В стране чудес [Луи Жаколио] (fb2) читать онлайн

Л.РУССЕЛЕ и Л.ЖАКОЛИО

В СТРАНЕ ЧУДЕС

ИЗ ЖИЗНИ И ПРИРОДЫ ИНДИИ

ПЕРЕРАБОТАНО ДЛЯ ДЕТЕЙ

ПОД РЕДАКЦИЕЙ

М. ЛЕОНТЬЕВОЙ

ГЛАВА I

НА БЕРЕГАХ ГАНГА

Утро в Индии. — „Заклинатель" змей. — Крокодил

Занималась заря. На далеком небосклоне показалось неясное зарево, предвещавшее восход ослепительного солнца Индии. Яркие звезды меркли

одна за другой, и только созвездие Южного Креста боролось еще с восходящим светилом.

В чистом, прохладном воздухе царила невозмутимая тишина. Даже в джунглях, где только-что раздавалась перекличка шакалов и завывание гиен,

внезапно воцарилось полное безмолвие. Дикие звери спешили скрыться в свои логовища, и неясные тени их быстро мелькали в кустах.

Глубокая тишина всегда сопровождает в Индии момент быстрого перехода от непроглядной ночи к ясному дню. Здесь нет сумерек и медленного

рассвета, едва лишь первые лучи солнца позолотят легкие облака, как вся природа вдруг оживает, как бы очнувшись от ужасов ночи.

Ничто не нарушало мертвой тишины голой,

обширной равнины. Но вот, на тропинке, извивающейся вдоль правого берега Ганга, показался старик. Он шел, согнувшись под тяжестью двух

больших корзин, которые нес, по индускому обычаю, на концах гибкой бамбуковой жерди.

По временам старик останавливался для отдыха, ставил свою ношу на землю и, выпрямившись, озабоченно посматривал на горизонт.

Первые лучи утренней зари, осветившие смуглую худощавую фигуру путника, наполовину прикрытую лохмотьями, придавали ему странный

фантастический вид. Это был странствующий нищий.

Старик, повидимому, совершил далекий путь и изнемогал от усталости.

Подвигаясь шаг за шагом по высокому берегу Ганга, он вдруг очутился на краю глубокого, наполненного водою оврага, пересекавшего тропу.

Чтобы не делать далекого обхода, путники обычно переходили вброд этот узкий залив, покрытый водорослями.

Наш незнакомец не был, повидимому, склонен к этому. При виде мутных вод залива, у него вырвался крик отчаяния, и он в изнеможении опустил свои корзины на землю.

— Неужели же я никогда не дойду до моей цели! — воскликнул он безнадежно.— С самого заката солнца иду я по бесконечному берегу Ганга,

и новый день наступит раньше, чем я и мои друзья успеем найти себе убежище! На перекрестке дороги в Каунпор я встретил старого

брамина, совершавшего богослужение. Я совсем окоченел от холода и просил его дозволить мне погреться перед жертвенным огнем. Но он пре-

зрительно отказал мне, сказав: „Прочь нечистый!

Твое присутствие осквернит священное пламя".

Изнемогая, я побрел дальше. Завидев, наконец,

издали гостеприимный кров, я „надеялся вскоре отдохнуть, как вдруг этот проклятый овраг преграждает мне путь! Вверять ли мне мое слабое

тело этим темным водам, убежищу страшного крокодила?

Вопрос старика остался без ответа. Желая скорее добраться до видневшегося вдали гостеприимного крова, он поднял свою ношу, опираясь на посох, спустился по откосу в овраг, измерил посохом глубину его и вошел в воду. Ноги его скользили по илистому дну, а длинные стебли ло

тоса замедляли его путь, тем не менее, он вскоре достиг противоположного берега. Но едва успел он вступить на берег, как из воды показалась

отвратительная голова огромного крокодила, и острые зубы чудовища крепко вонзились в ногу старика. Старик с громким криком упал на землю,

корзины его разлетелись в разные стороны, из них торопливо выползло множество змей, которые быстро скрылись в высокой траве.

Несчастный старик, падая, ухватился за крепкий тростник, покрывавший берег. Крокодил, не ожидавший встретить сопротивление, поднял над во-

дой голову, пытаясь увлечь за собою свою жертву.

Борьба продолжалась всего несколько мгновений. Выбившись из сил, старик выпустил из рук тростник, быстро повернулся к чудовищу и, ухва-

тившись за его голову, мгновенно выдавил ему оба глаза.

Животное закричало от боли, выпустило добычу и быстро скрылось в мутной воде.

Несмотря на ужасную рану на ноге, путник поспешно отполз подальше от берега. Но раньше, чем взобраться на откос, отделявший его от

равнины, он принялся искать свои корзины. Он вскоре нашел их и убедился, что они пусты.

— Увы, все ушли! — вскричал он в отчаянии. — Где вы, мои милые спутники, мои дорогие друзья? — продолжал он мягким, ласковым голосом, как бы ожидая ответа от своих любимцев, скрывшихся в густой траве. — Все до единой ушли! Неужели я затем лишь спасся от страшных челюстей кро-

кодила, чтобы разлучиться с дорогими моему сердцу друзьями? Возвратитесь, мои кормилицы!

В ответ на его зов в траве послышался легкий шорох и вслед затем показалась великолепнаячерная кобра (очковая змея), одна из самых ядо-

витых змей. Она тихо подползла к ногам старика, поднялась перед ним и с легким свистом раздула свой капюшон.

При этом знакомом звуке несчастный „заклинатель" змей быстро нагнулся, взял осторожно змею в руки, и вместо того, чтобы положить в корзину, сунул ее за-пазуху, под лохмотья.

Борьба продолжалась всего несколько мгновений

Змея, повидимому, была знакома с этим уютным местом и, довольная, тотчас свернулась клубком у самого его сердца.

Старик снял висевшую у него на боку сопилку и стал извлекать из нее нежные звуки в надеждевернуть своих любимиц. Он нежно звал их, суля

несбыточные награды, — но все было напрасно:

на его зов отзывалось одно лишь эхо. Прождав напрасно некоторое время, старик взял свой посох и корзины и с трудом поднялся на откос.

Это был Мали, укротитель змей. Он возвращался с ярмарки в Голи, где заставлял своих змей танцевать перед богиней Кали. Но верующих

в Индии становится все меньше, и дары их оскудевают, так что Мали возвращался таким же нищим, каким он прибыл на ярмарку.

Тем временем солнце уже взошло на безоблачном небе и осветило необозримую равнину. Старик выбрался на дорогу, но силы скоро изменили

ему, страдая от раны, он в изнеможении опустился на землю, несмотря на то, что оставалось не более версты до красивого здания, принадлежавшего, повидимому, европейцу-плантатору. Но и этот короткий путь был для него слишком велик. Передохнув с минуту, старик поднялся и снова побрел, но сделав несколько шагов, он упал от невыносимой боли и вскоре лишился чувств.

ГЛАВА II

СЕМЕЙСТВО БУРКЬЕН

Европеец-плантатор. — Возвращение Андре. —

Брат и сестра. — Утренняя прогулка. — Нищий

Мали не напрасно расчитывал на отдых под крышей дома, до которого ему так трудно было добраться. Там жил саиб, европеец Буркьен, один из самых богатых землевладельцев края.

Буркьен не был чужестранцем и не походил на тех европейцев, которые селятся в Индии с целью разбогатеть и затем вернуться на родину, эти временные владельцы только разоряют страну и, угнетая население, возбуждают к себе общую ненависть.

Туземцы считали Буркьена скорее индусом,

нежели европейцем, и хотя переделали его французское имя на свой индусский манер, называли не иначе как Бур-хан, т. е. .злой хозяин", — однако, любили его за доброту и щедрость.

Буркьен родился в Индии и пользовался почетом индусов, прежде всего, как внук славного деда своего, Гектора Буркьена, храброго защитника Алигара.

Гектор Буркьен, родом парижанин, принадлежал к числу тех французских искателей приключений, которые в конце прошлого столетия поступали на индусскую службу, чтобы сражаться против англичан.

Женившись на дочери владетельного индусского принца, Гектор Буркьен получил за нею в приданое поместье Гандапур, на берегу Ганга,

между Каунпором и Битуром. После поражения при Ласвари, он поселился в этом поместье с женою и сыном, и основал здесь обширную факто-

рию индиго.

Внук его, Арман Буркьен, посетил Европу. Там он женился в Париже и вскоре вернулся в Индию.

Когда сыну его Андре исполнилось двенадцать лет, он отослал его в Париж для окончания образования. Через два года после отъезда сына, он

лишился матери, а вскоре затем и жены, которая оставила ему прелестную девочку, четырнадцатилетнюю дочь Берту.

Одиночество показалось плантатару до того невыносимым, что он решил вызвать сына домой.

В январе 1857 года юноша прибыл в Калькутту и через месяц, побывав в чудесном Бенаресе,

приехал в Гандапур, — накануне того дня, с которого начинается наш рассказ.

Андре был красивый, стройный юноша пятнадцати лет. Его смуглое лицо с прекрасными голубыми глазами соединяло красоту двух типов —

индусского и французского. Париж поразил его своею лихорадочною жизнью, огромными домами и мощеными улицами. Но замкнутая жизнь лицея так резко отличалась от простора Индии, что он давно стосковался бы по родному крову, если бы не обещал матери прилежно учиться. И действи-

тельно, Андре учился прилежно и мужественно переносил затворническую жизнь. В лицее он оставил по себе самые лучшие воспоминания.

Вызов отца несказанно обрадовал его, и он с радостью вступил на индийскую почву.

Сгорая желанием повидать знакомые, дорогие места, Андре поднялся на другой день на заре и поспешил в конюшню, чтобы оседлать свою лю-

бимую лошадь Жальди. Вдруг он услыхал чьи-то легкие, торопливые шаги и, повернув голову, увидал на пороге конюшни свою сестру.

— Ах, ты хитрец! — воскликнула молодая девушка, грозя ему пальцем. — Едва успел приехать,

как уже снова собрался бежать, забыв совсем о своем товарище детства!

— Нет, не забыл, — отвечал Андре, целуя Берту, — но я всю ночь не мог сомкнуть глаз от нетерпения повидать знакомые места и хотел поско-

рее прокатиться, чтобы вернуться к твоему выходу.

— Пустые отговорки! Изволь, в наказание, сейчас же оседлать мою Нилу и ехать со мною!

— Подчиняюсь безропотно этому наказанию!— засмеялся Андре, и поспешил оседлать лошадей.

Несколько минут спустя молодые люди мчались по обширной равнине. Первые лучи солнца уже золотили вершины стройных пальм, не успев

еще коснуться роскошной растительности полей, окутанных синеватым туманом. Перед глазами наших героев расстилалась необозримая равнина

с прекрасными, обработанными полями, на которых колосья ячменя поднимались выше голов лошадей, затем следовали обширные поля индиго

с золотистыми цветами, гряды с многоцветным маком, волнующиеся нивы и поля с сахарным тростником, далее виднелись зеленеющие леса,

в которых в изобилии встречались фиговые, грушовые и апельсиновые деревья, обремененные зрелыми плодами. Насколько мог видеть глаз,

благодатная почва повсюду в изобилии снабжала

владельца самыми разнообразными дарами при-

роды.

Андре был в восхищении от окружавшей его природы, чем не мало удивлял свою сестру.

— Тебе, сестрица,— воскликнул он, — все это кажется весьма естественным, потому что ты не бывала в других странах и привыкла видеть эту

благодать!

— Мне кажется, Европа не менее прекрасна,— заметила девушка с легким вздохом сожаления.

— Конечно, дорогая сестра, но если бы почва Индии обрабатывалась так же прилежно, как в

Европе, она могла бы прокормить миллиард людей, вместо населяющих ее двухсот миллионов. Здесь все поражает величием и грандиозными разме-

рами!

Альпы ничто в сравнении с нашими Гималаями. Чтобы образовать такую реку, как наш могучий Ганг, пришлось бы слить в одну множество европейских рек. У нас солнце круглый год согревает почву, между тем, как там целыми месяцами лучи его слабо пробиваются сквозь свинцовые тучи. Там с наступлением зимы вся природа погружается в долгий сон. Тогда солнце лишь изредка показывается на далеком небосклоне, деревья теряют свою листву, с полей исчезают цветы и плоды, и почва покрывается

белым снежным покровом, реки застывают, течение их как будто останавливается под толстою ледяною корою, и жители укрываются в домах

или выходят, укутавшись в теплые одежды, из опасения простудиться и захворать.

— Брррр! Меня от одних слов твоих бросает в озноб! — воскликнула Берта.

— Тем не менее европейцы совсем не считают себя несчастными. Благодаря трудолюбию и изобретательности, они легко переносят суровый

климат. В то время, как индус довольствуется ничтожной тряпкой, прикрывающей его пояс и голову, утоляет голод несколькими плодами и

ищет себе защиты от непогоды под лиственным кровом, —европейцы должны иметь теплую одежду, питательную пищу и прочный кров, под которым они проводят большую часть своей жизни.

В Европе нельзя быть праздным , "-там идет беспрерывная борьба за существование. Но довольно, я философствую точно профессор, вместо того,

чтобы восхищаться окружающей нас красотою.

Солнце жгло невыносимо, и Берта напомнила брату, что пора вернуться домой, так как отец наверно ожидает их с нетерпением.

— Я хочу поклониться Гангу — нашему кормильцу и отцу, как называют его индусы. Вперед, сестрица! Мы скоро домчимся до берега.

Молодые люди галопом поскакали вперед и вскоре увидали залитые солнцем прекрасные, голубые воды реки. Вдруг Жальди, лошадь Андре,

так неожиданно бросилась в сторону, что едва не сбросила седока. Укрепившись в седле, Андре стал успокаивать своего коня. В то же время он

заметил, что сестра его изменилась в лице и

быстро осадила лошадь.

— Что с тобою, сестрица?— крикнул он ей. — Неужели ты сделалась трусихой? Жальди, как видно, не узнает меня, но я докажу ему, что меня

не так-то легко сбросить с седла.

— Взгляни сюда!— вскричала девушка в ужасе, указывая на лежавшего на дороге путника.

Андре быстро спешился и, бросив сестре поводья, подошел к старику Мали. С трудом оттащил он его к откосу дороги. Он убедился, что нищий жив, хотя одежда его была вся в крови, а на ноге зияла большая рана.

Оставив раненого под надзором сестры, успевшей тем временем успокоиться и сойти с лошади, — Андре побежал к реке, намочил платок и, вернувшись, обвязал им голову бедного путника. Из груди старика вырвался глубокий

вздох, он вскоре очнулся и с изумлением взглянул на молодых людей.

— Ах, саибы! — пробормотал он едва слышно.

— Да, старик, мы саибы,—ответил Андре, — но будь покоен, мы не обидим тебя. Скажи, что с тобой случилось?

— При переходе через овраг на меня напал крокодил,— ответил Мали, — я так ослабел, что не могу идти дальше.

— Как ужасно! — вскричала Берта. — Мы возьмем тебя с собою, я уверена, что отец наш приютит тебя.

— Вы слишком добры,— ответил Мали слабым голосом, — но я не в силах дотащиться до вашего дома. Оставьте меня здесь и пришлите мне не-

много пищи. Я отдохну тут с денек, а потом,

надеюсь, как-нибудь дотащусь до моей хижины.

— Нет, это невозможно, друг мой, — заметил Андре.—Солнце еще больше растравит твою рану.

Садись на мою лошадь, и мы скоро доберемся до дому.

— Сесть на вашу лошадь! — удивился Мали. — Разве вы не видите, что я нищий, презренный нат!

— Нищий ли ты, или нет — мне все равно, садись на мою лошадь, — я требую этого. Настойчивость Андре заставила старика повиноваться. Он пробормотал несколько слов в виде извинения и с помощью молодых людей взобрался на лошадь, которую Андре повел в поводу домой. Вид нищего, сопровождаемого молодыми европейцами, представлял невиданное зрелище для Индии, где глубокая бездна разделяет все касты (классы). Такой поступок со стороны саибов, властителей страны, мог считаться настоя-

щим подвигом.

Немудрено, что многочисленная дворня Буркьенов была поражена видом странного поезда, прибывшего в факторию. Молодые люди не напрасно

расчитывали на гостеприимство отца: по его распоряжению, укротителя змей 'поместили в маленькой хижине фермы, где ему была оказана

необходимая помощь.

ГЛАВА III

КОБРА САПРАНИ 1 )

Таинственная собеседница.— Сапрани. — Рассказ

Мали.— Ум змей

На другой день утром Андре и Берта отправились проведать старика. На пороге они встретили туземного врача, которого еще накануне

позвали к больному. Он успокоил молодых людей, сказав им, что кости не повреждены и рана поэтому не опасна, через несколько дней Мали

совсем оправится.

Довольные этою вестью, Андре и Берта направились к больному, но, подходя к хижине, остановились, услышав, что старик ласково раз-

говаривал с кем-то.

— Ты, моя Сапрани (царица змей),— говорил старик, — моя верная подруга. Все покинули меня в минуту невзгоды, и лишь ты одна, моя красавица, осталась мне верною. Зато отныне все ласки, вся любовь моя принадлежат тебе. В Бенаресе я куплю тонкой кисеи для твоего мягкого ложа и

и украшу мой тумриль х ) кораллами, чтобы радовать твой ясный взор, а когда поймаю беглецов,

заставлю их в торжественные дни ползать перед тобою.

Кто же эта таинственная подруга, с которой так нежно разговаривал нищий? Молодые люди тихо подошли к порогу и с любопытством загля-

нули в хижину.

Каково же было их изумление, когда они увидели, что Мали полулежал на тростниковой цыновке, и взор его с любовью отдыхал на прекрасной, черной кобре — самой ядовитой змее Индии. Поднявшись на свернутом в кольцо хвосте и раздув свой капюшон, пресмыкающееся мерно покачивалось перед стариком из стороны в сторону, как бы прислушиваясь к обещаниям и

нежным именам, ласкавшим ее слух, подобно чудесной музыке.

У Берты вырвался невольный крик ужаса, испугавший змею, она быстро развернулась и с шипением скрылась под цыновку. Выдав таким образом

свое присутствие, молодые люди вошли в хижину.

— Это вы, добрые саибы ! — воскликнул Мали. — Добро пожаловать!

Заметив, что молодые люди не решаются подойти к нему, он успокоил их:

— Не бойтесь, добрые саибы! Моя Сапрани умеет отличать моих друзей и не причинит вам никакого зла. Она сделалась робкой вследствие

последних наших невзгод и потому испугалась вашего прихода.

— Значит, ты разговаривал с этой гадкой змеей,— сказала Берта.—Я ненавижу змей, и отец мой приказал убивать этих гадов, где бы они не

встретились.

— Змея змее рознь, — возразил Мали. — Я уверен, что ваш отец не обидит моей подруги. И вы сами полюбите мою милую Сапрани, когда позна-

комитесь с нею поближе.

— Ну, этого, кажется, никогда не будет, — заметил Андре,— моя сестра ужасная трусиха, ну, а отец, конечно, не обидит твоей змеи, к которой

ты так сильно привязан.

Берта слегка поморщилась при замечании брата относительно ее мужества, но ничего не возразила.

— Как ты чувствуешь себя сегодня?— спросил Андре старика. — Доктор успокоил нас и сказал, что ты вскоре будешь в состоянии отправиться в

путь.

— Я еще слишком слаб, — ответил старик, — надеюсь, вы позволите мне отдохнуть здесь несколько дней...

— Конечно, друг мой, — прервал его Андре, — оставайся здесь, сколько хочешь. Отец охотно разрешит тебе это.

— Благодарю вас, добрый саиб. — Дня через два я все-таки должен отправиться в путь. Во время моего несчастного приключения я растерял

всех моих змей, за исключением Сапрани. Я уверен, что они уползли недалеко, и надеюсь скоро отыскать их.

— На что вам эти отвратительные гады? — спросила Берта, содрогнувшись.

— Это мои кормильцы. Я приучил их слушаться моего голоса и показываю их в городах и селах. Завидев толпу народа, я останавливаюсь

и начинаю играть на моем тумриле. Змеи выползают из корзин одна за другой, становятся у ног моих в ряд, и раздув свои капюшоны, пляшут под

такт моей музыки. В заключение они обвиваются вокруг моего тела, всползают мне на голову и, составив из себя венец с шипящими головами,

делают меня похожим на самого грозного Сиву.

Тогда медные деньги дождем сыплются на меня со всех сторон. От Гималаев до реки Нербудды все знают Мали, укротителя змей. Нет праздника,

куда не пригласили бы меня, потому что никто не сможет так искусно заставить змей плясать перед алтарем красной Кали.

Андре ласково перебил старика:

— Ты обещал нам рассказать историю твоей любимицы кобры. Расскажи, мы рады тебя послушать. Эти слова, повидимому, обрадовали старика.

Берта из предосторожности села близ дверей, а Андре растянулся на цыновке возле укротителя змей.

— Года два тому назад, — начал Мали, — я отправился с моими змеями на ярмарку в Бильзу.

Вы знаете, конечно, что этот город более 20-ти столетий славится своими прекрасными памятниками, равно как и своим положением при истоке

Бетвы, изливающейся из Виндийских гор. Окрестности отличаются диким видом, покрыты непроходимыми лесами и населены кровожадными гон-

дами и жестокими билями ). Но мне нечего было опасаться этих дикарей: они чтили меня и дрожали от страха при одном моем виде. Мне угро-

жала другая опасность— встреча с дикими зверями, которые водились во множестве в тех местах.

Поэтому я вынужден был итти днем, во время сильного зноя, когда хищные звери скрываются в своих логовищах.

Однако, я счастливо добрался до селения, от которого мне оставался лишь один день пути до Бильзы. Но там я узнал от жителей, что в окрестностях свирепствует тигр-людоед, жертвой которого сделались за неделю перед тем два неосторожных путника. Меня убеждали итти по другой дороге, но для этого мне пришлось бы делать далекий обход, требовавший лишних 3 дня пути.

Время было дорого, мне надо было поспеть к открытию ярмарки. Поэтому я решился итти прямым путем и, несмотря на все предостережения,

Тигр валялся в припадке бешеной ярости

бодро направился к лесу. По мере того, как я углублялся в чащу, мною постепенно овладевал страх. К тому же мои корзины были очень тяжелы

и сильно затрудняли мой путь, за несколько дней перед тем я поймал несколько молодых кобр, которые значительно увеличивали вес моей ноши.

Я шел уже часа два и приближался, как мне казалось, к опушке леса, я радовался, что избрал прямой путь,—как вдруг, обходя большую скалу,

очутился с глазу на глаз с огромным тигром, величиною с буйвола.

Выронив со страху мои корзины и не замечая, что змеи мои расползаются во все стороны, я остановился, как вкопанный, перед страшным

врагом. Он медленно приближался ко мне, но я и не думал спасаться. Тигр испустил дикий рев и, сделав, огромный прыжок, мгновенно бросил меня

на землю. Закрыв глаза, я задыхался под тяжестью огромного зверя и чувствовал, '.как когти его вонзились в мою грудь и ноги. Я находился еще

в полном сознании и недоумевал, почему зверь щадит мою жизнь,— как вдруг, к моему изумлению, почувствовал себя свободным. Открыв глаза,

я увидал, что шагах в трех от меня тигр валялся в припадке бешеной ярости. В течение четверти часа метался он по земле в предсмертных судоро-

гах и, наконец, растянулся неподвижно на траве.

В течение нескольких минут я не двигался с места. Наконец, убедившись, что зверь неподвижен, я поднялся и осторожно подошел к нему. —

Оказалось, что тигр околел. Собрав своих змей, скрывавшихся в соседних кустах, я уже намеревался удалиться от этого злосчастного места, как

вдруг заметил, что у меня недостает молодой кобры, одной из самых разумных и преданных мне любимиц. Все мои поиски оказались тщетными.

Уходя, мне вздумалось еще раз взглянуть на тигра—и что же представилось моим глазам? Моя юная Сапрани обвилась вокруг шеи чудовища и

впилась в его горло своими ядовитыми клыками.

Тут я понял все : Сапрани спасла меня от смерти.

Когда я в тот же день прибыл в Бильзу, весть о моем чудесном спасении быстро разнеслась по всему городу. Народ громко- ликовал, все хотели

видеть царицу змей, и я ушел из Бильзы осыпанный подарками. Как же мне после этого не любить мою добрую, преданную подругу? Не далее, как

вчера, она одна осталась мне верной и не покинула меня во время несчастья.

— Вы правы, — воскликнула Берта, — Сапрани обладает хорошими качествами! В награду за это я с сегодняшнего дня прикажу давать ей по

чашке молока.

— О, вы можете быть уверены, что она будет вам за это благодарна!— ответил Мали.

В это время змея, как будто поняв, о чем шла речь, высунула голову из-под цыновки, а затем, сделавшись смелее, выползла на середину хижины.

Это было слишком большое испытание для мужества Берты, — она закрыла лицо руками и опрометью выбежала из хижины.

Андре был мужественнее сестры. Он остался со стариком, желая ближе взглянуть на его любимицу. Сапрани была прелестная кобра, длиною в

два аршина, ее блестящее, гибкое тело было покрыто черной чешуей, украшенной правильными рядами желтых пятен. По данному Мали знаку,

кобра поднялась и, раздув свой капюшон, показала два черных очкообразных круга, украшавших ее шею.

— Неужели такое небольшое животное в состоянии убить в несколько минут тигра?— спросил юноша укротителя.

— Укушенный коброй тигр околевает менее чем в четверть часа,— ответил Мали.

— А человек?

— Человек умрет в несколько минут.

— В несколько минут!—удивился юноша.

— Да, калькутские ученые утверждают, что яд кобры убивает человека в полторы минуты.

— Это ужасно! — воскликнул Андре. — Надеюсь, Сапрани никогда не примет меня за врага.

— На этот счет будьте покойны, дорогой саиб,— ответил с живостью старик.— Отныне Мали и Сапрани всецело принадлежат вам. Вы можете

располагать ими по своему усмотрению.

ГЛАВА IV

У БИТУРСКОГО РАДЖИ

Андре. — Бенарес. — Обычаи. — „Дурна" и „Тра-

га". — Танец янц. — Два слова о классовом раз-

личии. — Первое предостережение

Андре был очень впечатлительным юношей.

Бьющее в глаза неравенство классов в Индии поразило его. Посетив Бенарес и некоторые другие замечательные места страны, он увидал бесправие

низших классов, отверженность париев, надменность браминов и богачей. Разделенный на касты (подобие европейских классов) народ задыхался в

этих клеточках, изобретенныххитроумными священнослужителями, которые поддерживали такой порядок, пользуясь народной темнотой и невежеством.

Андре знал, что в Париже тоже не все люди равны между собой, что и там блага жизни предоставлены людям далеко неравномерно, и тем

не менее, в Индии нищета и бесправие одних и безмерная власть и богатство других поразили его. Еще в лицее он задумывался над сущностью

человеческих отношений. Он видел, что рабочие в своих мастерских, крестьяне на своих полях — обречены на полуголодное существование бесправных рабов, а плодами их трудов пользуются привиллегированные классы, не ударяющие пальцем о палец для создания этих благ. Такое положение возмущало честного юношу, и он обещал себе

в дальнейшей жизни трудиться, не покладая рук наравне с рабочими, внушавшими ему симпатию.

Андре ясно не сознавал, в чем именно будет состоять эта работа, но ему представлялась полной удовольствия и радостного труда жизнь в фактории

отца — с полевыми работами, с посещениями леса и лугов, где пасутся отцовские стада. Эти идиллические картины, которые Андре рисовал себе

еще в Париже, побледнели и расплылись, когда юноша прибыл в Индию. Все, что он успел увидеть до приезда в дом отца, за тот месяц, который

он провел, путешествуя по Индии, наводило его на печальное размышления. Юноша спешил поделиться своими впечатлениями с сестрой Бертой,

которая вовсе не знала жизни.

Через несколько дней, когда Андре отдохнул от путешествия, он уединился с Бертой в отдаленном уголке сада и рассказал ей о Бенаресе.

— В Бенарес я прибыл незадолго до заката, причалив у лестницы Гаты, неподалеку от знаменитой пагоды Шивы, где брамины так обирают

легковерных индусов.

Когда подымаешься вверх по Гангу, то прежде всего замечаешь верхушки минаретов, возвышающиеся над громадами дворцов. Эти грациозные

башенки живописно разбросаны по всему берегу на протяжении многих кварталов.

Нельзя забыть панорамы, которую составляют храмы, башни, колоннады, высокие набережные, террасы с балюстрадами в сочетании с пышной

листвой баобабов, тамариндов и бананов, прекрасное зрелище представляют собою величественные деревья, осыпанные кистями цветов, и здания,

покрытые скульптурными украшениями.

Вместо набережных — гигантские лестницы, ступени которых спускаются к самым водам Ганга.

Наверху стоят Гаты, нечто вроде монументов, состоящих из четырех колонн, соединенных между собою одним карнизом. От восхода до заката

солнца эти лестницы покрыты толпами кули (грузчиков), которые разгружают и нагружают небольшие суда, снующие вверх и вниз по реке и доставляющие товары из Бенгалии, Европы и Азии.

Кули трудятся очень тяжело. Голые, изможденные тела их облиты потом. Мускулы их напряжены, жилы на лбу вздуты. Почти не отдыхая, питаясь

незначительными порциями риса, эти люди работают не меньше вьючных животных, едва вырабатывая себе на пропитание. Мне было очень тяжело

видеть грузчиков в Бенаресе.

— А каковы бенгальские женщины?— перебила брата Берта. — Говорят, они очень красивы?

— Да, я видел их в Бенаресе— начал Андре: — на закате солнца тысячи мужчин и женщин спускаются по ступеням Гат, чтоб совершить вечернее

омовение в священных водах Ганга. Как прекрасны женщины Бенгалии! Если только они не изнурены тяжкими работами под палящими лучами солнца, то все они почти без исключения замечательно красивы. У них крошечные ручки и ножки, легкие грациозные движения, большие томные глаза, волосы длинные и шелковистые, кожа тонкая и нежная. Ни один скульптор или художник не нашел бы в бенгальских женщинах никаких недостатков.

— Где ж ты жил в Бенаресе? — спросила Берта.

— О, мой дом был построен по очень оригинальному плану, — ответил Андре. — Все окна в нем выходили только в одну сторону и из всех окон

виден был Ганг. Дом состоял из семи этажей, и все комнаты выходили на крытые галлереи и на террасы, спускавшиеся к набережной. При этом сооб-

щение между этажами было очень странное. Для того, чтобы попасть из одного этажа в другой, нужно было сначала пройти всю амфиладу комнат

и затем уже по лестнице в две, три ступенки подняться в следующий этаж, здесь тоже пройти все комнаты, в последней— вновь лестница в третий

этаж, и так до шестого, а в седьмой можно было попасть лишь по подъемному мостику на цепях.

В седьмом этаже был удивительно чистый и свежий воздух и великолепный вид на Ганг.

С потолка спускались на бронзовых цепях лампы, в виде шаров молочного цвета, так что свет проникал во все уголки комнаты, позволяя читать даже самую мелкую печать. Тут были небольшие медные жаровни, на которых постоянно лежали тлеющие угли. Время от времени угли посыпались душистым порошком, в состав которого входит сантал, корень ириса, ладан и мирра. Таким образом, воздух в комнате всегда был благовонным.

— Расскажи мне, Андре, еще что-нибудь о самом городе, — попросила девушка.

— Чтобы иметь настоящее представление о городе, надо углубиться внутрь, пройти узкие и извилистые улицы, многочисленные лабиринты

и с какой-нибудь возвышенной точки взглянуть на каждый квартал. Лучше всего влезать на минареты мечетей, но лестницы мечетей, лишенные

решеток, узки и круты, так что довольно опасны для того, кто страдает головокружением.

Когда я однажды достиг купола минарета, я был награжден великолепным видом Бенареса.

У моих ног расстилались чудесные сады, красивые площади и дворцы, а вдали я видел плодородные равнины, кудрявые леса и величавую реку. Ты-

сячи небольших, но удивительно красивых особняков окружены прелестными цветниками, и почти в каждом из них центральное место занимает фонтан. Легкий ветерок разносит его серебристую

влажную пыль на роскошные цветы и освежает их в знойный полдень. А в садах порхают горлинки, зеленые голуби, воробьи с черными головками и желтыми грудками, попугаи всех цветов и оттенков, начиная с больших ора— белых, красных, лиловых или синих— и до маленьких зеленых попугайчиков, и все это пернатое население щебетало, пело, перекликалось, перепархивая с ветки на ветку.

— Видел ли ты там священных животных? — спросила Берта.

— Да, я видел трех быков, посвященных божественной троице: Браме, Вишну и Шиве. Они жили во дворе главной пагоды Бенареса, но раз-

гуливали без всякого присмотра по базарам города и питались овощами с лотков торговцев, которые не смели им отказать в пище. Законом

воспрещается не только мучить священных животных, но даже дразнить их. За ними ухаживают, прекрасно их кормят и поят. Они слоняются по

окраинам города, отдыхают среди рисовых полей или в огородах, эти раскормленные ленивые животные только мешают всем, но прогнать их никто не решается: индус должен терпеливо ожидать, пока священному быку будет угодно подняться и уйти добровольно. Правда, мусульмане и парии

мало стесняются со священными животными: они их просто гонят палками. А зачастую, в безлунную ночь, когда никто не видит, они преспокойно

уведут животное и в укромном уголке перережут ему горло. Такой случай был при мне в Бенаресе, и с заподозренным в убийстве парием не церемо-

нились: его по-просту безжалостно убили.

— Какой ужас! — перебила рассказчика сестра, — расскажи о чем-нибудь менее страшном, Андре, — попросила она его.

— Интересны обычаи, сохранившиеся с незапамятных времен в Бенгалии. Мне рассказывали, что в Бенаресе был объявлен Дурно по случаю

одного распоряжения английского генерал-губернатора Калькутты.

Дурно — один из старейших обычаев Индии, и прежде к нему относились с большим почтением. Вот в чем он заключается. Когда кредитор

ничего не может получить с богатого и влиятельного должника, или если какой-нибудь бедняк видит, что ему не выпутаться из когтей своего

кредитора, то ему остается Дурно.

Он посыпает себе пеплом голову, надевает траурные одежды и отправляется на главную площадь, восклицая: — Я объявляю Дурно против такого-то!

С этого момента он не должен ни есть, ни пить, пока не добьется справедливости.

Если его противник допускает, чтобы он умер в таком состоянии, то толпа устраивает жертве торжественные похороны и принимает на себя

месть за нее.

Враг умершего объявляется народом вне закона, ему отказывают в рисе, в воде, в огне, никто не хочет с ним сноситься, он извергнут из

общества, и убить его считается добрым делом, так как таким поступком уничтожается нечистое существо.

Власть этого обычая такова, что каждый, против кого объявлен Дурно, должен уступить, так как смерть того, кого он преследовал, является

сигналом неминуемой смерти его самого, если даже он уедет или окружит себя самыми верными, самыми бдительными слугами, — все равно,

рано или поздно его найдут дома в кровати, или де-нибудь на краю дороги с кинжалом в сердце.

Несколько лет тому назад генерал-губернатор Калькутты издал приказ, который обязывал мусульман убивать коров и быков, мясом которых

они питаются, на берегу Ганга, с тою целью, чтобы внутренности и кровь убитых животных тотчас же уносились водами реки.

Весь Бенарес страшно возмутился: неужели позволят „неверным" так осквернить „священную" реку!.. Если только это допустят, то Бенарес пе-

рестанет быть священным городом...

Обратились к генерал-губернатору со смиренной просьбой отменить приказ.

Но тот даже не удостоил ответом.

Сейчас же образовываются группы, выбирают депутатов и шлют в Калькутту... Но депутация возвращается, не добившись ничего.

Тогда все население грозит губернатору объявить против него Дурно.

Тот лишь рассмеялся, но скоро пришлось мистеру Джону раскаяться в своем упорстве.

В одно утро все население Бенареса (свыше пятисот тысяч душ) вышло на улицы в траурных одеждах: и все расселись на земле против своих

жилищ, восклицая:

— Я объявляю Дурно против губернатора Калькутты и мусульман, убийц животных.

В одно мгновенье остановились все дела, все лавки закрылись, путешественники, а в особенности мусульмане, спешно бегут из города... В течение двадцати четырех часов никто—ни мужчина, ни женщина, ни ребенок не позволили себе отступить, никто не ел, не пил и не спал.

Весь Бенарес обрек себя на смерть, желая добиться справедливости.

Губернатор, испуганный этой манифестацией,

отменил приказ и донес об этом своему начальнику. Тот уволил своего подчиненного, положившего конец такой ужасной забастовке, но при-

каз, конечно, возобновлен не был.

В Бенгалии существует еще один обычай, который несколько похож на предыдущий, но выражается еще резче.

Существующей в Индии касте скороходов, носильщиков паланкинов и коммиссионеров обыкновенно поручают переносить из одной провинции

в другую золото, серебро и драгоценные вещи.

Такие переносчики называются бохи.

Этих бохи можно часто встретить за сто лье от обитаемых местностей. С своею драгоценною ношею идут они джунглями, лесами, болотами.

Казалось бы, что их одиночество могло бы соблазнить воров... А между тем, ограбление бохи случается очень редко, едва раз или два в столетие.

Бохи, по большей части, очень тщедушен, но для самозащиты у него есть ужасное орудие — трага.

Если его ограбили, он считается обесчещенным и не может уже вернуться ни в свою касту, ни в свою семью, так как дает следующую клятву: —

я доставлю этот предмет по назначению, или умру.

Несчастный, у которого отняли его ношу, закалывается на глазах грабителей длинным кинжалом, называемым трага.

Но эта смерть тотчас же поднимает на ноги всю касту, к которой принадлежала жертва. Бросив все свои дела, с трагами в руках, все члены

касты пускаются преследовать воров и убивают их всех до последнего, их родственников и друзей, начинается поголовная резня.

Преступление никогда не остается безнаказанным, потому что провинция, в которой пал бохи,

наводняется ожесточенными преследователями, которые не успокоятся, пока не найдут и не уничтожат виновных. Тут примешано еще и религиозное

поверье, что до тех пор, пока не будет отомщен умерший, ни один из его касты не достигнет небесного блаженства.

Подобные самосуды влекли иногда за собою ужасные преследования. По одному только подозрению в соучастии или в сокрытии виновных

вырезывались целые деревни.

Поэтому-то бохи можно доверить самую драгоценную кладь, и он доставит ее в целости.

— Дорогой Андре, ты прочел мне целую лекцию о древних обычаях бенгальцев. Но может быть, тебе удалось наблюдать индусскую семью

не только на улице, но и дома. Меня особенно интересуют женщины в индусской семье. Расскажи мне о них, Андре! — просила девушка.

— Нет, Берта, мне не удалось побывать в индусском гареме. Я знаю, впрочем, чтобольшая часть домов в Бенаресе походит на крепости, по-

строены дома так, чтобы не было никакой возможности увидеть в окне женщину и чтобы она не могла выглянуть в окно на улицу. Высокие

стены окружают дома и сады, откуда бедные затворницы могут видеть только голубое небо.

Иногда им разрешается, но и то только после заката солнца, выходит на высокие террасы, где они могут подышать свежим воздухом.

Мне удалось в Бенаресе побывать на званом торжестве у одного индуса. Вот о танцах, которые я там видел, я тебе, пожалуй, расскажу.

Как и все праздники в Индии, торжество началось научем, танцем баядерок. Это собственно не танец, а серьезная церемония с религиозным

оттенком. Укутанные в длинную шелковую фату, баядерки кружились медленно и грациозно, сопровождая свои движения однообразным пением под такт флейт, цимбалов и тамтамов.

Танец этот мне не понравился, как и индийские фокусники, сменившие баядерок. Зато знаменитый танец яиц, один из самых замечательных и гра-

циозных фокусов индусов, привел меня в восхищение. На середину залы вышла танцовщица, молодая, сильная девушка с корзиной яиц в ру-

ках. На голове ее было надето нечто вроде колеса из ивовых прутьев. Вокруг колеса висели нитки на равном расстоянии одна от другой, с петлями

на концах, развязаться которым мешали стеклянные бусины. Раздались мерные, монотонные звуки музыки, и танцовщица быстро завертелась на

одном месте. Затем, схватив яйцо, она вложила его в одну из петель, отбросила быстрым движением, и петля затянулась. Вследствие центробеж-

ной силы, вызываемой быстротою вращения танцовщицы, нитка с яйцом натянулась и приняла горизонтальное положение, на одном уровне с ко-

лесом. Таким образом, яйца одно за другим были вложены в петли и образовали горизонтальный ореол вокруг головы танцовщицы. В то же время

танец становился все быстрее и быстрее, так что уже едва можно было разглядеть лицо танцовщицы. Но вот наступил критический момент: ма-

лейшее неловкое движение или остановка — и яйца разбились бы одно о другое. Чтобы прекратить танец, нужно было вынуть их из петель. Эта опе-

рация труднее первой. И вдруг танцовщица быстро и уверенно схватила одно из яиц и, притянув к себе нитку, вынула его из петли. То же она проделала

с остальными яйцами и неожиданно остановилась, нисколько не утомленная быстрым верчением, которое продолжалось около тридцати минут.

— Теперь, Андре, расскажи мне о новостях, какие ты слышал в Бенаресе,— попросила Берта.

— Там рассказывают, что бенгальские стрелки в Серампуре месяц тому назад возмутились и перерезали английских офицеров. Действительно, поведение англичан настолько вызывающе, что чаша терпения у миролюбивых индусов переполнилась.

И хотя англичанам удалось разбить стрелков, но в Патне и Агре возмутились сипаи, которые, по слухам, уже находятся на пути к Дели.

— Значит, вспыхнуло всеобщее восстание?— перебила его Берта.

— Похоже на то, сестрица. Во всяком случае, рассказывают, что недавно индусские рабочие на порогах своих хижин нашли подброшенные кем-то

чапати (туземные хлебцы), которые служат условными знаками войны и восстания. Чапати должны сказать каждому индусу: — Настало время. Запа-

сайся хлебом и отправляйся в путь. Вперед, против угнетателей- англичан!

— Мне страшно, Андре, хоть я и не чувствую за собой вины, но ведь я — европеянка, и справедливый гнев индусов может обратиться против меня. Пойдем домой, Андре!

И дети побежали вперегонку к дому.

ГЛАВА V

МЕСТЬ И ПЕИШВА!

Прошлое Мали. — Новое предостережение. —

Зловещие слухи. — Причины восстания. —

Нападение. — Пожар фактории

На следующий день Буркьен поднялся рано и направился к плантациям смотреть на сбор индиго.

Едва успел он выйти из фактории, как встретил старого Мали. Повидимому, заклинатель змей собрался в путь, потому что его корзины стояли

около него.

— Что с тобою, Мали? — удивился Буркьен. — Куда ты собрался в такую раннюю пору?

-— Мне пора в путь, — ответил старик. — Как только соберу своих беглянок, я перейду Ганг и через несколько часов буду дома.

— И ты хотел уйти, не простившись со мною и с твоими юными друзьями?

— Нет, дорогой саиб, — сказал Мали. — Я хотел поблагодарить вас и ваших детей за оказанный мне прием. Но перед тем я надеялся встретить вас, чтобы поговорить с вами наедине, и потому ждал вас здесь.

— Что тебе надо? — спросил Буркьен. — У тебя такие хорошие адвокаты, что тебе нечего опасаться отказа с моей стороны.

— Мне ничего не надо, — ответил старик, — вы и без того оказали мне много благодеяний.

Позвольте мне вам сказать кое-что. Сядемте, и прошу вас, выслушайте меня, я еще так слаб, что ноги подкашиваются у меня.

Буркьен исполнил желание старика и уселся с ним на краю дороги.

— Давно, давно тому назад, — начал Мали, — когда я был еще ребенком, отец привел меня во дворец Пуна, где во время празднеств Дассары

я вместе с ним заставлял плясать змей. Должно быть, моя наружность понравилась царице, она спросила, сколько мне лет, и кончила тем, что

оставила меня при дворе.

Таким образом, я вырос при дворе Пеишвы.

В то время он был могущественный князь. Его полководцы заняли две трети Индостана и победоносно сражались с англичанами, которые явля-

лись к его двору не высокомерными завоевателями, а скромными послами. Там я видел многих европейцев, в том числе вашего благородного

деда Бур-хана, оставшегося до конца верным на-

шему делу.

Но вскоре счастье нам изменило — и царица вынуждена была бежать из своего дворца в Пуна.

Я последовал за нею с несколькими верными слугами, и мы скрылись в деревушке Бунделькунд. При царице находился ее новорожденный

сын Нана, наследник царя и единственная надежда великого магаратского народа.

Мальчик рос в изгнании, я все время находился при нем и привязался к нему, как к сыну.

От природы Нана был горд и неукротим, сердце его, казалось, было вылито из стали, в этом мне скоро пришлось убедиться. Однажды в наше убежище приехал английский офицер. Он был прислан победителем, который предлагал принцу громадное состояние с условием, чтобы он отказался

от своих прав на престол. Я думал, что Дунду отвергнет такое предложение, но ошибся — он принял его.

Эта слабость, эта измена отечеству возмутила меня, и я в тот же вечер, во время прогулки по берегу Нербудды, откровенно высказал свое мне-

ние. Взглянув на Дунду, я испугался: так сильно было впечатление, произведенное моими словами.

— Горе тебе, гнусный колдун, что ты осмелился усумниться во мне! — вскричал он вне себя от гнева. — Знай, Нана никогда не забудет, никогда

не проститі Хотя бы мне пришлось унизиться до дружбы с подлыми англичанами,— я подчинюсь этой необходимости, чтобы отомстить за себя!

Мщение мое будет полное, и они смоют своейкровью слезы, пролитые мною над униженной и порабощенной родиной! Ты же уйди с моих глаз, чтобы я никогда не видел более твоего зловещего лица!

Никакие мольбы не могли смягчить моего царственного ученика. Я вынужден был взяться занищенский посох и снискивать себе пропитание

ремеслом моего отца. Верьте мне, Бур-хан саиб, Нана до сих пор ничего не забыл, никого не простил! Сегодня он украшает свои жертвы цве-

тами, а завтра задушит их!

Слова Мали, звучавшие точно пророчества, были прерваны радостными криками Берты и Андре.

— Здравствуй, папа! — кричала Берта, — мы тебя целый час разыскиваем!

Дети бросились в объятия отца.

— О чем ты разговариваешь с Мали? — спросил Андре отца. — Надеюсь, он не пугал тебя мрачными предсказаниями войны в ближайшем

будущем.

— Ты уже уходишь, Мали? — спросила Берта.

— Да, милая. Я только поджидал вас, чтобы проститься с вами.

— Почему ты так спешишь?

— Если я замешкаюсь долее, то не найду моих змей.

— Опять эти гадкие змеи! — воскликнула молодая девушка.

Старик поблагодарил всех и, уходя, повторил:

— Не забудьте, что нат Мали предан вам за то, что вы его спасли от смерти. Если он будет вам нужен, то позовите его, и он явится, хотя бы

находился в самой глубине Индии...

Молодые люди долго смотрели вслед удалявшемуся старику и вернулись в дом лишь тогда, когда он скрылся за поворотом дороги.

Им казалось, что они расстались с хорошим другом.

Буркьен сожалел, что дет^и прервали рассказ Мали. В первую минуту он хотел было послать за ним, но затем решил не придавать особенного

значения словам старика.

В тот же день он получил секретное извещение о том, что положение дел ухудшается с часу на час, что восстание становится общим. Инсургенты

уже направлялись к Дели, Удский набоб (наместник) также примкнул к восстанию, и опасность грозила даже Каунпору. Буркьена предупреждали,

чтобы он принял необходимые меры предосторожности.

— Лишь бы только, — подумал Буркьен, вспомнив слова Мали, — Нана был способен забыть и простить! Ведь он очень силен, и его войска

расположены вблизи фактории. Опасность прежде всего грозит мне и моей семье.

Он решил предупредить об опасности Андре и Берту и позвал их к себе.

— Дети мои, — начал отец, — вы уже не маленькие, вы должны понимать, что мы живем в стране, порабощенной англичанами, и что поработители ждет месть со стороны туземцев. А так как мы — европейцы, то справедливое возмущение индусов может обратиться и против нас.

У меня есть сведения, что восстание уже началось. Я не хочу, чтобы вам оно казалось беспричинным. Вы должны знать, что вся вина за восстание лежит исключительно на англичанах. Вам полезно узнать получше Англию, которой многие приписывают величие души, человечность и ве-

кодушие. Я хочу, дети, сорвать перед вами ту лицемерную маску, которую носит Англия, и указать вам на воровство, насилия, постыдные убийства, которыми грязнит себя уже около двух столетий эта нация пленителей моря.

Индусам проповедуют любовь, милосердие, христианское братство, а они видят, что англичане продолжают отбирать индусские владения

одно за другим. Им дают много библий, зато у них отнимают все, что можно отнять, и благосостояние страны падает, мало-по-малу нищета проникает чуть ли не в каждую семью,

Вы должны знать, что Англия является виновницей ужасного голода, который опустошает Индию через каждые пять, шесть лет.

С одной стороны, она отказывается исправить громадную систему орошения прудов, каналов, устроенных еще при браминах для сбережения

воды при ливнях и для поливки полей в сухое время года, а с другой стороны, она позволяет своим купцам спекулировать на народном бедствии:

^они вывозят в громадном количестве хлеб, не заботясь о тех миллионах индусов, которые умирают от голода.

Вся Индия покрыта развалинами, и каждые пять лет в Индии умирают от голода двести, триста тысяч человек, гибнут они на дорогах, на уединенных тропинках, в джунглях, где дикие звери пожирают их еще живыми.

Я сам видел людей, приносивших своих умирающих от голода детей к дверям наших жилищ.

— Возьмите их, — говорили несчастные,— я вам отдаю их совсем, только дайте им немного риса, чтобы они не умерли от голода.

Пусть англичане не говорят, что восстание направлено против их законной власти... — закончил Буркьен.

Вся Бенгалия соединилась в одно, и пароль инсургентов: изгнать чужеземцев.

Но это кроткое и робкое население, хотя и объединенное общей ненавистью, все еще не решается взяться за оружие, возможно, что если бы английское правительсто приняло разумные меры, все мало-по-малу могло бы улечься. Но англичане ведут себя так, что восстание должно

вспыхнуть.

Нам нужно спасать себя, а не Англию. Я хочу, чтоб вы это знали.

Дети молча ушли к себе.

Не теряя времени, плантатор Созвал всех людей фактории и отдавал распоряжения. Всем приказано было вооружиться и при первом сигнале собраться во дворе перед домом. На дороге и на полях были расставлены вестовые, обязанные немедленно извещать о приближении всякого подозрительного отряда. Стены и ворота были надежно укреплены.

Каждый день приносил известия о присоединении к инсургентам одного полка сипаев за другим.

Так как принц Дунду снова объявил, что он помогает англичанам и готов дать всем им приют, то европейцы поспешили послать свои семейства из Каунпора и его окрестностей в Битур.

Андре и Берта, проводившие все время на берегу Ганга, с грустью смотрели на многочисленные суда, поднимавшиеся против течения к Битуру.

С лодок раздавались рыдания женщин и детей, лица выражали страх и опасение за отцов и мужей, оставленных в окруженном врагами городе.

В таком положении прошла неделя. Было известно, что полки удского набоба шли на Каунпор, где весь гарнизон состоял из 1500 европейцев и нескольких тысяч сипаев, на которых нельзя было полагаться, так как они были возмущены англичанами.

Буркьен надеялся, что вражеские отряды не станут терять времени на осаду такого маловажного места, как фактория.

Вестовые и караульные исполняли свое дело прекрасно, и никто не мог подойти к фактории незамеченным. Буркьен строго запретил кому

бы то ни было выходить за оборонительную линию.

Так приходили дни за днями. Но вот однажды после полудня Буркьену донесли, что к фактории приближается значительный отряд туземцев.

Раздался сигнал, и во дворе быстро собралось двести вооруженных рабочих. Ворота заперли, и Берте приказали укрыться в самой отдаленной

комнате дома. Затем Буркьен поднялся на вал и увидал на расстоянии одного километра приближающийся конный отряд.

Четверть часа спустя к воротам прискакал всадник, на обнаженной сабле которого развевался белый платок.

— Кто вы? что вам надо?— спросил его Буркьен с вала.

— Я лейтенант Дода, вестник принца Дунду!

— Чего желает принц? — спросил отрывисто плантатор.

— Он отправляется в Каунпор с отрядом конницы на помощь генералу Вилеру. Говорят, что инсургенты утром подошли к реке. Принц хочет

посоветоваться с вами по поводу мер для защиты пути в Битур на случай обходного. движения неприятеля.

— Хорошо,— ответил Буркьен,— передайте принцу, что я жду его. Один из моих людей проводит вас и передаст аванпостам приказание пропустить вас.

Затем он подозвал одного из своих слуг и отдал приказ:

— Открыть главные ворота, но смотри, чтобы все были настороже!

Через несколько минут отряд принца приблизился к воротам. Впереди всех ехал принц на лошади...

Он один проехал в ворота фактории и, остановившись перед Буркьеном, вежливо поклонился ему.

— Ваши военные способности, — воскликнул он, — сделали бы честь вашему предку! Ваш дед Гектор не сумел бы более искусно укрепить это

слабое местечко! Аванпосты в траншеях! блиндированные стены ! отряд стройных молодцов, готовых исполнить свой долг ! Поздравляю вас!

Во истину, вы были бы прекрасным полководцем!

— Я сделал только то, чего требовали обстоятельства,— заметил просто Буркьен.

— Конечно, конечно, — сказал принц, — и если бы все следовали вашему примеру, мы были бы уверены в полном успехе.

— О, на этот счет я спокоен, — ответил уверенно плантатор.

— Может быть, вы правы,— ответил с живостью Дунду! — но пора нам заняться более существенным делом. Вам известно, что я предоставил

европейцам приют в моем "дворце. Теперь у меня в Битуре находятся около тысячи двухсот женщин и втрое больше детей европейцев. Выступив, по

приказанию генерала Вилера, на защиту Каунпора,

я вынужден был сократить гарнизон Битура. Поэтому мне необходимо заручиться помощью соседей, и в этом отношении я сильно рассчитываю на вас. Это место прекрасно укреплено, к тому же у вас есть пушки. . Сколько у вас пушек?

— Две,—ответил Буркьен.

— Этого достаточно,—заметил принц.— С этого пункта вы можете одновременно господствовать над дорогой и над рекой, тем более, что при

первом сигнале вашем мы поспешим к вам на помощь.

— Во мне вы можете быть уверены! — ответил плантатор. — Так и передайте генералу Вилеру.

— Через час я лично передам ему обо всем.

Итак, до свидания!

И вежливо поклонившись, принц повернул лошадь и направился к воротам, сопровождаемый Буркьеном.

Но, подъезжая к воротам, он быстро повернул

коня.

— Я чуть не забыл о главной цели моего

приезда — сообщить вам пароль, условленный

между мною и генералом Вилером. Вам необходимо знать его.

Буркьен приблизился к нему.

— Пожалуйста, подойдите ближе, — я могу передать вам эту государственную тайну только на ухо.

Плантатор подошел к самой седельной луке.

Дунду наклонился к его уху и вдруг крикнул громовым голосом: „Месть и Пеишвы"! —и мгновенно вонзил между плеч плантатора свой кинжал,

скрытый в рукаве. Буркьен упал к ногам лошади.

Едва разразились ужасные слова, как всадники ворвались во двор, и началась резня. Застигнутые врасплох защитники фактории были изрублены..

Во время переговоров Андре находился близ ограды. Нападение было так неожиданно, что юноша опомнился лишь тогда, когда всадники

ринулись во двор, и отец его очутился под копытами их лошадей. Вне себя от ужаса, он бросился бежать, и, достигнув ограды, готов был уже

перебраться через нее, как вдруг позади него раздался крик:

— Отец! Андре! Спасите!

То был голос сестры. Не задумываясь, Андре ринулся снова во двор. В ту же минуту он увидал, что двое повстанцев выходят из дому, и один из них выносит на руках Берту, отбивающуюся от него с отчаянным криком. Не взирая на опасность, Андре бросился на помощь сестре, но едва успел он подбежать к ней, как сильный удар бамбуковой трости с железным наконечником свалил его на землю. Не обращая на него более

внимания, инсургенты понесли свою добычу к принцу, любовавшемуся в это время во дворе плодами одержанной победы.

При виде Берты, на лице его показалась торжествующая улыбка.

Буркьен замертво упал к ногам лошади

— Горе тому, кто осмелится коснуться этого

ребенка! — произнес он повелительным голосом, указывая на девушку. — В ее жилах течет благородная кровь Пеишвов!

— Куда прикажете доставить принцессу?— спросил его один из приближенных.

— Отправьте ее под сильным конвоем в мой дворец, — приказал принц, — и наблюдайте, чтобы ей были оказаны все почести, подобающие племяннице Пеишвы! — Поджечь все эти строения! — продолжал он, обращаясь к своим людям. — Пусть не останется камня на камне от жилища этого

изменника! И затем— в Каунпор!

— Да здравствует Нана-саиб! Да здравствует Пеишва!— раздался крик тысячи голосов.

Вскоре все строения были объяты ярким пламенем, окрасившим багровым светом темное небо.

Сравняв с землею жилище плантатора, инсургенты покинули Гандапур. Там остались лишь дымящиеся развалины.

ГЛАВА VI

ВЕРНЫЙ ДРУГ

Страшная ночь. — Пожарище. — Верный друг.

Спасение

Огонь быстро уничтожил цветущую Гандапурскую факторию, составлявшую гордость страны.

От обширных строений, украшенных прекрасными верандами, осталось догорающее пожарище, зловещее зарево которого резко выделялось среди

темной ночи.

Андре, оглушенный ударом, потерял сознание и был найден без признаков жизни. Но несмотря на опасную рану, он был жив, и вскоре ночной

холод привел его в себя. Он глубоко вздохнул, и приподнявшись, растеряно осмотрелся.

— Какой страшный сон!— подумал он, пытаясь стряхнуть с себя давивший его кошмар.

В это время вблизи вспыхнула тлеющая головня, которая на несколько секунд осветила картину опустошения,— затем все снова погрузилось в непроницаемый мрак. Этих мгновений было достаточно, чтобы возвратить его к действительности.

— Отец!.. Берта!.. — воскликнул Андре в ужасе.

Сообразив, что он спасся от смерти только благодаря недосмотру нападавших, он побоялся, что они вернутся и тогда ему не избежать смерти.

Бежать!.. — мелькнуло у него в голове.— Но куда? Где найти приют? Он приподнялся, но почувствовал сильную слабость и снова в изнеможении опу-

стился на землю.

На небе сверкали тысячи звезд. Знакомый с южными созвездиями, Андре заметил, что на востоке сияние их бледнеет, предвещая скорое наступление дня. Время было дорого. С трудом дополз он до водоема, находившегося в конце двора, и утолил мучившую его жажду, затем разорвал свой платок и, намочив его, обвязал им свою голову.

В это время ему послышались чьи-то приближающиеся шаги, Андре насторожился.

В нескольких шагах он увидел человека, который нагибался и внимательно осматривал трупы убитых.

Притаив дыхание, юноша скрылся за водоем.

Наконец, незнакомец, казалось, устал искать, он остановился и зорко осмотрелся, как бы желая убедиться, что ничего не ускользнуло от его внимания.

Андре послышалось, что кто-то произнес шопотом его имя. Он вздрогнул и прислушался.— „Андре-саиб!"—повторил незнакомец громче. Сердце юноши сильно забилось, и он с трепетом спросил себя:— „Кто это? друг или враг?"

Но сомневаться долее было нельзя.

— Мали! Мали! — вскричал юноша и минуту спустя очутился в объятиях старого укротителя змей.

— Я уже потерял надежду найти тебя, саиб,— сказал старик.

— Мали! Мали!— бормотал юноша, как бы выражая этим именем воскресшую у него надежду на жизнь и спасение.

— Да, саиб, Мали спасет тебя. Я обязан вам жизнью. К сожалению, я не мог отвратить от вас этого несчастия. Весь день провел я на другом

берегу Ганга, в виду Гандапура, и не мог переправиться через реку, чтобы предупредить вас о нападении Нана. Только к ночи удалось мне найти

скрытую в камышах лодку. Я потерял надежду найти в живых кого-нибудь из вас. Лодка ждет нас. Нам надо спешить. С рассветом повстанцы вернутся сюда.

— Бежать!., одному... без отца... без сестры?

— Не знаю, что сталось с ними, — ответил Мали. — Я осмотрел все трупы, но не нашел среди них ни отца, ни сестры твоей.

— Вспомнил! — воскликнул Андре.— Два воина Наны уносили сестру, и когда я бросился к ней на помощь, меня оглушили железной дубиной.

— Если ты видел сестру в живых, то можешь быть спокоен, — утешал юношу Мали. — Я знаю Нана-саиба. Твоя сестра — внучка магаратской

принцессы и потому священна для него. Он будет оказывать ей царские почести, а затем выдаст за какого-нибудь союзного раджу.

— Несчастная Берта!— воскликнул юноша.— Но где же отец мой?

— Если я не ошибаюсь, тело твоего отца брошено в огонь. Разыскивая вас среди пожарища, я видел обгорелый труп, на котором виднелись

остатки европейской одежды.

Эта весть как громом поразила Андре, и он лишился чувств на руках Мали. Старик осторожно опустил его на землю и на минуту задумался.

Затем быстро подошел к одному трупу, снял с него тюрбан и широкий холщевой плащ, и вернувшись к Андре, переодел его в платье индуса.

Ради большей предосторожности, он поджег европейскую одежду юноши и разбросал кругом полуобгорелые лохмотья.

Андре все еще не приходил в себя, и Мали тщетно пытался привести его в чувство. Время было дорого, на востоке уже занималась заря.

Собрав последние силы, старик поднял юношу наплечи и направился к реке.

ГЛАВА VII

ВОСПИТАННИК МАЛИ

В лачуге Мали.— Пробуждение. — Змеи.— Добрая

весть. — Миана и Гануман. — Андре и Сапрани

Жилищем старого укротителя змей был жалкий шалаш. Это ветхое строение состояло из четырех столбов, которые подпирали соломенную крышу,

густо поросшую вьющимися растениями, стенами ему служили бамбуковые циновки, прикрепленные к столбам. В одной из стен находилось отверстие

для входа, завешанное лохмотьями.

Внутренность лачуги имела такой же невзрачный вид. Пол был сделан из утоптанной глины и наполовину прикрыт циновкой. В одном углу была

нагромождена куча корзин, палок, пестрых лохмотьев и другого хлама, составлявшего имущество владельца. В другом углу находилась низкая

веревочная кровать.

На этой убогой постели уже неделю метался в бреду Андре.

Преданный Мали ухаживал за ним с материнской нежностью и вскоре с радостью заметил,

что сильный организм юноши одерживает верх над болезнью, страдания больного уменьшались,

и он успокоился, хотя все еще не приходил в себя.

Мали воспользовался улучшением и отправился в соседнее селение за провизией.

Через несколько часов после ухода старика Андре проснулся. Он был также сильно поражен видом окружавшей его обстановки, как и в ту

минуту, когда очнулся от обморока на дворе сожженной фактории.

В маленькой лачуге было почти темно: из предосторожности Мали плотно закрыл вход, и слабые лучи света лишь скудно проникали в лачугу

через скважины циновок, заменявших стены. Но этого света было достаточно, чтобы заметить множество фантастических существ, покойно копошившихся на полу и по стенам. Освоившись с полумраком, Андре с ужасом увидал, что вся лачуга наполнена змеями, с зловещим шипением

ползали они по полу, поднимались по столбам к потолку и, уцепившись хвостами за легкие стропила, со свистом раскачивались в воздухе.

Оцепенев от ужаса, юноша спрятал голову под одеяло, покрывавшее его нагое тело, и притаил дыхание, не смея ни крикнуть, ни пошевелиться.

В это время кто-то подошел ко входу и тихо приподнял завесу.

Андре тотчас узнал своего старого друга.

— Мали! Мали! — вскричал он, приветствуя своего спасителя.

Старик вошел в лачугу, и от Одного знака его все змеи быстро скрылись в свои корзины.

— Наконец-то ты пришел в себя, Андре! — воскликнул старик, радостно подходя к кровати.

— Где я, Мали? — спросил юноша дрожащим голосом.

— У меня в доме. Жилище, правда, не роскошное, но я не мог предложить тебе ничего лучшего.

Хотя мы находимся всего в двух милях от Каунпора, никто не станет искать тебя здесь, потому что ни один сипай не посмеет потревожить старого „колдуна" среди его зловещих охранителей.

Кажется, они и тебя напугали? Успокойся, мы не долго останемся здесь, и как только ты окрепнешь...

— Уйдем сейчас! — вскричал Андре. — Где мое платье?

— Успокойся, — сказал улыбнувшись Мали, — всему свое время. Сначала выслушай добрую весть, — она восстановит твои силы лучше всяких

лекарств.

— Мой отец жив! — воскликнул Андре прерывающимся голосом.

— Может быть жив, а может быть и нет, — отвечал старик. — Прибыв сюда, я послал моего мальчика Миану в Каунпор. Миана предан мне и иногда ходит со мной на ярмарки со своей обезьяной, которой он не уступает ни в ловкости, ни в хитрости. Благодаря своим фокусам, он пробрался в лагерь инсургентов и выведал все, что мне нужно было. Сеиды Нана нашли твое обгорелое платье среди развалин и убеждены, что ты сгорел. Но твоему отцу, как они предполагают,

удалось спастись бегством. Когда Нана ударил его кинжалом и он упал замертво, они бросились во двор и, считая его убитым, не обратили на

него никакого внимания, когда же они вернулись, его уже не было. Они проследили его кровавый след до самых джунглей, но дальше не нашли

следов. Где он теперь — не знаю, достоверно только, что он спасся от рук убийц.

— Мали, пойдем скорей отыскивать его — воскликнул Андре.

— Кроме того, Миана выведал, — продолжал старик, — что твоя сестра Берта жива. Сначала Нана хотел было отправить ее в Джанси, но раз-

думав, отослал к одному из раджей северного Индостана, но к кому именно, не знаю— вероятно в Ауд или в Гарвал. Я это скоро узнаю.

— На тебя моя единственная надежда, Мали, с твоею помощью я скоро найду отца и сестру.

— Я сделаю все, что будет в моих силах, дорогой саиб!— ответил Мали.— Но раньше, чем спасать других, надо позаботиться о собственной

безопасности, а это дело не легкое. Главное, ты должен во всем слушаться меня,— иначе я не ручаюсь ни за что.

— Будь спокоен, — ответил с твердостью Андре. — Перед тобою беспомощный ребенок, который во всем будет подчиняться тебе.

— Хорошо, в таком случае я спокоен. Прежде всего, ты должен одеться

по-индусски, твое платье может выдать нас.

— Конечно, конечно! — ответил Андре.

— Но это еще не все, — продолжал Мали. — В такое военное время на все смотрят подозрительно, и в первом же селении люди удивятся. при

виде нового спутника старого „колдуна". Поэтому, я везде буду выдавать тебя за моего сына, не уступающего мне в умении укрощать и заклинать змей.

— Но ведь это невозможно,—возразил Андре,— я не сумею справиться со змеями.

— Нет, что ты," —успокоил его Мали, — через несколько часов змеи будут танцевать перед тобой также хорошо, как танцуют передо мной.

Вопрос только в том: согласен ли ты взять на себя эту роль и будешь ли перед публикой точно исполнять мои приказания?

— Я сделаю все, что ты захочешь, — воскликнул Андре, — лишь бы только отыскать отца и Берту!

— Хорошо, — сказал Мали. — Теперь выпей эту настойку, а затем отдохни до утра.

Андре выпил не поморщившись горькое лекарство, обнял от избытка благодарности старика, и сказав ему „покойной ночи", заснул крепким сном.

Юноша проснулся на другой день поздно. Он чувствовал себя снова бодрым и сильным. Сегодня ветхая лачуга показалась ему несравненно привлекательнее, нежели накануне.

Миана сидел на корточках перед обезьяной

Вход в лачугу был открыт и ясные лучи солнца весело золотили бамбуковые стены и цыновки. Андре увидал, что недалеко от него, на циновке, сидели два незнакомца, занятые, повидимому, оживленным, хотя и неслышным разговором. Один из них был юноша,

такого же возраста, как Андре, другой — прекрасная обезьяна из породы лангуров.

Андре догадался, что то были Миана и его неизменный товарищ, о которых накануне рассказывал ему Мали. Миана сидел на корточках перед

своим другом и о чем-то оживленно беседовал с ним при помощи жестов, на что обезьяна отвечала недовольными гримасами. Повидимому, молодой

индус уговаривал своего товарища сидеть смирно,

что совсем не нравилось последнему.

Андре понял, что Миана заботится об его покое, и прекратил немой спор друзей внезапным приветствием: — Здравствуй, Миана!

Миана мгновенно перекувыркнулся с ловкостью опытного акробата и, нисколько не удивляясь тому, что юный саиб знает его, весело воскликнул:—

Здравствуй, Андре! Как ты себя чувствуешь?

Через несколько минут юноши сидели рядом и беседовали, как старые друзья. Мали не было дома, Миана помог Андре надеть широкий плащ и

обвязал вокруг его головы легкий тюрбан, верхняя часть тела и ноги остались голыми.

— Где же башмаки и куртка? — спросил с изумлением Андре.

— Да что ты!— засмеялся Миана.— Разве нищие носят башмаки и куртки? Будет с тебя и того, что во время холода тебе позволят укутаться в

лохмотья, прикрывающие наших змей, о башмаках же забудь и думать. Брамины строго воспрещают нам, нечистым натам, носить какую бы то ни было обувь без особого разрешения. Лишь наш отец Мали имеет на это разрешение от великого брамина в Бильзе. Но все это пустяки. Наш отец

Мали велел сказать тебе, что ради успеха дела ты должен всем казаться настоящим натом.

— Хорошо, я исполню все, что мне скажут.

— Да, это необходимо, — заметил Миана. — Впрочем, все это не так страшно, как тебе кажется. Подошвы твои скоро огрубеют и свыкнутся

с твердой почвой, и через несколько дней ты будешь ступать по камням так же свободно, как я.

Твое белое тело тоже скоро загорит на солнце, и никто не заподозрит в тебе европейца.

Вернувшись, Мали с удовольствием увидел, что юноши весело играют близ лачуги. Миана старался показать Андре все таланты своего бессловесного

друга, и Гануман — так звали обезьяну — не мало потешал юношей своим искусством: он послушно ложился и умирал, проделывал деревянной саблей

военные упражнения, с необычайною быстротою взбирался на крышу лачуги и выкидывал там всевозможные фокусы.

— Недурно, — сказал старик, приближаясь к Андре, — Миана уж начал посвящать тебя в наше дело. Тем лучше, время дорого, мы должны ско-

рее уйти отсюда.

— Пойдем хоть сейчас! — с живостью сказал Андре. — Но куда?

— По собранным мною сведениям, для нас открыт только один путь. Инсургенты осаждают Каунпор, Джанси и Агру. Дели, Бейрут и Лукнов

находятся уже в их руках. Но гималайские раджи держат сторону англичан, и все европейцы, населявшие долину Ганга, ради безопасности, перебрались на Муссури. Путь из Каунпора в Муссури для нас отрезан, поэтому нам придется сделать большой обход к северо-западу и пробираться

через Тераи, страну дремучего болотистого леса, лежащую вдоль подножия Гималайских гор. Местность эта необитаема, и в лесах кишат стада слонов, гиппопотамов и других диких зверей. Миновав Тераи, нам придется итти по населенной, но не менее опасной области Дера-Дун. Как видишь, у нас впереди не легкий путь.

— Что ж такое, Мали?— возразил Андре, — может быть, дикие звери окажутся не так кровожадны, как люди. Меня теперь ничто не страшит,

я на все готов.

— В таком случае не будем терять времени,— сказал Мали. — Убери Ганумана, — обратился он к Миане,— и принеси сюда корзины со змеями. Мы сейчас начнем урок.

Когда корзины были принесены, Мали открыл ту, в которой находилась Сапрани, достал свой тумриль и объяснил Андре применение этого не-

сложного инструмента.

Тумриль одна из самых первобытных флейт, изображение которой встречается уже на памятниках глубочайшей древности. Это короткая, воткнутая в маленькую тыкву, дудка, от которой внизу идут две тростниковые трубочки, снабженные несколькими отверстиями.

— Ограничься самой незатейливой мелодией,— сказал Мали, — змеи очень неразборчивы в музыке.

Перебирай не торопясь отверстия тумриля и ты увидишь, что простые однообразные звуки произведут на них чарующее впечатление. Всякий шум

возбуждает их любопытство. Змеи вытягиваются,

поднимаются и, привлеченные блестящими стеклянными бусами, украшающими тумриль, покачиваются, распускают свой капюшон для сохранения равновесия и следуют за всеми движениями игра-

ющего, одним словом — они танцуют. Начинай, саиб!

Андре заиграл на тумриле. При первом же звуке дремавшая в корзине Сапрани быстро выползла и с любопытством поднялась перед юно-

шей, очарованная игрою и блестящими бусами, она следовала за юношей и таким образом обошла с ним лачугу.

— Отлично! Прекрасно! — воскликнули в один голос Мали и Миана.

— Это очень забавно! —Я не думал, что это так легко! — смеялся Андре.

— Теперь мы перейдем к более трудному уроку, — сказал Мали. — Проделай это упражнение со всеми змеями вместе.

Привлеченные звуками тумриля, все змеи выползли из корзин, и вскоре юноша был окружен целыми легионами любопытных пресмыкающихся

всевозможных цветов и величин. Увидав, что страшный круг становится теснее, и змеи все ближе подползают к нему, Андре испугался и, выро-

нив из рук тумриль, бросился искать спасения в лачуге. Но громкий смех Мианы заставил его выйти оттуда. Он собрался с духом, поднял свой

инструмент и решил свою задачу при полном одобрении учителей.

Два дня упражнялся Андре в новом искусстве, на третий день Мали объявил, что его ученик может смело выступить перед самой требовательной

публикой. Он научился не только очаровывать змей, но бесстрашно проделывал с ними другие, более трудные штуки.

— Никакого колдовства тут нет,— смеясь говорил довольный Мали.

ГЛАВА VIII

В ДЖУНГЛЯХ

Бегство. — Первый привал. _____— Миана повар. —

Гануман на страже. — Индийские джунгли. —

Встреча. — Дода

В полночь Мали и его юные спутники покинули лачугу, приютившую Андре. Путники были обременены тяжелой ношей: кроме больших корзин со

змеями, пришлось взять с собой провизии на несколько дней. Под предлогом, что Андре не привык ходить босиком, Миана вызвался нести его

нелегкую ношу и взамен этого поручил ему нести Ганумана. Но обезьяна отказалась от помощи и весело побежала вприпрыжку рядом с путниками.

Путники бодро шагали вперед, даже Андре успокоился в надежде скоро увидаться с родными. Мали не давал ему времени задумываться и

составлял самые радужные планы, а беспечный Миана болтал без умолку, радуясь неожиданному путешествию.

Отправляясь в путь, Мали принял необходимые меры предосторожности и задолго до рассвета углубился со своими спутниками в джунгли. Он

решил избегать селений и больших дорог, пока не минуют Каунпорской области, где Андре на каждом шагу подвергался опасности быть узнанным. Для большей осторожности решено было путешествовать ночью, а днем отдыхать, скрываясь в каком-нибудь безопасном месте.

В первую же ночь наши друзья совершили очень далекий переход и, по знаку Мали, сделали привал лишь тогда, когда достигли глубокого оврага, на дне которого сверкал прозрачный ручеек.

Спустившись не без труда, беглецы расположились отдыхать на берегу ручья. Выбранное для отдыха место было вполне безопасно: над ними

мог бы пройти целый отряд, не заподозрив их присутствия в овраге.

Андре в изнеможении растянулся на свежей траве, между тем как Мали разостлал одеяла,

развязал корзины и занялся своими змеями. Миана, с присущею индусам ловкостью, быстро устроил очаг из камней, собрал топливо и развел огонь.

Не прошло и нескольких минут, как молодой индус снял с очага сковородку с дюжиной дымящихся, вкусных чапати.

Утолив голод, путники завернулись в одеяла и растянулись на траве отдыхать до вечера.

— Если нас застигнут здесь спящими, мы погибли,— заметил Андре.— Не дежурить ли нам по очереди?

— Нам всем необходим отдых,— возразил Миана, — к тому же у нас есть отличный сторож: Гануман большой трус, как и все обезьяны, и при

малейшем подозрительном шорохе разбудит нас своим „гу! гу!".

С этими словами молодой индус плотнее завернулся в одеяло.

В течение всего дня ничто не нарушало покоя наших друзей. Вечером Миана снова развел костер для приготовления скромного ужина. На этот

раз Андре пожелал спечь чапати, и Миана посвятил его в тайны поварского искусства. Приготовление этого скромного блюда весьма несложно:

ячменную муку разводят водою и поджаривают жидкое тесто на каленой сковородке.

Лишь только на темном небе снова засияли звезды, наши путники подняли свои ноши и направились дальше вглубь джунглей.

Читатель ошибается, если воображает, что индийские джунгли состоят из дремучего тропического леса, лишь слабо освещенного редкими лучами солнца. Напротив, здесь вся растительность состоит из густого, колючего кустарника, среди которого лишь изредка встречается одинокое дерево. Огромные пространства этих кустарников частоперемежаются обширными зеленеющими полянами, свидетельствующими о необычайном плодородии почвы. В настоящее время джунгли занимают еще огромные пространства Индии, хотя эта страна считается одною из самых возделанных в мире, и ее 200-миллионное население состоит преимущественно из земледельцев.

Путь через джунгли не особенно затруднителен, и Андре вскоре двигался с такою же легкостью, как и его спутники.

Из предосторожности беглецы совершали путь молча, от времени до времени разрешалась остановка для отдыха, и тогда Мали ободрял Андре или развлекал его каким-нибудь рассказом из своего прошлого.

— Если нам ничего не помешает, — сказал Мали на рассвете, поднимаясь после короткого отдыха для последнего перехода, — мы завтра минуем Лукнов и затем, без опасения быть узнанными, можем продолжать путь по населенным местам. Кстати, мы тогда запасемся свежей провизией, раньше чем вступим в опасные Тераи. А теперь в путь, дети! Нам необходимо найти безопасное место до наступления дня.

Но едва путники собрались в дорогу, как вдали послышались "звуки колоколов, мерно раздававшиеся среди ночной тишины.

— Слышите!— прошептал Миана.— Кто-то едет сюда.

Звуки становились яснее, и вскоре послышались голоса.

— Брось свою ношу,— сказал Мали, обращаясь к Андре.— Спрячься скорее в кусты и сиди там, что бы ни случилось.

Андре повиновался и ползком скрылся в кустах, между т ем как его спутники расположились на траве со своими корзинами.

Из-за поворота дороги показалась огромная черная масса, быстро приближавшаяся к путникам.

То был огромный слон, по бокам которого висели колокола, издававшие звон при малейшем движении животного. Несмотря на свою величину,

слоны ступают так неслышно, что эта предосторожность необходима для встречных путников.

Слон был, повидимому, снаряжен в далекий путь, потому что, помимо колоколов, у него с боку висела лестница, а на спине находился закрытый хаодах х ), в котором могло свободно поместиться несколько человек. Слона окружал отряд вооруженных всадников, и один из них, повидимому предводитель, выражал вслух свое недовольство:

— Проклятые джунгли! — ворчал он, — им, кажется, не будет конца! Все вы достойны смерти,— обратился он к своим подчиненным, — что не заметили, как убежал негодяй - проводник, сбивший нас с пути! Плохо бы нам пришлось, если бы наш повелитель Пеишва увидал нас в таком положении. Неужели из вас, ослов, никто не может указать мне, где север и где юг?

Предводитель нерешительно посматривал на далекий горизонт, где уже начала заниматься заря.

Прикажи твоему вожаку направить слона в ту сторону, — ответил Мали

Заметив отдыхавших на траве нищих, он пришпорил коня и подскакал к ним.

— Салям, добрые люди! — крикнул он. — Не можете ли вы указать нам путь в Лукнов?

Мали и Миана быстро поднялись и почтительно поклонились незнакомцу.

— Прикажи,— ответил Мали, — твоему вожаку направить слона в ту сторону, где теперь занимается заря, и через час ты увидишь гордые валы

Лукнова.

— Благодарю за совет. Но, может быть, ты тоже направляешься туда и возьмешься указывать нам путь? — спросил предводитель, внимательно всматриваясь в старика. — Мне кажется, я знаю тебя: если я не ошибаюсь, ты Мали, „заклинатель" змей и прежний учитель принца Наны.

— Да, я Мали, — ответил просто старик, — но тебя я не помню.

— Я — Дода, капитан армии Пеишвы. Этот чин я получил при взятии Каунпора. Поэтому я вдвойне сожалею, что как раз теперь, когда мы

побеждаем, мне пришлось уехать с поля битвы.

Нана вздумал пожалеть дочь Бур-хана-саиба,

гандабурского плантатора, под предлогом, что бабка ее была из рода Голькаров . Он приказал мне доставить ее в Лукнов ко двору Наваб —

Назима. Нана сказал, что я отвечаю за нее головой. Не можешь ли ты проводить нас туда?

— К сожалению, не могу, — ответил Мали. — Мы спешим на Гардварскую ярмарку.

— Делать нечего. До свиданья!

С этими словами Дода поскакал за своими людьми, которые уже отправились по указанному Мали направлению.

Долго стояли оба индуса на дороге, прислушиваясь к удаляющемуся звону колоколов, и когда последние звуки замерли вдали, позвали Андре.

Тот выбежал из кустов и бросился в объятия своего старого друга.

— Мали, я слышал все! — вскричал он в отчаянии.— Берта, сестра моя, была здесь и ее увезли.

Я был так близко и не только не показался ей, но даже не ободрил ее каким-нибудь знаком.

— Успокойся, Андре,—возразил Мали, утешая юношу,— своим появлением ты погубил бы всех нас, нисколько не облегчив участи твоей сестры.

— Ты прав, — Мали, — потому я и послушался тебя. По крайней мере, я знаю теперь, что Берта жива и находится под покровительством Нана !

Зачем он оставил ее в живых, — не знаю. Но его милость к ней для нас весьма кстати. Пойдемте, поспешим в Муссури! Там найдутся люди, которые

помогут нам спасти сестру.

ГЛАВА IX

ПРАЗДНИК В НАНДАПУРЕ

Населенные места. — Перевозчик. — В городе. —

В храме Кали. — Кольцо брамина Сумру

Встреча с приверженцами Наны подтвердила опасения беглецов, опасность быть узнанными еще не миновала. Поэтому они углубились еще

дальше в джунгли, продолжая путь только ночью и старательно скрываясь днем среди непроходимого кустарника.

На пятые сутки они счастливо достигли конца джунглей. Перед ними расстилалась плодородная, холмистая равнина, за которой на далеком гори-

зонте, за темною полосою леса, ясно выделялись на синем небе голубоватые очертания Гималайских гор. Повсюду виднелись прекрасные поля и обширные плодовые сады, окружавшие поселения. На сочных пастбищах паслись тучные стада быков и буйволов, и в утреннем воздухе громко раздавалась веселая перекличка пастухов.

Но это веселое зрелище не радовало наших путников, они нерешительно остановились на опушке джунглей, чтобы обсудить, можно ли им

продолжать путь по этим населенным местам.

— У нас нет другого выбора,— сказал Мали,— не итти же нам назад. Черная полоса на горизонте—это Тераи. Мы достигнем ее только через

три дня. Но раньше, чем мы вступим в эту местность, нам необходимо возобновить наши запасы.

Денег у нас нет, и потому мы должны заработать в селах на пропитание.

— Это тревожит меня больше всего,— прервал старика Андре, — пока вы одни были моими зрителями, это дело казалось мне легким. Но теперь

мне становится страшно, — малейшая ошибка с моей стороны может всем нам стоить жизни.

— Пустое!— засмеялся Миана.— Ты скоро превзойдешь нас обоих. Я рад, что научил Ганумана совсем новому фокусу и могу теперь хоть немного

померяться с тобой.

— Мужайся, Андре, — ободрял его Мали, — вспомни об отце и сестре твоей, ради которых ты должен жертвовать всем — и мысль эта при-

даст тебе силы. Не забудь, что в глазах всех я твой отец, и веди себя согласно этому.

— Я постараюсь сделать все, что нужно, добрый Мали,— ответил юноша.

— Итак, нам пора в путь! Еще раз — будьте осторожны,—предостерегал Мали, поднимая свои корзины.

Через час путники достигли красивой, широкой реки, которая, как и все притоки могучего Ганга, катила свои светлые воды среди высоких, крутых

берегов.

— Это Гогра, — заметил Мали,—одна из самых прекрасных жен отца Ганга. Синие прозрачные воды ее изливаются с ледников, покрывающих

вершины Кайласа. Хотя эта река не глубока, и мне известен даже брод через нее, я все же опасаюсь перейти ее с вами. Тут во множестве водятся страшные гавиалы, которые опаснее обыкновенных крокодилов. Если я не ошибаюсь, мы приближаемся к местечку Нандапур. Тут поблизости должен находиться лодочник, с помощью которого мы переберемся на другой берег.

Через несколько минут Мали уже стучался в дверь перевозчика. Из хижины вышел седой старик и молча спустился с ними к берегу. Когда путники разместились в лодке, старик отчалил от берега и с помощью длинного шеста стал переправлять их через реку с такою ловкостью, какой нельзя было ожидать от человека его лет.

— Дедушка, не Нандапур ли это ? — спросил Мали лодочника, указывая на большое селение, находившееся на противоположном берегу.

— Да, ты не ошибся, — ответил лодочник. — Вы, вероятно, тоже спешите на мелу ? Когда мы узнали о славной победе над белыми собаками,

брамины приготовили жертвы для нашей красной богини, и на это празднество со всех сторон стал стекаться народ. Вас приглашали сюда?

— И да, и нет, дедушка, — ответил Мали, — я слышал о блестящих приготовлениях к меле, но не знаю, понадобятся ли наши услуги великому

брамину.

— Присутствие этого юноши на торжестве Нанда-Пуджи будет весьма кстати, — заметил лодочник, указывая на Андре.— Он тоже нат?

— Да, да, это сын мой, — поспешил ответить Мали.

— В таком случае обратитесь от моего имени к брамину Сумру, и он хорошо примет вас.

С этими словами лодочник причалил к берегу и высадил путешественников, не потребовав с них никакой платы за переезд. Нищие в Индии пользуются большим почетом, и с них никогда не берут платы за услуги.

Обширное, многолюдное селение Нандапур ничем не отличается от прочих деревень верхней долины Ганга. Оно расположено на небольшой

возвышенности и обведено высоким земляным валом с четырьмя воротами, ведущими на большую квадратную площадь, которая находится в

центре селения. Вокруг площади, служащей местом для сходок и торжеств, красуются дома старшины и других членов сельского управления, а также

ратуша и храм, каменный шпиц его высоко поднимается над тяжелыми портиками, украшенными множеством скульптурных изображений. Опрят-

ные дома с черепичными крышами построены из глины и расположены вдоль чистых улиц, вымощенных каменными плитами. Трудно найти в мире

более чистоплотный народ, чем индусы, самая бедная деревушка Ауда или Индостана поразила бы нашего крестьянина той безукоризненной чисто-

тою, которою окружает себя этот народ.

У ворот местечка Мали и его спутников встретила толпа детей, приветствовавшая их радостными криками.

— Наты! Наты! — кричали дети, хлопая в ладоши. — Смотрите, какая славная обезьяна! — восклицали они, указывая на Ганумана, сидевшего

на плече Мианы, который строил самые забавные гримасы. — Ты что будешь показывать, — спрашивали они Андре: — заклинать змей или глотать

кинжал?

На улицах кишели толпы народа, и все с любопытством смотрели на пришельцев.

Не обращая внимания на раздававшиеся вокруг них замечания, друзья наши направились к площади в сопровождении толпы ребятишек. Вскоре

навстречу им показался человек высокого роста, вооруженный коротким копьем, при виде его ребятишки разбежались во все стороны.

— Рам — Рам, дедушка, — приветствовал он Мали, — я городской сторож и обязан принимать пришельцев. Следуй за мной, я уведу тебя от этой докучливой толпы, ты, кажется, нуждаешься в отдыхе.

— Благодарю вас,—ответил Мали. — Я пришел в Нандапур с моим сыном и слугою, чтобы участвовать на меле, и желал бы повидать брамина Сумру.

— Твое желание будет исполнено,— ответил сторож. — Вот тут, на площади, дом высокочтимого Сумру. Он только что вышел из храма и

теперь дома. Я провожу тебя.

Путники последовали за сторожем и вскоре остановились перед домом брамина. К ним вышел коренастый мужчина небольшого роста с вели-

чественной осанкой, лицо и голова его были обриты, и на снежно-белой одежде красовался тройной голубоватый шнурок, признак его сана.

При появлении его путники наши пали ниц.

— Добро пожаловать, чужестранцы! Встаньте!

— сказал ласково брамин.— Сегодня вечером народ соберется перед алтарем кровавой Кали. Может быть, младший из вас поможет нам при совершении торжественного обряда. До того времени вы найдете приют и защиту в стенах храма, где служитель снабдит вас пищей из доставленных

жертвоприношений. Ступайте!

И не ожидая ответа, великий брамин с достоинством скрылся за порогом своего дома.

Сопровождаемые сторожем, наши путники вступили в храм и расположились под его сводами. Андре содрогнулся при виде чудовищных изображений богов, наполнявших храм , но, подавив страх, он с любопытством стал рассматривать святилище индусов, недоступное глазам неверных. Их поместили в большом каменном покое, примыкавшем к самому святилищу. Оно состояло из обширного помещения с несколькими балконами, выходившими к преддверью храма. Здесь были устроены места для знатных жителей города,

желавших присутствовать при торжественных обрядах. По левую сторону зала находился большой каменный алтарь с красовавшейся на нем

фигурой кровавой Кали. Трудно было придумать более безобразного и отвратительного идола: чело грозной богини, было украшено венцом из чело-

веческих черепов, а десять рук ее были снабжены смертоносным оружием или каким-нибудь грозным символом. Ноги ее покоились на мраморном льве, а весь алтарь, пол, колонны и все окружающие ее предметы были окрашены в кроваво-красный цвет.

— Неужели народ молится такому безобразному идолу? — спросил Андре, обращаясь к Мали.

— Да,—-ответил Мали:— по нашему верованию, могущественная Кали распоряжается жизнью всего рода человеческого.

— Знаю, Мали, что Кали—олицетворение ужаса.

Богиня эта требует крови, и было время, когда алтари ее обагрялись человеческою кровью. Но как можешь ты, человек справедливый и велико-

душный, принадлежать к такому отвратительному вероучению ? Ты оказываешь милосердие всем угнетенным и все-таки поклоняешься этому чудовищу! Нет, нет, я не преклонюсь перед ним! Не принуждай меня к этому, Мали!

— Тише, тише, Андре! — остановил юношу Мали. — Если бы эти стены могли слышать тебя, они рухнули бы и похоронили бы нас под собою.

Это вера отцов наших, я вырос в ней и не могу отрицать ее. Тебе тяжело будет преклоняться перед Кали, но приказание великого брамина

должно быть исполнено. К тому же помни, что от твоего послушания зависит спасение сестры и отца.

— Ты прав, Мали,!— воскликнул Андре. —Ради них я готов заклинать змей, плясать и делать все, что ты прикажешь.

Как обещал главный брамин, путники наши были снабжены в изобилии рисом и лепешками.

К вечеру пришел к ним сам Сумру и условился с Мали относительно роли, которую он должен был играть со своими спутниками на предстоящем

торжестве. Андре, повидимому, произвел на него сильное впечатление.

— Кто этот юноша?— спросил он старика.

— Тот—мой сын Андре, а этот — слуга Миана, ответил Мали, указывая поочередно на юношей.

— Твой сын, — сказал Сумру, — мало похож на ната. Но у вас, кудесников, в обычае воровать чужих детей, и мне кажется, в его жилах нет ни

одной капли твоей крови.

Мали поднял руки, как бы собираясь подтвердить свои слова клятвой, а юноши многозначительно переглянулись. Едва успел Сумру скрыться

за дверью, как Миана от радости перекувыркнулся несколько раз.

— Теперь нам нечего опасаться! — воскликнул он. — Если „всевидящий" Сумру не узнал в Андре европейца, так никто другой и подавно не узнает!

Когда смерклось, под портиками храма раздался громкий барабанный бой, и вскоре толпы народа заполнили обширный чаори.

Храмы индусов разделяются на две равные половины: первая, называемая чаори, состоит из обширной паперти, каменная крыша которой покоится на массивных колоннах, здесь собираются правоверные. Другая половина, самое святилище, состоит из массивного здания с высоким каменным

шпицем, оно соединено с первой половиной широкою дверью.

Когда народ собрался в чаори, широкие двери открылись, и глазам правоверных при ярком свете представилась увенчанная гирляндами грозная богиня, многочисленные руки которой, казалось, находились в движении.

Народ встретил появление божества ликующими криками и осыпал его благоухающими цветами. Раздались звуки цимбал — и богомольцы

набожно завыли. В это время перед алтарем показался прекрасный юноша. На голове его красовалась золотая тиара, на руках сверкали браслеты,

а голая грудь, увешанная драгоценными ожерельями, резко выделялась своей ослепительной белизной на ярко-красной ткани, охватывавшей его

стройный стан. В одной руке он держал золотой жезл, в другой — флейту из слоновой кости.

Безучастно простер он свой жезл над обомлевшей толпой, очарованной его появлением, и затем, обратившись к идолу, ударил его сильнее, чем

следовало, своим жезлом. Как бы оскорбившись этим святотатством, богиня грозно зашевелила многочисленными руками и на каждой из них по-

казалось по большой змее, спустившись, они окружили юношу со всех сторон. Не смущаясь грозным кругом, Андре поднес к губам флейту,

при первых звуках ее змеи высоко подняли головы и мерно закачались перед идолом. В заключение Андре схватил самую большую змею, поднял ее высоко над толпой и обвил ею шею грозной богини.

Восторгу народа не было границ.

— Уа! уа! Шавах! шавах! Это сам Кришна! — раздались со всех сторон восторженные крики правоверных. Обратившись снова к народу, Андре

повелительно простер над ним жезл — и все богомольцы распростерлись перед ним. Когда же они поднялись, полубог исчез.

Андре вернулся в отведенное им помещение и застал там в сборе всех браминов храма, встретивших его громкими похвалами.

— Вероятно, великий Магадева коснулся чела твоего, юный Андре! — произнес Сумру, главный брамин, поднимаясь навстречу юноше. — Простой

нат не мог бы произвести такого глубокого впечатления на правоверных. Останься у нас, очистись в светлых водах Тривеки — и тебя ожидает светлая

Андре схватил самую большую змею и обвил ею шею грозной богини

будущность: окруженный почетом, ты проведешь жизнь в священном сане под сводами этого храма.

— Нечистый нат недостоин такой чести! — возразил Андре. — К тому же мой отец Мали стар, кто будет заботиться о нем, если я его покину?

Мой долг следовать по его пятам, подобно собаке, некогда последовавшей за великим Панду в самый ад.

Брамины были поражены мудрым ответом юноши и вполне одобрили его.

— Ты награжден сокровищем, — обратился Сумру к Мали, — и я не хочу отнимать его у тебя.

Иди с миром, и возьми на дорогу две золотые рупии, назначенные тебе самой богиней. Тебе же, Андре, я дарю медный перстень с трезубцем.

С этим талисманом ты всегда найдешь себе приют и помощь в храмах красной Кали.

Великий брамин махнул рукою в знак прощания, и друзья наши вышли из храма, где вскоре должно было начаться ночное богослужение, к которому не допускались непосвященные.

— На рассвете мы отправимся в путь, — сказал Мали, — теперь же поищем себе место для отдыха подальше от этой шумной толпы. Ты сегодня одержал важную победу, саиб, — обратился он к Андре: —перстень Сумру послужит тебе надежной защитой против всяких подозрений.

ГЛАВА X

ГИМАЛАЙСКИЕ ТЕРАИ

Природа Тераи. — Опасение. — Родина Мианы. —

Первый привал. — Дикая охота. — Пантера. —

Мирное утро

Тераи — единственная в своем роде местность в мире. Даже путешественник, побывавший в девственных лесах по реке Амазонке или топором пролагавший себе путь по непроходимым саваннам Гвианы, и тот не может составить себе понятия о страшных Гималайских болотах. Отделяя

плодородные равнины Ганга от подножия Гималайских гор, они тянутся от берегов реки Сетледжа до самой Брамапутры на протяжении нескольких тысяч верст.

Величественная горная цепь, достигающая восьми верст вышины, защищает Тераи от северных ветров, вследствие чего эта обширная

местность вечно находится под влиянием раскаленных лучей солнца. Тераи, несомненно, превратились бы в бесплодную пустыню, если бы беспрерывно не заливались многочисленными потоками, катящими свои воды с огромных ледников соседних высочайших гор. Влажная почва Тераи, раскаленная тропическим солнцем, покрыта роскошною растительностью.

Из влажных недр поднимаются исполинские деревья, лиственные своды которых достигают такой высоты, о которой не смели даже и мечтать

смелые зодчие наших базилик.

С могучих сучьев спускается множество волокон, или воздушных корней, которые, достигнув земли, укрепляются в ней и, в свою очередь, образуют причудливый ряд тонких колонн, поддерживающих могучие сучья исполина-отца.

Эти воздушные лиственные здания украшены тысячами лиан, причудливо вьющихся по стройным колоннам, за которые цепляется бесчисленное

множество разных орхидей с блестящими венчиками. Рядом с этими великанами поднимаются из влажной земли на сто футов в вышину густые

ряды бамбука, тонкие вершины которого ниспадают в виде роскошных снопов. Наконец, всюду, на всех ручьях и тинистых болотах, цветут во

всей красе священные лотосы, украшенные нежными розоватыми лепестками, и золотистые ирисы

рядом с несметным числом других цветов, покрывающих топкие берега и откосы.

В этих недоступных человеку лесах царит не менее могучий мир животных. Королевский тигр,

леопард и пантера оспаривают друг у друга антилопу или оленя, не отваживаясь, однако, нападать на буйвола и опасного вепря. Огромные стада слонов пролагают себе путь через чащи бамбука и с наслаждением погружаются в теплые стоячие воды, изгоняя из них испуганных шумом крокодилов и алигаторов.

На деревьях царит такая же кипучая жизнь: тысячи обезьян суетятся на сучьях — чернощекие лангуры, рыжие генаны, арлекины, а среди темной

листвы мелькает множество птиц с золотистым и серебристым оперением— трусливые павлины, крикливые попугаи и другие птицы, оглашающие

дремучий лес своим резким, нестройным криком.

По мшистым вековым стволам ползают: страшный питон, черная кобра, коралловая змея и сотни других ползучих гадов. Наконец, в раскаленном

черноземе копошится несметное число скорпионов, тысяченожек, сороконожек и огромных пауков.

Но тигры, носороги, удавы и скорпионы — ничто в сравнении с малярией, этим страшным врагом, ожидающим человека в гималайских Тераи. Под

этим непроницаемым лиственным сводом, где незаметно ни малейшего движения воздуха, температура доходит до 60 градусов и насыщена вредными испарениями, выделяемыми ядовитыми растениями. Эта атмосфера убийственна для европейца, ему достаточно пробыть в ней несколько часов, чтобы почувствовать ее гибельное действие.

Индусы легче переносят малярию, но и они часто гибнут от нее.

Здесь человек напрасно пытался бороться с природой. Соблазнившись необычайным плодороднем почвы, он изгнал отсюда диких зверей,

истребил пресмыкающихся и построил прекрасные города и дворцы на месте, где некогда возвышался дремучий, непроходимый лес. Но малярия

победила его и изгнала из своих владений, и теперь лишь одни опустелые города и заброшенные дворцы свидетельствуют о бесплодных попытках

человека селиться в этих грозных лесах.

Только мечисы, полудикое племя, бродят голые по этим дремучим дебрям, находясь в постоянной борьбе с природой и хищными зверями.

Такова была страна, которую нужно было пройти Мали и его юным спутникам, и таковы были страшные, многочисленные враги, с которыми

им предстояло бороться.

На третьи сутки по выходе из Нандапура, наши друзья достигли этих опасных лесов, за которыми сверкали снежные вершины Гималайских

хребтов. Раньше, чем вступить в Тераи, Мали счел необходимым предупредить Андре о предстоящих опасностях, и в заключение сказал ему:

— Если у тебя не хватит мужества, нам еще не поздно вернуться.

— Нет ли другого пути?— спросил юноша.

— Нет, Андре, — отвечал Мали. — В Нандапуре я узнал, что инсургенты уже господствуют на востоке, на юге и на западе и что на севере только

Тераи не заняты ими. Впрочем, в одежде ната ты неузнаваем, и если хочешь, мы можем спокойно выждать здесь, пока кончится эта страшная борьба.

— Ты сам, кажется, оробел! — воскликнул Андре. — Ты боишься итти через Тераи.

— Нисколько, — возразил старик. — Тераи не страшат меня и Миану. Мы не в первый раз идем

этим путем, а ради тебя готовы итти навстречу

и не таким опасностям.

— Так неужели я отступлю! — воскликнул юноша, обидевшись. — Вы готовы ради меня встретить любую опасность и хотите, чтобы я, сложа руки,

смотрел отсюда на эти белые вершины, у подножия которых меня и моих близких, может быть, ждет свобода! Нет, Мали! нет! Идем скорее вперед! Я докажу тебе, что европеец так же мало боится тигров, как и индус!

Мали с улыбкой обнял юношу. Он ожидал от него такого ответа и высказал свои мнимые опасения лишь с целью еще более возбудить мужество своего юного друга.

Несколько времени спустя наши друзья уже шли глухим лесом, по индийскому обычаю, гуськом, по узкой тропе, протоптанной слонами.

Андре был поражен видом чудесной растительности, окружавшей их со всех сторон, и в восторге громко делился с Мианой своими впечатлениями.

— Это пустяки! — воскликнул Миана, заметив, что Андре в изумлении остановился перед исполинской смоковницей, бесчисленные воздушные

корни которой, спускаясь на землю, придавали ей вид причудливого здания, — это пустяки, вот на моей родине ты увидишь такие деревья, в

сравнении с которыми эти лишь тонкие прутья.

— Я вижу, ты очень гордишься своей родиной, — засмеялся Андре. — Мы, значит, побываем и на твоей родине?

— Без сомнения. Впрочем, я не знаю, наверно, где я родился. Мне известно только, что мой

отец был нат и славился своею ловкостью в метании оружия. Хотя я был еще очень мал, но, как теперь, помню, с каким искусством он бросал и

ловил сабли и кинжалы. Наша лачужка находилась у самых ворот в Муссури, но мы редко бывали дома и большую часть года скитались по

ярмаркам. В то время, как отец мой показывал свои фокусы, мои сестры танцовали под музыку матери, игравшей на тамтаме. Едва мне минуло

два года, мне дали обезьяну, с которой я не мало потешил народ. Однажды мы отправились на знаменитую ярмарку в Гардвар. Там воды Ганга

обладают целебной силой. В том году в Гардваре собралось более двух сот тысяч человек, жаждущих исцеления, несметные толпы народы тесни-

лись в этой узкой речной долине. Мой отец был очень доволен, потому что дела наши шли прекрасно. Вдруг там разразилась холера, и в несколько дней от нее погибла половина всего народа, в том числе все мои родные.

— Да, 1848 год был ужасен, — заметил Мали.— В одном Гардваре умерло от холеры около 100.000 человек, а затем этот страшный бич распространился по всей Индии и в течение трех месяцев унес три миллиона жертв.

— Помню, — заметил Андре, — отец рассказывал мне, что эта болезнь распространилась даже по всей Европе и произвела там также страшные

опустошения.

— Я осиротел шести лет, — продолжал рассказывать Миана. — Никто не обращал на меня внимания, и я наверно погиб бы от голода и страха, если

бы надо мной не сжалился добрый человек. Заметив, что я одиноко блуждаю по долине, он расспросил меня, узнал о моем несчастии и увел меня с со-

бою. То был Мали, который с тех пор, как отец, постоянно заботится обо мне.

— Мали! Мали! — воскликнул Андре, пожимая старику руку. — Как же ты мог нам в Гандапуре сказать, что ты прожил век свой, не сделав никому добра!

— Дети мои, — сказал старый заклинатель, тронутый словами юношей, но желавший из скромности переменить разговор, — выслушайте мой совет. Если кто-нибудь из вас заблудится в этих темных лесах, что весьма возможно, — то помните,

что вам следует итти на северо-запад, чтобы выбраться из них. Каждый из вас имеет при себе запасы, значит, может продержаться некоторое

время без посторонней помощи.

Путники подвигались вперед с большим трудом. Они нередко встречали непреодолимые препятствия и вынуждены были возвращаться далеко

назад, чтобы иным путем пробраться вперед в том же направлении. Иногда им приходилось по самые колени ступать по жидкой грязи, при чем

Андре не раз содрогался при виде отвратительных насекомых, кишевших около его голых ног.

За час до заката Мали подал знак остановиться.

— Теперь нам придется итти только днем, во время зноя, — сказал он, — в это время не так опасны дикие звери, тогда как ночью, после заката солнца, мы не могли бы ступить шагу по этому дремучему лесу. Для ночлега мы должны выбирать высокие деревья — это предохранит нас от укуса ядовитых змей, но не от пантер, которые легко взбираются на любую высоту. Чтобы

обеспечить себя от пантер, мы должны развести у дерева костер и поддерживать его всю ночь.

Мали выбрал для ночлега огромное фиговое дерево, близ свежего ручья, журчавшего на краю небольшой поляны. Юноши развели костер у под-

ножия дерева и собрали кучу хвороста про запас, утолив голод скромным ужином, путники взобрались на дерево и расположились отдыхать на

толстых сучьях. Едва успели они кончить все приготовления, как солнце скрылось за горизонтом, и весь лес мгновенно погрузился в мрак,

заставивший тотчас умолкнуть крикливых попугаев.

Первые часы ночи прошли спокойно. Костер ярко пылал, и ничто не нарушало тишины леса.

Вдруг из глубины леса раздался страшный рев, в ответ на который тотчас со всех сторон послышался такой же дикий рев. Андре приподнялся,

с ужасом прислушиваясь к адскому концерту, с которым слились резкие крики испуганных павлинов.

— Тигры охотятся, — заметил Миана, также проснувшийся от рева. — Должно быть, они напали на след большого животного и собираются сообща овладеть жертвой.

— Разве тигры охотятся сообща? — спросил Андре.

— Обыкновенно они охотятся в одиночку, — ответил Миана, — а иногда и целой семьей. При недостатке добычи они сообща нападают на больших зверей, которых не могут одолеть в одиночку.

— Таким образом тигры, — заметил Мали, — эти трусливые животные, побеждают не только слона, но и носорога.

Тигры с ревом приближались к поляне. Повидимому, борьба уже началась, потому что с бешеным воем тигров сливались глухое рычание и

тяжелое фырканье, походившее на трубные звуки.

— Это слон! — воскликнул Миана. — Должно быть, он отстал от своего стада и подвергся нападению тигров.

Вдруг вблизи раздался ужасный треск: казалось, что деревья ломаются и вырываются из земли с корнями, земля задрожала от тяжелого

топота, — и на поляну выскочил огромный слон, преследуемый десятью тиграми. Одни из них смело бежали рядом с преследуемой жертвой,

между тем как другие уже успели вцепиться в нее своими острыми зубами и когтями. Подобно молнии, пронеслось испуганное животное мимо

пылавшего костра, который на минуту осветил это страшное зрелище, затем оно исчезло во мраке леса, в сопровождении своры кровожадных

хищников.

С бьющимся сердцем прислушивались путники к удаляющемуся топоту, но вскоре рев и вой усилился, земля дрогнула от падения тяжелого

животного, и хищники с остервенением заспорили о богатой добыче.

— Бедный слон! — воскликнул Андре.

— Да, жаль его, — заметил Мали, — но благодаря ему, мы спокойно проведем ночь. Зверям хватит, чем угоститься, и они не потревожат нас.

Ты, Миана, спишь чутко, наблюдай за костром, если он потухнет, мы погибли.

Опасения были напрасны, высокая груда хворосту пылала ярким пламенем, и вскоре путники наши снова заснули.

Андре заснул тревожным сном, несмотря на усталость, смыкавшую ему глаза, он часто просыпался и прислушивался ко всякому шуму, нарушавшему тишину леса. Невдалеке слышалось злобное рычание хищников, терзавших слона, по временам в лесу раздавался зловещий треск, и через

освещенную костром поляну стрелою проносились олень или дикий кабан, преследуемый пантерой.

При каждом новом шуме Андре вздрагивал, и первым долгом спешил убедиться в том, горит ли костер, затем снова засыпал. Около полуночи ему

послышалось сквозь сон глухое мяуканье, раздававшееся совсем около него. Он быстро приподнялся: кругом царил непроницаемый мрак, и на

потухшем костре сверкала лишь груда раскаленных углей. Вне себя от страха, юноша стал пытливо отыскивать глазами врага и вскоре увидал

вблизи два огненных зрачка, неподвижно устремленных на него.

— Миана, Миана, — прошептал Андре дрожажим голосом, — костер потух! Тигр здесь!

Молодой индус тотчас тихо спустился с дерева, осторожно приблизился к костру и, подняв непотухшую еще головню, с силою метко бросил

ее в голову подкрадывавшегося врага. Головня попала зверю между глаз, он заревел и поспешно скрылся в лесу.

— Другой раз не будешь беспокоить нас! — заметил смеясь Миана, глядя вслед убегавшему хищнику, и, подбавив в костер топлива, молодой

индус поспешил снова взобраться на дерево. — То была только пантера, — сказал он Андре. — Глаза тигра горят ночью, как раскаленные уголья,

между тем как глаза пантеры сверкают подобно оправленному в золото опалу. Хорошо, что ты разбудил меня: она выждала бы, когда костер

совсем потухнет, взобралась бы на дерево — и тогда мне бы несдобровать.

Миама поднял головню и бросил ее в тигра

— Почему ты думаешь, что выбор ее остановился бы на тебе? — спросил Андре.

— Тебя она ни в коем случае не избрала бы!— засмеялся Миана. — Все знают, что тигры предпочитают коричневое мясо белому, а между мною

и Мали выбор, конечно, был бы не труден.

Миана был прав. В Азии не раз приходилось наблюдать, что тигры выбирают свои жертвы из туземцев, но за отсутствием их, не пренебрегают

и европейцами.

Эта ночь показалась Андре бесконечной, так как он больше не мог заснуть. Наконец, мрак рассеялся, и свет стал проникать в лесную чащу.

Хищные звери поспешили скрыться в свои логовища, и в лесу воцарилась невозмутимая тишина, внезапно сменившая страшные ночные шумы. Но

едва первые лучи солнца озолотили вершины деревьев, как раздалось громкое „гу! гу"! обезьян - лангуров и вслед затем весь лес вдруг огласился

веселым щебетаньем и криками пернатых обитателей, приветствовавших восход дневного светила.

Встряхнув свои яркие перья, павлины с резким криком спустились на лужайку, со всех сторон слетались серебристые фазаны, красные петухи

джунглей и тысячи других пернатых, жаждавших освежиться у прозрачного ручья. Если бы теперь кто-нибудь взглянул на эту мирную картину леса,

он не поверил бы, что всего час тому назад на той же поляне разыгрывались кровавые сцены.

ГЛАВА XI

МЕРТВЫЙ ] ГОРОД

Волшебный дворец. — Пророчество. — Крокодилы. — Мертвый город. — Четвероногие жители

Едва взошло солнце, беглецы спустились с дерева, и после скудного завтрака отправились в путь. Мали и Миана, привычные к ночному

шуму леса, отлично воспользовались отдыхом, Андре, не спавший почти всю ночь, изнемогал от усталости.

Старый укротитель змей глядел на юношу с сожалением, но оставаться тут дольше было невозможно. Съестных припасов было мало, и всякое промедление могло дорого обойтись. Если бы путники в течение трех недель не успели выйти из Тераи, им пришлось бы рассчитывать только на дикие плоды, которые встречались далеко не часто. И они настойчиво шли вперед,

через лес, по несколько часов в день, держась северо-западного направления. Но вот, однажды впереди стало так светло, как будто бы лес пришел к концу.

Действительно, они вскоре вышли на опушку леса и очутились на берегу красивого озера, окруженного со всех сторон невысокими холмами.

Озеро это походило на большой пруд, сооруженный рукою человека. В находившейся вдали долине виднелась прямая линия длинной плотины,

через которую широкой лентой с шумом переливалась вода, а самая узкая часть озера была перерезана прекрасной дорогой, выложенной мрамором. Эго было, впрочем, не единственным доказательством, что здесь прежде были люди.

На берегах пруда причудливо отражались в воде очаровательные дворцы с зубчатыми террасами, мраморными куполами и галереями. В середине пруда поднималось обширное здание с высокими башнями по углам, увенчанное куполом, на котором блестел под лучами солнца золоченый трезубец. Вода, поднявшаяся выше своего первоначального уровня, наполовину затопила

нижние этажи этих сооружений, а могучая тропическая растительность прикрыла их зеленой пеленой. Массы цветущих лиан переплетались

между арками, а деревья, выросшие на террасах, придавали им вид висячих садов. Тысячи водяных птиц, белые пеликаны, распростершие широкие

крылья, и розовые фламинго, сидевшие на портиках, оживляли водную поверхность и длинную линию зданий.

' Отражаясь в прозрачном озере, которому окружающие леса придавали темный отблеск, все эти здания напоминали волшебную картину очарованныхили проклятых замков из „Тысячи и одной ночи".

Наши беглецы вскрикнули от изумления и остановились, как бы опасаясь, что все это шутка обманчивого миража.

— Если я не ошибаюсь, — сказал вдруг Мали,— этот пруд не что иное, как Джайя-Талао, озеро Победы, в таком случае за этими холмами находится город Амба.

— Город! — вскричал Андре. — Какое счастье!

Я могу спокойно уснуть эту ночь.

— Да, — ответил Мали, — я надеюсь, что город даст нам убежище, хотя в нем не больше жителей, чем в этих пустынных" дворцах. Я много

слышал о чудесах Амбы и Джайя-Талао, но мне никогда не приходилось видеть их. Можно пройти на расстоянии версты от них и не заподозрить

об их существовании.

— И все это навеки покинуто, — заметил Миана. — Неужели эти прекрасные дворцы никому не принадлежат?

— С тех пор, как последний брамин, бросив в это озеро прах последнего царя Амбы, произнес проклятие, никто не осмеливается приближаться

к этим местам. А между тем, есть предположение, что здесь хранятся неисчислимые сокровища.

— Что же случилось с Амбой? — прервал его Андре.

— Было время, когда Амба был одним из лучших украшений Индии. Мужественный народ Амбы отвоевал эти леса от тигров и змей, и

скоро руками его был построен здесь чудный город. Далеко раскинулись его великолепные поля, и народ Амбы сделался могущественнейшим

и богатейшим из всех народов. При входе в столицу находилась мрачная нездоровая долина, овладеть которой, повидимому, было невозможно.

Полузаглушенная тростником река перерезывала ее и заражала воздух миазмами. Народ Амбы вырубил леса, построил поперек реки плотину, ко-

торую вы видите там, и соорудил этот пруд, названный им озером Победы, — в память того, что он победил своим трудом мятежную природу.

Потом на острове этого пруда был построен величественный замок, о котором говорят вон те развалины. Посреди большой залы совета, занимавшей нижний этаж замка, был поставлен столб из черного мрамора, высотой в три фута. В народе Амба повторяли чьи-то пророческие слова:

„Когда воды озера покроют черный столб, Амба перестанет существовать".

При следующих поколениях поля расширились, и страна процветала. Им наследовали новые и новые поколения, которые видели, как прекрасна

страна, но они забыли о труде, потраченном предками на основание этогоблагополучия. Вместо того, чтобы вырубать леса и заграждать реки

плотинами, люди строили себе на возвышенности Амбы великолепные дворцы, блестящие золотом и драгоценными каменьями. В то время, как дворцы росли и базары были полны шелка и золота, —леса заполняли почву, каналы засорялись, воздух становился вредоносным. Спустя годы зло получило такую силу, что болотистые леса подступили к стенам города, и лихорадка уносила детей уже из колыбели. Скоро стало известно, что озеро Джайя-Талао поднимается. Воды его уже покрывали половину залы совета и омывали основание столба.

Вода все поднималась, и жители, видя исполнение пророчества, в ужасе бежали.

Настал, наконец, день, когда виден был только верх камня. Последний царь, Лев-Роз, умирал от лихорадки после беспутной жизни. По обычаю,

его снесли во дворец Красного Льва, уже наполовину затопленный водой, и там он скончался.

Его тело было торжественно сожжено на верхней террасе, и когда его родственники, в присутствии еще теплого праха его, спорили, кто из них дол-

жен занять его место, вдруг появился никому неведомый брамин.

— Пророчество исполнилось, — воскликнул он громовым голосом: — вода озера покрыла столб.

Нет больше Амбы!

Все присутствующие онемели от изумления.

Схватив урну с прахом Льва-Роз, брамин бросил ее в озеро, восклицая: — Проклятие! проклятие!

Толпа в ужасе разбежалась, не смея даже зайти в город. И с тех пор ни одна человеческая нога не попирала почву Амбы. Но, — прибавил Мали, — так как наше дело правое, то мы без боязни войдем в проклятый город, чтобы отыскать в нем убежище на одну ночь.

Беглецы смело направились по мраморной дороге, которая вела в город. Дорога эта, сделанная из огромных, обточенных веками камней

была в ширину около сотни футов и имела вид циклопического сооружения.

Андре, шедший по краю, чтобы лучше видеть затопленные дворцы, вдруг вскрикнул от ужаса и отскочил от воды: из нее показалась огромная

пасть с острыми зубами, а затем и длинное, зеленоватое, покрытое чешуею отвратительное тело огромного крокодила. Но Миана сильным ударом

палки по морде заставил чудовище тотчас же снова скрыться.

— Какая дерзость! — воскликнул он. — Если бы ты напал на нас в воде, твоей стихии,— другое дело, а то вздумал пугать нас на суше! Нет,

шалишь!

Крик Андре и восклицание Мианы, казалось, вывели из оцепенения всех чудовищ озера. Тотчас же оба края дороги во всю длину покрылись

угрожающими пастями. Казалось, пустынный город выслал своих драконов, чтобы уничтожить дерзких, осмелившихся нарушить его покой. Для

Мианы и Андре сначала казалось очень забавным раздавать палочные удары всем показывавшимся головам крокодилов. Но скоро число нападающих

настолько возросло, что и бесстрашный Мали должен был принять участие в битве. Положение сделалось опасным. Путникам нашим оставалось

пройти еще около сотни шагов, и им пришлось уже бороться не ради забавы, а для спасения жизни. Почуяв добычу, крокодилы мало-помалу

становились смелее, некоторые из них вылезли на дорогу и следовали за беглецами по пятам.

Путникам приходилось теперь защищаться со всех сторон, каждый неверный шаг мог им стоить жизни, и Мали, защищаясь, не переставал кричать:

— Не бойтесь, дети, эти гады трусливы: главное, не бегите, отступайте медленнее и избегайте скользких камней.

Путники, наконец, добрались до противоположного берега и могли считать себя в безопасности.

Вдруг Андре заметил, что потерял свой тумриль.

Это была важная утрата, и он очень опечалился.

Осматривая издали дорогу, он увидел, что инструмент валяется шагах в двадцати от него, но за крокодилами, расположившимся на дороге.

Как достать драгоценный инструмент?

— Постойте! я нашел способ,—закричал вдруг Миана. Сняв с плеча Ганумана, он показал ему рукой тумриль и сказал:

— Иди, Гануман, и принеси !

Гануман видел не один тумриль, но и крокодилов, и, повидимому, не склонен был повиноваться приказу. Но Миана настаивал, и послушное

животное, набравшись храбрости, прыгнуло на землю и побежало к дороге. Крокодилы приготовились его встретить. Подбежав к чудовищам,

обезьяна сделала прыжок мимо раскрытых пастей и очутилась по другую сторону от них. Пока она бежала за тумрилем, крокодилы стали шумно

поворачиваться, но это дело, вообще не легкое для них, усложнялось тем, что их было много.

Не успели они повернуться, как Гануман снова перепрыгнул через них, тумриль был спасен.

От берегов озера нашим путникам пришлось подняться на возвышенность. Посреди густой и могучей растительности они увидали расползшиеся

плиты старинной дороги и по ней скоро дошли до ворот, своды которых наполовину скрывались за деревьями. То были главные ворота Амбы.

Все здесь оставалось таким, как было когда-то: тяжелые створы на железных петлях стояли настежь и позволяли видеть в стороне караульню с

каменными скамейками, медными решетками и очагами. Можно было подумать, что еще вчера эти места были полны жизни и движения.

Старый „заклинатель" твердыми шагами вступил в пределы проклятого города, спутники его следовали за ним со страхом.

По другую сторону ворот росли во множестве высокие, могучие деревья, охватывавшие своими огромными корнями каменные обломки, един-

ственные остатки бывших тут некогда зданий.

Вскоре путники снова вышли на открытое место, и перед ними раскинулась великолепная панорама долины Амбы.

Представьте себе глубокий кратер, скаты которого покрыты густым и мрачным лесом, в середине 'зеленый конусообразный холм, служащий

пьедесталом для мраморного, волшебного блестящего дворца, вокруг холма — покинутый молчаливый город, в котором самые незначительные дома

похожи на дворцы, отражающие свои высокие причудливые фасады в темных водах озера. Высокие стены по краям кратера, вырезывающиеся

своими зубцами на синеве неба, казалось, разобщали город с остальным миром.

Молчаливые, неподвижные, смотрели беглецы на это зрелище, как бы спрашивая себя, не есть ли все это мираж, вызванный тяжелой атмосферой

леса. Особенно поразил их, как сверхъестественное видение, один гигантский дворец: купола, крытые пластинками золота и голубой эмалью, мраморные

башенки, отливающие желтизной слоновой кости, золоченые балконы, висящие над пропастями — это был очаровательный замок из сказок

Шехерезады.

По тропинке, круто спускавшейся в долину, наши путешественники вскоре пришли к городскому пруду, на берегах его обремененные плодами деревья, остатки бывших садов, склоняли над водой свои ветви.

Друзья наши остановились в саду, чтобы поесть плодов и напиться. Они смотрели на город, дома которого начинались за прудом. Мертвая тишина

царила над долиной: ни одного живого существа не показывалось на земле, ни одной птицы в воздухе, ни одного чудовища в воде.

Андре и Миану охватил непонятный страх, они почти жалели, что покинули темный лес. Там, по крайней мере, была жизнь, хотя и полная опасности,— между тем как здесь смерть поразила все живые существа и, казалось, угрожала дерзкому, осмелившемуся возмутить покой ее владений.

Путники вошли в пустынный город. Вокруг них поднимались высокие фасады с резными арками и монументальными дверями. Сквозь открытые двери, створы которых были уничтожены временем, можно было видеть обширные залы, носившие следы былого великолепия. Во многих местах

обширные кучи мусора, покрытые густою, роскошною растительностью, указывали место базаров и непрочных построек нищеты.

Но вот, среди темной зелени манговых и других деревьев снова показались ряды мрачных арок,

высокие, резные фронтоны и длинные колоннады величественных дворцов. Нигде природа не соединялась так грациозно с созданиями человека. Предоставленная самой себе, она покрыла стены лианами и цветами, расположила тенистые сады во дворах и украсила кактусами мраморные ограды террас.

Проходя по мощенным улицам, наши путники испытывали чувство тихой грусти, какой не вызывают голые и печальные развалины: здесь солнце,

скользя между ветвями, придавало теплый и мягкий оттенок этой смеси зелени и обделанных камней. По тропам, скрытым листвой, беглецы про-

шли к небольшим прудам, окруженным портиками и отражавшим высокие каменные шпицы великолепных храмов.

Эти священные здания, построенные исключительно из камня, избежали общего разрушения.

Их мраморные ступени носили еще многочисленные следы ног, попиравших их, а на алтарях бесстрастно царили идолы, перед которыми некогда

повергалась ниц набожная толпа. Некоторые из храмов отличались необыкновенной роскошью, и в нишах их блестели еще золотые и серебряные сосуды.

Мали задумал сначала расположиться на ночь в одном из храмов, но дети горели желанием посмотреть волшебный царский дворец.

— Хорошо,— сказал старый заклинатель змей,— пойдемте во дворец, я и сам не прочь видеть великолепие жилища царей Амбы, о котором сохранилось столько преданий.

Дворец стоял на вершине холма, в самой середине узкой долины. К нему, возвышаясь над прудом, вела вокруг холма дорога со ступенями, высеченными в скале. На уступах расположено было несколько ворот, защищавших когда-то эту дорогу,

но теперь они стояли открытые настежь. Когда наши путники приблизились ко входу с монументальной аркой, Миана внезапно вскрикнул:

— Смотрите, смотрите, — дворец обитаем!

И в самом деле, к великому ужасу смелых посетителей, множество голов показались в амбразурах, повидимому, среди таинственных защитников

царило большое волнение, поднялась беготня, казалось, что они занимают места для битвы, — и вскоре террасы и окна дворца наполнились народом.

Испуганные путешественники стремительно повернули назад, как вдруг услышали продолжительное — „гу! гу!", —тотчас же повторенное тысячами хриплых голосов. Гануман, сидевший на плече хозяина, ответил таким же криком.

— Это обезьяны-лангуры! — вскричал Миана.

— Очень возможно, — сказал Мали,— что это в самом деле лангуры, расположившиеся в пустом дворце. Однако, нам не следует рисковать.

— А эти обезьяны опасны?— спросил Андре.

— Нет, саиб, — ответил Мали, — это добрые и безобидные животные, но когда их много, они не боятся врагов. Вы знаете, конечно, что они живут

племенами, повинуясь одному начальнику, который ими предводительствует и управляет. Когда место, в котором они живут, перестает давать им доста-

точно средств к жизни, они целым племенем переселяются в другое место, сражаются с племенами, более слабыми, и прогоняют их. Племя, которое живет во дворце, вероятно, владеет им с тех пор, как люди оставили его, сады питают их плодами. Обезьяны, вообще, любят занимать оставлен-

ные жилища. Во всяком случае, нам лучше отказаться от осмотра дворца: обезьяны вряд ли пустят нас туда.

— Я придумал нечто, — сказал Миана после недолгого раздумья. —Хоть я и умею дрессировать обезьян, но этих так скоро не выучишь. Зато Гануман понимает, что я говорю ему, — мы это видели сегодня утром. Так вот, я пошлю его одного к лангурам, он объяснит им, что мы хорошие люди и не сделаем им зла, и они нас пустят.

— Все это очень остроумно,— возразил Мали,— но я сомневаюсь, чтобы Гануману удалось так легко объяснить им наши намерения.

— Не знаю, что он скажет своим сородичам,— сказал Миана, немножко обиженный, — но я уверен, что его поймут.

— Попытайся, увидим, — сказал старик.

Миана посадил перед собою обезьяну, и глядя ей прямо в глаза, стал с нею тихо говорить. Затем, поднявшись, он показал ей на своих товарищей, потом на обезьян на стене и, хлопнув ладонями, крикнул ей: — „Иди!"

Гануман постоял немного, посмотрел своими умными глазами на Мали и Андре, как бы упрекая их за недоверие, и затем, не колеблясь, побежал

ко входу во дворец. Обезьяны, сначала с любопытством смотревшие на посланника, огромной толпой выбежали к нему на встречу на крыльцо.

Наши путники услышали крики и как бы брань, походившую на шум людской толпы, затем обезьяны вместе с Гануманом скрылись во дворце.

Прошло несколько минут. Миагіа начал уже беспокоиться об участи своего любимца, но вдруг снова поднялся шум, и толпа обезьян опять по-

явилась. Вскоре Гануман прибежал назад в сопровождении двух больших обезьян, которые застенчиво остановились на половине дороги, сделав

несколько прыжков, он ловко перевернулся два раза, что Мианой было истолковано следующим образом: — нам можно войти.

Мали усмехнулся, увидав такое доверие мальчика к обезьяне, и сказал:

— В таком случае идем! Но смотрите, будьте благоразумны!— и три путника пошли за Гануманом ко дворцу. При их приближении обезьяны

сторонились, не обнаруживая ни боязни, ни враждебных намерений. Друзья наши твердым шагом вошли в двери и очутились на обширном дворе

по истине чудесного вида. С трех сторон простирались длинные правильные фасады строгой архитектуры, между тем как четвертая сторона была

прикрыта мраморной террасой с сооружениями необычайной красоты. Два из них принадлежат к лучшим произведениям искусства во всем мире:

одно — зал, образуемый ста яшмовыми колоннами, поддерживающими золотой потолок, другое — прекрасный портал из мозаики, получивший на-

звание „Чудесных ворот". Обширное крыльцо ведет на эту террасу из первого двора, который наши путники перешли с Гануманом в сопровождении толпы кривлявшихся обезьян.

Входя в этот двор, наши друзья увидели сидящую на крыше одного из павильонов старую, седую обезьяну, окруженную несколькими большими обезьянами. Узнав в этой персоне начальника племени, Мали с уважением отвесил ей низкий поклон и сказал:

— Ведомые Гануманом, мы осмелились проникнуть в твои владения. Не думай, однако, что мы желаем дерзко овладеть сокровищами, находящимися под твоей охраной. Эти молодые люди хотели только полюбоваться чудесами дворца.

Позволь нам провести эту ночь под твоим могучим покровительством.

Старый вождь внимательно посмотрел на Мали и его спутников, но, повидимому, не понял красивой речи „заклинателя". Когда тот кон-

чил, он поднялся не торопясь, дружелюбно помахал своим длинным хвостом, потом медленными шагами ушел на крышу павильона и исчез

за изгибом карниза. И тотчас же,— как будто поведение вождя было условным знаком, — толпа обезьян, державшаяся в почтительном отдалении,

ворвалась во двор и окружила наших друзей.

По ужимкам и веселым прыжкам четвероруких, было ясно, что намерения их дружественны.

Гануман, смотревший гордо и самоуверенно, казалось, показывал людей своим новым друзьям, вероятно, он объяснил им, кто эти странные

существа, имеющие такое сходство с благородным племенем обезьян.

Мали с уважением отвесил ей низкий поклон

Путешественники, с своей стороны, с интересом смотрели на любопытный маленький мир.

Андре особенно забавляли детеныши, более смелые, чем взрослые, они цеплялись за его платье и шалили с ним. Матери, с малютками на руках,

боязливо держались поодаль от .чужеземцев".

Пока Мали занялся отыскиванием удобного помещения для ночлега, Андре и Миана отправились осматривать дворец в сопровождении своих новых

друзей.

Переступив „Чудесные ворота", они вошли во двор, середина которого была занята садом. Налево от сада возвышался великолепный, большой

павильон, перед нижним этажом которого находилась широкая веранда с резными арками. Войдя во внутрь, они очутились в обширной зале, украшенной мозаикой и инкрустациями из драгоценных камней, нефрита, агата, бирюзы, а также золота и маленьких зеркал. Трудно передать красоту

чудесной залы в тот момент, когда лучи солнца внезапно отразились на вделанных в стены кристаллах, засверкавших, подобно брильянтам, тысячами огней.

Верхний этаж павильона, куда затем вошли наши друзья, представлял собою прелестный мраморный киоск. С одной стороны его из больших,

выходивших на долину, окон, прикрытых мраморными решеточками, открывался удивительный по красоте вид, с другой — красивая терраса, осеняемая гранатовыми и апельсинными деревьями. Это был самый поэтический уголок, какой только можно себе представить, и молодые люди решили упросить Мали устроиться здесь на ночлег.

С другой стороны сада тянулась длинная линия дворцов, не менее первого поражавших красотой архитектуры и блестящим убранством. В одном из них стены были обшиты сандальным деревом, украшенным инкрустациями из слоновой кости и серебра, обширные покои перерезывались прекрасными каналами, изливавшими свои прозрачные воды в бассейны, дно и стены которых были выложены инкрустациями, изображавшими

рыб, водяные растения, лотосы и чудовища. Другие бассейны состояли из белого мрамора и окаймлялись ляпис-лазурью и зеленым серпантином

или украшались миниатюрами, изображавшими охоту, сражения, мифологические сцены. Одним словом, в каждом дворце было что посмотреть и чему подивиться.

Вечером наши путники устроились в мраморном киоске, куда обезьяны, следуя примеру Ганумана, нанесли им плодов из сада.

Настала ночь, и обитатели дворца удалились каждый в свое помещение. Ложась спать, друзья наши заметили, что на стенах расположилась многочисленная бдительная стража.

ГЛАВА XII

УРАГАН

Происхождение обезьян. — Поединок слонов. —

Ураган. — На бурной реке

На заре наших друзей разбудил веселый крик обитателей дворца Амбы, приветствовавших восход солнца громким „гу! гу!". Неумолимый Мали ре-

шил тотчас же выступить в путь. Андре и Миана наскоро выкупались в садовом пруде, в который впадал свежий ручеек, укрепленные ванной и хо-

рошо проведенной ночью, они поспешили взять свою ношу и догнать Мали. Они нашли его во дворе, где он благодарил вождя лангуров, который, однако, не обращал на него никакого внимания и хладнокровно ел превосходный апельсин.

Юноши, в свою очередь, приветствовали обезьяну, и затем все направились к воротам замка. Толпа обезьян, смотревшая на них с таким же любопытством, как и вчера, проводила их за ограду, а некоторые смельчаки даже до половины спуска.

— Можно подумать, что обезьяны лучше людей,— заметил Андре. — С тех пор, как я покинул отцовский дом, я еще не встречал людей, которых

можно было бы сравнить с этими гостеприимными лангурами.

— Разве ты не знаешь, что обезьяны были людьми? — сказал Миана.— Некогда они говорили,

как мы, но рассказывают, что однажды обезьяна прокралась в рай, где боги в то время обсуждали судьбу людей. Хитрое животное скрылось, и его не

могли найти. Тогда боги, для сохранения своей тайны, отняли у обезьяны дар слова или, по крайнеймере, сделали язык их непонятным для людей.

С тех пор обезьяны не говорят на нашем языке, но все-таки понимают нас.

Андре отнесся, конечно, с недоверием к словам Мианы, но не спорил с ним, зная его безграничную любовь к этим животным.

Путники снова прошли по молчаливым улицам мертвого города и достигли других ворот, за которыми начинался высокий девственный лес.

Несколько дней наши друзья бодро шли к северо-западу без всяких приключений. Ночи они проводили на деревьях, под которыми разводили

огонь, горевший до "самого утра. Андре уже свыкся с шумной, ночной жизнью леса, и если «е спал так глубоко, как его товарищи, то все-

таки успевал отдохнуть.

По мере того, как они подвигались к северу, характер местности менялся.

Стадо слотов внимательно следило за бешеной борьбой соперников

Леса становились доступнее, почва, не загроможденная кустарниками, значительно суше, а гигантские деревья, стоявшие более свободно, не представляли уже темного свода. Через просветы теперь иногда вид-

нелись высокие снежные вершины Гималаев, поднимавшиеся над покрытыми елью и пихтой горными хребтами — первыми предгорьями, которые, казалось, были всего в нескольких верстах от на-

ших путников.

Тем не менее, Мали держался все того же направления, и когда юные спутники спрашивали, почему они не идут теперь к горам, отвечал:

— Это опасно! Те горы населены племенами,

вожди которых с радостью выдадут нас Нана саибу. Как ни хорошо переодет Андре, все-таки нам не следует без пользы рисковать.

Действительно, наружность Андре совершенно изменилась, и в полуодетом дикаре с загоревшим от солнца телом никто не узнал бы теперь европейца.

Однажды, переходя небольшой болотистый лес,

путники были поражены страшным шумом, внезапно поднявшимся невдалеке от тропинки, по которой они шли. Слышались плеск воды и рев,

прерываемый глухими звуками, как будто тараном били в толстую дубовую дверь. Еще несколько шагов, и нашим друзьям представилась порази-

тельная сцена.

На соседнем болоте столпилось большое стадо слонов, следивших за бешеной борьбой двух великолепных самцов с длинными изогнутыми клыками, бившихся с необычайным ожесточением. Их лбы бешено сталкивались, клыки скрещивались, во все стороны летели от них брызги воды и болотной грязи. Один из гигантов видимо слабел и, казалось, искал глазами убежища. Вдруг он с таким остервенением бросился на противника, что тот, наполовину поднятый на воздух, едва не свалился, воспользовавшись этим замешательством, нападавший слон быстро повернулся и обратился в бегство. Мали и его спутники едва успели спрятаться в чащу, как по тропинке, подобно молнии, промелькнуло огромное животное, за которым тотчас же последовал победитель со всем стадом.

— Минутой позже, — сказал заклинатель, — и свирепые животные раздавили бы нас.

— Из-за чего они боролись?— спросил Андре.— Все слоны, которых а видел в зверинцах, были смирны и жили дружно между собой.

— Причина борьбы весьма простая, — ответил Мали.— Каждое стадо имеет своего предводителя, но владычество его не бесспорно. Когда он становится стар или слаб, какой-нибудь молодой и сильный слон вступает с ним в борьбу перед всем стадом, и завладев властью, изгоняет его.

С этого времени побежденный слон живет в лесах одиноким отверженцем, становится „пустынником", как называют таких слонов охотники. Пустынник, мрачный и злой, живет в открытой вражде с целым миром, он нападает на все, сражается с тиграми и носорогами, бросается на людей и в слепом бешенстве уничтожает даже кустарники в лесу.

Битва, при которой мы присутствовали, и есть ничто иное, как изгнание такого старого предводителя. Нужно сказать, что и домашние слоны не

всегда смирны и безобидны. Случается, что иной раз без всякой видимой причины они обнаруживают такие же воинственные наклонности, как и

их дикие собратья. Индийские царьки пользуются этими наклонностями и заставляют их сражаться либо между собою, либо с дикими зверями, а

иногда даже с людьми. Помню, при одном дворе мне пришлось присутствовать при борьбе двадцати слонов со львами, носорогами и буйволами.

Еще и теперь один магараджа содержит при своем дворе несколько боевых слонов и любит смотреть на подобные волнующие зрелища.

В этот вечер путники наши остановились на ночь в местности, по истине чудесной. Среди леса находилась круглая, цветущая поляна, пересекаемая светлым ручьем, ниспадавшим со скал красивым каскадом. Под самым каскадом был чистый бассейн, окаймленный сплошным зеленым газоном,

напоминавшим луг английского парка, банановое дерево— вековой гигант с тысячью колонн-отростков — простирало над его прозрачными водами свои

огромные ветви, между которыми переплетавшиеся лианы образовали над самою водою нечто вроде большого цветущего гамака, устланного листьями

и мхом. Молодые люди, проникнув в зелень, тотчас увидали его и расположились в нем в то время, как Мали устроился на широкой площадке,

образованной переплетавшимися ветвями. Там же поставлены были корзины со змеями и остальными вещами. Скудно поужинав, путники наши развели костер и расположились на ночь.

Около полуночи Андре приснилось, что он находится на большом корабле, привезшем его в Калькутту. Ему казалось, что он испытывает качку

на койке в своей каюте и слышит сквозь стены рев морских волн. Судно приближается к порту, завтра войдут в Ганг, скоро он увидит отца и Берту.

Вдруг ужасный грохот разбудил его. Страшный ветер потрясал лес, дождь лил потоками, огонь потух, и в страшной темноте то и дело сверкали

необычайно сильные молнии.

— Тайфун! — вскричал Миана, просыпаясь.

— Циклон, — сказал Андре, — мы пропали!

Нужно пожить в Индии, чтобы понимать, сколько ужаса и отчаяния в слове циклон. Никакое бедствие не сравнится с этим ужасным атмосферическим явлением, против которого бессильна вся природа. Воздушный столб, в своем ужасающем быстром вращении, увлекает все за собой:

вековые деревья, каменные дома,— ничто не может сопротивляться ему. Жертвы циклона считаются ежегодно сотнями тысяч. В одной только Бенгальской области в 1837 году в одну ночь погибло 136 до миллиона жителей, а в 1876 году 500 тысяч жертв было уничтожено в одно мгновение этим страшным ураганом.

Теперь ураган разразился над Тераи. Багровые молнии наполняли светом и грохотом мрачный лес, а порывы ветра гнули гигантские деревья, как

соломинки.

Мали из своего более надежного убежища звал юношей к себе, но они тщетно пытались несколько раз последовать его совету. Нужно было перелезть через узкое, открытое пространство по ветви, которая соединяла гамак со стволом дерева, а ветер был настолько силен, что мог бы унести их. Тихий бассейн преобразился в бурное озеро, затопившее всю поляну и омывавшее низ дерева, спуститься с которого было поэтому невозможно.

Между тем, положение юношей становилось опасным. Ураган с такой силой тряс лиановую сетку, что она могла ежеминутно разорваться.

При беспрерывном свете молний они видели старого Мали в безопасности на его площадке, на расстоянии нескольких аршин от себя.

Вдруг молния охватила весь ствол дерева, грянул ужасный гром, за ним последовал какой-то треск, и юноши почувствовали, что ветвь их отделяется от дерева и падает. Бессознательно прижались они друг к другу и приготовились к смерти.

Но, к великому изумлению их, они не погрузились в воду, огромная ветвь вместе с лиановым мешком, как плот, быстро помчалась по бушующему ручью.

— Мали! Мали! — закричали в ужасе юноши.

Но ответа не было. Да никакой голос человеческий не мог быть слышен среди этой борьбы стихий.

Между тем, плот, на котором они сидели, стрелою мчался в глубину леса то по узким оврагам с деревьями по. сторонам, то через скалистые пороги. Так прошло несколько часов. Гроза утихла, тучи стали расходиться, и юноши увидели, что начинался рассвет. Первое, что увидал Миана, была его обезьяна Гануман, забившаяся в лианы. Он нежно обнял ее, и потом беспокойно взглянул на небо.

— Какое несчастье! — вскричал он.— Нас несет к югу.

— Значит, мы скоро будем вне Тераи.

— Нам нужно скорее остановить наш плот,— ответил Миана. — Как только мы будем близко к берегу, нам следует ухватиться за нависшие над

водою сучья, так мы можем выбраться на землю.

К несчастию, плот мчался посередине потока, и молодые люди в течение долгих часов напрасно пытались подойти к берегу. Наконец, гигантское

дерево, опрокинутое бурей поперек потока, преградило им путь, и юноши быстро выскочили на берег по этому импровизированному мосту, вне себя

от радости, что спаслись от страшной опасности.

— Что же будет с Мали? — вскричал Андре.

— Я видел,— сказал Миана,— что когда молния ударила в дерево, он свалился в поток. Должно быть, он утонул.

— Не поискать ли нам его?— заметил Андре.

— Ты думаешь?— ответил Миана.— Нужно два дня, чтобы пройти к тому месту, откуда нас унес поток... Мали советовал нам итти все к северо-западу, пока мы не придем в Муссури.

— Правда, — сказал Андре, — нам необходимо как можно скорее уйти отсюда. Но если я не ошибаюсь, Мали считал, что нам остается еще

шесть или восемь дней пути, ты же говоришь, что поток отнес нас еще на два дня, значит, теперь нам нужно итти, по меньшей мере, дней десять. Чем же мы будем жить все это время?

У нас нет даже муки, чтобы спечь себе чапати.

— Мой Гануман нам поможет. Обезьяны легко находят себе пищу в этих лесах. Да вот, смотри, он уже сидит на ветви и собирается что-то есть.

Быть может, он уж нашел для нас завтрак.

Молодые люди побежали к дереву, на котором сидел Гануман, это было дикое манговое дерево, покрытое плодами, если и не такими сочными,

как превосходное бомбейское манго, то все же очень вкусными.

Беглецы утолили голод. Миана позвал к себе обезьяну, и они пустились в путь к северо-западу.

ГЛАВА XIII

У МЕЧИСОВ

Как Миана добыл огня. — Антилопы. —Дерево

мова. — В плену у мечисов. — Верный друг. —

Бегство

Падая от усталости, не имея другой пищи, кроме диких плодов, добываемых Гануманом, юноши к вечеру остановились на ночлег. Подходящее дерево было скоро найдено, и Миана принялся, по обыкновению, собирать сухие ветки и сносить их к дереву.

— Что ты делаешь?—спросил Андре с удивлением.

— Разве не видишь? Хочу развести огонь на ночь, — отвечал молодой индус. — Мы не можем обойтись без него. Смотри, вон на соседних де-

ревьях павлины: верный признак, что в лесу много тигров. Кроме того, сегодня днем я заметил в этом лесу следы их. Помоги мне скорей, ночь настанет быстро, и времени у нас мало.

— Но... Миана, ты забыл, что мы все потеряли, а спички и огниво остались у Мали.

— Я ничего не забыл, — возразил со смехом Миана, — и мне не нужно ни спичек, ни огнива, чтобы добыть огня. Вот ты увидишь.

Молодой индус взял кусок сухого дерева, потом отыскал по близости гладкий камень и, положив между ними пучок волокон от растения азедераша, принялся сильно тереть дерево о камень.

Вскоре в волокнах показался огонь, а секунду спустя, раздутое Мианой, вспыхнуло пламя и на дереве.

— Видишь,— сказал Миана,— это совсем не так трудно. Теперь живо спать, скоро начнется концерт.

Действительно, не прошло и часа, как рев,

поднявшийся со всех сторон в лесу, доказал, что Миана не ошибся. Андре не раз просыпался от шума, производимого дравшимися тиграми, что, впрочем, не помешало ему хорошо выспаться.

Рано утром юноши спустились с дерева, и на Ганумана возложена была обязанность отыскать завтрак. Но он нашел только горсть кислых терновых ягод.

Друзья наши собирались уже выступить в путь, полуголодные, как вдруг из-за кустов с шумом выскочила и пронеслась перед ними красивая черная антилопа.

-- Ах, если бы у меня было мое ружье! — вскричал Андре,— мы хорошо бы позавтракали.

Вместо ответа, Миана бросился бежать за животным и вскоре из кустарника позвал к себе товарища. Андре со всех ног бросился к нему, и каково же было его удивление, когда он увидел молодого индуса, наклонившегося над антилопой.

— Как тебе удалось убить ее, Миана? — спросил Андре.

— Не я убил ее, — ответил с живостью нат. — Когда она пробегала мимо нас, я заметил кровь на ее боках и догадался, что она смертельно ранена каким-нибудь зверем, вероятно, она вырвалась из его когтей, чтобы умереть спокойно в лесу. Когда я подбежал к ней, она уже лежала без движения. Отличный завтрак подают нам тигры! Этого мяса нам хватит на несколько

дней.

Молодой индус поднял антилопу на плечи и снес на лужайку, где на месте ночного костра еще тлели уголья. Антилопа тотчас же была очищена

и разрезана на части с помощью кинжалов, находившийся за поясом у юношей, и вскоре несколько вкусных кусков мяса уже жарились на раскаленных плоских камнях.

— Какой завтрак! — радостно вскричал Миана.

Юноши могли вполне утолить голод, хотя Андре и морщился, глотая на половину кровавое мясо без соли и хлеба. Окончив завтрак, они при-

крыли уголья зелеными ветвями, на которые разложили остальное мясо антилопы, и когда оно, благодаря густому дыму от ветвей, настолько про-

коптилось, что могло сохраниться на несколько дней, они завернули его в два пакета из листьев и отправились в путь.

Восемь дней шли они все в одном и том же направлении, останавливаясь только на ночь. Мясо антилопы быстро уменьшалось, а плоды встречались редко, и потому они спешили, насколько хватало сил,—тем более, что, как им казалось, они приближались к цели своего путешествия.

Действительно, природа страны постепенно изменялась. Они увидели снова перед собою снежные вершины Гималаев, болота попадались реже, леса

становились не столь густы, а местность разнообразнее и холмистее.

На восьмой день молодые путники достигли подошвы высокого холма, зеленые пологие склоны которого были покрыты великолепными деревьями,

расположенными правильно, как в парке.

Заметив эти деревья, Гануман тотчас спрыгнул с плеча Мианы, и бросившись к ближайшему дереву, с жадностью стал собирать и есть плоды,

лежавшие во множестве на земле.

— Мова! — вскричал Миана, бросившись также к плодам. Примеру его последовал и Андре.

Мова — прекрасное дерево с куполообразною темно-зеленою листвою и прямым толстым стволом, с правильными и красивыми ветвями, расположенными в виде канделябра. Для диких местностей Индии это дерево то же, что кокосовая пальма для берегов Индийского океана. Природа

снабдила его такими чудесными качествами, что оно одно доставляло первобытным обитателям индийских лесов все, чего народы более промышленные требовали от целого растительного царства. К концу февраля листья его внезапно опадают, совершенно обнажая дерево, и употребляются туземцами для самых разнообразных целей.

Несколько дней спустя, ветви мовы с изумительной быстротой покрываются массой цветов, похожих на круглые ягоды, расположенные букетами.

Это— манна ост-иидийских „джунглей" от большего или меньшего урожая мов зависит довольство или нищета в этих диких местностях. Их

бледно-желтый венчик представляет собою мясистую ягоду, величиною с виноград, созревая, он падает сам собою. Индусы ограничиваются тем,

что очищают кустарник вокруг дерева и затем каждый вечер собирают цветы, упавшие в течение дня. Этот дождь манны продолжается несколько недель. Из цветов-плодов мовы туземцы делают муку, хлеб, пироги и разные другие питательные блюда, вино, крепкую водку и, наконец, уксус. Как только цветы исчезают, листья вновь быстро покрывают дерево. В апреле появляются настоящие вкусные плоды, похожие на миндаль, из которых индусы делают пироги, простые и сладкие, также добывают съедобное масло, при чем выжимки дают прекрасный корм для буйволов. Из коры добываются волокна, из которых делаются грубые веревки, и, наконец, само дерево, легко раскалываемое, служит превосходным материалом для постройки хижин, так как его не портят черви и термиты. Словом, „мова" дает туземцу все, в чем он нуждается. Естественно, что дикие обитатели индийских лесов отчаянно защищают мову от всяких покушений. Индусы

равнин, в их борьбе с дикими племенами, стараются уничтожить их деревья, и там, где исчезает мова, исчезают дикие племена.

Угостившись бесценными цветами мовы, Андре и Миана взобрались на холм. Они увидели перед собой узкую долину, в глубине которой бурлила

река, направлявшаяся к северо-западу. Ее можно было проследить до плодоносной равнины, оканчивавшейся на горизонте зелеными склонами первых предгорий Гималаев.

— Ура! ура! — принялся кричать Миана в восхищении — Мы пришли.

— Куда пришли?— спросил Андре.

— Видишь там,— отвечал индус, — эту голубоватую остроконечную гору з зазубренной вершиной? От нее уже недалеко до Муссури. Через два дня мы будем там.

— Ах, если бы Мали был с нами и мог разделять нашу радость! — сказал Андре. — Вперед, Миана,— воскликнул он, — освободим скорее отца

и Берту!

Они поспешно спустились в долину, где уже начинало темнеть. Пришлось остановиться и искать убежища на ночь. Но в узком ущелье не было ничего, кроме молодых мов, слишком слабых, чтобы удержать на своих ветвях двух беглецов, а вокруг рос только колючий непроходимый кустарник. Гребень представлял собою острые скалы, повидимому, недоступные. Местами, на

склонах, образуемых этою линиею скал, можно было различать круглые кучи сухого кустарника, с виду похожие на огромные птичьи гнезда.

— Что это за кучи кустарников ? — спросил Андре. — Словно гнезда. В таких сооружениях могли бы спать только птицы.

Миана, между тем, с ужасом смотрел на таинственные сооружения.

— Бежим, бежим! — вскричал он вдруг. — Это не гнезда, а „пали", жилища жестоких горных дикарей „мечисов". Если они нас увидят, мы пропали.

Но бежать было уже поздно. В чаще кустарника внезапно раздались ужасные крики, и в одно мгновение юноши были окружены толпою воющих

дикарей, вооруженных бамбуковыми луками и стрелами, одежда их состояла из одной только повязки вокруг поясницы. Один из них, с орлиным

пером в густых волосах, очевидно начальник, подошел к беглецам с угрожающим видом.

— Кто вы такие? Что понудило вас добровольно броситься в когти смерти? — спросил он сурово.

— Предводитель!— отвечил Андре,— мы бедные нищие и идем на ярмарку в Гардвар. Мы шли с отцом этим лесом, как вдруг поднялась ужасная буря, разлучившая нас с ним.

— Довольно! — ответил дикарь грубо, — наш вождь будет судить вас. Следуйте за мной. А вы, — сказал он своим товарищам,— следите, чтобы эти

молодые собаки не улизнули в кустарник.

Толпа с пленниками направилась к одной из куч кустарника, привлекших внимание юношей.

Кустарник этот составлял круглую, в несколько аршин вышиною, толстую ограду с одним только узким входом, называемую дикарями Индии „паль".

Женщины и дети, такие же полунагие, как и мужчины, выбежали навстречу пленникам с громкими проклятиями, но воины окружили пленников

и не давали воющей толпе приблизиться к ним.

Пленников ввели через узкое отверстие во внутренность пали, середину которой занимал каменный дом грубой постройки, покрытый большими

аспидными плитами. Ночь уже настала, и перед входом дома горел костер, освещавший красноватым отблеском всю сцену. Перед огнем сидел

дикарь, скрестивши ноги, на какой-то скамье, покрытой циновкой из лиан. Он был одет, как и все, но пара толстых золотых браслет на руках,

обнаженная сабля, лежавшая передним рядом с луком и стрелами, и толпа дикарей, сидевших вокруг него на корточках, давала понять, что это

вождь мечисов.

— Кого ты привел, Муза?— спросил он суровым голосом начальника, сопровождавшего пленников.

— Бай!— ответил Муза, -это двое бродяг, они грабили сегодня утром твои плантации мовы, и мы схватили их в то время, как они собирались

бежать.

— Вот как!— сказал вождь, обращаясь к беглецам, — вы посмели грабить на моей земле! Не подозревал я у жителей долин такой дерзости.

Они оскорбляют Бая в самом его жилище! Видано ли это!

— Предводитель,— ответил Андре,— я уже говорил Музе, что мы не думали никому делать зла, пользуясь твоими плодами, мы полагали, что у них

нет хозяина.

— Узнаю лживый язык жителей долин! — гневно вскричал вождь. — Вы преследуете нас, как зверей, вы отняли у нас плодоносные долины, и

теперь хотите выгнать нас из этих мрачных гор, в которых произрастает мова, не дающая нам умереть с голоду! А когда попадаетесь в наши

когти, вы прикидываетесь невинными. Неужели выдумаете, что я забуду кровь, пролитую между нами? Ни один из вас не уходил живым из моих

рук. Через два дня настанет новолуние, и когда серебряный серп покажется на небе, кровь ваша прольется под ножом жреца к подножию священ-

ной мовы. Слышишь, Муза! — прибавил он, обратившись к вождю, —ты мне отвечаешь головою за этих собак. Уведи и стереги их.

Андре и Миану, бледного и дрожащего от ужаса, но все-таки держащего на руках обезьяну, вывели из паля, и через четверть часа, миновав

множество других палей, они очутились связанными в тюрьме.

Ни один индус не выходил живым из моих рук

Это был большой сарай из древесных стволов и бамбука, прислоненный одной стороной к горе, которая таким образом и была четвертой степной постройки. Спереди, между двумя стволами, оставалось пустое пространство, служившее дверью. Перед самым входом стояла

великолепная мова, вековой ствол которой поддерживал грубый каменный алтарь: место казни было перед самой тюрьмой.

Когда пленников вязали, испуганный Гануман бросился на крышу тюрьмы и затем исчез. Оставшись одни, юноши затосковали. Особенно опечалился Миана потерей обезьяны, так что Андре, несмотря на собственное горе, стал утешать его, он обещал на следующий день упросить вождя

помиловать их, посулив за себя хороший выкуп.

Но Миана был неутешен.

— Если мы и вырвемся отсюда, — говорил молодой индус, — кто возвратит мне моего Ганумана?

В это время тяжелая дверь сарая отворилась и вошел Муза, шатаясь, с горящей головешкой в руках. Очевидно, он угостился не в меру мововой

водкой. Он приблизился к пленникам и, глядя- на них мутным взглядом, пробормотал несколько раз:

— Бай сказал, что я отвечаю головой.

Потом он вышел, с шумом захлопнул дверь и присоединился к товарищам, пившим около огня водку.

— Видишь, — сказал Миана, — нас хорошо стерегут.

— Не очень - то, — ответил Андре. — Муза и теперь хмелен, а скоро будет мертвецки пьян.

Когда он отворил дверь, я заметил, что другие сторожа угостились не меньше его.

— О, если бы нам удалось развязать веревки!— пробормотал молодой индус.

— Да, но как?— возразил Андре. — Кинжалы у нас отобрали, а зубами не перегрызть эти крепкие путы. Притом, если Муза нас поймает, ничто

не спасет нас от гнева. Лучше подождать утра и попытаться умилостивить бая или, по крайней мере, возбудить в нем жадность.

Пока они шопотом разговаривали, перед сараем все затихло.

Андре с трудом подполз к двери, стараясь в щель рассмотреть, что сделалось с их стражею.

Случилось то, что он предвидел: дикари, пьяные, валялись на земле и спали. Но, видно, Музу и пьяного не оставляла забота: он спал навалившись

своим грузным телом на дверь тюрьмы. Бежать через нее, очевидно, было невозможно. Оставалисьь стены, но с трех сторон древесные стволы, пере-

плетенные бамбуком, представляли непоколебимую твердыню, с четвертой стороны возвышалась голая скала, а соломенная крыша была слишком высоко.

— Видишь, Миана, я был прав, — сказал печально Андре, бежать невозможно, остается надежда на жадность бая.

В это мгновение на крыше послышался легкий шорох, казалось, кто-то пытался разобрать солому.

Вдруг большой пучок ее был снят невидимой рукой, и через образовавшееся отверстие юноши увидели звездное небо.

— Андре-саиб, вы здесь ? — прошептал кто-то.

— Это Мали ! — вскрикнули дети, забыв об осторожности.

— Тише!— послышался снова голос. — Ни слова!

Дело идет о нашей жизни.

Этот крик действительно разбудил Музу, он старался приподняться, но снова упал на землю.

Минуту спустя в сарай спустилась через отверстие веревка, и старый Мали, с неожиданной для его лет ловкостью, спустился к пленникам.

В одно мгновение он перерезал связывавшие их путы и, молча обняв их, прошептал:

— Ни слова, скорее вон отсюда. Сначала ты, саиб.

Андре повиновался и по веревке поднялся на крышу. Вслед за ним взобрались Миана и Мали.

Мали вытянул за собою веревку на крышу, потом положил оторванную солому на место, прикрыв таким образом отверстие.

— Они не догадаются, каким путем мы улизнули, — сказал он шопотом, — а пока нас будут искать в долине, мы будем уже далеко в горах.

Над их головами поднималась отвесная стена, и тут опускалась с вершины ее веревка, по которой беглецы не замедлили взобраться наверх.

Мали опять вытащил за собою веревку, заботливо свернул ее и поспешил углубиться с юношами в лес. Вскоре беглецы подошли к дереву,

под которым Мали оставил свои корзины. Каково же было удивление его спутников, когда они там нашли и Ганумана.

— Я привязал тут твою обезьяну, чтобы она не побежала за мною и не выдала нас, — заметил Мали.

— Но каким образом она очутилась у тебя? — спросил в изумлении Миана.

— А ты, Мали, каким чудом явился к нам на помощь?— в свою очередь спросил Андре.

— Тише, тише! После узнаете, — остановил их старик.— Теперь нужно бежать, и скорее. Остается еще четыре часа до рассвета, и нам необходимо

уйти как можно дальше от преследователей. Днем мы выйдем в долину, где есть деревни,—я хорошо знаю эту страну— и мы спасены.

Муза, разбуженный первыми криками павлинов, заметил бегство пленников и, обезумев от гнева и страха перед угрожавшей ему участью, бросился

преследовать беглецов. В это время наши путники находились уже на границах Тераи и приветствовали криками радости восходящее солнце, первые лучи которого осветили перед их глазами зеленую, превосходно возделанную равнину, усеянную мирными деревнями. Молодые люди прыгали от радости и наперерыв обнимали старика, смотревшего на них с изумлением.

— Дорогой Мали!— говорил Андре, — смогу ли я когда-нибудь отплатить тебе за все, что ты для нас сделал? Скажи, как ты нашел нас?

— А как ты отыскал Ганумана? — спрашивал Миана, с любовью прижимая к себе свою обезьянку.

— Сядемте,—сказал укротитель змей, улыбаясь, —мы теперь вне опасности, а ноги мои больше ваших нуждаются в отдыхе. Вы увидите, что во всем этом нет ничего чудесного.

— С горем и ужасом видел я, как молния бросила вас в пенистый поток вместе с ветвью, на которой вы сидели, я считал вас погибшими.

Когда настал день, я с грустью спустился с моего дерева, взял один из узлов с провизией, корзину с Сапрани и другими змеями и отправился в путь.

Несколько часов я шел, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Наконец, убедившись, что вы погибли, я решил, что на мне лежит обязанность

исполнить твое дело, Андре, и попытаться отыскать и спасти твою сестру и отца.

— О, ты лучший из людей! — вскричал Андре.

— Я решил продолжать путь в Муссури. Семь дней шел я, как вдруг однажды утром, переходя лужайку, заметил под деревом следы огня.

Я осмотрел кругом землю и нашел следы на влажной земле. Смерив их, я убедился, что то были следы Андре-саиба. Рядом я нашел также

следы Мианы. Значит, вы оба спаслись во время ужасной катастрофы. Я пошел -по вашим следам, которых было много: отпечатки ног, сломанные

ветки, смятая трава, потухшие костры. Но мои старые ноги плохо поспевали за вами. Позавчера, я с радостью нашел потухший костер с теплыми

еще угольями, оставленный вами утром. Весь этот и следующий день я спешил за вами, повсюду встречая ваши свежие следы. Под вечер я под-

нялся на холм, и с вершины его увидел в глубине долины вас обоих, идущих по берегу ручья.

Я хотел закричать вам, но увидал вдруг, что дикари окружили вас и увели с собою. Я в отчаянии упал на землю. Мне известна жестокость мечисов,

я знал, что ничто не могло спасти вас от мучительной смерти. Поднявшись, я видел в сумерках, как вас увели к одной из палей, и решил спасти

вас каким бы то ни было способом или разделить вашу участь. Настала ночь. Бродя в кустах ощупью, наудачу, по возвышенности, находящейся

над палями, в надежде по доходившим до меня крикам узнать что-нибудь о вашем положении, я приблизился к месту, лежащему над вашей

тюрьмой. Тут я услышал шум в кустах, и вслед за тем какое-то мохнатое животное вскочило на мое плечо. Оправившись от испуга, я узнал Гану-

мана, и мне все стало ясно. Гануман показал мне дорогу к вашей тюрьме, и сидя над ней на скале, я слышал, как ваши сторожа со смехом рассказы-

вали о том, как вас захватили и к чему присудили.

Время было дорого. Я быстро обдумал план, привязал Ганумана, взял крепкую веревку, прикрепил ее к дереву, растущему на краю скалы, и спустился на крышу вашей тюрьмы. Здесь я обождал, чтобы дикари заснули. Остальное вы знаете...

Через три дня мы будем в Муссури!

ГЛАВА XIV

КАРАВАН-САРАЙ В МУССУРИ

Караван-сарай. — Рассказ о восстании. — Чайный

торговец. — Тин-то. — Пандарпурская невеста

Жители первой лежавшей на пути деревни очень удивились, когда узнали, что наши путники благополучно прошли страны Тераи и мечисов. Дикари эти некогда страшно опустошали долину частыми набегами. Добрые индусы

обласкали беглецов и наделили их съестными припасами.

Два дня спустя друзья наши перешли Ганг, представляющий собою в этих местах лишь не значительную речку, и вступили в Дера-Дун.

Долина эта— одна из самых прелестных и живописных в Индии. Климат здесь — вечная весна, но дикие звери водятся во множестве, особенно

славятся дерадунские тигры. Тем не менее, беглецы дошли без всяких приключений до Райпура, — деревни, лежащей у самой подошвы горы, на

которой расположен Муссури, отсюда ясно виднелись уже красивые здания города, окруженные великолепными садами.

До города оставался один переход. Андре был очень рад, когда они, наконец, вышли из деревни.

Дорога становилась все труднее и труднее, но от нетерпения он взбирался по откосам, чтобы сократить извилистый путь. В Муссури его ждет

свобода, спокойствие, там ему не придется бояться дикарей или тигров, там он может сбросить платье нищего и все принадлежности акробата.

Среди этих мыслей Андре вдруг вспомнил отца и сестру, которые находились еще в руках повстанцев. Сердце его сжалось, но, увидав подходивших спутников, он поспешил скрыть свои слезы.

— Не могу больше,—сказал Андре весело своему старому другу, — я устал. Мне следовало бы с большим уважением отнестись к Гималаям. Но

вы, друзья, поймете мое нетерпение: там, вверху, я, быть может, узнаю что-нибудь об отце и сестре.

— Конечно, -ответил Мали. — Кроме того, признайся, наша бездомная жизнь нищих тяжела для тебя, и тебе не терпится сбросить это рубище и

надеть платье вашей европейской касты.

— О, нет, уверяю тебя,— с живостью возразил Андре,— я совсем не хочу сделаться европейцем,

я останусь натом... на некоторое время еще, по крайнем мере. Я вам выскажу свою мысль. Благодаря вам обоим, я так вошел в мою роль, что

никто теперь не узнает меня.

— Конечно, нет,—ответил Мали.—Если брамин Сумру не узнал тебя, то другие и подавно не узнают.

— Так вот, — продолжал Андре, — так как это чуждое мне платье спасло меня, то, быть может, оно даст мне возможность спасти также отца и

Берту. В Муссури, как и в Ауде, я по-прежнему останусь сыном Мали. Мы постараемся собрать достоверные сведения о моих родных, потом

будем их отыскивать, и там, где я не мог бы пройти как европеец, моя роль „заклинателя" змей даст мне возможность найти дорогу. Как ты

думаешь, Мали?

— Я думаю, саиб, — отвечал Мали, — что ты прав. Мы с Мианой всюду пойдем за тобой и поможем тебе во всем.

В тот же вечер наши путники пришли в Муссури и остановилась ночевать в туземном караван-сарае, на базаре. Караван-сарай был наполнен

тибетскими купцами, ехавшими в Лудиану с грузом козлиной шерсти, употребляющейся на выделку кашемирских тканей. Пробыв несколько месяцев в дороге, они только теперь узнали о восстании сипаев и, укрывшись в Муссури, с нетерпением выжидали, когда можно будет продолжать путь.

Узнав, что наши путники пришли с театра военных действий, все окружили их в надежде узнать от них что-нибудь новое. К несчастию, друзья

наши слишком долго блуждали по Тераи, чтобы сообщить что-нибудь новое, напротив, от купцов они узнали о размерах восстания. После Каунпора

и Меерута повстанцы овладели Дели и Лукновом.

В настоящую минуту дела принимали, однако, дурной оборот для победителей. Непальские гурки и Пенджабские сики им изменили и, приняв сторону англичан, шли против Лукнова и Дели,

борьба получила другой оборот, но исход ее был еще неизвестен.

В караван-сарае Миана среди двора дал представление. Его окружили тибетские купцы, никогда не видавшие подобных чудес, и горячо

апплодировали каждой новой штуке Ганумана , а когда Миана по окончании представления обходил общество с своей обезьяной, подставлявшей каждому зрителю медную чашечку, в нее посыпались со всех сторон мелкие медные монеты.

Между зрителями находился толстый купец с красным, неприятным лицом, следивший с любопытством за представлением. Это был один из самых богатых людей китайского Тибета, ехавший с караваном торговать на английских рынках куангскими чаями. После представления он подо-

шел к Мали и с важностью сказал ему:

— Поздравляю тебя, почтенный чужеземец, с талантами твоего сына. Если бы ты отпустил его со мною в Лассу, он, без сомнения, имел бы большой успех при дворе Великого Ламы.

— Миана— слуга мой,—ответил Мали,— и если его искусство велико, то вот этот, сын мой Андре, обладает более чудесным даром: он умеет усмирять

змей и чудовищ.

— Я слышал об этом, — заметил чайный торговец.—Люди нашего края, ходившие в Индию, говорили, что в долине Ганга можно встретить

знаменитых индусов, которые заклинают "змей и заставляют их повиноваться себе, как домашних животных, но я не доверяю этим басням.

— Ты можешь убедиться в справедливости этих рассказов, — сказал Мали, — если желаешь, мой сын покажет тебе свое искусство.

— Я счастлив, что мне удалось встретиться со столь мудрыми людьми! — воскликнул тибетец.

— Я Тин-то, богатейший купец из Шипки, сделай мне честь, посети меня с сыном и слугой, я буду счастлив разделить с вами мой превосходный

пилав. Я созвал к себе нескольких друзей, и нам лестно будет ваше присутствие между нами.

Мали и молодые люди благодарили Тин-то и пошли за ним в его помещение, состоявшее из

двух комнат караван-сарая. В одной из них уже был накрыт обед. Разостланный на полу ковер заменял сразу и стол и стулья. Пилав, предмет

угощения,— целая гора из риса, баранины и птиц,— стоял в середине на громадном медном блюде, красивые тарелки и чаши из того же металла,

расставленные вокруг, указывали места для гостей.

Тин-то представил натов своим гостям, и каждый обменялся с ними обычными приветствиями.

Затем гости уселись, поджавши ноги, на свои места, и принялись за пилав, накладывая его прямо горстями на свою тарелку, с которой и ели

Тин-то пропел знаменитую тибетскую арию (стр. 165)

без помощи ножей и вилок. Вскоре и блюдо, и тарелки были пусты. Слуги обошли всех с рукомойником, в котором каждый вымыл себе руки,

после чего подали варенья, фисташки, а также пальмовое вино, подаваемое только за десертом, так как во время самого обеда не пьют ничего,

кроме воды.

Когда доброе вино развеселило всех, Тин-то попросил гостей, чтобы каждый из них доставил удовольствие обществу рассказом или пением.

Чтобы подать пример, он велел принести мандолину и, аккомпанируя себе, пропел знаменитую тибетскую арию: „Чи-чу-ча чиримиримири-хо!"

Мали, сидевший по правую руку хозяина дома, рассказал об одном торжестве, происходившем при дворе Пеишвы, и его несколько напыщенные

описания заставили всех тибетцев вытаращить глаза.

Очередь была за его соседом, дюжим татарином, маленькие китайские глазки которого едва виднелись под густыми бровями, торчавшими

из-под ермолки. Он рассказал следующее:

— В течение десяти лет, что я веду торговлю козлиной шерстью между нашей страной и Индией, со мной случалось не мало приключений

при переходе через Гималаи. Но в виду того, что каждый из вас, вероятно, нередко подвергался таким же опасностям, я не хочу смущать наше

собрание слишком мрачными картинами, а после того, что рассказал нам почтенный Мали, уже не легко заинтересовать вас описанием каких бы то

ни было чудес. Между тем, несколько дней тому назад мне удалось недалеко отсюда, в Пандарпуре, присутствовать на великолепных торжествах,

дававшихся именно в честь одного из членов того самого рода Пеишвы, о котором говорил нам почтенный Мали.

— Пандарпур, как вам известно, довольно красивый город, лежащий на другой стороне Синаданты, в очаровательной долине в Гималаях.

— Я прибыл в город рано утром в сопровождении моих носильщиков и вьючных яков и был сильно удивлен необыкновенным оживлением

на базаре. На лавках висели флаги, улицы были разукрашены гирляндами из цветов и повсюду толпились люди в праздничных нарядах.

— Я поторопился добраться до караван-сарая, что мне удалось не без труда по запруженным народом улицам, и спросил у сторожа о причине

такого необычайного празднества. Оказалось, что пандарпурский раджа женит в этот самый день своего сына на принцессе из рода Пеишвы.

В сущности, это был только торжественный сговор, так как молодой девушке всего четырнадцать лет, а ее будущему мужу едва минуло семь. Несмотря

на такое неравенство лет, раджа был очень доволен этим браком, так как принцесса не только принадлежит к самой высшей знати, но отличается

необыкновенной красотой.

Под влиянием какого-то неопределенного чувства, Андре уже несколько времени жадно следил за рассказом татарина. При последних словах

юноша не выдержал и, вопреки всем правилам приличия, прервал его вопросом:

— Ты видел принцессу?

— Конечно, — ответил татарин. — Желая из любопытства посмотреть на въезд принцессы, я прошел в дом одного из моих друзей и устроился

на балконе, выходившем на главный базар. Сначала ехали всадники с длинными золочеными саблями,

одетые в бархат, сбруя на конях была из золотой парчи. За ними шли музыканты, игравшие благозвучные песни на больших деревянных флейтах и

медных трубах. Потом следовала свита принцессы и сам молодой принц на великолепном слоне, покрытом сплошь попоной с подвесками. Наследный принц — еще дитя с черными глазами, с волосами...

— А принцесса?— прервал опять дрожащим голосом Андре.

На этот раз послышался легкий ропот собрания, рассказчик гневно взглянул на юношу и продолжал :

— Затем ехала принцесса на слоне, украшенном так же богато. Никогда не видел я такого прекрасного лица. Оно озарялось глазами, цвет которых, казалось, был взят с самого небесного свода, а из-под короны вырывались волны волос, как бы сотканных из золотых нитей. Народ приветствовал ее, но она была печальна и задумчива...

— Моя сестра!— вскричал Андре, не в силах долее сдерживать свое волнение.

— Этот мальчик сумасшедший! — заметил в негодовании Тин-то.

Не обращая никакого внимания на замечание купца, Андре вскочил с места и бросился к двери.

За ним побежали Мали и Миана. Изумленные купцы тоже поднялись, выразив негодование по поводу грубого поведения заклинателей, и затем

разошлись, не дослушав рассказ татарина.

Андре побежал в поле. Он не сомневался, что татарин видел его сестру. Мали с трудом поспевал за ним.

— Конечно,— говорил старик,— описание татарина напоминает твою сестру, но...

— Не может быть никаких „но",— прервал его горячо Андре.—Известна ли тебе другая принцесса Пеишвы, белокурая и с голубыми глазами, кроме

Берты?

— Нет, саиб.

— Ну, так, значит, именно она в Пандарпуре.

— Не спорю, — сказал Мали , — но было бы лучше не прерывать рассказа татарина, мы получили бы более точные сведения, а ты с первого

слова вскочил, как умалишенный, и к тому же оскорбил людей, которые могли быть нам полезны.

— Что же ты намерен делать?— спросил Мали после паузы.

— Сейчас же отправиться в Пандарпур,— отвечал взволнованный Андре, — и вырвать Берту из плена.

— У тебя есть какой-нибудь план ? — снова спросил Мали.

— Пока еще нет, но мы с тобой что-нибудь придумаем,— произнес уверенно юноша,— и я чувствую, что нам все удастся.

— Пусть будет так, мой молодой друг!— произнес с жаром старик.

ГЛАВА XV

ЧЕРЕЗ ГИМАЛАЙСКИЕ ГОРЫ

Сведения о пути.— Добрые люди.— Снова в пути.—

Среди глетчеров.— Белый тигр

Едва успел Андре вернуться в караван-сарай, как уже хотел пуститься в путь, но Мали умерил его рвение.

— Страна, к которой мы направимся теперь,

мне совсем неизвестна, — сказал он. — Я знаю только, что нам придется пройти снежную область Гималаев, поэтому нам необходимо хорошо подготовиться. Я схожу к тибетским купцам и попытаюсь загладить твою утреннюю выходку, это единственное средство собрать точные сведения.

Когда Мали пришел к чайному торговцу, то застал его в разговоре с татарином. Его приняли холодно. Но он извинился за Андре, которого

назвал своим сыном, и сказал, что молодежь часто забывает приличия и поддается первым впечатлениям.

— Я не сказал вам, — прибавил он: — что некогда я занимал должность придворного врача.

Мой сын рос с молодой принцессой, как с сестрой.

Когда королева умерла, самой приятной надеждой в нашей бродячей жизни стало найти принцессу, и вы поймете нашу радость, а в особенности

волнение моего сына, когда мы узнали, что она в настоящее время находится в Пандарпуре и окружена почестями. Я и сам смотрю на принцессу, как на дочь.

При этих словах Мали Тин-то почтительно поднялся и сказал, кланяясь:

— Почтенный врач! Я не знал, что принимаю к своему столу людей, пользующихся дружбой принцев. Я виноват перед вами, что не оказал вам

должного почета.

— Скажите Андре, — прибавил поспешно татарин,— что я к его услугам. Я подозревал уже, по многим причинам, что вы переодетые принцы.

Я только что сообщил свои мысли моему другу Тин-то.

— Именно так, — подтвердил тибетец.

Но Мали постарался замять этот опасный разговор.

— Завтра мы рассчитываем отправиться в путь, — сказал он, — и были бы очень рады получить от вас какие-нибудь сведения о предстоящей нам дороге. Я хотел бы, чтобы мой сын и Миана могли присутствовать при нашем разговоре.

Андре с товарищем ждали поблизости и прибежали по знаку Мали. Молодой француз извинился и сам, ему отвечали любезностями.

— Город Пандарпур,— начал татарин,— отстоит отсюда на семь дней пути и лежит в долине одного из притоков Инда, вон за теми горами. Вам нужно

подняться в долину Мачли-Нади, потом, повернув к западу, вы перейдете ущелье Нилы в горах Кайла на высоте семнадцати тысяч футов.

— Это ущелье, — перебил Тин-то, — самое страшное место дороги. Там почти всегда дует сильный ветер, поднимающий тучи снега, которые

нередко засыпают целые караваны. Два года назад мой племянник, ехавший в Индию по моим делам,

погиб в снегах со всеми своими людьми и яками (тибетский бык).

— Да,— продолжал татарин,— я тоже испытал, что значат ужасные снега Нилы. При последнем переходе двое из моих людей сбились с дороги,

и их нашли на другой день замерзшими. Там всегда холодно, и вам следует запастись теплым платьем, по примеру горцев. А как только вы

перейдете ущелье и спуститесь в долину, то будете в прелестнейшем уголке земли.

Купцы снабдили наших друзей меховыми шубами и козлиными шапками и пригласили вечером к обеду.

Утром Мали и его юные спутники уже шли по живописной долине Дерали. Дорогой служила узкая тропа, пролегавшая по крутому склону гор

над ручьем, шумевшим тысячами каскадов между скал. Местами, вследствие крутизны гор, тропинка переходила на другой берег ручья, через который

перекинуты искусные лиановые мостики, устроенные горцами. Когда Андре в первый раз вступил на такой колеблющийся мост, ему стало страшно, но Мали объяснил ему, что легкие мостики этого рода свободно выдерживают восемь или десять человек с тяжелым багажом.

Природа, окружавшая путников, была необычайно прекрасна. В гималайских долинах глаз сразу охватывает растительность всех поясов. В то

время, как внизу растут пальмы, папоротники и другие роскошные растения тропического климата, средние высоты покрыты темной зеленью вековых

кедров и рододендронов, а выше взгляд встречает березовые леса и низкорослые дубы—пояс, за которым следует царство вечных снегов. Повсюду сверкали ручьи, ясные воды которых местами ниспадали каскадами и вливались в бассейны, окруженные ярко-зелеными коврами. После гибельной страны Тераи эта страна вечной весны казалась настоящим раем.

Чувствуя себя в безопасности, наши путники вполне наслаждались красотами природы. Теперь им не было нужды идти в темноте и прятаться

от людей. В деревне, где они остановились, их приняли очень радушно.

После двух дней пути местность резко изменилась: деревья стали редеть, трудная, крутая дорога вилась по краям страшных пропастей, а гора

Нила с своими ледниками находилась, повидимому, так близко, что путникам показалось, будто опасный путь кончается. Но за каждым пройденным хребтом следовал новый, более трудный для перехода, в течение трех дней наши путники все еще поднимались вверх, не имея другого ночлега, кроме холодных скал, или, в лучшем случае, какой-

нибудь пустой хижины угольщика.

На седьмой день, после трудного подъема, они увидели под своими ногами деревню Дерали, расположенную в горной лощине среди блестящих

ледников. Несколько часов спустя они вошли в деревню и остановились перед жилищем ламы, к которому их направил Тин-то.

Буддийский священник, получив от богатого купца рекомендацию, растаял. Он приютил путешественников в своем доме, напоминавшем скорее

Швейцарию, чем Индию. Впрочем, и все окружающее было ново для наших путников: деревянные дома с резными навесами, жители в шубах, мохнатые собаки, большие яки.

— Здесь так же холодно, как в Европе, — заметил Андре.

Спать расположились на печи, в которой горели кедровые дрова. Утром, благодаря ламе, путники нашли двух проводников и, наняв двух

яков для перехода через ущелье, намеревались отправиться в путь. Но лама посоветовал им не спешить, а сначала хорошенько отдохнуть.

— Вам понадобятся все ваши силы, — говорил он, и обратившись к храбрившемуся Андре, которому не терпелось поваляться на белом снегу в

хорошей шубе, прибавил смеясь: — Берегитесь, чтобы этот белый снег сыграл с вами нехорошую шутку. Здесь мы только на высоте двенадцати тысяч футов над поверхностью океана, а вам предстоит переход над семнадцатью тысячами футов...

— Семнадцать тысяч футов! — прервал Андре,— но ведь это в полтора раза выше Монблана, самой высокой горы Европы!

— Вы должны знать, — продолжал спокойно лама, — что наши горцы едва держатся на ногах на этой высоте,—так ослабляет их недостаток воздуха, а вам придется провести там ночь. Не забудьте закрыть лица покрывалами, иначе ослепнете, и наденьте больше белья, чтобы кровь не выступала из пор. Только при этих условиях вы придете живыми и здоровыми в Пандарпур.

Было очень холодно, когда на другой день утром друзья наши простились с ламой и двинулись в путь. Мали поместился с вещами на одном

яке, а молодые люди и Гануман на другом.

— Прежде всего не забывайте наверху пить чай! — крикнул им вслед лама.

Едва путники выехали из деревни, как уже вступили в ледник, из трещин которого изливались тысячи игривых ручейков, образующих в долине речку Мачли-Нади. Яки ловко пробирались между скалами по скользкому льду и перепрыгивали ручейки с живостью, которой никак нельзя было ожидать от этих тяжелых с виду животных.

Дорога шла пока легким склоном, и яки, подгоняемые веревками, пошли рысью.

По мере того, как наши путники поднимались вверх, перед ними раскрывалась огромная, прекрасная панорама. Позади них виднелись лесистые предгорья, пройденные ими от Муссури, а дальше темный лес Тераи и долина Ганга, впереди гордо вздымались гигантские пики,' окружавшие великолепный Кайла, который с высоты своих двадцати

пяти тысяч футов мог бы с презрением смотреть на наш Монблан.

— Как здесь все величественно и прекрасно!— невольно воскликнул Андре, смотревший с почтением на это несравненное зрелище.

— Да,—сказал Мали,— природа могущественна и необъятна. Что такое люди перед этими горами, недоступными для смертных!

— Почему же люди не могут взобраться на вершину Кайла? — воскликнул Миана. — Если бы наш путь пролегал там, мы взошли бы на нее.

Ведь мы же поднимаемся теперь на Нилу.

— Нет, Миана, — возразил Андре, — ни мы, ни кто другой, вероятно, не взойдет на такие высоты.

Ученые люди Европы изобрели снаряды, называемые воздушными шарами, с помощью которых они летают в воздухе, как птицы, но даже они не

могли подняться так высоко. Один из них наиболее смелый, некто Глезер, поднялся на двадцать две тысячи футов, но там потерял сознание от

недостатка воздуха, а ведь он был на три тысячи футов ниже этой горной вершины, которую мы видим перед собою.

Воздушные шары очень заинтересовали спутников Андре, и он должен был объяснить им это чудесное изобретение. В таких разговорах путники

наши прошли полдороги до ущелья, отсюда уже виднелась глубокая впадина между двумя высокими пиками. Проводники посоветовали отдохнуть,

потому что теперь начиналась самая опасная часть пути. Развели огонь, вскипятили воду и скудный обед запили чаем. Даже Миана, не любивший

чаю, должен был сознаться, что горячий напиток отогрел его члены, начинавшие мерзнуть, несмотря на шубу.

После этого путники снова пустились в дорогу, но теперь двигались крайне медленно. Проводники шли впереди яков на несколько шагов и длинны-

ми палками ощупывали снег, из опасения попасть в расселину. Спустя часа два все без особых приключений достигли, наконец, входа в длинный,

узкий, сильно покатый скалистый переход, называемый на Альпах камином. Проводники остановились и стали о чем-то переговариваться. Затем

один из них подошел к Мали, понимавшем немного по-пагарийски, и сказал ему:

— Мы находимся у входа в ужасное ущелье, у самой ~Нилы. Когда мы пройдем его, наша задача на этот день будет окончена, но никто не

знает, увидит ли луна сегодня нас живыми. Нет числа тем жертвам, тела которых спят вечным сном в этой холодной бездне.. Взгляните на эти

огромные ледяные глыбы, висящие в вышине по бокам прохода, малейший толчок, малейший шум может поколебать их, — и вся масса похоронит

под собою дерзкого. Если вы мужественны и если сможете, не взирая на страшную опасность, остаться спокойными и не произнести ни крика,

ни слова, то следуйте за нами!

— Идите, мы следуем за вами,— ответил Мали.

Но предварительно он сообщил своим юным друзьям предостережение проводника и взял с горячего Мианы обещание хранить полное мол-

чание.

Маленькая группа тотчас вошла в страшный проход Нила. Этот узкий проход, называемый поиндусски лазурно-голубой, представляет собою

огромную трещину в леднике. Его стены состоят из чистого льда и светятся лазоревым светом, переливающимся всеми оттенками радуги. Странное

дело! этот проход, в который постоянно сваливаются все новые и новые глыбы, заполняющие его, остается, тем не менее, доступным. По край-

ней мере, в течение многих веков он служит путем сообщения из Индии в Тибет.

В немом ужасе подвигались вперед наши путники, коченея от сильного „сквозного ветра, дувшего в ущелье. Даже яки шли едва слышно, как

бы понимая грозившую им опасность.

На проход этого камина требовалось не более двенадцати минут, но эти минуты показались на шим путникам целыми часами.

Они принялись разбивать своими железными палками ледяную глыбу

Наконец, як, на котором сидел Мали, вышел из ущелья, следовавший за ним с молодыми людьми несколько поотстал, повидимому, утомленный двойной ношею.

Не сознавая, что он делает, Андре ударил его ногами, и животное пустилось рысью. Но едва раздался стук его копыт, как последовал ужасный

треск. Высокие снежные стены дрогнули в своем основании и рухнули с оглушительным грохотом, заполнив ущелье огромными глыбами. Двое моло-

дых людей мгновенно исчезли под толстым слоем льда и снега. Не теряя ни минуты на напрасные жалобы, мужественный Мали соскочил со своего

яка и закричал пораженным ужасом проводникам:

— Скорее за работу! Разроем снег и вытащим детей. Они недалеко, и мы, быть может, успеем.

— Увы, ответил один из проводников, — я боюсь, что мы потратим даром время и силы. Ваши дети раздавлены глыбой льда, потому что, по-

смотрите, на том месте, где они исчезли, самая стена треснула.

— Все равно, мертвых или живых, а я хочу вытащить моих детей,— сказал Мали, и вооружившись своей палкой, он принялся разрывать снег.

Пагари принялись помогать ему. Но как они и предвидели, через несколько минут работы они дошли до ледяной глыбы, заполнившей весь про-

ход. Под этой массой человек не мог прожить и минуты, и они остановились, потеряв всякую надежду. Тем не менее, Мали принялся разбивать

своей железной палкой ледяную глыбу. Но, несмотря на все его усилия, надежда на спасение молодых людей казалась несбыточной.

Вдруг ему послышалось, что на его стук отвечают таким же стуком. Он прислушался,— кругом было тихо, вероятно, то было эхо. Он снова при-

нялся за работу и снова услышал стук, сопровождаемый глухими, отдаленными, но ясными криками: „Мали, Мали! помоги!".

Сомнения исчезли, крики слышали и проводники, и все трое принялись крошить лед. По мере того, как Мали и проводники пробивали лед,

голоса детей становились слышнее.

— Осторожнее! — кричал Андре, — глыба качается над нами при каждом ударе. Так, я начинаю видеть свет... Еще несколько ударов в эту сторону... Еще удар... еще!

Этот последний удар, действительно, разбил тонкую стенку, и Андре очутился в объятиях Мали. За ним вышли и остальные. Ни молодые люди,

ни Гануман, ни як нисколько не пострадали. Одна из ледяных стен свалилась целою глыбою и, упершись в противоположную стенку, образовала

большую пещеру, скрывшую детей. Однако, молодые люди почти окоченели от холода в своей тюрьме, и проводники поспешили развести боль-

шой костер, решившись тут же остановиться на ночь. Вскоре вода для чая закипела.

— Нехорошо, что нам пришлось остановиться в этом месте, — сказал один из проводников.— Мы находимся еще на слишком большой высоте,

и нам вряд ли удастся заварить здесь хороший чай.

— Как! — вскричал Миана,— на таком-то хорошем огне?

— Я часто замечал, — сказал пагари, — что на этой высоте вода кипит, не нагреваясь, нам невозможно будет сварить мяса.

— Что ты там рассказываешь! — воскликнул с живостью молодой индус.— Не может быть!

— Он прав, Миана, — заметил Андре. — Градус теплоты, при котором вода кипит, понижается по мере того, как мы восходим на высоты: в то время, как на берегу моря вода кипит и испаряется при 100 градусах, на высоте тысячи метров (около версты) для этого нужно только 96 градусов, и так далее. Этим пользуются даже для измерения возвышенностей. Мы находимся теперь на высоте пяти тысяч метров, значит, вода здесь кипит при 80 градусах, а этой температуры недостаточно для того, чтобы сварить мясо, а тем более, зава-

рить чай.

Худой ли, хороший ли, но чай был приготовлен, и все принялись за него и за сухие бисквиты.

Потом путники завернулись в шубы и заснули около костра, измученные усталостью и впечатлениями дня.

Но им не суждено было провести ночь спокойно. Спустя несколько часов они были разбужены ужасным шумом, эхо гор разносило какой-то рев, смешанный с мычанием.

— Тигры напали на наших яков! — воскликнул один из пагари и вместе со своим товарищем бросился к месту битвы. За ними последовали

Мали, Андре и Миана, вооруженные длинными горящими головнями.

Отдохнув, яки ночью отошли от костра поискать скудный мох, покрывавший местами обледенелые скалы. Там на них и напал тигр. Храбрые животные приготовились к защите и, прижавшись друг к другу, подставили тигру четыре острых рога, вид которых заставил зверя зареветь от бешенства.

Трудно сказать, долго ли продолжалась бы борьба и кто остался бы победителем, — но когда наши друзья осветили головнями сцену, дело кру-

то изменилось. Смелые горцы напали на тигра сзади, а яки спереди, и положение зверя сделалось еще затруднительнее, когда число врагов его

увеличилось вновь прибывшими. Он лег на снег и пополз медленно к краю площадки. Несколько прыжков — и он был бы вне круга осаждающих,

которые неподвижно следили за ним.

Сердце Андре сильно билось, и он невольно пожалел, что при нем не было карабина. Впрочем, в их положении следовало лучше оставить тигра

в покое. Не так, однако, думали горцы. Дав тигру проползти сажен шесть, они вдруг поднялись и с криком замахали кинжалами. При этих криках,

точно по сигналу, яки с опущенными рогами галопом бросились на тигра и не дав ему времени повернуться, принялись катать его рогами по

Тигр лежал распростертый на земле без движения

земле. Пагари поспешили к ним, и в течение нескольких минут на месте борьбы решительно ничего нельзя было разобрать. При свете головешек

друзья наши видели только какую-то огромную черную массу, катавшуюся по снегу. Они уже стали беспокоиться об участи своих проводников,

как вдруг один из них крикнул им:

— Идите, идите, он убит!

Прибежав к ним, друзья наши увидели тигра, распростертого на земле без движения, горцы с трудом сдерживали яков, готовых разорвать зверя в клочки.

— Смотрите!—закричал Андре с удивлением,— совсем белый тигр!

— Да, это белый тигр, — сказал один из проводников,— и я уверяю вас, что это один из лучших тигров, каких я когда-либо убивал. Я уверен,

что меховщик в Муссури даст мне за его шкуру десять рупий.

— Я совсем не знал, что существуют белые тигры, — заговорил опять Андре. — У вас в горах все такие?

— Нет, Андре,—у нас есть еще черные и желтые тигры, из Тераи, белые же заходят к нам из плоских возвышенностей китайского Тибета, но

они встречаются реже других.

—. Какие, однако, храбрые ваши яки! —заметил Андре.—Я не думал, чтобы эти тяжелые животные были так смелы.

— О, они привыкли к подобным битвам, — ответил пагари. — Тем не менее, если бы мы не успели прийти на помощь, они обратились бы в конце концов в бегство, и тигр убил бы одного из них.

Тигра перетащили к огню и сняли с него великолепную шкуру. Между тем, настал день. Путники опять пустили в дело благодетельный чай, и под-

крепив свои силы, караван начал спускаться с Нилы.

Через два часа путники достигли границы вечных снегов. Внизу перед ними расстилалась долина реки Сатледжа, извивавшегося широкойлазурной полосой. Долина эта, напоминающая широкую расщелину, разрезает насквозь Гималаи, открывая широкий путь между Тибетом и доли-

нами Пенджаба. Сатледж течет здесь на высоте шести тысяч футов над поверхностью океана.

Страна Биссагир принадлежит к прелестнейшим уголкам, расположенным на склонах „Оплота Мира". Хлебные растения возделывают здесь у

самых подножий ледников, а плодовые деревья покрывают все склоны гор.

Друзья наши шли некоторое время по густому лесу. Вдруг Гануман соскочил с плеча своего хозяина, быстро взобрался на ближайшее дерево и

принялся жадно пожирать плоды, покрывавшие ветви.

— Что это за плоды? — спросил Миана.

— Это дикие абрикосы, если не ошибаюсь, — ответил Андре.

— Да,— сказал Мали.— Биссагирские абрикосы считаются лучшими в мире. Их сушат и посылают во все страны Индии, где нет этих плодов.

Но Миана уже не слушал дальнейших объяснений. Соскочив с яка, он бросился к другому дереву и быстро очутился на его ветках. Товарищи

его продолжали путь, как вдруг их остановили крики Мианы, который стремительно спускался с дерева, как бы спасаясь от преследования.

— Кажется, Миана встретился с хозяином абрикосов, — смеясь сказал Мали.

Миана, действительно, совсем растерялся от испуга и неожиданности, и бежал сломя голову по склону горы, преследуемый разгневанным собственником. Вдруг он остановился, убедившись, повидимому, в тщетности своих усилий, и превратившись в какой-то шар, покатился вдоль перелеска, не обращая больше внимания на беглеца.

— Это медведь напугал Миану, — со смехом говорили горцы.

Весь запыхавшись, прибежал Миана к товарищам.

— Медведь, медведь! —кричал он в ужасе.

Но страх его вызвал лишь новый смех среди его спутников, хорошо знавших, как неопасен гималайский медведь, питающийся плодами.

Под горой путешественники нашли деревню и простились как с пагари, так и с яками.

— Через два часа вы будете в Пандарпуре,— крикнул им уходя один из горцев.

— Нам предстоит последнее, самое трудное дело, — прошептал Андре.

ГЛАВА XVI

ПЛАН АНДРЕ

В Пандарпуре. — Магаджи, великий жрец. —

Торжественная пуджа. Берта в храме. —

Мали врач

После двухчасового пути по равнине, усеянной садами, друзья наши подошли к Пандарпуру. Город лежал на уступах обширного естественного

амфитеатра, спускавшегося до самых вод Сатледжа и оканчивавшегося с боков двумя мысами, которые вдавались в реку отвесными скалами. Со

стороны горы город защищен полукругом зубчатых стен, оканчивавшихся цитаделями, построенными на скалистых мысах. В главной из этих

цитаделей стоял дворец, высокие фасады его из розового песчаника и многочисленные золоченые колокольни возвышались над всей окружающей

местностью.

— Вот где моя сестра! — воскликнул Андре, глядя на эту волшебную картину. — Как высоки эти стены! Тюремщик выбрал хорошую

тюрьму. У нас мало надежды добраться до ее дверей.

— Если мужество не оставит нас, мы ее осводим, — утешал Мали. — Главное — мы у цели! Теперь необходимо благоразумие, и каждый из нас

должен хорошо помнить свою роль.

Путники засветло вошли в город и вскоре очутились на базаре, где толпилось множество народу. Мали шел впереди с красной палкой и тумрилем. Андре и Миана несли корзины со змеями, а Гануман, испуганный толпой, благоразумно держался в середине. При виде путников, торговцы бросили свое дело, и скоро друзья наши шли, окруженные любопытными. Мали, нисколько не стесняясь, шел по базару и внимательно всматривался в вывески над лавками. Перед одной из них он остановился, величественно повел палкой и направился через расступившуюся толпу к прилавку, за которым сидел старый индус.

— Салям, Гуссейн,— обратился Мали к купцу,— прошу у тебя приюта для меня и моих спутников, от имени нашего друга Тин-то.

При этом имени купец быстро поднялся навстречу путникам.

— Тысячу лет здоровья почтенному Тин-то,— сказал он. — Его друзья — мои друзья, его гости— мои гости. Пожалуйста, войдите.— Потом он крик-

нул толпе: — Идите, друзья, эти иностранцы мои соотечественники.

Купец ввел наших друзей в одну из комнат дома и сказал им:

— Знайте, что отдан недавно строгий приказ, запрещающий впускать в город иностранцев, пришедших из английских владений. Я не могу объяснить себе, каким образом стражи впустили вас в городские ворота, я должен отвечать за вас перед начальником цитадели. Но вы можете быть спокойны, мой друг Тин-то хорошо сделал, направив вас ко мне,—у меня вам нечего опасаться.

— Благодарю тебя, — ответил Мали, — мы воспользуемся твоим гостеприимством только на нынешний вечер и скоро освободим тебя от всякой ответственности. Завтра мы рассчитываем быть у великого жреца. Я имею важное поручение к магаджи, и обратился к тебе потому только, что не

хотел в такой поздний час беспокоить этого сановника.

На самом деле Мали счел не лишним собрать некоторые сведения, прежде чем приняться за исполнение плана, придуманного Андре, и стать

под защиту великого жреца, что далеко не безопасно. Действительно, мучимый любопытством, Гуссейн весь вечер преследовал гостей наивными

расспросами и рассказами, из которых они узнали больше, чем из самого ловкого допроса. Между прочим, Андре узнал, что сестра его, называемая

здесь Дулан-Сиркар, жила в цитадели Эклингар и никогда не выходила иначе, как под сильным конвоем, и что капитан Дода, конвоировавший ее

сюда, только что уехал из Пандарпура в армию Нана-саиба, от которого уже два месяца не было никаких известий. Андре очень обрадовался отъезду

капитана, присутствие которого могло бы разрушить все его планы.

Одевшись на следующее утро в праздничный наряд, наши друзья направились к жилищу великого жреца в сопровождении Гуссейна, указывав

шего им дорогу. Жрец жил в верхнем городе, в обширном дворце, от которого шли в обе стороны длинные крылья с мраморными галереями. Храм красовался наверху гигантской лестницы, каменные ступени которой спускались до реки.

Двор резиденции жреца был наполнен факирами, браминами, служителями, встретившими наших „заклинателей" с таким же любопытством, как и вчерашняя толпа, когда же разнеслась весть, что чужеземцы желают видеть великого жреца,

любопытство сменилось услужливостью. Один из служителей побежал предупредить о них магаджи,

и несколько минут спустя воротился с приказанием ввести чужеземцев.

Великий жрец сидел в большой, богато украшенной зале, на высокой бархатной скамье, окруженный браминами. Увидав входивших в залу

бедно одетых путников, он сдвинул брови и вскричал недовольным голосом:

— Что нужно от меня этим бродягам?

— Мудрец не спешит говорить,—отвечал Мали с гордым поклоном,— и не выслушав, не унижает друзей. Мы пришли к тебе издалека, перешли

леса и горы, и не страшась дикарей и тигров, преодолели зной солнца и холод снегов. Но так как наше присутствие тебе не угодно, мы уйдем!—

И снова поклонившись, Мали направился к двери вместе с товарищами.

— Останьтесь, — остановил их поспешно магаджи. — Человеку свойственно ошибаться, и он достигает совершенства только после тридцати

тысяч существований. Что вы за люди?

— Я — Мали, внушающий страх нат, непогрешимый старец, тот, кто воспитал Нана-саиба и сделал из него человека. Вот этот, — Миана мой

слуга, умеющий говорить с обезьянами и понимающий их язык, а вот этот — Андре, мой возлюбленный сын. Когда ты смотришь на него, не кажется ли тебе, что ты видишь самого Кришну?

Он имеет его красоту, его голубые глаза и белое, гибкое тело, он обладает и его могуществом, — его чары заставляют тигров трепетать, а змей

пресмыкаться. Он мой сын, а я его служитель, он пришел к тебе и будет говорить с тобою.

— Магаджи, — начал Андре, — моими устами говорит с тобой могущественная Кали. Когда я священнодействовал перед ее лицом в Нандапуре,

она воскликнула: „Андре, иди, проникни через горы и снега и скажи магаджи, что гнев мой велик и мщение готово. Напрасно он поклоняется

моему изображению и окрашивает мой алтарь кровью жертв. Женщина, принцесса его крови, невеста его племянника, сопротивляется мне, отка-

зываясь пасть ниц перед моими алтарями. Если до луны Астара она не будет присутствовать при торжественной пудже, гнев мой поразит магаджу".

Я ничего не понял в этих словах, но я пошел, и вот я перед тобою

— Я — Мали, внушающий страх нат

.

— Что докажет мне, — воскликнул верховный жрец, задрожав от ужаса, — что ты не обманщик, посланный, быть может, нашими врагами?

— Вот это, — ответил Андре, показывая перстень, данный ему нандапурским брамином.

— Перстень Сумру! Любимого жреца Кали! — воскликнул магаджи. — Брамины! — сказал он, — обращаясь к присутствующим:— падите ниц, —

эти чужестранцы посланники доброй богини!

Все присутствующие распростерлись перед Андре. План его начал осуществляться.

— Великий магаджи, и вы, почтенные брамины! — начал снова Андре. — Вы видите во мне только смиренного раба могущественной Кали,

благодарю вас от ее имени за оказываемые мне почести. Я готов содействовать вам в предстоящем торжестве.

— Мы рассчитываем на тебя, благородный Андре, — сказал верховный жрец, — я сейчас прикажу поместить тебя с твоими товарищами около

святилища.

В тот же день герольды, разъезжая по городу, возвестили народу, что в десятый день перед луною Астара, т. е. через пять дней, верховный

брамин магаджи, при участии трех факиров из Индии, совершит торжественную пуджу в честь богини Кали. Всем жителям, всех сословий и сект без различия, приказывалось под страхом смертной казни присутствовать при пудже.

Андре и его товарищи, поставленные под непосредственное покровительство верховного жреца, могли теперь расхаживать по городу, не возбуждая подозрений. Напротив, зная их миссию, толпа всюду встречала их знаками почтения.

Заговорщики решили тщательно собирать сведения, необходимые для выполнения их плана, и с этой целью они разошлись по городу в разные

стороны. Провозглашая свое искусство в врачевании, Мали проник к самому королю, Миана с своей обезьяной ознакомился с соседними с

цитаделью кварталами города, а Андре осмотрел реку и ее берега. Только к вечеру они сходились в храме Кали и сообщали друг другу добытые

сведения.

Все шло, повидимому, как нельзя лучше, хотя еще невозможно было предвидеть исхода дела.

Вечером, накануне дня, назначенного для пуджи, заговорщики снова поделились друг с другом собранными сведениями.

— Я узнал сегодня, — говорил Мали, — от одного из придворных, что принцесса Дулан-Сиркар отказалась присутствовать на пудже, но король

решил привести ее насильно, если понадобится.

По правде сказать, дорогой Андре, ты придумал довольно жестокое средство видеть сестру. А что касается меня...

— Разве ты не знаешь, — прервал его Андре,— что я никогда не решился бы подвергнуть сестру этому ужасному насилию, если бы ты сам не

согласился со мной, что нет другого средства.

Раз Берта выходит из дворца под охраной тибетцев, не допускаемых в ваши храмы, и ни один мужчина не может под страхом смерти входить во

дворец, где она находится, — то можно ли было колебаться? Я и придумал завлечь Берту в этот храм, где у нее не будет никакой стражи, кроме

толпы, легко поддающейся обману. Производя мои чары, я скажу ей по-французски, чтобы она шла в святилище Кали, и пока толпа, поверив

в обращение принцессы, будет кричать о совершившемся чуде, мы все четверо выйдем потайною дверью, ведущей к реке. Там нас ждет лодка с человеком, которого я нанял, не сказав ему, конечно, с какою целью. Мы

бежим и будем вскоре далеко от толпы, еще распростертой перед Кали и ожидающей моего возвращения.

— Да, все это прекрасно, — сказал тихо Мали: — но если нас будут преследовать?

— Если нас будут преследовать, мы будем защищаться оружием, которое я купил и положил в лодку. Если нас одолеют, то для нас лучше быстрая смерть, чем долгая жизнь.

— Хорошо сказано, Андре, — воскликнул Миана. — Мне кажется, что мы уже на реке и отстреливаемся от погони.

— Ну, дети мои, ваше мужество успокаивает и ободряет меня, — сказал Мали. — Но мы затеваем трудное дело, достаточно малейшего пустяка,

чтобы головы наши очутились под топором палача. Хорошо ли мы запомнили наши роли на завтрашнем торжестве? Посмотрим. Ты, Миана, поместишься за идолом, —не так ли?

— И по знаку Андре, — прибавил молодой индус, —крикну резким голосом: „Да придет Дулан Сиркар пасть ниц в моем святилище!"

— Прекрасно. — одобрил Мали: — а ты, Андре?

— О, я знаю свою роль, не бойся, — отвечал молодой человек. —

В Нандапуре я сначала колебался служить орудием глупой комедии, потому

что рисковал только моей жизнью, теперь же дело идет о жизни моей сестры, об ее спасении,— и я больше не колеблюсь.

На "другой день, с восходом солнца, гигантские барабаны королевской пагоды наполнили долину глухим рокотом, и тотчас на улицах появились толпы нарядного и веселого народа, сбегавшегося со всех сторон на великое торжество.

Любопытство было всеобщее, всем было известно, что в Пудже будут священнодействовать индусы-факиры, пришедшие из-за Тераи и Гима-

лаев от первосвященника Сумру. И хотя церемония должна была произойти только вечером, многолюдная толпа весь день теснилась около храма,

желая увидеть приготовления к великому торжеству. Многие крестьяне и горожане воспользовались случаем заранее поклониться красной богине,

так как, несмотря на обширные размеры святилища, было вероятно, что мест для крестьян и горожан будет отведено немного. Другие надеялись увидеть натов, но надежды их не оправдались: ни Андре, ни его товарищи не показывались.

День пролетел быстро для заговорщиков, заканчивавших свои приготовления. Андре и Мали старательно готовились к переодеванию, чтобы Берта не узнала их сразу и не выдала их своим изумлением, и повторяли одну за другою все части предстоящего представления.

За два часа до заката солнца высокопоставленные лица, знать и представители каст начали собираться в храм, чтобы занять свои места до

прибытия короля. Вот белый дымок вырвался из амбразуры верхней цитадели Эклингара, раздался пушечный выстрел, извещавший о выступлении королевского кортежа, и несколько минут спустя

прискакавшая тибетская гвардия принялась разгонять толпу ударами алебард, чтобы очистить путь кортежу.

Впереди двигались несколько слонов с членами королевской фамилии, за ними показался сам король на огромном слоне, украшенном драгоценными

камнями и парчой, около него на бархатном троне сидела молодая девушка с белокурыми волосами,

печально смотревшая заплаканными глазами на падавшую ниц толпу.

Перед входом в храм королевский слон склонил передние ноги, король и принцесса спустились с него и начали подниматься по лестнице.

На пороге храма их встретил верховный жрец.

Поклонившись королю, он сказал Берте:

— Дочь моя, ободрись, только враги Кали трепещут перед ней.

— Ты хорошо знаешь, — ответила со спокойной гордостью молодая девушка, — что я совсем не трепещу перед Кали.

— Посмотрим, — пробормотал жрец. И они вошли в обширный храм, переполненный народом. Несмотря на свое мужество, Берта вздрогнула, очутившись под мрачными сводами, со всех сторон смотрели на нее безобразные чудовища,

среди которых пред алтарем возвышался ужасный семирукий идол. Девушка спрашивала себя, какую роль назначили ей ее палачи в мрачной церемонии, и терялась в догадках. Король провел ее вперед и посадил на вызолоченный трон. По знаку магаджи, церемония началась. Между тем, настала

ночь, и огни перед алтарем и по стенам лишь слабо освещали мрачный храм.

С того момента, как Берта вступила в храм, Андре, скрытый за идолом, не сводил с нее восхищенных глаз. В то время, как хоры громко славили Кали, непобедимую разрушительницу, он едва не забыл свою роль. Да, это Берта, сердце не обмануло его, вот она перед ним, и он цеплялся за бронзовую руку идола, чтобы не броситься к ней, не закричать ей, что он здесь,

совсем близко от нее. Мали, повидимому спокойный, не отходил от молодого человека, готовый помешать всякому безрассудству его.

— Андре, — вдруг сказал он ему, — пора. — Хоры поют последнюю песню, подходит наша очередь. Очнись! Бери Сапрани.

— Да, правда, —пробормотал юноша.

Он тихонько взял кобру, прижал ее к груди и твердым шагом вышел из святилища.

При виде представшего внезапно перед алтарем молодого факира и отца его, размахивавшего позади юноши двумя большими змеями, из толпы

богомольцев раздались крики восторга, и к алтарю посыпался дождь цветов. Лицо Андре было покрыто толстым слоем красной краски, делавшей

его неузнаваемым. Он поднял руку и, простирая над собранием свой золотой жезл, замахал другою рукою, державшей Сапрани. Воцарилась глубокая

тишина. Молодой факир медленно повернулся к идолу, руки которого были обвиты живыми змеями, которые вдруг зашевелились по его слову.

Затем он медленно запел гимн Кали, которому тихонько вторили его товарищи.

Несмотря на охвативший Берту ужас, она, задыхаясь от волнения, следила за его малейшими движениями и вслушивалась в каждое его слово.

Вдруг... странная непонятная иллюзия! — ей показалось, что молодой факир, оканчивая фразу,

произнес по-французски: „Берта, слушай!" Девушка с ужасом спрашивала себя, уж не теряет ли она рассудок.

Настала очередь старика. Берта слушала его слова, смутно понимая их смысл, но слово „Мали", произнесенное в конце фразы, снова возбудило

ее внимание. Она вгляделась в факира и узнала старого Мали, своего гандапурского любимца. Но какое ей дело до него! Тогда он был друг, а те-

перь, без сомнения, враг, это доказывало его присутствие здесь, в этом храме, куда она попала по принуждению.

Затем запел молодой факир, он бесстрастно и медленно пропел короткую песнь, окончив ее следующими словами:

„Берта! это я, Андре!"

На этот раз молодая девушка слышала ясно, она поняла все и сердце ее сильно забилось.

Волнение ее было так велико, что она не могла совладать с собой, — она быстро поднялась, протянула вперед руки и с криком, повторенным

"сводами храма, Андре! Андре! -упала без чувств на руки верховного жреца и короля.

Поднялось страшное смятение. Толпа кричала о совершившемся чуде и теснились вокруг принцессы, которую без чувств уносили. Все богомольцы направились к выходу, и вскоре храм опустел. Это было очень кстати для наших друзей, потому что Андре, видя свой план разрушенным, обезумев от горя, бился в руках товарищей,

с трудом удерживавших, его от погони за сестрой.

— Все потеряно! — кричал юноша.

— Нисколько, далеко не так. Народ думает,

что ты совершил чудо. По мнению верующих, называя твое имя при всех, принцесса только повиновалась воле богини. Твое значение стало еще

больше, и мы скоро найдем более благоприятный случай действовать.

— Наверно, — сказал Миана, — и я уже составил план, который непременно удастся.

Эти слова не могли утешить Андре. Вдруг скорые шаги раздались на крыльце храма и дворцовый служитель вошел в залу.

— Святые люди, — сказал он, — кто из вас называется Мали?

— Я, — ответил старый заклинатель.

— В таком случае, сейчас же следуйте за мною во дворец.

— Что нужно от меня королю? — спросил Мали.

— Как вам известно, принцессу Дулан-Сиркар, пораженную духом богини, унесли без чувств во дворец. Врач короля привел ее в чувство, по

крайней мере, она открыла глаза, но затем она отстраняет рукою врача и прислужниц, отказывается от всякой помощи и только повторяет все

время: — Мали! Андре! — Король испугался, что это состояние ее может "Продолжаться, и получил от королевы-матери разрешение, в виду твоих

преклонных лет, ввести тебя в терем принцессы, он надеется, что твое присутствие успокоит ее.

— Хорошо, — поспешил ответить Мали. — Ступай, предупреди о моем приходе, я иду сейчас же вслед за тобою.

Как только слуга вышел, старик сказал своим сотоварищам:

— Видишь, Андре, удача не покидает нас.

Бегу во дворец и через час сообщу тебе то, что узнаю от твоей сестры. Но с этой минуты ни один из вас не должен выходить из храма: дело идет

о спасении всех нас.

ГЛАВА XVII

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Опасения. — Обращение Берты.— Мали во

дворце. — Ревнивый брамин. — Брат и сестра

Ночь показалась Андре бесконечной. В течение часа он терпеливо ждал возвращения Мали. Когда этот срок кончился, он принялся лихорадочно

ходить по обширному храму, старик, уходя, взял с него обещание ни в каком случае не выходить в эту ночь из пагоды, и верный своему слову,

он не переступал порога. Каждый новый час увеличивал его мучения. Наконец, он не выдержал, вышел и сел на первой ступеньке лестницы. Внизу

перед ним расстилался великолепный, спящий город с террасами, суживающимися постепенно к глубине амфитеатра. Но Андре не смотрел туда, взгляд его был прикован» ко дворцу, темная масса которого вырезывалась на звездном небе. Проходил час за часом, отбиваемый гонгами на перекрестках, вот и звезды побледнели, потом потухли, небо побелело, и уже отдаленные ледники окрасились багряным утренним светом, — а Мали все еще не возвращался.

Что могло его так задержать? Очевидно, заговор обнаружен, и все потеряно! Так думал Андре.

Миана, усевшийся около него, молчал, но и он опасался за Мали.

— Да, все потеряно ! — вскричал Андре. — Наше совещание выдало нас, шпионы, которыми, конечно, окружил нас верховный жрец, подслушали

наши проекты. В настоящую минуту, быть может, Мали уже казнен, и скоро палачи придут в храм за нами. Я обещал Мали не уходить отсюда всю

ночь, но наступающий день возвращает мне свободу. И раз мы должны погибнуть, Миана, вооружимся и идем во дворец.

— Ты не подумал, — возразил молодой индус, — что итти во дворец — значит подвергнуться верной смерти. Да и что нам делать во дворце?

— Что делать? Я хочу, если еще время не потеряно, проникнуть к королю и вонзить кинжал в этого тюремщика моей сестры.

— Стража убьет нас раньше, чем мы доберемся до короля, — заметил Миана.

— Ну, что ж, пусть! Если ты боишься, я пойду один,—запальчиво ответил Андре.

— Боюсь итти за тобою? — сказал молодой индус с упреком. — Я думал, что в эти три месяца ты успел убедиться в противном.

— Правда, Миана, прости меня, горе заставило меня забыть на мгновение твою дружбу. Но что же нам делать?

— Ты уже сказал, — ответил нат. — Пойдем и отомстим за Мали,— он, без сомнения, погиб.

Андре с увлечением обнял своего друга, потом молодые люди вооружились кинжалами, завернулись в плащи и вышли из храма. Но едва собрались они спуститься вниз, как увидели поднимавшегося к ним человека.

—Это Мали!—воскликнули в один голос молодые люди.

— Куда это вы собрались?— спросил их старик, подходя к ним.

— Мы шли искать тебя, — ответил Андре, — а если ты погиб, то отомстить за тебя.

— Неразумные дети! значит, приди я минутой позже, — ты, Андре, разрушил бы все, что я с таким трудом создал в эту. ночь,—твоим безумием

ты подверг бы опасности вашу и мою жизнь и навсегда потерял бы сестру.

— Но что я мог думать, когда ты так долго не возвращался?

— Войдемте скорее в храм, — сказал старик, — за нами могут наблюдать. Кроме того, у нас мало времени, а мне многое нужно сообщить вам.

Молодые люди последовали за Мали, который провел их в святилище и осторожно запер за собою дверь.

— Нам нужно быть как можно осторожнее,— сказал он.— Я теперь уверен, что нас подозревают, и одно слово может погубить нас.

— Ну, не прав ли я был?— прервал Андре.

— Не в этом пока дело,— продолжал спокойно Мали, —но так как рассказ мой немножко длинен, а времени у нас мало, то прошу не перебивать

меня.—Когда я пришел во дворец, меня тотчас же провели в помещение королевы, занимающей всю ту часть крепости, которая выходит на Сатледж. Я тотчас понял всю трудность, даже невозможность проникнуть в терем Берты без позволения.

— Но в таком случае,— воскликнул невольно Андре,—как же мы можем надеяться проникнуть к моей сестре ?

— В сопровождении служителя, — продолжал Мали, не обращая внимания на замечание Андре,— я прошел тяжелые ворота и очутился в кордегардии, наполненной вооруженными солдатами.

Двое стражей схватили меня за руки и повлекли по запутанным корридорам и дворам, засаженным апельсиновыми деревьями. Наконец, меня привели

в зал, где находилось много женщин. Одна из них, старше других, в которой по золотой повязке я узнал королеву-мать, подошла ко мне и сказала:

— Старец! дух богини Кали, внезапно охвативши мою дочь Дулан-Сиркар, до того смутил бедного ребенка, что мы опасаемся за ее разум.

По возвращении из храма, она произносит непонятные слова на неизвестном языке и упоминает твое имя и имя твоего товарища. Как ты думаешь,

сможешь ли ты успокоить ее и привести в себя?

Берта на коленях стояла около своей кровати

— Королева!— ответил я, не смущаясь,— сведите меня к вашему ребенку, и я надеюсь возвратить ее к жизни и к разуму. Гнев богини тяготеет над

нею, но мне дана власть излечивать болезни.

Я требую только, чтобы никто не приходил нарушить мое пребывание у ней, — только при этом условии я могу достигнуть цели.

— Пусть будет по-твоему,—ответила королева и ввела меня в соседнюю комнату.

Берта стояла около своей кровати. Когда мы вошли, она обернулась, пристально посмотрела на меня, но, повидимому, не узнала.

— Дочь моя, — сказала ей королева,— вот Мали, один из святых служителей Кали. Он пришел облегчить твои страдания. Слушай его и верь

ему.— Сказав это, она вышла в зал, но я заметил, что она оставила дверь незатворенною, чтобы наблюдать за нами.

Собравшись с силами, я сказал ей тихо, чтобы не слышали в другой комнате:

— Берта, ты узнала меня ? Я — Мали послан твоим братом, чтобы спасти тебя. Но ни одного движения, ни одного жеста, который мог бы дать

понять наблюдающим за нами, что ты узнаешь меня. Только при этом условии есть надежда на спасение.

— Мали, я тотчас узнала тебя, но сомневалась в тебе. Теперь я верю, потому что видела тебя с братом, и исполню все, что ты велишь мне.

Я понимаю, что сделала ошибку, отдавшись в храме порыву радости , но это было свыше моих сил! В это время, как я чувствовала себя осужденной на смерть, я вдруг увидела свободу, жизнь— и не могла сдержать себя. Прости меня , теперь ты можешь засчитывать на мое мужество.

Во время разговора я заметил, что окно ее комнаты выходит на реку. Мы условились, что она сделает все возможное для того, чтобы

остаться одной вечером, а в полночь осветит свой балкон, чтобы мы знали, которое ее окно. Услышав троекратный крик павлина, она потушит

огонь и будет готова соединиться с нами. Я сейчас объясню вам весь план.

— Я проговорил целый час с твоей сестрой.

Когда королева вошла, я сказал:

— Предоставьте молодую девушку ее размышлениям. Один день спокойствия и уединения довершит ее выздоровление.

Я вышел из терема Берты тем же порядком,

как вошел, и торопился к вам — сообщить о моем свидании, но дворцовый офицер уже ждал меня с извещением, что король желает говорить со

мной. Я нашел у него верховного жреца магаджи.

— Ну, Мали,— сказал мне король, — удалось ли тебе сделать больше, чем моему врачу и священному верховному владыке?

— Не знаю, — ответил я. —Но побеседовав с принцессой час, я оставил ее спокойной и отныне покорной вашей воле.

— Королю,— сказал магаджи,— было бы очень неприятно задерживать вас здесь, и он сделал распоряжение, чтобы вы могли выйти после завтра,

отдохнув один день.

Я понял, что слова эти — приказание, данное, очевидно, из ревности к нам верховного жреца, который опасается нашего возрастающего влияния.

— Мы готовы отправиться, когда угодно будет королю,— ответил я и вышел.

— Из всего этого ясно, что нам нужно отправляться, но перед тем освободить твою сестру, Андре.

— Но как?— вскричал юноша.— В такой короткий срок!

— Вот мой план, — ответил заклинатель. — Комнаты твоей сестры выходят, как я уже сказал, на реку. Несколько дней тому назад я поручил

Миане осмотреть реку около дворца. Я знаю, что в этом месте берег реки состоит из крутых скал футов в пятьдесят высоты, на которых и

построен дворец, но, по уверению Мианы, на скалы эти можно взобраться.

— Конечно, — заметил молодой индус, — мне удавалось взбираться без особенной трудности на эти крутизны.

— Так вот,—продолжал Мали. —Мы пристанем с лодкой, которую ты, Андре, добыл, к скалистому берегу, один из нас взберется наверх, бросит к окну Берты веревку, она привяжет ее к балкону, спустится сначала на скалы, а потом в лодку, и мы отдадимся быстрому течению Сатледжа. План прост, Берта его знает и поможет нам...

Юноша бросился в объятия Мали, смеясь от радости.

В течение дня народ желал видеть натов, и они должны были показаться ему на крыльце.

Верховный жрец также посетил Мали и его товарищей. Лукавый брамин был еще приветливее, чем прежде, что не помешало ему, уходя, повторить Мали приказание завтра же утром оставить город.

— Мне остается попросить у тебя еще лишь об одном, — сказал старый заклинатель. - Мы так недолго были здесь, что до сих пор не могли

совершить омовение в Сатледже, священные воды которого имеют дар очищать душу и тело. Позволь нам, когда все удалятся из храма, воспользоваться тишиной ночи и пройти к священным водам.

— Пусть будет по вашему желанию!— ответил верховный жрец. — Я прикажу страже приречных

ворот пропустить вас к реке во всякий час ночи.

Но помните, что завтра с восходом солнца вы должны выйти из Пандарпура.

— Завтра еще до восхода солнца мы навсегда оставим Пандарпур. Клянусь тебе в этом!—сказал Мали.

Посещения продолжались до позднего вечера, к великому неудовольствию Андре. Наконец, наши друзья остались снова одни и поспешили сделать

последние приготовления. Им необходимо было унести с собою съестные припасы, оружие, веревки, и в то же время не возбудить подозрений

большим количеством вещей, поэтому Мали решил бросить своих змей и выпустил их в самом святилище Кали, ему жаль было расстаться только с

Сапрани, и он поместил ее у себя за пазухой. Корзины кобры и других змей были наполнены вещами.

С корзинами на плечах друзья наши вышли из храма. Была черная ночь, улицы были пусты.

Заговорщики быстро прошли через спящий город и достигли речных ворот, у которых их встретил начальник стражи, предупрежденный магаджи.

Но при виде корзин он выразил удивление.

— Магаджи предупредил меня, — сказал он, — что вы идете на реку только для омовения. Я должен вам сказать, что вам невозможно будет продолжать путь, не вернувшись в город, потому что берег с обеих сторон прерывается скалами.

— Мы не хотим теперь же уходить из города,— ответил Мали. — Наши корзины обманывают вас на счет наших намерений: в них лежат только

змеи, служащие нам для „волхвований".

Начальник стражи извинился в своей нескромности и приказал отворить ворота.

— Я останусь здесь всю ночь, — сказал он „заклинателям".— Когда вы пожелаете пойти, вам достаточно будет постучаться и вызвать меня , я

капитан Рамдео.

Заговорщики двинулись в темноте по берегу.

— Вот лодка, — сказал тихо Андре, указывая на черный предмет, качавшийся на реке у берега.

Лодка была пуста. Заговорщики сели в нее со своими корзинами, и молодые люди взялись за весла. Четверть часа спустя лодка остановилась

перед поднимавшимися отвесно от самой воды скалами, на которых стояла цитадель Эклингар.

— Уверен ли ты, Мали, что отсюда открывается окно комнаты сестры?— спросил Андре.

— Да,— ответил старик.

— Но я не вижу никакого света,—продолжал Андре.

— Ждите!

В этот момент гонги в городе один за другим пробили по восьми ударов, означавших у индусов полночь. И почти тотчас же слабый, едва заметный свет показался на черной массе цитадели. Мали сейчас же увидал его.

— Вот!— сказал он юноше, показывая мерцающую точку, это сигнал, твоя сестра ждет нас.

Дети, живо за работу, и главное — без шума.

Я останусь здесь в лодке, пока вы взберетесь на скалы.

Запасшись веревками, молодые люди тотчас же полезли на верх. Сначала дело шло хорошо, но в десяти саженях от земли перед ними поднялись, повидимому, совершенно неприступные каменные глыбы: подъем делали возможным лишь выступы и кустики, выросшие в трещинах , но темнота мешала видеть их. Тут им помог Гануман, с своим удивительным инстинктом он находил дорогу и вел за собою наших друзей.

Преодолев трудности, молодые люди добрались, наконец, до верху.

Они развернули веревки, и Миана, подражая павлину, крикнул три раза. Свет в окне тотчас же потух, и черная тень показалась на балконе.

Она наклонилась через перила и прошептала:— Андре.— Молодой человек тихо ответил:

— Берта, я здесь! Сейчас ты будешь свободна!

Тем временем Миана свернул веревку и, размахнувшись, бросил ее на балкон. Веревка распуталась, взвилась вверх, но затем упала назад, —

Берта не успела схватить ее. Андре нетерпеливо вырвал веревку из рук Мианы и бросил сам, но тоже без успеха.

— Нет, нам никогда не забросить веревку, — ворчал Миана, — тут слишком мало места, чтобы размахнуться. Нужно придумать что-нибудь другое.

— Что же нам делать ? — воскликнул Андре с

отчаянием.

— Если бы я только мог влезть по этим проклятым стенам ! Я замечаю ветки в трещинах между камнями, но они не выдержат моей

тяжести.

— Все равно, если нет другого средства, я попытаюсь, — сказал Андре. — И, взобравшись на первый ряд камней, образующий основание стены,

он ухватился за одну из веток.

— Постой! — остановил его Миана, вспомнив о Ганумане. — Если эти ветки слабы для нас, то они легко выдержат Ганумана. Пусть он полезет.

Миана привязал веревку к поясу обезьяны, подсадил ее до первого кустика, потом сказал ей!— взбирайся! — и умное животное стало караб-

каться на стену.

Даже для обезьяны дело оказалось трудным и опасным, тем более, что развертывавшаяся веревка мешала ее движениям : поэтому она взбиралась

медленно и долго. Наконец, Гануман добрался до балкона и вскочил на него.

При виде этого странного посланца, Берта не могла удержаться и вскрикнула от испуга. Но быстро опомнившись, она захватила веревку при-

вязала ее к перилам балкона и стала смело спускаться по ней.

Через минуту она была в объятиях брата. Они обменялись безмолвным поцелуем и стояли неподвижно на узком уступе скалы. Миана счел нужным

прекратить это опасное положение.

— Нужно скорее спускаться к Мали, — сказал он: — опасность еще не миновала, а вы успеете наглядеться друг на друга, когда мы будем в

лодке. Берта, спускайся по веревке, а потом и мы за тобой.

Несколько минут спустя, все беглецы, включая и Ганумана, были в лодке.

Через минуту она была в объятиях брата

На середину реки, дети, и гребите сильнее! — сказал Мали, — для разговоров будет время после.

Об одном только я жалею, что мы должны были оставить веревку привязанной к балкону, по ней тотчас узнают, каким путем бежала пленница.

В это время в окне комнаты Берты показался свет. Вслед затем какая-то тень появилась на балконе, и в тишине ночи раздался отчаянный вопль:

— .Дулан-Сиркар!

Склонившись над веслами, молодые люди гребли изо всех сил, и лодка, подхваченная течением, понеслась стрелою.

Вдруг с цитадели Эклингара грянул пушечный выстрел, и по этому сигналу все гонги города забили тревогу. Среди ночной тишины послышался смутный шум, затем громкие крики. Речные ворота с шумом распахнулись, и толпа вооруженных солдат с факелами рассыпалась по берегу.

Но беглецы наши успели уже миновать нижний мыс с находившеюся на нем цитаделью, и лодка их, бесшумно скользя по темной воде, быстро

уносила их вдаль от тюрьмы —к свободе!

ГЛАВА XVIII

БЕГСТВО

На реке.— В бухте.— Рассказ Берты. — Погоня. —

В джунгли

При наступлении дня беглецы были уже далеко от Пандарпура. Молодые люди ночью не оставляли весел ни на минуту, и при стремительном

течении Сатледжа, успели проехать значительное пространство. В первые минуты тревоги нандарпурцы могли не заметить исчезновения лодки и

искать беглецов на берегу, но они скоро должны были убедиться в своей ошибке и, без сомнения, не отказались от мысли догнать их на реке.

Чтобы сберечь силы молодых людей, Мали велел им поднять весла и предоставить лодку течению.

Как только отъехали от Пандапура, Берта, разбитая усталостью и волнением, глубоко заснула на дне лодки, на шалях и одеялах. Бросив весла,

Андре тихонько подсел к сестре и залюбовался ее прекрасным лицом. Как он должен быть благодарен Мали и Миане! Чем отплатит он им впоследствии? Ведь после разорения отца, он сделался таким же нищим, как и они! И мысли его перенеслись к отцу. Что сталось с ним? Спасся ли он или погиб?

Андре залюбовался ее прекрасным лицом

В это время Берта проснулась, и встретив взгляд брата, поднялась и бросилась в его объятия со словами:

— Андре, неужели я тебя нашла! Я свободна, я спасена! Чем мне благодарить тебя за такое счастье?

— Да, Берта, — сказал Андре, — ты спасена, свободна и, надеюсь, в безопасности, но не меня следует благодарить за освобождение, а Мали, —

он спас нас обоих.

На горячие изъявления благодарности Берты старый „заклинатель" ответил дрожащим от волнения голосом:

— Друзья, я ничего особенного не сделал и уже вознагражден за все. Ты обязана своему брату свободой. Правда, я помогал ему советами, но

его твердая воля вела и поддерживала нас.

— Я расскажу тебе, чем мы обязаны Мали, а теперь познакомься с моим другом Мианой и она полюби его, как брата.

По знаку Андре Миана подошел к Берте, и она поцеловала его.

— А наш отец? — воскликнула молодая девушка. —Как могла я хоть на минутку забыть о нем? Где он? Почему не с нами? Ведь он жив,

не правда ли? И в безопасности? Что же вы не отвечаете мне? Ах! значит, правда то, чего я боялась: отец погиб!

И девушка зарыдала.

— Нет, дорогая Берта, есть еще надежда, что наш отец жив,— сказал Андре, успокаивая сестру, — но я не знаю, что с ним. Выслушай, и ты узнаешь

все, что произошло после гибели фактории.

И молодой человек рассказал все случившееся после пожара фактории. С волнением выслушала молодая девушка рассказ брата и с убеждением

сказала:

— Как ты вырвался из рук врагов, так и отцу, наверно, удалось избежать опасности: бегство его, как мы уже знаем, подтверждают даже разведчики Нана. Я уверена, что мы найдем его, и нам следует тотчас же начать поиски. Я чувствую в себе достаточно мужества, чтобы следовать за вами, куда бы вы ни пошли. Если Мали удалось выдать тебя за сына, ему не трудно будет выдать меня за свою дочь, и если нужно, я буду, как и ты «заклинать» змей, несмотря на весь мой страх перед ними.

— Предоставьте Андре заниматься змеями, — предложил услужливо Миана, — займитесь лучше Гануманом, я научу вас обращаться с ним.

— Ну, об этом мы поговорим после, — вмешался Мали, — прежде всего мы должны спастись от погони. За весла, дети! за весла!

Несколько мгновений спустя лодка, подхваченная необычайно быстрым течением, стрелою понеслась вниз по реке между высокими скалистыми

берегами.

— Если мы будем так плыть и дальше, — заметил Мали спустя два часа, — то завтра утром достигнем Лудианы. Но нам нужно поберечь силы, дети, к тому же время обедать, остановимся вон в том маленьком заливчике и сварим себе обед на берегу.

Минуту спустя лодка, управляемая старым „заклинателем", пристала к берегу в глубине залива.

Беглецы тотчас вышли на берег. Берта улеглась на свежей траве, а ее спутники развели огонь и занялись приготовлением обеда.

Когда обед кончился, Андре просил Берту рассказать пережитые ею приключения после пожара фактории.

— Мой рассказ не длинен,— сказала молодая девушка, — хотя каждый месяц, прошедший с тех пор, мне казался годом, я могу выразить все в

нескольких словах: жизнь моя в это время была долгим пленом. Увидав, что тебя, Андре, ударил воин и ты упал, я громко вскрикнула и лишилась чувств. Несколько часов спустя я очнулась в кровати в роскошной комнате. Я бросилась к одному из окон. Был уже день, величественный Ганг протекал перед моей тюрьмой. Я была в Битуре! Тотчас же я направилась к двери, чтобы узнать что-нибудь о вас. На пороге меня остановил страж со словами: — „Вам нельзя выходить".— „Разве я арестована?" — вскричала я. — Разве мне нельзя узнать, по крайней мере, где мой отец"?— „Принц приказал не выпускать вас из комнаты ни под каким видом".— Напрасно я умоляла, воин

был непоколебим, ничего мне не хотел сказать и угрожал позвать стражу, если я буду настаивать.

— Два дня провела я в величайшем беспокойстве. На третий день с балкона я увидела несколько больших лодок с людьми, подходивших к набережной замка. Из первой вышел человек, в котором я тотчас узнала Дунду. Он взошел ко мне на балкон и сказал вежливо кланяясь:

— Я хотел видеть тебя тотчас же по приезде из Каунпора и теперь к твоим услугам.

— Где мой отец? — спросила я его.

— С этих пор я твой отец, и моя семья будет твоею.

— Но мой отец? мой брат? — опять спросила я дрожащим голосом.

— Они умерли, — ответил он холодно и кланяясь ушел во дворец.

На другой день он пришел опять и объявил мне, что меня отвезут в Лукнов, а оттуда в Пандарпур.

— Если ты не смиришься, — сказал он мне, — я прикажу связать тебя и в этом положении ты совершишь этот дальний путь.

— Не нужно связывать меня, я обещаю смириться, — отвечала я.

— Прекрасно, — сказал он. — А теперь прощай,

прелестная племянница. Когда мы увидимся, я буду императором Индии, а ты — царицей Гималаев.

— Не нужно связывать меня, на коленях умоляла я его

Несколько дней спустя я выехала из замка на слоне, под сильным конвоем. Мы ехали целый месяц безостановочно по знойным долинам, густым

лесам и покрытым льдами горам.

Наконец, мы прибыли в Пандарпур. Меня приняли торжественно. Тут только я узнала, что Нана просватал меня за гандарпурского наследного принца, ребенка семи лет! Не буду рассказывать вам, что вынесла в моей тюрьме. И вдруг меня повели в храм, чтобы заставить поклониться Кали. Остальное вы знаете.

— Забудем все эти несчастия,— сказал просто Андре, — и встретим будущее мужественно и с надеждой.

Предусмотрительный Мали дал знак к отплытию, припасы были внесены в лодку, и все готовились уже сесть в нее, как вдруг заметили, что

Мианы не было с ними. Он оказался на скалах, возвышавшихся у входа в бухту, и внимательно всматривался вдаль по реке. Вдруг он бросился

к своим спутникам, видимо охваченный ужасом.

— Бегите, бегите, за нами погоня! — кричал он.

Берта, Андре и Миана бросились к лесу.

— Стойте, дети! — закричал им Мали: — иначе вы нас всех погубите.

Молодые люди остановились в нерешимости.

— Суда, преследующие нас, еще далеко,— продолжал „заклинатель", воспользуемся же этими немногими минутами и стащим лодку в лес, —

иначе она выдаст нас, и нас скоро поймают. Скорей за работу!

С помощью Мали и даже Берты молодые люди вытащили лодку из воды и стащили ее в лес за густые кусты. Затем беглецы зарядили три ружья, унесенные из Пандарпура, и, укрывшись за лодкой, приготовились дорого продать свою жизнь.

Едва все это было окончено, как у входа в бухту показались три лодки с солдатами, вооруженными копьями и ружьями, которые ярко сверкали на солнце.

Лодки вошли в бухту и остановились.

— В бухте никого нет, — сказал начальник, — а я поклялся бы, что мы захватим разбойников здесь: это единственное место на всей реке от

Пандарпура, где можно пристать, и я думаю, что беглецы устали не менее нас, должно быть, страх придал им крылья. Но они не ускользнут от нас:

магараджа послал еще верховых, которые раньше их поспеют в Паргар и поднимут там тревогу, беглецы не минуют этого города — и попадутся

в тенета. Я дал бы вам отдохнуть здесь, если бы не боялся, что беглецы ускользнут от нас, а тогда наши головы не надолго останутся на плечах. Едем!

Лодки вышли из бухты и снова понеслись по реке. — Слышал, что сказал начальник? – спросил Андре у Мали. — Без тебя мы попались бы. Но что же нам делать? Река для нас отрезана,

— Нам остается бежать лесами, — ответил Мали. — Но дорога трудна, — сможет ли твоя сестра перенести ее?

— Конечно ! — вскричала Берта. — Я готова всюду итти за тобой. Я сильнее, чем ты думаешь, и дорога меня не пугает. Отец с детства приучил меня ко всему, и я не раз ходила с ним далеко на охоту.

— В таком случае, сейчас же в путь! — сказал Мали, — каждая минута нам дорога! Кто знает?

Не найдя нас в Паргаре, погоня может вернуться сюда искать нас. Ты, Берта, пока мы готовимся, переоденься в более простое платье, — в лодке

ты найдешь все, что нужно, — твоя одежда выдаст нас в первой же деревне.

Молодая девушка переоделась в скромное „дути" (плащ) с широкими складками — одежда женщин северной Индии — и вернулась к брату.

— Нам нужно уничтожить лодку, — сказал Мали, — она может навести на наш след.

— Сожжем ее, — предложил Миана.

— Нет, — возразил Мали, ее следует пустить на воду, и пусть она плывет по Сетледжу, погоня подумает, что мы утонули, и перестанет искать нас.

Приняв эту предосторожность, беглецы распределили между собою ношу и углубились в лес.

ГЛАВА XIX

КАПИТАН ДОДА

Тяжелый путь.— Среди развалин.— Кто виноват.—

Битва. — Допрос. — Приговор

Восемь дней шли наши беглецы через густые леса, избегая обитаемых мест и придерживаясь хребта гор, который возвышался над левым берегом Сетледжа. Множество диких зверей, населяющих эти почти первобытные местности, вынуждали их, как в Тераи, проводить ночи на больших деревьях. Чтобы не истощить сил Берты,

приходилось отдыхать и днем, во время наибольшей жары, хотя молодая девушка хорошо переносила все трудности, а ее постоянная веселость

поддерживала дух и надежды ее спутников. Подвигались они вперед довольно медленно.

Тем не менее, на восьмой день беглецы достигли последнего склона гор и увидели безграничную однообразную равнину Пенджаба, т. е. Пятиречья, которая простирается от Гималаев до Афганистанских гор и орошается пятью давшими ей имя великолепными реками: Сетледж, Рави,

Чинаб, Джелам и Инд.

— Теперь нам нечего бояться пандарпурцев,— заметил Мали, — но кого мы найдем здесь — друзей или врагов? Это мы сейчас узнаем, я вижу

большую деревню, войдем в нее, расспросим жителей, и тогда будем знать, что делать.

Действительно, в нескольких верстах от подошвы горы виднелся, среди голой равнины, целый лес манговых деревьев, походивший на зеленый остров и указывавший на присутствие деревни.

Беглецы направились к ней. Так как солнце уже взошло часа два тому назад, и пора была самая рабочая, беглецы ежеминутно ожидали, что встретят кого-нибудь из жителей. Но ожидания их были напрасны: они дошли до самой деревни и не встретили никого. Да и в ней царила страшная тишина: не слышно было ни одного обычного звука, ни веселых голосов пахаря или пастуха,

ни шума мельниц, которые никогда не останавливаются, ни криков птиц и скота.

Не успели беглецы войти в улицу, как их глазам представилось ужасное зрелище. На месте жилищ торчали лишь почернелые остовы, заваленные обгоревшими бревнами и рухлядью, на пустых улицах стояли большие лужи крови, свидетельствовавшие о происшедшем здесь кровопролитии, в конце деревни путники нашли большую груду трупов, и Берта с ужасом отшатнулась при виде этого страшного зрелища.

— Это повстанцы! — сказал Андре, подходя к сестре.

Тем временем Мали внимательно осматривал трупы.

— Во всяком случае, здесь происходила битва, — сказал он, возвращаясь. — Между убитыми находятся сипаи, на мундирных пуговицах которых осталась английская корона, значит, это не повстанцы. По тому, что мы видим, довольно трудно судить, которая сторона потерпела поражение.

Отдохнув несколько минут, беглецы вышли из опустошенной деревни. К вечеру они пришли в другую большую деревню, но и в ней нашли

такие же страшные следы войны. Улицы были усеяны трупами, и ни один дом не избежал огня.

Жители все бежали.

— Это ужасно! — вскричала Берта, содрогнувшись. — Что произошло в этой стране? Возможно ли, чтобы люди были так дики и свирепы? Безжалостные англичане!

— Ах, дети, — сказал старик, — что вам ответить? Кто виновник этого? Кто виноват в кровопролитии? Разве индусы не имеют оправдания? У англичан же нет никаких оправданий. Некогда эти богатые равнины, эти великолепные горы, словом — несравненная Индия принадлежала индусам, была их собственностью. Их предки построили в ней города, воздвигли памятники, создали мудрые законы и утонченную цивилизацию в то время, когда еще ваша холодная Европа, как говорят, была не более, как чумное болото.

Тем временем Мали внимательно осматривал трупы

И вот, спустя несколько веков, европейцы, привлеченные славою наших богатств, пришли в нашу страну, сначала униженные, с сладкими речами на устах. Вместо того, чтобы их выгнать, как поступили наши соседи китайцы,

индусы приняли с ласкою людей запада, открыли им города, поделились с ними нашими сокровищами. Воспользовавшись нашими несогласиями и

раздорами, они мало-помалу налагали на нас свои руки. И, наконец, сделавшись сильнее, под предлогом, что наша кожа желта и мы поклоняемся идолам, они отняли у нас все, — наши города и поля, они смотрели на наше имущество, как на свое собственное, и поделили его между собою. Теперь угнетенные индусы поднялись против своих притеснителей, кто же может сказать, что они не имеют на это права?

— Да, — сказал Андре, — нужно сознаться, что первоначальная причина всех этих ужасов мы— европейцы. Для нас нет никаких оправданий. А у

индусов не было иного выхода, кроме войны. Ты прав, Мали.

Для ночлега путникам нашим пришлось на этот раз довольствоваться развалинами деревни.

Но и на другой день они находили все поселения покинутыми жителями. Страна превратилась в пустыню. Между тем, съестные припасы стали

истощаться у наших друзей. Мали предложил поэтому попытаться выйти из опустошенного края, и вместо того, чтобы продолжать путь

в Лагору, беглецы направились на юг, то есть к Патиале.

К вечеру второго дня они увидели, наконец, деревню, которую, повидимому, война пощадила.

Высокие столбы голубоватого дыма медленно поднимались над домами. Сначала путники наши подумали, не пожар ли это, но приблизившись,

увидели, что весь этот дым выходит из горшечных печей, около которых сновали работники.

Обратившись к одному из этих людей, они узнали, что деревня называется Чати, что она лежит в двух милях, от Патиалы и что население ее состоит исключительно из гончаров.

Успокоенные этими сведениями, путники вошли в деревню и попросили указать им дом брамина, духовного начальника общины. Брамин, почтенный

старик, принял беглецов дружески и предложил им остановиться в его доме. Мали назвал Андре и Берту своими детьми.

— Мы идем из Пандарпура, — сказал они, — куда почтенный магаджи приглашал нас на праздновавшуюся в городе помолвку наследного принца

с Дула-н-Сиркар, племянницей могущественного Дунду.

— Разве ты не знаешь, что тот, кого ты называешь принцем Дунду, теперь повелитель Индии?— прервал его жрец. — Выгнав англичан из долины Ганга, он послал свои армии преследовать их на севере. Города Дели, Меерут, Патиала в его руках, а его капитан Дода сражается в эту минуту недалеко отсюда, чтобы овладеть, дорогой в Лагор, защищаемой горстью англичан и несколькими сиксами.

— Эти новости удивляют меня, — сказал Мали,— о них ничего не знают еще по ту сторону Гималаев. Кто мог думать, что могущество наших повелителей падет так легко? Значит, жители этого края на стороне Нана?

— Не могу сказать, чтобы мы приняли с радостью сторонников Нана, — ответил осторожно брамин. — Что мы выиграем от этой войны?

Англичане не мешали нам заниматься нашими делами, мои подчиненные с выгодой торговали горшками и произведениями полей, а теперь, под

предлогом нашего освобождения, люди Нана разоряют нас, жгут деревни и портят сады. Неделю тому назад они разорили, например, соседнюю деревню Колар. Мы тоже дрожим за себя и с тревогой ждем конца войны. Это, конечно, не значит, — прибавил благоразумно брамин, — чтобы я не был всем сердцем за нашего магараджу, могущественного Нана-саиба.

Брамин был, очевидно, за англичан, но боялся повстанцев. Довериться ему было поэтому неблагоразумно, и Мали с товарищами решили не открываться ему и только остановиться на один день в Чати для отдыха. Вечером они удалились в отведенную им комнату и расположились было спать. Вдруг вблизи раздался пушечный выстрел, от которого дрогнули шаткие стены дома брамина. Затем последовали еще выстрелы, и земля задрожала от сильной канонады.

— Вставайте, дети, — вскричал Мали, — бежим, сражение близко от нас!

В одно мгновение все были на ногах и бросились из комнаты.

Они нашли брамина в главной комнате дома: его окружили жители деревни, обезумевшие от страха.

— Нужно бежать, бросить деревню, — сказал им Мали, — иначе все мы сгорим, потому что ядра непременно зажгут ваши соломенные крыши.

— Нельзя, — ответил один из крестьян, — битва кипит везде кругом и выйти отсюда — значит подвергнуться верной смерти. Я пытался сейчас

бежать через поле, но пули так и свистали вокруг меня, и я должен был вернуться ползком.

— Что же делать в таком случае? — спросил Андре, прижимая к себе испуганную сестру.

— Останьтесь здесь, — сказал спокойно Мали,— я пойду посмотрю, можно ли выбраться отсюда.

Минут через десять он вернулся. Все присутствующие столпились около него.

— Я обошел деревню, — сказал он, — действительно, бежать теперь невозможно, кругом сражаются, но нужно приготовиться. Шум битвы,

кажется, удаляется к северу, и через час, быть может, нам удастся бежать в противоположную сторону. А вы, дети, — обратился он к своим спутникам, — оставайтесь в вашей комнате и ждите, пока я дам вам знать.

Часть ночи битва происходила вокруг Чати.

Ядрами зажгло несколько домов, но пожару не дали распространиться. К утру артиллерия замолкла, ружейная стрельба, повидимому, удалялась,

и караульные известили, что английские войска отступили, преследуемые по пятам солдатами Пеишвы.

При этой вести все присутствующие принялись кричать: — Да здравствует Нана-саиб, да здравствует Пеишва! — Чувствовалось, что он стал национальным героем.

— Бежим, — сказал Мали своим спутникам, и они бросились к дверям.

Но было уже поздно: колонна повстанцев вступила в деревню, и итти ей навстречу было бы безумием. По знаку Мали молодые люди вер-

нулись в дом брамина и замешались между крестьянами.

Минуту спустя всадник, сопровождаемый пехотным отрядом солдат, остановился перед домом. Он спрыгнул с коня и вошел с несколькими

людьми в главную комнату.

— Эй! — закричал он входя, — что ж тут никто не встречает избавителей отечества? Где хозяин дома?

— Я,— сказал жрец,— идя навстречу и униженно кланяясь. — Меня не предупредили о вашем приходе, и...

— Довольно! Я капитан Дода, генерал Северной армии победоносного Пеишвы. Я задал этим англичанам такую трепку, которой они долго

не забудут. Но это ночное сражение утомило меня, и я выбрал твой дом для отдыха. Подай мне пить и есть и накорми моих людей.

Живо!

Пока брамин и его люди прислуживали капитану, Мали со спутниками попытались уйти. Обежав весь дом, они, однако, не нашли выхода, и

им пришлось вернуться в комнату, соседнюю с той, где были солдаты.

— Слушайте меня, — сказал „заклинатель"

своим спутникам, — что бы ни случилось, будьте спокойны и старайтесь, чтобы вас не заметили.

Сидите тихо в комнате, может быть, нам и удастся бежать.

Опасность была очень велика, и возможность спастись казалась Мали очень мало вероятною, но он скрыл свои опасения от молодых людей.

В капитане он сейчас же узнал Доду, который начальствовал над конвоем, сопровождавшим Берту в Пандарпур. К счастью, молодая девушка не видала своего тюремщика, иначе она поняла бы всю опасность, угрожавшую ей и ее спутникам.

Истребляя пилав, капитан рассказывал присутствующим о своих подвигах и победах, одержанных над англичанами. Но он умолчал о том, что

уже две недели отступает перед соединенными силами англичан и сиксов и что в эту самую ночь он был почти окружен, но вдруг англичане почему-то замялись и начали быстро отступать. Капитан поостерегся их преследовать, но это не мешало ему теперь кричать, искусно скрывая свои

опасения:

— Я сегодня же пошлю курьера с известием об этой решительной победе нашему верному союзнику, пандарпурскому королю.

— Как раз здесь, в моем доме, находятся теперь несколько натов, пришедших из этого города, — сказал услужливо брамин.

— А! — вскричал капитан,— очень рад этому случаю, — эти молодцы могут сообщить мне новости о моих друзьях и вернуться с известием

о победе. Приведите их.

Мали, слышавший все из соседней комнаты, успел только шепнуть своим: — Сидите смирно! — и вышел в залу.

— Вот, — сказал брамин, указывая на „заклинателя", — один из натов, пришедших из Пандарпура.

Офицер вскрикнул от изумления.

— Какі это ты, Мали?

— Я самый, — капитан.

— Какого черта ты делал в Пандарпуре?

— То, что я везде делаю, — ответил „заклинатель": — заставлял змей плясать и забавлял народ фокусами моего товарища.

— А кто ж твой товарищ? — спросил капитан.

— Да вот он сам. Миана! — позвал „заклинатель" змей, — и молодой индус вошел в комнату со своей обезьяной на плече.

— Кланяйся капитану,— сказал ему Мали, — он желает говорить с тобою.

— Нисколько, — прервал Дода, — мне достаточно видеть его. Но к тебе у меня есть дело, Мали. Знай, что о тебе мне посланы из Каунпора

точные известия. Ты обвинен в измене, и мне приказано схватить тебя и расстрелять.

— Не могу ли я спросить, — ответил спокойно Мали, — чем я мог заслужить такое жестокое наказание?

— Тебя обвиняют в измене родине и содействии нашим врагам. Это ты, говорят, помог бежать Буркьену, ты же скрыл от нашего мщения

его сына. Разве такие преступления не заслуживают смертной казни? Но раньше, чем казнить тебя, я хочу послушать, что ты можешь сказать

в свое оправдание.

— Ничего, — ответил Мали. — К чему мне защищаться, если я заранее осужден?

— По крайней мере, скажи мне, что ты делал в Пандарпуре?

— Я уже сказал.

— Вот ты каков! — вскричал капитан. — Хорошо, ты умрешь. Возьмите этих людей и расстреляйте. Нет, повесить их за ноги! Эта смерть более

прилична таким негодяям!

От Андре и Берты не ускользнуло ни одного слова, забыв всякую осторожность, они быстро вошли в комнату. Берта бросилась на шею стари-

ку Мали, а Андре заслонил собою Миану.

Берта бросилась на шею старику Мали

— Убейте и нас с ними! — вскричали они в один голос: — мы одни виноваты во всем!

Капитан Дода был страшно поражен появлением молодых людей, в особенности Берты, которая, как он думал, находится в Пандарпуре.

Едва веря глазам своим, он поднялся, шатаясь от волнения, и закричал громким голосом:

— Взять этих людей... Но не сметь касаться этой девушки!

Мали и двое юношей были мгновенно схвачены и обезоружены, Берта осталась свободной.

В ярости Дода выхватил свою саблю и, махая ею, быстро зашагал по комнате. Видно было, что он тщетно пытается разрешить трудную задачу:

что делать с этими людьми? Как им удалось освободить ту, которую он так крепко запер и за которую отвечает перед Нана? Где теперь укрыть

ее в безопасности? Все эти мысли кружились и сплетались в его голове. В комнате царила мертвая тишина, солдаты, крестьяне и брамины с изумлением смотрели на эту сцену.

Вдруг послышался тихий, но гордый голос молодой девушки:

— Зачем ты мечешься по комнате, Дода? Будь великодушен, убивай скорей, и пусть я буду твоей первой жертвой.

— Не смейся надо мной, Берта, — заревел Дода: — или я заставлю на твоих глазах медленно изрезать на куски каждого из этих негодяев. Ты

хорошо знаешь, что судьба их не имеет ничего общего с твоею: Я отвечаю за тебя головой, и никто не посмеет коснуться тебя.

- Ты смеешься, Дода, — продолжала мужественная девушка.— Хочешь ты, или не хочешь, — но если мои друзья умрут, умру и я. Посмотри

сюда: вот свобода! — И она показала ему острый кинжал, который держала скрытым в руке.

Капитан сделал движение, чтобы вырвать у нееоружие, но она остановила его словами:

— Если ты шевельнешься, этот кинжал вонзится в мою грудь. Слушай, что я тебе предложу:

отпусти моего брата с его товарищами, и я клянусь тебе бросить кинжал и позволить отвести себя, куда угодно.

Дода колебался. Он попытался захватить врасплох Берту, но девушка была настороже.

— Хорошо! — воскликнул Дода, убедившись, что ему не удастся овладеть девушкой, — если ты сама этого желаешь, вы умрете все!

ГЛАВА XX

НОВЫЙ ДРУГ

Месть Дода. — Последний бой. — Английская

расправа с побежденными.— Рассказ Альжернона. — Встреча с отцом. — Эпилог

С этою угрозою, капитан Дода бросился к Берте, подняв саблю. Андре мгновенно оттолкнул от себя солдат, вырвал у одного из них палаш и

встал впереди сестры. Дода отшатнулся и позвал на помощь солдат.

На мгновение наступило всеобщее смятение.

Крестьяне, до сих пор безучастно смотревшие на происходившее, в ужасе разбежались. Освободившиеся Мали и Миана завладели — один копьем,

другой саблей, и подбежали на помощь к Андре, который, отбиваясь от нападающих, увел Берту в угол комнаты.

Маленькая группа храбро держалась против солдат, начальник которых сражался впереди и поощрял их. Но борьба не могла быть продолжительной, и в исходе ее нельзя было сомневаться.

Наши беглецы, притиснутые к стене, не имели необходимой свободы движения. Пика Мали была переломлена топором, и он защищался обломком.

Миана и Андре были уже ранены, но к счастью легко.

Еще одна минута, и убийство было бы совершено.

Но в это мгновение послышался звук сигнального рожка, призывавший к атаке, а за ним ружейные выстрелы, смешанные с воплями и криками — ура! В ту же минуту один из повстанцев показался на пороге комнаты с криком: — Англичане!— Поднялось невыразимое смятение. Солдаты Дода мгновенно бросились к единственному выходу, спасаясь бегством.

Капитан продолжал сражаться один. Покинутый своими, слыша на улице победные крики врагов, Дода убедился, что все потеряно. Тогда он

оттолкнул Андре ударом сабли наотмашь, выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил в упор в Берту. Но Мали успел быстро сильным ударом

палки оттолкнуть дуло пистолета, и пуля, просвистав над головой молодой девушки, глубоко врезалась в стену. В то же мгновение сабля Андре и

копье Мианы глубоко вонзились в грудь капитана,

который выронил из рук свою саблю и, судорожно взмахнув руками, тяжело упал на пол.

Вслед затем сипаи ворвались в комнату. При виде капитана, распростертого у ног наших беглецов, они на мгновение остановились в нерешительности, но потом с поднятыми саблями ринулись на них, принимая их за повстанцев.

Андре бросил оружие и, простирая к ним руки, закричал:

Дода, судорожно взмахнув руками, тяжело упал на пол

еще безбородый, ему было едва двадцать лет и его скорее можно было принять за школьника, чем за начальника отряда, внушавшего ужас инсургентам.

Когда Андре и Берта рассказали ему свои приключения, он, в свою очередь, рассказал им о восстании.

— Я должен сознаться вам в том, — закончил свою речь офицер, — что виною восстания сипаев были сами англичане,— наши постоянные придирки, наши нелепые проповеди, религиозная нетерпимость и несправедливое присвоение королевства Ауда. Затем я должен сказать, что ни один из полков сипаев не убивал ни своих офицеров, ни

их семей и никого из резидентов, что, наоборот,

с самого начала англичане всюду, где сила была на их стороне совершили убийства и массовые казни.

— После взятия Коунпура чтобы отомстить за тысячи пенджабских жертв, Нана-Саиб отдал распоряжение расстреливать всех англичан, кото-

рых можно было захватить.

— Но первый пехотный туземный полк отказался исполнять этот приказ, говоря: — „Мы не убьем генерала Уэллера, который прославил наше

имя ы сын которого был нашим квартирмейстером: мы не хотим убивать других англичан, посадите их лучше в тюрьму".

Нана-Саиб был принужден передать исполнение своего приказа мусульманам. Всюду, даже на поле битвы, даже в пылу боя, даже после три-

дцати тысяч пенджабских трупов сипаи отказывались посягать на своих бывших офицеров.

— А знаете ли вы, чем отплатила Англия за великодушие первого полка?

— Все люди этого полка были убиты до последнего...

Дети так увлеклись рассказом Альжернона, что не заметили, как прибыла в лагерь группа всадников, и один из них, подбегая к Андре, воскликнул:— Это мой сын, мой Андре! — Все произошло так неожиданно, что Андре, очутившийся внезапно в объятиях отца, в страшном волнении мог только

проговорить: — Отец, отец! — и лишился чувств.

Буркьен поднял сына на руки и стал приводить его в чувство.

— А Берта? — спросил отец дрогнувшим голосом, как только сын открыл глаза, —' — Она здесъ! — ответил лейтенант, входя в палатку в сопровождении Берты и заклинателя змей.

Невозможно описать радость, охватившую отца и детей после долгой разлуки. Выслушав короткий рассказ детей, Буркьен с жаром обнял Мали

и Миану и, в свою очередь, рассказал, как он, воспользовавшись замешательством последовавшим за взятием фактории, дотащился до леса и,

с помощью слуг, добрался до ближайшего города.

— Таким образом, мы все спасены— закончил свой рассказ Буркьен, — мы опять все вместе...

Это большое утешение в такое ужасное время, когда вся страна разорена и разорвана на части...

ЭПИЛОГ

Одиннадцать лет спустя после рассказанных событий, в июле 1868 г. я был в Каунпоре. Один из офицеров английского гарнизона показывал

мне развалины замка Битур, разрушенного войсками. Утром, когда мы вернулись с этой прогулки, он предложил мне посетить соседнюю

факторию.

—Фактория Гандапур лучшая в крае,— сказал он мне, — и она должна вас интересовать тем более, что принадлежит вашему соотечественнику,

Буркьену. Примут нас, я уверен, прекрасно, более гостеприимного дома я не знаю, а кроме того, зять хозяина, капитан Альжернон, мой хороший

приятель.

Приняли нас в Гячдапуре, действительно, чрезвычайно ласково. Буркьен, довольный тем, что в гостях у него француз, не отпускал меня несколько

дней. Проведя вдали от родины целых пять лет, я, казалось, нашел отечество в этом уголке Индии. Так познакомился я с героями этого рассказа.

Андре, превратившийся во взрослого красивого молодого человека, управлял возобновленной факторией, в чем помогал ему зять его, капитан Альжернон, оставивший военную -службу и женившийся на Берте Буркьен. Миана, лишившийся своего Ганумана, был назначен приказчиком. Мали

стал совсем Дряхлым стариком и проводил дни на солнце, в разговорах со своей коброй Сапрани, все такой же живой и резвой.

Однажды, когда я разговаривал со стариком, мы увидели Буркьена, бегущего по большой аллее фактории и догонявшего своих внуков, радостный

смех которых наполнял весь сад, их мать, Берта, шла позади, спокойная и веселая.

— Все это дело твоих рук, — сказал я Мали, указывая на эту картину счастья.

Храня молчание, он застенчиво улыбался в свою седую бороду. Потом сказал:

— Я спас их не потоку, что они европейцы.

Я только отблагодарил их за все, что они для меня сделали, когда я был укушен крокодилом.

Ни Нана-Саиб, чи другой царек не освободят Индию от англичан. Национальным героем станет тот, кому будут близки и понятны нужды индусского земледельца. Индия должна стать свободной!