Восемь [И С Картер] (fb2) читать онлайн

Книга предназначена только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена.

Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного ознакомления, запрещено. Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Книга: Восемь

Автор: И.С. Картер

Серия: Любовь в цифрах #6, (герои разные, наша группа будет переводить все книги серии)

Количество глав: пролог + 26 глав + эпилог

Переводчик: Екатерина Геворгян ( с 1 по 17 главу), BellA (с 18)

Редактор: Дарья Ганус (1-11), Diana Molchanova (с 12-17, с 20), Светлана Омельченко (18 и 19)

Вычитка: Лаура Бублевич

Обложка: Svetlana M.

Наша группа: https://vk.com/passion.oflove (Passion of love ♔ Перевод книг 18+)

Аннотация:

Сожалею о вашей утрате.

Зачем люди говорят это?

Когда у тебя забирают тех, кого любишь, когда частичка тебя умирает вместе с ними, ты не теряешь их будто ключи от машины или мобильный. Они не заваливаются между диванными подушками, их не забывают в замке зажигания, чтобы позже ты смог их найти. Их не положили куда-то по рассеянности и забыли. Ты никогда не потеряешь их, потому что они живут в твоем сердце.

Раздирающая душу боль, которая обжигает легкие с каждым вдохом, приходит от осознания того, что ты не можешь быть рядом с ними там, где они сейчас.

Безобразное и неподдельное чувство скорби оставлено в прошлом.

Мне жаль, что они покинули тебя.

Мне жаль, что ты один.

Мне жаль, что тебе больно.

Утрата ни с чем не сравнится.

Она была моей первой любовью.

И стала последней.

Внутри меня только пустота, хоть я и притворяюсь, что во мне живет любовь к тем, кто остался после ее ухода.

Я нужен нашей маленькой девочке и новорожденному сыну.

Сейчас я и мать, и отец.

Я опустошен, внутри меня ничего не осталось.

Я ракушка.

Тогда почему девушка с лицом ангела и глазами, отражающими мою пустоту, смотрит на меня так, словно я значу для нее все?

Пролог

Джош (14 лет)

— Привет, Джош. Как оно сегодня? Висит налево или направо?

Еще не начавший ломаться голос Айзека звучит где-то за моей спиной, и, несмотря на то, что я полностью засунул голову в шкафчик, закатываю глаза, услышав это детское приветствие.

Моему младшему брату всего двенадцать, но ведет он себя наглее, чем любой мужчина, который старше его в два раза. А с тех пор, как год назад Айзек начал ходить в мою школу, то стал головной болью.

— Повзрослей, Айз. Ты сейчас ходишь в школу для больших мальчиков, и самое время начать вести себя соответствующе.

Хватаю толстый учебник по математике для следующего урока и, громко хлопая дверцой, закрываю шкафчик.

— А тебе четырнадцать, а не сорок, Джош. Потом у тебя будет куча времени, чтобы быть старым и скучным. Почему ты постоянно должен вести себя как папа?

Потому что ты все время ведешь себя как ребенок.

Поворачиваюсь к Айзеку лицом, лямка моего рюкзака съезжает с плеча, и я ловлю ее сгибом локтя, при этом учебник, зажатый в моей рук, с громким шлепком падает на потертый линолеум на полу.

— У тебя что, друзей нет, с которыми можно зависнуть? — выхожу я из себя и гневно смотрю на него, пока наклоняюсь, чтобы поднять упавший учебник по математике.

Айз вдруг замолкает и делает шаг назад, искривляя рот в дерзкой ухмылке, а так как все мое внимание направлено на него, я не вижу, что происходит вокруг.

Едва прикасаюсь кончиками пальцев к обложке книги, как тут же сталкиваюсь своей головой с чьей-то еще, и падаю на бок, ругаясь и хватаясь за лоб, на котором мгновенно появляется огромная шишка.

— Ой! Прости, прости, — раздается нежный голос. — Всегда была твердолобой. Я просто пыталась поднять книгу, которую ты уронил.

Учебник по математике попадает в поле моего зрения. Девушка держит его бледными маленькими пальчиками с нежно-розовым маникюром.

— Может быть, я могу пойти с тобой на урок? Сегодня мой первый день в школе, и, кажется, у нас обоих следующим уроком идет математика, — продолжает мелодичный женственный голос. Девушка рукой немного трясет учебник, чтобы побудить меня забрать его.

Бормоча благодарность, я спешу забрать его; моя голова кружится от звука ее голоса, но как только я, наконец, поднимаю взгляд на ее лицо, все навыки общения покидают меня, растекаясь лужицей у ног.

Белокурые волосы крупными кудрями обрамляют ее лицо в форме сердечка, светло-голубые глаза с длинными темно-русыми ресницами смотрят вниз на меня, а самые розовые губы, которые я когда-либо видел у девочек, изгибаются в робкой улыбке.

— Привет, я Айз, — решительно заявляет Айзек, протягивая ей одну руку для пожатия, а другой приглаживая свои взъерошенные волосы — волосы, от которых, кажется, все девчонки просто тащатся.

Она улыбается ему и произносит лишь быстрое «привет», но вместо того, чтобы пожать ему руку, девушка наклоняется и протягивает мне свою изящную ручку с симпатичными пальчиками и розовыми ногтями.

— Я Лора Майлс. Приятно познакомиться с тобой…?

Я пялюсь на нее. На ее шелковые волосы и утонченные черты. На крошечную родинку прямо под ее левым глазом и еле заметный светлый шрам в уголке пухлой верхней губы.

— Он Джош, — услужливо заявляет Айзек. — И, я думаю, он проглотил язык.

Девушка улыбается еще раз, просто поднимая уголки губ вверх, ее рука так и висит в воздухе между нами, предлагая мне принять ее помощь. Я все также не шевелюсь и не произношу ни звука. Ее мягкая улыбка начинает угасать с каждой секундой, а в ясных глазах мелькает сомнение.

— Черт побери, Джош. Подними свою задницу и проводи девушку на урок, или я сам покажу ей дорогу, хотя у меня сейчас физкультура, и мистер Хиггс заставит меня наматывать круги по полю для регби, если еще раз опоздаю.

Лора улыбается, на этот раз нервно, и медленно убирает протянутую руку. Пальцами она теребит потертый край ранца, и немного переминается с ноги на ногу, пока обдумывает, как может выйти из этой ситуации и никогда не вспоминать о ней.

Именно в тот момент, когда я чувствую, что она отдаляется, мои конечности начинают меня слушаться, и, выпрямив ноги, я встаю. Мой мозг наконец-то догоняет тот орган, который неудержимо бьется у меня в груди, и что-то внутри меня переключается, пока не щелкает, а затем весь мир обретает четкие очертания.

«Не дай ей уйти.

Возьми ее за руку.

Не отпускай».

— Привет, — нерешительно говорю я, протягивая одну руку ей, а другой поправляю свои очки с толстыми стеклами на переносице. — Я Джош. Прости за случившееся. Думаю, на минуту я растерял все слова, или, может, ты забрала их, — бормочу я и застенчиво пожимаю плечами от бреда, который вылетает из моего рта, но один взгляд в ее глаза, и вдруг чувствую себя достаточно храбрым, чтобы закончить свое необдуманное признание. — Но обратно они мне не нужны. Ты можешь оставить себе их все.

Айзек стонет где-то позади меня, и я слышу, как он начинает напевать песню «Loser» группы Beck, но мне все равно, потому что Лора Майлс улыбается мне. И это не стеснительная улыбка или робкая. Это широкая, смелая улыбка. Даже ее глаза улыбаются мне, а брови, изогнутые дугой, идеально дополняют прекрасное сияющее выражение лица.

Лора улыбается.

Она берет мою руку в свою, наши пальцы соприкасаются, ладони обдает жаром, а слова снова покидают меня. Я не могу сказать ни одной остроумной шутки, пока мы идем, взявшись за руки через переполненные коридоры школы. С моей стороны нет никаких проявлений дерзости или флирта. Тишина между нами наэлектризована и пульсирует новизной эмоций, которые щекочут каждый сантиметр моей кожи. Этот день переполнен возможностями. Теперь это не просто я или она. Этот момент становится началом «нас».

Лора снова похищает мои слова, и я не хочу, чтобы она их мне возвращала. Они принадлежат ей. Я принадлежу ей.

Лора (14 лет и 9 месяцев)

Еще одна новая школа.

Я наблюдаю за толпами подростков, которые собираются в группы, сформированные по принципу социального положения, возраста или пола. Спортсмены уже бросают мяч между собой на краю футбольного поля, а популярные девчонки сидят на ограждении, наблюдая за ними и перемывая кости всем и каждому. Ученики помладше с широко открытыми глазами испуганно таращатся на здание перед ними, выглядя так, будто оно может проглотить их целиком, в то время как прилежные и жаждущие знаний ребята, те самые, которых называют «ботанами» или «зубрилами», уже стоят на ступеньках и ждут, когда откроется центральная дверь.

К какой группе отношусь я?

Да, я новенькая, но не маленькая, как те, которые готовы начать свой первый день в старшей школе. У меня нет здесь друзей, поэтому я не с популярными девчонками. Значит, остаются зубрилы, потому что я не собираюсь подходить к спортсменам и играть с ними в мяч — это стало бы немедленным социальным самоубийством.

Мне нравится школу, нравится учиться и я уже знаю, кем хочу быть после окончания — учителем. В таком случае, мне, наверное, стоит подняться на лестницу и подождать, когда зазвенит звонок, и откроются двери? Или, возможно, буду сама по себе.

Не знаю, как долго мой отец продержится на новой работе, или как скоро его поймают трахающимся с кем-то из его офиса, и мы будем вынуждены уехать, чтобы начать все сначала.

Не знаю, почему моя мама не уходит от него. Ну, точнее, знаю. Она слабачка. Ей нравится надежность, нравятся деньги, и мама боится остаться одинокой в сорок. Хотя, если спросить ее, она ответит, что не уходит из-за меня. Ага, хорошая, хорошая мамочка. Я буду последним человеком, о ком задумается хоть кто-то из вас, учитывая всю вашу запутанную и наполненную драмой жизнь.

Я одинока.

«Лора Майлс, новая девочка, одиночка»

«Лора Майлс симпатичная, как мне кажется, но я слышал, что ее исключили из предыдущей школы за секс с учителем в туалете».

«Лора Майлс думает, что она особенная. Но она всего лишь шалава».

Это всего несколько высказываний, которые я слышала о себе в последних двух школах, где училась.

Поправляю ранец за спиной и иду к лестнице. По крайней мере, эти дети оставят меня в покое. Им не интересны школьные сплетни, пока это не касается тех, кто учится лучше всех или сдал последний тест на отлично. В них есть дух соперничества, да, но нет ненависти или стремления манипулировать людьми.

Так что я отношусь к тем, кто стоит на лестнице. В одиночку.

Как только подхожу ближе, начинает звенеть звонок, раздаваясь эхом над гулом голосов и являясь причиной всеобщего недовольного стона во дворе перед входом. Я не обращаю внимания ни на что, кроме лица мальчика, который прислонился к стене рядом с дверью.

Он смуглый, высокий, с классическими чертами лица и в очках с толстой черной оправой. Он красавчик, одетый в немодную одежду, как и все ботаны, но улыбка, которая появляется на его лице, когда звонок перестает звенеть, и открываются двери, завораживает меня.

Мальчик готов. Он знает, кем является. И хочет контролировать свое будущее. Его не волнует подъем по социальной лестнице или новые девочки с их тайным прошлым. Мальчик полностью уверен в себе, и я упиваюсь всем его образом, пока он не входит в школу и не исчезает из поля моего зрения.

Мне почти пятнадцать. Я и раньше проявляла интерес к мальчикам, влюблялась в нескольких. У меня даже был первый и единственный, не впечатливший меня поцелуй с парнем, который укусил мою губу своими требовательными зубами и продолжал слюнявить мой рот своим языком, по ощущениям похожим на слизняка.

Он был красивым — парень со слизняком вместо языка — симпатичным и чрезмерно пылким (не в лучшем смысле этого слова). Он хотел быть первым, кто сможет залезть в трусики к новой девчонке, несмотря на то, что встречался со школьной звездой нетбола (Прим.пер. Традиционно женский вид спорта, разновидность баскетбола). Ага, это она распространила слухи о том, что я трахалась с учителем.

В старшей школе бывает весело, когда ты очень стараешься разобраться во всех тонкостях отношений в ее стенах. И всегда остаешься новенькой, которая никогда не заводит знакомства, у которой нет друзей, способных прикрыть ее спину.

Это я — Лора Майлс или, как меня называли в моей предыдущей школе — «Лора унылый смайлик» (Прим.пер. Игра слов, в оригинале Laura Miles — Laura never Smiles).

Не думаю, что здесь меня будут так называть.

Я ощущаю ее.

Свою улыбку.

Из-за нее мои губы начинает покалывать, когда я иду следом за красавчиком в очках к его шкафчику. Топчусь в конце коридора и наблюдаю, как он беседует с мальчиком помладше, и когда роняет свою книгу, я уверенно бросаюсь вперед, чтобы поднять ее, чем чуть не обеспечиваю его сотрясением мозга.

А затем почти ухожу, почти. У меня сводит живот, когда он пялится на меня так, будто я неудачница. В груди что-то сжимается, когда он не берет мою руку, которую я протягиваю ему, чтобы помочь встать.

А затем мальчик улыбается мне.

Джош.

И обещает отдать мне все свои слова. Освещает меня изнутри светом, когда темными глазами ловит мой взгляд. Соединяет последние точки в череде нескончаемых точек в рисунке моей жизни, когда берет меня за руку. Образ, созданный нашим только что состоявшимся знакомством, превращает мою чистую страницу жизни с хаотично расположенными на ней многочисленными точками в великолепную арку возможностей, уходящую настолько высоко в небо, что вершина ее не видна невооруженным глазом.

Я украла все его слова.

И буду хранить их.

А взамен отдам ему одно свое.

Одинокая.

Не хочу, чтобы он мне его возвращал.

Я знаю, с ним я никогда не буду одинокой.

Глава 1

Джош (29 лет)

Три утра.

Запах твоих духов повсюду.

На мне.

На каждой вещи в нашем маленьком мирке.

Хлопковые простыни на нашей кровати пропитаны им. Он все еще держится на воротнике моей рабочей голубой рубашки, мысль о стирке, которой просто невыносима; на симпатичном фиолетовом шарфике, висящем на зеркале туалетного столика, том самом шарфе, который ты надевала несколько дней назад, когда ходила в магазин и смеялась, говоря, что он подходит по цвету к твоим отекшим лодыжкам.

В коридоре стоят твои новые туфли.

Твое пальто бесполезно висит на вешалке за дверью.

Днем, ты черная дыра, вокруг которой я маневрирую, никогда не приближаясь к ней слишком близко. Ночью же спотыкаюсь и падаю прямо в чернильную пустоту ее бездонных глубин, которая поглощает меня с головой.

Запах твоих духов повсюду.

Почему же он остался, если ты ушла?

Моргаю от яркого солнечного света, в котором утопает наша спальня. Шторы полностью раздвинуты, как в тот день, когда я нашел тебя.

Повернув голову набок, смотрю как световые индикаторы звука на радионяне с зеленого сменяются на желтые, и доходят вплоть до тревожного красного. Снова и снова загораются все три цвета индикаторов в ряду.

Тишина — три зеленых огонька.

Тишина — три зеленых огонька и еще три желтых.

Тишина — три зеленых огонька, три желтых и три красных.

Дорожка горящих индикаторов, предупреждающих о страданиях.

Он плачет, скорее всего, даже кричит.

Я не могу его слышать, потому что выключил это чувство. Отключил все свои слуховые рецепторы и заблокировал проникновение любого шума.

К тому же, я поставил радионяню на беззвучный режим.

Мне должно быть стыдно.

Я нужен ему, а меня там нет.

Ему всего восемь дней, а отец, который всегда должен быть рядом с ним, его игнорирует. Единственный оставшийся человек, благодаря которому он появился на свет. Его единственный родитель.

Единственный родитель, которого он будет знать.

Вчера мы привезли его домой из больницы. Дом кишел родственниками и гостями, незнакомыми людьми, которые наблюдали за мной и делали записи о моем психическом состоянии. Так они оценивали мою способность быть отцом для своих детей. Эти люди следили проницательным взглядом, как я передавал своих детей всем, кто хотел подержать их — моей матери, отцу, Айзеку, Лиаму, Нейту… абсолютно всем.

Если бы я чувствовал за собой вину, то мог бы уменьшить ее, сказав себе, что они в надежных руках у ближайших родственников — людей, которые будут любить и заботиться о них. Но, правда в том, что я ничего не чувствую.

Внутри меня пустота.

Я прохожу стадию боли. Мои мышцы ноют, а эмоции все еще причиняют страдания, но достаточно быстро я вообще перестаю чувствовать хоть что-то.

Мне очень комфортно ничего не чувствовать.

Я могу так жить.

Продолжать дышать, ничего не чувствуя.

И если очень повезет, то смогу так спать, потому что когда я сплю, вся боль и безразличие исчезают, и все становится на свои места, как и должно быть в моей жизни.

Утром я целую ее на прощание. Она улыбается и крепко сжимает мою руку, отказываясь отпускать ее, когда я пытаюсь отойти от кровати и поправить галстук,который съехал, благодаря ее шаловливым рукам. Ее спутанные белокурые волосы рассыпаны по подушке, а самые розовые в мире губы блестят от моего поцелуя. У нее большой округлый живот, внутри которого находится наш малыш. Она улыбается. Улыбается. Улыбается.

Это жизнь.

— Джош, родной, ты можешь покормить ребенка, пока я готовлю нам завтрак?

Фальшивая радость моей матери просачивается через приоткрытую дверь спальни, и воздух в моей груди превращается в камень. Рукой она держится за косяк, но остается стоять снаружи и ждет, что ее сын вернется к ней. Ожидает, что тот встанет, и будет вести себя как настоящий мужчина.

Я не обращаю на нее внимания и отворачиваюсь от постоянно загорающегося сигнала радионяни и ее жалобного тона.

— Джош, я знаю, что ты не спишь, — почти шепчет моя мать, осторожно переступая через порог комнаты. Она не хочет заходить сюда. Не хочет видеть, что я лежу на тех же самых нестиранных простынях, на которых нашел свою жену холодной, безжизненной и неподвижной. Моя мать не хочет мириться с тем, что если бы я мог, то испустил бы последний вздох на этих простынях.

Сегодня.

Я был бы счастлив испустить этот последний вздох сегодня.

— Он зовет тебя, Джош.

Я его не слышу.

— Ты нужен ему.

Ему нужна она. Мне нужна она.

— Она бы этого не хотела, Джош, — вымученно выдает мама сквозь едва сдерживаемые рыдания.

Она добивается моей реакции, но не такой, какой ожидала, или, если бы мой разум был как у адекватного. Не такой, какой она заслуживает.

— Она? Она? — почти ору я, подскакивая на матрасе, и заставляя мою мать отпрянуть в шоке.

— У нее есть гребаное имя, мама. Лора. Лора. Я хочу услышать, как ты произносишь его. Л-О-Р-А.

Встаю и подхожу к ней, впившись взглядом в лицо женщины, которая меня родила, дала мне жизнь и всегда беззаветно меня любила. Я не обращаю внимания на боль, отражающуюся на ее знакомом любящем лице морщинками чистого горя, и продолжаю использовать ее как грушу для битья.

— Почему ты не можешь произнести ее имя, мама? Потому что ее здесь нет? Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я не знаю, чего хочет моя жена?

Моя мать встает рядом с туалетным столиком и, пятясь назад, натыкается на маленький мягкий пуфик, ее выразительные глаза, так похожие на мои, широко открыты. В них стоят слезы, а переполняющее их опустошение пронизано изрядной долей страха.

— Не смей приходить сюда и говорить мне, чего хочет моя жена. Ты слышишь меня? Понимаешь, что я тебе говорю?

Я знаю, что пугаю ее, но мне все равно.

Мне хочется, чтобы она ушла из этой комнаты. Хочется, чтобы ее слова не достигали пределов моего слуха. Желаю, чтобы она прекратила смотреть на меня своими проницательными глазами, и чтобы ее густая, как сироп, тревога перестала липнуть к моей коже.

— Убирайся, — требую я лишенным эмоций голосом. — Уходи из этого дома, забирай детей, если хочешь, а если не хочешь, оставь, мне все равно.

Сверлю ее взглядом, ожидая, что до нее дойдут мои жестокие слова. Внимательно наблюдаю, как мать борется с собой, чтобы удержать свою потребность встряхнуть меня, влепить пощечину или утешить.

— Джош, — раздается строгий голос из открытой двери.

Айзек.

— Выведи ее, Айз. Выгони всех из моего дома, и пусть все оставят меня на хрен в покое.

Мои слова могут быть адресованы ему, но взглядом я ни на минуту не прерываю связь с мамой. Не двигаясь, гляжу, как она проигрывает битву со слезами, которые крупными каплями собираются на ее нижних ресницах. Прозрачные струйки боли рисуют дорожки на ее мягких щеках.

Но, как и прежде, я ничего не чувствую.

Она моргает, еще больше горячих рек боли текут из темно-карих глаз.

— Мы любим тебя, Джош, — надтреснутый голос звучит из ее дрожащих губ. — Любую мерзость по отношению к нам и любую попытку обидеть нас мы примем спокойно и не будем судить тебя за эти поступки. Мы не станем говорить тебе, что твоя злость необоснованна. И не будем настаивать на том, чтобы ты отпустил свою боль. От горя нет лекарства, — признается моя мать и неуверенно протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, но я делаю шаг назад, наблюдая, как женщина безвольно опускает ее вдоль тела.

Бросаю быстрый взгляд на дверь и вижу, что там никого нет, скорее всего, Айзек ушел, увидев горящий тревожный сигнал на радионяне, поэтому перевожу глаза обратно на обеспокоенное покрасневшее и опухшее от слез лицо моей матери. Я не испытываю угрызений совести, зная, что за моим ребенком ухаживает другой мужчина. И не испытываю никакого сочувствия к женщине, стоящей передо мной. Не чувствую абсолютно ничего.

У меня внутри абсолютная пустота.

— Единственное, что ты можешь делать, это скорбеть. Сколько посчитаешь нужным, никто не будет ограничивать тебя во времени. Если мы можем сделать для тебя хоть что-нибудь, сынок, позволь нам это сделать, — заканчивает она.

Не дожидаясь, когда я еще раз потребую, чтобы она ушла, моя мать медленно направляется к двери. Женщина поворачивается ко мне спиной, когда переступает через порог и идет дальше по коридору, тихо закрыв за собой дверь.

Я стою, все также ничего не чувствуя, словно под наркозом.

Совсем один.

Горящие огоньки уже не распаляют во мне злобу.

Мудрые слова совсем не давят на мою сверхчувствительную кожу.

Ощущая тяжесть в руках и ногах, я забираюсь обратно в постель, где все пропахло ей. Я закрываю свои воспаленные и зудящие веки один раз, второй, третий. Мое тело огибает ее призрачный образ, чувствует жар ее кожи, ощущает, как ее волосы щекочут мое лицо, чувствует умиротворенное дыхание крепкого сна…

Я жажду этого момента на грани сна, когда все ощущается достаточно реальным, и есть возможность погрузиться в сон, где она встретит меня с улыбающимися глазами.

Лора улыбается.

И я улыбаюсь в ответ.

Здесь в этой постели есть только мы вдвоем.

Погружаюсь в сон с ощущением, что обнимаю ее своими руками, не обращая внимания на боль в затылке, которая пытается напомнить мне, что я снова потеряю ее, как только открою глаза.

Лора, я никогда больше не открою глаза.

У тебя все мои слова.

У тебя мое сердце.

Забери мои глаза, потому что они больше никогда не захотят смотреть ни на кого другого, кроме тебя.

Глава 2

Джош

Восемь недель.

Я наконец-то дал ему имя спустя почти два месяца.

Когда говорю, что дал ему имя, то имею в виду Лору. Она назвала его задолго до его рождения. Мне не хотелось давать ему это имя просто потому, что не я его придумал. У меня такое чувство, что сделав это, я потерял еще одну частичку ее.

Смотрю в его колыбельку. У него густые черные волосы, и мягкие, как мех. Во сне ребенок морщит свой носик пуговкой. Его крошечные пальчики крепко сжаты в кулачок, как будто он держится за что-то.

Она ему тоже снится? Сейчас он держится за ее пальцы?

Зависть плещется во мне.

Этот крошечный малыш — причина, по которой она покинула меня.

— Папочка, бабушка звонит. Можно я пойду с ней в парк сегодня? Я правда очень хочу посмотреть на уток, а бабушка сказала, что у нее есть хлеб.

Тихий голос Айви раздается за моей спиной. Моя обычно громкая и шумная маленькая девочка быстро выучила, что шум и любые проявления радости или восторга теперь нежелательны в этом доме.

Я отхожу от спящего сына, стараясь не разбудить его ради своего же спокойствия, и тихонечко выпроваживаю Айви из детской, спускаясь с ней вниз по лестнице.

— Не сегодня, — наконец отвечаю я, пока дочь выжидающе смотрит на меня.

Она открывает свой ротик с розовыми губками, чтобы возразить, а ее белокурые кудряшки подпрыгивают на плечах.

— Я сказал не сегодня, Айви.

Девочка опускает голову, и смотрит в пол. Глаза наполняются слезами, а розовые губы трясутся от усилия, с которым она старается сдержать свои эмоции.

Когда дочь окончательно берет их под контроль и снова может говорить, то сжимает телефон в своей руке и тихо говорит моей матери:

— Папочка сказал, что я не смогу пойти сегодня. Бабуля, может быть, завтра?

Ей три года, но по ней ни за что этого не скажешь. Ее маленькие плечики опущены вниз, как будто на них лежит тяжкий груз, и он намного тяжелее, чем могла бы вынести такая малышка.

Моя мать говорит ей что-то в ответ, и Айви посылает ей воздушный поцелуй в трубку.

— Бабуля, я тебя люблю. Поцелуй от меня дедулю, — добавляет Айви, морща свой носик и дотрагиваясь пальчиком до его кончика. — Для дедули поцелуйчики со вкусом эскимо, — продолжает она. — Потому что это его любимые.

Когда телефонный разговор заканчивается, Айви кладет трубку на на место и поворачивается ко мне лицом. Моргая своими большими светло-голубыми глазами, как у Лоры, дочь смотрит на меня, и я вдруг чувствую острую боль в самом центре своей груди. Не обычную мужскую от потери своей жены, а острую мучительную боль, вызванную чувством вины.

Эта маленькая девочка — самый драгоценный подарок, который Лора когда-либо мне дарила, а я отказался от нее. Бросил свою трехгодовалую дочку, чтобы уйти с головой в страдания, потому что так было легче, чем пытаться жить. Легче, чем притворяться, что жизнь обязательно должна продолжаться, но это не значит, что так и будет. Несмотря на мои раздробленные кости и треснувшую кожу, несмотря на разбитое сердце и раздавленные легкие, и пусть я сгораю, тону и умираю каждый божий день, жизнь этой маленькой девочки должна продолжаться, и мое присутствие в ней необходимо.

Восемь долгих недель я оплакивал потерю лучшего друга, полностью игнорируя частички ее самой, которые все еще живы.

Как может Лора совсем уйти, если ее образ стоит прямо передо мной? Половинка ее, половинка меня. Но самые лучшие частицы от нее.

— Прости меня, Айви. Как насчет того, чтобы позвонить дяде Айзу и спросить, может ли он посидеть с твоим братом? Тогда мы смогли бы пойти покормить уток вместе.

У нее загораются глаза, а губы растягиваются в блаженной улыбке.

— Правда? — спрашивает она, и в ее голосе слышится изумление, которое скручивается в моем разбитом сердце и толкается в открытые раны, угрожая мне тем самым истечь кровью на собственном полу в холле.

— Да, правда, — обещаю я, не в силах вернуть ей улыбку, и не важно, как сильно хочу сделать это.

— Спасибо, папочка, — визжит она от радости, крепко обнимая мои ноги и прижимаясь своей щекой к моему бедру.

Поднимаю руку и нежно глажу ее по волосам. Пальцами скольжу по блестящим кудряшкам, которые закручиваются обратно в спиральки, не теряя своей пружинистости.

Простое прикосновение излечивает что-то внутри меня.

Неужели это, первый раз, когда я приласкал свою дочь за последние восемь недель?

Стыд омывает меня нездоровыми волнами.

Да. Это первый раз, когда я прижал ее к себе и позволил наслаждаться моей лаской.

Я плохой отец.

Эгоистичный идиот, который безуспешно пытался утонуть в своих снах. Проблема в том, что утро всегда наступает и уносит их прочь.

Здесь и сейчас, с собственной дочерью на руках, я испытываю первую настоящую эмоцию, чего не случалось ни разу за последние два месяца.

Треск раздается из радионяни в прихожей, мигание зеленых индикаторов в сопровождении тихого кряхтенья предупреждает о том, что малыш проснулся.

Теплота, спящая в моем сердце и смягчающая его, испаряется, ледяное бесчувствие возвращается обратно и наполняет мои вены арктическим холодом.

Как бы сильно я не отдалился от Айви, понимаю, что к нему отношусь еще хуже. И ничего не могу с этим поделать.

Он здесь.

А она нет.

Из-за него она умерла.

Глупое решение, которое Лора держала от меня в секрете, поставило его жизнь превыше нее. Я не могу простить ее за это, но боль от ее потери затмевает всю злость по отношению к ней. Бесполезно ненавидеть мертвую женщину, если ты все еще любишь ее больше всего на свете.

Но я могу ненавидеть его.

Смотрю на маленькую жизнь, которую мы сотворили, и все, что вижу — смерть. Вижу ее бледную безжизненную руку в своей. Я вижу тело своей жены как будто в бреду — ее глаза закрыты, а лицо очень красивое когда она спит. Но Лора не спит. Она умерла. Лежала холодная в моих руках. Я обнимал ее, но Лора не обняла меня в ответ. Руки безвольно повисли, а ноги налились тяжестью.

А теперь она пепел на ветру.

Развеянный на склоне холма.

Летящий в небеса.

А он кричит изо всех сил, требуя ласки, еды, внимания, и это оглушает.

Я прижимаю Айви к себе, когда она пытается вырваться, испытывая необходимость в этой связи с чем-то хорошим, с чем-то реальным.

Физически я никогда не причиню ему боли. Мне это известно. Я это знаю. Но каждый раз, когда вынужден прикасаться к нему, то становлюсь отрешенным. Мысленно отключаюсь от этого момента, как при любой другой работе по дому — когда мою посуду, стригу газон, выношу мусор — эта работа, которую нужно делать, но выполняя ее, ничего не чувствую.

Я разумный и адекватный человек. И знаю, что не должен испытывать такие чувства по отношению к маленькому беспомощному малышу. Но мне просто все равно. Абсолютно. И это превращает меня в самого плохого человека на земле.

— Папочка, — снова начинает Айви, повышая голос под громкий плач своего брата. — Мы можем позвонить дяде Айзу, чтобы он смог помочь Алтурру перестать плакать?

— Да, принцесса Айви. Думаю, это отличная идея. Иди и надень свои новые розовые резиновые сапожки, а я позвоню дяде Айзу. Встретимся на кухне через пять минут, хорошо?

— Хорошо, папочка, — соглашается она, поднимая голову и улыбаясь мне, прежде чем ослабить хватку на моих ногах и поспешить за коробкой в чулане под лестницей.

Я смотрю, как она исчезает и вытаскиваю телефон из бокового кармана, не обращая внимания на множество сообщений и пропущенных звонков ото всех. От моей матери, с работы, от Джейка, Нейта. Даже Эмма и Кэри пытались звонить и не дозвонились. Я не хочу иметь дело ни с кем из них.

Отклонив все их попытки легким прикосновением пальцев, я пролистываю свои контакты, останавливаясь на имени Айзека, меня коробит от криков Артура, которые становятся все громче и пронзительнее.

Сомневаюсь всего лишь секунду, вспомнив, что я практически вышвырнул своего брата из этого дома вчера вечером. Я сказал ему уходить и не возвращаться. Обвинил в том, что Айзек сует свой нос в то, что его не касается. Я сказал все это своему брату после того, как он спал последние несколько недель на моем диване или на полу в спальне Айви. Он оставался в этом наполненном горем доме, чтобы позаботиться о моих детях. Чтобы кормить их, мыть, одевать и утешать. И быть уверенным, что я ем и пью достаточно для функционирования моих внутренних органов.

Он был нашим спасителем, а я выкинул его, как мусор.

Пальцем нажимаю на значок вызова звонка, и подношу телефон к уху, слушая, как происходит соединение, и раздается гудок, а потом еще и еще, и еще, но он не берет трубку.

Айзек не отвечает, однако меньше, чем через тридцать секунд открывает входную дверь запасным ключом и с опаской входит в дом. Он останавливает взгляд на мне, а потом поворачивает голову на крики Артура. Его волосы — спутанный беспорядок, а на лице видны следы ото сна. Он выглядит так, будто его впечатали во что-то твердое и неприятное.

— Я спал в машине, — говорит брат, и, повертев телефон в руке, засовывает его в карман.

— Зачем? — не могу не спросить я, находясь в замешательстве от предполагаемой причины, по которой он остался, когда я более чем очевидно дал понять, что не нуждаюсь в его помощи.

Айзек дергает головой в сторону лестницы, откуда эхом раздается крик ребенка.

— На случай, если понадоблюсь кому-нибудь из вас.

У него настороженный взгляд, а мимика выдает его сомнение. Он ждет моих действий: вышвырну ли я его или позволю позаботься о моем сыне. О сыне, чьи маленькие легкие, должно быть, горят, а лицо красное и искажено от боли.

И даже зная об этом, не делаю ни единого движения, чтобы подняться по лестнице и пойти к нему.

Где-то глубоко в душе я понимаю, что человека, хуже меня, нет. Какой отец ненавидит своего новорожденного ребенка?

Я.

— Не мог бы ты присмотреть за Артуром пару часов, — начинаю я, переминаясь с ноги на ногу под его пристальным взглядом и избегая зрительного контакта, после чего оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, куда же запропастилась Айви со своими сапогами. — Я обещал Айви, что отведу ее покормить уток.

Лицо Айзека оживает, а его глаза округляются от удивления, несмотря на попытку скрыть надежду, которая ясно указывает на лишенные сна черты. Он знает, что за исключением похорон Лоры, это будет первый раз, когда я выйду из дома с тех пор, как мы привезли Артура из больницы.

— Это здорово. Я с удовольствием побуду с Артуром. Хм… я, — брат замолкает ненадолго, указывая рукой и щелкая пальцами, в сторону шума из детской наверху, — просто схожу и посмотрю, что там за детские неожиданности в подгузнике у малыша.

Он быстро бежит вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, спеша убедиться, что с малышом все в порядке. Добежав до пролета, он бросает через плечо:

— Веселитесь, народ, не спешите домой. У меня все под контролем.

Ты прикрывал мою задницу последние два месяца, Айзек.

Я смотрю туда, где только что стоял брат. Мой слух сконцентрирован на громком плаче Артура, который вдруг резко прекращается, а значит, Айзек взял его на руки и укачивает.

На его месте должен быть я.

Эта мысль скребется в моих висках, перемещаясь к затылку и спускаясь вниз по позвоночнику — такое же ощущение, когда кто-то царапает ногтями школьную доску. На его месте должен быть я, но даже представить не возможно, что я когда-либо буду на его месте.

— Папочка, я готова. Надела свои резиновые сапожки, — заявляет Айви у меня за спиной, и я благодарен ее вмешательству в мои мысли, которые туманом застилают мой разум.

Поворачиваюсь и вижу свою маленькую девочку. На ней новый пятнистый плащик, который ей купила Лора, когда мы ходили по магазинам в последний раз, и розовые блестящие резиновые сапожки, которые она обула не на ту ногу.

— Я сама одевалась, папочка, — говорит она с гордостью.

Глаза ее матери улыбаются мне.

— Вижу, — соглашаюсь я, присев на корточки и поманив ее к себе. — Можно, папочка поправит твои сапожки? Думаю, они оказались такие хитрые, что прыгнули не на ту ножку.

Она хихикает над ошибкой, пошатываясь, топает ко мне и поднимает ногу, чтобы я снял сапог.

— Непослушные проказники сапоги, — ругает она свою обувь, широко улыбаясь. — Мамочка говорит, что это они все время виноваты, — хихикая, добавляет Айви, разбивая тем самым мое сердце на острые неровные осколки.

Я подавляю свою боль и низко опускаю голову, пока стаскиваю один сапог, а потом другой, и одеваю их правильно. Айви замечает, что я веду себя по-другому. Моя маленькая храбрая девочка видит все.

— Папочка, я тоже по ней скучаю, — шепчет она, протягивая свою маленькую ручку, чтобы погладить меня по щеке. — Бабуля говорит, что мамочка не может вернуться и снова жить с нами. Она сказала мне, что мамочка умерла и не может укрывать меня одеялком, или сидеть со мной в ванной. Когда она вернется? Она все еще мертвая? Я хочу показать ей рисунок, который нарисовала.

Я не могу дышать.

В груди больно настолько сильно, что мне приходится прижать к ней руку. Растопыренными пальцами глубоко вжимаюсь в мускулы груди, в тщетной попытке вырвать орган, который все еще бьется, но не так быстро. Его биение постепенно замедляется до тишины. Каждая слабая пульсация моего парализованного желудочка в сердце посылает агонию в чистом виде по моим венам.

— Папочка? — обращается ко мне Айви, подходя еще ближе, ее светло-голубые глаза умоляют ответить. — Когда она вернется домой? Мамочка не может быть мертвой вечно. Ты когда-нибудь тоже был мертвым?

Мои колени подкашиваются и я падаю назад, жестко приземляясь на копчик, от чего резкая боль проходит по моему позвоночнику. Мне была очень необходима эта физическая боль, чтобы ударить по фантомной, которая угрожала мне уничтожением.

На трясущихся ногах я встаю и протягиваю руку Айви.

— Пора идти, — говорю я лающим голосом, неприятным даже для собственного уха.

— Но мы не взяли хлеб из кухни, — возражает она, пока тяну ее к входной двери.

— Мы купим его в магазине. Идем, Айви. Если ты хочешь идти кормить уток, то нам нужно уйти прямо сейчас. Никаких споров.

Ее нижняя губа начинает трястись, но она ничего не говорит в ответ. Возможность, используя которую, я намеревался воссоединиться с дочерью, испорчена, даже не начавшись.

Выхожу на яркое утреннее солнце и говорю Айви идти в машину. Закрывая дверь, я бросаю взгляд через прихожую наверх, где стоит Айзек и смотрит на меня. Он держит малыша у своей груди, мне видна лишь его маленькая головка около плеча Айзека, макушка с мягкими темными волосиками торчит из-под лимонно-желтого шерстяного пледа.

На долю секунды мы встречаемся взглядами и все, что я вижу в его глазах — жалость. Жалость ко мне.

Жалость к Айви.

Жалость к крошечной жизни в его руках.

Я громко хлопаю дверью, закрывая всю эту жалость в безлюдном доме, полном печали.

Не надо жалеть меня, Айзек. Уж лучше твоя ненависть. Она ранит меньше.

Глава 3

Джош

Восемь месяцев.

Прошло уже восемь месяцев с тех пор, как она покинула нас.

А такое ощущение, будто прошло восемь часов. Нет, неправда. Как будто восемь секунд.

Весь дом пропитан ею.

Она везде, но, в то же время, нигде.

Каждое утро, когда я просыпаюсь, Лора снова умирает.

Я не вернулся к работе и не сообщил в школе, когда собираюсь возвращаться. Игнорировал звонки администрации, предпочитая вместо этого позволять Айзеку или своей матери разбираться с ними. Правда в том, что я с трудом справляюсь с воспоминаниями о Лоре в стенах нашего дома. И сломаюсь, если мне придется пережить заново воспоминания о ней в школе, где мы оба работали.

Коллектив будет избегать встречи со мной или будет смотреть на меня с жалостью. Ученики будут перешептываться, наблюдать и ждать моего срыва, царапая своим шепотом мою кожу.

В ее классе появится новая хозяйка, которой там не место. Плакаты, нарисованные ее рукой, будут сорваны и заменены на посредственные слова из школьной программы. Из ящика ее стола будут убраны все ручки спогрызенными колпачками, все ее спрятанные упаковки «Фрутеллы» и все рассыпанные канцелярские кнопки, об которые она несомненно колола пальцы. Произнесенные шепотом ругательства больше никогда не сорвутся с ее губ, когда Лора снова поранится, она не скажет тихонько своим нежным голосом такие фразы, как «да чтоб свет пролился» или «мартышкин сын», и особенно, мной любимое выражение, которым я неустанно ее поддразнивал — «жеванные билетики».

Работать там без нее было бы нечестно.

По правде говоря, а я стараюсь говорить правду, по крайней мере, своему ребенку, то я все еще совершаю ошибки.

Охренеть сколько ошибок.

— Папа, папа, — громко хихикает Айви и зовет меня в гостиную. — Смотри, папа. Алтурр думает, что дядя Айз — это надувной замок.

Я выхожу из-за угла и заглядываю в комнату, чтобы увидеть растянувшегося на спине Айзека и пухлощекого Артура у него на животе, который своей попой в подгузнике неугомонно подпрыгивает на нем. Айзек наклоняется к маленькому мальчику, и тот хихикает над каждым «хмм», вырывающимся изо рта его дяди.

Сцена из жизни семьи, где царит смех и веселье. Хихиканье четырехлетки и довольного озорного крохи. Не могу не думать о том, что это просто идеальная картина, но только потому, что меня там нет.

— Арти, держись, парнишка, давай покажем папе, что ты теперь умеешь делать, — взволнованно наставляет Айз, пока поднимает вверх Артура и садится, скрестив ноги, с прыгающим комочком на них. Брат смотрит на меня с широкой улыбкой, а потом, хихикая, произносит:

— Садись, Джош. Тебе это очень понравится. Айви, детка, иди и сядь рядом с папой, чтобы мы могли показать ему, чему научился твой братик.

Айви быстро вскакивает на ноги и тащит меня на диван, где мы садимся напротив Айза и Артура, и можем прекрасно видеть их маленькое представление. Маленькой ручкой она берет мою, и улыбается, желая, чтобы я увидел причину всей этой суматохи.

— Так что, вы собираетесь томить меня в ожидании? — спрашиваю я с энтузиазмом, на который только способен.

Только что получив письмо, адресованное мистеру и миссис Джошуа и Лоре Фокс-Уильямс, могу лишь догадываться о том, что выгляжу таким же «радостным», каким себя и чувствую. Я направлялся в нашу комнату, чтобы закрыться от всех, когда Айзек позвал меня сюда, и я бы предпочел быть где угодно, но только не сидеть на этом диване, в этой комнате, с вымученной фальшивой улыбкой на лице.

— Хорошо, Арти. Давай начнем наше шоу, — объявляет Айзек с восторгом в голосе. Он снова садит Артура так, чтобы видеть его лицо, хотя тот, кажется, больше увлечен запихиванием своего кулачка в рот и пусканием слюней на ковер.

— Давай, малыш, как мы с тобой тренировались, — подбадривает Айз перед тем, как наклониться вперед и встретиться взглядом с маленьким мальчиком, с которым я пытался, но так и не смог сблизиться.

— Повторяй за мной… па, па, па, па, папа, — терпеливо произносит он.

Брат повторяет слоги дурацким тоном, который большинство взрослых используют в разговоре с малышами.

Артур вынимает свой кулачок изо рта, с обожанием на лице улыбаясь своему дяде, но продолжает молчать.

— Ну, давай же, Арти. Не огорчай меня и свою сестренку. Па, па, па, па, папа.

У меня в животе все судорожно сжимается, когда я вижу трогательное общение между моим сыном и человеком, который заботился о нем всю его короткую жизнь.

— Па-па, — бормочет Артур в ответ, и от этого глаза Айзека начинают сиять, а Айви в восторге подпрыгивает рядом и активно хлопает своими маленькими ладошками.

В груди внезапно сдавливает, а в животе все переворачивается от первых слов этого маленького мальчика, сказанных пухлыми губками, растянутыми в широкую улыбку, и с двумя передними зубами, торчащими из розовой десны.

— Молодец! — хвалит Айзек, поворачивая Артура ко мне, и снова обращаясь к нему. — Скажи это снова своему папе. Па, па, па, папа.

— Па-па, — повторяет Артур, упиваясь вниманием к себе и хлопая пухлыми ладошками, прямо как его старшая сестра. — Па-па, — продолжает он, ерзая на попе и протягивая ручки к Айзеку. — Па-па, па-па.

Короткими пухлыми ручками Артур тянется к Айзеку, на его гордом маленьком личике написано желание еще большего внимания от человека, которого он обожает.

Айзек бросает на меня быстрый взгляд, на мгновение его улыбка исчезает, но быстро появляется снова, когда он подхватывает Артура и подкидывает его вверх, в награду за первое слово.

Внезапно на меня накатывает какое-то незнакомое чувство, что-то очень похожее на ревность, оно просачивается через мои ребра и вонзается в сердце. Протыкает хрящ, которым я позволил ему покрыться, и беспощадно втыкается в мягкую плоть под треснувшей коркой.

Я заслуживаю этого. Мы все знаем, что я заслуживаю этого.

— Вот, — предлагает Айзек, встав с Артуром на руках, и направляясь ко мне. — Скажи это папе.

Я внезапно встаю, мягкая ручка Айви падает с моей ноги, ее широкая улыбка слетает с лица, заменяясь на смесь замешательства и шока. То, что должно было стать счастливым моментом, рушится из-за моей неспособности чувствовать. Или, возможно, моя проблема в том, что в данный момент я чувствую слишком многое.

— Я… мне нужно посмотреть… кое-что сделать. Вернусь позже, — и ухожу в спешке. Мои ноги трясутся под весом тела и свинцовой тяжести уродливой твари под названием «горе», которое ходит за мной по пятам. Его острые как бритва когти вонзились в мою кожу и не хотят меня отпускать.

— Помоги дяде Айзу, пока меня нет, — шепчу я сквозь трясущиеся губы, когда наклоняюсь, чтобы поцеловать свою сладкую девочку Айви в лобик перед тем, как практически выбежать из комнаты, даже не посмотрев на своего брата или малыша у него на руках.

Он назвал Айзека папой.

Человека, который заморозил все чувства к этому маленькому мальчику на целых восемь месяцев, это факт не должен ранить.

Но он ранит.

Этой новой боли по хрену, что я не имею права чувствовать это. Она скользит сквозь мои внутренности, обжигая меня кислотой, и пульсирует желчью по моим венам. Просачивается в легкие, переполняет мои дыхательные пути и грозит задушить. Вонзает свои длинные стальные когти в мое сердце.

Я потратил впустую восемь месяцев.

Я никогда не верну их.

И никогда не верну ее.

Острая боль врезается осколками в мои голени от каждого шага, когда бегу по тротуару, громко топая. Я не бегун, и не одет для пробежки. Мои джинсы и парусиновые туфли больше подходят для прогулки. Несмотря на то, что я не мог уйти из этого дома достаточно быстро, с каждым шагом моя поступь становится тяжелее, и я бегу быстрее, чем когда-либо раньше.

Не обращаю внимания на то, куда бегу. Смотрю вперед, но не вижу ничего, мое тело пытается совершить бессмысленный побег от того, что сидит глубоко внутри меня. Улицы и дороги сливаются в одно размытое пятно, я с трудом оббегаю пешеходов, а водители гудят мне вслед клаксонами автомобилей, и все это смешивается в какофонию звуков, которые рикошетят мне прямо в виски и раскалывают мою и без того расшатанную психику. Скорее всего, я выгляжу как сумасшедший, но моя голова соображает недостаточно хорошо, чтобы это меня беспокоило.

Продолжаю бежать до тех пор, пока ноги не начинают отказывать, а мои легкие — гореть. Мой мозг сжимается от боли и, пульсируя, бьется о череп. Из-за этого я практически ничего не вижу.

— Эй, приятель, ты в порядке? — спрашивает прохожий, когда я сгибаюсь пополам и чуть ли не падаю на землю. — Давай-ка помогу тебе присесть.

Сильные руки осторожно ведут меня несколько шагов налево, пока мои ноги не ударяются о что-то твердое и деревянное, и мое тело теряет последние силы. Я тяжело опускаюсь на сиденье, склоняя голову к коленям. Нелепая поза еще больше сжимает мои легкие и выдавливает небольшой объем воздуха, который выходит через сухие губы.

— Держи, парень. Подними голову и сделай глоток, — дает указания голос, и горлышко бутылки из темного стекла появляется перед моим туманным взором.

С трудом раскрываю свои потрескавшиеся губы, и бутылка наклоняется. Теплая жидкость выплескивается мне в рот и обволакивает язык. Колючий жар скользит вниз по горлу, обжигая саднящий пищевод, когда я захлебываюсь и жадно глотаю, тепло разгорается сильнее и становится адским пламенем в моем желудке.

— Эй, парень, не так быстро. У меня тут убойное пойло. В твоем состоянии нельзя пить его залпом, — предупреждает незнакомец и убирает бутылку от моих губ. — От чего ты бежишь? Ты слишком хорошо выглядишь для того, чтобы бегать от закона, — замечает он, и я чувствую взгляд на себе. Смотрю в солнечное небо и нелепо моргаю. Мои очки увеличивают солнечные лучи и полностью лишают меня зрения. Потеря одного из основных чувств заставляет меня открыться и позволить желчи, терзающей мои внутренности, выйти наружу, признаться в своих отвратительных грехах этому абсолютно незнакомому человеку.

— От своей жены, — каюсь я на выдохе, который обжигает. — Я убегаю от своей жены, от своих детей и своей семьи.

От признания у меня опускаются плечи, грудь раскрывается с болью, яркое солнце выжигает мои обнаженные внутренности, превращая их в пепел. Сказав эти слова, поделившись своей правдой с незнакомцем, мне должно стать легче, но этого не не происходит. Наоборот, на моей шее затягивается петля, душит меня, лишая голоса.

— А ты их любишь? — задает он простой вопрос спустя какое-то время, нарушая тишину между нами.

Я втягиваю воздух, делаю глубокий вдох, который отдается шумом в моих легких и разгоняет туман в моей голове.

— Больше всего на свете, — признаюсь я, наконец. — Но это ничего не меняет. Любви всегда мало.

Впервые за все это время поворачиваю голову к незнакомцу, и останавливаю взгляд на утратившем вкус к жизни лице, наполовину заросшем неухоженной бородой. Проницательные голубые глаза пристально смотрят из-под густых седеющих бровей, морщинки на лбу сопровождаются усталой, но дружелюбной улыбкой, которая не скрывает отсутствие нескольких зубов.

Он ухмыляется, глядя на меня, вероятно, ему приятно, что я никак не отреагировал на его внешность. Мужчина выглядит так, будто не мылся несколько месяцев, а может быть, даже лет, и теперь, когда все мои чувства медленно возвращаются, я ощущаю, что и запах от него соответствующий.

— Хочешь еще глотнуть? — спрашивает он, раскачивая передо мной дешевым виски в полупустой бутылке, коричневое стекло напоминает мне о гневе, который все еще бурлит.

Качаю головой и выдаю ему фразу, надеясь, что она выражает благодарность:

— Я в порядке, спасибо.

На что незнакомец пожимает плечами и подносит бутылку к своему рту, чтобы сделать большой глоток.

— Мне же больше достанется, — продолжает он, когда отрывается от бутылки.

Если бы я чаще вел себя как живой, то содрогнулся бы от мысли о том, что пил из одной бутылки с этим бомжом, но у меня не получается заставить себя волноваться по этому поводу. Он проявил ко мне доброту, в то время как многие просто прошли мимо. Мужчина поделился тем, что имеет, и не попросил ничего взамен. И только потому, что он, очевидно, бездомный и ему нужно хорошенько помыться, не опровергает тот факт, что он гораздо человечнее меня.

— Знаешь, можно очень сильно кого-то любить, — продолжает размышлять мужчина после долгой паузы. — И можно потерять себя в процессе.

—Я не потерял себя, — отвечаю ему, и в моих словах больше ясности, чем во всем, что я говорил в последние дни. — А потерял их.

— Тогда обрети их заново, — отвечает он, как будто все в жизни так просто, и я смотрю на него. Буквально. На его одежду, которая слишком мала для него и слишком теплая для солнечного дня. На пятна на его руках и грязь на штанинах. На обувь без шнурков; левая подошва отклеилась, образуя открывающийся «рот», который пока еще «не говорит» всей правды.

У этого человека нет ничего, по сравнению со мной.

Ничего.

А я еще сижу и нагло беру что-то у него.

Его поддержку.

Его выпивку.

Его советы.

Я беру все это, в то время как моя жизнь ждет меня в слишком маленьком доме, где немного жарко в этот солнечный день, потому что я отказываюсь открывать окна и впускать свежий воздух. Она ждет меня в каждом пятне на моей душе, которые появились от вины за то, что я бросил своего маленького сынишку и стал никчемным отцом для своей дочери. Возле туфель, которые продолжают стоять в коридоре, хотя их хозяйки уже нет. Тех самых туфель, которые оставляют огромную дыру в наших жизнях, и которые я все еще отказываюсь убрать. И правда в том, что мне нужна эта боль, чтобы помнить.

Это все, что осталось от нее.

Ложь.

Я должен считать себя богатым человеком, ведь моя жена оставила мне такие сокровища.

Но веду себя как нищий.

— Я попробую, — говорю я, признавая свою вину, которую медленно начинаю чувствовать.

Бездомный улыбается мне своей широкой улыбкой; его рот с несколькими отсутствующими зубами выражает гордость за меня, незнакомца для него.

— Не будь к себе так строг, — заявляет мужчина и начинает собирать свои вещи в потрепанный рюкзак. — Найди минутку. Сядь поудобнее и восхитись тем, что дала тебе жизнь.

Убедившись, что ничего не забыл, он накрывает мою руку своей и легонько сжимает ее, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов.

— Пусть горе смягчит тебя, не превращая в камень. Пусть боль в твоем сердце сделает тебя мудрее, собери все свои страдания и сделай их своей силой. Не важно, что бросает тебе жизнь, ты все еще здесь, и все еще можешь извлечь урок. Гордись этим, гордись тем, кто ты есть, а если не можешь, то гордись тем, кем ты можешь стать. Поверь мне, — говорит он, встает и перекидывает лямку рюкзака через плечо, встряхивая бутылку в руке, чтобы придать своим словам особое значение. — Ты не захочешь закончить как я, поэтому иди домой к своей семье и люби их так сильно, насколько это возможно. Потому что любви никогда не бывает слишком много.

А потом он уходит. Ковыляет в парк, который простирается перед нами зеленым морем, пока не исчезает из моего виду.

Я никогда не говорил ему, что скорблю.

Думаю, мне и не нужно было; они висят на моей шее неоновой вывеской — яркой и кричащей, и которую невозможно пройти мимо: «Этот человек потерял жену. Пожалейте его».

Размышляю над его словами, а солнце начинает медленно садиться. Прохожие стараются обходить скамейку, на которой я неподвижно сижу, предпочитая пройти дальше по дорожке к другой лавочке и притвориться, что меня не существует.

«Ты не захочешь закончить как я, поэтому иди домой к своей семье и люби их так сильно, насколько это возможно».

Встаю. Мои покрытые волдырями ступни отвергают какое-либо движение, но я поворачиваюсь, чтобы идти назад.

Назад к своей семье.

Назад к тому мужчине, которым, я хочу, надеюсь и молюсь, что стану.

Прости меня, Лора.

Я исправлюсь.

И заставлю тебя гордиться мной.

Обещаю.

Глава 4

Джош

Через восемь дней после того, как почти сошел с ума, я возвращаюсь в парк.

Счастливый Артур сидит в своей детской коляске и оживленно машет своими пухлыми ручками и ножками всему, что видит и слышит вокруг себя. Айви весело прыгает рядом с ним, бормоча ему об утках и качелях, и сборе цветов для бабули. А рядом со мной идет Айзек. Разве это не то, что он делал почти весь прошлый год —шел рядом со мной? Поддерживал меня, не позволяя упасть?

Айз тихонько кашляет, привлекая мое внимание, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на брата, наблюдая, как он не отрывает взгляда от моих детей. Он всегда рядом, ждет, когда будет нужен им.

— Ты ведь уезжаешь.

Это утверждение, не вопрос.

Я слышал о новом фильме Джейка и о предложении, которое тот сделал Айзу, и мой младший брат никак не может позволить себе отказаться от этой возможности, особенно потому, что с тех пор, как умерла Лора, дни, когда он работал, можно пересчитать по пальцам.

— Не уеду, если я тебе еще нужен, — просто предлагает Айзек.

Он останавливает взгляд на Айви, когда та наклоняется и предлагает Артуру кусочек хлеба из сумки, который принесла, чтобы покормить уток.

— Тебе нужно поехать, — заявляю я слишком резко, слова срываются с языка быстрее, чем могу остановить себя.

— Это просто работа, Джош. Она не важнее, чем вы, ребята, — отвечает он спокойно, позволяя моему недружелюбному высказыванию отскочить от него и уплыть на волнах теплого бриза.

Я делаю еще несколько шагов и останавливаюсь. Айзек и Айви оба в замешательстве смотрят на меня.

— Ты больше не нужен нам, Айз. Тебе пора уехать.

— А куда едет дядя Айз? — тут же спрашивает Айви, и я молча начинаю проклинать себя за то, что ляпнул это перед ней.

— В парк с моей малышкой Айви и Арти, — отвечает брат без запинки, быстро успокаивая ее. Озабоченность покидает красивое личико дочери, и она с легкостью соглашается со словами своего дяди, снова обращая внимание на маленького брата.

Отворачиваюсь от Айзека, стыд за мои неблагодарные слова вскипает у меня в груди, вызывая неприятное ощущение, и я продолжаю идти. Но он не сдается, следует за мной, и заставляет меня выслушать его:

— Как я могу уехать, если тебе сейчас нелегко, Джош? Да, за последнюю неделю ты стал справляться с детьми гораздо лучше, но все равно продолжаешь просто существовать, каждый день ожидая, что она вернется.

Я чувствую его взгляд на своем лице, когда он добавляет с сочувствием:

— Знаю, ты не думаешь, что она вернется, но ты живешь в иллюзии, все еще ожидая, что это случится, все еще надеясь, что это сон, и ты проснешься. Тебе нужно жить дальше, Джош, ради всех вас. Я могу помочь тебе в этом или, по крайней мере, быть рядом тогда, когда ты будешь не в состоянии.

Его слова, те самые, которые всего несколько дней назад лишь слегка задели бы меня, потому что в них не было особого смысла, сейчас глубоко ранят меня. Мои мышцы напрягаются, я сильнее сжимаю пальцами ручку коляски Артура, разрываясь между тем, чтобы развернуться и помчаться домой или ударить Айзека по лицу, лишь бы заставить замолчать.

Вместо этого заставляю себя идти и закрываю рот. Ничего хорошего из него не вылетит, если начну говорить прямо сейчас.

Мы приближаемся к парку, и я бросаю взгляд на первую же деревянную скамейку, стоящую сразу за воротами. Пробегаюсь по ней глазами, затем смотрю на другую, расположенную чуть дальше по дорожке, пытаясь увидеть, не сидит ли там мужчина, который поделился со мной мудростью и виски. Не знаю, зачем ищу его, скорее всего, он никогда и не вспомнит меня, да и мне кроме благодарности предложить ему нечего, но какая-то часть меня хочет, чтобы до него дошло, что я прислушался к его словам. Мне хочется, чтобы он видел, что я здесь, пытаюсь снова любить и жить. Стараюсь найти мужчину, которым я раньше гордился быть.

— Папа, идем быстрее, — требует Айви, когда мы проходим через ворота парка. — Я хочу сперва покормить уток, а потом показать Алтурру, как высоко я могу раскачиваться на качелях. Потому что дядя Айз сказал мне, что если я раскачаюсь еще выше, то превращусь в бабочку, и у меня вырастут крылья.

Я в изумлении смотрю вниз на свою жизнерадостную маленькую девочку. И дня не проходит, чтобы она не спросила о своей матери, и не было еще ни разу так, чтобы это не разбило мне сердце.

— Так лучше? — спрашиваю я ее, ускоряя шаг, переходя с прогулочного темпа к быстрой ходьбе. Айви с восторгом смеется и практически бежит, чтобы не отставать.

— Да, папа, — хихикает она. — Ты почти такой же быстрый, как я, но не быстрее дяди Айза.

Едва она успевает произнести его имя, как Айзек срывается с места и быстро бежит, подхватив ее по пути и зажав подмышкой как мешок картошки. Айви пронзительно визжит и смеется так сильно, что готова лопнуть. Они мчатся через парк с Артуром и мной, медленно следующими позади них.

— Мы выиграли, мы выиграли! — счастливо кричит она, когда я наконец-то догоняю их около озера. Маленькой ручкой Айви уже роется в сумке и вытаскивает для всех по куску хлеба.

— Да, принцесса Айви, вы выиграли, — признаю я свое поражение с улыбкой. Мышцы моего лица еще не совсем привыкли к этому, и от этого улыбка на моих губах ощущается как нечто незнакомое.

Рискнув, перевожу взгляд на Айзека. Мы не сказали друг другу напрямую ни слова с тех пор, как он предложил остаться, и, заметив его обожающий взгляд, направленный на мою маленькую девочку, я только укрепился в своем решении о том, что брату пора вернуться к своей жизни, пока наша не поглотила его навсегда.

Как только заканчивается хлеб — кусочек Артура у него во рту, а наш весь скормлен прожорливым уткам — Айви быстро тащит нас на игровую площадку.

— Давай, дядя Айз. Подтолкни меня еще раз на качелях, — умоляет она с энтузиазмом.

— Дай отдохнуть дяде Айзу десять минут, принцесса Айви. Если ты сходишь и немного покатаешься на горке, он придет и найдет тебя, когда пора будет качаться на качелях, ладно?

Мне не хочется заводить этот разговор с братом, но в то же время, молчать и откладывать его тоже не могу.

Когда кажется, что Айви вот-вот начнет возражать, Айзек успокаивающе машет ей и кивает в знак согласия, после чего дочь задумчиво переводит взгляд с него на меня, а потом поворачивается и бежит к горке.

— Не торопись, — кричу я вслед в то же самое время, как Айз инструктирует: «Не так быстро, крошка Айви, и не забывай съезжать с горки только на попе».

Она отмахивается ручкой от нас, и мы с облегчением смеемся. Эта маленькая девочка вьет веревки из двух взрослых мужчин.

— Она разобьет не одно сердце, когда подрастет, — размышляет Айзек больше для себя, чем для меня, на что я отвечаю, в основном в шутку:

— Никаких парней, пока ей не исполнится двадцать пять, а с подружками будет только чисто платоническая дружба.

— Удачи тебе в этом, — смеется он, и добавляет, — в ее венах течет кровь семейства Фокс, так что давай надеяться, что Айви больше похожа на своего папу, чем на своего дядю, иначе тебе грозит океан боли, брат.

Качаю головой на это, но не могу больше бороться и приподнимаю уголок рта в улыбке. Это первый раз со смерти Лоры, когда я просто сижу и расслабляюсь в чьей-то компании.

Несколько месяцев я закрывался от тех, кого люблю. Впустую потратил первые месяцы жизни своего сына, и до сих пор не подружился с моим маленьким мальчиком, но все же стараюсь. Клянусь Богом, стараюсь.

Между нами повисает тишина, и только тихий лепет Артура, сидящего в коляске, отвлекает наше внимание от наблюдения за Айви на горке.

Делаю глубокий вдох, закрываю глаза на несколько секунд, пытаясь успокоить нервы, затем, глядя, как мой маленький мальчик с жадностью жует свой кулачок, я наконец-то открываюсь перед человеком, который был рядом во время всей моей темной полосы в жизни.

— Помнишь, как мы смотрели «Аладдина» с Лиамом, когда были детьми? Он всегда включал Диснеевские мультфильмы с утра в воскресенье, а все мы думали, что уже слишком взрослые для этого, но все равно смотрели их.

Вопрос кажется сказанным невпопад, но если Айз думает, что у меня поехала крыша, то не показывает этого. Брат просто тихонько смеется и отвечает:

— Ага, мы все старались подражать голосу Робина Уильямса, который озвучивал Джина в «Аладдине». Думаю, у Джека это получалось лучше всего. Неудивительно, что он стал самым востребованным в мире актером.

Я улыбаюсь, позволяя себе гордиться достижениями своего преуспевшего старшего брата. У него ушли годы на то, чтобы добиться большого успеха, но он никогда не сдавался, и теперь весь Голливуд умоляет его сняться в их фильмах.

— Ты помнишь, какие у тебя были три желания?

Каждый раз, когда мы смотрели этот мультфильм, то долго обсуждали, каким же Аладдин был тупым, и какие желания выбрали бы сами, если бы были на его месте.

Отворачиваюсь от Айви и бросаю на него быстрый взгляд, запрокинув голову вверх. Айзек сосредоточенно смотрит в небо, от давно забытых и счастливых воспоминаний на его лице сияет широкая улыбка.

— Да, — отвечает он сквозь ухмылку. — Первым было убедить отца оплатить курсы фотосъемки, которые вела та сексуальная учительница, миссис Скотт. Второе, заставить миссис Скотт улыбнуться мне и влюбиться без памяти, и последнее, — брат смотрит на меня с появившимся на щеках легким румянцем и продолжает, — Чтобы миссис Скотт отвезла меня к себе домой и познакомила со своим суперсексуальным мужем, мистером Скоттом.

Я не выдерживаю. Фыркаю и громко смеюсь.

— И сколько же тебе было лет, если твои желания были такими?

Он пожимает плечами и смотрит на Артура, а потом наклоняется и вытирает слюни с его ротика слюнявчиком.

— Не знаю, тринадцать, наверное. Достаточно, чтобы понимать, что хочу попробовать с обоими, мистером и миссис Скотт.

Я качаю в ответ головой, все еще улыбаясь, и он возвращает мне ее. Только его улыбка шире, чем моя, и я не уверен почему: из-за своего признания или от того, что между нами все так легко, и кажется, словно так было всегда. Если закрою глаза, то могу почти забыть…

Ложь.

Мы оба чувствуем тот момент, когда маленькая искорка теплоты между нами угасает, позволяя холоду запустить свои щупальца в веселые воспоминания.

— Я не могу вспомнить, какие желания тогда хотел. Ты можешь поверить в это? Человек, который помнит все, не может вспомнить ни одного желания из своего детства.

Отворачиваюсь от Айзека и бросаю взгляд на Айви, которая нашла друга, и они по очереди крутятся на маленькой карусельке.

Я мог бы позволить этому моменту умереть, даже не убедившись, что брат понимает, почему для него сейчас самое время вернуться к своей жизни и принять потрясающее предложение Джейка о работе. Но сейчас пора стать мужчиной и взглянуть правде в глаза.

— Сейчас мне нужно только одно желание. Совсем нет необходимости жадничать и выпрашивать три, — признаюсь я, слова соскальзывают с моего языка и, уносимые бризом, растекаются в небытии. — Одно желание гарантировало бы, что каждый день буду просыпаться чувствуя ее мягкое дыхание на своей шее. Я бы чувствовал тепло губ Лоры на своей щеке и снисходительное прикосновение ее пальцев на своей коже. Одно это желание заставило бы ее сердце биться внутри моего, и я бы навсегда стал счастливым человеком. Был бы богаче и обеспеченней, чем это можно представить в самых диких мечтах, зная, что я никогда бы не испытал этого чувства ни с кем, кроме нее.

Смотрю на Артура, который продолжает веселиться в своей коляске, и мне больно за него. Больно потому, что он никогда не узнает любви матери и никогда не сможет полюбить ее за это в ответ.

— Но желания не исполняются, Айз. Это детское заблуждение, которое мы с усердием культивируем, чтобы вдохновлять мечты. Жизнь стоит гораздо больше, чем подростковые желания, а за любовь мы платим самую высокую цену. Она не бесплатна. Это самая дорогая из всех эмоций, потому что ты платишь своим сердцем, любовь невозможно вернуть и получить свое сердце назад. Как только ты полюбишь кого-либо, то будешь любить всю жизнь. Кнопки «включить» или «выключить» не существует. И когда любовь всей твоей жизни уходит, то не забирает это чувство с собой. Оно остается напоминанием того, что было потеряно. А ты просыпаешься каждый день и платишь эту цену.

Брат молчит. Ему нечего сказать в ответ, так как он знает, что эти слова — правда. Моя правда. Не его.

— Айз, не ты должен платить эту цену, — продолжаю я спустя мгновение. — Я должен. Поэтому, пожалуйста, сделай это для меня, Айви и Артура. Иди и сделай свои желания реальными.

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него еще раз, и мы встречаемся взглядами. В глазах Айзека гораздо больше эмоций, чем я могу распознать, но замечаю точный момент, когда тот принимает решение, и мне становится легче, как будто тяжкий груз перестает давить на мою и так уже раздробленную грудь.

— Ладно, Джош. Ты выиграл. Я приму приглашение о работе, но ты должен пообещать, что если понадоблюсь тебе, то скажешь мне, потому что ты просишь меня уйти от вас, а это очень трудно сделать.

Я долго смотрю на него, прежде чем кивнуть.

— Мне не сложно любить Айви и Артура. Это дар. Поэтому, пожалуйста, не думай, что ты мне что-то должен, Джош. Я был с вами по собственному желанию, и вернусь, если сам захочу. Просто не закрывайся от меня, потому что я привязался к этим маленьким карапузам и мне нужна эта доза, — улыбаясь, Айзек наклоняется, чтобы вытащить Артура из его коляски.

— Давай, Арти, — говорит он, взяв его на руки. — Пойдем поиграем с твоей старшей сестренкой.

Наблюдаю, как брат уходит с моим сыном на руках, а моя маленькая девочка бежит ему навстречу. Ее новый друг в парке надолго забыт, как только дядя Айз приходит поиграть, и я благодарен ему за его выбор.

Тот факт, что мне пришлось скрыть от него подробности своего решения и планов на наше будущее, назойливо свербит у меня в затылке, но если бы он знал, что я решил все продать и переехать, то никогда бы не принял предложение Джейка о работе. А мне это нужно. Нужно начать все с чистого листа, чтобы ничего не напоминало мне о ней.

Лора улыбается.

Так как воспоминания прямо сейчас не сладкие, ради самого себя и детей нам нужен этот чистый лист.

Глава 5

Джош

В детстве быть одним из пяти братьев было непросто, в основном потому, что я был заучкой и самым тихим среди них. В то время, как они говорили о спорте или девчонках, я читал книги. Если они воровали алкоголь и прятались в домике на дереве, чтобы напиться, я был тем, кто до блеска полировал деревянный пол, чтобы смыть следы их рвоты, пока родители не заметили.

Хотя сейчас, иметь четверых братьев, каждый из которых по-своему успешен, даже здорово. Особенно, когда планируешь резкие перемены в жизни, которая грозит разрушить тебя.

Нейт, самый старший из моих братьев, миллионер, заработавший деньги собственными силами. Он начинал с ночных клубов, вкладывая деньги в организацию концертов живой музыки и диджеев на всех танцплощадках города, когда ему исполнилось 18, а через несколько лет брат купил свой первый ночной клуб. Вскоре последовала покупка второго клуба, и его головокружительный успех начал набирать обороты. Не желая ограничиваться славой в Великобритании, Нейт начал открывать первоклассные клубы по всему миру. И бриллиант в короне, венчающей славу его мультимиллионной империи, находится на острове тусовок — Ибице. Нейт пока этого не знает, но его второй дом, куда люди едут, чтобы оторваться и сбежать от проблем, станет первым шагом в плане моего побега.

Я не хочу тусовок и жить на полную катушку.

Не желаю топить печаль в алкоголе и наркотиках.

И даже не хочу хоронить горе от потери в чьих-то чужих теплых телах.

Я просто хочу уехать отсюда.

По возможности собрать минимум вещей, взять детей и сделать глоток свежего воздуха; воздуха, не зараженного ее фантомным запахом.

***

— Спасибо, что согласилась посидеть с детьми, мама, — говорю я, наклоняясь, чтобы быстро поцеловать ее в голову.

— Не благодари за то, что у меня есть внуки, Джош. Это не работа, а радость, — отвечает она, растянувшись на диване. Артур спит у нее на груди, а Айви притулилась под боком и смотрит какой-то супер геройский фильм, который, кажется, слишком остросюжетный для ее четырех лет, особенно когда она начинает шепотом выкрикивать:

— Давай, врежь ему.

Моя мать с вызовом поднимает бровь, глядя на меня, а потом снисходительно улыбается Айви. Ну, думаю, если уж это прошло ее строгую родительскую цензуру, то просмотр «Халка», где тот крушит половину Нью-Йорка, не навредит психике Айви.

— Это фильм категории 13+ (Прим. переводчика: дети до 13 лет допускаются на фильм только с родителями). Я связалась по ФейсТайм с Айзеком, чтобы уточнить. Хватит так сильно переживать. Думаю, у меня достаточно опыта, как-никак я вырастила пятерых сыновей.

— Пожалуй, мне нечего на это возразить, — признаю я свое поражение и наклоняюсь ниже через спинку дивана, чтобы поцеловать Айви в макушку.

— Пока, папочка, — отмахивается она снисходительно, полностью поглощенная фильмом. Моя мама посылает мне легкую улыбку, как будто пытаясь сказать: «Давай уже, брысь отсюда. Чего ждешь-то?».

Отхожу от дивана и иду в прихожую. Только касаюсь дверной ручки, как слышу сладкий голосок: «Да! Дай ему по попе!». За этим сразу следует реплика моей мамы: «Может, посмотрим «Свинку Пеппу»? А? Могу поспорить, Пеппе очень весело бултыхаться в этих грязных лужах».

Я сдерживаю смех, когда Айви отвечает:

— Пеппа — для маленьких детей, а Алтурр спит. Я хочу посмотреть, как Халк раздавит машину этого дяди.

Ага, думаю, с Айзека есть что спросить в этой ситуации. Уверен, что именно он позволял Айви смотреть эти фильмы, снятые по комиксам. Не сказал бы, что у меня есть право судить, потому что я отсутствовал в ее жизни некоторое время, но теперь я здесь, и, надеюсь, Нейт — именно тот, кто может мне помочь.

Спустя двадцать минут останавливаюсь у «Покорности», самого прибыльного клуба Нейта в Великобритании и места, откуда он ведет дела, когда находится в стране. Я не завидую его стилю жизни. Он и его девушка, Лив, редко задерживаются надолго на одном месте, но кажется, им нравится такая праздная жизнь, да и Лив выдрессировала Нейта, который до нее вел жизнь плейбоя. На самом деле, это удивительно, что брат все еще не надел кольцо на палец этой девушки. Если уж говорить о конкретной черте Нейта, то это будет его постоянное утверждение, что если уж что-то принадлежит ему, то оно его, и пусть все об этом знают.

Когда приближаюсь к двери черного входа сбоку здания, она открывается до того, как я успеваю войти, и оттуда выходит Лив. Мы видимся первый раз после похорон, и судя по всему, она шокирована. Я точно последний человек, которого девушка ожидала увидеть.

— Привет, — выдаю я неуверенно, когда Лив замирает в дверном проходе.

— Джош, — говорит она, находясь в явном шоке, а потом широко улыбается. — Так приятно видеть тебя. Как же давно мы не виделись, Нейт и я скучали по тебе.

Дверь с шумом захлопывается, и Лив бросается ко мне в объятия, крепко обнимая.

— Нейт будет ужасно рад видеть тебя. Он столько раз звонил и заходил в гости. Мы беспокоились о тебе, Джош.

Девушка вжимает в меня свои ладошки, удобно расположив свою голову у меня на плече, выражая все свое беспокойство, тревогу и неподдельное участие одним движением — просто вжимаясь в меня. Я хочу впитать ее прикосновение и успокоить им себя, но не могу. Находиться так близко к другому человеку практически невыносимо, и Лив скорее всего чувствует напряжение в моем теле, потому что отстраняется быстрее, чем ей хотелось бы, а ее выражение лица потихоньку становится прежним, но не настолько, чтобы скрыть симпатию в ее глазах.

— Правда, очень приятно видеть тебя, Джош. Как Айви и Артур? Могу поспорить, они оба уже очень выросли.

Я улыбаюсь, чтобы скрыть отвращение, которое все еще струится по моему телу — отвращение от ее прикосновений и слов. Я прятал своих детей от нее и от остальных членов моей семьи. Артур потерял первые месяцы жизни не только со мной; он потерял их со всей многочисленной семьей.

Спасибо небесам за Айза, который не позволил мне оттолкнуть его.

— У них обоих все просто отлично, — вяло выдаю я, не зная, что еще сказать.

Мы все привыкли быть рядом. И часто проводили время вместе парами. Нейт и Лив, Джейк и Эмма, Лиам и Кэри, я и…

— Я свободна на следующей неделе. Может быть, мы с Нейтом могли бы заскочить и забрать их обоих на несколько часов? — спрашивает Лив, почти незаметная нервозность только добавляет неподдельное волнение к ее энтузиазму.

Я улыбаюсь ей. Это выглядит неуклюже и больше похоже на гримасу, но отвечаю более мягко:

— Уверен, что им обоим это понравится. Почему бы вам не прийти в понедельник или вторник?

Лив быстро моргает, и я могу видеть, как она глотает комок эмоций, образовавшийся у нее в горле. Ее глаза широко открыты и ярко сверкают, проблески облегчения и надежды появляются каждый раз, когда девушка пытается сдержать слезы счастья.

— Понедельник, — отвечает она мягко. — Я позабочусь, чтобы у Нейта был весь день свободным, и мы придем в понедельник с самого утра.

— Здорово, — отвечаю я и легонько киваю, стараясь не позволить какому-либо из так хорошо скрываемых мной чувств вырваться на свободу. — Раз уж мы заговорили о Нейте, — добавляю быстро, чтобы отвести разговор от опасной темы, к которой мы подбираемся. — Он не занят? Я хотел бы попросить его об одолжении.

— Он всегда найдет для тебя время, Джош, — заявляет Лив со всей искренностью, а я стою и разглядываю землю под ногами, только чтобы не смотреть ей в лицо.

На меня накатывает стыд, который быстро трансформируется в желание сбежать. Эти люди — моя семья, а я стою тут и разговариваю с девушкой моего брата, как будто она мне абсолютно незнакомый человек. Даже года не прошло, а я уже чувствую себя чужаком. Как будто кто-то заменил меня внутри тела человека, которого я знал когда-то давно, а другие не видят, что он — это не я. Я похититель тел, подделка. Не тот Джош, каким был раньше, и никогда им снова не стану, потому что раньше был половинкой целого. А теперь — половинка пустоты.

— Давай открою, и ты зайдешь и увидишься с ним, — продолжает Лив, когда понимает, что мне нечего сказать в ответ. — Я выскочила просто взять что-нибудь на ланч. Оставлю вас поболтать наедине. Передай Нейту, что мы встретимся позже дома, — говорит она с легкостью в голосе, когда вводит код, чтобы открыть дверь, и подносит ключ-карту к считывателю. Дверь открывается с мягким шумом, и Лив выставляет ногу, чтобы придержать ее, но всем телом разворачивается ко мне.

— Что бы тебе ни понадобилось, он поможет. Ты ведь это знаешь? — девушка смотрит прямо на меня, и глазами находит мои.

— Знаю, поэтому и пришел, — делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю и признаюсь, — Арти, Айви и мне нужно продолжать жить дальше, и я надеюсь, Нейт сможет помочь нам.

Лив бросает свою сумочку в щель между стеной и дверью, чтобы та не захлопнулась, а потом делает шаг ко мне и заключает в еще одно объятие, от которого я очень стараюсь не отшатнуться, больше всего на свете желая принять ее доброту.

— Он поможет, мы оба поможем, — обещает девушка, оставляя легкий поцелуй на моей щеке, и выпускает меня из своих объятий.

— Спасибо, Лив, — отвечаю я, удерживая зрительный контакт и позволяя ей видеть, что говорю искренне, хотя я задолжал ей больше, чем спасибо. Ей, Нейту, и всем остальным… Но пока что я не способен на это.

Она видит, что у меня есть еще что сказать, но не получается это сделать, и, в характерном для Лив стиле, девушка милостиво дает мне уйти.

— Увидимся в понедельник. Мы принесем что-нибудь на завтрак.

Лив кивает на дверь, чтобы я придержал ее, и наклоняется чтобы вытащить свою сумочку, а потом, улыбаясь в последний раз, разворачивается и уходит. Я смотрю, как она уходит, пока не заворачивает за угол и скрывается из виду. Сделав последний глубокий вдох, ступаю в погруженный в полумрак коридор клуба, убедившись, что дверь за мной закрылась и отрезала свет утреннего солнца.

Мои глаза медленно привыкают к приглушенному освещению. Служебные коридоры безлюдны в это время суток, большинство тех, кто работает здесь, приходят ближе к вечеру. Это так похоже на трудоголика Нейта, торчать здесь в такую рань. Он так и не уменьшил рабочую нагрузку, несмотря на свой успех.

Нахожу его в своем офисе. Брат сидит, склонив голову над кипой счетов и документов. Он так погружен в процесс, что мне приходится смотреть на него почти целую минуту, пока он не замечает, что уже не один, и не поднимает на меня глаза.

Так же как и у Лив, на его лице появляется удивление, однако Нейт поспешно прячет его за приветливой улыбкой.

— Рад видеть тебя, брат, — приветствует он меня, бросая ручку и откладывая работу, в которую был погружен секунды назад, а затем встает. Нейт обходит стол и заключает меня в объятия, пока я формулирую свой ответ.

В нашей семье мы всегда были близки друг с другом, но я бы не сказал, что кто-то проявлял телячьи нежности. Самое большее прикосновение, что мы обычно могли позволить по отношению друг к другу, это похлопать рукой по спине или потрепать по плечу, но то, чтосейчас Нейт делает со мной — это полноценное, захватывающее дух, объятие. Я тону в нем. У меня почти подкашиваются ноги, и мне приходится обнять его широкую спину, руками крепко цепляясь в ткань хлопковой рубашки. В отличие от неуклюжего объятия с Лив совсем недавно, я принимаю объятие Нейта. Нет, не так, не принимаю его, а нуждаюсь в нем. Я плавлюсь в нем. Мои кости больше не хрупкие, угрожающие треснуть, а моя кожа больше не давит на мое тело. В его объятиях я наконец-то от всего этого избавляюсь. Первый всхлип, который слетает с моих губ, приглушен и слаб, а последующий плач быстро набирает обороты. Я рыдаю в объятиях старшего брата, пока мы оба не опускаемся на пол его офиса. Нейт ни на секунду не отпускает меня. Его объятия нисколько не ослабевают; он все это время крепко держит меня. Брат обнимает меня, пока не проливается последняя слеза, и последний резкий вздох разламывает мою грудь, а затем мы сидим в тишине. Единственный шум, который слышу — громкое, здоровое биение его сердца рядом со своим ухом.

Усталость наваливается на меня. Выпускаю наружу все, что запрятал внутри себя и позволил оставаться там и гнить. Оно вытекает из меня. Более того, то, что я позволяю видеть это кому-то еще и утешать себя в таком состоянии, дает мне право чувствовать измождение, которое не позволял себе ощущать с того дня, как потерял ее.

— Я, — пытаюсь сказать пересохшим ртом, что вынуждает меня несколько раз сглотнуть и попытаться заговорить снова. — Нам нужно начать все с чистого листа, Нейт. Здесь я погибаю и заставляю страдать своих детей. Хочу поехать куда-нибудь, где меньше всего воспоминаний, потому что сейчас память приносит слишком много боли.

— Я могу помочь с этим, куда ты хочешь поехать? — спрашивает он тут же, и я благодарен ему, что он не стал спрашивать ни о чем другом.

Брат не требует ответить, почему мне не хочется возвращаться на работу. Не задает вопросы об отъезде из нашего дома, который мы купили вместе. Он просто предлагает свою помощь, не осуждая и не ставя никаких условий.

Отстраняюсь и разрываю наши объятия. Перед тем, как одеть обратно свои очки, я вытираю воспаленные опухшие глаза манжетой своего свитера.

— Мы можем занять твою виллу на Ибице на несколько месяцев? Может, чуть дольше.

— Ты можешь оставаться там сколько захочешь, если это то, что тебе нужно. Когда планируешь отъезд?

— Я не предполагал, что это будет так легко, — признаюсь я со вздохом. — Мне казалось, что, как и все остальные, ты будешь пытаться отговорить меня от этого.

Какое-то время Нейт тихо наблюдает за мной, и мне приходится отвести взгляд от его лица, потому что сейчас я слишком открыт и эмоционален, а моя боль, повисшая между нами, кажется материальной. Будучи детьми, мы с Нейтом никогда не были близки, и только повзрослев, я, наконец-то, узнал своего самого старшего брата, как человека. Я всегда гордился им и его достижениями, но еще, как большинству младших детей, мне хотелось его одобрения. Позволить ему увидеть себя слабым и сломленным — самый честный с эмоциональной точки зрения поступок, который я не делал уже очень давно.

— Все, что произошло, было неправильно, Джош, — начинает Нейт, когда встает на ноги. — Потерять Лору подобным образом, пройти через все это, как сделал ты, и быть вынужденным заботиться об Айви и Артуре, в то время как все, чего тебе хотелось, это опустить руки, — он слегка качает головой, обходя свой стол, — черт, да ты самый сильный человек, которого я знаю, и, если ты попросишь меня о чем-либо, — брат смотрит мне прямо в лицо, чтобы придать значимости своим словам. — Я весь мир переверну, чтобы достать тебе его. Понимаешь?

Я не могу выдержать его взгляд. Как же сильно он ошибается на мой счет.

— Не возноси меня на пьедестал, Нейт. Я был дерьмовым отцом, и еще худшим сыном, и мысль, что я ваш брат, ни разу не приходила мне на ум. Поэтому, не говори ничего, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше. Мне не нужно восхищение. Я не заслуживаю его. Мне просто нужно место, где смогу остановиться.

Моим словам не хватает силы, несмотря на то, что я хотел ими обидеть. Это мой личный способ защиты. Если мне больно, то всем остальным тоже может быть больно, даже если они просто пытаются помочь мне.

Какой же я на самом деле жалкий кусок дерьма.

— С каких это пор ты знаешь меня настолько хорошо, чтобы утверждать, что я расхваливаю всех подряд, Джош? Ты не можешь указывать мне, какие чувства испытывать, — заявляет Нейт спокойно, но едва сдерживает раздражение в голосе. — То, что ты вынужден был пережить, потеря, с которой пришлось смириться. Твою мать, брат. Даже тот факт, что ты все еще стоишь на ногах, доказывает, насколько ты сильный, но твое желание построить лучшую жизнь для себя и своих детей, — его глаза теплеют, все раздражение уходит с его лица, и он продолжает. — Из-за этого твоего желания, в моих глазах ты вырастаешь до гигантских высот, и мне насрать, что ты чувствуешь себя слизняком, потому что не можешь видеть того, что вижу я, а для меня ты по-королевски сильный духом.

Тяжело опускаюсь на стул, стоящий напротив его стола, и держусь руками за голову.

— На следующей неделе, — заявляю я после секундной паузы. — Я хочу уехать на следующей неделе. Как только Айз уедет в Уэльс, чтобы работать над новым фильмом Джейка, хочу собрать вещи и уехать.

Поднимаю голову, чтобы посмотреть прямо на него, испытывая необходимость в том, чтобы он пообещал мне кое-что.

— Не говори Айзу, ладно? Он не уедет, если будет думать, что я поступаю так, сделав неправильные выводы, а он должен жить своей жизнью.

Поворачиваю голову и смотрю на фотографии в рамках на стене офиса Нейта. Останавливаюсь на одном из снимков всей нашей семьи. Лора прижимается ко мне сбоку, и все мы улыбаемся на камеру на свадьбе Джейка и Эммы. Этот день кажется таким далеким, как будто прошла целая жизнь, а не несколько лет.

— Я благодарен за все, что он сделал, — признаюсь я тихим голосом, в котором явно слышится стыд за то, что не способен быть достаточно благодарным. — Но с его помощью я никогда не научусь жить без нее. Он дает мне возможность жить на автопилоте, а мне нужно перестать позволять жизни бессмысленно управлять мной. Нужно снова найти свой курс в жизни.

— Согласен, — быстро отвечает Нейт. — Я не скажу ни слова Айзу, если ты пообещаешь сказать ему сам перед своим отъездом.

— Скажу, — клянусь я. — Как только он будет на пути в Кардифф, я дам ему знать.

— Тогда позволь мне позаботиться обо всем. Я подготовлю виллу к вашему приезду, закажу билеты и улажу все детали, но единственное, что я не буду делать для тебя, — брат делает паузу для пущего эффекта, и я знаю, он попытается поднять настроение, — это разговор с мамой. Предоставлю это тебе.

Я не могу не застонать от мысли, что должен вкратце сказать маме о нашем отъезде из страны, и Нейт усмехается над мученическим стоном, вырвавшимся из моего рта.

— Здорово, спасибо, старший братец, — жалуюсь я, снимая очки, чтобы свободной рукой вытереть лицо. — Да, конечно, почему бы тебе не сделать всю легкую работу.

Мы улыбаемся друг другу. В первый раз за почти целый год, и впервые с тех пор, как она умерла, от этого не становится больно.

Я перевожу взгляд обратно к фотографии на стене и позволяю себе смотреть еще секунду, пытаясь запомнить.

Лора улыбается.

Глава 6

Джош

Весь путь от двери до двери занимает восемь часов, но мы, наконец-то, на месте.

Пререкание с двумя маленькими детьми, коляска, багаж, даже во время короткого полета на самолете без посторонней помощи — подвиг, достойный медали.

Два аэропорта, таможня, поездка в межтерминальном автобусе, а потом на такси, стали самыми долгими восемью часами в моей жизни.

Однако мы на месте.

Айви перевозбуждена, и ее вот-вот стошнит, Артур вырубился, и я знаю, что у меня не будет ни малейшего шанса уложить его спать сегодня ночью.

Но мы на месте.

Аэропорт Пальмы-де-Майорки ужасно большой для такого маленького острова, он похож на лабиринт из залов прибытия и вылета, движущихся дорожек и людей. Слишком много людей.

Никто не предупреждает тебя, что когда те, кого ты любишь, умирают, то видишь их повсюду; даже когда не ищешь их взглядом и не думаешь о них.

Ты можешь бессмысленно проживать свои дни, монотонно переставлять ноги, делая один вдох за другим, как вдруг заметишь кого-то в толпе, и все вокруг замирает.

Время, твое дыхание, биение сердца. Все это просто останавливается.

Затем твое сердце в груди внезапно начинает биться со скоростью миллион ударов в минуту, когда они поворачивают голову или улыбаются человеку рядом с ними, и ты видишь, что их глаза не того цвета, или улыбка слишком слаба. Или они выглядят совсем не так, как тот человек, которого ты хотел увидеть, просто твое воображение сыграло с тобой злую шутку.

Особенно когда находишься в толпе.

Собери вместе большую группу людей, и твой рассудок дает сбой. Твои давно скрытые мечты выходят наружу в виде до боли реалистичных видений тех, кого ты любил и потерял.

Я видел, как Лора наклоняется, чтобы подобрать упавшего плюшевого мишку у ребенка в коляске. Как она катит за собой ярко-красный чемодан, глазами сканируя представителей тур агентств, которые собрались в зале прибытия. Даже обратил внимание на тот момент, когда она нашла человека, который ее ждал. Видел как моя жена бросила свой чемодан, чтобы обнять его загорелую шею. Я видел, как она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза перед тем, как поцеловать долгим поцелуем. Я видел, как он подхватил ее и крепко прижал к себе.

Пока наблюдал, я не сделал ни единого вдоха.

Когда она повернулась, чтобы взять свой чемодан за ручку, он отмахнулся и сам потащил багаж. С тихой болью я наблюдал как она заправляла длинные пряди своих белокурых волос за ухо, и земля уходила у меня из-под ног.

Это была не она.

У этой женщины нос был не той формы, а губы слишком розовые. Брови слишком темные, а щеки пухлые. И пусть даже если она была точной копией Лоры, схожая каждой деталью, моя душа знала, что это не она из-за выражения на ее лице, которое было предназначено мужчине рядом с ней. То самое выражение, которое всегда появлялось на лице Лоры, только когда она смотрела на меня.

Лора улыбается.

К тому времени, как добираемся до виллы Нейта, устали и эмоционально измотались не только дети, но и я. Ничего не хочу, кроме как задернуть все шторы, выключить везде свет и в полной темноте свернуться калачиком. Но это невозможно, когда у тебя двое маленьких детишек, которым ты нужен, и которые зависят от тебя. Одна из них в данный момент прыгает и вертится как юла, постоянно спрашивая: «Можно, я надену купальник? Можно, мы прямо сейчас пойдем к бассейну? Можно, я сниму одежду? А ты можешь найти мой купальник с русалкой?»

— Айви, — прикрикиваю я на нее строго, и вижу, что она резко перестает вертеться и падает на попу. — Мне нужно, чтобы ты сделала небольшой перерыв и отдохнула, или ты хочешь, чтобы тебе стало плохо?

— Но я…

— Никаких но. Возьми Долли и свой рюкзачок, и иди в свою новую комнату, отдохни немножко. Артур спит, и как только он проснется, мы пообедаем, а потом, если ты будешь хорошо себя вести, то подумаем о том, чтобы пойти поплавать в бассейне.

— Но я…

— Айви, — рявкаю я, и ее нижняя губка начинает трястись. — Папа сказал, сейчас всем надо отдохнуть. У нас было долгое путешествие, а за час бассейн никуда не денется.

— Хорошо, — шепчет она с дрожью в голосе, а потом хватает свою куклу и маленькую сумку с пола, куда бросила их от радости. Неохотно Айви бредет по коридору в комнату, которую Лив и Нейт приготовили именно для нее.

Осматриваюсь вокруг. Вилла обставлена в классическом стиле роскошной мебелью, большая часть которой белого или кремового цвета — с двумя детьми это будет весело — а я, не моргая, пялюсь на плюшевый угловой диван, который так и умоляет прилечь на него. Бросив быстрый взгляд на Артура, спящего в своей коляске, чуть ли не падаю на уютные, пухлые диванные подушки, перекатываюсь на спину и тяжело вздыхая, закрываю глаза.

Дззз. ДЗЗЗ.

Открываю один глаз и смотрю на потолок, мой мозг пытается сообразить, что это за звук, который, я уверен, только что слышал.

Дззз. Дззз. ДЗЗЗ.

Ладно, это определенно раздается где-то в этом доме.

Дззз. Дззз. Тук, тук, тук. ДЗЗЗ.

Артур начинает шевелиться и хныкать от неожиданного шума, ручками и ножками дрыгая из-за раздражающего звука, который вырывает его из сна против воли.

Как по тревоге, я подскакиваю из положения лежа, сжимая и разжимая кулаки, пока тороплюсь к входной двери, полный ярости, и намереваясь остановить любого, кто оказался столь бесцеремонным, чтобы разбудить моего спящего малыша, а так же высказать все, что я…

Дззз. Дззз. ДЗЗЗЗЗЗЗЗ.

Артур кричит так громко, насколько хватает его легких, и, клянусь Богом, тот кто стоит по у сторону двери, определеноо пожалеет за то, что беспрестанно стучит в нее снова и снова, и снова.

— Какого хрена ты…

Моя злобная тирада прекращается, когда я открываю дверь и наталкиваюсь на гигантского, полутораметрового плюшевого медведя с черной бабочкой на шее, цилиндром на голове и в смокинге.

Где-то на заднем фоне крики Артура становятся громче. Скорее всего, он обеспокоен тем, что проснулся в незнакомом месте, и рядом никого нет, чтобы успокоить, а у меня просто огромное неконтролируемое желание ударить этой гигантской мягкой игрушке прямо в ее мохнатую, до ужаса счастливую морду.

— Простите. Простите, пожалуйста. Я не хотела ставить его на землю, чтобы не запачкать, — кричит женский незнакомый голос из-за громадного медведя. — Нейт и Лив попросили меня закинуть вам кое-какие вещи, но этот большой парень занял все пространство моего багажника, а я не хотела ехать с ним на пассажирском сиденье, поэтому мне нужно вернуться обратно и привезти остальное.

Я все еще стою и в раздражающей тишине пялюсь на медведя, в то время как Артур продолжает надрываться где-то позади меня.

— Не могли бы вы, хм… забрать его у меня. Я бы вернулась через пятнадцать-двадцать минут с остальными вещами, — девушка пихает медведя мне, в ее голосе слышится нерешительность из-за того, что я ничего не отвечаю.

Артур ждет ее последнего слова, перед тем, как начать истерично орать, и между его криками я слышу нежный голосок Айви из коридора позади меня:

— Папа, Алтурр плачет. Папа, ты слышишь его?

Тот факт, что моей дочери приходится спрашивать, слышу ли я истерику ее маленького брата, только усиливает мою ярость, и, не сказав ни слова, я делаю шаг назад и с силой захлопываю дверь, впечатывая ее прямо в морду гигантского медведя.

— Я слышу его, принцесса Айви, — ззаверя ее, пока бегу от двери в гостиную, где Артур пристегнут в своей коляске.

Мне удается умерить свое бурлящее раздражение на незнакомку с медведем, и я быстро отстегиваю кричащего Артура, пытаясь успокоить его. Обычно Айзек утешал его в таких случаях, потому что каждый раз, когда я делаю попытки успокоить малыша, он начинает кричать еще сильнее. У Айзека были волшебные руки, когда дело касалось Артура. Да кого я обманываю? Он больше был ему отцом, чем я, поэтому неудивительно, что мой маленький мальчик требует, чтобы его успокоил мой брат, а не я. Я понимаю это, и смирился, но от этого боль не становится меньше.

Как и ожидалось, Артур не успокаивается у меня на руках. Он в недовольстве морщит личико, от чего оно похоже на красный злобный мячик, сгибает свои маленькие ручки и ножки, и выгибает спинку дугой, чтобы избавиться от моих рук.

— Он хочет бутылочку, папа, — помогает советом Айви. — И своего Тэтти.

Поворачиваюсь и вижу, как она копается в его детской сумке, вытаскивая запасную бутылочку с молоком и его игрушку-утешителя — собачку Тэтти, которая на самом деле представляет собой квадратный кусочек ткани с головой собаки. Раньше игрушка принадлежала Айви, когда она была совсем малышкой, но Артур очень привязался к этому потрепанному и редко стиранному мягкому куску флиса.

— Вот, Алтурр, смотри, — говорит дочь и подходит к тому месту, где сижу я с Артуром, все еще кричащим у меня на руках. Сначала она дает своему маленькому братику Тэтти, потом бутылочку, и случается чудо, когда тот прижимает игрушку к своей щечке, а потом прислоняется ко мне, чтобы схватить свою бутылочку обеими руками и начать пить.

Тишина. Благословенная прекрасная тишина.

Айви улыбается мне с триумфом на лице.

— Дядя Айз сказал, что я хорошо справляюсь, и вы с мамой очень гордитесь мной.

Я сглатываю острый осколок боли от ее слов и возвращаю ей сияющую улыбку.

— Мы очень гордимся тобой, принцесса Айви. Очень-очень.

Она улыбается своему довольному маленькому братику перед тем, как в ее глазах появляется проблеск понимания, и когда Айви снова смотрит мне в лицо, то произносит:

— Она никогда не вернется. Так ведь, папа?

Борюсь с собой, чтобы сохранить спокойствие и ответить ей.

Своей свободной рукой я обнимаю ее и прижимаю к себе.

— Нет, принцесса Айви. Мама не может вернуться к нам, но она здесь, — прикасаюсь пальцами к ее груди там, где находится сердце, — и здесь, — поднимаю руку и легко касаюсь ее виска. — Мы никогда не забудем мамочку, и я не думаю, что она когда-нибудь забудет нас, — я смотрю вниз на Артура, который почти выпил все молоко в бутылочке, и добавляю, — Но мы должны помочь Артуру запомнить, кто она, хорошо?

Глаза Айви широко открыты и грустные, но она улыбается мне дрожащими губками и отвечает:

— Хорошо, папочка. Я помогу ему запомнить.

А потом я вижу по ее лицу, что у нее появляется гениальная идея, и она снова улыбается.

— Вообще-то, — решает девочка, выбираясь из моих объятий. — Я собираюсь пойти нарисовать ему картинку прямо сейчас.

— Думаю, это прекрасная идея, принцесса Айви, — говорю я ей вслед, когда она убегает от нас обратно в свою комнату.

Еще один глоток с причмокиванием и бутылочка Артура пустеет, и теперь с полным желудком и улыбающийся, он садится, бросает бутылочку и Тэтти на диван рядом с собой и сползает с моих колен. Взглянув на меня в последний раз через плечо, на что я киваю ему и даю разрешение, он уползает в направлении, в котором исчезла его старшая сестренка, а я иду за ним по пятам. Через несколько секунд мы оказываемся у двери спальни, умение и скорость Артура ползать впечатляет. И тут, вдруг, раздается жужжание чертового дверного звонка.

Дззззззззз. Тук, тук, тук.

Мне сложно сдержаться и не ругнуться матом, а Артур останавливается и, повернувшись, плюхается на попу, с любопытством глядя на входную дверь в конце коридора.

— Давай, малыш. Папе нужен буфер.

Подняв своего маленького мальчика, я располагаю его на своем бедре и иду к входной двери. Когда Артур не плачет, я не чувствую желания убивать того, кто стоит с той стороны, но все еще раздражен тем, что девушка вернулась. Что она там говорила про этого жутко огромного плюшевого медведя? Не могу вспомнить, потому что не обращал внимания на ее слова из-за Артура, кричавшего до хрипоты, и крови, пульсировавшей у меня в ушах.

Сделав глубокий вдох, я открываю дверь, ожидая увидеть плюшевого медведя, и оказываюсь лицом к лицу со стройной миниатюрной рыжеватой блондинкой с ободком из маргариток в волосах, которая держит в руках нечто, похожее на дюжину пакетов из продовольственного магазина.

— Привет, — говорит она, кивает мне головой и широко улыбается что-то лепечущему Артуру.

Я смотрю на нее, но не здороваюсь в ответ.

— Хорошо, — выдыхает девушка. — Как бы мне ни хотелось стоять тут и слушать тишину, но у меня была долгая смена, и мне еще нужно повидаться со своей кроваткой. Поэтому, если бы вы могли показать мне, куда положить этот груз, — она трясет пакетами, подчеркивая свои слова, и пара-тройка из них чуть не падает, — то я пойду по своим делам и не буду вам досаждать.

Девушка продолжает широко улыбаться, но в ее улыбке появляется нервозность. Она выгибает брови с тонким намеком на вызов, как будто желая сказать: «Хлопни дверью перед моим лицом еще разочек. Слабо?»

— Па-па. Па-па, — возбужденно кричит Артур, пытаясь вырваться из моих рук.

Когда поворачиваю голову, взглянуть на то, что привлекло его внимание, то замечаю того самого гигантского медведя, прислоненного к стене дома.

— Может быть, па-па занесет его тебе в дом, малыш, — нежно говорит девушка с маргаритками в волосах, но я слышу нотку сарказма в ее голосе. — А потом, может быть, па-па сможет взять у меня все эти пакеты с покупками, в пользу которых я отказалась от сна, чем оказала услугу своему боссу, и я, наконец-то, смогу заползти в свою кровать и поспать.

Поворачиваю голову, и мы встречаемся взглядами. У нее карие глаза оттенка самого темного шоколада, который я когда-либо видел.

Я продолжаю молчать.

— Хм, — недовольно хмыкает она, перекладывая пакеты из руки в руку. — Может быть, па-па не нуждается в моей помощи, и я просто брошу их, — она тут же выпускает пакеты из рук и их содержимое вываливается на пол. Стеклянные бутылки звякают, и как минимум одна разбивается. Фрукты и овощи катятся по дорожке вокруг ее ног, — прямо здесь, чтобы па-па мог решить, что с этим делать, в свое собственное драгоценное время, конечно же.

— Па-па, па-па, — восторженно кричит Артур, хлопая своими пухлыми ручками и прибывая в восторге как от беспорядка под нашими ногами, так и от огромного медведя, который тихонечко сидит в сторонке. Теперь малыш является свидетелем того, как его отцу надрала задницу какая-то девчонка с маргаритками в волосах.

— Приятно было познакомиться, малыш, — она машет ручкой Артуру, прежде чем повернуться и осторожно перешагнуть через беспорядок, который ее окружает.

А я так и стою, не проронив ни слова.

Смотрю в тишине, как девушка с длинными волосами цвета бледного заката и цветами на ободке у нее в волосах, отходит от дома по направлению к обшарпанному Фольксвагену. Не оглядываясь, она заводит ржавую бледно-зеленую машину, надевает солнечные очки и уезжает от нас, высунув руку в открытое окно и разрезая ей теплый воздух.

— Па-па, — счастливо отвечает Артур единственным словом, которое у него получается говорить, и эти звуки он употребляет по отношению ко всему. Абсолютно.

Бросив последний взгляд на продукты на полу и вымученно вздохнув, я разворачиваюсь, хватаю огромного мишку за ухо и волочу его за собой в дом. Артур всю дорогу радостно прыгает у меня на талии. Посадив их обоих там, где я их могу хорошо видеть, возвращаюсь к входной двери, чтобы подобрать сумки и вывалившиеся продукты.

Еда, пиво, подгузники, влажные салфетки, свежие фрукты и овощи. Назови все что угодно, и поймешь, что она купила это. Для нас. Для моих детей и меня. А я что сделал? Злопнул дверью у нее перед носом в первый раз, а во второй таращился на нее так, будто у нее выросла вторая голова. И ни разу не поблагодарил ее, не спросил ее имени и даже не улыбнулся. Нет, я просто пялился на нее. Более того, положа руку на сердце, признаюсь, мой взгляд был совсем не дружелюбным.

Плевать, что ее попросил помочь ее босс, сделав одолжение Нейту и Лив. Плевать, что она пошла по магазинам вместо того, чтобы пойти домой и лечь спать после длинной смены в клубе Нейта. Плевать, как ее зовут или что у нее длинные загорелые ноги и красивые карие глаза.

Мне все равно, потому что я приехал сюда, чтобы сбежать от людей. От их жалости и помощи. От их заботы и сочувствия. Но в основном от воспоминаний о Лоре, которые нарисованы на их лицах.

Если Айви говорит что-нибудь смешное, у них появляется определенное выражение лица, которое так и гласит: «Лора бы так гордилась».

Если Артур учится чему-то новому, они улыбаются со слезами на глазах, их мысли и чувства как на ладони: «Если бы только Лора могла его видеть».

Не хочу, чтобы их воспоминания преследовали меня. У меня своих достаточно — миллион чувств, тысячи мыслей, несчетное количество воспоминаний. Те самые, которые я прячу в бронированный ящик на время ясных солнечных дней, чтобы вытаскивать их один за другим, только когда наступает бесконечный мрак ночи.

Мы не способны ценить особенные моменты, пока проживаем их, и понимаем их истинную ценность, только когда они становятся воспоминаниями. Для многих эти кадры особенных моментов бесценны. Для меня они — мука, и как наркоман, жаждущий очередной дозы, я открываю свой тайник во мраке ночи, когда никто не сможет помешать мне использовать их как оружие. Когда никого не будет рядом, чтобы видеть, как я вырезаю каждое воспоминание на своей коже. Когда тону в боли от самобичевания за каждый день, час, минуту и секунду, которые провел рядом со своей женой.

Воспоминания — мое излюбленное оружие для причинения себе боли; кому нужно разрезать плоть ножами или бритвами, если только одно воспоминание, где есть она, протыкает мне сердце.

Лора улыбается.

Глава 7

Холли

Что за ненормальный придурок. Мудак. Козел. Говнюк.

Когда Рейчел, моя лучшая подруга и администратор в «Авроре» — клубе, где я работаю, по окончании моей рабочей смены попросила об одолжении, даже не думала, что все кончится тем, что я потрачу два часа своего драгоценного времени, отведенного на сон, на покупки для одного неблагодарного идиота.

Хотя, у него очень милый маленький мальчик.

А от него так и исходили волны душевной боли.

Все равно он тот еще засранец.

«Мужчина потерял жену», — шепчет мне моя совесть, пока я с трудом преодолеваю три лестничных пролета до своей квартиры, в которой живу вместе с Рейчел и Зои, вспоминая трагедию, которая случилась в семье Нейта в прошлом году.

— Мне все равно, через что ему пришлось пройти, — бубню я себе под нос, когда усталыми ногами быстро проскакиваю последние ступеньки. — Нельзя так обращаться с людьми, особенно если они задницу рвут, чтоб помочь тебе.

— Ну и кто тут задницу рвет? — слышится голос Зои, которая кричит из открытой двери нашей квартиры. Смотрю вверх через последний лестничный пролет и вижу, что она стоит там и ждет меня.

На ней лишь бикини, аппетитное тело блестит от масла, а длинные темные волосы, собранные сзади в беспорядочный пучок, подчеркивают ее поразительные экзотические черты лица. Мать Зои была цыганкой индийского происхождения, которая ушла из своего кочующего табора, когда влюбилась в беженца из Сомали. Табор ее матери отвернулся от них, поэтому они осели в северной Англии, и вскоре появилась Зои. Внешне она взяла все самое лучшее от обоих родителей: гладкая кожа кофейного цвета и безупречное телосложение. У нее поклонников больше, чем у других девушек, и она с легкостью отмахивается от всех попыток познакомиться с ней, потому что для Зои существует только один человек, который заставляет ее сердце биться быстрее.

— Выходной? — догадываюсь я, когда замечаю у нее на плече висящую пляжную сумку и полотенце.

— О да, он самый, — отвечает она с ослепительной улыбкой на пухлых губах. — Я пыталась убедить Рейчел пойти поваляться со мной на солнышке, но она сразу же завалилась в кровать.

Человек, который заставляет трепетать сердце Зои — наша соседка по комнате, моя лучшая подруга и наш прямой начальник, Рейчел Майлс.

— Ну, она только что пришла с двенадцатичасовой, а зная Рейчел, то с четырнадцатичасовой смены в клубе. Нельзя ее винить в том, что она хочет завалиться в кровать в своей прохладной комнате с кондиционером.

Зои кусает свою губу, на ее лице написана неуверенность. Эта девушка совсем не знает, какая она необычная, как снаружи, так и внутри. Проблема в том, что Зои влюблена в ту, с кем ей никогда не быть вместе. Рейчел предпочитает мужчин. Вот так обстоят дела, но любовь Зои к ней перевешивает этот факт. Для Зои любовь — это когда ты не можешь перестать смотреть на того, кого любишь, даже если в ответ на тебя никогда не посмотрят.

— Да, думаю, ты права, — бормочет девушка и пожимает плечами. — Ты тоже пойдешь на боковую? Выглядишь измотанной.

— Так и есть, — отвечаю я, пока тащу свое тело через последние несколько ступенек и, проходя мимо Зои, быстро чмокаю ее в щеку. — Сегодня у меня выходной, и, думаю, что просплю двадцать четыре часа к ряду.

Мы меняемся местами, и теперь я прислоняюсь к дверному косяку, в то время, как Зои стоит на верхних ступеньках.

— Я могу вылезти из своей норы, чтобы купить какой-нибудь еды, хотя, если ты хочешь испечь еще печенья с кешью, которое делала на той неделе, я не буду против.

Посылаю Зои свою лучшую улыбку в стиле «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!», на что она отвечает:

— Тебе нужно поработать над своим щенячьим выражением лица. То, что я вижу сейчас, — указывает она на мое лицо одним из своих пальцев с маникюром цвета морской волны, — больше похоже на запор.

Улыбка слетает с моего лица, и я гляжу на нее со злобным прищуром:

— Пришибу тебя как-нибудь.

Зои смеется. Даже насмехаясь надо мной, девушка выглядит ужасно привлекательно. Она продолжает спускаться по лестнице, махая мне через плечо и нараспев выдавая:

— Мечтай, мечтай.

Когда я слышу эхо ее последних шагов на первом этаже, то поворачиваюсь и захожу в нашу квартиру. К счастью, моя комната находится сразу после прихожей налево, и к тому времени как подхожу к ней, я уже почти голая и готовая нырнуть под свои прохладные хлопковые простыни.

***

— Холли, моя сладкая ягодка. Просыпайся. Я знаю, ты меня слышишь.

— Ммм, отвали, — шепчет мой мозг, и я надеюсь, что губами произношу то же самое, когда натягиваю простынь себе на голову.

— Я в долгу не останусь. Пожжжалуйста… ты ведь не хочешь подвести свою любимую соседку по комнате, правда?

— У меня сегодня выходной, Рейч. Пусть тебе Зои поможет, — умудряюсь проворчать я, пока зарываюсь поглубже в подушки.

— Зои не умеет петь и играть на гитаре, а группа, которую мы пригласили, отменила концерт. Я не могу оставить сцену в «Авроре» пустой, а твое выступление, когда ты вышла на замену в прошлый раз, всех потрясло. Давай, моя маленькая сладкая девочка, я заплачу тебе как за две смены.

— Это было разовое выступление. Я не певица. Позвони в агентство и попроси их прислать кого-нибудь.

Холодный воздух касается моей голой кожи, когда с меня срывают простынь, и я сразу же сворачиваюсь калачиком, чтобы закрыться от того, что, как предполагается, последует далее.

— У тебя будут свободны оба выходных, если ты выйдешь с выступлением на час или два.

Когда я не шевелюсь и не отвечаю, она продолжает умасливать меня нежным голосом:

— Я знаю, что ты хочешь попасть на художественную выставку в Старом Городе, а еще, что осталось всего несколько дней до закрытия. Поэтому, выползай из своего укрытия, прыгай в душ и заставь сегодня толпу ахнуть от твоего бархатного голоса.

Эта девчонка играет нечестно. Мне действительно очень хочется посетить эту выставку.

— Ладно, ладно, — ворчу я в подушку и слышу, как Рейчел кричит свое триумфальное «Да!», сопровождая это жестом победителя. — Отдай мне мою простынь обратно, и я смогу подремать еще часок перед тем, как встать окончательно.

—– Не-а, нет, нет, нет, — отвечает она, дразня меня, а потом шлепает ладошкой по моей голой заднице. — Я знаю тебя, моя ягодка. Ты свернешься клубочком и продрыхнешь всю ночь. Так что, давай, вставай и тащи свою белоснежную попку в душ.

— Клянусь, если ты еще раз шлепнешь меня по заднице… — предупреждаю я, повернув голову в ее сторону. Приоткрываю один глаз и вижу, что Рейчел уже замахивается, чтобы сделать ударить снова.

— То что? — язвит подруга и отступает от кровати.

— Я… Я… Я придумаю что-нибудь, когда мой мозг проснется. Ты же знаешь, я плохо соображаю, когда только проснулась.

— А ты думаешь, почему я всегда прошу тебя об одолжении, когда ты еще спишь, — бросает она через плечо, выходя из моей комнаты.

— Ведьма, — бормочу я и начинаю руками шарить вокруг себя в поисках простыни, чтобы укрыться, но ничего не нахожу.

— Эй, — кричу в открытую дверь своей спальни. — Отдай гребаную простыню или я…

— Или что? — дразнит Рейчел меня откуда-то с другого конца квартиры. — Просто вставай, Холли. Ты проиграла… опять.

Я плюхаюсь обратно на спину, изображая морскую звезду своими голыми конечностями.

— Вот так всегда.

Глава 8

Джош

Последняя неделя для меня была настоящим испытанием.

Заботиться о маленьких детях на новом месте в жаркую погоду и без отсутствия обычного распорядка дня — от всего этого у меня начался сильный стресс.

Но, несмотря ни на что, я чувствую, что могу здесь дышать.

Не хочу сказать, что все, с чем я боролся, волшебным образом исчезло, но, наконец-то, чувствую, что могу смотреть правде в глаза, а не убегаю от нее как испуганный слабый маленький мальчик. Как трус, которым был слишком долго.

Мне стыдно за то, кем я стал. Противно смотреть на себя в зеркало, на свое лицо, замечая темные круги под глазами и впалые щеки, и понимать, что причина этого кроется не в том, что именно отняла у меня жизнь, а в том, что я почти погряз в своем горе.

Невозможно отмотать все назад, невозможно вычеркнуть из жизни весь прошлый год, но я могу пообещать себе и своим детям, что продолжу жить — ради них, и ради самого себя. Если постоянно буду себя корить, то не смогу быть хорошим отцом, сыном, братом или вообще человеком.

— Принцесса Айви, — зову через прикрытую дверью в ванную, ожидая немедленного отклика, но в ответ только тишина. — Айви, ты слышишь меня? — говорю я спустя несколько секунд, приблизив лицо почти вплотную к узкой щелке.

— Папа, — раздраженно ворчит она. — Я какаю. Можно мне посидеть хотя бы пять минут в покое и тишине?

Не могу удержаться и начинаю хохотать над маленькой крошкой, которая повторяет мои слова и бросается ими в меня же. Не могу сосчитать, сколько раз на этой неделе я пытался сходить в туалет, и один, а то и оба ребенка шли за мной по пятам, а затем начинали плакать или раскидывать разные вещи под дверью. Сходить пописать, когда они не спят, и так достаточно сложно, а уж сходить по большой нужде и вовсе проблема.

Да, я использую выражение «сходить по большой нужде».

Лора будет смеяться до коликов, когда я скажу ей…

Моя улыбка исчезает, оставляя на лице щемящую боль там, где совсем недавно была широкая ухмылка. Это один из тех моментов, когда я забываюсь и пытаюсь запомнить забавный случай, чтобы поделиться им с ней, и такие моменты причиняют больше всего боли. Как будто мое подсознание видит, что я пытаюсь жить, но не желает позволить мне этого. Поэтому самым мучительным способом напоминает о том, что мне уже никогда не доведется делиться забавными случаями со своей женой или держать ее в курсе всего, что происходит с нашими детьми, и что заставило бы ее смеяться. Мне придётся хранить эти моменты в своей памяти, в то время как все, чего хочу, это поделиться ими с единственным человеком, который больше на свете хотел бы узнать о них. Мне невыносимо от того, что Лора не узнает ничего из того, что на первый взгляд кажется мелочами. Для нее они бы не были мелочами.

— Хорошо, Айви, — с трудом говорю я из-за причиняющего боль комка в горле. — Приходи ко мне, когда закончишь, и не забудь…

— Помыть руки. Я знаю, папочка, — перебивает дочка, и, наверняка, закатывает глаза, точно так же, как делала ее мать.

Оставляю ее завершать начатое и направляюсь в комнату Артура, где тот уже должен проснуться от своего утреннего сна. Когда я захожу в полутемное помещение и отдергиваю шторы, чтобы впустить солнечный свет, он начинает шевелиться. Сначала малыш щурит глазки от яркого света, что делает его похожим на симпатичного маленького детеныша крота. А потом сын поджимает от досады свои пухлые маленькие губки, и мне приходится останавливать себя и не прикасаться кончиками пальцев к его мягкому сжатому ротику. Эта сморщенная рожица сопровождается вытягиванием ручек и ножек, он выгибает спинку дугой, прежде чем издает забавный гневный вздох обиды и перекатывается на животик, чтобы закрыться от яркого света. Я давлюсь смехом над его упрямым отказом просыпаться. Через пару недель Артуру исполнится год, но клянусь, когда его будят, он ведет себя словно подросток.

Вот в чем основная прелесть отцовства. Это невероятные взлеты, наполняющие тебя изнутри неописуемой радостью, и падения, вынуждающие сомневаться во всем. За какие-то несколько минут мои дети заставили меня смеяться, а потом желать расплакаться. Так называется красота детской невинности, и мне хочется, чтобы они сохранили ее как можно дольше, потому что взрослая жизнь наступает достаточно быстро.

Я смотрю на своего маленького мальчика, как он сопротивляется пробуждению, и знаю, что ничего не сделал, чтобы заслужить счастье иметь сына и дочь, но с другой стороны, у меня твердое намерение стать достойным этого подарка судьбы.

— Ну, давай же, Артур. Пора вставать, — говорю я спокойным голосом и глажу его по спинке. Он недовольно хнычет, но поворачивается, чтобы свернуться клубочком под моей рукой, а затем моргает и смотрит на меня. Я не прячу улыбку на лице, пока гляжу на него. Мой малыш должен знать, что его папочка всегда рад его видеть.

— Пойдем на пляж? Как ты на это смотришь, Арти? Хочешь построить замок из песка с папочкой?

— Па-па, — произносит он сонным голосом. Он поднимает ручки, чтобы его подняли, и от этого слова мое сердце становится огромным, хоть эти звуки и не предназначаются мне.

— Да, думаю, тебе нравится эта идея. Давай, малыш. Идем и…

— Ты говорил не называть его Алти, — говорит Айви, стоя в дверном проеме позади меня.

— А я и не называл его Арти, — отвечаю с улыбкой, зная, что действительно позволил уменьшительному имени слететь с моих губ. Моя задорная улыбка все еще сияет на моем лице, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дочь, при этом удерживая ее маленького брата на руках.

— Нет, назвал, — упрямо говорит Айви, уперев руки в бока и наклонив голову на бок, точь-в-точь как делала ее мать.

— Неееет, — дразню ее я. — Ты ослышалась, — подмигиваю, и она открывает рот, чтобы продолжить спор, но мне приходится ее перебить. — Ты помыла руки?

И тут принцесса Айви закатывает глаза, от чего я даже не пытаюсь скрыть свой смешок.

— Ладно, ладно, просто спросил. Можно еще один вопрос?

Она задумывается, глядя на меня, и кивает головой, все еще не совсем уверенная в том, собираюсь ли я снова дразнить ее.

— Что думаешь насчет того, чтобы мы собрали все необходимое для пикника и пошли на пляж?

— Ура! Я думаю, что это замеч-ч-ч-ч-чательная идея, папочка, — кричит она, растягивая букву «ч» в слове «замечательная» прямо как ее дядя Айз, когда играл с ней.

— Па-па, — присоединяется Артур к беседе.

— Думаю, твоему брату тоже нравится эта идея. Как насчет того, чтобы Артур помог мне собрать все, что нужно, а ты пойдешь в свою комнату и найдешь свой купальник, пляжное полотенце и лосьон от загара?

— Хорошо, папа, — радостно соглашается она и вприпрыжку уходит.

— Давай, Арти, — заговорщически говорю я. — Я дам тебе на одну сырную палочку больше, если ты не скажешь своей сестре, что я только что снова назвал тебя уменьшительным именем.

— Па-па.

— Хороший мальчик. Ты же знаешь, что мы, мужчины, должны держаться вместе. Иначе окажемся под ее каблучком.

***

Меньше чем через час мы находим идеальное местечко достаточно близко к кромке воды. Наш зонт скрывает Артура от солнца, в то время, как малыш рушит замок из песка, который я только что создал, а Айви плескается на кристально чистом мелководье, выискивая рыбок. Это самая настоящая картина спокойствия, умиротворения и идиллии.

Я выбрал пляж поменьше и не такой популярный, который мало кто из туристов Ибицы потрудился бы найти. Здесь только мы, пара-тройка молодых семей и компания из трех женщин, растянувшихся на полотенцах в метрах восьми от нас.

Откидываюсь назад на локти, закрываю глаза и ненадолго подставляю лицо под солнце, слушая, как плескается в воде Айви, и как что-то лепечет Артур, настойчиво уничтожая мое творение из песка своими кулачками.

Что-то закрывает меня от солнца. Щурясь, я наклоняю голову перевожу взгляд на женщину, чья тень падает на мое лицо итело, создавая препятствие теплу от солнечных лучей.

— Простите, это ваше? — спрашивает она, держа передо мной розовый пляжный мяч.

Перевожу глаза с ее лица, закрытого широкополой пляжной шляпой, на предмет в ее руке и сразу же узнаю мяч Айви.

— О, спасибо, похож на наш, — отвечаю я, поднимаясь на ноги и отряхивая песок со спины, а потом с рук.

— Это наверняка мяч моей дочери, но клянусь, что он был в сумке буквально минуту назад.

Поворачиваюсь и иду к большой пляжной сумке, под завязку заполненной всем необходимым для двух маленьких детей на пляже, но, как и следовало ожидать, мяча там нет.

— Хм, — говорю я, все еще не веря, и снова поворачиваюсь к женщине. — Думаю, он вывалился. Спасибо, что вернули его. Уверен, Айви расстроилась бы, обнаружив, что мяч пропал.

При этих словах, видимо, услышав свое имя, Айви делает несколько прыгающих шагов из воды полюбопытствовать, с кем я разговариваю, и почему незнакомка держит ее мячик.

— Это мое, — по-собственнически говорит Айви женщине, не спуская глаз с мяча и держась за мою ногу. Двойной смысл ее фразы не ускользывает от меня. Вызов в глазах дочери очевиден, и все же, такое поведение не характерно для Айви. Ей нравится знакомиться с новыми людьми. Хотя, когда я возвращаю взгляд к женщине с кожей кофейного цвета и соблазнительными формами, стоящей перед нами и одетой в нечто, состоящее из нескольких треугольников и завязок, мне становится понятно, почему Айви метит свою территорию, и будь я проклят, если ее поступок не вызывает во мне чувство гордости.

Если бы мне захотелось найти привлекательную женщину, то та, что стоит передо мной, без сомнения, могла бы соблазнить и святошу, но мне это не нужно, да и она не стала бы. Думаете я рассуждаю, как монах? Нет, я женатый человек, до самых кончиков ушей влюбленный в свою жену. Всегда любил и всегда буду.

Лора улыбается.

— Айви, скажи спасибо. Эта добрая женщина нашла его и только что вернула тебе.

Айви продолжает пристально наблюдать за незнакомкой, как будто та является потенциальной угрозой, но в итоге с неохотой выдавливает:

— Спасибо.

— Пожалуйста, красавица, — говорит женщина с милой улыбкой и призывающей согрешить фигурой, передавая розовый мяч Айви.

Когда Айви берет его, женщина переводит глаза на меня, я вижу в них усмешку. Скорее всего, незнакомка знает, что моя малышка относится к ней с подозрением, и причина, по которой она метит свою территорию, находится в угрозе, которую представляет эта женщина.

Она бегло скользит взглядом по моему голому торсу, затем пареводит его на мою руку, лежащую на голове Айви, на ту самую с обручальным кольцом, и остаравливается на ней.

— Ну, — говорит женщина спустя какое-то время. — Мне пора возвращаться к подругам, — она показывает рукой позади себя, и я более чем уверен, что у нас были зрители, которые наблюдали за нашей беседой, но не подаю вида и игнорирую женщин, сверлящих мою спину своими взглядами.

— Было приятно с тобой познакомиться, Айви, — женщина наклоняется, чтобы ее лицо было на одном уровне с лицом моей дочери, затем выпрямляется, улыбается и говорит лично мне, — А также, было приятно познакомиться с вами, папа Айви.

Подмигнув и соблазнительно улыбнувшись, она разворачивается и возвращается к своим подругам. Думаю, другие мужчины провожают ее взглядом, но я вижу только свою ревнивую маленькую девочку, которая смотрит уничтожающим взглядом на удаляющуюся фигуру женщины.

— Иди сюда, принцесса Айви, — наклоняюсь и беру свою дочь на руки, а она вцепляется в меня как клещ. Мокрая кожа Айви прилипает к моей, и она обнимает меня руками и ногами. — Что, если мы с Артуром присоединимся к твоей охоте на рыбок?

Айви отрывает свой взгляд от женщины и смотрит на меня. Облегчение уносит ее беспокойство, как только девочка понимает, что я снова принадлежу ей и только ей.

— Если мы кого-нибудь поймаем, можно посадить их в банку и отнести домой?

— Если мы кого-нибудь поймаем, может, мы посадим их в банку и будем смотреть на них, но когда пойдем домой, вернем их обратно в море, где у них есть свой дом, и они смогли бы быть со своими семьями?

Дочь обдумывает мое предложение и улыбается.

— Это самая лучшая идея. Никто не должен терять свою семью.

— Именно, не должен, — соглашаюсь я, прежде чем поцеловать ее в щеку и поставить на ноги.

Подхожу к Артуру, поднимаю его и сажаю себе на бедро, а потом беру Айви за руку. Когда мы делаем пару метров к кромке воды, я решаю дать моим детям то, что им обоим нужно. То, что мне нужно.

— А может, когда мы вернемся домой, то позвоним бабушке и спросим, не хочет ли она с дедушкой приехать к нам сюда в гости?

Айви останавливается, а Артур вертится на моем бедре, сгорая от нетерпения добраться до воды.

— Думаю, это самая лучшая из лучших идей, — говорит моя маленькая девочка, поворачиваясь ко мне, чтобы крепко обнять. — Я очень по ним соскучилась.

— Я тоже, принцесса Айви. Я тоже.

Глава 9

Холли

— Поверить не могу, что ты сделала это, — ругаю я Зои сквозь стиснутые зубы, в то время как Рейчел пытается скрыть свой смех ладошкой. — А ты перестань ржать. Ты подтолкнула ее пойти к этому «мистеру брюзжащему хамлу» и стащить мяч его ребенка. Тебе должно быть стыдно. И все ради того, чтобы он обернулся, и вы смогли пялиться на него сколько душе угодно.

— Я на него не пялилась, — восклицает Зои с притворным возмущением, положив руку на свою пышную грудь, чуть выше сердца, как будто я ранила ее.

— Не строй из себя невинную святую скромницу, — предупреждаю я ее. — Я видела, как ты совала своих девочек чуть ли не… — я машу рукой в сторону ее до ужаса идеальных грудей, —прямо ему в лицо.

Она делает глубокий вдох и начинает хватать ртом воздух, а ее идеальная грудь, о которой я упоминала, поднимается и опускается, демонстрируя всем свое совершенство.

— Ничего подобного я не делала, — говорит Зои, надув губы. — К тому же, он ни разу не опустил глаз ниже моего лица, ни на секунду. Похоже, он гей.

— Или, все еще скорбит, — задумчиво добавляет Рейчел, и мы все поворачиваемся чтобы посмотреть на красивого мужчину, у которого личных проблем больше, чем у нас троих вместе взятых (и это о многом говорит), и который идет по пляжу в компании своих детей. Ничего не могу поделать, но мои чувства к нему смягчаются, когда я наблюдаю за ним сквозь темное стекло своих солнечных очков. Он и его прелестные детишки представляют собой почти идеальную картину. Почти. Потому что я знаю, что кое-кого не хватает, и мне интересно, какой была та женщина, которая, несомненно, делала эту семью полноценной. Должно быть, она была красавицей. Их сын — точная копия папы, а маленькая девочка совсем на него не похожа, наверное, пошла в мать. И она не просто миленькая, а настоящая красавица. К тому же, я не знаю ни одного мужчины, который с такой внешностью, как у него, не имел бы рядом с собой красотку. Да, он конченый придурок, несмотря на то, есть ли у него на это причина или нет, но еще, он сказочно красив со своими темными волосами, небритой щетиной и сексуальными очками в толстой оправе, которые сегодня сменил на солнцезащитные авиаторы. Мужчина стройный и подтянутый, но его тело больше похоже на тело пловца, чем любителя качаться, а его глаза, в те мгновения, что мне удалось заглянуть в них, цвета неба во время сильного шторма, самые серые, которые я когда-либо видела.

— Черт, это было нетактично с моей стороны, — почти шепчет Зои, пока мы исподтишка наблюдаем, как он играет в воде с детьми. — Он совсем не похож на Нейта. Забыла, что этот парень — его брат, а это означает, что я даже не вспомнила, через что ему пришлось пройти в прошлом году. Он до сих пор носит обручальное кольцо. Я видела его, когда разговаривала с ним.

— Думаешь, он не похож на Нейта? — мечтательно спрашивает Рейчел.

— Совсем не похож, — задумчиво продолжает Зои. — В смысле, у Нейта замашки альфа самца, к тому же, у него другие черты лица и цвет волос. А этот парень, — кивает она головой на кромку воды, и мы все снова зачарованно наблюдаем за тем, как он сетью ловит рыбок и отпускает их в ведерко своей маленькой девочки. — Он больше какой-то сексуальный чудик.

— Да он мудак конченый, — заявляю я слишком эмоционально, от чего обе мои подруги вскидывают брови.

Не думаю, что они когда-нибудь слышали, чтобы я так грязно ругалась, но то, как этот чувак обращался со мной пару дней назад, было охренеть как грубо.

— Не смотрите на меня так, — предупреждаю я, зачем-то закатывая глаза под очками. — Я оказала тебе услугу, Рейч, — указываю на свою подругу с излишним энтузиазмом. — И эта услуга была услугой Нейту, а этот парень, — снова, слишком экспрессивно показываю пальцем, — вел себя как настоящий козёл.

— Что именно он сказал, раз ты так завелась? — спрашивает Зои, в стремлении получить как можно больше информации.

Я поворачиваю голову, чтобы еще раз посмотреть на мужчину, который в данный момент стоит по пояс в воде, держа по ребенку в каждой руке.

— Ничего, — отвечаю я, не сводя с него глаз. — Ни единого слова.

***

Остаток дня на пляже мы проводим за девчачьей болтовней. В том числе, но не ограничиваясь, сплетничаем о работниках «Авроры»: кто с кем встречается, кто не появился на работе в последнюю смену, кто напутал в счете VIP бара, и тому подобное. И свидание Рейчел, которое она запланировала через несколько дней с барабанщиком одной из наших постоянно выступающих групп. Он звал ее на свидание несколько недель, но она надменно отклоняла все его предложения до сегодняшнего дня.

Я не хочу выносить эту конкретную тему на обсуждение перед Зои, из-за ее чувств к Рейчел, но разрываюсь между радостью за одну подругу и грустью за другую.

— Так что, Зик сказал, куда поведет тебя в воскресенье вечером?

Я решаю, что это безопасная тема, но мне удается заметить как Зои слегка вздрагивает от моих слов, что пытается скрыть, переворачиваясь со спины на живот.

Рейчел, абсолютно не замечающая чувств своей подруги, лежащей рядом, поднимает очки наверх и поворачивается ко мне.

— Нет. В последнем сообщении, которое он послал, было написано, что я могу надеть то, в чем мне будет удобно, и что я буду красивой даже в коричневой бумажной сумке для покупок.

Зои совсем не женственно хрюкает над словами Рейчел и бубнит себе под нос:

— Ловко, очень ловко.

Рейчел слышит ее комментарий.

— Что? Мне показалось это очень мило.

Слава Богу, Зои молчит, и Рейч застенчиво продолжает:

— Это мое первое свидание за последние полгода. Я очень волнуюсь, если честно.

— Не волнуйся, — подбадриваю я ее. — Ты забавная, сексуальная, у тебя потрясающие волосы, а ещк ты настойчивее, чем кто-либо из моих знакомых, и преданная…

— Эй, ты пытаешься поднять мою самооценку или заполняешь информацию в моем профиле на сайте знакомств?

Я смеюсь над этим, но вижу вспышку боли, промелькнувшую на лице Зои.

— А что? У меня две самые сексапильные подружки на планете, которые не знают, насколько они замечательные, и как мне повезло с ними. Наверное, мне стоит говорить вам об этом почаще.

— А тебе кто будет говорить? Ты ведь совсем не слушаешь, когда мы говорим то же самое тебе, — отвечает Рейч. — То есть, я знаю тебя почти два года, Холли, и за жто время ты не сходила ни на одно свидание.

Я начинаю стонать и плюхаюсь на спину.

— Да, согласна, — добавляет Зои, когда Рейчел замолкает. — Тебе двадцать пять, не восемьдесят пять. Я знаю, что мудак, Йен, тебя унижал, но ты умрешь старой девой, и у тебя между ног все зарастет и покроется плесенью, если в ближайшем будущем не предпримешь хоть что-нибудь.

— Зои, спасибо за мудрый совет по поводу технического состояния моей межножной зоны, — еле слышно бормочу я, удивляясь, каким образом наш разговор перетек в беседу о моей личной жизни.

— Мы говорили о предстоящем свидании Рейчел, а не о моей несуществующей половой жизни, — предостерегаю я, зная, что мои слова ударят Зои прямо в сердце, но нужно срочно прекратить этот разговор обо мне.

Девчонки знают, что у меня произошло с моим бывшим и единственным парнем. То есть, он послужил причиной тому, почему я вообще нахожусь на Ибице. Но подруги не знают моего прошлого, не знают, что я продолжаю жить здесь спустя два года потому, что мне незачем и не к кому возвращаться; здесь мой дом, а эти девчонки — моя семья. Они все, что у меня было в жизни. Невозможно объяснить тем, у кого есть корни, семейная история и сама семья, которая любит их, каково это — никогда не знать, что такое любовь. Вот так я рассталась с Йеном. Он обещал мне все, чего у меня не было, заставив очень этогт захотеть, но оказался всего лишь обманщиком, использовавшим меня, и самым отвратительным человеком. Тем, кто наживается на беззащитности другого человека. Тем, кто целится в чужие слабости и пользуется ими в корыстных целях, или чаще для собственного развлечения. Я больше никогда никому не позволю сделать то же самое, что он сделал со мной. И никогда не стану ничьей игрушкой. Никогда не буду домашней зверушкой никакому мужчине, потому что я уже никогда не стану прежней. Эта девушка умерла в тот день, и ее некому было оплакивать.

Снова смотрю на брата Нейта и на его очаровательных детей, которые сейчас собирают все свои вещи, и мне интересно, насколько сильно нужно любить кого-то, чтобы чувствовать такую скорбь, с которой парень живет каждый день. Я чувствую внезапный приступ зависти по отношению к его покойной жене. Каково это, когда тебя любят так сильно?

Глава 10

Джош

— Как же мы по вам всем скучали, — шепчет мама мне в ухо осипшим голосом, эмоции переполняют ее, когда мы стоим, крепко обнявшись, в зале прибытия аэропорта Пальма-де-Майорки.

— Прости меня, мама. Я сделал много ошибок. Действительно облажался, — признаюсь я в изгиб ее шеи. Мое признание не вовремя, потому что толпы людей обходят нас, спеша начать свой отдых. Я молю о прощении, вцепившись в женщину, которая всегда была мне верна, а отдыхающие огибают нас и уходят, чтобы успеть наполнить свои жизни памятными моментами о проведенном времени с друзьями и любимыми. Они гонятся за воспоминаниями, в то время как я избегал их месяцами. Ирония не ускользает от меня, поскольку я игнорирую все, кроме объятий матери.

Она медленно ослабляет хватку, но не отпускает, немного отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. Я вижу то, что отражается там: нежность, ласка, понимание, облегчение и любовь.

— Нет, сынок. Ты не сделал никаких ошибок. Ты закрывался своей болью как щитом, носил ее как маску, но мы всегда видели, что там под ними. И всегда знали, что ты вернешься к нам, когда придет время. Вернешься к самому себе.

— Рад, что вы верили в меня, потому что я в себя не верил, и до сиз пор не знаю, сколько во мне этой веры.

Мама ладонями обхватывает мое лицо, поглаживая большими пальцами мои щеки, и отвечает:

— Ты не сломался, Джош. Ни коим образом. Жизнь издевалась над тобой, била, разрывала на части, но не смогла сломить тебя. Ты просто не видишь того, что вижу я.

— И что же ты видишь? — не могу не спросить я. — Потому что человек, который смотрит на меня из зеркала — не тот, кем я был или кем хочу быть.

— О, мой хороший, — отвечает она с грустной улыбкой. — Он здесь. Его немного потрепала жизнь, но он все еще здесь. Тебе просто нужно отпустить чувство вины и позволить ему жить.

Мы смотрим друг на друга несколько секунд, и я не вижу в ее глазах ничего, кроме одобрения.

— Мне очень повезло, что ты моя мама, — признаюсь я с улыбкой.

Она берет меня под руку, и мы идем к отцу, на котором сейчас висят Айви и Артур.

— О, я знаю, дорогой, — невозмутимо отвечает мама. Своей рукой она скользит по моей и добавляет:

— Скоро мой день рождения. Дорогие подарки в знак твоей признательности приветствуются.

Не могу сдержаться и смеюсь. Громко. От чего папа и Айви поворачиваются, а когда мы подходим ближе, глаза моего отца становятся круглыми от звучащей в моем голосе радости.

— Рад видеть тебя, старик, — приветствую папу, крепко обнимая его обеими руками — никаких чисто мужских рукопожатий — и он держит меня в объятиях немного дольше, чем обычно. Неуверенно похлопывает меня по спине, но я все же замечаю блеск в его глазах, когда он отступает и говорит:

— Не такой уж я и старик. Я все еще в состоянии отшлепать тебя по заднице.

Еще один лающий смех вырывается из меня.

— А ты когда-нибудь кого-нибудь из нас шлепал по заднице? Не знаю, как вы с мамой справлялись, но не думаю, что хоть кого-то из нас пороли.

— Джейк был к этому близок, — добавляет мама от себя.

Я все еще обнимаю отца, но когда поворачиваюсь к ней, у нее на одной руке уже сидит Айви, а на другой Артур, оба ребенка улыбаются одинаковыми улыбками, которые так и сияют на их лицах.

— В это я могу поверить, — киваю я в знак согласия. — Его до сих пор сложнее всего контролировать.

— О, ну, не знаю, — вставляет замечание мой отец. — Кажется, Эмма вполне с этим справляется.

— Любовь хорошей женщины может творить чудеса, — отвечаю я отцу, но мои слова предназначаются маме. От нее не укрылось двойное значение моей фразы, и она улыбается мне. Эти слова предназначаются и ей, и женщине, которая придавала моей жизни смысл.

Лора улыбается.

— Идем, папа, — требует Айви, вовремя отрывая меня от внутренних размышлений. Сегодня здесь нет места для грусти. Наша семья воссоединилась, и самое время внести в жизнь поправки и двигаться вперед. Всем вместе.

— Ты права, принцесса Айви. Идем и покажем бабуле с дедулей, как хорошо ты умеешь плавать без своих нарукавников.

— Я могу проплыть сама от одного конца до другого, — гордо заявляет она моим родителям с широчайшей улыбкой на лице.

Под счастливые вопли удивления, которыми Айви жадно захлебывается, мои родители идут к выходу, у каждого в руках по ребенку, а я позади, тащу их багаж.

Может, я и приехал на Ибицу, чтобы сбежать от воспоминаний, не встречаться с людьми, которых люблю, но последний месяц здесь показал, что невозможно сбежать от тех, кто желает тебе только лучшего. Без них ты рискуешь потерять себя. А с ними ты существуешь.

***

— Бабуля, это моя комната, а это — Алтурра.

Слышу, как Айви устраивает маме большой ознакомительный тур, пока я сажу Артура в детский стульчик, чтобы покормить его обедом.

— Кажется, вы здесь хорошо устроились.

Мой отец осматривается поверх дымящейся кружки с кофе.

— Первая неделя была просто кошмаром, пока мы пытались наладить быт, но да, — улыбаюсь ему искренне через плечо и не могу не заметить облегчение и гордость на его лице, когда он смотрит, как я справляюсь с Артуром. — Нам здесь стало лучше. Всем нам.

— Это хорошо, сынок, — отвечает он, прежде чем сделать еще глоток. — Не собираюсь врать и говорить, что твое решение уехать не шокировало и не заставило нас беспокоиться, но сейчас это очевидно — для тебя это был правильный выбор.

Папа задумчиво переводит взгляд от меня на Артура, а затем обратно.

— Он так вырос, — наконец-то говорит он после долгого рассматривания нас. — И он твоя точная копия, когда ты был в его возрасте.

От его слов в моей груди вспыхивает чувство гордости. Я всегда знал, что Артур пошел в меня, но до этого момента не осознавал, какое чувство вызывает во мне этот факт. Или, если честно, не позволял себе испытывать положительных эмоций, связанных с этим.

Ведь как можно чувствовать гордость, зная, что кто-то похож на тебя, в то время как сам ты себя ненавидишь?

— Мама сказала то же самое.

— Сказала то же самое, о чем? — спрашивает мама, когда заходит в кухню с безумно счастливой Айви на хвосте.

— О том, что наш маленький Арти похож на своего папу, — подсказывает мой отец. На что Айви выдает:

— Даже папа теперь называет его Алти, но мне не разрешает, — и начинает дуться. Она сердито поджимает свои розовые губки, и это смотрится смешно. — Я все еще должна называть его Алтурром.

Услышав свое имя от сестренки, Артур кричит с набитым макаронами ртом:

— Ай-иии.

И мы все замираем.

— Что ты сказал, малыш? — спрашиваю я с тихой радостью, как только отпускает шок от того, что он сказал что-то еще помимо «па-па».

Со слюнявой улыбкой он смотрит прямо на меня, а потом на сестру, и повторяет:

— Ай-иии.

Все в комнате начинают восторженно аплодировать. Айви, пританцовывая и хлопая в ладоши, говорит:

— Он знает меня, он знает меня. Молодец, Алти!

Мои родители оба хлопают в ладоши, а Артур смотрит на меня и, широко улыбаясь слюнявым ротиком, произносит:

— Па-па.

В этот раз он произносит слово не только как простые звуки, означающие что угодно. Шевеля пальчиками, измазанными соусом, и протягивая руки в жесте детей всего мира «возьми меня на ручки», он говорит эти слова мне. Мне.

— Па-па, — да, он снова говорит это, как будто желая подчеркнуть, и моя грудь взрывается теплотой, которая растекается по венам и согревает каждую замерзшую частичку во мне.

Уверенным шагом и с трясущимися руками подхожу к детскому стульчику и поднимаю его маленькое тельце. Он кладет свои грязные ручки по обе стороны моего лица, и я чувствую, как на моей коже остаются липкие следы от его еды.

Со смехом, который легко и невольно вырывается у меня, я кручу и подбрасываю Артура вверх, чтобы заставить его рассмеяться. Он радостно хихикает, что заставляет меня повторять движение снова и снова, и снова. В тот момент, как мой маленький мальчик хохочет до упаду, Айви радостно кружится вокруг себя, а родители оба утирают слезы радости, в комнату заходит Нейт.

Лучезарная улыбка на моем измазанном соусом лице застывает, когда я поворачиваюсь, чтобы увидеть стоящего в дверях брата, который не предупредил о своем приходе.

— Похоже, я пришел как раз вовремя. Народ, не могу вам позволить веселиться без меня.

Айви перестает кружиться, бежит к нему и набрасывается, все время с восторгом повторяя:

— Дядя Нейт, дядя Нейт.

Затем, выглянув из-за его ноги в пустой коридор позади него, она снова смотрит ему в лицо и спрашивает:

— А где тетя Лив?

Нейт переводит взгляд с нее на нас, а потом снова на нее, прежде чем ответить:

— Она приедет через несколько дней. Сейчас Лив немного занята, но ничто не сможет помешать ей приехать и увидеть ее любимую принцессу.

Айви принимает его слова за чистую монету, но я, также, как и моя мать — судя по взгляду, который она бросает на отца — вижу легкое напряжение на его лице при упоминании Лив.

Догадываюсь, что его неожиданный визит — это что-то большее, чем просто предлог повидаться с нами. Нейт, который никогда ни от чего не бежит, сейчас явно от кого-то скрывается. И я мог бы поспорить, что этот кто-то — энергичная блондинка ростом где-то сто шестьдесят пять сантиметров.

— Мы счастливы видеть тебя здесь, брат, — улыбаясь, я подхожу к нему и быстро отдаю ему в руки Артура. — Так рады, что ты можешь подержать Арти, пока я схожу помыться.

Нейт в шутку возмущается и брюзжит, разглядывая грязного малыша, которого я ему только что сунул в руки, но в конце концов, сдается, признавая свое поражение, когда Артур хватает своей ручкой его новую, и скорее всего, дизайнерскую, белую футболку.

— Ну, спасибо, брат, — притворяется Нейт, что злится, когдя выхожу из кухни, но в душе я знаю, он благодарен мне, что я предотвратил двадцать вопросов, которые наша мама, несомненно, уже для него приготовила.

— Всегда пожалуйста, — ухмыляюсь я через плечо, проходя через коридор. На что он с коварной ухмылкой отвечает:

— Да без проблем, сегодня вечером ты платишь за первую порцию выпивки.

Остановившись, поворачиваюсь к нему.

— Я никуда не собираюсь сегодня вечером.

Нейт открывает рот, чтобы возразить, когда наша мама появляется рядом с ним и ловко забирает Артура у него из рук.

— Да, собираешься и идешь. Мы с отцом посидим с детьми. Вам обоим пойдет на пользу сходить и поболтать там, где вам никто не помешает.

Нейт улыбается мне как кот, который только что съел самую большую канарейку, облитую сметаной. И я даже не пытаюсь сопротивляться, потому что это бой, который, знаю, мне не выиграть. К тому же мой старший брат что-то задумал, и если могу хотя чем-нибудь ему помочь после всего, что он сделал и продолжает делать для меня и моих детей, тогда я хочу пойти.

— А, — задумчиво выдаю я, прежде чем начинаю улыбаться им так, как будто дерьма поел. — Жаль, до меня раньше не доходила вся эта выдуманная реверсивная психология «Я не собираюсь… О, да, собираешься». Это бы реально очень помогло, особенно в подростковый период.

Моя мать стоит в изумлении, а потом закатывает глаза, но Нейт задумчиво смотрит на меня и говорит с легкой улыбкой:

— Здорово, что ты вернулся, Джош.

Глава 11

Холли

— Рейч, — кричу я в открытую дверь своей спальни. — Ты видела мой счастливый лифчик?

Ясно, она слышит меня, потому что сидит в гостиной, и с моего места прекрасно видно ее голову, выглядывающую из-за черного дивана.

— Рейч, я в курсе, ты меня слышишь. Только из-за того, что я отказалась выступать сегодня вечером вместо группы, не означает, что я заслуживаю твоего молчания.

Тишина.

Тяжело вздохнув, поворачиваюсь, хватаю домашний халат с крючка на двери и выхожу в коридор.

— Рейч, пожалуйста, не злись на меня. Я не могу продолжать выступать в «Авроре». Выглядит так, будто ты даешь мне привилегии, потому что я одна из сотрудников и твоя лучшая подруга.

Этими словами я добиваюсь ее реакции.

— Я не даю тебе привилегий, — говорит она с сарказмом, сидя в напряжении на диване. — Публика любит тебя. С точки зрения прибыли, это выгодно — делать замену на номера, от которых клиенты остаются в восторге, а твои выступления всегда вызывают восторженный гул.

Вздыхаю, пока иду к ней.

— У тебя предвзятое отношение. Ты обязана любить мою музыку.

— Ты понятия не имеешь, насколько талантлива, и иногда мне хочется орать об этом. Именно поэтому, — Рейчел поворачивает голову и смотрит на меня через спинку дивана, — я взяла его в заложники.

Девушка поднимает руку, и я вижу проблеск шелка и кружева лимонного цвета.

— Мой счастливый лифчик!

— Единственный и неповторимый, — из-за самодовольной усмешки вокруг ее глаз, под очками в темной оправе, появляются морщинки. — Если хочешь его вернуть в целости и сохранности, тебе просто придется согласиться выступить для меня сегодня вечером.

— Рейч…

— Неееет, никаких жалоб. Два часа на сцене, и ты получишь назад свою радость, — подруга размахивает им над своей головой, дабы усилить давление на меня, и я делаю шаг, готовая к броску.

— Ни шагу больше, иначе на счастливом лифчике окажется это.

Она поднимает вторую руку, показывая мне большой стакан с чем-то, похожим на красное вино, или сок из черной смородины.

— Ты не посмеешь.

— Еще как посмею, — отвечает Рейч и подносит темную жидкость к моему прекрасному бюстгальтеру.

— Ну, давай, — пожимаю плечами, изображая безразличие. — Пусть мои девочки погуляют на свободе.

Она снова ухмыляется, наблюдая, как я тихо скольжу вперед на носочках.

— Не думаю, что ты сделаешь это, мисс «они у меня в ладошки помещаются, мне нужна любая помощь, чтобы они казались больше» — твои слова, не мои.

Бросая взгляд на красоту лимонного цвета и замечая, как ужасно близко он висит к краю стакана, я размышляю о вероятности найти другой точно такой же. Счастливые лифчики — незаменимы, и Рейчел, черт ее дери, знает об этом.

Она слегка наклоняет полный стакан для моей мотивации, и я вижу, как жидкость переливается через край и тонкой струйкой течет по ее молочной коже.

— Ладно, ладно, — говорю я, капитулируя. — Выйду на час. Целых шестьдесят минут для тебя сегодня вечером. Просто верни мне мою прелесть.

Тяну руку к своему белью, а она цыкает и качает головой.

— Так не пойдет. Два часа.

Я сужаю глаза и оцениваю возможность спасти лифчик, если резко брошусь и схвачу его посреди переговоров.

— Даже не думай об этом, Ричардс. Я вижу каждую мысль на твоем лице. От меня ничего не скроешь.

— Девяносто минут, — бросаю в ответ, делая еще один маленький шажок к ней.

Подруга испытывающе смотрит на меня, и я жду, когда она откроет рот, прежде чем я совершу бросок.

— Хорошо — уф.

Слово застывает у нее на губах, когда я прыгаю ласточкой через спинку дивана с вытянутыми руками. Кончиками пальцев касаюсь желтой ткани «заложника», когда стакан выскальзывает из ее уже мокрых рук и, тут же опрокидываясь, окатывает своим содержимым нас обеих. С визгом Рейчел швыряет мой бюстгальтер через спинку дивана, а стакан падает на пол и разбивается.

— Зачем ты это сделала? Я собиралась согласиться с твоим предложением, — недовольно ворчит она, вытирая с лица то, все-таки, оказалось соком из черной смородины, судя по ягодному запаху.

— Потому что, — тяжко вздыхаю я, вытирая лицо и шею своим халатом. — В фильмах всегда говорится, что не нужно пытаться договориться с террористами. А ты, — тыкаю я ее под ребра, вынуждая жалобно запищать. — Ты лифчикорист.

— Ты уже не можешь врубить заднюю. Сама предложила девяносто минут, и я как раз собиралась согласиться.

— Неее, — отвечаю я, падая на колени поверх кучи теперь уже мокрых диванных подушек, чтобы посмотреть за диван. — Если мой счастливый лифчик хоть чуть-чуть пострадал, все предыдущие предложения аннулируются.

Рейчел оборачивается чтобы заглянуть за диван одновременно со мной, и там, на деревянном полу, лежит мой лифчик лимонного цвета в идеальном состоянии без единого пятнышка.

— Увидимся сегодня вечером на сцене, — говорит она с одинаковой долей самодовольства и облегчения в голосе.

— Ты когда-нибудь позволишь мне отказать тебе? Ответь прямо сейчас, и это оградит меня от многочисленных ссор в будущем, — ною я, когда подруга встает с дивана, стараясь не наступить на битое стекло, и идет на кухню, откуда выходит через несколько секунд с половой тряпкой, совком и веником.

— И что, ты перестанешь спорить? — спрашивает Рейч, пока я перегибаюсь через диван и подтаскиваю к себе свой лифчик кончиками пальцев.

Как только он оказывается в моих руках, я плюхаюсь на мокрый диван и сажусь, скрестив ноги, пока она убирает бардак.

Когда подруга убеждается, что пол девственно чист, и нигде не осталось ни одного стеклянного осколка, то опускается на колени и смотрит на меня.

— Зачем мне принимать твой отказ, если этим я только лишу всех того, что сама вижу каждый день?

Выражение лица подруги говорит о том, то она серьезна, и ее слова — это не шутка или подкол.

— Ты не замечаешь этого, но ничего страшного, однажды кто-нибудь обязательно встретится на твоем пути и покажет, какая ты удивительная, Холли Ричардс, и пока этот день не наступил, моя обязанность, как лучшей подруги, выполнять эту роль. И… — продолжает она с озорной улыбкой, — и если мне придется использовать нечестные методы, чтобы добиться этой цели, то так тому и быть. Все под угрозой. Даже счастливые лифчики.

— Я не пытаюсь сделать так, чтоб меня заметили, или стать звездой, Рейч. Мне нравится моя музыка, нравится писать песни, но быть в центре всеобщего внимания — это не то, к чему я стремлюсь, ты же знаешь это.

— Мне жаль, но даже тем, кто пишет песни, нужен их собственный звездный час, и этого не случится, если ты будешь работать только за барной стойкой, Холли, ― Рейчел не спеша поднимается с пола и смотрит на меня со всей серьезностью, что так нетипично для моей лучшей подруги. — Некоторые таланты даются людям, чтобы делиться ими с другими. Твоя музыка и стихи трогают сердца людей. Они трогают мое сердце. Я счастлива жить своей жизнью, довольна своей работой, черт, сейчас я даже счастлива быть одинокой. Но можешь ли ты сказать то же самое? Холли, ты счастлива?

Открываю рот, чтобы сказать «да», а она пристально смотрит на меня. Рейчел видела меня, когда мне было очень плохо. Она знает, что все еще бывают дни, когда я чувствую себя одинокой. Потерянной. Недостойной.

— И ничего я не несчастлива.

Это правда. Я не чувствую, что несчастлива. Была, почти всю свою жизнь, но в данный момент все наоборот.

— Да, я знаю это, — соглашается она. — Но ты живешь на автопилоте, довольствуешься малым, потому что считаешь, что не заслуживаешь большего. А ты заслуживаешь, Холли. Я вижу это, Зои это видит, это видят все, кроме тебя.

Подруга наклоняется, чтобы поцеловать меня в макушку, после чего уходит, крикнув через плечо:

— Увидимся позже в клубе. Надень светло-голубое платье, потому что знаю, ты будешь голову ломать, что надеть. Облегчаю тебе жизнь своим советом. Позже сможешь меня поблагодарить.

Я прикладываю руку к голове в ответ на ее приказ, хоть она уже ушла и не видит этого, и еще долго сижу и тереблю кружево моего счастливого лифчика лимонного цвета, размышляя над словами Рейчел.

Этот разговор ничем не отличается от других наших эмоциональных бесед, но в этот раз я позволяю словам осесть, обрести отчетливую форму и пустить корни. Как это будет, если я буду писать на постоянной основе полный рабочий день? Смогу ли я сделать карьеру музыканта без того, чтобы выступать на сцене? Довольно-таки трудно стать популярной певицей, но пробиться как автор песен — это совсем другой уровень сложности.

Правда в том, что я, возможно, мечтала об этом, но если уж жизнь меня чему-то и научила, то это тому, что мечтать глупо и опасно.

Уж лучше я буду той, кто живет на автопилоте, чем той, кто мечтает.

Глава 12

Джош

— Я думал, мы пойдем, спокойно посидим и выпьем, а не проведем всю ночь в «Аксиде» и «Авроре». Разве тебя не тошнит от пребывания в собственном клубе?

Нейт ухмыляется, глядя на меня с водительского места своего Мерседес-Бенц AMG GT Родстер, в то время, как мы едем на предельной скорости вдоль побережья по направлению к Сан-Антонио.

— У меня еще есть дела, и я подумал, что мы можем заскочить туда на часок, а потом поехать куда-нибудь еще, если ты не захочешь остаться. Ты ведь не против?

— Мы можем остаться в зоне отдыха в клубе? Я не в настроении слушать техно и танцевать.

Он снова понимающе улыбается мне и говорит:

— Я уже позвонил Рейчел, управляющей в «Авроре», и попросил ее открыться пораньше по этому случаю. Потому что вечером обычно спокойнее, когда в «Аксиде» нет концертных шоу, так что это сущий пустяк открыть другую часть клуба пораньше.

Я просто ошеломлен его предусмотрительностью. То есть, это его бизнес, если «Аврора» открывается раньше, чем главный ночной клуб, что необычно, то в «Аксиде» уменьшается поток клиентов, а это выбивает из колеи персонал и добавляет объем работы.

— Не смотри так удивленно, — довольно усмехается брат, умело управляя своим суперкаром по извилистой прибрежной дороге. — Это не только для тебя. Мы решили попробовать открыть оба клуба одновременно, чтобы те, кто развлекается, могли начать отдых немного пораньше. Ничего страшного, что я перенес это событие на неделю пораньше. Пусть персонал не расслабляется, — добавляет Нейт, подмигивая.

И все же, я знаю, что он заставил их открыться раньше запланированного ради меня, и от осознания этого в моей груди трещинок становится на одну меньше.

— У вас в «Авроре» до сих пор каждую ночь бывают живые выступления? — спрашиваю я, скорее, чтобы продолжить беседу, пока меня не начнут переполнять эмоции, а не испытывая неподдельный интерес.

—Да, — отвечает он, в то время как мы подъезжаем к Сан-Антонио, и нам открывается вид на сам город. — Рейчел сказала, что сегодня будет выступать настоящая скрытая жемчужина. Она уклонялась от ответов об этом, когда я хотел узнать подробности, поэтому мне очень интересно увидеть, кто же это.

— Надеюсь, они ничего не будут иметь против, если босс придет посмотреть. Не хотелось бы мне быть на месте Рейчел, если выступление окажется провальным.

Он самодовольно улыбается, но затем пытается выглядеть обиженным, но у него это не получается.

— Не такой уж я и строгий говнюк. Я не держу персонал в страхе. Им всем нравится на меня работать. Можешь спросить у них, если хочешь.

— Обязательно так и сделаю. Раз уж я временный житель этого острова, у меня есть законный интерес.

— Ты надолго собираешься остаться? — спрашивает брат, и задумавшись, переспрашивает, когда я не даю ему немедленный ответ. — В смысле, вилла твоя на столько, на сколько захочешь, просто до того, как ты приехал, мы ни разу не обсуждали то, как долго ты здесь пробудешь.

Поворачиваю голову и смотрю на линию горизонта. С последними скрывшимися лучами солнца сумерки опустились над спокойной, почти серебристой водой, и я пытаюсь найти ответ в ее безмятежной, кажущейся бесконечной поверхности.

— На неопределенный срок… наверное.

Позволяю себе подумать о возвращении домой. Представляю как мы с детьми возвращаемся в наш дом. В дом Лоры. Тупая боль расцветает в моей груди, мне сдавливает легкие, сжимает горло. Нет, я не могу представить нас, возвращающихся туда в ближайшем будущем.

— Я хотел выставить дом на продажу, но Айз и Джейк отговорили меня.

— Я бы не спешил так…

— Не нужно мне читать ту же лекцию, — резко перебиваю я. — Я ее уже прослушал, и вы все не можете или не хотите понять, что это теперь просто здание, Нейт. Без нее это не дом. Это кирпичи и раствор, безделушки и пыль.

Закрываю глаза на мир, который пролетает мимо за окном. Голова кружится, желудок сводит. Если б не знал наверняка, то сказал бы, что меня укачало, несмотря на то, что всегда хорошо переношу путешествия. Но я знаю точно. Меня не укачало; у меня болит душа.

— Ладно, не могу сказать, что понимаю тебя, потому что я не ты, Джош, — тихо заявляет Нейт после недолгой тишины. — Но, возможно, ты мог бы задуматься о том, чтобы сдать его. Учитывая то, что ты сейчас не работаешь, это мог бы быть неплохой доход. Сбережения на будущее детей.

Улыбаюсь. Мой брат в любой ситуации проявляет себя как бизнесмен.

— Возможно, — отвечаю я задумчиво. Затем открываю глаза и поворачиваюсь к нему лицом. — Спасибо, что не читаешь мне нотации, Нейт. Я ценю это. Знаю, вам всем не все равно. Я знаю это, но…

— Ты не должен ничего объяснять. Иногда излишняя забота может быть хуже, чем недостаточная.

Моим ответом служит улыбка. Он замечает ее. И не осуждает меня за такой ответ.

Через несколько минут Нейт въезжает в гараж позади «Аксида». Он слишком большой для его машины, наверное, вместилась бы еще одна, но он держит его только для себя.

— Привилегии босса, да, — дразню я его, когда брат нажимает на брелок на своих ключах, и электрические двери закрываются, запирая нас внутри.

— Я владелец этого заведения, у меня должны быть привилегии, — отвечает он с ухмылкой. — К тому же, моей малышке нравится знать, что она в безопасности.

Нейт говорит о своей машине, но я пользуюсь возможностью поднять тему, которую он избегает.

— Сомневаюсь, что Лив понравилось бы находиться закрытой в темном гараже. Или, все-таки понравилось бы? — поддразниваю я его, пожимая плечами. — Кто знает, какие у тебя причуды, что такая девчонка на тебя клюнула.

Он смеется, но как-то нервно, поэтому, когда мы подходим к закрытой двери, через которую можно попасть внутрь клуба, я открываю ее.

— Кстати о Лив, она приедет через несколько дней, или ты здесь ненадолго и скоро поедешь обратно?

Брат стоит передо мной, поэтому заметно, что его спина напрягается и становится каменной.

— Она может прилететь через несколько дней. Приедет ненадолго в гости к своим родителям.

— В гости к своим родителям? Но они живут всего лишь в двух-трех километрах от тебя.

Нейт молчит и дергает дверь слишком сильно, прежде чем вступить в ярко освещенный коридор.

— Угу, ну… — он умолкает, не сумев закончить предложение или решив даже не утруждаться продолжить.

— Эй, — я кладу руку ему на плечо,пытаясь остановить его до того, как мы повернем за угол и окажемся в основной административной части, где располагаются офисные помещения. — Есть что-то, о чем ты хочешь поговорить со мной? Я умею слушать, и будет неплохо помочь тебе с твоей проблемой вместо того, чтобы думать о своей.

Он осторожно стряхивает мою руку, но немного оборачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо.

— Давай сначала пропустим несколько стаканчиков. Возможно, я смогу найти слова, когда алкоголь развяжет мне язык.

— Пожалуй, соглашусь, — говорю я, улыбаясь, чтобы поднять настроение.

Его спина все еще напряжена, но брат быстро кивает мне, и продолжает идти в свой офис. Как только мы оказываемся там, он звонит в «Аврору» и просит Рейчел встретиться с ним сразу же, как она придет.

— Заказать нам пива и закуски? — спрашивает Нейт, зарываясь с головой в стопку документов. Отрываюсь от внимательного наблюдения за экранами, которые показывают каждый сантиметр клуба, и смотрю на него. Он все еще сильно нервничает и выглядит слегка отстраненным, таким непохожим на Нейта, которого я привык видеть.

— Я немного прогуляюсь и все принесу, если ты не против? Так, ты сможешь справиться со всем этим, — указываю на документы на его столе, — пока меня нет.

— Звучит неплохо, — бормочет он, ни разу не подняв взгляда от бумаг.

Не сказав больше ни слова, я выскальзываю из его офиса и прислоняюсь к закрытой двери, чтобы сориентироваться. Я был здесь только раз, на открытии клуба. Все семейство Фокс прилетело на грандиозное торжественное открытие, и он, конечно же, поразил нас тем, чего достиг. Это была именно та ночь, когда Джейк, другой мой старший брат, а теперь и звезда экрана с мировой известностью, нажрался в хлам и опозорился перед Эммой — хотя, это не оттолкнуло ее, раз уж девушка в итоге вышла за него замуж. А еще это была ночь, как клялась Лора, когда мы зачали Айви. Вспоминая, я закрываю глаза и позволяю себе прочувствовать все, что было. Разрешаю себе вспомнить, как пил и танцевал с ней, вспомнить ощущение ее рук на моей коже, прикосновение наших губ и дыхание — одно на двоих. Позволяю памяти причинить себе боль. Разрешаю горько-сладкому воспоминанию залезть глубоко мне под кожу и проталкивать себя по моим венам, а когда мое дыхание успокаивается, и руки перестают трястись, я открываю глаза и иду в сторону служебной части клуба.

Когда выхожу из потайной двери для персонала, музыка, толпа и жара обрушиваются на меня со всех сторон. Это место забито под завязку. Вся красивая молодежь на Ибице развлекается здесь, и делают они это отлично. На какой-то момент я дезориентирован, вглядываюсь в покачивающуюся толпу тусовщиков и так увлекаюсь увиденным, что не замечаю миниатюрную женщину с темными волосами, шагающую в моем направлении, пока она не подходит ко мне практически вплотную.

— Привет, могу я вам чем-нибудь помочь? — спрашивает она, бросая быстрый взгляд на служебную дверь за моей спиной, а затем смотрит мне в лицо.

Она невероятно красива со своими коротко стрижеными каштановыми волосами и большими глазами за такими же очками, как у меня; девушка вежливо мне улыбается, но, очевидно, ей интересно, почему я замер и так выделяюсь из общей массы.

Вспомнив о манерах, я протягиваю руку.

— Привет, я Джош. Брат Нейта.

Она энергично пожимает мою руку и с искренней улыбкой отвечает:

— Вижу семейное сходство.

— Он в своем офисе. Я вышел просто взять пива и какой-нибудь еды, — указываю в направлении бара.

— Как насчет того, чтобы вы взяли выпивку в баре, а я позвоню на кухню и попрошу шеф-повара принести еду. «Аврора» не откроется ближайшие пару часов, а в «Аксиде» не подают еду.

— Это было бы здорово, спасибо…?

— Рейчел Майлс. Я управляющая «Авроры».

Лора улыбается.

При упоминании девичьей фамилии Лоры мое сердце болезненно сжимается, но эта девушка совсем на нее не похожа, поэтому проглатываю боль и широко улыбаюсь.

— Спасибо, Рейчел. Я благодарен вам за помощь.

— Да без проблем. Я позвоню, пока буду идти к Нейту.

— Еще раз спасибо, — неуклюже говорю я, отвыкнув общаться с кем-либо помимо семьи, кажется, будто я не делал этого целую вечность. Мы отходим друг от друга с вежливыми улыбками на лицах, и я начинаю продвигаться сквозь толпу.

Тела прижимаются ко мне, толкая и перегораживая мне дорогу. У меня уходит уйма времени, чтобы добраться до бара, и еще больше, чтобы дождаться обслуживания. К тому времени, как я, заказав выпивку и пробравшись через толпу, возвращаюсь к Нейту, еда, которую нам заказала Рейчел, уже стоит на столе переговорной зоны его большого шикарного офиса.

— Ты решил пойти потанцевать с часок? — спрашивает Нейт, когда я вхожу в комнату держа в каждой руке по две бутылки пива.

— Нет, но мне кажется, половина острова сейчас в «Аксиде», пришлось проявить все мастерство и ловкость, чтобы добраться до бара.

Встав из-за своего стола, брат подходит к стене и открывает забитый под завязку холодильник, откуда вытаскивает две бутылки пива.

— Я, э-э, не особо обратил внимание, когда ты сказал, что собираешься идти в клуб, — брат протягивает мне пиво и пожимает плечами. — В холодильнике всегда полно выпивки. Извини.

— Хочешь сказать, что я просто так пробирался через толпу из тысячи человек, а потом обратно?

Он ехидно ухмыляется и отвечает:

— Тебя кто-нибудь клеил?

Я чувствую, как краснеют мои щеки.

— Нет.

— Черт, брат. Я был уверен, что кто-нибудь будет с тобой заигрывать.

Чувствую, что мои брови подпрыгивают чуть ли не до самой линии роста волос, когда я смотрю на него и не верю тому, что слышу.

— Ты думал, что я хотел подцепить кого-нибудь?

— Нет, — решительно заявляет он, качая головой. — Но подумал, что хуже от этого не станет.

— Мне это не интересно, — отрывисто говорю я. — Совсем не интересно, — добавляю для большей выразительности, когда со звоном ставлю на стол рядом с едой четыре бутылки, которые я купил.

В комнате на время наступает тишина, и я пользуюсь возможностью, чтобы сделать первый большой глоток из бутылки. Прохладное пиво утоляет мою жажду и снимает напряжение.

— Достаточно честно, — признает Нейт, подходит ко мне и садится за стол, вытягивая свои длинные ноги перед собой и откидываясь на спинку кресла.

Я решаю не обращать внимания и сажусь напротив него, взяв тарелку. Беру бургер и картошку фри из всего разнообразия, которое накрыли для нас.

— Мы собираемся веселиться вдвоем, или ты ожидаешь кого-то еще? — спрашиваю я, кивая головой на еду.

— Думаю, Рейчел хотела произвести на тебя впечатление, — отвечает он с ухмылкой и берет кусок чиабатты, на котором лежат нарезанные ломтиками помидоры, и откусывает большой кусок.

— Нет, — просто заявляю я. — Думаю, она пыталась впечатлить своего босса, который появляется из ниоткуда, и желает посмотреть на результат того, что клуб открывается в новое время, на несколько недель раньше, чем она к этому готовилась.

— Возможно, ты прав, — говорит Нейт, жуя очередной большой кусок. — Сегодня ты уже обвинил меня в том, что я веду себя как тиран со своими работниками. Может, мне нужно дать ей прибавку.

— Наверное, — отвечаю я, будучи счастлив сменить тему разговора. — Или, может быть, тебе следует посмотреть на выступление, которое она организовала, прежде чем принимать решение.

— Ты всегда можешь прийти и поработать на меня, пока здесь, — неожиданно бросает брат, и я давлюсь очередным глотком пива.

— Ты ведь не серьезно?

— А почему нет? Ты сам сказал, что не собираешься в ближайшее время возвращаться в Великобританию. Рано или поздно тебе придется задуматься о работе.

— Я хочу проводить время с детьми. Считаю, что они заслуживают моего полного внимания, особенно Арти, он… — не заканчиваю, будучи неспособным передать словами свои мысли. Неспособным передать голосом разъедающее чувство вины, которое испытываю по отношению к моему маленькому мальчику.

— Я понимаю, — тихо говорит брат, его голос становится успокаивающим бальзамом для моих открытых ран. — Предложение всегда будет в силе, или, если тебе будут нужны деньги, что-то еще…

— Нейт, — обрываю я его. — У нас все хорошо. Ты сделал для нас достаточно. Если у меня закончатся деньги, я продам дом.

Нейт кивает, а затем делает большой глоток пива. Он осматривает комнату так, будто ни разу не видел ее, и мне становится интересно, соберется ли брат наконец-то открыться и рассказать, что происходит у них с Лив.

— Лив хочет детей, — вздыхает Нейт, и признание ложится тяжким грузом на его плечи, он совсем не смотрит мне в глаза.

— А ты не хочешь? — я должен задать этот вопрос, не понимая, какое напряжение это привносит в их отношения.

Нейт и Лив вместе уже много лет. Я удивлен, что он до сих пор не окольцевал ее, если так можно выразиться, потому что они идеальная пара и любят друг друга. Поэтому я должен быть честен, говоря, что не вижу причин, почему желание завести детей должно испортить их отношения. Нейт отлично ладит с моими детьми.

— Все не так просто, как кажется, Джош, — он бросает быстрый взгляд на меня, и я вижу боль в его глазах. Это жестко и потрясает до глубины души — видеть своего старшего брата таким уязвимым. Нейт всегда был таким собранным и целеустремленным. Я никогда не видел, что бы он так страдал. Не так, как в этот раз.

— У Лив уже был выкидыш, и это почти убило нас, уничтожило все, что у нас есть. Я не уверен, что хочу рисковать нашими отношениями ради возможности иметь детей, и, естественно, не хочу рисковать ее здоровьем.

Я могу полностью понять то, в чем он только что признался. Если бы только Лора поговорила со мной, прежде чем подвергать свою жизнь опасности, не имея для этого никаких медицинских оснований, за исключением того, что была беременна Артуром, возможно, я бы не был сейчас один в целом мире. Может быть, у моих детей до сих пор была бы мать. Возможно, в моей жизни был бы смысл. Может быть, я мог бы дышать.

— А она хочет попытаться еще?

— Она хочет сделать все возможное и пройти курс лечения от бесплодия, и так далее. Лив не хочет ждать, пока природа сделает свое дело, и ее не волнует угроза ее здоровью. Она так сильно хочет ребенка, что не видит ничего вокруг.

— Так что, Лив решила взять паузу и отдохнуть у родителей? — выдвигаю я предположение об отсутствии девушки.

— Это не пауза. Она бросила меня, — признается он. Нейт весь ссутулился, в его хриплом голосе чувствуется горечь утраты и крушение надежд.

Я ерзаю на месте, не зная, следует ли мне успокоить его своими прикосновениями и захочет ли он этого. Моих навыков общения почти не осталось с тех пор, как я потерял Лору.

— И ты отпустил ее?

Эти слова зажигают в нем огонь. Его глаза вспыхивают яростью, брат сжимает челюсть с едва сдерживаемой злостью, и скрипя зубами говорит:

— Мне пришлось ее отпустить. Лив не моя собственность, Джош. Она может приходить и уходить, когда пожелает.

— Я не это имел в виду, — пытаюсь его успокоить. — Я спрашивал, боролся ли ты за нее, за себя?

— Конечно, боролся, — говорит он со злостью. — Иногда ты можешь бороться сколько твоей душе угодно, но всегда нужно понимать, когда самое время отпустить человека и надеяться, что он вернется к тебе.

— Я не согласен с тобой, Нейт. Как человек, сидящий перед тобой, потерявший свою жену и единственную любовь всей своей жизни, я с тобой полностью, мать твою, не согласен. Ты не даешь ей уйти. Ты держишь еще крепче, пока она с трудом не отрывает твои пальцы от своей кожи и говорит тебе, что все кончено навсегда. И даже тогда ты стараешься убедиться, что она говорит это не сгоряча. Потому что мы все совершаем поступки, чтобы ими сделать больно тем, кого любим, особенно, когда боль берет над нами верх. Это не значит, что мы потом не сожалеем. И не значит, что мы не хотим заслужить прощение.

— Я не сдался, — наконец-то признается Нейт, когда я заканчиваю свою тираду. — И никогда не перестану заботиться о ней. Но иногда проявление заботы ― это также возможность дать кому-то уйти на время и подумать, чтобы в последствии этот человек мог вернуться к тебе, осознавая, что ты все еще ждешь его. Точно так же, как мы все ждали тебя, Джош. Мы не отказывались от тебя. Просто ждали с распростертыми объятиями, когда ты, наконец, к нам вернешься.

— Не своди все ко мне, — предупреждаю я, и в моих словах меньше боли, чем хотелось бы. Раздражение из-за вмешательства моей семьи постепенно угасало и уже почти забыто на фоне того, что они сделали для меня и моих детей.

— Не свожу, не свожу, — вздыхает Нейт, зарываясь рукой в волосы, проводит ею до затылка и шеи, где останавливается и начинает массировать, чтобы снять напряжение, а затем наклоняет голову и закрывает глаза. — Джош, сейчас я просто устал, — брат медленно открывает глаза и смотрит на меня. — Не говори папе с мамой, ладно?

Я киваю, но прежде чем могу подтвердить, что буду молчать, он добавляет:

— Особенно не говори про выкидыш. Лив не хочет, чтобы кто-то знал об этом. Она даже не сказала Эмме, а ты знаешь, как они близки.

— Это не моя жизнь, чтобы рассказывать о ней кому-то, Нейт. Поверь мне. Я последний человек, о котором тебе следует беспокоиться.

Мы долго сидим в безмолвной тишине, выпивка и еда давно уже забыты, когда у него в кармане начинает звонить телефон. Судя по надежде, отразившейся у него на лице, могу сказать, что по мелодии звонка он знает, кто это.

— Я оставлю тебя одного, — предлагаю я и иду к выходу. Слышу, что Нейт произносит ее имя как мольбу и просьбу, пока тихо закрываю за собой дверь.

— Лив… я… у тебя все хорошо?

Не зная, чем себя занять, я иду по дальним коридорам, не желая соваться в переполненный клуб. В конце складского помещения до отказа заставленного коробками с алкоголем и непонятными деталями техники, и оборудования, я замечаю дверь и догадываюсь путем логического мышления, что она должна вести в «Аврору» — ту часть клуба, которая все еще закрыта. Это место отдыха тусовщиков, где они могут расслабиться и встретить рассвет под выступления живой музыки. Это творение Нейта, и, помимо того, что в самом «Аксиде» выступают популярные диджеи, благодаря «Авроре» этот супер клуб заметно выделяется из всех остальных на известном, залитом солнцем острове бесконечных тусовок.

Пробираясь через ряды коробок, рассчитываю, что если сработает внутренняя сигнализация, то Нейт увидит на экране, что это всего лишь я, поэтому толкаю дверь, ввожу код, который является одинаковым для всего клуба — дата рождения нашей матери — и открываю ее.

Как и следовало ожидать, теплый и соленый морской ветер врезается в меня с отрытого балкона «Авроры», и, не услышав никаких звуков сигнализации, я вхожу в тихий клуб, бесшумно закрывая за собой дверь. Как только она захлопывается, я слышу первые аккорды гитары, поворачиваю голову и вижу сцену на открытом воздухе.

Там, на краю сцены, свесив ноги и положив на бедра гитару, сидит девушка, которая заходила к нам, когда я приехал в дом Нейта. Та самая, что принесла огромного плюшевого медведя, и перед носом которой захлопнули дверь. Я захлопнул.

Закрыв глаза и наклонив голову немного влево, она перебирает аккорды песни. Длинные, немного рыжеватые светлые волосы девушки собраны у покрытой легким загаром шеи и падают мягкими волнами почти до талии. На ней бледно-голубое платье с кружевной отделкой на лифе, и оно достает ей почти до щиколоток. Сегодня у нее в волосах нет маргариток. Вместо этого, у нее за ухом нежно-бежевая роза.

Я осматриваю комнату, пытаясь понять, есть ли еще здесь кто-нибудь, но тут никого нет, кроме нее и меня, и она даже не догадывается о моем присутствии. Девушка полностью сосредоточена на музыке, которую играет, а когда открывает рот, и ее мягкий, но сильный голос разбивает тишину, что-то в моей груди открывается, и все слова и ноты текут прямо внутрь меня, захватывая в плен. Ее голос — это что-то среднее между Адель и Пинк. Это пьянящее сочетание силы и в то же время мягкости, хрипотцы и кристально чистого звучания, поэтому, зачарованный, я делаю шаг вперед. Она как Крысолов из сказки, играющий на флейте, а я один из маленьких детишек, попавший в ловушку. Но это ее слова сбивают меня с ног, ее слова манят меня подойти ближе, пока колени не подгибаются, и я не валюсь на ближайший стул.

Ты видишь меня?

Или я совсем одна.

Ты чувствуешь меня?

Потому что я не та.

Меня так сложно было любить?

Меня так сложно было любить?

Вдохни и выдохни

Все противоречия свои.

Вдохни и выдохни

Ведь это не роман из книг.

Вдохни

Выдохни.

Ты видишь меня?

Или ты ослеп.

Ты чувствуешь меня?

Или ты мой бред.

Ты всегда будешь любим

Ты всегда будешь любим

Мной.

Вдохни и выдохни

Все противоречия свои.

Вдохни и выдохни

Ведь это не роман из книг.

Вдохни

Выдохни.

Последние отголоски слов разносятся эхом через динамики в пустое пространство, текут к темному океану вдали. И тогда девушка открывает глаза.

Наши взгляды встречаются, и мы оба перестаем дышать.

Затем она моргает, и чары разрушены. Прежде чем у меня получается открыть рот, чтобы сказать что-нибудь, девушка вешает гитару себе за спину и грациозно спрыгивает с края сцены, исчезая в комнате справа от меня.

Я смотрю, как она уходит.

Как напрягаются ее плечи.

Как ткань юбки скользит по ее бедрам и кружится вокруг лодыжек при каждом шаге.

Смотрю ей вслед, а девушка ни разу не оборачивается.

Клянусь, что каждое слово и каждый аккорд предназначались для меня. На короткие несколько моментов там были только мы вдвоем, и она достучалась до меня, задела за живое в то время, как я был неспособен и не желал подпускать кого-либо так близко.

Но правда в том, что девушка даже не знала, что я был здесь.

Глава 13

Холли

Что это, мать его, такое было?

Откуда он, черт побери, пришел?

Почему он сидел и смотрел на меня?

Я выдыхаю, как мне кажется, в первый раз с тех пор, как, открыв глаза, встретилась с его холодным и суровым взглядом серых глаз. Небрежно поставив свою гитару в угол маленькой гримерки, тяжело опускаюсь на маленький диванчик.

— Блять, Рейч, — матерюсь я в пустой комнате. — Это ты во всем виновата.

— Во всем, во всем? — спрашивает Зои в приоткрытую дверь, прежде чем подойти ко мне сзади и крепко обнять руками за плечи.

— Ты такая напряженная, моя ягодка. Чью задницу мне нужно пойти и надрать?

— Задницу Рейчел, — гневно выдаю я. — Хотя, догадываюсь, что надрать — это не то, что ты выбираешь, когда это касается ее задницы.

— Нет, — мечтательно выдыхает подруга. — Ты видела ее крепкую округлую попку? Я бы ее отшлепала немного, но уж точно не хотела бы надрать.

— Слишком много информации, — выдаю я, выбираясь из кольца ее рук и вжимаясь глубоко в диванные подушки. — Ты сегодня рано.

— Не совсем, «Аврора» открывается через… — она смотрит на свои наручные часы, — десять минут, а сегодня я работаю в основном баре одна, откуда мне придется наблюдать, как моя коллега очаровывает массы своим убийственным голосом и восхитительными песнями.

— Рейч послала тебя подбодрить меня?

Зои хмурит брови и выглядит так, будто по-настоящему находится в недоумении.

— Нет, я не видела ее с тех пор, как она ушла на работу. Она начинает работать раньше, чем я, к тому же, ее вызвал большой босс — он приехал раньше, чем планировалось.

Поджимаю под себя голые ноги и поправляю подол своего платья, чтобы тот не слишком помялся.

— Знаю, — отвечаю я, не глядя на нее. — Я только что видела его брата, пока проверяла звук.

— О, — говорит подруга, и в ее голосе проскальзывает нотка интереса и немного озорства. — Тот самый сексуальный ботаник?

— Именно он, — отвечаю я, не подумав.

— Ха! Значит, ты считаешь, что он сексуальный?

— Я этого не говорила, — быстро отнекиваюсь я, бросая на нее презрительный взгляд, пока Зои злорадствует и плюхается рядом со мной.

— Он слышал, как ты поешь? — направляет она разговор в нужное ей русло, поигрывая бровями.

— Не знаю, — признаюсь я. — Я открыла глаза в конце песни, а он сидел там и пялился на меня.

— Он сказал тебе что-нибудь?

— А как же двадцать вопросов? Если хочешь узнать о нем побольше, иди и познакомься. Ох, — ухмыляюсь я, и у нее хватает приличия покраснеть, — ты ведь уже знакомилась с ним однажды.

— Я не та, кто может им заинтересоваться, — язвит Зои в ответ.

— И я тоже.

Подруга смотрит на меня взглядом, в котором читается «правда, что ли?», прежде чем встать и пойти к двери.

— Ну да, ну да, ты так говоришь, но твое лицо говорит об обратном.

До того, как начну спорить, подруга посылает мне воздушный поцелуй и выходит за дверь. Она закрывает ее за собой с мягким щелчком, а я сижу в тишине и размышляю над ее словами.

Рейчел и Зои говорили мне, что по моему лицу очень легко определить мои истиные чувства. Они обе твердят, что я не умею скрывать эмоции, и они написаны у меня на лице. Не знаю, как вести себя по-другому. Но, по правде говоря, хоть брат Нейта меня и заинтриговал, это ничего не значит. Несмотря на то, что у нас разный образ жизни, я вижу в нем то, что чувствую в себе.

Пустоту.

Душевную боль, давление в груди, абсолютную пустоту.

Да, должна заметить, он привлекательный, но мне не нужен мужчина, у которого такое пренебрежительное отношение к другим, и неважно, с каким горем внутри он живет. Трагическое событие никому не дает права быть засранцем, потому что хоть тебе и больно, ты понятия не имеешь, с какой болью вынужден жить другой человек. И речь не идет о том, чтобы поставить себя на его место; все дело в понимании. Ты не можешь знать, что переживает в душе другой человек.

— Эй, — я слышу мягкий голос Рейчел из открытой двери. — Не желаешь начать пораньше сегодня? Нейт здесь со своим братом, и «Аврора» уже открылась, поэтому, думаю, ты можешь выступить и уйти домой до рассвета, в кои-то веки.

Моргаю, чувствуя сухость от того, что смотрела в никуда так долго.

— Извини. Как долго я здесь?

— Больше часа. Зои сказала, что разговаривала с тобой как раз перед открытием.

Я снова моргаю и оглядываюсь вокруг себя, мышцы начинают ныть, когда выпрямляю затекшие ноги.

— Кажется, я ушла в себя. Извини.

— Да ладно. Ты не работаешь в баре сегодня, поэтому, — продолжает она с надеждой в глазах. — Не хочешь ли выйти на сцену примерно через минут десять? То есть, ты сегодня выступаешь, и, полагаю, проверка звука прошла успешно?

— Да, все хорошо, — снисходительно соглашаюсь я. Мои мыслительные процессы заторможены, мозг все еще виснет от мыслей о преследующих меня серых глазах.

— Здорово, — счастливо восклицает Рейч, ее глаза сверкают за стеклами очков. — Я объявлю тебя, а потом ты выйдешь и сделаешь свое дело. Уже предвкушаю реакцию Нейта.

Резко поворачиваю к ней голову.

— Он не знает, что сегодня я гвоздь программы?

— Неее-а, — говорит она, игриво протягивая звук «е», ее восторг очевиден.

— Рейч, клянусь…

— Извини, я спешу. Позже можешь порвать меня, как Тузик грелку. Ни пуха, ни пера, моя ягодка.

А затем она уходит, унося с собой свою очаровательную ухмылку.

Клянусь, если бы мы не были подругами, я бы подумала, что девушка всеми силами старается сделать мою жизнь убогой, но я знаю, она добрейшей души человек, даже если иногда так не кажется.

Встаю, потягиваюсь, делаю несколько глотков воды из бутылки и мысленно пробегаюсь по списку песен сегодняшнего выступления. У меня микс из авторских песен, за исполнением одной из которых меня застукал тот самый брат Нейта, когда я делала проверку звука, а так же несколько каверов, которые обычно исполняю в своем собственном стиле, и никто бы даже не подумал, что такие песни могут звучать в акустическом исполнении. Они имеют тенденцию нравиться посетителям, так как им требуется какое-то время, чтобы понять, почему они знают слова, которые я пою, а потом, когда они, наконец-то, узнают песню, то подпевают мне в моем стиле, а не в исходном варианте. Это впечатляет, я почти также наслаждаюсь исполнением каверов, как и своими авторскими песнями.

Быстро глянув в зеркало, проверяю, не растрепалась ли прическа, и, оставшись довольной от того, что не выгляжу как пугало, я иду в «Аврору». Если буду приводить себя в порядок еще дольше, у меня сдадут нервы, что выведет меня из строя, поэтому предпочитаю выйти и подняться на сцену прежде, чем у них появится возможность показать свое «уродливое лицо».

С гитарой за спиной, я босая ступаю на прохладный пол, и осматриваю впечатляющий клуб на открытом воздухе. Почти каждая зона переполнена людьми, слоняющимися группами вдоль балкона, другие отдыхают с друзьями в роскошных зонах с диванами. Несмотря на толпы людей, я нахожу его глазами сразу же. Кажется, будто он все это время ждал моего возвращения. Мужчина сидит на том же самом месте, где и был до этого, только на этот раз мой босс Нейт, его брат, сидит рядом с ним.

Нервозность, которой мне удалось избежать, когда уходила из гримерки, накрывает меня с головой, и, продолжая смотреть ему в глаза, я слегка запинаюсь своими ослабевшими ногами. Сделав глубокий вдох, быстро отвожу глаза от его проницательного взгляда, выпрямляю спину и иду к Рейчел, которая только что вышла на сцену.

— Добрый вечер, «Аврора», — кричит она в толпу, и ожидаемые одобрительные возгласы и аплодисменты раздаются эхом в ночном воздухе.

— Сегодня у нас есть для вас подарок. Если вы уже видели анонс о выступлении нашей звезды, вы поймете, насколько она талантлива, и можете считать, что вам крупно повезло, потому что она не часто дает концерты. Сегодня, только этим вечером, я счастлива представить вам нашу несравненную Холли Ричардс.

Вокруг нас гаснет свет, и остается единственный луч прожектора, направленный на мое место на сцене. Все остальное исчезает, когда делаю пару шагов, чтобы выйти вперед и встать по центру. В темном клубе, где свет направлен только на меня, я не могу видеть лица в толпе, только очертания силуэтов и их ожидание, витающее в воздухе. Сажусь на высокий стул, принесенный специально для меня, настраиваю под себя высоту микрофона и кладу перед собой гитару. Делаю последний успокаивающий вдох, закрываю глаза и позволяю музыке взять надо мной верх.

Не смотри на меня осуждающим взглядом.

Глава 14

Джош

Не смотри на меня осуждающим взглядом.

Боже. Ее голос. Он не похож ни на один, который я когда-либо слышал. Умиротворяющий, услаждающий. Можно физически ощутить, как он пробегает по каждой клеточке моего тела от пальцев ног до кончиков волос на голове, и, хотя слова песни просят меня не смотреть на нее, я не смог бы оторвать от нее взгляд, даже если бы попытался.

Не тебе раскрывать мои секреты.

Не смотри на меня осуждающим взглядом.

Твое желание — это необходимость, которая ослепляет тебя.

Отвернись и уходи.

Моей любви было мало, чтобы заставить тебя остаться.

Ее слова.

Черт. Ее слова.

Они зарываются глубоко в мою душу и расползаются по ее темным уголкам. Как может эта девушка петь слова, которые предназначены только мне?

Не мечтай о том, что было и могло бы быть

Ты бросил меня и свои воспоминания.

Не утешайся муками

Ты не достоин боли.

Я чувствую на себе взгляд Нейта, но не смею смотреть на него. Даже моргнуть не могу. Она повсюду. Она — это все, что я вижу, слышу, чувствую.

Отвернись и уходи.

Моей любви было мало, чтобы заставить тебя остаться.

Как эта девушка, эта незнакомка с цветком в волосах, может петь песни, написанные моим сердцем? Песни, написанные моей душой. Слова, которые мне хотелось бы, чтобы услышала Лора. Но сейчас я думаю не о Лоре, не совсем о ней. Знаю, позже буду корить себя за это, потому сейчас все, что я вижу, это незнакомка.

— Спасибо, — говорит девушка хриплым голосом в микрофон. Сейчас ее глаза открыты, но она ни на кого не смотрит — не смотрит на меня, хотя мне жизненно необходимо, чтобы девушка снова нашла меня взглядом.

— Следующую песню вы уже могли слышать.

Она поправляет гитару, закрывает глаза и начинает петь. Только прослушав несколько строк, я понимаю, что это упрощенная, медленная версия песни Чаки Ханы «Никто».

Благодаря ее голосу и эмоциям, которые девушка вливает в каждое слово, эта песня совсем не звучит как ее танцевальный оригинал. Она сильная и запоминающаяся, и держит меня в своей власти.

— Хороша ведь, правда, — заявляет Нейт, наклоняясь и говоря мне прямо в ухо, чтобы я услышал сквозь музыку. — Это девушка, которую нанял Лиам, когда был здесь управляющим. Я и не знал, что она поет, и уж тем более, настолько хорошо.

Не отвечаю ему, потому что не могу. Все мои мысли, все слова, все, что у меня есть, она захватила в плен.

— Земля вызывает Джоша, — поддразнивает меня брат, когда заканчивается песня, и девушка на сцене — Холли — непринужденно переходит к следующей песне, которая тоже является кавер-версией, на этот раз на песню Бонни Райт «Не могу заставить тебя любить меня».

— Народу она очень нравится, — продолжает Нейт, но я не могу ответить, потому что не могу сказать, что думают люди. Обращаю внимание на слова Нейта только потому, что он сидит близко ко мне и поэтому навязывает их мне. Больше в этой комнате я не замечаю ничего. Кроме нее.

Так же, как и тогда, когда я застал ее за репетицией, кажется, что каждое слово, которое она поет — для меня.

Обо мне.

Внутри меня.

Через час выступления девушка извиняется и объявляет о тридцатиминутном перерыве, и как только уходит со сцены и исчезает в той самой боковой комнате, я чувствую опустошение.

Это смехотворно, обескураживает и заставляет меня страстно желать последовать за ней, подавляя желание сбежать.

— Вот это да, кажется, Холли сразила меня наповал. Не думаю, что она будет продолжать здесь работать, — размышляет Нейт, в то время как народ рванул за выпивкой, пока девушка не продолжила выступать.

— Почему? — спрашиваю я рассеянно, не сводя глаз с двери, в которую она вышла. — Собираешься ее уволить?

— Я был бы идиотом, если бы уволил ее, — презрительно фыркает Нейт, подзывая официантку. — Вообще-то, — продолжает он. — Мне, скорее всего, нужно предложить ей заключить контракт на выступления, на постоянной основе, пока кто-нибудь не увел ее у меня из-под носа.

Бормочу, что согласен с ним, но догадываюсь, что следующие слова он говорит специально для меня.

— А еще она красотка.

Я слышу его, но не совсем понимаю, пока он не добавляет:

— Может быть, раз уж у нас с Лив так все сложилось, я мог бы…

Пригласить ее на свидание.

— Мог бы что? — поворачиваю к нему голову так резко, что чуть не сворачиваю себе шею, и знаю, что выражение у меня на лице больше похоже на дикое.

— Ага, — смеется он. —Значит, ты меня слушаешь.

— Ты сказал, что хочешь изменить Лив, конечно, я тебя слушаю.

— Нет, я и слова не сказал об измене, — потешается брат с хитрой улыбкой и мотает головой.

Через несколько секунд появляется официантка с нашим заказом (привилегии босса, я так понимаю), и Нейт делает большой глоток, прежде чем самодовольно мне улыбнуться.

— Я сказал, что раз уж у нас с Лив все так сложилось, у меня есть больше времени, которое я могу уделить «Авроре» и поиску новых талантов, таких, как Холли.

Прищуриваюсь, когда понимаю значение его самоуверенного выражения лица и самодовольной улыбки.

— Не отмазывайся. Я слышал, что ты сказал.

— Нет, ты думаешь, что слышал. Если бы я был на твоем месте, брат, то задумался бы: почему то, что тебе показалось, так сильно тебя беспокоит.

Отвечаю резко и сразу:

— Потому что ты с Лив, и я предполагаю, что мой старший брат не будет вести себя как гребаный ублюдок, изменяющий ей.

— Эй, полегче, — останавливает он мою злобную тираду. — Я в курсе, что ты ослышался, и что у тебя в голове дерьмо бурлит, но я не изменял и никогда не буду изменять ей.

Воздух между нами вибрирует от его растущей ярости и моего непоколебимого раздражения.

Я знаю Нейта, знаю, что он не бабник, но сейчас чувствую себя опьяневшим, хоть и выпил немного, и меня навряд ли можно назвать пьяницей. Голова плывет от чуждых мыслей и чувств, и я не знаю, что с ними делать или как переварить их. А еще испытываю подкрадывающееся чувство вины, которое ждет, чтобы обрушить на меня дичайшее похмелье. И вот тогда меня осеняет.

Лора.

Ни в своих мыслях, ни в своем внутреннем смятении, пока Холли была на сцене, я не вспомнил о жене.

Зато обвинил Нейта в измене, а сам сижу здесь, не отрывая взгляда от женщины, которая не является моей женой.

— Мне нужно идти, — бормочу я, затем встаю, отодвигаясь от стола и в спешке задевая бедром столешницу. Наша выпивка покачивается и падает, разливаясь по всей поверхности и стекая на пол.

— Прости, Нейт. Я не… Мне просто нужно…

Не дождавшись, пока он начнет отговаривать меня или попытается остановить, я быстрыми шагами ухожу от беспорядка, который учинил, и пробиваюсь через толпу в клубе, пока не оказываюсь на улице.

К счастью, у обочины стоит такси, и я быстро проскальзываю внутрь, называя водителю адрес виллы. Как только мы отъезжаем от центра Сан-Антонио, мой в кармане начитает вибрировать телефон, я вытаскиваю его и вижу имя Нейта на экране. Не думая о том, что он, должно быть, беспокоится, выключаю телефон. Имя Нейта исчезает, когда гаснет экран.

Я должен ощущать вину, и я ее чувствую, но не по отношению к Нейту.

Я ощущаю вину, кипящую в моем горле и обжигающую изнутри, но только по отношению к ней. Моей жене. Женщине, о которой совсем не вспоминал последние несколько часов.

И сразу следом за этим чувством вины появляется злость по отношению к женщине, которая ошеломила меня своим голосом. Это неразумно, и, естественно, не ее вина, но мне нужно винить кого-то так же сильно, как виню себя сам, а девушки здесь нет, чтобы защитить себя.

Надеюсь, я никогда больше не увижу ее.

Надеюсь, никогда больше не услышу ее голос.

Не мечтай о том, что было и могло бы быть.

Ты бросил меня и свои воспоминания.

Не утешайся муками,

Ты не достоин боли.

С яростью провожу ладонями по лицу, желая содрать с себя все произошедшее за последние несколько часов.

Нужно ехать домой к детям. Мне вообще не следовало никуда выходить сегодня. Я нужен детям. А не Нейту. У него есть с кем поговорить о своей проблеме. А у моих детей есть только я.

Всю дорогу до дома пытаюсь обмануться этими мыслями, убеждая себя в их правдивости. Когда я вхожу в дверь коттеджа, внутри нигде не горит свет, в доме тихо, потому что все спят. Моя ложь никогда не была так очевидна, как сейчас, потому что у моих детей есть не только я. У них есть вся моя семья. Тем не менее, на меня давит острая необходимость увидеть детей, и, хотя я знаю, что мне не стоит проверять их, потому что могу разбудить, я крадусь по дому, чтобы удовлетворить эту невыносимую потребность, которая скребется у меня под кожей. Мне нужно убедиться, что с детьми все в порядке.

Тихо проскальзываю в комнату Айви и вижу, что она спит в кровати, прижимая к себе свою любимую куклу. Затем захожу к Артуру. Мой малыш спит на спине, сжав ладошки в кулачки и вытянув ручки над головой, его лицо, если такое вообще возможно, еще прекраснее, когда он спит. Артур посапывает и вздрагивает, и мне приходится заставить себя отойти, потому что желание прикоснуться к нему практически переполняет меня.

Сегодня не было такого момента, чтобы я забыл о своих детях. Даже слушая, как поет Холли, я помнил о них где-то в глубине души. Единственный человек, о ком забыл — моя жена, и признание этого факта, хотя бы для себя, почти меня разрушает.

Устав стоять, опускаюсь на холодный кафельный пол рядом с детской кроваткой Артура и прислоняюсь к стене. Отсюда я могу видеть только профиль своего сына, и то, как опускается и поднимается его маленькая грудь, когда он глубоко дышит во сне.

Ничего не изменилось в этом доме.

Но абсолютно все изменилось во мне.

И не к лучшему.

Как только я обрел уверенность, что иду в правильном направлении, двигаюсь вперед, выстраиваю свою жизнь без Лоры, девушка с цветком в волосах выбивает почву у меня из-под ног.

Хотя она даже не знает об этом.

А я даже не могу это объяснить.

Но глядя на Холли, слушая слова ее песни, которую, как мне показалось (по крайней мере в тот момент), она поет для меня, мне снова захотелось сбежать.

Если уж у меня и есть талант, то это способность скрываться бегством.

«Завтра», — говорит мне мой уставший разум, когда глаза начинают сопротивляться тьме, и я начинаю открывать их все реже и реже.

Завтра у меня будет ясная голова.

Завтра все обретет смысл.

Завтра вспомню, кто я есть и кем пытаюсь стать.

Глаза закрываются.

Сон берет надо мной верх, и я оказываюсь в ее руках.

Я рядом, Джош. Я всегда рядом.

Лора улыбается.

Глава 15

Холли

Я пыталась уснуть прошлой ночью. Точно так же, как и всю прошлую неделю с вечера своего выступления в «Авроре».

Обычно, когда на работе у меня выпадает несколько выходных подряд, я пользуюсь возможностью исследовать остров и отыскать те уголки Ибицы, которые туристы не пытаются посетить. Имея целую неделю отдыха, кажется, что можно найти кучу дел, но в итоге чувствую себя потерянной и бесполезной.

С той самой ночи, почти три года назад, когда Йен, мой бывший парень, бросил меня здесь без гроша за душой, я смогла устроить свою жизнь. У меня есть смысл в жизни, замечательные друзья, которых я люблю, и работа, к которой совсем не испытываю ненависти. Но сейчас, лежа в своей постели, чувствуя, как моя собственная кожа давит на меня, а по венам струится какое-то ощущение ожидания, я понимаю, что просто себя обманывала.

Все мои страхи все еще со мной, бурлят внутри, угрожая закипеть и вылиться через край, смывая все, над чем я так усердно работала, и, оставляя после себя только уродливый след своего разрушения.

Почти каждую ночь мне снится родная мать. Во снах она выглядит как я: ни старше, ни младше, она будто мое отражение в зеркале. Я знаю, что вижу во сне именно ее, даже если никогда не видела ее, даже на фотографии. Это понятно из-за языков пламени. Они облизывают ее ступни, обвиваются вокруг ног, поднимаясь выше и выше, пока не пожирают ее полностью. Она молча смотрит на меня, пока сгорает в огне. Каждый раз я просыпаюсь в один и тот же момент. За секунду до того, какпревратиться в пепел, она моргает, и слеза катится по ее щеке, но так ни разу и не падает вниз. Вместо этого, прежде чем исчезнуть в дыму, слезинка испаряется, превращаясь в пар.

Я чувствую себя той слезой. Рожденная, но исчезающая в небытии, это пламя забрало у меня всю мою жизнь.

Хотя эти сны мне снятся давно, за последние несколько лет они стали появляться реже. Так что же послужило причиной их возвращения?

Он.

Джош.

Такое простое имя для человека, который вызвал во мне столько смятения. Человека, которого я не знаю и, в принципе, знать не хочу. Человека, с которым практически не общалась, и которого вряд ли снова увижу.

Но все же, он проник сквозь непробиваемую оболочку.

И мне не хочется, чтобы он там оставался.

***

— Холли, — зовет Зои из-за закрытой на замок двери моей спальни.

Ручка дергается, когда она безуспешно пытается войти.

Вот почему я потавила замок. Для моих подруг не существует границ.

— Я сплю, — кричу я в ответ и зарываюсь с головой глубже под подушку.

— Нет, не спишь, — отвечает Зои в перерыве между глухими ударами, как я полагаю, лба об дверь.

— Нет, сплю. К тому же, откуда тебе знать, ты даже не видишь меня.

— Потому что я тебя слышу.

— Нет, не слышишь. Ты бредишь и снова говоришь сама с собой.

Слышу очередной глухой удар, на этот раз он немного громче, поэтому делаю выводы, что она ударяет дверь коленом.

— Нет, — отвечает подруга после короткой паузы. — Я знаю, что не говорю сама с собой, потому что такие беседы намного интереснее, чем эта, и обычно они происходят только после того, как я запускаю руку в свои трусики и трогаю свой…

— Не продолжай.

— Продолжу, если ты не выйдешь оттуда через пять минут, — язвительно замечает Зои.

— Боже! Клянусь, что найду себе комнату там, где люди оставят меня в покое, когда я попрошу их об этом, — возмущаюсь я, откидывая простынь с головы и вылезая с постели.

На мне ничего не надето, за исключением маленьких шортиков. Когда открываю дверь, Зои как раз собирается снова ударить об нее головой. Девушка пытается остановиться, но по инерции летит прямо на меня, и, чтобы предупредить падение, машинально вытягивает руки, и ладонями приземляется прямо на мою голую грудь.

Однако не убирает их, когда поднимает на меня взгляд, нахально ухмыляясь.

— Я бы сказала, что те, кто говорят, что женская грудь должна помещаться в ладонь, нагло врут — самодовольно улыбается она.

— Руки прочь от моих сисек.

— Но они такие пышные теплые, и…

Поднимаю руки и стряхиваю ее ладони со своей груди. Во взгляде, которым я одариваю ее, наполовину шок, наполовину изумление. Зои не собиралась меня лапать, и я бы не сказала, что стесняюсь своего голого тела перед подругами, но мою голую грудь еще никогда не тискала другая девушка, а она, несомненно, получала от этого удовольствие.

— Слушай. Не нужно так огрызаться. Ты всегда можешь потрогать мою.

— Спасибо, как-нибудь обойдусь, — с сарказмом улыбаюсь ей я. — Если захочу потрогать женские сиськи, то у меня есть две своих, которые меня вполне устраивают.

— И меня тоже, — добавляет она, хихикая. — Погоди, вот я расскажу Рейч, как ты голая бросилась на меня.

— Ничего такого я не делала. Это ты свалилась на меня.

— Ага, — подмигивает Зои. — Смысл тот же.

Раздраженно выдыхаю, но, в конце концов, сдавленно смеюсь.

— Ладно, чего ты хотела?

— Тебя.

— Зои, серьезно, что такого важного случилось, что ты выдернула меня из кровати?

Она смотрит на меня, и веселое выражение исчезает с ее лица.

— Жизнь, — просто отвечает она.

***

Час спустя мы находимся в городе. Зачастую с Зои проще согласиться, чем спорить, поэтому, когда она сказала, что мы уходим на весь день, я сразу же пошла в душ.

И вот теперь мы, рука об руку, бродим по оживленным улицам с кафешками, магазинами и барами.

Для Зои важны тактильные ощущения, и я не буду врать и говорить, что не поглощаю каждую каплю любви, которую с радостью отдает девушка.

Думаете, что имея детство как у меня, я буду опасаться чужих прикосновений? Это не так, я жажду их, но только от тех, кому доверяю. Для нас гулять, держась за руки, лишь один из аспектов дружбы, хотя, как мне кажется, люди думают, что мы пара.

Заворачиваем за угол на одной из узких улочек, и Зои тащит меня за собой, чтобы не дать мне купить очередное украшение для волос, выставленное на стенде около симпатичного винтажного магазинчика.

— Хватит, у тебя полно таких же, — жалуется она. — Клянусь, ты сегодня уже купила заколку для волос и два ободка.

— И что? Они красивые, а для девушки их никогда не бывает слишком много. Хватит меня обламывать и…

Я вдруг замолкаю, когда чувствую на себе чей-то взгляд, и поднимаю голову, чтобы посмотреть на противоположную сторону улицы.

Там, толкая перед собой детскую коляску и не обращая внимания на болтающую пожилую женщину рядом, держа за руку маленькую девочку, идет брат Нейта.

Он встречается со мной взглядом, после чего опускает его на наши с Зои переплетенные пальцы, а затем смотрит обратно на мое лицо. У меня появляется сильное желание отпустить руку Зои, как будто она может обжечь, но я не делаю этого. Наоборот сжимаю ее крепче, пока подруга не останавливается и не пытается освободиться из моей хватки.

— Что за…? Девочка моя, ты сломаешь мне пальцы. К чему эта мертвая хватка?

Она смотрит на меня и следует за моим взглядом на другую сторону улицы.

— О-о-о… Теперь понятно, что стало причиной моих сломанных костей и синяков на пальцах.

От нее не ускользает то, как мужчина смотрит на нас обеих и постоянно останавливает взгляд на том, что мы держимся за руки.

— Хочешь, устроим ему шоу? Можем поцеловаться или…

— Не смей, — предупреждаю я, шепча уголком рта, как будто у меня паралич лица. — И даже не думай о том, что пойти туда и сказать…

Слишком поздно.

Меня тащат через дорогу, ловко лавируя между пешеходами, пока мы не останавливаемся прямо перед ним.

— Привет, рада снова видеть тебя, — начинает Зои, дружелюбно улыбаясь и излучая очарование. — Когда мы встретились на пляже, я даже не подозревала, что ты как-то связан с Нейтом. Он наш босс, — она указывает пальцами сначала на себя, а потом на меня, но мужчина продолжает молчать в ответ.

— Ой, вы же та самая женщина, которая нашла мой мяч, — говорит маленькая девочка, стоящая рядом с ним, продолжая держаться за руку пожилой женщины. Теперь, когда я стою ближе к ним, то могу видеть семейное сходство. Эта поразительно привлекательная пожилая дама, должно быть, его мать.

Она улыбается сначала Зои, а затем мне, и протягивает свободную руку для приветствия.

— Очень приятно с вами познакомиться. Я мама Нейта. Ох, — продолжает говорить она, кивнув головой на молчаливо стоящего рядом с ней мужчину, — и, конечно же, мама Джоша.

Зои с энтузиазмом берет ее руку, но вместо того, чтобы пожать ее, она обнимает и целует в щеку эту женщину, как будто знает ее всю жизнь. Надо отдать должное миссис Фокс-Уильямс, потому что она никак не реагирует на чрезмерное выражение радости моей подруги.

— Я Зои, — представляется моя подруга. — А это Холли.

Она смотрит на Джоша и с абсолютно невозмутимым выражением на лице, которое, как я догадываюсь, скрывает ухмылку, обращается к нему:

— Думаю, что ты уже знаком с Холли, твой брат рассказывал мне, что вы оба не так давно слушали, как она поет в «Авроре».

Поверить не могу, что она сказала это. Я убью ее. Медленно.

— Разве? — отвечает он, не сводя с меня глаз. — Не помню, — пренебрежительно наклонив голову, мужчина отрывает от меня взгляд и смотрит куда-то вдаль.

Вот же придурок.

— Хм, — задумчиво говорит Зои, и я должна была знать, что она сделвет все, что бы это не сошло ему с рук. — Уверена, что расслышала как Нейт в телефонном разговоре с тобой несколько дней назад, сказал «очарован девушкой». Моя ошибка, что я подслушала и предположила.

Она премило ему улыбается, и хоть в ее словах не слышно ни капли ехидства, но именно это читается на ее прекрасном лице.

— Ну, да, — саркастично отвечает Джош на слащавую подколку Зои. — Разве тебе никто не говорил, что предположения из подслушанного делают только дураки? Только без обид, Зои, я прав? Кто, по-твоему, из нас дурак?

— Джошуа Фокс-Уильямс, — делает замечание его мать, и от его откровенной грубости на ее лице появляется выражение шока и стыда. — Думаю, ты должен извиниться, а потом вспомнить, как нужно вежливо общаться с другими людьми.

Мужчина скрипит зубами из-за ее замечания, и от выражаемого им раздражения я чуть не давлюсь хрюкающим смехом, который пытаюсь сдержать, но он не смотрит на нас и даже не пытается извиниться. Мужчина смотрят в одну точку дальше по улице.

Точно такой же блеск в глазах, как только что был у Зои, появляется и у миссис Фокс-Уильямс. Она смотрит на Джоша, потом на меня, и, делая невозмутимое лицо, говорит:

— Вообще-то, ты можешь попрактиковать свои хорошие манеры прямо сейчас, угостив этих двух молодых леди чашечкой кофе, чтобы извиниться за свою грубость.

Это вызывает немедленную реакцию у всех нас троих.

Я сглатываю и выдаю:

— Ну что вы, в этом совсем нет необходимости.

Зои широко улыбается и радостно говорит:

— Холли с удовольствием выпьет чашечку кофе, а у меня еще есть дела.

А Джош рычит:

— Мама, хватит вмешиваться не в свои дела.

Миссис Фокс-Уильямс непринужденно смеется, прежде чем ответить нам троим:

— Что за бред, я не приму ответа «нет». Айви, милая, ты ведь поможешь мне катить коляску Артура, правда?

— Мама.

— Тихо, Джош. Тебе нужно чаще куда-нибудь выбираться, и ты должен извиниться. Поэтому не забудь купить этим леди не только кофе, но и пирожные.

Затем женщина отталкивает его с дороги, кладет руки Айви и свои на ручку детской коляски, еще раз улыбается мне и уходит от нас. Она снова улыбается нам и машет рукой, когда они доходят до угла, а затем исчезают в толпе туристов на главной улице.

М-да, неловкая ситуация.

— Мы уходим. Да, Зои?

Подруга смотрит на меня так, будто я обращаюсь к ней на незнакомом ей языке, в то время как Джош снова пялится куда-то вдаль, стараясь смотреть куда угодно, только не на меня.

— Не тупи, у меня дела, и мне лучше поспешить, чтобы успеть, но вы спокойно можете пойти и выпить чашку кофе, к тому же, разве речь не шла еще и о пирожных?

— Зои, — предупреждающе говорю я, награждая ее своим самым гневным взглядом, в котором читается «не шути со мной». И знаете что? Она улыбается. Она, мать ее, улыбается.

— Приятно было поболтать, Джош, — нараспев говорит Зои, делает шаг назад и машет нам обоим, прежде чем развернуться на каблуках и пойти дальше по улице, оглянувшись только раз, чтобы, глядя на меня, с намеком поиграть бровями.

Я говорила, что ситуация неловкая? Я была неправа. Ситуация крайне унизительная.

— Слушай, — начинаю я, застенчиво отступая назад. — Это было очень мило со стороны твоей матери пригласить нас на кофе, но так как ее здесь нет, она никогда не узнает, что мы никуда не ходили. Поэтому я просто…

— Она узнает.

— Я не скажу ей, если и ты не скажешь, — резко отвечаю я, заговорщически улыбаясь.

— Она узнает.

Здорово. У него впечатляющий словарный запас.

— Я довольно-таки хорошая актриса. Если когда-нибудь столкнусь с ней, в чем сильно сомневаюсь, то, несомненно, скажу ей, что ты купил мне самое большое пирожное, которое я когда-либо видела, и что мы несколько часов болтали о смысле жизни.

Наконец-то мужчина смотрит на меня. Он впивается в меня взглядом, как будто в первый раз видит.

— Иди за мной. За углом есть одно местечко.

— Я…

— Она узнает, не знаю, как ты, но меня вполне устраивает моя спокойная жизнь. Поэтому давай выпьем этот долбаный кофе, а потом можешь идти и заниматься тем, что делала до того, как твоя подруга решила поиграть в сводницу с парнем, которому это интересно меньше всего.

Хрена с два я буду пить с тобой кофе, хам…

Мне хочется ответить то же самое вслух, но вместо этого просто смотрю, как мужчина медленно уходит, кивком головы показывая мне следовать за ним. Как будто я собака или одна из его детей.

Ага, поцелуй меня в зад, Господин хороший. Никуда я с тобой не пойду.

Глава 16

Джош

Девушка делает большой глоток дымящегося горячего кофе, потом еще один и еще, и, клянусь, обожигает рот и язык горячей жидкостью. Затем, пару раз резко, но не сильно кивнув и сделав еще несколько глотков — будто настраивая себя на важный подвиг этим ужасным диким способом есть и пить — она отламывает огромный кусок лимонного пирожного и запихивает его себе в рот. Ее щеки надуваются как у хомяка, когда тот прячет в них еду, и ее рот настолько забит, что девушка с трудом может жевать, не говоря уже о том, чтобы глотать.

— М-м-м, — бормочет она, и несколько крошек падают с ее пухлых губ. — О-о-ошень фкуш-ш-шно.

Девушка зажимает губами еще один кусок пирожного, несмотря на то, что не проглотила предыдущий, глазурь пачкает ей все губы и большой кляксой падает на подбородок.

И зачем я ее привел сюда?

Ах, да, потому что в мою маму встроен личный дерьмометр, и она бы узнала, если бы я этого не сделал.

Вот она — единственная причина нашего нелепого свидания за чашечкой кофе.

Свидание? Это не свидание.

Тем не менее, я удивлен, что девушка пошла сюда за мной. То есть, не то, чтобы я был чрезвычайно рад ее присутствию. Собственно, наоборот всячески старался показать ей, что мне совершенно безразлично, последует она за мной или нет.

Но девушка пошла, и мне хочется знать почему, ведь я вел себя с ней как полный придурок, и она не заслуживает такого отношения. Однако мне очень сложно ощущать себя виноватым. Причина заключается в том, что девушка заставляет меня чувствовать, а я не готов впустить кого-либо, кроме своих детей и семьи в свой тесный мирок.

— Почему бы не позвать официантку и не попросить упаковать пирожное и кофе с собой? Запихнешь в рот еще хоть чуть-чуть, и, скорее всего, задохнешься.

Холли переводит на меня свой взгляд. Она выглядит так смешно с набитым до отказа пирожным ртом, что я еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. У девушки перепачкано все лицо, и она не может ответить, потому что физически на это не способна. Если бы ее глаза могли говорить за нее, то ответили бы мне: «Отвали». Поэтому, в данных обстоятельствах, она поднимает свободную руку и показывает мне средний палец.

По идее, в этот момент, Холли должна выглядеть для меня совершенно непривлекательно, но но несмотря на свое сопротивление, я нахожу ее самой прекрасной девушкой, которую когда-либо видел.

Она наклоняет голову, чтобы не было видно рот, с усердием все пережевывает, пока не получается проглотить, а затем вытирает лицо бумажными салфетками, оставляя разводы от лимонной глазури.

— Слушай, Джош. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты здесь потому, что твоя мать велела тебе так сделать. И, если задуматься, это довольно-таки печально для такого большого мальчика, как ты.

Холли пожимает плечами и смотрит на меня так, будто я заслуживаю ее жалости, а затем продолжает:

— А я здесь потому, что ты брат моего босса. К чему расшаркиваться друг перед другом, если ни один из нас не желал провести это время вместе? Я не знаю тебя, ты не знаешь меня, поэтому дай мне доесть, и я тут же исчезну.

Закончив свою тираду, девушка цепляет вилкой последний огромный кусок пирожного, широко открывает рот и полностью запихивает его туда, с трудом смыкая за ним губы.

— М-м-м, шерьежно, они делают м-отлишные пиожные-ом.

Я касаюсь края своей тарелки кончиком пальца и толкаю ее через стол к ней.

— Вот, кажется, тебе оно очень понравилось, можешь и мое съесть.

— Нет, спасибо, не хочу тебя объедать.

Холли еще раз вытирает губы, допивает кофе и встает из-за стола. С момента, как мы зашли сюда, сделали заказ и сели, и до того, как она встает, чтобы уйти, не прошло и десяти минут.

Не понимаю, что делаю, пока не чувствую своими пальцами мягкую кожу ее запястья и бьющийся пульс, но моя неожиданная попытка остановить ее шокирует нас обоих в равной степени. Холли переводит взгляд с моего лица на руку, которой я легко удерживаю ее, а потом снова смотрит на меня с застывшим вопросом на губах. Несмотря на переполняющее меня желание, я должен отпустить ее и свалить отсюда побыстрее, но потребность провести с ней больше времени куда сильнее.

— Сам не знаю, что делаю, — признаюсь я, как будто согрешил. Слова, вязкие как патока, и предают мужчину, которым мне хочется стать.

Девушка снова опускает взгляд на мою руку, которой я держу ее за запястье, туда, где наша кожа соприкасается, и признается:

— И я не знаю.

Ее темно-карие глаза находят мои, и боль, которую я вижу в их шоколадной глубине, неожиданно мне знакома. Она как старый друг или любимая куртка. Хочется скользнуть в нее и купаться в этих муках. Я хочу потереться об эту боль, пока зуд не превратится в ожог.

— Где ты живешь?

Она знает, к чему я веду, потому что даже глазом не моргает на мой бесцеремонный вопрос.

— Я на машине. Тут не далеко. Дома никого нет.

Между нами что-то трескается с неприятным звуком и немелодичным долгим звоном, скорее как от резкого удара, который может застать врасплох. Мы оба впитываем это ощущение, наслаждаемся сопровождающей его болью и позволяем ему превратиться в трепет.

— Идем, — это команда. Я не спрашиваю, а она не ждет вежливой просьбы или застенчивого вопроса. Не могу сказать, когда это превратилось из неуклюжего, навязанного свидания во что-то еще, но я точно не могу, нет, не желаю останавливаться. Мы — два автомобиля, которые вот-вот столкнутся, и я со всей страстью предвкушаю травмы и синяки от нашего надвигающегося и непредотвратимого столкновения.

Освобождаю ее руку от своего захвата, и Холли медлит лишь на секунду, прежде чем закинуть на плечо сумку и повернуться к выходу из кофейни. Мы меняемся ролями: теперь я послушно иду за ней, и точно так же, как до этого вел ее сюда, девушка не оглядывается, чтобы убедиться, следую ли я за ней. Она знает, что это так.

Мы петляем по многолюдным улицам, пытаясь не столкнуться с туристами, и я задерживаю свой взгляд на ее спине. Свободная хлопчатобумажная рубашка, которую она носит как платье, туго затянута на талии широким кожаным ремнем. У нее на ногах простые коричневые кожаные сандалии с тисненым цветочным рисунком, и, как всегда, в ее в волосах цветок, на этот раз желтая гербера. У нее длинные, гладкие и загорелые ноги, и я заворожен тем, как рубашка обтягивает упругие бедра. Ее подтянутые мышцы под обласканной солнцем кожей растягиваются и напрягаются с каждым шагом. Она не спешит, но и не сбивается с шага. Девушка идет с присущей ей расслабленной уверенностью, которая проявляется тем, как она одета, как себя ведет и даже говорит. Холли не особо старается угодить кому-либо, и, черт меня подери, если это не кажется невероятно возбуждающим.

Когда мы подходим к видавшей виды маленькой и старой машине, которая стоит на тенистой стороне улицы, она открывает водительскую дверь, бросает сумку на заднее сиденье и наклоняется, чтобы разблокировать пассажирскую. Холли не смотрит на меня, не подает знак, чтобы я сел. Сам факт разблокировки двери является для меня приглашением присоединиться к ней.

Мы оба знаем, что если я сяду в машину, то только по одной единственной причине. Нам следует испытывать неловкость. Между нами должно витать некомфортное напряжение.

Но ничего такого нет и в помине.

Когда с громким скрипом открываю ржавую дверь и сажусь на сиденье рядом с девушкой, внутри машины не остается ничего, кроме Холли и меня, и неоспоримого осознания того, что мы едем к ней ради секса. Не притворяемся, что это приглашение на кофе, ведь мы только что оставили две недопитые чашки этого напитка на столе в кофейне. Я еду с ней не для того, чтобы посмотреть, где она живет, или еще по какой-нибудь невинной причине, которая приведет или не приведет к сексу.

Я еду с ней исключительно ради того, чтобы забраться к ней в трусики и погрузиться в ее тело.

Она хочет этого.

Мне это нужно.

Так что отключаю все остальные чувства. Время сожалеть наступит позже. Едва заметный скользкий стыд делает попытки выползти из глубины моего нутра, из того места, которое пульсирует в предвкушении.

Ты был только с одной женщиной. Ты должен быть только с одной женщиной.

Заталкиваю эту мысль обратно и запираю ее со всем прочим.

— Не хочу, чтобы ты думал… — начинает она, и я останавливаю ее поднятой рукой, прежде чем пристегнуться ремнем.

— Я ничего не думаю. Не пытайся объяснить то, что не требует разъяснений. Мы оба взрослые люди, и мы оба свободны, — последнее слово в моем предложении отдает горечью на языке.

Она проглатывает несказанные ею слова, вставляет ключ в замок зажигания, и ее машина заводится со стонущим рокотом. Мы молчим всю дорогу до ее дома. Холли не включает музыку на старой магнитоле, и никто из нас не открывает окно, от чего внутри становится жарко как в аду. Жар только усиливает пульсацию желания внизу живота. Пот течет по лбу, и легкие горят от каждой порции вдыхаемого спертого воздуха. Я исподтишка наблюдаю за ее пальцами, когда Холли сжимает ими руль, будучи очарован их ловкой грацией и разноцветным лаком на каждом ее ногте.

Розовый, лимонный, бирюзовый, лиловый, голубой.

Лак на ногте ее большого пальца облупился, и мне хочется провести по его неровной поверхности кончиком своего, прежде чем обхватить его губами и втянуть в рот.

Ее кожа будет соленой или сладкой?

Все, что бы ни делала эта девушка внутри обжигающе нагретой машины, заводит меня, усиливая бешеное возбуждение и заставляя гореть изнутри.

Ее короткие отрывистые вдохи, игра мышц загорелого предплечья. Пряди волос, прилипшие к влажному лбу, большой палец, которым Холли отбивает на руле какой-то неизвестный мне ритм, то, что она управляет автомобилем одной рукой — все это, все эти незначительные мелочи заставляют мою кровь в венах кипеть и приливать к паху.

Я возбужден до боли. Мой надолго позабытый член болит от редко случающегося стояка. Сексуальное возбуждение, которого вообще не существовало несколько месяцев, подняло свою голову, как зверь, очнувшийся после долгой спячки. Никакой деликатности или даже изощренности не будет в том, что случится, когда останусь с ней наедине. То, как чувствую себя, находясь в тесном пространстве машины, говорит о том, что я, вероятно, приду в замешательство, когда и если окажусь внутри нее. Нет, никаких если. Не пройдет и часа, как я окажусь внутри нее.

— Приехали, — заявляет Холли, останавливаясь около современного многоквартирного дома в двенадцать этажей или около того. Это спальный район острова между городом Ибица и заливом Сан-Антонио.

— Я живу с Зои и Рейчел, но никого нет дома. Мы, э-э, оставили Зои в городе, а у Рейч свидание. Они уехали на морскую прогулку, поэтому… — ее нервная болтовня сходит на нет, когда я накрываю ее руку своей, влажный жар нашей кожи приятен и даже не липкий.

— Веди меня.

Она смотрит на меня, и между нами проскальзывает что-то большее, чем мучающая нас обоих жажда, которую мы хотим утолить.

— Хорошо.

Не могу сказать, как выглядит прихожая, или как долго мы поднимались, или даже номер ее квартиры, потому что все мое внимание приковано к ней.

Не уверен, кто делает первый шаг — я или Холли — когда заходим в квартиру, или когда одновременно накидываемся друг на друга. Но едва закрывается дверь, наши губы сталкиваются, а я зарываюсь рукой во влажные пряди ее волос на затылке и уверенно прижимаю девушку к ближайшей поверхности. Не могу сказать, к стене или двери, знаю лишь то, что мне необходимо прижаться к ней, прикасаться своей кожей к ее и провести руками по каждому ее изгибу. Я хочу слизать пот с кожи Холли. Хочу испить ее губы, хочу войти в нее так глубоко, чтобы забыть собственное имя.

Опускаю руки на бедра девушки и глажу ее упругую задницу в форме сердечка, вынуждая поднять ноги и обернуть ими мою талию. Как только мой твердый, как камень, член соприкасается с жаром ее желания, я стону ей в рот, и Холли всхлипывает, прежде чем проглотить мой стон, крепче сжимая меня своими бедрами.

— Спальня… там, — шепчет она в мои жадные губы, указывая головой в нужном направлении. То, как девушка прижимается ко мне губами, показывает, что ее желание такое же ненасытное, как и мучающий меня дикий голод, который почти доводит до края. Мне нужно остановиться, иначе просто опущу ее на пол прямо здесь и без угрызений совести трахну в ближайшие десять секунд.

Никто из нас не хочет отрываться друг от друга из опасений, что развеются пьянящие, наполненные страстью чары, которыми нас обоих накрыло, и которые захватывают нас все сильнее и сильнее, направляя к самой вершине. Даже не могу думать о том, что случится, когда мы дойдем до грани. Я здесь, с ней, ее промежность трется о мой член, а языком она изучает влажный жар моего рта, и вот прямо в этот момент я должен испытывать вину, но не чувствую ничего, кроме животной всепоглощающей страсти.

— Это ничего не значит, — стонет Холли между влажными укусами, и через несколько секунд я заношу ее в комнату и просто бросаю на кровать.

Смотрю на нее, распростертую на белых простынях. Ее опухшие от поцелуев губы блестят от солнечного света, светлые, с легким оттенком рыжего волосы растрепаны, а от возбуждения на щеках горит румянец.

— Это ничего не значит.

От напряжения моя грудь ходит ходуном, а похоть, пульсируя, бежит по венам. Если девушка думает, что я собираюсь опровергнуть ее слова и пообещать, что это что-то значит, то она ошибается. Это просто секс. Основной инстинкт, который я игнорировал почти год. Ни больше, ни меньше.

Схватив за лодыжки, подтягиваю Холли к краю кровати и переворачиваю на живот.

— Это значит, что я тебя трахну прямо сейчас, — в итоге отвечаю я, становясь между ее раздвинутых ног, и грубо сжимаю бедра девушки. Через несколько секунд ее юбка задрана до талии, трусики куда-то отброшены, а я вытаскиваю член из ширинки своих шорт, даже не утруждая себя раздеться. И еще через десяток секунд погружаю до конца все свои двадцать сантиметров в ее узкое, влажное и горячее лоно, и она вскрикивает от неожиданности.

Холли ошибалась, если думала, что я нежно войду в нее и займусь с ней любовью.

Я здесь, чтобы просто потрахаться и уйти.

У меня нет любви, чтобы отдать ее, но я не потерял способности трахаться, и, когда вытаскиваю свой скользкий член и смотрю, как он исчезает в ней от очередного моего толчка, я знаю, это все, что будет в моей жизни.

Бессмысленный секс.

Одноразовый трах.

Быстрый перепихон.

Чпок без обязательств.

Обычное использование.

Глава 17

Холли

Моя щека трется о сбитую в кучу хлопковую простыню с каждым жестким движением его бедер. Я хочу кричать, но сдерживаю себя, напряжение внутри меня растет и растет в быстром темпе.

С той секунды, как он вошел в меня одним мощным и безжалостным толчком своего члена, я была влажной и страстно желала его. Мне хотелось, чтобы он использовал меня, несмотря на унизительный факт, что я ничего для него не значу. Несмотря на то, что между нами ничего нет — просто соединение тел, а я лишь желанная теплая дырка, в которую он хочет присунуть, трахнуть, в которую желает кончить без сожаления и угрызения совести. Мне стоит чувствовать себя униженной за то, что позволяю ему так себя использовать, и мои наворачивающиеся на глаза слезы говорят о том, что так и будет, но приближающаяся волна оргазма сдерживает мои эмоции. Все, о чем могу думать — восхитительное томление, которое он вызывает во мне, вколачиваясь в мое тело жестко, примитивно и безэмоционально.

Никто бы не смог спутать этот перепихон ни с чем другим. Он даже не видит моего лица, не пытается приласкать мое тело или найти мои эрогенные зоны. Джош просто вдалбливается в меня снова и снова, практически в полной тишине, за исключением шлепков его тела о мое и скрипа кровати под тяжестью наших тел.

Я беззвучно кончаю, сжимая обеими руками простынь, и спустя несколько грубых толчков он делает то же самое, изливаясь глубоко в меня, прижавшись ко мне ногами и впечатавшись тазовыми костями в нежную плоть моих ягодиц, а края его молнии болезненно врезаются в мою нежную кожу. Ожидаю, что Джош упадет на мою спину, выбившись из сил, но нет. Прежде чем мне удается восстановить дыхание, он выходит из меня, и я чувствую, как теплая липкая сперма вытекает из моей измученной плоти и капает на простынь подо мной, образуя лужицу. Затем, не сказав ни слова, мужчина уходит, и только звук быстро застегиваемой резким рывком молнии звучит саундтреком к его уходу.

Никакого «Спасибо за секс».

Никакого «Прости за неизбежные синяки, которые я оставил на твоей коже».

Никакого «Увидимся как-нибудь».

Только глухой и гулкий звук захлопывающейся за ним двери.

И тогда я плачу так же беззвучно, как и кончила.

Его семя капает из моего тела, а стыд выливается из глаз. И то, и другое впитывается в белые хлопковые простыни, оставляя после себя доказательства моей тупости.

***

— Холли, ты дома?

Голос Рейчел разрушает оглушающую до боли тишину нашей квартиры, сотрясая мой мозг и заставляя поднять отяжелевшие веки. Я все еще там, где он оставил меня, хоть теперь и лежу на боку, свернувшись клубочком. Мои слезы давно высохли, оставив на щеках неприятное ощущение стянутости кожи.

Не обращаю внимания на ее вопрос, сказанный бодрым голосом, и тяну выше на себя простынь.

— Холли? Я вижу твою сумку в прихожей. Могу я войти? Меня просто разорвет, если не расскажу кому-нибудь о свидании с Зиком.

Ее голос слышится ближе, и она стоит прямо за дверью моей комнаты. Мое единственное спасение в том, что Рейч, в отличие от Зои, не вторгается в личное пространство и не войдет, пока я не разрешу ей.

Продолжаю молчать.

— Холли? У тебя все нормально? — из ее голоса пропала радость от желания рассказать мне о свидании, и появилась очевидная тревога. Мне не хочется портить ей впечатление от дня, который, должно быть, прошел замечательно, поэтому нехотя прочищаю горло и разрешаю войти в комнату:

— У меня все хорошо. Все нормально. Заходи, Рейч.

Пододвинувшись на кровати, сажусь у ее изголовья и провожу рукой по спутанным волосам. Знаю, как только она увидит меня, то поймет, что я вру, но отмахиваюсь от этой мысли — я не обязана признаваться, как тупо повела себя с мужчиной, которого едва знаю.

Рейчел медленно приоткрывает дверь и просовывает голову в образовавшуюся щель. Когда подруга переводит свой веселый взгляд на меня, то бледнеет и спешит зайти в комнату, сев рядом, а затем протягивает руки, приглашая меня в свои объятия.

— Холли, тебе плохо? Этот твой мудак бывший связался с тобой спустя все это время? Что случилось, моя ягодка?

Услышав свое прозвище и увидев, что ее лицо омрачила тревога, я все-таки не выдерживаю и бросаюсь в ее объятия, будучи не в состоянии сдержать отчаянные рыдания, которые захватывают все мое тело.

— Ш-ш-ш, я с тобой, я рядом. Поплачь, — утешает она, тихонько укачивая меня и поглаживая рукой по моим длинным растрепанным волосам и вниз по спине, а потом еще раз и еще, пока я не успокаиваюсь достаточно, чтобы начать говорить.

Не поднимая головы с ее груди, уткнувшись в ее мокрую от моих слез блузку, решаюсь рассказать ей, какой была идиоткой.

— Он ушел, не сказав ни слова, и я заслужила это. Заслужила, потому что снова позволила мужчине использовать себя. Рейч, я не учусь на своих ошибках. Ты думаешь, что после всего, через что прошла с Йеном, я смогу удержаться и не позволить этому случиться опять.

— Не говори так. Не принижай себя, — с нажимом заявляет подруга. — Ты верила Йену, а он предал твое доверие самым мерзким способом. Знаю, ты не рассказывала нам всего, что случилось, но я не глупая, Холли. И знаю, что бы ни случилось, это, должно быть, ужасно, и то, что сейчас случилось с Джошем, мелочь по сравнению с тем, что сделал Йен. Да, ты спуталась с мужчиной со сломленной душой и позволила этому случиться, но не себя нужно винить за все его действия после. Слышишь меня?

Киваю в ее грудь больше для ее успокоения, чем соглашаясь с ней. Что бы ни говорила Рейчел, пытаясь утешить меня, я переспала с мужчиной, который видел во мне лишь сосуд, в которое можно кончить, и ничего более. Я позволила этому случиться. Привела его домой, зная, что это случится. Не Джоша нужно винить за случившееся. Только себя.

И самое ужасное, что я позволила ему трахнуть себя без презерватива.

Никто ничего, ничего не сможет сказать, чтобы ситуация казалась не такой плачевной.

Меня никогда не любили.

Меня никогда не полюбят.

И я заслуживаю всего, что случалось со мною в жизни.

Глава 18

Джош

— Папочка, бабуля ведет нас на пляж, хочешь пойти с нами? Можно будет построить замок из песка и ловить рыбу.

Я смотрю на большие трехстворчатые двери, которые в данный момент закрыты, а затем перевожу взгляд на задний двор и наблюдаю, как мой отец подталкивает Арти в спину на новых качелях, что стоят в тени, слева от большого бассейна.

— Папочка, — нетерпеливо продолжает Айви. — Так ты пойдешь на пляж?

Отрываю взгляд от отца с Артуром и поворачиваюсь к своей маленькой девочке.

Айви стоит в центре кухни, положив одну руку на бедро, и в этот момент она как никогда похожа на Лору.

— Нет, принцесса. Папе нужно кое-что сделать сегодня. Как насчет того, чтобы дедуля пошел с вами и помог построить песчаный замок и ловить рыбу?

— Он никогда не ставит на башенку букву «А» специально для меня (Прим. пер. Имеется в виду буква «I», так как в оригинале имя девочки Ivy). Я хочу, чтобы ты пошел.

Делаю шаг вперед и приседаю на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с ней.

— Я тоже хочу пойти с тобой, но мне нужно кое-кого навестить, и это очень важно. Обещаю загладить свою вину, когда вернусь. Как насчет того, чтобы пойти в то кафе-мороженое, которое тебе так нравится? Сможешь выбрать все, что захочешь.

При мысли о любимом лакомстве ее глаза на мгновение загораются, но затем так же быстро тускнеют.

— Ладно, — тихо отвечает она, наклоняясь вперед, чтобы обнять меня за шею.

— Не грусти, принцесса Айви. Обещаю, что надолго не задержусь.

Тяну ее к себе и нежно обнимаю, а когда дочь отступает назад, то дарит мне робкую улыбку и говорит:

— Я знаю, папочка. Просто скучаю по тебе, когда тебя нет рядом.

Мое сердце болезненно колотится, а внутри все сжимается от любви и печали к своей идеальной маленькой девочке. Она навсегда потеряла мать, затем на какое-то время потеряла отца, и теперь боится потерять кого-то еще, пусть даже на несколько часов.

— Я тоже скучаю по тебе, принцесса Айви, но обещаю, это ненадолго. Я всегда буду рядом.

***

— Ее здесь нет. Так что тебе пора.

В открытом проеме двери в квартиру Холли стоит девушка и смотрит на меня через очки в темной оправе. Я узнаю в ней Рейчел, менеджера «Авроры» и соседку Холли.

— Мне просто нужно поговорить с ней, — сухо заявляю я, довольный тем, что сдерживаюсь и не реагирую на ее тон.

— А я уже сказала тебе, и повторю еще раз. Ее. Здесь. Нет. И так как я не на работе, а ты загораживаешь мне проход, я без колебаний тебе врежу, если ты не уйдешь. Мне все равно, кто твой брат, но даже в этом случае уверена, что он согласится со мной.

— Кто там, Рейч?

Другая девушка, Зои (так вроде ее зовут), появляется за спиной Рейчел и пытается протиснуться мимо своей подруги, чтобы посмотреть, что происходит.

— О, привет, Джош, — радостно произносит она. — Ищешь Холли? Сегодня вечером она репетирует в «Авроре».

— Зои! — сквозь стиснутые зубы шипит Рейчел. — Холли не хочет его видеть, так на хрена ты ему это говоришь?

Зои обходит подругу и пожимает плечами.

— Потому что они оба слишком упрямы, чтобы разобраться в своих проблемах. Любой, у кого есть глаза, может понять, что между ними что-то происходит, так какой смысл держать их порознь?

— Между нами ничего не происходит.

— Между ними ничего не происходит.

Мы с Рейчел произносим это одновременно, опровергая утверждения Зои. Но теперь, зная, где найти Холли, мне больше не нужно стоять здесь и спорить с двумя женщинами, которые меня не интересуют, так что разворачиваюсь и спускаюсь вниз по лестнице.

— И не смей больше с ней связываться, — кричит мне в спину Рейчел. — Она стоит десятерых таких, как ты. Мне плевать, через какое дерьмо ты прошел в прошлом году. Потому что она живет с этим всю жизнь.

Притормаживаю, услышав ее слова, но не оборачиваюсь. Я поглощаю их, проглатываю и выхожу из здания, не оглядываясь. Единственная причина, по которой я хочу снова увидеть Холли — убедиться, что у нашей ошибки не будет последствий. До нашего единственного секса всего восемь дней назад, я был только с Лорой. Это не оправдывает тот факт, что я не использовал защиту, но благодаря своей неопытности, в сочетании с тем, что, черт возьми, произошло между нами, я не смог проконтролировать свои действия и эмоции, и мне нужно знать, что девушка ничем не болеет и пьет противозачаточные.

Просто не могу позволить себе думать о последствиях, если все наоборот.

Подъезжая к «Авроре», я чувствую головокружение, когда безуспешно пытаюсь не думать о возможных осложнениях. Нужно найти Холли, извиниться за свое поведение на днях, узнать ответы на мои вопросы и дать ей понять в недвусмысленных выражениях, что произошедшее между нами, больше никогда не повторится.

Заезжая на частную парковку Нейта, я замечаю его машину на соседнем месте и откидываю голову назад, ударяясь о спинку сиденья. Не стоит сегодня попадаться Нейту на глаза. Он не должен узнать, что я трахался с кем-то из его персонала. Используя вход в кладовую, тот, что случайно нашел ранее, и который ведет прямо к бару, я пробираюсь через коробки с выпивкой, приправами и закусками, и вхожу через дверь в главный зал «Авроры».

Слышу голос Холли еще до того, как она оказывается в поле моего зрения, и ощущение дежавю проносится по моей коже.

Зачем ты здесь?

Я не могу смотреть тебе в глаза.

Зачем ты здесь?

Увидеть, как по моей щеке катится слеза?

Крадешь весь воздух,

Грубо обнимаешь.

Цепляешься за кожу,

Не глядя мне в лицо.

Ты — клеймо в моей душе.

Ты — клеймо в моей душе.

Хотела бы я быть особенной

И ни от чего не отказываться.

Хотела бы я быть особенной,

Но ты оставил на мне шрамы.

Так почему ты здесь?

Я не могу смотреть тебе в глаза.

Зачем ты здесь?

Ведь ты оставил меня умирать.

Ты — трещина в моем сердце.

Ты — трещина в моем сердце.

Хотела бы я быть особенной.

Хотела бы я быть особенной.

Как ты.

Боже, я не могу дышать.

Ее слова. Ее голос. Само ее присутствие лишает меня способности ясно мыслить.

Никогда прежде, даже в случае с Лорой, никто не рвал мою душу на куски и не швырял мне их в лицо. А Холли поступает так каждый раз. Даже когда девушка не напевает слова, которые, похоже, исходят прямо из моего сердца, она всегда задерживается на задворках моего разума, как бы я ни старался изгнать ее.

Это то, что происходит между нами? Связь, которая не имеет названия. Лишь мелодию.

Не знаю, что это такое и как объяснить это самому себе, но когда Холли открывает глаза на последних словах своей песни, и смотрит прямо на меня, все, что мне хотелось ей сказать, исчезает, как будто никогда и не существовало.

Я вижу ее. Хочу ее. И она мне нужна.

Эта невидимая, но, казалось бы, нерушимая нить, которая тянется между нами, изгибается и затягивается, становясь крепче с каждой секундой.

Не осознаю, что двигаюсь, но уже через несколько секунд стою прямо перед ней. Я протягиваю руку, чтобы обхватить щеку Холли ладонью, прежде чем притянуть ее лицо к моему. Как и прежде, наш поцелуй становится всепоглощающим, но гораздо менее жестоким, чем те, что были у нас несколько дней назад.

Она открывается. Я захватываю ее. Она уступает. Я поклоняюсь ей.

Затем, Холли резко отшатывается, и следующее, что я чувствую — ее ладонь, когда девушка бьет меня по лицу.

— Нет, ты больше не можешь так со мной поступать.

На дрожащих, но сильных ногах она спрыгивает с низкой сцены и исчезает в гримерной, справа от меня. Дверь за ней захлопывается, и у меня на губах остается только ее вкус.

Я пришел сюда, чтобы потребовать ответы.

Но затем кое-что взял без спроса.

Мне нужно уехать.

Нужно сбежать.

Приняв решение, отхожу от сцены с мыслью хоть раз поступить правильно.

Даже если это будет ошибкой.

Глава 19

Холли

Нет, нет, нет и нет.

Только не это.

Со мной это больше не пройдет.

Как он посмел прийти сюда и так смотреть на меня… а потом еще и поцеловать. Его губы говорили без слов. А ласки содержали обещание большего, но все это ложь.

Позади распахивается дверь, но прежде, чем Джош может сделать хоть шаг, я оборачиваюсь и выставляю руки вперед.

— Выйди. Тебе сюда нельзя. Уходи, пока не закричала.

Это не угроза, но обещание. Я больше не позволю ему ко мне прикоснуться.

— Мне просто нужно поговорить с тобой, я... — Джош умолкает и опускает глаза на пол. Принимаю во внимание его побежденную позу, сутулые плечи, руки в карманах, и медленно опускаю свои. Мужчина пришел сюда не для того, чтобы навязываться мне. Не то, чтобы он делал это раньше. Мне хотелось бы повторить все, чем мы занимались вместе, и даже больше. И это «больше» — огромная проблема.

Когда Джош вновь поднимает голову, чтобы взглянуть на меня, я вижу смятение, стыд, вину и множество других эмоций, играющих на его идеальном лице. Сегодня на нем нет очков, и мне хочется провести кончиками пальцев по его густым бровям, чтобы разгладить морщинки на коже.

— Тогда говори, Джош. Но стой там. У нас не очень хорошо получается общаться, когда мы находимся близко друг к другу.

Уголок его рта приподнимается, когда он пытается улыбнуться.

— Ну, не знаю, — шепчет мужчина. — Как по мне, наоборот лучше, когда мы прикасаемся друг к другу.

— Нет, — резко выдыхаю я, хоть и понимаю, что он всего лишь пытается разрядить обстановку. — Мне нужно побыть одной, так что говори, что хотел и уходи. У меня есть всего несколько часов на репетицию новых песен. Выкладывай, что у тебя на уме, и проваливай.

Джош покорно кивает и делает маленький шаг в комнату.

— Я же сказала, стой там.

— Без проблем, просто хотел закрыть за собой дверь. Если конечно ты не хочешь, чтобы мой брат или кто-то еще вышел из-за угла и услышал наш разговор.

— Хорошо, — уступаю я, делая шаг назад, чтобы сохранить дистанцию между нами. — Так чего ты хочешь, Джош?

Он сглатывает, а затем пытается поднять на лоб очки, которые сегодня не надел. Мужчина останавливается, удерживая палец на переносице, застенчиво улыбается и говорит:

— Постоянно забываю.

Приятно видеть его нервозность, но я молчу, стараясь выглядеть равнодушной.

— Хорошо, ну... Мне нужно спросить тебя кое о чем, и я как раз собирался это сделать. Не хотелось встречаться с тобой, но мне нужно было знать, а потом ты поцеловала меня и…

— Вообще-то, это ты поцеловал меня, — прерываю я его бормотание.

— Что?

— Ты сказал, что я поцеловала тебя, но все было наоборот.

— А ты поцеловала меня в ответ.

Раздражаюсь и сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— А еще дала тебе пощечину, так что, если не хочешь повторения, будь любезен, продолжай.

Джош ухмыляется. Этот придурок, действительно, ухмыляется, прежде чем поднять руку и потереть светло-красную отметину на щеке. Отметину, которую оставила я.

Затем, будто кто-то выключает свет, недолго мерцавший в его серых глазах, и лицо Джоша становится мрачным.

— Ты чиста?

— Что?

— Ты меня слышала. Когда мы трахались, то не использовали защиту. И мне нужно знать, что ты ничем не больна.

Джош выплевывает слово «трахались», словно оно может обжечь. Как будто сама мысль о том, что он был внутри меня, отталкивает его.

— А сам-то? — отвечаю я с горечью в голосе.

— Что?

Пытаюсь выглядеть дерзкой сукой, пусть и не настоящей, и направляюсь к дивану, где сажусь, делая вид, будто мне все равно.

— Чист? — четко произношу я. — Сам-то ты чист?

— Да, — шипит Джош сквозь стиснутые зубы. — Конечно, я чист. За кого ты меня принимаешь?

— Очевидно, за такую же шлюху, как и я. По твоему мнению.

Мужчина моргает, и его щеки вспыхивают, однако он не выплескивает свой гнев, вызванный моим встречным вопросом.

— Ты ведь пьешь противозачаточные?

— Не поздновато ли задавать такие вопросы, учитывая то, что мы трахались целую неделю назад?

— Я спрашиваю тебя об этом сейчас, — шипит он сквозь сжатые губы, сжимая кулаки.

Не могу сказать точно, чего хочет мужчина: причинить мне боль, или же снова трахнуть. Хотя в нашем случае, это одно и то же.

— А что, если нет? Как будешь выкручиваться, Джош?

— Я... — заикается он, но мне не хочется разбираться с его противоречивыми эмоциями так же, как и ему было плевать на мои. — Надеюсь, ты все уладишь, или я помогу тебе разобраться в случае необходимости.

— Приятно знать, — говорю я спокойно, в полном контрасте с бушующей болью внутри.

— Ну, так что?

— Нет, не пью.

Слова действуют на него словно пули, и клянусь, мужчина шатается и чуть ли падает от «удара».

— Блядь.

Смотрю, как Джош психует, но недолго, потому что, несмотря на все попытки вести себя, как бесчувственная сука, и притворяться, будто его боль не ранит меня, я все же лгу самой себе. Его страдания причиняют мне ужасную боль. Убивают меня.

Наблюдать, как Джош реагирует на последствия наших действий, намного больнее, чем думать о их самой.

Мужчина резко направляется к двери, одна его рука находится на груди, а другой проводит по волосам.

— Я бесплодна, Джош. Я не могу забеременеть.

Он поднимает голову, и глазами находит мои. Сначала мужчина смотрит на меня так, будто пытается найти ложь в моих словах, но затем его взгляд превращается в сочувствие.

— Мне очень жаль, Холли. Не могу представить, каково это. Я…

— Не надо меня жалеть, Джош. Я давно уже смирилась с этим.

Он смотрит на меня чуть дольше, и я испытываю нелепое желание утешить его. Мужчина выглядит одиноким, потерянным и таким оторванным от мира, что мне хочется стать той, кто поможет ему крепко встать на ноги.

— Ты — не она, — шепчет он тихо, и, похоже, даже не осознает, что слова слетают с его губ.

— Ты прав, я — не она.

Джош удивленно моргает, не понимая, что я отвечаю на его слова, произнесенные вслух.

— Никто не сможет заменить ее, Джош. И мне очень жаль. Но это не значит, что ты можешь использовать меня. Так что, если мы закончили, мне бы хотелось, чтобы ты ушел.

Я удивлена так же, как и он, но не его словами или своими, а тем, как больно их слышать.

Мне больно за него.

Мне больно за нее.

Мне больно за то, что они потеряли.

Но никогда, ни разу, мне не было так больно за саму себя.

— Прости, — бормочет Джош, прежде чем повернуться, чтобы выйти из комнаты. — Я не сожалею о том, что мы сделали, только о том, каким образом это случилось.

Он стоит ко мне спиной, глядя в приоткрытую дверь на балкон и океан за ним.

— Прости за то, что так оставил тебя, и за то, как обращался с тобой с самого первого дня нашей встречи. У меня нет оправданий ща то, что вел себя как придурок, и мне стыдно.

Джош поворачивается, чтобы взглянуть на меня через плечо, а затем открывает дверь настежь. Его лицо серьезно и еще более красиво после высказанной правды.

— Но я не жалею, что пришел сюда сегодня и поцеловал тебя. Жаль только, что все испортил. Ты заслуживаешь большего. Большего, чем сломленный мужчина, влюбленный в призрака.

Затем он уходит, и я остаюсь одна.

Как и всегда.

Смотрю на свою сумку, прислоненную к стене, и вспоминаю про блокнот внутри. Зудящими пальцами и словами, что кружатся в моей голове, я тянусь к нему, вытаскиваю свою драгоценную записную книжку и записываю все, что хотела бы сказать, но не смогла произнести. Только в песне я могу рассказать историю своего сердца.

Твои губы лгут, но глаза выдают их.

Думаешь, я поверю, раз повторяешь их снова?

Прости — слово, которое лежит тяжелым грузом на твоих плечах.

Мне жаль, что я жива, а она никогда не постареет.

С тобой.

Глава 20

Джош

На этот раз я знаю, что делаю.

Я пришел к ней неслучайно. Без какого-либо влияния матери, подруги или брата. Я здесь по собственной воле.

Потому, что больше нигде не хочу быть.

Восемь недель назад я оставил девушку с парой жалких извинений и с тех пор не переставал думать о ней.

Мои дни проходят неплохо. Все они наполнены вниманием к моим играющим и растущим детям, и я жажду быть центром их мира. Мне хочется впитать в себя все, что означает быть отцом, и каждый день с ними возвращает частичку мужчины, которым мне снова хочется стать.

Я всегда буду благодарен Лоре за то, что она подарила мне их, пусть и потерял свою жену из-за ее преданности нашим детям. Однако, чувствую, что пришло время для чего-то большего.

Годовщина смерти Лоры и день рождения Артура приобрели горько-сладкий оттенок. Вся моя семья находилась рядом со мной, чтобы отпраздновать как появление моего особенного маленького мальчика в этом мире, так и вспомнить жизнь Лоры.

Мы смеялись, плакали, обнимались, исцелялись, и, несмотря на то, что это был второй самый тяжелый день в моей жизни, я выжил.

Нет, неправильно. Не просто выжил. Стал сильнее.

Люди, окружавшие меня, наполнили меня нерушимой силой. Все они поддерживали меня до тех пор, пока я не смог сделать это сам.

Это было две недели назад, и сегодня предпоследняя ночь перед тем, как мои родители улетят домой, и снова останемся только мы с детьми. Вероятно, это мой последний шанс кое-что исправить. Что-то, что по моей вине разлетелось на куски. Даже если Холли не захочет иметь со мной ничего общего, я задолжал ей хотя бы это.

И вот я подъезжаю к пустому гаражу «Авроры».

Когда Нейт вернулся в Великобританию, пытаясь бороться за восстановление своих отношений с женщиной, которую он любит, я пытаюсь начать кое-что новое с женщиной, которую не могу выбросить из головы.

Снова гляжу в зеркало заднего вида, чувствуя себя подростком. За всю свою жизнь я встречался только с одной женщиной и был юным ботаником, когда мы познакомились. Мне не известны ни искусство флирта, ни этикет обольщения. Я понятия не имею, что такое свидания, но знаю, что между нами существует нечто, что стоит изучить, а еще определить наш истинный путь, даже после всех сделанных ошибок.

Пробираясь по коридорам позади главного клуба, я вхожу в кабинет Нейта и щелкаю по стене с экранами безопасности. Не хочу, чтобы Холли видела меня, пока не придет подходящее время, а также не хочу нарушать ее равновесие, потому что сегодня у нее важный вечер. Это ее первый концерт в качестве хедлайнера в «Авроре», и последнее, чего мне хочется — испортить ей вечер.

Когда Нейт сказал мне, что предложил ей контракт, я чуть было не сорвался и не позвонил Холли, чтобы поздравить ее, но вовремя одумался, пожелав увидеть ее лично.

И вот я здесь, сижу и жду.

Примерно через тридцать минут вижу, как подруга Холли, Рейчел, знакомит ее с толпой. Затем, уверенными шагами пробираюсь через боковую дверь, которая выведет меня в главный зал клуба, где я смогу увидеть ее выступление и дождаться перерыва в середине шоу.

Холли только вышла на сцену, когда я открываю дверь и слышу первые шипящие аккорды ее гитары.

Как и прежде, она пленяет меня.

Толпа исчезает, и я упиваюсь ее образом: от тонкой косы, что лежит на ее плече, до бледно-лимонного платья, что скользит к ее лодыжкам. В волосах девушки виднеется белая роза, и я вижу, как она закрывает глаза, и открывает рот, готовая излить душу.

Твои губы лгут, но глаза выдают их.

Ты думаешь, что я поверю, раз повторяешь их снова.

Прости — это слово лежит тяжелым грузом на твоих плечах.

Мне жаль, что я жива, а она никогда не постареет

С тобой.

Твои руки сильны, но они никогда не будут обнимать меня.

Я отказываюсь быть использованной, отвергнутой и униженной.

Прости — слово, которое ты используешь, когда действительно хочешь получить прощение.

Мне жаль, что ты слишком разрушен, чтобы понять и поверить в это.

Ради тебя.

Твое имя на моих губах — проклятие, а не благословение,

Боль на твоем лице — мучение, которое огорчает.

Прости — слово, которое я бы произнесла свободно и открыто,

Мне жаль, что «нас» никогда не будет, потому что я не могу позволить себе сломаться.

Ради себя.

Однажды ты проснешься, и тучи отступят,

Как и серые небеса в твоих глазах, когда твое сердце перестает кровоточить.

Если ты обратишь внимание, то увидишь, что ты обрел.

Как жаль, что меня не будет рядом.

Ради нас.

С тобой.

Ради тебя.

Ради меня.

Ради нас.

Мне жаль, что меня никогда не будет рядом.

Ради нас.

На этот раз я без сомнений знаю, что эта песня, все эти слова обо мне.

Каждый вдох, каждая нота, каждая вариация — все это предназначено для меня.

Может, Холли и прогнала меня, но все же оставила чувства ко мне в своем сердце, и, похоже, я достаточно важен, раз увековечен в ее искусстве.

Это тот самый шанс — возможность, сделать перезагрузку, возобновить, возродить и воскресить.

Ее сердечное прощание и мелодичная клятва о том, что все кончено, лишь доказывает, что чувство между нами живо, все еще дышит, просто ждет поцелуя жизни.

Я жду. Слушаю. Впитываю все ее выступление, пока не звучит последняя нота песни Дэвида Грея «Любовь этого года».

Больше никакой лжи, Холли.

Больше никакого использования.

Я не буду больше причинять тебе боль только потому, что мне тоже больно.

Смотрю, как она грациозно снимает с себя гитару и кладет ее на подставку, прежде чем повернуться к толпе и сделать небольшой милый реверанс под их восторженные аплодисменты и свист.

— Спасибо, ребята. Вы были очень добры ко мне. Я собираюсь взять небольшой перерыв, а затем вернусь. Хватайте выпивку, парня или девушку, — она морщит нос и исправляется — конечно, только если они на это согласны. Увидимся через полчаса.

Холли быстро спускается со сцены и направляется в свою гримерку. Считаю до десяти, чтобы успокоить биение сердца и умерить дрожь в своих руках, прежде чем последовать за ней.

— Извините, вход только для персонала, — кричит Холли через плечо. Она стоит у маленькой раковины в дальнем углу комнаты, вытирая лицо влажной салфеткой, прежде чем провести ею по шее и затылку.

Я, молча, наблюдаю. Взглядом пожираю каждый сантиметр загорелой кожи и каждое плавное движение, созданное изгибами ее тела.

Холли потрясающая и даже не знает об этом.

— Я ведь сказала, что вход только для персонала.

Наконец, девушка поворачивается ко мне, и легкое раздражение на ее лице от того, что ее прервали, меняется на шокированное, а затем становится нечитаемым.

— Джош, что ты здесь делаешь?

Я здесь не для того, чтобы играть в игры, поэтому отвечаю честно:

— Хотел тебя увидеть.

Ее лицо остается бесстрастным, и хотя мы знакомы недолго, я достаточно знаю Холли, чтобы помнить, что она как открытая книга, поэтому надеюсь, что именно шок заставляет ее стоять передо мной, как неживая статуя. Ибо сама мысль о том, что произошедшее между нами, и есть причина этого холода, похожа на удар по моим и так уже взбунтовавшимся внутренностям.

— Песня «Прости» была о нас? Обо мне?

Я не планировал задавать этот вопрос, но ее реакция привела меня в замешательство. Я ожидал, что она скажет мне «проваливай», или, если мне действительно повезет, то получу улыбку или еще одну пощечину. Все было бы лучше, чем ее застывший взгляд, направленный сквозь меня.

Холли прочищает горло, медленно моргает, и становится ясно, что мой вопрос, наконец, дошел до нее.

— Да, — говорит она тихо. — Я написала ее сразу после твоего ухода.

Так-то лучше. Спокойная реакция предпочтительнее, чем вообще никакой.

— Ты была права в песне, ну знаешь, насчет моих извинений, — признаюсь я в надежде, что она не станет думать, будто все это ложь.

— Я знаю, но это ничего не меняет. Ты все еще ты — человек, влюбленный в призрака, а я все еще я — девушка, у которой весь шкаф заполнен этим добром.

— Здесь могли бы быть «мы». Возможно, вместе мы могли бы изгнать их. Изгнать всех, освободить их и нас.

Холли печально качает головой, и мои внутренности скручивает. Я уже разрушил все наши шансы, и, похоже, это тот самый момент, когда она собирается прогнать меня.

— Жизнь не так проста, Джош. Ты это знаешь. Когда пытаешься завести отношения после такого начала, как у нас, они обречены на провал.

— Не надо так говорить. Ты ведь чувствуешь это между нами. Я знаю, что чувствуешь, — мой голос похож на мольбу. Не хочу уходить от нее, пока она не скажет мне уйти.

— Это другое, Джош. Чувства тоже никогда не бывают простыми. Мы все жаждем того, что плохо на нас влияет. Хотим есть шоколад вместо овощей. Хотим в чем-то переборщить, но рано или поздно это убьет нас. Эмоции, чувства, желания и потребности — это просто индикаторы, а не решающие факторы. Мы можем следовать за ними или игнорировать. Можем сами выбирать, что полезно, а что вредно. Я сделала свой выбор, Джош, и впервые в жизни этот выбор — я сама.

Вот какую девушку мне хотелось увидеть. Страстную и дерзкую, ту, что стояла на моем пороге в первый день на Ибице, бросив пакеты к моим ногам.

— Ты закончила? — спрашиваю я, глядя на Холли и наблюдая, как быстро вздымается и опадает ее грудь, пока девушка старается успокоить дыхание. Больше всего на свете мне хочется подойти и поцеловать ее, но если я чему-то и научился, то именно тому, что она, как и я, не готова к такому проявлению чувств.

Холли смотрит на меня, растерянно нахмурив брови. Похоже, она думала, что после ее страстной речи я сдамся и уйду. Но девушка ошибается. Мягкий кивок ее головы говорит мне все, что нужно знать. Всем своим видом Холли показывает, что хочет услышать мои слова.

— Я не знаю, что случилось в твоей жизни, Холли, но хочу узнать. Хочу знать о тебе все. Хочу знать, почему ты сказала, что только сейчас ставишь себя на первое место, а еще о призраках в твоем шкафу.

Она открывает рот, чтобы прервать меня, и я поднимаю руку, чтобы остановить ее.

— Пожалуйста, позволь мне высказаться, и если твое решение останется тем же, то я уйду.

Следует пауза, а затем еще один мягкий кивок.

— Ты ставишь меня в невыгодное положение, потому что знаешь призрака, которого я ношу внутри. Знаешь, что чуть больше года назад я потерял жену, — сглатываю, и горло сжимается от моего признания, но я прогоняю это ощущение и продолжаю, потому что Холли должна знать все. Ее глаза смягчаются при моем признании, однако я благодарен, что она не произносит привычные для общества слова сочувствия. — Ты также знаешь, что она умерла, когда родился мой сын, однако не знаешь остального, — я шагаю вперед. Холли не отступает и не говорит мне остановиться, поэтому делаю еще один шаг и продолжаю. — Я никому не рассказывал о себе. И никому не рассказывал о ней, но хотел бы, если позволишь, поделиться этим с тобой.

Еще один шаг вперед, пока не останавливаюсь достаточно близко, чтобы прикоснуться к ней.

— Я не собираюсь лгать, это некрасиво. Чувство между нами может стать началом для чего-то прекрасного. Трудно признать, но что-то внутри меня хочет открыть тебе душу, и надеюсь, что, в конце концов, ты примешь мои извинения, потому что увидишь, что я больше не являюсь тем человеком, или, по крайней мере, стараюсь им не быть.

Еще один шаг, и если подниму сейчас руку, то смогу коснуться ее щеки или провести кончиками пальцев по ее розовым губам.

— Я делаю выбор прямо сейчас. Выбираю себя, но при этом надеюсь, что данный выбор приведет меня к тебе.

— Джош, — ее голос едва слышен, а мое имя наполнено эмоциями, которые она не может выразить.

— Когда я говорил тебе раньше, что ты не она, то не хотел тебя обидеть. Ты не она, но мне и не хочется, чтобы ты была ею. Я стою перед тобой и молю об еще одном шансе, потому что ты — это ты. И мне хочется знать о тебе все. Хорошее и плохое. Потому что, Холли, — шепчу ее имя и протягиваю руку, касаясь ее лица, потому что не в силах остановить себя. — Ты безумно красива.

Глава 21

Холли

Джош смотрит на меня так, как ни один мужчина ранее.

Не как на игрушку, которую можно потом отдать друзьям, не как на быстрый трах, чтобы забыть о своей умершей жене. А как мужчина, стоящий рядом с женщиной, о которой не может перестать думать. Не может перестать хотеть.

— Мне нужно вернуться на сцену.

Джош убирает руку с моей щеки, и я тут же начинаю скучать по его прикосновениям.

— Ох, да. Наверное, нужно. Я просто…

— Подождешь меня?

Мужчина делает шаг назад и смотрит куда угодно, только не на меня, однако затем вскидывает голову, и наши взгляды встречаются.

— Я задолжала тебе кофе, так может, подождешь окончания выступления, и я сделаю тебе чашечку? Если, конечно, ты можешь задержаться так надолго.

Румянец окрашивает его щеки. Я нахожу это настолько привлекательным, что хочу провести по его лицу кончиками пальцев и почувствовать тепло кожи. Этот взрослый мужчина со своим эмоциональным багажом ведет себя как мальчишка, влюбившийся на свидании.

— Мне бы этого хотелось, — отвечает он тихо и почти застенчиво, а потом добавляет с легкой ухмылкой. — А еще, ты должна мне пирожное.

Не могу удержаться от смеха, который вырывается на свободу. Покачав головой, делаю шаг вперед и кладу ладонь ему на грудь. Контакт посылает легкую дрожь по моей руке, которая затем охватывает все тело.

— Нет, думаю, это ты должен мне пирожное. Я едва успела распробовать последний кусочек.

Джош не смеется, потому что все его внимание сосредоточено на моей ладони, лежащей на его груди, прямо над сердцем. Почувствовав изменение настроения, я быстро убираю руку и сую обе в скрытые карманы своего платья.

— Увидимся через час или около того.

Он поднимает голову и одаривает меня еще одной застенчивой улыбкой, которая в сочетании с очками, подчеркивающими его глаза, заставляет мое сердце трепетать, а в горле перехватывает дыхание.

— Я дождусь тебя.

Неловко киваю и медленно иду к двери.

— Можешь подождать здесь, если хочешь, — предлагаю я, протягивая руку к дверной ручке.

— Лучше послушаю, как ты поешь, — серьезным голосом отвечает Джош. — Сегодня ты была великолепна.

Снова начинается эта странная аритмия, и я чувствую, что мне нужно выбраться из этой комнаты, прежде чем потеряю способность петь вместе с голосом.

Выкрикиваю «спасибо» и быстро выхожу из гримерки, не в силах дождаться, когда мужчина последует за мной, на случай, если снова захочет ко мне прикоснуться.

Толпа ликует, когда замечает, что я иду к сцене, и мне приходится сделать глубокий, ровный вдох, а затем дошагать к своему месту в центре. Смотрю искоса на Джоша, когда тот выходит через дверь гримерной, а затем отходит в сторону и прислоняется спиной к стене. Его пристальный взгляд сосредоточен исключительно на мне.

Список песен лежит у моих ног, и я опускаю голову вниз, несмотря на то, что знаю, какая песня прозвучит следующей. Но вместо того, чтобы начать с лирической, я беру гитару, перекидываю ремень через голову, закрываю глаза и начинаю наигрывать вступительные аккорды «Stop Crying Your Heart Out» от Oasis — песня, которую я никогда раньше не играла на публике.

Толпа подпевает, когда я пытаюсь выкрутиться за счет чрезвычайно популярной песни, однако мои слова для него. Они только для Джоша, чтобы он понял, что я готова к переменам, готова к новой надежде, готова выбирать и перестать жить прошлым.

Я готова остановить безмолвные слезы своего сердца.

***

Час пролетает в одно мгновение, и, хотя после вступительной песни я больше не искала Джоша взглядом, все равно знаю, где он. Чувствую, как этот мужчина смотрит на меня. Чувствую, как он впитывает все, о чем я пою, каждое слово, что вылетает из моего рта. Это знание переполняет меня и ободряет, и к тому времени, когда заканчиваю свою последнюю песню, я готова впустить его в свое сердце, но также уверена в том, что стала сильнее. То, что произошло между нами, сделало меня крепче, и я не позволю, чтобы все было как раньше. Не упаду ни в его постель, ни в его объятия.

— Спасибо, «Аврора». Надеюсь, что вам понравился вечер, и верю, что когда-нибудь снова смогу спеть для вас. На самом деле, если придете сюда в то же время на следующей неделе, я выступлю вместе с парой новых групп. Мы будем рады видеть вас всех. Спокойной ночи и сладких снов.

Ухожу со сцены и направляюсь прямо в гримерку. Мне уже известно, что к столь позднему часу некоторые из посетителей могут стать немного более дружелюбными, поэтому предпочитаю казаться отчужденной и вовремя исчезнуть, чем отбиваться от многочисленных блуждающих рук и вызывать охрану.

Умываясь, я улыбаюсь собственному отражению и отсчитываю секунды в голове. Джош обязательно последует за мной.

Но его все нет.

Собираю свои вещи и убираю гитару, продолжая считать в уме.

Сто восемьдесят три, сто восемьдесят четыре, сто восемьдесят пять…

Я по-прежнему одна.

В животе начинает нарастать нервное напряжение. Что, если я ошибаюсь, и он не останется? Что, если мне казалось, будто чувствую его взгляд только потому, что сама себе нафантазировала?

С покорным вздохом хватаю свою сумку, вытаскиваю свободные пряди из косы за ухом и выхожу из комнаты с решением сказать Рейч, что ухожу домой.

Захожу в до сих пор шумный главный зал, где атмосфера теперь прохладная и расслабленная. Все тусовщики, сбежавшие из соседнего клуба, чтобы послушать мои песни, теперь ожидают, когда солнце поднимется над балконом «Авроры», подчеркивая впечатляющий вид за его пределами. Осознаю, как повезло, что у меня есть возможность петь на самой вершине острова, а также то, что подписала контракт, как исполнитель на постоянной основе. Все это кажется нереальным, потому что я никогда не думала, что смогу достичь подобного.

Делаю несколько шагов к бару и вижу Джоша. Он ждет меня с огромной белой коробкой в одной руке и чем-то, похожим на термос, в другой.

— Кофе, — говорит мужчина, поднимая термос. — И пирожные, — головой указывает на коробку в другой руке.

Даже не собираюсь скрывать улыбку, которая является частично облегчением и частично шоком от увиденного.

— Откуда это все?

Джошуа пожимает плечами, и коробка слегка наклоняется на его протянутой ладони.

— Вот что значит, когда твоц брат — владелец заведения. Ребята на кухне помогли мне. Я подумал, может, мы могли бы выпить кофе с пирожными на пляже и вместе встретить рассвет?

Круто.

Из него вырывается легкий смешок, и я задаюсь вопросом, не ляпнула ли что-то смешное.

— Неужели я сказала это вслух?

Он улыбается, и это улыбка такая широкая, что ямочки, о существовании которых я и не подозревала, появляются на обеих щеках.

— Не просто сказала, а еще и произнесла с такой эмоциональностью.

Чувствую, как жар поднимается по моей шее и окрашивает щеки.

— Ну, это впечатляет, — честно отвечаю ему, полагая, что нет необходимости скрывать мои чувства, когда мужчина видит их на моем лице. Рейч была права. Я не умею скрывать свои чувства.

— Хочешь забрать у меня коробку, прежде чем мы будем вынуждены есть пирожные с пола? — Джош делает движение, и мне приходится броситься к нему, чтобы успеть схватить ее.

— Там что, целый торт? — спрашиваю я, чувствуя тяжесть коробки.

— Ага. Я вспомнил, с какой скоростью ты умяла кусок в прошлый раз, и решил взять достаточно, чтобы утолить твой аппетит.

— Ха, ха, придурок, — бормочу с насмешливым оскорблением. — Отведи меня на пляж, пока я не передумала.

— Да, мэм, — дразнит он, взмахом руки предлагая мне идти впереди.

Когда прохожу мимо него, я вспоминаю, куда направлялась, прежде чем заметить, что Джош стоит у бара весь такой очаровательный со всеми этими вкусностями.

— Мне нужно предупредить Рейчел о том, что ухожу, или она будет волноваться.

— Я уже сказал ей об этом.

— Что? И как она на это отреагировала?

— Хочешь услышать слово в слово, или пойдет краткая версия?

Поднимаю брови, представляя, что сказала бы моя лучшая подруга, и мужчина слегка смеется, прежде чем ответить:

— Ну, она заметила меня на кухне, и я рассказал ей о своих планах. Вкратце ее напыщенная речь звучала примерно так: «если снова решишь поиграть с чувствами моей подруги, то твоя смерть будет медленной и мучительной».

— Рейч ведь не сказала такого? — спрашиваю я в ужасе, понимая, что, вероятно, так она и сделала.

— Еще как, — отвечает Джош насмешливым театральным голосом.

— Ох, прости за это, — бросаю я, беспокоясь, что Рейчел переступила черту с братом нашего босса, хотя просто пыталась защитить меня.

— Не стоит, — произносит он. — Твоя подруга имела право так сказать. Я причинил тебе боль, и она не хочет, чтобы это повторилось.

Кажется, его не раздражает вмешательство Рейчел. Джош, похоже, даже доволен этим, как будто мысль о том, что кто-то присматривает за мной, радует его.

Мы начинаем идти бок о бок к заднему выходу, который ведет прямо на пляж. Он закрыт для клиентов, поскольку охрана должна контролировать, кто входит и выходит из клуба, однако персонал может свободно использовать этот выход, чтобы быстро добраться до воды.

— Я здесь не для того, чтобы снова причинить тебе боль, Холли, — заявляет Джош, когда дверь за нами закрывается. — Надеюсь, ты это знаешь.

Перевожу взгляд с коробки в руке на мужчину рядом со мной и решаю, что так и есть. Он отличается от человека, с которым я познакомилась два месяца назад. Как день и ночь. И мне нужно выяснить, что же изменилось, раз он стал таким.

— Я вижу, что ты ведешь себя по-другому, Джош, — начинаю я. — Но тебе придется назвать мне причину, потому что, насколько могу судить, мы все те же люди, что и пару недель назад. Для меня ничего не изменилось.

Когда ступаю на песок, я слышу, как Джошуа бормочет:

— А для меня изменилось все.

Мы идем к месту, достаточно удаленному от дороги и задней части клуба, подальше от любопытных глаз, и садимся на прохладный песок, освещенный лунным светом, который является свидетелем нашего свидания.

— Вот черт! — громко ругается Джош через несколько мгновений после того, как мы садимся. — К термосу идет только одна чашка, и я забыл взять нож для торта.

Отворачиваюсь от океана, безмятежно сверкающего перед нами, и смотрю на профиль мужчины рядом.

— Все в порядке, — произношу я тихо и робко улыбаюсь. — Я с удовольствием попью с тобой из одной кружки, а торт всегда вкуснее, когда его едят руками.

— Будет грязно, — заявляет Джошуа, прежде чем открыть коробку и положить ее на песок между нами.

Я не забываю о двояком значении его слов. Он не просто ссылается на торт.

— А разве не такова жизнь? Один огромный грязный беспорядок, — риторически спрашиваю я.

Мужчина замирает и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

— Жизнь сложна, неприглядна и часто хаотична, но все же она прекрасна.

Он берет мою руку в свою и переплетает наши пальцы.

— А еще она невероятно коротка, и я закончил тем, что жизнь решила пройти мимо меня. Казалось, я словно наблюдаю, как живут другие, пока сам пытался заставить себя двигаться, но мне хочется жить, хочется свыкнуться с этим беспорядком, и, если даже стану немного грязным, по крайней мере, смогу сказать, что жил, а не просто существовал.

— Что для тебя изменилось? — я должна спросить. Для меня ответ на этот вопрос важнее, чем воздух.

— Все, — начинает мужчина, прежде чем отпустить мою руку, чтобы налить кофе в крышку, которая также служит маленькой чашкой.

— Это была годовщина смерти Лоры, а также День рождения Артура, — говорит он тихо, но в его голосе звучит решимость признаться и поделиться этим со мной.

Лора.

Какое красивое имя.

— Я ожидал, что этот день станет для меня самым разрушительным, но затем появилась вся моя семья. То, что могло бы стать крушением для меня, снова скатывающегося в невыносимое горе, в реальности превратилось в празднование двух жизней — Лоры и маленького мальчика, ради которого она пожертвовала собой и которого принесла в этот мир.

Джош протягивает мне дымящуюся чашку кофе, чтобы я могла сделать первый глоток, и наши пальцы соприкасаются, вызывая внутри меня ту же реакцию, которая всегда случается от его прикосновения.

— Когда кто-то, кого ты любишь, умирает, горе является побочным явлением этой потери. С ним можно жить, но от этого не легче. Боль, которую носишь в себе, становится тем, чем ты живешь; как воздух, вода или пища.

Взглядом он следит за волнами, но я чувствую связь между нами не только благодаря его словам. Джош мягко кладет руку мне на голень, словно ищет поддержки, в то время, как излагает свои истины передо мной.

— В тот день я... — он слегка качает головой, его глаза теперь сосредоточены на недавнем воспоминании, — нет, мы превратили наше горе в воспоминание. Выяснили, кем являлась для нас Лора, разговаривали о ней и той радости, которую она привнесла в наши жизни. При этом каждый из нас поделился чем-то, что связано с ней — своими воспоминаниями или любовью. В тот день я понял, что для всех нас — тех, кому повезло любить ее, Лора никогда не умрет.

Мужчина снова поворачивается ко мне со слезами на глазах и грустной улыбкой на лице, и я не могу не протянуть руку, чтобы прикоснуться к нему и утешить. Он тянется к этому прикосновению, вбирая его в себя и обращаясь непосредственно ко мне, впервые с тех пор, как мы пришли сюда, на пляж:

— Но также этот день стал тем днем, когда я осознал, что умираю. Днем, когда понял, что моим детям, моей семье, и что гораздо более важно — себе самому, я очень нужен и что очень хочу жить, — Джош наклоняется вперед, чтобы прикоснуться своим лбом к моему, и я закрываю глаза. — Это все благодаря тебе, Холли. Тебе. И, даже если у нас ничего не получится, я все равно хотел бы сказать тебе об этом.

Я молчу. Не потому, что он не повлиял на меня, а потому, что у меня нет слов, чтобы объяснить, насколько.

Все, о чем рассказал Джош до настоящего момента, являлось моей жизнью. Я была живой, но в то же время не жила.

Ради него я смогла бы. Смогла бы жить.

— Что случилось?

Мне не нужно уточнять. Он знает, что я спрашиваю о его жене.

Джош отстраняется, долго и мучительно смотрит мне в глаза, а затем опять переводит взгляд на волны. Как будто ему слишком больно произносить это вслух, поэтому он все еще держится своей рукой за мою голень. Словно я его якорь в данный момент, и впервые в жизни ко мне приходит осознание, что кто-то нуждается во мне.

— У нее была эпилепсия. И если бы она не принимала лекарства, приступы могли бы стать регулярными и довольно сильными.

Гнев пытается прорваться сквозь его слова, и Джош на мгновение замолкает, уходя в себя. Я вижу, как сильно он борется с тем, что собирается сказать, поэтому осторожно убираю его руку со своей ноги и переплетаю его пальцы с моими, слегка сжимая и как бы говоря: «я здесь и слушаю тебя».

С дрожащим дыханием он продолжает:

— Когда Лора забеременела Айви, мы обсуждали с ее врачом возникновение последствий для ребенка из-за приема лекарств. Из-за лечения, которое ей назначили, возрастал риск врожденной инвалидности или неврологических заболеваний. Примерно на одиннадцать процентов. Но врач также сказал, что не знает, как беременность повлияет на состояние Лоры, если та перестанет принимать лекарства. Ей могло стать хуже, или, в определенных случаях, лучше.

— Но ведь с Айви все в порядке?

Гордая и сияющая улыбка затмевает его лицо при упоминании о его маленькой девочке.

— Да, принцесса Айви идеальна.

— Значит, Лора продолжала принимать лекарства?

Джош смущенно морщит лоб, когда собирает свои мысли в кучу и отвечает:

— Да, с Айви она так и сделала. Мы долго спорили об этом, но я настоял, что ее здоровье важнее.

Осознание дальнейшего хода событий причиняет мне боль.

— А с Артуром все было по-другому?

Он печально кивает и сжимает губы, пытаясь отстраниться от эмоций, которые угрожают захлестнуть его. Взяв себя в руки, Джош отвечает охрипшим голосом:

— Да, Лора сказала мне, что все еще принимает лекарства, даже уведомила об этом своих акушерку и врача, однако, на самом деле, прекратила их принимать, как только узнала, что снова беременна. После того, как она... — Джош сглатывает. — В общем, когда моя мать убиралась в нашей ванной комнате, то нашла все лекарства Лоры, спрятанные в косметичке, лежащей в глубине ящика.

Мужчина отпускает мою руку и вытирает ладони о джинсы. Потеряв тепло его ладони, я ставлю чашку с остывшим кофе между ног и обхватываю себя обеими руками. Понимаю, что это не конец истории, и, если Джошу нужно продолжить разговор без моего прикосновения, напоминающего ему, что он здесь со мной, а не с ней, я могу его понять. Но все равно чувствую опустошенность.

Голос Джошуа становится почтипризрачным, когда он делится воспоминаниями о дне смерти его жены и рождении сына:

— Лора жаловалась, что все выходные чувствует себя вялой, но мы оба списали это на жаркую погоду. К этому времени она уже почти отходила полный срок и летняя жара для нее была невыносимой. На следующий день у меня были родительское и педагогическое собрания в школе, поэтому мне нужно было уйти пораньше, и я знал, что вернусь домой немного позже. Поэтому поцеловал ее на прощание в шесть и оставил в постели. Лора умоляла меня взять больничный и остаться дома. Было понятно, что она просто дразнит меня, но все же я позвонил своей матери и попросил ее остаться с ней на несколько часов, пока не вернусь.

Мужчина колеблется, прежде чем продолжить, и я знаю, что говорить ему становится все труднее, однако борюсь с желанием прикоснуться к нему. Знаю, что если Джошу понадобится утешение, он обратится ко мне и с легкостью получит его.

— Моя мать была с ней все утро, а после обеда вышла погулять с Айви. Лора сказала, что устала и хочет провести несколько часов в постели, прежде чем я вернусь домой, поэтому мама пообещала побыть с Айви, пока я не вернусь.

Ему становится невыносимо от воспоминаний и он отталкивается от песка, затем встает во весь рост, сцепив пальцы за шеей и продолжая смотреть на море.

— У меня было свободное время после того, как закончился последний урок, но вместо того, чтобы использовать его для подготовки к родительскому собранию, я поехал домой, остановившись по дороге, чтобы взять кило любимого мороженого Лоры, — Джош замолкает, как будто в его памяти всплывает что-то еще, а затем добавляет. — Забавно, что у Айви любимый вкус мороженого тот же.

Он отбрасывает эту мысль и начинает слегка раскачиваться из стороны в сторону, прежде чем продолжить:

— Я вошел в наш дом в два часа, однако ничего странного не было. Лора прислала мне сообщение, что собирается прилечь на несколько часов, и ожидалось, что она будет в постели.

Мужчина перестает раскаиваться и начинает ходить туда-сюда. Затем вытягивает руки перед собой, рассматривая обручальное кольцо на безымянном пальце.

— Восемь часов. Столько потребовалось, чтобы мой мир рухнул. Всего восемь часов с того момента, как я вышел из нашей спальни, и до того момента, как вернулся, — Джош останавливается и смотрит на меня. Его тело заслоняет лунный свет, и глазами он находит мои даже в темноте. — Я оставил свою жену, единственную женщину, которую когда-либо целовал, дома живую и в безопасности. Она вся светилась изнутри и жаждала встретиться с нашим сыном. Но когда я вернулся к ней, Лора была липкой и практически холодной. Пульс прощупывался слабо, а вся грудь и волосы были в рвоте.

Он отворачивается от меня и снова начинает расхаживать, пальцами пробегая по волосам, чтобы потянуть за пряди.

— Я пытался ее разбудить. Умолял ее открыть глаза.

Затем мужчина застывает, его подбородок прижат к груди, а руки вяло свисают по бокам.

— Прошло еще восемь часов, и она исчезла навсегда. Врачи пытались спасти ее, но кислородное голодание оказалось для мозга смертельным. Артур смог выжить. Как сказали врачи, ну ты знаешь: «вам очень повезло».

Он сердито фыркает.

— Никакого везенья тот день не было и в помине. Никакого.

Затем Джошуа поворачивается ко мне и опускается на колени.

Я никогда раньше не видела, чтобы мужчина так плакал, и уж точно никогда не захочу видеть этого снова.

— Прости, прости, мне очень жаль, я не планировал...

Обхватываю его руками, становясь на колени за его спиной и поддерживая его своим прикосновением. Холодный кофе разливается у моих ног и окрашивает песок.

— Не извиняйся. Я не могу даже представить, как трудно было поделиться этим со мной.

— Это еще не все, еще не все, но мне не хочется, чтобы ты меня ненавидела. Потому что я сам себя ненавижу.

— Тихо, тихо, — успокаиваю я, прижимаясь щекой к его плечу, мои губы находятся в миллиметрах от его кожи, а его теплый, чистый запах обволакивает меня. — Не обязательно делиться всем сейчас. У нас есть на это время. Сколько угодно.

— Мне казалось, ты дала понять, что больше не дашь мне шанс.

Его голос все еще хриплый от слез, но я чувствую легкую насмешку в его тоне.

— А еще, однажды я сказала, что собираюсь стать монахиней и сбежать в монастырь. Думаю, у меня есть склонность менять свои решения.

— Непостоянная. Никогда бы не подумал.

Я слегка смеюсь и нежно целую его в щеку.

— Вы все еще должны мне торт, господин. И лучше бы вам поскорее выплатить свой долг, пока я снова не передумала.

Мы сидим в тишине, попивая теплый кофе из термоса, слизывая глазурь с пальцев и наблюдая за восходом солнца над Средиземным морем.

Это одновременно худшее и лучшее свидание в моей жизни. И я все еще не рассказала ни об одном из своих призраков храбрецу рядом со мной.

Есть вероятность, что как только Джош узнает о них, то тут же передумает.

Глава 22

Джош

— Папочка, Арти снова жевал голову Фрейи, и теперь ее лицо все расплющено!

У меня очень гиперактивная маленькая девочка, которая считает, что она — подросток, и годовалый мальчик с людоедскими наклонностями. Хочешь спасти мой рассудок и присоединиться к нам на пляже?

— Иду, Айви, иду, — кричу я, выходя из туалета, где отсиживался ровно пять минут. Это очень плохо? Другие родители тоже запираются в туалете в поисках передышки?

Теперь, прежде чем вы забежите вперед, скажу, что Айви играла в своей спальне, а Артур находился в своем манеже. Я не просто оставил их, а сам заперся. На самом деле, я даже не закрыл дверь полностью, поэтому вижу Айви, несущуюся по коридору ко мне, как только в кармане шорт жужжит мой телефон.

— Посмотри, папочка. Посмотри, что он с ней сделал! — она толкает слюнявую куклу мне в живот, а затем стоит, положив руки на бедра.

— Как он ее достал, если находился в манеже? — спрашиваю ее, пока вытираю куклу и пытаюсь выправить ее пластиковое лицо.

— Я попросила его присмотреть за ней, пока готовила ужин на кухне.

Ну, конечно же. Моя маленькая девочка всегда старается обо всех заботиться.

Прямо как ее мать.

— Ну, кажется, я ее починил, — говорю я, отдавая дочери все еще слегка деформированную Фрейю и вытаскивая телефон из кармана.

Хмм, а он может попытаться съесть меня? Это единственное, что меня волнует. С мнимым подростком я еще смогу справиться, но плотоядный ребенок — совсем другое дело.

Смеюсь над ее ответом и ловлю взгляд Айви, которая смотрит на меня.

— Это бабуля тебе пишет?

— Нет.

— Дедуля?

— Нет.

— Дядя Айз?

— Нет, этого человека ты не знаешь.

Она мощит лицо, обдумывая полученную информацию, а затем спрашивает:

— Ну, если я его не знаю, то почему он заставляет тебя улыбаться?

Поймала-таки меня.

— Это папин друг, который хочет поехать с нами на пляж, если ты не против.

Несколько секунд дочь размышляет, а затем интересуется:

— А как его зовут?

— Ее.

— Твой друг — девушка?

— Да, девушка.

Я не уверен, куда ведет этот допрос.

— А она носит лифчик?

Нууу, ладно. Где находится моя мать, когда она мне так нужна?

— Не думаю, что тебе нужно знать об этом, Айви.

— Хорошо. Спрошу ее сама, когда увижу, — услужливо отвечает она. — А как ее зовут? Фрейя, как мою куколку? — моя малышка смотрит на игрушечную куклу в своих руках.

— Нет, ее зовут Холли.

— Мне не нравится это имя.

— Ну, а я считаю, что это красивое имя, так что, пожалуйста, не говори этого Холли, когда встретишься с ней.

— Бабуля сказала мне, что врать не хорошо. Лгуны плохие.

Когда наша беседа успела перетечь в разговор о лжи?

— Бабуля права, но мы не должны обижать других. Тебе бы понравилось, если бы кто-то сказал, что ему не нравится твое имя, принцесса?

— Но мое имя красивое. Мамочка сказала, что выбрала его для меня.

Мое сердце сжимается, и сделав шаг вперед, я наклоняюсь к дочери, игнорируя жужжание моего телефона с входящим смс.

— Все верно, она выбрала его для тебя, а знаешь почему?

Айви кусает нижнюю губу и качает головой. Ее большие, невинные глаза, такие же, как у ее матери, устремлены на меня в отчаянном желании услышать еще что-нибудь, что связывает ее с Лорой.

— Есть растение, которое называется Плющ (Прим.пер. Имеет место игра слов — «Ivy» — название растения, и Ivy — имя девочки), и оно растет круглый год, зимой или летом. Плющ растет и поднимается, а иногда вырастает настолько высоко, что, кажется, будто может достичь неба.

Ее глаза расширяются, когда дочь воспринимает мои слова, и я осознаю, что она запомнит их и будет говорить об этом снова и снова, как всегда делают маленькие дети.

— Мы поехали в отпуск ровно за девять месяцев до твоего рождения, — продолжаю я, объясняя историю детской формулировкой. — И домик, в котором мы остановились, был покрыт зеленым плющом. Мы никогда не думали, что ты появишься у нас так скоро, поэтому, когда твоя мама узнала, что беременна тобой, то сказала мне, что этот маленький коттедж, должно быть, был волшебным, и если ты будешь девочкой, то мы назовем тебя Айви.

Наблюдаю, как ее маленький разум работает на пределе сил, обрабатывая данные, которыми я только что поделился.

— Так значит, я волшебница? — наконец спрашивает Айви.

— Конечно, так и есть. Ты наша волшебница, принцесса Айви.

— А Холли тоже волшебница?

Тааак, а это вообще непонятно откуда взялось.

Обдумываю, как лучше ответить на ее вопрос, и, когда решаю, что сказать, мой телефон снова жужжит.

— Да, — честно отвечаю я, иначе, кое-кто рассказал бы Бабуле, что папочка — лжец.

— Холли — волшебница, но не такая, как ты, принцесса Айви. Ты волшебна, потому что ты наполовину я, и наполовину твоя мама. И из этих двух половинок состоишь вся ты. Нет больше в мире еще одной принцессы Айви. Ты такая одна, малышка. И поэтому ты — волшебница.

Удовлетворенная моим ответом Айви улыбается мне лучезарной улыбкой и, прежде чем вернуться в спальню, говорит:

— Ты тоже волшебник, папа. Теперь мне нужно идти и собираться на пляж. Не хочу опоздать на встречу с твоим новым другом.

Наблюдаю, как моя маленькая девочка идет по коридору и исчезает в своей комнате. Несколько мгновений спустя я слышу звук расстегиваемой молнии ее пляжной сумки, поскольку она, вероятно, начинает заполнять ее десятками вещей, которые мне придется незаметно вытащить перед нашим отъездом.

Мои колени хрустят, когда пытаюсь встать, и мне приходится потрясти ногами, прежде чем вытащить телефон и проверить сообщения.

Извини. Наверное, мне не стоило называть твоего ребенка «плотоядным», но ты сам упомянул каннибализм. Уже передумал брать меня с собой на пляж?

А следующее гласит:

Ладно, теперь я начинаю беспокоиться, что и в самом деле оскорбила тебя и твоих детей. Если скажу, что с удовольствием поеду с вами на пляж, может, мы забудем мой комментарий о «ребенке-зомби»?

Прежде чем успеваю ответить, приходит другая смс-ка.

Вот черт. Клянусь, я очень люблю детей, даже плотоядных. Ты не можешь пригласить меня на пляж, а потом отказаться от своих слов. Это гораздо более серьезное преступление, чем мое. В конце концов, ты это начал.

Она такая милая, когда нервничает, и я мог бы помучить ее еще немного, но мне очень хочется провести время с Холли. Хоть я и не планировал вариант «познакомься с моими детьми» так скоро, быть отцом-одиночкой и не знакомить девушку со своей семьей означает, что либо это будет свидание ночью на пляже, либо приглашение в дом, когда дети уже спят. Не знаю почему, но мне кажется, словно я прячу ее от них, а их — от нее, а я никогда не стану скрывать от своих детей ничего настолько важного.

У него аллергия на брокколи. И под словом «аллергия» я имею в виду, что он выплевывает эту дрянь, как будто она обожгла его рот, так что, возможно, если бы ты обмазалась ею, парень был бы менее склонен жевать твои части тела. Просто совет.

Холли тут же отвечает, и я посмеиваюсь над ее текстом. Не могу дождаться, когда увижу ее снова и если когда-то это чувство пугало меня до смерти, теперь же оно является частью меня. Тот факт, что мы смогли найти точки соприкосновения после такого начала, свидетельствует о ее искренности. Эта девушка поражает и соблазняет меня.

Принято к сведению. Во сколько встретимся?

У тебя есть тридцать минут, чтобы принести с собой как можно больше зелени, и встретимся на месте. Или же, мы можем заехать за тобой по дороге.

Убираю за Артуром, когда приходит ее ответ.

Операция «Зеленая дрянь» завершена. Встретимся там, на случай, если брокколи не поможет, и мне придется спасаться бегством.

***

Двадцать минут спустя я сажаю Артура и Айви в машину, перед этим успев вытащить больше половины вещей, которые дочь умудрилась запихнуть в сумку, и даже упаковав небольшой пикник. Кто сказал, что мужчины не могут выполнять несколько задач одновременно?

Через десять минут мы подъезжаем к небольшому переулку, ведущему к нашему любимому пляжу. С Айви, держащей меня за руку, Артуром на бедре и битком набитой пляжной сумкой через плечо, мы идем на наше свидание с Холли.

— Папочка, — взволнованно хихикает Айви, как только мы ступаем на песок. — Посмотри туда, там девушка, которую мы видели раньше, и она вся в чем-то зеленом.

Поднимаю Артура чуть выше и поворачиваюсь, чтобы посмотреть, куда указывает Айви.

Там, под плетеным зонтиком стоит Холли.

Ее руки мерцают блестящей зеленой краской для тела так же, как и загорелые ноги вместе с ложбинкой груди, которую видно из низкого выреза рубашки. В ее волосах, вместо ожидаемого цветка, торчат веточки свежей брокколи, а по всему ее белому одеянию приклеены сморщенные шарики зеленой креповой бумаги.

Девушка похожа на забавного мерцающего зеленого гиганта, и мое сердце выпрыгивает из груди, а волна чего-то, не поддающегося описанию, накатывает изнутри.

Знаю, что годы спустя буду вспоминать этот момент, как один из лучших, но сейчас делаю единственное, что могу — смеюсь. И смеюсь настолько громко, что Артур начинает извиваться, лишь бы подальше отодвинуться от моего трясущегося тела.

— Что? — невинно спрашивает Холли, когда мы приближаемся. Я все еще посмеиваюсь, как и Айви. Чем ближе мы подходим к зеленому и блестящему чудовищу Холли, тем больше Артур отвлекается на волны.

— Я всего лишь следовала инструкциям, плюс, очень серьезно отношусь к советам по выживанию.

— Я это вижу, — киваю я серьезно. — И не уверен, что забуду такое в ближайшее время, но, на всякий случай…

Осторожно усаживаю Артура на песок и вытаскиваю телефон из кармана.

— Как насчет снимка для потомков?

— Даже не смей…

— Слишком поздно, — вставляю я, получив серию мгновенных фотографий.

— Папочка, папочка, — взволнованно зовет Айви. — Сфотографируй, пожалуйста, и нас с зеленой девушкой.

— С удовольствием, принцесса Айви, — отвечаю я с ухмылкой. Говорю со своей маленькой девочкой, но не перестаю смотреть на женщину перед собой, и клянусь, что даже под всей этой зеленой краской вижу, как она краснеет от моего пылкого взгляда.

— Айви, — говорю я, сделав несколько снимков. — Это Холли, мой друг.

— Привет, Холли, — сладко произносит Айви, протягивая руку к Холли. — У тебя очень красивое имя.

Чувство, которое только что омывало меня, начинает разрастаться еще больше, когда вижу, как моя храбрая маленькая девочка улыбается женщине, которую я только что представил как своего друга. Мне хочется, чтобы между нами было нечто большее, но я готов ждать столько, сколько потребуется.

— Приятно познакомиться, Айви, — отвечает Холли, наклоняясь, чтобы находиться на уровне глаз Айви. — Хочешь помочь мне смыть всю эту зеленую штуку в воде?

Айви смотрит на блестящую краску на коже Хэлли и нетерпеливо кивает.

— Я могу. У меня хорошо получается помогать. Папочка говорит, что я лучше всех помогаю ему.

Наблюдаю, как они идут рука об руку по направлению к морю, и мое сердце снова бешенно колотится. Айви начинает болтать с Холли, и клянусь, что слышу вопрос «А ты носишь лифчик?» еще до того, как они достигают воды.

— Что думаешь, малыш? — спрашиваю я пухлого мальчика у своих ног, который за те несколько минут, что мы находимся на пляже, успел полностью поваляться в песке. — Тоже считаешь, что Холли — красивое имя? Потому что я считаю его бесподобным.

Глава 23

Холли

— Похоже, брокколи все-таки спасла меня, — шепчу я на ухо Джошу, когда мы сидим на песке и наблюдаем, как его сын, Артур, жует морковную палочку, которую только что дал ему папа.

— Хм, мне так не кажется. Возможно, это спасло тебя от ненасытного Арти, а вот я все еще голоден.

Мои щеки горят, когда я поворачиваю голову, чтобы увидеть Джоша, улыбающегося мне.

— Ты можешь перестать вести себя так рядом с детьми?

— Вести себя как? — невинно спрашивает он.

— Вот так, — отвечаю я, глядя на его красивое лицо, наполовину прикрытое солнцезащитными очками, и на котором сияет неприличная ухмылка.

— Не понимаю, о чем ты, — отвечает Джош, все еще ухмыляясь. Из-за этого у меня внизу распространяется жар.

— Папа, ты уже спросил ее? — задает вопрос Айви с остатками арбуза на губах и подбородке.

— Пока нет, принцесса Айви, — отвечает мужчина, качая головой и поджимая губы в тщетной попытке предостеречь ее от дальнейших расспросов.

— Тогда я сама спрошу ее, — заявляет она, вытирая липкие руки о сарафан и продолжая гнуть свою линию. — Холли, — говорит Айви, мило улыбаясь. — Не хочешь ли поужинать у нас дома? У нас будет лапша от человека с лапшой. Он привозит ее к нам домой и все такое. Папе даже не нужно ничего готовить. Он просто открывает пакеты и вываливает лапшу прямо в наши тарелки. С ней еще идут хрустящие куриные шарики и…

— Не думаю, что Холли нужен полный обзор нашего китайского блюда на вынос, Айви, — перебивает Джош, хватая свою маленькую девочку за талию и щекоча ее, пока та не начинает визжать от смеха и не падает на песок.

Возня заканчивается тем, что Арти пытается защитить свою старшую сестру, забравшись на спину Джоша, и Айви использует это как возможность спросить еще раз.

— Так ты хочешь лапшу от человека с лапшой, Холли?

Перевожу взгляд с милого лица Айви на ее отца. Он улыбается мне, как и Арти, который является его мини-копией, так что решение дается мне легко.

— Я бы с удовольствием съела с тобой лапшу от человека с лапшой, принцесса Айви, — говорю я честно, а затем не могу сдержать смешок, когда она начинает подпрыгивать вверх, вертится, хлопает и кричит «человек с лапшой» снова и снова.

Сегодняшний день неожиданно оказался самым веселым за все эти годы.

Айви забавная, милая и такая жизнерадостная, что мне приходится следить за каждым словом, которое произношу, иначе она вертит ими как хочет, заставляя думать, что верх — это низ, а лево на самом деле право. Пухлый Артур ужасно милый и похож на своего папу, вот только сует себе в рот все, что не попадя. И, когда я говорю все, это не преуменьшение. Живой краб, галька, грязная влажная салфетка и огромное количество песка.

А еще есть Джош.

Если я думала, что у меня будет хоть какая-то надежда побороть влечение к нему, то этот день, проведенный с ним и его детьми, разрушил все шансы, потому что невозможно не увлечься этим мужчиной.

Он забавный, красивый, начитанный, до смешного умный, заботливый, и если всего этого недостаточно, то Джош еще и потрясающий отец. Никто не смог бы устоять перед мужчиной, который так заботится о своих детях.

Глядя на то, какой должна быть настоящая семья по сравнению с моим детством, когда меня передавали от дома к дому, от незнакомца к незнакомцу, мне должно стать грустно, но это не так. Чувство умиротворения наполняет меня и проникает во все уголки моей души. Осознание того, что эти дети пережили ужасную потерю, но при этом их никогда не бросят и будут лелеять, дает мне надежду, что я тоже достойна такой любви, и не просто достойна, а еще и способна дарить ее взамен.

Джош успокаивает Айви и дает ей задание собрать все пляжные игрушки. Затем протягивает Арти еще одну морковную палочку, чтобы занять его на несколько минут, прежде чем встать передо мной с блеском в глазах и застенчивой улыбкой.

— Ну, что ж... — начинает он робко. — Ты уже знаешь, где мы живем. Не хочешь зайти к нам около шести?

— Я бы с удовольствием зашла около шести. Принести что-нибудь?

Джош задумчиво смотрит на меня, а затем, совершенно невозмутимо отвечает:

— Брокколи много не бывает.

Я фыркаю, как настоящая леди, и слегка бью его в грудь.

— Думаю, что у тебя есть деньги на все эти махинации с брокколи. Как насчет десерта? Я могла бы принести мороженое.

— Звучит идеально, — отвечает Джош, он сомтрит на мои губы и нвсем телом наклояется ко мне.

— Папочка. Я закончила!

Тихо смеюсь, когда он тяжело выдыхает и закатывает глаза.

— Спасен «звонком», — поддразниваю я.

— Разбит принцессой в пух и прах, — ворчит Джош добродушно.

Решив, что настало время позволить ему и детям вернуться домой, я хватаю свою брошенную рубашку «брокколи», запихиваю ее в сумку и машу обоим детям, говоря Айви, что увижусь с ней позже и что не могу дождаться, когда попробую ту особенную лапшу.

Чувствую, как Джош смотрит мне в след, и мне это нравится.

Настолько нравится, что даже забываюсь и прохожу мимо того места, где припарковала свою машину. И только через двести метров дальше по дороге, осознаю свою ошибку.

Когда быстро возвращаюсь к своему любимому «Жучку», я оглядываюсь, чтобы посмотреть, наблюдает ли кто за мной, прежде чем скольжу на сиденье. Последнее, чего мне хочется, это чтобы Джош узнал, что я совершенно забыла, где припарковала свою машину.

* * *

— Входи, Холли, — взволнованно приветствует меня Айви с порога их виллы, а рядом с ней стоит Джош. — Человек с лапшой только что ушел, и мы скоро сядем есть.

— Я так рад, что ты, наконец-то, пришла, потому что кое-кто… — он косо смотрит на свою малышку, — …сидел как на иголках, — затем протягивает руку, чтобы забрать у меня упаковку мороженого, и наклоняется чтобы поцеловать меня в щеку. — А еще, я рад, что ты не забылась и не прошла мимо нас, хотя, по идее, ты всегда могла бы развернуться и пойти обратно.

Я комично откидываю голову назад и смотрю на него с широко раскрытым ртом.

— Пойдем, поедим, — произносит мужчина сквозь приглушенный смех. — Обещаю, что больше не буду тебя дразнить.

С покрасневшими щеками переступаю через порог. Джош приглашает войти жестом, а Айви хватает меня за руку, как только оказываюсь внутри.

Вилла просто потрясающая. Я знаю, что она принадлежит Нейту, но никогда бы не подумала, что внутри это место будет таким грандиозным.

— Ух ты! — восклицаю я, когда мы проходим по коридору с мраморным полом в большую гостиную открытой планировки, ведущую в огромную современную кухню. — Это место…?

— Принадлежит Нейту, — Джош заканчивает предложение за меня и проходит мимо, на кухню, возвращаясь через несколько секунд уже без мороженого. — Я учитель начальных классов… вернее был им. Поверь мне, это место слишком шикарное на мой вкус и бюджет.

Когда я смотрю на Джоша в молчании, он принимает его за осуждение и добавляет:

— Тут слишком вычурно. Я имею в виду, что у меня двое маленьких детей, и я постоянно беспокоюсь, что они могут что-то заляпать или сломать, на замену которого у меня не хватит средств.

— И это можно понять, — соглашаюсь я, бросая взгляд на белоснежный диван и шторы. — Надолго планируешь остаться на острове?

Джош задумчиво кивает, прежде чем ответить:

— Да, мне здесь нравится, детям тоже, поэтому думаю, что просто найду для нас место поменьше. Как насчет тебя, ты тут надолго?

Я собираюсь ответить, но в этот момент из кухни выбегает Айви.

— Лапша остынет. Хватит болтать, папочка. Ты болтаешь больше, чем бабуля.

— Это означает, — смеется мужчина, прежде чем наклонить голову к своей маленькой девочке, и говорит, — что принцесса Айви и лапша ожидают вас. Если последуете за мной на кухню, то ваш официант — кстати, это я — подаст ужин меньше чем через тридцать секунд, — он взмахивает в воздухе рукой и показывает мне, куда идти. — После вас, сударыня.

Айви бросается ко мне, вероятно, чтобы убедиться, что я иду достаточно быстро, хватает меня за руку и тащит на кухню.

Большой стол, который, похоже, вмещает сразу около двадцати человек, расположен так, чтобы можно было смотреть на террасу сквозь открытые двери. Артур сидит на своем стульчике, на другом конце стола, и в данный момент колотит пластиковой ложкой по подносу, словно это барабан. Айви показывает мне мое место, которое удобно расположено рядом с ее.

То, как легко она приняла меня, заставляет немного нервничать, но в то же время согревает изнутри. Когда Джош впервые попросил меня провести время с ним и его детьми, я беспокоилась, что Айви подумает, будто я отвлекаю внимание ее отца от нее и ее брата, но девочка повела себя настолько мило и дружелюбно, что мне даже в голову не пришло, что дети так умеют.

Когда мы садимся за стол и начинаем поедать знаменитую лапшу, хрустящие куриные шарики, различные гарниры, соусы и возмутительное количество крекеров со вкусом креветок, я чувствую себя очень комфортно находясь в их прекрасной семейной обстановке. Как только Айви выходит из-за стола, чтобы умыться перед сном, а Джош вытирает Артура с головы до ног, то осознаю, что у меня неприятности.

У меня проблемы, потому что весь этот день был наполнен тем, чего у меня никогда не было, и что всегда было моей мечтой.

Семьей.

И вишенкой на торте является мужчина, который смотрит на меня, словно я единственная, кого он видит.

Это не к добру.

Если раньше мне казалось, что я одинока, то это ничто по сравнению с чувством потери того, чего мне хочется больше всего на свете.

Потому что я понимаю: когда Джош узнает обо мне и моем прошлом, этот идеальный день с его маленькой семьей станет последним.

Глава 24

Джош

Холли резко перешла от заинтересованности и открытости в общении к отстраненности и сдержанности, и я не понимаю почему.

Уложив Арти и Айви в постель, и пообещав дочери, что Холли обязательно прочтет ей сказку на ночь в следующий раз, я возвращаюсь в гостиную и нахожу девушку, совершенно не похожую на ту, что оставил там менее получаса назад.

— Могу я предложить тебе выпить? — спрашиваю я, когда вхожу в комнату и вижу, что Холли рассматривает семейные фотографии, которые Нейт и Лив выставили на сервант.

— Нет, спасибо. На самом деле, думаю, мне уже пора. Надо лечь спать пораньше. У меня завтра концерт.

— Еще только восемь часов, — говорю я в замешательстве, не совсем понимая, почему она вдруг стала такой отчужденной.

— Да, но мне тяжело подстроиться под обычный режим с моим-то рабочим графиком. Пусть сейчас я и работаю в баре всего одну смену, потому что своим пением зарабатываю гораздо больше, но все равно не могу привыкнуть ложиться спать в то же время, что и другие.

Холли говорит все это, ни разу не встречаясь со мной взглядом, и у меня появляется такое чувство, будто она специально избегает контакта, чтобы было легче уйти отсюда. Девушка чувствует, что ей нужно идти, но в то же время, уходить не хочет.

— Понимаю. Я просто надеялся, наконец-то, побыть с тобой наедине после того, как Айви захватила твое внимание почти на весь день. Она очень к тебе привязалась.

Повернувшись обратно к фотографиям, Холли скользит по ним взглядом, а затем говорит:

— Я тоже думаю, что она особенная, просто…

Делаю несколько шагов вперед и становлюсь рядом с ней.

— Что, «просто»?

Слежу за ее взглядом и вижу, что ее внимание приковано к семейному групповому снимку. На нем запечатлена вся моя семья на открытии клуба Нейта. Все мы, включая Лору.

— Она так похожа на свою мать.

— Да, она — ее копия, — признаю я с трудом, пытаясь смириться с тем, что стою здесь с Холли, женщиной, к которой безумно хочу прикоснуться, в то время, пока мы рассматриваем фото моей улыбающейся покойной жены.

— Ты собиралась что-то сказать, — давлю на нее, не желая, чтобы девушка замолчала и сбежала, не сказав мне то, что у нее на уме.

Холли крутит серебряный браслет с маргаритками на запястье, а затем нервно проводит рукой по бедру, прежде чем замереть.

— Просто не уверена, что буду хорошим примером для такой малышки, как Айви. После проведенного с вам дня меня осенило, что я понятия не имею о нуждах ребенка.

Посмеиваюсь, прежде чем признать:

— Я тоже, поэтому надеюсь, что тебя это не сильно беспокоит. Я просто импровизирую, Холли. Каждый день размышляю над ошибками, которые совершил, одну за другой, в надежде на то, что иногда все же поступаю правильно.

— Айви напоминает мне себя в детстве, — тихо признается она, опустив голову, чтобы еще раз взглянуть на браслет, который продолжает теребить. — У меня не было матери, и я говорю это не потому, что у Айви тоже нет мамы, — Холли оглядывается на фотографию Лоры, уточняя. — Я вижу, что у нее есть мать, которая очень ее любила.

— Что случилось? — мягко спрашиваю я.

Наконец, девушка поворачивается ко мне, и на ее лице читается полное опустошение.

— Прости, это было грубо с моей стороны, и тебе не нужно отвечать, — подхожу к ней и обхватываю ладонями ее лицо, большими пальцами мягко гладя щеки. Я вижу, как Холли сглатывает свою боль и моргает, когда влага угрожает пролиться из ее глаз.

— Нет, мне хочется тебе рассказывать, но не тогда, когда ты смотришь на меня вот так.

— И как же я на тебя смотрю? — почти шепчу я, опуская взгляд от ее темно-карих глаз к пухлым розовым губам.

Со вздохом и даже тише, чем я, девушка отвечает:

— Так, будто я могла бы стать частью твоего мира.

— Уже поздно думать об этом, — признаюсь я тут же, делая последний шаг вперед, чтобы сократить расстояние между нашими телами, и не отрывая взгляда от Холли, прижимаюсь губами сначала к одному уголку ее рта, а затем к другому.

— Расскажи мне. Я тебя выслушаю, — шепчу ей на ухо. — Или ничего не говори. Я подожду сколько нужно.

Продолжаю нежно целовать ее, пока наши губы не вспыхивают алым, и с последним легким прикосновением к ее нижней губе, которое вызывает у девушки тихий вздох, я отстраняюсь и продолжаю:

— Расскажи мне все, чем хочешь поделиться, потому что мне хочется знать о тебе все. Хорошее и плохое. Не сдерживайся. Позволь мне нести твое бремя. Клянусь, теперь я достаточно сильный.

Ее веки трепещут. Холли делает глубокий, ровный вдох, и, когда открывает глаза, я вижу решение в ее взгляде.

— Мы можем присесть?

Делаю шаг назад, беру ее за руку и веду к большому дивану. Ощущая связь между нами, девушка осторожно садится рядом со мной, позволяя держать себя за руку.

— Я всю свою жизнь была одна, — начинает Холли, глядя мне в глаза. — Мне было восемнадцать, когда мне стало известно, почему у меня нет семьи. Все свое детство я провела в патронажных семьях, переезжая из одного дома в другой, а иногда из штата в штат, меняя школы, как другие дети меняли обувь.

— Как думаешь, почему тебя не удочерили?

Я должен позволить ей говорить, но не понимаю почему с ней так произошло, ведь есть столько семей таких, как Нейт и Лив, которые изо всех сил пытаются зачать, а дети все равно остаются у социальной службы.

Холли печально пожимает плечами и прерывает зрительный контакт.

— Не знаю, почему, но прежде чем ты решишь, что со мной случилось что-то ужасное, пока я росла в патронажных семьях, скажу, что все совершенно не так. Да, меня травили в школе из-за того, что я была сиротой и не одевалась по последней моде, но ничего ужасного не произошло. Это просто было частью детства.

— Ты не чувствовала привязанность ни к одной из этих семей?

Холли мягко качает головой и отвечает:

— В моем районе было много брошенных детей или детей, которые по какой-то причине остались одни, поэтому система была заполнена «опекунами», которые зарабатывали на детях, а не семьями, которые хотели привести ребенка в свою жизнь в долгосрочной перспективе. Я была просто средством для получения финансовой помощи для большинства из них. Лишними фунтами к их ежемесячной зарплате.

— А твои мама и папа? Или бабушка с дедушкой? Ты что-нибудь знаешь о них?

Когда Холли поворачивается, чтобы взглянуть на меня, ее глаза мокрые от непролитых слез, и невообразимая боль мерцает в их коричневых глубинах.

— Документы отдали, когда мне исполнилось восемнадцать, и я больше не числилась в системе. Мою мать звали Леона Ричардс. Ей было двадцать с небольшим, когда она родила меня, и в основном, эта женщина жила на улице. Длительное употребление наркотиков только усилило проблемы с ее психикой.

Девушка глубоко вздыхает и продолжает свой рассказ:

— Через пару дней после моего рождения ей разрешили забрать меня из больницы и поселили в приюте для матерей с детьми, однако сотрудники не заметили, что у моей матери была тяжелая послеродовая депрессия. Через неделю после моего рождения она отвезла меня на местную заправку — сказала парню за стойкой, что у нас кончился бензин, но нет денег на покупку, и он сжалился над ней, позволив бесплатно заполнить топливом пустую пластиковую бутылку из-под молока.

Холли сжимает мою руку и снова смотрит на меня с опустошением на лице.

— Иногда она мне снится, такая похожая на меня. А еще пламя, дым и жар.

Я понимал, что то, что девушка держала в себе было болезненным, но даже не догадывался, какие страдания выпали на ее долю.

— Все хорошо, — успокаиваю я, когда по ее лицу стекает первая слеза. — Не нужно продолжать, если тебе тяжело говорить об этом.

— Нет, — произносит Холли хрипло, а затем чуть более решительным голосом говорит, — нет, мне нужно это сделать. Я никогда никому не рассказывала о своем прошлом, и мне хочется, чтобы ты стал тем самым человеком, с которым я могу этим поделиться.

Смахиваю влагу с ее щек и жду, когда она продолжит.

— Мама отнесла меня в укромное место в близлежащем лесу. Положила меня на землю, прислонив к стволу дерева, и вылила на себя четыре пинты бензина. Никто не знал, почему она сделала это. Лишь предположили, что женщина страдала от галлюцинаций, которые иногда могут сопровождать определенные типы тяжелой послеродовой депрессии.

— Кто нашел тебя? Кто тебя спас?

— Парень, гулявший с собакой, увидел дым и услышал, как я плачу. К тому времени моя мать была уже мертва, но пламя до меня не добралось. Женщина позаботилась о том, чтобы я оказалась достаточно далеко от того места, где она решила покончить жизнь самоубийством.

— Мне жаль, что тебе пришлось узнать об этом из полицейского отчета. Жаль, что рядом с тобой не было никого, кто смог бы помочь тебе пройти через все это.

Холли горько улыбается, гневно качая головой.

— Я думала, что нашла того, кто поможет мне это сделать. Его звали Йен. Он был солидным мужчиной, на несколько лет старше меня и обещал подарить мне весь мир.

Инстинктивно сжимаю кулаки. Что бы ни сделал этот придурок Йен, мне уже хочется выбить из него все дерьмо, а ведь я ни разу в жизни ни на кого не поднимал руку.

— Йен был очаровательным, окружил меня любовью, которой у меня никогда раньше не было, и я принимала ее, как будто она была последней в моей жизни. К тому времени, как я переехала к нему, его привязанность переросла в контроль. Он приглашал друзей и приказывал мне одеваться в откровенные наряды. Как говорил Йен: «чтобы показать им то, что принадлежит мне и что они никогда не получат». Если я этого не делала, он злился и отталкивал меня. Говорил, что я бесполезна, а потом исчезал на несколько дней, оставляя меня без денег и часто без еды. Я полагалась на него во всем, поэтому Йен буквально удерживал мою жизнь в своих руках.

— Как у тебя получилось уйти от него?

Холли грустно смеется.

— А я и не уходила. Он сам меня бросил.

Выдернув руку из моей хватки, тем самым стирая память о моем прикосновении, девушка встает. Когда она подходит к шкафу с фотографиями, я тоже встаю и следую за ней.

— Лично я рад, что он не видел того, что находилось у него перед глазами, и счастлив быть здесь, с тобой.

Ее плечи опускаются, и она поворачивается ко мне лицом. Мы всего лишь на расстоянии вытянутой руки, но это расстояние ощущается как километры.

— Неужели ты ничего не понимаешь? Я так отчаянно пыталась удержать объедки любви, которыми Йен меня кормил, что даже после того, как он попытался заставить меня заняться сексом со своими друзьями и деловыми партнерами, именно Йен закончил наши отношения. Бросил меня здесь, на этом острове, без гроша за душой, и, если бы не твой брат, Лиам, я могла бы стать легкой добычей для кого-то гораздо худшего, чем Йен.

Холли поворачивается, хватает семейную фотографию, на которой я обнимаю Лору, и тычет ею в меня.

— Разве ты не видишь, Джош? Я никогда не смогу сравниться с женщиной, которую ты любил. Меня бросила мать, а мой первый мужчина использовал меня, чтобы показать свою ненормальную привязанность. Я никчемна. Испорченный товар. В то время как ты… — печально улыбается она мне, — … не только пережил самую страшную боль, которую только можно было себе представить, но и ни разу не позволил ей помешать себе стать замечательным отцом. Ты слишком хорош для такой, как я, Джош.

И она абсолютно ошибается.

— Женщина, которую я вижу перед собой, не никчемна, — начинаю я, не двигаясь. Не хочу отвлекать девушку от моих слов прикосновением, несмотря на желание дотронуться до нее. — Она талантлива, жизнерадостна, забавна, умна и настолько красива, что у меня захватывает дух.

Не в силах больше сдерживаться, я стою перед ней, пытаясь открыть свое сердце.

— Ты думаешь, я — совершенство. Но это не так. Когда родился Артур, я не мог смотреть на него, не хотел прикасаться к нему или обнимать, заставлял себя кормить его, чтобы он наконец-то перестал плакать.

Мое откровение болезненно. Это признание в грехе, которого никогда, никогда себе не прощу.

— Прошли месяцы, прежде чем я смог смотреть на него без ненависти. Знаю, что это ужасное чувство по отношению к малышу, но он находился рядом, а Лора — нет. К сожалению, у меня были мысли о том, что, если бы мы никогда не зачали его, она бы не рискнула своей жизнью. У Айви осталась бы мать, а у меня — жена.

Холли снова начинает плакать. Ее слезы стекают по щекам и капают с подбородка. Мне не хочется расстраивать ее еще больше и причинять ей боль, но она должна знать, что никто не совершенен.

— Пожалуйста, не ставь меня на пьедестал, Холли. Ублюдок, которым я был, когда только приехал сюда — это лишь малая толика того, кем я стал. Ненавижу себя за то, как обращался со своей семьей, своим ребенком… — протягиваю руку и обнимаю Холли за шею, нежно притягивая ее к себе, — … с тобой. И если ты что-нибудь поняла из того, что я сказал, то знай — идеал часто переоценивают. Ты удивительная женщина с огромным сердцем и открытой душой, несмотря на боль, которую пережила. И мне не известен никто столь же сильный, как ты.

Дрожащими руками Холли тянется ко мне, утыкается в мое плечо и остатки ее слез впитываются в ткань моей рубашки.

— Если я попрошу тебя отвести меня в свою постель, ты согласишься?

Понятно, почему она спрашивает. Холли считает, что она испорчена и что в этот момент я не буду желать ее. Но девушка ошибается. Я хочу ее так же сильно, как и раньше. Нет, не так. После того, как мы провели целый день вместе, после того, какдевушка прижимала к груди моих детей, я желаю ее гораздо сильнее.

— Я уложу тебя в постель, — шепчу я в изгиб между ее шеей и плечом. — Но не воспользуюсь тобой. В следующий раз, когда окажусь внутри тебя, это не будет борьба со своими призраками или демонами.

Я целую Холли за ухом, и она дрожит.

— В следующий раз, когда буду внутри тебя, будем только ты и я.

Глава 25

Холли

Джош ведет меня в свою спальню, открывает дверь в ванную и включает воду, чтобы наполнить огромную ванну. И, когда я говорю «огромную», это означает, что в ней можно устроить вечеринку у бассейна.

— Мне нужно запереть дверь, убрать кухонные принадлежности и проверить детей. Почему бы тебе не полежать в ванной и не смыть с себя весь этот день?

Он проверяет температуру воды локтем, как типичный родитель, регулирует напор и возвращается к дверному проему, где я стою неподвижно.

— Это не соблазнение, Холли. Просто даю тебе время расслабиться и собраться с силами. Как только закончишь, найдешь меня в постели.

Джош нежно целует меня в губы, делает глубокий вдох и бросает на меня взгляд, полный тоски, прежде чем выйти из ванной и закрыть за собой дверь.

Мне хочется крикнуть ему, чтобы не уходил. Хочется сказать, что призраки уйдут, только если он сам прогонит их.

Но не делаю этого.

Я уважаю его действия и частично понимаю, почему он так поступает, однако чувствую себя настолько эмоционально истощенной, что хотела бы просто лежать в его объятиях, позволив реальному миру ускользнуть. Хотя бы на короткое время.

Вместо этого раздеваюсь, скручиваю волосы на макушке в неряшливый пучок и ступаю в ванну.

Температура идеальна. Не слишком жарко и не слишком холодно, так что вскоре мои мышцы расслабляются. Я начинаю отключаться, опустошенная долгим днем и мучительным избавлением от наших с ним демонов.

Думаю об Айви и Арти, о прекрасной женщине по имени Лора, которая так любила свою семью, что готова была умереть за них. О своей матери, чьи муки отняли ее у меня и оставили в одиночестве. О Йене, и о том, как глупо было быть его марионеткой, а еще о Джоше. Мужчине, ради которого я легко могла бы потерять свое сердце.

— Холли, ты там уснула?

Открываю глаза, и непроизвольно дергаю рукой теперь уже в прохладной воде, выплескивая ее через край наполненной ванны.

— Нет, — отвечаю я хрипло. — Вернее да, но уже проснулась. Должно быть, задремала.

Хорошо, что Джош меня не видит, потому что, клянусь, мое лицо краснеет от смущения.

До меня доносится его смех, а затем:

— Твоя кожа вся сморщится. Я не собираюсь прижиматься к черносливу.

— Ты что-то имеешь против чернослива? — кричу я. Мой голос звучит немного громче, чем нужно, и я еле сдерживаю улыбку из-за его поддразниваний.

— Нет. Ничего не имею против сухофруктов, они частенько… ну знаешь, помогают мне. Но я бы предпочел прижаться к тебе.

При этом я фыркаю. Только Джош мог пошутить насчет дефекации. Однако мне все равно хочется больше, чем просто объятий.

— Ну ты и дурачок.

— А ты — красавица, — отвечает он через закрытую дверь.

Улыбаюсь еще шире, и к тому времени, как вытираюсь и надеваю рубашку, не беспокоясь о лифчике, трусиках или джинсах, моя улыбка настолько широка, что лицо чуть не лопается.

— Уже безопасно выходить наружу? — спрашиваю я через щель в двери. Свет из ванной посылает лучик через тусклую комнату.

Джош поднимает глаза со своего места на кровати. Он сидит прислонившись к спинке кровати, сексуальные очки в темной оправе сползли на нос, а на коленях лежит открытая книга.

Есть ли что-нибудь более привлекательное, чем красивый мужчина, который читает? Стоя в проеме ванной и восторженно наблюдая за тем, что делает Джош, могу с уверенностью признать, что, по крайней мере, для меня нет никого более сексуального, чем именно этот мужчины, с книгой в руках.

— Плотоядного мальца здесь нет, если ты об этом. Только его отец, который ест чернослив.

Я поднимаю пальцы и шевелю ими перед собой.

— Ничего похожего на чернослив.

Джош снимает очки, кладет их вместе с книгой на тумбочку, а затем откидывает одеяло.

— Ну, тогда сегодня моя счастливая ночь. Иди ко мне, Холли.

Взглядом скольжу по его лицу, затем по гладкой обнаженной груди вниз, к слегка очерченному загорелому торсу, и останавливаюсь на его плотных белых боксерах.

Сглатываю и снова поднимаю глаза к его лицу.

— Холли, — хрипло предупреждает мужчина. — Не смотри на меня так. Не сегодня. Я желаю тебя гораздо сильнее, чем победы Ливерпуля в финале Кубка Англии, и как пожизненный фанат красных, скажу, что для меня это слишком.

— Это ты взял за правило только прижиматься, а не я, — говорю, смело выходя из ванной в рубашке, едва прикрывающей ту часть меня, которая в данный момент изнывает от желания. Ободренная голодным взглядом его глаз, позволяю одной стороне моей рубашки соблазнительно соскользнуть с моего плеча.

— Холли, — почти рычит Джош. — Ты играешь нечестно. Я пытаюсь быть джентльменом.

— А что, если я не хочу, чтобы ты был джентльменом? Что, если мне нужно, чтобы ты сделал то, чего так хочешь?

Если я думала, что контролирую ситуацию, то глубоко ошибалась.

Быстрее, чем это вообще возможно, Джош припечатывает меня к кровати, прижимая свое твердое бедро к жару моей гладкой промежности, и удерживает мои руки над головой.

— На тебе нет нижнего белья, — шипит он, когда я не могу остановить себя и начинаю бесстыдно тереться об его бедро.

— Определенно, — признаюсь ему, затаив дыхание. — Мне нечего было надеть после ванны, и нет ничего хуже, чем носить грязные трусики, когда ты чистый.

— О, Боже, — стонет Джош мне в губы, двигаясь и создавая восхитительное трение о мою кожу в самом нежном месте.

— Перестань бороться с собой, пожалуйста, Джош, — умоляю я без угрызений совести. — Я хочу тебя, и ты... — вырываю руку и скольжу между нами, захватывая его напряженный член, скрытый тканью боксеров, — по-видимому, хочешь меня, если это считается за признак. Так почему мы сдерживаемся?

Мужчина останавливается и с легким прерывистым дыханием прижимается своим лбом к моему.

— Понятия не имею, — стонет он, прежде чем обрушить свой рот на мои губы в бешеном, пожирающем поцелуе.

Руками он скользит под подол моей рубашки в поисках груди. Джош не нежничает, когда находит мои соски, а щипает и сжимает их, пока я не кричу ему в рот, продолжая бесстыдно тереться об его ногу. Сочетание твердого бедра и грубых волос чуть ли не доводит меня до оргазма. А в совокупности с наркотическими поцелуями и умелыми пальцами я уже почти готова умолять его.

— Хватит, Джош. Хочу, чтобы ты был внутри меня, когда я кончу.

— А я хочу, чтобы ты кончила, благодаря моему рту, — задыхается мужчина между поцелуями, затем тянется одной рукой к моему холмику и скользит по промежности.

— В другой раз, — хрипло вздыхаю я, когда он пальцами находит мою чувствительную вершину и начинает кружить вокруг нее с восторженной решимостью.

— У меня нет презервативов, — признается Джош с придыханием. — Я не ожидал…

— У нас все хорошо, Джош. Они нам не нужны, клянусь. Я ничем не болею, — скольжу рукой под его нижнее белье, обхватываю член и начинаю гладить его в восхитительно медленном темпе. — Ты тоже. К тому же, я не могу иметь детей, так что в презервативах нет необходимости.

Кручу рукой так, что моя ладонь трется о широкую головку его члена, размазывая предэякулят, и слышу стон Джоша.

— Я хотел бы ласкать тебя пальцами и языком, — говорит он, покусывая мою шею. Затем спускается к груди. Когда мужчина сильно всасывает один сосок, я дергаю за его волосы. Мое лицо, наверняка, выглядит диким, когда произношу:

— Я могу кончить в любую секунду и хочу, чтобы ты был внутри меня. Пожалуйста.

— Какая же ты нетерпеливая, Холли Ричардс, и к твоему сведению, у меня хватит терпения на нас обоих, однако не в этот раз. В этот раз я дам тебе то, о чем ты просишь.

Джош отрывается от моего тела, стягивает нижнее белье, заставляя член дернуться и удариться о нижнюю часть его живота, а затем снова возвращается ко мне.

Твердый, горячий и тяжелый.

Раздвигаю ноги, чтобы удовлетворить его, совершенно не стыдясь своей потребности в этом мужчине.

— Я хочу тебя, — шепчу ему в шею между облизываниями и покусываниями.

— Тогда забирай меня, — отвечает он. — Всего.

Мужчина погружается в меня одним длинным плавным толчком, и я кричу от желания, наполненного облегчением.

— Я твоя, Джош, — стону ему в шею, осознавая свои слова только наполовину, потому как нахожусь в бреду от надвигающегося оргазма.

Он не отвечает, но усиливает свои толчки, вбиваясь все интенсивнее, до тех пор, пока я не начинаю кричать, а затем следует за мной, отмечая меня изнутри своим семенем.

Только когда начинаю засыпать в его объятиях, клянусь, слышу как Джош произносит:

— А я принадлежу тебе.

Глава 26

Джош

Я не планировал заниматься с Холли сексом в первую же ночь, как она осталась в моем доме, однако теперь во мне горит желание повторить. И не раз. Поэтому, когда не вижусь с ней в течение нескольких дней из-за ее трудовых обязательств, начинаю чувствовать себя плаксивой девчонкой.

Ты избегаешь меня?

Как только нажимаю «отправить», начинаю ругать сам себя. Если бы кто-нибудь из моих братьев узнал, насколько жалко я веду себя, то их насмешкам не было бы конца.

Час спустя ответа от Холли нету, и я чувствую, что нахожусь на грани, особенно когда рядом находится Айви, слезно умоляющая пойти в бассейн, и беспокойный Арти, у которого режутся зубы.

Возможно ли, что после того, как я использовал ее в наш первый раз, девушка решила отплатить мне тем же?

Нет. Я отказываюсь в это верить. Холли открыла мне свое сердце, и уверен, что девушка не со всеми делится своим прошлым. Так зачем ей рассказывать мне о своих демонах, если все, чего она хотела — это повторить мой же поступок.

Кроме того, Холли абсолютно не расчетлива и не злонамеренна. Думаю, здесь замешано что-то еще.

— Папочка, уже можно в бассейн?

Протягиваю руку к телефону, желая позвонить Нейту и спросить номер Рейчел, чтобы проверить, как там Холли, но вместо этого кладу его обратно в карман и смотрю на маленькую девочку, стоящую передо мной.

— Да, принцесса Айви. Я бы сказал, что сейчас самое время пойти в бассейн. Можешь сходить за своим купальником, пока я приведу твоего брата в порядок?

— Только не разрешай ему какать в бассейне, как в прошлый раз, — указывает она, прежде чем убежать в свою комнату за купальником и нарукавниками для плавания.

Однажды я забыл надеть на него подгузник, и теперь малышка постоянно припоминает мне тот случай.

— Ну-ка, парень. Давай-ка помоем тебя и наденем подгузник, прежде чем твоя старшая сестра вместо нарукавников воспользуется моими кишками, — говорю я маленькому мальчику, который в данный момент держит весь свой кулак во рту. Его щечки порозовели из-за прорезывающихся зубов, а характер граничит с натурой психопата. Да уж, мне «повезло». В одно мгновение Арти смеется, в следующую уже плачет, а затем кричит, как одержимый. Однако зубная боль — та еще сволочь, поэтому я испытываю сочувствие к своему маленькому мальчику из-за четырех зубов, которые режутся одновременно.

В тот момент, когда вытаскиваю подгузник и плавки Арти, слышу дверной звонок, а затем крик Айви:

— Кто-то звонит в дверь.

Как будто я не слышу того же звонка, что и она.

С Артуром на бедре и Айви рядом, жаждущей увидеть, кто же стоит по ту сторону, я щелкаю замком и открываю дверь, чтобы столкнуться с гигантским брокколи, в комплекте с улыбающимся лицом и галстуком-бабочкой.

— В чем разница между брокколи и соплями? — произносит зеленое чудо высоким, писклявым голосом, который подозрительно похож на голос Холли.

Айви смотрит на меня, потом снова на нашего посетителя, и отвечает зеленому чуду с таким серьезным лицом, словно гигантский овощ приходит в наш дом ежедневно:

— Не знаю, ты нам скажи.

Чудо слегка шевелится и скрипит:

— Дети готовы есть сопли, лишь бы не есть брокколи.

Я фыркаю от смеха, но Айви хмурится, раздраженно смотрит на меня, а затем отвечает:

— Ты — глупое чудо, и не в хорошем смысле этого слова. Девочки не едят сопли, а вот чудовища — да.

В замешательстве Холли шевелит гигантской брокколи чуть дольше, а затем признается:

— Так мне и надо. Можно я уже сниму этот костюм?

— Холли, это ты? — спрашивает Айви, ее голос наполнен сомнением и удивлением, как будто броколли внезапно превратилось в Холли специально для нее.

Девушка снимает с головы гиганский овощ и говорит:

— Привет, принцесса Айви. Да, это я. Пришла навестить твоего папу.

— И меня, — поправляет Айви.

— И тебя, — исправляется Холли, широко улыбаясь, и переводит взгляд на мое лицо. — Можно мне войти? — спрашивает она ласково. — Обещаю, что оставлю брокколи снаружи.

— Ты умеешь плавать? — спрашивает ее Айви, прежде чем я могу вставить хоть слово.

— Конечно.

— А у тебя есть с собой купальник?

— Вряд ли, — печально качает головой Холли.

— Ничего страшного. У меня есть запасной. Можешь взять его, — объявляет моя маленькая девочка, прежде чем со счастливой улыбкой на лице убежать к себе в комнату в поисках купальника, оставляя нас троих на крыльце.

Арти продолжает жевать кулак, не обращая внимания на происходящее. Я же ошеломленно смотрю на девушку, которая стоит передо мной и застенчиво кусает губу в ожидании приглашения войти.

— Я пытался связаться с тобой несколько дней подряд.

Прекрасная вступительная речь, Джош.

— Знаю. Я избегала тебя.

— Почему?

— Можно мне войти?

Взволнованный ее прямотой, я держу Холли на пороге, в то время как все, чего мне хочется — это впустить ее в дом и никогда больше не выпускать оттуда.

— Конечно, прости... Я...

Холли ставит головной убор в виде брокколи на землю, прислоняя его к стене, и входит внутрь, целуя меня в щеку и останавливая мое бессвязное бормотание.

— Нет, это ты прости, — начинает она. — Я позволила своей неуверенности взять верх. Однако стою здесь, в надежде, что ты все еще видишь во мне брокколи, друга или…

— Вот он, — кричит Айви, бросаясь к нам. — Нашла тебе купальник, как у русалки, потому что он зеленый, а я знаю, как сильно ты любишь зеленый.

— Да, я обожаю зеленый, — отвечает Холли, забирая крошечный купальник из рук Айви, при этом не сводя с меня глаз.

— Давай, папочка. Пусть Холли переоденется, и мы все вместе пойдем в бассейн. Вчетвером веселее.

— Ты права, принцесса Айви, — отвечаю я, не отрывая взгляда от Холли. — Мне тоже нравится, когда нас четверо.

Айви тащит Холли в ванную, чтобы переодеться, и она, посмеиваясь над рвением малышки, кричит мне через плечо:

— У тебя есть шорты или футболка, которые я могу надеть? Не думаю, что купание нагишом уместно в данных обстоятельствах.

— А мы можем обсудить, какие обстоятельства будут приемлемы в будущем?

Девушка подмигивает мне, прежде чем Айви насильно затаскивает ее в свою комнату, и кричит:

— Когда ты произносишь такие слова, как «будущее», мне хочется ответить «да» на любой из твоих вопросов.

Клянусь, мое лицо готово лопнуть от улыбки.

Пробираюсь в свою спальню с Артуром на бедре, чтобы найти что-нибудь подходящее для женщины, перевернувшей с ног на голову мой истерзанный ранее мир.

Возможно, Холли действительно понадобилось несколько дней, чтобы разобраться во всем, что произошло между нами, но сейчас она здесь, и если кто-то и верит в возможность второго шанса, то это я.

Вытаскивая одежду из комода в поисках боксеров, которые не будут слишком широкими для стройных бедер Холли, прокручиваю в голове события последнего года своей жизни.

Я поцеловал на прощание любовь всей своей жизни и спустя всего восемь часов потерял ее.

Вспоминаю то, как оставил свою жизнь позади, и всего через восемь часов в мой мир вошла Холли.

Жизнь — это череда моментов: одни приносят радость, другие — неизмеримое горе.

Жизнь — это то, как ты учишься принимать эти моменты, когда выбираешь любовь вместо ненависти или семью вместо одиночества.

Там, где есть смерть, всегда будет жизнь.

Там, где есть любовь, всегда будет семья, и неважно — по крови или по выбору.

И там, где есть конец, ты обязательно найдешь другое начало.

Это круговорот жизни.

Несовершенный знак бесконечности.

Лежащая на боку цифра Восемь.

Лора улыбается.

Эпилог

Восемь месяцев спустя

— Мам, ты видела цветы, которые Айви принесла для Холли?

— Они в кувшине рядом с раковиной, дорогой.

Я забегаю в маленькую кухню нашего нового жилья — виллы с тремя спальнями, спрятанной в тихом местечке на окраине Санта-Гертрудис.

Сделав вывод, что хочу остаться на острове, мы решили найти жилье в глубине острова из-за международных школ, которые идеально подошли бы Айви и Арти, а также мне, чтобы снова вернуться к работе.

Я скучаю по преподаванию, и как только Артур немного подрастет, надеюсь получить должность учителя, продолжив работать с детьми младшего и старшего возрастов. Я не привередливый. Просто хочу вернуться к работе, которую люблю.

Букет ромашек стоит именно там, где сказала моя мать, поэтому осторожно вынимаю их из воды и заворачиваю стебли в яркую креповую бумагу (зеленую), на покупке которой настояла Айви.

Сегодня мы попросим Холли переехать к нам.

Мы все обожаем ее.

Ни я, ни Холли еще не сказали друг другу пугающего слова на букву «л», но не потому, что не чувствуем этого. Знаю, что чувствуем. Все это время мы плыли по течению, не пытаясь торопить друг друга. Однако с этим покончено.

Я скучаю по ней, когда она остается в Сан-Антонио, да и дети тоже.

Девушка помогла мне найти это место, и, надеюсь, будет счастлива сделать его также и своим домом, потому что для нас Холли стала родной.

— Папа, мы готовы, — восклицает Айви, когда входит в дверь в своем новом наряде феи Динь-Динь, который Холли купила ей (опять же зеленый) или, как называет его Айви — Айвибелл. (Прим.ред. В оригинале мультфильма имя феи — Tinker Bell, но на русский язык перевели как Динь-Динь)

— Ты такая красивая, принцесса Айви.

— Нет, папочка, — поправляет она, закатывая глаза и упираясь рукой в бедро. — Когда я надеваю его, ты должен называть меня Айвибелл. Я уже сто раз тебе говорила.

— Ну ладно, Айвибелл, — признаю я. — Почему бы тебе не пойти и не поцеловать бабулю на прощание, а потом мы поедем и заберем Холли у дяди Нейта.

Ах, да, я забыл вам рассказать. Сегодня Холли подписывает контракт с моим братом Джейком. Она напишет песни для саундтрека к его предстоящему фильму. Так что, у нас двойной праздник.

Через несколько мгновений на кухню входит моя мать, с Айви и Арти на буксире.

— Оба малыша готовы и очень взволнованы. Ты ведь помнишь, что тебе нужно сказать, Айви, вернее Айвибелл?

Айви вся лучится, глядя на свою бабушку, и отвечает:

— Помню, бабуль, я же повторяла несколько раз.

— А как насчет тебя, Арти? Что собираешься сказать Холли?

На следующей неделе Арти исполнится два, и люди не зря называют этот возраст «ужасные два».

— Брокколи, — кричит он, хотя это больше похоже на «Бвокоуии». Решит ли он произнести «речь», когда придет время, это спорный вопрос, но при его великолепном объявлении данного слова, над которым мы работали больше недели, все обязательно разразятся восторженными аплодисментами.

— Хороший мальчик, Арти, — хвалит Айви. — Холли будет рада жить с нами.

Я вздрагиваю, и мама замечает мою реакцию.

— Как насчет того, чтобы посадить вас обоих в машину? — говорит она детям. — А ваш папа принесет цветы.

Когда оба ребенка благополучно пристегнуты к автокреслам, мама поворачивается ко мне и, не теряя ни секунды, спрашивает:

— Ты передумал? Никто не осудит тебя за это, но не смей вводить в заблуждение эту милую девушку. Если у тебя есть сомнения, покончи с этим прямо сейчас.

Подхожу к матери — женщине, которая не только любила меня, но и боролась за меня в самые мрачные минуты, и обнимаю ее.

— Нет, мам. Я не передумал. Просто не уверен, что продумал все варианты. Ты же видела, как Айви взволнована? Что, если Холли скажет «нет»?

Моя мать отстраняется и кладет руки на мои плечи.

— Дорогой, я находилась рядом с тобой и Холли, видела ее с детьми, и, глядя на то, как она волнуется о них, я вижу «солнце», которое садится и встает в твоих глазах. Эта девушка не скажет «нет».

— А что, если она это сделает? Я имею в виду, скажет «нет».

— Если Холли откажется, то ты смиришься с тем, что она пока не готова, но при этом сохранишь чувства между вами.

— А как же дети?

— Ох, Джош. Не беспокойся о них. Твои дети выносливы. Они справятся с этой ситуацией так же, как справились со всеми остальными — с улыбкой на лице и держа папу за руку.

***

Не проходит и тридцати минут, как мы с детьми, взявшись за руки, входим к Нейту.

Все мои планы летят к чертям, когда Айви и Арти замечают не только Эмму, Джейка и их детей, но и Айзека со своим парнем, Флинном. Если бы я знал, что тут будет семейное воссоединение, то выбрал бы другой день, чтобы попросить Холли переехать к нам. В моих планах аудиенция не присутствовала.

Айви замечает своего любимого дядю через открытые двери террасы и бросается в дом, чтобы найти его, в то время как Арти начинает тащить меня к бассейну. Мой малыш жить не может без воды.

— Эй, брат, — кричит Джейк из бассейна, где играет с Калебом, своим маленьким сыном. — Мы закончили примерно полчаса назад. Холли вернулась к себе или, может, поехала к тебе. Точно не скажу, спроси у Эм.

— А кто сказал, что я здесь ради Холли?

Сзади появляется Айзек с подносом, полным напитков. Флинн несет огромную тарелку с закусками, а Айви практически свисает с его ноги.

— Из-за цветов, Джош, — услужливо подсказывает Айз.

— Конечно, только если они не для меня, — дразнит Флинн, ухмыляясь и вскидывая брови.

Мои щеки пылают, когда все трое смотрят на меня.

— Так, ладно, парни. Я вам не экспонат в зоопарке.

— Мы идем в зоопарк? Можно мне поплавать в бассейне с Калебом? Где Холли, чтобы я могла подарить ей свои цветы? — тарахтит Айви, даже не переводя дыхания между вопросами.

— Успокойся, Айви-Листик, — отвечает вместо меня Айз. — Как насчет того, чтобы поехать в зоопарк завтра, а затем устроить вечеринку у бассейна, и остаться на ночь?

— Можно, папочка, можно?

Перевожу взгляд на брата — мужчину, который подарил мне и моим детям столько любви и заботы, что не могу не кивнуть в согласии. Надеюсь, выражение моего лица передает все, что я не могу произнести вслух.

— Да, Айвибелл. Ты можешь приехать сюда завтра и остаться с Айзеком и Флинном, но сейчас мы должны найти Холли и подарить ей цветы, так что обними всех на прощание, а я пока отнесу твоего брата в машину и пристегну.

— Хорошо, папочка, — взволнованно отвечает она. — Тогда сначала я попрощаюсь с Эммой. Она в туалете.

— Айви, не думаю... — мои слова остаются без ответа, потому что девочка уже бежит обратно в дом под смех Айза и Флинна, следующих за ней.

— Не паникуй, Эм привыкла, что ее прерывают, когда она восседает на своем троне. У нас тоже есть дети, помнишь? — из бассейна доносится голос Джейка, когда он подбрасывает Калеба в воздух и тот визжит, прежде чем упасть с брызгами в воду.

— Приведу Айви, как только она закончит прощаться, — предлагает Айзек, и благодарный за это, я возвращаюсь к подъездной дорожке.

С Арти и Айви, пристегнутыми к своим автомобильным креслам, и напутствием от Айзека «иди за ней, Тигр», мы выезжаем на дорогу, направляясь к дому Холли. В квартиру, которую она до сих пор снимает со своими подругами, Рейчел и Зои.

Боже, надеюсь, их нет дома.

Мне нравятся обе ее подруги, клянусь, но не думаю, что мои нервы выдержат еще одну аудиторию.

— Мы на месте, ребята. Вы помните, что нужно сказать?

— Бвокоуии, — кричит Артур.

— Ага, помню, папочка, — подтверждает Айви.

— Тогда ладно. Пойдем и подарим Холли цветы, пока они не завяли, и все лепестки не осыпались.

К счастью, дверь открывает Холли, а не одна из ее соседок.

На ее пороге разворачивается следующая картина: Айвибелл подпрыгивает с кучей ромашек в руках, Арти ковыряет пальцем в носу, а я прижимаюсь к стене с липкими вспотевшими ладонями и бледным лицом.

— Привет, ребята. Не ожидала увидеть вас так рано, — восклицает Холли со смесью растерянности и неожиданного счастья на лице.

Похоже, девушка только вышла из душа. На ее загоревшее соблазнительное тело накинут шелковый халат цвета морской волны, а на голове красуется розовое полотенце, скрученное в тюрбан.

— Бвокоуии! — кричит Артур и тянет руки к Холли, чтобы та взяла его, и девушка делает это, не задумываясь.

— Ну, ладно, малыш. Не знаю, какое отношение к этому имеет брокколи, но я тоже рада тебя видеть, — говорит она, прежде чем обнять его и дунуть ему в шейку, отчего Артур восторженно визжит.

Я говорил вам, что мой маленький мальчик без ума от моей девушки? Так и есть. Если бы он был немного постарше, думаю, у меня была бы жесткая конкуренция.

— Айвибелл, ты такая красивая, — быстро добавляет Холли, не желая оставлять мою девочку без внимания.

— Это для тебя, — шепчет Айви, протягивая руку и преподнося Холли цветы. — Папочка хочет спросить тебя о чем-то, и мы с Арти тоже. Потому что любим тебя и хотим, чтобы ты каждое утро готовила нам блинчики.

Окей. Моя девочка трещит без умолку. Я должен был догадаться. Айви следовало остановиться на словах «и мы с Арти тоже», а не добавлять слова любви и умолять о блинчиках на завтрак.

Холли все так же широко улыбается, но я вижу, как сбивается ее дыхание, и как слезы наполняют ее глаза.

Девушка наклоняется, чтобы забрать цветы у Айви, обнимает ее и шепчет:

— Я тоже вас люблю, — а затем встает и смотрит прямо на меня.

Прежде чем я успеваю открыть рот, Холли останавливает меня, приложив кончики пальцев к моим губам.

— Да, Джош.

— Да?

— Да, я бы с удовольствием каждое утро готовила вам блинчики на завтрак.

И вот так обе девушки в моей жизни лишили меня слов. Хотя они мне и не нужны.

Все, чего желаю, находится прямо здесь, в дверном проеме.

— Иди ко мне, — умудряюсь прохрипеть я, протискиваясь между двумя детьми, отчаянно нуждаясь во внимании Холли и ее губах.

— Ты уверена? — спрашиваю я, дыша ей в губы.

— Более чем, — выдыхает она.

От ее слов мое дыхание перехватывает. Как и в первый день нашей встречи.

И здесь, в дверях будущей бывшей квартиры, слова Холли возвращают мне способность дышать.

С ней я обретаю жизнь.

Вновь.

Лора улыбается.

Конец.

За остальными книгами серии следите в нашей группе в вк: https://vk.com/passion.oflove

На данный момент в группе идёт перевод другой книги из серии.

Один" И.С. Картер (Любовь в цифрах #5, герои разные)

Аннотация:

Один щелчок.

Один идеальный кадр.

Все, что нужно, чтобы запечатлеть момент навеки; хотя большинство людей позволяют им исчезнуть без следа.

Я же не пропускаю ни одного.

Ни единого.

Если вижу что-то прекрасное, то хочу испытать это, прочувствовать и увековечить.

Если нахожу кого-то красивым, то хочу попробовать его на вкус, преклонить перед ним колени и запомнить.

У меня нет определённого типажа, если кто-то мне нравится, то нравится по-настоящему.

У меня нет предпочтений.

Моя бисексуальность — дар, а не недостаток.

Свобода видеть личность, а не только пол человека.

Одно мгновение.

Одно касание.

Одна ночь.

Жизнь наполнена ими.

Один шанс все исправить.

Одна жизнь, чтобы прожить ее так, как хочется.

Одно решение, которое принесет признание.

Один человек, чтобы заполнить пустоту.

Но разве только один?

Нет, как уже было сказано, жизнь полна таких людей.

Моя камера позволяет сосредоточиться на приятных мгновениях, а преодоление сложностей только делает меня сильнее. И, если что-то не получается, я просто вновь щелкаю затвором и получаю новый снимок.

Хотя кому нужен только один?