Нил Стивенсон
Великий симолеонский капер
Трудно себе вообразить менее привлекательный для молодого человека образ жизни, чем сразу после колледжа вернуться в Бисмарк жить с родителями — если только это не возвращение в чикагский пригород, где мне и довелось, естественно, обретаться в компании брата. Мама хоть нормальный вишневый пирог испечь может. А вот Джо меня держал в перманентном эмоциональном напряжении, умудряясь ежедневно, каждый раз на новый лад, подкладывать мне иголки под задницу. Например, однажды он задал мне работенку: подсчитать, сколько потребуется жевательных конфет, чтобы наполнить ими стадион Солджер-Филд.
Надо подчеркнуть, что это была моя ошибка: Джо бы настоял на такой оговорке. Он умел работать с людьми, а я — с числами. Как Джо не уставал напоминать мне хотя бы раз в неделю, мне бы стоило заняться изучением естественных наук. Вместо этого я принялся менять факультеты, получив в итоге диплом с отличием по математике и без отличия по какому-то искусству — трудно себе представить худшее начало резюме.
А Джо тем временем ввязался в затею с рекламой. Когда Интернет, оптоволокно и HD-телевидение породнились с цифровыми валютами и переросли в то, что мы теперь именуем Метавселенной, большинству крупных рекламных агентств пришлось потесниться: в Метавселенной вытащить ружье и вышибить мозги рекламному кролику Банни — это раз плюнуть, и многие действительно так поступали. Джо занял десять тысяч баксов у мамы с папой и основал свой стартап — креативное молодое рекламное агентство. Проведя некоторое время в Метавселенной, так или иначе столкнешься с его работами: они тебя увидят, заговорят с тобой, станут сопровождать тебя.
Мама с папой продолжали жить в своем небольшом доме, что в Бисмарке, штат Северная Дакота. Никто из соседей даже не подозревал, что совокупные активы их в рекламном агентстве Джо исчисляются двадцатью миллионами баксов. Я им предлагал как-то диверсифицироваться: скажем, купить бушелевую корзину золотых южноафриканских крюгеррандов и зарыть на заднем дворе, или вложить несколько миллионов в совместный фонд. Но мама с папой полагали, что таким образом выкажут недоверие к Джо.
— Все равно как если бы мы, — говорил папа, — пришли на его концерт с плеером Walkman.
Однажды январским вечером Джо возвращается домой с ящиком шампанского. Прочтя мне обязательную лекцию о вреде алкоголя для подростков, он наполняет бокалы. Он уже своих двоих детей от домашнего театра успел отлучить, и тогда те прокачали портативную коробку, полученную в подарок на Рождество. Если подключить эту крошку к HD-телеку, можно при желании пролезть в Метавселенную, отправиться в круиз по Сети и выбрать из нескольких дружественных пользователю операционных систем, каждая – со своими автоматическими помощниками, сервисами поддержки и разумными агентами. Сабвуфер театра заставляет серебряную посуду звенеть, как при столкновении хоккеистов металлическими клюшками, а усиленные динамиками взрывы рождают крутящиеся туманности пузырьков внутри бокалов с шампанским. Низкочастотные звуки, надо полагать, каким-то образом проникают детишкам в юные мозги, проявляясь на медиахипстерских радарах и доставляя битовый поток эдфотаинобразовательной мачомедии непосредственно в кору больших полушарий.
— Я нынче куш сорвал, — поясняет Джо. — Мы машины хайпим. Компы. Спортивную обувь. А часа три назад стали хайпить валюту.
— Чего? — уточняет его жена Энн.
— Ну, ты знаешь, вроде долларов или иен. Но это новая валюта.
— Какой страны? — спрашиваю я. Это как бросить собаке косточку: даю Джо шанс просветить непутевого братца. Он отставляет наполовину опустошенную бутылку «Дом Периньон» и переключается в стопроцентно язвительный режим.
— Забудь про государства, — бросает он. — Мы говорим о симолеонах — новой умной валюте хипстеров Метавселенной.
— Это типа е-денег? — спрашивает Энн.
— Мы уже сто лет е-деньги выпускаем, со времен автоматических предсказателей судьбы, — говорит Джо с точно выверенной долей сарказма. — Теперь мы ими пользуемся в Метавселенной, чтобы покупки оплачивать. Но они по-прежнему эквивалентны долларам США. Умным людям требуется что получше.
Это в мой адрес. Я окончил колледж, располагая тысячей баксов накоплений. Инфляция тогда была десять процентов и продолжает расти; за эту сумму я уже могу позволить себе меньше банок пива «Leigenkugel», чем год назад.
— Правительство ни в жисть не позволит нам приобщиться к бюджету, — объясняет Джо. — Не может. Инфляция будет все возрастать. Люди примутся перекладывать деньги в другие места.
— Инфляция должна будет вырасти до чертовски высоких показателей, — заявляю я, — прежде чем я соглашусь переложиться в искусственную валюту.
— Эй, да они все искусственные, — говорит Джо.
— Если как следует задумаешься, то поймешь: мы этим спокон веку занимаемся. Вкладываемся в банки, акции, фондовые рынки. Эти вложения символически представляют реальные активы: заводы, корабли, бананы, программы, золото и все остальное. Симолеоны — просто новое название для этих активов. Ты можешь использовать карточку вместо реальных денег. Или выйти в Метавселенную, потратиться в онлайне, а следующим утром у твоей двери появятся товары.
Я говорю:
— Ну и кто на это клюнет?
— Все, — отвечает он. — Наше большое промо: отдельным избранным зрителям на Супербоуле мы выдаем симолеоны. Проверка через месяц-три-шесть: люди увидят, что вкладываться в наши деньги безопасно и стабильно.
— Не внушает мне это особого доверия, — говорю я. — Все равно что в «монополию» играть на реальные деньги.
К этому он готов.
— Это не наперсточничество, а тотализатор.
И просит меня посчитать, сколько жевательных конфет нужно, чтобы наполнить ими стадион Солджер-Филд.
Два часа спустя. Я в местной продуктовой лавке галактического класса, «Балк»: на Манхэттене возносящихся к потолку оргстекольных стеллажей с банками овсянки, небрендовых фруктовых салатов, высушенных на солнце томатов, заводских сморов, орехов макадамия, французской выпечки и кедровых орешков — все это низвергается в тележку нажатием рычага удобной плексигласовой гильотины. В поле зрения ни души, только роботы-грузчики снуют туда-сюда по многоуровневым переходам над головой, да камеры наблюдения подсматривают из-за полусфер дымчатого стекла. Я двигаюсь по сверкающему царству чудес с идеальным кубом высотой шесть дюймов, на скорую руку склеенным из картонок и скотча. Проникаю в узкое глубокое ущелье жевательных резинок, бостонских жареных бобов, готовых обедов для микроволновки, «Гуд-энд-Пленти», «Тарт-энд-Тайни»... Бинго! Жевательные конфеты в банке, премиум-сорт. Я подставляю под них свой куб и наполняю.
Тот, кто назовет самую близкую к истинной цифру быстрее всех, заберет симолеоны. Наняли консалтинговую контору из Большой Шестерки, чтобы комар носа не подточил. Поскольку в действительности выложить стадион жевательными конфетами невозможно, я обязан буду выйти перед толпой с Правильным Ответом и предоставить его, а также, что еще важнее, сохранить в тайне.
Я возвращаюсь домой пересчитать конфеты: 3101. Умножаю на восемь и получаю число конфет в кубическом футе: 24808. Теперь мне только и нужно, что число кубических футов в объеме стадиона Солджер-Филд. Мои племянники развалились перед HD-теликом, как ящерки на теплых камнях: изучают, видите ли, физику, забрасывая вражескую планету с высокой орбиты антивещественными бомбами. Я небрежно прокладываю себе путь среди выложенных черными зигзагами управляющих проводов и отдаю голосовую команду.
Из экрана высовывается голова какого-то эльфа или духа, потом прячется. Нет, я не параноик и не шизик — это всего лишь из приставки вылез слишком усердный разумный агент. Я игнорирую его, сбегаю из Игровой Страны и оказываюсь в жутковатом округе Метавселенского Города, где сутками напролет работают, каждый в своем окошке, тысячи рекламных инфомерсантов. Мне попадается реклама китайских традиционных снадобий из внутренних органов какой-то редкой живности, генноинженерной, разумеется. Как виноградные гроздья в янтарном потоке, подвешены передо мной желчные пузыри медведей гризли.
Анимированная фигурка вылезает на край инфомерческого окошка.
— Эй! — начинает она туповатым восторженным голоском. — Я Растер! Просто назови меня по имени — я Растер! Вдруг помощь нужна.
Не нравится мне этот Растер. Такое впечатление, что его провайдер нанял блуждать по улицам Тунтауна ожившей рекламой НАДОЕДАЮ ВЗРОСЛЫМ ЗА ЕДУ. Он начинает сновать по экрану, оставляя за собой медленно — слишком медленно, как на мой вкус, — гаснущий след мультяшных огоньков.
— Подай сюда гребаную энциклопедию! — кричу я. Заслышав страшное слово, из коврика выпархивают и убегают мои племянники.
Я смотрю статью про Солджер-Филд. Старый учебник аналитической геометрии, подлатанный кусками изоленты с чердака, покоится на коленях, как ледяная глыба. Скомбинировав некоторые формулы с
данными энциклопедии, я...
— Эй! Растер!
Растер так рад мне услужить, что выписывает вокруг экрана восьмерки.
— Калькулятор! — ору я.
— Нет нужды, босс! Просто укажите желательный расчет, и я его в голове проведу!
Я вынужден вступить в утомительную беседу с Растером, потребовав от него оценки округленного до фута объема стадиона Солджер-Филд. После этого прошу у него умножить значение на 24808 и тут же получаю ответ: 537824167717.
Не будь я гиком, и не задумался бы проверить. Но я говорю:
— Растер, вычисти спам из мозгов. Должно делиться на восемь без остатка!
Наверное, в новой приставке моего брата дефектный чип: они глючат на реально больших числах.
Растер ковыряется в башке, у него из ушей летят винтики и транзисторы.
— Блин! Мне и правда надо поболтать с моим кодером!
И застывает на минуту.
В комнату вбегает моя золовка Энн, принимает деланную позу «меня типа здесь нет» и оглядывается. Она боится, как бы я тут свидание не назначил.
— Ты с кем говоришь?
— С мультяшным РА твоей приставки, — отвечаю я. — Не советовал бы вам его пользовать под налоговые вычеты, между нами.
Она, склонив голову:
— Ты знаешь, я его не далее как вчера спросила об экспортных кодах категории B, а он мне рецепт супа из моллюсков выдал.
— Добрый вечер, сэр. Добрый вечер, мадам. Какие там были числа? — спрашивает Растер. — Пожалуйста, повторите. — Тем же голосом, но интонации другие, более человеческие. Я снова называю ему числа, и он возвращает ответ: 537824167720.
— Так-то лучше, — бормочу я.
Энн в замешательстве.
— А теперь у него голосовая распознавалка вроде и не глючит.
— Я так не думаю. Наверняка мою математическую задачку перенаправили настоящему человеку.
Когда в разговоре у встроенной программы наступает ступор, она зовет на помощь, и за дело берется живой человек. Он видит нас через встроенную видеокамеру, — поясняю я, указывая на «рыбий глаз» линзы в передней панели приставки, — и слышит через встроенный микрофон.
Энн слушает с остекленелым взглядом, и я подбираю аналогию для аналогии.
— Помнишь Изгоняющего дьявола? Ну, Растером овладели, как той чиксой в кино. Но это не просто Вельзевул. Это сам техник из службы поддержки.
Я только что сослепу угодил в ловушку, совершенно очевидную для Энн.
— Так, может, тебе стоит подать резюме на эту вакансию? — восклицает она.
И другая дверца ловушки захлопывается быстрее, чем я успеваю прикусить язык:
— Я могу прямо сейчас переслать ваше резюме в онлайн! — говорит Растер.
Следующим вечером моя золовка — само воплощение торжества. У меня для нее две новости: хорошая и плохая. Хорошая: я теперь сотрудник службы техподдержки Метавселенной. Плохая: у меня нет офисной конуры в каком-нибудь комплексе на окраине. Я работаю удаленно, из дома — из ее дома, с ее кушетки. Я там сижу весь день, жуя не облагаемые налогом конфеты из сокращающегося запаса, в гарнитуре оператора, перед консолью управления, и при помощи этого комплекта, словно кукловод, манипулирую чужими Растерами на чужих экранах по всем Соединенным Штатам. Я их вижу — картинка с широкоугольной камеры в каждой приставке всплывает на моем экране. Но меня они не видят, а только Растера, моего аватара, мое тело в Метавселенной.
В неверном безликом свете мрачной Трубы люди задают мне скучные вопросы по арифметике. Если они спрашивают о рецептах, расписании самолетов, уходе за детьми или чем-то еще по дому, их перенаправляют к другим техникам. Моя работа сводится к чистой математике.
И навевает сон вплоть до следующей недели, когда агентство моего братца открывает большой симолеонский тотализатор. Официальным представителем наняли типчика в костюме с галстуком-удавкой. Спустя считанные минуты начинают поступать ответы от участников. Каждый фан «Медведей» в Большом Чикаго пытается сосчитать объем Солджер-Филд. И все ошибаются; но даже те, кто близок к верному ответу, наверняка использовали глючный чип своей приставки. Я завяз в конфликте интересов, мне так и хочется протянуть трехпалую толстую ручку Растера в белой перчатке и стукнуть кого-нибудь из них по голове — вразумить маненько.
Но я поклялся хранить тайну. Джо нанял меня провести расчеты для Метродоума, Три-Риверс, мемориального стадиона имени Роберта Кеннеди и всех остальных арен Национальной Футбольной Лиги. В каждом городе будет свой победитель, он и заберет симолеоны.
Каждые четыре часа нам позволяют пятнадцатиминутный перерыв. Я запускаю домашний театр, просто цилиндры продуть, и устремляюсь по главной улице Метавселенной — в клубешник по своему вкусу. Я все еще в своей униформе Растера, но мне начхать. Я один из тысяч Растеров, снующих взад-вперед по улице во время своего перерыва.
Мой клуб — в узком переулке, отходящем от узкой боковой улочки, вдалеке от огромных виртуальных ТРЦ и трехмерных парков видеоразвлечений, основных источников дохода в электронной экономике Метавселенной. Внутри несколько Растеров, но у большинства посетителей аватары покреативнее. В Метавселенной никогда нельзя надеяться, что твой пирсинг, брендовая одежка или татуха прикольней, чем у следующего клиента.
Группа на сцене — их концерт транслируется вживую из пражской студии — не очень, поэтому я перемещаюсь в дальний зал, заставленный виртуальными стеллажами; каждую кассету можно послушать, уделив несколько секунд каждой песне. Если понравилось, скачиваешь целый альбом, с опциональными интерактивными табулатурами, видео и текстами.
Я как раз роюсь в одном из таких стеллажей, когда ощущаю присутствие другого аватара рядом: это что-то большое и лохматое. Оно что-то бормочет, но я его игнорирую. Могучий кашель долетает из сабвуфера, скрежещет в динамиках, прорывается на центральный канал экрана. Я разворачиваюсь. Это оказывается внушительное создание в футблолке с надписью ХАКЕРЫ 1111. У него очень длинные клыки, похожие на косы, ими оно вцепилось в цилиндр ярко-розового цвета. Прорисовка куда лучше растеровской, качество почти диснеевское.
Ленивец произносит:
— 537824167720.
— Эй! — кричу я. — Ты кто, блин, такой?
Ленивец подносит к пасти розовый цилиндр и отпивает. Это банка «Джолт».
— Ты откуда узнал число? — требую я. — Оно должно храниться в секрете.
— Ключ под ковриком у двери, — говорит ленивец, разворачивается и покидает клуб.
Мой пятнадцатиминутный перерыв истек, и остаток рабочего дня я ломаю голову над смыслом его слов. Потом слезаю с дивана, открываю переднюю дверь и лезу под коврик.
Так точно, кто-то подсунул туда конверт. Внутри лист бумаги с числом, записанным в шестнадцатеричной нотации, какой пользуются компьютерщики: 0A56 7781 6BE2 2004 89FF 9001 C782 и так далее, примерно пять строк.
Ленивец мне сказал, что «ключ под ковриком у двери». Готов поставить много симолеонов, что число это — ключ, который позволит мне получать и отправлять зашифрованные сообщения.
И я убиваю десять минут, набирая его на клавиатуре. Появляется Растер и начинает мне надоедать:
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
Когда я вбиваю двести пятьдесят шестую цифру, то уже становлюсь раздражителен и успеваю наговорить Растеру грубостей. Меня это не радует. И вдруг я слышу то, что отдается в моих ушах ангельской музыкой:
— Простите, я вас не понимаю, — чирикает Растер. — Пожалуйста, проверьте свое проводное подключение. У меня небольшие помехи на линии.
На экране материализуется вторая фигура, подобная цифровому джинну: это снова ленивец.
— Ты кто, черт побери, такой? — спрашиваю я.
Ленивец снова прикладывается к «Джолт», приглушенно рыгает и говорит:
— Я Кодекс, ленивец-криптоанархист.
— Ваше оборудование нуждается в ремонте, — сообщает Растер. — Пожалуйста, свяжитесь с поставщиком услуг.
— Твое оборудование в порядке, — говорит Кодекс. — Я шифрую твой канал. Прову кажется, что это помехи. Как ты уже догадался, это число — твой личный код шифрования. Ни одно правительство и ни одна корпорация на земле нас сейчас не подслушают.
— Ну, спасибо, блин, — говорю я.
— Всегда пожалуйста, — отвечает Кодекс. — Теперь к делу. У нас то, что нужно тебе. У тебя то, что нужно нам.
— Откуда вы узнали ответ на секретный вопрос про конфеты и Солджер-Филд?
— У нас все двадцать семь, — говорит Кодекс. И выпаливает секретные числа для Кэндлстик-Парка, Кингдоума, Медоулэндса...
— Если только вы не влезли в сейф аудиторской фирмы, — говорю я, — то могли узнать их одним единственным способом. Вы подслушивали мои чатики с Растером. Вы поставили на прослушку линию передачи данных из этой приставки, не так ли?
— Ай, типичная работка. Я так думаю, ты нас принимаешь за прыщавых социопатов, тинейджеров с высоким IQ, хакеров, которые с истеблишментом пранки в стиле первокурсников откалывают.
— Эта мысль меня посещала, — говорю я. Но уже тот факт, что мультяшный ленивец выглядит таким реалистичным и потрепанным, как сейчас, заставляет заподозрить куда более высокий технический уровень. Например, у Растера всего шесть лицевых анимаций, и все не слишком хорошие.
— Твой брателло владеет рекламным агентством, так?
— Верно.
— Он недавно основал «Симолеон Корпорейшн»?
— Верно.
— Как только он это сделал, правительство поставило ваш дом под круглосуточное наблюдение.
Неожиданно стеклянный глаз на передней панели приставки кажется мне очень большим и покрытым капельками.
— Они влезли в наш кабель?
— Им не пришлось. Кабельщики и рады сделать грязную работу — в конце концов, они правительству обязаны своей монополией. И все расчеты, какие ты делал через Растера, посылались напрямую кабельщикам, а от них — правительству. У нас там крот сидит и все нам сливает через анонимный почтовый сервер в Ювяскюля, Финляндия.
— А с чего бы это правительству напрягаться?
— Они сильно напряглись, — говорит Кодекс. — Они намерены уничтожить симолеоны. И если понадобится, то по ходу растоптать вашу семью.
— Зачем?
— Потому что если они не уничтожат е-деньги, — говорит Кодекс, — то е-деньги уничтожат их.
На следующий день я появляюсь в офисе своего брата, стандартном, переделанном из старой электростанции в ближнем Вест-сайде. Он заканчивает какие-то телефонные переговоры и взмахом руки зовет меня в кабинет: пещерообразное пространство с гигантской паровой турбиной в качестве элемента конференц-системы. Надо полагать, это у него так чувство юмора проявляется.
— Ты разве не обязан сейчас по инфохайвею для вышедших в тираж мотористов гонять? — спрашивает он.
— Избавь меня от этого покровительственного тона, — говорю я. — У нас, криптоанархистов, времени на такие шуточки нет.
— Криптоанархистов?
— Часто также используется термин «панархисты».
— Прикольно, — говорит он, обдумывая это словечко. Уже прикидывает, как бы его в рекламе использовать.
— Ты сегодня весь из себя такой румяный и довольный, — говорю я. — Две щедрых пинты «Хогсити-портера» с ребрышками из спины ягненка на гриле в «Дайвен-Лэйквью»?
Внезапно он садится очень прямо и бросает вокруг взгляд украдкой, словно заподозрил, что над ним собрались подшутить, и не хочет остаться в дураках.
— Как ты узнал, что у меня было на ленч?
— Так же, как узнал, что ты с налогами жульничаешь.
— Что?!
— В прошлом году ты поставил у себя в офисе новую необлагаемую налогом кушетку. Но она была раскладная, а это не допускается.
— Хакеры, — выдыхает он. — Вы влезли в мои записи, ага?
— Ты выиграл «стратолаунжер».
— Я думал, оно под защитой.
— В файлы труднее пролезть. Но каждый раз, когда информация пересылается по проводам — например, когда Энн просит Растера помочь ей с налоговыми вычетами, — ее можно перехватить и расшифровать. Ибо, брат мой, ты купил приставку, защищенную стандартным соглашением о безопасности передачи данных, а стандартное соглашение соснуло хуйца.
— Ты к чему клонишь?
— К тому, — говорю я, — что надо бы нам подыскать местечко, которое не прослушивается.
— Прослушка?! Какая может быть... — начинает он. Но я киваю на телевизор в углу офиса и бисеринку фронтальной камеры в приставке.
В итоге мы идем гулять по берегу озера: для январского Чикаго полное безумие. Но мы ребята из славной Северной Дакоты и к морозам устойчивы. Я рассказываю про кабельщиков и Растера.
— Господи! — говорит он. — Хочешь сказать, что эти числа не секретны?
— И близко не. Они уже попали к двадцати семи правительственным подсадным уткам. Те уже переслали свои заявки с верными ответами «ФедЭксом». И на данный момент все твои симолеоны, эквивалент двадцати семи миллионов, обречены угодить прямо в лапы этих подсадных уток, в воскресенье на Супербоуле. Ты заимеешь полный пиарский кошмар. Твои симолеоны станут вкладывать в комиксы и бейсбольные карточки, заявляя, что так надежнее. Они примутся целеустремленно банкротиться и винить в этом тебя. Они будут показываться на безвкусных ток-шоу парами и тройками, рассказывая, что их симолеоны-де таинственным образом испарились в ходе транзакций через Метавселенную. Короче, они уничтожат твой бизнес и имидж. Результат: победа правительства, которое ненавидит частные валютыи боится их. Банкротство для тебя, мамы и папы.
— Почем тебе знать?
— Это ж твое агентство обосралось с тотализатором. Как только грянет катастрофа, твои акции обвалятся. Мама с папой потеряют миллионы виртуальных прибылей, которых так и не успели почувствовать. Потом крупные держатели акций засудят твою задницу, брат мой, и ты проиграешь. Ты поставил на кон безопасность компании против глючного чипа в приставке, и это ты, как член правления корпорации, несешь ответственность за потери.
В этот момент мой большой братец Джо оседает на парковую скамейку: надо полагать, все равно что на блок сухого льда сесть. Но ему начхать. Он не чувствует физической боли. Мне бы злорадно восторжествовать, но я не стану.
Я снимаю его с крючка.
— Я только что вернулся от твоих аудиторов, — говорю я. — Я им сказал, что в расчетах обнаружилась ошибка — что чип моей приставки глюканул. Я им выдал двадцать семь новых чисел, которые рассчитал от руки, с бумагой и карандашом, в их конференц-зале, подальше от бдительного ока кабельщиков. Я лично запечатал их в конверт и положил в сейф.
— Значит, тотализатор пройдет как надо, — выдыхает он. — Слава Богу!
— Да, и скажи спасибо нам с панархистами, — огрызаюсь я. — Я позвонил маме с папой, сказал, что лучше бы им продать свои акции — просто на случай, если правительство найдет новые способы саботажа твоего розыгрыша.
— Это, вероятно, разумное решение, — кисло говорит он, — но с них же налоги сдерут. Сорок процентов правительству уйдет, и всё.
— Нет, не сдерут, — отвечаю я. — Никаких налогов.
— Ну и что? — Он впервые за долгое время поднимает подбородок с варежек, воодушевленный возможностью поставить меня на место. — У них всего десять тысяч — думаешь, налоговое управление не заметит прироста капитала на двадцать миллионов?
— Налоговое управление мы не задействуем, — говорю я ему. — Это не его собачье дело.
— У них есть методы настоять на своем собачьем деле.
— Больше нет. Мама с папой продают акции не за доллары, Джо.
— За симолеоны? С симолеонами та же шняга: обо всем докладывают правительству.
— Забудь про симолеоны. Подумай о криптокредитах.
— Криптокредиты? Какие, в жопу, криптокредиты? — Он вскакивает и принимается расхаживать туда-сюда. Теперь он убежден, что я продал семейную курицу, несущую золотые яйца, за волшебную чечевичную похлебку.
— Такими и должны были быть симолеоны: е-деньги, полностью закрытые от правительственного наблюдения.
— Откуда вам знать? Невзламываемых кодов ведь не существует.
— Любые е-деньги состоят из чисел, пересылаемых по проводам, — говорю я. — Если знаешь, как держать их в тайне, валюта в безопасности. Если не знаешь, то нет. Держать числа в тайне — задача криптографии, это такой раздел математики. Ну и, Джо, криптоанархисты показали мне свою математику. Это хорошая математика. Лучше правительственной. И лучше симолеонской. Никто не хакнет криптокредиты.
Он испускает тяжелый вздох.
— Окей, окей — ждешь, чтоб я это сказал? Скажу. Ты был прав. Я ошибался. Ты таки правильные курсы в колледже выбрал.
— Я не бездарь?
— Ты не бездарь. Ну и? Чего хотят твои криптоанархисты?
Я почему-то не умею врать родокам, а Джо — запросто.
— Ничего, — говорю я. — Просто хотели нам помочь, оказать нам услугу, гудвилл с нами замутить.
— В обмен на поддержку правого дела Всемирной Панархической Революции?
— Ну, типа того.
И вот, значит, воскресный Супербоул. Сидим мы в скайбоксе высоко над Супердоумом, полный комплект: бар с напитками, кухня, официанты и огромные телеэкраны, на которых мгновенно прокручивается в повторе только что виденное жалким невооруженным нецифровым глазом.
Совет директоров «Симолеон Корпорейшн» тут как тут в полном сборе. Я начинаю расспрашивать их про криптографические протоколы и выясняю, что эти ребята пробег от одной заправки бензобака без помощи Растера не посчитают, а что уж говорить про навигацию на узких и опасных течениях передовой криптографии.
На пороге переминается с ноги на ногу офицер охраны Супердоума.
— Тут, э-э, к вам какие-то господа, — сообщает он. — Их билеты по виду настоящие.
Их трое. Первый весит фунтов триста, волосы до пояса, бороду отпустил до пупка. Наверное, фан «Медведей», потому что лицо и голый торс у него размалеваны в синие и оранжевые оттенки. Второй не такой интроверт, как первый, а третий не такой глухо застегнутый на все пуговицы конформист, как двое его спутников. У здоровяка старый молочный бидон. Внутри что-то тяжелое: кажется, руки вот-вот вывернутся из плечевых суставов.
— Мистер и миссис де Гроот? — уточняет он, вваливаясь в комнату. Головы разворачиваются к маме с папой, но те, встревоженные вторжением, мешкают подтвердить свои личности. Парень их охотно прощает и бухает на пол перед папой бидон.
— Я тот, кого вы знаете под именем Кодекса, — говорит он. — Спасибо, что назначили меня своим брокером.
Не будь Джо выжат досуха, у него бы щас аневризмы в обоих полушариях полопались.
— Твой брокер — полуодетый криптоанархист, размалеванный в синее и оранжевое?
Папа уделяет примерно тридцать секунд розжигу трубки. Внизу, на поле стадиона, звучит двухминутная сирена. Папа испускает клуб дыма и говорит:
— Он показался нам добропорядочным ленивцем.
— На всякий случай, — сообщает мама, — мы продали вторую половину акций через своего бисмаркского брокера. Он говорит, придется по ним налоги уплатить.
— Вторую половину слили в оффшорку, присутствующему здесь мистеру Кодексу, — добавляет папа, — а он перевел ее в тамошнюю валюту — без налоговых вычетов.
— В оффшорку? — спрашивает Джо. — И куда? Багамы?
— Первая Распределенная Республика, — молвит здоровяк-панархист. — Это виртуальное государство. Я министр информационной безопасности. Наша официальная валюта — криптокредиты.
— Какого хрена все это значит? — уточняет Джо.
— Я тоже задался этим вопросом, — говорит папа, — и, просто эксперимента ради, конвертировал свои криптокредиты в кое-что более весомое.
Папа лезет в молочный бидон и выуживает оттуда прямоугольный слиток желтого металла. Мама вытаскивает второй. Они начинают раскладывать слитки на стойке, точно король и королева мультяшной страны Мидасии.
Джо лишь через несколько секунд понимает смысл происходящего. Хватает один из золотых слитков и рассматривает. Симолеонские топ-менеджеры, столпившись кругом, изучают добычу.
— Теперь понимаете, почему правительство стремится нас растоптать? — произносит здоровяк. — Мы умеем все то же, что они, только дешевле и лучше.
Лица симолеонских топ-менеджеров впервые за вечер светлеют.
— Так, погоди секундочку, — говорит исполнительный директор и прикладывает ладони к вискам. — Ты намекаешь, что пользователи е-валюты не платят налогов правительству? Никакому правительству, в принципе?
— Точно, — отвечает здоровенный панархист. Звучит сигнал об окончании первой половины матча.
— Смотаюсь-ка я вниз и сброшу немножко симолеонов, — говорит исполнительный директор, — но потом надо нам будет с тобой поболтать.
Исполнительный директор спускается в лифте с моим братом, увозя коробку с двадцатью семью смарткартами, на каждой из которых записано секретное число стоимостью в миллион симолеонов. Я отхожу к панорамному окну скайбокса: двадцать семь американцев собираются на пятидесятиярдовой линии, ожидая математической манны с небес. Демографический срез надежд моего брата. Ни в жисть не узнаешь в них первых тайных граждан Первой Распределенной Республики.
Криптоанархисты запасаются колой «Джолт» из бара и сваливают, а остаемся в скайбоксе только мы с родоками. Папа тычет в поле стадиона своей рубкой.
— Там внизу двадцать семь человек, — говорит он. — Ты ведь им никак не помогал?
Я успешно заморочил голову Джо. Но я знаю, что с родоками фокус не прокатит.
— Скажем так, — объясняю я, — не все панархисты — длинноволосые маньяки, которые заливаются «Джолт». Некоторые выглядят похожими на вас. Если быть точным, то неотличимыми от вас.
Папа кивает; я ему польстил.
— Кодекс и его ребята спасли розыгрыш и нашу
семью от катастрофы. Но тут quid pro quo
[1].
— Как обычно, — констатирует папа.
— Так будет лучше для всех. Джо хочет — и его клиенты тоже, — чтобы, скажем, через год все, кто смотрел сегодня прямую трансляцию, уверились в безопасности и стабильности инвестиций в симолеоны. Правильно?
— Правильно.
— Раздать симолеоны случайным людям — все равно что довериться броску игральной кости. Но если доверить их тайным панархистам, у которых законный интерес в е-валюте, ставка получится куда более надежная.
— А у этой твоей Первой Распределенной Республики флаг есть? — спрашивает мама ни с того ни с сего. Я объясняю, что эти ребята вроде тех, кто первый ткацкий станок разрабатывал. И не успевает начаться вторая часть матча, как она уже набросала проект флага на задней стороне программки.
— Он будет очень красочным, — заявляет она. — Вроде банки жевательных конфет.
Примечания
1
Услуга за услугу
(обратно)
Оглавление
*** Примечания ***
