Мысли Кисаме выделены курсивом.
На небе тёмно-серыми пятнами разлились рыхлые тучи. Горы вдалеке рваным узором очерчивали горизонт, который захлестнуло рыжее свечение. В этих краях смеркалось необычайно рано.
Кисаме глубоко вдохнул прохладный после дождя воздух и прикрыл глаза. Он шёл не спеша, будто бы растягивая удовольствие. Итачи и он разошлись несколько часов назад, чтобы разузнать обстановку в ближайших селениях и найти цель. Ему порядком надоело изо дня в день преследовать группировку мошенников, по совместительству так неудобно оказавшихся шиноби. Это в разы усложняло миссию, перетекая из «просто прийти и убить» в «разузнать, обнаружить, догнать и только тогда нейтрализовать». Ему гораздо больше нравилось сразу разрывать цели на кусочки Самехадой, чем гоняться за ними и играть в кошки-мышки.
Теперь ему предстоит дойти до ближайшего торгового поселения и в лучшем случае наткнуться на эту шайку бандитов сразу. Иначе из-за нарастающего раздражения он будет готов их разорвать прямо там, на глазах у многочисленной толпы. Но сейчас, по настоянию Итачи, на меч наложено хенге, а хитай-ате* и плащ скинуты ещё несколько километров назад.
Здесь, в стране Медведей, Кисаме всё было как-то иначе и непривычно. Тепло, и даже после дождя ветер не такой холодный, как на его родине. Ему казалось, что эти две страны — почти противоположности, но он не понимал, по душе ли ему это. Кисаме снова осмотрелся. Залесённая местность сменилась безграничными пшеничными полями на подходе к деревне. Дышать здесь всё же гораздо легче.
Деревушка встретила его привычной вечерней суетой. Повсюду сновали торговцы и покупатели, перемежаясь от лавки к лавке; аромат кисло-сладкого соуса для данго сменился на душистые запахи трав и специй, заставляя Кисаме сделать заинтересованный вдох. Огонь в андонах*, подвешенных в ряд на крышах домов, подрагивал и рябью освещал главную дорогу деревни. По синеватой коже бегали отблески фонарей, создавая причудливые узоры тёплых оттенков.
— Ой!
Кисаме резко остановился, услышав шумное падение и испуганный вскрик прямо под ногами. Он перевёл взор от крыш вниз и столкнулся с растерянным взглядом молодой девушки, упавшей секундами ранее в метре от него. Взгляд метнулся на плетёную корзину в её руках и рассыпанные повсюду яблоки. Несколько плодов тут же оказались затоптаны невнимательными людьми.
— Аккуратнее надо, — слегка усмехнулся мужчина, обнажив акульи зубы.
И сразу же пожалел. Голубые глаза, заблестевшие на свету, вмиг расширились и изучающе заскользили по его фигуре. Видимо, напугал беднягу. Хотя Кисаме привык, что его частенько боязливо рассматривают. Он беззлобно вздохнул, игнорируя изумлённое молчание девушки, присел и стал собирать пока ещё целые яблоки.
— Спасибо, — послышался неуверенный голосок.
Кисаме положил несколько яблок обратно в корзину и заметил, как девушка неподвижно наблюдает за его движениями и неотрывно следит за руками, набиравшими сразу по два-три яблока в ладонь. Кисаме про себя усмехнулся: по сравнению с ним она выглядит крохотной испуганной мышкой.
— Куда же тебе такие тяжести таскать? Вон, на ногах уже не стоишь, — знакомо оскалился он, вставая с колен и протягивая девушке руку.
Девушка отвела взгляд, — наверное, чтобы проверить, все ли яблоки он собрал, — и затем, смущённо поджав губы, положила свою ладонь в его. В руках Кисаме её ладошка выглядела такой крохотной, что он невольно вспомнил своё сравнение этой девушки с мышкой и расплылся в неоднозначной улыбке ещё шире. Она, однако, этого не видела, ведь всё, что незнакомка могла позволить себе сейчас, — смотреть в его грудь, до куда и доходил её скромный рост. Стоя он выглядел куда более высоким и крепко сложенным, и он боялся напугать её, словно она в любую секунду могла бросить эту несчастную корзину с яблоками, из-за которой они столкнулись, и убежать прочь.
Она, наконец, аккуратно, но решительно отняла руку от его и поправила свои вьющиеся волосы, упавшие на лицо. Кисаме заметил, что они цветом как мокрая после дождя пшеница, которую он видел пару часов назад в поле.
— Простите за неудобства, — она поклонилась настолько, насколько позволяло туго затянутое мару-оби*. — Мне пора.
Точно — шустрая мышка.
Именно такие мышки-полёвки постоянно встречались, когда путь лежал через сухие степи. Они проворно и юрко вертелись под ногами, торопясь в свои норки в страхе быть пойманными змеёй.
А если акула?
— Я помогу, — Кисаме молча взял корзину до того, как девушка успела прикоснуться тонкими пальцами к её ручке. Как она подняла такую тяжесть? — Куда?
Девушка устало выдохнула и виновато улыбнулась кончиками губ:
— Что ж… Идём.
Кисаме проследил взглядом за проходящей мимо него девушкой и плавно развернулся за ней, сохраняя на лице заинтересованный оскал.
Людей на улице становилось меньше, и спустя пару сотен метров они завернули в ещё менее оживлённый переулок, пока среди построек не остались только они.
Смелая мышка.
Через несколько кварталов начали виднеться жилые дома, сменив торговые лавки и многочисленные магазины. Здесь пахло деревом и скошенной травой, немного терпким сандалом.
— Я так и не узнала вашего имени. — Кисаме настолько проникся царящей вокруг атмосферой уюта, что не сразу отреагировал на прозвучавший голосок.
— Кисаме, — перевёл на неё взгляд, который снова неожиданно столкнулся с голубыми глазами.
— Простите за мою сухость, Кисаме-сан, — она всё же отвела взгляд обратно под ноги, хотя, судя по всему, она знала эту дорогу настолько хорошо, что могла бы безошибочно идти даже с закрытыми глазами. — В деревню, по слухам, пришли преступники, и я лишний раз стараюсь ни с кем не связываться.
Значит, и здесь они были.
— А меня ты не боишься? — хохотнул он, ещё больше обнажая клыки.
Вряд ли он создавал впечатление безобидного путешественника, с его-то нечеловеческой внешностью. Кисаме давно свыкнулся с тем, что вызывает у людей желание убраться от него подальше. Обычно, это весьма верное решение.
Но девушка мотнула головой.
— Меня зовут Конами, ещё раз спасибо за помощь.
Они подошли к небольшому прилавку, где продавались фрукты и овощи, и Конами переняла у него корзину с яблоками, встав напротив. Теперь Кисаме мог хорошо разглядеть вежливую улыбку на её лице. Ей приходилось немного запрокидывать голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
Торговка, женщина лет тридцати, стоящая за лавкой, сразу поприветствовала девушку с суффиксом «сама» и смерила недобрым взглядом Кисаме.
Значит, мышка заделалась в управляющие.
— Я как раз собиралась домой, — разбавила неловкую тишину Конами, смущённо отведя взгляд в бок. — Если не возражаете, то в знак благодарности я угощу вас чаем, Кисаме-сан. Но если уже слишком поздно, то я пойму…
— Не возражаю, — перебил он сомнение девушки.
***
Дом был небольшим, но очень милым. Повсюду витал запах камелии, обволакивая сладковатым ароматом. Обычно Кисаме не так концентрировался на запахах, но в этой стране словно всё было на них завязано.
То, как девушка себя вела, разговаривала, как правильно держала осанку и, особенно, что умела проводить чайную церемонию, заставило Кисаме усомниться, что она обычный владелец лавки и, тем более, торговка. Когда Конами поставила перед ним чашу с водой, Кисаме задал наводящий вопрос:
— И давно ты торгуешь?
Конами на секунду замерла, но не отвлеклась от подачи кайсэки*. Она поставила перед Кисаме блюдо с рисом, тофу и тонкими кусочками мяса, источающими ароматный пар.
— Простите, этого может быть мало, — игнорируя его вопрос, промолвила Конами. — Это тради…
— Знаю я о чайных традициях, — с ноткой раздражения прервал девушку Кисаме.
Заметив недовольство в его голосе, Конами поспешила исправиться:
— Мой отец вынужден работать далеко отсюда, чтобы выплатить долги, — она явно с усилием удержалась, чтобы не уточнить настоящую и, похоже, весьма позорную причину, — а я помогаю ему, как могу, с двадцати лет, и уже четыре года держу лавку с фруктами и овощами.
Конами поставила деревянную пиалу перед ним и затем наклонилась, чтобы аккуратно поставить тэцубин* между ними на низкий столик. В этот момент запах душистой камелии ощущался наиболее ярко.
— И не страшно с таким положением дел здесь одной? — намекая на вовсю бушующих преступников в деревне, поинтересовался Кисаме.
— Я немного научена боевому искусству. Хоть я и не шиноби, но за себя постоять смогу.
У мечника это вмиг вызвало широкую улыбку, и он не смог скрыть насмешливый оскал своих острых зубов. Смотря на неё, он представлял разве что копошащегося в попытках вырваться мышонка, угодившего в мёртвую хватку огромного питона, но никак не отчаянно дерущуюся куноичи. Ей это… не к лицу? Она вряд ли даже приемлет любую жестокость.
— А вы? — Конами пронзительно посмотрела в его глаза, и её отражающая спокойствие и умиротворение улыбка заставила его немного расслабить губы и расплыться в менее вызывающем оскале. — Вы шиноби, верно?
— В яблочко, — в этот раз как-то невесело ухмыльнулся мужчина и перевёл взгляд на тарелку с рисом.
— Вас это не радует, Кисаме-сан?
Не сразу догадавшись, о рисе она или о том, что он шиноби, Кисаме с непониманием глянул на девушку, которая уже аккуратно разливала чай. Она всё же вряд ли догадывается, что он из «Акацуки» и является ещё более опасным преступником чем все, что здесь когда-либо бывали.
— Как сказать…
Молчание перебивал только звук ударяющихся друг о друга деревянных палочек и пение металлических колокольчиков, создававших музыку гулявшего из-за приоткрытых сёдзи* ветра.
— Я бы хотела, чтобы вы попробовали ещё один чай. Лепестки липы и ромашки для него я собирала сама, — Конами улыбнулась и привстала из-за котацу*.
Кисаме заинтересованно проследил за удаляющейся девушкой, но она остановилась неожиданно поблизости, отодвигая татами* с пола в бок. Под ним Кисаме увидел небольшую дверку, ведущую, вероятно, в небольшой погреб.
Конами дёрнула за складную ручку и с усилием потянула на себя. Не почувствовав легкости от того, что дверца поддалась, девушка попробовала снова.
Мышке не хватает силёнок?
Кисаме снова оголил зубы в улыбке и встал из-за котацу. Конами, видимо, почувствовала приближение мужчины спиной, поскольку шумно выдохнула и перестала сопротивляться несчастной ручке. Кисаме не спеша присел рядом и лёгким движением пальцев открыл дверцу.
— И снова выручаете, Кисаме-сан, — немного неловкий, но благодарный взгляд тут же скрылся за длинной чёлкой.
Повеяло ещё большей сладостью, словно там хранилась сотня кан* моти и манджу* в сахарном или липовом сиропе.
Она и сама пахнет, как медовый сироп.
Конами, не дождавшись руки от задумчивого Кисаме, чтобы встать, поднялась сама и направилась обратно. Она заваривала чайные лепестки, добавляя липу и ромашку в последнюю очередь, чтобы не перебить их мягкое послевкусие и ненавязчивый сахарный аромат.
— Склад, где следовало бы хранить всё это, сгорел на прошлой неделе, поэтому приходится пользоваться домашним, маленьким, — пояснила она, тише добавив: — и очень неподатливым…
Кисаме недобро нахмурился:
— Это дело рук той бандитской шайки?
Конами кивнула и молчаливо посмотрела на улицу сквозь приоткрытые сёдзи.
— И с этим разберёмся.
Девушка удивлённо повернулась к нему, вскинув брови и, казалось, чуть не выронив от удивления пиалу из тонких рук.
— Вы собираетесь их найти? — Кисаме немного задела её неуверенность, и он сам не понял, почему. — Это очень опасные преступники, Кисаме-сан, вам следовало бы быть осторожнее и остерегаться их.
На это он лишь посмеялся сквозь острые зубы, но перечить не стал.
Пусть думает, как угодно.
Неожиданно Конами поставила пиалу на котацу, аккуратно положила ладони на согнутые в коленях ноги, распрямила плечи, подняла голову, слегка вытянув тонкую шею, и со всей своей присущей мягкостью во взгляде посмотрела на мужчину, который с осторожностью наблюдал за ней.
— Спасибо, мне очень спокойно, когда я с вами. — Её улыбка отдавала каким-то тугим, но тёплым толчком где-то глубоко. — Это напоминает мне о временах, когда хозяином дома был отец, а не я.
Кисаме с неопределёнными чувствами почесал затылок и принял решение, что пора вспомнить о миссии. Тем более, что, благодаря Конами, некоторую информацию ему всё же удалось выудить.
— Мне нужно идти.
— Вот как, уже уходите, — разочарованно проследив за тем, как он поднимается с места, Конами вздохнула. — Что же, если будете ещё в наших краях, обязательно заглядывайте, Кисаме-сан.
Вряд ли, мышонок. Вряд ли.
— Конечно.
***
Улицы деревушки приняли его обратно с обыкновенным холодком, какой бывает по вечерам. Всё вокруг почти пустовало, былой толпы не было уже давно, лавки закрывались очень рано, что отметил и Кисаме. Видимо, деятельность той преступной банды у всех вызывала опасения и вгоняла в страх, раз жизнь для торговцев стала вдруг дороже денег.
— Отвали, придурок!
И шумный лязг металла. Рефлексы шиноби сработали сами за себя — Кисаме резко отклонился назад от пролетавшего в районе груди куная.
Шиноби? Интересно…
Привычный оскал в предвкушении. Молниеносный скачок куда-то вбок, только на звук. «Ину — И — Хитсуджи» — три печати, и хенге с Самехады снимается.
Рукоятка знакомо вжалась в ладонь под тяжестью меча, давая ощутить приятный вес в руках. Кисаме довольно прищурился, наблюдая пятерых людей, повернувшихся на него. Их и шиноби-то он погорячился назвать. Так, шайка бандитов с катанами и, скорее всего, кривыми руками, которые он не прочь был оторвать. Но избитому мужчине, лежащему сзади них, по всей видимости, не хватило сил дать отпор.
— Вот так везение, — едко оскалился он.
Его это горячило, к горлу подкатывал злобный смешок и глухой рык. Это точно они. Он их нашёл, и теперь они достанутся Самехаде.
Одно мощное движение, давшееся ему гораздо легче, чем должно было, из-за бушующего адреналина в крови, — и двоих разорвало на куски. Самехада голодно облизнулась, найдя не замотанное окровавленным бинтом место. Ещё пара отброшенных на метры прочь катаны — и двое завершают своё жалкое существование в предсмертных судорогах, давясь алой кровью. Теперь вместо сандала ощущался только запах железа.
Последний из них в страхе замер, не решаясь что-то предпринять против медленно надвигающегося на него монстра. Его голодный смеющийся оскал заставлял стыть в жилах кровь.
Последний взмах ненасытной Самехадой. Миссия выполнена.
— Кисаме… -сан…
До боли знакомый голос. Мечник обернулся рефлекторно, неосознанно, сохранив звериную ухмылку на лице.
Конами и ещё несколько жителей, сбежавшихся на шум битвы, недоумённо глядели на него. Снова эти взгляды, полные страха, опасения и презрения. А он их, вообще-то, только что обезопасил, возможно, на долгие годы вперёд.
Конами нервно сглотнула, вмиг потеряв прежнее самообладание. Нахмуренные в непонимании брови, голубые похолодевшие глаза.
Что, дошла истина, мышка?
Он в разы более опытный. В разы более опасный. В разы более жестокий преступник, чем они. Он гораздо больший монстр, чем они все вместе взятые.
От читавшегося на её лице разочарования и тревоги саднило где-то в груди, где-то там, что называется душой. Таков мир шиноби. Таков этот мир.
Конами опустила глаза и, пробравшись назад сквозь редкую толпу, побежала прочь.
***
Кисаме подошел почти вплотную к сидящей на траве девушке, так, что она могла ощутить его присутствие даже с закрытыми глазами. Гул ветра то медленно растворялся в вечерней тишине, то вновь набирал обороты, завывая и разливаясь в округе. Вдали мерцали огни звёзд, особенно ярко сияющие в стране Медведей, их свет разбивал ночную тьму, играя и переливаясь огоньками на водной глади.
Конами поднесла руку к лицу, незаметным движением протерев его рукавом юкаты и всё ещё не решаясь взглянуть на мужчину, стоящего за спиной.
Земля была уже очень холодной, что отметил и Кисаме, но не решился сделать замечание по этому поводу. Он лишь негромко вздохнул и всё же осторожно примостился возле неё, опустив взор туда же, куда и она — на воду. И пускай она делала это почти бессознательно, он, однако, осознанно выискивал предмет её заинтересованности хотя бы для того, чтобы отвлечься. Расспрашивать он её не хотел.
Заговорит сама, если захочет.
Но шли минуты, а Конами молчала, так же буравя взглядом ледяную воду озера. Кисаме изредка посматривал на неё: девушка сидела неподвижно, и даже в полнейшей тишине её дыхания не было слышно — лишь слегка вздымающаяся от туго затянутого оби грудь и едва заметный пар говорили ему о том, что она ещё здесь, с ним. Рядом.
— Кисаме-сан, — стараясь сдержать эмоции и предательски подкатывающий ком к горлу, всхлипнула она.
Всё-таки напугал.
— Я не напугана вами, — будто прочитав его мысли, поспешила объяснить Конами. — Я не ожидала, что встречусь с таким, как вы.
С таким, как я? Убийцей? Монстром?
Чудовищем?
— Вы напомнили мне о многом, — продолжила она, немного посопев, — прежде всего, что я ещё живу и могу чувствовать.
Мужчина изумлённо застыл на одном из огоньков, расплывшихся рябью на воде.
— Я испугалась не вас, а своих чувств. Тогда мне показалось, что это неправильно — ощущать что-то к тому, кто убивает людей. Кто отнимает жизни так легко. Но теперь мне стыдно за это, за все мои мысли. Ведь я была так несправедлива к тому, кто сам творит эту справедливость.
Кисаме сдавленно вздохнул, ощущая что-то новое, что-то тёплое и приятное, растекающееся по всем уголкам тела. Его отбитая работой шиноби чувствительность неожиданно заскулила в самом внезапном месте, заставляя пощуриться.
— Мой отец давно сказал: «Когда ты будешь видеть падающую звезду, вспоминай меня — ведь я думаю о тебе», — Конами нежно улыбнулась, скользя взглядом по очертаниям мечника. — Кисаме, — Она наконец назвала меня без этого глупого суффикса? — вспоминай обо мне тоже, когда звёзды будут сыпаться с небес. И я тоже… буду.
— Глупая мыша, — он даже не заметил, как сказал это вслух, стремительно поднялся на колени и подхватил замёрзшее тельце Конами на руки. — Хватит здесь сидеть и плакать. Заболеешь.
Девушка, вжавшаяся от неожиданности в него всем телом и наконец почувствовавшая тепло, позволила себе через несколько мгновений расслабиться и забыться.
Кисаме мерно шёл обратно к домам, ощущая на груди ровное дыхание Конами.
И всё же она пахнет яблоками.
***
*Хитай-ате — иначе протектор деревни.
*Андон (яп. 行灯, «идущий свет») — это фонарь с бумажным абажуром на бамбуковом, металлическом или деревянном корпусе (https://i.pinimg.com/originals/6d/62/e4/6d62e42b5bde1d76bef634cfbfc8e063.jpg).
*Оби (яп. 帯, «пояс») — несколько различных типов японских поясов, носимых как мужчинами, так и женщинами поверх кимоно и кэйкоги. Мару-оби — жёсткий парчовый пояс.
*Кайсэки — лёгкая еда, состоящая из простых, не сытных, но изысканных блюд, предназначенных не для насыщения, а для снятия дискомфорта, вызванного чувством голода.
*Тэцубин (яп. 鉄瓶) — разновидность японского чугунного чайника.
*Сёдзи — раздвижные входные двери, обычно ведущие в сад.
*Котацу — низкий традиционный стол.
*Татами — в данном случае не толстый «ковёр», который традиционно стелился в японских жилищах.
*Кан = 3,75 кг.
*Моти и манджу — японские сладости.
Поведение героини поначалу может показаться излишне робким, потому что так диктует строгое воспитание некоторых семей феодальной Японии. Надеюсь, я достаточно раскрыла её прошлое для миника, чтобы это не вызывало вопросов :)
