Волчьи дети Амэ и Юки [Мамору Хосода] (fb2) читать онлайн

Мамору Хосода

Родился в 1967 году в префектуре Тояма. В 1991 году Хосода начал работать в студии Toei Doga (ныне Toei Animation). Сначала аниматором, затем продюсером и режиссёром. В 2005 году он ушёл из компании и начал независимую карьеру, а уже в 2006 году выпустил фильм «Девочка, покорившая время».

Работа была высоко оценена в разных странах: победила в номинации «Лучший анимационный фильм» по версии Японской киноакадемии, в номинации «Лучший полнометражный фильм» на Международном фестивале анимационных фильмов в Анси и завоевала множество других наград.

Выпущенный в 2009 году фильм «Летние войны» также получил заслуженное признание и удостоился премии министра экономики, торговли и промышленности Японии Digital Contents Grand Prix и премии за лучший анимационный фильм на Japan Media Arts Festival.

Мамору Хосода Волчьи дети Амэ и Юки

Я влюбилась в оборотня.

Глава первая

Однажды встретившись с ним, Хана влюбилась.

Ей было девятнадцать, и, если не считать нескольких слабых, быстротечных, больше похожих на приступы обожания, влюблённостей, эта любовь стала для неё первым настоящим чувством. Но стоило девушке окунуться в этот омут с головой, как ей открылась одна странность. И странность эта заключалась в том, что любящее сердце готово смириться с чем угодно, что бы ни произошло.

Незадолго до встречи с ним Хана видела сон. Она лежала на залитом мягким светом лугу, утопающем в диких цветах. Очнувшись от сладкой дрёмы, она вдохнула полной грудью и открыла глаза. Нос щекотал приятный запах травы, тёплые лучи солнца мягко гладили кожу. Ветерок нежно перебирал чёлку. Как вдруг…

— ?..

Она почувствовала чьё-то приближение. Хана поднялась с земли и обернулась.

Что-то двигалось к ней с далёкого холма. Сквозь траву пробиралась четырёхлапая фигура с заострёнными ушами.

«Волк», — понимание пришло к ней мгновенно. Она не знала наверняка, но сразу решила, что это он.

Волк шёл к ней, ветерок трепал шерсть на его боках. Он вышагивал ровно, ритмично, словно по вычерченной линии, не отводя взгляда от девушки.

Она не боялась. Хана почувствовала, что волк пришёл откуда-то издалека, что ему наверняка нужно от неё что-то, ради чего он проделал свой долгий путь. Она просто ждала.

И тогда, не сбавляя шага, волк обратился, иначе и не назовёшь. Воздух вокруг него задрожал, а в следующее мгновение на месте волка стоял высокий молодой человек. Хана тихонько ахнула.

«Оборотень», — вспыхнуло в голове.

Высокий парень шёл прямо к ней. Хана тихонько ждала затаив дыхание. Сердце громко стучало… На этом сон закончился.

Тщетно Хана всматривалась в темноту под веками, надеясь увидеть продолжение. Как она ни старалась, возродить в памяти ту картину не удавалось. О чём хотел поведать волк? От высокого парня в душе остался только смутный образ.

Хана училась на втором курсе государственного университета, расположенного на окраине Токио.

Она вышла из старого здания железнодорожной станции, красная треугольная крыша которого как будто сошла со страниц сказки, и оказалась на широком проспекте с тянущимися вдоль него рядами сакур и гинкго. После пятиминутной прогулки вдоль деревьев она добралась до небольшого университетского общежития. Сам университет выглядел старомодным — в центральной его части высился библиотечный корпус с часами, а учебные здания окружала пышная зелень.

В просторной аудитории звучал монотонный голос профессора, читавшего лекцию по античной философии. Хана старательно конспектировала его пояснения к материалу в учебнике.

Все студенты этого университета прошли через непростые вступительные экзамены и выглядели как на подбор — серьёзно и располагающе. При взгляде на этих девушек и юношей становилось понятно, что они росли в благополучных семьях, учились в хороших школах и после выпуска их будущее обещает быть достойным: кто-то пойдёт на госслужбу, кто-то станет юристом, остальные найдут работу в разных частных компаниях. Некоторые студенты уже готовились к сдаче государственных экзаменов.

Серьёзностью Хана ничем не уступала другим, но ещё не решила, что будет делать после. Она хотела когда-нибудь стать полезным членом общества, однако прекрасно понимала, что одной учёбой этого не добиться. Хана ещё не разобралась в себе и не знала, какую дорогу ей следует выбрать в жизни.

В кабинет заглянуло полуденное солнце, и на длинных университетских партах заиграли яркие блики. Хана дала руке передохнуть от письма, подняла голову и рассеянно повернулась к окну. Её взгляд задержался на чьей-то спине.

Этот человек казался совсем чужим среди прочих довольных жизнью студентов университета. У него были растрёпанные, непослушные волосы и смуглая, загорелая кожа. Футболка с растянутым воротом пестрела дырками. В пальцах он неловко держал ручку, которой тщательно, слово в слово, конспектировал лекцию. И судя по всему, рекомендованного планом учебника у него с собой не было.

Хана не могла оторвать глаз от этой спины. Казалось, его кожа блестела в пробивающихся сквозь стекло лучах. Мягкий солнечный свет почему-то казался ей смутно знакомым.

Когда лекция закончилась, студенты стали сдавать карточки учёта посещаемости и выходить из кабинета. Хана тоже положила свою карточку на кафедру, а затем обернулась и попыталась отыскать взглядом студента, привлёкшего её внимание. Высокий парень выходил из кабинета с тетрадью в руке. Похоже, карточку учёта он не сдал.

Хана поспешила за ним, быстрым шагом преодолела университетский коридор и, только завернув за угол, вновь увидела его футболку и выцветшие джинсы. Пришлось перейти на бег, чтобы не упустить его из виду.

Он уже спускался по лестнице, когда Хана наконец догнала его и выдохнула в спину:

— Пожалуйста, подождите!

Парень замер на лестничной площадке. Он медленно повернул худощавое лицо и вопросительно посмотрел на неё.

Сердце Ханы ёкнуло.

У него были удивительно красивые глаза. Однако в них зияла пропасть, которую никто не в силах преодолеть, словно глядишь в глаза беспокойного дикого зверя. Казалось, что он тотчас исчезнет, если она немедленно с ним не заговорит.

— Вот, — она вытащила запасную учётную карточку. Но не успела она договорить: «…если не сдать, засчитают прогул», — как он пробормотал, словно отмахиваясь:

— Думаю, ты и так знаешь… — его голос звучал тихо и угрожающе, — что я здесь не учусь.

— А?

— Если я тебе мешаю, то больше не приду.

Он отвёл глаза — такие ясные! — и двинулся дальше, сопровождаемый только звуками шагов.

Оставшись одна, девушка застыла, не в силах двинуться с места. Ей казалось, что она проявила ненужную заботу и совершила ошибку, как если бы неосторожно попытались погладить необычное животное, а оно в ответ оскалилось.

Хана уже собиралась развернуться и уйти, как вдруг её с головой накрыла необъяснимая грусть. Казалось, нахлынувшее чувство останется навсегда.

Она спустилась на первый этаж, спряталась за колонной и осторожно выглянула на улицу. Парень как раз выходил из учебного корпуса через полукруглую арку в университетский сад, наполненный громкими голосами играющих там детей. Многие пожилые люди и молодые родители приходили сюда погулять. Матери собрались группой и разговаривали, а их дети играли чуть поодаль.

Вдруг один ребёнок споткнулся, упал и тихо заплакал. Но его мама настолько увлеклась разговором, что совершенно этого не заметила. Парень услышал плач, остановился, вернулся назад и помог упавшему ребёнку подняться. Он не стал спрашивать, всё ли хорошо, или говорить с мальчиком об осторожности, а вместо этого просто положил руку малышу на голову. И тот, как ни странно, сразу же успокоился. Казалось, его боль и обида улетучились в один миг. Парень выпрямился и пошёл по своим делам как ни в чём не бывало, а ребёнок провожал его взглядом, разинув рот.

Спрятавшись за колонной, Хана наблюдала это маленькое происшествие от начала до конца, и ей отчего-то стало очень радостно на душе. Словно она сама оказалась на месте упавшего заплаканного ребёнка и это ей помогли подняться.

— Извините, остановитесь, пожалуйста, — собравшись с духом, обратилась она к нему у главных ворот. — Студент вы или нет, но… — она торопливо залезла к себе в сумку и достала учебник. — Мне кажется, без этого понять лекцию будет тяжеловато. Поэтому, если вы не против… может, вместе почитаем?

В это предложение она вложила всю свою душу.

После занятий Хана пошла на подработку в химчистку возле станции, где, как обычно, трудилась до самого вечера. Потом зашла в работающий допоздна супермаркет и вернулась в квартиру, расположенную в старом доме возле автомагистрали. Она поменяла воду в чашке, стоящей у фотографии отца, приготовила простой ужин на тесной кухне и поела за маленьким столом, не снимая фартука. Затем девушка приняла ванну, переоделась в уютную пижаму, а перед сном почитала взятую в библиотеке книгу.

Её повседневная жизнь ничуть не изменилась. Но всё равно сегодня особенный день: возле ворот они договорились, что встретятся на следующей лекции.

Хана думала о нём на работе, держа в руке чек и ища нужный заказ. Она вспоминала его, выбирая в супермаркете овощи со скидкой. И вставляя ключ в дверной замок. И вешая фартук на спинку стула. И перелистывая страницы…

Хана уже влюбилась.

На следующий день выбор одежды занял у неё больше времени, чем обычно. Остановилась она на голубом платье, которое до этого дня надевала всего один раз.

Он сказал, что придёт после обеда, когда закончит с работой. Однако утром Хана всё-таки обернулась у ворот, стараясь найти его в толпе студентов, идущих на занятия.

Во время утренних лекций она не находила себе места. В оживлённой студенческой столовой поела одна в укромном уголке.

Пришло время послеобеденной пары, но он так и не появился. В кабинет вошёл профессор и после краткого приветствия продолжил рассказывать с того места, на котором остановился в прошлый раз. Хана старалась слушать очень внимательно, но никак не могла сосредоточиться, то и дело посматривая во двор.

Прошла уже половина лекции, когда Хана увидела в окно, как он мчится к учебному корпусу — в той самой футболке с растянутым воротом, в которой она впервые его увидела. Сердце забилось чаще.

Он тихонько вошёл в кабинет и подсел к ней, стараясь не шуметь. Девушка испугалась, что он услышит стук её сердца, поэтому оставила учебник на месте, а сама отодвинулась к другому краю стола. Парень взял книгу в руки и озадаченно посмотрел на неё, словно спрашивая: «Разве ты без неё справишься?». Хана взглядом ответила ему с места: «Справлюсь, пользуйся».

Когда лекция закончилась, она позвала его в университетскую библиотеку.

Как правило, туда пускали только работников университета и студентов, но Хана во что бы то ни стало хотела показать ему это место. Девушка поднесла к турникету удостоверение, и тот пропустил её, издав подтверждающий сигнал. Хана взяла парня за руку и быстро проскочила внутрь. Библиотекарша проводила их недобрым взглядом, но они ретировались прежде, чем та успела хоть что-то сказать.

У парня заблестели глаза при виде современных книжных шкафов и огромного архива. Хану очень обрадовало его восхищение.

Библиотека их университета — одна из крупнейших в городе. И что самое интересное, большая часть литературы выставлена на полках, поэтому даже редкие книги может прочитать любой желающий. Парень погрузился в поиски, затем вытащил какой-то том, быстро раскрыл его и так углубился в чтение, что время для него будто остановилось. Хана, чтобы не мешать ему, пошла изучать окрестные стеллажи. Вернувшись через некоторое время, она обнаружила его всё в той же позе. Это слегка её позабавило. Девушка взяла с ближайшей полки первый попавшийся томик, чтобы сесть почитать рядом с ним.

Выйдя из университета, они пошли по берегу реки. Над ними распростёрлось закатное небо.

— Чем ты любишь заниматься? Что ты любишь есть? Что за люди тебе нравятся?.. — Хана засыпала его вопросами.

Он улыбался и ничего не отвечал, а потом спросил:

— Почему тебя так назвали?

— Ты о том, что моё имя означает «цветок»?

— Да.

— Когда я родилась, в нашем саду цвели космеи. Их не сажали, они выросли сами. При виде цветов отцу и пришла в голову эта мысль. Он хотел воспитать меня ребёнком, с лица которого не сходила бы улыбка, — Хана посмотрела вдаль, вспоминая детство. — Он говорил, что даже в самые тяжёлые, трудные времена я всегда должна улыбаться, пусть и через силу. Что это поможет мне пережить все горести.

— …

— Поэтому я улыбалась во время похорон отца. Родственники решили, что я проявила непочтительность, и сильно злились.

— …

— Может, я и правда была бестактной?

Он посмотрел на Хану и улыбнулся, затем поднял взгляд к небу.

— Вовсе нет.

Хана с облегчением расплылась в улыбке, а затем тоже посмотрела на небо и прошептала:

— Слава богу.

Она впервые рассказала другому человеку о своём отце.

В тот самый год, когда Хана сдавала вступительные экзамены, её отца поразила болезнь. Она была единственной дочерью и не отходила от папы ни на шаг — даже к экзаменам готовилась с ним рядом. Она верила, что если будет стараться и поступит, то отец наверняка поправится. Тот, в свою очередь, подбадривал её с больничной койки. Он скончался, так и не дождавшись вестей о поступлении.

В семье их было двое — папа и Хана, а теперь она осталась совсем одна.

Сочувствующие родственники предложили свою поддержку. Семья дяди звала переехать к ним в свободную комнату, а семья тёти готова была взять на себя часть расходов на обучение. Однако Хана вежливо отклонила оба предложения.

После всех больничных расходов сбережений хватило лишь на оплату поступления и первого семестра. Но, к счастью, ей удалось получить стипендию, и она прикинула, что если подрабатывать, то на жизнь хватать должно.

Собрав пожитки, девушка выехала из арендованного дома, где они жили вместе с отцом, и поселилась в маленькой квартирке у шоссе. С собой она взяла только старый деревянный комод, напольное зеркало и отцовский книжный шкаф. На него Хана и поставила их общую фотографию, снятую в саду, когда она была ещё маленькой. На церемонию начала учебного года девушка пошла в той же траурной одежде, в которой хоронила отца.

Незаметно пролетел год. И она повстречала того парня.

Он обращался с ней очень бережно, слово с крохотным цветком, росшим в диком поле. Всегда провожал её до дома. Когда она приходила после работы к старому кафе у станции, ставшему неизменным местом их свиданий, практически всегда он оказывался уже там и терпеливо ждал, читая книгу.

Они гуляли по вечерним улицам и разговаривали обо всём на свете. Он рассказал, что работает водителем большого грузовика в транспортной фирме, занимающейся переездами. Он часто с нежностью вспоминал дома, в которых бывал, и людей, что там жили.

— Даже в пределах квартала попадаются самые разные дома. Одни побогаче, другие победнее. В некоторых живёт много семей, а в других только одна. В каких-то из них много детей, а в других — старики.

Они стояли посреди парка на площадке, с которой был виден весь город. До самого горизонта тянулись ряды светящихся окон. В центре, между домами, извиваясь, бежала электричка. Наверняка её пассажиры спешили вернуться к своим светящимся окнам. Парень проводил поезд тоскливым взглядом.

— Хорошо, наверное, свой дом иметь. Возвращаешься в него, говоришь, что приехал, снимаешь обувь, моешь руки, садишься за стол… Неплохо сделать свою книжную полку, а когда на ней закончится место — ещё одну. Свой дом — такое место, где можно делать всё что угодно.

Он говорил так, будто только о том и мечтал, чтобы однажды скопить денег и купить пусть и небольшой, но свой домик. Хана почувствовала, как на сердце теплеет от этих слов.

— Тогда я буду ждать тебя там, — тихо ответила она, глядя на жёлтые окна домов.

От этих простых слов парень ахнул и посмотрел на Хану. А затем медленно отвёл взгляд.

Обратно они шли молча, слышен был лишь хруст сандаловых листьев под ногами. Когда проходили мост через речушку рядом с домом Ханы, он вдруг заговорил:

— Хана.

— Что?

— Ты знаешь, я…

— ?..

— Должен тебе кое-что сказать.

— Конечно, что угодно.

— На самом деле, я… — парень снова замолк.

Хана поняла, что он пытается сказать нечто очень важное, но не могла даже предположить, что именно. Только подумала, что постарается принять любые новости. На дне речушки покачивались редкие водоросли. Мимо проехало несколько машин, но на мосту они были одни. Наконец он произнёс:

— До скорого.

— Ага.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Хана проводила его взглядом.

Они ещё много раз возвращались домой вместе, но он больше не говорил о том, что пытался сказать в тот раз, а она не стала спрашивать.

Наконец, наступила зима.

Хана надела тёплую дублёнку, намотала поверх неё шарф и вышла из химчистки. Ветки деревьев на проспекте подмигивали огоньками гирлянд. Она пришла к привычному старому кафе точно в назначенное время. Его ещё не было — редкий случай.

Хана подышала на замёрзшие ладони и с надеждой вгляделась в толпу. Прохожих было много, словно в праздничный день. Хана уткнулась в недавно начатую книгу, то и дело поглядывая на часы на столбе. Назначенное время давно прошло.

Он не приходил.

Девушка закончила читать книгу, а больше заняться было нечем, поэтому она просто провожала взглядом прохожих, идущих на станцию. Регулировщики, управлявшие движением людей, порой бросали на неё обеспокоенные взгляды.

Он не приходил.

Постепенно людской поток иссякал, а холод тем временем усиливался. Хана промёрзла насквозь, но стойко терпела. В кафе вдруг приглушили освещение, и она изумлённо обернулась. Она и не думала, что прошло столько времени. Хана поймала неодобрительный взгляд официанта, начавшего наводить порядок, мысленно извинилась и отошла в сторону.

Он не приходил.

Наступила полночь, на проспекте окончательно погас свет, окрестности станции опустели. Хана сидела перед закрытыми рольставнями кафе, обхватив колени и съёжившись от холода. Какой-то пьяница попытался с ней заговорить, но девушка не отозвалась. Где-то вдалеке завыла сирена, потом стихла. Хана уткнулась лицом в шарф и закрыла глаза.

Она не знала, сколько времени просидела. Потом раздался голос:

— Хана.

— …

— Прости, Хана, — он смотрел на неё сверху вниз. — Я виноват.

Девушка медленно подняла взгляд. От холода её щёки совсем замёрзли. Но всё-таки ответила ему широкой улыбкой.

Холм, с которого открывается вид на город. Бесчисленные звёзды в ночном небе.

— Я никогда и никому об этом не рассказывал. И боялся, что после этого ты уйдёшь от меня. Но…

Мех на воротнике его куртки покачивался от ветра.

— Я должен был сказать это раньше… Точнее, показать.

— Показать? — переспросила Хана, выпуская изо рта облачко белого пара.

— Закрой глаза ненадолго.

— …

Она послушалась, не понимая, что он задумал. Через какое-то время попыталась открыть их, но…

— Ещё чуть-чуть, — услышала она.

Девушка решительно зажмурилась.

Прошло очень много времени. Повисла жуткая тишина.

— Уже можно? — спросила Хана.

Но ответа не услышала. Ветер шевельнул её волосы. Хана медленно открыла глаза… и от увиденного у неё перехватило дыхание.

— !..

Парень всё ещё стоял перед ней и угрюмо глядел на свою левую руку. Но… Рука изменялась, превращаясь в звериную лапу. Резко поднялся ветер. Растрёпанные волосы парня за какое-то мгновение превратились в звериный мех. Шея и лицо вдруг покрылись шерстью, уши заострились, а рот растянулся, словно по уголкам его полоснули бритвой. Он неспешно повернул к ней вытянувшуюся морду. Сомкнутые веки открылись. Глаза… Глаза дикого зверя были того же цвета.

Под его взглядом Хана не могла пошевелиться. Она не могла выдавить из себя ни звука. Ветер резко стих. Парень… то есть зверь, вздохнул, наклонил голову и тихо спросил:

— Хана, на кого я похож?

Пар от его дыхания растворился в окружающей их темноте. Его глаза стали тёмными, во взгляде читалась тоска. Эти прекрасные глаза. Несомненно, именно их она видела тогда. В зимнем небе мерцали бесчисленные звёзды. Новолуние.

Этой ночью Хана поняла, что рассказы о кровожадных существах, которые обращаются под полной луной в волков и нападают на людей, — просто мифы. И подумала, что мир полон удивительных вещей, о которых она ничего не знает.

Обогреватель в её квартире разгонял ночную тьму красным светом.

— Ты удивилась?

Хана не ответила, только кивнула опущенной головой.

— Перестанешь со мной встречаться?

Она опять ничего не сказала и лишь слегка покачала головой.

— Но ты вся дрожишь.

Хана промолчала.

Звериная лапа потянулась к ней и дотронулась до плеча. Его касание будто убеждало не бояться — острые когти не ранят мягкую кожу.

— Я не боюсь, — шепнула Хана, поднимая взгляд. — Ведь это ты.

Он осторожно притянул Хану к себе и нежно коснулся губами её губ. У Ханы это была первая ночь с мужчиной.

Оказалось, что он — наследник японских волков, которые считались полностью вымершими ещё в эпоху Мэйдзи. Последний из тех, в чьих жилах течёт кровь и волков, и людей.

Его родители незадолго до своей смерти поведали сыну историю их угасающего рода и наказали никому не рассказывать об этом секрете. Он тогда был ещё совсем маленьким ребёнком. После кончины родителей его усыновили ни о чём не подозревающие родственники, у которых он и вырос как обычный мальчишка. Получив водительские права, молодой оборотень переехал в столицу на заработки. И жил до сих пор, скрываясь ото всех, никому не известный и ничем не примечательный.

Наступило утро. Хана, обнажённая и ещё не очнувшаяся ото сна, поднялась с постели и посмотрела на парня. Спал он в облике человека. Его крепкое, словно литое тело напомнило девушке мраморное изваяние. Слово «вымершие», услышанное прошлой ночью, ассоциировалось у неё с окаменелыми ракушками из глубокой древности, вмурованными в мраморные колонны метро.

Она внимательно вгляделась в его лицо. То, что случилось прошлой ночью, не было иллюзией. Он действительно обращался в волка. А она приняла его таким, какой он есть. Девушка представила всё, что может теперь произойти, и приняла для себя решение. Оказывается, Хана — единственный в мире человек, знающий его тайну. Так его секрет стал и её секретом.

Её одногруппницы встречались с менеджерами в пиджаках иностранных марок и студентами других университетов. Те приглашали их на вечеринки и концерты.

— А ты, Хана-тян, с кем встречаешься? — спросила одна из них.

Сколько ему? Высокий? Худой? Образованный? Где работают его родители? Дарит ли он ей подарки на праздники? На большую часть вопросов Хана ответить не могла. Она считала, что никогда не сможет познакомить его с ними. Поэтому сказала только, что встречается с надёжным человеком.

В следующий раз они увиделись недалеко от дома Ханы, в том самом супермаркете, который работает допоздна, вместе сходили за покупками, а затем пошли к ней домой.

Она приготовила курицу. Нарезав грудки и окорочка крупными кусками, она нанизала их на шпажки вместе со сладким перцем (правильнее было бы использовать лук, но парень сказал, что не любит его). Слегка посыпав шпажки солью, она поставила их жариться на сетку, а сама смешала в узком стакане соевый соус, уксус, вино и мелко нарезанный лук (парень согласился, что немного лука всё же переживёт). Когда якитори прожарились, она переложила их на тарелку. Теперь каждую нужно окунуть в соус и съесть. Этот рецепт передавался в семье Ханы из поколения в поколение.

Первую шпажку Хана окунула в соус надолго, дав ей пропитаться как следует. Стоило её вытащить, и густой соус тут же аппетитно потёк вниз. Парень выглядел озадаченным, ему ещё никогда не доводилось есть якитори таким необычным образом. Он тоже макнул шпажку в соус, подражая Хане, а затем вопросительно посмотрел на неё. Они одновременно поднесли мясо ко рту.

— Ням-ням…

До чего вкусно! Парень восторженно осмотрел шпажку, а затем с аппетитом доел остальное.

Скоро такие якитори стали его любимым блюдом, и Хана готовила их очень часто. Когда курица продавалась со скидкой, она покупала тушек побольше и прятала их в морозильник. А он на обратном пути собирал одуванчики и ставил их в бутылки из-под молока на окне. Хана всегда с улыбкой смотрела на то, каким довольным он выглядел.

Он приходил к ней сразу после работы, ночевал, а утром уходил опять. Как-то незаметно это стало для них нормой. Через несколько месяцев по совету Ханы он съехал со своей квартиры. Весь переезд свёлся к тому, что в углу её комнаты появились два пакета с книгами.

Из одного он достал старую фотографию, спрятанную между книг, и показал девушке. По его словам, там была изображена его родина — заснеженный горный хребет. Хана поставила фотографию на полку, рядом с фотографией отца.

Ясное утро раннего лета. В бутылке из-под молока покачивались коммелины и герань. Хана складывала только что выглаженную рубашку своего парня, как вдруг ощутила приступ тошноты. Ей стало так плохо, что она выронила одежду и упёрлась руками в кровать.

Хана давно заметила изменения. Почувствовала. На самом деле она уже месяц как потеряла аппетит и с трудом вставала с постели. Но лишь сегодня она ясно осознала, что именно с ней творится.

Она заглянула в окно ближайшей женской консультации. В приёмной толпилась огромная очередь из беременных женщин. Хана заглядывала ещё несколько раз, но так и не решилась зайти: ей казалось, что слишком уж она от них отличается. Но с кем в таком случае посоветоваться? Хана стояла у входа в клинику и чувствовала, что податься ей некуда. Она развернулась и пошла прямиком в университетскую библиотеку.

В безлюдном читальном зале Хана законспектировала несколько книг о беременности и родах. По пути домой она пыталась представить себе, как отреагирует на новость её парень. Может, обрадуется? Или, наоборот, расстроится?

После долгих сомнений она позвонила из таксофона ему на работу и успела лишь сказать, что ходила в женскую консультацию, но на приём не попала. О ответил, что сейчас же приедет, и бросил трубку.

Хана ждала его перед тем самым кафе. В руках она держала книги о естественных родах и родах в домашних условиях. Девушка твёрдо решила донести до него свои намерения.

Показалась его фигура. Он бежал к ней со всех ног. Сердце Ханы застучало. Она уже открыла рот… Но не успела заговорить, как он заключил её в объятия и закружил над землёй. Принесённые им банки с консервированными персиками упали и рассыпались по дороге. Прохожие услышали шум и уставились на молодую пару.

Но он обнимал Хану, не обращая внимания ни на кого больше. Ещё и ещё. Его лицо светилось от счастья. И поэтому Хана тоже была счастлива.

Всё лето и осень Хана страдала от сильного токсикоза: её тошнило целыми днями. Ходить в университет в таком состоянии стало невозможно, и после долгих раздумий она ушла в академический отпуск. Подработку тоже пришлось оставить. Начальница химчистки изумилась и изо всех сил пыталась её отговорить. В ход пошли даже просьбы («скажи, если тебя хоть что-то не устраивает») и обещания («сделаю всё, что в моих силах»), но Хана не могла рассказать ей о своей ситуации и лишь снова и снова просила отпустить её. Тяжело было бросать работу, которая кормила её с самого поступления в университет.

Жизнь полностью изменилась. День за днём она лежала в кровати, не в силах пошевелиться, и боролась с токсикозом. Аппетит у неё почти пропал, отчего стройная девушка совсем исхудала. Но даже тогда тошнота не отступила.

После работы парень безропотно ухаживал за ней вечерами, не спал ночами, а по утрам снова уходил на работу. Самой большой поддержкой для Ханы было его постоянное присутствие. А в один прекрасный день…

Когда Хана привстала с кровати, чтобы встретить его, то увидела, что вся его куртка обсыпана коричневыми перьями. В ответ на её обеспокоенный взгляд парень с хитрой усмешкой достал из-за спины подарок. Красивая птица с тёмно-зелёным хвостом пронзительно закричала. Дикий фазан.

Хана опешила. В голове возник образ парня, охотящегося в облике волка, но толком представить себе эту картину она так и не смогла.

Парень направился на кухню, ловко разделал фазана и бросил тушку в кипящую воду. Пока варился бульон, парень, склонившись над столом, резал овощи. Хана вызвалась было помочь, но он сказал ей никуда не ходить.

Наконец он надел рукавицы, снял керамический горшок с плиты и поставил на накрытый скатертью стол. Стоило ему снять крышку, как квартиру наполнил пар и согревающий душу аромат.

Он приготовил фазана с лапшой. На поверхности прозрачного бульона плавали аккуратно нарезанные кусочки дайкона и моркови. Но Хана с беспокойством смотрела на предложенное кушанье. Сможет ли она это есть? Сейчас её нередко воротило от одного только вида и запаха еды.

Хана палочками подцепила и с опаской попробовала одну из нитей лапши. Во рту медленно разлился нежный вкус.

— Ах!.. — невольно воскликнула она.

Девушка обрадовалась, во-первых, тому, что смогла хоть что-то съесть. Во-вторых, что еда ей действительно понравилась. Этого чувства она не испытывала уже очень давно. В ней резко пробудился аппетит. Она накинулась на фазана так, словно пыталась наверстать упущенное. Парень с облегчением вздохнул и подпёр рукой подбородок.

Когда наступила зима, токсикоз прекратился, словно по мановению волшебной палочки. Парень работал, как никогда раньше. Он уходил ещё до восхода солнца и возвращался поздно ночью. Он пытался накопить хоть немного денег, чтобы обеспечить их будущее.

Хана сидела дома с увеличившимся животиком и готовилась к домашним родам. Она шила пелёнки и плюшевые игрушки в виде маленьких волчат. Девушка постоянно молилась о том, чтобы всё прошло хорошо.

Она снова и снова думала о том, что если отец оборотень, то оборотнем может родиться и ребёнок. Но её это совершенно не волновало. Она хотела познакомиться с ним как можно быстрее. Хана смотрела в осеннее небо, из её глаз почему-то лились слёзы.

Хана родила в своей маленькой квартирке. За окном мягко падал снег.

Они не обращались в роддом, не вызывали акушеров и справились целиком и полностью своими силами. Хана думала, что родит волчонка, но, по крайней мере на момент рождения, ребёнок выглядел как обычный человеческий младенец.

Чайник посвистывал на плите. Они оба не сводили глаз с новорождённой, у них родилась здоровенькая девочка. Родители подносили пальцы к её маленьким ручкам, а она вяло сжимала их в ответ.

— Слава богу, родилась нормально, — сказала Хана.

— Нам предстоит ещё много работы, — ответил парень.

— Надеюсь, она станет доброй девочкой, — сказала она.

— Может, ещё и умной, — ответил он.

— Интересно, кем же она станет? — спросила она.

— Медсестрой, учителем, пекарем — неважно, я хочу, чтобы она нашла себе любимое дело, — сказала он.

— Надеюсь, она вырастет счастливой и невзгоды обойдут её стороной, — сказала она.

Они пообещали друг другу заботиться о дочери, пока она не повзрослеет. Снова пошёл снежок.

Они назвали девочку Юки — «снег», потому что она родилась во время снегопада.

Малышка росла активной и частенько плакала, но стоило взять её на руки, как слёзы тут же прекращались. Вечерами они вместе с Юки гуляли по набережной. По дороге они встречали множество родителей с колясками. Хана чувствовала, что их семья ничем не отличается от обычной, и благодарила за это судьбу.

Ранней весной следующего года родился второй ребёнок. Мальчик. Они назвали его Амэ — «дождь», потому что он родился, когда с неба падали дождевые капли. А на следующий же день…

Её парень неожиданно исчез.

Она смотрела в окно, держа новорождённого на руках. По стеклу стучали капли дождя, на подоконнике стояла бутылка с пастушьей сумкой. Сколько она ни ждала, он не возвращался. За её напряжённую от беспокойства спину держалась Юки, которой недавно исполнился год и месяц.

Хана замотала новорождённого малыша в несколько полотенец и привязала к груди лентами для повязки кимоно, сверху надела пальто, на спину — перевязь для ребёнка, в которую усадила Юки. Ноги после родов все ещё подкашивались, но она сумела выйти из комнаты.

Она открыла дверь квартиры, и та обо что-то стукнулась. На пороге стояли два пакета из супермаркета.

— ?

Заподозрив неладное, Хана присела, чтобы убрать в пакет выпавшую из него банку с консервами, и вдруг заметила, что среди порошкового молока, риса и овощей затесался худой кошелёк её парня. Что-то случилось? Её подозрения усилились.

Хана шла по улице, прячась под зонтом от прохладной весенней мороси. Дойдя до забитого машинами крупного перекрёстка, она внимательно огляделась по сторонам. Хана заглядывала под каждый зонт на улице — его нигде не было. Она продолжала ходить по улицам и искать.

На тротуаре возле одного из мостиков, перекинутых через местную речку, она заметила стоящий на месте и моргающий фарами мусоровоз. Рядом под зонтами собралась небольшая толпа, внимательно что-то разглядывающая в воде. С десятиметрового берегового укрепления к реке спускался санитар в дождевике.

Хана вместе с остальными заглянула под мост. У ног санитаров, стоявших посередине реки, лежал наполовину скрытый водой труп животного. Дождевые капли барабанили по худому телу с выступающими костями. Волк. Он.

— !..

В грязной, словно половая тряпка, шерсти виднелись знакомые коричневые перья фазана. Из головы волка текла кровь и быстро растворялась в воде.

Хана не знала, о чём он думал в тот злосчастный день. Возможно, инстинкт заставил его пойти на охоту, чтобы добыть свежей еды малышам. А может, он хотел помочь Хане восстановить силы после родов.

Широко раскрытые волчьи глаза не выражали ничего.

Два санитара в перчатках подняли волка за лапы, а третий бесцеремонно затолкал его в мешок для трупов. Перья фазана осыпались и упали в реку. Мешок обвязали верёвкой и вытащили на тротуар.

Хана отбросила в сторону зонт, кинулась вперёд и вцепилась в скользкий полиэтилен. Один из санитаров приказал не трогать мешок и буквально оттащил девушку в сторону. Хана умоляла отдать труп волка ей, но получила резкий отказ.

Пока они спорили, остальные санитары небрежно закинули мешок в мусоровоз. Пластина пресса раздавила его и протолкнула вглубь, скрывая с глаз.

— !!!

Хана остолбенела, силы вдруг оставили её. Всё так же моргая фарами, мусоровоз уехал. Хана побежала за ним на непослушных ногах, но догнать, конечно же, не сумела. Силы окончательно покинули Хану, и она осела на землю. Закрыла лицо руками и заплакала. Семейная пара, ставшая очевидцами случившегося, подошла к ней сзади. Они раскрыли над девушкой зонт и спросили, что случилось. «Я не смогу похоронить его».

По лугу прокатился мягкий порыв ветра. Стоя в платье — как уже было когда-то — Хана ощутила рядом с собой чьё-то присутствие и обернулась. Он. Он, как прежде, стоял с тетрадкой в руке и улыбался. На нём — футболка с растянутым воротом.

Хана улыбнулась в ответ и попыталась подойти ближе. Тогда на его лице отразилось сожаление, и он отвернулся. Тотчас ноги Ханы перестали слушаться. От волнения она позвала его по имени. Но ветер усилился и заглушил слова. Его профиль стал звериным.

В следующую секунду на нём оказалась куртка с меховым капюшоном, а сам он начал отдаляться. Не в силах сойти с места, Хана продолжала звать его по имени. Он обернулся волком и побежал по траве.

Бежал тем же путём, что когда-то привёл его сюда. Хана изо всех сил кричала его имя. Её голос растаял в воздухе. Она осталась посреди луга совершенно одна.

Хана открыла глаза. Похоже, она заснула, уткнувшись головой в чайный столик, даже не сняв пальто. В комнате было темно. Наступил вечер. За окном всё ещё моросил мелкий дождь. Её детей, укутанных в футоны, освещал лишь красный огонёк обогревателя.

Она заметила на чайном столике его кошелёк и взяла в руки. Заглянула внутрь, но нашла лишь немного банкнот, несколько скидочных купонов и квитанций. Затем она вытащила водительские права, которые нашлись в кармашке. В них был маленький снимок. И тогда Хана поняла, что это — единственная его фотография, которая у неё есть.

Она поставила права на подоконник, подперев бутылкой с пастушьей сумкой. Парень улыбался ей с фотографии. Наверняка он и не думал, что умрёт. Несомненно, хотел бы присматривать за своими детьми вечно. Скорее всего, мечтал увидеть, как они вырастут. Но теперь этим желаниям не суждено сбыться. Никогда.

От этой мысли у Ханы ёкнуло сердце. Парень всё так же улыбался с фотографии. Он словно говорил ей: «Оставляю детей тебе».

Слёзы чуть не хлынули из глаз, но Хана прикусила губу и сдержалась. Затем изо всех сил улыбнулась и поклялась: «Не волнуйся, я хорошо воспитаю их».

Без него началась иная жизнь.

Полуторагодовалая Юки выжидательно глядела на Хану, требуя еды:

— Мама.

— Уже готовлю, потерпи немного, — ответила Хана.

Но Юки всё ещё не понимала слов, поэтому взмахнула руками и повторила:

— Мама!

— Осталось совсем чуть-чуть.

— Мама!! — продолжала она кричать, не в силах совладать с голодным желудком.

От перевозбуждения из её волос выскочили волчьи ушки.

— Мама!!!

— Юки! — громко осекла её Хана.

Глаза Юки наполнились слезами, и она с обиженным видом отвернулась. Девочка плюхнулась на четвереньки, раскидала подушки. Когда Хана обернулась, то увидела, что та совсем обратилась волчонком. К тому же она тщательно вытряхнула содержимое мусорного ведра и нарочно попрятала его по квартире от Ханы, отказываясь откликаться на слова.

И тем не менее…

— Ну что с тобой поделать. Ладно, дам пока печеньку.

Хана вздохнула и взяла сладость с полки. Юки молнией метнулась к ней, вырвала угощение из рук, снова обратилась человеком и с улыбкой впилась в печенье зубами.

Когда Юки была рассержена или недовольна, то тут же обращалась волчонком с навострёнными ушками и стоящей дыбом шёрсткой. Каждый раз. Иногда она принимала промежуточную форму, в которой соединялись человеческие и волчьи черты. Хане всегда казалось, что её дочь не может выбрать, в каком виде жить.

Хана стояла на кухне и растирала варёные бобы и картошку в тарелке Юки. Она добавила в неё детского питания, которое ещё осталось в запасе. Попробовала пюре и ощутила сладковатый вкус бобов.

Юки до сих пор толком не научилась пользоваться ложкой. Она вцепилась в неё мёртвой хваткой и умудрилась зачерпнуть пюре, но до рта не донесла. Затем принялась собирать сбежавший обед пальцами и забрасывать в рот, но когда перегнулась через стол, чтобы дотянуться до далёкой капли, то перевернула свою тарелку. Впрочем, её это ничуть не расстроило, и она продолжила с аппетитом есть со стола.

Стол и его окрестности мгновенно оказываются в йогурте и пролитом чае. Из маленькой Юки энергия бьёт ключом. И она настоящая обжора: с утра до вечера плачет и требует еды. Её дочь разительно отличается от хилого и почти не притрагивающегося к молоку сына.

Когда трёхмесячный Амэ вяло припадает к груди Ханы, он сразу же давится молоком и отпускает сосок. Из-за частых перерывов на кормление уходит очень много времени. Но Хане нравится смотреть на слегка изумлённое лицо Амэ, когда она вытирает остатки молока с его губ.

Юки, видимо, тоже понимает это: пока Амэ пьёт молоко, она забирается на плечи матери, цепляясь за одежду и волосы, а затем лезет целоваться слюнявыми губами.

Хана посвящала воспитанию детей каждую свободную секунду. Дни напролёт она проводила в комнате в окружении сохнущих пелёнок. Разумеется, работать она не могла. Их поддерживали лишь те деньги, которые успел скопить отец детей.

Одна из первых вещей, которые Хана усвоила, став матерью: даже дома с детей нельзя спускать глаз. Временами Юки творила совершенно немыслимое.

Например, однажды, пока Хана готовила обед, Юки вдруг потянула на себя скатерть. Она хотела добраться до стоявшего на столе варенья. Однако вместо банки первой к краю подъехала бутылка рисового уксуса. Хана заметила, что происходит, когда та уже угрожала упасть на голову Юки, громко закричала и едва успела схватить бутылку. И хотя всё обошлось без травм, Хану ещё долго трясло от ужаса. С тех пор она всегда убирала скатерть со стола.

Другой случай произошёл в то время, когда Хана гладила постиранные вещи. Юки выдвинула ящик комода у неё за спиной и забралась на него. Затем она открыла следующий ящик, залезла выше, выдвинула следующий… Чем выше она забиралась, тем сильнее комод кренился. Когда это заметила Хана, тот уже почти падал. Она громко вскрикнула и, не раздумывая ни секунды, одной рукой придержала комод, а другой — прижала утюг. Комод устоял, но если бы упал, то придавил бы собой маленькую Юки. А если бы Хана не схватила утюг и тот по роковой случайности упал бы, то он мог обжечь Амэ, лежащего совсем рядом с ней.

С тех пор Хана всегда запирала комод на ключ (эта антикварная мебель досталась ей от отца, все ящики в нём запирались на замки) и никогда не гладила рядом с малышами.

Хана исключила из своей повседневной жизни всё, что могло нанести хоть малейший вред детям. Но как бы внимательно она ни следила, мысль, что Юки и Амэ могут натворить что-нибудь ещё, не давала ей покоя. Особенно это касалось Юки, вытворявшей в тесной комнатушке на десять квадратных метров всё, что ей заблагорассудится.

Когда она обращалась волчонком, то не останавливалась на раздирании в клочья подаренных игрушек. Она потрошила подушки и одеяла, грызла ножки стола, оставляла следы зубов на входной двери, хватала книги и рвала их зубами, расшвыривая ошмётки по комнате. Поэтому, как бы Хана ни старалась навести чистоту, стараниями Юки в комнате уже минут через пять вновь воцарился беспорядок.

День Ханы не кончался даже после того, как она купала своих детей и с большим трудом укладывала спать. Поскольку она не могла обращаться за помощью к другим людям, ей оставалось учиться по книгам. По ночам при свете настольной лампы она читала книги по воспитанию и о волках, раздумывая над тем, как растить детей-оборотней. Разумеется, мемуаров матери, воспитавшей таких детей, не сыскать во всём свете. А ведь ошибка ввоспитании отразится на всей жизни ребёнка.

«Я должна держать себя в руках. У детей нет никого, кроме меня», — думала она, не позволяя себе отдыхать. Однако вскоре начинала клевать носом, не выпуская ручки из пальцев. Она одёргивала себя и пыталась сосредоточиться на книге, но скоро её веки опять смыкались, и она засыпала как убитая, уткнувшись лицом в столешницу. Впрочем, стоило только Амэ зареветь, как она мгновенно вскакивала, брала плачущего мальчика на руки и убаюкивала, гладя по спине.

Днём тихий Амэ почти не мешал матери, но ночью постоянно просыпался и плакал. От покачиваний и убаюкиваний он быстро засыпал, но стоило его отпустить, как всё начиналось заново. И так всю ночь. Кормить его нужно было каждые два часа, вне зависимости от времени суток. Когда Амэ был в настроении, то сосал грудь сам. Но иногда он отворачивался от сосков, и тогда Хане приходилось смачивать молоком тряпочку и кормить так. Но и это устраивало её сына не всегда, и он не прекращал плакать. Тогда исчерпавшей все варианты Хане оставалось лишь поглаживать его по спине ночи напролёт.

Хане начала таять на глазах. Иногда она клевала носом во время стирки и едва не падала головой в тазик с бельём. Из-за такой жизни она научилась засыпать мгновенно, едва закрыв глаза. Например, она делала так, когда кормила Амэ. А ещё она научилась мгновенно просыпаться, едва услышав «мама» от Юки, и сразу же улыбаться ей.

Однако больше всего хлопот доставляли болезни. Юки с самого рождения сияла здоровьем, но и у неё порой поднималась температура, каждый раз вынуждая Хану серьёзно задуматься, не стоит ли сводить её к врачу. И если стоит, то к какому — педиатру или ветеринару? И что ещё важнее, сможет ли врач назначить лечение, которое подойдёт ребёнку-оборотню? Например, сможет ли больного человеческого ребёнка вылечить лекарство для животного? А наоборот? Но больше всего она опасалась того, что врачи обнаружат, что имеют дело с уникальными созданиями.

Когда-то в минуты таких терзаний он утешал её: «Не волнуйся. Если она слегка приболеет, твои нежные руки и тёплая еда быстро поставят её на ноги». Тогда эти слова помогали ей успокоиться. Даже сейчас, оставшись одна, Хана порой вспоминала их и старалась лишний раз не волноваться.

Но Амэ, в отличие от Юки, родился хилым и часто страдал от жара, который подолгу не спадал. Иногда Хана решала, что без лекарств не обойтись никак, и открывала книги по педиатрии и ветеринарии. Обнаружив лекарства, которые работают и на людей, и на зверей, она осторожно давала Амэ минимальную возможную дозу. За здоровье детей отвечала только она сама.

Не проходило и дня, чтобы ей не хотелось хоть с кем-то посоветоваться. Но в конце концов все решения ей приходилось принимать самостоятельно. Однако если с болезнями она ещё как-то могла совладать с помощью книг, то к несчастным случаям никак не подготовишься. Это произошло осенней ночью.

Хана услышала странный звук, похожий на кашель, и не сразу поняла, что это такое. Она не сразу узнала голос Юки. Хана заглянула под стол и обнаружила там дочку, лежащую на полу и частично превратившуюся в волчонка.

Она увидела разодранный пакетик с сорбентом, лежавшим среди конфет. А на полу разлились лужицы вязкой рвоты.

— Юки!!!

Душа Ханы ушла в пятки. Она схватила детей и побежала с ними на улицу. Хана не на шутку перепугалась. Она хотела обратиться за помощью немедленно и потому выскочила из дома в чём была.

Опомнилась уже на перекрёстке, где друг напротив друга расположились детская и ветеринарная клиники. Она приходила сюда уже много раз, но так и не смогла постучать ни в одну из дверей. После долгих душевных терзаний она подошла к таксофону, сняла трубку и по очереди позвонила в обе клиники.

— Мой ребёнок по ошибке съел сорбент… Два года. Да, рвало. Крови не было. Написано было «силикагель». Это ведь не опасно?.. М-м-м?.. Аппетит?

Выслушав указания врача, Хана повернулась и посмотрела на Юки. Та рыгнула, затем заявила:

— Хочу кушать.

И рыгнула снова. Амэ, услышав этот звук, выглянул из-за плеча Ханы.

Девушке сказали, что силикагель сам по себе безопасен, поэтому, если никаких отклонений не видно, ребёнку нужно давать побольше воды и следить за состоянием. Врач на другом конце провода пояснил, что если у ребёнка не пропал аппетит, то ничего страшного не случится. Первым делом Хана успокоилась. Затем подумала о том, что предстоит ей в будущем, и испустила протяжный вздох. Она сожалела, что не успела расспросить своего парня о том, как воспитывали его самого.

— Гулять!

Юки просилась на прогулку.

— Гулять!

Когда на улице стояла хорошая погода, она бывала особенно настойчива.

— Гулять!! — повторила она.

От перевозбуждения у неё выскочили волчьи ушки и встали дыбом волосы. Хана боялась, что люди могут увидеть её в таком виде, и потому выводила на улицу только ночью. Но Юки всё твердила своё и не слушала.

— Гулять!!!

— Ох, ну что с тобой поделать. Ладно, ладно, — сдалась Хана, но сразу же поставила условие: во время прогулки в волка не превращаться. Юки тут же убрала волчьи уши.

Хана одела детей в комбинезоны с капюшонами, полностью скрывающими лица, и вывела на улицу.

В парке стояла настоящая золотая осень. Опавшие листья приятно шуршали под ногами. Прохладный воздух наполнял лёгкие ощущением свежести. На прогулку вышло множество мам и детишек. Взрослые собирались в кучки и беседовали на разные «детские» темы. Но Хана не торопилась подходить к ним.

Она отвела Юки к анемонам в углу парка, чтобы та вволю их понюхала. Затем она отдохнула на скамейке возле пруда, где было немного людей, пока Юки просвечивала на солнце подобранный кленовый лист и сравнивала его с собственной ладонью. Время текло неторопливо.

Мимо прошёл добродушного вида мужчина в самом расцвете сил с гончей на поводке и на ходу обратился к ним:

— Добрый день. Какая она у вас милая.

Хана обрадовалась, поздоровалась с мужчиной, а затем повернулась к Юки:

— Как здорово, тебя милой назвали!

Гончая, одетая в цветной вязаный костюм, с любопытством подошла к Юки, а затем залаяла. Мужчина с улыбкой упрекнул собаку и потянул за поводок. И тут…

Юки вдруг отмахнулась от руки Ханы, подошла прямо к гончей, разбрасывая ножками листья, уткнулась собаке в морду и угрожающе зарычала:

— Гр-р-р-р!!!

Под капюшоном показалась волчья морда. Гончая от испуга поджала хвост и спряталась за ногами хозяина. Мужчина ошарашенно смотрел по очереди то на Юки, то на Хану.

— Простите!..

Хана схватила детей на руки и бросилась прочь. «Вдруг он заметил?..» — пронеслось в её голове.

Она бежала домой, прижимая к себе детей так, словно пыталась спрятать их от всего мира. Ей казалось, что семейные пары с колясками с подозрением оборачиваются ей вслед. Ей казалось, что на неё косо посмотрела мама с детьми, ждущая автобус рядом со станцией. Ей казалось, что ещё одна семейная пара, ехавшая с детьми на велосипедах, смотрела на неё и о чём-то перешёптывалась. Ей казалось, что её рассматривает мать, вышедшая с ребёнком на балкон старого дома. Ей казалось, что и матери, и дети сверлят её взглядами с противоположной стороны улицы.

Хана бежала домой тёмными переулками.

Беды не оставляли её в покое. Бывало, что Амэ громко ревел всю ночь напролёт. В одну из таких ночей в дверь квартиры грубо постучал сосед:

— Что за вой в такой час? Быстро успокоили ребёнка!

Громкий голос соседа так напугал Амэ, что он тут же прекратил плакать. Стоило Хане открыть дверь, как мужчина осыпал её оскорблениями, дыша в лицо перегаром. Судя по тому, что он прибежал в олимпийке, у него уже лопнуло терпение.

— Какого чёрта он у тебя орёт каждую ночь?

— Простите нас, пожалуйста, — Хана низко склонила голову.

— Ты же его мать, вот и воспитывай как следует, — бросил напоследок мужчина и ушёл, громко хлопнув дверью.

Амэ вновь заревел, словно опомнившись. Хана, не придумав ничего лучше, разбудила Юки и пошла баюкать Амэ к ближайшему храму.

— Ну-ну, всё хорошо, не надо.

Хана стояла в темноте на территории храма и ждала, пока Амэ прекратит плакать. Сонная Юки со скуки возилась с опавшими листьями. Но вдруг недалеко послышался пьяный смех офисных работников. Испугавшаяся Хана схватила Юки, быстро вышла за ворота и отправилась искать другое место. Но в столице попросту нет других мест, где бы ты никого не беспокоил.

В другой раз ночью дети услышали сирену проезжающей мимо кареты скорой помощи и начали выть. Хана приставляла палец ко рту и умоляла их умолкнуть. Но как бы она ни просила, дети не останавливались. На следующий день к ней зашла собственница квартиры.

— В договоре же ясно написано: никаких животных, — сказала она, скрестив на груди худые руки. — Но соседи жалуются на вой по ночам. Вот я и подумала, а не нарушаешь ли ты наше соглашение?

— У меня нет животных.

— Врёшь. Люди видели, как ты бродишь по улицам с двумя дикими собаками.

— …

— Короче говоря, если будешь вести себя, как вздумается, тебе придётся подыскать себе другое жилище. Поняла?

«Проваливай и переезжай», — вот что она имела в виду. Но куда? Хана не видела никаких вариантов.

На другой день к ней пришли незнакомые мужчина и женщина в деловых костюмах.

— Вы из органов опеки?

— Да, у нас серьёзные опасения относительно ваших детей.

— О чём вы?

Женщина, державшая в руке папку с бумагами, просунулась в приоткрытую дверь.

— По нашим данным, ваши мальчик и девочка ни разу не появлялись на плановых медосмотрах и не прививались.

— Ничего страшного, они в полном порядке, — оборвала её Хана и попыталась закрыть дверь, но женщина помешала ей.

— В таком случае вы можете дать нам хотя бы взглянуть на них?

— Нет, я…

— Мы совсем ненадолго, — вторил женщине мужчина с мягкой улыбкой, пытаясь извернуться и заглянуть в комнату. — Мы просто хотим убедиться, что вы говорите правду.

— Н-не могу.

Хана изо всех сил потянула дверь на себя. Когда она закрылась, с другой стороны раздался визгливый женский голос:

— В таком случае мы будем вынуждены подозревать вас в жестоком обращении и невыполнении родительских обязанностей!

С тех пор Хана боялась открывать дверь квартиры. Ей стало неприятно смотреть на конверты, которые приходили по почте. Кто бы ни звонил в дверь, она не отвечала. Но звонки раздавались постоянно: протяжные, настойчивые, словно укоряющие её. Хана пережидала их, глядя на лица спящих детей.

Она считала, что сделала всё возможное. Но в людских местах дети-оборотни привлекали слишком много внимания.

Хана чувствовала, что если так и продолжит жить с ними в большом городе, то долго не сможет сохранить тайну их семьи.

Ранним утром они все вместе пошли в безлюдный парк. Хана уже очень давно не выходила на улицу. Холодный зимний воздух покалывал кожу. Амэ и Юки, выдыхая пар и топча изморозь, носились по просторной лужайке.

Они с умопомрачительной скоростью обращались то волками, то снова людьми, даже не снимая комбинезонов. Два волчьих ребёнка — волчонок Юки и волчонок Амэ — наслаждались догонялками, словно пытались развеять всю досаду, что скопилась в них от долгого сидения взаперти. Их беззаботный смех эхом разносился по округе.

Хана сидела на скамейке, ёжилась от холода и бессильно смотрела на их игры. Её усталость от скрытой жизни и моральное истощение достигли пика.

— Слушайте, — едва слышным голосом позвала она дочь и сына.

— Что такое, мама? — запыхавшиеся дети подбежали к ней.

Хана глубоко вздохнула и протяжно выдохнула. А затем проговорила так тихо, словно разговаривала сама с собой:

— Что нам делать?

— ?

— Как вы хотите жить?

— ?!

— Как люди или как волки?

— ?..

Наполовину обратившиеся Юки и Амэ недоумённо склонили головы. Разумеется, они не смогли бы ей ответить. Но когда Хана взглянула на своих детей, то ощутила, что надежда пусть немного, но всё же вернулась к ней. Чувство, что она вот-вот рухнет без сил, постепенно отступило, и на его место пришла вера в завтрашний день, непохожая на всё, что она испытывала ранее.

Хана мягко улыбнулась им:

— Мы уедем далеко-далеко. И там вы сами решите.

Она подняла глаза к небу. Из-за деревьев поднималось яркое утреннее солнце. Его слепящие лучи осветили Хану. Наступило новое утро.

Глава вторая

Весна.

Пригородное шоссе, покрытое превосходным асфальтом, сменилось просёлочной дорогой, которая пересекала сумрак кедровника и открывала взору роскошные каскады засеянных террасных полей. В оросительных каналах журчала талая вода, спустившаяся с гор.

Хана, сидевшая рядом с водителем в белой машине районной администрации, невольно залюбовалась пейзажами. Сельская местность вдали от Токио.

Водитель, молодой сотрудник администрации по имени Курода, не стал сбрасывать скорость, когда дорога сузилась, и продолжал ловко крутить руль, не замолкая ни на секунду.

— К нам в администрацию района, конечно, приезжают люди, которые просят показать им свободные дома в деревне, но надолго они не задерживаются. Сама же видишь — тут ничегошеньки нет. До начальной школы и больницы ехать полчаса. До средней школы — трястись на автобусе или электричке по два с половиной часа в одну сторону. Это ж, получается, пять часов в день на дорогу. Природа тут, может, и хорошая, но если собираешься растить детей, то… ой!..

Асфальт неожиданно кончился, и машина резко подскочила.

— Думаю, в райцентре будет удобнее.

Амэ и Юки спали на заднем сидении, устав от долгой поездки. Они не проснулись, даже когда пошли кочки, ямы и началась тряска.

Из окон машины сквозь ветки деревьев виднелись заснеженные горные вершины. Хана сравнила их с фотографией в своём блокноте. С теми самыми родными горами, о которых он когда-то ей рассказывал.

Курода остановил машину у обочины, переобулся из кожаных туфель в резиновые сапоги, поправил сползшие очки и уверенно зашагал в гору. Хана двинулась следом, держа на руках спящих детей.

Дом утопал в зелени.

— Какой огромный!..

В разговоре Курода описывал его как «обветшалый семейный дом, построенный сотню лет назад». Но тот оказался куда великолепнее, чем Хана представляла себе. Однослойная черепичная крыша на мощных столбах, освещённая утренним солнцем, бросала на землю чёткую тень. Этот дом построили, ещё когда в окрестностях рубили леса. Какие там Хана и дети, да здесь хватило бы места огромной семье, соберись люди жить тремя поколениями под одной крышей.

Хотя, если приглядеться, окна в доме были грязными, потрескавшимися и наспех залатанными изолентой. Глина со стен местами совсем отвалилась, обнажив бамбуковый каркас, — Курода сказал, что это работа дятлов. Сразу становилось понятно, что здесь уже много лет никто не жил. За домом, у самой стены, стоял сарай, а на склоне, уходящем к горной дороге, — собачья будка, которая за прошлые зимы так накренилась под тяжестью снега, что, казалось, вот-вот рухнет.

— Ну и сдаём-то мы его почти за бесценок, но вот на ремонт уйдёт ого-го сколько! Это не дом, это руины настоящие… Да можно прямо в обуви.

Но Хана туфли всё же сняла. Стоило ей ступить из прихожей в комнату, как пол под ногами заскрипел. Огромная гостиная занимала никак не меньше тридцати квадратных метров. Под высоким потолком перекрещивались деревянные балки. Татами на полу местами выцвели от дождя и воняли плесенью. Раздвижные бумажные перегородки и двери были выломаны и небрежно приставлены к стенам рядом со шкафами и прочей мебелью. В печной комнате нашлась старинная жестяная дровяная печка, похоже ничем другим дом не отапливался. На кухне — брошенные тазики и кастрюли, почти утонувшие в пыли. Из шланга, идущего вдоль кафельной плитки, капала густая мутная жижа.

— Зато, электричество есть, колодец не пересох, и всем, что осталось в сарае, можно пользоваться.

Курода открыл все тринадцать окошек, выходящих на веранду, чтобы проветрить дом. Взгляду предстал двор, заросший сорняками. Хана заметила, что за деревьями вокруг дома начинается открытый участок.

— А там огород, да?

Действительно, участок походил на заброшенное поле. Курода вышел на веранду и спустился во двор.

— А, ну нет, тут на своём огороде жить не получится. Придут лесные животные и всё разорят. Кабаны там, обезьяны, медведи. Сколько над овощами ни бейся — всё пожрут. Здесь так много брошенных домов как раз потому, что всех людей прогнали.

— Так, значит, по соседству…

— Ни одной живой души до самого подножия холма.

— Неужели?

Курода вздохнул и огляделся по сторонам.

— Посмотрим какой-нибудь другой дом? В деревне есть варианты поприличнее.

Но она внезапно ответила:

— Я выбрала.

— Что?

— Этот дом, — Хана улыбнулась.

Курода опешил, его глаза за стёклами очков удивлённо заморгали.

— Почему?!.

Дети проснулись уже после того, как Курода уехал в деревню.

— Уо-о-о! Где мы?!

— Это наш новый дом.

— Уа-а-а! — Юки босиком выбежала во двор.

Она быстро нашла покосившуюся от снега будку и с радостным «ой, какая косая!» изогнулась набок, изображая её. Затем она обошла дворовый колодец, отчего-то присела на корточки перед муравьиной дорожкой и вежливо поздоровалась с насекомыми. В задней части двора Юки разглядела развалины старого склада, встрепенулась и бегом устремилась туда. Она ловко запрыгнула на крышу и, вполне довольная собой, что-то оттуда прокричала.

Амэ опасливо наблюдал за ней, прячась за столбом на веранде. Тут вдруг по столбу пробежала ящерица и Амэ громко завопил. Он кинулся вниз по ступенькам, подбежал к возвращающейся вприпрыжку Юки и вцепился в сестру, ища спасения.

Хана присела на веранду и спросила детей:

— Ну как вам? Нравится?

Юки горделиво расставила ноги пошире и заявила во весь голос:

— Нравится!

— Хочу обратно, — еле слышно отозвался Амэ, держась за подол платья сестры.

Юки было пять лет, Амэ — четыре.

Юки, красивая черноволосая девочка, росла активной и жизнерадостной. Она много помогала матери по дому, много ела и много смеялась. Она мгновенно запоминала детские книжки и сказки и пересказывала их наизусть.

Амэ был тихим и замкнутым. Упрямый, необщительный, плаксивый, избалованный, беспокойный — это всё о нём. Когда от волнения мальчик пускался в слёзы, его приходилось гладить по спине и заговаривать волшебными словами «всё хорошо, всё хорошо».

После того как Хана всё же решила съехать с токийской квартиры, у неё ушло несколько лет на выбор подходящего жилья.

Перед уходом Курода предупредил её, что жизнь в глубинке не сахар и что розовые очки в деревне долго не держатся. Но Хану его слова ничуть не смутили. Наоборот, ей очень понравилось это место, где можно воспитывать волчьих детей вдали от посторонних глаз. Новый дом воплощал её идею о том, что дети должны сами выбрать, как им жить: как волкам или как людям.

В сарае теснились вещи бывших хозяев. Помимо мотыг, кос и прочих сельскохозяйственных инструментов, попалась и педальная швейная машинка, и даже детский четырёхколёсный велосипед. Хана взяла с полки ящик с инструментами и внимательно перебрала содержимое. Первым делом нужно подлатать дом — настолько, чтобы в нём хотя бы можно было спокойно жить.

Белая машина администрации остановилась возле террасы.

— Сказала, «где угодно, лишь бы никто рядом не жил». Странная она, — доложил Курода деревенским старожилам о необычной переселенке.

Один из стариков, Хосогава, смотрящий на мир через очки с цветными линзами, поинтересовался таким деловым тоном, словно речь шла о полевых работах:

— Где её муж?

— Не знаю.

Другой серьёзный старик с полотенцем на шее, Ямаока, сложил руки на груди и с мудрым видом спросил:

— Зарабатывает сколько?

— Не знаю.

Хосогава и Ямаока недоумённо переглянулись между собой.

— И как же она собирается жить, с детьми-то на руках?

— Не знаю…

Курода удручённо почесал затылок и огляделся по сторонам. На глаза ему попался ещё один старик, молча ровняющий борозды мотыгой.

— А… Дедушка Нирасаки. Как поживаете?

Высокий худощавый старик Нирасаки поднял на него глаза, но ответил угрюмым, задумчивым молчанием.

Следующим утром Хана проснулась на рассвете, вышла во двор и медленно огляделась по сторонам. Горный воздух дышал прохладой и свежестью. Словно благословение всему миру, из-за деревьев лились слепящие солнечные лучи. Утреннюю тишину нарушало лишь ласковое журчание горных ручьёв. Хана вздохнула полной грудью и, подбодрив себя кратким «ну, за работу!», приступила к уборке дома.

Первым делом она вытащила все татами с перегородками и поставила их на веранду, прислонив к внешней стене. Всего в доме девять комнат: гостиная, молельная, гардеробная, печная и так далее. Общая площадь переваливала за сто квадратных метров.

Она прошлась по стенам и потолку старой щёткой для пыли, а затем быстро вычистила дощатый пол стёртой метлой. Сор и скопившаяся за долгие годы пыль взметнулись в воздух. Хоть она и дышала через полотенце, это почти не спасало. Хана постоянно чихала, и в какой-то момент она чихнула с такой силой, что доска под ногами хрустнула и переломилась.

Молодая женщина взглянула наверх и на потолке, точно над этой половицей, увидела дождевые подтёки. Хана принесла стремянку, взобралась пол потолок и надавила на доски. Сверху одна за другой посыпались сороконожки, но Хана не обратила на них внимания и просунула голову на чердак, темноту которого прорезало несколько солнечных лучей. Значит, начинать ремонт придётся с крыши. Хана приставила к внешней стене лестницу и осторожно забралась наверх. Там она сняла с кровли часть черепицы и прибила на прохудившиеся места старые доски, которые нашла в сарае. Помимо них там обнаружилась ещё и запасная черепица, которой женщина заменила разбитую, когда возвращала всё на место. Затем Хана вновь заглянула на чердак и убедилась, что дыр не осталось.

Однако на следующий день пошёл дождь, и отремонтированная крыша опять сильно протекла. Хане, недобро поглядывавшей на потолок, пришлось ставить под сочащуюся воду бутылки и тазики.

Дождливый день сменился солнечным. Хана снова отправилась на крышу и починила её лучше прежнего. Но дождь вернулся на следующий день и вновь просочился в дом. В этот раз крыша текла меньше, но было ясно, что новая хозяйка не добралась ещё до всех мест, требующих ремонта. Хана смотрела на потолок, вздыхала и понимала, что ей предстоит долгое противостояние. И правда, на борьбу с протекающей кровлей ушло ещё немало времени.

Добившись кое-каких успехов в ремонте крыши, Хана переключилась на мытьё дома. Из-за его размеров казалось, что уборка никогда не закончится, но Хана не опускала рук и продолжала работу. Её стараниями пол изменился до неузнаваемости, зато руки и лицо совсем перепачкались.

Когда она, засучив рукава, протирала веранду, Амэ стоял рядом и пристально наблюдал за ней. Хана попросила его подвинуться, и послушный мальчик сразу отошёл. Зато Юки…

— Мама, смотри, смотри!

Она на всех парах примчалась со двора и высыпала на только что протёртый пол свою добычу: лягушек, червей, навозных жуков и тому подобное. Ошарашенная женщина рассматривала сокровища дочери, а та широко улыбалась перепачканной мордашкой, словно ожидая похвалы.

Пока Хана трудилась над уборкой дома, дети её путешествовали в самые дальние уголки двора. Сначала Юки пряталась в цветнике и боязливо разглядывала пчёл, потом взобралась на хурму и попыталась поймать залетевшую пташку. Амэ же наблюдал за сестрой из укрытия и, стоило хоть чему-то случиться, бросался наутёк.

Даже когда к ним забрела шипящая дикая трёхцветная кошка, Юки сразу же протянула ей свою руку.

— Кисонька, сюда. Сюда.

Однако кошка решила заявить свои права на эту землю, выпустила на удивление острые для такого пухлого тела когти и махнула перед Юки лапой. Девочку попытка поцарапать нисколько не смутила — она сразу же обернулась волчонком и гавкнула. От такого невероятного превращения кошка истошно завизжала и кинулась прочь как ужаленная. Юки-волчонок ещё долго и с удовольствием гоняла её по полям. Впредь, встречая Юки, та сразу поджимала хвост и убегала, громко мяукая.

Уборка дома близилась к завершению. Хана усердно драила все уголки их нового дома. И чем больше она старалась, тем отчётливее проглядывал его былой облик. Стоило очистить от грязи двери и перегородки, как взгляду открылось изумительной красоты витражная роспись. Хана даже сделала небольшой перерыв, залюбовавшись тем, как солнечные лучи играют в переплетениях узора. Когда она оттёрла губкой грязь со старой раковины, то увидела, как под её рукой проступает нарядная цветная плитка. У Ханы дух захватило от красоты фигурного орнамента, выложенного на дне раковины; она даже провела по квадратикам плитки пальцем, словно надеясь ещё и так почувствовать их цвета, на ощупь. Хана всё отчётливее понимала, что жившие здесь когда-то люди всем сердцем любили этот заброшенный нынче дом: трещины на чайном шкафчике и декоративных стёклах аккуратно заклеивались скотчем, а заплатки на раздвижных перегородках расписывались под сакуру.

Хана даже нашла на одном из столбов зарубки — когда-то по ним мерили рост детей. Хана и сама поставила Юки и Амэ возле того же столба, а затем вырезала две новые отметки: «Юки, 5 лет» и «Амэ, 4 года».

Наконец, пришло время занести в дом те скудные пожитки, что они взяли с собой из Токио. Хана включила в сеть маленький холодильник, поставила в зале чайный столик и книжный шкаф. Здесь, в горном особняке, её вещи казались слишком маленькими. На шкаф она поставила бутылку с весенними цветами, а перед ней — водительские права своего парня. Хана подумала, что из большой комнаты, откуда прекрасно просматривается веранда, он всегда будет видеть своих детей.

Наконец-то Хана добилась того, что её новый дом приобрёл жилой вид. В завершение она заклеила расцарапанные пальцы пластырем.

Выкатив из сарая старый велосипед, она поехала на нём в деревню за покупками. Велосипед бодро катился с горы, Юки всю дорогу весело смеялась, а Амэ стучал зубами от страха. На полях уже колосился рис, сев давно прошёл. Лишь при виде этой зелени молодая женщина отчётливо поняла, сколько времени ушло на ремонт дома.

Хана закупила в сельском магазинчике всё необходимое для жизни и расплатилась на кассе. Тысячные купюры в кошельке подходили к концу. Магазин, кстати, продавал и семена овощей, но пока Хана бегло рассматривала упаковки с ними, она услышала перешёптывание продавца и другой покупательницы. Хана быстро, стараясь скрыть детей от посторонних глаз, усадила их на велосипед и поехала домой.

Всю обратную дорогу на руле велосипеда висели пакеты с продуктами. Ехать пришлось в гору, и Хана вся вспотела. Доехали они только к вечеру.

Она убрала все продукты в холодильник и сразу приступила к приготовлению позднего ужина. Поджарив на сетке куриные якитори со сладким перцем, она отложила одну шпажку для своего парня.

После еды они все втроём направились в ванную. Теперь, после уборки, здесь стало чисто и хорошо. Хана забралась в горячую воду и испустила протяжный вздох. От облегчения, что дом наконец приведён в порядок; от понимания, сколько денег на это ушло. Тех денег, что остались, не хватит надолго, даже если ограничиться самым необходимым.

— Придётся пояса затянуть…

— Пояса затянуть? — переспросила покрытая мыльной пеной Юки.

— Хе-хе-хе… Думаю, хотя бы овощи свои надо научиться выращивать.

— Я тоже буду!

От предвкушения чего-то интересного Юки затряслась так, что с неё слетела вся пена. Глаза девочки заблестели.

Дважды в неделю на деревенскую площадь приезжала переделанная из рейсового автобуса библиотека на колёсах.

— Ждите здесь.

Хана поглубже надвинула капюшоны на лица детей, а сама зашла внутрь.

Она брала с полок книги по садоводству и изучала их. Может, она ничего и не понимала в сельском хозяйстве, но искренне хотела научиться, чтобы экономить. Конечно, она не забыла слова Куроды о том, что они не смогут жить своим огородом. Но быть может, хоть что-то у неё да вырастет. Не попробуешь — не узнаешь.

Хана тщательно выбрала несколько книг для начинающих и сложила их на стойку.

— Эти, пожалуйста.

И тут…

— И эти, пожалуйста.

Непонятно, когда Юки успела сюда пробраться, но сейчас она стояла рядом с мамой и протягивала несколько детских книг. Девочка стояла на цыпочках и так усердно тянулась, что капюшон соскочил с её головы… обнажив волчьи ушки.

— Юки!!!

Хана мгновенно натянула капюшон обратно.

— Простите, но… — девушка-библиотекарь высунулась из-за книжных стопок, — за раз можно взять не больше восьми.

Хана почувствовала облегчение: похоже, библиотекарь ничего не заметила.

Она поняла, что придётся ещё раз объяснить детям, почему нельзя превращаться просто так в волчат.

Когда они вернулись домой, Хана взяла альбом для рисования и пастельным карандашом нарисовала в нём фигурки Юки и Амэ.

— Амэ, Юки, то, что вы волчьи дети, это наш с вами секрет, хорошо?

— Угу!

— Угу.

Хана дорисовала им волчьи уши и хвосты.

— Если вы вдруг превратитесь в волчат, все остальные сильно испугаются.

Хана перелистнула страницу и нарисовала испуганных людей.

— Испугаются!

— Испугаются.

Хана продолжала рисовать историю, назидательно поучая:

— Поэтому превращаться в волков на глазах чужих людей нельзя. Договорились?

— Ладно!

— Ладно.

Хана вновь перелистнула страницу и нарисовала медведя, оленя и кабана.

— И ещё кое-что. Если вдруг встретитесь в лесу с животными, не обижайте их.

— Почему?

На следующий странице Хана нарисовала их отца с волчьими ушами.

— Потому что ваш папа тоже был волком. Он расстроится, если вы будете так делать.

— Ладно!

— Ладно.

Картинка с отцом приковала взгляды детей. Напоследок Хана нарисовала им ещё одну, чтобы показать, что они вправе выбирать, как им жить — людьми или волками. Так же, как выбрал их отец.

Амэ в одиночестве сидел на веранде и разглядывал книгу. Это была одна из тех детских книг, которые Юки взяла в библиотеке. На обложке её красовался могучий волк, раскрывший пасть и обнаживший клыки. Амэ сразу проникся к нему глубокой симпатией и увлечённо перелистнул страницу. Он гадал, какие же подвиги тот собирается совершить.

Но когда Амэ начал читать, книга предала его надежды. Волк из книги оказался свирепым, коварным и отвратительным злодеем, который очень радовался тому, что с лёгкостью мог вредить сельским жителям. Картинка на последней странице изображала жителей деревни, загнавших волка в угол и наставивших на него ружья. Зверь же сидел с поджатым хвостом, плакал и клялся, что больше так не будет. Амэ отвёл взгляд от иллюстрации и мысленно сравнил себя с волком из книги.

Тем временем его мать работала на заброшенном поле у дома. Она ещё раз проглядела подробные записи, сделанные по книге. Хана уже нашла в сарае все нужные инструменты и купила в хозяйственном магазине удобрения и прочие недостающие припасы.

Она выполола сорняки, затем взяла мотыгу, нагнулась и начала планомерно расчищать поле от всех попадающихся камней. На подготовку земли ушёл не один день.

Затем Хана распределила по земле удобрения и разделила поле на грядки, какие видела у других. Целиком засеяв поле семенами овощей, Хана позвала детей, и они всей семьёй обильно полили его из леек. Напоследок Хана ещё раз окинула взглядом поле и искренне понадеялась, что этого хватит, ведь денег на удобрения и семена ушло немало.

К огромному облегчению Ханы, уже через несколько дней из земли проклюнулись первые ростки. Дети тоже прыгали от радости. Женщина не рассчитывала, что справится с первого раза, но теперь начала верить, что у неё, несмотря ни на что, всё получится. Она прореживала растения и подкармливала их удобрениями, строго следуя указаниям из книги. Овощи быстро росли. Казалось, такими темпами свой первый урожай они успеют собрать ещё до начала лета.

Но очередной день принёс с собой дождь, после которого Хана вышла в поле и увидела, что все всходы завяли.

— А-а-а-а-а!

— Почему? — спросила Юки, опустившись на корточки перед погибшим ростком.

Хана в недоумении перелистывала книгу, но смогла лишь пробормотать, что делала всё, как там написано. Может, из-за нехватки денег они купили недостаточно удобрений?

Кто-то обратился к деревенским старикам, занятым прополкой:

— Прошу прощения!

— А?

Хосогава и Ямаока выпрямились и повернулись на голос. За ними с небольшим опозданием оглянулся и Нирасаки. Его взгляд наткнулся на Хану, указывающую на рощу за грядками с гортензией.

— Можно мне взять опавших листьев из рощи?

Хосогава так опешил, что невольно переспросил:

— Чего взять?!

— Опавших листьев!

— Да ни один дурак не спрашивает, можно ли их брать! — изумлённо отозвался Ямаока.

Хана поблагодарила их и направилась в рощу.

Хосогава и Ямаока переглянулись.

— Интересно, сколько протянет?

— Скоро начнёт выть, что у нас нет ни супермаркетов, ни караоке.

— Это точно.

Они усмехнулись и вернулись к работе.

— …

Нирасаки молча посмотрел в сторону рощи, а затем угрюмо повернулся к ней спиной.

Хана выдернула все погибшие растения, взяла мотыгу и смешала с землёй листья, которые притащила из рощи в полиэтиленовых мешках. Затем она достала купленные горшки с рассадой помидоров и баклажанов и осторожно пересадила каждый росток.

— Теперь получится.

Откровенно говоря, продолжать тратиться на семена попросту опасно. К тому же лето уже приближается. Если уж и эти ростки не приживутся, придётся забыть о летних овощах и ждать осенней посевной поры. Хана бережно окучивала растения, вознося молитвы земле. И тут…

— Мама…

Хана услышала рядом с собой всхлипы и подняла голову.

— Амэ! Что с тобой?!

Она увидела перед собой красное, зарёванное, исцарапанное лицо сына, наполовину обратившегося волком.

Хана схватила Амэ на руки и поспешила в дом. Юки, сидевшая в зале с набитым сладостями ртом, беззаботно пояснила:

— Кошка. Хоть он и волк, но такой слабый, что она его задирает.

Хана вытерла слёзы Амэ и помазала небольшую ранку на носу.

— Ничего страшного, просто царапина.

— Так нельзя.

— Юки, — Хана с укором посмотрела на дочь.

Амэ прильнул к матери и умоляюще пролепетал:

— Сделай хорошо.

— Всё хорошо, всё хорошо, — повторяла Хана, словно заговаривая боль.

Она нежно погладила Амэ по спине, и тот, успокоившись, уткнулся в мамины колени. Однако Юки такое поведение не понравилось. Она встала и нарочито громко сказала:

— А вот я даже кабанов не боюсь.

— Ты видела кабанов?

— Видела. И обезьян, и антилоп. И нисколечко они меня не пугают. Они так смешно убегают, когда я гоняюсь за ними, а ещё…

— Юки.

— Когда я писаю, они…

— Юки, вспомни, я же говорила не обижать животных.

— Но…

— Пожалуйста.

Юки скуксилась. «Почему ты не хвалишь меня?» — читалось на её лице. Но она проглотила обиду, взяла себя в руки и села обратно.

— Ладно.

— Спасибо.

— Сделай ещё хорошо, — вновь попросил Амэ.

— Всё хорошо, всё будет хорошо, — бормотала Хана, нежно поглаживая его по спинке. — Но и правда…

Возможно, так жить действительно нельзя. Может, она и смогла бы научить его жить по-человечески, но как научить его быть волком? Как же взрослеют волчьи дети?

Девушка взглянула на фотографию их отца.

Хана отправилась с детьми на пикник в сторону ближайшей горы. Безлюдная тропа, что вела по склону, совсем обрядилась в летние одежды, и нередко на пути вставали пышные заросли мелкого бамбука, которые Юки раздвигала подобранной по пути палкой.

— Ну-у, не отставайте.

— Подожди, Юки.

Хана остановилась, чтобы дождаться с трудом идущего в гору Амэ.

— Давай, Амэ, идём.

— Неси.

— Что? Уже?

Они прошли всего ничего. Но Амэ упрямился: «Неси!» Сверху донёсся голос Юки: «Ну, быстрее же!» Хана улыбнулась, и Амэ с кислым видом зашагал дальше.

Во время привала Хана читала им детскую познавательную книжку о волках. «Волки начинают охотиться примерно через четыре месяца после рождения. Сначала они учатся на мышах и других мелких животных, а повзрослев, начинают ходить вместе со стаями взрослых волков…»

— Стая! — воскликнула Юки, крепко обхватив ладошкой запястье брата.

Амэ помрачнел, освободил руку, обхватил колени и уткнулся взглядом в землю.

— Не хочу.

— Фи, ну и ладно!

Юки подняла нос, принюхалась к ветру, а затем убежала наверх без брата.

— Далеко не забегай.

— Ага!

Юки намотала платье на шею, вложила в него бутылку с водой, обернулась волчонком и исчезла в лесу.

Оставшись наедине с матерью, Амэ надулся.

— Давай уже домой.

Хана, чтобы хоть как-то его развеселить, сорвала листок, проверила его по ботаническому атласу и предложила:

— А попробуй-ка съесть.

— …

Амэ взял в руки палочку и принялся угрюмо ковыряться ею в земле.

Юки-волчонок бежала по лесу среди слепящих лучей летнего солнца, пробивавшихся сквозь листву. Она пробовала охоту на вкус.

Юки следовала за своим обострившимся любопытством: она начала узнавать истекающие смолой деревья, обращать внимание на форму следов, отличать по запаху звериные кучки, а также, вглядываясь и вслушиваясь, находить спрятанное. Заметив движение, она преследовала добычу до последнего. Ей досталось в нос от оленя, но девочка-волчонок не расстроилась. Юки бесшумно подкрадывалась к перепелам, самозабвенно ворошила мышиные норы, не обращала внимания на угрожавших ей змей и упорно преследовала по пятам зайцев. Она читала дома справочники по насекомым и животным, поэтому обитатели лесов были ей уже знакомы и радость от встреч с ними потеряла остроту. Когда ей удавалось кого-то поймать, она пробовала добычу, нюхала, трогала лапой и внимательно разглядывала. Её удивляли шестиногие насекомые и безногие змеи. Она любовалась цветными перьями птиц, раскрывая им крылья. Заглядывалась на сильные задние лапы убегающих зайцев. Когда к концу подходила одна охота, она тут же начинала следующую, ставя перед собой всё более сложные цели.

Другими словами, Юки охотилась вовсе не затем, чтобы набить себе живот. Не из тяги к насилию, которое часто принимают за охотничий инстинкт. Просто касаться чего-то нового ей казалось интересным и увлекательным, и желание узнать про лес всё-всё только крепло.

Амэ так и не смог толком привыкнуть к земле. Он вообще старался ни к чему незнакомому не приближаться. Его сил хватало лишь на то, чтобы брести вслед за матерью. Они шли по усеянной камнями поляне с камышами и одним-единственным сухим деревом. Амэ опёрся о высохший ствол рукой, не выдержав усталости и переживаний.

— Ух ты, Амэ, посмотри.

Но стоило Хане обернуться, как вдруг мальчика стошнило на корни дерева.

Сокол высоко в небе уже заметил хилого волчонка и готовился в любой момент накинуться на него. Хана села рядом со съёжившимся в комочек сыном и прижала его к себе.

— Всё хорошо, всё хорошо.

Она погладила его по напряжённой спине. Амэ продолжал смотреть в землю и ёжиться. Видимо, от стыда за то, что его стошнило.

Вскоре появилась бодрая Юки, гордо держа над головой пойманную птицу.

— Мама, смотри, смотри! Баклан! Вон там есть болото, где…

— Ш-ш-ш.

Хана приставила палец к губам, прося дочь помолчать, а затем вновь погладила Амэ по спине. По грязным от рвоты щекам Амэ покатились крупные слёзы. В его глазах светилось упрямство.

— Мама.

— М-м-м?

— Почему волки всегда злодеи?

— Злодеи? В книгах?

— Их ненавидят и в конце убивают. Раз так, то я… не хочу быть волком.

На мгновение Хана обомлела.

— Ты прав.

— …

— Но я люблю волков. Пусть их ненавидит хоть весь мир, я всегда буду им другом.

— ?..

Амэ изумлённо поднял голову и посмотрел на мать.

На обратном пути Хана несла сына на себе. Тот устроился поудобнее и быстро заснул. У Ханы сердце сжималось при мысли о том, что душу маленького волчонка терзают сомнения о смысле собственной жизни. Даже когда они вернулись домой, Хана не отпускала Амэ. Тот спал на её коленях, а она гладила его волосы. Летнее солнце клонилось к закату. С поля донёсся встревоженный голос Юки:

— Мама! Мама!

Хана пошла к ней посмотреть, что случилось.

— А? Что такое?

Юки развернулась и взглянула на ростки помидоров.

— Опять завяли.

— Не может быть! — Хана изумлённо присела перед помидорами.

Листья частично пожелтели и начали скручиваться. Нижние вовсе пожухли.

— Заболели… Неужели они все…

Такие же симптомы нашлись и у остальных растений. Они явно были чем-то больны, но чем именно, так просто не разобраться. Впрочем, даже на её неопытный взгляд было видно, что урожай уже не спасти.

Хана едва не упала в обморок: помидоры почти начали зреть. Неужели они погибнут совсем, не дав урожая? Она была уверена, что сделала для растений всё возможное. И где теперь её труды?

— Мама… — услышала она голос и опомнилась. — Что мы теперь будем делать?

Похоже, интуиция подсказала Юки — дело серьёзное. Её слова упали Хане на сердце ещё одним камнем. Она замолчала, не в силах быстро ответить на вопрос. Впрочем, уже через пару секунд Хана встряхнула головой, словно выбрасывая оттуда тревогу, и выдавила из себя улыбку:

— Маме надо больше учиться.

Она протянула руку и коснулась щеки Юки. Хана удивительным образом успокаивалась, проводя большим пальцем по гладкой коже лица дочери.

— Ты ведь поможешь мне?

— Ладно.

Пусть девочка и напряглась, но всё же кивнула. На душе Ханы сразу стало легче.

— Спасибо.

Хана перевела взгляд за огород и вдруг увидела на обочине пикап. Рядом, положив руку на крышу машины, стоял человек и смотрел на неё. Старик Нирасаки. Хана узнала его лицо. Он один из тех стариков, у которых она спрашивала разрешения взять листьев из рощи.

Хана велела Юки возвращаться в дом, а сама подошла к Нирасаки.

— Добрый вечер.

— …

Тот не ответил, продолжая сверлить её пристальным взглядом. Не прекращая улыбаться, Хана продолжила:

— Я всё думала навестить вас, но что-то так и не решилась…

— …

— Тяжёлое это дело, овощи выращивать. Вроде всё по книге делаю, а никак не получается…

— …

— Но всё-таки хорошее здесь место. Всё такое натуральное…

И тут Нирасаки неожиданно заговорил:

— Какое ещё натуральное? Не могут овощи за день взойти.

—Что?

— У тебя так каждый раз одно и то же будет. Не задумывалась?

В голосе Нирасаки слышалось лёгкое пренебрежение. Хана неловко улыбалась, не зная, что отвечать.

— Н-ну…

— Не улыбайся.

— !..

— Что ты лыбишься?

— …

— Если это тебе хиханьки, от меня тут толку никакого.

С этими словами Нирасаки сел в машину, громко хлопнул дверцей и уехал. Ошарашенная Хана всё с той же застывшей на губах улыбкой проводила машину взглядом. Она ещё долго стояла на месте.

Она выкапывала завядшие растения, пока совсем не стемнело. На разговоры сил совсем не осталось. Помогавшая ей Юки тихо обронила:

— Тот дед страшный.

— Нет. Это я виновата, что ничего не знаю.

— Но ты же взрослая?

В голове Ханы до сих пор раздавались слова Нирасаки. Ей стало за себя стыдно.

— Эх… надо было побольше всего узнать от отца, — Хана вздохнула и посмотрела в небо.

Летний полдень.

По крыше барабанил крупный дождь. На веранде сидели Юки и Амэ, провожавшие взглядом капли. Хана устроилась за столом в комнате и читала книгу, пытаясь разобраться, что за болезнь поразила огород. В итоге оказалось, что причина болезни очень простая и предотвратить её можно было легче лёгкого. Хана горько пожалела о том, что не прочитала о болезнях растений раньше. Поэтому сейчас она тщательно конспектировала всю информацию даже о таких напастях, с которыми новичку едва ли придётся столкнуться.

Вдруг перед домом Ханы, расплёскивая по пути лужи, остановилась машина. Юки и Амэ испуганно убежали в дом, спрятались за столом и оттуда внимательно следили за происходящим. Из машины вышла женщина средних лет в дождевике и, стараясь не промокнуть, побежала ко входу.

— Ой, ужас-ужас!

Женщина остановилась на веранде и стряхнула с себя воду. Настороженная Хана вышла навстречу.

— Добрый день. Вы…

— Ага, привет, это тебе, — женщина небрежно протянула полиэтиленовый пакет.

— Что это?

— Семенная картошка.

— Семенная? Для посадки?

— А для чего ещё? — отозвалась женщина и расплылась в дружелюбной деревенской улыбке. — И не бери в голову, что тебе наш дедушка наговорил. Характер у него такой.

Видимо, это дочь дедушки Нирасаки. Хана как-то раз видела её в сельском магазине. В ответ на добродушную улыбку Хана заулыбалась и сама.

— Ничего, это я виновата.

Тётя Нирасаки довольно усмехнулась. Затем она вытянула шею, посмотрела внутрь дома и поздоровалась с детьми Ханы:

— Добрый день.

Но Юки только молча перебралась из-за стола за дверь, продолжая сверлить женщину взглядом. Амэ же с беспокойством поглядывал на мать. Хане стало неловко.

— Простите…

— Ничего страшного, — тётя Нирасаки непринуждённо улыбнулась.

На следующий день дождь прекратился и над головой вновь показалось летнее небо.

Первую половину августа Хана потратила на полевые работы. Она тщательно перекопала огород, полила, а затем накрыла землю пакетами. Этому способу использования солнечного тепла её научила тётя Нирасаки. Она пояснила, что таким образом можно избавиться от большей части болезней и вредителей.

Хотя лето постепенно подходило к концу, душный зной и не думал утихать. В один из таких жарких дней дети, надев головные уборы, тоже вышли в огород. Хана выкапывала лунки, а дети сажали картошку. Хана каждый раз молилась, чтобы теперь всё было хорошо, а затем засыпала клубни землёй.

Рядом с полем остановился пикап. Из машины вылез Нирасаки и перебрался через межу. Хана вытерла пот с лица и поздоровалась с ним:

— А, дедушка Нирасаки! Большое спасибо за семенную картошку.

Но Нирасаки всё глядел на грядки и не удостоил ей даже взглядом.

— Ты их загубить удумала? — буркнул он, затем выкопал все посаженные клубни и бросил на землю.

— А… — на лице Ханы застыла улыбка.

Нирасаки смотрел на неё исподлобья, не снимая шляпы.

— Перекопай почву.

— !..

Хана не знала, что сказать. Потихоньку летнее солнце начинало обжигать кожу. Хана взяла в руки мотыгу и принялась заново рыхлить землю. Нирасаки не обращал на неё внимания и молча бродил по полю с недовольным видом. В какой-то момент он вдруг остановился, уставился на Хану и бросил:

— Глубже копать не умеешь, что ли?

— Простите.

Хана послушалась и стала копать ещё усерднее. Нирасаки молча мерил поле шагами.

Всё утро в небе росли башни из облаков. На земле раздавались лишь пронзительные песни цикад да мерный стук мотыги. Запыхавшаяся Хана уточнила:

— А что насчёт удобрений?

— Ты же намешала листья?

— Да.

— Тогда не надо.

Солнце зависло точно над головой. Хана наконец-то закончила поле. Она не делала перерывов, поэтому теперь оперлась на ручку мотыги и попыталась перевести дыхание, и движения рук отзывались болью.

— Если закончила, вскопай здесь, — Нирасаки взглядом указал на второе поле.

Хана вытерла с лица пот тыльной стороной ладони и с улыбкой покачала головой:

— Мне не нужно так много, лишь бы нас троих прокормить.

Она рассматривала свой огород как продолжение домашнего сада и вовсе не собиралась торговать выращенными овощами на рынке. Одного поля ей было вполне достаточно.

— Ты что, плохо слышишь?

От пристального взгляда Нирасаки у Ханы спёрло дыхание. Ей стало нехорошо от одной только мысли, что придётся снова расчищать заброшенное поле. И в то же время спорить со стариком не осталось сил. Она покорно перебралась на второй участок, выползла все заросли и начала копать. Ручьи пота заливали глаза. Мышечная боль давно сменилась скрипом суставов. Под низкими послеобеденными облаками летали редкие птицы.

— Делай грядки.

— Хорошо.

У неё уже не осталось сил ни улыбаться, ни поправлять растрёпанные волосы. Хана начала межевать грядки.

— Ряды пореже делай.

— Хорошо.

— Слишком низкие.

— Хорошо.

— Ещё выше.

— Хорошо.

Она послушно всё исправляла. Пот капал с подбородка на землю. Волосы липли к перепачканной потом и грязью коже. Хана уже ни о чём не думала. Она могла лишь смотреть в одну точку и продолжать бесконечный труд. Вскоре начало вечереть. Хана молча ровняла грядки обоих полей, освещаемая закатным солнцем.

Нирасаки, сидя на краю поля, долго разглядывал и крутил в руках картофелины, а затем достал из кармана нож и разрезал несколько штук пополам. После этого он поднялся на ноги и посмотрел на Хану. Та почувствовала его взгляд, оторвалась от работы и обернулась.

— Через неделю посадишь срезом вниз. Не поливай. Вообще не трогай.

Хана пошатнулась, шагнула вперёд и с трудом улыбнулась.

— А-а… Большое спасибо за вашу по…

Но не успела она договорить, как раздался звук захлопывающейся дверцы пикапа. Хана растерянно смотрела, как Нирасаки уезжает. Заходящее солнце окрасило горы красным. Где-то прострекотала и замолкла цикада. Юки и Амэ выскочили из своего укрытия:

— Мама, ты в порядке?

Голоса детей привели Хану в чувство. На неё резко навалилась усталость, и она осела на землю.

Осеннее небо заполонили стаи спустившихся с гор красных стрекоз. Картошка проросла, и её ботва пышнела на глазах. Как-то раз, когда Хана стригла лишние ростки и окучивала клубни, к огороду подъехали два внушительных внедорожника. Это были Хосогава и Ямаока, два деревенских старика. Они тут же поманили Хану к себе.

— Давай с нами.

— А?

— Ну же, давай.

— Что?

— Давай-давай.

Ничего не объясняя, они забрали её с собой и в результате привезли к магазину для садоводов рядом с сельским шоссе. Они зашли в большой корпус и увидели бесчисленное количество рассады специально для осенней посевной. Хосогава взял в руки пару горшков и пояснил:

— Ромашка и капуста. Их надо вместе сажать: и жуки не будут приставать, и вкуснее вырастет.

— Нет-нет, — вмешался Ямаока, притащивший другое растение. — Капусту надо вместе с сельдереем, это все знают.

— Что ты, что ты, начинающему лучше так.

— Нет-нет-нет! Ромашку ведь и есть не станешь.

— Что ты, что ты!

— Нет-нет-нет!

Разгорелся спор. Хана смотрела то а одного, то на второго.

Вернувшись с покупками, они сразу же направились в огород.

— Сажать надо вот так, неглубоко.

— Что ты! Сначала надо в лунку воды налить и только потом сажать.

— Нет-нет! Воду можно и потом. Сначала посадить.

— Что ты, что ты!

— Нет-нет-нет!

Разгорелся спор. Хана смотрела то на одного, то на второго.

Хосогава и Ямаока и впредь часто заходили проведать огород.

— Удобрениями посыпай вот так, совсем чуть-чуть. Переборщишь — все жуки слетятся.

— Нет-нет! Я же сказал, купи. И сыпь от души.

— Что ты! Поменьше надо.

— Будешь его слушать — ничего у тебя не вырастет.

— Это если тебя.

— Чего?

— Чего?

Разгорелся спор. Хана переводила взгляд с капусты одного на капусту второго. Обе росли замечательно.

Почти сразу после стариков из деревни приехали в гости семейные пары, Хорита и Дои. В подарок они привезли куриный помёт и пластиковую бутылку с какой-то коричневой жидкостью.

— Древесный уксус?

— Натуральное средство из дыма от древесных углей. Как им пользоваться, я написала.

— Спасибо за ваш подарок.

— Ты нас прости, мы так неожиданно вломились.

— Да нет…

Хана разливала чай, поглядывая на гостей, которые на её фоне казались совсем стариками. Хоть они и представились потомственными крестьянами, по их виду этого не скажешь: одеты с иголочки, как бизнесмены на отдыхе. Гости мягко улыбались и участливо спрашивали:

— Тяжело, наверное, с непривычки на земле работать?

— Каждый день что-то новое, а я многого не знаю.

— Многие люди, что переселяются сюда из больших городов, быстро перегорают и снова уезжают.

— Молодые?

— Да нет, в основном дядьки-пенсионеры. Смешно смотреть, как они быстро падают духом.

Гости с усмешкой переглянулись. Глава семьи Хорита отпил чай и печально посмотрел в окно.

— Не мне говорить об этом, но жить здесь не так-то просто.

— Водоотвод хромает.

— Снега много.

— Приходится друг за дружку держаться…

Хана смотрела на лица гостей. Их слова находили в её душе живой отклик.

Следующими её дом посетили две молодые мамочки на легковых автомобилях. Обе они были не местные, но вышли здесь замуж и переехали. В гости они привезли и детей в ясельных комбинезончиках.

— Тут так мало молодых мам, что мы всегда рады подружкам. Если чего не знаешь — не стесняйся, спрашивай.

— А, тогда… — Хана вкратце описала, как дожила до сегодняшнего дня, чем ошарашила мамочек.

— Ого? На одних только сбережениях?!

— Но скоро придётся работать, — Хана подпёрла рукой подбородок.

Одна из женщин заглянула Хане в глаза.

— Найти работу очень тяжело. Как в столице, тут не получится.

— Но если отдашь детей в детский сад, сможешь, как все, далеко ездить.

— Вот-вот, — дружно заключили мамочки.

Юки и Амэ каким-то образом умудрились подслушать тот разговор. Когда Хана готовила ужин, Юки посмотрела на неё и спросила:

— Что это за место, «детский сад»?

— А?

— Почему мы с Амэ туда не ходим?

— Потому что, понимаешь…

— Хочу в детский сад! — потребовала Юки, подпрыгивая на месте, как обычно.

Наверняка жизнерадостная и любопытная Юки считала, что поступает правильно. Но Хана слишком боялась, что кто-нибудь узнает о детях-оборотнях, и не могла отпустить дочку в детский сад.

— Нет! — твёрдо отказала Хана.

— Хочу!

— Нет!

— Хочу! Хочу-хочу-хочу-хочу!..

Она забегала по комнате на четвереньках, а затем истерично затопала.

Не успокоилась она ни за ужином, ни перед ночным сном.

— Хочу в детский сад! Хочу-хочу-хочу-хочу-хочу! — она упрашивала мать, даже когда та мыла посуду. — Я помню про секрет. Но у меня всё получится.

— Я уже поняла, но…

Юки забилась между посудным шкафом и мусорным ведром и продолжала повторять, обхватив руками колени:

— У меня получится.

Прошёл ещё месяц, полевых работ поубавилось, и тётя Нирасаки стала частым гостем у Ханы.

Скоро она стала приводить с собой и мужа, который тоже присоединился к чайным беседам. А через какое-то время Хана сама не заметила, как согласилась помогать с бухгалтерией мужу Нирасаки, оказавшемуся председателем сельского кооператива. Когда Хана уловила суть, бухгалтерская работа показалась ей несложной, но дядя, слабый в математике, не уставал благодарить её за помощь.

— Вот расписки за следующий месяц.

— Спасибо.

Хана умело сводила доходы с расходами. Попутно цифры рассказывали ей, как опытные фермеры планируют посевы и считают деньги. Многое вполне годилось и для домашнего хозяйства.

Вдруг тётя Нирасаки оторвалась от журнала учёта и выглянула во двор. Её муж сделал то же самое. Хана подняла взгляд и оцепенела от ужаса. Со двора на них смотрела обратившаяся волчонком Юки с намотанным на шею платьем. «Юки!..»

— Хана-тян, ты собачку завела?

— А-а-га… вроде того…

Но не успела Хана замять тему, как Юки нарочито громко завыла:

— У-у-у-у-у!

Тётя судорожно схватилась за рукав мужа.

— Это точно не волк? Дорогой, это же волк.

Хану прошиб пот.

— Нет, а-а-а, это…

— Не пори чушь. Будто в Японии ещё остались волки. Это, наверное, подвид овчарки. Ну как, Хана-тян, я угадал? Угадал же?

Дядя Нирасаки с улыбкой перегнулся через стол. Хана не знала, что сказать.

— Нет, это…

— А? Куда собака делась?

Тётя Нирасаки упустила волчонка из виду и испуганно огляделась по сторонам.

И тут из соседней комнаты появилась Юки, вошедшая в дом с заднего хода. Теперь уже в человеческом облике.

— Добрый день, тётя Нирасаки.

— Ой, Юки-тян, какая ты сегодня вежливая.

— О-о, да она одета, как та собачка. Как мило!

Юки незаметно подмигнула матери и выбежала во двор с веранды. Вскоре она показалась там же в образе волчонка, привлекая к себе внимание. «Ю… Юки!» — едва слышно пробормотала Хана.

Она боялась, что превращения дочери вызовут подозрения гостей, и не находила себе места. Но куда больше семью Нирасаки озадачила как раз реакция Ханы.

— Что с тобой, Хана-тян?.. — спросила тётя Нирасаки, недоверчиво поглядывая на Хану.

— А-ха… а-ха-ха-ха-ха.

Той оставалось лишь неловко засмеяться, чтобы замять тему.

Воздух, спускавшийся с гор по утрам и вечерам, становился всё холоднее, а деревья вокруг дома Ханы наряжались в осенние цвета. Она несколько раз копнула мотыгой, приподняла ком земли, затем с силой дёрнула пожелтевший стебель и вытащила несколько клубней спелого картофеля.

— Ура-а-а!

К Хане подбежали наблюдавшие со стороны дети и тоже порадовались урожаю. Затем они и сами кинулись дёргать стебли, повторяя за матерью. Картошка послушно вылетала из земли. Выкопав весь урожай, они высушили клубни в тени, затем очистили с них грязь и сложили в вёдра. Даже при том, что вёдер в сарае было порядочно, их всё равно не хватило.

Хана набрала огромный пакет картошки и оттащила в деревню, к дому Нирасаки. Она хотела, чтобы тот увидел её картошку первым. Но сколько Хана ни кричала у веранды, никто к ней не выходил. Она даже сходила к сараю, но и там его не оказалось. «Где же дедушка Нирасаки?..»

В конце концов она сдалась и направилась к Хосогаве. Тот жил в изящном доме среди сада, похожего на настоящую рощу, и сам вышел встретить Хану.

— Ага. Хорошие выросли.

— Всё благодаря вам.

Хосогава взял в руки один клубень, хорошенько осмотрел его, затем забрал пакет и унёс в сарай.

— Большое спасибо, очень кстати, а то наша вся погибла.

— Погибла? От чего?

— Кабаны, — ответил Хосогава, возвращаясь из сарая с полной охапкой дайкона, который и сунул Хане.

Затем она направилась к Ямаоке. Тот жил в особняке с таким огромным двором, что в нём нашлось место даже для собственного экскаватора. Ямаока тоже поблагодарил Хану за картошку.

— Чёртовы кабаны. Прокрались с самого утра на огород тише мыши, всё выкопали и растащили. Говорят, в этом году они даже до дома Сакаи дошли. Держи. Осторожно, тяжёлые.

И Ямаока отдал Хане три мешка риса, килограммов по пять каждый.

Через несколько дней в гости к Хане снова пожаловали Хорита и Дои с мужьями. После взаимного обмена подарками дошло и до разговоров за чаем.

— Хана-тян, твой огород единственный не пострадал.

— Вот удивительно, ведь ты так высоко в горах живёшь.

— У тебя ведь наверняка какой-то фокус есть.

— Расскажи, нам всем интересно.

Но Хана не нашлась, что ответить на их слова.

— Да какой у меня фокус?!.

И ведь действительно — она просто поступала в точности так, как говорили тётя Нирасаки, Хосогава и остальные.

— Что такое «фокус»? — тихонько спросил Амэ, сидевший за спиной Ханы.

Но тут сидевшая вместе со всеми Юки подорвалась и выбежала на веранду.

— Писать!

Гости с улыбками проводили взглядом умчавшуюся в сторону туалета Юки.

— Юки-тян такая резвая!

— А…

И тут Хану осенило. Уж не связан ли секрет её дома, который кабаны обходят стороной, с секретом Юки и Амэ?

— Что такое, Хана-тян? — спросил муж Дои, переводя взгляд на хозяйку.

— Да так… ничего, — она улыбнулась и покачала головой.

Когда деревья сбросили листву и приготовились к зиме, в гости пришла тётя Нирасаки с большим пакетом свежайших яиц.

— Ух ты, огромное спасибо.

— Что ты, это тебе за картошку.

— Мы так давно яиц не ели.

— Наслаждайтесь. Кончатся — дай знать.

Хана сразу же понесла их на кухню к старому холодильнику и попыталась как-нибудь там разместить. На полу кухни уже давно скопилась целая гора разных продуктов, никак не влезающих вовнутрь.

Тётя Нирасаки заглянула на кухню и удивлённо обронила:

— Ух ты, какой хорошенький.

— А?

Хана обернулась и посмотрела на тётю Нирасаки. Затем снова перевела взгляд на холодильник. «Кто хорошенький? Холодильник?»

Тем же вечером к дому подъехал грузовичок, из которого вышли муж Нирасаки с сыном, спустили из кузова холодильник побольше и вкатили в дом.

— А этот забираем.

— Но он же такой большой, мне неловко.

Хана не находила себе места и пыталась хоть как-то отговорить семью Нирасаки. При всей своей признательности она не могла заставить себя принять такой дорогой подарок. Но муж Нирасаки усмехнулся и направился к выходу.

— Да ладно тебе, не стесняйся, пользуйся. Он у нас только пыль в сарае собирал.

— А? Но…

— Забирай. Если мы привезём его обратно, дедушка очень рассердится.

— Дедушка? — переспросила Хана.

Муж Нирасаки и его сын ловко надевали обувь в прихожей, не выпуская из рук старый холодильник Ханы.

— Он только и тараторит целыми днями: Хана-тян то, Хана-тян это…

— Влюбился, поди.

— Не смеши. Ему уже за девяносто.

— Так ведь это он всю деревню просил присмотреть за ней…

— Дурак, тебе же сказали держать свой язык за зубами, — громко ругнулся отец, заставив сына съёжиться.

— Так вот оно что, — Хана посмотрела в далёкое небо.

Нирасаки обходил свою террасу. Он приводил в порядок межи и каменные укрепления, выгребал листья из канав; всё это приготовления к тому, что скоро зима завалит поле снегом. Он закончил, когда солнце уже клонилось к закату.

Хана ждала его на тропинке, ведущей к полю. Она вежливо поклонилась и улыбнулась.

— Наконец-то я поняла, для чего мне такое большое поле, — сказала она.

Летом она не понимала, но теперь уже догадалась: урожай кормит не только её семью. Вся деревня делится друг с другом продуктами. Работа в поле научила Хану жить в деревне. Точнее, её научил этому Нирасаки.

Но тот наклонил голову, снял правую рукавицу и буркнул:

— Ты мне не нравишься.

— А?

Импортная рукавица скрылась в кармане пальто, а Нирасаки недовольно посмотрел на Хану.

— Что ты постоянно лыбишься-то?

От этих слов Хана не сдержалась и прыснула:

— Хи-хи-хи!..

— Не смейся.

— А-ха-ха!..

Конечно, она знала, что поступает невежливо. Но чем сильнее убеждала себя в этом, тем смешнее ей становилось. Хана очень ценила Нирасаки. Так почему же она смеялась над ним? Она смеялась, схватившись за живот, и ничего не могла с собой поделать. В последний раз она так хохотала, когда её парень ещё был жив.

— Да что смешного? — старик развёл руками, недоумённо посмотрел на скорчившуюся от смеха странную девушку и в итоге обречённо вздохнул, так её и не поняв.

Они ещё долго простояли возле поля. В прозрачном зимнем воздухе разливался прекрасный закат.

Ночью пошёл снежок.

Хана уложила детей спать, налила себе чаю, села и в полной тишине прокрутила в голове события своей жизни после переезда, с весны. «Хотя я и переехала сюда, чтобы скрыться от людских глаз, сейчас со мной дружит вся деревня», — подумала она.

У неё появился строгий наставник, научивший работать в поле. Появились пожилые друзья, которые почти по-семейному часто заходят её проведать. Появились подруги среди молодых мамочек, с которыми можно обсудить детские дела.

Некогда безлюдный дом Ханы теперь посещали все кому не лень. Но, к счастью, пока ей удавалось беречь секрет своих детей.

Хана по очереди вспомнила радушные, порой даже слишком добрые лица односельчан и мысленно поблагодарила каждого из них.

— Поначалу было тяжко, но я как-то смогла встать на ноги, — она перевела взгляд на права своего парня.

Он смотрел на неё с фотографии и будто бы улыбался.

Когда они проснулись, всё уже замело.

— Ура-а-а! — дружно воскликнули они.

Юки в восторге выбежала на веранду и, широко раскинув руки и ноги, прыгнула в свежий снег.

Пуф. Снег оказался на удивление мягким, прохладным и приятным. Юки впервые в жизни почувствовала, как крохотные снежинки тают на ладонях. Её обуял искренний, рвущийся на свободу смех.

— А-ха-ха-ха-ха-ха!

Девочка не стала противиться инстинкту и начала кататься в снегу.

Амэ вышел во двор, сделал несколько очень осторожных шагов, но потерял равновесие и упал лицом вперёд.

— Ф-хо!

Он изумлённо вытаращил глаза и замотал головой, стряхивая снег с лица.

Хана вздохнула морозный воздух полной грудью и окинула взглядом снежный пейзаж. Словно камень с души упал. Она будто вернулась во времена своего детства. И стоило подумать об этом, как она разогналась: «Эй» — и прыгнула к своим детям. Оказавшись в снегу, она крепко прижала к себе малышей. Её окутали любимый запах и тепло. Ах, вот оно настоящее счастье!

— А-ха-ха-ха-ха-ха! — вырвался смех из глубин её души, долетая до самого неба.

Все улыбались до ушей.

А затем Юки, всё ещё босая и в пижаме, побежала. Она петляла среди деревьев, с умопомрачительной скоростью обращаясь то волком, то человеком.

Амэ тоже кинулся следом за сестрой, то и дело падая на четыре лапы. От частоты превращений уже скоро они остались без одежды в одних только шарфах.

Хана накинула пальто и побежала за детьми, на ходу подбирая пижамы. Юки и Амэ нарочно бегали от матери кругами, наслаждаясь весёлой игрой.

Под голубым и по-зимнему безоблачным небом два ребёнка-оборотня бежали вниз, петляя по склону заснеженного холма с одиноким деревом на вершине. Юки-волчонок разогналась и подпрыгнула. Ветер мягко подхватил её. За ней длинным хвостом летел и трепыхался шарф. На мгновение ей даже показалось, что она парит. А потом Юки приземлилась и в воздух, скрывая её от глаз, взметнулись снежные хлопья.

Амэ-волчонок решил повторить трюк за сестрой и тоже прыгнул. Поднялся он куда выше, чем рассчитывал, задёргал лапами и приземлился далеко не так удачно, совсем утонув в снегу.

Юки-волчонок не захотела отставать и тоже подпрыгнула повыше. В полёте она умудрилась изящно кувыркнуться. Оба волчонка соревновались друг с другом в прыжках и поднимали в воздух клубы снежной пыли.

Хана гналась за ними и пробегала сквозь снежные облака. Бесчисленные снежинки разлетались во все стороны и поднимались в небесную синь.

— У-у-у, — завыла Юки.

— У-у-у-у, — подхватил Амэ.

Хана решила присоединиться.

— У-у-у-у-у, — завыла она. А затем упала на заснеженную землю, раскинув руки в стороны.

Горное эхо вторило их голосам. В какой-то миг Юки вновь обратилась человеком. Поначалу она только тяжело дышала, но затем сорвалась на смех:

— Ха-а, ха-а, ха-ха-ха!..

Заслышав её, рассмеялся и вспотевший Амэ:

— Ха-ха-ха-ха-ха!

А затем и Хана:

— А-ха-ха-ха-ха-ха!

Они никак не могли остановиться и только катались по снегу.

Снег блестел на солнце. Распаренные тела нежились в прохладе ветра. Хана ощутила приятную усталость и посмотрела в небо. По нему неспешно плыли белые барашки.

Когда они повернули домой, небесную голубизну уже затянуло тонким слоем облаков. Вдруг Амэ-волчонок остановился и прислушался: где-то журчала вода.

Мальчик осторожно спустился по склону и увидел среди снега и деревьев маленькую горную речку. Возможно, именно здесь Юки поймала баклана.

Амэ заметил на ветке одного из деревьев небольшого зимородка. Он узнал его сразу — вспомнилась картинка из энциклопедии.

Зимородок подлетел к воде и кинулся в неё, точно рассчитав силы. Миг — он выскочил, держа в клюве мелкую рыбёшку, и перелетел на заснеженный камень. Двигался он чрезвычайно ловко, а чёрные пятна на белых перьях приковывали взгляд.

Амэ захотелось подойти поближе и изучить птичку повнимательнее. Он подкрался, присел за камнем, затаил дыхание и принялся ждать, подгадывая нужный момент. В ту самую минуту, когда зимородок перехватил рыбку клювом и уже собирался её проглотить, он вдруг почуял волчонка и повернул к нему голову. И тогда Амэ бросился на него.

Ему повезло ухватить птицу за хвост передней лапой. Зимородок тут же попытался вспорхнуть и улететь, но Амэ успел обогнуть камень и прижать беглеца. Птица ещё какое-то время отчаянно трепыхалась, но вскоре стихла и лишь беззвучно моргала, глядя на хищника. Так прошла первая охота Амэ.

Он и не думал, что получится с первого же раза. Маленький оборотень даже не успел унять волнение, хотя сейчас адреналин мог вырабатываться и из-за неожиданного успеха. То, как быстро всё закончилось, несказанно его удивило и привело к мысли, что охотиться на самом деле гораздо легче, чем кажется. И почему он до сих пор не решался?

Ему хотелось поскорее вернуться домой и показать добычу маме. А потом — Юки. Амэ гадал, как они посмотрят на него.

Изумятся и вытаращат глаза? Похвалят за удачную охоту?

И тут… Амэ наступил на собственный шарф, потерял равновесие и упал в речку. Плюх! В воздух поднялись брызги, а за ними — улетевший зимородок.

Речка оказалась на удивление холодной, быстрой и глубокой. Трудно поверить, что с берега вода выглядела такой мирной. Амэ пытался хвататься за камни, но у него никак не получалось.

— Ма… мама! — Амэ отчаянно барахтался, обращаясь то волком, то человеком.

Волчонок Юки услышала голос, промчалась по склону в сторону речки и закричала:

— Амэ! Мама, Амэ!

Пронзительный голос мгновенно привёл Хану в чувство.

— ?!

По её телу побежали мурашки.

— Амэ!

Она пулей кинулась вслед за Юки, тут же запнулась, упала, но встала и побежала дальше.

— Амэ!!!

Пусть она и не видела сына, но образ мальчика, зовущего на помощь, сам всплыл в голове. Ей казалось, будто Амэ думает, что мать лишь безучастно смотрит, как умирает её ребёнок. «Мама, мама», — тянул он. Ещё и ещё. Она отчётливо слышала его голос.

Но каким бы безумным ни было наваждение, в ту минуту Хана не осознавала этого. Она не знала, куда кинуться.

— Амэ!.. Амэ!..

Хана едва сдерживала слёзы и бежала куда глаза глядят. Она то выходила к ручью, то отдалялась, то вовсе теряла направление — и никак не могла найти сына. Время и силы уходили впустую. Лёгкие облачка превратились в плотные серые тучи.

Хана нашла Амэ уже после того, как пошёл мелкий снежок. Ручей вынес его нагое тело почти к самой реке.

— Амэ!!!

От ужаса душа Ханы ушла в пятки.

Она подбежала к нему, забыв обо всём на свете, схватила за плечи и начала трясти.

— Амэ! Очнись! Амэ!!!

Но он не откликался, сколько бы она ни трясла. Его кожа побледнела и замёрзла настолько, что он скорее напоминал камень с берега реки, чем маленького мальчика. Но Хана не обращала на это внимания и всё продолжала трясти:

— Амэ… Амэ… Амэ!!!

Затем она крепко прижала его к себе.

Рядом сидела и тяжело дышала Юки-волчонок. Судя по каплям, что без остановки стекали по её шерсти, это она вытащила Амэ из ручья.

Хана продолжала крепко обнимать тело сына. Неужели она потеряет его? Неужели она больше не услышит его голоса? Неужели больше не погладит по спине и не скажет волшебное «всё хорошо»? Неужели больше она не будет вытирать его слёзы? Неужели больше не увидит его очаровательной улыбки? Неужели он повторит злую судьбу отца и окоченеет насмерть, промокнув насквозь?

И тут Амэ еле заметно дёрнулся в объятиях матери.

— Мама… мне душно…

— Амэ!!!

Хана сквозь слёзы смотрела на него.

Амэ только-только пришёл в сознание и едва сумел выдавить из себя слабую улыбку, а затем полусонным шёпотом пробормотал:

— Я нашёл зимородка… Очень, очень красивого… И подумал, что сегодня и я смогу хоть что-то поймать.

Белая кожа постепенно розовела.

— Почему-то всё было совсем по-другому… Я не боялся… Как будто всё могу, — он рассказывал, словно герой, вернувшийся из невероятного приключения. — А потом…

И тогда он вдруг заметил слёзы на лице матери и вытаращил глаза.

— Почему ты плачешь?

Затем он увидел рядом с собой Юки и недоумённо продолжил:

— Что вы здесь делаете?

Обратившаяся девочкой, голая Юки смотрела на Амэ, разинув рот от волнения.

Хана крепко прижала детей к себе, чтобы согреть. По её щекам без остановки катились слёзы облегчения. Хана благодарила судьбу и удачу.

Подул ветер, и вокруг них закружился мелкий снег.

Глава третья

Долгая зима подходила к концу, и чувствовалось дыхание весны. Юки стукнуло шесть.

Девочке, как и всем её ровесникам, нестерпимо хотелось в школу. Она толком не понимала, что такое эта школа, но воображала её чем-то настолько увлекательным, что не находила себе места. Однако осознавала, что попасть туда сможет только с согласия Ханы, поэтому слушалась её беспрекословно. Усилия не прошли даром, и в апреле мать сдалась.

Хана сходила в администрацию, заполнила нужные документы, нашла в сарае старую парту и обустроила рядом со спальней комнату для занятий. Но накануне первого звонка она строго наказала потерявшей голову от счастья Юки:

— Что бы ни случилось, в волка не превращайся.

— Ну мам, хватит, знаю же, — Юки, сидевшая на футоне в пижаме, копалась в новеньком ранце.

— Пообещай, — настойчиво повторила Хана.

— Я же сказала, что смогу.

— Хорошо. Три подарка приносили, осьминогам раздарили.

— Чего? — Юки подняла взгляд.

— Хе-хе-хе, — Хана хитро усмехнулась. — Это заговор, чтобы ты не превращалась.

— Заговор?

— Три подарка приносили, осьминогам раздарили. Теперь ты, — повторила Хана, трижды постучав кулачком по груди.

— Три подарка…

— …Приносили, осьминогам раздарили.

Юки подумала, что раз слова заговора такие странные, то он должен быть очень сильным.

— Три подарка приносили, осьминогам раздарили! Три подарка приносили, осьминогам раздарили! — Девочка быстро выучила слова, но на всякий случай повторила ещё несколько раз.

На следующее утро Юки с ранцем на спине бодро выскочила из дома, до сих пор томящегося в снежном плену. Следом на пороге появилась её мать, надевшая по такому случаю свой лучший чёрный костюм. За собой она тянула упиравшегося Амэ.

До ближайшей автобусной остановки им пришлось минут пятнадцать спускаться по лесистой тропе. Всю дорогу Юки шла вприпрыжку, размахивая пакетом со сменной обувью и громко распевая тот самый заговор. На остановке она ухватилась за проржавевший столб дорожного знака и закружилась вокруг него, от нетерпения не в силах устоять на месте. Девочка то и дело вытягивала шею, надеясь увидеть автобус. Даже сидя в почти пустом салоне, она постоянно подпрыгивала, радуясь диким вишням за окном. Чем дальше они спускались с горы, тем меньше снега оставалось на земле. Через полчаса автобус добрался до центра городка, словно вынырнул из зимы в весну.

Местная школа очень гордилась своим двухэтажным деревянным зданием, построенным на рубеже двадцатых и тридцатых годов. Когда-то здесь училось много детей, но со временем рождаемость падала, и теперь не каждый год удавалось набрать даже дюжину новых учеников.

Торжественную церемонию для первоклассников проводили в спортзале — сравнительно новом панельном здании рядом с основным корпусом. Его заполнили учителя, прочие сотрудники школы, почётные гости и родители. Все они не сводили глаз со спин девяти первоклашек, выстроившихся в линию перед сценой.

Юки стояла, вжав голову в плечи: ей ещё никогда в жизни не приходилось оказываться посреди такой толпы. От былой жизнерадостности девочки не осталось и следа. Её одноклассники дружили друг с другом с яслей, и она оказалась единственной новенькой. Говорить Юки было не с кем, оставалось лишь смотреть в пол и напряжённо глотать слюну. Добродушное приветствие директора и бесконечные речи почётных гостей прошли мимо ушей, а когда учителя запели школьный гимн, от волнения у неё чуть не подкосились ноги. Юки так сильно хотела в школу, но теперь её невыносимо терзали опасения: а справится ли она? Девочка оборачивалась и смотрела на Хану умоляющим взглядом, но та лишь отвечала ей ободряющей улыбкой, которая ничуть не успокаивала. В итоге ей так и пришлось бормотать про себя заговор и ждать, пока всё закончится.

Впрочем, когда школьная жизнь началась по-настоящему, к Юки вернулось прежнее жизнелюбие. Помогла ей в этом одноклассница по имени Сино, с которой они каждое утро вместе ездили на автобусе. Сино всю дорогу разговаривала с Юки и стала её первой подругой. Она оказалась дочерью владельца городского строительного магазина и, благодаря перенятому от отца умению мягко направлять людей, сумела познакомить новую подругу с остальными девочками.

Хоть Юки так и осталась новенькой, но — благодаря Сино — с лёгкостью влилась в коллектив. На уроках она изо всех сил тянула руку и всячески красовалась перед учителями, в обед съедала всё без остатка, а на переменах так носилась по лестницам и коридорам, что частенько получала замечания. Она была на редкость проворна, поэтому в беге с лёгкостью обходила хилых мальчиков. И это, к её удовольствию, вызывало восторг и изумление одноклассниц. Походы в школу как-то вдруг начали ей нравиться. Первоклашка нетерпеливо ждала каждого утра.

Хана с надеждой смотрела вслед дочери, уносящейся вдаль с ранцем на спине. Как мать волчьего ребёнка, она радовалась тому, что пока всё обходится, как просто мать — довольному лицу своей дочери.

Молодая женщина пошла в администрацию, чтобы впервые с рождения Амэ и Юки запросить детские пособия. Без них Юки слишком тяжело было собирать в школу. Конечно, Хана могла бы подать заявление и раньше, ведь они уже долго жили, затянув пояса, и ей бы не отказали. Но она так боялась — вдруг секрет детей раскроется? — что держалась от государственных учреждений подальше. Однако если уж Юки пообещала, что справится, то Хане и подавно отступать нельзя.

Заполнить документы оказалось на удивление просто.

— Я всё, — она вернулась к ждавшему её Амэ.

— Смотри, — сын указал на доску объявлений, которую разглядывал из-под надвинутой на самый нос шапки.

На доске висело объявление, приглашавшее на подработку в лесной заповедник Ниикава. По углам его разместили фотографии птиц, растений, а также волка в клетке.

Волка.

Хана пристально смотрела на фотографию.

Лесной заповедник Ниикава располагался на склоне холма неподалёку от администрации. В нём занимались наблюдениями за дикой природой и давали природоохранное образование. С 1984 года он находился в ведении Департамента окружающей среды. Заповедник занимал территорию более ста гектаров и утопал в зелени, а в самом сердце его находился центр наблюдений за дикой природой, куда и направились Хана с сыном.

Внутри их встретили огромные плакаты с изображениями лесных пейзажей. В павильоне проходила выставка «Родная природа», к каждому пейзажу добавили фотографии типичных для этой местности деревьев, цветов, животных и насекомых, чтобы у посетителей создавалось более полное представление о лесных экосистемах.

Хана невольно засмотрелась. За спиной раздался голос:

— Добро пожаловать! Пройдёмте.

— А, хорошо.

К ней обратился мужчина среднего возраста по имени Тэндо, директор и действующий исследователь заповедника. Он как раз собирался провести экскурсию для школьников и пригласил Хану присоединиться.

Они отправились по пешеходному маршруту. Мужчина рассказывал школьникам о птицах и деревьях, перебросился парой слов с добровольцами, помогавшими с очисткой болота, и остановился, чтобы приветливо побеседовать с исследователями из университета. Хана ходила за ним по пятам и записывала каждое слово.

По возвращении в административный центр Хана и Тэндо зашли в конференц-зал, где в тишине пустого помещения тоскливо тянулись ряды белых маркерных досок.

— Наблюдатели занимаются не только охраной природы. Они расширяют ареалы обитания диких видов, проводят полевые исследования, следят за здоровьем животных и растений. Это три столпа, на которых держится заповедник и которые, в свою очередь, держатся на труде наблюдателей и добровольцев. Работы много, работа разная — нашим людям приходится быть и специалистами, и разнорабочими. Собственно, мы для того и нанимаем новых работников, чтобы разгрузить наблюдателей… Скажу честно: платят у нас очень мало. Можно сказать, мы лишь оплачиваем будущим наблюдателям расходы на исследования. Даже школьник может зарабатывать гораздо больше. И всё же вы… — Тэндо улыбнулся и посмотрел на Хану, — хотите у нас работать?

После небольшой паузы Хана неуверенно спросила:

— А правда… что у вас есть волк?

Тэндо отвёл Хану и Амэ в зверинец.

Волк жил в чистом и просторном вольере, освещаемым солнцем через прозрачную стеклянную крышу.

Он разлёгся у бетонной стены и недоверчиво поглядывал на неожиданных посетителей. Светло-коричневую шерсть покрывали пятна, напоминающие грязь.

— Восточный волк, — шёпотом пояснил Тэндо.

— Какой он тихий.

— Возраст, что поделаешь.

В дверях показался работник и обратился к Тэндо:

— Директор, можно вас на секунду?..

— Прошу извинить.

Тэндо вышел из зверинца.

Хана дождалась, пока он закроет дверь, села рядом с Амэ на корточки и посмотрела в глаза волку.

— Приятно познакомиться. Мы пришли к вам, потому что о многом хотим узнать.

Хане показалось, что зверь понял её слова. Восточный волк неспешно поднялся. Хана взяла Амэ за плечи, словно демонстрируя его животному.

— Это волчий ребёнок. Его отец, волк, погиб. Я мать, но не знаю, как воспитывать волчат. Можно спросить, как вы стали взрослым?

— …

Волк пристально смотрел на женщину сквозь прутья решётки. Хана подвинулась ещё ближе.

— Вы не могли бы рассказать нам, как росли в лесу?

— …

Волк продолжал сверлить их тревожным взглядом. Он словно оценивал мальчика. Потом вдруг опустил морду, раздражённо повернулся и снова лёг у стены. Амэ даже показалось, будто он поджал губы.

— …

Хана всё продолжала спрашивать, но волк не отвечал. Иногда он едва слышно кряхтел, но, скорее всего, из-за неважного здоровья.

— …

Хана расстроенно поднялась на ноги.

Вскоре вернулся Тэндо и стал объяснять:

— В своё время его купил один богач, получив специальное разрешение. Потом он умер, волка никто взять не смог, и он попал к нам. А родился вроде бы в Московском зоопарке.

— Так он не дикий?

— По-моему, в зоопарках дикие волки вообще редкость. Там за ними поколениями ухаживают.

Затем Тэндо пустился в рассказы о том, как к ним попадали раненые птицы, дикие еноты и прочие животные, как их лечили, а затем пристраивали в более подходящие места. Амэ не сводил с волка пристального взгляда.

Когда они вышли из заповедника, уже совсем стемнело.

Домой они ехали в полупустом автобусе. Хана решила, что будет работать в заповеднике. Может, она и могла научить детей человеческой жизни, но насчёт волчьей была совсем не так уверена. Поэтому она с радостью ухватилась за возможность увидеть жизнь диких животных своими глазами. В салоне автобуса горели люминесцентные лампы, бросая холодный отсвет на мать и сына. Амэ молча провожал глазами поля и огоньки домов, проносившиеся за окном. Хана решила заговорить первой.

— Скоро я буду ходить туда постоянно, Амэ. Можешь со мной, если хочешь.

Тот кивнул, не поворачиваясь.

— Будем вместе работать, учиться, исследовать лес и дикую природу.

— Я впервые увидел настоящего.

— Волка?

— Папа тоже был таким?

— Нет. Совсем другим.

— Слава богу.

— Почему?

— Он выглядел таким грустным, — Амэ придвинулся к матери, продолжая смотреть в окно. — Я бы так хотел встретиться с папой…

Хана тоже пододвинулась поближе к сыну.

— И я, — тихо прошептала она.

Вскоре в жизни Юки тоже кое-что серьёзно поменялось.

Девочки обожают полевые цветы, с удовольствием плетут венки и, бывает, ищут четырёхлистный клевер. Ещё у каждой есть шкатулка, либо выпрошенная у мамы, либо подаренная на день рождения. В них девочки хранят разноцветные пуговицы и бисер, которыми хвастаются перед подружками.

Эти непреложные истины поразили Юки до глубины души. Оказалось, что она — единственная девочка в школе, которая развлекается, наматывая змей на запястья. Единственная, кто собирает в алюминиевые банки кости мелких зверьков и панцири насекомых.

И когда она поняла, что другие девочки так себя не ведут, ей стало настолько за себя стыдно, что она сгребла банки в охапку и пулей выскочила из школы. Впредь Юки решила вести себя женственнее и изящнее.

Когда она рассказала об этом Хане, та с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос.

— Хи-хи-хи…

— А?.. — девочка хмуро смотрела на мать, подперев рукой подбородок. — Ничего смешного! Мне действительно плохо.

— Почему бы тебе не делать то, что хочется?

— Потому что не люблю, когда на меня странно смотрят!

Сколько бы Хана ни убеждала Юки, что скоро остальные девочки всё забудут и снова подружатся с ней, она никак не успокаивалась.

— Ну, как ска-ажешь.

— А?

Хана пообещала ей сшить новое платье.

Она достала из сарая педальную швейную машинку и подлюбопытным взглядом Юки принялась ловко и старательно шить. Иногда дочь осторожно напоминала, что хочет очень женственную одежду. Два вечера ушло у Ханы, чтобы закончить тёмно-синий сарафан и украсить его снежинками.

На следующий же день Юки пошла в нём в школу. Ей было неловко: казалось, будто она уже и не она вовсе. Девочка нервничала и гадала, понравится ли она одноклассницам.

По пути в школу Юки повстречала подружек, и все они как одна похвалили обновку: «миленькое платье», «стильное», «тебе идёт», «я так завидую»…

К слову, сарафан здесь ни при чём. Так они неявно подтвердили, что она такая же, как они. Другими словами, это был своего рода ритуал, которым подружки признали Юки равной.

А та поняла девочек и наконец-то смогла вздохнуть с облегчением. Она подумала, что больше не будет нервничать в классе, да и школьное время пролетит легко и без забот. Напоследок Юки мысленно, но от всего сердца поблагодарила платье и маму, которая его сшила.

Весна следующего года.

Хану взяли на постоянную работу. Жизнь вошла в колею, и она даже начала понемногу выплачивать взятый в своё время кредит на учёбу, но лекции, втиснутые между рабочими обязанностями, и подготовка к экзаменам отнимали всё свободное время.

Амэ подрос, и в учебной комнате появилась вторая парта. Однако он, в отличие от сестры, совсем не горел желанием ходить в школу. Вернее, не столько не хотел, сколько не понимал, зачем это вообще нужно. Когда по утрам они с Юки выходили из дома, он нередко сворачивал в сторону леса.

— Эй, школа там!

Чаще всего Юки приходилось тащить его за руку до самых школьных ворот.

Амэ никак не мог привыкнуть. Все уроки напролёт он глядел в окно и считал ворон. Вскоре о нём поползли слухи по всей школе. Иногда в их кабинет заходили любопытные дети из старших классов, посмеивались над Амэ, тыкали в него пальцами, а то и толкали. Юки приходилось вмешиваться и прогонять их. Когда Амэ перешёл во второй класс, он стал появляться в библиотеке чаще, чем в классе, и целыми днями разглядывал энциклопедии животных и растений. К третьему классу он начал пропускать занятия. Классный руководитель не уставал требовать, чтобы Амэ ходил в школу каждый день, но Хана не хотела его заставлять. Вместо этого она стала брать его с собой на работу.

Хана ездила на маленьком подержанном джипе, взятом в кредит. Она сажала сына рядом с собой, а тот всю дорогу глядел в окно.

Тэндо не возражал против детей сотрудников.

— О, Амэ-кун, отпустили с уроков?

— Не-а, — мальчик честно качал головой.

— Прогуливаешь, что ли?

— Угу, — и так же честно кивал.

— Приходи в любое время, — Тэндо гладил растрёпанные волосы Амэ.

В мае посетителей в заповеднике особенно много. В павильоне выстраивались целые очереди из людей, ждавших экскурсоводов.

— А здесь у нас пруд для наблюдений за земноводными. Сейчас вы можете увидеть в нём уже подросших, но до сих пор не отбросивших хвосты головастиков. Хана-тян, помоги-ка!

— Иду-у.

Хана и остальные работники занимались исключительно нахлынувшими посетителями.

Амэ же почти всё время проводил в зверинце. Когда он подходил к клетке с восточным волком, тот просовывал морду меж прутьев клетки. Амэ смотрел на престарелого волка, словно жаждущий знаний ученик на учителя.

Скоро он начал частенько ходить в лес заповедника один.

За первые четыре года в школе Юки выросла сантиметров на тридцать. Хана в очередной раз обновила тёмно-синий сарафан дочери. В сочетании с длинными чёрными волосами, изящными ручками и стройными ножками он смотрелся даже лучше, чем раньше.

Юки изменилась не только внешне. Некогда озорная дикарка за несколько лет превратилась в спокойную, вежливую девочку. Теперь шуму детской площадки она предпочитала чтение и тишину.

Отчасти свою роль сыграла окрепшая дружба с Сино, в семье которой любили книги, но главное — Юки решила найти занятие, которое не будет привлекать к ней внимание. Выбор оправдал себя: все четыре года Юки успешно оберегала свой секрет. Но одним утром…

Юки сидела, привычно уткнувшись в библиотечную книгу.

— Попрошу внимания! — учитель Танабэ вошёл в шумный класс чуть позднее обычного. — У нас новенький.

Юки подняла взгляд. Рядом с классным руководителем стоял мальчик в футболке и с рюкзаком на спине.

— Поздоровайся, Сохэй Фудзии-кун.

Пока Танабэ выводил на доске имя мальчика, тот кратко поклонился.

— Меня зовут Фудзии, приятно познакомиться.

Класс резко оживился. К ним до сих пор никто не переводился.

Сохэю досталась парта у окна, точно за Юки. И стоило ему сесть, как…

— Слушай, у вас что, собака дома есть? — вдруг спросил он.

— С чего ты решил?

— Да так… От тебя псиной воняет.

— !..

От неожиданности у девочки из головы вылетели все мысли. Юки отчаянно думала над ответом. Но тщетно — в голову ничего не приходило.

— У нас нет собаки, — кое-как выдавила она из себя.

— Да ладно? Странно, а я-то был уверен, — Сохэй начал крутить головой и принюхиваться.

Юки оцепенела настолько, что не могла шевельнуться. Сидевшая сбоку Сино любопытно вытянула шею.

— Что такое?

— Да я про запах.

— Запах? Какой запах?

— Мне что, одному кажется?

Юки вжала голову в плечи и кое-как переждала урок.

На перемене она сразу же зашла в женский туалет, тщательно вымыла руки и вытерла их платком. Она попробовала обнюхать себя. И ничего не почуяла. Да и не могла она ничем пахнуть.

И всё же мальчик сказал: «Псиной воняет». Может, он почуял, потому что только перевёлся к ним? До сих пор Юки никто такого не говорил. Но неужели она всё-таки пахнет немного не так, как все остальные? Неужели после четырёх беззаботных лет её секрет внезапно раскроется?

Юки увидела в зеркале своё встревоженное лицо и изо всех сил постаралась успокоиться: «Всё хорошо, всё обязательно будет хорошо».

Она глубоко дышала.

Через какое-то время ей удалось унять чувства. Затем Юки вновь посмотрела в зеркало. Глядящая из него обеспокоенная девочка, казалось, готова была вот-вот расплакаться.

Когда она вернулась в класс, остальные дети играли в чёрного Петра вместе с Сохэем.

— Каку-ую же взять? Ну, эту! Да ладно, неужели?! — Сохэй так старательно дурачился, что весь класс хохотал.

Юки стояла в дверях, пока Сино не заметила её и не позвала:

— Эй, Юки-тян, давай с нами. Сохэй-кун такой забавный.

— …

Она не могла приблизиться. Юки опустила взгляд на книгу на своей парте и…

— Мне надо вернуть её, — нарочито громко сказала она и развернулась.

Сохэй заметил фальшь, поморщился и спросил исподлобья:

— Чего с ней?

— Обычно она не такая, — удручённо отозвалась Сино.

С тех пор Юки старалась держаться от Сохэя подальше. Она надеялась, что сможет тихонько сидеть в уголке, читать книги и ни с кем не играть. Но чем больше она избегала мальчика, тем упорнее тот за ней бегал.

— Юки, послушай…

В ответ Юки закрывала книгу и старалась немедленно уйти.

Сохэй пытался заговорить с ней даже во время уборки кабинета.

— Юки… ну послушай…

— !..

— Эй, Юки… — он шёл за ней по пятам, не выпуская из рук метлы.

Юки решила, что в классе лучше появляться как можно реже, и начала проводить перемены в библиотеке. Однако Сохэй и тут не оставлял её в покое.

— Юки…

— !..

— Юки, послушай!

Юки выскочила из библиотеки. Она побежала вниз и уже миновала половину лестничного пролёта, когда громкий голос Сохэя вынудил её остановиться.

— Скажи уже честно!

Юки вздрогнула и замерла. Она увидела своё встревоженное лицо в зеркале на лестничной площадке. Девочка постаралась принять невозмутимый вид и посмотрела наверх.

— Чего?

— Что я тебе такого плохого сделал? — послышался неуверенный вопрос. Сохэй и сам явно нервничал.

— Ничего не сделал.

— Не может быть, чтобы ничего.

— Ничего.

— Ты просто невзлюбила меня, потому что я новенький, ведь так? — убеждённо выпалил Сохэй.

— Я же сказала, нет! — в сердцах воскликнула Юки.

— Тогда почему убегаешь?!

— Не убегаю!

Юки оборвала разговор и спустилась вниз. Она чувствовала, как в душе бушует буря. Ей нужно было остаться одной. Девочка зашла в темноту под лестницей, постучала себя по груди и проговорила:

— Три подарка приносили, осьминогам раздарили, три подарка приносили, осьминогам раздарили…

Послышались шаги Сохэя.

— Подожди же.

Надо бежать. Но куда? Где можно спастись от этой напасти?

Юки бросилась прочь по коридору первого этажа. Ей казалось, она сейчас взорвётся. И она изо всех сил терпела: «Три подарка приносили, осьминогам раздарили. Три подарка приносили, осьминогам раздарили…»

Юки никогда ещё себя так не чувствовала. Она совершенно не знала, что делать. Абсолютно.

Девочка открыла парадную алюминиевую дверь и вышла в обсаженный ипомеями двор. Но Сохэй всё не отставал.

Юки пролетела вдоль здания и уже протянула руку, чтобы открыть другую дверь и забежать внутрь… Но дверь оказалась заперта. «Три подарка приносили, осьминогам раздарили».

Сохэй приближался.

«Три подарка приносили…»

Бежать больше некуда.

Юки прислонилась к стене и закричала охрипшим голосом:

— Не подходи!

Она сама не ожидала, что голос прозвучит так жутко.

— !..

Сохэй дёрнулся, замер, а затем обеспокоенно протянул руку.

— Ты…

— Не приближайся ко мне!

Она рефлекторно оттолкнула его. В её груди проснулась какая-то жажда крови. Нужно сдерживаться любой ценой.

— Ты что делаешь?!

— Не трогай меня!

— Эй, Юки! Юки!

Юки отчаянно замахала руками, а Сохэй попытался поймать их.

И тогда терпение Юки лопнуло. «Я же сказала не трогать меня».

Казалось, вся её кровь разом вскипела. По школе разнёсся звериный рык. В следующий миг острые когти полоснули по уху Сохэя.

Тот сразу схватился за голову и опустился на корточки. Капли крови упали на бетон.

— Уф… уф… уф!.. — тяжело дышала Юки.

Она опустила взгляд на свою левую руку: окровавленные волчьи когти. Юки смотрела на них, начиная понимать, что натворила непоправимое.

Хану вызвали в школу прямо с работы. Сообщили, что случилось неслыханное: Юки ранила одноклассника. Кое-как отпросившись с работы, Хана запрыгнула в джип и понеслась в город.

На ватных ногах она подошла к приёмной директора и открыла дверь.

— Простите, что вызвали с работы, — встретили её слова классного руководителя Танабэ.

Директор стоял, сложив руки за спиной, и молча смотрел на Хану. Дышалось в кабинете с трудом. В углу одного из диванчиков сидела Юки спиной к матери. В углу другого дивана — мать мальчика и сам пострадавший с забинтованной головой. Душа у Ханы ушла в пятки.

Мать мальчика встала, держа сына за руку, и вперилась в Хану взглядом.

— Вы хоть представляете, сколько крови у него из головы вытекло?

— Из уха, — мальчик отмахнулся от руки матери.

Хана прошла к дочери, чела на корточки и попыталась заглянуть ей в лицо.

— Юки.

Та не поднимала глаз. Лишь сидела растрёпанная и упрямо, словно во сне, разглядывала пол.

Танабэ опёрся руками о спинку её дивана.

— Мы её столько спрашивали, а она всё молчит.

— Ты правда ранила его?

— …

— Извинилась?

— …

Юки прикусила губу и отвернулась. Очевидно, нет.

— Извинись, — тихо шепнула Хана.

— …

— Извинись прямо сейчас, — мягко, но настойчиво повторила она и встала.

За ней обречённо поднялась Юки и голосом умирающего выдавила:

— Прости.

Хана проследила взглядом за движением её губ, повернулась к матери мальчика и низко поклонилась.

— Приношу глубочайшие извинения.

Повернулся и директор.

— Итак, многоуважаемая мать Сохэя-куна, поскольку все расходы на лечение покроет школьная страховка…

Но мать мальчика продолжала сверлить Хану взглядом.

— Вы же не думаете, что отделаетесь кивком?

В приёмной словно похолодало.

— Что, если он, не дай бог, оглохнет на одно ухо? — продолжала мать, глядя на по-прежнему склонённую Хану. — Ответственность за детей несёт родитель. Вы возместите ущерб? Дом продадите или кредит возьмёте — меня не волнует.

Директор попытался успокоить разошедшуюся женщину:

— Ну вы понимаете, сейчас не время о таком…

— Я не уйду, пока не услышу её ответ.

Но тут, не поднимая головы, в разговор шёпотом вмешался Сохэй:

— Волк.

— Что? — переспросила его мать.

— Это сделал волк, — Сохэй не сводил глаз с пола.

Хана ахнула. Юки молчала и смотрела в сторону. Сохэй внятно повторил, обращаясь ко всем собравшимся:

— Это был волк.

— Сохэй? О чём ты говоришь? — мать взволнованно потрясла сына за плечо.

Но Сохэй упрямо смотрел в пол.

Хана тоже не смогла поднять взгляд.

В кабинете четвёртого класса стоял шум и гам.

— Куда он делся?

— У него голова замотана.

— Да ладно, серьёзно?

— Хватит уже.

— Не думала, что Юки-тян может…

В кабинет вошли Юки и Танабэ. Класс резко смолк. Дети быстро расселись, затаили дыхание и стали ждать, что будет.

Всё ещё растрёпанная Юки брела к своей парте, словно призрак. В обращённых к ней взглядах сквозили жалость и любопытство.

— Что случилось с Сохэем-куном? — спросил один из ребят у Танабэ.

— Домой отпустили.

— Почему?

— Из-за раны.

— Как это случилось?

— Понимаете…

— Кто его ранил?

— Э-э-э…

Собравшаяся было сесть Юки не выдержала и выбежала из класса.

Снова поднялся шум.

— Тихо! Тишина в классе!

Танабэ пытался успокоить детей, но гул никак не утихал.

Хана ждала Юки на парковке. Хотя в класс её дочь шла за сумкой, вернулась она с пустыми руками и молча села рядом с матерью.

Хана ничего не сказала, просто сидела и ждала. Тишину нарушал лишь тихий гул двигателя.

Наконец, Юки заговорила.

— Не сработал.

— …

— Заговор. Я пыталась много раз.

— …

— Меня выгонят из школы?

— …

— Мы больше не сможем жить в нашем доме?

Хана взглянула на дочь.

— Прости, — по лицу дочери ручьями текли слёзы. — Прости, мама, прости.

Юки громко разревелась.

Хана протянула руки и крепко прижала её к себе.

— Всё хорошо, не плачь. Не надо. Всё будет хорошо.

Хана обнимала девочку, пока та не успокоилась. Она вновь осознала, что только сама способна защитить дочь. Пусть даже ценой того, что её вышвырнут на обочину жизни.

Маленький красный джип ещё долго стоял на полупустой парковке.

Юки перестала ходить в школу. Целыми днями не высовывала головы из-под одеяла. Почти перестала есть. Хана не настаивала.

Ей вспомнились слова мальчика: «Это был волк».

Хана всегда знала, что такое может произойти, и втайне готовилась к худшему. Сейчас ей казалось чудом, что они протянули так долго. Видимо, детям волка всё же не место в обществе людей.

После переезда прошло уже четыре года. За это время она привыкла к земле и нашла постоянную работу. А теперь снова придётся думать о переезде. Но куда? Есть ли хоть одно место, где их семья сможет вздохнуть спокойно?

Прошло ещё несколько дней, и однажды по пути с работы Хана увидела возле дома мальчика с перебинтованной головой, пытавшегося заглянуть внутрь. Сохэй.

Стоило ему заметить Хану, как он вздрогнул, развернулся и пустился наутёк.

— Сохэй-кун?

Хана тут же вышла из машины, но успела лишь проводить мальчика взглядом.

Сохэй что-то оставил на ступеньках крыльца. Распечатки школьных материалов. Хана отодвинула дверь в спальню и протянула распечатки дочери.

— Из школы. Приходил Сохэй-кун.

Юки молча зарылась в футон поглубже.

Каждый день перед их домом стали появляться то булочки, то мандарины. И каждый раз Хана брала их и показывала Юки со словами:

— Сохэй-кун приходил.

Та всё молчала. Она пряталась то под обеденным столом, то под тем, на котором стояла швейная машинка, и сидела обхватив колени.

Когда выдался выходной и Хана вышла поработать в поле, она вдруг заметила мальчика за валом.

— Сохэй-кун.

Он вздрогнул. Бинтов у него на голове уже не было, только на ухе осталась марлевая повязка.

— Юки ушла в гости к Сино-тян.

— Ясно.

— Эй… постой, — Хана остановила мальчика и пригласила домой.

Сохэй сидел за столом, то и дело беспокойно озираясь по сторонам.

— Далековато небось добираться, — Хана поставила перед ним стакан сока. — Но спасибо, что заходишь каждый день.

— Не нравится мне, что Юки в школу не ходит, — мальчик поёрзал на стуле и робко склонил голову.

Хана села напротив, поставила локти на стол, сцепила ладони, улыбнулась и задала вопрос, который уже столько времени не давал ей спокойно жить:

— Послушай… ты сказал, что это сделал волк. Что ты имел в виду?

— Я, в общем… Вряд ли вы мне поверите, но… — Сохэй уставился в пол с таким видом, словно меньше всего ему хотелось продолжать фразу. — Мне на мгновение померещился волк, и не успел я опомниться, как он меня поранил… А раз это сделал волк, значит… — наконец он посмотрел на Хану и уверенно заявил: — Короче, я о том, что Юки не виновата.

И снова опустил взгляд.

— Правда, мне все говорят, что я околесицу какую-то несу… — закончил он, взял сок и поймал губами соломинку.

— Ясно… Можно ещё кое-что спросить? — Хана расцепила ладони и снова сцепила. — Ты не любишь волков?

Сохэй задумался, а затем поставил стакан на стол.

— Не то чтобы не люблю.

Хана мысленно вздохнула с облегчением, убрала руки со стола и улыбнулась.

— Хи-хи. Как и я.

Мальчик пришёлся ей по душе.

Конечно, она не смогла ничего рассказать Юки, но решила, что Сохэй мог бы стать дочери хорошим другом. Будто гора упала с плеч.

Юки заявила, что снова пойдёт в школу. Она долго собиралась с силами, но всё же решилась.

— Можно? — спросила она Хану.

— Конечно, если ты уверена, — ответила та.

На следующее утро Юки вышла из дома с ранцем на спине. Сохэй ждал её рядом с крыльцом. Юки замерла и напряглась. Мальчик заговорил первым.

— Хочешь… посмотреть? — он указал на марлевую повязку.

Девочка явно не знала, что ответить. Сохэй не стал ждать и решительно сорвал марлю.

— Ай!.. — он невольно схватился за заболевшее ухо, но затем показал его однокласснице. — Круто же смотрится.

Юки внимательно осмотрела ухо. Рана превратилась в большой струп. Девочка подумала, что шрам, возможно, останется на всю жизнь, и ей стало совсем неловко.

— Потрогаешь? — вдруг сказал Сохэй и поманил рукой.

Юки на мгновение растерялась, но затем осторожно притронулась к уху мальчика.

— Не больно?

— Щекотно.

Сохэй задержал взгляд на руке девочки, когда та опустила её. Юки ощутила, что он пытается что-то разглядеть, спрятала ладонь и бодро зашагала вперёд.

— Идём.

Сохэй отправился следом.

Хана стояла в дверях и всё видела. Когда дети развернулись и пошли, ей подумалось, что теперь-то всё будет хорошо. Что остальное можно доверить им самим.

Мимо прошёл Амэ и тоже куда-то направился.

— Пока.

— Куда ты? — Хана перевела взгляд на сына.

— К учителю.

— К какому?

— К… моему учителю.

— Ясно. Один доберёшься?

— Угу.

— Будь осторожен.

— Угу.

— И допоздна не задерживайся.

— Угу.

Конечно, вопросы у Ханы не закончились, но Амэ так торопился, что она смирилась и просто посмотрела ему вслед.

После обеда Хана отправилась за покупками, а по пути заехала в гости к семье Нирасаки, где осталась на чай с тётей.

— Как Юки-тян?

— Сегодня пошла в школу.

— Слава тебе господи. А Амэ-тян?

— То ходит, то не ходит.

— Ну и правильно, — вставил дед Нирасаки, как раз забежавший за своим обедом. — Если ребёнок с первых классов прогуливает, значит, одарённый. Как Эдисон и я.

— Опять ерунду говорит, — устало пробормотала тётя.

Хана дождалась, пока он всё-таки ушёл.

— Кстати, а в лесу кто-нибудь живёт?

— В лесу?

— Амэ сказал, что к учителю пошёл. Я подумала, там старик живёт какой-нибудь.

— Вот не знаю. Сейчас же самый пик полевых работ. В лес и не ходит никто.

Тётя Нирасаки звучно отхлебнула из чашки.

Сколько Хана ни думала, ей так и не пришло в голову, кого ещё можно спросить об этом.

Когда Амэ вернулся из леса, он подробно рассказал о прошедшем дне. О том, что зацвели серебристый гинкго и кизил. О том, что собственными глазами видел, как вылупляются головастики будущих зелёных лягушек. О том, что ходил по лесу очень долго, но почти совсем не устал. И о том, что обо всех растениях и животных, которых он сегодня видел в лесу, ему поведал учитель.

— Учитель знает обо всём на свете. Уж про лес — точно всё.

Хана даже опешила, настолько радостным выглядел сын. Вечно замкнутый и капризный Амэ никогда не ладил со взрослыми. Может, Хана ошибалась в нём, а может, он повзрослел. Конечно же, она несказанно обрадовалась. Но кто его учитель? Хане очень хотелось повидаться с человеком, который так изменил Амэ.

— Приводи его к нам в гости, — предложила она, когда сын помогал ей в огороде. — Я хочу его поблагодарить, к тому же…

— Учитель не ходит к людям. Он живёт выше, в холмах, и держится подальше от деревни, как кабаны и медведи.

— А? — Хана ошеломлённо посмотрела на Амэ.

— Но от встречи с тобой, мама, надеюсь, не откажется, — тихо добавил он.

Хана углублялась в лес вслед за сыном. Сначала дорога вела в гору, но потом неожиданно свернула в чащу и превратилась в узкую заброшенную тропинку, которую не отыскать на карте. Однако Амэ шёл по ней, как по широкому проспекту. Хана едва поспевала за ним и быстро запыхалась.

Наконец он остановился у мощного дерева. На раскидистых кедровых корнях сидел и внимательно смотрел на гостей лесной учитель. Рыжий лис.

У Ханы перехватило дыхание.

— Учитель — хозяин всей горы, — тихо пояснил Амэ.

— А… — Хана опомнилась. — Большое спасибо, что помогаете Амэ.

Она достала из сумки свёрток с гостинцами — спелыми персиками и жареным тофу. Учитель неспешно спустился и принюхался к тофу. Затем он быстро проглотил персики, ловко запрыгнул обратно и молниеносно скрылся среди камней.

Амэ, уже обратившийся волком, прыгнул вслед за учителем и тоже исчез. «Скоро буду» — предупредил он взглядом.

Хана смотрела вслед сыну взглядом и ещё долго не могла сдвинуться с места. Она до сих пор не верила своим глазам.

Восточный волк из заповедника сказал Амэ следующее: «Я ничего не знаю про лес. Я всю жизнь провёл в неволе, ничего о нём не узнал. Потому скажу лишь одно: здесь тебе делать нечего. Если хочешь чему-то научиться, не слушай старого волка из клетки, а иди в дикие свободные земли».

Амэ послушался старого зверя и пошёл в лес.

Поначалу он не знал, куда податься, и целыми днями бесцельно бродил по холмам. Но не успевал найти ничего интересного, как солнце уже клонилось к закату. Амэ не встречал никого, кто мог бы помочь. Ведь в Японии больше нет диких волков.

Амэ помнил об этом. Он знал, что сородичей не найдёт. Что уже не осталось тех волков, которые могли бы его научить. И всё же вместо них он нашёл себе учителя. Другие лисы, пожалуй, сочли бы его странным, ведь он согласился учить волчонка. Вряд ли во всём мире найдётся второй лис, у которого был бы такой ученик.

А Амэ обрёл взрослого наставника, чему несказанно обрадовался. Знакомство быстро расширило его кругозор. Учитель знал всё, что хотел постичь Амэ. До сих пор мальчик не мог даже сформулировать, что же хочет узнать. Но стоило ему повстречать лиса, как его собственные желания прояснились. И чем больше Амэ узнавал, тем больше вопросов у него появлялось.

Учитель не отвечал на них, он лишь молча показывал мальчику лес. И каждый раз поражал до глубины души.

То, что видел Амэ, совсем не походило на экосистемы дикой природы, о которых он читал в школьной библиотеке. Та природа, которую люди понимают и описывают по-своему, очень отличается от того, что существует на самом деле. Когда Амэ начал смотреть глазами учителя, он увидел суть этой разницы.

Старый лис не называл бук буком. По-своему он называл и рододендроны, и горечавку. Иначе говорил об облаках, ветре, каплях дождя и закатах. Имена, что узнал Амэ, были совсем не такими, как прежние, и таили другие смыслы. Некоторые из них не выразить языком людей.

Когда он рассказал об этом учителю, тот очень удивился: «Как можно так жить?» Амэ тогда словно молнией пронзило понимание. Перед ним открывался новый мир. И наконец, он добрался до вопросов, таившихся в самых глубинах его души: почему он родился волком и к чему стремиться в жизни?

Вечером Амэ так разговорился, что Хана обомлела. Сияя, он пытался рассказать сразу обо всём, что увидел и узнал в лесу. Порой он упоминал такие растения и насекомых, которых не знала даже Хана, работающая в заповеднике. Она спешно листала энциклопедию, но и там ничего не находила. Амэ в подробностях объяснял, где они встречаются и чем отличаются, и торопил мать делать заметки. Одна тема сменялась другой, а знания Амэ всё не иссякали.

Хана глядела на воодушевление сына и заряжалась его восторгом. Ей подумалось, что прогулы — это, конечно, плохо, но Амэ и так получил важнейшие знания. Он идёт по своему пути, и в этом нет ничего плохого.

Хане не верилось, что взросление детей может приносить такое счастье. Она поняла, что не ошиблась с переездом в лесной край.

Ужин кончился. Юки сидела за обеденным столом и пыталась совладать со злостью. Амэ говорил без умолку, пока его сестра корпела над домашним заданием.

— Юки, а давай ты тоже будешь ходить к моему учителю? Он покажет, как правильно охотиться. Объяснит, как быстро бегать по лесу. Может, даже научит чувствовать рельеф. Ты столько всего узнаешь: как искать воду, как предсказывать погоду, как делить территорию и помогать друг другу…

— Ясно же, что я не пойду.

— Почему?

Юки оторвалась от задания:

— Лучше ты скажи, почему не ходишь в школу.

— Так ведь в лесу интересно. Столько всего, чего я не знаю.

— Вот и не знал бы.

— Почему?

— Короче, ходи в школу.

— Не хочу.

— Почему?

— Потому что я волк, — парировал Амэ, не задумываясь ни на мгновение.

— Ты человек, — гнула Юки своё.

— Волк же, — отрезал Амэ, даже не думая отступать.

Юки открыла было рот, но сдержалась, вернулась к домашней работе и тихо пробормотала, словно пытаясь успокоиться: «Я решила больше никогда не обращаться волком».

Амэ должен был знать, сколько страданий принесли Юки события недавних дней. Она измучила и себя, и мать, но дело как-то уладилось. Хотя даже сейчас Юки в школе будто ходит по тонкому льду. И всё же она живёт как человек, а не как волк.

Амэ не понимал, почему сестра не хочет передумать. Может, ей просто надо сказать? Но вместо этого он лишь упрямо спрашивал:

— Почему?

— …

— Ну почему?

— Потому что я человек! Понял?! Человек я!

— Но почему?

— Что ты заладил, почему да почему?!

— Ты волк, Юки. Волк, но почему-то…

— Заткнись! Ничего ты не понимаешь!

— Чего это ничего?!

В следующий миг Юки отвесила брату звонкую пощёчину.

— Не прощу, если завтра в школу не пойдёшь!

Амэ схватился за щёку и вперился взглядом в сестру. До сих пор Юки всегда побеждала его в спорах, но сегодня Амэ не собирался сдаваться.

— Не хочу!

— Тогда не прощу!

— Не хочу!!! — в сердцах воскликнул Амэ и перевернул кухонный стол.

Девочку придавило столешницей. Вдребезги разбилась кружка. Когда Юки выбралась, её брат уже наполовину обратился волком. Глаза его светились тихой яростью.

Она оперлась о перевёрнутый стол.

— Драться хочешь?

Хана готовила ванну, как вдруг услышала громкую возню.

— Что за шум?

Она примчалась на кухню и ахнула.

Перевёрнутые стол и стулья. Разбросанные по полу осколки стеклянной посуды. И два крупных зверя, яростно сражающихся друг с другом.

— Гр-р-р… гав!..

— Гр-р-р-р!..

Воздух подрагивал от грозного рычания.

Растрёпанная шерсть, оскаленные зубы, бесчисленные царапины. Один из зверей — её сын. А второй — дочь.

— Юки?! Амэ?!.

Амэ отшвырнул оседлавшую его Юки, и та сильно ударилась о стену. Но ей удалось увернуться от следующего броска брата и запрыгнуть на раковину. На пол полетела свежевымытая кастрюля и прочая утварь. Отступая, Юки решила бежать в комнату для учёбы и пробила телом матовое стекло двери. Осколки посыпались дождём, но Амэ в ту же секунду кинулся следом. Битва продолжалась и во мраке соседней комнаты. Судя по звукам, сломалось что-то деревянное.

— Немедленно прекратите! Оба! — изо всех сил закричала Хана, но волчата не слушали её.

С грохотом рухнула дверь стенного шкафа — Юки выбила её своим телом. Она не могла совладать с натиском брата и так спешила прочь, что лапы скользили по полу. Юки то и дело оглядывалась и в итоге поплатилась тем, что врезалась в стол со швейной машинкой. Тяжёлый механизм со всей силой грохнулся об пол. Амэ сразу же нагнал беглянку и отточенным движением укусил за шею. Она взвыла от боли. Звуки яростной драки раздавались по всему дому.

Юки не ожидала, что брат стал настолько силён, и никак не могла справиться с ним. Он так загнал её, что она уже и не пыталась ему отвечать.

Она выбежала на веранду, но Амэ с поразительной лёгкостью догнал её и ударил. Он сразу сбил её с ног, она перекатилась и ударилась о раздвижную дверь недалеко от входной. Амэ не ослаблял натиск, и Юки решила бежать в гостиную.

— Прекратите, Юки, Амэ! — умоляла Хана.

Но дети уже не замечали мать. Амэ с невероятной скоростью загнал Юки в угол. Хана попыталась было вмешаться:

— Прекра… А!

Бегущий Амэ лишь слегка задел её своим телом, но она не смогла удержаться на ногах. Волчата тем временем на полной скорости врезались в комод в углу гостиной. Грохот потряс дом. Посыпались книги, разлетелись подстилки, упала ваза с лютиками и права парня Ханы.

Наконец Юки попалась. Амэ прижал сестру к полу мощными лапами и безжалостно впился в шею. Шерсть Юки окрасилась кровью, раздался пронзительный вопль.

Но Амэ и не думал щадить её. Он кусал и уши, и нос, и лапы, раз за разом скаля острые клыки. Словно показывал, кто здесь главный.

— А… а-а… — от развернувшейся сцены Хана потеряла дар речи.

Безжалостное насилие с одной стороны и полная капитуляция — с другой. Жестокая демонстрация превосходства.

Юки извернулась и поползла в печную комнату, жалобно поскуливая. Она кое-как доковыляла до печки, перепачкалась золой, а затем ударилась о сложенные у стены дрова.

В печную неспешно вошёл Амэ. Его вид перепугал юную волчицу, и она запрыгнула в ванную. Дверь закрылась. Раздался щелчок замка. Этим звуком битва и закончилась. Воцарилась тишина.

— Амэ… Юки!..

Хана вошла в печную…

— !.. — И замерла, не в силах сдвинуться с места.

Амэ как раз поднимался с пола у матового стекла двери ванной комнаты. Исцарапанная кожа. Гладкие, крепкие мускулы. Он обратился человеком. Но глаза за растрёпанной чёлкой горели хищным огнём.

— Амэ?.. — только и смогла выдавить Хана.

Из ванной до неё доносились тихие всхлипы запершейся там Юки.

Хана молча принялась за уборку.

По дому словно пронёсся ураган: повсюду осколки стекла, поваленные двери и шкафы, кухонная утварь. Разодранное в клочья платье Юки и свежие борозды от когтей на полу красноречиво указывали, насколько разные пути избрали дети. Хана поняла, что их уже не остановить.

Среди разбросанных книг она нашла фотографию своего парня и вернула на законное место. Тот улыбался ей, как и раньше.

— Юки и Амэ выбрали свой путь…

Никто другой не мечтал об этом так, как она. Хана сделала всё возможное, чтобы они нашли свою дорогу в жизни. И всё же…

— Мечта сбылась, но почему так тревожно на душе?

Парень молчал.

— Ну?.. Почему?

Она спрашивала ещё и ещё, но он лишь улыбался ей.

Глава четвертая

Дождь всё лил и лил. Лил над домами, огородами, полями, лесами… Шло седьмое лето после переезда. Ливни такой силы уже никого не удивляли.

Местность, в которой поселилась Хана, всегда славилась дождями. Влажный воздух с Японского моря налетал на ледяные горные хребты и обрушивал на землю дождь и снег. Зимой вершины покрывались пышными белыми шапками, весной поили огороды талой водой, летом защищали деревню от тайфунов. Благодаря им этот район был известен на всю страну урожаями риса. Для сельского хозяйства здесь были все условия.

Но раз в несколько лет ветер с моря приносил невероятное количество осадков. Если это случалось зимой, то всё заносило таким снегом, что терялась связь с окружающим миром. А если летом — это серьёзно влияло на сезон дождей и погодные циклы вместе с ним. Солнце почти не показывалось, растения чахли.

И это ещё не всё. Программа сокращения производства риса привела к тому, что часть полей превратили в огороды, однако глинистые почвы, традиционно определяемые под рис, плохо пропускают воду. Продолжительные ливни легко переполняли канавы, затопляя посадки. Подобные катастрофы неизбежно кончались неурожаем.

Огород Ханы некогда тоже был рисовым полем, так что беда не пощадила и его. Дождь нанёс посаженным весной семенам сокрушительный урон. За едой приходилось ездить в супермаркет. А овощи, ясное дело, резко выросли в цене, и это больно било по семейному бюджету.

Более того, от продолжительных дождей участились оползни, сели и камнепады. Администрация деревни содержала несколько укрытий для жителей на случай таких бедствий, но предугадать их — задача крайне трудная. А если оползень похоронит под собой поле, катастрофа выйдет похуже неурожая.

Некоторые участки в деревне уже успели пострадать от грязевых потоков. В перерывах между дождями всем миром расчищали огороды.

— Говорят, вчера ночью деревья с корнями выламывало.

— Хорошо хоть не рядом с домами.

— А на полях-то ни единой целой грядки не осталось.

Дядя Дои и дядя Хорита переглянулись и дружно вздохнули. Похоже, пора укреплять огороды на окраинах сваями и камнями.

Ливни сказывались не только на людях. В лесной глуши оползни тоже случались. Дожди не пощадили ни одной рощицы. Они хозяйничали там, словно свирепые чудовища, и безжалостно ломали деревья. В местах чудовищных оползней потоками вырвались подземные воды и начисто смыли плодородную почву. Стихия навсегда обезобразила множество живописных мест.

Амэ постоянно находил трупы диких зверей. Каждый раз он закапывал останки в землю, но, сколько ни старался, не мог угнаться за несметным числом жертв стихии. А уж о судьбе растений и подумать страшно. Долгие годы уйдут на то, чтобы полностью восстановить леса.

Амэ нашёл в ветках поваленного дерева мёртвого птенца в разрушенном гнезде.

Он долго смотрел на него. И невольно сравнивал с собой.

Хана сидела возле двери и ждала сына.

В последнее время он стал приходить очень поздно, разговаривал нехотя. Возвращаясь, пугал Хану на редкость серьёзным для ребёнка выражением лица. В такие минуты он казался взрослым.

Дождливыми вечерами в японских домах очень темно. Хана подшивала плюшевых волчат и вспоминала беспечное детство сына и дочери. Когда-то они не могли уснуть без игрушек, и ей частенько приходилось браться за нитку и иголку. Но годы шли, игрушки покинули детские руки, и уже никто не забирал их с уголков парт.

Всякий раз, когда Хана смотрела на них, её душу охватывало беспокойство. Впервые она познала это чувство два года назад, после той ужасной драки. Раньше она искренне надеялась, что её дети повзрослеют и станут самостоятельными. Но теперь ей иногда хотелось, чтобы это случилось не так скоро. Неужели и она однажды станет ненужной, подобно старым плюшевым игрушкам?

Хана перевела взгляд на дверь и увидела сына.

— Амэ!.. — она тут же вскочила со стула.

Промокший до нитки Амэ вошёл в дом с уже знакомым ей отрешённым взглядом.

— Где тебя носило?!

Хана пулей кинулась к двери, схватила сына за плечи и оторопела. Холоден, как лёд, и насквозь промокший.

— Подожди, я сейчас же сделаю ванну.

Но не успела она развернуться, как мальчик тихо обронил, не поднимая глаз от пола:

— Учитель… повредил ногу и больше не может ходить. Наверное, он скоро умрёт.

— …

— Кто-то должен заниматься тем, что делал он.

Он однозначно обращался не к матери. Казалось, Амэ говорил сам с собой, словно произнося свои мысли вслух.

Беспокойство навалилось на Хану с новой силой. Она не выдержала и в отчаянии заглянула сыну в глаза.

— Амэ!.. Не ходи больше в лес!

Пытаясь достучаться до сына, она снова схватила его за плечи и потрясла, но Амэ будто не заметил. Ответом Хане стали лишь капли, упавшие на пол.

Но та не унималась.

— Ты слышишь меня? Тебе всего десять лет! Пусть в десять волки и считаются взрослыми, ты же не…

Она сама себя оборвала. Её ребёнок — волк. Он взрослеет гораздо быстрее человека. Разве она не знала об этом с самого начала?

Дождь усилился. С крыльца донеслись звуки разлетающихся мелкими брызгами капель.

Хана изо всех сил сжала руки.

— Умоляю! Ради всего святого, не ходи больше в лес!

Амэ промолчал задумавшись, потом очнулся и посмотрел на мать.

Послеобеденное солнце заливало спортзал ослепительным светом. Мальчики играли в баскетбол «два на два». Сохэй уверенно вёл мяч, держался на месте и ждал возможности обойти противника. Юки, стоявшая в уголке, засмотрелась на него.

Весной она перешла в шестой класс. Вдруг они с матерью оказались почти одного роста. Фигура девочки сильно изменилась, и она понимала, что детство подходит к концу. Хана сшила взрослеющей дочери новое платье. Может, простой покров и тёмно-синий цвет ткани — чересчур серьёзное сочетание для шестиклассницы, зато обновка отлично подчёркивала длинные ноги.

Сохэй побежал вперёд, ловко обошёл противника, проведя мяч за своей спиной, и прорвал оборону. Он явно управлял ходом игры и был вполне доволен собой. Это читалось на его улыбающемся лице. А недавно у него начал ломаться голос.

Понурившись, Юки отвела взгляд. Тому была причина: пару дней назад она случайно услышала разговор одноклассниц.

— Кстати, вы знаете?

— О чём?

— Я подслушала, о чём шептались предки.

— И?

— Они говорили, мама Сохэя-куна скоро выйдет замуж.

— Да ладно?

— Почему?

— Так она ж красавица.

— Значит, у Сохэя-куна будет новый папа.

— Здорово же.

— Как сказать…

— А?

— Сам Сохэй-кун ведь об этом не знает.

— Не может быть!

— Почему?

— Это большой секрет, никому не рассказывайте, ладно?

Секрет… Почему Сохэю нельзя рассказывать о таком важном событии? О чём думает его строгая мать? Юки не понимала. А главное, как так получилось, что в первую очередь обо всём узнали люди, которые к делу вообще отношения не имеют? Что же это за штука такая — секрет?

— Бам!

Резкий звук привёл её в чувство. Сетка подрагивала. Сохэй забил очередной мяч и радостно улыбался.

Юки стало невыносимо грустно. Она закинула ранец на плечо и быстро вышла из спортзала.

На стене в полуночном мраке спальни дрожали тени деревьев. Амэ проснулся и приподнялся. Затем медленно встал и беззвучно отодвинул москитную сетку. Он уже собирался задвинуть за собой перегородку, но вдруг замер и обернулся. Амэ увидел за москитной сеткой спящую мать. Рядом с подушкой лежала недочитанная книга. Он долго смотрел на неё.

Наконец Амэ тихо вышел на крыльцо. Его ног коснулся лунный свет. Амэ молча стоял на месте, не двигаясь ни вперёд, ни назад.

Он сам не знал, сколько так простоял. Уже начало светать. Наконец мальчик сел на крыльцо и уставился в небо, на фоне которого покачивались деревья. Занимался рассвет.

Прошло несколько часов. На опустевшем крыльце раздавался лишь голос диктора:

— По прогнозам синоптиков, сегодня утром из-за антициклона на всей территории префектуры будет ясно, однако затем фронт сместится в сторону моря, так что с вечера на ночь ожидается непогода.

Из двери выбежала собравшаяся в школу Юки.

— Жара-а.

Она подёргала ворот тёмно-синего платья, села и начала натягивать туфли. И тут…

— Юки.

— М-м-м?..

Девочка обернулась и увидела Амэ.

С той памятной драки брат с сестрой старались не мешать друг другу и держали дистанцию, а разговаривали лишь в особых случаях. Они не поссорились, нет, просто научились уважать друг друга и не лезть в чужую жизнь.

Но сегодня Амэ заговорил с сестрой.

— Останься сегодня дома.

— Чего?

— Останься дома с мамой.

Юки поднялась и посмотрела на брата.

— Зачем?

Но не успел Амэ хоть что-то ответить, как из дома выглянула Хана.

— На автобус опоздаешь.

— Ага, пока! — Юки улыбнулась и шепнула брату: — Сам посиди.

И умчалась. Ранец весело подпрыгивал за её спиной.

Амэ молча проводил сестру взглядом, посмотрел на небо. Дул приятный тёплый ветерок.

Хана с тревогой смотрела на сына.

— Амэ…

Тот лишь смотрел вверх и не отвечал.

— Амэ! — громко повторила она, тот вздрогнул.

Хана продолжала строго смотреть на него. Затем попыталась улыбнуться, как вдруг…

— Зайди в дом.

По зеленеющим июльским рисовым полям прокатился беспокойный ветерок. Низко, почти у самых цветов, летали ласточки. Школьные занавески надувались, словно паруса. Солнце скрылось за тучами.

Хотя шёл урок, но Юки всё поняла и посмотрела в окно. У самого горизонта клубились чёрные тучи. Надвигалась буря.

Тем временем ветер докатился и до дома Ханы. Радио не выключали с самого утра.

— Зависший над Японским морем фронт циклона сдвинулся на юг, что привело к резкой перемене погоды на всей территории префектуры, — предупреждал диктор. — В ближайшее время здесь ожидаются сильные дожди с грозами, возможны ливни. Уровень осадков составит до 70 мм/ч на равнине и свыше 100 мм/ч в долинах.

Услышав такие новости, Хана сразу же прекратила накрывать на стол и вышла во двор, чтобы снять так и норовящее улететь бельё.

Амэ подошёл к окну и посмотрел на мать. Радио продолжало вещать:

— Объявлено штормовое предупреждение на всей территории префектуры. Остерегайтесь оползней и подтоплений. Далее следует список объявленных предупреждений на одиннадцать часов. На северо-западе ливни, грозы и бури. На юго-западе…

Ветер крепчал.

Хана вместе с сыном готовилась к буре. Он доставал из сарая навесные ставни и передавал матери, а та крепила их на перила веранды. Громко шелестела на ветру трава. На пути из сарая Амэ остановился и посмотрел в небо. И тут…

— А-а-а! — Сильный порыв ветра сбил Хану с ног.

Амэ молча смотрел на неё.

Кап, кап, кап...

Капли то тут, тотам падали на асфальт.

Кап-кап-кап-кап-кап…

Они шумно ударялись о листья лотосов и одна за одной собирались в капли покрупнее.

Вшшшшшшшшш…

И пошёл настоящий ливень. С противоположной стороны шлюза взлетела запоздалая цапля. Небо затянули чёрные тучи.

Мигающие флуоресцентные лампы бросали на детские лица тусклые отсветы. Старое здание стонало от бури. В класс вернулся учитель Танабэ, взял мел и размашисто написал на доске: «Самообучение».

— Судя по всему, дальше будет сильный ливень, так что все послеобеденные занятия отменили.

— О-о! Ура-а!

Школьники сразу встрепенулись, но Танабэ быстро успокоил их.

— Сейчас мы звоним вашим родителям, чтобы вас забрали. Вы будете ждать их в спортзале, разбившись на группы по районам.

Школьные коридоры наполнились детьми всех возрастов. Они, в отличие от встревоженных учителей, просто светились от счастья и проходили через эвакуационный выход, улыбаясь до ушей. Лишь Сохэй остался в классе, словно о нём все забыли.

Он сидел и молча смотрел в окно.

Дождь нещадно барабанил в окна дома Ханы. Вода стекала с крыши ручьями, двор уже превратился в одну большую лужу. Деревья качались на ветру. Из-за ставней и наглухо запертой двери в доме уже днём воцарился ночной мрак.

Хана молча складывала бельё в гостиной в робко подрагивающем свете лампы. Амэ тихо сидел за обеденным столом. Никто не нарушал молчания.

С того самого дня, как Амэ вернулся насквозь промокшим, Хана до дрожи боялась, что он куда-нибудь сбежит. Она постоянно молилась, чтобы сын не уходил и оставался рядом.

Амэ словно внимал немым просьбам и не покидал дома. Он никогда не пропадал с глаз матери и только целыми днями смотрел в окно.

Разумеется, Хану такое поведение сына ничуть не радовало. Она прекрасно понимала, что Амэ жертвует обретённым миром ради её желаний. Понимала, но ничего не могла с собой поделать. Хану разрывали противоречивые чувства. И она продолжала молчать. И тут…

Туду-ду-дух!

От грома содрогнулся весь дом. Хана вздрогнула и съёжилась. В следующий миг погасла лампа и гостиную окутала тьма. Только через кухонное окно пробивался скудный свет.

— Пробки выбило?

Хана посмотрела на потолок, встала и на ощупь пошла к щитку. По пути она задела ногой сложенные полотенца, и те рассыпались по полу.

Амэ остался один. Он сидел во тьме и упорно смотрел в стол. В его глазах отражался свет из окна. Вдали снова пророкотал гром.

И тогда Амэ медленно поднял взгляд. В его глазах светилась уверенность человека, хорошо обдумавшего принятое решение. Во тьме раздался его тихий голос:

— Я должен пойти.

Рис на террасах трепетал от бури. Каналы вдоль шоссе переполнились, и вода текла прямо по асфальту. Рваные защитные сетки цветников полоскались на ветру. Чернеющими громадами по небу пролетали тучи. Их гнал чудовищной силы ветер, поднявшийся после смещения антициклона.

— Хорошо. Сейчас приеду.

Хана положила чёрную телефонную трубку, пошла в печную и взяла дождевики.

— Амэ. Поехали, заберём Юки, — позвала она через стену, но ответа не услышала. — Амэ?..

Она вернулась в гостиную с дождевиками в руках. Ещё недавно Амэ сидел здесь, но теперь он куда-то делся. На столе осталась одинокая кружка.

— Амэ? Где ты? Амэ?

Хана обошла всю комнату, но сына не нашла. И вдруг…

Громко распахнулась парадная дверь. В проёме виднелась плотная стена дождя. А за ней мелькнула спина Амэ.

— Амэ! — испуганно воскликнула Хана.

Она подбежала к закрывающейся двери, толкнула её плечом и выскочила наружу.

— Амэ!

Буря едва не сбила её с ног.

— Ух!..

За качающимися деревьями показался силуэт мальчика, уверенно шагающего в гору.

— Амэ! — вновь воскликнула Хана и побежала по затопленному двору. Её казалось, что ещё не поздно…

Она спустилась по узкой тропинке, на которой только что видела сына, и вышла на дорогу перед домом. Но…

— ?!

Амэ не было.

— А?!

Она посмотрела в сторону деревни, но не увидела его и там.

— Где?!

Хана растерялась. Она тревожно оглядывалась в поисках сына.

— Где ты, Амэ?! Амэ!

Наконец, она повернулась к лесу — и потеряла дар речи.

Ву-у-у-у-у-у!!!

Неистово завывал ветер. В лужах на асфальте отражались качающиеся деревья. В воздухе кружили и падали на землю отломившиеся ветки.

Амэ… пошёл в лес. Не иначе.

Хана решилась и бросилась против ветра.

Ву-у-у-у-у-у!!!

Порывом бури дождевик намотало на тело. Дуло так, что было трудно дышать. Но Хана терпела и упрямо шла в гору. За сыном.

Даже в городе ливень и не думал утихать. Машины — все как одна с включёнными фарами — шумно разбрызгивали воду.

Родители вереницей заезжали на школьную парковку. Они выходили из машин и с трудом шли к школе, наклонив зонты навстречу буре.

В спортзале раздавались голоса пап и мам, зовущих своих детей. Каждый раз кто-то один бежал к родителям и уходил с ними домой, а оставшиеся ученики поднимали головы, но поняв, что это не за ними, опять утыкались в пол.

Юки сидела на холодном полу и провожала скучающим взглядом уходящих. Сино сидела рядом и протяжно вздыхала, поглядывая на игры младшеклассников. Каждый убивал время по-своему. Лишь Сохэй напряжённо всматривался в дверь. И тут…

Ту-ду-ду-ду-дух!

— Ай! — Дети вздрогнули от яростного грохота грома.

Ртутные лампы на потолке замерцали в такт раскатам.

Младшеклассница с хвостиком на макушке беспокойно посмотрела на дверь.

— Припозднились что-то, — сказал наголо обритый мальчик и взял её за руку.

Сино и Юки опустили глаза.

— Не бойтесь, — вдруг обронил Сохэй на удивление спокойным голосом.

— Но… — попытался было возразить мальчик, однако Сохэй нагнулся к нему и с усмешкой перебил:

— Если придётся ночевать в школе, можно всю ночь в карты играть.

— В карты?! Давайте! — девочка вмиг просияла.

— Да, давайте! — поддакнул бритый мальчик.

На их лицах не осталось и тени тоски.

— О-о, будет весело, — поддержала их Сино и переглянулась с Юки. Затем на Юки посмотрела и другая девочка.

— Прямо как в лагере!

Сохэй тут же поднялся:

— Тогда я в учительскую.

— Ага.

Юки проводила Сохэя с надеждой во взгляде. Ей подумалось, что у мальчиков здорово получается веселить других.

Другой мальчик тем временем ехидно обратился к девочке:

— Ты хоть умеешь в карты-то играть?

— Только в «Чёрного Пётра».

— Ну и дура.

— А ну-ка, не ссориться! — одёрнула младших Сино. И тут…

— Сино-о, — в зале появился её отец.

— А. Ну и поздно ты, — Сино обиженно надулась. Она стала похожа на капризную дочку, а вовсе не на примерную хранительницу мира и порядка.

Отец Сино прошёл через зал, поскрипывая тапочками, встал на колено рядом с дочерью и виновато почесал затылок.

— Прости, прости… Там такая гроза, — затем он повернулся к Юки и мягко улыбнулся. — Мы и тебе заберём, Юки-тян.

— А?

— Правильно. Идём, Юки-тян, — сказала Сино, просовывая руки в лямки ранца.

Юки хорошо знала отца Сино. Он владел местным строительным магазином, который основал ещё его дед, но всегда был со всеми вежлив и доброжелателен. К Юки, росшей без отца, он относился не хуже, чем к родной дочери, и не раз разрешал ей оставаться ночевать в их огромном особняке.

— Ну же, пошли, — торопила Сино.

Но Юки чуть замялась, подумала и с улыбкой ответила отцу подруги:

— Большое спасибо, но я думаю, за мной тоже скоро приедут.

Она скосила взгляд на только что ссорившихся детей, уже начавших играть в догонялки. Она не хотела уходить, пока их не заберут, к тому же скоро из учительской вернётся Сохэй. За картами время пролетит незаметно, а там и мама подъедет.

— Скромничать незачем.

— Вот-вот!

Сино и её отец пытались переубедить девочку.

Та мысленно благодарила их, но всё же отказалась:

— Вдруг мы с мамой не встретимся.

— И правда. Ну, тогда мы поехали, — сдался отец Сино, продолжая улыбаться.

Они встали и пошли к выходу. Сино виновато помахала рукой:

— Пока.

— Пока, — помахала Юки в ответ и проводила их взглядом.

Они вышли в дождь, крепко прижимаясь друг к другу. Ветер тут же вывернул зонт наизнанку, но отец Сино не остановился и быстро повёл дочь к машине.

Юки смотрела, как постепенно подъезжали и другие родители. Сурового вида женщина в спортивном костюме подбадривала расплакавшуюся от страха дочь. Добродушный отец так непринуждённо увёл за собой сына и дочку, словно собирался с ними на пикник. Улыбчивая пожилая чета приехала за внуком.

Юки сидела, обхватив руками колени, и смотрела. Детей в спортзале становилось всё меньше.

Бритый мальчуган разбежался и заскользил подошвами по полу. Остановившись, он ловко вытащил из сумки бутылку с водой и принялся жадно пить.

Куда больше Юки переживала за Сохэя, а не за свою мать. Он ушёл за картами, но не показывался уже полчаса.

— Где там Со-тян? — пробормотала она, вставая, и в следующую секунду уже бежала в сторону учительской.

— Юки-тян, — окликнул её мальчик с бутылкой воды, но Юки не остановилась.

Вш-ш-ш-ш-ш-ш...

Шёл ливень. По склону горы медленно плыл туман.

— Амэ! — звала она, пробираясь по поросшей бамбуком тропинке.

— Где ты, Амэ?! — кричала она среди тростниковых зарослей.

— Амэ! — надрывалась рядом с раскидистым кедром.

Но ответа не было, как и самого Амэ.

Буря изменила лес до неузнаваемости. И с каждой секундой становилось всё тревожнее.

Хана дошла до горного кедровника. Вода потоками текла с обрывов.

— Ты же обещал не ходить в лес. И всё равно…

Она подвернула ногу и упала на колено.

— Всё равно…

Но Хана продолжала ковылять в гору, не обращая внимания на грязь.

— А-а!

— Я промокла-а!

Дети с гиканьем запрыгивали в школьный микроавтобус, остановившийся рядом со спортзалом. Танабэ, одетый в дождевик и всё равно промокший до нитки, подталкивал их в спину. Совсем немного разминувшись с Юки, он пришёл в спортзал и громко объявил, что всех оставшихся детей школа развезёт сама. Усадив последнего ребёнка, запыхавшийся учитель заглянул в салон.

— Теперь все?! Где Юки и Сохэй?

Высунулась девочка с хвостиком на голове:

— Папа Сино-тян говорил, что подвезёт.

— Так они уехали?

Этого девочка не знала и покачала головой. Она сказала лишь о том, что видела. Затем вмешался бритый мальчик:

— Они оба вышли из спортзала.

Танабэ подумал и пришёл к выводу, что они уехали домой.

— Ясно… Вот и славно!

Он с шумом захлопнул дверь салона, крикнул дежурному, чтобы тот запирал двери, и сел за руль. Скоро микроавтобус, шумно разбрызгивая воду, выехал с территории школы.

В боковой роще царил туман. Моросил дождь.

— Уф… уф… уф… — тяжело дышала Хана.

Она искала сына уже два с лишним часа. В такую непогоду путь в гору давался очень тяжело: каждый бугорок на дороге пытался ей помешать.

— Уф… уф… уф… А!..

Хана поскользнулась.

Хлюп!

Не успела она опомниться, как её нога по колено вошла в лужу, рябившую от капель. От резкого движения отстегнулся капюшон, но Хана бросила его и на четвереньках выбралась из западни. Она пошла дальше, но в резиновых сапогах захлюпала вода. Мерзость. Её нужно срочно вылить.

Хана устало присела на корни ближайшего бука и начала стаскивать с себя обувь. Руки соскальзывали, и первый сапог никак не поддавался. Наконец Хана всё же освободила ногу и потрясла ею. Она так торопилась выйти из дома, что выскочила без носков. Затем она вытряхнула грязную воду из сапога и снова надела его. Даже от таких несложных действий Хана снова запыхалась. Но стоило ей потянуться ко второму сапогу, как…

Шорох. В тумане буковой рощи мелькнул чей-то силуэт.

— Амэ!

Хана подскочила и устремилась прямо к нему. В такой ливень на безвестную гору никакой турист не полезет. А значит, это Амэ. Наверное, сбился с пути и заблудился в лесу. Хана бежала, сражаясь с цепляющейся за ноги травой.

— Амэ!

Шорох. В тумане не разобрать очертаний фигуры, но она похожа на Амэ. Фигура скрылась за деревом: видимо, сын её пока не заметил.

— Постой… Постой! — звала она изо всех сил.

Разросшаяся поросль и молодые деревья мешали Хане, не давая приблизиться. Но с другой стороны, она нашла Амэ и радость придавала сил. Фигура становилась всё ближе, всё отчётливее.

— Амэ!..

«Я так рада, что ты цел и невредим. Ну же, пойдём домой, а потом поехали за Юки. А затем…»

Шлёп!

Хана вступила в лужу, ахнула и замерла.

А затем медленно отвела ногу, обутую в облепленный листвой сапог. Это был вовсе не человек, а взрослый гималайский медведь.

Вш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! — Дождь резко усилился.

Хана не сводила с медведя ошарашенного взгляда и медленно отступала. Под ногой хрустнула ветка, чавкнула лужа. Наконец Хана упёрлась спиной в ствол — дальше отступать некуда. Глаза отводить тоже нельзя.

Медведь медленно повернулся на звук. С его подбородка свисали капли.

Гималайский медведь оказался куда больше, чем представляла себе Хана. Хотя она и знала, что эти медведи вовсе не такие свирепые хищники, как их бурые собратья, но от взгляда зверя у неё подкашивались ноги.

Тело будто окаменело от ужаса. Капли стекали по лицу и падали на землю. Она могла лишь стоять и смотреть на зверя. Хана впервые вживую встретила гималайского медведя.

Когда она только приехала сюда, в администрации ей объяснили, что свободные дома в деревни неспроста: в горах поселились медведи, кабаны и обезьяны. Они часто нападают на людей.

И действительно, Хана слышала, что медведи приходили в деревню и что были раненые. Как правило, напавших на людей медведей и кабанов отстреливают по программе защиты от диких животных. Непосредственную охоту доверили дяде Хорите, и тот несколько раз показывал Хане трупы животных, а затем с улыбкой добавлял: нападут медведи — сразу звони, придёт дядюшка Хорита с ружьём на плече.

Но что бы кто ни говорил, за все семь лет Хана так и не сталкивалась с ними. Более того, они даже в огород к ней не заходили. И хотя причина, скорее всего, заключалась в волчьих запахах Амэ и Юки, женщина всегда думала, что есть что-то ещё. Ей казалось, медведи понимали, где граница их территории, и не пересекали её.

Хане доводилось слышать от деда Нирасаки о временах, когда люди ухаживали за деревенским лесом, но всё равно почти не видели медведей, поскольку обе стороны знали, где проходит эта самая граница. Если Хана, поселившись в горах, случайно передвинула этот рубеж, то ничего удивительного, что медведи обходили её стороной.

Однако сейчас всё по-другому. Хана сама зашла на территорию медведя, пусть и совершенно не нарочно. Если что-то случится, ей останется лишь пенять на себя…

Медведь ещё долго смотрел на Хану. Возможно, прошло лишь несколько секунд, но для неё они растянулись на минуты и часы.

— …

Как вдруг…

Вш-ш-ш…

Дождь резко стих.

— У-у-у, — услышала она.

Из тумана появились два медвежонка и остановились рядом с медведем.

— !..

Хана изумлённо слушала медвежьи голоса.

Один из медвежат мельком глянул на неё, но быстро потерял всякий интерес и вернулся в туман. Второй уткнулся мордочкой в медведя и заскулил, словно просил поторопиться.

Взрослый медведь отводил взгляд медленно и с неохотой, но всё-таки пошёл на зов детёныша и исчез в тумане.

«Медведица. Это была их мать», — подумала Хана.

Наверное, она потеряла детёнышей из-за дождя и искала их по лесу. А теперь, отыскав, успокоилась.

«А как же я? Что я тут делаю?»

— Амэ, — обронила она, внезапно почувствовав облегчение.

Её спина заскользила по буковому стволу, и Хана осела на землю.

— Амэ… где ты?

В себя она пришла далеко не сразу.

Опустился ветер. Голубой свет падал в окно и выхватывал из тьмы очертания парт. Сохэй, дремавший в полутёмном классе, проснулся, зевнул и потянулся.

Затем глянул на дверь… и не смог сдержать крика:

— А-а-а-а-а! Что ты здесь делаешь?!

В дверях стояла ошеломлённая Юки. Вопрос её сильно озадачил.

— Как что… Тебя ищу.

Они вернулись в спортзал, но там оказалось пусто. Только холодный свет лампы отражался от пола.

— Что? Никого нет. Все по домам разошлись?

— Лишь за нами никто не приехал, — Сохэй подобрал брошенный рюкзак.

— Может, с мамой что-то случилось? — Юки тоже подняла ранец.

Она не верила, что мать решила не приезжать. Наверное, они разминулись. Или дома что-то произошло, и она просто не смогла.

Юки пыталась понять, что же могло случиться, но на ум ничего не приходило.

— Холодно…

Она потёрла голые руки — рукавов у платья не было.

— Айда бродить, — Сохэй бросил на девочку короткий взгляд и пошёл к выходу.

Взволнованная Юки осталась на месте.

— Юки, — позвал её Сохэй.

Девочка опомнилась и побежала следом.

— Эй, подожди меня.

Они гуляли по безлюдным школьным коридорам. Через окна пробивался голубой свет, горели красным аварийные огни, но лампы в коридорах уже выключили. В открытом нараспашку медкабинете виднелись холодные койки. Перед столовой тускло отсвечивала стальная тележка для тарелок. На доске в учительской красовался план со словами настолько сложными, что они напоминали иноземные письмена.

Почему в пустой школе так жутко? Вдали послышался гром.

— Что будем делать, если за нами не приедут?

— Жить в школе, что ещё.

— Но мы не сможем.

— Спать будем на койках в медкабинете.

— А есть что?

— Что в столовой осталось.

— А если за нами никогда не приедут? Останемся жить навсегда?

— Работу найдём. Газеты, там, разносить.

— Мы же дети. Никто нас не возьмёт.

— Соврём. Скажем, старшеклассники, хотим подрабатывать.

Они остановились перед ростовым зеркалом на лестничной площадке. Сохэй посмотрел на себя.

— Я похож на старшеклассника?

Юки тоже глянула на своё отражение и увидела худого, жалкого ребёнка. За старшеклассницу её никак не примешь.

— Нет.

— Правда? — Сохэй задумчиво наклонил голову.

Юки провела по волосам рукой и пробормотала удручённо:

— Я так хочу повзрослеть.

Сохэй скосил на неё взгляд, а затем вновь уставился в зеркало.

— И я.

— Уф… уф… уф…

Дождевик еле проглядывал под налипшими на него листьями.

— Уф… уф… уф…

Она шла на подкашивающихся ногах, постоянно наступая в лужи, едва успевая хвататься за обнажившиеся скалы.

— Уф… уф… уф…

Такую тропу и тропой не назовёшь, даром что в гору. Её ширины еле хватает на одного человека, склон крутой и весь бугрится корнями. Вниз по нему бегут грязные ручьи.

Куда ни посмотри — стоят каменные берёзы. Их тёмные извилистые стволы напоминают скелеты небывалых зверей. Говорят, эти деревья первыми вырастают в горах после стихийных бедствий. И здесь когда-то давно такое было?

Хана, видимо, забралась очень высоко. Она долго бродила по безлюдным горам, но Амэ не показывался.

А потом она поняла, что заблудилась. Она не знала, куда идти. В глазах темнело, она не видела ничего перед собой. Ей было холодно.

— Уф… уф… уф…

«Амэ. Где ты? Амэ».

Вдруг она наступила на влажный корень берёзы и поскользнулась.

— ?!

Хана вмиг опомнилась, посмотрела вниз, но…

Вш-ш-ш-ш-ш!

…ничего не успела сделать и покатилась по склону. Она цеплялась за землю ногтями и не могла остановиться. Но всё тянула и тянула руки. Как вдруг её рука за что-то зацепилась. Ей каким-то чудом удалось ухватиться за ветку молодой берёзы. С листьев прямо в перепачканное лицо брызнула вода.

— Уф!.. Уф!.. Уф! — она тяжело дышала.

Если Хана упадёт снова, то наверх уже не вернётся. Она изо всех сил напряглась и вытянула вторую руку.

— Гх!.. У-у-у!

Ей кое-как удалось зацепиться пальцами за ту же ветку.

— Уф!.. Уф!.. Уф!

Хана из последних сил подтянулась. Ветка затрещала. Руки соскальзывали, но она держалась как могла.

— У-у-у-у… у-у-у-у-у!..

А потом вдруг стало легко.

— ?!

Она выдернула берёзку вместе с корнем. Не прошло и секунды, как Хана кубарем покатилась по склону. Затем ударилась о низкорослое деревце, ветки которого разодрали ей кожу. Но удар не остановил её.

Дерево громко заскрипело.

Вш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!..

Наконец, звук стих. Остался лишь шум бесконечного дождя.

— У-у… у… — слабо стонала Хана где-то под скалой, в тени деревьев.

Её сковало странное чувство: не боль и не онемение. Она пыталась хоть как-то пошевелиться — и не могла. Хана не сдавалась, но в отчаянном желании сдвинуться с места смогла лишь слегка подёргать пальцами. Наконец, силы покинули её.

Дождь вновь усилился. Мир перед глазами превратился в невнятную кашу. Воздух становился всё холоднее. От стужи дрожали губы. Сознание меркло, но Хана продолжала думать о сыне.

— Амэ… где ты?.. Зябко тебе?.. Не можешь вернуться домой… и плачешь?..

Если подумать, за него приходилось беспокоиться с младенчества. Плаксивый, хиленький, пугливый, упрямый и капризный… «У него есть только я». Поэтому…

— Я… должна… защищать…

Капли нещадно стучали по телу.

— Я… должна…

Наконец она потеряла сознание.

Дежурный шёл по школе и проверял, все ли двери закрыты. Фонарь осветил очередной коридор.

Пусто. Неторопливо отошла в сторону дверь шестого класса.

— Есть тут кто? — раздался во тьме голос дежурного.

Кабинет молчал. Свет скользнул по классу, дверь снова закрылась. Заскрипел пол в коридоре.

Из-под парты высунулся Сохэй. Он огляделся во тьме кабинета и шепнул:

— Ушёл.

Из-под другой парты высунулась Юки. Она посмотрела вслед ушедшему дежурному и встала.

— До сих пор не по себе… — заметила она, положив руку на грудь, а затем повернулась к Сохэю. — Почему мы спрятались?

Сохэй сел на парту, посмотрел в окно, но промолчал.

— Эй?..

Сохэй всё ещё не отвечал.

Юки сдалась и тоже посмотрела в окно. Вода залила весь школьный двор. Ветер гнал по её поверхности мелкие волны.

— На море похоже, — поделилась Юки собственными мыслями.

Глубокая синева за окном притягивала взгляд. Разглядеть хоть что-то дальше двора мешал густой туман. Казалось, будто школу на самом деле смыло дождём в океан. По стеклу неспешно катились бесчисленные капли. Юки мерещилось, будто её дом остался в недосягаемой дали. А раз так…

— Может, нам и правда придётся тайно поселиться здесь?

— А что ещё остаётся, если родители не приезжают?

— Почему ты так говоришь? Твоя мама ведь точно приедет.

Юки сразу вспомнила, с каким жаром суровая мать Сохэя обвиняла её собственную мать.

— Не приедет.

— Но почему? Ведь… — начала было Юки, но слова застряли в горле.

В голове ожили слухи о матери Сохэя. Похоже, мальчик всё понял. Он заговорил, по-прежнему не отрывая взгляда от окна:

— Моя мама вышла замуж. У неё в животе ребёнок. Когда он родится, я стану не нужен.

Юки не поверила своим ушам. Да разве такое бывает?

— Но ведь она так беспокоилась о тебе!..

— А мне уже без разницы.

— …

— Я всё равно решил уйти из дома и жить волком-одиночкой. Боксёром там или рестлером, — Сохэй слез с парты. — Как думаешь? Смогу?

Голос одноклассника звучал не то шутливо, не то серьёзно, и Юки не знала, как ей отвечать. Она с трудом заставила себя улыбнуться, но получилось неубедительно.

— Тебя, Со-тян, сразу поколотят. Ты ж хилый.

— Накачаюсь. Стану сильным и буду жить один, — Сохэй всё смотрел в окно.

Улыбка Юки растаяла.

Сохэй неспешно перевёл на неё серьёзный взгляд. А потом…

— Только тс-с-с! — сказал он и вдруг засмеялся.

Он хотел, чтобы его слова остались между ними. Сердце Юки резко сжалось.

Ей стало так тяжело на душе, что она невольно опустила голову. Девочка прижала руку к груди и поняла, отчего ей так тяжело.

Юки наконец-то разгадала то непонятное чувство, что жило внутри. «Со-тян… я тоже хочу, как ты… научиться говорить правду и смеяться», — сказала она сама себе. А затем решилась.

В следующую секунду Юки протянула руку и щёлкнула алюминиевым шпингалетом.

Фью-у-у-у-у-у-у!

Неистовый ветер ворвался в класс. Занавески сразу надулись.

Сохэй смотрел, ничего не понимая.

Юки закрыла глаза. На неё падали капли дождя, но она терпела.

Между ними взметнулась в воздух лёгкая занавеска. Юки не спеша перевела взгляд на одноклассника.

— Со-тян…

Тот озадаченно смотрел на неё. Ветер мгновенно растрепал прекрасные чёрные волосы.

— Волком, что ранил тебя в тот раз, была я, — тихо созналась Юки.

И приняла свой истинный облик. Волчий.

— Я, — повторила Юки-волк.

Сохэй молча смотрел на неё. Юки прикусила губу.

— Я всегда думала, что должна сказать тебе, — добавила волчица.

Сохэй всё молчал.

Юки вновь обернулась человеком.

— Мне было так тяжело, — тихо закончила девочка.

Упавшие на лицо капли походили на слёзы. И тут…

— Я и так знал. Всегда, — вдруг совершенно спокойно ответил Сохэй.

Юки ахнула.

Мальчик поднял взгляд к потолку и зажмурился.

— Я никому не рассказывал твой секрет… и не расскажу, — он вновь открыл глаза и посмотрел на Юки. — Так что не плачь.

Стоило ему договорить, как слёзы брызнули у Юки из глаз.

Всё… Всё, что она терпела, держала в себе и скрывала, вдруг раскрылось. Юки не могла унять слёз. Поэтому она лишь улыбнулась и замотала головой. Она не хотела, чтобы мальчик видел, как она плачет.

— А-ха-ха… не плачу я. Это просто дождь…

Солёные капли, перемешиваясь с дождём, катились по щекам Юки. Она всё пыталась стереть их и надеялась, что хлопающая на ветру занавеска всё скроет. Но слёзы лились нескончаемым потоком.

Юки вытирала их и вдруг поняла, что должна сказать ещё кое-что. Всего одно, но очень важное слово…

Она подняла мокрые глаза на одноклассника. «Со-тян…»

— Спасибо.

Вш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!

Ливень вновь усилился и продолжил заливать школьный двор.

Сколько прошло времени, никто уже и не скажет. Дождь без конца стучал по листьям каменных берёз. В полутьме едва рябили лужи. Хана лежала среди них.

К рваному дождевику пристало уже невесть сколько веток, листьев и комьев грязи. Всё лицо и руки пестрили свежими царапинами. Она до сих пор не пришла в сознание. Но тут…

Топ… топ…

Кто-то вышел из тени и приблизился к неподвижно лежащему телу.

Топ…

Отражавшаяся на поверхности воды тень приблизилась к самому лицу Ханы. Но Хана не очнулась.

Тем временем ей снился сон. Залитый ласковым солнцем зелёный луг, неспешно колышущаяся трава.

— Амэ… Где ты?.. Амэ…

Хана вдруг поняла, что одета в то самое голубое платье. Она обернулась и увидела на холме фигуру.

— ?..

Амэ. Он стоял спиной к ней, открытый всем ветрам.

— Амэ!.. — подол платья хлопнул на ветру, и Хана неторопливо пошла к нему. — Я столько искала тебя. Ну же, пора возвраща…

Ветер подул снова, и тогда Хана поняла. Фигура обернулась. Он. Раздался тот нежный голос.

— Хана…

— !..

Она застыла на месте, не веря своим ушам. Но перед ней мог быть только он. Хана улыбнулась до ушей, ланью кинулась к нему и бросилась на грудь.

— Я так скучала по тебе!..

Он нежно обнял её в ответ. Тот самый запах. Привычное тепло. Знакомый низкий голос.

— Тяжело же тебе пришлось… Прости.

— Ничего… — Хана покачала головой, волосы зашуршали.

Парень наклонился к ней.

— Я всегда наблюдал за тобой.

— Да… я знала.

Счастье переполняло её, на глаза навернулись слёзы.

Он ласково коснулся её щеки своей, затем погладил по голове.

— Ты отлично воспитывала детей.

Когда её последний раз так гладили?

— Нет. Вовсе нет. Ошибалась раз за разом.

Хана вновь покачала головой, в этот раз задев его щеку. В ответ парень заглянул ей в глаза.

— Я не шучу. Ты прекрасно воспитала и Юки, и Амэ.

— Нет. Ведь… — начала было Хана и опомнилась. — Амэ… Точно, Амэ же пропал.

Она заставила себя оторваться от мужчины. И пошла вверх по склону, оглядываясь и выкрикивая:

— Амэ!

— За Амэ не волнуйся.

— Но… — Хана обеспокоенно повернулась и посмотрела на парня.

Он улыбнулся. Снова подул ветерок.

— Всё хорошо. Он уже взрослый.

Хана развернулась, недоумевая.

— Взрослый?..

Она ещё не поняла, о чём речь.

Парень добавил, ласково глядя на неё:

— Он нашёл свой мир.

Топ… топ… топ…

Он нёс потерявшую сознание Хану на руках сквозь затянутый туманом лес. Спаситель нашёл её в горах, где люди никогда не стали бы искать. Когда он спустился к деревне, дождь уже почти прекратился.

Приближалось утро.

Он положил её на пустую стоянку, откуда брала начало лесная тропа. Затем развернулся и пошёл обратно.

— Ох… — Хана вдруг очнулась.

Глаза не хотели открываться. Ещё раз протяжно застонав, Хана кое-как приподнялась. Каждый сустав пронизывала боль. Наконец веки разомкнулись и Хана с трудом огляделась вокруг. И тогда…

Она едва разглядела фигуру, уходящую в лес.

— Амэ…

Это мог быть только Амэ. Хана мгновенно пришла в себя и широко раскрыла глаза.

— Амэ!

В следующий миг фигура обернулась.

— …

Никогда ещё Хана не видела такого огромного волка.

Амэ. Волк Амэ.

Хана не выдержала и прошептала:

— Ты уходишь?

— …

Волк Амэ всё так же стоял и смотрел на женщину через плечо.

Его взгляд даже не дрогнул.

У Ханы в глазах встали слёзы.

— Но ведь я… так и не успела ничего тебе дать.

— !..

Амэ не оставил эти слова без внимания и повернулся. Хана не могла сдержать слёз.

— Совсем ничего… А ты…

— ?!

Волк молча смотрел на неё, сдерживаясь из последних сил. Его грива качнулась на ветру, словно отражая волнение. Он открыл пасть, будто хотел что-то сказать.

— …

Но так же медленно закрыл. Взгляд снова стал спокойным.

Ветер стих. И тогда волк быстро развернулся.

Прыг!

Не успела Хана хоть что-то сказать, как зверь добежал до края парковки и перепрыгнул через забор.

— !

И лишь тогда Хана увидела, что там, за забором, отвесная стена.

Каменная глыба шириной в пару километров и высотой в полкилометра, принесённая сюда ледниками в глубокой древности. С её вершины стремился вниз поток талой воды. Глыба словно обозначала границу, за которую человеку ступать не дозволено.

Но пусть стена казалась неприступнее самого грозного замка…

Амэ взбирался по ней поистине молниеносно.

— Подожди! Амэ!

Хане едва хватило сил встать на ноги, но они тотчас подкосились от резкой боли. Она могла лишь проводить сына взглядом и бессильно вскинуть руку.

На полпути волк Амэ повернулся и в несколько прыжков покорил стену. Он миновал огромное дерево и заскочил на водопад. Не успела Хана и глазом моргнуть, как сын скрылся из виду.

— Амэ! — вновь воскликнула она.

Хана тянулась изо всех сил… Но рукой не дотянешься до вершины, уходящей под облака. И всё же она упрямо тянулась.

— Амэ!..

Напряжённые пальцы царапали воздух.

А затем силы покинули её, и она уронила голову. Сердце пронзила острая боль утраты.

Амэ всё-таки сбежал туда, куда ей не добраться. Наверное, он уже никогда не обратиться человеком. Наверное, она уже не сможет ничего ради него сделать. Ничего.

— Амэ… Амэ… — причитала она сквозь рыдания.

Стена лишь безмолвно взирала на неё. И вдруг на её вершине…

Показался волк.

Он царственно встал у основания водопада и завыл, обращаясь к небесам.

У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

— А!

Хана резко вскинула голову.

И в то же самое мгновение за восточными горами забрезжило солнце, разбуженное волком.

У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Лучи коснулись воющего Амэ. Его шерсть ослепительно заблестела.

— …

Хана смотрела, зачарованная волшебной картиной, забыв обо всём на свете. Боль утраты быстро отступала. На её место пришла неведомая сила.

У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Слёзы потекли из глаз. Одно за другим пронеслись в голове воспоминания о сыне с самого первого дня его жизни.

Шум весеннего дождя.

Плач в ночи возле храма.

Поникшая голова и капающие на траву слёзы.

То, как она отогрела холодное тело рядом с горным ручьём в первый снежный день…

Каждое воспоминание незабываемое и бесконечно дорогое.

Сколько же радости принёс ей сын!

Хана не сдержалась и тихо прошептала:

— Будь счастлив!..

А затем широко улыбнулась.

— И живи полной жизнью!

Утренние лучи принесли свет всему миру. Эхо постепенно стихало.

Волк медленно опустил взгляд на Хану. Подул ветер.

Хана уверенно улыбалась.

Прекрасный, сильный, взрослый волк. А глаза — глаза Амэ ничуть не изменились. Шерсть блестела золотом и покачивалась на ветру.

Хана вновь прошептала, продолжая улыбаться ему:

— Будь счастлив!..

Волк посмотрел на Хану, словно услышав её, затем отвернулся, перепрыгнул речку и скрылся за крутым обрывом.

Хана осталась одна посреди безлюдной парковки. В луже на асфальте отражалось небо.

Она ещё долго смотрела волку вслед. Её подумалось, что это утро она не забудет никогда.

Мокрые листья бука.

Мокрая паутина.

Мокрое небо.

Всё искрилось в лучах солнца.

«Весь мир словно переродился за ночь», — подумала Хана.

Шли месяцы, наступило очередное лето. В синем небе уверенно росла тёмная башня грозовых туч.

Всё в доме Ханы жило летом. Во дворе распустились пёстрые цветы. Пустовала прихожая с открытой настежь дверью. Пустовала гостиная. Пустовала кухня. Магниты прижимали к двери холодильника письма и фотографии. С фотографий ослепительно улыбалась Юки и её новые друзья в форме средней школы.

Юки уехала из дома и поселилась в школьном общежитии. Хана ей сама посоветовала.

— Ты будешь грустить? — спросила Юки.

— Не буду, — ответила Хана. — Пусть мы и будем жить порознь, но я навсегда останусь твоей мамой.

Она вспоминала последние двенадцать лет, которые теперь казались мигом, и думала, что они были похожи на сказку.

Хана довольно улыбалась и словно опять смотрела на ту вершину горы где-то на горизонте…

А Юки радовалась, видя улыбку матери.

Хана и по сей день мирно живёт в том доме рядом с горами. В учебной комнате до сих пор стоит нетронутая парта Юки. А рядом — нетронутая парта Амэ. На них всё ещё лежат те самые игрушки.

Иногда Хана вслушивается в шум ветра, спускающегося с далёких гор, и слышит в нём отзвуки волчьего воя. И ей кажется, что этого достаточно.

Стояла прекрасная летняя погода, такая же, как в день их первой встречи. Тогда она и не задумывалась над тем, что влюбилась в оборотня, а сейчас изумлялась сама себе.

Хана ела те самые якитори. Одну шпажку она положила рядом с его фотографией.

Оглавление

Мамору Хосода Волчьи дети Амэ и Юки

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая