Последнее Рождество [TokaOka] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1 ==========

Данный рассказ является логическим продолжением фанфика “Отсутствующая запись”, автор искренне рекомендует сначала ознакомиться с приквелом, опубликованным немного раньше и желает вам приятного прочтения)

С того дня, как Ремус находит в себе силы признаться Сириусу в своих чувствах, минует больше месяца. Ни тот, ни другой не возвращаются к этой волнительной, но опасной теме. Разве что Блэк иногда украдкой и будто между делом пожимает пальцы Ремуса, но тут же выпускает их. За это Ремус ему невероятно признателен. Главным образом потому, что он и сам не в силах решить, как же ему теперь себя вести. По всему выходит, что Сириус на него не в обиде и даже принимает такое положение вещей, иначе с чего бы ему хватать Рема за руки? Но все же немного тревожит бездействие и безынициативность обыкновенно энергичного и активного в своих порывах Блэка. Ремус объясняет себе это нестандартностью ситуации, но когда это останавливало такого, как Сириус? Теперь к его внутренним противоречиям примешивается еще и страх того, что он напрасно открылся, что тем самым в их отношениях возникла еще большая недосказанность. Парадоксальность этих обстоятельств напрягает, и последние несколько дней Ремус совершенно на взводе. Он издерган и раздражителен, и виной тому вовсе не его внутренний зверь, до полнолуния еще почти две недели.

На Трансфигурации он рассеян, на Рунах невнимателен, а на Зельеварении умудряется перепутать ингредиенты и схлопотать «Тролля». Гораций, по обыкновению мурлыкающий себе под нос какой-то мотивчик, удивленно заглядывает в котел с испорченным зельем, хмыкает в пушистые усы и вдруг осведомляется:

— Мистер Люпин, вы что — влюбились? О чем вы думали, когда готовили этот ужас?

Ремус мгновенно вспыхивает.

— Ага, в Блэка! — Джеймс, стоящий рядом с Лили и помешивающий оба их зелья, душевно смеется. — Не устоял-таки перед природным обаянием нашего красавчика.

Ремус успевает заметить, что Сириус посылает Джеймсу какой-то невероятно сложный взгляд, но уже в следующий момент тоже беззаботно смеется. И все вокруг смеются, кроме самого Ремуса.

— Ну, если так, то желаю удачи, джентльмены! — Слагхорн потирает руки.

— Это уже чересчур, сэр, — довольно резко говорит Ремус.

— О, извините, я всего лишь хотел поддержать шутку мистера Поттера, но если я каким-то образом вас задел… — Гораций тушуется и поспешно углубляется в изучение содержимого котла Салли, сидящей в другом ряду.

После занятий Блэк подходит к Ремусу:

— Хочешь прогуляться?

Сердце Ремуса пропускает удар, но он, сохраняя лицо, лишь сдержанно спрашивает:

— Куда?

— В Визжащую хижину, например.

Пожав плечами — что за дурацкий жест?! — Ремус кивает.

Моросит противный холодный дождичек. Ремус моментально замерзает. Но это ощущение сейчас даже на руку, оно маскирует мелкую дрожь от волнения. Он поднимает воротник куртки.

Сириус идет рядом, глаза прищурены, на лице выражение холодной, уверенной решимости. «Это произойдет сегодня», — понимает Ремус. По спине пробегает холодок, а в животе, напротив, становится горячо.

До Ивы идут молча. Отбросив в сторону окурок, Сириус подбирает с земли ветку и, ткнув ею в едва приметный выступ на стволе, отключает дерево. Встав у входа в туннель, элегантным приглашающим жестом он предоставляет Ремусу право спускаться первым. «Как девчонке!», — вдруг с обидой думает Ремус.

— Лезь ты, — говорит он, кашлянув.

Сириус хмыкает и в тот же момент скрывается между корнями Дракучей ивы. Ремус оглядывается по сторонам и лезет следом.

Войдя в комнату, Сириус первым делом идет к камину и, направив на него палочку, поджигает остатки лежащих в топке дров. Пламя мгновенно начинает весело плясать, отбрасывая на лицо Сириуса яркие теплые блики.

— Иди сюда, — зовет он.

Ремус неловко переминается с ноги на ногу. Он бывает здесь каждое полнолуние в течение уже почти семи лет, но сейчас ему кажется, что он пришел сюда впервые — в гости.

— Ты замерз? — ладонь Сириуса горячая, и это приятно согревает озябшие пальцы. Ремус не может определить, отчего они холодны: не то от волнения, не то от стылого воздуха комнаты.

— Сейчас. — Сириус тянет его за руку и крепко прижимает к себе. — Так лучше?

Ремус кивает. «Сейчас. Вот сейчас», — стучит у него в висках. Он чувствует, как теплые влажные губы касаются его губ. Некоторое время они так и стоят — обнявшись, прижавшись друг к другу губами, и Ремус чувствует, что это Сириус удерживает его, иначе он бы просто растекся по пыльному полу.

Сириус отстраняется, туманным взглядом ищет встречи с глазами Ремуса и улыбается.

— Хочешь, подрочим вместе?

Ремус смущен. Это сказано так легко и незамысловато, что он теряется, молча стоит и смотрит, как Сириус снимает мантию и расстегивает ремень на брюках.

— Ну, давай? Чего ты?

Ремус нерешительно тянет с себя куртку.

— Смелее, гриффиндорец! — смеется Блэк.

— Я не могу, — голос хриплый и сдавленный, Ремус снова кашляет. — Я стесняюсь.

Блэк смеется и быстрым движением не только расстегивает на Ремусе брюки, но еще и резко тянет их вниз. Вместе с трусами.

— Ого, — удивленно присвистывает Сириус, — хорош!

Приятное тепло благодарности, гордости и удовольствия разливается в груди. Ремус смущенно улыбается:

— Теперь ты.

Сириус хмыкает и стягивает штаны. Ремус коротко выдыхает.

— Ну, как тебе?

— Красивый. Ты весь красивый! — Ремус чувствует, как щеки заливает противный румянец.

— Можно? — Сириус кивает на торчащий член Ремуса и, не дождавшись ответа, нежно, но крепко сжимает его ладонью:

— Тяжелый, — с нескрываемым удовольствием отмечает он.

Ремус задыхается. Сириус делает буквально пару движений и Ремус, потеряв на мгновение всякую связь с реальностью, кончает. Он чувствует, как пульсирует его член в чужой руке и удивляется, насколько это удовольствие ярче, острее и приятнее того, что он испытывает, когда дрочит сам себе.

— Упс, — шепчет Сириус, как кажется Ремусу слегка разочарованно, — быстро ты…

Его голос заметно дрожит. Ремус открывает глаза.

— Извини, извини, я тебя испачкал… Я не думал, что так быстро… Просто не успел сориентироваться… Я сейчас…

Он наклоняется, чтобы вытащить из кармана спущенных брюк волшебную палочку.

— Забей, — почему-то снова шепотом отмахивается Блэк и вытирает ладонь о свитер, складками собравшийся на животе. — Тебе было хорошо?

— Да, спасибо. Огромное спасибо. Никогда бы не подумал, что это настолько…

Чувствуя себя невероятно глупо, Ремус пытается подобрать какие-то важные слова, чтобы объяснить Сириусу силу своих эмоций, но путается, тушуется, теряет нить признания, благо, что в этот момент Сириус снова притягивает его к себе. Ремус неловко утыкается губами в раскрытый рот Блэка. Постанывая от удовольствия, они самозабвенно целуются.

— Все, не могу больше, — наконец выдыхает Сириус и задирает свитер повыше, — держи…

Ощущать в руке чужой член невероятно волнующе. Ремус старается быть предельно нежным и ласковым. Перед глазами то и дело всплывает увиденная однажды порнографическая фотография, на которой обнаженная девица, стоя на коленях, почти целиком держит во рту член здоровенного бородача. Рот наполняется густой слюной, и лихая мысль вызывает невероятную дрожь в ногах. Ремус представляет, как он прикасается губами к набухшей головке и неожиданно снова кончает, без всякой стимуляции. В то же время он чувствует, как спускает Сириус — пальцы становятся мокрыми и едва заметно, но приятно липкими.

Ремусу хочется поднести ладонь к губам и, осторожно лизнув, попробовать сперму на вкус. Но, опасаясь реакции Сириуса, он поскорее вытирает об себя измазанные пальцы и натягивает штаны.

— Это было круто! — подводит итоги Сириус, поправляя одежду. — Удалась прогулка?

— Удалась, — кивает Ремус. Больше всего на свете ему сейчас хочется завалить Сириуса на кровать под балдахином, повторить все еще разок и вырубиться до утра. — Надо бы поспешить, а то мне еще сочинение писать для Горация.

— Мерлин! Даже в такой момент ты не можешь забыть про занятия… Интересно, а свидания Джеймса и Лили такие же приятные? — Сириус поправляет капюшон и кажется, что он брякает про это мимоходом, но Ремус в этом не уверен.

— Не думаю, что мы должны это обсуждать.

— Да мы и не обсуждаем, просто мне кажется, что с девчонками все куда сложнее, — Сириус откидывает с лица мешающие волосы.

— Тут я не специалист, — примирительно улыбается Ремус и ловит себя на том, что успевает вовремя остановиться и не пожимает плечами. На душе мутно.

Сириус достает сигарету, закуривает и выпускает из уголка губ сизый дымок.

— Пойдем? — Ремус кивает на дверь. Ему гадко и неуютно. Он чувствует, как зверь в нем протяжно и тоскливо скулит. Блэк коротко целует Ремуса в губы и идет из комнаты прочь. Особую странную горечь поцелуя Ремус оправдывает табачным привкусом.

========== Глава 2 ==========

По дороге в замок Блэк весел и разговорчив. Ремусу, напротив, хочется как можно скорее остаться одному. Стемнело, и светящиеся окна замка превращают пейзаж в реалистичную иллюстрацию к сказке. Ремус останавливается, чтобы полюбоваться внезапной красотой, но Сириус истолковывает это по своему: он подходит, притягивает его к себе и сладко целует.

— Ты с ума сошел? А если нас кто-нибудь увидит?

Ремус всерьез раздражен и обеспокоен этой выходкой. Какое ребячество! Но Сириус смеется и хлопает его по плечу:

— Расслабься, такая темень, что никто ничего не разберет! Разве что Минерва вышла на ночную прогулку? Но, думаю, что я бы и для нее нашел оправдание нашему поведению.

Ремус качает головой и они снова пускаются в путь. «Карта!» — неожиданно вспоминает Ремус. Она осталась на его кровати открытой, а что, если Джеймс решил как раз в этот момент узнать, куда подевались его друзья? А что, если Питер?.. Визжащей хижины на Карте нет, поэтому местонахождение друг друга они узнают безошибочно — если Карта в спальне и на ней не отображается тот, кто тебе нужен — значит он вне Хога, но идти в Хогсмид без Карты — да еще и не в день для посещений — нельзя, следовательно, остается Визжащая хижина. Спрашивается, почему мы поперлись туда вдвоем? Почему не позвали Питера? Сириус не любит Питера. На любые попытки дознаться, чем это вызвано, он отвечает неизменно: «Потому что он не человек, он Хвост!». «Я тоже не человек для него, — вдруг думает Ремус. — Я — Лунатик, ручной оборотень». Он поднимает взгляд на Сириуса, но тот, как ни в чем не бывало, идет к замку и довольно лыбится.

— Где были? — спрашивает Джеймс. Он сидит на своей кровати и увлеченно рассматривает какой-то маггловский журнал.

— Гуляли, — Сириус небрежно бросает мантию на кресло, стоящее возле чугунной печки:

— Ух, как я замерз! Согрей же меня, Сохатый.

Джеймс молча двигается, освобождая место рядом с собой.

— Классный журнал! Лили этим летом была в Испании, вот, зацени-ка…

Сириус закидывает руку за спину Джеймса и они, полуобнявшись, отправляются в глянцевое путешествие по Мадриду.

Ремус протягивает ледяные ладони к печке. Похоже, на сегодня с него достаточно внимания.

— Вы на ужин пойдете?

Джеймс поднимает на него взгляд и, направив палочку на сумку, стоящую у кровати, говорит: «Акцио, пиво!» Бутылочки с тихим глухим звоном летят на кровать.

— Прошу, — гостеприимно приглашает Джеймс.

— Ты в Хогсмид, что ли, ходил? — спрашивает Сириус, откупоривая бутылку и протягивая ее Джеймсу.

— Заказал совиной почтой, — усмехается тот, но Ремус замечает небрежно засунутую в сумку мантию-невидимку. Сложенная Карта лежит на прикроватной тумбочке Джеймса.

— Как хотите, — говорит Ремус как можно более равнодушно и отправляется в Большой зал, где, он уверен, уже ждет Питер, который, в отличие от этих двоих, не променяет кусок пирога с куриными потрохами на маггловский журнал под пиво.

Когда они с Питером возвращаются в спальню, Джеймс и Сириус сладко посапывают в одной постели, укрытые журналом, в окружении полудюжины пустых пивных бутылок.

— Рем, посмотри, там еще осталось? — Питер зевает и стягивает свитер.

— Лови, — Ремус кидает ему на постель бутылку, в сумке их еще по меньшей мере штук пять.

Он достает пергамент, учебники, перья и чернила — любовь любовью, а занятия по расписанию. Любовь? Он украдкой бросает взгляд на кровать Поттера: очки на лице Джеймса забавно съехали на бок, а рука Сириуса, лежащая на его груди, равномерно движется вверх-вниз, в такт глубокого и ровного дыхания. Любовь, конечно. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Ремус спускается в гостиную.

Утром Джеймс растрепан и заспан. Он входит в душевую в одной лишь футболке и джинсах. Ремус смотрит на него через зеркало.

— Привет, Лунатик! Ты как? — бормочет Джеймс сонно.

— Все хорошо! Привет, — не вынимая изо рта зубную щетку, отвечает Ремус.

В душевой влажно и зябко, Ремус поджимает пальцы на ногах. Джеймс, отвернувшись, стягивает футболку, снимает джинсы и трусы и, зайдя в кабинку, пускает воду. У Ремуса сводит челюсть. Сколько раз он видел эту процедуру, но до сих пор не может к этому привыкнуть — вот так с ходу раздеться и встать под холодную струю? Бр-р, нет! Слышно, как Джеймс охает и кряхтит. Из-за двери кабинки начинают ползти клубы пара, душевая наполняется туманом, по стеклам стрельчатых окон ползут тяжелые капли, сразу и не поймешь, с какой стороны.

— Рем, кинь мыло, — кричит Джеймс из-за двери, сквозь шум воды.

Ремус левитирует Джеймсу свою мыльницу, и в этот момент в душевую входит Сириус, пряча ладони подмышками.

— Во, дубак, — сердито говорит он. — Привет, Лунатик.

— Привет.

Ремус улыбается. Частенько он представляет себя отцом двух этих засранцев. Приятно было бы заиметь таких сыновей — умных, отважных, благородных, красивых — но Ремусу это не грозит. Во всяком случае, он слабо представляет себе ту девушку, которая захотела бы стать его женой и подарить ему счастье отцовства. И дело тут, конечно, не в уродливых шрамах.

Сириус раздевается и, прикрывшись полотенцем, идет к кабинкам. Стукнув костяшками пальцев в дверь кабинки Джеймса, он кричит:

— Сохатый, ты скоро?

— Заходи, открыто, — орет ему Джеймс, и Сириус, потянув дверь, пропадает в облаке густого пара.

Ремус представляет себе этих двоих, как они толкутся под одной лейкой, случайно касаясь друг к друга телами, не испытывая при этом ни капли смущения и стыда, пихаются и смеются. Конечно, смеются! А вокруг них туман и тепло — в раю место только двоим. Холодная сырость проникает под халат. Ремус выпускает воду из раковины и через зеркало приветливо улыбается входящему в душевую Питеру.

========== Глава 3 ==========

В первых числах декабря все факультеты курса сдают часовой тест на профориентацию. Четыреста вопросов — двенадцать ответов. Ремус получает пергамент с итогами: на лидирующих позициях «роль Учителя» и «роль Аналитика». Ремус подозревал нечто подобное, но был бы куда довольнее, если бы самой подходящей ролью оказалась «роль Спортсмена или Физический Труд». Нет, ни о каком спорте Ремус не мечтает, а вот большая тяга к труду физическому ему бы не помешала, Рем вполне отдает себе отчет, что вряд ли где-то в учебном заведении потерпят такого, как он. Да и любая другая структура, которая подчинена жесткому графику и необходимостью ежедневного наличия у сотрудника здравого ума и трезвой памяти, ему не подойдет. В ноябре видимость лунного диска два дня держалась на максимуме, и Ремус отходил после этого почти неделю.

— Это какой-то неправильный тест, — возмущается Джеймс. — А где «роль Раздолбая» и «Авантюриста»? Или «Разбивателя Женских Сердец»?

Джеймс локтем толкает Сириуса в бок. Но тот сидит мрачнее тучи: на днях его вызывал Дамблдор, потому что Бетти Осмент, хорошенькая девушка с шестого курса Рэйвенкло, наглоталась какой-то дряни, сообщив в предсмертной записке, что виной тому обидное невнимание Сириуса Блэка. Бетти спасли, но она впала в какую-то необъяснимую прострацию, а Сириус имел личную беседу с родителями Бетти, деканами и директором.

В тот день на ужин в Большой зал они входили под такой невообразимый шум, что и представить себе было трудно. Кто-то аплодировал, кто-то свистел и улюлюкал, слизеринцы и рэйвенкловцы сидели с такими лицами, что Ремус невольно взял Сириуса за локоть. Но тот зло дернулся и молча двинул к своему месту за столом Гриффиндора.

Ни о каком взыскании, конечно, и речи не было, в конце концов, Сириус объяснил, что никаких обещаний Бетти не давал и вообще практически не знаком с ней, но Ремус представлял себе, что там творилось. В тот момент, когда за Сириусом пришел Филч и злорадно заявил, что его вызывает директор, Ремус понял: если потребуется — он расскажет Дамблдору и всем остальным об их отношениях. И в тот же момент осознал, что собственно отношений-то между ними никаких и нет. Единственное, что было — это совместная мастурбация. Не то нарочно, не то вопреки.

Они никогда не обсуждали своих чувств, не строили совместных планов. Они вообще мало общались. Исключение — лишь выходные и редкие свободные вечера, те, которые Джеймс проводил с Лили; но и тогда чаще всего с ними Питер, какие уж тут разговоры по-душам.

Ремус думает, что было бы куда справедливее, если бы о том, что Сириуса не интересуют девушки, директору рассказал Сохатый. Бетти становится невероятно жалко. Ремус даже немного восхищен ее отчаянной глупостью, но если у кого и есть повод свести счеты с жизнью, так это у него. Но Ремус вспоминает мамину улыбку, глаза отца и решает, что, пожалуй, повременит со смертью. Вместе с тем он принимает еще одно решение — никогда больше не встречаться с Сириусом ради секса. Этот приговор отзывается колким щекотанием в носу, Ремус чувствует, что еще немного — и он попросту разревется от смятения, но успокаивает себя, что лучше сделать это сейчас, что потом будет только хуже и гораздо, гораздо больнее. Учебный год закончится, их раскидает по жизни и их «отношениям», так или иначе, придет конец. Зачем тогда эти мазохистские попытки реализовать то, чему быть не суждено? Слезы все-таки предательски срываются с ресниц, Ремус торопливо трет лицо ладонями и выравнивает дыхание. В конце концов, ему удается справляться со своим зверем, неужели он не сможет хладнокровно задушить в своей душе любовь? Да еще и такую!

Когда Сириус возвращается в спальню, все смотрят на него с ожиданием подробностей. Но тот только бурчит: «Херня какая-то!» и, завалившись на кровать, плотно задергивает полог. Джеймс многозначительно смотрит на Ремуса, и тот снова не находит ничего умнее, чем пожать плечами и продолжить чтение. Если бы Джеймс и Питер сейчас вышли, Ремус немедленно забрался бы за закрытый полог и… Ремуса вдруг озаряет! Он снова поднимает взгляд на Джеймса, а тот смотрит в сторону кровати Сириуса. «Мы мешаем ему, ну, конечно!». Ремус нарочно неторопливо поднимается, собирает письменные принадлежности и учебники, говорит Джеймсу: «Пойду допишу сочинение», — и обращаясь к Питеру: «Ты не хочешь мне помочь? Опять одному за всех что ли отдуваться?», — выходит из спальни.

Пару минут спустя к нему присоединяется надутый и ворчащий Хвост.

Многолюдная в начале вечера гостиная к ночи пустеет. Ремус измотан и сожалеет, что не догадался взять с собой Карту. Придумать предлог зачем — проще простого, зато сейчас он мог бы проверить… «Чем занимаются эти двое в одной постели», — беззвучно, сквозь сжатые клыки, гнусно шипит темная тварь внутри. Ремус на секунду закрывает глаза и настойчиво продолжает свою мысль: он мог бы проверить, можно ли ему с Питером вернуться в спальню, потому что уже начало второго, и Питер не раз клевал носом…

— Поди, принеси Нумерологию, пожалуйста, там какой-то пустяк осталось доделать, — просит Ремус.

— Нумерология послезавтра! Ты что, решил на месяц вперед все сделать? Не-е, я иду спать!

Уловка сработала. Питер тащится в спальню, по пути роняя собранные кое-как в охапку учебники и чертыхаясь; пока он будет подниматься — наделает столько шуму, что у всех будет время избежать неожиданностей. Немного погодя, аккуратно сложив свои книги и пергаменты, Ремус левитирует их перед собой по лестнице. Когда он входит в спальню — все уже спят. По своим кроватям.

========== Глава 4 ==========

Последняя неделя перед рождественскими каникулами хлопотная: все стараются подтянуть «хвосты» по предметам, старосты принимают участие в украшении замка и носятся со списками должников между деканами и студентами, но все это приятные заботы, потому что между ними есть время подумать о планах на каникулы и запастись подарками для друзей и близких.

Но на это Рождество выпадает полнолуние. Друзья утешают Ремуса: Джеймс, хотя и проводит эти каникулы дома — решил познакомить Лили с родителями — намекает на какой-то сюрприз, Питер обещает прислать подарок с самого утра, в надежде, что он приободрит Ремуса, а Сириус заявляет, что остается с ним в Хоге «за компанию». Ремус сомневается, что сумеет принять этот «дар» достойно.

И вообще, он устал. Ко всем душевным метаниям добавляется всегдашнее недомогание. С тех пор, как он понял, что влюблен, трансформации и идущие перед ними атаки превратились в настоящий кошмар. Ремус похудел и осунулся. Он решает, что проведет эти каникулы дома, с родителями, о чем и ставит в известность своих друзей вечером, во время праздничного ужина.

Джеймс, не переставая жевать, по очереди внимательно смотрит то на Ремуса, то на Сириуса, то на Питера, Питер недоуменно разводит руками: «Раз так, значит так, отправлю сову тебе домой», а Сириус, отложив вилку, оборачивается к Ремусу, некоторое время пристально рассматривает его, а потом говорит всем: «Прекрасно. Значит, без лишних угрызений совести я могу принять приглашение Андромеды. Извините, джентльмены, пойду собирать вещи». Ремус кивает и опускает голову. Больше он не смотрит на друзей, ведь это такое увлекательное занятие — ковырять в тарелке мясную подливу.

Некоторое время спустя Джеймс тоже говорит: «Спасибо, всем приятного аппетита, но я тоже, пожалуй, пойду». Ремус бормочет с набитым ртом: «Да, конечно», по ходу раздумывая, куда бы податься после ужина, чтобы прийти в спальню, когда все уже улягутся.

Помыкавшись по замку, полюбовавшись ее великолепным праздничным убранством и выслушав все рождественские гимны в исполнении рыцарских доспехов, Ремус тащится в гостиную Гриффиндора. Ему навстречу из проема за портретом выходит Лили. Ее взгляд лучится, все-таки она удивительно привлекательная девушка.

— О, Ремус, а где Джеймс?

— Не знаю, последний раз я видел его за ужином. В спальню заглядывала?

— Сто раз, — отмахивается Лили, — никого там нет.

— Никого?

— Ага. Питер в гостиной, а этих двоих и след простыл.

Ремус усмехается.

— Погоди, может, они оставили записку, я сейчас поднимусь и посмотрю.

С невероятным облегчением Ремус заходит в их общую спальню и осматривается в поисках Карты, одновременно соображая, как открыть ее при Лили, чтобы та ничего не заметила. Но Карты нет. Значит, скорее всего, они смотались в Хогсмид.

— Нет, ничего не понимаю, — врет Ремус, — они ушли собирать вещи… Может, опять что-то затеяли? Сама понимаешь, Рождество, такой соблазн…

— Если так, то Джеймс знает, он поедет завтра к своим родителям…

— Лили, — мягко перебивает ее Ремус, — я пошутил. Просто пошли куда-то по делам, ну, могут же быть у людей дела?

Лили недоверчиво качает головой и выходит. Ремус достает из-под кровати чемодан и начинает неторопливо складывать вещи.

«А может, и правда — решили напоследок чего-нибудь отмочить?» — улыбается он сам себе, и сердце его наполняется предвкушением радостного веселья и благодарностью, в конце концов, с их подачи его совесть старосты будет чиста.

Питеру он решает ничего не рассказывать, тот и без того постоянно твердит Ремусу, что он слишком хорошо думает о людях. Ремус согласен с ним, те люди, о которых он действительно думает — хорошие люди, а что до остальных, возможно, у них есть свои причины и мотивы поступать другим образом. Отец всегда учил его даже в самых отъявленных негодяях искать положительные черты. Ремус понимает, что отец таким образом замаливает свою ошибку, стоившую его сыну нормальной жизни. Ремус не осуждает его, он не в обиде, общество диктует свои правила игры, жаль только, что он в этой игре навсегда осален и обязан быть в опале. Страх — величайший импульс. Он способен даже самого здравомыслящего человека превратить в неадекватного параноика. Конечно, есть и другие — безрассудные, бесстрашные, рисковые — способные противостоять первому порыву, суметь разобраться в природе своих опасений и сделать выбор. Ремус понимает, что ему повезло — он встретил таких людей. И он не намерен их терять. Пусть даже порой они ведут себя эгоистично, недальновидно, легкомысленно — он благодарен им.

Ремус задумчиво садится на кровать. Что, если он поторопился, что, если обида и ревность, взявшие верх над чувством признательности и любовью, разрушат их дружбу?

Ремус утыкается носом в ладони. Как же просто все сломать. Он считает поведение Сириуса эгоистичным, недальновидным, легкомысленным? А сам-то он как поступает? Легче всего сбежать, откреститься, признать свое поражение. Жаль, что он не может рассказать обо всем отцу, спросить совета. Конечно, тот выслушает его очень внимательно, но между бровями у него появится эта ужасная складка, которая появляется перед каждым полнолунием, словно его тоже кто-то навеки проклял этой печатью скорбного смирения. Он станет ходить по комнате из угла в угол, заложив руки за спину, а потом повернется и спросит: «А ты уверен, что вправе ломать чью-то жизнь, обрекая его на свою любовь?».

Словно очнувшись, Ремус убирает руки от лица и решительно кидает в чемодан оставшиеся вещи.

Он не вправе. С этой мыслью он и засыпает.

Ночью он слышит, как в спальню прокрадываются Джеймс и Сириус, они тихо перешептываются, но даже из едва слышного из-за полога разговора Ремус понимает, что они навеселе. «Вряд ли Лили это понравится», — думает он, стараясь подавить этой мыслью свою собственную досаду.

— Ты куда, с дуба рухнул?! — хихикает Джеймс, когда Сириус приоткрывает полог кровати Ремуса. Сам он лежит с закрытыми глазами, притворяясь крепко спящим. А эти двое шуршат — похоже, завалились на пол — и едва слышно хохочут.

Щеки Ремуса пылают: неужели рассказал? С Блэка станется, может еще ввернуть пару таких словечек, что уши завянут.

— Ложись уже, Казанова… — Ремусу кажется, что голос Джеймса ласков. И эта ласка, как удар хлыста, и все внутри замирает от страшного понимания: «Он знает!». Сириус, Сириус, дурак ты! Да разве тебе было плохо? Да разве бы я позволил себе навредить тебе? Зачем же ты?..

Ремус представляет себе, как Джеймс будет делать вид, что ничего не знает о них, но отношения уже никогда не будут прежними, за каждым жестом, словом и взглядом Ремус станет видеть брезгливое пренебрежение, такое, с которым обычно секретарь Департамента по контролю протягивает ему раз в год для подписи ведомость учета. Это тебе не лихая идея принять в компанию оборотня, это будет куда похлеще! Тем более сейчас, когда у Джеймса с Лили завязался настоящий роман, и судя по всему, между ними все серьезно. Зубы скрипят в тишине. А Питер? С такого, как он, станется всем растрепать. Ремус покрывается мелкими каплями отвратительного липкого пота. Вся надежда на то, что эти двое оставят такой козырь при себе. Станут отпускать двусмысленные шуточки: «Рем, смотри, какой симпатичный парень!», «Там были такие классные девчонки, хотя, тебе, Лунатик, это, наверное, не интересно, извини!». Ремус натягивает подушку на лицо: «Великий Мерлин! Это же конец!». До выпускного еще полгода. Бросить все сейчас? Соврать Дамблдору, что со здоровьем полный бардак и заниматься дома, а потом вернуться в Хогвартс только, чтобы сдать ЖАБА? А что сказать родителям?! Что кто-то прознал про болезнь и грозится выдать тайну, если я не уйду сам? Мама будет плакать. Отец расстроится. И снова будут эти взгляды полные сочувствия, вины и скорби? И так до конца дней? В голове снова всплывает хорошенькое личико Бэтти Осмент. Ремус искренне желает поменяться с ней местами. Возможно, если бы она пришла в себя и вернулась бы на факультет, они бы с Сириусом поговорили, может нашли бы что-то общее, стали бы чаще встречаться, все-таки теперь у Джеймса есть Лили, они бы могли подружиться… А Ремус пребывал бы в Мунго, не живой и не мертвый, просто нечто. Что же еще жизни нужно сделать с ним? В чем же таком он провинился? Ремус чувствует, как отчаяние разбудило зверя, как отвращение начинает подступать к горлу, как душит ярость: «Убить. Убить обоих в ближайшее полнолуние и скрыться». Ремус вскакивает с постели. Он в панике. Какая страшная мысль! Забыть, забыть, убежать, отпустить, пропасть, исчезнуть.

Он судорожно натягивает одежду, в темноте спальни мерещатся жуткие образы. Куда сейчас? В гостиную? Или в Большой зал, поближе к выходу? Филч увидит. Который час? Начало пятого. Подождать здесь? А ведь утром надо собрать первокурсников перед отправкой домой! Ремус тихонько скулит. Привычный мир рухнул, внутренний хаос вырвался наружу. И это все результат его несдержанности, распутства, похоти и болезненной тяги к исключительности! «Идиот, какой же я идиот!», — шепчет Ремус. Подхватив чемодан, он бесшумно крадется к выходу. Тварь внутри ликует, настал ее час проявить свои способности. Спустившись в гостиную, Ремус садится на диван у камина. Он дождется утра, вызовет Салли и попросит ее взять первый курс на себя, сославшись на то, что… Словом, что-нибудь он точно придумает в свое оправдание. Эта идея немного успокаивает. Минуты тянутся целую вечность. Дрова в камине потрескивают, а за окном валит снег. Тварь еще скребет когтем по сердцу, но в целом Ремусу удалось унять первый приступ отчаяния. Теперь он думает над тем, как объяснить Дамблдору и родителям свое решение остаться дома.

В половине седьмого утра Ремус достает из чемодана значок старосты и легонько ударяет по нему волшебной палочкой. «Салли Соломон! Срочно спустись в гостиную Гриффиндора!»

Через несколько минут в гостиную входит Салли. Она недоуменно оглядывается по сторонам, ожидая увидеть что-то из ряда вон, и наконец замечает Ремуса.

— Что случилось?

— Извини, пожалуйста, что поднял в такую рань, но мне нужно срочно уехать, отец приехал за мной, он в Хогсмиде, поэтому я хотел бы попросить тебя, — Ремус с надеждой смотрит на Салли, — не согласишься ли ты одна собрать первокурсников?

— Мерлин! Я уж думала, что-то случилось. Соберу, раз такое дело, — Салли не выглядит довольной. — А вчера не мог предупредить?

Ремус прячет глаза.

— Вчера я еще и сам не знал.

— Ладно. Веселых каникул и с наступающим Рождеством.

Салли идет обратно в спальню.

— Большое спасибо, — вслед ей говорит Ремус, но она, не оборачиваясь, машет рукой.

Портрет Полной Леди выпускает его из гостиной. Перехватив чемодан поудобнее, Ремус делает шаг, теряет равновесие и летит куда-то вниз, будто с горки. Так и есть! Лестницы скользкие, словно лед, на поворотах его заносит и, будь это обычный день, он, пожалуй, принялся бы от восторга хохотать во все горло. Но сейчас ему не до смеха. «Все-таки отмочили напоследок», — думает Ремус, когда приземляется на мягкое место в коридоре четвертого этажа. Воображая, что тут будет твориться часа через полтора, когда первые студенты станут спускаться к завтраку, осматривает чемодан — вроде бы все в порядке — и спешит вниз.

Дорожки сплошь завалены снегом, ноги вязнут в сугробах, но Ремус полон решимости. Вспоминая полет с заледенелых лестниц он думает, что это вполне символично. «Будто — скатертью дорога! Катись, извращенец!». Стискивая зубы, он подгоняет чемодан волшебной палочкой и тот подлетает вверх на несколько футов. Надо успокоиться, не хватало еще родителей напугать. Они и без того станут волноваться такому неожиданному визиту.

Выйдя на дорогу, Ремус взмахивает палочкой, и через несколько секунд с треском и грохотом из воздуха материализуется сияющий «Ночной рыцарь». Ремус спешит войти в салон, чтобы избежать соблазна обернуться и бросить на Хогвартс прощальный взгляд.

========== Глава 5 ==========

В Абере снегом и не пахнет. Низкое пасмурное небо набухает тяжелыми редкими каплями. Проселочная дорога, на которой останавливается «Рыцарь», скользкая от грязи, Ремус чуть не падает, когда спрыгивает с подножки. До дома рукой подать, особенно если идти через поле. Наложив на ботинки водоотталкивающее заклинание, он отправляется в путь.

Калитка привычно скрипит. Окна темны. Ремус подходит к двери и, отперев ее своим ключом, тихонько входит в дом. Родители еще спят. Стараясь не шуметь, Ремус идет в свою комнату, по пути снимая куртку и шапку.

Бессонная ночь, внутренняя борьба с самим собой — все это слишком утомительно. Ремус падает на свою кровать и впервые за долгое время засыпает крепким сном.

— Боже мой, Ремус! — мама кидается к нему и крепко прижимает к себе. — Что случилось? Когда ты приехал? Я проснулась, пошла на кухню, смотрю — твой чемодан! Как ты себя чувствуешь? Ты здоров?

Ремус молча обнимает маму. На душе вдруг становится до чрезвычайности тепло. Как хорошо, что он вернулся домой! И чего он так переживал? Теперь все будет хорошо. Он снова устроится на работу, будет жить с родителями, в полнолуния — первое время — станет аппарировать в Визжащую хижину, а потом они с отцом выкопают подпол в сарае, укрепят его как следует, наложат мощные сдерживающие заклинания. Вечерами он будет учиться, и катись ко всем чертям эта дурацкая любовь! В конце концов, он и не рассчитывал на взаимность, но и выставлять на посмешище свои чувства не намерен.

— Мам, я в полном порядке. Теперь в абсолютно полном. И у меня каникулы.

Он решает рассказать о своем намерении остаться дома позже. После полнолуния, когда совершенно успокоится и отдохнет. А пока будет вести себя как ни в чем не бывало. Ему хочется, чтобы родители были спокойны и счастливы, настолько, насколько это возможно с таким сыном.

— Ну, пойдем, пойдем, сейчас я быстренько что-нибудь организую и позавтракаем, ты, наверное, голодный с дороги…

Мама тащит его в кухню.

— Лайелл! — кричит она по пути. — Вставай скорее, Ремус приехал!

Раздвигая простенькие клетчатые занавески, Ремус выглядывает в окно — сыро, тускло, ветрено. Еще час назад это навело бы его на грустные мысли о том… Просто навело бы на грустные мысли, а сейчас ему хорошо. Хорошо и спокойно. Мама в домашнем платье, уютное бульканье чайника, звяканье посуды… И чего он так разнервничался? Дать зверю такой повод для захвата! Сумасшедший! Воспоминание о той кошмарной мысли заставляют Ремуса содрогнуться. Надо постараться забыть об этом. Навсегда. Еще не хватало!

Звук шагов заставляет Ремуса обернуться. В кухню торопливо входит отец.

— Сынок! Вот так сюрприз! — он крепко обнимает Ремуса и похлопывает по спине. — И ведь в письме ничего не сказал, поросенок!

Оба они радостно смеются.

— А мы уж с мамой думали, что снова Рождество будем вдвоем праздновать!

— Ну, Рождество вы действительно будете праздновать вдвоем, — тихо, чтобы не услышала мама, говорит Ремус. — Ты что, забыл?

Лицо отца моментально становится грустным.

— Да, да, извини… — шепчет он, сжав локоть Ремуса, и через секунду добавляет громким и веселым голосом. — Но, все равно, это отличная идея — провести каникулы дома. У нас будет еще время отпраздновать. И попробовать мою вишневую наливку, м-м-м, в этом году она получилась просто…

Отец прикрывает глаза от удовольствия и Ремус смеется.

— Лайелл, ты со своей наливкой мне уже надоел! Ведь просила его, сделай побольше ежевичного вина, так нет же!

Мама шутливо надувает губы и с грохотом ставит на стол чайные чашки. Ремус наконец-то чувствует себя абсолютно счастливым. Он думает о том, что ужасно соскучился по родителям и в порыве чувств снова крепко обнимает отца.

Сова прилетает вечером и, громко стукнув в стекло, усаживается снаружи на подоконник.

В животе у Ремуса все скручивается в тугой узел. Он в нерешительности замирает перед окном. Обычная хогвартская сипуха. Может, это все-таки Салли решила отчитаться за сборы? Или Лили прислала табель за полугодие?

— Что случилось? Письмо?

Ремус вздрагивает — нервы так напряжены, что он даже не заметил, как в гостиную входит мама.

— Да, — неуверенно говорит он.

— Ну, чего же ты не впускаешь ее? — мама с улыбкой кивает на сову.

Нервничая, Ремус открывает форточку и запускает птицу в комнату. Уже по виду свернутого пергамента он знает, от кого эта записка. Отвязав, Ремус судорожно запихивает ее в карман брюк.

— Да читай ты спокойно, — смеется мама, — я уже ухожу! Дурачок!

Дурачок. Точно. Ремус отчаянно хочет прочесть письмо и боится. Он идет в свою комнату, плюхается на стул и аккуратно разворачивает пергамент.

«До свидания, Лунатик!» написано в нем рукой Джеймса, ниже еще два раза «До свидания, Лунатик!» почерками Сириуса и Питера. Строчки расплываются, потому что на глаза наворачиваются слезы, а бумага вдруг начинает искриться, потом с хлопком взрывается, выстреливая в Ремуса разноцветными конфетти. Ему кажется, что это очаровательный — и такой оригинальный — плевок в лицо. Кусая губы и выкручивая пальцы, Ремус изо всех сил старается не расплакаться.

За ужином разговор не клеится. Разве что мама оживленно рассказывает Ремусу последние новости и сплетни о соседях. Ремус делает заинтересованный вид и даже кивает, но поддержать и разделить мамину беспечную радость не в силах. Отец тоже почему-то напряжен. Это настораживает Ремуса, и он изредка бросает на отца короткие и внимательные взгляды. Неожиданно в его голове рождается идея:

— А что насчет вишневой наливки? Или приезд сына теперь не повод?

Ремус говорит это весело и беззаботно, мама восклицает: «Ах, Боже мой, я совсем забыла!» и выскакивает из кухни. Ремус кладет ладонь на руку отца.

— Что-то случилось?

Отец вздыхает и, как кажется Ремусу, неуверенно говорит:

— Нет. Ничего такого.

Убрав ладонь, Ремус отставляет недоеденное рагу.

— Я же вижу. Что тебя беспокоит?

В кухню входит мама, торжественно неся в руках две бутылки.

— Одна моя, другая ваша!

Бокалы с легким звоном стукаются краями.

— Еще раз — с приездом, сынок! Как же я по тебе соскучилась! — мама ласково проводит ладонью по щеке Ремуса. — Знаешь, я думаю, вот сейчас ты большую часть года в Хогвартсе, потом она закончится — станешь работать. Захочешь жить отдельно… Почему-то все молодые люди хотят жить отдельно… Мы не станем видеться чаще… Как же быстро растут дети…

Мама вздыхает. Вино делает свое дело. Как, впрочем, и наливка.

— Я не захочу жить отдельно, мам, я всегда буду с тобой, хочешь?

— Хочу. Для меня ты всегда будешь моим милым маленьким мальчиком. Всегда. Единственное, мне так жаль… Так жаль, что ты…

Мама вдруг начинает плакать. Ремус соскакивает со стула, становится перед ней на колени и обнимает.

— Мама, перестань! Со мной все в порядке. Ну, подумаешь, бывает, конечно, но это всего несколько дней… А ведь в остальном…

— Боже мой, Ремус! Но ведь пойми, что ты никогда, представляешь, никогда не сможешь… — мама осекается. — Господи! Да что же я такое говорю! Прости меня, малыш! Прости! Прости, Лайелл! Видимо, мне уже хватит…

Сквозь слезы мама смущенно смеется. Ремус прекрасно понимает ее чувства. И разделяет их. Но он не должен показать ей, что и сам иной раз впадает в отчаяние. И поэтому он достает волшебную палочку и прошептав: «Орхидеус!», вручает маме роскошный букет цветов. Она ахает от неожиданности: «Какая прелесть, спасибо!», и крепко обнимает Ремуса.

Отец ставит бокал на стол и встает.

— И все же я думаю, что маме пора пойти отдыхать. Не волнуйся, мы сами тут наведем порядок.

«Мои волшебники», — шепчет мама и, погладив по плечу сначала Ремуса, а потом отца, идет с букетом в спальню.

— Это от нервов, — говорит отец.

— Я понимаю.

Ремус поднимается с колен и садится на мамино место. Ему становится неуютно от того, что они с отцом остались наедине. Он тревожно прислушивается к себе, что бы могло вызвать в нем такое странное чувство?

Отец делает несколько шагов по кухне, потом берет бутылку и, разлив остатки наливки по бокалам, подает один из них Ремусу:

— За нашу милую маму.

— За маму, — согласнокивает Ремус. — Ей столько пришлось пережить…

— Как и всем нам, — добавляет отец.

Он обходит стол и садится напротив. Ремус наконец-то понимает, откуда появилась в нем эта неловкость, он чувствует, что отец хочет поговорить о чем-то серьезном. А может, даже неприятном.

— Я готов, — говорит Ремус и смотрит отцу прямо в глаза.

— Что?

— Я готов выслушать все, что ты хочешь мне сказать, — твердо говорит Ремус и, не дав отцу раскрыть рта, продолжает. — Если ты о полнолунии, то я как обычно аппарирую из дома, никаких проблем.

— Мерлин! Ты в своем уме? Неужели ты мог подумать, что я не рад твоему приезду или чего-то опасаюсь, Ремус?! — отец невероятно возмущен таким предположением. — Как тебе это только в голову могло прийти?!

Ремус смущен, получается, что он обидел отца.

— Прости, папа. Я… Не знаю, что на меня нашло… У меня была страшнейшая атака сегодня ночью, может поэтому…

— Что случилось? Почему ты сразу не сказал? — отец сжимает в ладони пальцы Ремуса.

— Все прошло, уже все хорошо, просто я немного… испугался…

Ремус краснеет и аккуратно высвобождает пальцы.

— Сынок…

— Тогда о чем ты хотел поговорить, — Ремус делает глоток.

— Не знаю, стоит ли начинать сейчас этот разговор… Не думаю, что он будет очень уж приятным… А после атаки…

Ремус видит, как напряжение отца, весь вечер не дававшее ему покоя, понемногу уходит. Он проникается к нему невероятной благодарностью и любовью.

— Я действительно в порядке, папа. Говори.

— Видишь ли, Рем, тут такое дело… Пожалуй, принесу еще бутылочку наливки, — не решаясь начать, отец спешит прочь из кухни. Через минуту он возвращается, неся в руке пузатую бутылку.

— Согласись, в этом году у нее какой-то особый вкус? Может оттого, что лето выдалось исключительно жарким? Она будто солнцем пахнет!

Ремус кивает. Отец еще улыбается некоторое время, но потом видит ожидающий взгляд сына, сникает и присаживается напротив.

— Так вот о чем я. Мама мне тут рассказала, нет, она мне давно рассказала, еще в сентябре, после того, как ты уехал в Хогвартс… Ты не обижайся на нее, она из лучших соображений, очень уж обрадовалась. Словом, она сказала, что у тебя появилась девушка. Что ты очень переживаешь и мучаешься. Вот я и подумал… Ты, видимо, поэтому уехал из Хогвартса, да?

Ремус замирает в совершенной растерянности.

— Я ведь ей объяснил, что это было письмо от старосты, что мы просто друзья и она встречается с Джеймсом Поттером, — наконец говорит он. — Папа, как ты мог подумать?

— Ремус, это вполне естественное чувство, ты нормальный, здоровый парень. Да! Нормальный и здоровый парень! — видя иронию во взгляде сына, твердо повторяет отец. — Вполне нормально и то, что ты испытываешь чувства — и не только чувства — по отношению к девушкам. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — едва слышно бормочет Ремус.

— Поэтому я и подумал. Другое дело, как быть с тем, что ты… — отец делает паузу, не решаясь вслух произнести проклятое слово. — Это должна быть настоящая, крепкая, добрая — даже отчаянная — любовь. Чтобы она сумела принять тебя таким, какой ты есть. Чтобы не испугалась и не… Трудно такое перенести. Особенно молодой девушке.

— Пап, меня не очень интересуют девушки, — вдруг говорит Ремус. — Похоже, я — гомосексуал.

Он не решается поднять глаза. Он не в силах увидеть тот ужас и отчаяние, которое, как ему кажется, сейчас во всем облике отца.

— Прости меня, но я ничего не могу с собой поделать. Я действительно влюблен. Я люблю своего лучшего друга.

— Джеймса? — как ни странно, в голосе отца Ремус не слышит ни боли, ни осуждения.

— Нет, Сириуса Блэка.

Удивительно, но Ремусу вдруг становится совсем легко. И спокойно. Словно нарыв вскрыли после долгих мучений.

Отец растерян и похоже немного смущен.

— И что же?

— Ничего.

— Ты поэтому бежал из Хогвартса?

— Да.

— Не можешь совладать с собой?

— Нет. Не в этом дело.

— Он догадался?

— Я сам сказал ему.

Ремус поджимает губы и опускает голову.

— Великий Мерлин! Ты с ума сошел! Ремус?! И что? Он что-то сказал тебе? Что-то гадкое? Ударил? Что он сделал?

Отец вдруг поднимается со стула. Ремусу кажется, что он стал каким-то невероятно огромным и страшным. Ему вдруг приходит в голову, что отец сейчас ринется на поиски Сириуса, чтобы проучить его.

— Он ничего не сделал, папа! — хватая отца за рукав, громко говорит Ремус.

Отец вдруг как-то сразу обмяк и даже как будто постарел.

— Просто он не любит меня.

Отец залпом выпивает остатки вина из бокала и снова наполняет его.

— Не думаю, что ты должен осуждать его за это, не знаю даже, как бы я отнесся к такой откровенности со стороны лучшего друга, которого знаешь с детства.

— Я и не осуждаю… Я просто в отчаянии!

Ремус вдруг закрывает лицо руками и начинает плакать. Совсем как в детстве, перед трансформацией, когда отец стоял снаружи решетчатой двери в подвале их старого дома — не протянуть руки, не обнять, не утешить, не приласкать…

Один, совсем один, наедине со своей болью, со своим страхом, со своим зверем.

Отец встает сзади и прижимает его к себе.

— Тс-с-с-с! Тише…

Ремус оборачивается и утыкается лицом в живот отца.

— Я снова тебя осрамил, папа… Тебя и маму… Но я не нарочно, я старался… Я изо всех сил старался контролировать себя, держать себя в руках… Но все напрасно… Почему-то это сильнее меня…

Ремус сбивается, пытаясь сквозь слезы объяснить отцу, что сам себя презирает, что раскаивается, но ничего не может с собой поделать.

— Ремус, сынок, тише, не плачь… Ты ни в чем не виноват. Подумаешь, какое преступление — полюбить друга… Бывает же. А сколько было гомосексуалов среди великих магов! Когда-то давным-давно даже у магглов это не считалось чем-то… предосудительным.

— Только не говори маме… — понемногу затихая, просит Ремус. — Не хочу, чтобы она еще больше страдала, ты же видел сегодня…

Отец гладит Ремуса по спине.

— Что же ты решил делать дальше?

— Я решил остаться дома.

— Бросить учебу?!

— Я буду учиться сам, а весной, вместе со всеми, сдам экзамены. Я думаю, что у меня хватит сил и способностей.

— Верно, верно, хватит… Ты уже говорил с Дамблдором?

— Нет. — Ремус отстраняется от отца. — Я не знаю, как ему сказать. И что. Правду?

Отец берет в руки бокал и кивает Ремусу — они молча выпивают.

— Не думаю, что ты обязан говорить ему эту правду, — после небольшой паузы говорит отец. — Мы можем сослаться на твою болезнь.

— Так вдруг? Через столько лет? И даже после того случая со Снейпом?

— Ну, мало ли, — отец разводит руками. — Я думаю, что после Рождества ты должен отправиться в Хогвартс и поговорить с ним. Если хочешь, я пойду с тобой.

— Нет, спасибо, но я должен сам. Это моя жизнь. Ты и без того со мной достаточно повозился.

— Я готов делать это до самой смерти, Ремус, — отец качает головой. — И, знаешь что? Я горжусь тобой. Мне удалось вырастить прекрасного человека и настоящего мужчину.

Ремус благодарно, но смущенно улыбается.

— Мужчину… С некоторыми оговорками…

— Я ведь сразу понял, что это не просто визит на каникулы. Все думал, что же случилось? Если честно, то я боялся, что та девушка, про которую говорила мама, забеременела.

— Теперь одной головной болью у тебя будет меньше, — грустно усмехается Ремус. — Такого я бы не допустил, даже если бы интересовался девушками. Думаешь, я настолько безответственный глупец, чтобы с такой болезнью… Такие, как я, не размножаются.

— Жизнь странная штука, сынок. Пусть и очень жестоким способом, но она научила меня во всем искать что-то хорошее. Подумай и ты над тем, какие преимущества тебе даны взамен? И не отчаивайся. Все еще будет хорошо. А уж если тебе потребуется помощь или поддержка — ты всегда можешь на меня рассчитывать. На меня и на маму, конечно. А теперь давай допьем и пойдем спать. Это был очень непростой день. Для всех.

========== Глава 6 ==========

После завтрака Ремус решает разобрать чемодан с вещами. Он убеждает себя, что делает это исключительно из любви к порядку, которого так недостает внутри его самого, но чем больше вещей занимают свои привычные места в комнате, тем сильнее понимание, что это — попытка поглубже закинуть якоря, отрезать себе пути к отступлению.

Новехонькая, ни разу не надеванная парадная мантия отправляется в гардероб. Когда теперь представится случай блеснуть в ней? Разве что надеть на будущий год в Министерство, произвести впечатление на секретаря Комитета по контролю? Ремус грустно усмехается. Полдюжины рубашек, форменные свитера, брюки классического кроя — кому они нужны теперь? Отпороть нашивки и носить их на работу? Внезапно Ремус улавливает знакомый запах… Хогвартс! С тоской рука об руку приходит ярость. Полнолуние близко. Ремус левитирует стопку одежды на полку шкафа и с грохотом захлопывает дверцу. В комнату входит мама.

— Чего это ты тут устроил такой шум? — улыбаясь, спрашивает она, но Ремус видит в ее глазах сомнение и страх.

— Извини, я случайно.

Мама присаживается на пол возле разоренного чемодана.

— Покажи мне что-нибудь особенное, — в ее голосе столько безмятежности и непосредственности, что Ремус облегченно выдыхает и садится рядом.

— Например, что?

— Волшебство. Покажи мне волшебство!

Ремус смеется и, взмахнув палочкой, выпускает в воздух стайку ярких и веселых колибри.

— С ума сойти! — мама протягивает к ним руки. — Они живые?!

— Эм-м… Отчасти.

— А еще что-нибудь?

Ремус достает из чемодана первое, что попадает под руку — брючный ремень — и превращает его в миниатюрный красный паровоз с десятком вагончиков.

— Боже мой, прелесть какая, — мама тянется, чтобы взять его в руки, но Ремус останавливает ее.

— Погоди, он еще слишком горячий. Вы не умеете это… выдерживать.

— Что это значит?

— Я не совсем могу тебе объяснить, но, если я правильно понял из маггловской физики, его молекулярная и атомная структуры были нарушены, а это значит, что они ускорились и… В связи с этим сильно разогрелись. Мне не навредит это, а ты можешь получить ожог.

Мама смотрит на Ремуса с восхищением. От этого взгляда ему становится неловко.

— Во мне с самого начала было что-то не так, да? В смысле — по-другому, — смущенно говорит он.

— Тогда, может быть не стоит удивляться и всему остальному?

Некоторое время Ремус рассеянно смотрит на паровоз, пыхающий паром, а потом до него вдруг доходит двусмысленность маминого вопроса. Настороженный, он поворачивается к ней.

— Что ты имеешь в виду?

Мама улыбается.

— Мама?

Но она лишь проводит рукой по его волосам.

— Боже мой, какой же ты стал, Ремус…

— Взрослый?

— Чужой.

— Мама, что ты себе навыдумывала?! — Ремус с удовольствием трется о ее ладонь носом и смеется. — Что это значит?

— Почему ты мне ничего не сказал?..

У Ремуса нехорошо холодеет в животе. Шустрые колибри лопаются, оставляя после себя дымок и едва уловимый цветочный запах; паровоз становится черным, как его брючный ремень, и на нем проявляются признаки металлической пряжки.

— Чего не сказал?

Мама кивает головой, поглаживая Ремуса по плечу.

— Вы слишком много видите. Ты и твой отец. Слишком много, чтобы не замечать главное. Все то время, что вы разговаривали вчера в кухне, я стояла возле двери, — мама улыбается и, с извиняющимся видом добавляет:

— Мне нужно было поставить цветы в вазу, вот я и…

Ремус закрывает лицо руками: какой позор!

— Знаешь, — продолжает мама, — с одной стороны, мне стоило бы, наверное, прервать разговор и зайти в кухню, вроде — так было бы честнее с моей стороны. Но тогда, подумай сам, разве тебе хватило бы решимости продолжить разговор с папой? А я так поняла, что тебе стало легче после этой исповеди, так неужели?..

— Мама…

— Нет, погоди. Я уже достаточно молчала, дай и мне теперь сказать. Я понимаю, что ты хотел пощадить меня, пожалел мои нервы, но ты не подумал, о том, что я все равно догадалась бы, что это не просто желание бросить учебу из-за твоей болезни? Ты готов солгать мне, лишь бы я пребывала в блаженном неведении? Ты оберегал меня от одной боли, но разве ты не понимаешь, что своим молчанием ты заставил бы меня переживать еще больше? А взяв с отца обещание не говорить мне — ты и его обрек на…

— Мама!

— Нет, Ремус, стой! — она решительно берет его за руки. — Все вместе мы пережили такую чудовищную трагедию, Ремус, неужели ты мог подумать, что твои чувства, твоя… натура, заставят меня стыдится тебя, или, чего доброго, страдать? Я каждый день молюсь и благодарю Бога за то, что он подарил мне тебя и папу, за то, что мне выпал шанс знать большее, за то, что мы так близки и любим друг друга, тогда почему?

— Мама! — Ремус утыкается в ее плечо. — Я слишком сильно люблю тебя, чтобы заставить тебя сомневаться и страдать.

— Вот как? Да. Тут ты точно унаследовал папин характер. Вы никогда до конца не разберетесь в людях, но уже заранее начинаете оберегать их, беря под свое полное покровительство. Вы думаете, что лишь вам одним даровано быть сильными и смелыми, принимать жизненно важные решения. Герои, нечего сказать!

Мама гладит Ремуса по спине. На мгновение ему чудится, что у него на загривке отрастает и становится дыбом шерсть.

— У тебя есть его фотография?

— Перестань, мам…

— А что здесь такого? Я бы хотела его увидеть.

Ремус, безвольно уронив руки на колени, отстраняется от нее.

— Я устал.

— От меня?

— От себя. Я слишком запутался.

— А фотография?

Ремус со вздохом запускает руку в кармашек на крышке чемодана и достает из него снимок: «Вот».

Мама с огромным интересом берет его в руки.

— Боже мой, ну как это здорово, что они двигаются! Ой, а вот ты!

Ремус на фотографии улыбается и приветливо машет.

— Который из них? — мама пальцем указывает на Сириуса. — Этот? А у вас там разрешают носить такие длинные волосы? Да, красивый мальчик. Очень красивый, даже слишком для мальчика, какой-то даже… рафинированный. И улыбается, как принц Чарльз!

Ремус смеется.

— Почему, как принц Чарльз?!

— Ну, знаешь, у них тоже всегда такие улыбки на фотографиях, будто они сначала долго тренировались перед зеркалом. — Мама изображает, как выглядит репетиция улыбок, и Ремус снова смеется.

— Ох, знала бы ты этого принца! Иногда он ведет себя так, будто вырос в семье многодетного сапожника. Хотя, ты права, он из чистокровной магической семьи, это что-то сродни маггловской аристократии…

— Жаль, что вы во втором ряду, посмотреть бы на него в полный рост.

Ремус берет у мамы фотографию и раздвигает пальцем сокурсников: «Посторонитесь, пожалуйста. Вот, в полный рост».

Глаза мамы круглые от удивления:

— Боже мой! Это невероятно! В смысле то, что они тебя слышат и отходят в сторону. Ремус! Ну что за дурацкая у вас одежда! В этих балахонах все какие-то бесформенные! Ужас просто.

— Я не стану просить его раздеваться, — краснея, говорит Ремус.

— О, конечно нет! Но ты представь, каково вашим девочкам!

— Они привыкли, мам, — Ремус снова смеется. Все же видеть реакцию магглов на колдоснимки забавно.

— И он тебя совсем не любит? — вдруг спрашивает мама, вглядываясь в лицо Сириуса на фото. — Он тебе прямо так и сказал?

— Не то, чтобы так и сказал, но я понял это, — улыбка уходит с лица Ремуса. Он аккуратно тянет из рук мамы фотографию и идет с ней к столу.

— А что он вообще сказал? Расскажи мне, — мама устраивается поудобнее на полу возле кровати.

— Это чертовски круто, вот, что он сказал, — со вздохом отвечает Ремус.

— То есть, ему это приятно?

— Думаю, что он считает, что это чертовски круто.

— Ничего не понимаю! «Чертовски круто» на мой взгляд значит «здорово», так почему же ты решил, что…

— Мам, ты многого не знаешь, — Ремус смущен, но сейчас это выливается в раздражение.

— Так расскажи мне!

— Нет. Не могу.

Он убирает фотографию в ящик стола и с силой задвигает его обратно.

— Тогда послушай меня. Пока у тебя есть хоть один шанс для того, чтобы быть счастливым — ты должен использовать его. Жизнь кажется такой длинной вначале, что иногда ты попусту теряешь время. Тебе кажется, что потом, немного позднее, ты сможешь еще успеть и то и другое, и третье, но в какой-то миг может случиться, что ты вдруг поймешь — шанс упущен, назад пути нет, и тогда тебя постигнет такое разочарование, что едва достанет сил жить дальше. Зачем же доводить все до такого предела? Почему не попытаться быть счастливым сейчас? Радоваться каждой минуте, каждой улыбке, каждому доброму слову? Он не обидел тебя, не оскорбил, не унизил, он решил, что это «невероятно круто»…

— Чертовски круто, — машинально поправляет Ремус.

— Чертовски круто! Так в чем же дело? Иногда стоит довольствоваться малым, чтобы получить в итоге куда большее.

Ремус смотрит на маму и не верит своим глазам. Когда в последний раз он видел ее такой? Нет, не припомнить.

— Тринадцать лет назад в нашей жизни случилась страшная трагедия, — лицо мамы становится непроницаемым и бледным. — Если бы ты знал, какие вещи отцу советовали ваши медики и знахари… Их счастье, что меня не было рядом, когда они это говорили, любого из них я была бы готова задушить собственными руками. И никакое волшебство их бы не спасло! Потому что самая великая сила на свете — это любовь! Потому что только любовь прощает все грехи, но только не грех против любви! А ты готов растоптать ее, уничтожить в зародыше, убить… Ты считаешь, что в этом твоя сила? Да это самая что ни на есть слабость и безволие!

Скулы на мамином бледном лице розовеют. Ремус подходит к ней и садится рядом.

— Зная о твоей болезни, о твоем проклятии, он не оттолкнул тебя, он по прежнему твой друг, разве этого мало? Прости меня, но любовь это не только романтические объятия, это ежедневный труд, да, труд и терпение, взаимоуважение и поддержка, доверие, понимание, дружба… Ты готов все это бросить?

Ремус обнимает маму.

— После каникул я сама лично отвезу тебя в этот ваш Хогвартс. Даже если мне придется лететь на метле.

Ремус улыбается, уткнувшись в мамино плечо.

— Напиши ему, напиши своим друзьям, пригласи их к нам после Рождества, пусть приезжают все вместе, как-нибудь разместим четверых парней! Держись за них, держись за своего Сириуса, за свою любовь. Одиночество — самое страшное, что может приключиться с человеком, — мама похлопывает Ремуса по руке и встает. — Сложи вещи обратно в чемодан.

Уже выходя из комнаты мама оборачивается:

— Мой любимый Сомерсет Моэм был гомосексуалом. А про твоего сказочника — Оскара Уайльда — я вообще молчу!

До самого ужина Ремус с мамой заняты украшением комнат. Камин завешан цветными носками, остролистом и омелой, дом наполняется праздничными ароматами. Если бы не ломота во всем теле — Ремус вполне мог бы сказать, что он безоблачно счастлив.

Перед сном к нему в комнату заглядывает отец.

— Как дела? — не дожидаясь ответа, он прикрывает за собой дверь. — Поговорил с мамой?

— Так ты знал?

— О чем?

— О том, что она слышала наш разговор?

— Нет! Боже мой… и что она?

— Ничего, — Ремус закрывает тетрадь, в которой писал до этого. — Мы решили, что мне стоит вернуться в Хогвартс.

— Верно, верно, — бормочет отец, присаживаясь на кровать. — Она плакала?

— Нет. Она была настроена так решительно, что впору было расплакаться мне… — Ремус улыбается. — Обвинила нас с тобой в чрезмерной опеке.

— Ясно вам?! — отец, улыбаясь, поглядывает на дверь

— Но в целом она, конечно, права. Я не должен сдаваться. Это действительно самый что ни на есть постыдный побег. Я почувствовал себя трусом.

— Она умница, — кивает отец. — Нам с ней очень повезло, ты согласен?

Ремус снова улыбается, но с каждым часом ему это дается все сложнее, временами морок зверя застилает сознание.

— Да… Ты иди, пап, я еще немного посижу, ты же знаешь… Все будет хорошо. Я все сделаю правильно, — Ремус устало вытирает лицо рукой.

— Я не сомневаюсь, Рем. Держись, сынок!

Хлопнув себя по коленям, отец встает и идет к выходу.

Ремус еще некоторое время смотрит на закрытую дверь, а затем снова принимается за свою тетрадь.

*

Из дневника Р. Дж. Люпина

24 декабря 1977 года

Скорее всего от того, что мысли мои были полностью заняты «сердечными» переживаниями, будь они неладны, а может, это откат после той жуткой атаки, но это полнолуние я встречаю более или менее спокойно. Я говорю сейчас, конечно, о звере, в первую очередь. Хотя, признаюсь, что и сам сейчас недоумеваю, с чего бы мне так изводиться? Я принял решение, что больше не стану идти на поводу у своих инстинктов, это должно мне помочь. А что до насмешек и прочих неприятностей — буду терпеть. Зато я останусь честен перед собой. Но это все, конечно, никоим образом не имеет отношения к моим трансформациям, следовательно, больше я здесь об этом писать не стану.

С улицы доносится пение, нестройный хор звонких детских голосов выводит «Гимн колокольчиков». Ремус выглядывает в окно, выходящее на улицу; он никогда не ходил вот так по дворам. У него и друзей-то никогда не было среди местных ребят, когда родители решили перебраться из города сюда, Ремус уже учился в Хогвартсе.

А ведь там сегодня праздничный ужин, Большой зал залит светом, посуда сверкает, уютно пахнет корицей , жареным мясом и хвоей… Черт побери, он сам виноват в том, что должен сидеть в Сочельник в пустой полутемной комнате, вместо того, чтобы слушать безумные байки Сириуса об их семейных рождественских традициях, заедая особо пикантные моменты сочным ростбифом.

Ремус раздевается и ложится в постель. Его бросает в жар, такое бывает. В эти моменты кажется, что кожа пылает.

Ремус думает о своем будущем. Как хорошо было раньше, жизнь шла своим чередом, Хогвартс, занятия, немного озорства, беспечное веселье, куда все это ушло? С каждым днем все ближе выпускной, а что потом? Отец говорит, что в последнее время Темные маги активизировались, Министерство вроде бы даже собирается выпустить Декрет на аресты по доносу. Ремусу придется быть предельно осторожным, чтобы не дать ни малейшего повода. Он исправно посещает ежегодную явку для Контроля. Каждое лето он отправляется в Мунго, чтобы получить справку о вменяемости. Это гадко, говорит отец, но это поможет в случае необходимости. Бюрократизм и общественное мнение не добавляют радужных иллюзий. Если ситуация с Волдемортом не изменится, в жизни Ремуса могут произойти неприятные изменения, в конце концов он — самая что ни на есть темная тварь. Никто не будет разбираться в его личности, главным здесь будет Зверь.

Ремус поворачивается на бок. У него в принципе нет будущего. Работать на мистера Томаса? Ремус вспоминает, что творилось с овцами, когда он приходил на ферму. Люди, конечно, не овцы, они не умеют чувствовать его зверя, но стоит им узнать о том, кто Ремус на самом деле — они становятся подобны этим овцам: тут же пятятся, вытирают руки после пожатия, рассматривают с брезгливым ужасом, будто опасаются, что Ремус прямо сейчас, посреди бела дня, вцепится им в глотку. Как же все это мерзко и унизительно!

Ремус зарывается носом в подушку. Не уснуть. Ярость подкатывает, и реально хочется выть. Если только эти двое скажут ему хоть одно обидное слово после каникул, он точно разорвет и на куски! Под закрытыми веками плывут алые пятна, и нос улавливает запах человека… Ремусу хочется зубами вцепиться в собственную руку! Все, стоп. Дальше ждать нельзя. Ремус встает и берет на комоде склянку с Усыпляющим зельем. Спокойной ночи, зверь.

========== Глава 7 ==========

— Тебя проводить? — отец обеспокоенно смотрит на то, как Ремус, завязывая шарф, стоит перед камином.

— Нет, я сам. Спасибо.

— Не задерживайся там, а то мало ли…

Там — это в «Трех метлах». Ремус напрасно думал, что это полнолуние он встретит спокойнее, чем обычно. Проснувшись утром, он понимает, что едва сможет встать. Цвета мира совершенно полиняли, и все вокруг наполнилось яркими и ненавистными запахами.

Ремус спешит поскорее убраться из дома, подальше от родных, чтобы не напугать, не побеспокоить. Но он отчетливо понимает, что не может аппарировать, зверь не дает сосредоточиться. Остается только камин.

Бросив в огонь горсть Дымолетного пороха, Ремус делает шаг в зеленое вспыхнувшее пламя.

Когда он выходит из камина, на него обрушивается шквал из света, музыки и запахов. Благо, что людей в пабе почти нет. Ремус кивает стоящему за барной стойкой волшебнику и спешит покинуть гостеприимное местечко.

Хогсмид завален снегом. Сияющие украшениями витрины слепят, зверь мечется внутри, агрессивно ощеривая пасть.

Еще одно усилие, небольшой рывок, и он будет в безопасности. Увязая в сугробах, Ремус бредет через холм в Визжащую хижину.

Поднимаясь по лестнице, он вспоминает, как был здесь в последний раз. С Сириусом. У него нет сил на то, чтобы придаться воспоминаниям в полной мере, страшно ломит все тело, похоже, что трансформация сегодня будет ужасной. Ремус без сил валится на кровать. Все. Добрался. На месте. Выдыхай. Но выдохнуть невозможно, ребра трещат под ударами твари и Ремус лишь жалко скулит от того, что не может заставить себя еще разок собраться духом и снять одежду. Новая куртка! Черт побери…

Дверь открывается и на пороге возникает темная фигура.

— Вот дьявол! — шипит Сириус. — Погоди, я сейчас…

Ремус отчаянно хочет подняться, встать, запереть двери, чтобы никто не сумел проникнуть в его убежище, даже Сириус, в первую очередь Сириус… Он тянется к палочке, но в этот момент в комнате снова возникает Блэк. Свалив перед камином охапку поленьев, он тут же подскакивает к Ремусу.

— Ты как, приятель? Так плохо?

Ремус видит в его глазах такое участие, что зверь на мгновение будто замирает под натиском этого неподдельного милосердия.

— Что случилось? — тихо, но взволнованно спрашивает Сириус. Не дожидаясь ответа, он кладет ладонь на лоб Ремуса. — Офигеть, ты горишь! Хочешь воды?

Ремус отрицательно качает головой.

— Помоги мне раздеться.

— Конечно!

Блэк, как с куклы, снимает с него куртку и хватается за свитер.

— Хватит… Просто она совсем новая… — слова даются Ремусу с трудом. Ему приходится вспоминать их, как что-то забытое, ушедшее в давнее прошлое, потому что сознание все больше заполняет темная тварь, жадно принюхиваясь к сладостному запаху желанной плоти.

— Да заткнись ты уже… — роняет Сириус, продолжая стягивать с него одежду.

Стемнело давно, и непонятно, сколько еще остается ждать. Сириус возится с ботинками Ремуса. Какая тупая ирония, Ремус делает отчаянные попытки подняться, помочь ему, но не может даже опереться на локти.

— Прости, — шепчет он. Ему стыдно и гадко за свою унизительную беспомощность.

— Забей, — огрызается Сириус и стянув, наконец, обувь, принимается за его брюки.

— Не надо, не надо…

— Я увижу там что-то новое? — усмехается Блэк, и вот уже Ремус чувствует, как его босые ноги касаются холодного пола. Сириус прячет его одежду в шкаф и накладывает на двери запирающее заклятие.

— Погоди, я сейчас тебя подниму, — затаскивая Ремуса на кровать, Сириус укрывает его оставшейся частью покрывала и садится рядом. Вытаскивая сигареты, он смотрит в окно на черное беззвездное небо.

— Так-то лучше, с полчаса у нас еще есть…

Сизый дымок едва различим в темноте, но зверь внутри отчаянно воротит морду от едкого запаха.

— Весь день тебя караулил, — говорит Сириус, — замерз, как собака…

Он смеется двусмысленности шутки. С невероятным усилием Ремус поднимает руку и кладет ладонь на пальцы Сириуса. Тот поворачивается к нему, сигарета, зажатая в уголке губ, слегка вздрагивает, и тлеющий огонек выхватывает из мрака его глаза.

— Разжечь камин?

— Нет.

Сириус молча затягивается и снова выпускает дым, не вынимая сигарету изо рта. Его прохладные пальцы подрагивают под горячей ладонью.

— Доел себя? Успокоился?

Ремус уже с трудом соображает, а уж понять, что Сириус имеет в виду под этим вопросом, он сейчас и вовсе не в состоянии.

— Хороший ты, Рем, но дурак. И зануда.

Сириус щелчком отправляет окурок в холодную пасть камина и, аккуратно высвободив пальцы, перелезает через Ремуса на незанятую часть кровать. Ремус чувствует, что его позвоночник начинает мелко дрожать и вибрировать. Блэк садится на колени и сосредоточенно вглядывается в его лицо. Потом наклоняется к самому уху и шепчет: «Счастливого Рождества, Лунатик!». Ремус чувствует короткий поцелуй, и уже через мгновение на кровати рядом с ним стоит огромный черный пес. Перебирая лапами, он уютно сворачивается у него под боком и, положив морду на грудь, смотрит на зверя внимательными, умными глазами.

Утром, едва открыв глаза, он видит лежащего рядом с ним на полу Бродягу. Подняв морду, тот тянет носом воздух и начинает преображаться. Приняв человеческий облик, Сириус протягивает руку.

— Пойдем в постель.

Ремус опирается на подставленную ладонь и, на трясущихся ногах, ковыляет к кровати.

— Ложись, я разведу огонь.

Ремус наблюдает, как Сириус, достав палочку, отправляет поленья в топку, поджигает их и достает сигареты.

— Не кури, пожалуйста… Пока.

Блэк оборачивается, хмыкает и снова прячет пачку в карман.

— Как ты себя чувствуешь?

Ремус прислушивается к себе — внутри блаженная тишина.

— Нормально.

— Вчера тебе было худо, — Сириус подходит к постели и садится рядом. — Перенервничал?

Ремус плохо помнит, что с ним творилось вчера, поэтому он только привычно пожимает плечами.

— Почему ты не написал, что придешь сюда? И что это за побег? Салли сказала, что за тобой отец приезжал.

— Я ей соврал.

— Соврал?! Силы небесные, чего тогда удивляться твоему вчерашнему состоянию! Поди извелся весь, такое чудовищное грехопадение! — Сириус смеется. — Так что случилось?

Ремус еще слишком слаб для этого разговора. Он машет рукой, чтобы Сириус не принимал случившегося во внимание.

— Понятно, значит, чего-то нафантазировал себе. Интересно, что именно?

Сириус смотрит Ремусу прямо в глаза.

— Ты что-то рассказал Джеймсу?

— О, ну вот, я же и говорю! — Сириус хохочет, запрокинув голову. Ремус невольно любуется им.

— Ну, рассказал, и что? — вдруг совершенно серьезным тоном спрашивает Блэк.

— Ничего. Как я мог ожидать чего-то другого. Хотя, стоило бы, наверное, тебя предупредить попросить быть скромнее и уберечь то, что между нами тут случилось, от широкой общественности.

Ремус прикрывает глаза и чувствует, как скулы заливает гневный румянец.

— И с каких это пор наш лучший друг — ну, уж мой-то точно — получил статус «широкой общественности»?

— Это касалось только нас двоих.

— Допустим, что «это» и сейчас касается только нас двоих. Что дальше?

Ремус открывает глаза и видит над собой грязно-алый полог. Постепенно начинает светать.

— Что дальше? — спрашивает он у Сириуса.

— А дальше ты, видимо, решил бежать от позора и осуждения со стороны «широкой общественности»? С чего ты вообще взял, что я ему рассказал?

— Ты сам мне только что признался…

— То сейчас, а что было перед тем, как ты… свалил в ночь? Ни записки не оставил, не предупредил никого, ладно, Салли сказала Лили, а Лили нам, про отца, я имею в виду. А так мы прям не знали что и думать: куда девалась принцесса посреди бала?

— Сириус, завязывай давай с этой принцессой… — Ремус досадливо морщится.

— А как прикажешь тебя называть, если ты себя именно так и ведешь?

Блэк снова вытаскивает сигареты и немедленно закуривает.

— Да, я сказал Джеймсу, что мы, ну, вроде как… Вместе теперь. Ну, по крайней мере, было между нами нечто такое, что…

— Ты его любишь, да? — Ремус перебивает сбивчивый рассказ Сириуса.

— Джеймса? Люблю, конечно! Он мой друг, да какой там, он мой брат! Он моя семья. Конечно, я его люблю, что за вопрос. Другое дело, что я люблю его не так, как ты думаешь…

— Откуда ты знаешь, как я думаю? — Ремус находит в себе силы присесть, опираясь спиной на изголовье кровати.

— Люпин, у тебя все это на лице написано! Надо быть идиотом, чтобы этого не увидеть, а я — смею тебя заверить — не идиот. Если ты вздумал так ревновать и устраивать вот такие сцены, то пардон, у нас точно ничего не получится. Прости за грубость, но я по горло сыт семейными разборками… Не хватало еще вместо близкого друга обзавестись вздорной подружкой! Если так, то давай сразу закончим всю эту историю с любовью.

Швырнув окурок в огонь, Сириус поворачивается к Ремусу:

— А мне бы этого не хотелось…

Лукавый блеск в его глазах ласкает Ремуса, отчего он смущенно опускает взгляд. Сириус подвигается ближе, и это заставляет Ремуса задержать дыхание, потому что слишком горячо, слишком сладко, тем более, что на нем совершенно нет одежды, а только тонкое одеяло…

— Что сказал Джеймс?

Ремус хватается за этот вопрос, как за последний шанс к спасению от грядущей близости, но Сириус разбивает его вдребезги, притягивая Ремуса к себе за плечи и шепча куда-то в шею: «Да какая, к чертям собачьим, разница…»

Поцелуй длится целую вечность. Ремусу кажется, что это самый счастливый момент в его жизни, и он уже понимает, что с этих пор его Патронус станет подпитываться вот этим самым воспоминанием, как вдруг внизу раздается какая-то возня и едва слышные голоса… Сириус реагирует мгновенно, оборачивается Бродягой и несется к двери, но она распахивается и на пороге появляется огромный олень, на его рога намотана мишура и серпантин, он гордо входит в комнату, а следом за ним заходит Лили с крысой в руках. Она начинает петь «Мы желаем счастливого Рождества и счастливого Нового года!», Ремус смеется, а Лили подбегает к нему, целует в обе щеки и громко говорит, заглушая радостный лай Бродяги: «Слава Богу, Ремус! Ты единственный нормальный человек в этом зверинце! Не знаю, как бы я с ними справилась одна! Счастливого Рождества!».

Ремус видит, как сияют ее глаза, как в комнате вместо оленя уже стоит хохочущий Джеймс, с намотанной на голову мишурой и серпантином, как Сириус, сидя на полу, смеется, как Хвост выворачивается из рук Лили, чтобы через секунду преобразиться в Питера:

— Счастливого Рождества, Рем!

— Счастливого Рождества, Рем, — пожимает руку Джеймс.

Ремус ищет встречи с глазами Сириуса, и видит, что тот подмигивает ему и улыбается.

— Джеймс, а где сумка с едой? Тут только пакет с виски и пивом… — Лили, недоумевая, озирается вокруг.

— Ой, — растерянно говорит Джеймс и хитро кивает Сириусу. — Кажется, я забыл ее дома.

— Джеймс! Ну что за безалаберность! — Лили всплескивает руками. — Что же теперь делать? Надо вернуться к твоим, как же мы будем отмечать праздник?

— Самое главное для отмечания Джеймс, к счастью, взял! — смеется Питер.

— Но нельзя ведь без еды… — Лили растерянно смотрит на смеющегося Джеймса.

— Если вы выйдете и дадите мне, наконец, одеться, я с удовольствием приглашу вас к своим родителям, тем более, что они предлагали мне позвать вас, думаю, что они будут очень рады! А уж еда дома найдется, не переживай, Лили.

— Вот здорово! — Лили хлопает в ладоши и, повиснув на шее Джеймса, тянет его прочь из комнаты.

Питер тоже встает с кровати и направляется к выходу.

— Рождество — лучшее время для знакомства с родителями, это я тебе точно говорю, Бродяга, — хохочет Джеймс, оборачиваясь к Блэку. Сириус смеется и выталкивает Поттера в коридор.

— Думаешь, я им понравлюсь? — улыбаясь, тихо спрашивает Сириус, стоя в дверях.

— Если только не станешь улыбаться, как принц Чарльз на официальных снимках, — смеется ему в ответ Ремус. — И обижать принцессу.

— Обещаю, — торжественно говорит Сириус и закрывает за собой дверь.

Ремус встает с постели и сладко потягивается. Прислушиваясь к довольному молчанию внутри себя он вдруг понимает, что впервые счастлив абсолютно, до самой темной глубины своей светлой души.