Очевидное — невероятное [Ника Дмитриевна Ракитина] (fb2) читать онлайн

Очевидное — невероятное

Harry Book Особенности охоты на центаврийских шпионов

Репортаж

Первыми о центаврийских шпионах заговорили городские уфологи.

Они и раньше много чего говорили, но без конкретики, а в этот раз чётко указали источник. Известный астрофизик–любитель засёк кварковую вспышку рядом с Проксимой Центавра. Через двенадцать часов такую же близ Луны, а ещё через час — приземление неопознанного летающего объекта за городом.

Прибывшим на место уфологам обнаружить НЛО не удалось, что лишь подтвердило версию о заброске шпионов. Поэтому, для предупреждения жителей, на весь разворот городской газеты напечатали облик центаврийца — высокого, грузного, с перекошенным злобой квадратным лицом и крепкими волосатыми ручищами. Такому и бластер не нужен, увидишь поздним вечером — помрёшь от разрыва сердца.

И всё это могло остаться на уровне гипотез и фантазий, если бы на следующий день шпион не попался. Зайдя по колено в буро–зелёную муть Центрального фонтана, инопланетный лазутчик попытался надуть воздушный шарик. Но то ли от запаха, то ли от некомфортной температуры воды потерял сознание и едва не утонул — вытащили добрые самаритяне, дегустировавшие пиво с чебуреками в бар–кафе напротив.

Пока пострадавшему делали искусственное дыхание, кто–то позвонил в неотложку, забыв сообщить название фонтана. О чём с негодованием прошипел врач добравшейся через полчаса скорой помощи. Повлияло ли эмоциональное состояние доктора или произошла аллергическая реакция, но через минуту после инъекции лицо и руки пострадавшего пофиолетовели.

Рядом оказалась известная народная целительница бабка Маргоша, торговавшая на Прифонтанной площади антисанкционными пластырями и фотографиями экстрасенса Алана Чё, стопудово излечивающими от простатита. Маргоша стукнула умирающего каблуком по третьему поясничному позвонку, вынудив вернуть разбавленный фонтанной водой завтрак и прокричать несколько фраз. Непереводимая брань привлекла внимание дежуривших рядом полицейских. По цвету лица и тембру голоса стражи порядка идентифицировали крикуна как представителя центаврийской расы, погрузили тело в машину и увезли в участок.

В вечерних теленовостях блондинистая ведущая подробно осветила обстоятельства поимки шпиона, добавив, что инопланетянин признался во всех грехах, а после уплаты штрафа получил разрешение покинуть город, страну и планету — если есть на чём.

До этого момента большинство научно–продвинутых жителей не верили, что Проксима Центавра осмелится заслать на Землю сборщиков стратегической информации. Видные учёные десятилетиями твердили: инопланетяне слишком не похожи на землян, любой пришелец будет выделяться, как кенгуру среди страусов. Не исключалась попытка проникновения роботов, но таможня тщательно проверяла всех прибывших самым верным способом — обнюхиванием служебными собаками, запросто отличающими робота от человека.

Небывалое происшествие сильно расстроило нашего папу, а уж он толк в инопланетных шпионах знает — не зря двадцать лет собирал библиотеку мировой фантастики. Но мама быстро его успокоила, объяснив, что у центаврийца наверняка есть семья, которая его ждёт и очень любит. И согласился он на эту тяжёлую работу потому, что семью нужно кормить, одевать и обувать. И это (тут мама повысила голос) должен делать каждый уважающий себя мужчина! С чем папа мгновенно согласился, предложив отметить важное историческое событие запотевшей в холодильнике бутылочкой винца.

Вино мигом перекочевало на стол, сервированный в модном стиле «чем богаты». Под звон бокалов и довольное хрюканье изголодавшегося по горячительному папы на городском телеканале начались бурные дебаты. Блондинистая ведущая, председатель Союза Уфологов и бабка Маргоша, сваявшая по этому случаю недорогую причёску в элитном салоне красоты, два с половиной часа рассуждали о возможном вторжении Центаврийской эскадры, по хорошо проверенным слухам базирующуюся на Уране. Консенсуса инициативная группа так и не достигла, но с этого момента социальный рейтинг Маргоши стремительно пошёл вверх. О чём свидетельствовала собравшаяся у подъезда её квартиры очередь метров сто пятьдесят длиной.

Чтобы не допустить расползания центаврийских шпионов по стране, в вечерних теленовостях мэр объявил о введении карантина, запрещающего въезд и выезд из города. А всем жителям старше шести лет предписывалось в обязательном порядке пройти тестирование в передвижных пунктах. Тестирование будут проводить специалисты срочно созданного Центра Экстрасенсорного Предупреждения Инопланетного Вторжения Оттуда (ЦЭПИВО), они же выдадут вкладыш в паспорт, подтверждающий принадлежность к одному из гуманоидных типов обитателей Земли. Для иногородних процедура потребует оплаты горпошлины — по заверению мэра сумма ничтожная, как покупка утюга или фена.

Городские гуманоиды всегда отличались активностью, исполнительностью и сознательностью, поэтому очередь в ещё не открывшиеся пункты идентификации начали занимать с полуночи. Первый пришедший заводил тетрадку, где фиксировал стремительно растущий список. И сразу же назначал троих заместителей — на случай болезни, отлучки за пивом или похищения Центаврийской разведкой.

Лишь утром выяснилось, что разрешения выдавать передумали, так как ни одна типография не согласилась их печатать бесплатно. Что послужило сигналом для контролирующих органов к проверке указанных структур на инопланетную принадлежность. Но муниципалитет так просто не сдался — вместо выдачи разрешений, ЦЭПИВО пригрузили патрулированием городских улиц с правом задержания всех подозрительных лиц. О чём представитель городской администрации сообщил в дневных теленовостях вместе с поддакиванием ведущей.

Ни одно важное дело не станет всенародным, если не подключатся коммерческие структуры. На том же новостном телеканале та же ведущая объявила: каждый гражданин должен постоянно иметь при себе идентификатор принадлежности к homo sapiens. А чтобы по пути в единственный торгующий такими идентификаторами магазин не стать добычей бдительных патрульных ЦЭПИВО, лучше заказать устройство по телефону или через Интернет с доставкой на дом.

Продемонстрированное ведущей устройство внешне ничем не отличалось от наручных часов, за исключением дополнительного светодиода на ремешке. У землян этот светодиод горел зелёным, а у злобных центаврийцев — красным. Красного свечения блондинка добиться не смогла, но заверила, что это точно сработает, если часы надеть на инопланетного лазутчика.

Мама тут же заказала комплект, получив семейную скидку десять процентов. И всего через час посыльный вручил пакетик с тремя коробочками — мы стали настоящими землянами. На что папа отреагировал предложением отметить событие ещё одной бутылочкой винца, за которой он готов сбегать в ближайший магазин в течение десяти минут. Мама очень сдержанно заметила, что эта последняя, потому как завтра всем рано подниматься. Папа уложился в семь минут, успев по пути прочитать патрулю ЦЭПИВО лекцию о хорошем поведении и оставить им на память половинку рукава новой английской рубашки. А мама не очень сдержанно заметила: следующая рубашка будет из противоположной части света.

Но всё это оказалось сущими пустяками по сравнению с вечерними новостями. Где директор ЦЭПИВО заупокойным голосом сообщил о трёх пойманных центаврийских шпионах, на которых часы–индикаторы мерцали зелёным. Рассекретить лазутчиков удалось совершенно случайно, когда инопланетяне примеряли головные уборы в магазине рядом с главным офисом ЦЭПИВО.

Гость программы тут же всё и продемонстрировал. С виду самая обычная белая бейсбольная кепка, но когда директор надел её — позеленела. Что подтвердило его принадлежность к homo sapiens. А вот если кепку наденет инопланетянин — цвет будет красный. Ведущая не удержалась и захлопала в ладоши, добавив, что таких кепок в магазине рядом с главным офисом ЦЭПИВО предостаточно, хватит на всех.

Мама мгновенно заказала три, и всего через час мы гордо расхаживали по квартире в светящихся головных уборах. Надел — зелёная, снял — опять белая. Папа предложил подписать каждую маркером, что мы тут же и сделали. Я даже выразил надежду, что с такой амуницией могу выйти прогуляться, но мама категорически возразила: патрули ЦЭПИВО не успели набраться достаточного опыта идентификации детей. Папа поддакнул маме и попытался тонко намекнуть на бутылочку винца, но мама резко отвергла подобное предложение. Потому как политическая обстановка в мире, стране и нашем городе накалена до предела, а значит, необходимо иметь ясный ум и (тут мама повысила голос) трезвые мозги! С чем папа быстро согласился, хоть и расстроился, забыв снять кепку перед сном.

Утро стартовало с полуоборота. В честь поимки первого шпиона на Прифонтанной площади установили памятную доску и провели митинг, осудив враждебные действия Проксимы Центавра в отношении мирных жителей нашего городка. О чём была составлена и отправлена в Совет Безопасности петиция на трёх страницах и четырёх языках, включая центаврийский. Грамотность перевода на инопланетный язык никто подтвердить не смог, как и опровергнуть. Но директор ЦЭПИВО заверил трудящихся, что это то самое. В доказательство, зачитав несколько предложений, чем вызвал покраснение браслета–индикатора и кибер–кепки.

Чтобы вернуть народное доверие, по инициативе мэрии в дошкольных учреждениях прошла военно–спортивная игра «Поймай шпиона». В роли шпионов охотно выступили актёры местного драмкружка «Отцы и дети». Под улюлюканье воспитательниц, ребятишки с помощью противомоскитных сетей успешно отлавливали «центаврийцев», не забывая делать памятные сэлфи на айфоны.

Ученики элитной школы–лицея пошли дальше — во дворе школы провели соревнования в стрельбе из пневматических пистолетов по бегущему шпиону. Стреляли пластиковыми шариками, а шпионом назначили военрука, в тот день изрядно подвыпившего. Определить победителя так и не удалось, известно лишь, что военрук продемонстрировал хорошую физподготовку и отличную боевую выучку, сумев без единого ранения перепрыгнуть трёхметровую бетонную ограду лицея.

Но всех переплюнула местная оппозиция, устроив у стен мэрии демонстрацию протеста. С флагами, лозунгами, плакатами, массовым выпусканием в небо фейерверков и воздушных шариков. Гвоздём политического шоу стало выступление бабки Маргоши, принародно наложившей на центаврийцев древнее заклятие. После чего заместитель мэра потерял сознание, рухнул с балкона второго этажа аккурат в мусорный бак и под рёв толпы был отправлен на станцию скорой помощи с диагнозом «центаврийская восприимчивость».

И всё могло бы закончиться мирно, не явись к стенам мэрии ещё одна колонна — с лозунгами в защиту фиолетовых человечков и требованием немедленного освобождения всех задержанных. В тот вечер букмекерские конторы поймали неимоверный кураж, едва успевая принимать ставки за и против.

А завершился митинг тем же, чем и всегда — политическими дебатами с применением транспарантов, плакатов и партийных знамён по прямому назначению. Приехавшая через полчаса скорая не смогла загрузить всех продебативших, пришлось задействовать пожарных, полицию и два контейнеровоза. После чего мэру всё–таки удалось выбраться из осаждённого здания через мусоропровод и благополучно скрыться в направлении дачного посёлка. Где и было созвано оперативное ночное совещание с участием руководителей ведомств, представителей бизнеса, лидеров политических партий и бабки Маргоши.

В тот вечер я уже не помышлял о прогулке, разглядывая городские улицы из окна. Словно издеваясь, полная Луна разукрасила улицы и дома злобной маской, предрекая наступление кровавого дня. Даже патрули ЦЭПИВО не рискнули высунуться, уступив тротуары обнаглевшим котам. Лишь редкие полицейские машины прошаривали фарами переулки, разгоняя стаи собак и бомжей.

И уж совсем неожиданно в утренних новостях мэр объявил об отмене карантина, вызвав бурное ликование блондинистой ведущей. После чего выступил начальник полиции, сообщив о приостановлении деятельности ЦЭПИВО, задержании её директора и проведении прокуратурой доследственной проверки. Всех арестованных патрулями ЦЭПИВО тотчас же выпустили на свободу, так как их принадлежность к центаврийской расе доказать не удалось. В заключение выпуска мэр объявил два ближайших дня праздничными и пригласил жителей и гостей города на караоке–шоу у Центрального фонтана. С бесплатной раздачей пива и тарани всем певцам и певицам.

В этот раз папа не стал даже заикаться о бутылочке винца, потому как садиться за руль нетрезвым слишком накладно для семейного бюджета. За что мама сдержанно его похвалила и во время поездки за город даже не повысила голос. Хотя ехали мы почти час.

А мне осталось лишь поблагодарить чудную семью, приютившую и блистательно сыгравшую роль моих родителей. И откуда взялась информация, что центаврийцы большие, страшные и злобные? На самом деле мы добрые, худенькие и маленькие, совсем как земные дети. И никакие индикаторы не отличат нас от землян, потому как у нас общие галактические и биологические корни. И летаем мы на Землю исключительно в научные и журналистские командировки, чтобы потом рассказать центаврийцам о землянах и о природе чудной голубой планеты. Жаль, что этот репортаж будет почти полностью посвящён «охоте на ведьм», как у вас это называется. Придётся сначала рассказывать о самих ведьмах, а уж потом об охотниках.

Погуляв по лесу, подышав свежей хвоей, мы разыскали замаскированную под большой камень межпланетную капсулу. За прошедшую неделю никто на эту здоровенную каменюку покуситься не посмел. Правда, исписали маркерами вдоль и поперёк, из–за чего я сделал несколько снимков — добавит репортажу колорита. Ведь в полёте все надписи сотрутся.

Перед самым стартом папа расчувствовался и подарил мне бутылочку винца — из заначки в багажнике машины. Чему мама очень удивилась, но ругаться не стала. Лишь сдержанно заметила, что папа в её глазах (тут мама понизила голос) вырос на целую голову. Я, в свою очередь, подарил гостеприимной семье кварковый гиперпередатчик — для видеосвязи. И, конечно, пригласил к себе — через пару месяцев прилечу в командировку на более вместительной капсуле. Папа и мама ответили, что подумают. И вообще, они решили завести ребёнка и назвать его Зигги, что меня очень растрогало — на Земле появится мой тёзка.

И уже когда капсула подлетала к нашей базе на обратной стороне Луны, я вдруг подумал: не дай Великий Космос у нас начнётся такое, ведь мы очень похожи на землян. Что, если у нас начнут охоту на земных шпионов? Хочется верить, что мы, центаврийцы, в этом умнее других и никогда не станем искать то, чего не может быть в принципе. Да будет ясен разум наших правителей, и да будет славен Великий Космос.

Мира вам, Земляне.

Земля — Луна — Проксима

Зигги, 109.45.7655 ПРКСМ

Специально для журнала «Земля в иллюминаторе»

Old Forest Шествие

Муж мой, Телор Марамаду никогда не лежал так близко к грязи. Ел с золота, дома ходил по мрамору и алому бархату, покрывал лошадей шелковыми попонами. Когда осчастливливал своим появлением столичные улицы, под ноги ему летели лепестки роз и лотосов. Ныне же верховный правитель лежал на спине, ладони были сложены на груди и удерживали свитки с историей великих деяний покойного.

Я, Эйнара, вдова и самая молодая жена властителя, впервые сижу не у его ног; держу голову Телора на коленях. Подобной чести удостоилась лишь потому, что согласилась взойти на погребальный костер вместе с мужем. Остальные жены струсили, их любовь, как мне всегда и казалось, лишь дымка, весенний ледок на лужах. Но меня смерть не пугает. Это ничтожная плата за возможность записать последний жизненный свиток величайшего завоевателя всех времен и народов. Мы движемся по центральной улице столицы, а народ вокруг шумит, стенает. Мне нельзя показываться на глаза черни, поэтому не знаю, как выглядит траурная толпа, но, думаю, горькие слезы осиротевшего народа уже промочили землю. Такого правителя нельзя не любить, по нему нельзя не горевать.

Когда Телор Марамаду со своей свитой объезжал земли империи, тучи пыли поднимались до неба и марали солнечный лик. От грохота конских копыт гудела земля, а у простолюдинов горшки валились с полок. Стражи бросали зевакам мелкие монеты, пряники, раздавали хлеб, а недовольных хамов били кнутами и отгоняли копьями. Менестрели пели баллады, танцовщицы и танцоры не давали скучать спутникам правителя, было шумно и весело, винные бурдюки пустели быстро, кисти сладчайшего винограда и румяные персики отправлялись в пыль, если на них садилась даже самая крохотная мошка.

Нынче свита скромна, тут лишь самые близкие. И мы не мчим в изукрашенной повозке, грохоча медью колес, а почти беззвучно покачиваемся в золоченом паланкине. От Телора пахнет елеем. Говорят, в молодые годы, когда муж мой только начал расширять имперские границы, он не снимал кольчугу и не расставался с саблей даже в кровати. Феда, старшая жена, утверждала, что в их первую ночь правитель испачкал ее груди оружейным маслом. С годами железо сменилось парчой, а зловонная смазка — терпкими притираниями. За один флакон подобных можно было бы отдать пару мельниц. В этом и есть мощь настоящего мужчины — получать то, чего он хочет, и не думать о цене.

Таким я впервые увидела супруга. Немолодой, по–знатному полнотелый и лощеный, но все еще крепкий и опасный, как старый клинок. Сейчас Телор Марамаду — лишь бледная тень себя самого. Вены опали под пергаментной кожей, плоть осквернена черно–синими пятнами тлена, белки глаз жутко смотрят сквозь прорези маски из слоновой кости. Запястья тонкие, могу обхватить одной ладонью. Даже не верится, что некогда его руки держали меч и топор. Смерть изменила облик владетеля, таким мне и надлежит запечатлеть его в свитках.

Наш дворец оседлал один из двух самых высоких холмов в долине Пятиречья. Червонные шпили смотрели в небо грозно, бросая вызов старым богам; стены башен покрывали мелом и гипсом каждую весну, чтобы никогда не блекли. Из смотровых вышек открывалась потрясающая панорама — речные жгуты и петли, бурля и вешая шапки пены на камни, огибали плесы и островки, чтобы сплестись потом у белокаменной пристани. Крутобокие, ловкие корабли покачивались на волнах, птицы вились над мачтами, а ветер трепал вымпелы и флаги с родовыми гербами. Второй холм тоже открывался взору с балконов, на которых мы пили чай и ели сладости погожими вечерами. Пустой, голый и мрачный — Погребальный холм, где встречали свой последний день самые знатные люди столицы. Именно там сегодня мы закончим путь и сольемся в вечном счастье на небесах, заняв достойное место у пят нового бога.

И путь будет не скорбным. По крайней мере, для меня. Ведь я запишу то, что не увидит ни один смертный. Эти строки лишь для нас. Чтобы мой повелитель, восстав на пепелище и омывшись кровью рабов, мог прочитать описания своего последнего похода.

На пороге вечности он будет с умилением вспоминать, как его прадед–чернокнижник в этой части света закладывал первую крепость на том месте, где стоит наш дворец ныне. Как дед проповедовал учения нового бога и приносил тому первые жертвы. Как достойный отец его торговал, покупая не мечи и хлеб, но кузнецов и зерно; потом сгонял плетьми первых рабов на поля, как пускал по ветру соседские хутора, деревни, а затем и города. Он не принял темного учения, но воевал, как бог. Телор рано получил ивовый венец, и быстро превратил его в глыбу золота, драгоценных каменьев и поделочной кости. Корона ждала на пустом троне почти двадцать лет, чтобы сменить на голове правителя шлем. Мой муж заключил три военных союза, построил флот и подавил двенадцать восстаний прежде, чем империя заняла нынешние необъятные просторы. Не боялся крови, не считался с потерями, не сторонился темной магии, и поэтому возвысился. Все, кто погиб под его знаменами, получат вечную жизнь в имени Телора Марамаду. Таков удел слабейших и маленьких — погибать, защищая чужое величие.

Старые боги не дали Телору детей, тогда муж отрекся от них и присягнул новому богу. Черному. Тому, которому поклонялись его предки, пришедшие из–за моря. Бог требовал крови, требовал человеческих жертв — и правитель был щедр. Семя завязалось в чреве Нады, второй по молодости жены. Глупышка оказалась слишком слабой и быстро увяла, унеся с собой на тот свет наследника.

Тогда Телор нашел другой выход, как не подпустить к трону слабаков и никчемных. Однажды умерев, он восстанет, чтобы никогда больше не покидать трон. И я буду рядом. Правитель презирал старость и не хотел валяться немощным в кровати, поэтому выпил яд и велел готовить пышное погребение.

Думаю, горожане раз за разом встаю на пути траурного шествия — поэтому так долго не можем добраться к воротам. Спешат бросить под ноги рабам, которые несут паланкин, букеты полевых цветов. Рабы откидывают их босыми ногами, поскольку не умеют ценить красивые жесты. Говорят, на лицах носильщиков были отнюдь не слезы счастья, когда им приказали умереть в обмен на бессмертие правителя. Но каждая рука прикована к паланкину, а позади невольников едут на конях младшие братья Телора. Они и в подметки не годятся моему мужу. Правитель держал их как можно дальше от трона и молил высшие силы о сыне, ведь нерешительный Шалед отказался жечь мятежный город Турдад, за что правитель отдал его жену на потеху стражам. Размазня Экор, хотя и мог стать великим визирем, отказался от искусства чернокнижия. А затем и вовсе пощадил мукомолов, осмелившихся перечить фуражирам и в наказание приговоренных к закланию новому богу. За это получил полсотни плетей и был сослан на пять лет бороздить море. Теперь вернулся, смуглый, искалеченный и злой.

Меня так и подмывает приоткрыть шторку и хоть одним глазком посмотреть, где мы. Народ шумит втрое громче, чем раньше, а мы явно еще не покинули последних ворот.

До меня долетает неприятный, тяжелый запах. Что это? Никогда подобного не чувствовала! Неужели это тлен? Нет, лучший из мужчин не может вонять так. И звуки странные.

Это что, свиньи? Почему я слышу свиней?..

Пишу второпях. Любимыми алыми чернилами мужа. В любой миг в келью могут войти монастырские смотрительницы и отобрать с таким трудом добытую щепку. Грифель и кисти мне запрещены.

Много лун минуло с того дня, как поднявшие мятеж рабы во главе с братьями моего господина остановили похоронную процессию. Паланкин опрокинули. Тело мужа бросили в загон и облили кровью. Мой крик утонул в радостном шуме толпы. Даже теперь с ужасом вспоминаю грязные руки черни, что срывали с меня одежду. Держали за волосы, чтобы видела, как голодные свиньи пожирают величайшего чернокнижника и завоевателя. Что было потом — не помню.

Меня много раз спрашивали, для чего живу и почему не наложила на себя руки? Им не понять. Свиток должен быть дописан. Пусть даже кровью.

Таня Гуркало О пьяных ежах и неудавшейся свадьбе

Главному дознавателю города Мышиный.

Срочно!!!

Уважаемый мил человек, пишет вам староста села Тихое Болото. Да, того самого села, через которое вы проезжали давеча и сильно ругались за то, что остережную табличку для магов не подкрашиваем. Теперь мы ее подкрашиваем, хоть магов больше не обижаем.

И даже ведьм не обижаем. У нас самих ведьм полное село. Каждая вторая баба — ведьма. Только скрывается. Точно вам говорю. Прислали бы вы к нам комиссий из дознавателей, чтобы живо их на чистую воду повывели, а то ишь, маскируются, житья мужикам не дают. Бывает, привороты строят: бедного бортника так в начале первого летнего месяца напоили, что он с дерева упал неудачно и теперь на левый глаз косит. А девки все равно бегают: то пирожочков принесут, то настойки на ягодах, а то и вовсе самолично изготовленной на травах. И все с приворотами. Точно вам говорю. Особенно то, что на травах. Вот так приворожат, затащат на сеновал, а потом ходють ко мне, жалуются — чтобы бортник женился требуют. А я же не могу заставить его жениться на всех. Сделайте с ними что–нибудь. Или холостых парней к нам пришлите посимпатичнее, а то изведут же нам бортника.

Но я пишу вам не поэтому, а потому, что ежи у нас стали хуже девок безмужних. Вот раньше были ежи как ежи: бегали с топотом, в клубки сворачивались и никого не трогали. А теперь, мил человек, говорить они начали, а некоторые еще и позеленели, как те какусы, которые в тепличке у короля растут. А когда выпьют, так житья от них вообще нет, они петь начинают. Жалобно так. Про то, что в далекой жаркой стране, где какусы прямо под небом растут, разрешены гаремы. И там бы нашего бортника живо оженили. Сразу на всех девках.

Вот девки ежам и наливают — интересно им.

Так что вы пришлите нам холостых парней, да хоть бы этих, воинов горластых в волшебных доспехах. А то у нас неженатых мужиков вообще не осталось, одни девки рождаются, словно проклял кто. Бортника жалко. Он уже даже сбечь пытался, да только ежи его обратно пригнали. Лютуют у нас ежи, спасу от них нет. А маги к нам не ездят. Из–за таблички. А мы их больше не обижаем, честно–честно.

Пришлите нам магов, может, хоть они ежей окоротят.

Желательно молодых и неженатых.

А давеча случилась у нас такая история. У нас — это в двух приболотных селах. В нашем Тихом Болоте и ихнем Старом Болоте. У нас же хоть и каждая вторая баба ведьма, но в лекарственных травах они совсем не разбираются. Дуры потому что. А в Старом Болоте живет травница, хорошая, может, поэтому там и парни рождаться не перестали. Правда, ихние девки нашим морды бьют и за волосья таскают, чтобы этих парней не уводили, так что замуж их туда отдать не получится. А эти дуры даже приворожить никого не пробуют, бортника им всем подавай. Дуры потому что. Еще эти ежи с какусами и гаремами.

Может, вы пошлете в магический совет просьбу от нашего имени на отмену осторожной таблички? А то ежи нас совсем изведут, особенно бортника.

Так вот, случилась из–за этих ежей такая неприятная история. Не у нас, у соседей, в Старом Болоте. У них там есть травница хорошая. А недавно она нашла в болотах девку беспамятную, грязную всю, в штанах. Не то магичка пришибленная самодельной молнией, не то дура какая новомодная. Говорят, в городах сейчас много девок в штанах ходят, может, и наша оттуда. Просто она себя не помнит и зачем надела штаны — не знает. Хорошо хоть не ведьма и привороты не варит. В ученицы ее травница взяла.

А девка та красивая, да и говорить вскорости стала хорошо, хотя вначале ее вообще никто, кроме травницы, понять не мог. И себя не помнит. Сирота, значит. И вот решил на этой сироте староста Старых Болот жениться. Она красавица, он вдовец — чем не семья? Ну, девка не очень–то и спорила, умная потому что, в отличие от наших дурищ. Вот и решили сыграть свадебку поближе к середине лета. И все бы было хорошо, если бы не эти проклятущие ежи.

Уж не знаю, откуда они о свадьбе проведали, но из леса поперли прямо одеялом, только колючим. Еще и парней каких–то выгнали перед собой. Нет, чтобы в наше село их выгнать, так они туда, куда не надо было. Ежи.

Вот прут эти ежи сплошным одеялом — и серые прут, и зеленые. Впереди парни бегут, один что–то про иномирские грибы бормочет, испугался, наверное. А там свадебка. Невеста красивая, что твоя картинка, аж один из парней как ее увидел, так и замер, и ежовому одеялу пришлось его обтекать. И вся эта гнусь колючая стекается в Михов двор, это староста тамошний. Прямо туда, где свадебные столы стоят. А потом еще и петь начинает, про то, что заморил старый гад пять сирот, а теперь за шестую взялся.

А Миха прямо пятнами весь пошел. Пять жен у него было, на него напраслину возводят. Сидит и ртом, как сом, хлопает, а сказать ничего не может.

А потом опомнился и давай на ежей ругаться. Выгоняет их, значит, а они не идут, еще и колючки топорщат. Дурные потому что, хоть и говорящие. Куда им понять, что их гонят?

И как–то так случилось, что все этих ежей стали гонять. Часть кое–как выгнали, а другая часть тем временем в винной бочке дырку проковыряла и напилась. И петь начала, только не про гаремы, а про то, что свадебку мы неправильно празднуем. И невесту куда–то они дели. Точно они. Ее потом даже те парни искали, которых ежи из лесу выгнали. Не нашли, хоть и магами были. Холостыми. Жалко, что в наше село не зашли из–за таблички проклятой. Девки потом так плакали. Пришлите вы им парней. Да хоть каторжников пришлите, они и им будут рады, главное, чтобы ежи со своими песнями не вмешались. А каторжане что, их не жалко, бортника жальче.

Так вот, не нашли магики нашу невестушку, зато какие–то грибы нашли и очень этому радовались. И есть у меня подозрение, что ежи из–за этих грибов дуреют и поют. А может, и ведьмы у нас через одну поэтому. А где те грибы находятся, спросить я не успел, потому что случилась другая катавасия.

Значит, сидел Миха за свадебным столом, уже сам, без невесты. С горя даже ежа перед собой на стол поставил и налил ему в плошку настойки травяной. А еж, скотина неблагодарная, настойку выхлебал и как молвит тонким девкиным голосом. Говорит, гад ты неотесанный, заморил жен работой неподъемною и тумаками тяжелыми, а все потому, что защиты у них не было. Сироты же. А за это теперь, говорит, будешь ты наказан. И как подпрыгнул на столе, как раздулся, и прямо перед Михой появилось семь склочных баб. Неживых только, а призраковых. И давай они ему выедать плешь за то, что неправильно их дочек держал. А ежи ходят следом и о бабьей неустроенности рассуждают. Мол, не хватает этой неустроенности только гаремов. Вот как появятся, как король разрешит, так сразу бабам жить станет хорошо. Одна будет готовить, другая стирать, третья детишек рожать, четвертая мужу плешь проедать. И ни одной скучно не будет.

Вот.

А травница, значит, она же раньше этих ежей не видела. И даже в них не верила, говорила, что допились мы до говорящих ежей и травки совала. Не ходили они в Старое Болото, только в наше, Тихое. А как увидела, раскинула гадальные кости на платке. Долго их ворошила, а потом сказала, что грибы видит. И седьмого мудрого мужа из далеких земель. То ли потоп он в нашем болоте, а память осталась и в ежей как–то неправильно вселилась, то ли книжку писал, да потерял, а болото неправильно мысли мудреные запомнило. А что теперь делать, она не знает.

Так вы, мил человек, пришлите нам хоть кого–нибудь, чтобы сладил с этими ежами и девками нашими. А то они уже и на меня стали поглядывать с интересом. И девки, и ежи. А мне страшно. Я ночами не сплю, к ежиному и девкиному топоту прислушиваюсь. А если они еще и петь начинают, то совсем хоть живьем в могилу лезь.

С большим уважением и надеждой на нисхождение к земной моей просьбе староста села Тихое Болото Бриль.

Сим подтверждаю, что обращение писалось не подвыпивши и не в душевной болезни. Ежей видела. Выглядят обыкновенно, но ведут себя похоже на духов места, которых каким–то сильным ритуалом заставили сводить с ума селян. Есть подозрение, что на девок воздействуют ментально.

Лекарка из Старого Болота Латьялла Носатая, мастер–травник, аспирант школы Беловодья.

Подтверждаю. Разобраться. Магов в село не пускать, там еще три года карантина. Пускай по округе ходят. Есть подозрение, что грибы те самые, пчеловские, и кто–то влияет на их развитие. Проявлять осторожность.

Магистр Вельмар Красивый. Второй маг совета хранителей магии кор–графства.

Ника Ракитина Зиркали

Однажды становишься взрослой. Однажды понимаешь, что отец не вернется из похода с подарками, не подкинет тебя к небу, не усадит перед собой в седло. Не щекотнет щеку бородой. А исходящий от него запах кожи, крови и железа — это запах войны. Которая пришла со всех сторон. И в горном замке, куда тебя услали, не получится отсидеться. Да и услали не потому что ты принцесса, а потому что осажденной столице не нужны лишние рты и слабые руки.

И засыпая в сырой постели на верху башни, ты изо всех сил прислушиваешься, не скрипнут ли воротные цепи. Не застучат ли подковы по брусчатке тесного внутреннего двора. И кто явится — друг или враг?

Приехали брат и незнакомая тетка. Брат привез письмо от отца. Вернее, приказ. Отец выдавал меня замуж. За того, кто напал на наши земли и почти уже взял столицу. А отец и брат хоть что–то хотели оставить за собой. И расплачивались мной, ненаследной принцессой Зиркалии. В свите брата врагов и наших было напополам. А тетка осматривала меня в уединенной комнате: зубы и другие места. Осматривала грубо, вертела туда и сюда, фыркала, точно лошадь–доходягу покупала вместо породистого жеребца. Я бы ее укусила, но уж больно с намеком зыркал на меня из–под густых бровей брат, с ней отпуская. А еще с лошади он слезал, как старик, и заметно хромал. И потому я не стала ни кусать ее, ни отвешивать пощечины, ни хлестать словами. Хотя все это умела, и последнее лучше всего. Отец вообще воспитал меня, как дикарку, а не как принцессу. Говорил, пригодится. И пригодится: в доме мужа всегда приходится за себя стоять.

А до встречи с женихом оставалось три дня. И мне донельзя хотелось оттянуть эту встречу. Но даже долгий путь когда–нибудь кончается.

Я въезжала в столицу, не поднимая глаз. Не хотелось смотреть на руины, на ветки деревьев, поднятые к небу в немой мольбе. Обгорелые бревна, мешки с песком, обломки камня оттащили, освободив дорогу. Кое–где над развалинами еще вился дым, и я старательно закрывала нос и рот платком. А в замке уже готовились к свадьбе. Наспех — настоящая свадьба должна была состояться на родине жениха. И из наших туда со мной не брали никого. Я выслушала это с каменным спокойствием, опустив глаза, стараясь не плакать. Рано или поздно такое происходит со всеми принцессами — когда надо расцепить объятия, вырвать корни, уехать за мужем и разделить с ним ложе, веру, политику. Брат сказал, что я бесчувственная, отец проворчал, чтобы он меня не трогал. Служанки тихо хлюпали носами, собирая мне пожитки. А я стояла на ветру. Маленький сад был неприютным и голым. Дождь моросил, капли лениво ползли по тронутым лишайником стволам старых яблонь. А потом я ощутила внезапный холод и услыхала шаги. Уверенные. Повернула голову и посмотрела на жениха в упор, а не из–под ресниц, как положено принцессе. Он был обыкновенным. Как отец, только без бороды и лет на двадцать моложе. И волосы не короткие, под шлем, а длинные, черные, разметанные по плечам. Волосы удерживал обыкновенный серебряный обруч. Как–то слишком скромно для короля.

А жених шагнул ко мне и приподнял мое лицо холодными пальцами за подбородок. Не улыбаясь. Глаза у него были серые, ледяные. И губы узкие. Не то чтобы он был нехорош собой, просто от его присутствия словно горсть колючек просыпалась за шиворот. Но я не опускала взгляд.

Он коротко кивнул, не разжимая губ. И ушел.

А в полночь мы уже стояли у алтаря. Обряд тянется долго, а на рассвете мы должны были уехать. Не знаю, куда жених так торопился, ведь нас он уже завоевал.

Сквозь ледяные ветра ехали мы, по туманным ущельям ехали мы. А во мне все звучали короткие слова, сказанные им при обряде:

— Будешь носить это, не снимая.

И мои виски сдавила корона: такая же простая, как у него. Надетая им собственноручно. Не браслет с ключами, не перстень, как в обычае у нас. Обруч вокруг головы. Я возненавидела его сразу, но терпела. Понимала, что начни сопротивляться — будет худо всем. И отцу, и брату, и моему народу, от которого и так осталось немного.

Мы торопились, загоняли коней, меняли на новых, у меня на бедрах появились мозоли от седла. Но муж и не думал останавливаться. Хорошо, что и женой меня сделать не думал, пока. Устами той же тетки, что забрала меня из горного пристанища, сулил впереди райский сад и медовые ночи. А может, она нарочно лгала. Мне было жутко, но вопросов я не задавала. Хотя и знала, что скоро уже доедем.

Дорога пошла под уклон, и я увидела внизу столицу мужнина королевства. Деревья, башенки с острыми шпилями, позеленевшие от мха крыши. Серебряную морось на поверхностях. И ощутила запах близкого моря. Но пока ехали во дворец, наступила ночь. Муж снял меня, сонную, с коня и понес на руках через полосы мрака и света от кованых фонарей. Вдалеке ржали лошади, переговаривались слуги, чеканила шаги охрана. Но я не чувствовала ничего, кроме тяжести короны на голове, плавно проваливаясь в сон. Чтобы очнуться среди ночи, потому что заполошно стучало в груди сердце и руки и лоб были мокрыми, словно их оросило дождем.

Муж спал рядом. Дыша почти беззвучно. Впервые я была возле него в постели, не окруженная слугами, предоставленная самой себе. Я встала и на цыпочках пробежала до прикрытого кисеей наклонного зеркала, чтобы взглянуть на себя в шелковой ночной рубашке, с распущенными волосами. На столике у зеркала горела одинокая свечка. Я взяла ее и стала обходить опочивальню, отмечая ее мрачную роскошь: лиловую обивку стен, чуть поблескивающий балдахин, массивные лапы, на которых покоилась постель. Потом отставила свечу и, пользуясь, что никто не видит, стянула с себя корону. Как наваждение. Кругом было темно, тесно и пыльно. Не было ни шпалер, ни балдахина, а муж… скелет в короне вытянулся в гробу, из которого я только что вылезла. Я — из чужого гроба. Я успела подхватить ледяной обруч у самого пола и надела на голову.

Вот балдахин, кровать, вот роскошный покой и мужчина, который возьмет меня не только по закону.

Я сняла обруч — снова склеп и разверстый гроб. Нашу Зиркалию захватил мертвец. Я силилась и никак не могла заплакать. Я даже не знаю, скажу ли мужу, что мне известна его тайна. Я не просто глупая девочка, я принцесса, и должна обдумывать каждый свой шаг. Когда–нибудь потом, когда я узнаю больше, я попытаюсь сделать что–нибудь с этим своим знанием. А пока… а пока я поняла, что стала взрослой. И снова надела корону, на этот раз добровольно и навсегда.

Кира Измайлова Лампа Ильича

Ну здравствуй, друг мой Колька!

Решил вот тебе написать, а то когда еще дождешься, чтоб тебя на каникулы привезли. Боюсь не дожить — старый стал. В прошлом году обещали, обещали: то летом, то на Новый год, да так и не собрались. А я тебя в лес сводить хотел — за грибами, грибной год–то был, Надюша моя меня изругала: тебе, говорит, одно удовольствие, гуляй себе с утра до вечера, а мне твои клятые грибы мыть да чистить. Ну и банки закатывать, как же иначе? Вкусные у нее грибы получаются, секрет какой–то знает, соседкам не говорит. Приедешь — дадим попробовать, если останутся. А то вы в этих ваших заграницах одни шампульёны едите, а в них ни вкуса, ни духа грибного, резина какая–то.

Спросишь, чего это прадеду в голову стукнуло — письма писать? Да еще на бумаге, не по емелу этому вашему? Так я, друг Колька, печатаю плохо, одним пальцем. Не то что Надюша — тр–тр–тр и готово! Но ей я диктовать не хочу. Не любит она эту историю.

В общем, мне быстрей от руки написать, даже и пером, чем по клавишам тюкать. Нашел вот ручку, дед твой мне подарил на юбилей, с золотым пером. Хорошо, чернила теперь любые купить можно, хоть черные, хоть синие, хоть серо–буро–малиновые.

Опять же, буквы выводишь — думаешь, что пишешь–то, не тыр–пыр да отправил. Потом набело еще перепишешь, потому что коряво выходит — от руки–то давно только подпись ставил. А пока до почты дойдешь, очередь отстоишь, еще десять раз передумаешь. Здорово было бы получить письмо с заграничными марками, а, Колька? В школе похвастаться? Или теперь так уже не делают?

Ну да ладно. Не отправлю я тебе это письмо ровно потому же, почему звонить не хочу. Во–первых, о таком надо с глазу на глаз рассказывать, и не второпях, когда родители у тебя за плечом маячат. Во–вторых… а кто его знает, кто там слушает? Раньше точно слушали, может, не всех, но мало ли? И письма читали, особенно заграничные, так что я уж по старой памяти… Из рук в руки отдам, если доживу до твоего приезда. Ну или конверт оставлю для тебя, прочтешь рано или поздно.

Теперь о деле.

История моя, пожалуй, покороче будет, чем это вот вступление. Как начать, не знаю, не обучен, так что попробую по порядку. Может, так понятнее будет.

Я еще молодой был, примерно как батя твой, даже моложе. Работал в «почтовом ящике». Ты, наверно, и не знаешь, что это такое, ну да посмотришь в этом своем интернете, а если коротко — секретное место. Чем там занимались, сам толком не знаю, говорили — чем–то военным, оборонным, может, даже с космосом было связано. Да я если бы знал наверняка, все равно бы писать не стал, потому как «ящик» тот еще работает, а я подписку о неразглашении давал, все их давали. Многих до девяностых вообще из страны не выпускали, даже в страны соцлагеря, так–то. А кое–кого — и позже. Только с особого разрешения. Ну да мне за границу и не надо было. У вас вот побывал на старости лет — и ладно.

Тогда много таких исследовательских институтов было, заводов. Вот я с завода начал: когда его после войны из эвакуации вернули, устроился туда на подсобную работу. Там же вся Надюшина семья работала — и отец, и старшие сестры, — вот мы как–то и познакомились. А я только после армии пришел, бравый такой, служил аж на Белом море. Только помалкивал, что на берегу сидел, на складе. Рос–то в войну, так что меня Шпротом прозвали — тощий был и здоровьем не особо крепкий. Но ничего, выправился.

Ну вот мы с Надюшей и поженились. А там слово за слово — старшая сестра ее (пробивная такая была, активистка, по партийной части шла) в город подалась и остальных за собой потянула. В исследовательский институт этот самый, работать. А нам что? Молодые, имущества не нажили, детей тоже — чего б не попробовать?

Взяли и поехали. Дали нам комнату в коммуналке, с соседями повезло. Надюша учиться пошла, в смысле в вечернюю школу. Ну и лаборанткой устроилась, а я значился слесарем–сантехником. Но вообще–то был на все руки мастер, а мастера там еще как требовались! Пока ремонт или еще что выбьешь, пока бумага по всем инстанциям пройдет, внуков дождаться можно… Ну так что могли, своими силами чинили, если не то поставят — приспосабливали, вот тут я и пригодился. Потому как, хоть у меня всего девять классов образования, да и то никудышное (в войну больше о еде думалось, а не об учебе), а руки нужным концом приставлены и соображаловка имеется. Словом, ко двору пришелся.

Жили, в общем, не тужили. В институтах этих и платили порядочно, что инженерам, что простым работникам, еще заказы продуктовые давали. (Про это ты тоже почитай, не слышал никогда, наверно.) Как Танюха родилась, бабка твоя двоюродная, мы воднокомнатную перебрались, она нам дворцом казалась!

Я к тому времени Шпротом уже не был, а звали меня или по фамилии, или по отчеству, Ильичом. Смешным казалось, хотя я вовсе не похож… Ладно, это к делу не относится.

Помню, была пятница, короткий день. Все пораньше разбежались, всё закрыли, опечатали, как полагается, ключи сдали. А я особо домой не торопился, потому как накануне с Надькой поругался. Не нравилось ей, видите ли, что я по пятницам выпивши прихожу и Таньке дурной пример подаю! Ну я и решил: нарочно сегодня надерусь и ночевать не приду, пускай поищет. А тогда ж этих мобильников не было, да и обычные телефоны не у каждого в квартире стояли! А пока всех знакомых обойдешь, спросишь… Это я сейчас понимаю, что глупость затеял, а тогда думал — проучу! Мужики еще накрутили: мол, кто в доме хозяин?

И как нарочно, в эту пятницу все мои друганы разбежались кто куда. Дело было перед майскими, вот и… Кого в деревню утащили, огород копать, кого еще куда — словом, даже выпить не с кем. А в одиночку я не пил, как отец завещал.

Но наудачу один сотрудник остался поработать. Договорился как–то, чтоб разрешили, что–то у него там не вытанцовывалось. Витя Жаров его звали, молодой совсем был, аспирант. Ну, узнал, что и я тут, попросил помочь кое с чем. Я, опять же, не вникал, что это за прибор и для чего нужен, потому как меньше знаешь — крепче спишь. Сказано: эта железяка должна быть вот такая, та — сякая, а светить должно точно под таким углом, ты и делаешь. Иногда на коленке, а куда деваться? Инженеры наши изобретать были горазды, но иногда без кувалды и такой–то матери это всё не работало.

Ну и вот, колдует Витя над своей штуковиной, а сам болтает, мол, если всё заработает, как задумано, то он кандидатскую точно защитит, институт наш прославится, а родная промышленность окажется впереди планеты всей. Я ему говорю, мил человек, заканчивай вещать, не на трибуне. И язык прикуси, а то я‑то свой, но мало ли, кому еще ты протрепаться можешь об этой своей замечательной железяке? Чему, говорю, тебя учили? Инструкции не читал, подписку не давал? И вообще, болтун — находка для шпиона! Так вот стукну в первый отдел, будешь знать!

Он примолк, но я же вижу — охота ему рассказать, чем отдел–то занят, ну просто до смерти охота! Такое важное дело, секретное, никто кругом и не догадывается, что к чему за нашим забором с колючкой поверху, а мы, понимаешь, в самом центре этой тайны… А я молчу. Витя даже обиделся, спросил, неужто мне не интересно? Я всё равно молчу, хоть и любопытно.

Тогда он с другой стороны зашел, поинтересовался: Ильич, ты в сказки веришь? Я говорю, нет, конечно, не маленький уже. Он говорит: а песню помнишь? Ну, которая «мы рождены, чтоб сказку сделать былью»? (Найди, послушай, хорошая песня!) Помню, отвечаю, и если в этом смысле — тогда верю. Чего ж не верить в то, что своими глазами видишь?

Витя обрадовался и опять, значит, намеками дает понять: эта штуковина, над которой он трудится, как раз и предназначена для воплощения сказки в реальность. Это он так сказал, а я запомнил.

Ну а потом он меня позвал на склад, помочь оттащить туда кое–что. У Вити–то допуск был, ключи он у дежурного получил. А тот уже несколько раз звонил и намекал, что пора бы закругляться, вот Витя его заверил, что только сдаст материалы, всё выключит–опечатает–распишется в журнале и с чистой совестью пойдет домой.

Мне по–хорошему на складе этом делать было нечего, но… Куда я только не ходил! Это ж не как сейчас, когда камеры на каждом углу и чуть ли не отпечатки пальцев на входе проверяют. И тащили, было дело, с территории и металл, и спирт, и много чего… Но это уж другая история.

Пришли мы туда — ящик тяжеленный был, Витя в одиночку и правда его бы не дотащил, а с тележкой возиться неудобно. Потаскай ее по этажам! В лифт–то она не лезет, вот и крутись, как хочешь. Да и все равно в подвал лифт не идет.

Ну вот, спустились мы, семь потов сошло, ей–ей! Витя дверь отпер, свет включил, показал, куда ящик ставить. Пока возились, я осмотрелся — склад как склад. Стеллажи такие здоровенные, ящики вроде нашего, какие побольше, какие поменьше. Некоторые новые, другие совсем обтертые, явно трофейные: кое на каких можно было старые надписи разобрать и даже свастику.

Известно же, что из Германии после войны много чего вывезли, из таких же вот секретных институтов, наверно, и эти ящики прихватили. А что внутри, я, опять же, не спрашивал, но явно что–то важное. Слово «ахтунг» я уж опознать в состоянии, а вот значки были незнакомые. Не радиационная опасность точно.

Ну, в любом случае внутрь я бы точно не сунулся, даже за большие деньги. А вот Витя, наверно, совался… хотя у него ящик был попроще, новый, без надписей и значков. С другой стороны, у дверей склада вохровцев не было, они только на проходной и на КПП торчали. Так что, может, эти ящики захватили, а теперь не знают, к чему их начинку пристроить. Мало ли, документы не уцелели, и поди пойми, что там эти немцы напридумывали. И пока еще руки дойдут разобраться…

Собрались мы выходить, и тут сирена ка–а–ак взвоет! Аж сердце в пятки ушло!

То есть сирену мы эту регулярно слушали — учения у нас проводились. Эвакуация и всё в том же роде: вскочил, противогаз нацепил и бегом–бегом… Но какие учения в пятницу вечером? В здании только охрана, дежурные, да вот мы с Витей!

А Витя смотрит на меня круглыми глазами и шепчет: Ильич, наверно, случилось что–то. Я говорю: да погоди ты паниковать, может, замкнуло что–нибудь, вот она и воет, паскуда. Сейчас разберутся, выключат. А ты, говорю, не стой столбом, закрывай, опечатывай, да пошли отсюда поскорее.

Не успел Витя дверь запереть — где–то что–то шарахнуло, да так, что пол подпрыгнул. И слышно было, как наверху стекла посыпались. А сирена стала выть как–то по–другому, как будто ее душили. Ну, или мне это почудилось, не знаю.

Смотрю — Витя белее мела стал, к стенке прислонился и говорит: Ильич, это же в третьем корпусе, прямо за стенкой.

Я будто сам не знал! В смысле понял, что в третьем, а вот чем там занимаются, не имел представления, мне туда ходу не было. Чем–то похлеще витиных ящиков, наверно, если так тряхнуло…

И чую — дымом пахнет. Пока еще слабо, но если тут — слабо, то там, откуда тянет, должно ого–го как гореть! Вентиляция–то тут мощная, как полагается, и если она не справляется, то… Ноги надо уносить, а не сопли жевать, вот что!

И только я хотел Витю ускорить, как еще раз тряхнуло, да так, что меня к стенке отшвырнуло и сверху кирпичом приложило. Ну а когда я прокашлялся от пылищи и глаза продрал, то понял, что дело наше труба. Лестницу завалило. И вот то, что в воздухе — это не одна только пыль, это тот самый дым. Едкий такой, явно что–то химическое горит, потому как глаза щиплет и в глотке дерет, и он всё гуще и гуще делается. И как выбираться? Пока нас тут найдут, мы задохнемся!

Тут Витя очухался, схватил меня за плечи и затолкал на склад. Там дышать было полегче — двери не прямо вот герметичные, но дым почти не просачивался. Вентиляция отдельная, что ли? Не до вопросов мне было, понял только, что здесь мы какое–то время отсидеться сможем. Ну, если перекрытие на голову не рухнет.

Вить, говорю, что там могло взорваться–то? Или это диверсанты?

А он чуть не плачет: какие диверсанты, откуда им взяться? Сами что–то намудрили или оставили на выходные… ну и вот. Может, температурный режим не тот, может, еще что, оно и бабахнуло. И если дальше пойдет, то хана нашему институту и нам с ним вместе. А потом — и всему району, потому что пока сообразят, в чем дело, пока спецвойска пригонят, пока начнут эвакуацию… А у нас через дорогу НИИ вирусологии, между прочим! И там тоже не лекарство от насморка ищут (хотя лучше бы его). А чуть подальше — еще парочка НИИ посекретнее нашего…

Мне даже как–то поплохело, но это, наверно, от дыма, воняло им все–таки.

Ты б вот, Колька, наверно, сразу начал домой названивать, чтобы драпали куда подальше, а у нас, повторяю, не было мобильных. И городского телефона на складе тоже не было, а по вертушке Витя уж попробовал звонить — не отвечал никто. И куда удирать? Поди знай, в какую сторону облако понесет!

И тут сирена замолкла. Мы с Витей переглянулись, подумали, что обойдется… и тут свет погас.

Я ему говорю, наверно, обесточили, чтоб не замкнуло где–нибудь, но сам себе не верю. За стенкой какой–то грохот и треск слышно, а я на пожаре в своей деревне бывал, помнил этот звук. Здание института–то старое, перекрытия деревянные, а раз так, то сложится он прямо нам на головы. И жди, пока откопают. Если откопают, да.

Слышу, Витя скулит, страшно ему. Мне тоже страшно, но я все–таки постарше буду. Вспомнил, что вроде бы видел на одном стеллаже керосинку и еще удивился — на кой она здесь?

Витя еще эту лампу туда–сюда переставлял, когда мы его ящик на место громоздили, и ворчал, мол, опять Полозков опыты ставил прямо на складе, ведь попадется когда–нибудь… Но я это мимо ушей пропустил, подумал только, что теперь знаю, кому за нарушение правил пожарной безопасности надо втык сделать. Огнетушитель–то на месте, но всё равно… Полозков — это тоже из Витиной лаборатории парень был, вроде серьезный такой с виду, в очках, а туда же!

Я тогда курил много (на это Надюша тоже ругалась), спички всегда при себе были. Ну я коробок достал, зачиркал, Витя спрашивает — Ильич, ты сдурел? А я ему — да хоть покурить перед смертью! Он и поверил, что я всерьез, заревел по–настоящему…

Лампа на месте оказалась, я ее взял, подумал еще — что, если керосина–то нет? Спичек надолго не хватит, а в темноте совсем паршиво! Но нет, кое–как зажег я эту древность — у нас в деревне похожая была, но поновее, а эта прямо в музей просилась. Увесистая такая, вроде даже с узорами — я на ощупь чувствовал. Правда, огонек вышел тусклый, будто кислорода не хватало… или просто стекло пыльное и мутное было? Я и пару трещин разглядел, удивился еще — толстое–то какое…

Но дышать и впрямь тяжелее стало. Глупость, конечно, склад не такой уж маленький, не могли мы с Витей весь воздух выдышать за несколько минут! Показалось, наверно.

Я так и сказал, и тут за дверью грохнуло. И сама дверь затрещала. Витя к ней подобрался, повернулся — я его еле рассмотрел, света не хватало — и говорит, мол, Ильич, всё. Перекрытие рухнуло, дверь долго не продержится. А как и она рухнет, мы тут преотлично закоптимся. Шутил, значит, хоть морда лица вся в слезах была, как у девчонки.

А я как оцепенел. Помню, думал только: как же так–то? Я вот помру… а Надюша будет думать, что я с дружками загулял, водку пьянствую. Злиться будет, к утру переживать начнет, а ей нельзя, она ж беременная, потому на меня и ворчит всё время. И Танюха только в пятый класс пошла, как же она без папки–то? То есть если я просто помру, это еще ладно, им пенсию по потере кормильца дадут, но… Их же тоже накроет, мы совсем рядом с институтом живем!

Сижу так на ящике, молчу, вроде бы молиться надо — а я атеист. Говорят, правда, в такие минуты даже атеисты живо уверуют, а я вот нет. Да и все равно я ни одной молитвы не знал, а и знал бы — все равно понимал, что чудес не бывает.

Помню, держу эту керосинку, смотрю, как огонек захлебывается, стекло машинально рукавом протираю и думаю: «Только бы этого не было, совсем не было, не ходил бы я на этот склад, и третий корпус цел остался, и…»

А потом ничего не помню.

Очнулся от того, что Витя меня тормошит и смеется, мол, Ильич, иди домой, что ты тут спать пристроился. Или с женой поссорился?

Огляделся — а я наверху, не на складе. Сижу в уголке на стуле, приуснул, вот мне и привиделось невесть что.

Посмеялись с Витей, пошли к дежурному. Я спрашиваю: тебе ничего не надо на склад занести? Он удивился, говорит, нет. И кивает, мол, авоську свою не забудь. Что, говорит, там у тебя, кирпичи, что ли?

Ну, Витя ключи сдал, расписался, на проходной мы отметились да пошли по домам. Я с Надюшей помирился, всё чин–чинарём, только ночь не спал — слушал, не завоет ли сирена.

Завыла. Ненадолго. И институт оцепили. Потом сказали, проводку замкнуло во втором корпусе, в кладовке. Обошлось, только она и выгорела.

Вот так, друг Колька. Хочешь верь, хочешь нет, а только это я устроил. Не стану говорить — город спас, может, всё и обошлось бы. Но сам уж точно спасся, и Витя заодно.

Как — сам догадаешься. Скажу только, что никакой авоськи у меня с собой не было. Обычно брал — мало ли, что в магазине выкинут, не в руках же нести, а в тот день не взял. Накануне принес кое–чего, а разбирать не стал, потому как поругались мы. Так что по карманам только пропуск, деньги да сигареты со спичками были.

Но — оказалась вот в руках. А в ней — керосинка. Та самая, в позавчерашнюю газету обернутая.

И на охране не обратили внимания, что я какую–то здоровую штуковину выношу, хотя тогда Петренко дежурил, а у него не проскочишь! И память отменная — наверняка подметил бы, что пришел я безо всякой авоськи. Нет, даже не взглянул… Витя — тот мне сказал об авоське, да и забыл тут же. Мы до трамвайной остановки рядом шли, и больше он об этом не вспоминал. Задумался, наверно, о своих экспериментах…

Он на трамвай сел, а я решил пройтись и подумать — чего там идти–то, три остановки. Если через парк у стадиона срезать, так вообще рукой подать.

Ну, вот, шёл я, курил и думал о тех Витиных словах. О «сказку сделать былью». Что–то ведь он такое изобретал, и Полозков тоже, в одной группе ведь работали!

Только лампа–то тут с какого бока? Какие опыты с ней этот Полозков мог ставить?

А потом я вспомнил сказки, которые Танюхе читал. Самому–то мне в детстве не особенно много рассказывали, не до сказок было, так что я вроде дочке всякие книжки покупал, но и сам нос в них совал — интересно же. Ну вот, было там про всяких… исполнителей желаний. Что Хоттабыч (ты, может, и не слышал даже), что прочие джинны — кто из кувшина, кто из лампы. И чтоб этого джинна вызвать и загадать ему желание, лампу надо потереть. А я ведь как раз стекло–то протирал, когда думал — вот бы время вспять повернуть, — вот и…

Конечно, это у меня не сразу в голове сложилось. Пишу я гладко, а тогда не один день думал, курил, как паровоз, Надюша меня на кухню ночевать выгоняла, так от меня табачищем несло.

И вроде бы гладко получается, только и непонятного много. Почему Полозков, если Вите верить, с этой лампой возился, но ничего у него не вышло? Или вышло, но Витя об этом не знал? Не зря же Полозков тайком этим занимался, не хотел, наверно, чтобы кто–то раньше времени о его опытах узнал.

Откуда лампа взялась? Может, из тех ящиков? Я ее потом получше рассмотрел — не с наших заводов точно, у нас таких не делали. Но почему керосиновая–то? Немцы, может, до чего–то додумались и исхитрились джинна в нее пересадить из кувшина? А зачем?

Одни вопросы, а ответов нет. Я, помню, так измучился, что ночью взялся лампу тереть — думал, вдруг джинн вылезет, вот я у него и спрошу, что за дела такие творятся. Нет, не вылез. И гадай — то ли желание одно–единственное было (хотя вроде как обычно три полагается), то ли дело вовсе не в сказках. Может, этой истории какое–то научное объяснение имеется!

Лампы, кстати, так и не хватились. Даже Полозков ни о чем таком не вспоминал, хотя в подвал шастать продолжал, я нарочно внимание обратил. Оно, конечно, в ящиках и другие лампы быть могли, кто его знает… Но у нас же инвентаризация проходила, как полагается, и опять ничего, будто и не было никогда этой единицы хранения. Обычно, если чего не досчитаются (да хоть ведра), и то шум подымут, а тут — тишина. Впору поверить, что и впрямь волшебство виновато.

Так и осталась лампа при мне. Я, правда, опасался, как бы Надюша ее не выкинула — ворчала всё, мол, зачем эту рухлядь в дом притащил, и так развернуться негде… Но ничего, отыскал местечко, ящиком с инструментами задвинул, чтобы глаза не мозолила, и ладно.

Доставал я ее с тех пор дважды: один раз, когда переезжали, а второй… Тогда у невестки, бабушки твоей, рак нашли. Сказали, не выживет. Мы с Андрюхой и Танюхиным мужем всех на уши поставили, все связи подняли, к лучшим врачам пробивались — те только руками разводили.

Помню, сидели с ними на кухне, горькую пили, потому как больше ничего не оставалось. И меня, видно, с пьяных глаз, как под руку кто толкнул — пошел, достал лампу, в сортире заперся, вроде как покурить, да и зажег ее. Стекло совсем запылилось, я его протирал–протирал, а сам думал — двое детей ведь сиротами останутся. Мы все поможем, не бросим, ясное дело, но без мамки–то им каково придется? И Андрюхе — очень он свою Маринку любит…

Те же самые светила потом только руками разводили: случаются и в медицине чудеса, сила воли побеждает болезни, всё такое. Сам спроси ее или деда, как оно было. Я же думаю, что это я второе желание использовал.

А лампу я тебе оставлю. Мне уже ничего не нужно, а вдруг тебе пригодится, в наши–то времена? Говорят же в сказках, что когда такие лампы хозяина меняют, то он заново может желания загадывать? Ну вот. Может, это и неправда, и желание осталось только одно, так что ты уж не балуйся с лампой.

Верю, что ты поймешь, когда по–настоящему нужно будет фитиль поджечь. Керосин только проверь и стекло как следует протри. И не забывай прадеда.

Ильич

Андрей Фурсов Сами с усами

(запись, найденная в смартфоне из невостребованной посылки, отправленной без обратного адреса)

#1

Пришелиц сказал что я на карабле. Живу я тут тепер. Сказал висти нивник. Эта нада для планеты. Чтоп спасти. Мне трудна писат. Забыл. Пришелиц сказал ничиво. Вспомниш. Надели шапку с усами и я вспомнил. Даже понил как эта делать кнопками на смарфони. Надо писать. Пра то как папал. Все пра сибя все вакрук.

#2

В рупке сиводня была дискуся. Так пришелиц сказал. Ево началник многа кричал. Гаварил ап какихта дибилах. Пришельца называл дибил. Наверна ево так завут. Гаварил еще о комта. Зачем ты этава дибила припер. Дибил иму гаварит, патамушта пат абстрелам спутникав и пэвэо. Была ноч. Не видно кто дибил а кто умник. Другии пряталис и кидали бутылки. Этат сам в катир прыгнул. Какая разница с кем изык учить. И опыт делат.

Почемута ани пришельцы. Страна. Почти как люди. Началник сказал слава непанятные. Ани много непанятного гаварят. Им нада знать изык этай планеты. Ани учат меня сваему языку. Гаварят есть нюанс. Я никагда не ел нюанс. Эта фкусна?

#3

Как тижело писать многа букв! Снова надевали шапку с усами чтоп я писал грамотней и поумнел. Я стараюсь но путаюсь. Прившелца завут Босс. Или Босск. Он ахотник. Его началника завут Гривус. Ани многа обесняли. Чтобы я понил. Но мне трудна. Я сказал что меня завут Ваня. В дедстве звали Иванушкай. Маи два брата умные. Патамушта старши. Ани сами так гаварят. И все так гаварят. А я спрашивал пра сибя. Все смеюццо. Я такой с дедства. Сасетка гаварила папа мама пили многа. Паэтаму. И братья пьют. Но ани умныи. У меня аллергия на их вотку и я не пил. Паэтому такой.

Я спрасил прившельца Босса где дибил. Он и его началник имя забыл смиялись. Я спрасил можна вернуца назат. Гаварят нет. Я спасение их планеты. Вот какое есть. Ани сделают миня умным. Мне нада старацца. Иначи началник Босса сказал пустят на органы. Он гинирал, он знаит что эта такое. Я ни знаю. Эта болно?

#4

Аказывается не все слова пишуца как слышуца. И буквы для них разныи. Ани сказали что я умный. И все всегда умные. В голове у миня есть моск. Там многа клетак. Гаварят там мелиарды тараканав и смеюца. Тараканы ленивые. Мои все спят. Большенство. Их надо шапкой разбудить и падружить друк с другам. Я буду умный как люди на маей планете. Забыл как завут. Грязь кажецца. Чорная такая. Из ниё все растет. И в ниё все уходят.

#5

Сигодня будили тараканав шапкой опять. Щекотна. Бестолку. Ани апять гаварят непанятна. Я вспомнил как завут генерала. Генерал Гривус. Он сказал что на мне вся надежда. Эта была панятна. Патом были странные слава. Генафонд. Фонд какойта. Мне пенсию инвалида платит фонд тоже. С дедства. Можит денек хотят дать? Страшно. Я ни знаю что с ними делат. На их планете вымирают мужчины. Ани есть на карабле пришелцев на каторам я личу. И ищо немнога на планети. Новые ни раждаюцца. А нада. Миня спрасили видил я голую женсчину. Я сказал что видил. Но стиснялси и убежал.

#6

Тараканав будят целую неделю. Я слушаю что в голове. Там тихо. Может тараканов нет никаких? Может в дедстве убежали к братям? Они почему такие умные? Поэтому?

Чтото с телифоном. Он стал меньше почеркивать красным что пишу. Босс и Гривус говорят все нормално идет. Спрашиваю куда идет. Они смеюцца.

Смеюццо. Смеютса. Смеются. Палучилос. Теперь с палучилас не палучилас. Получилось. Надо переписать если краснеет. Телефон не подсказываит. Как писать. Босс говорит надо читать книшки. Я помню адну книшку букарь. Читал в первом классе пака не выгнали. И пака папа и мама не сделали мне пенсию по глупости. Чтобы денег на бутылки было больше. Но книшек нет. Они на Земле. Так называется моя планета. Где я родился.

Мама и папа ни покупали мне книшки. Книжки. Вот так. Они покупали бутылки. И братья. Но они умные. Ятоже буду умным. Даня умный. Гаврик умный. А Ваня?

#7

Гривус сказал Боссу увеличить напряжение в шапке. Я не видел, как шапка напрягается. Но после этого я начал чтото слышать в голове. Говорит ктото. Много кого. Ничего непонятно. Наверно тараканы просыпаются. Прившельцы говорят что да. Но не смеются. Они тоже не знают. Почему? Они умные. Они могут тоже чего–то не знать?

#8

Мама мыла Раму. Рама это корабль пришельцев. Как его мама мыла одна?

Он небольшой. Здесь каюты, рупки, пришельцы, катира. Катир нужен чтобы на планету садится. Если катер уничтожат, то еще есть. А корабль один. Его надо беречь. Другие пришельцы со мной не разговаривают. И с Боссом тоже. Говорят, надо послать катер за другими. Пусть и под обстрелом. А Гривус разговаривает. Говорит что в нас с Боссом верит. А что ему еще делать?

#9

Мне показывали кино. Фильм про их планету грусный. Там классно. Чистый воздух. Красивая природа. Никаких крупных хищников, ядовитых животных и опастных инфекций. Никаких природных катаклизмов.

Но пришельцы…

В фильме показали, как пришельцы упали на Землю и жили. Как их спасли на другой Раме. Но запомнили дорогу.

Они привезли с Земли напиток. И растения. Не говорят названия. У них это запрещено. И что делали с растениями. Но от этого сами пришельцы стали глупеть. Потом стали рожать глупых детей. Сначала таких как я потом хуже. Но я не стал бы глупым, если бы папа и мама с братьями занимались мной, а не пили. А у пришельцев сразу рождались глупые дети, на которых не действовала шапка с усами. Мальчиков глупых становилось больше. И они не могли стать отцами. Почему не понимаю. Зачем им мужчины с Земли не понимаю. Думать долго не могу. Голова шумит. Сильно.

#10

Голова болит и шумит. Я спросил Босса об этом. Что они делают? Теперь я умнее. Может быть, пойму. Не в тараканах же дело. И не в клетках. Босс сказал, что не в тараканах. Но в клетках. Эта шапка с усами пробуждает клетки, которые на самом деле у меня в мозге… в мозгу. Все клетки, которые были с рождения. У многих людей работают не все. У пришельцев — все, какие есть. Поэтому они такие умные. Придумали как быстро летать между звезд. Придумали как энергию добывать отовсюду. Они разбудят все клетки и я стану таким же умным как они. Я не отравлен веществами. У меня будут дети от многих инопланетных женщин. На их планете уже обо мне знают и меня ждут.

Я спросил, когда мы прилетим. Я хочу поскорей увидеть всех женщин. Оказывается, мы никуда не летим. Все ждут пока я поумнею. У них поменялись планы. Все–таки я еще недостаточно поумнел. Он говорил о каких–то Генах. Они есть у всех людей. Люди разные и Гены разные. О каких–то хромосомах. Я этого не понимаю. Но понял другое. Им что–то не понравилось в моем умнении. Видно, что–то пошло не так.

Может быть, я нагрубил Гривусу? Он начал читать мой дневник на телефоне. Хохотал, особенно в начале. А мне не понравилось. Я схватил телефон у него из рук и сказал, что больше никому не дам читать, что я там пишу. И заблокировал телефон. Он разозлился. Я это видел.

#11

Хотя шапка свербит мозг все больней и больней, до поумнения еще далеко. Я понял, что сделал не так. Я пожаловался пришельцам на голоса в голове, которые постоянно слышу. Вот что им не понравилось. Они спросили, что говорят голоса. Я сказал, что не понимаю. Они наверняка подумали, что я спятил. Это совсем другое, чем дурак. Это сумасшедший. Дурак не может сойти с ума. Не с чего. А сумасшедший может. И он, кажется, сумасшествие передает детям генами. Или хромосомами. Неважно. Они испугались, что я что–то не то женщинам передам. Им нужен другой. А я?

#12

Пришельцы могут смотреть земное телевидение. Кроме того, когда они меня забирали, то оставили на Земле Шар. Он небольшой, летает где скажут и передает на корабль информацию. Пришельцы показали, как живут люди на Земле. Чтобы я объяснил пришельцам непонятное. Да, шапка медленно действует. Я не настолько поумнел, чтобы понять людей. Они очень боятся голода. У них в праздник обязательно полные столы должны быть. Особенно в конце декабря зачем–то надо наготовить много–много и в полночь все съесть. Без этого праздника не будет? И непонятно про водку и ей подобное. Почему такой культ? С детства. Во всех фильмах, книжках, разговорах. Вот человек, у него болеет мама. Ему говорят выпей. Что надо выпить, чтобы мама выздоровела? Детское шампанское — это сколько градусов и зачем? Скоро ли появятся детские растения?

Я не смог ответить пришельцам про это. Я не такой умный, чтобы понимать людей.

#13

Сегодня видел странный сон. Как будто и не сон. Рубки Рамы герметичные. На тот случай, если что–то пробьет стенку корабля, воздух вылетит в космос только в одной каюте. Сквозь внутренние стенки корабля ничего не может быть слышно. А я слышал разговор пришельцев. Проснулся от шума. Глаза открыл, в каюте никого нет, дверь закрыта, только аварийное освещение тускло светит. Но впечатление, будто прямо надо мной орут.

Я отчетливо узнавал голоса некоторых. Гривуса и Босса точно различал.

Им не нужен я как таковой. Им нужны мои биоматериалы, которые они с меня регулярно собирают. С ними они и хотели улететь. Хотя и тело, наверное, пригодилось бы. Как честно сказал Гривус, на органы.

Если эксперимент удастся, они прилетят снова, пришлют не один корабль, а целый флот. И Земля станет поставщиком доноров. А когда сил накопится достаточно, пришельцы переселятся к нам. И воевать им с нами не придется — завалят бесплатной водкой с растениями, и человечество само освободит планету.

Дело в шляпе. «Шляпа» была одним из инструментов опыта над мозгом. Опыта, в который никто не верил. На себе они опыты проводили, но не поумнели. Лишних клеток «шапка» не прибавляет. Активирует только те, что есть.

Теперь они спорят, сказалось ли мое поумнение на генах/хромосомах и прочем моем наследственном «букете». Ради этого вся возня с шапкой и затевалась, иначе меня б давно на органы разобрали и увезли.

Часть пришельцев хочет экспериментировать дальше и увезти меня на свою планету. Это совсем недалеко и недолго, если лететь в подпространстве, как они это умеют делать. Там опыты продолжатся. Я буду производить биоматериал, пока не окочурюсь. К женщинам меня, конечно же, никто не подпустит. А они у пришельцев очень красивые, просто идеальные…

Другая часть считает, что одного меня мало. Надо снарядить десант снова и набрать людей побольше. И на этот раз поумнее. И самим действовать умнее и не соваться в районы, где идет локальная война.

Еще обе стороны решили, что мои галлюцинации с голосами — нехороший симптом. И действительно нужно снаряжать экспедицию на Землю. Зря, что ли, они несколько месяцев прячут корабль за обратной стороной Луны.

А я — не зря ли доверяю своему дневнику мои странные сны? И не слишком ли долго пытаюсь понять ситуацию? Как хочется окончательно поумнеть!

#14

Утром я шел на эксперименты с шапкой задумчивый. Сон прекратился, как только я захотел проснуться. Но, проснувшись, заснуть уже не смог. В голове стоял гвалт чужих неразборчивых голосов и только когда я мысленно кричал «заткнитесь», на некоторое время становилось тихо.

И тогда я мог сам что–то думать. И придумал.

Я сказал Гривусу и Боссу, что знаю, как им помочь. Все познается в сравнении, поэтому надо собрать экспедицию и отправить на Землю. Но сначала Шар должен найти людей, которые изначально умны и не отравлены напитками и растениями. И поведение которых мне понятно. Чтобы оно было логичным. Я готов подсказать Шару, как и где искать.

Пришельцы молчали и переглядывались. Я подумал, что невнятно объяснил. И повторил еще раз, вглядываясь им в глаза и искренне желая, чтобы они поняли, услышали и сделали по–моему.

Они как–то странно смотрели на меня и друг на друга… и согласились. Но тут их позвали в рубку другие пришельцы. Дверь они закрыли, я остался в полной тишине. И только голоса в голове продолжали шуметь. И на этот раз я услышал решение разобрать меня на органы как неудачный результат опытов, а на Земле набрать других. Гривус и Босс были против, но их никто не послушал.

Я не знал, как это будет. Наверняка больно. Но главное, мне больше не хотелось им помогать и оставлять ни биоматериал, ни органы. Мне надоело быть подопытным кроликом. Или цирковым. Интересно, цирковые кролики сами могут хотеть прыгнуть в пасть удаву?

Гривус и Босс вернулись ко мне, а остальные пришельцы начали готовиться к вылазке.

Я напомнил им, что они планировали очередной эксперимент. Гривус кивнул и без явного желания подключил шапку с усами и сел настраивать приборы.

Бледные локоны с его башки постоянно сползали ему на глаза и закрывали обзор. Он противно вытягивал губы и пытался сдуть волосы. Я зло посмотрел на него и подумал: «Да причешись же, кретин. Косичку заплети». Он вытаращил глаза и на несколько секунд замер. А потом заплел косичку.

Я вспомнил, как когда–то, немного поумнев, спрашивал у Гривуса, для чего на приборе столько ручек, и почему сразу все нельзя включить на максимум, чтобы сразу поумнеть окончательно. Гривус ответил, что если крутануть ручки на максимум, то можно все сжечь. И шапку, и мозг. Думаю, пора. Я посмотрел на явно ловящего кайф от экспериментов надо мной пришельца и мысленно попросил его «врубай погромче».

Генерал Гривус повернулся к ручкам, выкрутил их до отказа на максимум. И, не обращая внимания на крик заметившего его манипуляции Босса, включил прибор.

О–о–о мой моз–з–з-з-зг…

#15

Я разблокировал телефон. И делаю последнюю запись, стоя на ступеньках почтового отделения. Долго думал, кому отправить мой дневник. Родителям? Братьям? Мне кажется, они только вздохнули с облегчением, когда на меня спикировал катер пришельцев и я исчез. Лишняя обуза. Им, конечно нужна моя пенсия… но сколько им той пенсии? На пару ящиков водки.

Я отправляю эту запись той девочке, которая дружила со мной в детстве. Ее ругали за это родители: «он опасен, он на все способен». А ей было со мной интересно. Не как с «братьями нашими меньшими», а именно как с товарищем по играм. Может быть, она даже верила в меня. Но потом мы расстались: она ушла в четвертый класс гимназии с математическим уклоном, а я просто перестал ходить в школу. Вечный второгодник — это для школы явное снижение показателей.

И родители обрадовались такой возможности оформить мне пенсию как слабоумному. Интересно, со сколькими бутылками они для этого расстались?

Благодаря «шапке» я вспомнил все, что было в моем детстве, в том числе и адрес девочки. Хотя прошел не один десяток лет, но вдруг…

Спасибо, что верила в меня. Я улетаю, дорогая. Умнее мне уже не стать.

«Шапка» не сгорела, но до конца активизировала ВСЕ человеческие возможности и способности, которые были у меня и изначально есть у ВСЕХ людей, не отравленных всякой гадостью. Как кстати обнаружилось, что люди умеют читать мысли других гуманоидов и повелевать ими. Хотя последнее очень выматывает, но чертовски интересно.

Не спорю, сначала была идея заставить пришельцев просто вернуть меня на Землю, а самим убраться восвояси. Но жить в этом вашем агрессивном мире…

С помощью Шара я нашел людей, которые умнее меня. Выбор был, увы, огромен. У вас тут на Земле полно ненужных людей, которых никто не ищет и не будет искать. Это дети–инвалиды, на недугах которых взрослые умеют осваивать целые состояния. Под моим командованием экипаж Рамы подготовил экспедицию на Землю. Мы набили корабль так, что если бы это был не звездолет, а морской фрегат, волны перехлестывали бы через его борт. «Шапка с усами» активировала все тайные возможности организма, и теперь все пораженные органы начали восстанавливаться.

Теперь мы летим на родину пришельцев не в качестве биоматериала, а в качестве колонизаторов. А что? Раз они к нам так, то и мы так.

Правда, после такой нагрузки «шапка с усами» сгорела.

Ну и что? Мы и без шапки теперь обойдемся. Мы сами с усами.

Plamya Благословенное наказание

Милостивый повелитель. Отец!

Знаю, возможность связаться с вами была дана мне на случай серьезной угрозы жизни, однако спешу успокоить: наследник ваш жив, почти здоров и смиренно несет наказание, хотя оно и несправедливо. Вовсе я не предавался безудержному пьянству, в чем вы меня обвинили, а всего лишь проявил участие к другу, нуждавшемуся в поддержке и неравнодушном слушателе. И рабыни, которых вы с криками выгнали из моих покоев, были призваны ему же в утешение. Ни малейшего отношения к моему отказу от женитьбы они не имеют. Да я и не отказывался — просто не спешил. Не хотел разрывать узы после рождения наследника, разлучая свое дитя с матерью, как поступил дед. И не желал запирать жену, словно пленницу, как сделали вы. Я просто искал подходящую женщину и считал неразумным торопиться в столь серьезном деле. Впрочем, это уже не имеет значения, поскольку здесь, в месте моего изгнания, многое произошло. Постараюсь изложить все по порядку, ничего не утаивая, дабы не упустить важного.

Выудить мудрые напутствия из ваших гневных речей я не сумел, поскольку был не очень трезв. Запомнил только слова: «Отправляйся в мир, где нет магии. Покажи, чего стоишь!» Думал, вы хотите испытать меня — смогу ли стать достойным правителем хотя бы среди лишенных силы дикарей. Задача виделась простой: единственному магу в целом мире ничто не помешает захватить власть, а имея подданных и рабов, навести порядок не составит труда. Даже очутившись в незнакомом лесу, я не сразу понял, насколько ошибся. И совершил ужасную глупость, которую отчасти оправдывает неудачное падение при выходе из портала. Удар головой о корягу вряд ли благоприятно сказался на способности мыслить. Придя в себя, первым делом принялся колдовать: призвал воду для утоления жажды, подлечился, хотя чувствовал себя сносно, очистил одежду, привел в порядок прическу. И только потом как следует огляделся.

Разумных существ поблизости не оказалось, но они явно частенько бывали в месте, куда меня занесло. Тропы хорошо утоптаны, кое–где срублены ветки или целые деревья, зверей почти нет. Повсюду виднелись следы костров и разные предметы — да какие! Уж явно не простые охотники их оставили. Бутылки из отличного стекла — незамутненного, без малейшего изъяна, притом разных цветов — без счета, словно там изволил пировать король с многочисленной свитой. Обрывки тонкой бумаги с искусными рисунками и письменами. Потрясающие фляги из легчайшего прозрачного материала — даже не представляю, что это, но в нашем мире подобного не встречал. Все эти вещи никак не могли создать дикари. Мне бы задуматься, но я только сильнее загорелся идеей поскорее найти своих будущих подданных. Хотел призвать магию — и ничего не вышло.

Тут только стало ясно, куда вы меня отправили. Вокруг — ни крупицы силы, а я бездарно, даже не заметив, растратил жалкие крохи, оставшиеся в амулете усиления наслаждения, который позабыл снять после той ночи… Надеюсь, прежде чем осуждать, вы примете во внимание и отсутствие всякой подготовки перед первым жизни посещением чужого мира, и мое состояние, и его причины. Заверяю, что совершенные ошибки я осознал. Когда вернусь — всегда стану держать при себе мощные артефакты и не рискну использовать их без веской причины. Пока же у меня остались только милостиво подаренное вами кольцо почтового портала и родовой медальон, магия которого работает только согласно замыслу мастера и для иных целей не годится. Насчет кольца я уверен не был и до сумерек с ним провозился, но извлечь силу не сумел. А потрошить семейную реликвию даже не пытался, сочтя это делом бесполезным и кощунственным.

Без магии, оружия и денег… Какое уж тут завоевание и порабощение — выжить бы! Но найти местных жителей стоило обязательно — хотя бы понять, насколько они опасны. Долгие поиски не понадобились. Как только стемнело, я увидел вдалеке яркий свет — много света, как от пожара. Но это было что–то другое. Свечение слишком ровное, почти белое, не похожее на обычное пламя, да и дыма я не заметил. А чуть в стороне на бешеной скорости проносились с громогласным рычанием ослепительные огни. Магия, отец. В этом мире есть магия!

Долго ничего не происходило, и я решился приблизиться. Ровный свет исходил от поселения — всего около дюжины грубых приземистых строений с прямоугольными окнами, стоящих по обе стороны ухабистой улочки, над которой возвышались на длинных столбах яркие фонари — несомненно, волшебные. К одному, стоящему с краю, я подошел вплотную и даже прикоснулся, однако магии не ощутил и зачерпнуть не смог. Это какая–то совсем иная сила, недоступная нам, но подвластная жителям этого мира. Сразу знакомиться с неизвестными магами поостерегся — нашел укрытие в ближайшей рощице и постарался разведать, что только удастся. За несколько дней выяснил, что носились, светились и ревели… повозки. Поначалу я счел их свирепыми зверями — из–за звуков, которые они издают. Но потом пригляделся и разобрался. Удивительнейшие артефакты! Странной, лишенной изящества формы, но зато двигаются на больших толстых колесах, без лошадей, ящеров или иных упряжных животных, имеют застекленные окошки в дверцах и спереди, где сидит возница, да магические огни для освещения пути. А упомянутое рычание, скорее всего, призвано оповещать окружающих о приближении этих штуковин, потому что ездят они невероятно быстро и убираться с дороги следует заблаговременно.

Жителей поселения я тоже изучил, насколько было возможно. Люди, подобные нам, разве что посмуглее да волос на телах и лицах больше. Почти все они рабы, но одеваются в цветные одежды из тонких тканей и ошейников не носят. Я было заподозрил, что в этом мире ритуал принадлежности не похож на наш, а остриженные волосы ничего не значат. Но отбросил эту мысль, увидев, как несколько человек таскали какие–то ящики и веревки, копали землю у одного из домов, стучали инструментами… Сути работы не уяснил, но это был тяжелый и грязный труд, которым и у нас едва ли стали бы заниматься свободные. А уж здесь, где магией освещают безлюдные деревенские улицы и по ним ездят волшебные повозки, — тем более. Последние сомнения развеялись, когда я узрел их господина. Это был юноша, облаченный в простые одежды, но с множеством украшений на шее и запястьях, крупной серьгой в ухе, с длинными, как положено повелителю, черными волосами. Он распекал слуг — это было ясно по тону — а получив короткий ответ (возможно, подобающие оправдания), развернулся и ушел. Я воспрянул духом: нравы и традиции этого мира не столь уж и отличны от наших, — значит, есть шанс найти понимание.

К тому моменту я устал пить из мутного ручья, охотиться на некрупных птиц — единственную дичь, которой здесь вдосталь, и просто мечтал о мягкой постели. К тому же остро нуждался в ванне, расческе и свежей одежде. Потому решил рискнуть. Подстерег молоденькую рабыню и попробовал заговорить. Назвал себя и потребовал проводить к ее хозяину. Она, конечно, ничего не поняла, только глупо улыбалась. Я подкрепил слова жестами и придал голосу повелительные нотки, дабы дуреха уразумела: перед ней знатный человек, которому надлежит подчиняться. Но добился лишь того, что девчонка испугалась и попыталась бежать. Я схватил ее за руку и не пустил. А она как закричит!

Видимо, трогать чужих рабынь без разрешения в этом мире считается неприличным, иного объяснения гневу того самого господина с серьгой я не нахожу. Он явился на зов девчонки и был очень недоволен, извинений и объяснений не понял или не принял. А после сбежались его слуги и обошлись со мной весьма неучтиво и грубо. Мое платье окончательно утратило приличный вид, здоровье подверглось угрозе, но все это мелочи по сравнению с тем, что могло произойти! Я похолодел, когда один из рабов схватил меня за косу. Слава Тьме и Свету, волосы остались при мне. Но осознание своей беззащитности, невозможности избежать позорной участи, если кому–нибудь — пусть даже этому мальчишке — вздумается провести ритуал принадлежности… Со стыдом признаюсь, что бесславно бежал, как только смог вырваться, и, хотя обидчивый юноша не стал снаряжать погоню, ломился через лес, пока не выбился из сил, а потом просто шел на одном только упрямстве.

К безлюдным местам так и не выбрел. Стоило удалиться от одного поселения на безопасное расстояние, как вблизи оказалось другое — значительно больше и по виду богаче. Я хотел обойти его стороной — и вышел к дороге. Ах, что это за дорога, отец! Темно–серая, ровная, шершавая лишь настолько, чтобы по ней не скользили колеса и подошвы, покрытая… не знаю, чем именно. Но оно выглядит цельным — без всяких стыков. А еще на него были нанесены белые полосы — не то магические узоры, не то какие–то знаки для возниц. Но все это я разглядел значительно позже, в другой день, а тогда просто хотел поскорее перейти на другую сторону и убраться подальше. Усталость притупила внимание, и я не заметил приближения опасности. Внезапный пронзительный звук заставил остановиться в поисках его источника, а сильный удар сбил с ног и вышиб дух.

Что было дальше, в точности сказать трудно. Я приходил в себя на несколько мгновений и вновь терял сознание, не успев понять происходящее. Тьму сменил туман, расцветился радужными кругами, просветлел — и сквозь сияющую дымку проступил лик прекрасной богини. Я молил ее о помощи — просил удачи, отваги и сил преодолеть все трудности и вернуться домой с честью. Что реально, а что только привиделось — не разобрать. Куда–то ехал — или меня несли… Кажется, даже роняли. Окончательно очнулся в незнакомой светлой комнате, на мягком ложе. Кружилась голова, подташнивало, все тело болело — но не сильно, а словно послеусердной тренировки с воинами. Коса, хоть и истрепавшаяся, родовой медальон и почтовое кольцо были при мне, а вот одежды не оказалось. Лишь легкая простыня прикрывала тело ниже пояса. Рядом сидел пожилой раб в белых одеждах и что–то добродушно спрашивал. Я попытался вскочить, но был легко удержан на месте. На новый вопрос ответил, что не понимаю. Тогда раб заговорил в сторону, где обнаружилась его госпожа — красивая девушка, чем–то весьма обеспокоенная.

Она подошла, глядя на меня с тревогой и участием. Длинные светлые волосы незнакомки, небрежно собранные драгоценной заколкой, легкое платье из пурпурного шелка, чистая кожа, ухоженные руки с тонкими пальцами, унизанными кольцами, осанка, грация — все говорило о благородном происхождении и богатстве прелестницы. Я решил, что раз не в состоянии бежать, стоит проявить учтивость. Представился и поблагодарил за спасение, хотя насчет последнего еще сомневался. Она назвалась Анастасией, отчего–то утаив родовое имя и титул, потом задала вопрос на одном языке, на другом, на третьем — они различаются по звучанию, не спутать. Но разговора, конечно, не получилось. Тогда девушка обратилась к слуге, выслушала его долгие объяснения — возможно, он рассказывал, где меня нашли, или делился подозрениями, кем бы я мог быть. Анастасия что–то уточняла, чуть хмурясь, но, похоже, страхи ее улеглись. Госпожа тихо дала рабу последнее распоряжение и вручила какую–то бумагу, которую он принял с благодарностью и вышел вон.

Эта бумага, отец, — весьма занятная вещь. Я еще в первом селении видел, как похожие грамоты обменивались на овощи. Знать бы, что там написано. Но даже если не выясню — все равно полагаю весьма интересной идею использовать некие знаки благосклонности хозяина для поощрения рабов. Например, можно давать угодившему право на день отдыха или смягчение наказания за провинность таким вот образом, чтобы он мог передать свою привилегию кому–то из близких или сменять на нечто нужное. Желание получить больше добавит слугам покорности и трудового рвения. Нам это ничего не будет стоить, а особые знаки станут ходить среди рабов подобно золоту среди свободных.

Но я отклонился от повествования, простите. Нелегко рассказать о случившемся далее, но вам следует знать.

Анастасия скептически осмотрела меня, задумчиво закусив губу, потом что–то решила и принялась тянуть меня с ложа. Я не усмотрел в хрупкой девушке угрозы и позволил себя поднять и довести–дотащить до крошечной купальни, где она самолично поливала меня теплой водой из волшебной лейки, вода в которой не заканчивалась, помогла вымыть волосы душистым мылом и завернуться в халат. Обратно я шел с трудом, но самостоятельно. Уложив меня в чистую удобную постель, Анастасия дала мне какие–то снадобья, обработала раны (к счастью, незначительные), принесла еды, снова поила лекарствами — и все сама. Думается, она меня прятала от чужих глаз: я слышал голоса, хлопанье дверей, но в предоставленные мне покои никто, кроме хозяйки, не входил. Должно быть, девушка никому не доверяла, если не считать старика в белом, усланного с поручением.

Мы по–прежнему не понимали слов друг друга, но некое подобие диалога наладилось — с помощью мимики, интонации, жестов. Анастасия была так мила и предупредительна… Ее действия казались проявлением гостеприимства и заботы о раненом и не вызывали ни малейшего протеста. Даже когда прелестница принялась расчесывать меня — не воспротивился. Сам бы не справился: после нескольких дней в лесу, драки и случившегося потом, прическа обрела удручающий вид. Столь деликатно, нежно она разбирала спутанные волосы, что я блаженно расслабился, уплывая не то в сон, не то в фантазию… Пока она не обрезала прядь моих волос! Я даже не заметил, когда в ее руке оказались крошечные ножницы. Родовой медальон вспыхнул, а меня словно молния пронзила. Поначалу до смерти перепугался, что случилось худшее. Но потом понял: дело в другом — и испытал невероятное облегчение. Конечно, я не собирался жениться так скоро, да еще в чужом мире, но все же это несоизмеримо лучше, чем угодить в рабство. Даже рассмеялся от нелепости произошедшего. С детства знал, что однажды приведу избранницу под свой кров, смою с ее тела пыль прошлой жизни, наброшу свой плащ в знак защиты, а затем состригу локон, делая своей. И так старательно искал будущую супругу, боялся ошибиться… И в итоге меня самого взяла в мужья почти незнакомая иномирянка! А я и не понял сразу, представлял свадьбу торжественным и красивым действом, а не чем–то простым и будничным. Вот глупец!

Внутри тлело негодование, сердце наполнила горечь, словно меня предали. Отчего так? Анастасия в своем праве. В этом мире я никто, даже не маг, и ничто не мешало ей обратить меня в рабство. А теперь позорная участь мне не грозит. Но благодарности в себе не находил. Новоявленная жена заметила мое настроение и встревожилась, осторожно коснулась, заглядывая в глаза. Словно не догадывалась о моих чувствах, будто ей это вообще важно. Что мне было делать, возмущаться? И без того натворил глупостей… Промолчал и даже выдавил из себя улыбку. Анастасия посмотрела сочувственно, ласково что–то сказала и оставила меня одного.

А я все думал. А не спрашивала ли жена моего согласия? Я ведь не понимал, что она говорит, вдруг по незнанию показал, будто не против. Тогда наш брак — всего лишь результат недоразумения, которое легко исправить. Я был не в силах разорвать узы, но Анастасия легко могла это сделать, однако при этом лишила бы меня защиты. Стоило ли о таком просить? Хорошенько поразмыслив, решил ничего пока не менять. Незакрепленная связь рвется, когда супруги оказываются в разных мирах, а я не собирался делить с женой ложе до возвращения домой. Всего–то шестнадцать дней оставалось терпеть. Успокоенный такими мыслями уснул.

Проснулся вечером — и убедился, что правильно поступил, решив не пороть горячку. Анастасия по–прежнему была любезна и внимательна, не демонстрировала свою власть, позволила звать себя коротким именем — Настия. И, хотя мне стало намного лучше, на закрепление связи даже не намекала. Вспомнилось, что при омовении она старалась не смотреть на мою наготу, позволив намочить простыню, которой я прикрывался, и волосы принялась расчесывать только с моего разрешения. Мне даже стало стыдно за свои подозрения. Девушка увидела во мне представителя благородной крови и искренне хотела помочь. Возможно, для того и провела ритуал. Уж не послала ли ее богиня, которую я молил о спасении? Вы, наверное, сочтете меня наивным, отец, но проведя в доме жены почти двенадцать дней, я не нашел причин усомниться в ее добрых намерениях.

Жилище Анастасии — место весьма интересное. Здесь столько потрясающих артефактов! Движущиеся и говорящие картины. Ящик, разогревающий еду. Охлаждающий шкаф. Удивительная плоская штучка, с помощью которой можно разговаривать на расстоянии и даже видеть собеседника! Бочонок, сам собой разбрызгивающий благовония. Светильники, загорающиеся от прикосновения к специальному месту на стене или от хлопка в ладоши. Ванна, сама наполняющаяся водой. Все не перечислить. Некоторые предметы подчиняются любому — те же светильники мне удавалось зажечь без труда. Другими способен управлять лишь маг — например, магическая доска в моих руках не работала, хотя Настия заставляла ее и петь, и показывать далекие страны, и мгновенно создавать великолепные портреты.

На следующий день после свадьбы жена сняла с меня мерки и продемонстрировала картинки с разной одеждой. Я тогда не понял, зачем это нужно, ведь не собиралась же госпожа шить. Но пару приглянувшихся брюк и рубашек показал. А вечером какой–то раб принес огромную сумку с уже готовыми вещами, среди которых были точно такие, как на тех рисунках. В следующий раз картинки я рассматривал внимательно, чтобы выбрать лучшее. Жена проявила щедрость и одарила меня роскошным гардеробом из разнообразных удивительных тканей, различных фасонов. Держу пари, ни у кого в нашем мире нет пурпурных носков с радужной вышивкой! Ничего взамен прекрасная госпожа не просила. Да и что я мог бы ей дать? Настия и без меня имеет все, чего пожелает.

Магия этого мира намного сильнее нашей. Наверное, потому и замки не строят — просто защищены достаточно, чтобы не опасаться нападения. Жить с рабами под одной крышей здесь не принято. Властелин обитает в отдельном доме — самом большом и красивом, а слуги селятся рядом и приходят, когда потребуются господину, артефакты позволяют призвать их в любой момент. Так и у Настии. Рабы ухаживают за садом, иногда заходят прибираться, приносят обед и ужин — но постоянно в господском доме не толкутся. Если требуется какая–то мелочь, например, напиток или закуска — есть волшебные вещи, не нужно ни ждать, ни тратить силу, ни проверять, верно ли тебя поняли. Я быстро привык к такому укладу и нашел его весьма удобным.

Оказалось, моей супруге принадлежит то самое селение, мимо которого мне не удалось благополучно пройти. Оно действительно больше и красивее владения юноши с серьгой. И уличные фонари здесь вычурнее, и дорога лучше — я уже о ней писал. Повозок больше, притом они намного красивее виденных ранее. И тише. Высокий забор, служащий защитой от посторонних взглядов, украшен росписью, а ночью поверху бегают маленькие цветные огоньки. Все это я разузнал не в один день, но сейчас уже не вспомню, что и когда выяснил. Сам не замечал, сколько новых сведений в моей голове, пока не сел за письмо. Признаться, в последнее время мысли мои занимало иное.

Придерживаться плана — ничего не предпринимать и ждать возвращения домой — оказалось не так–то просто. На третьи сутки здоровье мое улучшилось, а настроение… Поначалу было терпимо, но с каждым днем становилось тяжелее. Вечера Анастасия проводила дома — иногда усаживалась за стол и принималась колдовать: в трансе быстро–быстро стучала по плоскому артефакту, глядя на магическую доску, на которой появлялись и исчезали письмена и рисунки. Я однажды подошел посмотреть, но Настия одарила меня таким взглядом, что и без слов ясно — нарушать ее сосредоточение нельзя, опасно вмешиваться в сложные ритуалы. Бывало, жена надевала на голову обруч и отдавала кому–то невидимому распоряжения, отчитывала, допрашивала. В такие моменты она выглядела особенно величественно — не просто благородная госпожа, а истинная владычица. Временами же уделяла внимание мне — показывала диковины, угощала дивными яствами, учила своему языку, подолгу разглядывала — не с вожделением, а с любопытством. А я все чаще представлял, какие волнующие тайны скрываются под ее одеждой, мечтал прикоснуться. Отгонял навязчивые фантазии, но трудно не думать о закреплении связи, когда давно не был с женщиной, а рядом соблазнительная красавица. Еще труднее понимать, что мои ласки ей не нужны. Анастасия часто куда–то уезжала на волшебной повозке и никогда не приглашала меня с собой. Как–то перед уходом оставила мне грамоты для слуг, но одарить ими оказалось некого. Я остановил одного, проходящего через сад, хотел приказать срезать цветы для жены. Он только смотрел на них, улыбался и кивал — так и не сообразил, чего от него требуют. Одна морока с этими рабами. И не расспросить их, куда Настия наведывается. Пробовал проследить — она исчезла из вида раньше, чем я дошел до ворот. Дома говорила с кем–то по телефону — это штучка для общения на расстоянии. Я не знал, где жена бывает, с кем беседует, зато хорошо понимал: только я после ритуала могу желать лишь ее, а Настию ничто не ограничивает. Мне же оставалось довольствоваться тем, что детей от другого она иметь не сможет — по крайней мере, пока не расторгнут наш брак. Но ведь именно разрыв и должен был случиться. Я сам этого хотел, но уже не мог радоваться скорому расставанию. Уговаривал себя, что, вернувшись домой, буду проводить ночи с прекрасными рабынями, однако теперь они не казались столь уж привлекательными. И хотя знал, что после уничтожения связи вновь буду ценить красоту разных женщин, — это не утешало, ведь все мысли занимала одна — Анастасия. Тонкий аромат ее благовоний дурманил голову. Она стала мне сниться. Если бы жена пришла ко мне ночью — не удержался бы. Но она не приходила.

Горько сознавать, что принадлежишь любимой, а она тебе — нет. Мне хотелось разозлиться на нее, возненавидеть — и не получалось. Гневаться оставалось только на себя — за то, что не способен привлечь, удержать, обладать. Даже требовать чего–то не вправе. Как же мерзко понимать — не умом, а всем нутром, душой и сердцем — мы не равны. Это ее дом, ее слуги, и я — ее. И каждый раб об этом знает. Она вольна поступать как угодно, жить как хочет, не советуясь и не отчитываясь, спать с другими, пропадать и появляться, когда вздумается. А я ничего этого не могу. Гадко.

Вчера долго бродил по саду в задумчивости. Накануне Анастасия спрашивала меня… кажется, интересовалась, собираюсь ли я домой. Или где мой дом? Не уверен, язык ведь за такой короткий срок не выучить. Но выглядело так, словно она устала принимать меня — будто надоевшего гостя. Или Настия хочет, чтобы я перестал быть именно гостем, а стал тем, кем и должен после обряда — мужем. Намекала, что мой дом теперь здесь? Подобная мысль грела. Но согласиться… значило остаться здесь, пока не надоем жене, возможно — навсегда. Или вернуться — и страдать по ней, пока Настия не решит избавиться от уз — если решит. Не знать женщин, не обзавестись наследником, подвести и опозорить род — нет, нельзя. Срок наказания уже истекает, надо дождаться. Анастасия давно вернулась из очередной поездки, раб принес коробки с ужином, а я так и не разобрался, что же она хотела сказать — и что следует отвечать. Но не оставаться же в саду до утра. Холодало. Я поднялся на крыльцо, тихо вошел…

Настия стояла в коридоре у зеркала и примеривалась большими ножницами к аккуратно отделенной пряди волос надо лбом. Заметив меня в отражении, улыбнулась — и резанула на уровне глаз. Не веря себе, я приблизился и нерешительно протянул руку, ловя в зеркале взгляд жены.

— Можно? — благоговейно прошептал, боясь поверить, спугнуть счастье. Задать вопрос более внятно не смог бы даже на родном языке.

Она удивилась.

— Конечно! — словно ее поступок естественен, будто иначе быть не может.

Схватив прядку, я вытащил медальон из–под рубахи, обмотал его драгоценным локоном, зажал изо всех сил, даже зажмурился. Родовой артефакт нагрелся, тихонько щелкнул — и раздвоился. Получилось! Я сгреб свою — теперь уже свою Настию в охапку, прижал, покрывая поцелуями лицо, шею, плечи… Любимая сначала растерялась от такого напора, но потом ответила и… Полагаю, нет нужды объяснять, что мы делали всю ночь. Ничего лучше со мной никогда не случалось. Это не передать — надо самому ощутить.

Сейчас Анастасия сладко спит, а я пишу это письмо. Думаю, вы догадываетесь, как нелегко мне дался рассказ, и понимаете, что утаить часть случившегося не составило бы труда. Достаточно было сообщить о заключении равного брака — и не делиться терзаниями, унижением, почти отчаянием, которые пережил. Но вы должны все знать — из–за матери. Я помню, с чего начался ваш разлад. Не саму ссору, не повод, но слова, столь прогневившие вас: «Я устала быть твоей собственностью». Собственностью, отец, не женой. Мама не просила разорвать узы, как вы — да и я, каюсь, тоже — решили. Она хотела получить подтверждение, уверенность, что вы желаете видеть ее рядом, а не у ног. Я понял это только теперь, когда сам побывал на ее месте. Если она все еще дорога вам — сделайте это. Поверьте, нет ничего прекраснее полного единения с любимой. Вместе. Навсегда. До смерти — и после, вечно. А если не готовы сделать такой шаг — отпустите ее, не держите взаперти. Я вырос и более не нуждаюсь в материнской заботе, а вы… раз не желаете разделить с женщиной все, значит, она вам не нужна. Вы считаете меня глупым юнцом — я и впрямь молод и малоопытен — но после пережитого кое в чем знаю толк и потому посчитал себя вправе давать советы повелителю. Прошу, не отвергайте их, не обдумав.

С уважением и надеждой на понимание

ваш преданный сын

Далиан эр Тивайнис Драккет Джайлир

Ольга Холод Дело о пропавшем портале

Главе королевской службы безопасности Алории

Тревору Ре Камиль

15 Травеня 7381 года после Создания

от младшего следователя гор. Метрии

Эмилии Ре Камиль

Отчет, написанный во гневе и для успокоения души (не забыть потом оформить нармально)

Дорогой муж (зачеркнуто). Уважаемый глава службы безопасности, если ты (зачеркнуто) Вы отправите меня еще раз на задание, подобное оконченному, то до конца дней своих будете вынуждены ночевать в своём долбаном (зачеркнуто) управлении, ибо более идиотского, но с ваших слов полезного, дела я в жизни не вела.

Далее я постараюсь подробно и более корректно описать то, что приводит меня в бешенство (зачеркнуто) в праведное возмущение.

После завтрака с Вашей чудесной матушкой (да продлят боги её жизнь, но вдали от нас), которая угощалась в это великолепное утро моими нервами, Вы сообщили мне о новом задании. Не как муж, а как начальник, со всевозможным пиететом в виде нахмуренных бровей, поджатых губ и сурового взгляда. Проникнувшись всей серьезностью ситуации, я отодвинула кружку с чаем от себя подальше.

Итак, Вашей дражайшей супруге было сообщено, что раз она обладает красным дипломом выпускницы «Государственной правовой академии» и уже несколько лет его достойно отрабатывает, то на новое дело может быть отправлена только она. От огромного количества розового желе на моих ушах сей разговор был принят на полном серьезе, и окрыленная я, получившая папку с инструкциями, улетела на место преступления.

А вот дальше желе немного подтаяло, и я открыла документы, чтобы ознакомиться с первичными сведениями. Дело было необычным, буквально за ночь в городе Ролин пропал стационарный (для одарённых: это значит неподвижный!) портал, установленный еще до Сотворения созданиями, о которых почти ничего не известно, для связи с другими такими же порталами, разбросанными по нашему миру.

Прибыли на место преступления мы с напарниками поздно, потому как долго не могли найти это самое место, ибо не обнаружилось даже постаментика, пока местные просто не ткнули нас в небольшой прямоугольник, начерченный прямо на земле, видимо, палкой (не помоги они нам, великим сыщикам, мы б еще неделю там ползали со всеми своими дипломами). Осмотр ничего не дал, никаких зацепок или версий, магический фон не был потревожен, я даже перекинулась и пропахала носом всю площадь, но только обоняние отбила обилием запахов. Опрос возможных свидетелей (читай всех жителей в радиусе видимости) также оказался бесполезным, потому что портал исчез ночью. Все благополучно дрыхли и ни гугу — вот хоть на луну вой, хоть плачь. Мы даже исследовали грунт, выкопав здоровенную яму, на месте которой пришлось спешно делать колодец, ибо подземные воды — это тебе не ручеек камушком перекрыть.

Две недели были убиты просто ни на что, психика Вашей дражайшей супруги пошатнулась неслабо, потому что такого висяка наша организация еще не видела. Местный управитель бился головой обо все подряд, заливая нас слезами и умоляя найти портал, местные купцы стонали и подсчитывали убытки, а иностранные торговые караваны (слава богам, их тут не очень много), путь которых лежал через этот город, недовольно зыркали в нашу сторону и мысленно точили ножи.

Дело начало разъясняться в середине третьей недели, причем случившееся происшествие, казалось, никаким боком не относится к нашему.

На постоялый двор, в котором мы остановились, прибежал запыхавшийся мальчишка лет тринадцати с огромными от страха глазищами и начал голосить на всю округу, чтобы ему позвали «господ следователей», а то у него такое, что «прям ужасть как ого»!

Наш старший оттащил пацана в угол и долго о чем–то расспрашивал, после чего пришел задумчивый, ткнул в меня и Саргла пальцем и отправил вместе с мальчишкой в пещеры за городом, в которых, по рассказам паренька, завелся монстр.

Тяжело вздохнув, мы потопали в пещеры, причем мне приказали шлепать в зверином обличье, а то мало ли что. Сначала мы очень скептически отнеслись к эмоциональному повествованию нашего проводника, который в пещере искал клад. А потом прибыли к пункту назначения, и стало не так смешно. Пещера оказалась одним из заброшенных рудников, в которых любила заводиться всякая гадость. Хмуро со мной переглянувшись, Саргл отослал паренька обратно, а сам достал из ножен меч и, подвесив над головой «светлячок», первым зашел внутрь. Поблуждали мы от души, отчего из ярко–белого волка я стала темно–серой, нацепляв на шкуру всякой дряни, пока за очередным поворотом не послышалось шипение и какие–то скребущие звуки.

Жестом показав напарнику пока не лезть, плюхнулась на брюхо и тихо поползла в сторону непонятных звуков, чутко поводя ушами.

Я была готова увидеть там что угодно — начиная от упыря и заканчивая потерявшимся в каменных недрах нашим королем (да продлятся годы его правления), но то, что там оказалось, поставило меня в тупик. Посреди небольшой пещерки свернулся огромный чешуйчатый змей длиной около трех саженей с семью парами маленьких лап, равномерно расположенных вдоль тела. Узкая морда с приличным набором зубов издавала, как мне показалась, недовольное шипение, в то время как две передние пары лап скребли стену пещеры, что–то из нее выковыривая. Хотя как что–то? Кучка драгоценных и полудрагоценных камней совсем не оставляла поводов усомниться в том, что выкапывала эта кракозябра.

Тихонько пятясь хвостом к выходу, я вернулась к напарнику. На вопрос что там, ответила максимально округлёнными глазами и весёлым помахиванием ушей, ибо этот недотёпа от волнения, видимо, забыл, что в звериной шкуре я разговаривать не могу. Поэтому, покрутив лапой у головы, поднесла ее к пасти, типо «тссс», и поманила Саргла за собой. Тот погасил фонарик, воспользовался заклятием бесшумного скольжения и пошел смотреть на нашу находку.

Однако заклятие оказалось лишним: узрев чудо–юдо, друг выругался, чем привлек внимание животинки. Та дернула башкой в нашу сторону и рассержено зашипела. Пришлось зубами выдергивать напарника из зоны поражения, но тот быстро пришел в себя и начал плести сеть, а я в это время служила щитом, отвлекая на себя внимание. Импровизированные догонялки змеюке не понравились — или она просто подвох почуяла, — но суть в том, что, сгребя лапками себе в пасть наковыренные камушки, та дала дёру.

Короче говоря, тварюшку мы упустили, за что были обгавканы своим капитаном. Однако к утру тот сменил гнев на милость, потому как случилось невероятное: портал за ночь вернулся на место, хотя вру, немного левее, так как на старом месте теперь стоял колодец. После трех часов прыганья, ползанья, обстукивания и обнюхивания стало понятно, что ни фига не понятно.

Пришлось задержаться еще на пару дней, но портал так никуда не делся. Мы обследовали злополучную пещеру всей командой, но так и не нашли змейку, поэтому пришли к выводу, что она сбежала. Однако перед отъездом всё же поставили в известность о монстре местного мага, а то мало ли, куда уползла эта кладоискательница. Вечером мы собирали свои пожитки очень подавленные, потому что чувствовали себя никчемными магами и тем более следователями. Ничего толком не сделали, только клоунами побыли для всего города. Настроение упало еще ниже, когда утром следующего дня мы гуськом топали в сторону портала для отправления. Однако этой мерзкой каменюки опять не было на месте! Капитан Леймонтс даже выругался на трольем, да так грязно, что заслужил наш уважительный взгляд. Когда до наших воспаленных после всего случившегося мозгов дошел смысл происходящего, парни скинули мешки на землю и поплелись осматриваться, что, впрочем, как и в первый раз, было абсолютно бесполезно.

Совещание мы провели все в той же таверне, из которой попытались съехать. Итогом данного саммита стало круглосуточное дежурство. Вообще–то мы его уже ставили, когда только приехали, но тогда оно было не таким необходимым, как сейчас. В одном мы были единогласны: портал вернут, а вот когда — неясно, поэтому бдим и ждем, пока у похитителя проснется совесть.

Видно, в прошлый раз она у воришки проснулась, потому что уснула у моих сослуживцев, так как меня положили на ночь ровнехонько в то место, где стоял портал раньше (во второй раз, а не в первый), чтоб уж наверняка не пропустить. Единственным послаблением стало разрешение находиться в шкурке, моей родной и тепленькой, а не отмораживать то, где в человеческом облике нет хвоста. Парни же поделили ночные часы на смены и дежурили по периметру, периодически прощупывая меня по амулету связи, привязанному к лапе, тогда как все остальное было завешано разными экранирующими и маскирующими артефактами. Приходилось сидеть вообще неподвижно, только изредка меняя позу, иначе это богатство начинало позвякивать при малейшем смещении.

Дежурство проходило весело, ночами я изображала памятник на площади, старалась даже не моргать, а днем ела и отсыпалась.

Все закончилось в четвертую ночь, как раз в тот момент, когда отлежанный левый бок захотелось поменять на отдохнувший правый. Только я перевернулась, как перед моим носом без единого звука приземлилась та самая неопознанная змеюка и принялась копать землю.

Я удивленно замерла, но потом поняла, что «чудо» меня не заметило, скорее всего, из–за заклинаний, и принялась наблюдать, просигналив парням, чтобы были готовы. Земля под когтистыми лапами ни разу не скрипнула, а расползалась, как подтаявшее масло. Когда ямка стала достаточно большой, чудище отрыгнуло что–то в нее и буквально испарилось. Ошалело взмахнув ушами, я подобралась к яме и присвистнула бы, если бы волки могли свистеть. На дне лежала слегка подслюнявленная кашица из драгоценных неограненных камешков. Через мгновение после того, как я вытащила свой любопытный нос из ямы, рядом с той снова материализовалась змеючка и, не обратив на меня внимания, снова плюнула в самодельную заначку. После этого облизнулась и шикнула на меня прямо в упор, отчего шерсть встала дыбом и, взвизгнув, я отскочила на пару метров.

Но змей не стал на меня нападать. Он спокойно закопал клад, прировнял его лапками и свернулся над ним в большое вертикально стоящее кольцо. От внезапного понимания происходящего я истерично взмахнула амулетом связи, немедленно собирая ребят, однако моё сообщение припоздало, потому как они все вместе уже стояли рядом со мной и хмуро наблюдали за тем, как еще недавно живой и дышащий монстр, сейчас закусивший в пасти кончик хвоста, медленно покрывался каменной коркой, которая с виду была идентична кладке портала.

Стоя у портальной арки, мы с благоговением взирали на еще одну тайну нашей большой вселенной, которая невольно приоткрыла нам разгадку. Когда змей окончательно окаменел, мы встрепенулись и дружно уставились на кашлянувшего капитана.

«О том, что видели, молчок. Узнаю, что растрепали, — пойдёте под трибунал. А через день вернёмся сюда и будем ловить того, кто грабит эту зверюшку», — сказал он нам тогда.

И оказался прав. На второй день после той памятной ночи мы схватили у арки молодого парня, тщательно что–то копающего.

После магически усиленного допроса студент выпускного курса Академии Магии выдал, как спьяну решил, что его диплом будет об устройстве порталов и нетрезвые ноги повели его к ближайшему.

Как он додумался копать под древнейшим артефактом, он вспомнить не смог, но когда откопал камешки, то почти протрезвел и выгреб все, что было. Наутро, узнав о пропаже оскверненного портала, парень перепугался, но к обеду совесть благополучно притихла, оглушенная криками жадности. Когда портал вернулся на место, будущий светила науки не придумал ничего лучше, чем снова провернуть тот же фокус. Награбленное добро почти в полном составе (хотя трудно судить, не зная сколько было) обнаружилось на съемной квартире в тайнике под полом. Горе–мага, который после себя зачистил все следы на месте преступления, мы бы не нашли, если бы не знали, что искать. Однако драгоценные камни излучают магический фон, небольшой, если камней немного, но если их две ходки из подпортального схрона, фон уже ощутим.

Уверив местных, что вора мы поймали и их средство дальнего путешествия более не пропадет, наша компания дружно свалила из этого городка.

И я бы не выпускала пар на пергамент, если бы по пребытии в управление нас не перехватили королевские гончие, которые больше тринадцати часов промывали нам мозги, пока мы их не уверили, что ничего не видели, не слышали и вообще слабоумные.

Итак, если твои паршивцы еще раз так поступят с твоей, как оказалось, беременной женой, я отгрызу им все, до чего дотянусь, а с тобой вообще разговаривать не буду, гад (зачеркнуто)!

P. S. И да, я не пошутила, я беременна.

P. S. S. Сожги потом, пожалуйста, этот свиток, если я забуду и ты прочитаешь.

Hiliel Жажда

Господину–вербовщику, не назвавшему себя, и начальнику тюрьмы «Последний приют» от подсадной утки, известному вам как Длиннорукий Дик

День первый

Писать стараюсь подробно, как и было вашим строжайшим указанием велено. Все странности и необычности подмечать да глаз с магика не спускать. Первый день на нижнем ярусе не задался. Этот ваш магик из одиночки напротив не обратил внимания на моё водворение. Перебранка со стражником да следом отхваченная мною пара зуботычин никак его не расшевелили, как сидел у самой решётки, так и остался сидеть, ровно мертвяк он или спит с открытыми глазами. Морда бледная, давно, видать, солнышка не видывал, губы серые, в нитку. Только в глазах тех да на лице всполохи от огоньков играют. Жуткое зрелище, скажу я вам. Зову, разговорить пытаюсь, всё одно — молчит. Охрип аж, выругал грязно, а этому хоть бы хны — завалился на лежак и знай себе сопит. Чуть позже у меня живот как прихватило, в пот бросает, от боли разогнуться не могу да от ведра отойти. Но это наверняка не снуломордого рук дело. Всем известно, на нижних ярусах магичить не моги, притом таких дрянных помоев, как здесь, ни в какой другой тюрьме не едал. Так–то и скоротали ночь. Я глаз не сомкнул, маялся, магик иногда только бормотал что–то на незнакомом языке. Тихо было, ни мышь не шурхнет, ни жучок какой, знай только светильники магические потрескивают, да живот мой бурчит.

Прошу только сносной еды, иначе быстро здесь когти отброшу. Не магик, увы, эфиром питаться не приучен.

День второй

Утром на смену явился Сар, второй тюремщик, его топот ещё на лестнице слыхать было, железные подковки на сапогах будь здоров грохают. Пока он громыхал мисками с баландой, встрепенулся магик. Некоторое время он молча наблюдал, как я собачусь со стражником насчет порченой еды, едва успел незаметно тому писульку свою отчетную подсунуть. Потом подобрался ближе, вцепился в прутья решетки, аж пальцы побелели, и только тот за порог, ей–ей, всю спину взглядом иссверлил, срывающимся голосом спросил, видел ли я его.

Кто такой «он», я не понял, так ему об том и сказал. Ух он разозлился! Вскочил, глазами засверкал, фыркнул да в дальний угол одиночки своей усвистал. И миску прихватил. Хлебает, чтоб его, утроба магическая. Меня–то от одного взгляда на варево мутить начинало. Хоть и полегчало, есть не стал, лежал себе, приглядывал в полглаза. Он же в два счета выхлебал ту гнусь, не поморщился даже, и давай лопотать на своем магическом, слов не разобрать. Да за цацку на шее всё хватался, приметный такой камешек, ало–граненый, волшебный, видать был. Потому и был, что нижний ярус это вам не шуточки. Даже мне здесь неуютно, простому воришке без капли магии, а магикам и подавно тошно: вся сила их уходит здесь.

Бормочет, значит, он своё, а ночь бессонная да беспокойная дала, знать, задремал я под его говор. Не знаю, надолго ли, только проснулся резко, ровно ногой толкнул кто. Глядь, а сумрак вокруг, светильники едва теплятся, трещат нещадно, да свет тот дрожит — вот–вот погаснет. Затаился, прищурился и смотрю, что в соседней клетке творится. Магик на полу скорчился, и пред ним не то животина какая? Мелкая, с кошку уличную, да мастью темная. Смотрели друг на дружку, будто и не дышали оба. Магик лицом сметаны белее, не моргнет, а тварь та все ближе да ближе к нему подбирается, ну чисто кошка к птице, того и гляди вцепится. Хотел было окликнуть дурня, но горло перехватило со страху, рук–ног не чую, только и могу глаза таращить. Кое–как воротнулся, чуть с лежанки не слетел, дрянь эта услыхала — и дёру, лишь сквозняком морозным мазнула — и нет её. Тут же и свет выровнялся, трепыхаться и биться перестал. Гляжу — магик тот сомлевши лежит, еле дышит. В беспамятстве провалялся долго, я уже успел очередной доклад вам состряпать да поскучать, забеспокоиться. А как очнулся он, слабый был, чисто младенец, до кувшина с водой едва дополз и нахлебался, половину на пол проливая. Я давай теребить его, что там, как, да на все только ухмылялся недобро он. Потом в угол свой уполз, не то затаился, не то заснул. Магики проклятущие. Мне же было не до сна: трусило, да и раньше выспался. Что за зверюга это была неизвестная? Не слыхал о таких раньше. К встрече здесь с шустрой и весьма опасной тварью я совсем не был готов, думал — делов–то, только и придется посидеть на нижнем ярусе, последить за магиком, подслушивать, подмечать да разговорить. Теперь уже не уверен, что стоило соглашаться на этакое ваше выгодное предложение. Может, Каррадские каменоломни не такое уж жуткое место — в сравнении–то с одиночкой с разгуливающей по ней потусторонней тварью. Ни до чего толком не додумался, решил магика попытать потом, уж он–то наверняка что–то знает. Перетряхнул все вещи, но ничего мало–мальски подходящего для защиты не нашёл. Тюфяк с попахивающей соломой, рубаха, штаны, башмаки, один из которых каши просит, — нет, не отпугнут гнусь этакую. Только тюфяк… да и то, вонью если. Стопка бумаги, обломки грифеля, пустой кувшин да миска с баландой. Эх, без толку всё.

День третий

Под утро я все же забылся сном и очухался только от грохота двери. Завтрак. Мрачный, явно прокутивший всю ночь стражник, постанывая и распространяя вокруг винный дух, смачно выматерил меня, когда я стал упрашивать его передать просьбу о разговоре начальнику. Мои намеки на особые договоренности он тоже слушать не стал, ляпнул нам с соседушкой по миске каши да смылся, прихватив доклад. Заскрежетал засов, и мы снова оказались в одиночестве.

Не сговариваясь, кинулись с магиком к мискам. Мне по вкусу пришлось, и соярусник оценил, крупа не прогорклая, плесенью не пахнет, даже масла чуток подтаявшей лужицей сверху. За что вам и спасибо. А мой молчаливый сосед так и не пожелал со мной говорить. Сколь ни пытал я его про ту тварь, так и полслова не обронил, хотя по глазам видно было — знакома ему гнусь. Кривился, отворачивался да молчал, словно воды в рот набравши. Чего бы я ни спрашивал: что за существо, чем нам опасно, как защититься или прогнать — всё одно молчит да презрительно глазами зыркает. Но под конец, видно, не выдержал, из угла своего обронил, дескать, магиков «Он» больше любит пить, вкуснее они ему, а мне, ворюге неотесанному, ни к чему знания те, не помогут. Спросил тогда у него, когда с ним покончит, тварь за меня примется? Магик только злорадно захохотал на это. Гад. Не в себе он у вас, совсем ума лишился в подземелье.

День…

Не позабыли там о нас с магиком? Стража раз в день с обходом является да с едой. И то, чуть не бегом, глянут в клетки, живы ли, — и тикать, словно стая голодных волков за пятки прихватывает. Вчерашнюю мою записку так и не забрали, но не беда, завтра две разом отдам. Я пишу отчеты, сплю, как и магик, молчу. Мне он не ответит, а одинокий голос в этой тишине ещё больше жуть нагоняет. Магик хиреет с каждым днём. Это существо по–прежнему навещает нас единожды в сутки, пьет его магическую силу. О появлении мы узнаем заранее: начинают потрескивать и мигать светильники, а потом слышится тихий шорох с проносящимся по ярусу холодком.

Топ…

Поэтому спим мы вполглаза, чуть затрещат светильники — оба настороже. Что с того, это нижний ярус, деваться отсюда нам некуда, и защититься от твари нечем. Замираем в ожидании.

Топ–топ… Тьма идёт.

Мягко, неспешно. Жертвы уже скованы ужасом.

«Он» всегда проходит мимо моей камеры, будто меня нет. Но я не обманываюсь, черствый сухарик всегда пригодится на черный день, когда закончится сладкое пирожное. Пробирается к магику, легко скользя между прутьями, ей–ей тёмного тумана клок. Я же, не в силах смотреть дальше, всегда зажмуриваюсь. В последний момент успевая увидеть, как это нечто устраивается на груди, облепляет лицо и пьет. Только после того, как моего лица касается лёгкий сквознячок, я понимаю — тварь ушла, сегодня она больше не явится, дальше можно спать спокойно. И проваливаюсь в сон.

День…

После прошлой кормёжки этой твари магику совсем худо. Не встает, да и не шевелится, редко–редко дыхание двинет грудь. Пришедший с обходом Сар даже задержался у камеры магика, прислушиваясь. Буркнул: «Живой ещё».

Про мой вопрос об отчетах сказал, начальства нет, срочно в столицу вызвано, а бумажками этими велел подтереться. Эхма, надо было сразу бросать писать, как только вопервой тварюку увидел. Вдруг не так страшны каменоломни, как их здесь малюют. Да, чую, не отпустили бы меня, после всего, что я тут видел.

И снова пишу. А что ещё прикажете делать?

Магик жив еле–еле, дотянет ли он до прихода твари? Надеюсь, да. Эх, тетушка говорила: «Учись, Дикки–малыш, глядишь в люди выбьешься». Зачем поверил тетушке, зачем научился писать?

Спать не могу, прислушиваюсь, ловлю шелест дыхания соседа, теперь это главный звук для меня. Пока жив он — живу и я. Вдох–выдох, вдох–выдох. Вдох…

Изо всех сил вслушиваясь, пропускаю появление твари. Она скользит неторопливо, словно зная, что жертва её уже никуда не уйдет.

Вы–ыдох–х…

На этот раз я не закрываю глаза и вижу, как разочарованно отпрядывает всё ещё голодный зверь. Все, кончился магик.

«Ма–ало» — порыв ветра ледяным выдохом.

Тихий шорох — и вот уже тёмное существо вглядывается вглубь моей камеры. Тело как льдом сковало под тяжелым взглядом белесых глаз без зрачков.

Шурх, топ…

Близко. Пришел твой черёд, Дикки–сухарик.

Шурх.

Не могу отвести взгляд от морды твари, только правая рука словно живет своей жизнью, медленно нащупывает башмак. Бросок — жаль, промазал. В последний момент существо ловко, словно насмехаясь, уворачивается. И мне слышится злорадный смешок. Потом тварь издает громкое шипение и исчезает. Но она здесь, я чувствую это.

Еще долго сижу и вглядываюсь в мерцающий сумрак. Страшно даже встать с лежанки и забрать обувку: существо еще не насытилось и обязательно вернется. Его ведет голод и любовь к жизни. Нашей жизни.

День последний

Вчера только я уже решил, что тварь больше не появится, как на меня со всех сторон обрушилась темнота. Голодная, злая, она залепила глаза, уши, рот. Сковала, обожгла грудь морозом зимней ночи. И тянула, с болью и хрустом, мое тепло, мою жизнь, оставляя взамен только холод и тьму.

Утро еще не наступило — с тех пор как я очнулся, стража не сменялась. После нападения твари едва могу держать грифель в трясущихся пальцах, строчки прыгают. И слабость, как после тяжкой болезни, в глазах то и дело темнеет, мысли путаются.

Магик мёртв. Мне, чую, тоже недолго осталось. Может, свидимся с ним там, в посмертии. Воистину, лучше бы меня на рудники отправили или руки лишили, чем такой поганый и никчёмный конец. Какая же силища была у него, ведь долго так продержался. В чем–то я даже понимаю магика. Может, он и знал, что это за существо и как его одолеть. Но не захотел рассказать, догадался ведь, для чего здесь такой, как я. Помощи от меня ему точно было не дождаться, от тюремщиков его тоже. Потому до последнего молчал, хоть и знал о скорой смерти. Теперь его понимаю, это ведь так страшно, умирать в одино…

Аэрия Морская дева

Что? А, и вам вечера доброго, уважаемый. Сесть ко мне хотите? Мест нет, а присаживаться к пьяным матросам опасаетесь? Что начнут буянить и в драку втянут? Двуединый с вами, сударь, таверна большая, да и не низкого пошиба! Да и если вдруг что, хозяйские сыновья в два счёта выкинут за дверь! У нашего Армана не забалуешь! Где ещё можно посидеть за кружкой хорошего эля, не прокисшего, как в других кабаках, заесть его ароматными рыбными пирогами, которые так умело стряпает жена хозяина, послушать песни менестреля… Да и вон у окна компания расположилась вам подстать же! Заезжие купцы! Вам бы лучше с ними поговорить, а что с меня взять? Всю жизнь рыбачу, кроме океана и рыб и не видел ничего… Ну, скалы ещё прибрежные, коих тут столько! Не сосчитать же…

Что? Не хотите с ними вести разговоры? Не о чем, кроме цен на шерсть и ткани? Да и о погоде ещё? Бог с вами, милостивый господин! Как будто с купцом и обсудить больше нечего! Все равно хотите ко мне присесть? Йэх, ну садитесь…

Как зовут, спрашиваете? А Иваром кличут! Отец так назвал. Первых сыновей у нас в роду так и называли… Родился где? Так деревушка дальше по побережью. Раньше была, да. А потом шторм подмыл берега, подтопило нас кое–где… Вот в один год по весне всем селением и перебрались дальше от тех мест. Болота там сейчас остались…

За знакомство? Давайте уже перестанем притворяться! Вы же не просто так ко мне подсели. И мест вокруг полно, помимо этого тёмного угла, и компания нашлась бы получше… Но нет, вы подошли прямо ко мне. И не думайте, что я не увидел, как вы входили в таверну. Человек, желающий просто перекусить, не стал бы внимательно оглядывать всех людей. Нет, он бы сразу направился бы прямиком к хозяину! А вы осматривались, приглядывались… Значит, искали именно меня! Я не настолько стар, чтобы быть слабоумным. Да и не так уж и пьян — чтобы не заметить очевидного.

Смутились? Ну зря вы это… Я ж не с целью укорить или посмеяться. Привык уже. Много народу так же, как и вы, приходили ко мне. Тоже угостить стремились получше и побольше, напоить так, чтобы язык у меня развязался… Любопытство, сударь, вот что двигало ими! Как и вами. И вам интересно услышать мою историю, хотя я уже так часто рассказывал все это, что, наверное, полстраны знает… Впрочем, не в будет от меня, если ещё один раз историю эту вспомню…

А вы учёный какой? Или летописец? Хотя по виду похожи на барда придворного, вон пальцы какие! Тонкие да изящные.Кожа нежная. И руки тяжёлого труда не знали отродясь. Как угадал? Да чернильные пятна видны. Явно не сапожным ремеслом себе на хлеб зарабатываете. И сетка у вас на волосах… А ещё по взгляду можно признать высокородного!

С самого начала хотите? Ну, обычная история. В семье рыбаков родился. Семеро нас было. Четыре брата у меня и две сестры. Да, живы все, выросли давно. Сами уже семьями обзавелись. Отец редко дома бывал, мать нас растила… Ну, и повторили мы с братьями судьбу отца — с морем жизни связали. Кто рыбу добывает, кто моряком заделался: океаны бороздит, перевозит какие–то товары да заморские диковины…

Вижу, что не очень вам это интересно, так что начну уже с того дня, когда мы увидели нечто такое–эдакое… Небывалое! Стукнуло мне в ту осень семнадцать годов как уже. Давно я отцу в его деле помогал. И в тот год творилось что–то непонятное. Раньше косяками рыба шла — ловить могли с утра до вечера. А как зарядили дожди, так что ни лов, так пустые снасти. Удивлялись поначалу, потом забеспокоились. Ведь если останемся без добычи, это беда для нас большая. Нечем торговать же. Да и есть нам тоже нечего. И вот так и было почти каждый день: выходишь спозаранку в море, закидываешь сети и ждёшь, надеясь и истово молясь, чтобы хоть на этот раз повезло! Но если и попадалось что–то, то или мелочь какая, или же улова хватало, чтоб ушицы сварить… Какая уж торговля!

И в один из дней так же вышли в море. Отец с дядьями забросили с баркаса снасти, сели ждать… Погода тогда стояла на диво тихая. Лёгкая зыбь на воде, ветра даже близко и нет. И солнце выглянуло. Пригревает. Ну и разморило всех. Оставил меня отец наблюдать, строго–настрого велев в случае чего сразу кричать! Сижу я, смотрю на волны, представляю, что откуда–то из глубины вверх поднимается косяк жирных рыб! Прямо так и вижу, как они всплывают, как блестят чешуйчато–серебристыми боками, как пучат глаза… И прямо в наши сети! Поймаем мы рыбу, домой привезем! И всем достанется! Хоть поедим, а не так, что зажевал ломоть черного хлеба, закинул в рот рыбий плавник, посасывай и представляй, что камбалу какую–то съел. Замечтался и не сразу заметил, что творится что–то непонятное. Внизу, вот прямо под нами, тени какие–то мелькали. Длинные, вытянутые, гибкие… Пузыри поднимались оттуда. А потом вода словно бы вскипела! Забурлила! О дно лодки биться стало что–то тяжёлое. Да с такой силой, что я едва не упал за борт! Схватился покрепче, думаю, кричать ли отцу или погодить? А сам жадно вниз смотрю — что там, что там такое случилось? Неужто правдивы рассказы о морском чудище, которое живёт на тёмном дне среди останков затонувших кораблей?

И тут в дно лодки что–то как ударило, аж баркас наш покачнулся так сильно — едва воды не зачерпнул бортом! Проснулись отец и дядья, вскочили на ноги! Заругали бы меня, что раньше не разбудил, да недосуг им было. Тоже перевесились через борта, смотрят, что же такое? А там все бурлит, крутится, как будто водоворот! А потом вода вдруг темно–алым окрасилась… И чуть погодя в десяти локтях от нашей лодки всплывать начала какая–то чёрная масса… Отец с братьями знаки охранные творить начали, Двуединого поминая, а сами смотрят! Да во все глаза! С отвращением, но и любопытством. Подплыли мы ближе — а это действительно тварь непонятная оказалась. Лодка наша ей на один зуб была бы, реши она нами закусить. А зубов у этой твари имелось ой как много! И щупальца длинные, вниз в глубину уходили — даже не разглядишь, какой длины–то. Глаза огромные, жуткие… Я потом долго во сне видел и это чудовище, и взгляд его застывший… И слизь сочится из глубоких ран на голове, дурно пахнущая такая, медленно стекает в море…

Отец, как увидел тварь, так сразу и понял, чего рыбы так мало было. Не иначе как это чудище и съедало все. Но так кто же убил его? Другое такое же чудовище? Если так, то вряд ли нам здесь следуетоставаться. Мало ли! Вдруг победитель сочтет нашу лодку подходящей добычей и нападет? Скомандовал уже отец разобрать весла и к берегу править…

А? Почему вернуться домой решили? А что ещё делать? Что говорите? Привезти ту мертвую тварь к селению? Бог с вами! Во–первых, не смогли бы мы своими силами справиться, во–вторых, ну а как с дальше с чудищем поступить? Не думаю, что кто–то решился бы такое в пищу использовать. Уж очень отвратная на вид была она…

Нет, не ушли мы тогда. Дядя мой, Шейден, углядел что–то среди щупалец. Крикнул нам, чтобы ближе лодку направляли… Веслом отпихнул одно из них в сторону, а потом и мы увидели…

Подумали сперва, что рыба это. Огромная только. А потом пригляделись! Ну, почти рыба… От пояса только и до хвоста все, как у рыбы. Чешуя отливает сине–серым блеском, плавники в прозелень… А выше! Вот не поверить можете, но именем отца клянусь, но человек был это! Девушка… Тонкие руки упирались в толстенное щупальце в попытках оттолкнуть, лицо бледное, глаза закрытые… И волосы шлейфом колыхаются в воде. Зелёные, что ёлка в лесу!

Что говорите? Русалка, да… У нас их морскими людьми кличут. Но редко кто их видел. Они по большей части таятся от нас. Далече от берега предпочитают плавать… Разве что иногда только шутят — снасти запутывают… Или издали приметишь, когда плавник мелькнет среди пенных барашков волн. А так вреда от них мы не видели, да и их тоже никто не обижал. Чего нам ссориться, что делить?

Ну вот. Увидели мы это, стоим и думаем, что же делать. Предложил кто–то достать мертвую русалку да отвезти её в город, учёным отдать для изучения. Но толку с этого? Всем же известно, что долго не протянет: "морские люди" — порождения океана и после смерти туда и возвращаются. Водой становятся. Зачем же вытаскивать, если на берегу русалка пеной морской станет да на песок и хлынет? Решили просто выпутать тело из щупальцев. Негоже твари той страшенной тонуть вместе с такой красотой!

Что? Да, сударь, красивая была эта русалка! Хоть и видно, что не человек, но большей красоты я за всю жизнь не видел! Брови к вискам приподняты, словно в удивлении, густые пряди промеж пальцев скользят, мягкие… Грудь маленькая, ребра под кожей просматриваются, на шее украшение из переливчатого жемчуга… И длинная рана на боку. Кровь оттуда медленно стекала тягучей струйкой…

А? Да, рассмотрели мы её. Отец же прыгнул в море, вытащил деву. И уже было хотел отпустить в море, чтоб ушла тихо ко дну, да смотрим мы — приложил вдруг пальцы к шее, там, где ямочка у ключиц. И нам машет, мол, помогите выбраться! Вытащили мы его, а он кричит, чтобы тряпки какие принесли да вина склянку. И уж только потом мы увидели, что слабо–слабо дышит дева–то. Может, просто сильно сдавило то чудовище её, что лишилась чувств… Ну, и рана тоже. Крови могла потерять и ослабеть…

Принесли вина, отец плеснул на рану… И тут русалка наша и очухалась же! Всем телом как вздрогнула, хвостом ударила! Глаза раскрыла! О, глаза у неё были! Огромные, жёлтые, с длинными ресницами… А взгляд такой! Как будто всё–всё про тебя знает! Даже самые тайные мысли! Бьётся она у нас в руках, кричит что–то тонким голосом, и вроде не так громко, а от него в голове больно! Ногтями исцарапать кое–кого из нас уже успела. Но мы все вместе навалились, так что и шевельнуться не смогла больше. И отец сначала рану ей промыл на боку, потом затянул повязку туго, чтобы кровь остановить.

А тут уже и девчонка биться перестала. Видимо, поняла, что вреда не причиним, а даже наоборот, помочь же стремимся! Лежала тихо и только изредка всхлипывала. Больно ведь, когда на рану вином крепким льют! Слёзы только градом из глаз. Но молчит. Не кричит больше. И вот закончил отец её перевязывать и говорит нам, что отпустить надо деву обратно в море. Кто–то из дядьев запротестовал, мол, живая же русалка эта, значит, можно в город отвезти, продать там её задорого! Ведь если не учёные, то кто–то из богачей с радостью купит диковину такую! Денег много отвалят, можно будет припасов купить поболее… И смотрю я, кто–то из братьев кивать стал, соглашаясь с доводами…

Как мы поступили? Отвезли? Смеетесь! Не дали бы нам её увезти куда–то. Отец даже отвечать не стал. Просто мотнул головой вбок. Посмотрели мы… А там! Морской народ тоже всплыл на поверхность. Чуть покачиваются на волнах и глядят на нас. Неотрывно. Взгляды такие… Ну вот как выразиться? Вроде и нет угрозы или ненависти, а ясное ощущение, что едва попробуем лодку к берегу направить, так нам всем конец и придёт. Если уж они сообща ту тушу убить смогли — ну а больше ведь некому? — так и нас порешат, если вздумаем куда–то их родственницу везти.

Кое–как мы девушку поднять смогли. Осторожно, чтоб не задеть рану. Отец знаками ещё попытался ей объяснить, что надо беречься, повязку не трогать… Не знаю, поняла она или нет. Но глаза её были такие, что и без слов было понятно, насколько благодарна дева за помощь. Улыбается, что–то посвистывает нежно, как малиновка, говорит… А как говорит! Вы слышали, как ручей звенит, когда по камням вода струится? Вот и голос у русалки этой был такой же… Мелодичный… И взгляд! Глаза жёлтые, а кажется, что будто солнцем согретая вода. И от взгляда этого на душе тепло так стало…

Отпустили мы её? Да, сударь. Отпустили. Нырнула в море, только хвостом плеснула на прощанье. И народ её тоже в глубины океана погрузился. Последним ушёл один из морских людей, кто на вид был старше всех. Оглядел нас внимательно, словно запомнить хотел получше, а потом без плеска ушёл в волну. Только тенью чёрной метнулось внизу его тело.

Вот так и было, да… В тот день. Вернулись мы домой ещё засветло. Не знаю, как родные, а у меня было чувство, словно бы нашёл я что–то дорогое и ценное… Но утратил это сразу же. Только память осталась. О том, какая красивая была та морская дева. Как волосы её развевались в воде точно облако, руки словно плети, тонкие, шея гибкая, белая… Конечно, в сравнении с женщинами нашей деревушки это была совсем другая красота, да… Далекая и чужая. Но все неизвестное притягивает…

Нет, на этом не кончилось дело. Наутро, едва к лодке спустились, увидели, что там, на самом видном месте, горсть чёрных жемчужин лежит. Тут уж не надо быть колдуном, чтобы понять, от кого этот подарок. И за что. Хоть и не ради какой–то награды мы ту деву спасали, но благодаря жемчугу смогли выжить в тот год. Продали в городе ювелирам, а на вырученные деньги купили еды на всю деревню. Продержались какое–то время, а потом рыба снова появилась в океане. Чудища уже не было ведь. Вот так…

Что вы так смотрите? Не верите? А, жемчужину увидели? Да, это одна из тех, что осталась… Отец её при себе носил на удачу, потом мне передал… На память, как сказал. Только разве б я забыл об этом, даже не будь этого украшения? Нет, вряд ли… Такое ведь случается раз в жизни! И выпадает не всякому…

А? Записать хотите рассказ? Для чего? Чтоб потомкам осталось? Ну, записывайте, я не против. Может, когда–нибудь ещё кто–то свидится с тем народом, как знать, вдруг произойдет так, что и научатся два народа понимать друг друга… Да вы не торопитесь, я повторю ещё, если что–то пропустите… А вот расписаться не смогу, уж звиняйте, сударь. Не приучены мы к грамоте… Крестик разве что поставлю, что верно все с моих слов записано.

Iriya Записка

Дорогая крестная, Зеленая Фея!

Прошу отменить Ваши матримониальные планы относительно меня и Его Высочества Вашего племянника. Я в любом случае откажусь. Принца видеть не хочу, но уж если он такой обувной фетишист, то в качестве компенсации пусть оставит выбранные Вами туфельки себе на память. Как бы Вы ни уговаривали, но на бал не поеду. Конечно, дворец и страна — хорошее подспорье для молодой девушки, но для счастья этого мало. Тем более что местный дворец убирать замучаешься. Кто так строит?! Углов, словно икосаэдр стукнул архитектора по макушке и застрял в ней навечно. А страна?.. У меня, конечно, докторская степень по макро– и микроэкономике, но вытащить из перманентного кризиса, в который ее загнали Его Величество с Его Высочеством, не сможет и десяток докторов. Куда уж мне… Кому из них пришла в голову «гениальная» идея ввести налоги на воздух, чих и кашель?! За пять дней число жителей страны уменьшилось практически вполовину. Очевидным образом сокращая налоговые поступления! Люди бегут куда глаза глядят, зажимая носы.

Но последней каплей явилось то, что я увидела в магическом шаре.

Наконец–то догадалась, с чем связано Ваше упорное сопротивление моему желанию встретиться и лично пообщаться с Его Высочеством. Никакие пророчества и правила первой… последней или хрустальной туфельки здесь ни при чем!

Но не ругайте Доброго Мальчика! Он все сделал, как Вы велели: принес магический шар и показал, в каких ателье можно выбрать фасон платья для бала. Так уж вышло, мне любопытство совсем не чуждо, и я попросила магический шар показать принца.

Думаю, Вы догадываетесь, что я в нем увидела… Как сказал бы соседский поваренок: «Принц жжет!»

Во–первых, он плохо образован: даже не знает, с кем граничит наше королевство, и путает Антарктидарию и Канадарию, видимо, школьную программу географии не освоил до сих пор. Во–вторых, все время пьет и… ест. В основном булочки. Зачем–то внимательно разглядывая каждую и приговаривая: «Колобок, колобок, я тебя съем!» И судя по его фигуре, эти таинственные «колобки» ему уже отомстили.

А какие у него нетрадиционные понятия об этикете… Вы не замечали? После десятого кубка вина он заявил: “Щас спою!” И потребовал от дворецкого: “Крокодил, играй!” Хочу обратить внимание: такое поведение вряд ли повысит его авторитет среди подданных.

И должна Вам признаться, когда он запел, то первым побуждением было перебить арией умирающего Каварадосси из Тоски. Помните знаменитое «Мой час настал и вот я умираю!» После того, как под благовидным предлогом разбежались придворные и Ваш племянник потребовал, чтобы ему принесли волшебное зеркало, я усомнилась в том, все ли в порядке со зрением у наследника. Поскольку он сорок минут пытал криво склеенный, закатывающий глаза и зажмуривающийся предмет вопросом: «Я ль на свете всех милее, всех сильнее и мудрее?» Мне кажется, чтобы получить ответ, хватило бы обычного зеркала.

А уж зачем он у ученого кота цепь отобрал, я даже догадываться не хочу!

Особенно после того, как Его Высочество он сообщил о намерении стать знаменитым писателем и срочно приступить к написанию бестселлера «Пятьдесят оттенков королевского».

Напомните ему, дорогая крестная, что пытки литературой в нашем королевстве строго запрещены.

И не надо рассказывать, что «он хороший мальчик, просто устал от вседозволенности»!

В-третьих, уж не знаю, когда принц успел наловить лягушек, но за ужином он исподтишка подбрасывал их придворным дамам в декольте с криком: «Принцев всем! И пусть никто не уйдет обиженной!»

Бедные дамы взвизгивали, шарахались и пытались срывать с себя платья. В итоге перебили посуды не менее чем на тысячу золотых дублонов. Сбор налогов при таком подходе напоминает задачу: как наносить воды решетом.

К тому же у меня возникли подозрения, что Ваш неугомонный племянник — юный клептоман: сначала он залез под стол, вылез с ворохом бархатных туфель, причем женских; затем взгромоздился на стол и стал требовать по поцелую за каждую. Но владелицам вернул не все: самые яркие попытался запихать в карманы, сказав, что это вклад дам в укрепление обороноспособности государства. Кого он собрался забросать дамскими башмаками?!

К концу вечера он допился до такого состояния, что даже на глаз стало ясно — алкоголь в его крови превышает три промилле. Напоследок приказал привести свиней и повелел устроить конкур на хрюшках. Но тут, к великому облегчению окружающих, организм начинающего алкоголика дал сбой, и несостоявшийся свиной наездник рухнул на пол и захрапел прямо в центре зала.

Так что, многоуважаемая крестная, увольте меня от знакомства с Вашим племянником. Достаточно того, что я увидела. Лучше уж Кощей, хотя его стремление «чахнуть над златом» и прочими побрякушками скорее под стать юной принцессе, а его неукротимая любовь к диетам доведет до анорексии любую.

Я же решила попытать счастья в Канадарии и основать там сеть компаний «Золушка на час».

Примите заверения в моем почтении,

всегда Ваша Золушка.

П. С. Простите великодушно и не сердитесь на меня! Возможно, наследная принцесса Антарктидарии составит принцу подходящую партию. Поговаривают, она тоже любит выпить, когда никто не видит.

П. П.С. И поцелуйте Доброго Мальчика за меня! Я в долгу перед ним.

П. П.П. С. Кстати, дорогая Зеленая Фея, я вчера у Вас в каше топор обнаружила с надписью «недоваренный». Крестная, неужели Вы верите в эти сказки?! Пришлось выкинуть. Но не волнуйтесь, новая каша получилась очень вкусной, даже без мухоморов.

Iriya Тайное наследство

Сопроводительное письмо к завещанию о праве на наследство

Моему единственному сыну Максимилиану

Здравствуй, мой дорогой мальчик!

Если ты читаешь это письмо, значит, нотариус уже огласил официальное завещание. Он дал слово, что отдаст письмо после прочтения основного. Да, все нажитое мной — твое, кроме назначенной ренты для твоей матери и ее брата. Ты, конечно, удивлен, что помимо ожидаемого тебе достался еще некий загадочный золотой ключ. До этой минуты ты не слышал ни о каком Магазине Желаний и не догадывался, что твой отец был его хранителем. Пятьдесят лет назад я стал свидетелем страшных событий и тогда же получил эту вещицу. Теперь должен передать ее тебе. Прости меня, сын! Это тяжелая ноша. Помни об одном: пока дверь Магазина закрыта, он невидим ни в одном мире. Поэтому тебе нужно будет только раз в год проверять, надежно ли заперта дверь. Умоляю тебя: никогда не поддавайся искушению открыть ее и войти в Магазин. Это смертельно опасно!

Знай: во всех мирах есть те, кто осведомлен о нем, и они будут стремиться найти тебя и отпереть эту тайную лавку. Никогда и никому не говори о том, что чертов ключ у тебя! Ни любимой девушке, ни детям, ни прохожим, ни домашней кошке!

И еще одно запомни: раз в шесть лет, в ночь Хтиона, Тьма делает видимым для всех Магазин Желаний. Ты должен успеть прийти к нему первым и сказать: «Я — хранитель Магазина Желаний, и ключ от него в моих руках. Желаю, чтобы двери были закрыты! Это мое право! Я хочу разорвать и разрываю сделку». Затверди все так, чтобы даже в бреду, при смерти, в пылу любви эти слова были первыми, которые приходили бы на ум.

Я люблю тебя, сын! Ты — мое самое дорогое, единственное сбывшееся желание. Будь счастлив!

А теперь расскажу, как стал хранителем золотого ключа… Долго я держал в себе эту тайну, но больше тянуть нельзя. Прими мою исповедь, ты должен знать всю правду.

В ту пору я был почти как ты: юн, смел, горяч, полон желаний и мечтал о великих свершениях. Не ожидал от своего старика? Что поделаешь, молодость, молодость…

У меня была любимая — прекрасная, нежная, светлая. Моя Милена. Рядом с ней мне хотелось быть лучше, я чувствовал себя особенным и был готов на все, лишь бы сделать ее счастливой. И она любила меня. А была она предсказательницей, наследницей богатого рода потомственных провидцев. Каждое полнолуние она складывала круг из тринадцати камней, упавших со звезд, пела заклинание — и будущее цветным ковром расстилалось перед ней. За точность ее прорицаний просители всегда щедро расплачивались, и во всех близлежащих княжествах ее известность росла день ото дня. Но однажды какие–то завистники–злодеи украли три камня, что она использовала в ритуале.

Моя любимая сильно огорчилась… Не мог я видеть ее такой печальной. И отправился в путешествие, чтобы найти и привезти новые камни взамен утраченных. Как ты знаешь, такие артефакты сложно найти в нашем мире и продают их по весу золота. Но я добыл бы и сотни подобных камней, только бы Милена улыбалась. И в начале пути мне безмерно повезло: два камня нашел почти сразу, в ближайшем городе, и выгодно купил их. А вот поиски третьего затянулись. Прошел год, другой… В каких только землях не был, где только не искал, у кого только не спрашивал, но найти не мог.

В тот поздний промозглый вечер я торопился добраться в Латию (крохотный городок на юге Таврии), чтобы успеть до наступления ночи Хтиона, потому что в эту ночь зло получает большую силу. Сильный ветер срывал последние желтые листья, я замерз, на дороге никого не было. (Ты же понимаешь, мало кто решится отправиться в путь в такое лихое время). Но мне так хотелось поскорее найти третий камень и вернуться домой, что не удержался и взмолился об этом вслух. И в ту же минуту передо мной возник красивый дом, разрисованный диковинными цветами. Появился он так неожиданно, я даже сначала не поверил своим глазам. Однако к тому моменту усталость показалась столь сильной, что я мог его и не заметить c первого взгляда. Этот домишко настолько меня заворожил, что проехать мимо было невозможно. Спешившись, подошел к нему, постучал в дверь. Никто не ответил. Наконец, решился и потянул за ручку двери, она легко поддалась, и я вошел. Изнутри дом показался в несколько раз больше, чем снаружи, и напоминал магазин. Огромные шкафы от пола до потолка, на полках которых можно было увидеть самые разнообразные предметы — от бриллиантовых колье, золотых вещиц изумительно тонкой работы и непонятных таинственных механизмов до новогодних игрушек и экзотических цветов с замысловатыми знаками на ценниках. Самая верхняя полка одного из шкафов заставлена разноцветными фонариками, внутри которых яркие крохотные огоньки, казалось, жили своей волшебной жизнью. В их сиянии чудилось наступление веселого праздника. Между шкафами располагались двери, точь в точь как та, через которую я вошел. И отчетливо ощущался необычный волнующий аромат: свежий и легкий, обволакивающий, будоражащий воображение. Я подумал: «А все же удача улыбнулась мне! Может, это само небо направило меня сюда. Здесь должно быть все, что нужно!». За высоким прилавком, украшенным резными фигурками диковинных зверей, никого не было, и я решил дождаться хозяина. А чтобы не терять время, стал рассматривать вещицы на полках в надежде увидеть камень со звезд. И чего там только не было! Больше всего меня поразил стеллаж с древними фолиантами. «Вот бы здесь отыскалась секретная «Правда мира», в которой, как говорят, можно найти ответ на любой вопрос», — подумал я. Гляжу, а на соседней полке она, родимая, и стоит. «Эх, как хочется ее почитать!» — не успел я это пробормотать, как книга будто бы сама оказалась у меня в руках. Слегка удивился, но не до размышлений было, огляделся, куда бы присесть: «Кресло или стул бы хоть какой–нибудь!» И тут вижу: у одной из дверей стоит удобное кресло с лампой над ним. Странным мне показалось, что не заметил их раньше, да списал все на усталость. Плюхнулся в кресло и с наслаждением стал листать страницы старинной книги. Не знаю, долго ли я читал, но захотелось мне пить, да и поесть бы не мешало. Только подумал об этом — появился передо мной стол с любимыми блюдами и винами. «Что за чудо?!» — промелькнула в голове мысль, но не задержалась, словно кто–то чаровал и отводил помыслы, не давал всерьез задуматься о происходящем. Подталкивал только наслаждаться моментом… Увидев это великолепие, я пожалел, что Милена не со мной и не может разделить трапезу… И так вдруг захотелось, чтобы она была рядом!

И вот уже она здесь, как в сказке. Чуть удивленная, радостная, в уютном домашнем платьице. Кинулись мы навстречу друг другу, забыл я о еде. Такое счастье охватило меня! Когда схлынули первые чувства, сели за стол, стали есть–пить.

Рассказал я Милене о своих странствиях и надежде найти последний камень в этом магазине.

Вдруг одна из дверей распахнулась, и в дом ввалилась компания странных мужиков. Весь их внешний вид говорил, что люди они недобрые, привыкшие воровать и грабить. Нас они то ли не заметили, то ли не приняли в расчет. Ошалело тараща глаза на стеллажи, самый огромный из них, с прыщавым лицом и шрамом на лбу, выдал: «Какие цацки! Мое!» И полез в шкаф, сгребая все, до чего смог дотянуться, и запихивая это за пазуху. Другие тоже не растерялись, разбивали стекла шкафов, ломали витрины и старались ухватить побольше и опередить соперников. Двое из них одновременно сцапали какой–то золотой подсвечник, и каждый стал тянуть его к себе. «Убери свои грабли, самогонку мне в печенку!» — прорычал правый. И… вдруг охнул, согнулся пополам и завалился на пол. «Ты!» — прохрипел он, указывая пальцем в сторону противника. Никто не обратил на него внимания, а тот, у кого в руках остался предмет борьбы, осмотрел его с восторгом и брякнул: «Фартовая штука! Чтоб мне сгореть!» В тот же момент он вспыхнул, словно факел, и закричал так, что волосы у всех присутствующих зашевелились от ужаса. Все отпрянули от живого костра, от которого через минуту остался только пепел.

Переглянувшись, по–видимому, разбойники пришли к выводу, кто виноват, дружно повернулись к нам с Миленой и окружили.

— Ты и твоя девка ответите за нашего братана! — рявкнул самый ближний, вытащил внушительный пистолет из–за пояса и приставил его к голове Милены. — Говори, кто ты? И пошто сжег Сивого?

— Сейчас он нам все расскажет! — послышались голоса. И остальные нацелили свое оружие на меня.

Впервые в жизни я так испугался, что аж сердце остановилось. Нет сильнее страха, чем страх за жизнь любимой. Не знаю уж по какому наитию или наущению, но я закричал:

— Господи, умоляю, спаси ее, спрячь, чтобы никто не нашел!

И Милена пропала. Разбойник, что держал пистолет, грязно выругался, уставившись на пустое место прямо перед собой.

— Братва, что за чертовщина?

— Бей его!

Не успел я облегченно вздохнуть, как они накинулись на меня. И хоть драться я умел, но их было много, слишком много для одного. Они споро повалили меня на пол и дальше били ногами. Я постарался свернуться в клубок и защитить руками голову, но не успел. Последнее, что помню, — жесткий удар в голову и адскую боль. Как в тумане, услышал чей–то вопль: «Картавый! Че наделал? Чтоб те черти башку оторвали!». И мир перед глазами расплылся и погас.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я пришел в себя. Боль была такая, что казалось, все тело зверски изломано. Я взмолился: «Только бы ничего серьезного! Только бы выжить и выбраться из этого проклятого дома. Хоть бы унялась эта боль!» Едва успел об этом подумать, как ощутил, что сознание проясняется, боль отступает и чувствую я себя практически здоровым. Осторожно приоткрыл один глаз и глянул, что вокруг творится. Картина, представшая передо мной, напоминала кошмарный сон, в который невозможно поверить. Пол был залит кровью, вокруг валялись отрубленные головы, руки, еще какие–то полуистлевшие конечности, посредине магазина в жестоком бою сошлись существа, напоминающие зомби и чертей. Перед прилавком какие–то монстры рвали на части одного из разбойников, другому — жгли пятки раскаленным железом… Сквозь стоны и ругань у него вырвалось: «Чтоб вас дьявол забрал!» И в ту же секунду появилось огненное чудовище и утащило этих монстров, как будто бы их и не было вовсе.

Я тупо смотрел на воющего и вдруг все понял: странный дом–магазин выполняет желания тех, кто в нем находится, произносимые вслух. И тогда собрал я все свои силы и пожелал, чтобы все прекратилось.

Миг — и все закончилось, будто бы время остановилось: все замерли, даже огонь. Но не исчезли. Неправильно пожелал? Надо было срочно понять: что все это значит и что делать дальше. Мне нужны точные ответы. И я рискнул:

— Хочу, чтобы хозяин этого дома ответил на мои вопросы!

На секунду снова появилось огненное чудовище, посмотрело на меня в упор, словно хотело заставить что–то сказать, но затем трансформировалось в высокого, стройного мужчину в красном камзоле, с аристократическими чертами лица, вот только вместо глаз у него были черные дыры.

— Что ты хочешь? — грозно прозвучал его вопрос.

— Ответов! — выпалил я.

— Ты пожелал — спрашивай.

— Кто ты?

— Хозяин.

Мне показалось, он забавляется, как кошка с уже пойманной мышкой. Я понял, что шансов выжить у меня нет. Но и сдаваться без боя не собирался.

— Что это за дом?

— Магазин Желаний.

— То есть, если я загадаю желание, то оно исполнится?

— Да.

— Любое?

Он, опустив голову вниз, некоторое время молча рассматривал свои острые ногти, больше похожие на когти, и кивнул:

— Можно и так сказать.

У меня появилось стойкое ощущение: этот Хозяин что–то не договаривает, казалось, будто бы он тщательно расставляет какую–то хитрую ловушку.

«Я могу пожелать все, что угодно. Но он говорит, что это магазин… — размышлял я, — магазин! Значит, придется платить. У желаний должна быть цена!»

— А сколько стоит исполнение желания?

Он расхохотался:

— А ты не такой глупый, каким выглядишь! Когда желание убивает, душа достается мне. — И он кивнул головой, показывая на верхнюю полку. — А желания рано или поздно убивают.

— Но ведь я уже много желаний загадал, а все еще жив! Почему?

— Тебе везло. Но и ты расплатился жизнью. Только не своей.

— Милена? — прохрипел я, внезапно севшим голосом.

— Догадливый, — похлопал он меня по плечу.

— Нет! Она же ничего не загадывала. Это я виноват! Лучше мою жизнь забери, но только верни ее! Я люблю ее!

— Как же вы мне надоели, безумно влюбленные! — раздраженно проговорил Хозяин. — Сначала просят, а когда исполняется — вечно ноют: отмени–верни! Не то хотел, не так свистел! Нельзя отменить желание. Никогда. Надо было думать, когда загадывал. Все исполняется так, как желается. Он почти промурлыкал последнюю фразу.

«Дьявол кроется в деталях…» — вспомнилось мне. Что–то о таком я слышал или читал. Милена… Как же больно! А ведь он — Дьявол!

— Но… Я не желал ей смерти! Это обман! И она сама ничего не желала, так что ее жизнь не в твоей власти!

— А я и не говорил, что она умерла. Но ты ее не найдешь!

«Милена жива! Господи, благодарю! Найду! — пронеслось в моей голове. — А теперь надо думать, как отсюда выбираться. Но как? А если…».

Он смотрел, не скрывая своей насмешки, словно видел насквозь:

— Ну–ну. Твоя Милена жива, но находится в таком месте… Что очень скоро пожалеет об этом. И ее душа будет тоже моей.

— Где она? Куда ты ее отправил?

— В один оч–чень веселый мирок. Кое–кого из его обитателей ты видел.

Я сцепил зубы, чтобы в бессмысленном порыве ярости не броситься на него. Казалось, моя ярость его смешит. «Держи себя в руках!» — скомандовал сам себе.

— Ответь, — я начал медленно и осторожно, — при каких условиях ты можешь вернуть ее в наш мир живой и невредимой — так, чтобы ее жизнь и душа принадлежали только ей?

Он ничего не ответил и несколько болезненных минут снова разглядывал меня в упор.

— Это так сложно для меня… Это в нарушение моих правил… — протянул противник, явно передразнивая, и резко закончил: — Сделка!

— Сделка?

«Никогда не заключайте сделок с Дьяволом!» — молнией пронеслись чьи–то слова у меня в голове. «Да, когда у тебя есть выбор, — ответил я сам себе, — но если выбора нет… Милена должна жить, а чем мне придется заплатить — не имеет значения».

— Каковы условия сделки?

— Пытаемся топорщить крылышки? — с неявным одобрением спросил он. — Самые обычные условия: мне нужен хранитель для Магазина, который будет держать у себя ключ, отпирать и запирать двери после работы, прибирать и передаст эту непыльную работенку по наследству своему потомку… У меня и без Магазина дел по горло. А прошлый хранитель умер и принципиально не оставил потомства — идейный дурак!

Я понял, что моя жизнь и душа в любом случае будут принадлежать ему. И он еще хочет наложить лапу на будущее.

— А что взамен?

— Я верну Милену в этот мир. Она спокойно проживет свою жизнь, сколько там ей отмерено. Не буду претендовать на ее душу. И как бонус, когда раз в шесть лет будет открыт Магазин, ты сможешь увидеть, как она живет, во–он в том зеркале, — Дьявол сделал изящный жест в сторону одной из уцелевших полок. — Видишь, я щедр. По рукам? — и он вопросительно выгнул бровь.

Я лихорадочно соображал, пытаясь одновременно найти подвох в его словах и заодно лазейку для себя. Ничего не приходило в голову, кроме одного — «время на стороне живых».

И я решил тянуть, как можно дольше, время, чтобы постараться еще раз все обдумать.

— Хочу узнать… можно ли загадать желание, получить желаемое и не расплатиться жизнью или душой?

Он резко поскучнел, но кивнул.

— Значит, если правильно сформулировать желание, то и желаемое получишь, и жизнь сохранишь?

Дьявол кивнул во второй раз.

— Какой ты дотошный! Сколько можно черта за хвост тянуть? — раздраженно буркнул он. — По рукам или нет?

Я набрал в легкие побольше воздуха, крепко схватил Дьявола за руку и четко, быстро произнес:

— Я соглашаюсь на сделку и желаю принять такие условия: обязуюсь быть хранителем этого Магазина, ключа от него, накрепко запирать его двери, убираться в нем после работы, а также передать ключ моему потомку, который сам решит, как станет выполнять обязанности хранителя. Приступлю к работе и буду исполнять свои обязательства только при условии, что Хозяин вернет… и не будет претендовать на жизнь и душу Милены и никаким прямым или косвенным образом не будет вредить ей.

«Мне показалось или некоторое уважение промелькнуло в черных глазах этого Дьявола?»

— Думаешь, перехитрил? — в его голосе послышалась насмешка. — Все только начинается! Держи!

И в моих руках оказался увесистый золотой ключ.

Не буду утомлять тебя пересказом тех интриг и козней, которые строил мне Хозяин. Работа хранителя крайне тяжела и противна, но я старательно выполнял ее. А самым трудным для меня было видеть горе любимой и не иметь возможности даже передать ей весточку. Все перепробовал, но ничего не получалось. Я понял, в чем заключалась суть насмешки: без Милены мне было незачем жить.

Тогда я стал искать способ сделать так, чтобы никто больше не попадал в этот Магазин. И нашел. Сделай, как я прошу. И Хозяин не получит ни твою жизнь, ни твою душу.

Обнимаю. И прости старика за то, что взвалил на тебя.

Твой отец.

Максимилиан–старший да Реан

Десятое жарденя тысяча девятьсот одиннадцатого годова.

Подпись. Печать.

Dayneen Око шамана

О, острозубая Жизель, я вернулся, я выполнил приказ подшамана! О, как же я жаждал встречи с тобой! Но тебя нет дома, нет в школе — нигде нет. Где ты, моя длинноухая Жизель?

Не могу терпеть! Напишу письмо, а после упрошу одного из подшаманов отправить его в твой сон, прямо в твою прелестную головку! Ты узнаешь, что я в Кос–Муралате, и, конечно, поспешишь ко мне на встречу!

А пока расскажу тебе о своих приключениях!

Как ты знаешь, дорогая Жизель, каждый выпускник школы Ааргх должен пройти испытание, чтобы стать оком или клинком шамана. Наверное, у вас в школе Уургх тоже есть испытания? Расскажи мне обязательно, когда приедешь! Так вот, мне досталось испытание ока.

На севере нашего леса, в недрах горы Тедхорн, живут гномы клана Крепкая Хватка. Эти свирепые существа крайне скрытны и не пускают в свои подземелья чужаков. Подшаман Альд разведал, что некоторые из дварфов обладают странной привязанностью к кроликам и держат их в качестве домашних животных, а предгорья Тедхорн испещрены их норами. Выпив настойку из синей плесени, наставник провидел, что кроличьи норы ведут в воздуховоды гномских подземелий. Надо сказать тебе, моя длинноносая Жизель, что я присутствовал при его трансе, он еще много чего интересного видел и рассказывал. Когда он перестал говорить внятно и только шевелил губами, я отлил нам с тобой немного настойки, так что приезжай скорее, отметим мое возвращение!

Так вот, вечером следующего дня, когда наставник очнулся, он призвал меня и поручил проникнуть через норы в подземелья гномов, чтобы разведать, не замышляют ли они чего. Конечно, такой статный гоблин как я не пролезет в нору, поэтому подшаман Альд сварил зелье уменьшения, сбрызнул меня им, и я стал коротышкой, ростом не выше среднего мухомора.

Потом начались сборы. Моя большеглазая Жизель, как жаль, что ты не видела меня тогда! Плащ из шкуры хамелеона с капюшоном в виде его же головы, кожаная куртка с ядовитой сыроежкой под воротником на случай провала, шаровары, мягкие сапоги, костяной ятаган, сумка с амулетами на широком поясе и мешок через плечо. Я выглядел как герой, как настоящий око (или, может быть, ок?) шамана!

К сожалению, Альд не дал мне долго смотреться в зеркало и вызвал летучую мышь. Я лихо взобрался на неё верхом и полетел! Не сразу, правда, раз пять падал — вертлявая такая бестия попалась, прыткая, по кличке Мул. В конце концов мне пришлось привязаться к ней веревкой. К вечеру мы все же вылетели.

Полет над ночным лесом — это прекрасно, моя храбрая Жизель. Я был словно ястреб, словно горный орел в свете луны! По счастью, никто из этих птиц по пути нам не попался, и очень скоро мы добрались до предгорий.

Мул приземлился на ветку засохшей ели рядом с большим дуплом. Внутри никого не оказалось, и я решил там заночевать, развел небольшой костерок и перекусил. Знаешь, романтичная моя Жизель, тот момент запомнился мне особенно остро. Представь: потрескивает огонь, над ним на ветке сушатся штаны, я сижу, завернувшись в плащ, словно древний герой–разведчик нашего племени, а впереди неведомые опасности и нет пути назад.

Утром следующего дня я отправился на поиски подходящей норы. Ловко соскочив с дерева, оказался среди густо растущих трав и кустов. Хоть раньше, в школе, мы и тренировались путешествовать как коротышки, я был немного ошеломлен количеством и настырностью букашек–таракашек, шнырявших вокруг. Хоть у меня и немного побаливала попа после спуска с дерева, пришлось все же отвесить пару пинков, прежде чем они поняли, с кем имеют дело!

Поиски мои продолжались недолго, и вскоре я вышел к большому клену, меж корнями которого чернел вход в нору. Несмотря на солнечное утро, после первого шага под свод пещеры меня окутала земляная сырость, темнота и зловещая тишина. Уверен, немногие из нашей школы смогли бы смело, презрев опасность и голос разума, войти туда! Я же решительно сделал сразу три шага! После чего вдруг вспомнил, что не привязал Мула и, кажется, забыл как следует загасить костер в дупле, и еще сумку с артефактами оставил.

Отойдя на безопасное расстояние и отдышавшись, я осознал, что Мул, улетел еще ночью, что сумка висит у меня на поясе, а костер я точно загасил и даже вспомнил как именно.

В некоторой растерянности я вернулся к ели и посидел там недолго, решив обдумать свой поход. Между тем наступил вечер. Звуки ночного леса, моя бесстрашная Жизель, могут быть очень пугающими для неподготовленного гоблина. Но я прошел полный курс школы Ааргх и, конечно, не придал значения окружившему меня вою, шелесту и хрусту. Я вернулся ко входу в нору, достал из сумки пузырек с зельем Кошкин глаз и выпил пару глотков. Взгляд мой прояснился, и я узрел в кустах и на деревьях смутные тени неведомых ночных существ, которые видимо и издавали все эти звуки. Тут решимость исполнить свой долг всколыхнулась во мне с невиданной силой, и я вбежал в нору.

Проход был довольно широкий и высокий, пожалуй, два–три роста коротышки. Я совершенно не ожидал, что кролики умеют делать такие норы. А они, дорогая Жизель, и не умеют, но об этом позже. Свод круглый, земляные стены как будто покрыты застывшей слюдой, повсюду торчат корни деревьев, кое–где виднеются валуны.

Я храбро двинулся навстречу опасностям! В любое мгновение, из–за любого поворота на меня могли накинуться неизвестные монстры, мог обрушиться свод, да мало ли еще что могло случиться, но я, моя бесстрашная Жизель, не из пугливых!

На развилках, по наставлению подшамана Альда, я всегда выбирал левый коридор. Я уверенно шел вперед и даже начал напевать нашу школьную песенку, когда на очередном разветвлении неожиданно из тьмы левого коридора выпрыгнул кролик. Я ловко отскочил в сторону и, когда поднялся с пола, смог его хорошенько разглядеть. Он оказался выше меня и гораздо крупнее. Лобастая голова с широким носом, пасть с двумя кривыми клыками, длинные широкие уши, серо–серебристая пушистая шкура. Чудище потянуло носом воздух, повернуло голову и уставилось на меня своим красным глазом. Оно занимало почти весь проход и преграждало мне дорогу назад, поэтому мне не оставалось ничего другого как броситься бежать по правому коридору.

Тварь издала пронзительный визг и погналась за мной. Я слышал её дыхание за спиной, чувствовал её ярость, её кровожадные мысли! Взгляд её впивался мне между лопаток! Я бы смог оторваться от неё, но, злая судьба, тоннель заканчивался тупиком!

Я развернулся и выхватил свой клинок! Ятаган засветился зеленым светом, и это отпугнуло хищника. Надо сказать, моя любознательная Жизель, что наши мечи — это не просто кусок острой кости, все они были зачарованы самим надшаманом Альфом Воплем–над–лесом.

Монстр отодвинулся назад, наклонил голову и поднял вверх уши. По всему телу твари прошла дрожь, а потом в шерсти заплясали редкие и маленькие искры. Крол дрожал все больше, а искры соединялись друг с другом, превращаясь в молнии. Вот уже молнии перешли на уши и натянулись между ними, как струны на эльфьей арфе. А в следующий миг меж ушами засияла шаровая молния, крол мотнул головой, и шар полетел ко мне!

Следующее мгновенье я почему–то не помню, но, скорее всего, перед неминуемой героической гибелью мысли мои были о тебе, желанная моя Жизель. Очнулся же я от того, что ятаган встряхнуло, а с его лезвия, обтекая рукоять, срываются на пол молнии. Слава, слава надшаману, пусть рот его всегда будет полон зубов! Колдовство разбилось о клинок! Я преисполнился счастья и отваги! Взмахнув ятаганом, я прыгнул вперед!

Крол отскочил назад и снова поглядел на меня одним глазом, он, как мне показалось, был явно растерян. Я не стал останавливаться и, издав победный клич, ринулся на врага. Моя атака ошеломила монстра, он развернулся и бросился наутёк.

Я не стал гнаться за этой трусливой тварью и вернулся назад, чтобы передохнуть. Там, в тупике, по крайней мере, был только один вход. Ятаганом нарубил корней и развел небольшой костер, мне надо было подкрепиться и обсушиться. Как давеча в дупле, я сидел, запахнув голые колени плащом, и размышлял, что мысль порой привлекает события. Я стал героем, только вчера подумав об этом. Размышляя на эту тему, я не заметил, как заснул.

Проснулся от того, что у меня замерзли ноги. Костер потух, а плащ сполз. Надев штаны, которые по счастью не сгорели, я перекусил и отправился в путь. Нужно было найти первый перекресток, где мне повстречался крол. Пытаясь избежать ненужного с тактической точки зрения боя, я, видимо, пробежал пять–шестьперекрестков. Шел вперед и пытался найти знакомый тоннель, но все было тщетно. Я заблудился.

Но я не пал духом, моя дорогая Жизель! Ведь в сумке с артефактами у меня было кое–что припасено на такой случай. Шапочка крота! Подшаман Альд был прав, вложив её в сумку! Стоит надеть эту серую вязаную шапочку и натянуть её до шеи, как ты сразу почувствуешь самый легкий ветерок и сможешь правильно выбрать направление.

Так и пошел дальше, время от времени натягивая шапочку. Теперь я двигался аккуратно и был постоянно настороже. Именно поэтому вовремя заметил крола, прыгнувшего из–за поворота. До него было еще далеко, поэтому я запахнулся в плащ и лег за широким корнем. Конечно, можно было прогнать тварь, но решил не связываться лишний раз с молниями.

Крол же остановился на перекрестке, понюхал воздух и уверенно попрыгал в мою сторону, а за ним еще один и еще. Он позвал друзей! Когда монстры добрались до моего укрытия и начали шумно принюхиваться, я, видимо, опять подумал о тебе, моя дорогая Жизель, так как точно ничего не помню. Очнувшись, я слышал только их удаляющийся топот. Они меня не нашли!

Я уж не стал разводить огонь и двинулся своим путем как есть. Коридоры сменяли друг друга, дуновения ветра то усиливались, то стихали, но в тупики, по крайней мере, меня не заводили. Я спускался все ниже, не встречая никого на пути, как неожиданно почувствовал, что пол и стены тоннеля задрожали. Это странное явление мне не понравилось, и я решил идти обратно. Однако через две развилки увидел крола, спешащего в мою сторону. Я вернулся назад и повернул в другую сторону, но там тоже оказался крол. Ловушка!

Я развернулся и бросился бежать — так диктовала мне наука о тактике. Монстры преследовали меня, гнались по пятам, перед моими глазами уже вставали картины страшного финала: вот один из них прыгает мне на плечи и сбивает на землю, вот второй отхватывает мне ногу своими клыками! Я бежал, как никогда в жизни не бегал, спускаясь все глубже и глубже, когда под ногами неожиданно началась грязь, а с потолка стала капать какая–то тягучая слизь! Слишком разогнавшись, я не смог затормозить и врезался в стену. Стена оказалась мягкой и отбросила меня назад, я упал в слизь и проехался на спине пару шагов.

Хорошо, что я лежал, моя смелая Жизель, иначе обязательно упал бы!

Стена задрожала и раскрылась в центре, показав гигантскую пасть, полную прямых, выстроившихся многими рядами, зубов! Я не мог ни встать, ни пошевелиться. Чудовище занимало почти весь тоннель, судя по всему, не имело глаз и еще каких–либо конечностей кроме пасти. Оно задрожало сильнее и стало вытягиваться в мою сторону. В этот момент сзади, у меня из–за спины полетели шаровые молнии кролов. Сразу три! Они врезались прямо в пасть подземной твари, и та издала трубный рев боли. Чудище ударило в свод, обрушив на меня часть потолка, и резко вытянулось вперед, раззявив свою пасть на всю ширину тоннеля. Что было дальше, я не знаю, так как впал в беспамятство.

Но не беспокойся, моя чувствительная Жизель, я не умер, ведь ты читаешь эти строки!

Очнулся я где–то, где было тепло и отвратительно пахло. Прости за такие подробности, дорогая Жизель, но рассказ без подробностей — все равно, что настойка без синей плесени. Желудок мой скрутило спазмом, и я выблевал вчерашний скудный ужин, даже не разомкнув глаз. Открыв же их, понял, что нахожусь в каком–то ведре на куче ужасающе вонючих помоев. Ведро стояло в большом, теплом, хорошо освещенном помещении, с дверью и мебелью, и я понял, что попал в подземелья гномов.

Выбравшись из ведра на стул, а затем на стол, я увидел давешнего подземного монстра, выпотрошенного на разделочной доске. Это оказался весьма длинный и весьма мясистый червь. Видимо, он проглотил меня, когда в него попали молнии кролов, но вот как он оказался у дварфов, я сначала не понял.

Я успел немного отмыться в бочке с водой, прежде чем услышал шаги и шмыгнул под стол. Забравшись по ножке под столешницу и завернувшись в свой чудесный плащ, я затаился.

Гномы вошли, весело болтая о каком–то Глоине и его подружке, а за ними в дверь запрыгнули два крола. Потрепавшись еще немного о своем друге, они начали нахваливать своих кролов! Моя дорогая Жизель, оказалось, что кролы охотятся на подземных червей, которые подтачивают подземелья гномов, портят им стены и засоряют водостоки! Кролы загоняют их, изматывая молниями, а потом тащат через норы своим хозяевам.

Это очень важные сведения, подумал я тогда, их нужно сообщить подшаману Альду!

Гномы занялись приготовлениями супа из червя, а кролы запрыгнули в нору, которая обнаружилась в дальнем от меня конце комнаты. Я решил за ними не идти и стал высматривать вход в вентиляцию. Из–под стола это не очень–то удобно делать, но я все же нашел его.

Потихоньку выбравшись, я пролез по дверному косяку и вошел в широкий квадратный тоннель вентиляции. Уже ступив внутрь, услышал, что повара перестали болтать. Я обернулся и увидел, что один из них снял свой тяжеленный сапожище и примеряется запустить им в меня!

Я поспешил убраться оттуда. Вот же несносные морды! Ну ничего — они удивятся вкусу своего супчика, в воде для которого я успел помыться! Согласись, моя грозная Жизель, что спуска нельзя давать никому! Это будет им хорошим уроком!

Двигаясь по вентиляционной шахте и случайно заглянув в одну из комнат, я стал свидетелем весьма интересного действа. Два гнома молча и нетерпеливо раздвигали вдоль стен мебель. Кровать поставили на бок, табуреты сложили друг на друга башенкой, платяной шкаф с зеркалом вообще выдвинули за дверь. Затем расстелили ковер и начали раздеваться. Тут я заметил, что один из гномов совсем без бороды и более того не вполне гном, а точнее гнома. Она оказалась и выше, и массивнее своего собрата, а также имела пару внушительных грудей! Гном и гнома разделись до исподних рубах и встали друг напротив друга. Их позы были похожи на стойки борцов, да, скорее всего, ими и были — колени согнуты, спины напряжены, руки широко разведены в стороны, при этом у мужчины на лице блуждала совершенно идиотская улыбочка. Уверен, что дальнейшего не видел ни один гоблин, о моя пышнотелая Жизель!

Дварфы начали кружить друг против друга, а потом в один момент, не сговариваясь, бросились вперед! Гном, хотя и был пониже ростом, оказался проворнее и перебросил гному через бедро! Оказавшись сверху, он шумно поцеловал её в шею! Гнома, однако, не сдалась и, упершись ему в живот коленом, аккуратно, но без колебаний, отправила ухажёра в полет до стены. Любовники поднялись, встали в стойки и вновь бросились друг на друга. Руконогий клубок перемещался по комнате, пыхтя и чмокая, и попутно круша мебель. Гномам, безусловно, стоило вынести наружу всю обстановку, так как треснула даже прислоненная к стене кровать. Белье, конечно же, было разодрано в клочья. Стоит ли говорить, что, наблюдая за ними, я отчаянно желал встречи с тобой, моя сладострастная Жизель? Борьба продолжалась еще довольно долго, бородач явно поддавался и, судя по грудному реву в конце поединка, верх взяла гнома. Подробнее об этом я расскажу тебе лично, о моя чувственная Жизель! И, кстати, думаю, что понимаю теперь, почему дварфы называют себя кланом Крепкая Хватка.

На этом мой рассказ подходит к концу. Я без дальнейших приключений выбрался по вентиляционной шахте на поверхность и вызвал к себе Мула. Добравшись до Кос–Муралата, доложил все подшаману Альду, а он, сбрызнув меня увеличивающим зельем, вернул мне мой рост. Я запас пару капель этого зелья для собственных нужд и жду не дождусь твоего возвращения, моя крутобедрая Жизель!

Вечно твой, томящийся в ожидании, Ульд Проныра.

Кабиров Тагир Родная земля

Нацкомитет по саннадзору

Форма К-3

Первичное направление в карантин

Имя (наименование): Алиса

Пол (модель): Ж

Возраст: 19

Направляющий отдел: внешняя разведка

Направляющий сотрудник: Файндтру 2.6

Обстоятельства поступления (подробно, при необходимости использовать дополнительную страницу): Объект не владеет навыками письма. Текстовая интерпретация выполнена нейросетью «Творческий‑2»

Мистер Файндтру уже допрашивал меня, и я подробно пересказала ему все, что смогла вспомнить. В тот день мы отправились кататься на поезде. Папа сказал, что готовит сюрприз. Для меня же сама поездка была подарком, ведь мы почти не выходили из дома. Много лет я жила в мире приглушенных звуков, пресной пищи и темноты. Мне было одиннадцать, когда пьяный водитель отправил меня в кому. С тех пор все, что осталось в моей жизни, — металлический голос отца и прикосновения его шершавых рук. Со временем я заново научилась ходить, но мой мир остался замкнут в четырех стенах. Лишь воображение, питающееся аудиокнигами, рождало красочные образы, но со временем и они потускнели.

Мы шли довольно долго, петляя по улицам, где я постоянно обо что–то спотыкалась. Несколько раз папа брал меня на руки. Наконец я услышала стук колес. В вагоне было прохладно, я жалась к мягкому плечу и улыбалась в ожидании обещанного сюрприза. Большую часть пути мы, как обычно, молчали. Убаюканная ритмичным покачиванием, я уснула. Вагон уже не двигался, когда меня разбудили голоса неподалеку. Папа с кем–то спорил. Гулкий хриплый бас и визгливый, наверно женский, голос. «Она еще не готова!» — единственное, что мне удалось разобрать. Потом послышался глухой удар, угрожающий хрип, удаляющиеся шаги. Отец вернулся, но лишь на минуту. «Мне нужно уйти, милая. Не бойся. Открой свой подарок». Это были его последние слова. Вскоре я услышала, как трогается поезд, но мой вагон остался на месте. Я кричала, звала отца, но ответом мне был лишь затихающий стук колес.

Чтобы отвлечься от пугающих мыслей, я взяла в руки оставленную отцом коробку. Отчетливо помню мягкий бархат обёртки, шорох пенопластовых шариков, скрывающих холод металла. Стальной футляр открылся бесшумно, обнажив странный предмет. Было трудно узнать такую простую вещь, ведь это последнее, чего я ожидала в подарок. Очки?! Я крутила их в руках, пытаясь понять смысл нелепой шутки. Обида непонимания сменилась шоком. Мои глаза! Забытое, потерянное чувство света испугало и удивило меня. Два тусклых пятна в руках заставили забыть обо всем. Поколебавшись всего мгновение, я надела странный подарок и содрогнулась. Мир обрушился на меня грязными наплывами на стенах и удушливым смрадом. Меня стошнило. Содрогаясь в конвульсиях, я смотрела, как меня покидает завтрак. Лимонный пудинг, яркое пятно на сером полу. Те эмоции… их невозможно передать словами. Восторг вновь обретенных чувств, густо приправленный ужасом от увиденного хаоса вокруг. Это был совсем не тот яркий и светлый мир детства, который так часто мне снился. Изъеденные ржавчиной и копотью стены, наглухо заваренные окна, через дыры в полу виден черный песок.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем фейерверк в мозгу притих, и я смогла сориентироваться в пространстве. С трудом отодвинув перекошенную дверь тамбура, щурясь от яркого света, вышла на перрон. Изъеденный глубокими трещинами бетон был пуст. Пройдя дальше, на подступах к развалинам станции, я впервые увидела их. Издалека черные фигуры напоминали слепленых из сажи снеговиков. Подойдя ближе, я смогла разглядеть торчащие из бесформенных груд части тел, и даже расплывшиеся очертания лиц, устремленные к небу. Пытаясь подавить вновь подступающую тошноту, я звала на помощь, надеясь увидеть хоть одного живого человека. Мысли путались, перебивая друг друга. Почему отец бросил меня в этом аду? Что здесь произошло? Страшные черные фигуры напоминали обугленные тела из пропагандистских роликов об оружии массового поражения, надоедавших в детстве. Но это был не хрупкий крошащийся пепел, остающийся после обстрелов. Тела сочились черной смолой, вязкие капли собирались в блестящие лужи. Я заплакала. Внезапно безглазое изуродованное лицо одной из фигур повернулось. С булькающим звуком разомкнулись челюсти, выпустив в мою сторону черное облако спор. Этот кошмар окончательно сломал меня, лишил рассудка. Я бросилась прочь, бежала впервые за много лет, прочь от панического ужаса, сдавливающего грудь. Задыхаясь от одышки, я забралась на холм и увидела лес. Он встретил меня запахом смолы и темным ковром гниющей хвои. Некоторое время я бесцельно бродила в тишине среди умирающих деревьев. Мой чуткий слух не улавливал ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Поэтому громкий окрик «Стоять!» едва не оглушил меня. Из–за деревьев показалась фигура в камуфляже. Человек медленно приближался, не переставая целиться в меня из ружья. Остановившись метрах в пяти, старик опустил дуло и крикнул: «Показывай!». Что показывать? — не поняла я. «Ноги! — Закатывай штаны».

Хитроумно замаскированный механизм поднял нас в убежище, выстроенное в кронах гигантских сосен. Развешанные тут и там кисточки сушеных трав наполняли воздух пьянящими ароматами. Выпив предложенный стакан самодельного вина, в тепле и полумраке я разомлела и расслабилась. Дед бодро хлопотал по хозяйству, напевая смутно знакомую мелодию. «Вот, на всякий случай, хуже не будет», — с этими словами он поставил у моих ног таз с водой. Надев перчатки и пристроив на голове фонарь, он долго мял и рассматривал мои ступни, распаренные в теплой воде. «Отлично, просто прекрасно!» — приговаривал он, орудуя полотенцем. Поинтересовавшись, в чем причина такого внимания к моим ногам, я заставила его замереть. «Головой тебя, что ль, приложило, или с луны упала?» — удивился дед, вглядываясь в мое лицо. Пришлось объяснять ему, что со мной. Старик лишь кряхтел и сочувствующе улыбался. Потом он рассказал про войну, про споры, заразившие мир, и людей, чьи сосуды прорастают в почву, превращая их в живые грибы. Весь этот ужас. Теперь я понимаю, что мы жили как затворники не только из–за моей болезни. А моя слепота? Убегая в лес, я не заметила, как с меня слетели очки. Выходит, они лишь сняли в моей голове какой–то блок. Я отвергаю мысль, что отец сознательно слепил меня. Как бы ни был ужасен мир вокруг, я заслуживала быть его частью. Может, он, наконец, это понял. Теперь я во всем сомневаюсь. В той аварии отцу распороло горло. Очнувшись, я слышала лишь синтезированную речь, ни разу не видела его, не чувствовала родной запах.

В доме на дереве я провела несколько дней, впитывая мир вокруг. Восхищалась проглядывающими сквозь ветки красками заката и относительной свежестью высоты. Пыталась помогать по хозяйству, придумывая из одних и тех же консервов разные блюда. Матвеич хвалил. Он рассказал, что давно не слышал поездов, вот и пошел проведать. Дальше–то ехать некуда, за поворотом разрушенный мост. Так мы и встретились. Дед утверждал, что знает истинную причину случившегося. Вечерами, выпив вина, он плакал, бормотал незнакомые слова. На расспросы лишь мычал и мотал головой. Не хотел говорить мне правду. Боялся, что если его найдут, то уже никогда не отпустят. А он любит свободу. Пусть и такую. Мне стало его очень жалко, и у нас почти не осталось еды. Днем, пока он спал, я ушла. Если вы найдете деда в истрепанной серой телогрейке и обмотанных синей изолентой валенках, пожалуйста, не вредите ему. Он был ко мне очень добр.

Наличие хронических заболеваний: не установлено

Наличие аллергии: биопластик бп‑2

Сбор естественных биоматериалов (ягоды, грибы, плоды, кора деревьев, трупы животных) в течение последних 30 дней: не установлено

Контакт с почвой без спецодежды: не установлено

Дата: 10.11.2044

Алена Челобитная

Верховному правителю

Империи Зодиак

Эдуарду Высокородному

От анонимного, но глубоко небезразличного

к судьбе Империи Зодиак доброжелателя.

Челобитная

Пишу и плачу. Изгнила система, погрязла в бюрократии, коррупции и разврате. Про разврат мне доподлинно неизвестно, но куда ж без него.

Я не кляузник, но за неделю уже семь раз пытался передать жалобу для рассмотрения, это восьмой. То подписей не хватало. То хватало, но стояли не там. То зарегистрировал у троих советников, а надо было у четырех, но четвертый отказался регистрировать, сославшись на то, что он должен был первым поставить печать — а теперь, увы, никак… То не тому взятку дал, а кому надо не дал, обидел до глубины души обоих и был выгнан, цитирую: «учиться расставлять приоритеты». Грустил два часа, потом собрался и старательно изучил регламент подачи жалобы Правителю, даже мелкий шрифт. Справился идеально и был безмерно горд собой. Но достоверный источник, попросивший сохранить его инкогнито, по секрету сообщил, что Правителю мое обращение не передали. Запросил статус заявки, получил ответ, что, к всеобщему сожалению, мое обращение таинственным образом затерялось. Передо мной официально извинились, заверили, что все виновные будут непременно найдены и наказаны, похвалили за активную гражданскую позицию, наговорили много хвалебных слов о том, какой я молодец, и посоветовали не сдаваться. Было приятно, но обидно. Я предложил просто озвучить проблемы на очередном Совете по работе с жалобами граждан. Со мной согласились, что вопросы были подняты весьма злободневные и требующие решения, но без надлежаще оформленного документа, полученного официальным путем, у Правителя связаны руки. Иначе обвинят в злоупотреблении властью — а там бунты, анархия, разруха. Перспективы, конечно, безрадостные, но однозначно дальше так нельзя.

Нужно срочно принимать кардинальные, возможно, немного кровопролитные, но справедливые меры. Знаю, что никому не хочется, но надо.

Иначе крах всему, что было создано с такой трепетной любовью, превозмогая недосып, усталость и боль в копчике от жесткого и, замечу, ледяного сиденья трона. (Кстати, этот вопрос я бы тоже хотел обсудить. Трон из цельного куска гранита — это, бесспорно, мощный символ крепости власти, но почки требуют перемен или хотя бы подушки).

Прошу меня правильно понять, я ни в коем разе не призываю казнить кого–нибудь (боже упаси, я ж не зверь какой–то), но отрубить, чисто гипотетически, например, у советника Урмана руку было бы нелишним. Все равно у него их шесть. Это и так на четыре больше чем требуется. И мне лично непонятно, почему он категорически против столь оптимального решения. Конечно, как советнику ему будет неприятно лишиться части тела и пройти через порицание коллег. Но как гражданин он должен сам понимать всю важность наказания ворюг у власти и даже радеть за это. К тому же никто не забирает нечестно добытое — всего лишь тактично просят принять возмездие.

К слову сказать, не хочу вновь прослыть тираном, но терзают меня смутные сомнения, что самая обделенная прослойка Империи — чиновники, банкиры и советники Правителя. Я ни на что не намекаю, но исключительно от них почему–то поступают жалобы на невыносимые условия жизни. Хоть бы раз какой–нибудь фермер или сапожник попросил материальной помощи или льгот — да хоть бы на налоги. Но нет, среди «гибнущих в нищете» топчутся одни и те же лица. Вышел я как–то инкогнито прогуляться по столице и посмотреть, как же живет всем довольное население. Прогулялся метра на три от дворцовых ворот — оштрафовали за то, что шел по проезжей части. Заметил, что тротуара нет, — оштрафовали за критику дорожной службы. Возмутился произволом — оштрафовали за осуждение действий стража порядка. Расправил крылья и взлетел — штраф за полеты без лицензии. Сгоряча пнул камень — заработал сразу два штрафа: за хулиганство и создание помехи на дороге. А также был приговорен к исправительным работам по водворению булыжника в привычное для водителей место. Ругнулся — оштрафовали за брань в общественном месте (тут, конечно, сам виноват, нервы надо держать в узде, вдруг рядом дети, а тут я весь такой из себя непедагогичный). На этом деньги кончились. Поняв, что прогулка по городу мне уже не по карману, дал расписку, гарантирующую оплату штрафа за повторный проход по проезжей части, повернул обратно.

С прискорбием вынужден заметить, что то ли штрафов многовато, то ли все дело в привычке. С одной стороны, претензий ведь ни от кого не поступало, с другой — с местными расценками сомневаюсь, что это кому–то по средствам. Одна только пошлина за обращение к Правителю чего стоит. Даже меня впечатлила эта сумма. Хотя я согласен с советниками, что ее размер оберегает от жалоб по пустякам.

Но все же считаю, что количество штрафов необходимо сократить. Уверен, их наложение, заставляет людей чувствовать себя преступниками, а это негативно сказывается на самооценке и сильно расстраивает. Можно ведь, например, просто сделать дороги платными — и пожалуйста, ходи, сколько тебе вздумается, пока есть деньги. Вроде и то же самое, а уже эмоционально приятнее.

В завершение, прошу ответственнее относиться к соблюдению инкогнито личности заявителя. Доказательств утечки данных граждан не имею, но, несмотря на то, что я анонимно подавал все жалобы и ни одна из них так и не попала к Правителю на рассмотрение, как–то вдруг подозрительно стал коситься на меня советник Урман. Я, может, и паранойю малость, но чует мое сердце, не просто так зачастили его дочурки устраивать мне романтические ужины. В связи с этим, кстати, прошу увеличить количество дегустаторов. Последние пять кулинарных способностей девиц не оценили и померли. Оставшиеся подло притворяются сытыми и уверяют, что научились по запаху определять пригодность еды в пищу.

С уважением

Доброжелатель.

Орхидеич Дом в переулке

Спасибо, что согласились уделить мне время, сэр. Мне порекомендовали обратиться к вам как к видному специалисту по спиритизму и всяким таким штукам. Я хочу сказать, мой рассказ скорее для священника, чем для врача, но священника же не спросишь, поверил он тебе или нет. А я очень хочу, чтобы мне поверили и дали совет, потому что говорю чистую правду, сэр.

Давайте я сперва скажу о себе. Моя молодость была не особо безупречной. Но каждый зарабатывает на жизнь как может, особенно если родители не озаботились оставить хоть что–то, вот как мне. Хотя мой отец был из джентри, мне он оставил только фамилию и никакого наследства. Я даже успел четыре года поучиться в школе. А потом оба отдали богу душу, а я остался, но вы же не это хотели услышать, верно?

Ну так вот. Я расскажу про день, который перевернул мою жизнь. В тот вечер я слонялся по переулку в старом городе. Уже темнело, потому что зимой темнеет рано. Народу на улицах становилось все меньше — а значит, мои надежды на ужин тоже становились меньше и меньше. Вообще–то я не был вором, в смысле не брал больше, чем надо, но когда в брюхе шарманка играет, разве устоишь? Однако я к тому времени уже разобрался, что к чему, и придумал отличный план: решил жениться. Есть же состоятельные дамочки, у которых благоверный дал дуба, верно? А дамочки вполне ничего и не прочь еще раз сходить замуж, хотя, конечно, уже в возрасте. Я б женился на какой–нибудь обеспеченной бездетной вдовушке годков так сорока. Но для этого нужен был приличный костюм и какие–никакие средства на начало ухаживания.

Вот я и надумал эти средства добыть, жениться и зажить уже честным человеком. В старом городе полиции меньше, фонари стоят реже, дома пониже, жизнь попроще — в общем, там я чаще всего и промышлял. И в этот вечер я шел по переулку, поглядывая по сторонам, потому как этот район был мне незнаком: город большой, а я промышлял в основном в его восточной части. Что я видел? Закрытые наглухо ставни, глухие стены, крепкие двери, запертые на сто запоров. Даже лавки были уже закрыты. Дома были по большей части в два этажа, и окна имелись только на втором. Невезуха, да и только.

И я уже собрался повернуть обратно и попытать счастья в другом месте, как совершенно неожиданно взглянул направо — в такой, знаете, закоулок, а там друг напротив друга стояли два одноэтажных домика. Из окна одного из них на мостовую лился яркий свет. Меня притянуло туда, как магнитом, — когда продрог до костей и брюхо примерзло к позвоночнику, даже посидеть у лампы — и то вроде как согреешься.

Я осторожно заглянул в окно, наполовину прикрытое плотной портьерой. Между занавесями обнаружилась широкая щель, которая давала хороший обзор на всю комнату. Там горел камин, на столе стояла яркая лампа, так что комнату можно было хорошо рассмотреть. Да уж, тут жили не бедняки. На полу лежал ковер, стены оклеены яркими модными обоями, изящная мебель — оттоманка у стены и кресла — выглядела довольно новой, обивка — не потертой, а на каминной полке стояли какие–то дорогие на вид безделушки. В комнате никого не было, но я заключил, что скоро сюда кто–то придет, не зря же оставили горящую лампу.

Но пока что я принялся осматривать окно. К моей великой радости, оно легко открывалось, я даже на пробу приподнял створку, просунув под нее лезвие ножа. Хозяева, похоже, не очень–то опасались грабителей, но мне это было только на руку.

Я решил для начала хорошенько рассмотреть обстановку, чтобы потом, когда лампу унесут, в темноте утащить самое ценное. Под лампой на столе лежала табакерка, вроде бы серебряная. На каминной полке среди безделушек и букетов сухих цветов я узрел серебряную же с виду вазу. От волнения у меня во рту пересохло. «Черт, — подумал я, — да вынести только несколько безделушек — и мой план, считай, финансово обеспечен. Да я даже ущерба особого не нанесу этим богачам: от того, что у тебя сперли вазу, не умирают».

Тут я опомнился и огляделся, не заметил ли кто, как я заглядываю в окна. В переулке все так же никого не было, дом напротив выглядел нежилым — из–за плотных глухих ставень не пробивалось ни лучика света.

Успокоенный, я вернулся к созерцанию моей комнаты, потирая замерзшие руки и постукивая ногами. Неизвестно, сколько еще мне придется торчать у окна… И тут меня осенило: я же могу залезть внутрь и ждать там! В тепле и уюте! В богатых домах портьеры обычно доходят до пола, и я отлично могу спрятаться за одной из них. Конечно, если меня обнаружат, наверняка вызовут полицию, но ведь могут и не заметить! Я прислушался, потом приподнял раму, торопливо перелез через подоконник и вновь опустил ее. Все, отступать поздно. Эх, как же здесь было тепло! За бархатной темно–малиновой портьерой было уютно, но пыльно. Я почесал нос, чтобы не чихнуть не вовремя, стараясь принять позу, при которой меня не будет видно из комнаты. К моей великой радости, портьеры оказались не такими уж новыми. Я нашел крохотную дырочку, приник к ней глазом и стал ждать.

Дверь отворилась, и в комнату вошел какой–то мужчина средних лет, по виду — джентльмен, одетый в вечерний костюм, при галстуке и бутоньерке, как будто собрался куда–то для выхода. Он расхаживал по комнате и жестикулировал, бормоча себе под нос. Я следил за ним несколько минут, надеясь, что он наконец уйдет по своим делам, раз уж оделся в хорошее платье, но не тут–то было. Он говорил сам с собой, то тише, то громче, и все беспокойно кружил вокруг стола. Его лицо отражало всю гамму чувств — ненависть, отчаяние, злобу. Наконец он остановился и посмотрел вверх. Я проследил за его взглядом. Потолок в комнате был высок, и над круглым столом висела незажженная люстра. На мгновение мне показалось, что ему темно и он хочет еще света.

Но я ошибался. Мужчина вышел из комнаты и вскоре вернулся, держа в руках веревку и невысокий табурет. Он поставил его на стол, небрежным жестом сметя с него какие–то бумаги, письма, разлетевшиеся по комнате, табакерку и что–то еще. Легко запрыгнул на стол — уж поверьте, ловкости ему было не занимать — встал на табурет, дотянулся до люстры и начал завязывать на ней веревку.

Я как будто окоченел в этой теплой комнате и не мог даже кончиком мизинца двинуть. Язык присох к глотке, и я не мог крикнуть: «Что ты делаешь, безумец! Остановись! Это я, голодный и бездомный бродяга, должен думать о том, как свести счеты с моей жалкой жизнью. Но я не собираюсь сводить с ней счеты — напротив, готов цепляться за нее руками, ногами, зубами, да хоть ребрами!» Но я не крикнул, с замиранием сердца глядя, как мужчина наладил скользящую петлю, просунул в нее голову, постоял так, будто раздумывая, а потом решительно оттолкнул табурет ногой и повис, извиваясь и дергаясь.

Он хрипел и хватался руками за веревку, сжимавшую его горло, но это было бесполезно. Может, он уже передумал, но было поздно. А я… Что я? Я так и не двинулся с места, захваченный этим ужасным зрелищем. Мне уже доводилось видеть публичную казнь через повешение, но никогда — так близко.

Это продолжалось несколько минут, и, думаю, я поседел за эти минуты в свои двадцать три года, находясь от самоубийцы так близко. Одно дело, когда казнят какого–нибудь негодяя, зарезавшего семью за два шиллинга, другое — когда человек сам сводит счеты с жизнью. За что он осудил себя на смерть? Наконец мужчина на веревке перестал двигаться и издавать звуки, его лицо приобрело густой малиновый цвет, отливающий в черноту, наверное, из–за притока крови, и голова бессильно свесилась набок.

Я почувствовал облегчение оттого, что все наконец закончилось. И тут меня как молнией ударило! Я впервые подумал, в какую ужасную передрягу попал. Да мне никто не поверит, если я скажу, что не приложил руку к смерти этого типа! А если сейчас прибегут его домочадцы — жена, какие–нибудь слуги — и найдут меня в комнате с повешенным! Да запросто меня отправят на виселицу, и я спляшу в Тайберне тот же танец, что и этот бедняга! Я опустился на пол — ноги меня не держали — и съежился. Но часы отсчитывали минуту за минутой, а никто не появлялся. Треснул уголек в камине, взвыл ветер в переулке, напоминая о холоде и мраке, таящихся за окнами, мерно стучал маятник, и я вдруг подумал, что, скорее всего, в доме один, не считая покойника.

Я решился и встал, выглянул из своего убежища и робко выбрался наружу. Огонь в камине почти догорел, но лампа давала достаточно света, и я первым делом подобрал табакерку, которая подкатилась почти к моим ногам. Человек в вечернем костюме был совершенно точно мертв, а значит, подумал я, ему уже не понадобятся ни табакерка, ни другие ценные вещи. Да каждый бы так подумал на моем месте! Обойдя покойника кругом, я прошел в ту дверь, откуда он появился. Короткий коридор привел меня в кухню. Там я обнаружил уже нарезанный окорок, хлеб и несколько кусков холодного пирога и с радостью съел все это. Нет, нет, не съел. Я сожрал, втянул в себя еду и впервые за несколько дней почувствовал, как желудок удовлетворенно бурлит, принимая в себя богатство. Наконец я был сыт! Мысленно поблагодарив покойника за угощение, я порыскал по шкафам еще немного, нашел в буфете остаток окорока и полбутылки вина, увязал все это в салфетку и сунул за пазуху.

Затем я продолжил осмотр дома. Кроме кухни, в нем были еще спальня и кабинет. Сразу видать, покойник жил здесь один: нигде не было даже намека на женскую руку, да и вещичек дамских я не увидел. Даже прислуга, думаю, была приходящей. В кабинете я сразу нацелился на бюро. Инкрустированное перламутром, оно выглядело очень солидно и наверняка содержало внутри что–то ценное. С помощью кочерги я взломал его и несколько минут стоял, прислушиваясь: уж больно громко прозвучал треск ломающегося дерева в пустом доме. Но никто не прибежал на звук, так что я выдохнул с облегчением и приступил к изучению внутренностей бюро.

Бюро себя оправдало. Внутри я нашел почти пятьсот фунтов банковскими билетами, два десятка блестящих соверенов и золотой перстень с печаткой. Там было еще много бумаг, но я смог только прочитать, что это акции каких–то предприятий. Как бы то ни было, я вмиг почувствовал себя богачом. А кто бы не почувствовал! Я взял эти деньги без угрызений совести — покойнику они ни к чему, а наследников у него вроде бы нет, иначе он точно написал бы прощальное письмо, верно?

Бумаги я тоже прихватил: с такими–то деньжищами я легко мог нанять какого–нибудь адвоката, чтобы он разъяснил мне, что это такое и дорого ли стоит. В ящике письменного стола (его тоже пришлось слегка попортить) обнаружилось дорогое на вид портмоне, а в нем еще десять фунтов. Нет, покойник все же был богачом, раз у него везде припрятаны деньги. Я нагрузился добычей и прошел в спальню. Здесь мне впервые пришло в голову, что можно заимствовать что–то из одежды этого джентльмена, а то моя уже была ни на что не годна.

Словом, когда я собрался уходить, моей добычи хватило бы на новую честную и сытую жизнь даже без женитьбы. Но я раз решил — обязательно сделаю.

Перед выходом из дома я все продумал. Сложил вещички в огромный кофр, найденный в спальне, не забыл и серебро из гостиной, накинул на себя теплый плащ, в котором покойный, похоже, явился домой, так как одежда была еще влажной, замотался шарфом и надел новенький цилиндр вместо своей потертой шляпы. Теперь я выглядел точно как богатый джентльмен. Пора было убираться. На улице меж тем началась настоящая буря, снег бросало в окна, стекла дрожали, ветер выл, как проклятая душа. Но делать нечего — я не мог дольше задерживаться в этом доме, нужно было уносить ноги. Перед тем как уйти, я вернулся в гостиную. Огонь в камине погас окончательно, а больше ничего не изменилось. Покойник укоризненно смотрел на меня выпученными глазами, склонив голову набок. При жизни это был видный мужчина, но теперь его ухоженные усы оказались испачканы кровью из носа, и выглядел он жалко. Я подумал, что должен все–таки выполнить свой долг перед покойным, достал из его же портмоне два банковских билета по фунту и положил на пол. Этого вполне должно было хватить на скромные похороны.

Теперь ничто не мешало мне как можно скорее покинуть дом, несмотря на то, что за окном бесновалась буря и стояла глухая ночь. И тут я впервые задумался над тем, где здесь выход. Лезть обратно в окно не хотелось, да и зачем, если можно просто выйти через дверь, как порядочный человек. Тот джентльмен же зашел, верно, значит, где–то должна быть дверь. Я припомнил, что рядом с окном находилось еще одно, заложенное кирпичом, а вот двери не было. А в доме напротив дверь, как и положено, располагалась между окнами.

Как бы то ни было, выход следовало найти. Я прошел в заднюю часть дома и там, в каком–то закутке возле кухни, нашел то, что искал. Вот уж чего не ожидал — что придется выметаться отсюда через черный ход, другого–то нет. Черный ход вывел меня в совершенно другое место — на широкую улицу с нарядными домами, богаче и красивее той, с которой я сбежал. Хотелось побыстрее убраться куда угодно, только подальше отсюда, но я шел широким вальяжным шагом, заставляя себя не торопиться, и все время сдерживая порыв оглянуться. Только теперь до меня дошло, из какой передряги я благополучно выпутался. Во рту пересохло, сердце билось как колокол. Пройдя почти до перекрестка, я немного успокоился и принялся обдумывать, как быть дальше.

На этой улице шанс повстречать полицейского констебля был куда выше, так что лучше было бы взять кэб и поскорее убраться оттуда. Словно прочитав мои мысли, из–за угла вывернул кэбмен, и, обманутый моим богатым плащом и блестящим цилиндром, лихо затормозил возле меня. Этого–то мне было и надо.

— В гостиницу, — пробормотал я, торопливо забираясь внутрь.

Кэбмен не стал спрашивать, в какую. Сразу видно опытного человека: он подсчитал стоимость моего наряда до пенса и уже через несколько минут привез меня в отель.

Дальше все пошло как по маслу. Переночевав и окончательно преобразившись в джентльмена при помощи заимствованных у покойника крахмальных рубашек и приличных брюк, я поехал на вокзал и покатил в поезде в Бат. Даже зимой там можно встретить немало вдовушек, которые не прочь познакомиться с любезным молодым джентльменом вроде меня. Там я и повстречал будущую миссис Ларкинс. Она принесла мне тысячу фунтов в год, и уже три года мы живем душа в душу.

Но есть одна вещь, которая мучает меня до сих пор, мистер Дойль. Все вещи этого покойника, которого я до их пор поминаю как своего благодетеля, были помечены буквами Л. А., так что мне даже не пришлось продавать его рубашки и прочие вещички, потому что я‑то сам Артур Ларкинс. И миссис Ларкинс не заподозрила до сих пор, что вещички–то не мои. Но вот сам покойник… Я в следующие дни просматривал все газеты, надеясь найти упоминание о самоубийце, ведь о таких вещах обязательно сообщают, тем более что покойник–то был джентльменом, а не так себе голь перекатная. Конечно, я не знаю его имени, но уж смог бы найти по первым буквам имени — не так много джентльменов кончает самоубийством. Но ничего не нашел, ни буковки. Через месяц, когда дело с моей вдовушкой было уже почти слажено, я отлучился на недельку — «уладить дела», как я сказал.

В действительности–то я поехал искать тот переулок. Я хорошо запомнил название гостиницы — «Львы и куропатки» — и улицу, на которую вывела меня дверь черного хода, но с домом пришлось помучиться. Эта улица, Нью–Аппер–стрит, как я говорил, была чрезвычайно приличной, и никакие двери черного хода на нее выходить просто не могли. Я прошел ее всю, но так и не смог найти место, из которого вынырнул в тот памятный вечер.

Тогда я направился на площадь, с которой в тот декабрьский вечер свернул в переулок. Я ее нашел–то с трудом, а переулок — с третьего раза. Да, вот здесь я плелся, ежась и пряча руки поглубже в карманы заплатанного сюртука, мимо этого особнячка, где окна только на втором этаже, мимо этой двери со сломанным дверным молотком. Наверное, местные жители проглядели все глаза, пялясь на хорошо одетого молодого джентльмена, который, посвистывая, прогуливается в грязном переулке.

Место я нашел совершенно случайно, когда собирался уже уходить. Повернулся направо — и вот передо мной знакомый закоулок, а вот два домишки — один напротив другого. Ох ты, меня как кипятком оплеснуло. Я подошел поближе, изображая скучающего франта в поисках развлечений.

В прошлый раз я был здесь вьюжным вечером, сейчас же часы едва отбили полдень, но я узнал этот дом. На этот раз ставни были не только закрыты, но и забиты досками, и дом напоминал дряхлого старика, еле тянущего лямку жизни. Я попытался заглянуть в щель между досками, но там было темно. Кстати, двери точно не было — только два оконных проема, один из которых давно заложен кирпичом. Здесь явно никто не жил. В надежде узнать хоть что–то, я отошел к дому напротив, такому же угрюмому и почерневшему, и обнаружил, что закрытые ставни и дверь также заколочены досками.

Похоже, я здесь был единственным живым человеком. Мне сделалось неприятно, и я торопливо пошел обратно через тихий переулок, удивляясь, что не вижу ни детей, ни мелких торговцев, шныряющих повсюду, ни бродячих собак и кошек. В прошлый раз их разогнала по углам вьюга и холод, а сейчас–то где они? Как будто все вымерли. Рассуждая так про себя, я с огромным облегчением увидел старичка, медленно шаркающего по грязной мостовой к небольшому дому, стоящему у самого поворота на площадь. Старичок тащил плетеную корзинку, ворча что–то себе под нос. Я еще думал, как половчее завести с ним разговор, но тут он поскользнулся, и из корзинки во все стороны покатились куски угля. Наверное, он покупает его у мальчишек, ворующих уголь с барж. Я подошел поближе и помог старику собрать их.

— Благослови вас господь, сэр, — сказал он дрожащим старческим голосом.

Я не упустил случая завести с ним беседу. Пришлось соврать, конечно, про старого дядюшку, который мне что–то там велел разузнать, но какая старику–то разница, верно? Он выпрямился насколько мог и посмотрел на меня так пристально, что я даже испугался, что старый хрыч все про меня знает, и сказал:

— Вы что–то путаете, сэр. Или дядюшка ваш почтенный напутал.

Я принялся горячо возражать, напирая на то, что Пэддинг–бэг–лейн здесь один (я увидел табличку на самом первом и самом приличном доме), а значит, я не мог ошибиться.

— Ну имя–то вы мне можете сказать, — наконец проговорил он, явно раздраженный моей настойчивостью. — Коли ищете человека, главное — имя.

— Не могу вам сказать, только первые буквы имени и фамилии. Это Л и А.

— Уж не Лайон ли Андерсон? — наконец проговорил он дрожащим голосом. Я, разумеется, этого не знал, но на всякий случай скорчил гримасу, словно он меня раскусил.

— Ну, молодой человек, — старичок покачал головой, — дядюшка ваш не особо торопился, как я погляжу, разузнать о старом друге. Ведь Андерсон–то лет тридцать пять как повесился!

Вот здесь я разинул рот совершенно искренне. И даже стал заикаться.

Старичок был очень доволен тем, как я спал с лица, он оживился и даже вроде бы помолодел.

— Да как же мне не знать, когда я сам его из петли вынимал! У меня как раз второй сынишка родился, а тут нате вам новость. Матушка с женой меня и послали подмогнуть. Точно, он и жил через три дома и направо повернуть, словно в алькове.

— Тридцать пять лет? — наконец выговорил я.

— Ну, — с удовольствием проговорил старичок. — Вот это была новость так новость, посмотреть на дом приходили со всей округи.

— А известно, отчего он вдруг повесился? — меня этот вопрос мучал с того самого момента, как покойник накинул веревку на крюк.

— Кто ж его знает… Говорят, в доме было все вверх дном перевернуто, словно искали что. Так может, он и не сам руки на себя наложил. Были сомнения, потому похоронили его как положено, на церковной земле.

— Так он был богатым? — продолжал я наседать.

— После него в доме нашли, говорят, семь тысяч фунтов, — сказал старик шепотом. — Это ж надо, целых семь тысяч! Была бы у меня половина этих денег, я бы жил в свое удовольствие, да, сэр!

Этим он меня добил, я буркнул «До свидания» и был таков.

Тридцать пять лет… Семь тысяч фунтов… Я не знал, что меня больше изумило. Как такое могло быть? Нет, старикашка напутал, точно напутал. Так я тогда думал. Но он же сказал, что этого Андерсона похоронили в освященной земле, значит, должны были остаться какие–то записи в церковных книгах. И я пошел разыскивать местного пастора. Всю дорогу меня терзали сожаления о ненайденных семи тысячах.

Пастор оказался ненамного старше меня и служил в приходе недавно, так что сам рассказать ничего не мог. Но он за несколько шиллингов, внесенных на нужды прихода, разрешил мне посмотреть церковные книги и даже сам помог в них рыться. Пыли я наглотался на всю оставшуюся жизнь, но дело того стоило: мы нашли этого проклятого Лайона Андерсона. Как и говорил старикашка, тридцать пять лет и один месяц назад.

И с тех пор я не знаю, что и думать. Каждый год, в декабре, я езжу в этот переулок и брожу, пока зубы не начинают стучать. Может быть, мне еще раз повезет, и я найду–таки эти проклятые семь тысяч. Как вы думаете, сэр Артур?

Servolf Экскурсии на Хэллоуин

Звонок телефона поднял меня в шестьутра. Шеф был на удивление добр и покладист. Заинтриговал новой работой: «C таким никто еще не сталкивался, а ты лучший, Вася! Ну и премия с меня в двойном размере. Главное, чтобы заказчик остался доволен!» Директор обещал суточные и билеты в течение получаса, мне же осталась малость — только собраться и дождаться такси. Проглотив утреннюю порцию кофе, я кое–как разлепил глаза и спустился вниз. И вот я в городе–призраке. Появился он совсем недавно и чем–то напоминал декорацию к фильму о семейке Адамсов. Мрачные улицы, угрюмые дома, ветер гонит листья, воду и мусор по мостовой. Как ни странно, не было выбитых стекол, да и перрон просто сверкал чистотой. Вот только проводник смотрел на город с опаской и поеживался, несмотря на теплый летний вечер. А потом к нам подошел маленький, кругленький и весьма мрачный субъект в кожаной кепке, надвинутой почти на нос, и, выяснив мою фамилию, бросил:

— Господин градоначальник ждет.

Не интересуясь более ничем, он развернулся и направился к черной «Волге» с номером 665, стоящей за оградой вокзала на площади. Стоило мне усесться в салон, как погода тут же испортилась: откуда–то появились тучи, налетел ветер, полился дождь — холодный даже на вид. Водитель не разговаривал, а пешеходы на улицах были такие же мрачные, как и сам город. Подъехали мы, судя по всему, к бывшему горкому — на площади, напротив здания в характерном стиле сталинского ампира, стоял памятник вождю мирового пролетариата, и мэрии, для полного сходства, не хватало лишь ремонта и красного флага.

Зато внутри оказалось на удивление уютно и тепло. Атмосферу не портили даже натужно скрипящие полы и несмазанные петли дверей. Правда, встретили меня вначале неласково: полупрозрачный дедок в фуфайке, с «тулкой» на плече, хмуро зыркнул, снова поинтересовался фамилией, а потом долго куда–то звонил. В результате прибежала такая же, как и дедок, полупрозрачная секретарша — в деловом костюме и с шарфиком на шее.

— Вы не устали? Мы так рады, что вы приехали! Хотите чаю, кофе, сока, воды? Спать? Кушать? Может быть, умыться с дороги? — выстрелив все это в меня пулеметной очередью, она застыла и извинилась: — Я не представилась! Валерия Равинская, а это наш неусыпный сторож — Василий Филипыч, он как погиб на боевом посту, так службу и несет. Но пойдемте — Порфирий Петрович уже спрашивал про вас. Как только переговорите, я вас сразу устрою.

Секретарша тараторила всю дорогу, и это почти помогло мне забыть о том, что я в городе–призраке, где теперь живут (или, правильнее, существуют) те, что раньше назывались нечистью. Пока что на меня не нападал вампир, не выл за окном вурдалак, а привидение настолько сильно напоминало классического деда — «вохровца», что его полупрозрачность была почти и не заметна.

Вот только Порфирий Петрович оказался не мэром, а городским головой из еще той — Российской — империи. В полковничьем мундире, с лентой и орденами, золотым шитьем и старыми погонами.

В его кабинете не хватало портрета. След на стене был, а вот какой же повесить, хозяин так и не выбрал — несколько картин стояло у стенки. Но сам кабинет был типичным — еще с советских времен. Длинный стол буквой «Т», телефоны и старый письменный прибор. Кивнув мне и выпроводив вон «прелестную Валерию», градоначальник важно подплыл ближе и, усмехаясь в усы, пояснил:

— Бомбисты, молодой человек. Бомба в карету, это знаете ли… неприятно. От меня только половина и осталась, не успел я их всех повывести, ну да это дело прошлое. Вот знакомьтесь. Николай Васильевич и Дмитрий Викторович. Они у нас отвечают за связи с общественностью. Вот только слишком уж разошлись. И не смогли прийти к единому мнению. Нашему городу предстоит развиваться, а для этого нужны деньги. Как сейчас принято говорить — инвестиции. Но чтобы к нам пришли инвесторы, потребуется время, а вот путешественников… — градоначальник замялся. — Пожалуй, правильнее говорить туристов, мы готовы принять уже сейчас. За это и отвечают данные господа. Вот только договориться они никак не могут: из слишком разных областей.

Николай Васильевич — бывший репортер из газеты «Сельский труженик», его, спящего в поле, комбайн переехал. А Дмитрий Викторович у нас главный по продажам — до своей смерти торговал этим, как его… «Гербалихом», что ли, — призрак градоначальника хохотнул. — Он им водку закусывал — так здесь и оказался. Собственно, вас, Василий, нам рекомендовал ваш директор как очень грамотного и ответственного сотрудника, способного решить самую сложную проблему.

А теперь о деле. Николай Васильевич и Дмитрий Викторович подготовили материалы для рекламного буклета, но… Что–то меня в них смущает. Показывайте! — без улыбки велел Порфирий Петрович.

Сначала шли фотографии — неплохого качества, но весьма странные. Выдавал мне их из пачки, по одной, представитель МЛМ-бизнеса — Дмитрий Викторович. Главный «продажник» был одет в синий ношеный костюм и белую рубашку. Галстук с каким–то цветочным узором висел на нем косо. Кроме прочего, у него постоянно дергался левый глаз.

— Не обращайте внимания, Василий, после смерти на нас наложены некоторые ограничения, и мы пока не в силах их преодолеть. Вы мне просто мнение выскажите. По поводу нашего творчества, — напутствовал меня градоначальник.

А на фотографиях было на что посмотреть:

Хоровод приведений вокруг карусели. Часть привидений светилась зеленым, часть красным, а часть — синим. Кто будет кататься на такой карусели?

Вампир, с голодным видом грызущий огромный помидор «Бычье сердце».

Целый выводок ведьм, летящих над полем кукурузы. Те, что помоложе — в мини–юбках и на метлах. Остальные — в балахонах и в ступах.

Оборотни, играющие в футбол зловеще светящейся тыквой. При этом глаза у оборотней светились примерно так же, как и тыква, а огромные языки были вывалены из пастей — зверям было жарко.

Не первой свежести зомби со старым промышленным вентилятором, кое–как прилаженным на спину вместе с рамой, бодро изображал летящего с крыши Карлсона.

Русалка была красива, вот только зачем ее снимали на фоне палаточной стоянки у костра, а не просто на берегу реки, я так и не понял.

В общем, на фантазию авторы не жаловались, вот только они совершенно не представляли, как все это стоит подавать туристам. Порфирий Петрович все понял по моему ошарашенному лицу и, быстро выгнав своих непутевых помощников, выдал мне кипу листов, исписанных двумя разными почерками — черной и красной пастой, чтобы не путать.

— Василий, голубчик, у нашего города много проблем: все инфернальные сущности страны стремятся сюда. И их надо где–то размещать, обеспечивать работой, питанием и нормальными условиями, наконец. Сделайте из этого что–нибудь приличное. Чтобы мы построили не филиал преисподней, а ну хоть что–то похожее на обычный… Ну, пусть не обычный, но типичный город. А уж мы вас не обидим, обещаю.

Я кивнул и с тяжким вздохом вчитался в текст.

Город–призрак приглашает вас в гости. Мы стали таковым недавно, и хотя самим многое еще непонятно, но мы всегда рады гостям. Потому что гости дарят нам улыбки, радость и новые впечатления, что, несомненно, важно и для нас, жителей города. Мы же готовы поделиться с вами страхом, ужасом и приливом адреналина. Потому ждем дорогих гостей, и не просто ждем, а готовы развлекать, веселить и пугать вас, так долго, как вам того захочется.

Наш город–призрак приглашает вас на экскурсию. И не просто на экскурсию, а на экскурсию в Хэллоуин. Давайте, я немного расскажу вам об этом празднике. Вообще–то, он имеет давнюю, еще древнеримскую историю, христиане просто придали ему новое звучание и назвали: «День всех святых». Но мне больше нравится кельтское название: Самхейн. Праздник урожая. Время, когда все работы крестьянин уже выполнил, можно отдохнуть и кружкой доброго эля отпраздновать завершение страды, подсчитывая урожай и прикидывая сроки и возможности следующей посевной.

(Красными чернилами)

Вот же, бестолочь, как был журналистом в «Сельском труженике», так и остался. Нет бы, написать просто: Любые туры на любой вкус и кошелек! Напугаем на нужное время, за приемлемые для вас деньги! Приезжайте к нам — никто не уедет разочарованным. Для вас огромный выбор настоящей, а не рисованной жути и мистики.

Если вы устали от бесконечной вульгарности современных праздников, если не боитесь прикоснуться к корням, и желаете испугаться по–настоящему, Наш город–призрак с инфернальной жутью и реальной нечистью всегда готов помочь вам в этом.

(Красными чернилами)

Умник, е-мое! Исключить такую вещь, — на ней же можно было заработать кучу денег… И, эх! Вот как надо!

Уважаемые мужчины! Если ваши прекрасные половины устали от каждодневной рутины и зевают даже в кинотеатре, когда главный герой–вампир подбирается к прекрасной девице с целью попить ее кровушки… Привозите их в наш город–призрак. Мы гарантируем настоящих вампиров! Остроту чувств, темные подворотни, скользкие дороги, прилив адреналина и теплое убежище с крепкими дверями в конце. Ваша половинка оценит усилия по ее спасению. За отдельную плату можем устроить драку и предложить кровать. На выбор: скрипучую или, наоборот, совершенно новую. Мы также гарантируем, что наши клиенты не пострадают.

К вашим услугам настоящие ведьмы. Шабаш на Лысой горе, приворот и отворот, а также разворот и шиворот–навыворот. Никаких денег, кроме тех, что вы заплатите за тур! Предсказание будущего по гороху (хотя гороху можно было бы найти и лучшее применение). Полеты на метле с Лысой горы! Внизу вас ждет большое поле кукурузы, так что вы не пострадаете, только ее саму подавите. Кроме того, у нас можно купить различные сувениры и свежие, экологически чистые овощи.

(Красными чернилами)

Какие ОВОЩИ!!! Кому они вообще нужны в городе–призраке?

Надо вот так!!! Настоящие ведьмы не только проверят и почистят вашу ауру, откроют чакры и настроят связь с космосом. Вам помогут и в мистическом плане. Проклятия и отвороты, венцы безбрачия и предсказания будущего, все возможные и невозможные виды гаданий на суженого. Можно не только увидеть, но и оценить будущего мужа: рост, вес, цвет глаз и волос, мускулатура, размер зарплаты и жилой площади, наличие автомобиля и уровень здоровья. Мы даем гарантию качества! Для тех, кто не испугается, полеты в ступе и на метле, изготовление собственных оберегов и амулетов. Как завершающий штрих — купание в пруду с русалками!

Для ценителей активного отдыха и охоты есть специальное зимнее предложение — оборотни! Обычно они стада охраняют, и нет лучшей пастушьей собаки, чем оборотень! Они послушны, сообразительны и внимательны. Применение оборотней в животноводстве позволяет увеличить продуктивность минимум на шестьдесят пять процентов. Но для наших гостей ничего не жалко. А в качестве бонуса — свежий сыр и парное молоко. Для желающих — теплые носки, варежки и валенки (индивидуально.)

(Красными чернилами)

Какое молоко? Какие еще валенки? Да даже пусть они будут в стразиках! НЕ так надо!

Пляски с волками у костра, охота с оборотнями на лося ночью, гонки на нартах зимой — обеспечат вам море приключений и адреналина. Каждому участнику положен противоударный костюм: валенки, шапка, ватник и штаны. Наши инструкторы присмотрят за вами: вытащат из ямы, подвернут шапку, расстегнут фуфайку. Безопасность клиента — самое главное для нас. Волчьи песни и посещение медвежьей берлоги, купание в горячих источниках — для самых отважных. Для девушек отдельная услуга — оборотень проведет с вами ночь в одной постели. Перед сном его помоют с шампунем, и он не будет пахнуть псиной, лапы протрут антисептическими салфетками, зверя обрызгают антиаллергенным спреем. Когти постригут и отполируют, зубы почистят, и в пасть брызнут дезодорантом. Единственное исключение — клиентки с аллергией на шерсть, оборотни сопротивляются и не желают бриться коротко, потому для вас, дамы, эта услуга пока недоступна. Варежки, носки и валенки из шерсти оборотня — за отдельную плату.

Изюминка нашего города — гуляние по его улицам с призраками! Скрипучие двери, неожиданные звуки, мурашки по коже от близости потусторонней сущности. За отдельную плату можно договориться о том, чтобы привидение посторожило ваши вещи, дом или машину. В нашем городе нет более бдительных сторожей в садах, теплицах и огородах, чем привидения. И не думайте о том, что если они почти бестелесны — значит безвредны. Любое привидение может испачкать вас собственной эктоплазмой — а ее очень сложно отстирать. Недавно таким образом поймали банду, крадущую огурцы и помидоры из пригородных теплиц. Кроме того, привидения — отличные экскурсоводы и специалисты–историки. Хотя бы потому, что жили в прошлом и прекрасно помнят о тех временах.

(Красными чернилами)

Какие еще огурцы? Какие сторожа? И так с трудом собираем всех инфернальных сущностей в одном месте, а ты опять предлагаешь их разогнать!

Привидения украсят ваш праздник! Вспомните детство: как, натянув простыню и взяв фонарик, вы изображали их в лагере. Теперь у вас нет такой необходимости. Настоящие привидения напугают ваших друзей, обеспечат хорошее настроение и веселье. Наши приведения умеют сиять разными цветами, спасибо люминесцентной краске «Веста». Можем устроить хоровод, сценку из фильма ужасов, за отдельную плату — выступление на дискотеке. Впечатления незабываемые. Для самых отважных: гонки на велосипедах по ночному парку с привидением за плечами. Чистые дорожки, мягкий песок, полный комплект защиты, музыкальное сопровождение — по желанию клиента. (Разучено пока две песни: «Нас не догонят!» и «Ямщик, не гони лошадей».) Победителю гонок предоставляется эксклюзивный подарок — три тура на выбор:

Ночь Хомы Брута — откровенное общение с ведьмами, они ответят на все ваши вопросы.

Узник замка Иф — побег из тюрьмы и поиски сокровищ в городской канализации.

Круиз на Титанике — почувствуй себя кинозвездой!

Приезжайте в наш город, мы всегда рады гостям!

Я невесело хмыкнул и сложил листы в аккуратную стопку, включил ноутбук. Предстояла интересная работа. Чтобы продать такие развлечения, не нужно много ума, но чтобы их правильно подать — придется попотеть. Недостаточно старый речной пароходик обозвать «Титаником», научить ведьм пользоваться косметикой и духами или раскрасить привидений во все цвета радуги. Шеф был прав — дело обещало быть захватывающим и весьма нетипичным. Хрустнув пальцами, пробежался по клавиатуре…

Экскурсии на Хэллоуин!

Эсаро Сарке Дело № 17 (мемуары кергского частного детектива)

Никогда не писал мемуары. Да и не собирался. Всегда считал, что это пустая трата времени и ненужное ворошение прошлого. Но это дело… Оно было другим. И чем больше проходило времени, тем отчётливей я понимал, что ничего похожего со мной не случалось прежде и никогда не случится вновь…

Это случилось около сорока лет назад. Я только начинал свою карьеру частного детектива, но уже был на хорошем счету у некоторых знатных домов Керга. Одна беда: спрос на услуги детективов тогда не отличался постоянством, а следовательно, и мой доход.

В тот день яичница и утренняя чашка кофе забрали последние оставшиеся деньги, и я понял, что если и дальше не подвернётся никакое дело, придётся искать подработку.

Дело подвернулось. Ближе к вечеру вышколенный посыльный, прямой, как палка, принёс приглашение. Из дома Ллойдов. Явиться следовало немедля. Находясь в лёгком недоумении, я надел свой лучший костюм и последовал за немногословным посыльным. Род Ллойдов был одним из самых знатных в Керге и вел свою родословную от самого Великого Объединения. Чем же я мог заинтересовать столь высоких персон?

Через тяжёлые резные двери и полутёмный коридор меня провели в затемнённую овальную гостиную. Посыльный молча поклонился и исчез, оставив меня наедине с леди, сидящей в глубоком кресле с высокой спинкой.

Леди Ллойд. Старшая в роду. Лет шестидесяти, прямая, строгая, неулыбчивая. Пальцы тонких рук унизаны кольцами, волосы собраны в высокую причёску. Пронзительные глаза.

Она просила разыскать её племянника. Вернее, не разыскать, а, скорее, проверить, всё ли с ним в порядке. По её словам, два года назад он приобрёл особняк близ Геллера и часто ездил туда. Всегда возвращался в назначенное время, но в этот раз задерживался уже на три дня.

— Но почему Вы не пошлёте кого–то из своих людей? — спросил я. «Почему именно я?» — стучало в мозгу.

Она поджала губы, словно этот вопрос был ей неприятен, но всё же ответила:

— Всех их Грегори знает в лицо. А я не хочу, чтобы он заподозрил меня в попытке контролировать его жизнь.

Вот как. Но, опять–таки, можно ведь любого человека…

— Вас я выбрала только потому, что мне вас рекомендовали как человека, который умеет молчать, — её пронзительные глаза смотрели прямо на меня. — Мне не нужна огласка. Берётесь?

И я согласился. Мне были нужны деньги, а дело не сулило больших хлопот. К тому же я сомневался, что что леди приняла бы отказ.

* * *

На следующее утро я уже сходил с поезда на перрон единственного вокзала Геллера. При мне был только саквояж с необходимыми вещами — я не собирался задерживаться. Плащ прятал пистолет в наплечной кобуре, лицензия на который хранилась вместе с другими документами.

Я поднял воротник плаща: холодало. Сошёл с перрона и с сожалением прошёл мимо распахнутой двери вокзала, из которой доносился запах кофе. Если бы хватало времени, я бы обязательно зашёл. И хоть Геллер мне никогда особо не нравился, и я собирался покинуть его как можно быстрее, кофе здесь всегда был хорошим.

Заморосил дождь. Глубже надвинув шляпу на лоб, я кликнул кэб. Назвал адрес:

— Особняк Ллойдов за городом. Знаешь, где это?

— Да, сэр, садитесь.

Бросив ему монету, я нырнул в кэб, очень надеясь, что дело действительно не отнимет много времени.

Дорога заняла от силы полчаса. И сам особняк меня не впечатлил, честно сказать. Два этажа, небольшие окна с мутным цветным стеклом и неухоженный дворик. Чувствовалась какая–то неправильность, запустение, что ли… Неуютно было. Очень.

— Будто за два года нельзя было порядок навести, — проворчал я, открывая кованую калитку и оглядывая двор на предмет собак. Но стояла тишина. Я пожалел, что не расспросил возницу об этом доме. Не очень–то профессионально с моей стороны упустить потенциальный источник информации.

Вздохнув, расстегнул плащ, чтобы была возможность быстро выхватить оружие. Это место действовало на меня угнетающе и заставляло нервничать. Я и сам не мог объяснить почему. Осторожно подойдя к двери, взялся за молоток, помедлил и решительно постучал.

Подождал. Постучал сильнее. Тронул дверь — заперта.

И что теперь? Даже если самого Грегори Ллойда нет в доме, то должен же быть… ну, не знаю. Дворецкий. Или он один ездит?

«Стоп, стоп, притормози, приятель. Так до чего угодно можно дойти». Я поймал себя на том, что в очередной раз обшариваю двор напряжённым взглядом. Рассердился. Пора было заканчивать с этой нервотрёпкой. Постучав снова и ожидаемо не получив ответа, я спустился с крыльца, решив обойти дом вокруг.

Моросил дождь, мокрые листья слабо шуршали под ногами. Облезлые кусты не скрывали ничего, но я всё же решил проверить. Ни следа, ни зацепки. Всё слишком заброшено.

Позади дома оказалась добротная конюшня, выбивавшаяся из общего запустения. Сбавив шаг, я вгляделся в землю. Следы конских копыт. Много, но не сегодняшние, а двухдневной давности. Примерно. Следы шли от конюшни в сторону забора, а вернее, в сторону пролома в нём. Пройдя по дорожке, я выяснил, что за забором она соединяется с общей дорогой. Странный выверт.

Вернувшись к конюшне, я осмотрел её и задумался, прислонившись к стене под навесом. Не оставалось сомнений, что два дня назад здесь были лошади. А значит и люди. Ллойд? Как узнать?

Прочесывая все углы, я вернулся к парадной двери и, ещё раз стукнув молотком, окончательно уверился, что на территории особняка никого нет. А если и есть, то он либо в доме, либо так хорошо спрятался, что не оставил никаких следов своего присутствия.

Запахнув плащ и напоследок окинув взглядом двор, я вышел за калитку. До города идти километров пять… Только бы дождь не усилился.

* * *

Спустя полтора часа я сидел в тёплой столовой и с наслаждением пил горячий кофе. За окнами шёл дождь, а в помещении пахло выпечкой. Передо мной на столе лежал мой походный блокнот, в котором я ещё в поезде наметил примерный план действий. Сейчас пункт «Посетить особняк» был вычеркнут, а «Узнать об особняке больше» добавлен.

Так, кто может знать о нём? Я оглянулся. За стойкой стояла миловидная женщина лет сорока и что–то протирала большим белым полотенцем. Она может знать. Стоит попробовать. Допив кофе, я встал, стянул блокнот и карандаш со стола и подошёл к барной стойке.

— Хороший у вас кофе, — дружелюбно улыбнулся я. — Налейте–ка мне ещё чашечку.

— Да, кофе знатный, — охотно отозвалась женщина, сноровисто подхватывая кофейник и заново наполняя мою чашку. — Сама люблю выпить такой после работы.

Поблагодарив её кивком, я сел у стойки и сделал глоток.

— Послушайте, знаете особняк к северу от города? Его недавно приобрели…

— Ллойды? — закончила женщина. — Знаю, как не знать.

— Так вот. А не знаете случайно, куда могли хозяева деться? Я ехал к другу, мне сказали, что он будет здесь, но особняк оказался пуст.

— Ваш друг — молодой Ллойд? — уточнила женщина.

— Верно.

— Тогда вы зря приехали. Ллойд отправился обратно в Керг. Два дня назад.

По спине пробежал холодок, но я постарался не показать этого. Два дня назад? Да быть не может. Если бы это было так, то он давно уже был бы дома, и леди Ллойд не нанимала бы меня. Я украдкой вгляделся в женщину. Вроде не врёт. Лицо открытое, спокойное. Видимо, действительно верит в то, что говорит.

— Жаль, — вздохнул я. — Не успел.

Помолчав, спросил:

— Скажите, а что это вообще за особняк? Мне он показался таким…

— Милым? — улыбнулась женщина.

— Что?! — от неожиданности такого заявления я поперхнулся кофе и закашлялся. — Ну, то есть, конечно, может быть, но обшарпанные стены и запущенный двор не слишком его красят, разве нет?

— Обшарпанные стены? — недоумённо повторила она. — Запущенный двор? Что вы! Дом очень ухоженный, всегда аккуратный, во дворе цветы. Даже не знаю, как вы могли этого не увидеть.

— А есть здесь другой особняк? — спросил я, вытирая облитый рукав предложенной салфеткой. — Может, я перепутал? — «Вернее, перепутал возница».

— Нет, — разочаровала меня собеседница, по совместительству источник информации, — это единственный особняк за городом.

«Тогда что за…»

— Ладно. Наверное, мне показалось, — я снова глотнул кофе и откинулся на спинку стула.

Помолчали.

— Странный этот особняк, — неожиданно произнесла женщина.

Я вопросительно поднял брови.

— Ну, понимаете… Раньше он принадлежал другому хозяину, а тот не приезжал уже много лет. И всё это время за домом никто не ухаживал. Но когда мистер Ллойд приобрёл его… оказалось, что дом по–прежнему выглядит жилым.

— Н-да… — нахмурившись, протянул я. «Очень странно, особенно если учесть, что я его видел совсем не таким». — А кто был этим другим хозяином?

— Дайте–ка подумать… то ли Прэстон, то ли… Точно — Грэгстон. Да, именно так.

«Грэгстон! — пронеслось в голове. — Берти Грэгстон, пропавший без вести более пяти лет назад!.. Что здесь творится?» Ещё в колледже у меня появилось хобби, казавшееся моим сокурсникам забавным и немного странным — я собирал информацию о об исчезнувших людях. Причем не только о тех, кто пропал в недавнее время, но и тех, чьи дела были закрыты за давностью лет, но которые, хоть и чисто теоретически, могли быть ещё живы. Это настолько меня увлекало, что данные многих я помнил до сих пор.

Я почесал затылок.

— Не знаю такого. Ладно, — я одним глотком допил остывший кофе, — где тут можно снять комнату на денёк–другой?

— Да прямо через дорогу, — махнула рукой женщина. — И цены не кусаются, и комнаты удобные.

— Спасибо, — сказал я, вставая и надевая шляпу. — А за кофе — вдвойне.

Перейдя через дорогу, я шагнул в звякнувшую колокольчиком дверь и, быстро оглядевшись, подошёл к портье. Заплатив за комнату и получив ключ, поднялся на второй этаж. Предстояло обдумать новый план действий.

Бросив саквояж на кровать, я подсел к столу и достал блокнот. Так, что надо добавить? Найти информацию об отъезде Ллойда, кого–то, кто точно видел, что он уехал — это раз. Покопаться в архиве городской библиотеки — что там есть об особняке, его истории — это два.

По первому пункту у меня были подозрения. Обычно из города можно было уехать двумя путями: на поезде и на дилижансе. Но последнюю неделю шли дожди, и потому вторым упомянутым видом транспорта Ллойд воспользоваться не мог. Значит, поезд. Мог он, конечно, добираться и своим ходом, но до Керга далековато, и простому кэбмену невыгодно совершать такие рейды. И небезопасно. Хотя, и эту возможность стоит учесть.

Ещё немного подумав, я решил не затягивать. Сначала — вокзал, а там увидим.

* * *

Глава администрации вокзала предоставил мне списки пассажиров только после того, как увидел мою лицензию частного детектива и тщательно её изучил. Мне выдали записи и оставили одного. В списках не оказалось никого с фамилией Ллойд, более того, там даже не было никого с именем Грегори. Ни два дня назад, ни раньше, ни позже. Разве что он зайцем уехал. Тупик.

Я откинулся на спинку стула и потёр виски. С одной стороны, мои подозрения вроде бы подтвердились: Ллойд не уезжал на поезде. А с другой… что–то здесь нечисто.

Вернув записи смотревшему с подозрением главе администрации, я вышел на улицу. Дождь прекратился, но оставшиеся тучи не добавляли хорошего настроения. Так, теперь архив…

В библиотеку пришлось идти почти через полгорода. Конечно, я бы доехал, но просто каждый, у кого я спрашивал дорогу, говорил, что до нее совсем не далеко. А может, это я блуждал кругами. Но зато по дороге узнал, что последние восемь дней дилижансы действительно не ходили.

Наконец, открыв тяжёлую резную дверь, я оказался в просторном полутемном помещении.

У дальней стены располагался стол, за которым смутно угадывалась фигура человека. У остальных стен стояли шкафы, середину помещения занимали кресла и столы со стульями. Читальный зал…

— Вы хотели что–то конкретное? — донёсся от стола библиотекаря голос, тихий, как шелест страниц. — Я подошёл ближе. За столом сидел сухощавый старик с кожей, как пергамент, и внимательно смотрел на меня.

— Да, — ответил я и неожиданно для себя добавил: — сэр. Меня интересуют архивные записи об особняке, в данное время находящемся во владении Ллойдов.

— Интересуетесь историей? — спросил старик, вставая. Держался он невероятно прямо.

— В какой–то степени да.

Старик остро взглянул на меня, выдержал паузу и указал в сторону столов:

— Подождите в читальном зале. Сейчас принесу.

Проводив его взглядом, я сел за ближайший стол с резными ножками и стал ждать. Минут через пять старик показался из–за стеллажей, держа в руках стопку книг и каких–то рукописей. Выгрузив всё это на стол, он строго посмотрел на меня:

— Из читального зала ничего не выносить.

— Да, сэр.

Он отвернулся, собираясь отойти, а я опустил глаза на принесённые бумаги и неожиданно зацепился взглядом за странные слова, написанные на пожелтевшей бумаге узорным почерком: «пожирает людей»…

— Но позвольте! — вырвалось у меня, — Мне нужны достоверные данные, а не… — наткнувшись на его пронзительный взгляд, я смешался, — легенды?

— Как раз эта рукопись и есть самый достоверный документ из всех, — холодно сказал старик, и от его голоса по моей спине вверх–вниз бодро промаршировали мурашки. Целым взводом. Я поёжился.

— Да ладно, — попробовал усомниться я, но вышло неубедительно.

— Вы ведь были у особняка. — Он не спрашивал, он утверждал. — Прочтите. Поможет.

И он отошёл к своему столу, оставив меня с кучей вопросов в голове и полной невозможностью адекватно их сформулировать. Тряхнув головой и снова поёжившись, я перевёл взгляд на потёртые листки. Самый достоверный документ?…

Это был чей–то дневник. Старый, с недостающими страницами, но аккуратно сшитый и где–то даже подредактированный.

Насколько можно было понять, автор вёл какое–то расследование, связанное с особняком. Вернее, с его владельцами. Он упоминал, что заинтересовался этим делом после того, как заметил, что не все воспринимают особняк одинаково. «Подавляющее большинство людей видит его всегда аккуратным и ухоженным. Но встречаются единицы, перед которыми предстает старый, заброшенный дом. Чаще всего это дальние приезжие…»

На этом месте я покосился на старика–библиотекаря. Он спокойно сидел за своим столом и не смотрел в мою сторону.

«…или люди, которые немного не в себе», — я поперхнулся и поспешно перевернул страницу:

«Собирая данные об особняке, я обнаружил странно периодичную смену владельцев. Особняк не задерживался у одного хозяина дольше, чем на пять–шесть лет. Более того, следующим собственником никогда не становился родственник или приятель предыдущего — это всегда был совершенно новый человек, не знакомый лично с прежним хозяином. Либо наследники продавали дом, либо, если таковых не существовало, он уходил с аукциона.

Поиски бывших владельцев ничего не дали — я не нашёл ни одного из них. Всё сводится к тому, что последним местом, где побывал владелец, был особняк».

Наконец автор пришёл к выводу, что «дом живёт своей жизнью и пожирает людей, проживших в нем как хозяева более одного года».

Дневник вёлся довольно запутано, словно автор писал не каждый день, а лишь изредка, но стараясь ничего не упустить. Утерянные страницы изрядно замедляли процесс распутывания, и я уже начал терять интерес, когда на только перевёрнутой странице увидел список имён. Имена занимали почти весь лист, и против каждого стояли даты, как мне сначала показалось, рождения и смерти. Но, приглядевшись, заметил, что разница между датами везде в пределах двух лет, следовательно, это срок владения домом. Многие имена показались мне смутно знакомыми. Знакомыми… Моё хобби!

Я почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Значит, все они… пропали в ЭТОМ доме? И сумасшедший автор этого дневника был прав насчет «пожирания»?!…

Немного посидев, я пересмотрел остальные бумаги. Но в этом уже не было необходимости — я знал, что буду делать. Уходя, я притормозил у стола библиотекаря.

— Почему вы так уверены, что автор прав? — спросил я.

Старик поднял на меня стальные серые глаза. Помедлил.

— Он был моим дедом, — наконец произнёс он.

* * *

Чуть ли не бегом я вернулся в мотель. Отчего–то я точно знал, что мне надо делать. Бросив плащ на вешалку, я достал из саквояжа холщовую сумку и свою старую, видавшую виды кожаную куртку. Надел её, убедился в наличии спичек в непромокаемом кармане. Автоматически проверил револьвер (просто по привычке, вряд ли он мог бы мне чем–то помочь) и флягу с водой, хотя помнил, как наполнял ее утром. На секунду остановился, добавил к спичкам документы, подхватил сумку и вышел.

На улице я сначала зашёл в магазин, купил керосин и топор. Потом немного подумал и в продуктовом отделе приобрел сухофрукты. Сложив всё это в сумку, я повесил её через плечо, поймал кэб и через полчаса уже стоял перед особняком. Он нисколько не изменился. Всё тот же неухоженный двор, те же мутные стёкла.

Я тронул калитку: она не отреагировала. Толкнул — тот же эффект. Она была будто впаяна намертво.

— Хочешь войны? — сощурился я на дом. — Тогда готовься.

Я перебрался через забор и решительно подошёл к крыльцу. Немного помедлил и всё–таки обошёл здание вокруг, чтобы проверить конюшню. Пусто. Вернувшись к парадной двери, я для очистки совести постучал. Потом попытался выбить дверь плечом, но повторилась история с калиткой.

Тогда я достал топор и ударил в середину двери: полетели щепки.

Просунув руку в образовавшуюся пробоину, я попробовал отпереть замок. Ручка подалась легко, но дверь с места не сдвинулась. Ясно, дом меня пускать не желает. Пришлось снова взяться за топор. Кромсать всю дверь у меня не было времени, поэтому я лишь расширил пролом, затем пролез в него вместе с сумкой. Передо мной простирался сумрачный коридор. Собравшись с духом, я шагнул вперёд.

Коридор закончился огромным залом, абсолютно пустым. Кухня, комнаты тоже оказались без мебели. Или же дом прятал её от меня — сейчас я был готов поверить во что угодно. На первом этаже ничего. Лестница. Широкая, вся в сколах. Помещения второго этажа, с остатками старой мебели. Никого, никого, никого…

Везде, где я находил деревянные изделия, а особенно ткань, я разбрызгивал керосин. Одна комната, другая, третья… Казалось, им нет конца.

Наконец я добрался до места, больше всего походившего на хозяйскую спальню. На комоде в углу лежал шелковый шарф, казавшийся гораздо новее остальных вещей. Решив рассмотреть его поближе, я поставил канистру, так как лавировать с ней среди обломков мебели было неудобно. Шарф действительно оказался новым, даже сохранилась бирка из магазина. Когда я собрался выходить из комнаты, то неожиданно обнаружил, что не вижу двери. Более того, канистры, которую я поставил у входа, не было. Да и сама спальня изменилась. Я огляделся. Голые стены, без малейшего намёка на окна или на какой–нибудь проем. Это ловушка! Черт, дом поменялся у меня на глазах, а я и не заметил? Абсолютно пустое помещение… Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я заметил что–то у дальней стены. Это… человек! Я бросился к лежащему. Он был в лохмотьях и еле дышал. Я осторожно тронул его за плечо.

Он вздрогнул. Медленно повернулся и посмотрел на меня.

— Ты кто? — хрипло спросил он. — Призрак? — закашлялся.

— Нет. Я просто детектив. А ты Грегори Ллойд, верно?

Он слабо кивнул. Я поспешно достал воду и протянул ему. Он недоверчиво взял фляжку, открыл. Потом поднял на меня глаза, полные надежды.

— Так ты и впрямь настоящий? — воскликнул он. — Еще ни один призрак не приносил мне настоящую воду!

— Пей давай, потеряшка. Что это за место?

— А, — безнадежно махнул рукой Грег. — Комната. Без дверей… без окон… без какой–либо возможности сбежать. Весь особняк — лишь приманка. Его перестраивает по своим «желаниям» эта комната. А она живёт за счёт жизненной энергии людей, хозяев особняка. Насколько я понял, само помещение всегда принимало обличье хозяйской спальни. Я редко здесь бывал и потому продержался дольше других.

— Других?

Грег кивнул на гору костей, к которой прислонялся и которую я сначала не заметил. Я поёжился.

— Надо выбираться отсюда, — сказал, вставая.

— Как? — хрипло хохотнул Грег. — Я уже всё проверил, нет здесь выхода. И стены, и пол…

— А потолок?

Потолок был слишком высок для одного человека. Но вот для двух…

— Сможешь встать мне на плечи? — спросил я.

— Ради свободы? Легко!

Я наклонился, он сначала сел мне на плечи, а потом встал. Мы обследовали больше половины потолка, когда Грег наконец на что–то наткнулся.

— Это… это люк! Путь на свободу! — в его голосе звучало ликование. — Боже, неужели это не сон! Но… я не могу его открыть. Чёрт. Что делать?

— Спускайся.

Когда он спустился, я оторвал от своей рубашки рукав и обмотал им одну из костей. Достал спички, зажег.

— Забирайся, быстро.

— А с факелом–то мне что делать?

— Ткни в люк.

Когда Ллойд сделал это, люк просто оплавился. При этом вся комната настолько ощутимо вздрогнула, что я, пошатнувшись, чуть не уронил Грега. Он успел ухватиться за край люка, но уронил факел. Пол ещё больше вздрогнул. Вокруг факела его стало корёжить, поверхность запузырилась. Где–то за пределами комнаты раздался приглушённый грохот.

— Грег! — крикнул я. — Готовься, я тебя подкину, а ты попытайся подтянуться!

С трудом я подбросил его, он зацепился руками, чуть не сорвался, но всё же смог вылезти.

— А как же ты?

— Сейчас.

Я снял куртку, отрезал непромокаемый карман, сунул его за пазуху и начал спешно резать куртку на полосы. Кожа крепкая, должна выдержать!

— Держи! — я бросил Грегу конец кожаной верёвки. — Постарайся привязать его к оконной решётке!

Он отбежал. Вернулся.

— Готово.

Пол плавился и пузырился уже под ногами. Прыгнув, я стал взбираться по верёвке. Кожа резала ладони, но я не думал об этом. Выбраться из этого кошмара, успеть уйти!

Несколько мучительно долгих секунд занял подъём, когда я боялся сорваться. Грег помог мне вылезти из люка; мы были на чердаке. Не успели отдышаться, как пол снова вздрогнул и начал опадать.

— Бежим!!! — заорал я. — Здесь сейчас всё обрушится!

Дверь на чердак была открыта, мы бросились к ней. Я не помню, как бежал по лестнице. Не помню, как мы оказались на улице. Помню, что где–то со второго этажа Грега пришлось почти тащить на себе — настолько он ослаб. Выбравшись через дыру в покорёженной ограде, я старался уйти как можно дальше. Дом за нами рушился и горел. Грег почти потерял сознание, когда я решил, что мы ушли достаточно далеко, и остановился.

Мы сидели в леске у дороги и смотрели, как в закатных лучах солнца горит особняк. Медленно унимался бешеный стук сердца.

— Слушай, — подал голос Грег. — Я вот не пойму… Как ты догадался, что комната боится огня?

— Знаешь, это… смешно, пожалуй. Мне просто пришло в голову сравнение с ведьмами. Ну, вроде как: «Чтобы очистить душу, надо сжечь тело». Вот и решил…

Некоторое время Грег смотрел на меня непонятным взглядом.

— Ты — чокнутый, — наконец сказал он, — просто сумасшедший. Лезть туда… — он посмотрел на объятый пламенем дом. — Но ведь сработало же, чёрт возьми!

Оглавление

Harry Book Особенности охоты на центаврийских шпионов

Old Forest Шествие

Таня Гуркало О пьяных ежах и неудавшейся свадьбе

Ника Ракитина Зиркали

Кира Измайлова Лампа Ильича

Андрей Фурсов Сами с усами

Plamya Благословенное наказание

Ольга Холод Дело о пропавшем портале

Hiliel Жажда

  День первый

  День второй

  День третий

  День…

  День…

  День последний

Аэрия Морская дева

Iriya Записка

Iriya Тайное наследство

Dayneen Око шамана

Кабиров Тагир Родная земля

Алена Челобитная

Орхидеич Дом в переулке

Servolf Экскурсии на Хэллоуин

Эсаро Сарке Дело № 17 (мемуары кергского частного детектива)