше он не выглядел безусым мальчишкой… Нет, усы не отпустил, у полуэльфа с растительностью на лице было так же плохо, как у его отцов, эльфа с некромантом. Но мальчишкой Драгомира назвать было сложно. Пусть он повеселел, болтал со своим наставником без умолка, не боялся громко ругаться с сестрой, которой перепалки с ожившим близняшкой доставляли извращенное наслаждение. Да отчего-то вдруг все мавки и русалки разглядели в младшем царевиче мужчину! И Лилька, конечно, на правах первой среди служанок, взялась увиваться вьюнком вокруг обоих некромантов сразу. Милена не успевала бессовестную охотницу отгонять от одного — та приставала к другому! Ведь ясно, что ничего у русалки не получится — один почти женат, второй вообще не по женской части. Так нет, не верит влюбчивая Лилия очевидному. И что еще хуже — в упор не замечает его, Весняна. Не слышит тяжких вздохов, ревнивого зубовного скрежета… Дура, что и говорить. И как его только угораздило полюбить ее, такую глупую? Ведь это невыносимо — знать, что зазноба дура, и всё равно из-за нее век мучиться!..

Между тем владыка Леса потешался:

— А разве я говорил тебе, что ему нельзя белое?

— А разве нет?! — насупилась дочурка.

— Просто надо было тебя чем-то занять, чтобы ты хоть время от времени на кухню убегала, чтобы ему дышать свободно давала без твоей душащей опеки, — смеялся безжалостный родитель.

— Ах, вот как? Вот так, значит, да? — запыхтела Милена от искренней обиды.

Сильван не позволил пожару страстей разгореться. Накрыл ее руку своей ладонью, проникновенно сказал:

— Мне нравится твой черничный пирог. Только позволь мне соскучиться по его вкусу.

— Правда? — обрадовалась Милена, мгновенно зарделась, точно он ей в любви признался.

— Да. Думаю, следующим летом я буду умолять тебя его приготовить, — улыбнулся некромант.

— Ладно, — кокетливо разрешила царевна. — Умоляй. Только не забудь!

— Не забуду, — пообещал тот.

Драгомир фыркнул на эти нежности, за что схлопотал от сестры испепеляющую молнию взгляда.

Трапеза потекла своим чередом. Яр принялся за завтрак, а воеводы и водяные начальники, уже закончившие с едой, попивая чай, неспешно докладывали владыке об успешной подготовке хозяйства к зиме, о прочих многочисленных заботах и делах.

— Ты опять плохо кушаешь, — негромко сделала Лукерья замечание сыну. Драгомир пригорюнился над полупустой тарелкой, ибо Милена полностью завладелавниманием некроманта. Мешать же воркующей, увлекшейся друг другом парочке было как-то неловко, ведь всё-таки у них намечается свадьба, грядёт медовый месяц.

— Мам, я уже поел, — попытался отговориться Мир.

— Позавтракал яблоком и половинкой груши? — уличила родительница, указала ложкой на огрызок, который как раз утаскивал со стола шуликун. — Сильван же сказал, что вы потратили много сил. Он-то плотно позавтракал, а ты?

— Ну, еще бы он не плотно, — хихикнул Драгомир, не удержался. — Если сам не станет, его ж Милка догонит и накормит. Она его перед свадьбой решила откор…

— А ну цыц! Не твоя забота! — шикнула на брата царевна, не вовремя прервавшая любезности с женихом. — Ты-то с папкой спишь, тебе-то что! А я с этими мощами ночую в одной кровати — глаз сомкнуть не могу, всё боюсь во сне косточки ему переломать или самой наколоться!

Яр от громкого заявления пирожком поперхнулся, тут же подбежала Лилька и принялась колотить его величество по спине. Воеводы сбились с цифр отчетов, не сразу вспомнили, на чем остановились. Лукерья поджала губы — и решительно наложила сыну горку дымящейся паром каши:

— Чтобы всё съел! Не выйдешь из-за стола, пока не съешь.

— Мама! — оскорбился царевич. Однако перечить материнской воле не решился, на опыте знал, что не переспорить, да и отец с сестрою в данном вопросе будут на ее стороне. Драгомир вздохнул, голову повесил.

Сильван не мог смотреть на своего горюющего ученика спокойно. Некромант взял из корзины красивое яблоко и предложил царевичу загадку:

— Малыш, как думаешь, плоды относятся к живому или мертвому?

Драгомир заинтересованно поднял голову.

— К живому, — решил он. Поправился: — Наверное.

— Но если оставить плод на земле, он сгниет, — продолжил маг. Попутно словам он взялся за нож и стал нарезать яблоко дольками на чистом блюдце, услужливо подсунутом мавками. — Живое не должно так быстро портиться или засыхать, верно?

— Пока плод на ветке висит, то он растет, следовательно, живет, — изрек Драгомир. — А если сорвать, то больше не растет.

— Умник! — фыркнула Милена, не удержалась. — А если оставить яблоко на земле, из него может вырасти новая яблоня.

— А может и не вырасти, — возразил Мир. — Семена тоже могут сгнить, не дав ростки. Ой, да ведь — жизнь плода в семенах! Или в косточке, если это ягода. Растения для этого и плодоносят.

— Верно, — кивнул Сильван. Он успел очистить дольки от сердцевины. Указал кончиком ножа на блюдечко, потом на Яра: — Семена — это к нему, потому что они живые и могут дать жизнь дереву. Но плоть плода принадлежит нам, магам смерти, ибо она задерживается на грани, охраняя семя. Мякоть живет дольше, чем опавший лист. Но иные листья могут пустить корни и стать началом новой жизни, а кожуре или мякоти не дано такого права.

Некромант, увлеченный экспериментом, не замечал, что за столом и вокруг воцарилась тишина. Все следили за его действиями. Закончив с яблочными дольками, он разложил их на блюдце «солнышком», между лучами которого проложил по ягодке свежей пахучей малины, беря ее из стоявшей рядом корзиночки.

— И ягоды тоже неживые, получаются? — уточнил Драгомир, не спуская глаз с распотрошенных фруктов.

— У ягод очень мелкие семена, — извиняющимся тоном пояснил Сильван, накрыл блюдце обеими ладонями. — Я не смог бы их вынуть из мякоти, так что просто вживлю в то, что получится. Они мне не мешают, по сравнению с яблочными они куда слабее.

Он убрал руки, дав возможность всем увидеть, что же получилось. Даже Веснян невольно вытянул шею, вглядевшись в ало-розовый неведомый фрукт, лежащий теперь на блюдце. Это была гладкая, как яблочко, малинка размером с женский кулачок, покрытая полупрозрачной кожицей, под которой просвечивала сочная мякоть.

— Малино-яблоко? — предположила Милена. Повела носом: — М-м, а пахнет необычно. Даже не знаю, на что похож запах. Прелесть какая!

Сильван обошелся с чудо-фруктом безжалостно: взял в руку и выдавил из него яркий сок на кашу в тарелке Мира.

— Попробуй теперь, — предложил маг.

Мирош с некоторой опаской и с любопытством ковырнул приправленную кашу ложкой, отправил в рот, подержал на языке, причмокнул:

— Очень вкусно! Мам, попробуй тоже? — предложил он Лукерье. Та не удержалась от соблазна — и закивала, признавая во всех смыслах бесподобный вкус и аромат.

— Ванечка, а можешь вырастить дерево с такими плодами? — загорелась Милена, слизнув сок с пальцев. Она кашу у брата отнимать не захотела, а завладела самим фруктом, помятым, но всё еще пригодным для утоления любопытства. — Тут и косточки мелкие есть, можно посадить.

— Из этих косточек вырастет обычная малина, — пояснил некромант. — Я изменил мякоть, а семена может изменить сам Драгомир. Я после расскажу, как это сделать.

— Отлично! — вступил в разговор Яр. — Отдам вам под учебный огород угол в своем саду, сажайте там, что хотите! Я тоже буду туда заглядывать, поправлю что-то, если понадобится, для пущей урожайности.

Сильван смешался, он только сейчас понял, что устроил представление для всего собрания. Чтобы скрыть смущение, он нахмурил брови и принялся колдовать дальше, теперь над грушей и черноплодной рябиной.

— Пап, но это правда ужасно вкусно! — настаивала Милена. Она милостиво отдала остатки фрукта русалкам, чтобы те не лопнули от любопытства.

— Не сомневаюсь, солнышко, — рассмеялся Яр. Пояснил свое веселье воеводам и водяным: — Пускать алхимика на кухню опасно, тут же начинает ставить опыты. Пока я жил с ним, боялся двух вещей: растолстеть до безобразия от его готовки или отравиться насмерть. Хорошо, что я бессмертный, но всё-таки!

Воеводы и водяные начальники добродушно посмеялись над шуткой владыки.

Сильван презентовал свежесозданную черную грушу пискнувшей от восторга Милене, за спиной которой толпились восхищенно жужжащие русалки и мавки. Далее маг придвинул к себе блюда с крыжовником и вишней. Он продолжал представление не для общего развлечения, а потому что, заглядевшись, Мир незаметно для самого себя уже доедал свою кашу. Лукерья, подперев ладонью щеку, с материнским умилением следила, как стремительно уменьшается горка на его тарелке.

Между тем Яр и воеводы вернулись к заботам Леса. Подвластные земли нужно было тщательно подготовить к осени и зиме. Для этого следовало сделать многое. Например, рассчитать, куда потечет вода осенних дождей, желательно предугадать по опыту прошлых лет, сколько этой воды накопится лишней, не предвидится ли где заболачивания, что впоследствии повлечет загнивание почвы и прочие проблемы. Корм для остающихся на зимовку птиц и зверья также был головной болью леших и их помощников. Тут важно было работать сообща — в разных краях урожаи случались разные, где-то больше зерновые удались, где-то плодовые или ягодные дали излишек урожая. Следовало всё подсчитать, поделить на количество едоков — и, если нужно, обменяться. Обменивались лешии не кормом, а едоками: птичьими стаями и зверьем, перегоняя животину с места на место. Чтобы такой обмен прошел без потерь, Яр тщательно следил за процессом через связь с Лесом. Причем гонять зверье следовало до наступления холодов, а значит, медлить и откладывать нельзя…

— Ваше величество! — обратилась к Яру незаметно подошедшая Заринка, одна из подружек Лильки. — К вам с докладом прибыл старший домовой из Нового Города. Прикажете в кабинет его проводить?

— Пригласи сюда, пусть с нами чая попьет, небось устал с дороги, — разрешил владыка Леса.

Сильван закончил собирать из крыжовнико-вишни красивую гроздь и вручил чудо-виноград Миру. Тот как раз расправился с кашей. Царевич охотно оторвал от грозди одну крупную полосатую ягоду, отправил в рот, поморщился:

— Кислятина какая! Но тоже вкусно.

Он передал гроздь Лукерье.

— Идем? — поднявшись с места, спросил Сильван своего ученика. Кивнул Яру, обвел взглядом леших и водных: — Разрешите откланяться, нам нужно продолжать занятия.

— Если требуется какая-нибудь дохлятина, обращайтесь! — сказал Михайло Потапыч Дуболом, припомнил: — У меня как раз на днях олень преставился. Красавец, рогатый! Свежий, волками не погрызен.

— Благодарю, но мы пока на растениях тренируемся, — отказался некромант, протянул руку Драгомиру. Однако тот не спешил уходить, руку принял, удержал в своей, но не встал:

— Подожди, я хочу поблагодарить городового за участие ко мне, — негромко сказал он.

Сильван вздохнул, оглянулся на Милену, без слов взглядом сообщая ей, что честно попытался увести ее брата, чтобы избежать лишних разговоров о произошедшем. Милена так же молча кивком поблагодарила его за старания, пусть не увенчавшиеся успехом.

Городовой, старший над всеми домовыми в Новом Городе, въехал в трапезную залу верхом.

— Сегодня на собаке? — заметил Яр, приветствуя, встал с кресла.

— В прошлый раз, когда пожар у них случился, приезжал на козе, — вспомнил Веснян.

— Здрав будь, царь-батюшка! — басовито воскликнул городовой. Воеводе же ответил: — На козах я с тех пор заклялся ездить, брыкаются шибко и бодаются без предупреждения, едва косточки уцелели.

— Три лета назад навещал нас, тогда на борове прискакал, — добавил и от себя Михайло Потапыч. — Как раз после на Сватьинке у поганцев несколько хуторов погорело, вместе с их идолищами-столбами.

— Свиньи тоже глупая скотина, — отмахнулся городовой. — На собаках теперь буду разъезжать, у них и ход плавный, и приказов слушаются.

— Как бы в этот раз пожара где не случилось, — в шутку заметила Лукерья. — Уж всякий раз совпадает, неспроста!

— Тьфу-тьфу на тебя, матушка, — обиделся городовой. — Будто я со зла? Чистой воды совпадение. Что ж такое пророчишь недоброе!

Лукерья промолчала, сама понимая, что пошутила не к месту. Как будто кто-то за язык дернул. Уж не впрямь ли пророчество нелепое угораздило ляпнуть? Вот беда…

Старший городской домовой был ростом повыше своих собратьев, Лукерье он приходился почти до пояса, если вместе с неизменной овчинной шапкой мерить. Единственный из всех домовых, кто имел право и возможность покидать человеческое жилье по своей воле. Однако часто разъезжать с визитами ему было неудобно. Всё дело в том, что свой дом городовой возил с собой. А дом у него был крошечный, вроде скворечника. Обычно он ставил его где-нибудь на чердаке людского жилища, тем самым подчиняя своей власти весь дом. Но при необходимости брал на плечи, выносил из избы и взгромождал на подходящую животину — козу, свинью или, как теперь, на собаку крупной породы.

— А если вам тележку приспособить? — предложил Драгомир. Присев перед собакой на корточки, принялся чесать за ухом, отчего та отчаянно завиляла хвостом. Домик у нее на спине от этого принялся опасно раскачиваться, заставив городового нервничать.

— И с тележкой пробовали, свет-царевич, застревала везде, — проворчал городовой, похлопав своего «скакуна» по холке, чтобы стояла смирно.

Ладошку изнутри, как у всякого домового, у него покрывала мягкая густая шерсть. Мир невольно улыбнулся, вспомнив, что слышал о девичьих гаданиях, когда домовой должен был погладить вопрошающих своей лапкой по голому заду. Вообще гость весь был мягкий и пушистый с головы до пят, от лица-мордочки до пальцев с коготками. Это, однако, не мешало ему носить одёжку, похожую на людскую: долгополый кафтан, кушак, полосатые штаны и лапти без портянок на босу лапу.

Русалки подготовили для гостя местечко: собаку пригласили лечь под высокую лавку, где её ждало угощение, а самого домового усадили на стопку подушек, чтобы доставал до стола, при этом ногами всё равно мог бы касаться крыши своего «скворечника».

— Не чаи я приехал с вами распивать, царь-батюшка, — проворчал домовой, но шумно отхлебнул из маленькой кружечки, закусил баранкой. Дальше говорил с набитым ртом, весьма серьезным тоном: — Спросить меня отправили, долго ли будет продолжаться в городе бесовщина? Понятно, что право ваше, однако ж покою нам нет. Вы бы уж закруглялись, царь-батюшка, а? Накажите всех, кого надо, а неповинных оставьте с миром… Ох, прощения прошу, оговорился.

Яр, окаменев лицом, откинулся на спинку своего кресла:

— Не зря ты оговорился, правду сказал. Не один я буду суд вершить, но с Миром. С Драгомиром Яровичем. Поэтому жду, когда он достаточно остынет сердцем и не разнесет весь ваш город по бревнышку, не разбирая, кто виноват, а кто нет.

— Отец, я не… — заикнулся было сын. Только владыка Леса остудил его небывало холодным взглядом:

— Ты не знаешь, на что ты способен. Я тоже могу лишь догадываться. Поэтому изволь слушаться наставника и отправляйся заниматься.

Драгомир нахмурил брови: нельзя было не признать, что отец прав. Спешить с судом было в первую очередь опасно для невиновных обитателей Нового Города. Лесной царевич порывисто поклонился городовому в пояс:

— Прошу, передайте мою благодарность за помощь домовику княжьего терема и его семейству! — Развернулся и вышел из трапезной.

— Мы будем в саду, — бросил Сильван, поторопился за учеником. За ними тенью ускользнула и гоблинша.

— Чернокнижник? — городовой кивнул на закрывшиеся за магом двери. — Наслышан, весьма наслышан.

Он снова прихлебнул чаю.

Лукерья наткнулась взглядом на крыжовнико-вишню. Бордовые ягоды с зелеными полосками спело просвечивали крупной косточкой. Она оторвала одну, брызнувшую во рту освежающим кислым соком… Мда, не доработал некромант немного, поторопился — изнутри под кожицей прятались шершавые колючки мохнатого крыжовника.

— А ты почему с ними не пошла? — негромко спросила Лукерья у дочери, сосредоточенно пережевывая ягоду, потому как выплюнуть несмотря на колючесть было жалко, вкусное получилась безобразие.

— Что я там у них разберу? — вздохнула Милена. — Стоят молча, друг дружке в глаза смотрят. У них иное колдовство, без заклятий, без волшебных порошков и зелий. Нам, ведьмам, их тонкости «обращения напрямую к источнику силы без посредства вспомогательных средств» не уразуметь.

Меж тем Яр решил, что и за чаем можно прекрасно обговорить все дела, незачем толпой перемещаться в кабинет, если всем и здесь неплохо. Он велел служанкам покинуть зал, из трапезного сделавшийся совещательным. Мол, позовет, пришлет на кухню шуликуна, если нужно будет самовар сменить на горячий или подлить в вазочки варений.

— Не хочешь узнать, что за бесовщина творится в городе? — шепнула Милена на ухо матери, когда обе поднялись из-за стола, собираясь уйти следом за русалками.

— Яр же не пустит, — поджала губы ведьма. Дочь всегда угадывала ее мысли без всякого колдовства.

— Если я попрошу, то разрешит, — лукаво блеснула глазами Милена.

Лесная царевна прямиком пошла к отцу. Никого не стесняясь, не обращая внимания на важную беседу, уселась Яру на колени, обняла за шею, потерлась носом о висок, шаловливыми ручонками взлохматила зеленую гриву, и без нее пребывавшую в вечном беспорядке. И как всегда дочурка оказалась права — сработало! Царь-батюшка оттаял, губы невольно растянулись в улыбке. Ластящейся дочурке Яр ни в чём не мог отказать. Воеводы на царевну тоже не сердились, что прервала совещание, ведь с довольным владыкой договариваться о делах было куда легче.

Лукерья только вздохнула, поджав губы. Не удержалась, хмыкнула: ежели эдак посмотреть, то ей повезло, что от любви к отцу сошел с ума Драгомир, а не Миленка! Уж Милке одного поцелуя было бы недостаточно. Да и не стала бы она отсиживаться в одиночестве и отмалчиваться, сколько молчал Мирош — сразу бы отодвинула мать и заняла место царицы. И плевать дочурке на условности и приличия…

— Что? — оборвала поток неутешительных мыслей вернувшаяся к ней Милена. — У меня с волосами что-то не так? Надела что-то наизнанку?

— Да нет, — спрятала взгляд Лукерья. — Разрешил?

— Конечно! — засияла улыбкой лесная царевна. — Летим?

______________

Четверо странников, замерших на палубе скользящего вперед судёнышка, разглядывали проплывавший мимо высокий берег одинаково напряженно, но с разными затаенными чувствами. С реки еще не было видно города. Перед глазами тянулся земляной пласт обрыва, неприступный, ненадежный — кое-где осыпался, обнажив рыже-глинистую почву, утащив вниз могучие деревья, оказавшиеся на зыбком краю. Невезучие исполины упрямо хватались за рыхлую землю корнями, зависали над рекой горизонтально, полоща ветки в ленивом течении, а с высоты на них будто с сочувствием взирали их собратья, страшась участи быть следующими на утопление.

Еще немного, и цель долгого путешествия будет достигнута. Судёнышко сделает поворот, войдет в устье Сестрицы и причалит к берегу. Новый Город. Томил стремился домой всем сердцем — и страшился неизвестности. Прошло столько времени с его отъезда, город наверняка изменился. Томил боялся не узнать родные улицы… и людей. Не столько внешних перемен он опасался, сколько внутренних. Да и сам он, что говорить, давно стал другим…

На прекрасных и безмятежных лицах эльфов обычно с трудом можно было угадать эмоции. Но сейчас оба хмурились, причем каждый размышлял о своем. Рэгнет в мыслях уже беседовал с лесным царем, покусывал губы, придумывая неоспоримые аргументы. Нэбелин украдкой поглядывал на Томила, печалясь о скорой разлуке. Пусть человек не давал обнимать себя на виду у команды, целовать глубоко и страстно, так, как хотелось юному пылкому эльфу, отговариваясь тем, что «до свадьбы грешно!», но всё равно за дни совместного путешествия Нэбелин почти удалось его к себе приручить. Томил смирился со своей участью, еще немного — и открыл бы в ответ свое сердце, позабыв о надуманных людских запретах и предубеждениях. Но вот пришел час расставаться. Нэбелин не могло не тревожить будущее — увидятся ли они? Когда? При каких обстоятельствах? Ведь для эльфа и человека время течет совершенно по-разному, Нэбелин готов был ждать век, а человеку и год покажется вечностью. В своих чувствах менестрель был уверен, сердце же смертных переменчиво. Однако брать с возлюбленного клятвы верности было рано по любым меркам. Это будет слишком похоже на принуждение…

Богдан Шмель извелся больше всех: переминался с ноги на ногу, сжимал перила борта, не замечая, что от такой хватки выщербленные водой и ветром серые доски скрипят и грозятся треснуть. Он выискивал среди зелени, клубящейся над откосом, крыши построек.

— Вон! Томка, смотри, деревни уже видны! — воскликнул он, оживившись. — Вон, баньки! Видишь?

— Вижу, баньки, да, — кивнул, мягко улыбаясь, Томил. Богдан пробыл на чужбине гораздо меньше, чем он, однако соскучиться успел куда больше, ведь оставил дома жену и выводок детишек.

— Вон! Моя банька! Смотри, Томка, совсем не покосилась! Стоит! Я-то думал, еще прошлой весной чинить придется, а ничего! — ликовал Шмель, каким-то чудом высмотрев за густой зеленью свое «имение». Прищурился, вытянулся вперед, едва за борт не выпав: — А там не Васька ли? Точно, Васька! Как вымахать успел-то! Ну, мОлодец! Поди, старших сестер перерос на голову!

Терпение у Шмеля явно истощилось до последних капель.

— Эй, только не вздумай вплавь сигать! Потерпи еще чуток, скоро уже доберемся, — попытался образумить друга Томил. Но тот отмахнулся:

— Причалим с другой стороны города, топать оттуда полчаса, если не вызовут меня сразу к Рогволоду, у него до ночи застрянем, раньше утра не вырвемся. Нет уж, лучше я хоть вплавь, но напрямки! — решился Богдан.

И даже начал перелезать через борт, ногу перекинул, когда услышал свист со стороны:

— Хей, христиане! Помочь чем-то, ась?

— Кто тут христиане, а кто и нет! — с ярким акцентом огрызнулся с кормы подуставший владелец суденышка, басурманин, уроженец Бурого ханства.

— Вы в Новый Город, вестимо? — легко догадался доброжелатель в плоскодонке.

Томил распознал в коренастом мужичке с короткой чернявой бородой представителя болотного народа язычников. Что само по себе было уже странно — обычно «поганцы» на простор Матушки старались не выплывать, рыбачили в тихих водах Сватьинки и Куманька. Они справедливо опасались одним своим видом вызвать злость у жителей города. Лучникам на крепостных стенах не требовалось дополнительного указа начальства, чтобы обстрелять нехристей, когда рыбаки неосмотрительно близко подходили к правому берегу. Если лодок была не одна, с башен палили из пищалей картечью — попадали редко, зато грохотом не только уток распугивали, но весь город на уши поднимали.

А теперь «поганец» вольно катается на плоскодонке прямо по стрежню! Да не он один такой смелый. Томил огляделся по сторонам с удивлением: чуть подальше впереди, ближе к городу, Матушка была сплошь усеяна лодками и лодчонками язычников. Небывалое дело! Неужто Рогволод в отсутствии своего советника сумел взяться за ум и помирил два соседствующих народа между собой? Томил хотел бы поверить в эту догадку, да умом понимал, что в действительности слишком ничтожна вероятность такого чуда. И всё же лодчонки сновали от берега до берега, груженые по самые борта, деловитые, скорые.

— Ты на берег лучше не сходи, — между тем болотный житель предупредил басурманина. — Лесной бог город проклял! Коли пристанешь, то назад не отчалишь. Так и застрянешь там навсегда, пока тебя гнус заживо не сожрёт. Так-то!

— Брешешь? — справедливо усомнился хозяин судёнышка. Однако сделал знак своей команде приспустить парус.

— Ну, рискни, ежели не веришь, — усмехнулся «поганец». Кивнул на показавшиеся поверх древесных крон дозорные башни, крепостные стены и макушку колокольни. — Видишь тучу над крышами?

— Не слепой, вижу. Пожар? — предположил басурманин.

— В набат же не звонят, — подсказал язычник. — Не поверишь, но дыма там лишь половина. Там, где погуще, то мошкара и гнус. У них там небо черное, будто ночью! Костры жгут на улицах, заборы разбирают на доски, и всё равно не помогает.

— Что ж ты так об этом весело рассказываешь? — вмешался Томил, не выдержал.

— Так все комары и оводы из наших мест сюда прилетели, а у нас не жужжит никто! — скрипуче рассмеялся язычник, раскачивая свою плоскодонку. — Городские по воле лесного царя за околицу выйти не смеют, дров у них нету, еда заканчивается. По нам из пушечек больше не палят, куда там! Слезно умолили помочь — помогаем вот теперь. Кто хвороста с нашего берега привезет, кто яиц лукошко, кто уток настреляет — тоже на продажу сгодится! Вот и помирились с соседушками! — он снова довольно расхохотался. — Наш народ лесного бога всегда чтил, потому теперь нам прибыль и свобода, а городским волдыри и узилище!

Богдан и Томил переглянулись, не ожидали они такое застать по возвращении.

— Ну так что, кого-то перевезти на берег? — предложил язычник. — Дорого не спрошу. Только назад не выберетесь даже за золото, коли передумаете, ха-ха!..

— Меня! Меня отвези! — вызвался Богдан. Быстро перелез через борт, держась за снасти, спустился в рисково качающуюся лодку.

Язычник еще перебросился парой слов с басурманином, пообещав прислать к нему кого-то, кто сможет снабдить запасом провизии для обратного пути вниз по Матушке и кое-какими товарами на продажу, раз уж невозможно закупиться необходимым на городских базарах. И, оттолкнувшись веслом от борта судна, шустро погрёб к берегу.

Томил проводил друга взглядом. Он понимал его желание как можно скорее удостовериться, что родные живы и здоровы. Но что же такое должно было стрястись, чтобы Яр проклял город?..

— Что-то не так, Том? — тронул его за плечо Нэбелин. Из-за незнания местного языка эльфы могли лишь догадываться о причинах подозрительной суматохи.

— Кажется, у меня тоже появилось дело к лесному царю, — неуверенно произнес Томил.

Пронзительным свистом он подозвал еще одного расторопного лодочника, который за звонкую монету согласился переправить троих странников на левый берег Сестрицы.

Пока плыли, Томил вкратце передал новости о городе эльфам. Те слушали и оглядывались на крепостные стены и крыши высоких теремов, церковные маковки, серебристо блестевшие на солнце чешуйчатым лемехом. Низко стелящийся дым и тучи насекомых отсюда стали не видны, город выглядел как обычно — мирно и достойно. Сейчас Томилу и самому не верилось в нелепые заявления болотного «поганца».

Однако их перевозчик, мужик по виду не болтливый, скупо дополнил картину другими подробностями. Сам он многого не видал, но довольно уж общался с горожанами, чтобы поверить в слезные жалобы наказанных проклятьем людей.

Казней на город посыпалось множество, от пустяшных до серьезных. Собаки воют днем и ночью, не переставая, аж с реки слышно — жутко. Все кошки сбежали в лес, мышей и крыс развелось тысячи, зерно и муку грызут без стыда и боязни. Почти все коровы и козы пропали — пастухи как вывели стада пастись, так и сгинули вместе с бурёнками, будто их волки съели. Кур тащат лисы и куницы, оставшиеся в птичниках квочки от страха яйца не несут. Домовики на чердаках плачут в голос. Вода в колодцах и ключах цветет зеленью, пить невозможно. К рекам горожане подойти боятся — ведра из рук выхватят водяницы, выбьют днище, а дырявое наденут тебе на голову и будут колотить по нему, пока не убежишь. В городе эдак скоро ни одного целого бочонка не останется, ни одной бадейки-лоханки. Новые делать не из чего, пойти в лес за деревом нельзя — лешии не пускают, лешачки шишками обстреливают, прицельно и пребольно. Единственный колодец остался с пригодной водой при монастыре, да и тот за день вычерпывают до мути. Самая жуть, что на погостах из могил кости лезут, среди травы и цветочков торчат скелетные кисти рук с растопыренными пальцами и белеют макушки черепов.

— Вот уж про черепа народ брешет, — усомнился Томил. — Во всё остальное я могу поверить, но мертвецы даже лесному владыке неподвластны.

На это перевозчик пожал плечами, спорить не стал. Не захотел он и поведать, что же послужило причиной проклятия. Зыркнул на приезжих из-под кустистых бровей и пробурчал, чтобы Томил у городских спрашивал, раз ему так интересно, а он пересказом эдакой мерзости свои уста не осквернит.

Затащить нос лодки на песчаную отмель, чтобы эльфы зря не мочили сапоги, пришлось Томилу — язычник наотрез отказался ступать на «священную землю гневливого Бога». Ладно хоть пообещал за отдельную плату дождаться его, чтобы отвезти в город.

Томил как рассчитывал: за час дойдут до терема Лукерьи, дорогу он помнил с детства, не заблудится, с Щуром захаживали в гости, бывало. Если же не застанут они там хозяйку или Яровичей, то придется выкликать кого-то из местной нечисти и попросить проводить эльфов до Дубравного дворца. А сам Томил должен как можно скорее вернуться в город и собственными глазами убедиться, что проклятье не выдумка и не бредовые слухи. И лишь тогда он потребует личной аудиенции у Яра. Он не боялся, что из-за проклятья застрянет в городе, всё-таки кое-каким чарам тоже обучен.

— Что такое? Идемте! — обернувшись, Томил поторопил топчущихся на месте эльфов.

Занятый мыслями, он не оглядывался назад, поднялся по крутой тропке и ушел вглубь берега на полсотни шагов, уверенный, что спутники следуют за ним. Но те только одолели подъем — и встали, словно им дорогу перегородили невидимым забором.

— Мы не можем! — чуть не плакал от разочарования Нэбелин. — Тут как будто стеклянная стена! Твердая! Без дыр!

В доказательство эльф приналег на пустой воздух плечом, затем пнул ногой, ударил кулаком, однако преграда не поддалась.

— Ерунда какая-то! Я ведь прошел, — пробормотал Томил.

Он вернулся, пощупал сам: воздух как воздух, не тверже, чем тот, каким он дышит.

— Нет тут ничего, вам показалось, — буркнул он, взял эльфов за руки, точно малых детей, и решительно потащил за собой.

— Ах!..

— Уй!..

Он-то прошел без помех, а эльфы стукнулись головами. Бывает, так прикладываешься до искр, когда перешагиваешь высокий порог и при этом не замечаешь низкую притолоку.

Томил снова развернулся, не понимая: ведь руки их, что он держал, никакой стены не ощутили! А вот головам досталось. Однако стоило отпустить узкие запястья, и Нэбелин наглядно показал, положив перед собой обе ладони: вот стена, гладкая и ровная. Томил подошел вплотную, убедился — на ладони даже кожа приплюснулась, словно он впрямь видит ее через стекло. Томил не удержался и провел пальцем по линии жизни, отчего Нэбелин вспыхнул смущением и тотчас спрятал руки за спиной. Томил, чисто опыта ради, потянулся вперед, совершенно не ощущая никаких преград, и дотронулся до нежно порозовевшей щеки…

Рэгнет отпрянул и схватился за свой меч. Томил отдернул руку — и с некоторым облегчением понял, что вовсе не его бездумная вольность смутила старшего эльфа и заставила попятиться младшего.

За спиной Томила откуда ни возьмись появился матерый косматый медведь.

— Томас! — негромко позвал Нэбелин. — Пожалуйста, подойди к нам. Медленно и без резких движений, не зли зверя.

Однако Томил не внял совету. Напротив, развернулся к медведю лицом, да еще руки широко развел в стороны, будто собрался его поймать без всякого оружия.

— Том! Не глупи, тебе не справиться с диким… — быстро зашептал младший эльф, но осёкся.

Томил не слушал испуганных спутников — шагнул навстречу медведю с улыбкой на лице. Зверь в ответ поднялся на задние лапы, оказавшись на две головы выше человека, раззявил зубастую пасть.

— Томас!.. — истерично пискнул Нэбелин, выхватывая свой кинжал из ножен, готовясь прыгнуть на медведя, чтобы защитить возлюбленного, пусть даже придется прикрыть собой от устрашающих когтей и оскаленных клыков.

Медведь громко взревел, накинулся на Томила… и крепко обнял хохочущего парня. Прижал к своей меховой груди, так что у городского колдуна ребра затрещали, а ноги на мгновение оторвались от земли.

— Михайло Потапыч! — радовался встрече ученик Щура, безуспешно пытаясь обхватить медвежью тушу. — Сколько лет, сколько зим!

— Томка, пострелёныш! Ты ли? Вырос-то как! Возмужал совсем! — басил Дуболом. А эльфам мнилось, будто медведь ревёт во всю звериную глотку.

— Томас? Что происходит? Почему ты обнимаешься с медведем? — растерянно пролепетал Нэбелин. Рэгнет же смущенно поторопился спрятать клинок в ножны.

— Ох, прости, дядя Миша, — вспомнил о спутниках Томил. Оглянувшись на эльфов, пояснил для них: — Разрешите представить, это местный воевода, начальник леса — Михайло Потапыч Дуболом. Правая рука царя Яра.

— Это животное? — с сомнением уточнил Нэбелин.

— Животное? Ох, да! Для чужаков и непосвященных он вправду кажется обычным медведем, — пояснил Томил. Сам же он прекрасно видел сквозь прозрачную личину дикого зверя улыбчивого дюжего мужика с курчавой бородой, в шапке набекрень и в кафтане, подбитом бурым мехом.

— Кто это с тобой? — поинтересовался леший. — Судя по говору и по виду, иноземцы?

Он приналег дружески на плечо Томила, похлопал его по спине, а Нэбелин едва удержался от вскрика — показалось, будто зверюга собирается заломать пойманного парня, повалить на землю и растерзать в кровавые лохмотья. Однако тот не думал падать под натиском, с трудом, но устоял и лишь посмеивался в ответ.

— Эльфы, — снова перешел на родной язык Томил. — Ищут своего пропавшего родственника, надеются, что Яр поможет им с поисками. Кстати, здорово, что мы тут с тобой встретились! Не поможешь провести их к Дубравному дворцу? А мне в город надо. Разреши оставить их твоими гостями, дядя Миша, а?

Воевода нахмурился, придирчиво оглядел чужаков. Еще раз прижал посильнее приятеля напоследок — и отступил.

— Прости, Томка, не могу. Царь-батюшка гневаться будет.

— Почему это? — не понял Томил.

Эльфы насторожились: они не разбирали незнакомую речь, но изменившийся тон разговора был достаточно красноречив.

— Тебе, Томка, в Дубраве всегда рады, — сказал Михайло Потапыч. — Встретят с распростертыми объятиями. Но один приходи, без этих. На счет эльфов Яр указ дал четкий, уж давным-давно, век назад, как только взошел на престол: чтобы духу не было их в лесу. Так что передай им, пусть разворачиваются и уходят восвояси, той же дорогой, как явились. А ты со мной иди, нечего тебе в городе нынче делать. Пойдем, у нас новостей столько накопилось! Да и тебе есть, о чем рассказать.

— Но почему?! — Томил не дал взять себя под локоток и развернуть спиной к спутникам.

— Яр на то и государь, чтобы перед нами, слугами, не оправдываться в своих указах, — отрезал леший. — Вот пойдем, и сам у него спросишь.

— Подожди, если распоряжение давнее, вдруг он его отменил уже, а ты не знаешь? — ухватился за соломинку Томил.

— Не отменял, будь уверен. Недавно нарочно повторил для всего Леса. На счет этих двоих в особенности, — мотнул головой в сторону притихшей парочки воевода.

— Как же так? Значит, вот откуда эта стена… Но я обещал им! Что же делать?

— Эх, Томка! Коли обещал, — махнул рукой леший, — возьму грех на душу, ослушаюсь царя! Пойдемте ко мне, будете моими гостями. У меня в берлоге, конечно, не так красиво, как во дворце, но устрою со всеми удобствами. А там, глядишь, и сам Яр ко мне наведается — наверняка не утерпит, придет ругаться и любопытничать. Вот тогда и поговорите, почему да зачем он такой запрет наложил, — гулко рассмеялся «изменщик». — Ну, а теперь что задумался? Коли ты не пойдешь со мной, то златовласок твоих тоже не возьму, ты учти.

— Дядя Миша, ты готов нарушить указ Яра, лишь бы не отпускать меня в город? — догадался Томил.

Воевода покачал головой, ответил без шуток:

— Ты да твой отец — вот двое, кого Яр велел нам сберечь. Что ты там забыл, в своем городе? Поживи пока у нас, отдохни с дальней дороги, подлечись. Вон, совсем худой стал, смотреть жалко.

— Неужто хотите весь город уничтожить?

— А тебе нешто жалко? — с нарочитым вызовом вскинулся леший. — Друзья у тебя там? Родня? Нет же никого! У тебя там даже дома нет своего. А лекаря и Шмеля с семьей его мы тоже оттуда скоро заберем, не переживай за них. И… может быть, обойдется еще, — добавил воевода, отведя глаза. — Может, и не случится ничего эдакого. Это уж как царевич решит.

— Царевич? — поймал на слове Томил. — Не сам Яр, выходит, на людей сердит?

— Сердит? Нет, не то слово. Царь-батюшка, будь его воля, медлить не стал бы — смёл бы всё к чёртовой бабушке в один миг, оставил бы плоское место, — усмехнулся Дуболом. — Да только желание сына для самого царя закон непреложный.

— Что ж такое с Евтихием-то приключилось в городе? Любовницу у Рогволода не сумел отбить, что ль? — попытался пошутить Томил.

— Не с Тишкой. С Драгомиром, — помрачнел леший. Сжал губы. — Ладно, некогда мне тут с тобой лясы точить…

— А с Мирошем-то что? — искренне изумился Томил, схватил воеводу за рукав, не давая уйти. — Это же он среди братьев мышонок на самом деле, а не Евтихий! Он сиднем сидит в светлице материнского терема, точно девушка на выданье, тише воды, ниже травы. С ним-то что могло случиться такого страшного?

— Связался себе на горе с окаянным князем, чтоб проклятого порвало да вывернуло, вот что! Больше ничего не спрашивай, коли думаешь на тот берег отчалить, — заметно рассердился воевода.

Томил даже отступил на шаг, потребовал:

— Рогволод мой друг, не хули его мне в глаза.

— Не друг он тебе, — покачал головой воевода. — Не может быть твоим другом такая гниль мерзкая.

Томил развернулся и, не простившись, пошел к реке, к ожидавшей лодке. Эльфы, не смея ни о чем спрашивать, поспешили за ним.

— Открой глаза, ты же не слеп! — крикнул ему в спину воевода. — Ты сам знаешь, какой он человек!

— Ты подчиняешься своему царю, а я — своему князю! — не удержался, выпалил Томил, жестом велев эльфам забраться в лодку первыми. — И если твой царь решил уничтожить по своей прихоти мой город, я не стану пережидать у тебя в гостях! Лучше погибнуть с людьми, чем жить с нечистью!

— Не вздумай тягаться силами с Яром, — напоследок предупредил Михайло Потапыч. С высокого берега по воде далеко раскатился его рокочущий бас, заставивший поежиться не только эльфов и перевозчика, услышавших звериный рёв, но и Томила, разобравшего слова. — Люди слабее букашек под гневом бессмертного! Даже ты, ученик Щура.

Лодка вышла на середину реки, а Томил всё смотрел прямо перед собой, вряд ли что-то видя. В голове пылала мысль: воевода прав. Если всё действительно серьезно, если слухи о казнях вовсе не слухи, если князь чем-то прогневал царя, то людям крупно повезло, что городские стены до сих пор стоят. Насколько он знал по разговорам между Щуром и Лукерьей, Яр из тех, кто вспыхивает моментально, не давая себе труда сдерживать порывы или взвешивать поступки, однако подобные ослепительные вспышки и гаснут быстро. Теперь же воздух буквально пронизывало ожидание, что самое страшное еще впереди. Что же вытворил на этот раз Рогволод, заставив владыку Леса позабыть о своем вечном легкомыслии? Томил на горьком опыте знал, что князь способен на самые злые безумства, не думая о последствиях.

— Что смешного? — буркнул он, заметив неуместное счастье на лице Нэбелин. Младший эльф уселся вместе с ним на корме, прижался близко, а стоило Томилу к нему обернуться, как и вовсе повис на плече.

— Прости, — повинился менестрель, сияя. — Просто мне радостно, что час нашей разлуки откладывается.

Рэгнет, расположившийся на носу лодки, от столь эгоистичного признания своего воспитанника только закатил глаза к небу. Томил уже давно заметил, что старшего эльфа цель их путешествия волнует куда больше, чем младшего. Нэбелин слишком увлекся личными переживаниями, забывая о долге и частенько даже о приличиях, совершенно перестав слушаться Рэгнета. К слову, в каких именно отношениях состоит эта пара между собой, Томил открыто выспрашивать стеснялся, намеки же они оба упорно пропускали мимо острых ушей. В итоге он решил считать их кузенами или, на худой конец, моложавым дядей со взрослым племянником. При мысли, что ему приходится отбиваться от настойчивых поцелуев на глазах у отца «невесты», делалось еще более неловко, хотя и без того было несладко. Но ведь какой кровный родитель простил бы чаду столь развязное поведение? Отцы терпеть не могут ухажеров своих дочерей! В данном случае сыновей. Впрочем, кто ж этих эльфов знает, что у них принято и что разрешено.

— Заграничные девки стыда не ведают, — не выдержал, пробормотал лодочник, неодобрительно поджав губы. — Мало, что простоволосая ходит с непокрытой головой, в штанах в обтяжку и без юбки, тьфу! Так средь бела дня на мужика вешается, охальница. Ох, нелегко тебе с ней придется, парень. Такую даже плеткой не перевоспитать.

Томил счел за лучшее промолчать. Оправдываться перед посторонним не имело смысла, как не было резона и утверждать, что Нэбелин не девка, а несчастный кастрат. Благо его спутники не понимали здешний язык, а на укоризненные взгляды смертных эльфам вообще было плевать.

Тем более лодочнику стало не до разговоров — у него весло в руках внезапно задергалось. Томил заглянул за борт: так и думал! Из воды показалась мокрая макушка водяницы, а за макушкой высунулись и белые в синюшность тонкие руки — уцепились за лопасть весла и взялись дергать со всей нечеловеческой силой.

— Ты чего делаешь? — воскликнул Томил.

Водяница ойкнула и мигом ушла ко дну — не ожидала, что в лодке найдется тот, кто сможет проникнуть взором под покров невидимости. Однако тут же снова поднялась на поверхность в ореоле пузырей. Откинула волосы с бледного круглого личика и показала Томилу длинный черный язык:

— Бе-е! Утопить его собираюсь, не видишь разве? Не мешай!

И она опять ухватила весло, принялась тягать, соревнуясь силой с перевозчиком. От их своеобразной драки лодка раскачивалась всё сильнее, Томил всерьез испугался, как бы ему и эльфам не пришлось нежданно искупаться.

— А ну, кыш, нечистая! — сердито пыхтел лодочник. — П-шла прочь, не мешайся!

— В этот раз точно утоплю! Пущу на дно раков кормить! — горячо клялась водяница.

— Прекрати! Зачем он тебе нужен? — в недоумении воскликнул Томил, перехватил древко весла посередине. — Неужели никого получше не приглядела себе в женихи?

Пораженная таким предположением, речная девчонка аж руки разжала:

— Жених? Он? Фи! Ты с ума сошел? Да я отомстить хочу! Этот паразит, как на воду свою лоханку спускает, так всякий раз умудряется мне веслом по башке съездить!

— Погоди, он наверняка не нарочно, — заступился за человека Томил.

— Что толку болтать с нечистью? — пыхтел лодочник, тщетно дергаясь, отчего лодку повело по кругу.

— Еще бы он специально! — возмутилась водяница, всплеснула руками, окатив всех брызгами. — Другие мужики кто песни мурлычет, кто с приятелем балагурит, когда рыбачить едут. А этот вечно всё молча и тихо! А я-то не слышу!!! А он мне то камень на макушку скинет — заякорится, видишь ли! То шестом съездит по хребту! То сеть прям на голову набросит, выпутывайся потом под его матюги! Сколько же можно-то?!

— Ну, так заставь его извиниться и повесить колокольца на нос!

— К своему носу, как у быка? — захихикала девчонка. — Али к лодочному?

— Стребуй дары с него! Зачем же убивать? Какая в его трупе выгода? Разве Лещук Илыч тебе разрешил множить утопленников и загрязнять реку? — повысил голос Томил.

Водяница притихла и похлопала своими лягушачьими глазами:

— Откуда ты, человек, знаешь дедушку Илыча? А! Выходит, это ты и есть молодой городской колдун? — догадалась она, засияла улыбкой до ушей. — Девчонки про тебя судачили, я слыхала. А ты милый!

Она напрочь забыла о ссоре и принялась строить глазки.

— С кем ты там разговариваешь? Ундина? — заподозрил измену, нахмурился Нэбелин. Из-за сильной качки вставать со скамьи не решился, только выпрямился и вытянул шею изо всех сил, чтобы поглядеть, что за бортом такое — да ничего не увидел кроме воды, бурлящей вокруг лодки.

Зато эльфов наконец-то заметила водяница:

— Это кто с тобой, невеста твоя? Красивая! — с завистью оценила речная обитательница. Ойкнула, насупила бровки: — Это ж эти, как их там — ельфы? Дедушка Илыч передал наказ от батюшки-царя, чтобы их не пущать! Прогнать их отсель, чтобы не думали возвращаться!

И, горя желанием выполнить приказ в лучшем виде, водяница принялась с усердием раскачивать лодку. На боевой возглас объявились ее товарки, тоже ухватились за борта, взялись помогать.

Эльфы со своей стороны судорожно вцепились в скамьи сидений. Язычник вообще побросал вёсла, мигом уплывшие, упал коленями на днище, в изрядную лужу, хлюпающую тиной и грязью, сложил руки на груди и принялся шепотом читать молитву к христианскому богу.

Томил лихорадочно соображал, чтоже делать.

— Эй, озорницы! Вы что вытворяете?! — раздался крик с дальнего берега. В круговерти водоворота Томил не сразу сообразил, что кричали с городского причала. — Вы кого там топить собрались, лягушки бестолковые?

— Никого не собирались! — тотчас смиренно отозвались водяницы, утихомирились. Поглядеть, так просто барышни образцового воспитания! Будто не они только что едва не сделались хладнокровными убийцами. Впрочем, рыбья кровь холодная и есть.

У Томила от качки и хохота слегка звенело в ушах. Он не сразу сообразил, что же не так, что именно его заставило насторожиться. На стороне города только один человек мог видеть речную и лесную нечисть, только один мог командовать и только одного стали бы слушаться! Ученик Щура всмотрелся вдаль, сердце всколыхнуло радостью предстоящей встречи. Однако расстояние до берега было еще слишком велико, не разглядеть никого толком. И толпа народа мешает — все суетятся, снуют туда-сюда, как муравьи, одного человека в такой толчее поди отыщи.

— Извини, колдун, — повинилась водяница, надув губки. — Увлеклась я что-то. Есть же и другой наказ: сына лекаря, когда таковой объявится из заграничных странствий, встретить с почестями и проводить, куда пожелает.

Томил выдохнул с облегчением.

— Ну так, ежели вы в город плыли, вам в другую сторону надо, — проворчала она, заметив наконец-то, что от ее проделок лодку развернуло от берега и понесло течением к стрелке. — Экие вы мореходы бестолковые! Ладно, так и быть, подсоблю.

Она подплыла к корме и принялась толкать. Тотчас присоединились к новой забаве полдюжины ее шумных смешливых товарок — похоже, им было всё едино, что топить, что помогать. Все вместе водяницы играючи протаранили лодку через половину ширины реки и подвели аккурат к причалу.

Томил успел коротко описать перевозчику, какой малоприятной участи тот избежал, и присоветовал, как задобрить речных обитательниц, чтобы в будущем их больше не злить, а напротив, заручиться поддержкой и неизменной удачей в рыбной ловле. Выходило, что подружиться с водяницами было не сложно: как и всем женщинам, им нравились подарки и внимание. И еще бубенцы на лодку определенно стоило привесить. Когда Томил и эльфы наконец-то сошли на твердую землю, перевозчик готов был на коленях благодарить молодого колдуна за спасение и за науку. А когда водяницы через Томила передали лодочнику выловленные из воды весла, и те в руках человека потеряли временную невидимость — язычник воззрился на весла так, будто колдун чудесным образом сотворил их из воздуха. Водяницы на всё это залились звонким хохотом.

Попрощавшись с речными девами и ошеломленным перевозчиком, Томил кивнул спутникам подниматься по крутому склону вверх, к частоколу крепостных стен. По склону тянулись проторенные в высокой траве тропинки: несколько вели от причала, другие от песчаных отмелей при кромке воды — и все сходились в единой точке городских ворот, которые по случаю особого, почти военного положения, караулил усиленный отряд стражи.

Вокруг кипела жизнь. Осажденные христиане впрямь нашли общий язык с язычниками, несчастье заставило. Однако на землю Нового Города лесные охотники стались не ступать. Горожане сами забредали по колено или даже по пояс в воду, сноровисто принимали товары, сразу расплачивались, кто деньгами, кто в обмен другими вещами. Торопились, ибо знали: стоит соседям отчалить, как тут же водяницы погонят прочь от реки.

Над всей суматохой гремел голос старосты некрещеных — парня, не так давно вступившего в возраст зрелости. Широкоплечий, статный, со смоляными кудряшками из-под шапки, заросший короткой бородой до самых глаз, темных, цепких. Видный среди низкорослых собратьев, но всё же пощуплее, чем русые мужики. Он был единственный из нехристей, кому хватило смелости выйти на проклятую землю. Именно он укорачивал жадность своих соплеменников, когда те заламывали цену слишком высоко, и он же остужал иных горожан, которые готовы были вспыхнуть при любом споре. Томил не подошел к нему ближе из-за толчеи, но что-то показалось ему в этом человеке знакомым. Это само по себе было странно, ведь кроме Щура среди болотного народа он почти никого не знал. И всё-таки не сам голос, но манера речи… К сожалению, сосредоточиться на этом смутном ощущении не позволяли куда более срочные заботы.

«Томилушка, иди в лавку лекаря, там встретимся!»

Томил резко оглянулся, но за спиной не увидел никого, кто мог был сказать ему эти слова прямо в ухо.

— Что-то не так? — оглянулся на него чуткий Нэбелин.

— Показалось, — отмахнулся он, чтобы не тратить время на лишние объяснения.

В крепостные ворота их пропустили без помех.

— Никак, Томил Сивый вернулся? — узнал его один их стражников, помахал рукой издалека, чтобы не проталкиваться лишний раз через людской поток. Забасил над толпой, точно раскатистый весенний колокол: — Вот он разберется! Дай-то боже, наконец заживём, как прежде!

Толпа загудела, подхватила новость, заоглядывалась на странников множеством оживившихся и просветлевших лиц. К счастью, люди были заняты каждый своим грузом, так что Томилу удалось достаточно легко отделиться от тесного потока и скользнуть вместе со спутниками в неприметный закоулок.

__________

— Нэбелин, пожалуйста, не нужно. Не сейчас.

К сожалению, слухи не преувеличивали — город выглядел жалко. Рои ос, комаров, мошкары носились по задымленным улочкам черными тучами, безжалостно жаля людей от мала до велика. Женщины, старики и дети старались прятаться по домам, опасливо выглядывали через щелки оконных ставень, и всё равно не могли уберечься — Томил замечал за занавесками испуганные лица, покрытые красными пятнами укусов и волдырями. Мужчины, кто не брезгливый, обмазывались грязью, как поросята — хоть немного, но это помогало, можно было выйти во двор и заниматься делами, покуда хватало терпения выдерживать лезущих в глаза, нос и уши насекомых. К счастью, Томила и эльфов гнус облетал стороной, видно, распознав приезжих.

— Что не нужно, милый? — невинно мурлыкнул Нэбелин, а сам еще крепче ухватился за его локоть, словно боялся потеряться в незнакомом месте.

Томил, не замедляя шага, осторожно высвободил руку:

— У нас не принято ходить по улицам в обнимку.

Младший менестрель надул губки и послушно локоть отпустил, скользнул по рукаву — и ухватил за кисть, переплел пальцы возлюбленного со своими, сжал ладонь. Томил вздохнул.

— Нэб, не сердись. Но меня здесь все знают…

— Ты меня стыдишься? — без уловок спросил эльф.

— Нет, пойми же, — смутился и нахмурился Томил. — У нас не положено, чтобы до свадьбы всякие вольности позволялись. Тем более на виду у народа.

Нэбелин улыбнулся, ласково и немного снисходительно, благо возлюбленный шел на полшага впереди и нарочно не смотрел в его сторону.

— Хорошо, милый, если ты стесняешься, то я больше не буду, — негромко проговорил лукавый эльф.

Руку жениха он отпустил, почти — удержал своим указательным пальцем его мизинец. Томил оглянулся на него в недоумении, Нэбелин же состроил в ответ мордашку, что на еще большие уступки идти не в состоянии. Пришлось стерпеть.

Сквозь монотонное жужжание пробивался фоном собачий вой, усталый, унылый, однозвучный. Птиц, ни воробьев, ни даже ворон, не было слышно. Улицы казались непривычно голыми без играющих детей, без расхаживающих с гордым видом кур и голосистых петухов. На крылечках и заборах не сидели кошки. Зато Томил заметил на крышах нескольких изб домовых, горестно обнимавших фигурные коньки за лебединые шеи. Дедушки-хозяева с тоской глядели в одну сторону, будто ждали чего-то или кого-то с левого берега Сестрицы, из заповедной Дубравы.

— Куда мы идем? В княжеский терем? — спросил Рэгнет.

— Нет, сперва к моему отцу, в лавку травника. Он точно должен знать, что здесь творится.

— О, боже, я так волнуюсь, — тихонько вздохнул Нэбелин, отведя сияющий взгляд в сторону, чтобы не смущать своим эгоизмом жениха еще больше.

Сообразив, о чем это он вздыхает, Томил вспыхнул.

И прозевал момент, когда в небе появились две ведьмы, обе верхом на метлах. Он лишь вздрогнул и пригнулся, дёрнув пригнуться и эльфа.

Громко ссорясь между собой, Милена Яровна и Лукерья Власьевна на скорости прошили улочку низко над землей, ибо не хотели влететь в очередную жужжащую тучу. Домовые на крышах приветственно закричали, замахали лапками, радостно сорвали с себя шапки, надеясь, что жена и дочь лесного владыки принесли добрые вести. Однако обе на домовых не обратили внимания:

— …Мам, я выйду за него! Можешь мне запрещать, можешь злиться — мне не важно! Ты просто ревнуешь к Ванечке папку! А на счастье родной дочери тебе…

— Да кто ж тебе запрещает?! Выходи за кого хочешь! За мертвеца старого — пожалуйста! Ты же теперь в лесу царица, не я. Зачем мать слушать? Ты уже взрослая и всё знаешь лучше матери!

Разговор велся на повышенных тонах не только из-за свистящего встречного ветра.

— А я не собираюсь тебе ничего доказывать! Я хочу его и всё тут! Может, я в него с детства влюблена!.. Кхе-кхе! Чёрт, мам, я шмеля проглотила! Он такой противный!.. Мам, ты куда?!

— Томка приехал! — Лишь в конце улицы Лукерья сообразила, кого же она мельком увидела внизу. И резко развернулась.

— Кто? — поворотила и свою метлу Милена, для чего пришлось долететь до высокой стены крепостного частокола и отпихнуться от брёвен обеими ногами повыше зарослей крапивы.

— Томил! Внучок Щура!

— Ой, правда? Вот радость!.. Стой!!! Если ты сейчас к своему лекарю завернешь, то до вечера там застрянешь!!! Разворачивайся! Летим, как решили — сперва к княгине!

Дочка догнала, ухватила материнскую метлу за древко — и силой вернула на прежний курс.

— Ну, и кто из нас двоих царица? — рассмеялась Лукерья, соглашаясь с разумным доводом.

___________

На счастье они застали лекаря в лавке. Впрочем, по его замученному виду Томил без труда догадался, что отцу нынче не до прогулок по лесам и полям, не до сборов трав — слишком многим в городе требовалась его помощь. И сейчас во дворе толпилось человек десять: кто с жалобами на расстройство живота после плохой воды, большинство маялось зудом и чесоткой. Несколько просили примочки от ушибов — видимо, повздорили с нечистью на опушке и были обстреляны шишками до подбитых глаз.

Конечно же, появление давно пропавшего сына растрогало лекаря до скупой мужской слезы. Проникся и народ — сердечно поздравив с возвращением, люди проявили такт и спешно разошлись, дружно заверив, что лекарства им не к спеху, зайдут завтра.

— Кто это с тобой? — не сразу заметил эльфов лекарь.

Томил же удивился, отчего отец не повел его и гостей в жилые комнаты, но остался с ними в лавке, где сесть негде для долгой беседы.

— Чужестранцы, менестрели, — отговорился он, покосившись на своих спутников.

Эльфы позволили отцу и сыну поговорить наедине, тем более сами не имели возможности принять участие в разговоре — Томил заранее их предупредил, что родитель у него человек простой и заграничных языков не знает. Так что они вежливо поздоровались и отошли в сторонку, делая вид, будто с интересом рассматривают развешанные под потолком веники сухих трав и стоящие на длинных полках вдоль стен горшки с мазями, кувшины с настойками, корзины с засушенными ягодами, грибами, корешками.

— Эльфы? — окинул их взглядом лекарь, поджал губы. — Тебя всегда тянуло к нелюдям.

— Уж таким вырос, — развел руками Томил. Стер улыбку с лица: — Надеюсь, хоть ты сможешь мне объяснить, что здесь у вас произошло. Что натворил Рогволод с младшим Яровичем?

Лекарь на него шикнул, покосился на дверь, ведущую в комнаты. Дрогнувшей рукой поманил приблизиться, едва ль не в самое ухо заговорил, почти шепотом:

— Князь пошел воевать с поганцами, а вместо этого его каким-то ветром занесло в Дубраву. Оттуда он вернулся вместе с Драгомиром. Не знаю точно, врать не стану, я над ними свечку не держал, но в народе шепчутся, будто он привез мальчишку сюда против его воли, чтобы использовать, как постельную девку. А когда натешился, отдал его на потеху своей дружине и палачу.

— Как же такое возможно? — выдохнул Томил, от поражения аж голос утратив.

— Вот, значит, возможно, — покачал головой лекарь. — Когда раскрылось, что князь-то натворил, за братцем прилетела Милена Яровна со своим мужем, черным колдуном. Этот колдун половину княжьей дружины заживо в пепел обратил, разнес в одночасье подворье. Мальчишку-то они вызволили и забрали с собой. А палача потом я сам видел — ходячим мертвецом он сделался от проклятия колдуна! Смотреть страшно — идет, а с самого мясо кусками и кожа слезает да на землю ошметками падает! Вот с того дня царь Яр на город и гневается. И что дальше он с нами сделает, никто не знает.

Томил молчал, пытаясь осознать услышанное.

— Только думается мне, это всё цветочки, — поделился лекарь мыслями, не дающими никому в Новом Городе покоя. — Комары эти все, птицы, вода зацветшая. Это не гнев Яра, он бы за сына по мелочи размениваться не стал. Даже ворочающиеся мертвецы на погостах — они проснулись из-за эха от чар нового колдуна. Яр выжидает время. А эти все козни — от Леса. Я Рогволоду так и сказал: то, что тебе на голову птицы гадят, это они чуют гнев самого Леса, поэтому и ненавидят тебя, будучи частью Леса…

— Рогволод в городе? — прервал отца Томил.

— Куда ему деться! — зашептал лекарь, снова косясь на дверь. — Вон он, у меня сидит, птичий помет с темечка оттирает. Видать, за старую дружбу с Лукерьей Власьевной наш двор милуют. У меня даже на огороде сорняки не растут с тех пор, как она у меня жила…

— Кто у тебя жил? — не понял Томил.

Лекарь сообразил, что проговорился. Но отпираться перед сыном не стал:

— Лукерья. После смерти Щура она ушла из Дубравы, поселилась со мной. Нет, не как жена, что ты, не подумай! Как травница. Очень мне помогала, на нее все повитухи молиться были готовы…

— После смерти Щура? — еще больше округлил глаза Томил. — Отец, ты шутишь? Как он мог умереть?

— Как все люди! Так вот и умер, — проворчал лекарь, сердясь на собственные сдающие нервы за то, что сходу огорошил сына нерадостными новостями. — Дряхлый стал, Лукерья всё к нему захаживала, уговаривала пойти на поклон к ее Яру, чтобы, значит, от старости исцелил. Но Щур у нелюдя просить милости не захотел, умер человеком.

— Батя, это невозможно, — упрямился Томил. — Я бы почувствовал! Я бы точно знал, если бы он ушел от нас.

Лекарь поглядел на него с сочувствием, он и сам долгое время не мог свыкнуться с этой потерей.

— Томас, что случилось? Что он тебе сказал? — подкрался встревоженный Нэбелин, приобнял сзади.

— Что мой учитель умер, — перевел Томил.

— Ах, Том, мне очень жаль, — вздохнул эльф. — Вы, смертные, такие хрупкие существа! Ваш век мимолётен. Вы так же быстро увядаете, как весной осыпается цвет с деревьев. — И, уткнувшись холодным кончиком носа в его шею, менестрель нашел время шепнуть обещание: — Но тебя я не отпущу. Не бойся, смерти ты достанешься не в этом тысячелетии.

Томил поймал ошеломленный взгляд лекаря. Тот не удержался, высказал:

— Твоя, значит, барышня? Я сразу понял, просто так ты б никого ко мне не привел. Да, она… сильно отличается от наших девок, понимаю тебя.

— У них есть дело к Яру, — попытался внести ясность Томил, но отец явно не поверил, что эта главная причина приезда эльфов.

— Подождите меня здесь, — решился Томил, отстранил от себя эльфа, кивнул отойти с дороги отцу.

— Томка, не надо! — попытался образумить его лекарь. — Давай не сейчас! Давай позже, когда ты отдохнешь, обдумаешь…

— Батя, я просто хочу увидеться со своим давним другом, — растянул губы в улыбке Томил, повысил голос. — Поздороваться, раз уж он здесь!

Со смешанными чувствами он перешагнул порог.

Рогволод впрямь сидел за столом, попивал травяной настой. Успокаивающий, как машинально по запаху определил Томил. При виде друга детства и своего бывшего советника, князь поднялся с места, с искренней радостью шагнул навстречу, раскрыв руки для объятий. Тот позволил себя прижать к богатырской груди, похлопать по спине, в ответ выдавил улыбку.

— Томка! Сивый! Ты еще больше поседел, надо же! А я-то думаю, чей там голос знакомый! А это ты! Наконец-то вернулся!

— Да, вернулся, — кивнул Томил.

Князь отпустил его, сел, властным жестом велел ему сесть напротив:

— Ну, рассказывай! Как ты жив остался?

— Чудом, — развел руками Томил, невесело посмеялся, а князь хохотнул. — Спасибо Шмелю, нашел меня, вытащил, выходил, привез. Вот и весь сказ. Ты сам-то как здесь?

— Без твоего присмотра и совета? — усмехнулся Рогволод. — Да живем потихоньку, помаленьку. Поганцев с того берега почти приструнил! Всех старост они сами порешили, теперь легче будет договариваться.

— Я видел, — сказал Томил. — На берегу торговлю развели бурную! Была б иная причина для такого сотрудничества, я б искренне порадовался.

Рогволод помрачнел, но ухмылку удержал:

— Уже насплетничали тебе, выходит? И много наговорили?

— Расскажи сам, чтобы я сплетням не верил, — предложил Томил. — Конечно, если тебе всё еще важно мое мнение.

Рогволод покачал головой, пригладил пятерней влажные после мытья русые кудри:

— Не поверишь ведь.

— Почему я не должен верить своему другу? — уставился на него Томил.

— Меня впрямь ветром отнесло на тот берег Сестрицы! Шел воевать с нехристями, а попал в гости к нелюдям, — рассмеялся князь, достал из-за пазухи серебряные ладанки. — Если б не твои обереги, висеть бы мне на самой высокой ёлке с проткнутым брюхом. Даже пропадая далеко на чужбине, ты спас меня от лютой смерти. Благодарю.

Томил отвел взгляд. За свое спасение Рогволод благодарил вправду от чистого сердца.

— Что же случилось после? — тихо спросил он.

— С той злосчастной ёлки, на которую меня повесил ветер и о которую я себе штаны порвал, упал я прямо на голову тамошнему царевичу, — беззаботно продолжил князь описывать свои приключения. — Я сперва подумал, что меня девка подобрала. Такой мелкий сопляк, смазливенький, глазищами на меня хлопал, будто людей до этого никогда не видел. А ты знаешь, что перед хорошенькими девками, которые мне глазки строят, я устоять не в силах. Приручил я его, уложил в постель — и сам опешил: впрямь парнем оказался! И кстати, не слишком-то он брыкался, быстро соблазнился. Думаю теперь, не первый я у него был, раз он так охотно под меня лег.

— Дальше-то что? — оборвал его Томил.

— А ты на меня не прикрикивай, не лошадь запряг, чтобы понукать, — прищурился князь. Отпил чая, продолжил. — Напросился малец со мной в город. Сказал, что скучно ему в чаще жить без людей. Я разрешил со мной пойти. Здесь он ко мне клещом прицепился. Что ж мне было делать? Нарядил его в женское платье, всем объявил, что это новая моя полюбовница.

Вспомнив, Рогволод снова повеселел:

— Он так забавно смущался от любой мелочи! И в платье по терему ходил — чисто королевишна!

— Я познакомился с Драгомиром, когда еще был мальчишкой, — напомнил ему Томил. — Можно сказать, мы были с ним друзьями какое-то время. Как и с тобой. Чем же всё это закончилось?

— А черт его знает, — отмахнулся Рогволод. — У баб тоже постоянно случается — вдруг найдет на них истерика, все нервы вымотают своим козьим упрямством. С этим тоже так вышло. Вдруг взбрыкнул, будто не люблю я его! А я разве про любовь хоть слово говорил? — он презрительно фыркнул. — Я у него спрашивал о деле: как урезонить его отца, чтобы город мог дальше расти и строиться. Чтобы мы не жили, будто в вечной осаде, только и гадая, а что царь Яр учудит, скажем, следующей весной? Половодьем прикажет нас смыть? Аль волками затравит?

— И ты решил отвести душу на сыне за все обиды, накопившиеся от отца?

— Припугнуть я его только хотел! — стукнул кулаком по столу князь, яростно сверкнул глазами. Но Томил даже не вздрогнул, хотя внутри разрасталась буря. — Да, кинул я этого щенка в темницу, велел палачу его сторожить и пальцем не трогать! Самому пришлось уехать — к нехристям, к совету их дряхлому на поклон. Пока был в дороге, всё и случилось: поганцы сами стариков своих удавили за то, что те со мной якшались. А палач оказался злым на Яра за то, что тот его из леса выпустил искалеченным. Это он издевался над мальчишкой, не я! Пойми, нет в этом моей вины! Я хотел блага для города! А теперь на меня сверху птицы гадят! Хожу, как прокаженный, весь в дерьме, мои же холопы от меня шарахаются. Смешно всё это, не находишь?

Томил промолчал.

— Это очень кстати, что ты приехал именно теперь, — наклонился к нему Рогволод поближе. — Раз ты у нас колдун и близко знаком с семейкой Яра, то сумеешь придумать, как оградить город и меня от их бесовских козней. Делай что угодно, только заставь нечисть снять эту чертову осаду. Понимаешь, я не могу сейчас даже за ворота выйти!

— Ты хочешь уехать отсюда? — прямо спросил Томил.

— А ты полагаешь, я обязан жить так дальше, обгаженным?!

Рогволод отвел глаза, не выдержав его взгляда цвета холодной стали. Вскочил с места, прошелся по светелке.

— Яр не выпустит тебя. Ты до сих пор жив только потому, что он не желает смерти невиновным людям. Поэтому не нападает на город.

— Вот и сделай так, чтобы он меня выпустил и при этом не смог бы убить, — потребовал Рогволод. Подошел, нагнувшись, положив руки ему на плечи, придавил вниз. — Ты можешь это, я знаю, не отпирайся. Ты же состряпал мне эти обереги. Вот и сделай еще! Новые, сильнее этих!

— У меня получилось сделать их, потому что тогда я хотел уберечь друга, — негромко признался Томил, глядя прямо перед собой. — За эти годы ты изменился. Боюсь, мне понадобится время, чтобы узнать тебя заново. И понять, во что превратилась наша дружба.

— Дружба? Сивый, ты что? Окстись, дружба осталась в сопливом босоногом детстве. Я приказываю тебе сделать это, потому что я твой князь, черт возьми! — не стал лицемерить Рогволод. — Я не могу ждать и подстраиваться под твое настроение!

— Да, ты прав, конечно. Ты князь. И должен поступать только так, как желаешь сам. Твоя воля превыше всего, слово твое закон для нас, твоих холопов.

— Эй, Сивый, не переиначивай! Или тоже взбрыкнуть решил?

Рогволод неосознанно сжал руки на его шее. Однако Томил не внял предупреждению, говорил и говорил дальше, осмелев до безрассудства от болезненного разочарования:

— Что не так? Разве не происходит всё по твоему желанию? Я надеялся, что мы с тобой думаем одинаково, тщился быть твоим советником, но куда мне, скудоумному, проникнуть в высшие замыслы. Когда ты отправил меня в Бурое ханство, чтобы я договорился о торговом союзе, я обещал хану твою дружбу. Хан мне поверил и отослал к тебе своих людей. Откуда же мне было знать, что дружбу ты понимаешь иначе. Что на пиру ты услышишь в их речах нечто для себя обидное и прямо за столами натравишь на гостей скоморошьих медведей. Когда хану доложили об этом и он вызвал меня, я клялся, что такого просто быть не может, что на тебя клевещут недруги. Мне повезло, хан не четвертовал меня сразу же, не отдал палачам на пытки, а милостиво швырнул в темницу, велев приковать на цепь за шею, как брехливую собаку.

— Томил, они вели себя оскорбительно, я не мог стерпеть… — упорно пытался оправдаться Рогволод.

— Что они тебе сказали такого? Ты можешь вспомнить слово в слово? Не отрицай, ты был пьян, в таком виде ты родного сына не пожалеешь, пришибешь ни за что.

— Сивый, не зарывайся.

— Иначе что? Теперь ты кинешь меня в земляной мешок? Давай, я уже привык к такому жилищу, сколько просидел у хана, посижу и здесь. В родном городе и тюрьма отрадней. Чем будешь меня кормить? Плесневелым хлебом? Согласен. Только прошу, не черствыми лепешками, я ими уже сыт.

— Хватит, я понял твою обиду. Но я же послал за тобой Богдана и выдал денег на откуп.

— Покорно благодарю, мой князь, за твою щедрость, — тихо произнес Томил. От этого смиренного тона Рогволод зубами заскрипел.

— Чем же теперь ты думаешь откупиться от лесного царя? Золото Яр не возьмет, сам не беден. Ведь ты заранее всё просчитал, правильно? Когда решил выкрасть его младшего сына, в котором Яр души не чает, когда бесчестил мальчишку, когда бросил на пытки и посрамление — прекрасно зная, кого ты взял к себе палачом и как он отнесется к сыну своего врага! Ты ведь знал наперед, как защитишь город, данный тебе твоим дедом? О чем ты думал, Рогволод?! Я готов простить тебе, что ты бросил меня, но то, что ты сделал с городом — этого я тебе никогда не прощу.

— Я не нуждаюсь в твоем прощении, Томил Сивый. В чем-то хан был прав — ты действительно тот еще брехливый пёс. Помни: собак, что кусают своих хозяев, вешают на осинах.

Рогволод решительно подошел к двери, но негромкий голос заставил его помедлить и насторожиться:

— Обереги на твоей груди — мне не хватило бы умения сделать их самому. Тогда мне помог Драгомир. Я попросил его, и мы просидели над ними с вечера до рассвета, я рассказывал без умолку, какой замечательный у меня друг… Ты обязан своей жизнью ему, не мне. Уже дважды обязан! Если б не эта защита, птицы не гадили бы тебе на темя, а давно бы выклевали глаза.

Рогволод выслушал — и сплюнул. Он покинул дом лекаря через черный ход, пошел восвояси, пробираясь огородами, как вор, держась заборов, пригибаясь и прикрывая голову.

Томил остался сидеть на месте, уставившись в одну точку.

В комнату вошли эльфы, за ними заглянул лекарь:

— Дверь, кажется, хлопнула? Он ушел?

Нэбелин положил руки на плечи возлюбленного, поцеловал в висок, заставив вздрогнуть и будто бы очнуться.

— Отец, — Томил поднялся, чтобы встать перед родителем и склониться в поясном поклоне, — благослови нас!

Он дернул Нэбелин за руку, эльф сообразил — и радостно отвесил поклон, замерев бок о бок с возлюбленным, который не спешил разгибаться.

Лекарь растерялся:

— Как же так-то? Не умылись с дороги, ей даже в платье переодеться не дал. Подожди, хоть соберу на стол, надо же отметить…

— Нам некогда ждать, — твердо возразил жених. — Возможно, скоро придется уехать. Кто знает, когда вернемся и сможем ли вернуться вообще.

Про то, чтобы нарядить своего эльфа в платье, Томил больше и думать не хотел — после рассказа Рогволода о том, как тот выставил Мира девкой.

— Но как же?.. Что же?.. — бестолково засуетился лекарь.

— Не нужно святых образов, батя, — подсказал Томил. — Нам всё равно не суждено венчаться в церкви.

— Господи, как же… — вздохнул родитель. Решился, задрожал голосом, заблестел слезой — легко коснулся рукой одной макушки, потом второй: — Живите счастливо, дети мои! Вот такой вам от меня завет.

— Благодарю, — выпрямился Томил, растроганно отвернулся, пряча глаза от «невесты».

Между тем младшего эльфа обнял старший, без перевода поняв, что сейчас произошло. И Рэгнет не думал скрывать слез, обнял и расцеловал в губы и щеки своего воспитанника, шепча и от себя наказ быть счастливыми. Затем кинулся обнимать Томила, а после него и смешавшегося лекаря.

— Наши отцы благословили нас, — сияя, объявил Нэбелин возлюбленному. — По нашим обычаям мы теперь супруги. Теперь ты снова откажешься меня поцеловать?

Томил впрямь отшатнулся, не давшись:

— Отцы? Неужели Рэгнет?..

— Да, он мой родной папа. А что? Мы с ним очень похожи, разве ты не замечал? — рассмеялся Нэбелин на такую недогадливость.

Томил решил ничего не говорить. Что ж за отец такой беспечный, раз позволял родному чаду прямо у себя на глазах соблазнять полузнакомого иноземца? Да еще выйти за него замуж после всего лишь нескольких недель общения! Впрямь, эльфийские нравы сильно отличаются от людских.

…К закипевшему самовару подоспели гости. Нежданные, но дорогие. Впрочем, Томил был бы рад любому, кто помешал бы их странным семейным посиделкам, на которых ему отвели утомительную роль толмача. Он и не подозревал, что у него столь любознательный отец! И очень многословный супруг. Больше всего утомляло то, что переводить приходилось осторожно, взвешивая каждое слово, чтобы, не дай боже, отец не понял, что назвал невесткой менестреля-кастрата. Благо хоть Рэгнет помалкивал и многозначительно улыбался, на обращенные к нему вопросы отвечая коротко, буквально парой слов.

— Крас! Собирайся, мы заберем тебя в Дубраву! — вихрем ворвались в дом две ведьмы.

— Дядюшка Красимир! Ты умеешь летать на метле? Если не-ет, то сейчас научишься-я! — многообещающе пропела Милена, распахнула дверь… И встала на пороге светелки, недобро уставившись на замерших эльфов: — Так, а эти как здесь очутились?

— Кто? — напрасно осмотрев пустую лавочку, подошла и Лукерья. Привстав на цыпочки, заглянула в комнату поверх дочкиного плеча. Увидела лекаря: — Здравствуй, Крас! Ты слышал? Мы пришли за тобой, в городе оставаться слишком опасно. Томил? Рада тебя видеть, мой мальчик. Ты тоже отправишься с нами, разумеется.

— Добрый день, сударыни, — кивнул Рэгнет.

— Иностранцы? — поняла по его речи Лукерья. Гостю вежливо улыбнулась, а дочери украдкой пробурчала: — Принесла нелегкая, будто мало у нас в Дубраве всяких приезжих гоблинов и кобольдов! По мне, так одного нашего эльфа нам за глаза хватает, а тут еще двое.

— Этих папка не приветит, не волнуйся, — также негромко пообещала Милена матери.

— Вы очень спешите? Может быть, чаю? — отмер лекарь.

Милка отказываться от приглашения не стала. Подошла обнять Томила на правах давней знакомой.

— Отец и Щур мне не простят, если я первая услышу о твоих злоключениях, — сказала она. — Поэтому отложим расспросы до семейного собрания. Главное, что ты здесь, живой и вроде бы здоровый.

— Спасибо, — рассеянно отозвался Томил. Его поразило, с какой смущенной неловкостью поздоровался лекарь со старшей ведьмой, та же ответила ему с легкой снисходительностью и небрежностью, словно делала одолжение, и на самом деле он ее отчасти раздражал, что она не считала нужным скрывать слишком тщательно.

Между тем, утащив со стола дольку моченого яблочка, лесная царевна обратилась к эльфам:

— Давно не виделись! Какие извилистые пути вы избрали, что мы снова встретились?

— Вовсе не извилистые, — возразил Нэбелин невозмутимо. — Мы приплыли по реке. Такой путь любезно указал нам ваш старший брат, Светозар.

— Ну, за это Тишку я отругаю отдельно, когда он домой явится, — пообещала Милена. — А вас я вынуждена огорчить: если вы хотите остаться в живых, поспешите уехать обратно той же дорогой. В этом городе, как вы, надеюсь, успели заметить, правит безответственный князь, который имел наглость оскорбить нашу семью. Боюсь, если не удастся договориться с людьми по-хорошему, отец сотрет город с лица земли. И терпение у него уже на исходе.

— Прекрасно, — сказал Рэгнет. — В таком случае мы обязательно здесь задержимся. Думаю, тогда у нас наверняка получится увидеться с вашим отцом.

— Нет, — отрезала Милена. — Не рассчитывайте на это.

— Почему же? — Нэбелин устал задирать голову и поднялся с места, оказавшись чуть-чуть ниже ростом, чем царевна. Однако решимости настоять на своем у них было поровну.

— Да потому, дорогая тётя Риинд, — не отступила ни на полшага Милена, — что я после нашей с вами незабываемой встречи передала папе мои воспоминания о нашем разговоре, и он вас узнал. И ни вас, ни дорогого дядюшку Виара, — она кивнула в сторону Рэгнета, — он категорически не желает видеть. Ну как, какими словами объяснить, чтобы вам наконец-то стало ясно? Не пытайтесь с ним связаться, вы ему не нужны!

— Милена! — строго одернула ее Лукерья, для которой, как и для лекаря, была неясна суть наметившейся ссоры. — Какие ни есть, но это всё-таки наши гости. Веди себя прилично.

— Ой, мам, ты ж ничего не понимаешь, — отмахнулась царевна.

— Конечно, куда мне понимать! — мгновенно вспыхнула старшая ведьма.

— Пусть мы не нужны ему, но он нужен нам, — негромко и твердо произнес Рэгнет.

— Ой, мало ли что! — фыркнула царевна. — Раньше он вам был не нужен, зато нынче, видите ли, понадобился! Вовремя надо было думать, а не…

— Подождите, пожалуйста, — взмолился Томил, наконец-то сумевший взять себя в руки. — Милена Яровна!

— Ах, к чему между нами церемонии, — заулыбалась ему Милка. — Я ж тебя вот такусенького без штанов видала!

— М-милена, — поперхнувшись, повторил Томил. — Пожалуйста, повтори, что ты сказала? Какая тётя? Ты кого имела в виду?

— Её, — без церемоний ткнула пальцем в Нэбелин царевна. Поняла: — Ах, ты тоже подумал, что она парень? Каюсь, я с первой встречи не разобрала, но когда папка сказал, кто они такие, я вспоминала и сама себе удивлялась, как можно так ошибиться! Ну да, нос у нее длинноват, скулы уж очень резкие, брови густые, а фигурой плоскодонка, да и характер не девичий, но это точно девушка, будь уверен, папка ошибиться не мог.

Томил перевел ошарашенный взгляд на свою… жену? Нэбелин, вернее, Риинд, зарделась.

— Ну, а я что говорил? — ухмыльнулся Рэгнет, легонько пихнув свою дочь плечом. — Шмель мне сразу сказал, что он держит тебя за парня, а ты не поверила, что люди могут настолько быть легковерны и готовы обмануться мужской одеждой. Ты проиграла, дочь моя.

И он выразительно протянул руку. Нэбэлин с притворным вздохом закатила глаза к потолку, нехотя, с усилием стащила с пальца перстень с большим камнем и сунула выигрыш своему родителю в подставленную ладонь.

— Они еще и поспорили? — прошептал, не веря, Томил. Развернулся, побрел к выходу. Воскликнул сиплым шепотом, обращаясь к притолоке: — А Шмель обо всём знал?! Предатель!..

— Что происходит? — встревожился странным поведением сына лекарь. — Они же только сейчас, при мне огласили о помолвке!

— Значит, при тебе и впервые поругались, уже как муж и жена, — мрачно заметила Лукерья. Напомнила: — Так ты переберешься в Дубраву?

— Прости, я не имею права оставить людей, — покаянно опустил голову лекарь. — Думаю, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы тратить время на уговоры.

— Пожалуй, — согласилась ведьма.

Между тем лесная царевна продолжала выяснять отношения, но теперь с Рэгнетом. Тот умудрялся весомо возражать ей, не поднимая голоса. Заразившись его манерой, Милена сама не заметила, как начала улыбаться в ответ и даже слегка кокетничать:

— Как это поженились? Дядь Виар, ты серьезно — Томка и тётя Риинд? Поверить не могу!.. Только не думайте, что этот хитрый ход поможет вам пробраться обходным путем в нашу семью, не дождетесь!

Томилу не удалось побыть наедине с собственными мыслями. На пороге черного выхода он столкнулся с новым гостем — тем самым парнем, который руководил язычниками на берегу возле причала.

Окинув его оценивающим взглядом с ног до головы, незнакомец ослепительно улыбнулся и порывисто обнял опешившего Томила со всей душевностью и сердечностью:

— Возмужал-то как! Томка! Сколько лет дома не был? Твой батяня уж оставил надежду тебя увидеть живым, но я-то знал, что ты не пропадешь! Что ты выберешься и вернешься!

— Простите, мы знакомы? — пробормотал Томил.

— Это ты меня прости, — повинился тот. Мигом отпустил, отступил обратно за порог, раскинул руки, приглашая: — Ну-ка, посмотри на меня, да повнимательней!

— Смотрю, — покладисто отозвался Томил. — И что я должен увидеть?

— Хорошенько смотри! Глаза протри, сердце свое открой! — настаивал незнакомец.

И Томил вправду распахнул глаза шире. Он уже слышал этот голос, вернее, манеру речи. Ему знакомо ощущение родственного тепла, исходящее от этого человека. От того, кого он никогда прежде не встречал! И всё же — он знал его всю свою жизнь.

— Как?.. — не поверил собственным ощущениям Томил. — Дед Щур?!

Тот рассмеялся, легко и заразительно, вошел в дом, завел за собой и Томила, который уж забыл, зачем сам-то хотел выйти.

— Вот так! Я сам толком не знаю, как у них это получилось, не меня про это надо спрашивать.

— А кого? Но мне сказали, что ты умер!

— Я умер, — так знакомо по-стариковски кхекнул смешком Щур. — А Яр, паршивец, не согласился! И дружка своего призвал. Ты с ним сойдешься, занятный парень, на тебя чем-то похож, и тоже седой. Милка его обхаживает, замуж за него хочет, а она своё из рук не выпустит, кхе-кхе!.. Так что будет еще время вам встретиться и подружиться.

— Тот самый колдун, что погосты растревожил? — сразу помрачнел Томил.

— А вот про это давай потом, — потрепал его по щеке Щур. Томил невольно отметил, что при новом обличии старые привычки выглядят слегка странно и очень непривычно. — Про плохое поговорим позже. Сейчас надо праздновать твоё возвращение! Не знаю, как ты, а я ждал этого дня очень долго — до смерти переживал, знаешь ли, кхе-кхе!..

Щур ушел в светёлку, из которой доносился громкий голос царевны:

— …А я тут бабам говорю: выдайте преступника — и город останется невредим! Вернем вам всех ваших коров, не волнуйтесь, волки их не съели. Лешии за вашей животиной смотрят, как за своей собственной, кормят и бока щетками чешут. И куры все в сохранности. Собак, кошек, поросят — всех назад пригоним, по стойлам и конурам разведем. Слово даю, все беды закончатся, как только свершим суд над одним-единственным негодяем. И вы все знаете, кого мы хотим получить!

Томил замешкался, идти назад ко всем он еще был не готов. Решил, что ничего страшного не будет в том, если немного постоит здесь перед открытым окошком, подышит воздухом, полюбуется фиалкой, цветущей в горшке на подоконнике, послушает разговоры, прекрасно слышные через распахнутую дверь.

— Хватит о заботах! — прервал рассказ Милены Щур. — Сегодня надо праздновать!

— А ты откуда знаешь про свадьбу? — спросила у него Лукерья.

— Какую-такую свадьбу? — не понял Щур.

— Кто это? — не понял лекарь.

— Крас, это же дедка Щур! — воскликнула Милена. Спохватилась: — Ах да, ты ж думал, что он помер, извини. Эй, мам, что-то твоему любовнику худо, глаза вон закатил!

— Он мне такой же любовник, как твой Ваня Яру, сколько повторять, — проворчала ведьма. Похлопала лекаря по белым щекам: — Крас, не время падать в обмороки, да и ты не нервная барышня, тебе не к лицу.

— Это правда Щур? — слабым голосом уточнил лекарь.

— Правда, я, — рассмеялся помолодевший старый колдун. — Изменился чутка, но привыкайте.

— Давно надо было тебя обновить, — хихикнула Милена. — А то мамка за тебя всё переживала-а!.. Мам, не пинай меня под столом, тем более ты не меня пинаешь, а дядюшку Виара, он из-за тебя квас расплескал себе на штаны. Зато теперь, дед Щур, мамка от папки ушла, так что можешь с новыми силами начинать за ней ухаживать, она незамужняя. А что такого? Ты ведь тоже дал от ворот поворот своей прежней жене.

— Жене? — потребовала отчета Лукерья. — Когда это ты успел? Ты ж заплесневелый холостяк!

— Моё новое тело было женато, понимаешь ли, — развел руками Щур. — Миленка Яровна, налей мне чайку погорячее, будь любезна. Так что жена мне досталась в довесок к новой жизни. Но мне пришлось ей признаться, кто я такой. Как тут скроешь, коли тайну сию люди быстро распознали? И поставили меня старейшиной над народом, ведь совета и вожаков у них не стало. Ну, как я горемычных брошу без присмотра? А жену свою я отпустил к родне, она всё равно без любви замуж пошла.

— Без любви замуж грустно! — протянула Милена. — Дед Щур, налей дяде Красу настойки покрепче, а то что-то ему совсем нехорошо сделалось.

— Я в порядке, не волнуйтесь, — отговорился лекарь печальным голосом умирающего, потерявшего последнюю надежду на спасение.

— Кто этот человек? — раздался шепот.

Томил вздрогнул, но противиться не стал, только обреченно закрыл глаза, сосредоточившись на легком ветерке, веющем из окна. Позволил Нэбелин обвить себя руками, она прижалась к нему со спины, ее легкое дыхание коснулось его шеи и согрело ухо.

— Мой учитель. Он умер, но Яр возвратил его, дав другое тело.

— О, я не подозревала, что мой кузен умеет воскрешать людей. Я думала, у него дар лекаря.

— Он сделал это не один, ему помогал друг. Чернокнижник.

— Интересно как! Пока мы его разыскивали, он не тратил время зря — создал семью, обзавелся друзьями, выстроил собственное королевство… Как ты мог не догадаться, что я девушка?

— Ты эльф, — пожал плечами Томил, заливаясь краской стыда. Всё-таки хорошо она придумала так поговорить, чтобы не пришлось смотреть друг другу в глаза. — Я не умею вас отличать, где мужчина, а где девушка.

— Но ведь ты не думал на Рэгнета, что он может быть женщиной? — фыркнула Нэбелин.

— Я не думал, что он твой отец, — признался Томил. — Поверить не могу, что вы на меня поспорили! О, боже, что за нравы!..

— Не все эльфы такие, — улыбнулась она. — Просто мы с ним давно бродим под видом менестрелей. Вечно в дороге, по кабакам, среди пьяных людей. Становишься проще, увы.

— Вы даже наедине называете друг друга не настоящими именами.

— Мы взяли другие имена, когда покинули Долину. Мы начали новую жизнь, а для новой жизни старые не годились. Так что я давно больше Нэбелин, чем Риинд, если честно.

— И привыкла носить мужскую одежду.

— Так удобнее держаться в седле! Да и мужики меньше пристают, юбки не задирают, коли нет юбок-то. Правда, некоторые неразборчивые всё равно приставали, но если б догадались, что я девушка, вообще проходу не давали бы.

— Ну, вот и я не догадывался. Мучился. Думал, что в парня влюбился. Думал, что с ума сошел. Почему ты не сказала мне сразу, кто ты?

— Потому что… обидно было. Я думала, тебе должно подсказать сердце, кто же я на самом деле. И еще черт дернул с Рэгнетом поспорить, поэтому не имела права сказать открыто. Но я же намекала! И ты меня… обнимал ведь. Неужели не нащупал, что у меня не хватает кое-чего, чтобы быть парнем, мм?

— Я решил, что ты кастрат. — Томил уткнулся лбом в сцепленные руки.

— Ка… Что? Ты вправду так про меня подумал?! Это… это даже оскорбительно, ха!

— К тому же у тебя нет груди, — сорвалось с языка.

— Есть у меня грудь! — возмутилась эльфийка. — Грудь, не вымя! И вырастет больше, когда забеременею, до этого большая и не нужна ни на что, лишняя тяжесть. А уж когда именно ты подаришь мне дитя, это от одного тебя зависит!

— О, боже, какое дитя? — вырвалось у него. — О чем ты говоришь? Мы ведь только что поженились! Если это вообще можно считать свадьбой.

— Погоди, так значит, ты терпел меня, даже думая, будто я мужчина? Кастрат? Ты полюбил меня против всех людских запретов и вопреки собственным предпочтениям? — меж тем открылась истинная цена его чувств для Нэбелин, поразив до глубины сердца.

— Богдан! — простонал Томил, не слыша ее, горюя о своем позоре. — И Рэгнет! Они ведь всё знали и видели! Насмехались надомной! Веселились, глядя на мои мучения! Ладно Рэгнет, но Шмель! О, Богдан, как он мог?..

— А я что? — раздалось ехидное с той стороны окна. — Я тебе подмигивал! Неужто я б стал тебя подталкивать к парню? А мучаешься ты шибко выразительно, просто загляденье! Смирись, тебе по судьбе суждено томиться, Сивый. Сам себя изводишь, вместо того чтобы прямо спросить у самого предмета обожания: кастрат она или просто грудь не отрастила.

— Богдан?! — возмущенно воскликнули молодожены в один голос.

— Я успел соскучился, а вы? — подтянулся и водрузил локти на подоконник ухмыляющийся Шмель. — Дома у меня всё хорошо: все горланят, собаки лают, дети орут, меня Варька скалкой побила за то, что долго не возвращался и писем не слал, а тёща от себя нагайкой добавила. Так что я к вам сбежал, отдохнуть от домашнего уюта — отвык, оказалось!

— А я, наоборот, жениться успел, — посетовал приятелю Томил.

— Мда, с корабля на свадьбу, значит, — якобы сочувствующе протянул Богдан.

— Как ты мог молчать?! Ты всё знал, а еще друг!.. — вскипев, Томил едва в окно не выпрыгнул, но Нэбелин удержала.

— Пожалуй, я домой пойду, что-то вдруг по семье соскучился, — шустро отскочив подальше, решил Богдан. И поспешно скрылся за забором.

Глава 13. Лес

Яр стоял в задумчивости, облокотившись о перила лестницы и положив подбородок на ладонь. Солнце припекало макушку, ветерок играл с прядями волос, и Яру уже надоело заправлять за ухо болтающийся перед глазами завиток. И всё же он заправлял, потому что волосы щекотали нос, а чихать в такой важный момент было бы некрасиво.

С высоты пятого яруса внутренний двор царского дворца напоминал колодец, хотя с земли выглядел довольно просторным. Его окаймляла ажурной спиралью длинная галерея с лесенками, мостиками, с ритмичным узором арок. Башни, что возвышались по четырем сторонам света, были значительно выше основного здания дворца, соединялись они между собой многочисленными ветками, воздушными крытыми мостиками-переходами. Так что, когда Яр поднимал голову к небу, ему иногда чудилось, будто он оказался в огромной птичьей клетке. В клетке, которую он выстроил сам, в которой запер себя добровольно и которая на самом деле не способна оградить его и его близких от перипетий внешнего мира.

«Пап, вы куда там все пропали? Сколько вас еще ждать?» — в очередной раз возмутился Тишка.

«Мышонок, потерпи немного, — попросил Яр виновато. — Ты привел особого гостя. По такому поводу мы обязаны собрать общесемейный совет.»

«Какие церемонии!» — мысленно фыркнул Светозар.

Тронный зал располагался внизу, но имел такие огромные окна, что прекрасно просматривался даже отсюда, с высоты верхней галереи. По случаю жаркой погоды витражные ставни были распахнуты через одну. Острое эльфийское зрение позволяло издалека сверлить взглядом красноволосого дракона в темечко, при этом сам Яр оставался для гостя практически невидимым. Руун в волнении ходил взад-вперед, меряя шагами солнечные дорожки от трех окон, наверняка не замечая, как втаптывает яркие зайчики от цветных стекол в высокий ворс узорчатого ковра. Судя по тому, что дракон ежеминутно нервно оглядывался по сторонам, он шкурой ощущал пристальное внимание хозяина дворца. Однако выглянуть в окно и рассмотреть верхний виток галереи и того, кто там расположился, он не мог — мешали слепящие солнечные лучи.

Евтихий вернулся домой с полчаса назад. Сразу отпустил Полкана в конюшни, (ибо чудо-конь спешил проведать, всё ли в порядке с его гаремом кобылок). Прибывшую с ним дочь Сильвана старший царевич почти всё время держал за руку, Яр не мог этого не заметить. Даже когда к ним прибежала счастливая старейшина гоблинов, Тишка следил за их объятиями с плохо скрытым беспокойством и при первой же возможности подозвал Грушу обратно к себе поближе. Еще больше Яр нахмурился, заметив, что доверие это взаимно — Грюнфрид очевидно волновалась перед встречей с родителем и на удивление предпочла остаться под защитой Тишки, а не пошла с гоблиншей, чтобы освежиться и отдохнуть после путешествия. Сам Евтихий, будь он один, сразу бы нашел отца, затискал бы и зацеловал с разлуки, после чего спокойно отправился бы в баню, смывать пыль дорог. Но из-за гостей приходилось терпеть и ждать. Ведь, не будь рядом Тишки, Руун точно раздумал бы встречаться со своим бывшим возлюбленным и сбежал бы, сиганув в распахнутое окно.

Внутренний двор пересекли две стремительные тени: ведьма на метле и быстрокрылая горлица благополучно приземлились на широком балконе.

«Вот и наши дамы!» — объявил Яр.

«Наконец-то», — пробурчал Светозар.

«Заждались нас? — весело отозвалась Милена. И тотчас взвизгнула, так что эхо ее голоса разнеслось звоном по всей Дубраве, даже Яр чуть не оглох: — Тишка вернулся?! А дочку мою привез зелененькую? Уже лечу-бегу к вам!»

«Солнышко, где ты свою метлу потеряла?» — спросил Яр.

«Щуру оставила! На всякий случай, вдруг ему пригодится,» — беззаботно отозвалась Миленка. Яр уловил легкие шаги своих любимых чародеек, они торопливо спускались по крутым ступенькам винтовой лестницы.

«Пап, а маме понравился дядюшка Виар!» — ехидно наябедничала на родительницу Миленка.

— Красивый, обходительный мужчина, вот это настоящий князь! — донесся голос Лукерьи, сперва тихо, но делаясь всё громче с каждым преодоленным витком лестницы. — Конечно, на такого редкого красавца посмотреть приятно. Сама будто не пялилась на него постоянно?

— Но помолодевший Щур ей понравился еще больше! — воскликнула Милка.

Она козочкой перепрыгнула через несколько последних ступенек — и кинулась в раскрытые объятия отца. Яр поймал свою «малютку», с трудом удержался на ногах, отчего оба вынужденно закружились в подобии танца. Лукерья, глянув на них, покачала головой и ушла вперед, ведь от тронного зала их отделяла еще ровно половина дворца.

— Пап, а ты позволишь Щуру ухаживать за мамой? — с невинным видом спросила дочурка по пути. — Он холост, она свободна, а он так давно в нее влюблен! Мне кажется, им будет весело стареть друг с другом.

— Не думаю, что Щур снова захочет пережить старость и терпеть болезни. Кажется, ему уже хватило, — улыбнулся Яр, не глядя в сторону бывшей супруги. Та тоже отвернулась.

— А Красимира мне жалко! — продолжала щебетать царевна. — Он ужасно расстроился, когда понял, что проигрывает дряхлому старикашке. А ведь он влюблен в маму не меньше, чем Щур. По годам он мучается, конечно, не так долго, но пылает неразделенной страстью столь же пламенно!

— Солнышко, оставь своей маме право решать самой, с кем разделить будущее, — мягко произнес Яр. Лукерья, обернувшись, сверкнула очами так, что лесного царя озноб пробрал. Он благоразумно сменил тему: — Милена, подумай лучше о том, зачем ты пригласила к нам в гости дракона. Первого возлюбленного твоего будущего мужа! Не боишься, что Силь вспомнит былое?

— Во-первых, папочка, в наш Лес дракона пригласил ты сам. Еще сто лет назад, помнишь? Твое царское решение для нас закон.

Яр хмыкнул на ловкое крючкотворство дочурки.

— Да-да, не перекладывай ответственность за свои порывы на меня, — пригрозила пальчиком довольная царевна. Продолжила: — Во-вторых, бедняжке просто некуда податься. Неужели тебе не жаль бездомного несчастного красавчика, последнего представителя своего рода? Если мы не примем его к себе, не защитим от людей, драконы совсем переведутся на свете. Это же огромная потеря для природного богатства! Ну, и в-третьих, если сейчас, до нашей свадьбы, Ванечка не поговорит по душам со своей зазнобой, тогда мне действительно всю жизнь придется тягаться с ним за его сердце. Нет, я помню, что у Ванечки два сердца, но мне нужны оба, целиком!

— У колдуна два сердца? — ужаснулась Лукерья, передернула плечами. — Я знала, что он нелюдь, но чтоб настолько!

— Он не виноват, это моя работа, — пояснил бывшей жене Яр. — Я отдал ему сердце из своей груди, чтобы он смог выдержать любовь нашей дочери.

Лукерья скривилась еще больше:

— А ты теперь, выходит, бессердечный? Нет, не надо, больше ничего не говори, не хочу ничего знать! — она демонстративно закрыла уши ладонями.

— Ванечка должен увидеться с ним лицом к лицу и самостоятельно понять, что между ними больше ничего нет, — пылко объявила Милена. — И он должен его простить за всё, что произошло в прошлом, чтобы они оба обрели свободу жить настоящим. А главное, чтобы я могла со спокойной душой и чистой совестью наслаждаться моим возлюбленным, не подозревая, что в момент близости он думает не обо мне, а о драконе.

— Умница моя! — восхитился гордый отец. Дочка в ответ на похвалу довольно похихикала.

Перед дверями тронного зала никого не было. Зато вокруг да около прятались по темным углам, хоронились за колоннами, таились в нишах русалки, мавки, шуликуны и даже кухарки-кикиморы — то есть почти все обитатели дворца полным составом. Яр усмехнулся, но разгонять челядь не стал, ибо некогда и нет смысла: если что-то подслушают, то всё равно переиначат навыворот. А сплетен и так не избежать, на всю Дубраву новости разнесутся. Царь пропустил дам вперед и плотно притворил за собой двери, веселясь от мысли, что тяжелые створы обязаны выдержать натиск ушей, что к ним сейчас прилипнут с наружной стороны.

В зале их ждали трое, только не те, кого Яр думал здесь увидеть.

— Ой, Ванечка! Ты уже тут? — всплеснула руками Милка. Однако подойти к своему некроманту остереглась, очень уж тот мрачно глянул на вошедших.

Сильван сидел на мягкой скамье, одной из тех, что были расставлены вдоль стен. Нахохлившись, ссутулил острые плечи, уперев локоть в колено, а подбородок водрузил на ладонь. Хмурый, смотрел в никуда, занятый внутренними переживаниями.

Рядом с ним расположился Драгомир, уткнувшийся в очередной томик руководства по чернокнижию, коих Милена привезла из башни целый сундук вместе с самим некромантом.

По другую сторону от Драгомира сидел Руун Марр. Дракон выглядел плохо: бледный в синеву, что было особенно заметно при смуглой коже. Обеими руками он держался за голову, согнувшись чуть не вдвое, будто его скрутило страшной болью.

— Сокровище, а где Мышонок? — уточнил Яр, встав в недоумении перед скамьей.

Сын сообщил, не отрываясь от чтения:

— Вышел. Груша Сильвановна переволновалась и попросила сопроводить ее в уборную. Так Руун сказал, мы с ними разминулись.

— Почему девочка пошла с Тишкой? — изумилась Лукерья. — Нешто у нас служанок нет?

— При них гоблинша, не волнуйся, — успокоил ее Яр.

— Груша в Тишку вцепилась так, что руку свело, разжать не смогли, — пояснил Мир, продолжая листать книгу.

— А почему дракон за голову держится? Ванечка его побил? — нервно хихикнула Милена.

— Я к нему и пальцем не прикоснулся, — процедил Сильван, не глядя в их сторону.

— Когда мы вошли, эти двое так посмотрели друг на друга, что я побоялся, как бы не подрались, — признался Драгомир. Долистав руководство, томик захлопнул, сунул под мышку, поднял глаза на отца и сестру. — Поэтому я соединил их через Лес, чтобы они смогли честно объясниться в чувствах, не запутавшись в словах и не перессорившись заново. Заодно я вложил Рууну знание здешнего языка, ему не помешает.

— Ты мне весь мозг в кашу перемешал, — простонал Марр, чуть не плача. Зато почти без акцента!

Сильван фыркнул, в нем не нашлось сочувствия к мучениям бывшего любовника.

— Бедненький! — подошел к дракону Яр, принялся гладить по голове, добавляя к утешению лечебные чары. Младшего сына пожурил: — Мирош, ты мыслил в правильном направлении. Но ведь ты еще не научился в должной мере управлять силой своего колдовства. Ты понимаешь, что по неосторожности мог полностью сжечь его разум?

— Извините, — вздохнул Драгомир. В свое оправдание добавил: — Зато я почти разобрался, каким образом он управляет стихией огня. Это очень интересный и необычный способ. Если мы сумеем воспользоваться подобными чарами правильно, это поможет в борьбе с лесными пожарами.

— Прекрасно, сокровище, но постарайся впредь быть аккуратнее с ним, — покивал Яр. Руун, избавленный от мигрени, блаженно выдохнув, обнял его за пояс и прижался горящим лбом к его груди. — Всё-таки драконы внутри очень хрупкие создания. И возможно, что этот — последний на всём свете.

— Хорошо, пап, я буду с ним осторожен, — покладисто согласился Драгомир. — Кстати, я заметил еще кое-что интересное: смена обликов с драконьего на человеческий у него происходит совершенно не так, как это описывается для волков-оборотней. То есть никаких мучительных искривлений костей и суставов при превращении, никаких многочасовых перестроек мышц и внутренних органов. Он просто меняет один вид на другой — при этом оба они истинные! Это как две стороны у монеты. Силь, он ведь часто делает это неосознанно, верно?

Некромант, живо заинтересовавшись рассуждениями своего ученика, позабыл о проблемах и увлеченно вступил в обсуждение:

— Ты прав, он легко может обернуться во сне, например. Раньше я не задумывался над этой его способностью.

— Перевоплощение не занимает больше секунды, так? — продолжал Мир. — Словно есть какой-то невидимый карман в воздухе, откуда он достает свое второе тело и прячет туда первое. При этом оба тела существуют одновременно, но мы можем видеть лишь одно из них. Однако лекарский дар отца воздействует на оба как на единое целое. То есть, даже когда Руун в человеческом облике, у него всё равно есть хвост и крылья, но мы их не видим. Хотя невозможно утверждать, что они невидимы, ведь их невозможно каким-то образом пощупать — их просто нет, и при этом они существуют.

— Малыш, ты прав, это одно и то же тело. Но дело не в «кармане», как ты выразился, а во множественных измерениях пространства, в которых существует двойственная сущность дракона. Представь дом. Ты стоишь так, что тебе виден только фасад здания, поэтому может показаться, что перед тобой плоская стена. Но если имеешь возможность пройти вглубь, то увидишь, что здание имеет другие стены, оно продолжается за счет дополнительного измерения, пересекающегося с первым — ширины и глубины. Это если не говорить о высоте и времени, а ведь с течением лет здание также изменяется. Теперь представь, сколько может быть стен у здания, выстроенного в шести или более измерениях? Нам, живущим в обычном видимом мире, будут доступны только четыре стены и крыша, но здание от этого меньше не сделается. Это как если бы мы пользовались только тремя ступенями лестницы и не имели силы забраться выше.

— О, я понимаю, что ты имеешь в виду, — покивал Драгомир.

— Кстати, у меня где-то был отличный трактат восточного алхимика на эту тему, — вспомнил Сильван, — там прекрасно объясняется сущность множественного пространства…

Яр и Милена довольно переглянулись, Лукерья закатила глаза к небу. Теперь ссоры и недопонимания остались в прошлом, ибо Драгомир показал своему наставнику ненавистного дракона с новой стороны. Руун насторожился, поднял голову: почуял, что два экспериментатора теперь не оставят его в покое, пока не изучат до последней чешуйки.

Двери зала открылись, являя вернувшихся Светозара и Грюнфрид.

— Мышонок!!!

— Папка!!!

— Я так соскучился!

— И я — ужасно!!!

Старший царевич с порога кинулся к отцу, Яр полетел навстречу — на бегу бездумно оборачиваясь легкокрылой крошкой-феей, совершенно не боясь, что в таком виде крепкие сыновние объятия могут оказаться для него роковыми.

— …А ведь отец по схожему принципу уменьшается в крылатую фею: переносит большую часть веса, используя дополнительные пространства, как перевернутое увеличительное стекло! — между тем осенило Драгомира. Он оглянулся на возгласы, улыбнулся: — Да, именно вот так он и превращается.

Сильвану стало не до научных изысканий. Он поднялся с места, не отрывая взгляда от замершей гоблинки.

— Они так долго ждали этого момента! — тихонько всхлипнула Милка, утирая слезы умиления.

Пока Яр и Тишка шумно обнимались и звонко целовались, Сильван и Грюн в молчании несмело подошли друг к другу. Маг опустился перед дочерью на колено, чтобы заглянуть ей в глаза, сияющие, смущенные, полные слёз счастья. О чем они между собой шептались, никто не слышал, даже они сами. Грюнфрид пыталась что-то беззвучно лепетать, вероятно, просила прощения за свой побег. Но Сильван не понимал ее — сам покаянно твердил о своей вине перед нею, что бросил ее одну на полжизни, шептал одними губами без голоса, оттого что горло сдавило подступившими рыданиями.

— Надо им водички попить, а то икать будут, — озабоченно решила Милена и торопливо вышла из зала, чтобы отдать распоряжение прислуге. Потом царевна громко высморкалась, так что из-за дверей было слышно, и только после этого вернулась к семье, светло улыбаясь.

— Нет, эдак не годится! — выскользнув из рук старшего сына, объявил Яр, поглядев на мага и гоблинку. Мимоходом вернул себе обычный размер, принялся командовать: — Солнышко, подними своего мужа с пола! Окна распахнуты, по полу сквозняки дуют — простудится еще!

В приоткрывшиеся двери робко сунулась мавка с кувшином морса и кружками на подносе. Яр махнул рукой:

— Мышонок, забери, поставь туда. Помоги сестре напоить Силя, а то и ему придется голос возвращать. А я пока… — он подошел к остолбеневшей в ужасном предчувствии Груше.

Та стояла, распахнув глаза, боясь дышать — так пугал ее лесной царь, хотя из присутствующих он был по росту и деликатному телосложению к ней ближе всех.

Яр чуть пригнулся — и, властно положив ладонь на кучерявый затылок, поцеловал гоблинку в губы. Проник в ее приоткрывшийся рот глубоко и настойчиво, не торопясь отпускать.

— Пап, ты что творишь?! — закричал Тишка, пораженный в самое сердце, всплеснул руками, отчего вылил морс из кружки себе на одежду.

— Ха-ха, теперь ты терпи, братец! Мне из-за Ванечки больше досталось! — позлорадствовала Милена. Она успела подхватить пошатнувшегося некроманта под локоть — у Силя подкосились ноги от такого зрелища.

Груша возмущенно мычала, тщетно пыталась отпихнуть от себя наглеца, косилась на Светозара выпученными глазами, налившимися праведным пламенем…

Тем временем Драгомир и Руун, внимательно следя за происходящим, нашли, о чём поговорить между собой:

— Ясно, в кого ты такой бессовестный уродился, — негромко заметил уязвленный Руун. — При первом знакомстве твой папаша тоже полез копаться в моей памяти. И ведь что ты искал-то! Не стыдно, а? Голова до сих пор гудит, и перед глазами двоится.

— Прости, — отозвался младший царевич. — Мне нужно было узнать. Не лезть же за этим в голову к Сильвану, он быстро от меня закрылся бы и еще накляузничал бы отцу.

Дракон хмыкнул:

— Ну и семейка!

— Ты вправду любил его. Больше жизни, — вздохнул Мир, не скрывая восхищения.

Дракон смерил его взглядом:

— И он любил меня. Спасибо, благодаря тебе я узнал это доподлинно, как и горечь его ненависти ко мне. Хотя и так не сомневался в силе его чувств.

Драгомир покачал головой:

— Он всё еще любит тебя, поэтому не имеет решимости простить. Тебе придется заново заработать его доверие. Вернее, он уже простил тебе всё, кроме самой первой лжи.

Дракон пожал плечами:

— Нужно ли мне его доверие теперь? У него начинается новая жизнь, в которой мне нет места.

— Почему ты так стремишься найти себе хозяина? — решился задать волнующий вопрос Драгомир. Уставил на собеседника пронзительный взгляд, от которого Руун немного смутился, себе на удивление. — Тебе нравится быть рабом? Это же глупо! Не понимаю.

— Не рабом, а добровольно отдаться во власть того, кого… — машинально возразил дракон. Прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнего. Но раз уж начали разговор, раз уж мальчишка оказался шустрым и проницательным, то следует объяснить так, чтобы понял. — У тебя было домашнее животное?

— Конечно, — не задумываясь, кивнул Мир. — Козы, поросята. Когда я живу с мамой, я отвечаю за скотину.

— Нет, не то, козу ты не пустил бы в свою постель, — рассмеялся Руун. — Была у тебя любимая собака? Кошка?

— Рысь, — опустив глаза, вспомнил более подходящий пример царевич. — Отец обожает рысей. Однажды погибла кошка, остались котята, совсем маленькие. Папка не мог без слез на них смотреть, поэтому я забрал всех себе, выкормил, вырастил и отпустил в лес.

— А если бы не отпустил? — спросил Руун. Дотронулся до острого подбородка, заставил поднять голову и посмотреть в глаза. Провел костяшками пальцев по скуле, впалой щеке. Аж в сердце защемило — до чего же худой мальчишка! Как после долгой болезни. Такой был и Сильван, когда они только-только встретились в хижине отшельника. Знакомый затуманенный взгляд с болью, затаённой глубоко на дне, спрятанной ото всех под привычной пустой улыбкой.

— Один котенок не захотел уйти, — признался Драгомир. — Он остался, всюду ходил за мной, мы даже спали вместе.

— Ты любил его, да? — подсказал Руун. — Заботился о нем, был ласков и предупредителен. И он полагался на тебя, доверял твоему выбору, ел из твоих рук.

— Так ты?.. — раскрыл глаза шире Драгомир. Залился румянцем, отодвинулся. — Ты сумасшедший. Никто в здравом уме не пожелает сделаться игрушкой для другого.

— Игрушкой? Разве ты не понимал, что он зависит от тебя, но при этом имеет собственные желания и волю? Разве ты не считал себя обязанным делать всё, чтобы он был доволен и счастлив?

— Да, ты прав, он не был игрушкой. Он был моим другом. Частью моей жизни.

Руун кивнул, признавая, что Мир уловил суть.

— Не могу поверить, что Сильван был твоим хозяином, — пробормотал Драгомир.

— Он и не был, — вздохнул Марр, усмехнулся. — Он сам нуждался в повелителе, каким отчасти стал для него твой отец. Или во владычице, как твоя сестра. У нас с ним всё равно ничего путного не вышло бы. В то время нам была необходима любая поддержка, мы вцепились друг в друга, как утопающий за щепку. И едва не утонули оба.

— Боже, как это грустно, — всхлипнула Милена, утирая глаза платочком. Громогласно высморкалась. — Извините.

Руун чуть не подпрыгнул на месте: оказывается, Милена под шумок отвела своего некроманта к соседней скамье и сама тихонько села рядышком, так что прекрасно слышала каждое их слово.

Сильван тоже слышал. Не отрывая взгляда от Яра, который своеобразным способом возвращал Грюн голос, маг, серый от переживаний и стыда, прошелестел:

— Ты прав, Руун. Тысячу раз прав. Мы ошиблись друг в друге с самого начала. Полюбили, в надежде убежать от одиночества, увидев в другом отражение собственных страхов. И после ошиблись, не объяснившись, не выслушав и не сказав того, что должны были сказать. Наша вина взаимна и равна. Я понял это не сегодня. И я простил тебя за всё. Кроме одного — в самом начале ты солгал мне. Мне нечего было скрывать от тебя, я не знал, как это — подозревать другого в обмане. Ты же обрадовался моей глупости и использовал меня в своих целях. Твоего молчания я тебе не прощу никогда.

— Твое право, — обреченно согласился Руун. — Я и сейчас не могу тебе ничего рассказать, увы. Ни о том, как я оказался на пороге твоей хижины. Ни о том, почему был на волоске от смерти.

— Полно, Ванечка, — вступилась Милена, — неужели ты не спас бы его? Даже если бы он рассказал тебе правду тогда, что его нарочно подкинули тебе, специально избили и приказали втереться в доверие — неужели ты поступил бы иначе? Прогнал бы? Оставил бы умирать? Нет, Ванечка, ты никогда не поступил бы так жестоко.

Маг промолчал.

— Правильно, солнышко, — поддакнул Яр. Он разорвал поцелуй и теперь крепко держал Грюн, обмякшую в полуобмороке, приложив ладонь к ее горлу, управляя невидимыми нитями силы. — Я ему твердил то же самое. Да и вспомни, Силь, разве он тебя соблазнил против твоей воли? Заставил тебя насильно что-то сделать? Он попросил помочь — и ты согласился. Он молчал, да, но и ты сам дурак, что не расспросил вовремя ни о чем. Поднажал бы со страстью, авось он и признался бы. Хотя, если честно, я тоже на него зол — за его привычку сбегать. Мало сбежал от тебя, заточив в башне, так и от меня потом удрал! Не дослушал, не дал договорить, рассердил Лес, а ведь могли бы вдвоем сообразить, как освободить тебя. Нет, вместо этого я по его вине проспал всю зиму, как сурок, а потом сто лет ничего не помнил и не ведал! Если б не Миленка, ты так и помер бы тихо, став самому себе надгробным ангелом.

Руун Марр стиснул челюсти. Мир заметил, какого труда ему стоило выслушивать отповеди молча, не начав оправдываться.

— Ну, вот так, сойдет, — наконец-то прекратил Яр мучить еле дышавшую гоблинку. Передал с рук на руки Евтихию, обессиленному противоречивыми чувствами. — Связки я ей восстановил, теперь сможет даже петь.

— Благодарю, — вздохнул Сильван.

— Не стоит, она же моя внучка, — ухмыльнулся Яр. Легонько похлопал Грушу по щекам, чтобы не висела на руках у Тишки, точно тряпичная кукла. И когда та открыла глаза и затрепыхалась, смущенная внезапными объятиями растерянного возлюбленного, Яр попросил: — Ну-ка, скажи что-нибудь?

— Ой, не терпится услышать, какой у Грушеньки голос! Наверное, мелодичный! — воодушевилась Милена.

Покосившись на Светозара, Грюн честно попыталась что-то произнести. Судя по ее личику, ей не терпелось осыпать лесного владыку самыми отборными гоблинскими ругательствами. Но кроме невнятного шепота ничего не выходило, как ни старалась.

Яр протянул руку и просто ущипнул свою названную внучку за попу. Та громко взвизгнула от неожиданности:

— Ай!!!

— Очень мелодичный голосок, как у павлина! — ехидно заметил Руун.

На что Груша надулась и оскорбилась. Подобрала ножки удобнее, руками обхватила Светозара за шею покрепче и всем видом показала, что у нее имеется верный защитник, который насмешек над своей дамой не допустит.

— Прекрасно, — подытожил Яр. — Голос есть, разговаривать сама научится.

— Я помогу, научу! — вызвалась Милена. Широко заулыбалась, так что названная дочка от такой улыбки опасливо прижалась к груди своего рыцаря.

— И раз уж все друг друга почти простили, можно считать семейный совет закрытым, — объявил лесной владыка.

— Погодите, а как же главная новость? — выступила вперед Милена, дернула к себе жениха, приобняла его за пояс, крепко прижала к своему боку. — Мама, папа, мы с Ванечкой просим вашего родительского благословения на женитьбу!

— Благословляю! — буркнула Лукерья, ибо все возражения давно исчерпала.

— Так ты всерьез? — обрадовался старший брат. Груша, восседавшая у него на ручках, придирчиво оглядела свою мачеху с ног до головы, после чего отвернулась, словно это событие ее не касалось.

— Когда свадьбу играть будем? — уточнил у дочери Яр.

— Хоть завтра! — радостно объявила царевна. — У меня всё заготовлено, кухарки только ждут приказа, чтобы кушанья к пиршеству настряпать.

— Давайте через неделю, — попросил жених неуверенно. — Там новолуние будет, звезды сойдутся… В общем, удачный момент для любого начинания. Я надеюсь.

— Значит, через неделю, — кивнул Яр. — Водяные и лешии из дальних провинций успеют добраться. Эх, пир закатим!

Руун смотрел на смущенного мага и не верил собственным глазам. Дракону вообще с трудом верилось, что это всё происходит наяву. Яр, похлопав его по плечу, заставил его очнуться:

— Руун Марр, ты тоже приглашен, будешь дружком жениха! Оставайся у нас, гости в Дубраве, сколько пожелаешь. — Он доверительно подмигнул и, понизив голос, добавил: — Однако на твоем месте я бы поспешил убраться восвояси поскорее. Два не в меру любопытных некроманта-алхимика на одну твою душу — это слишком опасно. Вдвоем придумают такие опыты, что, боюсь, живым не выберешься.

— Папа! — обиделся Драгомир.

— Что, мое сокровище? — невинно спросил родитель.

— Отец, не прогоняй его, ему некуда податься, — вступился Евтихий. — У него башню отобрали, а в заграничных королевствах на бездомного дракона будут охотится все, кому не лень.

— Брось, я найду, где устроиться, — отмахнулся от помощи старшего царевича Руун. Кивнул Яру: — Спасибо за гостеприимство, ваше величество, я не обременю вас своим присутствием дольше, чем это будет необходимо.

— Ах, выражается, как настоящий придворный! — восхитилась Миленка.

— Отец, я хочу его себе!

Вся семья обернулась к Драгомиру. Тот горел решимостью получить желаемое. У Рууна сердце встрепенулось в груди от этого упрямого вызова в глазах, однако дракон поспешил отогнать подальше неуместные мысли.

— Отец, отдай его мне! — потребовал младший царевич.

— Мирош, зачем он тебе нужен? Если для экспериментов, то я не могу такого допустить, мне его жалко. Он же разумная тварь, а не бессловесное растение.

— Не для опытов, я уже дал слово быть с ним осторожным. Ему нужен хозяин, я попытаюсь… Хочу попробовать… — Мир осекся, не зная, какие слова подобрать.

— Но, сокровище моё, — опешил Яр, — это же взрослый дракон, а не собачка. Ты с ним не справишься, подумай хорошенько!

— Папа, ты обещал! — упорствовал Мир. Вдруг понял, отчего все смотрят на него округлившимися глазами, и смутился. Но сжал губы, готовый стоять на своем.

— Обещал? Когда это?!

— Вспомни: выстроить мне башню, приставить дракона, чтобы сторожил…

— А, ты в этом смысле! — с облегчением перевел дух Яр. Признал: — Да, было. Ну, хорошо. Руун Марр, будешь служить моему младшему сыну! Охранником. Согласен?

— Почему нет? — пожал плечами дракон, вроде бы равнодушно, но в глубине глаз зажегся хищный огонек. — К такой работе мне не привыкать, да и твой царевич милее иной принцессы.

— Хорошо. Потом осмотрите Дубраву и решите, где поставите себе башню на двоих, — подытожил Яр.

— Сразу видно, кто у папки в любимчиках! — фыркнул Тишка без капли зависти, одобрительно потрепал брата по волосам.

— Но, Яр?! — вскинулся Сильван. — Как ты можешь допустить это… этого ящера к родному сыну?!

— Руун нормальный парень! — поручился за приятеля Тишка.

— Твое величество, если так будет спокойнее, возьми с меня клятву… — начал было Марр, но Яр от него отмахнулся:

— Нечего бросать слова на ветер! Ты не подозреваешь, с кем связался — Мирош тебе не Мышонок!

— А что я? — не понял Тишка.

— Силь, — обернулся Яр к магу, — это наш с тобой сын. И не нам винить его в том, что он унаследовал наши вкусы. Ну, хочется ребенку дракона — ради бога! Лишь бы в радость.

— Кстати, вы мне объясните, откуда у Мирошки взялся второй отец? — поймал на слове Тишка, обвел подозрительным взглядом семейство. — Как так получилось? Из-за этого мама собралась уйти от папки?

Лукерья удрученно закатила глаза к потолку.

— Я тебе за ужином расскажу, — успокоила брата Милена.

— Дубрава у нас не тесная, часто сталкиваться не станете, — продолжал увещевать мага лесной владыка. — Я не буду сажать тебя с этим чешуйчатым гадом за один стол, если сам не захочешь. Можешь с ним не здороваться. Но как наставник ты просто обязан научить нашего сына с ящером правильно обращаться.

— Не стоит, я уже всё видел в его памяти и всё понял, — признался Мир, кивнув на растерявшегося от такого оборота дракона. Юный некромант перевел взгляд на своего учителя и добавил, скромно опустив ресницы: — В твоей памяти я тоже копался. Совсем чуть-чуть.

— Я же показывал тебе только то, что нужно для обучения! — возмутился Сильван, стушевавшись больше перед Яром, ведь тот не хотел посвящать сына в тонкости взрослой жизни раньше времени. — Как у тебя получилось?

— Я пониже осознанных мыслей прошел, прямо в глубинную память через воспоминания о запахах, — поделился Мир. — Помнишь, ты случайно подпалил волосы над свечой? И сразу вспомнил, как проводил ночи с драконом, а Руун сопел тебе в макушку. В этот момент я и подловил тебя.

Старший некромант был впечатлен, даже вымолвить ничего не мог.

— Молодец, сокровище, быстро учишься. Но больше так не делай! Особенно без разрешения, — строго погрозил сыну отец. Обернулся к магу: — Вот видишь, Силь, какой у тебя старательный ученик, а ты в него не веришь! Смотри, еще придется спасать дракона от такого хозяина.

Когда все, посмеиваясь, разошлись, и в тронном зале задержались только младший царевич и дракон, Руун счел нужным уточнить:

— Я согласился остаться, потому что мне некуда возвращаться. Мне по большому счету безразлично, где строить новую башню или рыть нору. Мне нравится твой отец и, кажется, с твоим братом мы неплохо подружились. Но учти, я не назову хозяином мальчишку-сопляка. Изволь сперва подрасти.

Драгомир выслушал, серьезно кивнул:

— Понимаю. Ну, а мне не нужен ни питомец, ни раб. Я даже не прошу стать моим другом, тем более любовником. — Он понизил голос: — Мне нужна помощь в мести. Я собираюсь убить человека. Я раньше никого не убивал. Не хочу, чтобы меня за этим занятием видели родные. Но мне требуется кто-то, кто бы остановил меня, если…

Он замолчал, запутавшись в словах.

— Ясно, — обронил Руун. — Позови, когда понадоблюсь.

Драгомир проводил его взглядом до выхода из зала. Оставшись один, закрыл лицо руками, судорожно выдохнул.

За дверью Марра подловила Лукерья Власьевна:

— Ишь ты, драко-он! — протянула она, прищурив глаза, в эту минуту как никогда напоминая свою дочь. — И что в тебе нашли мои мужики эдакое, за какие достоинства привечают?

— У них спроси, — устало огрызнулся Руун.

— Ты не дерзи, я всё ж тут царица, хоть и бывшая, — усмехнулась ведьма. — Пойдем, чаем напою. Или чем покрепче угостить? Хочешь самогона? Хотя нет, ты и так огнедышащий. А я рюмочку наливки пригублю, не каждый день дочь выходит замуж за мертвеца. Не ершись, просто посидим, поболтаем с тобой. Узнать мне хочется…

— Меня? Я просто бездомный ящер, — скривился Марр.

— Не тебя, нужен ты мне! Мирош с тобой сам разберется, он у нас мальчик умный, любознательный, пусть и скромный. — Она взяла его под локоток и повела к своим покоям, где уже распорядилась накрыть стол и поставить самовар. — Про Ваню, Сильвана то бишь, расскажешь. Кто таков на самом деле, какой из себя был по молодости, чего от него ждать. Где внучку нам пригулял такую подозрительную. Надо же, как ты его довел, что он с гоблинами снюхался!

Руун рассмеялся в голос:

— Яблочко от яблони!

— Чего это? — нахмурилась ведьма.

— Светозар тоже думал, что Грюн — дочь Силя от гоблинши.

— А разве нет? — вскинула брови Лукерья.

— Она наша с Силем, наполовину моя, — признал он.

— И вы туда же? Ох, ну и мужики в нашем семействе темные! Творят, что взбредет в голову! — вздохнула ведьма неодобрительно. — То-то она мне показалась какой-то дикой, эта ваша Груша. Не такую я хотела жену для Евтихия. Ну, авось и не получится у них сойтись, уж больно ростом отличаются. Для ухаживаний это изюминка — таскай на ручках, пока не надоест! А вот в брачной жизни сильно мешать будет. Как детишек вынашивать станет, вообще думать боюсь. Хотя, сдается мне, Яр и тут что-нибудь придумает, учудит.

_______________

Томил отказался от первой брачной ночи. Вернее, смутившись, попросил отложить супружескую близость до более спокойных времен. На что Нэбелин страшно оскорбилась — ведь она так давно ждала этого события! Она ничего не сказала, только кольнула в самое сердце укоризненным взглядом. И ушла из дома — заявила, что хочет прогуляться перед сном, будто за день не нагулялась. Разумеется, Рэгнет кинулся за ней следом, сопровождать и охранять, хотя Томил слышал, как до этого в соседней комнате он жаловался лекарю, что умирает от усталости и смертельно хочет выспаться. Всё-таки напрасно Томил плохо думал о родственных привязанностях между эльфами — отец есть отец, даже для Рэгнета забота о дочери превыше всего.

Томил протомился некоторое время. Кажется, задремал неспокойным сном — очнулся вдруг в темноте, заморгал в растерянности. Свеча не горела, и было неясно, она оплыла до конца и погасла только что, чем его и разбудила, или же огонек задуло сквозняком — но когда? Четверть часа, два часа, минуту назад? Томил совершенно потерялся в расчетах. И в темноте ощущал себя неуютно. Дом отца стал чужим, на каждом шагу встречал его углами, порожками, подножками, вениками сухих трав по лицу…

Выбравшись на крыльцо, Томил Сивый вздохнул полной грудью. На высоком небе сияли звезды, размытыми тенями мелькали поночуги. В кустах и высокой траве пиликали сверчки. У соседей на чердаке, тихонько постукивая коклюшками, кикимора выводила жалостливую песню.

Эльфы до сих пор не вернулись. И где их носит? Нужно их искать. Или оставить в покое? Пусть они вдвоем где только не бывали, чего не повидали, но теперь-то Томил ответственный за их безопасность, тем более это его город. Но куда они могли податься — тот еще вопрос.

Томил опомнился, что для поисков не помешает захватить фонарь. Только развернулся зайти в дом, как по улочке полоснул отсвет огня. Кто-то направлялся к дому лекаря с фонарем в руке, словно в ответ на его мысли. Томил вышел навстречу к калитке, сердце радостно ёкнуло: сами вернулись! Нагулялись, остыли, простили… Однако тусклый красноватый свет масляной лампы, спрятанной за мутными стеклышками, высветил другую фигуру, тоже знакомую, но далеко не ту, кого он ждал. Шириной в плечах Богдан сразу за двоих эльфов сошел бы.

— Сивый, не спишь? Хорошо. Я за тобой.

— Шмель? Ты… Почему так поздно шастаешь?

— Рогволод велел привести тебя. Идем, он ждет.

Томил насторожился, даже в темноте было очевидно, как необычно хмур его друг.

— Подождет. Мне нужно найти…

— Твоих эльфов? — перебил Богдан. — Они у князя. Идем.

— Как? — опешил Томил. — Что им там делать?

— Так вышло. В общем, он приказал их схватить, — через силу признался Шмель.

— И Рэгнет позволил?! — от изумления и злости аж голос осип. — Почему? Что Рогволод с ними сделал? Они же полмира вдвоем прошли! Они же!.. Как так?! Неужели не могли дать отпор и сбежать от вашей дружины?!

— Не ори на всю улицу, люди спят! — Шмель просто зажал ему рот свободной рукой, чтобы опомнился. — Рогволод пригрозил, что, если они будут сопротивляться или сбегут, то он… Он обещал бросить в земляной мешок мою семью. Поэтому твои эльфы дали себя поймать, из-за меня. Прости.

— Но… Нет, твои… Ты… О, господи!..

Томил схватился за голову от таких вестей, поразивших, словно гром средь ясного неба.

— Ничего с ними не случилось, никто их пальцем не тронул, — попытался успокоить друга Богдан, но говорил без должной уверенности. — Идем, там и увидишься с ними.

…В просторной палате гридницы, что примыкала к княжескому терему, несмотря на поздний час кипела бурная деятельность. Рогволод собрал вокруг себя всю военную свиту. С облегчением Томил разглядел эльфов, сидящих поодаль от суетящихся людей — не связанные, не избитые, живые и невредимые, хотя мрачные, как тысяча зимних ночей, что, впрочем, не удивительно.

— Томилушка, наконец-то и ты к нам присоединился! Давай, показывай, где на крепостной стене чародейские щиты поставишь. — Рогволод снова склонился над разложенным на столе планом города, оставшимся после последней перестройки башен. Ткнул пальцем: — Вот здесь и здесь надо прикрыть понадежнее, сюда мы все пушки переставили. А над избами не обязательно, сгоним народ при надобности к монахам, пусть молятся усерднее.

— Разве я обещал тебе помогать? — холодно спросил Томил.

Негромкий гул голосов, заполнявших палату словно жужжание в улье, стих.

— А разве у тебя есть выбор? — выразительно наклонил голову князь. Отмахнулся: — Так, не морочь меня. Давай пошустрее соображай! С тебя прошу немного, только прикрой город на несколько часов, пока будем обстреливать тот берег. Оберегов для меня и для дружины сообрази, чтобы Яр не пронюхал о нашем отъезде. Человек двадцать с собой возьму, не больше.

Томил молчал, хотя орать хотелось во всю силу легких. Внутри его раздирали противоречивые чувства: если он поможет князю с побегом, на город обрушится кара разъяренного лесного царя. Если он не поможет, то его самого запросто удавят, эльфов заточат в темнице, где даже бессмертие не спасет. И Шмелю с семьей не поздоровится.

— Какой срок даешь? — глухо спросил он.

— Пара часов есть в запасе, перед самым рассветом начнем, — деловито заявил князь.

— Я не успею. Нужно сперва подготовиться. Обереги вообще две недели делать, чтобы вправду помогали.

— А ты постарайся, Сивый, напрягись, — ласково произнес Рогволод, а брови свелись к переносице.

— Не лучше ли договориться? — попытался воззвать к разуму Томил. — Если попробуешь сбежать, тебе никакие обереги не помогут! И сам пропадешь, и людей погубишь. Сына своего пожалей! Дозволь мне обратиться к Яру? Щура позову, он коротко знает их семью…

— Щур преставился, да будет тебе известно, — отрезал Рогволод, снова уставился на карту.

— Это тебе неизвестно! — перебил князя Томил. В сердцах стукнул по столу, по карте ладонью, Рогволод поднял на него побелевшие глаза. — Друг Яра воскресил Щура в новом, молодом теле! И Яр прислушается к его словам! А Щур будет на моей стороне! На нашей!

Рогволод выпрямился, смерил своего разгорячившегося советника колючим взглядом с ног до головы. Проронил:

— Мертвеца воскресил, стало быть? Значит, не зря люди о черном колдуне слухи распускают. Беспокойные мертвяки на погосте его рук дело. Так вот, Томилушка, следующим ходячим покойником я быть не намерен. Здесь я ни на день дольше не останусь. Пусть хоть весь город сгорит, но я отсюда выберусь. С твоей помощью или через твой труп — решай сам. Велю содрать с тебя кожу — то-то будет защитный оберег! Ты ведь на короткой ноге с Яровым семейством, вот твой дух меня и выручит. Что скажешь? А тебя потом воскресят, не бойся. Твои лесные друзья, видишь, какие умелые.

Томил не посмел отвести глаз, взгляд князя придавил его к полу, захолодив кровь в жилах до могильного льда.

— Я помогу с амулетами, — подала голос Нэбелин. Всё это время Шмель негромко переводил суть разговора для эльфов. — Нужно ведь просто сделать так, чтобы лесная нежить не разобрала, что перед ней люди? Это я сумею.

— С защитой города грех не помочь, — обратился и Рэгнет к своему зятю. — Вдвоем с тобой управимся в срок. Пройдемся от башни до башни, это недолго.

— О чем твои ушастые родственнички бубнят, Томил? Ну-ка, растолкуй! — потребовал с подозрительностью князь.

Каким-то чудом Томил заставил онемевший язык шевелиться, передал предложение эльфов.

Рогволод расплылся в довольной улыбке, обернулся к Шмелю:

— Вот же, не зря я в Томку верю — какую жену себе нашел умницу! Я всегда говорю: семья — это силища! А твоих, Богдан, ты всё равно позови. ПокаТомкина родня будет при деле, твои в тереме посидят. У моей княгинюшки больно много лишних нарядов накопилось, пусть твоей Варваре отдаст поносить. Как раз я велел ей сундук собирать в дорогу, вот и разберут шмотки, чтобы лишнего не напихала. А твой малой — его Васькой кличешь, верно? Очень он на моего оболтуса похож, тот же рост, те же вихры — издалека сам их путаю, ха-ха! Передай Варваре с ним прийти, обоим обновки справим.

Томил чуть не заскрипел зубами, так стиснул челюсти от злости: замысел князя был яснее некуда! Наряженная в богатые платья жена Шмеля и его сын должны будут изображать княгиню и княжича, пока настоящие с Рогволодом и избранной дружиной пустятся в тайный побег из собственного города.

___________

— …То есть, Груша получается сестрой Мирошке? — вопрошал Светозар.

— Получается, — согласилась Милена.

— А тебе она падчерица?

— Ага!

— А мне она кто тогда? Племянница? Или сестра? — не унимался Светозар.

— По возрасту скорее тётя, — захихикала Милка. — А что это тебя волнует? Думаешь, старая она для тебя?..

Голоса стихли, отдаляясь. Руун Марр улыбнулся подслушанному разговору: у Яра и наследники все в него, вечные дети, чепуха в головах.

Дракон нашел себе уголок по душе — небольшой укромный балкончик в промежутке между скрещением лестниц и галерей. Здесь, под навесом цветущих ветвей какого-то душистого чудо-растения, можно было побыть в одиночестве, полюбоваться видом Дубравы в сумерках. После чаепития в обществе Лукерьи, после нескольких часов неприкаянного блуждания по залам это было то, что нужно. Тишина, если не считать голосов вечерних птиц снаружи и обрывков болтовни обитателей дворца, слышной через открытые окна. Синяя прозрачная темнота, прореженная сиянием крупных жуков-светляков. А сверху — звезды, мерцающие сквозь листву и ветви.

Удивительно, как Сильван отыскал его здесь. Руун не обернулся на шорох: тепло разлилось в сердце дракона раньше, чем собственный разум понял, чьи это шаги.

— Спрятался? — улыбнулся маг, встав рядом, и тоже устремил взгляд вдаль, на бродившие по темным тропинкам огоньки.

— Сам пришел? — выгнул бровь дракон. — Больше не злишься на меня?

— Да… То есть, нет. Это так непривычно — я столько лет придумывал тебе оправдания. И вот теперь точно знаю, что ты не предавал меня, что я сам, по своей слабости угодил на костер. Смалодушничал и струсил, вместо того, чтобы сделать так, как ты просил. Это ведь я должен был помочь тебе выбраться из плена. Светозар рассказал, в каких условиях тебя там держали… И потом с Грюнфрид — я сам себя загнал в ловушку.

— Нет уж, лучше и дальше злись на меня, чем на себя, — покачал головой Руун. — Еще захвораешь, снова зачахнешь от самоедства, а у тебя на носу свадьба.

Сильван невесело рассмеялся.

— Светозар поведал Яру, что сталось с его отчим домом? — спросил дракон.

— Да. И Кса… И Яр внимательно выслушал рассказ из уважения к сыну. После заявил, что эльфы это заслужили. Он не желает им помогать и строго запретил своим детям вмешиваться. Милена его полностью поддержала. Я понимаю его чувства, ведь он был почти ребенком, когда его изгнали. И сразу оказался похищен, заперт в борделе — он никому не рассказывал, что именно тогда ему пришлось вытерпеть, ни с кем не делился подробностями, кроме меня. И при этом семья вспомнила о нем, только когда им потребовался его дар! Только тогда они решили разыскать его. Подобное отношение ничем не может быть оправдано.

— Что ж, не мне жалеть Орсааркса и его подданных, — пожал плечами дракон.

Сильван не возразил.

— Не верится, что всё это действительно происходит, — признался Руун. — У тебя есть дочь, есть сын. И невеста. У тебя!

— Мне тоже не верится, — кивнул Сильван. — Я и сам узнал о сыне, только когда попал сюда, а познакомился с ним совсем недавно. Дочь хоть и росла на моих глазах, но я-то был для нее всего лишь статуей, не родителем. Невеста же… Боже, как так получилось?

— Не оправдывайся. Уверен, Милена точное подобие своего отца — ее желаниям нет преград. Увидела, захотела — получила. Ты же не мог отказать такой настойчивой красавице.

— Она спасла меня.

— Тем более ты не вправе отказать. У тебя просто нет выбора, — усмехнулся дракон.

— Она любит меня, — тихо произнес некромант. — Собственнически. Ревниво. Со всей силой.

— Я заметил, она сильная девушка.

— Руун?

— М-м? — Чтобы занять руки, Марр дотянулся и сорвал благоуханный цветок с ветки, раскачивавшейся от ветерка над его головой.

— Теперь я знаю, что ты чувствуешь ко мне. Прости, что из-за меня ты мучился виной все эти годы, так долго.

— Мне тоже показали, что тебе пришлось вытерпеть из-за меня, — сказал в ответ дракон, нежа цветок в своих ладонях, гладя атласные лепестки. Не глядя на бывшего любовника. — Боюсь, теперь меня будут терзать ночные кошмары еще чаще. Лишусь аппетита, облезу от стыда за содеянное, полысею…

— Марр, заткнись, — попросил Сильван. Забрал цветок себе, тем самым заставив наконец-то посмотреть в глаза. — Не прикидывайся передо мной, я не поверю в твою фальшивую ухмылку.

— Прости, — вздохнул дракон. Чтобы не утонуть в серебристых требовательных глазах, погладил длинную прядь слегка сиреневых волос, принялся наматывать на палец, наслаждаясь блеском и гладкостью. — Прости меня за всё. Нет, сам заткнись! Даже если ты сейчас опять скажешь, что простил, мне будет еще хуже от твоего великодушия.

— Руун, какой же ты врун и болтун, — застенчиво улыбнулся Сильван, как умел улыбаться в их общем прошлом, еще не омраченном несчастьями и предательством. — Ты знаешь, как в этой семье выясняют истинные чувства друг к другу?

Маг тоже взялся за длинные ало-черные пряди, выбившиеся из хвоста, потянул к себе. Дракон покорно приблизился. Они встали вплотную, но почти не касаясь друг друга.

— Намекаешь на Ксавьера и его любимого дядюшку? Я слышал эту историю.

— Не только. У Драгомира к Яру была такая же страсть-наваждение, я сам тому свидетель.

Сильван потянул еще немного, и Руун пригнул голову чуть ниже. Теперь их губы оказались слишком близко. Сильван опустил ресницы, вспоминая это ощущение жаркого дыхания на своей холодной коже. Марр был ему благодарен, сейчас дракон мог жадно рассматривать лицо возлюбленного, не страшась ответного взгляда. Кажется, Сильван ничуть не изменился с их предпоследнего расставания, когда они еще были вместе, только волосы больше не черные, но ему и так хорошо, волшебно.

— Сумасшедшая семейка. Я тебе завидую! Хотел бы я тоже посмотреть на их лобызания собственными глазами. А еще лучше самому присоединиться! — мечтательно рассмеялся Руун. Понизил голос до соблазнительного шепота: — Так что, предлагаешь мне поцелуй на прощанье?

— Распрощаться нам не суждено, мы теперь будем часто сталкиваться, — отозвался Сильван. Ожег его взглядом, вдруг распахнув глаза, без колдовства поймал в сеть чар: — Не перебивай! Я узнал сегодня, что на самом деле испытываешь ко мне ты, тебе открылись мои чувства. Но сейчас, пока никто нам не мешает, мы должны понять, что чувствуем мы сами. Нам нужно прислушаться к самим себе. Чтобы не солгать себе и тем, кто нас выбрал. Ты должен понять, кто я на самом деле для тебя. Я хочу выяснить раз и навсегда, что испытываю к тебе.

— А если нам понравится? — многозначительно и отчасти наигранно ухмыльнулся дракон. — Нет, я-то не против, отнюдь.

Он осмелел настолько, что положил руки на поясницу Сильвану и нахальным рывком прижал его к себе. Против ожиданий и страхов некромант не возмутился. Он, конечно же, вспыхнул смущением, отвел глаза, но вырываться или бить в ответ, похоже, не собирался.

— Я был счастлив с тобой, — честно сказал Сильван, — тогда, в хижине отшельника. Это были самые светлые дни в моей жизни. Я благодарен тебе за них. Но повторить прошлое невозможно. Потому что мы изменились, оба.

— Зачем же тогда ты предлагаешь целоваться?

— Чтобы развеять морок иллюзий. Чтобы удостовериться. Избавиться от сомнений.

— А если я не хочу? — огорченно признался Руун. — Это будет больно, наверное, жить с потухшим сердцем, без всякой надежды.

— Ты должен. Ради меня. Ради себя самого, — настаивал некромант, не скрывая, что и ему страшно решиться на такой шаг.

— Черт с тобой, уговорил!

Руун порывисто обнял своего мага, потянулся поцеловать — но не прикоснулся к губам, предоставляя Сильвану право сделать ответное движение навстречу. Или не сделать.

Миг колебания. Сильван закрыл глаза и прильнул своими бледными, почти белыми губами к его ярким, вишневым с угольно-черными контурами. Слишком разные: снежно-холодный и пламенно-горячий, нежный и требовательный, неуверенный и готовый к покорности.

Почти минута их прошлого наяву. Словно не было целой жизни.

Сильван очнулся первым, оторвался, опустил голову, зашептал, чуть задыхаясь:

— Спасибо. Спасибо тебе за то, что было между нами.

— Нет, это ведь ты меня спас, — не отпускал его Руун. — Я хотел умереть, но ты дал мне смысл бороться за жизнь, с тобой мое существование перестало быть никчемным и пустым.

— Ты пробудил меня к жизни. — Сильван положил голову ему на плечо.

— Я любил тебя. — Дракон закрыл глаза, наслаждаясь оставшимися мгновениями. — Не прощай мне мою ложь. Не разрывай последнюю нить.

— Я тоже любил тебя. Не прощу, никогда.

— Всё-таки эльфы поганый народ — назначил меня дружком жениха! — неожиданно рассмеялся дракон. — Твой Яр издевается надо мной! Над нами!

— В бессмертной жизни слишком расточительно помнить обиды, — улыбнулся Сильван.

— Это точно, не годится портить себе печень и нервы на всю грядущую вечность. Врагов нужно убивать сразу.

— О чем это ты? — насторожился некромант.

— Да так, ни о чем.

Но Сильван не поверил, нахмурился, заглянул в глаза:

— Мир поэтому пожелал тебя оставить, чтобы ты помог ему отомстить князю?

— Ты отлично знаешь своего ученика, — оценил дракон. — А еще жаловался, что он рос без тебя. Наверстаешь потерянные годы без проблем, будешь с ним ближе, чем он с родным отцом. Хотя, ты же не станешь с ним целоваться? Или нет? Черт, зачем я это представил!

— Болтун, — снисходительно улыбнулся Сильван, поправил ему длинную челку — и легонько щелкнул по кончику носа: — Не вздумай ляпнуть такое при Милене!

— Свадьбу еще не сыграли, а ты уже сделался примерным мужем? — ухмыльнулся Руун.

Сильван ничего не сказал, просто смотрел ему в глаза. Дракон без лишних слов разжал руки. Некромант выскользнул из объятий.

— Пожалуйста, присматривай за Драгомиром, — попросил он, задержавшись в дверном проеме. — Ему досталось немало боли. Мы не можем позволить его сердцу очерстветь — именно сейчас он выбирает свою судьбу.

Он ушел, оставив после себя тепло в груди, сладость на губах и растерянность в опустевшем разуме. Словно всё, все чувства, мысли и устремления, кружившиеся бестолковым вихрем, разом улеглись в голове в идеальном порядке… И Руун не знал, что теперь ему делать и для чего жить дальше.

Руун Марр услышал шуршание у себя под ногами. Цветок, сорванный им и оброненный Сильваном на пол, поднялся на тонкие цыплячьи ножки и посеменил к ажурному ограждению балкончика.

— Стой, куда?! — воскликнул дракон.

Толком не понимая, зачем это ему нужно, он попытался поймать воришку романтичного мусора. Но шуликун, вцепившийся в растрепанный бутон, оказался очень проворным: выписывал неожиданные восьмерки между его ног, бегал зигзагами, шустро прыгал, ускользая прямо из-под пальцев и когтей. Руун не единожды по его милости приложился лбом о перила, умудрился сам себе наступить коленом на кончик хвоста, но всё-таки упустил мелюзгу. Победно запищав, шуликун удрал вместе со своей добычей, протиснувшись через одну из многочисленных дыр в ограждении балкона. Руун вскочил на ноги, высунулся наружу, перегнувшись через бортик — и проводил взглядом воришку, улепетывающего по отвесной стене.

Дракон усмехнулся: и вправду, зачем ему этот мусор? Хотел засушить цветок на память о последнем поцелуе? Так у него нет томика со стихами о любви, чтобы спрятать бутон между страниц. Не одалживать ведь для этого у Сильвана один из его талмудов по некромантии.

_________

Чтобы поставить щит над городом, требовалось немало сил, которых у Томила явно не хватало после недавно перенесенной тяжелой болезни. К тому же за короткое время обойти городские стены и подняться на каждую башню, чтобы замкнуть защитный круг — тут выдохнется даже здоровый человек. Тем более на верхней площадке каждой башни, на каждом столбе, поддерживающем остроконечные кровли, приходилось кропотливо писать тайные знаки и письмена — пером, выдернутым из хвоста черного петуха. Чернилами, в которые Томил щедро нацедил собственной крови.

— Возьми моей накапай! — неоднократно предлагал Рэгнет. — Тебя уже шатает!

Но Томил, заматывая порезанную руку тряпицей, упрямо отказывался:

— Колдовство будет привязано ко мне, ты не должен вмешиваться. Если что-то случится, возьми Нэбелин и бегите. Только ты сможешь увести ее отсюда.

— Как я могу не вмешиваться? — пожал плечами эльф, грустно улыбнулся. — Если ты погибнешь, она тоже быстро завянет. Кстати, кто тебя научил ставить магический купол?

— Щур. Не отвлекай меня, прошу.

— Прости. Я просто заметил кое-что знакомое в твоих заклятьях. Похожим образом мы прячем от чужих глаз свои замки.

— Возможно… — Томил невольно остановился, кончик пера замер над досками, покрытыми мелкими торопливыми письменами. Чернила бурого цвета быстро высыхали на поднявшемся холодном ветру. — Скорей всего Щура обучил этому сам Яр. Отец рассказывал, как они вместе останавливали таким способом коровью чуму, прокатившуюся по округе много лет назад. А после уже я закрывал город от набега речных разбойников.

Он оглянулся на эльфа, догадавшись, к чему тот клонит. Рэгнет же многозначительно усмехнулся:

— Забавно, но я знаю, кто обучил этим чарам вашего лесного царя.

— Полно болтать-то! — прервал разговор один из четверых дружинников, что сопровождали их по приказу князя. Впрочем, от парней тоже был толк — держали факелы. — Долго ли ведьмовать еще собираетесь?

Томил наградил нетерпеливого воина таким мрачным взглядом, что тот сразу заткнулся.

— Ш-ш, — одернул товарища дружинник постарше, — не суйся с указами к колдунам, а то сглазят, не дай боже! К кому тогда побежишь? К бате его, к лекарю? Гы-гы-гы!.. — сдавленно загоготал в кулак.

— А я что? — стушевался парень. — Я ничего, я про время только напомнил. Не разумею я, о чем они тут бубнят, мало ли что затевают?

Пока охрана негромко переругивалась между собой, выплескивая нервное напряжение, Рэгнет не терял время даром и нашел способ усовершенствовать защитный купол над городом.

— В лес он меня не пропускал, видите ли… — мурлыкал эльф, прикрыв глаза.

Он играл быстрыми пальцами на воздушных нитях заклинания. Под его руками в темной пустоте ночи ненадолго зажигались и тут же гасли хитро переплетенные полосы и линии, уходя веером к горизонту, он умело заплетал их в еще более запутанные петли, вставлял новые знаки и буквицы, мгновенно изменявшие прежний узор на противоположный.

Томил забыл о собственном колдовстве, опустил руку с чашкой, не заметив, пролил кровавые чернила, сломал в сжавшихся пальцах черное петушиное перо.

— Что ты творишь? — в ужасе и восхищении прошептал он.

Рэгнет, закончив, оставив в воздухе неслышный простым смертным звон, удовлетворенно хлопнул в ладоши:

— Вот так будет покрепче! — Развернувшись к Томилу, пояснил: — Не спорю, Ксаарз многому научился за этот век. Но азам чародейства обучил его я, поэтому разобраться в его заклятье мне не составило труда. Та стена, которая не выпускала князя наружу, теперь людям не помешает. Вместо этого она будет поддерживать твой купол, не пропуская чары извне. Во всяком случае, без моего ведома Ксаарз эту преграду убрать теперь не сможет.

— От некромантии она защитит? — уточнил Томил.

Эльф пожал плечами:

— Увидим!

— Что ж вы в таком разе не смогли проникнуть в Дубраву? — проворчал Томил. Вспомнил о сломавшемся пере, нахмурился. — Переплел бы заклятье наново, прошел бы спокойно, без провожатых.

Рэгнет помрачнел:

— Не сравнивай. Здесь мой племянник выстроил стену против людей, а ту преграду построил специально от эльфов, без спешки, тщательно, в первую очередь думая обо мне.

Томил только хмыкнул. Впрочем, в будущем ему, видимо, придется вникнуть в суть взаимоотношений его новых эльфийских родственников. Но это будет потом, если им удастся разобраться с более насущными проблемами.

Дружинники похвастались предусмотрительностью — выдали Томилу запасное петушиное перо. Для следующей порции чернил Рэгнет, не слушая возражений, нацедил своей крови в чашку, заверив, что теперь это их общий щит и держать его они обязаны оба в равной мере.

И всё-таки на последней башне Томил сдался — на несколько минут потерял сознание. Дружинники, чертыхаясь, подхватили его под руки, вдвоем одного. Рэгнету пришлось торопливо доводить письмена до конца и самому замыкать купол.

— Всё, что ль? — не увидели короткой вспышки в небе охранники.

Рэгнет не понял их слов, но разобрал смысл, кивнул.

Спустившись с башни, дружинники спешно направились назад к княжьему подворью.

— Подождите! Вы должны сначала отвести его к лекарю! — возмутился эльф.

Чтобы он не перечил, один из воинов молча заломил ему локоть назад и подтолкнул в нужном направлении. Рэгнет без перевода понял, что возражать бесполезно.

Те двое, что тащили на плечах едва пришедшего в себя Томила, негромко проговорили:

— Прости, Сивый. Приказ есть приказ. Терпи. Вот уедет князь, мы за Щуром для тебя сгоняем. А пока придется подождать малость.

Рэгнет, уловив знакомое имя, поостыл — хотя бы не всё человеческое выбил Рогволод из своих людей. Томил же промолчал, на разговоры у него сил не осталось, и так дыхание срывалось на сип и свист.

Когда вернулись на подворье, суетливое, полное огней, приглушенных окриков, ржания оседланных и запряженных лошадей, дружинники втолкнули их двоих в подвал под кухней. Извинились и заперли на замок.

Обычно этот подвал был битком забит мешками — сюда разгружали зерно и муку телегами, спускали вниз через особое широкое окно, забранное решеткой. Но нынче собрать урожай люди не успели. Рэгнет осмотрелся, довел Томила до нескольких мешков с оставшимися невеликими запасами, помог сесть, точнее удержал, чтобы не рухнул на пыль и труху.

— Прости, я не умею обращаться с вами, смертными, — сожалея, вздохнул эльф. — Тем более даром врачевания, как мой племянник, не обладаю. Тебе бы сейчас не помешала его помощь.

Промычав что-то ворчливое, Томил наконец-то позволил себе сорваться на надсадный кашель.

________

Сильван всё хорошенько взвесил, оценил, обдумал. Разволновался, засомневался, запутался, испугался — запретил себе думать. Впервые в жизни он сам должен сделать выбор. Раньше его судьбу всегда кто-то решал за него, не спрашивая о его желаниях. Поэтому теперь он растерялся.

С трудом он решился. Внешне. Внутри трепетал, как никогда прежде. И, пока не струсил окончательно, отправился искать Яра. Первым делом пошел проведать дворцовое подземелье.

Лесной царь впрямь нашелся среди корней дубов. Устроился на ковре мягкого мха, перед собой зачем-то поставил широкий серебряный тазик, до краев наполненный водой.

— Вот ты где, — с облегчением улыбнулся маг. — Один? Где все?

— Все заняты, — сообщил Яр, не отрывая напряженного взгляда от водного зеркала. Взялся пересказывать события: — Лукерья решила привести твою Грюнфрид в «человеческий вид». Милена загорелась ей помогать. Напугавшись двух ведьм, Груша от них сбежала. Мышонка не нашла, зато вцепилась в дракона. Милена попыталась ее отцепить, не тут-то было — пришлось звать Тишку. Тишке Груша доверилась, он передал ее Лукерье. А Милка вцепилась в твоего дракона, попыталась вытрясти из него что-нибудь интересненькое на твой счет, но тот ушел в глухую оборону. А ты сам-то где был?

— В саду. Думал.

— Что ж, думать обычно дело полезное, но у тебя вечно какая-нибудь ерунда в голове застрянет.

— Нет, не беспокойся, — смутился Сильван. Решил сменить тему: — А зачем тебе здесь умывальник? В купальню лень идти? На что ты там ставился? Рыбу выслеживаешь?

— Ха-ха, очень смешно.

— И всё-таки?

— Попросил поночуг полетать над городом. Сразу четыре пары глаз дают панорамный обзор. Смотри, какая четкость! Заметь, это при том, что на дворе ночь.

Яр провел рукой над водой, и Сильвану тоже стала видна темная картинка — Новый Город, вид сверху. Кое-где тусклые отсветы огней, дым, поднимающийся от печных труб, редкие передвигающиеся точки — припозднившиеся прохожие на узких неосвещенных улицах.

— Ой, гляди! Там чей-то дом грабят, — заметил с интересом некромант. — Вон, вещи через окно выбрасывают. А домовой куда смотрит? Почему стоит в стороне?

— Терем принадлежит одному купчишке, нечистому на руку. Он даже меня на прошлогодней Ярмарке пытался надуть. Так что пусть грабят.

Сильван посмотрел на него пристально:

— Ты чего-то ждешь? Что-то должно случиться?

— Не знаю точно, но мне неспокойно, — признался Яр. — Такое чувство, что люди в городе что-то замышляют. Недоброе.

— Не ляжешь спать?

— Угу. Лучше понаблюдаю. Тем более всё равно Мирош меня бросил, нынче будет ночевать у Мышонка под мышкой.

— Не дуйся, мальчишки соскучились за время разлуки, им есть о чем поболтать.

— Когда я ушел, они выясняли, чем же Тишке не понравилась принцесса, которую твой дракон сторожил. Я вот не понял — подумаешь, на меня похожа! И что? Разве это повод оскорблять девушку отказом? Пфф!.. Кстати, что твой дракон? Поговорили с глазу на глаз? Помирились?

— Да.

— Что «да»? Простил его? Будете снова вместе?

— Простил, но не настолько! — обиделся Сильван.

— Ну, как знаешь, твое дело, тебе виднее. — Лесной владыка вновь погрузился в созерцание волшебного водяного «зеркала».

— Яр?

— Ась?

— Я думаю… Мне кажется… Я должен, хотя немного поздно об этом говорить…

— Ну?

— Я должен попросить у тебя руки твоей дочери?

— Проси, если хочешь, — пожал плечами Яр.

— Хочу. Наверное.

— Если не хочешь, то не проси, — разрешил великодушно царь. — От этого ничего не изменится. Милка решила выйти за тебя, значит, никуда не денешься.

— Яр!

— Ась?

— Ты позволишь мне взять в жены твою дочь?

— Конечно. Погоди-ка…

Яр деловито поколдовал над водой, и картинка сменилась — вместо улиц города в тазике отразилась сонная физиономия водяного начальника.

— Лещук Илыч! — обратился к нему Яр, и сперва рассерженный водяной немедленно принял вид сосредоточенный, внемлющий. — Доброй ночи. Прости, что мешаю твоему отдыху.

— Ничего, царь-батюшка, извиняю. Случилось что-то?

— Пока нет. Но у меня на сердце неспокойно. Предупреди своих девушек, чтобы хорошенько сегодня следили за городским берегом. Если что-то подозрительное заметят, немедленно докладывайте мне.

— Ясно, твое величество, будем бдить.

Они обменялись еще несколькими фразами и распрощались. В воде вновь проявилось изображение города. Яр погрузился в мрачные раздумья, словно забыв о присутствии мага.

— Яр!!!

— Что?! — От неожиданного оклика лесной владыка чуть воду не расплескал.

— Я прошу у тебя руки твоей дочери! — оскорбился некромант. — Можешь оторваться от созерцания тазика?!

— А ты не думаешь, что мое согласие ты давно получил? — нахмурился Яр. Вздохнул: — Не лучше ли тебе пойти к Милене и перед ней преклонить колено и предложить свою руку и сердце? Хоть обе руки и два сердца! Уверен, ей будет чертовски приятно услышать от тебя такое предложение. Может быть, где-то глубоко-глубоко-глубоко внутри ее мучает совесть, что она принуждает тебя к браку силой, ты не думал, а? Хотя оно вряд ли, но мало ли вдруг.

— Ты считаешь, мне следует с ней объясниться? — смешался Сильван.

— Угу, всё-таки будущая жена, а с женами принято разговаривать, знаешь ли. А как поговорите, приходи ко мне. Я буду тут всю ночь. Захвати вино, посидим, отметим событие, обмоем укрепившиеся родственные узы.

— Я точно могу тебя оставить одного? Может быть, прислать к тебе кого-нибудь?

— Всё хорошо, не волнуйся обо мне, — заверил Яр. — Тем более я здесь не один, со мной Лес. Сейчас еще воевод подниму, пусть тоже будут начеку. Иди-иди, Силь, не мешай.

Некромант послушно направился к выходу. Яр прав, ему придется объясниться с невестой. Но, черт возьми, как же сложно придумать нужные слова, чтобы убедить Милену!.. За спиной бубнил озабоченный лесной владыка, ответов воеводы было почти не слышно:

— Михайло Потапыч, спишь? Угу, у меня тоже бессонница. Как думаешь, если с городских стен в нашу сторону начнут палить из пушек, они могут поджечь лес? Нет, я предположительно, не вскакивай. Нет, никто еще не стреляет! И возможно, никто не будет стрелять… А если не картечью, а ядром? А если потешными ракетами? Помнишь, на Ярмарке чайные купцы продавали в том году? Да, я-то купил, но и Рогволод для святочных гуляний увел у меня из-под носа три ящика снарядов! Смотри, если не зимой, а нынче пальнуть, да не в воздух, а прицельно — это же пожар устроить раз плюнуть? Тем более погода нынче стояла ясная, дождя давно не случалось, травы сухие. Мда, не предугадал я, что ливни нужны — не хотел насекомых над городом разогнать, вот и пожадничал на свою голову. Нет, дождь получится наколдовать, но не раньше восхода солнца. Вот ветер-то я всегда успею поднять, чтобы ракеты на Матушку сносило… Нет, я ни в чем не уверен. Просто надо же заранее…

___________

Рэгнет печально улыбался. Напевая негромким голосом старинную колыбельную, он рассеянно гладил рано поседевшие волосы. Томил сам не заметил, как заснул, как положил голову на колени своему эльфийскому тестю. Рэгнет же делал единственное, что умел, чем мог помочь — успокаивал песней, зачаровывал голосом, чтобы дать возможность отдохнуть и хоть как-то восстановить силы. Щит над городом пока можно удержать и в одиночку. Даже по сравнению с Нэбелин ее избранник был для Рэгнета просто ребенком. Когда-то, почти два века назад он пел эту песню, укладывая спать своего маленького воспитанника, единственного сына любимой сестры…

Эльф смотрел в проем зарешеченного окна под потолком. Прошел уже час, как их здесь заперли, может, больше. Город проснулся от оглушительных взрывов, прогремевших посреди ночи. Поочередно палили пушки на крепостной стене. Небо озарялось вспышками — огня и магии. В какой-то момент в окне промелькнул клубок шипящего, колючего пламени, по высокой дуге рухнул куда-то за пределами видимости. Куда-то на крыши домов. Вскоре с той стороны разрослось рыжее зарево, и с невидимой отсюда колокольни послышался тревожный гул набата.

Наконец-то снаружи загремел замок. Но не для того, чтобы выпустить запертых, а чтобы новый дружинник втолкнул в подвал Нэбелин. Получив напутствующий удар между лопаток, эльфийка бегом спустилась по короткой крутой лесенке, едва устояв на ногах. После огней факелов и фонарей подвал показался ей полным непроглядного мрака.

— Мы здесь! — негромко подозвал ее из уголка под окном Рэгнет. Предупредив ее возглас, поднял руку: — Он просто устал. Мне показалось, ему полезно немного вздремнуть.

Рассмотрев своих мужчин, Нэбелин засияла умиленной улыбкой, вздохнула с облегчением. Села рядом, на рыхлый мешок муки, не думая, что испачкает одежду. На лишние объяснения слов тратить не стала, уверенная, что отец поймет ее чувства сердцем.

— Перед дверью сторож стоит, — сообщила она. — Его можно убрать, но на шум прибегут другие. На этом окне тоже замок, вон там, отсюда не дотянуться. Прости. Я могла бы попробовать сбежать, но волновалась за вас.

— Тебя не обижали?

— Нет, что ты. Выдали мне в помощницы женщин из свиты княгини. Правда, толку от этих перепуганных куриц не было. Только одна понимала, что я говорю, и смогла помочь найти всё нужное для оберегов. Дарья Адриановна, толстая такая старуха, сметливая.

— Какую же личину ты придумала для князя? — заранее рассмеялся Рэгнет.

Нэбелин тоже захихикала, призналась:

— Выедут из городских ворот под видом своры диких собак. Я так Рогволоду и сказала: быть вам псами! Он согласился, к собакам местная лесная нежить относится милостиво. Только я не предупредила, что собаки, сидящие верхом на оседланных конях — это тот еще цирк! Думаю, нежить такого представления не видала.

Рэгнет одобрительно хмыкнул. Но Нэбелин уже было не до смеха:

— Они со стены палят по другому берегу. Сначала пристреливались, переругались, сколько пороха класть, чтобы ядра долетели и стволы не разорвало, но всё сносило ветром на широкую реку. Потом еще пытались запускать птиц, голубей и ворон, с привязанным к лапкам горящим трутом. Но в небе кружат чудища, как сгустки тьмы, на сов похожие — и птицы пугались, разворачивались назад, поджигали крыши домов.

— Поночуги, — хрипло проговорил Томил. Тяжело поднялся, сел, потер лицо ладонью, сгоняя дремоту. — Эти чудища называются поночуги, птицы их не боятся. Они подчинялись голосу Леса и не могли причинить ему вред. Это птицы подожгли монастырь?

— Нет, это Рогволод приказал стрелять снарядами для фейерверка. Одна из ракет под порывом ветра едва не угодила в княжеский особняк, а вот другая попала в святую обитель. К счастью, по слухам, никто не пострадал, в трапезной, где обрушилась крыша, в этот час никого не было. Рогволод был рад поднявшемуся переполоху — в суете горожане не заметят его побега. — Нэбелин сначала обстоятельно доложила, и только после разрешила себе осторожный вопрос: — Том, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — буркнул Томил, не глядя на своих эльфов.

Рэгнет заулыбался, обнял его за плечи, не обращая внимания на раздраженное шипение:

— Прости, Том! Из-за меня ты не смог нормально отдохнуть. Знаю, у меня жесткие колени, не то что у Нэб. Да, дорогая? Не хочешь поменяться со мной местами?

— Давно хочу, — честно призналась та.

Томил вспыхнул, насупился, отвернулся — и порадовался, что вокруг темно. Забыл, что эльфы обладают зрением острее, чем у человека.

Смутить его еще больше не успели: за окошком послышались голоса.

— Дед Щур! — обрадовался он, вскочил на ноги. Но тут же сел на место, сложившись вдвое от приступа кашля.

— Во! Нашли! — раздался голос Щура. — Дай-ка угадаю, кто тут из себя старается легкие выплюнуть?

К решетке на окне с внешней стороны приникли три головы: побольше, в извечной шапке-колпаке при любой погоде — это знахаря; поменьше, в лохматой шапке-ушанке — старшего из городских домовых. Рядом сунулась между прутьями морда «скакуна» старосты, вывалила длинный язык в жадном дыхании после быстрого бега по улицам с домиком на спине.

— Нет, друг, в окно их вытаскивать муторно, — осмотревшись, решил городовой староста. — Давай морок на сторожа напущу и тресну поленом по башке?

— А парень после ко мне же придет шишку лечить? — возразил Щур. — Или к Красу за примочками? Нешто нам больше заняться будет нечем!

— Тогда просто глаза отведу, — вздохнул городовой.

На том и сторговались.

Прежде чем покинуть подвал, Щур со стариковскими охами, вздохами и сетованиями торопливо осмотрел своего ученика, пощупал пульс, послушал сиплое дыхание, приложив ухо к груди. Томил скрипел зубами, но возражать не посмел. Только подивился в мыслях, как странно и смешно слышать привычное стариковское ворчание, произнесенное молодым голосом. И молча стерпел воспитательный крепкий подзатыльник:

— Всё думаешь, что бессмертный?! Если женился на нелюди, сам таким не стал! — рассвирепел не на шутку Щур. — Будто я не вижу, кто тут щит над городом выставил? А сколько на эту громадину сил требуется, ты рассчитал? Помрешь же к утру!

— Если и помру, — сказал Томил, — у Яра чернокнижник есть, оживит. Наверное.

— Да не приведи боже тебе попасть в их руки! Поглумятся! Надругаются! Обсмеют с ног до головы! — взвился пуще прежнего Щур, с ужасом припомнив личный опыт воскрешения.

_________

Сильван очень надеялся, что ему удастся пробраться в свою спальню тихой мышкой. Умоется, переоденется и вернется к Яру полуночничать. А невесте утром скажет, что застал ее спящей и не захотел будить.

Как обычно, остаться незамеченным ему не удалось.

Милена не ждала от него визитов, она сама поджидала возлюбленного в его покоях. Сидя у окна в широкой ночной сорочке, расчесывала перед сном свои роскошные косы. Чуть заслышала легкий скрип половиц — кинулась навстречу, обняла, зацеловала, толкнула на постель и сама запрыгнула сверху, оседлала, продолжая целовать. Сильван попытался отбиться, вернуть себе хотя бы видимость свободы, но просьбы и протесты остались не услышанными. Пока не гаркнул в голос:

— Милена Яровна!!!

— Что?! — опешила невеста, отстранилась. Быстренько проверила, не прижала ли слишком сильно любимого в порыве страсти, не ушибла ли, не сломала ли тонкие конечности. Но нет, всё было в порядке. Она вскинула брови в непонимании. — Что не так, Ванечка?

— Ну не каждый же день!!! — Сильван, рассерженно пыхтя, отполз из-под нее на свою половину кровати.

Так он мило злился на взгляд Милены, что она опять ухватила его в охапку и принялась обнимать и тискать, потираясь щекой о щеку, словно ластящаяся кошка.

— А почему нет? Может, я тебе надоела? — невинно спросила она.

— Не в этом дело, — насупился маг. Вырываться перестал, ибо всё равно не получится, только силы зря потратит.

— Ах, значит, и в этом тоже? — развернула она его к себе, чтобы взглянуть в глаза. При этом растерзанный балахон успела стащить с плеч до пояса, тем самым связав руки по локтям, и стала ловко расстегивать пуговки на длинном приталенном кафтане.

— Прекрати, — отвел он взгляд. И покраснел.

— Если ты устал, я с удовольствием волью в тебя свежие силы, — предложила Милена, облизнувшись на этот нежный румянец, напоминающий ранний рассвет в снежное морозное утро.

— Не нужно.

— Почему же нет?

— До свадьбы не можешь потерпеть? — буркнул маг.

Милена умилилась:

— Ты такой занудный! Сколько раз тебе повторять: свадьба — это праздник для семьи, друзей и близких, чтобы все порадовались за наше с тобой счастье. А мы-то вдвоем можем радоваться каждую ночь!

— Я… — Он покусывал губы, досадуя на свою нерешительность.

— Что, Ванечка? — заглянула ему в лицо царевна. Вдруг испугалась: — У тебя болит что-нибудь? Тебе дурно?

— Нет! Я здоров, — поспешил заверить невесту Сильван, пока та не принялась над ним хлопотать, доводя до белого каления своей чрезмерной заботой. — Я только что был у Кса… у Яра.

— Да? И что папка?

— Он в подземелье сейчас, следит за городом, чтобы не затеяли какую-нибудь подлость.

— Если у корней засел, значит, впрямь очень волнуется, — заметила Милена.

— Я… я попросил у него твоей руки, — выдавил Сильван.

У Милены глаза округлились, выдохнула тихо:

— Что? Правда? И что папка?

— Сказал, что предложение я должен сделать тебе, а не ему, — искоса кинул взгляд из-под ресниц некромант.

Милена на мгновение замерла. Осмыслила сказанное. И суетливо кинулась на постель, улеглась на спину, головой на высокие подушки, чинно вытянулась во весь рост, поправила сорочку, сложила руки на груди. Прикрыла глаза, велела:

— Давай!

— Что? — не понял Сильван.

— Целуй страстно и предлагай замуж! — пояснила невеста. — Обещаю, хватать тебя не буду. Вот, зажмурюсь даже, чтобы тебя не смущать.

— Это обязательно? — замялся маг. — Вроде бы мы уже давно объяснились.

— Это я тебе объяснилась! — поправила Милена, жаждая справедливости. — А ты мне еще ни разу ничего толком не сказал! — Надула губки: — Получается, как будто я тебя принуждаю под венец идти.

Сильван признал довод разумным. Пересилил стеснение, подсел поближе, задумался, подбирая верные слова. Милена поскорее снова зажмурилась, правой рукой вцепилась в левую, левой в правую, чтобы не распустились против воли хозяйки и не полезли обниматься.

— Ты точно уверена, что хочешь связать свою жизнь со мной? — негромко спросил Сильван. — У тебя столько возможностей, ты можешь выбрать кого угодно. Ты уверена, что не поспешила? Что не передумаешь в скором времени?

Милена упрямо помотала головой. Приоткрыла один глаз, поглядела с укоризной:

— Опять напрашиваешься на объяснения в любви? Не жди, не передумаю! Давай уже, проси моей руки, а то мне лежать скучно. И вообще, я знаю, что ты о себе мнишь! Что ты недостоин и всё такое прочее. Так вот, повторяю: я девушка непритязательная, мне такой муж, как ты, самый подходящий будет. Точнее, мне нужен именно ты, и ни на какого другого я не согласная. Уж будь спокоен, я-то знаю, чего я хочу. Другой вопрос, чего хочешь ты? Если совсем противно жениться, так прямо и скажи, неволить не стану.

Она вздохнула.

Сильван несмело улыбнулся. Наклонился над нею. Прошептал в губы:

— Милена Яровна, ты станешь моей женой? В горе и в радости? В здравии и в болезни? В бедности и в богатстве?

— Да! Да! И еще раз да! Что за ужасти ты такие выдумал: в болезни и бедности? — тихонько фыркнула Милена, дрогнула ресницами, и Сильван утонул в теплом океане ее влюбленных глаз. Она же, с наслаждением окунувшись в серебристый туман его взгляда, с улыбкой шепнула: — Ну, чего ждешь? Поцелуй меня, муж мой!

Сильван осторожно прикоснулся к ее губам. Милена аж замычала от удовольствия и немножко от натуги — изо всех сил сдерживалась, чтобы не захватить ведущую роль. Пользуясь редкой возможностью, Сильван показал ей, что можно наслаждаться и неторопливыми поцелуями. То невесомыми, как опадающие лепестки цветов, то глубокими и желанными, как колодец в знойный полдень. Можно дразнить друг друга без жадности и спешки и распалять еще больше, можно играть вдвоем, понимая желания другого без лишних слов…

Оторвавшись, переведя сбившееся дыхание, Милена с восторгом шепнула:

— Это дракон тебя научил так целоваться?

Сильван отодвинулся от нее.

— Прости-прости! — поняла, встрепенулась Милена. Села на постели, потянулась за ним: — Умоляю, прости, что напомнила! Но он не выходит у меня из головы. Как только увидела твоего Рууна, так и хожу сама не своя. Ничего не вижу — перед глазами вы вдвоем!

— Между нами больше никогда ничего не может быть, — тихо и твердо произнес Сильван.

— Я знаю, знаю! — в рассеянных чувствах отозвалась Милена. — Я не в укор тебе, не подумай. И я не ревную… А может, ревную, откуда мне знать, что это за чувство такое? Просто я покоя себе не нахожу… Расскажи мне, как у вас с ним было?

Она просительно заглянула ему в глаза. Сильван онемел от невозможности произнести ни слова об этом.

Дверь спальни распахнулась.

— Папа!!! — с воплем влетела Грюнфрид, причесанная, с аккуратными гладкими косичками, в белом оборчатом платье. Она в момент преодолела расстояние от двери до кровати, запрыгнула на постель и повисла на Сильване. Тот лишь ахнул от неожиданности.

Милена нахмурила брови, маг ответил ей виноватым и беспомощным взглядом. Он успокаивающе погладил свою дочурку по спине ладонью, мягко спросил:

— Ну-ну, Грю, что случилось? Тебя кто-то обидел?

Гоблинка коротко оглянулась на дверь и ткнула обличающим пальцем:

— Ы!

— Никто ее не обижал, — заверила Лукерья, явившаяся за подопечной. — Привели в божеский вид наконец-то: вымыли, причесали, приодели. Накормили вкусным. Хотела спать уложить — вдруг бес в нее вселился, отчего — ума не приложу!

Говоря это, старшая ведьма окинула пристальным взглядом замершую на постели «новобрачную» и неодобрительно качнула головой. На что Милена гордо вздернула носик и специально повела плечиком так, чтобы у ночной сорочки вызывающе сползла бретелька.

— Это вы пытались ей втолковать, почему она не может ночевать вместе со своим родителем, — напомнила гоблинша. Она выглянула ненадолго из-за двери, глянула на свою «богиню», заулыбалась — и снова спряталась, дабы не смущать никого своим присутствием.

— Ы-ы!.. — горестно завсхлипывала Грюнфрид и еще крепче обхватила некроманта за шею.

— Но она права, Грю, прости меня, — признал Сильван. — Ты стала совсем взрослой девочкой, нам обоим было бы очень неловко, ты же сама понимаешь.

Милену, которая из жалости уже готова была согласиться на одну ночь исключения, это его неожиданное решение безмерно осчастливило.

— Хоть кто-то в этой семье помнит о приличиях, — хмыкнула Лукерья.

Груша вздохнула так тяжко, что новое платье едва не затрещало. Она была готова вступить в сражение за свои права с мачехой и всем миром, но перечить отцу не посмела. Заставила себя собраться с силами и отцепилась от него. Направляясь к дверям, скорбно ссутулившись, шаркая ногами, всем своим видом выражая отчаяние, Грюн, оглянувшись через плечо, на прощанье наградила Милену таким испепеляющим взглядом, что у царевны брови взлетели на лоб. Впрочем, в выразительной стрельбе глазами от нее не отставала Лукерья Власьевна — пригвоздила зятя к месту, да еще скривила губы в презрительной улыбке.

Ведьма увела Грушу, а вот старшая гоблинша задержалась, присела в подобии книксена:

— Прощения прошу, дозвольте просьбу?

— Совсем стала фрейлиной! — рассеянно улыбнулся Сильван.

— Ну, дык, уж всё лето, считай, тут при дворе, в обществе, — польщено расцвела гоблинша.

Заторопилась, затараторила: донесли ей, как главе общины, что слухи о возвращении потерянного дитя долетели до новой гоблинской деревеньки. И мужики на радостях там взялись пить! Да так усердно, двое аж чуть в колодце не утопли, умудрились, но вовремя ребятишки заметили. Бабы «ныряльщиков» вытащили и тумаков раздали, не поскупились.

— Не изволите ли съездить к нам, вместе с дитем? — заключила гоблинша. — Покажитесь хоть на полчасика, чтобы у наших мужиков совесть проснулась, чтобы делами они наконец-то занялись, хозяйствами, огородами.

— Конечно, нужно съездить! — поддержала Милена. Оглянулась на мага, добавила: — Вдвоем и побудете с Грушей. Полкана возьмите! Тут недалеко, а поговорить в дороге всё равно успеете. Или помолчать вместе, что тоже бывает приятно.

Сильван пожал плечами:

— Конечно, завтра же и наведаемся.

Восторгу гоблинши не было предела. Она кое-как сдерживалась, пока прощалась и сбивчиво желала спокойной ночи, но, затворив дверь, поддалась порыву, запричитала:

«А, батюшки! Сама богиня народу покажется! Живая! Сдитём!.. Ох, лишь бы только на радостях все не упились…» И, озабоченно ворча что-то себе под нос, удалилась.

Милена посмеялась на писк за дверью, столь не вязавшийся с обликом степенной зеленолицей служанки.

— Вам с Грушенькой еще долго придется привыкать друг к другу заново, — заметила царевна, стараясь успокоить заметно расстроившегося возлюбленного. Сильван кивнул.

Заметив, что благодаря настойчивости невесты кафтан на нем уже наполовину расстегнут, некромант вспомнил, что как раз собирался переодеться. Если днем он безропотно носил то, что отвечало взыскательным вкусам невесты, то для ночи у него имелся другой черный балахон: привычного магу мешковатого фасона, сшитый из мягкой ткани, такой удобный, что прекрасно годился вместо халата. Для посиделок с Яром самое то. Друг не станет ругать его за неряшливый вид, а еще сам залезет к нему за пазуху погреться, закутается в широкие…

Вдруг некромант насторожился, оглянулся на окно:

— Ты слышишь?

— Что? — рассеянно спросила Милена, думая о другом.

— Стрельба со стороны города. Как будто из пушек палят.

— Ну и леший с ними, пускай стреляют, — отмахнулась она. — У людей вечно какие-то глупости на уме.

— Яр ждал этого, — произнес Сильван. — Как думаешь, они смогут стрельбой поджечь Лес?

— Ой, да ты что! — рассмеялась царевна. — Они с трех-то шагов прицелиться не способны.

— Я пойду к Яру. Может, ему потребуется моя помощь, — решил Сильван.

— Нет, останься со мной! — воспротивилась Милена. — Папка сам разберется, у него для этого есть водяные, воеводы и все остальные. А ты нужен мне!

Она усадила его на край постели. По выражению ее лица Сильван понял, что Милена считает жизненно необходимым непременно продолжить прерванный разговор.

— Не обижайся, Ванечка, — попыталась она объяснить. — Я не только из любопытства хочу узнать, про вас с Рууном. Мне очень нравится, что ты весь такой сложный и загадочный. Я глубоко уважаю тебя, твои желания, я обожаю твою скромность и целомудренность… Да-да, и то, как ты мило краснеешь по любому пустяку! Но послушай, сахарный мой, я должна понять, как с тобой нужно правильно обращаться.

Сильван рассеянно смотрел в окно. Машинально отметил, что над горизонтом со стороны города появилось подозрительное свечение. К тому же его беспокоило необычное возбуждение, в котором пребывал Лес. Стены дворца словно гудели, пропуская от земли невидимые токи. Как будто Лес ждал чего-то и заранее готовился испугаться. Будь его воля, некромант предпочел бы немедленно вернуться к Яру и узнать, что происходит в городе. Однако сам Яр велел ему объясниться с невестой, трепетный отец не простит небрежения к чувствам любимой дочери.

— Я боюсь ошибиться! — горячо заявила Милена, продолжая выговаривать его напряженной спине. — Если я сделаю что-то не то, что ранит твою чувствительность, тогда ты смертельно обидишься на меня, будешь молчать и вежливо на меня дуться лет сто. Я этого не переживу! Так вот что я подумала: расскажи, как у вас было? У тебя с твоим драконом. Ванечка, я понимаю, что тебе говорить об этом тяжело и неприятно. Папка вообще запретил мне заикаться о змеях, драконах, летучих мышах и прочем, что может тебе напомнить о том предателе. Но теперь-то Руун здесь! — Она пересела поближе, чтобы видеть его лицо, хотя бы в профиль. — А папка мне сказал, что ты был влюблен, по-настоящему. Ты до сих пор с теплом вспоминаешь о романтической поре вашего уединения в хижине отшельника, разве я не вижу, как тогда сияют твои глаза? Так расскажи мне, как он с тобой обходился, что делал, что тебе нравилось. Мне нужно многому научиться! Ведь ты у меня первый и последний, я ни с кем, никогда, ни разу! Помоги мне понять тебя. Научи меня чувствовать тебя! Так же, как твой дракон научил тебя самого.

Милена взяла его руки в свои. И замолчала, терпеливо ожидая его ответа.

За время проникновенной речи множество мыслей стремительно пронеслись в смятенном разуме некроманта. Он успел пройти все этапы — от унижения и злости из-за бесцеремонности, до понимания ее затруднительного положения и признательности, что Милена смогла вот так открыться ему в своих страхах. Ведь правда, она всего лишь невинная чистая девушка, которую Яр ограждал от всех забот и скверны жизни. Что она может знать о плотской любви, кроме подсмотренных украдкой чужих свиданий? Сильван уже на своем теле успел убедиться, как она наивна, напориста и прямолинейна. Не удивительно, что она сама поняла — с таким любовником, как Руун, ей пока не сравниться.

Сильван оказался безмерно изумлен таким открытием — неужели его царевна на самом деле в глубине души боялась? Всё это время боялась, что он выберет не ее? Она старалась завоевать его любовь всеми способами, она представала перед ним уверенной покорительницей, но это была лишь прекрасно исполненная роль — сыгранная для него?

— Ванечка? — напомнила Милена о своем существовании. Ей показалось, что любимый слишком глубоко увяз в размышлениях.

— Руун Марр… Он постоянно просил меня быть посмелее, — произнес Сильван, пряча глаза.

Милена просветлела лицом, воспрянула духом:

— Так-так! Это он правильно, в этом я с ним уже согласная! И?

— Он просил, чтобы я им командовал.

— Это как? — живо откликнулась царевна. — Ну-ка, ну-ка?

— Чтобы я приказывал ему. Вроде того: ляг на спину!

— Да-а? — Она тут же выполнила приказ и с нетерпением ожидала следующего.

— Р-руки в-вытяни над головой, — запинаясь, продолжил Сильван.

— Ага-ага! И? — охотно подчинилась Милена.

— Р… раз… р-раздвинь ноги, приподними колени, — мучительно краснея, пробормотал он. И смотреть на воодушевленную невесту было стыдно, и отвести взгляд невозможно.

— О-о-о! — изумилась этому приказу Милена. Лукаво улыбнувшись, исполнила со всей грацией и томностью. Поощрила продолжать: — Ну-ну?

— Он любил, чтобы я садился ему на бедра, — еще тише признался Сильван.

— Давай, покажи! — потребовала Милена.

Пришлось ему подчиняться в свою очередь, оседлать ее крутые бедра, расставив колени. Но сколь ни старался он избежать слишком откровенных прикосновений, специально приподнялся, чтобы впрямь не сесть на нее, вот только попа у царевны оказалась куда богаче по сравнению с драконьей, поэтому колени пришлось развести шире, отчего поза получалась очень жаркой. Слишком, чтобы молча стерпеть. Он закусил нижнюю губу. Милена не пыталась сдерживаться, она выгнулась под ним, откровенно намекая, что ждет большего.

— А тебе это нравилось? — протяжно выдохнула она.

— Н-нет… Если только немножко, — откровенно соврал Силь, задыхаясь от стыда. — Н-не ёрзай, пожалуйста.

— Ох, прости, постараюсь, — спохватилась она, замерла смирно. — Ну и? А дальше-то что?

— Затем я должен был приказать ему строго: возьми меня! — признался Сильван, сдаваясь в мыслях и телом.

— Ах, Ванечка, ты такой!.. М-мм!.. — восхитилась Милена. — О да, еще разок взгляни на меня из-под ресниц! О-о-о, да, вот так!.. Божечки, мне нравится твой бывший, хоть он и паразит! Но, Ванюша, как же я могу тебя взять, если ты приказал держать руки вверх? — в недоумении уточнила она.

— Ну, он же был мужчиной, — напомнил Сильван, мысленно проклиная себя за распутство.

— А-а! Поняла! Ох, как обидно, что мне-то тебя взять нечем… — шутливо огорчилась она. — Но зато я могу тебя всласть затискать!!!

И она накинулась на него, подмяла под себя, прижала к постели, придавив всем своим телом, мягким, упругим, аппетитно округлым в нужных местах.

— Ах, М-милена! П-перестань! Н-не н-надо-о… о… а-ах!..

— Ванечка, ты у меня такой милы-ы-ый!..

Почувствовав, как он вдруг замер под ней и даже от щекотки перестал уворачиваться, Милена приподнялась на руках:

— Что такое? Ванечка?

— Тебе не нужно знать, как у нас было с Рууном, — негромко, но твердо произнес Сильван, завораживая ее прямым взглядом глаза в глаза. — У нас с тобой всё будет совершенно иначе. Так и должно быть — всё по-другому. Из меня никудышный любовник. Ты пока неопытна, слишком тороплива и порывиста. Нам не нужно сравнивать друг друга ни с кем. Мы будем учиться вместе — понимать, открывать друг друга. Тем более ты отлично справляешься с «учебой» сама, без всяких подсказок — каждую ночь с тобой мне всё легче сходить с ума и терять голову.

— Боже, какой ты у меня умный! Такие вещи говоришь с таким серьезным лицом, — улыбнулась она, сидя на нем. Пригладила ему волосы. Чмокнула в губы. — Люблю тебя!

— Я тоже тебя… кажется, — чуть слышно признался он.

— Я знаю, — самодовольно заявила Милена. — Иначе ты давно бы нажаловался на меня папке, и он бы тебя от меня спрятал. Но ты терпишь меня и мою порывистость. Так значит, всё-таки сходишь с ума? Значит, я не настолько ужасная любовница, м-м?

Сильван стиснул челюсти, уже жалея, что поддался на ее провокацию и наговорил сегодня слишком много лишнего, чего невесте и знать бы не надо.

— А своему дракону ты так же долго не поддавался? — мурлыкала Милена, пьянея от ревности и страсти. — С ним ты был таким же снежным недотрогой?

— Еще хуже, чем ты думаешь, — прорычал сквозь зубы Сильван.

Порядком разозлившись, он вспомнил, что всё-таки мужчина, пусть хилый, но всё равно сильнее капризной царевны. Сбросив ее с себя почти боевым приемом, освоенным за время путешествий в компании Ксавьера, он мгновенно поменялся с ней местами. Теперь Милена лежала под ним, раскрасневшаяся, пылкая, не отводя зовущих сияющих глаз. Он прижимал ее запястья к постели, удерживал, придавив всем телом, бедрами к бедрам, она с намеком стиснула его колено ногами…

— О, боже! — ойкнули от двери.

Оба обернулись, и Милена торопливо вскочила, спихнув с себя своего мага.

— Мирош? — встревожилась она, узнав по голосу. — Тебе чего? Случилось что-то?

Дверь снова приоткрылась, являя крайне смущенного младшего Яровича.

— Я послушал, у вас тихо, подумал, что вы уже спать легли, — пробормотал он в свое оправдание. — Хотел тихонько попросить Сильвана выйти ко мне на минутку, поэтому не постучал, чтобы обоих не разбудить…

— А если покороче! — потребовала ясности сестрица. Похлопала по кровати, чтобы братец подошел, сел и обстоятельно сказал, зачем явился в неурочный час.

Драгомир, пряча глаза, послушно подошел и сел, вполоборота, держа кисть левой руки за спиной.

— Тишка давно похрапывает, папка зарылся под корни и секретничает с Лесом, — оправдывался младший царевич. — А я вот…

— А тебе не спалось. И что ты учудил? — заранее нахмурилась Милена.

Сильван обошел кровать и сел по другую сторону от Драгомира. Взял его левую руку — и глазам не поверил.

— Решил попробовать драконье колдовство, — виновато опустил голову Мир. — Думал, что ничего не получится, но почему-то получилось. Только как теперь потушить, понятия не имею.

«Огонь! Он горит! Огонь!» — зачарованно зашептал Лес, завибрировали невидимые нити, пронизывающие дворец.

Ногти на левой руке стали черными с ярко-бордовыми полукружьями, вытянулись, напоминая когти — точно как у Рууна в человеческом обличии. Но хуже всего, что они горели. Не сгорали, не обугливались, не тлели. Просто каждая пластинка ногтя испускала свой маленький живой язычок пламени, ровный, бездымный, мягко светящийся зеленоватым светом. Драгомир в доказательство резко помахал рукой в воздухе — огоньки не удалось сбить, они не потухли, не посыпали искрами, просто ненадолго вытянулись в тоненькие, едва заметные глазу полоски. Но стоило остановиться, и язычки пламени стали опять короткими, с ноготь высотой.

— Ух ты! — поморгала Милена. Осторожно потыкала пальцем: — Они не горячие?

— Нет, чуть теплые, совсем не жгутся, — заверил Драгомир. — Только я боюсь ложиться спать с такой рукой, вдруг одеяло подожгу?

— В воду пробовал опустить? — предложил Сильван. Отвернулся, потер виски. Голос его зазвучал глухо, надсадно.

— Пробовал, они и в воде горят. Извините меня, — еще больше расстроился Мир.

— Ванечка? — забеспокоилась Милена о женихе, слезла с кровати. — Ты сам-то как? Мирош, он не выносит вида огня, а ты тут со своими когтями!

— Простите, — вскочил Драгомир. — Тогда я лучше пойду…

— Стой! Сядь, — велел Сильван. — Я справлюсь. Мы разберемся.

Он отчаянно тер глаза, чтобы прогнать картины из своего прошлого. Отмахнулся от Милены, попытавшейся вручить ему чашку воды попить. Царевна, испугавшись его бледного в зелень, совершенно нездорового вида, не растерялась — вобрала хороший глоток за щеки и прыснула ему в лицо мелкими брызгами. Сильван охнул от неожиданного «умывания», выразительно поглядел на перестаравшуюся невесту.

— Это чтобы ты в обморок не упал, — пояснила она.

— Спасибо, — буркнул некромант.

— А почему ты у Рууна не спросил? Это же его чары! — сообразила Милена, обернулась к брату.

— Я спрашивал, — уныло отозвался Драгомир. — Он вообще не понимает, как это у меня получилось. У него-то никогда ногти не горели. Вон он, за дверью ждет, со мной пришел.

— Куда Марру разобраться в твоем колдовстве! С тобой даже Яр не всегда может справиться, — раздраженно хмыкнул Сильван. — Дай-ка руку, еще раз посмотрю. Мда… Руун в совершенстве владеет даром огня, так как эта способность у него врожденная. Он не сумеет ни объяснить, как управляет потоками пламени, ни научить тебя своим фокусам. Да и сам он совершенно необучаемый, с другими видами колдовства у него всегда было плохо, ужасно плохо, элементарные заклятья выходят чёрте как, криво и…

И всё-таки Сильван не мог спокойно смотреть на охваченную огнем плоть, пусть даже не было ни намека на запах дыма и гари. Он отпустил руку своего растерянного ученика и, застонав сквозь стиснутые зубы, согнулся, почти касаясь головой колен, уткнулся лицом в сомкнутые ладони. Милена тревожно принялась обмахивать его краем простыни:

— Надо папку позвать, — решила она.

— Нет, он занят! — глухо в ладони рявкнул маг. Выпрямился, шумно вздохнул: — Пожалуйста! Дайте мне минуту. Я справлюсь, я в порядке. Я знаю, что нужно делать, всё-таки я твой наставник. Вот черт…

— Только не говори, что у Мирошки на самом деле трое отцов? — нервно хихикнула Милена.

— Нет-нет! — Сильван зажмурился, чтобы не видеть горящие ногти ученика, пробормотал: — Во всяком случае, здесь я точно не виноват. Если Яр взял что-то от Рууна, то сделал это сам, без моего участия и ведома.

Драгомир переглянулся с сестрой. Милена выразительно пожала плечами, продолжила обмахивать простыней.

— Ну, это на папку похоже, — заметила царевна, — он всегда был жадиной и собирал разные интересности, до чего только мог дотянуться.

— Я не могу сказать наверняка, скорей всего это знание о магии огня, что ваш отец считал с Марра вместе со способностью «отращивать крылья», — продолжил через силу некромант. — Однако Яр копался в драконьей памяти при помощи Леса. И если дар полета Лес не посчитал опасным, то тайну магического огня он мог самовольно запечатать. Или, с другой стороны, самому Яру это волшебство просто не потребовалось, и он передал его тебе, когда ходил беременный и пытался различными способами влить в тебя волю к жизни. Но дар спал в тебе до времени, как и все остальные твои силы. Теперь же, когда тебе пришло в голову попробовать новое колдовство, ты неосознанно сломал печать. Сомневаюсь, что ты сумел бы овладеть огненной стихией так быстро, если бы просто считал мысли Рууна. Ты безусловно талантливый, но без наработанного опыта обращения с чарами вообще… Ох…

Драгомир даже тайком обиделся, что наставник, как оказалось, сам обозначил границы его возможностей.

— Выходит, у Мироша дар огня такой же врожденный, как у Марра? — подытожила царевна, снова подсунула магу чашку с водой, чтобы напился после длинной речи.

— Вероятней всего, — подтвердил Сильван, упрямо отказываясь от воды, чтобы у них на глазах не клацать зубами о чашку. — Если всё так, как я думаю, волноваться не о чем, огонь не может тебе навредить без твоего позволения. Сейчас важно восстановить цепочку последовательности в сотворении чар, благодаря этому мы найдем недостающее звено — то, как вызванный тобой огонь потушить. Мир, постарайся, вспомни, как именно ты разбудил в себе пламя?

— Сначала я перебирал то, что успел прочитать в памяти Рууна, — несмело заговорил Драгомир. — В сущности техники полета я разобрался быстро.

— Потому что видел пример твоего отца с измененными чарами и мог сопоставить общие черты и различия, — пояснил маг.

— После чего стал думать о сознательном управлении огнем. Вспомнил, что мы находили в твоих книгах об огненной стихии…

— Хорошо, не спеши, — кивал Сильван. Он сидел на краю постели, закрыв глаза, обхватив себя за плечи руками, и незаметно для себя мелко раскачивался вперед-назад, пытаясь усмирить захлестывающую панику, прогнать кошмары из прошлого.

«Горит… Огонь… Огонь горит?..» — гудение стен дворца переросло в отчетливый шепот. Лес беспокоился всё сильнее.

— Потом сможешь мне передать, что ты там разглядел у Рууна про Ванечку? — шепнула брату на ухо Милена, не удержалась от соблазна. Драгомир смерил ее недоуменным взглядом, не сразу догадался, к чему она клонит, и густо покраснел. Кивнул, закусив губу, чтобы не прыснуть нервным смешком.

— Ой, гляди! — обрадовалась Милена, схватила Мира за руку: — Больше не горит! Потухла! А когти-то какие хищные остались, мамоньки мои! Мирош, малость подрежь, чтобы не царапаться, а вообще оставь, тебе идет!

«Горит! Всё еще горит!..» — шептал Лес.

Сильван осмелился тоже посмотреть, выдохнул с невероятным облегчением:

— Значит, загвоздка была в чувстве опасности.

— Руун, у нас получилось! — возвестил Драгомир обрадовано.

На его голос в дверях тут же показался дракон со своим взлохмаченным от переживаний ало-черным хвостом, рассыпавшимися по плечам и спине перепутанными прядками, словно во время ожидания он пытался драть на себе волосы. Он неуверенно потоптался на пороге, оглянулся на некроманта. Силь вымученно ему улыбнулся.

— Простите, что не смог помочь, — повинился Руун.

— А, не бери в голову! — отмахнулась простыней Милена. — С Мирошкой вечно чего только не случается… Ай! А-а! Опять?!

— Простите!!! — вскрикнул Драгомир. Его рука снова вспыхнула, от неожиданности он дернулся и задел простыню. Тонкая ткань полыхнула.

«Пожар? Пожар! ПОЖАР!» — взвыл Лес всеми голосами, всеми бесчисленными шорохами и шепотками.

— Мир! Что ты наделал! — воскликнула Милена. Охая, она отбежала с горящей простыней к умывальнику, бросила в тазик, залила из кувшина водой, заругалась на клубы дыма и густого пара. — Ванечке опять дурно из-за тебя! Когда ты научишься сдерживаться?

Драгомир в испуге кинулся к магу:

— Прости, Силь! Что мне сделать?..

— Только не трогай меня. Пожалуйста! — Некроманта накрыло с новой силой, затрясло крупной дрожью, он сполз на пол, скорчился, обхватив голову руками. В отчаянье забормотал, срываясь через слово на крик: — Ничего, я справлюсь. Справлюсь! Я в порядке! Я выдержу…

«Огонь! Всюду огонь!» — грезил наяву своим самым страшным кошмаром Лес.

За окном громыхнули пушечные залпы. Над горизонтом со стороны города в небе расцвели сказочной красоты огненные цветки, огромные, медленно опадающие, затухающие под порывами сильного ветра.

«ОГОНЬ!!! ВСЁ ГОРИТ!!! ПОЖАР!!!» — почуяв небесный огонь, Лес моментально провалился в слепое безумие.

Драгомир, оглушенный разнесшимся по дворцу беззвучным воплем Леса, схватил Сильвана за плечи. И оцепенел с широко распахнутыми глазами.

— Мир, не надо! — в отчаянии закричал маг. — Только не это! Не смей копаться в моей голове! Не смотри!!! Это мои кошмары, не прикасайся! Нет! Я не удержу тебя! Нет, Мир, нет!..

Но поздно просить: в стремлении помочь, облегчить страдания, Драгомир опрометчиво считал мучившие Сильвана картины прошлого. И не сумел перебороть объявший его ужас.

— Нет, Мир! Тебе не нужно это видеть! Тебе нельзя!.. — скулил Сильван. Слезы лились по его лицу от нестерпимой боли, многократно умноженной вмешательством Драгомира, вошедшим в созвучие с безумством Леса.

— Какого черта? — выдохнул Руун. Он видел, что происходит нечто непоправимое, чувствовал расходящиеся волны энергий, но не знал, что делать и можно ли вообще прикоснуться к тому или другому или от этого станет лишь хуже.

— Папка! Папка, подскажи!.. — заметалась по комнате Милена. Попыталась обратиться через Лес, но по ушам ударил безумный крик:

«ПОЖАР! ОГОНЬ! ВСЁ ПЫЛАЕТ! ГОРИТ! ГОРИТ! ГОРИТ!..»

— Что у вас стряслось?! — влетел в спальню Светозар, ничего не понимая. — Отец вдруг меня разбудил, велел бежать к вам, спасать Мироша. Что тут творится-то?

— Мир! — пытался дозваться ученика Сильван, преодолевая сковывающую боль, тянулся к нему вслепую, видя перед глазами лишь стену пламени. — Мир, это не твоя казнь! Драгомир, это я там умер, не ты! Нет! Прекрати! Перестань немедленно!!! Очнись!!!

Но Драгомир, зачарованный ужасом всепожирающего огня, ничего не слышал. Он присвоил себе воспоминания о смерти на костре, смешал с недавно пережитыми пытками — и выпустил этот кошмар вовне. Он бессознательно накрыл своей силой всё царство Яра, рассылая всей мощью необузданного дара леденящий огненный ужас, делая его в тысячи, в сотни тысяч раз ярче, опасней, болезненней.

Огонь с его пальцев охватил теперь всю руку до ключиц, взвился острыми языками, играл зеленью и синевой, грозил перескочить на волосы, на голову.

Воя и рыча, в неистовом желании спасти и защитить, Лес выдрал из стен и пола дворца ожившие древесные плети ветвей — и первым схватил Светозара.

— Да ты что, взбеленился?! — рассердилась Милена, кинулась вытаскивать старшего брата.

Из-за собственного пламени Драгомира Лес к нему не посмел прикоснуться. Но пока Милена и Светозар боролись с ветвями, жесткие гибкие плети обвили Сильвана — и потащили его к раскрывшемуся зеву в толстой стене. Руун схватил его за руки, пытаясь вытащить из змеистого клубка, но даже дракону было не справиться с Лесом.

— Руун! — взмолился Сильван. — Оставь меня! Возьми его! Унеси Мира на людские земли! Надо ослабить его связь с Лесом, иначе!.. всех!.. убьет!..

Последние слова было невозможно разобрать — тонкие зеленые клейкие веточки оплели его голову и закрыли лицо, залепили рот. Руун невольно разжал руки, безумными глазами смотря, как утаскивает Лес некроманта в недра ствола-стены, замуровывая внутри. Болезненно стиснуло сердце в груди: неужели он снова потеряет Сильвана?

— Ванечка!!! — завизжала Милена, накинулась на сомкнувшуюся стену с кулаками.

Сестру схватил в охапку Светозар, оттащил от стены — забрав мага, Лес оставил старшего царевича в покое.

— Он жив! — попытался образумить сестру Тишка. — Он в порядке! Верь мне, я знаю! Лес просто хочет защитить его, просто спрятал от пожара. Отец его легко вытащит, не бойся!

— Скорей, бежим к папке! — кивнула Милена. Оглянулась на Рууна: — Что ты стоишь? Бери Мирошку — и стрелой на тот берег Матушки, к людским селениям! Там Лес его не почует, авось оба в разум вернутся!

_______

Выплеснув по неосторожности воду из тазика, Яр плюнул на это «гадание». Улегся под корни, позволил мягкому мху обнять себя, завернуть как в пушистое одеяло, втянуть под слой рыхлой земли, пронизанной сплетением невидимых нитей. Бесспорно, со своего царского ложа владыка Леса имел куда больший обзор над владениями. Он легко мог быть в тысяче мест одновременно, мысленно соприкасаться с кем угодно — от леших и водяных до зверья и птиц.

«Пожар! Огонь! Люди стреляют огнем!» — тихонько жаловался Лес своему хранителю.

— Ничего они тебе не сделают, — убежденно повторял в сотый раз Яр. — Смотри, они свой же город подожгли, балбесы!

«Огонь страшный! Огонь выжигает Лес!»

— Помолчи, ты мне мешаешь, — рассердился Яр.

Лес обиженно притих, ненадолго.

— Михайло Потапыч, что у вас? — позвал воеводу лесной царь.

— Не изволь волноваться, Яр-батюшка! — живо отозвался Дуболом, но голос звучал озабоченно. — Потешными огнями, будь они неладны, подожгло только четыре дерева: верхушки у трех сосен и одна береза загорелась целиком. Всё споро тушим, лешачки и мавки у меня расторопные, мигом водой заливают. На соседние деревья пожару перекинуться не даем.

Лес в ушах Яра негромко зашумел, запричитал, зашелестел. Владыка на него строго шикнул.

— Всё-таки долетают ракеты? Мне усилить ветер?

— Да не в ветре дело, — пояснил воевода. — Шутихи ведь петлями шугают, бес разберет, куда такая дура влетит.

— Нужна помощь? Прислать кого еще?

— Не тревожься, твое величество, справляемся. А вот за Лещука не скажу, у него река горит, — посетовал за соседа леший.

«Горит… Горит… Горит…» — эхом вторил Лес.

Яр немедленно обратился к речному начальнику:

— Лещук Илыч! Что ж ты за водяной, что у тебя река горит?

В ответ посыпалась витиеватая брань, да такая закрученная, что Яр заслушался и Лес примолк.

— Это я не тебя, царь-батюшка! — спохватился Лещук Илыч.

— Надеюсь, — без веселья хмыкнул Яр. — Объясняй, что творится.

— Да…..! — снова завелся не на шутку водяной. — …..! Догадались в реку закинуть бочку с горючим маслом и подожгли стрелой! А свой берег облили смолой — весь откос дымит! Хотели, видать, на наш берег бочку зашвырнуть, да она не полетела, треснула и всё загадила до пристани и камышей. Нет б прямо у них в крепости взорвалась! У меня ж от масла рыба подохнет! Русалки-мавки воют, облысеть боятся! Да что ж это такое-то?! Совсем оборзели людишки!

— Не причитай, разберемся, — оборвал водяного Яр. — Реку очистим за день, я сам этим позже займусь, не подохнет рыба, не успеет.

— Яр-батюшка, — продолжал жалобы Лещук Илыч, — городские умники твою стену вывернули наизнанку и в крепость не пускают никого — незримый щит молниями бьется! Старший домовой взялся было подвести к воротам дюжину хмырей, чтобы створы выдавили да стрелков с башен сняли, а не тут-то было! Никто из наших в город войти не может теперь. Нешто Томка, предатель, постарался, наколдовал? А мы-то к нему со всей душой всегда, а он!..

— Да нет, Томил такой щит в одиночку не поднял бы, — присмотрелся к искаженному чародейству Яр, улыбнулся нехорошо, обещая себе вспомнить об этом на досуге. — Нашлись у него союзники. В общем, Лещук Илыч, направил я к тебе водяных из Сватьинки и Куманька, жди!

— Яр! Срочная весть от городового! — вмешался Веснян. — Только что из северных ворот появилась свора диких собак. Щур передает, что под видом своры…

— Рогволод, пёс! — Яр уж и сам рассмотрел беглецов. Засмеялся: — Они догадались на лошадей тоже повесить личину!

— Кто ж столько оберегов настругал? — подивился Лещук Илыч.

— Те же, кто перевернули мою стену вокруг города, — сказал Яр. Возвестил всем и Лесу: — Не преследуйте беглецов! Всё равно никуда от нас не денутся, дальше моего царства не убегут. Веснян, присмотри за ними, но не препятствуй.

— Вот же псы помойные! — заругался Лещук Илыч. — Они и по Матушке смолу разлили с маслом!

Яр сам видел множеством одолженных у Леса глаз: под завесой дыма Рогволод и его люди переправлялись на правый берег Матушки, где уже ждали приготовленные подельниками лошади и повозка для княгини, княжича и поклажи. Лесной владыка приказал своим подданным не отвлекаться на смертных. Мавки и русалки могли бы помешать переправе, но они все были нужнее на тушении огня, разожженного княжескими дружинниками на берегах Сестрицы. К тому же простая смерть не годилась для Рогволода — слишком легко отделается, если утопнет в речных водах.

Продолжая следить за берегом, помогая лешим сбивать огонь с загорающихся от фейерверков деревьев и кустарников, частью сознания Яр вернулся во дворец, проверить, всё ли в порядке у обитателей Дубравы. С неудовольствием обнаружил, что в покоях Сильвана происходит нечто неладное. Пришлось прервать крепкий сон старшего сына и попросить разобраться, ибо сам Яр не имел пока возможности покинуть земляное ложе между корней дубов.

Лес еще больше погружался в свои извечные страхи. Единственное, чего боялось в действительности это огромное существо — сгореть. Пожары всегда приводили Лес в ужас на грани безумия, и Рогволод догадался на этом сыграть. Яр скрипел зубами, мысленно проклинал ненавистного князя — и пытался удержать Лес, всеми силами не дать ему потерять разум, и так не великий, если честно.

«…Сосны-великаны, облизанные языками пламени от земли до макушек, превращенные в факелы на ночном ветру. С ветвей сыплются искры, рассекая темноту алыми точками. Вековые стволы падают, ломая всё на своем пути, погибают в общем огромном погребальном костре. Черничники обратились пеплом, свечи можжевельника моментально вспыхивают, рябины роняют обожженные гроздья на горячую золу…»

— Ничего этого нет! — твердил Яр, пытаясь развеять картины былых пожаров, застилавших внутренний взор Леса. — Тебе всё это мерещится! Прекрати дурить!

«…Олени мечутся между стенами пламени. Деревья рушатся, норовя придавить. Медведи с обожженными шкурами ревут в голос, бегут от огня, не разбирая пути. Мелкие зверьки гибнут в кронах, не успевая спастись от искр, поджигающих мех. Птицы теряют гнезда и кладки, опаляют перья на крыльях и падают вниз, в бушующее пекло. Но сам огонь ревет громче, заглушая все крики, трещит, сжирает с хрустом и рёвом — всё, до чего может добраться, на что может взлететь, кого дотянется укусить…»

— Прекрати! — орал Яр. — Из-за твоего бреда зверье совсем ошалело! От птичьего гомона можно оглохнуть! Успокойся, пока ты меня самого с ума не свел! Никакого пожара нет! Очнись!

«Ты обманываешь! Неправда, вот же — огонь!»

— Упрямое чудовище! Уймись уже! — терял последнее терпение Яр.

«Огонь уже во дворце! — ужаснулся Лес. — Твой друг видит огонь! Твой сын горит!»

— Что ты!.. — и Яр осекся.

В небе над Сестрицей взорвались огненные цветки, прекрасные, яркие, огромные.

— Это просто фейерверк!

«НЕТ!!! ПОЖАР! НЕБО ГОРИТ!»

В тот же момент Драгомир почувствовал жар костра, на котором казнили Сильвана полтора века назад — и Лес жадно впился в их двойную боль, утонул в их ощущениях. Благодаря силе Драгомира кошмар, с которым боролся Сильван, расплескался неохватным морем — и накрыл весь Лес. Животные, птицы и растения задрожали, охваченные смертельным ужасом, заметались, не слушая владыку и леших, не доверяя даже собственным глазам, убежденные, будто оказались в неприступном кольце пожара.

Лес в яростном порыве, в попытке спасти своих подопечных и хранителей, взрывал взбесившимися корнями земляные пласты, сам же ломал стволы деревьев, сплетал сети из ветвей — неистово безумствовал!.. И Яр не мог его остановить.

Яр делал всё, что мог, пробовал удержать и так, и эдак, образумить, прогнать морок, пробудить! Бесполезно.

— Что ты творишь?! Оставь Сильвана! Сумасшедшее чудовище, не трогай его!!!

«Ты обманываешь меня! Ксаарз, ты лжешь мне!!! Он видит огонь, а ты — нет! Не бойся, Лес защитит тебя! Лес спасет! Спрячет от огня!»

— Папка, Лес утащил Ванечку! — Яр сквозь толщу земли и мха услышал испуганный голос дочери. — Папка?! Где ты?! Ответь!!!

— Лес и отца забрал! — догадался Светозар.

Яр хотел крикнуть детям, что он здесь, что он слышит их. Но голоса их становились всё тише. А корни, оплетающие его тело, делались всё сильнее, давили всё туже и увлекали всё глубже. Невидимые нити тысячами тысяч прошили кожу, пронизали всё тело насквозь…

Вскоре Яр перестал бороться. Не потому, что бесполезно сопротивляться, бывший эльф, пусть даже царь и хранитель, против Леса просто букашка. Но потому что Яр исчез. Он не забыл о самом себе, кто он и почему здесь, но всё это стало совершенно для него не важно. Он взирал на огонь мнимый через сознание Леса. Он смотрел на искры фейерверков, расцветающих в небе, глазами зверей, птиц, леших, мавок, даже шуликунов. Но он утратил все свои желания. Помнил о родных и любимых, но больше не любил их, не волновался, не переживал.

Яр, Ксавьер, Ксаарз — наконец-то он стал по-настоящему частью Леса.

И рядом с ним, частью его, им самим, он равнодушно ощущал второго — того, кто раньше был некромантом. Кого он звал Сильваном.

Им обоим теперь было легко, без тяжести тела, без стремлений и обязанностей. Им стало всё безразлично.

Лес попросил их помочь уничтожить тех, кто призвал огонь. Людей. Город. Хорошо, они не видят причин отказать в этой просьбе. Тем более сам Лес отдаст им столько сил на колдовство, сколько им потребуется.

Он задохнулся от опьяняющего чувства всесилия. Сила, магия, жизнь в первозданной чистоте текла рекой через его существо.

«Силь?»

«Да, Ксавьер, пусть люди исчезнут.»

Глава 13. (продолжение)

Даже Рууна пробрало, кидало то в лихорадку, то в холодный пот — дар юного полуэльфа оказался огромным и захватывал всех без исключения.

— Ты ведь должен повелевать смертью, а не бояться ее? — пробормотал дракон. — И огонь подчинился тебе. Почему же ты поддался ужасу, когда нужно сражаться за свою семью? Ты ведь сильнее любого из них!

Прежде чем исполнить приказ царевны, Марр быстро сбросил сапоги, расстегнул пояса, стянул через голову кафтан сразу с рубашкой, кинул на пол. Отворил окно, чтобы не разбивать, как обычно, стекла. И только после этого, усилием воли заставляя себя не коситься в сторону разгладившейся стены, он подошел к Драгомиру. Тот настолько потерялся в глубинах обезумевшего от ужаса сознания, общего в этот миг с паникующим Лесом, что ничего не видел с открытыми глазами, даже не вздрогнул, когда Руун взял его на руки и вскочил на подоконник.

Один шаг вперед, внизу отвесная стена, до земли падать и падать. Дракон шагнул из окна — и взмыл вверх, мгновенно обернувшись, распахнув широкие крылья. На землю сиротливо упали клочья разорванных превращением штанов.

«Жаль, удобные были. Прощайте, надеюсь, ваша жертва будет не напрасной!» — мысленно поёрничал дракон.

Марр рванул ввысь, чтобы скорее разорвать связь Драгомира с Лесом. Если, конечно, у них это получится.

Когда поднялись выше дворцовых башен, младший царевич вдруг забился в драконьих лапах, заколотил кулаками в широкую горячую грудь, царапая кожу о жесткую шкуру. Молча, без криков, без слов. Даже зеленоватый тусклый огонь на его руке вспыхнул ярче, пытаясь ужалить — но что эти мелкие покалывания для огнедышащего чудовища! Руун еще сильнее, еще бережнее прижал его к себе, понимая, что это Лес управляет им, пытается не позволить ослабить его влияние. Дракон усерднее заработал крыльями, набирая высоту, что с сопротивляющейся ношей и занятыми лапами делать было не слишком удобно.

Они сравнялись с кружащими над Дубравой поночугами. Выше — серая вата облаков, обещающих скорый ливень. Впереди внизу поблескивали среди рощ и болотных низин три озера. Чуть дальше — черные зеркала двух рек, сливающихся в одну широкую ленту. Над той, что поуже, сверкал огонь: тусклым дымным пламенем мерцали подожженные верхушки деревьев этого берега, чадили пятнами травные откосы другого, вспыхивали и бухали выстрелами пушки на темной полосе крепостной стены, взвивались с шипением под облака и рассыпались праздничным разноцветьем шутихи.

Драгомир затих, больше не пытался выкрутиться из тесных объятий. Напротив — сам обнял дракона за шею, прижался, при этом испуганно завертел головой, оглядываясь по сторонам. Зеленоватое пламя почти погасло, съежилось до едва различимых в темноте искр. Видимо, они достаточно высоко поднялись над землей, чтобы незримые узы отпустили лесного царевича и сознание его прояснилось.

«Очнулся?»

Мир вздрогнул всем телом, не ожидав мысленного вопроса. Неуверенно послал ответ:

«Прости. Что случилось? Голова раскалывается. Ничего не помню, кроме огня кругом.»

Руун кратко описал произошедшее, как это увидел он сам. Однако не упомянул об исчезновении Сильвана, всем сердцем надеясь, что старшие Яровичи уже нашли решение, как его можно освободить. В любом случае возвращать Мира во дворец было еще рано. А сам Руун, как ни больно признавать, оказался бессилен против Леса.

Покружив над Дубравой, Марр первым делом в воздушном пируэте забросил Драгомира себе на загривок, наездником. Так и одному было привычней, и второму удобней обозревать окрестности.

Убедившись, что Лес горит только в одном-единственном месте, и то пожаром назвать эту суету можно было с большой натяжкой, Драгомир согласился подлететь к берегу и вблизи подробно всё рассмотреть, чтобы уличить Лес, насколько у его страха глаза велики.

Заодно Руун показал, как управляться со стихией огня — скорее чтобы отвлечь парнишку, чем надеясь на результат. На удивление Драгомир схватывал хитрости буквально на лету, без всяких объяснений. Стоило дракону мимолетом затушить одно горящее дерево, как следующее прямо перед его носом взвилось пламенем до небес.

— Простите! — заорал Мир, напортачивший с чарами, вывернув магический прием ровно наоборот.

С дерева-факела посыпались ошарашенные лесовики и мавки, роняя бадейки с водой и веревки, которыми их поднимали. Пришлось Марру сделать еще круг, резко развернувшись. И снова Драгомир его удивил — мало что освоился наездником легко, в отличие от брата не думал ныть, что его укачивает. Напротив, от рискованных кульбитов невольно вскрикивал, переполненный восторгом скорости. И с собственной ошибкой разобрался мгновенно: дерево не просто погасло, а вмиг покрылось снежным инеем. Лесовики и мавки покатились по земле — лужи воды под ногами превратились в гладкий лед.

— Простите! — снова повинился Мир, а у самого глаза сияют и голос звенит от радости овладения силой.

Лесовики приветственно замахали ведрами над головами, мавки загалдели.

Воодушевившись, Драгомир крепче стиснул шею дракона коленями и отдал приказ облететь весь пострадавший от огня берег. Спустя несколько минут инеем украсились все деревья, обугленные, тлевшие, горевшие и непострадавшие за компанию — широкая светлая полоса спокойной зимы среди ночного дымного лета.

— Вот молодчинка, Мирош-свет Ярович! Вот помог! — прогудел довольным басом воевода Михайло Потапыч.

— Теперь летим к крепости! — не пожелал остановиться на этом Драгомир.

«Я людишек не ем, а местных тем более опасаюсь пробовать, слыхал, они все сильно пьющие,» — заранее предупредил Руун. Мир звонко расхохотался.

Есть никого не пришлось, Драгомир опять почти со всем справился один.

Завидев несущуюся к ним крылатую громадину, вовсе не призрачную, в отличие от уже примелькавшихся поночуг, люди всполошились. Черт его знает, относится ли живой дракон к нежити, от которой их защищает купол щита? Пушки забухали усердней, зачастили. Марру пришлось потрудиться, чтобы увертываться в воздухе от ядер и роя картечи.

Прямо над головой вдруг разорвался цветок фейерверка, шипящие огни посыпались дождем. Руун только взмолился про себя, чтобы в крыльях не прожгло дыр, ведь чинить его сейчас некому, Яру не до его проблем. Драгомир же у него на загривке бесстрашно выпрямился, запрокинув лицо к небу, и раскинул руки, словно под грибной дождик вышел. Руун не удержался, в любопытстве поднял голову, отчего завертелся волчком среди медленно падающих огней. Вытянутые в стороны руки Мира вспыхнули искристым сиянием. Огни фейерверка на миг как будто замерли в воздухе, раздумав падать. Драгомир открыл глаза, нахмурился, резко свёл руки, хлопнув в ладоши — и огни, подчиняясь, разгорелись сильнее, свились злыми клубками и метнулись к городу. У Рууна в глазах застыли яркие слепящие полосы, он аж лишнюю петлю навернул в воздухе, чтобы проморгаться.

Со стороны крепостной стены послышалась громкая ругань, крики. Посланные Драгомиром клубки пламени обрушились на самих же стрелявших. Выровнявшись в воздухе, Марр на свистящей скорости облетел стену вдоль — щедро поливая огнем, аккурат попадая струей пламени в щель между длинной кровлей и верхним краем сруба, в галерейку, где прятались защитнички города. Ясное дело, в мгновение ока всё вспыхнуло веселым огоньком, затрещало, заскворчало, заматерилось истошными воплями. Первыми провалились сквозь доски и подломившиеся от жара бревна тяжелые пушки, утащили за собой пушкарей.

— Драгомир Ярович! — завопил кто-то с дозорной башни, явно надеясь на помилование. — Нет здесь Рогволода! Ушел! Сбежал на тот берег Матушки!

Среди шума разгорающегося настоящего пожара, за воплями и грохотом Мир расслышал-таки это предупреждение.

«Город не получится сжечь, мешает что-то,» — меж тем заметил сопротивление щита Руун.

«Отнесешь меня через реку?» — спросил Драгомир. Веселье как ветром сдуло, Марр не мог не отметить напряжения, разлившегося по всему его телу.

«Конечно, мы туда и летели изначально. Ты хоть раз прежде убивал людей?»

«Никогда.»

«Что ж, научишься, дело нехитрое.»

________

Удержать щит становилось всё тяжелее. Мало что разнообразная лесная и речная нечисть пыталась то там, то тут пробраться в город, так еще и пожар на крепостной стене вспыхнул, щедро сдобренный колдовством необычной силы, прожегшим в куполе сквозные бреши. Томил обливался лихорадочным потом и затягивал, штопал, залатывал дыры, твердя мысленно клятву, данную самому себе: пусть умрет, но людей на верную смерть не отдаст. Если считать, что атака на город только началась, по всему выходит, что живым ему дай боже едва рассвета дождаться.

— Давай всё бросим и уедем вместе, — плакала крупными слезами над ним тихая Нэбелин. — Откажись от них, я откажусь от своих. У них своя судьба, пусть у нас будет своя. Пожалуйста! Я так долго тебя искала! Нам так мало суждено быть вместе — не укорачивай наше счастье до ничтожного мгновения, прошу тебя!

Томил послушно лежал головой у нее на коленях и отстраненно следил за солеными каплями: они набухали на кончиках ресниц, катились одна за одной по скулам, щекам, срывались с острого упрямого подбородка. Иногда капли падали прямо ему на лоб. Или на губы, и тогда он чувствовал их вкус.

— Ах, если бы я обладала даром моего братца Ксаарза! — причитала эльфийка, злясь на кузена, на себя и на весь дурной неразумный мир в целом. — Я сделала бы тебя бессмертным и здоровым! Ну почему я не умею?!

— Просто спой мне, чтобы у меня прибавилось сил, — попросил Томил, прикрывая глаза и видя воочию город, ради которого по капле тратил собственную жизнь, упуская в минуту непрожитые годы.

И она пела, срывалась на вздохи и тотчас начинала новый мотив.

Над городом поднялся ветер. Порывы крепчали, становились всё злее и опасней. Ветер принес град —обстрелу с неба щит от колдовства помещать не мог. Ледяные горошины с кулак величиной прибили всю растительность в огородах и садах, нередко дырявили кровли и стены строений, даже кое-где на окраине разломали заборы. От ветра жалобно скрипели избы, хлопали и отрывались ставни. Еще немного и порывы начнут приподнимать и сворачивать крыши, точно беззаконные великаны…

Нэбелин вздрогнула, заставив очнуться от полуяви и Томила. В горницу вбежал лекарь, на нем лица не было:

— Т-там! — бестолково указал он трясущимся пальцем в сторону двери. — Там призраки!

И тем не менее он принес лекарство от легочной хвори, разведенный в чашке горький порошок, даже не расплескал почти.

— Ну и что? Крас, ты мертвых свиней неужто не видал? — вошел Щур. Несмотря на браваду, он тоже был в смятении.

Томил подивился, редкостное зрелище предстало его глазам — нашлась на свете вещь, коей оказалось под силу испугать старого ведуна!

— Бестелесную и просвечивающую насквозь, при этом хрюкающую и зачем-то жрущую мои травы и коренья? Нет, не видел! — резонно возразил лекарь. — Я эту свинью пять лет назад на Рождество мяснику отвел. Вот уж не гадал, что когда-то еще доведется повидаться!

— Ой, а тут кошечка! — оглянулась на окно Нэбелин, умилилась.

Томил тоже растаял сердцем: кошка, что мурлыкала колыбельные ему в далеком детстве, по своей привычке примостилась на подоконнике, подвернув под себя лапки. И не обращала внимания на то, что почти весь подоконник теперь занимал горшок с цветком — прозрачному пушистому привидению, мягко светящемуся голубоватым светом, горшок нисколько не мешал. Томил встал, пусть пришлось потратить на это простое действие немало усилий, подошел к окну, с удовольствием принялся гладить покойную любимицу за ушком, еще при жизни облысевшем от дряхлости. Кошка громко размурлыкалась. Нэбелин, глядя на это, всплакнула по-новой, Крас ошарашено сел на лавку, Щур кашлянул, прикрыв рот ладонью.

Томил же смотрел, что творится на улице: вдоль шатающихся заборов и пригнутых к земле кустов-деревьев ураган гнал всяческий мусор. Обрывки занавесок, щепки от ставень, вырванные доски, сдернутые с просушки одеяла. Разодранные подушки прокатились комом, усыпали землю, как снегом, белым пухом, но вскоре и это всё сдуло… И среди беснования природных стихий — растерянные призрачные собаки, по привычке лающие на всё подряд, сидящие на крылечках кошки, мычащие перед родными калитками коровы, ждущие упряжки лошади. И петухи, самоуверенно пытающиеся переорать бурю.

— Черный маг их призвал с того света, потревожил покой, — проворчал из угла городовой. Он сидел на лавке, насупившийся, скрестив руки на груди. Под лавкой дремал его ездовой пес, поминутно вскидывая голову и поводя ушами.

Красимир, вдруг узревший карлика с мохнатым лицом-кулачком, вытаращил глаза и попытался вжаться спиной в стену печки.

— Он что ж теперь, видит меня? — взаимно удивился городовой. Обвел хмурым взглядом всех присутствующих, в разной мере изумленных и встревоженных происходящим, и крякнул: — Не к добру это! Ох, не к добру!

Томас хмыкнул: кто б сомневался, что не к худу! И зашелся в приступе кашля, согнулся вдвое, забрызгав кровью половик. Нэбелин кинулась к нему, лекарь попытался подсунуть горячее питье. Но перед глазами Томила всё плыло. Он видел город, весь целиком — почерневший от просачивающейся сквозь щит магии смерти.

На погостах вокруг крепостной стены шатались от ветра кресты, покрытые узкими кровельками, кренились, падали на рыхлую землю разрытых холмиков могил. Армия поднятых мертвецов двигалась к городским воротам, превозмогая ветер и град, подгоняемая волей того, кто стал частью Леса и теперь равнодушно разделял его стремления.

_________

Руун легко нашел беглецов. Возомнив, что ушли достаточно далеко от города, они имели наглость зажечь фонари на повозке, везущей княгиню и княжича. Но и без этих маячков дракон и его наездник без труда увидели бы их с высоты.

Марр не слушал нетерпеливого царевича, не накинулся, как коршун. Сперва он покружил над узкой дорогой, незамеченный людьми. Зато лошади сразу почуяли дракона, заволновались, внеся еще больше смятения в небольшой отряд, взвинтив седокам нервы еще сильнее. А Руун просто высматривал полянку, где можно было бы с достоинством приземлиться и не поломать крылья среди густых зарослей или не угодить в болотную грязь.

«Не дай им уйти!» — мысленно и вслух шептал Драгомир, вцепившись мелко дрожащими пальцами в ало-черную гриву.

«Куда ж они денутся», — скучным тоном отзывался Руун.

И вот оно, удобное живописное местечко — дорога сворачивала обратно к реке, проходила близко к берегу, вскользь касаясь широкой песчаной отмели, пологим мысом уходящей к воде.

Выгадав момент, Руун выпустил в небо клуб огня — и, красиво распахнув крылья, опустился на песок прямо перед беглецами. Многие лошади отпрянули назад или поднялись на дыбы. Некоторые, в том числе под Рогволодом, сбросили всадников и унеслись в темноту чащи, спасаясь от невиданного чудовища. Повозка из-за взбрыкнувших коней накренилась и сползла с дороги в канаву, перевернулась на бок, рассыпав груз и едва не придавив княгиню. Она от потрясения даже не вскрикнула, ладно нашлось несколько преданных людей, помогли выбраться ей и княжичу. Рогволод же на семью не оглянулся, пораженный представшим зрелищем.

С дракона на землю спустился Драгомир, вышел вперед. Его пламя приобрело насыщенный оттенок и стало многократно ярче, объяло все тело с ног до головы, плясало язычками на развевающихся от ветра волосах, даже одежда на нем начала незаметно тлеть — выдавая, какой пожар чувств вспыхнул внутри при виде князя.

— Ах, это ты, болотная шлюха, — процедил сквозь зубы Рогволод, смерив хрупкую фигуру противника взглядом. Однако против смелых слов колени князя заметно дрожали. И всё-таки он схватился за рукоять меча, готовясь дать отпор даже колдовству. Заявил: — Ты ничего нам не сделаешь! У каждого из нас есть обереги, против которых твои жалкие фокусы бесполезны!

Сказано это было в первую очередь для собственных людей. Ошеломленные видом дракона и горящего адским пламенем юного колдуна, дружинники при напоминании оберегов воспрянули духом.

— Обереги? — переспросил Драгомир, скривил губы в недоброй улыбке. — И кто же вам их сделал? Щур, безнадежно влюбленный в мою мать? Может быть, Томил, которого научил делать амулеты я сам? Или, позволь предположить, мои приезжие родственнички со стороны отца? Кому ты доверил свою защиту, а, Рогволод Всеволодович?

У князя челюсти свело и лицо перекосило, так сильно он стиснул зубы. Дружинники неосознанно попятились к повозке, прикрывая всхлипывающую от страха княгиню и по-щенячьи подвывающего на одной ноте княжича.

— Вы знаете, чего я хочу! — громко объявил людям Драгомир. — За кем пришел. И знаете, что я имею право требовать его смерти. Оставляю на ваше усмотрение ваши собственные жизни. Решите защищать вашего господина — умрете сейчас, на этом самом месте. Уйдете без пререканий — отпущу с миром. Разумеется, слуг, госпожу, мальчика и лошадей заберите с собой. И весь Новый Город отныне будет жить, как раньше! Это я вам обещаю от своего имени и от имени своего отца. Царь Леса Яр доверил мне решать участь города и людей. Я вам говорю: мне не нужна ваша смерть! Мне нужен только он, ваш князь Рогволод. Отдайте мне его и уходите!

— Слишком много болтаешь, сучонок! — зарычал один из дружинников, слишком преданный своему хозяину. Выхватив клинок, он бросился на спокойно стоявшего Мира.

Воодушевленные товарищем, еще двое обрели былую храбрость, ринулись следом.

На первого плюнул пламенем дракон. Огонь в миг окутал ярким клубом человека, несчастный завопил не своим голосом, кинулся бежать к воде. Да там и рухнул лицом в песок, оставшись догорать на мелководье.

Двоих других Мир иссушил сам. Просто поднял руку — и они на бегу рассыпались ему под ноги пеплом. Без дыма, без огня, словно их и не бывало.

Наученные увиденным, прочие воины поспешили убрать клинки в ножны. Кто-то заторопился ловить распуганных лошадей, кто-то обернулся к княгине.

Драгомир тоже сделал шаг к повозке. Ибо там был и Рогволод. Воспользовавшись выигранным погибшими дружинниками временем, он успел бесстыже спрятаться за спинами жены и сына. Причем к шее своего наследника приставил нож. И смотрел безумными от злости глазами прямо в глаза лесного царевича.

— Его тоже хочешь убить? — выкрикнул Рогволод, дернул к себе ближе сына. От испуга мальчишка напрудил в штаны, на светлой ткани расплылось пятно. — А её? Что стоишь, смотришь?! Если решил — убивай всех!

— Не трожь батю! — дрожащим ломким голосом потребовал княжич. Его трясло, но он прикрывал собой присевшего за спиной отца. — Не трожь его! Или я сам тебя убью, нежить лесная!

Драгомир не повел и бровью.

— Я сказал, мне нужен только ты, — повторил он.

Рогволод заорал, замычал — от жгучей боли, прокатившейся по телу, сделавшемуся вдруг чужим. Чужая воля разжала его руку и заставила выронить нож. По не своему желанию он на негнущихся ногах отошел от сына в сторону. И застыл, выпучив глаза, не в состоянии издать больше ни звука, ни дернуться.

— Мне нет прощения, госпожа, — поклонился Драгомир всхлипывающей княгине. — Вы были добры ко мне, когда я жил в вашем доме. Я благодарен вам за это. Но не просите зря, ваш муж останется здесь. Мне очень жаль, что вам пришлось всё это увидеть.

Княгиня только мелко покивала головой, не в силах вымолвить слово в ответ. Схватила сына за плечи и прижала к себе.

— Я убью тебя! — заревев ручьем, пообещал княжич.

Драгомир кивнул ему:

— Конечно, ты имеешь право на это. Приходи в любое время, я буду тебя ждать.

— Я сражусь с тобой, колдун! — ревел мальчишка, вцепившись в материнский подол. — Я отомщу! За всё отомщу!..

Драгомир отошел и махнул дружинникам и слугам, чтобы убирались восвояси. Пока те торопливо вытаскивали из канавы повозку, загружали рассыпавшуюся поглажу, усаживали княгиню с сыном, поправляли упряжь на лошадях, то и дело оглядываясь на застывшего столбом князя, но не смея к нему подойти близко, — лесной царевич успел созвать из вод Матушки и из чащи мелкую нечисть, наказал, чтобы они проводили людей обратно до стен города и охраняли в пути.

И только когда остались на берегу втроем, Мир щедро вернул Рогволоду голос и способность двигаться. Разумеется, далеко убежать князь не сумел — Мир и без вмешательства дракона поймал его снова. Не прикоснувшись пальцем, чарами вцепился в закровянившую плоть так, как хищник хватает свою добычу — смыкая челюсти сильнее, вгрызаясь в теплое мясо глубже, ломая с хрустом кости, пока жертва не перестаёт дергаться в последних конвульсиях.

А поняв, что человек почему-то вдруг умер, юный некромант проделал опыт с воскрешением. Ведь нужно на ком-то учиться! На ком-то, кого не жалко. Отпускать князя слишком рано Драгомир не планировал. Даже на тот свет.

______

Ураганный ветер ничуть не ослабевал, напротив, кажется, всё набирал и набирал силу. Рассыпанные по северному склону баньки давно расстались с крышами, теперь и тяжелые бревна венцов срывались один за другим, словно соломинки, поднимались в воздух и сыпались за городскую стену, круша дома. Томил ничего не мог с этим поделать, ему бы людей прикрыть от смерти, пока сил еще хватало. Щур и Рэгнет помогали держать щит, но основная тяжесть была на нем.

На буйство растений он уже не обращал внимания. Тем более взрывавшие землю колючие заросли, с невозможной скоростью устремившиеся ввысь, не были особо опасны для горожан. Да, заплетали окна домов, подпирали двери, запирали людей внутри. Да, крушили в щепки дозорные башни по углам крепостных стен, опрокинули на землю каменную колокольню монастыря. Но они же своими плетями, сами того вряд ли желая, укрепляли стены изб и теремов, не позволяли ветру сорвать крыши, не пускали к прячущимся людям обезумевшую нечисть и мертвецов, что умудрились пролезть в город через щели под частоколом, проделанные для слива помоев и дождевой воды.

Большая часть буйной мертвечины не догадывались о канавах для нечистот, они бесновались снаружи под главными воротами города. Налегая на створы, пытались не столько протаранить или вышибить с петель, сколько скреблись костями, мешая друг другу, даже пробовали грызть гнилыми щербатыми челюстями обитые железом крепкие доски.

— Глянь-ка, там мой тесть! Господи, мир его праху! — наперебой ужасались защитники пока еще уцелевшей надвратной башни, поглядывая сверху вниз. — Только весной его схоронили ведь, а весь трухлявый уже. Хороший был мужик, никогда бы на него не подумал, что вылезет из земли в таком-то виде. Жалко его смолой-то плескать, он мне наследство оставил. Аж сердце кровью обливается!

— А вон моя теща! О покойниках дурное не говорят, но уж такая зараза была баба, слов нету. Дай-ка сюда чан со смолой! Ах, хорошо пошла, горяченькая!

Со стороны реки за мертвяками следили водяницы, при надобности с визгом отшвыривались от гнилой жути камнями, не пускали убежать от потоков горящей смолы в реку.

Тускло забрезживший на горизонте отсвет рассвета снова погас — ветер нагнал такие черные тучи, что ночь вернулась, словно и не уходила, да сделалась еще непроглядней. Тучи засверкали зарницами, загрохотал гром, раскат за раскатом.

— Опять град посыплет? — поёжилась Нэбелин, одной рукой обнимая забывшегося в беспамятстве Томила, другой рассеянно поглаживая призрачную кошку, устроившуюся под боком.

Обошлось без града. Вместо него в защитный купол принялись бить молнии, одна за одной, по всему городу. Однако разряды не достигали крыш, разбивались множеством искрящих змеек, разбегались по кругу, стекались в землю. Томил крупно вздрагивал от каждого удара. Он собственного тела уже не чувствовал, сил не оставалось глаза открыть. Но пробить купол небесным огнем и спалить город в пепел он не позволит. Если щит падет, пусть даже такой хлипкий, все люди погибнут в одночасье. Разгневанный Лес не пощадит ни отроков, ни младенцев.

Нэбелин больше не лила слёз, слишком дорогой роскошью сейчас были бы эмоции. В доме лекаря оставались только они втроем да призраки животных. Щур, не взирая на бушующий снаружи ураган, убежал готовиться к великому бегству: осенило его мыслью переправить горожан через Матушку. На том берегу гнев Леса если их настигнет, то не с такой разрушительной силой. Только прежде следовало договориться о подмоге с тамошними жителями, ведь одних лодок понадобится великое множество, не говоря о провизии и приюте на первое время.

Рэгнет тоже покинул лавку лекаря, при этом даже собственной дочери не сказал ни слова. Ушел с такой решительностью на лице, что у Нэбелин сердце защемило. Никогда еще эльфийка не переживала такого страха, как нынче, за всю свою долгую жизнь. Даже когда родной замок пал перед таинственной болезнью — даже тогда глаза ее оставались сухими. Теперь же она готова была пожертвовать собственным бессмертием ради единственного человека. Ради чужого города, без которого он не мыслил свое существование. Если б только она знала, как это сделать! Но увы, ей остается лишь ждать и молиться всем богам.

Она сама не замечала, что вместо молитвы губы ее шепчут слова колыбельной песни. Той самой, которую давным-давно пел ее отец ей самой, а после и ее маленькому двоюродному брату.

________

Лукерья ничем не могла помочь. Милена и Евтихий по очереди и оба вместе пробовали все возможные и немыслимые способы, но ничего не срабатывало. Если у них не выходило, ведьме подавно было не под силу совладать с потерявшим разум чудовищем, в которое превратился Лес. Поэтому она предпочла бессмысленному безделью во дворце хоть какое-то действие — оставив Дубраву на старших сына и дочь, оседлала метлу и понеслась к Новому Городу.

Прорваться сквозь ураган, тьму и тучи было непросто. Однако еще сложнее оказалось попасть в город, запечатанный защитным куполом. О невидимый щит разбивались ослепляющие молнии, гром сливался в неразличимый оглушающий гул. Лукерье казалось, что небеса превратились в истинный кромешный ад.

В поисках возможного входа она направила метлу вкруг стен и наполовину разрушенных башен. Нет, не только небеса обернулись в эту ночь преисподней, на земле творился не меньший ужас. Если б волосы на голове ведьмы не плескались от ветра, они встали бы дыбом.

В какой-то момент Лукерья заметила, что молнии начали усердно бить в одну точку — в крышу-луковицу самой высокой башни крепости. Понятно, что кровля загорелась уже после первого удара, после нескольких следующих она просто взорвалась мелкими щепками, оставив дозорную площадку без прикрытия. Подлетев ближе, Лукерья разглядела человека, он держался сразу за два обломанных поверху резных столбца, чтобы его не снесло порывами ветра. Нет, не человека — эльфа! В частых вспышках молний она узнала его по развевающимся длинным волосам цвета темного золота.

Рэгнет что-то выкрикивал, обратившись лицом к темнеющей на горизонте за рекой Дубраве. Он пел! Пытался переорать завывания ветра, треск молний и грохот грома. Лукерья каким-то чудом распознала мотив и изумилась безрассудству эльфа. Эту песенку она прекрасно знала — Яр мурлыкал ее над детской кроваткой, когда укладывал спать маленького Тишку, а позже баюкал двойняшек, те моментально прекращали капризничать, заслышав эту мелодию. Сейчас в «исполнении» Рэгнета она, конечно, не имела и половины того очарования, что умиляло Лукерью.

Не удивительно, что ураган от такой колыбельной не думал стихать. Молнии били остервенело, благо невидимый щит уплотнился в одном месте, над головой Рэгнета, не позволяя ему навредить. Эльф ради этого и вылез на верхотуру — чтобы привлечь внимание на себя. Эту часть купола Рэгнет мог поддерживать сам, Томил же получил возможность хоть на какое-то время вздохнуть с облегчением.

Лукерья, воспользовавшись секундной заминкой, снова обогнула город по периметру и с противоположной стороны скользнула в брешь под щитом. Понеслась прямиком к лавке лекаря, по пути мельком ужасаясь и дивясь на разрушения, на бродивших по улицам призраков и мертвецов.

«ВИииАаааРррр!!!» — слился в единый гневный рев ропот Леса и вой ветра. Терпение вышло, Рэгнет добился своего.

Одна из молний прицельно ударила в обугленную башенку. В тот же миг порыв ветра швырнул в шатающееся сооружение бревно, вырванное из стены прибрежной баньки. Рэгнет, ослепленный вспышкой, не сумел спастись — среди обломков и щепок рассыпавшейся башенки он скатился вниз по крутой шатровой кровле. Зацепиться за скользкую чешую лемеха не удалось, избитый и оглушенный, эльф сорвался с края крыши — и, подхваченный ветром, угодил на брешь в развороченной крепостной стене. Оттуда его падение продолжилось: вместе с расщепленными, вывернутыми бревнами и комьями земли, что была засыпана между двумя соединенными в стену частоколами, он заскользил вниз по сожженному дочерна склону — и рухнул в реку. Водяницы, всё это время переживавшие за него из воды, кинулись доставать обмякшее тело, принялись наперебой вдыхать ему воздух изо рта в рот, мимоходом передрались между собой за право живительных поцелуев… Читай на Книгоед.нет

С хмурого неба, темного, как будто вечер наступил вперед утра, полил отвесный ливень. Тяжелые струи словно прибили ветер к земле. Ураган выдохся. Молнии больше не сверкали, только лениво отсвечивали, мигали сквозь густую вату туч сполохами, точно Рэгнет заставил растратить на себя весь запас небесного электричества. К тому же ливень постепенно затушил все пожары в городе, промочил оба берега, не оставив места даже для искры. Водяные и лешии утерли со лбов пот, смешанный пополам с дождевыми каплями. В каждом доме домовые обнялись со своими женами и детишками, залились слезами. Мертвецы под воротами тоже угомонились — слиплись кучей в застывшей смоле.

Лукерью на пороге лекарской лавки встретил недовольный городовой:

— Что у вас там в Дубраве творится? Что твой муж вытворяет?!

Она подвинула его, прошла в дом, поднялась в горницу. Тогда и ответила, чтобы не повторять каждому в отдельности:

— А что у нас? Ничего у нас. Яра и Сильвана Лес сожрал, не подавился. Драгомира дракон унес. А на Миленку и Тишку у меня надежды мало. Эй, Крас! Нашел время глаза закатывать. Какой из тебя лекарь? Гляди, до чего своего мальчишку довел! И как это с тобой Томка до сих пор богу душу не отдал? А ты, как тебя там — Риинд? Умеешь лечить-то?

— Нет, мне жаль.

— Раз нет, так сейчас научим. Ишь, замуж она собралась, а как со смертным женихом обращаться, не знаешь. Такая же тетёха, как моя Милка. Давай-ка…

________

Ветер наконец-то стих, ливень и гроза прошли по той стороне реки, через широкий простор вод долетали отголоски грома, мерцали вспышки. И всё равно темно было, как снежным зимним вечером. Сумерки в полдень. Сидеть на пригорке и ждать, когда же юный некромант утолит свою жажду праведной мести, Марру уже порядком надоело.

Обернувшись человеком, Руун естественно оказался нагим. И если поначалу он не замечал неудобств, то спустя время замерз и даже пару раз ослепительно чихнул. К тому же, пусть от него тянуло дымом, местным комарам было наплевать на запах — быстро распробовали драконью кровь и принялись кусать во все места, назойливо гудеть над ухом и лезть прямо в нос.

Руун, подперев подбородок одной ладонью, другой рукой отмахивался от кровососов — и уныло следил за увлекшимся «исследователем». Мир, похоже, успел изучить строение человеческого тела на отдельно взятом примере вдоль и поперек. Проверил и разглядел каждый орган, превратил туловище в кровавое месиво — и всё равно умудрялся удерживать в нем жизнь. Подобие жизни. Немало повидавший за свои годы дракон теперь точно знал, как выглядит самая страшная пытка. Не зря Яр его предупреждал сбежать, пока не поздно, чтобы не попасться некромантам на опыты. Прав был царь, тысячу раз прав — хуже этого истязания даже черти в аду не придумают.

Сделав вид, будто хочет рассмотреть процесс вблизи, Руун со вздохом поднялся, подошел. Ноздри щекотал запах крови, обильно пролившейся на траву и песок. Похоже, из-за этого комары сюда и слетелись тучами.

— А-а-апчхи!..

Вымазанный бурыми пятнами по уши, Мир, самозабвенно копавшийся во внутренностях полутрупа, от громкого чиха, раздавшегося над головой, отпрянул, с корточек плюхнулся на зад. Растерянно поднял мутный взор на дракона. В огромных глазах заплясало отражение огня — чихнув, Руун якобы случайно поджег тело. Полутруп протяжно выдохнул и скончался. Теперь уже окончательно.

— Ч-что?.. — чуть слышно пролепетал Мир. Непонимающе перевел взгляд с обнаженного дракона на полыхающее, запахшее жареным месиво, и обратно на дракона.

— Извини, — без тени сожаления повинился Руун, шмыгнул носом. — Кажется, я немного простыл. Здесь довольно прохладно.

Драгомир моргнул несколько раз, медленно приходя в себя от наваждения. Осознал, что именно сгорает перед ним — торопливо отполз подальше, не вставая с земли.

— О-он ум-мер?..

— Да, пожалуй, теперь умер, — кивнул Руун.

— Я убил его?

Марр приподнял брови в напускной задумчивости:

— Э-э… Вообще-то прикончил его я. Но ты тоже постарался, убивал его раз… двадцать. Если не больше.

Брови приподнялись еще недоуменней — Руун заметил, как задрожали нижняя губа и подбородок юного чернокнижника. Из широко распахнутых глаз неожиданно хлынули слезы.

— Ну-ну, — подошел к нему дракон, присел рядом, обнял. — В первый раз убивать всегда сложно. Хотя, конечно, ты отличился! Никогда не видел подобного. Я впечатлен!

Драгомир прижался к нему, мокрой холодной щекой к теплой груди, и громко всхлипнул.

— Зато теперь ты знаешь, где у людей селезенка. И всё остальное, — продолжал успокаивающим тоном Руун, погладил по вздрагивающей спине.

Мир не удержался — зарыдал в голос, всё громче и громче, некрасиво подвывая, лязгая зубами, судорожно глотая воздух ртом.

— Твой отец прекрасный лекарь, — рассуждал Марр. — Но ведь ты не знаешь, скольких людей выпотрошил он в свое время, чтобы сделаться таким мастером. В будущем тебе будет полезен сегодняшний опыт, ведь ты тоже маг жизни. Без смерти нет жизни, понимаешь ли. Если ты узнал, как можно убить, значит, разберешься и с лечением. Не всё же время на цветочках практиковаться, да? Люди и растения устроены по-разному, и теперь ты в этом убедился, верно?

Руун посадил его к себе на колени, чем Мир тут же воспользовался — обхватил дракона руками и ногами, пытаясь согреться его внутренним жаром. Впрочем, тот вовсе не был против. Доверчиво льнущий к нему паренек вызывал в груди какое-то теплое, щекочущее чувство, (помимо собственно огня), давно забытое, долгие годы желанное.

— Я… я… ра… раньше… нико… го… не… не… убива… вал… — через частые порывистые вздохи прорыдал Драгомир.

— Я знаю, знаю, — прошептал ему в макушку Руун. Крепко прижал к себе — и тотчас разжал руки, устыдившись того, что пользуется слабостью почти невинного почти ребенка.

Кое-как справившись с рыданиями, загнав всхлипы поглубже, шумно сглотнув комок в горле, Мир поднял к нему заплаканное лицо, заглянул в глаза, в самую душу. И Руун не смог совладать с искушением — припал к опухшим губам, выпил судорожный вздох. Драгомир задохнулся на мгновение. Но не оттолкнул — напротив, прильнул сильнее, всем телом. Неуверенно забросил руки на широкие надежные плечи, робко огладил холодными ладонями шею, зарылся пальцами в длинные распущенные волосы, легонько надавил на затылок, чтобы не смел слишком рано поднимать голову и разрывать поцелуй.

И Руун с радостью подчинился. Будто один поцелуй мог загладить рану на сердце.

Первым задохнулся от нехватки воздуха Драгомир, что не мудрено — от слез нос заложило. Оторвавшись, часто задышав, он взглянул в глаза дракона из-под мокрых ресниц.

— Единственный, с кем я целовался, был он, — мотнул Мир головой в сторону тлеющих, чадящих гарью останков.

— Это намек? — усмехнулся Руун.

— С тобой совсем иначе, — тихо признался Драгомир.

Он так мило смутился от насмешки, что дракон опять не сдержался, порывисто чмокнул в дрожащие веки, собрав губами соленую влагу с ресниц.

— Только ты врешь, — прошептал Марр, ткнувшись своим лбом в лоб царевича-некроманта. — Ты еще с Яром целовался. Силь мне рассказал.

Драгомир робко улыбнулся:

— Это совершенно другое.

Но тут же помрачнел, вспомнив случившееся.

— Мне не привиделось? Сильвана правда?..

Руун вздохнул, не в силах обмануть.

— Это я виноват. Он удержался бы, но я… — пробормотал Мир. Поднялся, приказал: — Возвращаемся.

— Да, хозяин, — залюбовался Руун, не спеша вставать, глядя в кои-веки снизу вверх.

— Немедленно! — сведя брови, поторопил его Мир.

— Как пожелаешь, — мягко отозвался дракон. И распахнул широкие крылья.

___________

— Где все? — ворвался в подземелье Драгомир.

Среди корней, в тусклом свете унылых жуков-светляков, он увидел только старшего брата и гоблинку. Евтихий сидел на узловатом корне, сгорбившись, опустив руки. Груша, заметно уставшая, державшаяся на ногах из одного упрямства, продолжала нападать снова и снова на самый неохватный из дубовых стволов, размахивая мечом, явно для нее слишком большим. Кора на стволе на уровне ее глаз была сплошь изрезана от множества ударов, но всё это были лишь незначительные поверхностные царапины. Очевидно Лес не считал такого противника для себя опасным и позволял гоблинке творить, что ей вздумается. Грюнфрид же просто не могла сидеть на месте и ждать, когда кто-нибудь спасет ее отца, у нее от бездействия сердце разорвалось бы.

Мир подошел к брату, тронул его за плечо, повторил вопрос. Тишка встрепенулся, увидев Мира, порывисто его обнял с медвежьей нежностью, как чаще обнимал отца. Шумно вздохнул, но справился с голосом:

— Мама улетела в город, выручать людей. Миленка в кабинете Силя, пробует сварить какое-то зелье. Папка и Сильван где-то там, — он указал на землю под корнями главного дуба. Добавил тише: — Не отзываются. И Лес тоже молчит, как я ни звал. С Милкой мы что только ни делали… И ничего.

В подземелье спустилась Милена, в руках она несла три кувшина с составленными второпях зельями. Еще четыре кувшина и две бутыли под мышками тащил за ней Руун, успевший после прилета одеться, отчего и задержался ненадолго в верхних покоях.

— …Хорошо, что вы вернулись, — говорила, сбегая по крутой лестнице, взволнованная царевна, — вместе у нас обязательно получится их вытащить. Надо только до Леса достучаться. А то учудил и затих! Нет, ну учудил же!..

Бились долго, трое Яровичей и дракон с гоблинкой на подхвате. Ничего не вышло. Лес словно в зимнюю спячку ушел. Нет, хуже — словно оглох, непробиваемой стеной ото всех отгородился, не позволяя до себя дотянуться.

— Значит, нужно вынудить его ответить, — решил Драгомир.

Потерявшие надежду справиться своими силами старшие брат и сестра доверились ему с полуслова. Мир наговорил им какой-то чепухи, насочинял что-то нелепое — и они с радостью поверили в его мнимые тайные знания, его напускную уверенность. По его просьбе убежали наверх, Милена за новым зельем, Евтихий за какими-то «нужными для ритуала» предметами — сам Мир второй раз не смог бы перечислись длинный список слово в слово, запутался бы в собственной отчаянной лжи.

И только Руун смотрел на него, не отводя глаз, и молчал, видя насквозь его неумелый обман.

— Останься здесь и смотри внимательно, — велел Драгомир забившейся в уголок гоблинке, злой от череды неудач, выдохшейся, но не сдавшейся. — Потом всем расскажешь, что я сам так решил, чтобы не подумали обвинить Марра.

Грюн коротко кивнула, покосилась на дракона.

— Лес ненавидит огонь, — пояснил Драгомир Рууну, хоть тот ни о чем не спрашивал. — Даже среди зимы просыпается и трясется от каждого костра. Значит, должен отозваться и сейчас. Недаром же во мне проснулась способность к этой стихии, верно? Наконец-то я окажусь полезным. Хотя всего этого без меня не случилось бы, — добавил он с натянутой усмешкой. — Раз так, то мне и отвечать.

Мир попытался вновь вызвать свой огонь. Но как ни напрягался, пламя не подчинялось его желанию, даже на ногтях под его пристальным взглядом не сверкнуло ни малейшей искорки. Однако это не изменило его планов.

— Руун! — протянул он руку дракону. — Подожги меня.

— Уверен, что справишься? — Марр с осторожностью взял его за кончики пальцев.

— Да, выбора всё равно нет, — чуть покраснел Драгомир, но не отвел взгляд. — Быстрее, нужно торопиться, пока мне не помешали. Пока отец и Силь совершенно не исчезли.

— Хорошо. Я буду ждать твоего возвращения, хозяин. — Он склонился над рукой и прикоснулся обжигающе горячими губами к запястью.

Драгомир вскрикнул и поспешно отошел на несколько шагов. От запястья выше взбежал огонь — не бледное пламя неестественного зеленого оттенка, ставшее ему привычным, но настоящий, жалящий, оставляющий ожоги на коже и дыры на одежде.

— Одно слово — я его погашу! — встревожено поднял руку дракон.

— Нет, не надо! Всё правильно, — заверил Мир, тяжело дыша, заставляя себя терпеть.

Он позволил огню перебежать на плечи, на волосы, вторую руку… И обернулся к стволу главного дуба, громко потребовал:

— Лес! Ты боишься огня? Вот, смотри! Я горю! И я сожгу тебя, если ты немедленно не ответишь мне! Я устрою такой пожар, что от тебя даже корней не оста… А-а!..

Лес не желал слушать угроз: из-под корней выбросил тонкие острые побеги и навылет пронзил грудь младшего царевича. Драгомир сдавленно ахнул, оказавшись насаженным на стебель-копье, словно мотылек на булавку, с губ его пролилась кровь. Но он, зная, что на него смотрят сзади, вскинул руку, предупреждая вмешательство дракона.

Руун внимательно смотрел, прикусив губы, но не двинулся с места. Перепуганная Грюн прижалась к нему сбоку.

— Я сожгу тебя… если ты… не отпустишь моего отца… — упрямо сделал несколько шагов вперед Драгомир, держась руками за побег в своей груди.

Огонь завладел всем его телом — и поменял окраску с рыжего на зеленоватый. Языки пламени взвивались всё выше, слепили, рассыпали вокруг себя искры, играли с радостным предвкушением и живостью. Драгомир старался не морщиться, пусть кожа на лице покрылась волдырями, а видневшаяся в дырах расползающейся одежды почернела. Он шаг за шагом приближался к тому месту между могучих корней, где прежде располагалось ложе Лесного владыки.

— Отпусти Яра!.. Отпусти Сильвана!.. Я приказываю тебе! — шептал осипшим голосом Мир. — Слышишь? Я приказываю тебе! Подчинись!..

Новые и новые побеги взрывали землю, все набрасывались на Драгомира, оплетали с головы до ног. Мясистые стебли лопались, выпуская тягучий сок, пытаясь погасить огонь. Но даже спеленатый, как гусеница в коконе, Мир продолжал удерживать пламя. Лес безмолвно бесился от страха. Побеги проткнули тело сотней, тысячей ран, но огонь не затухал, а делался сильнее, яростнее. Пламя перекинулось даже на сами побеги, понеслось по ним к корням, угрожая поджечь самое сердце Дубравы…

Руун не шелохнулся, пусть внутри всё сжалось от чужой боли. Он закрыл Грюнфрид глаза своей ладонью, и рука сделалась мокрой от льющихся слез.

— Что происходит?! — сбежали по лестнице Тишка и Милена. Одного взгляда хватило, чтобы понять: — Мирош?! С ума сошел?!! Руун, почему ты не остановил его?!

Ужаленный пламенем и волной чужой боли, проникшей по невидимым нитям, Лес беззвучно взревел. И сжал плети кокона сильнее, выпивая пока еще живое тело досуха — до пыли, до праха… Меньше минуты — и после младшего царевича не осталось даже кусочка кости, только клочки от прожженной одежды.

— Где? Где он? — прошептал пораженный Светозар.

Милена кинулась на коленях обшаривать землю между корней:

— Почему он исчез? Как так? Как же так может быть?..

И снова начались бесплотные попытки достучаться до Леса, иногда в прямом смысле слова. Теперь, когда Лес удерживал уже троих пленников, Милена и Евтихий не могли себе позволить передышку ни на минуту. И всё-таки их сил и знаний не хватало, чтобы совладать с могущественным бездушным существом, каким был Лес, бессердечным, не ведающим милосердия и жалости — каким он стал без своего хранителя.

…Спустя трое суток, проведенные без сна и отдыха в подземелье, старшие Яровичи испугали Лукерью своим загнанным видом.

— Ты хотя бы заставлял их есть, — ответила она со вздохом на извинения Рууна.

Дракон устал повторять всем, что от них требуется только терпение. Нужно ждать — столько, сколько понадобится. Сейчас битва идет в таинственных недрах самого Леса, все их попытки докричаться бесполезны и даже мешают.

— А я вот сначала помогала Щуру увезти из города детей на тот берег Матушки, — негромко рассказывала Лукерья Марру, примостившись рядом на толстом корне. Вдвоем они причесали и споро заплели косички совсем растрепавшейся Груше, от усталости заснувшей сидя между ними. — Потом битый час уговаривала баб ехать следующими, но тут из-за туч проглянуло закатное солнышко, и все обрадовались, разбежались по домам, наводить порядок. В общем, зато детишки на лодках покатались, пока родители без помех убирались во дворах… Щур на меня ворчал, что вообще зря нехристей от дел оторвали, а я-то что? Это его же была затея, я только помогала, чем могла. Вот… А потом к Красимиру стали приводить и приносить раненых и увечных. Томка-то держал щит, но в деревнях вокруг крепости тоже люди были, от урагана много народа пострадало. Впрочем, в городе тоже. Особенно после, когда стали завалы разбирать… Ладно до смерти никого не пришибло, уже хорошо. А то, вишь, оживлять-то, оказывается, теперь некому!

В подземелье зачастили заглядывать переживавшие лешии, водяные и русалки, ладно хоть по очереди, а не всей гурьбой. Заботливая Лилька устроила в уголке постели, шуликуны приволокли одеяла и набитые душистыми травами тюфяки, а то Тишка уж так свалился, заснул прямо на земле.

…Руун очнулся в полумраке и тишине, среди размеренного сопения. С одной стороны к нему притулилась Милена, даже во сне из закрытых глаз царевны лились слезы, а губы что-то шептали. С другой стороны примостился Светозар, свернулся калачиком. На животе дракона раскинулась согревшаяся Грюн. На сводчатом потолке сонно возились сбившиеся в кучку жуки-светляки, едва-едва мерцая.

Пусть сюда не проникал солнечный свет, но по собственным ощущениям, которые ему никогда не врали, Марр понял, что снаружи наступило время рассвета. Несмотря на раннее утро, измученное волнениями семейство крепко спало. Руун тоже не отказался бы подремать еще немного, но что-то его разбудило. Осторожно привстав и переместив Грушу на Светозара, дракон огляделся — и понял, что же именно случилось.

— Сильван? — прошептал он, так как голос пропал из-за вставшего в горле комка.

Между корнями главного дуба лежали в обнимку два тощих бледных тела, одно укрытое волной белых с сиреневым отливом волос, второе под рассыпавшейся копной золотистых кудрей с тонкими зелеными прядями.

Руун на радостях чуть ли не на четвереньках выбрался из спального уголка подземелья, недовольно зашевелившегося под лоскутными одеялами из-за его барахтаний.

— Сильван?! — не верил своим глазам Марр.

Он подлетел к парочке, схватил в охапку мага. Опомнился, положил его, безвольного, сонного, теплого, на место. Стянул с себя кафтан и длинную рубаху — кафтаном укрыл златовласого эльфа, рубаху надел на некроманта. И больше не выпускал его из рук, обнимал, негромко смеясь, целовал в лицо, в шею, ухо… Пока не получил оплеуху. Сильван, из-за тряски разлепивший глаза, состроил недовольную рожицу, зашипел на осчастливленного дракона:

— Не смей меня целовать на глазах у моей жены!

Но так как маг сейчас был слабым, как новорожденный котенок, Руун на оплеуху нисколько не обиделся.

— Ты помнишь меня? — на всякий случай уточнил Марр.

— Тебя забудешь! — проворчал Сильван. Недовольно скривился: — Поставь меня на землю! И почему ты опять полуголый?

— Что происходит? — заморгал на тусклый свет жуков Яр. Он приподнялся, опираясь на руку, зябко кутаясь в одолженный кафтан.

— Папка? — высунулась на шум из-под одеяла Милена. завизжала, вскочила, понеслась обниматься: — Папка!!!

Сестру опередил Тишка, схватил отца первым, тот лишь смеялся и пытался мягко отбиться от поцелуев куда попало:

— Перестаньте! Ну что с вами такое? Будто век меня не видели!

Лукерья подходить не спешила, как и Грюн. Обе остались сидеть в уголке, обнявшись друг с другом, пряча от всех неудержимые слезы облегчения.

— А где Мирош? — опомнилась Милена, заоглядывалась, будто они могли не заметить младшего братишку под каким-нибудь корешком. — Разве он не вернулся вместе с вами?

Обведя подозрительно притихшее семейство пристальным взглядом, Яр потребовал объяснений. Выслушав сбивчивый рассказ, шикнув на перебивавших друг друга старших сына и дочку, Яр решительно встал на подламывающиеся от слабости ноги, застегнул болтающийся на нем кафтан.

— Лес?! — заорал он. — Немедленно отвечай! Я приказываю тебе! Верни Драгомира!

Кажется, им пришлось напряженно ждать и вслушиваться в звенящую тишину больше минуты, прежде чем раздался беззвучный ответ:

«Драгомир?»

— Лес отозвался! — обрадовалась было Милена.

«Кто это?»

— Мой сын! Верни моего сына, ты, гора трухлявых гнилушек! Проклятый безмозглый слизняк! Верни его! — взорвался Яр, заколотил кулаками по стволу главного дуба и несколько раз пнул. Но это не помогло, Лес продолжал недоумевать:

«Кто ты? Почему ты мне приказываешь?»

— Я твой царь и владыка, чудовище ты скудоумное! Забыл?!

«Лжешь. Мой хранитель не ты», — коротко ответил Лес. И снова замолчал, опять надолго.

Яр не знал, что делать, чтобы самому не сойти с ума. В отчаянии даже собрался пожар учинить, но Тишка за ним пристально следил и не позволил начать весь кошмар заново.

— Ксаарз! — подошел к нему Сильван, строго нахмурил брови. — Пожалуйста, подумай о старших своих детях — второй раз тебя потерять им будет еще больнее. Так что возьми себя в руки и не нервируй всех своим мельтешением, черт тебя возьми! Все и так устали, пока старались нас с тобой вытащить. Лучше вспомни, сколько времени тебе самому понадобилось, когда ты только заключил контракт? Как долго ты осваивался с новым положением, пока не взял верх над Лесом и не заставил его себе подчиниться?

Яр растерянно заморгал. Он понятия не имел!

— Всю весну! — вспомнила вместо него Лукерья. — Он не приходил к нам с бабушкой почти три месяца! А после полнолуния явился и точно так же хлопал глазами, не понимая, как мы за него переживали! Гадали, куда он пропал — то ли медведю в пасть угодил, то ли в полынью, то ли в капкан охотникам.

— Прости, — вздохнул Яр, оглянувшись на бывшую жену.

— Причем Лес с тобой-то вступил в союз добровольно, без угроз и принуждения, так ведь? — заметил Сильван. — Теперь подумай, сколько времени нужно Драгомиру, чтобы заменить тебя? Чтобы всё исправить и привести в порядок? Сколько всего мы с тобой вдвоем натворили в умопомрачении? Ладно ты, но чтобы такой чернокнижник, как я, бушевал в сердце природных стихий — это же уму непостижимо! Не удивляюсь, что у Леса память отшибло после такого. Удивительно, что это странное существо вообще сохранило способность мыслить разумно.

— Мда, — снова тяжко вздохнул Яр, признавая несомненную правоту друга.

Эпилог. Мир

Лодка мягко ткнулась носом в береговую отмель. Мужчина выпрыгнул первым, подтащил лодку выше, привязал веревкой к нижней ветке выворотня, свисающего над водой, но пока еще крепко держащегося корнями за откос обрыва. Следом из лодки выскочили два мальчишки-ровесника, оба вихрастые, светлые, но по лицам судить — точно не братья. Даже выражение глаз слишком разное: у одного любопытный взгляд, легкий, у другого по-взрослому тяжелый, цепкий.

— Васька, корзину возьми, — скомандовал Богдан Шмель.

— Агась! — звонко отозвался сын.

— Не ори! — оборвал отец. — Имей уважение — мы пришли в гости, в вотчину лесного государя. В гостях ты неужто орешь, как оглашенный, и скачешь подстреленным зайцем?

— Агась! — хохотнул Василий Богданович и зайцем брызнул вверх по крутой тропинке, даже корзинка с походным обедом на троих не умерила обычной для пострела скорости.

— Всеволод Рогволодович, точно думаешь здесь грибы собирать? — в который раз с сомнением спросил Богдан у своего подопечного.

Княжич решительно кивнул:

— Тут,я сказал. Сивый разрешил, чего тебе еще надо, дядька Шмель? Царского указа?

— Не помешало бы, — хмыкнул Богдан. Помог мальчишке забраться на крутизну, чуть не забыл в лодке еще две корзины — пустые, для грибов.

А наверху уж Васька заждался: всю опушку обегал, встретил отца и приятеля счастливый-довольный — уже набрал полкорзины лисичек да в руке держал два огромных мухомора.

— Вот себе на обед и возьми, — съязвил Всеволод.

— Неа, тебе зажарю — вкуснотища! — парировал со смехом Василий. Мухоморы всё-таки не выбросил, завернул в тряпицу и спрятал на дно корзины, объяснив отцу: — Дядька Красимир просил для настойки какой-то, жуть полезной.

— Ну, раз просил, лекарю, конечно, виднее, — пожал плечами Шмель.

Они углубились в лес. Сперва то была светлая березовая роща, потом всё чаще стали появляться дубы, тут и там ельники.

Когда дошли до Камышиного озера, устроили привал, отобедали захваченными из дома пирогами и собранными здесь же ягодами — сахарной поздней земляникой, ранней кисленькой брусникой, ароматной ежевикой. Потом отец и сын двинулись по тропинке вкруг Камышиного направо, к другому озеру, Комарову, известному своими грибными местечками. Всеволод же отговорился, что задержится всего на минутку, вскоре их догонит — в кустики только сбегает, якобы после ягод живот прихватило. А сам пустую корзинку бросил — припустил по другой тропинке, что обводила озеро слева и вела в сторону Дубравного дворца.

Спустя час с лишним, услышав издалека встревоженное ауканье, Всеволод специально промолчал и спрятался, чтобы Шмель со Шмеленком его не нашли, не заметили и домой не увели.

— Почти выследили ведь, следопыты, — фыркнул княжич.

Дядька Богдан ни за что бы по-доброму не позволил ему остаться в Дубраве на ночь. Для этого Всеволод и придумал прихоть отправиться за грибами. А нужно было сюда попасть именно сегодня — в новолуние. Дядька Томил проболтался недавно, что именно в такие темные ночи человеку легче всего встретиться с лесной нежитью. Этого княжич и добивался — увидеться с сыном проклятого лесного царя. Он даже оружие припас, чтобы с ним сразиться и свершить правую месть за погубленного отца, по которому сорок дней аккурат в конце недели справлять будут всем городом. Княжич достал из-за пазухи отцовский кинжал, обоюдоострый, в красивых ножнах — Рогволод носил его у пояса, восседая на пирах, принимая высоких гостей. Всеволод давно его стащил и хранил под периной, дважды бегал тайком к сыну кузнеца и просил хорошенько заточить, за что честно расплачивался полным карманом леденцов, самых вкусных, сбереженных из собственных запасов. Иначе кузнецов сын долг ему не простил бы, и мало дал бы в лоб своим кулачищем, так еще ославил бы на весь мир. Или растрезвонил бы о храброй затее всем подряд. Что было бы, если б слух дошел до матери! Страшно представить. И ладно бы выпорола за нехристианскую мысль о мести, так заперла бы до зимы, запретила бы нянькам-дядькам его выпускать из хором. А зимой что? День короток, поди добеги по льду через речку! Нет, по льду оно конечно удобнее, чем на лодке с гребцом, можно одному сбегать, не врать провожатым. Но зимой лес спит! А значит и нежить не докричишься, смысл тогда из дома сбегать? С кем сражаться-то? Вот был бы Всеволод кузнецовым сыном — ему б тогда и оружие не понадобилось, эдаким кулачищем бы любого беса один ударом свалил бы с копыт…

Такие мысли клубком ворочались в голове княжича, пока он в одиночестве бродил на границе Дубравы и пугался каждого подозрительного шороха. Он не ведал, что людям проход в заповедные места был закрыт, и бродил он который час кругами. Подходил к Камышиному озеру с разных боков, а воображал, будто перемахнул мимо цели и дошел аж до Калинового, от которого до Матушки рукой подать. После разворачивался назад, брел до реки — и дивился, что это Матушка оказалась точь-в-точь, как Сестрица.

Так и выписывал круги-зигзаги до самого заката, пока ноги держали. Потом плюхнулся на траву и разревелся: понял, что один человек, тем более сопляк — ничто против Леса и его обитателей.

— Драгомир, сын Яра! Я тебя ненавижу-у!.. — выл он, не пряча слезы, ибо никого вокруг не было, ни единой живой души, а значит и стыдиться не перед кем.

Признавать свою слабость было до смерти обидно, хоть прям сейчас кидайся с обрыва и топись. Вот только есть очень хотелось, а на пустой желудок как смерть принять? Недостойно это — умирать, а думать при этом о еде. Ведь не подзаборный нищий, а сын княжеский!..

Солнце почти село за горизонт. Красноватые пятна последних лучей вызолотили верхушки деревьев, а внизу уже разливались сиреневые тени с розоватыми отсветами. Высоко над головой лениво переругивались птицы, готовясь к ночи. По веткам сновали белки, иногда неосторожно роняя с березок желуди. Над ухом жужжал вышедший на прокорм комар. Но княжич всё ревел и ревел, выпуская накопившееся в сердце горе слезами. Причем на самом деле он, если подумать, никогда не был близок с отцом, нередко получал от него затрещины и тычки, долго не сходившие синяки и шишки. Но ведь отец есть отец, другого у него не будет!

Он всхлипнул, потер глаза, еще немножко повыл, шмыгнул носом. И оглянулся на послышавшееся шуршание, ожидая увидеть ёжика в палой листве. Да так и замер, разинув рот, охваченный жутью.

Со дна неглубокого овражка, рядом с которым Всеволод устроил свои жалостливые посиделки, поднялась сумрачная тень, заволновалась дождевая лужа, зашевелился клубок пестрых палых листьев: прошлогодних бурых и нынешних — золотистых, рыжих и почти зеленых. Тень и листва каким-то непостижимым образом соединились в одно целое, и всё это для плотности изнутри наполнила черная влажная земля, поднявшаяся из лужи. Получилась фигура наподобие человеческой. Княжич наблюдал за волшебством, не мигая.

Фигура поднялась, стала неуклюже выбираться наверх по пологому склону — прямо шла к Всеволоду. У мальчишки волосы на голове дыбом встали, а сам даже пальцем пошевелить не может — от страха тело не своё.

Пока шагало, оступалось и спотыкалось, обвалялось это земляное чучело сплошь в листве, налепило на себя густую шубу, сделавшись пушистым от макушки до культей рук и столбов-ног. И при этом совсем нестрашным. Ну, почти. Когда оно с шорохом село рядом с княжичем, на расстоянии вытянутой руки, Всеволод падать без чувств, как дурная барышня, раздумал. Наоборот — жутко интересно стало, что же это такое.

— Почему ты плакал? — негромко спросило лесное чудо-юдо приятным голосом, неуверенно выговаривая слова, будто с трудом вспоминая, как надо разговаривать. — Ты потерялся? Где твой дом? Тебя проводить?

— Ты кто? — полюбопытствовал Всеволод, пытаясь за топорщащейся листвой разглядеть лицо собеседника. Ведь должны быть у этого глаза? У всех есть глаза! И рот, раз уж он говорит. — Ты хранитель леса?

Чудище помолчало, будто обдумывало его вопрос. И снова повторило:

— Ты заблудился? Помочь тебе найти дорогу домой?

— Нет! — резко ответил Всеволод. — Я здесь по делу. Мне сказали, что я могу прийти в любое время, меня будут ждать.

— Ждать? — переспросило задумчивое чудо-юдо. — Кто?

— Ты! — Рассердившийся на эти игры княжич протянул руку и ткнул в листву пальцем туда, где у людей должен быть лоб. — Я узнал твой голос, Драгомир Ярович! Ты меня не обманешь!

Листва тотчас осыпалась, улетела под слабым вечерним ветерком. Открылось красивое лицо полуэльфа, грива волнистых темных волос с прядками ярко-зеленого цвета. Драгомир смотрел на княжича широко распахнутыми глазами, тусклыми в непонимании происходящего, будто он спал наяву и недоумевал, откуда в лесу взялся этот мальчик. Осыпавшаяся листва оставила его в легкой одежде болотно-зеленого цвета — безрукавка и короткие штаны. Сделаны они были из материи, напоминающей то ли речной ил, то ли сети пауков, сложенные во множестве слоев, между которыми запутались мелкие цветки бледных незабудок, маленькие желтые листочки кленов, бурые дубов, багряные бересклетов, и прочий лесной сор. Всеволод не устоял, потыкал пальцем в невиданную ткань, она оказалась мягкая и шелковистая.

— Щекотно, — ровно сказал полульф. — Так зачем ты пришел сюда?

— Убить тебя! — отдернув руку, прямо объявил княжич.

— Как? — уточнил Драгомир.

— Вот этим кинжалом! — Всеволод воинственно достал клинок из ножен. — Я свершу месть, пронзив твое сердце!

Драгомир без лишних слов забрал у него кинжал, повертел в руках. И воткнул себе в грудь, уточнил:

— Вот так? Правильно?

Всеволод ахнул:

— Ты что?!

Из раны потекла алая кровь, Драгомир удивленно моргнул. Вытащил из себя клинок, посмотрел на сталь — тоже алая, с острого кончика капает, он подставил ладонь под эту капель, не замечая, как пропиталась пятном безрукавка. Лизнул ладонь:

— Соленая, ржавчиной отдает.

— Я думал, у тебя внутри земля и грязь, — заметил княжич. Рассудил: если уж самому полуэльфу не больно, так что ему переживать за врага?

— Разве у тебя внутри земля и грязь? — снова удивился Драгомир.

Всеволод помотал головой:

— Нет! Я же человек.

— Тогда почему у меня должно быть иначе? Моя мать была человеком. Мой второй отец тоже был, когда-то, пока не сделался некромантом… — Голос его сошел на бормотание, он глубоко задумался, погрузившись в медленно всплывающие в сознании воспоминания.

Всеволод не мешал думать. Вернул кинжал себе, принялся ревниво оттирать кровь с клинка листьями и пучками травы.

Сумерки окутали рощу, но вокруг было довольно светло из-за крупных светлячков, гирляндами рассевшихся на ближайших кустах.

— Прости, ты не сможешь убить меня, — понял Драгомир, поднял на княжича виноватые глаза. — Я бессмертен. Простой человек вроде тебя не в силах причинить мне вред.

— Это мы еще посмотрим, — проворчал Всеволод.

— Если хочешь попробовать снова, приходи в следующее полнолуние, — пригласил его Драгомир.

— Почему именно в полнолуние? — загорелся мальчишка, вообразив, что сейчас услышит важный секрет.

— При полной луне здесь будет очень красиво, — пояснил полуэльф, улыбнулся. — Тебе обязательно понравится.

— Ладно, — насупился княжич, обманутый в ожиданиях. — Приду, если ты дашь мне еще раз попробовать тебя убить.

— Если ты хочешь, — пожал плечами Драгомир.

— Я должен тебе отомстить! Ведь ты убил моего отца! — вспылил Всеволод.

Драгомир промолчал.

Над верхушками деревьев мелькнула тень.

— Руун?.. — встрепенулся полуэльф.

— Змей Горыныч?! — охнул княжич, мигом спрятался за спину Драгомира. Оттуда опасливо выглянул, присмотрелся внимательнее: нет, обознался в сумерках. У приземлившегося неподалеку дракона была только одна голова, а не три, как у ящера из былин.

Заметив рядом мальчишку, Марр не стал оборачиваться человеком. Сложил по-птичьи крылья на спине, проскакал галопом, ломая кусты на пути, рыча от радости:

«Меня просили отыскать одного потеряшку, а я нашел сразу двоих?! Вот теперь не обидно за потраченное время, что тут кружил и высматривал до головокружения!»

— Чо это он? — испугался громогласного драконьего рыка княжич, ухватился руками за безрукавку поднявшегося с земли полуэльфа. — Бежим, сожрет ведь, не подавится!

Но Драгомир не слушал, и мальчишке пришлось отцепить пальцы.

Мир пошел навстречу дракону, побежал — кинулся на шею, обнял.

«Я ждал тебя, хозяин», — Руун уткнулся мордой в лоб Драгомира, осторожно потерся, чтобы не поранить шипами и рогами.

— Я тоже скучал, — смущенно признался Мир. Придумал: — Отнесешь мальчика в город?

«А ты не исчезнешь опять, пока я буду летать туда-обратно?» — с подозрительностью фыркнул дракон.

— Нет, не исчезну, обещаю, — улыбнулся Мир.

Марр вдруг отстранился, попятился в кусты. Всё потому, что к Драгомиру нёсся на радужных крыльях осчастливленный долгожданной встречей, брызжущий крупными слезами Яр. На подлете он сбросил образ крошки-феи, чтобы сильно-сильно обнять любимого сына, как следует прижать его к своей груди, где сердце разрывалось весь этот невыносимо долгий месяц разлуки.

— Папка! — всхлипнул Мир. — Прости меня!

— Сокровище мое! Мирош! Наконец-то! Тридцать пять дней! Какая радость! Нет, это ты меня прости, что не уберег тебя! — то ли смеялся навзрыд, то ли рыдал сквозь смех счастливый отец.

Княжича, завистливо заглядевшегося на бурную встречу родителя и сына, подобравшийся из-за кустов дракон толкнул мордой в плечо:

«Садись скорей, домой отвезу, пока я добрый! Может, тогда тебя пожалеют и не станут пороть.»

— А не сожрешь по дороге? — опасливо проворчал Всеволод.

Но на загривок к дракону забрался шустро, не дожидаясь повторного приглашения, ибо когда еще выпадет такой случай? Будет о чем рассказать приятелям, и пусть теперь пацаны попробуют сказать, что ему похвастать нечем, кроме родословной!

Они взмыли ввысь, где всё еще сверкали отблески ушедшего за горизонт солнца — под купол пронзительно-бирюзового неба, под фиолетовые облака с каймой закатного золота.

Жаль, лететь пришлось недолго. Всеволод не знал, куда жадно смотреть в первую очередь: вниз, на раскинувшийся под ними простор земли, вдаль, куда убегали ленты рек, или на стремительно приближающийся город, с высоты выглядевший точно игрушечным.

То ли дурачась, красуясь перед мальчишкой, то ли от переизбытка радости, на подлете к городским воротам дракон выпустил высоко в воздух струю пламени, возвестив о своем прибытии. Деревянная колокольня над монастырем, временно заменявшая разрушенную каменную, немедленно отозвалась гулким предупреждающим звоном.

Руун не стал ждать «почетной» встречи от горожан. Выписал восьмерку над сторожевыми башнями, сел перед воротами, чтобы княжича спустить на землю — и тотчас взмыл вверх, полетел обратно через реку. Домой, в Дубраву.

__________

Заиграли придворные музыканты, двери тронного зала распахнулись, на ковер вступила целая делегация. Яр, восседающий на троне в отнюдь не парадной позе (подобрав ноги на подушку сидения, подперев кулаком висок), аж рассмеялся, глядя на прекрасно знакомые лица с новыми, непривычными выражениями.

Впереди выступала наконец-то довольная всем Лукерья Власьевна под руку с важно надувшимся Щуром. Наедине Яр предупредил знахаря, что сделает из него удобрение, если тот чем-то посмеет расстроить бывшую царицу. Тот смекалки не растерял, понял всё правильно. И вот результат его стараний — сияющие глаза старшей ведьмы.

За ними шли лекарь и Рэгнет. Красимир, забывшись, глазел по сторонам, пораженный чудесами и роскошью дворца, так как прежде никогда не бывал в гостях у лесного владыки. Рэгнет, или вернее сказать — дядюшка Виар, напряженно улыбался. Как всегда прекрасный в своей величественной красоте изысканный эльфийский лорд. Встретившись взглядом с Яром, он сверкнул было глазами от счастья, что наконец-то достиг цели своих долгих странствий. Но тотчас понял по насмешливой улыбке племянника, что вряд ли переговоры увенчаются успехом, отчего заметно помрачнел, заранее готовясь принять на себя новый удар судьбы. (К слову сказать, синяки, полученные эльфом во время незабываемого урагана над городом, сошли только на днях, причем не без помощи сжалившейся Лукерьи, вот так отвел душу на дядюшке злопамятный племянник.)

Следом в зал вошли молодожены — Томил Сивый и Риинд-Нэбелин, оба счастливые, как и должно влюбленным, которым наконец-то ничто не мешает наслаждаться друг другом. Эльфийка красовалась в длинном струящемся платье, сшитом специально для сегодняшней церемонии.

Яр услышал, как хрюкнул смешком стоявший возле трона Светозар, легкомысленно решивший шепотом поделиться с Грушей:

«Оказывается, это моя тётя! Представляешь? То-то когда я ее впервые увидал, я чуть не влюбился по уши. Это у нас семейное, понимаешь, в родню влюбляться. А ведь я тогда думал, что она парень — и от этого чуть ум за разум не зашел. Как это, думаю, меня к парню потянуло, с чего вдруг? Не иначе как спьяну! Смешно, правда? Наверное, поэтому и не влюбился.»

Грюнфрид это не показалось смешным. Поджав губы, она молча пнула ветреного возлюбленного под коленку, выразив свое недовольство. Тишка охнул, но тут же рассмеялся — не мог он сердиться на свою малышку, тем более сегодня как никогда милую: ради случая наряженную в пышное платье с бантиками и розочками. За свою выходку Грюн немедленно получила долгий и нудный выговор от стоявшей за ее спиной старшей гоблинши, по привычке продолжавшей воспитывать дитя «богини».

Кстати, Сильвана с Миленой, как и Драгомира с драконом, всё еще не было. Однако откладывать из-за них разговор с родственниками Яр не хотел — чем раньше закончить с объяснениями, тем скорее получится начать долгожданный праздник.

Яр взмахом руки приказал остановить музыку. Вместе с музыкой в зале стихли все разговоры: лешии перестали пререкаться с водяными из-за хозяйственных вопросов, русалки и мавки прекратили обсуждать наряды, кикиморы и водяницы оставили в покое рецепты уже приготовленных для пира яств. Даже шуликуны и гоблины потише захрустели сладостями, утащенными с кухни, навострили уши.

— Жители Леса и дорогие наши гости! — начал Яр свою речь. — Сегодня мы собрались все вместе, чтобы отпраздновать счастливое событие: моя любимая дочь Милена выходит замуж за моего дорогого друга Сильвана.

— Ну, наконец-то поженются! — радостно послышалось из толпы подданных. — Дождалися! Счастья и плодовитости молодым! Совет да любовь!

— Как видите, — остановил многоголосый шум Яр, — жених с невестой еще заняты другими важными делами…

По толпе прошел смешок.

— Поэтому покамест мы поприветствуем наших гостей, прибывших из далекой Эльфийской Долины. Прошу любить и жаловать: младший брат моей матери — лорд Рэгнет, — представил лесному обществу Яр своего дядюшку. Рэгнет сдержанно поклонился на три стороны, в ответ получил одобрительный гул. — И его дочь — госпожа Нэбелин, с недавних пор ставшая супругой всем вам известного Томила Сивого. Оба они прекрасные менестрели, так что, надеюсь, сегодняшний праздник украсит чарующая музыка в исполнении дивного дуэта. Что ж, за сим приглашаю всех проследовать в трапезный зал. Начнем же пир! А жених и невеста присоединятся к нам сразу, как только сумеют решить, кто же в их доме будет главным — муж или жена.

Под смех и шуточки подданные лесного царя покинули тронный зал. Задержались только члены семейства и приближенные.

Яр тоже собирался последовать за своим народом, но Рэгнет остановил его вопросом:

— Это всё внимание, что ты можешь нам уделить, Ксаарз? После стольких лет разлуки?

Яр снова плюхнулся на трон, скрестил руки на груди, глянул исподлобья, не думая скрывать неприязнь:

— Будь доволен, этого уже слишком много. Если бы не свадьба моей дочери, если бы не просьба Томила, ноги бы твоей не было на моих землях.

Рэгнет помрачнел еще больше:

— Так ты встречаешь своего воспитателя, любимый племянник? Ты забыл, как близки мы были на заре твоей жизни?

— Прекрасно помню, — парировал Яр. — И за твою заботу я тебе платил любовью. Как умел, так и любил. Уж извини, если вместе с твоей заботой закончилась и моя любовь. Дети корыстные существа, знаешь ли. Если их однажды бросить без поддержки и помощи, то никакая прошлая любовь не поможет забыть последующих унижений и страданий.

— Как ты смеешь обвинять моего отца? — выступила вперед пылающая гневом Нэбелин. — Того, кто заменил тебе мать! Кто вырастил тебя!

Тишка сделал знак Томилу не вмешиваться. Тот и без предупреждения благоразумно отошел подальше от ссорящихся эльфов.

— Того, кто выставил меня посмешищем на глазах у моего отца? — перебил ее Яр. — Как? Как взрослый мужчина мог такое допустить?! Виар? Скажи мне хотя бы сейчас, спустя годы — почему? Почему ты позволил этому случиться? Ты был моим воспитателем, я был влюбленным щенком, ты был тогда гораздо умнее меня и знал, что увлечение моё вызвано наваждением — неужели ты не видел, чем всё это обернется для меня? Молчишь? Хорошо, тогда другой вопрос, на который я тоже не смог в своё время найти ответ: если я был тебе дорог, если ты настолько любил свою покойную сестру — почему ты не ушел из Долины вместе со мной? Причем ты ведь ушел! Но гораздо позже, когда перестал быть мне так нужен. Ушел меня искать, когда я понадобился вам! Я! Изгой и преступник! Недостойный сын своего щепетильного отца, владетельного лорда! И ты искал меня с упорством, достойным иного применения. Ты правда думал, что я соглашусь вам помочь?

— Пап, прости его уже. Хватит, самого себя мучаешь столько лет. Прости — и оставь прошлое в прошлом.

Яр обернулся, расцвел улыбкой:

— Мирош, где тебя ящер носил?

Руун хмыкнул. Он вошел в зал следом за младшим царевичем, за эти дни сделавшись впрямь его тенью.

Яр вскочил с трона, усадил вместо себя смутившегося Драгомира.

— Пап, оставь, сиди, тебе тут привычнее, — отговаривался он.

— Ты теперь царь, ты и восседай! — шикнул отец.

Но смилостивился — так как престол был широк и просторен, а они с Миром одинаково худосочные, Яр уселся рядышком и обнял сына за талию. Сверкнул глазами на эльфов, те взирали за милой суетой снизу вверх и не поняли ни слова из-за незнания языка.

— Всё верно, прошлое должно оставаться в прошлом. Как видишь, Виар, я выжил без вашей поддержки. У меня имеется собственная семья. К прежним родственным узам я возвращаться не хочу — не только потому, что меня изгнали, но потому, что они мне давным-давно стали безразличны.

— Твой отец не пустил меня уйти за тобой, — произнес Рэгнет через силу. — Он пригрозил отобрать у меня Риинд. Ты сам стал родителем, ты должен знать, как больно выбирать между детьми. Мне пришлось выбрать ее.

— Родную дочь, разумеется, — пожал плечами Яр, скривив губы. — Которой ничего не грозило в замке под присмотром кузин и бабушек. Не могу сказать, что я поступил бы так же. К счастью, мои дети — это мои дети и ничьи больше, я всегда отвечал за них только перед самим собой.

Лукерья громко кашлянула.

— Ах, да — твои тоже, разумеется, дорогая сестрица, — усмехнулся Яр, напомнив бывшей жене о новом звании.

— Ты можешь злиться на меня до скончания времен, — сухо разрешил Рэгнет. — Но это нисколько не поможет вернуть к жизни наших…

— Ваших, — поправил его Яр. — Если ты собираешь жалостливо описать мне ужасающее положение, в каком оказались мои бывшие сородичи, то не старайся зря. Мне всё известно.

— Сомневаюсь, что ты знаешь… — наградив племянника мрачным взглядом, начал было снова Рэгнет.

Но Яр вскочил с трона:

— Ох, уж эти менестрели! Вечно-то у вас новости свежие, как черствый хлеб! Поверь, дядюшка Виар: сидя у себя дома, в диком северном краю, я умудрился получить сведения куда актуальнее, чем располагаешь ты, странник-менестрель, не бывавший в Долине… Сколько лет, кстати? Спорим, ты до сих пор думаешь, что это действительно я виноват в гибели последнего короля?

Рэгнет побледнел, хмуро отвел глаза.

— Папа, не отвлекайся! — теперь перебил отца Драгомир. — Нет ничего плохого в том, что наши родственники пришли просить нас о помощи. И не будет ничего ужасного в том, чтобы помочь им.

— Сокровище, не давай несчастным напрасную надежду, — отмахнулся Яр. — Я нужен здесь, моей семье и Лесу. Я не могу срываться с места и куда-то ехать, чтобы разбираться в чужих заботах. Раньше надо было ценить редкий дар лекаря, а не когда все полегли от заразы! Даже если бы я мог, я бы никуда не поехал. А я не могу.

— Пап, ты забыл, что царь теперь я, а ты волен ехать, куда тебе вздумается, — улыбнулся Драгомир.

Яр сердито фыркнул — сын специально отнял у него самую ценную отговорку.

— Вот еще! Оставить на тебя мое царство? Слишком ты неопытен и наивен, чтобы справиться без моих подсказок, — проворчал заботливый родитель-правитель.

— Папа, — укоризненно произнес Драгомир. Отбросил с лица волосы, в которых ярко играли зеленые пряди, точно такие же, как в золотистых локонах отца. — Я внимательно разобрал сведения, которые привез Евтихий и какие имелись у Марра на счет этой странной болезни. Посоветовался с Сильваном, — подчеркнул он особо. — И кое-что выяснил…

Двери зала распахнулись, явив жениха и невесту. Сильван, облаченный в новенький элегантный балахон, с надвинутым на самые глаза капюшоном, широко шагал впереди, будто пытался убежать от оправданий возлюбленной. Милена торопилась за ним, не отставая. Ей не мешал даже длинный шлейф роскошного венчального платья. Весь наряд ее был точно создан самой зимой: бриллианты в уложенных кренделями косах, словно нетающие снежинки; сверкающие узоры на лифе, тончайший пушистый мех на оторочке, тяжелые складки юбки, напоминающие волнистый наст снега в ясный ветреный день; вуаль из кружева с морозным узором, вытканная мастерицами кикиморами совместно с пауками. И туфельки сплошь в серебряном шитье.

— Солнышко, ты ослепительна! — выдохнул пораженный отец и прослезился.

Но Милена никого не слышала, продолжала взволнованные объяснения:

— …Бабка, мать папкина, от беременности зачахла до смерти, потому как все силы отдала младенцу. У дядьки Рэгнета жена так же скончалась. Папка в свое время с Миром едва сладил. Конечно, я боюсь! Зачахну одна, без поддержки Леса!

— А я твой Лес боюсь! — вырвалось у хмурого суженого. — Я был внутри него, я знаю, о чем говорю. Если тебя засосет туда вместе с младенцем, я умру от ужаса!

— Полно тебе — умрет он! — фыркнула Милена, всплеснула руками в тончайших перчатках. Напомнила: — Ты бессмертный! И умный. Достанешь меня как-нибудь обратно.

— Лучше вообще без детей, чем так рисковать, — отрезал некромант.

— Тебе хорошо говорить! — возмутилась Милена. — У тебя Грушенька есть!

— Солнышко, так ты беременна?! — обмер Яр. Как подкошенный рухнул на трон, ладно Мир не дал промахнуться мимо сидения.

Лукерья уперла руки в бока и угрожающе двинулась в сторону зятя, но Щур и Томил удержали ее, как два якоря корабль в бурю.

— Нет, пап, это я о будущем думаю, — заявила Милена. — Заранее рассуждаю.

— Если заранее, — сказал Драгомир, — то в будущем я готов уступить тебе трон. Станешь Лесной царицей — сил хватит на что угодно.

— Милена, не торопись с детишками! — кинулась к дочери Лукерья. — Наверняка скоро разочаруешься в своем мертвеце!..

— Том, не поверишь, я рад, что уже седой! — шепотом пожаловался Сильван, подойдя к Томилу. — Иначе с ней поседел бы за одну ночь.

— Я тоже, — кивнул Томил, машинально пригладив собственную шевелюру окраса «соль с перцем». — Твоя хотя бы барышня домашнего воспитания, не то что моя — трактирная певица.

Сильван только покачал головой, сочувствуя товарищу по «несчастью».

Между тем двойняшки всё сами решили:

— Договорились! — Драгомир протянул руку сестре. — Ты всё равно из дома никуда уезжать не собираешься. Тем более если детишки получатся, то совсем не до путешествий станет. А я смогу помочь деду и родне отцовской.

Яр взвился:

— Сокровище, я запрещаю тебе куда-то ехать одному! Тем более в Долину! Тем более к моему папаше!

— Не волнуйся, я поеду с ним, — как само собой разумеющееся сообщил Руун.

— Тем более с этим ящером не отпущу без присмотра! — распалился Яр пуще прежнего. — Если и отправитесь куда, то только вместе со мной! А я хочу ближайшие несколько лет провести здесь, в ожидании внуков. И точка! Вы все слышали? Всё. Идемте пировать за свадьбу. Сколько можно? Всё лето праздник откладывали, половину осени прождали! Эдак я сам поседею, прежде чем дождусь детей от Силя. Или облысею!

— Как бы ты вперед дочки сам себе внуков не родил, — забулькал Щур.

Лукерья согласно фыркнула смешком.

Яр одарил обоих презрительным взглядом:

— Вас буду спрашивать!

И ушел на пир, разгневанный и уязвленный.

— Все против меня! — жаловался он потом, перебрав рябиновки и повиснув на шее Весняна. — Моя собственная семья — против меня сговорились! Вот как же так? Чем я заслужил, а?

— Твое величество, а мне Лилька согласие дала, — поделился о своём, долгожданном-радостном, воевода Березополья.

— Чего дала? — не понял хмельной Яр.

— Замуж за меня идти согласилась, — пояснил, улыбаясь до ушей, леший.

— Драгомир! Драгомир!!! — заорал на всю трапезную Яр, перекрывая гомон многоголосья, музыку и песни. — Иди скорее, обвенчай еще одну пару! Пока невеста не передумала! Пока ты еще царь! Сокровище мое, ты где? Летать на своем драконе за тридевять земель за букетом ромашек для своей сестры ты можешь! А подойти к отцу, когда просят — тебя нет?!

— Папа, это не ромашки, а белые хризантемы! — обиделась за свой особенный букет Милена. С удовольствием поднесла цветы к носу, понюхать — забыла, что с первого раза аромат не понравился, снова скривилась: — Фу-у, полынь!.. Мирош, ты что, ландыши не мог мне вырастить в саду, как я намекала? Эх ты, чернокнижник!

Драгомиру было не до возмущений сестры, он вздрогнул от проникновенного шепота над ухом:

— Значит, Рэгнет, да? И твой отец… — задумался Руун Марр, затуманился взглядом, пусть почти не притронулся за вечер к вину.

— О чем это ты там думаешь, развратный ящер? — прищурился Сильван.

— А ты почему здесь? — шутливо возмутился дракон на некроманта. — Твое место возле невесты!

— Оставь его, — рассмеялся Мир. — Ему предстоит еще ночь пережить!

Сильван застонал, потянулся за бутылкой, но кто бы ему позволил утонуть в беспамятстве. «Жениху вина не наливать!» — заранее застращал всех отец невесты.


Оглавление

  • Семейные хроники Лесного царя. Том 2
  •   Глава 7. Томил
  •   Глава 8. Драгомир
  •   Глава 9. Руун Марр
  •   Глава 10. Дубрава. Яр
  •   Глава 11. Долина эльфов. Орсааркс
  •   Глава 12. Новый Город. Щур
  •   Глава 13. Лес
  •   Глава 13. (продолжение)
  •   Эпилог. Мир