КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Рисунок по памяти [Татьяна Воробьёва] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Татьяна Воробьёва (ЧеширскаяКошка) Рисунок по памяти

Пролог

Жади прижимала к себе дочь, старалась идти по аэропорту быстрыми шагами, но при этом не привлекая излишнего внимания. Она была уверена, что Саид и его люди разыскивают их по всей Медине, но женщина все же надеялась, что им не помешают, что на этот раз ей повезет. Она устала сражаться за любовь, за свою судьбу. Вся её жизнь с появлением в ней Лукаса напоминала затяжной бред. Любовь — это болезнь, лихорадка, от которой ты либо умираешь, либо вылечиваешься. Она решила вылечиться.

Слишком много ошибок она сделала в своей жизни. Слишком поздно просить прощения, чинить мосты, да и не хочется. Саид не примет ее, даже если она будет валяться у него в ногах, а даже если и примет, то сидеть и молча терпеть издевательства и унижения от Раньи, на свадьбе с которой сама Жади и настояла, женщина не сможет: слишком много в ней гордости. Лучше она будет одна. Посвятит свою жизнь дочери, станет для Хадиже самой лучшей матерью.

Женщина подошла к стойке регистрации и подала фальшивые документы, с разрешением на вылет. За эти документы ей пришлось заложить почти все свои украшения.

— Прошу, мадам, — обратилась к ней девушка за стойкой, возвращая документы и билеты. — Третий терминал, вылет через час. Счастливого пути.

— Спасибо, — поблагодарила Жади, судорожно собирая все обратно в небольшую сумку. — Пойдем, — потянула она за руку дочь.

Они прошли дальше, через рамки металлоискателей и посты охраны. Мужчины переговаривались по рации, и каждый раз сердце Жади пропускало удар, но несмотря на ее страхи, никто не торопился вязать ей руки и отбирать дочь. Они прошли в зал ожидания.

— Мама, а там, куда мы полетим, будет море? — спрашивала Хадижа, черкая что-то в альбоме для рисования.

— Будет, дорогая, — целуя дочь в макушку и прижимая к себе, отвечает женщина.

— Наверное, там красиво. У нас будет красивый домик и цветы, — продолжая рисовать, размышляла вслух девочка.

— Да, моя хорошая, обязательно, — улыбается Жади.

— А папа туда приедет? — в голосе девочки прозвучала надежда, хотя она уже начинала осознавать, что ей придется отказаться от кого-то из родителей.

— Нет, дорогая моя, нет, — шепчет ей мать, снова целуя дочь в макушку.

Она специально выбрала Францию, потому что там будет легче затеряться с дочерью. Потому что у Саида там нет связей: ни деловых, ни личных.

Девочка вздыхает и возвращается к рисованию. Хадиже всегда нравилось рисовать, но сейчас это стало некой отдушиной. Она выводила карандашом черты лица отца, по которому скучала. Портрет еще получался неточным, с по-детски небрежными штрихами, но узнаваемым.

Объявили посадку на их рейс.

— Пойдем, моя хорошая, — убирая альбом дочери в сумку и вставая с кресла, берет Жади дочь за руку.

Хадиже ничего не остается, как пойти вслед за матерью. Лишь раз обернувшись, девочка ловит себя на мысли, что видит мужчину, похожего на ее отца, но не может разглядеть его из-за закрывающихся дверей терминала.

Жади свободно выдохнула только когда самолет оторвался от земли. Женщина смотрела на город и пустыню, что стали микроскопическими, и перед ее взором были лица, что прошли по ее жизни, разломав ее на мелкие кусочки.

«Простите меня, дядя Али, Зорайде, Латтифа. Да хранит вас Аллах», — мысленно просит прощения она у ни в чем не повинных родственников, которые дали ей приют.

— Прощай, Саид. Прощай, Лукас, — тихо шепчет она в тот момент, когда самолет набирает высоту, и Фес скрывается за облаками, оставляя внизу ее мактуб, за которым она гналась долгие годы.

Посадка в аэропорту города Бордо на юго-западе Франции через два часа прошла без происшествий. Получив свой небольшой багаж, Жади, стараясь не показать дочери, что ей отчаянно страшно, двинулась к выходу из аэропорта. У нее не было точного плана: что делать и куда идти дальше, — но у неё оставались деньги от заложенных драгоценностей, и этого должно хватить на первое время, а там она надеялась найти работу. Хотя женщина не получила никакого образования, кроме школы, и умела только вести хозяйство и танцевать восточные танцы, сейчас она готова была браться за любую работу ради Хадижи.

Они вышли на улицу, и женщина огляделась в поисках остановки автобуса.

— Мама, а куда мы поедем? — задает вопрос Хадижа, во все глаза разглядывая пейзажи новой страны, которая так не была похожа ни на Фес, ни на Рио. — Где мы будем жить?

— Найдем что-нибудь, — успокаивающе погладив дочь по голове, отвечает Жади.

Тут на глаза женщины попадаются «шашечки» такси.

— Извините, — обращается она к таксисту по-французски, который знала на уровне туриста. — Вы могли бы нас отвести в город?

— Конечно, мадам, — широко улыбается француз.

Мужчина тут же выходит из машины, помогая клиенткам положить чемодан в багажник и услужливо открывая перед ними дверцу. И вот автомобиль выезжает за территорию аэропорта.

— Впервые во Франции, мадам? — улыбаясь спрашивает водитель.

— Да, — чуть помедлив, отвечает Жади.

Сначала она хотела солгать что-то про родственников здесь, но вовремя поняла, что тогда придется называть адрес или придумывать, по каким причинам она не может поехать к ним. Женщина понимала, что мусульманка, путешествующая с ребенком без сопровождения мужчины, может вызвать ненужные подозрения, но таксист казался таким доброжелательным, что Жади все же решилась спросить:

— Месье, не знаете ли вы, где можно снять недорогое жилье в городе?

— Конечно, мадам, — посмотрев в зеркало заднего вида кивает мужчина. — Вам на долгое время?

— Да, — отвечает Жади

Тем временем автомобиль выезжает на живописную трассу, окруженную лесом. Дорога пустынна, и автомобиль словно плывет по шоссе. Водитель прибавляет скорость, пользуясь этой пустынностью.

— У моего кузена есть небольшая квартира на окраине города. Сейчас я найду его визитку, — водитель начинает копаться в бардачке автомобиля.

Неожиданно из-за поворота вылетел автомобиль на большой скорости. Его швыряло по трассе, словно водитель был сильно пьян.

— Осторожно! — кричит Жади, первая увидев опасность.

— Черт! — ругается таксист, резко выкручивая руль влево, чтобы уйти от столкновения, но слишком поздно.

Машину начинает кружить по дороге от удара. Жади хватает испуганную, громко кричащую Хадижу в объятья и как может закрывает собой.

«О, Аллах, прости меня за все мои прегрешения! — взмолилась про себя женщина, словно в замедленной съемке наблюдая, как автомобиль несется в кювет. — Защити мою дочь!»

* * *
Стерильно чистые, отдающие холодом, как почти все официальные учреждения, коридоры больницы, освещенные таким же стерильно белым светом энергосберегающих ламп. Двое докторов стояли возле двери палаты.

— Как там наша маленькая мадмуазель? — спросил более пожилой доктор.

— На физическом уровне все хорошо, — заглядывая в медицинскую карту, ответил второй. — Повреждённые ребра срослись, головные боли стали реже, но, к сожалению, она так ничего и не вспомнила.

— Ретроградная амнезия, как следствие тяжелого сотрясения мозга, — понимающе кивнул врач. — Удивительно, что она вообще уцелела в той ужасной аварии.

— Да, проезжающие мимо водители заметили разбитый автомобиль и вытащили девочку за минуту до взрыва. Она так и не вспомнила ни откуда она, ни как ее зовут, — покачал головой молодой коллега.

— При ее диагнозе этого может и не произойти, — пожал плечами пожилой мужчина, на его практике было много случаев, которые были еще более тяжелыми, чем этот. Со временем учишься не воспринимать их так близко, хотя бы для того, чтобы просто не сойти с ума. — Она уже стоит на учете у социальных служб?

Врач кивнул.

— Вот и хорошо. Дальше это их забота. Вы поняли, доктор Камбер?

— Да, доктор Жарр, — вздохнул молодой мужчина.

Подождав, пока заведующий отделением отойдет на приличное расстояние молодой врач, постучав и дождавшись разрешения, вошел в палату у дверей которой стоял.

— Доброе утро, мадам Маро, — поздоровался он с немолодой медсестрой, чья смена была сегодня.

Женщина очень хорошо, можно сказать по-матерински, относилась к маленькой хозяйке этой палаты, которая сейчас сидела на постели и увлеченно что-то рисовала.

— Здравствуй, Зое, — поздоровался доктор, присаживаясь на постель. — Снова рисуешь?

— Здравствуйте, доктор Камбер, — оторвала взгляд от рисунка и посмотрев на врача, улыбнулась девочка. — Да, — она развернула рисунок так, чтобы мужчине было удобно его рассмотреть.

На рисунке было изображено множество небольших домиков, окруженных, судя по веренице верблюдов вдалеке, пустыней. Доктор Камбер снова задумался. Пейзаж напоминал восточную страну, да и акцент ребенка, хоть и говорившего по-французски, выдавал в нем иностранку. Но какая это страна?

— Ты что-то вспомнила? — разглядывая рисунок с надеждой спросил врач.

Девочка отрицательно покачала головой. Она закрыла альбом для рисования и отложила его в сторону. Пациентка понимала, что ничего не помнит. Ведь даже то имя, которым ее называли, было не настоящим. Она вместе с мадам Маро выбрала его себе, но стоило ей попытаться вспомнить что-то из прошлого, чтобы найти ответы на множество вопросов, что задавали ей врачи, голова начинала нестерпимо болеть, появлялась тошнота, а иногда и кровь шла носом. Так что ей запретили это делать и сказали просто ждать, что воспоминания, возможно, вернутся сами собой.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, Зое? — задал врач следующий дежурный вопрос.

— Хорошо, — пожала плечами девочка.

— Ну, раз хорошо, — улыбнулся доктор Камбер, — я и доктор Жарр решили, что тебя пора выписывать.

— И куда же я отправлюсь? — вопросительно посмотрела на мужчину пациентка.

— В приют, моя дорогая. Пока ты не вспомнишь, кто ты, или пока тебя кто-нибудь не найдет, ты будешь жить в приюте.

— Как вы думаете, мне там понравится? — нахмурилась девочка, видя, как погрустнела мадам Маро, как только услышала про приют.

— Надеюсь, Зое, — улыбнулся ей доктор. — В любом случае, ты больше не можешь оставаться тут. Мы больше ничем не можем тебе помочь.

— Понимаю, — кивнула девочка, которая вдруг впервые почувствовала себя абсолютно одинокой, и от этого чувства неприятно засосало внутри. — Все равно, спасибо вам.

— Береги себя, Зое, — врач встал и пошел к выходу. — Все документы на выписку будут готовы после обеда. Мадам Маро, проследите, чтобы соцработник подъехал к этому времени.

Медсестра кивнула и еще раз взглянула на маленькую пациентку. За те месяцы, что девочка лежала здесь, женщина успела привязаться к малышке, но, к сожалению, не могла взять сиротку к себе. Ей оставалось лишь молиться, чтобы родственники неизвестной нашлись побыстрей.

Первая глава

Прошло пять лет. Рио де Жанейро.

Саид Рашид уже по второму разу читал отчет о прибыли его фирмы в этом квартале, но никак не мог сосредоточиться на смысле написанного. Голова раскалывалась — мужчина отложил документы и сжал пальцами виски. Сегодня был не самый лучший день для работы: солнце жарило так, что казалось, оно хочет спалить дотла этот грешный город — не спасал даже кондиционер. Можно, конечно, оставить дела на помощников и вернуться домой. Вот только дома было еще хуже. С тех пор как Жади выкрала Хадижу и исчезла с ней, прошло пять лет. За это время Саид прорыл сверху до низу весь Фес и все Марокко, но не нашел никаких следов беглянок — лишь расплывчатое свидетельство, что похожих женщину с девочкой видели в здании аэропорта, — но на этом все обрывалось. Ни полиция, ни частные детективы не могли сказать, где Жади с Хадижей, живы ли они?

В поисках прошел год. Через первые полгода Мохаммед и Назира стали потихоньку говорить о том, что, возможно, искать бесполезно. Мужчина не слушал, но когда еще через шесть месяцев даже дядя Али заговорил о том, что на все воля Аллаха, и Саиду пора продолжать жить дальше, при том, что у мужчины оставалась еще жена и сын, Саид сдался.

Дядя Али, смотря на все происходящее с мудростью прожитых лет, был прав. Ранья старалась быть хорошей женой, именно такой, какой Саид всегда хотел видеть Жади. Она любила его, она подарила ему долгожданного наследника, и мужчина старался как мог ответить на ее чувства. Мунир стал единственным источником радости. Мальчик рос добрым и сообразительным, похожим на отца в детстве. Во всяком случае, так говорила Назира. Через год, на свадьбе сида Али и Зорайде, он заметил Зулейку. Как только дядя Абдул прознал об интересе племянника к женщине, то вмиг договорился о смотринах, а потом — и скорой свадьбе.

Не стоило удивляться, что Ранья была не в восторге от женитьбы мужа, но по совету старшей сестры старалась быть приветливой, чтобы не разгневать Саида. Что бы там не было, Ранья останется первой, а значит, главной женой, а также матерью наследника.

Только мир в доме Рашидов не был долгим. Вскоре шум ссор Раньи и Зулейки, казалось, наполнил все комнаты дома. Особенно шумными стали скандалы во время беременности второй жены: очень Ранья волновалась, что у соперницы тоже родится мальчик, и тогда она уже не сможет козырять своим статусом жены, родившей Саиду долгожданного сына.

Как когда-то сказал Саиду дядя Али: «Некоторым людям нравится страдать. Они так привыкают к скандалам, что уже не могут жить спокойно», — возможно, отчасти он был прав, но тишина, что пряталась по углам, была для Саида худшим наказанием. Эта тишина обманывала, заставляя его слышать голоса Жади и Хадиже, медленно сходить с ума. Поэтому Саид и взял вторую жену, хотя знал, насколько Ранье это не понравится. Зулейка родила дочь, которую назвали Малика. Но ни Мунир, ни малышка Малика не смогли заполнить пустоту от потери Хадижи.

Мужчина ловил себя на мысли, что уже не злился на Жади за ее нелюбовь, измены и даже за ее побег. Он просто хотел знать, что они живы и с ними все хорошо. Сколько раз он молился Аллаху, но его молитвы уносил ветер, и мужчина так и не получал на них ответа.

— Аллах учит тебя. Аллах проверяет тебя, — твердил ему дядя Али, когда у мужчины совсем опускались руки.

Так проходил день за днем, прожитые по инерции, но Саид всё же сохранял надежду на чудо.

В дверь кабинета постучали, отвлекая мужчину от тяжелых мыслей и головной боли. В дверях появилась секретарша:

— Сеньор Рашид, к вам сеньорита Самира Рашид. Она говорит, это срочно.

— Впустите, — кивнул женщине Саид, гадая, что могло привести племянницу к нему на работу.

В кабинет вошла стройная красивая девушка двадцати лет. Самира так и не надела платок, но одевалась так, как подобает по их обычаям. Училась в колледже на модельера-дизайнера. Два года назад вышла замуж за Зе-Роберту, но вести себя так, как подобает хорошей мусульманской жене, то есть, сидеть дома, рожать детей и готовить баранину мужу, не собиралась, чем доводила отца до нервного тика.

— Ас-саля́му але́йкум, дядя Саид, — поздоровалась девушка. Весь ее вид говорил о том, что она была взволнована.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, моя дорогая, — встал из-за стола мужчина. — Что-то случилось?

Самира остановилась в нескольких шагах от стола и, глубоко вздохнув, ответила:

— Мне кажется, я нашла Хадижу и тетю Жади.

— Что?! — на секунду Саиду показалось, что ему послышалось.

Девушка подошла к рабочему столу и открыла ноутбук.

— Вчера я искала идеи для своей конкурсной коллекции одежды на тему востока, — начала она объяснение, щелкая по клавишам. — Просматривая картинки, случайно наткнулась на этот портрет, — в окошке браузера высветилось изображение.

Это был портрет, сделанный обычным карандашом, написанный профессионально и, казалось, передававший всю красоту женщины, изображенной на нем. В том, кто был нарисован, не было сомнений: уж слишком сильным было сходство.

— Жади, — выдохнул Саид, опускаясь в кресло.

Тысяча вопросов завертелось в голове у мужчины: «Кто это рисовал? Где? Когда?», — он был в смятении, но благодарен Аллаху за то, что тот не оставил без внимания его молитвы.

— Значит, не показалось, — выдохнула Самира. — Но это еще не все, — продолжила она открывая новые вкладки браузера. — Я стала искать автора рисунка.

На экране высветился темно-зеленый фон и множество разноцветных иконок на нем. При щелчке мышкой на одну из них, увеличивалось изображение. На одних были натюрморты, на других — пейзажи, а на третьих — портреты. Среди всех рисунков попадались несколько портретов Жади, выполненных в разных техниках и даже несколько пейзажей, на которых угадывались виды Феса и пустыни.

— Автор всех этих рисунков Зое Вебер, — Самира навела курсор на аватарку в верхнем левом углу.

На фотографии была девушка. Она сидела на скамейке где-то на улице, склонившись над альбомом для рисования. Лица было не разглядеть, так как его скрывали длинные русые волосы.

— Я пыталась найти о ней еще какую-то информацию, но ничего, — отстранившись от ноутбука, вздохнула Самира.

Но Саид, казалось, даже не слышал её слов. Он с жадностью всматривался в фотографию девушки, пытаясь найти хоть малейшее сходство с его красавицей Хадижей. Сердце отчаянно билось, а пульс стучал в висках.

— Дядя Саид, это всего лишь предположение, — осторожно произнесла девушка, видя реакцию мужчины. — Я могла ошибиться…

— Да, да, я понимаю, Самира, — Саид уже судорожно набирал телефон одного из частных детективов, которому в свое время выложил кругленькую сумму.

Мужчина был бывшим агентом каких-то спецслужб и поэтому, сохранил все нужные контакты, чтобы разузнать о нужном человеке в короткие сроки.

Самира, понимая, что дяде сейчас не до нее, тихо подошла к двери кабинета.

— До свидания, дядя Саид. Да хранит вас Аллах, — попрощалась она.

— И тебя пусть хранит Аллах, Самира, — ожидая ответа по телефону, он попрощался с племянницей. — И наградит тебя за ту благую весть, что ты принесла мне.

Девушка вышла из кабинета как раз в тот момент, когда в телефонной трубке длинные гудки сменились мужским голосом.

— Сеньор Гарсия? Это Саид Рашид. Мне нужно, чтобы вы разузнали об одном человеке. Я отправлю вам ссылку на страничку в интернете. Все, что сможете, цена любая.

* * *
В художественной студии, в которую переделали старый спортивный зал, несмотря на открытое окно, висел тяжелый запах масляных красок и растворителей. Занятия были окончены, и все ученики разошлись. Все, кроме одной. Девушка стояла перед холстом и придирчиво рассматривала написанную на нем картину, добавляя мазки то тут, то там.

— Все никак не доведешь до совершенства? — услышала она насмешливый голос со спины и подскочила от испуга.

— Жак, ну что за дурная привычка так тихо подкрадываться? — обернулась к напугавшему ее парню девушка.

— Прости, Зое, — парень, похоже, действительно чувствовал свою вину и смущенно переминался с ноги на ногу. — По мне, так картина идеальна, — в восхищении вздохнул он, рассматривая пейзаж заката на побережье океана, в линиях которого угадывался силуэт эфемерного божества: русалки, танцующей на вводной глади.

— А мне кажется, вот тут слишком много сиреневого, — указала художница в один из углов картины. — Это выглядит неестественно…

— Зое, когда ты вообще видела закат над морем в реальности? — фыркнул Жак, зная, что подруга предпочитает сидеть в комнате с альбомом в руках, чем гулять.

— В порту не так давно, — пожала плечами девушка.

— «В порту не так давно», — передразнил ее друг. — Я про другое… Пляж, отдых, веселье. Тебе знакомы эти слова?

— Если я хочу поступить в Высшую государственную школу изящных искусств, мне не до веселья, — с раздражением посмотрела на парня Зое.

— Хорошо-хорошо, — поднимая руки в примирительном жесте, видя, что подруга начинает раздражаться, произнеc Жак. — Можешь хоть поселиться здесь. Но на обед ты хотя бы пойдешь?

Девушка взглянула на часы: до начала обеда оставалось пять минут, и, если они не успеют к этому времени, двери столовой закроются, оставляя их Жаком голодными до ужина.

— Черт, Жак! Почему ты не напомнил об этом раньше?! — бросая кисти на стол, фыркнула Зое. — Побежали!

И они побежали по внутреннему дворику, огибая жилое помещение, за которым находилось здание столовой.

— Мадам Дюпаж будет недовольна, увидев тебя в таком неподобающем виде, — посмотрел на джинсы и футболку, испачканные краской, Жак.

— Если я сейчас побегу переодеваться, то мы точно не успеем, — ответила парню Зое.

Здание столовой уже показалось из-за поворота. Им повезло: двери еще не были закрыты, а у входа стояла, худая и прямая, как палка, в своем строгом одеянии, застегнутом на все пуговицы, мадам Дюпаж. Женщина окинула чуть не опоздавших подопечных сердитым взглядом, поморщившись при виде пятен краски на одежде.

— Вы как всегда опаздываете, месье Лавуе, мадемуазель Вебер.

— Но мы еще не опоздали: ваши часы показывают без двух минут час, — украдкой взглянув на циферблат старинных карманных часов на цепочке, которые воспитательница всегда носила с собой, заметила воспитанница.

— Проходите, — кивнула в сторону столовой женщина.

— Спасибо, мадам Дюпаж, — мило улыбнувшись, чуть присела в реверансе Зое и проскользнула в дверь.

— Спасибо, мадам, — буркнул Жак, последовав за подругой.

Несмотря на то, что он уже давно не был тем мальчишкой, у которого вечно горели уши, и невозможно было сесть, не поморщившись от боли, Жак все еще робел перед строгой мадам. Хотя это не мешало ему вместе с той же Зое нет-нет да и сбегать с территории приюта в неурочное время, чтобы погулять по городу или зайти в клуб. Сама же Зое, казалось, никогда не боялась наказаний, относясь к ним по-философски и со взрослым спокойствием.

«Я не помню большую часть своей жизни. У меня даже имя ненастоящее. Что хуже этого они могут придумать?» — говорила девочка, дежуря в наказание в столовой или натирая полы в коридорах.

Жак помнил, какой ажиотаж произвело появление Зое в стенах приюта. Несколько недель она была чем-то вроде достопримечательности: девочка, которая не помнит о себе ничего. Зое сначала терпеливо относилось к любопытству окружающих, но потом стала сторониться остальных ребят, прячась в укромных уголках приюта, которых оказалось не так уж мало. Жак приносил ей сладости или перекусить, находя ее там, где она пряталась. Так они и сдружились. Он тоже стал интересоваться рисованием. Мальчик, с шести лет больше времени проводивший на улице, чем с алкоголиками-родителями, притаскивал подружке краски и кисти. Все больше времени они проводили вместе, разговаривая и рисуя. Вскоре все привыкли, что там, где Зое, рядом и Жак. Но, к сожалению, между ними не было ничего большего, чем дружба. Девушка никак не воспринимала его знаки внимания, воспринимая его как брата. И Жак почти смирился с тем, что застрял во "френд-зоне".

Они взяли себе подносы с обедом и сели за стол, но не успели съесть и половины, как к ним подошла мадам Матие, еще одна воспитательница приюте, которая, в отличие от той же мадам Дюпаж, относилась к воспитанникам по-доброму, и дети в ней души не чаяли.

— Зое, — тронула за плечо девушку. — Тебя вызывает к себе мадам Морель.

— Хорошо, — кивнула девушка, откладывая приборы и гадая, что такого она могла сделать, чтобы ее вызывала сама директриса.

На ум ничего не приходило. В последнее время она не покидала территорию приюта ни с разрешением, ни без. Ни с кем не ссорилась и вообще была занята подготовкой к выпускным экзаменам. За этими раздумьями Зое, в сопровождении мадам Матие, подошла к двери в кабинет директора. Прозвучал стук и вежливое разрешение войти.

— Здравствуйте, мадемуазель Вебер, — поздоровались мадам Морель. — Простите, что прервали ваш обед, но к вам срочное дело. Двое этих месье, — женщина указала в сторону дивана у стены, — утверждают, что они ваши родственники.

Зое повернулась к гостям, вглядываясь в их чужие лица, когда мужчина, что был помоложе встал с дивана. Медленно подошел к ней. Лицо у незнакомца было очень бледным, но глаза лихорадочно блестели, пристально рассматривая девушку, от чего у той пошли мурашки по спине. Мужчина стоял неподвижно, словно боясь, что Зое растает, стоит ему прикоснулся к ней, но все же решился и дрожащими руками обнял её, прижимая к груди.

— Хадижа, слава Аллаху, как долго я тебя искал, — называя ее другим именем, прошептал он.

Вторая глава

вонка от сеньора Гарсиа долго ждать не пришлось. Уже на следующий день детектив позвонил сеньору Рашиду и рассказал обо всем, что успел узнать за двенадцать часов.

Зое Вебер — ненастоящее имя девочки. Его ей дали около пяти лет назад после аварии, в которой погибли двое взрослых. Взрыв, за минуту до которого успели достать из покореженного автомобиля девочку, уничтожил все вещи и документы. Из-за тяжелой черепно-мозговой травмы у ребенка обнаружилась полная потеря памяти. После лечения маленькую пациентку отправили в один из приютов Бордо, где она и проживала до сих пор.

Вместе с рассказом сеньором Гарсиа по факсу были присланы документы, подтверждающие всю историю. Саид с недоумением просматривал отчеты об аварии и выписки из медицинской карты, а также, самое главное — копию личного дела некой Зое Вебер. Мужчина до боли в глазах всматривался в черно-белое фото девушки, в повзрослевших чертах лица пытаясь увидеть ту забавную девчушку, что мечтала о золоте и богатом муже. Но самым неожиданным ударом была новость о смерти Жади.

Он привык думать, что она уехала, исчезла из его жизни, пусть так жестоко и несправедливо отобрав у него дочь, но в голове не укладывалось то, что ее просто нет. Нет женщины, которой он так долго добивался. Которую любил, ради которой пошел на обман и еще на множество таких вещей, из-за которых благоухающих садов Рая ему не видать… её больше нет. Казалось, в этот момент Саид понял тягу западных мужчин к алкоголю, что затуманивал разум и притуплял боль. Мужчина отложил документы и посмотрел перед собой; он не видел обстановку изящно декорированного кабинета, перед ним проносились сцены из его общей жизни с Жади. С первой встречи до последних жестоких слов: «Саид, я не хочу быть твоей женой». Она была его мукой, его единственной любовью. Он лишь верил, что Аллах милостив и дал этой женщине покой, которого она так и не смогла найти на Земле.

— Папа! Папа! — звонкий голос Мунира и топот его ножек заставил мужчину вздрогнуть.

Мальчик забежал в открытую дверь кабинета и бросился в объятья к отцу.

— Мунир, — через силу улыбнулся сыну Саид. — Ты что еще не в постели?

— Я пришел пожелать спокойной ночи, — обнимая его, объяснил мальчик.

— Прости, дорогой, если отвлекли тебя от дел, — в дверях кабинета стояла Ранья. — Он никак не хотел засыпать, пока не увидится с тобой.

— Ничего, все хорошо, — улыбнулся Саид, целуя сына в макушку. — Спокойной ночи, Мунир. Да хранит тебя Аллах и пошлет тебе хорошие сны.

Мальчишка просиял улыбкой, еще раз крепко, во всю силу своих детских ручонок, обнял отца.

— Спокойной ночи, отец. И тебя пусть хранит Аллах.

— Ну, все, Мунир, — подойдя к креслу, где сидели главные мужчины в ее жизни, Ранья погладила сына по голове. — Теперь идти спать.

Мальчик послушно слез с колен отца и вышел из кабинета, перехваченный служанкой.

— Пойдемте, маленький господин, — провожала она мальчика в его комнату.

— Он так любит тебя, — обходя кресло, в котором сидел Саид, и встав за спинкой, положила руки на плечи мужчины. — Как и я, дорогой.

Ранья нежно обвила руками плечи мужа. Саид вспомнил, что сегодня была та ночь, что он должен был провести со своей первой женой, но понимал, что после узнанного сил у него на это нет. Мужчине нужно было свыкнуться с мыслью о смерти Жади, решить, как вернуть дочь домой. Он нежно взял ладонь жены в свою и поцеловал, потом мягко отстранив от себя.

— Я его тоже люблю и каждый день благодарю Аллаха за то, что ты подарила мне сына, но прости, любимая, сегодня у меня много работы, к сожалению…

— Я понимаю, — стараясь не показать своего разочарования, Ранья улыбнулась ему.

Ей давно стало ясно, что Саид не любит ее. Да, уважает, старается быть хорошим мужем, души не чает в их сыне и искренне благодарен ей за него, но не любит. Ранья не могла не любить Саида, не пытаться добиться ответного чувства, но когда он привел в дом Зулейку, понимание практически бесполезности этих попыток ввергло ее в отчаянье. Сколько слез она пролила, сколько подушек разорвала от злости и собственной беспомощности. Сколько ссор, криков и скандалов видел этот дом. Вскоре Ранья успокоилась, потому что поняла: Зулейку он тоже не любит. Ей было с чем сравнивать… Она навсегда запомнила тот взгляд, каким Саид провожал эту одалиску, Жади, и как она завидовала глупой женщине, которая втаптывала в грязь такое сокровище, как любовь Саида.

Еще раз посмотрев на усталого и одновременно напряженного, словно сжатая пружина, мужа, Ранья направилась к двери. Сколько раз за эти пять лет женщина пожалела, что помогла Хадиже сбежать из дома. По собственной наивности и глупости она думала, что стоит Жади и ее несносной дочери скрыться с глаз, то Саид оттает и полюбит ее, но Ранья жестоко ошиблась, и ей просто повезло, что мужчина так был занят поисками, что не подумал о причастности Раньи к побегу. И женщина каждый день молилась Аллаху о милости и прощении ей грехов, ведь страшно подумать, что будет, узнай Саид об ее причастности: иначе даже сейчас не избежать ей позорного развода.

— Спокойной ночи, да хранит тебя Аллах, — попрощалась она с мужем.

— Спокойной ночи, дорогая, — рассеяно ответил ей Саид, снова погружаясь в чтение документов.

Женщина вышла из кабинета.

Саид рассеянно подумал о том, что нужно порадовать Ранью украшением за сегодняшний отказ, но потом его мысли снова вернулись к Хадиже. Если его дочь находится во Франции, то ему нужно незамедлительно лететь туда, но до этого необходимо сделать еще одно дело. Мужчина взял телефон. В Фесе было еще не слишком поздно, да и дядя Али имел привычку засиживаться допоздна.

— Карима? — услышал он до неприятного визгливый голос служанки на том конце провода. — Передай трубку сиду Али.

Несколько секунд тишины и на том конце зазвучал спокойный голос немолодого мужчины:

— Ас-саля́му але́йкум, Саид.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, дядя Али.

— Что-то случилось? — словно услышав в голосе мужчины трагические нотки.

— Появились новости о Хадиже и Жади, — все еще подбирая слова, чтобы сообщить о смерти племянницы, произнес мужчина.

— Рассказывай…

* * *
Саид с дядей Али условились встретиться в аэропорту Бордо. Известие о гибели Жади Сид Али принял с мудростью и смирением, помолившись о душе женщины. Большим ударом эта новость стала для верной Зорайде. Женщина любила упрямую девчонку как дочь. И проплакала всю ночь, причитая о том, что не сберегла Жади. Но сейчас было не время придаваться скорби и чувству вины, нужно было вернуть Хадижу в лоно семьи.

И вот он встретился с Саидом. Мужчина выглядит уставшим: бледным и с синяками под глазами. Они радушно обнялись:

— Ас-саля́му але́йкум, Саид. Аллах посылает нам испытания, и мы должны выдерживать их со смирением и достоинством.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, дядя Али, да хранит вас Аллах.

— Месье Рашид? — услышали они голос позади.

К ним быстро шел мужчина.

— Я — месье Лефевр. Мой друг, Гарсия, попросил меня помочь Вам в вашем деле, — подав руку для рукопожатия, представился незнакомец.

— Здравствуйте, месье Лефевр, — поздоровался Саид. — Это мой родственник, господин Али Эль Адиб.

— Здравствуйте, — пожал руку Сиду Али месье Лефевр. — Вы уже получили багаж?

— Да, — кивнул Саид.

— Тогда прошу, — сказал новый знакомый, указывая в сторону выхода. — Мой автомобиль припаркован здесь неподалеку.

Когда автомобиль поехал по дороге из аэропорта, Саид не мог отделаться от неприятного чувства, зная, что где-то именно на этой трассе закончилась судьба Жади и изменилась жизнь Хадижи. Это знание тяжелым камнем лежало на сердце, и чтобы хоть как-то разрушить тягостное молчание, он спросил водителя:

— Как вы познакомились с сеньором Гарсиа?

— Было время, когда мы служили вместе, — коротко ответил мужчина. — Теперь я полицейский здесь, а он работает частным детективом в Бразилии. Вы не возражаете, если мы сначала поедем в департамент, а потом в приют? Вам, наверное, захочется узнать подробности той аварии? — он мельком посмотрел на мужчин.

Вид у обоих был мрачный, что, впрочем, не удивляло. По долгу службы ему часто приходилось видеть человеческие трагедии и родственников, раздавленных внезапной потерей близких. И поэтому, когда Гарсия попросил поднять материалы по аварии пятилетней давности и проследить за неожиданными гостями, родственниками погибшей, Лефевр согласился, не только потому что был в долгу у старого друга, но и потому что знал, насколько важно для людей знать, что произошло с их родными и любимыми. Именно поэтому Франсуа Лефевр отдал половину жизни, служа в жандармерии с низкой зарплатой и сволочным начальством.

В участке мужчина не стал тянуть резину и, усадив гостей за свои служебный стол, положил перед ними папку с материалами по делу, предварительно убрав снимки обожженных тел погибших.

— Было установлено, что авария произошла по вине второго водителя, у которого случился сердечный приступ, из-за чего он потерял управление, — произнес полицейский, озвучивая написанное в отчетах. — Роковое стечение обстоятельств.

Он пододвинул к Саиду небольшой прозрачный пакет, в которых обычно хранят улики. Мужчина не сразу понял, что там лежал, но взяв пакетик в руки, Саид почувствовал, как руки в один миг похолодели, а по телу пошли мурашки. Это был нефритовый кулон Жади, камень в серебряной оправе. Словно символ трагического ухода его хозяйки, под воздействием огня камень треснул и местами раскрошился, а серебряная оправа оплавилась, потеряв форму, но остался узнаваемым.

— При пожаре мало, что уцелело, так что установить личность погибшей было трудно.

— Жади, — прошептал Саид, сжимая кулон в ладони. — Я могу его забрать?

— Да, конечно, — кивнул Лефевр. — К сожалению, по законам нашей страны, мы не могли захоронить тело вашей жены, оно было кремировано.

Саид кивнул головой, на миг закрывая глаза и вознося Аллаху молитву о душе женщины.

— Если вы готовы, то мы можем поехать в приют? — осторожно спросил полицейский у Саида.

— Да, конечно, — встал из-за стола тот.

Дядя Али, сидевший все это время рядом, тоже поднялся.

— Девочке повезло, если можно так выразиться, — продолжал разговор полицейский, — Она попала в один из лучших приютов Бордо. Я позвонил директрисе, нас уже там ждут.

В приюте их действительно ждали. Мадам Морель, директриса с доброжелательной улыбкой, — предложила им чай, кофе. После такого же вежливого отказа женщина начала разговор:

— Мне очень радостно, что у Зое нашлись родственники, отец, но не сочтите за оскорбления, Вы бы могли предоставить какие-либо доказательства вашего родства.

— Конечно, мадам, — Саид вытащил из внутреннего кармана пиджака фотографию, на которой Жади, Хадижа и Саид выглядели счастливой семьей.

Фото было снято в день рождения, последнее, которое девочка праздновала дома, а также свидетельство о рождении и свой паспорт. Женщина просмотрела все это, чуть хмурясь, потом вытащив папку из ящика стола, положила ее перед мужчиной.

— Это личное дело Зое Вебер.

На первой странице на него смотрела Хадижа именно такой, какой он ее помнил, но чем дальше он листал, тем меньше было сходства между молодой светловолосой девушкой, такой же, как и множество ее западных сверстников, и маленькой Хадижей, что мечтала о счастливом замужестве.

— К сожалению, мы ничего не знали ни о девочке, ни о ее религии. Даже имя было дано ей в больнице, где она лечилась после аварии. Поэтому жила и училась она, так же, как остальные воспитанники. Также посещала каждое воскресение местную католическую церковь.

— Мы понимаем, — кивнул дядя Али. — В этом нет вашей вины.

Тут в кабинет постучали, и в дверях появилась молодая женщина:

— Простите, мадам, я не знала, что вы заняты. Зайду попозже.

— Подождите, мадам Матие. Не могли бы вы пригласить мадемуазель Вебер ко мне?

— Да, мадам, — кивнула женщина и скрылась за дверью.

— Можете присесть там, — директриса указала в сторону дивана, стоящего у стены. — Зое, простите, Хадижа. Довольно талантливая девушка. Она очень хорошо рисует, выигрывала и местные конкурсы, и международные. Несмотря на амнезию, девушка в выпускном классе и неплохо учится…

Стук в дверь прервал мадам Морель.

— Да, войдите.

В кабинет вошла девушка. Было видно, что она несколько растеряна.

— Здравствуйте, мадемуазель Вебер, — успокаивающе улыбнулась ей директриса.

* * *
Девушка смотрела на фотографию перед ней на столе со смесью любопытства и недоверия. Она вполне узнавала себя на фотографии и также легко узнавался один из мужчин, что подошел и обнял — ее отец, женщина же была ей знакомой только по ее же рисункам — мать. В голове девушки был полный сумбур. Она никак не могла совместить то что только, что узнала, с тем, какой привыкла себя считать.

— Боюсь, чтобы забрать девочку с собой, вы должны доказать ваше родство и собрать необходимые документы. Понадобится около недели, даже при помощи месье Лефевра, — покачала головой директриса.

И тут до Зое дошло, что говорят о ней. Она почувствовала, как вдохнуть очень сложно, и ощущение, что ее просто загоняют в ловушку, заставило задрожать всем телом. И она сделала то, что делала всегда — убежала. Не обращая внимания на окрики за спиной и на удивленные взгляд попадавших на встречу воспитанников приюта.

— Зое?! — за перегородкой показалась лохматая шевелюра Жака. — Я знаю, что ты тут.

Девушка показалась из-за пластиковой перегородки детского лабиринта.

— Как ты меня нашёл?

— Зое, как будто я не знаю всех твоих тайных мест. А вот мадам Морель и твои родственники, еще немного, начнут собирать поисковый отряд и вызовут спецназ, — Жак перелез через перегородку и сел рядом с подругой.

— Ты уже знаешь? — вздохнула девушка.

— Весь приют знает, — пожал плечами парень.

Девушка поджала губы, она снова стала «звездой» приюта. Девочка с амнезией нашла свою семью, удивительно! И, кажется, никого не волнует, что чувствует она сама.

— Представляешь, мое настоящее имя — Хадижа, — она положила голову парню на плечо. — Я мусульманка и теперь меня хотят увезти в Фес, Марокко или в Бразилию. Да, черт знает еще куда! — возмутилась девушка. — И сейчас, по мнению всех остальных, я должна прыгать от радости? Ты тоже так думаешь?!

Жак молчал, рассматривая поверхность трубы, в которой они сидели. Солнечный свет освещал яркую светло-зеленую пластмассу, делая ее еще ярче.

— Знаешь, я помню, как мы подружились, — медленно начал он. — Тогда ты сказала, что хочешь стать известной художницей, чтобы твоя семья увидела тебя и нашла. Разве не так?

— Да, — пожала плечами Зое, вспоминая эту свою мечту, которая давала надежду на то, что когда-нибудь она перестанет быть сироткой без прошлого.

— Так вот, считай, что тебе повезло, — улыбнулся Жак. — Тебе не придется годы доказывать серьезным снобам-критикам, то что ты талантлива и достойна собственной выставки в Лувре. Уже сейчас у тебя есть шанс познакомиться с твоей семьей, пусть они и кажутся чужими и непонятными. Узнать о своем прошлом и мире, что окружал тебя до аварии. Глупо от этого отказываться.

Девушка заинтересованно посмотрела на своего друга. Она привыкла, что Жак немного рассеянный, несколько робкий, неуклюжий паренек, что всегда кружится рядом. Да, он был её лучшим другом, сколько она себя помнила, но никогда она не думала, что он настолько взрослее, мудрее ее.

— Думаю, ты прав, — покачала она головой. — Я веду себя, как капризный ребенок.

— Тогда пошли, пока твои родственники не вызвали национальную гвардию для розыска, — пошутил Жак, вылезая из их укрытия.

Зое поспешила за ним.

— И, да, по мне Хадижа — красивое имя, — робко улыбнулся парень. — Оно тебе идет.

— Спасибо, — кивнула девушка, слабо улыбаясь.

Девушка не знала, куда ей идти: в кабинет директрисы, откуда она так позорно сбежала, или к себе в комнату, которую делила еще с двумя девочками? Она посмотрела на джинсы с засохшими на них пятнами краски и решила, что стоит хотя бы переодеться, пара минут все равно ничего не изменит.

Зое вошла в жилой корпус и поднялась на свои этаж. Дверь в комнату была открыта, поэтому девушка приостановилась и замерла у входа. У ее постели стоял ее отец и рассматривал рисунки, висящие на стене у изголовья кровати.

— Нравится? — понимая, что не может просто дальше молча стоять, спросила она.

Мужчина вздрогнул, оборачиваясь.

— Хадижа, — он шагнул в ее сторону, но увидев, что девушка невольно отступила, остановился. — Ты убежала…

— Да, простите, — опустила она голову. — Все это так неожиданно. Я испугалась.

— Для меня тоже неожиданно и несколько пугающе, — осторожно сказал Саид. — Пять лет я не знал, где ты? Жива ли? Поэтому понимаю твое состояние.

Девушка медленно вошла в комнату и встала рядом с отцом. Он смотрел на портреты Жади, которыми была увешена большая часть стены, лишь изредка, разбавляя картинами пейзажей.

— Ты не помнишь ее? — спросил он, кивая на рисунки.

— Нет, — покачала девушка головой. — Только иногда мне кажется, что я вижу ее во сне.

— Она…

— Умерла, — вдохнув продолжила она. — Да, мне сказали об этом еще в больнице.

Иногда мне кажется, что нарисуй я еще один рисунок — и память вернется.

— Поэтому у тебя их так много? — спросил Саид, рассматривая импровизированную выставку.

— Это еще не все рисунки, — пожала плечами девушка. — Думаю, если развесить все, то полкомнаты будут завешены.

— Ты действительно, красиво рисуешь, — сказал Саид. — Я вижу тут на некоторых картинах есть знакомые черты Феса или Рио.

— Я и вас рисовала, — смущаясь проговорила девушка.

— Да? — удивленно посмотрел на неё Саид.

Ему больно видеть ее такой незнакомой, смотрящий на него, как на чужого человека. Только сейчас мужчина начинал осознавать, что его маленькой Хадижи уже нет, и перед ним взрослая девушка, к тому же ничего не помнящая ни о своем настоящем доме, ни о законах, ни о религии. Это могло стать довольно большой проблемой.

Саид помнил, чтодядя Али забрал Жади из Рио только после смерти ее матери, но она хотя бы знала, кто она, и росла пусть и в более мягких условиях, но все же по законам ислама. Хадижа же, стоящая сейчас перед ним, полностью походила на обычную европейскую девушку, и мужчина с содроганием думал о том, что еще придется открыть в жизни его дочери вдали от дома. Но несмотря на это, он ни за что не откажется и не потеряет ее вновь.

Тем временем девушка залезла на кровать и, сняв один из листков, подала его мужчине. Он всматривался в собственный портрет, сделанный еще не уверенной рукой, и это вселяло в него надежду, что Аллах вернул ему дочь, и все будет хорошо.

— Знаете, я решила, что я поеду с вами, — спускаясь с кровати, произнесла девушка. — Я хочу узнать, кто я на самом деле.

— Я очень рад это слышать, Хадижа, — осторожно обнимая дочь за плечи и улыбаясь, ответил мужчина.

Третья глава

Менее чем через неделю все документы, а также результаты ДНК, подтверждающие родство Саида Рашида и Зое Вебер для социальных и правоохранительных служб, были готовы. И вот: Зое Вебер больше не существует. На бланках документов она снова стала Хадижей Рашид, хотя сама не понимала, как ей быть. Для самой себя она все еще была Зое, и честно, боялась этой прежней, но такой чужой жизни. Вздохнув, девушка обвела взором пустую кровать и голую стену перед ней. Ей не верилось, что она оставляет приют, эту страну, эту жизнь. Девушка не хотела думать о том, что все ее планы рухнули в одночасье. Жак был прав: она должна быть рада, что теперь узнает, кто она. Ведь, возможно, когда девушка окажется в родных местах, в родном доме, ее память восстановится. Только вот радоваться особо не получалось. Зое перекинула через плечо сумку, взяла в одну руку чемодан, в другую — мольберт и покинула комнату.

Скоро уже должен был приехать месье Лефевр, чтобы отвести ее в аэропорт. Она вышла во двор и еще раз посмотрела на здание, что пять лет было ей домом, но не всегда ласковым, из которого иногда хотелось сбежать, но другого она не знала. Теперь же девушка шагала в неизвестность, и от этого замирало сердце.

— Как всегда решила улизнуть по-тихому? — услышала она голос позади себя.

— А ты снова подкрадываешься со спины, Жак, — грустно улыбнулась девушка, оборачиваясь.

— Так ты решила уехать в разгар школьных занятий?

— Не хочу всех этих прощальных речей, любопытных взглядов.

— Но со мной же ты попрощаешься? — с иронией спросил Жак.

— Ну, конечно, дурачок, — опустив свои вещи на землю, девушка кинулась обнимать друга.

Жак обнял девушку, ощущая запах карамели от ее волос. Ему не верилось, что уже сегодня он не погуляет с ней по улочкам Бордо, не будет напоминать об ужине и обеде, пока она вся, испачканная краской, корпеет над очередной картиной. Он уже скучал по ней.

Резкий гудок автомобиля заставил молодых людей отстраниться друг от друга.

— Тебе пора, — выдохнул Жак.

— Да, — возвращаясь к своим вещам, кивнула девушка.

— Надеюсь, в Рио есть интернет, — грустно пошутил парень.

— И мусульманам можно выходить в скайп, — в том же тоне ответила другу она. — Я напишу тебе.

— Я буду ждать.

Зое глубоко вздохнула, на миг закрыв глаза, чтобы не дать себе расплакаться, и, подобрав свои сумки, резко развернулась и направилась к машине. А Жак направился к зданию школы, мысленно готовясь к будущему нагоняю от мадам Дюпаж за прогул, но прощание того стоило.

— Здравствуйте, мадемуазель Рашид, — поздоровался с ней полицейский и помог уложить чемодан в багажник.

— Здравствуйте, месье, — замерев на несколько секунд, не сразу осознав, что обращаются именно к ней, с опозданием поприветствовала девушка в ответ.

Когда они сели в машину, она смотрела на все еще стоящего во дворе приюта Жака. Автомобиль тронулся, и, увидев, что парень машет, тоже медленно подняла руку в ответ. Машина выехала на шоссе, оставляя приют и все прошлое позади.

— Ваши отец и дядя будут ждать нас в аэропорту.

— Он мне не дядя, — ответила ему девушка. — Он дядя моей матери.

Но поняла, что это звучит грубо, и, опустив голову, она пробормотала:

— Извините.

— Ничего, все хорошо, — бросив на девушку короткий взгляд, ответил мужчина.

Лефевр понимал, что ей сейчас нелегко. Хадижа Рашид отправлялась в родной дом, к своей семье, но на самом деле и то, и другое для нее является чужим и незнакомым. Все еще осложнялось тем, что она попадет не только в чужую страну, но и в чужую культуру. Насколько он мог судить со стороны, ислам — это та религия и законы жизни, где женщинам позволено не слишком много, а девушек возраста мадмуазель Рашид принято уже выдавать замуж. Успокаивало лишь то, что, похоже, месье Рашид действительно любит свою дочь и не сделает ничего против ее воли, но лучше бы ей все вспомнить поскорей.

Машина доехала до аэропорта, и месье Лефевр, проводив Хадижу и вручив ее отцу и дяде Али, распрощался с гостями.

Регистрация была пройдена, и оставалось лишь ждать объявления о посадке. Девушка рассматривала людей, проходящих мимо. Первые из них прилетели, вторые, как и она, улетали, а третьи встречали родных и близких. Эти яркие эмоции: радость от встречи, и печали от расставания, так бросались в глаза, что скорее на автомате, чем осознанно, она достала блокнот и простой карандаш.

— Хадижа? Хадижа?!

Она не сразу осознала, что зовут ее, и только когда обращающийся к ней дядя Али оказался совсем близко, растерянно взглянула на мужчину.

— Не хочешь чего-нибудь? — спросил он.

— Нет. Спасибо.

Сид Али сел рядом.

Повисло молчание. Зое чувствовала себя неловко под внимательным взглядом новообретенного родственника. Ей казалось, что он смотрит не сколько на нее, сколько куда-то вглубь, видя насквозь все ее страхи и сомнения, а может, он погружен в какие-то свои мысли. Еще девушка ругала себя за то, что не отозвалась сразу. Имя Хадижа было для нее чужим, но она понимала, что называть ее Зое там, куда они прилетят, никто не станет. Нужно было привыкать.

Карандаш начал сам выводить узорчатые буквы нового-старого имени, окружая их силуэтами птиц и цветов. Девушка так увлеклась, выстраивая композицию, что вздрогнула, услышав вопрос:

— Ты любишь рисовать?

— Пожалуй да, — пожала плечами Зое. — Когда меня привезли в приют, я чувствовала себя потерянной. Все смотрели на меня, как на «восьмое чудо света». Несмотря на запрет воспитателей, задавали множество вопросов о родителях, о том, что я не могла вспомнить. Это пугало и действовало на нервы, и я начала прятаться, а спрятавшись, чтобы не скучать, рисовала.

— Тебе было тяжело, — понимающе кивнул мужчина, в его голосе слышалось искреннее сочувствие. — Но Аллах мудр и дает человеку только те испытания, которые он может выдержать. Теперь ты снова с семьей, и все устроится должным образом. Да будет на то воля Аллаха.

Девушка промолчала. Она не знала, что сказать. Да, она ходила в церковь по воскресеньям, когда не удавалось сбежать, но не задумывалась о том, есть ли Бог или нет, и верит ли она в него. Девушка понимала, что заявить такое она не может, но и молчать было глупо. Сразу было видно, что религия для дяди Али не пустой звук и как-то огорчать или обижать мужчину ей не хотелось.

Объявление о посадке на них рейс спасло ее от неловкости.

— Ты когда-нибудь летала на самолете? — спросил Саид, видя, как дочь замешкалась у трапа.

— Да, два раза, на международные художественные конкурсы, — кивнула девушка, — Правда не в Рио-де-Жанейро.

Зое шагнула на первую ступеньку, мысленно прощаясь с прежней жизнью.

Саид смотрел на поднимающуюся в самолет дочь и понимал: она возвращалась домой. Они все возвращались домой. Мужчина, конечно, рассказал о том, что нашел Хадижу, и в Рио их уже ждали. Он предупредил, что девушка не совсем здорова, но никаких подробностей не рассказал, решив подождать до реальной встречи. Латиффе и Мохаммеду хватило новости о смерти Жади, которая была шоком для всей семьи, от которого еще нужно было оправиться. Что ж, почти двадцать часов перелета — у них всех есть время, чтобы подготовиться к воссоединению с семьей…

* * *
Рио-де-Жанейро встретил их солнечным днем. Девушка с любопытством рассматривала пейзаж города: дома и возвышающуюся над городом статую Христа — Искупителя, установленную на вершине горы; белые полоски пляжей, заполненные отдыхающими, и скрытую в тумане гору, что словно страж охраняет бухту. Хадижа мысленно уже думала, какие из этих мест хочет посетить. Если бы она не была так утомлена перелетом, то пожалуй уже сейчас попросила отца остановить у какого-нибудь побережья, и с удовольствием прошлась по белому песку. Но она еще успеет устроить себе экскурсию по городу. В этот момент ей показалось, что здесь может быть не так уж плохо, но как только машина въехала за высокие ворота, ощущение, что девушка оказалась на закрытой территории, под замком, неприятно кольнуло сердце.

Такси подъехало к большому особняку. Автомобиль встретили три внушительных мужчины, которые чуть ли не бегом спешили к машине.

— Это моя охрана, — ответил Саид на немой вопрос дочери.

— Охрана? — испуганно посмотрела на мужчину девушка. — Зачем?

— Хадижа, твой отец очень состоятельный человек, и ему необходима охрана, — объяснил сид Али.

Все вышли из такси, и охранники, подхватив багаж, понесли его в дом. Стоило Саиду перешагнуть порог дома, тут же служанки с приветственными криками кинулись к хозяину:

— Господин Саид! Господин Али! Как мы рады вашему возвращению!

И тут женщины увидели стоящую за спинами мужчин девушку. Сначала на их лицах застыло выражение шока и растерянности, но потом оно сменилось искренней радостью.

— Госпожа Хадижа! Аллах! Как мы все молили о вашем возвращении! И Аллах услышал наши молитвы! — подняв руки к небу, заговорила одна из служанок, остальные вторили ее словам.

Девушка же с испугом смотрела на столь эмоциональную сцену приветствия и, чувствуя себя растерянно и неловко еще и от того, что ничего не понимала в этом быстром и непонятном языке, молчала.

— Прекратите, — строго сказал Саид, посмотрев на чуть ли не вжавшуюся в стену дочь, и моментально воцарилась тишина. — Разогрейте обед и приберите комнату Хадижи.

— Да, Господин, — тут же поклонились служанки и занялись делами.

— Папа!

— Па!

Хор детских голосов наполнил холл. Со второго этажа бегом спускались мальчик лет пяти, за ним едва поспевала двухлетняя малышка. Дети остановились перед мужчинами.

— Ас-саля́му але́йкум, отец. Я рад, что ты приехал, — произнес Мунир с самым серьезным видом. Потом повернулся ко второму мужчине. — Ас-саля́му але́йкум, дедушка Али. Вы принесли свет в наш дом, — поклонился он.

И тут же со всей детской непосредственностью кинулся обнимать Саида, у которого на руках уже сидела малышка Малика.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, мой хороший, — улыбнулся Сид Али. — Как ты вырос, скоро станешь совсем большим.

Хадижа, наблюдая всю эту семейную идиллию, почувствовала себя одинокой. В приюте, среди таких же, как она, этого не ощущалось. Все там были брошенными, ненужными.

— Мунир, — улыбнулся Саид сыну. — Я хочу представить тебе твою старшую сестру Хадижу. Ее очень долго не было дома и, к сожалению, она никого не помнит, но мы все равно любим ее.

Мальчик посмотрел на девушку с интересом и, тут же улыбнувшись, подбежал к ней и обнял:

— Ас-саля́му але́йкум, сестра. Я рад, что ты нашлась.

Хадижа не поняла, что сказал ей мальчик, но не могла не ответить улыбкой на этот честный взгляд и искреннюю детскую радость. Ладонь Хадижи провела по непослушным угольно-черным волосам, и ее обладательница улыбнулась в ответ.

— Хабиби!

— Дорогой!

По лестнице спускались две очень красивые женщины. На них были яркие платья, в ушах сверкали серьги, а золотые ожерелья украшали грудь. Казалось, две мадам стремились перещеголять друг друга в том, быть шикарнее другой, чтобы как можно сильнее понравиться мужу.

Женщины с улыбками поприветствовали мужчин и с интересом посмотрели на девушку. Хадижа невольно почувствовала себя так же, как первые дни в приюте под этими внимательными удивленными взглядами, и не смогла выдавить из себя ни малейшей улыбки или хоть какого-то приветствия. Ей хотелось поскорей закончить это представление, в котором она внезапно стала гвоздем программы.

— Это мои жены: Ранья и Зулейка, — представил дочери жен мужчина, переходя на французский.

«Две жены? — глаза девушки невольно округлились. — Интересно, как они друг с другом уживаются?»

— Я рада, что ты нашлась, — на неплохом французском поприветствовала ее Зулейка.

— Спасибо, — выдавила из себя Хадижа. — Отец, я устала, — обратилась девушка к Саиду.

— Да, конечно, — кивнул мужчина. — У тебя будет еще время познакомиться со всей семьей. Я тебя провожу.

Хадижа вошла в комнату, напоминающую покои восточной принцессы: на полу лежал ковер, по нему были разбросаны подушки различных цветов и рисунков. Кровать, шириной на полкомнаты, была завешена прозрачным балдахином, по ней тоже было разбросано множество подушек. В углу комнаты стоял небольшой письменный стол, рядом с ним еще один, на этот раз туалетный, столик, по которому были расставлены шкатулки и многочисленные флакончики.

Девушка почувствовала, как обстановка навалилась на нее. Ей хотелось выкинуть часть подушек, из-за которых, казалось, некуда было ступить, и уменьшить кровать, чтобы та не отнимала места, лишая комнату пространства. Она подошла к окну и раздвинула шторы, впуская в комнату свет.

— Здесь все осталось также, как и в день твоего исчезновения, — произнес Саид, наблюдая, как внимательно девушка рассматривает комнату.

Надеясь, что произойдет чудо и дочь вспомнит хоть что-то из своего детства.

— Те две двери, — он кивнул в сторону дальней стены, — ведут в ванную и гардеробную.

Хадижа подошла к дверям и открыла одну из них, наугад. За ней оказалась небольшая гардеробная. На вешалках висели блузки и юбки, туники и платья, по полочкам была расставлена обувь. Девушка провела по одежде рукой.

— Все это, конечно, тебе уже мало, — Саид обвел взглядом детские наряды дочери. — Когда ты отдохнешь, то с Зулейкой и Раньей сможешь поехать по магазинам и купить все, что тебе необходимо.

— А… — Хадижа посмотрела на сумку с ее вещами, которую заботливо поставили у кровати слуги.

— Хадижа, — покачал головой Саид. — Я понимаю, что тебе это все непривычно, но в нашей религии девушка не должна носить брюки, джинсы и остальную одежду, что облегает… фигуру, а также оголять руки, ноги, плечи.

Девушка мысленно перебрала в голове весь свой гардероб, основой которого, конечно, были джинсы и футболки, но попадались и юбки по колено, и шорты, и майки. По сравнению со многими ее сверстницами она одевалась скромно, но, пожалуй, здесь и ее вещи казались верхом распущенности.

— Я понимаю, — кивнула Хадижа, вздохнув. — Хорошо, если так надо, но…

Она посмотрела отцу в глаза:

— Можно я оставлю одни джинсы? Я не буду ходить в них по улице, и по дому, только тут, в комнате. Когда буду рисовать, мне бы не хотелось пачкать новые наряды краской. Можно?

Мужчина смотрел на растерянную и уставшую дочь, которая рассматривала собственную комнату, где вся обстановка была когда-то выбрана по ее желанию, почти что с ужасом, не то что не вспоминая, а даже отвергая увиденное. Сердце неприятно кольнуло. Он глубоко вздохнул. Врач предупреждал, что восстановление памяти — это долгий процесс, и не стоит ждать чудес сразу. Само то, что Хадижа оказалась дома, уже чудо.

— Да, конечно, — грустно улыбнулся он. — Если ты этого хочешь.

— Спасибо, — тихо произнесла девушка.

— А теперь отдыхай, Хадижа, — Саид, развернувшись, вышел из комнаты.

Ему самому не мешало отдохнуть, но нужно было съездить в фирму, проверить как шли дела во время его отсутствия. Он спустился вниз. Ранья, Зулейка и дядя Али сидели в гостиной, на столике перед диваном стоял поднос со сладостями и пиалы с чаем. Дети, играя, сидели рядом на ковре.

— Она правда ничего не помнит? — услышал он вопрос Раньи, в котором слышалось волнение.

— Ничего, кроме тех пяти лет, что провела в приюте, — ответил сид Али. — Врачи говорят, что амнезия — это очень сложно. Память может вернуться в любую минуту, а может не вернуться никогда. На все воля Аллаха.

— Бедная девочка, — покачала головой Зулейка. — Надеюсь, Аллах будет милостив к ней.

— Как она была одета! — воскликнула Ранья, — Я сначала совершенно ее не узнала.

— Вот поэтому, как только Хадижа отдохнет, вы с ней отправитесь по магазинам, — входя в гостиную, сказал Саид, — Зулейка, я не знал, что ты говоришь по-французски.

— Я учила его в школе, — улыбнулась ему вторая жена.

— Хорошо, значит, ты сможешь помочь Хадиже, пока она не вспомнит португальский, — кивнул, улыбнувшись ей в ответ, Саид.

— Хабиби, — тут же соскочила с дивана Ранья, бросив ревнивый взгляд на женщину рядом, — тебе тоже надо отдохнуть, — обняла она мужа.

— Я должен съездить и проверить дела фирмы, — поцеловав ладонь жены, мягко отстранил ее Саид, — Но обещаю, я ненадолго. Дядя Али, вы останетесь?

— Я бы хотел поведать Мухаммеда и Латиффу, — вставая с кресла, ответил он. — И, скорее всего, останусь у них. Завтра должна прилететь Зорайде. Ей тяжело даются перелеты, особенно после последних известий, но она хочет увидеть Хадижу собственными глазами. Может, это поможет унять боль от потери Жади.

— Хорошо, — кивнул Саид, — Тогда нам пора.

— Ас-саля́му але́йкум, — попрощался Сид Али с женщинами.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, дядя Али, — прозвучало в ответ.

* * *
Через два дня Хадижа с женами отца отправилась в торговый центр. Это был первый раз, когда она покидала особняк после своего прилета. Девушка была неприятно удивлена, узнав, что ей и женщинам можно покидать особняк только в сопровождении мужчин или с охраной, и то, что сейчас за ними двумя огромными тенями ходили охранники, неприятно щекотало нервы. У Хадижи возникало ощущение, что стоит ей сделать что-то не так, то ее тут же свяжут по рукам и ногам и, засунув в автомобиль, отправят обратно в особняк.

Несмотря на ее опасения, что в Рио вряд ли найдутся магазины с нужной одеждой, они меньше чем через час купили свободного покроя платья и юбки, а также блузки и кофты с длинным рукавом, скрывающие плечи и руки. Все это было спокойных пастельных оттенков, удивительно идущих ей. Кружась перед зеркалом в очередном новом наряде, Хадижа напоминала себе этакую фарфоровую статуэтку: легкую и изящную, — но от этого еще больше хотелось влезть в свои старые джинсы.

— Ну, все, осталось купить только платки, — улыбнулась ей Зулейка, обратившись на французском, — Но самые лучшие платки можно найти у Мохаммеда. Хадижа, тебе ведь уже нужен платок?

Сегодня вечером они собирались поехать в гости к дяде Мохаммеду. Девушка волновалась, чувствуя, что повторится сцена приезда, и все будут смотреть на нее, сравнивая с той девочкой, которой она была, и которую совершенно не помнила.

Девушка посмотрела на женщину, не сразу поняв ее вопроса, но потом, вспомнив, прочитанное об исламе в интернете, почувствовала, что краснеет.

— Я не знаю, хочу ли я носить платок, — пожала плечами она.

— Хорошо, обсудишь это со своим отцом, — став серьезной и откашлявшись, произнесла Зулейка.

Хадиже нравилась вторая жена отца, она относилась к девушке с симпатией. Что чувствовать к Ранье, она не знала. Женщина иногда так смотрела, что у Хадижи мурашки шли по спине, словно та ожидала какой-нибудь подлости от нее. А может, во всем был виноват языковой барьер.

Они уже выходили на улицу из торгового центра, как Хадижа услышала французский язык. Немного в стороне от них стояли двое парней и женщина средних лет, видимо, их мать. Один из молодых людей крутил в руках карту, а его спутники пытались привлечь внимание похожих, прося о помощи, но люди, не понимая, лишь испуганно отскакивали в сторону или прибавляли шагу.

— Здравствуйте, — подошла к ним девушка, — Вам помочь?

— О, мадемуазель, вы говорите по-французски, — широко улыбнулся один из молодых людей. — Мы отстали от нашей туристической группы и заблудились.

— О, это печально, — посочувствовала девушка. — А куда вам нужно?

— К статуе Христа-Искупителя, — указал парень на карте главную достопримечательность Рио-де- Жанейро.

Хадижа нахмурилась. Эти два дня он лелеяла мечту пройтись по достопримечательностям города, а может, и зарисовать какие-то из них. Девушка просмотрела и выучила основные туристические маршруты и какой общественный транспорт куда идет.

— Вам нужно туда, — девушка указала в сторону автобусной остановки. — Там останавливается микроавтобус, сядете в него, и он отвезет вас к статуе.

— Спасибо, прекрасная мадемуазель, — со всей французской галантностью поклонился ей юноша и уже хотел поцеловать её руку, как охранник схватил Хадижу за руку и отвел в сторону машины.

Парень, подумав, что ей угрожает опасность, хотел вступиться за девушку, но второй охранник преградил ему дорогу.

— Я просто подсказала им дорогу! — пыталась вырвать руку из хватки мужчины Хадижа. — Оставьте его!

— Прости, Хадижа, но нам нельзя разговаривать с незнакомцами на улице, особенно с мужчинами, — когда та села на заднее сидение под внимательным взглядом охранника, объяснила ей Зулейка. — Это харам! Грех!

— Я всего лишь подсказала им дорогу, — наблюдая в окно, как охранник, наконец, оставляет в покое несчастных туристов и идет к машине, буркнула Хадижа.

Ей все меньше нравилась эта странная религия, где все нельзя.

Четвертая глава

Как только автомобиль остановился у нужного дома, Хадижа вышла из салона.

Квартал, в котором был дом Мохамеда, разительно отличался от того, где жил Саид. Именно здесь можно было увидеть настоящий Рио-де-Жанейро с его гомоном голосов и смеха, с музыкой, льющейся из радиоприемников. Вокруг ходили люди, обсуждали свои повседневные заботы, смеялись, целовались, собирались в небольших кафе, или на пляж, и никто не обращал никакого внимания на девушку, с любопытством и некой завистью рассматривающую все вокруг.

Ей больше всего хотелось окунуться в эту жизнь чужого города. Походить по его улочкам, побывать на пляже, поплавать, но она понимала, что, скорей всего, это из разряда «большой грех». Она проследила взглядом группу молодых людей, прошедших мимо в небольшое открытое кафе на углу улицы.

В дверях стояла сбитая женщина с копной кудрявых волос, перехваченных пестрой повязкой и доброжелательно улыбалась новым посетителям.

— Заходите к доне Журе! Здесь вы найдете горячие и свежие пирожки и самый холодный лимонад! — зазывала она людей.

Девушка, даже не понимая слов женщины, шагнула в сторону кафе и тут же была остановлена Зулейкой:

— Хадижа, нам сюда, — взяв девушку под руку, видя, что та никак не реагирует на зов, повела ее в другую сторону.

Хозяйка кафе, хмыкнув, проводила глазами удаляющихся женщин, пожала плечами, пробормотав:

— Это вам не шутки, — и скрылась в глубине помещения.

Девушка в сопровождении Раньи, Зулейки и двух охранников стояла перед дверью дома родственников и от волнения уже не помнила ни о хозяйке кафе, ни об остальных людях на улице. Не поднимая головы, девушка шагнула в открывшуюся дверь.

Гостиная, где находились все родственники, была не настолько огромна, как в доме у отца, но тоже с легкостью вмещала всех людей, что там собрались. Антураж дома был был смесью европейской и восточного стиля. Запахи пряностей и еще чего-то цветочного витали в воздухе.

— Ас-саля́му але́йкум, вы принесли свет в мой дом, — поспешил к ним на встречу мужчина среднего роста в восточном одеянии.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, Мохамед — ответили на приветствие женщины.

Хозяин дома застыл, рассматривая Хадижу, словно сравнивая с той маленькой девочкой, что была сохранена в их памяти. Дядя Али первый подошел к ней и, обняв за плечи, прошептал:

— Не волнуйся, дорогая, по тебе все здесь очень скучали, — он провел ее в центр комнаты.

После нескольких секунд давящей на уши тишины к девушке подошла Латиффа.

— Хадижа, золотце мое, — со слезами на глазах прошептала женщина, прижимая её к себе. — Я уже и не надеялась увидеть тебя живой.

Девушка вздрогнула, ощущая теплые руки на своих плечах, через секунды тепло от них, казалось, растеклось по всему телу, затрагивая самое сердце. Наверное, так чувствует себя ребенок в объятьях матери.

Когда Латиффа выпустила племянницу из своих объятий, девушка тут же увидела другую женщину: она, сжимая пальцы так, что побелели костяшки, молча смотрела на нее и плакала.

— Хадижа, слава Аллаху! — произнесла она, буквально падая в объятья девушки.

Хадижа могла лишь давать себя обнимать, поглаживая женщину по спине, пытаясь успокоить.

— Ну, ну, Зорайде, — вмешался дядя Али. — Успокойся, ты пугаешь девочку, — он мягко приобнял женщину за плечи, отстраняя от девушки.

— Да, да, — закивала Зорайде, пытаясь унять слезы. — Простите.

— Все хорошо, — понимающе кивнула Латиффа. — Зорайде, пойдем посмотрим, готово ли угощение.

Женщина послушно кивнула, и они скрылись в стороне кухни.

Хадижа опустилась на диван рядом с дядей Али. Это был единственны человек, с которым она была знакома дольше всего, и чувствовала себя уверенней рядом с ним. Она рассматривала обстановку дома.

— Саид позвонил и сказал, что будет позже, — проговорил Мохамед, наблюдая за племянницей.

Он, как и все остальные, не мог поверить и до конца осознать горькую правду: Жади больше нет, и хоть мужчина не питал особой любви к сестре жены, но, упаси Аллах, не желал ей смерти. И чувство потери, омрачившее радость от возвращение в семью Хадижи, коснулось и его.

Да и мог ли мужчина назвать это действительным возвращением? Брат рассказал о несчастье, произошедшим с девочкой, и теперь, смотря на девушку, сидящую напротив него, Мохамед не мог избавиться от чувства, что она, прожив все эти годы в чужой стране, сама стала чужой для них. Как он ни старался, но не мог увидеть в этой девушке малышку Хадижу. Нет, он был рад за брата, рад возвращению племянницы, но тревога сжимала его сердце.

"Бедный мой брат", — Мохамед ощущал, что не пришел конец неприятностям, которые ждут их семью.

— Хорошо, — кивнула Ранья. — Когда мы были в торговом центре и обновляли Хадиже гардероб, Саид позвонил и сообщил, что задержится.

— Теперь осталось подобрать только платки, — взглянув на падчерицу, произнесла Зулейка.

— Платки, — оживился Мохамед, сияющими глазами смотря на племянницу, — У меня в магазине лучшие платки. Можем прямо сейчас подобрать любые, какие тебе понравятся, — обратился Мохамед к ней.

Хадижа лишь вежливо улыбнулась в ответ, не понимая, о чем идет разговор, пока дядя Али не перевел ей.

Женщины вернулись с кухни, неся на подносах чай и сладости.

— Попробуй лукум, — улыбнулся девушке дядя Али, — В детстве ты его обожала.

Хадижа аккуратно взяла с тарелки небольшой кусочек нежно-желтого цвета, посыпанный сахарной пудрой. Сладость вязкой на языке, оставляя после себя нежный вкус апельсина. Ей понравилось, но вкус лакомства не показался знакомым.

— Очень вкусно, — поблагодарила она.

За поеданием сладостей и чаепитием все немного расслабились. Мохамед и дядя Али начали обсуждать какие-то деловые вопросы. Ранья и Зулейка рассказывали Латиффе о Малике и Мунире, что сейчас остались дома с нянями, и говорили, какая она счастливая, что Аллах дал ей еще одного малыша. Женщина улыбалась, положив руку на свой уже слегка округлый живот:

— Да, мы с Мохамедом очень хотим второго сына. Особенно сейчас, когда Самира уже замужем, а Амин вот-вот уедет учиться в Сан-Пауло.

— Мне бы тоже хотелось родить Саиду еще одного ребенка, — улыбнулась Зулейка.

Ранья со злостью посмотрела на соперницу, но промолчала.

Хадижа наблюдала эту повседневную семейную жизнь, и она казалась ей странной и незнакомой. Девушке было жаль, что из-за языкового барьера она ничего не понимала, но сама атмосфера дома и семьи заставляли чувствовать себя спокойнее. Ее действительно здесь любили и скучали, и от этого становилось теплее на душе.

— Мне очень жаль, что так произошло с твоей матерью, — тихо произнесла Зорайде, подсевшая рядом. — Она была мне как дочь. Да простит ее Аллах, — тихо проговорила она.

Хадижа ничего не поняла из слов женщины, но видя слезы в ее глазах и слыша печаль в голосе, накрыла ее ладонь своей, и грустно улыбнулась, глубоко вздыхая.

Звук открывающейся двери заставил всех посмотреть на вошедших в дом.

— Самира! Амин! — встала им на встречу Латиффа. — Хадижа приехала в гости.

Но они и сами уже увидели девушку, смотревшую на них с интересом. Самира была одета почти как сама Хадижа, и, что бросилось девушке в глаза, на ней не было платка. Амин же был на две головы выше, симпатичным молодым парнем, с добродушным и по-детски искренним выражением лица.

— Ты так изменилась, — проговорил Амин, рассматривая кузину с ног до головы.

— Подросла, — рассмеялась Самира, первая решаясь обнять сестру.

Хадижа приняла объятья сестры и брата. С ними было легче, ведь они были почти одного с ней возраста, и это стирало какую-то невидимую границу между ними.

— Мы же хотели показать Хадиже платки, — вспомнил Мохамед. — Пойдемте, может быть, и Самира, наконец, одумается и наденет платок.

Та лишь устало вздохнула. Было видно, что этот разговор звучит в этом доме не первый раз. Мохамед поднялся первый, за ним последовали Латиффа, Зорайде, Самира и сама Хадижа.

Мужчина открыл дверь в просторное помещение. Включился свет, и Хадижа поняла, что оказалась среди множества рулонов самой разнообразной материи, в воздухе витал запах различных пряностей и цветов.

— Сюда, — позвала девушку Латиффа, увидев, что та замерла у входа.

Хадижа последовала за женщиной. Она остановилась возле большого стеллажа с множеством вешалок с разноцветным водопадом платков. Здесь были и расшитые золотыми нитями, и с узорами; яркие и пастельные; напоминающие облако и водную гладь.

— Вот, — широким жестом указал Мохамед на платки, — Выбирай любые!

Девушка растерянно смотрела на все разнообразие. Она совершенно не знала, чего ей хотелось. А точнее, не хотелось ничего, но отказываться, вот так просто, не поворачивался язык. Она провела ладонью по платкам, почувствовав, как ткань скользит по пальцам.

— Вот такой, — подошла к Хадиже Латиффа, протягивая ей платок нежно-голубого цвета. — Похожий был у твоей матери.

Девушка взяла его и застыла, не зная, что делать дальше.

— Давай помогу завязать, — без слов поняв заминку девушки, улыбнулась ей женщина.

Латиффа точными движениями красиво повязала платок и развернула племянницу к большому зеркалу, стоящему неподалеку.

Хадижа рассматривала себя в новом образе. Платок был чем-то непривычным и странным, но она не могла сказать, что он ей не идет. Девушка сделала два шага вперед, всмотрелась в зеркальную поверхность и тут, всего на секунду, ей показалось, что она видит совсем не себя, а кого-то другого. Темноглазая и темноволосая женщина лишь мелькнула то ли у Хадижи в сознании, то ли в отражении, но этого хватило, чтобы по спине поползли мурашки, и ладони повлажнели от противного холодного пота. Сердце забилось гулко и быстро, так, что казалось, вот-вот прорвет грудную клетку. Дышать стало тяжело, воздух, покинув легкие, не хотел возвращаться назад. В груди жгло. У Хадижи потемнело в глазах.

— Дорогая, что с тобой? — испуганно позвала девушку Латиффа.

Хадижа не могла ответить. Она лишь хватала ртом воздух в попытках вздохнуть: платок словно душил ее. Пальцы, сведенные неожиданной судорогой, никак не могли развязать его. Наконец, ей это удалось, и она откинула ткань в сторону в попытках отдышаться.

— Хадижа? — тронула ее за плечо женщина, но та лишь вздрогнула, посмотрев на всех расширенными от испуга глазами и помотала головой:

— Нет, простите, нет.

Девушка убежала прочь до того, как кто-то смог ей сказать что-то еще. Она поднялась наверх и встала у стены, не решаясь шагнуть в сторону гостиной, откуда слышались разговоры. Больше всего Хадиже сейчас хотелось спрятаться от стыда. Она и сама не понимала, что это с ней произошло сейчас.

— Вот, — перед девушкой возник стакан с водой. — Попей.

Его подала Самира. Ее отец и мать, а также Зорайде тоже уже поднялись на второй этаж и с тревогой и непониманием смотрели на девушку, которая сейчас выглядела болезненно бледной. Только в этот момент, ко всех ним, пришло осознание, что потеря памяти это лишь верхушка айсберга и с осознанием этого пришел и сковывающий душу страх и ощущение беспомощности.

— Спасибо, — благодарно кивнула она, отпив несколько глотков.

— Вот они и вернулись, — улыбнулся дядя Али, заметив их. — Что произошло?! — перевел он взгляд с испуганных лиц родственников на бледное лицо Хадижи.

— Я не смогла надеть платок, — ответила Хадижа.

— У нее случился приступ паники, — произнесла Самира, немного хмурясь. — Да, я уверенна, что это был именно он.

— Ну, ничего-ничего, — покачал головой сид Али, подойдя к девушке, и приобнял ее за плечи. — Все пройдет со временем, притом ношение платка совершенно необязательно. Твоя сестра, — он кивнул в сторону Самиры. — отказалась от ношения платка. Пойдем, выпьешь еще чая. Мне кажется, там остался еще лукум.

Хадижа немного успокоилась, робкой улыбкой отвечая на утешения дяди Али.

— Еще одна будет ходить без платка, — шепотом проворчала Мохамед, смотря Хадиже вслед. — А она так не могла дождаться того дня, когда наденет его.

— Ничего, дорогой, — беря мужа под руку, грустно улыбнулась Латиффа. — Она еще все вспомнит, а пока нужно быть терпимее.

— Конечно, козочка моя, — вздохнув, улыбнулся мужчина, нежно дотронувшись до округлого живота, но тревога, что поселилась в его сердце при приходе Хадижи в его дом, увеличилась подобно грозовой тучи.

Остаток вечера прошел без каких-либо неожиданностей. Вскоре после того как все снова собрались в гостиной, приехал Саид. Мохамед, улучив минуту наедине, рассказал брату о случившемся, но тот лишь покачал головой.

— Психолог, с которым я обсуждал здоровье Хадижи, порекомендовал не давить на нее. Для девушки все здесь новое, и ей сложно.

— Я сочувствую тебе, брат, — похлопал брата по плечу Мохамед. — Но чем быстрей она поймет и примет законы нашей и ее веры и будет вести себя так, как велит нам Коран, тем легче ей будет. Жизнь на западе портит людей, особенно девушек.

— Ты сейчас говоришь совсем как дядя Абдул, — ухмыльнулся Саид.

— Потому, что испытал это на своей шкуре, — недовольно проворчал он. — Посмотри на Самиру. Сначала она не захотела носить платок, потом сама выбрала себе мужа. Нет, Зе-Роберту прекрасный парень, он принял нашу веру и помогает мне в магазине, но сейчас, вместо того, чтобы радовать меня внуками, моя дочь пошла учиться… А потом что? Работать?! Нет, прости меня, но чем скорее Хадижа начнет вести себя как подобает, тем лучше для нее. Ты не думал отправить ее в Фес?

— Нет, — лицо Саида по стало суровым. — С ней все будет хорошо и здесь. В ее доме, с ее семьей.

— Хорошо, хорошо, брат, — подняв руки в примирительным жесте, произнес Мохамед. — Это твоя дочь, и тебе лучше знать.

— Вот именно, она — моя дочь, и я не собираюсь отпускать ее от себя, по крайней мере, сейчас, а что будет потом… На все воля Аллаха.

— Ты прав, — согласился Мохамед. — На все воля Аллаха.

* * *
Хадижа смотрела в потолок с цветочным узором, через прозрачный тюль балдахина, лежа на кровати. Это был странный день, но именно сегодня, несмотря на языковой барьер, она почувствовала себя в семье. Почувствовала себя любимой. Может, все эти правила и запреты не так плохи? Только вот…

Девушка вспомнила сцену у зеркала. По коже пошли мурашки.

«Что это было? Просто приступ паники, как сказала Самира, или воспоминание? А может… привидение? — Хадижа покачала головой — Какие только бредовые мысли не лезут в голову?!»

Звук звонка скайпа заставил девушку встать с постели.

— Привет, — увидела девушка улыбающиеся лицо Жака.

— Привет.

— Что-то случилось? — нахмурился парень, смотря на бледное лицо подруги.

— Ничего, просто сегодня был тяжелый день, — улыбнулась она. — Не волнуйся, меня тут не пытают. Только взаперти держат.

— Взаперти?! — изумился друг. — Что, серьезно?

— Ну, не то чтобы совсем, — пожала плечами Хадижа. — Но выходить из дома без сопровождения нельзя.

— Да уж, — протянул Жак. — Для тебя это все равно, что тюрьма. Что еще нового?

— Гардероб, — вздохнула девушка и, встав со стула, покрутилась.

— А мне нравится, — засмеялся Жак. — Так ты хотя бы на девочку похожа.

— Ну, спасибо, — фыркнула Хадижа. — А раньше я была похожа на мальчика? Но все-таки одни джинсы я отвоевала, — гордая собой заявила она.

— Ты с отцом не говорила на счет поступления в академию? — став серьезным, спросил Жак.

— Еще нет, — покачала головой девушка. — Но мне кажется, что это дохлый номер. Он меня из дома отпускать не хочет, не то, что обратно во Францию.

— Не узнаешь, пока не попытаешься, — пожал плечами парень.

Тут в дверь комнаты постучали. Хадижа прикрыла крышку нетбука и обернулась. В дверях стояла Зулейка.

— Ты с кем-то говорила? — спросила она.

— Нет, — сама не зная почему соврала девушка. — Что-то случилось?

— Накрывают на стол — всем пора спускаться к ужину, — произнесла она, с недоверием глядя на Хадижу.

— Сейчас спущусь, — кивнула она.

— Мне пора, — снова открыв крышку нетбука, произнесла Хадижа, как только Зулейка скрылась из виду и ее шаги затихли в коридоре.

— Я слышал, — кивнул Жак. — Ну, что ж, будь хорошей девочкой и поговори с отцом.

— Обещаю, — согласилась Хадижа. — Пока, Жак. Скучаю.

— Я тоже, пока, — грустно улыбнулся парень после чего нажал кнопку «отбой».

Хадижа спустилась вниз, когда уже отец и жены сидели за столом. Мунира и Малику кормили пока отдельно.

— Простите, — извинилась она, присаживаясь на свое место.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Саид.

— Все хорошо, — улыбнулась девушка. — Отец, — немного помедлив, обратилась она к Саиду.

— Да?

— Я хотела поговорить на счет образования, — осторожно начала девушка издалека. — Я же ходила здесь в школу?

— Конечно, — удивленно посмотрел на дочь мужчина. — Специальную частную школу, очень престижную.

— Во Франции я была уже в выпускном классе.

Саид кивнул:

— Я понимаю, но прежде чем что-то решать с твоим аттестатом здесь, думаю, тебе стоит вспомнить португальский язык. Далеко не каждый в этой стране знает французский, но, если ты захочешь, я бы мог отправить тебя в Фес, к дяде Али, в школах Марокко французский более распространен.

Хоть Саид и говорил до этого Мохамеду, что не намерен отпускать от себя старшую дочь, но в чем-то был согласен с младшим братом. В Марокко, полностью окунувшись в родную культуру, был больший шанс, что Хадижа проникнется ей, чем тут, где на каждом углу ее влекли уже знакомые соблазны Запада. Да и память может восстановиться быстрее.

Мужчина снова метался между доводами разума и сердца, не зная кого слушать.

— Нет, отец, — чуть сильнее сжав вилку в руках, проговорила Хадижа. — Я пока не хочу в Фес. Думаю, изучение португальского пойдет мне на пользу, -

Увидев неподдельный испуг на лице дочери и вспомнив предупреждение врача о нежелательности резких перемен в жизни девушки, Саид кивнул.

— Тогда отложим решение этого вопроса, пока ты не выучишь португальский.

Хадижа кивнула, уставившись в свою тарелку. Аппетит внезапно пропал. Она снова чувствовала себя в ловушке…

Пятая глава

Три месяца пролетели практически незаметно. Хадижа, как и обещала, занялась изучением языка. Саид даже предлагал нанять репетитора, но девушка отказалась, сказав, что сначала хочет попробовать сама. И действительно, слова всплывали в памяти и сами складывались в предложения. Так что через полмесяца Хадижа довольно спокойно могла объясниться по простым бытовым вопросам. Еще через месяц — сносно читать и писать, но, все же, разговорный навык вернуть оказалось проще всего. С этим ей помогали и поездки к семье дяди Мохаммеда, и разговоры с Самирой, что заходила в гости если не каждый день, то через день. Вскоре они общались, как лучшие подруги, обо всем на свете.

Хадижа готовилась к собеседованию и экзамену в школе, где училась до своей пропажи, решила понять уровень своих знаний, и узнать, возможно ли ее аттестовать для выпуска. В очередной раз, девушка просматривала учебники, выписывая ответы.

Старшая кузина сидела неподалеку рассматривая альбом с рисунками. У девушки определенно был талант, и выработался уже свой собственный стиль.

— Ты волнуешься на счет экзамена? — спросила Самира, наблюдая, как Хадижа рассеянно перелистывает страницы очередного учебника.

— Немного, — пожала та плечами, — Но португальский уже хорошо уложился в моей голове, а по остальным предметам учителя на меня никогда не жаловались.

— Особенно по рисунку, — улыбнулась Самира, — Ты хотела поступать в художественный?

— Да, — с тяжелом вздохом кивнула она, — Академия изобразительных искусств, одна из самых престижных в мире.

— А дяде Саиду ты об этом говорила?

— Нет, — хмыкнула сестра, — Сомневаюсь, что он согласится. Франция. Париж…

— Ты не узнаешь, пока не попробуешь, — настаивала Самира, — В конце концов, есть художественные школы и в Бразилии. Знала бы ты, сколько я наслушалась от своего отца, когда поступала на дизайнера, — округлила глаза девушка, — Поверь, в какой-то момент я думала, что меня сошлют в Фес к дяде Абдулу. Если бы не Зе-Роберту. Он сказал, что так как мой муж он, то он и должен решать, учиться мне или нет. И, конечно, любимый ни в чем не может мне отказать.

— То есть мне нужно выйти замуж, чтобы пойти учиться? — шутя спросила Хадижа.

— Возможно, — хитро улыбнулась Самира, — Но по мне, это все-таки крайний случай. Сначала попробуй просто поговорить с отцом.

— Ты говоришь прям как Жак, — рассмеялась Хадижа.

— Жак?! — с удивленными глазами подскочила Самира к сестре, сидящей на кровати, — Это твой парень?

— Это мой друг, — покачала головой девушка, понимая, что Самира со свойственной ей фантазией уже придумала историю любви сестры и Жака в стиле трагедий Шекспира, — Просто друг.

— Ну, да, — с хитрой улыбкойпроизнесла та.

— Прекрати! — Хадиджа шутливо бросила в сестру подушку, лежащую на постели, — Как тебе не стыдно, замужняя дама!

— Да, замужняя, но это не я с детства кричала, что хочу богатого мужа, который будет дарить мне много золота, а вышла по любви. Знаешь, не каждой мусульманской девушке это удается.

— Я не люблю Жака, точнее, люблю, но как друга, — почему-то засмущалась Хадижа.

Вспоминая об улочках Бордо, где вместе с другом она гуляла до глубокой ночи, вспоминая их побег в Париж на все выходные, за что оба получили нагоняй после возвращения, а, на самом деле, они просто хотели взглянуть своими глазами на Академию, девушка почувствовала, что отчаянно скучает по Жаку и по той поддержке: безоговорочной и искренней, что получала от него. Насколько бы сумасбродной ни казалась ее идея, Жак был готов кинуться вслед за ней.

Девушка почувствовала, что задыхается в четырех стенах, и, откинув учебник в сторону, посмотрела на Самиру:

— Пойдем прогуляемся? — встала она с кровати, разминая затекшие ноги, — Мне надоело сидеть дома.

— Хорошо, — кивнула кузина, — И куда на этот раз? Мне кажется, что мы посетили уже все музеи Рио-де-Жанейро.

Хадижа улыбнулась. За последние три месяца ей действительно удалось уговорить отца допустить её на экскурсии в музей или галерею. Конечно, всегда в сопровождении кого-либо, чаще всего это была Самира, но иногда и сам Саид присоединялся к дочери, и она с энтузиазмом изучала экспонаты или делала эскизы. Девушка видела, что мужчина любит ее и старается исполнить любое ее желание, если оно, конечно, не выходило за рамки мусульманских правил. Но сейчас девушке не хотелось в музей.

— Нет, — покачала она головой, — Давай прогуляемся по пляжу.

* * *
Пляж, шум прибоя, ласковое солнце. Люди вокруг загорали, купались, отдыхали. Смех, весёлые разговоры — всё это слышалось вокркг, превращаясь в единый гул.

— И как тебе здесь? — спросила Самира, когда они уже прошли вдоль берега, наблюдая за людьми в воде, — Нравится?

Хадижа пожала плечами:

— Пожалуй, да. Когда я начала понимать, что говорят люди вокруг, то стало намного легче.

— А память? Ты ничего не вспомнила?

Девушка улыбнулась, но как-то грустно, и отвела взгляд, наблюдая за волнами, набегающими на берег и старающимися лизнуть край юбки девушки.

— Нет, но, пожалуй, я уже привыкла, что не помню ничего о своем детстве, о семье. Но теперь вы хотя бы рядом, а значит, мои шансы вспомнить выше, — Хадижа посмотрела на сестру, — так говорят врачи.

— Да, пусть так и будет, — приобняла ее Самира.

Она смотрела на свою кузину и удивлялась, как та изменилась. Дело было даже не в том, что Хадижа выросла, а в том, что это была не та девлчка, мечтающая о муже и золоте. Не та девочка, что так мечтала поскорей надеть платок. В ней загорелся какой-то мистический огонь.

— Самира? — голос Хадижи стал чуть громче шепота.

— Да.

— Расскажи мне про мою маму.

Самира вздрогнула, словно услышала резкий звук, посмотрев на вдруг притихшую Хадижу. Было видно, что задать этот вопрос было нелегко.

— Понимаешь, — выдохнула она, — Я хотела спросить у отца, но побоялась. Дядя Али, Зорайде, твоя мама…я не хочу бередить их раны. Вот и решила, что ты сможешь мне рассказать.

Старшая сестра понимающе кивнула.

— Боюсь, я мало что могу тебе рассказать. Тетя Жади была очень красивой. Она любила танцевать. Мне кажется, что она знала все танцы: с мечом, подсвечником, змеей. Мы с тобой часто просили научить нас, — Самира глубоко вздохнула, — Ваша семья долго жила в Фесе — мы не так часто виделись, а когда вы переехали в Бразилию…

Она замолчала, посмотрев на Хадижу, решая, говорить ли дальше, но Хадижа ее опередила:

— Почему она сбежала вместе со мной? — спросила она.

— Честно, тогда я не слишком понимала, что происходит, но говорили, что она влюбилась в бразильца, которого встретила еще в Фесе, и когда дядя Саид перевез вас сюда, все закрутилось по новой.

— Значит, влюбилась, — медленно повторила Хадижа, — А где был этот бразилец, когда мы с мамой сбежали?

— Не знаю, — покачала головой Самира. — Твой отец расходился с твоей мамой, потом они снова сходились. Последний раз тете Жади даже пришлось выйти замуж за другого, чтобы вернуться к твоему отцу.

— Это как? — нахмурилась младшая сестра.

Самира напомнила себе, что кузина почти ничего не знает про их обычаи и традиции.

— Муж имеет права развестись с женой три раза, просто три раза повторив фразу: «Я развожусь с тобой» — при свидетелях, но только два раза принять жену обратно. Так вот, для того, чтобы снова принять тетю Жади обратно, она сначала вышла замуж за другого, не по-настоящему. Друг дяди, по-моему, его звали Зейн, женился, но потом не захотел возвращать тетю Жади. Был большой скандал, а потом она похитила тебя и сбежала.

— Да уж! Сюжет, достойный сериала, — проговорила Хадижа, чувствуя, как голова пухнет от обилия информации, которая никак не хотела укладываться в разуме.

Ее мать любила другого мужчину, вышла замуж за третьего и в результате сбежала одна в чужую страну и там погибла.

«От любви одни неприятности!» — Хадижа прочно усвоила эту истину.

— Классный рисунок, — услышала она голос над собой, подняла голову и тут же поняла, что краснеет.

— Спасибо, — выдавила из себя Зое.

— А я и вазу нормально не нарисую, — хмыкнул парень.

— На самом деле это просто, — набравшись храбрости, ответила девушка.

Она сделала еще несколько штрихов и отдалила эскиз от себя на расстояние вытянутой руки. Ваза с цветами действительно выглядела неплохо.

— Видимо, мне просто не дано, — пожал плечами он.

— Зато ты очень красиво играешь на гитаре, — еще больше зардевшись, почти прошептала девушка.

— Спасибо, — улыбнулся он.

— Эй, Мартин! — окликнули парня со стороны двери.

Там стояла Николь: девушка Мартина, признанная красавица. Парень обернулся:

— О, Николь, а я тебя уже заждался.

Он направился к девушке.

— Видно, — фыркнула она, обдав Зое таким взглядом, что той захотелось провалиться сквозь землю, но она, вопреки этому неприятному чувству, гордо подняла голову, встретив взгляд девушки.

— Да ладно тебе, — хмыкнул парень, обнимая Николь, — Я просто скучал, пока ждал тебя.

— Хорошо, поверю, — обняв парня за шею, она и поцеловала, убедившись, что Зое будет видно.

Потом они вдвоем вышли из класса, а Зое, растерянная и смущенная, осталась в классе, рассматривая тонкий штрих, пересекающий изображение цветов.

С того момента девушка не могла отогнать от себя образ Мартина, и глупое смущение, учащенное сердцебиение, когда парень появлялся на горизонте. Стараясь справиться с навязчивой идеей, Зое начала рисовать парня в альбоме: тайно, украдкой, — но разве можно, что-то утаить в комнате еще с двумя соседками.

Когда в очередной, совершенно обычный день, после учебы, Зое нашла записку от Мартина и сама себе не поверила. Он просил встретиться с ним в классе после обеда. Зое не знала, что и думать. Они еще несколько раз пересекались на уроках, парень здоровался и улыбался ей. Зое почувствовала мурашки на коже. и как похолодели пальцы от волнения. Она решила пойти, чтобы просто выяснить, и попала в ловушку.

Стоило Зое открыть дверь класса, как на нее пролилось что-то холодное, склизское и очень зеленое. Не успела она прийти в себя, как кто-то схватил ее руки с двух сторон и резко потянул вниз.

Только Зое хотела закричать, как услышала знакомый сладенький голосок, звучавший сейчас угрожающе:

— Явилась, маленькая шлюшка!

Девушка подняла голову и встретилась взглядом серо-голубых глаз Николь, в котором горел холодный огонек ревности.

— Какая ты самоуверенная, Зое, — рассмеялась она. — Думаешь, мой парень посмотрит на такую невинную плоскодонку?! Не мечтай!

— Он сам позвал меня, — попыталась объяснить напуганная девушка.

— А, ты о записке? — покачала головой Николь. — Это я ее написала, — склонившись над соперницей, медленно произнесла она. — Бедненькая, наивная дурочка, купилась.

Зое вздрогнула. От взгляда и тона Николь Зое стало страшно:

— Что за глупые шутки, Николь? — стараясь скрыть страх, спросила она, — Я ничего такого не хотела.

— Конечно, не хотела, Зое, — мило произнесла девушка. — Это так, предупреждение: хватит рисовать в своем альбомчике Мартина. Он и не посмотрит в твою сторону, запомни! А это, чтобы ты точно не забыла.

Николь вытащила из-за спины большие ножницы и быстрым движением отрезала несколько прядей. Зое нервно дернулась, но подпевалы Николь, что держали девушку за руки и поставили на колени, не дали ей это сделать.

— Не дергайся, шлюшка, — зло зашипела Николь, а то вместе с волосами порежу твое прекрасное личико.

Зое замерла, закусив губу и стараясь не заплакать, но увидев, как длинные русые пряди ее волос ковром легли вокруг, не сдержалась. Слезы сами потекли по щекам. Злые горькие слезы, смешивались с соленным вкусом крови прокушенной губы. Когда Николь отбросила ножницы, и руки Зое снова стали свободны, на ее голове «красовалась» рваная прическа под мальчика, ярко-зеленого цвета.

Волосы отмылись и отрасли, но иметь с кем-то отношения в приюте, да и вообще, не хотелось от слова «совсем». Поэтому, девушка поставила для себя любовь на второе, если не на третье место. В ее жизни и так все очень непросто.

Хадижа почувствовала, что-то толкнуло ее в ногу: белый волейбольный мяч подкатился откуда-то слева. Едва девушка успела его поднять, как к ней подбежал красивый загорелый парень.

— Прости, это наш, — улыбнулся он, протягивая руку.

— Да, — Хадижа, отдала мяч.

— Не хочешь присоединится? — подмигнул ей парень, указывая на группу молодых людей, стоящих возле волейбольной сетки.

— Нет, спасибо, — Хадижа взяла под руку Самиру и зашагала дальше.

Посмотрев на сестру, она спросила:

— И что, не будет никаких проповедей на тему: «Ай-яй-яй, это харам»?

— Он же не целоваться к тебе лез, — фыркнула Самира. — Знала бы ты, со сколькими мужчинами мне приходится общаться по учебе. И что, от каждого отскакивать? Ну, бред же?

— Бред, — согласилась Хадижа. — При том, мне совершенно не хочется ходить с зелеными волосами опять.

— С зелеными? — удивилась кузина, видимо пытаясь представить девушку с таким цветом.

— Долгая история, — пожала плечами Хадижа. — Поехали к вам домой. Поучишь меня танцам? Может, это подтолкнёт мою память.

— С удовольствием, — приобняла сестру Самира. — При том, каждая уважающая себя мусульманская девушка должна уметь танцевать.

* * *
Хадижа сидела в своей комнате. Сегодня за долгие три месяца она впервые решилась взяться за краски и кисти, учитывая, что набросков, из которых хотелось написать полноценную картину, собралось предостаточно.

Натянув, теперь уже единственные в ее гардеробе, любимые джинсы и поставив мольберт так, чтобы свет падал на холст, она начала вырисовывать эскиз. Когда дело дошло до красок, в дверь не то чтобы постучались, а словно поскреблись.

— Да, войдите, — обернувшись, произнесла девушка.

Дверь медленно приоткрылась, и в комнату заглянул Мунир.

— Привет, сестренка, — улыбнулся мальчик. — Чем ты занимаешься?

— Привет, малыш, рисую, — улыбнулась в ответ Хадижа.

Младший брат, в отличие от его матери, девушке нравился. Добрый и совершенно светлый ребенок. Хадиже казалось, что мальчик совершенно не умеет ни обижаться, ни злиться. Она даже не помнила, чтобы он капризничал. Девушке нравилось играть с ним или что-то рассказывать ему. Он искренне был рад, что у него нашлась старшая сестра, и при любых удобных случаях звал ее играть.

Вот и сейчас, увидев, что Хадижа занята, он несколько сник.

— Можешь посмотреть, как я рисую, если тебе интересно, — повернулась она к брату.

— Хорошо, — согласился Мунир, присаживаясь на кровать. — А что ты рисуешь? — спросил он.

— Девушку, которая танцует.

— Моя мама очень красиво танцует.

Через пятнадцать минут Мунир несколько заскучал, наблюдая, как мазки медленно ложатся на холст. Хадижа улыбнулась и, подойдя к полке, вытащила одну из красочных книг, посвящённых различным художникам и направлениям живописи.

— Вот, посмотри, тут очень много красивых картинок, — положила она книжку перед Муниром.

Мальчик листал гладкие страницы, на которых были репродукции известных на весь мир полотен. Хадижа, тем временем, вернулась к холсту. Прошло минут пятнадцать, как в дверь снова постучали, и не дожидаясь разрешения, в комнату вошла Ранья.

— Мунир, дорогой, вот ты где, — улыбнулась женщина и тут же, когда ее взгляд упал на книгу, на лице отразился ужас. — Мунир, кто дал тебе эту гадость?!

Она схватила мальчика на руки, словно он сидел возле ядовитой змеи. Хадижа обернулась, не понимая, что произошло.

— Ты дала эту гадость Муниру?! — тут же накинулась на девушку Ранья.

— Прости, что? — Все еще не понимая причину такой реакции, хозяйка комнаты нахмурилась.

— Вот это, — женщина ткнула пальцем в книгу. — Ты хочешь, чтобы мой сын отправился в ад?! И почему у тебя самой такие книги! Харам! Распутница! Я все расскажу Саиду!

Книга была раскрыта на страницах о ренессансе. Изображение картин Тициана и Боттичелли.

— Это просто картины. Признанные во всем мире шедевры. В них нет ничего плохого, — пыталась хоть как-то оправдаться совершенно растерянная и напуганная такой реакцией женщины Хадижа.

— Лара Ранья, что-то случилось? — послышался голос служанки, видимо, прибежавшей на крики.

— Возьми его, — отдав Мунира, напуганного руганью не меньше Хадижи, в руки прислуги, Ранья резко повернулась к постели и схватила книгу. — А это надо выкинуть, а еще лучше сжечь.

Первые секунды Хадижа даже не поняла, что произошло, и насколько Ранья серьезна. Сжечь ее книгу? Подарок Жака на день рождения? Подарок, на который он копил целых полгода?! Злость стала закипать в крови, мешая нормально вздохнуть. Девушка выбежала вслед за женщиной.

— Стой!

Ранья обернулась, чуть замешкавшись, что позволило Хадиже нагнать ее и вцепиться в книгу.

— Отпусти, — зло прошипела она. — Это моя книга, и не тебе решать, что с ней делать.

— Нет! Я не могу допустить, чтобы ты распространяла харам под этой крышей. Это Саид не хочет видеть, какая ты. Никогда не видел, — в том же тоне ответила ей женщина, — Ты такая же одалиска, как твоя мать. И закончишь так же, как и она.

Хадижа вздрогнула от этих жестоких слов. Перед глазами возникла красная пелена. Быстрей, чем успела подумать, девушка залепила первой жене своего отца звонкую пощечину. Ранья схватилась за щеку, смотря на девушку расширенными от удивления глазами. Воспользовавшись моментом, та вырвала книгу из рук Раньи и скрылась за дверью своей комнаты.

— Ах ты, одалиска! Да сократит Аллах твои дни! — крики и громкий стук в дверь, с попытками открыть ее, словно вернули Хадижу во времена приюта.

Она навалилась всем телом на дверь, не давая открыть, и закрыла глаза. Ладонь горела, и девушка с ужасом думала, что скажет ее отец, когда Ранья донесет на нее.

— Саид отправит тебя в Фес, к дяде Абдулу! Вот он научит тебя уму-разуму! — словно прочитав мысли девушки, прокричала Ранья из-за двери.

Хадижа почувствовала, как по телу прошлись мурашки. Ранья расскажет, она в этом не сомневалась. Но как поступит отец? Глаза наполнили слезы обиды и злости: только все стало налаживаться. Она стала привыкать.

Шаги за дверью затихли. Девушка глубоко вздохнула. Ей не хотелось просто ждать своей участи. Может, если она поедет к дяде Али и поговорит с ним, то тот заступится за нее? Из всех родственников дядя Али всегда казался ей самым адекватным.

Месяца два назад Хадижа осмотрела дом и территорию особняка на возможность побега. Возможность была.

Девушка переоделась в юбку, собрала в рюкзак деньги, мобильный и злополучную книжку и, открыв окно, уцепилась за декоративную решетку возле него.

* * *
Когда Хадижа добралась до центра города, уже стемнело. Сумерки здесь наступали резко, словно солнце не медленно закатывалось за горизонт, а просто выключалось, как лампочка. Девушка шла по улице города среди толпы таких же отдыхающих. Рио, готовившийся к бурному ночному веселью — таким она его еще не видела. Зажигались фонари и неоновые вывески кафе и ресторанов. Вокруг звучала музыка и смех

Она с любопытством смотрела вокруг, уже не так сильно ругая себя за то, что села не на тот автобус и оказалась в другой части города. Атмосфера начинающегося праздника будоражила. Обилие прохожих не давало напугаться, пока кто-то не окликнул ее:

— Эй, красотка!

Хадижа обернулась. Ей навстречу шли трое ребят.

— Хочешь повеселится? Я могу купить тебе коктейль, — улыбаясь, все ближе подходил к ней один из парней, и от этой улыбки внутри что-то тревожно задрожало.

Хадижа знала такие улыбки и не совсем трезвый огонек в глазах. Сколько историй о вечеринках и их последствиях ходило по приюту! Был бы парень один, Хадижа бы попыталась отбиться, но их было трое. Что им стоило схватить и утащить ее в сторону темного пляжа?

— Нет, спасибо, — отступая назад, проговорила она, осматриваясь вокруг в поисках убежища.

Возле одного из клубов, заманивающих посетителей неоновой вывеской египетского профиля и надписью: «Нефертити», — стояла толпа. Хадижа, чуть ли не бегом ринулась туда, в надежде, что сможет затеряться в ней.

Охранник впустил ее вместе с еще тремя девушками, особо не приглядываясь, и теперь Хадижа стояла у входа, рассматривая интерьер клуба, исполненного в мотивах древнего Египта, и людей, что либо сидели за столиками, либо танцевали на танцполе. В какой-то миг ей показалось, что среди вновь пришедших она увидела тех парней. Сердце застучало как сумасшедшее, страх адреналином ударил в кровь, и она стала пробирается сквозь толпу в надежде снова затеряться. Все время оборачиваясь, в поиске погони она с кем-то столкнулась.

— Простите, — глубокий баритон мурашками пробежал по коже.

— Это я должна просить прощения, — промямлила она, отрывая взгляд от ткани черного свитера и поднимая голову.

Перед ней стоял мужчина: весь в черном, высокий, смуглый, с аккуратно подстриженной бородкой, что подчеркивала благородные черты лица и самыми выразительными карими глазами, какие девушка только могла видеть.

— А, вот ты где, подружка, — нетрезвый голос парня со спины и его ладонь, схватившая ее за руку, заставили Хадижу дернуться в сторону мужчины.

Девушка посмотрела на него со смесью страха и мольбы. Он обхватил прижавшуюся к нему незнакомку рукой, взглянув на парня:

— Что тут происходит?

Пьяный наглец, видимо, сообразив, что сделал что-то не то, тут же отпустил руку девушки:

— А, это твоя… Прости, не понял, — поднял он руки в примирительном жесте и поспешил удалиться.

— Спасибо, — поблагодарила она, медленно убирая руку со своей талии.

— Не за что, — улыбнулся он. — Это моя обязанность. Я не могу позволить, чтобы в моем клубе обижали девушек.

— Так это ваш клуб? — посмотрела она на него с интересом.

— Да, — кивнул он. — Позвольте представится, Зейн.

— Хадижа.

— Очень приятно. Ты здесь с кем-то? — оглянулся он по сторонам.

— Нет, я потерялась, — пожала девушка плечами.

— Потерялась? — нахмурился мужчина. — Может, ты не откажешься, если я угощу тебя соком, а ты расскажешь, куда направляешься. Бродить по улицам Рио в темное время суток — не самое безопасное занятие.

— Хорошо, — согласилась Хадижа, позволяя подвести себя к одному из свободных столиков.

Страшно не было, наоборот, стало как-то спокойно и любопытно. Этого мужчину словно окружал ореол какой-то таинственности и уверенности. Ей тут же захотелось нарисовать его портрет.

Шестая глава

Хадижа крутила стакан с соком. Она смотрела, как лучи прожекторов скользили по поверхности стола, на секунду освещая его, и снова возвращались на танцпол, находящийся на первом этаже. Девушка же со своим неожиданным спасителем сидела на втором за одним из столиков у терракотовой стены. Здесь музыка была более приглушённой, можно было поговорить.

— Так как ты здесь оказалась? — спросил мужчина, прерывая молчание.

— Села не на тот автобус, — пожала плечами девушка, — Я недавно в Рио.

— Прости, но это никак не объясняет, как молодая мусульманка оказалась одна в таком месте, — взгляд темно-карих глаз заставлял девушку замереть от неожиданных мурашек, — Еще раз скажи, как тебя зовут?

— Хадижа Рашид, — подняв взгляд, ответила она и тут же увидела, как собеседник меняется в лице.

Зейн вздрогнул, пристально посмотрев на нее, не в силах скрыть своего удивления.

— Твой отец — Саид Рашид?

— Да, — она кивнула и нахмурилась, наблюдая за реакцией мужчины.

Несколько секунд Хадижа просто не понимала, что такого сказала, до тех пор, пока ей не вспомнился разговор с Самирой.

«Зейн? Зейн… Зейн», — звучало в голове.

Неужели это именно тот Зейн — друг отца. Тот человек, что фиктивно женился на ее маме? Поверить в такие совпадения было сложно. Каковы шансы наткнуться на этого человека в таком большом городе? Но, похоже, судьба продолжала свои игры.

— Последнее, что я слышал о тебе и твоей маме, это то, что она увезла тебя от отца. Так вас нашли? Как Жади? Где она сейчас? — его голос дрогнул на словах о женщине.

Девушка закусила губу, размышляя, как сказать о смерти матери, которую она не помнит, но которая была небезразлична ему. Молчание становилось тягостным. Мужчина ждал ответа. Глубоко вздохнув Хадижа произнесла:

— Она умерла. Пять лет назад произошла авария. Я отделалась травмой головы, а она погибла.

Зейну показалась, что на миг мир затих и потерял краски. Ему казалось, что он давно отпустил ту единственную женщину, в которую влюбился сам, но которая не полюбила его, но сейчас мысль о том, что ее просто нет больно кольнула в районе груди.

— Мне очень жаль, — тихо произнес он.

— Мне тоже, — как эхо отозвалась она, — я не помню ничего о ней. Лишь стопка рисунков и чужие рассказы.

Они снова замолчали: Хадижа просто не знала, что сказать, а Зейн старался прийти в себя после услышанного. Он смотрел на девушку, мысленно сравнивая с тем размытым, полузабытым образом маленькой девочки, которую видел лишь мельком. Теперь перед ним сидела юная девушка, чем-то неуловимо похожая на свою мать. Сознание зацепилась за фразу: «я не помню».

— Амнезия?!

— Да, — пожала плечами Хадижа, — Потеря памяти. Врачи ничего не могут сделать. Я уже привыкла, до этого времени…

И тут девушка почувствовала поступающие рыдания, что комом встали в горле. Ей просто необходимо хоть кому-нибудь рассказать о всем том, что накопилось за эти месяцы, тому, кто точно поймет и не осудит. Почему-то иногда довериться незнакомцу бывает проще, чем самому близкому человеку. И, взглянув еще раз на мужчину, сидящего напротив и с интересом смотрящего на нее, она сбивчиво начала с того, как отец и дядя Али нашли ее, как привезли в Рио, как сложно было привыкать к незнакомой стране и культуре и, наконец, про ссору с Раньей и свой побег.

— Иногда мне кажется, что я никогда не стану той, кого они хотят видеть, — отодвинув от себя опустевший стакан, вздохнула она.

Мужчина покачал головой. Ситуация действительно была сложной. И ему было искренне жаль Хадижу. Пожалуй, нет ничего хуже, чем чувствовать себя чужим среди родных людей. В его воспоминаниях возник образ старика, смотрящего на молодого мужчину с презрением:

«Если ты ослушаешься меня, Зейн, я навсегда прокляну тебя и заставлю забыть двери своего дома!».

Но молодость бывает упряма, иногда делая непоправимым ошибки, но речь сейчас была не о нем и его семье. Он посмотрел на девушку. Мужчина чувствовал, что должен был хоть как-то утешить ее, не дать метаться в собственных переживаниях, подобно Жади, которую он, к сожалению, не смог спасти. Зейн поморщился от снова нахлынувшего чувства потери, позже он, ругая себя, помолиться за ее душу, а сейчас он должен был сделать что-то более важное: помочь ее дочери.

— Знаешь, — чуть склоняясь к Хадиже, поймал ее взгляд мужчина, — Я уверен, что отец и все родные очень любят тебя и рады, что ты вернулась к ним. Они примут тебя любой, просто потому что ты — это ты. А не потому что ты должна стать кем-то другим.

— Но получается, что я бы не сделала, что бы не захотела — все упирается в слово «харам». Вот и сегодня, дав эту книжку Муниру, я абсолютно не думала о том, что это грех, — покачала головой Хадижа.

— Я не могу с уверенностью сказать, насколько была права или не права Ранья, но то, что ты должна поговорить с отцом, а не сбегать из дома.

— Я вовсе не сбегала, — сердито взглянув на Зейна, парировала девушка, — Я заблудилась.

— Хорошо, — согласился он, — но тогда, чем быстрее ты вернешься, тем легче будет все объяснить. Пойдем, я отвезу тебя.

— Не уверена, что это хорошая идея, — медленно вставая из-за стола, произнесла Хадижа — Может, лучше вызвать такси?

Появление в доме отца под руку со старым другом, точнее, бывшим другом не сулило ничего хорошего, а могло и вовсе подлить масла в огонь.

— Нет, я должен быть уверен, что ты приедешь куда следует и не попадешь снова в историю, — твердо ответил Зейн, многозначительно посмотрев на девушку.

— Хорошо, — сдалась Хадижа.

Она была не против провести ещё время в компании этого таинственного мужчины, о котором ничего не знала, но которому успела рассказать о себе многое.

Они прошли в глубину клуба, к служебным помещениям.

— Синьор Зейн, — подбежала к ним длинноногая эффектная блондинка в деловом костюме, по всей видимости, администратор клуба. — Вы уже уходите?

— Да, Лара, возникли неотложные дела, — кивнул ей мужчина. — А что, есть какие-то проблемы?

— Нет, что вы, — женщина улыбнулась хозяину заведения, явно кокетничая с ним, — Все в порядке, вы можете мне доверять.

— Я не сомневаюсь, — он улыбнулся ей в ответ и легко поцеловал ее руку, — Ты солнце этого клуба. Без тебя бы здесь все погрузилось в тьму и хаос.

Женщина тут же расплылась в довольной улыбке, а на щеках загорелся румянец.

— Вы преувеличиваете, — кокетливо взмахнула она ресницами.

Хадижа отошла чуть в сторону, чувствуя себя неловко. Появилась мысль о том, что, все-таки, лучше попросить вызвать такси. Девушка оглянулась в сторону выхода. Зейн словно уловил мысли девушки и обернулся к ней. Встретился с ее взглядом и тут же поспешил как можно вежливей отвязаться от флиртующей с ним блондинкой.

— Прости, Лара, — улыбнулся он ей, — Мне пора.

— Да, конечно, — отступила женщина, улыбка тут же померкла.

Мужчина подошел к Хадиже и улыбнулся:

— Пошли.

Открыв двойную железную дверь служебного выхода, он придержал ее для девушки и указал на темно-серый автомобиль, припаркованный недалеко от входа.

Раздался звук сигнализации. Дорогой салон автомобиля, окутывал приятным запахом натуральной кожи и дорогого парфюма. Хадижа села на место пассажира и пристегнула ремень. Зейн завел мотор и плавно вывел на дорогу.

Девушка смотрела на проносящиеся мимо улицы, дома, идущих людей, казалось, погрузилась куда-то в свои мысли. Зейн не торопился ее тревожить. Ему и самому нужно было обдумать то, что он узнал сегодня и то, что вновь разбередило уже затянувшуюся рану:

«Ох, Жади… Жади, упрямо и бездумно бежавшая за своей любовью, за мечтой о счастье. В этом своем стремлении к цели она была жестока ко всем, кто вольно, или невольно становился препятствием, и, в результате, погубила себя и поломала жизнь дочери».

Злился ли он на нее? Возможно. Она была единственной женщиной, затронувшей его сердце. Она же стала первой, отвергшей его и поселившей в сердце горечь. Первое, что он почувствовал после слов Хадижи — это боль глубоко в душе и ярость, такую же сильную и иррациональную, как и сами его чувства к Жади. Первое, что ему захотелось — это разыскать того бразильца, если память Зейну не изменяла, то его звали Лукас, и сообщить о смерти женщины, которая пошла ради него на все и в результате все потеряла. И если тот хоть немного ее любил, то он не должен жить спокойно. Он тоже должен почувствовать эту боль, но потом взглянув на растерянную девушку, сидящую напротив, Зейн смирил свою ярость. Самое лучшее и правильное, что он мог сделать в память о Жади — это позаботиться о ее дочери, насколько это будет в его силах.

Автомобиль заехал на знакомую территорию, где стоял особняк семьи Рашид. Хадижа вздрогнула, осмотревшись, словно они проехали какую-то невидимую границу. Она посмотрела на Зейна.

— Мы почти приехали, — подтвердил мужчина.

— Может, стоит остановиться где-нибудь здесь? Вы с отцом в ссоре, — предложила она.

— Так ты знаешь, — ухмыльнулся он. — Прошло очень много времени, и может уже пора закопать «топор войны»?

Добавлять, что причина их ссоры теперь не имеет никакого значения, Зейн не стал.

— А вот если ты придёшь после своего «побега» одна, то это ещё больше накалит обстановку. Так что, позволь мне проводить тебя? — посмотрел он на Хадижу.

Девушка покорно кивнула, но, если честно, она боялась возвращения. Мало ли, что Ранья уже успела наговорить отцу и в каких еще грехах обвинить неугодную падчерицу. Так что, когда автомобиль затормозил перед воротами, Зейн перебросился парой фраз с охранниками, и ворота медленно распахнулись, сердце Хадижи рухнуло куда-то вниз.

Не успел автомобиль остановиться, и Зейн с Хадижей выйти из салона, как навстречу к ним, широкими шагами уже спешил Саид. Походка, да и вся его фигура говорили о едва сдерживаемой ярости.

— Ты?! — остановился он перед Зейном.

— Я, — твердо и спокойно ответил тот.

— Как ты посмел явиться в мой дом?! — начал Саид.

— Отец, позволь я все объясню, — вмешалась девушка.

Мужчина вздрогнул и посмотрел на дочь с удивлением, словно только что осознал, что она здесь. Через секунду его лицо ещё больше помрачнело.

— Хадижа, иди в дом. С тобой я позже поговорю, — процедил он сквозь зубы.

— Отец…

— В дом!

Девушка вздрогнула и мельком взглянув на совершенно спокойного Зейна, быстрым шагом направилась в сторону особняка. Мужчины стояли напротив друг друга в окружении несколько охранников. Зейн понимал, что стоит Саиду не приказать, а просто кивнуть в его сторону, как названного гостя попросят удалится, но попытать удачу стоило:

— Послушай, Саид, я узнал о Жади.

Саида продолжал молчать, и Зейн воспользовался моментом:

— Я помню то время, когда мы были лучшими друзьями, почти братьями. Я понимаю, что после всего произошедшего уже не будет все как прежде, но, думаю, настало время оставить обиды в прошлом.

Он испытывающее посмотрел на старого друга. Гнев постепенно сменился печалью и растерянностью. Им с Зейном и правда уже не из-за чего враждовать. Единственная причина их ссоры, выжегшая им обоим сердца, ушла словно песок сквозь пальцы, исчезла навсегда, как мираж в пустыне.

Египтянин, увидев, что мужчина задумался над его словами, грустно улыбнулся. Теперь можно и объяснить своё внезапное появление в сопровождении Хадижи.

— В мой клуб забежала испуганная девушка, и я даже не понял, что это твоя дочь, но, узнав, решил, что меньшее, что я могу сделать, это проводить ее домой.

— Спасибо, тебе, — коротко кивнул Саид, подав руку. — Когда узнал, что ее нет дома, не знал куда бежать, — признался он дрогнувшим голосом. — Одна в чужом городе. Ничего не…

— Помнит, — закончил за него Зейн, — Она мне рассказала. Девочке тяжело.

— Она привыкает, — быстрее, чем нужно было бы, проговорил Саид.

— Возможно, когда-нибудь к ней вернётся память, — задумчиво проговорил мужчина.

— На все воля Аллаха, — ответил Саид, — Спасибо тебе, — он протянул руку Зейну.

— Я готов помочь в любое время. Я остаюсь твоим другом, знай это, — пожал он ладонь, — До, встречи, Саид. Да, хранит тебя Аллах.

— И тебя, — несколько отстраненно ответил хозяин дома.

Нежданный гость сел в свой автомобиль. С души Зейна словно спал камень. Ссора с Саидом давила на него все эти годы. Боль от потери и тоски по Жади ещё сжимала сердце, но и она притупится со временем — Зейн точно знал это. Сейчас он поедет в клуб, займётся делами и постарается не вспоминать о глазах, отражение которых однажды увидел во множестве зеркал посреди восточного базара.

* * *
Хадижа сидела в своей комнате. Точнее, вскакивала через каждую минуту, мерила комнату шагами, подходила к окну, вглядываясь в фигуры мужчин во дворе. Девушка нервничала.

«Что происходит между ними двумя? Что отец сделает со мной? Хоть бы в Фес не отправил!»— мысли проносились в ее голове, заставляя погружаться все глубже в панику.

Так что, когда в дверь постучали, девушка подскочила в испуге и, стараясь, что бы голос не дрожал, произнесла:

— Войдите.

В дверях стоял отец. Он просто стоял и смотрел на нее долгим, внимательным взглядом, словно силясь вспомнить, кто перед ним, а, может, решаясь на что-то.

— Па, — заставив себя выдохнуть пропищала Хадижа. — Я…

— Почему ты сбежала? — перебил он ее.

— Я не сбегала, — покачала головой она, — Просто хотела поехать к дяде Али, но заблудилась.

— Ты ехала к дяде Али? — в голосе Саида звучало искреннее удивление.

— Да, — Хадижа чувствовала, что нервная дрожь не позволяет стоять и села на постель, — После того, что мне наговорила Ранья, я испугалась, и мне нужно было с кем-то поговорить.

— Почему ты не позвонила мне? — мужчина, наконец, прошел в комнату, останавливаясь в нескольких шагах от кровати.

Девушка подала плечами:

— Я не знала, поймёшь ли ты, — не стала юлить она.

Мужчине больно кольнуло сердце. Три месяца, все же, слишком мало, чтобы вновь стать отцом. Дочь не доверяла, а, может, даже боялась его. Он тоже хорош, как только Ранья позвонила и рассказала о том, что Хадижа пропала, то, первое, что Саид подумал — что девушка решила сбежать. К приезду Зейна он уже хотел звонить в полицию и самому ехать ее искать, хотя даже не знал, где.

И, вот, она даже не решается взглянуть на него.

— Хадижа, что произошло? — спросил он как можно спокойнее. — Ранья была слишком напугана твоим исчезновением и взвинчена, чтобы толком объяснить, — да и он, честно говоря, не особо хотел слушать жену в тот момент, — Я успел понять, про какую-то книгу, которую ты дала Муниру и харам.

Девушка вздохнула и наклонилась к рюкзаку, висевшему на спинке кровати. Медленно расстегнув его, она вытащила оттуда книгу и дрогнувшей рукой подала отцу.

Саид с интересом рассматривал страницы. По реакции жены он ожидал, что увидит собрание изображений голых людей, что-то подобное индийскому трактату о любви, но перед ним был качественный и несомненно дорогой сборник репродукций картин великих художников всего мира. Да, там был раздел, посвященный творениям Рембрандта и Рубенса, а также других художников, работающих в этом стиле. Сам Саид не видел в этом ничего ужасного, но ему стало ясно, из-за чего так всполошились Ранья.

— Мунир пришел, когда я рисовала, — стала объяснять она, — Чтобы его развлечь, я предложила ему полистать книгу. Я даже не подумала, — девушка тяжело вздохнула, опустив голову.

Саид посмотрел на дочь с высоты своего роста. Как они были далеки. Воспитывайся Хадижа все эти годы в этом доме, он бы тоже возмутился и запретил держать такие книги.

Вряд ли бы они даже появились у нее, но девушка была той, кем ее сделал Запад. Она рисует, она несомненно талантлива, и запрещать ей иметь такие книги, все равно, что запрещать врачу изучать анатомию. При том, жёсткие и ненужные запреты только ещё больше оттолкнут дочь от него, от семьи. Тут нужно было действовать аккуратно и сдержано. Он протянул руку и погладил склонённую голову.

— Я понимаю, что ты ещё не привыкла к правилам и традициям, и к некоторым вещам относишься с присущей западным людям легкомысленностью, но ты должна понять, что ты не одна из них.

Хадижа подняла взгляд на отца, ожидая приговора и готовая бороться за то, что ей дорого, пусть это всего лишь книга.

— Это подарок, — произнесла она, — Я не могу и не хочу его выбрасывать.

Отец продолжал медленно гладить ее по волосам, задумчиво смотря на нее и словно не видя. На его губах возникла грустная улыбка.

— Только не давай ее больше Муниру и не показывай Раньи.

— Спасибо, отец! — подскочив, порывисто обняла его девушка. — Обещаю, ее не увидит никто кроме меня.

— Хорошо, — выдохнул мужчина. От этого неожиданного порыва дочери по телу растеклось тепло и появилась уверенность, что все изменится к лучшему, и они снова станут семьёй.

— Только обещай мне, что больше не уйдешь из дома без разрешения. А я поговорю с Раньей, чтобы не цеплялась к тебе.

Слова о жене отца воскресили неприятные воспоминания о ссоре, и Хадижа поморщилась.

— Обещаю.

— Вот и славно, — Саид поцеловал дочь в лоб. — А теперь отдыхай, завтра у тебя первый день в школе.

— Первый день в школе? — непонимающе посмотрела на него девушка.

— Мне позвонил директор и сообщил, чтобы получить аттестат, ты должна проучиться вместе с выпускным классом.

Хадижа кивнула.

Она обессиленно рухнула на кровать, прижимая к груди отвоеванную книгу. Что же вместо ссылки в Фес, снова в школу, не так уж плохо. Оставалось надеяться, что новые одноклассники будут лучше предыдущих.

Седьмая глава

Девушка все утро нервничала и не могла заставить себя проглотить хоть что-то за завтраком. Ей самой такое, до спазмов в животе, волнение казалось до ужаса смешным, но ничего поделать она не могла. Лишь надеть маску безразличия и невозмутимости, но стоило ей переступить порог класса, где уже собрались ученики, все головы обратились к ней, и девушка почувствовала, как холодеют ладони.

Саид специально не стал переводить дочь в новую школу в надежде, что знакомые места всколыхнут память. События пятилетней давности Саид, как мог, сохранял в тайне, так что по официальной версии его старшая дочь все это время жила у родственников в Париже.

Стараясь не обращать внимания на взгляды в ее сторону, Хадижа подошла к учителю, подав ему справку из администрации с пояснениями и разрешением на обучение.

— Хорошо, сеньорита Рашид, — кивнул учитель. — Третья парта слева свободна.

Девушка кивнула и села на указанное место, но не успела осмотреться, как прозвенел звонок.

Учитель рассказывал новую тему, расписывая ключевые моменты на доске. Хадижа старалась успевать конспектировать, но ловила себя на том, что иногда автоматически переходит на французский или теряет нить разговора, забывая значение того или иного слова.

«Пожалуй, учеба будет даваться сложнее, чем я думала. А может, это просто волнение первого дня? — глубоко вздохнув, Хадижа попыталась взять себя в руки. — Всего три месяца до выпуска. Нужно набраться терпения».

Звонок с урока заставил Хадижу вздрогнуть. Учитель попрощался с учениками, а те, дождавшись пока преподаватель выйдет, из класса, устремили взгляд на новенькую. Присматриваясь, но не подходя и не здороваясь.

— Привет, Хадижа, — первой обратилась к ней одноклассница за соседней партой. — Я — Эми. Мы часто играли в куклы, пока ты не уехала.

— Привет, — чувствуя себя в очередной раз неловко от общения с человеком, который помнит о тебе больше, чем ты сам. — Прости, я действительно не помню.

Девушка не стала уточнять, что не помнит не только Эми, но и детство. Отец ясно дал понять, что ему хотелось бы, чтобы о амнезии знало как можно меньше посторонних. Хадижа была полностью согласна с ним, вспоминая, как шушукались в приюте, когда ее только привезли туда, и сколько обидных издевок по этому поводу девушка выслушала в последующие годы. Повторения ей не хотелось.

— Ничего, — искренне улыбнулась новая-старая знакомая. — Надеюсь, мы снова станем лучшими подругами.

Хадижа молча кивнула. Хрупкая девушка, видимо, из-за смущения постоянно поправляющая резинку на волосах, действительно казалась милой и очень жизнерадостной. Друзья, кроме Самиры и Амина, ей точно не помешают.

— Эми, одолжишь мне тетрадь? Я снова запуталась в этих терминах. О, Аллах, и кто придумал, что женщины должны быть образованными? — к ним подошла ещё одна одноклассница.

— Да, конечно, — Эми потянулась к висевшему на спинке стула рюкзаку.

Девушку Хадижа заметила, как только вошла в класс. Незнакомка обладала именно той восточной красотой, которую представляешь себе, читая сказки «Тысяча и одной ночи». Была одета по всем мусульманским традициях. Она взглянула на Хадижу из-под ресниц и, видимо, оценив, как одета новенькая, произнесла:

— Салам Але́йкум, Хадижа Рашид.

— Откуда ты знаешь мое имя? — удивилась девушка, забыв ответить на приветствие.

— Мы встречались в детстве на празднике в Фесе. Меня зовут Сабира Абу Аббас, наши отцы — деловые партнёры. Два года назад наша семья переехала, но, если честно, я так и не привыкла к здешним нравам, — вздохнула она, одергивая свою длинную юбку.

Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент прозвучал звонок, и обе девушки сели за свою парту. Начиналась алгебра, и Хадижа вздохнула с облегчением. В цифрах она точно не запутается.

Настало время обеденного перерыва, и Хадижа, прихватив с собой рюкзак, вышла в школьный двор. Самый обычный двор самой обычной школы, разве что чище и аккуратнее, чем в менее престижных учебных заведениях. На детской площадке, за невысокой сеткой Рабица, резвились ученики младших классов — более старшие сидели за длинными столами. В здании была крытая столовая, но многие предпочитали обедать на воздухе. Хадижа, быстро перекусив, вытащила из рюкзака блокнот, карандаш и начала рисовать. Девушка заметила, что, когда человек чем-то занят, к нему меньше пристают, но, видимо, это работает не со всеми.

— Здорово рисуешь, — подсела к Хадиже Эми, с любопытством заглядывая через плечо на набросок детской площадки. — Можно посмотреть?

— Если хочешь, — девушка без энтузиазма подтолкнула блокнот к новой подруге.

Хадижа никогда особо не тряслась над своими работами, как другие художники, но и хвастаться рисунками тоже не привыкла. Одноклассница рассматривала рисунки:

— О, какой мужчина! — воскликнула Эми дойдя до портрета Зейна.

Хадижа выдернула блокнот из рук девушки, резко захлопывая.

— Откуда ты его знаешь? — глаза Эми загорелись любопытством. — Я всегда думала, что рисовать портреты незнакомых мужчин — это грех.

— Он — друг отца, — резче, чемхотела, ответила Хадижа, поспешив убрать блокнот обратно в рюкзак.

Эми, казалось, не заметила грубости подруги — наоборот, вниманием девушки завладело что-то иное.

— Все-таки он пришел, — выдохнула она, расплываясь в улыбке.

Хадижа посмотрела в ту же сторону. Возле входа стояла Сабира и молодой парень.

— Это брат Сабиры — Самат, — склонившись к подруге, шепотом, словно сообщает страшную тайну. — Они — близнецы, и он, по идее, тоже учится в нашем классе, но, как единственный наследник своего отца, Самат больше времени проводит с отцом, помогая тому в делах, чем в школе.

Девушка смотрела на высокого стройного парня, на голову выше своей сестры. Он выглядел старше своего возраста. Такой сразу привлекает внимание к себе. Словно почувствовав их взгляд, брат и сестра обернулись и направились к ним.

— Смотрите, кто почтил сегодня своим вниманием стены школы, — улыбаясь, сказала Сабира, обращаясь к одноклассницам.

— Салам Але́йкум, Самат, — первая поздоровались Эми, явно кокетничая с парнем.

Он, не обращая внимания на приветствие, с интересом смотрел на Хадижу, и от этого взгляда девушке хотелось поежится. Самат был не менее красив, чем сестра. Они были во многом схожи, только черты лица молодого мужчины были грубее, а цвет глаз был серо-голубым, что придавало и так холодному цепкому взгляду, еще больше равнодушия.

— Салам Але́йкум, Хадижа Рашид, я рад познакомится с тобой, — поздоровался он, чуть склоняя голову.

— Але́йкум Салам, — ответ Хадижи потонул в трели звонка, и она, подхватив рюкзак, поспешила в здание школы.

В класс она вернулась одной из первых. Заняла свое место. Почти следом вошли Эми, Сабира, Самат и остальные одноклассники, завершал процессию преподаватель:

— Снова опаздываете с большой перемены. Быстро рассаживаемся.

Ученики послушно расселись и затихли. Хадижа чувствовала на себе взгляд Самата. Может, у нее просто разыгралось воображение, но оборачиваться и проверять не хотелось. Она лишь повела плечами в желании избавиться от противных мурашек.

Когда уроки закончились, девушку окружила стайка одноклассниц. Убедившись, что новенькая не кусается, и набравшись смелости, девушки расспрашивали её о Франции. Тут Хадижа смогла облегчённо выдохнуть, ведь в отличие от детских игр и праздников в Фесе, об этом она могла рассказать многое.

— Хадижа? — подошла к ней Сабира.

— Да?

— Я была бы рада, если ты посетишь наш дом.

— Я не знаю, — она пожала плечами, мысленно ища предлог отказаться. — Мне нужно спросить у отца.

— Конечно, — понимающе кивнула девушка. — Тогда увидимся завтра.

— Да, увидимся, — выдохнула она, наблюдая, как Самат, ждущий сестру у дверей, еще раз бросил на Хадижу мимолетный взгляд и вышел вслед за ней.

— Ты домой? — уже собрав учебники, спросила Эми.

— Да, за мной подъедет машина. Хочешь со мной?

— Не откажусь, — кивнула одноклассница.

Саид был еще на работе. Хадижа и Эми прошли в гостиную. В доме стояла непривычная тишина.

— Дома никого нет? — поинтересовалась девушка у открывшей дверь служанки.

— Лара Ранья и лара Зульфия уехали в гости, взяв с собой детей, юная госпожа.

Девушка чуть улыбнулась. Хотя Ранья после эпизода с книгой старалась не встречаться с падчерицей, Хадижа чувствовала себя свободнее, когда первой жены отца не было дома, и девушка знала о том, что никто не подслушивает ее разговоры и не следит за ней, словно за преступницей.

— Ты не голодна? — спросила она у Эми.

Та покачала головой.

— Тут почти ничего не изменилось, — оглядела обстановку старая подруга.

— Меня долго не было, так что я плохо помню, что и как тут было, — пожала плечами Хадижа.

— Да, ты же училась во Франции! И как там французы?! Действительно такие красавчики, как показывают в фильмах?

— Разные, хотя мне было не до мальчиков, — устраиваясь на диване, ответила Хадижа.

— Да, конечно, богатый и красивый муж, что будет дарить много золота, — процитировала Эми. — Кажется, ты так говорила.

— Я была ребенком, — фыркнула та. — Сейчас все изменилось.

— А если тебе найдут мужа? — округлила глаза Эми. — Тот же Самат так на тебя сегодня смотрел… — в голосе девушки прозвучали нотки зависти.

— Мне все равно, — равнодушно пожала плечами Хадижа. — От его взгляда мне хочется спрятаться. Он такой… холодный.

— Но он такой красивый, харизматичный и очень богатый, — вздохнула Эми. — Ради него я бы даже веру сменила и научилась танцевать, — взгляд девушки стал мечтательным, видимо, она уже представляла себя танцующей для Самата. — Слушай, Хадижа, ты же хорошо танцевала. Может, научишь меня?

— Давай, — согласилась она.

Хадижа несколько раз танцевала вместе с Самирой. Девушка ловила себя на мысли, что ей это нравилось: и музыка, и плавные тягучие движения, вдруг сменяющиеся порывистыми. Тело словно само помнило и заново открывало в себе эту грацию и пластичность. Вот и сейчас, когда комната наполнилась восточными мотивами, Хадижа словно впала в транс, ведомая мелодией.

— Это было фантастически! — выдохнула Эми, когда Хадижа закончила танцевать. — Научи меня!

Они кружились в танце. Смеялись над неловкими движениями Эми. В какой-то момент Хадижа взяла прозрачный платок, лежащий на кресле и кружилась, заставляя лёгкий кусок ткани летать вокруг, подхватывая его и снова бросая к потолку. Девушки так увлеклись, что не заметили, как входная дверь открылась.

* * *
Саид знал, где находятся его жены и младшие дети. Ранья позвонила ему, рассказав, что они с Зулейкой и детьми собираются навестить Латиффу, с его разрешения, конечно. Мужчина не был против и сказал, что после работы сам заедет к Мохаммеду за ними. Устав на работе и желая как можно быстрее оказаться дома, он не стал долго засиживаться у брата. Саиду хотелось увидеть Хадижу и расспросить про первый день в школе. Ещё днём она прислала SMS, как он просил ранее, сообщив, что уже дома, не заблудилась и не пропала. Едва открыв дверь и переступив порог, он услышал музыку. Саид прошел чуть вглубь дома и замер.

Восточному мужчине чуть ли ни с пелёнок и с кровью матери прививается родная вера и культура, все ее обычаи и традиции. Так что танец живота является не просто набором определенных движений, как может показаться обычному туристу, это — язык. Тайный и очень интимный язык, с помощью которого женщина может поведать о любви, ненависти, страсти и нежности. Каждая танцовщица один и тот же танец танцует иначе, с другим характером, манерой, жестами, и одну перепутать с другой сложно, даже в темноте, но сейчас…

Движение, начавшееся со взмаха кисти, пошло дальше, заставляя тело девушки, чуть изогнуться, вскинув голову вверх. Хадижа танцевала, забыв обо всем на свете, полностью отдаваясь мелодии, и на миг Саиду показалась, что он видит Жади. Жади, которая танцевала для него. Мужчина вздрогнул, прогоняя видения, и чтобы заглушить боль от непрошеного воспоминания, захлопал в ладоши.

Хадижа и Эми, вздрогнув, замерли.

— Отец! — девушка подбежала к проигрывателю, нажимая кнопку.

— Все хорошо, моя принцесса, — широко улыбнулся Саид. — Ты пригласила подругу?

— Добрый вечер, сеньор Рашид, — потупилась она. — Вы меня помните? Я Эми. Мы дружили с Хадижей в детстве.

— Да, конечно, — кивнул он. — Я рад, что вы с Хадижей снова подруги. Можешь приходить в гости, когда тебе угодно.

— Спасибо, сеньор. Сейчас мне пора.

— Я велю водителю отвезти тебя.

— Спасибо. Пока, Хадижа. До завтра, — подхватив рюкзак, попрощалась девушка.

— До завтра.

— До свидания, — попрощалась Эми с Раньей и Зульфией, проходя мимо.

Отдав приказ водителю довезти девушку до ее дома, Саид повернулся к Хадиже:

— Вижу, первый день в школе прошел удачно?

— Вполне, — пожала плечами Хадижа, решив пока не упоминать ни Сабиру, ни ее брата. — Ты не сердишься, что я пригласила Эми?

— Нет, конечно, — искренне улыбнувшись и приобняв дочь ответил Саид. — Ты можешь приводить сколько хочешь подруг. Вы чудесно танцевали.

— Я учила Эми.

— И взяла мой платок, — вмешалась Ранья, посмотрев на вещь, что Хадижа до сих пор держала в руках.

Настроение женщины испортилось, когда они вошли в дом, и Ранья увидела танцующую Хадижу. Первое, что она подумала, что девочка что-то вспомнила, и это ее напугало. А когда Ранья украдкой взглянула на мужа, к испугу примешалась и ревность. Выражение лица мужчины, когда он увидел танцующую дочь, ясно говорило о том, какое воспоминание промелькнуло перед его глазами. Даже самой Ранье на миг показалась, что она видит перед собой Жади.

— Он лежал здесь, — указала девушка на диван.

Саид нахмурился, посмотрев на жену:

— Ранья, нужно следить за своими вещами, не превращая дом в хлев. Если ты хочешь, я могу купить тебе любые платки, — обратился он уже к дочери.

— Нет, отец, — девушка бросила платок на диван, игнорируя протянутую руку Раньи. — А вот костюм для танцев… Мне нравится танцевать, правда я еще не настолько умела, как Самира.

— Ты танцуешь прекраснее, чем все, кого я видел, — обхватив лицо дочери и поцеловав ее в лоб, как делал это когда она была маленькая, уверил Саид. — И у тебя будет самый красивый костюм.

— Спасибо, отец, — улыбнулась Хадижа. — А где костюмы моей матери?

Мужчина посмотрел на жен, силясь вспомнить, что случилось с нарядами Жади.

— Одни мы отдали, но несколько осталось у Раньи, — ответила на немой вопрос мужа Зулейка, украдкой наблюдая, как побледнело лицо соперницы.

— Вот здорово! — хлопнула в ладоши Хадижа. — Ранья, ты же отдашь их мне, правда?

Ранья до побелевших костяшек сжала подол юбки. Она видела по глазам маленькой негодяйки, что ей не так нужны эти костюмы, как специально выставить ее злой мачехой перед отцом. Как и в детстве, желая разрушить ее семейную жизнь. Но, что было еще хуже, с возвращением Хадижи призрак Жади снова витал по дому и приобретал все более разрушительную силу.

«О, Аллах, сжалься надо мной», — мысленно взмолилась женщина.

— Конечно, Хадижа, — выдавила из себя улыбку первая жена отца. — Я поищу их, как только уложу Мунира спать.

— Благодарю, — сладким голосом пропела девушка, не сдержав ухмылки при виде перекошенного лица Раньи.

Хадижа сама не понимала, почему ей так приятно доводить Ранью, показывая, что она, папина принцесса, важнее для отца. Может потому, что женщина сама была несправедлива к ней, тогда, когда она хотела просто стать частью этой чужой семьи?

— Отец, — повернулась она к Саиду, что все еще стоял возле. — Я пойду к себе.

— Да, конечно, принцесса, — улыбнулся мужчина. — Спокойной ночи, — снова поцелуй в лоб.

Саид был счастлив. Сегодня вечером ему показалось, что на миг все стало как прежде прекрасная принцесса Хадижа, кружащаяся под музыку и с улыбкой встречающая его. Даже этот ее выпад против Раньи не испортил ему настроение.

— Спокойной ночи, Саид, — обратилась к нему Зулейка. — Не засиживайся допоздна.

— Спокойных снов, — поцеловал он ладонь второй жены. — Не буду, обещаю.

С Зулейкой у него давно установились спокойные, дружеские отношения. Эта женщина была достаточно мудра, чтобы не претендовать на главное место в его сердце. Он уважал ее за это и за еще одну маленькую принцессу, которую, да простит его Аллах, он любит меньше старшей дочери. Если бы его жизнь сложилась иначе, если бы Жади не сбежала… Если бы он никогда не привозил их с Хадижей в Рио.

От невеселых дум его отвлекла трель телефона.

— Да, слушаю.

— Добрый вечер, брат, у меня радостная весть: наша сестра и дядя Абдул прилетают в конце недели. Вся семья снова будет в сборе, — звенел в трубке голос Мохаммеда. — Слава Аллаху.

— Слава Аллаху, — подхватил Саид, размышляя, как дядя Абдул отреагирует на своенравную Хадижу.

Сердце тревожно кольнуло.

Не будет покоя под этой крышей.

Восьмая глава

Неделя подходила к концу. Хадижа уже окончательно освоилась в классе, общаясь, в основном, с Эми и Сабирой. Изредка к ним присоединялись ещё две девушки из мусульманских семей. Бразильские же ученики перекидывались время от времени парой фраз, но не слишком интересовались одноклассницами, которым нельзя ходить в ночные клубы и на пляжные вечеринки. Самат, к облегчению Хадижи, не появлялся в эти дни в школе, но его сестренка довольно часто упоминала брата в разговорах. Из-за возможности встречи с ним не хотелось посещать их дом. Кроме того, новая подруга иногда была просто невыносима.

Сабира обожала хвалиться, если не сказать, хвастаться, чем-то новым, будь то украшение или наряд. Девушка любила привлекать к себе всеобщее внимание и восхищение — завистливые взгляды в ее сторону доставляли ей удовольствие.

— Когда же ты приедешь, ко мне в гости? — вздохнула одноклассница. — Я бы показала тебе все мои украшения. Некоторые отец заказывал специально для меня у лучших ювелиров Марокко.

— Прости, Сабира, но, может, вы с Эми придёте ко мне? — предложила Хадижа.

Одноклассница на минуту задумалась:

— Хорошо, может быть сегодня, — пожала она плечикам. — Только надо предупредить отца и брата.

— Ладно, — согласилась Хадижа.

После школы, позвонив отцу, Сабира отпросилась, и вот они втроем приехали в дом семьи Рашид. Сабира с восхищением осматривалась вокруг. В гостиной сидели Ранья и Зулейка с детьми.

— Салам Але́йкум, да принесет Аллах свет и благополучие в этот дом, — воздев руки к небу, поприветствовала она женщин.

— Алейкум Салам, да благословит тебя Аллах, — поприветствовала в ответ Зулейка, с интересом рассматривая гостью.

— Меня зовут Сабира Абу Аббас, я одноклассница Хадижи, — представилась девушка.

— Приятно познакомиться, Сабира, — улыбнулась Зулейка.

Ранья же демонстративно игнорировала и Хадижу и ее подруг — она взяла за руку Мунира и повела его в сад.

— Пойдем, мой хороший, — шептала она упирающемуся мальчишке, которому любопытно было посмотреть, с кем пришла старшая сестра.

Зулейка поморщившись, посмотрела вслед ушедшей женщине. Ранья вела себя как великовозрастный ребенок, но что-то выговаривать первой жене Саида совсем не хотелось.

— Хотите чаю, сладостей? — взяла на себя роль радушной хозяйки вторая жена Саида.

— Да, пожалуйста, пусть принесут в мою комнату, — кивнула Хадижа.

Девушка повела подруг наверх.

— Красиво, — огляделась Сабира, трогая полог кровати, рассматривая обстановку. — Хотя подушек можно было и побольше.

Она по-хозяйски подошла к двери в гардеробную:

— Какие замечательные наряды! — девушка сняла одно из платьев и, приложив к себе, покрутилась вокруг. — А платки! — ахнула Сабира. — Почему ты их не носишь?

Хадижа подала плечами:

— Эти платки принадлежали моей матери.

Их принесла Ранья вместе с двумя нарядами для танцев, тоже когда-то принадлежащих Жади.

— А где твоя мама? Она в Фесе? Или твой отец развелся? — повесив платок на место, спросила гостья.

— Она погибла в аварии пять лет назад.

Услышав это, Сабира побледнела, а Эми поникла.

В комнате повисло тяжёлое молчание. Девушка вышла из гардеробной.

— Я тебя понимаю: моя мама тоже умерла, — ее звонкий голос стал тихим и глухим.

Она села на пуфик возле туалетного столика. Обвела взглядом стоящие на столешнице украшения, косметику и наткнулась на рамку с фотографией очень красивой женщины.

— Это она?

— Да, — также шепотом ответила Хадижа.

— Красивая. А у меня нет ни одной фотографии мамы.

— Почему? — полюбопытствовать, до этого молчащая, Эми.

— Лара Таджия — первая жена отца — велела убрать все фотографии, — безэмоционально ответила Сабира, просто констатируя факт. — Она говорит, что так отцу легче было пережить произошедшее.

Хадижа закусила губу. Она понимала подругу, возможно, не в полной мере, но, если бы ей Ранья запретила рисовать маму, или забрала фото… Слишком жестоко.

— Ты ее совсем не помнишь?

Сабира же глубоко вздохнула, качая головой, стараясь удержать рвущиеся наружу рыдания. Большую часть ее жизни она практически не говорила о матери, разве что с братом и, увидев сейчас участие и интерес во взгляде подруг, начала рассказывать:

— Я плохо помню тот день, в отличие от Самата. Моя память была более милостива. Нам было по семь лет. Помню только, что был очень жаркий день, и мы гуляли в саду.

Сад был великолепен. Это было произведение ландшафтного искусства: изумрудно-зеленая трава, многочисленные клумбы и кусты, фруктовые деревья и большой фонтан. Именно таким Сабира представляла волшебный сад возле дворца падишаха, в сказках, что читала ей мама. Девочка знала, что этот сад отец разбил для ее мамы, ведь она, хоть и была самой младшей, третьей женой, для мужа являлась самой красивой и любимой. Они часто все вместе гуляли здесь, смеясь и играя. Сабира была самой счастливой девочкой во всем Фесе, шагая рядом с мамой, отцом и братом. Но сегодня отец уехал на работу, и девочка скучала.

Она играла в куклы на небольшой поляне, представляя себя, в очередной раз, принцессой за которой вот-вот прилетит на ковре-самолете красивый и богатый падишах. Девочка украдкой смотрела в сторону подвесных качелей, на которых сидела мама, читая книгу. Рядом бегал Самат, играя в отважного воина, размахивая игрушечной саблей.

Все произошло в один миг. Вот мама, улыбаясь ей, встаёт с качелей и вдруг хватается за сердце. Ее качает, и она открывает рот, то ли в попытке вздохнуть, то ли в немом крике. Женщина начинает медленно оседать на землю. Самат, стоящий рядом, отреагировал мгновенно, бросая игрушку и стараясь подхватить мать.

— Сабира, беги за помощью! — закричал он, держа голову матери на своих коленях.

И Сабира побежала. Побежала быстрее, чем когда-либо. В саду собрались все слуги и две первых жены отца. Послышались звуки сирены, но было уже поздно.

Самат так и сидел, удерживая голову матери на коленях, и через всхлипы уговаривал маму открыть глаза, но женщина уже ничего не услышит. Мальчика буквально оттащили от умершей. Все были шокированы и напуганы.

В последующие дни дом погрузился в оглушающую тишину. Не слышен был больше смех, затихла музыка, и двое детей лежали на огромной постели в попытках уснуть. Им нельзя было плакать: нельзя тревожить покой умерших, — , но Сабире так хотелось, что слезы сами катились по бледным щекам. Тихие всхлипы были еле слышны. Самат лежал рядом, молча, не шевелясь, и лишь сильнее сжимал ладонь сестры.

— Нас с братом вырастила Зухра — вторая жена отца. Она старалась, как могла, заменить нам мать.

— А первая, как ее? Таджия? Это ведь она запретила фотографии вашей матери, — фыркнула Эми.

— Лара Таджия очень властная, но умная женщина, — заступилась за свою мачеху Сабира. — Благодаря ей в нашем доме всегда покой и порядок. Говорят, она из королевского рода.

— Все равно это слишком жестоко: лишить ребенка любой памяти о матери, — не унималась Эми.

Сабира пожала плечами. Ее лицо снова стало печальным:

— Однажды отец сказал, что я очень похожа на нее.

— Хочешь, я напишу твой портрет? — спросила Хадижа, у которой до сих пор перед глазами стоял образ маленького мальчика, держащего на руках умирающую мать.

Сейчас она готова была пожалеть Самата. Пережив такое, нельзя остаться прежним. Даже она, не помнящая ни мать, ни того, как произошла авария, ощущала, что в ней

что-то сломалось.

— Ну, я не знаю, — засомневалась Сабира.

— Хадижа прекрасно рисует, — прорекламировала подругу Эми, — Соглашайся.

— Ну, хорошо, — кивнула Сабира.

Тут в дверь постучались. После разрешения в комнату вошла служанка с подносом, на котором стояли сладости и чай.

— Спасибо, Фатима, — поблагодарила служанку Хадижа, как только та все расставила.

— Если нужно будет что-то ещё, только позовите, юная госпожа, — поклонившись, ответила та.

— Попьём чай и начнем рисовать, — сказала Сабира, казалось, уже полностью пришедшая в себя после исповеди, и снова надевшая маску восточной принцессы.

— Как скажешь, — улыбнулась Хадижа.

Девушку больше не раздражала эта манера маленькой хозяйки всего и вся. Кто знает, если бы мама не увезла ее из дома, и не случилось той аварии, то и она сама была бы такой же маленькой принцессой в своем дворце.

Вся большая семья Рашид сегодня собралась под одной крышей в доме Саида. Сам Саид в сопровождении дяди Али уехал встречать Назиру и дядю Абдула, прилетавших утренним рейсом.

Хадижа стояла возле зеркала в полный рост, придирчиво рассматривая себя. На ней была юбка в пол и свободного покроя туника, скрывающая грудь и руки. Ничего не могло бы оскорбить истинного мусульманина в ее наряде, разве что отсутствие хиджаба, но дома, в кругу семьи, носить его не было никакой надобности.

Ещё утром, надевая этот наряд, девушка не сомневалась в своём выборе, но стычка с Раньей поселила страх в душе Хадижи.

С самого утра все были в волнении и радостном предвкушении. Дядя Абдул не был в Рио пять лет, с пропажи Хадижи, а Назиру три года назад выдали замуж за достопочтенного купца Джафара, живущего в Марокко. С тех самых пор сестра не виделась с братьями. После завтрака Саид собирался поехать к Мохаммеду за дядей Али. Мужчина был задумчив, то и дело поглядывая на старшую дочь. Когда же Ранья, как обычно, подошла к мужу попрощаться и пожелать хорошего дня, тот лишь мельком взглянул на жену и, потрепав по голове сына, ушел.

После такого холодного прощания Ранья, конечно, была вне себя от ярости и, поравнявшись с падчерицей на лестнице, сильно сжала ее руку.

— Это ты вносишь раздор в этот дом, — зло зашипела она.

— Я? — непонимающе смотрела на женщину Хадижа.

— Думаешь, почему твой отец был таким недовольным за завтраком?! Он размышлял, что скажет дядя Абдул, увидев тебя, не пойми где воспитанную. Такая же распущенная как… — женщина замялась, словно подыскивая правильное сравнение. — Как все эти западные люди.

— Я не делаю ничего плохого, — вырвала руку из хватки мачехи девушка.

— Да, конечно, — язвительно проговорила Ранья. — Всего лишь не носишь платок и держишь у себя такие книги… О, Аллах, ты позор этой семьи. Я надеюсь, сид Абдул заберёт тебя в Фес. Он уж точно не будет с тобой так покладист, как…

Хадижа не стала дослушивать, вбежав в свою комнату, и вот теперь стояла перед зеркалом в гардеробной.

Взгляд девушки упал на один из платков, что висели на специальных крючках. Внимание привлек зелёный хиджаб по краям оплетенный золотой нитью. Хадижа осторожно взяла его в руки. Материал был полупрозрачным и очень гладким на ощупь. Она глубоко вздохнула и накинула платок на себя.

Хадижа всматривалась в собственное отражение и даже могла сказать, что платок ее нисколько не портил, даже наоборот, создавал ореол какой-то таинственности. Она даже могла сравнить себя с образом матери, что так старательно выводила в альбоме. Чем пристальней она всматривалась в отражение, тем сильнее начинало нарастать напряжение. Очертания комнаты словно стерлись, оставляя лишь манящую куда-то вдаль гладь зазеркалья. Там, в этой глубине, Хадиже чудились силуэты. Девушка словно впала в транс. Перед глазами проносились какие-то бессвязные мельчащие картинки, все кружилось, но звуки… Пугающе отчетливый визг тормозов и звон разбивающегося стекла, а еще голос, знакомый и незнакомый одновременно.

— Осторожно! — крик возник в голове, отдаваясь болью, но воздуха ее лишил тот же голос, только едва доходивший до шёпота, и обращён он был уже точно к ней, — Хадижа, принцесса моя, прости меня. Да сохранит Аллах тебе жизнь…

Девушка сорвала с себя платок, соскользнула на пол рядом с зеркалом, не в силах отдышаться. Она почувствовала, как что-то щекочет верхнюю губу, поднесла пальцы, увидела кровь.

Стук в дверь заставил Хадижу вздрогнуть.

— Юная госпожа, ваш отец с гостями уже подъехал, — услышала она голос служанки.

— Я сейчас спущусь, Фатима, — отозвалась Хадижа, чтобы сердобольной женщине не пришло на ум войти и застать ее в таком состоянии.

Шаги за дверью затихли. Хадижа посмотрела на своё отражение. Бледная, с кровавыми разводами под носом, пожалуй, если она явится в таком виде, то тут же будет отправлена в лучшую больницу Рио. Нужно было срочно привести себя в порядок. Девушка поднялась на ноги. Ее немного качало, голова кружилась, и в ней словно заработали маленькие молоточки. Подобрав платок, откинутый в сторону, девушка прошла в ванную. На платке теперь была большая дыра: видимо, девушка так яростно стаскивала его с себя, что нежная ткань не выдержала. Рука Хадижи дрогнула над мусорным ведром: все же этот хиджаб принадлежал матери — она отложила платок в сторону. Умывшись, причесавшись и убедившись, что выглядит уже не так ужасно, Хадижа вышла из ванной и направилась к двери.

Внизу уже были слышны радостные возгласы и приветствия. Девушка в нерешительности замерла на ступенях лестницы. Хадижа глубоко вздохнула, вслушиваясь в разговоры, но понимая, что дальше тянуть нельзя, стала медленно спускаться.

— А вот и моя принцесса, — первой увидела вошедшую в гостиную девушку и направилась к ней, чтобы заключить в объятья, незнакомая женщина.

Хадижа на автомате приняла его.

— Дай я на тебя посмотрю, — отстранила девушку от себя незнакомка. — Какой же красавицей ты выросла! Я понимаю, что ты меня не помнишь, но я твоя любимая тетя Назира.

— Назира, не смущай Хадижу, — вмешался Мохаммед.

— Все как всегда, — уперев руки в боки, недовольно посмотрев на брата, возмутилась женщина. — «Назира, не делай того!»! «Назира, не ходи туда!» Прошли те времена, братец, когда Назира была словно служанка в твоем доме! Теперь Назира живет как королева! — женщина демонстративно подняла голову вверх, на ее шее висело массивное золотое ожерелье. Руки тоже были унизаны золотыми браслетами и кольцами — да все ее одеяние было вышито золотыми нитями, — Хвала Аллаху! Джафар относится ко мне тем уважением, которого я была достойна всегда, — закончила свою тираду женщина.

— Хвала Аллаху, — воздела руки к потолку Латифа, видимо, вспомнив то веселое время, когда старшая сестра мужа жила с ними под одной крышей.

Купец Джафар Файруз посватался к Назире два года назад. Он был не молод, но довольно представителен, а главное: богат и уважаем. Мужчина, похоронивший любимую жену и оставшийся с двумя детьми, искал не молодую женщину для еще одного наследника, а мудрую хозяйку, способную помочь воспитать ему двух малолетних сыновей.

Повозмущавшись больше для вида, Назира все же согласилась, увидев, что в подарок будущий муж прислал богато украшенное колье. С тех пор воспитывала и наставляла на путь истинный Назира уже детей Джафара, а Саид и Мохаммед могли облегченно вздохнуть, сняв с души груз невыполненного долга перед старшей сестрой. Хотя всегда понимали, что найти для нее мужа было так тяжело не столько из-за того, что сестра положила всю молодость на воспитание братьев, сколько из-за ее характера.

Никто не обратил особого внимания на монолог Назиры, но это дало Хадиже передышку и время поприветствовать тетю Латифу и Зорайде. На другой стороне комнаты с отцом и дядей Али разговаривал мужчина в странном одеянии, напоминающем халат, и в ярко-красной феске.

Сердце девушки пропустило удар, а ладони вспотели, когда она поняла, что это и есть дядя Абдул. Мужчина, видимо, почувствовав ее взгляд, обернулся. По возрасту он был ровесником сиду Али. Мужчина, прищурившись, размашистым шагом направился к ней. Хадижа заставила себя оставаться на месте.

— Хвала Аллаху! Он вернул тебя в родной дом, — мужчина обхватил голову девушки, заставив чуть склониться, и запечатлел на ее лбу поцелуй. — Твои волосы, — длинная прядь задержалась на руке старика. — Они так посветлели. Помню, в детстве они были намного темнее.

— Они обесцвечены, — ответила Хадижа.

Лицо дяди Абдула тут же помрачнело. Он отступил от девушки, качая головой:

— Аллах создал нас такими, какими хотел видеть! Изменять свою внешность — это блажь и неуважение к Создателю. Только испорченные западные люди стремятся изменить что-то в том теле, какое им дал Аллах! Ты же не такая? — он испытывающе посмотрел на нее.

Хадижа вся напряглась под этим строгим взглядом:

— Нет, конечно, нет, — замотала она головой.

— Вот и славно, — улыбнулся старик. — Ты часто открываешь Коран? Читаешь? Молишься?

Девушка вздрогнула и с испугом посмотрела за плечо дяди Абдула, где стояли отец и дядя Али. Их лица выражали такой же испуг.

С тех пор, как Хадижа вернулась в родной дом, ей сложно было привыкнуть к другой стране и к другим обычаям. Она уяснила правила, но никто не заговаривал с ней о религии. В общем и о том, что она должна молится и изучать Коран. В приюте их каждое воскресение водили на службу в ближайшую церковь. Как и остальные воспитанники, она в пол-уха слушала речь пастора, вешающего с кафедры, стараясь не начать клевать носом. Но верила ли она в Бога?

Хадижа помнила тот день, когда, очнувшись в больнице и узнав, что произошло, по разговорам жандармов поняла, что в машине была ее мать. Девочке хотелось заполнить то чувство пустоты и растерянности, в котором она пребывала. Она спросила о женщине, о имени, о личных вещах, о могиле. Имени никто не знал, уцелевшие при взрыве автомобиля вещи приобщили к делу в качестве улик и отдавать не имели права, а могилы просто не было — останки кремировали.

Девушка с отчетливой ясностью помнила, как лежала в больничной палате, рассматривая потолок, и как нянечка, ухаживающая за ней, благодарила Господа, что тот сохранил малышке жизнь, а Хадижа думала, что не хочет благодарить и даже верить в Бога, который был настолько жесток, что отобрал у нее все.

Даже память.

С того самого дня Хадижа к вопросам веры не возвращалась, и теперь стояла, растеряно хлопая глазами, не зная, что ответить.

— Абдул, — вмешался Али. — Ты же знаешь о беде, что приключилась с Хадижей. Врачи строго-настрого запретили ей перенапрягаться.

— Ой, Али, — прищурился собеседник. — С каких пор знание и соблюдения законов Аллаха считается непосильным трудом? Кто не признает Аллаха в этом мире, не узнает его в другом! — голос старика звенел от возмущения, а рука с поднятым вверх пальцем дрожала, — Кто не следует предписанием Пророка, не заканчивает хорошо! Вспомните хоть Жади. Она забыла о вере, скатившись в разврат, и Аллах наказал ее!

Слова о матери пощечиной ударили по Хадиже. Дядя Абдул распылялся все больше, словно вещая с трибуны, а девушке хотелось зажать уши, чтобы не слышать всей этой гневной тирады. Она почувствовала, как ее начинает трясти, а на глаза наворачиваются слезы, и до того, как кто-то успел ее остановить, девушка бегом устремилась наверх.

Хадижа не знала, прошло пять минут или полчаса, но в дверь постучали.

— Войдите, — разрешила она, садясь на постели.

В комнату вошел дядя Али.

— Могу присесть? — указал он на место рядом с ней.

— Конечно.

— Не обращай внимания на слова дяди Абдула. Он стар и мудр, но с тем же самым слишком старомоден и фанатичен. Он кроит мир по старым меркам, не замечая, что тот изменился. Вот, — мужчина протянул ей книгу в красивой обложке. — Это священная книга Аллаха, Коран. Ты можешь читать ее. Можешь выучить наизусть от корки до корки, но это не сделает тебя истинно верующей, пока ты не поверишь тем словам, что написаны в ней. Ты веришь?

— Не знаю, — честно призналась Хадижа, — Мне хочется верить. Ведь если где-то там нет никого, а после смерти нас ждет лишь могильная тьма — это страшно.

— Что ж, желание верить — это уже начало, — улыбнулся, приобнял девушку дядя Али, — Аллах вернул тебя нам, и Он же укажет тебе правильный путь.

Он замолчал, рассматривая многочисленные рисунки, развешенные на одной из стен. Хадижа тоже молчала. Мудрость и спокойствие дяди Али придавали ей смелости, давали чувство опоры и поддержки. Она привязалась к нему и была благодарна за его внимание и ненавязчивость.

— Дядя Али? — решилась она задать вопрос

— Да?

— А моя мама действительно была такой ужасной грешницей? — она посмотрела на мужчину.

— Нет, моя дорогая. Твоя мама просто искала свой путь. Она совершала ошибки…но все мы совершаем ошибки. Аллах милостив и к заблудшим овцам.

В глазах старика появились слезы. Он любил Жади, как дочь. Несмотря на то, что с появлением этой девушки буря и грозы поселились под его крышей. Сид Али винил, не мог не винить, себя за то, что не уберег ее. За то, что в какой-то момент был так же глух и слеп, как Абдул. Что Аллах не наделил его мудростью.

— Дядя Али, я Вас расстроила? — растерялась Хадижа.

— Нет, дорогая, все хорошо, — улыбнулся он ей. — Но, думаю, нам стоит вернутся к гостям. Назира очень скучала по тебе, да и Абдул. Не волнуйся, он слишком стар и уже истратил весь свой пыл. Просто он переживает за тебя, как и мы все.

— Да, наверное, — поднимаясь на ноги и одергивая юбку, ответила Хадижа. — Большая семья — это трудно, я просто еще не привыкла. Хорошо, что у меня есть Вы, — улыбнулась она.

— А я как счастлив! Когда ты появилась на свет, я был рад чуть ли не больше, чем твой отец, раздающий золото на Медине.

— Золото?

— Золото, — кивнул дядя Али, открывая дверь и пропуская Хадижу вперед. — Есть такой обычай, когда рождается ребенок…

Остаток вечера действительно прошел без происшествий.

Девятая глава

Хадижа сидела на диване и готовилась к завтрашней контрольной. Отец был на работе, а Зулейка и Рания в компании лары Назиры решили обогатить пару магазинчиков в торговом центре. Девушка воспользовалась тем, что в доме остались одни дети и служанки, удобно устроилась на диване, но не успела прочитать и абзац, так как раздалась тревожная трель звонка, прозвучавшая на всю гостиную. Почему она показалась Хадиже тревожной, девушка и сама не могла понять, но поспешила взять трубку, опередив служанку.

— Дом семьи Рашид, слушаю.

— Хадижа, — раздался голос Самиры, — я не могу дозвониться до дяди Саида на работе, кто-нибудь есть дома?

— Нет, — только я, Мунир и Малика. Что случилось? — голос кузины действительно звенел от тревоги.

— Маму, ее отвезли в больницу! О, Аллах!

— Из-за чего? — Хадижа буквально соскочила с дивана.

— У нее началось кровотечение. Все так перепугались и вызвали скорую. С ней сейчас Зорайде. Дядя Али и дядя Абдул с отцом поехали на ткацкую фабрику, а Амин в колледже.

— Успокойся, Самира, — постаралась осмыслить услышанное Хадижа, — Слушай, я поеду на работу к отцу. А ты поезжай в больницу. В какую больницу отвезли тётю Латифу?

* * *
Закончив разговор Хадижа отыскала номер телефона такси.

— Фатима! Фатима! — уже набирая номер, позвала служанку Хадижа.

— Что случилось, юная госпожа? — спешила женщина на ее зов.

— Адрес офиса отца?!

— Зачем он вам, юная госпожа? Вам нельзя никуда уходить одной из дома!

— Давай! Давай скорей, — торопила Хадижа, не слушая робких протестов служанки.

Женщина покорно подчинилась, сказав адрес.

— Объясните, юная госпожа, зачем вам ехать к отцу? Меня наругают если, я дам вам одной уйти из дома, — причитала Фатима.

— Тетя Латифа в больнице. Никто не может дозвониться ни до дяди Мохаммеда, ни до моего отца. Я поеду к нему.

— О, Аллах! — воскликнула женщина и возвела руки к небу.

Хадижа воспользовалась этим и выбежала из дома. Охранники ринулись к воротам, обеспокоено переглядываясь.

— Пропустите, я еду к отцу. Он сам вызвал для меня такси, — приказала она, и мужчины отступили.

— Как в тюрьме, — выдохнула девушка, садясь в машину и называя адрес.

Подъехав к высокому зданию, она расплатилась из своих карманных денег. Глубоко вздохнув и напомнив себе, что дело срочное и плевать, что отец не обрадуется ее приходу, девушка поднялась по ступенькам и вошла во внутрь. Хадижа подошла к стойке администратора:

— Здравствуйте, сеньорита, — обратилась она к девушке, мило улыбающейся ей, — Где мне найти офис сеньора Рашида?

— Добрый день, шестой этаж. Лифты слева, — указала служащая вглубь здания.

— Спасибо, — поблагодарила Хадижа, решительно направляясь в нужную сторону.

Стоило ей остановиться у лифта и нажать на кнопку, как двери разъехались, и девушка, буквально столкнувшись с холодным взглядом голубых глаз, в испуге отступила. Из кабины вышел Самат, за ним незнакомый мужчина и, наконец, отец.

— Хадижа?! Что ты тут делаешь? — увидел дочь Саид, — Это моя дочь Хадижа, — представил он девушку незнакомцу, — А это Жаудат Абу Аббас и его сын Самат.

— Салам Але́йкум, — Хадижа опустила глаза, не только потому что того требовали приличия, а, скорее, из-за собственного желания спрятаться от ощущения холодного взгляда, прожигающего насквозь.

— Але́йкум Салам, — поприветствовал мужчина ее, — Ну, мы договорилисьь, — обратился он к Саиду, видимо, продолжая прерванный разговор.

— Да, конечно, — кивнул он, пожав протянутую руку.

Пока мужчины прощались, Хадижа из-за всех сил старалась не замечать Самата, который абсолютно спокойно стоял возле своего отца, но не сводил с нее заинтересованного, изучающего взгляда. Девушка кусала губы, ожидая, пока мужчины Абу Аббас уйдут, и она сможет сказать отцу, почему так внезапно нагрянула. Рассказывать о произошедшем в присутствии чужих ей казалось абсолютно не уместным. Мужчины распрощались и пошли по направлению к выходу, а Саид повернулся к дочери.

— Почему ты тут? Одна! — голос Саида звенел от возмущения.

— Тетя Латифа в больнице, — не стала тянуть Хадижа.

— Что?! Как?! — лицо мужчины побледнело.

— Позвонила Самира. Она не смогла дозвониться до тебя, а дядя Мохаммед с дядей Али и дядей Абдулом на ткацкой фабрике, — скороговоркой выпалила девушка.

— О, Аллах! — воздел руки к небу Саид, — Я знаю, где это. Поехали.

Они сели в автомобиль, припаркованный у здания. Несколько фраз водителю, и вот уже машина выезжает на шоссе.

— Как ты добралась? — спросил Саид, откидываясь на спинку заднего сидения, и посмотрел на дочь, сидящую рядом.

— На такси. Я просто испугалась. Самира была взволнована. Решила, что не могу так просто сидеть и ждать, пока кто-нибудь вернется домой. Ты очень сердишься?

— Нет, — покачал головой Саид, — Я не сержусь. Просто, ты знаешь…

— Девушкам нельзя одним выходить из дома и открывать двери чужим, — повторила она заученную наизусть фразу, — Но тут особый случай.

Отец посмотрел на дочь. Упрямая и решительная точь-в-точь как Жади — полностью уверенная в собственной правоте, хотя знает, что нарушила несколько правил. Он устало вздохнул. Удастся ли ему снова привить дочери мусульманские истины, снова научить ее жить по законам? А стоит ли?

Саид вспомнил тот взгляд, которым одарил его дочь Жаудат. Приехала одна, с непокрытой головой — для его компаньона это было равносильно, если бы Хадижа прошлась по улицам города в купальнике. Мужчина, можно сказать, являлся более молодой версией дяди Абдула — даже переехав в Рио он жил исключительно по мусульманским законам. Его дом разделялся на женскую и мужскую половину, и женщина не имела права входить на мужскую без разрешения. В доме не было телевизора, а компьютер стоял только в кабинете у хозяина; все, включая слуг, молились по пять раз в день. Ни у одной из жен Абу Аббаса не было образования. Двух старших дочерей от первых жен Жаудат выдал замуж едва им исполнилось восемнадцать, и Саид знал, что и Сабире уже присмотрели жениха, знал, что ее выдадут замуж уже этой зимой.

Саид еще раз украдкой посмотрел на Хадижу, которая рассматривала пейзаж за окном.

«Выдать Хадижу замуж», — от одной только мысли об этом Саид почувствовал, как холодеют ладони. Нет, он совсем не был готов расстаться со своей «маленькой принцессой».

— Господин, мы приехали, — обратился к нему водитель, когда автомобиль затормозил возле ткацкой фабрики.

— Сиди здесь, — строго сказал Саид дочери.

Она лишь кивнула.

Не более чем через полчаса четверо мужчин уже сидели в машине взволнованные и бледные. Мохаммед по десятому разу заставлял Хадижу пересказать телефонный разговор с Самирой и с каждым разом бледнел все больше:

— Бедная, моя козочка. Латифа моя! О, сохрани ее, Аллах! Ее и малыша, что она носит под сердцем!

— Успокойся, Мохаммед, все будет хорошо. Твоя жена еще молода и здорова. Она уже родина тебе двух детей, родит и третьего, — как мог успокаивал племянника дядя Абдул.

Хадижа молчала, сцепив руки в замок, понимая, что какие бы слова сейчас не произносились, спокойнее всем станет лишь после того, как все убедятся в том, что жизни матери и ребенка ничего не угрожает.

Ей казалось, что в больницу они ехали очень долго, поэтому не успел автомобиль затормозить, как все устремились ко входу в госпиталь.

— Сеньоры! Сеньоры! — медсестра выбежала им навстречу из-за поста, — Вы к кому?

— Латифа Рашид, — ответил Саид. — Где она? В какой палате?

— Она в операционной, — ответила женщина. — Вы можете подождать ее там, — она указала в сторону холла.

— Спасибо, — коротко кивнул мужчина.

— Операция! О, Аллах! — Мохаммед, казалось, стал еще бледнее и был готов сам свалится без чувств.

Они прошли в холл. На ближайших креслах сидели Самира, Зе-Роберту и Зорайде.

— Отец!

— Сид Али!

Обе женщины ринулись навстречу пришедшим.

— Доченька моя, — обнял Самиру Мохаммед. — Как твоя мать? Что говорят врачи?

— Отслойка плаценты, врачи сказали, что нужно срочно делать кесарево.

— О, Аллах! — ноги у Мохаммеда подкосились, и он буквально рухнул на ближайший стул.

Хадижа села рядом с Зорайде и сжала ее ладонь:

— Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.

— Да услышит тебя Аллах, — вымученно улыбнулась ей женщина.

Наступила тишина. Никто больше ничего не говорил — все напряженно ждали, вздрагивая от звука открывающихся дверей и оглядываясь на приближающийся шорох шагов. Хадижа крутила в руках стаканчик с отвратительным кофе, который невозможно было пить, но его запах хоть как-то перебивал запах лекарств и чистящих средств, казалось, пропитавших сами стены больницы.

Громкий стук каблуков и голос Назиры, потребовавшей ответить, где Латифа, заставил всех как по команде повернуть головы.

— О, Аллах, — одними губами прошептал Саид, закатывая глаза.

Старшая сестра, конечно, не смогла усидеть дома и примчалась сюда. Ни одно событие в жизни братьев и их жен не могло обходиться без Назиры, уж если она оказывалась где-то поблизости.

— Сестра! — вышел из холла Саид, чтобы остановить весь шум, что принесло с собой появление женщины.

Женщина услышала брата ирешительно направилась в его сторону; тут же стало понятно, что она пришла не одна — за ней шли Ранья и Зулейка.

— Хабиби, — кинулась к Саиду Ранья, видя недовольство мужа, — Мы решили приехать, как только вернулись домой и узнали обо всём от Фатимы. Как Латифа?

— Ее оперируют, — коротко ответил Саид.

— О, Аллах! — воскликнула она.

— А это все из-за того, что Латифа перестала следовать нашим традициям. Она стала, как все западные женщины: слабой и болезненной, — своим обычным тоном начала Назира. — Раньше рожала дома и ничего, а теперь Аллах отвернулся от нее!

— Назира!!! — хором воскликнули братья и дядя Али.

— А что такого? Самира и Амин были рождены в стенах родного дома, а это ребенок будет вытащен через живот, среди чужих людей.

— Вообще-то домашние роды — это очень опасно, — не поднимая взгляда от стаканчика кофе произнесла Хадижа.

Ей вдруг стало обидно от несправедливых слов, когда дядя Абдул обвинял ее маму, но, если там она ничего не могла сказать против, тот тут слова нашлись сами собой.

— На уроках нам рассказывали, что смертность при домашних родах в четыре раза превышает больничных. Особенно, у женщин старше тридцати лет.

— На каких таких уроках? — нахмурилась Назира, недовольная тем, что с ней спорят.

— Уроках по половому воспитанию. Нам рассказывали о контрацепции, заболеваниях, беременности и родах, — ответила Хадижа до того, как поняла, что и кому сказала.

— Какой харам! — Ранья прикрыла рот ладонью, смотря на девушку таким взглядом, словно Хадижа призналась, что сама беременна.

Лица остальных тоже были хмурыми и напряженными. Хадиже показалось, что отец снова смотрит на нее осуждающе, поворачивать же голову в сторону дяди Абдула, или дяди Али девушка просто боялась. Надо же было так опростоволоситься. От каких-либо еще комментариев девушку спасло появление врача.

— Вы родственники сеньоры Латифы Рашид? — спросил он, осматривая всех собравшихся.

— Да, я ее муж, — довольно резво поднялся на ноги Мохаммед, — Как она?

— Операция прошла успешно. Поздравляю, у вас мальчик, — улыбнулся доктор, — Он немного недоношен, так как родился раньше срока, но в общем здоров. Вы сможете его увидеть в отделении новорождённых.

— А Латифа? — голос мужчины дрогнул.

— С ней тоже все будет хорошо, Слава Богу, мы успели вовремя, но увидеть вы ее сможете лишь завтра. Сейчас ей нужно отойти после наркоза.

— О, спасибо вам, доктор! — на глазах Мохаммеда навернулись слезы, и он порывисто обнял врача, — Вы спасли мое сокровище. Да, благословит вас Аллах!

— Ну, полно вам, полно, — похлопал мужчину врач, несколько смутившийся от таких проявлений эмоций, и мягко высвободился из объятий, — Вам всем стоит отдохнуть. Еще раз поздравляю.

Доктор, кивнув, пошел дальше.

— У меня сын, — прошептал Мохаммед, — У меня сын!

После новостей, что с Латифой и ребенком всё в порядке, все вздохнули с облегчением и теперь с радостью обнимали счастливого отца.

— Я назову его Кави. Мой сын рожден сильным и здоровым.

— Да, пусть будет так. Благослови его, Аллах! — воздев руки вверх, произнес дядя Абдул.

* * *
На следующий день в школе, на контрольной Хадижа старалась вспомнить хоть что-то из читаемого вчера. Вечером, после того, как они вернулись домой, отец не сказал ей ни слова и отправил в свою комнату. Утром же она специально дольше провозилась со сборами в школу, что не вышла к завтраку, чтобы лишний раз не встречаться ни с отцом, ни с Раньей, ни с Зулейкой и чуть ли не бегом запрыгнула в машину, на ходу дожёвывая бутерброд.

«Вот нужно было ей вспомнить о тех уроках по половому воспитанию, да еще и ляпнуть об этом при всех?»

Хотя ей не было ни стыдно за свои слова. Девушка действительно считала, что глупо ставить под угрозу свою жизнь и жизнь ребенка из-за, пусть и вековых, традиций.

«Когда у нее будут дети, она ни за что не согласится рожать дома. Стоп! Какие еще дети?!» — тряхнула головой девушка.

Она не хотела ни замуж, ни детей, во всяком случае, пока она не получит полноценное образование. Ей нужно лишь набраться смелости и поговорить с отцом; но как подойти к нему после вчерашнего?! Вдруг он решит отправить ее в Фес вместе с дядей Абдулом — Аллах, только от одной мысли об этом ее руки холодели, и юное тело сковывал страх.

Прозвенел звонок, когда Хадижа, наконец, очнулась от своих раздумий и наспех поставила галочку в варианте ответа на последний вопрос. У стола преподавателя толпился практически весь класс, спеша сдать работу и отправиться на обед. Девушка терпеливо ждала, пока народа станет по меньше, заодно повторно пробегая глазами строчки теста. Поменять уже ничего было нельзя, но ещё раз убедиться, что она ответила на все вопросы — можно. Девушка нисколько не удивится, если узнает, что провалила тест. Обреченно положив лист в стопку таких же, Хадижа покинула класс самой последней.

Она шла по коридору в сторону выхода, когда на ее пути встал Самат. Девушка испуганно остановилась; вокруг никого не было, и душа убежало в пятки, когда молодой человек уверенным шагом начал приближаться к ней. У Хадижи возникло постыдное желание повернуться и убежать обратно в класс, но Самат не дал ей такой возможности. Буквально прижав девушку к стене и нависнув над ней, он отрезал ей дорогу как и назад, так и вперед.

— Але́йкум Салам, Хадижа Рашид, — голос молодого человека был спокойным, даже каким-то ленивым.

— Салам Але́йкум, Самат Абу Аббас, — в тон ему проговорила девушка, опустив взгляд, — Я думаю, что молодому человеку нельзя так близко стоять к девушке.

— Можно, если она его невеста.

— Невеста?! — девушка вздрогнула и подняла взгляд, встретившись с его взглядом, — Ты лжешь.

— Почему же? — ухмыльнулся он. — Я богат, красив и религиозен, не вижу причин твоему отцу отказываться. Моя семья очень уважаема и влиятельна. Сама подумай, Хадижа, будешь жить, как принцесса — я осыплю тебя золотом, и ты ни в чем не будешь знать отказа.

Хадижа почувствовала, как противный страх и сомнение заползали в ее душу. Действительно, со стороны ее родственников Самат выглядел более чем привлекательным кандидатом.

— Я польщена, но…нет, Самат, я не хочу за тебя замуж, — покачала она головой, — И я уверена, что мой отец не пойдет против моего желания.

Парень, казалось, не ожидал такой наглости отказа, и удивился, но через секунду его взгляд стал бессовестно жестоким. Сердце Хадижи забилось так отчаянно, словно хотело сломать ребра; девушка точно знала, что нужно делать, если на тебя смотрят так — бежать, бежать быстро, поэтому она, поднырнув под рукой Самата, пустилась наутек.

Выбежав на школьный двор, Хадижа почувствовала себя в относительной безопасности. Эми и Сабира махали ей из-за одного и столов, подзывая.

— Что с тобой ты словно стометровку пробежала, — посмотрела на подругу Эми, — Что случилось?

Посмотрев на Сабиру, девушка прикусила себе язык. Рассказывать, что произошло между ней и Саматом при обожающей его сестре — лишь повод для скандала.

— Ничего, — приказывая себе успокоиться, ответила Хадижа.

Выпив воды, девушка немного пришла в себя, тем более, что Самата так и не было видно, следовательно, из здания школы он не вышел. Куда ушел молодой человек, Хадижа не знала, но сама мысль о том, что он не погнался за ней, успокаивала.

— Эй, ты слушаешь? — помахала ладонью перед лицом Эми.

— Да, что? — посмотрела на подруг.

— Ты помнишь, что будет в субботу? — спросила ее Сабира.

— Большой праздник, — на автомате ответила Хадижа.

Будущая именинница уже успела прожужжать все уши предстоящим праздником, но после случившегося Хадиже хотелось идти в их дом еще меньше, чем прежде. Оставалось придумать, как отказаться, чтобы не обидеть подругу.

— Мне удалось уговорить отца, чтобы он арендовал клуб Нефертити на вечер, — чуть ли, не подпрыгивая на месте, сообщила Сабира.

— Ух, ты! Это же один из самых роскошных клубов Рио! — восторгу Эми не было придела.

— Да, и на один день он будет открыт только для моей семьи и наших гостей, — гордо вскинув подбородок, заключила Сабира, — Отец обещал привести самых лучших танцовщиц. Это будет словно прием в восточном дворце.

Дальнейшее восхищение Сабиры будущим праздником Хадижа пропустила мимо ушей. Как только прозвучало название клуба, перед глазами тут же встал образ Зейна, и девушка невольно заулыбалась. Хоть девушка и не видела его с того вечера, она не забывала о нем. Сколько она сидела над своим заветным альбомом, рисуя и снова стирая штрихи, воскрешая в памяти выражение его глаз и то, с каким вниманием он смотрел на нее. Да, она определенно хотела снова увидеть хозяина клуба.

— Я же приглашена? — спросила она.

— Конечно! — воскликнула Сабира, — И ты, и вся твоя семья! Вы не можете пропустить мой праздник даже если заболеете! — посмотрела она уже на обеих девушек, — Вам все ясно?

— Так точно, госпожа, — хором ответили Хадижа и Эми, шутливо поклонившись.

— Пора на урок, — Эми посмотрела на часы, — А ты так и не поела, — с упреком проговорила она, посмотрев на нетронутый обед подруги.

— Я не голодна, — покачала головой Хадижа, у которой от одной мысли, что сейчас придётся возвращаться в класс, сводило живот.

— Уж не заболеваешь? — нахмурилась Эми, — Ты, какая-то бледная.

— Только посмей, — шутливо пригрозила Сабира.

— Девочки, не собираюсь я болеть, просто вчера переволновалась. У меня родился еще один кузен.

— О, Аллах! Что же ты молчала! Ребенок, какое счастье! — захлопала Сабира. — Когда я выйду замуж, у меня будет много детей, желательно, сыновей.

— Сначала закончи школу, — Эми остудила пыл подруги.

Они вернулись в класс за минуту до звонка. Остальные одноклассники уже расселись за партами; на своем месте сидел и Самат. Он, казалось, не обращал на Хадижу ни малейшего внимания и привычным движением отодвинул стул подошедшей сестре. Юная Рашид, выпрямив спину и стараясь ни о чем не думать и не вспоминать, села на свое место.

— Почему они все время сидят вместе, если он в школе, — украдкой взглянула на Самата Эми.

— Может, потому что они брат и сестра, — пожала плечами Хадижа.

— Вот бы он обратил на меня внимание, — горестно вздохнула Эми.

«О, его внимание просто отвратительно! С удовольствием поменялась бы с тобой местами», — подумала дочь Саида.

Преподаватель вошел в класс и начал урок. Хадижа пыталась сосредоточиться на его речи, стараясь игнорировать тяжелый взгляд позади нее.

«Может, заболеть — это не такая уж и плохая идея?» — трусливо подумала она, но воображение снова нарисовало высокий мужественный силуэт Зейна, — «Нет, я не упущу шанс встретиться с ним вновь. И никакой Самат с его планами на женитьбу мне не помешает.»

Десятая глава

Суббота встретила ливнем. Он обрушился с Небес, остужая раскаленный солнцем воздух, принося с собой долгожданную, обволакивающую прохладу. Хадижа наблюдала за стекающими по стеклу каплями дождя, рисуя на окне пальцами. Последние дни она не могла ни на чем толком сосредоточиться: ни читать, ни рисовать, ни танцевать — не хотелось. Девушка гнала от себя это чувство апатии, сваливая вину на резкую смену погоды, но, на самом деле, тревожило ее совершенно другое.

Ей уже давно нужно было собираться на праздник, но предчувствие чего-то нехорошего сжимало юную грудь. С того дня, когда Самат зажал ее в коридоре школы, она его больше не видела. И, кажется, стоило бы успокоиться, но выходило это плохо. Мысль о том, что парень будет на празднике, щекотала нервы.

«Он и ещё целая толпа гостей», — успокаивала она себя, — «И Зейн… Зейн».

Перед глазами возник высокий и стройный силуэт хозяина клуба. Щеки предательски заалели. Обозвав себя «мечтательной дурочкой», Хадижа спрыгнула с подоконника и нечаянно смахнула альбом с рисунками. Страницы, словно специально, открылись на портрете мужчины. Девушка подняла альбом.

Он, наверное, и думать забыл про потерявшуюся девчонку. Вокруг него столько красивых женщин, и каждая смотрит на него с явным желанием и вожделением. Она провела пальцами по контуру эскиза. Ей почему-то хотелось отдать его в руки мужчине. Да, возможно, это глупо. Это сдает ее с потрохами, что она заинтересовалась им, что думала о нем, но желание, чтобы он не забыл о ней, было сильнее. Осторожно выдернув рисунок, девушка свернула его в трубочку, перетянув резинкой. Теперь она обязана явиться на праздник уже только ради того, чтобы вручить Зейну этот подарок. Положив рисунок в сумочку, висящую на спинке стула, Хадижа направилась в гардеробную.

Среди вороха юбок и кофт было несколько платьев. Свободного покроя, с закрытыми плечами, длинным рукавом и подолом в пол. Они отличались красивой отделкой, вышивкой и смотрелись достаточно нарядно. Выбрав платье нежно-персикового цвета с кружевной отделкой, она примерила его.

— Мусульманская вечеринка, идеальный вариант.

Хадижа вспомнила, как выбиралась на дискотеки в Бордо, одетая в узкие черные джинсы и короткий топ — настоящий харам, в чистом виде. Появись она в таком сейчас, дядю Абдула хватил бы удар. Но о чем это она? Это была Зое Вебер, девочка-сирота, а она Хадижа Рашид — хорошая дочь из приличной семьи, дочь достойного человека.

«Повторяй это себе почаще и, может, поверишь», — прошептал язвительный голосок в голове.

Игнорируя собственное плохое настроение, Хадижа села за туалетный столик. Открыв шкатулку, девушка стала перебирать украшения, в которые заглядывала всего пару раз. Носить украшения, особенно такие богатые, в доме, каждый день, казалось Хадиже ненужным, мешающим излишеством, но для праздника… Девушка выбрала широкий золотой браслет с агатовыми вставками и несколько колец. Тут ее взгляд наткнулся на клубок золота, который она раньше не замечала. Она стала распутывать его, почти не веря — это оказалось украшение, состоящее из цепочек и небольших золотых медальонов. Девушка нахмурилась: оно казалось ей знакомым. Она вспомнила, что именно это украшение было на ней на той детской фотографии, что отец привез с собой в Бордо. Хадижа приложила украшение к себе — ободок маленьких золотых медальонов украшал лоб, а золотые цепочки полукругом спускались по волосам. Блеск золота в темных прядях завораживал. Она всматривалась куда-то вглубь зеркальной глади, ни о чем не думая, и не беспокоясь. Внезапно стало настолько спокойно, что даже бесконечные мысли о Зейне, кажется, ушли из ее головы.

«— Я не обменяю мою Хадижу даже на десять сыновей

— Скажи это тёте Назире, а то она не верит!

— Ох, эта Хадижа…»

Украшение упало на стол, прогоняя голоса и на миг мелькнувшую в голове картинку счастливой семьи. Ее память снова покрыло туманом. Девушка резко выдохнула, так как казалось, что легкие сжались, буквально выталкивая весь находящийся в них воздух. По телу пробежали мурашки, оставляя после себя дорожку холодного пота. Хадижа почувствовала, как ее начинает трясти.

«Что это было? Галлюцинация? Игра воображения? Воспоминание?»

В дверь постучали:

— Госпожа, вас уже все ждут внизу, — раздался голос служанки.

— Иду! — отозвалась Хадижа, вскакивая со стула и беря сумочку.

Она взяла себя в руки, стараясь не показать пережитого волнения, спустилась вниз. У входной двери стояли отец, Ранья и Зулейка.

— Я готова, — остановилась девушка возле них.

Саид кивнул, осмотрев ее наряд:

— Тебе идет это платье.

— Спасибо, — улыбнулась она.

С того упоминания про уроки полового воспитания отец вел себя с Хадижей более отстраненно, словно вспомнил, что дочь долгое время росла вдалеке от дома. Осознал, как много он о ней еще не знает. Их будто откинуло в ее первые дни пребывания в Рио. В последнее время Саиду все чаще приходило сравнения старшей дочери с Жади, и это его волновало. Что он будет делать, если девушка выберет иной путь? Если те пять лет, что она прожила вдали от их семьи, окажутся важнее для нее? От таких мыслей Саиду хотелось запереть Хадижу дома или даже отправить в Фес на воспитание, но он гнал от себя эти мысли и страхи, как мог.

— Поехали, еще нужно забрать остальных, — открыл Саид дверь, сначала пропуская жён и дочь.

Мохаммед не захотел оставлять только выписавшуюся из больницы Латифу с маленьким Кави дома в одиночестве. Мужчина даже большинство дел в магазинах переложил на Амина и Зе-Роберту в желании находится практически постоянно с женой и сыном, которых чуть ли не потерял.

Так что, было решено, что дядя Али, Самира и Зе-Роберту приедут на своем автомобиле, а Саид заберет Назиру и дядю Абдула по дороге в клуб. Старый мужчина кидал неодобрительные взгляды на Хадижу, единственную женщину без хиджаба в машине, но ничего не сказал.

Клуб сиял неоновой вывеской, но, в отличие от обычных вечеров, сегодня возле входа не толпился народ, зато на парковке расположилось множество дорогих машин. Водитель остановился у входа. Войдя в клуб, Хадижа остановилась, обомлев. Хоть она и была здесь всего один раз, она понимала, что обстановка заведения очень изменилась. Стены украшали драпировки из тканей и множество гирлянд. Золото, освещенное сиянием свечей, отражалось множеством бликов и погружало еще больше в атмосферу роскошного дворца падишаха. У входа гостей встречал сам Жаудат Абу Аббас со своей первой женой Таджией. Хадижа сразу поняла, что это та самая Таджия — ее богатая одежда и стать королевы отчетливо выделяли ее из других. Женщина смотрела на окружающих свысока, гордо, со спесью — от этого взгляда у Хадиже мороз пошел по коже.

— Жаудат!

— Саид!

Мужчины сердечно приветствовали друг друга.

— Ты помнишь моего дядю? — отступил Саид в сторону, чтобы дать пройти вперед старшему члену семьи.

— Конечно, — поклонился Жаудат, — Дядя Абдул один из самых уважаемых жителей Феса.

Старик смущенно раскраснелся от такой похвалы.

— А это моя сестра Назира, — продолжал представлять родственников Саид.

— Да принесет Аллах Вам счастья и благополучие, — широко улыбаясь, воскликнула Назира.

— Ты пришла! — подскочила к Хадиже Сабира.

Девушка сияла, облаченная в свои лучшие наряды, и была буквально увешена золотом.

— Какая ты красивая, — улыбнулась Хадижа.

— Да, — гордо вскинув голову, проговорила Сабира, — А вот это кольцо отец подарил мне сегодня, — она показала золотое украшение с драгоценным камнем.

— Очень красивое. Эми уже тут? — спросила Хадижа, высматривая подругу.

— Да, она там, пошли, — потянула та девушку в глубь клуба.

Зал был разделен на две части. В одной располагался подиум, на котором кружилась танцовщица, исполняя великолепный танец живота, вокруг стояли люди, аплодируя; чуть дальше находился танцпол для гостей. Во второй же части были расставлены столы со множеством угощений.

— Ткани, которыми украсили зал, отец заказал в Марокко. А также он привез лучших танцовщиц, — продолжала с восторгом рассказывать юная хозяйка праздника, сияя от восхищения.

— Хадижа! — из толпы танцующих выбежала Эми, обнимая девушку, — Пошли танцевать! Как у меня получается? — девушка сделала несколько пока что не очень умелых па.

— Прекрасно, — рассмеялась та.

Атмосфера праздника и веселья заражала, и настроение Хадижи улучшилось. Она практически забыла о том, что произошло в комнате перед уходом; только вот мысли о Самате назойливо крутились в голове, заставляя оглядываться вокруг в поисках высокой, ненавистной фигуры.

— А где твой брат? — осторожно спросила она у Сабиры.

— Не знаю, — пожала плечами девушка, — Он сказал, что приедет позже.

«Значит, Самата пока здесь нет», — Хадижа облегченно выдохнула.

Она позволила себе расслабиться и утянуть себя на танцпол. Отдаваясь музыке, зовущей туда, где нет ничего кроме танца, движения тела и настоящего счастья свободы. Вдруг чей-то взгляд словно прошелся по коже, ровной строчкой идя по венам, и заставил ее поднять голову.

На втором этаже возле перил стоял Зейн. Она не могла точно разглядеть его лица, но ощущение, что он смотрит именно на нее, заставило нежные щеки заалеть. Тут же Хадижа вспомнила о рисунке. Она осмотрелась вокруг: никого из ее семьи не было видно, а подруги что-то увлеченно обсуждали, засмотревшись на танцовщицу. Хадижа, воспользовалась тем, что на нее никто не обращает внимание, юркнула в толпу в поисках лестницы на второй этаж; вскоре та показалась за одной из драпировок.

Вбежав наверх, девушка остановилась. Сердце стучало как бешеное. Руки похолодели.

«И что она ему скажет? Привет, помните меня. Я — Хадижа. Глупо, как же все глупо!» — покачала головой девушка. Может, она зря все это затеяла? Может, ей показалось, там, внизу, что он смотрел на нее?

Она оглянулась в поисках высокой черной фигуры и чуть не вскрикнула от неожиданности. Мужчина стоял прямо за ней.

— Прости, я не хотел тебя напугать, — извинился он, увидев, как девушка невольно отступила на пару шагов.

— Все хорошо, — опустив взгляд, ответила она.

— Я вижу, ты освоилась. Ты очень красиво танцевала. И выглядишь сегодня счастливой и красивой, — улыбаясь своей обычной улыбкой, продолжил разговор Зейн.

«Значит, все-таки, смотрел», — щеки загорелись ещё пуще прежнего.

— Да, все хорошо, спасибо, — она посмотрела на толпу гостей внизу.

Такой шикарный праздник во «дворце падишаха», а мужчина смотрел на нее. Зейн действительно был рад видеть Хадижу веселой, радостно кружащейся под музыку. Сейчас она больше не казалась ему маленькой растерянной девочкой. Как ценитель женской красоты, он отметил грацию и просыпающуюся в Рашид женственность. Так легко было представить ее в костюме для танцев, перед собственным мужем, соблазняющую, откровенную, обжигающую…красивую.

Он покачал головой. Аромат благовоний, смешанный с запахом всевозможных яств, и музыка далекого Марокко навевали чудные образы, воспоминания и открывали старые раны.

«Тебе стоит остановиться в своих мыслях», — требовал голос разума, — «А то твое влюбчивое сердце снова заведет тебя не на тот путь».

— Сегодняшний вечер, наверное, принесет Вам одни убытки? — снова заговорила Хадижа.

— Почему же? — покачал головой Зейн, — Я закрыл клуб для посетителей, но Сид Абу Аббас заплатил мне достаточно. Он очень любит свою дочь и готов исполнить любое ее желание.

— А сына? — Хадижа нахмурилась, и ее голос предательски дрогнул.

— Сына? — удивился Зейн, — Все отцы любят своих наследников. Они их продолжение.

— В детстве отец говорил, что не променяет меня даже на десять сыновей, — сама не зная почему, сказала Хадижа.

— Ты что-то вспомнила?

— Это как вспышки, — пожала плечами девушка, — Внезапные, непонятные и пугающие. Я никому не говорила. Не хочу обнадеживать, — она нашла глазами в толпе отца.

— Но это хорошо, — в голосе Зейна звучали одобрение и поддержка, — Возможно, настанет день, когда ты вспомнишь абсолютно всё.

Хадижа пожала плечами. Она не смела об этом задумываться. Не смела надеяться. Когда у тебя нет воспоминаний — это страшно, но наступает момент, когда ты уже боишься и их возвращения.

Снова наступило молчание. Глубоко вздохнув, девушка вытащила из сумочки сверток и протянула Зейну:

— Это подарок за то, что помогли тогда.

Мужчина разверзнул листок. На него смотрел он сам. Точность линий, гармония штрихов. Портрет казался живым, фотографией, зеркальным отражением.

— Очень красиво. Тебе удалось поймать мою душу, но мне нечего подарить в ответ, — он оторвал взгляд от рисунка, вновь посмотрев на Хадижу.

— Мне ничего не надо, — голос задрожал, — Я просто хочу, что бы он был у Вас.

Теперь, когда Хадижа сделала то, зачем пришла, она почувствовала себя неловко под взглядом этих внимательных глаз. Сейчас она больше всего желала уйти, хотя понимала, что потом до следующей случайной встречи с ним будет вспоминать каждое мгновение их странного, неловкого разговора. Но, разумом она понимала, что ей уже нужно было уходить. Во-первых, ее уже могли хватиться, а, во-вторых, тот взгляд, каким Зейн одаривал ее, что-то переворачивал внутри.

Так мужчина смотрит на женщину.

Взгляд, который притягивает, заставляет чувствовать себя особенной. Возможно, он просто не может, не умеет смотреть по-другому, а, возможно, она просто хочет видеть это в его глазах. В любом случае, оставаться было опасно, но стоило ей сделать несколько шагов, как она услышала:

— Подожди! — окликнул ее Зейн.

Хадижа с непониманием посмотрела на мужчину.

Он вытащил из кармана небольшой кулон в виде золотой скрижали с выдавленными на нем иероглифами.

— Я хочу, что бы он принес тебе удачу, — почти не касаясь девушки, лишь вытягивая руки и чуть склоняясь в ее сторону, чтобы застегнуть замочек цепочки на ее шее, сказал он.

На секунду его лицо было в нескольких сантиметрах от ее. Они смотрели друг на друга, и именно тогда Хадиже показалось, что она забыла, как дышать. Мурашки побежали по коже, и она утонула в темно-карих, почти черных, глазах — Зейн начал отстраняться, и невольно подалась вперед, вслед за ним, тут же удержавшись на носочках своих туфель. Нужно взять себя в руки.

Мужчина встал прямо, ощущая это напряжение, электричеством повисшее в воздухе. Он напомнил себе, что она почти ребенок, и что она дочь Саида. В чью бы сторону ему следовало обращать свой взор, так уж точно не в ее.

— Спасибо, — тихо прошептала она, отступая назад, и повернулась к нему спиной, почти бегом сбежав по невысоким, широким ступенькам.

— Где ты была? — спросила ее Сабира, стоило Хадиже вернуться обратно к подругам.

— Нигде, — покачала головой девушка, машинально зажимая в кулаке кулон, обжигающе висящий на груди.

— Пошли, сейчас будет выступать самая известная танцовщица Марокко, — подхватила ее под руку Сабира.

В ожидании представления там собрались практически все гости. Музыка звенела, переливаясь мелодией, окутывала пространство, подчиняя всех вокруг своей непоколебимой власти. Это было схоже с трансом, какой бывает на больших концертах. Счастливые лица, улыбки, хлопанье в ладоши и радостные возгласы. Казалось, каждый уголок этого клуба, каждый гость был охвачен праздником. Все, кроме Самата. Юноша действительно приехал в клуб с опозданием. Семейство Рашид уже было здесь. Быстро поздоровавшись с Саидом, что-то обсуждающим с его отцом, Самат пошел дальше в поисках своей сестры. Он знал, что Хадижа Рашид тоже будет там. Девушка оскорбила его. Она слишком независима, слишком упряма и…слишком притягательна. Хадижа понравилась молодому человеку, как только он увидел ее во дворе школы, но еще больше запала ему в мысли, когда, в отличие от всех остальных девушек вокруг, она не посмотрела на него восторженно-влюбленным взглядом. Самату хотелось обуздать ее, заставить ее признать своим мужем, своим господином; ему хотелось поставить ее на колени, подчинить своей власти, и обладать ею, обладать без остатка — забирать, забирать, забирать…сделав ее абсолютно своей. Да и сама женитьба на дочери Саида Рашида была выгодной сделкой и для бизнеса, так что этим браком Самат надеялся убить сразу двух зайцев.

Он заметил Хадижу еще до того, как успел приблизиться к сестре и ее подругам, но тут же увидел, что девушка направилась куда-то в сторону. Последовав за ней, он остановился на ступенях лестницы, что вела на второй этаж. Хадижа стояла рядом с мужчиной. Самат без труда узнал в нем хозяина клуба Зейна. Тот заслужил репутацию ловеласа, не пропускающим ни одной хорошенькой женщины, и тут, в Бразилии, такому, как он, давно предавшему и позабывшему законы Корана, было легко и вольготно. Из-за музыки Самат не смог расслышать, о чем они говорили, но сам факт того, что девушка так просто, свободно общалась с мужчиной, не являющимся ей родственником или женихом, был возмутительным. Самат презирал египтянина, но теперь к этому чувству прибавилась еще и ревность. Мужчина посмел посягнуть на ту, кого Самат уже считал своей. На то, что он уже нарек своим. Молодому человеку пришлось изо всех сил сжать кулаки, взяв себя в руки, чтобы не преодолеть несколько ступенек и не вмешаться в их разговор.

Самат спустился вниз и огляделся. Гости уже собирались на представление. В толпе молодой человек заметил и отца с женами, и семейство Рашид. Немного в стороне стояла и Хадижа с его сестрой и своей подругой. Вид у девушки был немного взволнованный, и она то и дело теребила кулон, висевший на груди. Хадижа что-то сказала Сабире, та кивнула и отпустила руку подруги, и девушка отправилась в ту часть зала, где находились угощения. Самат последовал за ней.

Хадижа почти не слушала Сабиру. Она прокручивала в голове весь разговор с Зейном. Его подарок отчаянно жёг ей кожу, даже через ткань платья и кружево. Она не могла сосредоточиться на представлении; в горле пересохло. Рашид, освободившись от ладони подруги, направилась в ту часть зала, где были расставлены столы, надеясь найти там попить. В зале больше никого не было, и Хадижа подошла к бокалам. Налив сок, она чуть не подавилась, сделав один глоток, когда услышала позади себя:

— Салам Але́йкум, Хадижа Рашид.

Сердце пропустило удар. Дрожащей рукой девушка поставила стакан обратно на стол. Она медленно обернулась, все еще надеясь, что обозналась, но, нет, возле импровизированного входа в зал стоял именно Самат. Парень, сложив руки на груди, пристально смотрел на Хадижу, словно впервые ее увидел.

Ее кошмар сбывался наяву, да ещё и в самом ужасном варианте — она не просто столкнулась с Саматом, она оказалась с ним наедине. Хадижа опустила взгляд в пол, лишь бы не встречаться с парнем глазами, поспешно обдумывая, как же ей ускользнуть от него. Просто пройти мимо. Даже если сейчас они одни, то в любой момент может кто-то зайти, а, это значит, что он не посмеет что-либо с ней сделать.

Хадижа быстрыми шагами направилась в сторону выхода. Самат не двигался, следя за нею лишь глазами, но стоило ей поравняться с ним, как он быстро схватил её за руку. Девушка испуганно посмотрела на парня.

— Отпусти ме… — хотела уже возмутиться она, как его вопрос заставил ее замолчать.

— Я не знал, что ты знакома с хозяином клуба. О чем вы так мило беседовали?

Хадиже показалось, что ее сердце вот-вот покинет грудную клетку, сломав ребра.

«Он их видел! Но как?! Он следил за ней?!» — злость на этого самодовольного мальчишку вспыхнула, лишая чувства самосохранения, и девушка, гордо вскинув голову и посмотрев ему прямо в глаза, четко, по слогам произнесла:

— Не. Твоё. Дело.

Хадижа хотела вырвать свою руку из хватки Самата, но его пальцы вмиг сжали запястье сильнее, заставив девушку буквально зашипеть от боли.

До этого момента Самат хотел сдержаться, хотел поступить по чести, так как предписывают законы Аллаха, но, видит Бог, девчонка сама вынудила его. Он резко дёрнул ее, прижимая к себе. Впиваясь пальцами в тонкие предплечья с такой силой, что Хадижа поморщилась от боли. Но ему было плевать.

— Поверь, это будет мое и только мое дело, когда ты станешь моей женой, — зло прошипел он.

Хадижа не успела ничего ответить, как одна из ладоней парня легла на ее затылок. И его губы буквально смяли ее. В этом поцелуе не было и намека на нежность, нет…лишь на жажду обладания. Зубы парня покусывали ее нижнюю губу, не давая возможности повернуть голову.

Хадижа упиралась ладонями в плечи Самата, в попытке оттолкнуть, но легче было бы сдвинуть каменную глыбу. Она уже было решилась на крайний метод, каким обычно отшивала особо прытких парней в приюте: удар коленом в пах, когда услышала испугано-удивленный женский вскрик. В тот же момент Самат оборвал поцелуй и выпустил её из своих рук.

Возле входа стояла толпа гостей, в которой Хадижа без труда нашла и отца, и дядю Абдула, и Назиру, что стояла ближе всех; на их лицах застыли шок и неверие. Девушка внутренне похолодела, она уже попыталась найти слова, чтобы хоть как-то оправдаться, объяснить, что это все устроил Самат, как вмиг все стало ещё хуже. Парень взял ее за руку и громко заявил:

— Отец, Сид Рашид, я хочу взять в жены Вашу дочь Хадижу!

Удивленный гул прошёл по толпе, кажется, заглушая даже музыку, но Хадижа уже ничего не понимала — мир вокруг плыл и тонул в темноте, как в худшем ночном кошмаре. Возможно, это действительно страшный сон, и она сейчас проснется, но этого момента так и не на ступило. Никогда не наступит. Ее мир померк в абсолютной тьме. И девушка в обмороке упала прямо на руки будущего мужа.

Одиннадцатая глава

Веки казались слишком тяжёлыми, чтобы их поднять, но Хадижа все-таки заставила себя открыть глаза. Она лежала в своей комнате, на своей кровати, и на миг девушке показалось, что все произошедшее было сном, кошмаром. Если бы не платье и украшение, что до сих пор красовались на руках. Она села на постели. Судя по часам, время приближалось к часу ночи, но, несмотря на это, ей было нужно как можно скорее поговорить с отцом. В доме было тихо, и шанс на то, что он не спит, был не велик, но девушка не могла ждать утра.

Хадижа почти бегом вышла из комнаты и уже начала спускаться вниз по лестнице, как услышала разгневанный голос дяди Абдула:

— От гнилого плода не жди хороших семян! Тебе, Саид, нужно было отправить девочку на воспитание в Фес, как только ты нашел её в этом приюте, но ты, Саид… Ты всегда был слабохарактерным!

— Дядя, — в голосе мужчины звучала угроза. — Не забывайте, что вы говорите о моей дочери.

— О, Аллах! Такое забудешь! Мой тебе совет: выдавай её замуж за этого Самата, пока она не обрушила стены и крышу этого дома!

Хадиже захотелось зажать уши и вернуться к себе в комнату. Уже развернувшись, она остановилась, осознавая, что если протянет с разговором до утра, то слова дяди Абдула точно станут реальностью.

Она взяла себя в руки и, гордо вскинув голову, спустилась вниз.

Услышав шаги, разговор в гостиной затих; Саид и дядя Абдул, взволнованные произошедшим на празднике не меньше самой девушки, смотрели на нее так, словно у нее выросла вторая голова.

Стараясь не обращать внимание на эти взгляды и тягостное молчание, от которого хотелось съежиться, Хадижа остановилась перед Саидом.

— Отец, нам надо поговорить. Наедине.

Хадижа прекрасно понимала, что главное — объяснить все отцу, и лучше это сделать не под осуждающим взглядом дяди Абдула.

— Пойдем, — кивнул он, указывая в сторону кабинета.

Как только дверь за ними закрылась, Хадижа глубоко вздохнув и шагнув в сторону Саида, произнесла:

— Отец, я не хочу замуж! Особенно за Самата!

— Не считаешь, что об этом стоило задуматься раньше, чем целоваться с ним у всех на виду? — хмурый взгляд и сложенные на груди руки давали понять, насколько мужчина сердит.

— Это он меня поцеловал! Я зашла попить воды. Он последовал за мной, и, когда я проходила мимо, просто притянул к себе, — Хадижа поморщилась от омерзения, вспомнив поцелуй, а по спине прошли противные мурашки. — Я просто не ожидала такого. Не думала, что он осмелится…

— Не это важно, — раздражённо махнул рукой Саид, — Самат объявил, что желает взять тебя в жены.

— Но я же согласия не давала.

Саид устало вздохнул, закрывая глаза. Как же объяснить девушке, что в той ситуации, в которой они сейчас оказались, ее мнение учитывается в последнюю очередь.

— Хадижа, по нашим обычаям, когда речь заходит о свадьбе, жених с родителями приходят в дом к невесте, чтобы договориться с родными невесты о помолвке. Если все проходит хорошо, молодым под разными предлогами дается возможность познакомиться. Но в твоем случае все несколько иначе. Самат уже объявил об этом как о свершившимся факте. Да, это недостойный, возмутительный поступок, но и опровергнуть его слова без достойной причины, это оскорбить семью Абу Аббас и испортить репутацию нашей семьи.

— Так что делать?

— Остается только согласиться.

— Согласиться?! — Хадижа возмущенно взмахнула руками. — Но я не согласна!

— Я понимаю, — устало выдохнул мужчина, — Если бы Самат со своим отцом пришли бы говорить о свадьбе в наш дом, даже в присутствии дяди Абдула. Я смог бы что-то придумать, как-то отложить свадьбу. Но теперь…

— Что теперь? — шепотом на одном выдохе спросила дочь, чувствуя, как бешено стучит сердце.

— Теперь слишком много людей знают о его намерении жениться, и, если мы откажем без веских причин, это покроет позором всю нашу семью. Навредит бизнесу, и в будущем я не смогу найти тебе достойного мужа.

— Я не собираюсь замуж, — упрямо повторила Хадижа.

— А твой брат и младшая сестра? — посмотрел на дочь с иронией Саид.

— К тому времени все давно забудут, — пожала плечами девушка.

Саид покачал головой:

— Людская молва может жить очень долго, а что хуже еще и приумножаться.

— А если рассказать об амнезии? — поджала губы Хадижа, — Может, это отпугнет его?

Произнеся это, она сама же себе не поверила. Самат в его желание обладать ею походил на сумасшедшего, что пугало больше всего. Что ему до того, помнит ли она свое детство или нет? Рассказ о потери памяти потянет за собой и рассказ об аварии, матери, побеге. А это тоже наложит темное пятно на их семью.

— Не думаю, что это хорошая идея, — подтвердил ее сомнения отец, — Знаешь, раньше ты бы радовалась, посватайся к тебе такой, как Самат Абу Аббас: красивый, молодой, богатый.

Он пристально рассматривал стоящую перед ним печальную и рассерженную девушку, сравнивая с ребенком, что неустанно повторяла, как ждет того момента, когда ей выберут мужа. Саид желал найти хоть малую частицу, хоть толику той Хадижи, а видел перед собой Жади. Ту Жади, что в слепом упрямстве находила малейший повод, чтобы разрушить их помолвку, чуть ли не в лицо кидая, что она не хочет быть его женой. Это пугало и злило. Мужчина никогда не хотел, чтобы Хадижа стала похожей на мать.

— Он не тот, кто мне нужен, — тихо произнесла девушка.

— Но у тебя нет другого выбора, если семья хоть что-то для тебя значит, — прошептал в ответ Саид.

Мужчина хотел подойти к дочери, хоть как-то поддержать ее, но стоило ему сделать шаг в ее сторону, как Хадижа тут же отступила назад. Ее ладони сжались в кулаки, а на глаза навернулись слезы. Она молча покачала головой, резко развернулась и бегом вылетела из кабинета, не останавливаясь до своей комнаты.

Девушка села за туалетный столик и посмотрела на свое отражение. Бледная, с кругами под глазами. Ей в пору в гроб ложиться, а не под венец отдавать, хотя в данном случае и то, и другое равносильно. На столешнице так и лежало украшение. Хадижа осторожно взяла его в руки, боясь, что ее снова накроет воспоминанием.

«Если семья хоть что-то для тебя значит», — в ушах все еще звучал голос отца.

Действительно, что для нее значит семья?

Ей чужда эта культура, эта религия, что даже сегодня напоминает средневековье. Они ее семья, и каждый прожитый рядом с ними день она напоминала себе об этом. Старалась стать той примерной дочерью, которой ее хотели видеть. Отыскать, нащупать, восстановить те ниточки, что связывали ее с родными. Но сейчас? Разве не проще ей снова стать сироткой Зои? Взять свою сумку и уйти куда глаза глядят. Ни свадьбы, ни Самата, ни проблем.

Хадижа положила украшение обратно в шкатулку, браслеты и кольца последовали за ним, и, встав, стала мерить шагами комнату.

«Бросить несколько вещей в сумку и уйти куда глаза глядят. Что может быть проще?», — девушка посмотрела на чемодан, с которым приехала в Рио.

Несколько секунд перед глазами Хадижи, как в реальности проносились образы ее побега, но потом их сменили лица. Лица людей, что любят ее и к которым невольно привязалась: отец, дядя Али, Зорайде, Латифа, Самира, маленькие Мунир и Малика, — разве она может с ними так поступить? Уйти, зная, чем обернется ее побег.

Но нужно было что-то делать. Поговорить с Саматом? Попытаться его отговорить от этой идеи. Объяснить.

Хадижа села на постель.

План казался безнадежным, но другого у нее просто не было. Лишь бы Самат в понедельник был в школе. А сейчас нужно было попытаться уснуть, в надежде, что сон хоть немного усмирит головную боль, что молоточками стучит в голове. Взгляд девушки упал на фотографию на столике.

— Мама, хоть я и ничего не помню, — прошептала Хадижа, — Но я верю, что ты любила меня. Дай, знак… Что мне делать? — взмолилась она, чувствуя, как слезы защекотали щеки.

Она вытерла их ладонью, глубоко вздохнула, подавляя всхлип, и направилась в ванную, умыться и снять с себя, наконец-то, это надоевшее платье.

* * *
Самат в одиночестве сидел в гостиной. Он смотрел в окно, но не видел пейзажа за ним. В голове проматывалась вчерашняя сцена с праздника. Молодому человеку казалось, что он до сих пор ощущает вкус губ Хадижи, пусть и крепко сжатых, и тяжесть ее тела, безвольно обвисшего на его руках.

О, какие ошарашенные, неверящие взгляды были у всех окружающих, когда он объявил о том, что она его невеста. Да, это был опрометчивый поступок, нарушение всех традиций, объявлять о таком, не посоветовавшись с главами семей, не посватавшись к невесте, как полагается, придя в дом ее семьи, но… Тот разговор с Хадижей в школьном коридоре заронил семя сомнения в том, что Самата действительно не отвергнут, а ее приватные разговоры с чертовым Зейном — разозлили, но сейчас у сида Рашида просто не будет иного выхода, как выдать свою дочь за него, чтобы не покрыть позором семью.

Оставалось дело за малым: убедить отца, что Хадижа Рашид именно та девушка, которую он хочет видеть своей женой. Звук подъезжающей машины заставил Самата очнуться от раздумий и встать с кресла.

Жаудат Абу Аббас вошёл в дом. В свои шестьдесят с небольшим он был весьма представителен. Человек, привыкший контролировать все, от рабочих вопросов до семейных, и вчерашняя выходка Самата выбила из колеи. Он ругал себя за то, что вовремя не озаботился выбором невесты.

— Отец, — подошел к нему сын.

— Да, Самат? — строго ответил ему мужчина, поворачиваясь.

— Я хочу с тобой поговорить о моей женитьбе.

— Значит, сейчас ты об этом хочешь поговорить? — иронично приподняв бровь, спросил Жаудат.

— Да, отец, — почтительно склонив голову, ответил молодой человек. — Но как только я увидел эту девушку, я понял, что только ее желаю видеть своей женой.

— Не знаю, сын, — с сомнением покачал головой мужчина, — Семья Рашид, конечно, довольно богатая и уважаемая. Ее глава Сид Абдул достойный мусульманин, но дочери сида Саида и его брата росли в Бразилии, что не слишком хорошо сказалось на их воспитании. Хадижа Рашид ходит без хиджаба и довольно своенравна, насколько я мог судить.

— Глупости, несколько месяцев в Марокко, в нашей семье и от ее своеволия неостанется и следа, — заспорил Самат с отцом, но увидев, что тот еще больше нахмурился, сменил тон. — Отец, прошу, я твой единственный наследник и ты доверяешь мне в деловых вопросах, неужели не доверишь решать, кого мне брать в жены?

— Самат, ты еще слишком юн и горяч, — покачал головой Жаудат. — Я понимаю, что тебе приглянулась эта девушка, но первая женитьба — это важный шаг, и она может как возвысить человека, так и обрушить стены его дома. Посмотри хотя бы на Таджию.

— Лара Таджия — великая женщина, да продлит Аллах ее жизнь, но…

— Что?

— Для меня Хадижа то же самое, что для тебя — мама, — тихо произнес Самат.

Жаудат тяжело вздохнул. Он любил свою третью жену. Ее звали Аниса, что значит ласковая. Это имя подходило ей, как никому другому. Женщина всегда напоминала ему нежный, хрупкий цветок, который так резко и беспощадно сломал ветер. В то время он уже не хотел жениться, но выдав замуж двух дочерей, понял, что в доме стало ужасно тихо и безлюдно. Старый друг в то время привез практически из пустыни молодую родственницу. Аниса без какого-либо наследства в семье, у которой помимо свалившейся на голову родственницы было еще пятеро детей, трое из которых девочки, была обузой для не слишком богатой семьи. Когда друг Жаудата предложил ему взять девушку третьей женой. И да, когда мужчина увидел ее, то не раздумывал больше не минуты, посватался к ней.

— Чего ты хочешь? — устало вздохнув, сдался мужчина.

— Чтобы завтра мы пошли в дом семьи Рашид и официально посватались.

— Хорошо, только знай: я все равно не поддерживаю эту идею.

— Да, отец, — смиренно кивнул Самат, внутренне улыбаясь; главное — что Хадижа Рашид уже почти в его руках.

* * *
Настал понедельник, и Хадижа не могла отсиживаться в комнате, как вчера, избегая неприятных встреч. Вчера целый день к ней не заходил никто, кроме Фатимы, что приносила еду. Все остальные словно забыли о ее существовании. Девушка была рада и благодарна такой передышке, хотя, может, она означала, что семья отказывалась от нее. Как бы то ни было, сегодня нужно было спустится на завтрак. Приведя себя в порядок и собрав рюкзак, вышла из комнаты. Тут же наткнуться на первую неприятную встречу: по лестнице спускалась Ранья. Глубоко вздохнув и натянув на лицо маску безразличия, Хадижа хотела пройти мимо, но мачеха ее остановила, схватив за руку.

— Доброе утро, — натянула улыбку, взглянув в лицо женщины, поздоровалась Хадижа.

— Не смей рушить стены этого дома, — зло прошипела Ранья.

— Я не собираюсь ничего рушить, — фыркнула в ответ Хадижа.

— Ты будешь уважать наши традиции и выйдешь за Самата, как говорит Саид.

— Я выйду замуж, тогда, когда пожелаю и за того, за кого сама пожелаю, — резко

выдернув руку из пальцев мачехи, Хадижа, не оглядываясь, спускалась по лестнице.

— Да проклянёт тебя Аллах. Да сократит он твои дни, — зло зашипела вслед ей Ранья, — Одалиска, такая же, как мать.

Хадижа вздрогнула от этих слов, как от удара, но сдержалась, чтобы не ответить что-то резкое. Есть расхотелось совсем. За столом висела такая же мрачная и напряженная тишина, как и сама Хадижа. Поэтому девушка лишь поковыряла ложкой в каше под тяжёлыми взглядами семьи — ни Саид, ни Зулейка, ни даже, что удивительно, дядя Абдул не проронил ни слова, кроме дежурного пожелания «Доброго утра».

— Я в школу, — допивая сок, коротко сказала она.

— Ты ничего не съела, — нахмурился отец.

— Я не голодна, — коротко ответила Хадижа, вставая из-за стола, стараясь не встречаться взглядом с отцом.

Девушка вышла из дома, на крыльце ее уже ждал охранник, чтобы проводить до автомобиля. Хадижа вздохнула, оглядываясь на высокого мужчину. Пора было привыкнуть, но именно сейчас она острее, чем по ее приезду в Бразилию, ощущала себя заключенной. Сев в салон, откинулась на спинку сидения.

— Хадижа! — кинулась к ней Сабира, стоило той переступить порог класса. — Как я рада, что теперь мы с тобой станем родственницами!

— Тише, — цыкнула девушка, оглядываясь на одноклассниц, что с интересом смотрели на них. — Еще ничего не решено.

— Как не решено? — озадаченно спросила девушка.

Хадиже хотелось сказать, что она просто не хочет замуж, но поняла, что такая девушка, как Сабира, просто не поймет ее.

— Разве, наши родители не должны еще договориться? — нашлась с оправданием Хадижа.

— Да, конечно, но все равно, ты мне уже почти как сестра. Как поступил брат — это совершенно возмутительно, — тише добавила она. — Но все равно я рада, что мы скоро породнимся.

— Дети, рассаживаемся, — на удачу Хадижи в класс вошел преподаватель, и Сабире, пришлось отойти от нее на свое место, где уже сидел Самат.

Парень не смотрел в ее сторону и казался совершенно спокойным. Хадижа же чувствовала себя все более нервной, постоянно ощущая, что он рядом, прокручивая в голове как начать разговор, что сказать и нужно ли вообще его начинать?

Девушка совсем не следила за тем, что говорит учитель, поэтому повернулась к Эми, переспросить, но девушка одарила ее таким злым и холодным взглядом, что слова застряли в горле.

— Что происходит? — спросила она, как только урок закончился и преподаватель вышел из класса, у подруги.

— Словно ты не знаешь, — зло фыркнула Эми. — Разыгрываешь из себя невинность? Хватит! Ты и Самат.

— Это он так решил. Я ни на что не соглашалась, — попыталась объяснить Хадижа.

Эми не желала слушать и просто вышла из класса. Ее можно было понять. Она была влюблена в Самата и, может, даже лелеяла какие-то надежды, что парень ее заметит. А тут такая подстава, да еще от лучшей подруги, но самое обидное было, то что сама Хадижа была не виновата. Настроение испортилось еще больше. Девушке хотелось просто подойти к Абу Аббасу и, залепив звонкую пощёчину, послать к чертовой бабушке.

Хадижа приказала себе успокоиться. Скандал в стенах школы ничего не решит. Так прошло еще два урока, до большого перерыва, прежде, чем девушке удалось взять себя в руки. Ученики разошлись, кто в столовую, а кто и во двор. Самат же стоял в коридоре в одиночестве, облокотившись на стену и что-то смотрел в мобильном телефоне. До начала урока еще оставалось несколько минут.

«Сейчас, или никогда», — решилась Хадижа.

Она подошла к молодому человеку:

— Самат?

— Салам Але́йкум, Хадижа Рашид, — поздоровался по всем правилам Самат, но девушка не стала исправляться.

— Нам нужно поговорить.

— Я очень внимательно тебя слушаю, моя невеста, — при последних словах он самодовольно ухмыльнулся, а Хадижу аж передёрнуло.

— Об этом я и хотела поговорить, — стараясь сохранить спокойствие, продолжила она. — Я не знаю, что на тебя нашло в субботу, но хочу предупредить, что я не хочу становиться твоей женой. Самат, пока не поздно, отмени свадьбу.

— Нет, Хадижа, — он чуть не засмеялся, смотря на умоляющее выражение лица девушки. — Я не изменю своего решения.

— Но я никогда не полюблю тебя!

— А причем тут любовь? — казалось, искренне удивился Самат. — Хорошая жена должна уважать мужа, о любви речи не идёт.

Хадижа потеряла дар речи на секунду, но потом гордо подняла голову и холодно произнесла:

— Самат Абу Аббас, обещаю, уважения ты от меня тоже не получишь, ни грамма.

Молодой человек схватил ее за руку, резко притягивая к себе. В его взгляде зажглись злые огоньки:

— После свадьбы я увезу тебя в Марокко и, обещаю, там тебя научат уважать мужа и ещё многому, что должна знать хорошая мусульманская жена, — последние его слова потонули в звуке звонка.

Самат отпустил руку Хадижи и, не оглядываясь, пошел в класс.

Она же осталась стоять на месте, чувствуя, как предательские слезы застилают глаза. На что она надеялась? Самат не собирался сдаваться и никакие уговоры тут не помогут. Сейчас Хадижа ненавидела его и все эти глупые традиции. Не хотелось оставаться в классе, в школе, да вообще в Рио. Побег уже не казался такой уж плохой идеей. Хадижа сжала ладони в кулаки, комкая подол юбки. Глубокий вдох-выдох. Сбежать и снова стать ничьей, сиротой, бродяжкой, без семьи и дома? Слеза соскользнула по щеке. Нет, она уже так не сможет. Она придумает другой способ. Быстро вытерев слезы тыльной стороной ладони Хадижа вошла в класс.

Хадижа кое-как досидела до конца уроков. Сосредоточиться на учебе не было ни сил, ни желания. Она уже выходила из здания школы, когда Самат снова оказался рядом.

— Жди сегодня меня с родителями в гости, договариваться о свадьбе, — шепнул он ей на ухо.

Девушка вздрогнула, практически с ужасом посмотрев на Самата. Ее пробило холодным потом, ладони стали мокрыми. В горле словно встал комок, не давая нормально дышать. Голова закружилась. Захотелось сбежать подальше, но она застыла на крыльце школы. Видимо, она простояла так несколько минут, так как остальные ученики уже успели уйти, а возле самой Хадижи стоял водитель:

— Госпожа Рашид, что-то случилось? Вам плохо?

— Нет, — непонимающе посмотрела на мужчину она.

— Позвольте я возьму ваш рюкзак, — водитель перехватил сумку, — Пойдемте.

Дома Хадижа закрылась в комнате и просто легла на кровать. Наступило какое-то опустошение, отупение и ступор. Она старалась придумать, как выпутаться из всей этой ситуации. Как заставить Самата передумать, и все больше злилась, что ничего не приходило на ум. Она не знала, сколько так пролежала, прежде чем провалилась в сумбурный, беспокойный сон. Разбудил ее стук в дверь.

— Фатима, спасибо, но я не голодна! — крикнула Хадижа.

— Это не Фатима, — прозвучал за дверью голос Зулейки. — Но поесть тебе действительно не мешало.

Ко второй жене отца Хадижа относилась с симпатией и держать ее под дверью было как-то неудобно, поэтому девушка пропустила ее в спальню. В руках женщины был поднос со стоящим на ней чашкой с чаем и небольшой тарелкой с различными сладостями.

— Твой отец послал меня сообщить, что Самат Абу Аббас, его отец и мачеха приехали под крышу нашего дома, чтобы официально договориться о свадьбе. Саид просить тебя спуститься вниз.

Девушка покачала головой:

— Я не хочу ни спускаться к ним, ни замуж.

Зулейка улыбнулась девушке с теплотой, будто она была ее дочерью.

— Хадижа, мне сложно понять, что ты сейчас чувствуешь, но я вышла замуж, когда мне уже было двадцать пять лет. Мои родители не богаты и возможность удачно выйти замуж, стать первой женой, таяла с каждым годом. Мне повезло стать женой твоего отца. Он хороший человек.

— Вы сейчас хотите убедить меня, что мне повезло, что меня сейчас пытаются выдать замуж?! Самат эгоистичный, властный, самовлюбленный идиот, и, будь он последним человеком на земле, я бы не вышла за него! Он не мой отец.

— Ты любишь своего отца? — встретившись взглядом с девушкой, спросила женщина.

— Да, — кивнула Хадижа.

— Тогда спустись ради него, — обхватив своей ладонью ладонь Хадижи, попросила Зулейка. — Он надеется, что ты будешь вести себя, как подобает.

Хадижа глубоко вздохнула и опустила взгляд на поднос. После последнего разговора отношения с отцом не то, что испортились, просто он стал молчаливым и отстраненным. Все воскресенье, судя по разговорам служанок, он просидел у себя в кабинете, а сегодня утром сорвался на работу, чуть ли не следом за Хадижей. Он тоже хотел убежать, скрыться от всей этой ситуации. И это роднило их сейчас сильнее, чем одна кровь. Ей не хотелось ещё больше накалять ситуацию и испытывать нервы отца на прочность. Кто знает, может ему действительно удалось найти выход и отменить свадьбу, и он ждёт только ее появления, чтобы объявить об этом.

— Хорошо, — сдалась девушка. — Я спущусь вниз.

— Вот и славно, — улыбнулась Зулейка. — Давай перекуси, а потом подберём тебе наряд, — хлопнула она в ладоши.

Нужно только потерпеть.

* * *
Через двадцать минут, после того как над ней «поколдовала» Зулейка, Хадижа в сопровождении мачехи спустилась вниз. Из гостиной были слышны разные голоса — оживленная беседа была в самом разгаре.

— Саид, ты давно знаешь нашу семью, и понимаешь, что Самат — лучший выбор для твоей дочери, — звучал бас Жаудата. — Наша семья уважаема, религиозна и чтит традиции.

— Не сомневаюсь, — отвечал ему Саид. — Но поведение Самата на празднике было неуместным. Да и сама Хадижа, ещё не готова к замужеству. Она лишь недавно вернулась в родной дом…

— Саид! — голос дяди Абдула, прервавшего племянника, звенел возмущением. — Можно простить юному жениху, что он не устоял перед красотой невесты. Такого больше не повторится, во всяком случае, до свадьбы. Ведь правда, Самат?

— Да, сид Абдул, — голос Самата ещё никогда не имел такой смиренной интонации.

— Вот, — довольно подтвердить дядя Абдул. — А на счёт Хадижи — ничего так не воспитывает хорошую жену, как хороший муж.

Хадижа чуть не заскрипела зубами: «Вот занудный старик, так и торопится сбыть ее с рук».

Как только она с Зулейкой появились в проходе, все затихли, а взгляды обратились к ним.

— Приветствую вас под крышей моего дома, и пусть Аллах благословить вас, — широко улыбнулась, войдя в комнату, Зулейка, чтобы разрушить повисшую от их появления тишину.

— Благословит Аллах и этот дом, и всех живущих под этой крышей, — встала ей навстречу Таджия. — Ты настоящая красавица, Зулейка. Саиду повезло с женами.

— Благодарю, — чуть поклонилась женщина. — Мне тоже повезло с мужем.

Хадижа, стоящая за спиной Зулейки, успела оглядеться, пока женщины приветствовали друг друга. Гости сидели на одном диване, отец, Ранья и лара Назира — на другом, что стоял напротив входа в комнату, а на креслах расположились дядя Абдул и дядя Али.

— А вот и моя Хадижа, — улыбнулся Саид, жестом указывая в сторону девушки.

Не чувствуя под собой ног, Хадижа направилась прямо к отцу. Мужчина встал и приобнял дочь, разворачивая лицом к гостям, но Хадижа упрямо смотрела перед собой, держа маску безразличия.

— Хадижа стала именно той красавицей, что обещала быть в детстве, — по-своему обыкновению стал расхваливать невесту дядя Абдул.

— Правда ведь, сид Али? — обратился он ко второму самому старшему члену семьи.

— Конечно, — рассеянно согласился дядя Али, пристально наблюдая за Хадижей, что застыла возле отца подобно статуе, избегая смотреть на гостей.

Мужчине это напомнило о Жади, что давным-давно так же стояла перед Саидом. Вся эта история с внезапной свадьбой и настойчивостью Самата все меньше нравилась ему.

— Дорогая, Самат принес тебе подарок, — услышал он слова Саида, еще больше погружаясь в состояние дежа-вю.

Девушка вздрогнула, посмотрев на молодого человека, вставшего с дивана и направляющегося к ней. В руках Самата была бархатная коробочка. Когда он открыл ее, Хадижа машинально отстранилась, словно ожидая, что сейчас оттуда выскочит змея, но там всего лишь украшение. Красивое золотое украшение с россыпью маленьких бриллиантов и топазов.

— Какая прелесть! — выдохнула Назира, чуть представ со своего места.

— Может, примеришь? — спросил Самат, вынимая ожерелье.

Хадижа вздрогнула, сжав кулаки, но послушно повернулась к молодому человеку спиной. Когда его пальцы, коснулись ее волос, по коже прошли холодные мурашки. Захотелось отойти, но девушка сдерживала себя под пристальными взглядами семьи. Тяжесть драгоценного металла ошейником легла на шею. Самат чуть склонился, застегивая замок, ухмыльнулся, ощущая шелк волос и еле уловимый аромат шампуня.

— Я хочу, чтобы ты надела это украшение, когда будешь танцевать передо мной в нашу брачную ночь, — прошептал он ей на ухо так тихо, что никто больше этого не услышал.

На миг перед глазами Хадижи всё потемнело, а потом ярко, до реалистичных вспышек, пронеслась картина, как она танцует перед Саматом, а тот лежит на кровати, ожидая ее. Девушку передернуло всем телом от одной мысли, что она будет принадлежать этому человеку, что он станет ее первым и единственным мужчиной. Хадижа почувствовала приступ тошноты. Ей необходимо было сделать хоть, что-то, чтобы избежать этой отвратительной участи. Она, оступившись, отошла от Самата, сдирая украшение с шеи, которое тот еще не успел застегнуть. Стянув ожерелье и резко оборачиваясь к молодому человеку, встретилась взглядом с Саматом, удивленным и самонадеянным одновременно.

— Не думаю, что ты будешь так же рад, если узнаешь, что я уже, как говорят, порченый товар, — чеканя каждое слово, произнесла Хадижа, бросая украшение на пол между ними.

— Что?! — воскликнуло несколько голосов сразу.

А глаза Самата стали темными от злости, ладонь сжалась в кулак:

— Что ты сказала? — шагнул он в ее сторону.

— Я не девственница, — громко произнесла девушка, дерзко вскидывая голову.

Двенадцатая глава

Гробовая тишина повисла в комнате. Да, что там в комнате, казалось, во всем доме. Хадижа сама не до конца осознала, что сказала; она лишь стояла, не двигаясь, и смотрела на Самата, прямо ему в глаза. Молодой человек же сначала побелел, а потом побагровел за долю какой-то мизерной секунды.

— Что ты сказала?!

Эти слова словно разрушили вакуум тишины и тут же лавиной удивлённых вскриков и довольно громких ругательств хлынули на бедную девушку.

— Хадижа! — ошарашенный голос отца зазвенел в ушах, и она поежилась от подобного грозного тона. Наверное, она слишком отчаянная… и зашла непозволительно далеко.

Девушка, наконец, оторвала взгляд от побагровевшего лица Самата, чтобы посмотреть вокруг и увидеть такие же лица, за мгновения превратившиеся в маски презрения, разочарования и порицания. Жаудат и его жена одновременно поднялись с мягкого дивана, словно по команде:

— Прошу прощения, но мы не минуты не останемся в этом доме! Самат!

Тот не двинулся с места, все еще смотря на упрямую, непокорную девушку.

— Самат, пошли, — тронув его за плечо, еще раз потребовал Жаудат.

Молодой человек с какой-то растерянностью посмотрел на отца, потом осмотрел комнату застывшими, остекленевшим взглядом, и молча пошел вслед за отцом.

— Подождите! — крикнул дядя Абдул, шагнув в сторону уходящих гостей, а потом вдруг пошатнулся, обессиленно сев на диван, схватился за сердце и зло посмотрел на Хадижу, неподвижно застывшую всё на том же месте.

— Дядя Абдул! — хором вскрикнули Назира и Ранья, подскочив к ворчливому старику, а девушка смотрела на все происходящее, словно в замедленной сьемке: как все суетятся вокруг дяди Абдула, как Саид смотрит на нее словно хочет дать хорошую пощечину. Господи, что же она наделала…

— Принесите воды! — прикрикнул Саид на служанок, столпившихся возле входа в большую гостиную.

Те, вздрогнув, хаотично разбежались, начиная причитать на ходу. Во всеобщем хаосе Саид чуть не пропустил уход семейства Абу Аббас, догнав их у самых дверей.

— Жаудат, — окликнул он мужчину.

Тот обернулся уже у пороге:

— Прости, Саид, — покачал он головой. — Мне очень приятно было с тобой сотрудничать, но… Со своей стороны, могу только пообещать, что ни слова о произошедшем здесь сегодня не будет рассказано ни мной, ни моей семьей.

— Спасибо тебе, — благодарно кивнул Саид.

Входная дверь с резким хлопком закрылась, заставив мужчину чуть вздрогнуть. Лишившись такого выгодного партнера, фирма может понести немалые убытки, но больше его волновала репутация семьи. Хоть Жаудат и пообещал, что будет молчать, но всегда есть шанс, что у кого-то окажется более длинный язык. Судя по крикам, разносящихся по дому из гостиной, он даже знал, у кого.

— Если, дядя Абдул умрет, то мы все будем прекрасно знать на чьей совести будет лежать этот грех! — стоя к Хадиже, почти вплотную, и грозя пальцем, кричала Назира, — Пусть небо обрушится на твою голову, так как ты только что обрушила крышу этого дома!

— О, это начала еще ее мать, одалиска! — ворчал, не вставая с дивана, самый старший член семьи Рашид, — Она лишь решила завершить дело!

Судя по тому, что к старику вернулся нормальный цвет лица и хватало сил на безостановочное ворчание, умереть от сердечного приступа дяди Абдулу сегодня не грозило. Зато Хадижа, словно превратившаяся в статую, уперевшись глазами в одну точку на полу, болезненно побледнела. Саид поморщился — видеть старшую дочь, а тем более выяснять, насколько правдивы ее страшные слова, совершенно не хотелось.

— Хадижа, — обратился он к дочери.

Она вздрогнула от его голоса, как от удара, и испуганно взглянула на отца.

— Иди в свою комнату.

Девушке не нужно было повторять дважды.

— Как, что?! — стала возмущаться Ранья, — Саид, дорогой, ты оставишь ее в доме? После всего?!

— Она моя дочь! — строго взглянув на жену, а потом обведя взглядом и остальных присутствующих в комнате людей, произнес мужчина, — И только мне решать, как с ней поступать!

— Я больше ни минуты не останусь под этой крышей! — воскликнул дядя Абдул, поднявшись с дивана и довольно бодрым шагом пошел к двери.

За ним последовала Назира, гордо вскинув голову.

— Остальные тоже могут расходиться, — посмотрел на оставшихся в комнате жен и сида Али, сказал Саид.

Женщины, без разговоров, встали и направились к лестнице на второй этаж. Ранья бросила в сторону мужа недовольный взгляд; скандал в доме — всегда нехорошо, но она знала это еще с того времени, когда Хадижа была маленькой мерзавкой, пакостившей ей на каждом шагу, и что от этой шарлатанки не нужно ждать ничего хорошего. Скорей бы Саид опомнился и отправил девчонку на воспитание в Фес, к дяде Абдулу, а, еще лучше, вышвырнул бы за дверь, как когда-то ее развратную мать.

Зулейка же посмотрела на мужа с грустью. Она и представить себе не могла, что сейчас чувствует Саид и на каких силах заставляет себя сейчас сдержать гнев и боль от слов дочери. Ей, было жаль мужчину; Хадижа, возможно, сама того не желая, глубоко ранила его, показывая, что западные привычки ей ближе и понятнее, чем родной семейный очаг.

— Да прибудет с тобой Аллах, — прошептала она, прежде чем начать подниматься по лестнице, — Пусть Он даст тебе силы пройти через все это.

Сам же Саид устало опустился в кресло. Он не знал, что делать, как проснуться от этого кошмара, как из него вырваться? Аллах, снова испытывает его? Когда он отыскал дочь, он был счастлив, словно заново проживая день ее долгожданного рождения. А позже Саид видел, как девушка пыталась стать частью семьи, пыталась понять их культуру, традиции, религию, что с потерей памяти стали для нее чужими. Легко было любить ту Хадижу из прошлого, мечтать о ее возвращении в стены родного дома, но что теперь ему делать с этой…с этой совершенно чужой ему девушкой, которая опозорила его, его…их семью. Если бы это была не Хадижа, если бы она не была дочерью Жади. Тогда все было бы легче.

— Она солгала, — Саид вздрогнул от голоса сида Али, про которого, к своему стыду, уже забыл.

— Что вы сказали?

— Хадижа. То, о чем она тут заявила, ложь, — мужчина сидел в том же кресле и был совершенно спокоен, несмотря на все произошедшее.

— Почему вы так думаете? — спрашивает Саид, привыкший прислушиваться к мудрому сиду Али.

— А ты вспомни Жади во время твоего сватовства, — грустно улыбнулся собеседник, — Чего она только не придумывала, чтобы ты отказался от нее.

— Да, — хмыкнул Саид, на миг вернувшись в то время, — Как-то даже она позвонила и сообщила, что все дело в шрамах от страшных ожогов…

— И вставные зубы, — рассмеявшись, добавил Али, — Ох, долго же на нее злилась Латифа, ведь ей тоже пришлось пройти через придирчивый осмотр Назиры.

— Да, точно, — сейчас это выходка вызывала смех, но тогда было не до смеха, впрочем, как и сейчас.

— Так вы думаете, что Хадижа тоже придумала? — вернулся к волнующему его вопросу Саид, — Но она провела целых пять лет на западе.

— Вот именно, — кивнул Али, — Она не знает наших законов и традиций. А находясь еще и в Бразилии, может не опасаться физического наказания. Ты имеешь полное право отвести Хадижу к врачу и проверить ее слова, но задумайся о том, что ты собираешься делать, окажись они как ложью, так и истиной?

— Честно, я не знаю, — растерянно ответил Саид и задумался.

Наступило тягостное молчание. Каждый из мужчин думал о своем, прокручивая кадры давно минувшего с недавно прожитым. Дядя Али сравнивал поведение Хадижи и Жади, но не знал горькой правды — хоть та и не говорила не делала громких заявлений, она действительно не оказалась невинной в их первую брачную ночь. И этот страшный факт долгие годы сидел в сердце Саида, как ядовитая заноза, отравляя его горечью, ревностью и злобой.

Али снова нарушил молчание:

— Знаешь, иногда я сожалел, что так поспешил с вашей женитьбой. Жади только вернулась в Фес, в родную культуру, для нее все это тоже было если не чуждо, то незнакомо и непривычно. Но это ее увлечение бразильцем, — мужчина брезгливо поморщился, — Я испугался. И увидев, какой огонь зажигается в твоих глазах, при взгляде на Жади, и то, что судьба сама развела вас с Латифой, поторопился. Нужно было все же подождать… — мужчина глубоко вздохнул, медленно покачав головой, — Мактуб — так предначертано. Я бы хорошо подумал прежде чем пробовать на прочность волю Хадижи. Она слишком долго жила вне семьи, чтобы осознавать ее ценность. Терпение, Саид, терпение.

— Но если окажется, что это все же правда?!

— Все мы совершаем ошибки. То была не она, а некая Зои Вебер. Если ты любишь свою дочь, прими ее такой, какая она стала, — сказал дядя Али и поднялся с кресла.

— Вы останетесь на ночь?

— Да, меня нисколько не оскорбляют стены этого дома, — улыбнулся Али, — Аллах велик, Саид, не теряй веры.

Мужчина поднялся и вышел из гостиной, отдавая Саида на растерзание его тяжелым мыслям — он остается в гостиной в гордом одиночестве, стараясь унять головную боль, как можно сильнее сжав виски подушечками пальцев. Сегодня он не уснет.

* * *
— Какой позор! — только переступив порог дома, воскликнула Таджия, — А до этого я считала семью Рашид уважаемой и чтущей традиции! А тут…о, Аллах!

— Таджия, дорогая, иди пожалуйста к себе, — строго, но уважительно прервал жену Жаудат.

Она посмотрела на мужа, тут же замолчав, поклонилась и неторопливо пошла к лестнице на второй этаж.

— Я же говорил тебе, что это девчонка, совсем не та, кто тебе нужен, — посмотрев на Самата, произнес Жаудат, — Хорошо, что вскрылась сейчас. Аллах предостерёг тебя от этой ошибки.

— Нет! — резко произнес Самат, до этого молчавший.

Он сидел на кресле, в которое опустился на автомате, и не слышал ничего, что происходило в комнате, пока отец напрямую не обратился к нему. Перед глазами молодого человека как на повторе проносилась сцена с признанием Хадижи. Одна часть его существа горела злостью, огненной яростью и ревностью, другая, с каким-то парадоксальным хладнокровием приводила доводы, что девчонка просто лжет, и, даже если нет, то пусть он не был первым, но точно будет последним в ее жизни. Так что он не собирался уступать ни своему отцу, ни упрямству Хадижи.

— Как нет?! — непонимающе посмотрел на сына Жаудат.

— Я не откажусь от своего намерения, — твердо заявил Самат, смотря отцу прямо в глаза. — Мне плевать, что заявляет Хадижа Рашид, и насколько истинны ее слова!

— Но…но как ты можешь?! — мужчина не мог найти слова, чтобы образумить сына, и чувствовал, что постепенно начинает закипать.

Жаудат не мог понять, что за бес вселился в его сына. Самат, конечно, всегда отличался упрямством, а после смерти матери, к его характеру еще добавилась и какая-то жесткость, безумно граничащая с той же самой жестокостью. Мальчик перестал играть в игрушки, не улыбался и не смеялся. После посещения психологов, те лишь разводили руками:

«Что вы хотите, мальчик пережил такую травму. Время лечит».

Время действительно лечит, но, видимо, не все раны и не полностью. Прошел год, другой, и Самат снова стал улыбаться и смеяться, только выглядело это как-то фальшиво, наиграно, и только с сестрой, казалось, мальчик становился прежним. Он был молодым человеком, послушным, чтящим своего отца и свою семью; в отличие от своих ровесников, оторванных от родной земли и живущих в чужой стране, он не поддавался греховному западному влиянию…до этого момента. Имя «Хадижа Рашид» грозило стать проклятьем этого дома.

«И чем, его околдовала эта девчонка?!» — спрашивал себя Жаудат.

— Отец, я не отступлюсь. Можешь делать, что хочешь, — наблюдая как с каждым мигом лицо Абу Аббаса становится все мрачнее и мрачнее, твердо проговорил он.

Раньше, увидев отца в таком гневе, Самат бы поспешил подчиниться воле старшего, но не сейчас.

— Тогда я лишу наследства! — решил пригрозить Жаудат, — Если ты введешь в нашу семью эту падшую девицу, то можешь забыть о компании, я не пущу тебя на порог этого дома вместе с ней!

Самат удивленно поднял бровь. Он не думал, что отец всерьез решится на такой шаг. С самого раннего возраста ему, единственному мальчику в их огромной семье, твердили о том, что он наследник всего, что сейчас имеет отец. Едва он научился читать и писать, Жаудат стал брать его вместе с собой в деловые поездки и на совещания. Теперь же молодой человек знал о делах компании не меньше самого Абу Аббаса, а к его мнению прислушивались наравне с отцовским.

— И что же вы будете делать, отец?

— Раздам все беднякам на Мекке, или сделаю главой будущего мужа Сабиры. Он хороший человек и истинный мусульманин, — нашелся с ответом Жаудат.

— Весь труд вашей жизни, жизни моего деда и его деда вы готовы раздать беднякам? — на губах Самата заиграла ироничная ухмылка, — Позвольте не поверить.

Жаудат и сам не поверил в то, что сказал, куда уж убедить упрямого мальчишку.

— А если и так, — продолжил Самат, — то я уйду из вашего дома и начну свое дело, да поможет мне Аллах.

Настал момент вздрогнуть Жаудата. Слова сына больше напоминали настоящую угрозу, которую он готов выполнить. Мужчина устало опустился на диван, покачал головой; он не мог уступить, но и не мог выполнить свою угрозу. Стало трудно дышать, горло словно сдавил воротничок рубашки, и он нервными, дергаными движениями стал пытаться расстегнуть тугие пуговицы.

— Вот, — перед лицом появилась рука со стаканом воды.

— Спасибо, — хрипло ответил Жаудат; горло вдруг стало саднить.

Мужчина сделал несколько больших глотков, и Самат заговорил:

— Отец, меньше всего на свете мне хотелось бы огорчать тебя и стать причиной разрушения нашей семьи, но я не могу позволить себе проиграть. Хадижа бросила мне вызов и должна понять, что я не проигрываю. Она станет моей женой, раз и навсегда уяснив, кто тут господин.

Уверенность в голосе сына и загоревшиеся в глазах одержимый огонек заставили Жаудата усомниться в своей правоте. Может, действительно не стоит запрещать сыну добиваться руку этой девчонки? Хотя, с другой стороны, она уже показала себя, как рушит стены родного дома. Вот бы кому-то другому на голову упало такое счастье.

«Кому — то другому», — эта мысль врезалась в мозг, подобно головной боли; и он понял — вот оно, единственное решение.

— Хорошо, — выдохнул Жаудат, — Я дам согласие на твою свадьбу с Хадижей Рашид, но ты должен позволить и другим женихам свататься к ней.

Самат побледнел, судорожно сжав кулаки — молодой человек понял, к чему на самом деле клонит отец. Обычно, если девушке уже нашли жениха, то никто больше не имеет права свататься к ней, если, конечно, сам жених и его семья не даст на это разрешения. Тогда семья невесты имеет право выбирать наиболее выгодную партию.

— Но, отец!

— Так и никак иначе, — мужчина поставил стакан на стоящий перед диваном столик и поднялся на ноги, вновь становясь нерушимым и беспрекословным главой семьи.

— Хорошо отец, — выдохнув, согласился Самат, понимая, что если продолжит упрямиться, то потеряет и эту уступку.

В конце концов, вряд ли Саиду Рашиду удастся найти более выгодную партию для своей строптивой дочери, чем он.

Жаудат облегченно выдохнул:

— Вот и славно. А теперь, пора идти спать, на дворе глубокая ночь. Да хранит тебя Аллах.

— Тебя тоже, отец, — поклонился ему Самат и пошел в свою комнату.

* * *
Хадижа лежала на кровати, рассматривая репродукции известных картин из той самой книги, что стала причиной скандала и ее «побега» из дома. Теперь сбежать хотелось по-настоящему, но, похоже, было уже поздно. Сегодня утром, когда девушка собиралась в школу, к ней вошла служанка и объявила, что сид Саид, запретил выходить госпоже из дома сегодня, даже на учебу.

Нет, девушка ожидала, что ее вчерашнее выступление вызовет бурю эмоций, которая холодными волнами презрения и разочарования польется на нее со всех сторон, но что ее оставят под домашним арестом… даже ей это казалось диким. Хотя интуиция подсказывала Хадиже, что это еще цветочки.

На завтрак и обед девушка уже не спустилась сама. Во-первых, есть совсем не хотелось, а, во-вторых, видеть остальных членов семьи, хотелось еще меньше. Хотя сейчас на туалетном столике стоял поднос, на котором лежала наполовину съеденная булочка и стакан из-под сока.

Первую половину дня Хадижа сидела, как на иголках: вздрагивая от каждого шороха, гадая, что будет с ней дальше. Отправят ли ее в Фес, на воспитание к дяде Абдуле, или назад в приют, а, может, и вовсе выгонят из дома, как нашкодившую собаку. Последнее, конечно, ей казалось маловероятным, но чувство страха, как профессиональный художник, рисовало в ее воображении картины абсолютно невозможные. Но время бежало, а никто не приходил, не требовал собирать чемодан, и Хадижа… устала бояться.

Теперь она просто старалась себя хоть чем-то занять, чтобы не думать. Рисовать не хотелось. Звонить Жаку слишком рано, вернее, поздно. Так что, не желая больше бессмысленно смотреть в потолок, Хадижа вытащила из небольшого тайника в шкафу книгу и стала изучать картины в стотысячный раз — как ни странно, это до невозможности привычное занятие отвлекало. Хадижа зачиталась так, что не сразу поняла, что кто-то нетерпеливо стучит в ее дверь. Закрыв книгу и зашвырнув ее под кровать, девушка крикнула:

— Войдите.

— Привет, — в дверях стояла Самира.

— Привет, — села на постели Хадижа, — И как тебя пустили в это гнездо разврата? — грустно пошутила она, — Ты уже, наверное, слышала все от Назиры и дяди Абдулы.

— О, да, хор их голосов был слышен, мне кажется, даже на соседней улице, — махнула рукой кузина. — Зе-Роберту не против, чтобы я навестила тебя, а отец… Он полностью занят заботами о маме и Кави.

— Как они?

— Хорошо, — на лице Самиры сразу заиграла улыбка, — Кави — настоящий воин. Уже почти нагнал рост и вес своих ровесников. Врач говорит, что если все пойдет так же, то скоро будет совсем незаметно, что он родился раньше срока.

Смотря на младшего брата, на то, как мама заботится о нем и чуть ли не порхает как бабочка, окрыленная счастьем, Самира задумывалась над тем, что отец все-таки прав, требуя от нее маленьких внуков. Хотя сначала она все же закончит учебу и получит диплом, а уж потом, если не удастся устроиться, то можно будет подумать и о ребенке.

— Я рада за них, — чуть задумавшись, проговорила Хадижа, у которой до сих пор бежали по коже мурашки, как только она вспоминала, как сидела в коридоре больницы, отсчитывая минуты до того момента, как из операционной выйдет врач.

— Рассказывай, что тут вчера было? — Самира присела на постель, рядом с кузиной, и вся превратилась в уши.

Хадижа скривилась, словно съела лимон, но все же начала свою речь:

— Самат и его родители пришли договариваться о свадьбе. Он подарил мне украшение и сказал, чтобы я надела в нашу брачную ночь, — голос девушки снизился до шепота, а щеки залил румянец, но не от смущения, а от вмиг вспыхнувшей ярости, — Я и не выдержала, высказав, что она не девственница.

— Ох! — выдохнула Самира, — Что тогда началось представляю! — покачала она головой и улыбнулась.

— Мрак! — согласно кивнула Хадижа. — Крики, ругань и у всех глаза холодные… разочарованные.

Голова девушки опустилась, и она судорожно вздохнула, подавляя всхлип. Самира потянулась и крепко обняла сестру — бессилие приводило в отчаяние, ведь она не знала, чем помочь Хадиже. Своим необдуманным заявлением, та расставила для себя самую настоящую ловушку.

— А ты и правда не невинна? — осторожно спросила Самира.

Хадижа покачала головой:

— Нет, — шепотом призналась она, — Я солгала. Когда-то читала, что жених может отказаться от невесты, если она не девственница.

— О, Аллах! — воскликнула Самира. — Тебе повезло, что ты не в Фесе! Если бы там обнаружилось, что невеста не невинна, то ее выволокли на площадь и перед всеми дали бы тридцать плетей!

Хадижу вздрогнула от ужаса. Хорошо, что они в Бразилии, тут никто не позволит такого варварства. Наверное…

— Что теперь со мной будет? — озвучила Хадижа мучающий ее вопрос.

Самира пожала плечами, ведь ей особо нечем было утешить сестру:

— Это решать дяде Саиду. Самат может потребовать сводить тебя к врачу для подтверждения твоих слов, если он не передумал жениться.

Хадижу передернуло от омерзения. Нет, она не согласится на осмотр, пусть хоть волоком ведут.

— А если передумал?

— Если передумал, — Самира задумалась, поджав губы, — то тут могут быть несколько вариантов: тебя могут отставить дома, как сейчас, могут отвести в Фес к дяди Абдулу, и, самое ужасное, отказаться от тебя и выгнать из дома. Как когда-то тетю Жади.

— Мою маму выгоняли из дома? — удивленно спросила Хадижа.

— Да, — кивнула кузина, грустно вздыхая, — Это было в тот вечер, когда она отказалась вернуться к твоему отцу.

Самира до сих пор помнила тот вечер, когда ушла тетя Жади. Растерянные и мрачные лица родных, сидящих в их доме. Слова женщины были словно раскат грома посреди погожего дня — никто не думал, да никто и представить себе не мог, что мусульманская женщина отправится куда-то в ночь, совершенно одна. Самира сейчас буквально кожей ощущала гладкость платка, что подала тете Жади, видела перед собой ее мудрый, печальный взгляд, в глубине которого за решимостью прятался страх и плач Хадижи. Это был последний раз, когда Самира видела тетю. Девушка вынырнула из далеких воспоминаний. В груди что-то сжалось.

— Но с тобой такого не случится, — поймав испуганный взгляд Хадижи, уверенно сказала она, — Дядя Саид любит тебя и не допустит, чтобы с тобой случилось что-то плохое. А на тетю Назиру и дядя Абдула не обращай внимание. Они больше кричат и грозятся, чем сделают, что-то плохое.

— Хорошо, — кивнула Хадижа.

— А если тебя вдруг выгонят, то мы с Зе-Роберту возьмем тебя к себе жить, обещаю, — с улыбкой произнесла Самира, — но уверена, этого не понадобится.

Хадижа улыбнулась в ответ представляя, какой поднимется шум, если она вдруг переедет жить к Самире и Зе-Роберту. Но хотя бы один член ее семьи был готов ее поддержать и не обвинять во всех грехах…это невольно утешало, как и крепкие теплые объятья понимающей сестры.

* * *
— Сеньор Рашид, — в кабинет заглянула секретарша. — Я могу идти?

Саид посмотрел на подчинённую со смесью удивления и непонимания, ведь рабочий день давно закончился, и мужчина думал, что в здании остался только он и несколько охранников.

— Конечно, — кивнул он.

— До завтра, — улыбнулась женщина, прощаясь и не дожидаясь ответа, скрылась за дверью.

Рашид же снова отвернулся к окну, рассеянно наблюдая за панорамой вечернего Рио. Он не любил этот до сих пор чуждый ему город — слишком много тот отнял у него, но с каким-то мазохистский упрямством, продолжал в нем жить. Налаженные контакты, деловые связи, уверенность в будущем, своем и своих детей, как он мог это все бросить? На кого оставить?

И вот сегодня даже эта уверенность в завтрашнем дне пошатнулась и стала уходить из-под ног зыбучим песком. Что ему делать с Хадижей? Как поступить с непокорной дочерью, что чуть не опозорила их семью?

Расчетливый разум требовал либо увести ее в Фес к дяде Абдулу, или хотя бы к дяде Али, выдать замуж, пока глупая девчонка не натворила еще больше бед, а сердце заново пронзала уже знакомая, но, несколько, видоизмененная боль: это же его принцесса, его родная Хадижа!

Сидеть дальше в опустевшем офисе не было смысла. Ехать домой, чтобы с головой окунуться в атмосферу разлада и еще большего уныния… казалось отвратительным. В данный момент чувства были сродни чувствам самоубийцы. Нет, он, конечно, поедет домой, но позже, когда мобильный начнет разрываться от встревоженных звонков Раньи. Как всегда.

А сейчас Саид просто сел в автомобиль и приказал водителю ехать прямо. Дорога сама вывела машину на одну ярких от неоновых вывесок, никогда не спящих улиц. Взгляд невольно выхватил вывеску с до боли знакомой надписью «Нефертити».

— Останови возле клуба, — приказал Саид.

Водитель послушно притормозил у входа.

— Ас-саля́му але́йкум, Саид, — поприветствовал его хозяин, как только увидел его в толпе посетителей.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, Зейн, — обнял мужчина друга.

— Что привело тебя сюда? — спросил Зейн, обведя рукой зал, снова обрётший декорации волшебного, чарующего Египта.

— Дорога, — пожал плечами мужчина.

Зейн, видя настроение друга, похлопал того по плечу:

— Пойдем в мой кабинет? Мне недавно привезли прекрасный марокканский кофе.

— Да, — согласно кивнул мужчина. Им уже давно нужно поговорить.

* * *
— Так, что случилось? — спросил Зейн, когда они оба уже сидели в кабинете, медленно вдыхая пряный аромат горячего тягучего напитка.

— Хадижа, — вымолвил одно слово Саид.

Зейн сразу помрачнел:

— Я видел, что произошло на празднике, — перед глазами мужчины вновь пронеслась та сцена, когда наглый мальчишка, буквально подтащив Хадижу к себе, насильно поцеловал ее.

И тогда, и сейчас большие ладони мужчины сжались в кулаки. На празднике он просто не успел вмешаться, когда Самат пристал к Хадиже — Зейн, как раз направлялся в кабинет и краем глаза увидел их ссору, а потом туда набежало столько народу, что его присутствие казалось лишним, еще более компрометирующим и без того растерянную девушку.

— Я знаю, — кивнул Саид, — Хадижа говорила.

— Готов поклясться, что он все подстроил, чтобы все увидели, — фыркнул Зейн, — но доказательств у меня нет.

— Это уже неважно. Вчера Жаудат, с сыном и женой, приходил свататься, — сделав небольшой глоток кофе, сказал Саид.

— И? — Зейн откинулся в кресле, в попытке не выглядеть таким заинтересованным, но сердце гулко застучало, неумолимо увеличивая ритм.

— Хадижа… — Саид глубоко вздохнул.

У него язык не поворачивался рассказать обо всем произошедшем, но, с другой стороны, мужчина чувствовал, что если не выговорится, то голова просторазорвется от объема кипящих в ней мыслей и переживаний. А с кем, как не лучшим другом, пусть с которым и не общались долгих пять лет, можно поделиться наболевшим. Прекрасно зная, что сказанное сегодня в этой комнате, тут и останется.

— Она вчера, бросив подаренное ей украшение, заявила Самату прямо в лицо, что не невинна, — закончил фразу Саид.

Зейн закашлялся, подавившись кофе:

— Она это сделала?!

— Да! Я думал у дяди Абдула случится сердечный приступ, а Назира так кричала на весь дом, что не услышал разве, что глухой.

— Никогда бы не подумал, что она на такое решится, — взгляд Зейна остановился на карандашном портрете, занявшем свое место на стене в красивой, изящной рамке.

Он вспомнил, как Хадижа смущалась, даря ему этот подарок, казалось, она и двух слов связать не могла не покраснев, а тут…

— Как ты думаешь, это правда или уловка? — спросил египтянин.

На ум вдруг пришло воспоминание, как Жади пыталась опоить его в их брачную ночь. Если в Хадиже есть хоть малая часть хитрости её матери, то она способна наговорить и не такое, чтобы избавиться от нежеланного жениха.

— Сложно сказать… с ее жизнью на западе, — покачал головой Саид, — но если уловка, то она не удалась. Жаудат сегодня позвонил мне и сообщил, что его сын не изменил своему намерению жениться, но позволяет и другим женихам свататься к невесте.

— Настырный гадёныш, — зло прошептал Зейн, — Саид, ты же понимаешь, что он совершенно не подходит Хадиже? Ни к сегодняшней Хадиже, уж точно.

— Думаешь, я сам этого не понимаю?! — чашка с остатками кофе жалобно звякнула, столкнувшись с фарфоровым блюдцем, — Я прекрасно знаю семью Абу Аббас и устои, что царят в их доме. Но просто так отказать… Это может поставить крест не только на будущем Хадижи, но и всей моей семьи.

Оба мужчины замолчали. В возникшей тишине, стали слышны мотивы восточной музыки из зала, шум шагов и хлопанье массивных дверей. Время текло, как вода, или как песок сквозь пальцы и не жалело никого, записывая все наши поступки и их последствия в своей нетленной памяти. Зейн снова посмотрел на искусный рисунок. Он казался самым теплым, самым живым, что было в этом холодном кабинете, где он практически жил. Пять лет. Пять лет, как он неожиданно для самого себя согласился на женитьбу, пусть и фиктивную. Пять лет с того времени, как он впервые по-настоящему влюбился и был впервые отвергнут в ответном чувстве.

Что было потом, после Жади?

Горечь от потери. Боль разбитого сердца, попытки забыться в объятьях других, ничего не значащих прекрасных мотыльков, что летали вокруг. Они и сейчас были здесь, лишь махни рукой, но не это ему было нужно.

— Что, Зейн, неужели опять?! В ту же реку?! — с сомнением спрашивал голос внутри, — Все может повториться, — предупреждал он.

И пусть. Судьба не пишется нами. Она создается Аллахом на Небесах.

— Саид, — голос предательски охрип.

Мужчина поднял на Зейна вопрошающий взгляд.

— Выдай за меня Хадижу, — на выдохе продолжил Зейн, ожидая удара в челюсть и громкого хлопка двери после своих слов.

Тринадцатая глава

Тишина. Ничего из этого не произошло. Саид продолжал изучать Зейна, словно только встреченного незнакомца. Потом вдруг рассмеялся, громко и как-то не совсем естественно:

— Не лучшее время для шуток, Зейн.

Египтянин помрачнел:

— Я не шучу, Саид, — а теперь уже и на лице Рашида ни осталось и тени веселья, — Сам посуди, Самат не успокоится, пока не добьется своего. Кто знает, на что еще будет готов мальчишка, если свадьба так и не состоится? Выкрадет ее? Увезет?

— Это противоречит законам Аллаха, — возразил Рашид.

— Нередко, когда в дело вмешиваются чувства, то любые законы летят в тартарары. Ты это знаешь не хуже меня, — серьезно посмотрев на друга, ответил Зейн.

И они оба вспомнили тот самый эпизод, когда, казалось, их дружба разрушена навсегда; когда Зейн, ошарашенный новым для него чувством, нарушив все договорённости, отказался возвращать Жади Саиду.

— А если…

— Ты найдешь другого кандидата в женихи? — опередил Саида Зейн, — Здесь в Рио не так много подходящих кандидатур. В Фесе же, боюсь, после выходки Хадижи, дядя Абдул не будет стараться подобрать ей хорошего мужа.

— Да и его понятие о хорошем муже, слишком разняться с моими представлениями и, тем более, с представлениями Хадижи, — согласился Саид с доводами друга.

— Я же, полностью зная ситуацию и понимая тебя, Хадижу и все, что творится вокруг, смогу спасти ее и всю семью от позора. Я смогу защитить ее от Самата, — привел последний довод Зейн.

Саид молчал, размышляя. С одной стороны, доводы Зейна были более чем логичны, но с другой… Вся эта ситуация возвращала Саида к их общему неприятному прошлому. Выдавать любимую дочь за своего же соперника? Какая ирония. Насмешка Судьбы. В душе Саида боролись два чувства: любовь, страх за Хадижу и уязвлённая когда-то гордость.

— Брак будет фиктивным, — отчеканил он каждое слово, — Как тогда с Жади.

— А если Самат узнает?

Рашид скривился. Он понимал, что такая возможность весьма вероятна, но от одной только мысли, что его принцесса будет принадлежать Зейну, в общем, как и Самату, хотелось что-нибудь сломать.

— Поверь, я не сделаю ничего против воли твоей дочери, — смотря другу прямо в глаза, серьезно пообещал Зейн, — Клянусь Аллахом.

— Хорошо, — выдохнул Саид, — Я тебе верю, — он откинулся в кресле, понимая, что сейчас осталось самое сложное: уговорить невесту.

* * *
Это утро было более погожим и более добрым, чем вчера. Хотя бы потому, что Фатима разбудила госпожу Хадижу, чтобы та не проспала школу. А это значит, что домашний арест был снят. Причины перемен девушка не знала, но одно то, что она могла вырваться из резко надоевших стен, радовало. Собравшись в школу за рекордные сроки, Хадижа спустилась к завтраку. Из сидевших за столом ей улыбнулась лишь Зулейка; Мунир, поднявший руку, чтобы поприветствовать старшую сестру, был довольно резко одернут Раньей:

— Не отвлекайся, ешь.

Хадижа молча села на свое место. Аппетит пропал, но сидеть на уроках голодной до самого обеда казалось ей худшим вариантом, поэтому она принялась за кашу. Из двух зол всегда нужно выбирать наименьшее.

— Хадижа? — обратился к ней отец уже в конце завтрака, когда они остались за столом с глазу на глаз.

— Да, отец.

— Вечером прошу тебя быть дома. У нас будет серьезный разговор.

Девушка чуть не подавилась едой. Испугано посмотрев на серьезного Саида, она только сумела выдавить дежурное, скомканное:

— Хорошо, отец.

Завтрак был окончен. В нее сейчас не влезла ни ложка, ни даже пол-ложки. Как бы все съеденное не вернулось назад. Хадижа медленно встала из-за стола:

— Я в школу, — и прежде, чем кто-то успел что-то ей сообщить, она поспешила на улицу.

Только когда машина остановилась у ворот школы, Хадижа задумалась о возможной встрече с Саматом. Неприятные мурашки страха пробежали по спине, и девушка дернула плечами. Ну, что ж, если он захочет ей что-то сказать, она просто проигнорирует его. Главное, любыми способами не оставаться рядом с ним наедине. В прошлый раз это плохо кончилось. Глубоко вздохнув, она вышла из автомобиля.

— Госпожа, — окликнул ее водитель.

— Да?

— Я буду ждать вас тут сразу после окончания уроков, не задерживайтесь, пожалуйста.

— Конечно, — озадаченно проговорила Хадижа.

Она всегда приходила на это место, и ее всегда здесь встречал водитель. Что это? Неужели очередная проверка отца ее возможного побега?

— Я буду вовремя, обещаю.

В раздумьях, к чему все это было, девушка направилась к зданию школы.

Хадижа зря беспокоилась, Самата не было в школе — за партой сидела одна Сабира. Девушка подумала, что сестра отвергнутого жениха сейчас накинется на нее с оскорблениями, подобно тети Назире, но та, наоборот, мило улыбнулась и помахала рукой.

Эми же сидела на своем месте все такая же мрачная и отрешённая. Хадижа села рядом, но успела только поздороваться, как прозвенел звонок.

— Так, продолжаем решать задачу, которую начали на вчера, — метеором влетел в класс господин … — учитель алгебры.

Хадижа в растерянности посмотрела на доску, где не было начала решаемой задачи. И так не дружившая с точной наукой, она сейчас совершенно потерялась в сделанных расчетах.

— Вот начало, — незаметно пододвинула тетрадь в ее сторону Эми.

— Спасибо, — улыбнувшись, поблагодарила подругу Хадижа, и начала быстро переписывать.

Поговорить с Эми удалось только на обеде. Увидев, что одноклассница сидит одна, Хадижа решилась подсесть.

— Приятного аппетита, можно к тебе? — спросила она.

Девушка утвердительно кивнула. Какое-то время они так и сидели молча.

— Прости меня, — извинилась Эми, — Я вела себя глупо, словно не знаю, как у вас договаривается о свадьбах. Просто эта новость была такой неожиданной.

— Поверь, для меня тоже, — вздохнула Хадижа, — Я знаю, что тебе нравится Самат…

— Давай, не будем об этом, — перебила ее Эми, — Ты уже выбрала платье? А прическу? Свадьба будет в Фесе?

Сначала Хадиже хотелось сказать, что никакой свадьбы не будет, но, увидев приближающуюся к ним Сабиру, она просто повторила фразу Эми:

— Давай не будем об этом.

— Хорошо, — с облегчением, как показалось Хадиже, согласилась подруга.

— Ас-саля́му ‘але́йкум, — поздоровалась Сабира, присаживаясь к ним, — Как дела, Хадижа? Как тебе украшение, что подарил мой брат? Ты его не надела…

Напоминание о подарке Самата заставило Хадижу внутренне дернутся. Она побледнела и судорожно сжала салфетку под ладонью. Вопрос Сабиры убеждал ее, что девушка не знала о произошедшем несколько дней назад, но отупевший от страха мозг не в силах был придумать что-то связное, кроме правды.

— В школе носить такие дорогие украшения запрещено, — ответила за подругу Эми, — а то бы ты сверкала, как бриллиант.

— Конечно нет! Жена должна украшать себя для мужа, но вот одно ожерелье и пару браслетов…

Эми точно знала, чем ее можно было отвлечь. Сабира села на своего любимого конька, забыв и про Хадижу, и про брата, и про любые разговоры о свадьбе. Хадижа благодарно улыбнулась Эми и поспешила выйти из-за стола.

Она помирилась с подругой. Пусть даже Хадижа и не была инициатором ссоры, но на душе как-то сразу стало легче. У нее никогда не было много друзей, а теперь их можно было пересчитать по пальцам одной руки. При том, Хадижа была уверена, как только Сабира узнает о ее поступке и отказе от свадьбы, то одну подругу она все же неминуемо потеряет.

После уроков Хадижа, как и обещала, ждала автомобиль за воротами школы. Как только машина подъехала, девушка открыла дверцу, не дожидаясь помощи водителя, и встретилась взглядом с отцом.

— Садись, Хадижа, — одобряюще улыбнулся он замершей дочери.

Девушка села на сидение, осторожно закрыв дверцу. Автомобиль тронулся.

— Куда мы едем? — спросила девушка, как только поняла, что поворот к дому пропущен.

— По делам, — коротко ответил Саид.

Сердце Хадижи упало куда-то вниз. Неужели ее все же решили отослать подальше? Собрали вещи, пока она была в школе и теперь везут в аэропорт? Куда? В Фес? В Бордо?

Она огляделась вокруг в поисках своей сумки, но поняла, что та если есть, то лежит в багажнике. Хадижа хотела еще раз спросить, но посмотрев на серьезное лицо отца, промолчала — куда бы они не направлялись, она вряд ли сумеет его переубедить.

— Отец, вы сказали, что хотели со мной поговорить вечером, — уцепилась она за фразу, сказанную им еще утром.

Саид посмотрел на дочь. Хадижа выглядела если не напуганной, то явно встревоженной. Он действительно хотел поговорить с ней вечером, но ему на работу снова звонил Жаудат и спрашивал на счет женихов. По голосу давнего партнера по бизнесу было слышно, что тот ожидает положительного ответа. Оно и ясно, Хадижа в качестве жены единственному наследнику, по мнению мужчины, явно не годилась. И чем быстрее она станет недоступной для Самата, тем раньше жизнь Жаудата и его семьи войдет в нормальное русло.

Саид не стал раскрывать всех карт, но предложил Жаудату вместе с сыном снова навестить их дом, в ближайшие дни. Теперь же он хотел поговорить с Хадижей, но желательно без длинных ушей, которыми обладают стены в его доме, и в присутствие Зейна, который сможет помочь убедить упрямицу в необходимости этого брака.

— Да, именно поэтому мы сейчас едем в одно место, — осторожно подбирая слова, начал Саид.

Он не знал, как девушка отреагирует на предложение выйти замуж за другого, чтобы избавиться от женитьбы с Саматом. Мужчине не хотелось, чтобы дочь выпрыгнула из автомобиля на ходу или сделала еще какую-либо глупость. Да, брак с Зейном будет лишь фикцией, во всяком случае, Саид надеялся на это, но об этом должны знать только они трое. Поэтому он повременил с объяснениями, пока машина не остановилась. Хадижа посмотрела в окно. Все ее страхи оказались напрасными, но вопросов стало не меньше: автомобиль стоял возле клуба «Нефертити».

— Пошли, — кивнул ей отец, открывая дверцу.

Хадижа медленно вылезла из автомобиля и посмотрела на вывеску клуба — сейчас не сверкающая огнями, она казалась уснувшей, как и все вокруг. Обычная городская улица, оживающая только с наступлением сумерек. Возле клуба не было толпы привычной народа, а на парковке стояло всего несколько автомобилей, в одном из которых Хадижа с трепетным волнением узнала машину Зейна. Значит, он здесь.

Они вошли в практически пустой клуб, где кроме персонала, убирающих зал, и танцовщиц, готовившихся к вечернему представлению на круглой сцене перед барной стойкой, никого не было.

— Сеньор Рашид, — к ним подошла уже знакомая Хадиже женщина-администратор Лана, — Сеньор Зейн, ожидает вас в кабинете, прошу за мной.

Хадижа занервничала еще сильнее: «Зачем они идут к Зейну? Неужели отец узнал о рисунке и…» — что следует после этого «и» ей сложно было представить.

Когда они вошли в кабинет, и девушке в глаза бросился рисунок, висящий на стене, она еще более удостоверилась в своей догадке. Сердце замерло, а потом забилось быстрее, словно нагоняя упущенную миллисекунду тишины.

— Ас-саля́му ‘але́йкум, Саид, Хадижа, — поприветствовал их хозяин клуба.

— Ва але́йкум салам, — пожал руку отце Зейн.

И оба они хоть и были какими-то напряженными, от внимательных девичьих глаз не укрылось дружелюбие в их привычных жестах приветствия. Они пришли сюда не для войны. Во всяком случае, хотелось в это верить.

— Присаживайся, Хадижа, — Зейн одобряюще улыбнулся и указал ей в сторону дивана, стоящего у стены.

Девушка выглядела взволнованной, если не сказать, напуганной, и на негнущихся ногах проследовала в указанное ей место.

— Ты ей ничего не сказал? — спросил он тихо у Саида.

— Не представилась возможность.

Зейн вздохнул. Саид, как обычно, был довольно эгоистичным, заставляя родную дочь бояться и теряться в догадках.

— Хадижа, хочешь чай? Кофе? Сока? — спросил он, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, тем временем обдумывая, как начать такой сложный разговор.

— Воды, — ответила девушка, и в горле мгновенно пересохло.

Зейн сам налил воды в стакан из большого графина, стоящего на углу стола, и подал ей. Рука дрогнула, кончиками пальцев соприкоснувшись с мужской рукой.

— Спасибо, — прошептала она.

Хадижа понимала, что ее ожидает какой-то серьезный, скорее всего, неприятный разговор, но никак не могла найти его причину. Ей, хотелось крикнуть: «Не тяните уже, говорите!» — напряженное, молчание было подобно самой настоящей пытке.

— Дочка, — взял слово Саид, — Жаудат Абу Аббас звонил мне после того, что произошло тем вечером и сообщил, что Самат не отказался от желания взять тебя в жены.

Пальцы до боли сжали стакан в руке. Мозг отказывался принять эту информацию. Хадижа была уверена, что после ее выходки Самат откажется от нее, что вся семья Абу Аббас будет сторониться их, как огня. И что теперь? Ее поведут к гинекологу, чтобы подтвердить или опровергнуть ее слова. Стакан в руке задрожал мелкой дрожью. Хадиже пришлось поставить его на стол. Она резко встала:

— Я не выйду за него замуж, — четко и твердо произнесла она, — Можете проклясть меня, отправить назад в Бордо или в Фес, но я не изменю своего решения. И не надо, говорить мне про семью! Семья — это не те люди, которые просят ломать свою жизнь, ради их светлого будущего!

Хадижа тяжело дышала, практически задыхалась, щеки покрыл гневный румянец, а ладони были сжаты в кулаки. Она устала бояться и просто высказала все, что хотела сказать эти долгие два дня.

«А теперь пусть делают, что хотят», — девушка отвернулась, изучая вид за окном.

— Я не собираюсь тебя никуда отсылать, — скривившись словно от зубной боли, ответил Саид.

Ему было неприятно, что дочь воспринимает его как врага.

— У меня есть другой вариант выхода из этой сложной ситуации, — стараясь поймать взгляд дочери, продолжил он, — Ты должна выйти замуж за Зейна.

Хадижа резко повернулась, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

— Вы сошли с ума, — не веря своим ушам, медленно произнесла она и опустилась обратно на диван, беря стакан — еще один глоток воды ей сейчас точно не помешает, — Чокнулись оба.

— Браво, — рассмеялся Зейн, — я вижу перед собой смелую и решительную девушку, точно знающую чего она хочет. Пусть по канонам мусульманства, это не особое достоинство, но я готов поздравить Саида с такой дочерью.

Сам Рашид хмыкнул — уж больно комплимент звучал как издевка, вполне в стиле старого друга. Хадижа же продолжала настороженно смотреть на них обоих. Саид решил, что шутки нужно оставить в стороне.

— Давай я тебе все объясню, — он сел рядом с дочкой и начал, — Жаудат сказал, что Самат не отказался от намерения жениться, но позволил и другим женихам свататься к тебе.

— То есть? — непонимающе нахмурилась Хадижа.

— Обычно, когда девушке находят жениха, никто больше не смеет свататься к невесте, но если сам жених разрешить продолжить сватовство, то и другие молодые люди могут предлагать свою кандидатуру, и тогда уже невеста и ее семья выбирают самого достойного.

— Теперь вы тоже ко мне сватаетесь? — девушка посмотрела на Зейна.

— Да…

— Брак будет фиктивным, — перебил Саид друга.

До Хадижи наконец начал доходить весь абсурд происходящей ситуации. Чтобы не выходить за Самата, она теперь должна выйти за Зейна, да еще и фиктивно.

— Прям, как тогда, с моей матерью, — фыркнула она, наблюдая, как вытянулись от удивления лица опешивших мужчин.

— Ты помнишь? — голос Саида стал сиплым от волнения.

— Нет, мне рассказали, — виновато произнесла Хадижа, наблюдая, как глаза отца, загоревшиеся огоньком надежды, потускнели.

— Простите, но я не хочу участвовать во всей этой афере, — покачала она головой.

Она почувствовала, как слезы подступают к глазам. Резко развернувшись и не обращая внимание на окрики, она буквально выбежала из кабинета. Опомнилась, что скорей всего ей не дадут уйти из клуба одной, да и вообще она не знает куда идти, она только тогда, когда прошла половину пути к лестнице. Хадижа остановилась у бортика, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Она точно не знала, что ее больше злит и обижает: то, что во избежание одного брака, ей нужно вступить в другой, или то, что этот другой будет являться фиктивным. Как бы она хотела отказаться от всего этого и уехать в Париж, в Академию Искусств… Девушка судорожно вздохнула. Нужно было успокоиться.

С первого этажа негромко лилась музыка. Танцоры репетировали, кружась по сцене, что находилась буквально под тем местом, где Хадижа остановилась. Девушка чуть перегнулась через перила, чтобы лучше рассмотреть происходящее.

— Не думаю, что женитьба со мной — повод для таких радикальных мер, — фраза звучала шутливо, но нотки тревоги всё равно проскальзывали в голосе Зейна.

Хадижа выпрямилась, повернувшись. По щекам разлился румянец — после того, что она им наговорила в комнате, смотреть мужчине в глаза было стыдно.

Зейн подошел к перилам и тоже взглянул вниз.

— Простите, за все, что наговорила.

Танцовщица в легкой белой накидке кружилась под музыку, держа в руках факел. По бокам от нее стояли два мускулистых мужчины, наряженные в костюмы из древнеегипетских легенд. В руках одного из них живой лентой извивался удав. Девушка сделала еще несколько изящных па и отдала факел в руки одного из мужчин, повернулась к другому принимая из его рук змею. В тот же момент легкое одеяние от резкого движения плечами упало к ногам девушки, и она осталась в одном серебристо-голубом костюме для танцев.

Зейну вспомнилось, как Жади танцевала для него танец со змеей в их брачную ночь. Мужчина отогнал это воспоминание. Сейчас было не время сожалеть о несбывшемся. Нужно найти правильные слова для Хадижи.

— Ты в праве злиться, — ответил Зейн, — Если бы ты просто склонила голову и со всем согласилась, это было бы хуже. Это было бы ложью.

— Зачем вам это? — спросила девушка.

— Давным-давно, еще в начале своего пути, я тоже не желал идти той дорогой, что мне пророчила моя семья, — Зейн сдержал горестный вздох, — И в итоге остался без семьи, без дома, в котором родился. Твой отец называл меня этаким перекати полем, без корней, шатающемся по этому миру.

Хадижа затаила дыхание — ей никогда не приходило в голову возможное объяснение тому, что Зейн один. Рядом нет ни братьев, ни сестер. Да почему он даже своей фамилией не пользуется, словно ее у него тоже нет. Сейчас эта таинственная завеса стала потихоньку приоткрываться.

— Я просто не хочу тебе такой судьбы. Ты и так долго прожила без семьи и, даже еще хуже, потеряла все свои воспоминания о детстве. Саид, как бы он этого не хотел избежать, не может пойти против голоса толпы, родственников, которые будут требовать твоего изгнания из семьи, — печаль в его голос больно ударяла по сердцу, хотя он и пытался ее спрятать за белозубой улыбкой.

— А если…

— Если ты согласишься выйти за Самата? — перебил ее Зейн, и покачал головой, — Твой отец уже убедился, что это плохая идея, да даже отец самого Самата думает также. А ты хочешь рискнуть? Неужели свадьба со мной для тебя звучит так ужасно?

Хадижа засмущавшись опустила голову:

— Нет, — щеки еще больше загорелись румянцем, — Совсем нет.

Глупо было отрицать, что ее тянет к этому таинственному мужчине с их самой первой встречи. Что она почти влюблена. Увлечена — это точно. Ее даже не волновало, что по возрасту Зейн скорей годился ей в отцы, и что брак фиктивный, потому что ему жаль бедную девочку, что попала в плен древних традиций. Тогда теплые пальцы мужчины коснулись ее подбородка, заставляя девушку поднять голову. Она утонула в бархатно-нежном взгляде темно-карих глаз, дрожь прошла по всему телу, окутывая приятным теплом, а стук сердца зазвучал где-то в ушах сбившимся на галоп ритмом.

— Я обещаю, что не запру тебя в золотой клетке, что поддержу любую твою мечту и исполню любое желание, — произнес он серьезным, клятвенным тоном, — Хадижа Эль Адиб Рашид, окажешь ли ты мне честь, став моей женой? — спросил Зейн не отрывая взгляда от глаз девушки.

До крайности смущенная, такая хрупкая, маленькая, словно статуэтка, сожми сильнее, сломается — но Зейн знал, видел сегодня, что на самом деле это хрупкость — кажущая, что внутри есть стержень, достаточно сильный, чтобы решится на отчаянный протест, чтобы пойти против семьи, да против всего мира. Только вот Зейн не хотел, чтобы этот нежный фарфор превратился в сталь.

Почему-то она верила Зейну. Всем его словам, сразу и безоговорочно. Такое доверие саму Хадижу даже пугало, но какой у нее был выбор? Самат не скрывая обещал устроить ей персональный ад, а Зейн сулил свободу.

— Да, согласна, — ответ был не громче выдоха. Но он был.

Все вокруг казалось таким нереальным. Тихая музыка, теплый свет, отражающийся от блестящих поверхностей клуба и взволнованная девушка, смотрящая на него в немом ожидании. Хотя сама еще, возможно, не осознает, чего она ждет. Зейн поймал себя на мысли, что ему хочется наклониться и поцеловать Хадижу так, как это делают в глупых западных фильмах. Он даже, инстинктивно подался чуть вперед.

— Я знал, что твое влияние на прекрасный пол практически безгранично, — голос Саида вторгся в сознание Зейн с Хадижей, и они, одновременно отступили друг от друга.

Рашид стоял нахмурившись. Он сам отпустил Зейна поговорить с Хадижей, понимая, что девушка сейчас будет слушать Зейна, а не своего отца. Мужчина действительно поговорил с Хадижей, и вот она стоит рядом с ним словно заколдованная, очарованная. Саид был уверен — прикажи Зейн сейчас ей спрыгнуть с балкона, и Хадижа не стала бы противиться.

— И как это у него выходит? Проклятье фараона, — проворчал он тихо.

Хадижа старалась прийти в себя и унять бешено колотящееся сердце, не смотрела на отца, а стряхивала невидимые крошки с юбки. Когда она почувствовала, что пульс почти пришел в норму, а щеки больше не горят, она подняла голову и, стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла:

— Отец, я согласна выйти за Зейна.

— Я уже понял, — мрачно кивнул Саид, напоминая себе, что другого выхода спасти дочь и всю семью от позора у него нет, — То, что он фиктивный, будем знать только мы втроем, для остальных все будет по-настоящему.

Хадижа и Зейн согласно кивнули.

— Ну, все, нам пора, — откашлялся Саид. — я позвоню тебе, Зейн, чтобы договориться о деталях.

Зейн согласно кивнул.

— Пошли, Хадижа, — коротко бросил ей отец, устремляясь вперед быстрыми шагами.

— До свидания, — девушка попрощалась с Зейном, чувствуя уже знакомую дрожь.

— До скорой встречи, — улыбнулся ей мужчина.

В клубе все так же звучала музыка. Танцовщица кружилась, обнимаясь со змеей, словно с давним любовником. А Зейн ощущал в воздухе вокруг себя аромат ее духов, и как тоска, держащая в плену его сердце и душу, начинает потихоньку разжимать пальцы, позволяя улыбнуться, по-настоящему, искренне, так как он улыбался только ей.

Три дня — это семьдесят два часа, четыре тысячи триста двадцать минут и миллион потраченных нервов. За это время Хадижа не могла найти себе места, хватаясь за все сразу и не за что в общем: начинала читать, понимала, что ни капли не вникает в смысл прочитанного; рисовать — получались только глаза на девственно чистом листе. Хадижа точно знала, чей взгляд, даже написанный ее собственной рукой, заставляет ощущать странную, парадоксальную дрожь.

В школе она практически не слушала учителей, хотя до выпускных экзаменов оставалось несколько недель.

— Такое впечатление, что ты влюбилась, — фыркала Эми, в очередной раз дающая ей списать из своей тетрадки, — Уж не в Самата ли? — хоть они и помирились, но в голосе девушки проскользнули нотки ревности.

— Поверь у меня нет к Самату никаких чувств, кроме глубокой неприязни, — тихо, чтобы никто их не услышал, ответила Хадижа.

Эми была на празднике, поэтому видела тот поцелуй, и Хадижа, без особых деталей, рассказала всю дальнейшую историю, умолчав только про Зейна. Сам Самат появился в школе всего один раз, и, казалось, не замечал Хадижу, что ее вполне устраивало.

Сегодня, вернувшись из школы, Хадижа заметила необычное оживление в доме.

— Что происходит? — спросила девушка у мимо пробегающей служанки.

— Гости, госпожа. Сегодня утром будут гости, — на бегу ответила она.

Гости? Сердце дрогнуло. Неужели сегодня все решится?

Чтобы не напоминать тигрицу в клетке и не метаться из угла в угол по своей комнате, Хадижа занялась сугубо женскими делами, перебирая наряды в гардеробе, украшения и множество различных ароматных масел. Ей, хотелось быть красивой, завораживающей, волшебной. Да, если быть честной с собой, то Хадиже хотелось утереть нос Самату и предстать перед Зейном во всей своей красе.

Она выбрала прямое ярко-алое платье, наверное, самое яркое из всех, с вышивкой золотой нитью и причудливыми узоров по всей длине. Волосы, собранные по бокам невидимками, падали на спину подкрученными локонами. Два золотых, массивных браслета украшали запястья. Ни колец, ни ожерелий. Хадижа придирчиво разглядывала свое отражение. Она видела в зеркале именно то, к чему стремилась, но противный голосок стеснительности и страха нашептывал, что стоит переодеться во что-то попроще. Дразнить Самата не самая хорошая идея. Хотя Хадижа сомневалась, что он решится на что-то в окружении родственников и Зейна, даже услышав отказ.

Она бы еще долго металась, если бы не стук в дверь.

— Войдите, — разрешила Хадижа.

В дверях стояла Зулейка.

— Хадижа, ты прям принцесса, — взмахнула она руками.

— Да? Не слишком… нарядно? — спросила девушка, еще раз повернувшись перед зеркалом.

— Все хорошо, — подойдя сзади, обхватила за плечи ее женщина, — Ты прекрасна.

— Когда вы в прошлый раз так говорили, то ничего хорошего не произошло, — вздохнула девушка, она уже ощущала, как волнение прибирает ее к своим цепким рукам.

— В этот раз все будет иначе, да благословит тебя Аллах.

— Я надеюсь на это, — тихо, словно сама себе ответила, Хадижа.

Когда они спустились вниз, Хадижа услышала голоса, среди которых легко узнавался и нравоучительный дядя Абдул, и бас Жаудата, и высокий, звонкий голос тети Назиры, что, казалось, заполнил собой весь первый этаж.

«Все те же лица плюс один», — почему-то подумала Хадижа, как только она, войдя в гостиную, обвела всех взглядом. Дядя Абдул, Назира, Ранья посмотрели на нее с холодным презрением и опаской, словно ожидали, что она вытворит на этот раз, но к этому Хадижа уже начинала привыкать. Во взгляде дяди Али, читалась поддержка и какое-то родственное тепло — то тепло, которое заставляло девушку, сжимая зубы, оставаться частью семьи. На Абу Аббаса Хадижа не смотрела специально, но когда ее взгляд встретился со взглядом Зейна, стоящего возле отца, то она об остальных забыла и думать.

Мужчина явно оценил ее сегодняшний вид и улыбнулся ей.

— Хадижа, — голос отца звенел от напряжения.

Девушка глубоко выдохнула, еще больше выпрямившись, словно натянутая струна.

— Это мой давний друг Зейн Шафир*, — представил Саид мужчину.

— Желаю счастья и благополучия всем людям, собравшимся под этой крышей, — выступив на пару шагов вперед, поприветствовал всех Зейн, — Аллах благословил меня сегодня, дав возможность этим вечером, сделать то, что сделает меня счастливейшим из живущих под этим небом.

Мужчина широко улыбнулся и сделал шаг по направлению к Хадиже. Самат, наблюдавший эту картину вместе с остальными, нервно дернулся, словно понял намерения мужчины еще до сказанных им слов.

Зейн вытащил длинную, обитую бархатом, коробочку.

— Хадижа Эль Адиб Рашид, — и снова ее полное имя, отзывающееся мурашками по всему телу, уже не кажется каким-то чужим, — Выйдешь ли ты за меня замуж? — футляр с мягким щелчком открылся: на подушечке лежал браслет из дорогого розового золота. Украшение представляло из себя стебель растения, с листочками из рубинов и небольшими цветками — бриллиантами.

Хадижа вытянула руку, позволяя Зейну одеть подарок. Девушка вздрогнула от легких случайных прикосновений пальцев, пока мужчина застегивал замочек, и как только браслет обхватил запястье, четко произнесла:

— Я согласна.

Комната словно взорвалась от шума голосов.

— О, Аллах! Как опять! — возмущалась Назира.

— Я чувствовал, что его новое появление не сулит ничего хорошего! — ворчал дядя Абдул.

Самат на этот раз вскочил первым. В два шага преодолев расстояние до Хадижи, он уже собирался схватить ее за руку, сам не зная, для чего. Увести ее отсюда, не отдать, особенно этому погрязшему во грехе египтянину. Он не даст ему выиграть! Он не даст выиграть ей!

Девушка отшатнулась, но Самат даже не успел ее коснуться, как сильная рука Зейна жестко перехватила его. Во взгляде хозяина клуба явственно читалось, что стоит молодому человеку только прикоснуться, взглянуть в сторону Хадижи, как он полетит через всю эту комнату от его кулака и ни присутствие людей, ни какие иные причины не остановят его. Хадижа Рашид теперь чужая невеста, а Самату придется довольствоваться ролью отвергнутого.

Молодой человек выпрямился, гордо вскинув голову:

— Ну, что ж, наслаждайтесь друг другом, мусульманин забывший об истинной ценности Аллаха и все его заветы, и гулящая девка, — прошипел он.

Резко развернувшись, он направился к двери. За ним следом ушли Жаудат и Таджия, но в всеобщем шуме это, казалось, мало кто заметил.

— Тихо всем! — приказал Саид и в комнате наступила тишина, — Дядя Абдул, не вы ли сами говорили, что Хадижу нужно как можно скорее выдать замуж, — обратился он к больше всего возмущавшемуся старику.

— Но…но не за него же! — всплеснул руками тот, — Он был женат на Жади! Это харам выдавать мать и дочь за одного и того же человека!

— Во-первых, брак был фиктивным, — остудил пыл родственника Саид, — Во-вторых, они развелись, и, в-третьих… Жади умерла.

Эти слова повисли в воздухе, в абсолютной тишине. Хадижа и Зейн так и стояли посреди комнаты, смотря друг на друга, словно не могли поверить, что все это свершилось, и они пережили эту бурю…первую бурю.

— Все будет хорошо, — одними губами произнес Зейн.

Хадижа неуверенно кивнула, хотя больше всего ей сейчас хотелось скрыться от всех в своей комнате.

— Как только Хадижа закончит школу, будет назначена дата свадьбы, — произнес Саид, — Да, благословит нас всех Аллах.

Примечания:

*Используется фамилия актера Лусиана Шафира, так как фамилия Зейна в сериале не называлась.

Четырнадцатая глава

Хадижа никак не могла привыкнуть к новому статусу невесты. Хотя, по большому счету, привыкать особо было и не к чему. Мало что изменилось, только Ранья и дядя Абдул перестали гневно смотреть в ее сторону, словно она самая великая грешница этого мира, и гнев небес должен поразить ее в любую секунду, а теперь лишь провожали равнодушным взглядом. Да и в дом вернулась, пусть немного и натянутая, но спокойная обстановка.

С самим Зейном Хадижа виделась еще два раза. Первый, когда он пришел по какому-то делу к отцу, и они столкнулись в гостиной. Он сидел на диване в ожидании Саида, а Хадижа пробегала мимо из кухни с бутылкой воды. Она застыла от неожиданности и не смогла даже поздороваться. Зейн улыбнулся:

— Ас-саля́му ‘але́йкум, Хадижа.

— Ва але́йкум салам, — на автомате ответила она, — Что вы тут делаете?

— Дело к твоему отцу, — уклончиво ответил мужчина.

— По поводу свадьбы? — нахмурилась девушка; ей не нравилось, что что-то, напрямую касающееся ее самой, решалось за ее спиной.

— В том числе, — кивнул Зейн и продолжил, словно прочитав ее мысли, — Обещаю, я расскажу тебе, как только получу ответ от твоего отца. Хорошо?

Хадижа лишь пожала плечами, пора было привыкнуть, что она оказалась в мире, где последнее слово и право решать, в большинстве своем, стоит за мужчинами.

— Какой я неправильный жених, — вздохнул, сокрушаясь Зейн, — Пришел в дом невесты без подарка, — при этом на его лице возникло такое комичное выражение растерянности и вины. Хадижа поняла, что мужчина специально гримасничает, стараясь поднять ей настроение.

— Я тоже не слишком правильная невеста, — улыбнулась она в ответ, — Не умею готовить баранину и сладости, а больше тяготею к краскам и кистям, чем к золотым украшениям.

Они оба рассмеялись, представляя реакцию более приверженных к старым традициям родственников. А потом пришел Саид, и Хадижа поспешила ретироваться под недовольным взглядом отца, посмотревшего так, словно они с Зейном тут целовались, а не мило беседовали, при чем даже не стоя рядом.

Во-второй раз, примерно через неделю, автомобиль Зейна неожиданно появился возле ворот её школы.

— Твоему отцу пришлось уехать на деловую встречу, и я вызвался отвезти тебя домой, — объяснил Зейн свое появления, когда Хадижа несмело подошла к машине, — Садись.

Девушка послушно села в салон. Ее снова окутал запах дорогого автомобиля, к которому теперь примешивались нотки парфюма хозяина машины. Хадижа почувствовала, как от кончиков пальцев вверх пошли мурашки, а щеки предательски зарделись только от одной мысли, что Зейн рядом, и они наедине. Обозвав себя дурочкой, девушка дрогнувшими руками пристегнула ремень, и машина тут же, легко тронулась с места.

— Как школа? — после нескольких минут молчания начал разговор Зейн.

— Скоро экзамены, — пожалуй именно этими двумя словами можно было описать всю ту суматоху, что царила в школе, в равной степени, как среди учителей, так и среди учеников.

— Готова? — последовал следующий вопрос.

— Вроде, — пожала плечами Хадижа, — Экзамен — это всегда некая доля везения. Какой билет выпадет, в каком настроении придёт преподаватель.

— Ты права, — кивнул Зейн. — А куда думаешь поступать?

Хадижа посмотрела на Зейна с удивлением. Ее несбыточной мечтой было поступить в Художественную академию в Париже, но в связи с последними событиями она боялась заикнуться даже о художественном факультете в ближайшем колледже. Зейн продолжал смотреть то на трассу, то на девушку, ожидая ответа, и Хадижа решилась. Она рассказала о своей детской мечте стать известной художницей, которая переросла с возрастом в реальную цель.

— Мы с Жаком даже подали заявки с примерами работ, — закончила она свой рассказ, — только теперь я не Зои и не живу в приюте в Бордо.

Сказано все это было таким тоном, словно Хадижа скучает по своей прежней жизни. Отчасти это так и было. Да, она не знала ни своего настоящего имени, у нее не было семьи, но кроме одиночества, была и некая свобода: самой решать, что и когда делать и как дальше жить. Она отвечала только перед самой собой. Теперь же у нее была семья. Семья, которая требовала от нее определённого поведения и возлагала определённые надежды.

Видя, что девушка помрачнела и, отвернувшись, изучает вид за окном, Зейн глубоко вздохнул. Да, непростая ему досталась невеста. Даже западное мышление здесь было ни при чём. Зейн встречался со многими женщинами, среди которых были и те, для которых смуглый египтянин был экзотикой, как и для него светловолосые красавицы. И все они были просты в своих мечтах, желаниях, впрочем, ни мыслями, ни мечтами не одной из своих любовниц мужчина особо не интересовался: ему было достаточно их красоты, а им — его восторженных речей и страстного тела.

Только с Жади все было иначе, но по сравнению с дочерью, она тоже была проста. Она лишь хотела счастья, извечного женского счастья быть рядом с любимым мужчиной. Чего же хочет Хадижа Зейн угадать не мог, но он умел слушать.

— Хадижа, — позвал он девушку.

Она посмотрела на Зейна с небольшим удивлением, словно не ожидала его здесь увидеть, настолько погрузилась в свои воспоминания.

— Пожалуйста, обернись и возьми с заднего сидения коробку, — улыбнулся Зейн.

Хадижа отстегнула ремень и, потянувшись, взяла указанное. В этой самой коробке оказался деревянный кейс, и у девушки замерло сердце, потому что она уже догадывалась, что это может быть. Тихий щелчок, и крышка открылась. Под ней оказалось тридцать шесть цилиндрических мелков масляной краски в форме пастели. Прочитав название фирмы Хадижа замерла — они были баснословно дорогими. В Бордо, в специализированном магазине она долго вздыхала о подобном наборе, выложенном на витрине, но тогда сумма была для нее нереальной. Эти стоили дороже.

— Я не могу это принять, — Хадижа резко закрыла кейс.

Зейн устало вздохнул:

— Хадижа, ты моя невеста. Это моя обязанность дарить тебе подарки, — словно неразумному дитяти объяснял он, — Прими, мне просто будет приятно, иначе придется вернуться к более традиционному золоту, — шутливо добавил он.

Зейн улыбнулся, и Хадижа почувствовала волну тепла, проходящую по телу. Ей было приятно, что он запомнил ее фразу про краски. Что интересуется ее желаниями и мечтами, что ему не безразлично то, чего хочет она.

— Хорошо, — опустила взгляд Хадижа, — Спасибо, они просто шикарны, я и мечтать о таких не смела.

— Рад, что угодил, — поворачивая на дорогу ведущую к дому Саида, ответил Зейн, — По правде, я ничего не понимаю в таких вещах, и мои художественные творения не ушли дальше детских каракуль.

Девушка улыбнулась, представив себе смуглого черноволосого мальчика, старательно что-то рисующего на листке.

Автомобиль остановился у ворот.

— Еще раз спасибо, — зарделась Хадижа.

— Я готов подарить тебе все краски мира, если они вызовут на твоих губах улыбку, — ответил Зейн, заставляя девушку еще сильнее краснеть.

Попрощавшись, она выскочила из машины, чувствуя, как пылают не только щеки, но и шея. Проскочив мимо охранников, она поспешила в дом, в свою комнату. Позже, рассматривая и перебирая пастель в руках, она уже знает, что нарисует этими красками.

* * *
В клубе, как обычно был аншлаг. Молодёжь веселилась возле барной стойки и на танцполе, люди постарше заняли столики по периметру стен и на втором этаже, окунаясь в атмосферу востока и ожидая представления танцовщиц. Зейн исполнял ежедневную роль радушного хозяина мелькая среди гостей, здороваясь с мужчинами и осыпая комплиментами женщин. И тут среди гостей в деловых костюмах Зейн заметил знакомую фигуру. Лукас Феррас — он видел его всего раз, но ошибиться не мог. Он точно помнил некое непонимание и даже разочарование, когда увидел этого мужчину впервые. В Лукасе не было ничего, сразу привлекающего внимание, самый обычный, пожалуй, даже несколько отстраненный, холодный, как многие западные мужчины, что предпочитают держать свое сердце на привязи, а чувства в узде.

И вот, столкнувшись со своим бывшим соперником в любви, Зейн почувствовал приступ злости. Ведь именно из-за своего чувства к этому бразильцу Жади сбежала ото всех, улетела в другую страну и погибла. Захотелось подойти к нему и хорошенько встряхнуть, а потом рассказать. Рассказать, что ее больше нет, и увидеть, как в его взгляде отразится отблеск боли, что заостренной иглой проникнет в сердце, разрывая его на куски. Зейн даже шагнул в сторону мужчины, но потом опомнился. Лукас потерял Жади, как и все они, но, возможно, он потерял еще больше. Так как знал, что она его любила и любил сам.

Мужчина выдохнул, отступая. Лукас Феррас, как бы Зейн ни был на него зол, уже получил свое главное наказание, — он был одинок. Одиночество Зейн умел распознавать в других, так как сам породнился с ним уже давно. Он еще понаблюдал за бразильцем; тот, видимо, пришел в компании коллег или деловых партнеров — даже на друзей они были не похожи, уж больно официально держалисьмежду собой; и, развернувшись, пошел прочь, подальше от соблазна разрушить жизнь Ферраса еще больше. Жади этого бы не хотела.

* * *
Последний выпускной экзамен был радостью как для выпускников, так и для учителей, которые торопились распрощаться с учениками, бумажной волокитой и уйти на заслуженные каникулы.

Хадижа вышла из класса, отойдя от двери, устало прислонилась к стене и облегченно выдохнула. Если сегодня она все сдала, то можно официально считать себя окончившей школу. Хотя результаты будут известны только в понедельник.

Эми вышла через несколько минут, и, так же выдохнув, прислонилась к двери.

— Сдала? — спросила Хадижа.

— Вроде. А ты?

— Надеюсь, — пожала плечами Рашид.

— Когда вы поедете в Фес? — шепотом спросила Эми, хотя коридор был пуст.

— Не знаю, — покачала головой Хадижа, мысленно передергиваясь.

В последние дни она практически и не вспоминала о том, что ждет ее в ближайшем будущем. Нет, она ничего не имела против Зейна, но сам факт, что скоро она станет чьей-то женой, не укладывался в ее голове. Еще больше страхов нагоняло то, что свадьба будет в Фесе, по всем традициям. Хадижа читала несколько статей на эту тему, и чем больше читала, тем больше запутывалась. Хотелось поговорить с кем-нибудь, кто уже переживал все это, и единственная, кто приходил на ум, была Самира.

— Хотелось бы мне, чтобы ты поехала со мной.

— Вряд ли меня отпустят в другую страну, — покачала головой Эми, — Конечно, этот Зейн старше тебя, но такой… — мечтательно вздохнула она.

— Эй, не смей влюбиться! — с притворным возмущением, легонько пихнула в бок подругу Хадижа.

— О, нет, — рассмеялась Эми, — С меня пожалуй хватит. А ты, похоже, ревнивая, — хитро улыбнувшись, сказала Эми.

— Да ну тебя, — отвернулась Хадижа, скрывая румянец, выступивший на щеках.

В конце коридора появился мужской силуэт. Девушки притихли, думая, что это преподаватель, который сейчас сделает выговор двум болтушкам за нарушение тишины. Когда мужчина приблизился настолько, что можно было разглядеть его лицо, девушки не поверили своим глазам. По коридору шел Жаудат Абу Аббас. Раньше в этом не было ничего удивительного, отец одноклассников приехал к администрации школы, но ровно две недели, как Жаудат забрал дочь и сына из школы, устроив им экзамены экстерном и отправив в Каир, к родственникам.

Когда Хадижа узнала это, то выдохнула с облегчением, понимая, что не столкнется с Саматом в коридорах школы. Его поведение при объявлении о помолвке с Зейном испугало ее. Она судорожно потерла руку, словно чувствуя сильную хватку пальцев парня и увидела ясное намерение увести ее. Хорошо, что Зейн был рядом.

С Сабирой же они даже не попрощались, хотя Хадижа сомневалась, что восточная принцесса захочет разговаривать с той, что отвергла любимого брата, и не важно, какой брат на самом деле.

— Ас-саля́му ‘але́йкум, господин Абу Аббас, — поздоровалась Хадижа, чуть склонив голову.

Мужчина вздрогнул, словно только заметил школьниц перед собой. Смерил взглядом Хадижу и, помедлив, поздоровался в ответ:

— Ва але́йкум салам.

Он уже собирался пройти мимо, как Эми отважилась спросить:

— Как там Сабира?

— Все хорошо, готовится к свадьбе, — коротко ответил он.

— А Самат? — продолжала расспрашивать Эми.

При упоминании сына Жаудат поморщился, а Хадижа, вздрогнув, отвела взгляд.

— У него тоже все хорошо, — еще более сухо, ответил мужчина и ускорил шаг.

— Зачем ты его расспрашивала? — цыкнула на подругу Хадижа, как только Абу Аббас ушел достаточно далеко, чтобы не услышать их.

— А что такого? — пожала плечами Эми, с совершенно невинным выражением лица, — И так ясно, что такой внезапный отъезд Самата связан с твоим отказом. Ты разбила ему сердце, — театральным тоном продолжила она.

— Скорей уязвила гордость, — фыркнула Хадижа.

Любое упоминание о нем отзывалась внутри чувством тревоги. Хадиже казалось, что Самат так просто не отступится, хотя разум и говорил, что сейчас он находится за тысячу километров от нее, и боятся глупо.

— Пошли, за мной уже должен подъехать водитель, — стараясь отвлечься от неприятных мыслей, потянула подругу к выходу Хадижа, — Поедем ко мне, угощу тебя сладостями.

— А танцевать будем?!

— Обязательно, — улыбнулась энтузиазму подруги девушка.

* * *
В доме Мохаммеда и Латифы царил мир. Спокойствием и счастьем веяло от стен. Оно проникало солнечным светом сквозь окна и разливалась лучами по всему дому. Самира и Хадижа сидели на кровати, играясь с малышом Кави, который заметно подрос и вовсю крутил головой, пытаясь поймать еще не совсем слушающими его ручками погремушку, перед собой. Латифа сидела на кресле, с теплотой наблюдая за этим.

— А где дядя Мохаммед? — решилась задать вопрос Хадижа.

— Наконец, мне удалось уговорить его заняться делами магазина, — ответила Латифа, — А то в последнее время он так волновался за нас с Кави, что бросил все дела на Зе-Роберту.

— Ага, а еще узнал, что ты приедешь в гости, — добавила кузина.

— Самира! — осуждающе взглянула на дочь женщина.

— Ничего, — улыбнулась Хадижа, — моя свадьба с Зейном для многих — что-то непотребное.

— Глупости! — фыркнула Самира. — во всяком случае это лучше, чем выйти за этого… Самата. Я бы на месте дяди Саида, вообще оставила тебя в покое. Ты вернуться не успела, а тебя тут же замуж выдают!

— Самира, — вздохнула Латифа.

Старшая дочь не менялась, такая же резкая и бескомпромиссная, как тогда, когда отказалась носить платок или чуть не сбежала из дома, напугав всех вокруг.

— Я кое-что хотела спросить о свадьбе, — воспользовавшись моментом, начала Хадижа.

— Конечно, милая, — улыбнулась ей Латифа.

— Отец сказал, что свадьба будет проходить в Фесе, в доме дяди Али. А как это все будет?

— Ты будешь словно принцесса, — на лице Латифы расцвела улыбка, когда женщина вспомнила о своей свадьбе, — Ты будешь купаться в ванной с лепестками роз. Твою кожу будут увлажнять маслами.

— И эпилировать, — фыркнула Самира вспоминая неприятную процедуру.

— Потом тебя нарядят в красивое платье, их может быть несколько, — продолжала рассказ Латифа, — У меня на свадьбе было пять. Женщины дома будут петь и желать тебе счастья, пока на твои кисти будут наносить узор из хны.

— А традиция? — понимая, что краснеет прервала тетю Хадижа.

— Какая именно? — ни сразу поняла Латифа, но по предательскому румянцу догадалась, — Ты имеешь ввиду простынь?

Хадижа только кивнула.

— Сложный вопрос, — покачала головой женщина — Обычно вынесут ли простынь или нет зависит от семьи жениха.

Латифа вспомнила, как на свадьбе, будучи еще невинной девушкой, вздрогнула от ехидного тона лары Назиры о том, что их семья поддерживает эту традицию, но у них с Мохаммедом, слава Аллаху, все сложилось, и они счастливы.

— У Зейна нет родственников, насколько я знаю, он с ними не общается, так что тебя это унижение может миновать, — вмешалась в разговор Самира.

— Дочка, почему унижение?

— Я не знаю, как по-другому назвать, когда в спальню к молодым врывается толпа народу и просит доказательство того, что невеста была невинна до брачной ночи, — фыркнула та, — А если вдруг крови не будет?

— О, Аллах! — всплеснула руками Латифа, — Какие ужасы ты говоришь.

Продолжить разговор им не дал Кави, громко заявив о своем недовольстве плачем.

— Сокровище мое, — взяла на руки младшего сына женщина, — Кто у нас проголодался?

— Пойдем, попьем чая? — позвала кузину Самира, вставая с кровати, — Я расскажу тебе про нашу свадьбу с Зе-Роберту.

— Пошли, — направилась к двери Хадижа, согласно кивнув.

* * *
— Вот мы и закончили школу. Даже, как-то не верится, — радостное лицо Жака на весь экран поднимало настроение.

— Да, — улыбнулась Хадижа, — Вроде недавно сидели за одной партой, и ты криво выводил слово «обезьяна» прописью, что непонятно было это «обезьяна» или «кровь».*

— Поверь, сейчас мой почерк ничуть не лучше, — самоиронично добавил друг, — А ты как? Хвались аттестатом.

— Вот, — показала девушка корочку в камеру.

— Ух, ты! Все на бразильском.

— Португальском, — поправила друга девушка.

— И куда ты надумала поступать? В Бразилии есть хоть какая-нибудь приличная художественная школа?

— Ну, конечно с Академией ничего не сравнится, — фыркнула Хадижа, — Но я еще не знаю.

— А, может, тебе там уже мужа нашли? — полушуткой продолжил Жак, сам не зная, что попал в точку.

Хадижа сама не знала, почему не стала рассказывать Жаку о свадьбе, Самате, Зейне. Раньше у них не было друг от друга секретов, но теперь вся жизнь в приюте казалось чем-то давно прошедшим. Теперь она боялась, что Жак не поймет ее, не поймет всей ситуации. Новость о том, что она должна выйти практически за незнакомца, да еще и на двадцать лет старше нее, ради сохранения чести семьи, взорвала бы парню мозг. Иногда это самой Хадиже, казалось историей из учебника по Средневековью.

— Кто ж на мне, такой вредной, женится? — перевела все в шутку девушка, — Ты то сам не передумал поступать?

— Нет, конечно, — фыркнул парень, — Зря что ли ты все эти годы гоняла меня по теории и практике рисунка. Жаль, конечно, что тебя не будет за соседней партой, — грустно добавил он.

— Мне тоже, — глубоко вздохнув, чтобы удержать непрошенные слезы, прошептала она.

Дальше разговор не шел, и Хадижа была почти рада стуку в дверь из-за которого звонок пришлось прервать.

— Войдите, — крикнула девушка, закрывая крышку ноутбука.

На пороге появился отец.

— Что-то случилось? — спросила Хадижа, вглядываясь в серьезное, даже немного мрачное лицо Саида.

— Собирай вещи, завтра вечером вылетаем в Фес, — ответил он, — Через три дня твоя свадьба.

Примечания:

* во французском языке: "обезьяна" — singe (санж), "кровь" — sang (санг).

Пятнадцатая глава

Таинственный, чарующий Фес — один из старейших городов Марокко. Запах благовоний и пряностей, кожаных красилен и верблюдов, горячий ветер бескрайней пустыни, переливчатые звуки восточных мелодий, певучий зов муллы и зазывные крики торговцев на базарной площади, — все это наваливалась на приезжего, одурманивая, сбивая с ног, неумолимо маня за собой. Хадижа с восторгом и опаской рассматривала старинные здания, местами облупившиеся и потрескавшиеся от времени, разноцветные лотки с платками и сверкающими золотом украшениями, бесчисленных людей в странных, закрытых одеждах.

— Хадижа, не отставай, — окрикнул дочь Саид, боясь, что девушка затеряется в узких улочках и множестве узких переулков.

Девушка поспешила следом за отцом, Раньей и Зулейкой, а также слугами, что тащили багаж, и няньками, несущих на руках уснувших Мунира и Малику.

Возле высоких ворот, которыми был огорожен внутренний дворик дома дяди Али, их ждал сам хозяин дома. Они с Зорайде улетели из Рио на два дня раньше.

— Саид! Хадижа! — радушно обнял он родственников, — Вы принесли свет в мой дом. Заходите! Заходите! — раскрывая калитку шире, приглашал он гостей.

Хадижа прошла во внутренний дворик, весь отделанный узорчатой плиткой-мозаикой, посередине холла была большая чаша с лепестками душистых роз. Девушка с восхищением рассматривала обстановку, которая казалась и чужой, и знакомой одновременно.

— Хадижа, проходи скорей, не бойся, — приобнял девушку за плечи дядя Али, выйдя в глубь двора, ближе к самому дому. — Вот, тут ты любила играть. А тут находится гостиная. Зорайде, смотри кого я к тебе привел, — они оказались в большой комнате.

— Девочка моя, — заключила Хадижу в объятья женщина.

— Здравствуй, Зорайде, — улыбнулась та в ответ, — Как твои дела?

— Я что, все хорошо. Хлопот много, — покачала головой женщина, — Готовлю дом к большому празднику.

Хадижа, поняв, что речь идет о её свадьбе, чуть напряглась и отстранилась от женщины:

— Зорайде, я устала…

— Конечно, конечно, — засуетилась та, — пойдем со мной. Служанки приготовили для тебя старую комнату, где раньше жили Латифа и Жади.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Немного пройдя по коридору, они оказались в большой комнате, устланной богатыми коврами, дальше, за легкими занавесками, скрывалась вторая: небольшая уютная, где стояли две софы, играющих роли кроватей, длинный письменный стол, туалетный столик, а в углу неподвижной громадой возвышался старенький шкаф. Шторы, висящие на окнах, защищали от бесконечного солнечного света, создавая в комнате приятный уставший глазам полумрак. Соседняя дверь вела в ванную, совмещенную с туалетом.

— Вот, — развела руками Зорайде, — Мебель, конечно, старая, но все прибрано и постирано.

— Здесь замечательно, — улыбнулась Хадижа, — Здесь я тоже часто играла в детстве?

— Да, ты обожала включать музыкальный центр и кружится по комнате, примеряя то один платок Жади, то другой, а уж, когда твои руки добирались до шкатулки с украшениями… — на губах женщины появилась улыбка, — Но Жади разрешала тебе делать все, что ты хотела.

Она очень тебя любила, — на глазах Зорайде невольно навернулись крупные, горькие слезы.

Хадижа обняла ее, совсем не зная, чем еще утешить. Тоска и невозможность ничего исправить больно кольнули сердце.

— Ну, все хватит, — утирая слезы платочком, отмахнулась Зорайде, мысленно ругая себя за несдержанность, — Аллах велик и милостив, и не нам судить дела его. Может, ты голодна? Я велю Кариме…

— Нет, нет, — перебила ее Хадижа, — пока я просто хочу отдохнуть.

— Хорошо, — кивнула Зорайде, — Я скажу, чтобы тебя не тревожили. Если что-то захочешь, спустись вниз, на кухню.

— Да, конечно, — улыбнувшись, кивнула Хадижа.

Зорайде вышла из комнаты, оставив девушку в одиночестве. Хадижа села на один из диванчиков, что был у окна, и начала бездумно рассматривать узор штор. По комнате разливался запах восточных пряностей, где-то за окном шумел марокканский базар. Веки сами собой отяжелели, и Хадижа легла, послушно сдаваясь усталости.

Сначала она просто упала в темноту. Потом в этой темноте появились звуки красивой восточной мелодии, а к ней присоединились радостные крики людей. Тьма рассеялась, и перед Хадижей возникла гостиная дяди Али, наполненная людьми: музыкантами, танцовщицами, гостями. Среди множества лиц девушка угадывала знакомые лица отца, дяди Али, тети Латифы, дяди Мохаммеда, — все они радостно хлопали в ладоши, стоя в образовавшемся кругу. Хадижа приблизилась к краю круга, чтобы посмотреть на что так смотрят. В нем танцевала женщина. Красивое черное платье, свободно спускалось по фигуре, широкие золотые браслеты на запястьях блестели в свете ламп, густые каштановые волосы были собраны в высокую прическу, открывая изящную шею. Женщина повернулась к Хадиже, и девушка вздрогнула — это была ее мать, сама Жади.

Она радостно улыбнулась, заметив в разноликой толпе Хадижу:

— Иди, иди сюда, моя принцесса, — ласково позвала она.

Девушка смело шагнула в круг, умело повторяя движения танца матери. Они двигались синхронно, каждый поворот, движение рукой. Хадижа тоже заулыбалась, чувствуя себя абсолютно счастливой. Вскоре, со спины к матери присоседился отец. Он восхищенно следил за каждым ее движением, шагом и счастливо улыбался, но тут женщина резко повернулась и сразу прекратила танец.

— Уйди от меня, Саид, — зло сказала она, отступая на несколько шагов.

Лицо отца тут же становится сначала удивленным, потом печальным и в тот же миг злым.

— Я не буду твоей женой! Я не вернусь к тебе! — громко произнесла Жади.

Тут же музыка затихла. По толпе пронесся тихий шепот. Этот шепот все нарастал и превращался в слова «позор», «одалиска», страшное выражение «да проклянет тебя Аллах!». Девушка снова почувствовала себя маленькой растерянной девочкой, попавшей в плен жестоких обстоятельств. Горло внезапно сдавили рыдания, по щекам потекли жуткие слезы.

— Нет, нет, это моя мама… Не надо, — захлебываясь подступающими рыданиями, твердила Хадижа, поворачиваясь к толпе, но на лицах окружающих были лишь неизменные гнев и презрение.

— Мама! Мамочка! — Хадижа бросилась к Жади.

Та крепко-крепко ее обняла. Черное платье сменила светлая одежда и красивый нежно-голубой платок, скрывающий густые волосы. Ни гостиной, ни людей вокруг больше не было, и у Хадижи появилось ощущение, что мир вокруг завертелся и снова стал падать во тьму. Только собственное дыхание и бешенный пульс, стучащий в висках, еще олицетворял присутствие реальности.

— Все будет хорошо, моя принцесса. Моя маленькая Хадижа, — шептала Жади, все крепче и крепче прижимая к себе дочь, — Аллах хранит тебя.

С лица женщины медленно спадал румянец, заменяясь смертельной бледностью. В глазах гас огонек жизни, а в уголке ярко-красных губ появился кровоподтёк. Руки Жади ослабли, выпуская Хадижу из своих крепких объятий.

— Мама? Ма… — голос дрожит, а глаза не хотят верить этой ужасной картине, не хотят верить смерти родного человека.

Взгляд женщины застывает, словно у куклы, и девушка чувствует, как на ее руку капает что-то теплое. Она поворачивает голову и видит, что платок окрасился кроваво-красным цветом и маленькие капли мучительно срываются с него вниз. Девушка резко дергается в попытки убрать руку и тут же чувствует удар.

Хадижа проснулась. Она лежала на полу, подушка валялась рядом, а цветастое покрывало, которым была застелена постель, помято свисало с края. Видимо, она так металась во сне, что упала. Только вот, что ей снилось, Хадижа никак не могла вспомнить. Потерев ушибленный бок, девушка поднялась с пола. Да, давно она не падала с кровати, наверное…с самого детства. В приюте, особенно первое время, ее часто мучили кошмары; своими криками и безостановочным плачем она часто будила соседок, но, когда просыпалась, не могла ничего вспомнить.

В комнате было душно, может, это и было виной возвращения столь реальных кошмаров. Хотелось пить. Поискав в комнате графин с водой и не найдя ничего, девушка решила спустится вниз. В гостиной никого не было, и Хадижа, подчиняясь интуиции, пошла направо.

Тихие голоса дяди Али и отца из-за занавески. Девушка знала, что подслушивать чужие разговоры нехорошо, но имя «Зейн» заставило остановиться.

— Саид, не будь глуп, ты правда веришь, что сможешь устроить им фиктивный брак? — голос дяди Али был полон сомнения.

— А почему нет? С Жади это же вышло.

— Жади была взрослой женщиной, матерью, а не юной девчонкой. Вот Зейн возьмёт Хадижу в жены фиктивно, и как ты себе это представляешь? Что через год он разведется с ней, пусть даже не тронутой и без детей. А что потом? Судьба отвергнутой женщины или, в лучшем случае, второй, третьей или четвертой жены?

— И что вы предлагаете? — в голосе Саида, наконец, возникло понимание, — Если мы сейчас расторгнем свадьбу, Самат Абу Аббас узнает об этом, и все начнется сначала.

— Зачем же расторгать? — в голосе Али зазвучало удивление, — По мне, в данной ситуации ты нашел практически идеальный выход. Зейн, каким бы он ни выглядел со стороны, и какими бы свободными ни были его взгляды, истинный мусульманин, живущий по законам Аллаха. Единственное, что меня беспокоит, это отношения Зейна с семьей.

— Он не общается со своими родными, насколько я знаю, уже более десяти лет. Причина не известна даже мне, но, как я понял, в прошлом произошла серьезная ссора, — задумчиво произнес Саид.

— Человек без семьи, что дерево без корней, подует сильный ветер, и дерево упадет под его напором, но, с другой стороны, Хадижа, тоже потерявшая свои корни, в каком-то смысле, может стать настоящей семьей для Зейна, и дать ему опору, как и он для нее, — размышлял дядя Али, — А еще, так как у Зейна нет родственников, то он не увезет Хадижу к своей семье, и она останется недалеко от тебя.

— Вот тут-то я не был так уверен, — как-то печально произнес Саид.

Хадижа услышала шаги в коридоре и резко дернулась в сторону, чтобы не быть обнаруженной за таким постыдным занятием, как подслушивание. Из-за поворота появилась невысокая женщина.

— Хадижа? Что ты тут делаешь? — заметив девушку, высоким, немного неприятным голосом спросила она, — Это мужская часть дома!

— Я искала кухню, — краем глаза следя за занавеской, что осталось в стороне, за которой, видимо, скрывался кабинет дяди Али, ответила она, мысленно молясь, чтобы мужчины не вышли на шум.

— А! Конечно-конечно! — спохватилась служанка, — Иди за Каримой, — прошла она вперед, указывая рукой.

С кухни доносились аппетитные ароматы готовящихся на жару блюд. Служанки, перебирая травы, нарезая продукты или что-то помешивая в больших кастрюлях, переговаривались на певучем арабском языке и иногда громко смеялись.

Около окна, на ступеньках небольшой лесенки, отделяющей одну часть кухни от другой, сидела Зорайде. Ловко орудуя ножом, женщина чистила картофель.

— А я думала, что хозяйки дома ничего не делают, — подсела к ней Хадижа.

— Это зависит от хозяйки, — фыркнула Зорайде, — Сид Али обожает мою баранину и сразу заметит, если блюдо будет готовить кто-то другой. А ты проголодалась?

— Нет, — покачала головой девушка, — пить хочу.

— Сока? Чаю? Кофе? Недавно на рынке купила прекрасные кофейные зерна.

Хадижа не была особой любительницей этого терпкого напитка, но тут не решилась отказываться, и через несколько минут держала в руках чашечку с густым темно-яшмовым ароматным напитком. Кофе действительно был приятным, с чуть пощипывающим язык послевкусием шоколада.

— Говорят, на кофейной гуще гадают, — допив напиток, сказала Хадижа, рассматривая гущу осевшую на стенках чашки.

Зорайде, вздрогнув, посмотрела на девушку. На миг перед ней возникла еще совсем юная Жади, ласково упрашивающая посмотреть ее будущие.

— Да, я умею читать рисунки, — призналась она, — но это харам, грех, никто кроме Аллаха не должен знать свою Судьбу.

— Девочки в приюте особо не задумывались об этом, — пожала плечами Хадижа, вспоминая ночные посиделки, когда кто-то из воспитанниц принес книгу по гаданию, и они давились горьким дешевым напитком, пытаясь потом разглядеть на дне чашки силуэты предметов, цифр или животных.

— А ты хотела бы узнать свою судьбу? — спросила Зорайда, понимая, что если девочка попросит, то отказать ей не получится.

— Нет, — ставя чашку на блюдце, покачала головой Хадижа, — Иногда лучше не знать, ведь это не значит, что мы сможем изменить предначертанное. А так остается выбор, пусть и иллюзорный, но, все-таки, мой собственный.

— Ты мудрее, чем твоя мать в этом возрасте, — внимательно посмотрев на Хадижу, произнесла Зорайде.

— А какой была моя мать? — с любопытством спросила девушка.

— Жади, — женщина задумалась, — Веселой, очень упрямой. Она прекрасно танцевала. Жади долгое время жила вместе с матерью в Бразилии, и только после смерти Салуы приехала сюда, к дяде Али.

— Значит она тоже была «испорчена западом»? — вспомнила девушка фразу дяди Абдула.

— Она верила в любовь, в свою Судьбу, хотела ее встретить, шла против воли сида Али, воли твоего отца. Не слушала никого, — перед глазами Зорайде возникла упрямая девчонка, гордо поднявшая подбородок:

«Я выйду замуж только по любви, или лучше остаться одной!».

— Это ее и сгубило, — на глаза женщины навернулись непрошенные слезы. Она быстро вытерла их тыльной стороной ладони, — Нельзя плакать по умершим — это харам, — ворча на саму себя, произнесла она.

— Такова жизнь, — обняв женщину, прошептала Хадижа, — Я пойду выйду на крышу, осмотрюсь вокруг, может, сделаю пару эскизов, — видя, что расстроила женщину, сменила тему девушка.

— Хорошо, я позову тебя, когда обед будет готов. Сид Али захочет всех собрать за одним столом ради такой радости.

— Если отец будет искать меня…

— Я скажу, — кивнула Зорайде.

Девушка бегом направилась к выходу из кухни. Зорайде, посмотрев ей в след, грустно улыбнулась, вспоминая как в свое время также, спеша куда-то из кухни выбегали и Жади, и Латифа, да и сама маленькая Хадижа…некоторые вещи никогда не меняются. Женщина протянула руку за грязной чашкой и непроизвольно взглянула на осевшую гущу. Силуэты двух людей*, повернутые лицом друг к другу — хороший знак, ее девочка будет счастлива, но тут же нахмурилась — с другой стороны, у самого края чашки виднелся силуэт буйвола**. Зорайде отставила фарфор в сторону:

— Аллах не допустит, что бы с Хадижей что-то случилось.

Кожаная красильня с высоты дома напоминала Хадиже палетки с акварельными красками. В каждом круглом или прямоугольном чане был свой цвет. Рабочие, сильные молодые мужчины, с помощью длинных палок вылавливали оттуда покрашенные шкуры и раскладывали по краю для сушки.

Карандаш скользил по бумаге: силуэты рабочих, очертание чанов и раскинувшаяся вдали пустыню. Девушка полностью ушла в свое занятие, поэтому, услышав голос отца, вздрогнула.

— Чем больше кусков они покрасят, тем больше денег получат, — сказал Саид, подходя к Хадиже, — Они красят также, как красили их отцы, деды и прадеды, никакой химии. Вон, там, — он указал на группу чанов, — где желтый цвет — это шафран или кожица граната, зеленый — мята, коричневый — кора мимозы, красный — паприка.

— И долго шкуры красятся?

— На покраску овчины и козлины уходит одна неделя. На покраску коровьей кожи — две, а верблюжья кожа в красильных ваннах и вовсе проводит целый месяц, — пожал плечами Саид, — Хотя верблюжья сейчас довольно редка, хозяева предпочитают катать туристов, чем сдавать шкуры.

Некоторое время они вдвоем наблюдали за рабочими трудящимися внизу. Один из них закатал штанины и спрыгнув прямо в чан, стал топтаться там. Это напомнило Хадижу сцену из старого фильма, где таким же способом давили вино из винограда.

— Завтра прилетят Мохаммед с семьей.

— А дядя Абдул с тетей Назирой? — морщась, вспоминая все те слова, что наговорила ей родственница, спросила Хадижа.

— Соберётся вся семья, — коротко ответил отец.

— А Зейн? — голос невольно дрогнул при произношении его имени.

— Жених появится здесь только в день свадьбы, — резче, чем хотел, сказал Саид.

Слова дяди Али были более, чем неприятны, но действительно открыли ему глаза. Брак, что они заключат через два дня, как бы он этому ни противился, должен быть настоящим. Ведь иначе незавидная Судьба отвергнутой жены коснется Хадижи. Смотря на дочь, такую спокойную, полностью отдавшуюся любимому занятию он осознал насколько от нее далеки все ценности, что прививают детям с рождения: семья, религия, продолжение рода, — Хадижа невольно стала одиночкой, привыкла быть сама по себе, и Саид не знал, как же это исправить.

Может быть, Зейн не лучший кандидат, но, с другой стороны, мужчина не мог отрицать, что между этими двумя уже протянулись какие-то невидимые нити. И друг уж точно не станет делать что-то против воли Хадижи, ломать ее, но, возможно, ему удастся вернуть ее к семье, вернуть ее…прежнюю.

— Прости меня.

Хадижа удивленно посмотрела на отца.

— Я знаю, ты не хочешь этого брака, — продолжил он.

— Ты не виноват, — пожала плечами девушка, — Знаешь, отец, я видимо начала понимать всю эту философию Судьбы и предопределенности. Все наши поступки, хорошие или плохие, значимые или мелочи влияют на будущие. Эффект бабочки… Нет, за Самата бы я не вышла, если бы даже меня вывели на площадь перед всеми людьми, и они бы начали закидывать камнями.

— Такого бы не случилось! — сжал ладони в кулаки Саид, — Я бы не допустил!

— Может моя Судьба выйти за Зейна, — улыбнулась Хадижа, и отвернулась, посмотрев вдаль, чтобы скрыть предательский румянец от одного воспоминания о мужчине, — Знаешь, когда сироты попадают в семью, когда их забирают в дом… Они очень стараются быть хорошими, не доставлять неприятностей, быть такими, какими их хотят видеть новые родители, но проходит время, и человек все равно становится собой, со всеми своими плохими и хорошими сторонами, и иногда детей возвращают. «Из-за них слишком много неприятностей», — говорят они, — «Мы не думали, что будет так сложно».

Хадижа обхватила себя руками. Она никогда не была «возвращённой», но видела таких, разочарованных, озлобленных. Клеймо «бракованности» — это даже хуже, чем быть просто обычной сиротой.

— Я тоже старалась быть хорошей. Стать той, какую ты помнил, — призналась она, — Но последние месяцы не слишком с этим справлялась.

Хадижа сама не понимала, что подтолкнуло ее на эту исповедь. Высказать вслух все то, что накопилось в душе, что не давало спать по ночам; возможно, в этом был виноват кошмар, содержание которого она не помнила, но какую-то непонятную бурю в душе он оставил, то ли атмосфера старого восточного города, где все подчиняется древним традициям и воле Аллаха.

Вдруг девушка почувствовала руки отца, что легли ей на плечи, и обернулась. На лице Саида уже привычную маску серьезности сменило смятение и нежность. Да, наверное, именно так смотрит любящий отец на своего ребенка.

Саид внутренне ругал себя. Он слишком зациклился на правильном и неправильном, на законах и традициях. Пожалуй, в чем-то он стал таким же ханжой, как и дядя Абдул. Слишком глубоко ушел в свои воспоминание о прошлом, о Жади, о маленькой Хадиже и упустил из виду одно единственное: эта незнакомая девушка и есть его Хадижа!

— Знаешь, твоя мать долго не могла забеременеть, — глубоко вздохнув Саид, — К тому времени как ты родилась, любой другой взял бы еще одну жену, а, может, и не одну, но я не хотел ни другую жену, ни ребенка от другой. Когда ты родилась, и я взял тебя на руки, то почувствовал себя счастливейшим из всех смертных.

Саид словно ощутил тяжесть маленького тельца на своих руках и еще замутненные голубые глазки, смотрящие на него, словно узнавая, здороваясь. В тот миг мир померк, сконцентрировавшись в одной точке и снова заиграл яркими красками. Он стал отцом!

— Ты моя любимая дочь, — заглядывая Хадиже в глаза, произнес он, — Какой бы ты ни была, чего бы ни желала и где бы ни выросла — этого ничто не изменит. Хочешь я отменю эту свадьбу?! И плевать на все эти разговоры, на Самата, на всех, кто захочет осудить!

Хадижа почувствовала, как защемило сердце и стало трудно дышать. Сейчас отец был именно таким, каким она представляла в своих далеких детских фантазиях. Тот, кто всегда защитит, выслушает и поможет. Верилось, что сейчас он способен отменить все это, увести обратно в Рио и, возможно, даже опустить в колледж. Девушка прикоснулась к его щеке ладонью в ласковом жесте и покачала головой:

— Нет, не надо ничего отменять. Мне кажется, я хочу замуж за Зейна. При том, я еще не разу не была на свадьбах, особенно восточных, — улыбнулась она, — Или просто не помню этого.

Саид грустно улыбнулся:

— Хорошо. Это будет самая красивая, богатая и шумная свадьба. А ты будешь самой прекрасной невестой.

Мужчина наклонился, запечатлев на лбу дочери легкий поцелуй. Прямо, как в прошлом, которое она не помнит.

Примечания:

* — два человека против друг друга — говорит о взаимной любви.

** — буйвол — встреча со множеством страданий.

Шестнадцатая глава

На следующий день Хадижа в сопровождении Самиры и тети Латифы, которые прилетели вечером, ходила по рыночной площади, выбирая наряды и украшения.

— Не знаю, это как-то не слишком удобно, — выходя из примерочной в очередном наряде и рассматривая себя в большое, во весь рост, зеркало, проговорила девушка.

— Давай подберем что-нибудь другое, — пожала плечами Самира.

— Да, я не об одежде, — вздохнула девушка, — Просто мы набираем эти все наряды, украшения на деньги Зейна, а он мне еще даже не муж…

— Это традиция, жених должен покупать золото и наряжать свою невесту, — поправляя юбку на племяннице, ответила Латифа, — Если жених будет слишком скуп, то невеста и ее семья могут расторгнуть помолвку. Ты мыслишь, как западные девушки. Они везде платят за себя, а иногда и сами содержат свою семью. О, Аллах!

— А что в этом такого? — фыркнула Самира, — Женщины учатся и работают даже тут, в Марокко, и никто не считает это зазорным, ну, разве такие, как дядя Абдул.

— Конечно, — согласилась Латифа, — но только сами этого хотят, а не чтобы содержать семью.

Хадижа еще раз покрутилась перед зеркалом и вернулась в примерочную. Что ж, традиции, значит традиции, и их придется соблюдать; и девушка еще раз посмотрела на кучу вешалок с нарядами, которые еще предстоит померить. А после этого они еще зайдут в ювелирную лавку, хотя Хадижа с большим удовольствием прошлась бы по красильным, посмотрев, как смешивают натуральные краски, как готовят шкуры и создают из них различные сумки, обувь, ремни. Может, ей удастся уговорить дядю Али устроить ей экскурсию.

Под вечер, когда женщины вернулись в дом дяди Али, у Хадижи так гудели ноги, что идти еще куда-то казалось чем-то героическим, но девушка все равно заикнулась о своем желании, на что получила приступ добродушного смеха и короткую фразу, что женщинам в красильнях делать нечего, разве что, отвлекать рабочих.

После ужина Хадижа вернулась в свою комнату и почувствовала предательское, но вполне объяснимое волнение. Девушке казалось, что она так и не сможет сегодня сомкнуть глаз. Уже завтра она станет женой Зейна. Как это все будет? А что дальше? Станет ли она счастливой? Сотни вопросов всплывали в голове, стоило закрыть глаза, хотя всё тело неконтролируемо ломило от усталости. А уж мысли о первой брачной ночи и вовсе заставили щеки гореть. В попытках хоть чем-нибудь отвлечься Хадижа черкала в альбоме очередной эскиз, изображающий рыночную площадь, по которой она сегодня так долго ходила, и стройный силуэт женщин с ног до головы закутанный в чадру. Стрелки часов приближались к полуночи, когда в комнату внезапно вошла тетя Латифа.

— Увидела у тебя свет. Ты что еще не спишь?

— Не спится, — откладывая в сторону альбом и карандаш, сказала Рашид, — Слишком много впечатлений и мыслей в голове.

— Я тоже волновалась перед свадьбой, поэтому принесла тебе это, — и женщина протянула племяннице стакан.

От напитка шел пар и легкий аромат мяты.

— Это марокканский чай, успокаивает и освежает.

Хадижа сделала глоток — напиток оказался сладковатым на вкус. Приятно.

— Спасибо, — улыбнулась она.

— Не за что, а теперь давай ложись спать, а то завтра у нас будет сонная невеста, — совершенно по-матерински пожурила ее Латифа, — Я посижу с тобой, чтобы не оставлять тебя в тишине, наедине со своими мыслями.

Хадижа послушно легла и укрылась пледом, Латифа же села рядом:

— Знаешь, а я ведь должна была выйти замуж на твоего отца.

— Как это? — захлопала глазами Хадижа.

— На празднике меня увидела лара Назира и описала Саиду, который на тот момент искал себе жену. Он в сопровождении сестры и брата Мохаммеда пришел в дом дяди Али посмотреть на меня…

— А увидел мою маму?

— Нет, твою маму он увидел позже, — улыбнулась Латифа, — Я вышла к ним, вынося сладости, и мы понравились друг другу, но наследующий день выяснилось, что меня и твоего отца выкормила одна и та же кормилица — ливанка Тамара.

— И что? — нахмурилась Хадижа, не понимая связи, какая разница — кто кого выкормил.

— Те дети, которых выкормили одни и те же женщины, считаются молочными братьями и сестрами, и женитьба между ними — это харам, все равно что между родственниками, — объяснила Латифа.

Хадижа вспомнила, что в школе проходила что-то подобное по истории. Времена средневековья, кормилицы, молочные братья и сестры — сейчас, когда есть целая куча смесей для кормления, такое кажется чем-то диким.

— А как случилось, что вы вышли за дядю Мохаммеда?

— О, свадьбе уже договорились, и замена жениха немногое меняла. Поначалу я, конечно, была не слишком рада, — Латифа вспомнила как металась по этой комнате с криками о том, что ее принесут в жертву как барашка, — но потом поняла, что мне повезло с моим Мохаммедом.

— А маму выдали замуж за отца, — подытожила Хадижа, — Только видимо ей не так повезло.

Латифа вздрогнула, а в глазах появилась печаль.

— У всех своя Судьба, Хадижа, — погладила она девушку по голове, словно маленькую, — У каждого свой путь. Твоя мать выбрала свою дорогу. Она выбрала идти против всех, борясь за какое-то свое счастье и к всеобщей горечи поплатилась за это, — Латифа смахнула слезы, набежавшие на глаза, — Иногда мне казалось, что она, ослепленная этой своей борьбой, не замечала какую боль причиняла близким, не заметила и пропасть, разверзнутую под ногами.

Латифа даже не заметила, как глаза племянницы закрылись, и она задышала ровнее. Услышала ли ее девушка, или ее усталость взяла свое раньше, но в любом случае Хадижа спала. Она сейчас очень напоминала своим поведением ту Жади, что приехала в Фес. Это тревожило.

— Спокойной ночи, Хадижа, — прошептала женщина, посмотрев на спящую племянницу, — Пусть твой путь будет иным. Пусть Аллах хранит тебя.

Женщина забрала стакан со столика возле постели и тихо вышла из комнаты.

Суматоха в доме дяди Али усилилась в день свадьбы раза в два, хотя и казалось, что все возможные приготовления уже сделаны, но постоянно вылезали на поверхность какие-нибудь новые дела, оставшиеся нерешёнными. Саму Хадижу все это коснулось в первую очередь.

Утром ее разбудила служанка вместе с Самирой. Она схватила заспанную Хадижу под руку и куда-то повела, когда та успела только умыться, чтобы открыть глаза.

— Я могу хотя бы позавтракать? — наблюдая за суетящимися вокруг слугами, спросила Хадижа, пока они спускались по лестнице.

— Конечно, пошли на кухню, — потянула ее Самира.

Там они наскоро поели лепешки и фрукты, запивая их терпким, хорошо известным марокканским чаем.

— Невеста, наелась? — спросила кузина.

— Вполне, — дожевывая последний кусочек лепешки, кивнула Хадижа.

— Тогда пошли.

Девушки снова поднялись на второй этаж, но прошли в другую сторону от комнаты. Как только они оказались в большой зале, всю с пола до потолка выложенную мозаичной плиткой, зазвучало целое множество женских голосов, дружных хлопков, звонких вскриков и хорового пения.

— Что происходит? — оглядываясь по сторонам, немного испуганно спросила Хадижа.

— Помнишь, я рассказывала тебе про эпиляцию? — вопросом на вопрос ответила Самира и подвела девушку к бортику небольшого бассейна, куда уже была налита вода, — Так вот она.

Хадижу усадили на бортик и заставили снять пижамные штаны, оставив лишь в одной длинной тунике. Рядом села Карима и поставила небольшую табуретку на которой стояла маленькая кастрюля, с чем-то, очень похожим на карамель. Ногу Хадижи положили на табурет, и Карима быстрыми и отработанными движениями намазала участок ноги сладкой горячей кашицей, потом приложила небольшую полоску тонкой бумаги и, подождав немного, сдернула. Хадижа вздрогнула от болезненного ощущения, но всё же не проронила ни слова.

Еще в приюте она пользовалась восковыми полосками для эпиляции. Попробуй, покажись в юбке или шортах с волосатыми ногами, особенно на физкультуре, — засмеют. Приехав же в Рио и поняв, что носить юбки, не то что мини, а даже до колена ей точно не светит, а о шортах и купальниках говорить и не стоило, девушка плюнула на эту неприятную процедуру. Ее саму волосы на ногах не шибко беспокоили, но вот теперь все снова вернулось во круги своя.

Женщины, кажется обрадованные ее такой стойкой реакцией на неприятную процедуру, запели еще громче.

— Женщина должна делать эпиляцию каждые двадцать дней, чтобы быть красивой для мужа, таков обычай, — объяснила Зорайде, стоящая рядом, — Потом я научу тебя варить эту смесь.

— А если я воспользуюсь восковыми полосками или эпилятором — это уже будет нарушение традиций? — поморщившись от очередной оторванной полоски, спросила девушка.

— Можно, конечно, но кожа не будет нежной и мягкой столько времени, — ответила Самира.

Как только с эпилированием всего, что только можно, было покончено, большинство женщин вышли из комнаты, а кроме самой невесты остались лишь Зорайде, Карима, Самира и еще одна служанка, что подливала горячую воду в бассейн. В комнате благоухало розами, лепестки которых плавали по поверхности чистейшей воды, а к этому аромату присоединились запахи различных масел и пряного шампуня. Хадижа полностью разделась и осторожно вошла в воду, которая сначала ей показалась довольно обжигающей.

— Просто расслабься, — посоветовала ей Самира, когда служанка начала тереть ее мочалкой, — Сегодняшняя свадьба будет одной из самых шикарных, проведенных в этом доме, да и, наверное, во всем городе. Так что, ты должна быть ослепительна.

— Танцовщицы прибудут из самого Египта, — с гордостью сказала Зорайде, — И даже сама Айша. Ни Саид, ни Зейн, ни сид Али не скупились, чтобы устроить этот праздник, — Помню, как обсуждали, какой ты станешь невестой, когда тебе исполнилось десять. Ты уже тогда была красавицей, — Зорайде вспомнила тот далекий вечер, когда все они были так счастливы и спокойны. Жади, казалось, смирилась со своей жизнью, с тем, как быть женой Саиду и матерью Хадиже. Вот нужно же было Саиду ворошить прошлое и вести ее прямо к этому бразильцу, в омут ее нереализовавшейся мечты! Зорайде вытерла набежавшие слезы и улыбнулась Хадиже — ни к чему расстраивать девочку в такой важный, особенный для них всех день.

— Ага, и мечтала о богатом муже, только и разговоры о мужьях и золоте, — рассеялась Самира, подтрунивая, — Ну, что, сестренка, мечты сбываются?

— У меня теперь другие мечты, — Хадижа поймала свое отражение в воде и резко двинула рукой, превращая его в покачивающуюся рябь на воде.

Она сама не могла понять, счастлива ли она. Пока вся эта праздничная суета немного раздражала, а старание сделать ее тело идеально гладким, чистым и притягивающим мужской взор заставляло еще больше волноваться и бояться. Неизвестности? Свадьбы? Зейна? Или всего сразу.

— Ты что такая? — спросила ее Самира, когда они, наконец, вернулись в комнату.

— Не знаю, — поджала губы Хадижа, садясь на постель, — Все вокруг так бегают, словно я и правда какая-то принцесса. Я не люблю суеты.

— Это совершенно не повод сидеть с таким лицом, словно это твои похороны. Ты что, уже не хочешь выходить за Зейна? — встрепенулась Самира.

— Мне страшно, — призналась кузина.

— Только не говори, что ты боишься брачной ночи, — догадалась Самира.

— Ну, знаешь, это ты уже замужняя дама, — фыркнула Хадижа, — А мой физический опыт упирается в несколько неловких поцелуев…

— С Зейном?! — иронично подняла бровь Самира.

— Нет…

— Хорошо, — вздохнула Самира, поняв, что кузинадействительно напугана, вмиг стала серьезной, пересела на кровать, рядом с Хадижей и взяла ее руки в свои, — Не волнуйся, в этом нет ничего страшного. Он омоет твои ноги, произнеся молитву, потом ты можешь станцевать для него, если захочешь, но, поверь мне, если ты будешь не согласна, то никто не станет тебя ни принуждать, ни насиловать. Если скажешь нет, то, думаю, Зейн поступит, как джентльмен.

— А как же традиция с простыней?

Самира пожала плечами:

— Может, все обойдется. Ведь родственников жениха не будет на свадьбе.

Тут у входа в комнату снова послышались арабские напевы, и помещение заполонили женщины, все как на подбор облаченные в одежды цвета индиго. Несколько из них несли большие подносы, на которых были уложены наряды и украшения.

Поставив их на постель, они стали хлопать в ладоши и выкрикивать что-то на арабском, пока две служанки ловко наряжали Хадижу в первое платье.

— Они желают тебе счастья, — объяснила ей Латифа, присоединившаяся ко всем.

Увидев на металлической поверхности столько украшений, что они не смогли бы поместится и в две шкатулки, Хадижа подняла на тетю полный мольбы взгляд:

— Неужели мне придется все это надеть?

— Невеста должна быть красивой…

— Это обычай, — перебила Самиру Хадижа, со вздохом позволяя одевать себя, словно куклу.

Выглядела она действительно сказочно: бирюзовое ткшито, расшитое золотой и серебряной нитью, украшенное драгоценными камнями; на руках было множество браслетов, на шее — различных украшений: от дорогих металлов, до нитей жемчуга, а на голове, на самой макушке красовалась изящная диадема. Невеста же ощущала себя рыцарем, на которого надели доспехи.

— А теперь нужно сделать макияж; а потом мы спустимся вниз, и там к нам подойдет женщина, которая нанесет тебе рисунки хной на кистях рук, — сказала Латифа, оказавшись рядом с племянницей, и повернула ее лицо к себе.

Хадижа не любила краситься; лишь несколько раз она использовала тушь, блеск для губ и иногда наносила несколько мазков тонального крема, если выскакивал какой-нибудь злополучный прыщ — да, пожалуй, это было все, что она себе позволяла. Так что, после того, как над ней поколдовала тетя Латифа, себя в отражении Хадижа сначала даже и не узнала: густо подведенные глаза казались больше и словно ярче, да и само лицо показалось более взрослым в своих чертах.

— Красавица! Красавица! — всплеснула руками Зорайде.

И тут же по комнате опять прокатился шум: раздались хлопки, песни, звон бубнов. Все вокруг были такими счастливыми, кругом мелькали улыбки, звучал смех, и Хадижа вдруг позволила себе выдохнуть. В конце концов, Самира права: боятся Зейна, или того что случится завтра, или сегодня ночью — глупо. Хадижа никогда не была трусихой и сейчас запретила себе бояться. Это ее праздник и да, сегодня она будет на нем принцессой.

Когда они спустились вниз вместе со всей шумной толпой, то Хадижа просто обомлела: первый этаж дома, гостиная и коридоры были украшены различными гирляндами и цветов, пол был усыпан лепестками роз, всюду — раскиданы разноцветные подушки, а запах благовоний стелился по комнате мягким, кажется, приятным на ощупь бархатом.

— Пойдем, пойдем, — потянула Самира кузину куда-то направо.

Они вошли в небольшую комнату, где кружком сидели женщины, держа на руках детей. Из знакомых лиц Хадижа увидела лишь Зулейку, Ранью, тетю Назиру и жен дяди Али, с которыми успела познакомиться за прошедшие дни.

— Какая красавица!

— Счастья тебе!

— Любви!

Послышались пожелания со всех сторон, а невеста лишь улыбалась и благодарно кивала. Ее усадили на подушки возле окна, и находящаяся рядом женщина взяла ее руку. Хадижа вздрогнула от неожиданности.

— Не бойся, она лишь хочет нанести рисунок, — прошептала ей Латифа, — Пока он не смоется, ты не обязана выполнять какую-либо домашнюю работу.

Тонкая палочка коснулась кожи, начиная узор. Вскоре на кистях расцвели цветы, распустили хвосты сказочных райских птиц. Хадижа с интересом следила за мотивом рисунка. Пока ее не отвлекли слова незнакомой женщины, что подошла и протянула ей кусочек сахара.

— Чтобы жизнь была сладкой, — прошептала Латифа, чуть подталкивая Хадижу наклонится вперед.

Невеста аккуратно взяла губами кусочек сахара.

Снова раздались аплодисменты, радостные крики. Вслед за первой подходили другие женщины, они читали стихи на арабском языке, что — то желали и подавали Хадиже кусочек рафинада. От сладости во рту и духоты хотелось пить. Резко двигаться тоже было нельзя, чтобы не помешать художнице.

— На, попей, — подала ей стакан марокканского чая Самира, словно прочитав мысли своей младшей сестры, — Сама помню, как от жажды мучилась.

В комнату вошла Зорайде.

— Гости уже начали собираться, — сообщила она, — Скоро прибудет жених и шейх, чтобы зарегистрировать брак.

— Кто? — переспросила Хадижа.

— Он регистрирует браки и разводы, записывает рождение детей, выполняет ту работу, которую в Рио поручали нотариусу, то есть, заверяет различные документы и акты, — объяснила Самира.

— Совсем скоро наша Хадижа станет замужней женщиной, — улыбнулась Латифа, — ИншаАллах!

— ИншаАллах! — воздев руки к небу, повторили все.

Солнце уже клонилось к закату. Все было готово к празднику и гости начали наполнять дом своим веселым нескончаемым шумом. Саид стоял рядом с дядей Али и встречал гостей, как и полагается настоящему радушному хозяину. Мужчина улыбался на автомате, приветствовал, подавал руку для рукопожатия, а сам рассматривал в толпе Зейна. Саид чувствовал себя словно плывущим во сне. До сих не верилось, что он выдает замуж Хадижу, и за кого? За Зейна. Менее правдоподобный бред тяжело было бы придумать, но это было не кошмаром, нет, а реальностью. Саму дочь он видел лишь украдкой — в национальном свадебном наряде она была еще красивее, и еще больше напоминала Жади. К счастью или к сожалению.

— Да, принесет Аллах счастье и свет в этот дом! — услышал Саид знакомый голос и вздрогнул.

Перед ним стоял Жаудат Абу Аббас в сопровождении первой жены Таджии. В том, что на свадьбу пришел деловой партнер не было ничего удивительного — желанным гостем в доме, где был праздник, мог оказаться любой заглянувший на огонек прохожий, правда Саид, руководствуясь каким-то царапающим душу чувством, нанял дополнительных слуг, чтобы те следили за входами, выходами и порядком в доме.

— И тебе мира и благополучия, Жаудат, — отозвался Саид, глазами ища Самата или Сабиру.

— Не волнуйся, Саид, я не глуп, и оставил детей дома, ни к чему портить такой праздник ссорами и обидами, — разгадал опасения Саида мужчина.

— Простите. Я просто не ожидал тебя здесь видеть. Я думал, что ты в Рио, — извинился Саид за подозрения промелькнувшее в его голове, — Будьте желанными гостями в этом доме.

— У меня были дела в Марокко и я с Таджией решил посетить ваш праздник, — ответил Жаудат. — Сид Али, да принесет Аллах вам благоденствие, — радушно поприветствовал хозяина дома Абу Аббас.

— Сид Жаудат, вы принесли свет в мой дом, — обнял мужчина гостя, — Проходите, проходите, — провел он гостей в дом.

Таджия прошла в комнату, где собрались все женщины.

— Мир всем вам, — поздоровалась она, — а где невеста?

— Ее увели наверх, переодевать, — ответила Зулейка.

Таджия Абу Аббас хитро улыбнулась и села рядом с Назирой.

— Какое чудесное украшение, — восхитилась Таджия, взглянув на Назиру, впрочем, не уточняя какое именно, хоть сегодня на старшей сестре Саида и Мохаммеда было не меньше украшений, чем на невесте.

— Да, мой муж очень богатый и уважаемый человек, любит дарить мне золото и самые лучшие наряды, — раскрасневшись от удовольствия и гордо вскинув голову, заявила Назира.

— А он тут?

— Джафар? Конечно, и оба его сына, — кивнула она, — позже вы обязательно познакомитесь.

— С удовольствием, — сладко улыбнулась Таджия.

Еще несколько минут разговоры крутились вокруг нарядов украшений и праздника, и тут Таджия, все так же мило улыбаясь спросила:

— А вы уже выбрали кто из женщин пойдет на утреннюю церемонию?

Воцарилось молчание все посмотрели сначала на Абу Аббас, а потом перевели взгляд на Назиру, Ранью и Зулейку.

— Обычно проведение этой церемонии требуют родственники со стороны жениха, — осторожно начала говорить Латифа.

— Я наслышана, что семья Рашид всегда соблюдала эту традицию, выдавали ли они невесту, или забирали себе в дом, — перебила женщину Таджия, — Или вам есть что скрывать? — обвила хитрым взглядом все собравшихся спросила женщина.

И Назире, и Латифе, и всем женщинам семьи Рашид было понятно к чему клонит жена Жаудата. Будучи свидетельницей выходки Хадижи, женщина решила отомстить, опозорив семью, поставив их в такое положение, что отказ от церемонии, сразу уронит тень на репутацию семьи, а результат на утро и вовсе покроет ее позором.

Молчание затягивалось, становилось неловким.

— Церемония будет, — выпалила Самира.

Она была уверенна в сестре и в ее невинности. Да, стоило молодой женщине вспомнить, как кузина тряслась и была не в духе от мысли о предстоящей ей первой брачной ночи, то никаких сомнений и не оставалась.

Таджия с презрением посмотрела на юную выскочку и перевела взгляд на Назиру.

— Да, церемония будет, — согласно кивнула та, стараясь чтобы голос не дрогнул, и внутренне молясь Аллаху, чтобы все это закончилось благополучно.

— Хорошо, — сладчайшим как мед голосом произнесла Таджия, — Тогда никто не будет против, что в отсутствие родственников жениха в состав женщин войду я, как одна из самых уважаемых женщин Феса.

— Да, конечно, — послышалось во все стороны.

— Вот и славно, а теперь давайте радоваться за молодых! — хлопнула она в ладоши, весело улыбнулась она.

В комнате снова зазвучал смех и песни.

— Змея, — прошептала на ухо Зулейке Ранья, — Она специально заговорила о церемонии и напросилась на нее. Одно радует даже если девчонка окажется испорченной, Зейн не вернет ее. Ему нравятся такие одалиски, как она и ее мать.

— Если крови не будет, то это будет позор, в любом случае, — ответила ей Зулейка, — Надо предупредить Хадижу. Может, ей удастся как-то договорится с Зейном.

* * *
Хадижа стояла не шевелясь, терпеливо ожидая, когда служанки поправят подол ткшито, белоснежного расшитого серебряной нитью и жемчугом. Девушка уже потеряла счет какой это наряд за день, но абсолютно точно знала, что последний. Когда уже все было готово в комнату, вошла Ранья.

Уж кого, а первую жену отца Хадижа жаждала увидеть меньше всего.

— Закончили? Идите вон, — тоном хозяйки дома приказала служанкам Ранья.

Те молча повиновались. Хадижа же повернулась, выжидающе посмотрев на мачеху. Иллюзии, что женщина пришла просто пожелать ей счастья, у девушки не было.

— А ты красива, — осмотрев падчерицу с ног до головы, произнесла Ранья, — Но не могу сказать, что Зейну повезло.

— Ты пришла оскорблять меня? — нахмурилась Хадижа, собираясь высказать этой женщине все, что о ней думает.

— О, нет, к чему мне это, — похлопала глазами Ранья, — Я, наоборот, рада, что тебя заберут из моего дома и в нем снова воцарится мир и покой, — сделав ударение на слове «моего» сказала она, — Я пришла предупредить.

— О чем? — удивилась Хадижа.

— Таджия и Жаудат Абу Аббас гости на этой свадьбе. К счастью, они пришли без Самата, но Таджия — эта ядовитая змея, решила устроить ловушку, — зло прошипела она, — Подстроила все так, что утренняя церемония с простынью будет проведена, и она будет в числе женщин, заходящих в комнату.

Хадижа вздрогнула от фамилии Абу Аббас. Холод от ладоней прошелся ниже, расползаясь по всему телу, липким страхом. Девушка почувствовала, как у нее закружилась голова. Она даже пошатнулась, но острая боль от чужих пальцев заставила прийти в себя. Ранья крепко держала ее за руку.

— Делай, что хочешь, девчонка, но утром на пеленке должна быть кровь, — приблизив свое лицо к лицу Хадижи, прошептала Ранья, — А если нет, то пусть тебя забьют камнями, но я не дам опозорить мою семью.

Хадижа почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Неужели ей придется переспать с Зейном, иначе ее убьют? Нет! Отец этого не позволит, или… Сердце застучало как бешеное от страха и желания сбежать отсюда немедленно.

Тут в дверь постучали и вошла Зорайде:

— Хадижа, ты готова? Можешь спускаться. Тебя ждут, — произнесла женщина, — Что тут происходит? — она переводила взгляд с Раньи на Хадижу.

— Ничего, — отпустив руку девушке, отступила от нее Ранья, — Давала последние наставления, как мать дочери, — улыбнулась женщина, — Пошли, Хадижа, не будем заставлять всех ждать.

Глубоко вздохнув, девушка расправила плечи. Бежать было поздно, да и не куда. Пора пожинать плоды своих поступков. Хадижа твердой походкой и с гордо поднятой головой направилась к двери; впереди нее шла Зорайде, а за ней шествовала Ранья.

Примечания:

Я знаю, что обычай с простынью необязателен, и что требовать ее могут лишь старшие женщины из семьи мужа, но простите мне это художественное допущение в угоду сюжету.

Как прощали голые плечи и глубокое декольте в нарядах Жади)))

Семнадцатая глава

Фес — волшебный, сказочный город, где его сердце впервые увеличило свой бег от любви. Город, где он эту любовь и потерял. Зейн помнил, как бродил по этим извилистым улочкам, когда случайно встретил Жади на Медине, поймав ее отражение в стеклах десятков маленьких зеркал. Теперь же он шел той же дорогой к дому дяди Али. Шум праздника был слышен за несколько метров от резных дверей. Сердце замерло на миллисекунду, понимая, что как только он переступит этот порог, его жизнь измениться. Готов ли он к этому? Мужчина не мог дать однозначного ответа. Хотел ли он этого? Определенно, да.

— Мир тебе, Зейн, — встретил его Саид.

— И тебе мир, Саид, — пожал протянутую ладонь он, — Сид Али? — поклонился жених хозяину дома.

— Зейн, — обнял тот его как сына, — Рад тебя видеть. Мы отдаем тебе сегодня самое ценное свое сокровище, береги ее.

— Я вам клянусь Аллахом, сид Али, что сделаю все, чтобы Хадижа была счастлива.

— Пойдем, скоро прибудет шейх со свидетелями, — повел Али мужчину в дом.

В гостиной собрались все мужчины в ожидании появления жениха и шейха; когда первый вошёл, со всех сторон послышались тёплые слова приветствия, он же, улыбаясь, жал руки и желал всем находящимся под этой крышей счастья и благополучия.

Через пять минут в дом прибыл и шейх в сопровождении еще двух представительных мужчин в деловых костюмах. После приветствия и чтения отрывка из Корана, когда, казалось, всё в доме погрузилось в какой-то религиозный транс, начались переговоры о самой свадьбе.

— Так вы договорились, Зейн, ты отдал за Хадижу и как гарантию невесте десять килограммов золота и пятнадцать тысяч долларов? — произнес шейх.

— Да, — согласно кивнул мужчина.

— Саид, получил ли ты от Зейна калым? — повернувшись к Саиду, спросил шейх.

Тот утвердительно кивнул.

Движением головы шейх отправил свидетелей на женскую половину, где в небольшой комнате за занавеской находились невеста и все женщины дома.

Хадижа сидела на маленьком диване у окна. Наряженная в белоснежном ткшито, со множеством украшений и диадемой, венчающей высокую прическу, она старалась держаться прямо и ничем не выдать страх, сжимающий сердце в тиски. Из головы не выходили слова Раньи, а кожей она чувствовала взгляд Таджии, которая с самым милым выражением лица и счастливившей улыбкой на устах пожелала Хадиже счастье, но холодный, жестокий взгляд не мог обмануть её обмануть — лицемерная маска была шита белыми нитками. Как только незнакомцы вошли в комнату, стихли разговоры; кто-то спешно накинул, а кто-то боязно поправил хиджаб. Незнакомцы в деловых европейских костюмах, но с необычными яркими лентами на плечах остановились у входа.

— Это свидетели, — шепнула Латифа в ответ на вопросительный взгляд Хадижи.

Стоило ей это произнести, как один из них заговорил по-арабски:

— Хадижа Эль Адиб Рашид согласна ли ты стать женой Зейна Шафира? — перевела слова свидетеля Зорайде, — Во имя Аллаха и его пророка Мухаммеда.

— Согласна, — вмиг пересохшими губами произнесла невеста, утвердительно кивнув.

В тот же миг ее слова утонули в шуме радостных возгласов, а свидетели вышли назад к мужчинам, показывая шейху, что невеста дала согласие.

— Сейчас они будут произносить клятву, — осторожно подглядывающая через резную ставню Самира подпрыгнула от нетерпения.

После этого шейх взял руку Саида, сидящего по одну сторону от него, и Зейна, находящегося по другую, соединил их, накрыв сплетение ладоней белоснежным платком.

— Зейн Шафир, берешь ли ты в жены Хадижу Эль Адиб Рашид во имя Аллаха и пророка Его? — спросил он у жениха.

— Я беру Хадижу Эль Адиб Рашид в жены, во имя Аллаха и пророка Его, — повторил формулировку за шейхом Зейн.

— Отдаешь ли ты — Саид Рашид свою дочь Хадижу в жены этому человеку во имя Аллаха и пророка Его? — повернулся шейх уже к Саиду.

Зейн почувствовал, как рука друга дернулась, словно в желании разорвать рукопожатие, и сжал чуть сильнее, пауза затянувшееся на секунды, показались часами, но Саид, глубоко вздохнув воздух и посмотрев другу прямо в глаза, твердо произнес:

— Я отдаю свою дочь Хадижу Эль Адиб Рашид в жены этому человеку во имя Аллаха и пророка Его.

— Да будет так, — положил шейх свои ладони на руки мужчин и, закрыв глаза, стал зачитывать молитву на арабском языке.

Как только он закончил, и все хором восславили Аллаха, дядя Али кивком головы приказал слуге привести невесту.

Зейн и Саид одновременно с шейхом поднялись с дивана, рвано выпрямившись.

— Желаю вам счастья, — пожал он руку новоиспечённому мужу, а следом и Саиду.

— Спасибо, за то, что согласились совершить обряд, — поблагодарил Саид.

— Создание новой семьи — это благо в глазах Аллаха.

Когда в комнату, где были женщины, заглянул слуга, сообщая, что невеста может появиться перед женихом, Хадижа почувствовала, как холод пробил ладони дрожью. Она вцепилась в подушки по бокам.

— Хадижа? — позвала ее Латифа.

Девушка подняла на нее взгляд и слабо кивнула. Она и так знала, что ее ждут. Ждет Зейн, и из-за этого сердце билось уже где-то в районе горла. Все-таки, заставив себя подняться на ноги, Хадижа пошла по направлению к выходу под аплодисменты и радостные выкрики женщин. Вслед за ней поднялись мачехи, тетя Назира, Латифа, Самира и Зорайде.

Хадижа дрожащей рукой откинула занавеску и вошла в гостиную, наполненную мужчинами. Она подняла взгляд от замысловатого рисунка ковра и встретилась глазами с отцом. Его лицо напоминало маску, серьезную и напряжённую, но, заметив взгляд дочери, он улыбнулся и подал ей руку, проведя девушку в центр комнаты, где ее уже ждал Зейн.

Египтянин смотрел, как Хадижа медленными, словно нерешительными шагами идёт по направлении к нему, и чуть улыбнулся; традиционное, богато расшитое ткшито, обилие украшений и яркий макияж сделали ее образ более взрослым, но лихорадочно горящие от волнения глаза и бледность, словно переползшая с платья на лицо, выдавали предательское волнение. Зейн достал из кармана бархатную коробочку и, как только Хадижа остановилась перед ним, открыл ее. Там лежало кольцо: золотые полоски изящно переплетались с россыпью бриллиантов и нежно-голубым сапфиром, представляя собой драгоценное растение с изящным цветком в самом центре.

Девушка подала руку, и холодные пальцы, дёрнувшись, коснулись его теплой ладони. Зейн чуть вздрогнул от прикосновения, поймав взгляд Хадижи, и с тревогой всмотрелся в ее лицо, боясь, как бы девушка не упала в обморок прямо сейчас. Аккуратно надев кольцо на безымянный палец невесты, он слегка сжал ей ладонь в попытке передать хоть немного своего тепла.

Она не спешила вырвать свою ладонь из ладони супруга и не отвела взгляда от его антрацитовых глаз. В этом бушующем море сегодняшних событий Зейн напоминал ей скалу обсидиана, за которую хотелось уцепиться, чтобы только не утонуть. Кровь, наконец, прилила к щекам, возвращая лицу здоровый румянец, а губы дрогнули в несмелой, тёплой улыбке.

— А теперь всех гостей приглашаем на празднование в отель! Там всех ждет угощение! Музыка! Лучшее египетские танцовщицы! — хлопнув в ладоши, объявил дядя Али.

* * *
Хадижа шла под руку с Зейном по лепесткам роз дорожкой, ведущей в главную залу, где уже начался праздник. Вслед за ними, кружась в танце, шли женщины в красивых костюмах для танца живота, впереди же — Айша напевала какую-то красивую мелодию. Гости выстроились по обеим сторонам, образуя живой коридор, хлопали в ладоши, выкрикивая пожелания счастья молодым. Голова немного кружилась от аромата благовоний и шума вокруг, но, когда горячая ладонь мужчины накрывала ее похолодевшие пальцы, становилось чуть легче.

Они дошли до двух тронов, стоящих на небольшом возвышении почти в центре зала, и, когда сели в них, праздничная музыка стала играть громче, а перед ними в едином порыве начали свой танец одетые в восточный наряд девушки.

Взгляд Зейна скользил по залу, наполненному гостями, и всё равно возвращался к Хадиже; та, чуть склонив голову, следила за движениями главной танцовщицы Айши, что сейчас была окружена остальными. Казалось, Хадижа начала постепенно выходить из состояния фарфоровой куклы — ее плечи плавно задвигались, попадая в ритм музыки, а хрупкие кисти, украшенные изящным рисунком из хны, повторяли плавные движения танцовщицы. Музыка привычно звала ее за собой. Зейн, наблюдая за этим, хитро улыбнулся, встал с трона и подал Хадиже руку:

— Потанцуем?

Её взгляд загорелся, а щеки зажглись румянцем; помедлив лишь секунду, девушка подала ему руку и сошла с возвышения, ведомая в такт музыке плавными движениями. Танцовщицы расступились, образовывая круг и подбадривая хлопками, радостными криками, напевами; к ним в своём порыве присоединились и другие гости. Хадижа закружилась в танце, двигаясь легко, изящно, ловко, и платье с обилием украшений уже не казалось ей таким тяжелыми. Девушка почувствовала кожей взгляд Зейна, практически физически ощутила спиной его близость; по телу пробежались мурашки, а сердце так странно застучало быстрее. Она резко развернулась, чтобы встретиться с ним глазами и не смогла сдержать ответной улыбки, увидев, как мужчина сам загорелся от счастья.

Зейн опустился перед ней на колено, хлопая, неосознанно подбадривая Хадижу не останавливаться. И она, наслаждаясь той свободой, что дарила мелодия, продолжила. Мужчина смотрел на нее и почувствовал, как горячая волна желания растекается по телу непозволительной, тягучей истомой. Перед глазами встала картина, как Хадижа танцует только для него в полумраке их комнаты. Зейн резко выдохнул сквозь сжатые зубы. Нет, он пообещал Саиду, что брак будет фиктивным. Да и сама Хадижа казалась настолько хрупкой, настолько юной, что настаивать на чем-либо и принуждать ее являлось просто кощунством и преступлением. Танец закончился, и Зейн снова подал руку Хадиже, проводил ее до трона.

Праздник продолжался.

Саид стоял и смотрел на всеобщее веселье, на то, как Зейн смотрит на Хадижу, как она несмело улыбается в ответ — все это неосознанно будило воспоминание о вечере, где практически точно также за Зейна выходила замуж Жади. Мужчина чувствовал себя словно в горячке. Когда Саид смотрел на невесту, то нет, да мелькал образ покойной жены, и тогда приходилось сжимать кулаки и напоминать себе, что это Хадижа, и что все что тут творится только ради нее, ради ее же счастья.

— Саид? — голос Назиры помог вынырнуть из этого странного состояния, схватившего его где-то между прошлым и настоящим.

— Саид, ты меня слышал? — голос старшей сестры был нервным и даже раздраженным.

— Что? — нахмурился мужчина, мысленно ругаясь, что ничего не может пройти, как запланировано, всегда случается какая-то трагедия или катастрофа, что-то такое, на что он никак не может повлиять — судя по выражению лица сестры это и произошло.

— Таджия Абу Аббас — эта змея! Представляешь, она устроила все так, чтобы была проведена утренняя церемония с простыню! — всплеснув руками, сообщила Назира.

Саид, вздрогнув, посмотрел на сестру, как на сумасшедшую:

— Но она не имеет никакого права!

— Зато имеет большую наглость. Все было сказано так, что если бы мы отказались, то это выглядело, словно мы скрываем…в общем, ты понял, — вздохнула Назира.

Саид сжал кулаки — как ему хотелось сейчас найти Жаудата Абу Аббас и его дражайшую женушку и взашей, а затем и вовсе разорвать деловые отношения с их бизнесом. Мужчина уже шагнул в сторону зала, где видел Жаудата в последний раз, как краем глаза заметил сида Али беседующего с дядей Абдулом.

Тут же вспомнился разговор с ним, что произошёл два дня назад.

«Саид, не будь глуп, ты правда веришь, что сможешь устроить им фиктивный брак? А что потом? Судьба отвергнутой женщины или, в лучшем случае, второй, третьей или четвертой жены?» — Саид покачал головой и зажмурился. Сложно было отрицать правильность слов этого мудрого человека, но смириться — тоже не просто. Похоже ни Судьба, ни сам Аллах не оставляли ему выбора. Саид нашел глазами жениха: Зейн уже переоделся в белую рубашку… Хадижи нигде же нигде не было видно. Тут заиграла другая мелодия и в зал вошли четверо мужчин неся на своих плечах портшезе. В нем, в платье изумрудного цвета, в головном уборе, расшитом многочисленными жемчужными нитями, боясь даже пошевелиться, сидела сама Хадижа.

Собравшиеся вокруг гости начали хлопать, во второй раз приветствуя невесту. Хадижа же, покачиваясь от движений носилок боялась, да и не могла смотреть вниз. Сердце стучало где-то в горле. До побелевших костяшек она вцепилась в край портшезе и натянуто улыбалась, ожидая, когда ее, наконец, поставят на землю.

Носилки плавно опустились, и кто-то из гостей подал ей руку, чтобы помочь ей встать. Она подняла взгляд, увидев отца. Саид смотрел на нее очень внимательно, на его лице не осталось и тени улыбки, а наоборот, застыло неприкрыто мрачное выражение.

Мурашки холодком пробежались по спине:

— Что произошло? — спросила девушка.

Отец лишь покачал головой:

— Все хорошо, моя принцесса.

Они отошли в сторону.

— Ты побледнела, что случилось? — спросил Саид.

— Я просто боюсь высоты, — отмахнулась девушка.

Теперь в портшезе сел Зейн. Под те же радостные хлопки и крики, он одаривал окружающих благодарной счастливой улыбкой.

— Назира рассказала мне про церемонию, — посмотрев на дочь, сказал Саид.

Девушка почувствовала, как щеки загорелись от стыда. Эта не та тема, которую она хотела бы обсуждать с отцом и поэтому лишь коротко кивнула.

— Таджия не имела права ничего требовать! — в глазах мужчины снова разгоралась злость.

— Отец, — положила Хадижа ладонь на руку отца, — Это уже не твоя забота, — она оглянулась на Зейна, — Я сама разберусь.

Саид вздрогнул, увидев взрослую решимость в глазах дочери.

— Ты всегда будешь «моей заботой», принцесса, — улыбнувшись, сказал Саид и положил свою ладонь поверх, чуть сжал.

Он промолчал, но для себя решил, что просто так это все не оставит. Если Жаудат не может держать в узде свою жену, то будет расплачиваться сам. Служанка подошла к Хадиже, приглашая поменять наряд обратно на белоснежное ткшито.

— Я знаю, — улыбнулась Хадижа, перед тем, как пойти вслед за служанкой.

Тем временем уже Зейна спустили с портшеза, и он встал рядом с Саидом.

— Дежавю, неправда ли, — тихо сказал он, смотря как четыре мужчины уносят носилки из зала.

— Да, — выдохнул Саид.

Он повернулся к египтянину, рассматривая друга. Зейн изогнул бровь в немом вопросе, чем заслужил столь пристальное внимание к своей персоне. Саид же глубоко вздохнул, сжимая и разжимая кулаки.

— Утренняя церемония с простынью будет проведена, — бесцветным голосом сообщил Рашид.

Зейн вздрогнул удивленно, смотря на Саида:

— Но как?!

— Таджия Абу Аббас решила поквитаться за отвергнутого пасынка, — выплюнул Саид, — Так что, я освобождаю тебя от твоего слова о фиктивности брака.

Зейн нахмурился:

— Ты понимаешь, что это ничего не меняет. Я не буду ничего делать против желания Хадижи. Я позабочусь о ней.

— Я знаю, друг, — похлопал Зейна по плечу Саид.

Он и не ждал иного ответа от египтянина.

Праздник клонился к своему завершению. Зейн смотрел на сидящую рядом Хадижу, которая выглядела все более задумчивой, а, может, просто уставшей. Танцовщица завершала свой танец, подойдя к молодоженам и преподнеся их ладони к своему животу, но не касаясь его. Потом она жестом показала идти за ней и танцующей походкой прошла вперед.

Зейн подал руку Хадижи, и та с готовностью приняла ее. Девушка сама не заметила, как они оказались у распашных резных дверей, за которыми была спальня. Музыка стихла, оставляя после себя такую непривычную сейчас тишину, но ненадолго. Традиционные арабские вскрики и пожелание счастья молодым снова заполнили пространство и стихли лишь только, когда за Зейном и Хадижей закрылись деревянные двери.

Девушка оглядела комнату, украшенную словно из иллюстрации к восточной сказке: ковры, легкие шторы с различными орнаментами, распространяющие нежный, благовонный аромат, — и в центре всего этого великолепия огромная кровать с балдахином, усыпанная лепестками роз. От одной мысли, что на этой постели должно произойти, по телу прошла дрожь, а во рту пересохло.

— Хадижа? — тихий голос Зейна заставил ее вздрогнуть и посмотреть на мужчину, — Всё хорошо?

Она повела плечами в знак, что не знает, хорошо или нет. Ей, казалось, что она сейчас вообще ничего не знает. Странным, туго скрученным узлом внутри пульсировали страх и любопытство, ожидание чего-то неизвестного и странное желание сбежать.

— Сейчас я должен омыть тебе ноги, — ловя ее взгляд, сказал Зейн.

— Да, — кивнула она, отпуская его руку, — Это традиция. Я пойду в ванну, переоденусь, — шагнула Хадижа в сторону.

Зейн просто кивнул.

Хадижа оказалась в уборной, тоже представляющей собой образец роскошного восточного стиля: с резными узорами и позолотой, а, может, и настоящим золотом, на кранах и других блестящих поверхностях помещения.

Хадижа посмотрела на себя в зеркало. Бледная, только глаза лихорадочно блестят, подведенные черным карандашом. Включив холодную воду, Хадижа брызнула себе на лицо. Тушь потекла черными разводами. Девушка быстро стерла макияж, пока он не заляпал белоснежное платье. Само ткшито снималось на удивление просто, одна молния, и вот уже роскошный наряд лужицей лежит у ног.

В желании оттянуть время, когда нужно будет возвращаться обратно в комнату, девушка шагнула под душ. Стараясь не намочить волосы Хадижа позволила прохладным струям скользить по телу, обрисовывая его силуэт. Неужели совсем скоро по этому же телу будут скользить чужие руки. Сердце забилось быстрее.

Хадижа знала, чем занимаются люди в постели и откуда берутся дети. Как и любой подросток она вводила в строчку поисковика в Интернете такое запретное слово «секс», и тот выдавал ролики конкретного содержания. Первой эмоцией от увиденного, конечно, были стыд, удивление и нервный смех. Легкое недоумение: как и зачем люди этим занимаются? Потом, пришло любопытство, но неловкие ухаживания сверстников, да один слюнявый поцелуй на спор, на дискотеке, после которого осталось какое-то чувство брезгливости, охладили ее любопытство.

Позже, когда многие девушки уже давно гуляли с парнями и не уставали подкалывать более скромную подругу, Хадижа лишь отмахивалась, наблюдая как счастливые обладательницы «взрослых отношений», плачут в подушку из-за своих половинок, избавляются от каких-то интимных болячек, или даже нежелательной беременности.

Теперь же все действительно было по-взрослому. Зейн стал ее мужем. Хадижа ловила себя на мысли, что, кроме волнения, испуга и стыда, ее тянет к этому мужчине. Тянет по-настоящему, на физическом уровне. Она вылезла из душа и надела длинную шелковую сорочку, что висела на крючке и поверх — белый пеньюар. Бросив взгляд на своё отражение, она вынула из волос шпильки и положила их к диадеме и остальным украшениям, снятым ранее, на мраморную поверхность у раковины. Волосы рассыпались по плечам. Бессмысленно проведя по ним расчёской, девушка поняла, что тянуть время дальше уже просто неприлично, и тихонько открыла дверь.

Зейн, переодетый в джалабию, стоял у постели спиной к ней. Мужчина о чем-то задумался и не сразу услышал ее легкие шаги, но стоило ей подойти ближе, он, вздрогнув, повернулся. Взгляд темных глаз прошелся снизу вверх, и в том же направлении по коже у Хадижи побежали мурашки. Он протянул ей руку. Она вложила ладонь, и он аккуратно провел ее к креслу возле которой стоял небольшой столик с подносом с большой серебряной чашей, чайником и полотенцем на нём. Мужчина одним движением поставил поднос возле ног девушки и поднял на нее взгляд.

Хадижа села в кресло, с нескрываемым волнением наблюдая за его плавными движениями. Зейн встал перед ней на колени и медленно, осторожно, словно она была из фарфора, обхватил ее голеностоп своими ладонями. Как только горячие пальцы мужчины коснулись кожи, девушку словно ударило током. Теплые струи воды омывали нервные окончания с тихим звоном падая на полукруглое дно чаши. Ладони мужчины нежно ласкали, доходя до икры, чуть приподнимая подол длинного одеяния и возвращались назад.

— И, коль ведет Любовь, то следуйте за Нею.

И как бы ни были тернисты те дороги,

Не ожидайте от попутчиков подмоги,

А только к Ней стремитесь всей душой своею…* — тихий глубокий голос Зейна, казалось, каждым словом проникал сквозь кожу, зарождая внутри теплое чувство, чуткими волнами растекающиеся по всему телу.

Зейн наблюдал, как с каждой строчкой стихотворения Хадижа, напуганная словно лесная лань, услышавшая шаги охотника, медленно расслабляется. Когда она вошла под руку с ним в спальню, его опасения насчёт обморока девушки повторились. Хадижа почти бегом отправилась в ванную, на что он лишь печально ухмыльнулся. Навязанный брак, будь он фиктивным или настоящим, все-равно остается навязанным. У Зейна и раньше не было ни намерения, ни желания принуждать девушку к чему-то ни в эту ночь, ни в последующие. Но, посмотрев на нее в свадебном наряде в антураже роскошной восточной свадьбы, мужчине на миг показалось, что у них все может получиться, что этот брак может стать чем-то настоящим, необходимым. Что Хадижа сможет стать его новой семьей, избавив его от яда одиночества. Да, она была похожа на мать, особенно сегодня, в свадебном наряде, но для любви к Жади, оставшейся в его сердце ядовитым шипом, возможно, любовь Хадижи стала бы лекарством. Прикасаясь к нежной девичьей коже, он приказывал себе оставаться в рамках, приказывал своему телу оставаться спокойным, ведь он давно не безусый юнец, вспыхивающий от одного вида женской красоты, но…это тяжело, наблюдая за робким интересом и слегка участившимся дыханием Хадижи. Насухо обтерев и вторую ногу девушки, он отодвинул в сторону поднос, и встал; девушка поднялась вслед за ним.

— Хадижа?

— Да, — она подняла на него взгляд.

— Саид рассказал мне о церемонии.

В тот же миг Хадижа отвернулась, а щеки вспыхнули румянцем.

— Послушай меня, Хадижа, — Зейн мягко повернул ее лицо в свою сторону, — Я хотел сказать, что ты не обязана ничего такого делать чего не хочешь. Не стоит волноваться о традициях и чужих разговорах. Теперь я твой муж и все твои заботы беру на себя. Поэтому…

Она положила холодные кончики пальцев ему на губы, заставляя замолчать, и робко улыбнулась.

— Можно я станцую для тебя? — шепнула она, впервые обратившись к нему не официально, а так, как полагается супруге. Так…правильно.

Он перехватил ее ладонь, нежно целуя, согревая своим дыханием.

— Если ты этого желаешь, — прошептал Зейн, и во взгляде появилось что-то такое, от чего у Хадижи на миг замерло сердце и снова пустилось в бег, только с большей, ещё более жуткой силой.

Девушка снова скрылась в ванной. В шкафу, скромно стоящем в углу комнаты, висел костюм для танцев — нежно-сиреневый лиф, расшитый бисером, и юбка, представляющая из себя небольшой пояс с уходящей вниз бахромой и длинным подолом с двумя разрезами от бедра. Рядом висел большой платок наподобие парео. Быстро, пока сердце не покинули ни решительность, ни смелость, девушка переоделась. Видеть себя в таком откровенном наряде было непривычно, но Хадижа не стала долго приглядываться к собственному отражению и вышла из ванны. В углу, рядом с дверью стоял музыкальный центр, и, даже не сомневаясь, что там стоит какой-нибудь диск, девушка нажала «плей».

Тут же по комнате поплыла красивая мелодия, порождая ритм, созвучный с бешенным стуком сердца. Хадижа сделала первый шаг в глубь комнаты. Зейн сидел на кровати не двигаясь и неотрывно, волнующе следил за супругой и ее движениями.

Хадижа уже привычно доверилась музыке, подчинилась ей, словно течению в бурной широкой реке. Она кружилась, подкидывая платок и ловя, заставляя его кружиться вокруг подобно крыльям разноцветной бабочки и опускаться у ее ног.

Хадижа сама не заметила, как стала заигрывать с мужчиной. В ней вдруг проявилась то женское кокетство, заставляющее улыбаться симпатичным незнакомцам на улице, та чувственность, заставляющее мечтать о любви, что бывает лишь в женских романах, то желание, что проходит по позвоночнику, завязываясь узлом внизу живота. Она одним резким движением приближалась к мужчине на расстоянии поцелуя и тут же ускользала подобно волне прибоя.

Зейн наблюдал за пробуждением женственности в этой робкой девушке, как за рождением бабочки. Казалось, сама Хадижа сейчас полностью не осознавала насколько привлекательна, желанна, соблазнительна, но Зейн понимал, что он не каменный, и с каждой секундой этого призывного танца его сила воли тает.

Одним хищным движением он оказался рядом с ней, и при очередном повороте Хадижа буквально столкнулась с ним уперев ладони в мужскую грудь. Она казалась обжигающе горячей даже через ткань рубашки. Хадижа замерла, ощущая биение его сердца под пальцами и подняла голову, встретившись с глазами Зейна, в которых уже разгорелись огни желания. Музыка продолжала звучать, словно подталкивая их друг к другу. Хадижа привстала на цыпочки, первая потянулась к нему, но Зейн оказался быстрее. Он легко коснулся губами, мягких, теплых губ девушки. Дыхание замерло, а пульс бился где-то в висках. Поцелуй углубился, становясь из нежного страстным, отзывающимся во всем теле какой-то неясной истомой. Руки Зейна обхватили ее стан, притягивая к себе ближе, нежно проведя от поясницы вверх по позвоночнику, запутываясь в непослушных локонах. От его пальцев словно исходили разряды тока, заставляющие её вздрагивать.

— Хадижа, еще не поздно остановиться, — разорвав поцелуй, посмотрел в глаза девушки Зейн.

Она покачала головой. Нет, она не собиралась останавливаться, не сегодня. Воздух от напряжения вокруг них, казалось, можно потрогать руками. Музыка затихла, оставляя их слушать набат собственных сердец. Хадижа снова потянулась к его губам, дотронувшись до них легко и невесомо. Зейн подхватил девушку на руки.

Постель казалась прохладной для разгоряченной кожи и заставила вздрогнуть. Хадижа закрыла глаза, полностью отдаваясь ласкам горячих рук, которые нежно спускались вниз от шеи, к груди и до плоского живота к ногам. Костюм, наверное, был создан для того, чтобы снимать его без усилий. Хадиже показалось Зейну понадобился всего миг, чтобы снять легкую полупрозрачную ткань и освободить ее тело от этой иллюзорной, несуществующей защиты.

Новый поцелуй еще больше погружал девушку в водоворот чувств, где любое прикосновение, движение, было ярче, острее. За ладонями последовали губы, и вот тут Хадижа буквально забыла, как дышать: поцелуи Зейна, слишком откровенные, слишком обжигающие, буквально сводили с ума. Когда губы мужчины коснулись груди, а потом обхватили сосок, Хадижа непроизвольно изогнулась и издала несдержанный томный стон. Вторая рука мужчины, коснулась другой груди, слегка сжав. Губы прочертили дорожку вниз, и ощущение жара усилилось; Хадижа заметалась, комкая пальцами простынь и лепестки, лежащие на ней. Ей хотелось ускользнуть от этих искусных ласк и одновременно придвинуться ближе. Она посмотрела на Зейна из-под полуоткрытых век — он казался ей скульптором, бережно и с тем же тщательно ваяющим статую, вдыхая в нее жизнь, огонь, свет…счастье.

Сам же Зейн не торопился, наслаждаясь, реакцией Хадижи на его ласки, поцелуи, сладкие пытки. Немного испуганная, но при этом страстная. Тело девушки отвечала на каждую ласку, изгибаясь, покрываясь легким румянцем, там, где его губы касались ее кожи. Зейн глубоко вздохнул, стараясь смирить собственную страсть.

«Рано. Еще слишком рано», — в его руках впервые оказалась девственница, но меньшее, что он хотел сделать — это испугать или навредить ей.

Он чуть отстранился, позволяя себе передышку, но Хадижа тут же сама села на постели. Потянулась к завязкам его джалабии.

— Что ты делаешь? — обхватил он ее ладонь, останавливая.

— Хочу увидеть тебя, — едва слышно прошептала она, — Хочу почувствовать…

Зейн стянул с себя одежду и тут же ощутил, как девичьи пальцы касаются его кожи, поднимаясь к шее, вновь опускаясь к груди, обрисовывая соски, и вниз, к животу. Мужчина вздрогнул от этих несмелых, изучающих ласк и, не двигаясь, наблюдал за тем, как в глазах Хадижи разгоралось не только любопытство, но и огонек желания. А когда она сама склонилась к нему, робко провела губами по шее, копируя его же ласку, дотронулась до кожи груди, выдержка оставила Зейна. Он обхватил лицо Хадижи ладонями и впился в ее губы страстным поцелуем, опрокидывая обратно на постель.

— Не бойся, — его шепот между поцелуями.

Его руки, скользящие по ее телу, касающиеся самых потаённых уголки, заставляющие забыть страх, стыд…себя. Хадиже казалось, что она одновременно парит где-то высоко и падает в пропасть. Дыхания не хватало, чтобы даже сделать вдох, оставалось лишь стонать, выгибаясь под умелыми пальцами, изредка ловя наполненный страстью взгляд черных глаз своими, не менее пылающими.

Еще один поцелуй и шепот прямо в губы:

— Доверься.

Резкая боль заставляет прикусить губу и сжать пальцами плечи мужчины. Дискомфорт смешивается с недавним удовольствием, создавая терпкий коктейль, от которого сердце вот-вот норовит прорвать грудную клетку.

— Тише, — поцелуй в лоб, ввисок, в губы, — Сейчас все пройдет. Боль уйдет.

Зейн прикасался к ней, продолжал ласкать, позволяя страсти снова подхватить Хадижу на свои крылья, и теперь уже она сделала первое движение к нему. Пульс бился в ушах, отдаваясь во всем теле, диктуя ритм, мелодию любви, познанную этими существами с древних времен. Хадижа уплывала, растворялась в этой мелодии, и лишь взгляд Зейна, наполненный желанием, был якорем в этом доселе не известном ей путешествии.

Примечания:

*- автор стихотворения Джебран Халиль

Восемнадцатая глава

Зейн смотрел через приоткрытые ставни, как жаркое восточное солнце встает над древним городом, над бескрайней пустыней, над желтовато-землистыми крышами бесчисленных домов, помноженных на глазницы двориков и ветви узких переулков. Вот и начало нового дня, заря его новой жизни.

Внимательный взгляд вернулся к девушке, вернее, уже молодой женщине, что, свернувшись клубочком, словно котенок, спала настолько глубоко, что ее дыхание было чуть слышно. Мужчина невольно улыбнулся, вспомнив прошлую ночь.

Зейн был довольно опытным мужчиной — у него было много любовниц, самых разных по темпераменту, красоте, национальности, но в тех отношениях было больше для тела, чем для той самой души, о которой так часто говорят живущие. Они приходили, взаимно получали удовольствие от их встреч и расставались без сожаления. Сегодня же ночью все было иначе… Он точно не знал, что сыграло роль: антураж свадьбы, или то, что Хадижа была невинной, искренней, — но все это затронуло его сердце, обладание ей подарило ни с чем не сравнимую эйфорию. Он мог сказать, что почти влюбился в эту девушку.

Вчера его немало удивила такая настойчивость Хадижи. Ведь до момента танца ему казалось, что девушка вот — вот лишится чувств от непривычной для нее свадебной суеты, но, когда она вышла к нему, что-то в ней поменялась, появилась какая-то отчаянная решимость, понимание того, что они уже перешли ту самую точку невозврата. Намерение дойти до конца именно сегодня, сейчас. Возможно, Зейн проявил слабость уступив, но, с одной стороны, он боялся, что, отвергнув ее, воздвигнет между ними стену отстраненности, пробиться через которую будет уже сложнее и, во-вторых, он был все-таки не святым, а мужчиной, со всеми вытекающими отсюда слабостями и желаниями.

Сегодня все зависело от того, какими глазами она посмотрит на него, когда проснется; в любом случае, вчера, когда ее холодная дрожащая ладонь дотронулась до его, он поклялся себе сделать ее счастливой. А отступать от своих клятв мужчина не привык.

Солнце уже совсем выплыло из-за линии горизонта, разгоняя сумеречную синеву. Зейн закрыл ставни, чтобы случайный солнечный луч не потревожил сон Хадижи. Тихо подойдя к постели, он укрыл ее и тихонько прилег рядом — было еще время отдохнуть перед первым днем семейной жизни.

Хадижа выплывала из сна медленно. Потягиваясь словно кошка в попытке прогнать скованность из не до конца проснувшихся мышц, она открыла глаза, бросив взгляд на балдахин, легкая ткань которого складками спадала над ее головой. Неясное движение слева заставило её вздрогнуть и повернуть голову. Было странно просыпаться в с кем-то в одной кровати — еще более неудобно Хадижа чувствовала себя от того, что этим «кем-то» являлся мужчина, ее муж. От мысли, что происходило на этой самой постели несколько часов назад, щеки вспыхнули румянцем. Она посмотрела на Зейна; сейчас он был полностью расслаблен, ровное дыхание, плавно вздымающаяся грудная клетка, разглаженные черты лица — мужчина казался моложе. Хадижа давно приметила эту особенность человеческих лиц: освобожденные Морфеем от дневных забот, спящие выглядят моложе, красивее, умиротворение. Был бы у нее сейчас под рукой карандаш и лист… Девушка глубоко вздохнула.

— Доброе утро, — услышала она чуть хриплый со сна, бархатный голос Зейна.

— Доброе утро, — тихо, словно эхо повторила она.

Он смотрел на нее изучающе, стараясь понять, о чем она думает. Продолжить разговор им не дал неясный шум в коридоре.

«Церемония!» — огненными буквами в голове зажглось это жуткое слово.

Хадижа подскочила на постели, утаскивая с собой простынь, только сейчас понимая, что под ней она обнажена, а сейчас сюда ворвутся толпа народа. Паническим взглядом она оглядела комнату в поисках, что можно было бв на себя накинуть, но взгляд упал лишь на лежащий у кровати костюм для танца. И, вдруг почувствовав накинутую на плечи ткань, она обернулась: Зейн, сам уже будучи одетым в брюки и джалабию, набросил ей на плечи халат.

— Спасибо, — выдохнула Хадижа, нервно запахивая длинные полы и пытаясь дрожащими руками справиться с тоненьким пояском на талии.

Зейн, уверенно взяв жену за плечи, развернул её к себе и быстро сделал необходимый узел, вмиг спасая Хадижу от поднимающейся в груди паники.

— Спасибо, — еще раз прошептала она, наблюдая как мужские пальцы поправляют края халата.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — улыбнулся ей Зейн.

Она почувствовала лёгкое прикосновение губ к своей макушке, и в тот же момент распашные двери номера приглашающе распахнулись.

В комнату вошла Назира, за ней следом Латифа, Самира, Таджия Абу Аббас и несколько не знакомых Хадиже женщин, что держали в своих руках лампады с ароматическими палочками. Снова послышались арабские выкрики. Следом в спальню зашли Саид, дядя Али и дядя Абдул.

— Желаю, доброго утра молодоженам! — с радушной улыбкой поприветствовал их сид Али, — Да, благословит вас Аллах.

— И вам доброго утра, — чуть поклонился в знак уважения Зейн.

Но даже это радушное приветствие не разрушило то напряжение, что невольно повисло в воздухе.

«Как перед прыжком в пропасть», — подумала Хадижа, стараясь хоть как-то отвлечься от чувства стыда того, что сейчас все, в том числе и отец, станут свидетелем доказательства того, что она уже не невинна. Желание спрятать свои горящие щеки противоборствовало с несломленной гордостью. И когда Назира бесцветным голосом произнесла лишь одно слово:

— Доказательство, — то девушка просто откинула простынь, которой укрывалась.

На белоснежном белье уже подсохшими бурыми следами сразу выделялись несколько пятен. Пожалуй, наблюдать за тем, как вытягивается от неверия лицо Таджии, было достойной компенсацией за всю эту унизительную сцену. У остальных, пожалуй, кроме Латифы, Самиры и дяди Али, выражения лиц, наверное, были не менее удивленными.

Женщины радостно возвестили арабскими вскриками о невинности невесты, а Таджия, вздрогнув, зло посмотрела на Хадижу. Подойдя к ней ближе, она приказным тоном произнесла:

— Покажи руки! Ладони!

Хадижа сразу даже не поняла, к чему это она, но послушно вытянула вперед руки. Женщина придирчиво осмотрела их бледную кожу.

«Она ищет порез!», — догадалась Хадижа, убирая руки и складывая их на груди.

— Может, еще моего мужа попросите показать руки? — не удержавшись, ехидно спросила Хадижа, сделав особый упор на словосочетании «моего мужа».

Женщина побледнела, потом побагровела, перевела взгляд на Зейна, который спокойно стоял, облокотившись на балюстраду кровати, что поддерживала балдахин, и с ироничной улыбкой наблюдал за всем этим спектаклям, готовый в любой момент прийти своей жене на помощь.

Таджия же, промолчав, резко развернулась и поспешила удалиться.

— Поздравляю, Хадижа, — подскочила к кузине Самира.

— Хадижа, — обхватив лицо девушки ладонями, тетя вгляделась в лицо племянницы, искренне улыбнувшись, — Будь счастлива, — прошептала женщина, поцеловав Хадижу в лоб.

— Спасибо, — улыбнулась в ответ та.

Девушка посмотрела на отца. Саид выглядел задумчивым, безучастно осматривая спальню, словно его мысли были где-то далеко.

— Зачем тогда она солгала?! Ложь — это грех! — возмущался дядя Абдул.

— Я в тебе не сомневалась, — гордо вскинув голову, посмотрела на племянницу Назира.

«Да, неужели?!», — хотелось спросить Хадиже, но она промолчала, не желая нарываться на очередной скандал.

— А теперь молодожёнам нужно привести себя в порядок, — похлопал в ладоши дядя Али.

— Пошли, — потянула Хадижу за руку Самира, и та, лишь украдкой взглянув на Зейна, который о чем-то заговорил с Саидом, пошла вслед за кузиной.

Зейн посмотрел девушкам вслед и подошел к Саиду.

— Судя по тому, как повела себя Таджия, она ожидала иного результата, — ухмыльнулся Зейн.

— Да, — кивнул Саид, — Я еще поговорю с Жаудатом. Ты еще не рассказал Хадиже?

— О Париже? Нет, не успел, — покачал головой Зейн.

— Может, еще не поздно отказаться? — глубоко вздохнув, спросил с надеждой Саид,

— Пусть она идет учиться в колледж, но где-нибудь в Рио. К примеру, в тот, что ходит Самира.

— Саид, ты не хуже меня знаешь, как она мечтает об этом…Именно об этом, а не о колледже в Рио, — покачал головой Зейн, — По законам ислама я должен исполнить любое желание невесты.

— Но ты даже у нее не спрашивал?!

— Спрашивал, — улыбнулся Зейн, вспомнив тот короткий разговор в машине по дороге к особняку, — Саид, я понимаю, что меньше всего тебе хочется отпускать ее от себя, но, также я знаю, что ты любящий отец и желаешь Хадиже лишь счастья.

— Конечно, но я ее так долго искал, — мужчина невольно сжал кулаки, — Думал, что потерял ее навсегда.

— Сейчас ты не теряешь ее, — покачал головой Зейн, — Я же не увожу ее навсегда. У меня есть дом в Рио, недалеко от твоего, и ты об этом прекрасно знаешь, так что ничего не мешает Хадиже возвращаться в Рио, или даже сюда.

— Я понимаю, — соглашаясь с доводами друга, кивнул мужчина, — но все равно тревожно.

Зейн похлопал друга по плечу:

— Не беспокойся, Саид, я не дам ничему плохому случится с твоей принцессой… с моей женой.

* * *
Приняв душ и одевшись, Хадижа почувствовала себя уверенней после пережитого утром унижения. И сейчас, сидя за столом и завтракая свежими лепешками и фруктами, она совершенно пришла в себя.

— Ну и лицо было у Таджии, — веселилась рядом Самира, — Я думала, она лопнет от злости.

— Да, — кивнула Хадижа, — Хотя у нее хватило наглости обследовать мои ладони.

— О, да, — фыркнула Самира, — но и тут она опростоволосилась. Кстати, — взгляд кузины стал хитрым, и она придвинулась к Хадиже, — Как тебе в роли замужней женщины?

Хадижа чуть ли не поперхнулась чаем и отвела взгляд в сторону. То, что произошло между ней и Зейном было удивительно, но казалось настолько личным, интимным, сокровенным, что об этом ничего не хотелось рассказывать даже Самире. Таджия со своим желанием отомстить вторглась, испортив утро.

— Это было…Волшебно, — мечтательно выдохнула Хадижа, сама не заметив, как губы невольно растянулись в улыбке, а щеки предательски заалели, — Но это ничего не значит, — уже строже сказала она, — Просто из-за церемонии…

— Да, ладно, — фыркнула Самира, — А, может, ты просто влюбилась?

— Он мне нравится, — согласно кивнула Хадижа, — но как можно любить незнакомого человека? Ведь я ничего о Зейне, кроме того, что он друг отца и владелец клуба.

— А еще египтянин. Проклятье фараона, — засмеялась Самира, — Ну, что ж, теперь у тебя достаточно времени, чтобы его узнать поближе.

В комнату вошел «предмет» их разговора, одетый не в привычный чёрный костюм, а в льняные светло-серые брюки и белую рубашку. После короткого приветствия мужчина обратился к жене:

— Хадижа?

— Да? — повернулась она к нему.

— Ты бы не хотела немного прогуляться по Фесу вместе со мной? Тут есть удивительно красивые места, а я уверен, что со всей этой предсвадебной кутерьмой ты ещё не успела их осмотреть.

— С удовольствием, — искренне откликнулась Хадижа, напоминая себе не забыть взять фотоаппарат из ее вещей в доме дяди Али.

Первые, что они посетили — это красильни. Несмотря на не очень приятный запах вокруг, Хадижа с интересом наблюдала за подготовкой шкур к полосканию в цветной субстанции; а потом они с мужем зашли в небольшую лавку, где продавали всё, изготовленное уже из покрашенной кожи: от ремней до широких пуфов.

Дальше они отправились к воротам, отделяющим старую часть города от новой. Эта монументальная постройка с тремя подковообразными арками, большой центральной и двумя маленькими боковыми, с одной стороны, была выложена зеленой мозаикой, с другой же — темно-синей, представляющей собой искусный растительный орнамент.

— Как красиво, — выдохнула Хадижа, задирая голову, чтобы рассмотреть это чудо архитектурной мысли получше.

— Это ворота Баб-Бу-Джелуд, самые «молодые» из ворот в городе. Они построены ещё в двенадцатом году прошлого века, также их называют Голубыми Воротами. Функция у них чисто декоративная, ведь в то время уже не нужны были оборонительные сооружения.

— Ты интересуешься историей? — спросила Хадижа, посмотрев на мужчину.

— Изучал когда-то в университете, — пожал плечами Зейн. — Пойдем дальше. Впереди королевский дворец Дар эль Махзен.

Хадижа на миг замерла, увидев бело-зеленую громаду-дворец с поражающими воображение золотыми воротами.

— Тут и недели не хватит, чтобы все осмотреть, — с восторгом сказала Хадижа через полчаса, рассматривая многочисленные ковры, гончарные изделия, шелковые ткани, огнестрельное оружие и древние рукописи, лежащие на бесконечных широких полках.

— Можем остаться в Фесе на столько, на сколько ты захочешь, — видя искреннюю радость и энтузиазм Хадижи, улыбнулся Зейн, — но…

— Что «но»? — напряглась девушка.

— Боюсь, тогда ты не успеешь подать документы в Парижскую Академию Художеств.

— Что?! — не поверила своим ушам Хадижа.

— Я решил расширить свой бизнес и открыть клуб по типу «Нефертити» в Париже и не вижу никаких препятствий, чтобы ты поехала со мной и поступила в Академию, — наблюдая, как в глазах девушки еще сильнее разгораются огоньки счастья, а выражение лица с удивленного меняется на восторженно — радостное, он будто сам ощутил эту эйфорию сбывшейся мечты, которая ещё секунду назад казалась девушке навсегда ускользнувшей.

Окончательно поверив, что это не шутка, и она все поняла правильно, Хадижа кинулась Зейну на шею:

— Спасибо! Спасибо! Огромное спасибо! — смеясь, повторяла она.

Тот подхватил девушку в объятья, наслаждаясь ароматом цветов, исходящим от ее волос, невольно будящим воспоминание о былой ночи, сладкой волной, захлестнувшей сознание. Хадижа отстранилась, видимо почувствовав, как мужчина неосознанно напрягся.

— Прости, — отошла она на несколько шагов, поймав неодобрительные взгляды нескольких мужчин, видимо, на такое бурное проявление эмоций.

— Все хорошо, — Зейн протянул Хадиже руку, — Хочешь еще погулять или вернемся домой?

— Мне бы хотелось еще пройтись. Может быть, что-нибудь зарисовать. На вступительных экзаменах нужно будет представлять проект, — закусив губу, произнесла девушка.

— Хорошо, — кивнул Зейн, — тогда пошли. Тут недалеко мечеть, датирующиеся четырнадцатым веком, думаю, тебе понравится.

* * *
Саид сидел в гостиной дома дяди Али. Около часа назад он позвонил Жаудату Абу Аббасу и теперь ждал прихода уже бывшего партнера. Ярость на глупую выходку Таджии уже немного улеглась, при том, что женщина ничего не добилась, а только опозорилась сама, спускать столь откровенную пакость Саид все равно не собирался. Злость холодной хваткой сжала сердце, требуя отмщения, пусть даже это в некоторой смысле пошатнет дела его фирмы. Жаудат как обычно был пунктуален и вошел в гостиную минуту в минуту условленного времени.

— Ас-саля́му але́йкум, Саид.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, Жаудат, — встал навстречу гостю Саид и все-таки пожал протянутую ладонь. — Пройдем в кабинет, разговор будет серьезным.

Мужчина нахмурился, но согласно кивнул и пошел вслед за Саидом в кабинет Али.

— Так, что случилось? — спросил Абу Аббас, как только дверь в комнату закрылась.

— Вчера на празднике ты был с женой, — начал Саид.

— Да, Таджия очень просила взять ее с собой. Да и приходить на праздник в одиночестве… — мужчина покачал головой, — Так что произошло? — не выдержав, спросил он, заметив мрачный настрой собеседника.

— Понимаю, что ты не в курсе, но именно по ее настоянию была проведена утренняя церемония? — прямо спросил Саид.

Брови Жаудата взлетели вверх — было видно, что мужчину не мало удивило это:

— Нет! Но как? Зачем?

— Решила отомстить за отвергнутого пасынка, — Саид сел за стол дяди Али, взяв в руку ручку и покрутил ее в пальцах, — Она думала, что это опозорит мою семью и саму Хадижу.

— О, Аллах! Саид, я не знал, что она задумала! Думаешь, я бы не помешал ей?!

— Думаю, что это так, но… — Саид положил ручку на стол с характерным стуком, — Я не могу доверять деловому партнеру, который не может контролировать даже свою жену и семью, — голос Саида стал безэмоционально холодным, — Думаю, я не буду продлевать контракт.

— Но, — лоб мужчины пробил холодный пот, — Как? Саид, ты же знаешь, что на эту сделку я потратил более шестидесяти процентов своих вложений, и, если ты сейчас разорвешь её, то это будет равносильно банкротству!

— Мир бизнеса жесток, — вставая с кресла, ответил Саид.

— Это твоя месть?! — лицо Жаудата стало красным.

Рашид пожал плечами:

— Думай, что хочешь, но дел с твоей компанией я больше иметь не собираюсь. Всего хорошего, Жаудат.

— Судя по тому, что творится в твоем доме, ты контролируешь свою семью не лучше, а, может, даже хуже меня, — зло выплюнул мужчина перед тем, как выйти из кабинета и покинуть дом Али, — И я буду рад наблюдать, как рушится крыша твоего дома.

Саид еще больше помрачнел, посмотрев на закрывающуюся с хлопком дверь. Возможно, Жаудат прав.

* * *
— Кажется, я не могу сделать ни шагу, — сказала Хадижа, облокотившись на стену одного из домов, мимо которого они шли, возвращаясь в свой отель.

— Осталось немного, — улыбнулся Зейн, наблюдая за девушкой, — Хочешь, я понесу тебя на руках?

Хадижа посмотрела на мужчину и, представив лица окружающих их людей, если Зейн подхватит ее на руки, рассмеялась и покачала головой:

— Не стоит, боюсь местные жители возьмутся за камни, увидев такой харам. Да и улочки здесь слишком узкие, настолько, что можно стать угрозой затора движения.

— Хорошо, — согласился Зейн.

Хадижа поправила сумку фотоаппарата, что висела через плечо, и они пошли дальше. Девушка нет, да посматривала украдкой на мужчину, что шел рядом. За эти часы она узнала, что Зейн неплохо разбирается в истории, архитектуре и вообще производит впечатление начитанного, разностороннего человека. Любую тему, что всплывала в их разговоре, он мог поддержать и даже рассказать в ее рамках что-то новое для девушки. И ей до сих не верилось, что он исполнил ее заветную мечту — учиться в Академии.

Они вошли в холл отеля, и Хадижа остановилась в нерешительности. Ей хотелось привести себя в порядок, принять душ, рассмотреть фотографии, но от осознания, что ей снова придется остаться с ним наедине, в одном номере, по телу шли мурашки, а щеки заливал румянец.

Зейн подошел к стойке регистрации и обворожительно улыбнулся сотруднице за стойкой:

— Ключ, пожалуйста, от четыреста двадцать третьего.

— Сию минуту, — улыбнулась женщина и, подойдя к множеству крючков, где висели бесчисленные ключи, сняла нужный, — Вот, — протянула она ключ Хадиже.

Девушка непонимающе посмотрела на кусок металла в своих руках.

— Я снял для тебя отдельный номер, подумал, что так тебе будет комфортнее.

— Спасибо, — Хадижа взяла ключ из его ладони, еще раз поражаясь способности Зейна так легко читать ее, — Извини, я сегодня, то и делаю, что благодарю тебя.

— Не стоит, это моя обязанность — заботиться о своей жене, — улыбнулся Зейн, — Твои вещи из дома сида Али уже перенесли туда.

— Спасибо, еще раз, — вновь благодарит она.

Они поднялись по лестнице. Номер Хадижи находился недалеко от того номера, где они провели ночь.

— Хадижа? — окликнул Зейн.

Девушка обернулась.

— Ужинать пойдем в дом сида Али? — спросил Зейн.

— Да, конечно, — согласно кивнула она, — И спасибо за такой чудесный день.

— Я клянусь, что каждый день твоей жизни, проведенный рядом со мной, будет счастливым, — взяв ладонь и повернув его запястьем вверх, он легко дотронулся до нежной кожи губами.

От прикосновения девушку словно обожгло, и ток мощным разрядом прошелся по позвоночнику вниз. Хадижа вздрогнула, невольно выдернув руку и шагнула в сторону своего номера:

— Встретимся через час, — и, не оглядываясь, зашла в номер.

Девятнадцатая часть

Дом дяди Али уже привычно был светлым, гостеприимным и наполненным любовью, во всяком случае, именно так показалось Хадиже, как только она впервые переступила его порог, как только оказалась в Фесе. Это же ощущение оставалось у нее и до сих пор. Сейчас, когда дом не был охвачен суетой приготовлений, — это чувствовалось еще сильнее.

— Хадижа, Зейн, — радушно поприветствовал дядя Али гостей, — Вы принесли свет в мой дом.

Девушка, как было принято, поцеловала мужчине руку.

Зейн и Али обменялись рукопожатиями.

— Пройдемте, Зорайде уже распорядилась о том, чтобы накрывали стол, — пригласил он их во внутрь дома.

За длинным низким столом, таким, чтобы было комфортно есть сидя на разноцветных подушках, уже собралась вся семья.

— Ас-саля́му але́йкум, — поздоровались со всеми Зейн и Хадижа.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, — послышалось со всех сторон ответное приветствие.

Хадижа села на подушку, что до сих пор было непривычно — в особняке Рашид все сидели на европейский манер, на стульях, здесь же вся атмосфера призывала к соблюдению обычаев и традиций. На столе бы достаточно блюд с бараниной, овощами, рисом, а также неизменные лепешки и фрукты. Омыв руки в специальной чаше, принесенной одним из младших детей дяди Али, все начали неспешную трапезу.

От Хадижи не укрылись взгляды жен отца. Мачехи, видимо уже знали о результатах утренней церемонии и до сих пор не могли поверить в правдивость услышанного; видимо, те же самые мысли были в голове дяди Мохаммеда, который кидал на племянницу взгляды, полные сомнения и недоверия.

— Как прошла прогулка? — хитро улыбаясь, спросила Самира, которая была невольной свидетельницей приглашения Зейна.

— Фес — очень красивый город! Словно иллюстрация к сказкам «Тысяча и одной ночи», — с восторгом начала Хадижа.

Она описывала красоты дворца и всего того, что только успела увидеть. При этом глаза девушки заблестели, а на щеках загорелся румянец:

— Ну, конечно, вы все и так это видели и знаете, — увидев, что все внимание обратилось на нее, засмущалась Хадижа.

— Всегда приятно услышать человека, для которого все, мимо чего мы проходим изо дня в день, пожалуй и уже не замечаем, величие, чудо, — улыбнулся дядя Али, — Твои же глаза подобны глазам ребенка, только что увидевшего мир. В нашем краю еще много чудесных мест, созданных по воле и во славу Аллаха. К примеру, Гробницы Меридинов, каньон Дадес или Мечеть-университет Карауин.

— Да, — кивнула головой Хадижа, — но, боюсь, у меня не будет столько времени, чтобы осмотреть все красоты. Скоро уезжать.

Она заметила, что на этих ее словах отец заметно вздрогнул, и поджала губы. Как бы ее ни убеждал Зейн, что от желания или нежелания Саида теперь мало, что зависит, девушка все равно чувствовала, что с ним нужно поговорить.

Закончив с ужином и дождавшись, пока все поднимутся из-за стола, Хадижа подбирала момент подойти к Саиду. Только она вошла в гостиную, как к ней подбежал Мунир:

— Как я соскучился, сестренка! Как я тебя давно не видел! — со всей искренностью он обхватил ее ноги в попытке обнять.

— Привет, Мунир, — нежно улыбнулась Хадижа мальчику, — Ты видел меня только вчера.

— Да, — отстранившись от сестры, подтвердил мальчик, — Ты была такой красивой, как принцесса. Когда я вырасту у меня тоже будет такая красивая невеста, как ты.

— Конечно, — она погладила брата по волосами и легким движением убрала непослушные пряди, что лезли ему в глаза.

— Хадижа, а когда ты подаришь мне племянника? Скоро? — неожиданно для всех спросил мальчик.

Взгляды всех присутствующих в комнате обратились к Хадиже, а она поняла, что невольно поймала взгляд Зейна, что смотрел на нее, казалось, с таким же интересом и ждал ее ответа, как и Мунир.

— Позже, немного позже, — уклончиво ответила Хадижа брату, понимая, что в его возрасте ребенок еще не может быть посвящён во все детали того, как дети появляются на свет.

— А почему? — продолжал по-детски любопытствовать Мунир, — Мама говорила, что когда женщина выходит замуж, то Аллах награждает ее ребенком: так он наградил ее мной, а лару Зулейку — Маликой. Почему Аллах не хочет наградить тебя?

— Вот именно, все в руках Аллаха, Мунир, — вмешался в разговор дядя Али, видя, что Хадижа все больше теряется от вопросов, не зная, что ответить, — Когда он посчитает, что пришло время Хадиже стать мамой, а тебе — дядей, тогда это и произойдет.

— Я буду самым лучшим дядей, — со всей серьезностью заявил мальчик.

— В этом никто не сомневается, — улыбнулся ему Али, — А теперь беги на кухню, проверь, готов ли Рахат-Лукум.

Просить второй раз не потребовалось. Сластена Мунир со счастливой улыбкой побежал на кухню.

Хадижа направилась к отцу:

— Папа, можем поговорить?

Саид посмотрел на Хадижу удивленно, словно не ожидал, что она к нему подойдет.

— Да, конечно, — кивнул он, пропуская дочь вперед, — Что-то случилось? Зейн тебя чем-то обидел? — спросил Саид, как только двери кабинета закрылись.

— Зейн? Нет, наоборот, — удивленно проговорила Хадижа, — Он предложил мне переехать с ним в Париж, где я смогу поступить в Академию.

— И ты? — осторожно спросил мужчина.

— Я, конечно, в полном восторге. Честно, я уже и не мечтала об этом, — прижав руки к груди, ответила Хадижа.

Саид невольно улыбнулся, увидев этот ее жест, словно пришедший из детства. С таким восторгом раньше Хадижа говорила о золоте и муже, а сейчас — об учебе. Кто бы мог подумать? Хотя у Саида было достаточно времени, чтобы понять и принять то, как изменили его дочь прошедшие пять лет и потеря памяти.

— Отец? Отец? — Хадижа пыталась достучаться до мужчины, слишком глубоко ушедшего в свои воспоминания.

— Да?

— Так ты не против моего переезда? — задала она еще раз вопрос.

Саид глубоко вздохнул — конечно, он был против, но что он получит, высказав свое негативное отношение? Запретить, или остановить ни дочь, ни Зейна он не в силах, а вот разругаться напоследок — вообще не вариант.

— Я, конечно, не в восторге, что спустя столько лет поисков, мне придется снова отпустить тебя в другую страну, — ответил он, — И, если быть до конца честным, то меня охватывает ужас, что, как только ты уедешь, ты снова исчезнешь из моей жизни.

Сказано все это было спокойным, ровным голосом, но печаль, отразившаяся на лице, а, главное, в глазах, больно кольнуло сердце Хадижи. Да, все эти пять лет она была сиротой с выдуманным именем, без даты рождения, семьи и даже какого-либо воспоминания о ней, но каково было отцу, который знал и помнил, что потерял. Волна тоски о тех годах, что она не помнит, что упустила из-за своей пропажи, и нежности, что защемила где-то в груди, мешая вздохнуть, Хадижа одним рывком преодолела расстояние между ней и отцом и крепко обняла его.

Он совершенно не ожидал. Будучи ребенком, Хадижа часто обнималась, целовала, любила сидеть на его коленях, рассказывая о своих детских делах и играх, но сейчас… Каждое объятье сейчас воспринималось словно чудо, небольшой шажок к той Хадиже, что так любила своего отца. Саид так же крепко прижал ее к себе, почувствовав шелк волос, спускающихся свободным водопадом по спине, и замер.

— Я не потеряюсь, обещаю, — прошептала Хадижа, вдыхая запах мужского одеколона, смешанного с запахами пряностей и благовоний; яркая картинка, мелькнувшая перед глазами, больно ударила по мозгам, словно вонзив в них раскалённые иглы. Хадижа застонала, схватившись за голову, резко отшатнулась, и Саид от неожиданности выпустил дочь из объятий.

— Хадижа, что с тобой?! Сядь, — сильная и уверенная мужская рука подхватила ее под локоть и подвела к дивану, — Сейчас я вызову врача.

— Да, нет, папа, все хорошо, — чувствуя, как боль отступает, улыбнулась она, — Такое бывает, когда память просыпается. Это как небольшой взрыв в голове.

— Но может все-таки стоит? — в голосе отца звучали нотки тревоги.

— Он не скажет ничего нового, — пожала плечами Хадижа, — Я больше устану, пока дождусь его прихода, а ехать самой… Я не люблю больницы.

Посмотрев на дочь, которая уже выглядела нормально, Саид уступил:

— Хорошо. Только теперь мне еще страшнее отпускать тебя.

От одной мысли, что отец может передумать, Хадиже снова подурнело.

— Не волнуйся, — поспешила убедить отца Хадижа, — Мне кажется, Зейн — тот человек, которому можно доверять, и я обещаю вести себя хорошо.

— Так что ты вспомнила? — спросил Саид с замиранием сердца.

Хадижа нахмурилась — вспышка была очень короткой.

— Я точно слышала музыку, громкую и много голосов. Образ нечеткий, но, мне кажется, это был какой — то праздник. Праздник, где был ты и мама.

То, что она описала, можно было отнести к любому празднику, что происходил в ее детстве до того, как его измученное ревностью сердце нашептало о переезде в Бразилию. Но главным было даже не это, а то, что Хадижа вообще стала что-то вспоминать.

— Слава Аллаху, что твоя память начала восстанавливаться! Это происходило и раньше? Почему ты мне не рассказывала?

— Не хотела давать ложную надежду, — пожала плечами Хадижа, — Ведь вспышки остаются просто вспышками. Возможно, память восстановится лишь частично.

— Даже если так, то это все равно будет чудом, — улыбнулся Саид дочери, — Может, тебе подольше остаться в Фесе, раз это будит твои воспоминания?

— Отец, я не передумаю ехать в Париж, — осторожно сказала Хадижа, наблюдая, какой радостью зажглись глаза отца от одной мысли, что она может все вспомнить, и что попытка оставить ее в родной культуре, вполне закономерна.

— Сделать этого я даже не пытаюсь: ты всегда была упряма и если что-то вбила себе в голову, то разубедить тебя в этом практически невозможно, — вспоминая, как настойчиво маленькая Хадижа требовала, чтобы он развелся с Раньей, и все разговоры о том, что девочка должна если не полюбить, то хотя бы уважать мачеху, разбивались о стену ее упрямства и обиды, — Но, если тебе не возвращаться в Рио, а сразу отсюда отправиться в Париж?

— Сразу в Париж? — задумалась Хадижа.

— Да.

— Думаю, это нужно обсудить с Зейном, — предложение было заманчивым: остаться и увидеть все те места, о которых говорил дядя Али. Может, даже удастся порисовать с натуры.

— Да, конечно, — вздрогнул Саид, словно только сейчас вспомнив, что в жизни дочери появился другой главный мужчина, — Я позову Зейна.

Египтянин выслушал предложение Саида и повернулся к Хадиже:

— Ты хочешь остаться в Фесе?

Девушка пожала плечами:

— Я бы осталась, но документы… я подавала заявку еще как Зоя Вебер.

— Мы можем доказать, что ты и Зоя Вебер одно лицо, — ответил Саид, — Все необходимые документы есть, а, значит, заново подавать заявку тебе не понадобится.

— Возможно, — пожала плечами Хадижа, — в любом случае позвонить, или написать им не помешает. И еще, я собирала вещи только для отъезда в Фес, многое, что мне понадобится в Париже, я не взяла.

— Просто напиши список, и все соберут, — сказал Саид.

— Или можно купить то, чего не хватает в Париже, — предложил Зейн.

— Уговорили, — кивнула Хадижа, — Я останусь погостить в Фесе.

— Хорошо, — выдохнул Саид, — может, это еще больше поможет твоей памяти.

— Завтра мне нужно будет уехать на два-три дня дать закончить кое-какие дела, связанные с клубом перед отъездом, — сказал Зейн, — Хадижа, ты можешь либо остаться в отеле, номер полностью оплачен, или переехать в дом дяди Али.

— Я перееду в дом дяди Али, мне непривычно долго находится в одиночестве, — девушка поежилась.

Звучало немного абсурдно, но, живя в приюте, где практически все общее, побыть в одиночестве удавалось редко, и это наложило свой отпечаток на психику. Хадиже иногда, как любому творческому человеку, необходимо было побыть одной, например, когда она делала эскиз или писала картину, но при этом ощущение полного одиночества, когда рядом не было ни одного знакомого лица, вселяло в нее, если не панику, то ощущение тревоги. Так что, оказаться в более привычных стенах, среди родных людей правильней, чем в, несомненно, шикарном, но чужом номере отеля.

— Это даже лучше, — согласился Саид, — Здесь ты будешь под присмотром.

Прошло три дня. Отец, забрав Ранью, Зулейку и младших, уехал в Рио, за ним последовал и Зейн, удостоверившись перед отъездом, что все вещи жены перевезли обратно в дом Али, и, расплатился за номера в отеле, все-таки оставив бронь. Мохаммеду и Зе-Роберту тоже нужно было возвращаться к делам магазина, который они оставили на Амина. Старшему сыну Мохаммеда пришлось остаться в Рио из-за пересдачи экзамена, но молодой человек не шибко страдал, что не погуляет на празднике, а вот тетя Латифа с Самирой и малышом Кави, остались еще погостить и составить компанию Хадиже.

Она действительно посетила достопримечательности, о которых говорил дядя Али, и даже «Голубой город» Шефшауэн находящийся в горах, словно по волшебству окутанный дымкой облаков. Город, в котором все: дома, ступеньки, тротуары, оконные рамы, цветочные горшки, дорожки в парках, — окрашено во все оттенки голубого: от бирюзы до светло-небесного, от василькового до чистой лазури.

Обычно ее сопровождала Самира, и дядя Али посылал с ними кого-то из слуг. Когда Хадижа уставала от туристических маршрутов, они ходили на Медину вместе с Зорайде покупать пряности и продукты. Хотя женщина больше и не была служанкой в доме, она никому не доверяла выбор, из чего готовить баранину и Кус-кус. Один раз дядя Али даже взял Хадижу на рынок верблюдов, и она покаталась на одном из них по бесконечным песчаным дюнам, наконец, поняв, почему этих животных называют кораблями пустыни. Мерное покачивание при езде на верблюдах действительно чем-то напоминает тяжело дышащую палубу судна, когда его нос отваливает волны в вечно живой, никогда не спящей морской воде.

Хадижа смотрела на бескрайнюю прекрасную и опасную пустыню: на золотой песок барханов, искрящийся на солнце, на вереницы караванов, растворяющихся вдали подобно миражам, — и тут заметила развалины немного в стороне от рынка. Остатки древней крепости возвышались над всем вокруг, словно бунтарь, не покорённый, ни солнцем, ни песком, ни самим временем. Девушку словно магнитом потянуло туда; сделав несколько шагов, она услышала голос дяди Али, зовущий ее.

— Да, я здесь, — поспешила к нему Хадижа.

— Пойдем, Зорайде уже ждет нас к обеду.

— Да, конечно, — улыбнулась девушка, украдкой посматривая в сторону развалин.

Она обязательно вернется туда, позже.

Хадижа любила время молитвы, когда город после призыва, разнёсшегося по нему подобно эху, замирает, а потом смиренно склоняется в намазе. Сама девушка не чувствовала в себе тягу к религии, хотя несколько раз открывала Коран в попытке понять и принять то, что в Нём написано. Она понимала, что для ее семьи, да и вообще, в этом мире восточной сказки, религия очень важна и не ограничивается походами в церковь по воскресениям, как в том же Бордо. Традиция, законы, уклад жизни имели в своей основе именно религиозные постулаты. Все создается и разрушается по воле Аллаха. Душа же Хадижи молчала, и она просто старалась вести себя учтиво к традициям дома, стараясь не огорчать никого, но сегодня во время молитвы она решила воспользоваться тем, чтобы незаметно улизнуть из дома.

Она, конечно, понимала дядю Али, который настаивал, чтобы Хадижа не ходила по городу одна и часто отправлял следом одного из слуг, но ей всё равно захотелось немного свободы; при том, что развалины находились совсем недалеко, и она не собиралась проводить там много времени.

Почти бегом выскользнув со двора, Хадижа быстрым шагом направилась в сторону развалин. Тоже щекочущее чувство где-то внутри и азарт чего-то запретного, что адреналином разгонял кровь, напомнили ей о том, как она сбегала на ночные прогулки с Жаком, и они зависали на какой-нибудь крыше, встречая рассвет. Небольшое, безобидное приключение — как давно у нее не было ничего такого? Пожалуй, с того памятного вечера, когда она встретила Зейна. Мысль о муже заставила сердце забиться еще быстрее. Хадижа не могла отрицать, что скучает по нему и хочет, чтобы он быстрее вернулся, и они бы вместе погуляли по Фесу, а она бы показала ему наброски, что уже успела сделать. Девушка машинально нащупала золотую подвеску с египетскими иероглифами, что подарил ей Зейн, и зашагала дальше.

Хадижа быстро дошла до развалин по полупустым узким улочкам. Горячий ветер пустыни играл с ее волосами, обжигая кожу, солнце, уже находящиеся в зените, жарило беспощадно, и девушка поспешила во внутрь. Развалины представляли собой не только высокую башню, но и лабиринт длинных узких коридоров, которые разветвлялись, иногда оканчиваясь огромными помещениями, которые когда-то служили комнатами. Крыша тут представляла собой накиданную сухую траву, сквозь которой проникали лучи солнца, живописно освещая древние стены причудливыми тенями.

Девушка рассматривала все вокруг, стараясь представить, каким тут было все во время своего рассвета. Кто тут жил? Возможно, какой-нибудь восточный принц или доблестный воин, со своим гаремом послушных наложниц. Хадижа так замечталась, что не сразу услышала шаги, а обернувшись застыла: в одном из проходов стоял Самат Абу Аббас. В первое мгновение Хадижа подумала, что ей успело напечь голову, пока она добралась до развалин, но когда парень улыбнулся своей хищной улыбкой и заговорил, она поняла, что он не мираж, а сбывшийся наяву кошмар:

— Ну, здравствуй, Хадижа. Давно не виделись.

— Не скажу, что рада нашей встрече, — отступив назад, девушка оглянулась в сторону другой арки, прикидывая успеет ли убежать, — Как ты оказался здесь? Я думала ты в Каире, — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила девушка, продолжая медленно отступать к выходу.

— Значит, ты интересовалась мной? Приятно, — хмыкнул он и сделал шаг вперед, — Из Каира было очень легко уехать, особенно сейчас, когда отец с головой ушел в дела, спасая бизнес после выходки лары Таджии на твоей свадьбе.

Самат вспомнил, в какой ярости был отец, как он кричал на весь дом, что разорен из-за самой глупой и неблагодарной в мире женщины, ядовитой змеи в человеческом обличие и даже два раза произнес: «Я с тобой развожусь», — пока Таджия, на грани обморока, бледная как смерть, заливаясь слезами не бросилась к мужу в ноги… и Жаудат смягчился, хотя и отправил первую жену в другой дом.

— Значит, ты знаешь, что я теперь замужем, — на безымянном пальце сверкнуло кольцо, подаренное Зейном в день свадьбы, словно в подтверждение ее словам.

Самат скривился, но потом его лицо снова стало маской с приклеенной на губах улыбкой и холодным, злым взглядом:

— Знаешь, а мне плевать — для одалиски это не имеет никакого значения, — еще шаг к ней, и холод страха, несмотря на стоящую вокруг жару, коснулся кожи Хадижи, и она поежилась, — Я увезу тебя так далеко, что ни твой отец, ни твой прекрасный муженек никогда не найдут тебя.

Эти слова Самата сработали как спусковой курок и Хадижа ринулась в сторону арки настолько быстро насколько могла, но тут путь ей перегородил незнакомый мужчина.

— Помогите! Он хочет меня похитить! — указывая на Самата, остановившегося посреди комнаты, умоляла о помощи Хадижа.

— Он не понимает по-португальски, — услышала она ехидный голос парня, — и, да, он со мной. Он следил за тобой несколько дней, но, к сожалению, все это время ты была не одна… до этого момента.

Самат что-то короткое сказал незнакомцу по-арабски, и Хадижа не успела среагировать, как была схвачена сильной мужской рукой.

— Отпустите! — пыталась она вырваться и пнуть державшего ее, — У тебя все равно не получится меня вывести. Отсюда я буду кричать на всю Медину, — посмотрев Самату прямо в глаза, прошипела она.

— А это мы еще посмотрим, — он достал из сумки на боку скотч и черную чадру, скрывающая женщину с головы до пят. — Никто тебя не услышит и не узнает.

Страх нарастал, превращаясь в панику. Сердце билось где-то в районе горла. В голове шумело, холод сковывал тело, поднимаясь откуда-то изнутри. Хадижа почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а грудь сдавило, мешая вздохнуть. Она с ненавистью посмотрела на Самата, который уверенной медленной походкой победителя приближался к ней, уже отматывая кусок скотча, чтобы связать ей руки и заклеить рот.

«Ну, нет, живой не дамся», — отчаянная злость, что просыпалась в ней, когда более старшие ребята в приюте задирали ее, подняла голову, и стоило Самату вытянуть руку, чтобы связать ее, Хадижа молниеносным движением вцепилась в его кисть. Соленый привкус крови во рту, был до одури противным, но крик боли заставлял сжимать челюсти еще сильнее. Хадижа фыркнула, выпуская руку, и собрав всю силу пнула, державшего ее со спины мужчину, удачно попав по коленной чашечке, хватка ослабла, что позволило Хадиже вырваться и, толкнув Самата, со всех ног побежать к выходу.

Под ногами шуршал песок и, казалось, кроме этого и собственного бешеного пульса, молоточками бьющегося в голове, никаких иных звуков не существовало. Но Хадижа точно знала, что погоня следует по пятам. Главное было добраться до Медины, там уж Самат не посмеет похитить ее у всех на глазах. Видимо, она куда-то не туда свернула и выбежала в одну из комнат.

Хадижа остановилась в растерянности, нервно ища выход, и тут почувствовала, как кто-то поймал ее за кофту и тянет назад — резко развернувшись, она услышала треск рвущейся ткани, но ей было плевать.

Самат был на расстоянии вытянутой руки, ее помощник шел следом.

— Попалась, бежать некуда.

Хадижа тяжело дышала, продолжая молча осматривать помещение. И вот небольшое окно, как раз, чтобы в него могла протиснуться девичья фигурка, было довольно высоко, но, если хорошенько оттолкнуться от небольшого возвышения под ним… Нужно, только отвлечь Самата.

Золотой медальон на шее блеснул в луче солнца, пробивающегося сквозь потолок. Хадижа улыбнулась, схватив украшения и направив так, чтобы отраженный луч попал прямо молодому человеку в глаза. Тот, зажмурившись, отвернулся, и это дало Хадиже необходимуюсекунду, чтобы подбежать к выступу. Оттолкнувшись изо-всех сил, она ухватилась за нижнюю часть окна. Пальцы пробило болью, но, игнорируя ее, Хадижа, стиснув зубы, подтянула себя вверх. Оказавшись на окне, она увидела, что Самат со своим помощником уже спешат схватить ее; думать и бояться было некогда: одним движением перекинув ноги, девушка спрыгнула с двухметровой высоты вниз. Приземлившись на ноги, Хадижа мысленно поблагодарила мсье Люпена — учителя физкультуры, что каждый урок заставлял «неповоротливых лентяев», в том числе и ее, висеть на канате и прыгать через «козла». Хотя видимо, что-то в этот раз она сделала не совсем правильно и левую ногу при попытке шагнуть пробило резкой болью. Девушка оглянулась на вход в развалины — еще секунда-другая, и оттуда явится Самат с помощником… и теперь ей не убежать.

Хадижа посмотрела вокруг в попытках найти хоть какое-то укрытие, где можно было спрятаться, молясь, чтобы дядя Али уже обнаружил ее исчезновение и послал слуг разыскивать беглянку. Пусть лучше она получит хорошую взбучку, чем окажется в руках у Самата. Но как назло ничего подходящего не находилось. От отчаяния, захлестнувшего душу, захотелось закричать. И тут девушка увидела всадника на верблюде и действительно закричала, размахивая руками и идя настолько быстро, насколько позволяла травмированная нога. Всадник остановился. На ее счастье, это оказался не неизвестный бедуин, или очередной помощник Самата, а один из торговцев верблюдами, что она видела сегодня утром.

— Пожалуйста, отвезите меня к сиду Али. Сид Али Эль-Адиб, — медленно, чуть ли не по слогам, проговорила Хадижа, надеясь, что мужчина ее вспомнит и поймет.

Тот нахмурился, но медленно кивнул, приказывая верблюду опуститься на землю. Хадижа вскарабкалась в седло несмотря на боль в ноге, заставляя себя сделать это как можно быстрее. Верблюд пошел неспешным шагом под уздцы хозяина, а Хадиже хотелось поднять его в галоп, наблюдая как выбежавшие Самат со слугой провожают ее злыми взглядами.

Стоило верблюду заехать на Медину, как Хадижа увидела знакомых слуг из дома Эль-Адиб и самого хозяина. Торговец приказал верблюду остановиться, заметив что Сид Али направляется к ним:

— Хадижа! Где ты была?!

— В развалинах, — быстро ответила она, нервно оглядываясь и боясь в толпе позади заметить Самата, — Дядя Али, домой, пожалуйста.

Только сейчас мужчина заметил, насколько девушка бледна.

— Что произошло, Хадижа? — в его голосе зазвучала тревога, — Спускайся.

Хозяин дал команду верблюду и тот снова опустился на колени, чтобы девушка смогла слезть. Али что-то сказал по-арабски своему знакомому, пока Хадижа встала на ноги и тут же ойкнула, перенеся вес тела на здоровую ногу.

— Что с тобой? — подхватил ее Али.

— Нога, — поморщившись от боли, ответила Хадижа, — я-то ли подвернула, то ли вывихнула ногу, когда выпрыгнула из окна.

— Выпрыгнула из окна?! — голос Али становился все более громким и более удивленным, — Эй, — подозвал он одного из слуг, — Помоги, быстро!

Когда они оказались во дворе дома дяди Али, то вокруг тут же захлопотали служанки. Хадижу усадили на диван в гостиной.

— О, Аллах! Надо вызвать врача, — деловито констатировала Зорайде, когда опухшую ногу освободили от обуви, — Здесь может быть и перелом. Карима!

— Я тут уже, тут, что так орать? — юркая, любопытная служанка оказалась по близости.

— Бери слугу и бегом за врачом, — отдал приказ Али.

— Считайте, я уже там! — махнув рукой выбежала из комнаты женщина.

— Так что произошло?! — хором спросили Самира и Латифа, что спустились со второго этажа на шум, — Хадижа, ты, где была?! Что случилось?!

— Я была в развалинах на краю пустыни.

— О, Аллах! — воскликнула Латифа, как только услышала слово «развалины».

— Так что там произошло?! — уже во второй раз спросил дядя Али.

— Я встретила там Самата Абу Аббаса, — Хадижа почувствовала, как мурашки снова пробежали по коже, — И он был с помощником. Они пытались похитить меня.

— О, Аллах!

— Он сошел с ума!

— Я тут же соберу слуг! — засуетился дядя Али, — Мы пойдём в развалины.

— Ни к чему, — покачала головой Хадижа, — Они, скорее всего, уже сбежали.

— Да, и к тому же у Хадижи нет двух свидетелей, чтобы подтвердить историю с похищением, — покачала головой Зорайде.

— Но это ужасно! Ужасно! Если он на это решился… О, Аллах! — причитала Латифа прижимая ладони к щекам и меряя расстояние комнаты, — Нужно позвонить Саиду, Зейну! Нужно сделать, что-то!

— Точно, — уже собирался идти к телефону дядя Али, но вдруг цепкие пальцы схватили его за руку, так что ногти впились в кожу.

— Дядя Али, не нужно, — смотря на него глазами, в котором загорелся маниакальный огонек, сказала девушка, — Представьте, что произойдет, если они узнают? Они не только запрут меня под домашний арест, так еще и пойдут разбираться с Абу Аббасом. Сами сказали, что у меня нет никаких доказательств, только слова.

Мужчина посмотрел на девушку с испугом, но не мог не признать, что доля истины в ее словах есть… тем более, зная взрывной характер Саида.

— Дядя Али, пожалуйста, — девушка убрала руку, — Мы уедем за тысячу километров отсюда, в Париж, и Самат не найдет меня. Зейн позаботится обо мне. И я обещаю, что больше не буду ходить по улице одна, — Хадижа поморщилась из-за боли в ноге, — Хотя, похоже в ближайшее время вообще не выйду на улицу.

— Я не попаду в Эдемские сады, — вздохнув покачал головой мужчина, — Мои подушки останутся пустыми из-за вас! Хорошо, Хадижа я ничего не скажу ни твоему отцу, ни мужу, да простит меня Аллах!

— Спасибо, дядя Али, — облегченно облокотилась Хадижа на спинку дивана.

— Я принесу тебе чай, пока мы ждем доктора, — пошла на кухню Зорайде, — О, Аллах! О Аллах! Что творится!

Двадцатая глава

Хадижа сидела в комнате, изучая фотографии, которые успела сделать во время своей прогулки по королевскому дворцу Дар эль Махзен, и делала по ним наброски, с филигранной точностью выводя на бумаге узор золотых ворот. Травмированная нога лежала на удобном валике, обмотанная эластичной повязкой. Доктор диагностировал вывих и, выписав охлаждающую, снимающую воспаление мазь, велел не тревожить ногу три-четыре дня, так что у девушки появилась возможность почувствовать себя настоящей восточной принцессой, за которой беспрестанно ухаживали, хотя, с друг стороны, вынужденная обездвиженность довольно сильно утомляла.

Зорайде, тетя Латифа и Самира заходили к ней, развлекая разговорами и рассказами о том, произошло за день. Иногда заглядывал и дядя Али. При виде него Хадижа невольно ловила себя на мысли, что и ждет, и боится приезда Зейна. Расскажет ли дядя Али о происшествии в развалинах? Хотя он обещал этого не делать. А может, стоит рассказать самой? От одного воспоминания о Самате и скотче с чадрой в его руках, от одной мысли, что он хотел с ней сделать и сделал бы, мурашки бежали по коже, а руки холодели от страха. Хадижа гнала от себя эти мысли об этом. Ей повезло на этот раз, а потом…потом Зейн увезет ее в Париж, она поступит в Академию, и Самат уже никогда не сможет до нее добраться.

— Он приехал! Приехал! Зейн приехал! — послышались приветственные крики во дворе через приоткрытую ставню окна.

Хадижа вздрогнула, отложив альбом с эскизами. Девушка взволновано посмотрела на свое отражение в зеркале и пригладила волосы; расческа лежала на туалетном столике, стоящем довольно далеко, и чтобы допрыгать до нее на одной ноге, нужно потратить немало времени, но предстать перед мужем лохматым чучелом совершенно не хотелось. Хадижа сползла на край кровати, уверенно встав на здоровую ногу, и сделала первый прыжок. Осталось еще два-три. Поймав равновесие, Хадижа прыгнула еще раз и на это раз ей не так повезло — неловко переступив со здоровой ноги на травмированную и зашипев от боли, девушка неловко покачнулась и точно бы упала, набив себе еще шишку и пару синяков, если бы ее не подхватила сильная мужская рука.

— Пожалуй, теперь я вижу, почему Саид говорит, что тебя нельзя выпускать из вида надолго, — низкий голос Зейна с шутливой, но при этом нежной интонацией, прозвучал над самым ухом.

Хадижа повернулась, встретившись с темно-карими глазами, в которых кроме озорного огонька, был и плохо скрываемый отблеск тревоги. Он волнуется за неё.

— Ас-саля́му але́йкум, Зейн, — поздоровалась она, — Все совсем не так плохо, как кажется, — запротестовала она.

Мужчина же просто подхватил ее на руки, так что Хадиже оставалось только обхватить шею мужа.

Он вернул Хадижу на покинутую минутой ранее постель, а сам сел перед ней и с вниманием врача-практиканта начал осматривать ногу в повязке:

— Болит?

— Почти нет, — покачала головой девушка, вздрогнув, как только ощутила, как его пальцы нежно и легко прошлись по стопе.

— Как это случилось? — задал он тот вопрос, который Хадижа и ожидала, и боялась услышать.

Врать не хотелось абсолютно, но сказать всю правду тоже казалось нереальным. А вдруг Зейн пойдет разбираться с Саматом за попытку похищения, которую никто не может доказать? И если там еще и завяжется драка. А что дальше? Арест? Тюрьма? Позор для всей семьи?

— Я была в развалинах на краю пустыни и оступилась, — шепотом ответила Хадижа.

— Значит, в развалинах? — лицо Зейна помрачнело на миг.

Девушка заметила, что у дяди Али, тети Латифы так же менялось выражение лица, как только она заговаривала о развалинах. Никто не говорил, что такого в них такого, а это злило, и сейчас Хадижа не выдержала:

— Да, что в этих развалинах такого, что каждый раз, когда о них заходит речь, то у всех такие глаза, словно я своими руками задушила котенка?!

— Твоя мама очень любила эти развалины и часто ходила туда, — став серьезным сказал Зейн.

— И все? — испытывающее смотрела на мужа Хадижа.

— Именно там она встретила бразильца, в которого влюбилась, — голос Зейна стал сухим и безэмоциональным.

— Ясно, — отвернулась Хадижа.

Было видно, что эта тема Зейну неприятна, да и самой девушке стало как-то тоскливо. В комнате повисла режущая тишина, напряженная, вязкая, тяжелая. Уже жалея, что затеяла этот разговор, Хадижа потянулась за альбомом с набросками. Вслед за альбомом потянулась и стопка фотографий, легко соскользнувшая по постели и рассыпавшаяся с тихим шелестом по полу.

— Ой! — вскрикнула Хадижа, посмотрев на цветной калейдоскоп, расстелившийся по ковру.

Зейн стал собирать фотографии и замер, когда наткнулся на ту, где был изображен он. Мужчина в тот момент любовался древней мозаикой. Хадиже нравилась эта фотография, сделанная украдкой: Зейн был здесь какой-то настоящий, кажется, еще секунда и ты сможешь узнать, о чем он думает, что чувствует, что скрывается в задумчивости его мрачной фигуры. Здесь была душа.

— Отдай, пожалуйста, — прошептала Хадижа.

Мужчина протянул фотографии, что успел собрать:

— Ты не только талантливая художница, но и фотограф.

Хадижа покачала головой:

— Фотография — это дело момента. Рисовать мне нравится намного больше. В рисунке можно изобразить прошлое и будущие, фантазию и мечту. Фотографии зачастую предпочитают реальность, иногда жестокую.

В этих словах было столько неясной печали, боли, что Зейн впервые задумался, что пережила Хадижа за те годы, что прожила в приюте. Ему захотелось ее обнять и тем самым хотя бы на немного защитить от всех этих невзгод.

— Хадижа, не составишь мне компанию? Я хотел бы выпить чая.

— Да, но…

Девушка многозначительно посмотрела на свою ногу, но договорить фразу не успела, так как была в тот же миг подхвачена на руки. И ей снова оставалось лишь сильнее обхватить крепкую шею мужчины.

— Не бойся, не уроню, — раздался голос возле уха.

— Я не боюсь, — покачала головой Хадижа, машинально прижимаясь к нему чуть сильнее.

Они спустились на первый этаж в гостиную, где на небольшом столике уже стоял поднос с фруктами, лепешками и сладостями. Зейн бережно усадил свою драгоценную ношу на диван.

— Спасибо, — смущенно прошептала Хадижа, ловя себя на мысли, что, когда он так близко, то ей почему-то очень хочется его поцеловать.

— Не за что, — сам мужчина опустился на кресло напротив.

Служанка тут же принесла горячий чай.

— А где все? — удивилась Хадижа такой пустынности дома.

— Сид Али пошел на рынок верблюдов. Лары Зорайде, Латифа и Самира — на Медину за специями, — ответила служанка. — Не волнуйтесь, госпожа, они скоро вернуться.

— Конечно, — кивнула она.

— Так чем же ты еще занималась в эти дни, кроме опасных прогулок по развалинам? — спросил Зейн, отпивая свой напиток.

— Мы с Самирой съездили в город Шефшауэн, в гробницы Меридинов и каньон Дадес, — стала перечислять Хадижа, — Меня особенно впечатлил Шефшауэн: столько оттенков голубого и синего в одном месте, что казалось, все другие цвета исчезли вовсе.

— Синий и голубой — цвета небесной истины, философии, покорности Божьей воле и смирения, — улыбнулся Зейн.

— Я больше люблю оттенки зеленого и красного, — ответила Хадижа, — Так что там в Рио? Все дела улажены?

Зейн пожал плечами:

— Вполне, конечно, я не бросаю клуб на произвол судьбы, назначил управляющего, но и самому нужно будет появляться хотя бы раз в полгода. Не скажу, что это чем-то отличается от того, как я веду дела в других клубах.

— Других? — наклонила голову Хадижа?

— Да, — улыбнулся Зейн, — У меня клубы в Египте, Саудовской Аравии и Ливии.

— Ух, — выдохнула Хадижа не думая, что сеть клубов настолько широка, — И теперь ты решил освоить Европу?

— Почему бы не попробовать, — улыбнулся мужчина.

— Думаю, это будет несколько сложнее, конкуренция выше, — с хитрой улыбкой проговорила Хадижа.

— Я не отступаю перед трудными задачами, даже наоборот, — вернув ей улыбку, ответил он.

Хадижа не могла точно сказать, о чем этот разговор: о его делах, или о их личных отношениях, но вдруг почувствовала себя неловко. Чтобы как-то оправдать возникшую паузу, Хадижа отщипнула кусочек лепешки и стала усиленно пережевывать.

Звук шагов заставил обоих повернуть голову к входу — гостиную бодрым шагом вошел сид Али. Зейн поднялся навстречу, чтобы поприветствовать хозяина дома.

— Как я рад твоему возвращению, — душевно обнял гостя мужчина.

— Спасибо, сид Али, — поздоровался Зейн с ним.

— Хадижа, — улыбнулся Али, — Как нога?

— Все хорошо, — ответила девушка, — Через пару дней, думаю, смогу наступать.

— На все воля Аллаха. Я присоединюсь? — мужчина сел в кресло, где до этого сидел Зейн.

— Мы в вашем доме, — Зейн пересел на диван рядом с Хадижей.

— Как прошла твоя поездка? — спросил дядя Али.

— Все отлично, — ответил Зейн.

Дальше мужчины обсуждали рынок верблюдов и золота, дела красилен и какую-то новую экономическую политику Марокко. Хадижа не особо вслушивалась в разговор, ощущая лишь аромат одеколона Зейна: нотки сандала смешивались с чем-то фруктово-цветочным и одновременно до невозможности приятным, — мурашки на коже коснулись даже кончиков пальцев; захотелось уткнуться в плечо мужчины, и она позволила себе придвинуться к нему чуть ближе.

— Оставайся здесь Зейн, теперь ты часть семьи, — предложил сид Али мужчине, — К тому же Хадижа не будет так скучать.

— Спасибо, сид Али, — благодарно улыбнулся Зейн, взглянув на жену, продолжил, — Я не дам ей заскучать.

Хадижа почувствовала, как щеки заалели, хотя и понимала, что Зейн не имел ничего стыдного в виду.

— Вот и славно, — с хитрой улыбкой проговорил Али, посмотрев на супругов, и хлопнул в ладоши.

На все воля Аллаха, но самому Али очень хотелось, чтобы у этих двоих все сложилось, ради них самих и ради Жади, которую он всё же не смог уберечь.

«Аллах, соедини их сердца неразрывными нитями, — взмолился про себя Али, — Пусть друг в друге они найдут истинное счастье».

* * *
Хадижа сидела во внутреннем дворе, возле декоративного бассейна, в котором плавали лепестки роз, распространяя свой аромат в каждый уголочек этого тихого места. Здесь было не так жарко, как на балконе, но света вполне хватало, чтобы рисовать.

Зейн подошел со спины, но Хадижа точно знала, что это он. Может, виноват аромат сандала, может, звук шагов, почти не слышный, мягкий, словно поступь хищника, походка танцора, но за секунду до того, как он заговорил, мурашки прошлись по спине, от затылка вниз, и, перебежав к животу, скопились где-то у подвздошных впадин.

— Не помешаю? — спросил Зейн.

— Нет, — штрих на листке.

Он садится рядом, так близко, что при желании Хадижа могла бы облокотиться спиной на его плечо, но всё равно осталась сидеть прямо. Девушка слушает шелест страниц, ей любопытно, что он читает, и украдкой поворачивается, чтобы разузнать.

— «Песок и пена» Джебрана Халиля, — ответил Зейн, видимо заметив ее интерес.

— Это тот поэт, которого ты цитировал…

Хадижа смутилась, не зная, как продолжить.

— Когда омывал тебе ноги? — продолжил за нее мужчина.

— Да, — тише ответила она.

— Почитать вслух?

Хадижа согласно кивнула.

Выразительный, глубокий, мужской голос, с нотками бархата, прозвучал в тишине дворика:

— Ты свободен днем, под солнцем, и ты свободен ночью, под звездами. Ты свободен, когда нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Ты свободен, даже когда закроешь глаза на все сущее. Но ты раб любимого тобою, потому что ты любишь его. И ты раб любящего тебя, потому что он тебя любит.

Хадижа не знала, сколько слушала чтение Зейна, его голос, уносящий её куда-то далеко, а на листке сами собой выписывались восточные узоры и пески бесконечной пустыни, с вереницами караванов, восточные танцовщицы и сказочные принцы. В какой-то момент девушка облокотилась, почувствовав твердую опору под спиной. В голове проносились образы, разбуженные строками восточного поэта. Хадиже, казалось, что она куда-то уплывает, то ли погружаясь в фантазии, то ли в сон. Неясные образы становились все четче, и вот она стоит на обочине дороги, вокруг лес, но несмотря на это, застывает какая-то нереальная, могильная тишина: ни шороха листвы, ни пения птиц. Неприятный запах жженой резины раздражает обоняние, и Хадижа оборачивается в поисках источника вони.

Автомобиль лежит колесами вверх, которые продолжают вращаться с неприятным шорохом, от двух из них идет едва заметный дым. Девушка вдруг чувствует, что дышать становится тяжело, словно что-то потустороннее сдавливает грудь. Движение в салоне автомобиля, привлекает ее внимание. Хадижа боится туда посмотреть, но и не может отвернуться. Из бокового окна заднего сидения, появляется женская рука, вся в порезах. Хадижа вздрагивает от испуга, и не осознано протягивает свою руку в ответ. Рука женщины исчезает в салоне, на месте ее появляется лицо, бледное, в порезах и ссадинах, на котором ярко выделяются глаза — выразительные, темно-карие глаза, подведенные черным карандашом. Они смотрят с отчаянием неизбежной смерти, со страхом и болью, что Хадиже хочется завыть, хочется открыть эту дверь, раздирая кожу рук в кровь. Желание спасти, помочь успеть захватывает все ее существо, но стоит девушке сделать шаг, как яркая вспышка огня оранжевым пламенем охватывает весь корпус автомобиля.

— Мама! — девушка резко дернулась, открыв глаза, и если бы не мужская рука, вовремя обхватившая Хадижу, то она бы точно упала в воду.

Зейн чувствовал, как Хадижу трясло, словно в ознобе, пальцы побелели в суставах, вцепившись в края альбома.

— Тише, тише, тише, — успокаивал он девушку, — Все хорошо, с тобой все хорошо.

Хадижа задышала ровнее, и пульс её сердца уже не казался таким бешеным, колотящим, почти болезненным.

— Спасибо, — хрипло благодарит она, отстраняясь.

— Что тебе снилось? — осторожно спрашивает Зейн.

Хадижа поджимала губы и качала головой:

— Не помню, — после таких снов не остается ничего кроме головной боли, — Мне казалось, что я закрыла глаза лишь на секунду.

— Держись, я отнесу тебя в дом и попрошу заварить тебе чай, — подхватывая жену под колени, сказал Зейн.

— Ты и так сегодня целый день меня носишь на руках, — смутившись, проговорила Хадижа, желая возразить, но, посмотрев на мужа, который всем своим видом показывал, что она, конечно, может с ним поспорить, но он все равно сделает по-своему, отступила — и спасаешь, — закончила она.

— Приму это за комплимент, — улыбнулся Зейн, — Я поклялся, что буду оберегать тебя, но не прошло и двух недель с нашей свадьбы, как с тобой произошла неприятность. Если, чтобы уберечь тебя, не придется носить тебя на руках всю оставшуюся жизнь, я согласен.

Хадижа не знала, что ответить на это, но улыбнулась, доверительно уткнувшись в грудь мужчины. Было приятно осознавать, что ему не все равно, приятно чувствовать, что о тебе готовы заботиться.

В гостиной уже сидели Латифа с малышом Кави на руках и Самира. Зейн бережно опустил Хадижу в кресло и поприветствовал родственниц:

— Глаза радуются, наблюдая за счастливой матерью и ее детьми, — поклонился он Латифе.

— Спасибо, Зейн, — улыбнулась ему женщина, — Воистину, дети — это счастье.

Самира с Хадижей лишь переглянулись, покачав головой. Дети, может, и счастье, но только тогда, когда они любимы и желанны, а становиться матерью ни та, ни другая еще не хотели.

— Как дела, Хадижа? Что-то ты бледная, — спросила Самира, чтобы свернуть тему материнства.

— Все нормально, просто задремала возле бассейна и чуть не нырнула, — ответила Хадижа, — Спасибо, Зейну, — она посмотрела на мужчину, — Вовремя подхватил.

— С учетом, что это мое чтение тебя усыпило, — пошутил он.

— О, Аллах! — воскликнула Латифа, — может, тогда тебе стоит подняться наверх и отдохнуть?

— После ужина, тетя, — поспешила успокоить ее Хадижа улыбнувшись, — Со мной все в порядке, правда.

Как Хадижа и сказала, после вкусного и по-семейному уютного ужина она поднялась в свою комнату, точнее, ее снова донес на руках Зейн. Стоило мужчине, извинившись спуститься вниз, как Самира забежала в комнату к кузине.

— Зейн с тебя чуть ли не пылинки сдувает, — с хитрой улыбкой воскликнула она, — Я даже немного завидую.

— Он просто обо мне заботится, — возразила Хадижа.

— Ага, а еще он в тебя влюблен, я вижу, как он на тебя смотрит, — фыркнула Самира, — У Зе-Роберту, тоже такой взгляд, — она глубоко вздохнула.

— Скучаешь? — скорее констатировала факт, чем спросила, Хадижа, — Так поезжай к нему!

— Сначала я провожу тебя, — покачала головой Самира, — Ведь ты уезжаешь надолго.

— Но не навсегда же.

— Париж — город любви, — с псевдофранцузским акцентом, продекламировала Самира, — Лямур! Тужур…

— Твой французский ужасен! — засмеялась Хадижа.

— Может, там вдалеке от всех у вас с Зейном, что-то получится, — став серьезной, проговорила Самира.

— Я еду туда учиться, — пожала плечами Хадижа.

— Одно другому не мешает, поверь мне, — ухмыльнулась Самира.

Хадижа вспомнила, как хорошо и спокойно ей было сегодня рядом с ним. Как волна тепла и мурашек охватывала все существо, стоило ему дотронуться до её пальцев; как рада была она тому, что он приехал.

Влюблена в собственного мужа; и все бы ничего, если бы брак не был фиктивным.

* * *
Зейн остался с дядей Али, когда все остальные уже вышли из-за стола. Слуги принесли мужчинам кальян, и легкий аромат табака закружил вокруг в медлительном, сонном тумане.

— Что случилось днем? — спросил Али: до мужчины дошли обрывки разговоров, но сути случившегося не знал.

— Я с Хадижей сидел во внутреннем дворе, возле бассейна. Читал ей, и она задремала, буквально на минуту. Видимо, ей что-то приснилось, потому что когда она проснулась, то звала Жади.

Али нахмурился, выпуская кольца дыма:

— Саид говорил, что память девочки медленно, но возвращается.

— Да, — согласно кивнул Зейн, — Хотя сама Хадижа говорит, что не помнит, что ей приснилось. Не думаю, что это что-то хорошее, — вспомнив, какой бледной и испуганной была девушка после пробуждения, констатировал он, — И вообще, она ведёт себя странно: молчаливо, скованно, еще и эта травма. Зачем она пошла в эти развалины?

Али отложил мундштук кальяна, внимательно посмотрев на Зейна. Мужчина надеялся, что, осмыслив, Хадижа передумает и все расскажет мужу, но этого не произошло.

«О, Аллах! Не видать мне райских кущ твоих», — взмолился Али, понимая, что сейчас нарушит слово, данное Хадиже, но он не мог позволить девочке идти на поводу у своего страха и самонадеянности. Он должен выложить всё.

— Она ушла туда во время дневной молитвы, поэтому никто из слуг не последовал за ней. Аллах скор в своих расчетах, и в развалинах она встретила Самата Абу Аббаса, — слова Али упали как камни в глубокую воду.

— Этот мальчишка приехал в Фес?!

— Не просто приехал, — покачал головой хозяин дома, — по словам Хадижи, он пытался ее похитить, и ему это почти удалось. Если бы мой друг Аслам не проезжал мимо на верблюде, кто знает, чем могло ьы все это кончится.

Ладони Зейна сжались в кулаки, и Али не позавидовал бы сыну Жаудата, окажись он сейчас здесь, но, видя, как в глазах мужчины разгорается ярость, поспешил предостеречь от неверных, хоть и справедливых поступков:

— Зейн, у Хадижи нет свидетелей, а мальчишка поспешил уехать из города, так что, любой твой необдуманный поступок может поднять волну, которая ударит по тебе самому и по Хадиже.

— Так что же, мне теперь спустить ему это? — мрачно спросил он.

— Почему же? Послушай мой совет, представь к Хадиже телохранителей, и желательно так, чтобы ни сама она, ни кто-либо из ее окружения об этом не догадался. Если Самат попытается проделать еще что-нибудь подобное, то, во-первых, за Хадижу будет кому заступиться, а, во-вторых, сумеешь поймать Самата с поличным.

Слова сида Али достигли своей цели, и Зейн выдохнул сквозь зубы, а вся его фигура перестала быть такой напряженной и угрожающей. Он взял предложенный мундштук и затянулся.

— Почему Хадижа не рассказала мне обо всем сама? — молчание девушки неприятно кольнуло сердце.

— Возможно, боялась, что, узнав о Самате, ты ограничишь ее свободу. Саид, к примеру, именно так бы и поступил, — предположил сид Али, — А еще она уверена, что, когда уедет в Париж, Абу Аббас будет слишком далеко, чтобы навредить ей. С другой стороны, возможно, она испугалась, что, узнав правду, ты, действуя на эмоциях, поспешишь разобраться с наглым мальчишкой, и тут не скажу, что она была далека от истины.

Зейн не мог не согласиться. Горячая кровь фараонов иногда затмевала все доводы разума, особенно когда это касалось женщин и чести.

— Научиться доверять иногда сложнее, чем научиться любить, — выпуская еще несколько колец дыма, философский произнес Али, — Хадижа выросла в окружении чужих людей, без поддержки семьи, и привыкла со всем справляться сама, не доверяя никому свои тайны. Я уверен, и тебе это знакомо?

Зейн медленно кивнул, привыкая, что его собеседник читает людей словно страницы раскрытых книг.

— Да, я давно забыл, что значит поддержка семьи, уют родного дома, где тебя ждут, — мужчина поморщился, словно от боли, но тут ж вернул себе самообладание, — В молодости все было легче, раны заживали быстрее.

— Но, даже зарубцевавшись, продолжали напоминать о себе, — кивнул Али, давая знать, что понял мужчину, не желающего говорить о своем прошлом, — Аллах предоставил тебе великую возможность начать все заново, — улыбнулся он, — не упусти ее.

— Не беспокойтесь, сид Али, — кивнул Зейн в ответ.

Они еще долго разговаривали, пока серп луны не взошел над древним марокканским городом. Зейн поднялся на второй этаж, в отведенную для него комнату, но перед этим заглянул к Хадиже. Девушка мирно спала, окруженная фотографиями и собственными рисунками, и казалась среди всего этого множества бумаг и подушек еще беззащитнее. Зейн вновь вспомнил о Самате и о том, какой страх, наверное, пережила эта девочка, спасая себя. Слава, Аллаху, он не допустил худшего, и теперь Зейн не сведёт с девушки глаз. Он поступит так, как советует сид Али. Он не скажет ей. Он не скажет Саиду. Он подождет, пока девушка сама доверится ему, а уж он со своей стороны сделает для этого всё, от него зависящее.

Двадцать первая глава

Отъезд оказался таким же суетливым занятием, как и подготовка к свадьбе; разве что, вокруг не было такого необъятного количества родственников. Хадижа до сих пор не могла поверить в то, что едет в столицу Франции, едет учиться в Парижскую Академию художеств, не могла поверить даже тогда, когда ей пришло письмо, в котором говорилось, что предоставленных документов, подтверждающих ее личность и личность Зои Вебер как одного человека, достаточно, и она зачислена на первый курс. Девушке казалось, что она находится во сне, и оттого боялась проснуться. Глаза горели, счастливая улыбка не сходила с лица; Хадижа полностью погрузилась в работу над проектом, что хотела представить членам комиссии на отборочном конкурсе в ателье*. Родственникам постоянно приходилось напоминать ей о завтраке, обеде и ужине, а вытащить её на прогулку стало практически невыполнимой задачей. Стерпев такое поведение жены в первый, второй и третий день, Зейн на четвертый просто не выдержал и, подхватив ее на руки, буквально вынес на улицу.

— Зейн, что ты делаешь? Нога уже не болит, носить меня на руках нет никакой нужды! — возмутилась девушка, как только снова почувствовала под ногами твердую землю.

— Зато ты, похоже, начинаешь забывать, как выглядят небо и солнце. Я понимаю, что ты творческий человек и любишь писать, а это поступление для тебя очень много значит, но ты не должна забывать и другие вещи. Например, прогулки.

Хадижа потупила взгляд. Зейн был прав, она как всегда слишком увлеклась. Жак часто говорил, что если бы не он, то она умерла бы от голода, недосыпа и отравления масляными парами прямо возле мольберта, так и не завершив свой главный в жизни шедевр. Девушка улыбнулась от одной мысли, что скоро увидит друга.

— Прости, я действительно увлеклась, — повинилась Хадижа под серьезным взглядом мужчины, — Обещаю, что на сегодня и завтра отложу кисти в сторону. Так куда мы пойдем на прогулку?

— Выбирай, — разведя руки в стороны, сказал мужчина.

— Тогда в Мечеть-университет Карауин. Только переобуюсь, — посмотрев на сандали, в которых привыкла бегать по дому, Хадижа, на мгновение скрылась за его резными дверями, чтобы тут же вернуться — она не любила вынуждать кого-либо ждать её, тем более, Зейна.

В тот день они действительно гуляли до самого вечера по ухоженным, выстеленным узорчатой плиткой дорожкам на территории университета, мимо мраморных фонтанов, брызжущих кристальной водой, и экзотических растений, с плодами причудливой формы.

— Легенды гласят, что основателем университета была женщина — дочь очень богатого человека родом из Туниса. После его смерти, она вместе со своей сестрой Мириам решила построить мечети, чтобы на долгие века сохранить память о своём отце, — рассказывал Зейн, когда они остановились полюбоваться высокими арками, с замысловатыми узорами из гипса.

— Мириам возвела Аль-Андалуз, а ее сестра стала основательницей этой мечети, — продолжила Хадижа, — Я подготовилась, в интернете можно найти почти любую информацию, — ответила Хадижа на его удивленный взгляд.

Зейн рассмеялся:

— Согласен, но любым знанием нужно уметь воспользоваться.

Дальше они гуляли по Медине. Крики продавцов, валящих свой товар, яркие краски платков, блеск золота, аромат пряностей и благовоний, горячий ветер пустыни — девушка поймала себя на мысли, что будет скучать по всему этому. Будет скучать по Фесу. Она была очарована этой восточной сказкой, иногда жестокой, иногда прекрасной, но, определённо, честной. Видимо, отец был прав, и пока она жила в доме дяди Али, в ней, если не проснулась память, то точно проснулась кровь предков. Взгляд Хадижи скользил по латку с украшениями и наткнулся на подвеску: изящно выточенный камень тигрового глаза был окутан полоской белого золота, представляющей из себя силуэт изящной кошки; мордочка же её была сделана в виде золотой маски, усеянный россыпью мельчайших, искусно огранённых бриллиантов. Девушка залюбовалась украшением, так отличающимся от обычных массивных марокканских ожерелий и колье.

— Покупаю, — услышала она голос Зейна.

— Что? Зачем? — непонимающе посмотрела Хадижа на то, как её супруг расплачивается с продавцом.

— Знаешь, некоторые мусульманские мужчины посчитали бы меня редкостным скрягой, так что, никаких протестов, — Зейн взял украшение за цепочку, — Знаю, мне досталась очень необычная жена, которой больше по душе кисти и краски, чем обычные драгоценности, но, когда я увидел взгляд, который ты бросила на эту подвеску, то не смог удержаться, — он аккуратно надел ей кулон на шею, и невесомая застёжка цепочки легла на острые девичьи позвонки.

— А какой у меня был взгляд? — полюбопытствовала Хадижа, посмотрев на «кошку», занявшую свое место на её груди.

— Словно это — единственное, что тебе по-настоящему нужно, — ответил Зейн, — Я лишь надеюсь, что когда-нибудь ты посмотришь так и на меня, — склоняясь к ее ушку, прошептал он, заставив Хадижу резко выдохнуть и почувствовать пьянящую дрожь, окутавшую тело.

Мужчина отошел от нее. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы остановить пустившееся в бега сердце, Хадижа медленно пошла следом. Эти слова Зейна подняли в её душе волну, подобную штормовой. Ей было страшно поверить и понять, что мужчина действительно увлекся ей, а если и увлекся…что в этом такого? Слава о «проклятье фараона» шла, опережая его. Возможно, он просто хочет быть хорошим мужем для нее, как и обещал. Хадижа уже успела понять, что любовь в мусульманском мире стоит далеко не на первом месте, так что погружаться в мир тошнотворных ванильных сердечек здесь — дело опасное. Сначала она должна узнать Зейна, понять, что он за человек, чего он на самом деле хочет; влюбиться в красивую внешность, дорогой черный костюм и аромат сандала — так глупо, так по-детски, но именно это, к её стыду, с ней и происходило.

— Спасибо за прогулку, — поблагодарила Хадижа, как только они вошли во внутренний дворик особняка.

— Не благодари, — улыбнулся мужчина, — Мне приятно проводить с тобой время.

— И слушать моё восхищение арабским стилем архитектуры, — засмеялась она.

— Это очень интересно, — серьезно ответил Зейн, — Увидимся за ужином, и, если ты не придешь вовремя, мне придется снова нести тебя на руках.

— О, нет! — в притворном возмущении воскликнула девушка, — Я не опоздаю, обещаю.

За день до их отъезда в Фес вернулся Саид.

— Я привез то, что ты просила, — сказал он, когда слуга поставил на пол знакомую ей сумку.

Хадижа с любопытством склонилась над поклажей и расстегнула молнию. Среди вороха одежды виднелась и фотография матери, что стояла на ее туалетном столике, и шкатулка с драгоценностями, и на самом дне — энциклопедия мирового художественного искусства, из-за которой Ранья устроила тот скандал, что заставил Хадижу сбежать из дома; и, о, чудо, джинсы, единственные, перепачканные краской, любимые джинсы, которые ей удалось вымолить у отца в свой первый день проживания в Рио.

— Спасибо, — сияя от счастья, девушка подняла взгляд на отца.

— Только не забывай, чья ты дочь, — ответил Саид, сделав серьезный вид для пущей важности.

— Обещаю, буду вести себя достойно, — улыбнулась Хадижа, примерно представляя, какие ужасные фантазии роятся в голове отца, — И приеду погостить, как только появится первая возможность. Не волнуйся, отец, Зейн не даст ничему плохому со мной случится, — порывисто обняв мужчину, прошептала она.

Саид прижал дочь к себе, целуя её в макушку, и словил себя на мысли, что сейчас в нём сражаются два человека: любящий отец, готовый пожертвовать своими желаниями и интересами ради счастья дочери, и тот, кто готов удержать ее рядом с собой несмотря ни на что. Последнего мужчине удавалось сдерживать — годы разлуки и неизвестности, вина и осознание, что именно из-за его упрямства и обиды, ревности и жестокого запрета видеться Жади со своей дочерью, нередких попыток настроить Хадижу против матери, и произошла такая жуткая трагедия, такой кошмарный финал, остужали его пыл. Саид научился прислушиваться к другим, и к тем знакам, что посылала ему Судьба.

— Я знаю, принцесса. Просто я буду скучать по тебе, — отстранив от себя дочь, посмотрел ей в лицо Саид, — Пойдем, не будем заставлять остальных ждать.

Они спустились в гостиную, где уже собралась вся семья. Стол был уставлен различными блюдами, аппетитный запах пряностей смешивался с терпким ароматом кальянного табака. Обстановка в зале была необычайно легкой и миролюбивой, сейчас здесь не было места каким-либо обидам или волнениям; дядя Али стал вспоминать про маленькую Хадижу, про ее детские шалости, коих было не мало, про Самиру, что приезжала на каникулы в Фес, про то, как она впервые увидела верблюда, про Латифу и её давние увлечения, о которых, оказывается, не знала даже родная дочь.

— Мама, ты правда играла в футбол? — удивленно посмотрела на неё Самира, как только услышала об этом.

— Да, — улыбнулась женщина, — и была неплохим нападающим.

— Это точно, я видел однажды, как Латифа играет, — подтвердил Саид, вспомнив то недолгое время, что их считали наречёнными.

Самире всегда представлялась мама примерной мусульманской девушкой, которую с младенчества учили, как стать хорошей женой и матерью: штопать, вышивать, готовить, но бегать по полю за мячиком… невозможно.

— Нет, поверить не могу, — качала головой она.

Все по-доброму посмеялись над ошарашенным видом Самиры, и разговор пошел дальше. Разошлись по комнатам уже тогда, когда юный месяц повис высоко на небе. Завтра всех ждала дорога: Латифа с Кави и Самирой в сопровождении Саида возвращались в Рио, а Хадижа и Зейн летели в заокеанский Париж.

Хадижа стояла на балконе, не решаясь пройти в комнату. Там, в окне, перед ней расстилалась бескрайняя пустыня, кажущаяся сейчас такой холодной, и город, освещенный факелами и полусеребристым серпом, замеревшим на ночном небосводе. Девушка вздохнула глубоко, желая вобрать в легкие больше воздуха этого места, сейчас охваченного покоем. Как ей порой его не хватало. По обыкновению, чем ближе подходил час события, которого она ждала, тем сильнее Хадижу окутывало состояние волнения с привкусом тревоги и щемящей радости одновременно. Девушка сомневалась, что сегодня сможет просто лечь и по-человечески уснуть.

— Наслаждаешься видом? — услышала она голос дяди Али рядом с собой.

Мужчина стоял чуть в стороне и тоже смотрел вдаль.

— И это тоже, — выдохнула Хадижа. — Мне страшно завтра возвращаться в Париж, как когда-то было страшно ехать в Рио, или в Фес.

— Перемены всегда пугают, но Всевышний знает, как мы проведём эту жизнь. Его воля давным-давно занесено в книгу Судеб, Хадижа, всё происходящее неизбежно.

— То есть если человек совершает, что-то плохое — это тоже предрешено? — нахмурилась она.

— Все, что делает человек: и хорошее, и плохое — он делает по воле Аллаха. Поэтому и говорят, что выбор человека и воля Аллаха не противоречат друг другу, но никто не может оправдывать плохой поступок тем, что это было предписано Всевышним. В таком случае, ему говорят: «Ты не знал предопределения Аллаха. Он не принуждал тебя к плохому, не лишил тебя права выбора. Ты имел право, как совершить плохое, так и отказаться от него и совершить благо, но ты выбрал первое и не раскаялся в содеянных грехах, за это тебе положено наказание».

— А если раскаялся?

— Аллах велик и милостив. Всевышний не требует от нас, чтобы мы были безгрешны, но учит, чтобы мы делали все возможное, дабы избегать грехов, а при их совершении — искренне раскаиваться. Аллах не обязывает человека совершать то, что ему не по силам.

— Не так уж и много различий с Библией.

— Но они все-таки есть, — ухмыльнулся Али, — Но давай не будем об этом. Помни только одно: верующий человек знает, что все во Вселенной происходит по воле Аллаха, и все эти события создаются Им. Тот, кто обладает этой верой, будет всеми силами стараться достичь успеха в этой жизни совершением благого. Он верит в то, что Аллах поможет ему, и, прилагая силу воли, будет стремиться к успеху в достижении благой цели. Человек, убежденный, что ему предстоит держать ответ за свои действия, будет использовать свою свободу выбора для добрых дел и будет избегать того, что приводит к наказанию. Вера придают человеку силы и уверенности.

— Я поняла, дядя Али, — склонила голову девушка.

— Хорошо. Иди спать, Хадижа.

— Спокойной ночи, — попрощалась она перед тем, как уйти с балкона.

Зайдя в комнату и приведя себя в порядок, Хадижа взяла Коран из ящика стола. Подержав в руках книгу, ощутив ее вес, рельеф обложки, она вдруг почувствовала какой-то трепет — такой, что кончики пальцев согрело теплом, словно идущим от книги, и, глубоко вздохнув, наконец, открыла:

— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Хвала Аллаху, Господу миров, Милостивому, Милосердному, Властелину Дня воздаяния! Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи. Веди нас прямым путем, путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших, — прочитала она первые строки.

* * *
Париж встретил их мелко моросящим дождем. Погода отчасти отражала настроение Хадижи, после прощания с родными в здании аэропорта. Впервые, пожалуй, ей было так сложно расставаться, впервые было куда и к кому возвращаться.

— Все хорошо? — спросил Зейн.

— Да, просто немного грустно, не люблю прощаться, — пожала плечами Хадижа, провожая взглядом знакомые улочки европейского города.

— Не ты ли всех убеждала, что уезжаешь ненадолго? При том, сейчас есть интернет, мобильные телефоны, скайп. Я уверяю, уже сегодня твой отец будет требовать полного отчета.

— О, да, — улыбнулась Хадижа, на миг представив этот разговор, — Да, и тетя Латифа с Самирой тоже.

Автомобиль выехал за границы города.

— Куда мы? — удивилась Хадижа.

— Увидишь, — улыбнулся Зейн.

Где-то через час автомобиль, миновав кованые ворота, подъехал по грунтовой дороге к двухэтажному особняку, больше напоминающему собой миниатюрный замок.

— Что это? — спросила девушка, осматриваясь вокруг.

— Дом, в котором мы будем жить, — наблюдая за удивленным лицом жены, ответил Зейн, — Мне сказали, что это отреставрированный замок восемнадцатого века. Тут есть большие приемные залы, столовая, кухня, восемь спальных комнат и шесть уборных, гостевая студия, — вспоминал мужчина словапродавца недвижимости.

— Ты купил его?! — когда они летели сюда, Хадижа даже не спрашивала, где они будут жить, ожидая увидеть небольшую квартирку, в крайнем случае, коттедж, в спальном районе Парижа или в пригороде, но никак не такой замок.

— Нет, — покачал головой мужчина, — Всего лишь арендовал, но на очень длительный срок.

Дальше девушка уже не слушала, вприпрыжку мчась к входной двери. Внутри дом был также прекрасен, как и снаружи; отреставрированная мебель, полы, стены, — все это дышало историей, прожитой здесь жизнью, но при этом не разваливалось в труху, оставаясь всё таким же величественным, как и прежде. Так легко было представить, как здесь устраивались приемы, балы, званые вечера; прекрасные барышни кокетливо обмахивались веерами, слушая стихи поклонников, а те успевали урвать мимолетный поцелуй и устраивали дуэли.

— Он великолепен, — рассматривая узор плитки на полу, лепнины на стенах и плафон на потолке, выдохнула Хадижа.

— Я рад, что тебе нравится, но это еще не все сюрпризы, — проговорил вошедший следом Зейн.

— Да?!

— Пойдем, — протянул за руку муж, и она с готовностью приняла ее.

— Семь с половиной гектар — это территория, прикреплённая к особняку, так что нас здесь никто не побеспокоит, — рассказывал Зейн, когда они шли мимо ухоженного зеленого сада, большого бассейна и оранжереи, — Вот, — они подошли к небольшому домику.

Хадижа открыла дверь. В небольшом помещении, почти на половину опоясанном столом по одной стене, большим окном на другой, стоял мольберт и небольшой табурет.

— Надеюсь, тебе будет здесь удобно писать, — улыбнулся Зейн, наблюдая за тем, как Хадижа несмело переступает порог мастерской, словно боясь, что это все растает, стоит ей ступить на дощатый пол комнаты.

— Это чудесно! — выдохнула девушка, рассматривая окружающую её обстановку.

Она и не мечтала о таком раньше, — Я точно не сплю?! — обернулась она к Зейну.

— Поверь мне, нет, — рассмеялся Зейн, — Привыкай, я обещал сделать все для твоего счастья. А теперь пошли, все-таки, нужно отдохнуть после дороги и пообедать.

— Спасибо за это все, — тихо прошептала Хадижа, как только поравнялась с Зейном, и робко встретилась с ним глазами, — Спасибо.

Мужчине так хотелось обхватить своими ладонями лицо жены и впиться поцелуем в губы, что робко приоткрылись от едва слышного выдоха. Хадижа же стояла, боясь двинуться, наблюдая за ним, словно кожей ощущая неясное возбуждение, зародившееся где-то внутри неё тугим, горячим клубком. Казалось они стояли на какой-то грани, еще шаг, еще одно движение, и падение, сладкое, невыносимое, оставившее тоску в сердце, неизбежно. Но тут она отстранилась, отступая на шаг.

— Я действительно проголодалась, — как можно беззаботнее сказала Хадижа, — А ты уверен, что у нас не пустой холодильник?

— Обижаешь, — фыркнул Зейн. — Повар и полный штат прислуги, к вашим услугам, госпожа, — шутливо поклонился мужчина, пропуская девушку вперед.

* * *
Парижская Академия Изящных Искусств — самая известная и самая престижная из всех подобных себе во Франции, история которой начинается с основания Королевских Академий Живописи и Скульптуры, а затем Архитектуры при Луи XIV. Хадижа смотрела на величественное здание, раскинувшееся на узкой парижской улочке, с затаённым восторгом — она столько раз смотрела издалека на эту мраморную колонну, стоящую во внутреннем дворе университета, на колонну, являющуюся ориентиром, маяком, к которому она так долго и упорно стремилась, мечтая когда-нибудь оказаться в этом дворце в качестве студентки; и вот, наконец, этот миг настал.

— Тебя проводить? — спросил Зейн, когда автомобиль остановился перед площадью, и заметил, как девушка напряглась, смотря в окно.

— А? — перевела она взгляд на мужа.

— Тебя проводить? — повторил он.

— Нет, спасибо, — улыбнулась девушка, — Это будет, как минимум, странно. Лучше пожелай мне удачи.

— Удачи, — Зейн взял ладонь жены и поцеловал.

Мурашки пошли по коже, заставив судорожно её выдохнуть скомканное:

— Спасибо.

Сильнее сжав ручку тубуса, Хадижа открыла дверь, вышла из машины и не оглядываясь пошла к зданию. Пройдя невысокие ворота с бюстами великого Пуссена и легендарного Пуже, бросив взгляд на флигели песчано-серого цвета, обрамляющие внутренний двор, выстеленный брусчаткой, она посмотрела на трёхэтажное здание, кажущееся для неё сейчас самым настоящим горизонтом, за которым, наконец, ей больше не нужно бежать. Резные коринфские колонны, золочённые и серебрённые дождём, большие окна с частой расстекловкой, гостеприимные распашные двери шоколадо-карамельного цвета, с латунной ручкой, блестящей от прохладных капель — всё это, во что было так трудно поверить и о чём можно было лишь мечтать, стало теперь её реальностью, такой обычной, такой настоящей, такой…невозможной. Сердце замирало от волнения и восторга, так что Хадижа не сразу поняла, что кто-то зовет ее.

Оглянувшись по сторонам, она увидела высокого, худого парня, бегущего в ее сторону, в котором не сразу узнала Жака; но когда к ней пришло это осознание, то девушка с радостным визгом бросилась навстречу другу. Парень подхватил ее, чуть закружив.

— Жак! Да, тебя не узнать! — взлохмачивая новую прическу друга, она рассмотрела его стильный вид, сменивший привычные клетчатые рубашки и джинсы-трубы.

— Зато ты все такая же прелестная, — заставив ее прокрутиться вокруг своей оси, ответил Жак.

— Эй, что тут за сцена из дешевой романтической мелодрамы?! — за спиной Жака, по-хозяйски обхватив парня за пояс, выглянула симпатичная девушка.

Огромные темно-серые глаза, умело подчеркнутые подводкой, казались по-настоящему бездонными, пухлые губы, блестящие от блеска, разноцветные волосы, рассыпавшиеся по плечам — вот первое, что заметила художница в этой незнакомке, вмешавшейся в их с другом встречу.

— Прости, — немного смутился Жак, — Оди, это Зое…то есть Хадижа. Хадижа, это Одетта.

— Предпочитаю, чтобы меня называли Оди, — поморщилась она, — Так Зое или Хадижа? — та с любопытством осмотрела марокканку с ног до головы.

— Хадижа, — представилась уже сама девушка, — Это долгая история.

— Никак не ожидал тебя здесь увидеть! — посмотрев на подругу глазами, полными неверия, воскликнул Жак, — Как тебе удалось? Отец отпустил, все же? В последнее время ты пропала из онлайна, уехала в этот…

— Фес, — подсказала Хадижа, — Отец… Нет, не совсем, — уклончиво ответила она.

Рассказывать сейчас длинную историю своего замужества показалось ей неуместным.

При том, зная друга, Хадижа, прекрасно понимала, что Жак обидится, осознав, что та скрывала от него правду, а ссорится прямо сейчас, после долгих месяцев расставания, казалось непростительной глупостью. Избежать других расспросов помогло лишь любопытство новой знакомой:

— Так откуда вы друг друга знаете?

— Мы росли в одном приюте, лет с двенадцати, — начал объяснять Жак, — до того, как…

— Меня забрали в семью, — перебила друга Хадижа, многозначительно посмотрев на него.

— А, друзья детства, — покачала головой Одетта.

— Не просто друзья, — гордо заявил парень, — Именно из-за Хадижи я решил поступать сюда, — он указал рукой на здание Академии, — Без нее я бы пропал на грязных улицах Бордо.

— Ух, ты! — ухмыльнулась Оди, — Ну, что ж, Хадижа, это тебе нужно сказать спасибо за нашего Жака.

— Он как обычно преувеличивает, — пожала плечами девушка, — И улицы Бордо совсем не грязные.

Хадижа только хотела спросить, встречаются ли Оди с Жаком, — здесь не было ревности, но…в приюте девушки внешности Одетты даже не смотрели в сторону тощего несуразного Жака; хотя новый стиль и прическа, знатно преобразили парня, стоит признать, — как к их компании присоединился еще молодой человек, который, вальяжно приобняв Одетт, запечатлел на подставленных губах быстрый, смазанный поцелуй.

— Привет, — протянул он последнюю гласную, — Кто это тут у нас?

— Подруга детства Жака, — ответила Оди, — Знакомься, Хадижа.

— Луи, — чуть поклонившись и взяв ладонь Хадижи, парень запечатлел на ней символический поцелуй.

— У вас просто светские манеры, месье — отставив ногу и подметая асфальт невидимой шляпой, фыркнула Одетта, дразня приятеля.

— Ну, рядом с такими прекрасными дамами, — гордо выпрямившись ответил Луи.

— Не обращай внимание, — рассмеялся Жак, — Они вечно обезьянничают, у меня еще не было ни одного спокойного утра, впрочем, как и ночи, — Пошли скорей. Месье Грегуар ненавидит, когда опаздывают.

— Вы живете втроем? — оглянулась на новых знакомых Хадижа.

— Ага, снимаем вместе квартиру. А ты что подумала? — посмотрел на нее Жак.

— Ничего, — покачала головой Хадижа, напоминая себе, что теперь она не в строгом Фесе, а в демократическом Париже.

— Ты уже выбрала направление?

— Конечно! Мои планы не поменялись — «Рисунок».

— Я так и думал, — улыбнулся Жак.

— Догнали! — с обоих сторон к ним присоединились Луи и Одетта.

— Ну, что, Хадижа? — серьезно посмотрел на нее Луи, подходя к дверям в Академию,

— Добро пожаловать в мир искусства, — он с поклоном пропустил новую знакомую вперед.

Сделав глубокий вдох, девушка вошла в большой холл, выложенный прямоугольной яшмовой плиткой, где по периметру стояли статуи античных богов, а стеклянная крыша с фаской пропускала естественный дневной свет в самый центр большого зала. Студенты уже разделились на небольшие группы и следовали в свои мастерские.

— Нам сюда, — кивнул Жак в сторону, открывая красивую деревянную дверь, из-за которой тут же потянулся густой запах краски и растворителей, — Добро пожаловать в мечту, — шепнул он подруге, когда Хадижа проходила мимо него.

Она лишь выдавила из себя улыбку, ощущая как руки трясутся, а ноги подкашиваются от накатывающего волнения и страха.

— Рассаживайтесь по местам, — скомандовал месье Грегуар, невысокий мужчина лет сорока в твидовом пиджаке и больштх очках, — Сейчас вы завершите те наброски, что принесли с собой, и десятерых из присутствующих к себе в мастерскую возьмет месье Мерьель.

Все, кто был здесь, дружно вздохнули.

— Остальным придется выбрать иные направления.

Хадижа сжала кулаки — попасть к Мерьелю все равно что учиться у современного Леонардо да Винчи или Микеланджело. Она просто обязано попасть в эту десятку.

— У тебя все получится, — услышала она шепот Жака, который сел недалеко от нее. — Удачи.

— Тебе тоже, — выдохнула она, посмотрев на друга, и занялась картиной.

Где-то через два часа в мастерскую зашел мужчина. Он был в обычном свитере и потёртых джинсах. На вид ему было сорок с небольшим, максимум, сорок пять, но возраст нисколько не портил его, а даже наоборот. В нем чувствовалась мужская уверенность и это, пожалуй, роднило его с Зейном. В его внешности явственно угадывалось что-то восточное.

— Это месье Мерьель, — шепнул ей Жак.

— Он араб? — спросила Хадижа.

— Говорят, его отец был арабом, а мать — француженкой.

Дальше они разговаривать не могли, так как художник пошел по рядам, осмотрев рисующих студентов. Те вздрагивали, кисть нервно дергалась, и они украдкой смотрели на мастера, который оценивал картину в течение пару минут и шел дальше.

У мольберта Хадижи месье Мерьель остановился непроницаемым выражением лица задумчивого критика, по которому нельзя было точно определить, нравится ему или нет. Правда Хадиже показалось, что, когда он увидел на ее полотне развалины и пустыню у самого горизонта, то едва заметно вздрогнул и перевел взгляд на девушку. Хадижа встретилась взглядом с прозрачными, как речная вода, глазами, что смотрели на нее с долей удивления, но мужчина ничего не сказал, а, тихо выдохнув, пошел дальше.

Когда Мерьель посмотрел работы всех студентов, то вернулся к месье Грегуару. Тот кивал, что-то отмечая в бумагах под диктовку коллеги. Все поняли, что Мерьель уже выбрал своих студентов и замерли в ожидании вердикта. Мужчины еще о чем-то говорили, когда Грегуар повесил список на доску позади себя и вышел, продолжая разговаривать, вместе с Мерьелем, а студенты, словно школьники на перемене, ринулись со своих мест к листку.

— Мы прошли! Мы в мастерской Мерьеля! — юркая Одетта пробилась сквозь толпу к списку, — Луи! Жак! Хадижа! Мы прошли! — обняла она по очереди всех троих.

В этот момент самой Хадиже захотелось завизжать до хрипоты в голосовых связках, и она обняла Жака, расцеловав в обе щеки. Он закружил ее, пока Хадижа не поняла, что перестала понимать, где небо и земля, и ей оставалось только счастливо, облегчённо смеяться.

— Пойдемте отметим? — предложила Оди.

Первым порывом Хадижи было согласиться. Пройтись по улочкам знакомого города, вдохнуть запах свежей выпечки и кофе в небольшом кафе, с головой окунуться в знакомый шарм французского города с его неспешным, вальяжным очарованием, но…

— Я не могу, — понимая, что в определенное время её уже будет ждать машина, ответила Хадижа, и плечи ее поникли.

Знакомить Зейна с Жаком, Одеттой и Луи, а также им объяснять, кто этот мужчина — нет, Хадижа определенно к этому не готова.

— Точно не сможешь? — Жак умоляюще посмотрел на подругу.

— Прости, — грустно вздохнула девушка.

— Ладно, — махнул он рукой, — Тогда увидимся завтра.

— Конечно, — улыбнулась она, — Пока.

Собрав вещи, они все вчетвером вышли из Академии: Одетта, Луи и Жак пошли направо, а Хадижа, посмотрев им вслед и резко развернулась в другую сторону и поспешила к автомобильной стоянке.

Примечания:

* главная художественная мастерская, в которой студент может трудиться и иметь своё личное рабочее место. Всего в Академии двадцать девять Ателье под руководством художников разных направлений, от фигуративных до перформансистов.

Двадцать вторая глава

Учиться у мастера — это не только престижно и интересно, но и очень выматывающе. Занятий было много: анатомия, где студенты выполняли рисунок с живой натуры мелом на больших досках — месье Мельер давал им короткие задания примерно на десять минут, после чего работы обсуждались, стирались и так далее; теоретические курсы, на которых они изучали историю искусства, фотографию, философию, сравнивали современную живопись и классическую; и, наконец, любимые Хадижей, да и большинством студентов, рисовальные визиты, когда они всей мастерской шли в музей, архивы, различные хранилища и там делали наброски где-то в течение трех часов, а потом шли в ближайшее кафе для совместного обсуждения и анализа выполненных работ.

Мельер оказался именно таким, каким Хадижа себе представляла: он с таким воодушевлением, восторгом, отдачей говорил о живописи и об искусстве в целом; он заражал своим энтузиазмом, заставлял остальных смотреть на привычные вещи под совершенно непривычным углом, помогал замечать другие, неизвестные ранее грани.

— Все знают картину «Ночной дозор» Рембрандт? — спросил он.

Студенты утвердительно закивали.

— Но не каждый знает, что на самом деле автор назвал эту картину «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рейтенбюрга». Искусствоведам, обнаружившим это полотно в девятнадцатом веке, показалось, что фигуры выступают на темном фоне, и ее назвали «Ночной дозор». Позднее обнаружилось, что темной картину делает слой копоти, а действие на самом деле происходит днем. Однако в сокровищницу мирового искусства картина уже вошла под таким названием.

— Тициан не дал имя своей картине «Любовь земная и Любовь небесная», — услышала Хадижа голос Луи. — Так картину начали называть лишь два века спустя. До этого времени у картины были различные названия: «Красота приукрашенная и неприукрашенная», «Три типа любви» «Божественная и светская женщины».

— Верно, — кивнул мужчина.

— У Христа и Иуды на картине «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи одно лицо, — подала голос одна из студенток.

Хадижа посмотрела на говорившую: миловидная девушка с короткой стрижкой и светло-карими глазами, было видно, что она отчаянно смущалась. Все девушки в мастерской и половина студенток, что обучались в Академии, неровно дышали к преподавателю Мельеру, стараясь как — то выделится, привлечь его внимание. И тут девушке это удалось, он посмотрел на подавшую голос с легкой иронией:

— Мадмуазель, вы, наверное, вычитали сию байку на просторах «всемирной паутины», а это не самый достоверный источник информации. Если бы вы потрудились заглянуть, к примеру, на страницы книги Джорджо Вазари, то там можно прочесть, что лица Христа и Иуды писались одновременно: «Для Господа Леонардо нашёл двоих натурщиков: граф Джованни… и Алессандро Кариссимо из Пармы», — а Иуда — образ собирательный и прототипа не имел.

— Простите, месье, — тут же покраснела выступившая студентка.

— Все хорошо, это просто урок к тому, что иногда полезнее посидеть вечер с книгой, чем в интернете, хотя пользу последнего я не отрицаю. Главное — не зависнуть на сайте с работами Рубенса, если вам нравятся дамы с формами, парни поймут, о чем я, — шутливо подмигнул он, и среди студентов послышались смешки.

Хадиже нравилась атмосфера творчества, когда тебя понимают с полуслова, когда рисовать по полчаса какую-нибудь деталь было нормально, когда на поиски нужного оттенка ты можешь потратить полдня и это никого не удивляет, а, наоборот, тебе могут и помочь, и подсказать.

Приезжая домой, она ужинала и буквально сваливалась спать, успевая перекинуться с Зейном несколькими фразами. Сам мужчина тоже не сидел без дела и иногда приезжал домой даже позже жены. Внутренняя отделка в здании клуба была завершена и теперь оставалось подобрать персонал, договориться с поставщиками, музыкантами, танцовщицами и пиар-менеджерами, чтобы об открытии «Нефертити» раструбили по всему Парижу и за его пределами.

В один из вечеров после учебы Хадижа, зная, что Зейн задержится по делам клуба, отослала водителя и пошла вместе с Жаком, Оди и Луи в кафе. Сегодня Мельер огорошил всех сообщением о Международном изобразительном конкурсе, который пройдет в Париже через три месяца, и что он отберет три работы студентов из своей группы, которые будут представлять Академию на конкурсе. Всполошиться было из-за чего: за призовые места выплачивают приличную сумму, а также грант на бесплатное обучение и помещение победившей картины в галерею современного искусства Лез-Аббатуа.

— Черт! Я просто обязан быть среди участников, — активно жестикулируя возмущался Луи.

— Эй, осторожнее! — посмотрела на парня Одетта, когда он едва не опрокинул стакан с молочным коктейлем, задев его рукой. — Мы все тут хотим быть выбранными, я уж молчу о том, чтобы победить.

— А тебе то зачем? — сел на свое место и, откинувшись на спинку диванчика, съехидничал Луи. — Твои рисунки годятся только для иллюстраций к детским книжкам. Хотя если ты сходишь к своему папочке-толстосуму, может, он и купит для тебя место в галерее.

— Пошел ты, Луи — фыркнув Оди, с шумом втягивала напиток через соломинку — настроение девушки явно испортилось.

Хадижа удивленно переводила взгляд с неё на парня и обратно. Сам же Луи, видимо, поняв, что перегнул палку, выглядел виноватым. Он порылся в своем рюкзаке и достал оттуда упаковку драже «Skittles», протянул Одетте.

Сначала она сделала вид, что не заметила угощение, но только Луи, с тяжелым вздохом, собирался убрать пачку обратно, как цепкие пальчики с красивым маникюром быстрым движением выхватили конфеты из его рук.

— Мир? — улыбнулся Луи, наблюдая как Оди с упоением раскрывает упаковку и горстью закидывает разноцветные драже в рот.

— Перемирие, — с полным ртом пробурчала она.

Оплатив заказ, они пошли в общую квартиру Жака, Луи и Одетты.

Войдя в квартиру, Хадижа, не имей она даже отношения к миру творчества, сразу бы поняла, что тут живут художники и студенты. Прихожая плавно переходила в гостиную, совмещенную с кухней. Три двери вели в две спальни и санузел. Ароматы масляных красок и растворителей смешивались с запахом чего-то съестного. Вокруг то тут, то там валялись листки с набросками, карандаши и кисточки. Полку возле телевизора практически полностью занимали книги по живописи, и классическая литература. Совершенно чужеродным предметом здесь, среди всего этого, смотрелась черная коробка игровой консоли, подсоединенной к телевизору, но мальчики есть мальчики, и поэтому Жак с Луи, а иногда в компании приятелей, устраивали виртуальные чемпионаты мира по футболу, хоккею и баскетболу.

— Проходи, — сделала приглашающий жест Оди, — чувствуй себя как дома.

— Но не забывай, что ты в гостях, — тут же откликнулся Луи с самой доброжелательной улыбкой.

— Не обращай на него внимание, — пожала плечами Одетта, — у Луи глупые шутки. Чувство юмора — это тот талант, каким Бог его не наделил. Так расскажи, как ты оказалась в приюте? Ничего, что я спрашиваю?

Хадижа покачала головой. За те несколько недель, что она знала Одетту, то поняла, что девушка с разноцветными волосами именно такая, какой представляется по первому впечатлению — веселая, любопытная, немного грубая, но в общем искренняя, как ребенок. Поэтому ее любопытство не было способом узнать новую сплетню и поскорей разнести ее остальным, ей и правда была интересна сама Хадижа.

— Ничего необычного. Мама погибла в автокатастрофе, отца не могли найти и определили в приют, — как можно более беззаботно ответила Хадижа, словно они обсуждали погоду за окном.

— Соболезную, — выдохнула Одетта, потупившись. — А как получилось, что тебя удочерили? На сколько я могу судить, то удочерять обычно стремятся малышей, а не практически взрослых.

— Вот тут все сложнее, — Хадижа задумалась — рассказывать о потери памяти не хотелось. — Отец нашелся, взял к себе.

— О! Совесть проснулась, — понимающе кивнула Одетта. — Хотя я думала, у мусульман не принято бросать детей. У них даже какой-то закон, что если супруги разводятся, то ребенка с отцом оставляют.

— Да, это так, — развивать тему больше не хотелось, она и так выставила отца не в самом хорошем свете. — Но отец просто не знал, где меня искать.

— Ну, прям бразильский сериал, только амнезии не хватает, — рассмеялась Оди, сама не зная, что права.

Хадижа почувствовала себя неудобно, особенно встретившись взглядом с Жаком, что колдовал над закусками на небольшой кухне, вместе с Луи. Девушке очень захотелось сменить тему:

— Какой красивый маникюр, — кивнула в сторону собеседницы Хадижи.

Оди посмотрела на свои ногти, покрытые ярко-желтым лаком, кислотного оттенка, и нарисованных на нем черных и белых следов от лап, и перевела взгляд на ухоженные, но абсолютно не накрашенные ноготки подруги.

— Пойдем в мою комнату, я буду творить волшебство, — вставая с дивана, сказала Оди.

— Да-да, вперед! А мы пока забабахаем разгромный финал в чемпионате по хоккею, — подошел к дивану Луи, неся в руках две банки колы.

— Уверены, что не хотите остаться? Мы могли бы посмотреть какое-то кино, — выглядел огорченным Жак, смотря на подругу детства.

— Господи, словно мы из квартиры уходим, — покачала головой Одетта. — Через часик вернемся и разрушим вашу сугубо мужскую компанию.

Девушки зашли в небольшую комнату. Нежно-салатовые тона, небольшая кровать, туалетный столик в углу и письменный стол, заваленный множеством листов, книг и карандашей; но самое главное, что здесь находилось, это мольберт, стоящий прямо напротив окна.

— У тебя здесь здорово, — огляделась Хадижа.

— Ага, и такой же бедлам, как и по всей квартире, — отозвалась Оди, — Присаживайся, — указала она на кровать. — Сейчас принесу.

Через несколько секунд девушка высыпала на постели множество разноцветных бутылочек лака и набор для маникюра.

— Давай лапки, — протянула Оди руку.

Хадижа подала свою ладонь, и Одетта движениями профессионального мастера по маникюру начала колдовать. Несколько минут они сидели в тишине, а потом Хадижа все же решилась спросить:

— Оди, а почему ты так разозлилась на Луи, когда он упомянул твоего отца?

Рука девушки немного нервно дернулась. Одетта молчала, и Хадижа подумала, что не получит ответа на свой вопрос, как новая знакомая тихо заговорила:

— Мои родители одни из самых богатых людей в Лионе, да и вообще во всей Франции. У отца шелковое производство, а мама открыла сеть ресторанов. Поэтому, когда я, единственная дочь и наследница, заявила, что не хочу продолжать семейный бизнес, — девушка грустно улыбнулась, — по голове меня не погладили.

Перед глазами Одетты возникло разгневанное лицо отца и печальное матери.

— Забудь про свои краски! Я долго это терпел! — орал мужчина до хрипоты. — Терпел все твои гулянки! Прогулы школы! Но стать художницей! Маргарет, ты ее слышала? Наша дочь решила стать человеком искусства! Нет! И это мое последнее слова, а попробуешь ослушаться, останешься голой на улице, потому что все, чем ты владеешь, куплено на мои деньги!

— Несмотря на угрозы и уговоры, мне удалось сдать документы и поступить, как видишь, — развела девушка руками. — Я наивно думала… когда покажу отцу, что меня приняли ни абы куда, а в самую престижную и старую художественную Академию, то он сменит гнев на милость.

— А он? — спросила Хадижа, уже прекрасно зная ответ.

— Уж чего не отнять у месье Руссо, так это умения держать свое слово, — ехидно высказала Одетта. — Конечно, голую на улицу он меня не выставил, но доступ к банковским счетам семьи и даже моего личного, что открыли в день моего рождения, закрыл.

— Тогда, как…

— Как я живу? — перебила подругу Оди. — Ну, во-первых, мне повезло найти Луи. Мы встретились с ним в кафе, точнее он работал там официантом. Ему как раз нужно было жилье, а мне сосед для оплаты за квартиру. Во-вторых, найти подработку оказалось не так сложно, если умеешь обращаться с интернетом. Я дала объявление и стала делать маникюр таким же девочкам — студенткам, за цену демократичнее чем в салоне. А позже, фрилансом, нашла издательство, и там нужно было сделать серию иллюстраций для детской книжки. В общем, с голоду не умираю, как надеялся мой папочка.

— Ты молодец, что не сдалась. Не отказалась от своей мечты, — поддерживающе высказалась Хадижа.

Одетта пожала плечами, не видя в этом ничего такого.

— А ты? Как твои отнеслись к тому что ты рисуешь, хочешь учиться? Я слышала, что в мусульманстве замуж выдают чуть ли не в тринадцать лет, и образование не для женщин.

— Слухи об этом сильно преувеличены. Если ты хочешь учиться, ты можешь учиться. Да, есть такие люди, что словно живут в средневековье, — Хадижа невольно вспомнила про дядю Абдула. — а есть вполне нормальные, здравомыслящие и адекватные.

— Это хорошо, — улыбнулась Оди, — а то я подумала, что тебе тоже пришлось противостоять своей семье.

— Лишь некоторым из них, — улыбнулась Хадижа.

— Тогда ты такая же молодец, — ответила на улыбку улыбкой Одетта. — Ладно, давай больше не будем о неприятном, лучше зацени.

Ногти Хадижи были накрашены нежно-розовым лаком, а поверх распустились ажурные черные цветы.

— Класс!

— Нравится? Супер! Давай вторую руку.

Хадижа послушно вложила другую ладонь в ладонь Одетты.

— А вы с Луи встречались? — озвучила Хадижа вопрос, что крутился на языке со времени той сцены в кафе.

— Встречались? — Оди выглядела искренне удивленной. — С чего ты решила?

— Ну, как он вел себя в кафе…

— По-твоему это похоже на романтические ухаживания? — ехидно спросила Оди, — Ну, если только сравнивать с тем, как в младшей школе мальчик задирает понравившуюся девочку. Нет, с Луи я никогда не встречалась. Да, я особо ни с кем не встречаюсь, длительные отношения — это лишние проблемы. Нужно, подстраиваться под человека, как — то менять свою жизнь, привычки. Ты не замечаешь, как твое личное пространство становится не только твоим и это… напрягает.

Хадижа согласно кивнула. Она понимала такую позицию, даже больше, она сама отчасти думала именно так, но… разве сейчас ей не хотелось делиться чем-то важным с Зейном? Проводить с ним время, подпускать к себе ближе?

— А ты? — услышала она вопрос подруги сквозь собственные мысли.

— Что?

— Встречаешься с кем-нибудь?

— Сама же сказала, — на миг растерялась Хадижа, — у нас не встречаются, а сразу выходят замуж.

— Ага, в тринадцать лет, — прыснула от смеха Оди. — Так что ты уже засиделась в девицах.

Хадижа нервно рассмеялась, следом за Одеттой.

После того, как Одетта закончила с маникюром второй руки, девушки действительно вышли в гостиную, где разгорался не слабый такой виртуальный бой между Жаком и Луи. Сейчас в счете вел Жак, но Луи беспощадно нажимая на кнопки джойстика в пылу игры, что тот начал уже жалобно поскрипывать, все-таки нагонял противника.

— И на последних минутах матча, блистательный Луи забивает шайбу! — комментируя сам себя парень. — И вырывает победу!

Жак, скривившись от досады, положил свой джойстик на стол. Луи практически всегда выигрывал, при том была ли это консоль или игровой автомат в каком-нибудь развлекательном центре — парню нереально везло. Луи иногда шутил, что ему стоит как-нибудь испытать свою удачу в казино Довиля — элитарном игорном заведении, которое находилось у самого берега Ла-Манша и в устье реки Тук. Единственное, с чем парню не повезло — это родители. Луи Дюпон был нежеланным ребенком, родившимся у несовершеннолетней от случайной связи с одноклассником. Благо, родители юной мамы решили оставить внука в семье. Жизнь была не легкой, часто одна и та же каша на завтрак, обед и ужин изо дня в день, вызывала приступы тошноты, а обувь и одежду приходилось занашивать настолько, что мальчишка просто из нее вырастал, или в ней появлялись такие прорехи, которые не могла скрыть ни одна заплатка.

Все сложнее стало, когда Луи Дюпон пошел в школу. Худой и высокий, с копной непослушных кудрявых волос, он быстро стал мишенью для насмешек и пинков старшеклассников, но, несмотря на это, отличался хитростью и такой невероятной наглостью, можно сказать, нахальностью вкупе с харизмой, что скоро находил лазейки и способы если не подружиться со своими обидчиками, то стать для них полезным. Тогда же открылось и это нереальное везение Луи, который выигрывал в любой игре, в которую умел играть, что создало ему некий авторитет в группе одноклассников и ребят постарше. Наедине с собой же мальчишка рисовал, сбегая от жестокой реальности, сначала вид из окна, но только на рисунке по скучному серому зданию взбирался дракон, а на крышах домов сидели ушастые эльфы; потом и причудливые собственные миры, где космос можно было найти в чашке с чаем, а гномов — в мире будущего, ремонтирующих роботов.

Луи взрослел, игры становились серьезнее. Его зазывали в подпольные клубы, ставки становились все больше, и, в какой-то момент поняв, что до тюрьмы или могилы остается лишь шаг, Луи сбежал. Сбежал в Париж. И ему снова повезло. Он устроился официантом, жил в служебной каморке в этом же кафе, пока не встретил забавную Одетту, такую же беглянку, как и он. Переехал к ней в квартиру, где девушка и рассказала про Академию. И Луи снова повезло: подал документы и поступил.

— Мне пора, — Хадижа посмотрела на дисплей сотового и, увидев два пропущенных от Зейна, быстро отправила мужу сообщение, что она жива, здорова и уже собирается домой.

— Уже? — удивленно спросила Оди. — Я думала ты с нами затусишь в каком-нибудь клубе.

Познакомили бы тебя с ночной жизнью Парижа! А, мальчики? — посмотрела она поочередно на Луи и Жака.

— Конечно, — хором ответили те.

— Да, оставайся, — посмотрел на подругу Жак.

— Не могу, — покачала головой Хадижа. — На площади Революции меня будет ждать машина. Как-нибудь потом.

— Ловлю на слове, — кивнула Хадиже Оди, и на прощание расцеловала в обе щеки. — Пока.

— Я тебя провожу, — подорвался Жак.

— Да, тут же до площади два шага шагнуть, — вмешался Луи, но тут же получил локтем в бок от Оди. — Эй, ты чего? — непонимающе посмотрел на подругу парень.

— Того, — фыркнула она, многозначительно посмотрев на него. — Луи, каким ты бываешь недогадливым.

Хадижа же с Жаком уже вышли из квартиры.

Солнце уже скрывалось за горизонтом. Город погружался в сумерки. Оттенки серого, синего и фиолетового, со всполохами оранжевого, расползались по небу. Они медленно шагали к одной из достопримечательностей города. Вот уже виднелся памятник Марианне с оливковой ветвью в руке, символизирующей мир.

— Одетта тебя не замучила? — спросил Жак. — Я знаю, как я она бывает, еще более невыносимая, чем Луи.

— Нет, на самом деле она довольно милая, — бросая взгляд на рисунок на ногтях, ответила Хадижа.

— И твою тайну еще не раскрыли? — таинственным шепотом продолжил друг.

Хадижа вздрогнула, ошарашенно посмотрев на Жака. Девушке сначала подумалось, что он говорит о замужестве и Зейне, но когда парень продолжил, облегченно выдохнула:

— Не волнуйся, я никому не скажу про амнезию. Хотя не пойму, к чему эти тайны?

— Жак, ты же помнишь, что было в приюте? Как меня дразнили, докапывались, издевались? Да, просто смотрели так, словно у меня из головы сейчас антенна появится.

— Да, брось ты! Там были дети, — покачал головой Жак. — Я уверен, Оди и Луи все поняли бы правильно, ну может Луи и выдал пару шуточек, но не со зла.

— Возможно, ты и прав, — пожала плечами Хадижа, — но об этом же не расскажешь просто так, по типу «а да, забыла упомянуть, у меня амнезия, и я не помню ничего о себе до двенадцати лет». Лучше расскажи, как тебя свело с такой забавной компанией?

Жак пожал плечами:

— Нечего особо рассказывать. Когда ты уехала…стал больше времени проводить с Матье.

— Матье, который «Вафля»? — нахмурилась Хадижа.

— Ага, именно. Помнишь, он все время говорил, что его дядя владелец кондитерской, и у него самые вкусные вафли во всем Париже?

— Еще бы, именно поэтому ему и дали такое прозвище.

— Так вот. Дядя у него действительно есть, и действительно держит кондитерскую. Так вот, он собирался расширяться, и ему понадобились новые работники, также и курьеры. Вот я и пошел к нему. Развозил очередные заказы, в том числе и кафе, где работал Луи.

* * *
В тот день лил дождь. Холодный противный дождь, и кроссовки Жака промокли насквозь. Забежав в кафе, молодой человек был похож на мокрое чучело. Он подошел к стойке и звякнул в звонок. Из кухни показался пухлый месье Дидье — хозяин кафе.

— А это ты? Принес?

— Вот, — Жак поставил на барную стойку сумку-термос в которой возил заказы.

— Молодец, а я уж думал не доберешься к нам по такой погоде. Луи! — крикнул мужчина в сторону кухни, — Разложи новую продукцию и дай парню что-нибудь горячего, пока он окончательно не замерз.

— Сию минуту, — появился из кухни высокий, худой парень.

— Привет, — поздоровался он с Жаком, беря из сумки коробку с пирожными, и ловко раскладывая их на полки под витрину.

Как только он с этим закончил, то снова скрылся в кухне, а появившись, поставил перед Жаком кружку кофе и тарелку с сэндвичем.

— За счет заведения.

— Спасибо, — уже откусывая буквально половину от бутерброда, поблагодарил Жак.

Луи скрылся в подсобке.

Через пару минут появился в зале с пакетом в руках.

— Размер какой? — кивнул он на кроссовки.

— Сорок два с половиной, — ответил Жак, плохо понимая зачем.

— Вот, мои старые кроссовки, может немного будут великоваты, но не выпадешь, — поставил он пакет рядом с Жаком.

— Да, ладно не надо, — почувствовал себя неудобно Жак.

— Вот не надо тут ломаться, как красотка, никто не оценит. Сам знаю, какого это в мокрой обуви по лужам шлепать. Дождь закончится, а твои кроссы еще не скоро высохнут. Бери пока дают, при случае вернешь, а можешь и выкинуть. Поверь, на лекарства больше потратишь если простудишься, — сказано это все было обычным повседневным тоном, словно они не почти незнакомые, что виделись пару раз, а старые приятели.

— Огромное спасибо, — выдохнул Жак, уже чувствуя, как от холода перестал ощущать ступни ног, и протянул руку, — Жак.

— Луи, — улыбнулся парень.

* * *
— Когда я пришел в следующий раз, Луи познакомил меня с Оди и предложил стать их соседом, — закончил рассказ Жак.

— Заодно и переодели, — ухмыльнулась Хадижа, рассматривая друга с ног до головы.

— Это Оди. Она заявила, что если еще хоть раз увидит на мне «эти дурацкие трубы и старомодные клетчатые рубашки», то у нее начнется депрессия, и буквально за руку потащила по магазинам.

— И правильно сделала, — согласно кивнула Хадижа, — ты вообще поменялся, не узнать.

— Как и ты, — ухмыльнулся Жак, заставляя девушку покружиться вокруг своей оси, словно в танце, — тоже изменилась. Такая милая, женственная, и дело даже не в одежде. Мне сложно поверить, что с этой же девчонкой я, всего лишь год назад, лазил по крышам Бордо.

— Глупости, я все такая же, только вот по крышам, — Хадижа демонстративно одернула длинную юбку.

Она поймала взгляд Жака, и в нем сквозило что-то такое, что заставило Хадижу почувствовать, как к щекам прилила кровь, и хотелось опустить глаза, от чего-то его ладонь, держащая ее, показалась до невозможности горячей.

Звонкий сигнал автомобильного гудка разорвал какое-то неясное напряжение, заставляя их обернуться.

— Это за мной, — узнала Хадижа машину.

— Да, увидимся завтра, — кивнул Жак и склонился, чтобы расцеловать в щеки, как принято при прощании, Хадижа машинально ответила, потом отошла на несколько шагов и, с улыбкой развернувшись в сторону дороги, замерла.

У автомобиля, облокотившись на него спиной, стоял Зейн. Мужчина выглядел расслабленным, разве только совершенно противоположное демонстрировали сложенные на груди руки и пристальный, пронзительный взгляд.

Сглотнув и сказав себе, что ничего противозаконного она не совершила, Хадижа гордо подняла голову и пошла дальше. Стоило ей подойти ближе, Зейн джентльменским движением распахнул перед ней дверцу автомобиля.

Как только они оба сели в машину и тот медленно тронулся по улицам города, Хадижа порадовалась, что в салоне достаточно места, чтобы не соприкасаться с севшем рядом с ней мужем. Девушка хоть и говорила себе, что не делала бы ничего такого, но, если смотреть со стороны ислама, в пору было загибать пальцы, и как отреагирует Зейн, Хадижа не могла предугадать. Она просто смотрела на мелькающие виды города. Мужчина же, наблюдая за девушкой, что опасливо отстранилась от него, спокойно спросил:

— Это?

— Жак, — продолжая смотреть в окно, ответила она, — Он мой друг, мы с ним жили в одном приюте. Ему тоже удалось поступить в Академию.

— Это с ним ты гуляла после занятий? — тон Зейна оставался все таким же спокойным.

— Да, и еще с несколькими студентами из моей группы, — пожала плечами Хадижа, и, решив, что лучшая защита нападение, довольно резко высказалась. — Я не могу ни с кем не общаться! Да, и вообще почему я должна оправдываться? Мы просто разговаривали!

Зейн рассмеялся, покачал головой, слушая эту гневную тираду.

— Конечно, ты права. Ты должна общаться. Знакомиться с новыми людьми, заводить друзей. Я не собираюсь запирать тебя в четырех стенах.

— Что, правда? — Хадижа выглядела удивленной и озадаченной. — И все хорошо?

— Ты много лет жила сама по себе. Сама принимала решения, сама же отвечала за свои ошибки, — задумчиво произнес Зейн, смотря на Хадижу, — Я не вижу повода относиться к тебе, словно к неразумному ребенку. Запрещать. Диктовать правила и ставить ограничения. Я надеюсь на твое собственное здравомыслие. Или я не прав?

— Нет, конечно, прав, — покачала головой Хадижа. — Если честно, когда увидела, что ты стоишь там, у машины, то подумала, что меня ждет серьезный разговор…из-за Жака.

Зейн чуть поморщился. Когда автомобиль подъехал в условленное место, мужчине, конечно, не шибко приятно было наблюдать, как Хадижа мило беседует и держится за руки с каким-то парнем, но умение держать себя в руках, а главное возможность понаблюдать за женой вне стен дома, заставили остаться в машине. А реакция самой девушки дала понять, что та воспринимает его недоверчиво, ожидая нотаций и поучений.

— Хадижа, я тебе доверяю, — заставив поднять на него взгляд, произнес Зейн. — Я верю, что ты не поступишь плохо, в разрез собственной совестью. Это Франция, и понятно, что сейчас тебе здесь понятнее, роднее и привычнее, чем в Фесе или Рио. Прошу лишь не забывать, чья ты дочь.

— Конечно, — выдохнула Хадижа, ощутив мурашки, прошедшие по коже от его близости.

Она отодвинулась, резко выдохнув. Зейн сделал вид, что не заметил этого, и совершенно беззаботным тоном спросил:

— Как учеба?

— Месье Мельер — монстр, но в хорошем смысле. Сегодня объявил о Международном изобразительном конкурсе, и понятно, что вся Академия на уши встала, — начала рассказывать девушка.

— И ты будешь участвовать? — скорей подтвердил, чем спросил он.

— Конечно! Попасть в заветную тройку — это уже будет удача, — подтвердила Хадижа. — Придется постараться, — поджала она губы, понимая, что ей предстоит не одна бессонная ночь в мастерской.

— Я уверен, что ты сделаешь все, от тебя зависящее, для этого, — поддержал ее Зейн.

— Да, надеюсь.

Машина заехала на территорию особняка и притормозила на одной из подъездных дорожек. Хадижа вышла из автомобиля и, посмотрев на небо, замерла. Пока они доехали до замка, уже стемнело, и, благодаря тому, что за городом не было ни яркого освещения, ни высотных домов, звезды казались особенно яркими и близкими.

— Ух, ты! Сколько звезд! — подняв голову вверх, воскликнула Хадижа.

Она поворачивалась вокруг своей оси, продолжая рассматривать карту звездного неба, как почувствовала, что голова закружилась, и ноги перепутались между собой. Мгновенное падение вниз, и вот Хадижа уже лежала на немного прохладной и влажной траве газона.

— Хадижа, ты в порядке? — голос Зейна, с нотками тревоги, прозвучал откуда-то сверху, слева.

— Я ищу Кассиопею, — черча пальцем невидимые линии, ответила она, — Присоединишься? — шутливо предлагает она, и удивленно распахивает глаза, когда мужчина садится на траву рядом.

Это было странно и забавно: лежать на траве, смотря в бесконечный космос, который невольно затягивал, манил куда-то вдаль, ввысь, напоминая о бесконечности, о величии, о необъятности, об Аллахе.

— Вот она, — указал он немного левее, на скопление звезд, напоминающее растянутую буквы «W».

— Точно! А вот, Малая медведица, — показала она на «ковш».

— И Большая, — показал Зейн на созвездие рядом.

Общимиусилиями они отыскали Ориона, Геркулеса и еще несколько созвездий, после чего Зейн поднялся на ноги и подал руку Хадиже:

— Пора в дом, а то внезапное увлечение астрономией может закончиться для тебя простудой.

Девушка, приняв помощь, встала.

— Ты все еще уверен в моем здравомыслии? — подшутила она.

— Знаешь, начинаю сомневаться, — ухмыльнулся Зейн. — Пойдем, пора ужинать.

Хадижа не стала спорить, ощущая, что одежда стала влажной и прохладной, повела плечами, понимая, что предсказание о простуде вполне могут и сбыться. Пиджак лег на плечи, укутывая теплом и запахом сандала.

— Спасибо, — шепнула она, ощущая руки мужчины на своих плечах.

Зейн ничего не ответил и лишь чуть подтолкнул её к дому, призывая поторопиться.

Двадцать третья глава

В Каире — самом большом городе исламского мира, раскинувшемся на обоих берегах Нила почти до пирамид, величайших монументов древности, — Самат совершал утренний намаз, неистово, со всей отдачей истинно верующего человека, во всяком случае, он старался молиться именно так, но…с того самого дня, как Хадижа Рашид ускользнула от него в развалинах, парня съедали гнев и обида. И теперь эту бурю в его душе не мог погасить даже Всемогущий Аллах.

Когда Самат вернулся из Феса, то отец был в самой настоящей ярости. Он не знал, где был сын — лишь один факт того, что мальчишка покинул город без разрешения старшего в семье, выражал огромное неуважение.

— Где ты был?! — спрашивал Жаудат, посмотрев на сына донельзя рассерженным взглядом.

— Уезжал по личным делам, — процедил сквозь зубы парень, сжимая кулаки.

— По каким это личным делам?! С каких пор они вообще у тебя появились?! — еще больше распалялся мужчина.

— Отец, я уже взрослый, и у меня могут быть свои дела! — Самат не выдержал того, что его отчитывают, словно маленького ребенка.

— Ах, ты считаешь себя взрослым! — возмущению мужчины не было предела. — Ты хоть знаешь, что из-за тебя, такого взрослого, мы сейчас угодили в такую долговую яму, что если мне не удастся заключить сделку с Савирисом, то нам придется продать этот дом, чтобы не потерять бизнес.

— Это из-за отказа Саида подписать договор? — догадался молодой человек.

— Да, — выдохнул Жаудат, опускаясь в кресло, и закрыл ладонями лицо.

О, Аллах, кто бы знал, как он устал. Как он проклинал тот день, когда Самат увидел девчонку Рашид и словно сошёл с ума; когда жизнь его семьи покатилась по наклонной, и стены его дома, которые казались мужчине такими прочными, рухнули в одночасье.

— Отец, — склонился к мужчине Самат.

Ему было странно, если не сказать страшно, видеть несгибаемого, иногда жестокого Жаудата Абу Аббаса в таком состоянии. Мужчина поднял взгляд на сына. В нём не было и следа усталости, наоборот, в глазах блеснула сталь.

— Пора тебе выкинуть из головы все эти глупости. Забудь про Хадижу Рашид. Она замужем и уехала достаточно далеко, чтобы ты мог забыть про неё и про всю её семью! Завтра же я договорюсь с Таджией, чтобы она начала поиски невесты для тебя. Хочешь, чтобы тебя считали взрослым? Поступай как взрослый.

Самат вздрогнул. Жениться? Нет, он думал о женитьбе, но единственной, кого представлял в роли своей жены, во всяком, случае первой, была Хадижа. Сейчас же мысль о женитьбе на другой вызывала раздражение, словно этим он признает свое поражение перед этой девчонкой. Но спорить с отцом, когда он и так был в шаге от того, чтобы применить более жесткие методы воспитания, было бессмысленно.

— Хорошо, отец, — послушно согласился Самат.

Мужчина недоверчиво взглянул на сына. Такая внезапная покладистость была неожиданной, но, в конце концов, Самат раньше был хорошим, послушным сыном. Слава Всевышнему, Он прояснит разум Самата, и тот забудет свою блажь.

— Мне пора идти, — посмотрел мужчина на часы, — Самат, завтра у меня важная деловая встреча. Я хочу, чтобы ты на ней присутствовал, — с нажимом ответил Жаудат, демонстрируя всем своим видом, что может произойти, если сын проигнорирует это приглашение.

— Конечно, отец, — ответил молодой мужчина, хотя его мысли заняло уже совершенно другое.

Мозг зацепился за единственную фразу: «уехала достаточно далеко», — значит, девушка была уже не в Фесе и даже не в Рио. Интересно, где? Память подкинула воспоминания давнего разговора, где Сабира с искренним удивлением и непониманием рассказывала, что глупышка Хадижа хочет поступать в университет, да еще и в Европе.

Самат набрал номер телефона в доме Саадат. Адил Саадат — молодой наследник семьи, державшей сеть магазинов по торговле ювелирными изделиями, был на несколько лет старше их с Сабирой, не особо красив, но богат и щедр, поэтому сестренка была вполне довольна своим положением первой жены в таком богатом и уважаемом доме. Если бы Хадижа была также покладиста, то не было никаких проблем. Она бы давно была его женой.

«Тогда бы ты не заинтересовался ей так, как сейчас», — прошептал ехидный голосок в голове.

И Самат не мог не согласиться — именно непокорность Хадижи разжигали его интерес и необузданное желание к ней. И, возможно, когда он добьётся ее, ему станет скучно, но сейчас…сейчас им владело лишь одно желание — желание заполучить девушку себе, увидеть ее на коленях, покорной, подчинённой ему и окончательно сломленной.

— Ас-саля́му ‘але́йкум, — услышал он в трубке голос сестры.

— Але́йкум ас-саля́му, — ответил он, — Как твои дела?

— О, все прекрасно, — живо отозвалась девушка.

Самат терпеливо выслушал рассказ про новые наряды и украшения, сто тысячную благодарность Аллаху, что Тот послал Сабире такого мужа, и, наконец, умело подвел к интересующему его вопросу:

— Сабира, а помнишь, ты рассказывала мне про Хадижу, что она хочет пойти учиться?

— Хадижу? — насторожилась сестра. — Я сначала думала, что она хорошая, — в голосе Сабиры звучали нотки обиды, — но она вела себя совершенно как испорченные западные девушки.

— Сабира! — чуть повысил голос Самат. — Вспомни, пожалуйста.

— Ладно, ладно, — прозвучал недовольный голос девушки.

Ей явно не нравилась настойчивость брата, но Самату было плевать.

— Она что-то говорила про Францию, — неуверенно начала Сабира, — Да, по-моему, это была Франция. Эми еще сказала, что лягушачьи лапки — это гадость, а Хадижа уверяла, что на вкус они как курица.

— Значит, Франция, — ухмыльнулся Самат, — а куда она думала поступать, не помнишь? — с надеждой спросил он.

— Не знаю, — протянула Сабира, — вроде какая-то Академия, не помню, — фыркнула она, — Самат, что ты задумал? Чтобы ты не решил, оставь эту затею. Хадижа недостойна тебя!

— Сабира, я сам решу, — твердо заявил молодой человек, — Прошу, молчи об этом разговоре. Я люблю тебя, сестренка.

Самат знал, что сестра никому ничего не скажет. В детстве она не раз прикрывала его в шалостях, а иногда и сама в них участвовала. Сестра для него была тем человеком, который никогда не предаст и не откажется от него — недаром они были близнецами.

Ну, что ж, если память Сабиру не подвела, значит, Хадижа во Франции. Самат улыбнулся. Возможно, еще ничего не закончено, и она убежала недостаточно далеко.

* * *
— Мадемуазель Рашид, — голос месье Мельера остановил ее у выхода из мастерской.

— Да, месье?

— До окончания приема работ на конкурс остается чуть больше, чем два месяца, а вы до сих пор молчите, — просматривая какие-то записи, сказал преподаватель, — Вы собираетесь участвовать в отборе?

— Да, конечно, месье, — почувствовала себя неуютно Хадижа.

Она действительно задерживалась с предоставлением работы на конкурс, но то, что она рисовала в последнее время, ее саму не устраивало. Любая тема, идея или образ казались скучным, заезженным до дыр, не достойными внимания. Может, так сказывался страх или усталость, а, возможно, и то, и другое, но Хадиже хотелось верить — самое лучшее, что она сейчас способна нарисовать хотя бы это «ничего».

— Вы очень талантливая девушка, — отрывая свой взгляд от холстов, посмотрел на нее Мельер, — Ваше понимание гармонии цветов, изящность штрихов и, конечно, неповторимый восточный колорит — меня радует и удивляет, что в столь юном возрасте вы уже нашли свой стиль.

Хадижа почувствовала, как щеки запылали от румянца. Неожиданная похвала мастера была по-настоящему приятна.

— Мне очень лестно, что вы думаете обо мне так, — выдавила она из себя робкую улыбку. — Я постараюсь не подвести вас, месье.

— Я надеюсь на это, — он положил свою руку ей на плечо и придвинулся на шаг ближе, пристально посмотрев девушке в глаза. — Главное, рисуя, вкладывать в свою работу часть души, сердца, эмоций, — голос мужчины стал глубоким, гипнотическим.

Мурашки пошли по телу и почему-то захотелось отстраниться, словно в этом магнетизме мужчины кроилась какая-то неявная опасность.

— Да, месье, — её улыбка стала натянутой, и захотелось уйти из аудитории, где они остались лишь вдвоем.

Сам Мельер заметил возникшую напряженность сразу и отошёл от Хадижи:

— Простите, мадмуазель, я знаю, что по закону религии мужчина не должен прикасаться к женщине, если она ему не родственница и не супруга, но, увы, я бываю слишком порывист.

— А вы тоже мусульманин? — спросила Хадижа.

— О, я смешение двух кровей, двух миров, — ответил мужчина, грустно улыбнувшись каким-то своим мыслям, — и это иногда раздирает меня на части. Мадмуазель Рашид, вы можете идти. Я надеюсь увидеть вашу работу в ближайший месяц.

— Да, конечно, — отходя к двери, сказала девушка, — Всего хорошего, месье. До завтра.

Хадижа чуть было не выбежала из парадной родной Академии.

* * *
— Чего он от тебя хотел? — спросил Жак, как только заметил подругу.

— Просил не задерживать работу для конкурса, — ответила она, всё ещё соображая, из-за чего у неё вдруг возникло это липкое чувство, что до сих пор неприятно кололо кожу.

— А ты еще даже набросок не показывала? — удивленно спросила Одетта, выкидывая окурок сигареты в урну.

— В последнее время мне кажется, что я вообще не способна написать хоть что-нибудь толковое, — выдохнула Хадижа. — Какую бы картину не начала, всё хочется просто залить чёрной краской.

— Ага, сплагиатить шедевр Альфонса Алле, — засмеялся Луи.

— Не угадал, Малевича, — парировала Хадижа.

— А если серьёзно, то тебе бы не помешало развеяться. Перезагрузить мозги, — обняла Хадижу Оди. — Мы тут думаем пойти в клуб, может, ты с нами? Ты мне давно обещала.

— Прости, не сегодня, — покачала головой Хадижа.

— Другого ответа я от тебя и не ожидала, — грустно вздохнув, Одетта выпустила подругу из своих объятий.

Хадижа уже привыкла, что Оди как воздух было необходимо прикасаться к человеку. Она постоянно обнимала то Жака, то Луи, могла поцеловать в щеку или взлохматить волосы, просто проходя мимо. При том, в этих прикосновениях не было и намека на флирт; и чем лучше она относилась к человеку, тем чаще пыталась хоть как-нибудь до него дотронуться.

— Не обижайся, Оди, — Хадижа притянула подругу к себе. — Завтра сходим в кафе. Хорошо?

— Ну, как на тебя обижаться, милая мордашка, — улыбнулась ей Одетта. — Но в клуб я как-нибудь тебя всё равно затащу, не отвертишься, — шутя пригрозила она.

За этим разговором они подошли к входу в метро.

— Пока, — попрощалась Хадижа с друзьями, уже приметив на другой стороне знакомую машину.

— До завтра, — помахали ей они, спускаясь в подземку.

Хадижа бодрым шагом отправилась к автомобилю, но, стоило ей сесть в салон, как она устало откинулась на спинку кресла.

— Тяжелый день? — услышала она голос Зейна.

— Сумбурный, — пожала плечами девушка.

— Не против съездить со мной в «Нефертити»? — спросил мужчина, — Или слишком устала?

— В твой клуб? — в глазах Хадижи загорелось любопытство — она еще не разу не была во французской версии «Нефертити», — Да, конечно.

— Хорошо, мы ненадолго, — улыбнулся Зейн.

Клуб внутри представлял из себя практически точную копию клуба в Рио, за исключением некоторых деталей в планировке и во внутренней отделке. Как только Хадижа переступила порог заведения, на неё буквально нахлынуло дыхание востока, отражённое даже в самых незначительных, на первый взгляд, деталях: в ароматах благовоний, узорах на стенах, в ненавязчивой арабской мелодии, что лилась из больших колонок, на втором этаже.

Хадижа осмотрелась вокруг. Зал был почти пустым; то тут, то там сновали служащие, и к ним тут же подбежала симпатичная девушка-администратор:

— Месье Шафир, всё готово началу отбора.

«Отбора?» — удивлённо посмотрела Хадижа на мужа.

— Прошу, проходите, садитесь, — продолжала щебетать девушка. — Принести какие-нибудь напитки? Чай? Кофе?

— Нет, спасибо, пока ничего не надо, — отказался Зейн.

Девушка перевела взгляд на Хадижу.

— Мне тоже ничего, спасибо, — ответила она, присаживаясь в удобные кресла в первом ряду от небольшой сцены, в центре зала.

— Так это кастинг танцовщиц, — догадалась Хадижа, заметив небольшую группу девушек, в восточных костюмах, что столпились у сцены.

— Да, — кивнул Зейн. — Восточный клуб и без танцовщиц — такого не бывает. Основной костяк группы уже набрали, осталось найти главную танцовщицу, звезду номера, — улыбнулся мужчина.

— Понятно, — кивнула Хадижа, посмотрев на сцену, куда уже шагнула первая претендентка.

Девушка кружилась под ритмичную мелодию, но Хадижа с неким равнодушием отметила, что она бы станцевала лучше. Девушка не могла точно сказать, было ли в этом виновато волнение или сама артистка, но танец не впечатлил, не заставил жадно следить за каждым его движением. Почти так же прошло еще танцев пять. Хадижа, уже заскучав, стала машинально чертить на салфетке какой-то рисунок, как громкий удар гонга заставил ее вздрогнуть. В чёрной чадре, скрывающей с головы до ног, в круг света вышла новая кандидатка. Протяжный восточный напев слился с первым движением руки, медленно и вальяжно снимающей чадру. Под ней скрывалась женщина в темно-синем костюме для восточных танцев, к её поясу была прицеплена сабля в коротких ножнах.

Музыка набирала темп, становясь немного резкой, игривой, как и движения танца. Женщина вынула саблю из ножен и закружилась с ней. Сталь сверкнула в лучах прожекторов. Артистка владела оружием, словно древний воин, уверенно и изящно, — то мелькала вокруг нее, словно её партнер в танце.

Хадижа замерла, наблюдая за женщиной, казалось, стараясь даже дышать потише, чтобы ничем не разрушить возникшую чарующую атмосферу. Танцовщица водрузила саблю себе на голову и продолжила; её движения стали более плавными, но при этом продолжали попадать в ритм играющей музыки.

Хадижа поймала себя на том, что наклонилась в сторону сцены, чтобы не пропустить ни одно движение, ни один жест. Со всей своей любовью к музыке, девушка вдруг с острой ясностью осознала, что, возможно, никогда не сможет танцевать так искусно, легко и профессионально. Она украдкой посмотрела на Зейна. Мужчину тоже, казалось, полностью захватило выступление: он сидел прямо, ладони сжали подлокотники кресла, а взгляд неотрывно следил за умелой танцовщицей.

На последних аккордах мелодии, держа саблю в руке, женщина делает резкий поворот, шагая со сцены, и останавливает лезвие, кончиком указывающее на Зейна, в нескольких сантиметрах от него.

Музыка стихла, и в клубе воцарилась тишина, в которой собственное сердцебиение казалось оглушающим, и тут, словно гром, прозвучал шквал аплодисментов. Хлопали все, кто наблюдал за представлением: и служащие клуба, и остальные танцовщицы. Женщина поклонилась, вернувшись на сцену, и, подобрав чадру, вложила оружие в ножны.

Развернувшись, она с удивлением посмотрела на протянутую к ней руку.

— Вы покорили всех своим искусством, как луна покоряет море, — ловя взгляд незнакомки, проговорил Зейн.

— Спасибо, — улыбнулась женщина, принимая руку, чтобы сойти со сцены.

Как только танцовщица спустилась, мужчина сам шагнул на сцену, с целью обратиться к тем девушкам, что еще не успели выступить:

— Милые леди, прошу простить меня за ваше потраченное время, но, похоже, мы уже нашли нужного нам человека.

Вокруг послышались разочарованные вздохи.

— Как вас зовут? — спускаясь, спросил Зейн, обратившись к незнакомке.

— Гарра Даниф, — представилась она.

— Вы великолепны, Гарра, — Зейн поцеловал кисть женской руки, чуть касаясь её губами.

— А вы слишком великодушны, — смущаясь, ответила она, отстраняя свою ладонь от его, — Танец — моя жизнь. Он для меня также естественен, как и воздух. Впрочем, я вижу, что вы меня понимаете. У вас походка танцора.

Хадижа старалась сохранять спокойствие, наблюдая за ними двумя. Гарра явно флиртовала с Зейном, а он… то ли поддавался на это очарование, то ли сам начинал очаровывать. Проклятие фараона. Уговаривая себя, что не имеет права ревновать, девушка заставляет себя вспомнить, что её брак с Зейном — фикция, и даже если нет, то у него, как у любого состоятельного мусульманина, есть возможность взять себе и вторую, и третью, и даже четвёртую жену.

Девушка сама не заметила, как от салфетки, на которой она начиркала силуэт танцовщицы, остались лишь маленькие клочки, которые мусором засыпали стол и пол под ним.

— Открытие клуба планируется через две недели, — перешел на деловой тон Зейн, — Мой помощник подготовит договор; и, если вас все устроит, то буду рад видеть ваше выступление.

— Спасибо, — чуть склонилась Даниф, — А сейчас, позвольте, я покину вас, мне еще нужно переодеться.

— Да, конечно, — поклонился Зейн, — Гарра, это было волшебно.

Женщина, благодарно улыбнувшись, пошла в сторону служебных помещений, где переодевались пришедшие на кастинг. Зейн же украдкой посмотрел на Хадижу. Девушка пыталась выглядеть спокойной, но он видел её взгляд, он ощущал его буквально кожей, и горка изорванной бумаги на столике была красноречивее любых других слов.

— Пойдём? — спросил он Хадижу, поравнявшись с ней.

— Да, — коротко бросила она, избегая его взгляда, и подняла с пола рюкзачок и тубус, после чего пошла за ним следом, на выход из клуба.

В автомобиле повисло напряжённое молчание, которое, казалось, с каждой секундой становилось все более ощутимым. Первым не выдержал Зейн:

— Ты злишься.

— Нет, с чего бы мне, — пожимая плечами, ответила Хадижа, смотря в окно автомобиля.

— Хадижа, ты сама видела, она прекрасно танцует. Такой профессионализм не часто встретишь и в Марокко.

— Видела, — подтвердила девушка, — А также видела, что она красива и не прочь занять место не только танцовщицы в клубе, но и чьей-нибудь жены, — фыркнула Хадижа, особо выделяя последние слова.

Зейн не мог сдержать улыбку:

— Неужели ревнуешь?

— А стоит?! — наконец, повернулась к нему лицом Хадижа. — Ты же «проклятье фараона», не принадлежащий никому.

— Хватит, — голос мужчины стал строже и заставил вздрогнуть, — Хадижа, я стараюсь быть хорошим мужем, да просто, хорошим человеком; стараюсь понять тебя и принять такой, какая ты есть, но и ты пойми меня. Однажды я уже позволил любви завладеть моим сердцем, но эта любовь оказалась ненужной, выброшенной в песок пустыни, и я не уверен, что смогу выдержать подобное во второй раз, — Зейн глубоко вздохнул и продолжил уже спокойнее, — Хадижа, я понимаю, ты очень молода, почти ребенок, но при этом знаю, что ты способна понять многие вещи, и потому хочу тебя попросить: не играй чувствами, если не уверена, что сможешь на них ответить. Хорошо? — он пристально посмотрел на девушку.

— Да, прости, — потупилась Хадижа.

Слова Зейна ударили под дых. Он сейчас сам признался, что считает её чуть ли не ребенком, способным лишь играть в любовь, как во что-то детское и забавное. Действительно, она чуть ли не каждый день твердила себе, что ей не нужна любовь вообще и Зейна, в частности. Всё то, что было между ними в Фесе, являлось лишь вынужденным для них двоих шагом, чтобы спасти от позора её и её семью.

Всю оставшуюся дорогу они молчали, и стоило автомобилю затормозить возле замка, как Хадижа поспешила спрятаться в своей комнате — именно спрятаться, от Зейна, от себя и от образа таинственной, страстной танцовщицы, околдовывающей её мужа. А у Хадижи бешено стучало сердце, измученное жгучими уколами ревности, в которой она не признается даже самой себе, ибо не уверена в том, что чувствует что-то настолько настоящее и сильное, чтобы не разочаровать Зейна.

Закрыв дверь, Хадижа уткнулась лицом в подушку и, наконец, дала волю слезам.

Двадцать четвертая глава

Хадижа сидела на полу студии, смотря на холст, на котором уже довольно ясно вырисовывался силуэт танцующей женщины. Художница поморщилась: ей совсем не хотелось вспоминать сцену в клубе, но как нарочно именно образ танцовщицы с саблей будоражил ее воображение и послушными штрихами ложился на холст. И сейчас Хадижа сидела, изучая уже нарисованное, и не могла понять, что ее так волнует, что за неясная тревога и тоска поселились в груди. Девушка посмотрела вокруг: на стенах висели наброски и рисунки карандашом: вот пейзаж Сены с виднеющимся вдалеке собором Парижской Богоматери, вот портрет Одетты, нарисованный украдкой пока они сидели в кафе, Жак, — взгляд остановился на портрете Зейна, и Хадижа отвернулась, опустив глаза. Она с Зейном практически не виделась, с того разговора в машине. Хадижа все свое свободное время проводила в студии, рисуя, он — в делах клуба, не исключено, что в компании Гарры, либо дома, но девушка его избегала.

Непонимание, как себя вести с мужем, и скорый отбор на конкурс гнали ее рисовать, но, похоже, и тут ей не будет покоя. Хадижа еще раз посмотрела на холст, потом перевела взгляд на наброски, и вдруг ее озарило: лицо! Лицо танцовщицы — это была не Дафир, не просто абстрактная девушка, в чертах угадывался знакомый и родной образ.

— Мама, — прошептала Хадижа.

Она встала на ноги и подошла к столу, на котором лежало множество зарисовок, альбомов с рисунками, и нашла ту папку, где были портреты Жади. Хадижа рисовала ее давно, еще до того, как узнала и поняла, кто эта женщина для нее. Образ Жади был единственным кусочком ее прошлого. Кусочком той прежней жизни, о которой она ничего не знала. Портрет матери повторялся на множестве рисунков, в множестве различных техниках, но Хадижа сомневалась, стоит ли использовать это изображение теперь, когда она знала кем была эта женщина, знала историю Жади.

«Главное, рисуя, вкладывать в свою работу часть души, сердца, эмоций», — вспомнились ей слова Мельера при их странном разговоре тет-а-тет.

А что в ней могло пробудить больше эмоций, чем образ ее матери?

— Ну, что ж, попробуем, — выдохнула Хадижа, беря кисть.

Штрих за штрихом, мазок за мазком, работа писалась, увлекала, окутывала. Пожалуй, еще никогда девушка не вырисовывала черты знакомого, до каждой черточки, лица с такой тщательностью. Хадиже казалось, что она уплывает куда-то, погружаясь в картину. Мысли куда-то утекали, в голове словно образовалась пустота. Потом сквозь туман, стал проступать образ женщины в черном, с серебряными вставками костюме, что кружилась в танце с саблей, с каждым движением становясь, все ближе, четче. Эхо знакомых голосов зазвучало в голове:

«— Мама, а ты научишь меня танцевать с саблей, также красиво, как ты?

— Да, моя принцесса.

— Ура! Мой муж будет очень доволен и будет дарить мне много золота!».

Хадижа замерла и закрыла глаза. Головная боль уже стучалась в виски. Рука с кистью чуть дрогнула, оставляя неровный мазок. Следующее воспоминание ударило по голове не хуже дубинки.

«— Я не хочу замуж! Не хочу, — слова женщины, сказанные в полной тишине, упали словно камни в водную гладь, принося бурю.

В комнате стало шумно. Голоса, что звучали в ней, были гневными, тревожными и печальными. Хадижа не слушала, кто и что говорил, она смотрела. Смотрела сквозь пелену слез на маму, что стояла, гордо выпрямившись напротив нее. В глазах женщины блестели слезы, она переводила взгляд с одного человека, на другого и, наконец, посмотрела куда-то поверх Хадижи.

— Сегодня ты умерла для меня на глазах у всей семьи. Клянусь Аллахом и беру всех в свидетели, что больше не возьму тебя к себе в дом, как бы ты не умоляла меня, как бы не унижалась Я сожалею обо всем, что дал тебе. О годах, что подарил тебе. О шелках, что я дарил тебе. О золоте, что подарил тебе, — каждое слово отца словно отпечатывалось в её голове, принося почти физическую боль.

— Не сожалей, Саид. Я верну все это, — Жади нервными движениями стала срывать с себя украшения: золотые браслеты и серьги с тихим "дзинь" падали на пол. — Бери! Бери! Это твое! Мне ничего этого не нужно! Я заберу с собой только то, что отдала тебе — свою жизнь.

Хадижа во все глаза смотрела на маму. Все это казалось девочке кошмаром, от которого нужно проснуться. Это не могло быть правдой! Только не с ней, не с ними! Но несмотря на боль от пальцев отца, что впившихся ее за плечи, пробуждения не наступало».

— Мама! — ноги задрожали, отказываясь держать.

Кисть выпала из ставших вдруг слабыми пальцев, и Хадижа, неловко покачиваясь, отступила от холста, посмотрела замутненным взглядом на картину, но видела перед собой иное:

«Наконец, внимание матери обратилась на дочь, что стояла, напротив, глотая рыдания и даже не пытаясь стереть слезы, что скатывались по побледневшим щекам. Хадижа словно застыла. Ей хотелось подбежать к матери, обхватить ее руками и не отпускать! Хотелось, чтобы все вокруг сказали, что это глупая шутка и все хорошо, и все будет как раньше: она, папа и мама, — но тело словно одеревенело, лишь сердечко билось в груди так быстро, что казалось вот-вот вырвется из грудной клетки.

— Моя принцесса, — по лицу Жади тоже катились слезы. — Моя принцесса, — голос был тихим и печальным, но она улыбнулась дочери: — Однажды, ты поймешь почему твоя мама так поступила… Поймешь».

Казалось, из тела забрали всю силу. Хадижа опустилась на пол, невидящим взглядом смотря на разбросанные вокруг рисунки, а перед глазами открытая дверь и выходящий в ночь женский силуэт.

— Я не понимаю! Не понимаю! Не понимаю! — ощущение одиночества, острой болью пронзающее сердце, ненужности, брошенности завязались внутри тугим узлом, мешая вздохнуть.

«Она ее бросила! Мама ее бросила!», — эта мысль звучала в голове со всем отчаяньем и обидой, на который способен ребенок. Хадижа словно перенеслась на пять лет назад, переживая этот эпизод заново в самых ярких красках, возможно, слишком ярких. Взгляд упал на один из портретов матери, и девушка безжалостно скомкала бумагу, потом следующий, и следующий. Она с остервенением рвала рисунок за рисунком, словно пытаясь оставить от бумаги лишь микроскопические кусочки. Злые слезы жгли глаза, скатываясь по лицу и падая на рисунки, размывая карандаш и краску уродливыми пятнами. Хадижа подняла взгляд на холст перед ней.

Снова перед ней возникло заплаканное лицо матери, когда она, гордо застыв перед всей семьей, заявила, что не вернется к отцу, разбивая надежду и мир дочери на осколки. Злость дала Хадиже силу, чтобы подняться и в один шаг преодолеть расстояние до холста.

— Ненавижу! — она толкнула картину, и та с грохотом упала, опрокидываясь на бок. — Ненавижу, — повторила Хадижа, снова опускаясь на пол, который разноцветным ковром покрывали обрывки рисунков.

— Хадижа? — дверь распахнулась: на пороге стоял Зейн.

Мужчина с удивлением осмотрел царивший вокруг беспорядок и Хадижу, сидящую среди всего этого с отсутствующим видом.

— Хадижа! — с возросшей в голосе тревогой снова окликнул ее Зейн.

На этот раз девушка вздрогнула, услышав его, и медленно подняла на него взгляд. Хадижа была ужасно бледна, глаза блестели от стоящих в них слез.

— Почему она меня бросила? — тихо прошептала девушка.

Дальше наблюдать за развитием событий и гадать, что тут случилось, Зейн не стал. В несколько шагов преодолев расстояние между ними, он молча подхватил Хадижу на руки. Девушка инстинктивно прижалась сильнее, уткнувшись в мужскую рубашку, и закрыла глаза.

Шуршащие шаги по траве, по гравию дорожки, потом шаги по начищенному полу и в конце тихие шаги по ковру. Когда Зейн осторожно сел на постель, все также держа Хадижу на руках, девушка судорожно выдохнула. Аромат сандала успокаивал, хотя противный ком в горле все никак не хотел уходить, мешая полностью вздохнуть. Хадижа боялась открыть глаза, словно как только она это сделает, то слезы будет уже не остановить.

Они так и сидели, не двигаясь, не разговаривая, и только биение сердца мужчины где-то под ухом, не давало Хадиже до конца потерять ощущение реальности. Ее саму охватила тупая апатия, яркая вспышка эмоций сменилась равнодушием, но отголосок боли засел глубоко в груди.

Зейн, почувствовав, что Хадижа перестала дрожать, словно листок на ветру, осторожно спросил:

— Что случилось?

— Очередная «вспышка», — голос был словно чужим, хриплым.

Хадижа откашлялась.

Зейн позвал служанку, и через минуту расторопная женщина принесла стакан воды. Мужчина, все так же, не пересаживая Хадижу с колен, чуть приподнял ее, словно заболевшего ребенка, и подал стакан. Девушка отпила несколько глотков.

— Что ты вспомнила?

Хадижа пожала плечами, переведя взгляд со стакана на руки мужчины. У Зейна они были поистине мужскими, но при этом изящными, с длинными пальцами, руки музыканта, а еще очень теплыми, почти горячими. Хадижа практически неосознанно накрыла своей ладонью его рук в попытке хоть немного согреться, почувствовать живое тепло рядом, под пальцами.

— Не знаю, я даже толком понять нее смогла, что это был за семейный совет, — медленно начала она. — Точно знаю только одно: отец хотел снова взять ее в жены, а она…

Образ уходящей в ночь женщины снова резанул по сердцу, заставляя судорожно вздохнуть, подавляя всхлип.

— По рассказам тети Латифы, Самиры, Зорайде, даже дяди Али, у меня было ощущение, что мама очень меня любила, а получается, что она меня предала, просто отбросила, как часть той жизни, что ей была ненавистна, — тихо произнесла Хадижа.

— Хадижа, — выдохнул Зейн.

Он понимал, что в ней сейчас говорит обида. Обида той маленькой девочки, не понимающей всех сложностей взрослых отношений.

Зейн также помнил тоску во взгляде Жади. Тоску, которая появляется лишь у матери, разлученной со своим любимым чадом. И ее отчаянную, опасную просьбу, которую он не смог заставить себя выполнить, несмотря на всю любовь и боль, что разрывала сердце: «Выкради ее, Зейн. Выкради Хадижу, и я останусь с тобой!».

— Она тебя любила, — покачав головой прошептал Зейн. — Очень любила.

— Но, видимо, свою иллюзорную мечту о любви больше, — фыркнула девушка.

— Ты судишь как маленький ребенок, — проговорил Зейн, пожимая плечами, — но ты уже выросла, и сама понимаешь, в жизни случается много всего, и не всегда именно так, как мы хотим. Твоя мать мечтала о любви, о свободе так же, как ты мечтала поступить в Академию. Так что ты должна понять ее. Но в конце концов, она выбрала именно тебя.

Хадижа задумалась. Слова Зейна были правильными, и теперь, когда первый шок и всплеск эмоций прошел, она могла с ними согласиться, но все равно неприятный осадок разлился по сердцу горьким привкусом обиды.

— Знаешь, я помню тот момент, когда мне сообщили, что моя мама умерла, правда я тогда даже не знала, что она моя мама.

* * *
Синяя форма жандарма в белых декорациях больничной палаты казалась слишком яркой, вызывающий резь в глазах и желание зажмурится. Правда, девочке, что полулежала на больничной койке, зажмурится хотелось от всего на свете, даже от приглушенных жалюзи лучей солнца, что все же проникали в палату.

— Доктор, а вы уверены, что она меня поймет? — спрашивал полицейский.

— Да, она понимает французскую речь, правда, не все слова, поэтому используйте

предложения покороче и попроще, — ответил врач. — Но опять же, судя по ее реакциям и травмам, у девочки амнезия, и вряд ли она что-то вспомнит, во всяком случае в ближайшее время.

— Я понял, — кивнул мужчина, — но мы в любом случае должны опросить малышку. У меня самого дочь примерно ее возраста, и я даже не знаю, — жандарм покачал головой…

— Привет, Зои, — прозвучал голос доктора, вынуждая ее открыть глаза. — Как ты себя чувствуешь?

— Немного болит голова, месье, — ответила она.

— Скоро придет медсестра и даст тебе обезболивающие, — утешающе улыбнулся ей врач, — а пока поговори, пожалуйста, с этим месье полицейским. Хорошо?

— Хорошо, — медленно кивнула маленькая пациентка, перевела взгляд на жандарма.

— Здравствуй, Зои.

— Здравствуйте, месье, — отозвалась девочка.

— Ты знаешь, что с тобой случилось?

Ребенок чуть нахмурился и медленно, подбирая слова, ответил:

— Да, месье, я попала в аварию.

— Правильно, — утвердительно кивнул жандарм. — В машине с тобой были еще двое взрослых. Один мужчина — водитель, вторая — женщина. Зои, ты не помнишь кто это был? Может твоя мама? Тетя? Сестра? Няня?

Девочка нахмурилась, стараясь до конца понять, о чем спрашивал полицейский и хоть что-то вспомнить, чтобы ему ответить.

— Нет, месье, я не знаю, — покачала она головой.

— Жаль, — вздохнул мужчина, отходя назад, но потом, видимо, что-то вспомнив, стал хлопать себя по карманам, вытащил из одного из них небольшой пакетик, протянул девочке. — Посмотри, может узнаешь.

Зои взяла пакетик и с любопытством повертела в руках. В нем лежало украшение: зеленый камень с небольшими вкраплениями черного был красивым, но треснувшим, а серебряная оправа оплавилась, потеряв форму. Девочка пару раз провела пальцами по украшению, от чего камень в месте трещины немного откололся.

— Красивое, только сломанное, — протянула пакетик назад девочка.

— Ничего не помнишь? — с надеждой спросил жандарм.

— Нет, — покачала головой девочка. — Простите, месье.

— Ничего, — грустно улыбнулся мужчина. — Все хорошо. Выздоравливай, Зои.

Жандарм уже собирался развернуться, чтобы выйти из палаты, как его остановил вопрос:

— А те женщина и мужчина, они ведь умерли?

— Да, — вздохнул ответил полицейский.

Девочка посмотрела куда-то за его плечо, на окно:

— Смерть — это грустно.

— Да, смерть — это грустно, — повторил фразу жандарм, смотря на эту хрупкую девочку, которая возможно, потеряла родного человека, но еще страшнее, что она потеряла себя.

* * *
— В тот момент, я ничего не почувствовала, ни печали, ни тоски, ни боли, — продолжала говорить Хадижа. — Была пустота. Космический вакуум. Даже позже, когда я начала рисовать эти портреты, когда меня нашел отец, и я узнала правду. Все это было словно о чужом, незнакомом мне человеке, и вот теперь… стало больно.

Ладонь Зейна накрыла ее, переплетая пальцы. Хадижа вздрогнула, наблюдая за действиями мужа, но не отняла руки. Все обиды были забыты. Чтобы не происходило, Хадижа знала, что Зейн готов поддержать, позаботится о ней.

Она подняла на него взгляд, встретившись с ним глазами, и почувствовала, что щеки заливает румянец. Слишком он близко и не только физически. Хотя только сейчас девушка осознала, что буквально сидит у него на коленях.

— Прости, — заерзала она в попытке пересесть.

Зейн дал ей это сделать, встал возле кровати.

— Все хорошо, — ответил он. — Тебе нужно отдохнуть. Я пришлю к тебе служанку с чаем и, может, чего-то еще?

— Нет, спасибо, — отрицательно мотнула головой Хадижа.

— Отдыхай, — повернулся он к двери.

— Зейн? — окликнула она мужа.

— Да? — обернулся он.

— А зачем ты пошел в студию? — нахмурилась Хадижа, так как в последние несколько дней Зейн, казалось, тоже избегал встреч с девушкой.

— Ты снова забыла про ужин, — улыбнулся Зейн и вышел из комнаты.

* * *
— Хадижа, что с тобой сегодня?! — не выдержал Жак, наблюдая за подругой, которая сегодня была излишне задумчива, практически не слушала лекцию, не рисовала, а теперь, когда они пришли в кафе, мешала свой молочный коктейль трубочкой, безучастно наблюдая как опадает воздушная пена.

Девушка, вздрогнув, посмотрела на парня:

— Все нормально.

— Ага, нормально, словно я тебя первый день знаю, — буркнул Жак.

— Да, отстань ты от девушки, — фыркнула Оди. — Хадижа размышляет о вечном. Может, у нее там зреет какая-нибудь грандиозная идея и сейчас над головой вспыхнет лампочка.

— Ага, перегоревшая, — сострил Луи. — Жак прав, что-то наша восточная красавица совсем сникла.

Во взгляде Одетты появилась тревога, она накрыла ладонь Хадижу своей:

— Эй, «милая мордашка», что произошло? Тебя кто-то обидел? Только расскажи, и мы быстро начистим им задницы, правда, мальчишки?

Хадижа улыбнулась:

— Меня никто не обижал, честно. Просто действительно как-то все… серо, — девушка выпустила из пальцев соломинку и откинулась на спинку дивана. — Ничего не хочется.

— О, неужели я слышу заунывную песню депрессии, — округлила глаза Оди.

— Трек номер два, — кивнул Луи. — Надо срочно с этим что-то делать!

— Все! — стукнув кулачком по столу, что стаканы с напитками подпрыгнули, произнесла Одетта. — Сегодня ты идешь с нами в клуб! Отказы не принимаются!

* * *
Ночь выдалась ветреная, а близость Сены добавляла прохлады. Они стояли в очереди таких же молодых людей, пришедших повеселиться, у входа в клуб.

— Привет, мой дорогой, — задорно улыбнулась охраннику на входе Оди. — Скучал по мне? А я принесла тебе кое-что, — девушка вытащила из сумочки упаковку жевательного мармелада. — Твои любимые.

Практически двухметровый бугай, который, казалось, одним своим мизинцем может согнуть стальной прут, расплылся в совершенно детской улыбке.

— Ох, Оди, ты же знаешь, что сегодня в клубе аншлаг, вход только по приглашениям. Выступает сам Боб Синклер, — вздохнул мужчина.

— Вот именно, — кивнула Одетта.

Она схватила за руку стоящую позади Хадижу и вытолкнула немного вперед:

— Роби, посмотри на эту милую мордашку, я сегодня впервые вывела подругу в свет, не могу же я привести ее в клуб на абы кого? — картинно вздохнув, проговорила девушка. — Роби, пожалуйста, в следующий раз я принесу тебе две, нет, три пачки мармелада.

Охранник, глубоко вздохнув, покачал головой, но медленно отстегнул шнур перекрывающий вход в клуб:

— Хорошо, только бегом, — шепнул он.

— Роби, ты мой герой! — взвизгнула Оди и бегом помчалась ко входу, таща за собой Хадижу.

За ними прошмыгнули Жак и Луи.

Хадижа оглядела зал: черные стены освещались яркими разноцветными лучами, мелькающими во все стороны. По периметру зала стояла несколько столиков, но основную часть занимал большой танцпол и возвышение сцены с огромным экраном на стене. Девушка уже и не помнила, когда последний раз была в таком месте, не считая клуб Зейна. Хадижа не особо любила ночные тусовки, да и выбраться из приюта незаметно и вернуться по утру, чтобы не получить нагоняй, было задачей практически не выполнимой. Так что ночным тусовкам она предпочитала вечерние прогулки с Жаком.

— Как тебе здесь?! — спросила Оди, стараясь перекричать музыку.

— Классно! — улыбнулась Хадижа, наблюдая за теми, кто уже прыгал на танцполе.

Основная публика клуба: яркие словно мотыльки девушки и изо-всех сил старающиеся казаться крутыми парни. В данную минуту она сама внешне казалось ничем не отличалась от них, Одетта прекрасно поработала над Хадижей: одолжив из своего гардероба зауженные джинсы и блестящий, с открытыми плечами, топик, завершал образ яркий макияж и локоны, чуть завитые с несколькими цветными прядками. Когда они вышли из комнаты Одетты, ожидающие их Луи и Жак замерли с широко раскрытыми глазами.

— Девчонки вы просто… превзошли себя, — подобрал слова Луи.

— Хадижа, прям как в старые добрые времена! — просиял Жак.

— Пошли тусить, джентльмены! Что только для вас наряжались, — хватая сумочку и бросая Хадиже джинсовку, сказала Одетта.

— Пойдем к бару, — потянула Оди Хадижу куда-то в сторону. — Филипп, привет, — обратилась она к парню за стойкой.

— О, прелестные видения, — подмигнул им бармен. — Что будет пить?

— Пить?! — посмотрела на подругу Хадижа.

— Мохито, — ухмыльнулась Оди, и, посмотрев на Хадижу, подмигнула, — безалкогольный.

Хадижа потягивала напиток через соломинку. Ритм мелодии, усиленный колонками, пульсировал, отдаваясь по всему телу. Одетта кружилась на танцполе флиртуя с каким-то незнакомым красавчиком, знаками подзывая подругу к себе. Девушка покачала головой, идти танцевать не хотелось. Несмотря на всеобщую веселую и легкую атмосферу настроение, сначала поднявшееся, сейчас снова стало падать на отметку ниже нуля.

— Что, скучаешь? — подошел Луи, нахально отпивая из стакана девушки.

— Не знаю, — пожала плечами Хадижа.

— О, ты походу более груженная, чем я думал, — закатывая глаза, произнес парень. — Пока переходить к более серьезной терапии.

Он достал небольшой пакетик:

— Дай руку, — протянул свою.

Хадижа вложила свою ладонь в его и тот положил в нее маленькую ярко-зеленую таблеточку с изображением птички.

— Что это? Наркотики? — отстранилась Хадижа.

— Какие наркотики? — прыснул со смехом Луи. — Небольшой психостимулятор, абсолютно безвредный. Просто чтобы расслабиться. Не дрейфь, под язык и вперед, — показывая пример, сказал Луи.

Хадижа смотрела на малюсенькую таблетку на ладони. Сжала ее в кулаке. Она никогда не пробовала наркотики. Прекрасно знала к чему ведет зависимость, сколько лекций об этом было прослушано, сколько фильмов просмотрено, им даже устраивали экскурсию наркодиспансер. Девушка перевела взгляд на веселящихся друзей, что задорно прыгали на танцполе, подпевая знакомой песни. В этот момент ей стало завидно. Да, в жизни каждого из этих ребят были свои сложности и трудности, но все они могли их отбросить, все они были цельными, они четко знали кто они и чего они хотят. Сама же Хадижа ощущала себе разбитой, раздробленной на осколки: та, кем она была в прошлом, та кем она является сейчас, любовь к Зейну, замужество, Фес, Франция, приоткрывающаяся завеса прошлого, отнюдь не самого счастливого, которое, возможно, и не стоило и вспоминать. Все это навалилось на нее бетонной плитой, мешающей дышать.

— А к черту все, — выругалась она и положив таблетку под язык, шагнула на танцпол.

Хадижа кружилась в танце, позволяя музыке завладеть ей. Она прыгала, подпевала и поднимала вверх руки в едином порыве с толпой. Она ловила на себе заинтересованные взгляды парней и игриво обнимала Одетту, что, смеясь кружилась рядом,нет, нет да касаясь подруги.

Все вокруг стала восприниматься острее: цвета, ярче, звуки громче, любое прикосновение к коже отзывалась мурашками, и захотелось смеяться. Ощущение эйфории, полета. Больше не было прошлого, не было будущего, было только сейчас.

Оди ревниво прижимала Хадижу к себе, пропуская ее волосы сквозь пальцы нежно касаясь, ее лица.

— Ты такая хорошенькая, Хадижа, — разбивая ее имя на слоги, прошептала Оди.

И не успела Хадижа как-то среагировать, наклонилась и коснулась своими губами ее: поцелуй был легким, но явно недружеским. Хадижа отпрянула, даже отступая на несколько шагов назад, во все глаза смотря на Одетту:

— Оди, я не такая, прости.

Та весело рассмеялась, наблюдая за реакцией подруги, и притянула ее назад:

— Не такая, так не такая, — рассмеялась она.

— Я не знала, что ты лесбиянка, — все еще находясь шоке, продолжала Хадижа.

Не то, чтобы она раньше не встречала лесбиянок или геев. В приюте встретишь и не такое, да и обычные девочки часто по вечерам устраивали, как они это называли «любовными тренировками», отрабатывая друг на друге поцелуи, засосы, но саму Хадижу это волновало не больше, чем встречи с мальчиками.

— Я? — Оди широко распахнула свои выразительные глаза: — Кто тебе сказал, что я лесбиянка? Нет, я — би. Мне совершенно плевать какого пола будет тот человек, которого я захочу, или полюблю. Концепция «мальчики влюбляются только в девочек, а девочки в мальчиков», изжила себя с появлением искусственного оплодотворения.

Одетта притянула Хадижу к себе, погладила по щеке

— Не волнуйся, «милая мордашка», если ты придерживаешься старых взглядов, это не делает тебя хуже или лучше, это просто твое право. Я не в обиде, честно. Мы просто сделаем вид, что ничего не произошло, и будем лучшими подружками, — улыбнулась она, и нагнувшись к самому уху, прошептала:

— Твои губы как мед, я уже завидую тому человеку, что будет иметь право их целовать.

Хадижа покраснела, услышав комплимент, и улыбнулась.

Время приближалось к рассвету, когда им надоел шум клуба. Оказавшись на улице, Хадижа поежилась от предутренней прохлады. Небо уже на востоке приобрело фиолетово-серый оттенок, предвосхищающий восход солнца. Девушка посмотрела на дисплей мобильного, тот тоскливо чернел выключенным экраном. Мысль сколько раз за это время ей должно быть звонил Зейн, кольнуло совесть, но Хадижа поморщилась засунула неприятное чувство подальше, вместе с сотовым.

— Ну, что домой? — спросил Жак, вышедший вслед за ней.

— Нет, — покачала головой Хадижа, оглядываясь по сторонам. — Я не хочу домой. Я хочу покататься на карусели.

— На карусели? — нахмурилась Одетта, кутаясь в курточку. — Какой карусели?

— Самой обычной с лошадками, — повернув налево, развернулась к друзьям, ответила Хадижа. — И я даже знаю, где такая есть.

— Похоже, нашу тихоню понесло, — присвистнул Луи.

Оди пожала плечами, спеша вслед за подругой. Вскоре они подошли ко входу в Люксембургский сад.

— Хадижа, он же закрыт! Еще и пяти утра нет, — посмотрел на подругу Жак.

— Когда меня это останавливало, — пожала плечами Хадижа, подойдя к воротам.

Осмотрев замок, вытащила из своей прически две заколки, что не давали локонам падать на лицо. Поколдовав со шпильками несколько минут, повернулась к воротам.

— Хадижа, твою ж… Это же взлом! — воскликнул Луи, когда замок ворот послушно щелкнул, открываясь.

— Добро пожаловать, — фыркнула Хадижа, приоткрывая калитку.

— Черт, Хадижа, у тебя случаем нет криминального прошлого? — смотрела на подругу во все глаза Одетта.

— Нет, просто часто закрывали мои вещи в кладовках, — вспомнила девушка, как приютские задиры любили зло подшутить над ней таким образом, пряча кисти, краски, учебники, а иногда закрывали и саму девочку в пустом классе. — Пойдем, — шагнула она на территорию сада. — Или струсили?

— Хадижа, если нас поймают… — вздохнул Жак, чувствуя, что подругу начинает нести в опасную сторону.

— Да, ладно тебе, Жак! Огромная территория парка, кто нас тут найдет. Мы быстро, или вы призраков испугались? — продолжала подначивать Хадижа.

Хадижа сама не понимала почему ей так отчаянно хочется погулять по этому парку именно сейчас. Почему ей так хочется рисковать, нарушать правила, взбунтоваться против всех и вся. Не слушая больше никаких доводов, даже собственного разума, она быстрым шагом пошла по аллее.

— А знаете, она права, — фыркнул Луи. — Я с тобой, — шагнул он вслед за подругой.

— Ну, нарушать закон, так всем, — пожала плечами Оди.

В предрассветных сумерках все вокруг казалось таинственным, словно перенесенным из мистических снов. Пустые дорожки, спрятавшие в темноте статуи греческих богов. Покой зыбкий и нарушаемый только их быстрыми шагами. Увидев вдали силуэт карусели, Хадижа побежала. Эта карусель была одной из самых старых во всем городе. У некоторых деревянных лошадок отсутствовали уши и хвосты, из-за традиционной забавы с саблями, практиковавшейся именно здесь.

— Буланый конь в тележку запряжен,

однако же глядит вперед геройски,

сердитый красный лев идет по-свойски,

и следом проплывает белый слон.

Олень и здесь освоился вполне:

оседланный, несет неустрашимо

девчонку голубую на спине, — процитировал стихотворения Луи, подошедший к небольшому пульту, включающему аттракцион.

Несколько щелчков выключателями — и карусель с треском и скрипом закружилась вокруг своей оси. Хадижа, оседлав фигурку коня, завороженно смотрела на мерцающие огоньки. Одетта с детским восторгом уселась на оленя, видимо, изображая ту самую «голубую девочку», Жак выбрал красного льва, а Луи — слона. Когда животные сделали два полных оборота, Жак соскочил со своего зверя и аккуратно прошел к лошади, на которой сидела Хадижа.

— Может, ты, наконец, скажешь какого черта с тобою происходит? — спросил он. — Ты то сидишь как неживая, то начинаешь искать приключений на свою пятую точку.

— Я и сама не знаю, — отмахнулась Хадижа. — С тех пор как меня нашла родная семья, все идёт наперекосяк.

— А я думал, что все хорошо, раз ты даже приехала поступать, — удивлённо проговорил Жак. — Конечно, я понимаю — другая страна, религия, правила, но я думал ты освоилась!

— Я тоже так думала, — вздохнула Хадижа, — но я будто играла роль, в которую сама захотела поверить. Я поставила себя в рамки, старалась делать все правильно, так как от меня ожидают, но…

— Но?

Хадиже вдруг захотелось рассказать обо всем: о Самате, Зейне, свадьбе. О том, что память возвращается, показывая, что прошлое и люди в нем не такие, как она думала.

— Я словно потеряла себя. Какая я настоящая? Та девчонка, что лазила с тобой по крышам Бордо, или что послушно носит длинные юбки, слушает наставление старших, старается не опозорить ни себя, ни семью. Я очень старалась стать именно той девочкой, что все они помнили, но, может, я только старалась обмануть их и себя?

— Ты сильная, талантливая, веселая, умная. Ты это ты, и не важно носишь ли ты длинные юбки или зауженные джинсы, и какому Богу молишься, — поймав взгляд подруги, сказал Жак. — Сколько раз ты вытаскивала меня из неприятностей. С тобой вместе мы убегали от задир в приюте. Плакали над погибшим Мо, пусть он и был всего лишь хомяком в живом уголке. Благодаря тебе я никогда не чувствовал себя одиноким. Ты моя семья.

— Жак?! — ошарашенно посмотрела на друга Хадижа.

— Знаешь, я это понял, когда ты уехала, честно. Настоящая семья любит человека таким, каков он есть, не стараясь подогнать в какие-то рамки. Я приму тебя любой, и как Зои, и как Хадижу. Для меня ты это ты. И мне очень жаль, если твои родные думают иначе, — Жак смотрел на нее восхищенными глазами, словно только увидел, и в этом взгляде было что-то такое, что заставило волоски на теле встать дыбом и замереть.

Хадижа наблюдала, словно в замедленной съёмке, как Жак склоняется над ней и в последнюю секунду зажмурилась, ощущая как его губы, теплые, чуть потрескавшиеся, касаются ее губ. Это было странное чувство, до этого Хадижа целовалась только с Зейном, но там она словно проваливалась в пропасть, сейчас же мозг работал до дотошности четко, анализируя все: от запаха одеколона Жака до гладкости шеи деревянной лошади, на которой она сидела.

«Что сегодня за ночь такая?» — с досадой подумала Хадижа, обрывая поцелуй и отворачиваясь.

— Прости, — извинился Жак, видя реакцию девушки. — Просто ты…

— Не надо, — покачала головой Хадижа.

— Всем поднять руки и оставаться на месте! — прозвучал мужской голос, усиленный громкоговорителем, заставляя вздрогнуть.

Тут же карусель затормозила, остановленная кем-то из жандармов.

— Черт! Полиция! — соскочи Луи с карусели. — Валим!

Но было уже поздно: их окружили со всех сторон.

— Давайте, детишки, слезайте по-хорошему, — увещевал их полицейский с рупором. — Иначе кроме незаконного проникновения придется еще приписать сопротивление при аресте.

— Черт! — выругалась Хадижа, наблюдая как Оди, Жак вслед за ней тоже нехотя слезают с карусели, и ощущая как холодный металл наручников касается кожи запястий.

* * *
— Простите, ребята, что втянула вас в эти неприятности, — вздохнула Хадижа, разминая руки после наручников и садясь на неудобную лавку камеры, в которую их завели.

— Да ладно, для чего нужны друзья, как не для того, чтобы вляпываться в разную фигню, — пожал плечами Луи, вытаскивая откуда-то из подкладки куртки сигарету и зажигалку. Фривольно рассевшись на скамье, закурил.

— Эй, не курить! — строго сказал один из жандармов, увидев Луи, только тот успел сделать несколько затяжек. — Потуши сигарету и отдай мне зажигалку!

Парень огорчено вздохнул, туша сигарету и послушно отдавая зажигалку полицейскому.

— А ключа и мантии-невидимки у тебя там нет? — обратилась к Луи Одетта, кивая на куртку.

— Ага, и волшебная палочка в заднице, — фыркнул он.

Хадижа нервно посмотрела на тикающие часы на стене: стрелки приближались к шести, а это значит, ее не было всю ночь. Девушке было сложно представить, что и сейчас думает Зейн. Какие морги и больницы обзванивает, но главным было даже не это.

Чтобы их выпустили, хотя бы под залог, нужно уплатить штраф. А значит, она должна позвонить. Девушка взглянула в сторону друзей: было мучительно думать, что они подумают, когда правда вскроется, мучительно думать, что скажет Зейн после этой ночи, после всего что она натворила. Хадижа облокотилась на холодную стену и закрыла глаза.

«Заигралась, девочка, пора платить по счетам».

— Слушай, Оди, может того, позвоним твоим предкам? — услышала Хадижа вопрос Луи и распахнула глаза, с интересом посмотрев на подругу.

Одетта поморщилась:

— Не вариант, мой папочка скорей сгноит меня в этой дыре, чем потратить хоть су на свою непутевую дочь. А если и соизволит, то только меня одну, — она обвила взглядом друзей.

Хадижа вздохнула, снова прислоняясь к стене. Видимо, все-таки придется звонить Зейну. Она уже встала с лавочки, чтобы подойти к жандарму и попросить позвонить, как голос полицейского входящего в кабинет, где была их камера, остановил ее:

— Заходите, месье Шафир, ваша жена тут.

Двадцать пятая глава

Зейн смотрел на Хадижу, стоящую посреди довольно большой камеры; одетая по-европейски непривычно и ярко-накрашенная, она едва походила на себя. Он видел, как она невольно отступила назад, видимо, заметив его взгляд. Мужчина и сам точно не знал, что хочет сделать сильнее: как следует ее встряхнуть, спросив: «Какого черта происходит?», или прижать к себе, с облегчением понимая, что она в порядке.

Полицейский открыл дверь камеры со скрежетом, царапающим слух.

— Мадам Рашид, выходите, вы свободны, — обратился он к Хадиже.

Девушка же растерянно оглядывалась по сторонам, словно до неё не доходил смысл сказанного.

— Хадижа? — позвал девушку сам Зейн.

Она вздрогнула, посмотрев на него и резко выдохнув, шагнула в его сторону. Все эти длинные секунды она взглядом изучала его костюм, боясь взглянуть в лицо.

— Я…

— Разговор подождет до дома, — перебил ее Зейн.

Хадижа отрицательно замотала головой, наконец, взглянув в его глаза:

— Я хотела попросить, — она замолчала, подбирая слова, и быстро оглянулась на Жака, Оди и Луи, сидевших чуть ли не с открытыми от удивления ртами, — Заплати, пожалуйста залог и за моих друзей.

Зейн посмотрел на троих молодых людей, сидящих на лавочке и не отрываясь наблюдавших за ним и Хадижей, с выражением крайнего удивления на лицах.

Мужчина устало вздохнул, спорить не хотелось, и снова подошел к жандарму, отсчитав нужную сумму.

— Выходите, — скомандовал тот остальным.

Луи, Одетта и Жаку второй раз повторять было не нужно. Они выскочили из камеры, стараясь не смотреть на Зейна с Хадижей, быстро буркнули «спасибо», словно боясь, что неожиданный «муж» изменит своё решение, и поспешили на выход.

Хадижа вздохнув, поджала губы, не представляя, как сможет объяснить им свой обман, а потом перевела взгляд на мужа. Серьезный, задумчивый, холодный взгляд Зейна заставил её почувствовать, что тюремная камера уже не такое негостеприимное место, но выбора у нее, как всегда, нет. Судорожно сжимая края курточки, Хадижа быстрым шагом направилась к выходу.

Абсолютное молчание, нарушаемое только негромкой мелодией радио, доносящейся из аудиосистемы, да звуком мотора автомобиля, давило на уши. Хадижа смотрела в окно, пытаясь найти слова, чтобы объясниться. Оправдаться? А почему она должна оправдываться? Она повеселилась с друзьями, прогуляла всю ночь. Проветрилась. Пробралась на охраняемую территорию, попала в тюрьму. Да, это уже выходило за границы невинной шалости.

Голова начинала болеть, а в горле пересохло настолько, что казалось слюны во рту просто не осталось. «Чтобы я ещё раз взяла какую-то гадость у Луи», — фыркнула про себя Хадижа, ощущая, как головная боль становится всё сильнее.

Она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза, как ей показалось лишь на минуту, но машина вдруг остановилась, и девушка уже хотела встревоженно спросить «что случилось?», как увидела, что они уже приехали домой.

Зейн вышел из автомобиля первый и, обойдя его, распахнул дверцу перед Хадижей. Оставаться в салоне не было смысла, так что девушка, глубоко вздохнув, вышла из машины и направилась к дому.

Она остановилась в гостиной, борясь с трусливым желанием бегом подняться по ступенькам и закрыться в своей спальне. Зейн вошел следом и кивнул в сторону кабинета, не удостоив приветствием слуг, вышедших навстречу. Хадижа прошла в кабинет, что в основе своей оставался всё таким же, каким он был и до их переезда, — лишь некоторые детали исконно восточного убранства: лампады, подушки, разнообразные мелочи, что невольно указывают на предпочтения хозяина и придают даже такому холодному и официальному помещению, как кабинет, индивидуальность и уют, — говорили о том, что это владение Зейна. Взгляд Хадижи наткнулся на портрет в простой раме, её рисунок, подаренный на том злосчастном празднике.

Значит, он все же не оставил его в Рио. От этого открытия приятно зашлось сердце, и девушка улыбнулась.

— Так что это было? — вопрос Зейна прозвучал за спиной.

Хадижа обернулась. Мужчина стоял у двери, словно отрезая ей любую попытку выйти из кабинета, не завершив разговор.

— Ребята решили пойти в клуб и пригласили меня, — пожав плечами ответила девушка, ища глазами графин с водой: засуха, как и головная боль, становились нестерпимыми, и говорить было сложно.

Обнаружив графин и пару стаканов на небольшом столике перед диваном, Хадижа чуть ли не бегом направилась туда. Осушив два стакана залпом, девушка облегченно выдохнула и повернулась к мужу. Зейн стал ещё мрачнее, и голосе послышались металлические нотки:

— Что принимала?

— Я?

— Хадижа, ты сейчас пила так, словно целый день провела в пустыне, а твои зрачки практически сравнимы с радужкой, поэтому не говори, что ничего. Поверь, я видел достаточно людей, которые что-то употребляли, и их судьба зачастую печальна.

Хадижа неуклюже съежилась, смотря на него исподлобья:

— Какая-то зеленая таблетка с силуэтом птички. Больше ничего. И, поверь, я знаю, что наркотики — это плохо и никуда не ведут. Мне сейчас так… что пробовать что-то еще нет никакого желания, — уверила его девушка.

— Тогда зачем? — продолжал расспрашивать Зейн.

— Не знаю? — покачала головой Хадижа, садясь на диван, — Просто попыталась убежать от всего и от всех, а особенно, от прошлого, которого я не помню.

— А эта история с каруселью?

— Захотелось покататься. Было весело, — не смогла сдержать улыбку Хадижа, снова ощутив по телу дрожь от совершения чего-то запретного.

Казалась эта её улыбка стала последней каплей в чаше терпения, что помогала Зейну оставаться спокойным.

— Ты считаешь это все веселым?! А ты знаешь, что сказал бы твой отец, вся твоя семья, если бы они узнали об этом?!

Хадижа вздрогнула, распахнутыми глазами взглянув на мужа. Пожалуй, это был первый раз, когда Зейн повышал голос при ней вообще, а на неё в частности.

— Наверное, прокляли и выгнали бы прочь, как и мою мать, — чётко отчеканив каждое слово, ответила она, теперь заставив вздрогнуть его.

— Хадижа…

— Не надо, — перебила Зейна девушка, — Я давно поняла, что моей семье нужна другая я. Сиди дома, рожай детей, готовь баранину, да молись. А если мне плевать?! Если передо мной целый мир, я не собираюсь становится другой! Не собираюсь играть роль! Всё, хватит! Надоело! — Хадижа вскочила с дивана, — Хочешь разводиться?! Вперёд! Я никого не неволю… я не просила! Просто, — девушка выдохнула, опустив взгляд, и продолжила уже тише, — Я не хотела делать им больно, не хотела, чтобы им было плохо… из-за меня.

— Хадижа, прости, — шагнул в ее сторону Зейн, — Просто я испугался, подумал, что с тобой что-то случилось. Ты не отвечала на звонки, пока мне не отзвонились, я думал…

Мужчина резко замолчал, а Хадижа нахмурилась, вспомнив, как удивилась тому, что Зейн оказался в полицейском участке ещё до того, как она успела ему об этом сообщить.

— Кто тебе позвонил? — прямо спросила она.

Зейн не стал выкручиваться или отпираться, а просто ответил:

— К тебе приставлены телохранители. Двое, у них задание следить за тобой, но не вмешиваться, если не будет прямой угрозы.

— Телохранители?! Следят?! — пыталась осмыслить услышанное девушка.

Так значит за ней следили и обо всем докладывали Зейну! А как же это его «я тебе доверяю»? Опять ложь? Стало обидно и больно, словно её только что предали самым подлым способом:

— Вот цена твоего доверия?! Два охранника. Зачем тогда все наши разговоры о том, что относишься ко мне как к взрослой?! О доверии?!

— В связи с сегодняшней ночью, возможно, я не был так уж прав в своих словах, — снова начал заводиться Зейн, — Сегодняшнее твое поведение, ну, никак не похоже на поведение взрослой, разумной девушки.

— Зато нормально для подростка. Обычного нормального подростка! Без потери памяти, родственников, что живут словно в Средневековье! Замужества! — парировала в ответ Хадижа, — Знаешь, Самат был честнее, он хотя бы не делал вид, что ему интересна моя личность. Он просто хотел меня.

— У тебя есть шанс до сих пор попасть к этому честному, как было в Фесе, — ехидно улыбнулся Зейн, прищурив глаза. Он определенно наслаждался эффектом шока от своих слов, — Да, Хадижа, я знаю о том, что произошло в развалинах, и как именно ты повредила ногу, и поэтому велел приставить к тебе телохранителей.

Ощущение предательства кольнуло уже во второй раз. Дядя Али обещал не рассказывать ни о чем ни отцу, ни Зейну. Сомнений, что это был не он, почему-то не возникало.

— Самат — прекрасное оправдание, чтобы держать меня под контролем, следить за мной. А может, запереть меня в комнате и надеть паранджу, тоже во имя моей безопасности?! Он за две тысячи миль отсюда, и вряд ли даже знает, где я сейчас!

Её слова разбились о тишину. Зейн просто стоял и смотрел на девушку, которая сейчас буквально дрожала от злости и возмущения. В самом мужчине тоже поднимался протест. Он словно разговаривал с капризным, настырным ребенком, которого всеми способами убеждают не лезть туда, где опасно, а он назло стремится именно туда. Хотелось поступить с Хадижей именно так, как с непослушным ребенком: отчитать и отправить в свою комнату, а может собрать вещи и вернуть Саиду, пусть сам разбирается со своей дочерью. Зейн устало вздохнул, понимая, что точно так не поступит. Он ощущал себя как в давних разговорах с Жади. Воспитание, память, а характер, заложенный перетасовкой генов, видимо, нельзя было изменить ничем.

— Хадижа, иди пожалуйста в свою комнату, — медленно и как можно спокойнее сказал он.

Девушка словно ждала этих слов и, резко развернувшись, вышла из кабинета.

Зейн сел в кресло, устало откинувшись на его спинку. Он чувствовал себя уставшим, не столько физически, сколько морально. Зейн понимал, что с Хадижей будет непросто. Девушка без прошлого, стоящая на границе востока и запада, как на лезвии клинка. Понимал, что она слишком хрупкая, слишком юная. Запутавшаяся. Но в последние недели ему стало казаться, что всё более-менее начинает налаживаться.

Хадижа была счастлива поступить в Академию, завела друзей и потихоньку пропускала его в свой мир. Их вечерние разговоры, где она с горящими глазами рассказывала про какой-нибудь мировой шедевр или новую технику живописи, что изучали сегодня, были на вес золота. А потом, все пошло под откос: сначала ссора из-за танцовщицы, потом вспышка в памяти, когда он испугался, что психика Хадижи просто сломается под давлением подобного стресса, и вот, теперь, ночные гулянки, наркотики и арест.

Честно, сейчас он не знал, что делать с Хадижей. Отправить ее в Рио, к Саиду? Чтобы она себе там ни думала и чтобы ни говорила, так он с ней не поступит. Возможно, стоит просто переждать, дать им обоим остыть. Поспать. Бессонная ночь давала знать о себе, затуманивая голову и давя на веки. Он всё решит, обязательно, но чуть позже. Да поможет ему Аллах.

* * *
Хадижа вбежала к себе в комнату, всё ещё ощущая, как её трясет от злости и обиды. Слёзы мешали видеть, в горле встал ком, мешающий дышать, и казалось, что он вот-вот вырвется наружу бессильными рыданиями, которые она, несмотря ни на что, пыталась удержать.

Сняв до одури надоевшую одежду, девушка встала под душ, ощущая, как смывается и тушь, и карандаш, чуть пощипывая глаза. Черные струи сбегали по телу, оставляя на полу душевой уродливые чёрные кляксы. Хадиже казалось, что сейчас внутри неё тоже расползается такая же чёрная муть, состоящая из обиды и злости, но её так просто не смыть.

Да, она далеко не святая и натворила сегодня много чего, чем не стоит гордится, но их поступки, их жалкие оправдания собственного обмана, двуличия… ужаснее, чем вся эта бесконечная ночь. Хадижа прислонилась к стенке душевой, рассматривая кольцо, поблескивающее в свете лампочек. Захотелось снять украшение вместе со всеми клятвами, обещаниями и обязательствами и, наконец, вздохнуть свободно. Шальная мысль о том, что пора заканчивать весь этот фарс, пришла в голову, обретая уверенность и неясную тоску в сердце.

«Ты снова будешь одна», — шептало оно, сжимаясь от неприятного предчувствия.

— Плевать, — сказала Хадижа, сжимая ладони в кулаки.

«Ты подведёшь и разочаруешь их. Отца, Зейна, тётю Латифу, дядю Али, Самиру», — продолжало убеждать сердце.

— Они сделали это первыми, — зло ответила она.

Часы показывали полдевятого утра. Сняв с себя последнее украшение, подвеску в форме кошки, Хадижа положила его в шкатулку. Взяв рюкзачок и тубус, она осмотрела спальню в последний раз. Всё должно выглядеть так, словно она просто отправилась на учёбу. Хотя есть же телохранители… девушка грустно ухмыльнулась, вот пусть они и сообщат своему работодателю, что она просто ушла из дома.

* * *
Хадижа сидела перед холстом. Простая композиция, натюрморт из различных по форме и размеров геометрических фигур, просто практика, не сложнее, чем урок в художественной школе, а у неё кисть в руках не держалась. Девушка чисто на автомате, быстрыми штрихами, накидывала эскиз будущей картины, сама украдкой наблюдая за Луи, Одеттой и Жаком. После бессонной ночи они тоже выглядели потрепанными, как и она сама. Никто из них не поздоровался с ней, да и едва ли даже смотрел в её сторону, даже Жак… особенно Жак.

Ощущение полного одиночества, чувство стыда, желание разломать все вокруг, разрыдаться, убежать, спрятаться, исчезнуть, — все эти чувства давили на нее, проверяя на прочность, а запас этой самой прочности истощался миллисекундами. Кулаки и глубокий вздох. Сжатый в пальцах карандаш, до треска, до боли в пальцах. Взгляд Хадижи снова вернулся к холсту. Вспомнились старые привычки, когда после обид, несправедливых слов, да просто плохого дня, она приходила в мастерскую в приюте и начинала рисовать, забывая про всё.

— Мадемуазель Рашид, — голос мсье Мельера заставил девушку вздрогнуть, — Вы собрались остаться тут на ночь?

Хадижа непонимающе осмотрелась вокруг. Все студенты уже покинули аудиторию, и осталась только она и преподаватель.

— Ой! Простите, мсье, — судорожно собирая свои вещи, воскликнула Хадижа, — Я просто заработалась.

— Вижу, — кивнул мужчина, рассматривая полотно, — Мне нравится, как вы погружаетесь в работу, забывая обо всём вокруг, но это не лучшая ваша картина, — покачал он головой, — Обычно в них больше плавности, изящности.

Хадижа сама посмотрела на холст: небрежные маски, слишком темные тона, с резкими переходами от света в тень и обратно. В реальности, освещенные ярким солнцем предметы казались парящими, на картине же они приобрели вес и слишком грубое начертание.

— Да, мсье, — согласилась с критикой девушка, — Сегодня явно не мой день.

— У всех такое случается, — философский ответил Мельер, — Хотя натюрморт при всем при этом получился не просто техническим отображением реальности, а, скорее, отображением тех чувств, что сегодня владеют вами, — он замолчал, продолжая вглядываться в картину.

— Спасибо, — смутилась Хадижа, — Я пойду.

— Да, конечно, — улыбнулся мужчина, отступая на шаг, но стоило Хадиже пройти мимо и сделать несколько шагов в сторону двери, как он окликнул её.

— Да?

Мельер быстрыми шагами подошел и протянул Хадиже маленького, сложенного из бумаги, журавлика.

— На счастье, — улыбнулся он, — В Японии есть традиция, в основе которой лежит красивая легенда: «Если с любовью и тщательностью свернуть тысячу бумажных журавликов, подарить их окружающим, и получить в ответ тысячу улыбок — исполнятся все желания».

Девушка осторожно взяла бумажную фигурку:

— И какое у вас желание?

— Как и у всех, кто решился на то, чтобы сворачивать журавликов, невыполнимое, — грустно улыбнувшись, ответил он, — Все наладится, не печальтесь.

— Да, спасибо, — кивнула Хадижа, — До свидания, мсье Мельер.

— До завтра, мадемуазель Рашид.

Хадижа вышла из аудитории. Остановившись в холле, она подняла голову вверх, любуясь небом через необъятную стеклянную крышу.

«Все наладится. Всего будет хорошо», — мысленно повторила она.

Легко было уйти из дома на эмоциях, убеждая себя, что она сильная, что привыкла быть сама по себе, что справится. Сейчас, когда хотелось есть, когда нужно было где-то переночевать, а денег в кармане было разве что на круассан и чашку кофе в ближайшем кафе, уверенность в правильности своего поступка таяла на глазах.

Выйдя на крыльцо, девушка осмотрелась. Ни других студентов, ни знакомого автомобиля видно не было. Хадижа резко выдохнула, закусив губу. Хотела свободы? Получай. Ни друзей, ни мужа, ни даже попытки вернуть беглянку. Хотя Зейн ещё не мог ни узнать, ни понять, что Хадижа не намеревается возвращаться домой. Сейчас девушка сама себе напомнила ребёнка, который, обидевшись на родителей, вышел за порог дома, и стоит в ожидании, когда к нему прибегут уговаривать вернуться назад. Это разозлило и придало решимости сделать то, о чём думала с самого утра. Вприпрыжку спустившись со ступенек, Хадижа отправилась по узкой, но уютной Rue Bonaparte в сторону Сен-Жермен-де-Пре — ближайшей станции метро.

* * *
Хадижа, наверное, уже минут пять стояла у знакомой двери, не решаясь постучать. Можно было просто оставить пакет с вещами у двери, а самой уйти восвояси, но возвращение одежды Оди было лишь предлогом, чтобы попытаться извиниться и объяснить произошедшее. Хотя бы Жак должен был её понять и простить. Только она решилась и подняла руку, как дверь сама отворилась, и нос к носу с девушкой оказался Луи.

— Ух, ты! Приветствую вас, мадам, — ехидно ухмыльнулся он, выделяя последнее слово, — Какими судьбами к нам? Неужели, муж отпустил?

— Кто там, Луи? — раздался звонкий голос Одетты.

— Наша маленькая врунишка, — ответил он.

— Я принесла одежду, — кивнула Хадижа на пакет, уже собираясь всунуть свою ношу парню и, развернувшись, уйти.

— Пригласи гостью, — снова раздался голос Оди, — Выяснять отношения на лестничных клетках круто только в слезовыжимательных мелодрамах.

Луи распахнул дверь шире, и сам отошел, позволяя Хадиже войти.

В гостиной на диване сидела Одетта, щелкая пультом каналы. Жака не было видно. Хадижа подошла к дивану и поставила пакет.

— Спасибо за наряд, — коротко сказала она и развернулась, уже намеревалась идти обратно к двери, как Одетта схватила ее за руку и потянула к себе:

— Милая мордашка, куда собралась?

Хадижа от неожиданности потеряла равновесие и плюхнулась на диван, удивлённо смотря на подругу.

— Не знаю, — пожала она плечами, — Я из дома ушла.

— Чёрт! — подпрыгнула на месте Оди, пододвигаясь все ближе, — Все чудливее и странноватее! * Давай рассказывай с самого начала, кто ты такая, мадам Хадижа Рашид? Или это не твоё настоящее имя?

— Нет, это как раз настоящее, — поджала губы девушка, — Не настоящее я носила раньше, так как настоящего просто не помнила.

И Хадижа начала рассказывать обо всем: побеге матери от её отца, про аварию, амнезию, больницу и детский дом, — прерываемая лишь возгласами Одетты, да тихой руганью Луи. Когда Хадижа начала рассказывать про возвращение в Рио и Самата, из комнаты вышел Жак. Лицо у старого друга было мрачным. Он ничего не сказал, лишь сел неподалеку.

Когда Хадижа дошла до эпизода со сватовством, то Жак впервые подал голос:

— Убил бы этого Самата! Сволочь он!

— Становись в очередь, — фыркнула Хадижа.

— Так ты решилась выйти за этого Зейна? — потребовала продолжения истории Одетта.

— Да, — кивнула Хадижа, — Это был, так сказать самый оптимальный вариант. Самат остается ни с чем, позор не грозит ни моей семье, ни мне.

— А что получил сам Зейн? — с хитрой улыбкой спросила Оди.

— Не знаю, — пожала Хадижа плечами, — Мне рассказывали, что он когда-то был влюблён в мою мать, и даже женился на ней фиктивно.

— О, это клиника! Не получилось с матерью, так решил переключиться на дочь, — высказался Луи.

— Нет, Зейн не такой, — тут же встала на защиту мужа Хадижа, чем вызвала хитрую улыбку у Одетты, — Просто он хотел помочь. Привез меня сюда, дал возможность поступить…

Чем дальше она говорила, тем большей идиоткой чувствовала себя. Зейн действительно не сделал ничего плохого, а просто о ней заботился.

— Так ты ушла из-за вчерашнего приключения? — спросила Оди, — Или он выгнал?

— Сама ушла, — тихо сказала Хадижа, — Я удивилась, когда он появился в дверях полицейского участка, хотя уже сама хотела звонить ему. Дома выяснилось, что ко мне приставлено двое телохранителей, — при этих словах Хадижа почувствовала, как мурашки побежали по коже, а у в душе снова зажглась обида, — Он утверждает, что это из-за Самата! Этот псих пытался похитить меня в Фесе, но где Самат, а где я?!

— И что теперь? — спросил Жак.

— Даже не знаю, — пожала плечами Хадижа, — Честно, возвращаться назад не хочу, но денег на съём хотя бы комнаты, или номера в отеле, у меня нет.

— Слушай! — с горячими глазами наклоняется к ней подруга, — Хочешь, поживи с нами, займёшь этот диван, — она похлопала софу, на которой сидела.

— Правда? — удивлённо распахнула глаза Хадижа, попеременно посмотрев на всех, — но я вас обманывала… вы меня прощаете?

— Мы само милосердие и всепрощение, — обозначив руками вокруг своей головы нимб, проговорила Одетта, — Да, у всех у нас тут свои скелеты в шкафах, а у кого-то и не по одному, — девушка многозначительно посмотрела на Луи, — В общем, я не злюсь. Только в толк не могу взять: почему ты не рассказала обо всем раньше?

Хадижа смутилась:

— Всю жизнь, которую я помню, в меня постоянно тыкали пальцем «девочка с амнезией», «она не помнит совершенно ничего, даже своего имени и дня рождения!», «она какая-то умственно отсталая». Жак подтвердит, — девушка указала в сторону друга, тот согласно кивнул, — Так что, когда я познакомилась с вами, мне захотелось быть просто девчонкой. Обычной студенткой.

— Ну, хорошо, допустим, детвора тебя задразнила, — кивнул Луи, — При том, помнишь ли ты во сколько лет первый раз села на горшок или нет — это твое личное дело. А про замужество? Боялась, что если мы узнаем, то задразним тебя «женушкой»? «Замужней мадам»?

— Возможно, — фыркнула Хадижа, — Но главное, это всё равно уже провело некую черту между нами. Замуж рано обычно выходят по залёту или из-за корысти, и…

— Ага, а ещё если ты мусульманка с охренеть какой религиозной семьей, повернутой на традициях, — рассмеялась Оди, — Ну, что, прощаем нашу врунишку, мальчики? — обратилась она к Луи и Жаку.

— Прощаем, — хором откликнулись те, хотя в глазах старого друга Хадижа всё же заметила холодок обиды.

— Обнимашки! — кинулась к ним Одетта, сгребая всех в охапку.

Хадижа всегда удивлялась, откуда столько сил в этой хрупкой на вид Оди. И сейчас, буквально прижатая с одной стороны к Одетте, с другой — к Луи, а с третьей — к Жаку, она еле-еле могла дышать, но снова чувствовала себя счастливой. Теперь она не одна. Теперь рядом с ней — друзья.

Примечания:

*цитата из книги Льюиса Кэролла "Алиса в стране чудес".

Двадцать шестая глава

Диван был не самым удобным местом для сна, но Хадижа не жаловалась. Одетта предлагала лечь в её комнате, на что девушка тактично отказалась, не желая стеснять подругу. Услышав тихий звук шагов, Хадижа открыла глаза и первым делом посмотрела на дисплей мобильного. Полседьмого утра. Пора было вставать. Значок перечёркнутой трубки, обозначающий пропущенные звонки, маячил рядом с цифрой восемь. Совесть царапнула душу, но Хадижа откинула это чувство, как и мобильный. Села на софе. В небольшой кухне уже во всю хозяйничал Жак.

Лучшего момента, чтобы попытаться объясниться со старым другом было не придумать. Одернув большеразмерную футболку, длинной до середины бедра, которую ей одолжила Оди в качестве пижамы, Рашид пошла в ванную. Наскоро умывшись и приведя себя в более-менее проснувшийся вид, та босыми ногами прошлепала в сторону кухни.

— Доброе утро, — улыбнулась Хадижа Жаку, но улыбка вышла фальшивой. — Помочь?

Парень лишь молча глянул на подругу и потом пододвинул ей палку багета.

— Можешь порезать.

Хадижа, взяв доску и нож с подставки с энтузиазмом принялась кромсать хлеб.

— Прости, — посмотрела Хадижа другу в глаза, передавая нарезанные куски.

Взгляд у Жака был холодным, упрекающим. Ничего не ответив, он взял хлеб и развернулся к девушке спиной. Хадижа же обхватила парня за поясницу и прижалась всем телом, встав на носочки.

— Отпусти, — буркнул он, пытаясь расцепить её руки.

— Не отпущу, — замотала головой Хадижа, — Нам надо поговорить.

— Говорить нужно было раньше, — сухо отрезал он.

— Я не хотела тебя обманывать. Просто сама запуталась и испугалась. Понимаешь, когда Самат начал говорить о свадьбе… я сначала и в серьез не приняла. Какая свадьба? Вы издеваетесь? А потом всё так закрутилось… Да, и у тебя самого были проблемы, думаешь, я не знаю?

Жак был из неблагополучной семьи. Отец выпивал всегда, насколько парень помнил. Сначала это были временные запои, в которые мужчина уходил на неделю, а то и на две. Потом, как только запой прекращался, мсье Лавуе приводил себя в порядок и шёл на свою нехитрую работу, страховым агентом. Когда же мужчину сократили, запои превратились в постоянную пьянку. Тогда не выдержала и мать, сначала выпивая за компанию с мужчиной одну-две рюмки, боясь гнева мужа, потом и сама втянулась, начиная утро с бокала дешёвого вина, а заканчивая вечер чем и покрепче.

Жили они на пособие по безработице, которое выплачивали отцу, но еды в доме было минимум, поэтому Жак старался как можно лучше есть в школьной столовой, да ещё если получится, унести что-то с собой — на этом его учителя и поймали. А дальше: соцзащита и приют.

Так Жак стал сиротой при живых родителях. В восемнадцать возвращаться в родное гнездо не было ни желания, ни возможности. Пришлось выкручиваться самому.

— Ты был у них?

— Один раз, сразу после выпуска, — коротко ответил он, вспоминая, как пришёл в квартиру, насквозь провонявшую запахом алкоголя и табачного дыма.

Пьяный, мутный взгляд матери, которая посмотрела на него как на чужого, и налившиеся кровью глаза отца, когда на единственный вопрос «есть деньги?» сын послал его куда подальше.

— Там всё по-прежнему.

— Мне жаль, — подавив горестный вздох, произнесла Хадижа.

— Мне тоже.

Хадижа сжала Жака чуть сильнее и выпустила из своих объятий, отойдя в сторону.

Жак включил кофеварку и, дорезав последнее кусочки сыра и овощей, принялся раскладывать их по тарелкам. Потом достал из ящика пачки с мюсли и сухим завтраком.

— Так ты тут за повара? — украла Хадижа с одной из тарелок кусочек сыра.

— Луи и Одетта — сони. Они легко могут остаться без завтрака ради того, чтобы поспать лишних пять минут. Я же за столько лет привык к нашему приютскому режиму, что в шесть часов глаза сами открываются.

— И ты решил готовить завтраки.

— А Луи и Оди обычно отвечают за ужин. Поэтому на ужин у нас часто пицца и еда из китайских ресторанов на вынос.

По кухне поплыл аромат свежезаваренного кофе. Немного погодя из-за дверей комнат послышался неясный шум.

Жак повернулся так, чтобы видеть двери обеих спален, и отсчитал:

— Три, два, один, — и в тот же миг они распахнулись, и Одетта с Луи, мельком переглянувшись, побежали в сторону ванной комнаты.

— Я первый! — воскликнул парень, закрывая дверь прямо перед носом девушки.

Да, подергав ручку и хорошенько пнув дверь, со вздохом направилась в направлении кухни.

— Доброе утро, — забираясь на барный стул и принимая чашку кофе из рук Жака, улыбнулась Оди, — Ну, что ж, пока ничья.

— Ничья? — непонимающе посмотрела на друзей Хадижа.

— У нас такой забег каждое утро, — начала объяснять Одетта. — Каждую неделю мы открываем счёт и в выходные смотрим кто выиграл. Выиграю я, Луи исполняет мое желание. Выигрывает он, я — его. Вчера первой до ванны добежала я.

— А Жак не участвует? — посмотрела на друга Хадижа.

— Не, я раньше встаю, и ванна ещё свободна, — покачал головой парень.

— Так теперь есть Хадижа, — улыбнулась Оди. — Насколько я поняла она такая же ранняя пташка, как и ты.

— Я в отличие от Луи джентльмен, так что право первой… ванны уступаю, — фыркнул Жак.

— Кто тут что уступает? — спросил, вышедший из ванны Луи, обёрнутый одним полотенцем вокруг бедер, и вторым рьяно вытирал волосы.

— Ванну, но тебе не дано, — фыркнула Оди.

— Откуда тебе знать? Может ты плохо просишь, — с ехидной улыбкой ответил он, пристально посмотрев на Оди.

— Надеюсь ты после себя душевую хорошо помыл? — спросила она.

— Как знать, — пожал плечами парень ухмыляясь.

— Иди оденься, у нас гости! — рыкнула на него Одетта, посмотрев на Хадижу, которая внимательно рассматривала упаковку хлопьев на столе.

— Хм?! — удивленно посмотрел на Хадижу Луи. — Она же замужняя женщина, что она там не видела? — но развернулся, чтобы пойти в свою комнату, практически у самой двери развязав полотенце, оголяясь полностью.

— Идиот! — взвизгнула Оди и быстрыми шагами направилась в ванную.

— Оба хороши, — закатив глаза, сказал Жак, так чтобы его услышала только Хадижа.

Та же, перестав гипнотизировать пачку хлопьев, улыбнулась. Это даже было забавно. Ей не переставало казаться, что между Луи и Одеттой нечто большее, чем просто дружба.

— Ты замужем, — насыпая себе в тарелку хлопья и заливая их молоком, сказал Жак, — До сих пор не могу поверить.

— Знаешь, я тоже, — скопировала действия друга девушка, насыпая завтрак.

— Ты его любишь? — голос Жака дрогнул на последнем слове, а ложка звякнула о тарелку.

Хадижа сразу поняла, что речь идёт о Зейне.

— Он мне нравится, я бы сказала, очень. Но он, как и все, из незнакомого, чужого мира, — ответила Хадижа, подумав. — Сложно любить того, кого не понимаешь и кто не понимает тебя.

— А ты бы хотела его понять?

— Наверное, — посмотрев на друга, ответила она.

— Кого понять? — Луи вернулся на кухню уже полностью одетым.

— Неважно, — закрыл тему Жак. — Давайте лучше с Оди пошустрее, через час выходить.

Только сейчас Хадижа вспомнила, что до сих пор сидит в одной футболке. Вчера она не взяла с собой никакой одежды, кроме той, что была на ней. Посмотрев на юбку, которая собрала на себя всю пыль дорог Парижа, девушка мысленно обозвала себя дурой. Ведь можно было всунуть в рюкзак одну или две вещи!

— Не переживай, — махнула рукой Одетта, когда Хадижа поделилась с ней своей печалью. — Сейчас что-нибудь подыщем, — подошла она к шкафу и начала перебирать вешалки. — Фигурами мы с тобой похоже, только ты ростом чуть ниже, и каблуков не носишь, — осмотрев с ног до головы Хадижу, резюмировала Одетта.

После небольших поисков, она вытащила темно-синее платье в мелкий белый горошек. V-вырез переходил в ряд мелких пуговиц, а длина подола заканчивалась на уровне колен.

— Боюсь, ничего скромнее у меня не найдётся. Могу ещё дать вот это, — на второй вешалке висел кардиган светло-зеленого цвета.

— Спасибо, — благодарно кивнула подруге Хадижа, взяв предложенные наряды, и ушла в ванную.

Как ни странно, платье село на ней, как положено, но в отличие от уже привычных прямого фасона, облегало фигуру. Подол спускался чуть ниже колен, только рукава были длинноваты. Покрутившись перед зеркалом, Хадижа перевела взгляд на кардиган. Накинув его сверху, онп закатала рукава платья, подняв их до локтя. Вполне такой студенческийкэжуал, и не скажешь, что вещи с чужого плеча.

— Эй, восточная принцесса, ты скоро? — услышала она голос Луи за дверью.

Решив, что лучше не будет, Хадижа вышла из ванной.

— А совсем неплохо, — улыбнулась Оди, оценив облик Хадижи.

— Да, и, наконец, мы видим твои стройные ножки, — опустив взгляд вниз, подтвердил Луи.

— Любуйся-любуйся, но руками не тронь, а то её муж сделает тебе харакири, — засмеялась Оди.

— Харакири — это вообще-то способ ритуального самоубийства самураев, — нравоучительно поправил Жак.

— Ну, тогда обрезание, или как там евнухами становятся? — пожала плечами Оди.

— Пойдёмте, кровожадные, — прервала разговор Хадижа. — Если опоздаем, мсье Мельер устроит нам и харакири, и обрезание, по желанию, — взяв рюкзак и тубус она вышла из квартиры, остальные пошли следом.

* * *
Когда их дружная компания уже подходила к Академии, то Жак толкнул Хадижу и кивнул куда-то влево. Там, возле знакомого автомобиля, стоял сам Зейн и как только увидел Хадижу, направился прямо к ним.

— Чёрт! — выругалась Хадижа, перейдя на бег.

И пусть это сейчас выглядело, как самый позорный побег, но встречаться с Зейном и те более говорить она была не готова. Да, и вид у мужчины был такой, словно разговаривать он был совсем не намерен, а скорее уже привычным движением перекинуть ее через плечо и унести подальше.

— Мсье? — преградила дорогу Зейну Одетта, с самым невинным выражением на лице, вынуждая его переключить внимание с Хадижи на себя. — Мсье, я хотела поблагодарить вас за то, что заплатили за нас штраф.

Зейн с неким раздражением посмотрел на девушку с окрашенными в разные цвета прядями, что смотрела на него хитро и оценивающе, словно стараясь прочитать его мысли, и ему на миг стало неуютно под взглядом этих внимательных темно-серых глаз; казалось, они заглядывали прямо в душу.

— Вам не за что меня благодарить. Я сделал это просто потому, что того хотела Хадижа, — ответил он немного резко, но Одетту это, казалось, нисколько не смутило.

— Это хорошо, что вы уважаете желания Хадижи, — проговорила девушка, — А как насчёт её чувств?

— Чувств? — удивлённо проговорил Зейн; кто она такая, чтобы с ней говорить о чувствах между ним и Хадижей.

— Не мне вам рассказывать, в каком раздраи она сейчас находится. Пора уж хоть во что-то внести ясность, — покачала девушка головой.

— Сложно поговорить с тем, кто избегает тебя, — посмотрел на Одетту своими темными глазами Зейн, и у девушки от этого взгляда невольно пошли мурашки по коже, и захотелось смиренно опустить взгляд.

«А он прямо восточный султан. Такого называть господином совсем не стыдно», — глубоко вздохнув, отметила про себя Оди.

— Сегодня пары заканчиваются в три, — уже развернувшись, словно невзначай продолжила она и, подхватив под руку стоящего неподалеку Жака, сжимающего кулаки и смотрящего на мужа Хадижи волком, пошла в сторону учебного заведения.

— Зачем ты ему помогаешь? — хмуро спросил Жак.

— Я помогаю не ему, а Хадиже, — пожала плечами Оди, — Понимаю все твои чувства к подруге детства, но неплохо бы мужчинам хоть иногда выключать свой эгоизм и думать не только о себе.

Хадижа стояла возле дверей мастерской, с бешено стучащим сердцем, прислушиваясь к шагам в коридоре; словно ждала, что Зейн вот-вот ворвётся в аудиторию и утащит её за собой.

— Бу! — резко распахнув двери, заглянул в мастерскую Луи, с ухмылкой наблюдая, как Хадижа буквально подпрыгнула на месте. — Трусишка.

— Перестань, Луи, — посмотрела на него, как на дурака, Одетта. — Но поступок явно не самого смелого человека, — взглянула она уже на Хадижу. — Тебе всё же придется с ним встретиться и поговорить.

— Да, но, может, не сегодня, — ответила Хадижа, проходя к своему месту.

В мастерскую вошел мсье Мельер, с привычной доброжелательной улыбкой приветствуя студентов, и начал лекцию.

Хадижа сидела, гипнотизируя лист с карандашным наброском набережной Сены, сделанный на уроке, где они обсуждали пейзажи в общем и Парижа, в частности, когда Мельер попросил быстро набросать по памяти любимое место в городе.

— Вы, наверное, умеете летать? — подошел к Хадиже преподаватель.

— Что? — не поняв вопроса, та обернулась на мсье Мельера.

— Вы нарисовали набережную под таким углом, словно смотрели на неё с высоты, — объяснил свой вопрос мужчина.

— Просто я часто смотрела на неё с крыши, — ответила Хадижа.

— Вы лазаете по крышам? — вздрогнул он.

— Иногда, — уклончиво ответила она, не понимая, какая преподавателю разница, чем его студентка занимается в свободное от учёбы время.

— Не самое безопасное занятие, — с выражением глубокой озабоченности произнес он, — Прошу, вас будьте осторожны.

— Конечно, мсье, — ответила Хадижа, наблюдая, как преподаватель медленно отходит от её работы и идёт к следующей.

Девушке остаётся лишь гадать, что это за реакция была у мсье Мельера, но ей показалось, что на миг она увидела в его взгляде страх. Впрочем, все мысли о странном поведении преподавателя покинули голову, как только на том же месте, что и утром, Хадижа увидела и автомобиль, и стоящего возле него Зейна.

«Словно и не двигался с того времени», — подумала Хадижа, замерев на последних ступеньках крыльца.

Зейн не двигался с места, хотя точно видел её. Просто давал ей выбор, подойти к нему или пронестись мимо. И если утром Хадижа совершенно не была готова и не знала, что сказать, то теперь понимала, что пройти так просто мимо него не сможет. Оди была права, поговорить нужно.

— Хадижа? — услышала она позади голос Жака.

— Идите без меня, — не оборачиваясь ответила она, сделав шаг со ступеньки, и направилась в сторону мужа.

— Здравствуй, — остановившись в нескольких шагах от Зейна, поздоровалась Хадижа.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — по-восточному поприветствовал её он, — Решила сбежать?

— Не знаю, — пожала девушка плечами, почувствовав, как от стыда запылали щеки, — Ещё не решила.

— Звонил Саид.

— И? — вздрогнув и затаив дыхание, спросила Хадижа.

— Я ничего ему не рассказал. Сказал только, что ты ему позже позвонишь, — спокойно ответил Зейн, наблюдая как девушка облегченно выдохнула.

«Значит, ей не все равно», — подметил про себя Зейн.

— Поехали, — открыл он перед Хадижей дверцу машины.

— Куда? — нахмурилась она, отступая назад.

— Не волнуйся, я не собираюсь надевать на тебя чадру и запирать в доме, — без труда читая девушку, ответил он. — Я просто хочу тебе кое-что показать. Поедешь? — приглашающий жест.

Хадижа села на пассажирское место, а Зейн сегодня сам занял место водителя. Автомобиль плавно тронулся с места.

— Куда мы? — через какое-то время спросила Хадижа.

— Сейчас всё увидишь, — ответил Зейн, поворачивая на бульвар Сен-Жермен.

Не узнать здание Института арабского мира было невозможно. Южная сторона, к которой они как раз подъезжали, является выражением современной восточной культуры — она состояла из алюминиевых панелей с титановыми диафрагмами, которые реагируют на изменение дневного освещения и имитируют арабские орнаментальные мотивы.

— Арабский мир, — восторженно произнесла Хадижа.

— Когда-нибудь была здесь?

— Внутри нет, — покачала головой девушка.

— Пошли, — оставляя машину на парковке, произнес Зейн.

— Решил напомнить мне о родной культуре? — спросила Хадижа, идя следом за мужчиной.

— Скорее, себе, — таинственно отозвался он.

Заинтригованная Хадижа поспешила за Зейном, и они поднялись на четвертый этаж и прошли по анфиладе длинных залов, уставленных экспонатами расцвета мусульманского искусства, из металла, дерева, керамики и стекла; одним только коврам здесь был отведен отдельный зал.

Зейн шёл, лишь украдкой, смотря на представленные экспонаты; создавалось такое впечатление, что он точно знал, что искал. И когда мужчина резко остановился возле одной из витрин, Хадижа, с любопытством рассматривающая всё вокруг, поспешила туда. За стеклом было необыкновенно красивое мозаичное панно и деревянная фигурка наездника.

— Красиво, — прошептала Хадижа.

— Это принадлежало моей матери и брату, — сухим, безэмоциональным голосом произнёс Зейн.

Хадижа ещё ближе подошла к витрине, рассматривая вещи, связанные с семьей Зейна и его неизученным прошлым. После свадьбы она несколько раз вскользь заводила разговор о его семье, но Зейн просто уходил от ответа. Девушка, лучше других понимая, что бывают такие темы, на которые разговаривать очень сложно, отступила. И сейчас, когда они оба стояли на пороге расставания, Зейн решился открыться ей?! Неужели, чтобы удержать?

— Как они сюда попали?

— Я сам их принес, много лет назад, — ответил Зейн.

* * *
Десятилетний мальчик бежал по пустыне, спотыкаясь, падая, снова поднимаясь и продолжая бежать. Пустыня казалось Зейну бесконечной, но уже не манящей своей красотой, а смертельно опасной. Отец не зря запрещал ему идти с ними, но маленький Зейн был упрям и в тайне от матери и няни удрал из дома, вслед за отцом и братом. Сейчас же, он, мучаясь от жажды и иссушающих лучей солнца, дрожал от страха, так как ноги уже не хотели идти, а главное, Зейн и сам не знал где, в какой стороне заканчиваются обжигающие пески. Он сел на песок, в тени огромной дюны, стараясь перевести дыхание и обдумать, что делать дальше, но предательские слезы и пот застилали глаза.

Он не знал, сколько так просидел, но вдруг услышал:

— Зейн! Зейн! — кто-то звал его, если это, конечно, не было галлюцинацией.

Мальчик встал и медленно начал обходить дюну. В свете солнца он не сразу понял, кто есть тот всадник, но это было не важно — главное, чтобы он не оказался хитрым миражом, стремящимся увести ребёнка в сторону неминуемой гибели. Но нет, ему повезло, всадник оказался реальным и, не спускаясь с коня, подхватил мальчика и посадил впереди себя, в седло.

— Вот получишь ты от отца, — произнес наездник беззлобно, скорее, констатируя факт.

— Озаз! — воскликнул Зейн, улыбнувшись, — Как я рад, что ты нашёл меня.

— А я рад, что матушка не побоялась сообщить о твоём побеге, — по-доброму проговорил Озаз.

Посмотрев на Зейна и Озаза никто бы не усомнился, что они братья; уж больно они были схожи между собой, только разница в шесть лет не давала назвать этих двоих близнецами. И также как и близнецы, мальчики практически постоянно были вместе… до прошлого года. Озаз по праву старшего сын и будущего наследника уже вникал в дела семьи; Зейн же, в своём десятилетнем возрасте, всё ещё считался ребенком, и часто оставался при матери и няне, что ему очень не нравилось, и он постоянно сбегал, желая быть рядом с братом и отцом, что произошло и сейчас.

Их отец был многоуважаемым человеком; Табит Шафир являлся самым известным коневодом, выводящим породу арабских скакунов Балади, а также близким другом президента Египта. Так что, мужчина держал своих сыновей в строгости, с пелёнок внушая им, в какой семье они родились и какая ответственность ляжет на их плечи в будущем. Поэтому, когда Озаз привез беглеца обратно домой, наказание отца было скорым и справедливым.

Спина и ноги болели, от голода сводило желудок, но Зейн не жаловался, понимая, что получил за дело.

— На, держи, — Озаз протянул брату яблоко.

— Спасибо, но отец тебя наругает, — принял фрукт Зейн и посмотрел на старшего брата, что усаживался рядом, — Он приказал не давать мне еды до завтрашнего утра.

— А ты ешь быстрее, — улыбнулся Озаз, потрепав младшего по голове.

— Ты спас меня сегодня, — серьёзно произнес Зейн, прожевав кусок фрукта.

— Слава Аллаху, ты не успел далеко уйти. Ты не представляешь, как все напугались, когда узнали, что ты пропал. Может, хватит уже убегать? — с грустью в голосе спросил Озаз.

— Я просто хочу с вами, — буркнул мальчик, опустив голову.

— Подрасти, подожди ещё года три, и я обещаю, что уговорю отца брать тебя с собой, — посмотрев в глаза младшему, произнес Озаз, — Клянусь.

Не верить старшему брату Зейн не мог. Озаз полностью оправдывал имя, данное ему. Он был любим Богом, но не только Богом, а всеми, с кем он был знаком. Умный, красивый молодой человек привлекал к себе внимание, с лёгкостью заводил друзей, очаровывал женщин. Многие семьи уже сватали своих дочерей за юного Шафира.

— Когда я вырасту, я стану таким же как ты, — со всей детской искренностью и серьёзностью заявил Зейн.

— Ты станешь лучше меня, братишка, — улыбнулся Озаз.

Пять лет пробежали быстро, и вот Зейн уже не маленький мальчик, а подросток, но всё такой же непослушный и своевольный. Озаз же превратился в молодого мужчину и стал настоящим наследником в делах отца, занимаясь практически всеми делами конного завода.

— Зейн, смотри какой красавец! — указывал Озаз на вороного, как безлунная ночь, жеребца, что, недовольно фыркая, кружил по загону, — Только сегодня привезли.

— Да, красавец! — восхищённо согласился Зейн, наблюдая, как выгибается его крепкая шея, как жёсткая чёрная грива колышется на ветру, — Можно прокатиться?

— Нет, Зейн, — покачал головой брат, — Он еще не объезжен.

— Так давай я… Я же уже объезжал лошадей.

— У него слишком крутой нрав, — покачал головой Озаз, остужая пыл младшего, — Лучше дождемся Сефу.

Работник завода чуть старше Озаза, шёл в их направлении ещё с двумя конюхами. Сефу считался заклинателем лошадей, так легко удавалось ему укрощать даже самых диких жеребцов. Видимо, поэтому его и терпели, так как характер у конюха был прескверный — Сефу был язвительным и самовлюбленным, особенно ему нравилось подтрунивать над Зейном. Молодой парень быстро загорался от его слов, как молодой петух.

Вот и сейчас, стоило Сефу остановиться у загона, как он ехидно ухмыльнулся, наблюдая за Зейном, не отрывающего взгляда от жеребца, которого конюхи подогнали к заграждению, ловко надевая на него поводья и седло.

— Что, Зейн, нравится? — риторически спросил Сефу, — Не по зубам он тебе, скинет он тебя и даже не заметит. Конь для настоящего мужчины, — А тебе нужно кого-то покладистее.

Он не сумел ничего ответить на язвительную реплику мужчины, лишь сильнее сжал кулаки, наблюдая, как Сефу ловко перепрыгнул через ограждения и взобрался на коня.

Сначала всё было как обычно: жеребец подергался в попытках скинуть седока, ложился на землю и снова вскакивал, но потом присмирел под наездником, словно сдался, — когда Сефу заулыбался, похлопывая коня по шее, давая понять, что работа сделана, животное вдруг снова взбрыкнуло, встав на дыбы, и не жалея ни себя, ни наездника падает на землю, вскакивая уже без Сефу.

Остальные конюхи, преодолев первое удивление, поспешили на выручку коллеги. Сефу с помощью поднялся на ноги, держась за поврежденную руку и морщась.

— Дьявольская скотина, — зло процедил он, взглянув в сторону коня, что теперь смирно стоял в другом конце загона.

— Может, это тебе стоит подыскать лошадь посговорчивей? — не смог сдержать сарказма Зейн.

Сефу зло посмотрел на парня, но как только они поравнялись, гордо выпрямился и ответил:

— На моём счету десятки объезженных лошадей, а чем можешь похвастаться ты, сын Табита?

Улыбка сошла с лица Зейна.

— Отведите Сефу к врачу, — распорядился Озаз, — И отведите коня в стойло. Пойдём, Зейн, выпьем чаю, — он обнял, натянутого как струна, подростка, сверлящего злым взглядом уходящего конюха.

Солнце уже клонилось к закату, а слова Сефу все также звучали в голове Зейна, бередя душу. Действительно, а что он сам сделал? Кем он является, кроме как сыном уважаемого Шафира? Зейн старался учиться хорошо, но ему не была интересна ни экономика, ни политика. Он больше тянулся к истории, культуре и танцам. Наблюдая, как кружились в танце восточные красавицы, он сам поддавался чарующим мелодиям, но признаться в таком было бы равносильно позору. А что, если ему удастся объездить непокорного коня? Утереть нос гордецу Сефу, и доказать отцу и брату, что он уже не ребёнок?

Эта мысль гнала его вперёд, отсекая все доводы разума, что возникали и гасли в голове подростка. Сам себя не помня, Зейн пришел на конюшню, вывел из стойла непокорного жеребца и оседлал его.

Конь, как не странно, даже не думал противится, пока на него надевали седло и сбрую, словно понимал, что подчиниться — это единственный способ получить свободу, но Зейн даже не задумывался об этом. Боясь быть обнаруженным, он торопился вывести коня из конюшни. Одним заученным движением Зейн запрыгнул в седло, а конь, почувствовав запах свободы, тут же заартачился под седоком, но подросток не думал сдаваться, чуть сильнее натянул поводья, успокаивающе похлопав жеребца по шее. Животное вроде присмирело, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, тише-тише, мы с тобой подружимся, — уговаривал коня Зейн.

Громкое фырканье было ему ответом.

— Зейн?! Что ты удумал?! — голос Озаза заставил подростка вздрогнуть; видимо, испуг передался и лошади, так как жеребец, громко заржал, вставая на дыбы.

Удержаться в седле наезднику помогла только быстрая реакция. Жеребец же, почувствовав, что ему ничего не мешает бежать, припустил в сторону пустыни.

Зейн пытался остановить строптивого коня, но тот, казалось, только увеличивал скорость, а стоило животному почувствовать чужую волю: он начинал брыкаться и танцевать на месте, в попытках скинуть наездника.

Сил удерживать рвущегося за горизонт жеребца оставалось всё меньше, и тогда Зейну казалось, что он вот-вот сорвётся на землю, прямо под копыта строптивого.

— Зейн! — голос брата вытаскивал из наступающей темноты.

Озаз гнал коня не жалея ни себя, ни животное — главное было догнать Зейна, которого жеребец уносил все дальше. Он обогнал непокорённое животное, поставив наперерез своего коня.

— Зейн! — пытался дозваться до брата Озаз.

Подросток казался выбившимся из сил, и только на автомате сжимающий поводья, чтобы не упасть с коня. Озаз так сосредоточился на том, чтобы спустить на землю брата, что не заметил, как жеребец, прижав уши к голове и недовольно фыркнув встал на дыбы, со всей силы ударяя передними копытами по преградившей ему путь лошади. Жеребец Озаза, не ожидавший такого подлого нападения, опрокинулся на бок, а строптивец снова встал на дыбы, намереваясь ещё раз его ударить. Зейн же, не удержавшись, соскользнул с седла, падая на песок. Озаз выбрался из-под своего коня, давая тому возможность подняться, а сам броском устремился к Зейну, чтобы оттащить мальчишку из-под копыт разъярённого коня.

* * *
— Он вытащил меня, но его самого конь не пожалел, — продолжил рассказ Зейн, глубоко вздохнув, — Удар пришелся в голову и был смертельным.

Простая констатация факта, но у Хадиже мурашки пошли по коже, представляя себе Зейна — подростка и мёртвого брата, в пустыне наедине с разъяренным конем.

— Что было дальше? — шепотом спросила она.

— Нас нашли конюхи. Озазу уже не могли помочь, а меня увезли в больницу. Диагностировали перелом ключицы и сотрясение мозга.

— А твой отец? Неужели он выгнал тебя из дома после этого. Ты же был не виноват! Просто несчастный случай! — воскликнула она.

— Сначала, после выздоровления, меня просто отправили учиться подальше от дома. Подкупленные моей матерью конюхи, рассказали историю о том, что жеребец просто сбежал из конюшни, а Озаз вместе со мной поехал на его поиски.

— Сначала? — нахмурилась девушка.

— Недаром говорят: «Неправда иногда побеждает, но быстро исчезает».

* * *
Сумрак. Только отблески факелов по стенам, восточная мелодия и аромат благовоний окутывают всё вокруг. Красавица в полупрозрачном восточном костюме танцует перед ним, умело попадая в ритм музыки. Молодой человек сопровождал любое её движение взглядом, в котором горело желание, хотя сама поза, в которой сидел говорила о расслабленности и некой лени. Зейн уже думал присоседиться к женщине, когда голос отца разрушает атмосферу волшебства.

— Зейн, я ищу тебя по всюду, а ты снова прохлаждаешься здесь, — на лице мужчины появляется брезгливое выражение лица, — Я давно говорю твоей матери, что пора искать тебе невесту.

— Ас-саля́му але́йкум, отец, — поприветствовал старшего молодой человек, — Прости, но тут я полностью согласен со своей матерью, я не желаю женится.

— Жениться ты не хочешь. Делами заниматься тоже. Зейн, тебя заботит только это, — мужчина обвел рукой помещение, — Танцы, веселье.

— Что в этом плохого, отец. Аллах, велел людям радоваться жизни.

— Всевышний велел верующим радоваться Его щедрости и Его милости, коими являются Коран и Ислам, потому что они есть самый большой дар для человечества. Что же касается временных утех этого мира и его недолговечных благ, то ликование и безудержная радость по их поводу губительны. Я думал, что, когда ты закончишь обучение, то станешь моей опорой в делах как… — голос Табита затих.

— Как Озаз, — закончил за отца Зейн.

Душу привычно кольнуло болью потери, а горечь вины расползлась по языку.

— Я не он, отец. Мне противно заниматься лошадьми, — Зейну было не просто противно.

Каждый раз, когда он оказывался рядом с конюшнями, он словно заново переживал тот проклятый день, и каждое воспоминание заставляло всё его существо содрогнуться.

— Я не желаю лезть в круги власти, где практически за каждым скрывается лицемерие. Я бы хотел открыть клуб, такой, как этот.

— Клуб? — фыркнул Табит, — Рассадник харама и праздности. Это недостойное занятие для члена нашей многоуважаемой семьи. Озаз бы себе такого не позволил.

Ладонь Зейна сжалась в кулак. За прошедшие четыре года не было и дня, чтобы отец не вспоминал старшего сына. А что еще хуже, не сравнивал Зейна с ним.

— Отец, давайте не будем, — склонив голову, тихо сказал молодой человек.

— Я до сих пор не понимаю, зачем он пошёл вслед за этим проклятым конем, — вздохнул Табит — К тому же, взяв с собой тебя. Зачем?

Сердце в груди Зейна забилось сильнее. Всё это время чувство вины, вместе с ощущением стыда, подтачивали душу Зейна, заставляя мучиться кошмарами, где вороной, словно сама ночь, жеребец нёс смертельно бледного Озаза куда-то в глубь пустыни, а Зейн не мог их догнать, как бы не хотел, потому что пески затягивали его, подобно зыбучим, всё дальше и дальше, пока он с немым криком не просыпался, в холодном поту.

Только обещание, данное матери, знающей о крутом нраве мужа, заставляло Зейна молчать и поддерживать эту ложь, но сегодня все вдруг стало невыносимым. Зейн ощущал эту разрушающую силу вины и ненависти — ненависти к себе, к Озазу, к матери, ко всему миру. Ладони похолодели, а пульс всё не унимался. Зейна словно лихорадило, и он практически не слышал себя, не слышал, как пересохшими губами тихо произнес:

— Это я вывел того жеребца из конюшни. Я не справился с ним, и он понес меня в пустыню, а Озаз… Озаз спас меня.

Сказанные едва слышным шёпотом слова вызвали бурю, способную снести города. Способную разрушить стены их и так покосившегося дома. Столько проклятий Зейн больше не слышал в свой адрес никогда. Табит даже несколько раз порывался ударить сына, но в последний момент останавливал руку. Хотя лучше бы избил до полусмерти, тогда, возможно, ненависть к себе стала бы чуть меньше.

Он ушёл из дома в тот же вечер, взяв с собой только одежду, документы да сбережения матери, которые она всунула ему в руки, чуть ли не на коленях умоляя взять их. Ушёл и всё.

* * *
Пока он рассказывал, иногда замолкая на минуту или две, они прошли несколько залов и поднялись на смотровую площадку Института. С крыши открывался великолепный вид на Сену, Нотр-Дам де Пари и статую Святой Женевьевы — покровительницы города, но Хадиже сейчас было не до красивой панорамы Парижа. Она чувствовала, как её трясло, но не от холодного ветра, а от всей этой истории, трагическими и несправедливыми картинами прокручивающимися в голове. Плохо, когда ты не помнишь себя, свою семью, но ещё хуже, когда твоя семья от тебя отказывается.

Зейн стоял чуть в стороне, рассматривая пейзаж, но на самом деле был всё ещё погружён в свое прошлое, о котором старался не вспоминать столько лет. Казалось, старые раны и обиды давно забыты, но стоило их задеть, как снова заныла душа. Вдруг он почувствовал лёгкое прикосновение к своей руке. Пальцы Хадижи, тёплые и нежные, переплелись с его и крепко сжали. Он посмотрел на неё, а она — на открывающийся с крыши вид. Зейн был благодарен ей за эту немую поддержку, за печаль, возникшую в её глазах по мере его рассказа. Ему так хотелось притянуть девушку к себе, эту упрямую, странную, строптивую красавицу, что заставляет его ломать свой привычный мир и смотреть на него по-другому.

— Давай спустимся в кафе? — нарушил он молчание.

Хадижа тут же отпустила его руку, отошла в сторону, словно смутившись своего порыва.

— Да, — кивнула она.

Они спустились на десятый этаж, в кафе; как раз в тот зал, где и была стена с алюминиевой мозаикой. Меню привлекало знакомыми восточными блюдами, но аппетита совсем не было.

— Ты голодна? — спросил Зейн.

— Нет.

— Тогда кофе? — предложил он.

Хадижа неопределённо повела плечами, наблюдая как светочувствительные диафрагмы с помощью расширения и сужения, регулируют освещение в помещении, оставляя на полу и стенах причудливые геометрические узоры.

— Так ты никогда с ними больше не встречался? С матерью? Отцом? — спросила Хадижа.

— Мама умерла, когда мне было двадцать три, — ответил Зейн, гипнотизируя кофе в небольшой кружечке, принесенное официантом, — А отец как — то он был на открытии моего первого клуба, чтобы ещё раз напомнить, что я позор семьи.

Хадижа вздрогнула. То, что случилось с Зейном, роднило их. Давало ту эмоциональную ниточку, чтобы он стал понятнее, перестал быть таинственным египетским принцем, а превратился в человека, способного понять её.

— Мне очень жаль, — тихо произнесла она, слишком хорошо понимая, насколько пусты эти слова.

Пальцы нервно скомкали салфетку на столе, но были накрыты его теплой ладонью.

— Спасибо, Хадижа, — голос был хриплым, но на губах возникла улыбка, — Но это дела давно прошедших дней. И я рассказал тебе это все не ради того, чтобы ты пожалела меня, а чтобы дать тебе понять, что семейные узы — это одно из самых дорогих, но, при этом, хрупких нитей. Твоя мать, — Зейн вздохнул, — она не ценила этих нитей. Они мешали ей, словно паутина, но я не хочу, чтобы с тобой сейчас происходило то же.

— Я…

— Запуталась? — скорей больше подтвердил, чем спросил мужчина, — Понимаю. И я не прошу тебя в секунду стать другой. Даже больше, я хочу, чтобы ты осталась собой, именно такой, какая ты есть. Не чувствуешь в себе желание носить хиджаб и молиться пять раз в день, это твой выбор, но и ночные гулянки, наркотики и тюремные камеры — не совсем твоё. Я прав?

Хадижа утвердительно кивнула.

— Единственное, что я тебя прошу, это не обрывать связи, не отказываться от семьи, до конца не поняв свои чувства. Не отказывать от… меня, — голос Зейна снизился до шёпота, а девушка вздрогнула.

От его голоса, взгляда и прикосновения по телу проходила тёплая волна. С его словами Хадижа тоже не могла не согласиться.

— Хорошо, я позвоню отцу и, обещаю, громких заявлений о том, что я ухожу из семьи, не будет, — неловко пошутила она, пытаясь сбросить наваждение.

— Я рад, но, как я полагаю, возвращаться домой ты не собираешься?

— Нет, — убрала свою ладонь из его Хадижа, спрятав руки на своих коленях, — Мне нужно еще побыть самой по себе.

— Почему-то я так и думал, — облокачиваясь на спинку стула, улыбнулся Зейн, вытащив что-то из кармана и выкладывая на столешницу.

— Что это? — с непониманием она посмотрела на небольшие ключи.

— Ключи от твоей квартиры.

— Моей чего?! — округлила глаза Хадижа.

— Квартиры. Поехали, — встал Зейн из-за стола, расплачиваясь по счету и забирая ключи назад, — Сейчас все увидишь сама.

Небольшая квартирка-студия недалеко от Академии Изобразительных Искусств, с видом на Сену, уже полностью обустроенная, светлая и уютная.

— Я велел перевести некоторые твои вещи, — сказал Зейн.

— Спасибо, — поблагодарила Хадижа осматриваясь, — Зейн, это слишком шикарный подарок я не могу его принять, — посмотрела она на мужа, прекрасно зная о стоимость жилплощади в этом районе Парижа.

— Это твоя квартира, мой Марх тебе, — серьезно сказал Зейн.

— Марх?

— Подарок, который жених делает невесте, и это её гарант, что останется с ней, даже если брак не сложится.

— Разве его не дарят во время свадебной церемонии? — нахмурилась Хадижа, припоминая что-то из той информации, что читала перед свадьбой.

— По правилам, — улыбнулся Зейн, признавая, что она его подловила, — но мы с тобой не слишком им следуем. При том, так я хотя бы буду знать, где ты.

— А как же мои охра… Телохранители? — фыркнула Хадижа, но уже без былой обиды.

— Я отослал их, — шагнул ей навстречу Зейн, беря за руку, — В одном ты была права. Я не должен был делать это в тайне от тебя.

— Да, — Хадижа посмотрела на их соприкасающиеся ладони, вдруг всем телом ощущая тепло и дрожь, что мурашками прошла по позвоночнику, чтобы остановиться внизу живота, — Но и ты прав, Самат опасен и этого не стоит забывать, даже если он находится за тысячу миль отсюда.

Она подняла голову, встречаясь взглядом с тёмно-карими, почти черными глазами. От этого взгляда хотелось спрятаться и одновременно смотреть вечно, он затягивал в себя как бездна, как… космос. Подчиняясь неясному желанию, Хадижа привстала на цыпочки, потянувшись за поцелуем, но Зейн лишь легко коснулся её лба губами, отстраняясь.

— Спокойной ночи, Хадижа, — попрощался он, отходя к двери.

Девушка чуть было не сделала шаг в его сторону, то ли в попытке удержать, то ли пойти с ним, но остановилась, гордо вскинув голову, но не в состоянии скрыть горящих румянцем щек.

— Спокойной ночи, Зейн, — ответила она, судорожно выдохнув, когда высокая мужская фигура, наконец, скрылась за дверью.

Двадцать седьмая глава

— Ух, ты! — воскликнула Одетта, осмотрев квартиру Хадижи, — Она шикарна! А твой муж не ищет вторую жену? — приземляясь в одно из двух квадратных кресел, стоящих в совмещенной с кухней гостиной, спросила она, — Шучу я, шучу, и не смотри на меня так, — подняв руки в примирительном жесте, тут же сказала она.

— Как так? — ставя на небольшой журнальный столик поднос с двумя чашками горячего шоколада, спросила Хадижа.

— Так, что, если бы ты могла испепелять взглядом, то я бы уже превратилась в небольшую такую, аккуратную кучку пепла, — проиллюстрировала жестами свои слова Оди, — Твой муж, конечно, мужчина горячий, как песок Сахары в полдень, но надевать платок, а тем более вступать в религиозную конфессию с несколько ограниченными представлениями о правах женщин — нет, спасибо, воздержусь. Моя религия — искусство.

Хадижа засмеялась, наблюдая за тем, с какой игрой, пафосными жестами и преувеличенными вздохами был сказан этот монолог.

— Тебе нужно было не на художника, а на актрису.

— Одно другому не мешает, — фыркнула Одетта, — Вот понавешу своих картин в Лувре, тогда можно и на сцену.

— Какая уверенность, — засмеялась Хадижа, — Сначала покори Лез-Аббатуа.

— Мадам, вы, сомневаетесь в моём искусстве? — шутливо отозвалась Одетта, — Не волнуйся, милая мордашка, твоя работа будет висеть на соседней стене.

— Я в этом не уверена, — поджав губы, посмотрела Хадижа в сторону окна, рядом с которым стоял мольберт, к которому она не подходила с того памятного вечера.

Хадижа сама не могла с точностью сказать, почему. Возможно, просто из-за последних событий, слишком волнительных, слишком сумбурных, чтобы можно было сосредоточиться на рисунке, а, возможно, она просто боялась. Боялась очередной вспышки.

— Что, не пишется? — вставая с кресла и с любопытством подходя к мольберту, спросила Одетта.

— Нет, — коротко ответила Хадижа, сама опускаясь в кресло.

— Значит, тебе нужно встряхнуться, — мельком взглянула на неоконченную работу Оди.

— Спасибо, мне прошлого раза хватило, — фыркнула Хадижа.

— Да я не об этом, — продолжая бесцельно блуждать по комнате, ответила девушка, — А это что? — вытащила она из-под кипы журналов, набросков и книг черный конверт с золотым шрифтом.

— Приглашение на открытие клуба Зейна. Оно не именное, хочешь, бери, — пожала плечами Хадижа.

— Ты не пойдешь на открытие клуба собственного мужа?! — удивилась Одетта.

— Не знаю, — пожала плечами Хадижа, — но, в любом случае, как жене хозяина клуба, мне необязательно иметь приглашение.

— Это да, — хитро улыбаясь, подтвердила Оди, вытаскивая приглашение из конверта., — Так это завтра вечером. Думаю, тебе стоит пойти, хотя бы для того, чтобы увидеть Зейна. И не говори, что ты этого не хочешь, — посмотрела на Хадижу Одетта, — Каждый раз, когда речь заходит о твоем муже, у тебя глаза загораются.

— Я… — Хадижу прервала трель сотового, оставленного ей Зейном.

Дисплей высветил имя отца. Почувствовав сухость во рту, Хадижа взяла сотовый в руки и нерешительно нажала кнопку ответа:

— Ас-саля́му але́йкум, отец.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, Хадижа. Ты долго не звонила. Все хорошо?

— Да, отец, — показывая Одетте, что отойдет в другую комнату, ответила Хадижа, — Просто учёба оказалась несколько сложнее, чем я думала, — присела она на кровать.

— Хадижа, если тебе там плохо, помни, тебя всегда ждут дома, — голос Саида стал встревоженным.

— Нет, отец, все не так плохо, — улыбнулась Хадижа.

— Может, тогда просто приедешь в гости? Я соскучился, — признался Саид на выдохе.

— Я тоже, папа, — Хадижа действительно поймала себя на том, что ей хотелось бы увидеть своих родных, оставшихся в Рио, ну… кроме Раньи, — До каникул осталось не так много времени. Как у вас там дела?

— Слава, Аллаху, все хорошо. Все здоровы.

Саид не врал, всё действительно было хорошо, и все были здоровы, только мужчина сам не знал, почему скрыл от старшей дочери беременность второй жены. Что женщина в положении, все узнали буквально неделю назад. Ранья тут же закатила скандал, будучи в страхе, что Зулейка родит сына.

Мужчина в каком-то слепом раздражении пообещал, что, если старшая жена не перестанет вести себя как неразумный ребенок он отправит её в Фес к дяде Абдулу, а тот уж точно не станет слушать недовольные причитания женщины. Угроза заставила Ранью замолчать, закрывшись вместе с Муниром в комнате, и не попадаться Саиду на глаза. И вот теперь мужчина смотрел на бархатный футляр с золотым ожерельем, что он подготовил для Раньи. Он мужчина, а значит, это его задача — сохранять покой и пламя лампады Аллаха в доме.

Почему же он промолчал сейчас перед дочерью, Саид и сам не знал. Он видел, с каким вниманием и даже нежностью Хадижа относилась к брату и сестре, так что волноваться, что дочь воспримет новость так же, как в те непростые времена её детства, когда родился Мунир, не было ни малейшего повода.

Возможно, мужчина просто боялся в ответ услышать аналогичную радостную весть? Саид не мог отрицать, что ещё не готов представить свою дочь матерью, а себя — дедом. Хотя, возможно, именно материнство могло бы вернуть Хадижу на истинный путь, сделав примерной женой и заботливой матерью в кругу семьи.

— Да, папа, я ещё позвоню, обещаю, — закончила разговор Хадижа, расспросив о всех, — Разница во времени играет свою роль. Пока.

Выдохнув, девушка отложила мобильный. Сейчас она как никогда была благодарна Зейну за то, что тот не стал рассказывать обо всем случившемся отцу, за то, что и её саму остановил от поспешного шага снова превратиться в «сиротку».

Разговор с отцом всколыхнул её воспоминания. Раскалённую крышу Феса и отца, с вниманием и тревогой вглядывающегося в её глаза, заботливую тётю Латифу, Зорайде, мудрого Али, хотя на последнего Хадижа ещё немного злилась за нарушения обещания; упрямая и дерзкая Самира, немного раздражающая, но всё же забавная тетя Назира, — неужели Хадижа готова отказаться от них, ради… а ради чего? Свободы? Независимости? Возможности самой решать? Но как раз этого её Зейн и не лишал. Рядом с ним она всегда решала за себя сама.

Зейн.

Со вчерашнего дня, все если не круто изменилось, то стало понятнее. Он, такой же как и она, возможно, даже в большей степени понимающий, что значит потерять, то что тебе дорого, что значит восстанавливать себя и свою жизнь по кусочкам… Хадижа не могла не признать, что прониклась к мужу уважением. Он уже не казался ей просто обаятельным бабником, эдаким Казановой арабского мира; он решил позаботиться о ней, как о неразумном ребёнке, то ли в угоду дружбы с отцом, то ли в память о её матери. Зейну можно было довериться. В него можно было влюбиться.

Хадижа со вздохом упала на кровать, разглядывая потолок. Она уже давно была влюблена. Только вот насколько взаимна эта любовь, если Зейн так легко отпустил её от себя, купил эту квартиру, обеспечив её будущее? Не означает ли это, что он захотел избавиться от навязанной жены, которая стала доставлять столько проблем?

Воспоминание о прохладном прощании накануне неприятным ознобом прошло по коже.

— Эй, ты что уснула? — Одетта без какого-либо стеснения заняла свободное место на постели слева, — Что, отец пытался направить тебя на путь истинный?

— Нет, не совсем, — ответила Хадижа — Он ничего не знает о ночном клубе и аресте. Спасибо Зейну.

— В который раз убеждаюсь, что у тебя не муж, а золото, — фыркнула Оди, — Почему ты не хочешь с ним помириться? Нет, не пойми меня неправильно, я руками и ногами «за» отстаивание независимости всего женского рода в общем, и твоего, в частности, — девушка показательно подняла вверх к потолку свои руки и ноги, — но ты же его любишь.

— Я…

— Не отнекивайся, я такое по глазам вижу, — перестав обезьянничать, серьёзно заявила Одетта.

— А он? — девушка посмотрела на подругу с надеждой.

— А вот тут я знаю только одно средство проверить, — соскочив с постели, Оди направилась к небольшой гардеробной.

Придирчиво осмотрев наряды, она тяжело вздохнула:

— Нет, этим мужчину не соблазнить. Кстати, вы с ним уже это? — она повернулась к Хадиже.

Та, почувствовав, как щёки залил предательский румянец, а мозг с удивительной точностью, будто и не было всех этих месяцев, воспроизвёл картину их брачной ночи и ощущения горячих ладоней на коже, нервно скомкала покрывало.

— Значит, да, — без труда прочитала подругу Одетта, — Тогда все будет легче.

— Легче? — не понимая слов Оди, спросила Хадижа.

— Тебе соблазнить собственного мужа. Знаешь, я не знаю более действенного способа помириться чем секс, — рассмеялась Оди, наблюдая, как с щёк подруги жар перешёл на все лицо и шею, — Всё, завтра я делаю из тебя принцессу, хотя нет, женщину-вамп, в общем, твой муж мимо не пройдет, да и остальные мужчины, думаю, тоже, — потирая ладони, проговорила Одетта, хитро улыбаясь, и от этой улыбки в животе ухнуло — видимо, сердце решило заранее перебежать поближе к пяткам.

* * *
Весь следующий день Хадижа была как на иголках, мечась от «пойду» до «не пойду» по несколько раз за день. Все решил звонок мобильного, заставший её в холле Академии.

— Ас-саля́му але́йкум, Зейн, — поздоровалась она.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, Хадижа, — в голосе мужчины звучали тёплые нотки, — Как твои дела?

— Все хорошо. Иду на обед. А у тебя?

— Суета, — отозвался Зейн, и шум на фоне подтверждал его слова.

— Подготовка к грандиозному открытию — это такое дело, — понимающе кивнула Хадижа, словно он мог её видеть.

— Ты не забыла, — в голосе послышалась улыбка.

— Нет.

— И ты…

— Не знаю, — честно, ответила Хадижа, понимая, что он хочет спросить, придёт ли она.

— Я был бы рад тебя там видеть.

Сердце пропустило удар и от его голоса, и от этих слов. В тот же миг Хадиже хотелось сказать, что она обязательно придёт, но какой-то резкий звук в трубке и ставшая громче музыка заставили Зейна быстро с ней попрощаться.

Хадижа несколько секунд еще смотрела на почерневший экран мобильного.

«Зейн хочет её видеть», — эта мысль заставила улыбнуться.

— Оди, — окликнула она подругу, идущую под руку с Луи в мастерскую.

Та остановилась, подождав, пока Хадижа к ней подойдет:

— Что случилось, милая мордашка?

— Помнишь, ты хотела сделать из меня женщину-вамп? — прошептала на ухо ей Хадижа,

— Так вот, я согласна.

Одетта лишь хитро улыбнулась.

* * *
Зейн с балкона второго этажа смотрел на работников клуба, что суетливо готовились к открытию: натирали и намывали залы, проверяли, завезли ли все напитки и продукты, готовность музыкальных инструментов и множество других мелочей, которые заставляли и самого хозяина внимательно следить за всей этой суетой, вместо того, чтобы сесть в автомобиль и приехать к зданию Академии. Особенно, после внезапно прервавшегося телефонного разговора. Мужчина так и не знал, приедет ли Хадижа, но ему очень хотелось, чтобы она это сделала. Настаивать на чём-то он не хотел, да и не мог, боясь, что любой нажим с его стороны заставит Хадижу уйти. Ему казалось, что вчера между ними протянулась нить, намного прочнее, чем узы брака, только вот… насколько крепка она крепка? Это могло показать только время, но только Зейну казалось, что всё решиться именно сегодня.

— Господин Зейн, — услышал он со спины женский голос.

Позади стояла Гарра в костюме для танцев — в длинной юбке до пят и лифе, открывающим тонкую талию и упругий пресс.

— Гарра, — улыбнулся он.

— Вы не заняты? — подняла она на него взгляд.

— Для вас я абсолютно свободен, — поклонился он.

— Тогда, может, порепетируем?

— Прошу, — указал Зейн в сторону лестницы, что вела на сцену.

Танец хозяина клуба в вечер открытия был некой традицией, которой Зейн никогда не изменял. Гарра — прекрасная танцовщица, отзывчивая и поддерживающая любое его движение, отдающаяся музыке и танцу без остатка; она напоминала ему Бету, влюбленную в него танцовщицу из Рио, с которой у него был кратковременный роман. Танец был красивым, страстным, но при этом пустым, не затрагивающим душу, а лишь лёгкой дрожью, отдающийся в теле. Гарра обвила его шею руками после очередного движения и прижалась к нему сильнее. Губы женщины оказались в несколько сантиметров от его губ. Музыка стихла, а они так и остались в этом положении, смотря друг на друга в глаза. Гарра поддалась чуть вперёд, но в ту же секунду Зейн выпустил танцовщицу из своих объятий, отступая, галантно целуя кисть её тонкой руки.

— Вы как всегда великолепны, Гарра.

— Спасибо, — в глазах женщины мелькнуло разочарование, ноона быстро спрятала его за улыбкой.

— Теперь отдыхайте до вечера, — посоветовал Зейн.

— Конечно, благодарю.

— Сегодня вы будете звездой, — улыбнулся Зейн, уходя со сцены.

В душе поселилось неясное раздражение на женщину. Она явно кокетничала с ним, но пока это кокетство не выходило за рамки, чтобы стать слишком очевидным. Зейн не мог ей ничего предъявить, а выгонять главную танцовщицу накануне открытия было бы поступком глупым и опасным для бизнеса. Хотя, возможно, его раздражение было обусловлено совсем не флиртом Гарры, а его неопределенностью с Хадижей. Зейн посмотрел на дисплей мобильного. Девушка сейчас должна быть на занятиях, и отвлекать её звонком он не собирался, но если она не появится в дверях клуба сегодня вечером… завтра утром он сам поедет к ней. Решив так, Зейн выдохнул, успокаиваясь.

— Мсье Шафир, — подбежал к нему один из администраторов, — У нас там некоторые сложности, — указывая куда-то в сторону кухни, затараторил он.

Зейн пошёл вслед за мужчиной, а Гарра проводила их разочарованным взглядом. Когда она пришла в клуб, она была наслышана о Зейне Шафире. Слава любителя женщин, страстного и щедрого любовника шла впереди его. Гарра мечтала стать любовницей, а если повезёт, и женой богатого владельца сети клубов. Увидев юную, хрупкую, словно статуэтка, жену Зейна, Гарра ещё больше уверилась, что она способна увлечь этого пылкого мужчину; ведь откуда этой юной нимфе, едва вышедшей из детского возраста, знать, как разжечь в мужчине огонь страсти. Уж она, Гарра, знала, как, при этом умея ждать.

* * *
— А это не слишком? — с сомнением рассматривала себя в зеркало Хадижа.

— Ну, если только для монахини, — фыркнула Оди, нанося блеск на губы как последний штрих.

Хадижа повернулась к зеркалу и удивлённо вздрогнула. Чёрное платье облегало до талии, свободным подолом спускаясь вниз, и казалось бы вполне скромным, если бы не довольно откровенный вырез на спине, доходивший до поясницы, а также разрез от середины бедра, что открывал стройную ногу при движении. Локоны были завиты лёгкой волной и закреплены с двух сторон шпильками. Яркий макияж, подчеркнувший глаза, не оставлял без внимание.

— Не думало, что это платье ещё когда-нибудь увидит свет, но не могу не признать, что ты выглядишь в нем именно именно так, как я хотела, — встала позади девушки Одетта, обвивая её талию руками.

— Как оно вообще у тебя оказалось? — Хадижа ещё раз осмотрела платье, которое так отличалось от обычных нарядов Оди.

Та вдруг резко развернула Хадижу в своих руках, заставляя подол закружиться вокруг нее, и прижала к себе, в характерной позиции танго.

— Ходила на бальные танцы, — ответила Оди, — Правда, недолго. Уж слишком люблю сама вести. Ладно, сейчас сама переоденусь и вызовем такси. Мальчишек не берём. У меня нет никакого желания слушать пошлые шуточки Луи, ну, а Жак… сама понимаешь.

Хадижа понимала.

* * *
Открытие клуба «Нефертити» было действительно грандиозным. Возле входа суетилась целая толпа народа; щелчки и вспышка фотокамер, шум голосов, смех, музыка — Хадижа на секунду растерялась, увидев такой ажиотаж, лишь выйдя из салона такси, но Одетта уверенно потянула её за собой, маневрируя в толпе. Показав охраннику приглашение, они прошли вовнутрь.

Восточная мелодия лилась из колонок. Люди что уже были здесь и с интересом рассматривали восточное убранство интерьера; официанток в костюмах, напоминающих древнеегипетские, восточных танцовщиц, двигающихся в такт на небольших площадках и развлекающих сидящих за столиками по периметру зала посетителей.

Хадижа посмотрела вокруг в поисках Зейна, но мужа нигде не было видно. Возможно, он был в своём кабинете, но найти администратора, чтобы спросить, где хозяин, она не успела, так как музыка в колонках резко сменилась. Зазвучали барабаны, факелы, стоящие по краям сцены, разгорались сильнее и на входе у сцене возникла стройная, высокая мужская фигура, в которой Хадижа без труда узнала мужа.

Зейн вышел на сцену танцуя, обводя замерший в ожидании шоу зал хитрым взглядом. В тот же момент Хадижа увидела быстро двигающуюся к сцене женскую фигурку. По той легкости и изящности, с какой женщина скользила через толпу, девушка без труда узнала Гарру.

— Ну, нет, — фыркнула Хадижа, сама ринувшись к сцене.

Гарра и Хадижа шагнули на возвышение сцены одновременно, с разных сторон, и Зейн на секунду застыл между двумя женщинами. Хадижа гордо подняла голову, протягивая руку Зейну, выжидающе посмотрев на мужчину. Тот, не сомневаясь ни секунды, обхватил тонкие пальчики своей ладонью и притянул девушку к себе.

С этого момента для Хадижи не существовало никого и ничего кроме Зейна и музыки. Она дразнила мужа, ускользая из объятий, подчиняясь мелодии и тактам: резкий поворот, и юбка закружилась вокруг бедер, взмах рук и хитрая улыбка. Зейн понимал, что происходит, и был удивлен такому появлению Хадижи, её кокетливому, но смелому поступку. Кто бы мог подумать, что она на такое решиться.

Между ними не было наигранности, да, всё было по-настоящему: и та страсть, что девушка будила в мужчине, и её отзывчивость. Через минуту танца воздух между ними разве что не искрил от напряжения.

Зейн скользил пальцами по обнажённой спине, притягивая её в свои объятья всё ближе и ближе; Хадижа, обхватив ногой его бедро, буквально возвышаясь над мужчиной, подхваченная его руками, хитро улыбалась и, лёгким движением убирая с лица мужа непослушную прядь, чуть склоняясь, словно для поцелуя, с новым витком мелодии, выскальзывала из его объятий, продолжая безумный танец.

Так продолжалось до последнего аккорда: это была битва, поединок, где никто не хотел уступать. Когда Хадижа снова оказалась в объятьях Зейна, и они замерли, смотря в расширенные зрачки друг друга, поцелуй, заставляющий сердце на миллисекунду замереть, пальцы — впиться в ткань костюма ещё сильнее, а в голове — не оставить не одной связной мысли, пленил их обоих. Губы Зейна накрыли её губы, со всей страстью, что разжёг этот танец в его крови; они практически не слышали ни аплодисментов, ни восторженных выкриков, буквально сбегая со сцены.

Дальше всё казалось слишком быстрым: лестница, длинный коридор, дверь кабинета, хлопок и щелчок закрывающегося замка. Они снова смотрели друг на друга, вдали от шума веселящей толпы, и Хадижа, ощущая на себе обжигающий взгляд мужа, могла думать только о желании, что тугим узлом завязалось внизу живота, о пересохших губах, что сейчас ей приходилось постоянно облизывать.

Ноги дрожали, но она сделала первый шаг по мягкому ковру. Он несколько нетерпеливым жестом притянул её к себе ближе.

— Ты пришла, — тихий шепот, почти в губы.

— Ты же меня ждал, — ответила она, буравя взглядом ткань его костюма.

Он нежно взял пальцами её за подбородок, заставляя поднять Хадижу поднять глаза.

— Ждал, — прошептал он, — всю жизнь.

На этот раз поцелуй был нежным, но от этого не менее сносящим голову. Пальцы, что так вкрадчиво обследовали ткань платья, дошли до обнажённой коже спины, спускаясь вниз, а… разрез на подоле уже не казался ей таким неуместным.

Два шага назад, и они переместились на диван. Хадижа оказалась на коленях у мужа, продолжала исступленно целоваться с ним, и мысленно проклинала множество пуговиц на его костюме. Непослушные пальцы дрожали, спускаясь вниз.

Губы Зейна уже прочертили путь от подбородка вниз, к шее и ключицам. Тело горело под этими прикосновениями, заставляя рвано выдыхать с каждым разом; платье, словно само по себе, сползло с плеч под его заботливыми, но настойчивыми пальцами, и Хадиже оставалось только выгнуться, мучительно простонав, когда мужские губы, поймав её затвердевший сосок, чуть оттягивают его нежную кожу.

Пальцы впились в пряжку ремня мужских брюк. Выплывая из омута наслаждения, Хадижа посмотрела на Зейна; желание в крови от этого неосторожного взгляда стало нестерпимым, до судорог во всём теле. Она закусила губу, продолжая свои манипуляции с его одеждой, в то время как её платье давно спустилось на талию, оставляя свою обладательницу полуобнаженной его ласковых прикосновений рук и губ.

Зейн подхватил её за ягодицы, чуть приподнимая. В этот раз не было ни капли страха, лишь желание, общее на двоих, лишь ощущение пальцев на слишком разгорячённой коже, лишь взгляд глаза в глаза, проникающий в самую суть, в душу.

Секунда напряжения, и давно забытые ощущения, прокатившиеся по телу дрожью, отзываются в конечностях. Хадижа сама не понимала, откуда пришло это знание, эти движения, подчиненные едва угадываемому ритму. Ладони Зейна, сжимающие ее бедра сквозь ткань подола, придавали уверенности, чуть направляя. Сама же девушка растворилась в ощущениях. Тихие стоны срывались с губ, и чем быстрее, резче, хаотичнее становились движения, тем сильнее сжимались пальцы, тем громче становились они. Еще миг, и мир исчез, растворился в ощущениях его, единого с ней; Хадижа лишь эхом уловила его хриплый стон и то, как сильные руки обхватили её, не давая упасть, прижимая крепко к себе.

Волосы рассыпались по плечам, щекоча кожу. Губы Зейна скользнули по скуле, спускаясь вниз, дразня. Хадижа тихо рассмеялась, чуть отстраняясь, и посмотрела на Зейна, ощутив, как щеки зажигаются румянцем и от их недвусмысленной позы, и от того, что между ними только что случилось.

— Это капитуляция? — шутливо спросил он.

— Перемирие, — ответила Хадижа так же.

— Хорошо, пусть будет перемирие, — согласился Зейн.

Его пальцы вырисовывали узоры на её обнаженной коже. Он вдруг стал серьезным. Тёмно-карие глаза, сейчас ставшие почти черными, поймали её взгляд.

— Я…

Хадижа остановила его, приложив пальцы к мужским губам:

— Поедем домой. К нам домой.

— Конечно, только, — Зейн улыбнулся, аккуратно поправляя её платье, заставляя Хадижу снова покраснеть, — приведём себя в порядок, — закончил он, обхватывая лицо жены ладонями и целуя, отчего тело снова пробило сладкой истомой назревающего наслаждения.

Двадцать восьмая глава

Перышко. Белое перышко, видимо, покинувшее одну из подушек, теперь кружилось в воздухе, выбирая место, куда приземлиться. Хадижа следила за его плавным полетом, чтобы схватить до того, как оно опуститься на ткань простыни. Она посмотрела на перо в своей руке и с хитрой улыбкой пододвинулась к еще спящему мужу, но стоило ей поднести его к коже мужчины, как тот неожиданно обхватил ее запястье, останавливая руку. В тот же миг Хадижа оказалась лежащей на спине, и уже Зейн склонился над ней. Теперь уже перо в его руках, и девушка почувствовала легкие, щекотные прикосновения к своей коже. Оно дотронулось живота, прочертило дорожку выше до груди, обвело ореол соска.

— Зейн, щекотно! — взвизгнула она, пытаясь ускользнуть, но лишь беспомощно дрыгала ногами.

— А так? — мужчина быстро склонился и провел губами по тому месту, где только что щекотал.

Тело Хадижи тут же покрылось мурашками, а дыхание застыло на губах. От поцелуев захотелось выгнуться и простонать, а когда его губы, наконец, нашли её, то мир вокруг и вовсе потерялся, сосредотачиваясь в одном-единственном мужчине.

За вечер и ночь мир Хадижи перевернулся. Она и не подозревала, что можно так любить, полностью растворяясь в человеке, и душой, и телом, в ответ получая такую же волну любви и заботы. Мир вспыхнул красками, сложившимися в одно слово, в его имя, что сейчас срывалось с её губ, при каждой умелой ласке и неосторожном, необходимом движении.

— Зейн? — она сидела на постели, на коленях, лёгким движением одёргивая свою ночную рубашку.

— Да?

Сегодня они ещё не вылезали из постели, хотя солнце за окном уже почти достигло своего зенита; и ему до сих пор не хотелось выпускать её из своих объятий — сейчас такая взъерошенная, с припухшими от поцелуев губами, румянцем на щеках и сверкающими от счастья глазами, Хадижа пленяла и пьянила, заставляя желание в крови разгораться подобно костру на сухой листве.

— Я хотела поговорить, — Хадижа сильнее натянула подол сорочки, посмотрев вниз.

— Что случилось, Хадижа? — Зейн сел на постель.

Она закусила губу, чувствуя смущение, хотя казалось, что после ночи и сегодняшнего утра все барьеры и недосказанность безвозвратно исчезли, но ту тему, которую необходимо затронуть сейчас, Хадижа считала настолько интимной и личной, что не имела понятия, как начать, и не знала, как муж на это отреагирует.

— Ничего, просто, — глубоко вдохнула она, поднимая голову, и выпалила, — Я не хочу сейчас становиться матерью.

Зейн понимающе посмотрел на жену. Он ни сейчас, ни тем более раньше не заговаривал с ней о детях… да, как любой мужчина, он думал об этом и желал появления на свет наследника, его продолжения, продолжения его семьи и рода, но сейчас, смотря на Хадижу, едва саму вышедшую из детского возраста, он готов был дать ей ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы она самостоятельно пожелала стать матерью.

— Хадижа, — он взял её ладонь в свою, переплетая их пальцы, — у нас есть время. Неужели ты думаешь, что после сегодняшнего я начну настаивать на ребенке?

Посмотрев мужу в глаза, Хадижа покачала головой и робко улыбнулась.

— Вот и хорошо, — он поцеловал кисть её руки, — Думаю, со всеми нюансами ты разберёшься без меня, — сказал мужчина, заставляя Хадижу снова залиться краской, прекрасно понимающую, о чем он, — А теперь, как бы мне этого не хотелось, пора вставать и завтракать, а может и обедать, — взглянув на часы, произнёс Зейн.

Он встал с постели, подхватывая Хадижу на руки, а та успела только вскрикнуть от неожиданности, обхватив шею мужа руками.

— Мне звонил отец, — рассказала Хадижа, когда они уже сидели за столом.

— И?

— Я сказала, что все хорошо и пообещала звонить чаще, но…

— Но? — Зейн подался чуть вперед.

— Не знаю, не могу толком объяснить, просто что-то в его голосе… — покачала головой Хадижа, — Через неделю у нас небольшие каникулы в Академии, думаю, стоит поехать в Рио.

— Это хорошая мысль, — улыбнулся Зейн, — Я позабочусь о билетах.

— Спасибо, — ответила на улыбку Хадижа и почувствовала новую волну тепла, бегущую по телу.

Пожалуй, сейчас она, наконец, поняла эту ванильную фразу про «бабочек в животе» и «крылья за спиной» — именно так она себя и чувствовала, способной летать, и с щекочущим, пьянящим ощущением внизу живота от одного взгляда на любимого.

— Зейн, а что делать с квартирой? — после недолгого молчания спросила Хадижа, понимая, что некоторые вещи, необходимые ей ежедневно, остались там.

— Квартира твоя, и ты можешь в ней жить, если хочешь, — осторожно ответил Зейн.

Он надеялся, вернее, даже был уверен, что после этой ночи Хадижа останется с ним, но отнимать у нее права выбора он не собирался.

— Нет, я хотела бы остаться в здесь, — девушка осмотрела обстановку и улыбнулась, — Я скучала по нашему замку, но там мои вещи, да и иногда тратить два часа на дорогу после дня рисования, когда хочется просто лечь и уснуть… не очень.

— Согласен, — кивнул Зейн; перед открытием он и сам несколько ночей провел в кабинете в своём клуба, при том зная, что дома его не ждёт никто, кроме прислуги, — Только звони, если решишь там остаться.

— Конечно, — кивнула Хадижа. — Тогда надо съездить сегодня в квартиру, раз учебу я пропустила.

Мысль о том, что она прогуляла занятия и теперь придётся объясняться перед мсье Мельером, неприятно кольнула, но не слишком взволновала девушку. Возможно, это было пресловутое воздействие эндорфина — гормона счастья, но Хадижа, обычно, очень серьезно относящая к учебе, сейчас была уверена, что сумеет все уладить. Все-таки… один прогул не катастрофа — другие студенты, к примеру, тот же Луи, позволяют себе намного больше вольностей.

— Я тебя подвезу. Мне нужно в клуб, проверить как прошло открытие.

— Надеюсь, наше вчерашнее исчезновение несильно бросилось в глаза, — покачала головой Хадижа.

— Не важно, — ответил Зейн, — Мне нет до других дела.

* * *
Зейн высадил Хадижу из машины возле квартиры, попросив позвонить, как только она закончит все свои дела. До того они минут десять, словно подростки, сидели в машине и целовались в невозможности оторваться друг от друга, пока какой-то нетерпеливый водитель позади не стал яростно жать на гудок.

Хадижа вошла в квартиру. После дня, проведённого с Зейном, пустота и одиночество неприятно давили, а не успокаивали, как обычно. Девушка подошла к шкафу, вытаскивая оттуда рюкзак и тубус; когда всё необходимое было собрано, она подошла к мольберту, на котором стояла неоконченная работа. Откинув ткань, Хадижа судорожно выдохнула. С холста на нее смотрела недорисованная танцовщица. Художница скользила взглядом по рисунку, ей показалось, что во взгляде женщины, в которой без труда угадывались черты матери, была грусть. События, которые Хадижа вспомнила после последней «вспышки», заставили поморщиться, но больше не били наотмашь. Холодный взгляд отца, за которым угадывался океан боли, и заплаканное лицо матери встали перед глазами. Девушка дотронулась кончиками пальцев неровных мазков, когда кисть в её руке дрогнула.

События прошлого, что привели Хадижу и её мать во Францию, всё ещё были для девушки тайной. В разговорах ей удавалось лишь выцепить какие-то крохи, сложить полную картину из которых было практически невозможно.

«Нужно обо всем расспросить отца», — решила про себя Хадижа.

Это было еще одной причиной для того, чтобы вернуться в Рио.

Настойчивый стук заставил Хадижу отвлечься от мыслей и пойти открыть дверь незваному гостю, точнее гостьи, в дверях стояла Одетта.

— Привет, не помешала? — хитро улыбнулась она.

— Привет, нет, — впуская подругу в квартиру, ответила Хадижа, — Ты за мной следишь?

— Всё возможно, — ответила Оди, — Ты одна?

— Да, — коротко ответила Хадижа.

— Какая жалость! А я так надеялась случайно увидеть твоего мужа в трусах, а лучше и без них, — хихикнула Одетта, — Ну, ты вчера и устроила шоу! Хотя вы оба хороши. Мой преподаватель по танцам называл бы это «секс на паркете»! От вас чуть ли искры не шли во все стороны! Я и не знала, что ты умеешь быть такой… Вау! Та, вторая, чуть себе руку не отгрызла со злости, когда он тебя выбрал.

Хадиже показалось, что сейчас она покраснела до кончиков ушей.

— Если честно, увидев, что тебя нет на занятиях, я все поняла, — продолжила Оди, не замечая реакции подруги, — Мельер тоже заметил твоё отсутствие, даже спросил, не случилось ли чего. Я сказала, что ты приболела.

Новость о внимании преподавателя напомнило Рашид о совести.

— Да, теперь я понимаю, что значит «от любви мозги страдают», — ругая себя, села в кресло Хадижа.

— Да ладно тебе, это какому-нибудь экономисту любовь мешает, а нас, художников, она окрыляет и вдохновляет творить, — продекламировала Одетта, садясь на соседнее, и пристально посмотрела на подругу.

— Ты права, — выдохнула Хадижа. — Будешь чай?

— Давай лучше сходим в кафе? — предложила Одетта, — Мне Луи проиграл молочный коктейль.

— Все-таки ты оказалась быстрее? — вспомнила Хадижа их утренние соревнования с Луи.

— Скорей, хитрее, — загадочно улыбнулась та, вспомнив, как в вечер перед решающим всё утром намазала пол перед дверью Луи бесцветной мазью, в следствие чего он, поскользнувшись, потерял дорогие секунды.

— Хорошо, тогда я дособираю последние вещи, — направляясь в спальню, ответила Хадижа.

— Возвращаешься домой. А квартира? Будешь сдавать? — посмотрела вокруг Одетта.

— Нет, буду приходить сюда после учёбы, чтобы не терять два часа на дорогу, да и не отвлекаться.

— Да… отвлекаться тебе есть на что, — проговорила Оди, вспоминая, как этот мужчина вчера танцевал с Хадижей, как его руки держали её, казалось, почти не касаясь. — Да, определенно «секс на паркете», — проговорила она.

— Ну что, пошли? — закидывая за спину рюкзак и беря тубус, спросила Хадижа.

— Вперед, милая мордашка, за моим призовым коктейлем! — вскочила Одетта с кресла.

* * *
— Мсье Шафир, все было великолепно! Грандиозный успех! А ваш танец произвел такое впечатление на посетителей, что после окончания танца многие хотели с вами познакомится, но вы исчезли, — огорченно развел руками администратор клуба, мсье Фуко. О том, что всё прошло именно великолепно, гласили отчеты о прибыли, сейчас лежащие у него на столе.

— Я рад, что всё прошло хорошо, — улыбнулся хозяин клуба подчиненному, игнорируя последнюю фразу, — Надеюсь, сегодня все пройдёт не хуже.

— Несомненно, — улыбнулся Фуко, — только…

— Только? — поднял бровь Зейн.

— Мадам Даниф, — скривился мсье Фуко, словно откусил дольку лимона, — Она вчера была огорчена срывом номера. В общем, она собирается увольняться.

— Гарра? — удивился Зейн.

Честно сказать, он и думать забыл о танцовщице, как только увидел шагнувшую на сцену Хадижу. Зная, сколько женщина готовилась к этому танцу, Зейн ощутил укол вины, но увольнение с работы казалось ему преувеличенной реакцией.

— Она сейчас в клубе?

— Нет, мсье, но я могу позвонить и вызвать её.

— Так и сделай, пожалуйста, — попросил Зейн.

Администратор согласно кивнул и поспешил покинуть кабинет. Настроение Зейна резко ухудшилось; мужчина привык, что в делах клуба всё идёт четко. Он умел подбирать такой персонал, который хотел и мог работать — это желание подкреплялось хорошей зарплатой. Увольнение же главной танцовщицы для только что распахнувшего свои двери публике клуба было довольно болезненным.

Через час в дверь постучали. Гарра Даниф не вошла, а вплыла в кабинет, только сжатые в замок ладони говорили о неком напряжении.

— Ас-саля́му але́йкум, Зейн, — поприветствовала мужчину Гарра.

— Уа-але́йкуму с-саля́м. Присаживайтесь, Гарра. Чай? Кофе? Воды?

— Нет, спасибо, — покачала она головой, опускаясь в кресло напротив стола.

— Мне сказали, что вы планируете увольняться, — перешел сразу к делу Зейн, — в чём причина?

— Не люблю, когда моё выступление срывают, — холодно проговорила она.

На самом деле, Гарра была вне себя от злости от вчерашнего вечера, когда эта маленькая, наглая девчонка, выставила ее перед всей публикой в роли отвергнутой женщины; ещё больше её задело то, как Зейн танцевал с этой девчонкой… с его женой. Столько желания и страсти Гарра нечасто ощущала на себе, но было в их танце что-то неуловимо большее, чем желание, и от этого душу танцовщицы захватила непонятная тоска, от которой слёзы наворачивались на глаза и перехватывало дыхание — тем сильнее хотелось обратить внимание «проклятья фараона» на себя, чтобы только он смотрел на неё так, как сейчас смотрит на свою жену.

— Понимаю, — кивнул Зейн и встал рядом с Гаррой, опираясь на стол, — Я не в силах изменить события вчерашнего вечера, но хочу принести вам свои глубочайшие извинения, — произнёс он с самой обворожительной улыбкой, на которую был способен, — Это не было запланировано и не являлось целью хоть как-то задеть вас. Что я могу сделать, чтобы поменять ваше решение об уходе?

В глазах женщины загорелись хитрые огоньки:

— Если бы мы могли повторить наш танец, — смотря на мужчину снизу-вверх ответила Гарра, делая ударение на слове «наш».

Зейн удивленно поднял бровь, не ожидая такого предложения:

— Хорошо, прелестная Гарра, если это сохранит ваш талант для моего клуба, то я согласен, — едва касаясь губами тыльной стороны её ладони, он обозначил на ней поцелуй.

— Поверьте, сохранит, — улыбаясь, проговорила она, наблюдая за его действиями.

* * *
Луи рассказывал очередную забавную историю о том, как старался заговорить незнакомого бугая, которому не понравилось, что парень флиртовал с его девушкой — то Дюпону с успехом удалось, иначе бы сейчас он не сидел в кафе, а лежал бы на больничной койке.

— Я всегда говорила, что, ты, Луи, идиот, — отпивая клубничный коктейль, прокомментировала его рассказ Одетта, — Если бы не твоя удача и хорошо подвешенный язык.

— Я просто неотразим, что же поделаешь… жавидуйте молча, — ухмылялся Луи, без стеснения отбирая соломинку прямо у девушки изо рта, и сам, специально с шумом, потягивая коктейль, — Расскажите лучше сами, как отдохнули? — перевел он взгляд с Оди на Хадижу.

Та лишь опустила взгляд на мобильный, лежащий перед ней; как только они с Одеттой пришли сюда, Хадижа написала Зейну сообщение с адресом кафеи теперь невольно провожала взглядом любую подходящую по экстерьеру машину.

— Все прошло великолепно! — взяла на себя роль рассказчицы Оди, — Клуб шикарен! Настоящая восточная сказка! Я уж молчу про хозяина, — подмигнула она Хадиже.

Девушка судорожно выдохнула, косясь на Жака, что сидел рядом, как-то слишком задумчиво считая количество палочек картошки фри у себя на тарелке. Он, словно почувствовав ее взгляд, повернулся. Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза, а потом парень, улыбнувшись, привычным движением обхватил девушку за плечи и наклонил к себе, бессовестно взлохмачивая её волосы.

— Не грусти, сестрёнка, все будет хорошо! Ты ведь моя сестренка?

Хадижа вырвалась, недовольно фыркая, откидывая волосы назад, и, встав из-за стола так, чтобы возвышаться над парнем, уже сама начала портить Жаку прическу:

— Конечно, братишка, — беззлобно ехидничала она, — Вот подстригу тебя на лысо, так вообще, как родные станем.

— А если вместе с тобой, то и близнецами, — засмеялся Жак, вспоминая вот такие из игры в приюте, во времена, когда Хадиже отрезали волосы, и она очень переживала, что теперь похожа на мальчишку.

— Я рад, что вам стало лучше, мадмуазель Рашид, — услышали молодые люди рядом с собой узнаваемый голос своего мастера.

Мсье Мельер стоял возле соседнего столика и хмурясь смотрел на их веселую компанию. Все мигом затихли, а Хадижа почувствовала себя, как двоечница, пойманная за списыванием.

— Добрый день, мсье Мельер, — поздоровалась Хадижа.

— Не пересядете ли ко мне на минутку, мадемуазель Рашид? — указал на место за столиком преподаватель.

Хадижа кивнула, покидая свою места, и направилась к мужчине. Сев, она не знала, с чего начать разговор… ведь не станешь рассказывать постороннему человеку о том, что вчера помирилась с мужем и это обстоятельство напрочь выбило из её головы все мысли об учебе; при том, что свое семейное положение в стенах Академии Хадижа старалась не афишировать.

— Мадемуазель Рашид, можно просто «Хадижа»? — начал разговор Мельер.

Она лишь кивнула.

— Я тоже был студентом и понимаю, что иногда желание повеселиться всю ночь, а потом невозможность собрать себя по кусочкам пересиливают тягу к учёбе, но всегда думал, что в вас больше ответственности.

— Простите мсье, такого больше не повторится, обещаю, — пробормотала Хадижа.

— Обдумай, верно ли и возможно ли то, что ты обещаешь, ибо обещание есть долг.

— Конфуций, — узнала изречение Хадижа, — Поверьте, я сдержу обещание, — с большей уверенностью повторила она.

— Хорошо, — согласился Мельер, — А как продвигается работа над картиной для конкурса? Надеюсь, нам не придется высчитывать по звёздам сроки её создания, как у Рубенса «Пир богов на Олимпе».

— Нет, мсье, — улыбнулась девушка, — С картиной возникли кое-какие сложности, но я думаю все разрешится.

— Хадижа, я уже говорил вам, и повторю: вы всегда можете прийти ко мне за помощью, советом, в конце концов, я ваш учитель, — ладонь Мельера накрыла сцепленные в замок ладони девушки и чуть сжала.

— Конечно, мсье Мельер, — Хадижа почувствовав тепло от его горячих ладоней, ощутив мурашки по коже, и поспешила убрать руки со стола, — Я покажу вам картину после каникул, хорошо?

— Договорились, — с улыбкой ответил мастер, — Ну, а вы, друзья мои? — обратился он уже к притихшим Жаку, Луи и Одетте, — Как ваши творческие изыскания?

— Писать для меня — болезнь и опьянение. Болезнь, от которой я не хочу отделаться, и опьянение, в котором хочу пребывать, — продекламировал Луи.

— О, у нас тут появился новый Эдвард Мунк, — засмеялся Мельер.

Беседа перешла в более лёгкое русло, как бывало и во время лекций. Все вспоминали великих художников их крылатые выражения и забавные случаи из биографии. В атмосфере живого диалога Хадижа не сразу заметила стоящий неподалеку автомобиль.

— Мне пора, — выскочила она из-за стола Мельера, за которым до сих пор сидела, и потянулась за тубусом и рюкзаком.

— Очень жаль, — проговорил мужчина, наблюдая, как девушка собирается, — Что ж всего хорошего.

— До встречи, — попрощались с Хадижей друзья.

— Прости, я не заметила, как ты подъехал, — села Хадижа на заднее сиденье, к Зейну, который решил сегодня воспользоваться услугами водителя.

— У вас там была увлекательная дискуссия, — его голос был слишком безэмоциональным, и Хадижа нахмурилась.

— Что-то случилось? — и тут девушка догадалась, — Да ты ревнуешь!

От этой догадки Хадижу вдруг пробило на смех: «И этот чудесный мужчина, ходячий секс, как говорит Одетта, ревнует её?».

— Дело даже не в ревности, — проговорил Зейн, — Я видел тебя в кругу твоих друзей и этого мужчины. Ты среди них была такой своей, такой естественной, свободной…

Девушка залезла на колени мужу, не слишком обращая внимание на водителя за стеклянной перегородкой, обвила руками плечи мужа и, чуть двигаясь вперёд, поймала его взгляд.

— С тобой я тоже чувствую свободной. А мужчина — это мсье Мельер, мой преподаватель. Знаешь, я восхищаюсь им. Он великолепный художник, классик нашего времени, болеющий искусством. Я по-своему завидую ему, но одновременно боюсь.

— Боишься его? — уточнил Зейн.

Хадижа хотела сказать «да», но покачала головой.

— Нет, скорее, стать, как он, человеком искусства, которому ничего, кроме красок не интересно, который больше привязывается к великим художникам прошлого, чем к реальным людям в настоящем, — обнимая Зейна, сказала она.

Отстраняясь, Хадижа коснулась его щеки ладонью:

— Ты заставляешь меня об этом забывать. То, что я сегодня прогуляла учебу, этому доказательство, — улыбнулась она, склоняясь к его губам.

— Не волнуйся, я не дам тебе забыть как прекрасна жизнь, погрузившись с головой в искусство. По моему я уже доказал это тебе в Фесе, — прижимая жену к себе ближе, прошептал он, почти ей в губы, за секунду до обжигающего поцелуя, который не оставлял им других желаний, кроме как поскорее оказаться дома… наедине.

Двадцать девятая глава

Хадижа сидела в кресле, держа на коленях альбом для рисования, и увлеченно делала эскиз будущей композиции — декорации арабской купели, на подобии той, что девушка видела в доме дяди Али, и обнаженный мужской силуэт. Карандаш легко касался бумаги, добавляя новые штрихи. Хадиже, казалось, что она уже успела изучить любимого настолько, что способна нарисовать его по памяти с закрытыми глазами. Сам Зейн совершал утреннюю молитву, и хоть в доме не было разделения на женскую и мужскую половину, Хадижа решила уйти к себе в спальню, и сейчас рисовала, чтобы как-то скоротать время до его прихода. Она так увлеклась, что вздрогнула от легкого поцелуя в макушку, и тут же подняла голову — за креслом стоял Зейн, внимательно рассматривая неоконченный рисунок.

— Аллах, не слишком одобряет изображения людей и животных, — задумчиво проговорил Зейн.

— Но он и не имеет ничего против, если художник не считает себя творцом, и если рисунок не создан с целью поклонения, — закрыла альбом Хадижа, положив его рядом, и, развернувшись, встала в кресле на колени, лицом к мужу, — Прости, любимый, но как бы я тебя ни обожала, поклоняться не стану, — хитро улыбнулась она, проводя по его еще влажным волосам, закрутившимся на концах забавными колечками, — К сожалению, ты взял в жёны не самую религиозную особу. Мне хочется верить, что жизнь на этой планете и происходящее здесь не просто стечение обстоятельств, что где-нибудь далеко есть кто-то, достаточно мудрый, чтобы разобраться во всем этом хаосе. Что там, за гранью, есть что-то кроме тьмы, что ничего не заканчивается, — смотря Зейну в глаза, сказала Хадижа, а её ладонь, прошлась вниз по его щеке, — но я не уверенна, что хочу постоянно бояться наказания за свои мысли, чувства, поступки.

— Вера дает уверенность…

— В предназначение, — закончила за мужа Хадижа, — В том, что Аллах руководит всем в этом мире, и по его же воле совершаются поступки, хорошие или плохие. Я знаю, я читала, но принять и понять это не получается.

Зейн перехватил ладонь жены и поднося к губам, запечатлел нежный поцелуй:

— Вера не может идти от головы, только от сердца, а сердце у тебя чистое, доброе, нежное, словно бриллиант найденный в песках пустыни, — поцелуй прочертили дорожку до запястья, — Хадижа, ты — сокровище, и сама не осознаешь этого. Если в твоей душе царит мир, мне этого достаточно, если достаточно для тебя.

Дрожь прошлась по телу Хадижи, от этих прикосновений, а любые мысли, в том числе и о религии, выветрились из головы. Она убрала свою руку и двинулась ближе, кресло опасно покачнулось, и Зейн буквально подхватил жену, отступив за секунду до того, как мебель с глухим стуком опрокинулось на ковер. Хадижа обвила Зейна руками и ногами и сама потянулась за поцелуем.

— Ты снова опоздаешь на учебу, — предупредил мужчина где-то между поцелуями, спустившимися уже на острую девичью ключицу.

— Если ты не отпустишь меня, то вероятно, — чувствуя, как дыхание перехватывает, а пульс бьется оглушительно громко, отвечает она, сама сильнее впиваясь пальцами в плечи мужчины.

Трель мобильного телефона заставила их все же оторваться друг от друга. Хадижа выскользнула из объятий Зейна и подошла к рюкзаку.

— Доброе утро, Жак, — поздоровалась она с другом, — Да, я помню, что сегодня визит в д’Орсэ. Встретимся в метро. Пока.

— Недвусмысленный намек высших сил, что пора возвращаться к делам насущным, — повернулась к мужу девушка; тот поднял кресло и упавший на пол альбом, стоял абсолютно спокойный, словно и не было между ними той вспышке страсти — только глаза мужчины казались темнее, чем обычно, и выдавали его.

— Да, до отъезда в Рио два дня, так что как бы мне ни хотелось спрятаться вместе с тобой от целого мира, но увы, — вопреки своим словам, Зейн притянул жену в свои объятья, стоило той приблизиться.

Хадижа, встала на цыпочки прижавшись сильнее, и почти невинно поцеловав мужчину в уголок губ, отошла.

— Я голодна.

— Какой же из меня скверный муж, — покачал головой Зейн, — Не оставляю своей жене времени на еду.

— И на сон, — фыркнула Хадижа, — но последнее я прощаю.

Зейн рассмеялся её притворному недовольству и подростковой наглости, подхватив её фигуру на руки.

— Завтракать, так завтракать, как пожелает моя принцесса, — и начал спускаться вниз.

* * *
Хадижа изучала полотно «Руанский собор» Клода Моне, про которого сегодня рассказывал Мельер, делая наброски в альбоме. Полотен с изображением этого архитектурного строения только в этом музее было шесть штук, а по всему миру еще десять.

— Вот запал ему в душу этот собор, — вздохнул Жак, подойдя к подруге.

— Он изучал разные приемы передачи различий света в разное время дня и года, и тем как атмосферные условия изменяются написанное. Это сводило его с ума.

— Хадижа, я тоже был на лекции, — проворчал Жак, — Просто для меня несколько странно рисовать одно и тоже раз за разом.

— Вот поэтому, Жак, ты никогда не станешь великим, — подошла сзади к нему Одетта, приобняв за плечи, — Не важно, что ты рисуешь, важно как.

— Сомневаюсь, что Моне бы получил такое признание, нарисуй он шестнадцать картин тарелки, при разном освещении, — парировал Жак.

— Поэтому, наверное, он и выбрал собор, а не тарелку, — подал голос Луи.

Они еще какое-то время обсуждали картины, прежде чем Одетта, обняв Хадижу, и взглянув ей в глаза, тихо спросила:

— Когда улетаешь, милая мордашка?

— Через два дня.

— Я буду тосковать по тебе, среди этих двух идиотов, — как-то уж слишком горестно проговорила Оди.

— Меня не будет всего неделю, — покачала головой Хадижа, не веря такому отчаянному горю подруги, — Не поверю, что ты успеешь заскучать. Смотри, не переверни весь Париж вверх дном за эти дни.

— А ты не дай надеть на себя хиджаб, или как там называется ваше одеяние, когда видны только глаза.

— Это называется чадра, и не волнуйся, никто не собирается меня там насильно удерживать. Я замужняя женщина, и голос моего мужа важнее, чем голоса всех моих родственников вместе взятых.

— Тогда я спокойна, — ухмыльнулась Одетта, — Ну, что, налюбовались Моне? Может, пойдем в кафе, устроим небольшую прощальную вечеринку?

Все согласно кивнули.

* * *
Почти двенадцатичасовой перелет из Парижа в Рио-де-Жанейро утомляли, а пятичасовая разница во времени заставляла биологические часы буквально сходить с ума. Хадижа была признательна Зейну за то, что это индивидуальный рейс и есть возможность выспаться, иначе бы она валилась с ног. Хотя и сейчас девушка чувствовала себя слегка дезориентированной, что не сразу увидела среди встречающих отца, Самиру и тётю Латифу с маленьким Кави на руках.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — первой подбежала к кузине Самира, чтобы заключить ту в объятья.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, — расцеловала Хадижа сестру, и уже вместе с ней подошла к отцу.

Это снова было узнавание, секундное замирание на месте, и образ сердитого мужчины, на которого Хадижа смотрела снизу-вверх из-за пелены слез перед глазами. Теперь девушке было с кем сравнить сегодняшнего отца, он перестал быть незнакомцем с фотографии. В сердце что-то дрогнуло, и Хадижа, сделав два шага на встречу, обняла Саида.

— Ас-саля́му але́йкум, папа. Я скучала, — прошептала она.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, Хадижа, — как эхо отозвался мужчина, поцеловав дочь в макушку.

В родительских объятьях время вдруг на миг остановилось, звуки стали тише. Хадижа глубоко вздохнула, закрыв глаза, перед тем как отстраниться, и перевела взгляд на тётю.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — улыбнулась Латифа.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, — поцеловав тётю, Хадижа взяла на руки младшего кузена, — Как ты вырос, Кави.

Мальчик смотрел на неё большими карими глазами, улыбался, поймав ручонками локон её волос, и что-то лепетал на своем детском языке.

— Да, он растет, как и полагается, крепким и здоровым, — гордо улыбнулась Латифа, забирая потянувшегося к ней сына на руки.

Так же тепло поприветствовав Зейна и забрав багаж, все поспешили покинуть здание аэропорта.

— Мы поедем домой, а вечером приедем к вам, — сказал Зейн, когда все рассаживались по машинам.

— Да, конечно, — проговорил Саид, словно только что осознав, что Хадижа теперь не живет в его доме, и посмотрел на то, как дочь, не глядя, нашла руку мужа и сплела свои пальцы с его.

— Ты же еще не была в нашей квартире в Рио? — спросил Зейн у Хадижи.

— Нет, — покачала она головой.

— Надеюсь, тебе там понравится, — быстрый поцелуй кисти и улыбка, предназначенная только ей, от которой щеки Хадижи запылали румянцем.

— До встречи, — попрощались они с остальными.

— Мама, ты видела, они друг с друга глаз не сводят, — радостно зашептала Самира матери.

— Я так рада за них, — улыбнулась Латифа.

— Саид, твоя дочь счастлива, разве не этого ты для нее хотел? — посмотрела женщина на брата мужа.

— Да, — кивнул Саид, провожая взглядом уезжающее такси.

— Садитесь, — открыл он дверцу перед Латифой и Самирой, а сам сел на пассажирское сидение.

Саид и сам знал, что должен радоваться за дочь, но какое-то странное чувство ревности и горечи отравляло душу.

«Ты должен отпустить ее», — говорил разум.

«Нет», — отказывалось сердце.

Когда Хадижа обняла его, это было иначе, чем когда его обнимали Мунир или Малика. Саид снова почувствовал забытое тепло, и казалось, еще миг и из дверей терминала выйдет Жади, а прошедшие годы, наполненные гневными речами, обманом, болью и расставанием, развеятся, как бесовское наваждение.

Саид облокотился на спинку сидения. Латифа была права, Хадижа счастлива, и Зейн выглядит влюбленным в нее. Чего же ему еще желать?

Покоя.

Именно покоя теперь не хватало в его доме. Напряженная атмосфера висела в воздухе особняка, стоило переступить его порог. Ранья была достаточно умна, чтобы не устраивать скандалов при муже, но стоило Саиду уехать, а двум женщинам оказаться в пределах одной комнаты, как проклятья сыпались на голову Зулейки и её будущего малыша, самое безобидное из которых было, чтобы у неё родилась еще одна девочка.

Вторая жена терпела, сколько могла, уходя в свою комнату, но иногда тоже срывалась на Ранью, и та, тут же бежала к Саиду с жалобами на грубиянку Зулейку.

— Если еще одна весть о том, что вы пререкались друг с другом дойдет до моих ушей, я разведусь с вами обеими, — в который раз пригрозил Саид, отвоевывая себе хоть несколько дней тишины.

Сейчас в особняке снова была суета, но на этот раз радостная — все готовились к приезду Хадижи.

— Где Хадижа? — спросил Мохаммед, как только увидел Саида в дверях.

— Они приедут позже. Хадижа устала после перелета, — ответил он, садясь в кресло в гостиной.

— Ну, и как они? — спросил Мохаммед, которому вся история с фиктивной женитьбой Зейна на Хадиже не особо нравилась.

— Они очень счастливы, — подошла к мужу Латифа, передавая на руки отца сына, — Прям светятся, совсем как мы с тобой.

— Слава Аллаху, моя козочка, — поцеловав ребенка в пухлую щечку и обняв жену, улыбнулся мужчина.

* * *
Хадижа смотрела на город из огромного, во всю стену, панорамного окна. Солнце садилось, окрашивая океан в красно-родолитовый цвет, а город, наконец, оживал, остывая от дневного зноя.

Зейн смотрел на хрупкую фигуру жены на фоне окна и почему-то вспомнил, как также стояла Жади, ожидая, когда он скажет слова, что сделают ее свободной от всяких уз, кроме тех, что она сама выбрала для себя.

Тогда он говорил, что она заставляет его вырвать собственное сердце из груди, и действительно так себя чувствовал, смотря на взволнованную и чуть печальную женщину, стоящую перед ним… наблюдая, как Жади не смогла сдержать, как ни пыталась, счастливую улыбку при третьем повторе фразы «Я развожусь с тобой».

Сейчас же вся эта боль, все эти воспоминания не тревожили. Теперь вся его душа и сердце тянулись к Хадиже, которая, в отличие от своей матери, хоть и смотрела вдаль, за горизонт, где замками на песке возвышались её надежды и цели, не отпускала его руку, даря тепло и веру в счастье для них двоих.

— Пора собираться, — подошел онк ней, обнимая.

— Да, отец ждет, — прислоняясь к нему спиной, ответила Хадижа.

Несколько минут они просто молчали, наблюдая за закатом, из ярко-оранжевого переходящим в розовый и приобретающим фиолетовые оттенки наступающих сумерек.

— Ты уверена, что хочешь поговорить с Саидом о своей матери? — тихо спросил Зейн.

— Да, — ответила Хадижа, — Я знаю, что мне может быть больно, неприятно, что отцу это все сложно и он может просто отказаться разговаривать, но ты видел, что со мной было после вспышки в студии. Я не хочу повторения такого же, если вдруг вспомню что-то…драматическое, — она повернулась лицом к мужу, — Я просто хочу узнать всю историю.

Зейн посмотрел на жену долго, внимательно, видя решимость во взгляде и отпечаток тоски тех трагических событий, что отобрали у нее родных людей и саму себя. Обычно Хадижа скрывала это за будничными заботами, за рисунками, за улыбкой, возможно, не специально, просто привыкнув к себе такой, но сейчас, когда память медленно, но начала возвращаться, мужчина понимал, на какую шаткую грань она шагнула.

Прижав ее еще чуть сильнее, он поцеловал в макушку, спускаясь все ниже и ниже, пока его губы не коснулись ее губ.

— Я с тобой, — прошептал Зейн.

— Я знаю, — ответила Хадижа также тихо, обвив шею мужа руками, — Спасибо тебе за это.

* * *
В особняке играла музыка, стол ломился от угощений. Пряные запахи, ароматы благовоний и оживленные разговоры создавали ауру востока, словно сама Марокко по волшебству пришла в Рио.

Хадижа была благодарна отцу, что он ограничился семейным праздником, а не пригласил на радостях танцовщиц и десятка два гостей. Только увидев всех родных, Хадижа осознала, насколько соскучилась, как ей не хватало этого семейного уюта напополам с суетой. Она сидела рядом с Зулейкой, Латифой и Раньей, младшие брат и сестра крутились рядом. Отца, дядю и Зейна Хадижа не видела, видимо, мужчины вышли из гостиной, чтобы обсудить свои дела вдали от шума музыки и голосов.

Мунир не отходил от старшей сестры, втихушку таская кусочки фруктов с ее тарелки, а Хадижа лишь улыбалась, расспрашивая брата, как у него дела.

— А у меня скоро будет братик, или сестренка, и я тоже — старшей, — сообщила Хадиже маленькая Малика, видя, что Хадижа больше занята братом.

Та посмотрела на Зулейку с удивлением. Женщина утвердительно кивнула.

— Как здорово, поздравляю, — искренне порадовалась за вторую жену отца Хадижа.

— Спасибо, — поблагодарила та.

— А мама говорит, что лучше родилась бы девочка, — сказал Мунир, — Потому, что если родится еще один мальчик, то отец будет любить меня меньше.

Хадижа нахмурилась, посмотрев на Ранью, а женщина сделала вид, что не услышала слов сына и не заметила взгляда падчерицы.

— Это не правда, Мунир, — покачала головой Хадижа, — Отец любит всех своих детей, и тебя, и меня, и Малику. Родись у него еще десять сыновей и дочерей он не будет любить нас меньше. Поверь я точно знаю, ведь я старшая.

— А когда ты порадуешь мужа наследником? — первый раз за вечер обратилась к Хадиже Ранья, посмотрев на плоский живот девушки.

— Я пока не собираюсь становится мамой, — пожала плечами Хадижа, — Мне нужно доучиться.

— А твой муж об этом знает? — фыркнула женщина презрительно, — Или ты не учитываешь его желания, как полагается хорошей жене.

— Зейн знает и поддерживает меня, — ответила Хадижа, даже не до конца понимая такую реакцию Раньи.

— А может он просто не хочет от тебя детей? — продолжила мачеха, — Что и не удивительно, с такой матерью я бы тоже подумала, стоит ли иметь от тебя детей.

Хадижа почувствовала, что ей хочется опустить тарелку, что она держала в руках, на голову Раньи, но глубоко вздохнула, встав с дивана, и произнесла:

— Пойду, поищу Самиру.

Кузина была на кухне, наливая душистый марокканский чай по чашкам и раскладывая сладости, помогая служанкам.

— Я не понимаю, чего она хочет? — вздохнула Хадижа, ставя тарелку на стол.

— Кто? — посмотрела на нее Самира.

— Ранья, она специально нарывается на скандал, — покачала головой Хадижа, — Когда я сказала, что не хочу быть матерью, она сумела все так вывернуть, словно это Зейн не хочет от меня детей.

— О, у Раньи выработалась привычка скандалить с тобой еще с того времени, когда ты подсыпала ей соль в сладости, приготовленные для дяди Саида.

— Соль в сладости? — непонимающе посмотрела на сестру Хадижа.

— Да, и испорченный пиджак отца, и отобранные платки, украшения, — перечислила Самира все, что смогла вспомнить о шалостях маленькой Хадижи, рассказами о которых та по секрету делилась с кузиной.

— Но зачем?

— Ты была уверена, что именно Ранья причина развода между родителями, и выживала мачеху из жизни отца всеми доступными способами, а уж когда тетя Жади снова вернулась в дом, — Самира отвернулась, вспоминая события прошлого.

— А на самом деле все дело было в бразильце, — вспомнила давний разговор с кузиной Хадижа.

— Да, в бразильце, — как эхо повторила Самира.

— Девочки, я понимаю, что вам всегда есть что обсудить, раз вы так долго не виделись, — вошла в кухню Латифа, — но все ждут чай. Твой отец мечтает полакомиться сдобными булочками с корицей.

— Да, мам, — поставила последнюю наполненную чашку на поднос Самира.

— Тетя Латифа, а где отец? — спросила Хадижа.

— Я видела, как он заходил в кабинет, вместе с твоим мужем, — ответила женщина.

— Спасибо, — выскользнула Хадижа из кухни, в сторону кабинета.

Дверь была открыта, и оттуда доносились голоса мужчин.

— Саид, не волнуйся с ней все хорошо, просто она вспоминает, и эти воспоминания не всегда приятные, — звучал голос Зейна.

— Но зачем ворошить прошлое? Зачем ей знать то, что не касается ее жизни сейчас? Что было до ее рождения? — в голосе Саида были слышны нотки отчаянья.

— Потому что поможет мне понять, — ответила сама Хадижа, облокотившись на косяк двери, и посмотрев на отца, — Думаю, я заслуживаю знать, если уж не могу вспомнить. Я лишь прошу помочь мне не блуждать во тьме, отец.

— Хорошо, — сдался Саид, опускаясь в кресло, — Заходи.

— Оставлю вас наедине, — Зейн направился к двери, поравнявшись с женой, притянул к себе, легко целуя в лоб, — Удачи.

— Спасибо, — прошептала Хадижа, на миг утыкаясь в плечо мужа, и ощущая аромат его одеколона.

— Что ты хочешь знать? — глухим голосом спросил Саид.

— Всё, — коротко ответила Хадижа.

Их разговор длился уже около двух часов, но было полное ощущение, что стрелки часов замерли, или двигались со скоростью черепахи. Саид говорил почти не останавливаясь, начиная с того момента, когда впервые увидел Жади на лестницы дома дяди Али, и до того рокового вечера, когда она не оборачиваясь, под растерянными и возмущенными взглядами родственников ушла в ночь.

Хадижа не прерывала отца, ни словом, ни взглядом, лишь иногда вздрагивала, когда в голосе мужчины вдруг возникали гневные нотки. Несколько раз она склоняла голову, закрывая глаза. Слишком ярко рисовала воображение картины прошлого, и казалось, что еще слово и память снова напомнит о себе, превратив додуманные картины в настоящие воспоминание, но этого не происходило.

Саиду казалось, что это медленная пытка погружением в прошлое была сравнима с утопанием в зыбучих песках. Смотря на события двадцатипятилетней давности словно под другим углом, он еще острее видел собственные ошибки, неправильные решения и растущую день ото дня пропасть между ним и Жади. Нужно было меньше слушать дядю Абдула, нужно было разрешить ей пойти учиться, не нужно было вести их с Хадижей в Бразилию.

Дочь не перебивала отца, лишь иногда сжимала ладони в кулаки, царапая поверхность столешницы.

— Так, ты говоришь этого бразильца звали Лукас? — первое, что спросила Хадижа, как только рассказ был окончен.

— Да, Лукас Феррас, — не сказал, а выплюнул Саид, сжав кулак, — Но, Хадижа, предупреждаю тебя, не вздумай искать его или еще как-то связываться с ним.

— Зачем? — пожала плечами она, — Разве что, рассказать о судьбе мамы, пожалуй, не придумаешь мести лучше, чем сообщить человеку о смерти любимой. Я не желаю быть гонцом. Но теперь я хотя бы понимаю.

— Что ты понимаешь? — поддался вперед Саид.

— Маму. Мне многие говорили, что она поступала нечестно, жестоко, что она стремилась к своей цели, не смотря ни на кого, и я невольно смотрела на себя в зеркало, пыталась понять являюсь ли я такой же?

— Ты? — удивился Саид.

— Я. Я хочу быть художницей. Я сплю и вижу, как мои картины будут висеть в галереях Лувра, как своими полотнами я расскажу тысячу различных историй, и иногда мне кажется, что ради этого я готова отказаться от всего, — она обвила взглядом кабинет, резко выдохнув, — Ты рассказал, что когда она встретила Лукаса, ей было всего восемнадцать, она только что похоронила мать, переехала в другую страну к почти незнакомым людям. Ничего не напоминает? — развела руками Хадижа.

Саид вздрогнул, взглянув на дочь, а девушка продолжила:

— Она хотела влюбиться. Я знаю таких девушек. Они мечтают о любви, читают книжки о принцах, смотрят различные фильмы о любви и готовы влюбиться в первого встречного, что обратит на них внимание. Мне кажется, в тот момент оказавшись совершенно одинокой, растерянной, мама ухватилась за это желание любить, быть для кого-то необходимой. На месте того бразильца мог был быть любой, — пожала плечами Хадижа. — Другое дело, что даже через двадцать лет, став взрослой, имея дочь она так и не нашла, за что еще можно уцепиться, кроме этой запретной любви.

— Это, скорее, моя вина, я не дал ей шанса реализоваться в чем-то другом. Она хотела стать врачом, я не позволил ей пойти учиться — признался Саид.

— А возможно это она так хотела, — пожала плечами Хадижа, — У меня же получилось.

— А если бы я тебе запретил? — поинтересовался Саид уже зная ответ.

— Я бы все равно пошла учиться тайком или бы просто сбежала, — хитро улыбнулась Хадижа, — Хорошо, что мне не пришлось делать ни того, ни другого, — добавила она.

— Да, слава Аллаху.

— Спасибо, что рассказал мне, папа, — встала из-за стола Хадижа.

— Мне кажется, я сам сбросил груз с плеч этой исповедью, — тоже встал Саид.

Она подошла к отцу, обнимая:

— Не вини себя, папа. Все случилось так, как случилось. Отпусти это.

Пожалуй, именно сейчас Саид впервые был рад, что перед ним не маленькая девочка, мечтающая только о замужестве и золоте, а молодая женщина способная обдумать, понять и сделать выводы. Не по возрасту, мудрые выводы из всего рассказанного ей.

— Откуда в тебе столько мудрости? — грустно улыбнулся Саид, погладив дочку по голове.

— Скажи спасибо Зейну и моим преподавателям в Академии, — ответила Хадижа, решив промолчать про Одетту.

— Обязательно, как только представится такая возможность, — улыбнулся Саид. — Пойдем в гостиную, Хадижа, не будем пугать гостей своим долгим отсутствием. Они все скучали по тебе, — и выпустил дочь из своих объятий.

Тридцатая глава

Джабир Мерьель рисовал, как всегда, закрывшись в своей студии и запрещая тревожить себя даже домработнице, что приходила два раза в неделю убирать в квартире. Но сегодня работа не шла — сделав несколько штрихов на холсте, он бросал кисть, мысленно ругаясь на соседей, на шум с улицы и ещё на тысячу вещей, отвлекающих его от дела.

Хотя шум с улицы был не таким сильным, чтобы серьезно беспокоить художника, но все равно писать сегодня было бесполезно. Мужчина и сам не мог понять, что с ним происходит. Все мысли крутились вокруг юной мадемуазель Рашид. Для Мерьеля это было не свойственно — увлекаться своими студентками.

Когда-то, давным-давно, уже кажется, в другой жизни, была девушка. Джабир, глубоко вздохнув, отодвигая табурет от холста и встав, прошел в другой угол студии. Проведя ладонью по картинам, составленным вдоль стены, он словно на ощупь нашел именно ту и развернул к себе.

С картины на него смотрела русоволосая девушка лет шестнадцати. Она бежала по лугу, меж высокой травы, пропуская ее через пальцы, и словно оглянулась на того, кто рисовал, улыбнувшись ему счастливо; так и казалось, что сейчас девушка отвернется и продолжит свой путь, настолько она казалась реальной и практически живой. От всей картины ощутимо и ярко веяло солнцем, теплом и пышащей в каждом штрихе юностью. Мерьель провел кончиками пальцев по границе лица девушки и ее волос, словно поправляя прядь, но тут же одёрнул руку.

Нурсана, она действительно была лучиком света в его жизни и дочерью перебравшегося во Францию торговца коврами, жившего по соседству с их семьей. Они познакомились в его первый день в этой стране, когда пятилетний мальчишка Джабир, схватил за ручку трехлетнюю малышку Нурсану, непонятным образом оказавшуюся на улице без присмотра, и не дал ей выбежать на проезжую часть. Ему казалось, что с тех пор он так и не отпускал ее руку.

Девочка оказалась любимицей семьи, сиротой, оставшейся без матери после тяжелых родов, обожаемая отцом и многочисленными няньками, избалованная и ужасно шустрая, но при этом талантливая, добрая, веселая. Она сама сочиняла сказки, а повзрослев, стала рисовать к ним иллюстрации, пела песни и гуляла босиком по мостовым Парижа, насквозь прогретым летним, горячим солнцем.

Джабиру казалось, что их свадьба — дело решенное, и нужно подождать еще год-два до совершеннолетия девушки, но страшная болезнь подкралась слишком незаметно и дала о себе знать уже тогда, когда любое лечение лишь отсрочивало неизбежное, да уменьшало боль. Когда рисовать для Нурсаны стало слишком тяжело, она, прочитав легенду про тысячу бумажных журавликов, научились делать дрожащими руками их, кривых, с порванными крыльями, но всё равно складывала одного за другим и даже в тот день, когда навсегда закрыв глаза, держала в бледных пальцах незаконченную фигурку оригами.

Поставив картину изображением к стене, как и раньше, Мерьель вернулся к холсту. На неоконченной картине угадывался образ девушки, склонившейся над альбомом. Художник покачал головой и накрыл холст тканью.

Все же это ненормально. Пятнадцать лет Джабир только рисовал. Рисовал, чтобы излить свою боль и тоску, рисовал, чтобы забыться, рисовал, чтобы помнить. Поступив в Академию и выиграв несколько национальных художественных конкурсов, он приобрел в художественных кругах репутацию. Не менее громкую репутацию он заслужил и в женских кругах. Многие дамы были не прочь провести время с молодым талантливым художником, а для Мерьеля это было всего лишь приятным, в редких случаях и полезным, знакомством, больше продиктованным физическими желаниями. В его сердце незарубцевавшейся раной жило чувство к давно умершей девушке, иногда пугавшее своим постоянством, но по большому счету позволяющее Джабиру творить.

Но с появлением в его мастерской мадемуазель Рашид что-то стало меняться. Первое, что удивило Мерьеля, так это то, что девушка была мусульманкой. Зная фанатическое предубеждение против художников в их религии, самому Джабиру пришлось в своё время порвать практически все родственные связи, отстаивая свое право заниматься изобразительным искусством, а уж для девушки это должно быть вдвойне сложнее. Второе — это то, что девушка была действительно талантлива, а её манера письма… увидев ее картину впервые, он долго не мог прийти в себя, думая сначала, что ему показалось, но вечером же вытащил из сейфа самое драгоценное, хранимое как зеница ока, — папку с рисунками Нурсаны. Джабир рассматривал лист за листом, вглядываясь в наброски и законченные картины, удивляясь, как манера письма его «лучика света» и мадемуазель Рашид совпадали, словно всё это писал один и тот же человек.

С того времени мужчина, с одной стороны, старался держать профессиональную дистанцию, а с другой не мог не ловить себя на том, что ему интересно наблюдать за склонившейся над альбомом или мольбертом девушкой. Мерьелю хотелось заговорить с ней, обсудить художников, и различные техники письма… и увидеть, как она улыбается.

Мужчина видел, что студентке некомфортно, когда вдруг он останавливал её для разговора тет-а-тет, благо конкурс был благородным предлогом, но ничего не мог с собой поделать. Чем чаще он видел Хадижу Рашид, тем острее в нем просыпались воспоминания прошлого.

В какой-то момент он заметил за собой, что стал практически на автомате складывать бумажных журавликов, как когда-то научила его Нурсана. Первая любимая стала часто сниться ему по ночам, иногда это были воспоминания из прошлого, настолько яркие и детальные, что казались реальностью, а иногда сумбурные и размытые, когда Нурсана становилась его студенткой, и после таких снов образ потерянной любимой и талантливой девушки вовсе сливался в один.

Иногда Мерьель не спал сутками, иногда, наоборот, не мог заставить себя проснуться. Что еще больше раздражало, что он практически перестал писать. Неоконченные картины длинной шеренгой выстроились подле стены. Вот и сегодня на смену вдохновению пришла усталость и раздражение.

Выйдя из комнаты, в которой располагалась его студия, мужчина направился на кухню, но не успел сделать и шага, как по квартире разнеслась трель мобильного звонка.

Увидев на дисплее незнакомый номер, Мерьель подумал, что это снова из какой-нибудь галереи с предложением продать один из его шедевров богатому коллекционеру, и был очень удивлен, услышав арабскую речь:

— Ас-саля́му але́йкум, дядя, — услышал он голос молодого человека.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, — ответил на приветствие Джабир, пытаясь понять, с кем он имеет дело. В этом ему любезно помог сам собеседник:

— Вы меня не помните, я сын вашей двоюродной сестры, Самат Абу Аббас.

Мерьель вздрогнул, когда его отец решил переехать жить во Францию по желанию обожаемой «Фирюзы» — Нинон Мерьель, а ему тогда едва исполнилось пять лет.

Матушка была прекрасной, словно ангел: золотая волна волос, зеленые глаза, благодаря которым она и получила ласковое прозвище от мужа; женщина была довольно талантливым и популярным модельером и не слишком уж верующим человеком, поэтому выходить замуж, а тем более принимать ислам она не торопилась, что, конечно, возмущало многочисленных родственников отца, требовавших расстаться с «неверной», но тот, наоборот, выбрал любимую.

С того времени многочисленные родственники отца отдалялись, и последний раз Джабир был в Каире, в доме деда, как раз, когда двоюродную сестру выдавали замуж за Абу Аббаса.

— Самат, — Мерьель повторил имя незнакомого племянника. — Какими судьбами? — мужчина не любил показную любезность и здраво рассудил, что если ему позвонил родственник, о существовании которого минуту назад он только подозревал, то уж точно не для того, чтобы рассыпаться в пустых, бессмысленных комплементах.

— Я собираюсь посетить французскую столицу, — одобрил такой быстрый переход к делу Самат. — В поисках одной девушки, что должна поступить в художественную школу.

— В Академию? — нахмурился Мерьель.

— Возможно, я точно не знаю, — ответил Самат. — Но как я слышал, вы художник и, возможно, смогли бы мне помочь.

— Да, конечно, — согласился мужчина, а неожиданная догадка и червячок любопытства уже грызли изнутри. — Когда ты прилетаешь?

— Где-то через полмесяца, — после небольшой паузы ответил Самат.

— Хорошо, — делая пометку в ежедневнике, кивнул Мерьель. — Может, назовешь мне имя этой незнакомки, чтобы я смог навести справки перед твоим приездом?

Было слышно, что собеседник замолчал, видимо обдумывая, стоит ли настолько доверять практически незнакомому родственнику, но все же решился:

— Хадижа. Хадижа Эль Рашид Эль Шафир.

Трубка задрожала в руках Мерьеля. Догадка подтвердилась, но главным было не это, а то, что, судя по фамилии, девушка была замужем.

— Хорошо, я поищу информацию о ней, — взяв себя в руки, солгал мужчина. — Только не пойму, зачем тебе искать замужнюю женщину?

— Этот брак фикция, чтобы нас разлучить, — зло выплюнул Самат, — но это не телефонный разговор.

— Хорошо, — согласился Мерлье, которому и самому нужно было обдумать услышанное.

— А ты не так проста, Хадижа Рашид, — произнес он вслух, положив трубку.

Как жаль, что сейчас каникулы, и он не может посмотреть в загадочные карие глаза девушки и попытаться самостоятельно разгадать все её тайны.

* * *
— Я сейчас растаю, — выдохнула Хадижа, когда она в сопровождении Эми и Самиры села на лавочку на набережной.

— Да ладно, всего лишь тридцать градусов, — фыркнула Эми, протягивая подруге рожок мороженого.

— После Парижа это словно в печку попасть, — благодарно кивая и принимая угощение, ответила Хадижа.

— Здорово, наверное, в Париже, — мечтательно вздохнула Эми. — Эйфелева башня, Лувр, Собор Парижской Богоматери…

— Елисейские поля, Триумфальная арка, Версаль, — продолжила перечислять достопримечательности французской столицы Хадижа. — Слушай, Эми, тебе надо приехать ко мне в гости, — посмотрела она на подругу. — И тебе, — оглянулась на Самиру.

— Ну, не знаю, — закусила губу Эми, — все-таки другая страна.

— Да, ладно, — махнула рукой Хадижа. — Остановитесь у меня. Не думаю, что Зейн будет против.

— Да Зейн, по-моему, сейчас не будет против, если ты в дом притащишь группу бразильских танцоров, — засмеялась Самира.

— Что, это так бросается в глаза? — смутилась Хадижа.

— Что вы по уши влюблены? — улыбнулась кузина. — Ещё как. Если вы находитесь в одной комнате, от вас чуть ли не летят искры, а когда Зейн занят разговором с моим отцом или дядей Саидом, то все равно украдкой ищет тебя взглядом.

— Перестань, — еще больше краснея, легонько толкнула Самиру девушка.

— Я так рада, что ты счастлива, — обняла кузину в ответ та. — Я с самого начала знала, что из вас выйдет прекрасная пара. Машаллах!

— Что? — нахмурилась Хадижа, не поняв последнего восклицания Самиры.

— Машаллах! Так пожелал Аллах! — перевела Самира. — Так говорят, когда происходит что-то приятное.

— Тогда Машаллах, девочки! — обняла обеих подруг Хадижа. — Я так по вас скучала! Ну, так что? В следующие каникулы не я прилетаю в Рио, а вы летите ко мне? — вернулась к теме Хадижа. — Я познакомлю вас с Жаком, Луи и Одеттой.

— Так ты встретилась с Жаком?! — воскликнула Эми.

— Да, — кивнула Хадижа. — Он тоже поступил в Академию, и мы учимся вместе, а с Одеттой и Луи он снимает квартиру.

— Одетта — это его девушка? — поинтересовалась Самира.

— Нет, — покачала головой Хадижа. — Оди не девушка Жака и с Луи они тоже не встречается, хотя иногда мне кажется, что между ними что-то есть. Она классная, у нее пряди покрашены в разные цвета, она очень веселая, яркая, иногда совершенно бесшабашная, но при этом мудрая. Это она настояла, чтобы я пошла на открытие клуба Зейна, когда мы поссорились с ним.

— Мне она уже нравится, — улыбнулась Самира, которая уже знала всю историю, произошедшую в Париже, только о прошлом Зейна, своём поцелуе с Жаком и с Оди Хадижа решила умолчать — почему-то это казалось настолько личным, что превращать подобное в тему веселого разговора подружек было просто кощунством.

Солнце уже начало клониться к закату, когда девушки распрощались.

— Ты сейчас домой? — спросила Самира у сестры.

— Нет, сначала заеду в дом отца, нужно забрать кое-какие вещи, — ответила Хадижа.

— Поехать с тобой?

— Нет, ты и так провела со мной целый день. Смотри, Зе-Роберту заругается, — отрицательно покачала головой Хадижа.

— Не волнуйся, я знаю, чем его задобрить, — подмигнула сестре Самира.

К девушкам как раз подъехала машина с водителем семьи Рашид, вызванный Хадижей.

— До завтра, — попрощалась кузина.

— Пока, — села в автомобиль Хадижа.

Едва успев подняться на крыльцо особняка, Хадижа услышала женские крики и пронзительный детский плач. Звуки ссоры стали еще более громкими, когда входная дверь распахнулась. Зулейка и Ранья стояли посреди гостиной, выкрикивая друг другу в лицо различные ругательства по-арабски, смысл которых Хадижа не могла до конца уловить, а Мунир и Малика сидели рядом на диване, зажимая уши руками, при этом младшая сестренка уже заливалась слезами. Больше никого не было видно, видимо, прислуга, напуганная ссорой двух хозяек, поспешила спрятаться по углам.

— Что здесь происходит?! — спросила Хадижа как можно громче, чтобы перебить эти бьющие по ушам крики.

Видимо, в голосе девушки было что-то от интонации отца, так как в первую минуту обе женщины испуганно затихли, медленно оборачиваясь к двери.

— А, это ты, — облегченно фыркнула Ранья. Зулейка же подхватила на руки дочь, пытаясь её успокоить.

— Так, что случилось? — повторила свой вопрос Хадижа.

— Я приготовила для Саида баранину по его любимому рецепту, — начала рассказывать Зулейка. — Ранья её опрокинула.

— Сказано в Коране: «Избегайте плохо думать о людях, ибо скверные мысли — самые лживые слова», — у тебя нет ни доказательств, ни свидетелей! Ты обвиняешь меня голословно и за это будешь гореть в аду! — тут же взвилась Ранья.

— Мне сказала Малика, — ответила Зулейка.

— Малика могла сама опрокинуть блюдо, а свалить вину на меня, — тут же парировала первая жена.

— Как ты смеешь наговаривать на ребенка! У тебя совсем нет совести! Да гореть тебе в Аду!

— Это тебя покарает Аллах! — ответила Ранья.

Скандал вспыхнул с новой силой.

— Тихо! Если вы продолжите это, то будете гореть в аду обе! Аллах покарает вас за ваши длинные языки и неумение поддерживать его лампаду и мир в доме мужа! — вырвалось у Хадижи ещё до того, как она успела осознать, что сказала.

Женщины смотрели на падчерицу в шоке, даже Малика перестала всхлипывать.

— Хадижа?! — нарушила тишину Зулейка.

— Ты… — Ранья хотела сказать, что девушка заговорила, как в те в времена, до похищения, но Хадижа перебила её.

— Если вы сейчас разойдетесь по комнатам, я не скажу отцу об этом скандале.

Ранья демонстративно хмыкнула на заявление падчерицы, а Зулейка облегчённо выдохнула, поглаживая свой живот и понимая, что зря поддалась на провокацию Раньи. Служанки, видимо поняв, что буря миновала, появились в гостиной: одна из них перехватила на свои руки у Зулейки Малику.

— Фатима, — обратилась Хадижа к прислуге, — сделай, пожалуйста, чай и принеси в комнату Зулейки, — сама же подхватила вторую жену отца под руку и направилась к лестнице.

— Спасибо, — улыбнулась она.

— Не за что, — ответила Хадижа, — я бы себя не простила, если бы с моим будущим братом, или сестренкой что-то случилось из-за этих скандалов.

— Знаю, что у меня должна уже быть броня от ее нападок, но из-за беременности все стало восприниматься как-то острее, а Ранья не упускает и малейшей возможности напакостить мне и развязать ссору, слово надеется довести меня до потери малыша, не приведи Аллах!

— Своим поведением она напоминает мне ребенка. Очень вредного, капризного ребенка, — кивнула Хадижа, — которого иногда действительно хочется наказать.

— А ты, наоборот, как-то повзрослела, — осмотрела Хадижу с ног до головы Зулейка, улыбнувшись. — Брак идет женщине на пользу, особенно, когда он счастливый.

— Да, — смущенно улыбнувшись, ответила она.

Стук в дверь заставил их прервать разговор. В комнату вошла Фатима, неся поднос с чаем и сладостями.

— Спасибо, — поблагодарили они, служанку.

Та поклонилась, пятясь к двери.

— Там, в гостиной ты была словно дядя Али, — Зулейка перевела разговор в другое русло. — Я даже на секунду подумала, что ты что-то вспомнила.

Хадижа разлила чай по чашкам и подала одну из них мачехи:

— Иногда что-то вспоминается, но ничего определенного.

— Но это тоже хорошо, — одобряюще посмотрела на Хадижу женщина.

— Конечно, — кивнула Хадижа.

— Так ты приехала в гости? — поинтересовалась Зулейка.

— Забрать кое-что из моих вещей, — допивая свой чай, ответила она.

— В твоё отсутствие Саид запрещал всем, кроме прислуги заходить в твою комнату, так что за сохранность вещей можешь не волноваться.

— Это хорошо, — поставив чашку на поднос, а тот — на небольшой столик, ответила Хадижа. — Отдыхай, тебе и малышу нужен покой.

— Да, ты права, — улыбнулась Зулейка. — Ты хорошая девочка, и я буду молиться, чтобы Аллах берег тебя.

— Спасибо, — поблагодарила Хадижа, уже выходя из комнаты, и тихонько прикрыла за собой дверь.

В ее комнате все действительно было так же, как и в день отъезда в Фес. Хадижа подошла к книжным полкам, вытащив несколько учебников и энциклопедий, а потом проследовала в гардеробную. Среди платьев, кофт и юбок свободного покроя висело несколько костюмов для танцев, когда-то принадлежащих Жади. Девушка рассматривала их, стараясь представить себе маму, танцующую для отца или для кого-то другого. Образ Зейна смотрящего на танец матери, неприятно кольнул ревностью, и Хадижа резким и немного нервным движением повесила костюм обратно.

— Что, неприятно осознавать, что твой муж был влюблён в твою мать? — голос Раньи с издевкой зазвучал со спины, заставив вздрогнуть, — а может, влюблён до сих пор.

Хадижа обернулась. Ранья стояла возле входа в гардеробную с ехидной улыбкой на губах.

— Я не слышала стука в дверь, — спокойно ответила она.

— Это мой дом, и я имею права заходить в любые комнаты, — нисколько не смутилась Ранья.

— Это дом моего отца, а если ты продолжишь так себя вести и доводить Зулейку, думаю, он прекратит быть твоим, — посмотрев мачехе в глаза прямо, ответила Хадижа.

— О, значит, как ты заговорила, — поморщилась Ранья. — Думаешь, раз стала замужней женщиной, то вправе указывать?! Я бы не обольщалась насчет Зейна. Все знают, что он бабник; это сейчас он увлечён тобой, но пройдёт время, и он охладеет, а может, даже отправит тебя назад, к Саиду, как надоевшую игрушку. Так что я не советовала бы тебе ругаться со мной, — закончила она злым шепотом, чуть поддавшись вперед.

В этот момент Хадиже как никогда захотелось вцепиться в волосы мачехи или расцарапать ей лицо, чтобы стереть эту довольную улыбку с ее проклятой физиономии.

— Ты просто завидуешь, потому что мой отец никогда не смотрел так на тебя, как Зейн смотрит на меня, — поравнявшись с мачехой, сказала Хадижа.

— Ах, ты! — хотела уже вцепиться в волосы падчерицы женщина, как услышала голос служанки в коридоре:

— Лара Ранья! Лара Зулейка, звонит сид Саид.

— Пусть проклянет тебя Аллах! И пусть муж больше не дотронется до тебя, — пожелала Ранья напоследок перед тем, как выбежать из комнаты Хадижи к телефону.

Хадижа взяла книги и поспешила вниз — у неё не было никакого желания оставаться в этом доме на лишние минуты.

* * *
Хадижа поправляла костюм для танцев, еще раз окидывая взглядом отражение в большом зеркале. Сегодня ей хотелось танцевать, хотелось почувствовать себя соблазнительной, желанной, как тогда… как в вечер открытия клуба, хотелось увидеть в глазах Зейна огонь нетерпения, принадлежащей ей, кожей ощутить мурашки и сладкую волну возбуждения, окатывающую тело до кончиков тонких пальцев — хотелось сделать всё так, как бы сделала любая другая восточная жена, желающая порадовать своего мужа.

Отчасти, это желание появилось из-за слов Раньи, хотя Хадижа и понимала, что женщина наговорила всё это по причине зависти и желания задеть нелюбимую падчерицу, но неприятный осадок, несмотря ни на что, остался. Включив музыку и взяв в руки горящие свечи-таблетки, она плавной танцующей походкой направилась ко входу в спальню.

Зейн уже ждал её, сидя на кровати. Хадижа делала первые движения танца, держа перед собой свечи. Поворот, взмах руки, и вот она уже словно смотрит сквозь пламя на своего мужа, в глазах которого поселился точно такой же огонь. Мужчина чуть подался вперед, когда Хадижа приблизилась к постели, делая грациозный выпад.

Мелодия набирала все больший ритм, заставляя и танцовщицу двигаться резче. При очередном повороте, воск от горящей свечи пролился, обжигая руку, а несколько капель упало на голую кожу стопы, заставляя Хадижу оступиться. В тот же момент свеча выскользнула из хрупкой руки.

Хадижа резко опустилась вниз, пытаясь поймать свечку, но та все-таки достигла пола, впрочем, успев потухнуть.

— Повезло, — показала Хадижа потухшую свечу, подошедшему Зейну, что тоже опустился на корточки рядом с женой. — На видео все казалось проще, — поджав губы, проворчала она, — я такая неловкая.

— А я уж подумал, что ты решила поджечь квартиру, чтобы мы быстрей уехали в Париж, — пошутил Зейн. — Больно? — спросил он, перехватывая руку Хадижи и всматриваясь в порозовевшее пятно ожога.

— Нет, — покачала она головой, но мужчина уже покрывал поцелуями ее ладонь, спускаясь к запястью.

— Прости, — шепнула Хадижа, заставив мужа остановиться.

— За что?

— Я все испортила. Хотела станцевать для тебя, а тут…

Зейн покачал головой, поднимаясь на ноги, и потянул за собой жену. Подхватив Хадижу, он прижал ее к себе, подхватывая невесомую фигуру на руки:

— Ты самая лучшая, желанная и соблазнительная танцовщица, и единственная, с кем мне хочется танцевать.

— И ты больше ни с кем не будешь танцевать? — спросила Хадижа, затаив дыхание и всматриваясь в потемневшие от желания глаза мужа.

— Нет.

— Обещаешь? — голос снизился до шепота, а губы приблизились к его.

— Обещаю, — ответил Зейн на выдохе за секунду до пьянящего поцелуя.

Тридцать первая глава

Хадижа смотрела в иллюминатор на мерцающую под крылом Бразилию, и как-только силуэт города и знаменитой статуи Христа скрылись за облаками, девушка облокотилась на спинку кресла и выдохнула. Зейн, сидящий рядом, нашел ее ладонь и переплел тонкие пальцы со своими:

— Уже скучаешь?

— Немного, — улыбнулась Хадижа мужу и, быстро поцеловав в его щеку, прижалась к нему сильнее. — Но по Оди, Жаку и Луи я тоже соскучилась, и по учебе. Иногда мне кажется, что я существую в двух мирах, или даже трех.

— Вся жизнь состоит из небольших кусочков, словно грани бриллианта, но именно соединенные вместе они образуют одно украшение. Ты уже пригласила Самиру и Эми в Париж, когда-нибудь твои друзья из Франции приедут погостить в Рио или Фес. На самом деле, мир не такой огромный, как кажется, и люди не так далеки друг от друга, как иногда можно подумать, — философски заметил Зейн.

— Наверное, — пожала плечами Хадижа. — Ведь Самира нашла меня по рисунку в интернете, а я думала, что пока не стану популярной и пока обо мне не начнут трубить все газеты и телеэфир, меня никто не отыщет, но, как оказалось, иногда хватает странички с рисунками в интернет галерее.

— Ты и сейчас хочешь стать популярной? — посмотрел на жену Зейн.

— Каждый художник хочет признания своего мастерства и таланта, но готова ли я положить на этот алтарь всю свою жизнь? Не теперь.

Зейн улыбнулся:

— Главное, наслаждаться жизнью и миром вокруг тебя. Если искусство приносит тебе счастье, то это наивысшая награда, но реализация важна, ты права.

— Поэтому следующие дни, если не недели, я буду трудиться над картиной для конкурса.

— Ты решила, что нарисуешь?

Хадижа вспомнила разговор с отцом о прошлом. После него она несколько ночей беспокойно спала, вскакивала по ночам, пугая мужа, но никак не могла вспомнить, что ей снилось. Но теперь девушка решила, что точно дорисует картину. Это было ее прощение и ее прощание с покойной матерью.

— Да, но я не хочу говорить, пока.

— Хорошо, — Зейн чуть сильнее сжал ладонь супруги. — У тебя все получится.

* * *
— Милая мордашка! — Одетта схватила в объятья подругу, как только та подошла к крыльцу Академии. — Как я скучала!

— Оди, ты сломаешь мне ребра, — прохрипела Хадижа, обнимая подругу в ответ.

— Прости.

— Все хорошо, — улыбнулась Хадижа, обнимая Луи и Жака.

— Ну, как видишь, Париж цел и даже Эйфелева башня не погнулась, — развела руками Одетта, припоминая слова Хадижи перед отъездом. — А ты как съездила?

— Нормально, — пожала плечами девушка, не желая вдаваться в подробности, — Повидала всех родственников. Скоро вновь стану старшей сестрой, вторая жена отца беременна.

— Жуть, — повела плечами Оди. — Золушку одна мачеха чуть не извела, а тут две.

— Зулейка очень даже милая, — встала на защиту женщины Хадижа, — а вот Ранья точно выпрыгнула из злой сказки.

— Потом расскажешь поподробнее, — подхватила Одетта Хадижу под руку. — Вперёд, к Мерьелю, что-то мне подсказывает, что он тоже соскучился по нас.

Мастер, судя по всему, действительно скучал, так как едва студенты успели рассесться по местам, как он устроил опрос по теории рисунка, а потом задал нарисовать портрет соседа сзади, в основном ориентируясь по памяти.

Хадиже повезло — позади нее сидела Одетта, а её девушка могла нарисовать без труда, но тут, видимо, Мерьель просёк такую удачу и, внимательно посмотрев на студентку, произнёс:

— Мадемуазель Рашид, так как я видел в вашем альбоме достаточно портретов мадемуазель Руссо, то вы, чтобы не было обидно вашим одногруппникам, нарисуете мой портрет.

Судя по нескольким вздохам и даже вскрикам, это как раз одногруппниц и возмутило, но отказываться от предложения мастера было нельзя.

— Да, мсье, — отозвалась Рашид.

Всё время пока Хадижа рисовала, она чувствовала на себе взгляд Мерьеля, и от него хотелось съёжиться, как от холодного ветра. Девушку и раньше смущало и нервировало пристальное внимание преподавателя, но сегодня оно, казалось, усилилось вдвойне.

Хадижа попыталась сбросить с себя это нервное состояние и сосредоточиться на рисунке. К концу пары карандашный эскиз был вполне узнаваем, и Хадижа со спокойной душой протянула портрет.

Мерьель несколько долгих секунд смотрел на работу:

— В художника мой превратился глаз, твой образ в сердце впечатлён правдиво.

— Но глаз рисует тело лишь одно, увидеть сердце глазу не дано, — ответила она цитатой из того же сонета, принадлежащего перу бессмертного Шекспира.

Мерьель улыбнулся:

— А вот тут, мадемуазель, я бы с вами поспорил. Как дела с вашей конкурсной работой?

— Все хорошо, мсье. Я покажу вам наброски в конце недели?

— Договорились, и позвольте я оставлю этот портрет себе, — мужчина положил на свой стол чуть измятый рисунок.

— Конечно, — ответила Хадижа. — До завтра, мсье.

— Не знаю, как по нас, а по тебе Мерьель явно скучал, — сказал Жак, когда нагнал подругу в коридоре Академии.

— С чего ты решил?

— Ну, все эти «нарисуйте меня», Шекспир…

— Я просто действительно очень часто рисовала Оди, — заспорила с другом девушка.

— Рисовала и молчала, — нагнала их Одетта. — Ах ты, коварное существо с ликом ангела, — она потрепала девушку по голове. — Ты обязана показать мне все мои портреты! Слышишь? Все!

— Хорошо-хорошо, — примирительно подняла руки Хадижа. — Поехали ко мне домой, там в студии часть рисунков, часть рисунков в квартире.

— К тебе в замок? — посмотрел на подругу Жак. — А муж против не будет?

— Зейна нет дома, — посмотрела на часы Хадижа. — И вообще-то мусульмане очень гостеприимны, так что не отказывайтесь от приглашения, обидите.

— Тогда поехали, — ответил за всех Луи.

* * *
Зейн сидел в кабинете, разбирая документы. Подписав все необходимые накладные, он перешел к изучению новой шоу-программы. Строчка «Танец Гарры» заставила поморщиться — да, в тот момент он не готов был расстаться с талантливой артисткой и пообещал ей танец, но сейчас. Он поклялся Хадиже танцевать только с ней, и эта фраза не была из ряда сказанных под влиянием момента. Разум твердил, что это просто танец и в нём нет ничего предосудительного, а сердце — что он может обернуться настоящей катастрофой.

Разбираясь в женщинах, Зейн понимал, что, узнав о нарушении обещания или увидев это собственными глазами, Хадижа может принять подобное как предательство, а с учетом того, что девушка уже и раньше ревновала его к танцовщице, играть с огнем не было никакого желания. Да и отзывы коллег о Гарре были достаточно противоречивы: все признавали ее талант, но при этом отмечали некую резкость, даже язвительность по отношению к другим танцовщицам, а также обслуживающему персоналу. Держать у себя в клубе конфликтного человек, пусть и профессионала, было опасно, а поэтому Зейн решил, что если женщина решит уйти после их разговора, то он больше не станет её удерживать.

Как ни странно, новость о том, что Зейн не будет с ней танцевать Гарра восприняла достаточно спокойно.

— Вы хозяин и вправе поступать так, как вам удобно, — пожала женщина плечами.

— Ты можешь выступить вместе с Намиром, он хороший танцор, — кивнул Зейн в сторону молодого человека.

— Как скажите, — покорно кивнула Гарра. — Мне следовало извиниться за свое поведение. Я была не вправе что-либо от вас требовать, — смиренным тоном произнесла она.

— Вы талантливы и прекрасны, и я это признаю, — Зейн поцеловал женщине руку. — Надеюсь, в будущем между нами не будет никаких разногласий.

— Конечно, — улыбнулась Гарра, убирая свою руку из его ладони, только вот улыбка казалась слишком натянутой. — Ну что ж, тогда нам нужно репетировать. Ведь так, Намир? — сменила она тему, обращаясь к новому партнеру.

— Да, конечно, — ответил молодой человек, выходя на площадку.

Зейн несколько минут понаблюдал за танцующими, изредка поправляя и наставляя их, и, как только увидел, что артисты более-менее станцевались, направился к администратору, чтобы обговорить последние детали для вечернего открытия клуба.

* * *
Мерьель любовался портретом и по-другому это чувство назвать не мог. Он смотрел на карандашный рисунок, отданный ему сегодня студенткой, и на другой, пожелтевший от старости, на котором был тоже изображен он, ещё почти мальчишкой.

— Джабир, не вертись! — в звонком голосе девушки звенели требовательные нотки.

— Я сижу абсолютно неподвижно, — молодой человек замер, складывая руки на коленях, как примерный ученик. — А вообще-то хорошие художники могут рисовать по памяти, без натуры.

— Значит, я плохой художник, — не отрывая взгляда от рисунка, произнесла девушка.

— Я этого не говорил! — тут же возмутился он. — Ты чудесно рисуешь!

Нурсана украдкой взглянула на него и снова опустила глаза на рисунок, смущённо заулыбалась. Несколько минут они сидели молча, просто наслаждаясь обществом друг друга. Джабир представлял, как через несколько месяцев он устроит грандиозный праздник для всего их двора, для друзей и родственников, покажет им размах настоящей восточной свадьбы, пусть и вдекорациях европейского, вышколенного очаровательными проспектами Парижа.

— Джабир! — молодой человек подумал, что снова двинулся, размечтавшись, и повернулся к Нурсане, чтобы уверить, что он не хотел, и замер в испуге.

Девушка прижимала руку к носу, смотря на него широко распахнутыми от испуга глазами.

— Что? Что случилось? — подскочил к любимой он.

— Я не знаю, — Нурсана отняла пальцы от носа — те были в крови, а из ноздрей ещё продолжали течь два красных ручейка.

— Все хорошо, Нурсана, это просто кровь, у всех бывает, — успокаивал он любимую, видя, как с милого лица сходят все краски, делая его белым как лист бумаги, на котором она только что рисовала. — Пойдем в дом, — взял её под руку Джабир. — Сейчас ты полежишь, и всё пройдет.

— А рисунок? — сжав в пальцах лист, чтобы тот не улетел от порыва ветра, шепотом произнесла она.

— Ты его закончишь потом, — продолжал успокаивать девушку Джабир, хотя у самого отчаянно начали трястись руки, ведь раньше с Нурсаной ничего такого не случалось, она и болела то редко, а тут… кровь.

Мерьель провел пальцами по небольшим бурым пятнышкам засохшей крови. Они тогда не знали, что это начало конца, и шутили, что у Нурсаны получилась такой первая подпись, но в следующий раз лучше всё же использовать чернила, а не кровь.

Звонок мобильного заставил мужчину вздрогнуть. Он посмотрел на дисплей и поднял трубку.

— Ас-саля́му але́йкум, Самат. Да, могу тебя обрадовать, Хадижа Рашид вернулась в Париж.

После этой фразы собеседника у Самата действительно возникла улыбка на лице, но совсем не добрая. Он очень долго придумывал легенду и подбирал слова для малознакомого родственника. Хотя разыгрывать несчастного влюбленного не пришлось, Самат и так был влюблён, даже нет, скорее, одержим страстью. Каждый раз, когда в его голове возникала картинка танцующей для другого Хадижи, то ладони сами собой сжимались в кулаки, а зубы приходилось сжимать до скрипа, чтобы не раскричаться в голос.

В остальном молодой человек вел себя, как прежде, и даже лучше. Помогал отцу с бизнесом, учился, угождал мачехам, посещая праздники, где Таджия нет-нет, да сватала ему прекрасных девушек из уважаемых семей, но перед глазами все равно стояла Хадижа Рашид, с ее гордой осанкой и поразительно холодными глазами.

Когда Самату все-таки удалось выяснить, что несостоявшаяся невеста уехала в Париж, он вспомнил о давнем разговоре отца со второй женой, которая показывала ему статью из газеты, рассказывая, что этот молодой известный художник, двоюродный брат матери близнецов, прилетает в Марокко на выставку, а отец раздраженно отвечал, что мальчишка не достоин появляться в его доме, раз забыл свои корни, уехав с родной земли, и посвятил жизнь такому баловству как рисование.

Сейчас известный художник, знающий многих в этой среде, был на руку Самату, но он никак не ожидал, что ему так повезёт — после двух месяцев поисков по Интернету он смог найти контакты Джабира Мерьеля, а потом и выяснить, что никто иная, как Хадижа Рашид, является его студенткой. Видимо, Всевышний сам прокладывал ему путь, а значит желал, чтобы Хадижа стала его, за что Самат не забывал благодарить Его при ежедневном намазе.

Также младший Абу Аббас делал все, чтобы вернуть доверие отца после своей неудачной поездки в Фес, и, казалось, Жаудат поверил, что в их доме снова ярко горит лампада Аллаха, а сын позабыл свою несостоявшуюся невесту. Так что поездка в Париж, с целью найти своих родственников по матери и посещения Арабского мира, как будущего возможного партнера, была вполне правдоподобна и недалека от истины. К тому же, Абу Аббас-старший понятия не имел, что Хадижа аль Рашид аль Шафир сейчас находится в столице Франции.

Так что Самату оставалось лишь набраться терпения, будучи очень осторожным, и тогда:

— Мы скоро встретимся, Хадижа, — прошептал он, слыша пение муллы, призывающего к молитве. — Очень скоро встретимся.

* * *
— Когда ты говорила про замок, ты не преувеличивала, — огляделся Жак по сторонам, когда они вышли из машины.

— Поверь, когда Зейн меня сюда впервые привез, я была в таком же шоке и, скорее всего, стояла с таким же лицом, — посмотрела на друга Хадижа. — Пойдёмте, что-нибудь поедим, а потом я проведу вам небольшую экскурсию, — махнула она в сторону дома.

— А рисунки? — снова спросила Одетта.

— И рисунки, Оди, — вздохнула Хадижа. — Если бы я знала, что ты так щепетильно относишься к своему изображению, то ни за что бы не стала тебя рисовать, — проворчала Хадижа оглядываясь на подругу.

— Это всё после того, как один отвергнутый поклонник нарисовал на Оди очень забавный шарж и не только выставил его в интернете, но и расклеил копии по округе, где находится наша квартира, — ухмыльнувшись начал рассказывать Луи. — И потом чуть ли не каждый второй стал узнавать Оди на улице.

— И смеяться, — передёрнула плечами девушка.

— Потому что шарж был забавным, — ответил Луи.

— Он был не забавным, а злым.

— Оди, поверь, я на тебя шаржи не рисовала, — сказала Хадижа, — но если ты продолжишь в том же духе, то начну, — шутливо пригрозила она, на что Одетта скорчила рожицы и высунулась язык, признавая, что несколько перегнула палку со своим беспокойством.

На кухне, как обычно, трудился повар, готовый предложить молодой хозяйке и ее гостям свежеприготовленные блюда. Хадижа остановила свой выбор на чае, фруктах и лепёшках, уговорив друзей остаться на ужин.

— Тут спокойно можно снимать исторический фильм, — сказал Луи, когда оказался в большой гостиной, и, пройдя немного вперёд, выставил руки, словно перед ним объектив камеры. — А теперь вальс, дамы! Вальс!

Хадижа и Одетта, засмеявшись, сделали подобие реверанса, и стали кружиться в паре с друг другом, оставляя Жака в стороне.

Так они дурачились и бегали по комнатам, даже играли в прятки, словно дети, но, когда Жак с Луи заявили, что больше не сделают и шага, устало завалились на диван.

— Так и быть, вот там, — Хадижа указала на небольшой стеллаж с резными ставнями, — за створками телевизор. А мы с Оди скоро вернёмся, — она позвала подругу с собой, а мальчишки с удовольствием вцепились в пульт.

Хадижа, глубоко вздохнув толкнула дверь мастерской, в которой не была с того самого вечера, предпочитая рисовать или дома, или в квартире. В помещении не было и намека на события во время сильнейшей вспышки — всё было заботливо расставлено по своим законным местам.

— Уютненько, прямо картинка модного журнала, — села Руссо на табуретку возле стола.

— Да, — роясь на полках, согласилась Хадижа в поисках папки с рисунками. — Вот, — вытащив нужную, она вручила её Одетте.

Та стала внимательно рассматривать филигранные работы.

— Это просто шикарно, — Одетта разложила рисунки перед собой. — У тебя столько техник.

— Иногда мне кажется, что я слишком много рисую и никак не могу определиться с какой-то одной, — пожала плечами Хадижа.

— Я заберу этот себе, — подняла она черно-белый рисунок, сделанный в кафе, на котором Одетта смотрела в окно и задумчиво помешивала соломенной палочкой молочный коктейль. — Мне кажется я никогда не бываю такой… спокойной.

— Я бы сказала, умиротворенной, — взглянув на рисунок, ответила Хадижа. — Ну, как видишь бываешь. Убедилась, что я не нарисовала ничего, порочащее твою репутацию? — пожала она плечами.

— Да, — соскочив с табурета, подошла к Хадиже Одетта. — А я уж думала, найду тут рисунки в стиле ню, — прошептала она ей на ухо, чуть склоняясь.

Они несколько секунд смотрели друг на друга в полной тишине, так что дыхание и биение сердец стали громкими, что можно в их сплетении было угадать в некий единый ритм.

— Такие рисунки я храню в другом месте, поближе к кровати, — также шепотом ответила Хадижа, расплываясь в улыбке, перешедшей в смех.

Следом за ней рассмеялась и Оди.

— Пошли, а то мальчишки там уснут без нас, — Одетта легонько подтолкнула Хадижу к двери.

Жак с Луи действительно бездумно переключали каналы и, полулежа на диване, почти предались сну.

— Ну что, мальчики, скучаете без нас, красивых, талантливых и умных? — опускаясь на диван рядом с Луи, спросила Оди.

— И чем же вы такие талантливые? — фыркнул тот.

— А вот смотри, — сунула другу под нос рисунок Одетта.

— Хм, я тоже так могу, — пожал плечами Луи, рассматривая портрет.

— Ага, только на твоем рисунке я была бы с эльфийскими ушами, — отобрала рисунок у друга Оди, словно боялась, что он вытащит из кармана карандаш и пририсует злополучные уши прямо сейчас.

— Нет, скорее с вампирскими клыками, — подразнил ее Луи.

— А что? — зажглась идеей Одетта. — Роковая вампирша, ходящая по ночным клубам и кусающая вот таких вот сладких мальчиков, — девушка шутливо потянулась к шее Жака.

— Точно! Скоро Хэллоуин! Тогда я буду оборотнем! — зарычал Луи. — А Жак — мумией.

— Почему это я мумией? — возмутился он.

— А кем ты хочешь? — спросила Хадижа.

— Не знаю, приведением, например, или инопланетянином, — пожал плечами Жак.

— О, тогда мы раскрасим тебя фосфоресцирующей краской! — поддержала идею Одетта. — Ну, а Хадижа у нас, конечно… — девушка задумчиво оглядела подругу с ног до головы и держа театральную паузу. — Шахерезада.

— И будет рассказывать сказки жестокому султану тысячу и одну ночь, — все присутствующие вздрогнули от мужского голоса, прозвучавшего со стороны парадной.

— Зейн?! — обернулась Хадижа. — А у нас гости, — посмотрела она на вскочивших с дивана друзей, а потом перевела взгляд на мужа. — Ты не против?

— Конечно, нет, — улыбнулся мужчина. — В этом доме всегда рады гостям. Так что у вас за разговор?

— Да так, обсуждали костюмы на Хэллоуин, — пожала плечами Одетта. — Я, конечно, знаю, что мусульмане не празднуют день всех святых, но сейчас это, скорее, просто праздник, чем что-то религиозное.

— Никогда не был против хорошего праздника, — ответил Зейн. — Возможно, в клубе тоже устроим вечер, посвященный ужасам.

— Вот, где нужно будет искать оживших мумий, — кивнул Луи.

— И летающие саркофаги, — отозвалась Одетта.

— Вы не хотите пойти ко мне арт-директорами? — слушая их диалог, посмотрел Зейн на обоих.

— Смотря сколько платить будете, — тут же оживился Луи. — Если что я и декоратором могу.

— Пойдёмте поужинаем, всё уже накрыто, — пригласил гостей к столу Зейн, — а потом и обговорим детали.

Жак, Одетта и Луи прошли вперед, а Хадижа не смогла отказать себе в соблазне обнять мужа.

— Я соскучилась, — прошептала она.

— Я тоже, — невесомо целуя любимые губы, отозвался он, — но нельзя заставлять гостей ждать.

— Ты точно не против, что я их пригласила? — еще раз спросила она.

— Нет, они твои друзья и, похоже, хорошие ребята, — улыбнулся Зейн. — Верные друзья — это один из самых ценных даров Аллаха.

— Да, они хорошие, хотя иногда…

Напоминать об их приключениях месяц назад Хадижа не стала. Зейн же просто поцеловал ее в макушку, чуть сильнее прижав к себе, и, казалось, понял все без лишних слов.

— Жил когда-то злой и жестокий царь Шахрияр. Он каждый день брал себе новую жену, а наутро убивал ее. Отцы и матери прятали от царя Шахрияра своих дочерей и убегали с ними в другие земли, а потому вскоре во всем городе осталась только одна девушка — дочь визиря, главного советника царя, — прекрасная Шахерезада, — прошептал Зейн Хадиже на ухо начало знаменитой на весь мир повести. Мягкая улыбка тронула её губы.

Тридцать вторая глава

Хадижа крутилась возле зеркала и, мурлыча себе под нос песенку, завязывала волосы в хвост. Девушка ещё раз взглянула на своё отражение и поняла, что не может стереть с лица глупую, широкую улыбку — стоило ей попытаться принять серьезный вид, как губы, словно сами собой, раздвигались.

«Нельзя быть такой счастливой», — всплыла в памяти осуждающая мысль из какой-то книжки.

Хадижа действительно чувствовала себя счастливой, при этом ощущение, от которого кружилась голова, не покидало ее ни на секунду, и от этого действительно становилось немного страшно.

Хадижа взглянула на часы. Если она не поторопится, то опоздает на учебу, и недовольное лицо преподавателя по истории искусств которому сегодня необходимо было сдать курсовую, будет достаточной причиной, чтобы разбавить ее счастье, так что, взяв рюкзак, еще раз проверив, что папка с курсовой на месте, она поспешила вниз.

Взглянув на витые деревянные перила, девушка посмотрела на стоящего внизу и отдающего какие-то распоряжения слугам Зейна, и, закусив губу, решила сделать то, что так много раз видела в романтических фильмах.

— Лови! — крикнула Хадижа, съезжая по перилам вниз.

Зейн вовремя развернулся и подхватил девушку.

— Я решила, что сегодня хороший день, чтобы покататься на перилах, — ответила Хадижа на удивлённый взгляд мужа.

— А если бы я не успел тебя подхватить? — чуть нахмурился Зейн.

— То я бы упала на тебя, что тоже смягчило бы мое падение, — улыбнувшись пожала плечами Хадижа. — А вообще быть такого не может, что ты меня не подхватил бы. Я тебе доверяю.

Зейн слегка вздрогнул и, Хадиже показалось, что чуть сильнее сжал ее талию. Почему-то слова о доверии действовали на мужа ощутимее, чем фразы о любви, что сами собой срывались с губ Хадижи во время их страстных ночей.

Сам же Зейн, казалось, никогда прямо не говорил о любви, но любое его прикосновение, взгляд, объятье были, какими-то особенными, словно пронизанными этим глубокии чувством, а потому Хадижа не требовала слов — даже больше, они не были ей нужны вовсе. Встав на цыпочки, она поцеловала мужа в щеку по-детски невинным поцелуем и уже хотела отстраниться, как мужская ладонь не дала ей этого сделать — губы поймали губы, пленяя их страстным поцелуем.

— Нам пора, — прервав поцелуй, прошептала Хадижа.

— Да, — выпуская жену из своих объятий и, отходя на несколько шагов, чтобы открыть дверь, произнёс он.

Автомобиль уже ждал их на подъездной дорожке. Хадижа устроилась на заднем сидении, рядом с Зейном, который сегодня решил воспользоваться услугами водителя. Девушка сняла обувь, залезая на сидение с ногами, и прислонилась к Зейну спиной. Он обнял рукой её талию, украдкой поцеловав в макушку.

— Сегодня занятия заканчиваются раньше, я зайду в квартиру, — переплетая свои пальцы с его, сказала она.

— Хорошо, я пришлю за тобой машину, как только закончу все дела в клубе.

— Я могу доехать на метро, — пожала плечами Хадижа.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты одна ездила по городу, — посмотрев в окно ответил Зейн.

Хадижа обернулась, непонимающе посмотрев на мужа:

— Как хорошая мусульманская жена? — фыркнула она.

— Нет, дело не в этом, просто у меня какое-то нехорошее предчувствие.

— Что все слишком хорошо и скоро что-то случится? — нахмурилась Хадижа, вспомнив и свою утреннюю мысль.

Зейн улыбнулся ей, покачав головой:

— Счастьем нужно наслаждаться, не задумываясь, насколько оно задержится у тебя, — притянув к себе жену так, что она оказалась на его коленях, ответил Зейн.

— Как пожелает мой господин, — Хадижа улыбнулась, нежно обхватывая ладонями лицо любимого, и потянулась за поцелуем.

Когда автомобиль подъехал к воротам Академии, губы Хадижи были слегка припухшими, а резинка, с помощью которой волосы были собраны в хвост, бессовестно сползла. Девушка быстрыми, немного нервными движениями вытащила из рюкзака расчёску и переделала хвост, одновременно обуваясь. Подхватив рюкзак и попрощавшись с мужем, она выскочила из салона, поспешив на учебу, куда все-таки рисковала опоздать из-за утренних

невыносимых пробок.

— Успела, — вбегая в мастерскую, в которой еще не было преподавателя, выдохнула Хадижа и села на свое место.

— Доброе утро, — шепнула ей Оди, слегка стукнув по плечу. — Как я вижу у кого-то оно было особенно добрым, — улыбнулась она. — Смотря в твои сияющие глаза, милая мордашка, я и сама подумываю стать чьей-нибудь женой.

— И тебе доброе утро, — поздоровалась в ответ та. — Неужели, ты готова променять ваши утренние забеги с Луи на мужа?

— Хмм, ты права, — кивнула Одетта.

В чём именно Хадижа оказалась права, так и осталось секретом, — в мастерскую вошел Мерьель и спешно начал лекцию.

— Он выглядит каким-то помятым, — шепнула Одетта, когда был объявлен перерыв.

— Может, всю ночь рисовал, проспал и не успел привести себя в порядок, — предположил Жак.

— Ага, а может не совсем рисовал, — ухмыльнулся Луи, — а проснулся, к примеру, в чужой квартире, вот и не успел заехать к себе побриться и сменить одежду.

— С такой фантазией тебе только книжки писать, — фыркнула Оди. — Хотя в этом, что-то есть, — ещё раз бросила взгляд на мастера она.

— А причем тут мой фантазии? — парировал он. — Всем известно, что Мерьель тот еще Казанова, ни жены, ни постоянной подруги, так множество разных… чтоб я так жил, — завистливо вздохнул Луи.

Хадижа пожав плечами подошла к Мерьелю:

— Мсье?

— Ма… мадемуазель Рашид, — поднял на нее взгляд преподаватель, — что-то случилось?

— Нет, просто… вы не заболели? — непроизвольно осмотрев мужчину с головы до ног, спросила она.

Мерьель проследил за ее взглядом и улыбнулся:

— Спасибо за заботу, юная леди, но я всего лишь плохо спал.

— Простите, — Хадижа почувствовала себя неловко: какое ей в принципе дело до личных дел и здоровья преподавателя.

— Хадижа, — окликнул ее мастер.

— Да?

Мужчина посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом, словно хотел что-то сказать, но потом лишь покачал головой:

— Нет, ничего.

Хадижа пожала плечами, и поспешила за друзьями, которые уже вышли из мастерской.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — выругалась Хадижа, роясь в рюкзаке.

— Боже! — воскликнула Одетта. — Это что должно случиться, чтобы наша принцесса стала ругаться?! Честно, ни разу не слышала, а ты, Жак? — посмотрела она на друга.

— Было пару раз, — пожал плечами парень.

— Я потеряла курсовую, — по второму разу перерыв весь рюкзак, с отчаянием всплеснула руками Хадижа. — Но я точно помню, что взяла ее, — и тут на ее лице возникло выражение догадки. — Она могла выпасть в машине.

— Упс, а машина где? — спросила Одетта.

— Скорее всего, возле «Нефертити», — ответила Хадижа.

— Так курсовую нужно сдать сегодня, желательно не позже трех часов дня. Что будет быстрее: если водитель приедет сюда или если ты поедешь прямо к клубу? — начала рассуждать вслух Оди.

— Зная парижские пробки, скорее, второе, — прокомментировал Жак, наблюдая за бледнеющей на глазах Хадижей. — Хочешь, я съезжу?

— Нет, не надо, — покачала головой девушка. — Я сама. Ни к чему тебе проблемы с мадам Люмьер.

— Ага, старая феминистка сразу невзлюбила всех мало-мальски симпатичных парней, — процедил Луи.

— Ладно, прикройте меня, постараюсь вернуться через час, — застегивая рюкзак и оглядываясь по сторонам, сказала Хадижа, бегом направилась к выходу из Академии.

* * *
Зейн занимался документами. Обычная деловая рутина: подписи по накладным, договоры с поставщиками, встречи с арт-агентами и рекламщиками — всё шло гладко, без видимых проблем, но на душе мужчины всё равно было как-то неспокойно; даже вовремя утреннего намаза тревожные мысли не отпускали его. Зейн вышел из своего кабинета, надеясь развеяться. В зале стояла дневная тишина, только тихие разговоры работников да шум уборки.

— Добрый день, — поздоровалась с ним Гарра, сидящая за барной стойкой.

— Добрый день, — кивнул в ответ Зейн, бросив взгляд на пустую сцену, и удивленно поднял бровь. — Гарра, а почему вы не репетируете? Завтра же ваше выступление.

— Это все Намир, — горестно вздохнула женщина. — Он постоянно опаздывает.

Зейн посмотрел на часы, стрелка подходила к двум часам дня:

— Еще есть время для репетиции, но я поговорю с ним, как только он придёт.

— Спасибо, — улыбнулась Гарра, плавно встав со стула, и подошла к Зейну. — Я знаю, вы очень заняты, — опустила она взгляд, — но могу попросить об одной услуге?

— Да, конечно, — посмотрел Зейн на грациозную, изящную словно статуэтка, фигуру женщины в простом темно-синем платье длинной чуть ниже колена.

— У меня не получается одно движение в танце, сколько бы мы с Намиром над ним не бились, я все время сбиваюсь с шага, — покачала головой Гарра и подняла на него тронутый грустью взгляд. — Может, если бы я станцевала этот танец с вами хоть раз, то смогла бы понять, в чем ошибаюсь.

Первым порывом Зейна было отказать, но мужское эго и холодный рассудок, говорили, что помочь Гарре было его профессиональной обязанностью; как хозяин клуба, он должен следить, чтобы всё в «Нефертити» было на высшем уровне: от еды и напитков до Музыки и танцев.

— Хорошо, — согласился он.

Танцовщица, улыбнувшись, подошла к музыкальному пульту и по залу медленно поплыла восточная мелодия. Зейн поднялся на сцену и подал руку Гарре. Первые па танца и Музыка властно подхватила их. Гарра и сама не знала, зачем так опасно, практически в открытую пытается флиртовать с мужчиной, который, можно сказать, буквально отказал ей, и почему всё никак не могла выкинуть из головы этого восточного красавца, пылко танцующего с этой несносной «малявкой», именуемой его женой. Память все время подкидывала ей сцены злосчастного танца: то, как мужские руки властно, с голодной страстью обвивали девичий стан, как вели в танце, вынуждало воспоминания о горькой зависти, почти переросшей в ревность, становиться сильнее — тогда Гарра была невольной свидетельницей произошло после. Он брал эту девчонку прямо там, на диване, в своем кабинете, и их стоны, отчетливо слышные, до сих пор звенели в ушах. Как же в тот момент Гарре хотелось оказаться на месте этой глупышки. И вот сейчас, увидев мужской оценивающий взгляд, она не смогла отказать себе в удовольствии снова попытаться привлечь Зейна своей красотой, хоть на миг почувствовав на себе его руки, пойти за ним в танце, представить себя на месте другой в его постели, а, возможно, и в его полуравнодушном сердце.

Тихие шаги в зале были не слышны, но Гарра заметила девичью фигурку с рюкзаком наперевес. Гадать, кто это, вовсе не приходилось. Злость и ревность снова захлестнули душу, вырывая женщину из мира собственных иллюзий. И тут Гарра, воспользовавшись очередным па и тем, что Зейн находился ко входу спиной и просто физически не мог заметить вошедшую, резко подалась вперед, обхватив затылок мужчины, и впилась губами в его губы, с восторгом ощущая, что он ответил на это внезапное нападение — ответил всего лишь на секунду, чтобы потом довольно грубо оттолкнуть танцовщицу от себя. Удар ударившегося об пол рюкзака в пустом клубе был оглушительно громким даже сквозь стрекочущий шум арабской Музыки.

— Хадижа?! — оглянулся Зейн на звук, увидев спину уже убегающей девушки. — Ты уволена, — зло бросил он Гарре, пускаясь вдогонку за женой.

— Как скажете, господин, — ухмыльнулась танцовщица, чувствуя себя отомщённой за его пренебрежение.

— Стой! — Хадижа почувствовала, как пальцы Зейна сжали ее руку, но не обернулась.

Её била крупная дрожь, а живот свело так, что казалось ее сейчас просто-напросто вывернет наизнанку. Свободной рукой она пыталась хоть как вытереть мешающие обзору слезы, которые снова и снова, как назло, наворачивались на глаза. Девушке хотелось крикнуть, чтобы он отпустил ее, чтобы не прикасался к ней, исчез, испарился — но противный ком мешал не просто говорить, но дышать.

Зейн обошел ее, становясь напротив:

— Хадижа, она сама поцеловала меня.

Девушка лишь упрямо замотала головой, не желающая слышать оправданий. Перед глазами возник совсем недавний вечер и его тёплые, впечатавшиеся в память лова:

«Ты лучшая, самая желанная и соблазнительная танцовщица, единственная, с кем мне хочется танцевать».

Ложь. Сердце больно кольнуло, казалось, еще миг — и она взвоет.

— Хадижа, посмотри на меня, — попросил Зейн.

Она лишь сильнее замотала головой, наклоняясь ниже, пытаясь вывернуться, а когда пальцы мужа осторожно взялись за ее подбородок, отшатнулась и со злостью вцепилась мужчине в палец, почувствовав соленный привкус крови на языке.

— Ты обещал, — голос был хриплым.

— Хадижа, поедем домой, поговорим. Я знаю, что обещал, и знаю, что виноват, но Дафин ничего не значит, она сегодня же уйдет из клуба, — Зейн попытался обнять её за плечи, но Хадижа отступила, словно обжегшись, наконец, посмотрев ему в лицо. Взгляд был полон злобы и боли, и казалось, дай ей в эту минуту нож, то он тут же пошел бы в дело.

— Я не поеду туда. Я не хочу с тобой никуда идти, — четко произнесла она. — Отпусти меня.

— Хорошо, — вздохнул Зейн, прекрасно видя, в каком состоянии находится Хадижа. — Давай, машина отвезет тебя в твою квартиру? — делая особый упор на слове «твою», предложил он.

Секунда размышлений и согласный кивок. Хадиже сейчас хотелось спрятаться в самой темной и глубокой пещере, чтобы выплакать, вырвать всю эту боль из души, из сердца, из самой сути своего существа и забыться, будучи одной, — и лучшего место ее оглушенный увиденным мозг придумать уже не мог.

Хадижа на негнущихся ногах дошла до автомобиля, где ее уже ждал водитель, в поисках которого она и вошла в клуб. Темнота заднего сидения, хлопок двери и мягкое движение начавшей движение машины. Хадижа не смотрела в окно, она рассматривала салон, где всего лишь несколько часов назад она сидела в этой же машине и была абсолютно счастлива.

— Так не бывает, — прошептала она, натыкаясь взглядом на черную папку с курсовой работой, что упала на коврик автомобиля.

Хадижа подняла ее, сжимая до боли в пальцах, и легла на сиденья, наконец, давая волю слезам.

* * *
Мерьель плотнее закутался в плащ, посмотрев на ночное пасмурное парижское небо, с которого сыпал мелкий, холодный дождь. Он ненавидел такую погоду, ненавидел быть на улице в темное время суток, но сегодня выбора не имел. Самат Абу Аббас прилетал ночным рейсом, и его нужно было встретить; именно поэтому Джабир сейчас, стоя у здания аэропорта, мысленно ругался на неистовствующую погоду.

Мужчина никогда не видел своего дальнего родственника и уже подумывал, что зря не написал табличку с фамилией, какие обычно бывают у встречающих, и с кропотливым вниманием выхватывал лица молодых людей из толпы выходящих.

— Салам Алейкум, сид Мерьель, — услышал он позади себя.

Обернувшись, он увидел перед собой молодого человека, до неприличия похожего на своего отца.

— Алейкум Салам, Самат, — ответил он. — Добро пожаловать в Париж.

— Рад, вас, наконец, увидеть лично, — доброжелательно улыбнулся он.

— Париж не балует теплом, — поежился Мерьель, — предлагаю переместиться в более теплое место. Я знаю поблизости неплохую гостиницу, вы бы спокойно могли снять там номер.

Самат поморщился, услышав о гостинице, но спорить не стал. В голове молодого человека крутилась только одна мысль, о Хадиже, а потому он, как можно быстрее пошел следом за Мерьелем, чтобы остаться с ним тет-а-тет и расспросить о девушке.

— Вы видели ее? — спросил Самат, как только закрыл за собой дверцу автомобиля.

— Конечно, — кивнул мужчина, заводя машину и выруливая со стоянки. — Она была сегодня на занятиях, правда, ушла раньше обычного, — нахмурился Мерьель.

— А вы?

— Не сказал ли я про ваш приезд? — посмотрел на родственника Джабир. — У меня была такая мысль, — на этой фразе у Самата замерло сердце, — но я решил этого не делать. Если мадемуазель Рашид решила скрыть ото всех свое семейное положение, то разговор о личном смутит и напугает ее, во всяком случае, пока я сам не узнаю всей истории, — Мерьель многозначительно посмотрел на родственника.

Самат понял, что от него ждут откровений. Он резко выдохнул, словно собираясь с духом, и начал рассказывать, как увидел красивую и гордую Хадижу и в тот же миг решил, что новая одноклассница станет его женой, но вот в его версии событий она не сама отказала ему, а её строгий отец — Саид Рашид, рассорился со старшим Абу Аббасом и разорвал помолвку между уже влюбленными друг в друга молодыми людьми. И чтобы дочь и думать забыла про неугодного жениха, выдал ее поскорее за своего друга: жестокого, погрязшего в грехе и годящегося девушке в отцы, — Зейна Шарифа.

— Эти месяцы я как мог старался смириться, отпустить ее, вырвать из своего сердца, — смотря прямо перед собой, на освещаемое фонарями и фарами автомобиля шоссе, произнес Самат, и его ладони сжались в кулаки. — Я молился Аллаху, чтобы Он дал мне сил забыть ее, но вместо этого Он напомнил мне о вас, и о том, что Хадижа мечтала учиться в Париже.

Не поверить Самату было практически невозможно — при том, все эмоции молодого человека были вполне искренними и понятными Мерьелю, так что подвох замечен не был.

— Так когда вы сможете устроить нам встречу? — спросил Самат с интонацией страдающего Ромео.

— Встречу? — нахмурился Джабир, задумавшись. — После того, что ты рассказал, боюсь, что встреча будет небезопасной для вас двоих. Через два дня она должна показать мне свою работу на конкурс, я попрошу ее приехать ко мне в студию, и там поговорю без лишних ушей.

Самат, вздрогнув, посмотрел на мужчину. Такой расклад молодого человека не устраивал. Он думал, что, рассказав жалостливую историю двух разлученных влюбленных добьется, чтобы Мерьель привез его к Хадиже или, в крайнем случае, Хадижу к нему. Он прекрасно понимал, что, как только девушка услышат его имя, то тут же поспешит под крыло мужа, отца и всех многочисленныж родственников. Нет, этого нужно было избежать любым способом, но и затягивать свидание с «любимой» также было нельзя.

— Я не могу ждать долго, — слегка повысив голос, ответил Самат. — Обратно, в Каир, меня ждут через пять дней.

— Но пять не два, — пожал плечами художник. — Во всяком случае, сегодня я уже не могу вам ничем помочь. Мы приехали, — автомобиль заезжал на стоянку около гостиницы.

Самат приказал себе успокоиться — если он начнем что-то требовать, то быстро потеряет доверие почти незнакомого родственника, а этого ему сейчас нужно было избежать любым способом.

— Простите, сид Мерьель, я слегка погорячился, — поспешил извиниться Самат.

— Понимаю, — кивнул мужчина, — но иногда сердце не лучший советчик, особенно, в делах, что требуют терпения и осторожности.

— Да, конечно, — смиренно склонил тот голову.

— Пойдемте заселять вас в номер, — вздохнул Мерьель. — Не знаю, как вам, а мне необходима чашка горячего кофе.

Самат молча последовал примеру хозяина машины и вслед за ним направился ко входу в отель.

* * *
Хадижу из тяжелого, вязкого сна, в который она провалилась, вдоволь наплакавшись, вырвал стук в дверь, настойчивый и достаточно громкий. Несколько секунд девушка непонимающе оглядываясь, пытаясь вспомнить, где она и как сюда попала. Воспоминание пришли незамедлительно и тут же дали под дых тупой болью в районе сердца. Зейн целовался с другой — эта картинка снова вспыхнула в мозгу, вынуждая её простонать, сжав зубы.

Стук не прекращался, так что буквально заставил девушку медленной, обессиленной походкой подойти к парадной двери. Взглянув в глазок, Хадижа почувствовала, как ноги подогнулись, и схватилась за ручку двери так, что та заскрипела. На лестничной площадке стоял Зейн.

— Хадижа? — мужчина услышал ее шаги и движение ручки. — Хадижа, нам надо поговорить.

Она хотела сказать, чтобы он уходил, убирался, но в горле снова встал противный, удушающий ком, а на глаза навернулись слезы.

— Хадижа, я уже говорил, что это она поцеловала меня, — продолжил Зейн, не дождавшись ее ответа, — я знаю, что обещал не танцевать ни с кем кроме тебя, и не собирался. Она просто…

Мужчина стукнул по косяку двери так, что тот дрогнул. Также ему хотелось ударить и Гарру, которая с совершенно наглой ухмылкой смотрела на него, когда тот вернулся проводив машину с Хадижей. В тот момент Зейну впервые в жизни хотелось ударить женщину, уберег его Аллах. Он просто выгнал танцовщицу и мерил шагами кабинет до приезда водителя, который рассказал, что Хадижа уснула прямо в машине, и он, постаравшись не разбудить девушку, отнес её в квартиру. В то же время уборщица принесла рюкзак Хадижи, что та, убегая, оставила в главном зале. Это был идеальный предлог заехать к жене и хотя бы попытаться поговорить.

Выждав кое-как до вечера, не в силах даже попытаться заняться делами клуба, Зейн подхватив рюкзак, что притягивал к себе все его внимание, словно бомба с часовым механизмом, и поспешил в квартиру Хадижи.

Подойдя к квартире жены, он постучал. За дверью была тишина, и эта тишина пугала. Мужчина сказал себе, что с Хадижей все хорошо и она просто спит, но с каждой секундой воображение рисовало все более ужасающие картины бледной, не дышащей девушки с горстью таблеток в ладони или в обагренной кровью душевой.

— Чёрт! — выругался он, еще раз прислушиваясь к тишине за дверью, и стал тарабанить в дверь со всей силы, не задумываясь о покое соседей. Лишь бы открыла она.

И вот теперь, услышав тихие шаги и заметив движение ручки, Зейн выдохнул с облегчением, хотя на все его слова Хадижа не отвечала и открывать вовсе не собиралась.

— Знаешь, раньше я не любил, — прислоняясь спиной к двери, произнёс Зейн. — Женщины были, да, но никто из них не трогал мое сердце. Твоей матери удалось. Могу сказать, что в Жади была какая-то магия, сила обаяния, для некоторых мужчин ставшая роковой.

Он замолчал, прислушиваясь к звукам за дверью — хоть к чему-то, что могло доказать, что Хадижа все еще стоит там, за этой хрупкой, но с тем же самым непреодолимой преградой.

Она стояла, прижавшись тесно-тесно к двери, на почти не держащих ее ногах. Хадижа хотела уйти, не вслушиваться в его голос, в его слова, но всё равно не могла себя заставить сдвинуться с места.

— Когда я встретил тебя, то не влюбился, нет, — еще одним острым шипом прозвучало это признание, — но почувствовал себя обязанным позаботится о тебе в память о матери. Решение о свадьбе было неожиданным для меня самого, но уже позже, пообщавшись с тобой, я узнал тебя лучше. Ты затронула не только мое сердце, ты проникла в мою душу, Хадижа, — на выдохе произнес Зейн. — Как ты смотришь на мир, как воспринимаешь его, — мужчина улыбнулся, вспомнив, как лежал на траве вместе с ней, всматриваясь в ночные созвездия. — Как искренне умеешь любить, и это касается не только наших отношений, но и всех остальных: твоих друзей, родных, близких.

Зейн глубоко вздохнул, собираясь признаться в том, что открылось ему только сегодня, только в эти долгие часы, в которые он мог потерять Хадижу бесповоротно:

— Я никому не говорил о своем прошлом, но ты вылечила мою душу и от этого кошмара. Ты сделала меня счастливым… научила по-настоящему любить, привнесла в мою жизнь все краски мира, как истинный художник создав её заново. Я люблю тебя, Хадижа. Никому и никогда этого не изменить.

Хадижа вздрогнула услышав признание, которое ждала подсознательно, как любая другая влюбленная девушка. Ей хотелось сказать Зейну, что она тоже любит его, что хочет быть с ним больше всего на свете, обнять и не отпускать больше. Распахнуть дверь и утонуть в темно-карих глазах с пылкими, сводящими с ума искорками. Рука потянулась к дверному замку, но в последнюю минуту дрогнула, отпрянув. Ревность и обида снова подняли голову — слишком свежи были воспоминания, слишком сильна была боль, что давила на её солнечное сплетение. Хадижа понимала, что стоит ей открыть дверь, а Зейну, переступив порог, заключить ее в свои объятья, как боль затихнет, испарится, но ревность настырно шептала, что вслед за одной Гаррой будет вторая, третья, четвертая, и Хадижа как послушная мусульманская жена будет прощать, а может и вовсе, примет однажды вторую жену в их доме — стоит просто вот так открыть замок, и пропало всё. Её разрывали два абсолютно противоположных желания; любовь и ревность раздирали напополам, и хотелось просто заткнуть уши, чтобы только не слышать их голоса внутри черепной коробки.

— Уходи, — голос Хадижи был хриплым от непролитых слез, и она даже была не уверена, что Зейн ее услышит. Но он слышал.

— Я принес твой рюкзак, — спокойно ответил он. — Хадижа, когда захочешь поговорить, просто набери мой номер.

Мужские шаги удалялись от двери, и ноги отказались ей служить. Хадижа съехала на пол, прямо перед дверью и, судорожно сжимая руки в кулаки, позволила кому в горле, наконец, вырываться наружу горькими, безутешными рыданиями.

Тридцать третья глава

Глубокий вдох и резкий выдох. Как бы ни хотелось остаться в постели и продолжать находиться в блаженном состоянии полусна, когда все чувства притуплялись, но дальше поддаваться прокрастинации в угоду боли и не утихающему отчаянию, Хадижа не могла и не хотела. Так что, открыв глаза, она огляделась вокруг, создавая иллюзию жизни, на что ей так же «приветливо» ответило пасмурное, пепельно-серое небо Парижа, смотрящее сквозь занавески.

— Что ж, вполне подходит к моему настроению, — грустно улыбнулась Хадижа, вставая с постели, и поймала свое нездоровое отражение в большом зеркале у стены, кричащее о её состоянии лучше всяких слов.

В душе девушка провела около часа пытаясь привести себя в более-менее нормальное состояние, а также согреться — холод, кажется, проник под кожу и подобрался к сердцу. Выпив чашку кофе, так как есть ничего не хотелось, Хадижа бесцельно гипнотизировала взглядом мольберт у окна с ещё неоконченной картиной.

— К черту все! — фыркнула она, ставя кружку в раковину, и направилась к окну.

Резким движением раздвинув занавески и включив свет, она завязала волосы в хвост и, наконец, взялась за кисть. С самого первого дня, как Хадижа решила, что станет известной художницей, какие бы обиды и неприятности не происходили, девушка нашла единственно верное для нее средство — живопись. Посмотрев на неоконченный портрет матери, Хадижа грустно улыбнулась:

— Все проблемы от мужчин, да, мама?

Сейчас Хадиже, казалось, что она как никогда понимала Жади. Понимала ее отчаянье и желание убежать ото всех предавших, или не понявших. Кисточка кончиком опустилась в краску, готовая сделать первый штрих.

Спустя несколько часов, практически непрерывной работы, в тишине квартиры послышался скрип открывающейся входной двери:

— Тук-тук, кто-то дома? — прозвучал голос Одетты в прихожей — Хадижа сделала дубликат ключа для подруги, когда уезжала в Рио. «А что, мало ли, нужно будет зайти цветочки полить», — произнесла тогда Оди, пряча ключ в сумочку. — А я думала ты тут при смерти лежишь, — девушка прошла в квартиру и увидела Хадижу, рисующую за мольбертом. — Ты пропустила лекции.

— Я договорилась с Мерьелем, — не отрываясь от работы, коротко ответила Хадижа; она действительно написала ему сообщения, что занимается работой для конкурса и не придет на занятия.

— Хо-ро-шо, — по слогам ответила Одетта, наблюдая за подругой, но потом подошла и развернула ее к себе. — Так рассказывай, что случилось? — цепко вглядевшись глаза, под которыми «красовались» темные круги, потребовала она.

У Хадижи подступили слезы. Она выпустила кисточку из ослабевших пальцев и кинулась в объятья Одетты. Осторожно усадив подругу в ближайшее кресло, Оди пошла хозяйничать на кухню, вернувшись с горячей кружкой в руках:

— Вот мой фирменный успокаивающий суперсекретный настой, — протянула она напиток Хадиже.

— Спасибо, — еще всхлипывая, осторожно отпивая из кружки, поблагодарила она.

— С Зейном поругались?

— Я вчера зашла в клуб, а там, — громкий всхлип и судорожный глоток напитка прервал её рассказ, — он танцевал с Гаррой.

— Ну, это еще не конец света, — покачала головой Одетта.

— И целовался с ней, — продолжила Хадижа.

— Вот это уже серьезнее, — придвинулась ближе подруга. — А ты уверена, что это не она его поцеловала?

— Какая разница?! — фыркнула Хадижа.

— Вот не скажи, — покачала головой Оди. — Помнишь в клубе? Там я тебя поцеловала, а ты даже не успела и слова сказать. А когда тебя насильно поцеловал Самат?

Хадижа скривилась, слегка вздрогнув от одного упоминания об этом.

— Но он обещал не танцевать ни с кем кроме меня.

— Это что, как тогда? При всем народе?

— Нет, там была всего лишь репетиция, — покачала головой Хадижа.

— Может, это она его попросила с ней порепетировать, — пожала плечами Одетта. — Я с первого взгляда поняла, что эта Гарра та еще стерва. Поверь мне, я их чую за тысячу лье, сама такая, — с обворожительной улыбкой произнесла она.

— Возможно, — медленно ответила Хадижа, рассматривая свое отражение в почти полной кружке.

Если посмотреть на всю ситуацию со стороны, — или глазами Оди — то катастрофы действительно не произошло, мир не рухнул, а Зейн оказался практически такой же жертвой, как и она сама. Хадижа поджала губы: нет, она не готова была простить мужа, даже если это все произошло не по его инициативе, не готова даже после его вчерашних слов, о чем сказала подруге.

— Да я же не требую, чтобы ты тут же побежала к нему в объятья, — пожала плечами Одетта. — Он заслужил головомойки, чтобы не забывал, что он степенный женатый муж, а ты — небольшой прогулки, иначе тебя скоро можно будет спутать с зомби. Этаким симпатичным зомби-художником, — оглядев запачканную краской одежду девушки, она категорично добавила, едва Хадижа успела открыть рот. — Отказы не принимаются!

— Хорошо, — слабо улыбнулась Хадижа. — А твой фирменный успокаивающий суперсекретный настой очень похож на простой черный чай.

— Ты раскрыла мой секрет! — театрально воскликнула Одетта и улыбнулась. — Хотя это не важно, действует же.

* * *
Предрассветный Париж, прохладный, дождливый, но все также манящий огнями фонарей, обнимал её. Шум ночных клубов уже начинал действовать на нервы, и Хадижа вышла на улицу, вслед за ней поспешил Жак.

— Куда собралась? — спросил он.

— Сама не знаю, — пожала плечами Хадижа. — Просто надоел шум, да и душно там.

Жак посмотрел на старую подругу и, улыбнувшись, потянул ее за руку вслед за собой.

— Куда мы?

— Увидишь.

— Надеюсь, там нет каруселей, — полушутливо отозвалась Хадижа.

— Думаю, на этот раз обойдемся без них, — согласно кивнул он.

Около получаса они шли какими-то дворами и переулками, и была бы Хадижа с кем-то другим, то забеспокоилась бы, только рядом был Жак. Такое блуждание по ночным улочкам возвращало ее в прошлое, когда они четырнадцатилетними подростками сбегали из приюта в ночь, не задумываясь о том, какое наказание их ждет повозвращении.

Они вошли в один из подъездов и беспрепятственно поднялись наверх, на самую крышу. Хадижа вдохнула ночной прохладный воздух, чуть отдающий сыростью, и осмотрелась вокруг: вдали простиралась панорама города с его огнями фонарей, фарами проезжающих мимо автомобилей, светом неоновых вывесок и немногочисленно горящих окон жилых домов. Эйфелева башня, подсвеченная гирляндой огоньков, не давала забыть, где сейчас они находились. Хадижа села на железные пласты крыши, Жак опустился рядом. Так они молча просидели некоторое время, любуясь открывающимся с высоты видом, пока Хадижа не положила голову на плечо друга.

— Что произошло? — спросил он.

— Ничего.

— Ага, а я выиграл миллион, — фыркнул Жак. — Зейн тебя обидел?

— Ты, хочешь, чтобы я жаловалась тебе на своего мужа? — подняв голову, посмотрела на друга она. — Давай не будем опускаться до уровня дешевых мелодрам. Сама разберусь.

— Как скажешь, — буркнул Жак, но все же подставил плечо под голову девушки.

Хадиже же задумалась о том времени, когда все стало сложно, когда она чуть не сломалась, как и сейчас. Тогда ей было около пятнадцати лет. Детское восприятие мира с ее розовыми очками и мечтами, что ее в один прекрасный день просто найдет семья, стоит этого только очень сильно захотеть, разбивалось о суровую реальность, что на самом деле она всего лишь одна из сотен тысяч таких же сироток и никому особо не нужна и не важна. Все было даже хуже, ведь те хотя бы имели воспоминания, свое имя, дату рождения, а она… она была выдумкой. Да, кто-то из девчонок, постоянно цепляющихся к тем, кто тише, слабее и младше, так и назвала ее: выдумкой. Вместе с обидой пришло и горькое понимание правдивости этого и желание все же отыскать себя настоящую, чтобы понять, кто она? Кем она может быть? Она начала сбегать из приюта, не обладая ни целью, ни направлением. Ей просто казалось, что вот так, шагая по улицам Бордо, заходя вместе со случайно встреченными подростками на различные домашние посиделки, она, возможно, найдет кого-то, кто её поймет.

Хадижа нервно вздрогнула, осознавая, как ей повезло, что с ней не произошло ничего ужасного в то время, хотя… однажды её безопасность всё-таки висела на волоске. Очередная домашняя вечеринка с кучей незнакомых подростков. Парень, ни внешности, ни тем более имени которого Хадижа сейчас уже помнила очень смутно, сначала просто танцевал с ней, а потом стал прижиматься все теснее, и тогда она, недовольная таким поротом событий, оттолкнула его и ушла в поисках ванной комнаты. Когда она вернулась в гостиную, новый знакомый уже нашел более сговорчивых девушек, а Хадижа, почувствовав нерациональную обиду, что ее так легко заменили, просто ушла оттуда и встречала восход нового дня на одной из крыш Бордо, как в принципе и сегодня, только вот крыша была другая, и город, и рядом плечо друга. Поэтому чувство ненужности отступало с первыми светло-лиловыми полосками рассвета на горизонте. Она справилась тогда, а потому сможет взять себя в руки и сейчас.

— Пойдем, — потянувшись и разминая затекшие мышцы, сказал Жак.

— Пошли, — встала Хадижа, отряхиваясь. — Проводишь домой?

— Конечно. Ты сегодня придёшь на занятия?

— Нет, — покачала головой Хадижа. — У меня еще один день отгула. Сегодня закончу картину и поеду на квартиру к Мерьелю, сдаваться.

— Одна, сама, в квартиру к мужчине. Может, поехать с тобой? — спросил Жак.

— Ты сейчас это так сказал, словно я собралась на квартиру к какому-то маньяку, а не к нашему мастеру, — округлила глаза Хадижа. — Может еще за компанию Оди с Луи взять? Нет, но обещаю, если он вдруг начнет делать мне какие-нибудь непристойные намеки, я тебя наберу, чтобы и ты послушал, — пошутила она.

— Ладно-ладно, уела, — поднял он руки вверх и иронично заметил. — Я понял, ты уже большая и самостоятельная девушка. Пойдем провожать тебя домой.

* * *
Мерьель практически не слушал своих коллег из галереи Лез-Аббатуа, так как все его мысли крутились вокруг недавно приехавшего родственника. Самат звонил ему уже два раза за последние два часа с разговором о Хадиже, и хоть мужчина отчасти понимал и сочувствовал несчастному влюбленному, но такая настойчивость и нетерпеливость уже начинали порядком надоедать. Особенно, когда на очередной вопрос о Рашид, художник не вытерпел и сказал, что позволил студентке двухдневный отгул, чтобы она успела завершить картину к конкурсу.

— Нет, Самат, я не знаю, где она живет, и даже если бы и знал, это конфиденциальная информация об учащемся, которую я не в праве разглашать, — убеждал художник молодого человека по телефону.

А тот, казалось, из последних сил хотел казаться вежливым, но терпение истощалось с каждым сказанным собеседником словом, и когда Мерьель положил трубку, Самата чуть ли не трясло от ярости. Он глубоко задышал, пытаясь вернуть себе спокойствие, прошептал молитву Аллаху и провел ладонями по лицу.

В каждой мало-мальски похожей девушке из всех, сегодня встреченных, Самат видел Хадижу. Мысль о том, что она находится в этом городе, ходит по этим улицам и дышит одним с ним воздухом, буквально сводила с ума. Он даже попросил таксиста подъехать к зданию Академии Изобразительных искусств, надеясь выхватить в толпе студентов знакомый силуэт.

Он говорил себе, что надо сохранять спокойствие, что необходимо набраться терпения, но в то же время понимал, что сидеть и ждать, когда Мерьель приведет ему за руку Хадижу, и приведет ли? Бесполезно. По поведению художника было понятно, что он не шибко поверил россказням Самата, а если и поверил, то уж точно не торопился помогать.

«А может он и сам имеет виды на Хадижу!» — пронзило его по линии позвоночника.

Эта мысль была настолько яркой, что перед глазами тут же возник образ Мерьеля, держащего в объятьях Хадижу, так и льнующую к нему; тут же захотелось сбежать, найти, схватить и дать понять, что с ним не стоит шутить, что теперь он настроен более чем серьезно, что теперь он не собирается отпускать ни её, ни собственное счастье.

Он подошел к чемодану и медленно открыл его. Небольшое внутреннее углубление было практически незаметным, а кармашек, который не просвечивали рентгеновские лучи в терминалах, был очень полезен для вот таких игрушек: Самат крепко держал в руке небольшой пистолет.

Года два назад он заинтересовался оружием. Ему нравилась блестящие сталь сабель, изящное, тонкое лезвие, которое словно пело, соприкасаясь с воздухом, красиво украшенная рукоять и внушительная гарда. Огнестрельное оружие же было, по его мнению, более грубым и опасным, но, несмотря на это, навыку обращения с ним Самат научился довольно быстро, по несколько часов тренируясь в тире.

Отец и остальные многочисленные родственники не возражали его увлечению, считая, что каждый мужчина должен быть способным защитить при необходимости и свой дом, и свою семью, естественно, не попирая законы Аллаха. И вот, сейчас это являлось его аргументом, его гарантией, что строптивая девчонка и художник будут сговорчивей. Самат вспомнил разговор в машине и фразу Мерьеля о том, что девушка должна прийти к нему. Самат посмотрел в сторону справочника желтых страниц: номер и имя он знал, оставалось узнать только адрес.

* * *
Хадижа еще раз взглянула на законченную картину, сознательно останавливая себя — рука так и тянулась к кисти, опять, чтобы что-то поправить, убрать и добавить. Как-то Жак сказал ей, что в своей педантичности она может загубить самый великолепный шедевр, а потому, вспомнив это, девушка сжала дрогнувшую ладонь в кулак.

Жади на полотне застыла в грациозной позе, скрыв половину лица полупрозрачным платком. За ее спиной расстилалась пустыня с мрачным силуэтом развалин на фоне, оставшихся в искалеченной памяти художнице символом опасности. Лазурное небо с красивыми переливами в голубой было одним из самых трудоемких участков картины — передать бесконечность небесной глубины, какой она может быть только в пустыне, было совсем не просто. Уже ближе Хадижа изобразила три мужские фигуры, с разных сторон от матери; нельзя было ни разглядеть их лиц, ни понять, кто они, если ты видел их лишь однажды. Идея изобразить на картине не только маму, но и трех мужчин, сыгравших в ее жизни главные роли, пришла внезапно после произошедшего с Зейном. Ведь именно чувства к мужчинам: от любви до ненависти — прошли алой нитью через жизнь Жади, толкая ее на все поступки, что она когда-либо совершила. Хадижа понимала, но не принимала, даже сейчас, ощущая неутихающую боль, она, сцепив зубы, хваталась за то, что делало ее собой и не собиралась отступать. Она посмотрела на силуэт Зейна, пальцы невольно прошлись по искусно выписанным линиям и дрогнули, когда непрошеные слезы навернулись на глаза. Мысль позвонить мужу отозвалась тоской, но Хадижа упрямо замотала головой: нет, она еще была не готова с ним разговаривать.

Посмотрев на часы, она поняла, что стоит собраться, чтобы позорно не опоздать. Идти на встречу с преподавателем Хадиже всё же было неловко, и она уже жалела, что с такой горячностью отвергла предложение Жака проводить ее к Мерьелю. Приглашать мужчину к себе казалось еще нелепее, да и при том, мастер сам первым предложил студентке заехать к нему в квартиру-студию после занятий, так что отказывать было жутко неудобно.

— О, да, Хадижа, ты становишься параноиком, — проговорила девушка, посмотрев на на свое отражение.

Осторожно свернув холст и поместив его в тубус, она покинула из квартиры.

— Мсье Мерьель, — набрала она преподавателя. — Буду у вас через сорок минут.

— Хорошо, жду, — ответил мужчина. — Мадмуазель Рашид, у меня есть к вам очень важный разговор.

— Разговор? Хорошо, — медленно ответила Хадижа, не понимая, что же могло случиться.

Может, не стоило все-таки ей отпрашиваться на эти два дня. Тогда почему преподаватель не сказал ей об этом раньше? Понимая, что гадать, не имея причин и фактом, глупо и бессмысленно, Хадижа поспешила ко входу в метро.

* * *
Мерьель посмотрел на дисплей телефон, по которому только что говорил со студенткой. Мужчина даже хотел отменить встречу. Он нервно дернул шторы, прошелся по квартире и в третий раз поставил кипятиться воду в чайнике. Чем больше он думал о Самате, тем сильнее им овладевали сомнения. Опыт общения со множеством людей, которые далеко не всегда были честны в своих словах и желаниях, научили его различать неискренность, а Самат хоть и был правдив в своих эмоциях, всё равно что-то недоговаривал, и это настораживало. Так что Джабир решил сначала поговорить с девушкой, посмотреть на её реакцию и услышать её версию событий — все-таки причин доверять своей студентке у Мерьеля было гораздо больше.

Самат же стоял на улице в алькове деревьев, казалось, ничем не отличаясь от сотни других прохожих. Он специально держался в тени, чтобы остаться незамеченным. Автомобиль Мерьеля стоял возле дома, поэтому тот факт, что художник у себя, не вызывал сомнений, а когда из-за поворота показалась женская фигура, Самат узнал ее практически сразу и только усилием воли заставил себя оставаться на месте. Он проследил взглядом, как Хадижа вошла в подъезд, зная, что идти сразу следом за ней было рискованно, но Самат боялся, что если еще помедлит, то художник и вовсе не откроет ему дверь, так что, надеясь на эффект неожиданности, он подождал ровно минуту и отправился следом за ней.

Девушка же спокойно шагала вверх по лестнице, сверяясь с записанным в смс-сообщении адресом, и мало обращала внимание на шаги позади. Подойдя к нужной, она постучала в дверной молоточек.

Мерьель открыл через несколько секунд.

— Добро пожаловать, Хадижа, — Мерьель и тут же переменился в лице. — А ты как тут оказался?! — спросил он у кого-то за ее спиной.

Хадижа резко обернулась и замерла не в силах поверить в реальность происходящего.

— Здравствуй, любимая, — сладким голосом поприветствовал ее Самат. — Я скучал, а ты?

Хадижа сначала отпрянула назад, но потом попыталась резко уйти в сторону и, проскочив мимо парня, сбежать, но не успела сделать и движения, как заметила в руках Самата пистолет.

— Что это мы привлекаем ненужное внимание, — тем же доброжелательным тоном продолжал он. — Сид Мерьель, будьте радушным хозяином, впустите нас в свой дом, — перевел взгляд на родственника Самат.

Тот, без сомнения увидев оружие в руках молодого человека, покорно отступил в сторону. Хадижа чувствовала, что сейчас или закричит или заплачет, а может, и упадет в обморок. Все тело сотрясала нервная дрожь, ноги подгибались, и она не могла сделать и шага. Обжигающая боль в руке заставила Хадижу зашипеть; Самат схватил ее и силой втолкнул в квартиру художника, продолжая переводить пистолет с нее на Мерьеля и обратно.

— Самат, что ты делаешь? — не до конца понимая, что происходит, смотрел во все глаза Мерьель. — Ты, хотел увидеть Хадижу, ты ее видишь, но зачем оружие?!

— Чтобы ни вы, — дуло пистолета резко повернуло на Мерьеля, — ни она, — снова вернулось на девушку, — не вздумали сотворить какую-либо глупость.

— Какую глупость?! О, чем ты говоришь, Самат?! Разве так обращаются с любимой?!

— Любимой?! — посмотрела на своего преподавателя Хадижа. — Он насильно хотел взять меня замуж! Ни о какой любви речи не шло! Ведь так, Самат? Я не знаю, что ты наговорил мсье Мерьелю, но я не люблю тебя, — посмотрев в лицо молодого человека.

Лицо Самата скривилось от злобы, рукоять пистолета во вспотевших ладонях скользила, и он сжал ее крепче:

— Молчи! Ты просто дерзкая, избалованная девчонка! Но я научу тебя смирению, — зло прошептал он.

Пользуюсь тем, что Самат отвлекся, Мерьель оглянулся. Мобильный, как назло, остался в другой комнате, а стационарный телефон находился на кухне, за спиной парня. Видя, что Самат находится в крайне нестабильном состоянии, Джабир боялся, что стоит ему сделать хоть шаг к нему или оставить молодых людей наедине, то Самат тут же сорвется, и кто-то из них получит пулу. Мерьель посмотрел на Хадижу: девушка была смертельно бледной, ее потряхивало, впрочем, как и его самого, но несмотря на страх, стояла она прямо, гордо вскинув голову, и смотрела на Самата беззастенчиво. Тот также сверлил девушку злым взглядом, словно размышляя, что ему делать дальше. Пожалуй, это был единственный шанс. Джабир одним рывком бросился вперед, хватая Самата за руку и разворачивая к себе, в попытке выхватить пистолет.

Хадижа вскрикнула от неожиданности, наблюдая за борьбой мужчин.

— Беги! — приказал ей Мерьель.

Второй раз Хадиже повторять было не нужно. Она мигом пронеслась мимо них, прямо ко входной двери. Руки дрожали, пальцы не слушались, сердце больно ударялось о ребра, а воздух в легких, которые словно сжались до невразумительных, жалких размеров, поступал неохотно, но Хадижа, несмотря на все слабости своего тела, все-таки справилась со злосчастным замком. Стоило ей сделать шаг на лестничную площадку, как звук выстрела заставил её в ужасе замереть, слыша, как эхо от этого страшного, оглушительного звука заползало прямо в подкорку.

— Стой! Назад! — приказы Самата били по нервам, а чувство самосохранение требовало, чтобы она сделала противоположное, ведь до спасительной свободы остается совсем немного. — Назад, я сказал! Или ты хочешь, чтобы твой драгоценный преподаватель сдох?! — в голосе была злая усмешка, и Хадижа не могла не повернуться, тихо возвращаясь в квартиру. — Вот умница, — нежно улыбнулся парень: в его глазах мелькнул нездоровый блеск, а на лице — болезненный румянец.

Пистолет до сих пор был направлен в сторону Мерьела, а сам художник лежал на полу, зажимая бок. Одежда мужчины стремительно окрашивалась в алый цвет, и Хадижа смотрела на это, как на какой-то кошмарный сон, творящийся наяву.

— Мсье Мерьель! — кинулась нему она, чтобы помочь хоть чем-то.

Самат же облизывал пересохшие губы. Во рту вообще неожиданно стало очень сухо. Разум подсказывал, что сейчас сотворил непростительную ошибку, что если на крики, возможно, никто и не обратил внимание, то звук выстрела точно заставит соседей вызвать полицию, а это значит, что нужно уходить, уезжать, бежать.

— Самат?! Самат, слышишь?! Ему нужна помощь! Нужно вызвать скорую! — пыталась достучаться до парня Хадижа.

— Да, да, конечно, — улыбнулся он, — только сначала… Сид Мерьель, где ключи от вашей машины?

— Самат?! — воскликнула Хадижа.

— Тише! — пистолет снова дёрнулся в сторону Хадижи, и та испуганно замолчала. — Так, где ключи? — наклонился парень к Джабиру.

— На барной стойке, — ответил Мерьель, морщась от боли.

— Вот молодец, — Самат в два шага преодолел расстояние до кухни и взял ключи.

— Самат, скорую! — в голосе Хадижи звучал страх и настойчивость.

Парень оглядел кухню и, заметив стационарный радиотелефон, снял трубку, кинув ту Мерьелю:

— Пусть сам вызывает. Только не торопитесь, сид Мерьель, дайте нам уйти, иначе, — Самат направил пистолет мужчине прямо между глаз. — Пошли, — схватил он Хадижу за руку так крепко, что той показалось, раздался хруст костей. — Идем, идем, — заулыбался Самат, — или ты хочешь, чтобы художник получил пулю между глаз. Знаешь, от такого уже ни один врач не вылечит.

Хадижа послушно пошла следом за Саматом на негнущихся, ватных ногах. Его раздражала эта ее медлительность, и он, одним рывком подтянув ее к себе, долго всматривался в ее лицо. Хадиже до одури захотелось выцарапать ему глаза, сделать хоть что-то, но она просто стояла не шевелясь, лишь взглядом выказывая всю свою ненависть.

Самат прекрасно видел в ее глазах и гордость, и презрение, и дерзость, вперемешку со страхом, что ещё больше раззадоривало его. Да, он сломает ее, покажет, кто здесь хозяин.

Парень приставил дуло пистолета к ее виску, а второй рукой нежно обхватил ее лицо, склонился к губам, сначала чуть касаясь, но потом, не получив никакой ответной реакции, больно укусил ее, заставляя резко отпрянуть.

Самат рассмеялся, снова схватил Хадижу за руку и потащил из квартиры

— Без глупостей, милая, иначе я перестреляю любого, кто окажется поблизости и услышит твои крики о помощи. Мы с тобой просто выйдем и сядем в машину. Ясно?

Хадижа несколько секунд смотрела в совершенно безумные глаза Самат и поняла одно — он действительно мог это сделать. Пришлось лишь коротко кивнуть.

— Умница, — улыбнулся парень, подталкивая ее вперед. — Прощайте, сид Мерьель, — уже в дверях выкрикнул Самат. — Вы были очень радушным хозяином!

Хлопок входной двери был последним, что услышал Мерьель перед тем, как провалился во тьму беспамятства.

Тридцать четвертая глава

Зейн не мог ни на чем сосредоточиться. Он плохо спал, почти не ел, а делами клуба занимался на автомате, не особо вчитываясь в документы. Хотелось поехать к Хадиже. Увидеться, поговорить с ней, но ждал ее звонка, боясь, что любая настойчивость с его стороны будет воспринята в штыки. Пять дней, он дал себе и ей пять дней, а потом понял, что, несмотря ни на какие доводы разума, поедет к Хадиже и, если понадобится, на руках притащит обратно домой, чтобы уже никогда не выпустить из своих объятий. Заканчивался второй день, а Зейну уже казалось, что он не видел супругу целую вечность.

В добавок, непонятное чувство тревоги, словно тисками, сжимало грудь, вынуждая периодически названивать водителю, которого негласно попросил присматривать за девушкой. Зейн знал, что она уже два дня не ходила на учебу, но при этом много рисовала, а вчера вечером гуляла с друзьями, вернувшись в квартиру под утро в сопровождении Жака Лавуа — иррациональное чувство ревности, заставляло Зейна чуть сильнее сжимать ручку чашки за утренним кофе.

Однако сейчас дело было даже не в ее старом друге. Последний отчет водителя гласил, что Хадижа куда-то поехала на метро, а так как с собой у нее был тубус, то Зейн и предположил, что она направилась к своему преподавателю Мерьелю. Водитель не мог бросить автомобиль и последовать за девушкой, но узнать адрес известного художника было намного проще. Трель мобильного оборвалась, почти не начавшись:

— Да, слушаю.

— Господин Шафир, — голос водителя звенел от напряжения. — Думаю, вам лучше подъехать сюда, боюсь, с вашей женой случилась беда.

Сердце Зейна застучало сильнее и потом словно оборвавшись рухнуло вниз. Мужчина не стал тратить время на выяснения, бросив лишь короткое: «Еду», — и спешно записал нужный адрес. Пальцы до хруста сжали шариковую ручку, что казалось, она вот-вот переломится пополам — точно так же Зейн был готов переломить шею Мерьелю или любому другому, кто посмел навредить Хадиже на этот раз.

Вырвав бумажку из блокнота, Зейн бегом устремился к выходу. Одним резким движением останавливая администратора, спешащего сообщить о том, как продвигается кастинг на место танцовщицы, он бросил:

— Все на ваше усмотрение, — раздраженно прорычал Зейн, пробегая мимо.

Если бы клуб сейчас вспыхнул синим пламенем и сгорел дотла, Зейн даже не обернулся бы. В голове билась только одна мысль — лишь бы Хадижа была жива.

* * *
Перед глазами Мельера все расплывалось, поминутно темнея. Мужчина то на секунду проваливался в бессознательное состояние, то снова приходил в себя, чему способствовала жгучая боль в боку. Он почти бредил.

Глубоко вздохнув, Джабир приказал себе собрать все оставшиеся силы, ведь от того, сможет ли он сейчас позвонить в службу спасения или нет, зависела жизнь не только его, но и Хадижи. Кто бы мог подумать, что он буквально собственными руками вручит этому психопату невинную девушку. Мерьель был зол на себя, зол на проклятого Самата, и наверняка именно эта злость дала ему силы не сдаться на полпути. Нажатие четырех кнопок и бесконечно долгие гудки, казалось, отнимали последние силы, если бы не тёплый женский голос диспетчера:

— Здравствуйте, служба спасения. Я — Камилла. Что у вас произошло?

— Нападение, — прохрипел Мерьель и закашлялся. — Я ранен, огнестрел.

— Хорошо мсье, — голос оператора стал более собранным, послышался стук клавиш клавиатуры. — Говорите ваш адрес. Стрелявший где-то рядом?

— Нет, — ответил Джабир. — На меня напал Самат Абу Аббас. Он угнал мою машину и насильно увез девушку, Хадижу Рашид.

Джабир набрал в грудь воздуха, приказывая себе не терять сознание, чуть сильнее нажал на рану, заставив ту за пульсировать. Тьма вокруг вспыхнула алой краской боли. Он продиктовал адрес, спотыкаясь на каждом слове заплетающим языком.

— Понятно, — Камилла вбивала новые данные в базу. — Пожалуйста, номер и марку модели автомобиля.

Мельер продиктовал нужную информацию.

— Мсье, машина уже выехала к вам, — продолжала Камилла, — не отключаетесь, не теряйте сознания, говорите со мной, — онп старалась хоть как-то помочь мужчине не впасть в беспамятство до приезда «Скорой». — У вас есть возможность позвать кого-то на помощь? Есть кому помочь?

— К сожалению, нет даже кошки, — грустно пошутил Мельер между вдохами и выдохами.

— Когда вы поправитесь, я обязательно подарю вам котенка, — ответила Камилла. — Вы молодец, они уже приехали к вам, только оставайтесь со мной, мсье Мельер.

Джабир был благодарен диспетчеру за то, что она хотя бы словесно пыталась помочь ему. Он еще несколько раз уплывал куда-то во тьму, словно вязкая трясина затягивающую его глубже и глубже, ближе и ближе к холоду, однако отзвук женского голоса из динамика снова и снова заставлял цепляться за реальность.

Наконец, звук чужих шагов в квартире, голоса врачей и их четкие, быстрые манипуляции с его телом заставили Мерьеля расслабиться.

— Все, Камилла, отбой, мы на месте, — произнёс один из врачей, отбирая у Мерьеля трубку. Сам мужчина глухо застонал, когда его переложили на носилки.

— Держитесь, мсье, скоро вы будете в больнице, — обратился к нему медик.

* * *
Зейн вышел из автомобиля, осматриваясь вокруг. Возле дома стояла машина полиции и скорой помощи. Он быстрым шагом направился в сторону водителя, что стоял неподалеку.

— Господин Шафир, — поспешил тот ему на встречу. — Врачи только что вынесли из квартиры художника, он ранен, — указав в сторону кареты «Скорой помощи», объяснил он.

Зейн поспешил туда.

— Мсье, простите, вы куда? — остановил его один из медиков.

— Мне нужно поговорить мсье Мерьелем, — пытаясь отстранить врача объяснил Зейн. — С ним была моя жена.

— Мсье Мерьелю надо срочно в больницу, вряд ли он сможет сообщить вам что-то стоящее, — доктор отрезал любые попытки поговорить с пациентом, запрыгивая в машину, и закрыл металлические двери.

— Мсье Рашид? — прозвучал голос позади.

Зейн обернулся и посмотрел на полноватого мужчину средних лет в немного мятой рубашке и кожаной куртке.

— Нет, но Рашид — девичья фамилия моей жены, — ответил Зейн.

Мужчина посмотрел в блокнотик в своих руках:

— Хадижа Рашид — ваша жена? — прочитав имя, спросил он.

— Да, Хадижа Рашид аль Шафир, — ответил мужчина. — Я Зейн Шафир.

— Хорошо, мсье Шафир. Меня зовут детектив Трезор, мсье Мерьель сообщил в службу спасения, что, — полицейский снова посмотрел в блокнот, — некий Самат Абу Аббас похитил вашу жену.

Зейну показалось на миг, что его сердце остановилось от ужаса, а разум твердил, что это какая-то глупая, глупая шутка. Самат Абу Аббас здесь в Париже?! И каким-то образом нашёл Хадижу?!

— Где они? — осипшим голосом спросил Зейн.

— Предполагаемый преступник угнал автомобиль мсье Мерьеля, — по-деловому сухо ответил детектив Трезор. — Мы оповестили всех жандармов и объявили план перехват, но пока, к сожалению, нет никаких результатов, — поморщился он. — Мсье Шафир, у вас нет никаких предположений, куда они могли поехать?

Зейн покачал головой. Он не мог себе представить, куда этот сумасшедший мог увести Хадижу, и даже не хотел представлять, что он мог с ней сделать или же собирается. От одной мысли об этом Зейну казалось, что его медленно режут стилетом, прямо по сердцу, где артерии смыкаются на предсердиях. Если с Хадижей что-то случится, он не проживет без нее и дня. Или не жизнь это будет вовсе.

* * *
Хадижа следила за дорогой, напряженно смотря в окно. Смотреть на Самата не было никаких сил. Он все еще не выпускал из руки пистолет, ведя машину одной рукой, не особо обращая на нее внимание. Девушка старалась придумать, как подать знак о помощи или же сбежать. В голове возникла даже отчаянная мысль выпрыгнуть из автомобиля на ходу — да, можно было легко переломать себе руки, ноги, шею, попасть под мимо проезжающий автомобиль, но все эти последствия казались сейчас менее страшными и опасными, чем-то, что происходит сейчас. Однако Самат словно почувствовал ее намерение и нажатием одной кнопки заблокировал все двери.

— Нет, Хадижа, на этот раз ты от меня не убежишь, — ухмыльнувшись, взглянул в ее сторону молодой человек. — Поверь, я увезу тебя туда, где нам никто не помешает. Так, где ты поймешь, что совершила огромную глупость, отказавшись от меня в пользу этого прогнившего, забывшего об Аллахе, отродье осла, — зло выплюнул Самат.

Хадижа гневно посмотрела на парня. Она уже было открыла рот, чтобы высказать парню, кто тут является отродьем и чьим, но посмотрев на оружие в руках, лишь сильнее сжала ладони в кулаки. Если бы она могла вспомнить хоть одну строчку из Корана или Евангелия, она бы, наверное, начала молиться, не важно какому Богу, лишь бы Он услышал.

«Вера — это посох, на который человек может опереться на долгом жизненном пути», — вспомнила Хадижа, слова дяди Али.

Религия, именно за это Хадижа решила уцепиться. Возможно — это поможет ей отрезвить Самата. Заставит его остановиться.

— Самат, — как можно спокойнее, стараясь чтобы голос не дрожал, обратилась к нему она. — Аллах против насилия и против оружия. Ты же веришь в Аллаха и понимаешь, что поступаешь неправильно, это харам!

— Замолчи! — крикнул на нее Самат, резко повернув руль из стороны в сторону, так, что машину тряхнуло. — Уж кому говорить об Аллахе, то точно не тебе! Маленькая лгунья! Именно из-за твоего вранья, из-за твоих интриг все повернулось так, если бы ты тогда была более смиренной, — с печалью в голосе произнес Самат. — Ничего, я научу тебя смирению, ты будешь послушной и будешь ползать передо мной на коленях, называя своим господином, — он улыбнулся и победно посмотрел на неё, побледневшую.

От мимолетного образа того, о чем он говорил, у Хадижи потемнело в глазах, а саму её затошнило. Дрожь пошла по всему телу, конечности затрясло, стало холодно, и чтобы хоть как-то это скрыть девушка засунула руки в карманы джинсовой куртки, как замерла, нащупав в одном из них мобильный телефон. Хадижа выдохнула — как она могла забыть, что переложила мобильный из рюкзака в карман, когда переписывалась с Оди. Ей очень повезло, что никому не пришло на ум позвонить.

Опасливо покосившись на Самата, Хадижа на ощупь убавила громкость на самый минимум, боясь сделать лишнее резкое движение, отсчитала на клавиатуре нужную цифру на быстром наборе, одновременно боясь и надеясь на ответ. Гаджет тихонько дернулся, завибрировав, и она поняла, что ей всё-таки удалось дозвониться. Хадижа постаралась развернуть телефон динамиком вверх.

— Что ты там копаешься? — нервно дернулся Самат в ее сторону.

— Ничего, — положив руки на колени, ответила Хадижа. — Куда мы едем? — спросила она, отвлекая внимание и понимая, что машина стремится к выезду из города.

— Как куда, в аэропорт, — удивленно проговорил Самат.

— Но в той стороне только Орли?! — как можно громче удивилась она. — Оттуда не летают международные рейсы.

— Летают, — ухмыльнулся Самат, — Особенно, если это частный рейс. А теперь заткнись и не смей говорить, пока не спрошу, — рыкнул он, прибавляя скорость. — Пора тебе привыкать быть послушной мусульманской женой, — презрительно добавил он.

Хадижа смиренно опустила голову. Она сделала все, что могла, и оставалось только надеется, что на той стороне провода ее услышали и поняли.

* * *
Зейн держал стаканчик с противной бурдой, которую в полицейском участке называли кофе. Пить это совершенно не хотелось, но холод, бегущий по телу, вынуждал обхватывать горячий пластик ладонями, чтобы хоть как-о согреться. Стук стрелок настенных часов раздражал, казался слишком медленным, словно секунда растянулась на час; и эти люди вокруг тоже также казались медленными.

«Почему они не едут, не поднимают все свои ресурсы?!», — Зейну хотелось стукнуть по столу, приказать, чтобы они пошевеливались, чтобы делали хоть что-то. Чем больше он ждал, тем сильнее ему казалось, что их «план-перехват» всего лишь отговорка или же совершенно не работает. Мужчина уже хотел идти к комиссару, как тут мобильный телефон в кармане пиджака ожил. Зейн посмотрел на дисплей, не веря своим глазам, в горле пересохло, а язык, казалось, прилип к нёбу. Нажав кнопку «вызова», он приложил трубку к уху, уже собираясь услышать голос жены или, в худшем случае, ненавистного Самата, чтобы постараться выяснить, где они, когда услышал в трубке лишь шорох и отдаленные голоса — так бывает, когда номер случайно набрался сам по себе.

Казалось, забыв, как дышать, и стараясь не издавать ни одного лишнего звука, Зейн пытался вслушаться в разговор, однако звук мотора, шорох и отдаленность голосов мешали расслышать что-либо, кроме слова «Орли», да и то не точно.

Зейн не стал дальше тянуть, а потому, найдя глазами уже знакомую полноватую фигуру детектива Трезора, поспешил к нему:

— Господин Трезор, мне только что позвонила Хадижа!

— Вам позвонила ваша жена?! — округлил глаза служитель закона. — Когда?

— Сейчас, — показывая телефон, ответил Зейн. — Она до сих пор на связи.

— Почему вы раньше об этом не сообщили? — засуетился детектив.

— Я не знал, что он у нее с собой, — поморщился Зейн, понимая и без того, сколько времени они потеряли.

Трезор уже не слушал его, звоня кому-то по телефону:

— Отдел IT? Да… отследите телефон по номеру, — начал диктовать он телефон Хадижи.

— Мне кажется, я слышал слово «Орли», — вставил свое слово Зейн.

Детектив только кивнул головой, показывая, что услышал, и продолжил говорить в трубку:

— Всё, спасибо, — он сбросил вызов. — Мы их нашли, — коротко ответил он на невысказанный вопрос Зейна. — Всем патрулям уже докладывают. Я сам сейчас выезжаю туда.

— Я с вами, — пошел вслед за детективом Зейн.

— Нет, мсье Шафир об этом не…

Зейн остановил его, резким, властным движением схватив его за предплечье и посмотрев в глаза:

— Я еду с вами и это не обсуждается.

— Хорошо, — высвободившись от руки Зейна, поморщился детектив, — только со мной в машине и никакой самодеятельности.

— Обещаю.

* * *
Хадижа смотрела на пустынную дорогу. Париж остался позади и число машин на шоссе резко уменьшилось, дорога все больше начинала напоминать загородные дороги Прованса, но наслаждаться красивыми пейзажами не было ни малейшего желания. Она следила за Саматом, который, казалось, полностью успокоился, и если бы в его руках не было оружия, то все произошедшее час назад показалось бы ей ночным кошмаром.

Девушка старалась не терять бдительности и старалась найти хоть малейшую возможность для побега, однако машина ехала на приличной скорости, а двери до сих пор были заблокированы.

— Знаешь, Хадижа, — нарушил молчание Самат. — У нас же все могло быть хорошо. Я бы был прекрасным мужем, осыпал тебя золотом, наряжал в шелка. Купил бы для тебя большой дом, в котором росли бы наши дети, — все это он говорил словно не ей, а сам себе, рисуя в голове несуществующие картины их совместной жизни. — Но ты выбрала этого… забывшего об Аллахе бабника. Он уже успел изменить тебе, а, Хадижа?

Девушка вздрогнула, чуть было не заскрежетав зубами. С какой точностью Самат сумел найти больную точку и надавить на нее.

— Отношения с моим мужем тебя никак не касаются, — огрызнулась Хадижа шепотом, но он все-равно услышал.

— Скоро у тебя с ним вообще никаких отношений не будет, а если продолжишь дерзить, то, возможно, последнее, что сделает Зейн в качестве твоего мужа, так это организует твои похороны, — он навёл на неё пистолет.

Хадижа почувствовала, как ее пробил холодный пот, она отстранилась насколько позволял ремень безопасности и буквально вжалась в дверцу машины со своей стороны. Самат ухмыльнулся ее реакции и снова сосредоточился на дороге.

Не успели они проехать и километра, как Самат выругался на арабском. В зеркале заднего вида отражались несколько полицейских автомобилей, с мигалками, стремительно набирающих скорость.

— Иблис их забери, — сквозь зубы прошипел Самат и вдавил педаль газа в пол.

Хадижа вжалась в спинку сидения, с ужасом наблюдая, как за окном все превратилось в сплошное месиво. Пальцы судорожно вцепились в сидение. В голове было до странности пусто и четко.

— Самат, нас нашли, ты понимаешь, что они все равно нагонят, — пыталась образумить его Хадижа. — Остановись! Сдайся!

— Чтобы они выиграли, а ты снова ушла, гордо задрав голову?! — нервно смеясь, ответил Самат. — Ну уж нет, пусть лучше поплачут на твоей могиле!

Ствол пистолета был нацелен прямо ей в лоб. Она ощущала, как отчаянно билось о ребра сердце, как на шее выступал холодный пот, как страх сковывал тело. В голове же было по-прежнему ясно и четко. Зрение ловило мельчайшие детали, мозг работал с феноменальной скоростью. Вот Самат чуть нажимает на спусковой крючок, тот медленно поддается под напором и… дыхание замерло на выдохе, готовясь к неминуемой боли и смерти. В этом момент в Хадиже взыграло чувство бунтарства, которое не давало ей сдаваться в самых безвыходных ситуациях. Одним щелчком выдернув ремень безопасности она резко кинулась в сторону руля, схватив его, и потянула на себя.

Самат, совершенно не ожидавший такого, пошатнулся из стороны в сторону. Бьющий по ушам звук врезался в мозг, яркая боль обожгла плечо, однако женские пальцы лишь сильнее впились в руль.

Автомобиль съехал с трассы, подскакивая. Самат схватился за руль, пытаясь отцепить руки девушки и вернуть управления машиной себе, но Хадижа не собиралась сдаваться. Она смотрела, как мелькает за стеклом дорога, как все вокруг превращается в размытую дьявольскую карусель. Как ни странно, страшно ей не было, она словно впала в ступор, оказалась в вакууме, куда не проникало ни звука, а время словно замедлилось, даже стук собственного сердца в груди казался слишком медленным, практически неощутимым. Вдох-выдох, одно движение стрелки по циферблату — и Хадижу накрыло, словно волной цунами.

Перед глазами мелькала совсем другая дорога, такая, что сердце выпрыгивало из груди, а на собственный крик уже не хватало силы. Чьи-то руки, тёплые и живые, заботливо прижимали её к себе.

— Мама, — сердце кольнуло. Теперь Хадижа это не просто знала, она это помнила.

Автомобиль еще больше закрутило, раздался второй выстрел, звон стекла, потом еще один, словно в тумане, — пуля улетела куда-то вниз, в сторону задних сидений.

Хадижу ударило о дверцу, осколками оцарапало руку. Боль сработала очередным катализатором, и перед глазами вновь встало лицо матери. Прошлое и настоящее неразличимо сливались в единое, накладываясь друг на друга, усиливая чувство боли, потери и ужаса происходящего и прошедшего. Круг замкнулся, в практической точности повторяя аварию пятилетней давности.

Мама была без сознания. Её лицо казалось Хадиже пугающе бледным, такой же пугающей была и кровавая изморось на её лбе, окрашивающая кофту девочки в иррациональный алый цвет. Голова раскалывалась от боли, а фокусировать взгляд становилось всё сложнее.

Хадижа несмело начала двигаться, стараясь вылезти из-под матери, что накрыла ее своим телом, будто защищая. Вокруг неприятно пахло бензином и жженой резиной. Она знала, что нужно делать, она знала, как выбираться.

Голова болела все сильнее, а во рту появился противный вкус крови, но девочка упрямо продолжала ползти к дверце. Та не поддалась. Кое-как развернувшись, она попыталась дотянуться до ручки и еще раз толкнуть. От резких движений все вокруг потемнело, а тошнота стала невыносимой.

Хадижа свесилась с сиденья и позволила рвотным позывам вырваться наружу. Она поняла, что не сможет сама выбраться в одиночку.

Вдруг кто-то снаружи рванул за дверь. Сильные руки схватили ее, так что в груди стало больно от этих резких, неловких движений.

— Все хорошо, малышка. Все хорошо, — незнакомый мужской голос прозвучал над ухом.

У Хадижи было полное ощущение, что легкие сжались, а череп раздробило в крошку. Перед глазами по-прежнему плыло. Опостылевший вкус и металлический запах крови пропитал одежду. Ее струйки ровными ручейками сползали от носа вниз. Организм, находящийся на грани, просто выключился, унося сознание за собой.

* * *
Когда в ходе погони Зейн увидел машину, и знакомые силуэты сквозь заднее окно, сердце пустилось в бег и почти остановилось, когда автомобиль, резко набрав скорость, стал юлить по дороге, а после скатился с трассы и взмыл в воздух.

Мужчина нёсся к автомобилю быстрее полицейских, несмотря на протестующие выкрики Терзора. Подбежав к машине, Зейн в начале замер от ужаса, видя окровавленные, обездвиженные тела. Присмотревшись, он увидел, что Хадижа дышит.

— Слава Аллаху, — прошептал Зейн, попытавшись открыть дверцу автомобиля, но та не поддалась.

Он, воспользовавшись пиджаком, осторожно убрал оставшиеся осколки стекла и просунул руку во внутрь, пытаясь открыть замок, однако и эта попытка не увенчалась успехом.

— Не выходит? — услышал он насмешливый голос Самата и поднял взгляд.

Тот пришел в сознание и теперь держал пистолет, нацеленным прямо между его глаз.

— Вам не обыграть меня, — ухмыльнулся он, переводя пистолет на Хадижу. — Сама дьяволица. Порождение злобного Джина.

— Полиция! Мсье Абу Аббас, опустите пистолет! — подоспевшие полицейские окружили автомобиль.

— А может, это вы опустите пистолеты? — ответил на их требование Самат. — Иначе я убью ее, и вы не успеете мне помешать.

Парень смотрел на нее мутным взглядом, снова держа оружие нацеленным на нее.

— Самат, — утробно зарычал Зейн, обратив на него свое внимание.

— Зейн, ты увидишь, как я убью её, — хрипло рассмеялся Самат.

— Нет! — крикнул Зейн, еще раз дернув дверь машины, так что та заскрипела, но всё равно осталась неподвижной. — Лучше убей меня. Ведь это я отобрал у тебя ее, опозорил тебя перед всеми, — твердо сказал Зейн, стараясь не разрывать с преступником зрительного контакта.

Самат же смотрел на этих двоих, ощущая бессильную злобу. Ему уже было плевать на себя и собственную шкуру. Он хотел отомстить. Разрушить эти любящие, тошнотворно совершенные жизни до основания. Палец дрогнул на спусковом крючке.

Выстрел прогремел, заставив Зейна податься вперед. Глаза Самата, до того охваченные маниакальным огнём, вдруг стали удивленными, а через миг остекленевшими. Пальцы разжали оружие, и оно с глухим стуком ударилось о коробку передач.

Лейтенант Трезор стоял у дверцы с его стороны, держа в руках еще дымящееся оружие. Он убрал пистолет в кобуру и с некоторой брезгливостью посмотрел на труп Абу Аббаса. Разбив стекло бокового окна, полицейский нажал на кнопку разблокировки дверей.

Стоило замку сработать со звонким щелканьем, как Зейн рванул дверцу на себя, подхватив бессознательную Хадижу ра руки. Она была ужасающе бледной, мелкие ссадины от разбитого стекла покрывали лицо и кисти рук. Вид развороченного плеча заставлял содрогнуться.

— Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо, — целуя ее в лоб, прошептал Зейн. — Я никуда тебя не отпущу.

Мужчина попытался вытащить ее из салона, но левая нога Хадижи оказалась зажатой между полом и приборной панелью.

— Я не могу ее освободить! Помогите! — крикнул он.

— Не нервничайте, мсье Шафир, — подошел к нему Трезор.

Он быстрым движением проверил пульс девушки — к счастью, тот был сильным и уверенным.

— Сейчас наши люди принесут инструменты, скорая помощь уже в пути. Кстати, вы обещали мне не рисковать, — нахмурился он.

— Простите, но я не мог просто стоять в стороне, — ответил Зейн.

— Следовало вас посадить на несколько суток, — фыркнул Трезор, — но раз все закончилось хорошо, сделаю вид, что я этого не заметил.

— Спасибо, лейтенант, — слабо улыбнулся он, выражая свою благодарность.

— Это моя работа.

Подоспели работники со специальными инструментами, вдалеке слышны были сирены кареты скорой, а Зейн все держал бессознательную Хадижу в своих руках, продолжая гладить испачканные в ее же крови волосы и молился.

Тридцать пятаяглава

Хадиже было страшно открыть глаза, но она себя пересилила. Первое, что она увидела, было небо, лазурное и пронизанное лучами солнца. Её окружала высокая трава, едва колышущаяся, что проскальзывала сквозь пальцы, оставляя на фалангах пряный, чуть сладковатый аромат. Она снова была одиннадцатилетней девочкой. Откинув прядь светло-русых волос, Хадижа нащупала привычное украшение на лбу и улыбнулась. Ей было легко и радостно, хотелось бежать куда-то вприпрыжку, и казалось, что она может обхватить весь мир руками. Такое щекотное чувство внутри, когда задыхаешься от восторга.

Сквозь шелест травы Хадижа вдруг услышала зовущий её голос. Она обернулась и вдалеке увидела огромное раскидистое дерево. Девочка направилась туда, и с каждым шагом, с каждым метром, что она преодолевала, она становилась старше.

Замедлив шаг, Хадижа прищурилась и посмотрела в сторону таинственного дерева — было видно, что под ним кто-то сидел, однако разглядеть лицо из-за ярких лучей солнца по-прежнему не получалось.

— Хадижа! — снова раздался зов, и девушка, наконец узнав голос, опрометью понеслась к дереву.

Женщина стояла под широколистной кроной, раскинув руки, готовая заключить Хадижу в объятья, как только та к ней приблизится.

— Мама! Мамочка! — материнские руки непривычно согревали её.

— Хадижа, принцесса моя.

— Мама, ты… — отстранилась девушка, смотря на женщину.

Жади была именно такой, какой Хадижа её помнила.

— Я умерла? — осмотрела Хадижа себя.

— Крошка моя, — обхватила лицо дочери Жади. — Нет, конечно, нет… пока, — тихо добавила она.

Жади потянула Хадижу за собой под тень дерева. Они сели на траву, у самого ствола.

— Это именно то дерево, под которым любила отдыхать бабушка? — наблюдая за солнечными лучами, играющими в листве, спросила Хадижа.

— Возможно, — пожала плечами женщина, — во всяком случае, оно очень похоже.

— Где я? — спросила Хадижа. — Это сады Аллаха?

— Нет, это место между мирами. Место покоя, — ответила Жади. — Место, где душа решает идти ли ей дальше или возвращаться назад.

— Ты пришла за мной? — вздрогнула Хадижа.

— Нет, — покачала головой Жади. — Тут ты решаешь сама, но я хочу, чтобы ты жила, чтобы была счастливой, любимой, чтобы рисовала и стала известной, чтобы твои дети бегали по Медине и пляжам Рио. Чтобы ты успела сделать и прожить все что не успела я. Хочу увидеть тебя благородной, чуть строгой старушкой, по доброму ворчащей на внуков, бегающих вокруг.

— Мама, — слезы навернулись на глаза Хадижи.

Жади обняла дочь за плечи, притягивая к себе:

— Не плачь, Хадижа, не надо. Ты сильная, умная девушка, которая точно знает, чего хочет. Именно такой я хотела видеть всегда. Я горжусь тобой.

Хадиже же даже не могла ничего в ответ вымолвить, а потому просто плакала, уткнувшись в материнское плечо. Через какое-то время плач отступил, оставляя после себя лишь судорожные вздохи.

— Здесь так спокойно.

— Да, — Жади сжала ладонь дочери, посмотрев за горизонт.

— Мама, а хочешь я останусь здесь, с тобой, — посмотрела на маму Хадижа. — Ты же так хотела, чтобы мы были вместе. Я останусь с тобой, мы будем гулять по этим бескрайним полям, наслаждаться солнцем. Я расскажу тебе все-все, про Жака, Оди, Луи, Зей… — на последнем слоге его имени она замерла, словно только что осознала, что она никого из них тогда больше не увидит.

Жади слабо улыбнулась, замечая реакцию дочери:

— Ты, должна вернуться ради себя и ради них… ради Него.

«Зейн», — звук его имени словно ударил в грудную клетку, заставляя сердце забиться чаще, щеки — запылать, а Хадижу — отвести взгляд в сторону.

— Мама, я люблю его, — тихо прошептала она.

— Это хорошо. — Жади погладила дочь по голове, вынуждая ту снова посмотреть на себя. — Любовь Зейна ко мне была скорее любопытством, страстью, желанием. Я была недоступной для него, той, кого он не мог покорить, — улыбнулась женщина каким-то своим воспоминаниям. — Сейчас же я читаю в его сердце то же сильное чувство, что и в твоем.

— Моем, — как эхо повторила Хадижа.

— Любить — величайшая ценность жизни, даже если она причиняет боль. Я всегда мечтала о любви, всеми силами стремилась к ней и поступала жестоко, бесчестно по отношению к другим людям.

Перед глазами невольно всплыла сцена ухода Жади из дома дяди Мохаммеда и заставила Хадижу вздохнуть глубже, сжав в кулаки ладони. Боль и злость вспыхнули в её душе детской обидой, но следующие слова женщины потушили этот зародившийся пожар:

— Я должна просить прощения у них всех… но сейчас прошу его у тебя. Прости меня, моя маленькая принцесса, за всю боль, за горе, что я зародила в твоей детской, безгрешной душе. За то, что поздно поняла, что именно твоя любовь ко мне и моя любовь к тебе — самое ценное в моей жизни. Ты прощаешь меня?

Хадижа смотрела на маму во все глаза, смотрела и видела в них раскаяние, любовь и благостное смирение:

— Прощаю, — тихо ответила Хадижа.

В ту же секунду ветер, почти утихший, вновь набрал силу, всколыхнув волосы, заставив траву и листву на дереве зашуметь сильнее. Со стороны, откуда пришла Хадижа, наползал белый туман, какой бывает над рекой ранним сумрачным утром.

Перед глазами Хадижи все вдруг поплыло, боль резкой иглой пронзила виски, заполняя собой сознание.

— Мама, — тихо прошептала Хадижа, стараясь удержать теплую ладонь матери в своей.

— Я всегда буду с тобой, а теперь пора… Просыпайся, — голос Жади прозвучал издалека, словно сквозь обволакивающий, толстый слой ваты.

* * *
Хадижа открыла глаза и тут же зажмурилась от белого искусственного света ламп, бьющего по сетчатке. Она отвернулась от света и поморщилась — голова болела от любого движения неприятной резкой болью простреливало плечо, также безбожно ныла левая нога. Девушка попыталась пошевелить ей, но та была очень тяжелой. Посмотрев под одеяло, Хадижа убедилась, что нога по колено завернута в гипс.

Очень хотелось пить. Во рту было сухо, язык прилипал к нёбу, а губы потрескались. Хадижа огляделась в поисках чего-то, что помогло бы ей избавиться от жажды. И тут ее взгляд упал на темную фигуру, сидящую в кресле у стены. Пару секунд Хадиже понадобилась, чтобы осознать, что это был Зейн.

Мужчина спал, откинувшись в кресле. Вид у него был слегка помятый, словно он провел в этом кресле не один день. Зейн словно почувствовал на себе ее взгляд и, зашевелившись, открыл глаза. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.

— Хадижа, слава Аллаху, ты пришла в себя! — Зейн вскочил с кресла и подошёл к кровати. — Как ты себя чувствуешь? — он коснулся лба жены, а потом нежно взял ее за руку.

— Хочу пить, — собственный голос был непривычно хриплым.

— Сейчас, — мужчина нажал кнопку вызова медсестры.

Не прошло и тридцати секунд, как в палату бодро шагая вошла медработник.

— Мадам Шафир, — улыбнулась она Хадиже. — Как вы себя чувствуете?

— Хочу пить, — повторила Хадижа свою просьбу.

— О, да, конечно, — улыбнулась медсестра, подойдя к шкафу, и, достав кувшин с водой, наполнила стакан. Хадижа приподнялась на постели с помощью мужа и, чуть поморщившись, взяла его из рук женщины. — Небольшими глотками, не торопитесь, — предупредила медсестра.

Хоть и хотелось осушить стакан залпом, девушка подчинилась.

— Сейчас придет ваш доктор, — продолжала говорить медсестра. — Осмотрит вас.

Стоило ей сказать эти слова, как в палату вошла женщина средних лет. Пациентка успела заметить лишь волосы, собранные в пучок, и серьезный взгляд поверх строгих очков.

— Добрый день, мадам Шафир. Я ваш врач, доктор Ребер, — она указала на свой бейдж на груди. — Вы были бессознания двое суток, — держа в руках ее амбулаторную карту, сообщила врач. — Во время аварии вы получили сотрясение мозга средней тяжести и перелом голеностопа левой ноги, — указала доктор Ребер на ногу в гипсе. — Но так как вы уже пришли в себя, значит, что опасность, связанная с травмой головы, миновала. Со слов ваших родственников, у вас ретроградная амнезия. Как дело обстоит сейчас? — она внимательно взглянула на пациентку.

— Я все помню, — медленно ответила Хадижа, перебирая в голове свои воспоминания о детстве. — Только голова болит нога и… — она медленно повела плечом.

— Что ж, если боль вам досаждает, я распоряжусь на счет обезболивающего, — кивнула медсестре доктор. — С огнестрелом, вам, можно сказать повезло, пуля прошла на вылет и сейчас самое главное покой, чтобы швы зажили. Мы понаблюдаем за вами неделю, а потом выпишем. Выздоравливайте, — впервые улыбнулась доктор Ребер и вышла из палаты.

— Так ты все вспомнила? — спросил Зейн.

— Да, наверное, — тихо прошептала Хадижа. — Эта авария, — по спине побежали неприятные мурашки от одного воспоминания, — словно шаблоном наложились на ту и в голове что-то щелкнуло.

— И как ты себя чувствуешь?

— Странно, — ответила Хадижа, немного подумав. — Словно туман рассеялся, — упоминание тумана отозвалось в сердце тоской. — Знаешь, обычно воспоминания о детстве тускнеют, а тут они такие яркие, словно все произошло вчера.

Мелодия мобильного прервала их.

— Ас-саля́му але́йкум, Саид, — посмотрев на дисплей, нажал кнопку ответа Зейн. — Вы уже в аэропорту? Хорошо, вас встретит мой водитель. Он знает адрес больницы.

Стоило Зейну положить трубку, как Хадижа набросилась на него с расспросами:

— Отец едет сюда?! Как, когда? Он знает об аварию? А про Самата?

Зейн улыбнулся, наблюдая за ней, такой живой и настоящей, — за эти два дня беспокойство за её состояние вытрепало ему все нервы, хотя врачи и утверждали, что в такой аварии и при таких обстоятельствах девушка еще легко отделалась.

Упоминание Самата заставило Хадижу вздрогнуть и напрячься, словно парень мог войти в дверь палаты все с тем же проклятым пистолетом. Пальцы невольно скомкали простыню. Зейн заметил это и тут же подошел, сев позади Хадижи, на край кровати, и осторожно обхватил ее за плечи:

— Все хорошо, Хадижа. Все закончилось. Самата застрелили полицейские.

Она вздрогнула, услышав это. Ей не хотелось думать о Самате, о том, что произошло, но вдруг в голове четко возникла картина раненого Мерьеля и стоящего над ним Абу Аббаса.

— Мерьель! — Хадижа резко развернулась к Зейну. — Он же не умер?!

— Твой преподаватель? — переспросил Зейн, совершенно забыв про мужчину. — Да, он находится в этой больнице, его, кажется, прооперировали. Он слаб, но жизнь в безопасности.

— Хорошо, — облегчённо выдохнула Хадижа, оперевшись спиной о грудь мужа, и тут же почувствовала легкий поцелуй в затылок.

Мурашки пошли по коже, согревая все изнутри. Все обиды и страдания, связанные с поцелуем с Гаррой, казались далекими и абсолютно бессмысленными. Теперь Хадижа не просто знала, а на себе испытала, что есть вещи гораздо страшнее и больнее, чем подобная ревность. Есть события, которые переворачивают мир, заставляя с ужасом задуматься о том, что ты никогда не увидишь ни семью, ни друзей, ни любимых.

Прижавшись к Зейну еще ближе, она нашла руку мужа и сжала ее сильнее:

— Не отпускай меня.

— Не отпущу, — шепотом отозвался Зейн.

В палату снова вошла знакомая медсестра.

— Мадам Шафир, — она ввела прямо в катетер, где стояла капельница из шприца, лекарство. — Вам вредно утомляться.

Зейн встал с постели жены, помогая ей устроиться поудобнее. Хадижа поморщилась от не слишком приятной процедуры и хотела запротестовать, что нисколько не устала, но тут же почувствовала, как голова становится тяжелой, а боль затихает.

— Она проспит несколько часов, — сообщила медсестра Зейну. — А вы можете пока съездить домой и привести себя в порядок.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся Зейн. — Но я в порядке.

— Можете меня не обманывать, мсье Шафир, — покачала головой женщина. — Весь персонал видел, что вы не отходили от постели жены все эти дни, — она наклонилась в сторону мужчины и шутливо добавила. — Если честно, весь женский коллектив ей завидует. И мне бы не хотелось, чтобы вы тоже легли в соседней палате от переутомления.

— Я не смею перечить такой обворожительной медсестре, — поклонился Зейн. — И полностью доверяю главное сокровище моей жизни вашим надежным рукам, — он взял медсестру за руку и оставил на ее тыльной стороне ладони символический поцелуй.

Еще раз взглянув на уже спящую Хадижу, он коротко кинул:

— Скоро должны приехать отец и родственники мадам Шафир.

— Мы позаботимся о них, — уверила его медработник.

— Хорошо. Я вернусь через час, — вышел Зейн из палаты.

* * *
Саид, дядя Али и Самира сидели в больничном кафетерии после разговора с доктором Ребер.

— О Аллах, я до сих пор не могу поверить, что Самат так поступил, что он похитил и пытался убить Хадижу! — вздыхала Самира, крутя стаканчик с кофе в руках.

— Страсть иногда мутит рассудок и случаются самые ужасные вещи, совершаются самые страшные поступки, — философски ответил сид Али. — Я чувствовал это безумие в разуме и сердце младшего Абу Аббаса, еще когда он пытался похитить Хадижу в Фесе.

Чашка с чаем Саида подпрыгнула на блюдце от резкого движения ее обладателя. Рашид ошарашенно взглянул на родственника.

— Самат пытался похитить Хадижу еще в Фесе? — медленно переспросил он и, получив утвердительный кивок, резко вскочил из-за стола, — И вы говорите мне об этом только сейчас!

— Хадижа просила меня не говорить об этом, — поморщился дядя Али. — Но я рассказал все Зейну и не думал, что мальчишке удастся добраться до Парижа.

— Никто из нас не думал, — послышался со спины голос Зейна.

Он не стал уезжать далеко, вернувшись в клуб. В кабинете была сменная одежда. Можно было спокойно привести себя в порядок, помолиться, поесть и вернуться назад. Медсестра была права в одном: Хадиже он нужен был сильным и здоровым, а впереди еще маячил не самый легкий разговор с Саидом.

И вот теперь он стоял лицом к лицу с рассерженным тестем.

— Ас-саля́му але́йкум, Саид, — поприветствовал друга Зейн.

— Ты… как ты допустил это?! Ты, поклялся, что будешь оберегать мою дочь! — не сдерживался Саид.

— Поверь мне, Саид, эти два дня, что я провел у постели своей жены, твоей дочери, я неустанно повторял себе эти вопросы, — ответил Зейн, твердым и спокойным тоном. — Я, как и все тут, не думал, что он зайдет так далеко и доберется до нее здесь.

— К чему теперь перекладывать вину друг на друга, — вмешался в разговор Али. — Все в руках Аллаха, а нам стоит лишь возблагодарить Его за то, что Хадижа жива.

Оба затихли, словно провинившиеся школьники.

— Пойдёмте лучше в палату Хадижи. Вдруг она уже проснулась, — предложила Самира.

Все молча согласились.

* * *
Хадижа проснулась и действительно почувствовала себя лучше, чем несколько часов назад. В палате она была одна. Девушка понимала, что Зейну нужно было отдохнуть, привести себя в порядок, но в душе колыхнулась какая-то детская обида за то, что ее оставили в одиночестве. В коридоре послышались приближающиеся шаги и голоса, затем открылась дверь палаты и в дверях возник знакомый силуэт медсестры:

— Мадам Шафир, к вам посетители, — улыбнулась она. — Только ненадолго, — шепнула она стоящим за порогом гостям.

— Да, конечно, — прозвучал голос Саида в ответ, и Хадижа почувствовала, как по телу пробежали мурашки, а сердце забилось так быстро, что застучало в ушах. Хадижа снова себя почувствовала маленькой девочкой, с тоской ожидающей, когда же любимый папа вернется домой с работы и вот… увидев его высокую фигуру в дверях, она вдруг почувствовала, как слезы защипали глаза, мешая видеть.

— Папочка, — прозвучало жалобно и как-то совсем по-детски.

Саид не мог не ответить на этот зов:

— Хадижа, — он практический подбежал к дочери, её обнимая.

Девушка уткнулась в его плечо и разрыдалась. Саид гладил дочь по голове, чувствуя, как от ее слез сердце щемит болью, а по телу дрожью бежит родительская тревога, заставляющая делать невозможное лишь бы ребенок был счастлив. Он словно вновь держал в своих руках малышку Хадижу.

— Ну, все-все, принцесса, хватит плакать, — поцеловал он ее в макушку, — а то нас выгонят отсюда.

Хадижа отстранилась, стирая тыльной стороной ладони слезы и с улыбкой смотря на отца.

— Простите.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — поприветствовал ее дядя Али.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — вторила ему Самира, облокачиваясь на спинку больничной кровати.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, — ответила всем Хадижа.

— Ты и правда все вспомнила? — озвучила Самира вопрос который вертелся на языке у всех троих, с тех пор как они поговорили с врачом.

— Самира, ты до сих пор не носишь платок, а он украшает женщину, — она посмотрела на кузину и хитро улыбнулась.

Самира рассмеялась после этих слов и покачала головой:

— Узнаю Хадижу. Ты тоже не носишь платок, — фыркнула кузина.

Хадижа провела рукой по своим волосам, словно ища этому подтверждение:

— Ничего у меня будет много платков, как только я выйду отсюда. Самых разных платков, — вскинув голову, так же как когда-то в детстве, заявила она, чем вызвала дружный смех. Они, наконец, удостоверились, что их Хадижа снова вернулась, но продолжить дальнейшие расспросы не дала медсестра, сказавшая, что для первого посещения вполне достаточно и пациентке нужно отдохнуть.

— Вы надолго прилетели? — тут же спросила Хадижа, с тревогой сжав руку отца, и посмотрела на остальных.

— Мы пробудем здесь столько, сколько понадобится, чтобы ты поправилась. Не беспокойся, — ответил ей Саид.

— И обязательно придем завтра, — тут же утешил дядя Али.

— Да хранит тебя Аллах, — склонившись над дочерью, поцеловал ее в лоб Саид.

— Да хранит тебя Аллах, — положил руку ей на голову, словно благословляя, повторил дядя Али.

— Не скучай, — попрощалась Самира, подмигнув.

— Я провожу их к нам домой, — сказал Хадиже Зейн, до этого тихо наблюдавший за теперь уже абсолютным воссоединением семьи.

— Да, конечно, в наш замок, — улыбнулась она, хотя понимала, что прямо сейчас готова потребовать, чтобы ее выписали из больницы. Она понимала, что уже начинает тихо ненавидеть светлые стены палаты, о чем рассказала пришедшей медсестре.

— Это всё лекарства, дорогуша, — улыбнувшись, ответила медсестра. — Вы же художница, вы должны уметь быть терпеливой. Вот пройдет несколько дней, вы окрепните, и тогда поговорите с доктором об выписке.

* * *
Хадижа была счастлива — сегодня ей позволили переместиться в кресло-коляску и, наконец, выбраться за пределы собственной палаты. Луи, Одетта и Жак, конечно, не могли оставаться в стороне, как только узнали обо всем произошедшем.

— Ну, милая мордашка, у тебя не жизнь, а остросюжетный роман, хоть сейчас кино снимай! — воскликнула Оди, едва перешагнув порог палаты. — Но я рада, что у этого «фильма» хэппи-энд, — обняла она подругу.

— Не представляешь, как я счастлива, — отозвалась Хадижа.

И вот теперь они рассекали по коридорам больницы на перегонки с Луи, которому удалось где-то раздобыть коляску. Веселье и визги прекратились со строгим выговором медсестры.

— Все равно девочки быстрее, — показала язык другу Одетта, заруливая коляской, на которой сидела Хадижа, за угол.

— А ты знаешь, что в этой же больнице лежит Мерьель? — спросил Жак.

— Да, — кивнула Хадижа. — Его палата где-то в той стороне, — указала она вправо.

— Давайте к нему заглянем? — предложил Луи.

Все кивнули. Луи слез с коляски, отодвигая ее куда-то к стене, и они потихоньку проследовали вдоль правой стены, украдкой заглядывая в палаты. В третьей по счету их ждал успех. На постели, бледный, под капельницей, но вполне живой, лежал их преподаватель. Одетта тихо постучалась:

— Здравствуйте, мастер, гостей принимаете?

Мерьель посмотрел на стоящих в дверях и, кивая, улыбнулся.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Хадижа.

— Все хорошо, мадемуазель Рашид, — голос мужчины был хриплым, но вполне узнаваемым. — А вы?

— Я в порядке, — поторопилась заверить его Хадижа.

— Хорошо. Мне хотелось бы извиниться, что я…

— Не надо, — перебила Мерьеля она. — Вас ввели в заблуждение, и именно вы в результате спасли нас обоих. Вы герой.

— Да уж, герой, — ухмыльнулся Мерьель. — Хотя полицейские тоже так считают.

Хадижа нервно передернулась, вспоминая свой разговор со стражами порядка, которые чуть ли не поминутно требовали отчет о том, что произошло в квартире художника и после. Она бы, наверное, не смогла бы говорить на эту тему, если бы не теплые руки Зейна на её плечах, что окутывали теплом, не подпуская холод страха к сердцу.

Позади снова постучались:

— Извините, это палата мсье Мерьеля? — мягкий тембр женского голоса заставил Джабира вздрогнуть.

Он узнал этот голос сразу и даже чуть приподнялся, чтобы увидеть посетительницу лучше.

— Да, — кивнул Луи, взглядом оценивая стройную женскую фигурку, симпатичное лицо с правильными чертами и выразительным, словно чуть удивленным, взглядом серых глаз.

— Камилла, — выдохнул Мерьель.

— А, вы помните, — искренне удивилась женщина. — Да, простите за вторжение, я просто хотела убедиться…

— Что я жив, — закончил он за слегка смутившейся гостьей. — Как видите, вполне жив и, по словам врачей, поправляюсь, но не последнюю роль и вы сыграли в моем спасении.

— Я делала, что могла, — несколько шагов в сторону постели Джабира, и Камилла с хитрой улыбкой высунула одну руку из- за пазухи куртки, вытаскивая маленький рыжий пищащий комочек. — Я, кажется, обещала подарить вам котенка.

— Ой, какой милый! — хором воскликнули Оди с Хадижей.

Камилла подошла к Мерьелю еще ближе, протягивая руку с котенком к нему. Пальцы художника коснулись мягкой шерсти:

— Как его зовут?

— Я не знаю, — пожала плечами Камилла. — Думала, вы, сами назовете.

— Это кошечка? — спросил художник, внимательно рассматривая животное.

— Да, — утвердительно кивнула женщина.

— Тогда будет Сиеной.

— Сиена? Красиво, — улыбнулась Камилла.

— Да. Это один из оттенков рыжего, как раз похожего на ее шерсть, а также природный пигмент, гидрат окиси железа с примесью глинистых минералов и двуокиси марганца. Одна из разновидностей охр, отличающиеся от неё большим количество железа и почти полным отсутствием глины. Сиена была известна еще в античном Риме. Добывалась в Арчидоссо в Тоскане. В эпоху Ренессанса, художник и писатель Джорджо Вазари назвал этот пигмент «Красная земля».

Оди, Луи, Жак и Хадижа переглянулись и заулыбались. Мсье Мерьель оседлал свой любимый конёк, а значит, точно идет на поправку.

— Пойдемте, — тихо шепнула Хадижа. — Не будем им мешать.

Камилла же осторожно села на краешек постели, внимательно слушая рассказ Мерьеля о Джорджо Вазари, прозванном Аретино — итальянском живописце, архитекторе и писателе, поглаживая Сиену, которая тихонько мурлыкала в ответ.

* * *
Прыгать на одной ноге, будучи на костылях, было не слишком грациозно и удобно, однако сидеть в коляске и смотреть на всех снизу-вверх Хадиже тоже было невыносимо. Так что девушка не обращала внимание на плечо, что еще чуть ныло, несмотря что швы с раны уже сняли, чтобы иметь радость стоять на своих двоих.

Хотя, если быть честной, то Зейн практически не выпускал ее из рук, когда был рядом, поэтому коляской Хадижа и не пользовалась. Сегодня она встала на костыли только потому, что они все отправлялись в галерею Лез-Аббатуа, где будут оглашены результаты художественного конкурса.

И вот сейчас, стоя между Луи и Одеттой, Хадижа мысленно ругалась на костыли. Волнения за то, кто же выиграл в конкурсе, не было, скорее, его заменило любопытство. О своей работе, которую в последний раз она видела в тубусе, валяющейся на полу в квартире Мерьеля, девушка вспомнила буквально накануне события, так что кусать локти было поздно. Хадижа утешала себя тем что может порадоваться за кого-то из друзей.

Как ее семья познакомилась с ее друзьями, было отдельной темой. Хадижа до сих пор маскировала смешки за кашлем, вспоминая взгляд отца на Одетту. А девушка словно назло надела джинсы-скинни, которые облегали ее словно вторая кожа, яркую рубашку, будто снятую с мужского плеча. Разноцветные прядки были завиты задорными кудряшками, да и сама она, как обычно, напоминала маленький ураган.

— Приятно познакомиться, мсье Рашид, — улыбалась Оди. — Милая мордашка у нас чудо из чудес, — обнимая Хадижу, произнесла Одетта.

— Милая мордашка? — повторил Саид, закашлявшись, и сурово посмотрел на Хадижу.

Она сдержала смешок и пожала плечами:

— Я сейчас подойду, Оди.

Руссо согласно кивнула, вернувшись к Луи и Жаку, что стояли немного в стороне, видимо помня о том, что Хадижа рассказывала о мусульманской культуре.

— Хадижа, — Саид осуждающе посмотрел на дочь, на что она скривила невинную гримасу, как в детстве, а потом вновь стала серьезной:

— Отец, она моя подруга, я не собираюсь от нее отказываться, — Хадижа на миг оглянулась назад. — Ни от кого из них. Они мои друзья.

— Это та Оди, про которую ты рассказывала? — спросила Самира.

— Да, — кивнула Хадижа.

— Пойдем познакомишь, — улыбнулась она, и девушки направились в сторону друзей Хадижи.

Саид лишь вздохнул, покачав головой, показывая тем, что не согласен, но с дочерью спорить не собирается. Али же, лишь тихо рассмеявшись, похлопал мужчину по плечу:

— Аллах учит нас смирению и терпимости. Ты же не отказываешься от своих деловых партнеров из-за того, что они исповедуют иную религию? Не будь таким же косным, как твой дядя.

Саид нервно передернулся от воспоминания о пожилом родственнике.

— Но она… так выглядит и так себя ведёт.

— Она подруга Хадижи, — повторил дядя Али. — Они все ее друзья. Саид, то, что девочка вспомнила свое прошлое, не значит, что она снова превратится в твою маленькую принцессу. То, что прожито, осталось с ней, и ты должен это принять.

— Вы, как обычно, правы, — вздохнул мужчина, еще раз взглянув в сторону молодых людей.

— Это моя кузина, — представила Хадижа Самира друзьям.

Жак, Луи и Одетта поприветствовали Самиру. Оди привело в восторг, что Самира учится на модельера и та сразу забросала девушку вопросами. Хадиже же приходилось работать переводчиком, так как кузина не знала французского, а остальные — португальского, но, даже несмотря на это, было ясно, что Самира без проблем влилась в их уютную, маленькую компанию.

Наконец, в торжественный зал вошли представители администрации Академии и руководства галерей. Тут же в помещении повисла напряженная тишина, в которой, как Хадиже казалось, можно было услышать взволнованный стук пары десятков сердец участников конкурса.

— Приветствую всех, здесь собравшихся, — раскатился по залу голос директора галереи. — Особенно рад приветствовать участников Международного изобразительного конкурса. Сегодня мы подводим итоги и чествуем победителей. Ну, а кому не повезло добраться до вершины, не отчаивайтесь, и пробуйте снова, снова и снова. Итак…

Мужчина стал перечислять имена призеров, начиная с третьего места. Его и второе место заняли незнакомые Хадиже юноша и девушка. При объявлении первого места все участники дружно задержали дыхание и чуть подались вперед.

— Золотым призером конкурса становится Одетта Руссо.

Хадижа взвизгнула от неожиданности и восторга, и если бы не проклятые костыли, то тут же обняла бы Одетту. Сама же победительница только хитро улыбнулась, украдкой показав язык Луи, который, впрочем, не выглядел огорченным.

— Ты мне должен большую упаковку «Skittles», — шепнула она ему перед тем, как взойти на сцену для награждения.

Все окружили закрытую пока полотном картину победительницы, и Одетта, дернув за шнур, открыла свою работу. В тот же миг Хадижа почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем. На картине была изображена пара, застывшая в танце. Полутемный фон сцены скрывал черты их лиц, но поза, пропорции тел… девушка не могла не узнать, кого именно изобразила художница.

Хадижа поискала глазами в толпе мужа. Зейн стоял, облокотившись на одну из колонн, украшающих вход в галерею. По его лицу нельзя было однозначно сказать, понял ли он кого изобразила Оди на своем полотне, но его взгляд, который она поймала, заставил её тело покрыться крупными мурашками, невольно вспоминая сцену в клубе и следующую после нее. Хадижу бросило в жар, и она тут же отвела взгляд в сторону.

— Спасибо за оказанную честь, — взяла слово Оди. — Надеюсь, моя картина вам понравилась, — обворожительная улыбка в сторону людей в зале, и Хадижа подумала, что слова подруги про актерскую карьеру не такая уж и пустая болтовня. — Но это еще не все сюрпризы.

Одетта поманила всех дальше в зал, за небольшой поворот. Там тоже была картина, скрытая полотном ткани. Все удивленно посмотрели на девушку, и та продолжила:

— Хадижа, я знаю, что с тобой много чего произошло не очень приятного, если не сказать ужасного, — голос Одетты дрогнул. — Но ты у нас словно маленькая птичка Феникс. Поэтому это я решила сделать для тебя, — девушка дернула шнур.

Хадижа сначала не поверила своим глазам. Под полотном оказалась ее картина, именно та самая картина, что она готовила к конкурсу. Девушка смотрела на нее уже иными глазами. Она, сама того не осознавая до конца, нарисовала не просто портрет своей умершей матери, она выплеснула на холст все, что знала о ней, все, что чувствовала, все, что теперь помнила и понимала. Целая жизнь в одной работе, квинтэссенция любви, боли и сожаления и в центре этого она, как всегда чарующе прекрасная, танцующая Жади.

Румянец сошел с щек болезненной бледностью, как только Хадижа посмотрела в сторону семьи. Отец помрачнел, напоминая каменную статую, слишком прямой, слишком неподвижный, не отрывающий взгляд от картины, а сжатые в кулаки ладони говорили о всех чувствах, красноречивей слов. Дядя Али тоже побледнел и держал руку в районе сердца. Самира же казалась растерянной и переводила взгляд с картины на Хадижу и обратно.

Самой же Хадиже стало стыдно. Она в полной мере осознала, каким катком прошлась по чувствам родственников. Смотреть в сторону мужа было еще страшнее. Осуждение во взгляде Зейна ранит сильнее, чем гнев отца.

Девушка судорожно выдохнула и поспешила прочь от картины и от своей семьи, ощущая, как с каждым шагом ее начинает все больше трясти. Добравшись до выхода из галереи, она втянула ноздрями холодный воздух.

Столкновение прошлого и настоящего. Она боялась, что разбередила едва зажившие раны, так как сама ощущала потерю матери, словно это произошло не пять лет назад, а едва ли несколько недель. Да, это был ее рисунок, рисунок по памяти и в память той, кого она потеряла. Меньше всего Хадиже бы хотелось сделать своим любимым и родным больно.

Что-то теплое и тяжелое укутало ее. Знакомый запах туалетной воды подсказал, кто рядом. Хадижа обернулась, позади стоял Зейн. Он смотрел куда-то вдаль, чуть сжимая ее плечи.

— Злишься? — спросила она.

Муж отрицательно покачал головой. Картина всколыхнула в его голове множество воспоминаний, отозвалась гаммой чувств, уж слишком она была яркая, живая, словно Жади вспорхнет с холста подобно птице и умчится прочь. Еще острее было то, что в одном из силуэтов Зейн узнал себя. Немой укор, если не одна из причин всего случившегося пять лет назад. Он смотрел на Саида, не отрывающего взгляд от картины, понимая всю бурю чувств, овладевающую им, но также видел и Хадижу, в спешке покидающую зал, и ринулся за ней.

— Ты должна была сделать это. Нарисовать ее. Отпустить ее.

Хадижа облегченно выдохнула, найдя на ощупь ладонь Зейна, и сплела с той свои пальцы. Облокотилась на него спиной.

— Хадижа?! — голос отца эхом, разносящийся по коридорам галереи, снова заставил ее напрячься.

Хадижа обернулась.

Саид встал от нее в нескольких шагах. Он ощутил, как гнев бурлит в крови, едва увидел, что изображено на картине. Первый порыв мужчины был сорвать полотно со стены, так как образ Жади, смотрящей на него сверху вниз, словно с превосходством, будил не самые хорошие воспоминания. А что это стала достоянием публики, выбивало из колеи еще сильнее. Хадижа словно мстила за что-то, и ему хотелось бы знать, за что, но оторвав, наконец свой взгляд от картины, он не нашел дочери в толпе.

— Да, отец? — он заметил, как она сильнее сжала руку Зейна, видимо ища у мужа поддержки, и мысленно обругал себя.

Да, ему до сих пор больно от воспоминания о Жади, как и от осознания сколько ошибок он успел совершить. За то, что его собственная дочь, однажды потерянная, все еще стоящая на костылях после аварии, сжималась от одного его голоса, он готов был проклясть себя самого. Да, это его дочь. Его Хадижа, и никому она не мстила, а просто написала, выразила в картине все, что ощущала, чего лишилась, как и он когда-то. Буря в душе улеглась, оставив после себя тоску по не случившемуся и упущенному.

— Замечательная картина, — выдохнул Саид, грустно улыбнувшись.

— Да, хорошая картина, — из-за спины отца появился дядя Али. — Думаю, Жади она бы понравилась, — улыбнулся он, взглянув на Хадижу.

А та почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

— Папа, — она сделала шаг, едва не падая из-за заскользившего костыля, как ее тут же подхватили несколько рук.

Тепло объятий и знакомый поцелуй в макушку. Хадижа закрыла глаза, наслаждаясь давно забытым ощущением — ощущением, что она дома, и теперь, слава Аллаху, он не будет для неё непонятным и чужим.

Тридцать шестая глава

Хадижа смотрела на Фес с высоты крыши дома дяди Али. Теперь он снова стал родным и любимым городом, городом детства, местом, где ей казалось, что в их семье — мир и лад, местом, где всё было знакомо сердцу: от запахов восточных пряностей до молитв муллы и людского говора. Хадижа дышала этим воздухом, чувствовала на коже горячий ветер пустыни и улыбалась.

Каникулы в Академии были в самом начале и, перейдя на второй курс, все разъехались по домам навестить семью или отправлялись путешествовать с друзьями. Хадижа, конечно, выбрала первое, и вот, сегодня вечером в доме дяди Али был праздник, на который ждали всех родственники.

— Хадижа, дорогая, — голос Зорайде заставил девушку отвлечься от созерцания панорамы и чуть ли не бегом спуститься вниз по ступенькам; нога уже не болела, и не осталось напоминания о произошедшей аварии, кроме небольшого шрама на голени.

— Я тут, — остановилась она у подножия лестницы, ведущей на крышу.

— Гости уже начали собираться.

— Я пойду переоденусь, — улыбнулась Хадижа, пробегая мимо, в свою комнату.

С возращением воспоминаний к ней вернулась тяга к нарядам и украшениям. Быть по-восточному роскошной уже не казалось Хадиже излишеством, однако, крутясь перед зеркалом в новом наряде, она остро осознавала, что вряд ли бы оделась так, будь она в Париже. Здесь это казалось уместным и даже необходимым: черные стрелки, очерчивающие глаза и делающие их еще выразительнее, и множество золотых браслетов на руках, мелодично позвякивающие при любом движении рукой.

— Ты прекрасна, — голос Зейна позади заставил вздрогнуть от неожиданности. Хадижа обернулась с улыбкой и бросилась в объятья мужа.

— Я скучала.

— Я тоже, — убрав непослушную прядь за ушко жены, ответил он. — У меня есть для тебя подарок.

Зейн вытащил из кармана бархатный футляр, в котором лежало ожерелье из золота.

— Какая красота! — осторожно прикасаясь к украшению кончиками пальцев, выдохнула Хадижа.

Зейн улыбнулся, наблюдая за восхищенной девушкой, за огоньком, загоревшимся в ее глазах.

— Повернешься? — спросил он, вытаскивая украшение из футляра.

Хадижа чуть ли не подпрыгнула от нетерпения и круто повернулась, одновременно убирая волосы на одну сторону, чтобы освободить изгиб шеи. Зейн надел украшение и щелкнул замочком, чуть прошелся пальцами по нежной коже, ощущая аромат полевых цветов и, не удержавшись, коснулся губами шеи.

Хадижа вздрогнула от этой чувственной ласки. Мурашки знакомо побежали куда-то вниз по позвоночнику, закололо кончики пальцев от возбуждения. Она обернулась и, обхватив лицо Зейна, сама впилась в его губы страстным поцелуем. Почувствовала, как его руки, обхватывая ее талию, прижали к себе сильнее.

Вспыхнувшая страсть отзывалась во всем теле горячей волной. Мир сжался до одного человека во Вселенной. Захотелось сбежать ото всех, но Хадижа, глухо застонав, отстранилась:

— Нас ждут.

— Знаю, — охрипшим голосом, ответил Зейн, выпуская жену из своих объятий. — Я рад, что тебе понравился подарок, — хитро улыбнулся он.

— Да, он прекрасен, — Хадижа поправила украшение на груди. — Но у меня краски заканчиваются. Бросила она взгляд в тот угол комнаты, где стояли ее художественные принадлежности.

— Краски все равно предпочтительнее, — засмеялся Зейн, наблюдая за ее хитрым взглядом.

С первого этажа уже доносились звуки музыки, и Хадижа, ничего не ответив, быстро поцеловала мужа в щеку и направилась к выходу из комнаты.

В гостиной уже было много людей, в том числе Саид с Раньей и Зулейкой. Вторая жена отца уже была на третьем триместре и с гордостью показывала свой большой живот, говоря, что у нее родится прекрасный, сильный мальчик; Латифа, Мохаммед, Амин, тоже находящийся на каникулах, Самира с Зе-Роберту, возившиеся с маленьким Кави, который уже вставал и, качаясь, осторожно переступал с ноги на ногу. Али что-то обсуждал с Абдулом и Джафаром — мужем Назиры, сама же Назира что-то рассказывала Зорайде, на что хозяйка дома согласно кивала, впрочем, иногда отворачиваясь от собеседницы, устало вздыхая и закатывая глаза.

— Хадижа! — первой ее увидела Зорайде, когда девушка, пританцовывая в такт мелодии, спускалась вниз по лестнице.

С ее лица не сходила радостная улыбка. Она снова оказалась в атмосфере абсолютного счастья, абсолютной любви, которая может быть только в детстве. Музыка, сладости, танцы, ароматы восточных пряностей — все это кружило голову.

— Какое великолепное ожерелье, — восхитилась Назира, указав на подарок Зейна.

— Спасибо, тетя, — улыбнулась Хадижа — Это муж подарил. У вас тоже великолепные украшения, — обвела рукой наряд тети девушка.

— Да, Джафар, очень доволен мной и старается радовать почти каждый день, — гордо выпятив грудь, произнесла Назира. — Я так счастлива, Хадижа, что ты все вспомнила. Теперь ты снова будешь вести как истинная мусульманка. Саид уже сказал, что ты надела платок, — быстрый взгляд в сторону Самиры, которая, казалось, и ухом не повела. — Вот теперь ты можешь остаться дома, ухаживать за мужем и как можно скорее подарить ему наследника.

Услышав это, Хадижа едва не подавилась кусочком рахат-лукума, что взяла в рот, и удивленно посмотрела на родственницу:

— Тетя, но я не собираюсь бросать учебу. Скажу даже больше, под конец каникул в Рио прилетят мои друзья из Франции.

Теперь настала очередь Назиры удивленно замолчать. Хадижа же, улыбнувшись, подошла к отцу, который был как-то напряжен.

— Что-то случилось, папа?

— А?! Нет, принцесса, — рассеянно погладил дочь по голове Саид.

— Обманываешь, — Хадижа взяла отца за руку.

— Звонил Абу Абасс, — посмотрев на дочь, ответил он.

Хадижа вздрогнула, посмотрев на сотовый, что он сжимал в руке.

— Что он хотел?

— Извинялся. Он был не в курсе, что задумал Самат и отрекся от него.

Хадижа старалась не думать и не вспоминать про Самата. Ее до сих пор иногда мучали кошмары, и она ловила себя на том, что напрягается, вжимаясь в кресло автомобиля, стоит стрелки спидометра превысить отметку в восемьдесят. Хорошо, что у нее был Зейн, который просто обнимал ее сильнее в подобные моменты.

— Аллах ему судья. Нам всем, — тихо отозвалась Хадижа.

— Хадижа, я давно хотел спросить, но не находил нужного времени… — осторожно начал Саид.

— Да?

— Ты же помнишь тот день, когда Жади по… забрала тебя из школы? — ловя взгляд дочери спросил он. — Вам никто не помогал?

Хадижа поджала губы. Краем глаза она заметила Ранью, стоящую у входа на кухню. Отец не мог видеть жену, но вот она смотрела прямо на них и, судя по испуганному выражению лица, прекрасно слышала его вопрос.

В девушке боролись два чувства: с одной стороны, ложь — это грех, а ощущение власти над мачехой, что в свое время попортившей Хадиже не мало нервов, радостно пьянила. Да, было желание проучить Ранью, показать, что несмотря ни на что она важнее и любимее для отца, но с другой стороны: Хадижа уже давно не была той капризной, избалованной девчушкой, что, не разбираясь во всех хитросплетеньях взрослых отношений, винила во всем «глупую» Ранью.

— Нет, отец, — покачала головой Хадижа. — Мама просто ждала меня у школы. Я думала, мы отпустили прошлое…

— Да, малыш, — посмотрел на погрустневшую дочь Саид. — Прости. Иди потанцуй, ты сегодня такая красавица, — поцеловав Хадижу в лоб, подтолкнул ее в сторону центра комнаты, где кружились танцовщицы Саид.

— Хабиби? — осторожно подошла к Саиду Ранья.

— Ранья? — он устало улыбнулся жене, протягивая ей руку и обнимая.

В последнее время женщина, казалось, успокоилась и перестала устраивать бесконечные скандалы, даже занималась воспитанием Малики, когда Зулейке особенно не здоровилось. Мир (или перемирие) в доме Рашидов дал Саиду вздохнуть свободнее и отестись к своим жёнам с большей нежностью.

— Все хорошо, дорогой?

— Да, Ранья, хорошо.

Сегодня действительно все было хорошо. Дом был полое родных, музыки и радости, а призраки прошлого, что так долго прятались в тенях, казалось, совсем растаяли. Саид улыбнулся, наблюдая, как Хадижа танцевала, вовлекая в круг Самиру и Назиру. Как все хлопают им в такт и смеются! Иногда ему казалось, что это всего лишь сон, и он боялся проснуться.

— Благодарю тебя, Аллах, — прошептал Саид, возведя руки к небу, провёл ладонями по лицу.

* * *
Жаудат Абу Аббас положил трубку, устало выдохнув. Хоть один груз он снял со своей души. Он знал, что по-хорошему должен лично явится в дом Рашидов и, упав на колени, молить Саида и Зейна о прощении, но ни моральных, ни физических сил на это просто-напросто не осталось.

Мужчина видел, как рушатся стены его дома, казавшегося таким прочным, а на самом бывшим прогнившим насквозь. Все эти месяцы он словно наивный новорожденный ягнёнок полагал, что Самат выкинул из головы эту девчонку. Сын действительно вел себя идеально: стал больше интересоваться делами фирмы, соглашался на смотрины невест, ни в чем не перечил.

Поэтому, когда в доме вдруг раздался звонок из посольства Египта, то это было словно попадание молнии в вышку.Сердце защемило, а перед глазами мужчины потемнело и зарябило. Жаудат дрожащими руками расстегнул две верхние пуговицы рубашки, продолжал слушать человека на том конце провода, тактично, но сухо, по-деловому, рассказывающему ему и о смерти Самата, и о том, что Абу Аббасу нужно срочно первым же рейсом вылететь во Францию.

Дальнейшее плыло как в тумане: прилет в Париж, поездка сначала в посольство, потом в полицейский участок, морг, где сердце Жаудата первый раз дало сбой… когда он увидел Самата на железном столе. Он не мог до конца поверить во все то, что ему говорили. Похищение, покушение на убийство, угон. Все это казалось каким-то сюрреалистичным бредом.

Жаудат сжимал кулаки, молился и старался держаться до стен своего дома, где он смог бы без посторонних глаз выплеснуть всю свою боль и злость. Он знал, что Саид Рашид с родственниками приехал к попавшей в больницу после всего произошедшего Хадижей, но не нашел в себе силы заехать к ним.

Возвращение домой с телом Самата в гробу, было очередным испытанием. Его нужно было похоронить. Вот это стала самым главным испытанием. Всем людям нельзя закрыть уши и завязать языки, так что весть о кончине Самата Абу Аббаса и слухи о произошедшем расползались по улицам города словно алчущие крысы.

И вот сейчас в его доме поселилась тишина и скорбные рыдания. Многие партнеры по бизнесу разрывали контракты, не объясняя причин. Слуги увольнялись, а муж Сабиры грозился вернуть дочь в дом, как только та родит и пройдут положенные три месяца.

Мужчина еще надеялся, что муж поменяет свое решение и молился об этом в каждой молитве, надеясь, что Аллах не отвернулся от их семьи навсегда.

Сердце ныло все сильнее. Жаудат сел на диван, откинувшись на спинку и закрыв глаза рукой.

— Что же ты натворил, Самат. Ты обрек себя на муки ада, но потащил в его пламя и всю свою семью, — прошептал он.

Грудь сжимало все сильнее, на нее словно положили огромный камень.

— Выпей, дорогой, — перед лицом появилась ладонь, в которой лежала маленькая таблеточка и стакан воды.

Жаудат обернулся, посмотрев на Таджию. Женщина была одета в темно-синее платье, с минимум украшений, и выглядела постаревшей.

— Прими, станет легче, — попросила женщина еще раз.

Жаудат взял лекарство и стакан, глубоко вздохнул и положил таблетку в рот, запивая.

— Все наладится, Аллах не покинет нас, — осторожно гладя мужа по плечам, тихо произнесла она.

— Он уже покинул нас, — ответил Жаудат. — Нужно молиться. Молиться и раздать все свое богатство нуждающимся. А еще идти в половничество в Мекку. Тогда, возможно, Аллах и простит нас.

— Ты прав, дорогой. Я велю служанкам раздать все мои украшения. А как только тебе станет лучше, мы отправимся в Мекку.

Жаудат похлопал жену по руке и грустно улыбнулся. Таджия всегда была его поддержкой, его первой женой. Поэтому он всегда и прощал ее, когда она вела себя совсем не так, как полагается хорошей мусульманской жене. Вот и сейчас Абу Аббас мог положиться только на ее.

Они вдвоем сидели в гостиной в полупустом доме, слыша далёкие призывы муллы к намазу и верили, что завтра будет лучше сегодня, что Аллах не оставил их. Большего не осталось.

* * *
Дневной зной уже спал, сменившись вечерней прохладой. Дядя Али сидел в гостиной, лениво потягивая кальян и пуская по воздуху кольца дыма, тающие облачками табачного аромата. Тетя Латифа играла с Кави во внутреннем дворике, возле фонтана. Малыш, весело смеясь, пытался ухватить ярко-розовый лепесток, плавающий на поверхности.

Хадижа могла с легкостью представить, как сама в таком же возрасте сидела на руках матери, пытаясь дотянутся до воды. Она даже будто помнила это, чувствуя аромат лепестков и прохладу воды.

— Дядя Али, когда я была без сознания… — Хадижа глубоко вздохнула, — я видела маму. Не знаю, был ли это сон или же междомирье, но она была спокойна и радостна. Она пожелала мне счастья.

Мужчина замер, смотря на внучатую племянницу:

— Никто, кроме Аллаха, не знает точно, что будет после того, как мы покинем этот мир, — посмотрел он вдаль, — но если это так, то я счастлив за Жади. Она нашла то, что у нее не было в этом мире.

— Я хочу верить, что, несмотря на все, что происходила в ее жизни, она избежала гнева Аллаха.

— Аллах милостив, — выпуская очередную порцию дыма, медленно ответил Али.

— Скажите это дяде Абдулу, — улыбнулась Хадижа, вспомнив ворчливые проповеди родственника.

— О, этот закостенелый фанатик останется таким, каков он есть, до самой своей смерти и даже в садах Эдема будет ворчать, что все не так, — рассмеялся мужчина.

— Хадижа, Зейн подъехал и ждет тебя! — услышала она голос тети Латифы.

— Уже иду, сейчас только сбегаю наверх за платком! — ответила она.

В комнате Хадижа набросила на голову первый попавшийся под руку светло-голубой платок. Поймав свое отражение в зеркале, она коротко улыбнулась.

«— Мама, я жду не дождусь, когда смогу надеть платок, — Хадижа кружилась в одном из платков матери перед зеркалом.

— Обязательно наденешь, — Жади забрала платок из рук дочери, накидывая тоо на себя, — и будешь самой красивой. Платок очень украшает женщину».

— Я люблю тебя, мама, — шепнула Хадижа, смотря на фотографию в рамке на столе.

Уже выйдя из комнаты, она столкнулась с Раньей:

— Хадижа, ты весь вечер избегаешь меня?

— Прости, я тороплюсь, — попыталась проскользнуть мимо Хадижа, словно в доказательство ее слов.

— Я не займу много времени. Просто хотела сказать спасибо.

Девушка остановилась, недоуменно смотря на мачеху.

— Про то что ты сказала, точнее не сказала отцу, — объяснила Ранья.

Хадижа покачала головой:

— Я сделала это не ради тебя и не ради твоей благодарности, а ради Мунира. Я не хочу, чтобы брат оказался, как я, непонимающий мотивы взрослых, их ссор, склок и обид, знающий только то, что его бросили. Я не желаю ему такого, поэтому надеюсь, что мы, нет, не станем друзьями, но будем терпимее. Поддерживай лампаду Аллаха в доме моего отца, сделай его счастливым.

— Я пыталась сделать это все эти годы, — с обидой ответила Ранья. — Я не виновата, что он любит твою мать, даже когда она умерла.

Хадижа закрыла на миг глаза, сдерживая слезы, и судорожно вздохнула:

— Так я тоже не виновата, — развернувшись, стала спускаться дальше Хадижа.

Да, они вряд ли станут с Раньей друзьями, но не быть врагами вполне смогут.

Хадижа попрощалась с родственниками и села в машину, чтобы доехать до отеля, где Зейн снимал номер.

— Что-то случилось? — спросил Зейн, заметив, что Хадижа задумчиво смотрит в окно.

— Нет, — улыбнулась она, поворачиваясь. — Просто немного устала.

Хадижа прижалась к Зейну, ощущая знакомый терпкий запах сандала. Она подумала, что ей повезло, что Зейн полюбил ее. Иначе она могла оказаться в ситуации Раньи. Невольно вспоминались все ссоры и драки, что наполнили дом отца после второй его свадьбы. То, как она мечтала, что в одно прекрасное утро откроет глаза и все будет как прежде: мама, папа и я — все вместе; и никакой Раньи, никакого Мунира. Вспомнила и ту волну отчаянья, боли, обиды и растерянности, когда увидела, как отец гордо выезжает на белоснежном жеребце, держа на руках долгожданного наследника. В тот момент Хадиже показалось, что, потеряв мать, она также потеряет отца. В тот момент она поняла слова Самиры о том, что мальчики, сыновья, всегда будут важнее. Девушка передернула плечами и тут же ощутила руку мужа, обхватывающую её плечо.

— Скоро приедем.

— Да.

Это был тот же номер, что и в ночь их свадьбы. Только убранство было чуть скромнее: у кровати не было серебряного подноса с чайником для омовения ног и лепестков роз с их удушающим, подобным патоке ароматом.

Хадижа прошла по комнате, проводя пальцами по узорчатым ставням. Странно было возвращаться сюда сейчас, спустя практически год. Ей казалось сейчас, что прошло намного больше времени, считай целая жизнь.

— Хадижа? — позвал ее Зейн. — Что-то не так? Хочешь, я сменю номер?

— А? — вынырнув из своих раздумий, повернулась к мужу девушка. — Нет-нет, все хорошо. Я в душ, — улыбнулась она.

Прохладные струи возвращали к жизни, смывая не только дневную пыль, но и усталость вместе с неприятными мыслями. Хадижа посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась, вспоминая свою дрожь предвкушения вперемешку со страхом. Сейчас страха не было, лишь желание, мурашками прокатывающееся по телу и тянущей болью внизу живота, окутывало её. Хадижа развернулась к шкафу за спиной и открыла его. Костюм для танцев висел на своем месте.

Зейн, обмывшись и переодевшись, теперь сидел на постели, просматривая документы по делам клуба, взятые с собой. Мысли со строчек цифр и букв каждый раз возвращались к Хадиже, находящейся за стеной. Сегодня она была явно чем-то расстроена. Была ли причина в этом городе, воспоминаниях или в чем-то другом — гадать можно было долго, но сегодня он не хотел допытываться до призраков, что терзают ее душу. Он стремился развеять ее грусть.

Тихая мелодия, прокатившаяся по комнате и звук отрывающейся двери, заставил его улыбнуться — похоже их желания сходятся.

Хадижа теперь помнила, как любила танцевать. Как обычно в детстве ловила каждый шаг, каждое движение танцовщицы, старательно копировала его и как представляла, что взрослой, замужней женщиной будет танцевать для своего мужа, когда тот будет смотреть на нее с вожделенным восхищением.

И вот с плавностью и легкостью Хадижа шагала по мягкому ковру, делая первое движение бедрами в такт музыкальному ритму. Поворот и взмах рук — девушка поймала внимательный и чуть насмешливый взгляд мужа, который словно бросал вызов, призывал удивить его, заставить сходить с ума от полупорочного желания.

Хадижа хитро улыбнулась, в танце приближаясь к мужу, и удержала пленительный зрительный контакт. Она встала перед Зейном, практически вплотную, продолжая быстро трясти бедрами, что казалось все тело вибрирует в ответ этим взмахам. Она изгибалась с плавным изяществом, но, стоило Зейну попытаться дотронуться до девушки, то отступала назад, продолжая эту иезуитскую пытку. Огонь в темных глазах мужа разгорался все сильнее, ладони комкали простынь, словно в попытках удержать себя на месте.

Воздух в комнате, казалось, стал более тяжелым, вязким, тягучим, что становилось тяжело дышать. Игра в соблазнение стала серьезной. Хадижа ощущала, как все в ней звенит в ожидании прикосновений, ласк и его страстных поцелуев. Во рту пересохло, и она машинально облизала губы. Кожа же стала настолько чувствительной, что малейшее дуновение ветерка отзывалось толпой колких мурашек. Возбуждение было пыткой уже для них обоих.

Хадижа упрямо мотнула головой, сдавать первой она не собиралась. Одним прыжком запрыгнув на постель, она продолжала танец, наслаждаясь огнем желания в глазах супруга, и как он осторожно, едва прикасаясь, начал ласкать ее голени от стопы вверх.

Хадижа выгнулась назад, так что кончики распущенных волос коснулись холодной простыни. Ладони Зейна скользнули выше, мужчина сам приподнялся, и его пальцы сжали бедра девушки, потянув ее вниз. Она не стала противится, опускаясь на колени мужа. Ладони Зейна перешли на поясницу, вверх, по позвоночнику, и, дойдя до застёжки лифа, тот соскользнули вниз, оголяя грудь.

— Ты само совершенство, — прошептал Зейн, обрисовывая ореол соска пальцами, руки прошлись к животу, обводя чувственную зону пупка, заставляя Хадижу вздрогнуть и застонать сдавленно. — Никто никогда мне не будет нужен. Ты мой свет.

Грудь, ключицы, шея — пальцы Зейна были везде. Она хотела большего. Она его хотела.

Пульс стучал в висках, дыхание становилось рваным, пальцы, до побелевших суставов, впились в его широкие плечи. Зейн же медлил, наслаждаясь прикосновениями, нежностью ее кожи, лихорадочным румянцем на щеках. Он специально не касался самых чувствительных мест, заставляя нетерпеливо ерзать, хотя собственное возбуждение, казалось, давно переросло всякий пик.

— Любимый, пожалуйста, — простонала Хадижа, приблизившись лицом к его лицу, за секунду до того, как Зейн захватил ее губы страстным, пленительным поцелуем.

В тот же миг мир перевернулся: Хадижа теперь оказалась опрокинута на постель, а Зейн навис сверху. Нижняя часть костюма была отброшена, как и вся остальная, сейчас не нужная одежда.

Ощущение абсолютного единения поднимало их над землёй, давало шанс коснуться неба, космоса и вечности.

— Я люблю тебя, — тихо, одними губами шептала Хадижа между стонами, что вырывались из ее груди неподконтрольно и первобытно, а Зейн ловил их поцелуями, не желая выпускать её, хрупкую, дрожащую, грешную, из своих крепких объятий.

Луна уже освещала улицы города. Хадижа стояла у окна, смотря на раскинувшийся перед ней город. Она была так счастлива, что, проснувшись посреди ночи, так и смогла уснуть. Рассматривая спящего Зейна, она снова пожалела об отсутствие под рукой альбома, хоть для рисования и было сейчас слишком темно. Она дождётся рассвета — время будет и есть. Пережив все это, потеряв и вновь обретя себя, обретя любовь и мир в своем сердце, Хадижа все еще не могла до конца поверить в своё собственное сегодня, вчера и завтра; часто ее охватывал иррациональный страх от которой она страдала на улицах Бордо, бегая с Жаком по крышам. Помнить боль не хотелось.

«Все мы в руках Аллаха», — вспомнила она слова дяди Али. — «Ведь для того и создал Аллах человека, чтобы он был счастлив».

И она будет счастлива. Её ждало счастливое сегодня и счастливое завтра, рядом с друзьями, семьей и любимым мужчиной, встретившимся ей по иронии непокорной судьбы.

— Мактуб, — прошептала она, и пустыня откликнулась в эхо.

Эпилог

Ласковое солнце, белый песок и шум прибоя.

— Если существует рай, то он выглядит именно так, — сладко потянулась Одетта на лежаке.

До конца каникул оставалось две недели, и Оди с Жаком приехали погостить к Хадиже в Бразилию. Луи же остался во Франции, решив попытать свою удачу в парижском казино. Так что, в разговорах часто проскальзывала шутка про Луи-миллионера, улетевшего жить на Ямайку.

Хадижа посмотрела на подругу в бикини, представляющей из себя практически одни ниточки, с очками-авиаторами на пол-лица, чем, в принципе, походила на большую часть отдыхающих. Сама же Хадижа была одета в легкую тунику и длинную юбку, следуя законам ислама, понимая, что вряд ли сможет даже искупаться. Чтение увлекло её.

— Хадижа, может, тоже позагораешь? — спросила ее Оди.

— Это харам, — ответила та, не оторвав взгляда от книги.

— Какие мы правильные, — беззлобно поддразнила подругу Одетта, показав язык, и перевернулась на спину.

— Расскажи лучше, как дела в Париже? — отмахнулась от подруги Хадижа. — Ты видела мсье Мерьеля? Как у него дела?

— Мерьель? Его выписали из больницы, и Камилла вместе с ним уехала, куда-то на юг, в Прованс. По-моему, у них все складывается, как надо, — пожав плечами ответила Оди.

Она вдруг резко перевернулась снова на живот, и посмотрела на Хадижу:

— Я же тебе главное не рассказала! Вместо Мерьеля у нас новая преподавательница, Исула Самбуи. Она родом из Сенегала. О, эта ее эбонитовая кожа, глаза, цветастые наряды… — мечтательно произнесла Оди.

— Кажется, кто-то влюбился, — хихикнула Хадижа.

— Об этом говорить еще рано, — фыркнула Одетта, — но я обязательно приглашу ее погулять, как только вернусь в Париж.

— Роман студентки и преподавательницы, начнут болтать, — качнула головой Хадижа.

— А кого это волнует? — пожала плечами Оди. — Когда уже придут Жак с Эми? Мы их за мороженным отправили, а не на свидание, — снова переворачиваясь лицом к солнышку, сменила тему разговора девушка.

— О чем разговор? — подошли как раз Жак с Эми, в руках у каждого было по рожку холодного лакомства.

— О том, что вы, как черепашки, но не ниндзя, — села на пледе Оди, взяв из рук Эми рожок.

— Да, мы просто заболтались, хорошо, что Эми учит французский, я помогал ей с произношением.

— Да, объясняться знаками было бы намного сложнее, — съехидничала Одетта, — хотя для главного языка, языка любви, нет лингвистических преград.

Эми покраснела, а Жак отвел взгляд в сторону. Хадижа же просто закатила глаза, прошептав «О, Аллах!», прекрасно зная, что, когда людям раздавали тактичность, Оди не было в этой очереди.

Да с первого мгновения, как Хадижа пригласила бывшую одноклассницу погулять с ними, было видно, что Жак с Эми понравились друг другу — этого мог не заметить только ослепший. Хадижа мысленно порадовалась и за подругу, и за Жака, который изредка бросал на неё полу тоскливые взгляды.

— Да ну вас, — доев мороженое и, облизав длинные изящные пальчики, фыркнула Оди. — Я пошла плавать. Кто со мной?

Жак поднялся с песка, потянув за собой Эми, чтобы просто прогуляться по берегу. Хадижа же вернулась к изучению книги по истории живописи. И тут на нее выплеснулся поток воды, прямо на голову, промочив насквозь и тунику, и юбку.

— Кто?! Черт тебя возьми! — откидывая с лица мокрые пряди, посмотрела вокруг Хадижа.

Перед ней стоял Жак с игрушечным ведерком в руках:

— Я думал, тебе не помешает охладиться.

Девушка рыкнула, смахнув с ламинированных страниц книги капли:

— Тебе повезло, что книгу не испортил.

— Если бы испортил, подарил бы новую, — пожал плечами парень. — Хадижа, последние дни каникул, ты еще успеешь посидеть над учебниками. Пошли?

— Если я сейчас встану, то следующий душ получишь ты, — предупредила она.

— А ты попробуй догнать для начала, — ухмыльнулся Жак.

Повторять еще раз было не нужно. Хадижа сорвалась с места, поднимая небольшие облачка песка, и понеслась вслед за Жаком. Через полминуты старый друг был облит водой с ног до головы, а еще через несколько секунд девушка оказалась в океане, схваченная «русалкой» Оди.

Все вчетвером они визжали, смеялись, катались на волнах, брызгали друг в друга солёными каплями, а потом так же все вместе, стуча зубами, грелись на песке. Когда солнце начало катиться в океан, они разожгли костер и стали любоваться родолитовым небом, словно расписанным акварельными красками.

Хадижа посмотрела на друзей и почувствовала, как губы расплываются в глупой улыбке. Когда-то она чувствовала себя словно раздвоенной, одна ее жизнь была в Париже, другая — здесь, в Рио, с семьей. Теперь же все странный образом сложилось. Она чувствовала себя цельной, счастливой, и наконец, собой.

— Я люблю вас, — выдохнув сказала она.

— Я тоже тебя люблю, милая мордашка, — засмеялась Оди, чуть сильнее сжимая ее в объятьях.

— И я, — отозвалась Эми.

— Куда уж без меня, — ухмыльнулся Жак, присоединяясь к объятьям.

Так они и стояли на берегу океана, как на краю мира, раскинувшегося перед ними бескрайне; впереди их ждала жизнь, со взлетами и падениями, горестями и радостями, но главное, что никто из них не отпустит руку другого, когда тому понадобится помощь, — в этом был уверен каждый из них. Истинная дружба- настоящее сокровище, дороже любого золота, которое когда-то казалось маленькой Хадиже главной ценностью.

* * *
Зулейка рожала в Фесе, дома, под молитвы всех женщин и мужчин, собравшихся в доме, чтобы поприветствовать новорожденного. Хадижа помнила, что роды так проходили всегда, но мысленно передергивалась, наблюдая как тужится вторая жена отца под ободряющие уговоры собравшихся вокруг женщин. Кажется, сейчас даже Ранья не казалась такой стервой, вытирая пот со лба соперницы.

— Что бы кто ни говорил, когда придет мое время, я буду рожать в больнице, — облегченно выдохнула Хадижа, услышав первый крик младенца.

Родился мальчик, и теперь все готовились к такой же пышной церемонии, как когда-то была после появления Мунира. Хадижа отпросилась с учебы, чтобы помочь с приготовлениями и как полагается встретить младшего брата, но сейчас, наблюдая, как отец выезжает на белом коне, гордо держа на руках младенца, снова почувствовала себя обделенной и растерянной, как и тогда, в первый раз.

— Никогда, как сейчас, не ощущается насколько девочки не важны, — проговорила она, когда отец, проезжая мимо, даже не взглянул в ее сторону.

— Отец очень любит тебя, — ответил ей стоящий рядом Зейн.

— Я знаю, — кивнула Хадижа, — но никто не устраивал таких празднеств, когда родилась я, потому что я дочь. Сын — продолжение рода, продолжение отца, это понятно. Таковы традиции, — с детской обидой произнесла она.

Зейн, как-то странно посмотрел на супругу, но промолчал, а через какое-то время, когда Саид уехал уже достаточно далеко по улочкам города, через цветочную арку въехал еще один всадник на гнедом коне.

— Что ты делаешь? — Хадижа с удивлением узнала в нем Зейна. Всадник подъехал к ней, протягивая руку.

— Хочу увести принцессу, — улыбнулся Зейн. — Согласна?

Девушка без раздумий приняла ее, позволив подсадить себя на лошадь, впереди. Они поскакали по улочкам города, и выехали на границу с пустыней, где обычно размещался рынок верблюдов.

— Хадижа, я обещаю, что, когда у нас родится ребенок, будь это сын или дочь, я возьму его на руки, сяду на коня и прокачу по всему Фесу, потому что я буду самым счастливым и гордым отцом.

Она почувствовала, как щеки заливает румянцем, а сердце начинает биться сильнее. Мысль о ребёнке от Зейна, заставляла теплу разлиться внутри, и остановится где-то внизу живота. Хадижа тут же представила себе черноволосого, черноглазого мальчугана, или девчушку, которая обязательно станет первой красавицей на Востоке.

— Зейн, я…

— Сначала хочешь доучиться и стать великой художницей, — продолжил он за нее. — Но я тебя не тороплю, я готов ждать. А сейчас куда отправимся, Хадижа? Куда зовет тебя мечта? Я пойду за тобой.

— Тогда вперед, — прижимаясь к мужу сильнее и находя его руку, сжимающую поводья, произнесла она, — к счастью.

Зейн пустил лошадь в галоп, сильнее прижимая к себе свою жену.

— Любовь — моя вера, мой свет и предел, и начало, — шептал он Хадиже на ухо стих арабского поэта, которые сейчас полностью отражали то, что творилось в его душе и сердце.

Воскресла душа моя, сердце болеть перестало.
Любовь мне открыла тебя — заповедную тайну:
Сбылись упованья, откинула ты покрывало.
Любовь подарила мне слово, дала вдохновенье,
И время для песен во славу любимой настало.

Оглавление

  • Пролог
  • Первая глава
  • Вторая глава
  • Третья глава
  • Четвертая глава
  • Пятая глава
  • Шестая глава
  • Седьмая глава
  • Восьмая глава
  • Девятая глава
  • Десятая глава
  • Одиннадцатая глава
  • Двенадцатая глава
  • Тринадцатая глава
  • Четырнадцатая глава
  • Пятнадцатая глава
  • Шестнадцатая глава
  • Семнадцатая глава
  • Восемнадцатая глава
  • Девятнадцатая часть
  • Двадцатая глава
  • Двадцать первая глава
  • Двадцать вторая глава
  • Двадцать третья глава
  • Двадцать четвертая глава
  • Двадцать пятая глава
  • Двадцать шестая глава
  • Двадцать седьмая глава
  • Двадцать восьмая глава
  • Двадцать девятая глава
  • Тридцатая глава
  • Тридцать первая глава
  • Тридцать вторая глава
  • Тридцать третья глава
  • Тридцать четвертая глава
  • Тридцать пятая глава
  • Тридцать шестая глава
  • Эпилог