Любовь не по правилам (СИ) [Галина Гонкур] (fb2) читать онлайн

часть 1

Маша возвращалась домой на электричке. В этот раз ей почему-то совсем не захотелось оставаться у Ангелины на даче, несмотря на то, что впереди было воскресенье, которое довольно скучно проводить в пыльном летнем городе, Дорогой она собиралась развлечь себя аудиоверсией свежего романа, купленной накануне, заодно и отгородиться от шума входящего и выходящего в вагон народа, но получалось не очень. Головная боль, с которой Маша проснулась рано утром, ужасно злясь, что не удается отоспаться в выходной, к вечеру свою остроту потеряла, но осталась противная, какая-то дребезжащая в правом виске ломота. Вроде, вполне терпимо, но от того, что постоянно приходилось терпеть это неприятное ощущение, настроение испортилось, всё вокруг раздражало и виделось в мрачных тонах.

Эта нетрезвая пара зашла в вагон вскоре после Софрино, где-то в районе Зеленоградской: молодой мужчина с пивным животом, рано обрюзглым лицом и лысоватой макушкой, и его спутница — выдающийся бюст, бедра в оплывах целлюлита и слишком короткое платье, без учета состояния ног, которыми было уже поздно хвастаться. Про себя Маша назвала ее Пышкой, а ее спутника — Пивасиком. Было у нее такое развлечение транспортное: давать прозвища наиболее колоритным попутчикам.

Они вошли в вагон, уже ругаясь, и с размаху плюхнулись на сиденье рядом с Машей, хотя лавочка напротив была полностью свободна. Маша расстроилась: с детства ей тяжело давалась излишняя близость к себе посторонних людей, а тут еще от них разило потом и давнишним тлеющим скандалом. Женщина, отчитывая своего спутника, так размахивала руками, что то и дело толкала Машу. Мужик бубнил что-то матерное в ответ на упреки спутницы, пытался отвернуться к окну, но тут же снова поворачивался назад, чтобы ответить подруге на ее обвинения.

Потерпев некоторое количество времени, чтобы не привлекать к себе внимания, Маша решила пересесть. Ее демарш не остался незамеченным: оба, и Пышка, и ее Пивасик, неодобрительно посмотрели на Машу, но были слишком поглощены своей ссорой. Далеко она не пошла: в момент, когда она поднялась, вагон дернулся и Маша, не удержавшись на ногах, плюхнулась на сиденье напротив.

Наушники не спасали: Пышка и Пивасик то и дело брали столь высокие ноты, что забивали звук текста. Маша смирилась с тем, что романом ей этот раз не насладиться, и переключилась на музыку в смартфоне. Но Пышка своим визгом перекрывала даже известного силой своего голоса Фредди Меркьюри с его «We are the champions». Маша осмотрелась: немногочисленные по причине позднего времени пассажиры старательно отводили глаза от ссорящейся парочки. Маша прикрыла глаза, чтобы избавить себя хотя бы от эстетического раздражения.

Напротив Маши, через ряд сидений сидел молодой мужчина с очень интересной внешностью. Маша принялась рассматривать его через щели полуприкрытых век. Классические черты лица, делающие его похожим на греческую статую, входили в некоторый диссонанс с налысо бритой головой. «Интересно, зачем он бреет голову? Наверное, прячет раннюю лысину. Кого только не встретишь в подмосковной электричке, даже лысого типа-древнего грека! Похож на молодого Аполлона, только лысина сбивает с толку: та же высокая переносица, выразительные глаза и волевой подбородок». Она мысленно попыталась пририсовать незнакомцу кудри. Получалось плохо — отвлекал по-прежнему ломящий висок.

Крупные выразительные глаза незнакомца то и дело заинтересовано останавливались на Маше, смущая ее и тем самым добавляя ей дополнительного раздражения к уже имеющемуся. «Надо было уезжать на маршрутке», — с бессильной злостью подумала Маша. Но маршрутку надо было дожидаться, а электричка отходила уже через 5 минут. Ну, и плюс гарантированное отсутствие пробок на железной дороге — выбор транспорта для дороги домой был предрешен. Кто же мог предположить, что будет так дискомфортно!

Электричка двигалась довольно бодро, оставалось, кажется, не более 1–2 остановок до Ярославского вокзала. Но тут внезапно ссора попутчиков вышла на следующий уровень.

В какой-то момент, Пивасик, в раздражении от своей визжащей и размахивающей руками спутницы, достал из своего рюкзака бутылку пива и попытался ее открыть. Видимо, это окончательно вывело из себя его спутницу и она кинулась колотить его по чем попало. В пылу схватки они не уследили за рюкзаком и от очередной атаки Пышки он сорвался с коленей хозяина и отлетел в сторону, упав четко Маше на колени.

От неожиданности Маша вскочила, чужой рюкзак сполз с ее ног на пол. Внутри него что-то хрустнуло, звякнуло и вокруг лежащей на полу поклажи стало расти темное влажное пятно: судя по запаху, что-то спиртное разбилось и рвануло наружу. Пивасик отвлекся от склоки и с нескрываемой горечью смотрел на стремительно утекающую жидкость. Пышку это завело еще сильнее: своё ж добро пострадало, чай, деньги за него плочены! Она повернула голову и посмотрела на Машу. В ее взгляде Маша прочитала примерное расписание ближайшего своего времяпрепровождения: втягивания в этот скандал ей не избежать, к бабке не ходи. Маша невольно подобралась, и не зря: Пышка, забыв про своего непутевого спутника, накинулась на Машу:

— Чё смотришь? Поднимай рюкзак! Щас ещё деньги отдашь, ишь, швыряется она чужим добром!

Маша рефлекторно дернулась в сторону чужой упавшей поклажи. И тут же осеклась: еще чего не хватало, поднимать! Нога, на которую при падении рюкзака пришелся основной удар, заныла, обещая синяк. Что ж за день-то такой, а?!

Пышка угрожающе подалась корпусом в сторону Маши:

— Чё смотришь?! Поднимай, говорю!

Маша не увидела, а, скорее, почувствовала рядом с собой какое-то шевеление — «лысый грек» оказался рядом.

— Орать прекращаем!

Голос у него приятный, кстати. Греческий или нет — сказать, конечно, трудно. Но подходит к его внешности: хорошо поставленный, уверенный баритон с легкими ироничными нотками. Маша заинтересованно посмотрела на нового участника железнодорожной склоки.

Пивасик очнулся от нечаянного горя, и решил, что пора и ему высказаться.

— Ты к-кто такой?

Хорошее начало. По принятым правилам остается еще закурить спросить. Хотя нет, закурить — это стандартная завязка конфликта у гопников. А тут завязка уже случилась. Неужели они сейчас подерутся? Висок ныл, руки предательски дрожали, по спине потек нервный пот — не умеет Маша конфликтовать, что ты будешь делать. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь сориентироваться как себя вести.

— Вот, отлично, уже хотя бы не орём, — насмешливо прокомментировал вопрос оппонента Грек.

— А ты чего лезешь? Ты, что ли, за пиво разбитое будешь платить? — сварливым голосом продолжила конфликт Пышка. Правда, градус крика снизила: всё-таки красивые мужики, даже чужие, умеют совершенно магически воздействовать на женщин!

— Она мое пиво разбила, слышь, мужик! — обрисовал параметры своего горя Пивасик. — Мы ее вообще не трогали. А она хрясь рюкзак о пол!

Кстати, Грек-то не видел что и как было, сообразила Маша. Ему же спинка сиденья мешала сцену рассмотреть. То есть, он не из-за справедливости вступился, а просто — за женщину решил постоять. Висок согласился с ее рассуждениями, снизив частоту болезненной пульсации. Кажется, есть шанс обойтись без драки.

Грек посмотрел на Машу, чуть приосанился. Повернулся к Пивасику.

— Станция Москва третья. Следующая — Ярославский вокзал, конечная, — сообщил из вагонного репродуктора равнодушный женский голос.

Грек резким движением взял Пивасика под руку.

— Пойдем, выйдем.

— Да нам рано еще, мы до конечной, — возразил чуть севшим голосом нетрезвый любитель пива. Такого напора от незнакомца он не ожидал.

— Давай, давай, пошел на улицу! — не сдавался Грек, уверенно подталкивая Пивасика в сторону выхода из вагона. Пивасик поднял рюкзак и послушно двинулся в указанном направлении, подгоняемый тычками Грека.

Пышка опомнилась и кинулась вслед мужчинам.

— Ты с ума сошел? Ты чего Алика трогаешь? Я сейчас милицию вызову!

— Женщина, милицию вам вызвать не удастся. Её отменили, — насмешливо, не оборачиваясь, проинформировал Пивасикову заступницу Грек, продолжая конвоировать несчастного пьянчужку к раздвижным дверям вагона. Пышка бежала следом, острые каблуки ее босоножек то и дело предательски подворачивались, не давая их хозяйке развить нужную скорость.

Господи, он его сейчас бить сейчас, что ли будет? Маша совсем растерялась. Как поступить? Выйти с ними, ведь из-за нее конфликт? Да почему из-за неё-то? Она вообще не виновата, сами рюкзак уронили, следить за своим имуществом надо, а не скандалить в общественном месте. Да не пойду я никуда! Итак влетела в это шапито как в жир ногами, ни сном-ни духом того не желая. Продолжают пусть без неё. Грек этот ещё… Уголовник, наверное. Вон, лысый и уверенный такой. Прямо сразу «пойдём, выйдем!». Ему мало показалось, что это парочка и так его испугалась — поволок жалкого Пивасика на улицу. Нет, надо оставаться в вагоне, иначе попадешь под раздачу. Пусть сами разбираются, авось, справятся.

Тем временем трио вышло на перрон и остановилось прямо перед окном, рядом с которым сидела Маша. Толстое стекло не позволяло ей услышать о чем они говорили. Вся сцена в пучке света из-под уличного фонаря выглядела как театральная пантомима. Мужчины стояли друг напротив друга, Грек угрожающее наклонил корпус в сторону Пивасика, тот будто уменьшился в размерах, повернул голову чуть вниз и в бок, засунул руки в карманы. Пышка скакала вокруг мужчин, темпераментно размахивая руками, но на уважительном расстоянии от Грека. Электричка издала резкий гудок и сцена под фонарем постепенно уплыла назад.

* * *

Электричка прогудела прощально и скрылась в темноте, вильнув темным хвостом с красным сигнальным огоньком. Илья и пара не слишком трезвых попутчиков остались на перроне в одиночестве: по причине позднего времени электричка была последней в этом направлении) никого больше вокруг не было. Лязгающие звуки поезда растворились в душной летней ночи. Убедившись в своей безопасности, из темных Сокольников через дорогу закричала какая-то ночная птица.

Илья повернулся к пьяному мужику.

— Ну, чего ты там выступал-то? Чего к девушке приставал?

Видно было, что и мужик, и женщина его сопровождавшая, изрядно испуганы. Они озирались по сторонам в поисках поддержки и молчали. Вокруг было пустынно, помощи было взяться неоткуда — по причине позднего времени перрон был совершенно пуст. Какой странный этот лысый! Вроде бы интеллигентик сраный, но так уверенно себя ведет. И лысый, опять же… Может, сидел?

Когда молчание уже чересчур затянулось, мужик севшим от волнения голосом решил побыстрее разрешить ситуацию:

— Чего не так-то? Чего ты нас сюда вытащил? Она сама виновата, пиво мне разбила.

— Вы его сами разбили. Весь мозг вынесли, орали всю дорогу. Аккуратнее надо было быть, — назидательно и уверенно сообщил лысый.

У нетрезвой женщины совсем сдали нервы. Ей стало страшно за спутника.

— Да ладно тебе. Ну, всяко бывает, что ж мы, не люди что ли. Давай до свидания, да?

Идиотская, конечно, ситуация, думал Илья. Чего я завелся, зачем их сюда тащил. Вечно это мое желание на красивую женщину впечатление произвести. Не бить же его теперь, дурака этого пьяного, в самом деле? Надо как-то на тормозах спускать да расходиться. Что это за остановка? Он посмотрел по сторонам и увидел вывеску «Москва-3». А, ну тут минут 15 быстром шагом до «Алексеевской», еще успеет на метро, если быстро здесь весь этот цирк свернуть.

— Ну, мы пойдем? — заискивающе глядя на него, спросила нерезвая спутница бузотера.

— Да валите отсюда уже. И чтобы больше в электричке не скандалили! — решил он педагогически верно закрыть тему.

Баба радостно вцепилась в своего мужчину и поволокла его в сторону лестницы с перрона. Тот едва успевал переставлять ноги и бурчал недовольно: «Поразведутся, бл*, безопасные джедаи!».

2 часть

Главной своей бедой Илья всю жизнь считал свою яркую, просто таки бьющую в глаза внешность: высокий, атлетичный от природы, с лицом, будто сошедшим с рекламы дорогой одежды для мужчин. Еще с подросткового возраста, где бы он не появился — лица всех присутствующих поворачивались к нему. Класса с 7 он уже стал яблоком раздора не только для одноклассниц, но и для девчонок из своей параллели. Потом так же было и в институте — на него западали не только сокурсницы, но и преподавательницы из тех, что помоложе.

Обычно мужчины повышенным вниманием к себе очень гордятся. Илья же, наоборот, зачастую очень тяготился таким положением дел: насколько его любили женщины, настолько же не любили мужики. В школьном возрасте это очень мешало: дружба с другими мальчишками была для него куда важнее популярности у девочек. Поэтому в какой-то момент он взял и побрился налысо — убрал свою красивую, богатую шатеновую шевелюру. Женский пол, ему симпатизировавший, сначала расстроился: жаль терять такую красоту, сглупил парень. Но потом все пришли к выводу, что он теперь очень похож на молодого Марлона Брандо и ему это очень идет. А пацаны поржали и на отношениях с ними содеянное не сказалось никак.

Илья сначала огорчился, что запланированное не сработало, а потом постепенно привык брить голову, как-то его эта процедура успокаивала. Так что отпусти он теперь волосы — его, наверное, и узнавать бы перестали: неотъемлемая часть имиджа, так сказать.

Учился он хорошо, в семье это было традицией — на много поколений назад его предки были образованными людьми, немало добившимися в жизни. Это отношение к учёбе, к знаниям, к выбору и освоению профессии было так крепко укоренено в семье, что появлявшимся в семье детям никто как-то особенно и не внушал, что учиться надо хорошо, к знаниям относиться нужно серьезно — эти постулаты были так глубоко зашиты в фундамент рода, что всё это как бы подразумевалось, было чем-то из серии само собой разумеющегося. И, удивительно дело, подобная стратегия срабатывала в каждом следующем поколении на «отлично»: дети вырастали разумными, благополучными, легко учились, не выматывая родителям нервы в процессе, сами всё, что нужно, сдавали, сами поступали, без всех этих часто встречающихся мук с репетиторами и дополнительными занятиями, срочными поисками знакомств накануне вступительных. Не без сбоев, конечно, были и исключения, но определенная тенденция в их роду явно просматривалась.

Была у него, правда, и еще одна особенность: некоторая хвастливость, павлинистость его натуры. Ему мало было просто отличиться — ему нужно было, чтобы были свидетели, зрители его торжества. И тут его привлекательность тоже работала на него: быть красивым человеком — уже половина успеха. Красивому быть виду, быть замеченным совсем не сложно. Отец гордился сыном, по простоте своей не замечая этого качества сына. Мать, натура более сложная и мудрая, эту особенность сына давно подметила, подтрунивала над ним частенько, но уважая трудолюбие сына и его, в общем-то, заслуженные победы, не давила, не гасила в нем этого качества, не считая это большой проблемой.

Профессию Илья себе выбрал востребованную, но не оригинальную: адвокат. Закончил с отличными результатами юрфак знаменитого Московского университета, и сначала долго стажировался в одной известной, у всех на слуху, адвокатской конторе. Но там развернуться в полную силу было трудно. Шел он туда, вдохновленный возможностями проявить себя, блеснуть в полную силу своими знаниями и талантом. Он в мечтах видел себя блестящим защитником и оратором, несущим помощь и освобождение своим подзащитным — Робин Гудом и Суперменом в одном флаконе. Однако действительность в первый же день опрокинула его мечты: ему вручили огромную стопку бумаг, работа с которыми должна была стать его основным занятием на неопределенно долгий срок. И максимум публичности — развезти по судам исковые заявления, проследив за правильностью их регистрации в канцелярии.

Через год он решил расстаться с этой конторой. Для него, с его общительностью, коммуникабельностью и жаждой славы, ковыряние в бумажках было совершенно несносным. Он видел рядом с собой блестящих адвокатов, многие из которых мелькали с комментариями на телевидении, рядом со звездами и известными политиками. Они пробегали мимо него по коридорам, размахивая дорогими портфелями и бесконечно разговаривая по последним моделям айфонов. Его же участью по-прежнему оставался стол, бесконечно заваленный скучными бумажками. Деньгами, кстати, в его карманах тоже не пахло — заработок его, несмотря на громкое имя конторы, где он трудился, оставался по-прежнему более чем скромным.

Решив уйти, он задумался как ему дальше быть. Открыть свой личный адвокатский кабинет? Не в его положении. Клиентов у него своих нет, имени, которое могло бы их к нему привлечь, — тоже пока нет. Он даже аренду не потянет. И его выбор пал на обычную районную юридическую консультацию. Там дело пошло полегче: побольше свободы и самостоятельности, да и денег стало побольше. Да, в его делах не мелькали известные фамилии, журналисты не обрывали ему телефон с желанием взять его комментарий. Но он верил, что у него еще все впереди.

Ему с детства внушали, что успех приходит к трудолюбивым. А он был трудолюбивым! Учителя в школе, преподаватели в университете хвалили его острый ум, умение подмечать детали, способности к дедукции и индукции. Значит, кому и преуспеть, если не ему! Успех задерживается? Да черт с ним, у него хватит терпения его дождаться.

Дома решения Ильи, его складывание своей карьеры воспринимались с пониманием, родители лишних вопросов не задавали, Во-первых, они не были юристами, их сфера деятельности была далека от адвокатуры. Мать была врачом-педиатром, потом — завотделением в районной поликлинике, откуда и ушла потом на пенсию. Отец, инженер по профессии, всю жизнь проработал на одном и том же предприятии, куда и распределился в юности после окончания вуза. Во-вторых, они привыкли доверять сыну, который даже в сложном пубертатном возрасте особых проблем им не доставлял.

Блестящее будущее всё не наступало, но он не сбрасывал его со счетов, оно по-прежнему светило ему где-то там, далеко, из-за бытового тумана. Илья был на хорошем счету в своей консультации, пользовался заслуженным уважением коллег, помимо знаний, ценя его сообразительность, хорошее чувство юмора и порядочность. Правда, другие его особенности, некоторое позерство, непрактичность и эпизодический отрыв его рассуждений от действительности они тоже замечали, за что она получил среди них кличку Леголас, как только «Властелин колец» обрел свою популярность в России.

Основательный материальный успех тоже не спешил к нему навстречу. Нет, деньги он, конечно, зарабатывал, на шее у родителей не сидел. Но, во-первых, не достаточно, чтобы условиях такого дорогого мегаполиса, как Москва, начать жить самостоятельно (к чему, он, кстати, не слишком и рвался, ему и с родителями было совсем неплохо!), во вторых, в тратах своих он был очень непрактичен.

Родители его, комментируя эту сторону его жизни, часто шутили, что внук пошел в бабку, Татьяну Витальевну, — та была женщиной легендарной, в плане своих благотворительных наклонностей. После её смерти наследники долго и с изумлением рассматривали специальную тетрадь, куда она рачительно записывала все расходы. Свой ежемесячный доход, состоявший из хорошей пенсии и немалой суммы за сдачу в аренду квартиры в районе Тверских улиц, она делила на 4 части. ¼ уходила на ее собственные нехитрые нужды и надобности, остальные три четверти расходовались ею на добрые дела.

В списке ежемесячно ею поддерживаемых и одариваемых была бедная больная и одинокая бывшая сокурсница Татьяны Витальевны по университету, пара вдов однополчан деда, единственного военного в роду Ильи, какие-то фонды помощи сирым и убогим мира сего, и даже лошадь Пржевальского, обитающая в Московском зоопарке. Илья, любимый внук, на которого легла обязанность заниматься денежными переводами, после того, как Татьяна Витальевна слегла, с изумлением спросил как-то бабушку:

— Ба, ну, я всё понимаю. Но лошадь-то почему?

— Илюш, с ней очень грустная история. Она одинока и брошена, кроме меня ей некому помочь.

— Если бы я не знал твой острый, я бы сказал даже — едкий ум, я бы решил, что ты у меня впала в маразм. Это же уму непостижимо: одинокая лошадь, которой некому больше помочь, кроме пожилой московской пенсионерки.

— Да, так и есть. Её очень долго поддерживали наследники Пржевальского, потом кто-то из них умер, кто-то — переехал жить в другую страну. В общем, лошадь оказалась никому не нужна. У красивых экзотичных животных шансов больше: всякие снежные барсы и белоголовые орланы легко нашли себе спонсоров. А наша обычная лошадь имени Николая Михайловича Пржевальского оказалась никому не нужна. Я просто не могла пройти мимо!

Вот примерно в такой логике жил и Илья. Лошадь Пржевальского, кстати, он тоже поддерживал, в память о бабушке. Правда, уже не на постоянной основе — упавшее знамя после смерти Татьяны Витальевны подхватила компания, выпускающая шампуни для людей, но почему-то с лошадиным колоритом в названии — не то «Топот копыт», не то «Лошадиная мощь», что-то в этом духе. Но дважды в год, на Татьянин день, очень когда-то почитаемый бабушкой праздник, и ее день рождения, Илья переводил крупные суммы в Московский зоопарк, в память о Татьяне Витальевне.

После смерти Татьяны Витальевны он мог бы переехать в её квартиру, прекратив ее сдавать, но, посовещавшись с родителями, он решил этого не делать. Во-первых, арендная плата за эту квартиру приносила очень существенные суммы, что стало надежной финансовой подушкой для его родителей-пенсионеров. Во-вторых, семьи у него не было и в ближайшем будущем не предвиделось, отношения с родителями у него были отличными, взваливать на себя бытовые заботы ему совершенно не хотелось — зачем было что-то менять?

С личной жизнью дело у него обстояло примерно так же, как и с карьерой. Заполняя свою страничку в одной из социальных сетей, в графе «отношения/семейный статус» он, подумал, поставил «всё сложно». Хотя сложностей, вроде бы, особенных и не наблюдалось. Как, собственно, и отношений как таковых. Так, случались адюльтеры той или иной степени тяжести, не более того. С браком вот как-то не складывалось (пока не складывалось, как говорил себе Илья). Казалось бы, такому красавцу, в бабах можно как в сору рыться и самую лучшую себе выбрать, после большого конкурса. Но что-то все время шло не так. Хотя, что греха таить — и «рылся», и перебирал, и монахом отнюдь не был. А вот как-то осечка следовала за осечкой. Как любят говорить гадалки с последних страниц глянцевых журналов, «венец безбрачия» мешал.

Первый его серьезный роман случился на последних курсах университета. Угораздило его влюбиться в замужнюю однокурсницу. По молодости лет, Илья к ней относился очень серьёзно, практически с первой совместной ночи строил планы на брак и семью. Но барышня, на которую он потратил, в общей сложности, целый год, как оказалась, просто тешила самолюбие своё и дразнила мужа, который нет-нет, да и посматривал налево. С большим запозданием разобравшись в происходящем, Илья с барышней порвал, но страдал ещё очень долго, даже стихи пытался писать, романтическо-упадочнические, рифмуя, как водится, «любовь» и «кровь», «уйдёшь» и «поймёшь». Потом, конечно, боль и обида притупились, стихоплетство от него ушло безвозвратно, но к женщинам относиться он стал куда недоверчивее.

Вторую свою избранницу он нашел позже, уже работая адвокатом в консультации — она представляла на процессе интересы «противной стороны». Лилия была старше Ильи на 8 лет, разведена, успешна, эмансипированна и цинична. Замуж за него она совершенно не собиралась, роман с молодым красивым любовником, хорошо воспитанным и образованным мальчиком, льстил ей, добавляя дополнительных баллов к репутации в глазах подруг и коллег. Своего избранника, человека, за которого она согласится пойти замуж, она видела совершенно иным: немолодым, успешным, состоятельным, состоявшимся и известным. Если с молодостью у Ильи дело обстояло ещё так-сяк — это проходящий все же недостаток, то всё остальное отсутствовало совершенно очевидно. Так что крах и этих отношений был абсолютно предсказуем.

Постепенно он пришел к выводу, что его неженатый статус вовсе не требует от него немедленных изменений. И есть в нем своя прелесть и выгоды, особенно если сравнивать с тем, что он видел в домах своих женатых друзей. Пеленки, распашонки, сопли и ветрянка, вынос мусора, ПМС у жены, сложные отношения с тещей, ипотека и кредит на машину — не об этом он мечтал. Конечно, ему хотелось, чтобы и здесь жизнь его сложилась на зависть окружающим, но спешить точно не стоило. И строить свою жизнь по имеющимся перед глазами шаблонам ему точно не хотелось. Так что романы разной степени тяжести в его жизни случались, а брака не было ни одного.

Антон, его студенческий друг, в шутку, подтрунивая, рассказал Илье стишок, который нашел где-то на просторах интернета:

на днях жена моя сбежала,

за ней собака и коты,

сижу, смотрю как трудно рыбкам

аквариум к двери толкать

Посмеялись все, но в голове он, стих этот, похоже, засел только у Ильи. Ведь это ж практически про него — не задерживается никто в его жизни. Может, все-таки с ним что-то не так? Мысль эту он гнал от себя, но она то и дело возвращалась к нему, жалила, как привязчивая осенняя муха.

А пока все силы Илья отдавал работе, вечерами занимался капоэйрой — бразильским полутанцем-полуборьбой, которая своей некоторой манерностью и нарядностью, оригинальностью очень ему нравилась. Летом к развлечениям добавлялась родительская дача в престижном нынче подмосковном Кратове. Там, на большом участке, доставшемся от прадеда, известного московского врача, стоял старый, но вполне крепкий деревянный дом в окружении огромных старых сосен, где на втором, мансардном этаже у него с детства была своя комната.

А еще он часто навещал Светлану Александровну — Лилину мать, к которой был неожиданно очень привязался, еще во времена их романа, и привязанность эта была вполне взаимной. Она ему чем-то напоминала ушедшую из жизни бабушку Татьяну Витальевну, только была как-то острее и аристократичнее, что ли, умершей бабушки. Светлане же Александровне он был как сын — на фоне эмоционально холодной, отстраненной дочери, он был заботливым, внимательным и очень тёплым собеседником.

Иногда всё же накатывало на Илью одиночество. Особенно часто — в людных местах: метро в час пик или торговый зал гипермаркета в выходной день. Толпа текла мимо него, замечая его не больше, чем колонну или пустой прилавок. Мелькали пары, семьи с детьми, в душе поднималась жалость к себе, одинокому и никому не нужному. Как сказал один современный писатель, «ужасно себя жалко — всех много, а я один». В такие моменты особенно плодотворно думается о смысле жизни, как и о том, что жизнь устроена неправильно и пора в ней что-то менять. Пока еще не поздно. Хотя Илья был уверен, что ему еще долго не будет поздно: ему нет еще и 40, разве это возраст для современного, ведущего здоровый образ жизни, мужчины? Отец, правда, формулировал его возраст как «уже под сорок», но это извечный спор оптимистов и пессимистов — наполовину полон стакан или наполовину пуст.

Меньше всего, кстати, занимал его вопрос отцовства. Была у него одна история в прошлом, лет 8-10 назад…

С Кариной он познакомился, когда он вел одно дело: защищал бизнесмена, пожилого мужчину, ему чудом приплыла в руки такая крупная рыба и он отчаянно старался не облажаться. У подзащитного была молодая жена, Карина. Мужа её он тогда вполне эффектно отмазал, дали ему меньше меньшего. Но мужик не выдержал передряг и умер прямо во время последнего заседания суда, не дождавшись окончания чтения приговора, что несколько смазало тогда блестящую защиту Ильи.

Ситуация с Кариной сложилась нерядовая, он часто вспоминал тот роман, похожий на американские горки. Детей у нее с мужем не было, сначала тот не хотел — не был уверен, что эта горячая красотка задержится в его жизни надолго. Потом, когда захотел, — было уже поздно, стал бесплоден, и, как не бились врачи и не расходовали на него литры самых новейших препаратов, изменить эту ситуацию они оказались не в силах.

Они и переспали то всего несколько раз. Карина была не из его песочницы — что делать с такими женщинами, помимо постели, он не знал. Ее вкусов и предпочтений он просто не тянул финансово, пойти к богатой вдовушке на содержание ему не позволяла гордость. Не приведешь же ее в родительскую квартиру. Да она и не подавала никаких признаков того, что имеет на Илью серьезные планы. Ей нужно было просто перевести дух перед поиском следующего «папочки», и сделать это так, чтобы не лишать себя некоторых удовольствий.

Забеременела Карина внезапно, неожиданно и для себя, и для Ильи. Они, в общем-то, предпринимали определенные меры предосторожности. Но то ли произошла какая-то накладка, то ли таковое было им предначертано сверху… В общем, две полоски на тесте и утвердительный вердикт врача — такой вот поворот романа.

Сначала Карина испугалась и хотела избавиться от ребенка. А потом внезапно полюбила этого маленького малька, который завелся у нее внутри и которого ей показали на мониторе УЗИ-аппарата. В ответ на натянутое «я, конечно, рад и все такое» от Ильи по этому поводу она отреагировала презрительно: «Уж не думаешь ли ты, что мне от тебя что-то нужно? Не смеши. И вообще, забудь. Это мой ребенок». Все, что ему было дозволено — выступить в роли официального отца в свидетельстве о рождении девочки.

Вся эта история, пока не вошла в определенные берега, изрядно потрепала Илье нервы. Он не понимал как себя вести в такой ситуации. Родители про эту историю так и не узнали. Сначала он не знал как подступиться с этим разговором к ним. Потом понял, что промедление пошло ему на пользу. Скажи он матери и отцу, людям очень чадолюбивым, что у них родилась внучка — они захотели бы встретиться с ней, начать общаться. А, значит, пришлось бы как-то выстраивать отношения и с Кариной — а отношения эти сразу прервались после того судьбоносного разговора. Нечаянная его любовница сдержала свое слово: ничего от Ильи не требовала, быстро набрала значительную дистанцию, сократила общение до минимума. Так что знакомство родителей с внучкой осуществить было практически невозможно без существенных эмоциональных потерь и неприятных разговоров.

Уже потом, после того, как Карина родила девочку, Марьяну, и снова вышла замуж — за мужчину еще более пожилого, и еще более состоятельного, чем ее первый муж — она назначила Илье встречу, чтобы, как она выразилась, «обсудить накопившиеся вопросы».

Общение с мужьями-бизнесменами не прошло для Карины даром. Или она и сама была прирожденным бизнесменом и переговорщиком. Условия она предложила четкие и несложные. Он не предъявляет своих прав на ребенка, не лезет в жизнь Карины и Марьяны. За это Карина пересылает ему фото и видеоматериалы о том. как растет ребенок и ничего не требует. Возможно ли общение в будущем? Ну, если только Маруся, когда вырастет, сама поднимет этот вопрос (кажется, она и этот вопрос от Ильи предвидела).

— Короче, не отсвечивай. Не мешай нам жить. Исса нас любит, очень привязался к Марьяне. Его восточный менталитет вот этой вот толерастии не выдержит, с двумя папами у одного ребенка. Он к ней как-то неожиданно сильно привязался. Прямо пылинки сдувает и растит, как у них принято, настоящую принцессу.

— Послушай, я, кажется, все же отец номер один и имею определенные права и преимущества, — взвился от обиды Илья.

— Не начинай. Я очень тебе не советую вставать у меня на пути. И ребенка не увидишь, и сам неприятностей огребешь, — с некоторым даже презрением пресекла все споры Карина. — Мы с тобой, вроде, неплохо расстались. Давай выдержим взятую ноту и останемся, по крайней мере, не врагами.

Она встала, царственным жестом бросила на столик кафе, где они присели поговорить, несколько купюр и ушла. Она всегда умела тихо, но очень обидно щелкнуть его по носу. Знай, мальчик, свое место.

Сначала он бесился и прокручивал в голове планы мести, один коварнее другого. А потом как-то смирился. Ведь, честно сказать, он совершенно не рвался общаться с этой девочкой — тем более, что совершенно не понимал как именно нужно это делать. Скорее в нем говорили обида, любопытство, общественные стереотипы. Ведь, если хорошенько подумать, Карина права. Зачем вторгаться в мир этой девочки? Сейчас у нее понятная семья: мама и папа. Появление еще одного папы может смутить ребенка, поломать его хрупкую вселенную. И не понимать этого и сопротивляться этому — кажется, жуткий эгоизм. Тем более, девочка любима, сыта, ухожена. Эти соображения его успокоили. И жизнь покатилась по прежним, привычным рельсам.

Постепенно ситуация успокоилась. Его грела мысль, что у него есть продолжение, девочка, похожая своими правильными чертами на него. Он с удовольствием любовался присылаемыми Кариной фотографиями — вот Марьяна в Диснейленде, вот на пони в красивом жокейском костюмчике, вот плавает в бассейне где-то на юге, под пальмами. Илья рассматривал фото, чувствовал внутри себя тепло и умиление. Хвалил себя за разумное решение не настаивать на общении. И забывал обо всем этом до следующей порции фотографий.

* * *

Всё-таки как здорово, что именно это помещение было арендовано под агентство. Сомнений перед заключением сделки, помнится, у Марии было много, да и Ангелина, как наиболее практичный мозг их совместного предприятия, высказывала сомнения. Прежде всего, Марию смущала удаленность их будущего офиса от так называемой «красной линии», хотя весь этот район, часть старой, рабочей Красной Пресни, набережные, узкие улочки, стекающие к Москва-реке вместе со старыми домами, — не раритетные особнячки, так украшающие Москву, а просто здания 50-60-70х, когда гнались не за красотой, видовыми перспективами, а просто за квадратными метрами, — был примерно равноудален от деловой части города.

Зато расположение дома на гребне горки, верхний, мансардный практически, этаж, открывали обитателям и посетителям этого помещения отличный вид на Москва-реку и набережные, на расположенные за рекой Фили и Филевский парк, на крыши нижнего яруса домов, делая его чем-то похожим на питерский или парижский. Арендная плата была достаточно высокой для этого места, объективно говоря, да и договор субаренды немного смущали Ангелину, как бухгалтера, да и вообще — как человека, отвечающего за весь «бренный быт» их маленького предприятия. Но, посовещавшись, решили всё же — надо брать. И вот уже несколько лет они здесь. И ни разу не пожалели о принятом решении.

Вообще говоря, сегодня работы было много: перед Машей громоздилась куча папок, документов, мониторе компьютера было открыто несколько рабочих файлов. Но работалось сегодня как-то не особенно бойко. Вот и сейчас Маша, увидев кошку на крыше соседнего дома, расположенного на нижнем ярусе, залипла на этом зрелище, отложив все дела в сторону.

А посмотреть было на что. Перед Машиными глазами разворачивался не то триллер, не то многосерийная драма с кошкой и птичкой в главных ролях — в общем, нечто более интересное, чем гора требующих ее внимания скучных бумаг.

Из покрытой старым металлом крыши торчала большая кирпичная труба прямоугольной формы. Время изрядно потрепало кирпич: в верхнем ряду, на обводке трубы, не было ни одного целого, каждый со щербинкой, выбоинкой, зазубриной. На одном конце трубы сидела молодая, тощая и не слишком оброслая шерстью кошка, на противоположном — огромная ворона, переминающаяся на своих длинных и мощных ногах. Длинные, тёмно-серые, когтистые, они с силой топтали, будто мяли, старый кирпич так, что красная крошка отскакивала далеко в стороны и катилась по наклонной крыше вниз, до самого водостока.

Похоже, кошка была захвачена охотой настолько, что не понимала, насколько опасный объект она наметила себе в жертвы. А у вороны сегодня был боевой настрой, тем более, что противник своей запальчивостью и неопытностью просто провоцировал ее развлечься от души.

Одна и та же мизансцена разворачивалась то и дело перед глазами Маши. Кошка, потоптавшись и прицелившись, делала выпад в сторону вороны. Ворона, будто уловив момент нападения, подскакивала, взмахнув черными, как смоль крыльями, и точно в момент наибольшей растянутости кошачьего тела, била глупенького кошака огромным клювом в лоб.

Шансов удержаться у кошки не было никаких. Она, зависнув в воздухе на секунду, пыталась зацепиться растопыренными передними лапами за кирпичи, но всё-таки, в конце концов, проваливалась в трубу. И на несколько минут ворона затихала, укутав себя крыльями, как шалью, и нахохлившись. Она, кажется, тоже наслаждалась весенней Москва-рекой, только недавно вскрывшейся от зимнего льда, холодным еще мартовским воздухом, с отчетливой весенней ноткой. Ледоход в этом году ранний, подумала Мария, обычно не раньше апреля в полную мощь разворачивается, а тут середина марта всего лишь, но старый ноздреватый лед уже несётся куда-то вниз по течению.

Проходило несколько минут, из трубы показывалась голова несгибаемой кошки. Ворона лениво слетала с трубы, пересаживалась на обитый металлическим уголком конек крыши, дожидалась, пока противник вытащит из трубы свое тело и снова взгромоздит его на край трубы. Каждый раз это отнимало у кошки все большее количество времени: видимо, падения не проходили для неё даром. Но боевой дух — дело такое, «всрамся, но не сдамся!», как говорила в аналогичных случаях бабушкина соседка, тётя Павла, отчетливое «гэканье» которой не оставляло сомнений в ее происхождении.

Дав кошке усесться поудобнее, ворона возвращалась на свой край трубы. И обучение малолетней нахалки начиналось заново. «Надо же, тупая, но упорная, всё как у людей», — с некоторым даже восхищением боевыми качествами кошачьего подростка подумала Маша. На всякий случай, чтобы еще чуть-чуть потянуть время, порассматривала немного весенний пейзаж, с сожалением отметив, что никаких других зрелищ ей сегодня не приготовлено — видимо, придется всё-таки вернуться к ожидающим хозяйского пригляда бумажкам, занявшим все горизонтальные поверхности вокруг.

часть 3 (часть 4 будет выложена 29.03, 11:00–12:00)

Брачное агентство «Счастливая пара» в прошлые выходные отпраздновало свое 5-летие существования на рынке. Срок был так мал, что Маша хорошо и подробно помнила всё то, что привело её вместе с Ангелиной, коллегой по последней работе по найму, к созданию их любимого и собственного детища.

Эта самая «последняя работа по найму» была в аналогичном по направлению деятельности агентстве под названием «Вместе!», и был у него один недостаток — оно было чужим. Одна часть «Вместе!» была брачным агентством, а вторая — туристическим. Клиентам это было даже удобно: слева женился, справа — взял тур в свадебное путешествие, как в рекламе — два в одном.

Принадлежало предприятие семейной паре Скворцовых, Резеде и Петру. Инициатором его создания, как гласила корпоративная легенда, была как раз Резеда, женщина не только с цветочным именем, но и с внешностью имени под стать: она всегда была одета в рюши, воланы, ткани с крупным цветочным принтом, щедро обсыпанные пайетками и стразами, невзирая на свои избыточный вес и крупные размеры. Как доносила любопытствующим та же легенда, в свои холостые годы она сильно намаялась, настрадалась от одиночества, тем не менее, упорно и активно устраивая свою женскую судьбу. Жизнь вознаграждает упорных: в конце концов она смогла-таки найти Петра, вышла за него замуж и решила посвятить свою дальнейшую жизнь устройству женских судеб. Типа, обет на современный лад.

Она и сама как-то в подробностях изложила эту историю, подвыпив на каком-то корпоративе, не то в честь 8 марта, не то — 4 ноября, в день примирения и согласия: этот праздник Резеда отчего-то особенно любила, отказываясь верить в коварных польско-литовских интервентов, и утверждая, что это такой специальный день, которого очень не хватает «нашему агрессивному обществу», день, «когда все должны со всеми примиряться и соглашаться».

Народ (а в агентстве собралась, в основном, молодежь) ржал, не спорил и был рад очередной раз выпить и закусить за счет работодателя.

— Петюнчик мне долго не попадался. Ходил вокруг да около, жил, работал, дорожку мою не пересекал. Ну, ничего, судьба придет — за печкой найдет. Нашелся. Влюбился. Женился. И стали мы, как говорится, жить-поживать, добра наживать. А ведь сколько еще баб и мужиков на земле одиноких! Непорядок это, и психологически, и экономически — на ВВП сказывается, мне знакомый экономист говорил. Когда же Дума об этом вопрос всерьез поставит, когда президент озаботится? Ну, мы пока будем работать, сокращать поголовье одиночек. На ихнее и наше благо.

Такое вот примерно у нее было видение миссии компании.

Женщина она была с развитым общественным темпераментом, энергичная, политически грамотная. И даже в определенном смысле передовая: по ее собственным рассказам, утро начиналось у нее с контрастного душа и йогической стойки на голове. Маше, как дочери двух врачей, казалось это не безопасной затеей, учитывая вес Резеды, но она была хорошо воспитана и с советами и замечаниями без спросу не лезла.

А еще у нее было совершенно выдающееся, по мнению Маши, качество: невероятная свобода от любых шаблонов и комплексов. Имея впечатляющий вес и формы, она спокойно надевала на себя поперечные полоски и одежду со всяческими воланами — ну, просто потому, что такая расцветка и покрой ей нравились. Не изнуряла себя диетами в угоду моде. Спокойно женила на себе мужика почти на 10 лет младше себя. В общем, могла всё то, что так не давалось всю жизнь Маше — та в душе так и оставалась робким подростком, это качество в ней с возрастом не менялось.

Петюнчик, в смысле, Пётр Яковлевич, муж Резеды, занимался как раз второй, туристической, половиной их семейного бизнеса. Когда они с Резедой встретились, его бизнес уже довольно прочно стоял на ногах, хотя и не был особенно большим. Он помог Резеде с открытием ее собственного дела, снял ей 2 комнаты на этаже рядом со своим агентством «Вперёд Travel» и много участвовал в делах агентства жены, особенно первые годы. Не то чтобы он что-то понимал в брачном деле. Но вот в бухгалтерии, налогах — понимал отлично.

Маша иГеля работали в брачной части этой компании почти с самого ее открытия, Маша — менеджером, Геля — помощником главбуха. Работой своей были довольны, быстро подружились между собою, несмотря на некоторое несходство характеров и жизненных обстоятельств.

Маша — энергичная, худощавая и спортивная шатенка (кмс по легкой атлетике, но это в далеком прошлом), была одинока, саркастична и романтична одновременно. Саркастичность ее была, скорее внешней, слегка наигранной — надо же было как-то маскировать свою неуверенность в себе. Она легко влюблялась, в отношениях с мужчинами была очень пылкой, чувствительной и совсем не самоуверенной — психолог по одному из своих образований, она была тем самым «сапожником без сапог». Несмотря на то, что она была очень хороша собой, замуж так ни разу и не вышла, детьми не обзавелась. Сначала ей казалось неправильным рожать без мужа, и, соответственно, отца ребенка, несмотря на воцарившуюся моду в этой области. А потом, когда они с подругой начали свой собственный бизнес, эта тема вообще как-то замылилась, отступила на задний план — построение собственного бизнеса, сколь угодно малого, история очень занимательная.

Романы у нее в прошлом, конечно, были, как и попытки создать семью, — этих, последних, было аж две. Первый раз она прожила с мужчиной 2 года — больше не выдержала густого компота из маниакальной ревности и такого же маниакального, болезненного вранья. С такими людьми единственный шанс ужиться — быть на одной волне, не удивляться, не ахать, не возмущаться, не воспитывать, а играть по их правилам. Осознав это, Маша поняла, что шансов у нее нет: ревнива она была всего лишь в меру, а со враньем у неё с детства не складывалось. Даже и сыграть то, что требовалось, но в реальной действительности у нее отсутствовало, она не смогла бы: театральными способностями судьба ее тоже обделила, ей даже в школьной самодеятельности ничего ответственнее роли «пятой снежинки во втором ряду» не доверяли. Помучалась и сбежала.

Вторая Машина попытка найти свою вторую половинку была более долгой, они прожили с Сергеем 6 лет. Но в итоге тоже не срослось: очень уж они были разные. Сергей приехал из маленького городка, семья его была очень бедной и многодетной, он в ней считался настоящим героем: единственный из всей семьи, он получил высшее образование, обосновался в Москве, как тут не гордиться. Каждые праздники положено было проводить у него на родине, там всегда было чем заняться: то сажать картошку — то ее выкапывать, то капусту солить, то сорняки полоть, благо угодья его родни были размером с поля небольшого колхоза. В Москве было положено жить так: с работы домой, на всякие глупости, типа походов в кино или на концерт, или, тем паче, покупки книг, денег не тратить. Средства (с ударением на «а») надо было копить, чтобы потом купить что-нибудь практичное и нужное — ковер, например, или посудомоечную машину. Хорошая, в принципе, стратегия. Но Маша, человек сугубо городской, легкомысленный и ветреный, долго такой малопонятной для нее жизни выдержать не смогла и опять сбежала.

Были потом и другие романы, куда более короткие и несерьезные, но строить с мужчиной семью она уже как-то опасалась, даже на обычное совместное проживание сподвигнуть себя не могла. Мужчины же чувствовали эту Машину настороженность, недоверчивость, видели старательные попытки держать дистанцию между ней и ими, и около Маши тоже надолго не задерживались, невзирая на всю ее привлекательность. Постепенно Маша привыкла к этому своему одиночеству. Иногда только чувствовала некоторое беспокойство, оно вдруг начинало ворочаться сонным зверем внутри: детей хотелось, крепкой семьи, как у ее родителей, семейного уюта и теплого дома. Но маетные шевеления эти случались с ней всё реже: с возрастом ее требования к мужчине рядом все возрастали, тяга к свиванию гнезда угасала, а привычка к одинокой, только под свои желания заточенной, жизни, становилась, наоборот, всё больше и крепче.

Геля, Ангелина, была совсем другой. Такая, знаете… Вся с суффиксом «-оват»: мягковатая, полноватая, хитроватая. То есть, не мягкая, полная и хитрая, вовсе нет, это совсем другое. А немножко мягкая, чуть с лишним весом и с некоторой хитринкой. Светловолосая, легко ладящая с людьми, расчетливая, она вышла замуж еще в студенческие годы, раз и, похоже, навсегда. К моменту их встречи с Машей у неё был сын, Максик. Потом появилась и дочь, но об этом позже.

Маша и Геля были ровесницами, им обеим было по 33, когда они стартовали с собственным агентством. Можно было бы вспомнить про символику возраста, про Христа, но они все-таки девочки, поэтому просто — им было по 33 года. Два года до этого они дружили, ездили вместе на работу, благо, жили на одной ветке метро, сплетничали, ходили друг к другу в гости, помогали и поддерживали друг друга, если вдруг случалась такая необходимость. А потом агентство «Вместе!» распалось.

Это случилось зимой, накануне Нового года, в самый канун новогоднего корпоратива, к которому готовились все сотрудники: даже если посчитать «туристов» вместе с «брачами», как называли друг друга сотрудники двух частей семейного бизнеса, коллектив все равно был небольшим, дружным и погулять умел широко, вкусно и с выдумкой.

С утра, когда дамы двух подразделений уже начали резать закупленные гидропонные деревянные помидоры и длинные китайские огурцы к новогоднему столу, никто не мог дозвониться Петру Яковлевичу. Резеду так рано никто не ждал: на рабочих празднествах она всегда появлялась не только нарядной, но и со сложными укладками на голове, поэтому сотрудники были готовы к тому, что увидят свою начальницу ближе к обеду, но зато с замысловатой прической над ярко накрашенным лицом.

Петр появился в офисе лишь ближе к обеду — растерянный, встрёпанный, с тревожным лицом.

— Резеда в больницу попала, — не то проговорил, не то выдохнул он. — Инсульт.

Ножи замерли над разделочными досками. Выпущенный от растерянности из руки Милы, офис-менеджера, недорезанный огурец упал на пол и покатился с грохотом, неожиданным для продукта питания.

— Как это случилось? — проявила сочувствие Маша.

— Да Резеда с утра, как обычно, встала в позу. В смысле, на голову. Захожу в комнату, а она упала. Тумбочку сломала, вся нога разбита, и кровищи ужасть сколько. Я ее теребить, а она говорит неразборчиво, смотрю — а у нее угол рта куда-то вниз съехал, — начал рассказывать Петр. — Ну, дальше скорая, госпитализация. Я с ней, конечно, поехал, но потом, когда диагноз уже поставили, ее наверх, в реанимацию, отправили, а меня выставили. Вот я к вам и приехал, предупредить.

Праздник, конечно, был отменен. Сотрудники в печали и тревоге съели за обедом все закупленные к празднику продукты и в неурочное время разошлись по домам. В воздухе витали грядущие неприятности.

Пётр оказался отличным мужем: возился с больной женой не хуже профессиональной сиделки, изучал противопролежневый массаж, искал в интернете нетрадиционные рецепты и чудо-специалистов из экзотических стран, любую беседу сводил к правильному питанию для лежачих больных и обсуждению последних анализов жены. Жаль только, что эти замечательные способности плохо сочетаются с ведением бизнеса.

Так что после новогодних каникул Пётр собрал оба коллектива и сказал, что проблемы со здоровьем у Резеды надолго и у него в ближайшее время вряд ли будет возможность заниматься делами двух компаний сразу. Больной за это время стало лучше, но предстояла долгая реабилитация, которая исключала её участие в бизнесе. Проинформировав таким образом сотрудников, он снова уехал — не до работы ему сейчас было.

Резеда была хорошей начальницей для своего коллектива: невредная, добрая тетка, зарплату платила вовремя, задачи ставила разумные, сама текучки и обычной, повседневной работы не гнушалась. Так что в коллективе её любили. Когда она заболела, коллектив скинулся, купил мандаринов и букет цветов и делегировал Машу и Ангелину навестить заболевшую.

Визит в больницу произвел на приятельниц тягостное впечатление. Резеда по-прежнему находилась в палате интенсивной терапии, дышала с помощью ИВЛ — соответственно, общение с ней было недоступно. Да и вообще она находилась в затуманенном сознании, так что Маша с Ангелиной вежливо посидели около ее кровати немножко, положили на тумбочку мандарины, поставили в обрезанную пластиковую бутылку от минералки цветы и тихонько покинули палату. Рассказ о посещении Резеды, её состоянии произвел на коллектив предсказуемое впечатление. Народ из обеих контор начал потихоньку разбегаться.

Маша и Ангелина ушли из «Вместе!» в последнюю очередь. Маша держалась потому, что считала не очень порядочным бросить работодателей в трудную минуту (она до последнего старалась поддерживать рабочие процессы на плаву, даже тогда, когда перестали платить не только зарплату, но и оплачивать телефонную и интернет-связь). Ангелина — по куда более прозаичной причине: накануне Нового года экспресс-тест показал две полоски и она сообщила своему мужу Геннадию, что снова беременна.

Но сколько не тяни кота за разные части тела, неизбежного решения всё равно не избежать. И в последние дни февраля они собрались на Машиной кухне — у самой Ангелины на кухне было хотя и сытнее (она хорошо готовила, в отличие от перебивающейся, в основном, полуфабрикатами Маши), но, в то же время, куда более шумно: сыну Максику было всего лишь 3 года, он был обычный энергичный ребенок. Муж Ангелины, Геннадий, больше любил вечером смотреть ТВ, нежели чем играть с сыном. Так что любой серьезный разговор в такой обстановке был очень затруднен.

— Ну что, подруга, — начала разговор Ангелина, нарезая принесенные с собой сыр и колбасу. — Кажется, пришел тот самый «час Ч», когда нужно принимать решение.

— В нашем с тобой случае это, скорее, формальность, — откликнулась Маша. — Какой тут выбор. Пётр от силы раз в неделе в конторе появляется, упадок в делах такой, что, считай, агентство уже похоронено.

— Я тебе больше того скажу, — подсыпала угольку Ангелина. — За аренду уже 2 месяца не плачено, не сегодня-завтра выставят нас из офиса с треском. Так что надо вставать и валить оттуда как можно быстрее.

— Жаль их, конечно, — проявила милость к падшему Маша. — Хорошая они пара. Обидно, что так получилось. И работать было интересно, и агентство росло прямо на глазах.

— Ты что делать-то дальше думаешь? — закончив с нарезкой закуски, Ангелина присела напротив Маши для продолжения разговора. — Есть что на примете?

— А ты? У тебя какие планы? — невежливо ответила вопросом на вопрос Маша.

— А я что. Я досижу до последнего. Мне декрет надо оформлять, — ответила практичная Ангелина. — Если я сейчас уйду и работу начну искать — кому я нужна, скоро живот виден будет. Так что у меня без выбора, сижу на месте и не дергаюсь. Я ж не москвичка, нам, провинциалкам, десять раз подумать в таких ситуациях надо.

Любимая Гелина тема, досадливо поморщилась Маша. При всех отличных душевных качествах подруги, было у неё вот эта вот, глубоко провинциальная печать — зависть, отношение к окружающим как получившим что-то хорошее незаслуженно, неважно кто перед ней и что в его распоряжении. В основном, качество это вызывает в окружающих презрение и насмешки, но Маша как-то привязалась к Геле, посмеивалась над этим ее комплексом и ценила Гелины хорошие качества, коими та была отнюдь не обделена.

Прежде, чем высказать свою идею, Маша поколебалась, посомневалась — не рано ли такой разговор затевать, но потом всё-таки решилась:

— Я тебе предложить хотела. Давай своё агентство откроем.

Ангелина удивлённо уставилась на приятельницу.

— Как это?

— Да очень просто, — Маша помнила из всяких прочитанных книг по психологии, что главное — испытывать уверенность в принятом решении самому. Тогда и остальных убеждать будет легче. — Ты бухгалтер, я буду клиентами заниматься. База у меня есть, опыт тоже, работа мне нравится, конкурентов на рынке не особенно много. Отличный шанс обзавестись собственным делом. Сделаем нечто похожее на то, что у нас было при Резеде, с одной поправкой — добавим психологическое консультирование.

— Не поняла, — удивленно склонила голову на бок Геля — Какое такое консультирование, зачем?

— Понимаешь, Гель, — с удовольствием начала развивать свою мысль Маша, которая успела не раз подумать над этим вопросом. — Брачные проблемы людей не ограничиваются поиском пары. Очень много проблем возникает уже потом, когда семья создана и волна первой влюблённой романтики уже прошла. Сложная притирка характеров, измены, неготовность к компромиссам — там много чего. А я все-таки психолог, пусть и без практики. Будем оказывать народу не только услуги по поиску пары одиночкам, но и помощь в поддержке семьи. Как тебе моя идея?

На лице Ангелины отразились сомнения.

— Идея-то, может, и впрямь удачная, — она постаралась облечь свои сомнения в максимально вежливую форму, чтобы и не отказать Маше, но и не дать прежде времени согласия. Очень уж неожиданным оказалось предложение. — Но потянем ли это дело мы с тобой? Да и деньги где взять? У меня никаких запасов нету.

— Да я все продумала, не волнуйся, — продолжала бодриться Маша. — Первое время будет достаточно работать из дома, с клиентами можно встречаться в кафе. Компьютеры у нас с тобой дома есть, телефоны мобильные — тоже. Для начала, для старта, вполне хватит. А там посмотрим.

Ангелина поколебалась еще немного. А потом решилась:

— А и вправду, давай попробуем, чем чёрт не шутит.

Вообще, она совершенно не стремилась к тому, чтобы стать самостоятельным бизнесменом и предпринимателем: слишком велики риски, слишком много работать надо. Для себя она выбор давно сделала: ей куда важнее семья и то, что происходит внутри её мирка, лишних амбиций за его пределами она была лишена. А тут не то гормональные сдвиги на фоне беременности, не то Маша была очень убедительна, но у Гели возник очень острый соблазн согласиться с предложением, стать, что называется, «самой себе хозяйкой».

Как показали дальнейшие события, девушки были правы и со своим решением попали вовремя и прямо в точку.

За пять лет созданное ими агентство выросло не особенно сильно, но все же устояло, выжило и закрепилось на рынке. Как и в самом начале пути, они по-прежнему обходились своими силами и работали вдвоем — желание вырастить из маленького предприятия грандиозный холдинг у них отсутствовало, обе были для таких порывов недостаточно амбициозны. Да и не тот это бизнес, всё же, для грандиозных-то масштабов. Очень кстати для развития дела оказалось и то, что направлений работы было два и оба они дополняли друг друга. Клиентам нравился более широкий спектр услуг, обещание поддержки их брачных начинаний даже после знакомства с кандидатами. Типа как пост-продажная поддержка, как шутила по этому поводу Ангелина.

Иногда их женскую компанию разбавлял мужчина — наемный курьер-сисадмин-«муж на час» Гриша, по кличке «Вечный студент». В течение всех 5 лет его работы на агентство он всё время где-то учился, переводясь из вуза в вуз, с факультета на факультет. Каждое его новое место учебы называлось им «окончательным и бесповоротным» и оставалось таковым не более полугода. На насмешки Гели и Маши над ним он отшучивался, что сам себя сглазил: когда-то давно, начиная поиск работы и составляя для этого свое резюме, он написал в строке «Образование» — «неоконченное высшее». И всё, образование обиделось на него и дальше двигаться никак не хотело. Вообще, он был необидчивый, хороший парень и легко влился в их девичий коллектив.

Постепенно Маша и Геля смогли уйти от формата «хоум-офис», тем более, что не все клиенты нормально реагировали на отсутствие офиса настоящего, «взрослого». Дескать, какая-то шарашкина контора, страшно связываться. Особенно это касалось более или менее состоявшихся людей, с карьерой и неплохими заработками. Они были готовы заплатить за услуги «агентства по делам семьи» (определение, придуманное Машей на самом старте их проекта) чуть дороже, но зато быть уверенными, что тут всё «серьёзно и солидно». Но, к счастью, дела у девушек пошли хорошо и уже через полгода они смогли позволить себе арендовать помещение для своей маленькой компании.

Геля по-прежнему почти всегда работала из дома, появляясь в офисе не более, чем на пару-тройку часов еженедельно. На ней лежала бухгалтерия, договора и тому подобный «бренный быт» агентства. С этими вопросами вполне можно справляться и в режиме онлайн — маме сначала с одним, а потом и с двумя маленькими детьми это было очень удобно. Маша была по-прежнему одинока (если не считать нескольких мимолетных романов), работу свою любила, считала ежедневные походы на работу ко времени дисциплинирующим фактором и с 10 до 19 ежедневно ее можно было обнаружить в офисе за компьютером. Не всегда, правда, было чем заняться, но для человека, имеющего компьютер с выходом в интернет и умение с ним обращаться, это решаемый вопрос.

Маше очень нравилась её работа. Во-первых, она с детства была любопытна и любила общаться с людьми, выслушивала их жизненные истории с удовольствием, и с ужасом смотрела на знакомых из разряда обычного «офисного планктона», которые весь день на работе проводили, ковыряясь в бумажках. Во-вторых, ощущение причастности к чужому личному счастью, к его обустройству приносило ей огромное удовлетворение, подтверждало внутреннее ощущение важности и нужности своего труда. Ну, и, конечно, было очень приятно быть самой себе хозяйкой, а не подстраиваться под какое-нибудь самодурствующее начальство. Да, за это приходилось иногда расплачиваться нестабильным режимом доходов и проистекающей из этого жизнью по принципу «то пусто, то густо», но Маша была согласна с таким положением дел, тем более, что периоды «пустоты», слава богу, не слишком затягивались. Да и много ли нужно одинокой барышне. В данном случае одиночество было Маше на руку.

Вообще говоря, Маша никак не могла определиться с тем, хорошо или нет быть одинокой. Иногда казалось, что хорошо, а иногда — прямо совсем плохо. Приходила в гости к Геле, видела царивший у нее дурдом, устраиваемый двумя маленькими детьми на шее у усталой и задёрганной мамы, — и шарахалась от такого «счастья», думала о том, как ей повезло, что дома у неё тихо, покойно и чисто. Наступали новогодние праздники — и Маша грустила, осознавая, что вот опять наряжаться для себя самой и для себя же строгать маленькую чашку оливье и отмечать полночь в привычном режиме «телевизор-чокнуться бокалом шампанского с президентом — песни и пляски народов мира в голубом огоньке — в час ночи спать, накрываясь подушкой от петард и криков нетрезвых людей с улицы».

Пару раз она покупала на праздничные дни туристическую путёвку и уезжала из Москвы. Но большого удовольствия ей это не доставило. Во-первых, в эти дни за тур куда-нибудь в приличное место приходилось отдавать совершенно несусветные деньги, так, что потом на несколько месяцев включался режим жесткой экономии. Во-вторых, уже на второй-третий день отдыха Машу начинали угнетать чужие стены и чужая речь вокруг. Такая вот она была противоречивая. Хотела убежать от скуки и сразу же начала скучать, убежав от неё.

Копаясь как-то раз в себе и в своем отношении к имеющемуся у нее одинокому статусу, она вдруг осознала, что то, чего ей остро не хватает, это не собственно муж или дети, а отсутствие предмета заботы, точки приложения накопившихся у нее внутри любви и ласки. Решила покамест «лечить» это классически — завести домашнее животное. Правда, внутри от этого решения было немного неприятно: ей совсем не хотелось выглядеть классической старой девой, анекдотический состав семьи которой — она и кошка. Но, с другой стороны, кому какая разница, очень хочется приходить домой, а тебя там ждут и встречают. И вообще, одёргивала она себя, нечего так уж оборачиваться на чужое мнение. Кстати, пусть это будет именно кошка, решила она. С собакой слишком много обязательств.

Не успела Маша задуматься на эту тему, как вопрос решился сам собой. Будто кто-то сверху только и ждал её решения. Как-то утром она открыла дверь, чтобы идти на работу, а на коврике сидел котёнок. Было видно, что он совсем малыш — размер и пуговичные, еще совершенно бессмысленные глаза, сомнений на этот счет не оставляли. Раскрашен он был необычно: трехцветный колор, черный-рыжий-белый, в общем, не большая редкость, но окрас лег на его теле очень причудливо — основная часть его тельца была белой, а черные и рыжие волосы были разбросаны маленькими пятнами, как конопушками, по всей спине. Пришлось брать подкидыша в дом, Маша не могла себе представить, как она подвинет кроху ногой и, бросив эту жалкую мелочь в холодном холле, уйдет по своим делам.

Перво-наперво надо было определить у него пол. С этим дело оказалось чрезвычайно просто. Как только Маша сказала Геле, что вот, дескать, конопатый трехцветный найденыш поселился, как та её сразу уверенно поправила:

— Поселилась.

— Почему ты так в этом уверена? — изумилась Маша.

— Да потому, что трёхцветки — только кошки, котов не бывает, — уверенно пояснила ей Геля.

— Как это? Почему?

— Да кто ж его знает. Что-то там с чем-то сцеплено, гены какие-то. Но факт: только кошки!

А вот с именем долго не получалось. Интернет подсказывал много вариантов красивых кошачьих имен, но как-то они все к кошке не приклеивались, не шли ей. Месяца три она откликалась на Кошу и Кысю, пока в гости к Маше не пришел их курьер Гриша, неплохо разбиравшийся в компьютерах: требовалась его помощь в переустановке «винды» на домашнем компе. Кошка сначала стеснялась, пряталась на кухне и рассматривала Гришу из-за двери одним большим и круглым глазом. Потом, оценив Гришину безобидность и равнодушие к мелкому разведчику, осмелела, вышла на середину комнаты, уселась и стала облизываться — предъявила, так сказать, гостю и себя, и свою достойную восхищения чистоплотность.

Гриша, которого Маша не предупредила о своей новой жиличке, аж подскочил на стуле от неожиданности, издав модное нынче восхищенное «вау!». Кошка этот возглас правильно поняла и продолжила демонстративное самообслуживание с еще большим старанием, лишь взглядами искоса показывая, что восхищение гостя замечено и принято как должное.

— Как зовут-то недоразумение? — поинтересовался Гриша.

— Нету у кошки имени, а давно пора бы уже. Чего-то отказывает фантазия, — пожаловалась гостю Маша.

Григорий посмотрел на трехцветку ещё раз внимательно и сказал:

— Пусть будет Пиксель.

— Пиксель? Почему Пиксель?

— А ты на её пятна посмотри. Вылитая жеж Пиксель.

Услышал это слово, кошка бросила вылизываться, подошла и грациозным движением, свойственным только кошачьим, одним махом вспрыгнула гостю на колени.

— Смотри-ка, согласна, — восхищенно выдохнула Маша. — Спасибо, Гриш! Здорово получилось. Слушай, а это точно женское имя? Пиксель — это точно «она», а не «он»?

Гриша посмотрел жалостливо и снисходительно на убогую:

— Машунь, — терпеливо начал он разъяснения. — Я не знаком лично ни с одним пикселем и ни с одной пикселью. И не знаю ни одного человека, такие знакомства водящего. Так что клянусь: от такой клички ни один пиксель не пострадает и не обидится! Называй сколько душе твоей удобно.

У Гели тоже жила кошка Каштанка — рыжая пушистая и дебелая тётка, размером со среднюю собаку. Вообще говоря, она была породистая — другую бы Геля и не завела. Но куплена была на Птичьем рынке, из соображений экономии. Заводчица кошки обещала Геле, что та подрастет и на ней можно будет круто заработать. Но с возрастом в кошачьей внешности вылезли некие дисквалифицирующие пороки, начались проблемы со здоровьем и мысль о сказочных доходах на котятах пришлось оставить. Геля чертыхнулась, плюнула и стерилизовала Каштанку: жить в ее постоянных воплях и призывах к плотской любви оказалось совершенно невозможно.

Встречаясь в офисе, после того, как обсудили рабочие вопросы, девушки переходили к классической женской болтовне. Геля — про детей, про мужа, который «гад такой, с детьми вообще не помогает, но лучше такой, чем, как у некоторых, совсем никакого» (в этот момент Геля осекалась, искоса взглянув на Машу, и торопливо переводила разговор на Каштанку и удачный улов на распродаже в ближайшем к дому ТРЦ). Маша этих неловких реплик и взглядов благородно не замечала, разговоры про распродажу поддерживала и сочувствовала Геле по поводу Геннадия, лишний раз убеждаясь в том, что своя прелесть в одиночестве есть: не надо никого терпеть и смиряться во имя.

Вообще, конечно, за такие высказывания можно было бы и обидеться. Но, во первых, Маша была не обидчивым человеком. Во-вторых, Гелю Маша находила, итого, хорошим человеком. Добрым, отзывчивым, невредным. Если у Маши случались какие-то неприятности — заболела, что-то случилось в квартире, срочно нужна поддержка — она первая приходила на помощь, при необходимости даже сковыривая с дивана своего «ленивца Генку» и подключая его к помощи подруге, попавшей в беду. Маша это качество в Геле очень ценила. А слова… Ну, это же просто слова, их можно мимо ушей пропустить.

Иногда только царапала ее как-то Геля внутренне. Бестактной репликой или поступком, вечной своей фразой «ну, конечно, вам, москвичам, всё легко дается», довольно обидной критикой Машиных непрактичных поступков. Навязчивыми советами что и как в себе изменить, чтобы, наконец, «перейти из старых дев в наши стройные ряды», как она часто говорила. Но Маша старалась такой Гели не замечать — в каждом из нас, если покопаться, можно много нехорошего нарыть, что ж теперь поделаешь.

часть 4 (часть 5 будет выложена 30.03, 11–12:00)

* * *

— Расскажите, каким вы видите своего избранника, — Маша заполняла обычную анкету агентства, одновременно выслушивая клиентку — подтянутую женщину лет сорока, хорошо одетую и сидевшую на стуле напротив с прямой спиной и аккуратно скрещенными, как рекомендуют женские журналы, ногами (ногу на ногу не класть — нарушается кровообращение, но и в стороны коленки не растопыривать — неизящно это).

— Видите, ли… Как вас, зовут? А, Мария. Видите ли, Мария, — разглаживая трикотажную юбку на коленях, начала свой ответ клиентка. — Дело в том, что у меня угасает работа яичников.

— Что, простите? — подняла изумленный взгляд от бумаг Маша. — Что угасает?

— Работа яичников, — терпеливо повторила клиентка. — Мой врач говорит, что мои шансы родить ребенка стремительно убывают.

— Так, я поняла, — заинтересовалась Маша. — Так вы, может, донора спермы ищете? Это не к нам.

— Ну, не прям так уж донора спермы. Я хочу полноценную семью. Ребенка я, разумеется, тоже хочу, но я не хочу быть матерью-одиночкой. Я много работаю, неплохо зарабатываю. Не до семьи мне просто долгое время было. Теперь вот настал момент, когда, я считаю, надо бросить все силы на заключение брака. Я, знаете ли, привыкла все делать продуманно и тщательно. К созданию семьи, я считаю, тоже надо подойти вдумчиво и тщательно.

Маша отодвинула в сторону клавиатуру, заинтересовавшись рационализмом клиентки.

— Скажите, пожалуйста, как вы себе видите этот процесс? Ну, чтобы он был вдумчивым и тщательным, — задала она даме уточняющий вопрос.

— Ну, во-первых, как видите, я не стала идти традиционным путем в поиске кандидата в претенденты на мои руку и сердце, — начала рассказ клиентка. — Ну, знаете, все эти просьбы к подружкам «нет ли у твоего мужа одинокого друга? есть, да? а познакомь меня с ним». Это всё не ведёт ни к чему хорошему. Пусть поиском жениха занимаются профессионалы. А вас мне рекомендовали именно как профессионалов — может, помните, год назад вы нашли моей подруге Насте мужа? Ну, такая блондинка? Она, конечно, не блондинка, крашеная, но умеет себя подать правильно.

«Девочки такие девочки. Интересно, как говорят мои подруги обо мне, как описывают меня посторонним? Всё-таки отличная это работа, интересная, нескучная», — параллельно прослушиванию рассказа, размышляла Маша, параллельно заверяя клиентку, что блондинку Настю она, конечно же, помнит.

— Ну, так вот. Дальше я пошла по врачам, узнать точно и достоверно как обстоят мои дела со здоровьем, в том числе, и женским, — продолжала тем временем клиентка. — Должна же я понимать, что я собой представляю объективно. И вот врач мне сказал — яичники угасают, Лора, поторопись. И вот я здесь, у вас. Как вы, наверное, поняли, искать мне жениха нужно срочно. Хотелось бы выйти замуж еще в полной кондиции и комплектации.

На клиентку ушел примерно час времени. Какие все-таки рациональные женщины попадаются, с ума сойти, думала Маша, наводя порядок у себя на рабочем столе после ухода рациональной Лоры. Кстати, интересно, сколько ей? И она полезла посмотреть еще раз на анкетные данные, как-то на автомате она их забивала в анкету, не заострила внимание.

Оп-па. Так она ровесница, ну, чуть старше, на пару лет всего, — это открытие для Маши стало неприятным, как-то она даже поёжилась от него. Она выключила компьютер, оставила записку на столе для приходящей уборщицы (новенькая повадилась так тщательно убирать, что все провода из системного блока выдергивает), закрыла офис и решила пройтись пешком до метро — в воздухе уже отчетливо веяло весной, она очень любила это время года.

И по дороге домой, и уже дома, невнимательно смотря какой-то сериал, Маша всё не могла отделаться от ассоциативных рядов, возникших у неё после прослушивания истории об угасающих яичниках. То они виделись ей как ночная панорама большого города, с постепенно гаснущими огнями. То клеткой яиц, постепенно теряющих свою твердость и безвольно повисающими на бортиках из папье-маше.

ТВ-сериал тоже был на сегодняшнюю тему: муж с женой собирались разойтись из-за того, что не могли родить ребенка, а приемного брать не хотели. Вот тема деторождения меня сегодня обложила со всех сторон, подумала про себя Маша, наводя себе кружку чаю и возвращаясь на диван под плед. Пиксель уже угнездилась у подушки, недовольно поглядывая на беспокоящую её своим хождением туда-сюда хозяйку. «Интересно, а как обстоят мои дела с женским здоровьем? Сто лет не была у врача. Все откладываю, откладываю, ведь не беспокоит вроде ничего. А то вот захочу ребенка — а там вдруг бац, и уже всё угасло», — размышляла Маша, следя за мельтешением на ТВ-экране.

Надо было бы, конечно, раздеться на ночь, да и постель постелить, но так лень было вставать из-под пледа. Максимум на что Машу хватило — щелкнуть пультом и угнездиться поудобнее, подсунув себе Пиксель под мышку, как грелку. Кошь возмущенно мявкнула, прихватила Машу за руку не больно, для острастки, но на более активные действия её тоже не хватило. Засыпая, Маша вспомнила, что у Гели был какой-то знакомый гинеколог, надо бы её потрясти по поводу этих контактов.

* * *

Вообще сны у Маши были редкостью. Это еще с подростковых времен повелось. В детстве они снились ей каждую ночь — длинные, с фантастическими сюжетами, ярко раскрашенные, после которых просыпаешься как после похода в кинотеатр, переполненный эмоциями и впечатлениями. А потом, лет в 13–14, - как обрезало. Иногда даже обидно становилось: девчонки в школе на перемене делятся наперебой, а Маше и рассказать нечего. Потом привыкла. Кажется, без снов даже высыпаешься лучше. Поэтому если вдруг снились сны — то это практически всегда было приметой: что-то будет необычное, это какой-то знак.

Иногда эти знаки удавалось разгадать, иногда — не получалось. Маша один раз даже сонник на развале у метро купила, но книжка оказалась какой-то глупой: «змея — трудный символ, это значит, что скоро вам предстоит схватка со злейшим врагом», «золото снится к упущенной удаче», «увидеть во сне пожар — к разочарованию в личной жизни». Так что книжка была заброшена на антресоли, а потом, при очередном наведении порядка в квартире, выкинута вместе с остальным ненужным хламом, хотя Маша очень не любила выкидывать книги — родительское воспитание.

Вот и в этот раз сон приснился причудливый и странный, поди, разгадай.

Приснилась бабушка, которая умерла много лет назад, Маша только-только институт закончила. Вроде бы сидит Маша на кухне, судя по всему, время действия — утро, так как надета на ней ее любимая спальная длинная майка и чашка кофе в руках, с бутербродом на тарелке рядом, традиционный Машин завтрак. И ощущение, как всегда во сне, вроде бы сам участвуешь в событиях, а вроде бы — и со стороны смотришь.

Бабушка заходит к Маше в квартиру, долго, кряхтя, переобувается и ходит по комнате, по коридору. Вроде бы ищет что-то, или просто осматривается тщательно. А потом говорит Маше укоризненно: «Марусь, что ж грязь то у тебя такая! Приберись, да побыстрее. Скоро мужик твой домой придет, а ты баклуши бьёшь». Маша осматривается по сторонам — и вправду, грязно: весь пол засыпан каким-то то мусором, мятыми бумажками, настриженными волосами. Маша бросает кофе, хватает веник, тряпку и начинает убирать. Под ноги попадается расческа. «Баб, не твоя?» — «Моя, конечно. Не мужика же твоего, он ведь у тебя лысый!». Маша поднимает расческу с пола, кладет её на полку под зеркалом и продолжает уборку. Но мусор почему-то приклеен к полу и каждую бумажку, клок волос приходится с большим усилием отдирать, чтобы положить в мусорное ведро. Она поворачивается извиниться перед бабушкой, позвать её к столу, но видит лишь, как за той закрывается входная дверь.

Сразу после этого Маша проснулась в глубоком изумлении. Была суббота, в планах было намерение отоспаться в этот день, но то ли сон, то ли биологические часы заставили её проснуться в привычные 8 утра. Чистя зубы в ванной, а потом готовя себе завтрак, Маша всё размышляла чтобы значил этот сон и кто такой упомянутый бабушкой лысый мужик, чтобы это всё могло значить? В конце концов, плюнула, пробормотала себе под нос: «Приснится же ерунда всякая!» и пошла в ванную краситься.

На эту субботу у Маши с Гелей было намечено празднование 8 марта. Казалось бы, странно праздновать этот праздник в последних числах марта. Но в положенное для праздника время у Гели заболел сначала сын, а потом и дочь, подхватившая от брата инфекцию. В то же время, и совсем его отменять не хотелось бы — хороший праздник, годный, подарки там, поздравления, приятные слова мужчины говорят. Так что праздник решили просто перенести.

Особых гостей не ожидалось: Маша, Геля с мужем и детьми, ну и обязательный и бессменный Григорий. За 5 лет работы коллектив остался неизменным, все сроднились и, при всей разнице интересов, с удовольствием общались как на работе, так и вне её. Маша отвечала за торт, Григорий — за спиртное, за Гелей было все остальное.

За тортом пришлось ехать далеко, аж на Маросейку, где Маша покупала неизменный «Эстерхази» к празднику. Она сама очень любила это ореховое лакомство, и с успехом подсадила на него всех остальных. Везти огромную коробку через весь город на метро очень неудобно, но Маша успокаивала себя соображениями о том, что изредка ради такой вкуснятины пострадать можно. Тем более, что вся компания всегда восхищалась вкусом и размерами торта, а так же Машиным героизмом. Это было достаточным вознаграждением за труды: Маша была очень чувствительна и отзывчива на любое доброе слово в свой адрес.

Наконец, она выгрузилась из маршрутки неподалеку от Ботанического сада, где рядом с одноименным метро находилась квартира Гели. Дом был совсем рядом с остановкой, надо было только перейти через дорогу, ухитрившись оказаться не обрызганной весенней грязью, летящей в разные стороны от проезжающих мимо автомобилей. Наконец, путешествие из точки А в точку В, с заездом в С (за тортом) и Д (за любимым самодельным гранатовым соком на Алексеевский рынок, где им торговала приятная пожилая армянская чета) подошло к концу.

В прихожей на Маше сразу повисли дети Ангелины — 8 летний Макс и 5 летняя Варвара, ровесница их агентства. Любовь у Маши с детьми была взаимной: дети очень радовались визитам Маши, которая впадала, играя с ними, в сущее детство, а Маша очень нежно относилась к этой энергичной парочке. Дети Гели Маше нравились: энергичные, активные, смышленые и коммуникабельные. «Генины гены!», как любил нехитро каламбурить их отец, каждый раз при этом поднимая палец кверху. Почему он так считал — непонятно. На отца, ленивого пузатого мужичка, который десять раз думал, прежде, чем встать с дивана, они не были похоже точно. Но вежливая и неконфликтная Маша с таким утверждением не спорила.

Маша раздевалась в коридоре, пытаясь одновременно расстёгивать «молнию» на сапогах и отвечать на град детских вопросов типа «а в «морской бой» сегодня играть будем?», «а у меня зуб выпал и я жду зубную фею, как вы думаете, что она мне принесет?». Из кухни неслось аппетитное шкворчание от жарки чего-то вкусного и бубнёж Гели по телефону, в гостиной, похоже, уже встретились Гена и Гриша — оттуда неслись гитарные переборы и бессмертные строки «Дождь нам капал на рыло, и на дуло нагана». Почему два молодых человека, из обычных московских семей, не сидевшие и не привлекавшиеся, каждый раз, встречаясь, начинали исполнять исключительно блатняк — науке было неизвестно.

Маша поспешила на помощь Геле, дети по дороге рассосались на просторах довольно большой квартиры: мать любила привлечь к их к общественно-полезному труду, в виде «поди-подай-принеси», а они, как любые нормальные дети, старались от этого, по возможности, уклониться.

До кухни и последних, завершающих хлопот по раскладыванию праздничных блюд из кастрюль в плошки красивого сервиза, Геля подвела Машу к столу, похвастаться.

Стол был живописен. Между приборами, парадными тарелками и бокалами были в изобилии разложены искусственные цветы из фольги, фигурные свечи, стоял букет красных гвоздик — пасха в этом году была ранняя, букет Геля с Геной купить успели, а вот на кладбище не попали. Вот и пригодились цветы. Картину дополняли огромные салфетки попугайской расцветки. Стол был небольшим, так что, с учетом украшений, гвоздики красными пушистыми подушками лежали на горлышках бутылок, а искусственные цветы пришлось выложить прямо на тарелки, поверх положенных туда же салфеток.

— Ну, как? — гордясь своими декораторскими навыками, спросила Геля. — Нравится?

— Да, — в изумлении выдохнула Маша. — Ощущение такое, будто фею прямо нам на стол вырвало.

Геля крякнула от неожиданности.

— Какой же ты, Машка, человек, — обиделась она. — Вроде и похвалила, а вроде и поддела. Не разберешь тебя иногда.

— Ну, ладно, я пошутила. Пойдем на кухню, помогу принести что нужно. Да и будем уже за стол садиться, — примирительно закруглила скользкую тему Маша. Когда речь шла о ней самой, чувство юмора Геле обычно отказывало.

Наконец, стол был полностью накрыт, Геля объявила дежурное, стартовое «приборы всем дадены, стаканы у всех нОлиты», детям были выданы салфетки, блатняк захлебнулся строчками «голуби летят над нашей зоной, голубям нигде преграды нет» под строгим взглядом хозяйки. И празднование началось.

Одна была беда с праздниками у Гели — очень уж вкусно она готовила. Маша, как и другие гости, неизменно переедала и, если погода позволяла, сразу после стола шла на балкон передохнуть и как-то устаканить в себе гору съеденной в гастрономическом угаре пищи. Мужчины курили, некурящие девочки — просто дышали по-вечернему холодным воздухом. Дети обещанных игр не дождались: сбежали к дружественной соседке, где жили две девочки-двойняшки с удобным возрастом аккурат между Максиком и Варей.

Маша смотрела вниз, где в темноте и тумане, который совершенно не разгоняли уже зажегшиеся уличные фонари, как глубоководные рыбы сновали прохожие, и думала о чём-то своём. Геля рассказывала ей какую-то длинную историю, до которых она была страшно охоча, и не обращала внимания на невнимательно слушавшую Машу. Вообще, в такие моменты Геля сильно напоминала Маше героиню романа «Янки при дворе короля Артура», Сэнди — девушку, которая умела говорить на вдохе и на выдохе, и, если даже её перебивали, потом восстанавливала свой рассказ ровно на том слове, где она его прервала.

— Гель, а у тебя гинеколог знакомый есть? — вспомнила о своем насущном вопросе Маша.

— Что-то случилось? — озабоченно спросила Ангелина.

— Да нет. Просто надо же иногда проверяться, вот я и решила, что пора, — не стала вдаваться в подробности Маша. — Так есть или нет?

— Есть, конечно. Вообще, у любой нормальной женщины такой должен быть, — назидательно заметила Геля. — В понедельник напомни, я ее наберу, предупрежу о тебе.

* * *

Геля, в отличие от Маши, коренной москвичкой не была. Она родилась в Воронежской области, в маленьком городке — областном центре Коробчевск, отстоявшем от столицы Центрального Черноземья почти на три сотни километров, на самом краю области, на границе с Украиной. Мама ее была фельдшером в ветлечебнице (не то чтобы она сильно любила животных — хотелось пойти в человеческую медицину, но не срослось), отец работал в местном отделении газовой службы. По местным меркам — Горные (такая у них была фамилия) были почти элита, с хорошими заработками, с образованием. Так что Ангелина росла в достатке, посещала местную музыкальную школу и практически все доступные в местном ДК кружки. Девочка она была активная, энергичная, и просто шляться по улицам ей родители не разрешали, да она и сама не стремилась: с детства у нее была мечта окончить школу и уехать в большой город. В Воронеж, например, о котором много рассказывали учившиеся там родители, а еще лучше — в Москву, предел мечтаний многих подростков из провинциальных городков страны.

Правда, понимания как попасть в Москву у нее не было. С Воронежем было проще, все-таки и город поменьше, да и поближе он, подоступнее. Поэтому мечта о Москве лежала в ее голове в дальнем ящике, иногда Геля доставала ее оттуда, любовалась, давала себе клятву не упустить шанса, если таковой вдруг представится, и прятала ее до поры до времени обратно.

После школы, которую Геля закончила почти с медалью (русский язык только не поддался ее стараниям), Геля уехала поступать в столицу Черноземья. Целью был экономфак местного университета, но туда попасть не удалось: слишком уж большой был конкурс на бюджетные места, а на оплату коммерческого отделения у её родителей не было денег. Но возвращаться в родной Коробчевск Геля не хотела ни при каких условиях, поэтому документы были поданы сразу в несколько вузов Воронежа. Поступить удалось на экономический факультет местного строительного института,не университет, конечно, но тоже очень неплохо.

Первая ступенька в намеченном плане была достигнута. Гелю это очень взбодрило и она решила, что теперь-то уж мечту о Москве можно попробовать осуществить. И случай не замедлил представиться: тот, кто сильно хочет, шансы на исполнение мечты получает всегда. Важно не пропустить этот шанс, опознать его в текучке ежедневных событий. А уж жизненной цепкости и пронырливости Геле было не занимать.

Сначала-то шанс не очень был похож именно на шанс, так, рядовая случайность. Летом после 4 курса Геля устроилась поработать на турбазу в одном из курортных городков Краснодарского края: прекрасная возможность и денег немного заработать, и на юге бесплатно отдохнуть. Сначала Гелю взяли туда на кухню, официанткой-раздатчицей, но когда местная бухгалтерша сломала ногу (ночное купание, пляж с крупными камнями, большой вес и некоторое количество отличной крымской массандры — плохое сочетание), то выдался шанс и по профессии поработать немного.

Геннадий приехал в этот южный городок отдыхать, родители дали ему денег на курортный отдых после неплохо сданной сессии в московском вузе. Но парень он был азартный, и все деньги, полученные от родителей, в первую же неделю проиграл в местном казино. Вопрос о том, возвращаться ли домой, с покаянием и извинениями, или попробовать как-то выкрутиться на месте, встал перед Геннадием в полный рост. Загвоздка заключалась в том, что делать он руками ничего не умел (в институте он учился на менеджера — загадочная профессия, практические и востребованные в обычной человеческой жизни навыки там отсутствуют), физической силой для того, чтобы пойти что-нибудь разгружать, или, наоборот, загружать, тоже не обладал — план выжить без родительских денег находился под серьезной угрозой.

Но и в его истории был шанс, который Геннадий не упустил. С самого момента своего приезда на курорт комнату он снял у армянина Степана, местного микро-олигарха в области регионального туризма: все маршрутки, возившие отдыхающих по экскурсиям «водопады-шмодопады, дельфинариум, ботанический сад — налетай-покупай, дешево и безопасно!». Когда Гена вечером, в беседке увитой виноградом, куда хозяева его приглашали каждый вечер на ужин («ай, какой худой мальчик, разве в Москве умеют кормить?! и куда только смотрят родители!»), поплакался Степану на случившуюся с ним коллизию, ему был предложен отличный выход: ходить вечерами по центральной набережной с мегафоном и зазывать народ к Рите, племяннице Степана, торговавшей экскурсионными турами тут же, рядом, с маленького прилавка. За это ему был предложены ежедневное обильное кормление (кров был оплачен вперед, при заселении) и даже немного денег. Геннадий с радостью согласился.

Геля с Геной познакомились в кафе, после работы. Там было дешево, невкусно, зато была большая площадка, где можно было потанцевать и даже попеть под караоке «Девочка моя синеглазая» или «А тучи как люди».

— Ты местная? — немного свысока, помня о своем столичном происхождении, спросил Гена.

— Нет, я из Воронежа, — Геля рассудила, что где Коробчевск ее кавалер все равно не знает, а Воронеж — всё-таки большой город, недалеко от Москвы.

— И чего ты там, в Воронеже, делаешь?

— Учусь на экономиста, в университете, — врать так врать, раз уж взялась, решила Геля. — Между прочим, Воронежский университет — в десятке лучших в стране, чтоб ты знал.

Геле казалось, что слава Воронежского университета отбрасывает некоторое количество сияния и на нее. На нового кавалера ведь очень важно сразу произвести правильное впечатление.

В этот вечер они пели до хрипоты, танцевали так, что Геля сломала каблук любимых босоножек, выпили на двоих две бутылки вина, третью взяли с собой, на ночной пляж, куда они перекочевали из закрывшегося по причине позднего времени кафе. Закончилась эта ночь понятно чем — Геля потеряла девственность. Девственности было немножечко жаль, Геля совсем иначе представляла себе первую ночь с мужчиной. Да и первого своего мужчину она видела совсем иным, по крайней мере, с чистым нижним бельем — мама сильно избаловала Гену и, оказавшись один, он не слишком заботился о своей чистоплотности. Но после того, как Гена, в районе второй половины третьей бутылки вина, рассказал, что он москвич и живет с родителями в большой квартире в районе Перово, где у него своя комната («раньше с бабушкой комнату делил, но в прошлом году бабушка умерла»), последние сомнения с колебаниями Гелю оставили.

Они встречались еще несколько раз до отъезда, то в съемной комнате Гены, куда он приводил ее через сад, чтобы хозяева не увидели, то на пляже, под навесом с лежаками (после первого секса на пляжных камнях Геля категорически отказывалась предаваться утехам в естественной среде). Один раз даже в экскурсионной маршрутке Степана, которую он легкомысленно забыл закрыть на ночь.

Расставание они отмечали в том же кафе, где они познакомились. Геннадию пора было возвращаться домой, в Москву, у Гели поездка обратно предстояла еще через неделю. Перекусив, они собрались потанцевать и Гена попросил Ангелину спрятать его бумажник и паспорт к ней в сумочку: в кармане пиджака была большая дырка и Гена боялся остаться без денег и документов. В какой-то момент Геля отлучилась в туалет, попудрить носик, ее разобрало любопытство и она достала паспорт Гены, решив проверить правду ли он ей рассказывал о себе. Оказалось, правду: Ребров Геннадий Артурович, Москва, ул. Красных Конструкторов, 33-166, москвич и неженат. Геля, на всякий случай, переписала адрес себе в блокнот.

Поэтому, когда по возвращению домой, через некоторое время выяснилось, что Геля беременна, ей было что сказать родителям на традиционный вопрос «и кто этот подлец?».

По такому случаю был собран семейный совет.

— Ну, и что ты теперь думаешь делать? — хмуро поинтересовался у дочери отец. Его раздирали сомнения: с одной стороны, ему хотелось высечь дочь до красной задницы, с другой — она же беременная, ей отрицательные эмоции испытывать нельзя. А скандалить так, чтобы без отрицательных эмоций обойтись, Иван Николаевич не умел.

— Наверное, замуж буду выходить, — с напускной беспечностью ответила отцу Геля.

Ивана Николаевича перспектива прикрыть срам дочери замужеством очень успокоила, но не сдаваться же сразу.

— Что значит «наверное»? Раздумываешь над ролью матери-одиночки, что ли? — повесил угрозу в воздухе Иван Николаевич. — Род наш позорить? Да нас в Коробчевске каждая собака!..

Что делает в Коробчевске каждая собака с представителями рода Ивана Николаевича осталось за скобками — из-за спины Гели жена Ивана Николаевича, мать беспутной дочери, показала довольно крупный для женщины кулак, международно принятый знак, намекающий на возможные неприятности и настоятельную просьбу к говорящему попридержать язык. Пора было уже считаться с тем, как бы транслировала мужу Антонина Леонидовна, что дочь носит под сердцем их внука или внучку.

Потом они поужинали более или менее мирно и за чаем решили: знакомиться с будущими сватами в столицу командируются Геля и Антонина Леонидовна, Иван Николаевич остается на месте, дом сторожить. Как и почти все в Коробчевске, Горные держали скотину: телочку, пару отличных свинок-уржумок, два десятка кур. Замужество замужеством, а скотину просто так не бросишь, надо кому-то и пожертвовать собой.

В дорогу своим девочкам Иван Николаевич собрал сальца домашнего, два десятка яичек — не магазинные, домашние, каждое с кулак! — пару бутылок отличного, первостатейного коробчевского самогона, слава о котором ходила нереальная по всей области. Хотел еще масла положить подсолнечного, местного, ручного отжима, духовитого — непривычного человека с ног валит! — но тут взбунтовалась Геля

Она с самого начала настаивала не позориться с деревенскими дарами (мама с папой не знали, что она представилась жениху не только жительницей большого города, но и дочерью музыканта и журналистки — с салом и яичками это монтировалось слабовато), предлагала взять в подарок будущей столичной родне что-то по приличнее: чеканку местного мастера Зеленова «Пушкин и Дельвиг в лицее» (на которой Александр Сергеевич и Антон Антонович были похожи как родные братья), сувенирные глиняные колокольчики с надписью «Привет из Коробчевска» или, на худой случай, пуховые вязаные подследники производства местных мастериц. Но была поднята на смех родителями, отстранена от сборов и вынуждена была смириться с их выбором подарков.

Всю дорогу на верхней полке — мать хотела положить ее на нижней, но дочь категорически отказалась — Геля грызла ногти на нервной почве и пыталась составить сценарий встречи таким образом, чтобы затея дала правильный результат, и, в то же время, мать не раскусила ее секрет: никакой ей Гена не жених. Он даже адрес ей свой перед расставанием не дал и, судя по некоторым признакам, не собирался с ней еще раз встречаться, хотя Геля всячески намекала на возможность дальнейшего поддержания отношений. Они провели последнюю ночь вместе, она пришла провожать его на вокзал, а поезд, оказывается, ушел на час раньше времени, названного Геннадием. Там, в туалете, она видела вложенные в паспорт билеты в Москву, но вчитываться в цифры не стала, не думала, что это может понадобиться, — вот и погорела на этом. Она пыталась позвонить на оставленный им номер мобильного, но в нем не хватало одной цифры. В сочетании с неправильным временем отхода поезда это довольно недвусмысленно наводило на определенные выводы.

Ситуация была неприятная, можно даже сказать, оскорбительная, но Геля давно научилась договариваться сама с собой. Она списала эти обстоятельства на Генину забывчивость и предотъездную спешку. Может, не случись беременности, она бы и забыла об этом своем приморском приключении. Но теперь дело было другое. Геля восприняла всё случившееся как шанс, выигрышный лотерейный билет, благодаря которому Москва из чего-то эфемерного, нереального могла стать её городом, пустить ее к себе под бок — а уж она-то, Ангелина, не растеряется!

Дорога оказалась очень тяжелой. Гелю посетил ранний токсикоз, ее всю дорогу мучили запахи — туалета в плацкартном вагоне, который вез их с матерью до Павелецкого вокзала, носков соседа по купе, яиц и курицы, которые мать достала из сумки, не успел поезд тронуться, резких духов проводницы. Москва оглушила их шумом, толкотней метро и гигантскими размерами улиц. Поэтому к улице Красных Конструкторов и 33 дому по этой улице они добрались совершенно измученными.

У двери 166й квартиры Геля быстренько собралась с духом, пока мать жала на дверной звонок. Надо было бы взять ситуацию в свои руки, иначе не избежать позора, промелькнуло у неё в голове.

Дверь открыл мужчина в майке-алкоголичке с застиранным олимпийским мишкой на аккуратном, клинышком, животе, и трениках с вытянутыми коленями — всероссийский домашний костюм мужчины средних лет. В руке у него был бутерброд с колбасой. Открыв дверь, он вопросительно уставился на незнакомок.

— Чтож ты, сват, так легкомысленно дверь открываешь, — начала в лоб знакомство Антонина Леонидовна. — В наше время осторожнее надо быть, мало ли, вдруг мошенники какие или вообще — воры.

Мужик обалдело молчал, забыв не только откусывать от бутерброда, но и дожевать уже откушенное.

— Пройти-то можно, или как? — продолжая наступление, перешла на следующий этап Антонина.

Мужчина попытался заговорить, совершенно забыв о хлебе с колбасой во рту. Крошки полетели изо рта, голос, пройдя через пищевой фильтр, напоминал что-то звериное, замученное. Быстро дожевав и проглотив, он попробовал еще раз:

— А вы, собственно, кто?

Коробчевский десант, не встретив существенного отпора, вдвинулся в коридор.

— Сват, так есть, как ты, нельзя — много воздуха с пищей в желудок попадает, вредно очень, — решила сразу проявить себя полезным и образованным человеком Антонина. — Обязательно запивать надо. И тщательно пережевывать.

— Я не сват, меня Артуром зовут, — решил внести ясность мужчина.

— Ух ты, редкое имечко. Знавала я одного Артура. Пастухом у нас в колхозе был, при ферме. Его звали у нас «Артур — восемь дур», в смысле, кроме него на ферме еще 8 доярок работало, — ударилась в воспоминания о былом Антонина Леонидовна. — Потом перестройка, ускорение, туда-сюда — короче, совхоз так ускорился, что развалился. А Артур куда-то на заработки подался, уехал и с концами.

Артур Борисович неожиданно для себя начал икать — то ли и вправду от сухомятки воздуху наглотался, то ли впечатлился историей про тезку-пастуха.

Антонина и тут не растерялась. У них, в Коробчевске, был действенный метод для остановки икоты — испугать икающего. Она было хотела начать сразу пугать будущего свата, но застеснялась — кто их, москвичей, знает, поймет ли правильно. Решила сначала предупредить.

— Не бойся. Я тебя сейчас пугать буду. Икота враз пройдет, — пообещала она Артуру. — Я фельдшер, я точно знаю как надо.

Набрала воздуху в грудь и резко, с выпадом вперед на правую ногу, гавкнула на страдальца.

Артур хоть и был мужчиной не робкого десятка, но струхнул. Попятился назад, в комнату. Икота, кстати, прошла: коробчевский фирменный метод прекрасно работал и в столице. Тем не менее, он решил призвать на помощь жену.

— Свет, а Свет! — позвал он. — Иди сюда, к нам тут, это… Из поликлиники пришли.

И с чувством выполненного долга вернулся в комнату, к телевизору, где ждал его остывающий чай — остатки бутерброда и впрямь стоило запить.

У Светы на кухне что-то аппетитно шкворчало, поэтому с ответом на призыв мужа она немного запоздала. Когда она появился в коридоре, Антонина Леонидовна и Геля уже разделись, разулись и стояли рядышком, прижавшись друг к другу от волнения, и протягивая вперед привезенные дары.

— Что это такое? — обалдело поинтересовалась хозяйка. — Вы кто?

— Это сало и яйца, — послушно откликнулась Геля.

— Это самогонка, наша, на весь Коробчевск наилучшая, — не упустила случаем погордиться Антонина.

— Мы ничего не покупаем. Картошки вот если только ведро, а то идти в магазин неохота, — приняла гостей за торговцев вразнос Светлана. — Картошка есть у вас?

— Картошка дома, — не поняла вопроса Антонина. — У вас тут с картошкой, что ли плохо?

Вообще москвичи шизики, размышляла Геля. Как эта моя будущая свекровь себе представляет, путешествие с картошкой на своих двоих — это ж руки себе оборвать.

— Женщина, я вам русским языком говорю, картошку куплю — остальное мне не нужно, — постаралась завершить странный диалог хозяйка квартиры. — Выходим быстренько, у меня котлеты горят. Артур, выйди, помоги, они какие-то странные.

Геля решила, что пора ей вступить в переговорный процесс.

— Мама! — вскрикнула она с неожиданной слезой в голосе. — Вот мы и приехали.

Артур, снова подтянувшийся к интересным событиям в коридоре собственной квартиры, восхищенно ахнул:

— Прям как в «Жди меня!» Светка, когда ж ты успела-то? Мы ж со школы знакомы.

Геля и Светлана Эдуардовна молча боролись между собой: Геля пыталась обнять будущую свекровь, Светлана, безосновательно подозревая, что руки незнакомки тянутся к ее шее, отчаянно отбивалась. Артур Борисович стоял, смотрел заворожено, в налаживание контактов между женщинами не вмешивался — не мужское это дело.

На шум из дальней комнаты вышел Гена. Увидел Гелю, обалдел. Но вежливость проявил:

— О, привет! Какими судьбами.

Все замерли. Генина реплика ситуацию несколько изменила. Антонина, которая было бросилась спасать дочь, увидев будущего зятя, стала рассматривать его. Артур и Светлана переводили взгляд с сына на гостей и обратно. У Светланы в глазах забрезжила грусть — как мама взрослого сына и умная женщина, она первая начала соображать что случилось, складывая в голове Генино приветствие и выкрик «мама» от этой девицы. Артур был уже без бутерброда (вторую половину успел положить в рот), но опять с полным ртом — не до жевания тут, когда такие события.

Всё, в конце концов, разрешилось ко всеобщему удовлетворению, хотя удовольствия от беседы никто не получил. Как порядочные люди, Светлана и Артур готовы были принять Гелю в семью, раз так получилось. Да и Геннадий, под испепеляющим взглядом матери, признал интрижку и был готов жениться. Антонина радовалась, что всё прошло без скандала. Смущало только то, что любви особой между ее дочерью и этим парнем не наблюдалось. «Стерпится — слюбится», утешила себя она дежурным тезисом и перестала думать на эту тему.

Гелю терзали разноречивые чувства. С одной стороны, Москва — мечта на глазах превращалась в реальность. С другой — не так она себе представляла свое замужество, вовсе не так…

Свадьбу откладывать не стали. Погуляли скромно, человек на 30, в столовой радио-лампового завода, где трудился свежеиспечённый свекор. А вот ребеночка в этот раз не получилось — через три месяца после свадьбы Геля попала в больницу с кровотечением, ребенка сохранить не удалось. Но дело уже было сделано, не разводиться же теперь из-за этого, столько в свадьбу денег вбухано было! Тем более, что за это время много событий произошло: умерла бабушка, мать Артура, оставив в наследство 3хкомнатную квартиру в районе Ботанического сада. И молодых уже успели переселить туда, чтобы не делить одну кухню на двух хозяек. А ребеночка они потом родили, даже двух.

часть 5 (часть 6 будет выложена 02.04, 11–12:00)

* * *

Визит Маши к врачу состоялся буквально через несколько дней после запоздалого празднования международного женского дня у Гели. Но облегчения он вовсе не принес: гинеколог отправила Машу сдавать кучу анализов, отсрочив вынесение финальной резолюции. На сбор анализов ушел почти месяц. Во-первых, Маша довольно халатно отнеслась к этому вопросу, отрабатывая выданную кучу направлений на исследования с большими паузами. Во-вторых, по ходу сдачи первых анализов возникала необходимость сделать дополнительные, так, что Маше стало казаться — бумажки эти не кончатся никогда.

В последний рабочий день апреля, накануне майских праздников эпопея с анализами, наконец, окончилась. Вечером, после работы, Маша зашла к врачу, чтобы получить финальный вердикт и с чистой совестью пойти домой, собираться на отдых — Геля с Геной и детьми еще вчера уехали на дачу, готовиться к традиционным майским шашлыкам, которые открывали ежегодно теплый сезон для всей компании. Договорились, что Гриша заедет за Машей на следующий день с утра и они вместе приедут наслаждаться первыми теплыми деньками.

В этот её визит к врачу всё как-то сразу пошло не так. Сначала Маша попала в очередь у кабинета гинеколога — желающих убедиться в своем женском здоровье в этот пятничный вечер было необычно много. Потом пришлось долго ждать решения врача. Она внимательно рассматривала собранные Машины анализы, то и дело возвращаясь к тем или иным собранным в общую кучу бумажкам, потом, извинившись, куда-то вышла, вернулась минут через десять обратно, с коллегой-мужчиной. Машу попросили лечь в кресло для осмотра, что дополнительно её расстроило: она не любила и стеснялась гинекологов-мужчин. Но врач, Маргарита Борисовна, настояла на своём, объяснив необходимость дополнительного осмотра строгой врачебной необходимостью.

Напряжение в воздухе нарастало. Маша изрядно струхнула, видя, как врачи долго осматривают её, переглядываются, негромко обсуждая ситуацию рваными, одним им понятными, предложениями с массой специальных терминов.

Наконец, ей разрешили слезть с кресла и попросили подождать в коридоре. Маша послушно оделась и вышла. Достала телефон, хотела побродить по соцсетям, но привычный интернет-серфинг так и не смог отвлечь ее от напряженного ожидания развязки. К тому же, руки были потные, подрагивали, и она то и дело промахивалась при пользовании сенсорным экраном. В конце концов, она плюнула, решила спрятать телефон и просто посидеть, подождать, пока вызовут.

В этот момент ей позвонила Геля — волновалась за подругу, знала, что именно сегодня должен произойти её визит к врачу.

— Ну, чего там? — нетерпеливо перешла сразу к делу она. — Что там тебе Маргарита сказала?

— Да ничего пока не сказала. Тянут чего-то, шушукаются. Обещали позвать. Сижу вот под дверью, трясусь, — коротко ввела подругу в курс дела Маша.

— Да не трясись ты раньше времени, всё будет хорошо, — постаралась успокоить Машу Геля. — Давай я тебя отвлеку. Прикинь, мне сегодня Пётр звонил.

— Какой Пётр? — не сразу поняла о ком речь Маша.

— Ну, Пётр Яковлевич, муж Резеды.

— Да ты что? — удивилась Маша. — Вот не ожидала. Что ему нужно?

— Да Резеде работу ищет.

— Она поправилась, что ли?

— Ну, не совсем, как он говорит. Ноги не слушаются. А все остальное нормально уже, вроде. А ногами, он сказал, еще заниматься и заниматься.

— И чего ты ему казала? — заинтересовалась Маша.

— Ну, конкретного ничего. Обещала с тобой поговорить.

— Надо будет набрать её после праздников, поболтать. Хорошая она баба. Может, и придумаем чего для неё, — задумчиво сказала Маша. — Я давно хотела человека дополнительного. Не в офис, на удалёнке как раз. Для поиска новых клиентов, продвижения нашего агентства в соцсетях. Может, она и согласится.

Из приоткрывшейся двери выглянула Маргарита Борисовна и пригласила Машу в кабинет.

— Всё, Гель, не могу больше, — торопливо закончила разговор Маша. — Потом наберу, как от врача выйду. Пока!

Через 15 минут Маша вышла из кабинета врача другим человеком. Есть такое заношенное, банальное выражение «ее жизнь разделилась на до и после». Вот ровно так и произошло с Машиной жизнью, после того, как она узнала, что в районе самых важных женских органов у неё найдена опухоль, происхождение которой непонятно, но она в любом случае требует срочного оперативного вмешательства. Надо ее как можно быстрее удалять и исследовать. Ибо медицинская статистика по таким опухолям свидетельствует не в Машину пользу. И дети, в смысле, обзаведение ими, ей пока противопоказаны — ибо изменение гормонального статуса может привести к росту опухоли или к рецидиву после её удаления.

Это был удар. Не то чтобы Маша хотела детей — прямо вот сейчас ей и не от кого было их заводить, если не обращаться к какому-нибудь донору спермы. Но она была очень напугана — и опухолью, и предстоящей своей женской неполноценностью. Опухолью, конечно, больше. Она панически боялась всяких медицинских манипуляций, а уж перспектива того, что ее разрежут и кусок из неё достанут, вообще повергла ее в панику. Умом она понимала, что кусок этот лишний и может натворить в её организме больших бед, если она не начнет предпринимать каких-нибудь срочных мер. Но от ужаса перед всеми этими новостями и предстоящим лечением с неочевидным исходом это всё совершенно не избавляло.

Ни на какую дачу она на следующий день не поехала. Сказалась больной, не открыла дверь заехавшему за ней Григорию, что-то вяло бормотала в ответ на расспросы Гели, чем изрядно ту напугала. Геля хотела было уже бросить своих на даче и срочно приехать к ней — Маша отказалась: её так парализовал страх, что даже пятиминутный разговор по телефону представлял для неё большую проблему. Ей хотелось молчать, лежать и не понуждать себя к общению. Казалось бы, на фоне таких волнений должна была нагрянуть бессонница, но всё оказалось ровным счетом наоборот: Маша легла и проспала, с небольшими перерывами, почти двое суток подряд.

Встала она по-прежнему напуганной, но хотя бы отдохнувшей, без учащенного сердцебиения где-то в районе горла и трясущихся как у бывалого алкоголика рук. Изрядную и единственную радость ей, пожалуй, сейчас доставляло только то, что на дворе были майские праздники и не было необходимости поднимать себя за шкирку из кровати и тащить в офис. Маша пользовалась этой возможностью вовсю: ела приблизительно раз день, и то какую-то сухомятку, ходила в ночной рубашке, нечёсаная, неумытая, целыми днями валялась с Пикселью под мышкой перед телевизором. И думала, думала, думала. Если не спала.

Понятно, что сначала мысли её начинались и заканчивались двумя нехитрыми вопросами: как же так могло произойти и что теперь делать, парафраз любимых русских вопросов «кто виноват» и «что делать». Но тут разогнаться возможности не было: до появления результатов исследования фактуры особенной для рассуждений не было, чистый страх, да только. Поэтому мысли, предоставленные сами себе, мчали её дальше, к любимому во все времена вопросу о смысле жизни. Вот так вот, и не меньше.

В Машином исполнении вопрос этот касался, в первую очередь, работы. Личная жизнь у нее давно уже отсутствовала, хобби особенных не наблюдалось. Получается, размышляла Маша, если по каким-то делам о ней и стоит судить, так именно по рабочим.

Ей всегда казалось, что у неё лучшая работа из всех, что могут быть, работа мечты. Во-первых, она по душе. Во-вторых, отсутствуют обязаловка и начальники — и пусть она, работа эта, не приносит ей особых доходов, зато имеют место быть большое удовлетворение и желание с утра идти быстрее в офис, к новым делам, людям и задачам. В-третьих, ей очень повезло: она приносит радость людям, борется с человеческим одиночеством, помогает созданию новых семей. Так что работа не только приятная, но и очень полезная. Приходя к такому выводу, Маша ощущала прилив бодрости и сил, так, будто этот вывод имел значение в данной ситуации.

С другой стороны, кто их знает, эти пары? Маша соединяет их, а что происходит дальше? Может, через месяц-другой они разбегаются в разные стороны, проклиная агентство «Счастливая пара» вообще и Машу в частности, а также тот день и час, когда они встретились. И вся эта польза, радость от созидательного труда — она ложная и дутая, обычно такое зарабатывание денег: я вас свела, деньги получила — а дальше хоть трава не расти. И получается, что толку от стольких лет ее жизни и работы — примерно ноль, если не минус.

Мысли ходили, бегали, ездили и прыгали по кругу и другим сложным траекториям. Вместе с ними скакало и настроение: то Маша радовалась и бодрилась, что Вселенная, господь бог и иные высшие силы не могут не присмотреть за таким важным и полезным человеком, как она, несущим столько добра людям. То, наоборот, падала духом, ощущая себя паразитом и лишним человеком, коптящим небо и путающимся у мироздания под ногами.

По телевизору шел какой-то фильм, судя по деталям происходящего на экране — кинокомедия. У Маши не было сил следить за сюжетом. Но ТВ она не выключала: в тишине квартиры ей казалось, что потолок вот-вот на неё упадет, следом сложатся стены. И вопрос опухоли тогда решится сам собой, о её зло- или доброкачественности узнает только патологоанатом. Она лежала, грызла пошлые семечки (о, мама, видела бы ты этот подбородок в шелухе и забитые мелкими черными крошками межзубные промежутки!) и пыталась разговорить мироздание. «Дорогое мрзд! — вежливо и немного заискивающе обращалась к нему Маша. — Тварь я дрожащая, как говорил классик, или право имею. В смысле, право жить. Достойна ли. Или это начало конца?». Маше стало грустно. «Следующий мой мужик должен быть сварщик, — собирая мусор с кровати, подумала она. — Связь с мозгом явно нарушена. Надо перепаять соединение».

На память ей невольно пришла история с её отцом, ушедшим из жизни пару лет назад. Раковая опухоль в желудке была, как сказали врачи, выявлена слишком поздно. Отца до поры до времени ничего не беспокоило. А потом так быстро покатилось всё, как с горки: диагноз — операция — пара курсов химиотерапии — сильные боли и уколы наркотических обезболивающих — смерть. Она хорошо помнила, как мучился во время химии отец. В самом начале, уже после операции, когда злокачественный характер опухоли был только что подтвержден, он отказывался от лечения. Говорил, что хочет дожить сколько богом отпущено и не мучать себя химиями и операциями. На активном лечении настояла мать: она очень любила мужа и старалась сделать всё возможное, чтобы он выжил. Не помогло.

Теперь, кажется, Маша больше понимала отца. Хотя, несомненно, это очень тяжелый выбор, между «провести отпущенные месяцы в покое» или «провести отпущенные месяцы в больничной суете и мучениях от тяжёлого лечения», когда конец всё равно один. Интересно, сожалела ли мать о своем решении, о том, что надавила на отца и заставила начать-таки лечение? Жаль, что саму мать теперь не спросишь: угасла в течение 6 месяцев после ухода мужа, никаких особенных болячек врачи у неё не нашли, просто заснула и не проснулась, во сне остановилось сердце, на которое она никогда не жаловалась. Маша знала истинную причину происшедшего: мать не смогла жить без отца. Они всегда были вместе и жизнь её стала невыносимо пустой и бессмысленной после его ухода.

Теперь, получается, и Маша может встать перед аналогичным выбором.

Наконец, майские каникулы были позади, пора было выходить на работу. Маша была даже рада тому, что есть объективная причина вытащить себя из депрессии за волосы, как Мюнхгаузен из болота, и отправить на работу, так её замучили мысли о состоянии здоровья и предстоящей операции. Стоял жаркий, почти летний май, напоминавший о том, что он вообще-то весенний месяц, лишь прохладными вечерами, приходившими на смену жарким дням.

Пару недель Маша ещё придумывала отговорки для того, чтобы избежать похода в клинику с целью назначения точной даты госпитализации. Потом взяла себя в руки, да и Геля на нее насела — решила начать с похода к онкологу, для предварительной консультации. Правда, никакой особой ясности визит этот в ее жизнь не внес. Онкомаркеры, во множестве сданные ею, ничего ясного не показали, запутав картину еще больше. Врач лишь подтвердил необходимость срочной госпитализации и операции, после которой, на основе гистологического исследования того, что вырежут из Машиного живота, и будут сделаны окончательные выводы о характере опухоли и дальнейшие прогнозы.

Маша тянула время и боялась решиться на операцию. Ей казалось, что это как падение с высоты — приняв решение и улегшись под нож хирурга, она окажется беззащитной перед всем остальным, будто сорвется с высоты, и хода назад уже не будет. У нее отрежут полживота и встанет она с операционного стола уже не совсем женщиной. Интересно, на место вырезанного ничего не вставляют, никакого муляжа? Это же прямо дырка у нее будет, она в интернете смотрела — ей предстоит лишиться изрядного куска внутренностей.

Ее пугала предстоящая госпитализация, абсолютная беспомощность перед судьбой — она совершенно неспособна повлиять на то, что ней будут делать и чем в итоге дело закончится. Сейчас же, пока окончательное решение не было принято, пока она еще не сказала своего финального «да» и дата операции еще не назначена, есть иллюзия того, что она, Маша, — хозяйка положения, как скажет, так и будет, а не эта чёртова опухоль, нависшая над ней мрачной тучей. Она искала в сети фильмы про страшные болезни с хеппи-эндом, примеривала ситуации и поведение героинь на себя. В общем, колдовала, медитировала, копалась в себе — всё что угодно, лишь бы потянуть время.

Геля жёстко высмеивала эти ее детские мысли, инфантильное поведение, упрекала в легкомыслии, подсовывала различные статьи на эту тему, где доступно разъяснялась опасность затягивания времени в таких ситуациях и приводились примеры удачных исходов у тех, кто был ответствен, ничего не откладывал в долгий ящик, и в финале получал заключение о доброкачественности опухоли и путевку в счастливую долгую жизнь. Маша очень сомневалась в наличии чёткой взаимосвязи между решительностью пациента и характером опухоли, трусила, переводила разговор на другие темы и всячески увиливала от конкретики при планировании своих дальнейших действий.

В конце концов, Геля и интернет, после первых же поисковых запросов по теме онкологии, подсовывающий Маше массу пищи для размышления в виде контекстной рекламы, добили её и она назначила себе дату визита к врачу, с целью решения вопроса об операции, на 15 июня. А 13 июня ей позвонил журналист и жизнь ее потекла совсем в другую сторону.

* * *

Семья Подгорных была знакома с родителями Гели, с Горными, 100 лет в обед, как говорится. Они были не только знакомы — состояли пусть в дальнем, но всё же родстве друг с другом. По местной легенде, наверху большого холма, в старой части Коробчевска, «на горе», жили Горные, а внизу, у подножья, в новой части города — Подгорные, соответственно. Так было и с этими двумя семьями: у Горных был старый дом, перестроенный из дедовского пятистенка, на самой маковке горы, а Подгорные отделились от родителей, получив после свадьбы от совхоза участок, внизу, у дороги, прямо за их усадьбой поворачивающей резко вверх.

Тоня и Вера дружили с детства. Их прадеды были родными братьями — для Коробчевска, почти деревни, это серьёзное родство. Так что и они, и их родители регулярно встречались на самых важных местных мероприятиях, типа свадеб, дней рождений и поминок, напоминая друг другу о себе и своих родственных связях.

Мужа Георгия Вера привезла из города, куда после школы, как и Тоня, поехала учиться на медсестру. Жорик, как его сразу стали называть в Коробчевске, оказался очень рукастым парнем — механик, инженер, что называется, «от Бога». Его с удовольствием взяли на работу в местную МТС, станцию по обслуживанию сельхозтехники. В конце 80-х, когда всё совхозно-колхозное начало постепенно приходить в упадок, а кооперативное движение — наоборот, развиваться, Жорик открыл свою мастерскую, где ремонтировалось все — от машин до электрических утюгов. И молодые быстро встали на ноги в финансовом смысле. Родив второго ребенка, Вера ушла с работы, а из декрета и возвращаться обратно не стала: Георгий достаточно зарабатывал, чтобы обеспечить семью и обойтись без её небольшой зарплаты. И если добавить к списку его достоинств ещё и тот факт, что он был непьющим, то для окружающих семья их была практически недосягаемым идеалом.

Жена, Вера, при регистрации взяла, конечно, Жорину фамилию, какую-то, правда, неблагозвучную — не то Геев, не Вшивцев, и не упомнишь. Но её, фамилию эту, никто не помнил, и по ней ни Жору, ни Веру никто не называл, только в официальных документах она и фигурировала. Их обоих называли Подгорными, и в глаза, и за глаза. Да Жорик и не спорил, ему нравилось, благозвучно — Георгий Подгорный!

Подгорными пара была до самой середины 90-х. А потом вдруг начало происходить неожиданное. Сначала Вера с Георгием появились в местном ЗАГСе и подали заявление на смену фамилии, уже через пару месяцев став Фейхельбаумами. А через некоторое время Тамара, жена местного начальника милиции, проговорилась теткам в местной парикмахерской, что ее Толик был в городе на совещании и оттуда привез сногсшибательную новость: Фейхельбаумы подали заявление на выезд.

Тетки от любопытства высунули головы в бигудях из-под колпаков сушилок с профилем металлической ракеты на корпусе:

— Это куда ж они?

— Куда-куда, — потянула время Тамара, наслаждаясь ролью звезды на сцене. — В Израиловку свою.

Тетки ахнули хором.

— За границу? В командировку просятся? — первой глуповато нарушила тишину жена заведующего колхозным рынком.

Тамара презрительно фыркнула:

— Бери выше: в э-ми-гра-ци-ю!

— Навсегда? — изумленно выдохнула аудитория.

— А то как же. Что им тут делать, когда у них теперь такие возможности, — заверила всех Тамара. Вообще, другой информации, кроме, собственно, факта подачи Фейхельбаумами документов на отъезд, муж ей не предоставил. Но этого было слишком мало для нормального женского разговора и удержания всеобщего внимания. Поэтому она вынуждена была подключить свою фантазию.

Тетки посудачили еще немного, дружно осудив Фейхельбаумов за предательство Родины в пользу израильской военщины, и сошлись во мнении, что муж-еврей — это, оказывается, очень неплохой вариант. Антисемитов в Коробчевске не было, но было в Георгии что-то такое, непонятное для местных, чужое, странноватое — сначала думали, что городское, а оно вона как оказалось — не городское, а еврейское! А иного, в самом широком смысле это слова, в деревне не любят. Ну, а теперь отношение общественности к нему резко переменилось — Георгий вдруг оказался как бы человеком с выигрышным лотерейным билетом, в отличие от всех остальных, могущих эмигрировать как максимум в Магадан, и то при соблюдении определенных условий. Времена, так сказать, менялись, а с ними менялась и шкала ценностей.

На самом деле, всё было куда проще. Но знали об этом только близкие друзья собравшейся в эмиграцию семьи.

Широко известен тот факт, что поскреби любого русского — и что-нибудь да наскребёшь: еврея, татарина, мордву какую или, может, вообще немца или даже француза, пригретого русской крестьянкой во время отступления войск Наполеона из Москвы через деревню Большие Батманы. Главное, уметь скрести. А учиться скрести в те времена стали многие: жизнь вдруг пошла трудная, несытая и с непонятными перспективами, многим хотелось покинуть вдруг ставшую мачехой Родину. Далее понятно: как известно, эмиграция через родство — самый простой вариант.

Больше всего о своих тогда заботились Израиль и Германия: эти два потока большого бывшесоветского исхода были самыми полноводными. Да и что касается документальной стороны дела — именно с этими странами дело обстояло проще всего. Вере скрести свое генеалогическое древо смысла не было: весь её род испокон веку жил здесь, в этих местах, в Коробчевске и окрестностях, на виду у общества. С Георгием было несколько проще, его род был плодовитым, в семьях зачастую было не менее четырех детей и разъезжались они по разным городам и весям, женясь или выходя замуж за всяких иноземцев, даже и не предполагая тогда, какую перспективу они, таким образом, дарят своему будущему потомку.

После тщательных поисков было найдено 3 перспективных предка: японец Акихира Ногихата, чилиец Карлос Камарадос и еврейка Сара Фейхельбаум. Японца отвергли после первого же посещения японского посольства в Москве. Сотрудники были вежливы, предоставили всю необходимую информацию, но как-то так чётко дали понять молодой чете Подгорных, что не стоит даже и затеваться с попытками репатриироваться. Чили они отвергли сами: во-первых, зачем они убили Виктора Хару, во-вторых — она (или Чили — все-таки «оно»?) входит в десятку тех стран, которые чаще всего страдают от землетрясений. Это им сказал их сын Матвей, а Матвей рос настоящим вундеркиндом. Оставалась только Сара, на неё была вся надежда. И Сара не подвела.

С отъездом у Подгорных-Фейхельбаумов сильно затянулось. То мать Верина умерла и от тоски запил отец. То у Георгия нехорошее случилось с младшим братом, нужна была помощь, не уедешь ведь и не бросишь — родная кровь. В общем, по факту уехали они не так уж и давно, когда Геля уже вышла замуж и переехала в Москву, правда, Максика тогда еще на свете не было, но они с Геной уже жили в своей отдельной квартире у Ботанического сада. Подгорным нужно было на несколько дней остановиться в столице, Вера обратилась за помощью к подруге Антонине, а та позвонила в Москву, попросила дочь приютить Веру с Георгием и двумя детьми по-родственному.

Детьми младших Фейхельбаумов можно было назвать с большой натяжкой: сыну Матвею, их старшему ребенку, было уже 18 лет, дочери Стефании — 13. Сын учился на экономическом в университете, куда Геля так и не смогла поступить, в Израиле собирался продолжать обучение в Технионе, девочка была еще школьницей. Языка они все почти не знали — в Коробчевске ивритом заниматься было негде, а в Воронеж за этим не наездишься, не ближний свет. Так что планировали заниматься погружением в язык уже на новой Родине, благо, возможностей для представителей новой алии в стране была масса. Суетились, бегали по Москве с документами, пытались успеть и столицу посмотреть — кто знает, когда ещё доведется и доведется ли, — и дела свои как следует обустроить. Наконец, уехали, а то Геля уже нервничать начала, так раздражался с каждым днем Геннадий от вдруг образовавшейся у них дома коммуналки.

Постепенно весь негатив забылся. Вера с Георгием оказались людьми благодарными, и, как только устроились, стали звать всех к себе в гости — жили они в пригороде Хайфы, на Средиземном море, и слали очень соблазнительные фото вместе с приглашениями. Антонина Леонидовна с Петром Николаевичем так и не выбрались пока к ним, а вот Геля с Геной съездили, с маленьким Максиком вместе. Им очень понравилась израильская жизнь, шумоватые и экзальтированные израильтяне, обилие русских вокруг, климат, вкусная и необычная еда, их большая комната под крышей, на которую навесом улеглась старая олива, плодов которой никто не собирал, да и вообще — никто к ней не относился как к плодоносящей единице, так что дерево разрослось до огромных размеров.

По возрасту Геля и Гена оказались между двух поколений репатриантов: младше Веры с Георгием, но старше их детей. Девочка была совсем ребенком, младшенькая, балованная. Высокая, модельной внешности тростиночка, с густыми вьющимися крупными локонами светло-пшеничными волосами и смугло-золотистой кожей. Хороша — глаз не отвести. Геля очень ревновала своего Гену к ней, видела, какими он на нее смотрит глазами, когда девочка в комнату входит. Стефания говорила по-русски уже с легким акцентом, иногда нет-нет, да и заменяя русские слова, из редко употребимых, ивритом. Молчалива, улыбчива, добродушна — кому-то очень повезет с женой.

Парень, Матвей, был очень необычным. Красавец не хуже сестры, он был еще и чрезвычайно умен. Родители им очень гордились. Учился он на отлично, — он вообще всегда и все знания усваивал быстро и на отлично, такой вот гений учебы. Преподаватели пели ему дифирамбы и обещали самое что ни на есть светлое будущее. Девушки млели. Родители гордились. Товарищи завидовали. В общем, парень с лотерейным билетом в кармане. Никто только не замечал некоторой авантюрности его склада, тяги к каким-то комбинациям из серии «на грани». А те, кто замечал — гнали от себя эти мысли, как ничем не подкрепленные. О людях плохо думать нехорошо, тем более, о таких красивых людях.

Первая финансовая авантюра была осуществлена Матвеем еще в России. Дело было под новый год. Родительский комитет, возглавляемый Сидоркиной, мамой его одноклассника Мити Сидоркина, собрал довольно внушительную сумму, по меркам Коробчевска, для празднования нового года в классе (лимонад, конфеты, печенья, танцы под магнитофон под зорким надзором парыответственных мам и классухи — ну, вы понимаете), а также для покупки новогодних презентов учителям. Но потратить эти деньги не успели: их нашел запивший по случаю новогодних праздников Сидоркин-старший и немедленно потратил на свои новогодние увеселения. В воздухе запахло скандалом и катастрофой.

Матвей узнал об этом случайно: задержался в школе дольше обычного и в раздевалку пришел тогда, когда его одноклассники уже собрались и ушли по домам. В углу, забившись между стеной и шкафом, сидел Митька Сидоркин и беззвучно плакал. Матвей остолбенел: это Сидоркин-то, хулиган из хулиганов, гроза младшеклашек и проклятие учителей! Он осторожно приблизился к однокласснику:

— Мить, а Мить! Ты чего это?

Сидоркин поднял на него красные заплаканные глаза:

— Пошел вон, пока не прибил!

— Да ладно, Мить. Случилось то что? Помощь нужна?

Хлюпая соплями и давясь текущими слезами, Митя все-таки выдавил из себя что именно случилось.

— Я понял. Мить, а плачешь-то чего?

— Стыдно. Скоро все узнают, что у меня отец алкаш. И денег у мамки нету — откуда сумму возвращать-то?

Матвей немало подивился объяснению. По его скромному мнению, про запои Сидоркина-старшего знал не только их класс, но и весь Коробчевск. Вот откуда деньги брать им, чтобы вернуть — тут да, тут проблема. Но, как оказалось не для его светлой головы.

— Мить, я тебе предлагаю сделку.

— Какую еще сделку?

— Ты клянешься, что не тронешь меня и Светку Капустину. И будешь нас защищать, если кто-нибудь из старших пацанов наедет.

Светка Капустина тоже была одноклассницей Мити и Матвея. Самая красивая девочка школы, похожая на волшебную фею, как их изображают в детских книжках.

— А вы мне что?

— А я тебе через три дня верну деньги.

— Не трындишь? Забожишься, что вернешь?

— Да не вопрос, пожалуйста!

Утвердив сделку и закрепив ее крепким мужским рукопожатием, они вышли из школы вместе.

Ровно через три дня Матвей отдал Мите оговоренную сумму. И Сидоркин даже не подозревал, что в кармане у Матвея лежала еще одна — почти такая же.

— Слышь, ты где деньги то взял?

— Не твоё дело. Твоё дело — соблюдать теперь наши договоренности. Я свою часть выполнил.

В принципе, дело было сделано и Митю ничего не удерживало от того, чтобы дать Матвею в глаз, восстанавливая временно нарушенную иерархию. Но Сидоркин воздержался: деньги, принесенные ему Матвеем, внушили ему большое уважение к однокласснику. Сам он задачи такого уровня решать не умел. Так что волшебник рядом мог ему пригодиться.

— Ну, всё-таки, где ты деньги-то взял? — решил еще раз полюбопытствовать Сидоркин. Очень уж было интересно.

— Да ладно, расскажу. Все равно тот способ использовать больше одного раза нельзя, не проканает. Я провел лотерею в школе. Вот эти все деньги — это мне народ сам нёс, сам в руки отдавал.

Сидоркин обалдело замотал головой из стороны в стороны.

— Какую лотерею? Зачем лотерею?

— Эх ты, темнота, — Матвей снисходительно похлопал по плечу ставшего совсем негрозным Митю. — Другому бы и намека хватило, чтобы понять в чём дело. А ты и с подсказкой не дотягиваешь. Ладно, слушай, объясню в подробностях.

Схема оказалась действительно достаточно простой. Матвей пришел к Капустиной и предложил ей опеку Сидоркина от всех наездов и напастей в обмен за маленькую услугу: возможно, надо будет поцеловать одного мальчика из школы. Он, Матвей, проводит лотерею, платную. Главный приз в это лотерее — поцелуй. Если выигрывает мальчик — его целует Капустина. Если девочка — ее целует сам Матвей. Остальные могут посмотреть на выдачу главного приза. За три дня билеты лотереи, сделанные из порезанной на кусочки ученической тетрадки и с печатью «Коробчеевский фельдшерский пункт № 1», украденного у матери (можно было и без печати — но не так солидно будет выглядеть), были распроданы полностью. Участвовала вся школа, почти без исключения.

Матвей сначала не хотел продавать билеты ученикам начальной школы — ну их, малышню. Потом решил, что их деньги не пахнут и отсекать сразу почти 100 человек от участия (а значит, пропорционально, уменьшать заработок!) он не готов. Махнул рукой и — мелочевка послушно выстроилась к нему в очередь, зажав деньги в потных ладошках.

Удивительным образом никто из взрослых не вмешался: стоимость билета была достаточно небольшой, так что дети при покупке билета обходились своими средствами. Кто-то из взрослых вяло поинтересовался, что это вдруг за движуха и что за лотерея, ничего не понял и пошел дальше, решив, что это какие-то новомодные детские новогодние развлечения. В результате за пару дней собралась сумма, достаточная для того, чтобы восстановить пропитое Сидоркиным-старшим и пополнить домашнюю копилку Матвея. А выигрышный лотерейный билет чудесным образом достался самому Матвею, его признанная красавица Капустина и поцеловала при всем честном народе, перед самым началом школьной новогодней дискотеки.

Эта прекрасная история много дала Матвею. Не денег, нет — вырученное в свою пользу в ходе лотереи он сразу же и потратил, когда они с классом на каникулы поехали в Воронеж, в цирк, гулял на все! Скорее, это был опыт и уверенность в своих силах. Следующие его авантюры были не только сложнее, но и куда доходнее.

Возвращаясь к поездке Гели и Гены в Израиль, надо отметить, что в стране молодым, в общем, понравилось всё, ну, или почти всё — такого отдыха, комфортного, познавательного, у них в жизни никогда не было — Вера и Георгий постарались принять свою дальнюю российскую родню по самому высшему разряду, и из благодарности, и по причине ностальгии. В последний вечер перед отъездом домой Геля с Геной поговорили о том, что отдых получился не только отличным, но и невероятно дешевым: они потратились только на билеты туда-обратно, ну, и какое-то количество средств было истрачено на экскурсионные билеты и сувениры. На семейном совете решено было родственные отношения обязательно поддерживать, и, по возможности, поездку такую повторить.

К тому же, Вера обратилась к Геле перед отъездом с просьбой: у дочери, Стефании, наклевывался в России модельный контракт, на пару месяцев. Принимающая сторона готова была оплатить девушке проживание, но родителям было бы спокойнее, если бы она пожила у родственников. Геля, разумеется, согласилась, имея в виду перспективу поддержания отношений. Все складывалось к взаимному удовольствию, отношения обещали стать тесными и взаимовыгодными.

часть 6 (часть 7 будет выложена 03.04, 11–12:00)

* * *

Журналист позвонил с утра, в самое неудачное время. По принятой народной классификации, Маша была совой, причем, ярко выраженной. С утра долго раскачивалась, нагревалась медленно, как старый ламповый телевизор. Забывала слова, медленно проворачивала в голове мысли — кажется, так медленно, что собеседник должен был бы слышать шум с трудом вращающихся шестеренок. В детстве в соседней квартире жил дядя Рома, химик на пенсии. Вышел на пенсию и немножечко сошел с ума. Неопасно, в бытовом смысле он был вполне вменяем. Только каждую весну и осень он усаживался работать над научной статьей по теме «Скрип и скрежет молекул об углы кристаллической решетки». И теперь каждое утро, если требовалось рано вставать, Маша точно знала: скрип и скрежет на микро-уровне на самом деле существует, и она его слышит.

Журналист чего-то хотел от Маши, кажется, интервью. Это пугало: где Маша, а где — интервью. Наверное, он тоже сумасшедший немного. Маша решила немножко схитрить: сказала, что спешит и назначила ему встречу в обед в кафе около метро1905 года: пообедает и заодно поговорят. Во-первых, к обеду она соображает куда лучше, во-вторых, лично говорить — это не по телефону, разберется уж как-нибудь что именно ему нужно и нормальный ли он вообще.

Время до обеда пролетело быстро. До этого времени Маша успела ответить на десяток писем, деловых и не очень, обновить рекламу в соцсетях, и даже провести одну поддерживающую консультацию, со старой клиенткой, с регулярностью бухгалтерской отчетности, раз в квартал, намеревающейся развестись с мужем. Вечером приедет Гриша — нужно подготовить почту для него, ничего не забыть. Добираясь на маршрутке до метро, она гадала зачем она могла потребоваться журналисту: человек она неизвестный, агентство у нее небольшое, какое интервью, о чем? Версии рождались самые фантастические, очень было любопытно.

Журналист немного опоздал. Но это было даже кстати: Маша никак не могла определиться с обедом. Стояла довольно жаркая погода, есть хотелось, но как-то не очень уверенно. Маша колебалась с заказом: съешь слишком мало — через пару часов опять будешь голодная, и придется бросать работу, слоняться по местным магазинчикам в поисках каких-нибудь вредоносных для талии плюшек. Съешь много — начнет клонить в сон, а на вторую половину дня у них с Гелей была назначена встреча в офисе, надо было бы посмотреть бюджет агентства, прикинуть как распределить предстоящие обязательные платежи, а это важный вопрос, требующий от нее максимальной сосредоточенности и вовлечённости. Наконец, она остановила свой выбор на легком, но сытном супе с куриными фрикадельками, овощах гриль и свежевыжатом морковном соке с небольшим количеством сливок. Ну, и кофе конечно — Маша была настоящей кофеманкой, в сортах разбиралась не очень, но к вкусу этого напитка была очень придирчива. Не успела она передать заказ официантке, как к её столику подошел журналист.

Это был совсем юный мальчик, стильно одетый, стройный до худобы, с лицом классического ребёнка из хорошей семьи.

— Здравствуйте! Мария?

— Да. Здравствуйте.

— Я Виталий. Журналист. Звонил вам сегодня с утра.

— Я поняла. Садитесь, пожалуйста. Может, пообедаете со мною?

— Нет-нет, — отказался он, устраиваясь за столом поудобнее, и, повернувшись в сторону официантки, сделал заказ — Один капуччино, пожалуйста.

— Маша, мне кажется, у нас с вами утром не очень получилась беседа. Давайте попробуем сначала начать, — сказал он дружелюбно и улыбнулся Маше.

— Давайте, — сказала Маша. Поколебалась, стоит ли извиняться, оправдываться, но сочла за лучшее промолчать.

Виталий был достаточно боек, и вполне мог обойтись без Машиной поддержки в разговоре.

В течение следующих 10 минут Маша узнала следующее:

— Виталий — начинающий журналист, но с прицелом на великое будущее и непременную Пулитцеровскую премию;

— Для одного из гламурных журналов он обещал развёрнутый материал на тему как нынче знакомятся между собой мужчины и женщины, в том числе, и про брачные агентства, а то, если получится, и серию материалов;

— Он позвонил в парочку относительно крупных агентств — там ему не очень пошли навстречу, особенно узнав, что упоминаний названия агентства в тексте не будет;

— На первой же странице яндекс-поиск выдал ему и сайт «Счастливая пары» в том числе (о, Григорий, великий и могучий, спасибо тебе за идею проплатить там рекламу и правильную выдачу в поиске!);

Ну, дальше понятно. Маша, хоть и не из крупного агентства, но тоже не лыком шита. Чуть-чуть поторговалась с Виталием, договорились, что в тексте статьи будет ее фото и фамилия с именем — уже неплохо. И разговор начался.

Очень быстро Маша увлеклась рассказом. Начав довольно робко рассказывать об отрасли вообще, и своём агентстве в частности, она постепенно раскрепостилась, вдохновилась и рассказ её понёсся — не остановить. Щеки её зарумянились, забытый кофе остывал в чашке, Виталий зачарованно смотрел на нее — что значит, человек любит свою профессию! Сначала он ещё пытался делать какие-то пометки себе в блокнот по ходу рассказа. Потом плюнул, положился на диктофон, который он выложил на скатерть ещё в начале беседы, и, подперев щёку рукою, слушал Машу.

Говорила оно обо всем, что считала важным и относящимся к делу, очень стараясь удержать себя в рамках и не скатиться ко всяким пусть и симпатичным, но мелким деталям. О том, как трудно людям в большом городе найти друг друга, особенно, когда тебе за 30 и все твоё окружение уже замужем/женато. О том, что консервативные общественные рамки налагают негласный запрет на инициативу женщины в знакомстве с мужчиной. А мужчине, к примеру, женщина, может, и нравится, но он как назло застенчив и не очень ловок в общении. О том, как тяжело жить одинокой женщине. О том, как меняется женский взгляд после того, как она полюбила. О том, что, на самом деле, одиноких людей вовсе не мало — их очень много, просто об этом не принято широко говорить и отличить их по внешнему виду почти невозможно. О том, как важна помощь психолога в семейных конфликтах и как много вреда иногда может нанести обсуждение внутрисемейных проблем не со специалистом, а с подружками или родственниками. Рассказывала, объясняла, приводила примеры.

Наконец, она выдохлась и замолчала.

Виталий еще немного помолчал, с восхищением рассматривая Машу. Потом очнулся и спросил:

— Скажите, Маша, а вы как-то поддерживаете отношения с теми, кто познакомился и стал парой благодаря вам?

— Практически нет, — вздохнула Маша. — Мы оказываем услуги. Услуга оказана — человек уходит, сказав спасибо. Дальше, если не приключается каких-то сложностей и проблем, их жизнь разворачивается уже совсем в других декорациях.

— А вам никогда не было интересно, что происходит потом? Женятся эти люди, расходятся, у них появляются дети, да мало ли что? Мне кажется, это очень занимательно.

— Знаете, Виталий, вы ведь прямо в точку попали, — Маша заволновалась. — Именно об этом я последнее время много размышляю. Ведь мало ли как может получиться? Вдруг это вообще несчастная любовь и люди потом проклинают и меня, и агентство, и тот день и час, когда они познакомились? Или, там, не знаю, вообще — он оказался ревнивцем и зарубил ее топором на кухне за невинную смс от коллеги-мужчины? Или она его поматросила и бросила, закрутив роман с его лучшим другом, а он остался навсегда мизантропом с разбитым сердцем? Мне и самой хотелось бы хоть одним глазком увидеть продолжение.

Журналист помолчал, явно что-то прикидывая в уме.

— Маш, у меня к вам будет совершенно авантюрное предложение. Давайте напишем совместно серию материалов по этой теме.

Маша остолбенела.

— Я? Писать серию материалов? Простите, но я не журналист. Я не умею, в конце концов.

Виталий понимающе улыбался.

— Вы не поняли. Мы с вами выступим соавторами. За вами — фактура, я сведу это всё в текст, обработаю. Разумеется, авторство у нас с вами будет общим. Я уверен, что такую серию с руками оторвут женские журналы!

— Какая такая фактура? — продолжала недоумевать Маша. — Что именно вы имеете в виду?

— Смотрите. Вы поднимаете контакты своих бывших клиентов — пар, которых вы когда-то познакомили. Созваниваетесь с ними и просите разрешения о встрече. И общаетесь с ними, узнавая что с ними произошло после того, как ваше агентство выполнило перед ними свои обязательства. Пробуете получить их разрешение на то, чтобы опубликовать их истории. В идеале, конечно, с их реальными данными и фотографиями. Ну, если будут настаивать, можно без реальных данных и с обработанным фото, где их нельзя будет узнать. Но первое куда лучше, думаю, вы и сами это понимаете. Пусть хотя бы три-четыре таких истории. Это уже потянет на полноценную серию. Передаёте эти материалы мне, я обрабатываю материал и делаю из него полноценную серию репортажей. Как вам, а?

На спор между Машей и журналистом ушло примерно минут 20, Маша даже волноваться стала, что опоздает на встречу с Гелей, хорошо, что у подруги есть ключи от офиса. Машина позиция была вполне понятна: каждый должен заниматься своим делом, «беда, коль пироги начнет печи сапожник», как прозорливо предупреждал человечество дедушка Крылов. Но Виталий не сдавался: ведь никто же не ждёт от Маши непосредственного написания статей, за ней только истории, а это вполне дело для неё посильное. В конце концов, расстались на том, что Маша обещала подумать — журналист оказался такой настойчивый, что она решила ускользнуть от него поскорее, и дальше отказывать уже на расстоянии, это всё же попроще будет.

Когда Маша вернулась в офис, Геля уже зашла в помещение, налила себе в высокий «гостевой» стакан принесенного с собою грейпфрутового сока, положила туда льда из маленького офисного холодильника и листала журнал, сидя на диване. Её компьютер был включен, оттуда тихо играла какая-то модная попса, до которой Геля была большая охотница. Была она уже по летнему нарядной и загорелой — правда, подмосковным загаром, полученным у свекрови на подмосковной даче, не в Таиланде, но, во-первых, на загаре этого не написано, а, во-вторых, наш ещё и крепче держится, по сравнению с «привозным».

Маша не вошла — просто внеслась в офис, не растеряв по дороге возбуждения от поступившего ей предложения. Сумбурно, перескакивая с пятого на десятое, пересказала разговор Геле, то и дело перемежая рассказ вводными конструкциями типа «нет, ну ты представляешь?!», «подумать только!», «вообрази себе!».

— Вообрази себе, вообрази себе… Да вполне я себе всё воображаю, — Геле в какой-то момент показалось, что Маша считает ее приземленной клушей, не способной себе что-нибудь вообразить, и она даже чуть-чуть обиделась. Она вообще обычно бурно реагировала на любые намеки, что ей чего-то не хватает или она какая-то не такая. — Вполне я себе всё вообразила! Кстати, вот интересно, ты заметила, что он предложил тебе ровно то самое, о чём ты так долго думаешь?

Маша споткнулась об угол завернувшегося ковролина (убью Григория, сто раз уже просила закрепить, — мелькнула у нее в голове кровожадная мысль), с изумлением уставилась на Гелю.

— Чегоо? — изумленно протянула она. — Я мечтала? Когда это я мечтала в журналистику податься?

— Да не в журналистику податься ты мечтала. Ты хотела узнать что с нашими парочками потом происходит. Ну, помнишь, когда мы с тобой твою болезнь обсуждали, про смысл жизни и нашей работы разговаривали. Ты ещё говорила, что у тебя есть предчувствие, что тебе эта информация очень нужна и поможет непременно. Вот он, шанс, небеси тебя услышали, — пояснила Геля, оторвавшись от листания журнала.

А ведь и правда, получается, что всё так и есть. Ведь действительно Маше так хотелось заглянуть в жизнь за пределами их агентства. Понять, не напрасны ли были её труды, не подводило ли её все эти годы профессиональное чутьё при подборе пар. Как же она забыла-то про это, а? Всё равно, как-то страшно все-таки связываться этим журналистом — совсем непонятная история, эта задумка его с серией статей…

С другой стороны, большое ему спасибо, Виталию этому, что он появился в ее жизни. Теперь получается, что она не глупость и блажь какую-то затеяла, а будет действовать по строгой производственной необходимости, по причине данных ею обязательств. Так будет куда солиднее. Важный медийный проект, без неё он просто не состоится.

Да и, собственно, чем она рискует, соглашаясь на предложение журналиста? Да ничем! Даже если из плана по созданию статей ничего не выйдет. Маше и ведь самой это всё интересно — что там и как с этими парочками. Просто теперь вот, помимо мистического — я чувствую, мне кажется, что-то мне подсказывает — есть ещё и совершенно реальный, формальный повод заняться темой. Правда, сегодня 13, а на 15 я себе наметила визит к врачу, опомнилась она… Надо это всё как-то обдумать получше и принять решение.

К утру оно, решение это, созрело. Маша позвонила Виталию и сказала, что согласна. На вопрос про сроки — ответила, что обещает ему за месяц набрать реальных историй штуки 3, не меньше. Виталий был очень рад, обещал всяческую поддержку и предлагал свою помощь в любое время суток. Что же касается её проблем со здоровьем, Маша решила отложить визит в клинику ровно на месяц. Ничего кардинального, она была уверена, за месяц с её здоровьем не произойдёт. И вообще, она себе загадала: если подобранные ею пары будут счастливы, если она не ошиблась — то и с нею, Машей, все будет хорошо. Ещё неизвестно как именно хорошо — опухоль окажется врачебной ошибкой, ну, или не ошибкой, всё же опухолью, но — совершенно, например. доброкачественной. Отрежут её быстро и навсегда, и будет у неё совершенно другая жизнь. Ну, или, наоборот, Маша дура и непрофессионалка, пары совсем не пары, она влезла в чужую жизнь, примерила на себя роль Купидона и не справилась. Тогда что уж, болезнь ей поделом, за грехи и ошибки послана.

Она попыталась поделиться этими своими соображениями с Гелей, но наткнулась на её полное непонимание. Та долго ругала ее за детские попытки придумать любые отговорки, лишь бы не ходить к врачу. За то, что она неправильно себя настраивает и так делать нельзя. Просила прекратить плодить детские фантазии, заняться своим здоровьем — она не господь бог всё-таки, решать кто кому пара, а кто кому — нет. В конце концов, причины для неприятия друг друга у пар могут быть совсем разными, а не только несовместимость или неправильный подбор партнеров. А человек должен давать себе право на ошибку и не пытаться выставить себе самому совершенно непомерный счёт в виде собственной жизни, поставленной на кон. Но Маша уже всё для себя решила.

Она пыталась обсудить эту тему и с Гришей, не рассказывая ему, правда, про операцию и упирая особенно на то, что ее волнует степень её профессиональной состоятельности, но этот вариант оказался еще более провальным. Григорий долго и внимательно слушал её, глаза его всё больше округлялись от изумления, но он не перебивал — он вообще славился какими-то нереальными, воловьими выдержкой и терпением. Дослушав Машу, помотал головой, будто его мухи одолевают, и сказал:

— Маш, ты чего-то не то удумала. Какая тебе разница, что там с ними, с теми парами. Они к тебе зачем приходили, за что деньги платили — чтобы ты мужикам баб нашла, а бабам — мужиков? Ты задачу выполнила? Выполнила. Ты ж им не в мешке партнеров этих подсовывала, как моя бабка-хохлушка говорила, бачылы очи шо купувалы. Они знакомились, нравились друг другу. А дальше всё — не твоя зона ответственности, это уже их жизнь, отдельная от тебя. Каких-то кружавчиков ты тут наворотила, и себе голову забиваешь, и мне заодно. Плюнь на эти глупости, занимайся собой и своими делами.

Правда, когда услышал, что затеянное Машей исследование — это часть журналистского проекта, критиковать Машу перестал. Удивился, крякнул, сказал, что все равно, конечно, не понимает смысла затеваемого, но раз журналисту надо — почему бы не помочь. Да и агентству реклама.

Короче, никакого взаимопонимания и помощи, одна критика, той или иной степени жёсткости, что ты будешь делать. Но Маша всегда была девушкой трудной в области принятия решений — могла думать и колебаться месяцами, но если уж решила — кремень, с места не сдвинешь. И она решила двигаться намеченным путем, пусть даже и без поддержки от коллег. А там жизнь покажет кто был прав, а кто — не очень.

С утра, придя в офис, Маша, засучив рукава, решительно взялась воплощать задуманное.

Сначала требовалось определиться с основными параметрами задачи. Во-первых, география поисков. Подумав, Маша решила, что забираться слишком уж далеко она не будет: неудобно это сейчас для Машиного бюджета, особенно в преддверии операции. Ну и вообще, нельзя сейчас надолго агентство без присмотра бросать, не тот момент. По возможности, надо будет постараться ограничиться Москвой — все же большинство клиентов у нее было именно местных, столичных жителей. Открыв на компьютере гугл-карту и поразмышляв над ней немного, она решила немного расширить географию проекта и включить в него Подмосковье, по возможности — ближнее. Ну, если не получится ограничить поиски МКАДом. И с чувством удовлетворения поставила галочку напротив этого пункта списка дел на сегодня.

Теперь следовало отсортировать анкеты так, чтобы они совпадали с выбранной географией. Конечно, за это время пары могли уехать не только за пределы Московского региона, но даже и за пределы России. Но это уже будет уточняться по мере обзвона. Пусть хотя бы на начальном этапе они удовлетворяют заданным критериям поиска. И вскоре 3 такие пары найдены. Кажется, 3 — это нормальная выборка, вполне себе достоверная. Больше Маша просто не потянет за обозначенный срок.

Во второй половине дня, пытаясь работать (обзвон пар Маша наметила на вечер, днём, наверное, все на работе, не до болтовни по телефону), Маша подумала, что всё-таки строит подстраховаться и найти себе кого-то, кто сможет присмотреть за делами агентства в её отсутствие: мало ли как дело пойдет с поисками и опросами пар, вдруг придется задержаться или много времени на обработку интервью понадобится. Но вот кого? Гриша и Геля отпадают, они совсем не про эту работу. Тогда кто же… И тут она вспомнила про Резеду, Петра и Гелькин рассказ про то, что Петр ищет Резеде надомную работу. Не откладывая дела в долгий ящик, она набрала Петра и договорилась с ним о встрече на вечер. Он должен будет подхватить её у метро и отвезти к ним домой, Резеда была по-прежнему прикована к постели.

* * *

Интересных дел Илье давно не попадалось. В такие моменты он успокаивал себя тем, что это нормально: интересных дел у адвоката, как и интересных людей в жизни, не может быть много. Иначе они будут уже не интересными, а самыми что ни на есть обычными.

Вот и сейчас дело, которое он вёл, никак нельзя было назвать интересным. Ну, может, только сам клиент был довольно необычным персонажем: коммерсант средней руки, он вошел в бизнес прямо с тюремной скамьи, аккурат между отсидками. Статьи, по которым он сидел, были солидные, приличные по меркам уголовного сообщества: бандитизм, покушение на убийство. Сейчас же Роберт «заронился» как-то совсем глупо: соседка обвиняла его в краже у неё с балкона нескольких комплектов постельного белья, вывешенных ею туда на просушку. Как ни смешно звучало обвинение, обстоятельства были против Роберта. Во-первых, как раз в то время, когда у гражданки Мухиной пропало бельё, другая соседка видела Роберта курящим на балконе. Заметить это ей было нетрудно: два балкона друг от друга отделяла лишь ажурная стенка из металла. Во-вторых, через полчаса ещё одна соседка заметила, что Роберт грузил большие пакеты в багажник своего «Гелендвагена». На её вопрос что это такое он ответил: «Да вот, мать попросила ей белья на дачу привезти». Ну, и, в-третьих, его репутация, судимости работали против него.

Над этим делом ржал весь местный райотдел полиции: Роберт по кличке Робокоп, известный и грозный бывший уголовник, а теперь — владелец нескольких коммерческих бань, обвинялся в краже тряпок у соседки, это ж комеди-клаб отдыхает! Сам Роберт скрипел зубами и с трудом удерживался от того, чтобы не выкрасть соседку и успокоить уже её пыл в тёмном лесу под какой-нибудь елью или берёзкой. Что он только не делал, чтобы избежать позора: угрожал, уговаривал, убеждал, в конце концов, предлагал гражданке Мухиной денег в сумме, на которую она могла на всю оставшуюся жизнь обеспечить себя не только постельным, но и нижним бельем уровнем не ниже Agent Provocateur. Но нет, гражданка Мухина стояла насмерть. Как сказала Роберту в начале всей этой истории: «Сдохну, а посажу тебя, бандита!», так и держала данное слово, демонстрируя завидные последовательность, крепость духа и гражданское мужество. Удивительный случай, думал Илья. Обычно природа мудра и глупость в природе уравновешивается недееспособностью, леностью. А тут редкий случай сверх-деятельного дурака, вернее, дуры.

В общем, в какой-то момент Роберт осознал, что пора нанимать адвоката, иначе и вправду есть все шансы сесть за решётку по совершенно унизительной для него статье. И на зоне пацаны его зачморят за подобное. Илью ему посоветовали знакомые — он не раз их выручал, показал себя человеком честным, профессиональным, дотошным и вполне надежным. Этого набора и полученных рекомендаций Роберту было вполне достаточно для принятия решения.

Находясь рядом, Илья и Роберт являли собой довольно забавный диссонанс: высокий, стройный, с аристократичной внешностью Илья, вылитый древний грек, только лысый, — и невысокий, кряжистый, похожий на сицилийского мафиози Роберт, с лицом, по которому Ломброзо плачет. Любому стороннему наблюдателю было издалека видно, где тут положительный герой, а где — отрицательный. Правда, на людях вместе они редко показывались, если только в суд или на допрос к следователю, а так все их встречи проистекали в тиши адвокатского кабинета, в остальное время Робокоп скучал в своем загородном коттедже — у него от столкновения с гражданкой Мухиной случилось что-то вроде депрессии, если ею страдают такие несложно устроенные люди. Правда, последние, или как принято говорить в определенных кругах, «крайние» разы они встречались дома у Роберта, в его подмосковном коттедже. Робокоп был готов оплачивать выезды Ильи к себе, лишь бы не встречаться лишний раз с злобной истицей.

Илья ехал на электричке из Подмосковья, от Робокопа, и разгадывал кроссворд. Таак, «пространство в центральной части клетки, заполненное клеточным соком». О, вакуоль, точно! Блин, надо же, знаменательный момент: первый раз за много-много лет с момента окончания школы, когда ему пригодилось это знание! Он хмыкнул. Хотя ладно, чего уж, некоторые знания так и вообще не пригодились ни разу, вакуоли ещё повезло.

Был понедельник и днём в электричке, идущей из области в Москву, было мало народу. Повезло ему и с утра, когда час пик наблюдался в электричках, идущих в противоположном выбранному им направлении. Так что он сидел с комфортом, слушал музыку в айфоне, читал там же скачанную книгу, разгадывал кроссворды или смотрел в окно, наблюдал за продавцами магических ручек с исчезающими чернилами, консервных ножей какой-то очень хитрой конструкции и недорогих мужских носков «Вечность» череповецкой чулочно-носочной фабрики. Носки ему были нужны, но вечно он жить не собирался. Да и вообще, покупки в такой обстановке несколько претили его внутреннему снобу, который в такие моменты просыпался и поднимал настороженно голову. Купил он у разносчиков только журнал с кроссвордами, но это было еще по дороге туда, в Петуховку (еще один, кстати, пункт насмешек братвы над Робертом, который выводил его из себя так, что он мог и в глаз насмешнику засветить — но что поделать, дом в Петуховке был приданым его жены). По дороге к клиенту он готовился к встрече, просматривал кое-какие бумаги по делу, взятые им с собой, так что он не очень замечал происходящего вокруг него. А вот по дороге назад уже можно было и расслабиться.

Да бог с ним уже, с Робокопом. По поводу дела Илья был спокоен: нет у них ничего против Роберта, кроме показаний соседок, из которых, в общем, ничего особенного не следовало. Это ведь не преступление — курить на балконе или ехать к маме на дачу, даже если и с бельём. Хотя сейчас такие гонения на курильщиков, что скоро, наверное, это будет вполне себе преступление. Вон, уже в подъездах курить запретили, на улице тоже, скоро вообще будет как в Америке, где насладиться табаком можно только в редких резервациях, где обитатели самой свободной в мире страны раньше держали индейцев, на смену которым пришли курильщики. Хотя то, что в подъездах курить запретили — это хорошо. Илья сам не то чтобы курил — скорее, покуривал иногда, так что старался понимать обе стороны — и курильщиков, и борцов с ними.

От размышлений его отвлек аккордеонист.

Вот чем хороша наша, отечественная действительность — уникальностью, неповторимостью. Вот, например, поди, объясни зарубежному какому человеку откуда в электричке аккордеонист — не филармония, чай. Не играют у них, в зарубежье, в железнодорожном транспорте на музыкальных инструментах. То ли дело у нас! И споют, и сыграют, и носки «Вечность» тебе вдогонку продадут, которые проживут, в лучшем случае, до первой стирки. А будешь внимательным и будешь прислушиваться — так еще и кучу полезной информации почерпнёшь из окружающих тебя в вагоне разговоров. О том, например, чем удобрять клубнику или про лечение геморроя — «сын в интернете прочитал, надо лечить только свежеснесенным яйцом, лечит на раз! Но только свежеснесенным, тёпленьким еще! Где взять? Нет, про это в передаче не показывали. Да если сильно от геморроя мучаешься — можешь и свою курицу завести, правда, Рит? Геморрой вылечишь — курицу в суп, двойная польза, гыыыы».

Аккордеонист исполнял нон-стопом народные хиты — про дядю Ваню с вишней, самовар с Машей и московского озорного гуляку, до самого Ярославского вокзала. Так и сошел Илья на перрон под выкрики про «задрипанную лошадь» и «галстук кобелю на шею». Мучительно болела голова, что же это за обильный животный мир развел Есенин наш, Сергей Александрович, в своих стихах, как-то раньше не замечалось за ним, шел и размышлял Илья.

Сойдя на перрон, он снова вспомнил ту ночную историю в электричке, напуганную им нетрезвую пару и приятную девушку, очень похожую на мультяшного олененка Бэмби. Его, конечно, резануло то, что она осталась в вагоне, не сошла за ним — а ведь он, спасая ее, рисковал собой. Пусть, как выяснилось, буйная парочка оказалась не опаснее тараканов, но это же он потом уже понял, когда они вышли из вагона. Она вообще об этом не знала и плюнула на него, не сошла вмести с ним чтобы поддержать. Правду говорил принц Гамлет, в смысле, Шекспир, «о, женщины, вам имя вероломство!». Идут века, а женская натура не меняется.

Тут он кстати и про Карину вспомнил. Тоже изрядно вероломная женщина оказалась. Звонила тут недавно, требовала, чтобы он официально от отцовства отказался. Исса её так проникся Марьяной, что захотел ее удочерить. Интересно, Карине самой не смешно? Он итак на все её условия пошел, вполне удовлетворялся Кариниными письмами и фотоотчетами, а она всё продолжает давить! А теперь она непонятно почему решила вообще лишить его дочери. Пусть они и не были знакомы, он видел Марьяну один раз, еще в младенчества, но всё равно ему было неприятно: была у него дочь, а теперь вдруг рраз — и не будет.

Чашка кофе в правильном месте, с зерном правильной обжарки (Илья был кофеманом, ничего не понимал в сортах, но жизни своей без кофе не мыслил) — и голова встала на место, боль прошла. Слава богу, а то впереди ещё половина рабочего дня, а ощущения в организме — будто сутки отработал. Всё же лучше в следующий раз у отца машину взять и съездить, утомительная штука электричка, думал Илья. А в машине, даже если в пробку попадешь — наушники воткнул и слушай музыку, там, или роман, у него для такого случая давно, кстати, пара нацбестов была припасена. Хотя, конечно, своя экзотика в железнодорожных путешествиях есть, врать не будем. Носки, опять же, и Есенин. Буду ездить через раз, решил Илья, допил кофе и отправился к метро — пора было возвращаться в офис. Сегодня край нужно было вернуться вовремя — он обещал родителям свозить кота в ветклинику.

* * *

Пётр с Резедой жили где-то в районе Битцевского парка. Маша хотела было добраться сама, но Пётр предложил ее подвезти и она не отказалась. Пока она ждала его в назначенном месте, пошел дождь, какой-то совсем не летний, скорее — осенний: мрачный, нудный и холодный. Настроение испортилось — зря она все-таки не взяла с собой куртку. Погода в столице такая, что расслабляться не стоит, но она вышла с утра из дома с маленькой сумочкой-клатчем, куртка бы туда никак не влезла, а пакет в дополнение к сумочке испортил бы образ романтической горожанки. Да ещё и пришла она к оговоренному месту раньше времени, сама виновата. Пока она стояла и мокла в ожидании, идея с привлечением Резеды к подмене её в агентстве уже перестала казаться ей такой уж удачной. Но не отказываться же теперь от встречи! Короче, очередной испорченный вечер, вместо того, чтобы в обнимку с Пикселью поваляться у телевизора, подумалось ей.

Наконец, машина Петра притормозила у тротуара. В салоне было тепло, Петр был любезен и явно рад встрече — настроение стало понемногу улучшаться. Может, всё и срастётся, зря Маша занудничает и корит себя за поспешное решение. Посмотрим, в общем, решила Маша, отвлеклась от грустных мыслей и тихонечко сняла, потерев нога об ногу, промокшие насквозь туфли — ехать было далеко, пусть ноги хоть немного высохнут и отдохнут от мокрой обуви.

— Пётр, пока едем, расскажите, как у вас дела, как Резеда?

— Ох, Маша, не знаю что и ответить. Хорошо, с одной стороны. В самый тяжелый момент, сразу после инсульта, прогнозы врачей были очень пессимистичными. Резеда была практически полностью парализована, только глазами вращала туда-сюда. Я старался не думать о худшем, но поневоле мысли всякие были. А теперь уже куда лучше, проблемы только с ногами — так пока и не может она ходить. Но мы боремся, не сдаёмся!

— Какой вы молодец!

— Да чего ж я молодец, — улыбнулся Петр, ловко встраиваясь в поток машин на третьем транспортном кольце. — Можно подумать, у меня был выбор.

— Да выбор-то всегда есть, — удивилась Маша. — Не все такие стойкие, некоторые сдаются, убегают.

— Куда же мне бежать из своего дома и от своей жены? — недоуменно отреагировал Пётр. — На кого же мне было её бросать? Доктор сказал, что в инсульте главное — уход. Можно вытянуть человека с того света, а потом просто угробить плохим уходом. Тут не побросаешь — столько хлопот было, некогда было задумываться. К тому же, Резеда — очень редкий человек. Я и среди мужиков-то таких мало встречал, а тут — женщина. Сила духа у нее — всем на зависть. Не сдается, борется. Нервничает, конечно, Но что поделать, как тут спокойствие сохранять.

Хороший он все-таки мужик, думала Маша. Верный, любящий, преданный. Даже странно: Резеда — обычная тетка, не слишком умная, шумная, с «закидонами». А такого мужика себе оторвала!

— Сейчас вот только тяжело, — продолжал, тем временем, рассказ Петр.

— Плохо себя чувствует она? — поддержала беседу Маша.

— Да нет, с самочувствием-то как раз всё более или менее нормально. Просто тяжело ей, срывается то и дело, нервы ни к чёрту, мнителная стала, ревнивая.

Ей-то тяжело, да ведь и ему тяжело, думала Маша. Она не знала как поддерживать дальше эту беседу. Задавать вопросы? А вдруг Петр сочтёт это неуместным любопытством? Не задавать — тоже нехорошо, может показаться ему равнодушной. Она решила помолчать. Если есть потребность выговориться — он сам всё расскажет, без её помощи.

А Петру особой помощи и не требовалось. Чувствовалось, что накипело у него, накопилось, так что он рассказывал всё сам, без наводящих Машиных вопросов.

О том, что, несмотря на все предпринимаемые меры — физиотерапия, массаж и массажисты один другого известнее и дороже, лечение в санаториях — прогресса с ногами у Маши почти не было. Максимум чего удалось добиться — в ногах появилась некоторая чувствительность. Но ходить и даже вставать на ноги она по-прежнему не могла. Врачи успокаивали их, говорили, что Резеда — не девочка, поэтому регенерационные процессы в организме быстро идти не могут. Надо набраться терпения и работать. Обещать, что она снова пойдёт им никто не обещал, но осторожные оптимистичные прогнозы всё-таки делались.

Характер Резеды после болезни очень изменился. Для Петра это оказалось неожиданностью, хотя врачи его об этом неоднократно предупреждали. Несгибаемо оптимистичная женщина, невероятно целеустремленная и решительная, после болезни она изменилась: часты смены настроения, обиды, немотивированная агрессия. В такие моменты она проклинала болезнь и свою судьбу, придиралась к Петру, совершенно изводя его своими упрёками. Появилась и ревность, что отчасти можно было понять: здоровый, полноценный мужик, при ней, почти инвалидке, он ведь почти на 10 лет младше ее. Она пыталась за собой следить, скачивала из интернета какие-то диеты, упражнения, но, не видя быстрого и заметного результата, срывалась, накидывалась на сладкое, неизменно поправляющее ей настроение, и всё начиналось сначала.

Пётр тянул выпавший на его долю воз с честью и достоинством рабочей лошади, которая каждое утро впрягается в работу, не задаваясь мучительными экзистенциальными вопросами, а просто берёт и пашет. Он так просто рассказывал об этом Маше, ловко виляя в вечернем густом автомобильном потоке, просто — о сложном, о своем ежедневном тихом подвиге: полный рабочий день небольшого предпринимателя, со всеми обычными тяготами и дерготнёй, со стремлением не упустить ни одной возможности, которые попадаются на пути, чтобы заработать и приподняться немножко. А потом, вечером — больная, издёрганная болезнью, капризничающая жена. Именно вот эта простота, отсутствие в его рассказе жалобных интонаций и рождали у Маши особенно щемящее сочувствие.

Расходы семьи увеличились, а доходы упали. От бизнеса Резеды пришлось отказаться: Петр едва смог спасти свой бизнес, в метаниях между больницей и офисом с трудом удерживая небольшое туристическое агентство на плаву. За вторым предприятием уследить в этот момент не было никакой возможности. Брачное агентство «Вместе!» в момент, когда Резеду свалил инсульт, только-только вышло на нулевую отметку, сведя между собой доходы и расходы. Так что наемного менеджера они себе позволить в тот момент не могли, закрытие компании стало единственным выходом.

Кроме того, Петру пришлось нанять сиделку с медицинским образованием. Резеду выписали из больницы после окончания курса лечения, довольно беспомощной, он целыми днями на работе, а жене требовались не только элементарный бытовой уход и забота, но и целый ряд медицинских услуг: массаж конечностей, инъекции, противопролежневая обработка. Так в доме появилась Фатима, приезжая из Ташкента, врач с довольно большим стажем, взявшая на себя помощь Резеде, а потом и большую часть нагрузки по дому. Жила она вместе с ними, благо, детей у них не было, а комнат было достаточное количество, чтобы предоставить ей одну из них. Милая, тихая женщина оказалась для семьи Петра и Резеды настоящим кладом, именно благодаря ей и её незаметной, не выставляемой напоказ, но такой необходимой помощи Пётр воспрял духом и поверил в то, что всё еще будет у них хорошо, хоть немного смог расправить плечи.

Фатима постепенно стала практически членом семьи, и Петр, и Резеда относились к ней не как к наемному персоналу, а как к родственнику. Тем более, что родственники-то как раз и не особенно стремились им помогать. Скорее, это относилось к родне Резеды: Петр был родом с Дальнего Востока и в живых у него осталась только старшая сестра, живущая с мужем-отставным военным далеко в Сибири, немолодая и не очень здоровая уже женщина.

Резеда, московская татарка, была членом большого иразветвлённого клана, полного всякими тётками, двоюродными и троюродными братьями и сёстрами, и прочими деверями и шуринами, степень родства с которыми Пётр уже и не наделся уловить. В первое время, сразу после случившегося, вся это толпа родни крутилась в больнице вокруг слёгшей Резеды. Потом, как это часто бывает, поток визитеров стал редеть, пересыхать, как горная речка в засушливое лето, и постепенно иссяк совсем. У Петра по этому поводу не было претензий: большой город, свои дела и заботы, у каждого своя жизнь, что тут попишешь. Резеда же, может, из-за болезни, а может и по своей обычной не слишком большой терпимости, усугубила эту ситуацию чередой громких ссор и скандалов, с претензиями, иногда совершенно несусветными, в адрес родных. После этого отношения испортились окончательно.

Они пробирались к Битце так долго, что Маша, заслушавшаяся Петра, совсем уже потеряла счёт времени. Её способность к сопереживанию, к умению проникнуться чужими проблемами и болью, к тому, что теперь называется эмпатией, была настолько выраженной, что подчас доставляла ей большие проблемы, эмоционально выбивая её надолго из колеи. Геля ей часто говорила, что Маше бежать надо от таких рассказов, а в последний раз, уже после обнаружения у нее злополучной болезни, высказала предположение, что это всё от того, что Маша воспринимает чужие проблемы как свои, кидается проникаться ими, пытаться как-то помочь и поучаствовать, а так нельзя. Но как тут убережешься, не вставать же и не убегать… Вот и сейчас она пропускала через себя всё то, что рассказывал ей Пётр, ахала, ужасалась и задавалась вопросом а смогла бы ли она, Маша, все это достойно перенести и не сломаться, не смалодушничать.

— Последние недели, кажется, Резеде лучше намного, — говорил Петр, пока они искали парковку во дворе. — Нет, с ногами-то всё по-прежнему, как не ходила, так и не ходит. Так, максимум что может — пошевелить пальцами ног, особенно сразу после массажа, не более того. Но скандалит меньше, цепляется ко мне. А может, это я желаемое за действительное выдаю, уж и не знаю. Я то, грешным делом, тоже уже с трудом всё выдерживаю — срываюсь, кричу на неё, ругаюсь. Потом похожу, успокоюсь и так стыдно становится, так жалко её. Что поделаешь, болезнь. Подуюсь, побухчу, да и прихожу мириться. Иногда думаю, может, зря. Она, мне кажется, уже и привыкла: что ни делает, а я всё равно прощу и приду, обниму, поцелую, помиримся. Но что тут попишешь, жалко мне её. Я иногда во сне вижу, что это не она — я сам обезножел, к постели прикован. Просыпаюсь в холодном поту от ужаса. А она живет в этом, каждый день, ежечасно. Такого и врагу не пожелаешь. Ну, пошли, Резеда сейчас очень обрадуется, у нас последнее время гости редкость. А она, вы же знаете, общительная очень!

В квартире их уже ждали. На столе стояли ещё теплые, прикрытые чистой салфеткой, две тарелки с домашней самсой — с мясом и картошкой, пах на всю кухню бергамотом свежезаваренный чай, поблескивали фольгой под яркой кухонной лампой конфеты. Фатима принесла Маше тапочки, налила чаю и ушла к себе, оставила их с Резедой разговаривать. Петр тоже, наскоро перекусив, растворился на просторах большой, просторной квартиры.

Дела они обсудили довольно быстро. Маша давно уже и активно работала в интернете, продвигая агентство и находя там клиентуру. Да и вся клиентская база давно уже была компьютеризирована, хранилась таким образом, что Григорий, с которым Маша заранее все обсудила, обещал дать Резеде доступ ко всем материалам онлайн без особых затруднений. А после того, как Маша пообещала Резеде быть все время в сети на телефоне и подхватить дела, если что, та и совсем успокоилась относительно дальнейшей совместной деятельности.

После всех деловых разговоров в воздухе повисла неловкая пауза. Вроде бы, с одной стороны, говорить было уже не о чем, но, с другой, не уйдёшь же вот так, через полчаса после прихода, неловко.

— Маша, расскажи мне о вас с Гелей, об агентстве, как у вас дела. Какая вообще там сейчас жизнь, на большой земле? — постаралась шуткой смягчить ситуацию Резеда.

Маша робко начала рассказ — вопросы были такие общие, что непонятно о чём именно нужно рассказывать, но, подбадриваемая искренними вопросами и интересом Резеды, увлеклась; шутила, рассказывала разные забавные истории из жизни агентства, показывала их в лицах. Потом, закончив рассказ, спросила Резеду:

— А ты как? Расскажи о себе.

— Да как… Тяжело, Маш, ты же видишь. Перспективы встать на ноги непонятные. Слава богу, есть Фатима и возможность оплачивать её услуги, иначе и мне бы хана, и хозяйству домашнему. Петр держится, молодец. Но я вижу, как ему тяжело. Мы не так с ним много прожили, когда это всё случилось, года четыре всего. Представь, каково это: так долго не жениться, искать себе пару, потом найти и вот так попасть. Он же моложе меня почти на 10 лет, совсем молодой мужик. А я — прикованный к кровати инвалид. Он терпит, молчит, возится со мной. А я плачу, злюсь и не нахожу в себе сил выгнать его.

Маша была несказанно изумлена таким поворотом.

— Выгнать? Почему выгнать, за что?

— Да не за что, Маш, а почему. Потому, что неправильно всё это. У него нет детей, а он мечтает о них. Еще до болезни мы говорили с ним, что попробуем ЭКО-процедуру, не получится — возьмём ребенка из детдома, а может даже и двух. А теперь что? Про ЭКО можно забыть, как и про усыновление. Мне такой детей никто не даст, да и не потяну я детей: сама от Фатимы и Петра завишу целиком и полностью, словно ребёнок у них, какие тут ещё приёмные дети. Ты не представляешь, каково это: жить и знать, что с тобой живут из жалости, что ты заедаешь жизнь другого человека.

— Заедаешь? Что значит — заедаешь? — изумилась такому повороту Маша. — Что ты имеешь в виду?

— Да то и значит…. У него из-за меня своей жизни нет и, скорее всего, уже не будет. Не будет нормальной семьи, детей, секса, в конце концов. Я ж не чувствую ничего толком, так, притворяюсь под ним. А он всё понимает и деликатно, в свою очередь, притворяется, что всё нормально. И так может быть всю оставшуюся жизнь, врачи никаких обещаний не дают. Представь только, что всё, что молодому, энергичному, симпатичному и здоровому мужику уготовано — это жизнь в филиале дома инвалидов и в кровати с инвалидкой же. Я уже и с собой хотела покончить. Но как это сделать? Таблетки все у Фатимы, она мне их выдает по мере надобности, их с Петром сразу врачи предупредили, чтобы были настороже. В окно выброситься? Так у нас четвертый этаж, во-первых, могу не убиться, а просто еще сильнее покалечиться. А, во-вторых, для того, чтобы что-то с собой сделать, надо элементарно встать на ноги, иначе это физически неисполнимо. А я и этого как следует не могу. Лежу вот тут, колода колодой, грызу себя, вот и всё.

Не думай, что я с ума сошла на почве этого кровоизлияния в мозг, я нормальная. Иногда вот думаю: помру, пусть Петя на Фатиме женится, что ли. Она хорошая, добрая, хозяйственная, да и по возрасту подходит. Восточные женщины здоровые, до старости рожают. Может, успела бы ему родить кого. Да и заботливая она, добрая, неглупая, в хорошие бы руки я мужика отдала. Заговорила как-то с ним на эту тему, он аж заорал на меня, руками замахал, заругался. А на утро — смотрю, рассматривает её другими глазами, думает, видать, примеривается. Запали ему мои слова в голову.

— Резеда, но он же любит тебя. А ты заставляешь его страдать. Ты извини, но я правду скажу: по-моему, ты неправа. Ему и так тяжело, ему поддержка нужна и уж хотя бы покой. А ты ему такую нервотрёпку устраиваешь. И получается, что ему ни дома отдохнуть-расслабиться не получается, ни на работе — там пахать надо, а не расслабляться. Не жалко тебе мужика?

— Маш, так я любя и жалея всё это говорю и делаю. Просто он порядочный очень, он меня не бросит именно из-за этого: что это всё непорядочно и неблагородно, в трудный момент человека в беде оставлять. Лучше бы он подумал, каково это — каждый день жить с мужчиной, садиться с ним за стол, ложиться с ним в постель и понимать, что делает это он из жалости. И ждать, на сколько еще его жалости и терпения хватит. Даже собаке хвост сразу режут, а не частями, а тут… Ох, Маш, извини ради бога, забила тебе голову своими страданиями и переживаниями. Давай сейчас лучше Фатиму позову, пусть тебе чаю свежего поставит.

Машу охватил ужас от рассказа Резеды. От её мыслей и настроения, от поворота этой истории, который и в голову Маше не приходил. Первым ее порывом было продолжить возражать и доказывать Резеде, что она неправа. Что надо верить и бороться, и все обязательно получится. Но она молчала, понимая, что ее заявления об этом вряд ли встретят понимание. Да и вообще — вдруг фальшиво это прозвучит, не стоит и начинать. Всё, что она может, чем может помочь — это дать Резеде работу, помочь ей почувствовать себя более полноценной, полезной и нужной, отвлечь от сгрызания себя упрёками в ненужности. В остальном ей лучше молчать. Да и трудно ей говорить было в этот момент, мысли путались.

Пётр хотел отвезти ее домой. Но Маша настояла, чтобы он довез её только до метро, а дальше уж она сама доберётся. Дождь уже прекратился, вечерний воздух был свежим и влажным, в блестящем асфальте отражались яркие фонари, туфли в тепле квартиры практически высохли. Маша, доехав до своей станции метро, до дома решила пройтись пешком. Впечатлений за сегодняшний вечер она получила столько, что ей требовалось это как-то переварить, уместить внутри, разложить мысленно по полочкам.

«Интересно, Пётр и Резеда — они счастливая пара?» — думала она, аккуратно обходя лужи, чтобы снова не вымочить ноги. — «Нет, понятное дело, что их самих спрашивать об этом смысла нет. Каждый из них скорее будет говорить о своих ощущениях, причём, и ощущения эти будут сильно зависеть от текущего настроения и самочувствия, внешних обстоятельств, короче. А кто знает как оно, на самом-то деле? И как определить это счастье, в чем мерить? И есть ли то чувство, что держит их вместе, настоящая любовь, ну, или хотя бы вообще — любовь ли это?». Дом был всё ближе, а ответ все не находился.

Она продолжала думать об этом и дома, на автомате заряжая стиральную машинку, насыпая Пиксели корм в миску и меняя ей лоток, наводя себе чаю с мятой, после которого так легко спалось. Уже засыпая, на грани сна и бодрствования, она подумала о том, что как же она будет разбираться с этими сложными материями в намеченных ею поисках «смысла жизни» (как она с некоторых пор стала называть свои планы по поиску и опросу созданных их агентством пар), не поспешила ли она с этим решением, с попыткой разобраться в себе и своей жизни с помощью чужих историй. Хотя, может, там всё-таки будет полегче — не у всех же, в конце концов, инсульты, хозяйственная Фатима, и Пётр, оказавшийся волею судьбы в непростом положении. Она все-таки психолог, разберётся уж как-нибудь.

Перед сном она еще раз глянула на список дел на сегодняшний день и ругнулась на себя: который раз уже забываю Пиксель в ветклинику сносить, все прививки уже давно просрочены. Сейчас вот придется лечь в больницу, и как долго потом у неё не будет возможности заниматься кошкой — бог весть. Так что всё, срочно надо идти и больше не откладывать!

часть 7 (часть 8 будет выложена 04.04, 11–12:)

* * *

Итоги поисков пар для опроса были таковы: среди тех, кто согласился побеседовать на тему своей жизни и степени ее счастья, было двое москвичей, одна пара — из Московской области. Начать решено было, естественно, с москвичей. Встреча была назначена на вечер, в преддверии её Маша сидела в офисе с ручкой и листком бумаги, пытаясь спланировать предстоящий разговор.

В конце концов, план вырисовался следующий: она опрашивает по очереди мужа и жену, так, чтобы они не слышали слов друг друга, для чистоты эксперимента. Потом уже сводит всё воедино и пытается обобщить. Ещё некоторое время Маша провела над опросником, чтобы всем парам в итоге были заданы одинаковые вопросы, иначе потом результаты не сопоставить. Пока получалось довольно складно, Маше уже прямо не терпелось начать. Для фиксации бесед решено было взять с собой диктофон, который она обычно использовала при психологических консультациях клиентов.

В обед без предупреждения пришла Геля.

— Чего это ты, — удивилась Маша. — Случилось что?

— Да сил нет уже. С утра с Генкой полаялась — думала, он на работу уйдёт — меня попустит. А не попускает, я себя ещё больше накручиваю. Тут свекровь кстати пришла, я на неё детей скинула, думаю, доеду до офиса, поболтаем с тобой, а то разорвёт меня от злости.

— Что случилось? — проявила участие Маша. На самом деле, ответ был известен заранее: список Генкиных грехов был давно составлен и мужик был верен себе — держался внутри него, не оригинальничал. В этом списке главной проблемой значилась необоримая лень, которую было не пробить ни просьбами, ни упрёками, ни скандалами.

— Да достал — сил нет. Каждый вечер одно и то же. Приходит домой и шасть за компьютер, в стрелялки свои резаться, или у телика ложится. А я как белка в колесе: и убери, и приготовь, и с Максиком уроки, и с Варькой на подготовку сбегай. При этом тоже ведь работаю. Сколько раз уже ругались из-за этого, сколько раз он мне обещал, что все изменится! А толку — с гулькин хрен.

Маша вздохнула — это надолго. Надо набраться терпения, Геле хочется выговориться.

— Ну, а сейчас-то чего? Весь набор Генин давно известен, я уж думала, что ты привыкла, столько лет уже.

— Маш, когда-то даже самое большое терпение приходит к концу. Вот у меня, я считаю, беспримерно большое терпение. И сейчас оно подошло к концу. Последний раз неделю назад с ним из-за всего этого скандалили, он клялся-божился, что всё изменится. Хватило его на один день. Пришел в понедельник домой, я ему Варьку сунула — идите, погуляйте, пока мы с Максом уроки сделаем, заодно в магазин сходите, вот список. Скривился весь, но делать нечего, пошли они гулять и по магазинам. Пришел нормальный, веселый даже. Варька — она ж классная, как начнет болтать, так не остановишь, кому хочешь настроение поправит. А во вторник снова здорово. Ну, не скотина ли?!

— Гель, мы с тобой много раз говорили по этому поводу. Я тебя объясняла, как психолог: кардинальные изменения во взрослом человеке практически невозможны. Бывают исключения, как правило, вызываемые какими-то серьезными психотравмирующими событиями: страшная болезнь, попадание в авто- или авиакатастрофу и тому подобное. И то многим таких ситуаций тоже ненадолго хватает. А ты хотела Гену на кухне пропесочить, и он оп-па — изменился до неузнаваемости.

Геля сидела на клиентском диване, обхватив круглые коленки, и смотрела на Машу снизу вверх.

— Ну, и что ты предлагаешь?

— Да всё то же самое, Гель, — вздохнула Маша, призывая на помощь всю свою терпимость и любовь к подруге. — Либо принимай его таким, какой он есть, сама как-то подстраивайся, ищите компромиссы, либо разбегайтесь. Толку ему что-то объяснять и о чём-то с ним договариваться, если он тебя всё равно со всем этим кидает. Только нервы себе трепать.

— Маш, веришь, сил нету никаких, ни на что. Мне кажется, я его убью когда-нибудь! А следом — на себя руки наложу.

— Преувеличиваешь. Ты очень энергичный человек. Я тут у Резеды была — человек на полтела парализован, и то сил вполне хватает на то, чтобы карабкаться, не сдаваться. А ты устала жить с инфантильным остолопом и разнылась чего-то, вот и всё, весь твой диагноз.

— Да ты что! И как там Резеда? — оживилась Геля, услышав знакомое имя.

Минут 15 подруги провели за тем, что Маша рассказывала Геле о поездке в Битцу. Рассказала практически всё, кроме Фатимы и её возможной связи с Петром. Как-то неловко она себя почувствовала, подойдя к этой теме в своём рассказе. Просто сказала Геле, что есть такая женщина у Резеды, помогает по хозяйству.

— Вот у людей проблемы так проблемы, — уважительно сказала Геля, отставляя в сторону картонный стакан из-под кофе, с которым она пришла в офис. Потом, заметив на столе яркую коробочку, спросила: — Что это у тебя, диктофон?

— Да, я сегодня вечером к первым клиентам еду, по намеченному списку. Будем разговаривать что у них и как.

— Это ты про свои поиски смысла жизни? — усмехнулась Геля.

— Ну, да, про них. Слава богу, двое в Москве нашлись, мотаться не слишком долго придется.

— Маш, может, ты передумаешь, а? Что ты нафантазировала-то себе? Какие-то проблемы на ровном месте себе рисуешь, честное слово, — взялась за старое Геля. — Вот у меня, у Резеды — вот это проблемы так проблемы. А у тебя ещё совсем непонятно что там внутри, что за опухоль. А ты уже страстей нарисовала и смысл жизни пошла искать. Вместо того, чтобы просто пойти к врачу. Накручиваешь себя только зря и время тянешь.

Машу передёрнуло от такой постановки вопроса. Кровь прилила к голове. Так, надо сдержаться, иначе мы тут сейчас поругаемся в пух и прах, внутренний тормоз должен сработать хоть у кого-то.

— Гель, я тебе много раз объясняла, что не надо сравнивать несчастья разных людей. Во-первых, это бессмысленно: своя рубашка ближе к телу была, есть и будет всегда и у всех. Во-вторых, что меняется в моём сознании от того, что твоя проблема или проблема Резеды — глубже и шире? На мою жизнь это не влияет никак. Мне вот тоже кажется, что твои страсти-мордасти с Геной — это выдуманная проблема. И решение её зависит только от тебя. Однако же я выслушиваю тебя, стараюсь поддержать, помочь советом. И в ответ рассчитываю на такую же, как минимум, помощь.

Так, Маша, стоп. По-моему, ты начала уже злиться и обижаться. Вон как Геля надулась, нахохлилась. И неумно это, и непрофессионально.

— Гель, ну, не обижайся, а? Скажи вот мне лучше, ты с Геной счастлива? Ну, если, говоря твоим бухгалтерским языком, свести дебет с кредитом? Итого, счастлива или нет?

Геля посмотрела на Машу вопросительно, забыв, что пару секунд назад она дулась на подругу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, как… Ну, вот нет у тебя таких мыслей, что вернись история назад — ты бы не стала за него замуж выходить? Не бывает такого, чтобы ты думала: чёрт же меня дернул в это во все ввязаться?

Геля замолчала, задумалась. Потом ответила:

— Нет, наверное. Жалеть то иногда жалею, в сердцах. Но если прямо «итого» говорить, то нет, не жалею. Я его всё-таки люблю. Во-первых, если бы не он — у меня бы не было Максика и Варьки, и Москвы бы тоже не было. Были бы другие дети и город, а ничего другого я не хочу. Во-вторых, он мой. Я вот очень-очень это чувствую. Мне всё у него родное, голос, запах, даже шутки его несмешные. Мне иногда кажется, что я с ним не во взрослом возрасте уже познакомилась, а родила его, просто очень давно и сама уже этого не помню. К родителям его привыкла, хоть и чудят они иногда. К нашей жизни, пусть и со ссорами и проблемами. Это моя семья, понимаешь? И мне другой не надо.

Он мне на 8 марта цветы принес, мимозы, прикинь. Помятые все такие, извинялся потом долго: купил рядом с работой, потом в час пик в метро вез, не уберёг. Я ему говорю: Гена, у нас рядом с домом ларёк цветочный, чего ты мучился, здесь бы купил. А он мне: да? Я не замечал. Представляешь, дурачок, киоску этому года три уже, не меньше.

Я не знаю, счастье это или что другое. Но верни сейчас тот день — я бы снова ему в ЗАГСе «да» сказала. Я бы, конечно, хотела, чтобы он мне помогал больше, чтобы ленивым таким не был, чтобы помнил, что я не только жена и мать, но и женщина. Но что уж тут поделаешь, вот такое вот мне досталось, обмену и возврату не подлежит, как говорится.

В комнате установилась тишина. Кажется, Геля сама немного испугалась своих выводов и признаний, Маша же потрясённо молчала, обдумывая, что вот уже второй раз ей встречается семья, где невозможно понять — счастливы люди друг с другом или нет. Наверное, она и раньше такие семьи встречала, просто раньше на эту тему не задумывалась. Ведь спроси сейчас Генку — он тоже наверняка будет долго и нудно жаловаться на Гелю, заевшую его молодую жизнь, права человека и мужское начало. И так же он затруднится ответить на вопрос про наличие счастья в своей жизни. Но предложи разойтись — сто процентов откажется! Со стороны глянешь на них — упаси Господи от такого счастья. Ругаются, орут, оскорбляют друг друга, подчас даже предметами некрупными друг в друга кидают вгорячах. Претензий у каждого друг к другу — вагон и маленькая тележка. А расстаться — ни боже мой!

Кажется, что у каждого свой сценарий семейного счастья, и не надо им чужого, ни боже мой, как говорила бабушка. А правильный он, сценарий этот, или нет — это вообще никого не волнует.

— Пойду я, Маш. Чего-то ты меня своим вопросами как-то растревожила. Прямо плакать опять хочу — не могу.

— Извини, я не хотела тебя расстроить.

— Да не расстроила ты. Просто воспоминания нахлынули, как у нас всё было. И какие мы сами были. И как же вот до такого дошли. Менять что-то надо, но вряд ли получится. Пойду я, пока!

Вот такие мы, девочки. То плачем, то смеёмся. То «будь ты проклят!», то «никому не отдам!». Поди, разгадай нас.

* * *

Очередь в ветеринарной клинике была в этот раз сносной, человека 4, прикинула Маша ещё на входе.

— Вы последний? — спросила она молодого человека, сидевшего на лавочке с натянутым на голову капюшоном и кошачьей переноской в руках. С первого раза вопроса он не услышал, разговаривал по телефону, пришлось вопрос повторить.

— Да, я, — наконец откликнулся парень, поднял голову и Маша обалдела. Грек. Тот самый Лысый Грек из электрички. Тот тоже узнал Машу и также обалдело на нее уставился. Затем он вскочил, уступая Маше место, и представился:

— Илья. Меня Ильей зовут. Садитесь, пожалуйста.

Маша улыбнулась: это только кажется, что Москва — большой город. А вот встретились же.

— Спасибо. Вот так встреча. А вы с кем здесь?

— Да вот, кот. Мимино.

— Отличное имя, смешное. А что с ним?

— Да не знаю я. Мама попросила отнести его на приём. Она давно знакома с врачами в этой клинике. Они и кота нашего старого лечили, и собаку, — ответил Илья. — Она созванивается с Татьяной Алексеевной, с врачом, они там без меня о чем-то договариваются. Моё дело — только отвезти кота в клинику и потом его назад доставить. А с вашим котом что случилось?

— У меня кошка Да все нормально, у нас просто плановые прививки.

В этот момент врач высунулась из кабинета и вызвала:

— Мимино! Мимино, проходите, пожалуйста.

Такая смешная манера у них, подумала Маша, вызывать пациентов по кличкам. Иногда совершенно чудно получается в сочетании с хозяином. Вот как у Ильи с Мимино сейчас.

Вдруг из-за двери донесся его возмущенный громкий баритон: «Каак это яйца отрезать?». Она хмыкнула и стала ждать продолжения. Дверь открылась и оттуда вылетел разъяренный Илья с кошачьей переноской в руках. Не останавливаясь, он пробежал мимо Маши и выскочил на улицу. Она приготовилась было ждать своего вызова, как вдруг увидела рядом с собой, на скамейке, забытую мужскую барсетку. Наверное, Илья оставил, когда место уступал, сообразила она. Придётся, видимо, пропустить свою очередь. Маша вздохнула, взяла переноску с Пикселью в правую руку, барсетку — в левую и пошла искать нервного Грека.

Искать долго не пришлось. Грек стоял под старой липой, рядом с крылечком и нервно курил.

— Что случилось?

— Вы представляете? Они хотели отрезать ему яйца! — почти прокричал ей в лицо Илья.

— Зачем им яйца вашего кота, Илья? — вздохнув, стала успокаивать Илью Маша, протянув ему забытую барсетку. — Вы же сказали, что ваша мама звонила им и договаривалась о приёме? Может, это она договорилась о кастрации?

Илья посмотрел на Машу полубезумными, полными возмущения глазами.

— Кстати, да. Сейчас, сейчас, — и начал искать телефон у себя по карманам. — Посмотрите за клеткой?

И, получив от Маши обещание, отошел в сторону поговорить по телефону. Оттуда опять донеслось про яйца, «как ты могла!» и «только через мой труп!». В конце концов, Илья вернулся, весь кипя от возмущения.

— Илья, а что вас так взбесило? Вы простите, если я лезу не в свое дело, — решила вмешаться Маша.

— Да как вы не понимаете? Они все хотят отрезать Мимино яйца! Они его евнухом сделать хотят!

— Евнух — это не просто кастрат, а служащий при гареме, — засмеялась в ответ Маша. — Скажите, он у вас сильно породистый? Предполагается, что он будет заниматься улучшением породы и вязками?

— Да какой он породистый, дворня обычная, если про кошку так можно говорить.

— Так а зачем ему тогда яйца? Поди, и метит, и запах в доме? — продолжала наводить возмущенного защитника котовых яиц на правильные мысли Маша.

— Да, что есть, то есть. Замучил метить уже, — признался Илья.

— Мне кажется, то, что вас возмущает эта ситуация — это типичное очеловечивание кота, — Маше хотелось продолжить объяснение и сказать, как бывает в таких случаях на самом деле — мужчины примеряют ситуацию на себя и встают на защиту котовских причиндалов как своих собственных. Но, кажется, он не поймёт и может обидеться. И она смягчила пояснения: — Будто он ваш человеческий друг, а не кот. А он — просто животное, ему без яиц даже лучше и спокойнее будет. К тому же, пожалейте маму. Наверняка она уже дом вымывать устала. Я знаю, каково это, у меня жили коты.

Успокоенный Илья с изумлением смотрел на Машу.

— Надо же, какой вы дипломат. Наверное, я вправду зря загнался. Переборщил с реакцией.

— Я не дипломат. Я психолог, — улыбнулась в ответ Маша.

Илья помялся, покачался с носка на пятку, глядя на газон перед собой.

— Слушайте, я всё понимаю. Вы правы. Но, поймите, я не могу. Вот просто не могу пойти туда и своими руками в этом деле помогать. Мне кажется, Мимино мне потом этого не простит, вот это вот отсутствие у меня мужской солидарности.

Ох, уж эти мужики. Даже самые красивые и смелые из них совершенно неожиданно могут сдрейфить. Маша улыбнулась:

— Давайте так. Я занесу свою Пиксель на прививку, потом вынесу её вам. Вы присмотрите за переноской, а я потом схожу на операцию с вашим котом. Пойдет?

Илья с робкой надеждой взглянул на Машу:

— А вам правда это будет удобно? Вы сможете?

— Ну, конечно, неудобно и не смогу, потому и предлагаю, — весело съязвила Маша. — Пойдём уже.

— Вы не смейтесь. Это особенный кот. Хотите, я расскажу вам его историю?

Так, это надолго. Какой он все-таки потешный. И красивый, да. Потешный и красивый. Она присела на лавочку, которая обнаружилась рядом.

— Давайте, рассказывайте.

История с котом у Ильи и в самом деле вышла нерядовая. Родители, с которыми он жил, не относились к числу слишком уж больших поклонников животных. И ему надо еще было постараться, чтобы пропихнуть идею о необходимости обзавестись котом в умы отца и матери. Тем более, что бытовая сторона хлопот с животным должна была лечь на плечи матери — Ильи целыми днями не было дома.

Собравшись приобрести себе пушистого друга, Илья хотел подойти к делу обстоятельно: изучал кото-вопросы с помощью интернета, читал о различных породах и их особенностях, разговаривал с различными питомниками, даже провел мини-опрос своих друзей, у которых уже жили коты. Оставалось только доехать и посмотреть на представителей выбранных пород воочию.

Но жизнь у Ильи часто опережала мечту и планы. Как-то в середине весны он возвращался из Тулы, с семинара по разъяснению правоприменительной практики. Остановился на заправке, попил кофе, и, пока заправщик возился с его автомобилем, решил посетить туалет.

Призаправочный клозет был обыкновенной для России системы «сортир»: бетонная плита на полу и «скворешник» из чахлых реек сверху, продуваемый всеми ветрами. Плюсов у таких заведений обычно два: во-первых, что они вообще есть, во-вторых, наличие минимального неприятного запаха — он там просто не успевает сконцентрироваться, всё выдувает сквозь щели. Илья зашёл, закрыл за собою двери и, как только взялся за брючный ремень, услышал идущий откуда-то сбоку громкий и жалкий писк. Рука сама собой ремень отпустила, Илья начал озираться. Ничто из им увиденного в этом помещении таких звуков издавать не могло. Да не было там ничего, где могло бы спрятаться существо, способное пищать.

После недолгих поисков источник звука обнаружился: внутри выгребной ямы валялся обычный синтетический мешок для строительного мусора, зеленый такой, плетеный из каких-то искусственных нитей. Видимо, благодаря своей плетеной структуре, он пропускал воздух и существо в мешке ещё могло жить и пищать. На счастье обитателя мешка, клозет был новым и мешок не утонул в испражнениях, а просто лежал сверху скромной кучки продуктов жизнедеятельности посетивших клозет организмов. Второе везение заключалось в том, что, упав, мешок откатился чуть в сторону, и всё, что падало сверху, пока до него не долетало.

Илья в изумлении метнулся к оператору заправки:

— Девушка, у вас там, в туалете… Там кто-то живой!

Меланхоличная девушка, не отрывая глаз от монитора кассы, ответила:

— Да, я в курсе.

— И что? У вас там кто-то погибает, а вы вот так просто про это говорите?

— А что я должна, по-вашему, делать?

Илья пошел к заправщику. После краткого раунда переговоров выяснилось следующее. Никто не знает как пакет этот попал в туалет. Участие внеземных цивилизаций не рассматривается, так что, скорее всего, кто-то из проезжающих его туда подкинул. Судя по голосу, в мешке — котенок, маленький. Сидит там уже минимум сутки. Достать его невозможно, слишком большое расстояние от пола до мешка, так что жаль его, конечно, но такова, видно, его несчастливая кошачья доля.

Развернуться и уехать в такой ситуации Илья был не в силах. Он сел на машину и поехал в близлежащую деревню, по дороге радуясь тому, что занимается этим делом днём. Если бы он уехал из Тулы вчера ночью, как изначально планировал, то бегать по незнакомой деревне в поисках инструмента для спасения котенка ему было бы куда сложнее. Но вчера он с коллегами посетил неплохой тульский ресторан, выпил там немного, так что ехать никуда не мог — нетрезвым за руль он принципиально не садился.

В одном из дворов он нашел отзывчивого дедушку, который долго пытался понять что этому городскому надо, почему и зачем, потом понял — и долго удивлялся, что человек в костюме и на дорогой машине так беспокоится из-за какого-то котёнка. Искренне пытаясь помочь, он предложил Илье тут же, не выезжая из деревни, разжиться хоть дюжиной котят от местных кошек-крысоловок. Получил отказ и 500 рублей (Илья справедливо решил, что это поможет ему сократить дискуссию), после чего выдал Илье палку с крюком, которой в деревне ветки деревьев придерживают во время сбора урожая, и сказал, что предмет в хозяйстве ценный, Илья — человек незнакомый, странный и лысый (в глазах деда это было явным отягчающим обстоятельством!), поэтому палку он даст, но поедет с Ильей, чтобы тот палку-то потом ему, деду, отдал, а не себе притырил. И условие поставил: вернуть их обоих — деда и палку — по месту жительства и прописки после окончания операции по спасению. Илье ничего не оставалось, как согласиться.

Дед вынес Илье инструмент, и снова пошел зачем-то в сарай, начал там греметь, что-то падало, дед чертыхался. Илья потерял терпение.

— Дедушка, а дедушка! Поехали уже, пожалуйста. Время поджимает!

— Подожди ты, торопыга! Я красную тряпку ищу.

Илья не на шутку изумился.

— Красную тряпку? Зачем?

Деду внутри сарая крякнул, плюнул и чертыхнулся. Затем вышел к Илье:

— Эх ты, водила с Нижнего Тагила! Я еще в юности трактористом был, правила помню. Если у тебя выступающий за пределы корпуса автомобиля предмет, то его надо обозначать красной тряпкой. Как ты ездишь-то, правил не зная? Ты на палку посмотри: в салон она у тебя не поместится, багажника сверху нет. Значит, придется ее в окно высовывать. А значит что? Значит, нам надо обозначить негабаритный груз!

Внеся в этот вопрос ясность, дед вернулся к поискам. Через пятнадцать минут, расстроенный, вышел:

— Нет у меня ничего красного. Была бабкина кофта старая, но я ее на чучело огородное извёл. Давай, может, не красное примотаем, а другое что-нибудь, цветное, приметное? В конце концов, она ведь, тряпка, для чего служит? Для обращения внимания других участников движения и недопущения травматизьму и аварий. Нет красной — давай какую-нить другую вертеть.

Через 15 минут машина Ильи покинула деревню и взяла курс на автозаправочную станцию. Со стороны пассажира окно было открыто, оттуда торчало и развевалось на встречном ветру радужное знамя ЛГБТ-движения. Палка выполняла роль древка, на крюк был привязан рукав от другой старой бабкиной кофты, такой вот весёленькой расцветки. Илья ехал и молился, чтобы никто это не заснял и видео в интернет не выложил — разговоров потом не оберёшься.

В итоге, с небольшими потерями, временными и чуть-чуть материальными — Илья сильно испачкал брюки во время спасательной операции — мешок был извлечен из ямы. Там оказался труп черного котенка и еще один, живой, его собрат. Был он невероятно худ и мал, расцветку из-за испачканности имел самую невразумительную. Так что было совершенно непонятно где у него в этом тщедушном тельце помещается такой звонкий крик.

Опыт в зооспасении у Ильи был самый небольшой. Взявшись спасать котёнка, он совершенно не думал, что он будет делать с животиной, когда её из ямы вытащит. Планировалось что-то туманное: мешок вытащат, котенка выпустят и он сразу куда-нибудь побежит, радостно-освобождённый. Котенок все предположения опроверг. Сразу после освобождения он встряхнулся, выгнулся дугой, пошипел для порядка и сел, плотно прижавшись к дорогому ботинку Ильи.

Операторша с АЗС, которая в ходе спасательной операции прониклась сердобольностью и любопытством, покинула свой пост и крутилась все это время рядом, умиленно воскликнула:

— Ой, смотрите-ка, он прям вас хозяином выбрал!

Перед глазами Ильи замахали страницами, как крыльями, сайты кошачьих питомников. Замахали и косяком, как перелетные птицы, скрылись в дали. Их место в воображении заняли изумленные лица отца и матери, которым он предъявит это чудо по возвращении. Но куда его теперь девать, спасенца этого. Как-нибудь придется управляться.

Операторша от щедрот своих дала Илье пустую коробку из-под шоколадок, в которой они вместе с заправщиком наковыряли дырок, а так же наволочку со своей подушки из комнаты отдыха. Так что котенок был размещен с относительным комфортом, и, в то же время, не имел шансов испачкать Илье салон тем, в чём он находился более суток. Наконец, Илья, котёнок и дед тронулись в обратный путь, деда же нужно было вернуть в деревню. Назад, под вновь развевающимся радужным флагом Илья ехал практически спокойно: все эмоции растратил в ходе спасения несчастного котейки.

Домашним своим Илья представил котенка как жильца временного — «приведем в порядок и потом пристроим». Родители поморщились, но будучи людьми добрыми и отзывчивыми, приют ему дали. А потом, как водится, кот сам всё решил, быстро и бесповоротно, в стиле небезызвестного Васисуалия Лоханкина, героя бессмертного романа Ильфа и Петрова: «Я к вам пришел навеки поселиться, надеюсь я найти у вас приют». С мечтой о породистом коте Илья простился еще там, на тульской заправке. Кстати, после помывки кот оказался красивого, благородного серо-пепельного цвета — прям и не скажешь, что дворняжка. Дрогнула и мамина душа — по ее мнению, он был сильно похож на котика ее детства, Пушка. Ностальгия в таких случаях имеет решающее значение. Отец же попросил внести его в список воздержавшихся и скрылся в своей комнате.

Так что оставалось лишь определить пол котана и дать ему имя. Но и тут всё было непросто. Все эксперты по котам, которых Илье удалось найти среди своих знакомых, пол котенка определиться затруднились, ссылаясь на юный его возраст и чрезвычайную худобу. Положение было затруднительным, как имя-то выбирать, не зная полу? Полагаться на циничных друзей не приходилось: предложений умнее, чем назвать кота Говнюком, отметив таким образом место его появления в жизни Ильи, от них пока не поступало.

Спасла Илью уборщица их подъезда, Розалия Семеновна, женщина опытная, с десятком котов в анамнезе, в смысле, в служебной квартире на первом этаже.

— А ты, Илюш, ему имя пока дай такое, знаешь, неопределенное. Вроде как чтобы и девочке подходило, и мальчику.

— Как это? — не поняла сразу идеи Илья.

— Ну, у меня вот так один котик до полгода прожил, пока я не разобралась, что он — мужик. Я его сначала назвала НЛО. Ему, коту-то, всё равно.

Сказала и ушла, оставив Илью в затруднении. Он и так был не искушён в подборе имен животным. А тут такой пердимонокль, имя в среднем роде. Решение задачи нашлось в этот же вечер.

Вечером, на кухне, собираясь перекусить мамиными домашними пельменями, Илья включил телевизор — он любил посидеть вечером в уединении, под его уютное бормотание. По какому-то из каналов показывали бессмертную советскую классику — «Мимино» с Бубой Кикабидзе в главной роли.

— Ура! Кот, ты будешь у меня Мимино! Мимино, иди сюда! Мам, давай он у нас будет Мимино?

Котёнок за прожитую неделю в московской сытости так и не мог никак нажраться — как на заправке было непонятно где в нем помещается такой громкий голос, так и теперь было совершенно неясно, где в его крохотном тельце помещается столько жратвы. Услышав крики Ильи, кошачье дитя проснулось и ринулось на кухню: наверняка не зря хозяин кричит, точно кормить собрался. Илья же принял эту стремительную пробежку за явное свидетельство того, что имя котенку понравилось. Так и остался найденыш Мимино, уже и после того, как мужской пол Мимина этого скоро стал очевиден всем, и даже Илье. Но кот к имени привыкла, да и домашним имя пришлось по душе. Коту вообще было всё равно: он вырос общительный, ласковый, похожий по манерам скорее на собаку, чем на представителя семейства кошачьих. Вся семья неожиданно быстро очень привязалась к нему.

— Да, котейке в жизни досталось, — сказала Маша уважительно. — Ну, вы не переживайте. Операция по кастрации быстрая и несложная. Так что через день-другой он уже и не вспомнит, что у него там между ног всё как-то иначе раньше было. Зато поспокойнее станет, и маме вашей с ним полегче будет.

Надо же, она не только красавица, но еще и очень мудрый человек. И меня успокоила, и проблему одним махом решила. Мне прямо ее бог послал, уважительно думал Илья, дожидаясь Машиного возвращения.

Примерно через час кошачьи дела были позади. Илья вызвал такси, сначала домой отвезли Машу, тем более, что это и по дороге было. Пока они ехали, Маша, снедаемая любопытством, решила все-таки задать вопрос, который вертелся у нее на языке с первых минут их встречи в ветклинике:

— Илья, вы простите мне мое любопытство. Если вам неприятно, можете не отвечать. Чем у вас тогда дело закончилось? Ну, там, на перроне. Помните этот конфликт в электричке?

Илья приосанился, посмотрел на Машу с улыбкой, победительно:

— Да морду я ему набил и всё тут.

— Да вы что? — протянула изумлённо Маша. — А мне показалось, он такой был… Ну, безобидный. Противный, правда, что есть, то есть. Нетрезвый, хамоватый. Но что он драться на вас полезет — мне бы в голову не пришло.

— Ой, да ладно вам, я уже и забыл, — продолжал кокетничать Илья. — Пару раз от меня получил и сразу успокоился.

— Вы не пострадали? — обеспокоенно спросила Маша своего защитника.

— Ну, он не успел, — решил всё-таки не уходить далеко от правды Илья. — Мне кажется, у него даже оружие какое-то было в кармане. Но всё, как видите, обошлось. Я единоборствами занимаюсь уже много лет, мне такие гопники — на один удар.

Маша решила тему не продолжать, но смотрела на Илью с большим интересом. Надо же, вроде бы интеллигентный парень, думала она. Обычно такие в первую очередь и получают от хулиганов. А этот может за себя постоять. Интересный, вообще говоря, мужчина. Хорошо, что в клинику накрашенная поехала, надеюсь, не поплыла косметика — вечер сегодня душный. Маше захотелось достать зеркальце из сумочки и проверить лицо. Но на коленях стояла переноска с Пикселью, да и неудобно при Илье прихорашиваться, ещё подумает чего.

Перед тем как выйти из машины, Илья еще раз ее поблагодарил за помощь, сказал, что он адвокат и пригласил при необходимости в его профессиональных знаниях к нему без стеснения обращаться. Ну, и номер телефона у неё спросил, сказал, что «на всякий случай». У Маши прямо внутри аж что-то ёкнуло: она всю дорогу гадала, сделает он это или нет. Самой навязываться было ужасно неудобно. Они расстались, договорившись созвониться.

По дороге домой Илья несколько сконфуженно вспоминал разговор с Машей в машине. Кой чёрт врал, как мальчишка, право слово. Ну, с другой стороны, правды она все равно не узнает. Кажется, я ей понравился, да и она мне, ещё там, в электричке. Она на Бэмби мультяшного похожа. Только повзрослевшего. Хорошо, что встретились еще раз, пусть и при забавных обстоятельствах.

* * *

Маша ехала домой после разговора с первой парой. Мыслей в голове по поводу услышанного было много. Они прямо роились у нее в голове, как пчелы, метались из стороны в сторону в поисках своего места, которое все не находилось. Услышанное настолько ее поразило, что она не понимала — как эти рассказы уместить в те цели, что она перед собой ставила перед поездкой?

Ну, с чего бы мне начать….Вы не ругайтесь, Маша, если у меня нескладно будет получаться. Оратор из меня не очень. Для меня и в школе самая большая трагедия была, если меня вызывали к доске отвечать. Я вроде и знаю домашнее задание, учила, готовилась, а как встану у доски, как на сцене перед публикой, так начисто все и забуду. Теперь вроде бы школа позади, и привычки остались прежние.

Ну, вот… Меня зовут Наталья, мне 40 лет. У меня есть муж Костя, Константин Филиппович. У нас двое детей, они приемные, Саша и Даша. Саше 8 лет, а Даше — 6 лет. Они с нами уже больше года.

Приёмные дети — это очень трудно. Это очень большое испытание для семьи. И надо очень много и тщательно думать брать ли таких детей себе. Это вроде как прописные истины, но правоту каждого слова из этого правила я прочувствовала, как говорится, на своей шкуре. Нет-нет, не подумайте, я ни о чем не жалею. Но вот покажи мне это тогда, какая жизнь у нас начнется, какие трудности будут — не знаю, решилась бы я на это вновь, или нет.

Почему мы взяли приемных детей? Ну, вы же видите, мне уже столько лет, мы женаты 4 года, а детей нет. И врачи говорили, что шансов обзавестись своими детьми у нас немного. Я читала разные истории про приёмных детей в интернете — сейчас много по этой теме специализированных сообществ,групп, форумов специальных. Там многие рассказывают, что уже отчаялись завести своих детей, но, как только взяли приёмных, сразу беременели и рожали своего. Бог дает своих детей таким парам, в награду за любовь к сиротам. Вы верующая? Ой, извините, конечно, мы же не об этом.

Вот так и мы с Костиком решили, что сначала возьмём приемных, если своего сделать не получается, а там, глядишь, и нам Бог подаст. Я, кстати, беременная сейчас, так что это всё правда!

Вообще Костик мечтал о девочке, о дочери, об одном ребенке. Мне-то всё равно было кто у нас будет — мальчик или девочка. Но так получилось, что у девочки, которая нам обоим понравился, брат оказался. И устраивались они в семью только вдвоём, чтобы брата с сестрой не разлучать, условие такое у опеки было. Мы на двух сразу, конечно, не рассчитывали. Решили просто прийти, посмотреть, познакомиться. Но всё там пошло так ужасно, так быстро, что мы неожиданно для себя решились на эту пару.

Мы пришли к детям на праздник,1 июня, день защиты детей. Это небольшой совсем детский дом, в Киричах, уже Владимирская область. Там к ним в этот день волонтёры приехали, с подарками, со спектаклем кукольным. Мы к ним, к волонтёрам этим, прибились, вроде, мы с ними, чтобы не объяснять детям кто мы и зачем приехали, чтобы не тревожить детей. Мы до этого 1 раз только у Даши были, когда знакомились. У Саши была ветрянка, его к нам не вывели, он в боксе был, в фельдшерском пункте. Общались с Дашей совсем недолго, она вообще почти не разговаривала, да и не смотрела на нас особенно. Голову опустила, сидит напротив нас на диване, ногами в колготках мотает туда-сюда, не поднимая головы. Колготки такие ужасные, я думала, сейчас уже таких не делают — у меня в детстве такие были. Отвратительного коричневого цвета, как кал, простите, в огромный грубый рубчик. Как ни подбирай размер, как ни подтягивай их — ты в них всегда будешь с оттянутыми коленями. Вот в таких колготках Дашка и была.

Я была уверена, что она нас после первой встречи не запомнила, мы и общались то всего ничего, минут 15. Неудобно приехали, ей нужно было на кружок по пению идти. Ну, мы подарки оставили и ушли. Так что уверены были, она нас при следующей встрече не узнает.

А она запомнила, оказывается. И когда мы с волонтёрами пришли — она кинулась ко мне, обхватила за ноги и стала кричать на других детей: «Не трогайте! Не подходите к ней! Это моя мама! Пошли вон!». И так агрессивно на детей кидалась, будто собачка маленькая, я прямо думала, сейчас она укусит кого-нибудь из этих детей. Тут и Сашенька в комнату вошел. Дашка кинулась к нему, схватила за руку, ко мне подтащила и опять стала меня от всех охранять и прогонять других детей. Еле-еле её воспитатели успокоили.

Костик расчувствовался, стоял со слезами на глазах. Дашка перенервничала, тоже ударилась в слезы. Костик её на руки взял — она так рыдала, всю рубашку ему слезами вымочила. Сашка маленький совсем, посмотрел, что сестра плачет и себе давай плакать. Как можно было уйти и их не взять? Мы тогда же согласие и подписали. Прямо в тот же день нам их не могли отдать, надо было еще некоторые бумаги привезти. Так что в тот день пришлось расстаться. Вы бы видели, как дети горевали! Мы уходили с Костиком по аллее к воротам, а Даша с Сашей сидели на подоконнике, прижав носы к стеклу и так смотрели на нас… Мы уже не могли их там оставить, не могли за ними не вернуться.

Потом сложно очень было — и нам, и детям. Хотя мы готовились к тому, чтобы детишек из детдома взять, на специальные курсы в школе приемных родителей ходили, с другими приёмными родителями разговаривали. Но к этому подготовиться невозможно, поверьте. Первые месяц был более или менее терпимым. Они оба такие тихие были — поверить, видимо, не могли, что это теперь их настоящий дом, что они в семье, что они теперь — родные. Аккуратно себя за столом вели, правда, всё ели ложкой, а вилкой, ножом вообще пользоваться не умели, за собой убирали, дисциплинированно каждый прием пищи заканчивали словами: «Спасибо за еду! Все было вкусно. Можно встать из-за стола?».

А потом… Потом они поняли, что они больше не в детдоме и назад туда не вернутся. И такой начался ад, вы, Маша, просто не поверите. Истерики, драки, скандалы. Они дрались друг с другом, с нами — как дикари. Со злобой такой! Били со всей силы, чем дотянутся — ногами, руками, кусались, царапались, безжалостно совершенно! Ревновали друг друга к нам, отнимали всё друг у друга. А какой ужас с укладыванием спать начался! Я совсем к такому была не готова. Саша пока не поонанирует — не засыпал, а Даша расковыривала себе до крови пупок! Представляете, каждый вечер лежит в кровати со стеклянным взглядом и ковыряет пупок, до ран, до язв — она же сегодня расковыряет, а завтра опять туда лезет!

Мне кажется, наша семья тогда была на грани распада. Костик был в бешенстве от поведения детей. Во-первых, он такого не ожидал. Говорил, что дети неблагодарные, не ценят все то, что мы для них делаем, и что у них дурная наследственность. Во-вторых, он очень устаёт на работе. Его как раз тогда повысили, он стал старшим менеджером отдела. Работа трудная, ответственная, тем более — повышение, требования особенные, начальство к нему присматривалось. Он домой приходит, ему бы отдохнуть, а тут — сумасшедший дом, бешеные дети и замученная я. Он уходил в комнату и закрывался, а мне приходилось одной всё это как-то разруливать. Я тогда ушла на полставки, чтобы с обеда быть уже свободной и время детям уделять. И очень правильно сделала: сил на полный рабочий день у меня не оставалось совсем.

Я в юности депрессиями страдала, я такой, знаете, тонкой душевной организации человек. Со временем как-то все выровнялось, успокоилось. А тут снова всё вернулось: и бессонницы мои, и кошмары, и руки снова стали трястись. В общем, все снова-заново, посыпалось всё здоровье. И с Костиком мне трудно очень было. Он изначально сомневался, говорил, что не зря ли мы это всё затеяли. А когда весь этот ад начался у нас в доме, мы поссорились с ним крепко. Он сказал, что взять детей из детского дома — это мое решение, и я должна за него отвечать самостоятельно. А на нём — обеспечение семьи, он добытчик и дома хочет иметь покой.

Я пошла к врачу, поняла, что не справляюсь и мне снова нужны таблетки. И там вдруг выяснилось, что я беременная и большую часть того, что я раньше принимала от своих проблем, мне уже нельзя, ребенку может навредить. Я, помню, так растерялась. Я ведь так хотела ребенка! Мы с Костиком, когда своего ребенка планировали, и по врачам ходили, и по святым местам ездили: в Серпухов, к иконе Богородицы «Помощь в родах», в Кострому, к Федоровской иконе Богородицы, в Хотьково, в Свято-Покровский женский монастырь, к иконе Божией Матери Млекопитательнице. Ой, да куда только не ездили. А тут бог чудо явил, а я рыдаю и что делать не знаю! Куда мне третьего малыша в такой ситуации. Мы двоим ума дать не можем. Ну, сейчас всё как-то устроилось. Но на работу, видимо, всё-таки, я уже вернуться не смогу.

Ну, вот. Я еле живая была тогда, я от двух этих маленьких монстров не знала куда мне деваться, а тут беременность и это значит — их будет трое! Костик как про беременность услышал — сказал, чтобы я сама этот вопрос решала, и дверью хлопнул. У него тогда как раз проблемы с давлением начались, от нервной такой жизни. Я кинулась посоветоваться к родителям — они меня отругали очень. Они же против были, чтобы мы детей усыновляли. А тут, получается, что они правы были и зря мы это затеяли!

Помню, вечер, иду домой от родителей, специально не стала на маршрутку садиться. Думаю, прогуляюсь, воздухом подышу. Не было сил просто домой возвращаться. Иду и плачу. Нет сил, мучают головные боли, недосып. И никому меня не жаль. Ох, даже сейчас вот говорю, а меня снова в дрожь бросает и слезы подступают. Простите меня, вот всю жизнь я такая плакса.

Как мы познакомились с Костиком и почему я обратилась в брачное агентство? Я не обращалась, это родители мои. Они видели, что я уже почти старая дева, без каких бы то ни было шансов устроить свою личную жизнь. Я в архиве работаю местном, какие там женихи. Со здоровьем у меня проблемы с детства, всё из-за нервов, мама говорит. В студенчестве замуж не вышла, всё училась, старалась, не до мальчиков было. Потом работа, я сразу из института в архив устроилась. Как-то быстро так годы пролетели.

Я сама бы в брачное агентство прийти не решилась бы, неудобно как-то. Спасибо родителям! Если бы не они, я бы и сейчас была бы не замужем и жила бы с ними. Они и заявку написали, и каждого кандидата сами рассматривали, обсуждали, чтобы меня зря не нервировать. Мой доктор тоже говорит, что все мои проблемы со здоровьем от слабых нервов. Родители привыкли меня с детства беречь. Я их даже не расспрашивала какие другие были кандидаты. Зачем, ведь я им доверяю! Видите, какого замечательного мужа они мне нашли, не ошиблись. Потому, что они очень хорошо меня знают, любят меня сильно.

Я вообще думаю, что раньше в обществе всё правильнее было устроено, что не сами молодые себе пары подбирали, а родители искали женихам невест, а невестам — женихов. Ведь они старше, опытнее, мудрее. Им лучше знать кто кому подойдёт, а кто — нет. Видите, я один раз родителей ослушалась, и что из этого получилось, сколько нам всем пришлось страдать.

Сейчас родители и Костя решают что нам делать с приёмными детьми. Ведь трое — это очень много! И дорого. Надо кого-то одного, наверное, вернуть. Но опека против того, чтобы детей разлучать. Либо они оба живут у нас, либо оба возвращаются в детский дом, разделять их не разрешено. А мне очень жалко и Сашу, и Дашу. Я не могу выбрать, решить что-нибудь. Сейчас стало все неплохо, они слушаются, трудный период позади. Они даже в школе учиться стали лучше, учителя их стали хвалить. Я сначала расстраивалась, и прямо даже как-то неудобно было, нехорошо это, сначала взять ребёнка, а потом его возвращать. И врачи, и опека в один голос говорят, что им от этого психологическая травма будет. А потом Костик меня убедил, что все не так страшно. Они почти полтора года с нами прожили, это ведь лучше, чем если бы это время они в детдоме провели? Мы о них заботились, кормили, одевали лучше, чем в детском доме. И потом, мы же их будем навещать там, заботиться о них.

От истории про приемных детей, судьба которых, по сути, была приравнена этими родителями к судьбе какой-нибудь собачки, которую взяли домой по недоразумению, а теперь опомнились и ищут ей хорошие руки, у Маши перехватило дыхание. На вопрос к Наташе о том, а где сейчас дети, она получила ответ, что дети в санатории. Сейчас государство довольно много помогает приёмным семьям, в частности, предоставляет им бесплатные путевки в санаторий — почти все удочерённые и усыновлённые, особенно не в младенческом возрасте, имеют те или иные проблемы со здоровьем, как следствие недополученной родительской любви. На один поток в такое учреждение можно съездить совсем бесплатно, если хочешь, чтобы ребенок остался там больше — необходимо доплатить некоторую сумму, меньшую, чем потратили бы обычные родители за своего ребенка. Вот и отдыхают теперь Даша и Саша где-то там, подальше от семьи, решающей их дальнейшую судьбу, уже третий месяц.

Маша, как психолог, прекрасно понимала, как неправильно всё происходящее для детской психики, особенно для психики приёмных детей, и так недополучивших родительского внимания. Её мнения, разумеется, по данному вопросу никто не спрашивал. Но в ее памяти вдруг всплыл тот единственный раз, когда родители, замученные переездом с квартиры на квартиру, без отрыва от работы, отправили её в летний лагерь, пытаясь высвободить себе руки для необходимого в новой квартире небольшого ремонта. Как плакала она ночами, спрятавшись под одеялом — чтобы не услышали соседки по комнате и не сдали её вожатым. Как рвало её за летним туалетом после того, как её заставили в столовой есть против воли — от тоски по дому, родителям, аппетита не было совсем, а правило было общим: «съесть всё — на мойку сдавать только пустые тарелки».

Жалко ли мне Сашу с Дашей? Конечно, жалко. Я же к ним привязалась. Но что поделаешь, Костя прав. Мы не потянем троих детей. И я не справлюсь, это точно. Они хорошие дети, их кто-нибудь обязательно потом возьмет. Если честно, мне нельзя сейчас про это говорить. Мой врач говорит мне, что я должна думать только обо всем позитивном, иначе мои негативные эмоции передадутся через плаценту моему ребенку и это ему повредит. Так что давайте о чем-нибудь другом говорить, ладно?

Считаю ли я нашу семью счастливой? Да, конечно, считаю. Мне никого другого кроме Кости не нужно. Я совсем не жалею, что вышла за него замуж. Он совсем как мои родители: он знает, как нужно и как для меня будет лучше. Он строгий, но очень справедливый. Даже если я с его решениями сначала не согласна — потом всё-таки понимаю, что он был прав. Это, знаете, очень удобно. Я очень страдала в молодости от всех этих «с одной стороны, с другой стороны» — головные боли напряжения, плохой сон, эмоциональные срывы. Вы себе даже не представляете как это утомительно. А теперь очень хорошо и удобно. Тем более, что русский народ не дурак, не зря пословицу выдумал «муж и жена — одна сатана».

Потом, понимаете…. Я так долго ждала Костю, перед тем, как мы встретились, я уже успела отчаяться и начала свыкаться с мыслью, что я буду старой девой. А тут, благодаря моим родителям и вам, такое счастье. И теперь у меня настоящая семья и даже скоро родится наш общий ребенок. Больше всего я боюсь потерять семью! Мне часто снится сон, что я проснулась — а у меня никого нет, я одна. Все куда-то делись — родители, муж, и я даже уже не беременна. И я понимаю, что Господь у меня всех отобрал за мои грехи. Костик говорит, что я в такие ночи кричу.

Мне кажется очень важным, для того, чтобы семья была счастливой, как можно меньше думать о себе. Мой папа говорит, что все беды современного общества от того, что по ТВ и в печати стали рекламировать совсем другие, чем раньше, в советские времена, установки. Что надо много думать о своих желаниях, заботиться о себе в первую очередь, а к окружающим относиться по принципу «и пусть весь мир отдохнёт». Папа, я считаю, прав. Я стараюсь думать, прежде всего, о своём муже, о своём будущем ребёнке, а потом уже о себе и всех остальных. Иногда это очень непросто. Но себя надо заставлять. Любовь — это не какое-то там удовольствие, оргазмы-букеты-бриллианты, а большой труд и постоянные жертвы. Каждая женщина должна об этом помнить.

Мне иногда хочется понять любит ли меня Костя. В такие моменты мне очень тревожно. Но в чужую же голову не залезешь, не поковыряешься там. Раз он живет со мной — значит, любит. Иначе зачем бы это ему было нужно? Он красивый, успешный мужчина. Мог бы легко себе другую жену найти. А живёт со мной. Значит, любит. Я стараюсь гнать от себя глупые мысли. Оказывается, я ревнивая, а раньше и не подозревала о таком своём качестве. Но это всё от того, что я боюсь его потерять.

Когда-то давно, в женском журнале Маше попалась статья редактора про любовь глазами женщинами. Особенно ей запомнилась финальная фраза: «Девушки, дай вам бог любви, той, которую вы заслуживаете!». Не большой, не искренней, ни пламенной и ни с первого взгляда — той, которую вы заслуживаете. Вот сейчас, кажется, угол зрения на предмет у Маши начал меняться: счастливая любовь, кажется, это любовь по правильному шаблону. У каждой из нас он свой. Своё, как говорится, представление о прекрасном. Вот, оказывается, что желать надо: чтобы шаблоны совпали…

Есть такая расхожая фраза: «Мужчина ведет себя с женщиной так, как она ему позволяет». Сейчас она вдруг поняла, какая это глобальная неправда. Мужчина ведет себя с женщиной так, как ему того позволяет воспитание и уровень его развития. А за женщиной остается выбор: принимать это или нет.

часть 8 (часть девять будет выложена 05.04, с 11–12:00)

* * *

Илья ехал на дачу к друзьям в раздраженном расположении духа. За традиционным субботним семейным завтраком речь в очередной раз зашла о его холостом статусе. Не то чтобы это делалось бестактно, нет. Его родители были слишком хорошо воспитаны для этого, всего лишь высказывали свое некоторое неудовольствие и беспокойство по этому поводу, делая это очень аккуратно, бережно и уважительно. Но все-таки высказывали, сегодня был раз эдак 678й. И это Илью ужасно раздражало.

Сначала Илья пытался объяснить им рационально и последовательно, что жениться он считает необходимым лишь по большой любви, а не просто «возраст подошел, значит, пора!», — а таковой в его жизни пока не наблюдается. Да, разумеется, с подключением разума тоже. Да, в идеале хотелось бы по любви и по расчёту в равных долях. Но все-таки любовь для него в данном случае первична. На что мама возражала: если мужчина около сорока до сих пор такую любовь не встретил, то это явное свидетельство его капризности, излишней переборчивости и завышенных ожиданиях. И это их с папой сильно беспокоит.

Потом был период, когда Илья отшучивался как только всплывала эта тема, что, дескать, «не берут, что поделать». И рад бы, как говорится, в рай, да грехи не пускают. И рад бы жениться, да не глянется он никому. И эта стратегия тоже оказалась неверной. Именно в такой момент родителям напрочь отказывало чувство юмора и они начинали беспокойно задавать вопросы, детализирующие сложившуюся ситуацию: кто не берёт? Что при этом говорят? Что именно в Илье не устраивает? Может быть, сынок, ты приведёшь к нам эту девушку и мы её переубедим? ААААА, да что ж такое-то!!! Короче, пришлось и от этого аргумента отказаться, потому как желаемого эффекта он не давал.

Теперь он старался родителей просто успокоить. Ну, например, пояснением того факта, что он — мужчина, а мужская молодость длится куда дольше женской. Детей ему, в конце концов, не рожать, а только участвовать в начале этого процесса, и ограничения по возрасту тут куда мягче. Что он вовсе не убежденный холостяк, не гей, не женоненавистник, не маньяк. Хотя два последних «не», кажется, про одно и то же, потому как с чего нормальному мужику ненавидеть всех женщин скопом? Что просто вот так получилось и он надеется, что когда-нибудь получится иначе. Местами даже забавно получалось. Родители ему подсовывали статью из интернета по теме «Чем старше мужчина — тем хуже качество его спермы». А он им отвечал принт-скрином выдержки из книги рекордов Гинесса, где рассказывалось про индийца Рамджита Раджава — самого старого отца на планете, последний ребенок которого родился, когда ему исполнилось 96 лет. Мама закатывала глаза, отец хохотал и кричал, хлопая себя по коленям: «Один-один! Мать, я тебе давно уже говорю — оставь мужика в покое!». В общем, приходилось констатировать тот факт, что логическая цепочка работала, но слабо: родительское беспокойство не сильно убывало.

Илья понимал, что основная часть беспокойства родителей связана не с отсутствием у него на безымянном пальце правой руки кольца и не с чистой страницей в паспорте, а с естественным желанием пожилых людей иметь внуков. Он не раз намеревался рассказывать им про Карину и про Марьяну и каждый раз отступал: понимал, что родители захотят увидеться с внучкой, а от него это потребует резкого изменения конфигурации отношений с Кариной. К этому он был совершенно не готов — мало ли к чему это могло привести, да и неприятно ему с ней общаться, просто ужасно как неприятно. Так что каждый раз он это своё намерение уталкивал подальше и сохранял статус-кво.

В принципе, нельзя сказать, что отсутствие у него семьи не беспокоило самого Илью. И вопрос вовсе не в бесконечном затрагивании этой темы родителями. К этому как раз он привык. Ведь с болезненными реакциями на те или иные разговоры как дело обстоит? Сначала место, по которому бьют раз за разом, воспаляется, припухает и демонстрирует болезненную ответную реакцию. А потом наступает либо острая фаза процесса «разорвалось и всех обрызгало», либо место это омозоливается и реагировать болезненно перестает. У Ильи процесс развивался по второму сценарию.

Мальчик он был довольно взрослый, за прожитое немалое количество лет в своем статусе холостяка он уже прочно утвердился. В своем внутреннем монологе на эту тему он пришел к выводу, что доверять в этом вопросе ему надо своей интуиции, чутью, которое есть у любого человека, с мало-мальски развитым внутренним миром. Этот вывод его очень успокоил, возобладал тезис «вот встречу женщину, предназначенную мне, и сразу это пойму». Как поймет, по каким признакам, кто именно ему нужен, а кто не подойдет ни за что — так подробно он проблему не разбирал. И неинтересно, и мотивации не было: нельзя сказать, что он страдал как бы то ни было от своего одиночества. Тем более сильно его раздражало родительское беспокойство по этому поводу.

Личная жизнь, кстати, на текущий момент времени у Ильи тоже была, просто родители об этом не знали. Ирина была совсем молоденькой, студентка, приезжая из провинции. С Ильей они познакомились случайно, как раз во время тех поездок к Робокопу на электричке. Поднимались вместе по лестнице внутри перехода от платформы к зданию вокзала. Она зацепилась каблуком за металлический уголок на ступеньке, начала падать, Илья её подхватил. Познакомились, он её проводил, взял телефон — видно было, что и он девушке понравился, она ждала этого вопроса.

Роман их был робким, не слишком ровным. С одной стороны, Ире льстило внимание взрослого мужчины, умного, состоявшегося москвича. С приличными свиданиями, с цветами, с посещениями хороших ресторанов, интересных концертов или театральных премьер. С другой — слишком он был для неё взрослым. Её однокурсницы и однокурсники проводили время в ночных клубах, на родительских дачах, устраивая там весёлые оргии, слушали другую музыку, а не ту, что звучала у Ильи в машине, читали другие книги. Короче, налицо был некоторый конфликт поколений. Но пусть и пунктирно, а роман у них всё-таки теплился.

В этот раз Ира тоже была приглашена на дачу, в качестве девушки Ильи. Суббота прошла в приятном расслаблении и очень быстро. Рано с утра Ира собралась уезжать назад, в Москву: с утра в понедельник у неё был важный экзамен, девушке надо было готовиться. Илья же, проводив Иру, вернулся к остальной компании — впереди был еще целый выходной, погода стояла отменная, и куда приятнее было провести время на комфортабельной даче, нежели чем торчать в душном городе.

Большая часть гостей еще спала — накануне засиделись на веранде допоздна, да и спешить было некуда, так хорошо спится на природе. Так что во дворе были только Илья с Артёмом, наслаждающиеся первой чашкой утреннего кофе, и Валентина, жена одного из их приятелей, с младшим 5-летним сыном, вскочившим ни свет ни заря и разбудившим мать. Так что теперь Валентина отрабатывала свой материнский долг, раскачивая качели с ребенком, в полудрёме привалившись к берёзе, стоявшей рядом, и в разговоре участвовать никак не могла.

Кофе был вкусным, свежезаваренным, к нему нашлись и приготовленные накануне женой Артема сырники из аппетитного фермерского творога — не утро, а сплошной восторг: солнце сквозь ажур листвы, легкий ветерок, пение птиц, запахи цветущих клумб. Поэтому и разговор шел ленивый, неспешный.

Сначала обсудили по очереди новости: кто и на что работу сменил, по машины поболтали, обо всем и ни о чем, без пристрастия и излишеств — ни летний денек, ни утреннее состояние сонного разума к этому не располагали. Наконец, речь зашла про Ирину.

— Это твоя новая девушка? — осторожно поинтересовался Артем. — Серьёзные планы на неё или так, заполнение пустого пространства? Извини, если лезу не в своё дело.

— Да ладно, — миролюбиво разрешил развивать эту тему Илья. — Мы с тобой слишком хорошо и давно друг друга знаем, чтобы шарахаться от личных тем. Не знаю пока, мы слишком недолго друг друга знаем. Хорошая девчонка, симпатичная, неглупая. Пока это всё, что я могу сказать.

— Ты знаешь, мне всегда было интересно спросить мужиков, которые с молодыми девчонками встречаются. Не для просто пару часов в кровати покувыркаться, а именно вот чтобы встречаться, — глядя на Илью с веселым прищуром, завел разговор Артем.

— Ну, вот тебе я, спрашивай, — поддержал тему Илья.

— О чем вы с ними трахаетесь?

— Чегоо? — не понял вопроса Илья.

— Трахаетесь вы с ними, говорю, о чём? Ну, в том смысле, что — вот вы переспали, все супер. Молодое тело, молодой задор, всё такое. А дальше? Ну, надо же как-то мало-мальски разговор поддержать. А о чем с ними разговаривать? Они — другое совсем поколение. Они же как инопланетяне, разве только выглядят похожими на нас, — начал расшифровывать свой вопрос Артём. — Поколение, воспитанное гаджетами, клипами и ЕГЭ. У меня на работе пара стажёров таких прикреплены ко мне, так я кроме работы с ними ни о чём не разговариваю. Это просто невозможно. Еще пара поколений — они уже и разговаривать будут на совсем другом русском языке. Мы их понимать совсем перестанем. Ты вот только представь себе: они ведь грамоте учились уже с интернетом, а не с азбукой «Мама-мыла-раму», причем, не абы каким, а уже высокоскоростным вполне себе. Родились, так сказать, с серебряным интернетом во рту. И с айфоном в руках, ну или на крайний случай, с другим каким гаджетом.

Тема была интересная, но Илья её всё-таки свернул — ему нечего было ответить Артему. Тот и не настаивал — лениво было, да и не принято было у них в компании слишком глубоко и активно залезать в личную жизнь друг друга. Но мысль Ильи за эти слова зацепилась.

По дороге домой он продолжал размышлять на эту тему. Ведь и правда, кажется, они с Ирой толком и не разговаривают. Секс, совместные прогулки или посиделки где-то, пока Илья ведет машину или изучает меню, в это время Ира поглощена телефоном, размером в две её ладошки. Самое страшное для неё это если он вдруг разрядится. Поэтому в подарок себе она первым делом попросила автомобильную зарядку, подходившую для её аппарата и к гнезду «прикуривателя» в автомобиле Ильи одновременно.

Илья как-то раньше, до разговора с Артёмом, не задумывался на эту тему. Он сразу, ещё с момента знакомства, особо серьезных видов на Иру не имел. Может, поэтому и домой не приводил, а то родители обрадовались бы, конечно. Веселая молодая девчонка, он сам себя с ней моложе ощущает. Нетребовательная, некапризная, лёгкая. Такая же почти, как его Мимино: дворняжистая и без претензий, всеядная и всем довольная. Её все устраивает, его тоже — что еще надо-то? Дружит он с мужиками обычно. Наверное, с женщинами тоже можно дружить, как говорит нам кино и литература, размышлял Илья. Но у него такого в жизни никогда не было. Как в рекламе — нет, сынок, это фантастика! А так-то да, пожалуй, прав Артём, трахаться с ней действительно не о чем.

Следом мысли его перескочили на Машу. Вообще, он терпеть не мог сравнивать людей между собой, особенно женщин, особенно тех, которые ему нравились. Как-то коробило его от этого, виделось в таком сравнении нечто потребительское, оскробительное. Но тут мысли как-то сами на это сравнение соскользнули, когда именно и как — он не успел отследить.

Какая она все-таки невероятная. Как деликатно она помогла ему с Мимино в ветклинике. Он ни за что бы не решился сам попросить ее о помощи. Ситуация была для него слишком дискомфортной. Она интуитивно поняла это и предложила эту помощь сама. И как щедро ее природа оделила! И мозги, и душа и красота, всего отпущено вдоволь. Она совсем другая, не такая, как те женщины, что нравились Илье раньше, не холодная красавица тире стерва. Может, это знак какой-то? Надо найти повод встретиться с ней еще раз. Что-то подсказывало Илье, что Маша не будет против.

* * *

Маша тем временем прослушивала через наушники монолог Константина, мужа Наташи. Надо было доработать и свести уже первое интервью. Но текст в руки не давался, мысли разбегались.

Меня зовут Константин, лучше все же называйте меня Константин Филиппович. Мне 45 лет, в браке с Натальей Ивановной мы уже 4 года.

У нас двое детей, они приемные. И скоро будет свой, родной. История с нашими приёмными детьми, на самом деле, очень поучительна для других семей. Я вам сейчас её расскажу, вам наверняка пригодится.

У Наташи долго не было детей. Ну, как долго — 3 года. Врачи говорили, что проблем со здоровьем нет, ни у неё, ни у меня, просто надо подождать. Но вы же, женщины, какие? Вам нужно всё быстро, сразу. Вот она вбила себе в голову, что нам нужно взять приёмных детей. Ну, я живой человек, жалостливый. Увидел несчастных детей, душа дрогнула. Теперь понимаю — зря дрогнула, зря мы всё это затеяли.

Понимаете, хоть нам и говорили в ШПР, в школе приемных родителей, что дети все хорошие, а дальше — как воспитаешь, я в это не верю. Гены, как говорится, пальцем не раздавишь. Я как увидел, как Саша в постели онанирует, сразу понял — вот оно, генетическое! Мать то его проституткой и наркоманкой была, от случайного клиента залетела. Вот он, наследственное, и полезло! Наташка меня к психологу детскому таскала, тот мне что-то втолковывал, про то, что такое поведение к сексу не имеет отношения. Но я им не верю, им лишь бы очередного сироту с рук сбыть.

А девочка, Дашка-то? Вам Наташа говорила? Это ж сумасшедшая какая-то, всю себя изранила. А если завтра она на нас переключится? Мы ночью, например, спать будем, а она с топором в спальню нагрянет? Нееет, увольте, я не хочу за чужие грехи отвечать.

Я ведь из-за чего на приемных-то согласился? Во-первых, дрогнул, слабину дал под Наташиными уговорами, во-вторых, она мне всю голову продолбила, что примета такая есть: взял чужих — и своих Бог даст. Ну, не знаю, Бог или не Бог, но сбылась примета, забеременела она. Но вы тоже поймите, куда нам три маленьких ребенка? Наташка — она слабенькая здоровьем. То бессонница у нее, то истерика, то голова болит. Анекдот, кстати, знаете? Женщина дает объявление в газету «Молодая красивая с деньгами и образованием. Стану вам отличной женой. Голова не болит». Гыыы.

Вот вроде мужик с лидерскими качествами, думала Маша, слушая рассказ Константина. Претендует на положение эдакого домостроевского мужика, мужа с большой буквы «М». Но как отвечать за принятое решение — «поддался на уговоры», «дал слабину». Типа, виноват, конечно, но не совсем. А кто виноват? А ответ как в мультике — «не будем показывать пальцем, хотя все знают, что во всем виноват Слонёнок». Какое это прямо «фу» трудно выносимое.

Главное — держать лицо. Он не должен понимать, какие у меня эмоции от его рассказа. Иначе я не интервьюер, думала Маша, а как говорит Геля в таких случаях, «хэ зэ шо».

Ну, вот. Наташка вся больная, я прям даже не ожидал, родители то её, стервецы какие, им лишь бы было её с рук сбыть, не предупреждали меня об этом. А мне когда детьми заниматься? Я работаю, я — единственный кормилец в семье. Не Наташка же ее, с ее жалкими архивными копейками. Мне карьеру надо делать. Я утра до вечера на работе. Прихожу — дома мне отдохнуть надо, в покое. А тут такая канитель, что отдыхом и не пахнет. Я на такое не подписывался!

Сначала то я терпел, думал, ну, время пройдёт — все как-то устаканится. Ан, смотрю, — нет, чем дальше, тем хуже. То одно, то другое. То дети орут — подрались, игрушку не поделили. Кой чёрт драться — там у каждого игрушек горы. Нет — орут, визжат, сцепились. То болеют, из школы заразу принесли. Ну, и, конечно, я вслед за ними, это ж вирус. А мне болеть никак нельзя, я работаю в частной компании, там такого не любят! То к ним одноклассники пришли, вот это вообще дурдом был — полный коридор детской обуви, шум, гам, топот, хохот. А мне нужен покой, мне с утра на работу!

В общем, когда Наташка забеременела, я вопрос ребром поставил: давай отдавать этих обратно. Ну, или уж хоть одного. А тут опека начала палки в колёса нам ставить. Бездельники, дармоеды, на мои налоги живут и мне же ещё условия ставят! Ну, ничего, я на них жалобу написал и разослал всюду, и на горячую линию президента, и на телевидение. Попляшут они у меня ещё!

Счастлив ли я в браке? Какие-то вы вопросы странные задаёте. Люди не за этим женятся. Долго счастливы одни идиоты. У них проблем нет, они только ходят туда-сюда счастливые, слюну себе на грудь роняют и улыбаются. У нормальных людей критерии другие.

Какие критерии? Да практические, а не вот это вот сопливые, про счастье. Доволен ли я супругой, оправдались ли мои ожидания на брак, планирую ли я далее разводиться или буду продолжать с ней жить. Вот это нормальные критерии. А ваше вот это вот «счастье-несчастье» — это по-детски, по-книжному и вообще ни о чём.

Вот с точки зрения моих персональных критериев, дело обстоит примерно на 4 с минусом или на три с плюсом. Но терпимо. Наташа поддаётся постепенно перевоспитанию, так что, со временем, оценка, думаю, будет выше. Здоровье вот только её, нервы эти… Тут, конечно, будет сложнее, это не поправишь. Но при соблюдении дисциплины и определенных требований к условиям совместно проживания — с пивком потянет, как мой друг говорит, гыыы.

Вы, может, думаете, что я жестокий человек, злой. Это не так. Может, жёсткий, да. Но не злой и жестокости у меня нету. Вы вот, например, знаете, что я содержу Наташиных родителей? Сама она слишком мало зарабатывает, тем более, на полставки давно ушла. Там не деньги — там слезы. Брат её вообще от помощи родителям откосил. Уехал давным-давно по распределению куда-то в Якутию, да так там и осел. И пофиг ему, что на пенсию тут не особо проживёшь, особенно если старики больные и лекарства нужны. Зарабатываю на всю эту весёлую ватагу я один: дети, Наташа, её родители. Ну, и моя мать ещё жива, я у нее один — ей тоже помогать надо. Так что если я не буду заниматься обеспечением своих условий проживания, я упаду прямо в борозде. И вся эта компания зубы на полку с голодухи положит. Так что о кормильце заботиться надо, я считаю, это нормально.

Почему брачное агентство? Да не везет мне всю жизнь с бабами. Сам сколько не знакомился, на улице, там, или друзья подгоняли кого — то дура, то стерва, то проститутка. Нету у меня специального мужского везения на этот счет. А у меня компания консервативная, там холостому трудно сделать карьеру. Начинают косо смотреть: не пидор ли какой? Руководство у нас православное, они новомодного либерализма не переносят, сразу на выход. Не жениться же на первой попавшейся из-за этого. А тут всё-таки научный подход. Я вас, Маша, помню. Вы со мной поговорили, все мои запросы выслушали и несколько анкет мне дали. Не помню уже сейчас, три или четыре.

Наташа подошла больше всех. У остальных всех какие-то дефекты были. Одна сирота круглая, из детдома. Мне такого не надо. Почему не надо? Да всё просто. Во-первых, я хочу в дом к невесте прийти и посмотреть что у неё за семья. Ведь в какой сама она семье жила — так и свою семью будет строить, я читал про семейные сценарии в интернете. А у сироты куда идти-то? Что у неё за пример был перед глазами, колхоз детдомовский? Потом, во-вторых, генетика. Ну, в плане болячек. У детдомовской невесты откуда наследственность известна? Я фильм смотрел, давно, название уже не помню. Там мужчина вот так вот на круглой сироте женился, а она через 2 года возьми да исчезни. И подозрение пало на него. И его чуть не посадили, адвокат помог. А потом оказалось, что она шизофренией заболела, шла на работу, да по дороге с ума и сошла. И отправилась путешествовать по стране автостопом. Американский фильм, там у них с этим проще. Вот оно мне надо, такое будущее?

Короче, в плане денег я, конечно, лоханулся. Хотелось бы, конечно, с приданым невесту. Но с приданым — они все гонористые, через губу не переплюнут, диктуют свои желания, в женихах как в сору роются. Мне такая невеста не нужна, нет. Так что я лучше возьму бедную, но смирную.

Жалко, конечно, Наташку. Очень уж она тонкой нервной организации женщина, прям все нервы наружу. С виду вроде обычная женщина, вы и не подумаете ничего. А я же вижу: душа у нее хрупкая, как молодой воробушек. Чуть ее кто обидит, расстроит — она плачет, ночей не спит. И меня любит очень. И я к ней уже очень привязался. Денег я сам заработаю, авось, проживем.

У нас знаешь, какая с ней связь сильная? Уу, я раньше думал, такого не бывает. Мы, когда поженились то, денег не было особо. Я отпуск взял, палатку у друга одолжил, и мы поехали с ней на Селигер на неделю, вроде как свадебное путешествие. Там с парой еще одной подружились, Марк и Нина. Выпили с вечера изрядно, девки наши спать ушли. Марк тоже у костра задремал. А я решил ополоснуться в озере, освежиться, видимо, перебрал. Пошел в воду, голова закружилась, и я прямо в воду и упал. Не Наташа — так бы и утонул, затянуло бы меня на глубину. Она как-то поняла, услышала или почувствовала, хрен его знает что и как. Плавать не умела, воды боялась — до оторопи, на Селигер то мы из-за меня поехали, я рыбалку люблю. А вот меня спасать кинулась, с глубины уже вытащила и откачала. Я потом к ней с вопросами приставал: как так то, Наташ, ты ж ни нырять, ни плавать не умеешь, как ты меня спасла то? А она не помнит ничего, переволновалась очень. Но факт остаётся фактом — спасла!

Братец то ее ведь почему пропал? Сначала объявлялся, как мы поженились. Ему тут контакты были нужны: он в Якутии охотником работает, пушного зверя добывает. Ему сбыт нужен. Если там продавать — копейки заработает, скупка у них жёстко работает. А здесь дороже, аукционы работают, но с каждой шкуркой не наездишься. Вот ему и нужен был человек, чтобы здесь ему со сбытом помогал. Он приехал на месяц сюда, поосмотреться, договориться, канал поставки настроить. И мы уже почти договорились с ним о сотрудничестве. И тут этот якутский черт нажрался, да как начал гонять Наташку, и родителей ее. Они как раз к нам в гости приехали, с сыночком своим блудным повидаться.

Я с работы прихожу — а тут битва при Ватерлоо. Мишка нажрался и гоняет всех с пьяным рёвом. Одичал там у себя в тайге-то! Наташка моя в ванне закрылась от него, родители их — на кухне сидят, дрожат, доберётся он до них или нет. Пришлось накостылять по шее идиоту, да выкинуть его. В моём доме родню мою обижать не позволю. Жаль, конечно, что всё так получилось. Там с пушнины куш хороший мог бы быть. Но у меня понятия, женщину мою, стариков трогать не смей!

Меня же бабка воспитывала. Мать появилась уже когда я подростком был. Как отца не стало — она на Север подалась, за длинным рублем, да за новым мужем. Про деньги не знаю, кажется, слала она чего-то на меня бабке, я не вникал. А бабка вроде не жаловалась. А с мужем ничего не вышло. Так одна и вернулась. Здоровье там оставила, половины зубов во рту не было, когда приехала — нелёгкая там жизнь. Да и у кого она лёгкая, что тогда, что сейчас.

Бабка меня жестко воспитывала. Но правильно, я считаю. Очень она волновалась, что с пацаном она не справится, что пойду я по кривой дорожке, как многие из моего класса да со двора. Мать меня перед отъездом хотела в интернат сдать, да бабка отбила. В ноги матери упала, голосила, все деньги, что на смерть себе копила, ей отдала — только чтобы она меня ей оставила, государству не сдавала. Любила меня очень, и я её любил. Поэтому чуть что не так — она меня секла дедовским армейским ремнем с бляхой, пока рука не устанет. Я выл, орал, из дому убегал. А теперь вот спасибо ей говорю за воспитание.

Раньше ж такого не было, что чуть ребенку подзатыльник — тут же опека на пороге и ребёнка изымают. А люди были лучше, да. Вот и рассуди, полезно оно, физическое воздействие, или нет. Она и в бога у меня верила, и меня в церкву водила, и посты держала положенные, и молитвы все знала. Я и сейчас, «Богородице, дева, радуйся» и «Отче наш» — наизусть, хоть ночью разбуди. Помню, я как баловаться начинаю — она меня на горох и в угол под иконы, и молитвослов в руки, читать, — наказывала, значит. Чтобы я постоял, почитал и ума набрался. Вот благодаря бабке и вырос нормальным человеком.

Какой крутой замес! Тут тебе и православие, и «в угол на горох», и сиротство при неблагополучной матери… Как жаль людей, на самом деле, сколько несчастных детей вокруг, из которых потом вырастают несчастные взрослые, делающие несчастными других взрослых и детей.

Вообще, ощущение от первого интервью у Маши было как от пощечины. Нет, она конечно, ожидала, что некоторые участники опроса будут вызывать у нее неоднозначную реакцию, что будут попадаться спорные и неоднозначные жизненные истории. Но тут не просто «сложно и неоднозначно», у нее ощущение полной опрокинутости, ошеломления до перехваченного дыхания. И хочется одновременно пожалеть, помочь, обругать и убежать.

* * *

Маша только и успела, приехав домой, переодеться и налить себе чаю, как зазвонил мобильный.

— Маш, я тут неподалеку от тебя. Можно зайти?

Григорий. И, кажется, не слишком трезв. Вот так номер. Что ему надо-то?

— Ну, заходи, конечно.

Пока он позвонил в дверь, Маша успела из своей старой, но любимой, пижамы переодеться назад в приличное, джинсы и майку. Что ж у него случилось-то, что вот так вот, на ночь глядя, без предупреждения?

Григорий появился на пороге с тортом и бутылкой вина. Маша посмотрела на торт: судя по состоянию коробки со сладким лакомством, она пережила как минимум пару падений по пути от прилавка до её квартиры. И, судя по состоянию самого Григория и его одежды, падали они вместе.

— Ну, ты хорош! Проходи на кухню, я тебе кофе сварю. Что случилось-то?

Григорий качнул головой. Амплитуда движения была слишком велика для его состояния, и на возвратном движении сдернула с места всё его тело, впечатав его в дверцу коридорного шкафа-купе. От удара сверху упали коньки, прямо Григорию на голову. Слава богу, не лезвиями приземлились, а то быть беде! Грохот был такой, что Пиксель, вышедшая было из комнаты посмотреть на своего крестного, с пробуксовкой слиняла прятаться под кровать. Григорий в ответ на удар повел рукою перед собой, жестом сеятеля, и, как ни в чем ни бывало, со словами «А вот этого не надо!», проследовал на кухню.

— Дай голову посмотрю. С ума сошел. Пьянищий такой. Шел бы домой, фига по гостям шляться в таком состоянии, — принялась ругаться Маша.

— Голова у меня на месте, ты не волнуйся. Просто ноги-руки плохо слушаются. Таковы особенности употреблённого напитка, — заверил ее Григорий.

Чего именно касались его заверения — последствий падения коньков или имелось в виду оставшееся нетронутым здравомыслие, не поддавшееся алкогольным парам, бог весть. Маша решила не уточнять.

Наконец, голова была осмотрена (удивительно, даже шишки не осталось!), кофе сварен и разлит по «гостевым» чашкам. Маша села напротив Григория. Торт она открывать не стала: он так размазался по упаковке, будто внутри произошел взрыв. Снимать крышку было страшно. Да и нафиг торт на ночь? Ей не надо, Григорий про него и не вспомнил, видимо, купил из приличия в супермаркете на первом этаже Машиного дома.

— Я тебяслушаю, гость, — насмешливо сказала Маша, усевшись поудобнее. — Начни с того, по какому поводу такое веселье? Будний день вроде. Чего вдруг ты… эээ… так принял крепко?

Григорий посмотрел на Машу насупленно, икнул, прикрыв рот рукой, и ответил:

— Для смелости.

— И зачем же тебе смелость нужна?

— Чтобы с тобой поговорить.

— Боюсь подумать о чём, — продолжала веселиться Маша. Григорий же был абсолютно серьёзен и даже, кажется, несколько угрюм.

— Чтобы поговорить. Чтобы собраться и поговорить. Чтобы дойти, собраться и поговорить. И по дороге не передумать, — каждую фразу Григорий сопровождал ударом кулака по столу. Чашки подпрыгивали. В комнате тоскливо заорала Пиксель, решила, наверное, что хозяйку убивают на кухне, пора звать на помощь.

— Гриша, милый, спокойней, — урезонила гостя Маша. — И ближе к теме. С преамбулой понятно, примерно. Ты выпил, чтобы собрать волю в кулак и со мною поговорить. Это я поняла. Давай так. Ты перестаешь стучать кулаками. Во-первых, Пиксели страшно, ты мне кошку заикой сделаешь, во-вторых, у меня немного болит голова, там, похоже, погода меняется. И эти молодецкие удары прямо где-то аж в затылке отдаются. Меньше экспрессии, камрад, и больше сути. Итак?

— Я, Машка, тебя люблю! И желаю на тебе жениться! — выпалил Григорий. Последнее слово прозвучало аж фальцетом, настолько он был напряжен.

Маша, мягко говоря, удивилась. Нет, не удивилась — обалдела. Охренела, ошалела и офигела, вот как-то так будет точнее. Они были знакомы много лет, будучи формально начальником и подчиненным, общались абсолютно демократично. Григорий, пришедший в агентство курьером, фактически был и сисадмином, и офис-менеджером, и разнообразной мужской силой в маленьком девичьем коллективе. Так что её удивление было вызвано вовсе не тем, как это курьер в любви директору признается. Это как раз ее не смущало.

Смущало то, что было это признание совершенно неожиданным. Ничто, как говорится, не предвещало. Внимательная и тонкая натура, Маша обычно улавливала флюиды симпатии от мужчин, которые «положили на неё глаз». А тут — ну, ничего, никогда и ни разу. Что это, интересно, с Григорием стряслось? Они давно и ровно приятельствовали, без подключения к этим чистым и простым отношениям сексуального подтекста. А тут вдруг вот те на, такие признани!

— Гриш, ну колись уже, что случилось, откуда такие страсти африканские, — приступила она к допросу. — Да еще и жениться готов. Ты же, вроде у нас убежденный холостяк? Что такое вдруг случилось?

Пытать Гришу пришлось долго и с пристрастием. В конце концов, выяснилось следующее. Гриша был в гостях у Гели, они сменили провайдера домашнего интернета и что-то там у них не ладилось, техподдержка тупила, а на Григория в этом смысле всегда можно положиться. Пока он возился с интернетом, слово за слово, они разговорились с Гелей о жизни вообще, и о Маше в частности. И Геля рассказала Грише, что вообще-то Маша смертельно больна, может, ей вообще жить-то осталось всего ничего. И вот помрёт она старой девой, что грустно и обидно, и Машей совершенно незаслуженно.

У Григория внутри всё смешалось: его хорошее, дружеское отношение к Маше, даже легкая влюбленность, оказывается, когда-то присутствовала, и жалость, и острое чувство уходящего времени. Сутки-другие брожения этой адской смеси — и вот, получите-распишитесь! Он решил пожертвовать собой ради друга, в смысле, подруги и коллеги. Мало ли какие помощь и поддержка нужны умирающему человеку! А ему не жалко, он готов, хоть прям сейчас!

За 15 минут Гриша был успокоен, чуть-чуть протрезвлен с помощью кофе, убеждён в том, что жениться ему точно не надо (видно было, что последним он не очень огорчен, перепросил только с надеждой: «точно-точно не надо?») и выпровожен из квартиры в сторону собственного дома.

Закрыв за ним дверь, Маша вернулась на кухню, к своим чашкам (теперь уже можно было выбирать, чай допивать остывший или кофе), села и задумалась.

Поступок Гели привел её, мягко говоря, в недоумение. Во-первых, зачем обсуждать Машины проблемы со здоровьем с посторонними людьми, хотя и хорошо знакомыми? Это неприятно и неправильно, это очень приватная информация и разрешения на ее разглашение Маша ей не давала. Во-вторых, зачем обсуждать их ТАК? Происхождение опухоли еще совершенно непонятно, ни для Маши, ни для врачей. Ей только еще предстоит все узнать. А тут её, оказывается, практически уже хоронят. Ничего себе, подруга называется!

Было острое желание позвонить Геле прямо сейчас и поговорить с ней о произошедшем. Но, глянув на часы, Маша себя остановила: там дети, судя по времени, как раз сейчас Геля их укладывает спать. Не стоит беспокоить. Может, и лучшему, что придется разговор отложить: Маше нужно успокоиться. Потому что она, честно говоря, очень разозлилась и прямо сейчас может просто наорать на Гелю и бросить трубку. А потом самой будет стыдно за свою вспыльчивость. Вообще, лишней обидчивостью Маша не страдала. Но история эта в ее памяти занозой засела.

Она легла в кровать и попыталась уснуть. Но мысли о визите к Наташе и Константину продолжали лезть ей в голову, мешая успокоиться.

Могла бы она так, как они? Так сильно захотеть детей, что решиться ради этого взять чужих из детского дома? И вообще: могла бы она стать матерью приемным детям? Это такая большая тема, к которой не знаешь как и подступиться.

Ну, во-первых, наверное, надо признаться себе, что не так уж она, Маша, и хочет детей. Нет, она, разумеется, не чайлд-фри. И детей она любит. Но нет в ней такой истовой любви, что бы вот как Наташа, например, на любые жертвы идти, по монастырям ездить, от врачей не выходить. Смогла бы она полюбить чужого ребенка? Наверное, да. Для нее оказалось новостью, какая может быть тяжелая адаптация детдомовского ребенка в семье.

Как-то она себе иначе это видела, более пасторально, что ли. Ребенок рад, что его забрали в семью, и дома идиллия. Ну, с определенными трудностями, конечно. Здоровье там, или какая-нибудь педагогическая запущенность — это естественно. Но то, что рассказывала Наташа о трудностях с ее Сашей и Дашей — это для неё, Маши, как-то всё-таки за гранью. Пока она точно не готова на такие жертвы. Если бы её попросили описать эти чувства для постороннего человека, она, наверное, сказала бы, что у нее дефицит любви и тепла — и к себе самой, после смерти родителей. И у неё внутри — по отношению к другим людям. Вот, нашла, кажется, встрепенулась Маша. У меня внутри перепроизводство любви!

Как всегда, когда ей удавалось саму себя понять и определить то, что её мучит, вместе с найденным определением пришло и чувство удовлетворения, покоя. После этого она быстро уснула. И снова ей приснился сон, теперь, правда, совсем непонятный. Ей снился Грек. Илья, то есть, и его кот, смешной Мимино, лишенный яиц с Машиной помощью. Илья и Мимино сидели вместе за столом, пили вино. Мимино, кажется, еще и курил — но тут Маша не уверена, застолье виделось как бы издалека, в странной дымке. Приснились и исчезли. Черт знает что, какая только чепуха не приснится.

* * *

Маша ехала на второе интервью в выходной день: на рабочей неделе Анна и Слава, вторая выбранная ею для опроса пара, времени так и не нашли. Из разговора по телефону выяснилось, что Слава — частный предприниматель, у него сеть маленьких магазинов с торговлей всякой всячиной возле метро, а Анна — топ-менеджер в представительстве известной западной компании в России.

Ехала Маша на метро и размышляла снова над вопросом о том, что это за зверь такой неведомый — счастливые пары. Размышлениям очень мешало плохое самочувствие: с самого утра у нее тянуло низ живота. Накатывали панические мысли о том, что, может, она все-таки зря отложила визит к врачам. В конце концов, точного диагноза у нее нет, есть лишь заключение о «новообразовании в области правого яичника, поликистоз». Так-то, в общем, не очень и страшно звучит, она в интернете посмотрела. Но мало ли, что там на самом деле? Болит же вот у неё живот, и уже не в первый раз. Ох, лучше про это не думать, не пугать саму себя. Решила отложить — значит, решила, чего теперь. Лучше про дело подумать.

Вот, например, Гелю с Геной возьмем, если продолжать рассуждать о счастье и гармонии в семейной жизни. Они счастливая пара или нет? Ругаются, разбегаться собираются не реже раза в квартал. Но при этом живут вместе, двое детей, до развода дело не дошло, да уже и не дойдет, наверное, и наверняка ведь любят друг друга, правда, непонятною такой для Маши любовью. Так что, похоже, у неё проблемы не только с определением объективных критериев для оценки брака, но даже и самой любовью. «Поговорим о терминах», как начинала свои лекции её преподавательница по клинической психологии.

Смысла искать какое-либо приемлемое определение любви Маша не видела никакого. Во все времена писатели, ученые и другие специалисты, так или иначе причастные к изучению духовного мира человека, пытались определить что это. Если она сейчас в это углубится, то можно не закончить это расследование никогда. А, значит, и здоровьем своим никогда не начать заниматься.

В своё время, только задумывая эти опросы, Маша планировала учитывать потом, при обобщении материала, такой критерий как «постараться определить гармоничная ли пара». Теперь, чем дальше заходит дело, так больше она понимает, что вообще какой-то оторванный от жизни параметр. Как, впрочем, и счастье, и любовь. Или, может, не оторванный, а просто — неуловимый, неопределимый.

Ибо ведь что такое гармония, гармоничные отношения? Помнится, как говорила ведущая одного из тренингов по гармонизации семейных отношений, которые Маша во множестве посещала на заре основания их агентства, «гармоничная пара — это женщина и мужчина, которые живут вместе, но при этом остаются сами собой. Им не нужно притворяться друг перед другом, манипулировать, чтобы добиться желаемого. Они ценят и уважают эту открытость». Но это настолько общие слова…

Не имея своего собственного положительного опыта, Маша много думала об этом, общаясь с приходящими к ней на консультации парами, слушая своих клиентов, когда они формулировали какого партнёра они хотят и каких отношений в браке ищут. Никто не остается самим собой, вступая в брак, — все меняются, ибо построение нормальных, крепких отношений неизбежно ведет к поиску компромиссов, и, значит, к определенным уступкам, подавлению тех или иных собственных желаний, который противоречат общим интересам пары. Все в отношениях манипулируют друг другом, просто кто-то больше, а кто-то меньше. Иногда эти манипуляции приобретают характер интимной игры для двоих, иногда вообще не ощущаются партнерами как манипуляция. Чем больше проходило времени, тем больше Маша понимала, что нет тут правил и законов. Главное — быть счастливым. Ну, или уж хотя бы не быть несчастным. Вот такое нехитрое у нее получалось определение гармонии и счастливой пары…

Наверное, тут всё же главное — насколько добровольно строятся такие отношения и насколько у партнеров есть желание их сохранять и укреплять. И Машины представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо» тут никакой роли не играют. Каждый себе в жизни добро и зло сам прописывает, своими путями идет.

Который уже раз Маша гнала от себя мысль о том, что не найдёт она ответа на поставленный вопрос о смысле жизни и работы, только еще больше запутается. Но она от этой мысли отмахивалась и принимала решение продолжать поиски пар, ею соединённых. Теперь уже, наверное, просто из любопытства.

Да, приятно познакомиться. Я — Вячеслав. Мне 45 лет, я приезжий, из городка Сельцо в Брянской области. Смешное такое название, да? Сельцо — а не село это, а вовсе город, шестнадцать с половиной тысяч населения. Давно уже приехал в Москву, лет 10 как москвич. В Брянске я кооперативный техникум заканчивал, в Сельце-то нашем только школы, другого нет ничего, никаких институтов. Мечталось, конечно, и о высшем образовании. Но у меня небогатые родители, надо было быстрее начинать зарабатывать, чтобы на шее у них не сидеть. Думал, потом заочно высшее получу, да жизнь закрутила и уже не до диплома стало.

Кем я тут, когда только приехал, не работал: и охранником в магазине, и грузчиком на хлебозаводе. И по профессии пытался, я ж товаровед по диплому. Но недолго продержался: сейчас же кругом гипермаркеты, у них там все по своему настроено, не так, как меня учили. Да я ещё до отъезда в Москву решил, что хочу быть бизнесменом, чувствую у себя к этому призвание. Поэтому работать то по найму работал, но свои бизнес-планы всё-таки из виду не упускал.

Ане спасибо, конечно, что смог от мечты к реальности перейти. Вы же понимаете, нужен стартовый капитал, а откуда мне его взять? Кредит я не тянул, с чего проценты то платить? Только и была надежда на удачу. И тут Аня у меня и появилась.

Сейчас, конечно, надо бизнес развивать, такое у меня понятие. У меня он сейчас маленький совсем, ручки, сувениры, газеты-журналы, всякая такая обиходная мелочёвка. Три киоска уже около метро, планирую развиваться, конечно. Но сложное это дело, вы же знаете, как в нашей стране относятся к бизнесу? Кредит предлагали, но я его боюсь, с чего проценты платить? Вся надежда на Аню. Она уже давно топ-менеджер, вице-президент российского филиала «Мак-Артур энд Ко», по всему миру компания гремит. Ну, и зарабатывает достаточно, чтобы мы могли обходиться без кредитов и других кабальных историй.

У нас всё в семье традиционно построено. Я — мужчина, а, значит, глава семьи. Как скажу, так и будет. Муж, как говорится, голова, а жена — шея. Планы у нас такие: сейчас я покрепче на ноги встану, сможем обходиться без Аниной зарплаты, и она сразу с работы уйдёт. Женщина должна дом вести и детей воспитывать, а какие тут дети и какой дом с её рабочим графиком? Она домой приходит иногда только к полуночи, по выходным частенько приходится работать. Вот и сегодня, видите, на работу вызвали, а ведь суббота, выходной день у всех. Не совмещается это с семейной жизнью никак. И потом, я сразу, давно ещё, решил: моя женщина работать не должна!

Я Аню люблю. Сначала-то, когда женились только, я её очень ревновал. Не верил ей, что она на работе задерживается, думал, что изменяет мне. И даже нанимал частного детектива. Она мне на свадьбу часы дорогие подарила, Патек Филип, слышали марку? Так вот, я их продал, а на вырученные деньги детектива нанял. Он за ней неделю следил, и даже разговоры её по телефону слушал и почту электронную проверял — есть сейчас для этого всякие технические возможности. Чиста она перед мужем, только работает много. Я и успокоился.

Я вообще очень правильный, упорядоченный человек. У меня все должно быть по плану. Вот, например, я сразу, как только в Москву переезжать запланировал, решил, что жену буду искать рациональным путем. Что это значит? Ну, в смысле, не за любовью бегать, как в кино показывают, а следовать чёткому плану. От кино этого один вред: внушают молодым, что любовь — это главное. А потом удивляются, что семей крепких мало, что разводов много, что детей в детских домах с каждым годом меньше не становится. А это ведь все от кино и художественной литературы.

Смотрите, я вам всё сейчас быстро объясню. Чем нас учат с экрана? Что любовь — это главное в жизни. Что нет любви — надо расходиться, мужьям жен бросать, а женам — мужей. И уходить от них к тем, с кем у тебя любовь. И что это хорошо и правильно. А это неправильно! Правильно — это долг! Поженился — не скачи туда-сюда, живи, быт свой строй, добро наживай, детей воспитывай и тоже чувство долга им внушай. Как предки наши испокон веку жили. Тогда и настанет у нас нормальная жизнь, несчастных семей сразу станет меньше. И обществу от этого одна польза: человек настроен на работу, на воспитание детей, а не скачки эти и глупости всякие. Значит, государству от него пользы больше, чем от скакуна какого.

Да, извините, отвлёкся. Просто тема эта меня очень занимает, я много про это думаю. У меня ум вообще такой, знаете, глобальный — я все время не про мелкое думаю, а про большие и серьезные вопросы. Государственный, можно сказать, у меня ум. Просто не нужно это нынче никому, все серьёзные посты занимаются по знакомству да по родственным отношениям. Я даже в одной статье читал: главная кадровая проблема нашего общества — ненастроенные социальные лифты. Вон у вас, у москвичей как? Мы, провинция, для вас — второй сорт. Всё только своим и среди своих. Извините, да, увлёкся я опять.

Так вот, с Аней, значит. Я как в Москву приехал да разобрался, что тут и как работает, что от чего зависит, так сразу решил, что жену буду искать расчетливо и обязательно чтоб москвичку. Сначала сам пытался — чего вам, брачным агентствам, деньги носить. Дело-то несложное, раньше наши предки как-то без вас обходились. Не обижайтесь только, ладно? Решил и прям сразу начал искать.

Получалось у меня плохо. Я анализировал потом почему и понял: не та у меня была среда обитания. Я ведь вам говорил, что охранником был, грузчиком. Какой там брак по расчёту? Ну, если только на одинокой продавщице жениться. Правда, была у меня одна женщина, директор магазина. Но ничего у нас с ней не вышло. Она со мной переспать то переспала, но сразу сказала, что она мужикам не верит, так что если поженимся — она меня прописывать не будет и составит брачный договор. Тоже мне, Анжелина Джоли, договор она составит. Где это у нас на Руси видано, такое-то? У мужа с женой все должно быть общее, и постель, и имущество. Куда это приведёт-то, если с самого начала такие разговоры начинаются? Так что спать я с ней, конечно, спал ещё некоторое время, но планов серьезных уже на нее не строил.

Помыкался я ещё сам, потыркался туда-сюда и решил всё же в брачное агентство обратиться. Тем более, что передачу посмотрел, про такие организации, про то, что там серьёзный подход с учетом всяких новых технологий и даже компьютерных программ. Хозяйка только не дала мне передачу эту досмотреть, она вообще очень противная такая бабка была. Какая хозяйка? А, я ж вам не сказал: я, когда в Москву приехал, у меня на съём отдельного жилья денег не было. Хватало либо на комнату в общежитии, либо в квартире. Сначала хотел в общежитии, вроде как независимости больше, но там страх и ужас: грязь, пьянки и сплошные гастарбайтеры. А вы знаете какие они к нам страшные болезни везут? Так что решил в квартире снимать.

У бабки снял, удачно так: метро недалеко, на другой общественный транспорт не тратиться, комната хоть и небольшая, но светлая, тёплая. Правда, бабка не разрешала мне в комнате есть и готовить, тараканов и мышей боялась. Неудобно это, придёшь на кухню, а старая эта карга прям нависает над тобой: не лезешь ли ты в её солонку, не пачкаешь ли плиту. Соли она пожалела, дура старая, представляете! Сколько той соли одинокому мужику надо! Ну, я себя смирял, старался, терпел. В жизни же вообще так: есть плюсы, есть минусы. И бабку эту свою я списал не неизбежные жизненные минусы. Решил, что она мне послана как испытание в жизни, смирению научиться. Так что терпел и смирялся.

Господи, я ведь его совсем почему-то не помню, думала Маша, слушая этот рассказ. Что значит текучка. Кого-то помнишь годы спустя, а кого-то, как вот Славу этого — вообще не помнишь, как корова языком из памяти слизала. Интересно, он такой занудой всегда был? Как на такого можно было польститься? Соль эта… Поди, воровал таки у бабки соль, не зря она его на кухне выпасала. Соль копейки стоит, вряд ли из экономии он это делал, из принципа скорее, из обиды — что итак москвичам всё, а ему, бедняге, ничего. Вот хоть соли урвать на халяву.

Вы мне двух женщин сразу предложили, по моим критериям, Людмилу и Анну. С Анной я первой познакомился. В принципе, решил сразу, что Анна мне понравилась, хорошая женщина, перспективная. Но к Людмиле тоже пошел пообщаться. Зачем пошёл? Я же вам говорил, что стараюсь быть рассудительным и обстоятельным. Я должен был всесторонне изучить вопрос, и только потом принять решение.

В Анне мне не очень тогда понравилась внешность. Так-то умная женщина, воспитанная, с карьерой. А внешне худая слишком, светленькая, невзрачненькая такая. И вид такой у нее, знаете, был… Замученный, что ли. Это я сейчас понимаю, что она работает много, устаёт. А тогда испугался даже как-то: думаю, может, больная она? Мне больная не нужна. Я сам-то еле выживал тогда, куда мне еще сверху больную жену. Так что решил и Людмилу проверить.

Людмила мне внешне больше понравилась. Симпатичная, статная такая, грудь, там, попа… Ну, вам это не понять, это наше, мужское. Но у неё слишком много объективных минусов было: во-первых, уже была замужем, порченный товар. Мне такое неприятно, брезгливый я очень. Во-вторых, муж её бывший — уголовник, в тюрьме сидел как раз. Тут я прямо сразу крест на ней поставил. Придёт потом её уголовник домой, как на свободу выйдет, и ну как к нам — с претензиями? Вот это будет номер. Мало ли до чего там дойдёт. Нет, мне такого не надо.

Вернулся к Анне. Свидание ей ещё одно назначил, аккуратно расспросил. Нет, не больная. У них всё в компании серьезно настроено: у нее полис медицинский, в хорошем частном медцентре лечится. Проверяется регулярно, за здоровьем следит. То есть, просто устаёт, переутомляется, ей некогда сильно за собой следить. В смысле внешности некогда. А так она старается, и йога, и бассейн два раза в неделю, не запускает себя.

А тут и день рождения мой подоспел, 40 лет. Я праздновать не хотел — знаете, есть примета: 40 лет отмечать нельзя, к несчастью это. Удобная, кстати, традиция: на юбилеи эти денег уходит просто прорва! А откуда у меня деньги? А тут она мне на день рождения путёвку подарила, в Тунис. И себе взяла, мы вместе поехали. Очень хорошо жили, и отель — высший класс, и обслуживание, и погода-природа. А кухня какая, ммм! Я там, помню, лежал на пляже и думал: Слава, думал ли ты когда-нибудь, когда в своей глубинке брянской прозябал, или на холодном складе в Подмосковье, что свой сороковой день рождения ты будешь встречать на заграничном курорте, в очках Ray Ban и с кокосовым коктейлем в руке? Вообще думал, конечно, мечтал, кто из нас не мечтает, но так, знаете, как о несбыточном. А тут рраз — и всё сбылось!

Я Аню люблю, вы чего-нибудь не того не подумайте. Не из-за денег я с ней. Я ее и полюбил-то почти сразу, знаете. Она жалкая такая была… Я помню, как у нас с ней первая ночь в отеле случилась, там, в Тунисе. Она так стеснялась себя, что худая, что грудь у неё небольшая совсем, что в постели у неё опыта немного. У меня позади тоже, знаете, не Плейбой, но всё же я мужчина. Прижалась потом, когда все кончилось, ко мне, я все косточки её почувствовал, они у нее как у воробушка, хрупенькие. Дрожит вся и меня целует, по голове гладит. Трясётся и целует, трясётся и целует. На работе она другая совсем, я у неё там был, видел. Гроза подчиненных и железная леди. И только я знаю, какая она на самом деле. Никто не знает, а я знаю.

Анну в тот вечер Маша так и не дождалась. Та позвонила, извинилась: видео-конференц связь с Нью-Йорком, не то там Доу Джонс упал, не то NASDAQ поднялся. В общем, не до обсуждения личной жизни, отечество, в смысле, большой бизнес в опасности. По телефону Анна Маше понравилась: приятный, чуть с хрипотцой, уверенный и усталый женский голос. Общается не высоты биржевых котировок, а вполне вежливо и по-человечески. Предложила Маше встретиться на следующий день, в обед, в кафе рядом с её офисом. К счастью, офис находился на той же ветке метро, что и офис «Счастливой пары», на Пушкинской. Так что встретиться можно было без особых проблем, вполне уложившись в обеденный перерыв.

Геля вообще Маше пророчила, что никто на эти глупые темы сней разговаривать не пожелает. Появляется такая тётка, ни оттуда-ни отсюда, и давай лезть в самое что ни на есть нижнее бельё, с вопросами и интервьюированием. Маша, когда всех обзванивала, и сама побаивалась, что пошлют. Но отказов практически не было. Бог знает, отчего и почему. Может, Маше повезло, а может людям и приятно поговорить о своём прошлом. Моменты всё такие приятные, романтические — знакомство, свадьба, ухаживания, волнения. Так или иначе, отказала ей тогда одна только пара. Остальные согласились, и довольно легко. Вот и Анна легко ей навстречу пошла, хотя казалось бы, бизнес-вумен, от кого и ждать отказа в откровениях, если не от нее.

Маша ехала в полупустом, по причине позднего времени, вагоне метро. Чувствовала она себя сегодня плохо, с самого утра. Сначала списывала на погоду, та и правда как с ума сошла: то дождь, то солнце шпарит и жара, то вдруг небо насупилось и ветер холодный. Ни одни сосуды за такой свистопляской не успевают. К вечеру заболел живот. И Маша сразу испугалась. Всё это время она старалась не думать про найденную врачами у неё внутри проблему. Вот как решила, что возвращается к этой теме сразу, как закончит с опросами, так и не думала. А тут вдруг живот заныл, закрутило как-то внизу, и мысли эти вернулись сами собой.

Может, все-таки зря она оттягивает решение этого вопроса? Врачи не дураки, знали, что говорят, когда рекомендовали срочно сделать операцию. Но как быть с интуицией, которая толкала Машу под локоть и уговаривала подождать, закончить намеченное, а то потом ещё неизвестно сколько времени будет не до того? Или, может, это была не интуиция, а страх, обычный, банальный страх белых халатов? Вдруг на Машу нахлынул такой ужас, откуда ни возьмись. Руки затряслись, всё тело пробила испарина. Так, стоп! Маша постаралась взять себя в руки. Решила, значит, решила, не отступать же теперь. Лучше подумать о завтрашней встрече с Анной.

Пиксель радостно кинулась к хозяйке, не успела Маша открыть дверь. Ей вообще казалось, что эта кошка чувствует её возвращение сильно заранее. Гостившая как-то у неё знакомая рассказала Маше, что кошка идёт и усаживается в ожидании у входной двери ещё минут за 15 до её прихода. Сидит, смотрит на дверь, не спуская глаз. А ведь за 15 минут до возвращения Маша находится ещё так далеко не только от квартиры — от дома, что она не может её ни услышать, ни унюхать, слишком большое расстояние. Поди знай, как она это определяла, её скорый приход — но определяла же как-то, и, надо сказать, безошибочно.

Особой приставучестью Пиксель не отличалась, но ритуал встречи исполняла всегда: совалась в ноги, крутилась около Маши, упиралась в лодыжку хозяйки лбом и потом терлась об ногу, тарахтела, муркала, посматривая Маше в глаза. Маша очень радовалась в эти моменты и умилялась: обычно независимая, строговатая кошка, оказывается, нуждалась в ней и любила её. Ни за что, ни за какие-то достоинства и недостатки, простой такой, нерассуждающей любовью, которой умеют любить только маленькие дети и животные.

Вот и в этот раз Пиксель встретила её у дверей, приласкалась, отвела Машу в туалет, где заставила её поменять наполнитель в лотке. И откуда только у этого подкидыша безродного такое чистоплюйство аристократическое, думала Маша, моя за ней лоток. Пока возилась, переодевалась, насыпала кошке корма — живот прошел, да и страх отступил.

Мятный чай, что-то негромко бормочет телевизор, разобранная постель — традиционный ритуал отхода ко сну. Кстати, по телевизору идут её любимые «В джазе только девушки». Но пульт остался на тумбе рядом с ТВ, а вставать так не хочется. Как же это так получилось, пустая эта кровать, а ей уже за тридцать? Ведь ухажёров у нее всегда была масса: интересная девушка, симпатичная, бойкая, остроумная — от парней отбоя не было. Куда они все подевались?

часть 9 (часть 10 будет выложена 06.04, с 11–12:00)

* * *

Кафе, где Анна назначила встречу Маше, оказалось довольно далеко от метро, в районе Бронных улиц, то самое место, которое в полной мере олицетворяет «тихий центр», который так ценится и москвичами, и приезжими, как желанное место обитания. Но Маша не расстроилась: это место было одним из самых ею любимых в столице — Бронные, Патриаршие пруды, Тверской бульвар… Погода стояла отменная, лето было в самом своем апогее, если бы не встреча — Маша бы задержалась, посидела на лавочке, подышала бы воздухом этих мест. Но время поджимало, надо было спешить.

Кафе представляло собой небольшую, довольно манерную кофейню, с красивой ажурной мебелью, натуральными льняными скатертями с мережкой и запредельным ценником. Напрячься по этому поводу Маша не успела — Анна сразу после обмена приветствиями ещё раз извинилась за несостоявшуюся, хотя и назначенную вчера, встречу и вежливо попросила Машиного разрешения угостить её сегодня в качестве компенсации за доставленные неудобства. Машу немного это царапнуло: интересно, Анна заметила её взлетевшие вверх брови при чтении меню? Но не спросишь же в лоб про такое, неловко. Тем более, что официантка уже поставила им на столик капуччино с корицей и россыпь крохотных, похожих на игрушечные, разноцветных пирожных.

Место было удобное для разговоров, видно было и то, что Анна этот момент продумала, и то, что её тут хорошо знали, видимо, частый гость. Рядом с кафе находилась летняя веранда. Само кафе было крошечным, как и множество местных магазинчиков (ценник тут на аренду, наверное, просто запредельный, подумалось Маше, вот и не разгоняются с размерами коммерческой недвижимости), всего на 4 столика. А веранда, выходившая в небольшой садик между двумя домами, была и того меньше — на ней поместились всего два столика. Когда заказ уже был сделан, Анна подошла к администратору, о чём-то поговорила с ней накоротке. И вместе с их кофе и сладостями официантка принесла и установила на соседний столик табличку с надписью Reserved. Что значит бизнес-вумен, все продумала, восхитилась своей собеседницей Маша, теперь им никто не помешает.

Слава мне вчера рассказывал о вас. Сказал, что вы хорошая девушка и умеете слушать. Он у меня мужчина не слишком щедрый на похвалы, так что, видимо, вы и вправду понравились.

Ну, что вам про нас рассказать… Мы со Славой, наверное, тот случай, когда противоположности притягиваются. Про него вы вчера послушали. Я совсем из другой песочницы: коренная москвичка, весь наш род, насколько это возможно проследить, всю жизнь жил в Москве. Бабушка с дедушкой даже в эвакуацию в войну не поехали, дед бомбы-«зажигалки» тушил, бабушка раненым в госпитале помогала. У меня два высших образования, оба МГУ, юриспруденция и экономика. Ну, и МВА, конечно, ESSEC Business School, одна из лучших в Европе, может, слышали? Ну, да неважно.

Всё училась, училась, делала карьеру — хватилась, а годы то уходят, ни семьи, ни детей. И из мужчин в кровати только бизнес-партнеры. Это, знаете ли, очень своеобразные отношения: дела до постели, после и иногда даже во время. Как правило, женаты, и я для них — как перец к пресной ежедневной пище. Чуть-чуть и на пару раз. Противно невероятно потом. Но я какое-то время бодрилась, делала вид, что я всё решаю в своей жизни и я их выбираю. И отношения такие меня вполне устраивают, ведь я — железная леди. Да фигня это все, если честно. Это на работе я такая. А дома — я самая обычная баба, с ПМС, скачками настроения и желанием забиться перед сном в мужскую подмышку.

Мужикам, наверное, проще, для них придумали резиновых женщин. А надувных мужских подмышек производить еще не додумались. Шучу. Сначала я бодрилась, потом пробовала воспользоваться сайтами знакомств. Когда в Тунисе, во время отдыха, сняла себе мужика на пару ночей — решила, что это всё, край. Приехала и пошла к вам. Вам Славик говорил, что мы с ним на начало романа в Тунис уехали? Я это специально сделала. Взяла тур в тот же отель. Чтобы точку поставить и самой себе доказать, что началась новая жизнь, где мужика в прошлый снимала. Успокоить и подбодрить себя одновременно, и точку поставить в старой жизни. Не знаю, понимаете ли вы меня. Ну, да ладно. Не суть, не о том вы пришли поговорить, я думаю.

Ну, так вот. Выбор у меня был, я помню, вы мне предложили несколько анкет. Славика я выбрала заранее, сознательно, по анкете ещё. Мне не нужны были успешные мужики, упакованные и при карьере. Это привело бы к неизбежному мерянию самолюбием, карьерой, попытками одному подломить под себя другого. Мне нужна была провинциальная сиротка Хася, мужчина из провинции, уже обтёсанный Москвой, прирученный ею. Трезвый, здоровый, неглупый. Без детей в прошлых браках, вообще — без прежних обязательств. Мне тут только коммуналки не хватало после работы, так что на родню я была согласна, но немногочисленную и по максимуму престарелую, чтобы без склонности к путешествиям. Слава был попаданием в десятку, прямо в яблочко, по всем критериям.

Да, с ним, разумеется, свои проблемы. Глупость эта, бизнес этот его. Смешно, конечно. Нет, я ему ничего не говорю, помогаю, денег даю, консультирую. Мужик всё-таки, должны быть свои амбиции, свои погремушки. Мог бы просто быть дома, вести хозяйство. Машину мы ему купили практически сразу после свадьбы. Фитнесс там какой, или как там это у мужиков называется? Ну, спортзал, короче. Какие-нибудь приличные хобби — рыбалка, охота. А тут эти ларьки с дерьмом каким-то грошовым, стыдно партнером сказать, чем муж занят. Он со мной иногда на приемы ходит, когда формат предусматривает «+1», я его представляю — Вячеслав, мой муж, бизнесмен. А его же спрашивать начинают, вежливо интересоваться что за бизнес. Тьфу, Господи, хоть сквозь землю провались.

Он у меня хороший мальчик. Дома чистота, всегда после работы меня встречает. Домработница построена, на мне только финансирование — весь остальной быт он с меня снял. Прихожу домой и отдыхаю душой: порядок, чистота, еды полный холодильник, и даже с учетом моих диеты и вкусов. Я к нему привязалась очень. Даже когда его тянет о бизнес-планировании порассуждать, и о социальном устройстве — это две его любимые темы, это вполне можно перетерпеть. Он родной человек. Мой человек. Мой и больше ничей. Это его главное достоинство.

И секс, у меня теперь есть постоянный, регулярный секс. Не смейтесь только. Это важно. Не наспех в гостиничном номере, с поглядыванием на экран телефона — не жена ли звонит, надо взять трубку, подожди, дорогая, не обижайся. А нормальный, супружеский. Хочешь ночью, хочешь с утра. С ленцой, без спешки, с совместными походами в душ. С тем, чтобы поболтать после, посмеяться, поговорить про отпуск и про погоду. Детей вот нет, это да. Не знаю, как с этим быть, правда. Жалко, что мужики не рожают, что у нас нет выбора, да? Ха-ха. Я бы Славику этот вопрос делегировала спокойно. Он надежный парень, если бы взялся — можно было бы спать спокойно.

Внезапно Машу осенило. Кажется, понятно, почему со мной откровенничают, думала она. «Эффект попутчика». Известная психологам штука. Да и практически каждый, так или иначе, встречался с его проявлением в жизни. Желание облегчить душу, выговориться — нормальная потребность, и встречается чаще, чем мы думаем. Но мешает скованность условностями, страх разглашения тайн и сокровенных мыслей. И вдруг жизнь посылает тебе совершенно случайного чужого человека, с которым ты, почти сто процентов, никогда больше не встретишься. Как попутчика в железнодорожном купе. Тут твоя откровенность не создает опасности для тебя, твоей жизни и ее текущего уклада.

Маша — как раз такой попутчик для всех этих людей. Можно безопасно пооткровенничать и облегчить душу. И сразу забыть об этом. Очень удобно.

Родители меня, конечно, с этим браком не поняли. Но они старенькие уже. Я их давно на содержание взяла, вы же понимаете, на пенсию сильно не разбежишься. А у них, соответственно возрасту, болячки, лекарства, санатории и голова кружится в трамвае. Так что они не сильно вмешиваются. Уважают, благодарны мне за помощь. Да и вообще, интеллигентные люди. Свое мнение высказали, понимания не встретили — больше не лезут. Они у меня классные. Такие старички-голубки, попугайчики-неразлучники. Друг друга под ручку и пошли на бульвар гулять, птичек кормить. Даст Бог, и мы со Славиком такими будем.

Счастлива ли я в браке? Да нормально все. Я человек стратегии. У меня была определенная стратегия. Я её разработала и я её реализовала. Конечно, я довольна. Мне кажется, это из моего рассказа вполне очевидно вырисовывается, нет?

Пока шел их разговор, откуда ни возьмись налетела страшная, грохочущая гроза. У Маши с собой не было даже зонта: с утра, когда она выходила из дома, ничто, как говорится, не предвещало. Сияло солнце, на небе не было ни облачко. Единственное — ветер был довольно сильный, и это отчасти обещало возможную смену погоды.

Но такими пустяками Анну было не обескуражить. Она взяла в руки телефон и быстро всё организовала. Сначала в кафе пришёл ее водитель, красивый стройный парень, и под зонтом вывел ее и проводил до машины. Маше было предложено посидеть, подождать немного — на вторую половину дня водитель был Анне не нужен и, транспортировав Анну в офис, он должен был вернуться и отвезти Машу. Маша подумала было отказаться, но на улице творился такой апокалипсис, что она засунула свою деликатность подальше и осталась ждать красавчика-водителя.

Пирожные были совершенно восхитительны. Что это и как называется, Маша не знала, но это разноцветное чудо просто таяло во рту, в самом прямом смысле этого слова. Она ела пирожные, аккуратно добавляла к их вкусу кофе с коричным ароматом, и размышляла об услышанном.

Вот так пара, думала Маша. Гармоничные союзы тебе, Маша, нужны? Да вот, на, пожалуйста, не вопрос. Одна сплошная гармония — расчетливая, запланированная гармония. Настолько гармоничная пара, насколько вообще может быть гармоничен союз двух калькуляторов. Купила баба себе мужика, а мужик и рад быть купленным. Живут же люди. В общем, это не её, конечно, дело. Ей нужно было подобрать, создать пару, имеющие максимальные шансы на счастливый союз. И она не ошиблась. Только чего-то противно как-то от созерцания такого счастья. И жалко, особенно Анну, почти до слёз. Но «то такэ», как украинцы говорят. Не полезла бы со своими поисками — всю жизнь бы могла прожить и Анну со Славой не встретить. Сама же затеяла в частного детектива играть.

Водитель вернулся за ней буквально через 15 минут.

— Я в вашем распоряжении. Анна Арнольдовна велела доставить вас куда скажете. Так что говорите маршрут.

Первым порывом было попросить исполнительного водителя довезти себя до ближайшего метро, до «Пушкинской». Но на улице продолжала бушевать гроза, Маша представила себе, как она выйдет на «1905 года» из-под земли и, пока добредёт до остановки маршрутки, будет просто насквозь мокрая. А до Шелепихи, где находился ее офис, тут совсем недалеко. И на машине они быстро домчат. И не придется ей полдня сидеть на работе и сушить вещи своим телом. А к вечеру, глядишь, всё и прекратится, летние грозы — они бурные, но быстро проходящие. В конце концов, она набралась окаянства и выпалила водителю «на Шелепихинскую набережную, пожалуйста!».

* * *

Уж сколько, казалось бы, писали о том, что людям, содержащим наёмный обслуживающий персонал, не стоит забывать о том, что это — живые люди, и люди очень внимательные, зоркие, с хорошим слухом. Во многом так происходит потому, что от их внимательности, наблюдательности и умения быть постоянно начеку зависит их выживание, сохранения своего рабочего места. Иногда же это просто человеческое любопытство, продиктованное завистью, пронырливостью, живостью характера, и другими нередкими человеческими качествами.

Водитель Олег был именно из этой категории: всё вижу, всё слышу, «одну ягодку беру, на вторую смотрю, третью примечаю», как в детской сказке, но при этом — «благоразумно помалкиваю». Он возил не только Анну, но и всех членов её семьи. Надо отдать Анне должное, она не использовала парня в хвост и в гриву за зарплату — ведь за казенные деньги он должен был работать лишь рабочий день. Поэтому поверх своей служебной зарплаты он получал от неё ежемесячно ещё один конверт, уже от неё лично, за переработки. Его всё устраивало и он был готов находиться в распоряжении начальницы практически круглосуточно. Таким образом, он был хорошо знаком со всей её семьёй, с родителями, мужем и другой роднёй, которой иногда также требовались услуги Олега.

Почему он вдруг разоткровенничался с Машей — бог весть. То ли недлинная по карте дорога из-за пробок, которые спровоцировал ливень, оказалась по факту очень долгой и парню банально стало скучно. То ли ему захотелось произвести на Машу впечатление своей осведомлённостью. Тут наверняка не угадаешь, и даже если спросить об этом самого откровенничающего — вряд ли он сможет понять что вдруг случилось и почему он внезапно сделался столь говорлив. А, может, всё дело в Маше: она давно замечала, что люди открывают ей душу настежь с удовольствием, иногда и против её воли. Как-то вот так удивительно действует она на людей.

Понятно, что интересовало Машу — семейная жизнь Анны. Теперь, имея в диктофоне записи рассказов обоих супругов, она могла проанализировать эти истории, сравнить с рассказом постороннего человека и сделать необходимые выводы. Нечаянная возможность получить взгляд со стороны — это большая удача и не надо её упускать. Так что, пока они сначала мучились с выездом из-за затора на Садовом кольце, а потом разворачивались в обратную сторону, так, чтобы высотка на Баррикадной оказалась не позади, а впереди их машины, пока больше часа пытались спуститься по Пресненским холмам всё ниже, ниже и ниже, к Москва-реке, — все это Маша задавала наводящие вопросы, умело направляла рассказы Олега так, чтобы получить не разнородную, хаотическую информацию об этой семье, а вполне структурированную: Анна и Слава, их семейная жизнь, минимум лишнего. Правда, бонусом она получила ещё рассказ и о семейной жизни Олега, но это и неплохо. И для маскировки совей цели перед самим Олегом, и как неожиданный «бонус-трек» в свою копилку. Так что вечером Маше было что послушать, прокрутить эту запись в наушниках еще раз — уходить из офиса вовремя в такую погоду нет никакого смысла, только в пробках намучаешься. Можно и задержаться.

Я сам-то родом из Рязани. Ну, не прям из самой Рязани, из Ряжска. Город такой есть в Рязанской области, но вы наверняка его не знаете, да и мало кто знает. Поэтому я, чтоб не объяснять где да что, всем говорю, что рязанский я.

Дома мать осталась, сестрёнка маленькая, школьница ещё. И жена с ребёнком, с моими живет. Отец у меня умер, на железной дороге работал. По неосторожности да по пьяни под поезд попал, ноги ему отрезало. Так то он здоровый, мог бы ещё жить да жить. Но без ног не захотел. Сначала меня в больнице, как единственного мужика в семье, за руки хватал, пока лежал ещё на трубках-капельницах, помоги да помоги помереть, прям я не знал куда от него деться. Ну а потом сам управился: отошел после операции, более-менее оклемался, до подоконника с кровати дотянулся, да с четвертого этажа рязанской хирургии вниз — ласточкой — и прыгнул. Тут уж наверняка, без промаха, головой в землю вошёл.Когда прибежали, лечить там уже было некого, труп он труп и есть.

Да жалко, жалко мне его, не зверь же я, скажешь тоже. Любви просто к нему нет никакой, ничего хорошего я о нём не помню: пьянки, скандалы с матерью, меня колотил за любую провинность — чего мне его жалеть то? Меня он не жалел. Да и не любил, наверное.

Жена? Да я бы, если бы хотел, давно её мог сюда забрать. Но вот не хочу, не нужна она мне здесь. Женился я сразу после школы, по залету. Мы и не встречались с ней совсем, не дружили. Дружил я с другой девчонкой. Я поступать в Рязани хотел, на отделение информатики — программистом стать хотел, перспективная очень профессия. Из-за этого то и до 11 класса учился, все кишки мне эта школа вытянула. Ездил на курсы подготовительные в Рязань, там с девчонкой и познакомился. А со Светкой-то, с женой, мы просто после выпускного переспали, шампанское в голову ударило. Туда-сюда, и накрылось мое поступление: Светка тоже без отца росла, пришла со своей матерью к моей, справку из женской консультации о беременности показала, повыли тетки вместе, пришлось мне жениться и работу искать. Какая тут учёба, когда семью с беременной женой кормить надо?

И у неё ко мне любви никакой, я так думаю, но деваться то ей куда? Пацана растить надо, а в нашем Ряжске с работой не разбежишься. Вот она меня терпит, а я её. Благо, что живем порознь. Она как родила, сразу к моей матери с сестрой переехала. Мать у меня на пенсии уже, да сестра полдня дома — есть кому с пацаном-то помочь. А пацанчик то, Герка, очень хороший получился. Герка-то? Да Герман же. Странное имя, нерусское, но Светка прям как сказилась: Германом будет и всё, до крику со слезами. А я что? Мне всё равно, Герка да Герка. Мне главное, что он обут-одет, сыт, перед людьми не стыдно, не хуже других. А Герка там, или другое какое имя — это уже дело десятое.

Вот я их всех тяну, помогаю, денег шлю, подарки привожу когда езжу. И не конфет, знаешь, с открытками — а практично, одежды там, или обуви везу. У меня вот тут, в смартфоне, все размеры их записаны. И одежда, и обувь, так что мне как ехать — заезжаю в магазин и затариваюсь по полной программе.

Мать с женой еще подрабатывают обе, да мои посылки — вот и сводят концы с концами, и пацанёнка растят. А здесь мне жена не нужна, мне здесь и без неё неплохо. Живу-не тужу, Москва все-таки, столица. Комнату в коммуналке снимаю, в трехкомнатной. Удобно: в одной комнате никто не живет, девка замуж вышла, сама к мужу съехала, а комнату закрыла. Мудро делает, что не продаёт: скоро нас расселять будут, так она отдельную квартиру получит, это выгодно. Во второй комнате дед живет, Константин Дмитрич. Тот как в апреле на дачу съезжает, так к концу октября, а то и в ноябре, только и возвращается. И получается, что я почти все время один живу, почитай, в центре, как король. Женщины иногда бывают, в гости приходят, не монах же я. Зачем мне в таких обстоятельствах жена тут, сама посуди?

Аня то со Славой? Да чудные они. У людей как деньги появляются, так мозг и перекашивает, я давно уже заметил. Как без денег — нормальный, глянь, человек. Как деньги пришли — хоть в музей сдавай. Да нет, я до денег Анну не знал, я ж с ней познакомился уже когда водителем пришел наниматься. Но, думаю, и с ней такая же история, не исключение она.

Каждый из них, видишь ли, думает, что главный в семье он. Анна считает, что за свои деньги всё купила, сказала «равняйсь-смирно» и все в рядочек стоят, по сторонам посмотреть боятся. Этот, ее дуралей, Славик-то, считает, что если он мужик — то по одному этому все бабы должны раз лежать, два — смирно. А Анька молодец, баба умная. Могла бы осадить его махом, но понимает, что если забьёт в нем мужика, то сама же первая от этого и взвоет. Поэтому притворяется, что и лежит, и смирно. Когда я их вдвоем куда-то вожу, она прямо такая вся девочка-девочка: «Славик, какие у нас сегодня планы? Славик, а ты как думаешь? Славик, что скажешь?». Очень смешно за этим наблюдать. Особенно если знать, что и машина ею оплачена, и каждая тряпка на Славе надетая. Он со своим бизнесом «от батона до гандона» только и может себе заработать, что на чипсы и пиво.

Вы их историю знаете? Она ж его купила, как в магазине. Мне девчонки из офиса рассказывали. Не знаю, откуда они знают, но они всегда в курсе, просто шпионы 007, да и только. Выбрала и купила, по тем параметрам, что ей нужны были. Аня вообще такая, чёткая и практичная. Мы знаете, как эту машину покупали? Она мне на листочке свои требования написала: мощность, потребление топлива, транспортный налог, размеры салона и багажника. И отправила меня информацию собирать. Я должен был всё разузнать и в табличку расписать, все те марки авто, которые под её параметры подходили. Потом она за пару дней все предложения по автосалонам изучила, переговоры провела, максимальную скидку получила. Хотя, казалось бы, чего так убиваться — то, контора ж платит, не из своего крамана покупка. Но для неё это дело принципа.

Думаю, и с мужем у нее так же было. Девки вообще говорят, что она с ним не просто познакомилась, а в специальном брачном агентстве его себе заказала. Я вот верю, что так и было. Она такая. Расчётливая очень. Вряд ли бы такой важный вопрос на самотек бы стала пускать.

Славик-то не дурак, вахлак — да, тут ничего не попишешь, как бабка моя-покойница говорила, неудельный мужик. Но не глупый, чего нет, того нет. Вам то, бабам, иногда кажется, что мудрее да хитрее вас на свете и нет никого. Но бывают осечки. Моя-то жена такая же. Я приеду в Ряжск — вьётся ужом вокруг меня, в глаза заглядывает, ублажит и в кровати, и на кухне. Думает, я не знаю, что мужик у неё в Ряжске другой есть, мне уж давно всё рассказали. Только без денег он, техником каким-то в управляющей компании местной работает. У него семьи нет, только кот. Себя бы прокормил с котом, а не то что на бабе с ребенком жениться — что он там получает, в Ряжске, гроши, слёзы одни, да и только, а не зарплата. Вот так и живем, дааа…. Все друг про друга знаем, но молчим и делаем вид, что всё у всех хорошо. Такая вот собачья жизнь…

А, Славка то почему не дурак? Да вот Анька скоро узнает, почему не дурак. Ой, да не хочу я в эти дрязги их лезть, пусть сами разбираются. Не, ну ты честно не скажешь Аньке? А зачем тебе? Вот ты странная тоже. Денег, смотрю, нет, а странностей уже выше крыши, как будто с деньгами, гыы! Ладно, скажу. Кредит он взял, Славка, большой. И не тянет. Это предсказуемо было. Сбежать решил. Чтобы Анька его выплачивала. Она добрая-добрая, но края видит. Узнает, что он за её спиной такую афёру провернул — выгонит, как пить дать. И будут у него большие проблемы из-за невыплаты. Он как понял, что попал — решил исчезнуть на время, с остатками этих денег. Чтобы Анька тут все эту историю разрулила, пока его не будет. Ей деваться то некуда будет, муж и жена ведь, его не найдут — к ней придут. А она — мега-мозг, что-нибудь да придумает.

Некрасиво, конечно, что и говорить. Но она сама Славика так приучила, что он у нее как ребёнок, только большой, на всём готовом. А ему, я так понимаю, очень ей хотелось доказать, что он тоже не промах и не лыком шит, что и без Ани и её денег кое-что может. Потому, думаю, и в кредит влез. Сама-то она ему не дала бы много — она ж видит, что бизнесмен из Славика как говна пуля. Так, разрешает побаловаться, поиграть в свой бизнес, не более того. А ему обидно, что баба вон куда взлетела, а он так выше колена и не поднялся, не пришей козе рукав, а не бизнесмен.

Вот и полез в кредиты. Я вообще считаю, что кредиты — это хуже водки. Ни за что не возьму и другим не советую. Страшно ведь. Как в рабство попадаешь. А народ вокруг прям с ума сошел, и хапают эти кредиты, и хапают. Когда-нибудь вся эта пирамида с кредитами рухнет и всех под собою погребёт, попомни мое слово! Говорят, в Америке из-за кредитов даже кризис на всё государство случился, не слышала ты про это?

Ой, ну да, прости, не туда я… Сейчас, погоди, по навигатору посмотрю. Ну, да так даже и лучше, там, смотри, одностороннее, а тут мы махом промчимся. Да куда ты лезешь, баран, не видишь, что ли?..

Я про Славкин кредит случайно узнал. Возил его много по делам, к разговорам его прислушивался. Хозяева, они ж какие? Если прислуга сидит тихо, не лезет, они постепенно про неё забывают. Им кажется, что мы как роботы — задание получили и пошли делать, а уши и глаза с мозгами не используем. Ан нет, всё мы используем. Те, кто поглупее, информацию получают и языком болтают. Те, кто поумнее, на ус мотают и свои выводы делают. Какие выводы? Да разные выводы. Лишней информации не бывает, она вся пригодится. Как наш лейтенант говорил, когда я в армии в учебке еще был, современные войны — это войны информационные.

Я вот из тех буду, что поумнее. Послушать послушал, всё понял. Ещё Славик как-то бумаги на заднем сидении оставлял, я туда тоже посмотрел. Я не экономист, но там все просто, не ошибешься. Убедился в том, что прав я — замутил наш Славик самостоятельным стать. Дурак, конечно. Анька — мировая тётка, жил бы да жил, не тужил. Я б вот так и сделал. Дом бы в порядке содержал, собою бы занимался. Чего ещё надо то? Куда лезть то? Кому бог ума дал, тот давно уже вылез. У каждого своя судьба и своя история, и не надо пытаться свою судьбу переламывать, беда будет.

Да, вот такой оказался Славик. Надоело, видать, в шестёрках ходить и копейки сшибать. Захотел он в олигархи податься. Отсюда весь этот замут с кредитом. Да только денег одних для бизнеса мало, я то уж точно знаю — я на всю эту бизнес-элиту насмотрелся. Там не только деньги, там мозги — ого-го какие! Вернее, так: сначала мозги, а потом деньги. А Славик решил дуриком заработать. Чужих в долг набрать и стать большим бизнесменом. Если бы так можно было, то этих больших бизнесменов уже вокруг было бы — не протолкнуться. Вот и попал мужик, по своей дерзости да глупости.

Арнольдовне то? Нет, конечно. Не говорил и не буду. Не моя это жизнь. Я скажу, а потом меня же и выпрут за длинный язык. Нет уж, я местом своим дорожу, насмотрелся я на то, что за такие откровения прислуге бывает. Я молчу, и ты молчи. Авось, разберутся без нас.

Здесь, что ли, остановиться? Ага, давай. Ну, пока. Смотри, держи язык за зубами, ты мне обещала.

Интересно, как правильно поступить в такой ситуации? Позвонить Анне и все рассказать? А правильно ли это? Ведь придется тогда и Олега сдавать, иначе как она объяснит откуда взялась эта информация. А Маша ему слово дала молчать.

Пока она размышляла, бесцельно шаря по соцсетям, вдруг выползла реклама документального фильма про львов в Африке. От нечего делать Маша нажала кнопку просмотра — мысли налезали одна на другую, работать в таком состоянии было совершенно невозможно. Лучше отвлечься как-то, расслабиться.

Виды африканской саванны перемежались с интервью фотографа, с ним разговаривала приятная девушка-журналист. Фотограф рассказывал какие-то истории, связанные со съёмками, про тех животных, что ему удалось встретить в Африке. Вдруг диалог, происходящий на мониторе компьютера, зацепил Машино внимание.

— Скажите, Джеральд. Вот, например, эпизод, где молодой травмированный лев отстает от стаи на переходе к водопою. Вы же понимали, что он погибнет. Сезон засухи, воды нет, из-за своей хромоты он не может охотиться. Вам не хотелось ему помочь?

Фотограф, мужчина неопределенного возраста, с лицом героя Редъярда Киплинга, снисходительно усмехнулся:

— Главное, что вы должны усвоить в таких экспедициях, так это то, что вы только наблюдатель. Слышите? Только наблюдатель, не более того. Вы не должны вмешиваться в жизнь природы, львиного прайда, вообще — в жизнь саванны. Вы только снимаете, фиксируете происходящее. И ни во что не вмешиваетесь. Это важно!

— Но как же, Джеральд?! Ведь жалко животное! Это же страшная, мучительная смерть!

— Да. Но жизнь — вообще вещь жестокая и страшная. Вы вмешаетесь — выживут те, кто не должен выжить, изменится естественный ход вещей. Если вы исследователь — вы должны только наблюдать, наблюдать и фиксировать. И ни во что не вмешиваться, не пытаться с человеческими параметрами о доброте и гуманизме лезть в древний, веками устанавливавшийся ход вещей.

Вот, вот она, та самая верная мысль! Маша — исследователь. Ее задача — не вносить справедливость, как она ее понимает, в чужие отношения. А только наблюдать, фиксировать. Ей нельзя лезть в отношения Анны и Славы. Её задача вовсе не в том, чтобы оказаться между ними третьей лишней, пытаясь нанести пользу и причинить добро. Она должна только наблюдать естественный ход вещей и фиксировать его, для того, чтобы потом, в кабинетной тиши, все обдумать и поискать ответ на вопрос, который её так занимает, решить свои собственные проблемы.

Ну что, Маша. Как тебе эта семья, Анна со Славой? Счастливы они, гармоничны ли их отношения? Эх, чем дальше — тем сложнее и запутаннее… Гори они синим пламенем, эти гармоничные пары! Понасмотришься на такие — и чувствуешь крепнущее отчетливое желание вообще замуж не выходить, жить старой девой. Комфортно, предсказуемо и без сюрпризов. С другой стороны, это, наверное, как с модными вещами. Вот не так давно Маша видела на распродаже разноцветные леггинсы, окрашенные какими-то акриловыми, нереальной яркости, красками. Маше в страшном сне не пришло бы в голову их надеть. А кто-то купит и будет счастлив, всю жизнь такие искал, а вот не попадались или слишком дорого стоили. А тут такая удача!

Так и с отношениями. Маше семья такой модификации не нужна и даром. Другое у нее представление о семейном счастье. А люди живут, радуются и разводиться не собираются. Это как в пословице про свой устав и чужой монастырь, не нужно пытаться их соединить между собою. Хотя обе штуки сами по себе вполне имеют право на существование.

Удивительно, что такие простые мысли не пришли Маше в голову до начала ее поисков счастливых пар. И ещё более удивительно, что Геля предупреждала её о том, что не стоит проводить эти исследования, ничего хорошего из этого не получится. Как не стоит и делать ставку на них в решении вопроса о полезности их работы. Забавно, что бухгалтер понимает в этих вопросах больше, чем она, Маша, психолог и, собственно, сваха. Напрашиваются нелестные выводы о профессиональной пригодности и компетентности…

* * *

Лилия, та самая успешная адвокатесса, которой Илья не пригодился в мужья по причине «невыгодности сделки», как она эта называла, оставила существенный след в его жизни. Замуж, кстати, вскоре после их расставания, она все же вышла. Как и планировала, сделала это правильно и перспективно: в «жертвы» она выбрала дипломата, вдовца, с состоянием и отличной карьерой. Почти сразу после свадьбы молодые уехали в Латинскую Америку, к месту нового назначения мужа. Расчетливая Лилия некоторое время колебалась — жаль было многих лет и усилий, потраченных собственное продвижение в России. В адвокатуре ведь как? Сошел с дистанции, пропал с радаров — тебя быстро забыли. Клиенты твои по другим адвокатам разошлись, дела твои громкие, победы и успехи потерялись в дне вчерашнем.

Но, с другой стороны, не бросать же супруга без присмотра. Новоиспечённый муж был очень интересным мужчиной, знавшим себе цену, любившим жизнь и женщин, причем, взаимною любовью. Так что отпустишь такого одного на свободный выпас — опомниться не успеешь, как уведут. Не для того Лиля столько времени эту дичь выпасала, чтобы так легко с нею расстаться. Так что пришлось плюнуть на карьеру и всё-таки ехать.

И она не прогадала. В «русской колонии» в Аргентине она быстро стала яркой звездой, тренд-сеттером и лидером женской части там обитающих русских. Именно с её появлением на вечеринке делалась тише музыка, именно её шутки и оценки повторялись потом неоднократно в кулуарах, а мужу её, Андрею Константиновичу, многие откровенно завидовали — не каждому удаётся такой бриллиант себе отхватить. Вскоре в доме в Лили с Андреем образовалось нечто вроде светского салона, с музыкальными вечерами, жаркими политическими дискуссиями и даже мимолетными романами, которые так скрашивают жизнь на чужбине. Это был успех, откровенный успех, который Лиля так долго ждала и так тяжело зарабатывала!

Одно было ужасно неудобно. В России Лиле пришлось оставить свою престарелую мать. Родители Андрея, тоже люди немолодые, давно уже переехали жить к старшей дочери, в Краснодарский край. Отличный климат, фрукты, море, обеспеченная старость — живи и радуйся. А вот за Светлану Александровну душа болела.

Давно овдовевшая, да так больше замуж и не вышедшая, она жила интересами дочери, единственного своего ребёнка. Гордилась, переживала, помогала, сочувствовала — в общем, проживала все взлёты и падения Лили как свои собственные, да даже, наверное, и глубже. С самого раннего детства и до самых последних дней для дочери было всё самое лучшее, на что только хватало средств и сил у Светланы Александровны. Но возраст есть возраст, матери было уже под 80 — дочь у нее получилась поздняя. Поэтому, когда Лиля собралась за мужем в Аргентину, престарелая мать оказалась проблемой: куда её девать то?

Андрей посоветовал жене нанять сиделку. Но Лиля, поразмышляв, отказалась от этой идеи. Сколько мимо неё, адвоката, пронеслось печальных историй про то, как такие вот сиделки втираются в доверие к пожилым людям, и потом те именно им, а не своим детям и внукам, завещают квартиры и счета в банках. Счетов в банках у Светланы Александровны, конечно, не было: вырастить достойно дочь для одинокой женщины — большая финансовая проблема. А вот квартира была, и отличная, надо сказать, квартира: просторная сталинская трешка в самом что ни на есть центре, наследие от отца Светланы Александровны, деда Лили, в прошлом — военного, большого чина, сохранившего свою позицию даже во время сталинских репрессий. Так что было что терять, страшно пускать в дом незнакомого человека. Ну, и плюс, дорогое это удовольствие, сиделка-то. Тут же не на пару недель нужен человек, а, скорее всего, на весьма и весьма долгий срок.

Лиля долго ломала голову, как быть и на кого оставить мать: та здорово сдала за последнее время, вылезла целая куча неприятных болячек, требующих постоянного присмотра. Диабет, гипертония, лишний вес — все вместе давали угрожающую картину, требующую, при необходимости, возможности опеки со стороны внимательного и неравнодушного человека. И тут на ум Лиле пришёл Илья, о котором, вообще говоря, она уже и думать забыла. Был роман, лестный для них обоих, да сплыл. Что ж теперь, всех поклонников ей помнить, что ли? Где-то на границе Лилиной памяти сохранился тот факт, что мать привечала Илью, и они даже виделись друг с другом, помимо Лили.

Вообще мать обычно поклонников Лили не замечала, путала их между собой или жёстко высмеивала, обладая недюжинным чувством юмора и острым языком, чем иногда ставила Лилю в неудобное положение. Но Илью она как-то сразу из этого потока (довольно полноводного, надо сказать) вычленила. Общение между ними не прервалось даже после того, как Лиля Илью отшила, но это Лиле было всё равно: хочет мать чудить — пусть чудит, это вполне безобидная история, рассудила она, хорошо понимая, что со стороны Ильи ей опасаться нечего.

Поговорить Илье со Светланой Александровной всегда было о чем, несмотря на большую разницу в возрасте, они хорошо друг друга понимали и оба получали удовольствие от встреч и бесед. Они могли часами сидеть в гостиной и обсуждать фильмы, книги, те или иные события общественной жизни. Светлана Александровна, хоть давно уже сидела дома, на пенсии, за жизнью страны следила активно и внимательно, как за культурными новинками, так и за общественно-политической повесткой. В хорошую погоду Илья мог выйти погулять с пожилой женщиной на тихие улочки московского центра, или отправиться вместе с ней на рынок и провести там пару веселых часов за покупкой продуктов и обсуждением увиденного там и услышанного.

Несмотря на всю разницу между ними, взгляды и оценки Ильи и Светланы Александровны во многом совпадали. Илье с пожилой женщиной было легко: она совершенно не была старомодной ханжой, язвительность и остроумие сочетались у нее с умом и начитанностью — самое лучшее, из всех возможных, сочетание. Очень быстро они достигли той степени взаимопонимания между собеседниками, которая обычно вырабатывается долгими годами общения: один мысль начинает, а второй ее подхватывает, обмен смыслами происходит будто бы телепатически, без долгих разъяснений кто и что имел в виду, без подробных изложений своих мыслей.

Со временем они приспособились общаться онлайн или по телефону, по скайпу, а не только лично — не всегда Илье удавалось выкроить достаточно времени для визита. Лиля сначала удивлялась и даже раздражалась по этому поводу — мать, дескать, совсем сбрендила, что ей нужно от этого пацана? Потом, видя, что общение это совершенно невинное, да и не так, чтобы очень частое, смирилась, а потом и вовсе перестала обращать на это внимание.

Так что, когда необходимость отъезда в Аргентину стала уже совсем насущной и неотвратимой, Лиля решилась и позвонила Илье. Тот был очень удивлен звонку Лили: прошло так много лет с момента их последней встречи, что ей пришлось довольно подробно объяснить ему кто это звонит, прежде, чем он сообразил, что это — т а с а м а я Лиля. Правда, что именно ей от него нужно — он долго в толк взять не мог: как-то, честно сказать, подзабылась им родственная связь между этими двумя, такими разными, женщинами.

Его неприятно поразил тон бывшей возлюбленной и выбранная ею для разговора о матери лексика. Если убрать из их с Лилей разговора имя Светланы Александровны, то было полное ощущение, что она ищет хорошие руки для присмотра за кошечкой или собачкой. Лилин эгоизм и самовлюбленность, разумеется, не были для него чем-то новым. Но, во-первых, они не виделись с нею так давно, что градус этих её качеств он успел позабыть. А, во-вторых, зная, как любит мать свою единственную дочь, как отдает ей всё, что может, и даже больше… Ему всё же казалось, что она заслужила иного к себе отношения.

Да ладно — заслужила. Можно ведь и без этого? Светлана Александровна — совершенно клёвая тетка. Остроумная, позитивная, начитанная, открытая миру и людям. Как можно её не ценить и вот так вот беспардонно искать ей кого-то на «возможный вынос горшка», как без обиняков сформулировала это Лиля. Но учёного учить — только портить, Илья промолчал, затолкал поглубже своё возмущение и, разумеется, согласился на присмотр за Светланой Александровной. И от денег за это, предложенных очень неуверенно как он отчётливо услышал, он тоже отказался.

Изначально договорились так, что Лиля будет прилетать в Россию 1 раз в три-четыре месяца, смотреть на состояние матери, посещать с ней врачей, если потребуется, решать какие-то серьезные бытовые вопросы, которые всегда есть даже у одинокого человека. По факту, вышло так, что, уехав из России 2 года назад, Лиля не приехала в Москву ни разу, правда, регулярно переводила Илье деньги для нужд Светланы Александровны. Общение ее с матерью свелось к скайпу и емейлам, причем эпистолярного жанра было больше, чем бесплатных видеозвонков: Лиля объясняла это тем, что мать своим излишне пристальным вниманием и любопытством по поводу всех аспектов жизни дочери очень её раздражает. Других родственников у Светланы Александровны в Москве не было.

Помимо душевной привязанности к этой неординарной женщине, ему было еще и очень любопытно за ней наблюдать — за её ходом мысли, за её решениями и оценками увиденного и услышанного. Она была довольно самостоятельна, сама была в состоянии себя по минимуму обслужить, на уровне дойти до близлежащего продуктового магазина или аптеки за углом, приготовить себе нехитрую еду, с учетом диеты диабетика, немного убрать в квартире. За Ильёй были какие-то более сложные манипуляции: починка иногда выходивших из строя бытовых приборов, замена лампочек — все-таки потолки под четыре метра, это не для пожилой женщины. Раз в месяц они со Светланой Александровной устраивали в квартире генеральную уборку, приходила, как и в стародавние времена, дворничиха Марея (вообще, она была Мария, но почему-то требовала называть себя именно так — Марея, утверждая, что это и есть её настоящее имя), почти такая же пожилая, как и Светлана Александровна, но которая страшно бы обиделась и расстроилась, если бы её отставили от давней традиции с регулярным мытьём окон. Также, примерно раз-два в месяц, Илья возил свою пожилую подругу на Даниловский рынок для долгосрочных закупок, типа мяса и солений, а также за всякими гастрономическими чудесами, типа невероятных бакинских помидоров, владимирских маринованных груздей, муромской клюквы и беларусской брусники.

Несмотря на очень преклонный возраст, по паспорту ей было под 80лет, язык не поворачивался назвать Светлану Александровну «старушкой» или «бабушкой». Даже в различных присутственных местах, куда Илья вывозил её время от времени, хамоватые тетки-чиновницы называли её максимум «женщиной» или «гражданкой». Выглядела Светлана Александровна не только моложаво, но ещё и как-то царственно, величаво, так, что язык ни у кого не поворачивался с ней фамильярничать. Ни разу, даже когда она болела и не вставала с кровати, Илья не видел ее неопрятной, в домашнем халате, без причёски и макияжа. Разумеется, она не ходила по дому в вечерних платьях и туфлях на каблуках, нет. Но её домашние платья и обувь выглядели всегда очень элегантно и вовсе не старомодно. Каждый раз Илья смотрел на неё, и искренне восхищался, приговаривая про себя, что «таких уж больше не делают».

Тема не слишком корректного и достойного Лилиного отношения к матери не поднималась Светланой Александровной никогда. Илья видел, понимал, что пожилой женщине очень обидно такое невнимание дочери. Но обсуждать это с ним, посторонним, хоть и близким, человеком? Ни за что! Это совершенно недопустимо. Хотя Илье казалось, что дело здесь не совсем в правилах приличия. Пожилой женщине очень не хотелось проговаривать свою обиду вслух. Она все время делала вид в присутствии Ильи, что ничего особенного не происходит. Очень тяжело признавать, что ты оказался не нужен человеку, которому ты посвятил всю свою жизнь. И не просто какому-то абстрактному человеку, а родной дочери. И Илья, уважая её боль, тему эту тоже не поднимал.

Так что, когда Светлана Александровна звонила и просила приехать, — что бывало крайне редко, обычно она деликатно дожидалась самостоятельного приезда Ильи, — он никогда не отказывал и всегда выкраивал время для этого визита. Вот и в этот раз, когда Светлана Александровна позвонила ему в пятницу вечером, с вопросом сможет ли он к ней выбраться в ближайшее время, Илья не стал откладывать визит и был у неё дома уже в субботу с утра.

— Илюша, детка, спасибо, что так быстро откликнулись на мою просьбу! Как вы, как работа, как здоровье?

— Все хорошо, Светлана Александровна. Слава богу, везде порядок — и в здоровье, и в делах. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, дорогой! Все неплохо. Давайте считать, что ритуальная приветственная часть нашей встречи окончена, переходим к произвольной программе.

Илья поудобнее устроился с чашкой кофе, который Светлане Александровне было нельзя, но для гостей она его варила отменно, щепетильно подходя ко всей процедуре, начиная от выбора зерна, кончая точным соблюдением тайминга всего процесса. Визиты в этот дом, к этой чужой для него, в общем-то, женщине, занимали обычно не менее двух часов. И Илья никогда не жалел ни об одной минуте потраченного здесь времени, такое удовольствие ему доставляло это общение.

— Илюш, мне нужна ваша помощь. Я выхожу замуж.

Когда горячий кофе выливается прямо тебе на ноги, это очень больно. Илья вскочил, зашипел, отдирая мокрую штанину от ноги, за ним бегала Светлана Александровна с полотенцем, проклиная себя за непредусмотрительность. В конце концов, штаны были сняты, застираны, Илье был выдан банный халат Светланы Александровны, кофе в кружке обновлён и на стол выставлены холодные сливки, в качестве подстраховки от очередной возможной неловкости. Можно было попытаться продолжить беседу, свернувшую в какую-то совершенно неожиданную сторону.

— Светлана Александровна, я весь внимание! Вы меня изрядно заинтриговали. Пока мы тут суетились вокруг моих пострадавших штанов, я всё размышлял не подвел ли меня слух. Не соблаговолите ли повторить?

— Да конечно повторю, почему же нет? Я собралась замуж. И, пожалуйста, дорогой мой, не изумляйтесь больше столь сильно. Я незамужняя женщина, в здравом уме и твердой памяти. Я не собралась в космос, не стала приверженицей уринотерапии, словом, я не совершила и даже не вознамерилась совершить что-то такое, отчего можно было бы впасть в такое глубокое изумление.

— Не обижайтесь, Светлана Александровна! Нервы уже не те. Возраст, как ни крути, подкрадывается исподволь. Я думаю, это были первые проявления подступающего старческого тремора.

— Ой, ну всё. Старческий тремор у него, насмешил. Ладно, чего притворяться, я понимаю, как вы обалдели. Дескать, сбрендила старуха окончательно и бесповоротно. Но, на самом деле, всё совсем не так. Наберитесь терпения, я вам свою историю расскажу. Думаю, после этого удивления у вас поубавится.

История, которую ему поведала Светлана Александровна, и впрямь была достойна какого-нибудь любовного романа с лихо закрученным сюжетом.

Когда-то, давным давно, за студенткой Светланой Александровной, тогда еще Светочкой, ухаживали два достойных молодых человека: Кирилл и Егор. Все трое учились в одном московском вузе — знаменитом «первом меде» или «Сеченовке», или, если официально, то в первом медицинском университете имени Сеченова. Светочка должна была стать (и стала!) санитарным врачом, закончив санитарно-гигиенический факультет, Кирилл стремился к научной деятельности, выбрав для себя тогда хирургическое направление и со временем став одним из родоначальников новаторской по тем временам трансплантологии. Егор же выбрал для себя профессию врача-эпидемиолога.

Оба парня были влюблены в Светочку до полного самозабвения. Оба были готовы жениться и по очереди предложили Светочке свои руку и сердце. Света оказалась в затруднительном положении: девушкой она была спокойной, непылкой, к обоим мальчикам относилась примерно одинаково, с симпатией, так что выбор оказался сложным. Она решила посоветоваться с матерью, женщиной мудрой, сумевшей так построить свои отношения с дочерью, что та при любом серьёзном жизненном вопросе советовалась в первую очередь именно с мамой.

— Светик, бери Кирилла. Москвич, из хорошей семьи. Хирургия — такое дело, мало кто мимо пройдет, хоть аппендицит в жизни, но случится. А это что значит? Это значит, что у парня будут и связи, и деньги, и положение, и всё остальное. Егор мальчик хороший, ничего не скажу. Но, во-первых, провинциал, гол как сокол, живёт в общаге, своего добра — кружка, ложка да пара трусов с носками. Ну, и специализацию себе выбрал сомнительную. Что такое эпидемиолог? Кому он нужен то? Так что мой тебе совет: Кирилл и только Кирилл!

Света была послушной дочерью, и выбор свой сделала в соответствии с мамиными рекомендациями. Егор сразу после окончания института распределился в Элисту, ездил на ликвидацию природного очага чумы в Калмыкию, затем попал в Приаралье, в советский тогда еще Казахстан, да там его следы и потерялись.

После огромного перерыва Светлана Александровна и Егор Кузьмич нашли друг друга уже в 2000х, благодаря Одноклассникам — первой социальной сети пост-советского пространства. Судьба у Егора была непростой: в своей второй экспедиции, в Приаралье, он подхватил легочную форму чумы, долго болел, надежд на то, что выкарабкается, практически не было. Но он смог, сдюжил и выжил, на всю оставшуюся жизнь получив слабые лёгкие как воспоминание о своей работе. Провалявшись больше года по больницам, выйдя оттуда похожим на учебный скелет доходягой, он так и остался жить в тех краях, в Актюбинске. Там же и женился, на медсестре, которая его в больнице выхаживала, русской немке с ребенком. Ему не к кому, да и не зачем было возвращаться в Москву. Но Светлану он помнил всегда.

Жизнь Егора, состоявшая из сплошных экспедиций, любимой работы взахлёб, сильно изменилась в 90-е годы. Во-первых, уехали в Германию жена с дочерью, по вызову родни отправились воссоединяться с родным фатерляндом. Уговаривали и Егора поехать с ними, но он отказался. Во-первых, Германия была для него совершенно чужой страной, он не мог в толк взять зачем ему туда ехать и что ему там делать, как жить. Во-вторых, языка он не знал, профессия его имела столько местных, советских особенностей, что работы для него там практически не было. Немецкая родня Марты, его жены, навела справки: подтверждение диплома для Егора в Германии стало бы делом очень небыстрым и проблематичным. Соответственно, весь этот неопределенный срок ему предстояло вместе с женой и приемной дочерью сидеть на шее у тамошних родственников или работать на неквалифицированной работе.

К моменту принятия этого непростого решения ему было уже сильно за пятьдесят. Немного, мягко говоря, не тот возраст, чтобы ввязываться в такие авантюры, всего три года — и пенсия. В Актюбинске же были квартира, работа, привычная и знакомая жизнь. Правда, всё более трудная и бедная, но ведь все тогда так жили — это облегчало восприятие трудностей.

Жена же, наоборот, рвалась за границу изо всех сил. Злилась на Егора, что он тормозит их отъезд. Они много ругались в тот период, Марта наговорила ему массу обидных и злых слов. Так что хоть она и сказала ему перед отъездом, что как только они обустроятся в Штутгарте, так сразу пришлют вызов и ему, Егор понимал: это расставание навсегда. Так оно и оказалось. Первый год ещё приходили письма от неё, раздавались звонки. Потом общение постепенно сошло на нет. Егор не возмущался, не пытался повернуть все вспять, вернуть жену. Как-то не было у него к ней сильных чувств, с самого начала не было. Была острая благодарность за уход и спасение, были хорошие, дружелюбные и теплые отношения двух взрослых людей. А вот такого, как со Светой когда-то, чтобы душа из груди выскакивала, чтобы обмирал от одного взгляда на женщину — такого не случилось. Уехала Марта — значит, так тому и быть, что же женщине жизнь заедать. У нее мечта сбылась, и Егор не будет при ней якорем, не будет мешать новую жизнь строить.

Между тем, жилось ему все хуже и хуже. С развалом Союза пострадала и его отрасль медицины, эпидемиология. Многие специалисты разъехались, их места заняли так называемые «местные кадры», да и вообще русских в Актюбинске, теперь уже Актобе, оставалось с каждым годом всё меньше и меньше. Егора постепенно выдавили на пенсию, невзирая на все его заслуги, оставив ему лишь небольшую ставку врача-консультанта. Средства на жизнь он получал совсем небольшие, но он был один, аскетичен и скромен в своих запросах, так что ему хватало.

С возрастом становилось все тяжелее и тяжелее. Сначала исчезла работа, совсем, да и то сказать — возраст, сколько же можно работать, так что выживать приходилось на одну пенсию. Затем отвалилась дача, огромное подспорье в деле выживания — зрение становилось всё хуже и хуже, пришлось продать машину, а без машины было и на дачу не добраться, и урожай оттуда не вывезти. Ну, и третьим, подкосившим Егора Кузьмича, ударом стало здоровье, последствия перенесенной в молодости чумы. Врачи говорили, что он так долго продержался только благодаря сухому казахскому климату, где-нибудь в России, в средней полосе, его накрыло бы куда раньше. Это утешало, но не слишком: лечение и лекарства стоили таких денег, что на всё остальное средств практически не оставалось.

С тех пор, как они нашли друг друга, Светлана и Егор состояли в постоянной переписке. Светлана Александровна к этому моменту тоже была одна: достаточно давно, во время многочасовой операции, у Кирилла не выдержало сердце и он умер прямо в операционной, от обширного инфаркта. С тех пор она больше не вышла замуж, отдавая все свое время и силы дочери Лиле.

Постепенно переписка перешла в заочный роман, невзирая на их преклонный возраст, снова вспыхнули чувства. И вот теперь пожилые влюбленные решили, наконец, воссоединиться и дожить отпущенные им годы вместе. Именно для того, чтобы посоветоваться и спланировать задуманное, Светлана Александровна и пригласила сегодня Илью.

— Светлана Александровна, вы извините, я как-то обескуражен. И восхищен! Вы у меня прямо как в песне: «Я буду видом божий одуванчик, я буду сердцем дикий альбатрос!». Я завидую вам, вашей решительности и умению любить, честно.

— Вы меня прямо засмущали, Илюша, — сказала, покраснев, Светлана Александровна. — Ну, так что, возьметесь «божьему одуванчику» помочь?

— Да конечно, — согласился Илья. — Только мне нужно время, чтобы сообразить как именно всё обустроить с переездом вашего жениха.

Помолчал, подумал и решился задать еще один вопрос, достаточно личный:

— Вы простите мне моё, может быть, неуместное любопытство. Но почему же сразу такие серьезные планы? Вы не видели друг друга столько лет, мало ли, кто к вам приедет и как сложатся ваши отношения в реальной жизни.

— Илюш, ну, тогда буду расхлёбывать свою ошибку всю оставшуюся жизнь. Что-то мне подсказывает, что срок этот, с учётом моего текущего возраста, будет недолгим. Если же говорить серьёзно, то Егор Кузьмич просто не выдержит многократных поездок туда-сюда на столь большое расстояние. Тут и одна поездка, я уверена, дастся ему с большим трудом. Только не говорите ничего Лиле. Она не в курсе. Собственником этой квартиры являюсь я одна. Лиля будет единственным наследником, других близких родственников у нас, как вы знаете, не осталось. Я хочу прописать Егора, когда он приедет и одновременно оформить завещание в Лилину пользу. Мы обсуждали это с ним. Он должен иметь возможность пользоваться местной медициной, другими социальными функциями, без прописки это невозможно.

— Подождите, Светлана Александровна, пусть он сначала приедет, посмотрим на его документы. Надо еще выяснить, что там с гражданством у него. И как быстро удастся все эти формальности уладить.

— Ну, конечно, Илья. Вся надежда на вас, ваши знания и помощь.

— Простите, но почему вы не хотите, чтобы Лиля знала про это?

— Лиля — человек сугубо практический, лишенный всяких романтических сумасбродств. Мой этот поздний роман, я уверена, будет воспринят ею сугубо отрицательно. Она решит, что я впала в деменцию, будет скандал. Я бы хотела этого избежать, поймите меня правильно. Егор никаким образом не покусится на собственность, не помешает Лиле стать наследницей этой квартиры. Ведь и у него возраст очень преклонный, сколько той жизни еще осталось. Уйдёт и освободит Лиле квартиру, если вдруг я умру первой. Я хочу быть счастлива на старости лет, Илья. Извините мне это моё молодое желание. Счастлива и не одинока. Столько, сколько нам с Егором отпустит Господь. Вот такие эгоистичные у меня планы. Кстати, хотите я вам фото Егора покажу?

Фотографий было совсем немного. На пожелтевшем давнем фото, которое Светлана Александровна сберегла с тех стародавних времен, Егор стоит между девушкой и юношей, обнимая их обоих, — между Кириллом и Светланой. Разглядеть его внешность практически невозможно: вроде высок, худ, длинноног, в чуть коротковатых широких штанах в соответствии с тогдашней модой. Еще виден пышный волнистый чуб неразборчивого на черно-белой фотографии цвета, вот и всё, пожалуй.

Второе фото Илья рассматривал на мониторе планшета — Егор Кузьмич прислал его своей возлюбленной в личные сообщения социальной сети. На фото — красивый пожилой мужчина, только несколько чрезмерная худоба наводит на мысли о нездоровье. Он полностью сед, кустистые брови над крупными, глубоко посаженными глазами. Высокий чистый лоб, аккуратно вырезанный нос с небольшой горбинкой, волевой подбородок. Несовременное лицо. Сейчас таких не делают.

— Светлана Александровна, как же вам не страшно? Это же такие большие изменения в жизни, такая ответственность. Как же вы решаетесь на такое? Я конечно, знаю, что вы женщина волевая, решительная, Лиля говорила мне, что в молодости вы и того круче были. Но то по молодости, а то в вашем, простите, преклонном возрасте.

— Илья, можно я вам анекдотом отвечу? Не слишком приличным, правда, но очень уж хорошо он суть того ответа, который я могла бы дать на ваш вопрос, отражает.

— Да конечно, Светлана Александровна. Испортить вы меня уже не испортите анекдотом вашим, хоть посмеёмся.

— Итак, в провинциальный цирк приезжает гастролер из столицы. Конферансье объявляет редкий и смертельный номер. Барабанная дробь, униформисты выносят на арену тумбу, кладут на нее грецкий орех. Выходит столичный гость, снимает штаны, ударяет членом по ореху — орех раскалывается надвое. Аплодисменты, на сцену летят букеты. Проходит двадцать лет, тот же город, история полностью повторяется, только молоденькие униформисты выносят и кладут на тумбу уже не грецкий, а кокосовый орех. Постаревший гастролер выходит и повторяет свой номер. Аплодисменты, на сцену летят букеты. После представления местный журналист спрашивает гастролёра: «Скажите, как же вы решились? Вы уже пожилой человек, а задача, по сути, усложнилась, а не упростилась?». А столичный гость и отвечает: «Понимаете, старею, зрение стало хуже!».

Илья хохотал, утирая глаза носовым платком. Вот как не любить эту едкую умницу, эту прекрасную собеседницу с образным мышлением?

— Я понял. Светлана Александровна. У вас, как говорится, принцип «Нам любые дОроги дорОги, нам любые горы по плечу». Простите, что позволил себе в вас усомниться. И вправду. Когда ещё переходить от грецких орехов к кокосовым, если не в пожилом возрасте?

Вечером, возвращаясь домой, Илья все продолжал думать про эту историю. Надо же, как разнообразна бывает любовь. Ведь это же — любовь? Кто бы мог подумать, что и в 80 лет можно так полюбить, да еще и на расстоянии, по переписке. Еще удивительнее, что можно пронести чувства к человеку через 60 лет, в течение которых ты его ни разу не видел. Интересно, смог бы он сам так? Вряд ли, наверное. Он и в реальной жизни, протекающей без особых осложнений, в своем молодом достаточно возрасте, не может свою личную жизнь устроить. Что уж тут говорить про более сложносочиненные обстоятельства.

Уметь так долго любить, так помнить любимого — это, все-таки, дар. Передается ли он по наследству, существует ли в нынешнее время, можно ли его развить в себе или воспитать? Илье на ум пришло почему-то сравнение с березовым соком. Вещь это совершенно нередкая и не слишком изысканного вкуса. Попытка же выпускать этот напиток в промышленных количествах, как известно, ни к чему не привела. Отказывался наш народпризнавать в воде с сахаром тот прохладный, островатый напиток, который березы давали раз в году, на пике тающего снега. Так и сняли с производства, не пошло дело. Наверное, то, старинное, давнее умение любить также отошло в сторону, потерялось в пыльных сумерках на обочине большой и серьезной современной жизни, все реже и реже встречается в настоящее время. И сымитировать это, даже с помощью суперсовременных технологий, не получается.

Почему то этот роман двух стариков ужасно тронул его. Стало очень тепло на душе, очень захотелось помочь старомодным возлюбленным воссоединиться. Правильно, наверное, что Светлана Александровна не хочет сообщать Лиле о происходящем. Та, со своим холодным, практичным мозгом просто взбесилась бы от такой истории, и изрядно отравила бы старикам жизнь.

Интересно, продолжал размышлять Илья, почему мне никогда не попалась в жизни такая женщина, как Светлана Александровна? Может, потому, что я с упорством, достойным лучшего применения, выбирал все время либо холодных и корыстных стерв, или пустых кукол? Это соображение больно обожгло его изнутри. И тут же он вспомнил про Машу. Она ведь совсем другая, не такая, как Ира, Лиля, Карина и другие женщины, попадавшиеся ему на жизненном пути. Надо будет приехать с ней к Светлане Александровне, подумал он. Очень интересно как воспримут друг друга обе эти женщины.

Ох, я со всеми этими делами про свои планы совсем забыл, думал Илья, возвращаясь домой. В субботу же встреча с Робокопом назначена, поездка в Петуховку, уже почти вышли на процесс, последний раз осталось встретиться, переговорить.

часть 10 (часть 11 будет выложена 09.04, с 11 до 12:00)

* * *

В третьей, последней из намеченных, паре Маше снова не слишком повезло. Дома удалось застать только жену, Екатерину. Муж, Марат, врач в местной, подмосковной больнице, пока Маша добиралась к ним в Электрозаводск, был срочно вызван в больницу, что-то там экстренное у них случилось. Катя посоветовала Маше попробовать встретиться с Маратом в рабочие дни, может быть, сразу в больнице, там и побеседовать. Иначе можно будет еще раз напрасно прокататься и снова его не застать.

Большая пустоватая квартира. Видно, что тот, кто придумывал дизайн интерьера, стремился сделать в ней лофт, но в какой-то момент ему надоело: и лофт надоел, и вообще — обустройство. Выглядело жильё странновато, непохоже, что здесь живет женщина: маловато уюта, милых деталей, вообще — мало женской руки. При этом по тем деталям, что Машин глаз успел выхватить, дело не в финансовых возможностях владельцев: дорогой текстиль на диване и креслах, авторские модные аксессуары, вещи на вешалке — все выдает достаток, царящий в доме. Просто, кажется, тот, кто ведёт дом, относится к нему несколько отстраненно, формально, как к месту для ночёвки и хранения вещей. Не более того. А вовсе не home, sweet home. И кажется этот «тот, кто» — именно Катя. Марату наверняка всем этим просто некогда заниматься, или хотя бы обратить на это внимание.

— Меня зовут Катерина, можно просто Катя. Нашей с Маратом семье уже 3 года. Нет, три с половиной. Или три? Я не помню точно. Кажется, мы зимой женились. Или все-таки летом? Не помню. Это же неважно? Ну, будем считать, что три года, для ровного счета. Не знаю, что надо говорить… Мне 28 лет. Мы с мужем живем хорошо, ну, то есть, нормально живем. Марат всё время на работе. Он успешный хирург, и в государственной больнице работает, и в частной еще. И в Москву часто приглашают оперировать. Много работает и дома редко бывает. Но так надо, он же лечит людей.

Когда он дома, то, в основном, спит. Очень устает, напряженный график. Я не работаю, потому что учусь. У меня уже есть высшее образование, я закончила Московский институт кадров и управления, по специальности «менеджер в области управления». Да, звучит немного забавно, потому что менеджер — это, в общем, и так управленец. Это такое образование было, знаете… Немного детское, необдуманное. Я туда поступила сразу после школы. Мне тогда ничего особенного не хотелось, я не знала кем хочу стать. Мама уговорила, говорит, надо иметь высшее образование, сейчас время такое, без высшего образования никуда. Я не то чтобы очень послушная, нет… Просто сама ничего не хотела, не знала, кем хочу быть. А мама права, да, образование нужно. Ну, я и пошла туда учиться. Тем более, институт недалеко от дома был, две остановки на метро или на маршрутке без пересадок, удобно. И недорого стоило, у меня не очень состоятельная семья, а на бюджет у меня не получилось поступить. Я в школе не очень хорошо училась, зато всегда грамоты получала за общественную работу.

Хотя учиться мне всегда очень нравилось. И сейчас нравится. Мне всегда мама говорила: Катя, надо учиться, не будешь учиться — в жизни не пробьешься. Сейчас я учусь на флориста и еще курсы по технике речи и кундалини-йога. Кем хочу в дальнейшем быть? Ой, я еще не знаю. Маратик вообще против, чтобы я работала. Он же у меня наполовину татарин, мусульманин, из Казани родом, а у них с этим строго. Ну, с отношением к женщине, к тому, чтобы она работала. В том смысле, что надо чтобы не работала.

Ой, вы знаете, его родители вообще против были, чтобы он на мне женился. Он на вторую половину башкир, у него мама башкирка, они тоже мусульмане, так что это не считается нарушением. А я русская, у меня родители вообще атеисты. Но меня крестили, так бабушка настояла. Я в церковь не хожу, я этого не понимаю. Если бы можно было выбирать, я бы буддистом стала. Я буддистов люблю очень, они такие спокойные все, улыбчивые, мирные.

В семье у родителей мы не молились, в церковь не ходили, но всякие праздники родители у меня соблюдали, и сейчас соблюдают: и на Пасху яйца красят, и Рождество празднуют, и старый новый год. Что, старый новый год не религиозный праздник? Ой, я не знала. Но они его все равно празднуют. А я считаю, что ничего страшного — это же хорошо, позитивно? Вокруг очень много негатива, наша планета от этого болеет.

Вооот… И мы когда познакомились и пожениться решили, Марат меня повез к родителям знакомиться, в Казань. Ну, не совсем в Казань, городок небольшой под Казанью. И я прямо так почувствовала, что мне там не очень рады. Я такое всегда чувствую. Так-то все вежливые очень, но нерадостно как-то всё было. Я прямо там как на иголках была, в воздухе прямо висело как они выбором Марата недовольны. Мы жили к этому моменту уже довольно долго с ним, он меня в свою квартиру перевез, в съёмную. Нет, не в эту — это он уже купил, год назад. Я начала тут дизайном заниматься, прямо очень загорелась. А потом времени не стало, я же учусь, каждый день расписан. Потом когда-нибудь доделаю. Я хотела лофт сначала, а потом в журнале прочитала, что лофт из моды вышел. Так что надо еще разобраться в каком стиле делать.

Вот. Мы, значит, к его родителям приехали, а нас с ним порознь поселили, в разных комнатах. Я удивилась, а Марат сказал, что у них так положено, раз мы не женаты. Если бы женаты были, то поселили бы в одной комнате, а так — в разных должны жить. И в гости к нам приходила его несостоявшаяся невеста. Родители ему подобрали невесту, она местная, дочка их дальней родни, Агиля. Это еще до того было, как они узнали, что мы женимся. А тогда все в гости пришли, и она пришла. Вроде как все собрались в честь Маратова приезда. Она пришла в гости с чак-чаком, это их сладость традиционная, она сама его приготовила. Мне сестра Маратова, Марина, это сказала, что она невеста, Агиля эта. Марина там единственная нормальная, она мне сочувствовала, ну, так, пока родители не видели. Вот она мне и сказала, что Агилю в гости специально пригласили, что Марат посмотрел на красивую татарскую девушку и передумал на мне жениться.

А в ней ничего красивого. Толстая, волосы длинные, черные, в косы убранные, совсем не современная. Даже беседу никакую поддержать не может. Я с ней пыталась за столом поговорить, а она только на вопросы отвечает — «да», «нет», «не знаю», «может быть» и всё. И в глаза не смотрит, всё время сидит потупившись. Марат таких не любит. Глупая какая-то, забитая, деревенская.

Марат был недоволен поездкой. Мы вернулись в Москву, и сразу поженились. Свадьбы не было. Только к моим родителям съездили с тортом и шампанским, и всё. Да и то Марат не пил, ему рано утром было на дежурство. А своих родителей он письмом известил, что мы поженились. Я считаю, правильно. Взрослый мужчина, что они, не понимают, что ли.

Может, Марату было бы лучше с Агилей и чак-чаком, думала Маша, слушая Катю и украдкой осматриваясь по сторонам. Беседовали они на кухне. Катя собрала чай из каких-то трав для себя и кофе для Маши, подвинула в сторону Маши соломенную корзинку, где россыпью лежали несколько пряников и каких-то унылых галет. Галеты ей показались совсем уж несъедобными, она взяла пряник. И пожалела: от прикосновения её зубов с пряника ссыпалась вся глазурь, но воткнуть в него зубы ей так и не удалось — высох до состояния древней окаменелости. Кофе тоже, прямо скажем, оставлял желать: это был самый дешевый вариант пакетиков, который обычно россыпью лежат на кассе в супермаркетах. Когда Маша открыла холодильник, чтобы поискать Маше молоко (пить эту гадость без молока было вообще нереально), то стало понятно, что к домашнему хозяйству Катя равнодушна целиком и полностью: внутри не было ничего, кроме початой бутылки молока и упаковки какой-то зелени типа сельдерея.

Маша долила в свой кофе выданное ей хозяйкой молоко — оно тут же свернулось. Бедный Марат, чем же она его кормит-то? Придет мужик с дежурства, а тут такой выбор: сельдерей и скисшее молоко. А, есть еще пророщенная пшеница, которую Маше предложили сразу, как только они устроились для разговора на кухне. Очень напоминает траву, которую Маша в зоомагазине Пикселю покупает. Пища для хирурга после дежурства знатная, конечно. Хотя Маша вон её уминает за милую душу, аж хрустит. Бррр….

Я-то особенно временем домашним хозяйством заниматься не располагаю. Когда мне, сами посудите? Йога три раза в неделю, курсы флористов по выходным, оба дня — и суббота, и воскресенье, там ведь работающие, в основном, женщины посещают. И техника речи еще три раза в неделю. Домой прихожу — валюсь с ног. Не до готовки мне. Сейчас с этим просто: вон мультиварка стоит, покидал туда продукты, программу выбрал — вот тебе еда. Марат очень любит плов, сам все в мультиварку закидывает, мне не доверяет. Просит только ингредиенты купить. Хотя все равно ругается, я никак не могу научиться правильно мясо для плова покупать. Ну, или если нам неохота с готовкой возиться — заказываем на дом. Сейчас ведь можно что угодно заказать, и суши, и пиццу, пирожки. Мне повезло, что Марат меня понимает, и не требует, чтобы я свои силы и время у плиты тратила. В наше время надо заниматься своей душой и сознанием, а не тело ублажать, так мой духовный учитель говорит.

Кем я хочу стать? Не знаю еще. Я пока учусь. У меня много напланировано. Марат говорит, что я в поиске себя. Думаю, он прав. Но он надо мной смеется, стихи мне детские цитирует: «Драмкружок, кружок по фото, хоркружок — мне петь охота». Но что же делать, если я еще не знаю кто я в этом своем воплощении. Ему повезло, он с детства хотел стать врачом. А я пока думаю, ищу, размышляю.

Еще хочу на курсы кройки и шитья пойти. Знаете, у меня фигура нестандартная, купишь вещь и видишь: вот тут бы подобрать, вот тут заузить, а я не умею. Так что на курсы пойду, научусь. Может, буду сама дизайнерские вещи потом придумывать. Мне еще в школе говорили, что у меня вкус хороший. И еще хочу керамику научиться делать. Это сейчас очень модно. Только вот пока курсы нормальные найти не могу, все далеко очень. Но это пока не срочно, я этим потом буду заниматься, сейчас времени нету.

А, да, еще же я на телевидении снимаюсь, вот! В разных передачах, знаете, типа ток-шоу. Если вы их смотрите, то видели, наверное, там люди сидят, хлопают или гудят неодобрительно, как режиссер скажет. Массовка, называется. Вот, я в массовке. Но в самых лучших только передачах — «Пусть говорят, «Поле чудес», «Голос», «Давай поженимся». Туда всех подряд не пускают, отбор есть, строгий. Меня теперь уже знают редактора, сами зовут. И даже иногда доверяют рядом с экспертами сесть или вопрос задать — это не всем подряд можно, ко мне долго присматривались. Так что, может, и на телевидении карьера сложится, как знать, посмотрим.

Почему я обратилась в брачное агентство? Подруга посоветовала. Я тогда училась на курсах по проектному планированию. Знаете, что это, да? Вот, согласитесь, очень важно — не только придумать проект, но и изложить его грамотно, презентацию составить, бюджет, все такое. Вот там мы с ней и познакомились. Она сама не замужем была, но у нее была коллега по работе, которая обращалась в ваше агентство и вы ей там подобрали мужа. Я сначала смеялась над таким способом устройства личной жизни, дескать, я и сама справлюсь. Ко мне мужчины всегда много внимания проявляли. Но потом все-таки решила обратиться.

Потому что мужчины, которые на меня внимание обращали, они какие-то… Не то, что мне нужно, в общем. И мама тоже так считает. Жениться, во-первых, не хотели. И еще бедные. Не в том смысле, что я прямо богатого только искала, вы не подумайте. Просто чтобы семью строить, надо крепко стоять на ногах в финансовом смысле, а не рассчитывать на то, что жена пойдет и заработает. А они и себя-то кормят с трудом, куда ещё им жену? А если вдруг дети? И потом, подружки рассказывают, как они с мужьями ругаются, у них претензии. Не так приготовила, не так убрала. А у нас дома тихо, мы не ссоримся практически.

Образ Марата постепенно складывался в ее воображении, пока Катя вела рассказ о своей вечной учебе и поисках себя в этом лучшем из миров. Святой человек, работяга. Приходит домой, закусит сельдереем или там ростками пшеничными похрустит, пряничек долотом раскрошит, запьет его несвежей простоквашкой, и отдыхать. Куда ему спорить, скандалить. Ноги не протянул — и то ладненько.

Мы пока детей не планируем. Марат хочет, просто я не готова. Во-первых, мне рано еще. В Европе, например, не принято так рано рожать, когда женщина еще не сделала свою карьеру. Ведь дети — это что? Сел дома, пеленки-распашонки-зубы режутся, уже не до учебы и не до работы — засосала рутина. У меня сестра младшая, у нас с ней большая разница в возрасте, 15 лет. Я с ней это всё во как прошла! Мама рано на работу вышла, чтобы нас всех кормить, папа тоже работал. А сестру на меня повесили. С утра я в школе, а вторую половину дня с сестрой вожусь, чтобы мама на работу смогла пойти. Бабки во дворе сплетничали, что это вообще мой ребенок, нагуляла, дескать, а мать его на себя записала, чтобы позор мой скрыть. Дуры, конечно. Но было неприятно.

У меня из-за сестры детства, считай, и не было. По крайней мере, самого интересного, подросткового, периода. Мои подружки гулять или на дискотеку, а у меня сестра на руках — куда я пойду? Так что свой материнский инстинкт я вполне удовлетворила, совершенно пока не тянет опять в это окунуться.

Люблю ли я Марата? Вы странно спрашиваете. Конечно, люблю. Он мне много помогает, возится со мной, любит меня. Всё мне разрешает, чего бы мне его не любить? Я его знаете как дома называю? Папочка. Ему нравится. Он выглядит намного старше меня, ему же за собой следить некогда. А я выгляжу, наоборот, моложе своих лет. Мы когда вместе выходим куда-нибудь, все нас принимают за настоящих отца и дочь. Я не спорю, по-моему, это не обидно совсем а даже мило.

Мы очень хорошо живем. Знаете, в много работающих мужчинах есть своя прелесть. Им некогда спорить и ругаться из-за пустяков, у них на это сил нет. Пришел — поел — 5 минут у ТВ — спать. Мне часто подружки говорят, которые помоложе, не обидно ли мне, не жалею ли я, что за Марата замуж вышла. Дескать, он старше меня, ходить никуда не любит, в клуб там или на всякие мероприятия светские. А мне нормально. Сначала грустила, совсем немножко. А сейчас привыкла уже. Да вы же видите, сколько у меня всяких дел? Мне грустить некогда.

Я вот иногда задумываюсь: а могла ли я выйти замуж за кого-нибудь другого? И как бы это было, если бы моим мужем не Марат стал? Особенно, знаете, когда кино про любовь смотрю, а там что-нибудь типа «она его любила, потом он умер и она так больше никогда и не вышла замуж, всех сравнивала с умершим». Мне кажется, со мной такого бы не случилось. Я Марата, конечно, люблю. Но не прямо так, чтобы если его не станет — себя хоронить. Может, конечно, я правильно любить не умею, не как в книжках и в кино у меня любовь. Ну, вот такой я человек, что же теперь тут поделаешь.

Обидно немного, что Марат больше денег зарабатывать не хочет и о карьере совсем не думает. В смысле, мы не голодаем, конечно, на жизнь хватает. Но он с его руками и славой мог бы на совсем другой уровень выйти, стать знаменитым на всю страну, а то, может, и на всю Европу. Он знаете какой талантливый? Но ему не хочется и не интересно. Говорит, что тогда не сможет много оперировать, а ему только это и интересно. Это жаль, конечно, было бы прикольно, если бы он стал знаменитым врачом и мы бы с ним везде ходили вместе. Я ему даже помочь хотела, договорилась с одним редактором на телевидении, что Марата на шоу пригласят, как эксперта-медика. Но он отказался и сказал, чтобы я так больше не делала. Может, ещё передумает когда-нибудь. Было бы здорово! Без телевидения знаменитым никак не стать.

Да, барышня забавная, конечно… Безусловно, это, наверное, счастливая семья и удачная пара. Наверное. По крайней мере, барышня устроилась отлично, её все устраивает. Послушать надо будет еще мужа, выцепить его как-то из рабочей суеты. Хотя если он с ней живет, да еще и, как говорит Катя, живёт мирно, значит, там всё, как минимум, неплохо. Гармония налицо.

Хотя брак ли это вообще, в классическом его понимании? В том смысле, что нет равенства обязанностей, из «взрослого» перечня их распределения. За удобство своей жизни она платит постелью и молодостью, мужчина же эту плату обеспечивает. Ей такой обмен нравится, мужу, видимо, тоже. Очень симптоматично, что барышне не хочется детей. Было бы странно, если бы хотелось! Она и сама живет сейчас на положении любимого дитя, зачем ей тут конкуренция?

Но Машино мнение тут ни при чем. Никому нет никакой разницы, что Маша думает об этом союзе и как его оценивает. И всё же как быть с её экспериментом? Засчитывать как счастливые все те семьи, которые называют сами себя счастливыми? Но так-то и союз садиста с мазохистом будет страсть каким счастливым, пока мазохист будет жив и не истерзан до смерти. Ну, или просто, например, человек стесняется признаться в своем несчастье и врет в глаза напропалую. Верить? Засчитывать такую семью как счастливую? Может, вообще изменить критерии оценки и если семья к моменту встречи с Машей не распалась, не находится в состоянии развода — уже ура-ура и счастье? Не снижает ли она планку, чтобы сыграть с собою в поддавки, учитывая выставленную на кон цену исследования?

Ей казалось, еще до начала всех этих встреч и разговоров, что именно практика, беседы с конкретными людьми развеют её сомнения и многое прояснится, в том числе, и в плане оценки результата. Теперь получается, что чем дальше в лес — тем толще партизаны, в смысле, тем больше вопросов появляется и тем более сомнительно все выглядит, тем больше она запутывается. Но сворачивать с намеченного пути совсем не хочется. Прежде всего, потому, что ужасно интересно. Маша всегда была очень любопытной. Помнится, шла еще подростком по улице, смотрела на светящиеся окна квартир и думала, что вот бы заглянуть туда, посмотреть как люди живут и какие они, какая у них жизнь. Типа, шляпу-невидимку надел, и сидишь, наблюдаешь. Сейчас, получается, ее детские фантазии воплотились, и без всякой волшебной шляпы.

Ну, и кроме обычного женского любопытства, есть и профессиональный интерес: угадала или нет, предлагая людям друг друга. Бог с ним, наверное, со счастьем. Пусть с этим вопросом они сами разбираются.

* * *

Свой второй визит к Резеде Маша решила больше не откладывать. Та честно исполняла роль сотрудника на аутсорсинге. И, в принципе, они вполне могли обменяться информацией онлайн. Но Маша помнила, в какой депрессии она нашла Резеду в прошлый свой визит, и дала себе слово время от времени навещать бывшую начальницу. Тем более, что визит просто так, без дела, был бы Резеде неприятен — она самолюбивый человек и к жалости к себе относится, как Маша помнила, очень раздражённо. А тут есть повод — совместная работа, необходимость обсудить промежуточные итоги. Всегда можно сослаться на то, что по телефону это делать не очень удобно.

В этот раз Маша решила добираться сама, не привлекая к этому Петра. Маша была настоящим фанатом подземки. Ей было очень жаль жителей небольших городов страны, где метро не было, и люди что на своих автомобилях, что на общественном транспорте, вынуждены были стоять в пробках. Маша, с её живым, подвижным характером, пробки не выносила совершенно, для неё такая трата времени была просто мучительной — поэтому ей никогда не хотелось купить автомобиль. Куда как удобнее за небольшую сумму предсказуемо добраться на другой конец города, скоротав время в пути за книжкой или плеером!

Вот и в этот раз она построила маршрут от офиса до дома Резеды с максимальным использованием именно подземного транспорта. Наушники в уши, включил плеер и вперед. В такие дни, как сегодня, когда она чувствовала особенную потребность подумать, поразмышлять, она подбирала себе музыку без слов и голоса, только инструментальные композиции. Откидывалась на сиденье, прикрывала глаза и отключалась, погружаясь в собственные мысли.

В этот раз сосредоточиться мешала смешная пара двойняшек на лавке напротив, мальчик и девочка. Им было лет по пять, они ехали с той же станции, что и Маша и вышли из вагона всего лишь на одну станцию раньше, чем она. Соломенноволосые, с непокорными вихрами, торчащими в разные стороны, конопатые, они как зайцы из рекламы батареек «Энерджайзер», ни минуты не могли посидеть спокойно. Ехали они в сопровождении молодой женщины, в которой сложно было предположить их мать: такая она была маленькая и худенькая, и совсем другая внешне. Где-то на середине пути, когда поезд стоял на станции, Маша услышала, что девочка обратилась к женщине, назвав ту «мамой» и изрядно удивилась: как такая некрупная, худощавая особь могла выносить эту буйную парочку?

Двойнята играли в какую-то сложную игру с шерстяной ниткой, которую они по очереди, в сложной последовательности, наматывали себе на пальцы. Спорили, пихались, то и дело дулись друг на друга, за недлинную дорогу продемонстрировав Маше весь спектр своих эмоций. Интересно было то, что они почти не разговаривали друг с другом: на перегонах поезд так шумел, что надо было либо сидеть молча, либо выстраивать какую-то невербальную коммуникацию. Последнее получалось у этой парочки просто отлично. Эмоции и мысленные посылы понимались не только ими самими, но и сидящей напротив Машей.

Вот мальчишка что-то делает с цветной ниткой, отвернувшись от сестры. Та пытается подсмотреть, но брат не дает ей это сделать, отталкивая сестру локтями и наклоняясь над руками с ниткой всем телом — за версту же понятно, пытается жулить. Это замечает и сестра — брови домиком, ноздри раздуваются, где-то в уголке глаза уже закипает слеза. Она всё поняла, проделки брата для нее давно не новость и вот-вот обидится, да так, что игра прервётся. Это в планы брата не входит и он смотрит на сестру заискивающе, немного снизу вверх. Та не сдается. Брат резким рывком снимает с пальцев цветную веревочку и протягивает ее сестре, жестом примирения. Непреклонная девица не сдаётся — обиделась, руки скрещены на груди, ладони спрятаны под мышки, брови насуплены.

Просто отдать веревку — этого мало, видно же невооруженным глазом. Тогда за веревкой следует какая-то замусоленная конфета — брат достает ее с видимым сожалением из кармана шорт, протягивает девчонке. Жалко, а что поделаешь. Сестра разворачивает конфету и почти совсем уже отправляет её в рот, как вдруг замечает взгляд мальчишки. Останавливает движение руки, откусывает половину лакомства, а вторую деловитым и уверенным жестом сует пацану в рот. И вот уже умиротворение на обоих лицах, сидят, двигают челюстями, в уголках пухлых ртов закипает шоколадная слюнка.

Вот тебе, Маша, настоящие гармоничные отношения. Тут тебе и манипуляция обидой, и жесты примирения, и их собственный тайный язык. И мать какая молодец, не вмешивается. Хотя девчонка пару раз так сильно пихала брата, что он аж сваливался с лавки, ловко приземляясь на ноги. Хотя, может, она просто устала от активных детей и не вмешивается не по причине присущей ей мудрости, а просто — из-за усталости и надежды, что сами как-нибудь разберутся. Тем не менее, тактика оправданная: именно что сами управляются. До драки и слёз дело не доходит, успевают найти компромисс раньше.

Клёвые какие дети. И матери повезло — сразу двое. Оно, конечно, сложно, но зато и очень удобно одновременно: один раз напряглась, вырастила и программа-минимум среднестатистического городского жителя выполнена. Опять же, дети прекрасно развлекают друг друга, матери остается лишь присматривать за ними со стороны. Никакой анимации малолетних, которую так терпеть не может Маша.

Интересно, а она сама бы с двойней справилась? Кстати, у неё в роду по отцовской линии двойни были, могла бы и у Маши сразу парочка получится. Бог её знает, справилась бы или нет. Когда у тебя нет ни одного ребёнка, то кажется, что всё равно, одного, двух или даже трёх воспитывать одновременно — всё практически одинаково выглядит, как терра инкогнита, неизвестная земля. Как там говорила клиентка? Яичники угасают? С Машиным предположительным диагнозом всё может быть ещё хуже. И никакой беременности ни двойней, ни тройней, ни вообще кем бы то ни было может не наступить. Скоро всё будет понятно в деталях, осталось совсем чуть-чуть потерпеть…

Вообще, надо прекратить думать на эту тем, одернула себя Маша. Сначала неплохо было бы убедиться, что опухоль доброкачественная. И что вообще ей полживота во время операции не удалят. А то ты тут про детей думаешь, продолжал нашептывать ей внутренний голос, а там рраз — и вон оно что… «Что» и «оно» — это был максимум, на который Маша была способна в своих мыслях на тему здоровья. Слова «опухоль» и «рак» ей было очень страшно произносить даже про себя. Такие вот полудетские прятки от самой себя.

Может, если не проговаривать эти ужасные слова, то как-нибудь пронесёт — говорят же в народе «не накликай беду». То есть, не называй беду по имени, не зови её — не кликай. Если бы только можно было так же просто поступать с жизненными неприятностями, обводить их вокруг пальца. Как в метро, например. Заснул, проспал свою станцию, уехал дальше и жизнь, проскочив нужную развилку, потекла совсем по другому сценарию. Вот и с болезнью бы так…

Маше не хотелось в этом сознаваться, но, кажется, с её оттягиванием операции дело обстояло именно так: она придумывала какие-то причины чтобы миновать эту страшную историю как бы невзначай. Врач сказал «срочно»? Ну, а она сделает операцию через месяц, а за это время, например, какой-нибудь японец или израильтянин (на них надежда больше всего, там медицинские технологии ого-го какие!) изобретёт революционный способ борьбы именно с такими опухолями. Или её жребий, не дождавшись Маши, выпадет кому-то другому, а у неё на руках окажется что-нибудь лёгкое, дурацкое. Например, «ой, извините, мы ошиблись! И вообще, это были не ваши результаты анализов. Мало ли Маш на белом свете!». Или, там, «да, опухоль. Но исключительно доброкачественная. И, пока вы где-то там бегали, невзирая на наши рекомендации срочно заняться своим здоровьем, она сама собой рассосалась. Какие удивительные бывают истории! И как кстати вы потянули время. Идите, живите счастливо и больше не болейте».

Ох, уж эти сказки, ох, уж эти сказочники. Но как хочется в это верить!

На звонок в домофон откликнулась Резеда, но у дверей Машу встретила Фатима. Как интересно, думала Маша, разуваясь в прихожей и ожидая, пока Фатима подберет ей тапки по размеру. Обычно ведь кнопка домофона находится в прихожей. А тут ее, вероятно, перенесли в спальню, чтобы не лишать Резеду ощущения, что она, как и прежде, решает вопрос кого в дом пускать, а кого нет. И сделал это наверняка Пётр, стремясь угодить больной жене. Как это тепло и по-человечески, стараться скрасить больной жене жизнь хотя бы в мелочах. Повезло все же Резеде с мужем!

За полчаса дела они обсудили целиком и полностью. Резеда очень умело и энергично взялась за дело: благодаря ее сёрфингу по соцсетям, по всевозможным тематическим группам и сообществам, клиентских запросов в агентство стало куда больше. Машу приятно поразил плановый подход Резеды к работе: та показывала ей свои графики, четко расписанные планы — на день, на неделю, на месяц. Следовало признать, что то, что начиналось как акт благотворительности по отношению к бывшей начальнице, превратилось в полноценные и взаимовыгодные рабочие отношения. Вот уж правда, не знаешь где найдешь, а где потеряешь.

Резеда была в приподнятом настроении, совершенно непохожем на то, что было в прошлый Машин визит к ним в дом. Шутила, строила планы, ни слова про уныние, отчаяние. Рассказывала о новой методике, которую сейчас испытывает на ней её врач: смесь иглоукалывания и медикаментозного лечения и вдобавок — китайский массаж, который ей делает настоящий китаец. Постороннему глазу пока не видно, рассказывала она, но врач говорит, что результаты очень и очень обнадеживающие.

Наконец, речь зашла о Петре.

— Как муж?

— Петя-то? Да ничего. Сезон сейчас высокий, дела идут неплохо, пропадает целыми днями на работе. Да и новости у нас.

Резеда усмехнулась и жестом показала, чтобы Маша нагнулась поближе к ней. Проверила, прикрыта ли дверь и тихо проговорила Маше на ухо:

— Кажется, у них с Фатимой роман намечается.

Маша так и обмерла. Перед глазами её пронеслась Фатима, которая открыла ей сегодня дверь. В этот момент Маша, поглощенная своими мыслями, мельком отметила, что выглядит женщина куда наряднее и ухоженнее, чем в прошлый ее визит: более нарядное платье, укладка, легкая косметика на лице. Маша списала это на то, что восточная женщина постепенно начала привыкать к жизни в большом городе. А оно вон оно что…

— Да ты что?! И ты так спокойно об этом говоришь?

— А что я, по-твоему, должна делать? Забиться тут в истерике?

— Ну, истерика-не истерика, но ты прямо даже как-то радостно про это рассказываешь. Я своим глазам не верю!

Резеда усмехнулась.

— Ну, не радостно, конечно. Но забавно, что я будто напророчила этот роман. Если вспомнить наш с тобой последний разговор.

— Ты Петра не любишь? — решилась на откровенный вопрос Маша.

Резеда помедлила с ответом, покрутила в руках носовой платок.

— Как тебе сказать, Маш… Понимаешь, хороший он мужик. Но у меня какое-то очень четкое ощущение, что сдулась наша с ним семья, кончилась. Прошла любовь, завяли помидоры, наверное.

Маша не верила своим ушам.

— Как ты можешь так говорить? Он был с тобой в самый тяжелый момент, считай, с того свету тебя вытянул. Я же ездила к тебе в больницу тогда, сразу после инсульта. Врачи говорили, что сделали что смогли, теперь всё зависит от ухода. И этот уход тебе Петя и обеспечивал. Да и сейчас твое качество жизни обеспечивает тебе именно он, как я понимаю.

— Ты пойми, Маш, меня правильно. Я очень ему благодарна. Очень-очень. Но мне нужно идти дальше. Я верю в то, что не останусь инвалидом. Что встану и пойду, своими ногами. И готова зубами это у жизни выгрызать, любыми жертвами этого добиваться. А он уже сдался, и его всё вполне устраивает, он привык. Он устал бороться, и меня назад тянет, отговаривает, расхолаживает. Я хочу квартиру эту продать и уехать на полгода в Китай, лечиться, а он против.

— У тебя так много квартир, что ты можешь одной рискнуть? — изумилась идее Маша.

— Да нет, эта единственная. Просто других шансов встать на свои ноги у меня нет. Толку мне от этой квартиры, если я в ней — лежачий инвалид?

Маша и понимала логику Резеды и противилась ей одновременно. С детства ей внушалось родителями, что последним рисковать нельзя. Что можешь брать кредиты, играть на бирже, пользоваться любыми рискованными финансовыми инструментами, но квартирой, единственным своим жильем, рисковать нельзя. И периодически истории про бомжующих бывших москвичей, которые нет-нет, да и мелькнут в прессе или на ТВ, правильность этого тезиса вполне себе подкрепляли.

— Ты пойми, Маш, — расправляя одеяло вокруг себя, начала развивать свою мысль Резеда. — Если я встану на ноги, то на квартиру я себе заработаю. А лежать тут колодой — так это не Африка, бананы на деревьях не растут. Уйдет Петя — я тут с голоду сдохну. Мне неприятно так зависеть от мужика.

— Да с чего он уйдёт-то? — продолжала не понимать происходящее Маша. — Он любит тебя, заботится о тебе.

— Он не уйдёт, может. Сам, по крайней мере, если я не выгоню. А вдруг я уйду?

Блин, умеет Резеда поразить воображение собеседника. Уйдёт она, как же. Ходить не ходит, ради того, чтобы на ноги встать, квартиру последнюю собралась продавать. А туда же, от мужа уходить собралась. Чудная всё-таки баба! Маша думала, что прошлый раз эти разговоры были вызваны просто плохим настроением Резеды, её отчаянием. А тут, оказывается, всё серьёзно и с продолжением.

— Да что с тобой такое? Прошлый раз к вам приезжала — ты, конечно, на жизнь тоже жаловалась, но таких кардинальных разговоров и близко не было. Куда ты уходить собралась?

Видно было, что Резеда колеблется, продолжать разговор или свернуть его, пока не наговорила лишнего. Потом, видимо, решилась:

— Маш, я, кажется, влюбилась.

Да тут, кажется, еще одна история про «гармоничную пару» намечается. Интересно послушать, хотя это и внеплан.

— В кого?

— В мужчину. Не смейся. Сейчас жизнь такая — люди в элементы неживой природы влюбляться ухитряются. А я, видишь ли, консерватор. Снова мужика себе нашла, — стремясь за шуткой спрятать смущение, начала рассказ Резеда. — Николай, старше меня на 10 лет. Я его нашла в Одноклассниках, в группах для одиноких людей. По работе лазила там, мы с ним как-то нечаянно языками зацепились. Сначала я его вербовала услугами агентства воспользоваться. Потом мы переписывались, переписывались, и я как-то вдруг поняла, почувствовала, что это мой человек.

— Он знает, что ты не ходячая?

— Да, я ему написала.

— И что?

— Да ему все равно. Ну, он так сказал, что ему все равно. Он родственную душу искал и нашел. А с ногами та душа или без ног — ему неважно.

Даже интересно, как велика может быть у людей тяга к романтике. И как романтика может похоронить под собой здравый смысл.

— Резеда, вот ты правда веришь, что человеку это может быть всё равно? Нет, ну если планы только попереписываться с тобой, не более того, то да, может быть. А если что-то большее — ведь это серьёзный кусок жизненного сценария. Это, как минимум, готовность впрячься и, как твой Пётр, тянуть эту лямку за себя и за тебя.

— Я не собираюсь с ним сходиться, пока я нездорова. Сначала лечение, Китай. Я все уже подготовила. Потом, если встану на ноги, будет мне Николай. Да и посмотрим ещё, что это за человек и нужно ли мне это все. Сейчас пока всё на своих местах, никто никуда не идёт.

Блин, бабе 43 года, а понятия о жизни как у подростка! Наверное, надо как-то сворачивать разговор. То, что Маше хочется сказать по поводу услышанного, носит негативный, осуждающий характер. Но права на такие высказывания у неё всё-таки, пожалуй, нет.

Резеда будто услышала этот внутренний разговор.

— Маш, поговори со мной! Я понимаю, мы с тобой не близкие подруги, не родня. Тебе, может, не с руки в это во всё вмешиваться и голову себе ломать над моими обстоятельствами. Но так получается, что мне больше не с кем это обсудить, а обсудить и хочется, и, чувствую, что надо. Мне очень нужно услышать мнение постороннего здравомыслящего человека. А в твоём здравомыслии я всегда была уверена. Да и психолог ты, к тому же, к кому, как не к тебе, мне проситься душу излить.

Минут через 15, после уже куда более откровенного разговора, нынешние обстоятельства Резеды стали Маше примерно ясны. Резеда была уверена, что Пётр устал от жены инвалида. Как и в том, что он, видимо, тянул свою лямку из чувства долга, которое у него было весьма и весьма развито. Но Резеда ощущала, что отношение к ней как к жене, женщине у него отсутствовало. Было, да сплыло. Да и то сказать, трудно сохранить таковое отношение к телу, которому ты меняешь памперсы и ставишь клизмы. Период памперсов и клизм, конечно, уже прошел, но инвалидность то сохранялась, как и прежние воспоминания.

Будучи порядочным человеком, Петр, конечно, молчал, достойно тянул свою лямку добытчика тире сиделки. А тут еще Фатима, ровесница Резеды. Стройная, хозяйственная, услужливая, тихая. И, главное, здоровая! Всё время рядом, приготовит, поможет, подаст, принесет, пожалеет. Ну, и имеющаяся склонность у Петра к женщинам восточного типа тоже тут свою роль сыграла. Вот и стала Резеда замечать их взгляды друг на друга, новое молодое электричество в воздухе этой квартиры, давно пропахшей лекарствами. Но упрекнуть Петра не в чем, она уверена. Он вел себя достойно, не давая оснований в чём-то себя упрекнуть или обоснованно заподозрить.

Резеде бы тут расстроиться, конечно, заревновать. Но тут очень кстати подвернулась история с Николаем, её нечаянная влюбленность. Онлайн-возлюбленный не видел её вживую, ему были отправлены только тщательно подобранные Резедой фото, прошедшие жёсткий фильтр фотошопа. Таким образом, Николай не относился к ней как к инвалиду, читай — безногой бабе средних лет, которая без помощи постороннего человека и в туалет сходить не может, а не то, что какие-то другие женские функции исполнять. Хотя она ему написала про свои проблемы.

Резеда говорила очень страстно, очень убедительно. О том, например, что её очень собирает это внезапное чувство к мужчине, мобилизует. До появления Николая она почти смирилась уже, что доживать ей, сколько жизнью отпущено, чуркой безногой. А тут вдруг какой-то стимул дополнительный появился бороться. А тут, кстати, и Вэй, ее массажист китайский, идею с поездкой ей подал. Здесь, в России, ей сложно помочь, не удается использовать все возможности китайской медицины. Есть центр в Гуанчжоу, где занимаются как раз такими проблемами, пациентами-послеинсультниками, он отсылал туда документы Резеды — они готовы взяться за неё и попробовать помочь.

— Резеда, а если не получится? Ну, вылечиться. Вот проживешь ты там полгода-год, потратишь всё, что выручила за квартиру. А если не выйдет из этой затеи ничего? Не дай бог, конечно. Я тебе от всей души желаю выздоровления и пальцы за тебя крестом буду держать, чтобы все удалось. Но всё-таки? Ты думала об этом? Что ты будешь делать в таком случае?

— Не знаю, Маш. Не знаю, что буду делать. Меня родня в Уфу к себе зовёт. Там тетка бездетная по матери. Говорит, приезжай, будем вместе доживать. Других вариантов нету. Но я верю, вот прямо чувствую, что всё получится, и я встану на ноги!

— Скажи, а чья эта квартира? Ну, вот эта, где мы с тобой сейчас находимся?

— Моя. У Петра нет своего жилья. Он квартиру свою продал, когда мы агентство моё начинали. Кризис же был. И у него плохо дела шли, и мне какой-никакой стартовый капитал нужен был для открытия дела. У него она небольшая была, в пятиэтажке на окраине. Мы её продали, как раз хватило все дыры заштопать. А в эту переехали.

Сказать-не сказать. Резеда, конечно, просила об откровенности. Но всё же… Врожденная Машина деликатность всегда мешала ей в таких сложных беседах.

— Послушай, Резеда. Подумай как следует, ещё и ещё раз подумай, прежде, чем решишься. Мужик пошел на такие жертвы ради тебя. И квартира продана — выстави ты его сейчас отсюда, в связи с продажей, — он бомж. И в самый трудный момент твоей жизни рядом с тобой был именно он, а не Николай этот. Такое не забывают. Чувства друг к другу в течение жизни меняются, никто не живет годами в свежей романтике влюблённости. Так что то, что ваши отношения с Петром изменились, это, возможно, следствие вовсе не инсульта, а просто того, что ваши чувства вышли на другой уровень.

— Я думаю, Маш, я думаю. Поверь мне. Я целыми днями тут лежу и думаю. Но я всегда доверяла своей интуиции, именно она меня вперед по жизни и вела. А что мне подсказывает сейчас моя интуиция — я тебе уже рассказала. Но что-то теперь я этих подсказок и сама боюсь, понимаешь ли…

Поневоле Маша стала сравнивать истории Анны со Славой и Резеды с Петром. Надо же, как интересно. Одна женщина себе мужика покупает и деньгами около себя держит — полноценная, успешная, здоровая. Вторая — немолодая, очень условно симпатичная, полупарализованный инвалид, а в мужиках копается: и муж тебе, и онлайн-возлюбленный. Как так получается? И от чего это зависит? Не гармоничные пары ей надо было искать, не это главный и самый важный вопрос. Надо было искать ответ на вопрос «как стать успешной женщиной» ну, или мужчиной. Не в рабочем, социальном плане. А в самом что ни на есть важном — женском или мужском. Как стать счастливой женщиной и как стать счастливым мужчиной. И без вот этой вот дешёвой сублимации: ах, мне не нужна любовь, я всего себя отдаю работе. Некому тебе себя отдавать, вот и придумывают глупости.

Напрасно Резеда на неё надеялась и совета от неё ждала. Нечего ей посоветовать. Не понимает, похоже, Маша ничего в этих вещах. И список «этих вещей» очень длинный, на самом деле: можно ли жить в семье без любви? Не грех ли заменять любовь благодарностью или осмотрительностью? Чем можно жертвовать ради другого человека, а чем — нельзя? И, пожалуй, главный вопрос, ответа на который Маша не только не находила пока, но даже не знала где искать — что такое настоящая любовь? В качестве ответа на все эти вопросы у Маши на руках — только набор чужих сценариев. В этой борьбе, похоже, каждый сам за себя и в соответствии со своим жребием.

* * *

Эти мысли продолжали кружить в Машиной голове и на следующий день с утра, пока она разбирала накопившиеся в почте письма. Телефон зазвонил очень неожиданно, резко вырвав ее из задумчивости, так, что она даже несколько разозлилась. Скосив глаза на экран смартфона, она увидела, что звонит Геля — значит, надо ответить:

— Чего тебе?

— Какая ты сегодня некуртуазная, — недовольно фыркнула в трубку Геля. — Где вежливость то, хотя бы дежурная?

— Ага, щас только кринолины по оттоманке расправлю и книксен тебе запилю, — не осталась в долгу Маша. — Чего хотела то? Я тут в задумчивом миноре, а ты меня отвлекаешь.

— Мне тебясегодня сильно не хватает.

— Это сейчас была вежливая фигура речи или случилось чего, тебе помощь нужна?

— И фигура, и случилось. В обед будешь в офисе? Я заеду поговорить? Помощь нужна, в основном, интеллектуальная.

— Буду. Рада, что мой интеллект тобою высоко оценен. Давай, приезжай, короче. Все нормально у тебя? А то такая таинственность, намеки — «случилось» там у нее чего-то.

— Да не переживай. Не во мне дело, у родственников проблемы, я посоветоваться хочу.

Кстати, всего одно интервью только осталось, с Маратом, мужем Кати. И надо будет Виталию звонить, журналисту. Встретиться, отдать записи разговоров с парами. Сильно сомнительно, что ему это поможет в написании материала. Но мало ли. В конце концов, она не журналист, ему, может, виднее.

Интересно, а смогла бы она свести эти рассказы в какой-то связный текст? Наверное, должна быть какая-то центральная идея, или вывод. Что-то такое, что могло бы объединить рассказы этих совершенно разных людей в одно общее целое. А что это может быть? Может, любовь? Они все видят в своих отношениях любовь, говорят о любви, задумываются, можно ли назвать любовью и счастьем те отношения, что царят у них в семьях. Именно поэтому вопросы Маши на эту тему совсем не ставят их в тупик — судя по всему, они и сами об этом размышляют.

Или, может, общая и центральная идея всех этих разговоров — это судьбы, сценарии? Дороги, так сказать, которые мы выбираем? И насколько сами, самостоятельно мы делаем этот выбор? Или это всё рок, судьба, фатум? И трепещи не трепещи, старайся не старайся — всё уже выбрано за тебя, где-то там, наверху? Тогда не стоит тратить усилий на борьбу с собственным жребием. Но верить в это не хочется. Если это так — то жить не интересно. Человек — не трамвай, чтобы ехать четко по данным рельсам. Как бы узнать правду, как же оно на самом-то деле?

Забавно, как все по-разному представляют себе любовь. Маша стояла у окна, пила кофе из любимой кружки с влюбленными бегемотиками (кругом любовь, что ты будешь делать!) и смотрела на крыши родного города.

Вот, например, взять какого-нибудь инопланетянина, с Тау Кита или Альфы Центавра. И показать ему все эти семьи по очереди, и сказать: смотри, это всё любовь? Он, наверное, в ответ вытаращит свой единственный зеленый глаз на ложноножке и скажет: фигассе! Да нет никакой любви, фигня это всё какая то на постном масле! Нет, про масло он, наверное, не скажет. Вряд ли на Тау Ките есть постное масло, и на Альфе Центавра тоже вряд ли.

А Маша бы ему в ответ сказала: сам ты фигня на постном масле! Циклопа мы не спрашивали ещё про любовь! Чего-то прямо аж разозлилась она. Сама придумала, сама разозлилась. Она, может, только-только про любовь понимать начала, так, как не понимала всю свою предыдущую жизнь. Что любовь — это не всегда карамель и романтика. Не всегда это благородные порывы, букеты в утренней росе и рука-об-руку-волосы-назад к закату, или рассвету. Главное, наверное, это чувство единого целого, внутреннего понимания, что — пара, семья, потерять друг друга очень страшно, и слава богу, что удалось найти, могли бы пойти по разным дорогам и разминуться. А букеты и закаты с карамелью — это уже опционально, может быть, а может и нет. Это когда партнер — как рука или нога, кусок тебя. «- Любите ли вы свою ногу и как сильно? — О, я ещё не задумывался. Но точно люблю. И точно не готов потерять». И в этом смысле она молодец. Не зря все эти годы работала. Медаль на грудь повесить себе вполне можно.

Вообще ужасно всех жалко. И мужчин, и женщин. Детские психологические травмы, не изжитые к такому взрослому возрасту, комплексы, страхи…Это как невозможность вдохнуть полной грудью — невозможность жить полной жизнью, не вырывая из неё окровавленных кусков. И идешь такой по жизни, весь в келоидных рубцах, глаз косит, нога приволакивается — и радуешься жизни остатками организма.

Хотя, и сама Маша не без проблем, не без внутренних шрамов и увечий. Иначе бы трудностей с устройством личной жизни у неё бы не было. И такого количества неудачных попыток её устроить — тоже. Поневоле пожалеешь, что не буддист и не веришь в несколько реинкарнаций на этой планете. А как было бы хорошо: впитав весь опыт первой жизни, всю мудрость и знания, выйти второй раз на старт уже с такой форой! И уж там показать всем, что мы ого-го как можем!

Геля приехала в обед, как и обещала. Маша решила сразу перейти к деловым вопросам:

— Ну, рассказывай, что там у тебя стряслось.

— Фейхельбаумов моих помнишь? Ну, друзья родителей моих, из Коробчевска, мы еще с Генкой к ним в Израиль несколько раз на отдых ездили? Потом мы с тобой их младшую, Стефанию, тут в Москве присматривали, пока она по контракту в Европу не уехала? — начала издалека Геля.

— А, ну да, припоминаю что-то такое. И Стешу помню, конечно, да. Красивая девочка, с удивительной внешностью — какая-то, как Мила Йовович из «Пятого элемента», представительница внеземной цивилизации прямо. И что, что там не так?

— Проблемы у них. Вернее, не у них самих, а у сына их, Матвея. Он сейчас, оказывается, в России. Натворил чего-то, какая то мутная финансовая история — они мне по вотсапу звонили, связь была не очень. Поняла только, что там проблемы и что нужна наша помощь.

— Это про него ты мне рассказывала, что парень с детства с наклонностями Остапа Бендера? — начала что-то такое припоминать Маша.

— Ну, да. Но такого Бендера, образованного и продвинутого, — подтвердила Машины догадки Геля.

— Так, и чем я тебе могу быть полезна?

— Понимаешь, они мне телефон его дали. Я позвонила в выходные, такой странный разговор произошел. Сначала Матвей этот вообще отрицал, что с ним что-то не так и очень натурально удивлялся моему звонку и вопросам. Но тут же положение, сама понимаешь, какое, не могу же я тёте Вере и дяде Георгию сказать, что все нормально — я ему звонила, и этим ограничиться. Они беспокоятся, переживают, им подробности нужны.

Тогда я стала на него немножечко наседать — он сдался, рассказал мне про какой-то свой проект, по описанию, очень похожий на финансовую пирамиду. И подтвердил, что да, правоохранительные органы им здорово заинтересовались. Я, естественно, попросила подробностей, но он сказал, что разговор не телефонный. Договорились, что я к нему приеду, в Электрозаводск, пообщаемся. Я хотела тебя попросить со мной съездить, как-то мне одной сильно неуютно. Генку просить не хочу, толку от него никакого. Только ныть всю дорогу будет «ну, всё уже? поехали домой?». Пусть лучше дома с детьми останется. Съездишь, Маш, а?

О, снова Электрозаводск. Ей же как раз туда еще раз надо, вспомнила Маша, еще же одно интервью осталось, с Маратом, мужем Кати. Очень кстати всё складывается. И Геле помогу, и с Маратом встречусь, обрадовалась Маша.

— Да не вопрос, поехали. Только давай как можно быстрее. Я со своими интервью почти закончила, собираюсь уже вскоре к врачу. А там ведь по-разному может сложиться. Вдруг скажут: срочно на операцию? И не получится у меня тебе помочь.

— Ого. И как поездила? Услышала, что хотела? — заинтересовалась Геля.

— Гель, давай не сейчас. У меня пока внутри по этой теме всё очень смутно. Вот разберусь, хотя бы сама с собой, — тогда и поговорим. Или, если хочешь, я тебе диктофон дам, сама всё послушаешь, к своим собственным выводам придёшь.

— О, нет, упаси господи! Вот я ещё всем этим себе голову не забивала. Я и тебе советовала, если помнишь, в эту историю не ввязываться. Чую, по твоему виду и голосу, что ты не особенно удовлетворена. А я уж тем более тратить на это времени своего не буду. Я тебе и тогда говорила, и сейчас повторю: нам с тобой клиенты деньги платят за то, чтобы мы им подыскивали кандидатов на знакомство. А уж каким будет это знакомство, на одну встречу, на пару месяцев или лет, или на всю оставшуюся жизнь, — это не наше с тобой дело, не мы это решаем и денег за это не получаем, это уже на совести клиентов. Тебе просто, по-моему, страшно на операцию ложиться и ты себе придумываешь всякие поводы, чтобы оттянуть этот момент.

— Ладно, Гель, закрыли тему. Я с этим всем сама как-нибудь разберусь, — в этот момент почему-то отчетливо вспомнился разговор с Гришей и зачем-то выданная ему Гелей информация о проблемах с Машиным здоровьем. — Ты мне лучше скажи, адвокат тебе не нужен? А то, может, нам сразу лучше с адвокатом туда ехать, чтобы времени не терять? Я могу попробовать организовать.

Кстати, отличный будет повод с Ильей встретиться. Маша поймала себя на этой мысли и смутилась. Даже, кажется, покраснела, так загорелись у нее щеки. Вот еще не хватало, мужика выцеливать и на встречи набиваться. Ну, Геле ведь и вправду нужна помощь, с другой стороны.

— О, было бы очень кстати. Нас в семье как-то бог миловал, не были-не привлекались. Я уже себе голову ломала где бы адвоката хорошего взять. Так что здорово, спасибо тебе, давай, договаривайся. Родители Матвея мне уже небольшую кредитную линию по этому поводу открыли, так что вполне могу нанять адвоката для выездной консультации. Ну, а как там дальше будет и что понадобится — решать будем по итогам этого визита.

— Договорились. Я сегодня же с ним созвонюсь.

— Ты мне расскажи, что и как у тебя со здоровьем? — сменила тему Геля. — Какие новости?

— Да нет никаких новостей пока, — Маша поморщилась, так ей не хотелось пока ни с кем обсуждать эти вопросы. — Пойду вскоре к врачу, к твоей этой Маргарите Борисовне, сдаваться — прямо вот на следующей неделе, после выходных, и пойду. Ну, и далее по плану. Пока я и сама не знаю, что и как, но вскоре всё прояснится.

Геля помялась на пороге.

— Ты, может, смеяться будешь. Но хочешь я тебе телефон там женщины одной, свекровь моя чуть что всегда — только к ней. Очень сильный экстрасенс! А?

— Ну да, это моё любимое: потомственная мутновидящая, сниму сглаз, венец, порчу и ваши последние штаны! Спасибо, не надо. Иди уже!

Геля, слава богу, не стала настаивать:

— Ну, ты держись! Мне пора, Варьку из сада забирать надо. Звони!

И с этими словами она убежала.

* * *

Илья явно обрадовался Машиному звонку и легко согласился съездить с ней в Электрозаводск, попробовать помочь Гелей. Сказал, что после Машиной помощи ему в ветклинике он перед ней в большом долгу. Маша посмеялась, вспомнив про борьбу за яйца Мимино: до чего же мужики смешными могут быть! Договорились ехать вместе. Илья собирался взять машину отца, предложил заехать за Машей с утра пораньше и потом сразу в путь, за город.

В ожидании этой поездки Маша решила покопаться в интернете — вдруг да есть там что-нибудь про эту историю, с тамошней финансовой пирамидой и приключениями Матвея. И, оказалось, что оно так и есть, довольно много постов в соцсетях, ссылок, новостей.

Материалы в сети очень разнились по тональности между собой. В некоторых из них Матвея Фейхельбаума сравнивали с Мавроди, а его проект, «Фонд роста ваших капиталов», соответственно, с печально известным «МММ». Кто-то, как правило, частные лица на своих страничках в соцсетях, наоборот, писал о том, «что руки прочь от Матвея и его проекта», рассказывая, как круто удается заработать. Сухие новостные сводки сообщали, что на основании нескольких заявлений в правоохранительные органы начали проверки всех обстоятельств дела.

Больше всего Машу, среди всего найденного в сети, тронула история некоей Полины. Один из опубликованных в местных СМИ материалов содержал в себе истории нескольких вкладчиков «Фонд роста ваших капиталов», рассказанных ими от первого лица. Так вот, одна из пострадавших — молодая женщина с сыном-инвалидом на руках. Ей была необходима большая сумма денег на операцию. Часть суммы у неё уже была, пожертвовал благотворитель. Но этих денег хватало лишь на операцию сыну Полины, но не хватало на также необходимую реабилитацию. И Полина решила отдать деньги в пирамиду Матвея для того, чтобы сумма увеличилась, и ее хватило бы на всё необходимое. Далее, предсказуемо, сумма не то что не увеличилась — она вообще сгорела в недрах пирамиды. Документально все было устроено Матвеем так, что не подкопаешься практически, деньги передавались пострадавшими добровольно, гарантий финансового успеха никто не давал.

История Полины была, в общем, самой трогательной и ужасной, но обманутых вообще было довольно много. В одной из городских групп в соцсети обманутые пайщики уже договаривались о выходе с пикетом к порогу местной городской администрации, с требованием арестовать Матвея и вернуть им деньги.

Вот это история. Интересно, Геля гуглила всё это, пыталась узнать заранее что там и как? Надо ей позвонить, пусть лучше заранее ознакомится, чтобы не было внезапного шока.

Позвонить Маше удалось только вечером, уже из дома — вторая половина дня выдалась очень суетной, звонки, встречи, общение с клиентами. А разговор, как ей казалось, предстоял с Гелей долгий.

— Гель, это я, привет еще раз!

— Привет!

— Слушай, я после твоего ухода из офиса покопалась в интернете, думаю, дай узнаю что там за история с этим Матвеем. Ты это делала? Читала, что про него и его пирамиду пишут?

— Ну, читала. И что?

Маша опешила от неожиданности.

— Что значит «и что»? Ты видела, что это, судя по всему, новая реинкарнация «МММ»?

— Маш, — уже несколько раздраженно, с деланной ленцой, откликнулась в трубке Геля — МММ, не МММ, это практически родственник наш. А это всё — чужие люди. Так что будем спасать. Я даже читать толком не стала. Много, длинно, непонятно, куча жалобных историй. Главное, он никого ни к чему не принуждал, они сами ему деньги несли. Чего теперь возмущаться?

— Геля, погоди, — опешила от такой реакции Маша. — То есть, ты считаешь возможным, что человек наживается на чужой финансовой безграмотности и несчастье? Ты считаешь это нормальным и допустимым?

— Маш, давай без лишнего пафоса, а? — раздражение в голосе Гели нарастало. — Ты еще не передумала с нами ехать? Вот съездим и разберемся, чего прежде времени рассуждать. Всё, давай, пока. Мне детей пора купать и укладывать.

В трубке раздались гудки.

* * *

Маша торопилась. Будильник то ли не прозвонил с утра, то ли все-таки сработал, но она, не просыпаясь, его выключила — в общем, она проспала. И теперь металась по квартире, стараясь собраться вовремя и одновременно навести на себя хотя бы минимальный лоск, чтобы не напугать Илью своим всклокоченным видом. До этой ее досадной оплошности, все складывалось довольно удачно и ровно. И Илья легко согласился помочь, и Марат как раз в этот день был на суточном дежурстве и согласился с нею встретиться прямо в клинике. Не нужно будет ездить к черту на кулички два раза, и можно будет уже в начале недели идти к Маргарите Борисовне сдаваться.

От беготни снова разболелся живот. Как некстати, подумала Маша. Съела, что ли, вчера что-то не то. Да нет, в такие ситуациях у нее обычно не только болел живот, но и другие признаки расстройства пищеварения присутствовали. Слава богу, скоро можно будет перестать терзаться мыслями о том, что там внутри у неё не так и сочинять ужастики один другого страшнее. Маша старалась во всем искать плюсы, тем более, что страх перед началом медицинской эпопеи глодал её все сильнее.

Накануне вечером позвонил Илья:

— Маша, у меня к вам есть небольшая просьба, — обратился к ней с просьбой Илья, когда накануне они договаривались о деталях поездки. — Нам с вами нужно будет заглянуть к одной моей знакомой, я должен передать ей пакет с документами. Не волнуйтесь, это нас не особенно задержит. Она живет в центре, мы можем построить наш маршрут таким образом, что это не отнимет у нас слишком много времени, тем более, что рано утром в воскресенье машин на улицах не так и много.

— Да конечно, Илья, — легко согласилась Маша. — Давайте заедем!

Чувствовалось, что Илье было очень неудобно.

— Понимаете, я бы раньше и сам, один, съездил. Но дело в том, что документы эти у меня на руках будут только в субботу вечером. А нужны они моей знакомой уже срочно!

— Да ничего страшного, — заверила Илью Маша. — Нужно — значит, заедем.

Илья помялся еще немного.

— Маша, я тут поискал в интернете информацию по делу, по которому мы с вами едем в Электрозаводск…

— Да-да, — подхватила Маша. — Я уже видела. Похоже, история там приобретает всё больший общественный резонанс.

— Скажите, а ваша подруга, которая собирается выступить моим нанимателем, уже в курсе всего этого?

— Ну, да, вроде бы в курсе, — Маша была несколько растеряна. Жаловаться малознакомому мужчине на несколько странную для неё реакцию Гели на новости про Матвея ей совсем не хотелось.

— Ну, и хорошо, — сказал Илья. — Раз все примерно в одинаковой степени информированности, тем легче нам будет работать и друг друга понимать.

Утро задалось во всех отношениях. И погода была прекрасной, тихой, теплой и солнечной. И, кажется, Маша понравилась и Светлане Александровне, и Егору Кузьмичу. Жених прилетел в Москву накануне, была страшная гроза. Самолеты практически не садились, всех, в основном, заворачивали на запасные аэродромы. Аэробус из Казахстана, на котором в Москву прилетел Егор Кузьмич, был одним из немногих, которые решили сесть в Шереметьево. Старик, язык у которого был не менее острым, чем у его возлюбленной, прокомментировал это так:

— Нам сказали, 16 рейсов уже задержали к тому моменту, как мы к Москве подлетели. Нас посадили, а остальные самолеты я не знаю куда они дели — тоже посадили где или сбили, чтобы не мучились.

Кстати, Светлана Александровна категорически отказалась от помощи Ильи в этом вопросе. Наняла такси туда и обратно, и отправилась в аэропорт одна.

— Поймите, Илюша. Это такой трогательный, волнительный момент. Я не хочу отвлекаться ни на что и ни на кого. Вы извините, я совсем не хочу вас обидеть. Пожалуйста, поймите меня правильно!

Разумеется, душа у Ильи за пожилую женщину болела. Но она совершенно дееспособная, вменяемая — он же не Лиля, в конце концов, на основании преклонного возраста обращаться с нею как с домашним животным, не имеющим права на собственные точку зрения и желания. Он даже восхищался ею: в таком возрасте такая ясность головы, такая способность к глубоким чувствам, такое умение добиваться поставленной цели!

В квартире были разлиты счастье, любовь и умиротворение. Старики совершенно по-молодому прихорашивались друг перед другом, кокетничали, волновались и обменивались влюбленными взглядами. Илья хотел буквально на пороге вручить Светлане Александровне пакет с документами (он и Машу то взял с собой просто чтобы показать ей свою пожилую подопечную, о которой он ей в машине рассказывал), но женщина отказалась отпускать его просто так, без хотя бы минимального завтрака в виде кружки кофе с тостами.

Светлана Александровна хотела накрыть стол парадно, в гостиной, но Илья настоял на том, чтобы они присели на кухне, без церемоний — иначе визит грозил затянуться, что, в свою очередь, было чревато опозданием на встречу в Электрозаводске.

За завтраком речь зашла про отдых. Маша с увлечением рассказывала, как в прошлом году она была в Крыму, как хорошо отдохнула. Светлана Александровна влюбленно посмотрела на Егора Кузьмича, прикрыла его руку своей и сказала мечтательно:

— А мы вот с Егором тоже в Крым собираемся, в Мисхор. Месяца через два-три соберёмся и поедем. Правда, Егорушка? У Егора Кузьмича лёгкие больные, а там, говорят, отличные возможности не только для отдыха, но и для лечения по его профилю.

— Месяца через два-три это уже поздняя осень будет. Погода уже будет не та, и море холодное, — возразила, накладывая себе варенье в чай, Маша. — Тогда уж лучше отложите до следующего года поездку, чтобы и отдохнуть, и курортом насладиться — купание, загар, фрукты-овощи.

Светлана Александровна усмехнулась ласково.

— Деточка, видите ли, мы с Егором в таком возрасте, что откладывать задуманное не стоит. Можно просто не дожить.

Маше от смущения кровь бросилась в лицо. Она почувствовала, что густо покраснела, что не ускользнуло от взгляда Ильи. Он нашел под столом её руку и сжал ободряюще в своих ладонях. Маша уже и забыла, каково это — когда мужская рука сжимает твою в своих крепких ладонях. Она смутилась и покраснела еще больше.

Хозяйка заулыбалась, одобрительно глядя на Машу:

— Простите, Машенька, но как вы здорово краснеете! Я думала, что у современных молодых людей это уже утраченный навык! Но вижу, что нет, я была не права.

— Наверное, потому, что я уже не совсем «молодой человек», — решила разрядить обстановку Маша, заодно и перевести разговор на другую тему. — Всё-таки за тридцать уже.

Егор Кузьмич рассмеялся так громко и искренне, что даже закашлялся. Светлана Александровна и Илья встревоженно вскочили из-за стола, но мужчина их успокоил, кашель прекратился.

— Ох, Машенька, если бы вы знали, как это ваше «уже за тридцать» забавно звучит! — объяснил причину своего смеха Егор Кузьмич. — Поверьте, доживёте до моих лет — вам это тоже будет казаться анекдотом.

У Маши кольнуло где-то внутри. Скоро её госпитализация. Вот и станет ясно, доживу ли я до его лет, пронеслось у неё в голове.

Илья не понял, почему Маша вдруг погрустнела, решил, что она обиделась. И тактично перевел разговор на другую тему.

— Егор Кузьмич, как вам Москва? Успели выдохнуть, осмотреться? Не пожалели ещё, что свой маленький городок сменили на нашу суетную столицу?

Егор Кузьмич, помолчал, посмотрел, уперевшись взглядом в столешницу перед собой. Что-то он такое своё услышал в этом простом вежливом вопросе. Светлана Александровна успокаивающе и встревоженно одновременно погладила его по руке. Он будто очнулся, поднял глаза на Илью:

— Да нет, Илья. Не жалею, конечно. Я вообще думаю, что если о чём и жалею сейчас, так это о том, что жизнь так быстро прошла.

Илья было вскинулся утешить, сказать что-то вежливое и ободряющее, бессмысленное, про «что вы-что вы» и «да вам еще жить и жить!», встретился глазами с пожилым мужчиной и промолчал. За лучшее счёл впустую воздух не сотрясать.

А Маша переживала целую гамму чувств в этот момент. Она удивлялась. Удивлялась тому, как можно наслаждаться каждым мгновением, каждым запахом, мелочью и нюансом, когда к тебе приходит понимание, что это всё, вполне возможно, последнее, ну, или одно из последних в твоей жизни. Что ты стоишь перед порогом, перед дверью закрытой, за которой, возможно, что-то иное, какая-то другая жизнь. А, может, и вообще — не жизнь. Смерть там, сидит и ждёт тебя. У неё на тебя планы. И твоих собственных планов больше нет, есть только её, они, получается, важнее и главнее.

Пора было уезжать. Пока Илья прощался со стариками, Маша зашла в ванную комнату, помыть руки после сладкого десерта. Светлана Александровна, убедившись, что за Машей закрылась дверь, подмигнула Илье и показала ему одобрительно большой палец. Совершенно неожиданно для него самого, внутри у Ильи разлилось тепло — ему было очень приятно, что эта взрослая Бемби, неожиданная такая Маша, знакомство с которой состоялась по всем правилам индийских сентиментальных фильмов, понравилась не только ему. Он улыбнулся, перехватил руку Светланы Александровну в воздухе и поцеловал её благодарно. А она, в свою очередь, поцеловала его в склонившуюся перед её лицом макушку. И Маша, выходя из ванной, смотрела на эту сцену ужасно умилённая. Хотя, казалось бы, откуда такие сильные чувства к мужчине, которого она едва знает, и к женщине, которую она видит первый раз. Но такой любовью, такой приязнью друг к другу веяло от этой очень разновозрастной пары, что внутри было тепло и немножко завидно.

Надо же, думал Илья, пока они спускались по подъездной лестнице к машине, оставленной во дворе. Надо же, как бывает — чужая женщина, случайность в его жизни, да ещё и мать его бывшей любовницы, с которой связаны отнюдь не самые приятные воспоминания. Чужая, но такая родная, близкая. Пусть живет подольше. Тем более, у неё неожиданное чувство — пусть проживет его, насладится им. И хорошо, чтобы Лиля ничего об этом не узнала и не испортила старикам эту их бархатную любовь, которая, как бархатный сезон — на закате и длится, как правило, очень недолго. А про Машу он сейчас почти не думал. Ну, если только совсем немного — о том, что наверняка его старики ей понравились, он видел её выражение лица, её реакции, не трудно было понять, что все именно так и есть, и он этому очень рад.

И ещё он думал, что Иру он не только не привозил к Светлане Александровне, но даже и не рассказывал своей пожилой приятельнице существовании такой молодой любовницы в своей жизни. Да и о чём говорить? Физиологические вопросы они никогда не обсуждали, а о чем ещё рассказывать в случае с Ирой? Да и вообще — ни одну свою женщину он не привозил к Светлане Александровне. Наверное, не случайно.

часть 11 (финал будет выложен 10.03, с 11–12:00)

* * *

Они уже почти совсем подъехали к Электрозаводску, когда Маше позвонила Геля. Сказала, что Матвей назначил им встречу в ресторане на набережной. И что они уже на месте. Они с Ильей приняли к обочине, открыли карту на планшете, посмотрели дорогу — это было не так далеко от въезда в город. Но всё же Илья вбил адрес в навигатор, он уже так привык к этому электронному помощнику (прибор разговаривал у него голосом мультяшной Масяни), что без него чувствовал себя как-то неполноценно.

Согласно яндекс-карте, через город протекала довольно большая река со смешным названием Пижня, делившая город на две части. Весь живописный центр, все городские рекреационные зоны, были расположены по её берегам. Летом это были уличные кафе, перетекавшие одно в другое по всей длине набережной, зимой — прокаты лыж, санок и коньков: река замерзала, и использовалась горожанами как место зимнего отдыха. В нескольких благоустроенных местах были оборудованы отличные лыжные спуски и дорожки для ледянок, рядом ставили снегодувы для саночных дорожек. А со второй половины декабря, прямо в центре, рядом с красивой лестницей-спуском к реке, самым видовым местом в городе, насчитывающим уже пару столетий, торжественно открывали городской каток, радовавший электрозаводцев до конца февраля, а иногда и почти весь март, в зависимости от толщины льда. Картинки в Яндексе, которые Маша рассматривала на планшете, чтобы занять себя, пока они плутали по незнакомым улицам в поисках нужного адреса, показывали ей электрозаводскую жизнь — вполне себе полнокровную, в особенности для подмосковного города.

Наконец, дорога, которая, виляя из стороны в сторону, начала отчётливо опускаться всё ниже и ниже, по законам русских городков обещая впереди речку или озеро, словом, точно какую-то воду, и, наконец, уткнулась в набережную. Судя по обещаниям навигатора, им нужно было проехать ещё немного, буквально пару километров. Маша отложила планшет и стала смотреть в окно: она никогда здесь не была, ей хотелось рассмотреть новое место.

Они ехали параллельно реке, по довольно живописной набережной. Справа возвышался огромный холм, на котором террасами были построены дома, слева от дороги тянулась аллея тополей в окружении какого-то густого декоративного кустарника, отделяющая дорогу от воды. За этой зеленой изгородью был виден асфальтированный тротуар, по которому гуляли люди, по случаю выходного дня — семьями, нарядные, кафе под зонтиками бойко обслуживали отдыхающий народ, их столики стояли прямо у воды: фигурная кованая решетка, огораживающая реку, служила и стеной для кафешек, и украшением их интерьера.

Наконец, навигатор радостным голосом сообщил, что они прибыли к месту назначения. Оглядевшись, Илья с Машей увидели парковку около кафе, за молодыми березками виднелись столики. Звучала какая-то ненавязчивая инструментальная музыка, доносились голоса. Масянин голос из навигатора оповестил их, что они добрались до места назначения.

Геля уже была на месте. Судя по всему, второй мужчина за столом — это и есть Матвей, подумала Маша. И девушка рядом тоже его. Пока шла процедура знакомства, выбор заказов по меню (Маша после завтрака у Светланы Александровны еще не проголодалась, так что заказала себе только свежевыжатый сок), она украдкой разглядывала пару, ради которой они сюда приехали.

Матвей был ярким парнем, с внешностью добровольца-комсомольца со старых советских плакатов: густые волосы с зачесом назад, высокий чистый лоб, серо-голубые глаза, хорошей лепки нос и губы. Улыбчив, харизматичен, коммуникабелен. Видно, что явно уверен в себе: у человека проблемы, судя по всему, немалые, а он спокоен, шутит, никакого напряжения ни в позе, ни в жестах, ни в мимике.

Девушка, которую Матвей представил как Алису, была ему вполне под стать: модельной внешности крашеная блондинка, с длинными ухоженными волосами, с умело накрашенным несколько стервозным лицом. Татуаж бровей, накладные ресницы, гелевые ногти такой длины, что это исключает какую бы то ни было возню по хозяйству. Ну и одежда под стать остальному: сверху глубокий вырез, снизу — рискованное мини.

Ещё Маша заметила, что Геля очень сильно и сразу среагировала на Илью. Долго и заинтересованно рассматривала его, когда они подходили и усаживались. Потом вся подобралась, выпрямила спину, чуть выпятила вперед свою и так немаленькую грудь. Подавая реплики, стреляла на Илью глазами, улыбаясь тонко уголком рта. В общем, сделала женскую стойку. Кстати, отреагировала на Илью и Алиса — куда тоньше и профессиональнее, чем Геля, но это тоже не укрылось от Машиного взгляда. Почему-то ей стало от этого всего очень неприятно.

Она стала внимательно наблюдать за Ильёй, ей было очень понять как он реагирует на такое повышенное женское внимание. Хотя он такой красавчик, наверняка давно уже привык производить фурор в женском обществе. Маше показалось, что Гелю он практически не заметил. А вот на Алису посмотрел заинтересованно.

Барышни, и Геля, и Алиса внимание друг друга к Ильей тоже земетили. Алиса посмотрела на Гелю сверху вниз, смерила соперницу презрительным взглядом, шевельнула тонкими ноздрями и легонько фыркнула. Геля, наоборот, занервничала — поди, посоревнуйся с такой красоткой! Она и Матвея захомутала, и этого цоп — и себе приберет, оглянуться не успеешь! Нахмурилась, настроение испортилось, заерзала, потянула к лицу цветок из вазы на столе, типа, понюхать захотелось, а на самом деле — чтобы руки занять. Цветок сломался, ваза закачалась, немного воды расплылось по тонкой скатерти. Маша загрустила: вот так и женская дружба, как это цветок. До поры, до времени, пока кому-то одному не понадобится немного поднажать….

Наконец, организационные хлопоты начала встречи миновали. И речь зашла о главном вопросе. В ответ на просьбу Ильи рассказать о проблеме, Матвей начал свой рассказ:

— Давайте я сразу скажу. Особых проблем я тут не вижу. И сделать мне ничего особенно не сделают. Законов я не нарушаю. И вообще, я гражданин другого государства. Если уж совсем жареным запахнет — сбегу домой, к родителям под бок пересидеть, на землю обетованную. Экстрадиция мне вряд ли грозит. Так что лично я с вами встречаюсь чтобы помощь юридическую получить. В том смысле, как и что мне в проекте подправить, чтобы совсем неуязвимым для ментов и идиотов-жалобщиков стать, хотя бы на время. Сразу скажу, закрывать контору прямо сейчас не планирую: я еще не все сливки снял.

За столом установилась тишина. Все смотрели на Илью. Матвей размешивал сахар в кофе, выжидательно взглядывая на адвоката. И только сам Илья, по понятным причинам, молча смотрел не на себя, а на главного героя встречи.

Сначала было заметно, как он слегка ошалел от постановки задачи. Потом в его взгляде появилось любопытство.

— Скажите, Матвей, — начал он беседу. — Я правильно понимаю, что ваш проект — это самая обычная финансовая пирамида?

Матвей помедлил с ответом. Потом уставился прямым и тяжелым взглядом на Илью, поиграл желваками.

— Давайте я вам сначала с самого всю историю расскажу. Так нам дальше проще общаться будет, наладим, так сказать, взаимопонимание.

Итак, я финансист, по образованию — математик, окончил соответствующий факультет Техниона в Хайфе. Так сложилось, что после окончания пошел не в математику, а в бизнес. Математическое образование этому делу — большая подмога, знаете ли.

Алиса тем временем достала из сумочки огромный золоченый мундштук, вставила в него длинную коричневую сигарету и выразительно посмотрела на Матвея. Тот посмотрел на нее неодобрительно и отвернулся. Она фыркнула, положила на стол зажигалку и перевела взгляд на Илью. Он учтиво подхватил зажигалку, помог ей прикурить — вроде, ничего такого, но Маша снова напряглась.

Матвей, тем временем, продолжил рассказ.

— Здесь я начал работать год назад. В России деньги зарабатывать удобно, много дыр в законах. А у меня, знаете ли, много потребностей. Помимо собственной любви к красивой жизни, надо помогать родителям. И сестра еще не замужем, значит, я за неё отвечаю. Вот, Геля её знает, Стефания, она манекенщица, сейчас по контракту в Париже. Совершенно неземное создание, странная девка, но очень красивая. Типаж у неё такой, знаете, на все времена — что на ней нарисуешь, то и будет видеть зритель, бывает такая внешность. При этом совершенно непрактичная, деньги у нее сквозь пальцы просто утекают.

Я сейчас, получается, как бы глава семьи. Отец жив, но они с матерью слишком поздно в Израиль переехали, чтобы устроиться там нормально. Нет, не голодают, конечно. Там мощная социалка, да и я их не оставляю — има и аба, мои мамочка с папочкой, голодать никогда не будут, я такого не позволю! Но впереди совсем уже отчетливая старость, она деньги любит, и хорошие деньги — чтобы старость была хорошей.

Он помолчал, задумавшись, видимо, подумав о родителях. Потом мотнул головой, улыбнулся и повернулся к Алисе:

— Ну, и крошка моя — для нее я тоже добытчик. Посмотрите, какая красотка! У таких должно быть всё самое лучшее!

Продолжая улыбаться, он взял Алису за подбородок и потянул к себе. Она с готовностью вытянула накрашенные губы и легонько поцеловала Матвея, не сводя при этом взгляда с Ильи.

Илья слушал, смотрел на парочку, на то, как тает шарик мороженого в вазочке с заказанной им нарезкой из свежих фруктов. Странный он парень, этот Матвей. Родню свою любит-опекает, прямо образцово-показательно. Но, чувствуется, забота эта и ответственность границами семьи и оканчиваются. Судя по той информации, что удалось собрать через интернет, ушлый парень.

Илья вдруг почувствовал какое-то шевеление под столом. Украдкой он отодвинул скатерть и посмотрел вниз: голая женская нога с красивым педикюром, без обуви, поглаживала ему лодыжку. Он ещё чуть сильнее сдвинул в сторону скатерть — ба, Алиса! Он поднял на нее глаза.

Девушка смотрела него, немного насмешливо, вопросительно и маняще одновременно. У него загорелись сначала уши, потом щеки. Кажется, налицо эпизод типичного сексуального харассмента, и он, Илья, в качестве жертвы, каков поворот! Он почувствовал, что ему все происходящее очень неприятно. И он очень опасается того, что Маша может это увидеть.

Пришлось извиниться перед Матвеем за то, что вынужден его перебить, и отлучиться в туалет. Вернувшись, Илья со словами «извините, дует!» отодвинул свой стул так, чтобы Алиса точно до него не дотянулась. Жаль, что это Алиса, а не Маша, подумал он. Вот от неё бы он точно не отсел бы. Почему в его жизни всегда так: он нравится тем, кто не нравится ему? Но Маша такого никогда не сделает, не тот она человек.

Алиса наблюдала за всеми его манипуляциями абсолютно спокойно, не отводя ироничного взгляда, кажется, ставшего даже еще более насмешливым. То ли привыкла, что ей отказывают в притязаниях — хотя нет, сам себя опроверг Илья. Не с ее внешностью. Просто, наверное, настолько уверенна в себе, что отряхнулась от отказа Ильи и дальше пошла.

Маша посмотрела на него в недоумении: дует? Блин, да она бы полжизни сейчас отдала за то, чтобы на неё хоть чуть-чуть подуло. День был совершенно безветренный и жаркий. Вода за решёткой, отгораживающей кафе от речки, стояла абсолютно гладко и неподвижно, как зеркало. Даже несмотря на создающие прохладу зонтики над столами, пекло так, что горячо было даже глазам. Ну, ладно. Мы все разные. Кому полный штиль, а кому и поддувает. Куда интереснее чего это Геля с таким лицом сидит, будто ей за шиворот нагадили? Хотя Маше тоже не очень нравился Матвей, и чем дальше — тем больше. Но она хотя бы не обязана ему помогать и как-то вытаскивать, а вот Геле не позавидуешь. В этом всё дело, наверное.

Матвей, убедившись, что публика в партере снова расселась и «вся внимание», продолжил:

— Ну, так вот. Хотел было сначала в Москве начать — там денег много. Но пришлось оттуда уехать — народ там грамотнее, внимательнее. С деньгами тяжело расстается. Да и полиция поактивнее всё же работает. Но решил всё-таки далеко от Москвы не забираться — тут денег у народа больше, чем в регионах. В провинции то делать нечего совсем, там каждый второй нищий. Мы с Алисой тут три месяца пожили, поосмотрелись, информацию пособирали. Да и стартовали потихоньку, благословясь.

Белокурая Алиса, манерно стряхивая пепел с длинной сигареты, проговорила томно, с сексуальной хрипотцой:

— Мэтью, расскажи им, как ты придумал собирать информацию. Это же гениальная схема!

Мэтью. Благословясь. О как. Маша почувствовала приступ дурноты. То ли жара допекает, то ли остатки обычной человеческой брезгливости шевелятся внутри.

Матвей самодовольно усмехнулся, тепло посмотрел на Алису, погладил её по руке и поцеловал в запястье. Потом повернулся к остальным:

— Правда, мой котёнок чудо? Ну, да, не без оригинальности мы продвижение проекта придумали. Нам ведь что нужно было? Чтобы, во-первых, как можно быстрее появились первые клиенты, во-вторых, чтобы молва о нас пошла правильная — это, поверьте, работает куда лучше прямой рекламы. Так что в нашем случае самой правильной была аудитория пенсионного и предпенсионного возраста. Конечно, среди них и нищебродов много. Но много и запасливых хомячков. Знаете, эти русские традиции — «на черный день», «на похороны», «внуку на свадьбу» и тому подобное.

Так вот, как мы поступили. Мы с моей крошкой три месяца давали рекламу, такую, знаете, прямую и тупую, рассчитанную на сознание уровня трилобитов, аммонитов и другой палеофауны: дескать, по такому-то адресу открыт кабинет по обучению вас здоровому образу жизни, ваше долголетие у вас в руках. И большими буквами поперек рекламы — БЕСПЛАТНО!!!! Это самая верная реклама для такой аудитории, они же все падкие на халяву страшно

Геля вдруг очнулась и заинтересовалась подробностями:

— Матюш, а откуда ты что-то знаешь про здоровый образ жизни? Чему ты их там учил-то?

Алиса громко и как-то очень оскорбительно засмеялась. Матвей снисходительно посмотрел на Гелю.

— Гель, ты прям как маленькая. Для того, чтобы рассказывать бабкам про «надо больше ходить пешком», «кушать меньше жирной и жареной пищи», «больше времени проводить на свежем воздухе», не нужно быть крупным специалистом. А им пофиг — это же на халяву. Я еще и чаю им с бубликами предлагал — ваще шоколад, прикинь? Никто не пожаловался, никто не ушёл обиженным. Да и вообще: моя главная цель была не про здоровый образ жизни им рассказывать, а их послушать, информацию, мне необходимую, собрать, предварительно выведя их умелыми вопросами на правильную тему. А им же поговорить — самое то, что нужно. Их же давно не слушает никто, детям-внукам и некогда, и неохота старых перечниц выслушивать. А тут я, Матвей-свободные уши. Ну, просекаешь?

— Просекаю, — подтвердила Геля и с уважением посмотрела на Матвея.

Тот кивнул удовлетворенно и продолжил рассказ.

— Так вот, поясню для чего я это делал. Мне не жалко секретом поделиться, тем более он такой, из одноразовой серии. Я себе еще десяток потом придумаю, я умный мальчик. Каждый раз ко мне шли самые бойкие, местные лидеры мнений, ну или приближенные к ним. Так что сформировать четкий адресный лист тех, кого мне нужно было вовлечь в пирамиду во первых строках, мне не составило труда. Таким образом, определили список из примерно ста человек. Им, конкретно и точечно, впоследствии сделали персональное предложение. Согласилось человек 30, остальные побоялись. И следующие три месяца эти 30 человек реально зарабатывали. Не прямо вау как, но всё же вполне конкретные деньги. Эти три месяца я не принимал никаких вкладов, не продавал акций. И вот после этих трех месяцев, когда я снял мораторий на продажу, ко мне ломанулись друзья, подружки и родственники этой моей золотой тридцатки. Всё просто, как на рыбалке. Скажите, красиво?

За столом стояла гнетущая тишина. Маша, как психолог, конечно, оценила правильный расчет Матвея. Но с трудом сдерживала себя, чтобы не встать и не уйти. Ей казалось, что даже просто сидеть рядом с таким человеком зазорно. Илья выглядел совершенно равнодушным и внимательным, молча слушал, делал себе какие-то пометки в блокноте. Геля, кажется, вообще была где-то не здесь: пила кофе и смотрела куда-то вдаль. Потом вдруг встрепенулась, обратилась к Маше:

— Давай отойдем?

Вообще, Маше вставать не особенно хотелось. Во-первых, жарко и лениво. Во-вторых, она боялась, что из-за таких вот пауз в разговоре она не успеет на следующую встречу, с Маратом, назначенное время которой приближалось неумолимо. Но, судя по всему, Геле нужно было поговорить. И она встала со своего места.

Туалет был за кафе, передвижные синие кабинки. Рядом был установлен уличный рукомойник под небольшим навесом. Помыв руки и вытирая их насухо бумажным полотенцем, Геля вдруг неожиданно спросила Машу:

— Ты давно этого адвоката, Илью, знаешь?

— Да нет, не то чтобы прямо очень давно, — настороженно, не понимая к чему клонит подруга, ответила Маша. — А что?

— Да ничего, — не поворачиваясь к ней, продолжая тереть уже давно сухие руки, ответила Геля. — Прикольный мужик!

Маша усмехнулась:

— Понравился, что ли?

— А тебе, можно подумать, не понравился?!

— Ну, я то девушка холостая, незамужняя. А у тебя, если мне память не изменяет, и муж в наличии, и двое детей.

Геля, теперь это уже было очевидно, была сильно раздражена.

— Я что, замуж, что ли, за него собралась? К чему ты гнешь-то?

Блин, как это все противно, думала Маша. Осталось тут только сцепиться из-за мужика. Не ожидала она такого от домашней Гели.

— Гель, нас ждут уже. Неудобно надолго задерживаться. Ты чего хочешь-то? Говори прямо и коротко. Да будем уже возвращаться.

— Да ничего я не хочу! — резко, на выдохе ответила Геля. Резко бросила вурну скомканное бумажное полотенце и, не оборачиваясь, ушла внутрь шатра, в кафе.

Как только к сидящим за столом присоединилась и Маша, к ним подошел официант.

— Простите, пожалуйста, кого из вас зовут Матвей?

— Ну, я, — откликнулся финансовый гений. — А что вы хотели?

— Я ничего. Но вот там, у входа в кафе, на улице, стоит женщина с ребёнком в инвалидной коляске, и очень просит вас выйти, поговорить с ней.

Матвей поморщился, отбросил ложку в сторону.

— Очередная обиженка, поди. Как они мне надоели! Сказали же им: выплаты процентов пока приостановлены, ждите. Нет же, преследуют меня, у дома встречают, на улице подходят, по телефону. Вот они, минусы жизни и работы в маленьком городе: все всех знают и найти кого бы то ни было совершенно не проблема, как только тебе это в голову взбрело.

Затем повернулся к официанту и сказал:

— Передайте, что мне некогда, у меня гости. И вообще, сегодня выходной день, я рабочими вопросами не занимаюсь. Пусть завтра в офис приходит.

Официант кивнул и отошел от столика.

Матвей тем временем продолжил рассказ.

— Я деньги греб лопатой. Смог оплатить матери обследование в хорошей клинике, отцу — новые зубы. Алису как куколку одел. До рассчитанного мною конца проекта оставалось примерно три месяца. После чего можно было сворачиваться и уезжать. Дальше оставаться было опасно. И если бы не одна сумасшедшая, со своим сыном инвалидом, у меня бы все получилось. Кстати, интересно, не она ли там, у входа? С неё станется. Настырная, пронырливая как крыса городская.

Маша поняла о ком речь. Кажется, это про Полину, чью историю она тогда читала, перед поездкой в Электрозаводск. Ну и мразь, похоже, этот Матвей.

— Матвей, я вот вас слушаю, слушаю. Скажите, а вам вообще их не жалко, вкладчиков ваших? — вопрос, конечно, глупый, и ответ на него совершенно очевиден, но Маша все-таки решила его задать.

Он повернулся к Маше, резко, всем корпусом. И уставился на неё с усмешкой.

— Мне? Жалко? А почему мне их должно быть жалко? В этом мире всё устроено так, что кто сильный — тот и прав. Ну, так, если вы не заметили. А я сильный и умный. Я же не заставлял их нести мне деньги, они и приходили и отдавали мне их сами. За что же мне их теперь жалеть? Мне есть кого пожалеть, в этом мире каждый сам за себя. Кроме того, Маша… Я правильно запомнил, вас Маша зовут? Так вот, Маша. Это вам всем только кажется, что период жесткого естественного отбора для человека уже позади. Нифига подобного. Просто люди его маскировать научились, забалтывать. Понимаете, к чему это я? Я должен добыть кусок мяса и принести его в свою пещеру. А неудачники и убогие всё равно погибнут, не сегодня, так завтра. Так какой же резон мне голодать из жалости к ним и вообще, зачем им деньги?

В этот момент за спиной у Маши раздался какой-то шум. Она обернулась. В кафе вошла молодая худенькая женщина, раздвинув шторки входа инвалидной коляской, которую она толкала впереди себя. Наверное, если бы рядом был официант, он задержал бы её. Но тот, видимо, вышел на кухню за чьим-то заказом и в зале были только гости.

Девушка, стремительно двигаясь по проходу, дошла до их столика и громко сказала:

— Господин Фейхельбаум, здравствуйте!

Матвей вздрогнул и обернулся на голос.

Мальчик в инвалидном кресле, очень худой и бледный, с напряженным лицом, с нахмуренными бровями и упрямо выпяченным подбородком, смотрел прямо в его глаза. Из-за жары руки и ноги мальчишки были максимально обнажены и являли собой очень жалкое зрелище: практически лишенные мускулатуры, да и вообще — какого бы то ни было мяса, с большими узлами суставов, туго обтянутые бледной кожей. Видно было, что природа задумывала сделать из него крупного, могучего мужчину, но на определенном этапе что-то пошло не так.

До появления этой пары в зале было довольно шумно: невзирая на жаркую погоду, в кафе было много народу. Когда эта пара вошла, все стихли. И только из динамиков вполголоса звучала какая-то лирическая композиция.

— Господин Фейхельбаум, я Полина Воронина, а это — мой сын Артем.

Артем молча кивнул, не отводя серьезного взгляда от Матвея. Тому, видимо, эта пара была хорошо знакома, как и цель их визита.

— Ну, и что вы опять от меня хотите, Полина? По-моему, мы с вами не раз уже общались и я вам всё досконально объяснял.

— Господин Фейхельбаум, мне нужны мои деньги. Как видите, сын у меня инвалид, ситуация критическая и у меня нет возможности вестись на все ваши уловки по не возвращению мне денег.

Матвей вскочил со стула так резко, что он, покачавшись на двух ножках, всё же упал, чуть не задев в падении ногу женщины за соседним столом.

— Как вы мне надоели! Сколько можно одно и то же обсуждать! Вы меня преследуете!

Следом за Матвеем вскочил Илья — было видно, что Матвей вот-вот накинется на незваную пару с кулаками, надо было не допустить драки.

— Не кричите на мою маму!

Было видно, что эта фраза далась мальчишке с большим трудом. Он сжал кулаки, подался весь вперед, лицо свело судорогой напряжения.

Матвей хмыкнул:

— Ты-то уж молчи, защитник ублюдочный!

В этот момент не выдержала Маша. Она тоже вскочила из-за стола, подошла к Полине и сказала:

— Давайте уйдем отсюда! Я вам помогу. Ничего он вам не отдаст, не унижайтесь перед ним со своими просьбами. Жалуйтесь, боритесь с ним, но не просите — толку не будет, одно расстройство вам.

От этих слов мать стихла, склонила голову и заплакала. Она послушно дала Маше себя развернуть, затем направить коляску в сторону выхода. За спиной, судя по звукам, разворачивался скандал.

Они шли по улицам маленького, раздавленного августовской жарой, городка и разговаривали. Полина, видимо, не избалованная собеседниками, взахлёб, перемежая рассказ слезами, рассказывала Маше свою историю.

Артём родился сразу с определёнными проблемами. Полина была из неблагополучной семьи, отец сгинул где-то по тюрьмам, мать бросила пить только накануне смерти, организм уже не принимал. Доучивалась последние годы она в другом городе, в Тульской области. Сюда, в Электрозаводск, вернулась уже после окончания школы, совпавшего со смертью матери. Вернулась уже беременной Отец Артема потерялся где-то на безграничных просторах России.

Он был Полининым одноклассником, о беременности Полины знал. Когда они расставались, Игорь сказал, что едет на Север — завербовался там на работу вахтовым методом, молодой семье деньги пригодятся. Уехал и больше Полина про него не слышала. Сначала она хотела искать его, но как? Он — сирота, они не женаты, на каком основании она подаст его в розыск? Что он уехал от неё и не вернулся? К тому же, когда она приезжала сразу после родов в их школу, одна из учительниц сказала, что Игорь не так давно приезжал, ему рассказали, что Полина родила больного ребенка. Так что у неё все основания были полагать, что не пропал отец Артема, а бросил их с сыном в трудной жизненной ситуации. А она девушка гордая, просить его о помощи не будет.

Полине, конечно, стоило бы заняться здоровьем Артёма сразу и основательно. Но посоветовать было некому, сама она тогда была достаточно легкомысленна, да и интернат, где она провела много лет, не лучшее место для развития умения принимать правильные решения. По совету одной из соседок, уже здесь, в Электрозаводске, Полина заваривала какие-то травки, прикладывала какие-то самодельные примочки сыну, заказывала всевозможные «лечебные молебны» в ближайшей церкви. От советов врачей, настоятельно рекомендовавших ей срочно ложиться в больницу и обследоваться, отмахивалась. В общем, когда спохватилась — было уже поздно, слишком сильно было запущено его состояние.

Полина, проклиная себя, бегала по клиникам, будто пытаясь наверстать свою прежнюю глупость и нерасторопность. Врачи разводили руками — ничего обещать не можем, время упущено, состояние тяжёлое. Постепенно она нашла определенные возможности, но перспективы были туманными, методы лечения — экспериментальными, мало еще изученными. Полине удалось вымолить, буквально выплакать у врачей включение Артема в новую опытную программу, но всё равно на это требовались значительные деньги. Программу реализовывали в Сибири, надо было ещё доехать туда, сына брали в клинику при институте, Поле же надо было три месяца где-то жить и на что то себя содержать. Плюс дополнительные медикаменты, и многое другое для Артёма — лечиться дело затратное.

Она искала деньги отчаянно и настойчиво. Работать она не могла: Артём нуждался в постоянном присмотре и был без неё совершенно беспомощен. Тем более, что к его обездвиженности последний год добавились еще и эпилептические приступы. Они, конечно, получали пособие, но скопить с этих денег ничего не получалось — все уходило на текущую жизнь. Никакой надомной работы Поля себе найти не могла, так что ситуация казалась безвыходной.

И тут, как ей показалось, появился шанс на спасение. Местная газета написала статью об одиноких мамочках с детьми-инвалидами. В частности, и о Полине с Артемом тоже. И нашелся добрый человек, местный бизнесмен, который пожалел её, разыскал ее и дал денег: его дочь страдала тем же заболеванием и он хорошо знал, что это такое и как трудно растить такого ребенка. Сто тысяч, его подарок, — это была примерно треть необходимой им суммы. Но треть — это лучше, чем ничего.

И тут подвернулся Матвей и его «Фонд роста ваших капиталов». Рассказала Поле про него соседка, которая тоже отнесла туда свои небольшие сбережения. Полина сходила, послушала девушку-консультанта, та твердо обещала Полине, что её вложенные сто тысяч уже через два месяца превратятся в три сотни тысяч отличных, полновесных российских рублей. Ей бы насторожиться в этот момент, вооружиться здравым смыслом, или уж хотя бы посоветоваться с кем-то сведущим. Но сумма из тройки и пяти нолей светилась перед её мысленным взором ярким светом, мигала, переливалась разноцветными огоньками, а на её фоне бегал и играл совершенно здоровый Артем. Да и не было вокруг неё тех, с кем можно было бы это обсудить. И она дрогнула.

Маша шла рядом с Полей, слушала её и думала о том, что вряд ли кроме сочувствия она сможет чем-то помочь этой маленькой несчастной семье. Что можно сделать? Поговорить с Матвеем? Но исход этого разговора очевиден — хорошо, если просто высмеет и хотя бы выслушает, не более того. Написать заявление в милицию? Но перспективы такого дела туманны, это было понятно даже не имеющей специального образования Маше — ведь Полина сама, добровольно отнесла свои деньги в фонд. Даже если правоохранительные органы и найдут там признаки мошенничества, возбудят против Матвея уголовное дело, то тянуться оно будет очень долго. Ведь там же не одна Поля пострадавшая. Столько времени у Полины и Артёма нет.

Как тяжело дается собственное бессилие, даже просто — его осознание! Даже времени на то, чтобы вмешаться в ситуацию с Полиной, у Маши нет: ей остались считанные дни до госпитализации. Неужели это всё, выхода нет, тупик? И у Артёма, это маленького джентльмена, готового вступиться за мать, даже сидя в инвалидной коляске, нет никаких шансов на выздоровление?! Слезы душили, сердце колотилось о рёбра, от обиды и отчаяния перехватывало дыхание.

— Поля, вы дайте мне свои координаты, пожалуйста. Я не уверена, что смогу вам помочь. Но я постараюсь хоть что-то сделать в этой ситуации. Я ещё не знаю что. Я буду про это думать. Честно, вы меня очень взволновали вашей историей и прямо сейчас ничего дельного я не могу вам сказать. Но я успокоюсь, подумаю и что-нибудь обязательно придумаю, верьте мне!

Полина горько усмехнулась.

— Да ладно вам. Я же всё понимаю. Спасибо, конечно, что слушаете, сочувствуете, сопереживаете. Но, похоже, нам с сыном надо просто принять неизбежное.

В этот момент у Маши зазвонил мобильный телефон. Илья.

— Да, Илья, я слушаю.

— Маша, мы сейчас едем в офис к Матвею, надо посмотреть ряд документов. Вы, я так понимаю, уже едете на свое интервью?

Маша решила не вдаваться в подробности.

— Да, уже подъезжаю к больнице.

— Отлично. Тогда я жду вашего звонка. Потом я вас заберу и будем возвращаться.

Маша простилась с Полиной и Артёмом, ещё раз на прощание пообещав, что постарается что-то придумать. Уточнила у нее адрес больницы, где была назначена встреча с Маратом, та оказалась совсем недалеко. И быстрым шагом отправилась туда, время уже поджимало.

* * *

Марат уже ждал ее в холле больницы. Поговорить решили в небольшом кафе на первом этаже. По причине жаркой погоды и отсутствия там кондиционера, оно было практически пустым. И врачи на перерыве, и больные с посетителями — все предпочитали проводить время на улице, в окружавшем больницу старом парке, где было уютно и относительно прохладно от старых лип, из которых он состоял.

Трудный вопрос вы мне задали, Маша. Да, я считаю наш с Катей брак весьма удачным. Что такое «удачный брак» в моем понимании? Это отсутствие обманутых ожиданий. С этой точки зрения я счастливый муж. Не всё, конечно, сбылось из того, на что я рассчитывал. Моя главная тревога на сегодняшний день — то, что у нас с Катей нет детей, и заводить их она не планирует. Занята построением какой-то мифической карьеры. Вы, я знаю, уже говорили с ней, наверное, понимаете, как далеко то, что она делает, от реального строительства этой самой карьеры.

Катя — она такой большой ребенок, так и не выросший еще, хотя ей уже почти 30 лет, у моей мамы к этому возрасту уже трое детей было. Но я не давлю на нее. Детей надо заводить не потому, что «так положено», а потому, что хочется и чувствуешь, что готов, что хочешь быть родителем. Катя и не готова, и не хочет. И я, в общем, уважаю её за то, что она трезво смотрит на вот это всё. Хуже было бы, если бы родила мне в угоду, а потом кочевал бы ребенок между мамками и няньками. Знаете, ребенок куда тоньше мужчины чувствует любят его или нет, мужчину-то как раз можно обмануть. А детей и собак — поди, попробуй.

Жена из Кати, строго говоря, так себе. Ну, вы дома у нас были, думаю, всё видели. То, чем традиционно должна заниматься женщина — дом, кухня, дети — её не интересует, ей это скучно. По крайней мере, сейчас. И будет ли когда-нибудь интересовать — не знаю. Но мне много и не нужно, зарабатываю я нормально, а деньги, как вы понимаете, помогают нивелировать ряд бытовых неудобств, по крайней мере, частично.

Я, наверное, плохой муж. Во-первых, я старый, ну, относительно, конечно, у нас 10 лет разницы с Катей. Во-вторых, я человек одной идеи и страсти — медицины. Я живу там, моё сердце и мозги тоже там, именно она, медиина, заводит меня больше всего и больше всего меня интересует. Фанатик, если хотите. Я ведь потому и в брачное агентство обратился. Родители запилили, женись да женись. И началось вот это, знаете, наше традиционное — поиски невесты, подсовывание мне фото, приходы в гости — якобы случайно — незамужних девушек, как только я к ним приезжал. А я хотел в жены русскую девушку. Ну, или, как минимум, местную, москвичку. Они мне нравятся: свободные, дерзкие, независимые. Мне с такими интересно, именно они меня, как мужчину, «цепляют».

Оно ведь как с Катей у нас было? Вы нас хоть и знакомили, но, может, не помните именно нашу историю. Да и встречался я с девушками-претендентками без вас. Она четвертой была кандидаткой. Три первые девушки были хорошими, но вот как-то не удержали моего взгляда. А вот с Катей мы как то зацепились друг за друга. Первый раз в кафе встретились, на нейтральной, так сказать, территории. Вроде ничего девушка, симпатичная, неглупая. Я её на второе свидание пригласил, меня коллега позвал на свой юбилей, все парами собирались быть, а мне одному вроде как и не очень удобно было в одиночку. Я её с собой позвал.

Девушек и женщин там много было, принято же на такие праздники парами приходить. Но самая хорошенькая — моя Катя была. Все мужики на нее внимание обратили, головы себе посворачивали. Тетки, жены мужиков наших, с неприязнью даже смотрели, типа, вот, пришла какая-то цаца. Ну, тетки — они ревнивые к чужому успеху обычно, ха-ха. Извините, Маша, если я вас вдруг нечаянно обидел.

И вот тогда мне так приятно стало, что эта женщина — моя. Я другими глазами на нее после этого посмотрел. Еще несколько раз встретились, и я понял — нашел я себе жену.

Маше было отчетливо дурно. То ли жара, то ли нервы — бог его знает, в чем причина. Мутило, мучила слабость и боль внизу живота, она вся была покрыта липкой испариной. Но надо было потерпеть. Последнее интервью и дело сделано. Она попросила прощения и отошла купить себе холодной колы в буфете. После пары глотков, кажется, стало легче.

Надо постараться не думать о дурноте, тогда должно стать легче. Она посмотрела на Марата повнимательнее. Перед ней сидел очень интересный мужчина. Внешне вроде и ничего особенного, не слишком высокого роста, крепкий, с намечающимся животиком, начавший потихоньку лысеть со лба. Но такая харизма, такой характер! Просто какой-то нереальный магнетизм исходил от доктора. Интересно, как ему удалось увернуться от романов и брака здесь же, на рабочем месте?

Кстати, Маша его вспомнила совершенно чётко. Вспомнила, как он пытался клеиться к ней во время заполнения анкеты. Она не поддалась, но волнение присутствовало, интересный мужчина. Еще вспомнилось совершенно отчетливо, о чем они говорили тогда, в офисе. Он спросил Машу, замужем ли она. Услышав ответ, засмеялся: «Вы бы хоть соврали, что ли. Кто же доверится сапожнику без сапог!».

Она вспомнила даже свои мысли в тот момент: яркий мужик, но бабник 100 %, пробы ставить негде. Наплачется та женщина, которая будет рядом с ним. Надо же, и тут ошиблась: Катя выглядела вполне довольной своей жизнью и явно не плачет. Который раз подтверждается простая мысль: кто что ждет от семейной жизни, все мы очень разные. Кому, как говорится, арбуз, а кому — свиной хрящик. И большое счастье, когда в пару объединяются два любителя арбузов или хрящей, а не крест-накрест.

Вообще, я пуританином не был никогда. И романы на работе, пусть мимолетные, но были. И есть у меня дочь внебрачная, от нашей бывшей медсестры. Но неправильно это всё. Не нужно заводить романов на рабочем месте, особенно, если это рабочее место — больница. Поверьте мне, опытному человеку. Очень вредит и рабочему процессу, и собственному душевному покою. Так что, отчасти, я и эту проблему женитьбой решил.

Дочь? Да, уже подросток, 10 лет ей. Её мать раньше в нашей больнице работала. Тогда еще наш роман начался. Но пока она работала у нас, я старался каких-то особенных контактов не допускать, уже тогда понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. Это уже потом мы с ней сошлись, ребенок появился, когда она уже в другом месте работала. Девочка, дочь-то, хорошая, воспитанная. Я помогаю финансово, езжу иногда в гости. Тамара, мать её, тоже хорошая женщина, правильно дочь воспитывает.

Почему на ней не женился? Да вы знаете, она на 5 лет старше меня, дважды уже замужем была, но без детей. А тут вот Аллах дал, да. Ей ничего от меня не надо было, она сразу сказала, что будет рожать для себя. Ну, для себя-не для себя, а помогать я должен, раз отец, я так считаю, такие у меня понятия. Но о жене у меня все-таки другие представления, и внешне, и вообще. Девочке, дочке, дал фамилию свою, отчество. Буду всегда помогать по мере возможности. Но всё же в официальном браке мне детей бы хотелось, как говорится, официальны детей.

Знает ли Катя про эту историю? Да, знает, конечно. Я еще, когда за ней ухаживал, все ей рассказал. Но она смешная, Катя-то. Видимо, обдумала эту ситуацию и решила, что лучше ей делать вид, что не знает ничего. Никогда мне вопросов по этому поводу не задает. Если я вдруг на эту тему заговариваю, то молча выслушивает то, что я говорю, и переводит разговор на другое. Такое, знаете, решение вытолкнуть неудобную информацию на обочину, вытеснение неугодного. Думаю, ей это не очень приятно, что у меня ребенок на стороне. Но что я могу с этим поделать… А она вам не рассказывала об этом, нет? Ну, я не удивлен.

Интересно, такой набор недостатков у жены — не готовит, детей не хочет, да и вообще, к женским обязанностям достаточно халатно относится. Зато кино смотрит и мнение о нём имеет. Подозреваю, правда, не своё мнение, рассуждала про услышанное Маша. Наверное, на очередных курсах услышала или духовный учитель рассказал. Вообще, интересно, не напрягает ли это мужика. Не хочется ли ему кого-то попроще, поудобнее заполучить. Хотя вроде нет, не напрягает и расставаться с Катей он не собирается.

Я человек сухой, практический, лишенный иллюзий. Так, наверное, у всех хирургов с областью чувств обстоит, не встречал я среди нас романтиков-идеалистов. Так что не могу сказать, что я прямо вот жить без Кати не смогу. Смогу, конечно. В нашем браке, мне кажется, вообще больше рационального, чем эмоционального. В том смысле, что я, например, женился с холодной головой, и подумав предварительно как следует.

Катя — красивая молодая девушка, здоровая, из хорошей семьи. С образованием, без дурных наклонностей — пить-курить, там, дурные компании, ничего такого. Старается расти и развивается. Были бы у меня силы после работы на болтовню светскую, мне бы даже было о чем с ней поговорить. Да, родители недовольны, что русская, но это пережить можно, не 19 век. Кроме национальности, им не к чему придраться. Мне с ней приятно где-то появиться, на нее мужики оборачиваются, а мне приятно, не скрою. Да и в интимной жизни у нас с ней всё отлично, это тоже важно. Извините за подробности.

Что касается быта, я готов пока потерпеть. Молодая она еще. Ей надо подрасти, повзрослеть. Тогда и уюта захочется, и детей. Не смотрите, что ей уже 28 лет. Она, по сути, не старше 15–16 лет, если по психологическому возрасту говорить. Это понимать и учитывать надо. Да и вообще, не главное это всё. Что главное? Работа, Маша, работа главное. Для мужика — особенно.

Извините, пора мне. Я же дежурю сегодня, много дел. Надеюсь, удалось помочь и вам всё понятно про нашу семью объяснить. До свидания!

Маша позвонила Илье, сказала, что закончила. Он сказал, что ему нужно еще минут 15–20, чтобы закончить. Маша решила забрать недопитую колу и подождать Илью в парке. Может быть, там ей полегчает. Она убрала в сумку диктофон и направилась к выходу.

Когда она уже была на ступеньках, у нее зазвонил телефон. Она засуетилась — банка с колой, сумка, замок которой некстати заел, мешали ей быстро извлечь смартфон. Маше отойти бы в сторону со ступенек, но она про это не подумала. И тут ей прямо в спину влетел какой-то парень, быстро спускавшийся по ступенькам прямо за ней. От резкого толчка она не удержалась на ногах и покатилась вниз по длинным и довольно крутым ступеням.

— Девушка, простите! Как вы? Я нечаянно! Давайте я помогу вам встать! — лицо молодого человека она видела будто сквозь туман. Очень болели нога и живот.

Он поднял Машу и дотащил до ближайшей лавочки. Маша была очень испугана: нога практически не слушалась ее, живот, кажется, собирался вот-вот лопнуть. Парень встревоженно посмотрел ей в лицо и сказал:

— Подождите, я сейчас сбегаю за врачами! Господи, слава богу, что все это случилось рядом с больницей! Потерпите, я сейчас вернусь.

Его спина в оранжевой майке и сухой хруст кроссовок по галечной дорожке — это было последнее, что видела Маша, прежде, чем потеряла сознание.

* * *

Маша бежала по какому-то коридору. Каждые примерно десять метров на стене была прикреплена лампочка с защитной сеткой. Лампочки были выкрашены красной краской и тревожно мигали. Звука почему-то не было совсем. Под ногами были темные, маслянистые лужи, Маша бежала прямо по ним, брызги летели в разные стороны: на джинсы, на стены, на руки. Коридор то и дело поворачивал из стороны в сторону, каждый следующий его отрезок был похож на предыдущий как две капли воды. Так что совершенно было непонятно куда Маша бежит и как далеко ей ещё бежать. Вообще ничего не было понятно.

Всё-таки кажется, что это сон. Или что-то в этом роде. Бежать она начала как только уснула на операционном столе. Анестезиолог попросил ее начать обратный отсчет, она сбилась на цифре «семь» и сразу побежала. Вернее, она, заснув, будто впрыгнула в уже бегущее свое тело. Интересно, это вообще нормально? Надо было врача все-таки расспросить, что и как тут должно быть.

Иногда она слышала за спиною скрип. Это открывались старые металлические двери в стенах коридора, мимо которых он пробегала. Судя по звуку, открывались, но не закрывались. Наверное, оттуда кто-то выглядывал и смотрел ей вслед. Но она бежала и не оборачивалась — откуда-то она совершенно точно знала, что этого делать нельзя, иначе невозможно будет вернуться.

Она выскочила из подземного коридора. Какой-то разрушенный город, там тоже синеватая ночь, кучи обломков, мусора, ветер несёт бумажки, тряпки, какие-то нитки. Ниток отчего-то особенно много. Все они спутаны в рыхлые клубки, и то и дело попадаются под ноги, путаются, мешают пройти. Маша по-прежнему спешит, роется то в одной, то в другой мусорной куче, вместе с тощими, облезлыми местными собаками, которые почему-то совершенно не обращают на нее внимания.

Абсолютно непонятно что она ищет. Но внутри есть точная уверенность, что когда она это найдет — сразу поймет, что это оно и есть. Поэтому надо успокоиться и искать. И спешить. Непонятно почему и зачем, но совершенно точно это очень нужно. Времени очень мало!

Вдруг одна из собак что-то выхватывает из кучи мусора, цепляет зубами и пытается убежать. Она уже почти совсем соскочила с кучи, но ее догоняет другая собака, прыгает первой прямо на холку. Завязывается отчаянная драка. Рык, визг, в стороны летят пыль и песок, мелкий гравий, мусор. Маша подбирается поближе к дерущимся. Ей обязательно нужно забрать то, что у первой собаки в зубах. Именно это она и искала в этой куче. Что-то темное, сморщенное, мягкое.

Наконец, вторая собака заваливает первую и начинает её душить. Ноша вываливается из сведенной судорогой пасти и катится вниз, по куче мусора, цепляясь за торчащие обломки и то и дело меняя направление движения. Другие собаки тоже кидаются к выпавшей вещи. Маша понимает, что они подберутся к ней быстрее, у неё не получается достаточно быстро бежать. И тогда она пытается использовать свой единственный шанс: она с разбегу прыгает и накрывает цель всем телом. Лицо зарывается в мусор. Нечем дышать. Все тело болит. Ни руки, ни ноги не слушаются. Победа?

— Маша, Маша, — голос звучал металлически, гулко, с ревербирацией. — Маша, вы меня слышите? Дайте знать, если вы меня слышите.

Дать знать это, конечно, хорошо. Но как? Все тело сковано бессилием, ноги как чугунные столбы, руки… А где у меня руки? Перед глазами какая-то густо-синяя пелена. Во рту что-то ужасно мешает, он не закрывается. А где собаки?

Сознание постепенно возвращается, пелена перед глазами расходится. Так, наводим фокус. Какой-то мужчина. Хирургическая форма. О, так это Марат!

— Уф, пришла таки в себя, слава богу, — облегченно выдыхают где-то рядом. — Дала жару девка. Я уже мысленно заявление об увольнении писал.

Голос звучал где-то за спиной. Видимо, что-то случилось. На душе было как то очень покойно. Вспомнилось падение, парк, оранжевая майка. Ух

Марат, одетый голубую хирургическую форму подходит, смотрит на показания приборов, что-то говорит непонятное в сторону медицинской сестре (со слухом все еще как-то странно, отмечает про себя Маша, почему то если говорят в сторону — она почти не слышит).

Ужасное неприятное ощущение в горле, всё чешется, мешает и болит. Голоса практически нет, сип какой-то из неё раздается. Интересно, а Илья уже знает, что она не поедет с ним в Москву? Надо сказать Марату, чтобы он его предупредил. Она открывает рот, но сказать ничего не получается. Марат успокаивает ей, заверяет её, что всё нормально, надо просто потерпеть, все будет хорошо. Потерпеть значит потерпеть. Все будет хорошо. И Маша незаметно для себя снова засыпает.

финал

Очнулась Маша от того, что на неё кто-то смотрел. Илья. Это он, что же, домой не уехал, пришел ее поддержать? Как приятно.

Илья сидел около её кровати. Она хотела встать, неудобно было лежать, но она поняла, что сил подниматься нет. Поэтому просто смущенно улыбнулась ему.

Илья взял ее руку и поцеловал:

— Ты всех очень напугала!

— Да и ты меня напугал! Откуда ты узнал, что я тут? Давно тут сидишь?

— Да сегодня третий день.

Маше кажется, что она ослышалась.

— Скооолько?

— Третий день. Что-то пошло не так во время операции. Врачи говорят, парадоксальная реакция на наркоз. Но ты не волнуйся. Тебя осмотрели уже, мозг не пострадал, все хорошо, обошлось.

Ничего себе. Вот это история. Ничего непонятно. На ноге гипс — наверное, сломала ногу, когда падала с лестницы. А на животе почему бинт? Третий день я тут? Что они со мной тут делали? Надо будет поговорить с врачом во время обхода, разобраться что происходит.

Она решила не обсуждать с Ильей свое здоровье. Говорят же, что мужчины больных женщин не любят. Лучше на какие-нибудь отвлеченные темы поговорить.

— Илюш, я тебе хочу рассказать про Полину с Артемом. Ну, помнишь, та молодая женщина с ребенком, из кафе.

— Да помню, конечно. Только, кажется, я тебе могу о ней больше рассказать, чем ты мне. Я взялся ей помогать. Там много вопросов сразу: ей квоты положены на лечение, а с ними какое-то затягивание получается. Плюс есть всё-таки шанс вытащить их деньги из пирамиды Матвея.

— Правда? Вот было бы здорово! А как это получилось, что ты стал ей помогать? И откуда у неё деньги на твои услуги? Мне показалась, что они с сыном совсем бедные люди.

Илья улыбнулся.

— Меня очень тронула ее история. Я же читал сначала, еще до встречи с Матвеем, статью про неё в «Электрозаводском вестнике», ещё когда готовился к поездке. Так что когда она вошла в кафе, я сразу понял, кто это. Естественно, она не стала отказываться от моих услуг, когда я ее после встречи разыскал. Ну, и плюс Стефания решила ей помочь.

— Стефания? — от изумления Маша аж приподнялась на локтях. Илья испугался, вскочил и принялся укладывать её обратно. — Сестра Матвея? А она откуда тут взялась?

— Да не бралась она тут ниоткуда, — терпеливо принялся разъяснять ситуацию Илья. — Она по-прежнему в Париже. Просто оказывается, что она еще до нашей поездки сюда звонила родителям и Геле чтобы узнать, что и как с братом. Потом начала сама искать информацию в сети о происходящем, волнуясь за Моше, как она его называет. Так же, как и мы с тобой, нашла историю Поли и Артёма, практически тогда же, когда мы поехали в Электрозаводск. Ну, а Поля уже рассказала Стеше обо мне.

— Как интересно, — протянула восхищенно Маша. — Она может помочь Поле и Артёму? Чем именно?

— Она списалась со мной и предложила свою помощь, — начал объяснять Илья. — Во-первых, она перевела Поле деньги, все то, что посылал ей Артем. Сказала, что с самого начала чувствовала — это нехорошие, нечестные деньги. Этой суммы с лихвой хватит на задуманную Полей поездку на лечение. Во-вторых, обещала узнать возможные варианты лечения Артёма за границей, если не удастся помочь ему здесь. Есть специальный благотворительный фонд в Вене, они занимаются детьми как раз с такими заболеваниями, как у Артёма. Возможно, они тоже смогут чем-то помочь.

— У меня такое ощущение, что я не пару дней проспала, а минимум пару месяцев, — улыбнулась Маша. — Столько событий за это время произошло! И какой ты молодец!

— Бывает иногда такое, события вдруг начинают происходить с большой скоростью, — не стал спорить Илья. — Да и ничего особенного я пока не сделал, так, пара советов, пара звонков.

Показалось, или он после моей похвалы прямо даже как-то приосанился, заинтересованно размышляла Маша. Смешной. И такой хороший! И красивый такой. Интересно, я ему нравлюсь? Кажется, нравлюсь. Жаль, что все так вышло. Лежу тут, поди, вонючая, немытая, переполосованная вся. Кстати, что они мне прооперировали? Надо будет расспросить Марата обо всем. Блин, и опять ведь получается, что операция откладывается. Прямо какая то не судьба мне всё время собой заняться, досадовала Маша.

— Так что, ты отказал, получается, Геле в том, чтобы защищать интересы Матвея? — решила прояснить для себя ситуацию Маша.

— Да не отказывал я. Адвокаты, они как врачи, не имеют права отказывать в помощи. Просто Матвей не просил помощи. Вернее, ему казалось, что просил. А на самом деле, он меня в подельники звал. Ему нужен был юрист, чтобы протянуть историю с его фондом еще хотя бы месяца на два-три, чтобы он смог дозаработать то, что спланировал, и вывести капиталы за пределы России. Я ему в этом не помощник.

В палату заглянул Марат.

— Молодой человек, мы же с вами оговаривались — 5 минут. А вы сколько уже тут сидите? Барышне пора здоровьем своим заняться, а не светской жизнью. Она от нее никуда не уйдет, успеется еще.

Илья вскочил с извинениями и, пообещав приехать завтра, ушел.

Марат откинул одеяло, посмотрел на повязку на животе у Маши, затем — на ногу, посмотрел состояние белков глаз, посчитал пульс. Потом сел на стул, который освободил Илья, около ее кровати и углубился в чтение бумаг, которые он принес с тобой. Маша занервничала.

— Это мое личное дело? — попыталась неловко пошутить она, показав глазами на стопку бумаг в руках врача. — Что пишут?

Марат, не отрывая взгляда от бумаг, ответил:

— Ну, все лучше чем могло бы быть. Хотя сказать, что совсем хорошо я тоже пока не могу.

Маша нервно хихикнула.

— Доктор, какой вы загадочный! Расскажите, что со мной случилось. Я как упала после встречи с вами со ступеней, так вообще ничего не помню.

Марат поднял глаза на Машу, оторвавшись от бумаг.

— Скажите мне, вы наблюдались последнее время у гинеколога?

— Да, и мне даже была назначена операция. Видите, как некстати я упала с лестницы?

Марат хмыкнул.

— Ну, вот. Считайте, все как раз удачно и, наоборот, кстати вышло.

Маша занервничала и поднялась на локтях на кровати. Марат заругался на нее и потребовал, чтобы она немедленно приняла прежнее положение.

— Маша, никаких резких движений! Иначе вы сведете на нет всю мою работу.

Маша была изрядно напугана.

— Так что со мной?

— Как я понимаю, один из ваших диагнозов — поликистоз? — уточнил Марат.

— Да.

— Он спровоцировал у вас апоплексию яичника. Грубо говоря, яичник лопнул и кровь начала заполнять все внутри. Плюс ваше новообразование. Живот у вас должен был болеть, чувствовать вы себя должны были плохо еще накануне. Было такое?

— Да, было, — растеряно ответила Маша.

— Ну, вот. Падение, механическая травма живота, дело довершили. Слава богу, что все произошло на ступеньках больницы. А то мало ли чем могло дело окончиться.

У Маши от волнения стучало в висках.

— И что вы сделали?

— Да вырезал все к чертовой матери. Вместе с лопнувшим яичником и вашим новообразованием.

— Что это, доктор, рак?

— Рано говорить, гистология пока не готова. Не надо готовить себя сразу к худшему.

Маша пошевелила ногой, коже очень чесалась под бинтами.

— Доктор, а повязка у меня на ноге почему?

Марат усмехнулся.

— Сползла, как в известном анекдоте. Шучу. Сильная травма связки, подвернули вы ногу, падая. Об обуви на каблуках в ближайшее время вам придется забыть.

— Да бог с ними, с каблуками. Скажите, а почему Илья сказал, что я целых два дня в себя не приходила?

— Реакцию вы нехарактерную на наркоз выдали. Наш анестезиолог чуть не поседел, пока вас откачивали. Ничего страшного теперь уже, не волнуйтесь. Но это нужно будет иметь в виду, если вам еще когда-нибудь оперативные вмешательства потребуются. Я помечу этот факт в выписке.

Маша решила уточнить:

— А кто меня оперировал? Вы?

— Ну, учитывая, что в гости вы приезжали сюда ко мне — я. Дежурный врач я в этот день был, мне вас и привезли. Я очень удивился: только что своими ногами ходили и довольно резво. И тут на тебе!

Маша молчала, переваривая всё услышанное. Марат встал со стула:

— Ладно, светская беседа на сегодня окончена, если у вас ко мне больше нет вопросов. Отдыхайте. Ваша задача сейчас — отдыхать как можно больше, нервничать — наоборот, как можно меньше. Если вдруг будет плохо — зовите, я здесь. Но, надеюсь, все будет хорошо и мы с вами увидимся теперь только завтра, во время обхода.

— Подождите, — опять попыталась вскочить с кровати Маша.

— Да что ж такое, в самом деле! — разозлился на Машино непослушание Марат. — Я велю медсестре, она вас привяжет к кровати, если будете так скакать! Швы ведь разойдутся, не шуточное же дело!

— Ладно, ладно, доктор, я больше не буду. Скажите, пожалуйста, я теперь инвалид?

— В каком смысле? — опешил от такой постановки вопроса Марат.

— Ну, детей у меня теперь не будет? — от страха Маше казалось, что все внутренности у нее сжались в маленький клубок, забившийся куда то в район солнечного сплетения.

— Маша, вы прямо как маленькая, — улыбнулся Марат. — Никакой вы не инвалид. Да, то, что у вас остался один яичник вместо двух, конечно же, снижает возможность забеременеть. Но я бы, на вашем месте, сейчас думал о другом.

— О чем? — заинтересованно спросила Маша.

— О результатах гистологии, — терпеливо пояснил Марат. — Если все-таки опухоль злокачественная, вам придется удалить и второй яичник, и, видимо, матку. Эти опухоли — гормонозависимые, и полная стерилизация женщины при таком диагнозе — вещь необходимая и обязательная. Ну, и вообще, эта история может быть куда, прямо скажем, посерьезнее, чем просто проблемы с возможным зачатием.

Страх выдавил слезы на ее глазах. Марат прав. Надо пока не думать ни о чем, стараться посылать сигналы в космос, чтобы все обошлось. А с детьми, своими или приемными, потом разбираться будем.

* * *

Назавтра Илья к обеду уже был у неё. Марат еще был в палате, заканчивался обход. Так что Илья присел на стул в углу палаты, чтобы подождать окончания осмотра.

Марат повернулся к нему:

— Простите. Прошу вас выйти пока из палаты, на время обхода.

Илья напрягся.

— А что такое?

— Есть понятие врачебной тайны. Как я понимаю, вы не родственник Марии. Так что степень вашего знакомства с ее состоянием здоровья она должна определить сама. Я закончу осмотр и разговор с больной, тогда и войдете.

Блин, хам какой, злился Илья, стоя в коридоре напротив Машиной палаты. Ишь ты, «врачебная тайна»! А сам так и крутится вокруг Маши. Знаем мы этих врачей. Поди, клеит пациентку, пользуясь служебным положением. Тяжело ухаживать за красотками, они всем нужны, даже на больничной койке. Так что после окончания обхода в палату он вошел в изрядном раздражении.

— Ну, как тут у тебя дела?

— Да вроде все ничего, как говорится, все идет по плану, — настроение у Маши было не очень. Болел шов, не оставляли волнения в исходе анализа опухоли. В общем, день был так себе.

Илью же подгрызала ревность.

— Я смотрю, доктор от тебя прямо не отходит, — язвительно поговорил он, всё же не сдержавшись.

— Да, Марат — хороший врач, — не уловила едкой тональности Маша.

— Женат, поди? — не оставлял взятое направление Илья.

— Да, женат. На молодой красивой женщине. Детей, правда, у них своих нету, — продолжая думать о своем, сказала Маша.

Вот как! Так это ему жену бросить — раз плюнуть, без детей то, продолжал размышлять на засевшую в голове тему Илья.

— Эвона какой ценитель женской красоты! Ты мне сразу скажи, насколько безответны его симпатии? А то, может, я тут зря время трачу и вам только мешаю?

Маша аж онемела сначала от изумления. Он ревнует, что ли? Ничего себе!

— Илья, ты меня просто обескуражил. У нас самые обычные отношения с Маратом, как у пациентки с врачом. Ничего такого.

— Если ничего такого, почему же ты за меня не вступилась, когда он меня гнал из палаты? О чем таком вы тут говорили, что мне слышать нельзя? Третий лишний, да? Я от тебя такого не ожидал, честно говоря!

Маша поняла, что сейчас не выдержит этого разговора и расплачется. Она вообще заметила, что прошедшая операция будто кожу с нее содрала: ее чувствительность, эмоциональность очень увеличились. Она смотрела или читала что-нибудь трогательное, жалостливое — и у нее текли слезы, начинало усиленно колотиться сердце. Вот и сейчас, от этого неприятного разговора на повышенных тонах слезы подступили к глазам. Бог знает что, как героиня индийского кино — чуть что, так сразу в слезы, раздраженно думала Маша.

Вдруг волнение сменилось у нее раздражением в адрес Ильи:

— Выйди отсюда! Слышишь, уходи!

Илья вскочил со стула:

— Да пожалуйста! Что ты думаешь, и уйду. Долго просить себя не заставлю!

Он выскочил из палаты и так хлопнул дверью, что зазвенело стекло в двери. Идиот, прости господи. Какое право он имеет ее ревновать, кто он ей вообще.

В этот момент зазвонил телефон. Она посмотрела на экран смартфона — Виталий, тот самый журналист! Ох, как неохота снимать трубку, ей сейчас совсем не до разговоров с посторонними. Но прошло уже больше месяца, она сама нарушила срок, о котором они договаривались. Так что придется п

— Маша, добрый день! Это Виталий, ваш соавтор, не побоюсь этого слова, — голос ей звучал бодро и весело. — Вам удобно говорить, я вас ни о чего не отрываю?

— Да нет, все нормально, я могу поговорить.

— Если помните, мы с вами договаривались о совместной работе. Удалось вам выполнить все то, о чем мы с вами договаривались? — перешел сразу к делу Виталий.

— Я бы сказала, лишь отчасти удалось.

Виталий рассмеялся:

— «Отчасти» — это как?

— Вы предложили мне быть вашим соавтором, что предполагает, как я понимаю, не только собственно интервьюирование бывших клиентов нашего агентства, но и хотя бы минимальную аналитику с моей стороны, — решила откровенно разъяснить ситуацию Маша. — Я, как оказалось, сделать это совершенно не в состоянии.

Судя по затяжной паузе в трубке, журналист задумался над ее словами.

— Я вот сейчас не понял. Чего вы не в состоянии и почему. Что-то случилось, Маша? У вас всё в порядке?

В общем, это был предсказуемо. Нужно было всё же либо совсем не брать трубку, либо уж, на худой конец, плюнуть на этот диктофон и отправить его по почте, подарить этому Виталию. Пусть сам разбирается с записями и делает выводы. А теперь, раз сняла трубку и поддерживает этот разговор, надо набраться сил и терпения и объяснить ему доходчиво что и как. Дать этому юноше, так сказать, драмой прямо по лицу

— Понимаете, Виталий. Мы с вами расстались на том, что я встречаюсь со своими клиентами и беседуюними на тему о том, помогло ли им моё агентство, и вообще — работает ли такой инструмент, как брачное агентство, на создание счастливых пар, — набравшись терпения, начала свои объяснения Маша. — Вам это нужно было для создания серии материалов, мне… Ну, мне это нужно было для своих целей. Так вот, я проинтервьюировала три пары и так и не поняла — кстати или нет были эти их встречи, счастливые ли это пары. Так сказать, «слава богу, что мы друг друга встретили» или «кой чёрт я сделал/сделала это». Никто вроде не жалуется, все пары говорят о любви друг к другу. Но, во-первых, я чужой человек — с чего бы им мне друг на друга жаловаться? Я в самом начале истории совершенно этого момента не учла. А во-вторых, что важнее: у людей такое, оказывается, странное понимание счастья. Некоторые и многолетний «стокгольмский синдром» счастьем считают, мы все очень разные.

Приятно, черт возьми, когда тебя слушают вот так: с большими паузами, настолько задумчивыми и ошарашенными, что это понятно даже через телефонную трубку. Но Маша предпочла бы рисануться перед молодым человеком своей искрометной аналитикой и знанием предмета, нежели чем расписаться в собственной беспомощности и растерянности.

Виталий на том конце телефонного разговора, наконец, отмер:

— Погодите, Маша. Я планировал, что мы сделаем по результатам ваших интервью совместный материал. Невозможно же просто набрать буквочками текст того, что вам говорили ваши бывшие клиенты, и этим ограничиться. Это будет не статья, а просто расшифровка текста. Так не делается. Нужны какие-то выводы, обобщения, подводки. Разумеется, я буду писать их сам. Но я рассчитывал на вашу компетентную, профессиональную помощь в этом деле.

Какого черта, в конце концов, она себя насилует. Не хочется общаться? Так надо сделать так, чтобы не общаться. Может, ей вообще жизни осталось на две затяжки — никто же не знает, что покажет гистология. А она тратит себя на то, чего делать ей совсем не хочется.

— Виталий, давайте я вам попробую еще раз объяснить. Я не могу вам помочь. Я ехала к этим людям, чтобы что-то понять для себя, в том числе, не только для вас. А теперь вот вынуждена вам признаться в том, что после этих встреч и разговоров я не знаю, не понимаю в этой жизни куда больше, чем тогда, когда начинала эти опросы. Как я, с учётом этого вот незнания, могу быть вам полезной?

— Простите, Маша, мне мою туговатость, — вежливо, чувствуя ее нарастающее раздражение, попытался всё же прояснить для себя Виталий. — Чего именно вы не знаете и не понимаете?

— Жизни я, Виталий, не знаю. В частности — я не понимаю, что такое любовь, счастливая семейная жизнь, гармоничные отношения между мужчиной и женщиной, — терпение она потихоньку теряла всё-таки. — И теперь я уже не уверена, узнаю ли я это когда-нибудь.

— То есть, вы называетесь «Счастливая пара», не только помогаете людям найти друг друга для создания такой вот пары, а также консультируете их по вопросам семейных проблем, и при этом признаётесь мне сейчас, что ничего не понимаете в том, что делаете? — Виталий, невзирая на её нарастающее раздражение, решил пойти до конца в прояснении темы. — Как такое может быть?

Собственно, если ты, Маша, не хочешь устроить парню истерику и, как говорил Жванецкий, «упасть, завыть, заорать матерно, в общем, уйти от ответа», то тебе пора разговор прекращать, настойчиво подсказывал её внутренний голос.

— Представляете, Виталий, вот так бывает. Обманывала честной народ целых 5 лет. Мошенница, как есть. Но вы не волнуйтесь, я в ближайшее время с этим завязываю. Меня, можно сказать, бог наказал. Заболела я, буду лечиться. Не до работы мне.

В ответ из трубки — опять тишина.

— Пришлите мне, пожалуйста, смс-кой ваш почтовый адрес. Я вам отправлю по почте диктофон с записями. Возможно, они вам пригодятся, — Маша воспользовалась растерянностью собеседника, чтобы закруглить беседу. — Извините, не хотела вас подвести. Всего хорошего, удачи в творчестве! кнigoed.нет

Удивительно, как пришедшие в твою жизнь большие проблемы помогают разобраться с тем, по поводу чего стоит нервничать, а на что можно забить. Вот на мнение Виталия обо всём происходящем вполне можно не обращать внимания. А раньше бы страдала, переживала, рефлексировала. А теперь — просто плевать.

В дверь палаты робко постучали. Затем дверь, не дожидаясь Машиной реакции на стук, открылась — Илья. Смотри-ка, вернулся. Интересно, какие теперь будут претензии?

— Извини, а? Не обижайся. Мне стыдно. Ты болеешь, еще не отошла после операции такой тяжелой, а тут я со своими претензиями, — он стоял у входа в палату, робко смотрел на нее, как нашкодивший котенок.

— Заходи уж, Отелло, — побурчала будто бы недовольно Маша. На самом деле, она была очень рада, что Илья вернулся. И даже более того: она боялась, что он может уйти и больше не вернуться. Он ей, кажется, стал очень нужен за последнее время.

Он засмеялся в ответ. Классно он всё-таки смеется, подумала Маша: голова красивой лепки, которую совершенно не портит её лысость, склоняется чуть вбок, смех свободный, красивым мужским баритоном разносится по палате.

— У меня есть оправдывающая мое дурно поведение причина.

— Надо же! И какая это причина?

— Я пережил с утра неприятную беседу.

— Кто посмел расстроить звезду российской адвокатуры?

— Не смейся. Правда, это был серьезный и неприятный разговор.

По-моему, он очень хочет, чтобы я начала его расспрашивать, догадалась Маша. Но мне и правда интересно. Расспрошу, конечно.

— Ну, не томи уже. Садись, рассказывай.

Очень кстати, что Маше досталась двухместная палата. И то, что соседки по палате у нее так пока и нет. Она тяжело переносила общество посторонних людей, особенно в больших количествах. А в условиях больничного стационара других количеств и быть бы не могло, будь у нее соседка.

— Лиля приехала. Пришлось идти, разруливать скандал, — начал свой рассказ Илья.

— Лиля? А кто это, Лиля? — удивилась Маша, услышав незнакомое имя.

— Ну, как, я же рассказывал тебе, — чуть обиженно отреагировал на ее вопрос Илья. — Дочь Светланы Александровны.

— Так она же, воде бы, где то далеко живет, за границей.

— В Аргентине, с мужем-дипломатом. Он приехал сюда на несколько дней, по делам. Она с ним приехала. Пришла к матери, а тут жених и материно замужество — неприятные для нее новости.

— Так а ей-то что за дело? — удивилась Маша. — Ты же мне рассказывал, что Светлана Александровна всё в пользу Лили отписала, ей ничто не угрожает. А с кем мать свою жизнь доживает — так это ее дело. Лили-то в стране все равно нет. Радовалась бы, что мать будет под мужским присмотром. Да и вообще — любовь, позитив, все такое.

— Ну, что ты, — продолжил рассказ Илья. — Такой скандал устроила! Грозила матери судом, принудительной госпитализацией в психиатрическую лечебницу и вообще буйствовала. Пришлось Светлане Александровне меня вызывать на помощь.

Маша заинтересовалась таким сюжетом.

— И как ты? Смог помочь?

— Ну конечно, — с чуть деланной небрежностью заверил Машу Илья. — Пришлось провести изнурительные переговоры, в результате которых высокие стороны смогли прийти к консенсусу. Перемирие заключено, хотя и не без моральных потерь. Светлана Александровна, впрочем, рада: ей было неприятно, что вся эта история происходила втайне от дочери. А теперь все всё знают, никаких тайн.

Да он же хвастается! Точно, хвастается! Хвастается как мальчишка! Какой он все-таки милый, трогательный. И красивый.

Илья тем временем, почувствовав искренний к себе интерес, пересказывал всю историю в лицах. Что сказал он, как возражала его оппонентка. Маша, признаться, не очень слушала. Она рассматривала Илью.

Интересно, могла бы она его полюбить? Да, пожалуй, смогла бы. Она уже, кажется, в него немного влюблена. Он такой… Такой красивый, умный, добрый, смелый. Такой, прямо… Такой, который ей нужен, вот. Только не выйдет у них ничего. На фига ему нужна инвалидка, у которой, скорее всего, никогда не будет детей? Любому мужику продолжения рода хочется, это нормально. Хочется здоровую женщину рядом с собой, а не чужие проблемы в приданое.

Илья почувствовал, что Маша отвлеклась от истории. Он замолчал, посмотрел на нее долгим взглядом. Потом встал со стула, сел на пол и поцеловал Машу.

Красивый, смелый, умный, добрый и потрясающе целуется! И такой вот супермен — рядом с ней!

В палату постучалась медсестра с капельницей. Как не вовремя.

— Ну, ладно, Машунь. Мне пора! Завтра жди, приеду!

Он поцеловал Маше руку, подмигнул и ушел.

— Какой у вас кавалер интересный, — одобрительно сказала Маше медсестра. — Прямо модель. Только вот лысый. Сейчас мужики рано лысеют, не то, что раньше.

— Он не лысый, он бреется, — пояснила Маша, разрабатывая руку перед уколом. Хотя, господи, какая разница — бреется или и вправду лысый? Вот лично ей это совершенно неважно.

* * *

На утреннем обходе Марат, наконец, сообщил ей результаты гистологии:

— Ну, если начать сразу «итого» — то лучше, чем могло бы быть, но хуже, чем норма. Опухоль ваша на грани. Пока она еще доброкачественная. Но процесс перерождения уже начался: при анализе обнаружены единичные раковые клетки. То есть, благодарите бога и ваш разорвавшийся яичник — вы вскочили практически в последний вагон. Потяни вы еще немного — и могло бы быть уже поздно. Но, тем не менее, придётся пройти еще курс лечения, довольно жёсткого и интенсивного. Очень многое теперь будет зависеть от вас и вашей семьи.

— В каком смысле? — опешила от этих слов Маша. — Я не медик, да и семьи у меня практически не осталось, так, родственники дальние в Сибири, вот и всё.

— Ну, у вас, я вижу, рядом есть чудесный мужчина. Он любит вас, переживает за вас. Шутка ли, пока вы не пришли в себя — он под дверью реанимации сидел, не отходя практически. Поверьте мне, на такие подвиги не каждая женщина способна, а тут мужчина!

— Он сидел под дверью всё это время? — опешила Маша от таких новостей.

— Да, все это время, почти неотлучно, сидел и ждал, пока вы придёте в себя, — подтвердил свои слова Марат. — Еще и скромный, раз не рассказал вам ещё об этом. Это очень важно, что он у вас есть. Я продолжу свою мысль. Сейчас очень многое будет зависеть от вас и вашего настроя, от вашего желания жить и бороться. И важно, чтобы у вас было в жизни что-то и кто-то, ради кого вам будет хотеться жить. Жаль, конечно, что у вас нет детей. Но зато есть вот такой замечательный мужчина, это уже очень немало.

— Доктор, а дети у меня ещё могут быть? — решила разъяснить для себя все до конца Маша. — Ну, потом, после окончания лечения?

— Не могу вам ничего обещать, — не стал обнадеживать Машу врач. — Нам ещё много предстоит с вами бороться и прояснять всевозможные детали. Все будет зависеть от того, как поведёт себя дальше болезнь, как будет реагировать на лечение ваш организм. Давайте пока не будем так далеко заглядывать вперёд. Одно я должен вам сказать, просто обязан. Пока мы сохранили вам второй яичник и матку. Но если вдруг случится рецидив — мы будем вынуждены всё это удалить. И тогда уже никаких надежд на беременность и деторождение. Вот так. А пока отдыхайте, до завтра.

Как только за ним закрылась дверь, мысли накинулись на Машу и заняли голову так плотно, что, кажется, она видела этот плотный клубок перед глазами. Они скакали с предмета на предмет, с темы на тему, переплетались между собою и то пугали, то радовали, то заставляли судорожно искать выход из положения. Она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном, кажется, что голова старалась переварить все сразу. Ей казалось, что ее даже укачивать стало, как в машине, от такого бурного внутреннего потока.

Гистология, в принципе, нормальная — но это сейчас только промежуточный итог. Как и куда это всё повернет дальше? Как будет развиваться и будет ли развиваться ее болезнь? Почему так случилось, почему этот жребий выпал именно ей? Она читала в книгах и в интернете, что рак поражает прежде всего тех, кто живет в негативе — недоволен собой, своей жизнью, постоянно находится в миноре или в горе каком-то. Она же другая совсем, жизнерадостная, незлая, очень позитивная — почему ей это выпало? Может, из-за отца? Наследственное? Ведь он тоже умер от рака. И как теперь быть с Ильей? Он отчетливо ухаживает за ней, она чувствует, что из этого романа может получиться что-то серьезное. Какое она право имеет теперь отвечать на его ухаживания? Нужна ли ему женщина с таким состоянием здоровья?

Может, жаль, что Марат выгнал его перед тем, как стал ей рассказывать про результаты гистологии? Пусть бы послушал и подумал, нужно ли ему это всё, готов ли он на женщину с таким «приданым»? Хотя нет, Марат прав. И именно поэтому его и выгнал, скорее всего. Решил рассказать всё и откровенно пока только Маше, чтобы она потом сама приняла решение — хочет ли она, чтобы эта информация кому-либо была известной или нет. Тактично с его стороны, конечно, спасибо ему.

Как теперь быть? Как рассказать Илье обо всем? Необходимо, не откладывая, сделать это прямо сейчас, ещё до того, как их роман получит развитие, чтобы карты все были открыты и он осознанно принимал решение — продолжать ли ему свои ухаживания. Она, Маша, в любом случае примет его решение, каким бы оно ни было. Если случится у них любовь — то пусть она будет с открытыми глазами.

Может, просто рассказать всё ему, самой, полностью и откровенно, глядишь, он сам раздумает и сбежит? Хотя этого, скорее всего, не будет. Он благородный парень, вряд ли эта информация его остановит, тем более, если всё это будет ему рассказывать сама Маша. Но как же тогда быть?

Ночь она провела как на иголках. Спала урывками, и, когда засыпала, ей снились какие-то страшные страсти. Утро встретило ее двумя смс-ками от Гели. Она поколебалась, но открывать их не стала. Не хотелось волноваться и расстраиваться, а интуиция подсказывала ей, что в этом направлении её сейчас только эти эмоции и ждут.

С утра наступил день созвонов.

Сначала она позвонила Грише, узнать как там Пиксель, не слишком ли скучает по хозяйке. На Машина счастье, у Гриши были запасные ключи от ее квартиры — дала ему как-то, посмотреть на роутер интернетный, да так всё и забывала забрать. Оказывается, очень кстати было — очнувшись в больнице, после операции, она первым делом набрала Гришу, попросила его съездит к ней домой, покормить Пиксель, посмотреть что там и как. Кошка так настрадалась за несколько дней одиночества, что не отходила от Гриши, с момента его входа в квартиру. Так что он ее пожалел и не стал оставлять — забрал к себе на время Машиного отсутствия. И теперь они каждый день созванивались, Маша узнавала про свою питомицу и на душе становилось тепло — она очень привязалась к своей «трехцветочке».

Так что и в этот раз ее очень порадовал Гришин рассказ о том, что с Пикселью всё хорошо, она ест, спит и вредничает — всё как обычно, значит, кошке хорошо у него и комфортно. Тем не менее, она дала (надо сказать, уже, наверное, раз в десятый!) наставления как часто менять наполнитель в лотке, воду в миске — Пиксель не любит застоявшуюся! — и не оставлять еду в миске, ведь Пиксель кастрирована, и переедание чрезвычайно быстро приведёт её к лишнему весу. Была послана Григорием, офигевшим уже от её наставлений, куда подальше, с обещанием если ещё раз она начнет ему рассказывать про одно и то же, он выбросит эту пушистую засранку на улицу, пусть кукует в ожидании своей бесноватой хозяйки там. Счастливо расхохоталась, напомнила Грише, что кошки не кукуют, еще раз была послана, послала им обоим поцелуи (как Пиксель на это отреагировала она не знала, а Григорий пообещал взять оплату натурой при ближайшей встрече!), настроение у неё явно улучшилось.

Потом ей позвонила Резеда. Она ничего не знала про Машины проблемы со здоровьем и долго охала и ахала, услышав краткое описание выпавших на Машину долю приключений. Наконец, после долгого обсуждения диагноза, проделанной операции и возможных перспектив, связанных с предстоящим лечением, настал Машин черед расспросить Резеду про ее личную жизнь.

— Маш, мы откровенно поговорили с Петром, и решили, что ничего в нашей жизни менять не будем, ни он, ни я. Фатиму он рассчитал после этого разговора, у нас теперь новая помощница по дому, пожилая, от греха, но вполне бодрая медсестра. И я своему воздыхателю от ворот поворот дала — нечего мужику голову морочить, решено значит решено. И ещё. Мы решили ребенка из детдома взять. Свои дети нам уже точно не светят. Я и вообще бы не решилась на такое, это Петя придумал и меня уговорил. Сказал, что семья без ребёнка неполная и мы даже и не можем сами родного ребенка родить, то вполне можем осчастливить какого-нибудь брошенного родителями бедолагу. Плюс, он сказал, что сомневается в том, что он сам, один — достаточно сильная мотивация для меня чтобы бороться за свое здоровье и окончательное выздоровление. А вот ребёнок таким стимулом вполне может стать! Так что будем с какой-нибудь крохой друг другу полезны — мы с Петром сироте какой поможем, а она нас спасет и смысл новый нашей жизни придаст. Как считаешь, возможно такое?.

— Да конечно возможно, ты даже не сомневайся! Слушай, а вы потянете еще ребенка то, помимо твоих проблем?

— Да ладно, сдюжим. Мне получше стало последнее время, врачи настоятельно советуют ходить с ходунками. Чем больше буду ходить — тем быстрее пойду сама, без подпорок.

— А как же твоя идея с Китаем?

— Ох, думала я про это, думала. И всё-таки не решилась на поездку. Дома-то, верно в народе говорят, и стены помогают. А там что? Кому я буду нужна? Петя здесь, ему работать надо, зарабатывать. Со мной он поехать не может. И, кстати, с Николаем то я окончательно решила как раз на фоне своей несостоявшейся китайской эпопеи.

Маша не на шутку изумилась.

— Как так? Поездка не состоялась, а ты «на её фоне» все решила?

— Ну, так получилось. И, кстати, слава богу, что так и что до реальной поездки дело не дошло! Я с Колей стала обсуждать свою педстоящую поездку, планы, финансовую часть, всякие проблемы и опасения свои, риски. Я же, не помню, говорила тебе или нет, предложила ему со мной поехать, страшновато всё же одной да не ходячей, ехать, и он согласился. Так вот, он очень живо в этом разговоре участие принимал. А потом вдруг я поняла, что он туда ехать за мой счет собирается, ни копейки своей в эту поездку не вложив. Я опешила сначала, конечно. А потом поневоле стала его поведение с поведением Петра моего сравнивать. И, знаешь, все эти сравнения не в Колину пользу оказались. Петя то у меня как бронепоезд: и семью обеспечивает, и меня за собой тянет, в депрессию, в безнадегу мне погрузиться не даёт. И чего-то мне так стыдно стало, так страшно, что еще один шаг — и я бы семью свою разрушила бы и потеряла совсем. Поняла вдруг, что потеряй я семью — и себя потеряю, и неважно будет, с ногами или без ног.

Маша была очень рада это слышать. Не в том смысле рада, что Николай оказался потенциальным нахлебником. А за Петра очень рада, который был ей очень симпатичен. За семью Резеды, которая на краю стояла, да не упала, удержалась, и теперь, даст бог, всю оставшуюся жизнь продержится. Жалко, конечно, Резеду, пережившую разочарование в мужчине. Но это небольшая плата за то, что в авантюру не влезла, не рискнула последним и мужчину, не только словом, но и делом свою преданность доказавшего, от себя не оттолкнула.

И по себя, про свою историю Маша мельком подумала. О том, что вдруг и ей так же повезет, как Резеде. И выбранный ею мужчина от нее не откажется, «в горести и болести», так сказать. Подставит свое плечо и меньше любить не станет. Она очень не любила всегда разговоров от пожилых людей на тему «сейчас молодежь уже не та пошла, вот раньше, в наше время». Вот, пожалуйста, пример Петра, ровесника Маши — может же любить свою жену по настоящему. Она вспоминала свой визит к Резеде домой — отношение Петра к жене былшо очень теплым, в этом был не только долг и забота порядочного человека, а тепло и любовь к родной душе.

Они еще немного поговорили с Резедой о детях. Маша рассказала Резеде о той семье, которую она интервьюировала в начале своих опросов, Наталье и Константине, об их проблемах с приемными детьми. Резеда слушала с большим интересом, поблагодарила Машу за рассказ, и стала уточнять, отдали ли своих назад в детский дом Дашу и Сашу непутёвые родители. Договорились, что как только Маша выйдет из клиники — они вернутся к этому вопросу. А то, может, придётся этих детишек спасать, тут Резеда с Петром и смогут пригодиться. Тем более, что пока вся эта история с усыновлением или удочерением с точки зрения воплощения её в реальность вообще под большим вопросом из-за состояния здоровья Резеды — в любом случае, спешить некуда. Но, даже не видя Резеды вживую, а только слушая ее по телефону, Маша понимала как та загорелась возможностью стать матерью и помочь кому-то, отдать какому-нибудь ребенку свои любовь и тепло. И зная напористость Резеды, ей сильный и целеустремленный характер, Маша не сомневалась, что у подруги все получится.

В итоге еще немного они поговорили о делах агентства. Маша попросила Резеду подхватить агентские дела пока она в больнице. Гриша пообещал помочь и поддержать, при необходимости все онлайн-операции с делами «Счастливой пары». Резеда успокоила Машу, сказав, что та может болеть в свое удовольствие — агентство в крепких руках, пусть не волнуется. Не успела она положить телефон на тумбочку, как в палату вошла Геля.

— Что же это ты молчишь, на смс-ки мои не отвечаешь? — сказала она с упреком. — Я уж заволновалась, было, кинулась сюда быстрее — мало ли, думаю, что тут с тобой делают.

Маша обрадовалась подруге. Они так непонятно общались в последние перед ее попаданием в больницу дни, что Маша не понимала — они в ссоре или в мире, и что вообще между ними происходит. Ей не хватало женского общения, возможности поделиться своими мыслями и тревогами с подругой.

— Привет, Гель! День сегодня очень суетный какой-то, извини, что молчала.

— Ну, рассказывай, как тут у тебя и что. Что врачи говорят, как чувствуешь себя.

Маша рассказала Геле о результатах анализов, о неоднозначном прогнозе врачей относительно будущего. Тяжело в себе такое носить, ей очень хотелось поделиться. И как только она выпустила эту информацию из себя — ей сразу стало легче.

— Даа, — протянула задумчиво Геля. — Ну, что тут поделаешь. Теперь только выполнять рекомендации врачей и ждать куда, как говорится, «кривая вывезет». Ты, слышишь, не думай о плохом. Давай лучше думай о том, как выздоровеешь, как выпишут тебя, как домой вернешься.

— Да стараюсь я, но пока плохо получается не думать, — пожаловалась Маша подруге. — И тут еще ситуация такая… Я прямо даже не знаю, как тебе рассказывать… Боюсь, тебе неприятно будет.

— По Илью? — усмехнулась Геля. — Да рассказывай, не бойся. Я ж не девочка-подросток, с подружкой из-за мальчика ругаться.

— Это хорошо, что так, — выдохнула, отпуская напряжение, Маша. — Я боялась, честное слово, что мы с тобой из-за него поссоримся.

— Нет, не волнуйся, не поссоримся, — заверила Геля Машу. Хотя, честно говоря, было видно, что ей это тяжело дается. — Я уже привыкла, что вам, москвичам, все самое лучшее достается. Лучший кусок вам — а нам, провинции, то, что осталось.

— Чтоо? — вытаращила глаза от изумления Маша. — При чем тут Москва и провинция?

— А ты, Маш, присмотрись да задумайся. Что в государственном плане — Москва самая богатая, тут и пособия больше, и льготы всякие, и вообще — жизнь легче и сытнее. Да и не только в государственном — и в личном плане так же. Москвичам всё, остальным — ничего. Вы тут моднее все, образованнее, свободнее — что захотели, то получили, весь мир перед вами открыт. А мы, даже если сюда переезжаем, у нас все по другому. Может, хоть дети наши с вами в правах уравняются.

— Ничего себе, рассуждения, — обалдело протянула Маша. — Это кто это у нас обиженный то? Ты, что ли? Живешь в хорошей трешке в отличном месте, замужем, двое детей, нормальная работа, которую ты сама себе выбрала. А я, москвичка — одинокая, бездетная, живу в однушке на окраине. Так у кого у нас там лучший кусок, напомни-ка?

— Ладно, не закусывайся, — примирительно поговорила Геля, — Я к тебе как раз с новостями, про суженого твоего. Интересно?

— Конечно, интересно, — встрепенулась Маша.

— Ну, больших новостей нету, но у него есть ребенок, дочь Марьяна. От тетки, Кариной звать, на которой он женат не был. С ребенком он практически не общается. Только имя свое для свидетельства о рождении дал. Официальных алиментов на него не заведено, так что, я думаю, не помогает он им никак. Вот такое вот гавно, дорогая моя. Так что ты десять раз подумай, связываться с ним или нет.

— Откуда дровишки? — настроение у Маши испортилось, но ей очень не хотелось, чтобы Геля это заметила.

— Да от Матвея. У него связи есть в полиции. Сама ж понимаешь, без крыши таким бизнесом, как у него, заниматься невозможно. Вот он справочки то по моей просьбе и навел. Должна же я понимать, в какие руки подругу свою отдаю. Кстати, как он, приходит к тебе, навещает?

— Да, приходит, каждый день, — Маше тяжело было продолжать разговор с Гелей. С одной стороны, она была благодарна подруге за информацию — лучше, все-таки, понимать с кем дело имеешь. С другой — она не могла отделаться от мысли, что Гелин визит связан не с беспокойством за ее, Машино, здоровье, а именно с вот этим желанием — наговорить про Илью гадостей. Геля, конечно, понимает, думала Маша, что даже если я Илью брошу, он к ней не пойдет. Но и у подруги с ним не сложится — мелочь, а приятно. И эти рассуждения еще, про Москву и провинцию, фу… Так что-то противно на душе!

Геля пробыла у нее недолго. Маша теперь была исполнена подозрительности на ее счет, так что решила, что и краткость визита была связана не с необходимостью спешить в Москву, к детям, которые были оставлены на свекровь, как сказала Геля. А с тем, что и ехала она сюда только ради того, чтобы сказать гадость про Илью и посмотреть на Машину реакцию, сделать так, что если Илья не обратил на нее, Гелю, внимания — то чтобы и у Маши с ним ничего не получилось. И от этого на душе было плохо, и от того, что такие вот мысли одолевают и что основания для таких мыслей у нее есть…

И другие мысли, тоже не слишком красивые, крутились у нее в голове. В такие минут сильно порадуешься, что мысли — они внутри, и посторонним их не видно и не слышно.

Маша думала о том, что если у Ильи уже есть дочь, то, может, ему уже не будет так важно — способна ли она в деторождению. То есть, это, конечно же, важно. Но в данном случае, может, не так уж и принципиально? И неопределенность по этой теме из-за Машиного здоровья не станет для него решающим фактором?

Что-то в этом есть некрасивое. Надо прекратить относиться к себе как к существу второго сорта, начала злиться сама на себя Маша. И вообще — прекратить мусолить внутри одну и ту же тему!

* * *

Постепенно Машины мысли снова вернулись к Илье и к рассуждениям о том, как же ей правильно поступить, как вести себя с Ильей, как разрешить свои сомнения.

Она очень боится оказаться обузой для него, думала Маша, в том случае, если её дела со здоровьем, с лечением и выздоровлением пойдут не слишком оптимистично. Видно же, что Илья — очень порядочный парень и не бросит её. Как-то это не очень правильно. Одно дело Петр с Резедой — они поженились, когда Резеда еще была здорова, прожили несколько лет до её внезапного инсульта. И совсем другое дело — Машина история. Когда изначально она знает, что ее жизнь и судьба сейчас висят на волоске и куда качнется вся эта шаткая конструкция, в сторону выздоровления или в другую сторону — бог весть. И неправильно, несправедливо эту громоздкую конструкцию вешать на бедного, ни в чем не повинного мужика. Ведь пойди развитие ситуации в негативную сторону, не дай лечение результата — и у Ильи на руках может оказаться угасающий постепенно инвалид. Он сейчас не знает ещё и не понимает этого, но Маша-то знает и понимает!

А, может, и неправильно, что она вот так заранее себя хоронит и лишает себя шанса на счастливую личную жизнь. Может быть, последнего своего шанса. Ещё ничего страшного произошло, но она из одной только возможности, что это может произойти, свою женскую судьбу толстым крестом перечёркивает. А ведь кто знает, пошлет ли ей судьба ещё раз человека, от которого ей будет так тепло и хорошо, и будет так хотеться жить дальше, выздороветь и еще долго-долго наслаждаться жизнью?

Надо быстрее что-то решать. И из-за Ильи, и из-за себя. Себя ведь тоже очень жалко, подумала совсем истерзанная всеми этими мыслями Маша. Пусть уже быстрее решится все, есть у нее мужчина или же его нет и она снова одна.

Она нажала на кнопку вызова над своей кроватью. Буквально через несколько минут в палату заглянула медсестра.

— Доброе утро! Что-то случилось?

— Простите, пожалуйста, за беспокойство. Но не могли бы вы доктора позвать? Мне очень нужно прямо сейчас поговорить с ним!

— Хорошо, сейчас, одну минуту. Пойду, поищу его, подождите.

И действительно, очень скоро ее лечащий врач заглянул в палату.

— Марат, доброе утро. У меня к вам просьба.

— Да, я слушаю вас.

— Понимаете, Марат, передо мною сейчас стоит очень сложная нравственная проблема. И помочь мне можете только вы.

— Так, давайте ближе к делу. А то я уже напрягся. А напрягов мне тут, поверьте, хватает и без вас, — было видно, что Марат изрядно заинтригован.

— Да подождите, не спешите. Выслушайте меня, и вы сразу всё поймете. Помните, когда вы вчера зашли в мою палату, ко мне приходил молодой человек? Вы его еще выгнали отсюда?

— Да, конечно, помню. У него, кстати, очень интересная внешность. Совершенно классические черты лица, как у греческой статуи, и неожиданно лысая голова.

— Да, это точно. Я даже когда его первый раз в жизни увидела, прозвала его про себя «лысый грек».

— Да, есть такое. Точно и забавно!

— Так вот, Марат. Вы, как никто, знаете, что моё состояние здоровья — под большим вопросом. И как и что со мною будет дальше — никто не знает, в том числе, и современная медицина.

— Ну, Маша, не вешайте нос! Ваши шансы на выздоровление, в том числе — и полное выздоровление, довольно велики.

— Подождите, я вас очень прошу. Не нужно меня сейчас ободрять. Честное слово, я и без этого полна оптимизма и энтузиазма побороться за свою жизнь. Я сейчас о другом, у меня к вам просьба. Я хочу отправить к вам Илью, чтобы вы ему честно и без прикрас всё рассказали. Всё-всё, про мое здоровье, про пего перспективы и перспективы деторождения. Про лечение, которое мне предстоит. Честно, прямо и без прикрас. Я не на сто процентов пока уверена, что сделаю это, но хотела бы иметь такую возможность.

Доктор посмотрел долгим взглядом на Машу.

— Маша, не понимаю. Что за мазохизм? Зачем вам это? Раз вы про 100 % говорите — вы и сами не очень уверены, что это нужно делать и правильно.

— Не в этом дело. В том, что делать это нужно — я абсолютно уверена. Просто я могу ошибаться в чувствах Ильи ко мне.

Марат помолчал, засунув руки в карманы халата, Потом решился таки: подвинул стул, сел рядом с Машиной кроватью.

— Милая моя, а вы уверены, что это правильно? Вот эта ваша неожиданная затея? Как мне известно, родителей ваших в живых нет. Пока вы были без сознания, никого, кроме этого парня, я здесь за всё это время не видел. И вы хотите, чтобы я этими своими рассказами-страшилками и его отпугнул, единственного, дежурившего как верный пес у дверей в реанимацию? Подумайте над этой идеей еще немного, не спешите, не горячитесь.

Маша была очень взволнованна этим разговором.

— Понимаете, это не моя причуда, не сиюминутный каприз, я долго обдумывала эту просьбу. У нас складываются довольно серьезные отношения с Ильей. И я хочу сейчас, пока еще они не сложились — оповестить его о том, на что он должен решиться. Я не хочу, чтобы это вскрылось потом, когда расставаться — это рвать по живому. Пусть ухаживает — если будет продолжать за мной ухаживать — с открытыми глазами.

— Маша, вы не волнуйтесь. Лучше обдумайте всё ещё раз хорошенько. Просто это как-то очень не по-женски, чересчур прямо и бесхитростно. Вот эта ваша кристальная честность и выворачивание карманов при том, что вас об этом никто не просил. Но воля ваша, как скажете. Я согласен. Если нужно, присылайте своего «лысого грека» ко мне, как только он придет, мы поговорим. Я сегодня на сутках, так что меня нетрудно будет найти. Только ответьте сначала мне на один вопрос, пожалуйста. Почему вы сами не хотите рассказать вашему жениху о том, как обстоят дела с вашим здоровьем? Ведь он у вас, как я понял, не врач, так что отсутствие специальных знаний вам в этом не помеха. На бытовом уровне вполне могли бы сами ему всю картину обрисовать. Что за интрига, чего я не понимаю?

Маша поколебалась прежде, чем ответить. Откровенность в разговорах с посторонними или почти посторонними людьми никогда не была сильной стороной её характера. Но ничего не попишешь, нужно объяснять. Иначе Марат может не согласиться или все же что-то утаить от Ильи, невзирая на ее просьбу.

— Понимаете в чём дело… Илья — очень благородный мужчина, и очень такой, знаете, «мужчина-мужчина». Если эту историю изложу ему я, то этим как бы припру его к стене. Лишу возможности уйти. Потому, что сложно это выполнить без потери самоуважения: выслушать от женщины на больничной койке рассказ о тревожном состоянии её здоровья с туманными перспективами развития ситуации, а потом сказать «ой, вон оно как, ну, я тогда пойду, мне такого не надо». Понимаете? С вами же ситуация другая. После вашего рассказа он может развернуться и уйти. Вы же не будете знать куда он пошел, ко мне в палату или домой? Да даже если и будете — вы ему совсем посторонний человек, перед вами потерять лицо не так страшно. Я хочу дать ему шанс, понимаете?

Врач улыбался, смотрел на Машу удивлённо и изучающе одновременно.

— Маша, вы мудрая женщина. Так всё продумали. И очень сильная, благородная. Будет очень жаль, если Илья ваш окажется слабаком. Вы заслужили иного.

— Да ладно вам. Сейчас я — самая обычная, не очень здоровая и очень испуганная женщина. Так что, поможете, доктор?

— Помогу. Почему же не помочь. Но вы точно хорошо подумали, не пожалеете потом о своём решении?

— Спасибо, Марат. Не пожалею.

* * *

Илья пришел ее навестить примерно через час после ухода доктора. Час — это немного времени. Но его вполне достаточно для того, чтобы извести себя мыслями о резонности своей придумки до полного изнеможения. Впрочем, сказала себе Маша, есть еще сценарий номер два — если дальше того, что есть, Илья отношения развивать не будет. Тогда ему ничего и знать не надо. Останемся, что называется, друзьями. А про друзей так много знать не нужно!

Маше сложно было сегодня с ним общаться. Свою идею она ощущала как камень за пазухой, продолжая, впрочем, считать ее правильной и резонной. Илья, кажется, интуитивно чувствовал эту заминку, общение у них сегодня было какое-то напряженное, она то и дело ловила на себе его вопросительный взгляд. Наконец, он снова присел на пол около нее, взял ее руку в свою, поцеловал. Потом, помолчав, посмотрел Маше в глаза и сказал:

— Машунь, я с тобой поговорить хочу!

— Я слушаю, — сердце у нее колотилось так, что странно было, что Илья этого не слышит.

— Ты мне очень нравишься. Нет, даже больше — я, кажется, влюбился. Давай будем вместе? Мне кажется, у нас есть шанс и всё будет очень хорошо. По крайней мере, я приложу к этому все усилия, — он волновался так, что на лбу выступила испарина. Как же так, совсем чужой мужчина, она его и не знает толком, а такой вдруг родной — и так быстро им стал! Даже запах от него, не резкий, пряный, и тот — совершенно не чужой, а очень близкий, не раздражает ее, такое чувствительное всегда, обоняние.

Ну вот, значит, действуем по сценарию номер раз. Вдох, выдох — поехали! И пусть мне повезет!

— Илюш, ты мне тоже очень нравишься, но у меня к тебе просьба. Я очень прошу тебя, отнесись к ней серьёзно, выслушай меня внимательно и сделай, пожалуйста, так, как я прошу.

— Да, конечно. Что-то случилось? — напрягся Илья. Он даже чуть отпрянул от нее, чтобы заглянуть в глаза.

— Да нет, погоди, ты не понял. Я прошу тебя дойти до моего лечащего врача, и послушать его заключение о моем состоянии здоровья. Потом ты пойдешь домой, или не домой, а на работу. Ну, короче, ты пойдешь и подумаешь над тем, что он тебе сейчас расскажет. Не спорь со мной, так надо. Если ты будешь по-прежнему готов настаивать на своём предложении — ты завтра придешь ко мне и мы всё обсудим. Если нет — я тебя пойму. Нет, погоди. Целоваться мы потом будем, — она заканчивала свою речь, уворачиваясь от поцелуев Ильи.

— Маш, вот скажи мне, к чему эти таинственности и испытания, как в сказке? — Илья улыбался, сжимая ее руку в своих ладонях.

— Я хочу быть уверена, что ты как следует всё обдумал и хочешь быть со мной не по внезапному импульсу, а на основании полной информированности и тщательного обдумывания. Пойми, для меня это очень важно. Я такой человек, что потом сгрызу себя мыслями о том, что ты меня просто жалеешь и хочешь быть со мной из жалости, по причине своей доброты и общего благородства, — от страха у Маши свело связки, и голос быть тихим и сиплым. — Я, правда, этого не выдержу. Так что пойди мне навстречу, сделай так, как я прошу. И если ты завтра придешь ко мне и повторишь свое предложение — я обещаю, что скажу тебе «да» и больше никакими испытаниями тебя изводить не буду.

Видно было, что Илья очень расстроен и напряжён. Он держал себя в руках изо всех сил, хотя было заметно, что ему очень хочется начать спорить с Машей, с ее предложением. Он поцеловал её на прощание, оставил на прикроватной тумбочке пакет с продуктами, которые он купил для визита в больницу, и молча вышел.

Сутки тянулись как известная китайская казнь с выбритой макушкой и каплями, мерно капающими на неё и сводящими казнимого с ума. За это время Маша успела сгрызть себя практически целиком и полностью, пожалеть примерно раз тысячу о своём решении, называя себя «дурой дурацкой», и столько же раз сказать себе, что, как в рекламе, «всё правильно сделал!». Обидеться на жизнь, судьбу и бога за то, что ей посланы такие испытания, пройти стадии «за что мне это и почему», «он передумает со мною быть и я умру в хосписе, среди чужих людей». «продаю все, и уезжаю в Израиль, в Китай, к чёрту на рога — лишь бы подальше от Москвы и чтобы медицина была передовая, и пусть будет что будет!», и куча еще всякого, отчего она совсем ослабела.

Помимо волнений о том, что решит Илья после разговора с врачом, Машу мучила мысль о том, что значит формулировка «давай будем вместе». Он не хочет на ней жениться? Ну, собственно, его тоже можно понять: они знакомы всего ничего, было бы странно, если бы он принял такое решение совершенно не зная Маши. Нет, с подозрительностью в себе надо начинать бороться! Судя по сплетне, принесенной Гелей, а также смутно ей известной истории с Лилей, дочерью Светланы Александровны, у мужика есть некоторый опыт не слишком позитивных финалов развязки романа. Правильно он делает, что осторожничает. Маше это нравится: он бы очень смутил ее, предложи он ей сейчас руку и сердце. Она еще и сама не готова к таким решительным шагам. А вот попробовать, дать друг другу шанс — она готова. Так что, пожалуй, все к лучшему!

Сутки она не ела, просто — не могла, не шла пища в рот, от лекарств на пустой желудок подвздошье болезненно сводило. Она пыталась заглушить неприятные ощущения чаем — жидкость это было единственное, что её встревоженный организм был готов принимать, но получалось не особенно успешно. Она лежала, закрыв глаза и пытаясь уснуть, и повторяла: осталось совсем немного, скоро всё будет ясно. Маша, терпи! Телефон лежал рядом с ней, на тумбочке, иногда вспикивая смс-ками или уведомлениями соцсетей. Было очень соблазнительно взять в руки его плоскую и гладкую тушку, набрать знакомый номер и выдохнуть: «Извини, была неправа! Приходи, я очень скучаю! Давай будем вместе, пожалуйста, я очень этого хочу! Мне кажется, ты тот самый мужчина, которого я так долго ждала». Но она удерживала себя от этого шага.

Спать у неё тоже не получалось — стоило ей задремать, её начинали мучить какие-то кошмары, сказывалось напряжение и эмоциональный раздрай. Помучившись несколько часов и не находя себе места, она, наконец, придумала себе занятие. Нашла в телефоне «тетрис» и несколько часов, пока не заболели глаза, складывала фигурки одну на другую. Отлично, кстати, отвлекает от гоняния мыслей туда-сюда в воспалённой голове.

Наконец, наступило утро. Уколы, измерение температуры, визит дежурного врача перед сдачей смены, утренняя порция таблеток. Ффух, всё позади. Теперь осталось совсем немного!

Вдруг в палату постучали. После Машиного «войдите!» дверь открылась и в палату зашел Илья. Он было очень парадно одет, в костюм с галстуком, и выражение его лица достоверно отражало его с трудом сдерживаемое волнение. В левой руке у него был букет цветов, в правой — охапка надувных шариков-сердечек с разноцветными надписями на них «Я тебя люблю», «I love you» и «Je t'aime».

Войдя в палату, Илья отпустил хвостики шариков, за которые сдерживал их прыть, и они взмыли вверх, уткнувшись веселой стайкой в потолок. Солнце из окна падало на их глянцевую поверхность, наполняя скучную больничную палату веселыми разноцветными бликами

Маша была изумлена и даже немного испугана, так сильно, что имей она возможность встать и пойти — не то чтобы пошла, а побежала бы прочь. Щеки горели, она, кажется, даже забыла моргать и выдыхать — смотрела на Илью, застыв, во все глаза.

Илья, в лучших классических традициях, опустился перед Машей на колени. Глаза его заблестели, по тому, как он побледнел и напрягся, было видно, что и он очень взволнован. Маша с колотящимся сердцем смотрела на него и ждала хоть каких-нибудь его слов. И вдруг, не отводя от Маши взгляда, он тихо вполголоса запел. С первых нот Маша опознала знаменитую «I will always love you» Уитни Хьюстон. Илья пел тихо и довольно верно, попадая практически во все ноты. Маша хотела подпеть, она очень любила эту песню, но у нее перехватило дыхание.

Спев пару строк, он протянул Маше конверт. Она открыла его и обомлела: авиабилеты в Париж, на уикенд! С открытой датой! Обалдеть, она теперь просто как актриса голливудского кино!

Илья замолчал, посмотрел на Машу, наслаждаясь ее реакцией. Кредит, конечно, под конский процент удалось взять — ибо внезапно и срочно, как только накрыло идеей. Но зато эффект это нанеё произвело ошеломительный, ровно такой, на который он и рассчитывал. Да и хрен бы с ним, с кредитом, как говорится, с такой женщиной не грех увидеть Париж и умереть! Затем он вдохнул поглубже и громко сказал:

— Маша, будь со мной, я прошу тебя!

Подумал, и добавил вежливое:

— Пожалуйста!

С ума совсем сошел, ей-богу, подумала она и вдруг почему-то заплакала.

Оглавление

часть 1

2 часть

часть 3 (часть 4 будет выложена 29.03, 11:00–12:00)

часть 4 (часть 5 будет выложена 30.03, 11–12:00)

часть 5 (часть 6 будет выложена 02.04, 11–12:00)

часть 6 (часть 7 будет выложена 03.04, 11–12:00)

часть 7 (часть 8 будет выложена 04.04, 11–12:)

часть 8 (часть девять будет выложена 05.04, с 11–12:00)

часть 9 (часть 10 будет выложена 06.04, с 11–12:00)

часть 10 (часть 11 будет выложена 09.04, с 11 до 12:00)

часть 11 (финал будет выложен 10.03, с 11–12:00)

финал