Жемчужное ожерелье. Том 1 [Розалинда Лейкер] (fb2) читать онлайн

Розалинда Лейкер Жемчужное ожерелье ТОМ 1

ГЛАВА 1

При рождении Джулии Паллистер в октябре 1641 года в ее крошечную ладонь бабушка положила редкую и прекрасную жемчужину и, склонившись над увитой лентами колыбелью, она увидела, как девочка крепко сжала сверкающий камешек в своем кулачке. Потом жемчужину забрали у новорожденной и спрятали в надежном месте. Родители ничего не знали об этом происшествии. Роберт Паллистер праздновал рождение дочери вместе с девятилетним сыном и своими друзьями. Его жена Анна спала в своей спальне на большой кровати, где она час назад разрешилась от бремени, и не знала о приходе свекрови.

Впоследствии Джулии часто снился чудесный, сияющий предмет, очертания которого она не могла вспомнить при пробуждении. Эти сны были так естественны и безгрешны, что девочка никогда никому не рассказывала о них.

Однако ее постоянно привлекали всякие необычные и прекрасные вещи, как будто в них можно было найти разгадку волнующей ее тайны. Она подолгу смотрела на плывущую среди звезд луну. У девочки замирало сердечко при виде лебедя, любующегося своим отражением в зеркальных водах пруда; ее изумлял редкий белый павлин, распускающий свой огромный хвост-веер. Однажды она увидела жемчужно-белого пони и была поражена его красотой.

Произошло это в построенном римлянами городе Чичестере, который находился всего в нескольких милях от ворот ее родного дома в Сазерлей Мэнор.

На Западной улице Чичестера находилась лавка, где продавались ленты. Мать Джулии, которая занималась вышиванием, решила пополнить свои запасы. Джулия, уставшая от посещения лавок, что вполне естественно для семилетнего ребенка, просила разрешения остаться на улице, где можно было увидеть так много интересного.

Джулия была худеньким, подвижным ребенком с кожей цвета слоновой кости, шаловливой улыбкой на лице и большими голубыми глазами. Над ее ушами взлетали каштановые кудряшки, когда она покачивалась, становясь то на пятки, то на носки, как бы привязанная к тому месту, где ей велено было стоять.

Перед ней располагался рынок, в центре которого находился средневековый крест. Рядом с ним стояли торговки, продающие масло. До девочки доносился аромат карамели и пряников, от чего у нее изо рта текли слюнки; менее аппетитный острый запах исходил от стоящего в загоне скота. Она с интересом смотрела на выставленных для продажи лошадей. Среди городской толпы, состоящей из мелкопоместных дворян, горожан, крестьян, торговцев, цыган и нищих, можно было видеть солдат парламентской армии, ибо Чичестер, как и все графство Сассекс, был завоеван Кромвелем во время Гражданской войны.

Над городом возвышался древний собор, который находился на другой стороне улицы. Джулия внимательно разглядывала его, стоя возле лавки. Горящие будто драгоценные камни, средневековые стекла собора были недавно заменены обыкновенным стеклом, ибо Оливер Кромвель и пуритане с подозрением относились ко всему, что напоминало им о католицизме, дух которого они старались истребить в английской церкви. Они разбили прекрасные расписные стекла, которыми люди восхищались с древних времен. Алтарь был осквернен, статуи епископов низвергнуты и уничтожены. Потом в соборе навели порядок, там стали проводиться пуританские богослужения, которые длились порой более чем три часа и не сопровождались игрой на органе.

Судя по тому, как была одета Джулия, она, несомненно, принадлежала к роялистской семье. Она расстегнула ненавистный ей простенький плащ, под которым носила богато расшитое платье, какое родители-пуритане ни за что не разрешили бы надеть своим детям. Однако Джулия предпочла бы, чтоб ее одежду не украшали ленты. Их было слишком много, и они ей просто надоели, потому что постоянно терялись или рвались, когда она лазила по деревьям или ныряла в дырки заборов. Они цеплялись за ветки, если Джулия скакала верхом. Ее платье из желтого шелка было расшито голландскими тюльпанами, бутоны которых, равно как крошечные литья и стебельки, были вышиты весьма искусно. Ленты с вышивкой считались редкостью и очень высоко ценились. Нелегкое это занятие — вышивать по лентам. Но Джулия с удовольствием избавилась бы от всех этих лент.

— Когда ты только родилась, — как-то рассказывала ей бабушка, — твоя колыбелька была вся затянута лентами, так что тебя в ней и не видно было.

Конечно, бабушка просто необидно шутила, и мать Джулии при этом улыбалась. Но сама девочка не сомневалась в том, что здесь есть доля правды.

Джулия с сожалением вздохнула, подумав о том, что вот сейчас мать снова купит ленты.

Но вдруг ее внимание привлек жемчужно-белый пони. Сверкая серебристой гривой и помахивая хвостом, он не торопясь двигался по Западной улице. Верхом на нем сидел черноволосый темноглазый мальчик в высокой шляпе с пряжкой, в коричневой бархатной куртке и бриджах. На вид он был старше Джулии года на четыре. Он прямо и раскованно держался в седле, как будто с младенчества занимался верховой ездой. Рядом с ним, сидя верхом на серой лошади, ехал офицер парламентской армии, который, скорее всего, являлся отцом мальчика. Всадники приближались. Джулия с восторгом смотрела на них, не замечая, что привстала на носки, чтобы лучше видеть восхитительного пони.

Мальчик заметил ее. На его серьезном лице появилось выражение гордости — его пони достоин восхищения. Он сказал отцу, что им следует обогнуть рыночный крест с северной стороны. Отец согласился. Джулия сияла от радости. Оки проедут рядом с ней, и она сможет вволю насмотреться на пони.

Когда же они приблизились, ее ждала еще большая радость. Мальчик посмотрел на нее и сказал:

— Хочешь погладить Пегаса?

Он явно гордился тем, что владел таким пони.

— Да, очень хочу!

Но как только она протянула руку, из лавки вышла Анна Паллистер. Мать с негодованием схватила девочку за плечи, в то время как отец мальчика повернулся в седле, взял пони за уздечку и дернул ее.

— Адам! — крикнул отец хриплым голосом. — Ты что, сошел с ума? Мы не должны общаться с роялистами!

Мальчик посмотрел на Джулию враждебным взглядом, отвернулся и поскакал к отцу. Ее мать негодовала.

— Это же полковник Уоррендер и его сын, Джулия! Они наши соседи, но плохие люди! Как можешь ты вступать в дружеские отношения с врагом? Они уже четыре года ведут с нами войну! Они казнили нашего короля!

Джулия почувствовала, как пылают ее щеки — оттого, что Уоррендеры так плохо отнеслись к ней, и от стыда, что мать отчитала ее, как никогда еще в жизни не отчитывала. И хотя она ни за что не променяла бы своего пони, которого нежно любила, ни на какого другого, девочка не могла удержаться и еще раз посмотрела вслед жемчужно-белому животному с серебристым шелковистым хвостом, удаляющемуся от нее по Северной улице.

По дороге домой, поглядывая на мать, Джулия видела, что та все еще расстроена, хотя и не злится, — по натуре она была очень доброй. Девочка видела милый профиль матери на фоне кожаной занавески, предохраняющей экипаж от сквозняка. У нее были ясные серые глаза с длинными ресницами. Ее волосы, завязанные в пучок, скрывались под шляпой, но над ушами видны были завитые локоны. Такая прическа совсем не закрывала шею, которая у Анны была похожа на лебединую.

Джулия предполагала, что когда они вернутся домой, ее бабушке, верной роялистке, будет рассказано все о случившемся в Чичестере.

Кэтрин Паллистер была дородной пожилой леди, которая пристально следила за поведением своей внучки, ругая ее за всякие проступки, а то и подшлепывая, чего никогда не делала мать Джулии. Тем не менее внучка и бабушка были привязаны друг к другу. К тому же Кэтрин была единственной бабушкой Джулии. Их характеры были очень похожи: обе отличались уравновешенностью, но стоило им только распалиться, тогда их гневу не было границ.

Экипаж ехал через деревню. За мельницей и лесом уже виднелся Сазерлей. Все горести Джулии вмиг улетучились, как только она увидела родной дом, который очень любила. К дому вела аллея длиной в полмили, по краям которой росли вязы. Они стояли в новом весеннем зеленом наряде. По обе стороны аллеи простирался парк. Выглянув из экипажа, Джулия увидела озеро, где она обычно кормила уток и лебедей. Мелькнул замысловато спланированный лабиринт диаметром в сто ярдов, и их взору открылся вид, который удовлетворил бы самый пристальный взгляд.

Сазерлей Мэнор, выходящий фасадом на юг, был меньше других загородных особняков, находящихся по соседству. В знак почтения к королеве Елизавете, в чье царствование его построили, этот дом напоминал букву Е. С правой и левой стороны особняка выступали по одинаковому крыльцу, а высокое парадное крыльцо поднималось до второго этажа. Что-то теплое и привлекательное чувствовалось в облике этого сооружения, построенного из красно-коричневого кирпича с кремниевыми вкраплениями, которые смотрелись как бриллианты. За домом виднелись Сассекские холмы, чьи склоны зеленели летом, а зимой покрывались белой пеленой снега.

Джулии казалось, что Сазерлей источает такой аромат, будто мимо него только что промчалась благоухающая королева Елизавета. Тут пахло травами, медом, чистым бельем, лавандой и апельсинами, лежавшими в двух редких китайских вазах, расписанных в голубой, зеленый и красный цвета. Эти вазы привез ее дед Нед Паллистер, совершивший множество путешествий на далекий Восток и утонувший еще до рождения своего единственного сына Роберта.

Джулия почти не видела своего отца — широкогрудого мускулистого человека — в течение пяти лет после своего рождения, потому что он сражался за короля и вернулся домой только после битвы при Нэсби, где роялисты потерпели сокрушительное поражение и проиграли войну. Но с тех пор Роберт Паллистер, полюбив семейную жизнь, старался наверстать упущенные годы и много внимания уделял Джулии и ее старшему брату Майклу.

Джулия знала, что отец очень недоволен тем ограничением, которое наложили на него — ему разрешалось удаляться от дома на расстояние не более пяти миль. К тому же он, как и другие офицеры королевской гвардии, облагался очень большими налогами. К счастью, поместье Сазерлей имело в радиусе как раз пять миль, и Роберт часто объезжал его, следя за порядком и внимательно выслушивая жалобы крестьян. Майкл ездил с отцом или совершал объезды поместья самостоятельно. Он, как и отец, очень заботился о земле и хозяйстве. Джулия при любой возможности старалась ездить с ними.

— Опять ты путаешься под ногами, — дразнил ее Майкл, когда они с отцом выезжали верхом из конюшни, а она подъезжала к ним на своем пони. Ее брат был веселым юношей с внушительной челюстью и прямым носом. Брови у него были не такие густые, как у Роберта, а глаза — серые, как у Анны, но лишенные блеска.

Джулия всегда смеялась в ответ на его колкости. Он подшучивал над ней, говоря, что ее кудряшки такого же цвета, как грива его рыжей лошади. Но девочка считала это комплиментом, поскольку ей очень нравился такой цвет. Она надеялась, что это так и есть на самом деле. Она наслаждалась компанией брата, но поездки с отцом нравились ей больше. Тут она чувствовала себя почти взрослой. Ради того, чтобы поехать с ним, она игнорировала занятия с учителем, хотя отец и ругал ее за это. Джулия занималась с учителем два раза в неделю. В остальные дни ей нужно было выполнять домашнее задание. Роберт и Майкл никогда не брали ее с собой на охоту, так как ни она, ни мать не выносили подобных развлечений.

Экипаж подъехал к ступенькам крыльца Сазерлея. Обычно Джулия тотчас же неслась в дом и рассказывала бабушке обо всем, что видела и чем занималась в городе. Но на этот раз она была слишком обеспокоена происшествием в Чичестере. Она так медленно шла за матерью, что Анна уже успела подняться на второй этаж, в то время как Джулия еще только входила в дом. Ей повстречался Майкл, который нес в сетке шары и собирался играть в них на лужайке за домом со своим другом по Вестминстерской школе Кристофером Реном, уже ждавшим его там. Кристофер приехал погостить у них несколько дней. Молодые люди должны были вместе отправиться в Оксфорд и поступить в Уэдхэм-колледж.

— Хочешь посмотреть, как мы будем играть, Джулия? — спросил ее Майкл.

Она тяжело вздохнула:

— Я думаю, мне не стоит пока показываться людям на глаза. Я расстроила маму.

— Что ты наделала?

— Я разговаривала с одним из Уоррендеров.

Майкл выразил на лице удивление и присвистнул. Такого он от сестры не ожидал.

— Да, это никому не понравится.

Майкл редко сердился, и его укоризненный тон должен был произвести на Джулию впечатление, но она уже не чувствовала за собой вины. Ей понравился этот прекрасный пони, а мальчишка Уоррендер проявил к ней дружелюбие, и все шло нормально, пока родители не напомнили им, что их семьи враждуют между собой.

— Я хочу высказать все начистоту бабушке.

Она убежала от брата и проникла в библиотеку, где Кэтрин читала книгу, которую отложила, как только увидела внучку. Джулия рассказала бабушке о случившемся с ней.

Кэтрин выслушала девочку, не перебивая. Ей было чуть больше восьмидесяти. Выглядела она величественно и грациозно. У нее был тонкий аристократический нос, сверкающие, как бусинки, карие глаза и острый подбородок. Ее белые как снег волосы были уложены на голове по старой моде. С самой молодости, с тех дней, когда она была фрейлиной при дворе королевы Елизаветы, Кэтрин укладывала волосы только таким образом.

— Но ведь ты не знала ни полковника Уоррендера, ни его сына, мое дитя, — сказала она, рассудив по справедливости. — Мы не поддерживали никаких отношений с Уоррендер Холлом с того самого времени, как началась война и мы оказались в разных лагерях, хотя когда-то покойный отец полковника, сэр Гарри Уоррендер, был моим хорошим другом. Забудь о случившемся, Джулия. Понятно, что твоя мать расстроилась, но теперь она, должно быть, уже простила тебя. Ни она, ни отец не станут ругать тебя за это.

После того как ее так великодушно простили, Джулии следовало бы забыть о том, что произошло с ней в Чичестере, но образ прекрасного пони не выходил у нее из головы, а вместе с ним она вспоминала и серьезное юное лицо Адама Уоррендера. Теперь, когда ей снились сны о каком-то таинственном жемчужном предмете, девочке стало казаться, что разгадка его тайны близка, как никогда. И если бы из серебристого тумана вдруг показался Адам, скачущий галопом на своем пони, она не удивилась бы. Впервые Джулия испытала потребность обсудить с кем-нибудь свой сок.

Она решила довериться Кристоферу, которого считала своим другом. Накануне его отъезда в Оксфорд вместе с ее братом она нашла Кристофера возле озера. Он не слышал, как она подошла. Отбросив книгу в траву, он прислонился к дереву, наблюдая за лебедями и утками, скользящими по глади воды.

Не понимая, что могло расстроить этого жизнерадостного юношу, Джулия подняла книгу и открыла ее наугад. Она была написана на латыни, которую изучают студенты. Но она уже тоже немного знала этот язык, а также французский, так как занималась им со своим учителем. Учить языки было непросто, но такова уж судьба дворянских детей. Бабушка говорила ей, что королева Елизавета постановила начать обучение детей языкам с трехлетнего возраста. Бабушка считала, что ей повезло, так как она избежала этой участи.

— Почему тебе так не нравится эта книга, Кристофер? — спросила она с любопытством.

Он резко повернулся к ней, на лице его тотчас же появилась улыбка, как только он увидел Джулию. Его плохое настроение вмиг улетучилось. Худой, костлявый юноша среднего роста имел длинные вьющиеся волосы, которые по моде того времени доходили до плеч, обрамляя его добродушное лицо. У него был большой нос правильной формы. Иногда он манерно склонял голову набок, делая это быстро, почти по-птичьи. Он подошел к ней и присел рядом на корточки, так что его лицо оказалось на уровне ее лица.

— Мне нравится содержание этой книги. Я даже перевел ее на латинский. Это математический трактат, написанный самым выдающимся математиком нашего времени.

— Почему же тогда ты бросил ее?

Он не сразу ответил. Как объяснить ей, что его привело в замешательство предисловие, о котором он и не подозревал? Он принимал как само собой разумеющееся тот факт, что обладает большими знаниями и является автором некоторых изобретений, плохое здоровье и слабая грудь обрекли его на академический образ жизни, в то время как Майкл и другие его ровесники не только сидели за учебниками, но и занимались спортом. Он полагал, что хвалиться тут, собственно, нечем, но автор предисловия раструбил об этом на весь мир, заявляя, что переводчику трактата всего пятнадцать лет и что молодого изобретателя Кристофера Рена ждет большое будущее.

— Меня обидело предисловие, хотя его автор и не собирался меня обижать, — признался он, беря книгу из рук Джулии, — но я уже забыл об этом. Автор был настолько добр, что прислал мне книгу со своей дарственной надписью, и я отношусь к его труду с большим почтением. Ты пришла сюда, чтобы покормить лебедей?

— Нет. Я хочу спросить тебя кое о чем. Давай погуляем по берегу озера.

Говоря о прогулке, она подразумевала прыжки и беготню, так как отличалась завидным здоровьем и энергией. Он не спеша шел по берегу, а она прыгала вокруг Кристофера, рассказывая ему свой сон.

— Итак, что же это за таинственный предмет, который является мне во сне? — спросила она наконец.

Он долго думал перед тем, как дать ей ответ.

— Мне было бы не трудно объяснить твой сон математически, но он находится в той сфере, которую не выразишь на бумаге, а я не провидец. Однако я полагаю, что тебе суждено замечательное будущее. В свое время ты узнаешь, что уготовила тебе судьба.

Ответ озадачил ее.

— Ты думаешь, что меня ждет богатство?

Он улыбнулся. Его забавляло то, как буквально все понимают дети.

— Тут дело не в деньгах. Возможно, в жизни с тобой случится нечто необычное. Тебе предстоит многое повидать.

— Но я не хочу покидать Сазерлей, — она еще не думала о замужестве и семейной жизни. — Я люблю свой дом, всех, кто обитает в нем, и наших друзей, к которым относишься и ты, Кристофер.

— Я весьма польщен.

— Я знаю, что мой отец может вновь отправиться на войну биться за дело роялистов, но он опять вернется домой, когда война кончится. Майкл едет с тобой в Оксфорд, но он будет приезжать сюда, да и ты не забудешь нас. Мама и бабушка навсегда останутся здесь, как и я.

Он больше ничего не сказал ей. Пусть она думает, что ей не суждена разлука с семьей. Гражданская война и так потрясла Сазерлей, пагубно отразившись на ее детских годах. Не обошла она стороной и Кристофера.

— Неважно, когда и где осуществится твоя мечта и твой сон станет реальностью, — он хотел вселить в нее уверенность. — Признаю, что завидую твоему сну.

К его удивлению, она замерла, а потом захлопала в ладоши.

— Я хотела поделиться с тобой своим замечательным сном.

Он посмотрел на нее серьезным взглядом:

— Никогда еще мне не дарили такого ценного подарка.

В течение какого-то времени, последовавшего за этим разговором, ей казалось, что она достигла своей цели: сон стал сниться ей реже, как будто она действительно поделилась им с другим человеком.

Хотя Джулия была еще совсем маленькая, она уже понимала, что ее отец не успокоится, пока монархия не будет восстановлена. Казнь короля еще больше ожесточила его. Анна была менее догадлива, чем дочь, и полагала, что муж успокоился и примирился с английской республикой. Кэтрин же подозревала, что у Роберта совсем другие намерения, и не ошиблась. Вскоре он заказал тарелку с изображением профиля молодого человека, которого все роялисты называли королем Карлом Вторым, хотя он и не был еще коронован. Обрамленный лавровым венком портрет поместили в Длинной галерее Сазерлея среди других произведений искусства, которые украшали дом со дня его основания.

— Внимательно вглядись в это лицо, — говорил Роберт Джулии, крепко держа ее за плечо, — ибо перед тобой наш король. Сейчас он находится за морем, но с Божьей помощью скоро его коронуют в Вестминстерском аббатстве.

Она с недоумением посмотрела на отца:

— Но Оливер Кромвель не знает об этом, не так ли?

Роберт откинул назад голову и разразился громким смехом.

— Пока что нет, сладкая моя. Но он узнает об этом!

Практически с теми же словами он обратился и к Анне, показывая ей новый портрет в галерее. Но она выслушала мужа с сочувствием, как будто он говорил о несбыточных мечтах. Она радовалась тому, что они вновь живут вместе и что война окончилась. Анна не хотела, чтобы опять наступило тревожное время.

Муж был всем для нее. Она любила аромат табака, который он курил, ей нравилась его длинная трубка и перчатки для верховой езды, которые он бросал весьма небрежно на стол в зале. Анна обожала стойкий запах мыла, которым мыли его слуги.

Мужские голоса и громкий смех раздавались в доме всякий раз, когда ее муж с друзьями возвращались с охоты. Пятимильный запрет распространялся лишь на роялистов, участвовавших в войне. Но многие из живущих по соседству дворян не служили в армии по слабости здоровья или по молодости лет, или по другим причинам. Все они тем не менее являлись убежденными роялистами. Среди королевских офицеров были и такие, которые нарушали пятимильный запрет. Ведь республиканцы не могли уследить за всеми. В то время, когда мужчины охотились, Анна развлекала их жен карточной игрой. Однако в прежние времена народу собиралось гораздо больше. Многие погибли на войне. У иных поместье отобрали республиканцы, и этим дворянам пришлось уехать из Сассекса.

Иногда теплым вечерком Роберт и его жена совершали прогулку после того, как Джулия уже заснула, а Кэтрин укладывалась спать. По тропинке, вдоль которой росли самшитовые деревья, они спускались к озеру. Он обычно нежно ласкал ее, а она мурлыкала от удовольствия, точно кошка. Она полагала, если бы в жизни не было разлук, то они свыклись бы со своей любовью, завернувшись в нее как в удобный плащ, и не горели бы такой страстью друг к другу. Но его долгое отсутствие превратило их снова в начинающих любовников.

Когда они поженились двадцать лет назад, ей было всего пятнадцать. Она была невинна как цветок. Ему к этому времени исполнилось уже тридцать пять, что делало его мужчиной, умудренным житейским опытом. Он до сих пор иногда дразнит ее, вспоминая об их первой брачной ночи, когда она сгорала от стыда и боялась показаться ему обнаженной. Он не настаивал, и она оставалась в длинной ночной рубашке, пока не сняла ее сама, чуть не потеряв сознание от наслаждения, которое доставляли ей его ласки.

После рождения Джулии у нее родился один мертвый ребенок и было два выкидыша. Она считала, что все это результат тех страданий, которые принесла ей война.

Анна надеялась, что опять сможет зачать в ближайшем будущем.

— Никогда больше не оставляй меня! — просила она его в постели после того дня, когда он показал ей портрет короля в галерее.

Эта просьба прозвучала как раз в тот момент, когда Роберт овладел женой. Он приглушенно засмеялся, обнял ее голову руками, посмотрел ей в глаза и подмигнул, как это делают любовники. Она улыбнулась, а он поцеловал ее руку. В порыве страсти Роберт так и не дал ответа на просьбу Анны.

Временами на прогулках или сидя дома Роберт пытался заговаривать с Анной о возможном восстании роялистов, но она всегда искусно уводила разговор от этой темы. С Кэтрин он даже не пытался разговаривать об этом, ибо мать обладала проницательностью, которой не хватало его нежной жене. После казни короля Роберт часто беседовал с матерью о политике. Им обоим казалось, что надеяться можно только на Шотландию.

— Кромвель всегда считал шотландцев бунтовщиками, — говорил Роберт, не скрывая своего удовлетворения по этому поводу. — Они преданы своим кланам, они упрямы и самонадеянны, эти горцы! Сейчас они демонстрируют свое презрение к Кромвелю, заявляя, что считают своим королем Карла Второго. Они кричат об этом даже громче, чем в первые дни после казни короля!

Кэтрин соглашалась, кивая головой:

— Полагаю, что это проблеск света в полной мгле.

— Я считаю это доказательством того, что они вошли в сношения с королем за границей, — Роберт подался вперед, сидя в своем кресле. Они находились в библиотеке, где он подыскивал для матери какую-то книгу, прежде чем между ними завязался этот разговор. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь инкрустированные стекла, ложились на его бархатный камзол и бриджи. Его грудь пересекала лента, расшитая Анной золотом и серебром. Жена также вышила цветы на лентах, которые украшали верх его высоких сапог. Кавалеры в те времена одевались весьма экстравагантно и носили длинные завитые волосы, а если таковых не имели, то покупали себе парики. Роялисты во всем хотели отличаться от пуритан, которых прозвали круглоголовыми. Впервые так называли коротко постриженных ремесленников, которые поддерживали парламент и вступали в бой с людьми короля еще до начала Гражданской войны. Вообще-то сторонники парламента носили длинные волосы, но эта кличка прижилась. Круглоголовые в свою очередь прозвали роялистов кавалерами, имея в виду, что те такие же щеголи и так же любят папу римского, как и испанские кабальеро. Однако люди короля гордились этим прозвищем. Даже во время сражений они носили шляпы с перьями и роскошную одежду. Любящая заниматься рукоделием Анна во многом способствовала тому, что Роберт всегда одевался просто шикарно.

— Сколько лет сейчас этому королевскому отпрыску? — спросила Кэтрин. В последнее время у нее стало плохо с памятью.

— Ему двадцать лет, и он полок огня и задора. Я думаю, нам недолго осталось ждать того дня, когда он захочет заявить о своих правах на трон. И тогда все роялисты, могущие держать в руках меч, соберутся под его знаменами!

Кэтрин посмотрела на мужественное, красивое лицо сына, который так напоминал ей мужа. Те же голубые глаза, что и у Неда, тот же длинный нос и волевой подбородок. Сразу видно, что перед вами смелый, умный и дисциплинированный человек. Его волосы уже потеряли тот золотистый оттенок, которым обладали ранее. Они поседели, но были по-прежнему густыми. Роберт не полысел, как это случилось со многими мужчинами в его возрасте. Но наибольшее сходство с мужем придавали сыну не тонкие усики, а аккуратная острая бородка, которая была в моде у мужчин во времена Тюдоров. Несмотря на небольшие мешки под глазами, начинающую толстеть шею и намечающуюся дряблость тела, Роберт все еще замечательно выглядел, был полон сил и энергии. Она хотела бы, чтобы у него родился еще один сын, хотя Майкл, который сейчас собирался поступать в Оксфорд, ничем не опорочил фамилию Паллистер и шел по стопам своего отца. Что касается Джулии, то любой отец мог бы гордиться такой умной и необычной дочерью. А ведь Кэтрин одной, без мужа, нелегко было воспитывать Роберта, хотя она никогда не говорила ему о своих трудностях. Он был бедовым мальчишкой, что частично объяснялось его бесстрашием, а частично тем, что она не хотела видеть его маменькиным сыночком. Но он остепенился, когда пришла пора серьезно заняться учебой и, оставив Вестминстерскую школу, отправиться в Оксфорд. Однако в нем так на всю жизнь и осталось некое беспокойство, которое она постоянно замечала и которое порой пугало ее.

— Я собирался отправиться в морское плавание, — объяснил ей Роберт, вернувшись из Оксфорда, еще даже не сняв шляпы и перчаток для верховой езды.

Вот и пришел ее час. Все в ней протестовало против этого решения сына, но внешне она оставалась совершенно спокойной.

— В самом деле? А кому же ты оставляешь Сазерлей? Ведь другого хозяина поместья нет. Не тебя ли я учила, как следует вести хозяйство и обращаться с землей? Разве я не говорила тебе, что Сазерлей станет твоим, как только ты достигнешь совершеннолетия?

В его голубых глазах под густыми бровями светились прямодушие и серьезность. Он принял обдуманное решение.

— Согласен. Но я ведь не ухожу в море навсегда. Придет время, и я вернусь сюда. Когда-нибудь я женюсь и порадую тебя внуками на старости лет. Но сейчас я хочу посмотреть мир.

Удовлетворенная тем, что он понимает меру своих обязанностей, она не выдала того, как боится, что он погибнет при кораблекрушении или попадет в руки к людоедам. Да мало ли что может случиться с ним в дальних странах! Тем не менее она благословила его и отпустила в путешествие. Он не должен был знать, как она мучилась и страдала и молилась, чтобы ничего не случилось с его кораблем, который представлялся ей маленькой щепкой среди буйных морских волн.

В его отсутствие она коротала время тем, что присматривала за поместьем, которое он должен был получить в хорошем состоянии по возвращении домой. Когда у нее собирались гости, она выделяла из толпы то одну барышню, то другую, думая о них как о потенциальных невестах ее сына, но со временем все они повыходили замуж, и ей пришлось оставить это безнадежное занятие.

Через тринадцать лет он наконец вернулся домой. Он и раньше дважды возвращался в Сазерлей, но всякий раз опять уходил в море, так что полной уверенности в том, что он останется навсегда, у нее не было. Но тут совершенно случайно он повстречал Анну и уже больше не думал о морских странствиях. Они поженились через несколько недель после встречи, и Роберт взял в свои руки бразды правления в поместье, как будто никогда и не покидал его.

Размышления Кэтрин были прерваны словами сына.

— Война истощила кошельки как сторонников короля, так и тех, кто поддерживал парламент. Я оказался счастливее других, так как поместье приносило доход в мое отсутствие. Ты сама знаешь, какой надежный человек наш управляющий, а Анна ведет учет дел с таким же усердием, как и занимается вышиванием. Тем не менее в случае роялистского мятежа от Сазерлея потребуются новые расходы вплоть до полной победы.

— Да, безусловно. Но мы же как-то выходили из положения раньше. Думаю, что и в будущем найдем какой-нибудь выход. Не обращай внимания на бабскую болтовню и делай, что считаешь нужным.

— Я слышу смелые речи.

— Когда придет время послужить короне, помни, что у тебя всегда будет достаточно средств, и в трудные дни ты не останешься без денег.

Роберт понимал, как тяжело она переживает его возможный уход на войну, но это не отражалось ни в ее голосе, ни в выражении лица, которое хранило некую суровость. Он знал, что она спокойно проводит его в поход, когда придет роковой день.

— Я полагаю, что не разорю поместье. Оно принадлежит тем Паллистерам, которые будут жить после нас.

Как офицер роялистской армии, он не получал никакого жалования во время предыдущей войны и знал, что не будет ничего получать во время предстоящей. Английский дворянин в период военных действий был обязан сам содержать себя, а также вооружать, одевать и обеспечивать лошадьми людей, которых брал с собой в поход. Во время отступления круглоголовые дважды опустошали поместье и похищали драгоценности. К счастью, наиболее ценные украшения были в последний момент спрятаны в саду, и таким образом их удалось сохранить. Анна сама закапывала их там, а впоследствии, когда кошелек Роберта истощился, послала несколько драгоценных камней мужу. Он очень переживал, что вернулся домой лишь в потрепанной и изодранной в сражениях одежде. У него, как и у тех людей, которых он брал с собой, были отобраны оружие и лошади. Он непременно должен отомстить за это.

— Ты настоящая патриотка, мама, — сказал он, восхищаясь ею. Она была польщена комплиментом.

— Хвала небу, что покойный король, который не всегда действовал умно, сообразил послать своего сына Карла и брата Джеймса в Гаагу, чтобы они находились там в безопасности после того, как мы стали проигрывать войну. Бедняжке Гарри тоже стоило бы поехать туда, но в любом случае он воссоединится с ними, когда монархия будет восстановлена.

Шли месяцы, ничто не возвещало о том дне, когда на троне Англии вновь будет восседать король. В течение всего 1650 года жизнь в Сазерлее шла своим размеренным порядком. Минуло Рождество, наступил новый, 1651 год. Пришла весна, началось лето. Анна и Джулия более всего были обеспокоены тем, что Майкл не приедет домой на летние каникулы. Джулию это очень разочаровало. В прошлом году он приехал домой в июне и вел себя как самонадеянный первокурсник: хвастался своими отличными оценками на экзаменах, острил и шутил. Кристофер гостил у них три недели. Хотя он и Майкл большую часть времени проводили у двух хорошеньких сестер, живущих за деревней, Джулии удавалось частенько побеседовать с Кристофером. Ее восхищал барометр, который он подарил матери. Он так доступно объяснил девочке, как устроен этот инструмент, что она сразу же поняла, в чем суть. Но в нынешнем году ей не придется его увидеть. От такой мысли у нее щемило сердце, но она никому не говорила об этом.

Майкл не приезжал в Сазерлей, так как его пригласили погостить у сестры Кристофера Сюзанны и ее мужа, доктора Уильяма Холдера, в Блечингтоне. Предполагалось, что Майкл мог извлечь из пребывания там большую для себя пользу: Уильям, будучи профессором в Кембридже и известным ученым, собирался позаниматься математикой с ним и Кристофером. Уильям познакомился с Сюзанной, когда она жила в Виндзоре. В те дни Кристофер играл с юным королем и другими королевскими отпрысками. Это было еще до того, как над ними начали собираться тучи.

Роберт, который хотел бы более чем когда-либо увидеть сына тем летом, учитывая тот факт, что назревали знаменательные события, все же не стал возражать против его поездки в Блечингтон. В те времена люди проявляли большой интерес к новым наукам, всевозможным исследованиям и небывалым открытиям, так что отец не мог противиться тому, чтобы его сын приобретал математические знания под руководством опытного педагога.

Июнь сменился жарким июлем, и до Сазерлея дошли новости о том, что Карл II высадился в Шотландии и был коронован в Сконе. В то время как другие люди радовались этому событию, Анна предалась печали. Она угасла, как догоревшая свеча. С каждым часом в ней нарастала тревога. А вскоре по дорожке, ведущей к дому, застучали копыта, и прибывший всадник возвестил о том, что король призывает всех кавалеров собраться под его знаменем и присоединиться к шотландской армии, которую он возглавил. Роберт стал немедленно готовиться к походу.

ГЛАВА 2

Вот и наступил канун отъезда Роберта. Предаваясь любви с Анной, он знал, что им не суждено скоро встретиться вновь. Утром, когда они уже собирались спускаться вниз, где их ждал семейный завтрак, Анна удержала мужа у дверей спальной комнаты.

— Обещай мне, что будешь беречь себя на войне! — взмолилась она с небывалым отчаянием в голосе.

Он обнял ее и бодро улыбнулся, глядя на озабоченное лицо жены.

— Однажды, когда я находился в одной заморской стране, старый прорицатель сказал мне, что смерть ждет меня не на море, и не на поле битвы, а в моем собственном поместье. Я поверил ему. Как тебе известно, первый корабль, на котором я путешествовал, утонул во время бури, а второй захватили пираты, но мне удалось спастись в обоих случаях. Что до поля битвы, то я закаленный воин, участвовавший во многих сражениях. Не бойся за меня, любовь моя. Мы встретим нашу старость в Сазерлее. Обещаю тебе, что вернусь с войны и вновь обниму тебя. Не сомневайся в этом.

Она кивнула, немного успокоенная его словами. Потом время полетело просто стремительно. Закончился завтрак, они обменялись прощальными словами и поцелуями. Ей каким-то образом удалось последовать примеру Кэтрин и не заплакать, когда он выехал за ворота в сопровождении верных соратников, которые только вчера еще прислуживали за его столом или обрабатывали землю поместья. Все они были хорошо вооружены, одеты в новые доспехи и ехали верхом на отличных лошадях. Слезы появились позднее, когда она ночью легла в свою одинокую и такую холодную постель.

По прошествии трех недель со дня отъезда Роберта ее дочери вновь приснился тот же сон. Но она неожиданно проснулась, разбуженная громким криком. Кричали где-то внизу. Джулия испуганно села в постели, ее волосы в беспорядке струились по заспанному лицу. Смахнув их с глаз, она прижала к груди куклу. Опять раздался крик, отдаваясь эхом от дубовых полов и стен. На этот раз ей удалось разобрать слова.

— Круглоголовые у ворот!

Сбросив с себя одеяло, она спрыгнула с узкой кровати и бросилась к полуоткрытому окну, резной подоконник которого уже позолотили лучи встающего солнца. Хотя она и понимала, что ей вряд ли удастся увидеть непрошеных гостей, девочка все же встала на носки, всматриваясь в аллею.

Ее ласкал теплый ветерок, предвещающий еще один отличный денек. Старые вязы были покрыты пылью, их листва поблекла от яркого солнца.

Конюх, поднявший крик в доме, бежал по двору, но не к конюшне, где должен был находиться. Она видела, что он направляется к самшитовой роще, которая располагалась совсем в другой стороне. Это был славный человек, потерявший руку во время войны, сражаясь вместе с ее отцом. Джулия не могла понять, почему он не возвращался к лошадям, которых может взволновать вид марширующих мимо поместья незнакомцев.

Она не испытывала особого страха, хотя в крике конюха слышалось предостережение о грозящей опасности. Не для того ли они явились, чтобы обвинить ее отца в государственной измене и схватить его? Если это так, то они будут разочарованы, узнав, что его нет в поместье. Теперь он уже, наверное, присоединился к армии короля, который пересек границу Англии.

Как только она отошла от окна, ее поразила неприятная мысль: а если круглоголовые не поверят, что отец уехал? Она слышала о том, какой ущерб хозяйству наносят они во время обысков. К тому же, перевернув все верх дном и не найдя отца, они могут разозлиться и поджечь дом.

Теперь уже действительно испугавшись, хотя и не за себя, она начала поспешно умываться холодной водой из кувшина, зная, что служанка еще не скоро принесет горячую воду. Джулия гордилась тем, что сама ухаживала за собой. Ее мать также редко прибегала к помощи слуг, что не было характерно для леди. Джулия была горда и тем, что ей разрешалось спать в отдельной комнате. Спальня бабушки находилась по соседству, но лишь себе одной Джулия признавалась, что ее успокаивает мысль об этом. Иногда ветер завывал так страшно, и в доме раздавались какие-то таинственные шорохи.

Джулия вынула розовый халатик из ящика платяного шкафа, выбрав такой, у которого сзади не было застежек, ибо в этом случае ей понадобилась бы помощь. Надев его через голову поверх нижних юбок, она полюбовалась вышивкой и декоративными ленточками в виде розочек, которые как бы танцевали при любом движении. Обычно мать убирала ее волосы, но сейчас они свободно лежали на плечах. Расчесав их, она вернулась к окну и посмотрела в сторону восточного крыла дома, где находилась спальня Анны. Но, сколько она ни выглядывала, никаких признаков матери так и не обнаружила. Вдруг Джулии показалось, что среди вязов сверкнул клинок.

Она тотчас метнулась к двери. Как только она оказалась в коридоре, ее поразила тишина, царившая в доме. Девочка остановилась и прислушалась: не было слышно ни звука посуды на кухне, ни топота ног служанок, спешащих по своим делам, ни шуршания метлы по коврам. Она бросилась к спальной комнате бабушки и перевела дух лишь на пороге. Дверь была открыта, постель убрана, но в комнате пусто.

Кэтрин всегда спала допоздна, а потом завтракала в своей комнате, не спеша покидать ее чтобы заняться хозяйскими делами. Единственным исключением, на памяти Джулии, был тот день, когда ее отец собирался на войну. Она вдруг осознала, что все в доме, кроме нее, уже давно встали. Так, значит, их предупредили о приходе круглоголовых после того, как она легла спать. Они должны были и ей сказать об этом! Джулия нахмурилась, ее голубые глазки гневно засверкали.

Она стала метаться по дому, потом бросилась к большой лестнице, на сей раз не останавливаясь у искусно вырезанной из дерева решетки, которая являлась одной из сокровищ Сазерлея. Она простиралась от пола до потолка и находилась над входом в зал, расположенный на первом этаже. Решетка казалась совершенно воздушной, на ней были изображены все цветы, папоротники и другие растения, произрастающие вблизи дома. Сквозь сплетение листьев и стеблей просматривался зал, находящийся внизу. Джулия всегда развлекалась тем, что пыталась угадать название какого-нибудь растения, вырезанного на решетке, но сегодня у нее хватало других забот. Она только на минуту задержалась там, глянув вниз. Зал, мраморный пол которого сплошь состоял из черно-белых квадратов, был пуст. Двери все еще заперты на засов.

В этот момент девочка услышала какой-то шум в Длинной галерее, двойные двери которой находились прямо за ее спиной. Она быстро повернула дверную ручку и вошла в галерею. Уже немолодой человек, занимавшийся ремонтными работами в доме, резко повернулся к Джулии, которая увидела, что он штукатурит стену.

— Эти негодяи уже в доме? — спросил он.

Она поняла, кого он имел в виду.

— Нет, но мне кажется, я их видела. Они скоро будут во дворе.

Он замысловато выругался, употребляя слова, которые она никогда в жизни не слышала. Подходя поближе к работнику, она раздумывала над тем, что бы они могли значить. Длинная галерея вся была густо увешана портретами и занимала значительную часть дома. В ней находилось четыре камина, которые обогревали помещение в зимнее время. Здесь мужчины развлекались игрой в мячи, а женщины совершали прогулки в плохую погоду. Приблизившись к работнику, она с удивлением увидела, что он замазывает штукатуркой лицо юного короля.

— Зачем вы это делаете, мистер Ридли? — спросила она с негодованием в голосе.

Работник ответил ей, не прекращая работы:

— Ваш отец храбрый человек. Он повесил здесь этот портрет. Но обитателям этого дома не поздоровится, если круглоголовые увидят его.

Джулия, которая и так весьма опасалась за Сазерлей, всплеснула руками:

— Но что им здесь нужно?

— Лучше спроси об этом свою маму, я ничего не знаю.

Она понимала, что он все знает, но считает неуместным говорить ей правду.

— Но они же заметят сырую штукатурку.

— Поэтому-то я и покрываю ею чуть не всю стену, а не только лицо короля. Пусть думают, что тут идет ремонт и я замазываю щели, — он подмигнул ей. Его морщинистое лицо исказилось в гримасе. — Они ни о чем не догадаются.

Джулия так не считала. С грустью она посмотрела, как под штукатуркой исчезает красивый королевский профиль —большие глаза, хорошо очерченный нос и подбородок, чувственные губы и тонкие усики над ними. Когда все это исчезло, она вздрогнула.

— Где моя мама? — спросила она, повышая голос. — Вы знаете, где она?

— Миссис Паллистер и мистрис^[1] Кэтрин находятся где-то на первом этаже. (Он называл Кэтрин по-старинному мистрис, потому что она любила, когда ее так называли.) — Не было бы никакой разницы, если б я начал работу вчера, так как к сегодняшнему утру штукатурка все еще не высохла бы. Пусть лучше они увидят меня за работой.

Она прикусила губу, ее взгляд выражал обиду.

— Кажется, все, кроме меня, знали, что в дом должны прийти круглоголовые кромвельцы. Если бы я не услыхала крики за окном, то все еще спала бы.

Он посмотрел на нее так, будто хотел утешить.

— Держу пари, что именно этого и хотели обе леди Паллистер. Они думали, что круглоголовые придут рано утром, когда ты будешь спать, так что тебе не придется волноваться, — тут он резко дернул головой, услышав стук в дверь зала. — Это они! Беги быстрее к маме, детка. Там ты будешь в безопасности.

Вся дрожа, она выбежала из Длинной галереи и, остановившись возле решетки, посмотрела вниз. Теперь зал являл собой совершенно другую картину, чем несколько минут назад. Там собрались все обитатели дома. Ее мать и бабушка стояли рядом друг с другом. За их спинами выстроились восемь служанок, повариха и поваренок. (Все слуги-мужчины отправились в поход вместе с хозяином.) Девятая служанка стояла у дверей и ждала знака мистрис открыть их. Сверху они казались фигурками на шахматной доске. Все смотрели на запертые двери. Стук усилился, раздались громкие крики:

— Именем парламента, открывайте!

Явно побледневшая и дрожавшая Анна была одета в свое самое яркое платье рубинового цвета. Она надеялась, что в таком наряде произведет большее впечатление на своего врага. Она стояла чуть впереди своей свекрови, как и подобает хозяйке дома. Даже в этот ранний час у нее был безупречный внешний вид. Ее темные волосы аккуратно заплетены и уложены в высокую прическу, скрепленную металлическими пластинами. Такие прически были в моде среди роялисток. У нее было много всяких украшений — розочки, ленты и даже одна крошечная бабочка. В то утро она выбрала самое блестящее из них. В ушах, почти невидимые под локонами волос, поблескивали изумрудные серьги.

Она пристально смотрела на запертые двери, по которым уже начали стучать прикладом мушкета. В руке у нее был зажат расшитый кружевами носовой платок. Она казалась такой хрупкой и беспомощной. Еще мгновение, и с ней случится обморок. У Джулий защемило сердце. Она была вне себя от мысли, что кто-то смеет пугать мать.

Кэтрин, одетая в тафту бронзового цвета с широким кружевным воротником, напротив, держалась совершенно невозмутимо, несмотря на свой почтенный возраст. Она обратилась к невестке слегка хриплым голосом:

— Ради Роберта и короля возьми себя в руки.

Анна кивнула. Во время предыдущих набегов круглоголовых она лежала в постели, оправляясь после выкидышей, которые явились результатом этих потрясений. Служанка задергивала ее кровать шторой, чтобы она не видела, как эти люди роются в ее шкатулке, платяном шкафу и сундуке. Во время этих обысков у нее пропало немало драгоценностей.

И вот теперь ей пришлось столкнуться с участниками налета лицом к лицу. Она едва держалась на ногах. Однако упоминание Роберта придало ей сил. Невероятно, но она представила себе его лицо в самый интимный момент, когда они оба лежали на широком и теплом брачном ложе. Ее нервы так напряглись, она так хотела бы видеть мужа рядом с собой, что чуть было не закричала. Тем не менее Анна помнила, что будь он здесь, ему пришлось бы вступить в бой за свою свободу; поэтому было лучше, что он уже покинул Сазерлей. Расправив плечи, она велела служанке открыть двери. Она впервые с того момента, когда ей сообщили ровно в полночь, что круглоголовые должны прийти в дом, успокоилась. Ее голос более не дрожал.

— Открой дверь, Джоана.

Джулия, которая хотела было броситься к матери, замерла на месте, понимая что ее не ждут здесь, так как взрослые считают ее еще маленькой. Она уставилась на двери, сжимая рукой деревянный листик. Служанка отодвинула засов и повернула большую ручку в виде кольца. Как только двери открылись, женщина бросилась назад и заняла свое место среди других служанок.

Большая тень упала на мраморный пол в клеточку, и в зал вошел парламентский офицер громадного роста. На его ногах — большие сапоги с раструбами. Он шел, позвякивая шпорами. Мрачное выражение его лица ясно говорило о том, как он недоволен, что его не сразу впустили в дом. Приблизившись к обитателям дома, он положил руку на эфес сабли и остановился. Вслед за ним в зал прошел сержант и стал рядом с офицером. Через открытые двери виднелся строй, состоящий из дюжины солдат.

Офицер круглоголовых вежливо обратился к Анне:

— Вы миссис Паллистер?

— Да.

— Я капитан Хардинг, — он угрожающе нахмурился. — Почему вы не открыли двери сразу?

Она окинула его холодным взглядом. Могла ли она сообщить ему о том, что упала в обморок, направляясь в зал? Кэтрин привела ее в чувство, подняла на ноги. На ее счастье, свекровь стала отвечать на вопросы офицера.

— На то были свои причины, капитан, — Кэтрин, прямая как свеча, высокомерно смотрела на офицера. — В этом доме принято, что привратник сообщает о прибытии гостей конюху, а он уже оповещает нас. Сейчас смутное время, а у нас в доме одни женщины. Нам приходится принимать меры предосторожности. Моя невестка сначала выглянула из окна своей комнаты на верхнем этаже и убедилась, что солдат возглавляет офицер.

— Хм, — ему казалось, что более вероятным объяснением задержки являлось высокомерие этой женщины, но он не стал говорить об этом вслух. — Должен сказать, мне кажется странным то обстоятельство, что все обитатели дома уже на ногах в столь ранний час, — его циничный взгляд остановился на Кэтрин. — Даже вы, мадам.

— Я проснулась пораньше, чтобы помолиться, — невозмутимо отвечала Кэтрин.

— У вас такая привычка?

— Да, — она говорила правду, так как действительно каждое утро молилась в своей комнате, стоя на коленях, а потом вновь ложилась в постель. Только в это утро, вместо того чтобы лечь опять, она оделась и спустилась вниз к завтраку. Она считала, что если бы ее невестка поела вместе с ней, то не упала бы в обморок. К тому же Анна практически не спала всю ночь, лишь вздремнула немного после того, как закончились все приготовления для встречи круглоголовых. Если бы не их друг, который прислал им своего человека с сообщением о предстоящем визите, солдаты застали бы Сазерлей врасплох.

Капитан Хардинг вновь обратился к Анне:

— Так где же ваш муж? Ведь все остальные обитатели дома, кажется, на месте.

Она старалась держаться как можно естественней, но это ей не очень удавалось.

— Хозяина Сазерлея в данный момент здесь нет.

Кэтрин заговорила опять своим невозмутимым голосом.

— Мой сын охотится неподалеку отсюда, — она знала, что у невестки язык не повернется, чтобы соврать что-нибудь, но сама не видела во вранье большого греха в таких чрезвычайных обстоятельствах.

Взгляд капитана выражал недоверие:

— Я полагаю, что он уже нарушил пятимильный запрет.

Кэтрин вздернула подбородок:

— Что дает вам право так говорить? Мой сын никогда не нарушал закон и регулярно платит за то, что остался верен казненному королю Карлу!

Капитан презрительно фыркнул:

— Этот царствующий тиран был ядом, который отравил всю страну. Теперь у нас свобода.

— Свободой пользуются только те, чьи религиозные взгляды совпадают с вашими!

Его ответ прозвучал, словно выстрел из мушкета:

— Хочу напомнить вам, мистрис, что гражданская война никогда бы не началась, если бы правящий страной деспот не стал навязывать парламенту и народу свои религиозные и светские убеждения!

Анна понимала, что в словах этого человека есть правда, но она знала: экстремизм правящих в данный момент страной людей ничем не лучше тирании покойного короля. Многие честные лидеры пуританского парламента были убиты в самом начале гражданской войны, и вот теперь Кромвель заставляет своих людей врываться в дома тех, чьи имена находятся в списке его врагов. Но сейчас не время для политических дебатов.

— Капитан Хардинг, — поспешно вступила она в разговор, — почему бы вам не сказать, где находится мой муж? Будет лучше, если при таких неблагоприятных обстоятельствах мы будем откровенны друг с другом.

Он перевел взгляд на нее.

— Очень хорошо, — сказал он грубым тоном. — Ваш муж отправился к Карлу Стюарту, которому лучше бы остаться там, где он находился до этого, ибо ему грозит такая же участь, которая постигла его отца.

Анна хотела заткнуть уши, чтобы не слышать столь ужасное предсказание. Она не хотела верить, что и на этот раз их постигнет неудача. Что бы ни говорил этот круглоголовый, ничто не могло поколебать ее веры в правильность решения мужа — ему необходимо было отправиться к новому королю, который, как известно, отличается от своего отца. Однако она не решилась высказать вслух эти свои мысли. Сейчас необходимо быть крайне осторожной.

— Так как вам известно местопребывание моего мужа, я назову вам и других членов семьи, которых сейчас нет с нами. Майкл, мой сын, находится в Оксфорде. Джулия, моя дочь, еще спит, и я прошу вас не будить ее. Все остальные здесь.

Он не сомневался в правдивости ее слов. Лгала не она, а старуха. А молодая женщина кристально чиста. Во всем ее облике было что-то вечно девственное, что подчеркивалось грациозной фигурой и разжигало похоть мужчин. Ее нервозность могла только еще больше возбудить воображение, и, попади она к более грубым людям, ее непременно изнасиловали бы.

— Я здесь не для того, чтобы пугать детей. У меня к вам совершенно другое дело.

— Тогда скажите нам, в чем суть вашего визита, капитан, — сказала она.

Он ответил ей прямо:

— Я прибыл для того, чтобы забрать ваших лошадей. Они понадобятся нам для окончательного разгрома роялистских сил.

Стоя наверху, Джулия замерла возле решетки. Ее охватил ужас. Она так любила своего пони. А эти презренные люди хотят отнять его у нее. Ни за что! Не получат они четырех старых лошадей, которых запрягают в карету! А что касается холеной лошади, на которой ее мать катается верхом, то она может потребоваться отцу. Возможно, он будет приезжать сюда тайком, как делал это во время прошлой войны. Мать, конечно же, не позволит этому офицеру и его солдатам даже близко подойти к конюшне.

Анна мгновенно отреагировала на слова капитана:

— В Сазерлее нет лошадей, сэр. Наша конюшня пуста.

Капитан внимательно посмотрел на нее.

— Я прекрасно знаю о том, что стойла пусты, — проговорил он с сарказмом в голосе. — Я уже послал в конюшню двух моих людей, и они сообщили мне об этом. Там чистота, порядок и никаких животных. Да и все работники разбежались при нашем приближении. Некому даже было задавать вопросы. Однако два дня назад меня уведомили о том, что вы владеете четырьмя сильными лошадьми, которых запрягают в карету, одной прекрасной верховой лошадью и уэлсским пони.

На голубых глазах Джулии, уже потемневших от гнева, выступили слезы. Так ее пони уже нет! Она вспомнила разговоры, которые слышала всю последнюю неделю, о том, что симпатизирующие парламенту воры проникают в конюшни роялистов и уводят лошадей, в которых нуждается республика. И вот теперь это случилось в Сазерлее, несмотря на то, что мать велела сторожить конюшню день и ночь. Ее пони, должно быть, так и не понял, что же с ним делают. Ей показалось, что ее сердце готово разорваться в груди. Она громко всхлипнула.

Этот всхлип услышали внизу, и все подняли вверх головы. Оба мужчины отреагировали по-военному. Капитан тотчас же выхватил из ножен саблю, которая блеснула в лучах проникающего в зал солнца, а сержант опустился на одно колено, направив в сторону решетки свой мушкет, изготовленный к бою еще до того, как они вошли в дом. Анна вскрикнула и, распростерши руки, в панике бросилась к военным.

— Это моя маленькая дочь! — неистово закричала она. — Это ведь ты, Джулия? Ответь мне, пожалуйста.

Задыхаясь от слез, девочка ответила:

— Да, это я, мама.

Капитан Хардинг приказал сержанту подняться наверх и проверить, кто там находится.

Сержант с мушкетом, грохоча сапогами, стал подниматься по лестнице. А Анна в отчаянии пыталась успокоить Джулию.

— Не надо бояться, крошка. Никто тебя не обидит, — она повернулась к капитану и обратилась к нему с мольбой в голосе: — Умоляю вас, скажите сержанту, чтобы он не тащил ее вниз.

— Он не сделает этого.

В это время раздался голос сержанта:

— Тут только одна девочка, сэр.

— Оставь ее в покое.

Анна воспользовалась случаем и опять крикнула дочери:

— Я не знала, что ты здесь! Ты уже оделась?

Она была уверена, что Джулия никогда по доброй воле не предстанет перед посторонними людьми в одной ночной рубашке.

— Да, но я только причесалась, а не укладывала волосы.

— Это неважно. Спускайся вниз ко мне, дорогая, — поняв, что девочка задержалась, она вновь обратилась к ней: — Ты боишься солдат? Я спрошу у капитана Хардинга разрешения закрыть дверь.

Кэтрин с трудом удержалась, чтоб не стукнуть своей палкой о пол. У нее все клокотало внутри, как только Джулия выдала свое присутствие. Анна, безусловно, растерялась. Ей следовало бы тотчас бежать наверх и шепнуть дочери, чтобы она не болтала лишнего. Ребенок бы сразу же все понял. Теперь Джулия может все испортить, сообщив военным о том, что только вчера, когда она кормила своего пони сахаром, все лошади находились в конюшне. Но Анне, перепугавшейся за дочку, в голову не пришло предупредить ее. Когда сержант стал спускаться вниз, Кэтрин направилась к лестнице.

— Я приведу девочку.

Капитан Хардинг преградил ей путь своей саблей:

— В этом нет нужды. Ребенок спустится сюда, когда пожелает.

После того как Кэтрин беспрекословно подчинилась капитану, он вложил саблю в ножны. У него были свои резоны не пускать взрослых к девочке. У детей всегда можно выведать разные интересные сведения, и не стоит запугивать их.

Приказав сержанту закрыть двери, он сделал несколько шагов назад, чтобы хорошенько рассмотреть решетку, возле которой виднелась маленькая фигурка ребенка. Он улыбнулся и обратился к ней ласковым голосом:

— Ты слышала, что я сказал, Джулия? Ты можешь спуститься к нам когда захочешь. Я уверен, что тебе лучше быть тут с мамой, чем одной наверху.

Анна присоединилась к капитану и стала убеждать дочку:

— Делай то, что говорит капитан, дорогая.

Через несколько секунд она увидела, что девочка просунула в решетку руку, и поняла, что ее слова возымели действие. Только тогда она вдруг поняла, что Джулия может ввергнуть их в ужасную беду, которую Анна уже не в силах предотвратить. Капитан Хардинг стал возле лестницы, показывая своим видом, что никто не должен разговаривать с девочкой до него.

Отойдя от решетки, Джулия поспешно вытерла слезы тыльной стороной ладони. Майкл говорил ей, что плачут только маленькие дети, и ему не понравилось бы, что она пустила слезу перед военными, их врагами. Но она не могла не заплакать, узнав, что лишилась своего любимого пони. Все, кто любит лошадей, знают, что они так же скучают по дому, как и люди. Она не могла вообразить своего пони на службе у других людей, которые бьют его кнутом или навьючивают на него тяжелую поклажу, доводя его таким образом до смерти.

Она медленно спускалась по лестнице с короткими удобными маршами, широкими ступеньками и многочисленными площадками. На стене самой нижней площадки висел портрет королевы Елизаветы, поблескивая в лучах солнца, проникавших в одно из окон зала. В их свете казалось, что королева закрыла свои оливковые глаза, — которые обычно смотрели прямо на вас, когда вы приближались к портрету, — чтобы не видеть все это безобразие, происходящее в порядочном доме. Она откроет глаза лишь тогда, когда непрошеные гости уйдут отсюда.

Капитан Хардинг улыбнулся при виде девочки. У него были свои дети. И хотя они постарше, он знал, что ребенок в возрасте Джулии не склонен к обману и предпочитает говорить правду. Ему нетрудно будет выудить из нее все необходимые ему сведения. Когда ей оставалось преодолеть всего пять ступеней, он протянул вперед руку, давая ей знак, чтобы она остановилась.

— Постой-ка, — сказал он, ставя одну ногу на самую нижнюю ступеньку и кладя руку на свое колено. Он улыбнулся ей опять: — Я хочу, чтобы ты ответила на несколько вопросов. Поможешь мне, Джулия?

Он ей не понравился. Его рот оскалился в улыбке, но глаза не смеялись.

— Да, — сказала она неохотно.

— Хорошая девочка. Скажи, как ты любишь проводить свое свободное время?

— Я люблю быть в Сазерлее.

— Это не совсем то, что я имею в виду. Нам всем нравятся наши отчие дома. Мой дом далеко отсюда, и я очень скучаю по нему. Ты любишь играть в куклы?

— Да.

Обычно она красноречиво и откровенно рассказывала людям о своих играх, но с этим конокрадом не хотела разговаривать.

— Может быть, ты любишь рисовать?

Он и на этот вопрос получил такой же краткий ответ, как на предыдущий.

— А ты можешь написать под рисунком свое имя?

Она обиженно посмотрела на него:

— Я умею читать, писать и считать.

Он изобразил на лице восхищение и удивленно поднял вверх брови.

— Ты уже совсем большая. Наверное, ты и верхом скакать умеешь?

Она кивнула, едва сдерживая волнение. Анна и Кэтрин были как на иголках, понимая, к чему клонит капитан. Затем последовал еще один наводящий вопрос:

— У тебя есть свой пони?

Джулия уже практически не могла скрыть своего гнева. Ее пони все еще принадлежал ей, где бы он ни находился.

— Да, есть. Он каштанового цвета с белой искрой, — она задыхалась. — Вот почему я называла его Звездный свет.

— А где же он сейчас?

— Там, где все остальные лошади.

— А где лошади?

— Их забрали круглоголовые воры! — весь ее гнев вышел наружу. Она считала, что преступники заодно с этим человеком, который тоже пришел сюда за лошадьми. — Они забирают и портят все, что у нас есть! Почему вы не можете подчиниться королю? Ведь тогда и мой отец, и Звездный свет вернутся домой! — она пригнулась и, проскользнув у него под рукой, бросилась к матери, обняла ее. Анна, едва не падая с ног, схватилась за колонну.

Лицо капитана Хардинга покраснело от злости. Он снял ногу с лестничной ступени и выпрямился. Ребенок был совершенно искренен в своем гневе. Итак, его товарищи уже побывали здесь. В таком случае, ему не повезло, ибо он испытывал острую нехватку в лошадях. Его утешало лишь то, что лошади находятся в руках друзей, а не врагов.

Он прочистил горло и опять заговорил с роялистами.

— Вы должны научить вашу дочь с почтением относиться к республике, — сказал он грубо, обращаясь к Анне. — Тем более что Карла Стюарта скоро закуют в цепи.

— Это еще кок сказать, — возразила Кэтрин ледяным голосом.

Капитан презрительно поджал губы. Его крайне раздражала эта старуха. Потом он вновь обратился к Анне:

— Когда украли ваших лошадей?

Она смотрела на него, как бы внезапно онемев. До этого момента ей удавалось избегать откровенной лжи, и женщина понимала — по выражению ее лица он поймет, что она говорит неправду. Но в последнее мгновение ее спасла Кэтрин.

— Большинство лошадей у нас забрали восемь лет назад, когда ваша армия захватила Арандельский замок и взяла город Чичестер.

Он кивнул. Это походило на правду. Он участвовал и в осаде города, и в штурме замка. Им приказано было брать только лучших лошадей на захваченной территории.

— А что случилось с остальными?

— Те, которые оставались у нас, были реквизированы несколько дней назад.

Анна почувствовала, как дернулась Джулия, услышав эту явную ложь, и крепче прижала ее к себе, чтобы девочка не сказала чего-нибудь лишнего. К ее несказанной радости, капитан поверил словам свекрови. Он не знал о том, что Роберт пополнил конюшню новыми лошадьми, большую часть которых взял с собой, отправляясь в поход.

— Очень хорошо, — капитан Хардинг не имел оснований ставить под сомнение то, что ему только что сказали, но решил выяснить все до конца. Опыт научил его проводить беседы со слугами после разговора с хозяевами. Он подошел к женщинам, среди которых находился и поваренок. Возможно, кто-то из них чем-то обижен или вообще не любит роялистов. Такой человек мог бы сообщить капитану важные сведения. Он прошел вдоль ряда выстроившейся прислуги, вглядываясь в каждую из женщин проницательным взглядом. Затем остановился.

— Кто-нибудь из вас слышал здесь какую-то неправду, сказанную в нашем присутствии? Помните, за всякую ложь вы ответите на Страшном суде.

Они смотрели на него и качали головами. У них были свои основания не доверять ему. Они все сочувствовали роялистам или по религиозным соображениям, или потому, что являлись дочерьми и женами тех, кто отправился на войну вместе с хозяином Сазерлея. Что до поваренка Джо Берри, которому едва исполнилось тринадцать лет, то он был предан семье Паллистер, так как эти люди обеспечили ему крышу над головой. Политических убеждений он не имел, ему было все равно, кто эти люди, лишь бы они кормили и поили его. Он был коренастым, коротконогим. Его простое лицо покрывали веснушки. Нос картошкой, волосы — рыжие, а в карих глазах сверкает озорство. Обладая большим чувством юмора, он едва сдерживал себя, видя как хозяйки дома дурачат военных. Он никогда не мог предположить, что миссис Паллистер будет держаться таким молодцом перед этим здоровяком-офицером, который вот опять дырявит его насквозь своим взглядом. Он поспешно покачал головой, как бы говоря, что сказать ему нечего.

Капитана не удивило то, что слуги не желают сотрудничать с ним. Однако его коробило, что обитатели этого дома каким-то образом сумели провести его. Ну, что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок, как гласит пословица. Он повернулся к Анне. Выражение его лица было так же воинственно, как и тогда, когда он только перешагнул порог этого зала.

— Я не намерен уходить отсюда с пустыми руками. Раз вы не можете дать мне лошадей, я вместо этого возьму у вас драгоценности в виде компенсации.

Это заявление ошеломило Анну. Она освободилась из рук Джулии и шагнула к офицеру:

— Но у нас ничего нет! Сазерлей уже дважды опустошали ваши люди!

Офицер знал, что эта семья придерживается или католического, или англиканского вероисповедания. Обе эти церкви не признаются парламентом и официально запрещены вместе с монархией, палатой лордов и языческими обычаями. Вероятно, в этом доме есть тайный алтарь, раз старуха встает рано по утрам, чтобы помолиться.

— Где ваша часовня? — спросил он. — Она в доме или где-то вне его?

— У нас нет часовни. Семья ходит в деревенскую церковь. Можете обыскать дом и парк, если не верите мне.

Тут Анна вдруг вспомнила, что Ридли все еще занят своей работой, и если офицер начнет обыскивать дом, то непременно наткнется на него. Она просто физически почувствовала то раздражение, которое испытала свекровь после этих ее слов, и судорожно сжала в руках носовой платок.

— Я думаю, что вы честная женщина, миссис Паллистер, и не стану тратить время на поиски несуществующего алтаря. Но как насчет ваших драгоценностей?

Она вся побледнела, как платок. Она прижала левую руку к груди и прикрыла ее правой.

— Но вы же не снимете с нас обручальные кольца?

Он тяжело вздохнул. Он еще никогда не опускался до такого.

— Нет. Можете успокоиться. Но нам придется осмотреть дом и поискать тут ценные вещи, на которые, возможно, не обратили внимание во время предыдущих обысков. Мы будем действовать как можно аккуратнее.

В зал позвали солдат, которые разделились на две группы. Одной группой командовал сержант, а другой — капитан. Они наблюдали за тем, чтобы солдаты не прикарманивали дорогие вещи. Обыск начался на первом этаже и продолжался на втором. Анна последовала за капитаном и его людьми в Длинную галерею, чтобы в случае чего прийти на помощь Ридли, ибо, будучи хозяйкой в отсутствие Роберта, она несла всю ответственность за этот дом.

Она остановилась на пороге Длинной галереи, чтобы наблюдать за тем, что будет происходить там. Никто не обращал на нее внимания. Солдаты искали ценные вещи, открывали ящики столов и дверцы двух шкафов, которые стояли в одном и в другом концах галереи, осматривая содержимое. Один из них вытащил сетку с шарами, которые рассыпались по всему полу. В другой, не столь трагической ситуации Анна непременно рассмеялась бы, увидя, как Ридли строит из себя дурачка, словно крестьянин, пытающийся обмануть горожанина. Он прекратил штукатурить стену и, широко открыв рот, уставился на солдат, а потом сделал испуганное выражение лица, когда увидел незаметно подкравшегося к нему капитана.

— Что ты делаешь? — спросил его капитан Хардинг.

— Штукатурю, сэр — отвечал Ридли, посматривая на солдат, которые занимались поисками драгоценностей.

— Я это вижу. Но что ты замазываешь?

— Щели, сэр. Видите как их много там на стене. Те мне еще предстоит заделать. Работы тут немало.

Ридли понизил голос и сообщил офицеру доверительно:

— Когда домом управляют женщины, все неминуемо трескается и разваливается. Скорее бы вы уже поймали этого короля. Тогда опять начнется нормальная жизнь.

Капитан Хардинг снисходительно посмотрел на него:

— Так ты за нас, не так ли?

— Я всегда был за вас, сэр, — Ридли пожал плечами и заговорил жалобным голосом: — Но ведь мне надо зарабатывать на хлеб, а для того, чтобы идти на войну, я уже слишком стар, да к тому же и хром, так как умудрился упасть с лестницы.

— Тебе не следует находиться под одной крышей с роялистами. Почему бы тебе не поискать работу в поместье Уоррендеров?

— Я искал там работу, сэр, но тамошний управляющий начал лаяться и сказал, что я ничего не умею делать.

— Хорошо, что ты хоть пытался найти там работу, — ему пришло в голову, что этот мастеровой был так же грубо принят у Уоррендеров, как и он сам. — Дай-ка мне твою лопатку.

Анна, считавшая что Ридли ловко провел офицера, теперь затаила дыхание, видя, как испугался работник, передав свой инструмент капитану. Круглоголовый вонзил лопатку в сырую штукатурку, чтобы увериться, нет ли в стене потайной дверцы. Он едва не обнаружил портрет короля, а когда вернул лопатку Ридли, у Анны закружилась голова, и она должна была выйти из галереи, чтобы прислониться к стене и не упасть.

Анна слышала, как солдаты простукивают стены в поисках тайников. Она приложила руку к голове и поняла, что пульс в ее висках такой же громкий и частый, как эти стуки.

Наконец в Длинной галерее наступила тишина, и Анна поняла, что круглоголовые вышли из помещения через другую дверь. Держась за стену, чтобы не рухнуть, она вернулась в прекрасную галерею. Ридли сидел в кресле, держась руками за подлокотники. Рядом валялись его инструменты.

— Ты держался молодцом, — сказала Анна срывающимся голосом.

Он поднял на нее изумленное лицо. Выглядел мастеровой гораздо старше своего возраста.

— Нам страшно повезло, мадам. Если бы они нашли то, что искали, меня бы выпороли, а Сазерлей был бы опустошен. Эти узколобые изуверы не простили бы нам обмана.

— Я благодарна тебе за твою преданность.

Он улыбнулся ей.

— Мне доставило удовольствие вы… — он не стал говорить то, что хотел сказать, — пнуть их хорошенько в зад.

Стуки возобновились в западном крыле здания, а когда Анна начала спускаться вниз, то услышала, что стучат и в восточной части дома. Она приложила пальцы к вискам, не в силах переносить зловещий стук. Возле входа никого не было видно, но Анна услышала тихий шепот служанок в Большом зале и поняла, что они убирают его после того, как круглоголовые перевернули там все вверх дном, и ставят на место мебель.

Чтобы пройти в так называемую Королевскую гостиную, она должна была миновать проход под дубовой аркой, который вел в коридор длиной в двадцать футов. На каждой стороне его имелась дверь. Та, что справа, вела в буфетную, а другая — в библиотеку. Эта дверь была открыта, и Анна увидела Кэтрин, сидящую с Джулией на диване. Чтобы чем-то заняться, они взяли вышивание Джулии.

Девочка впервые начала заниматься рукоделием, когда ей исполнилось пять лет. Анна живо вспомнила, как нелегко это давалось дочери. Сколько было слез и капризов. Не скоро смогла научиться Джулия прилично вышивать. Даже намеки на то, что, не умея это делать, нельзя стать леди, не могли убедить ее. Вот и теперь она все еще тяжело вздыхает, садясь за вышивку в урочное время, и с тоской смотрит в окно. Сейчас она и Кэтрин занимались подсчетом стежков. К тому времени, когда вышивание будет закончено, Джулия достигнет совершеннолетия.

Они не замечали Анны, бесшумно вошедшей в комнату, а она, глядя на них, подумала, что бабушка и внучка образуют две живописные фигуры в простом, но милом интерьере. Вся семья обожала эту выходящую на юг небольшую, но и не маленькую комнату с панельной обшивкой, которую называли морщинистой, и большим камином, в котором зимой пылали дрова, а сейчас благоухали цветы.

Дом построили в последние годы правления королевы Елизаветы. Тогда же завезли и мебель: дубовую, с выпуклыми ножками. Сиденья резных стульев с высокими спинками украсила Кэтрин после своей помолвки, Ее узоры отличались смелостью рисунка и необычностью красок. Все они окаймлялись золотистой бахромой. Она занималась также и подушками. Тут она вышивала крестиком по шелку. В соответствии с елизаветинской традицией, вышивки представляли из себя картинки, изображающие деревья, цветы, мельницы, замки, одинокие домики на холмах, а рядом с ними фигурки людей, над которыми среди пушистых облаков светит, подобно нимбу, радостное солнце. Ее вышивка нисколько не потускнела от времени и по-прежнему сияла на диванах и стульях. Не заметив никаких следов обыска, Анна решила, что слуги уже произвели здесь уборку.

— Вот я уже сделала десять стежков и петель, — пальцы Джулии бегали от одного конца ленты до другого. — А это мы украсим… — она замолкла, услышав как скрипнули половицы, и, подняв голову, увидела перед собой свою мать. — Мама?

— В Длинной галерее все прошло нормально, — сразу же сказала Анна, обращаясь к Кэтрин.

Джулия спрыгнула со стула и в волнении подбежала к матери:

— Бабушка говорит, что я не должна беспокоиться о моем пони, потому что он находится в лесу вместе с другими лошадьми под присмотром конюха.

Анна предостерегающе приложила палец к губам девочки.

— Круглоголовые не должны знать об этом.

— О, я понимаю. А как насчет Сазерлея? Они забирают что-нибудь отсюда?

— Я видела, как один солдат забрал венецианскую чашу, потому что ее ободок сделан из серебра, но в целом им нечем тут поживиться.

— Побывали ли они в моих комнатах? — спросила Кэтрин, не выдав голосом своего волнения.

Анна вдруг вспомнила, что Кэтрин прятала там у себя какие-то ценные вещи. Хорошо, что она забыла об этом, ибо в противном случае ей нелегко было бы отвечать на вопросы капитана. Она могла разволноваться и выдать себя.

— Нет, там они еще не побывали. Вы хотели бы, чтоб я находилась в ваших комнатах во время обыска? — Анна очень не хотела идти туда, ибо чувствовала слабость и головокружение. Ноги едва держали ее. В данный момент ей больше всего хотелось присесть и заняться вышиванием. Эта тонкая работа всегда очень успокаивала ее. Когда ее начинали одолевать тревожные мысли о Роберте, мешающие уснуть, она садилась за вышивание и вскоре уже думала только о тех счастливых минутах, которые они проводили вместе.

— Нет, нам всем лучше находиться здесь, — сказала Кэтрин с твердостью в голосе. Затем она обратилась к внучке: — Заканчивай свою работу.

Анна устроилась в своем любимом кресле, в котором она сидела за свадебным столом. На его спинке были вырезаны ее инициалы и инициалы Роберта, а также дата их свадьбы. Она сама вышила узор на подушке, служащей сиденьем. Возле кресла стояла ее шкатулка с иглами. И кресло, и шкатулка находились рядом с окном, так что во время работы Анна не испытывала недостатка в свете. К счастью, в доме усадьбы Сазерлей имелось немало застекленных окон, так что комнаты заливал солнечный свет. Оконные стекла имели зеленоватый оттенок, но даже кухонные окна в Сазерлее были застеклены, а не затянуты бычьим пузырем.

— Я уже закончила! — Джулия начала сворачивать свое вышивание, стараясь как можно скорее убрать его, чтобы ее опять не заставили взяться за иглу.

— Ну и быстро же ты справилась с работой, — заметила Анна, положив руку на крышку шкатулки, которую называла «ящик Пандоры наоборот», потому что та приносила ей облегчение, а не содержала в себе все дурное, как в мифе. Однако сегодня она не могла утешаться вышиванием.

— Сегодня ты не должна вышивать, Анна! — проговорила Кэтрин тоном, не терпящим возражений. — Там на столике лежит моя книга. Почитай ее нам.

Джулия сбегала за книгой, отдала ее матери, а потом опять села возле бабушки. В настоящую минуту Анна не могла отстаивать свои права. Для того чтобы противоречить свекрови, требуется сила воли, а Анна временно лишилась ее. Она послушно открыла книгу на странице, заложенной закладкой, на которой были вышиты библейская Руфь и ее свекровь. Анна не могла не подумать о том, были ли противоречия между этими Неплохо ладившими друг с другом женщинами подобны тем, которые существовали порой между нею и Кэтрин.

Она начала читать. Делала она это автоматически, так как не могла в столь расстроенном состоянии воспринимать смысл читаемого. Солнечные лучи, пробивающиеся в окно за ее спиной, создавали как бы нимб над аккуратно причесанной и убранной головкой. Свет и тени играли на резном потолке. Постороннему наблюдателю могло показаться, что в Королевской гостиной царят тишина и покой.

Эта комната была так названа потому, что полвека назад здесь сидела королева Елизавета, которая прибыла, чтобы поговорить с овдовевшей Кэтрин и утешить ее. Это был единственный визит королевы в Сазерлей. Обычно, путешествуя по королевству, она сама выбирала дома, где останавливалась со своей свитой, но Сазерлей не смог бы вместить многочисленных королевских слуг. К тому же не менее трех сотен карет везли королевский багаж, и каждая запрягалась четверкой лошадей. Разумеется, конюшня Сазерлея не смогла бы вместить такого количества лошадей. Так что королева прибыла в одиночестве. Она отобедала и тщательно осмотрела весь дом, построенный благодаря ее щедрости к мужу Кэтрин. Елизавете все очень понравилось, и она просто не хотела покидать усадьбу. Говорили, что на пути в Пархэм-Хауз, где жила крестная дочь королевы, она постоянно оглядывалась на Сазерлей.

Когда тяжелые солдатские сапоги загремели в помещении, находящемся над Королевской гостиной, Анна в отчаянии уставилась в потолок. Джулия же посмотрела вверх с яростью во взгляде. Кэтрин даже бровью не повела.

— Продолжай читать, Анна, — спокойно сказала она невестке. Анна вновь склонилась над книгой. Она прочитала две главы, пока появился капитан Хардинг, долго и тщательно обыскивавший дом. Как только она его увидела, Анна вновь потеряла самообладание. Она встала, прижимая к себе книгу, как будто это был талисман, защищающий ее от его слов и хранящий Сазерлей от тех, кто желал ему зла. Но Кэтрин, которая лишь украдкой глянула на капитана, сразу поняла по недовольному выражению его лица, что ему не удалось найти драгоценности. У нее отлегло от сердца. Он казался разочарованным, но мстить не собирался.

— Вы закончили, капитан? — осведомилась Анна, с трудом произнося слова.

— Да, миссис Паллистер, — он сожалел о напрасно потраченном времени.

— Тогда вам больше незачем оставаться здесь.

У нее так сдавило голову, что ей казалось — не уйди он сейчас, ее мозг больше не выдержит.

— Прежде чем я уйду, вы отдадите мне свои серьги. Это ведь жемчуг, обрамленный золотом, не так ли?

Джулия вспыхнула от гнева и чуть было не закричала, но бабушка сжала запястье девочки и окинула ее строгим взглядом. Кэтрин вновь негодовала по поводу глупости Анны. Почему она не спрятала свои серьги? Сама она не заметила их под локонами невестки, но капитан обладал более острым зрением. Анна, надевшая украшение утром чисто автоматически, потеряв от страха голову, уронила книгу на кресло и начала снимать серьги, опасаясь, как бы капитан не передумал и не отобрал у нее обручальное кольцо. Она бросила серьги в протянутую ладонь.

— Получите!

Он спрятал серьги и внимательно посмотрел на Кэтрин: нет ли на ней каких-то других драгоценностей, кроме обручального кольца.

— Я покидаю вас, леди. Мой сержант сейчас на кухне, где организует обед для солдат, которые весь день ничего не ели. Больше мы вас не побеспокоим. Счастливо оставаться.

Хорошо воспитанная Анна кивнула, Кэтрин не произнесла ни звука, а Джулия отвернулась, чтобы не дать ему повода попрощаться с ней индивидуально. Как только он вышел, Анна бросилась к окну, чтобы видеть, как солдаты покидают усадьбу. Кэтрин и Джулия присоединились к ней.

Возле крыльца стояли три фургона, каждый из которых был запряжен четверкой лошадей. Один из фургонов уже был нагружен конфискованным имуществом. Круглоголовые строем покидали дом. Сержант нес в руках мешок, только наполовину заполненный сазерлейскими трофеями, а солдаты тащили продукты, взвалив мешки на плечи. Все это они погрузили в фургон и приготовились к отбытию из усадьбы. Последним из дома вышел капитан Хардинг. Он сел верхом на коня и поехал через двор в сторону тенистой аллеи.

Когда последний круглоголовый исчез за вязами, Анна отошла от окна и направилась к креслу, но вдруг остановилась и прижала руки к вискам. Прежде чем Кэтрин успела прийти к ней на помощь, она, как подкошенная, рухнула на пол. С ней случился глубочайший обморок.

Джулия испуганно вскрикнула. Кэтрин показала ей рукой на кресло.

— Принеси подушку. Мы подложим ее под голову твоей мамы. Она, должно быть, ушиблась, упав на пол, — когда девочка подложила подушку, Кэтрин вновь обратилась к Джулии: — Поднимись наверх, в Длинную галерею, и скажи Ридли, чтобы он пришел сюда и перенес твою мать на диван.

— Хорошо, бабушка! — Джулия бросилась к двери.

— Подожди! Прежде чем спустишься сюда, заскочи в мою спальню и возьми там лавандовую воду, которая стоит на столике возле постели.

— Я все сделаю! — Джулия выбежала из комнаты.

Кэтрин с трудом опустилась на пол возле Анны, которая лежала, раскинув руки. Высохшими от старости руками Кэтрин поправила подушку. Она обожала невестку, которая вполне уживалась с ней в одном доме, без устали ухаживала за ней всякий раз, когда ей случалось заболеть, и проявляла к ней столько доброты, что старая женщина просто диву давалась. Более того, Анна никогда ей грубого слова не сказала, а язык у самой Кэтрин был довольно острый. Потирая запястья Анны, она бормотала чуть слышно:

— У нее нет стержня. Редкой доброты женщина, но совершенно бесхарактерная. Боже! Да если б я оказалась такой же слабой в первые годы моего вдовства, то и Роберт, и Сазерлей погибли бы. Господи, не дай мне умереть, пока сын не вернется домой навсегда. Иначе неизвестно, что может случиться с ней, — затем она произнесла громче то, о чем постоянно думала в отсутствие сына и внука: — И неизвестно, что может случиться с Сазерлеем.

Она увидела Ридли, быстрым шагом вошедшего в комнату. Он без труда поднял Анну и положил на диван. Затем помог Джулии поставить на ноги Кэтрин.

Анна все никак не приходила в себя, и Кэтрин не на шутку забеспокоилась. Она послала служанку за остропахнущей травой, растущей на огороде. Некоторое время Кэтрин помахивала пучком травы перед носом своей невестки, веки которой наконец дрогнули. Бабушка и внучка вздохнули с облегчением.

— Они уже ушли? — Анна широко открыла свои серые глаза. Она уже и забыла, что видела, как круглоголовые покидают усадьбу.

Джулия обняла мать:

— Да, уже ушли! Бабушка говорит, что они больше не вернутся, и с нами вновь будут Звездный свет и другие лошади, которых сейчас прячут в лесу.

Кэтрин отложила в сторону травы.

— Слава богу, все кончилось хорошо.

— Не в малой степени благодаря смелым и честным ответам моей доченьки, — Анна, которая все еще лежала на подушках, улыбнулась Джулии и ласково, по-матерински коснулась ее локонов: — Я сделаю тебе прическу, если ты принесешь гребень.

— Пока не надо, — заявила Кэтрин с твердостью в голосе. — Тебе надо еще полежать, — потом она погладила Джулию по плечу: — Я думаю, тебе стоит оставить маму одну. Сходи-ка в свою спальню и проверь, все ли там цело.

Джулия поцеловала Анну и стрелой вылетела из комнаты, вдруг вспомнив о своем игрушечном домике — деревянном особняке с четырьмя комнатами и залом. После своего пони она больше всего на свете любила этот домик. Его соорудил для нее Кристофер во время одного из своих приездов в Сазерлей. В домике жила крохотная восковая кукла, одетая в голубой халатик из тафты.

Войдя в свою спальню, она замерла в ужасе. Матрас валялся на полу, там же находились простыни и подушки. По всей комнате разбросаны ее туфельки и одежда, хранившаяся в шкафу. Ее коробка с игрушками была перевернута, а кукольного домика нигде не было видно.

Потом она заметила его. Его сбросили с платяного шкафа вместе с зубной щеткой, гребнем и другими мелкими вещами. Она бросилась к домику и опустилась перед ним на колени, радуясь тому, что солдаты не унесли его; ей казалось, что он-то и является истинной ценностью. Однако ее крайне огорчило, что домик поврежден: трубы сбиты, стекла выбиты, и дверцы висели на петлях.

Она нежно и осторожно взяла его в руки, как будто это был раненый человек, и поставила на шкаф. К ее радости, крохотная куколка ничуть не пострадала.

— По крайней мере с тобой все в порядке, Сюзан Рен.

Она назвала свою куклу в честь старшей сестры Кристофера Рена. И сделала это специально, полагая, что куколка, живущая в таком очаровательном домике, должна непременно быть в родстве с архитектором. Джулия раздела куклу, что делала всегда, укладывая ее спать, и осторожно положила на полку. Затем внимательно осмотрела домик, которому был причинен значительный ущерб, думая при этом о том, что Кристофер и Майкл вскоре приедут на каникулы в Сазерлей. Единственным человеком, кто мог бы возвратить домику прежний вид, был Кристофер. Ридли девочка в этом плане не доверяла. Ближе к вечеру Джулия обнаружила, что из ее шкатулки исчезла золотая брошь, которую ей подарили на крестинах. Эту вещь,равно как и золотые пряжки с туфелек, похитили солдаты.

Анна и Кэтрин также лишились золотых пряжек. Кроме того, с одного из халатов Анны были сорваны полудрагоценные камни, а сам халат изорван в клочья. Она весьма сожалела о потере, так как с этим платьем у нее были связаны воспоминания о лучших временах, которые, она надеялась, могли бы вскоре вернуться вновь. Серебряные дверные ручки, набалдашники и инкрустация — все то, что не тронули во время предыдущего обыска, — исчезло. Однако солдаты не тронули фарфоровую посуду — по той причине, что она слишком хрупкая и могла бы разбиться в фургоне.

Наиболее ценные ювелирные изделия, принадлежащие женщинам, хранились в шелковом кошельке, приколотом к нижней юбке Кэтрин. Теперь эти драгоценности вернулись на свое прежнее место в шкатулку. Кэтрин досадовала на себя за то, что не догадалась спрятать в свой кошелек и брошь Джулии. Вина, разумеется, была Анны, так как сама Кэтрин не могла всего упомнить. Однако на сей раз она не стала отчитывать невестку, чтобы та вновь не упала в обморок. Большинство драгоценностей уже давно были отданы роялистам, воюющим за реставрацию монархии, но кое-что Кэтрин приберегала для невесты Майкла и Джулии, когда та станет взрослой девушкой.

Круглоголовые сорвали несколько гобеленов, которые теперь валялись на полу. Пострадали две картины. Однако ценные книги, сброшенные с полок, где солдаты искали спрятанные драгоценности, были в полном порядке. В целом Сазерлею повезло.

В ту ночь Кэтрин легла спать, чувствуя себя смертельно усталой. Когда ее покинула служанка, раздевавшая ее (на этот раз сама бы она ни за что не разделась даже при желании), мысли старой женщины обратились к внучке, спящей крепким сном в комнате по соседству. Пора было уже подумать о том, чтобы передать Джулии драгоценный подарок, ибо здоровье. Кэтрин все ухудшалось, а тут еще эта война… Как только наступит подходящий момент, она непременно сделает это.

ГЛАВА 3

Через несколько дней в усадьбу вернулись лошади. Джулия поджидала их с куском сахара, который специально для нее отколол повар. Казалось, что лошади, которых запрягали в карету, особенно радовались возвращению домой. Они стремительно промчались в конюшню, где для них уже приготовили корм. Звездный свет фыркал и тряс головой, когда Джулия похлопывала его по шее, здороваясь с ним. Потом она все утро каталась на нем. Ее радовало, что на этот раз рядом с ней скакал не грум^[2], а мать.

Одной ей разрешалось преодолевать верхом лишь незначительные расстояния по парку. Конечно, Джулии хотелось бы, чтобы рядом с ней находился отец, но и присутствие матери доставляло девочке много радости. Вместе они ходили в поле за цветами, и Анна подбирала какой-нибудь новый узор для своего вышивания. С собой они брали корзинку с деревянным дном, которые делали только в графстве Сассекс. Анна никогда не рвала большие букеты, за исключением весенней поры, когда повсюду, куда ни ступишь, росли колокольчики. Тогда мать и дочь возвращались домой, неся в руках охапки цветов, и заполняли ими вазы по всему дому.

Анна ездила верхом не только потому, что эти поездки укрепляли ее здоровье, но и из любви к пейзажам холмистого Сассекса. Ощущение свободы действовало на нее весьма благотворно. Хотя ей и внушалось — весьма лицемерно, — что она является хозяйкой дома, Анна понимала, что на деле Сазерлеем владеет Кэтрин, отличающаяся весьма властным характером. Вдалеке от дома, среди мирных полей и дубов, Анна чувствовала себя свободной и независимой. Она становилась веселой и беззаботной, каковой не ощущала себя под крышей дома в отсутствие мужа.

Через неделю разразилась гроза. Пошли затяжные дожди. Джулия скучала и капризничала. Она так привыкла совершать прогулки верхом на своем пони! Время от времени девочка перебегала под дождем от дома к конюшне, чтобы навестить своего любимца.

Не в силах более сносить такое существование, она решила обратиться с просьбой к взрослым, выбрав для этого время обеда, всегда начинавшегося в два часа. В отсутствие мужчин дамы Паллистер обедали не в Большом зале, а в примыкающей к нему комнате, которая была поменьше. Однако при надобности ее можно было расширить, убрав фальшивую стенку. Тогда в помещении могло разместиться большое количество людей. После отъезда Роберта эта комната находилась под замком, чтобы облегчить труд прислуги, убирающей дом. Однако когда пришли круглоголовые, комнату пришлось открыть, чтобы те не подумали, будто там хранятся драгоценности.

Прислуга не имела понятия, что существует потайная дверь, ведущая в комнату. В свое время Нед и Кэтрин навидались всякого при дворе — интриги, преследования за религиозные убеждения были обычным явлением. Так что тайное помещение в Сазерлее было просто необходимо. Здесь прятался Роберт, когда за ним охотились круглоголовые.

Прежде чем обратиться со своей просьбой к старшим, Джулия вволю насладилась обедом. В это время года как раз созрели овощи, кроме того, подавался вкусный пирог с поджаристой корочкой. Свежая картошка, горох и бобы приносились прямо с огорода. На десерт подали клубнику.

— Мне кажется, погода улучшается, — заявила Джулия с оптимизмом в голосе, доедая свою клубнику, — может, мне покататься днем верхом, мама?

Анна сидела возле окна и видела, как капли дождя стекают по стеклам. Она не любила ни в чем отказывать Джулии, но считала себя хорошей матерью и заботилась о здоровье дочери, которая в такую погоду могла простудиться.

— Боюсь, что об этом не может быть и речи. Дождь не прекращается, и небо нисколько не прояснилось. Посмотрим, какая погода будет завтра. Я не меньше тебя хочу покататься верхом.

Джулия уже открыла было рот, чтобы поспорить с матерью, но поймала предостерегающий взгляд бабушки и не произнесла ни слова. Девочке невозможно было настоять на своем, когда Кэтрин поддерживала Анну.

После обеда Джулия поднялась на полчасика в свою комнату, чтобы покормить Сюзан Рен едой из воска. Своих больших тряпичных кукол она усадила на кровать и переодела их. Затем она взглянула в окно и увидела, что дождь почти прекратился. Джулия тотчас же бросила кукол и поспешила в Королевскую гостиную.

Анна сидела на своем обычном месте у окна и вышивала красные маки на белой шелковой ленте. Услышав стук открывшейся двери, она подняла голову и увидела дочь, входящую в комнату. На Джулии был халат из тафты цвета яркого пламени. Ее каштановые волосы казались рыжими, как шерсть лисицы. Улыбаясь, Анна приложила палец к губам и кивнула в сторону Кэтрин, которая мирно дремала в кресле. Джулия подбежала к матери, прижалась к ней и прошептала, как будто продолжая разговор, начатый за обеденным столом:

— Может, мне поехать покататься?

— На улице еще моросит. Ты и Звездный свет сразу же промокнете, — отвечала ей Анна тоже шепотом. — Как только установится солнечная погода, мы поедем на прогулку вместе.

— Но я могу надеть мой плащ с капюшоном.

Анна покачала головой, как бы выражая этим недовольство упрямством дочери, и решительно отказала ей. Тяжело вздохнув, Джулия подошла к окну и стала барабанить пальцами по стеклу. Чайки, прилетевшие сюда с моря, напуганные бурей, летали подобно сорванным ветром лепесткам на фоне почерневшего неба. Она хотела бы быть такой же свободной, как они. Ей хотелось мчаться через парк на своем пони.

— Дождь, дождь, перестань, — повторяла она шепотом, надеясь, что так ей удастся добиться своего. Искоса поглядывая на мать, она видела, что той все это уже начинает надоедать, но делала вид, что не слышит ее шиканья.

Внезапно на всю комнату прозвучал громкий голос Кэтрин:

— Ладно, хватит!

Джулия вздрогнула. Тем не менее ее обрадовало, что бабушка проснулась. Девочка никогда не скучала с ней. Ничего, если та и подшлепнет ее как следует. Она повернулась и посмотрело на Кэтрин, которая находилась в противоположном углу комнаты:

— Я разбудила тебя, бабушка?

— Конечно, разбудила.

Кэтрин нравилось, что внучка всегда говорила то, что думала. Она поманила ее к себе костлявым пальцем:

— Поди-ка ко мне.

Глядя на идущую к ней девочку, Кэтрин обратила внимание, как уверенно та держится, хотя и знает, что ей не избежать наказания. Ее отличала весьма изящная походка, а вышитые ленточки только подчеркивали это изящество. Уже не в первый раз Кэтрин подумала о том, что Анне стоило бы одевать ребенка поскромнее. Такое платье, которое было на Джулии, могла бы носить любая придворная дама. Причина неразумной роскоши, очевидно, заключалась в том, что сама Анна в детстве не имела возможности хорошо одеваться, и первые дорогие вещи у нее появились только когда она вышла замуж за Роберта. Будучи тонко чувствующей и артистической личностью, она выражала себя в нарядах.

Джулия остановилась возле кресла:

— Что, бабушка?

— Ты надоедаешь своей маме.

— Я знаю.

— Дождливая погода никому не может нравиться, но ты ведь уже достаточно взрослая, чтобы научиться хорошо себя вести.

Анна заговорила, сидя в своем кресле, пытаясь защитить ребенка, которого она сама никогда не наказывала.

— Джулия уже три дня томится по верховой езде из-за этого дождя.

— Это не может служить ей оправданием.

Джулия ткнула пальцем себе в грудь:

— А я и не оправдываюсь.

Кэтрин нахмурилась.

— Не надо дерзить, — бросила она, потом смягчилась и привлекла девочку к себе: — Я, возможно, придумаю для тебя развлечение получше, чем твой пони, он тебе должен уже надоесть. В моей комнате наверху есть сокровище, которое ждет тебя с самого дня твоего рождения.

— Сокровище! — Джулия пришла в возбужденное состояние, ее глаза стали широкими. — А Майкл видел его? — она всегда как бы соперничала с братом, пытаясь ни в чем не отставать от него. Когда-нибудь она опередит его.

— Нет. Майкл не видел этого сокровища. Оно предназначено для тебя.

— Для меня! О, бабушка! — Джулия стала подпрыгивать и хлопать в ладоши, не в силах сдержать своего возбуждения.

В это время вновь заговорила Анна:

— Мне кажется, мадам, что Джулия еще слишком мала, чтобы оценить всю ценность и значимость такого подарка.

— Я не согласна. Она хорошо учится, а теперь ей пора узнать побольше и о Сазерлее.

Кэтрин трудно было переубедить.

Анна некоторое время раздумывала, а потом кивнула.

— В таком случае я согласна с вами, — она всегда произносила эту фразу, когда ей приходилось уступать в чем-то свекрови. Раздумья же перед согласием как бы указывали на то, что она является хозяйкой дома.

— Хорошо, — Кэтрин облокотилась о ручку кресла и приготовилась встать. Джулия поспешила подать ей трость. Анна, глядя на то, как они покидают комнату, в который уже раз отметила про себя, как похожи их осанки. Анна помнила, что когда она впервые оказалась в Сазерлее, прибыв сюда в качестве невесты, у Кэтрин были такие же каштановые волосы, как и у Джулии. Об этом же говорил и портрет ее в молодости, висящий в Длинной галерее.

Внучка и бабушка пересекли зал по мраморному полу и подошли к Большой лестнице. На первой же площадке Кэтрин остановилась перед портретом королевы Елизаветы.

— Скажи мне, что ты знаешь об этой королеве.

Джулия тотчас поняла, что ее проверяют. Она запрокинула голову, чтобы посмотреть на белое как мел лицо с высоким лбом, длинным острым носом, тонкими бровями и проницательным взглядом. Рыжие волосы украшала диадема из бриллиантов и четыре жемчужины. Рукава красновато-коричневого платья также были унизаны жемчугом.

— Она дала дедушке Неду золота для того, чтобы он мог построить Сазерлей. Она же подарила ему землю.

— Продолжай.

Джулия хорошенько подумала, вспоминая факты, которые узнала на уроках истории.

— Наш новый король, Карл Второй, является внуком Джеймса, шотландского короля.

— Правильно. Что еще ты знаешь?

— Когда Англии угрожало вторжение испанской «Непобедимой армады», королева обратилась к солдатам с проникновенной речью и сказала им, что душой она с ними. Она говорила, что хоть на вид она слабая женщина, но мужеством не уступает королям Англии.

— Все правильно. Вот и ты должна быть такой. Сохраняй стойкость духа во все времена, и ты преодолеешь все на свете.

— Королева, наверное, была доброй женщиной. Когда она подарила дедушке Неду Сазерлей — на Рождество или в его день рождения? — самой Джулии делали подарки только по этим дням.

Кэтрин горько улыбнулась в душе. Елизавета всегда щедро одаривала красивых мужчин. Нед, четвертый сын в семье, принадлежащей к знатному, но обедневшему роду, должен был сам добиваться всего в жизни. Он был храбрым и предприимчивым человеком. На море он не раз участвовал в нападениях на иностранные суда и привозил немало добычи ко двору королевы. Влюбленная в Неда Кэтрин с горечью замечала, что он очарован Елизаветой, хотя в то время она была уже не молода, носила рыжий парик, накладывала на лицо белый грим, а губы красила в ярко-красный цвет. И все же она околдовала его. Когда он говорил о ней, глаза его горели. Он преклонялся перед ней. Кэтрин помнила, как трудно ей было видеть это, хотя она и знала, что преданность Елизавете не угрожает его любви к ней самой. Будучи придворной дамой, Кэтрин не раз являлась свидетельницей того, какое воздействие оказывает королева как на аристократов, так и на простых людей. Немудрено, что многие мужчины влюблялись в эту сильную и энергичную женщину.

Теперь она замечала, что и ее внучка обладает подобной притягательностью и что в дальнейшем она сможет оказывать сильное воздействие на людей. Это было заметно в ее глазах, улыбке, в ее осанке и в том, как она держит голову. Когда ей стало ясно, что Анна может избаловать ребенка, она решила воспрепятствовать этому. Ведь природное очарование ребенка и его способность подчинять себе людей может перерасти в простую жадность и эгоизм. Имея хорошее образование, Кэтрин делала все, чтобы достойно воспитать внучку, развить в ней тягу к знаниям и уважение к традициям. Эти качества весьма почитались в человеке во времена Елизаветы. Анна же учила дочь с пониманием относиться к людям, быть доброй и отзывчивой.

— Сазерлей дедушке подарили не на Рождество и не в день рождения, — отвечала она на вопрос девочки. — Эта усадьба была дана ему в награду за преданность и верную службу. Ведь он сражался с испанской армадой в эскадре вице-адмирала сэра Фрэнсиса Дрейка.

— А если бы армада не была разбита, Англии пришлось бы туго?

— О да. Англией стали бы править испанцы, которые привезли бы с собой этих ужасных инквизиторов.

Джулия вздрогнула. Она не знала, что это за инквизиторы, но ей стало страшно. А Кэтрин все еще думала о муже.

— Королева особенно полюбила Неда, когда он стал капитаном корабля, совершая плавания на Восток. Португальцы уже побывали там, но он обнаружил, что Англия имеет возможность торговать со многими странами, начиная с Индии. Он убедил королеву послать своих подданных в эти отдаленные места, что привело к обогащению Англии.

— А тебе нравилось служить королеве, бабушка?

— О да. Она была суровая и вспыльчивая, но в то же время справедливая. К тому же королева обладала великолепным чувством юмора. Я стала ее фрейлиной, когда мне было пятнадцать лет. При дворе я познакомилась с твоим дедушкой.

Это случилось во дворце Уайтхолл, где королева устраивала балы. Кэтрин вспомнила, какое впечатление произвел на всех Нед — голубоглазый, с лицом, покрытым морским загаром, и волосами цвета тусклого золота. Она прямо вся растаяла, увидев его. Когда он пригласил ее на танец, она затрепетала, как осенний лист на ветру. Ритуальный поцелуй, которым обычно заканчивался этот танец, стал началом их союза.

— А ты покинула двор после замужества?

Кэтрин покачала головой.

— Нет, я продолжала оставаться при дворе и после нашей свадьбы, потому что иначе чувствовала бы себя одиноко во время его морских путешествий, которые продолжались по два года и больше. В конце прошлого века он получил в подарок от королевы землю, и я помню, как мы приехали сюда из Лондона и осматривали место нашей будущей усадьбы. Вскоре мы приступили к строительству дома, — говоря об этом, она живо представила себе тот день. Лето в разгаре, луга, полные цветов и пахучих трав, пение жаворонков. — Архитектор заупрямился, когда я сказала, что хотела бы, чтоб дом выходил фасадом на юг.

— А почему же?

— Он думал, что дому лучше стоять фасадом на север, так как там холмы. Вообще местность, на его взгляд, на севере более живописная. Важной причиной являлось то, что ветер с континента через Пролив приносил заразные болезни. Так тогда считали все люди, которые строили дома в Сассексе. Я сказала, что даже если дом будет стоять не фасадом к морю, все равно вредные испарения смогут проникнуть в него. Архитектор утверждал, что в этом случае опасность будет не так велика. Он предполагал, что Нед сможет убедить меня последовать его совету, но морской капитан придерживался другого мнения. Твой дедушка заявил, что соленый воздух всегда чист, и от того, что дом будет стоять фасадом к морю, его обитатели только выиграют, пусть это море и находится за мили от дома. Сазерлей построили так, как я хотела.

В тот миг она любила Неда, как никогда в жизни. Он повернулся к ней — глаза его светились радостью. Она обняла его руками за шею, смеясь и радуясь своей победе, которую удалось одержать благодаря ему. Они не обращали внимания на потерпевшего поражение архитектора. После того как он уехал, они удалились от кареты, стоящей в узкой аллее, которая потом превратилась в дорожку, ведущую к дому, и предались любви на мягкой траве. Над ними порхали бабочки, а они целовали друг друга. Если бы он тогда не запечатал ее губы страстным поцелуем, ее крик в момент экстаза долетел бы до самой аллеи, где их поджидала карета.

Через месяц начали строить дом, однако работы затянулись в основном из-за того, что наступила зима, а также потому, что Нед в это время находился в плавании, в то время как архитектор хотел иметь дело только с ним.

— Мистер Паллистер должен принимать решения, — говорил он всякий раз, когда она пыталась руководить работой. Этот человек почти не скрывал своей ненависти к ней. Когда Нед осенью вернулся в усадьбу, были воздвигнуты лишь стены дома. Во время его пребывания в Сазерлее строительные работы пошли быстрее, но к моменту гибели мужа на море дом все еще не был достроен. Кэтрин осталась вдовой с разбитым сердцем. Вскоре должен был родиться Роберт.

Хотя Нед и оставил ей все свое богатство, все думали, что она продаст Сазерлей в том состоянии, в котором он находился. Многие тогда хотели бы приобрести эту усадьбу. Но она была дорога Кэтрин как память о муже. Она получила разрешение от королевы покинуть дворец и вместе с сыном перебралась жить в небольшой деревенский домик, откуда каждое утро шла, оставив Роберта под присмотром няньки, к месту строительства, где вела словесные баталии с архитектором. Наконец она поняла, что этот человек мошенник, обманщик и вор, и отстранила его от работ вместе со всеми помощниками.

Как только они уехали на своих гремящих повозках, она вошла в недостроенный дом, который еще даже не имел дверей, и, вскинув вверх руки, прокричала:

— Это не конец! Все еще только начинается.

Она наняла в Лондоне нового молодого архитектора по имени Генри Колшестер. Он привез с собой умелых работников, и они начали с переделки недостроенного дома. Колшестеру не понравилось то, что делал его предшественник. Если бы Кэтрин не была столь удручена своим горем, она вышла бы замуж за нового архитектора или стала бы его любовницей, ибо он вскоре влюбился в нее. Однако потеряв Неда, она уже не могла думать о других мужчинах. Ее утешением являлся лишь Сазерлей, действующий на нее как бальзам на раны.

Когда дом построили, его первой посетительницей стала королева, уговаривавшая Кэтрин вновь стать фрейлиной двора. Но она не хотела расставаться с сыном, который не отличался крепким здоровьем и должен был жить в деревне. Предложение оставалось в силе, но Кэтрин так и не суждено было принять его, ибо в марте следующего, 1603 года за ней прислали карету с эскортом и доставили в Ричмондский дворец, где умирала королева.

Придворные надеялись, что Кэтрин убедит Елизавету лечь в постель, ибо дочь Генриха VIII проявила свое обычное мужество и хотела встретить смерть стоя. Даже без парика на голове, с растрепанными седыми волосами, без белил на лице она все еще выглядела впечатляюще. Кэтрин приветствовала королеву и заговорила с ней. Елизавета узнала ее и улыбнулась едва заметной улыбкой, как бы выражая удовольствие: ее верная фрейлина, леди из Сазерлея, вернулась во дворец, чтобы провести с королевой ее последние часы. Однако с места она не сдвинулась. Никто, даже доктор, не смел прикасаться к ней. Она отказалась от еды и питья. Так проходили часы, и некоторые дамы падали в обморок от усталости, ибо никто не мог сидеть в то время, когда королева стоит. Слава Богу, у Кэтрин нашлось достаточно сил, чтобы не упасть возле женщины, которая всегда была так добра и щедра к ней. Наконец королева бесшумно опустилась на пол. Ее отнесли в кровать, и Кэтрин сама смочила ее лоб тряпочкой, окунув ее перед этим в розовую воду.

— Еще раз спасибо вам, мадам, за Сазерлей, — прошептала она на ухо королеве. В тот же миг ее оттолкнул от кровати лорд Сесил, который боялся, что королева умрет, не объявив преемника. Но королева назвала имя Джеймса Шотландского и мирно почила в бозе.

Лондон еще никогда не видел так глубоко скорбящих людей, как в тот день, когда королеву везли в ее последнюю обитель в Вестминстерском аббатстве. Кэтрин оставалась в городе до дня похорон и видела огромное скопление народа, провожающего Елизавету в последний путь. Затем она навсегда вернулась в Сазерлей.

В Чичестере и окрестных селениях жило немало дворян, которые неоднократно предлагали руку и сердце Кэтрин. Возможно, со временем она бы и вышла замуж, если бы не вопрос имущества: в случае замужества усадьба принадлежала бы уже не ей, а ее мужу. А она не хотела терять Сазерлей, тем более что Роберт, который родился уже после смерти Неда, не упоминался в завещании как наследник состояния своего отца.

Единственный мужчина, которого она любила так же, как и Неда, уже был женат и имел детей. Этим человеком являлся не кто иной, как сэр Гарри Уоррендер, отец того самого неприятного полковника, который отчитал ее внучку в Чичестере. Она припомнила, как сильно нравился ей Гарри. Он был красивым черноглазым мужчиной. Влюбленные друг в друга, они стали тайно встречаться, но когда она поняла, что о них уже ходят сплетни и дело может кончиться скандалом, то не на шутку испугалась. Она думала о честном имени своего сына. Репутация Паллистеров должна быть безупречной. После долгих и болезненных раздумий она решила порвать свои отношения с Гарри. После этого тот сразу как-то постарел, будто им овладел неведомый недуг. Однако страдал лишь его дух, ибо сам он прожил в добром здравии до девяноста лет, каждую неделю выезжая на псовую охоту, пока не умер от разрыва сердца.

После этой влюбленности в Гарри Кэтрин последовала примеру покойной королевы и уже ни с кем не делила свое ложе. В результате она стала лучше понимать Елизавету. Они обе отказались от личной жизни по своей воле: королева — потому, что хотела править страной одна, без участия какого-либо мужчины, Кэтрин же хотела быть свободной и владеть своей собственностью. Однако она владела одним сокровищем, которого не имела королева. Этим сокровищем был ее сын.

Хотя фактически Сазерлей принадлежал Роберту, а теперь его хозяйкой является Анна, Кэтрин в глубине души понимала, что владеет им так же, как и прежде. Почему же парламент не отобрал у них усадьбу, как он сделал это с усадьбами других аристократов?

Она верила в то, что покойный Гарри Уоррендер упросил своих влиятельных друзей в парламенте не трогать дом, который она так любила. После начала войны они уже не встречались с Гарри, так как принадлежали к разным партиям. Но когда судьба изменила роялистам в битве при Нэсби, он, должно быть, понял, что сторонники парламента победят, и перед смертью позаботился о ее благосостоянии. Он определенно понимал, что она догадается о его поступке и что ее благодарность будет безгранична. Она никогда не говорила об этом с Робертом или с кем бы то ни было, боясь, что в таком случае потребуются объяснения, а ей не хотелось вспоминать о прошлом.

Джулия потянула Кэтрин за рукав платья:

— Бабушка, ты хочешь спросить меня еще о портрете королевы?

Кэтрин собралась с мыслями. В старости она делалась все более рассеянной. Она улыбнулась внучке:

— Нет. Ты хорошо отвечала. Теперь мы пойдем в мою комнату.

Поднимаясь по лестнице, Джулия старалась идти в ногу с бабушкой. Проходя мимо резной решетки, девочка попыталась угадать, как называются полевые цветы, вырезанные на ней.

— Этот цветок называется Радость путешественника. Он поднимает настроение людям, совершающим длительные путешествия.

— Я в этом уверена, — сказала Кэтрин, которая уже устала и хотела бы немного передохнуть. Это ей пришло в голову изготовить такую решетку в память о том дне, который она и Нед провели среди цветов. Он привез в Сазерлей лучших придворных резчиков по дереву. Он еще успел увидеть решетку, которая ему очень понравилась, прежде чем его навеки поглотило море.

Когда они уже подходили к комнате Кэтрин, Джулия бросилась вперед и открыла дверь. В этом помещении ее бабушка предпочитала пребывать в одиночестве. Тут было весьма уютно. На покрытых панельной обшивкой стенах размещались полки с книгами, возле камина стояло кресло, ножки которого были гораздо толще, чем у кресел в комнате Анны. Кресло украшали подушки, расшитые тюльпанами. Войдя в комнату вслед за Джулией, Кэтрин, как обычно, сразу же посмотрела на портрет, висящий над камином. Нед был одет в короткие бриджи и камзол и стоял на фоне своего знаменитого корабля, причалившего к поросшему пальмами берегу.

Джулия подбежала к окну, чтобы взглянуть на сад, который неизменно очаровывал ее. Он походил на ковер, узоры которого состояли из цветов и трав. Каждая клумба имела свою изощренную форму: некоторые походили на узел, другие на звезды и полумесяцы. Песчаные дорожки, по которым она так любила гулять, окантовывались белыми камешками, что являлось новинкой в те времена. В конце лужайки находился лабиринт. Джулия как-то сделала попытку разгадать его секрет и для этого стала на стул возле самого окна, но так ничего и не увидела. Вместо этого она упала со стула, ударившись о подоконник. Какая же паника началась в доме, когда ее нашли на полу в бессознательном состоянии! Однако вскоре она пришла в себя, и все обошлось благополучно.

— Бабушка, ты когда-нибудь терялась в лабиринте? — спросила она.

Сама Джулия однажды заблудилась там, но не расплакалась, помня слова Майкла о том, что слезами горю не поможешь. Уже стемнело, когда ее крики наконец услышали. К этому времени слуги с фонарями прочесали уже весь парк. Анна была в отчаянии. Когда старший садовник вывел девочку из лабиринта, лицо Джулии было бело как мел, но в глазах — ни слезинки. Мать обняла ее и заплакала от радости. А бабушка просто пристально посмотрела на нее взглядом, который должен был выражать суровость.

Кэтрин подошла к окну и взглянула на лабиринт.

— Нет, я никогда там не терялась. Нед разработал план лабиринта, хотя ему и не пришлось увидеть его осуществление. Я же хорошо изучила этот план на бумаге и запомнила все тайные ходы и выходы.

Джулия повернулась к бабушке:

— Когда ты поделишься со мной этим секретом? Мама его не знает и знать не хочет, так как ненавидит замкнутые пространства. Она никогда не была в лабиринте. А старший садовник не говорит мне.

Кэтрин улыбнулась и взяла девочку за подбородок.

— Все правильно. Он унаследовал свою работу от отца, и никто, кроме него, никогда не подрезал кустарник в лабиринте.

— Но почему?

— Потому что лабиринт потеряет всю свою притягательность, если все начнут свободно входить туда и легко выходить оттуда.

— Но ведь ты рассказала секрет Майклу. Почему же не хочешь открыть его мне?

— Он старше тебя и когда-нибудь станет владельцем этого дома. Ты узнаешь тайну в свое время, — Кэтрин опять улыбнулась. — А теперь пойдем со мной. Я хочу показать тебе кое-что.

Она повела ребенка за собой в спальню. Джулии нравилась эта комната. Если случалась гроза или девочке снились кошмары, она непременно бежала к бабушке и пристраивалась на ее большой кровати, которая, впрочем, казалась маленькой по сравнению с той, на какой спали родители Джулии. В отсутствие Роберта Анна спала очень плохо, поэтому ни бабушка, ни внучка никогда не нарушали ее покой без надобности.

К удивлению Джулии, Кэтрин подошла к старинному черному сундуку, стоящему у стены. Насколько она знала, там хранилось лишь постельное белье. Она видела подобные сундуки в чичестерском соборе и в деревенской церкви, построенной еще во времена замков, когда рыцари совершали крестовые походы. Она знала, что там хранились церковные ризы, пока их не конфисковали круглоголовые.

— Открой сундук, детка, — сказала Кэтрин, опускаясь в стоящее рядом кресло.

Джулия подошла к сундуку. Она знала, что он не заперт, потому что служанки постоянно берут белье. Девочка открыла крышку и увидела простыни и наволочки. Их вновь аккуратно сложили после того, как в сундуке рылись круглоголовые.

Кэтрин вновь заговорила:

— Вынь оттуда все белье и положи его на пол.

Джулия сделала то, что ей велели. Теперь сундук был пуст.

— Может быть, ты ошиблась, бабушка? — спросила она осторожно. — Наверно, ты спрятала сокровище в другом месте.

Кэтрин улыбнулась и встала. Держась одной рукой за спинку кресла, она прикоснулась пальцем к углублению в сундуке. Тотчас же та часть его, которая казалась дном, поднялась вверх.

— Если бы я запирала этот сундук, круглоголовые заподозрили бы, что тут что-то не так и разбили бы его.

Джулия не отводила взгляда от сундука. Что же хранится там? Может быть, она сейчас увидит испанские дублоны и золотые монеты, захваченные дедушкой Недом во время морских странствий? Или там лежит расписная серебряная тарелка? Кэтрин вдруг жестом фокусника подняла лежащий в сундуке батист.

Джулия вскрикнула от удивления. Внезапно сундук словно загорелся огнем. Там лежало сказочное платье, унизанное жемчугом.

— Оно принадлежит принцессе? — спросила она с благоговением в голосе.

— Нет. Это платье самой королевы. Она разрешила мне выбрать любое платье из ее гардероба в день моей свадьбы.

— Королева Елизавета?

— Да. Оно было ее, а стало моим. Когда-нибудь оно будет твоим, — Кэтрин опустила руку в сундук и дотронулась до сокровища. — Помоги мне вынуть платье, мы разложим его на кровати. У тебя руки чистые?

— Да, — Джулия на всякий случай все же вытерла руки о юбку, а затем склонилась над сундуком. Вместе они поднесли платье к кровати и осторожно развернули его.

Оно сияло, его магия по-прежнему воздействовала на ребенка, хотя фасон уже давно вышел из моды. У него был высокий квадратный воротник, украшенный жемчужинами, которые горели лунным светом. Лиф, расшитый цветами, сверкал золотыми и серебряными нитками. Рукава — пышные в районе плеча и узкие внизу — также расшиты. Всю нижнюю часть платья украшали крохотные, как росинки, жемчужинки. Края были отбиты золоченой тесьмой.

— Почему ты выбрала именно это платье для своей свадьбы? Только потому, что оно такое красивое?

— Не совсем так. Кстати, то, что оно такое дорогое и украшено драгоценностями, для меня не имело значения, — Кэтрин улыбнулась, видя как Джулия пробует на ощупь каждую жемчужину. Девочка и не подозревает о том, что одна из жемчужин с этого платья была у нее в ручке через несколько часов после ее рождения. — Первоначально жемчужин на платье не было. Их дала мне королева, оставив для себя четыре из них. Впоследствии они пошли на серьги. Она любила жемчуг, который всегда украшал ее диадему, бусы и платья. Жемчуг символизирует непорочность. Она понимала, что значат для меня эти жемчужины. Их привез Нед, вернувшись из очередного морского путешествия, а Елизавета оплачивала его плавания, так что часть драгоценностей по праву принадлежала ей.

— Но почему же ты все-таки выбрала это платье, бабушка?

— Королева надевала его только один раз. В нем ей сопутствовала удача, и я сочла это хорошим знаком, предопределившим мой выбор. Иначе мне трудно было бы решать, так как у нее имелось очень много прекрасных платьев.

— Сколько? — спросила Джулия с педантичностью, свойственной детям.

— Ну, не могу сказать точно. Однако когда она умерла, то оставила после себя сотни платьев.

Джулия открыла рот от удивления:

— И все такие же красивые, как это?

— Они были разные — из сатина, бархата, тафты. Некоторые были расшиты серебром и золотом и украшены камнями так, что могли стоять без всякой поддержки. На одном из таких платьев были вышиты глаза и уши. Это означало, что королева видела и слышала все, происходящее в ее королевстве.

— А где же теперь эти платья?

— Ты еще спрашиваешь! — воскликнула Кэтрин, ударив кулаком по ручке кресла. — Когда королем стал Джеймс Шотландский, он женился на датской принцессе Анне. Это была распущенная и пустая женщина. Она думала только о развлечениях. И вот что она придумала, — Кэтрин в негодовании всплеснула руками. — Она наняла одного талантливого человека по имени Иниго Джоунс, и тот переделал все эти платья в маскарадные костюмы!

Джулия жалела бабушку, которая явно вышла из себя. Она бросилась к ней и обняла ее.

— Я буду беречь это платье всю жизнь! Никто не посмеет перешить его! И я надену его в день своей свадьбы!

Кэтрин тронуло это обещание девочки, сделанное со слезами на глазах. Она усадила внучку на маленький стульчик, стоящий возле кресла. Затем обняла ее за плечи:

— Пусть будет так, как ты говоришь, крошка. Ты будешь такой же счастливой невестой в этом платье, какой была когда-то я. Будь же счастлива всю свою жизнь.

Прижавшись к бабушке, девочка умиротворенно закрыла глаза. Кэтрин гладила Джулию по голове. В этот миг девочка нежно любила бабушку, мать, отца, Майкла и Кристофера, которые находились в Оксфорде. Она любила также своего пони, лошадей в конюшне и новорожденных котят. Она любила Сазерлей. Джулия не знала, можно ли любить одежду, но чувствовала, что это платье уже стало неотъемлемой частью ее жизни.

Кэтрин отбросила локон со лба внучки. Как не похож этот ребенок на свою мать! Несправедливо было бы сравнивать Анну Паллистер с датской Анной, ибо у них разные характеры, но во многом эти женщины походили одна на другую. Она вспомнила, с какой гордостью показывала новой обитательнице Сазерлея, тогда еще невесте Роберта, драгоценности, хранящиеся в сундуке, хотя вид их и вызывал у нее болезненные воспоминания о Неде. Женитьба Роберта значила очень много для Кэтрин. Ей казалось, что для нее начинается новая жизнь. Она ждала появления на свет внуков. Эта милая, красивая девушка должна принести счастье Сазерлею. В те дни Кэтрин еще была бодра и полна сил. Она достала платье и приложила к себе, чтобы будущая невестка насладилась им во всем его великолепии.

Анна почти не удивилась и задала лишь несколько вопросов из вежливости. Будучи хорошей портнихой, она выразила восхищение по поводу того, как искусно было сшито и вышито платье, однако его магическое обаяние не тронуло ее. Она не почувствовала всю историческую значимость платья, когда-то принадлежавшего королеве. Ведь эта одежда связывала настоящее с тем временем, когда Англия являлась владычицей морей. Глаза Анны при виде этого сокровища не засияли тем блеском, каким сияли теперь глаза Джулии.

Глядя на платье, Кэтрин вновь стала думать о том, могла ли она воспрепятствовать уничтожению гардероба королевы, останься она при дворе фрейлиной жены Джеймса. Она уже не раз задавала себе этот вопрос. Когда королем стал Джеймс, она конечно не могла предвидеть, что подобное может случиться, и покинула Лондон еще до приезда туда датской Анны.

ГЛАВА 4

— Джулия, поди сюда! Какой сюрприз! — Джулия, сидя в библиотеке услышала голос матери, — Майкл приехал из Блечингтона. А вместе с ним — Кристофер.

Джулия от неожиданности бросила ручку, забрызгав чернилами тетрадь. Почему же они приехали? Они ведь собирались отправиться в Оксфорд, погостив дома у Кристофера. Предполагалось, что Майкл вернется в Сазерлей только к Рождеству. Возбужденная, она стрелой вылетела из библиотеки, а когда оказалась на крыльце, Анна уже приветствовала молодых людей перед входом в дом, и грум уводил их лошадей. Внезапно, сама не зная почему, Джулия смутилась, увидя Кристофера. Потом, никем не замеченная, отошла назад и спряталась на веранде. Прошло уже два года с тех пор, как она рассказала ему о своем сне. Прошлым летом он опять навещал их. Раньше она никогда не смущалась в его присутствии, а теперь едва не убежала в свою комнату.

— Я хотела бы, чтобы на вас посмотрел Роберт, — говорила Анна, выразительно сжимая и разжимая свои тонкие руки. — Но он взял с собой девять хорошо вооруженных храбрецов и отправился на помощь королю! Они выглядели внушительно, когда уезжали отсюда, — ее голос дрогнул.

Майкл кивнул. Лицо его посерьезнело.

— Мы знаем, мама. Я видел его. Поговорим об этом позже, — затем его все еще мальчишеское лицо вновь прояснилось: — Как хорошо опять быть дома! Я не хочу сказать, что мы плохо провели время у мистера и миссис Холдер. Напротив, о нас очень заботились. Там у нас был повод для торжества — Кристофер стал бакалавром. Он получил степень после двух лет обучения, а мне и другим студентам придется ждать еще два года.

Анна, не скрывая своей радости, воскликнула:

— Великолепно, Кристофер! Поздравляю тебя. Ты достиг замечательных результатов.

Кристофер смутился:

— Мне повезло, мадам. Вот и все.

Майкл рассмеялся:

— Не слушай его. Он уже готовится к экзаменам на степень магистра.

Улыбаясь, Кристофер шутя замахнулся на Майкла:

— Хватит, друг! Или я…

Анна подняла руку:

— Перестаньте. Вы занимались в Блечингтоне?

— Конечно, мадам, — ответил Кристофер. — Сюзан и мой свояк шлют вам привет.

— Спасибо. А как твой отец? Он все так же опечален тем, что больше не служит священником?

Она очень сочувствовала пожилому Дину Рену, который являлся настоятелем собора в Виндзоре, будучи также королевским казначеем. Когда круглоголовые обыскали его дом, они нашли там драгоценности из дворца, после чего изгнали его с сыном из города. Умный и находчивый Дин Рен стал зарабатывать средства к существованию в маленькой церкви — сторонники парламента прогнали его и оттуда: они утверждали, что красивый алтарь этой церкви сделан в католическом стиле. Все это отрицательно повлияло на юного Рена, и только упорные занятия под руководством превосходных учителей превратили его в уравновешенного молодого человека.

— Мой отец до конца своих дней будет скучать по церкви, — отвечал Кристофер, — однако моя сестра хорошо заботится о нем. Он много читает и пишет.

Анна сочувственно кивнула:

— Я недавно послала ему письмо. Не знаешь, получил ли он его?

— Уверен, что нет. Иначе он прислал бы ответ со мной.

— Значит, скоро должен получить.

Анна никогда не видела Дина Рена, но переписывалась с ним с тех пор, как ее сын и Кристофер стали неразлучными друзьями. А подружились они еще в Вестминстерской школе, где учились в одном классе. Анна рекомендовала всем, у кого со здоровьем было неважно, мягкий и благоприятный климат Сассекса. Так что у Кристофера имелись основания проводить свои каникулы в Сазерлее.

Анна вдруг засуетилась:

— Пойдемте же. У нас еще будет время обо всем поговорить. Вы, наверно, проголодались с дороги.

— Позволь мне, мама, — Майкл, улыбаясь, протянул ей руку. То же сделал и Кристофер. Счастливая, она взяла их под руки, и они стали подниматься по каменным ступенькам крыльца.

— Я уверена, — сказала она, глядя на своего высокого сына, — что ты подрос на добрых три дюйма с тех пор, как последний раз приезжал домой.

— Не только я подрос, — сказал Майкл, с изумлением рассматривая Джулию, стоящую на веранде. — Кто эта девушка?

Джулия улыбнулась, понимая что брат дразнит ее. Он всегда был шутником. Она бросилась навстречу Майклу, чтобы сердечно обнять его. К ее неимоверной радости, Кристофер изысканно поклонился ей и поцеловал руку. Она почувствовала себя взрослой. Очевидно, брат говорил правду. Она сделала реверанс.

— Надеюсь, ты здесь долго пробудешь, Кристофер? — спросила она.

— Я останусь здесь дольше, чем твой брат, который скоро покинет Сазерлей. Не так ли, мой друг?

Услышав это, Анна сделала большие глаза и вопросительно посмотрела на сына, потом на Кристофера и снова на Майкла.

— Ты действительно скоро уедешь отсюда?

— Придется ехать, — Майклу так не хотелось огорчать мать. — Но если все будет хорошо, я скоро вернусь.

Она попыталась улыбнуться.

— Что ж, будем надеяться на лучшее, — затем она вновь повеселела: — Пока вы оба здесь, мы должны как можно лучше проводить время.

Когда они поднимались на крыльцо, Джулия приблизилась к брату.

— Как отец? — спросила она озабоченно. — Где ты его видел?

Ей показалось, что он не очень-то хотел отвечать на ее вопрос.

— Я должен сначала обо всем рассказать матери. Скажу только, что он жив и здоров.

— Он передавал мне привет?

— Конечно же передавал. А вот его подарок тебе, — Майкл сунул руку в карман куртки и вынул из него ожерелье с маленькими бусинками. Роберт, очевидно, купил его у какого-нибудь уличного торговца. Джулия вскрикнула от радости и, держа ожерелье перед собой, бросилась к Кэтрин, чтобы показать ей подарок.

— Для тебя у меня тоже кое-что есть, мама — сказал Майкл, вынимая из кармана письмо. — Он просил передать тебе это с наилучшими пожеланиями.

Глаза Анны увлажнились, когда она взяла послание из рук сына.

— Большего подарка мне не надо.

Когда они вошли в дом, Анна пошла распорядиться насчет обеда, а потом удалилась в свою комнату, чтобы в одиночестве прочитать письмо. Молодые люди отправились к Кэтрин. Она сидела в Королевской гостиной в кресле с высокой спинкой. Джулия разместилась возле нее на стуле и рассматривала ожерелье. Оба молодых человека поцеловали руку Кэтрин, после чего Майкл заговорил с ней.

— Я надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, бабушка, — сказал Майкл с улыбкой.

— Благодарю тебя, я вполне здорова, — Кэтрин знала, что иногдабывает ворчлива, но гордилась тем, что никогда не жалуется на свое здоровье. — Приятно видеть тебя в Сазерлее, но почему ты прибыл так неожиданно?

Он пожал плечами:

— Просто решил заехать домой на денек.

Глядя на него из-под морщинистых век, она своим проницательным взглядом видела, что хотя он и старается казаться непринужденным и веселым, цель его визита достаточно серьезная. У нее кольнуло сердце. Она догадалась: он собирается присоединиться к роялистам и приехал домой, чтобы попрощаться. Кэтрин любила его не меньше, чем Джулию. Он был трудолюбивым, остроумным и целеустремленным парнем, очень похожим на своего отца. Храбрости ему не занимать, так что он на славу послужит своему королю. Единственным его слабым местом была некоторая сентиментальность, которую он унаследовал от матери. Иногда он думал не головой, а сердцем, особенно когда ближний оказывался в нужде. Будучи мальчишкой, он однажды отдал куртку нищему ребенку, а как-то раз открыл двери подвала цыганам, утверждавшим, что умирают с голоду, и они обчистили подвал, украв все зимние запасы.

— Ты правильно сделал, что приехал домой, — сказала Кэтрин более нежным голосом, чем обычно. Потом поманила к себе рукой Кристофера, в то время как Джулия вскочила со стула и начала болтать с братом. Вместе они удалились из комнаты.

— Хорошо, что ты приехал к нам, Кристофер. Я вижу, Оксфорд по-прежнему устраивает тебя.

— Да, мадам, — он чувствовал себя там в своей стихии, собирался серьезно заниматься науками, делать открытия, а более всего стремился к тому, чтобы улучшить мир, в котором они жили. Кристофер был очень религиозным и, хотя литургии запрещались парламентом, он тайно посещал одно место, где молились члены англиканской церкви.

— Может быть, ты пробудешь у нас дольше, чем Майкл, — высказала предположение Кэтрин. Ей нравился этот худенький маленький юноша с умными глазами. В армию его не взяли бы из-за слабого здоровья, но зато он был очень умен.

— Я думаю пробыть здесь два-три дня. У меня много дел в Оксфорде.

— Изобретаешь что-нибудь?

— Да. Кроме того, нужно готовиться к занятиям.

Она подала руку и, когда он взял ее, притянула его поближе к своему креслу, глядя юноше в глаза.

— Я думаю, моя невестка будет рада твоему обществу, поскольку Майкл вскоре должен уезжать. У него какие-то свои дела.

По выражению ее лица он понял, что она разгадала намерения своего внука. Да, после отъезда Майкла Анне потребуется человек, который мог бы утешить ее. Он ответил без колебаний:

— В таком случае, буду рад продлить пребывание здесь. Я останусь в Сазерлее на неделю.

— Хорошо. Я знаю, что Джулия будет тоже рада этому. Во время последнего обыска, который проводили круглоголовые, пострадал ее кукольный домик, и она верит, что только ты можешь отремонтировать его.

— Я сделаю это.

Обед прошел очень весело. В этом доме существовал обычай не говорить за едой о неприятных вещах. Так было и в тот день в Большом зале. Кристоферу особенно нравился сассекский пудинг, который в бедных семьях подавали на первое, чтобы набить им живот, здесь, однако, он лишь сопровождал основную еду.

После обеда Кэтрин пошла, как обычно, вздремнуть, а Майкл пригласил мать прогуляться. Бродя по саду, они говорили на разные темы, потом присели на скамейку.

— Где Кристофер? — спросила Анна, вспомнив о своем госте.

— Он пошел с Джулией в мастерскую Ридли за какими-то инструментами.

— Ах да. Я слышала, как она просила его починить ее кукольный домик. Кое-что в доме пострадало после обыска круглоголовых.

— Я хочу знать, что случилось. Когда мы проезжали через деревню, нам сказали, что сюда приходили солдаты в поисках лошадей, которых им так и не удалось найти. Я не хотел спрашивать тебя об этом прежде, чтобы не омрачить радость нашего приезда, а также потому, что хочу услышать обстоятельный рассказ о происшедшем, оставшись с тобой наедине.

На ее лице появилась мимолетная улыбка. Она вкратце рассказала ему обо всем, что случилось, но говорила об этом так, будто ее это мало занимало.

— Теперь все это в прошлом. А вот ты, похоже, хочешь сообщить мне нечто важное, — ее голос дрогнул. Она весь день томительно ждала этой минуты. — Мне кажется, я знаю, в чем дело.

Он не отвел взгляда.

— Отец встретился со мной, следуя на север. Ему пришлось пережить неприятные минуты, когда его остановили солдаты и потребовали разрешение на право путешествовать. Они сейчас очень бдительно проверяют всех путников, охотясь за теми, кто стремится присоединиться к королю. К счастью, в бумагах, которые он им показал, было написано, что ему как отцу разрешается навестить своего сына-студента.

Она кивнула:

— У него имелись фальшивые бумаги. Продолжай.

— Мы пообедали в таверне и поговорили. Потом он должен был ехать дальше. Я хотел отправиться вместе с ним к роялистам. Как только я услышал, что наш король высадился на шотландскую землю, я стал регулярно заниматься фехтованием. Однако отец настоял на том, чтобы я поехал домой и повидал тебя, прежде чем вступить в армию.

Ее головка упала, как роза на сломанном стебельке. Она закрыла лицо руками.

— Я знала. Я тотчас же догадалась, как только Кристофер сказал, что вы приехали не надолго.

— Не плачь, мама, — умолял он ее. — Сейчас королю дорог каждый человек, владеющий саблей. Я должен быть с роялистами, иначе я не исполню свой долг перед родиной и королем.

Она вновь подняла голову. По ее щекам не катились слезы, но глаза влажно сверкали, как драгоценные камни. Она едва сдержала себя.

— Еще никогда не было такой бессмысленной и жестокой войны! — взорвалась она. — Во имя политических и религиозных убеждений брат пошел на брата, а сын — на отца. Только благодаря счастливому стечению обстоятельств ты и Роберт оказались в одном лагере. Есть сотни жен и матерей менее счастливых, чем я, в этом отношении.

Произнеся эти слова, она разрыдалась. Он обнял ее.

— Послушай меня, пожалуйста, — сказал он. — Я не отрицаю, что король совершил много ошибок во время своего правления, но теперь в нашей стране воцарилась диктатура, наводящая ужас на весь мир. Все нормальные люди должны противостоять ей.

Она знала, что он думает о Кристофере, чьи больные легкие не позволяли ему пойти на войну. И в школе, и в Сазерлее он видел, как Кристофер вдруг начинал задыхаться. Это пугало Майкла, он опасался за жизнь своего друга. Анна вытерла слезы кружевным платком и высморкалась. Затем она опять взглянула на сына покрасневшими глазами.

— Я не могу в таком виде возвращаться в дом. Мой вид расстроит Джулию и твою бабушку, чье здоровье внушает мне опасение.

— Может быть, пройдемся до фонтана? — предложил он. Они встали, Анна взяла сына под руку. — Там всегда тень и прохлада.

Она радовалась тому, что имеет возможность хоть какое-то время побыть вместе с сыном, и понимала, почему Роберт настоял на том, чтобы Майкл съездил домой, прежде чем отправиться на войну. Молодые люди считают себя бессмертными, но Роберт уже немало повоевал и знал, что самые молодые и храбрые погибают в первую очередь. В его письме об этом не было ни слова, он вообще не упоминал о войне, а писал лишь о своей любви к Анне. Но она могла только молиться и надеяться на то, что ее муж и сын вернутся домой живыми и невредимыми.

В это время Кристофер сидел за садовым столиком, стоящим в тени старого дуба. Перед юношей стоял кукольный домик, лежали краски, глина, инструменты, дощечки и большой пузырек клея. Опустив локти на стол и подперев руками подбородок, Джулия наблюдала за его работой.

— Все будет в порядке, — сказал он с уверенностью в голосе.

Она вздохнула с облегчением:

— Я так и знала, что ты это скажешь. Могу я помочь тебе?

— Можешь соскоблить клей с поврежденных труб.

Некоторое время она делала свое дело молча.

— Я хочу, чтобы когда-нибудь ты построил мне настоящий дом, — вдруг сказала она.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

— Ты говорила мне, что не собираешься покидать Сазерлей.

— Я тогда была еще слишком молода и не понимала, что Сазерлей мне не принадлежит. Отец передаст его Майклу, а тот своему сыну.

Она говорила так, будто все это мало ее волнует, но он понял, что осознание этого факта причинило ей немало боли.

— Я сделаю этот домик, но это еще не значит, что я собираюсь стать архитектором. Вовсе нет! Если бы я хотел заняться архитектурой, то стал бы учиться этому делу в Лондоне. Но я решил посвятить себя математике.

Она недоверчиво сморщила нос:

— Как ты можешь любить математику?

Он усмехнулся, вставляя в домик маленькие дверцы.

— Тут дело не в одной любви. Получше занимайся арифметикой, и тогда, возможно, ты поймешь меня.

— Никогда! — заявила она решительно. Однако про себя решила все же подзаняться арифметикой как следует. Тем более что она ей легко давалась. Она уважала Кристофера и прислушивалась к его советам.

Маленьким молоточком он прибил дверцы. Он любил подобный кропотливый труд.

— Если ты закончила с трубами, то можешь начинать чистить стекла.

Она не сразу взяла в руки крохотные окна домика, лежащие на столе.

— Если ты не хочешь построить мне дом, — сказала она серьезным тоном, возвращаясь к их разговору, — то хотя бы спроектируй его мне.

Его удивила ее настойчивость.

— Почему ты считаешь, что я спроектирую его лучше, чем кто-либо другой?

— Не только потому, что мне очень нравится этот кукольный домик, — она пристально посмотрела на Кристофера. — Просто я хорошо тебя знаю.

Она не могла выразить всех своих переживаний, хотя ее словарный запас был достаточно велик для ее возраста. Она знала лишь то, что Кристофер был таким добрым, как ее мать. Кроме того, он был очень рассудительным человеком. Исходя из этого, она полагала, будто все, что бы он ни сделал, должно быть красивым точно так же, как цветы, вышитые на ленточках ее матерью.

— Мне кажется, — сказал он с улыбкой, — ты оказала мне большую честь. Я спланирую дом для тебя, когда ты попросишь меня об этом.

— Хорошо!

Он плюнул на свою ладонь. Джулия сделала то же. Затем они прижали ладони одну к другой. Он не рассмеялся, так как видел, что она относится к этому ритуалу вполне серьезно.

Затем она опять положила локти на стол и подперла руками подбородок.

— Я уже знаю, где буду жить. Не очень далеко от Сазерлея, но и не слишком близко к нему. Не думаю, чтобы Майкл захотел видеть меня каждый день. А именно это я и стала бы делать, если бы жила слишком близко.

— Ты умна не по годам, — заметил он сухо. — Но ты слишком рано принимаешь решение о том, где тебе жить. У твоего мужа могут быть совсем другие мысли по этому поводу, и тебе придется подчиниться ему.

— Вот поэтому я и не собираюсь выходить замуж. Я не хочу, чтобы мной всю жизнь помыкали. И мне не нравится быть чьей-то женой. Моя бабушка уже давно вдова, а моих родителей разлучила война. Я думаю, что стану жить отдельно, как только Майкл женится. Возможно, я перееду в Лондон. Буду жить где-нибудь вблизи Уайтхолла, так что из своего окна смогу видеть короля, совершающего верховую прогулку. К этому времени он уже вернется во дворец.

Патриотические рассуждения ребенка тронули юношу. Он был убежденным роялистом, хотя и ненавидел войну. Тем не менее он горько переживал то, что из-за плохого здоровья не может послужить своему королю.

— Я думаю, королю приятно было бы узнать, что ты веришь в его победу, — сказал он тихим голосом.

Она поблагодарила его за эти слова, а потом продолжала прозаическим тоном, как будто они заключили между собой какую-то сделку:

— Значит, мы договорились, что мой дом будет в Лондоне.

— Давай не будем спешить с выбором места жительства.

— Мне казалось, что тебе нравится Лондон.

— Да, нравится. Это замечательный город, центр торговой жизни Европы.

Она развела руками:

— Тогда он мне подходит.

Утром все обитатели дома собрались на крыльце, чтобы проводить Майкла. В его седельном вьюке было много всякой еды, а в кошельке лежало золото, которое дала ему Кэтрин. В последнюю очередь он попрощался с матерью. Анна держалась молодцом, не плакала и, улыбнувшись, оттолкнула его от себя. Но после его отъезда она так и не перестала улыбаться. Эта странная улыбка сохранялась на ее лице в течение дня.

Кристофер изо всех сил старался развеять мрак, который окутал Сазерлей. Он уговорил Джулию и Анну пойти с ним на рыбалку, а на следующий день они втроем взобрались на высокий холм и устроили там пикник. С вершины холма был виден Пролив, похожий на полоску голубого стекла, и город Чичестер, обнесенный римскими стенами, с возвышающимся в центре собором. Джулия сплела венки из маргариток для матери и Кристофера. Ее собственный венок, который она надела себе на голову, походил на гирлянду.

Желая развлечь также и Кэтрин, Кристофер нанял экипаж, чтобы отвезти ее в Чичестер. Пока что было еще слишком рискованно пользоваться лошадьми из конюшни Сазерлея. В городе они пообедали в таверне «Пингвин», возле рынка. Все лавки находились поблизости, так что Кэтрин не пришлось далеко ходить. Она сделала много покупок, которые погрузили в экипаж, после чего обитатели Сазерлея и их гость вернулись домой.

Анна устроила вечеринку в честь Кристофера, на которую пригласила роялистские семьи, живущие поблизости. Среди гостей была симпатичная девушка, с которой он познакомился еще в прошлом году. В течение вечера ему удалось несколько раз поцеловать ее.

Дни пролетели очень быстро. Когда Кристофер уезжал, его, как и Майкла, провожали все обитатели усадьбы.

— Поскорей приезжай опять! — крикнула ему Джулия, сбежав вниз по ступенькам крыльца и остановившись возле лошади Кристофера.

— Я приеду при первой же возможности, — обещал он, сидя в седле, — вот только не знаю пока, когда она представится. Учись хорошенько, Джулия.

И он поскакал по дорожке парка, еще раз махнув рукой на прощанье, прежде чем скрылся за вязами.

Джулия поднялась к себе в комнату, чтобы еще раз взглянуть на кукольный домик, который Кристофер полностью привел в порядок. Она заметила, что на крошечном столике, за которым сидела кукла, лежала какая-то бумажка, свернутая в трубочку. Она достала ее и развернула. Это был миниатюрный план дома. Кристофер был не из тех людей, которые забывают свои обещания.

Жизнь в Сазерлее текла в своем обычном русле. От Роберта и Майкла пока что не было никаких писем, но их и не ожидали в ближайшее время, так как в период смуты почта работала из рук вон плохо. Ходили слухи о том, что король уже в Англии, но толком никто ничего не знал.

Полковник Уоррендер отправился воевать под знаменами парламента против так называемых бунтовщиков-роялистов. Многие кавалеры, живущие вблизи Чичестера, слишком обеднели и не могли оказать Карлу II помощь, в которой он так нуждался. Такая же участь постигла роялистов по всей стране. Парламент обложил их такими налогами, что и они оказались бедны.

Роберту за время войны пришлось дважды продавать свою землю. Перед отъездом он продал заливные луга.

Оба лагеря с подозрением относились к шотландской армии, во главе которой король прибыл в Англию. Шотландцы традиционно считались врагами англичан, несмотря на то, что при короле Джеймсе Англия, Шотландия, Ирландия и Уэльс объединились. Оливер Кромвель, казнивший Карла I, усмирял шотландцев там, где они обитали, а теперь приказал своей большой армии остановить короля, направляющегося на юг. До решающего сражения оставались считанные дни.

Всякие новости о войне жадно обсуждались в Сазерлее — и на кухне, и в гостиной. Анна очень не хотела сообщать домочадцам неприятные новости, но ей пришлось сделать это. Она обратилась ко всем обитателям Сазерлея, которые собрались в Большой гостиной.

Сначала она рассказала им о том, что многие шотландцы покидают короля и возвращаются домой. Армия тает с каждым днем.

— Более того, — продолжала она, когда затихли возгласы ужаса, — кажется, не все роялисты выступили на стороне короля. Некоторые не смогли сделать этого в силу обстоятельств, другие же — из-за дурацкой гордости: они, видите ли, не могут сражаться рядом с шотландцами, которые остаются верными королю. Кроме того, нация устала от войны, и люди стремятся к миру во что бы то ни стало.

Ее голос стал тверже:

— Все мы здесь должны гордиться тем, что наши мужчины не уклонились от своего долга, оставшись верны своей совести и королю.

К удивлению Анны, Джо-поваренок, единственный мужчина в доме, захлопал в ладоши. Затем к нему присоединились и служанки. Анна оставила их и удалилась в Королевскую гостиную, чувствуя себя опустошенной после произнесенной речи. И только проснувшись ночью, мучаясь бессонницей в отсутствие Роберта, она с горечью подумала о том, что этот парень, Джо, из-за нее может вдруг отправиться на войну. Утром она сразу же пошла на кухню.

— Где Джо? — спросила Анна, не найдя его.

— Исчез, мадам! — отвечала повариха с печалью и досадой в голосе. — Я сначала думала, что он проспал, и послала одну из девушек разбудить его. Но в кровати его не оказалось. Никто не видел парня со вчерашнего вечера.

— Надо поискать его! — Анна побежала на конюшню и послала конюха на поиски юноши. Опасно было показываться на оседланной лошади за пределами усадьбы, но речь шла о жизни и смерти юноши. Конюх пессимистически покачал головой.

— Я поеду, если вы хотите, мадам, — сказал он ей, — но я могу искать его повсюду целую неделю и без всякого результата. Вряд ли он ушел по лондонской дороге. Там его могут поймать круглоголовые, и тогда ему придется воевать на их стороне.

— Не теряй времени зря. Поезжай!

Конюх отсутствовал весь день. Анна с нетерпением поджидала его. Когда он вернулся ближе под вечер и доложил, что поиски не увенчались успехом, его тронуло выражение страдания, появившееся на лице Анны.

— Не волнуйтесь, мадам. Джо толковый парень. Он не пропадет.

В это время Джо находился за три мили от Сазерлея и прятался в конюшне поместья Холли Мэнор, где жили роялисты. Генри, конюх и друг Джо еще по чичестерскому приюту, принес ему отличный ужин. Генри повезло: он работал на конюшне, в то время как Джо должен возиться на кухне.

В Сазерлее ему не нравилась повариха. Лицо у нее красное, как огонь в печи, и она вечно подыскивает ему какую-то работу, когда ему кажется, что он уже сделал все, что от него требовалось. Немудрено, что он при любой возможности удирает на конюшню, помогая там конюхам и обучаясь верховой езде. Он надеялся, что когда станет постарше, его переведут к лошадям, но повариха ни за что не хотела отпускать его. Она собиралась научить Джо печь хлеб и готовить. Единственную возможность избежать этого парень видел в том, чтобы пойти на войну вместе с сэром Робертом. Он проявил бы себя с хорошей стороны и показал бы хозяину, как умеет ухаживать за лошадьми. А после войны он обязательно получил бы место на конюшне. Но, к несчастью, когда полковник Паллистер покидал Сазерлей, Джо заразился корью, что и положило конец его надежде.

Прошло некоторое время, прежде чем он окончательно выздоровел. И вот Джо услышал от слуг, что Генри собирается на войну и ищет добровольцев. Теперь парню вновь представился случай найти сэра Роберта и показать ему, как хорошо он умеет обращаться с лошадьми.

Он знал, что Генри готов помочь ему, но интуиция подсказывала, что миссис Паллистер никогда не позволит ему отправиться на войну, считая что он слишком мал для этого. Поэтому он решил убежать из дома ночью. Днем за ним тотчас послали бы погоню. Слова миссис Паллистер о совести и долге разбудили в нем патриотические чувства. К тому же у него появилась уверенность, что его простят, когда он вернется домой с войны. Поняв это, он и стал с таким энтузиазмом хлопать в ладоши.

— Когда мы должны отправиться в путь, Генри? — спросил он, подчищая корочкой хлеба подливку со дна миски. Он прилично набил себе желудок. После приюта Джо стал неравнодушен к еде.

— На заре. Тебе лучше спрятаться среди вещей в повозке и оставаться там, пока мы не встретимся с еще одним кавалером и его людьми возле Арандела. Тогда ты сможешь выйти из повозки. Никто из наших тебя не выдаст, а каждый из господ будет думать, что ты не его человек.

Джо потянулся, лежа на соломе:

— Прошлой ночью я совсем не спал, так что теперь меня так и клонит в сон.

— Я разбужу тебя в нужное время, — пообещал Генри, забирая пустую миску и кружку, в которой был эль. Не успел конюх выйти, как Джо уже спал крепким сном.

Все шло гладко и по плану. Старший сын владельца Холли Мэнора не спросил Джо, кто он такой, после того как парень вылез из повозки. Он наслаждался продолжительным путешествием и гордился тем, что ему вручили копье на случай неожиданного нападения круглоголовых. Если они чувствовали какую-то опасность, то продолжали движение ночью. В основном их путь пролегал по деревенской местности, где отряд могли видеть лишь птицы да пасущийся скот.

Джо великолепно себя чувствовал до тех самых пор, пока они не подошли к воротам Уорчестера. Это был красивый город, над которым возвышался великолепный собор. Он смог бы служить хорошей крепостью. Однако там им довелось узнать плохие новости. Солдаты устали, многие дезертировали. Несмотря на то, что по пути к ним присоединялись отряды роялистов, их ряды насчитывали всего шестнадцать тысяч человек. Никто не знал точно, какова будет численность армии Кромвеля, но предполагалось, что в его распоряжении находится вдвое больше солдат. Подкрепление, шедшее на помощь королю, было разгромлено при Вигане. Многие города не оказали ему той поддержки, на которую он рассчитывал. Вдобавок ко всему многих роялистов предали шпионы, служащие парламенту, и они были арестованы. Среди них находилось немало опытных офицеров.

Джо и Генри, проезжая по городу на повозке, видели солдат, которые бродили по улицам, заходили в таверны. Многие из них одеты в потрепанную форму, кое-кто был босиком. С другой стороны, люди из отрядов роялистов, присоединившиеся к армии короля, были хорошо экипированы, носили шляпы с перьями и красивые кафтаны, расшитые золотом и серебром. Джо начал думать о том, где бы ему отыскать своего хозяина. Как только они отвели лошадей в конюшню, Джо отправился на розыски, спрашивая всех подряд, не видел ли кто-нибудь полковника Паллистера. Через час ему удалось узнать, что тот остановился в небольшом средневековом доме, который являлся резиденцией короля. У дверей дома стояли два стража.

— Я слуга полковника Паллистера, — объявил он им.

Они разрешили ему войти в дом. В коридоре какой-то господин осведомился, что ему надо.

— Сейчас полковник занят, — сказал ему господин. — Он находится у короля. Подождите вот здесь у стены.

Джо стоял там, где ему было велено. Его крайне удивило, что обстановка внутри дома была более чем спокойная. Неужели здесь живет король?

Ему не пришлось ждать долго. Открылась дверь, и на пороге появился сам король в сопровождении свиты. Джо уставился на него. Он уже видел изображение монарха на портрете, который висел в Длинной галерее. Это был черноволосый, смуглый молодой человек. Выглядел он весьма романтично. Под густыми и широкими бровями у него были ясные глаза с длинными ресницами, а над чувственными губами — тонкие усики. Немудрено, что его прозвали Черным парнем. Свои темные волосы он унаследовал от матери, в чьих жилах текла итальянская кровь.

— Итак, мы договорились, господа, — сказал Карл низким бархатистым голосом, остановившись у дверей и надевая на руки перчатки. На нем был камзол тускло желтого цвета и широкополая черная шляпа с перьями, а на шее висел украшенный драгоценными камнями медальон с изображением Святого Георгия, поражающего змея. — С нами Бог!

— Аминь, — произнесли хором приближенные. Затем король направился к выходу, остальные последовали за ним. Полковник Паллистер шел вместе с другими. Джо стремительно бросился к нему.

— Сэр! Я прибыл из Сазерлея, чтобы ухаживать за вашими лошадьми!

Роберт замер на месте, с изумлением рассматривал стоящего перед ним парня, пытаясь узнать его.

— Как тебя зовут?

— Джо Берри, сэр. Я поваренок и стал бы поваром, если бы не уехал из усадьбы.

Роберт с самого детства не бывал на кухне своего дома, но он признал этого парня, которого часто видел на конюшне.

— Теперь я узнал тебя. Давай письмо от миссис Паллистер, Берри, — он протянул руку. — Я уверен, что у тебя есть записки и от госпожи Кэтрин и моей дочери.

Джо смотрел на хозяина с открытым ртом.

— У меня нет писем, сэр.

Выражение озабоченности появилось на лице Роберта.

— С дамами что-то случилось? — резко спросил он.

— О нет. С ними все в порядке, сэр. Но, видите ли, никто в Сазерлее не знал, что я покидаю его.

Роберт, начиная злиться, недоверчиво посмотрел на парня.

— Ты отправился в дорогу, и у тебя не хватило ума догадаться, как важно было моей матери и жене послать мне весточку, а мне получить ее?

— Я не смел сказать им об этом, сэр. Они не отпустили бы меня.

Роберт с трудом сдержал гнев и не ударил бестолкового мальчишку. Однако он был справедливым человеком и понимал, что Анна никогда не позволила бы парню уйти на войну. Он тяжело вздохнул.

— Мои лошади находятся в конюшне возле таверны «Рыжая лиса». Если ты умеешь обращаться с лошадьми, то сейчас как раз самое время показать свое умение, так как мой конюх Уайтингтон, которого ты знал по Сазерлею, сбежал от меня два дня назад. Ты можешь жить в его комнате, которая расположена на чердаке этой таверны. Сейчас я занят, но позже ты расскажешь мне, что нового в Сазерлее. Я также хотел бы узнать, как ты добрался сюда.

Веснушчатое лицо Джо расплылось в широкой улыбке, и он побежал рассказывать Генри о том, как ему повезло. Он покинул отряд так же незаметно, как и вступил в него. В таверне он встретил слуг, которых знал по Сазерлею. Все они носили оружие и хотели знать, что нового в усадьбе. В тот вечер, когда он рассказал полковнику о своем путешествии, Джо встретился с Майклом. Оба господина сидели за столом таверны, покуривая трубку и потягивая пиво. Они внимательно выслушали его, задали несколько вопросов и отнеслись к нему весьма дружелюбно.

— Мне кажется, ты так много говорил, что теперь тебя мучает жажда, Берри, — сказал Роберт по окончании разговора и вложил в руку Джо монетку. То же сделал и Майкл. Они смотрели вслед парню, который в отличном расположении духа направился в соседнюю таверну, где продавали более крепкий и дешевый эль.

— Этот сукин сын претендует на роль старшего конюха Сазерлея, — заметил Майкл с усмешкой.

— Мне тоже так кажется, — согласился Роберт, улыбаясь. — Весьма предприимчивый и самостоятельный парнишка.

Утром отец и сын, стоя на городской стене, видели, как к городу подошла армия Кромвеля, насчитывающая тридцать тысяч человек. Армия также располагала мощной артиллерией. Прекрасный стратег, Кромвель решил окружить город, явно надеясь поймать короля в свои сети.

Начались приготовления к сражению. Карл действовал спокойно и решительно. Он был не так опытен, как его противник, но обладал талантом полководца. По его приказу были уничтожены четыре моста, ведущие в город, а полку, которым командовал Роберт, и еще трем полкам было велено находиться в поле к западу от города, там, где соединялись две реки. В этом месте, как предполагалось, Кромвель намеревается переправиться через реку на лодках. Прежде чем отправиться на позиции, Роберт вручил Джо письмо к Анне, будучи уверен в том, что парень обязательно уцелеет и вернется в Сазерлей. Майкл также вручил Джо письмо. Сын и отец пожали друг другу руки перед тем, как занять свои места на поле битвы.

— Да хранит тебя Господь, сын.

— Хранит вас Господь, сэр. Мы отпразднуем победу короля, когда вернемся в Сазерлей.

Роберт улыбнулся:

— Молю бога, чтобы это случилось.

Майкл проводил взглядом отца, а потом вернулся к своим солдатам.

Обстрел Уорчестера из пушек начался сразу же, как только они заняли свои позиции. Раздались крики женщин, хватающих своих детей в охапку и бегущих вместе с ними прятаться в погреба. Задрожали окна собора, посыпались стекла. Карл носился по городу верхом на коне и подбадривал солдат. Однако те, зная, какие неудачи преследовали его на всем пути из Шотландии, уже не верили в успех. По приказу своих командиров, среди которых был Майкл, имевший звание лейтенанта, солдаты готовились к бою — чистили мушкеты, точили сабли, полировали пики и проверяли, сух ли порох. Боевой дух их тем не менее был невысок. Только отчаянные оптимисты верили в победу.

Третьего сентября армия Кромвеля пошла в наступление тремя колоннами. Король поднялся на собор и в подзорную трубу увидел, как солдаты противника переправляются через реку на лодках и вступают в бой с роялистскими силами, защищающими берег. Тогда он принял решение внезапно атаковать с юго-востока. Если бы ему удалось захватить артиллерию неприятеля, он одержал бы победу! Он сам возглавил атакующих. На его золоченом шлеме трепетали темно-красные перья, латы сверкали на солнце.

Вслед за ним неслась конница, бежали пехотинцы. Развевались разноцветные знамена, сверкали сабли, пики, шлемы. Среди атакующих находился и Майкл. Он орал во все горло, сам почти ничего не слыша из-за грохота пушек, прикрывавших наступление. В клубах дыма солдаты походили на призраков. Внезапно Майкл увидел противника. Следующие три часа вокруг лишь слышался звон сабель, выстрелы, свист пуль и крики раненых и умирающих. Король находился в центре сражения. Его храбрость и упорство воодушевляли солдат. Он бился то в одном полку, то в другом, находясь всегда на самом трудном участке боя. Когда кончились пули, воины стали драться прикладами мушкетов.

Казалось, что Карл вот-вот одержит победу и захватит артиллерию круглоголовых. Но Кромвель, узнав о том, что происходит в тылу, послал туда подкрепление столь многочисленное, что роялистам пришлось в спешном порядке отступить и укрыться за стенами города. Майкл, скачущий к Сидберским воротам вслед за королем, чувствовал, что круглоголовые скоро настигнут их. Как назло, путь им преграждали опрокинутые повозки, убитые люди, лошади и быки. Когда Карл перелезал через лежащий вверх колесами фургон, один из круглоголовых схватил его за полы камзола и стал тащить к себе. Майкл с саблей в руке бросился на помощь королю. Голова солдата, схватившего монарха, отлетела в сторону, как брошенный сильной рукой мяч. Майкл перелез через фургон и, задыхаясь, вбежал в ворота через несколько секунд после Карла.

Прислонившись к стене, он никак не мог отдышаться. Пот заливал его лицо, рубашка прилипла к телу. Подняв руку, чтобы снять шлем, он вдруг понял, что ранен, из руки сочилась кровь.

— Мистер Майкл!

Он поднял голову и увидел Джо, который подставлял ему свое плечо.

— Я могу идти сам, — сказал Майкл, улыбаясь, — найди мне лучше, чем перевязать рану.

— Перевязочный материал есть в «Рыжей лисице», сэр.

— Ты видел моего отца?

— Да. Он в таверне. Выстрелом из мушкета у него задето ребро, но это неопасная рана. Его принесли вместе с другими ранеными, когда вы еще сражались.

Несмотря на эти заверения, Майкл забеспокоился. Направляясь к таверне, они увидели Карла, скачущего по городу на свежей лошади. Он призывал солдат воспрянуть духом, но все они побросали оружие и в изнеможении валялись на улицах. Шотландцы хотели лишь одного — поскорее вернуться на родину.

— Почему бы вам не застрелить меня? — обратился Карл к группе солдат. — Я не хочу жить после такого поражения. Воспряньте же духом. Мы должны победить врага!

Они не слушали его и продолжали лежать на земле или сидеть, опустив головы, эти окровавленные и грязные воины. Король повернул коня и поскакал в другую часть города.

Когда Майкл и Джо пришли в таверну, Роберта там уже не было. Жена владельца «Рыжей лисицы» сказала им, что перевязала его рану, и он сразу же ушел.

— Господин не послушался моего совета, сэр. Я хотела, чтобы он прилег и отдохнул, но господин ушел в резиденцию короля.

Майкл немного успокоился, узнав, что отец его может самостоятельно ходить, и решил сам отправиться к королю после того, как перевяжут его рану. Но этому не суждено было случиться. Некоторые из солдат Карла решили сдать город и не закрыли Сидберские ворота. Люди Кромвеля ворвались в город, и Майкл вновь оказался в гуще рукопашного боя, который теперь шел на узких улочках Уорчестера. Многие из тех, кто уже было отвернулся от короля, вновь поднялись на его защиту. Разгорелась жестокая битва, кончившаяся поражением роялистов. Королевская рать рассеялась, уцелевшие в бою кинулись спасать свои жизни.

Разыскивающий короля Роберт услышал звон сабель в узкой аллее и увидел Карла, сражающегося с двумя круглоголовыми. Он тотчас же пришел на помощь монарху. Вместе они быстро одолели противника, но, когда Карл хотел броситься на поиски нового врага, Роберт схватил его за руку и прижал к стене.

— Вам надо спасаться, сэр! Немедленно!

Карл оттолкнул его. Они оба задыхались.

— Мне наплевать на мою жизнь! Пусть даже меня убьют, в Гааге находится мой брат, который продолжит мое дело! Есть еще и Гарри.

— Но мы проиграли сражение! Мы уже ничего не сможем сделать. А если вы попадете в руки Кромвеля, то станете политическим заложником!

Какое-то время Карл молча смотрел на него. Затем кивнул.

— Мне нужно взять кое-что в моей резиденции. Пошли туда.

Неподалеку от дома им повстречались три офицера, обеспокоенные судьбой короля. Войдя в дом, они уничтожили роялистские знамена, а король переоделся в простое платье. Когда он спускался вниз по лестнице, враги уже врывались в дом. Окна были выбиты.

— Быстрее, сэр! — Роберт стоял в коридоре. — Через черный ход!

Карл бросился бежать, остальные последовали за ним, готовые в случае необходимости защищать государя. Вскоре все они оказались в небольшом дворике. Повсюду в городе шли бои, так что на них не обратили внимания. Раздавались громкие крики: горожане защищали свою собственность от мародеров. Уже вели пленных, но схватки все еще продолжались. Все ворота городской стены были открыты. Один из четырех мостов восстановили по приказу Кромвеля. По этому мосту в город шли солдаты.

Роберт все время смотрел по сторонам, надеясь увидеть сына, но его нигде не было видно. Беглецы благополучно миновали ворота Святого Мартина, но опасность еще не миновала. Круглоголовые рыскали повсюду за городской стеной и отлавливали роялистов. Зная, что король все еще жив и на свободе, они прочесывали все окрестности.

А Майкл в это время лежал в ветхом сарайчике возле ворот Святого Мартина. Молодой человек лишился чувств и стал бы легкой добычей круглоголовых, не будь рядом с ним Джо. Он незаметно следовал за своим господином по городу во время уличных боев, а когда тот потерял сознание, отнес его в этот вонючий сарай. Майкл дрался на саблях с одним круглоголовым, товарищ которого ударил юношу сзади по голове прикладом мушкета. Шлем смягчил удар, но на голове образовалась шишка величиной с утиное яйцо.

Джо не силен был в медицине, но видел однажды, как обращались со служанкой, которая упала и ушибла голову. Он снял свой кафтан и накрыл им раненого. Потом перевязал его руку куском чистой ткани, которую прихватил с собой в таверне, а под голову подложил свою шапку. Сделав это, парень стал думать о том, что ему необходимо как-то вывести Майкла из города, пока это еще возможно. Он припомнил, что та служанка, которая ушибла голову, потом с трудом держалась на ногах, стало быть, и наследник Сазерлея вряд ли сможет идти пешком.

Соблюдая меры предосторожности, Джо вылез из сарая. Перед собой он увидел улицу, вдоль которой стояли городские магазины. Все они были закрыты из-за уличных боев, так что никто не видел бегущего Джо. Вскоре он вернулся, ведя под уздцы лошадь, запряженную в повозку. В суматохе, которая царила вокруг конюшни, никто не обратил на него никакого внимания. По дороге он прихватил кое-какую одежду, чтобы переодеть в нее своего хозяина.

Майкл начал стонать, когда Джо снимал с него камзол и надевал другой, алого цвета, снятый с убитого круглоголового.

Затем он подпоясал его оранжевым кушаком, снятым с другого убитого. Под кушак засунул офицерский жезл, который нашел в канаве, где лежало несколько мертвых круглоголовых. Потом отошел чуть в сторону и критически осмотрел свою работу. Теперь перед ним лежал уже не кавалер, а раненый круглоголовый.

— Пойдемте, сэр, — Джо положил руку своего хозяина себе на плечо. — Нам придется отправиться в путешествие. Могу спорить, что вы так же, как и я, хотите оказаться в Сазерлее.

Несмотря на то, что Джо был сильным парнем, он с трудом дотащил своего хозяина до повозки. Затем, отчаянно труся, направил лошадь к ближайшим городским воротам. Лошадь нервничала: ее пугали выстрелы и шум на улицах, но Джо успокаивал ее, разговаривая с ней. Они довольно быстро добрались до ворот Святого Мартина и миновали их всего несколькими минутами позже короля и его преданных друзей.

Как только они пересекли мост, Джо погнал лошадь во весь опор. По дороге шло много людей — гражданских и военных. Но после того как он свернул на юг, дорога практически опустела. Солнце уже садилось, когда он услышал за спиной стук копыт.

— Именем республики, остановитесь!

Он не ожидал, что враги прочесывают окрестности, но, натянув поводья и оглянувшись, увидел в сгущающихся сумерках, что по краю дороги шла группа шотландских пленных в сопровождении конвоя. К повозке подъехал верхом на коне сержант круглоголовых.

— Слушаю вас, сэр, — Джо старался казаться спокойным, но сам весь дрожал от страха.

Сержант заметил оранжевый кушак.

— Кто это? — спросил он уже с меньшей враждебностью в голосе.

— Капитан Фосеренгил, — бойко отвечал Джо, вспомнив услышанное им однажды в Чичестере имя какого-то пуританина. — Один офицер заплатил мне за то, чтобы я доставил этого господина домой, — он вынул из кармана золотую монету, взятую им из кошелька Майкла.

— Где находится дом капитана?

— В деревне Амберли, — ответил он, полагая, что сержант знает окрестности Уорчестера не лучше, чем он сам.

— Это далеко отсюда?

— Нет. До ночи успею добраться туда.

— Вот возьми, — сказал сержант. Он отстегнул от седла одеяло и бросил его Джо. — Накрой им капитана. И поспеши. Чем раньше ему окажут медицинскую помощь, тем лучше.

И он поскакал к своим людям, охранявшим пленных. Джо укрыл Майкла одеялом и стал вовсю погонять лошадь, пока они не подъехали к густому лесу. Спрятав повозку среди деревьев, он, передвигаясь в кустах, осмотрел дорогу. Парень боялся, что у сержанта могут возникнуть какие-то сомнения.

Ему не пришлось долго ждать. Минут через двадцать сержант в сопровождении других круглоголовых промчался мимо него галопом, преследуя мальчишку-вруна и переодетого кавалера.

Джо усмехнулся и показал исчезнувшим в темноте солдатам нос. Затем вернулся к повозке и посмотрел на своего хозяина. В чем он ошибся? Почему сержант заподозрил его? Может быть, офицерский жезл не соответствует цвету кушака? Или шлем, лежащий рядом с ним, был полковничьим? А возможно, капитан спросил кого-нибудь о деревне Амберли, и ему сказали, что нигде поблизости такой деревни нет, разве что в Сассексе.

ГЛАВА 5

Ночью Майкл пришел в себя. Он страшно хотел пить и выпил несколько кружек воды, которую Джо приносил ему из ближайшего ручья. Затем он уснул, а, проснувшись, почувствовал ужасную головную боль и увидел, что сидит в повозке, стоящей в лесу. Юноша с удивлением обнаружил, что одет во вражескую форму. Он вновь закрыл глаза. Раненая рука болела не столь сильно, как голова. Он дотронулся до головы и нащупал большую шишку.

— Ох!

— Выпейте это, сэр.

Он открыл глаза и увидел пред собой знакомое лицо. Стоя возле повозки, парень протягивал ему кружку молока.

— Джо Берри! Что ты здесь делаешь?

— Вас ударили по голове прикладом мушкета, и вы потеряли сознание, а я унес вас в сарай. Позже я все подробно расскажу вам. Недалеко отсюда есть фермерский дом, — Джо пальцем указал направление. — Я уже побывал там. Прошлой ночью фермеры прятали у себя роялиста. Он умер от ран. Они боятся, что его тело могут обнаружить в их доме и собираются отнести его в церковь за лесом, чтобы священник узнал, кем был этот человек, и похоронил бы его по христианскому обычаю, — он увидел, с какой тревогой Майкл посмотрел в сторону фермерского дома и поспешил разуверить его: — Это не ваш отец, сэр. Мертвец гораздо моложе сэра Роберта. Фермеры спросили меня, знаю ли я его, — на самом деле Джо пришло в голову, что судьба может свести двух Паллистеров в это драматическое время, и он настоял на том, чтобы ему показали тело. — И вчера я не видел хозяина среди убитых и раненых, сэр.

— Пусть его не будет среди них и сегодня, — Майкл взял в руки кружку и выпил молоко одним залпом. Оно было еще теплым, только что от коровы. Ему этот напиток показался самым замечательным из всех, которые он пил в своей жизни. Джо вновь наполнил кружку молоком из ведра, которое стояло у его ног.

— У этих фермеров осталась лошадь умершего кавалера. Они ее, конечно, прогонят, но мы не можем ждать, пока они сделают это. Я предлагаю вам купить ее у них. Поручите это дело мне, я уж постараюсь купить лошадь подешевле.

Майкл с жадностью выпил вторую кружку.

— Покупай лошадь, — сказал он, возвращая Джо пустую кружку. Затем сунул руку в карман, но тут же вспомнил, что на нем чужой камзол. Он внимательно посмотрел на Джо: — Ты что…

— Да, сэр, — сказал Джо и извлек из своего кармана кожаный кошелек, в котором звенели монеты. — Я боялся, что вас могут ограбить в мое отсутствие, поэтому взял кошелек с собой.

— Не думаю, что меня могли бы ограбить в этой лесной чаще, — сухо сказал Майкл.

— Я не хотел сказать, что вас могут ограбить здесь, — пояснил Джо, — но вчера, когда мы находились в этом сарае…

— Каком еще сарае? Я ничего не понимаю.

Джо нетерпеливо покачал головой:

— Я расскажу вам обо всем, после того как куплю лошадь.

Он ушел, хлопая сапогами по размытой лесной тропе, а Майкл вылез из повозки. Голова страшно болела. Он зашел за кусты и справил малую нужду, а возвращаясь к повозке, увидел маленький ручеек. Став возле него на колени, он плеснул себе в лицо холодной воды. Ему стало немного лучше. Майкл присел на упавшее дерево и положил на него свою раненую руку. Он хотел бы снять с себя вражеский камзол, но, чувствуя себя слабым как ребенок, не смог сделать даже этого. В повозке лежала его сабля, но если бы сейчас на него напали враги, он не смог бы защитить себя.

Он услышалшаги Джо, который вел за собой лошадь черной масти, не породистую, но довольно крепкую. Она практически не пострадала во время вчерашней битвы, получив лишь одну царапину на шее.

Джо также принес с собой еды на два дня, две глиняные кружки, какую-то деревянную утварь и нож — все, что могло пригодиться им в дороге. Майкл страшно проголодался. Ведь он уже целые сутки ничего не ел. Джо тоже набросился на еду и с набитым ртом стал рассказывать, что произошло после того, как Майкл потерял сознание.

— Ты дважды спас меня от пленения, — сказал Майкл, когда Джо закончил рассказ. — Когда мы вернемся в Сазерлей, я позабочусь о том, чтобы ты больше не работал на кухне.

Джо вытер рот тыльной стороной ладони.

— А чем же я буду заниматься, сэр? — сказал он. — Растения перестанут расти, если меня сделают садовником, а Ридли не пустит меня в свою мастерскую, потому что я неуклюжий.

— Я хочу сделать из тебя конюха, Джо.

Лицо Джо раскраснелось, глаза засверкали.

— Да, сэр! Это вы хорошо придумали. Я люблю лошадей. Вы не пожалеете, сэр.

Они запили еду последним молоком, оставшимся в ведре, и стали готовиться в дорогу. Майкл выбросил кушак и сменил камзол на кафтан, купленный Джо. Кафтан пропах коровами, но молодой человек понимал, что сейчас не время привередничать. Джо бросил кушак, шлем, жезл и камзол в яму и насыпал сверху сухих листьев.

— Разрешите, я сделаю вам перевязку, сэр, — сказал он, складывая в треугольник свой шейный платок, не стиранный с тех самых пор, как парень покинул Сазерлей. — Но, если мы встретим кого-нибудь по дороге, вам лучше засунуть руку в карман.

Перевязка облегчила боль в руке, но, садясь в седло, Майкл испытал такое головокружение, что вынужден был вновь лечь в повозку, к которой Джо привязал черную лошадь. Они поехали по проселочной дороге. Фермеры рассказали парню, как можно ехать на юг кружным путем, на котором они вряд ли встретятся с круглоголовыми. Но, коли уж этому суждено случиться, Джо считал, что они сойдут за господина и его слугу, которые путешествуют по своим делам. В крайнем случае, они могут выдать себя за братьев, а если Майкл все еще будет в повозке, то он может притвориться пьяным.

День прошел без происшествий. Они покинули пределы графства Уорчестер и оказались в Глоучестере. Ночь провели в амбаре. Сначала Джо показалось, что фермер заломил слишком высокую цену за то, что поспят на его сене, но потом оказалось, что запрошенная денежная сумма включает в себя также и ужин. Он заранее предупредил Майкла, чтобы тот бормотал, если ему необходимо будет что-то говорить, иначе он выдаст себя благородным произношением, которое не вяжется с его одеждой. Это может вызвать ненужное любопытство. А ведь среди незнакомцев могут оказаться как друзья, так и враги.

Фермер, у которого они остановились, был нескладным мужиком с тяжелым взглядом. Кухня, где им пришлось ужинать, оказалась грязной. Их кормили пищей, какую в Сазерлее не давали и собакам.

Две следующие ночи им ничего не стоили, так как они ночевали в стогах сена. Вскоре, однако, им пришлось выехать на оживленную дорогу, но это их уже не особенно пугало, так как до дома оставалось всего ничего. Они могли бы бросить повозку, но Майкл все еще испытывал приступы головокружения и не мог более часа находиться в седле. Он полагал, что это происходит более от потери крови, чем от удара по голове, но сама рана на руке быстро заживала. Путешествуя в повозке, они вполне походили на местных работников, и никто не обращал на них внимание. Остановки делались лишь для того, чтобы запастись едой.

Однажды они проезжали через деревню, где проходила ярмарка. Майкл купил новую одежду для себя и Джо. Домотканая грубая одежда соответствовала их временному статусу. Он купил два кафтана, две шляпы, бриджи, чулки и постельное белье. Ближе к вечеру они искупались в реке. Майкл старался не мочить раненую руку. После купания путешественники переоделись в чистое, бросив в воду свою старую одежду. С прошлым было покончено.

Ночь они провели на постоялом дворе, где им подали два кувшина с горячей водой. Майкл с наслаждением побрился новой бритвой, купленной на ярмарке. Потом они плотно поужинали в пивной при постоялом дворе, куда часто заходили выпить круглоголовые. Однако те не обращали на путешественников никакого внимания — болтали между собой и ухаживали за служанками.

Впервые Майкл и Джо появились в таком месте, где их могли задержать. Счастливо избежав неприятностей, они уверовали в то, что теперь уже беспрепятственно доберутся до дома. Вскоре они миновали Глоучестер и выехали на дорогу, которая вела в Сассекс.

Теперь в их повозке лежали несколько бочек, которые они подобрали на обочине дороги. Проезжающие мимо возчики приветствовали их, полагая, что они везут эль. Джо отвечал на приветствия, поднимая вверх кнут. Они находились в полном неведении относительного того, что происходит в стране, избегая всякого общения с людьми. Однако в одной деревне видели горящие костры и слышали колокольный звон — праздновалась смерть короля. Один солдат армии парламента угощал всех пивом и хвалился, что сам лично убил короля в Уорчестере.

— На мне надет камзол Стюарта! — говорил он жадно слушающим его крестьянам, — я сам снял его с короля.

Майкл и Джо, которые подошли к толпе, чтобы послушать рассказ, поняли, что солдат врет, и продолжили свой путь.

— На короле был камзол совсем другого цвета, — сказал Майкл. — При других обстоятельствах я проучил бы этого вруна.

На седьмой день пути прибыли в Винчестер, и на его улицах увидели объявления, сообщавшие, что парламентом разыскивается Карл Стюарт и другие предатели. Там также говорилось о том, что после поражения в Уорчестере необузданный сын покойного тирана сумел скрыться. Парламент призывал всех порядочных людей страны сделать все, что в их силах, чтобы отыскать беглеца. В награду предлагалась тысяча фунтов.

— Итак, он жив, — радостно прошептал Майкл. — Как только доберемся до Сазерлея, отпразднуем это событие.

Теперь до дома оставался лишь день езды, и они прибыли бы туда к ночи, если бы их лошади не устали.

Они взяли за правило останавливаться на ночь на постоялых дворах. В таком случае они быстрее передвигались днем. Деньги Майкла таяли, а ему необходимо было иметь их на всякий случай. Например, для того, чтобы дать взятку. В эту последнюю ночь он решил снять для себя отдельную комнату. Ему надоело ночевать вместе с Джо. Но прибыв на постоялый двор, находящийся неподалеку от Святого Креста, он обнаружил, что там имеется лишь одна свободная комната с двумя кроватями, находящаяся на чердаке. Ничего другого не оставалось как снять ее.

Спалось ему плохо. Кровать была неудобная, и при малейшем шорохе он просыпался. Проснувшись в очередной раз, он услышал топот. Майкл тотчас же спрыгнул с кровати и подбежал к окну. Когда он и Джо прибыли на постоялый двор, уже стемнело, и тогда они не могли видеть того, что предстало его взору теперь. Из окна ему открылся вид на реку и дорогу, вдоль которой стояли виселицы. Он высунулся из окна и разглядел офицера, едущего верхом на лошади впереди отряда солдат. Они направлялись к мосту, ведущему к виселицам. Солдаты охраняли трех пленников, которые шли друг за другом со связанными руками. Первые два пленника были пожилыми мужчинами, третьей шла белокурая девушка лет шестнадцати, одетая в простое платье серого цвета, какие носят служанки. Девушка низко опустила голову и, видимо, плакала. Замыкал процессию солдат, ведущий под уздцы лошадь, запряженную в небольшую повозку. Майкл тотчас же догадался о ее предназначении.

Опершись рукой о стену, Майкл ждал, когда обреченные на смерть вновь появятся из-за деревьев. Виселицы обычно строились за городом, и их вид никого не удивлял. Людей часто вешали как в Лондоне, как и в других городах. На это почти не обращали внимания, за исключением тех случаев, когда казнили известных людей или отчаянных негодяев. В таких случаях собиралось немало народу, чтобы послушать последние слова обреченных на смерть. Очевидно, на этот раз люди, приговоренные к казни, никого не интересовали, так как народ возле виселиц отсутствовал. Скорее всего, пленников привезли сюда из других мест.

Наконец он вновь увидел всю процессию, которая остановилась возле первой виселицы. Майкл открыл окно пошире. Он не стал бы смотреть на подобное зрелище, не будь среди обреченных девушки. Ее цветущая молодость и красота так не соответствовали всей этой мрачной обстановке. Он проникся жалостью к ней, не зная, кто она такая и что совершила.

Офицер пролаял какой-то приказ, и солдаты начали действовать. На шею первого мужчины накинули петлю и потащили к повозке, которая уже стояла под виселицей. Было ясно, что казнь не займет много времени, и беднягам не будет предоставлено право последнего слова. Одно из двух: или круглоголовые боялись выслушать речи своих жертв, или они старались поскорее покончить с неприятной процедурой. Судьба двух мужчин не могла особенно волновать солдат. Другое дело — девушка. Они будто бы оказывали ей своеобразную услугу, вешая сначала мужчин и как бы давая ей возможность подышать подольше перед смертью. А утренний воздух был так свеж и чист.

Несмотря на то, что солдаты старались как можно скорее закончить свое дело, первому мужчине все же удалось громко крикнуть перед смертью:

— Боже, храни короля!

Девушка сразу же потеряла сознание и не видела, как повесили второго мужчину, тоже успевшего выразить свою преданность монарху. Майкл понял, что солдаты ждут, пока девушка придет в себя. Они стояли рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу. Сержант смочил руку росой и провел ею по лбу обреченной. Она тотчас пришла в себя, оттолкнула сержанта и сама встала на ноги. Тогда один из солдат связал ей ноги веревкой, что обычно делалось, когда казнили женщин: подол платья привязывался к ногам, чтобы после смерти жертв никто не мог увидеть их наготу. Женщины боялись этого не меньше самой казни. Затем ей на шею накинули петлю. Девушку поставили на повозку.

Майкл более не мог переносить зрелище.

— Нет! — его крик заглушил предсмертные слова повешенной. Проснулся Джо и тотчас спрыгнул с кровати.

— В чем дело?! — заорал он. — Мы в ловушке?

Майкл отошел от окна и покачал головой:

— Только что повесили трех роялистских заговорщиков. Бедняги. Среди них была девушка. Очень молодая.

— Что у вас с правой рукой?

Майкл увидел, что костяшки пальцев содраны в кровь: он изо всех сил ударил рукой в стену, когда девушку вешали.

— Я пытался протестовать, — произнес он с горечью в голосе.

Джо подошел к стопке полотна, купленного на рынке, и перевязал руку хозяина. Про себя он подумал, что сын сэра Роберта еще до конца не оправился после того удара по голове.

— Мне здесь надоело, — воскликнул Майкл раздраженно. — Пора отправляться в путь. Позавтракаем в другом месте. На этом постоялом дворе мне пища в горло не полезет.

Когда они собрали вещи и готовы были отправиться в путь, Джо побежал на конюшню, а Майкл пошел к жене владельца постоялого двора, чтобы заплатить за ночлег.

— Я полагаю, вам понравилось у нас, — сказала она дружелюбным тоном.

— Да, конечно. А… кого это сейчас повесили? — спросил он как бы между прочим.

— Я не знаю. Тут постоянно вешают людей за какие-то проступки.

— Вам это не мешает?

— Нет, сэр. Повешенные тут долго не висят, так что запах мертвых тел не беспокоит постояльцев. У нас в городе есть два врача, которые открыли свою собственную больницу. У них обучаются студенты. Так эти ребята сразу же забирают повешенных. Не удивлюсь, если сейчас они уже возле виселиц, — она положила руку на стол и сообщила Майклу доверительно: — Фактически, нам в пользу то, что постоялый двор находится возле виселиц. Иногда здесь собираются толпы народа.

— Гражданских лиц сегодня вешали военные, — сказал он, пытаясь заставить ее кое-что припомнить.

— А, — сказала она, откинувшись в кресле и приложив палец к щеке. — Теперь я вспомнила. Вчера мой муж вернулся домой поздно ночью, когда я уже засыпала, и сказал, что он слышал, будто скоро будут вешать каких-то людей, которые якобы укрывали сына покойного тирана. На улицах висят листки, где написано, что он в два ярда^[3] ростом, а может, и выше.

— Я тоже об этом слышал, — он взял сдачу, которую она вынула из ящика стола и положила перед ним.

— Вы тоже высокий, — она склонила голову набок, глядя на него снизу вверх.

— Мой рост — два ярда ровно, — сказал он. — Всего хорошего, мадам.

— До свидания, сэр, — она вытянула шею, глядя ему вслед. А может, он и есть Карл Стюарт? У него темные волосы, и говорит он как дворянин, несмотря на простую одежду. Но нет, такого быть не может. Столь высокопоставленная особа не стала бы останавливаться на ночь на постоялом дворе, где его могут опознать. Сама она не знала, как выглядит Стюарт, но есть ведь люди, которые видели его. Ведя подсчет деньгам, она старалась отбросить свои подозрения, но что-то все же не давало ей покоя.

Майкл и Джо переехали через мост и оказались перед виселицами. Солдаты уже ушли, но, как и говорила жена владельца постоялого двора, там уже находились студенты. Трое повешенных лежали на земле. Вскрывать разрешалось лишь тела преступников, а врачам и студентам требовались все новые и новые трупы. Однако они погрузили на тележку только мужчин. Студенты стояли возле лежащей на траве девушки и о чем-то разговаривали.

Заинтересовавшись происходившим, Майкл пришпорил лошадь и поскакал к этому скорбному месту. Подъехав, он увидел, что студенты посадили девушку, прислонив к дереву. Один из них снял с себя рубашку и завязал ее на шее умершей.

— Что вы делаете? — вскричал Майкл в негодовании. — Как вы смеете так обращаться с мертвым телом, стервятники!

Их оживленный разговор вмиг стих. Они окинули Майкла взглядами. Один из них, широко расставив ноги и держась пальцами рук за ремень, обратился к нему воинственным тоном:

— Мы не собираемся давать тебе отчет в наших действиях, незнакомец, кем бы ты ни был. Но, коли уж ты вмешался, то я скажу, что когда мы пришли сюда, эта девушка еще подавала признаки жизни.

— Она жива?! — воскликнул Майкл недоверчиво в голосе. — Но ведь это невозможно. Я собственными глазами видел, как ее повесили.

— Тут происходило медленное удушение. Чтобы быстрее наступила смерть, нужно столкнуть человека с повозки.

— Вы хотите сказать, что вовремя сняли ее с виселицы?

— Именно так. Возможно, она потеряла сознание и не дергалась, что и спасло ее. Ей повезло, что рядом не было добрых друзей или родственников, которые обычно дергают повешенных за ноги, чтобы облегчить их страдания. А может быть, она ведьма и спасла себя при помощи колдовских чар! — студент насмешливо смотрел на незнакомца, ожидая, что тот отпрянет, исполненный страха перед силами тьмы, но тот не двинулся с места. — Вот видишь, мы оживили ее. Теперь она сидит и дышит.

Майкл спрыгнул с коня и поспешил к девушке. Свидетель ее смерти, он хотел теперь видеть, как она воскресает. Она едва дышала. Он представил себе, через какие страдания, физические и душевные, прошла эта девушка.

— Вы немедленно должны отвезти ее в больницу! Снимите с тележки трупы и положите на нее девушку. Я помогу вам.

Студенты обменялись многозначительными взглядами. Им не нравилось, что этот незнакомец лезет не в свои дела. Хотя они и являлись сторонниками Кромвеля, с фанатиками им было не по пути. Майкла же они приняли за слабоумного пуританина, которому до всего есть дело.

— Со временем она придет в себя, — студент, который обвязал своей рубашкой шею девушки, стал развязывать веревку на ее ногах.

Майкл склонился на бедняжкой и поправил растрепавшиеся волосы, закрывающие бледное лицо.

— Что же с ней будет?

Как только он прикоснулся к девушке, та открыла свои зеленые глаза, полные испуга и удивления. Она увидела склонившегося над ней незнакомца, лицо которого выражало озабоченность. Затем все вновь исчезло. Шея так сильно болела, что девушка ничего не соображала, нервы ее были напряжены до предела. Ей показалось, что тени удаляются от нее, она слышала мужские голоса. Рядом с ней раздался громкий крик. Ей показалось, что говорит тот самый мужчина, который прикасался к ней.

— Подождите! Куда же вы? Вы не сможете оставить ее здесь!

Но студенты покатили свою тележку в сторону дороги. Смеясь, они отвечали Майклу:

— Нам предписано забирать только мертвых. До живых нам нет дела.

— Но ей нужна медицинская помощь.

— Мы не станем помогать ей. Позаботься о девушке сам!

— Но вы обязаны лечить больных.

— Она преступница. Мы не желаем нарушать закон.

Они весело продолжали свой путь, несмотря на то, что одним трупом стало у них меньше. К этому времени Джо давно уже стоял на обочине дороги и наблюдал за происходящими событиями. Ему стало не по себе, как только он понял, что его хозяин вступил в спор с какими-то людьми. Теперь же он был попросту испуган.

— Уходите отсюда, сэр! Немедленно! Эти студенты сейчас разболтают обо всем в городе.

— Мы не можем оставить ее здесь! Выбрасывай бочки. Потом поможешь мне положить девушку в повозку.

Джо просто вышел из себя.

— Вы что, одурели? — закричал он в страхе, краснея от гнева. — Нам удалось скрыться от круглоголовых, нам везло всю дорогу! А теперь, когда мы уже почти дома, вы хотите, чтобы мы погибли! Если мы попадемся с ней круглоголовым, то они повесят и ее и нас!

Майкл выругался:

— Слезай и делай то, что тебе говорят. Если не подчинишься мне, я стащу тебя оттуда и оставлю здесь одного.

Впервые за все время их путешествия, начавшегося в Уорчестере, Джо упал духом. Теперь, когда на горизонте уже почти видна конюшня Сазерлея, его хозяин вновь подвергает их опасности. Он уже хотел было хлестнуть лошадь кнутом и умчаться отсюда, оставив Майкла. Пусть делает что хочет. Однако здравый смысл возобладал. Лошадь у хозяина очень резвая, и он быстро настигнет Джо.

Парень спрыгнул с повозки и стал сбрасывать бочки в канаву. Затем он кинулся помогать Майклу. У него не было никакого желания делать это, однако единственное, что могло спасти их, это быстрый отъезд отсюда. Он взял девушку за ноги, а Майкл здоровой рукой обнял ее за талию. Ее голова оказалась у него на груди. Нести несчастную в таком положении было крайне неудобно, но так она меньше страдала от боли. Джо сразу же проникся к девушке недоброжелательностью: ведь из-за нее они подвергают себя смертельной опасности. Ему всегда нравилась притча о добром самаритянине, которую он слышал в церкви, куда по постановлению парламента ходить нужно было обязательно. Он думал, что и сам мог бы сыграть такую же роль, как этот человек из Евангелия, но рисковать жизнью из-за какой-то особы, снятой с виселицы, — совсем другое дело.

Когда они положили ее в повозку, в горле девушки послышались булькающие звуки. Майкл свернул свой кафтан и положил ей под голову. Затем он накрыл ее одеялом, которым укрывался сам, когда лежал на ее месте. Она была без сознания, но у них уже не оставалось времени, чтобы привести ее в чувство. Пусть уж лучше она трясется по бездорожью в бессознательном состоянии. Ее нужно как можно скорее увезти подальше от виселиц. Им повезло, что никто не видел, как они увозят девушку.

Майкл сел на коня и во весь опор помчался вперед. Джо, безжалостно хлеща свою лошадь, ехал за ним. Временами им попадались пешеходы или фермеры, едущие на телегах. Женщины, сплетничавшие возле калиток своих домов, с любопытством смотрели на проезжающих мимо них путешественников. Матери гнали детей с дороги, чтобы они случайно не попали под копыта лошадей.

Теперь Майкл уже начал узнавать местность. Его мать родом из Хэмпшира, и в Сазерлее висела карта, на которой было обозначено место, где родилась Анна. Он часто смотрел на эту карту, потому что его вообще интересовали карты, а мать показывала ему деревни, луга и поля, знакомые ей с детства. В то время когда Майкл жил дома и не учился в Оксфорде, он несколько раз ездил вместе с матерью к тете, которая жила в этих краях. Так как теперь при въезде в каждую деревню стоял столб с ее названием, то он точно знал, где нужно свернуть со столбовой дороги на проселочную.

— Но почему же мы не сворачиваем, сэр? — спросил его Джо, едва сдерживая себя от негодования.

— Мне нужно найти аптекаря. Надо дать этой девушке какое-то лекарство, которое облегчит ее боль. Иначе, придя в себя, она будет очень мучиться и кричать. А это нам ни к чему. Кроме того, мы просто обязаны помочь ей. Это наш моральный долг.

— Наш долг! Ваш долг, сэр. Я к этому не имею никакого отношения, — сложив с себя таким образом всю ответственность, Джо замолк, чувствуя, что и сам вот-вот начнет кричать от страха и раздражения. Ужас преследовал его с того момента, когда парень оказался возле виселиц. Удирая из Уорчестера, он спасал хозяина, пускаясь при этом на всякие хитрости, но сейчас чувствовал себя беспомощным, как заяц, которого загнали легавые собаки. Если бы в повозке не лежала эта девушка, они бы спокойно ехали по дороге и не боялись каждого встречного.

Вскоре они прибыли в большую деревню. Майкл, который не надеялся найти тут человека, имеющего какое-то отношение к медицине, был приятно удивлен, когда ему сказали, что в деревне живет один старик, который раньше имел аптеку в Винчестере. Его сын, которому эта аптека перешла по наследству, часто навещает отца и привозит ему всякие лекарства, чтобы тот мог лечить местных жителей.

Майкл поехал по названному адресу и вскоре оказался возле нужного дома, стоящего на покрытой булыжником улице. В полутемном помещении его встретил аптекарь, которому он сказал, что его сестра ушиблась при падении, и ей необходимо дать какое-нибудь лекарство, чтобы облегчить боль.

— Может быть, у нее сломаны кости, — предположил старик. — Я могу вправить их за умеренную плату.

— Это уже сделано, — поспешно заверил его Майкл, — но она страдает от боли.

Он вышел от аптекаря с бутылочкой болеутоляющего сиропа.

К радости Джо, выехав из деревни, они сразу же свернули на проселочную дорогу, которую Майкл знал как свои пять пальцев. Хотя ему пришлось указывать путь, он частенько подъезжал к повозке и смотрел на девушку. Внезапно она открыла глаза и схватилась за рубашку на своей шее, вообразив, что это петля.

— Остановись, Джо! — приказал Майкл и слез с лошади. Когда повозка встала, он склонился над девушкой.

— Не трогайте повязку! — он взял ее руки в свои. — Пусть она останется у вас на шее, пока мы не придумаем что-нибудь получше, — она послушалась его, продолжая стонать и дрожать от боли. Он откупорил бутылку с болеутоляющим и налил немного сиропа в ложку: — Выпейте это. Вам станет лучше.

Майкл влил девушке в рот лекарство. У нее глаза полезли на лоб, она стала задыхаться. Приподняв ее голову, он подложил под нее свою руку, а она взяла себя за подбородок, как будто с трудом удерживала вес своей отяжелевшей головы, поникшей на поврежденной шее. Ее лицо распухло, глаза налились кровью. С большим трудом она проглотила еще две ложки лекарства, надеясь на то, что оно принесет облегчение.

Джо, сидя на месте возницы, повернулся и уставился на девушку. Он находил ее омерзительной, похожей на пугало. Ненависть к ней распирала все его существо. Он отвернулся и стал жевать хлеб с сыром. С прошлого вечера он ничего не ел. Еще никогда в жизни он так не скучал по Сазерлею.

— Вы можете сказать мне ваше имя? — спросил Майкл девушку, вновь затыкая бутылку пробкой. Она не издала ни звука, лишь пошевелила губами. — Мэри? Да? — попробовал он угадать и, кажется, не ошибся, потому что девушка больше не делала попыток произнести свое имя. Бесполезно было спрашивать фамилию. Он узнает позднее. Он вновь уложил ее и накрыл одеялом. Болеутоляющее подействовало очень быстро. Через несколько минут девушка уже крепко спала. Боль, очевидно, притупилась.

Они ехали по извилистой проселочной дороге, миновали дом, где когда-то жила тетя Майкла. Однако дом давно уже был продан каким-то неизвестным людям, и рассчитывать на гостеприимство там не приходилось. Они пересекли границу Сассекса, когда уже стемнело. Мэри все еще спала, и, так как они не могли оставить ее одну, Майкл, остановившись возле постоялого двора, пошел туда и купил пару пирогов с мясом и кружку бульона. Он надеялся, что ему удастся накормить Мэри, но она смогла сделать лишь несколько глотков воды. Подкрепившись бульоном и пирогами, Джо и Майкл продолжали путь при свете фонаря, имевшегося в повозке. Джо подпрыгивал при крике совы или любом другом шуме, нарушавшем тишину сельской местности, по которой они ехали. Майкл старался успокоить его.

— Послушай, ведь мы уже в Сассексе, и находимся на большом расстоянии от тех виселиц, — говорил он парню убеждающе. — Те студенты, должно быть, пошли прямиком в больницу и сразу же приступили к вскрытию трупов. А это значит, что в таверне, где их хвастливые речи могли услышать военные, они оказались только пару часов назад. Ночью круглоголовые не станут преследовать нас, а к утру мы уже будем в безопасности.

Так бы оно и было, если бы не жена владельца постоялого двора. Днем она болтала со служанками в пивной и упомянула мужчину, который своим ростом и цветом волос напоминал Карла Стюарта. В это время там как раз обедали два офицера, которые услышали ее слова. Они вскочили из-за стола, допросили женщину и кинулись поднимать людей. Через некоторое время повсюду уже рыскали солдаты, а Винчестер был полон слухов. Сын тирана провел здесь ночь, и никто не знал об этом! Неожиданно и другие люди стали вспоминать, что видели его. Наконец слухи достигли больницы, и студенты стали думать, не был ли тот человек, который проявил столь живой интерес к девушке, снятой с виселицы, Карлом Стюартом. К вечеру весь Винчестер уже знал, что Карл II увез в своей карете девушку-роялистку, отбыв в неизвестном направлении в сопровождении вооруженных до зубов кавалеров!

Полковник, занимавшийся расследованием этого дела, счел, что Карл не мог оказаться в окрестностях Винчестера и уж в любом случае не стал бы останавливаться на постоялом дворе. Он знал, что после того как за голову Карла назначили большое вознаграждение, люди «обнаруживали» сына тирана в самых разных уголках страны. Тем не менее в данном случае не обошлось, по-видимому, без роялиста. Пропавшая девушка являлась швеей по имени Мэрион Мур. Ее приговорили к повешению вместе с двумя родственниками за то, что они сообщили сторонникам парламента ложные сведения о местопребывании Карла Стюарта. Эти трое намеренно увели солдат подальше от дома, где остановился негодяй, мнящий себя королем. Все это случилось далеко от Винчестера, но офицер, которого провели эти люди, не хотел огласки и настоял, чтобы казнь совершилась там, где обреченных на смерть никто не знал.

Теперь полковник был обязан поймать снятую с виселицы девушку и тех, кто увез ее, а потом повесить всех троих.

На следующий вечер Майкл и Джо прибыли в Сазерлей. Они ехали медленнее, чем предполагали, из-за того что девушка очень страдала от болей в голове. Как только кончалось действие болеутоляющего средства, ее мучения возобновлялись с новой силой. При малейшем толчке у нее глаза лезли на лоб от боли, а руки судорожно сжимали края одеяла. Ей постоянно приходилось давать лекарство. В конце путешествия они ехали, никого не встречая на своем пути, по лесным просекам, знакомым Майклу с детства. С наступлением сумерек путешественники подъехали к воротам дома, уже запертым. Однако открытой оставалась небольшая дверь в стене, которой пользуются слуги. Майкл завернул Мэри в одеяло и понес ее в дом.

— Найди мою мать, — велел он Джо, — и скажи ей, чтобы она встречала меня у Королевской двери. — Так назывался тайный ход, о котором не знал никто, кроме членов семьи. Им пользовались в случае крайней необходимости. — Подготовь ее к тому, что я приду с раненой девушкой. Больше ничего не говори. Пусть она побыстрее пошлет ко мне в оранжерею Джулию с фонарем. После этого отведи лошадей на конюшню. Повозку придется изрубить на куски и сжечь.

Войдя на кухню через черный ход, Джо увидел медные кастрюли, пылающий очаг и знакомых ему служанок, сидящих за столом.

Он и не подозревал, как рад будет увидеть все это. Сначала на него никто не обратил внимания. Потом одна из служанок взвизгнула и, подбежав к парню, дала ему звонкую пощечину.

— Ах ты, негодник! Где ты пропадал все это время?

Он оттолкнул ее.

— Глупая баба. Я был на войне, — увидя, что к нему приближается повариха, он укрылся от нее в дальнем углу, загородившись столом. — Мне нужно найти госпожу. Где она?

— Принимает гостей в Королевской гостиной. Приехали мистер и миссис Таунсенд, — сообщила ему самая молодая из служанок.

Он схватил ее за руку:

— Пошли со мной. Скажешь ей, что есть срочное дело. Ее ждут. Пусть найдет мисс Джулию.

Анна, которая развлекала гостей, извинилась за себя и Джулию и вышла в коридор, где ее поджидал Джо. Она задала ему тот же вопрос, с которым к нему обратились на кухне. Только говорила совершенно спокойно и, кажется, радовалась тому, что он вернулся домой.

— Я приехал вместе с мистером Майклом, мадам.

— Он жив! Полковник Паллистер тоже здесь?

— Нет, мадам, — он передал ей письмо от мужа.

Накинув на плечи шаль, Джулия, волнуясь, бросилась туда, где в полной темноте поджидал ее брат, держа на руках незнакомую девушку.

— Молодец! — воскликнул он, увидя сестру. — Только не задавай никаких вопросов. Молчи, прошу тебя. Скоро ты все узнаешь.

Она кивнула и приложила руку ко рту, показывая этим, что выполняет его желание. Майкл пошел по тропинке, ведущей к лабиринту. Джулия последовала за ним. Фонарь тускло освещал их путь. Голова девушки была закутана в одеяло, так что она походила на монаха в мантии с капюшоном. Она постанывала и вздыхала.

К удивлению Джулии, брат не пошел к дому, как она предполагала, а направился к ближайшему входу в лабиринт. Теперь она уже не отходила от него, боясь потеряться. Когда они оказались в центре лабиринта, Майкл опустил свою ношу на землю.

— Я оставлю тебя здесь на несколько минут, Мэри.

Затем он и Джулия прошли к камню, на котором могли отдыхать те, кто благополучно добрался до центра. К еще большему удивлению Джулии, брат положил руку на одну из перегородок, и она почти бесшумно поднялась вверх, как крышка шкатулки. Майкл сказал Джулии, что она должна спускаться вниз по ступеням, освещая при этом дорогу фонарем. Он последует за ней.

Она подняла фонарь и ступила в кромешный мрак, держась за перила лестницы. Когда она спустилась вниз, то увидела длинный, уходящий вдаль проход. Теперь она поняла, почему брат закрыл лицо несчастной девушки одеялом: он не хотел, чтобы она видела вход в это убежище.

Вскоре появился Майкл со своей ношей на руках. Он положил девушку на старую деревянную скамью, стоящую у стены. Затем юноша быстро поднялся по лестнице и опустил перегородку.

— Иди вперед, Джулия, — сказал он и взял Мэри на руки. Луч фонаря плясал перед ними, эхо усиливало звуки шагов. Джулия считала, что они находятся на уровне подвалов Сазерлея, но она ошиблась. Пройдя через несколько проходов, отделяемых друг от друга крепкими бревнами, они наконец увидели слабую полоску света, пробивающуюся сквозь щель. Майкл велел Джулии постучать в дверь, которая тотчас открылась. За дверью стояла Анна со свечой в руках. Они оказались в столовой, отделяемой от прохода фальшивой стеной.

— Слава Богу, ты опять дома! — воскликнула Анна, увидев сына. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Джо сказал тебе, что когда в последний раз он видел отца, тот был в полном здравии?

— Он сказал, что не видел его среди мертвых, но неизвестно, находится ли он на свободе, — выражение озабоченности появилось на ее лице.

— После сражения в городе воцарился хаос. Отец мог спокойно покинуть Уорчестер. Я имею основания предполагать, что он находится вместе с королем, — к этому убеждению он пришел после своего собственного побега.

— За которым охотятся, как за диким зверем! — воскликнула она в отчаянии.

— Что ж, за этой девушкой тоже, возможно, охотятся, только, мне кажется, круглоголовые охотники давно сбились со следа. Лишь вчера она чудом уцелела, приговоренная к повешению за то, что пыталась помочь королю. Вот почему у нее так болит шея. Она пока еще не может говорить, но дала понять, что зовут ее Мэри.

— Бедняжка! — Анна сочувственно посмотрела на нее. — Если твой отец действительно находится при короле, то мы обязаны этой девушке его спасением. Значит, мы перед ней в вечном долгу.

— Я тоже так думаю. Ничего страшного не будет в том, если круглоголовые узнают, что я прибыл домой. Они сейчас слишком озабочены поисками короля. Но Мэри мы пока должны прятать. Мне нужно отнести ее в верхнее помещение так, чтобы слуги не видели нас. Если пойдут слухи о том состоянии, в котором она находится, то это может стоить ей жизни.

Анна кивнула и пошла вперед. К огорчению Джулии, ей велели вернуться в Королевскую гостиную и сказать гостям, что одна из служанок заболела и что мать поэтому немного задержится. Когда Анна вернулась в зал, Майкл уже находился наверху. Она подобрала юбки и поспешила подняться к нему по лестнице.

— Отнеси Мэри в восточное крыло дома. Мы поместим ее в комнате рядом с моей спальней.

Мэри положили на кровать. Анне показалось, что она никогда еще не видела глаз, выражавших так много страдания.

— Я буду ухаживать за тобой, — сказала она с нежностью в голосе, пытаясь не выдать ужаса, который испытала при виде распухшего лица девушки и мертвенно-белого цвета ее щек. — Майкл побудет с тобой, а я схожу за мазями.

Когда она ушла, Майкл улыбнулся девушке:

— Ты попала в хорошие руки. Моя мать пребывает в своей стихии, когда ухаживает за больными. Здесь тебя никто не найдет, так что поправляйся. Надеюсь, что скоро ты опять будешь говорить. Нам нужно о многом побеседовать с тобой.

Анна уже доставала корзинку с мазями из шкафа, когда услышала стук шагов и поняла, что это гости спускаются по лестнице. Она поспешила к ним. Они вовсе не обиделись на нее за то, что она покинула их, и пригласили ее и Кэтрин посетить их на следующей неделе. Как только дверь за ними закрылась, Анна вздохнула с облегчением и послала Джулию в гостиную.

— Иди и расскажи обо всем бабушке. Она, должно быть, очень волнуется, хотя и не подает виду.

Наверху она позвала служанку Сару, свою ровесницу, которая находилась при ней с первого дня ее пребывания в Сазерлее. За это время Сара много раз доказывала свою преданность хозяйке. Анна объяснила ей ситуацию.

— Я сделаю все, что в моих силах, для человека, который пострадал во имя короля и, возможно, спас хозяина.

— Я знала, что могу положиться на тебя, — сказала Анна с благодарностью в голосе.

Когда они вошли в комнату, девушка пристально посмотрела на Майкла, как бы умоляя его остаться с ней. Как только он ушел, в ее горле раздались странные звуки, напоминающие рыдание. Зная от сына, что несчастная в последний раз принимала лекарство три часа назад, Анна налила в ложку болеутоляющее и дала его девушке.

— Это снимает боль, а мы с Сарой пока сделаем тебе перевязку.

Спустившись вниз, Майкл с радостью обнаружил, что гости уже уехали, и, заглянув к Кэтрин, пообещал вновь зайти к ней и все рассказать. Затем он прошел на кухню и рассказал женщинам все, что ему было известно об их мужьях, после чего велел Джо принести два кувшина горячей воды в свою комнату. Когда парень пришел к нему с водой, он поинтересовался, накормлены ли лошади, а потом еще раз предупредил, чтобы тот помалкивал о юной особе, которую они привезли в Сазерлей.

Джо, который был счастлив вновь оказаться дома, получил три золотые монеты и заверение в том, что отныне будет работать на конюшне. Разумеется, он поклялся, что ни одна живая душа не узнает от него о бедной девушке.

Когда Майкл принес кувшины с горячей водой в спальную комнату, Мэри уже спала. Ее раздели и сняли рубашку, которой была перевязана шея, вся распухшая, иссиня-черная. Майкл в ужасе смотрел на нее.

— Выздоровеет ли она когда-нибудь?

— Я сделаю для этого все, что в моих силах, — сказала Анна твердо. Сара вылила воду в тазик и приготовила полотенца.

После того как Майкл ушел, они вымыли девушку, одели ее в ночную рубашку и наконец занялись шеей. Сначала они смазали ее мазью и раствором из целебных трав, потом сделали перевязку. В ту ночь Анна не отходила от постели Мэри. Она читала и перечитывала письмо Роберта и только к утру забылась сном. Обычно ее будила Сара, так что другие служанки не станут заглядывать в спальню госпожи и искать Анну по всему дому. Вернувшись в свою комнату, она увидела, что Сара разворошила ее постель для того, чтобы служанки, которые должны были прийти сюда и делать уборку, подумали, будто госпожа спала здесь.

Скрывать Мэри оказалось не так трудно, как думала Анна. В доме было принято закрывать на ключ комнату, предназначенную для гостей, в которой они поместили девушку. За несколько месяцев до Рождества Анна обычно шила в ней подарки своим домочадцам и слугам.

Анна и теперь шила и вышивала, сидя у кровати больной. Она радовалась тому, что у нее есть чем заняться, ибо каждый день она ожидала возвращения Роберта и каждый вечер ложилась спать расстроенная. Парень одной служанки вернулся из Уорчестера, избегнув пленения, и Анна отпустила ее к нему в деревню. Через неделю вернулся отец еще одной служанки. Никто из вернувшихся ничего не знал о судьбе сэра Роберта. Они рассказали Анне лишь о том, как храбро он дрался, защищая мост. Потом он упал с лошади и его унесли с поля битвы. Если бы Майкл не сообщил ей, что ранение было незначительным, она склонна была предположить худшее.

Мэри выздоравливала. Она все еще не могла говорить, но Анна нашла способ общаться с ней: велела девушке поднимать правую руку, если та соглашается с чем-то, или левую, если нет. Таким образом они узнали кое-что о ее прошлом. При первой же возможности Анна принесла ей бумагу, ручку и чернила, но девушка сразу же дала понять, что не умеет ни читать, ни писать. Со временем им все же удалось понять, что в тот день были повешены ее дядя и брат. Ей, безусловно, тяжело было вспоминать об этом, в глазах ее стояла невыразимая грусть. Других родственников у нее не имелось, так что возвращаться ей было некуда.

Чувствуя себя страшно одинокой, она очень подружилась с Джулией. Так как девушка все еще не могла ходить, Джулия часто читала ей, а когда Мэри уже можно было сидеть, научила ее играть в шашки.

Тревога Анны по поводу Роберта передалась и другим обитателям дома. Джулия стала бояться, что уже никогда больше не увидит отца. Она не хотела говорить об этом ни матери, ни бабушке и доверилась лишь Мэри, которая мимикой и жестами старалась подбодрить ее и вселить в девочку надежду на лучшее.

Хотя Мэри радовалась всякому, кто сидел возле ее постели, будь то славная Джулия, Анна с ее шитьем или Кэтрин, которая рассказывала ей о том, как жила при дворе королевы Елизаветы (порой впадая в забывчивость и повторяя одну и ту же историю снова и снова), наиболее значимым для нее являлись посещения Майкла. Ее глаза сразу же загорались при одном его виде, что крайне радовало его.

Анна отправилась в Чичестер, чтобы купить для Мэри нижнее белье, чулки, туфли и теплое пальто с капюшоном, ибо приближалась зима. Она надеялась, что к тому времени девушка выздоровеет и пропадет необходимость прятать ее. В экипаж Анны доставили четыре платья, заранее заказанных портным. Все они предназначались для Мэри. Потом Анна зашла в трактир «Дельфин», чтобы выпить чашку горячего шоколада в компании своей подруги и узнала от нее, что круглоголовые рыщут по всему Сассексу.

— Они повсюду ищут короля, — сказала ей подруга шепотом. — Ходят слухи, что он уже скрылся за границей. Будем надеяться, что так оно и есть.

Анна знала, что это не так. Если Роберт находится при короле, он никогда не покинул бы страну, не попрощавшись сначала с женой.

Мэри обрадовалась при виде новой одежды. Все платья были украшены вышитыми ленточками и кружевными воротничками, изготовленными Анной. Тем не менее девушка все еще не могла расстаться с повязкой на шее. Боли не проходили, иногда еще приходилось прибегать к помощи болеутоляющих лекарств. Она не могла сидеть и шить в течение продолжительного времени, хотя и хотела помочь Анне, которая готовила подарки служанкам — шелковые кошельки, розетки и юбки. Но она смогла доказать всем, что является отличной портнихой.

Пока на ее лице сохранялась опухоль, все зеркала были убраны из комнаты. Мэри оказалась весьма красивой девушкой с замечательными зелеными глазами, подбородком с ямочкой и нежной кожей лица. Как только она смогла самостоятельно причесываться, она соорудила у себя на голове великолепную прическу. Когда Майкл похвалил ее вкус, она покраснела от удовольствия.

Однажды ей пришло в голову, что она уже никогда не сможет говорить, так как ее голосовые связки безнадежно повреждены и не подлежат лечению. Майкл сидел около нее в этот момент и рассказывал о том, что делал утром, выполняя обязанности владельца усадьбы в отсутствие отца Она хотела что-то сказать ему, полагая что он должен быть первым человеком, который услышит ее голос. Когда ее первая попытка оказалась неудачной, она попробовала снова, уверенная в том, что голос должен вернуться. Он увидел ужас в ее глазах после того, как она несколько раз беззвучно открывала рот и даже привстала, думая что это поможет ей произнести несколько слов.

Он тотчас взял ее руку. Майклом и его близкими уже обсуждалась возможность того, что девушка останется немой, хотя они верили в благополучный исход.

— Не бойся, — подбадривал он ее. — Пройдет еще некоторое время, и ты заговоришь.

Она не плакала, но ее лицо выражало такое страдание, что его сердце разрывалось на части.

— Мэри, не отчаивайся! Ты ведь так мужественно переносила все испытания.

Она видела перед собой только его, как будто он загораживал пропасть, которая разверзлась перед ней. Она подалась вперед и упала бы, если б он не поддержал ее. Обняв девушку, он обнаружил, что она вся дрожит от отчаяния. Тогда Майкл стал утешать ее, как мог.

— Это твой дом. Ты можешь оставаться в Сазерлее до тех пор, пока не захочешь по собственной воле выйти замуж и уехать отсюда. У нас много планов на твой счет. Мы научим тебя читать и писать. Когда боли в шее прекратятся, Джулия научит тебя разным модным танцам. Мы желаем тебе счастья, и пусть наша семья заменит тебе ту, которую ты потеряла.

Вскоре она перестала дрожать и успокоилась.Когда он хотел вновь усадить ее в кресло, она вдруг схватила его за куртку и поцеловала в щеку долгим поцелуем. «Я люблю тебя!» — беззвучно воскликнула она. Затем, испугавшись собственной смелости, она отпрянула от него, но тут же поняла, что он воспринял ее поцелуй как знак благодарности.

Вся семья понимала, что вскоре Мэри должна появиться перед другими обитателями дома. До сих пор еду ей приносили тайком. Сначала она могла только пить, и Анна каждую ночь спускалась на кухню за бульоном. Позднее все члены семьи стали приносить ей такую же еду, какую сами ели за завтраком, обедом и ужином. Постоянно существовала опасность, что кто-то заметит, что они делают это.

Было решено придумать ей фамилию, которую они так и не смогли узнать, ибо девушка не знала алфавита. Но все предложенные ей фамилии были отвергнуты. Возможно, она надеялась, что они все же случайно назовут ее настоящую.

— Как насчет Твайт? — спросил наконец Майкл. — Это фамилия одного из наших предков. Мы собираемся объявить тебя моей двоюродной сестрой, так что эта фамилия будет весьма кстати. Что ты думаешь по этому поводу?

Она одобрительно улыбнулась и подняла правую руку. Глядя на нее, Кэтрин думала, что эта девушка будет во всем соглашаться с Майклом.

Оставшись вдвоем, Анна и Джулия решили, что следует преподнести Мэри какой-нибудь подарок, чтобы отметить присвоение ей новой фамилии, и на следующее утро вместе поехали в Чичестер. Джулии также нужны были новые туфли. Они хотели зайти к сапожнику на Южной улице и подобрать шелк и кожу для обуви. Покончив со своими делами, они купили Мэри красивое зеркальце.

В городе им повстречались знакомые, сообщившие, что поиски короля в Сассексе проходят под руководством полковника Уоррендера. Сотни кавалеров, участвовавших в битве при Уорчестере, покинули Англию и сейчас находятся в Европе. Однако это, в основном, высокопоставленные офицеры, которым угрожали аресты. Те, кто вернулся домой, подвергались допросам, даже в том случае, если были ранены. Некоторых из них оштрафовали, иных посадили в тюрьму. Об этом в Сазерлее уже узнали, ибо Майкла допросили в первую очередь. Допрос происходил в Уоррендер Холле. И хотя рана на руке была незначительной, Уоррендер занес юношу в списки тех, кто не мог оказать существенной помощи Стюарту, и отпустил его, строго приказав не Покидать пределы Сазерлея.

Тем не менее у Майкла создалось впечатление, что продолжительное отсутствие его отца, который не числился в списках убитых, крайне беспокоит круглоголовых. Они могут нагрянуть в Сазерлей, как только отец появится.

Вечером, когда Анна вернулась из Чичестера, ей вручили письмо. Она сразу же узнала почерк. Писал тот самый друг семьи, который предупредил их о намерении круглоголовых провести обыск в Сазерлее. Майкл и Кэтрин смотрели на Анну, которая сорвала печать и стала читать письмо про себя.

«Будьте настороже, — так начиналось это письмо. — Мне удалось узнать, что разыскивается не только король, но и некий кавалер, а также какой-то парень и девушка. Ходят слухи, что эту троицу видели в ваших краях. Вы поймете, почему я решил написать вам, увидя документ, который прилагается к письму. Не теряйте времени понапрасну». Письмо было подписано буквой Г.

Анна побледнела и, не говоря ни слова, передала письмо Майклу. Развернув затем документ, едва слышно вскрикнула от изумления. В самом верху листа напечатано: «Совершенно секретно». Очевидно, он предназначался только для очень узкого круга высокопоставленных офицеров. В нем говорилось о необходимости арестовать трех преступников, чьи внешности установлены, и немедленно доставить их в штаб сторонников парламента. Портреты преступников были довольно плохо нарисованы, но лицо Майкла изображено с такой точностью, будто он специально позировал художнику. Джо тоже можно было узнать по рисунку. Что до Мэри, то она не очень походила на себя. Страх обезобразил ее лицо, сделал ее похожей на ведьму. А выздоравливающая девушка была красавицей. Рука Анны дрожала, когда она в полной тишине передавала документ сыну.

— Что это такое? — спросила Кэтрин с тревогой в голосе. Джулии в комнате не было, она сидела у Мэри и читала ей.

Майкл отвел взгляд от рисунка.

— Плохие новости, бабушка. Похоже, что круглоголовые подбираются ко мне, Джо и Мэри, — он обратил внимание на то, что Мэри в документе называлась Мэрион Мур. — Нас, кажется, видели где-то в окрестностях Чичестера. Ладно, меня и Джо могли опознать, но кто мог видеть Мэри, завернутую в одеяло? Разве что на нас смотрели из окна верхнего этажа, — перевернув документ, он прочитал то, на что не обратила внимания Анна: — Здесь написано, что левая рука роялиста находится на перевязи. Больше всего меня удивляют эти рисунки. Наверное, один из тех студентов-медиков, с которыми мы разговаривали возле виселиц, обладал даром художника и нарисовал наши лица по памяти после того, как власти допросили его, — он окинул мрачным взглядом мать и Кэтрин, а потом опять уставился на документ: — Боюсь, что как только полковник Уоррендер получит копии этого документа, он прибудет сюда, чтобы арестовать нас.

— В этом нет никаких сомнений, — воскликнула Анна в отчаянии.

— Надо где-то спрятать Мэри. А мы с Джо должны скакать к побережью и переправляться во Францию.

Мать приглушенно рыдала. Майкл подошел к ней и положил руку на ее плечо:

— Боюсь, что другого выхода у нас нет. Я бы и Мэри взял с собой, но у нее все еще болит шея. Девушку надо немедленно спрятать в подземелье.

Но Кэтрин не согласилась с ним.

— Нет! — воскликнула она и встала, забыв в гневе о том, что у нее больные ноги. — Это значит открыть тайну Королевской двери постороннему человеку! Я запрещаю!

Майкл обратился к ней спокойным, но твердым голосом, все еще обнимая Анну за плечи:

— В отсутствие отца я являюсь хозяином Сазерлея. Все должны подчиняться только мне. Плевать на тайну, если под угрозой находится человеческая жизнь.

— Зачем ты привез эту особу в Сазерлей? — бабушка набросилась него.

— Я нисколько не жалею о том, что сделал.

Кэтрин смягчилась:

— Как же нам теперь называть ее?

— По-прежнему Мэри Твайт, чтобы не вызвать никаких подозрений. Ведь в скором времени она станет членом семьи. А сейчас я пойду и расскажу ей обо всем.

Анна кивнула.

Кэтрин вновь опустилась в кресло. Впервые она почувствовала, что власть над Сазерлеем ускользает из ее рук. Передавая усадьбу Роберту, она знала, что это лишь формальность, ибо в то время, как он совершает свои морские вояжи, подлинной хозяйкой будет она. Позднее, когда он ушел на войну, Кэтрин лукаво внушала Анне, что дом принадлежит ей, но по сути дела ничего не изменилось: главой оставалась она. Теперь же ей представлялось, что она теряет власть и над усадьбой, и над семьей. Все это приводило ее в отчаяние.

Она почувствовала прикосновение руки Анны к своему плечу. Невестка как бы успокаивала ее. Затем Кэтрин услышала шелест юбок и поняла, что Анна последовала за Майклом, который направился в комнату Мэри.

Долго еще смотрела Кэтрин ничего не видящим взглядом на огонь в камине. Она не раз слышала выражение о том, как земля уходит из под ног человека. Теперь это выражение можно применить к ней самой. Скрипнула дверь. Кэтрин подумала, что это вернулась Анна, но в комнату вошла Джулия. Внезапно повернувшись в кресле, она схватила девочку за плечо.

— Обещай мне, что будешь хранить Сазерлей и заботиться о нем.

Джулия нахмурилась, озадаченная сказанным:

— Но Сазерлей не принадлежит мне и никогда не будет принадлежать. В любом случае Майкл и Джо недолго останутся на континенте. Как только опасность минует, они вернутся сюда.

Несмотря на волнение, которое она испытывала, Кэтрин не стала убеждать девочку в том, что пройдут годы, прежде чем они смогут вернуться. Она слегка тряхнула Джулию, чтобы та поняла, насколько важно то, что ей говорят.

— Если случится что-то непредсказуемое, обещай мне, что сохранишь дом для брата и его наследников.

Джулия еще никогда не видела бабушку в таком состоянии. В ее глазах стояли слезы, а лицо исказила судорога. Она уже узнала о случившемся и о том, что Майкл и Джо собираются бежать за границу. И хотя она понимала, что ей необходимо дать обещание бабушке, что-то в ней противилось этому. Она хотела жить в своем доме, построенном для нее Кристофером. Она всегда будет любить Сазерлей, однако оставаться здесь на всю жизнь не намерена. Ее манили дальние горизонты.

— Джулия! Отвечай мне! — глаза Кэтрин умоляли, и девочка больше не могла молчать.

— Хорошо, бабушка. Я позабочусь о Сазерлее. Не беспокойся! — она обняла Кэтрин за шею, они прижались друг к другу. Однако взгляд девочки выражал сомнение. Она не хотела бы делать выбор между Сазерлеем и домом Рена, который являлся символом ее свободы. Тем не менее Джулия знала, что ей как дочери кавалера придется держать свое слово.

ГЛАВА 6

На конюшне Джо седлал лошадей, которые были куплены совсем недавно, так как с окончанием военных действий круглоголовые перестали охотиться за хорошими лошадьми. Он с грустью оставлял в Сазерлее черную кобылу, сослужившую им такую верную службу во время путешествия из Уорчестера, и каурую, что была запряжена в повозку. Он так привык к ним, что считал их своей собственностью. Однако они далеко уступали в резвости тем трем лошадкам, на которых парень собирался отбыть из усадьбы вместе с хозяином. Спешить было особенно некуда, так как старший конюх и кучер ужинали на кухне, но Джо находился в таком расстроенном состоянии, что пинал все, что попадалось ему под ноги и даже бил кулаками в стены конюшни.

— Все это из-за девки! — рычал он, обращаясь к лошадям. Он не видел ее с того дня, как они прибыли в Сазерлей, и все еще представлял Мэри такой, какой она была во время путешествия. — Все из-за этой уродины! Я не хочу уезжать отсюда. Со временем я мог бы стать старшим конюхом. Не хочу жить с иностранцами. Не стану я есть лягушек!

На третью лошадь он набросил дамское седло, которым не раз пользовалась Анна. В это седло посадят манекен, очень похожий на живую девушку. Соорудили куклу хозяйка, ее служанка и мисс Джулия, надев на нее наряд, предназначавшийся для театральных представлений и маскарадов. Темный плащ с капюшоном скрывал отсутствующее лицо. Из-под капюшона тем не менее виднелись волосы парика. На кукле было простое шерстяное платье, а внутри находился стержень из проволоки и дерева, который сделал Майкл.

— Садись, уродина, — яростно зарычал Джо, закрепляя куклу в дамском седле. Ее руки, состоящие из чулок, набитых тряпками, крепились к поводьям. Все было на месте, как положено, даже седельный вьюк. Джо совсем расчихался, закончив эту процедуру, и стал уверять себя, что простудился. Однако откуда тогда эта сырость в глазах? Негодование, страдание и страх перед морем, которое ему предстояло переплыть, — все эти чувства овладели им.

Как только слуги сели ужинать на кухне, Майкл велел Джулии взять свечу и освещать ему путь. Сам он нес Мэри к Королевской двери. У лестницы, ведущей в подземелье, имелась комната, где девушке предстояло пробыть некоторое время. Пришлось посвятить и Сару в семейную тайну. Это вызвало новый приступ гнева Кэтрин, но Анна понимала, что без помощи преданной служанки тут не обойтись. Они раньше всех спустились в комнату, чтобы убрать ее и приготовить постель для новой обитательницы.

Когда Мэри оказалась здесь, она осмотрелась и увидела, что находится в квадратном помещении, в стене которого имеется отверстие, куда уходит дым небольшой печки, стоящей в углу. Кроме кровати, покрытой новым бархатным покрывалом, в комнате стояли два кресла, стол, на котором находилась еда, принесенная Сарой, и шкаф, куда Анна повесила одежду, принадлежащую Мэри. В небольшом буфете лежала еда: хлеб, сыр, варенье и другие продукты. Пол покрывали два разноцветных ковра. У двери, ведущей в следующий проход, стояли полдюжины пик, несколько мушкетов и сабель. Люди, строившие это убежище, позаботились как о комфорте будущих обитателей, так и об их защите.

Мэри дала понять, что ей здесь нравится. Когда перед этим ей сказали, что она должна спуститься в убежище, девушка поначалу обрадовалась, полагая, что и Майкл будет прятаться там вместе с ней. Но узнав, что он собирается отправиться за море, она очень опечалилась.

«Я поеду с тобой!» — говорили ее губы, но он отрицательно покачал головой.

— Джо и я помчимся к побережью во весь опор, Мэри. На этот раз о повозке не может быть и речи. В любом случае здесь ты будешь в безопасности. Через неделю мы будем уже далеко, а ты окажешься на свободе. Те, кто увидит нас, подумают, что это ты скачешь с нами, но на самом деле это будет лишь кукла, похожая на тебя. Больше ничто не будет связывать тебя с твоим прошлым.

— «Когда ты вернешься?»

Он уже привык понимать ее по движению губ.

— Как только минует опасность. Возможно, когда-нибудь беглецов простят, и я вернусь. Не сомневайся.

Раздался тихий, исполненный сострадания голос Анны.

— Надеюсь, тебе будет хорошо здесь, Мэри. Я, Джулия и Сара постараемся почаще навещать тебя. Днем ты можешь гулять по лабиринту и дышать свежим воздухом, только не в те часы, когда садовник обрезает кусты. Кроме него тебя там никто не увидит. Только не удаляйся слишком далеко, а то можешь заблудиться, — ее лицо выражало крайнюю степень озабоченности. — Ты не будешь бояться спать здесь одна?

Губы Мэри сказали: «Нет». Какая разница, где она находится или что с ней происходит, если Майкл покидает ее? Она посмотрела на него, и он кивнул:

— Да, пора прощаться.

Анна, увидев трагическое выражение лица девушки, взяла Джулию за руку. И они, сопровождаемые Сарой, покинули комнату. Оставшись наедине с Мэри, Майкл сказал ей немало хороших слов, желая подбодрить ее, пробудить в ней веру в будущее. Сам он, оставляя дом и семью, чувствовал себя настолько удручающе, что ни о чем ином думать не мог. Ни в коем случае он не винил ее в том, что она является причиной его отъезда. Как он и говорил Кэтрин, у него не было сожалений о том, что он спас девушку. А то, что произошло впоследствии, не являлось его виной.

— Ты можешь кое-что сделать для меня, — сказал он, понимая, что девушка очень привязалась к нему. — Моей матери, бабушке и сестре Джулии нелегко будет узнать, что мой отец схвачен или вынужден скрываться за границей. Постарайся ободрить их в тяжелую минуту. Воодушеви их, — он видел, что Мэри благодарна ему за это поручение, не понимая еще того, как эта небольшая обязанность может помочь ей самой. — А теперь мне нужно идти. Пожелай мне счастливого пути, Мэри Твайт.

Ее глаза засверкали в ответ на эту просьбу. Он наклонился к ней, чтобы поцеловать ее в щеку, но она слегка отстранилась, давая понять, что ему следует поцеловать ее в губы, ибо она не могла подставить их ему, как это сделала бы любая другая девушка: слишком туга была ее повязка. Подчиняясь ей, он нежно поцеловал ее в губы и уже хотел было отстраниться, когда она обняла его так крепко, словно не хотела отпускать, и сама начала целовать юношу. Ее страстные поцелуи возбудили в нем желание. Майкл прижал ее к себе и впился в ее губы, по-новому открывая для себя девушку. Он с трудом оторвался от нее, сожалея, что сделал открытие слишком поздно.

— Время бежит, Мэри. Более медлить я не могу. Скорее выздоравливай и будь счастлива. Ты этого заслуживаешь.

«Да пребудет с тобой Господь! Ты — моя единственная любовь!»

Неясно было, понял ли Майкл то, что она хотела ему сказать, но он спешно покинул комнату. А Мэри еще долго стояла на том месте, где юноша прощался с ней. Смолкли его шаги, наступила полная тишина. Слезы показались на глазах девушки и побежали по ее щекам. Но она даже не могла склонить головы из-за тугой повязки на шее. Неважно, как долго пробудет Майкл в изгнании, — она будет любить его и ждать. Придет час, и они встретятся вновь.

Вернувшись в дом, Майкл попрощался с родными и поспешил на конюшню, где поджидал его Джо. Анна собрала всех слуг в Большом зале, как это всегда делалось, когда требовалось сообщить нечто важное.

— После сражения при Уорчестере, — говорила Анна спокойным голосом, несмотря на свое крайне возбужденное состояние, — мой сын и Джо Берри помогли бежать одной роялистке, молодой девушке, которая спасла жизнь королю, за что подверглась преследованию со стороны сторонников парламента. Ее зовут Мэрион Мур, и она скрывалась у сочувствующих ей людей. Но обстоятельства изменились. Она, а также мистер Майкл и Джо находятся в опасности и должны бежать во Францию. Без сомнения, сюда в любую минуту может прибыть полковник Уоррендер и солдаты, но у вас нет причин для опасения. Ничего не скрывайте от них. Если вы расскажете им всю правду о бегстве моего сына, они не станут беспокоить нас бессмысленными обысками. Это понятно? — увидя, что слуги утвердительно кивают, она подумала о том, что наверно, сам Господь укрепил ее. Откуда иначе могли бы взяться у нее силы для произнесения этой речи после того, как она рассталась с сыном? — Хорошо. И последнее. В Сазерлее всегда существовал обычай провожать в дорогу обитателей дома, и я не вижу причин, почему это не должно произойти сейчас.

Она пошла вперед, а слуги последовали за ней, перешептываясь между собой. Их удивляло, что Джо влип в такую историю. Кэтрин, завернувшись в плащ, стояла у дверей с печальным видом. Потом члены семьи, как обычно, стали на крыльце, а слуги на ступенях. В свете, исходящем из дома, виднелись тени собравшихся людей.

Через несколько минут раздался стук копыт, и со стороны конюшни к дому подъехали три всадника. Их освещал лишь тусклый фонарь, висящий на стене. Впереди ехали Майкл и Джо, женщина следовала за ними. Слуги пришли к мнению, что она не знакома с дамами Сазерлея, ибо не подняла головы и не помахала им рукой, как это сделали Майкл и Джо. Что до последнего, то он был настолько расстроен, что глядеть не мог на слуг, боясь расплакаться как ребенок. Попрощавшись, всадники помчались по дорожке парка. Последнее, что видели слуги, — это взметнувшиеся вверх нижние юбки Мэрион Мур. После этого темнота скрыла беглецов.

Полковник Уоррендер не явился в Сазерлей той ночью. Не прибыл он и на следующий день. Анна знала, что именно ему был послан документ на арест, копию которого прислал ей друг семьи. Прошел еще один день, и ей показалось, что небо очистилось от туч. Должно быть, с Майклом и Джо ничего не случилось на их пути во Францию. Если бы их арестовали, об этом уже знали бы в усадьбе.

В наступившую ночь полковник Уоррендер и двадцать вооруженных солдат вторглись в Сазерлей. Орущие в панике служанки бегали по всему дому полураздетые, так как солдаты даже не постучались в двери. Они разбили окна в библиотеке и внезапно напали на дом.

Одна лишь Кэтрин не спала в это время. После отъезда Майкла она, готовясь к подобному вторжению, каждую ночь дремала в кресле у камина, одетая в теплый лиловый халат. Она хотела с достоинством встретить врага и понимала, что выглядит внушительно, когда встала при появлении сына Гарри Уоррендера в своей комнате. В руке он держал обнаженную саблю.

— Твой отец не одобрил бы такое бесцеремонное вторжение! — сказала она с презрением в голосе и таким тоном, как будто перед ней был шаловливый мальчуган.

— Я здесь по приказу парламента, мадам! — лицо его с квадратным подбородком было словно из гранита. И так всегда красные щеки пылали от волнения. — Не пытайтесь спрятать от меня вашего внука-предателя!

Он стал осматривать ее комнаты, заглядывая за гардины и под кровать. На пороге появилась Джулия и тотчас в страхе кинулась к бабушке.

— Не бойся, детка. Они скоро уйдут, — она вновь опустилась в кресло, прижав к себе девочку. Позже, когда их поиски не увенчались успехом, военные стали проводить допрос. Все слуги показали, что видели, как уезжали Майкл, Джо и какая-то девушка. Фантазия их разыгралась при этом не на шутку, они так живо описывали юную особу, что у полковника не осталось никаких сомнений в правдивости их. Он понял, что преступники опять улизнули. Затем Уоррендер допросил Кэтрин и Анну. Его интересовало местонахождение Роберта. Обе выразили надежду, что он жив, здоров и находится у короля.

Утром бледная и потрясенная случившимся Анна спустилась к Мэри и рассказала ей о том, что случилось ночью. Девушка дала понять, что рада за Майкла, которому удалось благополучно скрыться. Анна же страшно разволновалась. Мэри тотчас же налила ей горячего молока, которое стояло на печи. Анна выпила и немного успокоилась. Мэри нравилось то, что в этой комнате она может готовить себе еду. Это не только избавляло ее благодетелей от заботы тайно кормить ее, но и как-то отвлекало ее от всяких раздумий. Кроме этого, она училась писать буквы, которые показала ей Джулия. Анна заглянула в ее тетрадь и одобрительно кивнула.

— Неплохо. Я надеюсь, когда-нибудь ты расскажешь нам о своей жизни или опишешь ее.

«Надеюсь», — сказали губы Мэри.

После того как Анна ушла, Мэри надела плащ и медленно пошла по проходу к ступеням, ведущим в самое сердце лабиринта. Быстро ходить она не могла из-за болей в шее и, сама о том не думая, выработала скользящую походку, которая была весьма грациозна. Ее не очень-то удручало это заточение. Подземелье не пугало девушку. Напротив, здесь она чувствовала себя в полной безопасности, и если бы только Майкл мог разделить ее одиночество, Мэри жила бы здесь как в раю.

Она вошла в лабиринт и полной грудью вдохнула свежий воздух, настоянный осенним ароматом. Чтобы размяться, она ходила взад и вперед мимо восьмиугольной скамейки и вокруг нее. Мысленно она пыталась представить себе Майкла, совершающего путешествие. Ее интересовало, достиг ли он уже Франции и что это за страна. Она надеялась, что он скучает по ней и часто вспоминает ее. Он сказал, что со временем попытается прислать домой письмо.

Она еще никогда в жизни не получала писем. До тех пор пока на ее долю не выпала участь вместе со своими родственниками спасать короля, она не покидала маленькой деревушки возле Уорчестера, где родилась. В четырнадцать лет она осталась сиротой и перешла жить к братьям ее матери, чей дом стоял поблизости. Оба они были вдовцы и занимались плотницким делом. Мэрион вела домашнее хозяйство и занималась шитьем, чему обучила ее мать. Ее родители придерживались англиканского вероисповедания, а дяди были пуританами. Их мирная упорядоченная жизнь очень нравилась девушке. Дяди страдали от религиозных преследований во времена правления короля Карла I, но не могли мириться и с экстремистскими методами пуританского правительства. Они возлагали свои надежды на нового короля и готовы были отдать за него свои жизни.

Она тяжело вздохнула. Все, кто был дорог ей, теперь мертвы. Однако девушка не теряла надежды на то, что Майкл еще вернется к ней.

Сазерлей по-прежнему жил своей привычной обыденной жизнью. Вот только все стали замечать, что Кэтрин очень изменилась после той ночи, когда уехал ее внук. Проводив его, она не смогла сама подняться по лестнице. В дальнейшем она уже не спускалась. Сохраняя здравый рассудок, она с каждым днем становилась все слабее физически и проводила дни, сидя в кресле возле камина или ковыляя по своим комнатам.

Анна, страшно волнуясь за сына и мужа, находила успокоение только вышиванием, чем и занималась, сидя то у Мэри, то у Кэтрин. Только одно согревало женщин: с каждым днем в них росла уверенность, что Майкл и Джо благополучно добрались до Франции. Они не сомневались в том, что полковник Уоррендер непременно уведомил бы их, если бы сын хозяина Сазерлея оказался в его руках. Ему доставило бы большое удовольствие сообщить им об этом.

Утром тринадцатого октября, когда Анна находилась у Мэри, в дверь комнаты Кэтрин постучали. Вошла Джулия и, как обычно, сделала реверанс. Еще находясь в своей комнате, она удостоверилась, что ее прическа в порядке, платье надето аккуратно, а под ногтями нет грязи, ибо старая леди замечала все погрешности ее внешнего вида, а девочке не хотелось отвлекать ее внимание на такие пустяки.

— У меня есть просьба к тебе, бабушка, — начала она, держась прямо, с высоко поднятой головой.

Кэтрин, сидя в кресле с ковриком на коленях, внимательно посмотрела на ребенка.

— Да? И в чем же она заключается?

— Теперь, когда Майкл уехал и, по-видимому, вернется не скоро, я чувствую, что ты должна сообщить мне план лабиринта.

— В самом деле?

— Завтра мне исполняется десять лет. Я уже почти взрослая и могу взвалить на свои плечи третью обязанность. Две у меня уже есть. Я отвечаю за платье королевы Елизаветы и за Сазерлей. Если мне будут известны все ходы и выходы лабиринта, то у меня больше не возникнет необходимости таиться от слуг на пути к Королевской двери.

— Но ведь Мэри недолго осталось жить в подземелье.

Джулия, забыв о формальностях, протянула к Кэтрин руки:

— Пожалуйста, бабушка! Я уже больше не могу пребывать в неведении.

Кэтрин усмехнулась:

— Ты просто нетерпеливая девчонка. Так уж получилось, что я собиралась показать тебе план завтра, в день твоего рождения, но изучать его тебе придется в моей комнате.

— О, спасибо, бабушка! — Джулия поцеловала Кэтрин в щеку, а затем, пританцовывая, выбежала из комнаты и побежала к матери, чтобы сообщить ей приятное известие. Она не находила ничего страшного в том, что не рассказала Анне о своих обещаниях относительно королевского платья и Сазерлея, так как считала это уговором, исключительно касающимся лишь ее и бабушки.

Этим утром она должна была заниматься с учителем, который уже прибыл, так что у девочки оставалось совсем немного времени. Преподобный Освальд Гарнер был худым человеком ученого вида, который никогда не стал бы учить детей, разве что своих собственных, если бы его не выгнали круглоголовые из Чичестерского собора, где он служил.

— Добрый день, сэр, — приветствовала его Джулия. — Я приготовила уроки.

— Рад это слышать. Подожди меня в библиотеке.

Девочка убежала, а он вынул из кармана письмо и протянул его Анне. Именно он передавал все послания от друга семьи, за что Анна была ему весьма благодарна. После того как он ушел вслед за Джулией в библиотеку, Анна прошла в Королевскую гостиную и развернула письмо, которое оказалось весьма коротким: «Поезжайте в Хьютон. Р. будет ждать вас у таверны «Георгий и змей» завтра днем».

У нее перехватило дыхание Это могло значить только одно. Роберт возвращается домой! Чувствуя себя на седьмом небе от счастья, она бегом кинулась вверх по лестнице в комнаты Кэтрин.

— Я получила записку, в которой говорится, что завтра я должна встретиться с Робертом! Прочтите ее сами, — она передала послание своей свекрови. — Разве это не замечательная новость? Я поеду за ним в карете и тайно доставлю его домой.

Кэтрин положила письмо себе на колени и сняла очки.

— Если Роберт спасается вместе с королем, как мы предполагали все это время, — заговорила она тонким, нарочито спокойным голосом, — он скорее всего пробирается за границу. Здесь его посадят в Тауэр. А может быть, и казнят.

Анна схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.

— Мы могли бы спрятать его! У нас ведь есть наше подземелье.

— Прятать его там многие годы? — Кэтрин покачала головой. — Подземелье предназначено для того, чтобы люди скрывались там в течение непродолжительного времени. Роберт подвергнется такому же риску, как и Майкл.

Что-то мешало Анне согласиться с Кэтрин. Она постоянно надеялась, что Роберт сумеет заехать домой и попрощаться с ней, перед тем как отправиться за границу. Он проведет в Сазерлее день-два, может быть, даже неделю. Из послания она поняла, что Роберт хочет приехать домой.

— Извините меня, но мне кажется, что вы ошибаетесь, — она улыбалась, не подозревая, как трогательно выглядит в данный момент.

Свою слабость Кэтрин воспринимала как нечто само собой разумеющееся, ибо была стара, но она боялась за невестку, которая с трудом переносила тяжелые испытания, выпавшие на ее долю. Анна была не из тех, кто безропотно покоряется судьбе, но ее воспитание не позволяло ей активно противиться невзгодам. Она предпочитала покорно выжидать, надеясь, что все переменится к лучшему. Кэтрин опасалась, что Анна может не выдержать напряжения и сломаться.

— Я поеду туда сегодня днем, — продолжала Анна. — Хьютон находится неподалеку отсюда, но я хочу прибыть туда заранее, на случай если Роберт окажется там раньше времени. Ожидайте нас в Сазерлее завтра.

— А что, если за ним гонятся преследователи? Вспомни, что Хьютон находится на пути к побережью. Возможно, Роберт неспроста выбрал этот городок для встречи с тобой. Я напишу своей кузине, живущей в Стейнинге, письмо, которое ты сможешь показать в случае надобности людям, разыскивающим короля, и объяснить им цель своего путешествия.

Анну это предложение мало заинтересовало.

— Спасибо вам за заботу, — сказала она, — но Роберт может хотя бы несколько дней провести в Сазерлее. Он не мог уехать за границу, не заехав перед этим домой. Я это знала.

— Возьми с собой Джулию, — предложила Кэтрин. «Девочка может оказать на мать благотворное воздействие, — подумала она, — если та впадет в отчаяние. Кроме того, дочь имеет право увидеть отца, перед тем как он отправится в дальние края». Сама Кэтрин всем сердцем желала увидеть сына, понимая, что следующей встречи может уже и не произойти, так как ее время истекает. Однако она уже самостоятельно не спускалась по лестнице на первый этаж, так что не могло быть и речи о поездке в карете. — Джулия будет рада прокатиться и составит тебе компанию, — добавила она.

— В этом вы правы, — согласилась Анна, немного помолчав, как бы раздумывая, соглашаться ей или нет. — Роберт будет очень рад увидеть Джулию и, возможно, не станет так сильно переживать по поводу отъезда Майкла из Англии. А для девочки встреча с отцом станет замечательным подарком в день ее рождения.

В полдень Анна и Джулия пришли попрощаться с Кэтрин. Девочка призналась, что не могла даже есть от перевозбуждения, узнав о предстоящей поездке. Анна очень помолодела. Глаза ее сверкали, щеки раскраснелись. Кэтрин казалось, что невестка уже ничего не видит и не соображает, опьяненная предстоящим свиданием с мужем.

Прощаясь с внучкой, Кэтрин привлекла ее к себе:

— Передай отцу большой привет от меня.

Джулия, кажется, поняла всю глубину чувств, переживаемых бабушкой. Радостное возбуждение вмиг покинуло ее, и на милом личике ребенка появилось почти взрослое, серьезное выражение. Она поняла, что грядущие события не столь праздничны, как представляет их мать.

— Обязательно передам, бабушка.

— Заботься о матери, — велела ей Кэтрин. Девочка кивнула и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Дорога на Хьютон проходила по холмистой, красивой деревенской местности. Вдоль узких аллей стояли деревья, покрытые красно-коричневой и золотистой листвой. Упавшие листья шуршали под копытами лошади и вылетали из-под колес кареты, словно бабочки. Чем ближе подъезжали они к Хьютону, тем круче вверх брала дорога и тем труднее было лошадям. Они проезжали мимо лугов, полей и ферм — маленьких домиков, окруженных деревьями. Над ними сияло яркое полуденное солнце.

Затем начался крутой спуск, ведущий к Хьютону. Кучер изо всех сил сдерживал лошадей. Выглянув из окна кареты, Джулия увидела таверну, стоящую у дороги. Это был довольно большой дом из красного кирпича. На железном щите девочка заметила изображение пышущего огнем дракона, которого поражает копьем Святой Георгий.

— Мы уже приехали, мама.

Карета остановилась у дверей таверны. Анна и Джулия вошли в пивную под низкими сводами, где весело пылал камин. Их приветствовал сам хозяин, а его жена проводила наверх в комнату, заверив, что кучера поместят в помещение над конюшней.

— Много ли путешественников остановилось в таверне? — спросила Анна, осматривая комнату с простой, но удобной мебелью.

— Нет, мадам. Только вы и ваша девочка. Но иногда у нас бывает много постояльцев.

Анна знала, что владельцы таверны являются роялистами, иначе Роберт не стал бы останавливаться здесь.

— Я жду своего мужа. Сообщите мне, пожалуйста, немедленно, когда сюда прибудет какой-нибудь господин, — она на мгновение замолкла. — Возможно, у него будет иная фамилия, чем у меня. Сейчас для роялистов наступили трудные времена.

Женщина улыбнулась понимающе:

— Не беспокойтесь, мадам. Мы сохраняем верность нашему королю. Каждый вечер провозглашаем тост за здоровье его величества.

— Я хотела бы принять участие в этом вашем обряде.

— Рады будем видеть вас с нами за одним столом.

В задней части пивной стоял стол, накрытый для ужина. Сидя за ним, Джулия и Анна то и дело поглядывали на каждого входящего в дверь. Посетителями являлись, в основном, местные фермеры, на которых никто не обращал никакого внимания. После ужина мать и дочь сели возле камина. Джулия вскоре уснула, так что Анне пришлось разбудить ее и отвести в комнату, где она сразу же заснула опять, лишь только разделась и легла в кровать. Когда стемнело и таверну закрыли, хозяин пригласил Анну в свою комнату, где налил себе, своей жене, двум взрослым сыновьям и Анне по кружке белого сухого вина. Затем произнес тост:

— За здоровье его величества, да благословит его Господь!

Все подняли кружки и выпили. Это испанское вино обладало большой крепостью.

Анна не собиралась спать той ночью, но едва прилегла на кровать, вино начало действовать как доброе снотворное. Она проспала до позднего утра.

Ночью в таверну никто не прибыл. После завтрака Анна села возле окна в пивной и стала наблюдать за дорогой. Джулия ушла на конюшню поиграть со щенками. Через некоторое время Анна решилась подняться на холм, надеясь встретить Роберта на пути к таверне. Мимо нее проехало несколько телег и экипажей. Местный помещик, минуя ее верхом на коне, снял шляпу, приветствуя красивую даму. Однако человек, которого она ждала, так и не появился. В полдень она вернулась в таверну, зашла в свою комнату и взяла шаль, так как вся дрожала от нервного напряжения. Вдруг ей показалось, что она слышит стук копыт. Но Анна уже до того отчаялась, что даже не вышла на лестницу. Потом до нее донесся голос жены хозяина, зовущий ее.

— Миссис Паллистер! Спуститесь вниз! Здесь король!

Она стремглав бросилась вниз по лестнице и увидела, что хозяин таверны несет на улицу четыре большие пенящиеся кружки с пивом. Поспешив вслед за ним, она увидела короля и трех джентльменов верхом на конях. Одного из господ она узнала, два других были ей незнакомы. Ее сердце упало, Роберта среди них не оказалось!

— Сэр! — она сделала реверанс королю, восседавшему на коне. Он выглядел усталым, даже измученным долгим странствием. Глаза провалились на его худом лице, волосы были пострижены так же коротко, как и у круглоголовых. На нем была простая одежда и старая шляпа. — Слава Богу, что вы живы и здоровы.

Он улыбнулся ей очаровательной улыбкой.

— Мы благодарим вас, мадам. Простите нас, что мы спешим и вскоре должны отправиться в путь, — он поднял кружку с пивом, выпил за ее здоровье и закусил куском хлеба с сыром, взятым с тарелки, которую протянула ему жена хозяина.

— Я миссис Паллистер. Я надеялась, что мой муж с вами.

Его взгляд сразу же стал серьезным, и она поняла, что случилась беда. Впадая в панику, Анна повернулась к своему знакомому джентльмену, который спешился, как только она вышла из таверны. Это был полковник Гантер, старый друг семьи, который посылал ей тайные послания. Его лицо выражало скорбь.

— Джордж, где Роберт? Что случилось? Ты сказал, что он будет с тобой!

— Когда я посылал тебе записку, я так и думал. Он находится на пути сюда. Роберт был послан королем в разведку и попал в беду. Полковник Уоррендер и его люди обстреляли твоего мужа, напав на него из засады. Сначала нам показалось, что его ранили легко, однако к утру ему стало хуже и он не смог скакать дальше. Нам пришлось оставить его у дороги, так как короля уже ждет корабль, который должен доставить его во Францию.

— Боже мой! Он там один?

— Нет. Совершенно случайно я встретил одного знакомого помещика, который вызвался доставить твоего мужа сюда.

Она смутно припомнила человека, приветствовавшего ее около часа назад.

— Я поеду за ним в карете.

Тут заговорил один из джентльменов, восседавших на лошадях.

— Король готов продолжать путешествие, полковник. Больше нам нельзя медлить.

Джордж поцеловал руку Анны и прыгнул в седло. Карл сказал ей на прощанье:

— Вы можете гордиться вашим мужем, мадам. Он храбрый человек, и мы всегда будем помнить о нем.

После этого он пришпорил коня и умчался прочь. Его спутники последовали за ним. Около полудюжины людей, собравшихся у таверны, громкими возгласами приветствовали короля, проскакавшего мимо них. Кучер Анны стоял рядом с ней, и ей не пришлось повторять ему то, что она уже сказала своему другу.

— Карета сейчас же будет подана к таверне, — заверил он ее.

Джулия, как только узнала о прибытии короля, выскочила на улицу. Она слышала разговор матери с Джорджем. Подойдя к Анне, она сказала:

— Надо ехать, мама. Нам нельзя терять ни минуты.

Вещи уже были упакованы. Как только Анна и Джулия вышли на крыльцо, к ним подкатила карета. Впоследствии Анна не могла вспомнить об отъезде, так как находилась в полуобморочном состоянии. Она пришла в себя, лишь услышав крик кучера, который заметил Роберта.

Анна выскочила из кареты. Ее муж с трудом сидел в седле, поддерживаемый помещиком, который ехал на лошади рядом с ним. Услышав ее голос, Роберт поднял голову и попробовал улыбнуться.

— Моя дорогая, — сказал он тихо, — как я рад тебя видеть. Боюсь, что я плохо себя чувствую.

— Молчи. Поговорим позже.

Волнуясь, она смотрела, как кучер и помещик сняли мужа с коня и посадили в карету. Он упал в ее объятия и протянул руку Джулии, как только заметил ее.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, девочка.

— Мы отвезем тебя в Сазерлей, папа, — сказала Джулия робко, сжимая его руку. — Ты скоро поправишься.

— Конечно, поправлюсь, сказал он слабым голосом. — Мне так хочется поскорее попасть домой.

— Бабушка просила передать тебе большой привет.

Он едва заметно улыбнулся:

— Она здорова?

— Да.

— Хорошо. Почему с вами нет Майкла?

Тут в разговор вмешалась Анна.

— Помолчи, дорогой. Отдохни немного.

Он беспрекословно подчинился ей, испытывая крайнюю степень усталости. Сазерлей. Неужели он скоро окажется там? Усадьба как наяву предстала перед его внутренним взором, но этот радостный образ вмиг затмился кошмарными воспоминаниями о том, что случилось с ним за последние недели. За ним, Карлом и их спутниками постоянно шла охота. Они были обязаны своими жизнями простым людям, которые помогали им, рискуя головой.

Роберт, полулежа в объятиях Анны, чувствовал, что она гладит его лоб. Было время, когда ему стало казаться, что он уже никогда больше не увидит ее. Роберт разделял с королем все трудности и, наконец, стал разведчиком, подвергая себя постоянной опасности. Именно он связался с Джорджем Гантером, живущим в Сассексе, и попросил его помочь ему зафрахтовать корабль для короля. Но все это уже практически не имело никакого значения. Он ехал в Сазерлей, в свой дом, залитый солнечным светом.

Анне казалось, что дороге не будет конца. Кучер делал все, чтобы карету не трясло, а когда дорога становилась неровной, ехал черепашьим шагом. Наконец, к великой радости Анны, они въехали в ворота Сазерлея.

— Мы дома, дорогой, — сказала она Роберту.

— Папа спит, мама, — прошептала Джулия.

Анна склонилась над мужем и вдруг поняла, что он уже никогда больше не проснется.

ГЛАВА 7

За два дня до похорон прибыл рыболов из небольшого городка Богнор. Он хотел видеть Анну, которой рассказал, что переправил Майкла и Джо во Францию.

— Мне следовало бы приехать сюда раньше, — объяснил он, — но как раз начался лов сельди, и у меня просто не было свободного времени.

Анна была чрезвычайно благодарна этому человеку и щедро его наградила. Ведь он принес радостную весть в тот момент, когда весь Сазерлей находился в трауре. На похороны Роберта пришло много людей. Всей округе уже стало известно, что он помогал королю, а виноват в его гибели не кто иной, как полковник Уоррендер. Несмотря на это, несколько сторонников парламента явились на похороны. Эти мужчины были соседями Роберта и когда-то дружили с ним. Кристоферу Рену послали письмо с сообщением о смерти хозяина Сазерлея, но Анна полагала, что молодой человек вряд ли успеет приехать вовремя. Так оно и вышло. Из Стейнинга прибыло несколько двоюродных братьев и сестер, которые остались ночевать в усадьбе.

Присутствие в доме гостей заставило служанку Анны Сару проявить инициативу. Она не могла советоваться с Анной и Кэтрин, погруженными в свое горе. Однако ей предоставлялась такая возможность, которую грех было упустить. Сара взяла с собой траурную одежду и спустилась в подземелье к Мэри.

— Быстрее одевайся, — велела она девушке. — Я отведу тебя в дом, и все подумают, что ты родственница, приглашенная на похороны. После этого ты будешь жить в доме.

Мэри, полагая, что Сару прислала Анна, подчинилась. У Майкла в отношении ее имелся другой план. Он хотел как бы привезти ее из Чичестера, куда ее якобы доставила почтовая карета. Но после его поспешного отъезда этот план отложили на неопределенное время. Черное платье оказалось ей впору, но она вскоре поняла, что ни один из воротников не может скрыть ее шейную повязку. Сара, спешно собирая вещи девушки, поняла, в чем дело.

— Тебе придется снять повязку.

Мэри яростно протестовала, и Сара, наконец, потеряла терпение.

— Ты хочешь помочь людям, которые были так добры к тебе, или нет? Если сейчас все пройдет нормально, ты избавишь их от дальнейших хлопот, и им больше нечего будет опасаться.

«Разреши мне надеть шаль», — шевелила губами Мэри.

— У тебя нет черной шали, нет ее и у меня. Делай то, что я тебе говорю, — Сара гордилась тем, что после своей хозяйки была чуть ли не главной в доме в отсутствие дворецкого и эконома, которые не вернулись с войны. Поэтому при таких чрезвычайных обстоятельствах она считала себя обязанной командовать девушкой. — Твоя шея уже давно зажила. Прошло не меньше семи недель с тех пор, как мистер Майкл спас тебя. Опухоль и синяки не держатся вечно. Так что поспеши. Нам нельзя терять времени!

Необходимости в особой спешке вообще-то не было, но Сара чувствовала, что на Мэри надо нажать. Как только девушка дрожащими пальцами развязала повязку, Сара тотчас сорвала ее.

— Ну вот! У тебязамечательная шея! Никаких следов на ней я не вижу, — она решительно взяла Мэри за руку и потащила за собой, опасаясь, что та передумает и начнет упираться. — Пошли. Захвати с собой свечу, чтобы освещать дорогу. Нам надо спешить!

Неся в одной руке вещи, Сара вела за собой девушку вверх по ступеням лестницы. Через Королевскую дверь они прошли в комнату, отделяемую от подземелья фальшивой стеной. Оказавшись за ней, Мэри погасила свечу и поставила ее на обеденный стол. Из Большого зала, находящегося за двойными дверьми, доносился приглушенный гул голосов. Там собрались люди, вернувшиеся с похорон. Вот-вот должны были начаться поминки. Сара в последний раз наставляла Мэри.

— Иди туда. Никто тебя не заметит. Все сейчас рассаживаются за столом. А я пока отнесу твои вещи в комнату для гостей, — она слегка подтолкнула робеющую девушку. — Иди же!

Мэри, дрожа от нервного напряжения и стараясь не привлекать к себе внимания, вошла в зал. Все было так, как и говорила Сара. Когда она села рядом с Джулией, никто из сидящих не заметил удивления ребенка.

— Твоя шея, Мэри! Она уже зажила?

В течение некоторого времени после этого девушка все еще продолжала носить повязку, оставаясь наедине, пока наконец не убедилась, что этого вовсе не требуется.

Слуги решили, что Мэри Твайт прибыла в дом вместе с другими гостями. Когда стало известно, что она собирается жить в Сазерлее, потеряв недавно свою семью, о ней стали судачить на кухне. Особый интерес вызвало то обстоятельство, что девушка не могла говорить. Повариха уверяла всех, что Мэри немая с детства.

— Такое случается. Я уже слышала о подобном.

— Она держится так, будто у нее спина не гнется, — заметила одна из горничных.

— Это скорее всего от гордости.

Другая горничная фыркнула:

— Со мной ей лучше не связываться.

— А где она живет?

— В спальной, рядом с комнатой мисс Джулии.

— Хорошая комната. Там очень уютно. Но она не привезла с собой сундука. Кажется, у нее совсем мало вещей.

И опять повариха все объяснила:

— Могу спорить, что она бедная родственница. Все богатые семьи имеют бедных родственников. Хозяйка взяла ее в дом из жалости.

Анна радовалась тому, что внедрение Мэри прошло довольно гладко. Однако она все еще испытывала потрясение и почти не замечала того, что происходило вокруг. Она теперь проводила за вышиванием почти все свое время. И вышивала не траурные ленты, а самые яркие цветочные узоры: маки и тюльпаны, васильки и лютики. Кэтрин одобряла то, чем занималась ее невестка, понимая, что вышивание успокаивает ее. Занимаясь любимым делом, она вспоминала только о хорошем и забывала о своей утрате.

Джулия глубоко и втайне от других переживала смерть отца. Она не позволяла себе плакать в присутствии матери или бабушки, боясь вызвать их слезы, а когда оставалась одна, печаль сковывала ее сердце, оставляя глаза сухими. Свое горе она не могла разделить с Мэри, потому что, хотя они и дружили, девушки недостаточно хорошо знали друг друга. Только один человек мог понять Джулию.

И он явился. Когда письмо Анны наконец достигло Оксфорда, Кристофер отложил в сторону свои учебники, не пошел на занятия, оседлал лошадь и в тот же день отправился в Сазерлей. Проведя ночь на постоялом дворе, он утром прибыл в усадьбу. Джулия сидела в библиотеке и убирала со стола книги после только что закончившегося урока, когда дверь открылась и на пороге появился Кристофер. Она бросилась к нему и разрыдалась. Не говоря ни слова, он подвел девочку к резной скамье, усадил ее и сам сел рядом, готовый утешить близкого ему человека. Она обняла его за шею и оросила его бархатный камзол слезами. Он терпеливо ждал, пока стихнут ее рыдания, потом вынул из кармана синий шелковый носовой платок и протянул его ей.

— Спасибо, — она выпрямилась, посмотрела на его доброе лицо и поняла, что он ее самый лучший друг. Такой дружбы, как между ней и Кристофером, не существовало в мире. Она тщательно вытерла глаза, так что от слез не осталось и следа. Лишь по распухшим векам можно было догадаться, что она плакала.

— Раньше я не могла плакать.

— Я догадался. Тебе стало лучше?

— Да, но мне все еще очень грустно.

— Удивительно было бы, если бы ты не грустила. Но теперь твое горе должно постепенно идти на убыль. Твои отец хотел бы этого прежде всего.

— Ты уже видел маму?

Он кивнул:

— Я пошел к ней, чтобы выразить мои соболезнования. Она сообщила новости о Майкле, который уехал за границу. Я искренне надеюсь, что он скоро вернется, но в настоящее время самый лучший адвокат в Англии не сможет защитить его. Парламент постановил, что всякая помощь королю со стороны кого бы то ни было является предательством. Когда я поднялся наверх, чтобы повидать Кэтрин, с ней находилась юная особа, которая как раз подпадает под это постановление.

— Мы опасаемся, что Мэри никогда больше не сможет говорить.

— А ей уже пора начать говорить?

— Майкл сказал, что у нее, должно быть, повреждены голосовые связки.

Взгляд Кристофера выражал сомнение.

— Не думаю. Временная опухоль может стать причиной немоты, но это не продолжается вечно. В Оксфорде не так давно случилось нечто подобное.

— Я думаю, что Мэри хорошенькая. Тебе так не кажется?

— Да… и она талантлива. Девушка играла на лютне, когда я вошел в комнату твоей бабушки.

— На лютне? — с удивлением спросила Джулия.

— Совершенно верно. Твоя бабушка сказала, что ты оставила инструмент там, а эта юная особа взяла его и стала играть.

— Но раньше она никогда не делала этого.

— Может быть, ей не предоставлялся случай.

Позднее Мэри дала понять, что ее тетя была очень музыкальна и обучила ее игре на разных инструментах. В тот вечер сна вновь играла в комнате Кэтрин. Теперь ее слушали также Анна, Джулия и Кристофер. Ее репертуар включал народные песни, и Кристофер, обладая неплохим тенором, начал петь, призывая остальных подпевать ему. Одна из горничных, проходя мимо комнаты, в изумлении замерла, пораженная пением в доме, погруженном в траур. Потом она решила, что это вовсе неплохо, ибо жизнь должна продолжаться. Миссис Паллистер и так уж слишком извела себя, ей надо немного взбодриться.

Анна благодарила судьбу за то, что она послала им Кристофера, когда спустя два дня получила официальный документ. Ранее при обсуждении финансовых дел она чувствовала себя не в своей тарелке, не всегда понимая то, что говорит адвокат. Теперь же она полагалась на участие Кристофера. Она знала, что Сазерлей переходит к Майклу и его наследникам, а в случае, если у него не будет детей, хозяйкой усадьбы после его смерти становится Джулия. Ей самой разрешалось иметь доход от имения до совершеннолетия Майкла. После этого она будет ежегодно получать определенную денежную сумму.

— Кристофер, — сказала она дрожащим голосом, протягивая ему документ, — правительство требует, чтобы мы заплатили большой штраф за участие Роберта и Майкла в войне на стороне короля. Что мне делать?

Он внимательно и вдумчиво прочитал документ.

— Да, — произнес он наконец, — сумма довольно значительная, но вам необходимо заплатить ее, иначе у вас могут отобрать поместье. Сможете ли вы достать такие деньги?

Анна выглядела совершенно расстроенной.

— Я думаю… Я не уверена… Трудно сказать… у нас есть какие-то сбережения. Видишь ли, после того как Роберт перестал совершать морские вояжи, он вложил деньги в три корабля и получил прибыль. Деньги передал ему один знакомый купец из Лондона. Но когда началась война, мой муж поменял эти деньги на золотые монеты и спрятал их в тайнике. Сейчас они в моей комнате. Однако, если отдать сейчас все эти деньги, я просто не знаю, как мы будем жить дальше.

Они принесли мешок с деньгами в библиотеку и сели за стол друг против друга. Кристофер пересчитал деньги и тщательно изучил все документы. Затем он молниеносно произвел какие-то расчеты, записывая цифры на бумаге. Анна смотрела на него, благодарная ему за все. Наконец он положил перо и обратился к Анне:

— Можете не беспокоиться насчет этого штрафа. Денег у вас вполне хватает. Часть дохода от имения придется посылать Майклу, чтобы он не умер с голоду за границей. Существует возможность переправлять деньги во Францию, хотя стоит это недешево. Рано или поздно вы получите адрес своего сына.

— Мы дали ему с собой мешок золота, а моя свекровь передала еще и драгоценные камни, которые предназначались для его будущей невесты.

— Значит, какое-то время он не будет ни в чем нуждаться.

— Возможно, у него вообще не возникнут денежные трудности. Майкл собирался найти там себе какую-нибудь работу. Французский он знает в совершенстве.

— Это хорошо. У вас будет меньше забот.

— Если он все же станет испытывать нужду, я могу продать часть нашей земли. Роберт уже занимался этим.

— Но это случилось в военное время, когда у него не было другого выхода. К счастью, у вас нет долгов, в отличие от многих других женщин, чьи мужья покинули родину. Я слышал немало грустных историй, — затем он вернулся к вопросу о земле Сазерлея: — Я настоятельно советую вам не продавать землю. После уплаты штрафа она будет единственным источником вашего дохода. Сейчас цены на землю очень низкие, так как многие роялисты-землевладельцы вынуждены продавать свои угодья. К тому же вы должны сохранить Сазерлей для Майкла.

— Я буду поступать так, как ты говоришь.

— Пусть все останется по-старому. Ваш управляющий, кажется, надежный человек. Он хорошо разбирается в делах и не станет обманывать бедную вдову. Однако вам следует сдать часть земли в аренду своим друзьям-роялистам. Вы получите за это хорошие деньги. Даже парк можно сдать под пастбище. Легко будет отделить лабиринт, лужайки и клумбы от остальной части парка.

— Это сделать невозможно, — сказала она, вновь опечалившись. — В окрестностях произошло так много перемен. Все наши соседи стали сторонниками парламента. А роялистские семьи уехали отсюда, когда имения конфисковали.

Он размышлял о том, почему Сазерлей стал исключением, и пришел к выводу, что на него просто не обратили внимания. Усадьба была слишком мала, а парламент обладал вовсе не пуританским аппетитом.

— Война кончилась, — напомнил он, не желая причинять ей боль, но стараясь проявлять твердость ради ее же пользы. — Насколько я помню, Сазерлей граничит с другими поместьями на востоке и юге. Я сам переговорю с двумя новыми владельцами соседних имений. Землю получит тот, кто больше заплатит за аренду. Я прихвачу с собой вашего адвоката и все необходимые бумаги, которые нужно подписать. Вы согласны?

У нее просто не было выбора.

— Согласна, — сказала она тихо, крепко сжимая свои руки, лежащие на столе.

Он прикоснулся к ним, пытаясь успокоить ее.

— Все это только временные меры, от которых можно отказаться, когда жизнь изменится в лучшую сторону. Я изучал историю и знаю, что ни один режим не может править страной вечно, хотя римляне, например, считали, что ничто не может сокрушить их империю. Не падайте духом! Вы потеряли мужа. Это невосполнимая утрата. Но у вас есть Джулия, и, я уверен, Майкл вернется в Англию, как только времена изменятся.

Она кивнула.

— Ты утешаешь меня, Кристофер. Я стыжусь своей слабости.

— Вы более мужественный человек, чем думаете, мадам. Вы обязательно справитесь с финансовыми трудностями.

Затем Кристофер дал ей несколько советов относительно экономной траты денег. Но когда он предложил закрыть часть дома и уменьшить число слуг, она пришла в ужас.

— Этого я сделать не могу, — воскликнула она. — Они так преданны мне! Все до единого, — она выпрямилась. — Нет, на это я не пойду!

Его радовал ее бурный протест. До своего приезда он боялся увидеть ее в крайне удрученном состоянии духа, вызванном потерей мужа, ибо и раньше не раз видел, как тяжело переносит эта женщина всякие невзгоды. Однако, преодолевая себя, Анна продолжала бороться, бросая вызов обстоятельствам, и это восхищало его в ней.

— Очень хорошо, — сказал он, — я сам поговорю со слугами и все объясню им. Если они будут согласны на более низкую плату, то смогут остаться здесь на неопределенный срок. А теперь еще одна вещь. Я думаю, что вам следует сообщить мадам Кэтрин о ваших трудностях. Или вы предпочитаете, чтобы я сам отправился к ней?

Анна уже больше не могла заниматься делами, и Кристофер поднялся наверх, чтобы сообщить старой леди об опасности, нависшей над поместьем и о тех мерах, которые он собирается предпринять ради его спасения.

Как он и предполагал, она восприняла то, что он сообщил ей, совершенно спокойно.

— За всем этим стоит полковник Уоррендер, — заметила она. — Ему мало смерти моего сына. Он хочет разорить нас всех.

— Хорошо еще, что он не конфисковал Сазерлей, — сказал Кристофер. — Вам повезло больше, чем вашим друзьям.

— Нет, — сказала Кэтрин, глядя в открытое окно, — мне кажется, этого он не посмеет сделать. — Слабая улыбка промелькнула на ее лице, и Кристофер почувствовал, что за этим заявлением кроется нечто, о чем ему вряд ли расскажут.

Когда он ушел, Кэтрин в задумчивости уставилась на старинный сундук.

— Нет, — произнесла она наконец обращаясь сама к себе, — это мы оставим на самый крайний случай. Тут подарки королевы и моего мужа. Я должна во что бы то ни стало сохранить их для Джулии!

Слуги проявили большее понимание, чем предполагал Кристофер. Горничная Кэтрин заявила, что готова оставить службу и уехать к сестре в Чичестер. Сара сказала, что будет ухаживать за обеими дамами, не потребовав при этом повышения зарплаты. Кучер был рад уйти из Сазерлея, так как его брат купил постоялый двор и звал его к себе Две служанки и так собирались уходить после Рождества, потому что вступали в брак, а третья решила покинуть дом: ей не нравилось то, что тут творилось. Жена привратника, которая занималась стиркой, вызвалась делать уборку в доме. Ей неплохо здесь жилось, и она боялась, что ее могут прогнать. Ее муж, исходя из тех же соображений, взял на себя обязанности кучера. И, наконец, повариха, которая только накануне выгнала поваренка за воровство, сказала, что будет одна готовить еду.

После того как пять слуг ушли, а остальные стали совмещать несколько обязанностей, финансовая ситуация в Сазерлее немного улучшилась, и Кристоферу удалось сохранить зарплату оставшимся людям на прежнем уровне. Это удовлетворило обе стороны.

Он пробыл в усадьбе дольше, чем предполагал, и в последние дни пребывания очень выгодно сдал в аренду землю, пользуясь тем, что на нее претендовали два соседа, владевшие большими стадами. Он чувствовал, что оставляет Сазерлей в полном порядке. Перед самым его отъездом Анна перешла жить из своей комнаты в другую, находящуюся возле апартаментов Кэтрин. Восточную часть дома и Длинную галерею закрыли.

Вернувшись в Оксфорд, Кристофер сразу же с головой ушел в учебу. Жизнь там удовлетворяла его во всех отношениях. Как раз открылась новая кофейня, и в свободное время юноша любил посидеть там в компании умных собеседников, попивая кофе и покуривая трубку. Временами на улице или во время вечеринки его внимание привлекала какая-нибудь симпатичная женская мордашка, но он был слишком перегружен работой, чтобы давать волю своим инстинктам. Университет таил в себе всякие чудеса, в которых Кристоферу еще предстояло разобраться. Его особенно интересовала планета Сатурн, и, рассматривая ее в телескоп, сделанный по его собственному проекту, он собрал о ней немало новых данных.

Однако ему вновь пришлось прервать занятия после того, как заболел его отец Дин Рен. Он поехал домой и пробыл там неделю. К этому времени отец оправился от болезни. Во время пребывания дома Кристофер рассказал сестре и ее мужу о своем посещении Сазерлея и о трагических событиях, произошедших там.

— Я напишу письмо миссис Паллистер, — сказала Сюзанна, исполненная сострадания, — и выражу ей наши соболезнования. Я уже и раньше собиралась начать писать ей письма вместо отца, который стал плохо видеть.

Она сдержала свое слово. Ее интересные письма весьма подбадривали Анну, а Джулия узнавала из них об успехах Кристофера, о которых сам он никогда ей не рассказывал.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Кристофер уехал из Сазерлея. Однажды он получил от Джулии письмо, в котором она писала, что Майкл наконец дал о себе знать. Послание доставил в усадьбу слуга одного купца, который виделся с братом Джулии в Париже.

Письмо было выдержано в грустных тонах, ибо Майкл уже знал о смерти отца от одного кавалера, недавно бежавшего во Францию от преследований сторонников парламента. Майкл писал, что хотел бы в это трудное время находиться в Сазерлее вместе со своими родными, разделяя с ними это горе. О себе он почти ничего не сообщал, слишком обеспокоенный судьбой семьи, но между строк можно было догадаться, что жизнь у него тоже не сладкая, да и королю не очень-то везет в изгнании. Майкл объяснял, что обстановка во Франции весьма неспокойная из-за борьбы за власть, которую ведут аристократы с королем Людовиком XIV. Народ же от этого только страдает. Майкл не давал адреса, обещая сообщить его позднее. Заканчивая свое письмо, Джулия обещала Кристоферу держать его в курсе событий и обязательно написать, если ей станет что-то еще известно о брате.

В Сазерлее Анна несколько раз прочитала послание сына вслух, обсудив его содержание с Кэтрин и Джулией. Они вчитывались в каждое предложение и гадали, что может значить то или иное слово. Мэри страшно обрадовалась тому, что Майкл передавал ей привет наряду со своими родными. Может быть, он часто думает о ней в изгнании, вспоминает ее, те поцелуи, которыми они обменялись, их страстные объятия. Со временем она напишет ему. Посылка письма в Англии стоила недешево, а за границу — еще дороже. Однако Мэри копила деньги, которые зарабатывала как портниха. Она шила платья служанкам — шерстяные зимой и хлопковые летом.

Мэри успешно училась чтению и письму и уже могла вкратце описать события, во время которых она и ее дяди были вовлечены в заговор. Джулия рассказала ей о женщине в Оксфорде, которая тоже побывала в петле, но не потеряла голос. Это испугало Мэри, так как ей показалось, что Паллистеры устали от ее молчания и подозревают ее в чем-то нехорошем. Но она ошибалась. Анна заметила, что той женщине просто очень повезло. Больше об этом уже не вспоминали.

Живя лишь тайным ожиданием возвращения Майкла, Мэри старалась по мере сил развеять грусть, которой порой была охвачена Анна. Добрая от природы, девушка готова была на все ради семьи Майкла. Она играла на флейте народные мелодии, которые так любила Кэтрин. Мэри и не подозревала, что обладает настоящим музыкальным талантом.

Кэтрин думала о том, что девушка, наверное, хорошо пела до того, как попала на виселицу. Однажды днем Мэри открыла рот, желая исполнить песню, мелодию которой она играла. Пения не получилось, но она стала произносить одно слово за другим. Голос звучал хрипло, но слова слышались отчетливо. В течение последних месяцев она и не пыталась заговорить, опасаясь новых разочарований. Теперь же девушка страшно удивилась и замерла на месте.

— Я говорю! — воскликнула она вне себя от удивления. — Вы слышите меня, госпожа Кэтрин?

— Конечно, слышу, — Кэтрин радостно улыбалась и кивала головой.

— Я не онемела навеки! — лицо девушки озарилось радостью.

— Не напрягай голос, я тебя хорошо слышу, — сказала ей Кэтрин и указала на стул, стоящий возле ее кресла.

Мэри бросилась к стулу и, не сдержавшись, расплакалась. Она плакала от счастья: теперь она сможет при встрече с Майклом рассказать ему о своей любви. Кэтрин положила голову девушки на свои колени, стала гладить ее волосы и плечи, пока та не успокоилась.

До этого дня Мэри немного побаивалась Кэтрин. Она не была уверена в том, что нравится старой леди, но теперь все изменилось. Она чувствовала, что ее приняли в семью. Наконец-то все слышат ее голос!

Она не понимала, что, хотя Кэтрин лично ничего против нее не имела, а наоборот, жалела бедняжку, любовь Мэри к Майклу не могла быть по душе этой даме. Молодые люди принадлежали к разным классам. Для Анны это не имело значения, но Кэтрин, воспитанная при дворе, не могла примириться с подобным.

Скучая по внуку, Кэтрин все же полагала, что его отъезд сыграл свою положительную роль. Иначе он мог бы попасть в ловушку и совершить непоправимую ошибку, женившись на этой особе, сожалея потом об этом всю жизнь. Живя за границей, он повзрослеет и помудреет, а вернувшись, поймет, что Мэри ему не пара.

Сбережения Мэри увеличивались крайне медленно, так как в эти трудные времена женщины предпочитали чинить и штопать свою одежду вместо того, чтобы шить новую. Кэтрин не нужны были платья, у нее имелся целый гардероб дорогой одежды, а Анна продолжала носить траур, попеременно надевая четыре платья, купленные в Чичестере после смерти мужа. Служанки тоже делали себе обновы реже, чем прежде.

В одном из сундуков, покрытым покрывалом, вышитым крестом в елизаветинском стиле, хранились великолепные ткани. Первоначально там держали восточные шелка, тонкие материи, которые Нед привозил домой из заморских стран, но впоследствии Кэтрин стала складывать туда роскошные ткани, которые покупала себе на платья. Анна поступала так же, послушно соблюдая те правила, которых придерживались в Сазерлее. Однако крышку сундука давно уже не открывали из страха, что в эти трудные времена не удается купить материю такого же качества, которая может понадобиться, когда Мэри, а впоследствии и Джулия, станут выходить замуж.

Мэри в основном занималась тем, что удлиняла платья Джулии, которая росла не по дням, а по часам. Она обычно пользовалась всякими обрезками, оставшимися от платьев Кэтрин и Анны. Девушка сшивала их незаметными швами. Анна хотела бы, чтобы использовали ее ленты, но в новой пуританской Англии украшения не поощрялись. Женщин, появляющихся в роскошных платьях, считали шлюхами. Случалось, что на утицах в них кидали навозом. В результате этого красивые ленты, над которыми трудилась Анна, складывались в сундуки, ибо мать не хотела, чтобы ее невинная дочь подвергалась оскорблениям. Ее собственные платья, которые она перестала носить после смерти мужа, можно было бы в случае нужды перешить. Так и случилось, когда Мэри немного пополнела и ее одежда стала ей тесновата — девушке разрешили взять одно из этих платьев и переделать его на свой лад.

Джулия по-прежнему каждую неделю занималась рукоделием. Сейчас она вышивала ягоды клубники, символизирующие добродетель. Ее болтовня забавляла Мэри, которая сидела возле девочки со своим шитьем.

— После клубники я начну вышивать лилию, которая символизирует чистоту и невинность, а затем розу — символ божественной любви, — она усмехнулась. — Майкл не поверил бы своим глазам, если бы увидел, как я терпеливо занимаюсь вышиванием. Он помнит, какие скандалы я устраивала раньше по этому поводу. Он рассмеялся бы, скажи я ему, что получаю удовольствие от такого занятия!

Мэри многое узнала от Джулии о ее брате, включая эпизоды из его детства, которого сама девочка, конечно, не могла помнить, но о котором ей рассказывали старшие. Паллистеры любили вспоминать забавные случаи, происходившие в детстве с их детьми, а Мэри без устали могла слушать всякие истории о Майкле.

Второе письмо пришло через год с лишним после первого. Прибыло оно в довольно помятом виде, так как прошло через много рук, находясь в пути около трех месяцев. Два предыдущих письма, посланных Майклом, не достигли Сазерлея. В противоположность первому посланию, это письмо было бодрым и оптимистичным. Майкл все еще жил в Париже. Споры между королем и аристократами наконец закончились. Юный Людовик XIV остался у власти. Королевский двор вернулся в Лувр. Майкл писал, что ему очень пригодилось знание французского языка, благодаря которому он устроился на службу. Джо работал на королевских конюшнях, научился ругаться по-французски, но сам язык так и не выучил.

«Наш король Карл, — продолжал Майкл, — живет с матерью в маленькой квартирке при Лувре. Она француженка, и ей, без сомнения доставляет удовольствие опекать короля в изгнании, но денег она ему не дает. Впрочем, их у нее не так уж много. У короля весьма скудный гардероб и нет своей лошади. Джо время от времени обеспечивает его лошадьми из королевских конюшен. В основном Карл общается с английскими аристократами, такими же бедными, как и он сам. Французские придворные весьма высокомерны и расположены недружелюбно к королю и его нищим товарищам».

Далее в письме Майкл старался заверить своих домочадцев в том, что его собственные дела обстоят совсем неплохо. Он снимает комнату и столуется у одной доброй французской четы, которая содержит пекарню. Джо живет в помещении при конюшне вместе с тридцатью другими конюхами. Майкл встречается с парнем не реже одного раза в неделю. Письмо заканчивалось просьбой к матери: написать ему как можно скорее, ибо он очень беспокоится о своих дорогих родных и близких. Как и в предыдущем послании, он передавал всем приветы. Мэри покраснела, услышав свое имя.

Джулия послала в Оксфорд Кристоферу полный отчет о письме брата. Он порадовался тому, что его товарищ неплохо устроился во Франции. Сам он по-прежнему был страшно занят. В двадцать один год он получил степень магистра, его интересы были весьма многосторонни. В перерывах между лекциями он занимался исследовательской работой с таким усердием, что двадцати четырех часов в сутки ему явно не хватало. Он продолжал изучать планету Сатурн, а его научные эксперименты привлекали к нему самых известных ученых, где бы они ни жили. Молодой человек охотно делился с ними своими знаниями. В дополнение ко всему он соорудил большие и очень красивые часы для часовни Святого Духа. Сестру Кристофера и ее мужа пригласили на торжество, посвященное этому событию.

Сюзанна, глядя на эти солнечные часы, сама сияла, словно солнце. Она считала, что ее брат обладает божьим даром. Но несмотря на то, что она очень гордилась достижениями брата, вслух этого она не высказывала, чтобы не смущать его, ибо хорошо знала натуру Кристофера. В тот же вечер она заговорила о нем со своим мужем.

— Он считает, что одарен талантом свыше, это так и есть на самом деле, — заметила она глубокомысленно, разговаривая со своим мужем в комнате на постоялом дворе, где они остановились, — и поэтому не видит своей заслуги в том, что он делает. Мой брат самый скромный из всех людей на свете.

— И при этом совершенно очевидно, что он гений, — сказал Уильям, который стоял прислонившись спиной к стене и наблюдал за женой, причесывающейся перед зеркалом. Они собирались спуститься вниз и поужинать с Кристофером.

Она заерзала на табурете и посмотрела на мужа снизу вверх:

— На тебя ведь произвело впечатление то, что он показал, не так ли?

— Это еще мягко сказано. У него есть механические устройства, сделанные непонятно каким образом. Он изобрел ручку с двумя перьями, при помощи которой можно переписывать сразу два документа. Кристофер сам пользуется ею, ведя свои записи. Он показал мне прибор в виде колеса от экипажа для измерения расстояния. Он ведет работу над созданием подводного корабля, занимается усовершенствованием печатного станка и так далее. Он даже разработал метод, посредством которого можно при помощи иглы и шприца вводить кровь в вену потерявшего много крови человека.

— Боже мой! — воскликнула Сюзанна, уронив расческу.

— И это еще не все. Он полагает, что опиумная настойка может приводить людей в бесчувственное состояние.

— В бесчувственное состояние? Но с какой целью?

— Цели могут быть самыми разными. Если дать настойку больному перед операцией, то он не почувствует боли. Безнадежных душевнобольных можно успокаивать с ее помощью.

Сюзанна была неглупой женщиной средних лет. Она вышла замуж за умного мужчину, которому во всем доверяла. Если он считает, что теории ее брата вполне применимы в жизни, значит так оно и есть.

— Раньше или позже Кристофер добьется своего. Когда мы стояли в толпе, глазеющей на солнечные часы, я слышала, как люди говорили о брате. Они называли его «необыкновенным юношей».

— Я бы мог сравнить его только с одним человеком.

— С кем же?

— С Леонардо да Винчи. Кристофер ни в чем не уступит ему.

А сам Кристофер Рен поджидал их внизу. К его удивлению, Сюзанна поцеловала брата в щеку.

— А это еще зачем? — весело спросил он. — Ты ведь уже вчера поздоровалась со мной по прибытии сюда.

— Ты мой брат, — сказала она с любовью в голосе, — и мы видимся крайне редко.

За ужином они вели семейные разговоры о здоровье отца и о дяде, который был епископом до того, как Кромвель велел арестовать его и посадить в Тауэр. Этот старый человек очень страдал в заключении, хотя ему и позволили иметь книги и письменные принадлежности. Они говорили также о Паллистерах и обменялись новостями о них. Уильям вспомнил об одном происшествии, случившемся недавно в Кембридже. Ему казалось, что существует некая косвенная связь между этим событием и семьей, живущей в Сазерлее.

— Не говорил ли ты мне о том, что полковник Уоррендер виновен в смерти Роберта Паллистера? — спросил он Кристофера.

— Это так. А почему ты спрашиваешь?

— Две-три недели назад я разговаривал с группой выпускников. Один из них сказал мне, что он из Сассекса, и что зовут его Адам Уоррендер.

— Это, наверное, сын полковника. А что явилось поводом для встречи?

— Я читал лекцию, во время которой упомянул о своей продолжительной беседе с Кромвелем. Уоррендер согласился со мной в том, что это очень проницательный политик.

Несмотря на то, что Сюзанна являлась преданной роялисткой, Уильям с самого начала поддерживал парламент, который пытался ограничить власть короля Карла I, верившего в свое божественное происхождение. Однако эти разногласия не стали причиной ссор в семье, так как Уильям был умным и умеренным во всех отношениях человеком. Он хотел, чтобы страной правили справедливые люди, не чинящие насилия во имя свободы. Его привели в ужас казнь короля и акции, направленные против церкви. Сам он служил дьяконом в Виндзоре, где и познакомился с Сюзанной. Однако Уильям твердо верил в Оливера Кромвеля, чье правление окажет, как он надеялся, благотворное влияние на страну и народ. Кристофер, который любил поговорить о политике с Уильямом, завел разговор о том, что сейчас происходит в Вестминстерском дворце, где заседает правительство, и об Уоррендере они больше не вспоминали. Придерживаясь разных политических воззрений, они согласились в том, что Кромвель был прав, распустив парламент.

Он назывался Долгим парламентом, потому что новых выборов не было более десяти лет, с самого 1640 года. Парламентарии только и знали, что ссорились между собой, брали взятки и крайне плохо исполняли свои обязанности. Кромвель покончил с этим, войдя в Палату с отрядом солдат, вооруженных мушкетами. Там он сразу же принялся кричать на членов парламента, что они слишком уж засиделись, после чего приказал спикеру распустить парламент и выгнал всех из помещения, угрожая им оружием. Был сформирован новый парламент. Что до Кромвеля, то он стал лордом-протектором Англии. Теперь, обращаясь к нему, люди называли его «ваше величество». В дополнение к этому он поселился в королевских покоях Вестминстерского дворца, присвоив себе и другие дворцы, как бы унаследовав трон.

Набожность почиталась превыше всего, посещение церквей по воскресеньям было обязательным для каждого человека. Органная музыка отменялась, так как Кромвель считал, что она заглушает слова псалмов. Опера не была запрещена, потому что певцы пели в простых костюмах и не использовали декораций. Театр Кромвель считал сатанинским изобретением. Спектакли запрещались под страхом тюремного заключения. Даже бродячих актеров, никогда не выступавших на лондонской сцене, и переходивших из одной деревни в другую, веселя народ, стали отлавливать на дорогах. Украшенные цветами столбы, вокруг которых плясали англичане в первый день мая, покрывались пылью в амбарах. Колпаки и колокольчики шутов прятали подальше. На Рождество не разрешалось украшать елки и есть праздничный сливовый пудинг. Рождественские гимны и пиршества оказались вне закона.

Заканчивался год, а в Сазерлее по-прежнему было крайне туго с деньгами. Это не значило, однако, что его обитатели не позволяли себе никаких развлечений. Когда какой-то оборванец, просящий милостыню у дверей кухни, оказался актером, его не только сытно накормили, но и предложили дать представление, за что потом щедро наградили. Сазерлей стал прибежищем странствующих артистов. Спектакли обычно ставились в апартаментах Кэтрин, потому что ей уже трудно было ходить. Члены семьи и слуги сидели бок о бок. Во время представлений исполнялись непристойные песни, ставились такие пьесы, как «Король Лир» и «Гамлет». На Рождество, как обычно, был устроен праздничный обед, раздавались подарки. Предписания Кромвеля игнорировались. Праздновались также и дни рождения всех обитателей дома. Когда Мэри исполнилось девятнадцать лет, ей подарили книгу. Девушка научилась читать и писать, перед ней открылся новый, замечательный мир знаний. Она считала чудом то, что у нее появилась своя собственная книга. Это сокровище содержало в себе всяческие рецепты и советы по уходу за кожей лица. Гордясь своими успехами, она написала на книге — Мэри Твайт. Ее старое имя было предано забвению, и девушка надеялась, что, когда Майкл вернется домой, она станет миссис Паллистер.

Она вышивала обшлага перчаток, предназначавшихся для любимого ею человека. Идея принадлежала Анне, но Мэри получила разрешение заниматься этой работой, так как к этому времени уже отлично вышивала. До прибытия в Сазерлей девушка в основном шила, но Анне стоило только раз показать ей, как нужно вышивать, и та сразу же освоила это рукоделие.

Три года, прошедшие после отъезда Майкла, совсем ослабили Кэтрин: она могла лишь с большим трудом передвигаться по своим комнатам, все время останавливаясь при этом и переводя дыхание. Однако, несмотря на слабость в ногах, боли в спине и периодическое онемение пальцев, она иногда занималась вязанием, усаживаясь в кресле поближе к окну и напяливая на нос очки. Она также старалась каждый день прочитать хотя бы несколько страниц и, если позволяла погода, открывала окна и подолгу смотрела на сад и лабиринт, план которого Джулия теперь знала как свои пять пальцев.

Кэтрин все еще считала свою внучку ребенком, но та в свои тринадцать лет была так стройна и грациозна, что уже походила на женщину. Возможно, это впечатление подкреплялось и простотой ее платьев. Кэтрин и сама считала: чем меньше будет ленточек на одежде внучки, тем лучше.

Прошел еще один год. Жизнь в Сазерлее текла так же неспешно, как и прежде. Однако произошли и некоторые перемены. Кэтрин дремала почти целыми днями, Мэри томилась ожиданием Майкла и прямо истязала себя работой, а Джулия стала совсем взрослой. Однако больше всех изменилась Анна.

Она никогда не сожалела о том, что больше не спала в той спальне, которую некогда делила с Робертом. Слишком много дорогих ее сердцу воспоминаний было связано с этой комнатой. Анна могла припомнить тот сладостный момент, когда проснувшись как-то утром во время войны, она увидела перед собой Роберта, прибывшего домой на денек, чтобы навестить ее. Еще и теперь она, случалось, просыпалась ночью при скрипе половиц, произнося имя Роберта. Нет, ей гораздо спокойнее было спать в другой комнате.

До того как она стала вдовой, Анна не понимала, какой одинокой становится женщина после утраты мужа, несмотря на то, что с ней рядом постоянно родные и друзья. Практически, находясь среди друзей, она чувствовала свое одиночество еще острее, особенно если видела перед собой счастливые семейные пары. Но ей ничего другого не оставалось, как только примириться со своим состоянием, как это сделали в свое время Кэтрин и многие другие женщины, потерявшие своих супругов. Ей еще повезло больше, чем многим другим — у нее имелась цель в жизни. Анне необходимо было сохранить Сазерлей до возвращения Майкла. К тому же она должна была заботиться о Джулии и Кэтрин. Постепенно она стала расширять сферу своих жизненных интересов.

Анна начала с того, что подняла крышку сундука с тканями, который не открывался в течение очень долгого времени. Она вынула из него шелк темно-фиолетового цвета, который отдала Мэри, а та сшила для нее новое платье. Вскоре в ее гардеробе уже находились платья серебристого, голубого и дымчатого цветов. К радости всего дома, вдова перестала носить траур.

Тем временем Мэри закончила перчатки, предназначавшиеся для Майкла. Их передали одному знакомому, отъезжающему во Францию. Вместе с перчатками этому человеку вручили письмо, написанное Анной, но содержащее приписки, сделанные Джулией и Мэри. Даже Кэтрин черкнула пару строк дрожащей рукой.

Джулия достигла совершенства в искусстве вышивания. Она свободно могла вышивать фигуры людей, зверей, облака, деревья и цветы. К своему пятнадцатилетию она закончила большую работу и, отбросив в сторону ножницы и наперсток, радостно воскликнула:

— Готово, Мэри!

Развернув образчик вышивки, она подняла его над собой, как знамя.

— Выглядит отлично, — сказала Мэри одобряюще.

Она внимательно осмотрела вышивку, на которой были изображены какие-то цифры, буквы, фантастические существа, дикие звери и домашние животные. Далее шли кружева, эта часть вышивки называлась «белая работа». За ней начиналась «черная работа» — черные стежки на белом фоне. Затем полотно было прошито металлической ниткой и украшено бисером. Вся работа светилась красным, розовым, голубым, желтым и зеленым.

Джулия удовлетворенно вздохнула:

— Я знаю, что маме это понравится.

Она мечтала обзавестись большим зеркалом в резной раме. И в этом не было ничего противоестественного, ибо в течение последних месяцев она стала обращать больше внимания на свой внешний вид. Прошли те дни, когда она почти не смотрелась в зеркало и считала свои украшенные лентами платья ужасно смешными. Теперь она бы с удовольствием носила эти вышитые цветами ленты, которые струились вниз по выпуклостям груди. Она считала, что по форме, пусть пока и не по размеру, ее бюст вполне соответствует тем, которые она видела на портретах своих прабабушек.

В Сазерлей вновь пришла весна. В лесах появились подснежники. Они высунули свои бледные головки среди ковра цвета ржавчины — прошлогодних осенних листьев. А скоро здесь можно будет собирать большие букеты колокольчиков. У Мэри появился поклонник — работящий и самостоятельный молодой купец, преуспевающий и красивый. Он ей нравился, что не осталось не замеченным обитателями Сазерлея, которые тоже не могли сказать о нем ничего плохого. И вот, когда все считали, что Мэри примет предложение купца выйти за него замуж, от Майкла пришло письмо, часть которого была адресована ей. На следующий же день ее встречи с молодым негоциантом прекратились.

Лишь одна Кэтрин не удивилась этому. Никто не связал отказ Мэри с этим письмом, ибо Майкл обращался к ней, как и к другим, вполне дружески, но без объяснений в любви.

Майкл сообщал, что его дела идут хорошо. Он продвинулся по службе и стал старшим приказчиком у купца, торгующего шелком. Джо по-прежнему работал на королевских конюшнях. Ему оказали честь и разрешили ухаживать за личными лошадьми Людовика XIV. В своей голубой ливрее Джо выглядел как денди. Майкл писал, что парень отлично выучил французский язык и мало кто принимает его за англичанина, к тому же он пользуется большим успехом у служанок на дворцовой кухне. Майкл приобрел хороших друзей среди французов и в целом, кажется, был доволен судьбой, насколько это вообще возможно, если живешь в чужой стране.

В конце письма он сообщал последние новости о короле Карле. Живущий ныне в Кельне, этот несчастный человек все так же нуждается в деньгах, как и в те времена, когда обитал в Париже вместе со своей матушкой. Несмотря на то, что многие кавалеры последовали за королем, Майкл не чувствовал себя обязанным покидать Францию, так как никогда не принадлежал к королевскому кругу.

«Мне еще представится возможность послужить ему, — заканчивал он письмо, — когда я последую за ним в Англию под боевыми знаменами. Пусть этот день наступит как можно скорее».

Ни разу Майкл не просил выслать ему денег. В отличие от тех господ, которые окружали Карла и вели за границей праздный образ жизни, существуя на средства, доставляемые им тайным путем из Англии, Майкл своим умом и талантом зарабатывал себе на хлеб, не желая быть обузой для своих родственников в Сазерлее. И это делало ему честь, так как он был человеком аристократического происхождения. Анна гордилась сыном.

Посещая больного арендатора, которому она носила еду, Анна узнала новость иного рода. Вернувшись в Сазерлей, она прошла в апартаменты Кэтрин, не снимая дорожного платья, и рассказала то, что ей довелось узнать:

— Полковник Уоррендер умер. С ним случился апоплексический удар.

Так как Кэтрин молчала, Анне показалось, что старая леди не расслышала ее слов. В последнее время она почти оглохла. Но Кэтрин все слышала. Ее умные, блестящие среди морщин глаза смотрели в полуоткрытое окно, как если бы она хотела увидеть особняк их покойного соседа.

— Итак, он скончался, не так ли? Что ж, теперь у Уоррендер Холла будет новый хозяин. Интересно, такой ли он задиристый и свирепый, как его отец.

Анна отвернулась и беспомощно всплеснула руками. Впервые после смерти Роберта в этом доме прозвучало имя Уоррендер, и тут же оно воскресило в ней весь пережитый в прошлом ужас. Она едва сдержала себя и не бросилась вниз в комнату, где ее ждало вышивание, ибо только в нем давно уже находила забвение несчастная вдова. Временами она боялась сойти с ума. Сейчас был именно такой момент. Поток слов неожиданно излился из ее груди:

— Люди, носящие это ужасное имя, натворили достаточно бед в Сазерлее. Больше им здесь делать нечего.

— Дай бог, чтоб оно так и было.

Прозвучало ли хоть какое-то сомнение в словах Кэтрин? Анна не посмела спросить об этом свекровь.

— Аминь, — прошептала она. Затем прошла в свою комнату, бросила шляпу и перчатки на кровать и спустилась в Королевскую гостиную, где занялась рукоделием. Джулия, которая собиралась вышивать обрамление для своего нового зеркала, застала мать в гостиной.

— Я пришла, чтобы спросить твоего совета. Следует ли мне вышивать листву у края каймы?

— Покажи мне, — Анна уже провела около часа за своим любимым занятием и полностью успокоилась. Она подошла к небольшому столику у окна, где дочьпоказала ей свою работу — сатиновую ткань цвета слоновой кости, на которой был изображен сад: цветы, птицы, павлины, бабочки, а также озеро, по которому плавает лебедь. В центре всего этого должно находиться зеркало со специальной дверцей, на которой будет изображена королева Елизавета в том самом платье, что хранилось у Кэтрин. Джулии разрешили срисовать его в самых мельчайших деталях. Она хотела украсить голову королевы настоящими рыжими волосами, но ее собственные волосы были каштанового цвета, а рыжий Джо находился за морем. Так что пришлось сделать волосы из красно-оранжевого шелка, и получилось весьма недурно.

— Я не хочу, чтобы у краев оставалось свободное пространство, — сказала она.

— Ридли уже сделал раму?

— Нет. Он говорит, что она будет готова только к концу следующей недели.

— На твоем месте я подождала бы и потом посмотрела, как твое вышивание подойдет к раме.

— Так я и сделаю.

Ридли собирался принести раму в дом после того, как отполирует ее, полагая, что дамы Паллистер сначала взглянут на нее, а потом уже будут смотреть, подойдет ли к ней работа Джулии, но девушка опередила его. Он дремал, сидя на стуле в своей мастерской и положив ноги на скамью, когда дверь открылась и вместе с потоком солнечного света в помещение ворвалась Джулия.

— Я разбудила тебя? О, извини, пожалуйста!

Он с грохотом опустил ноги на пол и быстро встал.

— Разбудили меня? Нет, мисс Джулия. Я просто раздумывал кое о чем с закрытыми глазами. Вы пришли за своей рамой?

— Да. Она готова? — Джулия радостно улыбалась.

Доставая с полки раму, он вдруг осознал, что девушка стала настоящей красавицей. Какая у нее белая кожа, темно-синие глаза и великолепные волосы! От симпатичного ребенка осталась только горделивая посадка головы. Этим Джулия напоминала ему старую леди и неизменно вызывала улыбку.

— Вот она, мисс Джулия, — сказал он, отдавая ей раму. — Дверца пока что отделена от нее. Вы заберете и ее тоже?

— Да, если можно. Рама выглядит замечательно. Какой ты умный!

Она выскочила так же театрально, как и влетела в мастерскую, держа раму и дверцу над головой и пританцовывая при этом. Он слышал ее громкое пение, когда вновь приступил к работе после короткого отдыха.

Подпрыгивая и кружась, Джулия продолжала свой путь. Ее шафрановая верхняя юбка и нижние разлетались в разные стороны, открывая ноги в белых чулках, при этом подвязки исполняли свой собственный странный танец. Приподнятое настроение девушки объяснялось тем, что день во всех отношениях выдался на славу — отличная погода и более счастливая атмосфера в Сазерлее благодаря тому, что ее мать наконец излечилась от своей тоски.

Радовалась она еще и тому, что Грэсхэм-колледж, находящийся в Лондоне, предложил Кристоферу, которого девушка очень давно не видела, возглавить кафедру астрономии. Оказывая эту честь такому молодому человеку, они тем самым подтверждали, что с большим уважением относятся к нему. Джулия не представляла, как он может покинуть столь любимый им Оксфорд, но потом вспомнила, что как-то раз Кристофер назвал Лондон самым потрясающим городом из всех, в которых ему приходилось жить. Наиболее важным для нее лично являлось то, что он обещал навестить своих добрых друзей в Сазерлее, как только обоснуется в столице.

Она все пританцовывала и пританцовывала, продвигаясь к дому по дорожке. Беззаботная и легкая как бабочка, она перепрыгнула через канаву в кустах и вдруг увидела прямо перед собой разгоряченную лошадь.

Всадник тотчас же натянул поводья. Зазвенела уздечка, зашуршал гравий под копытами лошади. Испуганная Джулия отскочила в сторону, прижимая к груди раму и дверцу, словно щит. Несколько секунд она смотрела на всадника, а он на нее, не в силах вымолвить ни слова. Девушка видела перед собой его черные проницательные глаза. Он был одет в бархатный камзол цвета сливок и широкополую шляпу с пером, такую же черную, как его волосы и великолепный конь, на котором он восседал. Ей показалось, что это фыркающее и сверкающее глазами животное выглядит так же свирепо, как и всадник. Но кто же этот красивый молодой человек воинственной наружности? Кем бы он ни был, решила она, с ним лучше не связываться.

— Позвольте представиться, мисс Джулия, — он обладал приятным низким голосом и говорил как и подобает джентльмену. Сняв шляпу, молодой человек прижал ее к груди: — Я Адам Уоррендер из Уоррендер Холла.

Кровь отхлынула от ее лица, она затрепетала. В последний раз он говорил с ней лет восемь назад, сидя верхом на своем белом как жемчуг пони. Теперь она узнала его, хотя и не видела ни разу после той встречи в Чичестере. Во время войны, в которой принимал такое активное участие его покойный отец, он безвыездно находился в Кембридже, который так же был предан Кромвелю, как Оксфорд королю. Гигантской хлопушкой взорвались в ней ярость, ненависть и изумление. Она покраснела, глаза ее засверкали. То, что он посмел приехать сюда после всего, что случилось, не укладывалось в ее голову. Она хотела только одного — чтобы он поскорее убрался отсюда.

— Мы не примем вас в Сазерлее, Адам Уоррендер! Я имею право заявить это в отсутствие моего брата!

Нахмурясь, он надел шляпу на голову:

— Я не могу повиноваться вам. Мне нужно поговорить с миссис Паллистер.

С матерью? Он хочет обидеть человека, за которого она готова умереть!

— Вы близко к ней не подойдете! — закричала она. — Вы и ваши родственники и так уже причинили ей много горя! Я не позволю вам издеваться над ней. Поворачивайте назад! Уезжайте отсюда немедленно!

Паника охватила ее, и она швырнула в Адама рамой, которая, впрочем, не долетела до своей цели, и, как стрела, впилась в плечо лошади, повисела несколько секунд, а затем упала на землю. Джулия вскрикнула, словно сама испытала боль. Разгоряченное животное, обезумевшее от неожиданного нападения, встало на дыбы и дико заржало, перебирая копытами и закатывая глаза, в то время как побледневший от гнева всадник изо всех сил старался удержаться в седле. Она хотела броситься к лошади и успокоить ее, но Уоррендер крикнул ей, чтоб она держалась подальше от разъяренного животного.

— Пошевелите мозгами! Вы же опять подвергаете себя риску.

Она сердито посмотрела на него, считая, что он слишком горд и лишь поэтому не позволяет ей сделать то, что она хочет. Ничто так не обрадует ее, как его падение с лошади. Она полагала, что он догадывается об этом. Прицелившись получше, она швырнула в юношу дверцей, стараясь на этот раз не попасть в лошадь. Дверца задела краем его по щеке. Хлынула кровь.

— Дикая кошка! — зарычал он в ярости.

Лошадь, увидя брошенный предмет, вся напряглась и была готова сорваться с места. Адам Уоррендер изо всех сил пытался сдержать ее, но, к несчастью, в этот самый момент перед ними пролетела большая птица, шумно хлопая крыльями. Фыркнув, животное сделало большой скачок вперед и галопом помчалось по дорожке парка к воротам Сазерлея, унося с собой негодующего седока.

Джулия замерла на месте и стояла в полной тишине, скрестив руки на груди и тяжело дыша. Впервые в жизни она испытала вкус мести, однако ее радость омрачилась страданием бедной лошади. Она никогда раньше не причиняла боли животным. Понимая, что рана совсем незначительна, девушка тем не менее очень переживала. Другое дело — щека Адама. На ней может остаться глубокий шрам. Ну и пусть. Будет знать, как приезжать в Сазерлей.

Расколотая в щепки рама лежала на дорожке. Девушка подняла дверцу, которая не пострадала. Немного придя в себя, она направилась к мастерской Ридли. Тот строгал доску рубанком, повсюду валялись стружки. Увидя ее, он прекратил работу.

Джулия заговорила тихим голосом:

— Боюсь, что тебе придется сделать мне новую раму, Ридли. Та, которую ты мне дал, сломалась.

— Что! Вы так резвились, что упали вместе с ней?

— Нет, я запустила ею в хозяина Уоррендер Холла. Его лошадь понесла.

У Ридли отпала челюсть от удивления. Она боялась, что он начнет смеяться, однако его лицо выражало страх.

— Мисс Джулия! Что вы наделали?

— Это еще не все. Я задела его дверцей по щеке. Из нее пошла кровь.

Ридли застонал и начал качать головой.

— Покойный полковник Уоррендер был самым влиятельным сторонником парламента в нашей стране. У него имелось много высокопоставленных друзей. Теперь все это перешло к его сыну. Если полковник был злейшим врагом Сазерлея, подумайте, какой вред может причинить нам его сын после того, что произошло сегодня.

Эти мрачные слова заставили ее сердце сжаться, но она продолжала настаивать на своем:

— Я признаю, что вела себя неосмотрительно, но как член семьи Паллистеров я не могла впустить его в наш дом. Ни один Уоррендер не должен входить в него.

Ридли тяжело вздохнул и взял у нее из рук дверцу.

— Она немного поцарапана, но я легко смогу отполировать ее. Раму начну делать завтра.

Тем же путем, что и прежде, девушка направилась к дому.

ГЛАВА 8

Как обычно, Джулия сразу же побежала к Кэтрин, чтобы рассказать ей первой о случившемся. Успокоившись, она подробно поведала обо всем бабушке, не упустив и предостерегающих слов Ридли.

— Лошадь легко ранена и не стоит обращать внимание на слова Ридли, — убеждала внучку Кэтрин. В силу какого-то нездорового любопытства ей хотелось увидеть внука Гарри. Так как он, вероятно, пошел по стопам своего отца, ей доставило бы большое удовольствие выгнать его из Сазерлея. Она не могла винить Джулию за ее необдуманные действия, ибо сама поступила бы точно так же, если бы была в возрасте внучки. — Но только ничего не говори матери. Не стоит беспокоить ее по пустякам.

Несмотря на убежденность Джулии в том, что Адам Уоррендер больше не вернется после такого позорного бегства, Кэтрин послала ее к привратнику и велела передать ему, чтобы он не открывал ворота врагу Сазерлея. Привратник понял все буквально. Когда слуга принес из Уоррендер Холла письмо, адресованное Анне, он отказался впустить этого посланника и не принял письма. Слуга ускакал прочь, не выполнив свою миссию.

Это второе оскорбление, последовавшее за первым, больно ранило хозяина Уоррендер Холла. В ярости он написал письмо в Вестминстер. Затем занялся делами своего покойного отца и стал готовиться к отъезду в Кембридж. Большие перемены должны были произойти в Сазерлее. Когда он снова вернется домой, то станет на досуге наблюдать за событиями, происходящими там. Больше уже никто не посмеет преградить ему путь в эту усадьбу, и ему не нужно будет опасаться той красивой девушки с волосами, пылающими, как осенняя листва на деревьях.

Ридли закончил новую раму и натянул на нее вышивание Джулии. Все зеркала врали в той или иной степени, включая венецианское, которое Нед привез домой, вернувшись из очередного морского путешествия. Собственное зеркало Джулии было невелико по размеру, его вырезали из большого разбившегося зеркала. Джулия бывала удовлетворена своим изображением только тогда, когда подходила к зеркалу почти вплотную. Однако это не мешало ей любоваться им и после того, как к нему приделали дверцу и повесили на стену.

После того как Кристофер дал знать, что собирается скоро посетить Сазерлей, Джулия постоянно смотрелась в зеркало, пробовала все новые и новые прически и подбирала себе серьги. Она уже давно не видела своего доброго друга и хотела предстать перед ним совсем взрослой женщиной.

За день до его приезда она все утро посвятила верховой езде и даже опоздала к обеду, ворвавшись в дом вся растрепанная после бешеной скачки. Пробежав через Большой зал, она вошла в примыкающую к нему комнату, где обычно обедали мать и Мэри. Джулия хотела быстренько извиниться за опоздание, а потом подняться к себе и привести себя в порядок.

— Извините, я опоздала. Я…

Она вдруг умолкла, увидев Кристофера. Улыбаясь, он встал со стула, чтобы поздороваться с ней. Они смотрели друг на друга, будто до этого никогда не встречались. Он не ожидал увидеть перед собой взрослую девушку, красавицу с длинными золотистыми волосами.

— Я смог приехать сюда еще до начала моих лекций в Лондоне. Мне хотелось сделать вам сюрприз, — он поцеловал ей руку.

— Как давно ты приехал? — у нее было такое чувство, что она впитывает его в себя. Никогда раньше она ничего подобного не испытывала. Ему уже исполнилось двадцать четыре года. Перед ней стоял далеко не тот юноша, которого она знала раньше — его щеки округлились, нос вытянулся. Впервые она заметила, что у него очень красивый рот. А как он смотрит на нее! Пожирает глазами!

— Пару часов назад, — отвечал он.

Тут в разговор вступила Анна:

— Я бы сказала, что уже прошло три часа, как ты здесь, — она находилась в отличном расположении духа, радуясь тому, что у них гостит человек, к которому она относилась как к своему сыну.

Джулия расстроилась от того, что упустила столько времени. Она ценила каждую минуту общения с этим человеком. Впервые в жизни она решила, что напрасно поехала кататься верхом.

— Я моментально переоденусь и вернусь сюда.

— Твой суп остывает, Кристофер, — сказала Анна, не заметив кокетливого взгляда дочери, которым та одарила гостя, убегая из комнаты. Зато Мэри все очень хорошо видела и обратила внимание на то, как долго смотрел вслед Джулии Кристофер, прежде чем вернуться на свое место за столом.

Появившись через четверть часа, Джулия удивила даже свою мать. Девушка надела одно из своих лучших платьев, сшитое из синего шелка. Она украсила его лентами, на которых были вышиты розы. Эти ленты хранились все последние годы в сундуке, так как современные аскетические нравы не поощряли никаких украшений. На шее у нее красовалось ожерелье, подаренное отцом незадолго перед смертью. В волосы, которые волнами спускались до самой спины, девушка тоже вплела несколько лент.

Кристофер, видя изумление женщин за столом, встал и подал Джулии стул со словами:

— Как приятно видеть юную леди, одетую словно она находится при старом королевском дворе.

После этого комплимента Джулия густо покраснела. Ее мать завела разговор о короле и его нищих придворных, переезжающих из одной страны в другую, встречающих везде самый недружелюбный прием. В настоящее время Карл находился в Брюгге, ибо фламандцы принимали его лучше, чем жители других стран.

— Он сформировал королевский гвардейский полк, в состав которого вошли наши соотечественники, последовавшие за ним в изгнание, — сказал Кристофер. — Это всего лишь ядро той армии, которая понадобится ему, если он думает предпринять еще один поход на Англию. Однако начало делу положено.

В тот день Анна собиралась поговорить с Кристофером о финансовом положении обитателей Сазерлея. Так как молодой человек хотел уехать из усадьбы на следующий день, они без промедления прошли в библиотеку. Джулия с нетерпением ждала Кристофера. Ее смущало то волнение, которое она испытывала в присутствии своего старого друга. Раньше такого с ней не случалось. Когда наконец он вышел из библиотеки вместе с Анной, сердце девушки затрепетало от радости.

— Мы идем на прогулку, — сообщила ей Анна. — Кристофер хочет взглянуть на стадо нашего соседа Ханнингтона, который арендует у нас землю. Пошли с нами.

Джулия с удовольствием согласилась сопровождать их, хотя предпочла бы прогуляться наедине с Кристофером. Каким же счастьем было для нее то, что он взял ее за руку и держал до самого конца прогулки. Девушка вдруг поняла, что влюбилась в него.

В тот вечер они все собрались в комнате Кэтрин, чтобы поиграть в карты. Джулия села возле Кристофера. Кэтрин заметила перемену, произошедшую в ее внучке, как только та вошла в комнату. Лицо девушки светилось каким-то необыкновенным светом, а взгляды, которые она бросала время от времени на гостя, могли означать лишь одно. Он, казалось, тоже был очарован Джулией, но являлось ли это следствием ее необыкновенной красоты или тому имелись иные, более глубокие причины, сказать было трудно.

Когда часы пробили девять и старая леди должна была готовиться ко сну, они оставили ее на попечение Сары и спустились в Королевскую гостиную. Мэри взяла лютню и стала играть танцевальную мелодию. Кристофер, заметя, что Анна притопывает ножкой, взял ее за руку и пригласил на танец. Джулия радовалась, что мать пребывает в хорошем настроении. Танец окончился. Танцующая пара разразилась смехом. Мэри бренчала на струнах. Джулия аплодировала.

— Сыграй что-нибудь еще, Мэри, — попросил девушку Кристофер.

Анна весело покачала головой:

— Я слишком устала после этого быстрого танца. Потанцуй с кем-нибудь другим.

Джулия выхватила лютню из рук Мэри и подтолкнула девушку к Кристоферу. Мэри с радостью вышла в центр зала, так как хорошо умела танцевать деревенские танцы. Джулия заиграла мелодию не менее веселую, чем предыдущая. Она с замиранием сердца ждала своей очереди потанцевать с Кристофером и, чтобы продлить это сладкое чувство, все играла и играла на лютне.

Когда же наконец он протянул Джулии свою руку, ей показалось, что ее ноги сами оторвались от пола. К ее удивлению, Мэри стала играть старый танец елизаветинских времен.

— Ты знаешь, как нужно танцевать «вольту»? — спросила его Джулия.

— Твоя бабушка обучила меня этому танцу, когда мне было девять или десять лет. В летнее время тогда постоянно устраивались танцы на лужайке перед домом, — он хорошо помнил, что во время каникул проводил почти все время на свежем воздухе. Благодатный сассекский климат шел мальчику на пользу. Кашель прекращался, он набирался сил и энергии. О, он никогда не забудет эти танцы, в которых принимали участие хорошенькие девочки его возраста. Некоторые танцы заканчивались поцелуями. Так впервые он ощутил прелесть нежных девичьих губ.

— Бабушка и меня научила танцевать.

Они закружились по залу. Когда он брал Джулию за талию и поднимал вверх, Кристофер старался, чтобы ее юбки не разлетались. Об этом предупреждала его в свое время Кэтрин. Анна сидела на скамье рядом с Мэри и хлопала в ладоши в такт музыке. Она смотрела на Джулию и Кристофера, любуясь этой парой.

И только когда танец кончился, она вдруг увидела то, что давно уже заметили Кэтрин и Мэри. Анна считала, что обожание, с которым Джулия произносит его имя, является лишь выражением сестринской привязанности. Поэтому она не обратила внимание на то, как изменилось поведение дочери с приездом Кристофера. Джулия почти не отходила от зеркала, а мать считала, что такой интерес к своему внешнему виду свойствен всем подросткам. Теперь же, когда молодые люди поцеловались после окончания танца, Анна увидела выражение блаженства на лице дочери. А Кристофер, держа ее за талию, явно продлил свой поцелуй. Все это продолжалось всего несколько секунд, и только радостное выражение на лице Джулии да улыбка на губах Кристофера являлись доказательством того, что поцелуй на самом деле состоялся.

На следующее утро Анна пошла к Кэтрин, чтобы рассказать ей о своих предположениях, не подозревая, что они вовсе не удивят свекровь.

— Я никогда раньше не думала о союзе Кристофера и Джулии, — сказала Анна, радуясь тому, что дела приняли именно такой оборот. — Я буду счастлива, если они поженятся. Думаю, что Роберт тоже был бы доволен этим.

— Дорогая Анна, забудь об этом, — категорически заявила Кэтрин. — Из этой затеи ничего не выйдет.

Анна растерялась:

— Как вы можете это говорить?

— Она ему нравится. Вчера вечером я заметила это, когда мы играли в карты. В конце концов, в последний его приезд сюда она была еще ребенком. И вдруг он видит перед собой очаровательную девушку. Он как бы встретил ее в первый раз. Возможно, Кристофер влюбился в Джулию. Теперь ему уже никогда не удастся забыть ее, ибо в его глазах она постоянно будет связана с Сазерлеем. Такой уж он человек. Старая дружба для него превыше всего. Возможно и то, что их дороги будут часто пересекаться в будущем, — Кэтрин сделала паузу. — Но он никогда не женится на ней.

— Но почему же?

— Джулия слишком непостоянна. Она предъявляет слишком большие требования к тем, кого любит. А он очень занят наукой и своей исследовательской работой. Джулия ни за что не согласится на второстепенную роль в его жизни.

— Но ведь она умная девушка. Она поймет его.

Кэтрин тяжело вздохнула, думая о том, как мало знает Анна свою собственную дочь.

— Джулия не захочет в чем бы то ни было уступать мужу. Но с Кристофером это у нее не получится. Он постоянно будет опережать ее, и ей придется стучаться в запертую дверь, — Кэтрин замолчала. Она хотела, чтобы до Анны дошел смысл ее слов. — Он женится на мягкой, покладистой и беззаветно любящей его женщине, которая сделает его счастливым. Если бы Джулия по характеру была больше похожа на тебя, а не на меня, то она, возможно, и могла бы выйти за него замуж.

Наступила тишина, и Кэтрин видела, что невестка понимает суть сказанного, но все еще не хочет расставаться с надеждой, которая сразу же разрешила бы столько вопросов. Старая леди видела, как Анна встала и подошла к ближайшему окну и стала смотреть в него. Когда же она заговорила вновь, в ее голосе слышались грустные нотки.

— Я считала, что они будут помолвлены еще до возвращения Кристофера в Оксфорд. Я сама вышла замуж в возрасте Джулии, а Роберту было тридцать лет. Дочери исполняется шестнадцать в октябре, а Кристоферу скоро будет двадцать пять.

— Где они сейчас?

— Она повела его в лабиринт, — Анна смотрела туда, где сейчас находились молодые люди. — Они поспорили, и Кристофер сказал, что сам найдет дорогу из лабиринта. Джулия отвела его туда с повязкой на глазах.

Кэтрин поняла замысел внучки. Никто не сможет помешать им там. Лабиринт станет местом их любовных игр.

— Он пока что не собирается делать Джулии предложение, так что можешь успокоиться.

— Мне кажется, я должна предупредить ее, чтобы она не теряла голову, — сказала Анна нерешительно, продолжая надеяться, что свадьба все же может состояться.

Кэтрин ударила кулаком по колену.

— Не смей делать этого. Она впервые в жизни влюбилась. Если ты обратишься к ней с подобным советом, она лишь станет упорствовать и постарается во что бы то ни стало заполучить Кристофера. В любом случае, ты уже опоздала. Она боготворила его все свое детство.

Анна повернулась и посмотрела в глаза свекрови.

— Она просто сделала из него своего героя.

— Согласна. Если бы он не приехал в Сазерлей в тот момент, когда она уже созрела для любви, ее целью стал бы кто-нибудь другой. Но в их ранней дружбе были посеяны те семена, которые дали сегодня такой обильный урожай.

Анна попыталась принять воинственный вид.

— В таком случае, мадам, нужно ждать развития событий. Простите меня за откровенность, но вы можете и ошибаться. Люди, которые по-настоящему любят друг друга, могут справиться с любыми трудностями. Кто может сказать, что Джулия и Кристофер не способны на это?

— С этим я не буду спорить, только замечу, что они вряд ли будут счастливы в браке.

Анна вышла из комнаты, шелестя платьем из серого шелка. Кэтрин поняла, что невестка не теряет надежды увидеть Кристофера в качестве своего зятя.

В лабиринте Джулия со смехом трижды повернула Кристофера, чтобы он не смог найти дорогу. Глаза ему она завязала его же шелковым носовым платком. Молодой человек протестовал:

— Когда мы поспорили, ты не сказала мне, что будешь прибегать к таким трюкам.

— Будь доволен тем, что я не водила тебя взад-вперед по одной и той же дорожке, — отвечала она весело, — потому что тогда у тебя не осталось бы ни одного шанса отыскать обратный путь.

— Хм, — он по-птичьи вытянул голову. У чего с детства была такая привычка. — Не будь слишком самоуверенной, но делай что хочешь.

— Ладно, посмотрим. Но ключей к разгадке ты от меня не получишь.

Она взяла его за руку и повела. Замечательно было находиться с ним наедине среди высокой зеленой живой изгороди. Вверху — ясное голубое небо, внизу — их тени на покрытых гравием дорожках. Прошлой ночью она никак не могла уснуть, вспоминая тот поцелуй, которым они обменялись во время танца, его губы, прерывистое дыхание. В свете свечей она смотрела на свое отражение в зеркале, как будто этот поцелуй должен был оставить некий след на ее губах. Но единственно, что привлекало ее внимание, это сверкающие необычным блеском глаза. Прежде чем вернуться в свою комнату, она шепотом поблагодарила Мэри за то, что та выбрала именно этот старинный танец, который заканчивался поцелуем.

— Сейчас мы находимся в центре лабиринта, — объявила она с издевкой в голосе, — обратный путь ты должен найти сам.

Отпустив его руку, она бросилась бегом по дорожке, ведущей к пятачку, где стояла восьмиугольная каменная скамья.

— Подожди! Куда же ты убежала?

Она, едва сдерживая смех, постояла за кустами, ожидая, что он вот-вот начнет тыкаться туда и сюда. Девушка затаила дыхание, но было уже слишком поздно.

— Ага. Ты где-то рядом, — сказал он с усмешкой. — Я полагаю, ты обежала несколько кругов прежде, чем спрятаться за кустами. Могу ли я снять повязку, когда найду проход в живой изгороди?

— Да.

Сняв повязку, он несколько минут моргал, привыкая к свету, а потом увидел, что стоит под одной из арок. Джулия сидела, слегка откинувшись назад и держась за скамью руками.

— Теперь ты мой пленник, Кристофер. Я тысячу лет буду держать тебя здесь.

— А как же моя работа? — пошутил он.

— Мы остановим время, и ты будешь таким же молодым, как сейчас, когда я отпущу тебя.

Он рассмеялся:

— Хотел бы я взглянуть на нашу страну через тысячу лет. Не сомневаюсь, что многие открытия, над которыми я бьюсь сейчас, будут уже сделаны. У меня есть друг, астроном, который верит в то, что когда-нибудь люди смогут полететь на Луну. Я согласен с ним.

— О нет! — воскликнула она, протестуя. — Луна принадлежит влюбленным, а не ученым.

— Романтик во мне склонен согласиться с тобой, но все же я в большей степени астроном, — его глаза сияли, когда он сел рядом и повернулся к ней.

— Ты, наверное, постоянно бьешься над решением каких-то задач, — заявила она, — но здесь, в лабиринте, ты можешь расслабиться и насладиться жизнью вместе со мной.

— Это говоришь ты, отнявшая у меня свободу? — дразнил он ее. Она подалась вперед и положила руки ему на плечи.

— Никто не может потерять свободу в волшебном месте.

— Значит, лабиринт, по-твоему, волшебный?

— Таким он мне казался в детстве. Он долго оставался для меня тайной, и я считала, что это какое-то необыкновенное место. Однажды я решила исследовать его и заблудилась.

— Мне говорили об этом, но я не знал, почему ты оказалась там одна.

— Я еще никому не говорила об этом. Как и о своем сне. Только ты знаешь о нем.

— Он все еще снится тебе?

— Если и снится, то я начисто забываю его, когда просыпаюсь, — она посерьезнела и положила свои руки себе на колени. — Мне нравится бывать здесь. Откровенно говоря, я думаю, что здесь присутствует какое-то волшебство, хотя теперь я уже изучила лабиринт как свои пять пальцев, — она думала о подземелье и потайных комнатах, а также о проходах, по которым могла свободно гулять даже с повязкой на глазах. — Если ты сейчас прислушаешься к звукам, которые раздаются здесь, то все поймешь. Я уверена, что ты никогда не вслушивался в лабиринт, когда бегал тут в детстве с Майклом.

Так оно и было на самом деле. В детстве он, случалось, играл здесь с Майклом, но тот никогда не выдавал ему тайну лабиринта. Зная математические способности Кристофера, Майкл опасался, что тот быстро во всем разберется. Именно поэтому Кристофер мог по пальцам сосчитать, сколько раз ему довелось побывать тут.

Однако, вновь оказавшись среди живой изгороди вместе с Джулией, он не услышал в лабиринте ни звука и вспомнил, что так оно было и раньше. Он объяснял это тем, что густой кустарник не пропускал сюда воздушные потоки. Повязка на глазах вовсе не являлась столь уж большой помехой. Он мог ориентироваться и вслепую. Кристофер считал шаги, а, сворачивая за угол, терял ощущение света сквозь свою шелковую повязку. В лабиринте не слышалось ни мычания коров, ни блеяния овец, ни лая собак. Не доносилось сюда и ржание лошадей на конюшне. В полной тишине он слышал лишь стук своего собственного сердца, легкое дыхание Джулии и шуршание нижних юбок под зеленым платьем девушки. Возможно, его восприятие обострилось в полной изоляции от внешнего мира, ибо находиться здесь было все равно, что пребывать в центре урагана. Неожиданно где-то рядом раздалось славное щебетание.

Она кивнула:

— Да, птицы любят это место. Лишь их пение можно слышать в лабиринте. Тебе нужно послушать, как поет здесь соловей в мае. Вечерами я люблю сидеть на этой каменной скамье в полном одиночестве и слушать его пение, которое звучит приятнее, чем где бы то ни было.

— Я так понял, что здесь, в самом центре, отличная акустика.

— Возможно, птицы знают об этом, — заметила она насмешливо.

Он улыбнулся.

— Уверен, что знают, — не успел он закончить фразу, как дрозд разразился громкой трелью, и они слушали его молча, пока, взмахнув крыльями, тот не улетел прочь.

— Этот дрозд пел вчера или завтра, но только не сегодня, — заявила она с твердостью в голосе. — Я же сказала тебе, что настоящее отменяется.

— И почему же? — Кристофер надеялся услышать в ответ какую-нибудь очередную шутку.

Неожиданно она посмотрела на него своими темно-синими глазами. Ее долгий и проницательный взгляд глубоко взволновал его.

— Потому что я хочу, чтобы сегодняшнее утро длилось вечно и чтобы ты никогда не уезжал из Сазерлея.

Он понял, что она отождествляет Сазерлей с собой, и чувство нежности к ней охватило его.

— Никто из нас не в силах остановить время, — сказал он тихо, — но нам надо благодарить судьбу за минуты счастья, за то, что дарует нам эти встречи и дружбу.

— И любовь.

— Прежде всего мы должны благодарить судьбу за любовь.

— У тебя есть возлюбленная?

Перед его внутренним взором возникла застенчивая девочка, которую он знал с самого детства. Звали ее Фейт Когхилл. Она жила с семьей в Блечингтоне по соседству с Сюзанной и Уильямом. Он встречал ее всякий раз, как приходил к ним в гости, но девочка очень робела и почти не вступала в разговор. Насколько он знал, она думала о нем не чаще, чем он о ней. И все же странно, что он вспомнил ее, когда Джулия задала свой вопрос.

— Нет, — отвечал он, не кривя душой. — Мои занятия не оставляют мне времени для ухаживания за девушками.

Она не отводила от него глаз.

— Но в этом лабиринте тебе не нужно заниматься наукой. И я в твоем распоряжении.

Если бы какая-нибудь другая женщина обратилась к нему с такими словами, он бы воспринял их, как откровенное приглашение заняться любовными утехами. Однако Джулия сказала это от чистого сердца. Он осторожно коснулся рукой ее щеки, собираясь разрядить напряжение при помощи какой-нибудь фразы, которая поставила бы все на свои места, но она вдруг затрепетала и прижалась к его ладони, закрыв глаза от блаженства. Его голос стал хриплым.

— Джулия…

Она открыла глаза и страстно прижалась к его груди, обвив его шею руками. Ее губы прижались к губам Кристофера. Она поцеловала его невинным поцелуем, не разжимая губ. Он изо всех сил старался не отвечать на ее поцелуй, но она потянула его на себя, опускаясь спиной на каменную скамью. У него закружилась голова. Он понимал, что может овладеть ею. Она упадет к его ногам, как спелая груша. Но он очень хорошо знал эту девушку и любил ее. Все в нем противилось тому, чтобы воспользоваться моментом и лишить ее невинности. Вдруг Джулия взяла его руку и прижала ее к своей упругой груди, сосок которой вмиг затвердел. Не в силах сдерживать себя, он начал ласкать ее грудь. Он видел, как она томно закрыла глаза, слышал ее участившееся дыхание. Испытывая непреодолимое желание поцеловать ее влажные губы, он плотнее прижался к ней и коснулся рукой ее бедра, но тут же опомнился и, сдерживая себя из последних сил, отдернул руку, а потом вскочил со скамьи, на которой лежала готовая отдаться ему девушка.

Странная тишина лабиринта повисла в воздухе. Он стоял спиной к Джулии, тяжело дыша и вытирая пот, струящийся по его лицу. Немного успокоившись, он повернулся к ней. Она пребывала в том же положении. Платье прикрывало ее ноги, руки она прижала к бокам, по щекам девушки катились слезы. Взгляд ее был устремлен в голубое небо. Он подошел к ней и присел рядом. Посмотрел ей в глаза, подобные сапфирам. Она встретилась с ним взглядом.

— Я распутница? — спросила она. Голос ее звучал трагически и едва слышно.

— Нет, — разуверил он ее, вытирая пальцами слезы с ее лица. — Распутницы страстны без любви. Но ты хочешь отдать мне свое сердце, а я не могу принять его, так как мы не являемся мужем и женой.

Она хотела спросить его, станут ли они когда-нибудь мужем и женой, но она и так вела себя слишком смело и не хотела вновь отталкивать его от себя.

— Я нарушила все правила, забыла обо всем, чему меня учили.

— Ты нарушила не все правила.

— Ну почти все.

Видя, что слезы продолжают литься по ее щекам, он вынул из кармана свой желтый шелковый платок и стал осторожно вытирать ей глаза.

— Я рад, что ты выбрала меня, а не кого-нибудь другого.

Она жалобно посмотрела на него, опасаясь, что ее поведение может повлиять на их отношения.

— Мы ведь по-прежнему друзья?

— Мы больше чем друзья. Мы любящие друг друга друзья, — он очень хотел, чтобы она не испытывала стыда. — Это я виноват в том, что произошло.

Она села, благодарная ему за то, что он обнял ее. Прижавшись к нему, Джулия стала вытирать слезы его носовым платком. Только что ей был преподан жестокий урок. Если она хочет завоевать его, то должна научиться терпению и ждать, пока он, погруженный в свою научную деятельность, будет готов к браку. Она станет его женщиной. Одного взгляда на его лицо, когда он держал ее в своих объятиях, было достаточно, чтобы девушка поняла, какое мощное чувственное воздействие она оказывает на него. Он принадлежит ей. Надо только немного подождать.

— Я думаю, в доме уже начали волноваться, не заблудились ли мы, — она хотела с честью выйти из создавшегося положения. — Сколько сейчас времени?

Он вынул из кармана часы. Они хранились в двух мешочках. Первый был из тонкой кожи и предохранял второй, сделанный из атласа и расшитый Анной.

— Скоро будет полдень, — ответил он.

— Тогда нам нужно возвращаться домой, — она старалась казаться веселой, тщательно скрывая боль, которую испытывала от того, что Кристофер должен скоро покинуть Сазерлей. — Но сначала посмотрим, сможешь ли ты самостоятельно выбраться из лабиринта. Ведь ты хвалился, что сделаешь это, — дразня его, она помахала шелковым носовым платком перед носом Кристофера. — Если у тебя ничего не получится, платок будет моим.

— А твои вышитые закладки станут моими, если я выиграю, — напомнил он ей, улыбаясь. — Следуй за мной.

Он легко мог бы найти дорогу. Даже в детстве Кристофер не блуждал по этому лабиринту. Однако ему не хотелось расстраивать Джулию. Он сделал один неверный поворот, потом второй. Девушка едва стояла на ногах от смеха. Она даже прильнула к нему, ее лицо находилось в нескольких дюймах от его лица. Он чуть было не сжал ее в своих объятиях, но вовремя сообразил, что тогда им пришлось бы довести дело до конца. Она сама спасла положение, отпрыгнув от него, и, как бы издеваясь над ним, стала помахивать желтым носовым платком. Наконец, как он и предполагал, решила сжалиться над ним, сказав, что иначе он вечно будет бродить по лабиринту. Держа его руку в своей, она повела Кристофера по дорожкам, которые он и сам бы выбрал, если бы не притворился беспомощным из желания угодить ей. Когда они вышли из лабиринта, она повязала платок себе на шею, радуясь тому, что выиграла пари.

Однако, когда он уже сидел в седле и готов был ехать, она бросилась к нему и сунула в руку свои закладки.

— Возьми их! — ее глаза смеялись и говорили о любви. — Я не верю в то, что такой гений, как мистер Рен, мог действительно заблудиться в этом лабиринте.

Он рассмеялся, засовывая закладки в карман:

— Как ты догадалась?

— Ты дважды свернул с правильной дорожки на неправильную, хотя у тебя и не было нужды делать это. В любом случае, я так и знала, что ты выкинешь этот трюк.

Он улыбнулся ей:

— Как же хорошо ты знаешь меня.

— Лучше, чем кто-то другой в этом мире! — она хотела добавить: это оттого, что она любит его больше всех на свете, но время для таких заявлений еще не настало. Она махала ему вслед желтым носовым платком, пока всадник не скрылся из виду. Затем она аккуратно сложила платок, отнесла его в свою комнату и положила на комод. Она будет хранить его вечно вместе с кукольным домиком.

Один теплый летний день сменялся другим. Сено в этом году начали косить раньше, чем обычно, и вскоре в полях уже стояли высокие золотистые стога. Джулия перестала заниматься с учителем. В шестнадцать лет ее образование закончилось.

Джулия стала проявлять интерес к саду после своих успехов в вышивании. Ей стало казаться, что выращивание цветов чем-то сродни рукоделию. Старый садовник только радовался тому, что Джулия решила заниматься садоводством. У него и так хватало забот, а у нее, после того как она закончила свои занятия, свободного времени было в избытке. Несколько запущенный сад вновь стал ухоженным после того, как им занялась Джулия. Ни один из цветов не возвышался над другими, сорняки исчезли, а старые растения были заменены новыми черенками. Джулия привела в порядок и дорожки, пройдясь граблями по гравию.

Анна радовалась обновленному виду сада. Хотя она и любила цветы, ухаживать за ними не умела. Однако самое большое удовольствие сад доставил Кэтрин, ибо она могла смотреть на него из окна. Теперь он стал таким же, как в прежние времена. Она кивала головой и махала рукой внучке, которая в шутку напускала на себя гордый и самодовольный вид.

На полях благополучно собрали богатый урожай. Однажды теплым днем в сад, где Джулия занималась прополкой, прибежала служанка.

— Мисс Джулия! У нас гость, а миссис Паллистер еще не вернулась из Чичестера!

Джулия села на корточки и поправила волосы, которые падали ей на глаза.

— Кто это? — она заметила тревожное выражение на лице женщины. — Что случилось?

— Ничего не случилось, но этот гость — такой пуританин сурового вида. Он сказал, что его зовут мистер Мейкпис Уокер.

Джулия забеспокоилась. Этот человек прибыл неспроста. Неужели на Сазерлей наложили новый штраф? И так их уже дважды штрафовали после смерти отца, и Джулия не думала, что мать сможет заплатить еще раз. Она встала, сняла перчатки и бросила их в ящик с садовыми инструментами.

— Где он?

— Я проводила его в Королевскую гостиную.

Джулия пошла к дому. Грум уже увел лошадь гостя. Значит, он прибыл сюда не только для того, чтобы вручить какой-нибудь официальный документ, как случалось раньше. Она прошла через залитый солнцем зал и оказалась в гостиной. В ней никого не было. Очевидно, другая служанка имела глупость проводить его наверх к Кэтрин и потревожить ее послеобеденный сон.

Девушка вернулась в зал и уже хотела подниматься по лестнице, когда услышала шаги в Большом зале, двери которого были открыты. Она быстро пошла туда и остановилась на пороге. Незнакомец, полный пожилой человек внушительной внешности, трогал руками великолепный резной шкаф, стоявший у стены. Этот шкаф нравился многим, но никто еще, за исключением обитателей дома, не смел открывать его дверцы и заглядывать внутрь, где имелось еще полдюжины маленьких дверей. Она удивилась наглости этого человека, открывшего шкаф.

— Что вы делаете, сэр? — обратилась она к нему.

Он отвечал ей, не поворачивая головы:

— Осматриваю мебель в доме, который скоро станет моим.

У нее чуть было не подкосились колени.

— Что вы сказали?

— Я уверен, что вы меня слышали, — он закрыл шкаф и стал трогать гобелен, на котором был изображен Давид, поражающий Голиафа. — Прекрасный гобелен. Французская работа, не так ли?

Больше переносить это она уже не могла. Подбежав к длинному столу, она схватила тяжелый подсвечник и изо всех сил ударила им по дубовому дереву. Громкое эхо от удара достигло потолка.

— Убирайтесь отсюда или я прикажу, чтобы вас вышвырнули за ворота!

Тогда он повернулся к ней. Она увидела выражение глубочайшего презрения на его массивном лице с квадратной челюстью. На вид ему за сорок, в его каштановых волосах не было седины, но они явно редели, начиная ото лба, так что он зачесывал их на пробор. Сзади они достигали плеч. У него был большой нос, напоминающий клюв, мясистые губы, а кожа бледная, как будто он проводил мало времени на свежем воздухе. Таких глаз, как у этого человека, Джулия еще никогда не видела: круглые и прозрачные, как у селедки, и такие же холодные.

— Я не привык к грубости и не потерплю ее ни от кого, — сказал он загробным голосом, — а тем более от какой-то девчонки, которую следует научить хорошим манерам.

— Да как вы смеете! — она уперла руки в бока. — В отсутствие моей матери я представляю ее здесь. Я Джулия Паллистер, дочь покойного полковника Роберта Паллистера, который отдал свою жизнь за короля. Скажите, какое право вы имеете вторгаться сюда и заявлять такие дикие вещи?!

Ее вопрос он оставил без ответа.

— В доме находится старая леди. Я поговорю с ней, так как вашей матери пока нет.

— Не смейте этого делать! — она бросилась к двери и преградила ему путь. — Моя бабушка стара и слаба. Сазерлей для нее дороже жизни. Если вы скажете ей то же, что сказали мне, ее смерть будет на вашей совести.

— Ей все равно раньше или позже придется узнать, что Сазерлей подлежит конфискации, и что я являюсь его новым владельцем.

— Подлежит конфискации? — повторила она, смертельно побледнев. — Нас не уведомили об этом.

— У меня с собой все необходимые бумаги, — он похлопал себя по карману. — Но я проявлю милосердие и разрешаю вам оставаться здесь еще в течение сорока восьми часов. У вас будет достаточно времени на сборы.

Она смотрела на него в изумлении, не веря своим ушам. Девушка не могла примириться с тем, что должно неизбежно произойти.

— Здесь находятся четверо членов семьи, — сказала она безжизненным голосом. — Мой брат за границей.

— Я знаю. В бумагах написано все, что касается этого дома. С вами живет дальняя родственница, которая прибыла сюда шесть лет назад. Она была немая, но здесь научилась говорить, не так ли?

— Да, — тут Джулия, отличающаяся вспыльчивым характером, не выдержала и набросилась на него: — Раз вы так много знаете о нас, вы также должны знать и о том, что мы не из тех людей, которые легко сдаются имирятся с несправедливостью! Мы обжалуем все это в суде. Мы будем драться до конца!

Он вновь похлопал себя по карману.

— Но вашу жалобу не примут в суде. Ордер на конфискацию подписан его величеством.

— Кромвелем! — ей показалось, что она слышит, как ворота Сазерлея захлопнулись за ее спиной. Она даже заткнула уши.

Ему не нравилось, когда перед ним разыгрывают сцены.

— Больше я не желаю с вами разговаривать. Если хотите оказаться полезной мне, то сообщите слугам, что больше они в этом доме не понадобятся. Вы также можете любым способом довести новость до вашей бабушки.

Она опустила руки и сжала их перед собой. Теперь ее волновало то, что пострадают слуги.

— Но у нас очень хорошие, работящие слуги! Некоторым из них просто некуда податься. Они преданны нам.

— Вот поэтому я и хочу заменить их своими собственными слугами. Я не хочу, чтобы у меня служили люди, симпатизирующие королю.

Он разозлил ее. Она больше не могла находиться с ним в одной комнате и направилась к двери.

— Я не стану ничего делать до приезда матери.

Ей показалось, что она слышит шуршание юбок, что служанка, сообщившая о прибытии гостя, должно быть, подслушивала за дверью. При любых других обстоятельствах девушка пришла бы в ярость, ибо подслушивание всегда сурово наказывалось в этом доме. Но у слуг, наверное, есть шестое чувство, которое проявляется сразу, как только речь заходит об их судьбе. Через минуту вся кухня уже будет обсуждать ужасную новость. В данной ситуации Джулия не испытывала к ним ничего, кроме жалости. Судьба родных, да и ее собственная участь в этот момент мало волновали ее, будто все это происходило с ней в кошмарном сне, который вот-вот должен кончиться.

— Насколько я знаю, у матери должна быть охранная грамота, ибо Сазерлей и его владельцев до сих пор не трогали.

Он сердито посмотрел на нее из-под густых бровей:

— Вам повезло, что вы не остаетесь со мной под одной крышей. Я бы прищемил вам язык и избавил вас от роялистской гордости.

Держась за ручку двери, она окинула его презрительным взглядом.

— Крыша Сазерлея никогда не будет принадлежать вам. Этот дом построили Паллистеры, которые будут владеть им еще долгие годы после того, как от вас с Кромвелем ничего не останется.

Он что-то крикнул ей вслед, но она выскочила из комнаты и не расслышала его слов. Инстинктивно она свернула к лестнице, ведущей в апартаменты Кэтрин, потому что с детства привыкла обращаться к бабушке в трудную минуту. Кроме того, она не могла допустить, чтобы этот Мейкпис Уокер предстал перед старой леди.

Подойдя к дверям, она с удивлением обнаружила, что они распахнуты настежь. Летом Кэтрин любила открывать окна, чтобы проветривать помещение, но никогда не допускала сквозняков. Затем Джулия услышала рыдания. Она вбежала в комнату и была поражена увиденным. Кэтрин сидела в своем кресле, а перед ней, стоя на коленях, билась в истерике та самая служанка, которая впустила сторонника парламента в дом. Теперь девушке стало ясно, кто подслушивал ее разговор с Уокером.

— Подумай о том, что ты делаешь! — крикнула Джулия в отчаянии. — Немедленно уходи отсюда!

Расстроенная женщина подобрала юбки и бросилась вон из комнаты, не переставая рыдать. Она понимала, что поступила опрометчиво, сообщив госпоже эту страшную новость. Поравнявшись с Джулией, она посмотрела на нее заплаканными глазами.

— Госпожа Кэтрин достойно восприняла эту новость! Она сказала, что ждала чего-нибудь в этом роде после того, как юного владельца Уоррендер Холла изгнали из Сазерлея. Я просила ее только о том, чтобы она оставила меня при себе, так как деваться мне совсем некуда, — и она выбежала в коридор.

Джулия закрыла дверь и стояла, прижавшись к ней спиной и сложив руки на груди. Лицо ее мертвенно побледнело, она вся дрожала. Наконец-то до нее стала доходить суть сказанных ей пуританином слов. И все это произошло из-за ее упрямства и безрассудства. Мейкписа не было бы здесь, не оскорби она Адама Уоррендера и не прогони его из Сазерлея. Она склонила голову под тяжестью угрызений совести, которые испытывала. Как ей теперь смотреть в глаза бабушке? Как ей смотреть в глаза тем, кто пострадает из-за нее?

— Подойди ко мне, детка, — сказала Кэтрин тихим голосом.

— Мне стыдно.

— Делай то, что тебе говорят.

Почти не осознавая того, что делает, Джулия медленно подошла к скамейке, стоящей возле кресла Кэтрин, и села, как делала много раз прежде. Руки ее, лежащие на коленях, были крепко сжаты.

— Во всем виновата я одна, — заявила она прерывающимся голосом, в котором слышалось отчаяние.

Губы Кэтрин дрожали, веки дергались в нервном тике. Все это свидетельствовало о том шоке, который она перенесла, узнав новость из уст бестолковой служанки. Лицо бабушки выражало такое же страдание, как и внучки.

— Случилось нечто ужасное, но почему ты считаешь, что виновата во всем только ты?

— Если бы я не набросилась тогда на Адама Уоррендера, он не стал бы мстить нам.

— Все мы порой теряем рассудок и жалеем впоследствии о наших поступках. С возрастом я смягчилась, но в молодости порой становилась просто бешеной, — Кэтрин положила свою тонкую руку на голову девушки, поправляя ее волосы. — Ты всего лишь хотела защитить свою мать, не желая допускать к ней владельца Уоррендер Холла, который мог бы расстроить ее. Мы пришли к соглашению, что должны скрывать от нее случившееся. Это понятно?

— Да, бабушка.

— Я, должна сказать, ожидала, что этот молодой человек примет какие-то меры после того, как ты грубо обошлась с ним. Но я не думала, что он накажет нас так жестоко. Вообще-то я надеялась, что он забудет об этом происшествии.

— Значит, ты не сердишься на меня?

— Почему я должна сердиться, если мне пришелся по душе твой поступок?

В течение некоторого времени Джулия не могла говорить из-за охвативших ее переживаний. Затем она взяла слабую руку с обручальным кольцом на пальце и поцеловала ее. Определенно, нет никого на свете лучше чем ее бабушка.

Она не могла полностью простить себе свой необдуманный поступок, но Кэтрин, наделенная редким талантом понимать других людей, не хотела, чтобы девочка мучалась из-за того, что уже не изменишь. Джулия вновь воспрянула духом.

— Мы не позволим им конфисковать наш дом. Я вновь вступлю в бой с Адамом Уоррендером! Никто не сможет отнять у нас Сазерлей, какие бы злые силы ни вступили между собой в заговор. У тебя есть какие-нибудь документы, которые позволили бы нам начать дело? Конечно, то, что королева Елизавета подарила нам эту землю, не может свидетельствовать в нашу пользу. Может быть, у мамы есть какие-нибудь отцовские бумаги, подтверждающие наше полное право на владение усадьбой? — Джулия с надеждой ждала положительного ответа, но Кэтрин, откинувшись в кресле, предалась размышлениям. «Может быть, старая леди пытается вспомнить что-то важное, — думала Джулия, — но есть вероятность, что она просто задремала».

— Бабушка! Есть ли такие бумаги?

Услышав этот вопрос, Кэтрин моргнула и заговорила заплетающимся языком, как будто только что проснулась.

— Бумаги? Их нет. И никогда не было. Да и теперь они не потребуются. Гарри никогда не предполагал, что меня могут изгнать из Сазерлея.

Надежда вновь затеплилась в душе Джулии.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы помочь нам! Это замечательно! Я сейчас же поскачу к нему, кем бы он ни был, и расскажу о нашей горькой судьбе. Кто такой Гарри? Где мне найти его?

Кэтрин вздохнула. Ее губы спазматически подергивались.

— В Холле, конечно. Много поколений Уоррендеров жило там.

Джулия не могла понять, о чем говорит бабушка, и холодок страха пробежал по ее спине.

— Ты говоришь о сэре Гарри Уоррендере, бабушка?

Кэтрин не ответила, она повернулась к внучке и посмотрела на нее взглядом, выражавшим полное бессилие. Джулия чуть не закричала. Ей показалось, что эти живые карие глаза смотрят на нее, ничего не видя. Не отпуская руку бабушки, девушка приподнялась и потянулась к колокольчику. Она хотела позвонить и вызвать Сару.

— Мне кажется, ты не здорова, бабушка. Посидим немного молча.

Но тут Кэтрин, очевидно, вновь стала понимать происходящее, ибо сделала попытку податься вперед. На ее искаженном горем лице появилась какая-то детская гримаса.

— Никому не позволяй изгонять меня из Сазерлея, — сказала она заплетающимся языком.

— Никто не сделает этого! — пообещала ей Джулия, обнимая ее и опуская на подушки.

В этот момент в комнату вошла Сара и тотчас поняла, что произошло какое-то несчастье.

— Что случилось? — спросила она, с тревогой глядя на Кэтрин, которая полулежала в кресле с закрытыми глазами. Джулия все объяснила доброй женщине. Во время их разговора, который они вели шепотом, Сара сообщила девушке, что хозяйка дома и Мэри уже вернулись из Чичестера. Затем они вместе подняли Кэтрин на ноги и отвели в спальню.

— Все хорошо, мадам, — сказала Сара, обращаясь к Кэтрин. Стоя возле кровати, она кивнула Джулии, давая понять, что дальнейшая помощь не нужна. Все еще разговаривая со старой леди, она стала укладывать ее в постель.

Джулия выбежала из комнаты. На лестнице она повстречалась с Анной, которая поднималась наверх. Едва взглянув на печальное лицо матери, девушка сразу поняла, что та уже знает о предстоящей конфискации усадьбы.

— Мне нужно сообщить тебе кое-что. Бабушка заболела! Я боюсь, что с ней случился удар. Надо послать кого-нибудь за доктором.

Анна вскрикнула от ужаса, подхватила юбки и, минуя дочь, побежала вверх по лестнице. Добежав до апартаментов Кэтрин, она бросила на пол свою соломенную шляпку и летние перчатки и тотчас стала помогать Саре, укладывающей старую госпожу. Один из конюхов галопом поскакал в Чичестер за доктором.

Анна выходила из апартаментов, когда вернулась дочь.

— Я думаю, у бабушки был удар, но опасность, кажется, миновала. Теперь ей нужен только отдых. Пусть доктор решает, что с ней такое, — она протянула руки Джулии, и они обнялись. — Какой печальный день!

— Кто рассказал тебе про Сазерлей? — спросила Джулия, когда они выпустили друг друга из объятий.

— Мне сообщила эту ужасную новость жена привратника, как только наш экипаж въехал во двор. Там же находился и садовник, — объяснила ей Анна. — Когда я вошла в дом, меня встретили все наши слуги. Они хотят остаться с нами, после того как нас выселят отсюда.

— Нас не выселят! Мы должны найти какой-то выход из этого положения.

— Дай бог, чтобы было так, как ты говоришь. Мне нужно найти этого мистера Уокера. Мне сказали внизу, что он осматривает Длинную галерею, но сейчас он уже, наверное, находится в восточном крыле. Этот господин попросил ключи, когда узнал, что та часть дома заперта. Похож ли он на человека, который может сжалиться над нами?

— Нет. Он высокомерен и воинственен. Я бы сказала, что его ничем не проймешь.

— Вот этого-то я и боялась, — обреченно вздохнула Анна.

— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Анна покачала головой.

— Я думаю, будет лучше, если я побеседую с ним наедине, — она рассеянно потрепала дочь по щеке. — Ты иногда становишься очень вспыльчивой, а я хочу проявить в разговоре с ним как можно больше такта.

— Я уже поцапалась с ним, — Джулию удручало то, что она вторично подвела своих близких.

Выражение лица Анны не изменилось.

— Я слышала об этом от слуг. Из-за тебя мистер Уокер сократил время нашего пребывания в Сазерлее. Вместо сорока восьми часов он дает нам на сборы лишь двадцать четыре.

— Он не имеет права наказывать других из-за меня.

— У него на руках документ, подписанный самим лордом-протектором Англии, и это дает ему право делать все что угодно, — Анна держалась необыкновенно спокойно. Ей казалось, что она находится на краю пропасти и от нее требуется вся ее выдержка, чтобы не свалиться вниз. — Попробую убедить его пересмотреть свое решение. Нам потребуется много времени на сборы, особенно учитывая болезнь Кэтрин.

— Перестань говорить о том, что мы должны покинуть усадьбу. Еще не все шансы потеряны. Давай пошлем за Кристофером! Он обратится с просьбой от нашего имени к Кромвелю. Ведь он добился прощения для своего дяди, заточенного в Тауэре, хотя тот и не хотел принимать его. Я сама поеду за ним, грум и Сара могут сопровождать меня.

— Я запрещаю тебе делать это! — Анна так редко топала ногой, что сама смутилась не меньше дочери. — Я сразу же подумала о Кристофере, как только мне сообщили, какая участь постигла нас. Но сначала я хочу повидаться с мистером Уокером и узнать от него лично, как обстоят дела. Еще возможна какая-то отсрочка.

— Мама! Этот человек уже положил свою лапу на наш дом и, что бы ты ни говорила ему, он не изменит своего решения. Мы должны искать другие пути спасения Сазерлея.

— Я все же попробую.

Анна пошла назад вдоль коридора, по которому еще совсем недавно бежала бегом. Она прошла мимо резной решетки и вошла в Длинную галерею. Мистера Уокера там не оказалось, хотя с мебели и с некоторых картин были сняты чехлы. Очевидно, этот человек хотел оценить все имущество, имеющееся в доме. Подходя к двери в дальнем конце помещения, ведущей в восточное крыло, Анна подумала о том, что ей опять придется усилием воли приглушать стук своего робкого сердца, ибо ее пугал этот незнакомец. Она знала, что он находится в дурном расположении духа после встречи с ее дочерью, но ни в чем не винила Джулию. Молодые люди всегда говорят то, что думают, и умная девушка не желает мириться с несправедливостью. Подойдя к двери, Анна остановилась, чтобы собраться с духом. Став вдовой, она уже больше не посещала эту часть дома. Затем, сделав глубокий вдох, хозяйка Сазерлея вошла в комнату.

Мейкпис Уокер находился в спальне. Он сразу же решил, что будет спать в этой просторной комнате. Он поднял шторы и широко открыл окна, чтобы получше осмотреть помещение, залитое солнечным светом, и увидел массивную широкую кровать с резными спинками, покрытую зеленым атласным покрывалом, которое было великолепно вышито в елизаветинском стиле. Темой вышивки, в основном, являлись цветы и листва деревьев. Но более всего ему понравилась занавеска на балдахине. Он подошел ближе, чтобы получше рассмотреть ее, и тут же нахмурился: его нравственность была оскорблена.

На занавеске изображались всяческие увеселения. Мужчины и женщины танцевали, целовались среди кустов роз, играли на музыкальных инструментах и ездили верхом на лошадях с развевающимися гривами. Кабаны, олени и еще какие-то экзотические дикие звери виднелись среди деревьев, у которых был искусно вышит каждый листик. В эпоху Елизаветы люди воспринимали жизнь так, как она есть, и не боялись сальных шуток. Некоторые вольные сценки, изображенные на занавеске, оскорбляли ограниченного Уокера. Ведь там он увидел даже купающихся нагишом девушек.

И все же он никак не мог оторвать глаз от занавески, хотя и понимал, что она пробуждает в нем похотливые чувства. Ему уже хотелось увидеть совокупившуюся пару, однако такое изображение отсутствовало. Муж и жена лежали на кровати в живописных позах и улыбались друг другу, гирлянды цветов спускались с брачного ложа в колыбельки малышей. Мейкпис вновь стал смотреть на полногрудых купальщиц и, погрузившись в сладострастные переживания, не услышал легких шагов Анны.

— Вы мистер Уокер?

Он вздрогнул, как будто его застали за каким-то неприличным занятием, и окинул Анну таким свирепым взглядом, что она перетрусила.

— Да, мадам.

— Я миссис Паллистер, — она прошла на середину комнаты.

Он слегка поклонился ей, с вожделением, навеянным занавеской, рассматривая стройное тело Анны. Что касается ее лица, то он обратил внимание на красивые глаза, большие и серые, с длинными ресницами, такими же темными, как и волосы на висках. Она показалась ему весьма привлекательной женщиной, пропадающей без мужчины. Сам он похоронил двух жен и очень страдал от своей холостяцкой жизни, лишенной плотских утех. Кроме того, ему не везло с экономками и не было ни матери, ни сестер, которые могли бы вести домашнее хозяйство.

— Если вы пришли сюда, чтобы заявить свои права на владение домом, миссис Паллистер, вы только понапрасну теряете время. Его величество, лорд-протектор Англии, подарил мне Сазерлей в награду за верную службу, и при всем желании я не мог отказаться от такого подарка, — он вынул свернутый лист бумаги из кармана и протянул его Анне: — Вот, читайте сами этот документ.

Она взяла его и внимательно прочитала. Все было так, как и говорил Уокер. Она свернула бумагу и отдала ее хозяину.

— Я не могу оспаривать ваших прав, но проявите сострадание и продлите срок нашего пребывания в Сазерлее. Вернувшись домой около двадцати минут назад, я обнаружила, что моя свекровь перенесла легкий удар. Я уже послала за доктором.

— В самом деле? — заметил он недоверчиво. — Вы хотите сказать, что она должна оставаться в постели в течение нескольких недель? Ваш доктор-роялист, разумеется, будет с вами заодно и подтвердит, что старая леди действительно перенесла сердечный приступ.

Она покраснела:

— В этом доме живут порядочные и честные люди, сэр! Неужели вы вообразили, что я могу ложно назвать больной мать моего покойного мужа, женщину, к которой я испытываю самые глубокие чувства?

Он склонил голову, ибо понял, что перед ним женщина, которая не умеет лгать.

— Возможно, я слишком поспешил с выводами, мадам, но меня предупреждали, что обитатели Сазерлея могут пойти на все, лишь бы продлить свое пребывание в усадьбе.

— Здесь вас не станут обманывать.

— Хорошо. Тем не менее я не могу принять никакого решения, не повидавшись с больной и не выслушав заключение врача. Помните, что меня оскорбила ваша своенравная дочь, когда я еще не успел переступить порог этого дома.

— Она любит Сазерлей.

Он понял, что Анна не собирается извиняться за поступок своей дочери. Несмотря на свою неврастению, Анна Паллистер не теряла присутствия духа, что можно было понять и по ее голосу, и по тому, как она сжимает в руках свой кружевной носовой платок. В годы войны он понял, что на поле сражения геройские поступки совершают зачастую самые кроткие люди. Без сомнения, эта женщина проявляла в данный момент героизм.

— Кто ведет дела в этом доме? — спросил он, переводя разговор на более житейские темы.

— Этим занимаюсь я сама. Если вы хотите взглянуть на книги учета, то я покажу их вам в библиотеке, которая расположена на первом этаже.

— Я уже побывал там. После того как я ознакомлюсь с ними, я, возможно, задам вам несколько вопросов, так что не уходите далеко.

— Оставите ли вы нам мебель и гобелены?

— Нет, мадам. Только личные вещи. Если у вас есть какая-то мебель на чердаке, то ее вы можете взять с собой. Однако, коли вы будете настаивать, что те или иные предметы представляют для вас особый интерес, я могу отдать их вам, — он ожидал, что она начнет благодарить его, но ничего подобного не произошло. Она просто рассеянно окинула комнату взглядом, пытаясь увидеть хоть что-то, чем бы она не дорожила. Тут Уокер вспомнил о своем решении спать именно в этой комнате: — Я решил, что эта спальня подходит мне. Пришлите сюда служанок. Пусть они приготовят мне постель и сменят занавеску. Надо сюда повесить что-нибудь попроще.

Она взглянула на занавеску:

— Я бы хотела забрать ее с собой.

— К сожалению, не могу разрешить вам сделать это. Ее нужно немедленно сжечь.

Анна ужаснулась:

— Но ее вышивали к свадьбе моей свекрови лучшие вышивальщицы королевы Елизаветы. Госпожа Кэтрин не спала на этой кровати, потому что овдовела еще до того, как дом был достроен, но эта занавеска, равно как и резная решетка — два наиболее почитаемых произведения искусства в Сазерлее.

— Эта занавеска, мадам, подходит только для борделя.

Она в недоумении смотрела то на него, то на занавеску.

— Но на ней изображены всего лишь ликующие люди.

— Вы рассуждаете как невинный ребенок, и не понимаете, что ее предназначение — вызывать в людях похотливые чувства. Если бы я не знал, что у вас есть дети, то принял бы вас за девственницу.

Он видел, что она смущена его словами, которые подействовали на нее так, будто он расстегнул ей платье. Лицо женщины вспыхнуло, затем вновь побледнело. Он испытал желание прикоснуться к ее обнаженному телу и увидеть на ее лице выражение стыда и удовольствия.

— Я пришлю сюда служанок, чтобы они сняли занавеску и сделали все так, как хотите вы, — отвечала она с достоинством. — В шкафу висят мои платья, которые тоже необходимо убрать отсюда. После того как я покажу вам книги учета в библиотеке, мне надо будет вернуться к постели моей свекрови. Она, я, моя дочь и наша родственница — все мы живем в западном крыле. После того как вы поговорите с доктором, я проведу вас по той части дома. А до этого не ходите туда, пожалуйста.

— Не возражаю.

Он смотрел ей вслед. Волосы у нее на затылке были завязаны в тугой пучок сеточкой из шелковых ниток. Это считалось вольностью и поощрялось пуританами не больше, чем ленточки, украшающие платье Джулии. Он вспомнил слова Анны о своих платьях в шкафу. Он открыл его и увидел три платья, висящие на плетеных вешалках. Подняв крышку сундука, он также обнаружил там одежду. Уокер непроизвольно сунул руку в сундук, схватил верхнее платье и прижал его к своему лицу. Он тут же ощутил аромат вербены, воспринятый им как запах самой Анны Паллистер.

ГЛАВА 9

И лишь благодаря Джулии драгоценную занавеску не сожгли. Услышав от Анны о случившемся, она сразу же собрала служанок и научила их, что нужно делать. Занавеску и некоторые другие постельные принадлежности бросили в мешок, предназначенный для огня, но в последний момент Джулия заменила ценные вещи какими-то тряпками наряду с одним из своих вышиваний. Так что, когда Мейкпис пришел проверить, выполняются ли его указания, он увидел обгорелые клочки ткани, прошитой серебряными нитками и подумал, что Анна в точности исполнила его волю. После этого она очень выросла в его глазах. Очевидно, она признала в нем хозяина. Без сомнения, ее муж не терпел никаких возражений и научил жену послушанию.

Уокер отправился к Кэтрин еще до того, как доктор покинул усадьбу, но старая леди находилась в полуобморочном состоянии и не могла говорить с ним. Доктор заявил, что, как и предполагала Анна, с Кэтрин случился легкий удар.

— С ней это происходит уже не в первый раз, — объяснил доктор к полному удивлению Анны. — У нее уже были сердечные приступы, после которых она испытывала головокружения и даже теряла сознание, но ваша свекровь взяла с меня слово, чтобы я не говорил вам об этом до тех пор, пока ее здоровье не ухудшится, — его доброе лицо, похожее на красную вишню среди зарослей белого, достигающего плеч парика, имело необычно мрачное выражение. Его волновало не столько состояние пациентки, которая непременно должна поправиться, сколько пребывание пуританина в Сазерлее. О цели визита незнакомца он уже был наслышан. — Пока что это самый серьезный приступ, и она сейчас очень слаба, но, если ей окажут хороший уход и у нее больше не будет повода для волнения, ваша свекровь выздоровеет.

— Как долго она будет выздоравливать? — бесцеремонно осведомился Мейкпис.

— Не могу сказать вам точно, мистер Уокер, но вы проявили бы милосердие, если бы разрешили ей пробыть здесь еще четыре недели. Но даже и по истечении этого срока она вряд ли сможет ходить.

— Я так и думал, — заметил Мейкпис недоверчиво.

Лицо доктора потемнело от гнева.

— Мне не нравится то, что вы не верите мне, сэр. Хотя я и предан этой семье, я сказал бы то же самое, если бы госпожа Кэтрин была сторонницей парламента.

Мейкпис сделал жест рукой, говорящий о том, что извиняется за допущенную ошибку и больше не сомневается в искренности доктора.

— В таком случае, я дам миссис Паллистер четыре недели, чтобы она могла поставить свою свекровь на ноги, но ни дня больше, в каком бы состоянии ни находилась больная.

Будучи хорошо воспитанным человеком, Анна не стала говорить пуританину все, что она думает по поводу той уступки, на которую он пошел. Когда доктор покинул дом, Мейкпис попросил Анну показать ему спальные комнаты, занимаемые ею и девушками. Обнаружив, что все комнаты находятся в западном крыле, он решил лишить их одной спальни.

— Ваша дочь и ее кузина могут спать в одной комнате, — сказал он, когда обход закончился, и они остановились возле резной решетки. Он видел, как она морщит лоб, напрягая мысли, и подумал, что ее, вероятно, беспокоит, как отнесется к этому своенравная Джулия, но после минутного раздумья Анна беспрекословно повиновалась ему. Казалось, что после того, как она добилась отсрочки, все силы покинули ее.

— Я позабочусь об этом, — сказала она вяло.

— Пока вы и члены вашей семьи будут находиться в этом доме, — продолжал он, — я хотел бы, чтобы вы пребывали исключительно в западном крыле и пользовались только черным ходом. В таком случае вы не будете мешать мне обустраивать дом. Я полагаю, что вы захотите сохранить при себе горничную, но она не должна занимать комнату, где я поселю своих слуг. Так что пристройте ее где-нибудь у себя, — он замолчал, но не услышал никаких возражений. Она покорно стояла перед ним, глядя в пол. — А теперь будьте добры, мадам, послать ко мне вашего управляющего. Я буду в комнате, выходящей окнами на юг, к западу от парадного входа.

— Мы называем ее Королевской гостиной. Сама королева Елизавета однажды приезжала сюда.

— В самом деле? Я стану называть ее Южной гостиной, — он повернулся к лестнице и услышал слова Анны:

— У нас нет управляющего. Я сама занималась хозяйством после того, как началась война. Не в угоду вам, но ради благополучия моей семьи я буду вести дела до прибытия вашего управляющего.

Он остановился, взялся рукой за перила лестницы и посмотрел на Анну, гадая, какого труда стоит ей сохранять присутствие духа. Свет падал на нее сквозь решетку, волосы ее блестели. Анна была настолько изящна и грациозна, что выглядела моложе своего возраста. Он вновь испытал к ней физическое влечение, которое лишь являлось доказательством того, что женщина — дьявольское создание. Он был согласен с некоторыми радикалами, которые считали, что у женщины нет души, ибо она создана исключительно для потребностей мужчины. Уокер без труда убедил себя в том, что вместе с приобретением Сазерлея он непременно должен обзавестись третьей супругой. Но он тотчас взял себя в руки. Жениться на роялистке! Никогда!

— В таком случае, миссис Паллистер, сами проинструктируйте ваших слуг и велите им открыть все запертые помещения в вашем доме. Пусть они приведут их в порядок. Можете распоряжаться и моими слугами, когда они прибудут сюда.

В тот вечер он сидел во главе стола в Большом зале и ел ужин, приготовленный специально для него. Еда ему понравилась. Две служанки, приставленные к Уокеру, время от времени кидали на него взгляды, полные ненависти, но не стучали о стол тарелками, из чего он заключил, что Анна заранее поговорила с ними на эту тему. Ему это нравилось, ибо доказывало, что она не терпит разгильдяйства даже при таких суровых обстоятельствах. Затем он пошел в спальню и отлично выспался на массивной кровати с новой занавеской из зеленого бархата. Жизнь в Сазерлее вполне устраивала его. Его лондонская квартира никогда ему не нравилась, а каменный старый дом в Кембрии продувался насквозь всеми ветрами. Кроме того, земля в его усадьбе не давала богатых урожаев, хотя и обеспечивала ему скромный достаток. В то время как земли Сазерлея были мягки, словно пух.

Утром он еще до завтрака обошел весь дом и увидел, что все чехлы с мебели сняты, но пыли нигде не видно. Несмотря на свой мягкий характер, Анна, по-видимому, умела управлять домом.

Он обошел весь дом, от подвала до чердака; потом вышел во двор, чтобы осмотреть пристройки, с удовольствием вдыхая целебный сассекский воздух. Покойный полковник Уоррендер рассказывал ему, что его отец, старый сэр Гарри, прожил в этих местах до девяноста лет. Это ли не свидетельство того, что, если человек не занимается чревоугодием, к чему был склонен полковник, то может прожить здесь до глубокой старости. Уокер служил с Уоррендером, пока не получил ранение в стычке с шотландцами, что положило конец его военной карьере.

Он подумывал о том, чтобы вновь стать парламентарием, потому что другого выбора у него не было: прохладный климат Кембрии сказывался весьма пагубно на раненой ноге. Однако политических амбиций Уокер не имел, удовлетворенный тем, что в Англии восторжествовала республика, а монархия полностью сокрушена. К тому же он был уже не молод и потерял интерес к политическим интригам и всей этой мышиной возне, которая придавала вкус его жизни в прошлом. Возможно, ранение в ногу оказало большее влияние на образ его мышления, чем он предполагал.

И вдруг около месяца назад лорд-протектор пожаловал ему Сазерлей. Теперь будущее больше не пугало Уокера. Он перестанет заниматься политикой. Ему не нужно будет жить в Лондоне и каждый день ездить в Вестминстер, переправляясь через Темзу на пароме. Вместо вонючего города он получил благоухающую сельскую местность. Сколько всяких удовольствий содержал в себе этот дар! Уокер не имел ни малейшего представления о том, кто обратил внимание лорда-протектора на Сазерлей, но это и не имело никакого значения. Он получил усадьбу не только за то, что храбро дрался с шотландцами в тот день, когда его ранили, но и за героизм, проявленный во время всей войны, а также за поддержку Кромвеля с самого начала его деятельности.

Гуляя по парку, Мейкпис стал понимать, как славно он заживет, когда станет процветающим землевладельцем. Перво-наперво он вернет ту землю, которую теперешние обитатели поместья отдали в аренду двум сторонникам парламента, с которыми он решит это дело полюбовно. Не стоит ссориться с соседями, если хочешь, чтоб тебя приглашали на охоту и считались с твоим мнением во время дружеских застолий. Прежде всего ему следует посетить Уоррендер Холл, где Адам организовал охотничий клуб и сам решал, кого принимать в него, а кого не принимать. Уокер решил, что будет часто приглашать гостей в Сазерлей, ибо грешно не использовать такой роскошный дом для приемов.

Анна послала письмо Кристоферу, подробно описав ему то, что произошло в Сазерлее, и обратилась к молодому человеку с просьбой подать жалобу на имя лорда-протектора. Сделав это, она стала обсуждать с Джулией их последующие действия. В разговоре участвовала и Мэри, которая, по мнению Анны, обладала здравым умом. К ее советам прислушивались.

— Нам нужно разработать план на самый крайний случай, — взволнованно говорила Анна, сидя в кресле, которое вместе с вышиванием перенесли с первого этажа в апартаменты Кэтрин. — Возможно, Кристоферу потребуется больше времени, чем четыре недели, в течение которых мы можем оставаться здесь, для того чтобы встретиться с Кромвелем, даже в том случае, если он немедленно по получении письма отправится в Уайтхолл^[4]. Я также написала трем кузенам Роберта, живущим в Стейнинге, чтобы узнать, смогут ли они, с разрешения их жен, разумеется, принять нас у себя на неопределенный срок.

— Я туда не поеду! — заявила Джулия, ужаснувшись такой перспективе. — Они вели себя двусмысленно во время Гражданской войны, принимая то одну, то другую сторону, в зависимости от того, кто побеждал. Теперь они, несомненно, поддерживают Кромвеля.

— Но они наши родственники, — заметила Анна в отчаянии, — и не должны прогнать нас.

— Они разместят нас в помещении для слуг. Это ничем не лучше той тесноты, которую мы терпим здесь. Я уже сказала, что ни я, ни бабушка отсюда не уедем, пусть даже нам придется запереться в этих апартаментах! — лицо девушки выражало решимость. — Я дала ей слово и скорее умру, чем нарушу его!

В отчаянии Анна обратилась к Мэри:

— Что ты думаешь по этому поводу? Джулия рассуждает нелогично. Я не могу обращаться за помощью к Джорджу Гранту, ибо я слышала, что у него неприятности с властями. Возможно, ему придется уехать из Англии. Ему может навредить, если у него поселится роялистская семья, члены которой помогали королю бежать из страны. Другим нашим друзьям мы не смогли бы особенно навредить, тем более что жизнь разбросала их по всему свету. Больше родственников в этой стране у нас нет. Мои родные несколько лет назад отправились в Новый Свет и сейчас живут в местечке под названием Плимут.

— В деревне Брайер Лейн есть пустой дом, — сказала Мэри.

Лицо Анны прояснилось.

— Я и забыла о нем. После того как старик Джексон уехал к дочери, этот дом не сдавался в наем, — она, сияя надеждой, повернулась к Джулии: — Он находится на нашей земле.

Джулия вскочила на ноги:

— Нет!

Она выбежала из комнаты и определенно хлопнула бы дверью, если б не больная бабушка. Остановившись возле резной решетки, она прижалась лицом к деревянным цветам. Гнев переполнил ее сердце. Она думала о своей горькой участи и об иронии судьбы, по милости которой единственный человек, могущий поддержать ее в такой трудной ситуации, в настоящий момент прикован к постели. Несмотря на свою безграничную любовь к Кристоферу, который пойдет на все, чтобы спасти Сазерлей, она понимала, что его шансы повлиять на Кромвеля в данное время равны нулю. Его старый дядя, проведший в заточении долгие годы, уже не представлял опасности для Кромвеля и поэтому был выпущен из Тауэра. Совсем другое дело имение, чьим фактическим хозяином является роялист, находящийся в изгнании. Майкл — не только сын кавалера, сражавшегося против парламента, он и сам участвовал в войне на стороне короля. Нет, ей необходимо самой придумать что-то и заставить Мейкписа убраться из усадьбы. Пока она не знает, как это сделать, но не сомневается, что со временем ее осенит какая-нибудь идея. В ее распоряжении еще четыре недели без одного дня. Достаточно времени, чтобы реализовать любой план. Надо будет покататься верхом, это взбодрит ее и наведет на какие-то свежие мысли. Она взяла плащ, спустилась вниз по большой лестнице и вышла через запретное для нее парадное крыльцо. Ее протест не мог произвести никакого впечатления на Мейкписа, ибо тот не видел Джулии, но она тем не менее осталась довольна собой.

На конюшне конюх оседлал ее лошадь и стал выражать свои соболезнования по поводу горькой участи Сазерлея. Как и другие, он готов был смириться с поражением еще до начала битвы. Джулия поспешила убраться из конюшни, чтобы не слышать его слов. Она давно уже переросла своего пони и каталась теперь верхом на коне, которого назвала Карлом в честь короля. Пони девушка подарила своим друзьям-роялистам, которые обещали ей никогда не продавать его до самой кончины животного. Выводя Карла из конюшни, Джулия была преисполнена всяческих радужных надежд. Она чувствовала, что Мейкпису не удастся победить ее!

А Анна, все еще находившаяся в апартаментах Кэтрин, в отчаянии опустила голову и закрыла лицо руками. Она вспомнила, как ее свекровь, самая волевая из всех женщин, которых она знала, советовала Джулии следовать примеру королевы Елизаветы и бороться с невзгодами. Теперь ясно, что ее дочь не нуждалась в таких советах. Королева, Кэтрин и сама Джулия были сделаны из одного теста. Никогда еще Анна так не страдала от своей собственной беспомощности, как в это трудное время. Только теперь до нее дошло, что деревенский дом находится на земле Сазерлея, и только Мейкпис может позволить или не позволить им жить там.

День был ненастным, ветер с силой дул в лицо Джулии, когда она выехала из леса и поднялась на холм, откуда открывался вид на Уоррендер Холл. Было похоже на то, что в своем желании победить Мейкписа она решила осмотреть вражескую территорию.

Она не стала бы оспаривать того факта, что увидела перед собой красивый дом. Это был каменный особняк, построенный гораздо раньше Сазерлея, в самом начале шестнадцатого века, когда король Генрих VIII только-только начал править страной, а несчастная Анна Болейн еще не родила Елизавету. Старые дубы и ели скрывали парк от глаз Джулии, но она могла видеть клумбы в саду, сделанные не менее замысловато, чем в Сазерлее. Из рассказов Кэтрин девушка знала, что живущая в этом доме семья всегда верно служила монархам и только сэр Гарри сначала выразил свое недовольство королем Джеймсом, а потом и вовсе порвал с Карлом I, что привело к таким трагическим последствиям для Сазерлея.

Углубившись в свои мысли, из-за шума ветра она не расслышала топота копыт приближающихся к ней лошадей. И только громкий звон уздечки одной из них, попавшей ногой в кроличью нору, заставил Джулию резко обернуться. Придерживая рукой волосы, которые лезли ей в глаза, она увидела группу молодых людей верхом на лошадях. Их было не менее дюжины, и, выехав из леса, они преградили ей дорогу, по которой она должна была возвращаться домой. Казалось, они удивились, увидя Джулию. Один из них сказал:

— Я узнаю эти рыжие кудряшки! Маленькая роялистская птичка залетела сегодня далеко от своего гнезда в Сазерлее!

Большинство всадников были не знакомы Джулии, некоторых она знала лишь наглядно. Все они происходили из семей сторонников парламента. Тот, что говорил и вызвал смех своих товарищей, был сыном круглоголовых, которым Кромвель подарил одно из роялистских поместий.

— Давайте сделаем для нее новое гнездышко, — предложил один из всадников, пришпоривая лошадь и поощряя своих товарищей следовать за ним. Затем, к ее ужасу, они издали воинственный клич и окружили ее со всех сторон, образовав кольцо, которое она уже не могла прорвать. Она смотрела на них, вовсе не уверенная в том, что ей не грозит опасность, ибо молодых людей опьяняло сознание их власти над ней. Отец как-то говорил матери, не подозревая, что Джулия слышит его слова, что, к его сожалению, роялисты не менее круглоголовых виновны в актах насилия и мародерства.

— Прекратите вести себя как мальчишки, — сказала она гневно, стараясь изо всех сил скрыть свой страх. — Дайте мне проехать.

В это время из леса выехала еще одна, не столь многочисленная группа всадников, возглавляемая Адамом Уоррендером. Сначала он удивился, увидя Джулию, но тут же заулыбался. Скачущие вместе с ним молодые люди тоже обрадовались новому развлечению и вмиг образовали второй, более узкий круг, крича и смеясь, как и первая группа всадников. Она очень перепугалась, но не показывала виду. Ее нервы были на пределе. Карл проявлял очевидные признаки беспокойства: фыркал и прядал ушами. Ему явно не нравился шум, который подняли молодые люди. Адам держался несколько в стороне от товарищей. Он наблюдал за происходящим, положив руки с зажатыми в них поводьями на переднюю луку седла.

Девушка находилась на территории усадьбы Уоррендера и не ждала, что он придет ей на помощь. Развернув коня, она вновь обратилась к всадникам с просьбой освободить ее. Она не думала, что Адам рассказал им о том, как она обошлась с ним в Сазерлее, и надеялась убедить кого-нибудь из парней пропустить ее. Джулию, однако, пугало, что Адам держится особняком. Она подозревала, что он обдумывает некий дьявольский план и хочет воспользоваться тем обстоятельством, что ее задержали на его земле.

— Ну хватит! Дайте мне проехать! — она сделала вид, что хочет прорваться на своем Карле сквозь кольцо, но всадники, улыбаясь, протягивали к ней руки, как бы желая схватить ее, а некоторые даже вынули из ножен сабли.

— Предлагаю срезать несколько ленточек с этой роялистки, — заорал один из тех, кто обнажил сабли, кружась вокруг Джулии. — Посмотрим, как выглядит эта заблудившаяся голубка в общипанном виде.

Раздался оглушительный рев голосов. Она похолодела от ужаса. Эти круглоголовые просто издевались над ней.

Она сделала глубокий вдох и попыталась успокоить себя, видя как молодые люди, спешившись, со всех сторон наступают на нее, словно хищники. То, что начиналось как простое развлечение, спровоцированное в какой-то мере добрым вином, которым их угостили в Уоррендер Холле, переходило теперь в нечто такое, что могло представлять опасность для Джулии. Все они находились в крайне возбужденном состоянии и, кажется, готовы были к распутству.

Она настороженно смотрела на приближающихся к ней людей, сжимая в руках кнут, готовясь хлестнуть им Карла и прорваться через разорванный круг всадников. Но такого случая ей не представилось. Кто-то вырвал у нее из рук кнут, кто-то схватил Карла под уздцы. Девушка уже приготовилась к тому, что ее стащат на землю.

— Не прикасайтесь ко мне! — выкрикнула она вне себя от гнева, чуть живая от страха. — Я аристократка, а не какая-нибудь жалкая проститутка! Вы же сами говорите, что я из Сазерлея.

— Ах, ты из Сазерлея, — насмешливо произнес кто-то. — А я слышал, что там сейчас новый хозяин.

От их смеха она испытала приступ тошноты. Впервые она услышала горькую правду из уст постороннего человека. Слезы навернулись на глаза девушки. Мейкпис Уокер и суток еще не пробыл в их доме, а новость уже известна всей округе. Нет сомнений, что это Адам Уоррендер распространил позорный слух. Она старалась не смотреть в его сторону.

— Он не хозяин, а захватчик, — воскликнула она с горечью в голосе.

Они стащили ее с коня и поставили на ноги. Сабля одного из них разрезала застежки ее плаща. Но молодой человек медлил, улыбаясь во весь рот, и не спешил отрезать пару ленточек, пришитых к ее платью.

— У меня есть идея. Почему бы нам не заставить эту голубку раздеться? Если мы немножечко отойдем назад, то у всех будет возможность хорошенько рассмотреть ее.

— Ни за что! — пронзительно вскрикнула она, услышав одобрительные возгласы.

Но тут прозвучал голос Адама.

— Хватит шутить. Я не позволю бесчестить леди на моей земле, — он подъехал к своим товарищам и смотрел на них сверху вниз. Свирепое выражение его лица и властный тон вмиг охладили горячие головы. — Помогите же мисс Паллистер сесть на коня.

Она предпочла бы самостоятельно оседлать Карла, но не стала спорить, так как хотела ускакать отсюда как можно быстрее. Сев на коня, она протянула руку, и ей тотчас же вернули кнут и плащ. Развернув коня, она посмотрела на Адама с такой ненавистью, что он прищурился. Его глаза выражали нечто такое, чего Джулия не могла понять.

— Я больше никогда не приеду сюда, — заверила она его гневно. — Вы и ваши друзья — варвары!

— Вы не удостоили меня хорошего приема на вашей земле, а я вас плохо принял на своей, — отвечал он сухо. Затем отвернулся, чтобы она не успела заметить шрам на его щеке. Но она заметила и поняла, что тогда чуть было не выбила Адаму глаз.

— Можете гордиться, что отомстили мне! — выпалила она. — Но у меня еще есть счет, который я надеюсь вскорепредъявить вам!

Пришпорив Карла, она пустила коня галопом и вмиг скрылась в лесу. Только теперь Адам увидел, что его товарищи уже снова сидят верхом на своих лошадях. Они не посмели отчитывать Уоррендера за то, что он не позволил им позабавиться с девушкой. Некоторые, впрочем, были довольны тем, что все закончилось именно так, не понимая, как это они поддались влиянию зачинщиков. Все это обсуждали между собой всадники, скачущие к Уоррендер Холлу на некотором расстоянии от Адама.

А у подножия холма еще долго оставался круг, вытоптанный ногами лошадей в торфянике. Проезжая позже мимо этих мест, Адам неизменно вспоминал о том, что здесь случилось. Сначала его забавлял вид всадников, окруживших Джулию. Он думал, что так ей и надо, полагая, что его товарищи вскоре прекратят шутки и отпустят ее. Но неожиданно ситуация вышла из-под контроля. Он перестал улыбаться, холодный убийственный гнев овладел его сердцем, когда Адам понял, что его оскорбляют. Его первый крик не был услышан. Если бы кто-то попытался оказать ему сопротивление, он не задумываясь выхватил бы саблю. В тот день три основных зачинщика не смогли въехать в ворота его дома, ибо Адам прогнал их и с тех пор уже никогда не приглашал в Уоррендер Холл. Однако при этом он верил, что никто из его друзей не считает, что он оказал услугу этой девушке потому, что хорошо к ней относился. Нет, просто, как джентльмен, он чувствовал себя обязанным защитить особу противоположного пола.

Странно, но Адам отлично помнил тот день, когда впервые увидел ее. Ему как раз исполнилось десять лет и он ехал верхом на новом пони. Видя, что она в восторге от этого славного животного, Адам испытал острое желание поделиться с ней своей радостью. Его сдержанный, суровый отец подобрал ему породистого, крепкого пони, но ни он, ни кто-либо другой в Уоррендер Холле не понимал радости мальчика. Мать в то утро закатила очередной скандал, а Мег, единственная из его сестер, которая еще не вышла замуж и была близка ему как никто в доме, заперлась в своей комнате. Ей исполнилось тринадцать, и за отказ выйти замуж за старого, но богатого барона мать била ее по два раза на день. Через два дня после встречи Адама с Джулией его сестру заперли в подвале. Мег всегда боялась темноты, и он до сих пор слышал ее душераздирающие крики. Он пытался освободить ее, дергал дверцы шкафа, в котором ее заперли, после того как не смог найти ключ. Отец застал его за этим занятием, оторвал от шкафа и бросил на пол подвала. Именно после этого случая его послали учиться в школу Святого Павла. Он был рад покинуть дом, потому что Мег в конце концов уступила воле родителей. Дедушка Адама, который никогда не позволил бы себе так обращаться с внучкой, к тому времени уже умер. Мальчик помнил лишь его добрые глаза, большие старые руки, которые привыкли держать поводья, да широкие колени, на которых так удобно было сидеть и слушать рассказы о старых временах.

Адаму казалось странным то обстоятельство, что он не забыл Джулию. Может быть, это ее локоны так запали ему в душу. Однажды он увидел ее из окна мастерской портного в Чичестере. Ему как раз шили школьный костюм. Никогда ему еще не приходилось носить такой строгой одежды, ибо отец с подозрением относился к любым украшениям, считая их прихотями кавалеров. В витрине мастерской был выставлен точно такой же костюм. Джулия, проходя мимо в обществе своей кузины, сделала какое-то едкое замечание по поводу этого убогого и безвкусного одеяния. Они обе засмеялись. Он почему-то страшно рассердился, как будто девочки смеялись над ним самим и его родителями-пуританами.

Как-то раз они встретились на дороге, но сделали вид, что не знают друг друга. Так ведь и должны поступать люди, придерживающиеся разных политических взглядов, хотя в то время и она, и он были еще слишком малы, чтобы принимать участие в войне, бушевавшей в стране. Адам редко приезжал домой, так как в школе можно было жить круглый год. Да и мать не очень-то хотела видеть сына, и не потому, что испытывала к нему какую-то личную неприязнь, а просто была начисто лишена материнских чувств. Дети утомляли ее. Адам не сомневался, что в девичестве она любила всякие развлечения, но его отец, женившись на ней, стал держать ее в ежовых рукавицах. Он заставил ее заниматься хозяйством и вести степенные разговоры с соседями. В результате она подурнела, ее характер испортился, жадность и эгоизм проявились в ней в полной мере. А ведь этого могло бы и не случиться, будь она счастлива в браке. Старшие сестры Адама во всем были похожи на мать, но они удачно вышли замуж, став хорошими женами и любящими матерями. Только Мег выпала злая участь. Живя в Кембридже, Адам часто виделся с сестрой, благо каменный особняк, в котором она обитала, находился в двух шагах от его дома.

Теперь он жил в Холле один. Родители умерли, сестры жили со своими мужьями. Но он не страдал от одиночества, проводя время в компании верных друзей и хорошеньких женщин. Занятие хозяйством также доставляло ему удовольствие. Он следил за всходами на полях, знал, когда должна телиться каждая корова. Его часто приглашали в гости соседи, имеющие дочерей на выданье, но личная свобода для него представляла самую большую ценность.

В конюшне Уоррендера стояли самые породистые лошади, каких только можно было найти в стране. Адам так же хорошо разбирался в лошадях, как и его отец, который стал учить этому сына, когда тот был еще настолько мал, что не мог самостоятельно сидеть в седле. Отец подарил ему белого пони не только потому, что у Адама был день рождения, но и в награду за его выдающиеся способности отбирать лошадей. Пегас являлся самым красивым пони из всех, каких он когда-либо видел. Но вспоминая его, он неизменно думал о Джулии.

В настоящее время многое разделяло их, а этот случай у холма отнюдь не способствовал сближению молодых людей. Ужасно, что пуля, выпущенная его отцом, явилась причиной смерти отца Джулии. Роберт Паллистер, однако, успел сделать ответный выстрел, который лишь по случайности не оказался фатальным для полковника Уоррендера, — Адам видел дырку от пули в шляпе отца.

Лично он весьма сожалел о смерти Роберта Паллистера. Все честные люди должны оплакивать кончину храброго человека, будь он сторонником парламента или роялистом. Его ужасало то, что отец праздновал смерть своего давнего врага.

Джулии надо узнать его получше, отбросить все свои предрассудки в отношении семейства Уоррендеров. Она ведь всех их меряет одной меркой. Он мог бы предложить Паллистерам поселиться в просторном доме, стоящем на его земле. Однако Адам знал, что Джулия скорее станет спать где-нибудь в кустах, чем согласится воспользоваться его гостеприимством. Уже то, что привратник Сазерлея отказался принять письмо Адама, говорило о том, какое влияние оказывает Джулия на миссис Паллистер и ее свекровь.

Но придет время, и Джулия окажется в его постели. Рано или поздно она поймет, что это неизбежно. В чем он походил на своего отца, помимо того, что хорошо разбирался в лошадях, так это в способности во что бы то ни стало добиваться своего.

Джулия никому не сказала ни слова о том, что случилось с ней на холме. Она винила себя за то, что так глупо попалась в ловушку. Почти по той же причине Анна не стала поднимать вопрос об их отъезде из Сазерлея, когда, стоя рядом с Джулией и Мэри, прощалась со слугами. Она поговорила со всеми, вручая каждому расшитый ею самой кошелек, в котором лежали деньги и рекомендательные письма. Все женщины плакали. Не помня себя от горя, повариха обняла Джулию, как будто та все еще была ребенком, для которого на кухне всегда имелась сдобная булочка или пряник. Старый садовник беспокоился о лабиринте.

— Кто станет теперь подрезать кусты? — спрашивал он. — Госпожа Кэтрин никому не выдаст тайну лабиринта.

— Я сама буду заниматься этим, — заверила его Джулия.

— Но после того, как вы уедете отсюда…

— Не думай об этом.

— Хорошо, мисс. Но мне трудно не думать об этом.

Когда слуги стали удаляться от дома, волоча за собой свои пожитки, Анна обняла Джулию за плечи.

— Пойдемте со мной, девочки. Слуги мистера Уокера уже собрались в зале.

Джулия и Мэри последовали за Анной. Тридцать человек, мужчины и женщины, а также два поваренка, девочка десяти лет и мальчик немного постарше, ждали их в зале. Джулия заметила, что кое-кто из слуг смотрит на них враждебно, лица же иных выражают лишь любопытство по поводу роялистской семьи, которая вскоре должна покинуть дом. Иные, казалось, готовы были рассмеяться, и только пуританская стыдливость сдерживала их. И мужчины и женщины были одеты в простую темно-зеленую одежду с накрахмаленными воротниками. Кроме того, женщины носили еще белые как снег, фартуки и такие же косынки, полностью скрывающие их волосы. Анна объяснила каждому, в чем будут заключаться их обязанности, после чего они приступили к переносу в дом ящиков с вещами Мейкписа, прибывшими сюда в фургоне.

Анна едва сдержалась, чтобы не заплакать, когда вместе с девушками вернулась в западное крыло дома.

— Я видела, что некоторые слуги презирают меня за то, что в доме нет управляющего. Есть среди них и такие, которые настроены к нам враждебно просто потому, что мы роялисты.

Внешне Сазерлей мало изменился после прибытия туда Мейкписа. Вся обстановка, кроме разве что занавески в спальне, устраивала его. Он лишь велел повесить свои гобелены, да портрет Кромвеля, которого Джулия считала уродом, заменил портрет королевы Елизаветы. Теперь изображение ее величества висело в гостиной Кэтрин.

Уокер также владел несколькими замечательными картинами, на которых были изображены сцены из Библии. Джулия видела две картины, когда их несли в спальню нового владельца усадьбы. На одной Давид смотрел на купающуюся Вирсавию, на другой — обнаженная Сусанна стояла перед старцами. Кэтрин не рассказывала Джулии об этих двух библейских женщинах, пока та не повзрослела. Мейкпис, будто древний пророк, велел бросить их занавеску в огонь, а сам держал у себя картины, изображавшие таких соблазнительных красавиц. Он — лицемер, решила Джулия.

Кэтрин стало немного лучше. Она уже узнавала тех, кто сидел возле ее кровати, и однажды, указав на служанку Мейкписа, убиравшую ее комнату, осведомилась, что это за женщина. Анна сама выбрала двух наиболее покладистых девушек для уборки апартаментов свекрови. Она предупредила их, что госпожа может задать им подобные вопросы.

— Я новенькая, мадам.

— Как тебя зовут? — спросила Кэтрин слабым голосом, возлегая на своих кружевных подушках.

— Елизавета, но все называют меня просто Бесс.

— Твое имя соответствует этому дому, Бесс, — улыбнулась Кэтрин и тотчас вновь забылась сном.

Она заговорила впервые после сердечного приступа, и Анна считала это обнадеживающим признаком. Она думала, что эта новость обрадует Мейкписа, к которому собиралась обратиться с новой просьбой, после того как получила ответы на свои письма от Кристофера и родственников, живущих в Стейнинге.

Кристофер сразу же начал действовать, как только узнал о бедственном положении своих друзей. Он немедленно отправился в Уайтхолл, где его в тот же день принял Кромвель. Вечером молодой человек отправил в Сазерлей письмо из Грэсхэм-колледжа, где обитал в то время. Новости были неутешительные: он не смог убедить лорда-протектора изменить свое решение. Роберт и Майкл обвинялись в государственной измене, что и обуславливало конфискацию Сазерлея, который переходил в руки преданного сторонника парламента.

— В любом случае, мистер Рен, — сказал Кромвель в конце беседы, — никакой джентльмен не станет забирать назад свой подарок.

Но Кристофер не хотел оставлять друзей в беде. Он написал своей сестре, которая волею судьбы оказалась в Оксфорде. Сюзанна приглашала Паллистеров к себе на неопределенный срок. Впоследствии, когда Кэтрин поправится, они смогут жить в хорошем доме по соседству, который можно будет снять, после того как Анна поймет, что Сюзанна и Уильям являются ее преданными друзьями. Та теплота и сострадание, которые чувствовались в письме Сюзанны, вызвали слезы на глазах Анны. Она посоветовалась с врачом, и тот сказал ей, что Кэтрин не перенесет такого продолжительного путешествия. Анна сообщила об этом Сюзанне, выразив ей также сердечную благодарность за приглашение.

Письма от родственников в Стейнинге пришли позднее, на двенадцатый день пребывания Уокера в Сазерлее. Их привез слуга одного из кузенов, так что не было сомнения в том, что они посовещались между собой, прежде чем написать Анне. Один кузен готов был принять Анну и Джулию, второй Мэри, при том условии, что она будет помогать вести хозяйство, а третий писал, что знает одну нуждающуюся вдову, которая смогла бы ухаживать за Кэтрин. Анна бросила все три письма в камин, что, несомненно, было глупостью с ее стороны, ибо слуга, привезший письма, видел, как она это делает. После того как он уехал с пустыми руками, она поняла, что сожгла не только письма, но и все мосты, соединяющие ее с родственниками.

Теперь она хотела обратиться к Мейкпису с просьбой: не снимет ли он для нее дом в деревне. Анна надеялась, что, несмотря на свои условия, он не посмеет выгнать их на улицу. Но она полагала, что новому владельцу Сазерлея не по душе то, что они живут с ним под одной крышей. Ей хотелось обрадовать его этим предложением. В отличие от своей дочери, Анна не могла ненавидеть этого человека, на долю которого выпала такая удача. Им нужно было оплакивать лишь свою жалкую участь. Если бы битву при Уорчестере выиграли роялисты, тогда бы они конфисковали у сторонников парламента их собственность.

Миссис Паллистер и Мэри постоянно были в той части дома, где им велел находиться Уокер, в то время как Джулия нарушала наложенные на нее ограничения. Но Анна покидала западное крыло лишь когда ее вызывал Мейкпис, чтобы посоветоваться с ней по хозяйственным вопросам в присутствии нового управляющего. Даже теперь, желая переговорить с ним, она послала к нему Сару с запиской, в которой просила о встрече. В ответ она получила приглашение поужинать с Уокером и дала согласие, решив при этом ничего не говорить Джулии, ибо та могла бы прийти в ярость и закатить сцену. Однако Анна стремилась завоевать расположение этого человека. Отвергнуть его сейчас значило бы погубить все дело.

Она решила одеться получше, идя на встречу с Уокером, чтобы предстать перед ним во всей красе, и выбрала платье из атласа абрикосового цвета. Одевалась она сама, боясь посвятить в свою тайну даже Мэри. Примерив платье, Анна просидела остаток дня у постели Кэтрин.

Прежде случалось так, что проведя несколько часов с больной, Анна шла к себе и пораньше ложилась спать; так что в тот вечер ни Джулия, ни Мэри ничего не заподозрили, когда в восемь часов она пожелала всем спокойной ночи и удалилась, отказавшись от ужина.

Сара отдыхала до десяти часов. Одеваясь, Анна считала, что ей повезло, потому что не хотела, чтобы ее видела служанка, которая непременно догадалась бы о том, куда она идет. Абрикосовое платье имело глубокий вырез. Надев его, она при помощи броши с лунным камнем, которую не нашли круглоголовые во время последнего обыска, прикрепила к нему воротник из тонкой ткани. Он прикрывал излишне оголенную грудь. Зная, что Мейкписа шокируют определенные вещи, она не хотела потрясать его нравственные устои своим декольте.

После этого она нашла серьги, соответствующие цвету платья, и, взяв в руки зеркальце, критически осмотрела себя. Ее взгляд выражал крайнюю степень нервозности. Она даже моргнула несколько раз, как будто это могло помочь избавиться от застенчивости. Что за трусиха она такая! Но она все равно добьется от Мейкписа разрешения на переезд в деревенский дом, пусть даже ей придется ради этого стать перед ним на колени. Прежде всего им нужна крыша над головой, ради этого ей придется смирить свою гордыню. Выйдя из комнаты, она спустилась вниз по черной лестнице, чтобы, не дай бог, не встретиться с Джулией. Выполнив свою миссию, она вновь поднимется в апартаменты Кэтрин и извинится за то, что опоздала к ужину.

Мейкпис ждал ее в Королевской гостиной. Он оделся во все черное. Лишь широкий воротник камзола был белого цвета. Уокер мог бы носить одежду темно-коричневого или темно-зеленого цвета, как это делали многие пуритане, но он придерживался черного ради самодисциплины. Лорд-протектор мог позволить себе кружевные рукава и украшенные бахромой бриджи, но сам Уокер считал, что любое украшение станет первым шагом к его моральному падению. А впоследствии его безусловно ждет пропасть. Поджидая Анну, он не отказался бы от бокала вина, но частое злоупотребление алкоголем могло привести к пьянству и потворству своим слабостям. Уокер взглянул на часы. Без одной минуты восемь. Он не терпел, когда люди опаздывали, ибо это говорило об их разболтанности, и надеялся, что леди Паллистер придет вовремя.

Уокер прогуливался по залу, когда увидел ее, идущую по коридору от черной лестницы в соответствии с правилами, установленными им. Кроме того, Анна явилась ровно в установленный час. Выглядела она превосходно. Обладая от рождения отменным вкусом, он сразу же отметил, что на ней замечательное платье, но еще больше поразила его красота этой женщины — ее серые глаза, просвечивающиеся сквозь тонкую материю белые плечи и грудь превосходной формы.

Он поклонился:

— Добрый вечер, мадам.

— Добрый вечер, сэр, — она взяла его под руку, и он повел ее к столу. Войдя с ним в Большой зал, она с волнением увидела серебряную посуду. Их собственная давно была конфискована круглоголовыми. Она заметила также дорогие средневековые гобелены, которых раньше не было в Сазерлее. Мейкпис, оказывается, человек со вкусом.

Она села в кресло справа от Уокера, который восседал во главе стола, где раньше сидел Роберт. Она уже знала, что его повара хорошо готовят, и у нее появилось ощущение, что Мейкпис сам заказывал блюда.

Так оно и было на самом деле. Получив ее записку, владелец имения решил несколько развлечь Анну. К тому же он не любил есть один, так что ее просьба о встрече предоставляла ему возможность поужинать в обществе красивой дамы. До сих пор он еще так и не познакомился со своими соседями, так как дела по обустройству поместья отнимали все его время. Однако намеревался устроить прием для тех помещиков, которые арендовали земли Сазерлея, и дружески договориться с ними о том, чтобы они вернули ему поля.

— Где вы родились, мистер Уокер? — спросила она после того, как они поговорили о погоде, о саде и о пожаре в Чичестере, во время которого сгорели два дома.

Он сообщил ей о месте своего рождения, добавив, что их родовое поместье гораздо меньше Сазерлея. Он ездит туда раз в год.

— У вас нет детей, сэр?

— Все мои дети умерли в младенческом возрасте. Вам повезло, что у вас есть сын, пусть и непутевый.

— Это ваше мнение, но не мое, — твердо сказала она.

Он в задумчивости смотрел на нее некоторое время. Даже самые кроткие женщины превращаются в тигриц, если им приходится защищать своих детей. Уокер намеревался поднять вопрос о поведении ее дочери, которая отказалась подчиниться ему, но решил пока подождать с этим. Он получал огромное удовольствие от общения с Анной и не хотел портить себе вечер. Ему нравилось, с каким удовольствием она поедает ужин. Он терпеть не мог людей, оставляющих пищу в тарелках, а его вторая жена была именно таким человеком, так что однажды ему пришлось взять кнут и научить ее правилам хорошего тона. Она давилась, но в конце концов усвоила: еда не должна пропадать попусту.

— Я видел в Сазерлее довольно много вышивок. Все они замечательные. Кто этим занимается?

— Я.

Он так и предполагал…

— Это, должно быть, отнимает у вас много времени.

— Когда я вышиваю, я не замечаю, как проходит время. Тогда я думаю только о хорошем и вспоминаю всякие приятные вещи, — она не знала, почему говорит ему об этом. Наверное потому, что они поладили между собой, когда она согласилась уничтожить ту неприличную, на его взгляд, занавеску. Но Анна обманула его и не сожгла дорогую ей вещь. Теперь же любое упоминание о вышивании смущало ее. Чтобы сменить тему, она сообщила ему, что любит еще прогулки верхом, много читает и слушает музыку. Упомянув о музыке, Анна сразу же подумала: а не считает ли он музицирование греховным занятием и бесплодным времяпрепровождением? Но, кажется, он так не думал, ибо спросил у нее, играет ли она на каком-нибудь музыкальном инструменте, и после ее утвердительного ответа, попросил ее поиграть на спинете^[5] после ужина.

— Как чувствует себя госпожа Кэтрин? — спросил он, когда подали спаржу. Такую вкусную она еще никогда не пробовала.

— Рада сообщить вам, что свекрови стало немного лучше.

— Вы думаете, что она скоро поправится?

— Ей уже никогда не быть такой, как раньше. Завтра мы попробуем посадить ее в постели. Когда нам придется покинуть этот дом, мы должны будем нести ее на руках, так как она давно уже не может подниматься по лестнице и спускаться вниз.

— Мои слуги помогут вам. Они сделают носилки.

— Вы так добры.

— Вы уже решили, где будете жить?

— Пока нет.

Наступила тягостная пауза.

— Вы родились в Сассексе, миссис Паллистер?

— Нет, я родилась в соседнем графстве, Хэмпшире. Мои родители переехали в Чичестер, когда мне исполнилось двенадцать лет.

Она говорила и говорила, а он внимательно слушал, радуясь тому, что ему более не придется переживать неприятные минуты во время их разговора. Его крайне заинтересовало то обстоятельство, что ее родные являлись пуританами, и он решил, что эту славную женщину сбил с пути истинного ее муж, приверженец англиканской церкви. Она ничего не знала о своих родственниках, живущих в Новом Свете. Ему пришлось просветить ее насчет того, как обстоят дела в Плимуте, ибо он дружил с одним капитаном, который много раз плавал на своем корабле до мыса Код и назад. Этот разговор весьма сблизил их, и, направляясь в Королевскую гостиную, они уже беседовали между собой как друзья.

— В следующий раз, когда капитан Кроухерст окажется в Англии, я приглашу его сюда пообедать, — сказал он, подавшись вперед в кресле. Они сидели напротив друг друга. — Тогда вы сможете познакомиться с ним. Возможно, он знает ваших родственников.

Полагая, что Уокер достаточно размяк после обильного ужина с вином, она решила, что пора говорить о самом главном.

— Это крайне обрадовало бы меня, но вы, кажется, забыли, что мне осталось жить в усадьбе всего две недели.

Упоминание о том, что вскоре он будет лишен ее приятного общества, расстроило его.

— Ах да, конечно, — выпалил он. — Я совсем забыл об этом.

— Тем не менее я бы не хотела упустить такую возможность. При некоторых обстоятельствах я все же могла бы встретиться с капитаном.

Он откинулся в кресле и настороженно посмотрел на нее. Он не продлит срок их пребывания в Сазерлее.

— И что же это за обстоятельства, миссис Паллистер?

— В деревне есть пустующий дом, — она изо всех сил старалась говорить ровным голосом. — Это кирпичный дом в Брайер Лейн. Если бы вы разрешили мне арендовать его, это решило бы все наши проблемы.

Он не сразу ответил ей, так как раздумывал над тем, чем может обернуться для него такая ситуация. Все дома в деревне стояли на земле Сазерлея. Он осмотрел их — как пустые, так и те, в которых жили люди. Уокер встретился с пуританским священником, сообщившим ему все необходимые сведения о деревенских жителях. В основном они являлись роялистами и поддерживали короля во время войны. Уокеру не нравилась та мягкотелость, с которой относился к ним священник. Этого доброго парня придется убрать из деревни. Сам он не мог примириться с теми пуританами — а их было немало, — которые считали, что все люди братья. Наряду со многими землевладельцами из числа сторонников парламента он с беспокойством следил за ростом всяческих сект, в которые объединялись простые люди, опасаясь анархических проявлений в обществе. Даже если такие опасные идеи и не достигли пока провинциального Сассекса, отдать Паллистерам дом в Брайер Лейне значит создать монархистский центр, вокруг которого объединятся люди, недовольные новым хозяином Сазерлея.

— Почему вы хотите жить здесь, а не в Чичестере? — спросил он.

Она видела ожесточение в его взгляде и то, как он сжал губы, но все же продолжала настаивать на своем.

— На то есть свои причины. Свекровь и дочь не хотят покидать Сазерлей. В настоящее время, признаться, я осталась без всяких источников дохода, а за деревенский дом не придется платить больших денег. Нам не по карману будет снимать такой же большой дом в Чичестере.

На этот раз он ответил ей, не задумываясь:

— Вы требуете от меня невозможного, мадам. Не знаю, когда устанавливались ренты в Сазерлее, но я позаботился о том, чтобы их подогнали к современному уровню арендной платы. Дом, о котором вы говорите, слишком хорош для того, чтобы пустовать. Я хочу продать его — без земли, разумеется, — какому-нибудь достойному господину за приличную цену. Но где-нибудь в глуши должны быть домики, где вы сможете жить практически даром.

Она знала, что это за домики — с соломенными крышами, требующие ремонта, с крохотными окнами и уж, конечно, без конюшен. А куда денет Джулия своих лошадей? В конечном итоге многое, если не все, зависело от денег. Роберт, отправляясь в Уорчестер драться за короля, взял с собой немало золота, а потом пришлось выделить большую сумму Майклу, чтобы он мог добраться до Франции. У Анны еще оставалось кое-что, да, кроме того, в саду Роберт закопал ценную тарелку, надеясь, что когда-нибудь она вновь будет украшать стол в Большом зале. Но и оставшееся золото, и тарелка по праву принадлежали Майклу.

Она уже больше не надеялась на то, что Мейкпис сжалится над ней. Разговаривать с ним бесполезно. Он принял свое решение. Она встала, расстроенная до такой степени, что с трудом могла говорить.

— Спасибо вам за приятный вечер, — произнесла она чисто автоматически и впоследствии не могла припомнить своих слов.

— Я никогда не забуду этот ужин, мадам, — сказал он, провожая ее к лестнице.

Уже поставив ногу на первую ступеньку, она вдруг вспомнила, что не выполнила его просьбу.

— Я забыла сыграть на спинете для вас.

— Знаю. Однако я рассчитываю, что вы сыграете мне в другой раз, если будете так добры.

Она неопределенно кивнула головой.

— Спокойной ночи, мистер Уокер.

— Приятных сновидений, мадам.

Поднимаясь по лестнице, она еле передвигала ноги. Возле резной решетки Анна остановилась и прижалась к ней лбом. У нее ничего не вышло. Если бы речь шла только о ней самой, она бы не волновалась. Она не очень-то дорожила Сазерлеем, а все те счастливые минуты, которые провела в стенах этого дома, навеки останутся в ее памяти. Когда Анну невестой привезли в усадьбу, Кэтрин опасалась, что простая девушка, чье происхождение не идет ни в какое сравнение с происхождением ее сына, станет претендовать на Сазерлей, который считала своим. Однако Кэтрин проявила добросердечие и держалась с ней довольно приветливо. Она многому научила Анну, сделав ее подлинной хозяйкой поместья. Тем не менее сама старая леди никогда не устранялась от дел.

Наконец Анна оторвалась от решетки. В доме забудут о ней, как будто она и не жила тут никогда. Из Длинной галереи уберут ее портрет. Но ее вина останется в веках, ведь именно она не сумела сохранить Сазерлей. Она направилась в сторону своей спальни, где всю ночь пролежала на кровати, не смыкая глаз. Одна лишь Сара, которая общалась с новыми слугами, узнала на следующий день, что Мейкпис ужинал не один. Но так как Анна ничего не рассказывала, Сара решила не говорить о том, что ей стало известно. Однако ее интересовало, как повела бы себя Джулия, узнай, что мать отужинала с их злейшим врагом…

Паллистеры начали собирать вещи. Анна отправилась в Чичестер и приступила к неприятной процедуре поиска подходящего жилья. Она не хотела злоупотреблять добротой друзей, живущих по соседству, потому что Кэтрин в ее состоянии явилась бы обузой для них. Однако ей пришлось обратиться к одной роялистской чете с просьбой о размещении на их конюшне своих сундуков, на что эта пара ответила согласием.

Мейкпис, стоя у окна на втором этаже, наблюдал за возвращением Анны. Каретой управлял один из его конюхов. Когда она шла по направлению к черному ходу, он заметил, что выражение лица у нее довольно печальное. Взметнулось платье, и она исчезла за дверью дома.

Он отошел от окна. Вчера вечером Уокер чувствовал себя очень одиноким, вспоминая ужин в обществе Анны. Надо напомнить ей об обещании поиграть ему на спинете, прежде чем она навеки покинет Сазерлей. А в дальнейшем ему следует получше познакомиться со своими соседями и войти в их общество.

Кэтрин стало лучше, и она понимала, что семья готовится к отъезду. Джулия удрученно смотрела, как слуги Мейкписа укладывают в ящики портреты Паллистеров, столовые приборы, подушки, портьеры, китайские шары Неда и все прочее.

Более всего ее угнетало то, что мать очень страдает от происходящего. Она очень похудела и побледнела в последнее время, занимаясь поисками подходящего жилья в Чичестере. Стараясь хоть как-то помочь матери, Джулия ежедневно отправлялась верхом на поиски дома в предместьях города. Однако фермеры просили за более или менее приемлемое жилище такую плату, которую Анна не могла себе позволить. Не собираясь сдаваться, девушка решила поискать счастья в более отдаленных деревнях. Если бы ее мать не была столь занята, она обязательно хватилась бы дочери, но при той суматохе, которая царила в те дни в Сазерлее, Джулия могла пропадать сколько угодно. Никто не искал ее.

Джулии удалось найти в деревне под названием Восточный Лавант небольшой домик, который как раз покидали его обитатели. Дочь забирала к себе престарелую мать, за которой уже требовался уход. Домик находился в крайне запущенном состоянии, но привести его в порядок не составляло большого труда. Обеспокоенная дочь обрадовалась тому, что так быстро сможет сдать жилище своей матери подходящим людям.

Вернувшись в Сазерлей, Джулия сразу же бросилась искать мать, чтобы сообщить ей о доме с просторными комнатами, из которых открывался вид на холмы, что должно понравиться Кэтрин. Она прибыла домой как раз после возвращения Анны из Чичестера. Прежде чем дочь успела сообщить матери свою новость, та сказала ей, что сняла дом в городе. Голос ее при этом звучал вяло и безжизненно.

— Дом находится в старом районе. Боюсь, что он не в очень хорошем состоянии, но там мы будем предоставлены сами себе, и арендная плата не слишком высока.

— Но, мама! Я нашла хорошее жилище в Восточном Лаванте!

Анна не выразила энтузиазма по поводу этого сообщения.

— Это слишком далеко.

— Совсем недалеко!

— Нам придется идти туда пешком.

— Но у нас есть мой конь, Карл.

Анна отвела взгляд.

— Скажу тебе одно: Карл будет нам слишком дорого стоить, — на ее глаза навернулись слезы, когда она увидела скорбное выражение лица дочери. — Пока что мы не станем продавать его, но надо обо всем подумать заранее.

Джулия только кивала, не в силах произнести ни слова: так огорчили девушку слова матери. Затем она выдавила на лице подобие улыбки:

— Я понимаю. Но мы пристроим его в хорошем доме, не так ли?

— Конечно! — они обе одновременно кинулись в объятия друг друга. Было ясно без слов, что в неведомом будущем от них потребуется большое мужество, ибо кто знает, через какие невзгоды еще придется пройти.

На следующий день Джулия поехала с Анной посмотреть дом. Увидев его, она упала духом. После залитого солнцем Сазерлея этот дом показался ей мрачной тюрьмой: окна из толстого стекла, маленькие комнаты с низкими закопченными потолками, лестница — такая узкая и шаткая, что Кэтрин придется разместить на первом этаже, в комнатушке за кухней, из окна которой видны лишь стены соседнего дома.

Видя, с каким нетерпением Анна хочет услышать ее мнение, Джулия с веселым видом стала осматривать помещение.

— После того как мы побелим потолки, перевезем сюда мебель и ковры из Сазерлея, здесь будет довольно уютно. Я украшу комнату бабушки цветами. Если укрепить решетку на стене напротив ее окна, то можно будет попробовать развести там какую-нибудь растительность и даже розы. Ридли поможет мне в этом.

Анна вздохнула с облегчением, видя, что дочь поддерживает ее. Она понимала, что дом ужасен, но при данных обстоятельствах они не могли позволить себе ничего другого.

За три дня до отъезда Паллистеров из Сазерлея Мейкпис прислал Анне записку, в которой приглашал ее поужинать с ним. Она согласилась. Прошлой ночью Анна вместе с Джулией, которая держала в руках фонарь, отправилась в сад и вырыла золотую тарелку. Теперь она лежала в одном из сундуков, хранящихся в подвале. Перед самым отъездом сундук тайно вынесут и погрузят в повозку. Тогда у слуг не возникнет подозрения, откуда взялся еще один сундук в ее спальной комнате.

Анна пребывала в плохом настроении, одеваясь при помощи Сары и готовясь к ужину с Мейкписом. Дом в Чичестере нравился ей все меньше и меньше. Даже после того, как там побелили потолки, он действовал на нее угнетающе. Она просто ненавидела его и боялась даже думать о том, какое впечатление он может произвести на Кэтрин. Что, если старая леди пожелает скорее умереть, чем жить в таком доме? Эта мысль постоянно терзала ее.

— Вы наденете розовые бусы? — спросила Сара, доставая шкатулку, в которой теперь осталось очень мало ценных вещей.

Анна кивнула. Это ожерелье шло к дымчатому цвету ее платья с закрытым верхом. Воротник его был украшен ленточками с вышитыми на них ее рукой незабудками и ирисами. Оно идеально подходило для подобного случая.

Приведя себя в порядок, Анна осторожно открыла дверь и посмотрела, нет ли поблизости Джулии. Потом быстро миновала двери апартаментов и, как девчонка, бросилась бегом к парадной лестнице, ибо на этот раз чувствовала себя обязанной воспользоваться именно ею. Мейкпис, ожидавший ее в зале, с улыбкой отметил про себя, что Анна старается не опоздать к ужину.

Все шло очень хорошо. Он гордился тонким вином, которое ему удалось недавно приобрести, и сам разливал его по бокалам. Но Мейкпис вопросительно поднял брови, заметив изумление на ее лице после того, как она пригубила вино. Он не понял, что Анна удивлена, почему принадлежащие ей бокалы не оказались среди упакованных вещей. Стало ясно, что Мейкпис велел оставить их, потому что они представляли собой великолепные изделия венецианских мастеров. Когда она все же кивнула и похвалила вино, он так обрадовался, будто сам производил его. Позднее она почти полчаса играла ему на спинете в Королевской гостиной, и он от всей души аплодировал ей. Когда она закончила, Уокер встал и отвел ее на то же место, где она сидела после первого ужина с ним. А сам сел напротив.

Они поговорили о том о сем, после чего он решил попросить ее об одном одолжении.

— Завтра сюда явится полдюжины женщин, претендующих на роль экономки в моем доме. Не могли бы вы поговорить с ними и выбрать среди них наиболее достойную?

— Конечно, если вы желаете этого, — она хотела спросить, какие требования он лично хотел бы предъявить к ним, когда внезапно, как по наитию, нашла выход из всех своих затруднений.

— Вы удовлетворены тем, как велись дела в Сазерлее после вашего прибытия сюда?

— Они велись великолепно. Вы отлично распоряжались моими слугами, хотя не все они дружески относились к вам.

— Да, так и было, — она испытывала какое-то невероятное спокойствие. Такое обычно случалось с нею, когда она находилась как бы на краю пропасти. Так как во время прошлого ужина он сказал ей, что важнее всего для него деньги, то она знала, с чего ей следует начинать.

— Тогда позвольте мне остаться в доме и быть вашей экономкой. Вам не придется платить мне. Если вы велите и членам моей семьи перебраться из западного крыла в чердачное помещение, то я не стану возражать. Джулия могла бы заняться садом, и вам не придется платить садовнику, а Мэри будет шить вам рубашки, чинить и штопать вашу одежду. И все это бесплатно. Так как среди ваших служанок нет хорошей портнихи, то я уже просила девушку сшить кое-что для вас. Что до Кэтрин, то я просто умоляю вас позволить ей умереть в Сазерлее.

Он крепко сжал кисти рук, опершись локтями о ручки кресла, обдумывая то, что она сказала ему, и кидая время от времени на нее изучающие взгляды. После того как он сразу же не отверг ее предложение, как это случилось в прошлый раз, когда она завела речь о деревенском доме, в душе Анны затеплилась робкая надежда. Но она тотчас угасла, как только бедная женщина увидела, что Мейкпис качает головой.

— Нет, мадам, это неприемлемо для меня.

Он ожидал, что она разразится рыданиями, пытаясь спасти свое положение и предотвратить горькую участь, ожидавшую ее, но ничего подобного не произошло.

— Пожалуйста, забудьте о моей просьбе. Я имела глупость забыть о том, что вы не потерпите роялистов в своем доме.

Она изо всех сил старалась не упасть в глубокую пропасть, у края которой оказалась. Она уже видела страдания Кэтрин, сраженной вторым ударом после того, как они покинут, к которому старая леди приросла душой. Ее сердце готово было разорваться на части. Ведь она только-только стала приходить в себя после понесенной ею тяжелой утраты. И вновь ее уделом стали горе и одиночество.

— Миссис Паллистер!

Она смотрела невидящим взглядом на свои руки, сложенные на коленях, потом подняла голову:

— Да, мистер Уокер?

Он поерзал в кресле и положил свои большие руки на широкие колени.

— Я не хочу оставлять вас здесь в качестве экономки, Анна, но с удовольствием предложил бы вам стать моей женой.

Она с изумлением посмотрела на него. Он видел, как изменилось выражение ее глаз, а вся краска исчезла с лица, так что даже губы стали совсем белыми. Затем, как бы в отдалении, она услышала свой голос:

— Миссис Кэтрин сможет остаться в своих апартаментах, где Сара будет ухаживать за ней?

— Согласен. Она будет жить там вплоть до своей кончины.

— Мэри будет разрешено шить то, что она пожелает?

— Да.

— Джулия снова станет дочерью хозяйки Сазерлея, и ей будет разрешено свободно передвигаться по всему дому?

— Если вы выйдете за меня замуж, то она станет моей дочерью со всеми вытекающими из этого последствиями.

Она глубоко вздохнула.

— Тогда я стану вашей женой.

Он тотчас же подошел к ней и поцеловал ее руку.

— Я буду вам хорошим мужем.

И он намеревался претворить это в жизнь. Весь день он, волнуясь как мальчишка, ждал этой встречи с ней. Увидя, что она спешит к нему, был растроган до слез. Сам того не понимая, он влюбился в нее, хотя раньше считал любовь сентиментальной чепухой. Когда она предложила ему остаться в доме, став экономкой, он уже знал, что она честная и надежная женщина. Самое главное — это сделать из нее хорошую пуританку, которой она когда-то была. После этого она оставит свои роялистские причуды, привитые ей мужем. Придет день, и они вместе отпразднуют ее спасение.

Она склонила голову:

— Я постараюсь быть хорошей женой.

— Я не сомневаюсь в этом, дорогая Анна.

На минуту она с ужасом вообразила, что он хочет поцеловать ее в губы, ибо к этому Анна еще не была готова, но вместо этого он снова поцеловал ей руку.

Она поднималась по лестнице, плохо соображая, что же произошло. Перед дверью апартаментов она сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Мэри и Джулия, игравшие в триктрак, прекратили игру и с удивлением смотрели на шикарно одетую Анну. Сара, прикрыв дверь в спальню Кэтрин, убедившись предварительно, что старая леди уснула, взглянула на Анну и вмиг поняла, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Мы все-таки остаемся в Сазерлее! — сообщила им Анна дрожащим голосом. — Вещи можно распаковать. Я согласилась стать женой мистера Уокера.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Затем Джулия издала отчаянный вопль.

ГЛАВА 10

Анне и Мейкпису пришлось ехать в Чичестер, где находилось управление регистрации гражданских браков, ибо венчание в церкви было уже отменено правительством вместе с другими обрядами. По просьбе Анны Мэри выступала в роли свидетельницы вместе с одним господином, хорошим знакомым Уокера. Джулия прошла вместе с ними в мрачную комнату, не украшенную даже цветами по такому торжественному поводу. Гнев и печаль одолевали девушку. Если бы только она могла воспрепятствовать происходящему! Какие только мысли не роились в ее голове! В отчаянии она даже хотела запереть Мейкписа в подземелье, но отбросила эту затею, сочтя ее глупой. Исчезновение такого известного человека не могло пройти бесследно. Его тотчас же принялись бы искать. А ведь Джулия еще помнила, как тщательно выслеживали сторонники парламента Майкла и Мэри.

Какой маленькой и хрупкой выглядит ее мать рядом с высоким и массивным Мейкписом! Они стояли перед чиновником-регистратором в парике. Сердце Джулии обливалось слезами. Анна не смела сказать Мейкпису, почему она согласилась стать его женой, но Джулия понимала суть происходящего и страдала от этого. Она все надеялась на чудо, так как представляла, каково будет матери из вдовы превратиться в супругу такого человека. Узнав, что Анна выходит замуж, Джулия старалась быть как можно ближе к ней, помогая во всем и не желая, чтобы Мейкпис стал причиной их разрыва. Джулия осознала в полной мере, что мать приносит себя в жертву во имя спасения семьи.

Ни обладающая силой воли Кэтрин, ни энергичный юный Майкл не смогли спасти Сазерлей. Даже сама Джулия, поклявшаяся сделать это, ничем не могла помочь семье. Спасение пришло от слабой доброй женщины, о которой Кэтрин когда-то говорила, что она и курицу не обидит. Анна, преданно любившая Роберта и хранившая память о нем, отказывалась от своей независимости, от спокойной жизни, посвященной воспоминаниям, и от своей бережно охраняемой стыдливости. Джулия едва сдерживала себя, чтобы не закричать от отчаяния; она научилась плакать невидимыми миру слезами. Ничего этого не случилось бы, если б она не прогнала Адама Уоррендера в тот злополучный день. Все, что она может сделать теперь — это всячески поддерживать свою мать. Она больше не станет протестовать! Не будет больше бросать вызов Мейкпису! Так надо.

Регистрация брака прошла очень быстро. Джулия первой подошла к Анне:

— Благослови тебя Господь, мама!

Анна с благодарностью приняла поцелуй дочери и ее теплые объятия. Джулии не нравился этот брак, но она не устраивала сцен и ни в чем не винила мать. Пройдя через суровые испытания, девушка повзрослела и многое стала видеть в иномсвете, чем прежде. Анна знала, что она вынесет все, если только между ними сохранятся прежние отношения. К ее великой радости, они с дочерью стали даже ближе друг другу.

— Будьте счастливы, миссис Анна, — Мэри хотела выразить свою любовь женщине, сделавшей ей так много добра. Она искренне желала, чтобы этот брак оказался удачным. Может быть, нежность Анны смягчит этого изувера. Легко было заметить, глядя на него, как он обожает свою новую жену.

Анна поцеловала Мэри и подошла к господину, исполнявшему роль свидетеля, который хотел поздравить ее. У нее кружилась голова. Все это произошло так быстро, что она еще не осознала того, что случилось.

Она думала о том, как этот обряд отличается от того счастливого дня, когда она стала невестой Роберта. В отличие от стоящего рядом с ней жениха, одетого во все черное, Роберт надел на свадьбу камзол из желтого атласа, расшитого золотом и серебром, а также шляпу с вишнево-красными перьями. Сама она была в роскошном серебристом платье, совсем не похожем на это простенькое из розового шелка, которое надето на ней теперь. На той свадьбе кругом сияло множество веселых лиц, играла бодрая музыка. Вино текло рекой по всему Сазерлею, и каждому гостю вручалась пара перчаток жасминового цвета. У ворот нищим раздавались деньги.

А Мейкпис даже не пригласил своего приятеля на обед. Ее это страшно покоробило. Она полагала, однако, что этим двум господам даже скромный обед в такой день может напоминать буйные пиршества, которые закатывали роялисты, празднуя свои свадьбы.

Жених подал ей руку:

— А теперь поедем домой, дорогая.

Она остановилась возле кареты и посмотрела в сторону знакомого Мейкписа, который удалялся от них.

— Нам, право, следовало бы…

Мейкпис ждал, что она заговорит об этом. Он открыл дверцу кареты, приглашая туда Мэри и Джулию.

— Он живет в городе. Если бы он поехал с нами, то нам пришлось бы кормить его. Запомни, что с сегодняшнего дня я сам буду принимать все решения.

Мэри, сев напротив невесты, думала о том, уловила ли Анна жесткие нотки в голосе Мейкписа. Теперь он будет командовать ею.

После того как Анна объявила, что выходит замуж, все они по-прежнему жили в западном крыле дома. Но теперь они будут включены в семейный круг Уокера. Она надеялась, что жизнь сложится нормально как у Анны, так и у Джулии.

По прибытии домой Анна сняла шляпу и плащ, а потом отправилась к Кэтрин. Старая леди, полностью одетая, сидела в своем кресле, положив коврик на колени. Джулия находилась возле бабушки.

— Бабушка спит, — прошептала девушка.

— Значит, ты можешь пока оставить ее и спуститься вниз пообедать с нами, — сказала Анна. Кэтрин уже не нуждалась в постоянном уходе. Она сохраняла здравый ум, но часами сидела в кресле, так как не могла передвигаться без посторонней помощи.

— Я пообедаю с бабушкой, когда она проснется. Ты не против?

— Нет. Оставайся здесь, — Анна понимала, что значило для дочери ее замужество. Джулия должна привыкнуть ко всему этому. А пока ей лучше находиться в обществе бабушки, с которой ее связывают крепкие узы.

Спустившись вниз, Анна направилась в Большой зал. Мейкпис и Мэри как раз садились за стол. Как только она села, к ней тотчас подошел слуга и поставил перед новобрачной блюдо с устрицами. Мейкпис спросил Анну, почему за столом нет Джулии. Та тактично объяснила причину отсутствия дочери.

Он нахмурился и, сурово посмотрев на жену, сказал:

— Теперь все мы одна семья, мадам. Начиная с сегодняшнего утра Джулия является моей падчерицей. Я считаю своим долгом следить за тем, чтобы она хорошо питалась. Молодые девушки уделяют слишком большое внимание своим фигурам, но я позабочусь о ее здоровье.

Он повернулся к лакею, стоящему у буфета:

— Сообщи мисс Джулии, что стол уже накрыт.

Как и предполагала Анна, лакей вернулся без Джулии. Он объяснил, что девушка попросила у матери разрешения не являться к обеду. К радости Анны, Мейкпис промолчал. Однако, оставшись один в Королевской гостиной, он послал за девушкой. Войдя в комнату, Джулия сразу же заметила, что ларец с вышиванием матери находится не на своем обычном месте. Его поставили возле другого окна. Нет рядом и кресла Анны. Вместо него стоял простой стул, покрытый шерстяной тканью турецкой работы. Других изменений она не обнаружила.

— Вы хотели видеть меня, мистер Уокер? — спросила она спокойно.

Он стоял, повернувшись к ней спиной, и глядел в окно.

— Отныне ты должна называть меня отчимом, — он повернулся к ней и окинул ее гневным взглядом из-под густых бровей: — Ради твоей матери, у которой сегодня торжественный день, я прощаю тебе твое непослушание. Но впредь этого не должно быть. К завтраку ты должна являться вовремя. Если опоздаешь, будешь наказана. Тебя запрут в твоей комнате и лишат возможности совершать верховые прогулки или не разрешат встречаться с друзьями. Я не люблю опозданий. Мой человек написал на бумаге правила, которых ты должна безукоснительно придерживаться. Я предлагаю тебе повесить их в своей комнате. Считаешь ли ты, что в этом есть смысл? Не отвечаешь? — он ждал, пока она не заставила себя согласиться с ним.

— А теперь вернемся к вопросу о приеме пищи. К ужину ты будешь являться в Большой зал только тогда, когда тебя пригласят туда. Мне нравится ужинать вдвоем с Анной. Скоро в этом доме будет весело. Вечерами я иногда стану приглашать исключительно мужскую компанию, и тогда ни ты, ни твоя мать не будете ужинать со мной. Ты поняла?

Она кивнула, решив больше не грубить ему, чтобы не расстраивать мать.

— Да, отчим.

— И запомни еще вот что. В этом доме больше нет роялистов, — презрительным жестом руки он как бы выметал из дома всех, кто прежде сочувственно относился к монархии. А таких людей Сазерлей повидал на своем веку немало. — Взять, например, твою бабушку. Она уже так стара и слаба, что не помнит, какой сейчас год; Мэри же не станет говорить о вещах, суть которых не понимает. А ты, девчонка, которой нет еще и шестнадцати, вообще ни в чем не разбираешься. Что до твоей матери, то с ее роялистским прошлым покончено. Теперь она жена пуританина.

— Вы ошибаетесь! — это был крик души. — Она никогда не забудет о своем прошлом!

— Да, память у нее останется. Этого я не отрицаю. Но известно, что женщины обладают слабыми умственными способностями и совершенно не разбираются в политике. Тут они должны слушаться своих наставников мужского пола.

— Я слышала, что одна из дочерей Кромвеля не разделяет взглядов своего отца и почти не общается с пуританами.

— Эта его дочь обладает бунтарским нравом точно так же, как и ты. Он мало занимался ее воспитанием, так как был постоянно занят на войне. Я полагаю, твое своенравное поведение можно объяснить сходными причинами. Все это только подтверждает то, о чем я тебе говорил. Слабый пол создан лишь для того, чтобы заниматься домашним хозяйством и рожать детей. Так ты обещаешь мне быть впредь послушной?

Она дала ему откровенный ответ:

— Если это не будет противоречить моей совести.

— Пусть же твоя совесть ничем не отличается от моей, потому что больше я тебя прощать не стану. В этом доме все должны слушаться меня. Мои приказы здесь закон. Я уже довольно наслушался от тебя дерзостей. И я не из тех людей, которые попусту бросаются словами. Если ты не будешь повиноваться, я отдам тебя замуж за первого встречного.

Она вся похолодела от страха, понимая, что этот человек не шутит. Никто не посмеет противоречить ему, если он примет такое решение, и тогда ей придется вступить с ним в бои. Она не собирается так просто сдаваться. Но Джулия усилием воли скрыла то впечатление, какое оказали на нее его слова.

— Мать никогда не разрешит выдать меня замуж против моей воли!

— Она ничего не сможет сделать, если я пожелаю этого, — сказал он самодовольно. — Я ценю ее чувства, но последнее слово в этом доме принадлежит мне. Если мне придется огорчить ее, так тому и быть, — ему надоела эта беседа, он высказал все, что хотел, и жестом руки дал понять, что она может идти: — Иди и подумай о том, что я тебе сказал. Жду тебя к ужину.

Поднимаясь вверх по лестнице, она сжала зубы, негодуя в душе по поводу его угрозы. Слава богу, что она не вспылила. Значит, она делает успехи, смиряя свою природную воинственность. Хотя нет никакой гарантии, что она не натворит чего-нибудь в будущем. Прямо какой-то дамоклов меч висит над ее головой! Джулия уже слышала о девушках, которых выдают замуж против их воли. Их бьют и морят голодом, чтобы они подчинились своим родителям. Она не думала, что Мейкпис прибегнет к таким мерам, ибо он уже имел возможность убедиться в ее упрямстве. Но существуют методы, при помощи которых можно сломить волю человека и заставить его подписать любой документ. Она вздрогнула.

Проходя мимо резной решетки, она остановилась и посмотрела на двери Длинной галереи. Ее лицо просветлело, а на губах появилось подобие улыбки. Открыв двери, она стала бегать взад-вперед по галерее, посылая воздушные поцелуи невидимому под штукатуркой портрету короля Карла II. Мейкпис считает, что под крышей их дома не осталось ни одного роялиста, но здесь присутствует сам король! Внезапно жизнь перестала казаться ей такой уж мрачной.

Днем Анна начала писать письмо Майклу. До сих пор она не сообщала ему о том, что Сазерлей перешел в другие руки. О, как ей не хотелось писать об этом. Единственно, что могло смягчить удар, это сообщение о том, что семья все же остается в усадьбе. Будучи женой Мейкписа, Анна имеет возможность заботиться о семейной собственности. Она не решилась написать о том, что считает себя «сторожем усадьбы», потому что не знала, в чьи руки может попасть это письмо, но была уверена в том, что Майкл, читая между строк, поймет, о чем идет речь. Когда-нибудь Паллистеры вновь станут хозяевами Сазерлея.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как она в последний раз получила весточку от сына, в которой он сообщал, что является правой рукой купца, занимаясь продажей и куплей товаров. За исключением ностальгии, жизнь во Франции представлялась ему вполне приемлемой. То же можно было сказать и о Джо, который стал старшим конюхом французского короля. Теперь он занимал весьма престижную должность и носил расшитую золотом ливрею, расхаживая в ней важной поступью, не хуже какого-нибудь мушкетера. Анна всегда с удовольствием читала те места в посланиях сына, где он сообщал о жизни Джо. О нем можно было сказать словами пословицы: из грязи в князи.

Запечатав письмо, которому предстояло долгое путешествие, она прошла в восточное крыло дома, где имелась спальня поменьше той, в которой спал Мейкпис. Преимущество ее заключалось в том, что она соединялась с комнатой, принадлежавшей Анне до того, как они закрыли эту часть помещения. Отсюда шел ход и в спальню хозяина. Она никогда не стала бы делить с Мейкписом то ложе, на котором она спала с Робертом, однако ее новый муж может прийти в ее спальню. Пока что она старалась не думать о том, какой сюрприз может преподнести ей предстоящая ночь. У нее еще будет время подумать об этом. Раньше она всегда получала большое удовольствие от занятий любовью со своим первым мужем, но заниматься этим с человеком, которого она не любит, было совершенно другим делом. Ее вдохновляло лишь то, что он с самого начала относился к ней уважительно, даже когда не соглашался с ней в чем-то.

Одетая в платье из атласа оранжевого цвета, Анна, прежде чем сесть к столу, накрытому для ужина, зашла в Королевскую гостиную. Мейкпис похвалил наряд Анны.

— Но, дорогая, ткань, прикрывающая твое декольте, слишком прозрачна. Ранее я не имел права говорить тебе об этом, но, став твоим мужем, считаю себя обязанным сказать, что это нескромно. Теперь уже не стоит менять воротник, но в будущем подыщи более темную ткань.

— Хорошо, Мейкпис, — она чувствовала себя задетой, но понимала, что будучи пуританином, он должен не одобрять как ее наряды, так и поведение. Хорошо еще, что он говорит об этом вежливым тоном. Тем не менее ее очень обрадовал приход Мэри и Джулии, так как ее тяготило общество мужа. Анна, не ведая о состоявшемся между Джулией и Мейкписом разговоре, тепло улыбнулась дочери, которая смирилась наконец с порядком, установленным в доме. Платье Джулии не имело декольте. Воротник походил на лепестки цветка. Каждый лепесток украшали крошечные ленточки, которые, по мнению девушки, не могли оскорбить самый что ни на есть пуританский вкус.

— А теперь мы все отлично поужинаем вместе, — сказала Анна весело. Затем она взяла Мейкписа под руку, и они направились в зал.

Ужин не был таким уж тяжелым испытанием, каким представляла его Джулия. Ей стоило только вспомнить о портрете короля, висевшем в галерее, как все, что говорил Мейкпис, теряло для нее всякий смысл. Вот он сидит во главе стола, надутый как пузырь, а не знает, что его власть над Сазерлеем никогда не станет полной до тех пор, пока в Длинной галерее находится изображение короля, скрытое под слоем штукатурки.

Ужин не сопровождался оживленным разговором, однако и тягостного молчания тоже не было. Они не спорили между собой, а однажды даже заулыбались, когда Анна припомнила какой-то забавный эпизод из своего детства. И только после того, как все встали из-за стола и направились к Большой лестнице, Мейкпис остановил девушек и сделал им замечания относительно их одежды.

— Джулия, в будущем на твоем платье не должно быть этих легкомысленных ленточек. И ты, Мэри, не должна носить такие яркие украшения, — добавил он, указывая на бусы. — Все эти безделушки чем-то сродни тому яблоку, которым Ева угостила Адама. Я полагаю, вы не ведаете что творите, когда надеваете все эти украшения, но считаю своим долгом напомнить вам: женщина — орудие Сатаны. Если бы на моем месте оказался другой мужчина, вы могли бы спровоцировать его на дурные поступки. А теперь — спокойной ночи, приятных сновидений.

Джулия изо всех сил сдерживалась, чтобы не выкрикнуть какую-нибудь дерзость. Подобрав юбки, она бросилась вверх по лестнице, чтобы, оставшись наедине с собой, дать выход своим чувствам; но едва увидев двери Длинной галереи, девушка замедлила шаг и улыбнулась. Мэри догнала ее, и когда они подходили к апартаментам Кэтрин, Джулия рассказала подружке о тарелке с изображением короля, и о том, что этот дурак Мейкпис ни о чем не подозревает. Они обе посмеялись над недалеким пуританином, а Мэри подумала о том, что теперь Джулия долго еще будет пребывать в хорошем настроении.

И вдруг в разгар веселья Джулия почувствовала, как вся тяжесть произошедших за день событий начинает давить ей грудь. Сидя в кресле бабушки, она схватилась обеими руками за голову и стала раскачиваться, ощущая себя совершенно несчастной.

— Бедная мама! — крикнула она в отчаянии. Мэри, догадавшись о том, что испытывает в данный момент ее подруга, пододвинула к ней свой стул и взяла девушку за руку. Так они долго просидели вместе и только глубокой ночью разошлись по своим комнатам, не подозревая, что Кэтрин вовсе не спала, а дверь ее комнаты оставалась полуоткрытой.

А в восточном крыле никак не могла уснуть Анна, хотя Мейкпис уже давно храпел, лежа рядом с ней. Она смотрела на балдахин кровати, в которой раньше никогда не спала. В ее передней спинке, прямо за подушками, имелось несколько резных ниш. Перед тем как приступить к выполнению своих супружеских обязанностей — процедура оказалась даже более тягостной, чем предполагала Анна, — он вставил в каждую нишу по свече. Можно подумать, что ему не хватало света двух канделябров, стоящих возле кровати. Затем он задрал ей ночную рубашку до самой головы и стал в свое удовольствие ласкать ее тело, вовсе не думая о ней, ибо по его пуританским представлениям люди женились исключительно для того, чтобы рожать детей. Разделять чувственные удовольствия с женой считалось греховным занятием. И все же, будучи никудышним любовником, он не обращался с ней грубо, за что она была ему признательна. Хуже всего она перекосила его пристальный, похотливый взгляд. Он просто пожирал ее глазами. Казалось, он получает какое-то извращенное удовольствие, наблюдая за выражением ее лица. Она закрывала глаза, чтобы не видеть его, но он постоянно принуждал ее смотреть на него. Он пытался не столько овладеть ее телом, сколько душой. Она старалась не думать о том, что происходит с ней, вспоминая прошлое, как во время занятий вышиванием. Применив эту защиту, она не дала ему овладеть ею в такой степени, в какой он намеревался это сделать.

Прежде чем уснуть, Мейкпис погасил все свечи. Ей казалось, что ему впредь не понадобится столько света, ибо он достаточно хорошо изучил ее тело. На некоторое время Анну окутала блаженная темнота. Но с восходом солнца комната вновь осветилась розовым светом. Мейкпис проснулся, фыркнул, понял, где он находится, и потянулся к Анне.

— У нас должен родиться сын, дорогая, — бормотал он, как будто хотел извиниться перед ней за свои похотливые желания. Ей удалось скрыть от него те меры предосторожности, которые она приняла, чтобы не забеременеть. Роды представляли опасность для всякой женщины, и, хотя раньше она не придавала этому большого значения, в данной ситуации Анна не могла позволить себе подобный риск. Ведь в этом случае она подвергнет опасности своих близких, чье благосостояние зависит от нее, поскольку не сомневалась, что Мейкпис тотчас же выгонит их из Сазерлея, если что-то случится с ней. Затем она услышала те слова, которые он уже не раз произносил ночью:

— Смотри на меня, жена. Я хочу видеть твои глаза, дорогая.

Его уговоры были отвратительны ей. Она решила, что в дальнейшем добьется такого состояния, при котором не только перестанет думать о нем, но сможет переносить сам его вид.

Шестнадцатилетие Джулии, которое пришлось на октябрь 1657 года, на этот раз никак не отмечалось. Мейкпис запретил праздновать день рождения девушки. Но в апартаментах Кэтрин она получила подарки от Анны, Мэри, а также от бабушки, которая чувствовала себя в тот день неплохо и прекрасно понимала, что это за дата. Мать подарила Джулии бархатную муфту без бахромы, иначе Мейкпис запретил бы пользоваться ею. Мэри, гордящаяся тем, что научилась читать и писать, преподнесла имениннице книгу по астрономии.

— Я думаю, ты захочешь узнать побольше о том предмете, который изучает Кристофер, — сказала она.

— Какой замечательный подарок! — воскликнула Джулия, с интересом листая страницы книги. — Теперь при встрече с Кристофером я смогу на равных говорить об этом предмете.

Кэтрин дала ей один из своих вееров, которые она долгое время хранила в шкатулке, а также отлично сделанный из слоновой кости чернильный прибор.

— Я знаю, что тебе всегда нравился этот веер, детка, — сказала Кэтрин после того как Джулия поблагодарила и поцеловала ее.

— Он такой красивый, — Джулия провела по кончикам перьев краем ладони, взволнованная как великолепным подарком, так и тем, что бабушка помнит, что у нее день рождения. Она радовалась тому, что Кэтрин и не подозревает о существовании в доме человека, вмешивающегося в чужие дела, который может отобрать у нее подарок и уничтожить эту легкомысленную, с его точки зрения, вещь. Девушка подумала о том, чтобы спрятать веер вместе со столовым серебром, которое хранилось в подземелье. Но ей хотелось постоянно иметь при себе такую славную вещь. В конце концов девушка решила оставить веер в своей комнате, так как Мейкпис никогда не входил туда.

Видя Кэтрин в здравом уме, все надеялись, что старая леди не обратит внимания на отсутствие в нарядах окружающих ее женщин кружев и бахромы. Отделка сохранилась только на ее собственной одежде. По приказанию Мейкписа Анне, Джулии и Мэри запрещалось украшать свои платья. Не разрешалось иметь декольте, воротники должны быть самыми простыми, нижние юбки, сорочки и ночные рубашки лишались любых прикрас. Они могли носить лишь шелковые, шерстяные или хлопчатобумажные платья, так как Мейкпис придерживался мнения, что такие ткани, как тафта, возбуждают мужчин, а в нарядах из атласа женщины выглядят чересчур соблазнительными. Уокер лично изъял все подвязки Анны, среди которых были и подаренные ей Робертом, и уничтожил их. Мэри и Джулия принуждены были выбросить свои подвязки. Мэри подчинилась, но Джулия сохранила свои и продолжала носить их, как скрываемые от врага боевые знамена.

Вскоре Мейкпис начал вести светский образ жизни. Его первыми гостями оказались те самые соседи, у которых он забрал назад землю. Так как вместе с мужчинами приехали их жены, сыновья и дочери, то присутствие Джулии и Мэри стало необходимым. Сын одного из гостей, Лукас Ханнингтон, находился среди товарищей Адама Уоррендера, когда те окружили Джулию на холме, Он не принимал активного участия в издевательствах над ней, но, к ее досаде, подмигнул девушке, когда другие гости не смотрели в их сторону.

Джулия вскоре вошла во вкус и стала развлекаться как могла, ибо хотя Ханнингтоны и являлись пуританами, они придерживались весьма умеренных взглядов и были отзывчивыми, добрыми людьми. Анна чувствовала себя совершенно раскованно в их обществе, так как они напоминали ей тех порядочных людей, которых она знала в детстве.

У Ханнингтонов было десять детей, от семи до двадцати лет, и все они любили поговорить. В противовес им, Томпсоны вели себя весьма сдержанно. Двое их сыновей носили черные камзолы, а дочери — платья серого цвета. Девочки держались очень скромно и постоянно смотрели в пол, но мальчики, видно, были бедовые. Усевшись за столом подальше от родителей, они вели оживленный разговор о футболе и крикете.

После обеда старшие пошли в Королевскую гостиную. Лишь три девочки Томпсонов последовали за матерью. Что до остальных детей, то они накинули плащи, так как на улице было ветрено и прохладно, и покинули дом. Предполагалось, что они совершат прогулку. Не всем было известно о лабиринте, и Джулия великодушно позволила им потеряться там, пока наконец, получив огромное удовольствие от шумной компании, которой была лишена в течение долгого времени, вывела их из лабиринта. Потом ребята Томпсоны сделали из тряпок, найденных ими на конюшне, футбольный мяч. Лукас предпочел бы остаться наедине с Джулией, но она проявляла к нему такое равнодушие, что он присоединился к другим ребятам, игравшим в футбол.

Матч проходил очень шумно. Они старались держаться подальше от дома, но, увлекшись, не заметили, как оказались под самыми окнами первого этажа. Джулия, размахнувшись ногой так, что взлетели вверх ее юбки, ударила по мячу, но не удержалась и упала лицом в траву. Лукас, улыбнувшись при виде ее подвязок с алыми ленточками, бросился на помощь девушке.

— С вами все в порядке? — спросил он, поднимая ее с земли.

В своем волнении, забыв о том, что имеет на этого юношу зуб, она не оттолкнула его.

— Да! Я, кажется, забила гол!

И только тогда все они увидели, что из окна Королевской гостиной на них смотрят разъяренные взрослые.

Сына Ханнингтонов больше уже не приглашали в Сазерлей, обвинив его в том, что он дурно влияет на Джулию. По той же причине не приглашались и мальчики Томпсонов. Не то чтобы Мейкпису не нравился футбол. Он сам играл в него, когда был помоложе, да и Кромвель в прошлом увлекался этим видом спорта. Но когда пуританин увидел, как по полю гоняют мяч его падчерица и эти буйные девчонки Ханнингтонов, он был потрясен до глубины души. К счастью для нее, он стоял слишком далеко от окна и не заметил подвязок. Так как в игре участвовали все молодые люди, он не стал наказывать ее, но строго предупредил, чтобы она впредь не смела участвовать в подобных игрищах.

Уокер не порвал с соседями лишь потому, что нуждался в их дружбе, и сказал глуповатой жене мистера Томпсона, что всегда будет рад видеть ее и супруга в своем доме. В результате Анне, Джулии и Мэри пришлось провести немало времени в обществе малоумных дочерей Томпсонов.

Сазерлей еще никогда не видел такого аскетического Рождества, как в том году. Мейкпис заказал специальный обед, который, однако, состоял лишь из бульона с черным хлебом. Казалось, этот человек хотел дать дамам Сазерлея возможность искупить свою вину за то, что они прежде занимались чревоугодием в этот день.

Так случилось, что Кэтрин плохо себя чувствовала на Рождество, иначе она обязательно обратила бы внимание на отсутствие елки и других украшений, а также заподозрила бы что-то нечистое, когда ей принесли бульон с черным хлебом.

К весне 1658 года Мейкпис упрочил свои позиции в Сазерлее и достиг больших успехов. Его избрали мировым судьей, постоянно приглашали на обеды и ужины, все соседи рады были видеть его у себя. И лишь Уоррендер Холл являлся в этом смысле исключением. Мейкпис навестил молодого человека, живущего там, и был радушно принят в особняке, но не получил от хозяина Холла приглашения поохотиться вместе с ним. Адам побывал с ответным визитом в Сазерлее, когда дамы находились в Чичестере, и отбыл еще до их возвращения. С тех пор Уокер и Уоррендер встречались лишь случайно в гостях у своих друзей или на охоте. Адам обычно спрашивал о том, как поживают Анна и Джулия, проявляя интерес к Сазерлею, и давал советы относительно ухода за скотом и сбора урожая. Если бы молодой человек не владел богатым поместьем, то Мейкпису могло бы показаться, что Адам имеет виды на Сазерлей. Пуританина все еще удручало то обстоятельство, что хозяин Холла так и не пригласил его поохотиться, и он не раз задумывался, как бы ему устранить это недоразумение.

Мейкпис подарил Анне несколько платьев, сшитых по пуританской моде из темного шелка. Ей сначала показалось, что они велики ей, но вскоре она поняла: муж хочет, чтобы платья не облегали грудь, скрывали бы ее от мужских взоров. Все видели, что он по уши влюблен в нее и что его сжигает ревность. Он постоянно следил за ней, где бы она ни находилась. Любой мужчина, вступивший с ней в разговор, становился объектом его подозрений. Обычно Мейкпис подходил к такому господину, бесцеремонно похлопывал его по плечу и рекомендовал оставить его жену в покое. Если где-нибудь в гостях Уокер сидел за столом не рядом с ней, а на некотором расстоянии, он все равно не спускал с нее глаз.

Вскоре Анна стала замечать, что он ревнует ее даже к членам ее собственной семьи, которым, по его мнению, она уделяет слишком много внимания. Он не пускал ее к Кэтрин, а если заставал Анну в обществе Джулии, то немедленно отсылал падчерицу с каким-нибудь поручением. Не любил он также, когда жена проводила время с Мэри.

— Эта девушка, несомненно, могла бы жить в другом месте, — заметил он как-то раз. — Где она жила раньше, в конце концов? Я слышал, что в Девоншире. Где-то в тех краях? Я, пожалуй, дам ей некоторую сумму денег и отправлю туда, откуда она приехала.

— Нет, — Анна твердо стояла на своем. — Я обещала ей, что она будет жить у меня после того, как умерли ее родители, и ничто не заставит меня нарушить данное слово.

Время от времени он возвращался к этому вопросу, но так и не смог узнать от нее ничего о прошлом девушки. Тогда он попробовал поговорить с самой Мэри, однако та сказала ему лишь, что ее отец был моряком в южном Девоне. Она в очень раннем возрасте осталась сиротой и жила у своих родственников, пока они не состарились и не могли больше ухаживать за ней. Потом кто-то дал знать о ней Анне. Мейкпис почувствовал, что здесь кроется какая-то тайна. Он не верил в то, что рассказала ему девушка.

Свое расследование он начал с того, что в отсутствие Анны залез в ее письменный стол, где она хранила свои бумаги. Ничего интересного ему там найти не удалось, хотя письма Майкла были полны монархического бреда, и он с удовольствием сжег бы их, если бы не боялся навлечь на себя гнев Анны. Он тщательно осмотрел все комнаты и обнаружил кое-какие любопытные вещи — сундук, наполненный изысканной материей, и множество лент для вышивания. Он искал за панелями, но ничего не мог найти. Фальшивая стена вызвала подозрение, но за ней не оказалось никаких потайных комнат.

Наконец, исследовав все комнаты, за исключением апартаментов Кэтрин, он решил пока что отложить поиски. Тем временем он напишет своему другу капитану Кроухерсту и попросит его навести справки в Дармуте, ибо этот морской волк обычно отдыхал там, вернувшись из очередного вояжа в Новый Свет. Анна благодарила судьбу, когда он перестал приставать к ней с вопросами о Мэри, но тут он начал донимать ее по поводу вышивания. Сначала ему не понравилось, что шкатулка с принадлежностями для шитья находится в Королевской гостиной. Потом он велел убрать ее кресло на чердак, ссылаясь на то, что на нем изображены инициалы первого мужа Анны. Снова и снова она должна была уступать ему. Он запретил ей вышивать на лентах, а ведь именно этим она любила заниматься больше всего в жизни. Но Мейкпис сказал, что это пустая трата времени, так как все равно никто не сможет носить вышитые ленточки. Она вынуждена была согласиться с ним и стала вышивать на ткани, но вскоре он стал требовать от нее, чтобы она прекратила и это занятие.

— Отложи свое вышивание, дорогая, и лучше почитай мне что-нибудь, — часто говорил он ей. Иной раз он пытался отвлечь ее всякими дурацкими разговорами, советовал заняться хозяйством или звал на прогулку в сад, какой бы ни была погода. Короче говоря, он пользовался любым предлогом, чтобы заставить ее отложить работу, которая приносила ей такое удовольствие. Она полагала, что муж не успокоится, пока она не откажется от любимого занятия. Анна знала, в чем тут причина. Когда он в первый раз пригласил ее поужинать с ним, она рассказала ему, что забывает о всех несчастьях и погружается в благословенное прошлое, занимаясь своим вышиванием. Теперь ей казалось, что она совершила тогда непростительную глупость, ибо Мейкпис имел твердые намерения оборвать эту единственную нить, связывающую ее с прошлым.

День за днем ей приходилось мириться с его мелким тиранством. Она всегда очень любила прогулки верхом, но он запретил и это, якобы потому, что опасался, как бы она не упала с лошади. Если Анна отправлялась за покупками в Чичестер, то ее неизменно сопровождала служанка Мейкписа, которая потом давала ему полный отчет о том, чем занималась в городе госпожа. Когда ее навещала какая-нибудь старая подруга, он никогда не оставлял жену наедине с гостьей. Не дай бог, они станут вспоминать прошлое, в котором ему самому не было места. Наедине с собой Анна старалась как-то оправдать его поведение, понимая, что ревность воздействует на людей подобно болезни и они уже не могут отвечать за свои поступки. Однако дело шло к тому, что она уже вздохнуть не могла без его ведома.

Однажды Анна зашла в Длинную галерею и обнаружила, что там нет портрета Роберта, написанного в день его тридцатилетия, накануне их свадьбы. Оказывается, портрет убрали на чердак. Что-то оборвалось в ней. Она взяла все свои ленты и поднялась на чердак, представлявший собой довольно обширное помещение, находящееся над всем домом, заваленное старой мебелью, древними сундуками, занавесками и ящиками с бумагами, которые могли принадлежать еще самому Неду. Ее кресло и портрет Роберта находились возле самой двери. Это говорило о том, что слуги не хотели углубляться в темное и пыльное помещение.

Она подошла к чердачному окну, выходившему во двор. Подоконник был затянут паутиной. Анна смахнула ее подушкой, попавшей под руку. Затем взяла свое кресло и отнесла его к окну, а портрет Роберта повесила на стену перед креслом. На полках стояли его старые морские карты. Она протерла их тряпкой. Это были рукописные карты. Материалом для письма служила кожа, к которой прикреплялись деревянные дощечки, чтобы карты можно было легко свернуть. Она разложила их неподалеку от кресла, мысленно проделывая с бывшим мужем его морские вояжи. Наконец Анна поцеловала изображение Роберта в губы, после чего занималась вышиванием в течение двух часов под взглядом его голубых глаз.

Услышав стук копыт на дворе, что означало возвращение Мейкписа, она закрыла за собой дверь чердака и поспешила вниз по лестнице в узкий коридор. Оттуда она проникла в восточное крыло дома и благополучно добралась до своей спальни. Она увидела на своем платье пыль и паутину и решила в будущем, при первой же возможности, навести порядок на чердаке.

Через два дня это было сделано. Без ведома Джулии и Мэри Анна украдкой проникала на чердак и занималась там вышиванием. Иногда ночью, если ее мучила бессонница, она покидала храпящего Мейкписа и поднималась наверх, освещая себе путь свечой. На окно бедная женщина повесила штору, чтобы никто не смог увидеть свет на чердаке. Возвращалась Анна еще до восхода солнца, так как Мейкпис вставал очень рано.

Несмотря на запрет заниматься вышиванием, она все чаще уединялась наверху, где отдыхала от слишком требовательного мужа, который заставлял ее читать ему пуританские книги, надеясь привить ей те принципы нетерпимости, которые исповедовал сам. Она же считала, что он портит, а не просвещает ее, потому что из-за него она уже научилась врать.

То, что ей пришлось прибегнуть к обману из-за своего отчаянного положения, вовсе не извиняло Анну в ее собственных глазах. Чтобы искупить свою вину, она отложила на время ленты и сшила вуаль из превосходного полотна, а потом расшила ее серебряными нитками. В центре вуали были вышиты слова «Хвала Всевышнему». Ниже она вышила свою любимую молитву: «Боже, услышь меня в моей печали. Прости мне мои грехи, Господи, ибо милость Твоя не имеет границ». Потом она свернула вуаль, положила ее в шкатулку и поставила на полку старинного комода, где также хранила ленты. Обнаружив еще несколько шкатулок с лентами в шкафу своей спальни, Анна так обрадовалась, будто нашла золото. Заполнив комод на чердаке, она стала складывать ленты в сундук. Порой ей казалось, что она похожа на скупого человека, копящего деньги. Ей в голову не приходило, что вышивание является для нее символом свободы и любви.

Пришел день, когда Мейкпис решительно запретил ей вышивать.

— Я думаю, тебе больше не потребуется эта шкатулка с шитьем, — сказал он, улыбаясь.

— Как скажешь, Мейкпис, — сказала она, опустив глаза, чтобы он не увидел сверкающие в них искры.

Слуга отнес шкатулку на чердак. Той же ночью она спрятала ее в надежном месте. Сидя в своем кресле, Анна подумала, что, если бы не Джулия и Мэри, она с удовольствием провела бы остаток своих дней здесь, на чердаке. Только бы не делить ложе с Мейкписом.

Мейкпис устраивал ужин для чисто мужской компании. Анна, как обычно, обсудила меню с экономкой, а вечером проверила, хорошо ли накрыт стол. Если за ужином присутствовали дамы, муж поручал ей распределить их места за столом, но, когда собирались одни мужчины, правила были не такие жесткие, и всякий садился там, где хотел. В тот вечер она могла находиться у себя наверху, если только Мейкпис не велит ей и Джулии развлечь гостей музыкой в Королевской гостиной. К радости Мэри, он никогда не просил, чтобы они играли трио. Она всегда нервничала, если ей доводилось присутствовать на подобных сборищах: какой-нибудь офицер из числа круглоголовых мог все еще опознать ее.

Что до Анны, то она бывала счастлива, когда в доме собиралась мужская компания. Это значило, что она может находиться в апартаментах Кэтрин и немного отдохнуть от общества своего назойливого мужа. Она полагала, что он специально просит ее музицировать, чтобы она не оставалась слишком долго с членами своей семьи. Он запретил все игры, кроме шахмат, которые называл зарядкой ума, но в комнате Кэтрин они по-прежнему играли в карты и кости. Старая леди уже почти поправилась и, хотя сама она не играла, любила посмотреть на играющих и поаплодировать победителям.

— Отлично сыграно! — восклицала она.

В тот вечер Анне и Джулии было велено явиться к гостям Мейкписа в десять часов. Кэтрин легла спать очень рано, а Сара, уложив госпожу, вернулась к карточному столу.

Они совсем заигрались, и Анна, случайно взглянув на часы, в тревоге вскочила на ноги.

— Уже четверть одиннадцатого! Бери свою лютню, Джулия! Нам уже пятнадцать минут назад нужно было находиться внизу. Мы опоздали!

Они поспешили вниз, привели себя в порядок в зале, а затем направились к Королевской гостиной. Анна шла впереди, Джулия следовала за матерью. Заскрипели стулья, тридцать мужчин встали со своих мест и приветствовали дам. Анна сделала реверанс, поворачиваясь направо и налево, но видела перед собой лишь лицо Мейкписа. Без сомнений, их опоздание страшно разозлило его. Улыбка, с которой он встретил жену, предназначалась исключительно для гостей. Она знала, что он будет ругать ее, когда они останутся вдвоем в спальне. Она так боялась этих встреч. Обычно он в течение часа или даже дольше поучал ее, словно читал проповедь в церкви, и в конце она должна была смиренно просить у него прощения, признавая свою вину и его правоту во всем. Она давно уже поняла, что стоит ей возразить, как на нее посыплется град новых обвинений. При этом он постоянно повторял, что все это делается для ее же пользы. Во время этих тягостных наставлений он никогда не повышал голос, но от его слов у Анны страшно болела голова, пока она не уходила в себя, забывая о его присутствии. Но даже после того, как он замолкал, ее мучения не прекращались. Как бы извиняясь за свою строгость, он с необыкновенной страстностью занимался любовью с ней, и ее тело порой отвечало ему взаимностью, в то время как мысли бедной женщины находились где-то далеко-далеко.

— Поиграй нам на спинете, дорогая, — обратился он к ней. — Мы с таким нетерпением ждали, пока вы с Джулией начнете играть для нас.

В его голосе уже звучала скрытая угроза. Она положила на клавиши руки и увидела, что они дрожат. Но как только начала играть, тотчас же успокоилась. Джулия должна была спеть песню, пользующуюся большим успехом во всем графстве. А Мейкпис уже считал себя сассекским помещиком. Пока мать играла, Джулия безмятежно сидела на стуле у стены, разглядывая пожилых гостей, внимающих музыке. Многие лица раскраснелись от вина, и она полагала, что кое-кто из присутствующих обязательно должен вот-вот уснуть. Она обратила внимание на двух господ, чьи личности были ей незнакомы. Обычно Мейкпис представлял ей и матери тех господ, которых они видели впервые. Но в тот вечер он так разозлился из-за их опоздания, что забыл о хороших манерах, которые обычно любил демонстрировать при посторонних. Она перевела взгляд на отчима, который, как на свою собственность, смотрел на Анну.

Испытывая отвращение к Уокеру, Джулия вновь стала переводить взгляд с одного гостя на другого. Две трети из них являлись пуританами, но мало кто исповедовал крайние взгляды; они лишь носили черные да серые камзолы, как Мейкпис. На многих были башмаки с серебряными застежками и сапоги с раструбами. Один господин щеголял в высоких сапогах из кожи цвета сливок. Она видела только один его сапог и рукав бархатного камзола — какой-то довольно плотный джентльмен почти полностью загораживал этого франта. В отличие от Мейкписа и других гостей, этот незнакомец носил сшитые по новой моде бриджи, которые доходили ему до лодыжек, в то время как бриджи старого образца, которые Джулия видела на мужчинах всю свою жизнь, достигали лишь колена.

После того как Анна закончила игру, раздались аплодисменты. Она поклонилась и с благодарностью улыбнулась слушателям. Мейкпис услужливо предложил ей кресло, сидя в котором она могла бы слушать пение дочери. Только встав со стула и пройдя в центр зала, Джулия увидела, что обладатель щегольских сапог не кто иной, как Адам Уоррендер.

И будто электрическая искра тотчас прошла между ними. Казалось, что остальные гости куда-то исчезли, остались только Джулия и Адам.

Но все это внезапно кончилось. Джулия вновь увидела перед собой гостей Сазерлея. Она быстро опустилась на приготовленный для нее стул и автоматически взяла в руки лютню. Ее мысли путались, она страшно негодовала по поводу присутствия Адама под крышей их дома. Ее провели! Ее матери еще предстоит узнать, что она находится в одной комнате с Уоррендером. Джулия чуть было не заскрипела зубами. Теперь она поняла, что Мейкпис имел основания для того, чтобы не представлять им новых гостей. Ведь обитатели Сазерлея от всей души ненавидели Уоррендеров.

Шея ее покраснела, девушка с трудом дышала. Она вспомнила о том, что дала слово не нарушать мир в Сазерлее. Она сожалела о своем поведении по отношению к Адаму. Но, бросив взгляд на сидевших перед ней мужчин, которые все без исключения находились в оппозиции к королю, а посему являлись врагами ее покойного отца, находящегося в изгнании брата, да и самого Сазерлея, она забыла о своих благих намерениях. Она хотела отомстить Уоррендеру за то, что он посмел явиться в их дом. Мейкпис предал их. А ей приходится, поборов гордость, играть роль послушной падчерицы, что никак не вяжется с ее натурой.

Все ждали. Сердце отчаянно билось у нее в груди, гнев сжимал горло. Девушка не знала, сможет ли она петь. Но ей придется сделать это. Она должна побороть свою ярость. Как ни ненавидела девушка Мейкписа, никогда ей не приходило в голову, что этот человек способен на такую подлость по отношению к ее кроткой матери.

Она ударила по струнам и услышала, как дрожит ее голос, когда стала петь старую народную песню, в которой прославлялся Сассекс. Затем она вновь увидела лицо Адама. Он пристально смотрел на нее, понимая, что она узнала его. Это стало той каплей, которая переполнила чашу! Она замолкла на минуту и тут же начала петь другую песню — веселый заздравный гимн кавалеров.

— Мы пьем здоровье короля, благослови его Господь! Да здравствует король наш Карл и все, кто с ним по всей стране…

Она чуть не упала со стула, когда Мейкпис вскочил со своего места, бросился к ней, вырвал лютню из рук и сломал о колено. В наступившей мертвой тишине, последовавшей за этим, он бросил обломки на пол. Анна издала слабый стон отчаяния, но он жестом, исполненным ярости, велел ей молчать. Его лицо побагровело и, не отводя гневного взгляда от Джулии, он дрожащим пальцем показал ей на дверь.

Она с достоинством поднялась со стула, вскинула вверх подбородок, как любила делать Кэтрин, и не спеша поправила свое платье. Мейкпис вновь поднял палец, показывая этим, что она должна немедленно покинуть комнату. Она сделала вид, что не замечает своего отчима, и как бы по своей воле направилась к двери, шурша шелком наряда. Обескураженные гости провожали ее взглядами, но никто не сказал ни слова и не пошевелился.

Вдруг Адам, сдерживающий себя до этого мгновения, разразился громким смехом, нарушив торжественную тишину зала. Все повернулись в его сторону, не понимая причину его веселья.

Джулия остановилась и уставилась на молодого человека. Он запрокинул голову, обнажив ряд крепких зубов, и пребывал впароксизме^[6] бурного веселья. Намеренно или нет, но своим смехом он ослабил произведенный ею эффект. Сколько же злости в этом человеке! Она бросилась к двери, остановилась и обвела взглядом зал, избегая лишь смотреть на свою убитую горем мать. Вулкан, который постоянно теплился внутри Джулии, наконец-то заговорил в полную силу.

— Убийцы! — прошипела она. — Ваши руки в крови Стюартов!

Раздались голоса и крики, но она не стала слушать их и бросилась к Большой лестнице. Веселье Адама вмиг прекратилось, и он вскочил на ноги, негодуя не меньше других. Прошло немало времени, прежде чем шум стих. Анна бросилась вслед за дочерью, но Джулия заперлась в своей комнате и не желала открывать дверь.

— Мама, уходи, пожалуйста. То, что случилось, касается только меня и Мейкписа. Я не хочу, чтобы ты вмешивалась.

Услышав эти слова, Анна поняла, что Джулия уже не изменит своего решения, и ушла прочь.

Гости расходились. Мейкпис вернулся в Королевскую гостиную, сел и обнял голову руками, думая о том, какой вред принесла падчерица его доброму имени и репутации нового владельца Сазерлея, которую он так тщательно создавал в течение последних месяцев. Она не просто продемонстрировала свой роялизм и нетерпимость к отчиму, но прозрачно намекнула на то, что в свое время он был в числе тех, кто подписал смертный приговор Карлу I.

Хотя все его знакомые знали о деятельности Уокера в парламенте и той карьере, которую он сделал в армии, что и дало ему право подписаться под смертным приговором, Мейкпис умудрился скрыть этот факт от Анны, не желая портить с ней отношений. Он полагал, что и Джулия ничего не знает, в противном случае она обязательно высказала бы ему свое мнение по этому поводу. Он не раскаивался в своем поступке и подписал бы смертные приговоры трем сыновьям казненного тирана, если бы ему представилась такая возможность. Но местное дворянство придерживалось умеренных политических взглядов. Как бы ни поддерживали они парламент и республику, их совесть тревожило то обстоятельство, что ради торжества нового режима пришлось принести в жертву самого короля. Негодование, проявленное гостями в сегодняшний вечер, указывало на эту тревогу. Вполне вероятно, что некоторые из них больше никогда не появятся в его доме.

Он откинулся в кресле. Его грудь вздымалась от волнения. Он должен пережить этот неприятный вечер. Завтра он придумает какое-нибудь наказание для Джулии и напомнит ей о своем предостережении. Взяв себя в руки, Мейкпис пошел наверх.

Когда он, одетый лишь в ночную рубашку, вошел в комнату Анны, она окинула его тревожным взглядом. Она уже знала от своей знакомой в Чичестере, чьи родственники заседали в парламенте, что новый хозяин Сазерлея — это тот самый Мейкпис Уокер, чье имя стоит в пресловутом смертном приговоре. Она вспомнила, какое отвращение тогда возникло у нее к этому человеку. Анна просто не знала, как ей жить с ним дальше. Но вскоре до нее дошло, что другого выхода нет. Ей нельзя покидать Сазерлей, ради своего сына и других членов семьи она должна сохранить усадьбу. Таким образом, Анна постаралась забыть об этом во имя спасения близких. Теперь же ей вновь напомнили об ужасном прошлом ее мужа. Она должна была опять мобилизовать все свои силы, чтобы пережить это. Стараясь говорить спокойно, она обратилась к Мейкпису:

— Я понимаю, что слова Джулии, должно быть, расстроили тебя. Я знала о том, что твоя подпись есть в этом приговоре. Прошу, не наказывай ее. Умоляю тебя! Ты должен понять, что она пережила большое потрясение, увидев в доме Уоррендера.

Он лег в постель рядом с женой.

— Ты обвиняешь сына в том, что сделал его отец?

— Конечно же нет! Просто вид этого человека вызвал у нас болезненные воспоминания. Все было бы иначе, если бы ты представил его нам.

— Если бы вы не опоздали, мадам, — отвечал он с горечью в голосе, — я, наверное, сделал бы это.

— Пожалуйста, перестань упрекать меня! — воскликнула она. — Я больше не могу терпеть этого.

— Я не собирался упрекать тебя ни в чем в такое позднее время суток, — он обнял ее за плечи и прижался к ней, заглядывая в глаза. — У тебя весьма своенравная дочь. Пора мне уже иметь сына, который служил бы утешением. Не думай, что я не знаю о том, как ты ухитряешься не впускать мое семя в свое чрево. Больше тебе не удастся обмануть меня. Тут, конечно, мой грех, ибо я до такой степени желал твоей прекрасной плоти, что не хотел делать тебя беременной. Но теперь пришла пора тебе исполнить свой долг и родить мне наследника.

Паника охватила ее. Ребенок — это дар божий, и она с удовольствием родила бы, но не от Мейкписа, а от Роберта! От этого грубого, бесчувственного человека, с которым она вынуждена теперь делить ложе, она не могла зачать. Ей необходимо было как-то оправдать свой отказ.

— Но я уже немолода! Мой доктор не советует мне…

Он оборвал ее.

— Я думаю, что твой доктор просто деревенский болван. Когда придет время рожать, я найду тебе самую лучшую повивальную бабку. Я люблю тебя, Анна. Никогда не думал, что мне придется произносить эти бессмысленные слова, но вот пришлось сказать тебе их, — внезапно его охватил приступ ревности из-за того, что она рожала детей другому человеку. — Ты родишь мне сына!

Она не смогла больше ничего возразить ему, ибо он впился в нее губами, а затем сразу же овладел ею, позаботясь о том, чтобы его семя пролилось в ее чрево.

Джулия упорно молчала, когда на следующее утро Мейкпис распинался перед ней. А он, еще больше разозленный ее спокойствием, сказал девушке, что отныне ее судьба ничем не отличается от судьбы раба, которого продают на базаре. Позднее у него даже настроение улучшилось, когда он услышал, как она плачет, тоскуя по проданной лошади. Когда Анна предложила отправить Джулию на время в Блечингтон к Уильяму и Сюзанне, он согласился, так как устал от неприятностей, которые доставляла ему эта девушка.

Джулия, хоть и радовалась предстоящей встрече с Кристофером, не хотела расставаться с матерью и бабушкой. Она предложила Мэри поехать вместе с ней, но та отказалась, так как неловко себя чувствовала в обществе посторонних людей.

— Пошли за мной сразу же, если я потребуюсь тебе, — сказала Джулия Анне в день отъезда.

— Хорошо, но я уверена, что такой необходимости не возникнет, — Анна нежно обняла ее. — Не скучай там. Я с прискорбием узнала из письма Сюзанны, что Дин Рен умер. Сама Сюзанна и ее муж, разумеется, сейчас в трауре, но она заверила меня, что у них там хватает молодежи, и тебе будет с кем проводить время.

Кэтрин приготовили к тому, что Джулия уезжает из Сазерлея. Она сидела в своем кресле, когда в комнату вошла внучка, чтобы попрощаться с ней.

— Ты увидишь Кристофера? — спросила она.

— Да, — Джулия просияла от одной мысли об этом. — Я написала ему после того, как умер его отец. И в своем письме, которое я получила сегодня, он сообщает, что ему наскучило два раза в день читать лекции в Грэсхэм-колледже, которые посещают лишь пожилые люди и отцы города. Он хочет переехать в Оксфорд.

Кэтрин кивнула.

— Я в это охотно верю. А теперь я хочу сделать тебе маленький подарок, — она взяла лежащий на столике рядом с ней кошелек, вышитый во флорентийском стиле, и протянула его Джулии: — Купи себе новое платье и каких-нибудь безделушек. Муж твоей матери хочет, чтоб ты была проста как табуретка, но он ничего не может сделать с твоим юным красивым лицом.

Джулия замерла от удивления, сжимая в руках кошелек.

— Откуда ты знаешь, что мама вышла замуж? Мы думали, что сумели сохранить это событие в тайне от тебя.

Мудрое старое лицо помрачнело.

— С тех пор как мне стало лучше, я начала замечать то, что творится вокруг меня. Сначала я поняла, что все наши слуги заменены другими. Затем я стала слышать какой-то незнакомый мне мужской голос. А однажды увидела в саду постороннего мужчину. Я слышала, о чем вы перешептывались с Мэри, думая, что я сплю. Из разговора двух служанок мне стало ясно, что незнакомца зовут Мейкпис Уокер, что у него есть поместье на севере, но нет детей, и что республиканское правительство отобрало у нас Сазерлей и передало его этому господину.

Джулия покачала головой:

— Какие же мы дуры! Нам следовало бы знать, что нельзя обманывать тебя вечно.

— Я все обдумала и пришла к выводу, что твоя мать вышла замуж за этого человека ради нашего общего блага — чтобы мы остались в Сазерлее, — Кэтрин говорила тихим голосом, но чувствовалось, что она глубоко переживает то, о чем ведет речь. — Она принесла себя в жертву нам всем, Джулия. Мне стыдно признаться, что я считала ее слабой женщиной, но она похожа на то тонкое деревце, которое гнется, да не ломается. Она была душой Сазерлея с той поры, как поселилась здесь, и я горжусь тем, что она остается таковой по сей день.

Слезы полились из глаз Джулии.

— Совесть постоянно не дает мне покоя. В день свадьбы я поняла, что мама вовсе не желала выходить замуж за Мейкписа и сделала это только из любви к нам. Она все взвалила на свои плечи, а ведь это я обещала тебе сохранить Сазерлей.

— Твоя мать сделала это за тебя, хотя и не знала о нашем договоре. Наверное, судьба решила, что тебе пока еще рано заботиться о Сазерлее. Но твое время скоро придет. А пока мы должны ценить то, что сделала ради нас Анна и благодарить ее до конца наших дней.

— Я всегда буду благодарна ей!

— Есть еще кое-что, о чем мне хотелось бы сказать тебе, — Кэтрин сжала правую руку Джулии. — Это касается твоей поездки в Блечингтон. Если ты станешь понапрасну терять время, волочась за молодым человеком, который вовсе не подходит тебе, то пребывание там не пойдет тебе на пользу, а принесет лишь несчастье.

— Я полагаю, что ты не имеешь в виду Кристофера, — сказала Джулия неуверенно.

— Именно его я и имею в виду. Я знаю, что если бы дала тебе подобный совет, когда ты была помоложе, то ты бросилась бы за ним, как испуганная лошадь, и никто не смог бы удержать тебя. Такова юность. Но теперь тебе пришлось многое испытать и перенести. Извлекай выводы из совершенных тобой ошибок. Это поможет тебе избежать несчастий. Этот умный молодой человек влюблен лишь в науку и прекрасные звезды на небосклоне.

Джулия опустила голову:

— Ты требуешь от меня слишком многого, бабушка.

— Я так не думаю. Как ты можешь быть счастлива, если тебя будут рассматривать в качестве еще одной планеты?

— Так ты хочешь, чтобы я вышла замуж за человека, которого подберет для меня Мейкпис?

— А что, он грозится сделать это?

— Да. Он утверждает, что не остановится ни перед чем, если я не буду слушаться его.

— Ба! Да он просто не знает твоего характера. Даже сама королева Елизавета не смогла заставить меня выйти замуж за другого мужчину после того, как я остановила свой выбор на Неде. Да я лучше пошла бы в Тауэр.

Джулия посмотрела на нее снизу вверх:

— Я сказала Мейкпису, что никогда не подчинюсь ему.

Кэтрин одарила ее любящей улыбкой:

— Мы с тобой похожи друг на друга, детка. Ты найдешь себе достойного мужа. В глубине души ты понимаешь, что этот оксфордский гений не для тебя.

— Я буду любить Кристофера до конца моих дней.

— Любить можно по-разному, Джулия. Ты найдешь, что ищешь, в таком человеке, который преодолеет все препятствия, стоящие перед ним на пути к тебе.

Джулия хотела отбросить воспоминания о том, как Кристофер отвернулся от нее в лабиринте, но не могла сделать этого. Если бы они действительно были обречены принадлежать друг другу, то он, несмотря ни на что, последовал бы за ней.

— Мы давно уже так долго не разговаривали с тобой, бабушка. Я буду помнить то, что ты сказала мне, но я должна подумать и во всем разобраться сама.

— Я не сомневалась в том, что ты умная девушка, Джулия. Но теперь тебе надо идти. Не скучай там в Блечингтоне. В твоем возрасте я танцевала каждый вечер.

Они сердечно простились. У дверей Джулия остановилась, подбежала к бабушке и еще раз поцеловала ее в щеку. Когда девушка наконец вышла из комнаты, Кэтрин приложила к глазам дрожащую руку. Она должна была все высказать внучке, ибо другого случая может и не представиться. Хотя в настоящее время она и неплохо себя чувствовала, старая леди понимала, что дни ее сочтены.

Джулия отправилась в путешествие в карете Паллистеров вместе с некой миссис Рид, матерью одной знакомой Анны, которая жила в Чичестере. Эта женщина воспользовалась случаем, чтобы навестить свою дочь в Оксфорде. Кучер должен был доставить миссис Рид до места назначения, а потом вернуться в Сазерлей. По истечении срока их пребывания в гостях за ними вновь будет послана карета.

Блечингтон оказался вполне живописной деревушкой. Дом приходского священника Холдера стоял среди деревьев и цветов. Сюзанна встречала Джулию как возвращающуюся домой дочь.

— Не могу передать словами, как я ждала твоего приезда, Джулия.

— Я так счастлива, что приехала сюда.

Джулии показали ее комнату, которая выходила окном во двор. Служанка, находящаяся в комнате, была готова исполнить любое приказание девушки. Когда она спустилась вниз, домой вернулся Уильям, приветствовавший ее так же тепло, как и жена.

— Мы хотим оказать тебе такое же гостеприимство, какое оказывалось Кристоферу в Сазерлее, — сказал он ей. — Но он гостил там много раз, так что нам придется очень постараться угодить тебе.

Она считала их чрезвычайно добрыми и радушными людьми. Строгий ученый вид Уильяма, несомненна, производил впечатление на студентов университета, где он читал лекции, но когда он улыбался, его лицо светилось. Что до Сюзанны, то это была полная милая женщина, которая держала голову на птичий манер и этим напоминала Джулии Кристофера.

С самого первого вечера Джулии не пришлось скучать. В Блечингтоне не было пуританского духа — как и Оксфорд, этот край оставался верным королю. Сторонники парламента, живущие в деревне, подобно Уильяму, не имели ничего против развлечений. И здесь действовали законы, налагающие всякие ограничения. Но если же кто-то устраивал веселую вечеринку или предавался шумным играм в обществе своих друзей, которые к тому же еще и танцевали запрещенные танцы, никто не спешил доносить на такого человека.

Джулия вскоре узнала, что в окрестностях неспокойно. Еще дома ходили всякие слухи по этому поводу, но лишь поговорив с Уильямом, она поняла, в чем суть беспорядков. Недовольство происходило из-за того, что простые люди протестовали против запретов, наложенных на старые обычаи. Кроме того, правительство обещало вернуть им землю после разгрома короля, но не сдержало своего обещания. Многие крестьяне оказались в нужде, так как обязаны были платить большие налоги, которые шли на содержание армии и флота. В начале Гражданской войны многие люди не знали, на чьей стороне выступать. Сейчас некоторые из тех, кто выбрал парламент, чувствовали, что совершили ошибку. Здесь и там вспыхивали очаги роялистского сопротивления. Джулия с надеждой воспринимала все эти сведения.

Она стала частенько наведываться в дом сэра Томаса и леди Когхил, подружившись с их дочерью Фейт. Сюзанна радовалась этому, хотя и сказала своему мужу, что эти две девушки совершенно не похожи одна на другую ни внешностью, ни темпераментом. Джулия — яркая красавица, живая и подвижная, Фейт — спокойная, сдержанная и некрасивая. У нее было бледное, худое овальное лицо, высокий лоб и мягкие волосы соломенного цвета, зеленые, широко посаженные глаза, длинный нос и маленький подбородок. Ей нравилось добродушие Джулии, и она полностью доверилась девушке, в то время как сама Джулия восхищалась умом Фейт и ее способностью здраво рассуждать по любому поводу.

— Тебе давно следовало приехать в Блечингтон, — сказала Фейт однажды, когда девушки пешком возвращались домой, побывав на базаре. День выдался теплым, и они не стали надевать плащей. — Миссис Холдер сказала моей матери, что она хочет оставить тебя здесь насовсем, если ты не будешь возражать.

— Она знает из писем моей матери, что я не лажу с Мейкписом, — у Джулии, кроме Мэри, которая на семь лет старше ее, никогда не было другой подруги, и поэтому она полностью доверяла Фейт. Никто в Блечингтоне, за исключением Фейт, не знал о том, чем грозил Джулии Мейкпис.

— Но я не могу жить без моей семьи. Как я уже говорила, мать просила меня помириться с отчимом, после того как я вернусь домой. Я хочу попытаться сделать это. Я уже смирилась с тем, что он может приглашать в дом всех, кого пожелает, пусть даже и Адама Уоррендера, — она вздохнула. — Больше всего меня волнует то обстоятельство, что Мейкпис подписал смертный приговор королю. Об этом мне сообщил доктор Холдер. Фамилия Уокер очень распространенная, и я даже не подумала, что это тот самый человек. В любом случае, все это произошло, когда мне не исполнилось еще и семи лет, и о казни короля тогда не особенно распространялись.

— Но твоя мать, наверное, знала об этом.

— Думаю, что да. Тем выше цена ее самопожертвования. Каким-то образом она нашла в себе силы смириться с этим. Если бы только можно было вернуть то время, когда состоялся суд над королем, и устроить все так, как советовали люди, подобные доктору Холдеру. Все очень просто: короля отправили бы за границу, а на трон взошел бы его наследник. Сейчас страной правил бы Карл И, который теперь собирает армию в дальних краях, а Майкл управлял бы Сазерлеем.

Фейт положила руку ей на плечо:

— Ты можешь жить здесь и ездить в гости к своим родным. Давай подыщем себе мужей в этих местах. Мы будем друзьями и соседями до конца наших дней.

— Но я не сомневаюсь, что когда-нибудь наш король снова прибудет в Лондон, — ответила Джулия рассеянно. — И собираюсь жить там в доме, который спроектирует для меня Кристофер.

Фейт озадаченно посмотрела на подругу:

— Как же это? Ведь он не архитектор, а астроном и математик в первую голову.

Джулия принужденно рассмеялась:

— Не знаю, почему я тебе это говорю. Кристофер пообещал мне построить дом, когда я была еще ребенком. Сейчас я почему-то вспомнила об этом.

— Мне кажется, мы обе знаем его достаточно давно, — сказала Фейт задумчиво. Они разговорились на эту тему и решили, что не имеет значения, как долго каждая из них считает его своим другом. Но Джулия не хотела, чтобы кто-то, пусть даже Фейт, знал о том, что она любит Кристофера. Что до Фейт, то она безнадежно была влюблена в него, не надеясь, что он когда-либо проявит к ней хотя бы малейший интерес.

Джулия пробыла в Блечингтоне уже два месяца, когда Кристофер вернулся в Оксфорд, а потом приехал домой. Его ждали к вечеру, и Сюзанна хотела устроить ужин в его честь, пригласив деревенских друзей Кристофера, среди которых были Фейт и ее родители. Джулия все еще прихорашивалась перед зеркалом, когда в ее комнату вошла Фейт.

— Почему ты не ждешь его внизу? — осведомилась у Джулии подруга. — Кристофер будет искать тебя.

— Да, думаю, что будет, — теперь, когда пришло время их встречи, Джулия нервничала, ожидая ее без той буйной радости, которую испытывала раньше. Она долго раздумывала над словами бабушки и, победив в себе романтизм, решила, что она любит Кристофера, в то время как он не отвечает ей взаимностью. Она вскочила, услышав внизу приветственные крики.

— Он приехал! — Фейт в возбуждении захлопала в ладоши. — Пойдем же, Джулия. Ты отлично выглядишь в своем новом платье.

Она поспешила вперед и на лестнице подождала Джулию, чтобы они могли спуститься вниз вместе. Подойдя к подруге, Джулия посмотрела вниз и увидела Кристофера, окруженного родными и друзьями. Они приветствовали его, он улыбался. Когда Джулия и Фейт стали спускаться по лестнице, Кристофер тотчас заметил их. На его лице сияла улыбка.

Он подошел к лестнице, окинув взглядом сначала Джулию, ослепительную красавицу, одетую в платье янтарного цвета и с ленточками в волосах. Затем перевел взгляд на Фейт, которая не носила лент и была одета в платье из тафты бледно-зеленого цвета, которое очень шло к ее глазам. Держалась она спокойно, но как бы вся светилась изнутри. Он понял, что яркая красота Джулии лишь подчеркивает благородное спокойствие, источаемое Фейт. Он сравнил бы двух девушек с солнцем и луной — обе прекрасны по-своему. Кристофер широко распростер руки, приветствуя девушек.

— Джулия! Фейт! Как я рад вас видеть!

Все засмеялись и захлопали в ладоши, пребывая в отличном настроении. Джулия, придя наконец в себя, бросилась вниз навстречу Кристоферу. Фейт не спеша спускалась вслед за ней.

После завтрака, танцуя с Джулией медленный танец «курант», он бросил взгляд на Фейт, сидящую рядом с тремя пожилыми дамами. Сияние исчезло, словно произошло лунное затмение. Он видел перед собой лишь скромную, тихую девушку. Но кому, как не Кристоферу, было знать, что луна никогда не теряет своего сияния, даже тогда, когда становится невидимой человеческому глазу. Тут с ним вновь заговорила Джулия, и он забыл обо всем на свете.

Следующим утром он повел Джулию в сад к уединенной скамейке, где никто не мог помешать их разговору. Его нервы были напряжены, как и в тот раз, когда он остался с ней наедине в лабиринте. Долго еще после той встречи он, даже углубившись в свою науку, думал о девушке. И хотя молодой человек дал себе слово не поддаваться ее чарам, ему стало казаться, что он уже бессилен перед обаянием этой девушки.

— А теперь расскажи мне, — сказал он, — как обстояли дела в Сазерлее, когда ты покидала его, и что нового тебе стало известно из последних писем матери и бабушки.

Она все рассказала ему, умолчав лишь об угрозе Мейкписа выдать ее замуж против своей воли. Зная Кристофера, она полагала, что из чувства долга он будет считать себя обязанным сделать ей предложение. Но она не хотела этого. Когда они находились в лабиринте, она без всяких угрызений совести сделала бы все, что в ее силах, чтобы стать его женой. Но теперь Джулия уже не была той импульсивной девочкой, упрямо настаивавшей на своем. Если он хочет обладать ею, то должен завоевать ее. Этого она и хотела больше всего на свете.

— Все это очень печально, — сказал он, когда она рассказала ему о событиях, произошедших в Сазерлее. — Но, помнишь, я говорил тебе, что никакой режим не вечен? Нынешние правители уже не так могущественны, как прежде. Кромвель пребывает в постоянном страхе за свою жизнь, опасаясь покушения. Я слышал, что он каждую ночь меняет спальни. Правительство знает, что в стране зреет недовольство. Не исключено, что Сазерлей скоро вновь окажется в руках Паллистеров.

— О, если бы это случилось, — воскликнула Джулия, ободренная словами своего друга.

На следующий день они устроили пикник вместе с другими молодыми людьми. Разговор зашел об Оксфорде.

— Я хотел бы показать тебе этот старый университетский город, пока ты гостишь у нас в Блечингтоне, — сказал Кристофер, устраиваясь на траве рядом с Джулией.

— Мне бы очень хотелось увидеть его, — ее глаза загорелись. — Ты разрешишь мне взглянуть на звезды в изобретенный тобою телескоп?

— Ну конечно. Я скажу об этом Сюзанне. Пусть она привезет тебя туда при первой же возможности.

Она наслаждалась обществом Кристофера в течение его пребывания в Блечингтоне, замирая всякий раз от восторга, когда видела его за столом во время завтрака или когда он улыбался ей в доме Когхиллов, и когда они встречались в других местах. Радуясь тому, что она согласилась приехать в Оксфорд, он пообещал ей показать рисунки и диаграммы изобретений и опытов, которые хранились в его комнате. Он разложил их на столе так, чтобы она могла получше рассмотреть эти работы. Ее сразу же поразило то обстоятельство, что рисунки являлись сами по себе произведениями искусства. На одном из них была изображена ладонь Кристофера. Рядом с ней Джулия увидела какие-то цифры и слова.

— Я изобрел язык для глухонемых, — объяснил Кристофер.

— А его трудно будет выучить? — спросила изумленная девушка.

— Вовсе нет. Им можно овладеть в течение часа, — он склонился над ней, и стал объяснять, какую роль играют тут пальцы.

— Пожалуйста, научи меня. Мэри, по крайней мере, могла слышать, когда голос отказал ей, но я встречала людей, которые родились глухонемыми. Я хотела бы общаться с ними при помощи изобретенного тобой языка.

— Ты выучишь его сегодня же.

Она стала изучать другие рисунки. На некоторых из них изображались части человеческого тела и моменты переливания крови, что поначалу вызвало отвращение Джулии, но Кристофер объяснил ей, что это очень важно для сохранения человеческой жизни. Потом она увидела искусственный человеческий глаз. На столе перед ней лежали рисунки, изображавшие инструменты для разрезания стекла, линзы телескопа, пневматические машины, различные музыкальные инструменты и флюгер. Он сказал ей, что некоторые из его изобретений уже применяются на практике, в то время как другие являются лишь рабочими моделями. Его детские годы, проведенные в Лондоне, где он наблюдал за кораблями на Темзе, не пропали даром. Он изобрел приспособление для укрепления килей военных кораблей, а также множество всяких нужных вещей для моряков, при помощи которых они, например, могли погружаться под воду и оставаться там на протяжении длительного времени.

Она переворачивала лист за листом. И вдруг увидела изображение весьма необычного ткацкого станка.

— Что это такое?

— При помощи этого изобретения можно ткать сразу несколько лент.

— Моей матери интересно было бы взглянуть на этот станок.

Он сложил лист и протянул его Джулии.

— Возьми с собой.

Среди рисунков оказались бумаги, относящиеся к его исследованиям в области астрономии. Кристофер объяснил ей, что основная часть работ по этому предмету находится в университете. Но, даже мельком взглянув на лежащие перед ней бумаги, Джулия поняла, что та книга по астрономии, которую подарила ей Мэри, не идет ни в какое сравнение с этими исследованиями Кристофера, отличающимися большой сложностью. Она взяла в руки другие листы с рисунками, на которых изображались прочные и красивые здания, сделанные из новых материалов. Она с удовольствием повесила бы один из этих рисунков в рамочке на стене своей комнаты как подлинное произведение искусства.

— Теперь я лично убедилась, что ты можешь построить для меня дом в Лондоне, — обратилась она к нему с вызовом в голосе.

Он широко улыбнулся:

— Построить? Мне кажется, я обещал тебе лишь спроектировать его.

— Да, но ты должен лично руководить строителями.

— Наверное, так оно и должно быть, — согласился он.

В течение всего времени, которое Кристофер провел дома, он ни разу не поцеловал Джулию, но, прощаясь с ней, смотрел на ее губы, как будто сдерживался из последних сил. Однако случай был упущен, рядом уже находились родные и близкие. Джулия чувствовала себя покинутой после его отъезда. О ее поездке в Оксфорд должна была позаботиться Сюзанна, так что девушка не знала, когда именно она отправится туда.

Один теплый летний день сменял другой подобно волнам, накатывающимся на морской берег. Сюзанна была чрезвычайно занята и все никак не могла выбрать время для поездки в Оксфорд. Однажды днем, когда Джулия вернулась с прогулки, Сюзанна встретила ее в прихожей. Необыкновенно серьезное выражение лица женщины встревожило Джулию.

— Есть какие-нибудь новости из Сазерлея, миссис Холдер? Что-нибудь…

— Успокойся, дорогая. Там все в порядке. Час назад я получила письмо от Анны, которое ты прочитаешь сама. Твоя бабушка приписала к нему несколько слов. Но я должна тебя кое к чему подготовить, — она на миг замолкла. — Один молодой человек, который учился в Кембридже в то время, когда там преподавал мой муж, приехал сюда из Сассекса, чтобы увидеться с тобой. Его зовут Адам Уоррендер.

Джулия отпрянула, выражение ее лица стало суровым.

— Нам нечего сказать друг другу.

— Извини меня, но, боюсь, что ты не права. Мы с Уильямом разговаривали с ним около часа. Он, как никто другой, сожалеет о том, что твой отец был убит.

— Я не обвиняю его в убийстве отца. Но он принадлежит к этому семейству и причастен к тому, что мы лишились Сазерлея.

— Ты считаешь, что он несет ответственность за это? — спросила Сюзанна. А после того как Джулия ничего не ответила, энергично продолжила: — Если это так, то нам лучше спросить его об этом прямо сейчас. Пусть объяснит, в чем дело. Вообрази, как мы могли бы ладить с Уильямом, если бы он упорно придерживался своих парламентских взглядов и ничего не обсуждал бы со мной, а я оставалась бы при этом закоренелой роялисткой. Гражданская война навеки разлучила бы нас, если бы мы не научились понимать друг друга.

— Это совсем другое дело. Вы состоите в браке с Уильямом, — она направилась к лестнице, но остановилась, услышав слова Сюзанны. Холодок прошел по ее спине.

— Адам попросил твоей руки, и Мейкпис дал ему свое согласие.

Войдя в комнату, Джулия увидела Адама, стоящего к ней спиной и внимательно разглядывающего картину, висящую на стене. Его иссиня-черные волосы волнами ниспадали на широкие плечи, обрамленные кружевным воротником. Он был одет в короткий камзол, бриджи из красного бархата и сапоги с раструбами. Когда она закрыла за собой дверь, он повернулся лицом к Джулии, и их взгляды встретились. Внезапно она вновь почувствовала все тот же исходящий от него магнетизм, как в тот вечер, когда она запела роялистскую песню. Позднее она решила, что это лишь следствие того шока, который она испытала при виде Уоррендера в Сазерлее, но сейчас все тот же электрический разряд поразил все ее существо, заставив трепетать плоть.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал он без всяких вступлений. За этой короткой фразой стояло все — и долгий путь, который он проделал сюда, и брачное соглашение, заключенное им без ее ведома.

Она заговорила необыкновенно спокойным и ровным голосом, в котором тем не менее слышалась скрытая угроза.

— Когда один наш хороший знакомый обратился по просьбе моей матери к Кромвелю, чтобы он не лишал нас Сазерлея, тот ответил ему, что нечего попусту терять время. Я могла бы сказать вам то же самое.

Он сделал несколько шагов в ее сторону:

— Мы должны объясниться и забыть старую вражду.

— Это невозможно, — она не горячилась. Напротив, была холодна и недоступна. — Вам не следовало приезжать в Сазерлей в тот день. Здравый смысл мог бы подсказать вам, что этот неожиданный визит непременно расстроит вдову.

— Но я приехал, чтобы предупредить вашу мать о том, что над Сазерлеем нависла беда. В то утро мне стало известно, что его хотят отобрать у вас, — он приблизился к ней еще на несколько шагов. — Но вы показали мне, какие чувства испытывают Паллистеры к нашему семейству. А когда я позднее написал миссис Уокер, или миссис Паллистер, как ее звали тогда, привратник не принял письма у моего слуги. В то время я ничего не мог сделать. Однако я вновь послал лорду-протектору письмо, в котором просил его хотя бы отложить конфискацию усадьбы. Но это не помогло.

Она слушала, и выражение ее лица постепенно менялось. Сначала она не верила ему, но чем больше он говорил, тем яснее становилось, какую непоправимую ошибку она совершила.

— Вы послали ему письмо вновь? — спросила она в недоумении. — Вы что же, и раньше посылали ему письма?

— Да, посылал, — он жестом предложил ей присесть. Она медленно подошла к скамье, стоящей у окна и села, в то время как он продолжал стоять, наблюдая за ней. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь толстые оконные стекла, золотили его кудри и падали на розовые рукава камзола.

— Какое вам было до этого дело? Ведь наши семьи враждовали между собой, — сказала она спокойно.

— Во-первых, я не хотел, чтобы моим соседом был человек, причастный к казни короля. Но имелись и другие более веские причины. После смерти отца я стал изучать его бумаги и обнаружил в них нечто весьма интересное, — что-то вроде улыбки показалось на его лице. Он взял стул, поставил его возле Джулии и сел. — Не знаю, как вы воспримете, но, мне кажется, ваша бабушка и мой дед были любовниками в молодости.

Она удивленно уставилась на него. Кэтрин говорила ей о сэре Гарри и иногда произносила его имя в бреду во время болезни, но то, что сказал ей Адам, было полной неожиданностью.

— Почему вы так считаете?

— Любовных писем я не обнаружил. Ничего подобного не существовало. Но я нашел письма деда, написанные им к влиятельным друзьям-парламентариям во время Гражданской войны, в которых он просил не отбирать у Паллистеров усадьбу. Перед смертью он получил от этих политиков документ с их подписями, гарантировавший неприкосновенность Сазерлея, — он увидел вопрос в ее глазах и поспешил заверить девушку: — Никто из этих людей не подписывал смертного приговора королю.

Она обдумывала то, что он сообщил ей.

— Возможно, сэр Гарри предпринял эти действия лишь потому, что был добрым человеком. Бабушка очень хорошо о нем отзывалась.

— Я думаю, здесь дело гораздо серьезнее. Одному из своих старых друзей он дважды написал, что делает это ради своей дорогой Кэтрин.

— Но, если существует такой документ, почему они все-таки отобрали у нас Сазерлей?

— Подписывали эту бумагу уже далеко не молодые люди. Теперь трое из них мертвы, а двое находятся на пенсии. Один все еще является членом правительства, но заметной роли там не играет, — он глубоко вздохнул. — С сожалением должен сообщить вам, что незадолго до своей смерти мой отец намеренно свел все старания деда к нулю, обратив внимание лорда-протектора на то, что Сазерлей не подвергся конфискации. На новом документе имелась печать Кромвеля, так что судьба вашего дома была решена.

Она ясно видела, что у Адама был выбор — принять сторону отца или деда.

— Итак, вы пытались помочь нам из-за уважения к воле сэра Гарри.

— Да, — он вновь с отвращением вспомнил о бессмысленной мести своего отца, направленной на беззащитное семейство его поверженного врага.

Она молчала и невидящим взглядом смотрела в окно. Солнце блестело на ее длинных ресницах, как и на кудрях Адама. Невозможно повернуть время назад, но, если бы ей вновь довелось повстречаться с Адамом на дорожке у ворот Сазерлея, она бы наверняка подружилась с ним. Тогда он мог бы при помощи влиятельных друзей сделать так, чтобы Сазерлей перешел к нему, и Мейкпис никогда бы не появился на их горизонте. Адам не стал бы вмешиваться в дела обитателей усадьбы, и жизнь там продолжалась бы как прежде. Во всем виновата она. Джулию охватило такое отчаяние, что дрожь прошла по ее телу. Какой же дикой и упрямой девчонкой она была! Можно ли каким-то образом загладить свою вину?

Она повернулась к Адаму и посмотрела на него:

— Я приношу вам мои глубокие извинения. Я наделала много ошибок, и в силу своих монархических предрассудков приняла вас не за того человека, каковым вы являетесь.

— Но вы же не знали, что я прибыл в Сазерлей с добрыми намерениями. Трагические последствия войны в том, что она сеет семена вражды и подозрительности в сердцах людей, — он взял свой стул и сел совсем рядом с Джулией: — Давайте забудем о том дне.

— Но ведь я не дала вам вымолвить даже слова и напугала вас до смерти, — она вспомнила кое-что еще. — Я не собиралась пугать вашу лошадь. Это расстроило меня более всего.

— Я это понял. Меня больше всего разозлило то, что вы напугали коня, чем те обиды, какие нанесли мне.

— На вашем месте я чувствовала бы то же самое.

Атмосфера несколько разрядилась. Но он знал, что она все еще опасается его, хотя эти опасения могут быть вызваны тем внутренним влечением, которое девушка испытывает к нему. Если бы она воспитывалась в пуританской семье, то в этом возрасте еще не обращала бы внимания на свое тело. Джулия не могла не понимать, что обладает красивым лицом и великолепной фигурой. Любой мужчина, общаясь с ней, почувствовал бы в этой девушке скрытую страстность. Он испытал на себе ее воздействие еще в тот день, когда впервые оказался в Сазерлее.

— Я хочу напомнить вам о том происшествии на холме, — сказал он с решимостью в голосе. — Должен признаться, что все зашло гораздо дальше, чем я предполагал, и мне следовало бы пресечь это хулиганство сразу.

Она пожала плечами:

— Ваши друзья вели себя глупо. Давайте забудем об этом.

— Но у меня все же есть повод для недовольства. Вы обвинили и меня, и всю честную компанию, собравшуюся у вас в Сазерлее, в том, что мы причастны к убийству короля. Возьмите свои слова обратно.

— Хорошо. Я беру свои слова обратно. Но вы сами спровоцировали меня произнести их своим смехом.

Атмосфера вновь накалилась. Они окидывали друг друга враждебными взглядами. Он понимал, что, увы, в ближайшем будущем подобного не избежать.

— Я прибыл туда в надежде увидеть вас. У меня нет ничего общего с господами, присутствовавшими на ужине, и менее всего мне близок Мейкпис.

— Они же все — сторонники парламента. Вы должны чувствовать себя своим в таком обществе. Пусть вас не смущает, что все эти джентльмены старше вас по возрасту.

Он вцепился в стул и подался вперед, как бы намереваясь сделать прыжок, если только она еще раз попробует уколоть его.

— Я поддерживаю Кромвеля в мирное время точно так же, как мой отец поддерживал его во время войны. Тем не менее я вижу, что его власть слабеет. Но этот человек навел в стране порядок и провел необходимые реформы. Однако я не фанатик, не радикал и не лицемер. Вы должны оценить меня по заслугам, Джулия.

Она подумала, не считает ли он, подобно ей самой, Мейкписа лицемером.

— Я бы могла оценить вас, если бы нам предстояло дальнейшее общение друг с другом. Но это мало вероятно. Я намереваюсь очень долго гостить в Блечингтоне.

— Однако у меня есть основания стремиться к тому, чтобы мы узнали друг друга получше и подружились.

— Я осведомлена об этом, — сказала она откровенно. — Но я не лицемерка и не хочу обнадеживать вас. Я люблю другого человека. Пока еще не знаю, выйду ли я за него замуж, но это не значит, что я соглашусь на брак с кем-то, кого выбрал для меня мой отчим, — она подняла руку, как будто Адам собирался возразить ей. — Я знаю, что официально я нахожусь под опекой мистера Уокера и нигде в Англии не смогу скрыться от него, но меня трудно заставить делать что-то против моей воли.

Он отвечал ей так же откровенно:

— Почему вы считаете, что я хочу жениться на вас против вашей воли?

— Я, полагаю, уже привыкла к тому, что мистер Уокер не терпит возражений и думала, будто вы похожи на него, — она облегченно вздохнула. — Итак, мне не о чем беспокоиться. Вернувшись в Сассекс, можете сказать мистеру Уокеру, что приняли мой отказ.

— Вы пытаетесь все решить за меня. Я не стану делать ничего подобного.

— Но вы же сами сказали…

Он встал и посмотрел на нее сверху вниз:

— Вы не дали мне сказать ничего из того, что я собирался сообщить вам. Когда мы устранили все преграды, разделявшие нас, мне показалось, что у нас появился шанс начать все сначала. Но вы заговорили о какой-то чепухе, о том, что то ли собираетесь, то ли нет выйти за кого-то замуж. Если вы говорите такое, то не испытываете к этому человеку никаких глубоких чувств.

— Вы ошибаетесь! — она вскочила на ноги и отошла от него подальше. — Однажды мои чувства к этому человеку заставили меня забыть стыд!

Он окинул ее проницательным взглядом:

— Но он тем не менее не овладел вами!

Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

— Он не стал делать этого до свадьбы. Это благородный человек.

— В подобной ситуации я повел бы себя не столь благородно.

— Но от Уоррендеров никто и не ждет благородных поступков.

Слишком поздно поняла Джулия, что сразу свела насмарку все, чего достигла ранее. Он резко схватил ее за талию и крепко прижал к себе.

— Хочу напомнить, что мы помолвлены с тобой, Джулия, — его разъяренное лицо было совсем рядом. — Скоро ты сама будешь принадлежать к славному семейству Уоррендеров.

После этого он так крепко поцеловал ее в губы, что мог бы сломать шею, если бы не держал ее голову руками. Всю Джулию как будто обдало теплой морской волной. Казалось, она могла бы вцепиться пальцами в его волосы, чтобы не упасть, но ее руки были прижаты к бокам. Она, наверное, вскрикнула, впервые поняв, что значит мужской поцелуй, но ее рот был закрыт его губами, и крик оказался беззвучным.

Поцеловав ее, он прижал голову девушки к своей груди, не желая, чтобы она видела выражение его лица. Джулия почувствовала, что его губы касаются ее волос. Она трепетала в его объятиях и понимала, что надо бы протестовать, выразить свое негодование, как это делают женщины, которых против их воли целуют мужчины. Но ее отношения с Адамом с самого начала были лишены лицемерия.

Он осторожно отстранился от нее. Лицо молодого человека было непроницаемо.

— Когда ты вернешься в Сазерлей, Джулия, — сказал он, улыбаясь едва заметно, — я измучаю тебя своими ухаживаниями.

— Возможно, я никогда не вернусь туда.

— Но ты не сможешь постоянно жить вдали от Сазерлея. Однажды, когда ты полностью созреешь для брака, я отвезу тебя в Уоррендер Холл.

— Ты ведь обещал мне, что я стану твоей женой только по своей воле.

— Так оно и будет.

— Ты так похож на Мейкписа.

Он снял свою широкополую серую шляпу:

— Я изменюсь. А пока прощай, Джулия. Буду ждать тебя.

Он уже подошел к двери, но вдруг остановился и повернулся к ней:

— Совсем забыл сказать, что это я купил твоего коня, так что можешь не беспокоиться о его благополучии.

Она была обескуражена и не могла произнести ни слова, но прежде чем до нее дошел смысл его поступка, он уже исчез за дверью.

Джулия вернулась к скамье, стоящей у окна, выходящего на лужайку заднего дворика, откуда она не могла видеть покидающего Блечингтон Адама. Но она отчетливо слышала голоса в зале. Он в вежливой форме отклонил предложение Сюзанны отужинать, переговорил о чем-то с Уильямом и вышел из дома. Никто не входил в комнату Джулии в течение целого часа: все понимали, что девушке нужно осмыслить свою встречу с Уоррендером. Она не собиралась выходить за него замуж, но радовалась тому, что их отношения улучшились. Более того, ей стало казаться, что она избавилась от старых предрассудков. Раньше она принимала скоропалительные решения и не проявляла ни малейшей терпимости. Теперь изменилась благодаря Адаму, который оказался честным и справедливым человеком. К тому же он был добр, а Джулия очень ценила в людях доброту.

Но в одном отношении он все же представлял для нее опасность. Находясь в его обществе, она поняла, что может испытывать страстное влечение к мужчине, не любя его при этом. А ведь это уже распутство.

ГЛАВА 11

Жизнь в Блечингтоне шла своим мирным путем. Джулия время от времени получала письма от Анны и Мэри. Однажды ее очень расстроилописьмо, присланное матерью. Майкл, весьма озабоченный событиями, произошедшими в Сазерлее, писал Анне о своей женитьбе. Его женой стала единственная дочь того самого купца, у которого он работал. Звали ее Софи Бриссар. Но его огорчало, что в то время, как он сам находится на седьмом небе от счастья, его родные должны переносить такие страдания.

Сложив прочитанное письмо, Джулия подумала о том, как расстроится Мэри, узнав об этом. Сам того не желая, Майкл стал препятствием на ее пути к замужеству. Она терпеливо ждала его возвращения, связывая с ним все свои надежды. Мэри никогда не говорила об этом, но все понимали, что так оно и есть. На секунду Джулии показалось, что тут можно провести параллель с ее любовью к Кристоферу, но тотчас отказалась от такого сравнения. Ее ситуация была совершенно иной. Она нравилась Кристоферу, в то время как Майкл ни одним словом в своих письмах не дал понять, что Мэри занимает какое-то особое место в его жизни, хотя он постоянно передавал ей горячие приветы. Вдобавок к этому Джулия принимала вещи такими, как они есть на самом деле. Что бы ни говорил Адам, не отсутствие любви с ее стороны являлось причиной колебаний в том, стоит ли ей выходить замуж за Кристофера. Она опасалась, что он не любит ее так же сильно, как она. Что ж, в таком случае она сама позаботится о своем будущем. Ничто не может сломать ее, даже потеря самого дорогого человека.

Получая письма из Сазерлея, Джулия очень скучала по дому. Но каждый раз вспоминала о том, что там ее ждет Адам. Это отбивало у нее всякую охоту возвращаться назад. В такие минуты она особенно дорожила своей дружбой с Фейт. Они определенно влияли одна на другую: Джулия становилась более спокойной, Фейт — более уверенной в себе.

В августе лорд-протектор заболел, а в сентябре умер. Закончилась эра Кромвеля, ознаменованная его победой в Гражданской войне и жестким управлением страной. В Лондоне состоялись пышные похороны, но мало кто скорбел по поводу смерти правителя. В последние годы он уже не был так популярен, как прежде. Его военные авантюры за рубежом и притеснения простых людей в Англии не могли нравиться народу. Некоторые открыто называли его тираном. Преемником Кромвеля стал его недалекий сын Ричард, и это вызвало еще больше сомнений в том, что англичане поступают мудро, отказываясь от своего короля, находящегося в изгнании.

Джулия, предполагавшая отметить свое семнадцатилетие в Блечингтоне, была вне себя от радости, когда Сюзанна получила письмо от Кристофера, в котором он настаивал на том, чтобы сестра отложила все дела и привезла свою гостью в Оксфорд к четырнадцатому октября.

— Он даже подчеркнул эту дату в своем письме, — заявила Сюзанна с раздражением. — У меня как раз в это время будет много дел дома, но я сделаю так, как он хочет.

Путешествие оказалось недолгим, и к полудню Джулия увидела перед собой Оксфорд — старый университетский город со средневековыми постройками и узкими улочками, купающимися в солнечном свете. Кристофер ждал их на постоялом дворе, где они должны были остановиться. Он сердечно поздравил Джулию с днем рождения.

— Спасибо! Я рада тому, что могу отпраздновать этот день в Оксфорде, — отвечала она ему, дублируя свои слова на пальцах и показывая тем самым, что освоила его азбуку глухонемых.

Он был восхищен:

— Отлично!

Они пошли в большую комнату, предназначенную для Джулии и Сюзанны. В то время как сестра Кристофера объясняла слугам, куда ставить дорожные сундуки, Джулия подбежала к окну, из которого открывался вид на университет. Потом она повернулась и уже готовилась выразить свое восхищение по поводу увиденного, когда заметила, что стоящий у двери Кристофер пытается сообщить ей что-то на пальцах. Поняв суть сообщения, она приложила руку ко рту, чтобы не издать радостный крик. Девушка тут же бросила взгляд на Сюзанну, опасаясь, что та заметила ее волнение, хотя и разговаривала с горничной.

— Вы не будете возражать, если я пойду погулять с Кристофером? — спросила Джулия.

— Конечно же нет, Сюзанна села на край кровати. — Я не собираюсь сопровождать тебя по всему Оксфорду. В любом случае, мне нужно отдохнуть часок-другой.

Джулия выскочила из комнаты и догнала Кристофера, который уже шел по коридору.

— Где же он? — спросила она, волнуясь и привставая на цыпочки от нетерпения.

Кристофер слегка нахмурился, давая ей понять, что не следует привлекать к себе внимание, и отвечал ей на языке знаков. Она кивнула и заспешила вслед за ним по коридору, в конце которого имелась комната. Как только они вошли, сидящий на кровати молодой человек бросился к Джулии и заключил ее в свои объятия.

— Майкл! — воскликнула она вне себя от радости.

— Давненько мы с тобой не виделись, Джулия! — брат и сестра сердечно обнялись.

— Ты больше похож на француза, чем на англичанина! — заявила она после того, как поздравила его с женитьбой и отошла в сторонку, чтобы хорошенько разглядеть брата. — Эти тонкие усики идут тебе, а одет ты, наверное, по парижской моде. У нас джентльмены не одеваются так элегантно.

— Теперь я уверен, что англичане примут меня за французского купца. Но об этом мы поговорим позже. Как же ты изменилась, сестренка, с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Ты выросла и выглядишь даже лучше, чем я смел надеяться.

Она рассмеялась, польщенная его словами. Сам он остался почти прежним, хотя с королем, по слухам, произошли за годы изгнания большие изменения. Они так много хотели рассказать друг другу, задать уйму вопросов. Ведь в письмах, которые иногда перехватываются в пути, всего не напишешь.

— Что заставило тебя совершить это опасное путешествие в Англию? — осведомилась она.

Он рассказал, что в Париже к нему явился представитель Карла и спросил, не рискнет ли он своей жизнью ради короля. Необходимо было доставить письма в центр роялистов, находящийся в Уорвикшире. Последний из посланных туда людей был убит.

— Я очень хотел повидать всех вас в Сазерлее и воспользовался этой возможностью. Меня снабдили необходимыми фальшивыми документами. Месье Бриссар не возражал против моей поездки. Приобретя английского зятя, он стал роялистом. Он не раз говорил мне, какое отвращение вызвала у него казнь Карла I и что ничего подобного не может случиться во Франции.

Затем Майкл объяснил ей, как повстречался с Кристофером по дороге в Уорвикшир. Он просто не мог не повидать своего старого друга. Узнав от него, что Джулия находится в Блечингтоне, он попросил Кристофера организовать встречу с сестрой после того, как исполнит свою миссию. Все делалось в обстановке строгой секретности, чтобы кто-то случайно не узнал Майкла, когда-то учившегося в Оксфорде.

— А теперь расскажи мне о Сазерлее, — попросил он ее.

Когда наступил черед Джулии задавать вопросы, она прежде всего захотела узнать побольше о французской жене Майкла.

— Какая она? Я уверена, что это красивая женщина.

— Суди сама, — он сунул руку в карман, вынул шелковый кошелек, расшитый белыми цветами по зеленому полю, и достал из него миниатюрный портрет в золоченой рамочке. — Это она.

Джулия взяла в руки овальный портрет и положила на ладонь. На нее смотрело бледное лицо, могущее соблазнить любого мужчину. Безупречная кожа, галльские скулы, маленький рот и розовые губы. У нее была идеальная внешность. Но эти совершенные черты не излучали ни теплоты, ни доброты, хотя, может быть, художник мог изобразить лишь поверхностное сходство.

— У тебя красивая жена, — искренне призналась Джулия, возвращая миниатюрный портрет брату. — Где ты познакомился с ней?

— Я встретил ее, как только приступил к работе на месье Бриссара. Мы не влюбились друг в друга с первого взгляда. Она случайно зашла в кабинет отца, и меня представили ей. Меня сразу же поразила ее удивительная красота. Я видел ее время от времени, когда она приходила в служебное помещение, но никогда не разговаривал с ней. Однако, когда меня назначили управляющим, я стал вхож в дом ее отца. Тогда-то все и началось. Мне разрешили ухаживать за ней, так как я приобрел нужный социальный статус, а шесть месяцев назад мы обвенчались с Софи.

— Я уверена, что у тебя было немало соперников.

— Думаю, да.

Она чувствовала, что брат чего-то не договаривает. Но, зная открытый нрав Майкла и его склонность к многословию, Джулия ждала, что он расскажет о своей красивой жене подробнее, как только они обменяются новостями. Он же, в свою очередь, ждал, пока она, рассказав о домашних делах, сообщила ему о Джордже Гранте, который вынужден был уехать за границу, о сыне старшего садовника, который теперь служит у Мейкписа и присматривает за лабиринтом. Майкл так же терпеливо выслушал ее рассказ о том, что Мейкпис потребовал план лабиринта и Анна отдала его мужу. Майкл все не говорил о Софи. Вместо этого он проявил интерес к лабиринту.

— Мейкпис ходит в лабиринт?

— Нет. Он посетил его только раз.

— Значит, он не подозревает о существовании тайного входа в подземелье?

— Даже не догадывается. Ты сможешь спокойно проникнуть в Сазерлей, как это делал отец во время войны.

— Мне придется сделать это ночью. В моем распоряжении должна быть Мэри или Сара. А днем мать может спуститься ко мне в подземелье.

— Когда бабушка плохо себя чувствует, Сара спит в ее спальне. Значит, тебе следует разбудить Мэри, — Джулия представила, как будет себя чувствовать Мэри, проснувшись среди ночи и увидев возле своей постели Майкла. Бедняжка подумает, что ей снится сон. — Но не дай ей закричать от удивления. Вряд ли, конечно, кто-то услышит ее крик, но ты должен соблюдать все меры предосторожности.

— Я закрою ей рот рукой, пока она не поймет, кто я такой. Где я смогу найти ее?

— Ее спальня находится рядом с моей, в западном крыле, — Джулия сообщила ему все, что только пришло ей в голову о том, как избежать опасности, когда он проникнет в Сазерлей. Майкл догадался прихватить с собой ключи от задних ворот, и Джулия посоветовала ему привязать лошадь в небольшой роще неподалеку. Мэри свяжется с Титусом, который так же предан королю, как и его отец, и сын конюха позаботится о животном, пока оно вновь не потребуется Майклу.

Два часа прошли словно две минуты. Он подарил ей отрез лионского шелка. Наконец пришло время его отъезда. Теперь Джулии оставалось только осматривать чудеса Оксфорда в сопровождении Кристофера и любоваться звездами в обсерватории.

А Майкл, покинув постоялый двор, думал о том, что если бы в Англии сейчас продолжалась война, то он не смог бы передвигаться по стране, выполняя свое опасное задание. Теперь же он свободно ночевал на постоялых дворах, а его французский акцент и манеры вызывали лишь любопытные взгляды, лишенные всякой враждебности или подозрительности.

Лунной ночью он проник в Сазерлей через двери Королевской гостиной. Семь лет его не было дома. Он с наслаждением вдыхал привычный аромат дубового дерева, лаванды и воска. Пребывая в изгнании, он думал, что привык к жизни во Франции, к обычаям этой страны. Но теперь понял, что это заблуждение: единственное место, где он может жить, — это его родина. Здесь корни, питающие все его существо. Как же тяжело ему будет расставаться со всем этим завтра, когда придет час отъезда!

Если бы он знал, что Софи с нетерпением ждет его возвращения, ему легче было бы расставаться с Англией. Он страстно любил свою жену, но она вышла за него замуж по расчету, а любить могла только себя. Теперь ему казалось невероятным, что он не смог понять это сразу. Во Франции молодым людям не разрешают находиться наедине до свадьбы. У него было лишь пять минут, чтобы объясниться в любви и предложить ей свою руку и сердце, зная при этом, что ее мать и две тетки подслушивают за дверями. Когда она согласилась, он поцеловал ее. Его позабавило, что она весьма вяло отвечала на его поцелуй. Однако Майкл решил, что Софи стесняется подслушивающих родственников и что все будет по-другому после их свадьбы.

Она не пожелала уезжать из родительского дома. В день свадьбы она умоляла его своим мягким, вкрадчивым голосом, глядя на него восхитительными янтарными глазами:

— Зачем нам переезжать куда-то до того времени, как у тебя возникнет возможность отвезти меня в Сазерлей. Хочу, чтобы это поместье стало нашим первым настоящим домом. А любое другое жилье здесь, в Париже, испортит мне все впечатление.

Он согласился с ее прихотью, обрадованный тем, что Сазерлей так много значит для нее. Их брак, однако, превратился для него в ад. Он, как мог, старался избегать ее. Майкл считал, что ее таинственные взгляды из-под длинных ресниц говорят о предстоящих чувственных утехах. Но он ошибался. Она была холодна, осторожна и скрытна…

Медленно поднимаясь по Большой лестнице, молодой человек испытал неприятное чувство, увидев портрет лорда-протектора там, где раньше находилось изображение королевы Елизаветы. Ступени скрипели под его ногами, и он время от времени останавливался, опасаясь, что его могут услышать. Свет луны освещал резную решетку, и ему вспомнилось, как в детстве он однажды добрался по ней до самого потолка, рискуя сломать себе шею, а спустившись вниз, заработал пощечину от Кэтрин.

Проходя мимо решетки, он вдруг услышал какой-то глухой звук. Майкл замер и прислушался. Звук раздался над его головой, на чердаке, и у него возникло такое ощущение, что человек наверху тоже замер, опасаясь, что его услышат. Но Джулия говорила ему, что служанки ночуют в комнатах возле кухни, а слуги-мужчины — в помещении над конюшней. Если кто-то находится на чердаке, то это небезопасно для Майкла. В любой момент этот человек может спуститься вниз и наткнуться на непрошеного гостя. Майкл на цыпочках прокрался за комод и стал наблюдать.

Кто-то спускался с чердака. Свет от свечи плясал на ступенях лестницы, слышался шорох шелкового халата. Затем, к его неописуемому удивлению, он увидел мать. Сначала ему показалось, что она идет во сне, как лунатик. Но тут же он понял, что мать идет крадучись и оглядываясь по сторонам.

— Мама! — прошептал он. — Это Майкл. Я здесь!

Она прижала руку к груди, словно у нее кольнуло сердце, и закачалась. Майкл взял у нее свечу, мать упала ему на грудь и зарыдала от радости.

— Мой сын! Я не верю, что ты вернулся. Что случилось? Король и кавалеры вернулись в Англию?

— Нет, мама. Я все объясню тебе. Давай спустимся в Королевскую гостиную и поговорим там.

— Я не могу пойти туда, — она вдруг заволновалась. — Уже почти рассвело, и мне надо возвращаться в спальню. Пойдем в комнату Мэри! — тут в ней проснулся материнский инстинкт. — Тебя надо покормить. Она найдет что-нибудь для тебя и подыщет чистую одежду, которую мы приготовили к твоему возвращению. Позже мы встретимся с тобой в подземелье.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Что так испугало тебя? Твой муж плохо с тобой обращается? — его голос стал жестким. — Если так, то я…

Она решительно покачала головой:

— Нет, но я не хочу, чтобы он спрашивал, почему меня не было в комнате, когда он проснулся. Если меня беспокоит бессонница, я люблю бродить по дому.

— И по чердаку? — воскликнул он недоверчиво, стараясь не отставать от матери, которая почти бегом направлялась к комнате Мэри.

— Там очень спокойно, — отвечала она неопределенно. Они подошли к двери комнаты. Анна открыла ее, заглянула внутрь и поманила за собой сына, взяв у него свечу: — Прикрой дверь и стань в темноте. Я приготовлю ее.

Подойдя к кровати, она прикоснулась к плечу спящей девушки:

— Мэри, проснись.

Мэри зашевелилась, потом села в постели, откинув с лица прядь волос и прищурилась от света.

— Что случилась?

— Ничего. Майкл приехал.

Он смотрел на Мэри. Она выглядела так же трогательно, как и в тот раз, когда он впервые увидел ее, идущую на казнь. Однако теперь ей было уже двадцать три года, и если раньше она производила впечатление хорошенькой, то сейчас стала настоящей красавицей. Те испытания, через которые ей пришлось пройти, наложили свой отпечаток. В ней чувствовался характер. Ее тело стало вполне женским, под ночной рубашкой угадывалась полная грудь. Как только девушка поняла смысл сказанного ей, лицо ее покрылось румянцем. А Майкл почувствовал к ней такое же влечение, какое испытал семь лет назад в подземелье.

— Где он, Анна? — спросила она дрожащим голосом.

Он подошел к кровати. Она спрыгнула на пол и замерла, не в силах подойти к нему.

— Рад тебя видеть, Мэри, — сказал он, улыбаясь.

— Я снова могу говорить. Голос вернулся ко мне.

Он уже давно знал об этом из писем, в которых ему осторожно сообщали о том, что Мэри излечилась от некой болезни, однако понимал ее желание лично сказать ему об этом. Он уже обратил внимание на то, что у нее очень мягкий и приятный голос.

— Я слышу, — он поцеловал ее в щеку. — Хотел бы я находиться здесь, когда ты только начала говорить.

Анна достала из шкафа халат Мэри, которая, не отрывая взгляда от Майкла, надела его. Слава богу, он рассказывал о своей встрече с Кристофером и Джулией в Оксфорде, а Анна задавала ему всякие вопросы, так что они не обращали внимания на ее пристальный взгляд.

Он возмужал и казался Мэри даже более привлекательным, чем раньше. Тонкие, по французской моде, усики придавали ему франтоватый вид. И все же ей казалось, что он лишь вчера покинул Сазерлей, и она любила его не меньше чем прежде. Только теперь она стала настоящей дамой, обучилась изящным манерам и привыкла к аристократическому образу жизни. Если бы он по-прежнему был холост, она не упустила бы его. Но что ему теперь до нее и ее нежных чувств!

Он вынул из кармана миниатюрный портрет своей жены и показал его Анне и Мэри. Девушку словно ударили ножом в сердце, когда она услышала слова Анны, назвавшей Софи красавицей. Мэри взяла в руки портрет и заставила себя взглянуть на женщину, похитившую сердце Майкла.

Анна, не желавшая расставаться с сыном, но спешащая в свою спальню, пообещала ему увидеться с ним позже при первой же возможности. И выбежала из комнаты. Он положил портрет в карман.

— Когда ты ел в последний раз? — спросила Мэри.

— Вчера вечером. Я очень хотел поскорее попасть домой и поэтому почти не делал остановок в пути.

Мэри взяла свечу и, освещая себе дорогу, спустилась на кухню. Служанки еще спали. В кладовой она обнаружила холодный пирог с мясом, хлеб, масло и маринованные огурцы. Он с жадностью накинулся на еду, а она села за стол напротив него.

— За твое здоровье, Мэри! — он поднял кружку с элем и залпом осушил ее. — Французское вино считается самым лучшим в мире, но, когда у человека пересохло горло, нет ничего лучше английского эля.

Она ожидала, что он будет без умолку говорить о Софи. Так поступают влюбленные молодые люди. Но вместо этого он рассказывал о своей работе в Париже, о поездках в Лион, где отбирал и покупал шелк, производством которого гордилась Франция. Майкл сообщил ей, что Джо процветает, и рассказал несколько смешных историй о нем.

— А где в Париже находится твой дом? — спросила она после того, как он живо описал ей город, и она как бы увидела перед собой мирно текущую Сену, корабли и узкие улочки.

— В настоящее время мы живем в доме месье Бриссара и останемся там до тех пор, пока я не смогу привезти Софи в Сазерлей.

Ничто в его словах не выдавало недовольства, но обостренным чувством влюбленной женщины Мэри почувствовала, что он коснулся больного места. Может быть, Софи так привыкла к роскоши, что не хочет переезжать в скромный дом, который он в настоящее время не может себе позволить, и согласна поселиться лишь в богатом английском особняке? Сама она готова была жить с ним хоть в шалаше и считать его райским местом.

Вдруг она поняла, что ненавидит эту француженку, которая не может дать Майклу всего того, что он заслуживает. Будучи тихой от природы, Мэри вовсе не была такой покорной, как Анна, и могла чувствовать так же глубоко, как Джулия. Узнав о женитьбе Майкла, она легла в постель и, никому не говоря ни слова, долго плакала беззвучным плачем, пролив море слез. Ее страданиям не было конца. Не зная ничего о его жене, Мэри желала только, чтобы та любила его так же сильно, как она любит Майкла с тех самых пор, как он спас ее от виселицы. Увидев на портрете лицо холодной и расчетливой женщины, скрывающей свое коварство под красивой маской, она воспылала к ней непреодолимой ненавистью. Ей стало казаться, что она вот-вот взорвется, станет кричать и обзывать плохими словами эту отвратительную Софи.

Но Мэри взяла себя в руки, увидев, что Майкл, нахмурясь, смотрит на нее беспокойным взглядом.

— Я хочу спросить тебя кое о чем. Как давно моя мать стала совершать ночные прогулки по дому?

— Что ты имеешь в виду? Я ничего об этом не знаю.

— Я встретил ее, когда она спускалась с чердака. Она объяснила мне, что гуляет по дому, если ей не спится.

Мэри была удивлена.

— Я не знала, что она бывает на чердаке. В последний раз мы с ней поднимались туда перед предполагаемым отъездом из Сазерлея. Хотели посмотреть, что из вещей можно взять с собой.

— Может быть, она нездорова?

Мэри задумалась.

— Да. Я заметила, что она в присутствии Мейкписа как бы уходит в себя, если только он не спрашивает ее о чем-нибудь. Создается такое впечатление, что она витает где-то в прошлом и что мысли ее далеко-далеко. Раньше она постоянно вышивала, а теперь даже не прикасается к вышиванию.

— Судя по твоим словам, она очень несчастна.

— Боюсь, что так оно и есть. Но она носит свою боль в себе. Частично это происходит потому, что она не хочет расстраивать нас, но, кроме того, старается проявлять уважение к Мейкпису, что и должна делать жена по отношению к своему мужу.

Затем Мэри почти слово в слово повторила то, что сказала ему о новом владельце Сазерлея Джулия:

— Я считаю, что Мейкпис отвратительный человек, но он заботится о ней, он влюблен в нее и временами просто с ума сходит от ревности, не разрешая ей общаться с другими людьми.

— Может быть, совершая эти ночные прогулки, она вновь чувствует себя свободной, — предположил он задумчиво.

— Да, я думаю, тут дело именно в этом, — согласилась она. — Однако тебе уже пора спускаться в потайную комнату. Возьми с собой кувшин воды, а я прихвачу постельное белье и догоню тебя.

Взяв из комода простыни, она прижалась к ним щекой, думая о том, что скоро он будет лежать на них. Желание охватило все ее существо, она затрепетала. Потом расправила плечи и успокоилась. Осторожно, присматриваясь и прислушиваясь, она направилась к Королевской гостиной.

В потайной комнате Майкл зажег свечу и хотел взять у Мэри белье, но она не позволила ему.

— Мне не тяжело, — сказала она. — Расскажи мне о Франции, пока я буду стелить тебе постель. Ты упоминал в своих письмах Лион. Что это за город?

Он рассказал ей о ткачах, живущих в жалких домиках. Все члены семьи ткали вместе, чтобы успеть выполнить заказ купцов, которые продавали шелк по всей Франции и за рубежом.

Она слышала лишь его милый голос и не обращала внимания на смысл слов, хотя в ее сознании и возникали образы грохочущих станков и маленьких детишек, ползающих под ними и связывающих оборвавшиеся нитки. Мэри разгладила простыню и повернулась к Майклу. Тот держал в руках отрез шелка, расшитого серебром.

— Вот он, лионский шелк. Я купил вам всем по отрезу. Джулия уже получила свой в Оксфорде. Мне кажется, этот шелк подойдет к твоим светлым волосам. Я стал разбираться в таких вещах, после того как занялся торговлей.

Она медленно подошла к нему и прикоснулась к мягкому шелку. Ее лицо сияло.

— Это мне? О, Майкл.

Он накинул отрез ей на плечи, и они оба подошли к зеркалу, висящему на стене. Ночная рубашка Мэри имела глубокий вырез, халат был полураспахнут, так что шелк сверкал на фоне нежной кожи ее тела. Она не могла произнести ни слова, будто вновь онемела. Неважно, что он привез отрезы и другим родственникам. Этот шелк он выбирал для нее лично. Это его подарок ей.

— Тебе нравится? — спросил он. Его взгляд остановился на груди девушки, видневшейся из под ночной рубашки. Мэри источала аромат женщины, которая еще недавно спала мирным сном. Она возбуждала его.

В этот миг она обернулась и увидела в его глазах то, что не могло отразить зеркало. Слова благодарности за подарок замерли на ее устах. Она приподнялась на цыпочках, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в губы.

Он тотчас страстно обнял ее. Они прижались друг к другу. Шелковый отрез упал на пол. Молодые люди слились воедино в жарком поцелуе. Они одновременно двинулись в сторону кровати, возле которой он снял с нее халат и ночную рубашку, а потом сорвал с себя всю одежду. Кровать ходила под ними ходуном. Мэри, лишившаяся наконец невинности, сгорала от наслаждения и никак не могла удовлетвориться до конца. Когда они затихли, то некоторое время лежали в полной тишине, с некоторым удивлением глядя друг на друга.

— Я люблю тебя, — прошептала она. После того что случилось, было уже бессмысленно скрывать это от него. — Я любила тебя с того самого дня, когда ты привез меня в Сазерлей. Меня охватил ужас, когда ты вышел из комнаты, оставив меня с Анной и Сарой.

— Теперь я знаю, что мне вообще не следовало оставлять тебя, — сказал он уныло.

— Обстоятельства были и за и против нас. Мы повстречались с тобой, но именно из-за этой встречи тебе пришлось уехать во Францию.

— Но теперь мы встретились вновь и можем все начать сначала, — от расстройства его голос слегка охрип. Он обнял Мэри за талию, прижал к себе и опять начал целовать ее.

Они вновь занялись любовью, после чего Майкл уснул, а Мэри встала и оделась. Потом она привела в порядок его одежду и аккуратно повесила ее на спинку стула. Поцеловав его в закрытые глаза, она вышла из потайной комнаты. С большой осторожностью Мэри стала подниматься по лестнице, ибо часы уже пробили восемь. В это время и Мейкпис, и слуги были уже на ногах и готовились к завтраку, который обычно подавался в четверть девятого. Ей дважды пришлось прятаться, прежде чем она благополучно добралась до западного крыла. Никогда раньше ей не приходилось так поспешно умываться и причесываться. И все же она опоздала к завтраку на пять минут, чем вызвала недовольный взгляд Мейкписа.

— Если вы хотите оставаться в моем доме, — выразительно произнес он, — то не должны опаздывать к столу.

Анна сочувственно посмотрела на Мэри и вновь склонилась над своей тарелкой. Она с тревогой стала замечать, что хозяин Сазерлея не устает напоминать Мэри, что она живет в доме исключительно по его милости.

В тот же день Майкл встретился с Кэтрин. Ей сообщили о его приезде, и у нее даже щеки порозовели от радости. Он проник в ее апартаменты в полдень, когда Мейкписа не было в доме, а слуги собрались на кухне. Свидание с внуком подействовало на нее, как тонкое вино. В дополнение ко всему ей очень понравился отрез на платье, который привез Майкл. Она оживилась, разговорилась и стала обсуждать с ним положение дел в Сазерлее.

— Придет день, когда наш король вернется в Англию, и тогда все эти сторонники парламента, захватившие чужую собственность, будут вынуждены вернуть ее истинным владельцам.

— Я уверен, что так оно и будет, бабушка. Нам просто надо набраться терпения.

— Боюсь, что Паллистеры обделены этой добродетелью. Мы не терпим промедлений.

— Тут я согласен с тобой, — в его голосе прозвучала ирония, на которую она не обратила внимания.

В ту ночь Мэри пришла к нему в полночь и ушла рано утром, еще до того, как поднялись слуги. Он отложил свой отъезд еще на один день, не в силах оставить любящую его Мэри. Ее стоны во время их любовных игр говорили о том, что она получала огромное удовольствие, в то время как его жена относилась к своим супружеским обязанностям как к тяжкой необходимости. Софи, словно нехотя, подчинялась ему, стараясь не смотреть на его обнаженное тело, а Мэри отдавалась ему со всей страстью, наслаждаясь его силой и выносливостью.

И все же ему нужно было уезжать. Каждый час, проведенный в Сазерлее, грозил ему опасностью. Анна, несмотря на то, что не хотела расставаться с сыном, уговаривала его поспешить с отъездом, наивно полагая, что он не покидает дом из-за нее и Кэтрин. Наконец он открылся ей.

— Я влюблен в Мэри. Я совершил самую большую ошибку в жизни, женившись на другой женщине, но теперь уж ничего не поделаешь.

Анна по своей доброте жалела всех троих.

— Да, тут уж ничего не поделаешь, Майкл. Ты уже обидел Софи, невзирая на то, знает ли она о Мэри или нет. И ты обидел Мэри. Я постараюсь помочь ей, а ты уж как-то извинись перед женой, — ее взгляд выражал жалость. — Уезжай сегодня, Майкл. Когда ты вернешься в Англию вместе с королем и привезешь сюда свою жену, я уверена, что Мэри не захочет жить в Сазерлее.

— Тем хуже для меня.

В ту же ночь они были с Мэри в последний раз и чувствовали, что расстаются навсегда. Майкл знал, что больше его не пошлют в Англию. Один раз ему удалось обмануть власти, прикинувшись французским купцом, но если это повторится, его могут заподозрить и обвинить в шпионаже. Если же он вернется сюда как хозяин Сазерлея, с ним непременно будет Софи.

Рано утром он приготовился к отъезду. Он обнял Мэри за плечи, когда они шли по подземному коридору к лабиринту. Они договорились попрощаться именно там. Садовник должен ждать Майкла у задних ворот и держать его лошадь наготове. Мэри не хотела, чтобы кто-то еще слышал их прощальные слова.

— Я до конца своих дней не забуду часы, которые мы провели вместе, — сказала она тихим голосом, вглядываясь в его лицо, освещенное фонарем, поставленным рядом на восьмиугольную скамью.

Он понял, что она старается запомнить черты его лица, и прижал ее к себе.

— Теперь вся моя жизнь изменится, дорогая. Я пришел к выводу, что не случайно повстречал тебя возле виселицы. Судьба в твоем лице уготовила мне жену, но я не понял этого, пока вновь не встретился с тобой сейчас.

— Я благодарна судьбе за то, что произошло с нами. Если бы ты не рискнул своей жизнью и не прибыл в Англию, у нас не было бы даже этих сладких воспоминаний.

— Я люблю тебя, — прошептал он, чувствуя, что вновь и вновь должен повторять ей эти слова, а потом стал осыпать ее поцелуями, приходя в отчаяние от мысли, что может потерять Мэри навеки. Потом отстранился от нее и исчез среди зарослей, следуя по тропе, ведущей к выходу из лабиринта.

Мэри стояла в лабиринте, пока не уверилась в том, что Майкл поскакал в сторону побережья.

После этого он так крепко поцеловал ее в губы, что мог бы сломать шею, если бы не держал ее голову руками. Всю Джулию как будто обдало теплой морской волной. Казалось, она могла бы вцепиться пальцами в его волосы, чтобы не упасть, но ее руки были прижаты к бокам. Она, наверное, вскрикнула, впервые поняв, что значит мужской поцелуй, но ее рот был закрыт его губами, и крик оказался беззвучным…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Мистрис — уст. то же, что миссис (прим. ред.).

(обратно)

2

Грум — слуга, сопровождающий верхом всадника либо едущий на козлах или запятках экипажа (прим. ред.).

(обратно)

3

Ярд — единица длины в английской системе мер, равная 3 футам, или 91,44 см.

(обратно)

4

Уайтхолл — улица в Лондоне, где располагается ряд правительственных учреждений. В переносном смысле — правительство Великобритании (прим. ред.).

(обратно)

5

Спинет — род клавикордов (прим. ред.).

(обратно)

6

Пароксизм — внезапный приступ сильного душевного возбуждения (прим. ред.).

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

*** Примечания ***